доживаем – не продать никому. А тут бац: миллион! Или два! Ты хоть себе и внучатам моим нормальный ремонт в квартире сделаешь.
– Сделаем, папа…
– Я ведь хотел, чтобы у тебя жизнь нормальная была. Чтоб ты, как я, в тридцать лет инвалидность не получила. Чтоб как твоя мать с венами на ногах не маялась от постоянного стояния у столовской плиты! Потому и купил это пианино. Думал, выучишься в школе и другая жизнь у тебя будет. Чтоб работа не пыльная и не инвалидная у тебя была… Ну, а если и здесь ничего не вышло, чтоб хоть продать пианино за честные деньги…
То ли от волнения, то ли болезнь брала своё, Михаил Степанович не смог дальше говорить из-за душившего его, кашля.
Вдруг Лена поймала себя на мысли, что таким искренним и отзывчивым, она своего отца ни разу и не видела! И пусть он так и не научился ей показывать свою любовь, но она уже перестала его боятся. А зачем в принципе опасаться человека, кто пытался, как мог, сделать жизнь своего ребенка чуть лучше? Пусть и с помощью заведомо негодного инструмента. И не его вина, что ему подсунули какашку вместо конфетки, и у него не хватило образования, чтобы это определить.
Тем временем, приступ кашля отступил. Михаил Степанович сидел с «пропечатанной», блаженной улыбкой на лице. Будто бы судьба поставила «Исполнено» в его личном деле и вот-вот вся информация о нём будет перенесена в вечный архив.
– Значит так! – стараясь вернуть привычную строгость, произнёс отец. – Завтра утром приходи. Нужно цену узнать у антикваров. Я думаю, миллиона за два мы инструмент продадим в лёгкую! Когда этот хмырь придёт, а он придёт, я даже спорить готов, без меня даже не начинай разговор. Продешевишь! Расписка пусть у меня останется. Сегодня подустал я. Иди-ка ты к детям.
Михаил Степанович отвернулся и, как показалась Лене, задремал.
Только Лена вернулась в свою квартиру, как позвонила мать. После короткого разговора с ней, Лена вызвала такси и рванула обратно к родителям.
Отец лежал на кровати. Улыбка абсолютно счастливого человека так и застыла на его лице. Теперь уже навсегда. Лене вдруг показалось, что с такой улыбкой этот мир покидает только тот, кто выполнил на сто процентов свою земную миссию. Возможно, на этом свете Михаила Степановича и держало желание оставить после себя хоть что-то материальное. Как только он осознал, что с помощью старого пианино удалось решить вопрос с наследством, он и покинул этот мир с чистой совестью.
На автомате, Лена набрала нужные в этом случае, телефоны. Всё, что происходило дальше, было, словно в тумане. Туман в сознании стал рассеиваться, как только санитары, выносившие тело отца, споткнулись о пианино и чуть не выронили носилки. Оффенбахер, словно истинный хозяин, не хотел отпускать своего единственного телохранителя.
Тут Лену охватила ярость. В то мгновение ей показалось, будто именно из-за этого проклятого пианино умер её отец. Не будь Оффенбахера, кто знает? Может, и прожил бы дольше её папа, если бы на месте инструмента стояла специальная кровать? Может, не клал бы отец свои последние месяцы жизни на алтарь служения этому деревянному кумиру? А может, и Ленкина жизнь сложилось бы по-другому, не потрать она все нервы на обучение в музыкальной школе и не испортив бы этим и не без того непростые отношения с отцом?
Она посмотрела на инструмент, словно перед ней стоял настоящий убийца. Кто-то один из них двоих: Лена или Оффенбахер, должны выйти из этой комнаты живым.
Лена бросилась к машине и прокричала санитарам:
– У меня есть 15 тысяч рублей. Настоящие. Умоляю! Вынесите из квартиры проклятое пианино на помойку. Видеть эту сволочь не могу!
Санитары переглянулись. Взяли деньги и не стали задавать вопросов. Через 30 минут пианино стояло на помойке, а дворники откручивали бронзовые подсвечники, надеясь получить в ближайшей скупке пару тысяч рублей.
Январь 2022 года.
Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора
