В Содом [Авраам Адонаевич Содомов] (fb2) читать онлайн

Авраам Содомов В Содом

Прежде чем призывать разрушить Содом, продайте там виллу и закройте счет.

Еврейский анекдот

Для начала, прочтите последний абзац книги.

Дома не лучше

Весь полёт полирую текст. Закрываю комп и выхожу последним, ибо верю в библейскую заповедь: «Последние станут первыми». Так и происходит. Девчонки из аэропортовского VIP-зала помогли проштамповать паспорт без очереди.

…Серёга мне обрадовался. Начал лихо гнать, схватил сплошную. Забыл про патруль, он всегда дежурит в километре от аэропорта. Это его единственный минус: эмоции сказываются на вождении. Не стал говорить ему обычное: «Я никуда не спешу. Ты куда спешишь?». Но он и без этого виновато втягивает голову в плечи и бежит к ментам, на ходу набирая номер их командира. Протягивает телефон гаишнику, который услышит стандартную фразу: «Действуйте строго по закону!». Слово «строго» обозначает VIP-нарушителя, его следует отпустить немедленно. Но сейчас всё почему-то затягивается. Наконец гаишник возвращает телефон.

– Чего так долго?

– Да мент никак на приём к шефу попасть не может, а ему звание задерживают. Начал канючить…

– А как в конторе дела?

– Нормально, Катя периметр держит.

– Знаю, что держит, но ты за ней поглядывай.

– Да, че за ней смотреть, она ж кремень.

– Она-то кремень, но ты наблюдай, чтобы не стерся.

Никаким наблюдателем Серёга быть не может, просто подбрасываю ему леща. У Кати, как у сильной личности, он на посылках. Несмотря на сорок с хвостиком и близость к руководству, все называют его Серёгой.

Прибился он ко мне сразу после армии. Простой, услужливый, без амбиций. Стал контрастом на фоне череды хитрованистых и вороватых водил девяностых. Один из них, не освободившийся от социалистического равенства, смешавшегося с демократическим угаром, мне даже как-то заявил: «А чем я хуже вас? Вижу, какие деньги гребёте!».

После Серёгиной женитьбы, я, по бартеру, спроворил ему домишко неподалёку от своего, чем его окончательно привязал. Люди такого типа не способны сами делать жизнь, и довольны когда она устраивается кем-то другим.

Серёга тормозит у памятника Читателю. Подаёт из лежавшей рядом с ним стопки бесплатную газету. Свежая. Памятник я установил по совету старого приятеля, тогдашнего мэра нашей миллионной станицы, как обзывают столицу региона.

– Что гнилой шанхай ты расселил в центре города, спасибо никто не скажет, а начнёшь красивое здание строить – вонь пойдёт. Ты облагородь, сделай скверик, памятник какой поставь.

Памятник, ставший любимым объектом «селфистов», от соседского возмущения не спас. Шанхайские развалюхи пришлось выкупать со скандалами и по несусветной цене. А металлический Читатель с кипой бесплатных газет продолжает нести свою вахту. Во дворе ровной цепочкой стоят пикапы для развозки тиражей. Чистенько, в беседке для курильщиков – никого. У меня отдельный этаж и отдельный лифт со двора, который Серега бежит открыть. Российский начальник не должен лишний раз пересекаться с подчинёнными. Особенно в и без того излишне панибратской медийной сфере. В приёмной меня стоя встречает тихая секретарша Лиза и помощница по всем вопросам Катя (кличка «Овчарка»). Однажды, Катя увидела, как секретарши в приёмной вице-губернатора вставали, когда в неё заходил шеф. И довела эту процедуру до абсолюта: встречает меня стоя, отслеживая по камерам перемещение.

В кабинете, как всегда, всё идеально. На компьютере открыт наш сайт, на стене телевизор с нашим телеканалом, на приставном столике распечатанные на принтере полосы газет. Своих и франшизных, федеральных. На сервировочном столике стаканы со свежевыжатыми соками. Однажды из машины я заказал один сок, а приехав, передумал и попросил другой. С тех пор соки выставляются в ассортименте без заказа. Начальство не должно перенапрягаться, как говорили в добрые советские времена. И Катя делает для этого все. Она, как и Серёга, со мной больше двадцати лет. Приблудилась в лихолетье ещё сопливой девчонкой. Наша крохотная редакция обитала в дореволюционном здании с дырявой крышей, в люмпенском, доселе не расселенном дворе. Она там снимала койку после бегства из бузотёрившей Чечни и торговала пирожками на барахолке.

Нарисовалась в тяжкую минуту. Жестокий ливень хлестал на компьютеры сквозь дыры в крыше. Безрукие журналюги пытались укрыть их зонтиками. Я в отчаянии дистанцировался, чтобы не нести с ними солидарной ответственности за рукожопость, а потом строго за нее спросить. Для оправдания моей безучастности соискательница работы пришлась кстати. В ее трудовой книжке, которую мельком глянул, имелась только одна запись – швея. Едва взглянув, сказал:

– Шторы нам пока не нужны.

– А я вам во всем служить буду!

– Ну, давай, служи! – злобно ответил я, чтобы отделаться.

Она, ни слова не говоря, вышла. И через пару минут появилась с плотными полиэтиленовыми мешками, которыми накрыла технику. Следующей ходкой притащила два ведра и таз под потоки воды. Еще через пять минут закипел чайник, появился стаканчик кофе и нежнейшие пирожки. Не прошло и часа, как мордатый парнишка с чемоданчиком в руках начал предпринимать меры против возможного короткого замыкания и пожара.

На следующий день Катя уже ночевала в закутке нашей развалюхи, исполняя и роль сторожа (дворовые люмпены к тому времени дважды нас обворовали). А потом были круглосуточные капиталистические будни, которые сделали Катю моей правой рукой.

В зарубежном менеджменте я разочаровался очень быстро. Все эти HR, финаналитики, маркетинги, коучинги и прочие тимбыдлинги просто не стыкуются с нашим менталитетом. Достаточно взглянуть на количество уголовных дел и разводов после корпоративов, которые неминуемо превращаются в наши традиционные пьянки с мордобоем и спариванием.

Менеджеры с вычурными должностями норовят выстроить систему управления под собственное воровство. Иначе не будет. Поэтому Катя у меня начальник отдела кадров и безопасности, зам по социальным вопросам, равно как и по всем остальным. Она стала буфером между мной и журналистским отребьем. Отпала необходимость разбирать всякого рода косяки, распри и сплетни. Да их и нет. Катя завела жесткую дисциплину, стерильную чистоту и кавказское преклонение предо мной.

Я от коллектива полностью дистанцировался. Общаюсь исключительно и очень нерегулярно со второй своей правой рукой, исполнительным редактором холдинга Семеном Спектором. Мудрым робким евреем, который все понимает без слов. Как и Катя, он беженец, но из Казахстана. Переселенцев у меня много. Благодарный, не избалованный народ.

Беру подготовленные к печати газетные полосы. Наковырял «блох» – мелких ошибок. Это легко. После посещения «Газеты Краковской» я, по ее примеру, сократил всех корректоров. Купившие это издание немцы уволили «правил» с железобетонным аргументом: грамотность – неотъемлемое качество журналиста. Российская система образования сделала это качество совершенно отъемлемым, и «блохи» скачут по полосам толпами. Хотя и в этом есть плюс: пожилые, грамотные читатели с удовольствием их ловят, пишут возмущённые письма. А мы благодарим их за сопричастность, извиняемся, поднимаем самооценку и желание продолжить нас читать. Молодёжь в интернете «блох» просто не замечает.

Я время от времени ловлю «блох». Для острастки вычеркиваю абзацы, а то и статьи целиком, чтобы ребята не расслаблялись, страх не теряли. Вызываю Катюху и вручаю ей правки:

– Передай Спектору, что моё терпение имеет границы. Сколько это может продолжаться?

– Вы их премируете, зачем им работать? Они пьют и сексом в туалете занимаются, – обрадовалась она.

Появилась возможность нанести удар смертельному врагу Спектору. Дождаться скопления у него сотрудников и швырнуть на стол правки, злобно шипя. Я эту вражду всячески поощряю. Единство и борьба противоположностей. Хотя демонстрирую желание положить ей конец. Поэтому и сейчас осаживаю верную Овчарку:

– Конечно, ты лучше знаешь, что надо делать. Может я тут и не нужен совсем. Заруководилась. Сделай-ка лучше пару экземпляров этого документика. Только лично, чтобы не утекло.

– Я все ваши поручения выполняю лично, – обиделась она, забирая флешку.

И вот на столе папочка под названием: «Содом как спасение человечества». Перелистываю титульный лист.

1. ПРАВЕДНИКИ: ОТ БЕСПРЕДЕЛЬЩИКОВ К ЛОХАМ

Авраамические религии. Источник Википедия.

Иудаизм, Ислам и Христианство называются Авраамическими религиями, от Авраама. Правда, при рождении наречён он был «Аврам», а ещё одна «а» прибавилась ему от бога за заслуги, превратив в «отца множества народов» (Авра Ам). У жены его Сарай последнюю букву имени всевышний отнял. Опять же в целях возвеличивания. Из «моя принцесса» она превратилась в «принцессу мира». И хотя буква летала на небеса и лично жаловалась богу на такое унижение, Сарай не восстановили. В качестве компенсации буква «и» стала первой в имени Иешуа (Иисус).

Об Аврааме написаны тысячи книг. Мы пользуемся одним из иудейских источников – мидрашем Вейсмана (на русском языке доступен в сети).

Родился Аврам при царе Нимроде. Злые вещуны известили монарха о взошедшей звезде, знаменующей появление более великого, нежели царь, человека. Правитель немедленно распорядился собрать всех беременных в одном месте с последующей ликвидацией новорожденных. Естественно, совпадение сюжета с историей Христа является чистой случайностью. Уточняем для православных.

На счастье Аврамчика его папаша состоял министром при царском дворе. Он рассмеялся и спросил: «Неужели и мою беременную жену уведут?» – «Да нет, – ответил царь, – ты же порядочный человек». А сам, наверное, подумал: «Ну, как от такого урода может родиться великий человек?». Потом царь опомнился, отправил слуг изъять младенца, пообещав взамен кучи золота и серебра.

Папаша не согласился. Сплавил сыночка в пещеру. Когда слуги пришли снова – всучил им младенца рабыни. Опять же, не будем задаваться вопросом, откуда появился младенец у рабыни, если все новорождённые были к тому моменту уже уничтожены в объёме 700 тысяч душ.

Родитель создал идеальные условия для пещерного сына. Уже в три года малыш вычислил существование единого бога, что без наличия хорошо сбалансированного питания было бы крайне затруднительно. В тринадцать лет, когда бдительность Нимрода ослабла, мальчик вышел из пещеры и сполна рассчитался со своим заботливым папашей. Тот, будучи министром, вынужден был промышлять изготовлением божков для идолопоклонничества.

При первой же возможности будущий еврейский патриарх разгромил папин магазин, разбил статуэтки, лишив семью единственного источника дохода. Дальше – больше. Юный беспредельщик хамит царю, лишает того божественного нимба. А когда царь распорядился его публично сжечь, он с помощью бога выходит невредимым из полыхающего огня. Чудо тут же подвергли проверке. Спросили у старшего брата огнеупорного Авраама, разделяет ли он веру в единого бога. Тот, поколебавшись, единого бога признал и… успешно сгорел в огне, как первая жертва этой концепции. Дальше тест, как мы знаем, поставили на поток: жгли ведьм, еретиков, ученых и просто подвернувшихся под руку.

Во избежание дальнейших испытаний семейка перебралась в другой городок. Но пещерный сынок с семьёй практически не жил, свою лепту в её доход не вносил. Он в качестве пропагандиста единобожия ездил по округе. В пустыне ставился шатёр с четырьмя входами, в него зазывались истомлённые пустыней путники. Их кормили, поили до отвала, после чего предлагали вознести хвалу единому богу. Если путники отказывались – от них требовали оплату банкета по несусветной цене. На возмущение ценами следовал ответ: «Вы в пустыне больше нигде еды и вина не найдёте, поэтому цену можем установить любую». Тут тебе и истоки монополизма, и принцип: «Хочешь паёк – вступай в партию».

Когда Аврааму стукнуло семьдесят пять лет, Господь повелел ему бросить папашу, братьев и перебраться в другой городишко. Авраам возмутился: «Как же брошу престарелого отца?». – «Я освобождаю тебя от обязанности чтить своего отца. Твой отец с братьями плохие люди, замышляют убийство», – успокоил его Господь.

Авраам не стал задаваться вопросом, почему дряхлый старик, посвятивший ему всю жизнь, решил встать на преступный путь. Богу (начальству) виднее. Убыл, прихватив рабов, имущество, племянника Лота и, конечно, супругу Сару. Помимо супруги, была она Аврааму кровной племянницей. Не отдавать же красавицу-малолетку в чужие руки?!

Отношения у избранника с Всевышним были весьма своеобразными. С одной стороны, тот обещал ему и богатства, и многочисленный народ. Обещания исполнял, поэтому Аврааму никогда ради гостеприимства-миссионерства делиться последним куском не приходилось. С другой стороны, избраннику не до конца доверяли. Он прошёл двенадцать проверок. Включая убийство собственного сына, в последнюю секунду заменённого бараном.

Характер у Всевышнего оказался ещё тот. То он лично спускался на землю, дабы уладить дела своего агента в человечестве. То вдруг озлоблялся: помолится – сделаю, а не помолится – нет. Соответственно вёл себя и Авраам. То безропотно выполнял заказ на заклание сыночка, то вступал с Всевышним в препирательства, требовал от него объяснений. И тоже до конца не доверял, помня судьбу старшего братишки. Так он дважды из боязни, что его убьют, выдавал Сару за свою сестру, и отдавал её в лизинг сначала фараону, а затем царю Авимелеху. Религиозные мудрецы оправдывают обман: дескать, близкую родственницу можно было представлять и как сестру. А что отрёкся от жены, так это не страшно. Непонятно, зачем оправдывать Авраама по таким мелочам. Наворотил он с жёнушкой такого, что, не предупреди нас загодя о его святости и праведности, мы решили бы, что он – растленный тип без всяких моральных устоев.

Маленькая картинка из семейной жизни. Сара не могла родить, и предложила мужу альтернативу – дочь фараона, отданную ей в служанки. Во время лизинга Сары с фараоном, он вместе со всем своим окружением пошёл страшными язвами (возбудитель болезни не указан). Чтобы семейка Авраама быстрее убралась, фараон вернул ему не только жену (она же племянница, она же сестра) с кучами золота и серебра, но и дал собственную дочь Агарь. Крепко первые праведники достали главного египтянина.

Вот этой самой царственной служанке доверили продолжение рода Авраамова из-за бесплодности жены-сестры-племянницы, что после лизингов вполне естественно. Едва у Агари изменился статус по беременности, она стала хамить Саре. Та к мужу, а он: «Делай с ней что хочешь». Сара, как и положено настоящей святой, довела дело до выкидыша. Со второй попытки ребёнок у Агари все же родился. Но тут сюжет делает санта-барбарный поворот.

Господь вдруг награждает Сару, давно вышедшую из детородного возраста, сыном. У мудрой женщины сразу же появилась новая разводка: «На кой теперь эта Агарь с её выродком?». Хоть выродок к тому моменту уже имел тринадцатилетний возраст и заключил обет с богом посредством обрезания. Только как Аврааму отказать жене и тем более племяннице? Любящий отец изгоняет вторую семью в пустыню. По настоянию Сары, не даёт с собой никаких припасов, кроме фляжки с водой и буханки хлеба. Ко всему, изгоняемого сына Ишмаэля терзала страшная лихорадка, возможно даже коронавирус. Парень не мог идти. А папаша не собирался ждать и посадил взрослого бугая на плечи мамочки. Слуга Господа – выше всяких законов нравственности и морали. Как и слуги королей, пап, не говоря уже о строителях коммунизма. Просто почитайте Библию.

Ветхозаветным праведникам Господь разрешает всё. Чтобы описать деяния царя Давида, восхваляемого не меньше Авраама, никакого уголовного кодекса не хватит. Предал возвысившего его из пастухов царя Саула, воевал против своего народа во вражеском войске. Заявлял, что любит сына царя Саула Йонатана (Иван по-нашему) сильнее, чем мог бы полюбить женщину, а едва пришел к власти, вырезал всех детишек любимого Йонни. Не щадил в борьбе за власть и собственных детей. Понравилась баба – забрал, а ейного мужа отправил на верную смерть. И так на кого из праведников не глянь.

Интересно, что со временем представление о праведности в корне переменилось. Из волка в овцу. Этому немало поспособствовали литература и искусство. Ныне праведник – это человек убогий, немножко не в себе, бескорыстный. Жалеющий всех и вся князь Мышкин. Бальзаковский мученик честной коммерции Цезарь Бирото. Без лоха и жизнь плоха. Его дважды обманывают, навешивая громадные долги. Он, измучив всю семью, их гасит и сразу же умирает. «Вот она смерть праведника», – восхищается Оноре де Бальзак. Солженицынская Матрёна гибнет, обслуживая грязный интерес мерзких людей. Вывод: без праведника не стоит село, город и вся земля наша. Стоит, Александр Исаевич, ещё и как прекрасно стоит.

Начинаем грешить

Зазвонил старый, ещё дисковый телефон так называемой «малой АТС». При советской власти – заветная мечта любого карьериста. Набрал три цифры и напрямую связался с любым высокопоставленным начальником в регионе. Секретаршам и помощникам поднимать заветную трубку строго запрещено. Каким-то невообразимым образом «малая» на десятки лет пережила социалистический строй, хотя прежнее значение уже полностью утратила. Первые малиновые пиджаки еще платили деньги за заветный номерок. А мобилка ее обесценила. Мне по «малой» звонит только один человек.

– Привет, турЫст!

– Не турист, а паломник.

– И скольких поломал?

– Да куда мне ломать, самого бы не сломали.

– Выяснил, за что они распяли нашего Христа?

– Выяснил, только не нашего, а своего. И не они, а римлянам подставили. Он менял, которые монеты для уплаты налога продавали, выгнал из храма. Курс у них был спекулятивный. И животных для жертвоприношений продавали в разы дороже. Потом сами еще и ели этих жертв. На системную коррупцию покусился. Такой бизнес решил сломать.

– И здесь всё из-за бабок. Интересно.

– Конечно. Ты не сидел бы на своем хуторе, а смотался со мной в загранку.

– А что там смотреть? Одни черные и пидерасы. Однако, пятница: повестка обычная.

– Да я же только прилетел. Дай отдышаться. Пропустим.

– Не-не-не.

– Тогда просто чайку попьём, покурлыкаем.

– Не-не-не-не. Что значит устал? И борщик, и бабы, и всё как положено.

– Нет у меня никаких сил. Считай, я заболел.

– Ничего, Светка Торнадо тебя вылечит. Она и мёртвого воскресит.

– Упаси бог, Торнадо, – сдался я. – В таком состоянии только рыженькая эта, маркетолог.

– Моника? Обижаешь. Она уже главный специалист управления потребительской сферы мэрии. Побеседуете сегодня на более высоком уровне. А я так и быть стану жертвой стихийного бедствия.

В мэрию он свою работницу по кличке Моника пропихнул с сохранением зарплаты у себя. Так расставлял верных людей в органах власти, для ускоренного решения вопросов на бюрократической ниве.

– Хорошо, в полпятого буду.

Вовка мне старый друг и партнёр, но мы разные люди. Я хоть и во втором поколении, но интеллигент. Много и с удовольствием учившийся. А он хуторской парнишка, который вошёл в элиту-номенклатуру только благодаря советской власти и природной сметке. Познакомил нас бывший партизан, Герой соцтруда и первый партийный секретарь передового богатого района Пахомов. Он понимал роль и значение прессы. С любым приезжающим в район журналистом встречался лично. Предложил внимательно приглядеться к хорошему хлопчику. «Хлопчика» он продвинул по комсомольской линии после двух случайных встреч с ним. Первый раз застал его с группой комсомольцев, выпивающих после субботника. Вылез из машины и огорошил затасканной партийной шуткой: «Ну что, комсомол, работаем как дети, а пьём как взрослые?». Володька не спасовал, хотя неожиданный визит первого секретаря повергал в шок даже матёрых хозяйственников.

– А вы посмотрите, как мы парк убрали! Пойдёмте, покажу.

Пахомов прошёлся по парку и остался доволен. Присел к нехитрой трапезе, плеснул глоток вина и, как всегда в таких случаях, рассказал байку о заснувшем на боевом посту подростке-партизане, которого за это решено было расстрелять. Поручили ему, лучшему другу. Привёл ли он приговор в исполнение, так и оставалось загадкой. Напомнив о суровых традициях отцов, он тут же перескочил на шутку. Что приколы и розыгрыши вселяют в подчинённых больше ужаса, чем разносы, я узнал у него. О них ходили легенды.

Как-то раз, объезжая поля, он увидел в лесопосадке председателя колхоза, секретаря парткома и главного агронома. Парторг, осуществляя руководящую и направляющую роль партии, как раз налил стакан водки, да так с ним и замер. Первый секретарь выдержал паузу и железным голосом отчеканил: «Водку пьёте в разгар уборочной? В такую жару?». Вытащил из окаменевших пальцев парторга стакан, выпил до дна, и сказал: «Красота!».

Второй раз он увидел Вовку, когда тот бегал у кромки поля и взбадривал команду трудных подростков, которую ему поручили тренировать. Вопреки всем правилам, он поставил его вторым секретарём райкома комсомола. Тот, окончив техникум, работал токарем в депо и без высшего образования для райкома не подходил по анкетным данным. Первым секретарём его всё же сделали после моей статейки, хотя он еще не закончил заочно институт.

Потом я ещё не раз писал о нём, и он быстро шагал по карьерной лестнице. А оказавшись в столице-станице, двигал уже меня. Ну, а шутнику-секретарю Пахомову, он при новом капиталистическом режиме соорудил на могиле мемориал из белого мрамора. Грузная, отнюдь не подростковая фигура в военной плащ-палатке за столом, на котором лежит автомат ППШ.

…Подъезжаю к гигантскому П-образному зданию, построенному пленными немцами. До нынешних мегамоллов и шопинг-центров оно было самым большим в городе. Там располагался проектный институт, а рядом – опытное производство. Володя умудрился возглавить этот институт накануне капиталистического переворота, спрыгнув с тонущего партийного корабля. По первому этажу здания шли бутики и рестораны, банк. Сверху – многочисленные офисы. А на территории опытного производства вырос гигантский молл «Променад», единственный в центре города и потому многолюдный.

На проходной меня ждал Вовкин помощник, известный профессор-историк Игорь Велигжанский. По Вовкиному определению, «умный парень, но дурной». В перестройку он стал рьяным демократом и депутатом. После путча его единогласно выбрали председателем областного совета.

– Он – наша совесть, – прочувственно высказалась редактор партийной газеты, которая до этого поливала профессора грязью.

После расстрела Верховного Совета в 1993 году местные советы распустили. В новый законодательный орган он не попал. «Совесть» новой власти только мешала. Профессорская зарплата была копеечной, и Вовка пригрел романтика, разрешив совмещать должность с преподавательской работой.

– Ну, зачем?! – жму я профессорскую руку. – Что я дороги не найду?

– Ты же его знаешь. Положено.

Мы двинулись по длинному коридору, сплошь завешанному картинами местных художников. В искусстве Вова, естественно, не соображал, но в голодные девяностые то ли из человеколюбия, то ли для порядка, за копейки скупал произведения искусства. Нефтяное благополучие многократно вырастило интерес к художествам. Некоторые местные творцы перебрались в столицу, а то и за границу. Картинки, приобретённые закрыть голые стены, стали ценным активом.

«Сиди, сиди», – одернул я встающего из кресла приятеля. Но он подошёл и обнял меня. Это, в многочисленном наборе приветствий, как и встреча на проходной помощником – высшая степень уважения. В зависимости от ранга посетителя, он или оставался неподвижным, или слегка откидывался в кресле, заставляя высказывать дело стоя, либо слегка приподнимался и показывал на стул, либо вставал в полный рост и протягивал руку. Стол пуст. Не держать на нем никаких бумаг его научила партия. Недоброжелатели написали анонимку в райком партии. Мол, на столе первого комсомольского секретаря лежит график менструальных циклов комсомольских активисток. Бывший партизан послал к своему любимцу-выдвиженцу заведующего орготделом. Тот вытащил из-под прозрачного пластика на столе искомый документ, и партизан разыграл воспитательное шоу. «Ты бы ещё в коридоре объявление вывесил. Что мне теперь из-за тебя партию обманывать? Или позору на всю страну набраться? – после фирменной долгой паузы сурово сказал: – Ладно, приму не смываемое пятно на партийную совесть».

Секретарша ставит передо мной зелёный чай и сухофрукты на блюдечке. Я считаю изюминки, их как всегда точно десять. Партия учила порядку. Помню план партконференции, в котором Вова попросил проверить грамматические ошибки. Там был пункт «чай докладчику». Чётко определялись цвет и температура чая, стакан и подстаканник. Его должен был приносить сорокалетний мужчина с усами, в жилетке, с бабочкой. Произойти это должно было на семнадцатой минуте доклада.

– Ну что, партнёр! – иронизирует Володя.

Мы на пару владеем рекламно-маркетинговым агентством, расположенном в этом же здании. Формально пятничные встречи у нас по совместным делам, но все давно идет на автомате. Я мог бы обойтись в рекламе и без него, но он помогал мне стартануть. А шлейф его дочерних фирм и крупных предприятий-кредиторов создавал хорошую клиентскую базу. Ещё было выгодно, что его бухгалтерия вела все дела, а я мог получать чистые деньги.

– Вопросы есть? – задал он риторический вопрос. И, выдержав пахомовскую паузу, сам себе ответил. – Нерешаемых вопросов у нас нет! И не будет.

– А я вот тут перед смертью накропал кое-какие размышления о жизни. Хотел твое мнение узнать.

– Типун тебе на язык. Жизнь только начинается.

– Так я об этом и пишу.

– Посмотрю, – н засунул распечатку в ящик стола.

На этом ритуальная часть визита закончилась, и мы двинулись бесконечными коридорами в другое крыло здания. Тут стены остались чисто советского образца с Доской почёта «Лучшие люди». В лихие девяностые Володька сохранил никому не нужный институт. Платил зарплату за счёт других бизнесов. Потом пошли заказы. Да и свои девелоперские проекты выгоднее было у себя делать.

В торце коридора Володя карточкой открывает дверь, и из советской конторы мы попадаем в SPA c банкетным залом, из окон которого видны расположенные прямо во дворе теннисные корты. Стол уставлен блюдами южнорусской кухни, которая одновременно является североукраинской и кавказской. За столом девчонки в махровых халатах хихикают над роликом в смартфоне. Как и стол, они готовы к употреблению.

Мы тоже отправляемся переоблачиться в халаты, а когда возвращаемся – на столе уже дымятся тарелки с борщом. Их приносит личный повар, лишних людей Вова не любит. Несмотря на мои протесты, он наливает в рюмки водку: «Как под борщик да не выпить?». После борща я сразу отваливаю в одну из спальных комнат и укладываюсь подремать. Просыпаюсь и вижу свежеиспеченного главного специалиста мэрии под секспсевдонимом «Моника». Она гладит меня отработанными движениями. Я говорю: «Устал, не будем сегодня».

– Это нельзя, – как-то даже испугано говорит она.

– Почему? – удивляюсь я, а потом просто закрываю глаза.

После двух минут позора переодеваюсь и жду, когда за стол вернётся Володя, чтобы с ним раскланяться. Ждать приходится долго. Он всё делает обстоятельно.

Я размышляю о странном поведении рыженькой Моники. Первой на ум приходит цинично-шутливая мысль: «Может это любовь». Но потом осеняет. У приятеля моего есть пунктик. Геи, которые мерещатся повсюду. Однажды, ему по линии партийных органов, пришлось разбираться с гомосексуальным скандалом в медицинском институте. Представленные правоохранительными органами документы тяжело травмировали его психику. До этого об однополой любви он даже и не подозревал. Как я не пытался его толеранизировать, ничего не помогало. Ни теория врождённых мутаций, ни примеры из животного мира. Недавно он обмолвился о приезжавших московских компаньонах: «Представляешь, баб даже не тронули! Не зря говорят, что все они там спидерастились». Видно, одной из нетронутых как раз рыженькая и была. Наверняка, спрашивал он её и обо мне. Не скурвился ли товарищ? А соврать Владимиру Ивановичу она не сможет. Он ведь такой, что может и камеры поставить. Только ей-то, какая разница? Чего ей переживать о моём реноме. Кто я ей? Старое толстое животное, которому она отдаётся на потребу.

Удивительно. Хотя русские бабы имеют две крайности. Я всегда относился к ним с пренебрежением, в сексе думал только о себе, а они при этом любили меня, заботились. Вот и эта зачем-то решила оказать услугу, за которую даже не может ожидать благодарности. Но уж если просыпается в них равнодушие, то до самой бесчувственной жестокости. Рациональные до предела самки. Наследницы Сары-беспредельщицы. Одна из «проходивших по телу» как-то разоткровенничалась: «Ты бы послушал, о чем на девичниках говорим. Мужики себе таких деталей не позволяют». Запомнилась и история приятеля по работе в аппарате облисполкома. Он был мастаком писать письма наверх. Девчонки из экономического управления пользовались его талантом. А он требовал близости за услуги. Стелил в обеденный перерыв на полу кабинета газету, закрывался на ключ. За газетой приходил ко мне, как к получателю прессы по должности. Я поинтересовался: как он вот так может? На полу, в дверь ломятся, в коридоре шумят. Со всеми без разбору, при жене красавице.

– Так она же конченая. В выходные сядет на меня, накончается, упадет, отдышаться не успеет – «Поехали на дачу!». Я говорю: «Ты хоть с хрена-то слезь».

Появляется разомлевший Володя в обнимку с Торнадо: «Куда намылился? А вторая попытка? Рано тебе краснеть», – намекает он на старый пошлый анекдот о том, что мужчины первый раз краснеют от стыда, когда не могут, а второй…

– Я тебя предупреждал, что с дороги. Давайте пока?

– Можно и я поеду? – робко спрашивает рыженькая.

– Куда это? Вместо того чтобы удержать дорогого гостя!

– Мама в больнице, после операции.

– А чего же она мне ничего не сказала? И ты тоже хороша.

Оказывается, Моника – из потомственных комсомолок. Володя помогал «соратницам», оплачивал учёбу дочек. Устраивал. И они заступали на вахту вместо мам. Всё забываю у него спросить: дошло ли уже до внучек?

– Давай, как раз подвезу, – говорю я. Рыженькая бежит переодеваться. В пути я достаю из кошелька две сиреневые пятисотевровки и протягиваю ей: «На, для врачей». Эти купюры всегда со мной. Володькины. Привёз ему из Америки двухдолларовую бумажку. Почему-то российские бизнесмены решили, что она приносит удачу, если таскать ее в кошельке. Он вернул и подарил две сиреневые: «Нарвёшься ты на отморозков или хуже, пьяных ментов, – с этим тебе точно повезет. А птицу удачи пиндосам верни». Долго их таскал и вот сгодились.

– Да что вы, не надо, – смущается Моника.

– Бери-бери. Дело святое. Я, в отличие от тебя, Владимиру Ивановичу могу не все рассказывать. Не бойся. Кстати, это его подарок.

– Я не боюсь. Мы его очень любим.

– Любить надо меня. А его цените, – я взял ее руку и положил себе на ногу. Она мгновенно изготовилась к процедуре, но я кивнул на Серегу, который якобы мешал.

И не каемся…

У дома Серёга подождал пока я войду внутрь и закрою дверь. В гостиной у телевизора сидит тёща. С ехидцей говорит:

– Поздно вы. На работе дела?

– Да, невпроворот.

– А мы-то работу всегда в шесть заканчивали.

– Потому и жили в доме из кизяка, а сейчас во дворце.

Непривычно резкий ответ тёщу огорошивает. Бурчит она для порядка. Готовилась предложить чайку с вареньем или покушать чего-нибудь. Специально. И спать не ложилась. Но хватит этих семейных политесов. Без «Спокойной ночи» поднимаюсь наверх. Из спальни пахнет керосином. Очередное омолаживающее средство супруги из грецких орехов, битума и керосина. Наверное, авиационный техник и его кореш – дорожный строитель, распивая пол литру, уловили потерю интереса народа к птичьему дерьму под названием «Мумиё». Вот и вывели на рынок новый бренд. Производится чудо-средство какой-то народной целительницей в соседней кавказской республике. Я прохожу в кабинет, где и сплю вдалеке то от хвойных, то от травных, а теперь вот и керосинных мазей. Ну что, прочитаю на сон грядущий ещё главку.

2. ЛОТ: ПРАВЕДНИК ВТОРОГО СОРТА

Авраам – законченный отморозок с божественной лицензией на любую мерзость. Его племянник Лот – просто мелкий мечущийся проходимец. Тоже числится в праведниках, хотя и рангом пониже. Если бы дядя постоянно не вытаскивал его из дерьма, он никогда бы не оказался среди персонажей священных книг. А может, его специально всунули, дабы блеклым фоном оттенить величие дяди. Бросивший, по приказу Всевышнего, престарелого отца, который не раз рисковал ради него жизнью, Авраам прихватил с собой племяша. Это было одной из двенадцати господних проверок. Родственничек оказался жалким рвачом. Стал травить своими стадами земли местных жителей. Это не только паскудило благочестивый образ Авраама, но и портило ему бизнес по вербовке новых единобожьих адептов. И предложил дядька племяшу поделить стадо, рабов и разбежаться в разные стороны, раз тот не в силах подавить рваческие инстинкты.

Лот поставил свои шатры недалеко от богатого города Содом. Построил дом и в самом городе. По некоторым источникам даже стал судьёй. Для приобретения статуса и должности ему надо было бежать впереди паровоза в соблюдении местных обычаев-законов. Иначе как ему было сойти за «своего», если, согласно священным книгам, люди Содома были крайне жестоки к чужакам. Но, если определили праведником, не помешает и верховенство у грешников.

Лот богател, наслаждался жизнью, пока племена-соседи не завоевали город и не угнали всех жителей вместе с царём в рабство. Парнишка получил по заслугам за свои паскудства, начиная с потрав чужой земли. Но Авраам ринулся вызволять племяша, и его пастухи, с помощью потакающего праведнику Всевышнего, разгромили войска четырёх царей. Причём из богатой добычи ничего себе не взяли. Правда, буквально через страничку текста, Авраам выделяет десятину добычи другому праведнику. Интересный штрих: праведник комплексовал по поводу того, что его дети сражались против Авраама. А тот соответственно, задавался вопросом, не обиделся ли папаша на то, что всех этих детишек Авраам поубивал. Однако, с первых секунд оба поняли, что поступали исключительно праведно, и Авраам тут же отстегнул долю добычи, от которой якобы отказался. Попутно Авраам спас жизнь царя Содома, не дав тому утонуть в яме с известью, чем, вероятно, и приподнял авторитет племяша среди содомцев.

Всё бы ничего, так бы и продолжал Лот с семейством наслаждаться жизнью, но зуб у Всевышнего на жителей Содома вырос такой, что задумал он порешить их всех разом, а до кучи ещё и обитателей соседних городов. Почему-то планом своим решил он поделиться с Авраамом. Тот начал просить о милосердии. Но сторговался только на спасении семейки племяша. Дескать, раз дядя – праведник, следовательно, и племянник не может быть законченным подонком.

Но у Всевышнего возникли сомнения, ведь до этого момента Лот был образцовым содомцем. Пришлось выяснять: законченный ли он негодяй? Приём у резидента Вселенной один: проверка с провокацией. Но Лот оказался к провокации хорошо подготовлен. То ли дядя ему маякнул, что больше отмазывать его не в силах, то ли совесть замучила от череды судебных приговоров. Едва два ангела господня под видом путешественников вошли в ворота Содома, Лот оказался тут как тут. И, вопреки действующему под страхом смерти законодательству, проявил гостеприимство, потащил путников к себе. Те стали упираться, дабы проверить искренность, но Лот уперся: «Не дам вам ночевать на улице, пошли в дом, и всё!». Дома же напряг жену стряпать угощения. А у той, якобы, не оказалось соли, и она отправилась по соседям просить. При этом специально говорила, что у них гости. Короче, пускала мужа на распыл.

Библия – воистину великая книга, не зря специалисты говорят, что после неё не придумано ни одного нового литературного сюжета или характера. Не помню, обнаружил ли Фрейд и сотоварищи «комплекс жены Лота», а он есть.

Он присущ практически всем женщинам, и особенно ярко проявляется в моей супруге. Вынужденная исполнять распоряжение, с которым не согласна, она обязательно делает это с вывертом. Даже просто подать чашку чая «ненужному», по её мнению, гостю, умудряется так, что он это сразу же чувствует. Да и русский народ не понятные реформы (а это, практически, все) встречает тихим саботажем. Россия – женская страна, это ее и спасает.

По наводке жены у дома собралась толпа горожан. Они потребовали выдать странников, дабы познать их. Слово познать в иврите имеет несколько значений. Недобросовестные исследователи утверждают, что в данном случае речь идёт о половом акте, и делают скороспелый вывод о гомосексуальности горожан. Но авторитетные израильские эксперты, которых в симпатиях к Содому не заподозришь, утверждают, что речь идёт о допросе, ибо путешественники могли быть шпионами. Возможно, речь и шла о процедуре известной в криминальном мире как «опускание». Но при этом геем становился «опущенный». Попробуйте обвинить в этом исполнителей процедуры. Однако, и это – предположение, а не факт.

Лот выходит к возбуждённым горожанам и предлагает им, взамен странников, двух своих дочерей, ещё не познавших мужчины. Шла бы речь об однополом вожделении, Лот бы предложил себя и своих порочных зятьёв. И как представитель гомосексуальных общин должен был быть к этому варианту отлично подготовлен. Но эта мысль ему в голову почему-то не приходит. Тем не менее, клеймо на жителях Содома появилось несмываемое.

В средние века авторитеты христианства, не утруждая себя аргументами, назвали грех содомским. Поскольку полемику с ними можно было вести на начальном этапе, но охотников не нашлось. Так слово «содомит» начало обозначать извращенца. А термин «содомия» утвердился в криминалистике, в том числе и израильской, несмотря на то, что знатоки Торы по этой статье оправдывают жителей Содома. Поэтому вместо слова «содомит» мы будем использовать слово «содомец». Братцы владимирцы, кантемировцы, кубанцы – это по-нашему. Впрочем, содомский грех сначала признали болезнью, а теперь и нормой.

Но вернёмся к нашему Лоту. После предложения толпе своих дочерей, ангелы убедились, что подонок-то он не совсем законченный, и провокацию прервали. Напустили на содомцев слепоту, лишили их возможности ориентироваться. А Лоту сказали немедленно покинуть с домочадцами приговорённый к уничтожению город. Но в Лоте сразу просыпается мелкий стяжатель, обладающий крупными активами. Он начинает думать, как и что прихватить бы с собой из неправедно нажитого добра? Тут ещё в семейке разыгрался разлад. На призыв уйти, зятья заявляют: «Тесть, ты что с дуба упал? Посмотри, какое веселье в городе, зачем когти рвать?». Соответственно их жёны тоже не ушли.

Лот с супругой и дочками-девственницами покидает «Град Обречённый». Жена его делает очередной, и на этот раз последний выверт. Уже не языком, а шеей. Несмотря на строжайший запрет ангелов ни в коем случае не оглядываться, вертит башкой и мгновенно превращается в соляной столб. Отдадим должное выдумщику Создателю. Вы, гражданка, давеча насчёт соли интересовались – получите! С той поры, видать, все наши желания сбываются в наказание и не вовремя.

Лот с дочерьми укрывается в специально сохранённом для него богом городе Зоар. А потом перебирается в интимную пещеру. Естественно, как и положено праведницам, дочери первым делом совокупляются с папой. Но летописцы чёрного кобеля продолжают отмывать добела. Основоположник инцеста как бы и ни при чём. Он так насосался вина, что не помнит, как ложился и вставал с дочерьми. Тогда возникает вопрос, как у неискушенных девственниц хватило техники совокупиться с пьяным стариком, да ещё и с произведением потомства. Поневоле возникает предположение, не практиковали ли они до этого половые контакты, не предусматривающие лишение девственности? Будем считать, что мама с сестрёнками научила, или подглядывали.

Народы от пьяного кровосмешения пошли гадкие, потому что враждовали с народом авраамовым. Лот же, во искупление всех своих паскудств, выращивал волшебное дерево о трёх стволах, таская воду за пятнадцать километров. По легенде из дерева был сделан крест, на котором распяли Христа. Тоже услуга далеко не однозначная. Но пойди их, праведников, разбери.

И спасёмся

Утречком тёща испекла любимых мною оладушек. Такие пекла мама и называла «аришки». С детства я их ни разу не пробовал, пока не обзавёлся горячо нелюбимой тёщей. Насладиться до конца любимым кушаньем не получилось. После дыхательной гимнастики Стрельниковой, йоги и цигуна в столовой возникла разрумянившаяся супруга, остро нуждающаяся в эмоциональной подпитке.

– Правильно: оладушки, вареньице!.. В тебе и так шестнадцать килограммов шлаков, а просвет в кишечнике тоньше человеческого волоса. Убиваешь себя. А я вот сейчас выпью смузи из люцерны, и весь день буду бодрая.

– Зачем ты так, Нина!? – оборвала её тёща, – Кушает же человек.

– Уже не кушаю, Елена Андреевна. И я не человек, если не понимаю целительные свойства люцерны.

– А вы так зачем?!

– Я зачем?! – искренне удивляюсь. – Это ваша воспитанница сказала.

Хитрая тёща всегда в таких стычках выступает на моей стороне, а стратегически она с дочуркой. Поэтому я не упускаю случая ее боднуть и употребляю вместо «дочь» – «воспитанница», чтобы подчеркнуть её ответственность за этот безобразный выпад. Такие стычки у нас всё чаще, хотя после разлуки, кажется, впервые. А ведь ещё совсем недавно всё было неплохо. И поездки по миру, и засыпания в обнимку. Но то ли вегетарианство и ЗОЖ, как утверждают их противники, делают человека нетерпимым и скандальным, то ли неизбежные циклы долгого супружества: любовь, ненависть, безразличие… Скорее бы мы уже перешли в третью фазу.

– Может, съехать к себе в апартаменты, чтобы не омрачать чистую жизнь? – употребляю испытанную угрозу.

– Наслышаны! Катюша Маслова пирожков напечёт, – у неё злоба и ненависть ко всем, кто хоть как-то со мной соприкасается. Я давно перестал кричать и скандалить, роль безвинной жертвы в таких случаях работает лучше всего.

– Я вам в кабинет подам! – пытается унять конфликт теща.

– Много чести, лучше за калитку.

План побыть дома срывается. По законам драматургии глубоко оскорблённый должен уйти. Вызываю Серёгу. Тёща смиренно подаёт куртку, но не может не выдать ночную заготовку против «дома из кизяка»:

– А хату нашу Тарас Сидорович кирпичом обложил.

– Прекрасный былчеловек, – как бы сдаюсь я. – Жаль, не дали пожить.

– Кто не дал? – на автомате спрашивает тёща.

– Знаете, как в анекдоте. Спрашивает прохожий, когда мимо покойника несут, от чего помер, а ему отвечают: «На венках же написано: «От жены, от детей…».

Из глаз тёщи катятся слёзы. Память мужа священна, как и её любовь к нему. Но я не упускаю возможности для нокаута: «Да чего вы так расстроились, Елена Андреевна, обычное дело. Вот и в Библии сказано, что враги человека – домашние его».

Однако куда же теперь деваться? К счастью, куда деваться находится. Звонит Катя и сообщает, что меня ждут на встрече губернатора с руководителями СМИ. Встреча эта уже много раз переносилась и вот – кстати. Еду. Сразу набрасываюсь на пресс-секретаря, вру, что из-за этих переносов деловые поездки планировать невозможно. Она делает вид, что огорчается. Хитрая сельская баба, вроде моей тёщи. С губером с девичьих комсомольских лет.

– Вы же знаете, что Олег Владимирович себе не принадлежит. Только приедет – опять вызывают в Москву. У него документов скопилось на метр в высоту. Ночью пять часов подписывал, аж руку свело. Массажиста вызывали. Только недавно прилёг.

– Может он до вечера не проснется, раз так измотался?

Руководители СМИ с испугом наблюдают за нашей пикировкой. Они себе такого позволить не могут. Я тяжеловес, знаю губера ещё по комсомолу, когда его называли Олежек. Правда, вскользь. А вот с Володей они кореши, были первыми секретарями в районах.

– Ну, что вы накинулись? – говорит мне баба Оля, как называют её молодые коллеги. – Возьмите конфетку, чаёк. Покушайте!

Кушаем, лениво зубоскалим. Забегает секретарша. Баба Оля с резвостью комсомольской активистки выбегает, и возвращается по левую руку от губернатора; по правую руку – вице-губер по внутренней политике Хазрет.

Встречи такие проходят как под копирку. Губернатор демонстрирует оптимизм, хохмит, мне дежурно говорит: «Ну, когда я получу долю с нашего бизнеса?». В начале девяностых, когда село лежало в руинах, он создал первый успешный агрокомплекс. Наведывался в него редко. Потому что одновременно депутатствовал в Госдуме.

Спросил у него: «Как получается наездами успешно руководить большим бизнесом?». Сказал, что передаёт полномочия подчинённым, а если не справляются, то сразу выгоняет. На одной из таких встреч, я сказал, что использую его метод. С тех пор он и шутит про долю. Девчонкам говорит какие они красивые, поднимает за них тосты. А вся процедура сводится в итоге к тому, что мы друзья, земляки и даже коллеги. Заканчивается все истошным криком бабы Оли: «Ну, где вы ещё найдёте такого губернатора, как наш!?». Никто и не ищет. Пока деньги за информационное обслуживание от администрации поступают исправно.

После встречи меня пригласил к себе Хазрет по кличке Черкес. Он радушный рубаха-парень. Но как у всякого горца, у него железный стержень. Он начинает с анекдотов, похохатывает, а потом неожиданно говорит: «Как ты думаешь, стоит взять у Жирного канал?». Жирный – человек первоначального накопления капитала. Он удачно прихватизировал сеть хозяйственных магазинов и рынков, а потом присовокупил к ним телеканал, на котором, едва помещаясь в экран, регулярно вещает о своей совести и богобоязненности.

– А он что, хочет отдать?

– Очень хочет, просто пока об этом ещё не знает. Всё в нашей власти, пока мы у власти.

– Да там денег-то нет.

– А мы не ради денег, хотим правильно на народ влиять. Ты как? Не думал свою империю продать? – а, вот и вылетел железный стержень.

– Был у татар, они семьсот СМИ в холдинг собрали. Хорошая идея.

– Так у татар холдинг-то государственный. А какую форму собственности вы планируете?

Он запинается.

– Мы преследуем исключительно государственные цели, а форма собственности ни при чем, – даёт он кавказский ответ.

– Почему не продать хорошему человеку. Только ты же знаешь: рекламное агентство у меня в пополаме с Вовой. Давай как-то втроём встретимся, перетрём.

– Давай сперва вдвоем посидим, – он знает, что Володьке на агентство плевать. Он такие бизнесы называет «мелкие брызги».

– Давай. Вы через Австрию будете пропускать сделку, если что?

– А Австрия при чем? – удивляется он.

– Бабки-то там. Хотя, что об этом наперед говорить.

Знает ли он про Австрию? Или не допущен. Олежка мутит с первым своим замом, Саньком. Выводят бабки, создают подставные фирмы. А те заходят потом как иностранные инвесторы в область. Им и земли лучшие, и льготы, и инфраструктуру за счет госбюджета. Разыгрывают спектакль: инвестфорум в Каннах. Привозят свои проекты, «находят» сами себя как инвесторов. Почет и уважуха в Москве. Вот как надо инвестиции привлекать! Молодцы!

Но Черкес, может, и не при делах. У него свое направление. Он СМИ втихаря под себя собирает. Или заручился поддержкой шефа? Мол, всю экономику области прибрали к рукам, теперь осталось консолидировать СМИ. Кто после губером не станет, мы все равно будем регионом рулить.

Черкес – сильный парень. Лет на десять-пятнадцать моложе меня, а совсем другое поколение. Спортивный, хитрый и безжалостно жесткий. Тут, конечно, заслуга его крошечного народа, которого и осталось-то на родине тысяч сто. Пара миллионов за границей. Откочевали после Кавказской войны с царизмом. Хотели жить своим укладом. Они, правда, и в России им живут. Черкес, как и положено младшему сыну, соорудил в ауле в отцовском дворе дом-дворец. Отсюда его должны будут похоронить независимо от того, где он встретит свой последний час. Подчинение старшим полное. Нескольких наркоманов Черкес просто выселил из родного аула. Женщины только подают на стол, но вместе с мужчинами за него не садятся. Без разрешения мужа жена в его комнату войти не может, он же в её – в любой момент.

Ребята очень дружные и спаянные, с взаимовыручкой, которая им веками требовалась для набегов. Они трудяги: в советское время полстраны обеспечивали помидорами со своих огородов. Мобилизовывались все поголовно, пацаны не ходили в спортивные секции, на занятия. В столицу шли фуры с витаминами, а в обратную сторону новоприобретённые легковушки. У Черкеса до сих пор есть самая большая в жизни гордость: ещё в студенческие годы он пригнал к отцовскому двору пять «Волг», из которых тот выбрал понравившуюся машину. Фантастика по тем временам! И в новые времена они неплохо себя проявили не только в бандитизме, но и в бизнесе.

Так это ещё советская власть, которая постоянно орала, что дала маленькому народу грамотность и культуру, серьёзно пошатнула уклад жизни. Люди приобщились к водочке, игромании и прочим порокам. Почти перестали воровать невест, немало стало смешанных браков, немыслимых в прежние времена. Ислам затух.

А мне удалось посмотреть на них в «чистом виде». В Израиле они компактно проживают в двух деревнях. Я приехал туда как журналист. Мэр охал и ахал: как же мы примем гостя. Ураза, мусульманский пост, днём никто не ест и не пьёт. В конце долгой беседы гостеприимная душа не выдержала и вытащила из холодильника бутылку воды, но я из солидарности отказался.

Когда мы уже прощались, подошла российская черкешенка, вышедшая замуж за местного. Извинилась, что не пришла раньше, без мужа не могла, ждала пока тот подъедет. Муж с отрешённым видом тюремного надзирателя стоял рядом. В местном магазине не продают пива и сигарет. В садике и школе учат четыре языка. Правонарушений нет. Когда я не поверил, мне предложили, на спор, на месяц оставить машину с открытой дверью, и потом приехать и убедиться, что из неё ничего не пропало.

Хитрые евреи наладили с ними прекрасные отношения. Отдайте то, что государству положено, и живите, как хотите. Местные трудятся, а если надо, то и воюют в большом мире. Есть среди них и профессора, и генералы. А на территорию деревень ни один израильский чиновник без разрешения мэра зайти не может. Но это не значит, что государство не помогает. Оно построило здесь стадион, школу, детский сад. Местные покупают за копейки квартиры на исторической российской родине, но приезжают туда только погостить, утолить ностальгию, найти супругу. Живут они по правилам Содома что там, что тут. Иначе бы не выжили, рассеялись по ветру мировых катаклизмов.

…Набираю Жирного. Он в офисе. Он совершенно не против, чтобы я заскочил на минутку. Даже какая-то радость промелькнула. Её причина проявляется сразу, едва я захожу в гигантский кабинет. Стол сервирован, и только гостя за ним не хватает. Жирному постоянно меряет давление находящийся при нём врач, он и выносит вердикт: «Нет, Александр Лазаревич, водочку сегодня не стоит, только винца маленько. Видите, какая погода переменчивая».

Жирный расстроен: мой приезд он хотел использовать как предлог для усугубления. Но годы и излишества дают о себе знать. На заре капитализма он на час собирал планёрку, куда мешками свозили деньги с его объектов. Выдавал доли бандитам и властям. Потом в один микроавтобус грузили наличные, в другой Жирного, и он ехал в баню и ресторан. В меню никогда не смотрел. Приносили все, что было в наличии.

– Давай чайку по-быстрому, в другой раз посидим. Я только из поездки. соскучился, к тебе первому двинул, но к губеру перехватили. Ты-то олигарх, можешь своего телевизионщика туда послать, а я должен в этой комедии лично участвовать. Надоело хуже горькой редьки.

– Да, слышал, что ты решил своё хозяйство продавать. Я и сам подумываю. Съедят нас эти акулята.

Приятно иметь дело с чисто конкретным пацаном. Цель визита достигнута. Понятно откуда он слышал. Одноходовое черкесское коварство открылось. Теперь можно поговорить о погоде, о здоровье и даже откликнуться на настойчивую просьбу пригубить какого-то редкого голубого вина, цветом напоминающего очиститель для стёкол.

Чту отца своего

От Жирного еду к отцу традиционно без гостинцев. Он воспринимает их как посягательство на свою самостоятельность. Ничего ему не надо, и дни свои он, в случае паралича, обещает встретить как отставник в военной богадельне. Но до богадельни ему далеко, весь твердый как камень. Каждый день тренируется и хлопочет на дачном участке. В образцовом порядке домик, родившийся из металлического вагончика и прилепленных к нему комнатёнок, которые батя сам сложил из кирпича. В восемьдесят шесть к нему еще и соседка прибегает пару раз в неделю, вроде бы для секса.

Наготове у него еда, он зовёт за стол и Серёгу. Но тот традиционно отказывается и отправляется щипать высохший сладкий виноград Изабелла, предварительно подав мне пакет с якобы привезённым из-за границы редким напитком. Это единственное, что удается всучить под предлогом того, что здесь такого не купить. Дальше всё идёт ритуально. Я интересуюсь, не пора ли ему перебираться жить ко мне. Он традиционно замечает, что хватит мне тёщи и добавляет про богадельню, в которой «если что».

Выпивает маленькую стопочку и начинает вспоминать молодость. Как строил аэродромы и ракетные шахты. Работали при – 50°С. Как паяльными лампами отогревали топливо в машинах. Про стакан спирта с сиропом под названием «Флажок». Про командировку на Байконур. Заносил машинисту поезда бутылку водки, чтобы тот тормознул между станциями, и до секретного объекта можно было добраться пешком.

Не засиживаюсь. Он рад мне, но от долгих посиделок не то чтобы устает, а как-то раздражается. Нарушается привычный распорядок. Поэтому и приезжаю в обед. Еще раз прижимаюсь к его каменному телу своим рыхлым и уезжаю, чтобы через неделю провести очередной ритуал. Он всегда жил чётко, знал, чего хочет. И сейчас твердо исполняет одну задачу – ЖИТЬ, а не искать смысл жизни, как призывают авторы священных и просто книг. Любимая фраза: «Жизнь очень проста. Дураки ее делают сложной».

Приезжаю в офис, читаю очередную главку о том, почему человечеству не удается усвоить эту простую истину.

3. ЗА ЧТО ГОСПОДЬ УНИЧТОЖИЛ СОДОМЦЕВ?

Он создал людей для жизни, доставляющей радость. А потом стал требовать от них через святые книги, чтобы жили они противоестественно, и тем его радовали. Мучили себя, то и дело, задаваясь вопросом: «А правильно ли я живу?». Благоуправляющая программа повреждена. Прочие твари по инстинкту живут. Обустраивают норы и гнезда, спариваются. Не страдают, если их лишают возможности плодиться. А ты, человече, все оспаривай, делай жизнь. В окружении армии паразитов, которые со ссылкой на божественный авторитет, учат тебя как это правильно делать вопреки своей природе.

Когда люди не желают заниматься насилием над собой, придуманного злобного дедушку это сильно раздражает, и он то и дело проводит тотальные зачистки. Зачем-то уничтожил весь род людской Всемирным потопом, не разглядев одарённого сынка праведника Ноя по имени Хам, который снова повернул человеков на богоборческую стезю. Хотя и стезя эта – чистая выдумка. Нормальные люди ни с кем не хотят бороться, желают быть собой, а дедушка от этого сатанится.

Даже авторы священных книг, прославляющие его бесконечную беспримерную любовь, иногда проговариваются о том, что казнит он с наслаждением и грешников, и праведников. Кстати, все эти авторы писаний, жрецы культов, поэты и философы – наглые спекулянты на маниакальности вершителя человеческих судеб. Они, как шестёрки пахана, запугивают, рэкетируют, кичатся своей крутизной, набивают животы и карманы на страхе, который сеют. Сами крайне эгоистичны, извращены, и живут в полном противоречии со своими проповедями о чистой возвышенной жизни. Достаточно почитать их дневники и письма, не предназначенные для публики.

Крепкие ребята содомцы не позволили у себя банковать всей этой шелупони, и для злобного дедушки оказались крепким орешком. На операцию по окончательному решению содомского вопроса он вынужден был мобилизовать двенадцать тысяч ангелов. Чем же они так досадили ему, кроме факта классического и не доказанного: «Так ведь пидерасты», то есть содомиты. Уже этим одним они виноваты. Как русские. Обязательно пьяницы и воры. Других вроде и нет.

Содомцы обвиняются в том, что не любили чужаков. Но, если человек принимал их правила общежития, он не только становился своим, но и взлетал по карьерной лестнице. Далеко ходить не надо: подонок-праведник Лот, ставший содомским судьёй, лучшее тому доказательство. Сравним это с корыстным гостеприимством Авраама, который за миску похлебки требовал от путников любви к единому богу, которую они не испытывали и не могли испытывать, ибо бог им не открылся.

В качестве издевательства содомцев над гостями приводится ложе, где тех то ли вытягивали, то ли укорачивали под один размер. Но это же не что иное, как призыв быть как все, подравняться. И что тут плохого, если вдуматься. Содомцы свято блюли закон, и если судья принимал решение вразрез с установившимися понятиями, они, вопреки ему, коллективно судили правильно. Что это как не первый пример прямой демократии, беспрекословного подчинения закону?

Нельзя было подавать нищим, говоря по-нынешнему, заниматься благотворительностью. То ли принцесса, то ли одна из дочерей Лота втихаря приносила хлеб нищему, который неизвестно откуда взялся. Не иначе как был выдуман теми же иудейскими умниками. Её привязали к дереву, намазали мёдом, и она погибла от укусов пчёл. Пророческое предупреждение. Модель нынешнего западного общества, измазанного медом, на который летят дикари-мигранты. Они этот Запад и зажалят до смерти. Куда их не пускают – там хорошо. Мудро сказал и русский народ: нечего нищих плодить.

Но, как бы ни старался злобный дедушка и паразиты-разносчики божественных истин, модель содомцев живет. Работают понятия, правило «свой-чужой», всё решает общественное мнение, основанное на воле и обычаях большинства.

Гусиное перемирие

– Ваша жена приехала, – предупредил меня голос Кати в телефонной трубке. И тут же вбежала благоверная.

– Сидишь? – злобно констатировала она очевидный факт.

– Тружусь на благо Вашей семьи.

– Ты живёшь своей жизнью.

– А должен жить Вашей жизнью?

– Поедем домой.

– Не хочу вам мешать, да и работы у меня полно.

– Зачем ты так?

– А как надо?

Подходит ко мне и обнимает:

– Поедем домой.

Ну что ж, теперь можно и поехать. По пути говорю:

– Надо потихонечку перетекать на Святую землю. Обустраиваться на старость.

– А как же мама?

– Мама, как и мой папа, скоро умрет.

– А пока не умрёт?

– Будет жить у братишки твоего.

– А почему нам к Саше не поехать на старость? Все же Нью-Йорк, большой город, люди.

– А я от людей устал, пора для себя пожить, а то все для людей, для людей. И Сашке мы там не нужны, у него своя жизнь.

Дальше едем молча. Я понимаю, что и Нью-Йорк отвлекающий маневр, и туда она ехать не хочет, как и куда бы то ни было еще. А сын с младенчества у нее для шантажа. У нас же ребенок! К тому же она отлично знает, что Штаты я не люблю.

4. СОДОМ ПО-АМЕРИКАНСКИ

Ездил туда несколько раз в 90-е учиться демократии. Но агента влияния из меня не получилось. Хотя пиндосы достойны восхищения! И Содом построили классический. Живут комфортно. В крохотной редакции сельской газетенки поразил туалет. К стенам прикрепили две трубы. Сидишь на унитазе – положи руки. Как нигде близки законы и понятия. Суды народные, содомские. Невидимая, но жесткая граница отделяет чужаков. Нормы заставляют блюсти ласково, с улыбочкой.

В нашу группу руководителей СМИ затесалась тупая блондинка-секретарша. Точнее ее затесал покрыватель. Полное безразличие к программе пребывания тупица подкрепляла кокаином, который протащила с собой. Организаторы это усекли, но проявили удивительный такт: «Вы выглядите больной, давайте проедем в больницу, обследуемся». Дура перепугалась: «Здоровая я, ничего не надо». Ей дали три дня доказать, что она здоровая. Сработало.

В тот раз мы практиковались в СМИ штата Колорадо и жили в маленьком городишке. В первый же вечер едва вышел оглядеться, был остановлен полицейскими. Оказалось, пешком тут не ходят, а вечером тем более сидят по домам. Проживали мы в семьях, коих сменили трижды. Хозяев нам трогательно обозначили «родителями». По утрам они привозили нас в дом престарелых, откуда микроавтобус доставлял в редакцию. Богадельня была богатой, но нас не преминули сводить в подвал, где за копейки продавали не востребованные наследниками вещи умерших стариков. Прагматизм.

Богадельня, как ни странно, принадлежала церкви, которую посетили утром в воскресенье. Вряд ли кто бывает там в другое время. Храм – зал с рядами кресел. А в фойе – снедь. Народ плотно завтракает, неспешно рассаживается, атмосфера никак не церковная. Старушка впереди меня показывает соседке на сидящего рядом с ней дедушку: «Мой новый друг». И уточняет, подмигивая: «Спешил фрэнд». Потом пастор, временами подвывая, пересказал главку из Библии. Представил какую-то гостью из Индии. На том все и закончилось. В Вашингтоне был в соборе, где проводить службы могут представители любых религий. Формальность.

Впрочем, в моей первой «семье» религиозный пережиток был. Пенсионерка бормотала перед завтраком секунд десять какое-то благословение. Ее муж при этом не отрывался от газеты, которую спозаранку швыряли под дверь дома. Завтрак, как и ужин, состоял из хлопьев с молоком. Обед в редакции под названием ланч-бокс состоял из осклизлого бутерброда, приторного кекса и железобетонного яблока. Поэтому пришлось осваивать общепит. Правда, один раз довелось поучаствовать в семейном торжестве с одноразовой посудой и теми же приторными кексами.

Семья моих старичков собиралась раз в году, хотя дети жили неподалеку. Они явились с радостным гиканьем и магазинной едой. После быстрой атаки на нее, мужчины с пивом ушли смотреть американский футбол, правила которого я так и не понял. Женщины болтали, внуки бегали по двору. Интересным был разъезд гостей. Они забирали объедки того что привезли. Запомнился пластиковый поднос с остатками наструганной морковки. И это правило, а не аномалия. Сын рассказывал, что после вечеринок ребята забирают пустые бутылки от привезенных ими напитков.

Вторая семейка оказалась покруче. Реальные миллионеры, но с таким же, как у других, фанерно-сайдинговым домом, который они перевезли за сотню километров с прежнего места жительства. На моём рационе это сказалось не сильно. К хлопьям с молоком добавился синтетический сок и невообразимо мерзкие чай и кофе. В выходной мы сходили в фастфуд. «Мама» бизнес-консультант сказала, что работает с этой сетью, и раз в полгода посещает её из вежливости как клиент. На воскресный обед мне подали домашнюю, то есть разогретую сосиску, с четвертинкой маринованного огурчика. Характерно, что, когда эта семейка гостила потом у меня, еду она потребляла в российских масштабах. А по поводу дома, на фоне которого их «картонка» выглядела сараюшкой, не преминула съязвить: «У нас такие называют замками в прериях».

Но самым экзотичным оказался мой третий «папа». Он меня не кормил вообще. В выходные мы поехали к его бывшей жене, которую он в своё время вывез из Страны Басков. Она жила в вагончике с сыном, которого на выходные мы взяли к себе. Точнее, как оказалось, взял я. К хозяину завалились двое мужиков, с которыми после нескольких дежурных вопросов о России, он уехал обедать в город. Судя по подаренной мне брошюре о защите прав мужчин, мужики были не просто приятелями. Малыша по имени Ларкен Россия не интересовала, он посетовал на то, что у отца в квартире нет ни телевизора, ни компьютера. Я повёл его в ресторан кушать стейки. Он отъел половину, а вторую попросил запаковать для отца. Я купил ещё два для него и мамы.

От такой жизни меня одолела смертная тоска. Интереса к хозяевам не было. Тянуло к своим. Сдружился с редакторшей с Урала, которая, как и я, быстро поняла, что американский опыт, если и является ценным, то в русской провинции к применению невозможен. Она с явным умыслом рассказала, как ездила с подружками в Таиланд в секс-тур. Я, конечно, тягаться с тамошними профессионалами не мог. Но и она не шла ни в какое сравнение с вовкиными комсомолками. Дома бы я на неё и не взглянул. Но на войне как на войне.

Она спроворила мне приглашение на День благодарения к её «маме», богатенькой разведёнке. Угощение состояло исключительно из индюшки размером с барана. Отрезать от неё ломоть, наверное, не смог бы и опытный хирург. Но америкосам это как-то удавалось. Ловчее всех терзал тугую плоть щуплый восемнадцатилетний сынок хозяйки, проживающий в университетском общежитии, которое видно было из окна. Жить у родителей после школы не принято. Не в пример худенькому брату, старшая сестра была безобразно толста. Ещё более безобразно толст был её бородатенький жених.

Я ответил на стандартные вопросы про Россию, признал безоговорочную капитуляцию перед индейкой, поблагодарил хозяйку за неиспытываемое прежде наслаждение от еды и попросил разрешения осмотреть дом. Мы с «уралочкой» сразу же прошли в её спальню, ни слова не говоря, обнялись и упали в койку. Сосущая тоска сразу отступила. Мне стало так хорошо, что я забыл о сексе. Видимо, то же произошло и с партнёршей. Мы так и пролежали, обнявшись полчаса. Спустились вниз. Сынок исчез. Жених заснул, уткнувшись бородёнкой в индюшку. А меня, как Штирлица из анекдота, снова начало рвать на родину.

Парадокс. Вежливые, очень неглупые люди, но окружены непроницаемой стеной. Есть и внутренние перегородки. Нашу делегацию свозили на еженедельный завтрак в «Ротари-клуб», что-то вроде масонской организации. Там местного мэра ядовитыми вопросами и замечаниями терзали лощеные хозяева жизни. А обитатели негритянских и просто бедных кварталов, как из другой страны. На заводе по производству сеялок, организованном по утверждению PR-службы на принципах большой семьи, мне рассказали, как по-семейному поступают с пьяницами. Пробуем подлечить, а потом сбрасываем на социальное пособие. Это экономически целесообразно. Человеку и на еду, и на дешёвый алкоголь хватает. Система отсева действует нежно и безжалостно. Незримые стены стоят между национальными общинами, англосаксами и понаехами. А благотворительность как отступные от нищебродов.

…Тёща ждёт с традиционным, в таких случаях примирительным, ужином с запеченным гусем, молчит. Я благодарю и удаляюсь спать. Худой мир даже хлеб в виде мяса не преломили с женой-веганкой.

И не возлюблю ближнего своего

Начинаем перестройку. Ликвидирую список допущенных посетителей. Для всех меня здесь нет. Встречи надо проводить на нейтральной территории по договоренности, а не заваливаться к занятым людям, когда вздумается. Пора жить по-западному.

На радость Кате сворачиваю благотворительные программы. Их две, и обе антисодомские. Помощь иудейской и христианской общинам. Первую программу затеял Спектор. Как и положено настоящему журналюге, человеку прагматичному, ни во что не верящему. Тем удивительней было, что он пригласил меня к раввину, прибывшему в нашу столицу-станицу для организации еврейской жизни. Тот оказался молодым симпатичным парнем, неплохо говорящим по-русски. С приветливой женой. На приёме, а точнее сказать вечеринке, никакой религиозной атмосферы. Шутки-прибаутки, выпивон.

– Любимый мой напиток – это бенедиктин. Вдвойне приятно, что его делают католики. Надо только выбирать кошерный, у него есть домик на этикетке, – прикалывался раввин.

На сходке присутствовали несколько пожилых евреев, абсолютно ассимилированных. Подвыпив, они начали цитировать Новый Завет. Раввин реагировал иронично. Когда один из сынов израилевых воскликнул, что Христос сказал: «Не судите да не судимы будете» – он ответил: «Верно, но в первый раз это сказали за две тысячи лет до него». Между шутками-прибаутками посетовал, что не может собрать десяток мужчин, а без этого нельзя молиться. Пожаловался, что не получается вернуть общине старое здание синагоги и свиток Торы, лежащий в запаснике исторического музея. Я ткнул в Спектора:

– Так вот же ваш агент влияния, пусть берёт тему и лоббирует вопрос во всех наших СМИ.

Лоббирование ни к чему не привело, но после нескольких приездов на бенедиктин и супчик с клёцками, который волшебно варила жена раввина, наша фирма стала спонсором возрождения еврейской жизни. Возродили, и хватит. Пора заканчивать.

Вторым донатополучателем, силой обстоятельств, оказался поп. Отец Григорий – бывший работник органов. При переходе из недоразвитого социализма в еще более недоразвитый капитализм, он полностью разочаровался в служении закону. Возник в нашей семье то ли через тёщу, то ли через жену. А скорее из-за сговора обеих, решивших укрепить брак обрядом венчания. После венчания выяснилось, что местный приход постигла беда. Во время избирательной компании Ельцин выделил деньги на строительство нового храма. Но попали они в проблемный банк, который, как и многие, разорился-разворовался. Моя медиа-империя всячески бичевала негодяев, крадущих непосредственно у бога. Но следов бичевания на телах банкиров, своевременно вывезенных в тёплые края, не запечатлелось. Как, видимо, и на совести.

Батюшка организовал спектакль, в котором дряхлые прихожанки передавали друг другу кирпичи и вёдра с раствором. Как было свежевенчаному брату во Христе не пожалеть их и не начать финансирование стройки? Попытался подключить к этому и Володю. Но он ограничился передачей гигантской трофейной люстры, которую все равно демонтировали при реконструкции его гигантского офиса. На тебе, боже, что нам негоже. Как всегда, оказался прав.

Между тем, благополучие настоятеля росло гораздо быстрее, чем стены храма. Поэтому прекращать спонсирование тоже давно пора. Лучше было бы и не начинать. Жрецы, придумавшие богов, первыми стали создавать и эксплуатировать людские страхи для удовлетворения своих физических потребностей, и страсти помыкания толпой, пусть даже в виде нищих старух. Плюс братья-католики и раввины, они – самые частые гомосеки с уклоном в педофилию. Потому с таким знанием дела клеймят за это других.

Вступаться за иудеев сразу же пришел Спектор: новость ему сообщила торжествующая Катька.

– А что они тебе? Ты же атеист, жена русская. И жизнь еврейскую уже наладили. Синагогу открыли, школу и садик тоже. А как стали бесплатно кормить по праздникам и пайки выдавать, евреев в десятки раз прибавилось. Помогли и хорош. А то власти криво смотрят, религия не государственная. Вроде бы все давно уехали на историческую родину, и вот опять.

Но обычно мягкотелый и тушующийся Спектор проявил удивительную твердость. «Я же обещал», – заявил он, намекая, что обещал и я, чем сильно меня озадачил. Хотя, чему удивляться. Более последовательных содомцев, чем евреи, нет. А что они в святых книгах их полощут, так всё чётко по психонауке: в других мы больше всего ненавидим присущие себе черты.

Жители Содома были очень богаты, и богатство это бралось как бы из ниоткуда. Посылали раба извлечь корнеплод на огороде, а под ним обязательно был слиток золота. Также и евреи богатеют изящно, легко, без натуги. Народная мудрость: «Хорошие деньги заработать нельзя. А больше всего труда тратишь на маленькую зарплату». Или обвиняют они содомцев в воровстве. Вывесил кто-то связку лука или гору кирпичей насыпал. Все по штучке взяли и растащили. Во-первых, глупо. Какой смысл воровать луковицу людям, у которых на огороде золото зарыто. Во-вторых, у них самих есть правило: беря зёрнышко из горки чечевицы, воровство ты не совершаешь. В ежегодный Судный день все произносят в покаянии слово «крали». Объективный Губерман точно отметил: «От шабата до шабата брат наебет брата». Что уж о небратьях говорить. Наличие злого начала в человеке считается естественным.

Но как бы они друг у друга не крали, своего никогда не сдадут. Вот Спектор, которого Катька возит как тряпку, за общее дело на генетическом уровне воспрял. А как у них отлажено содомское «свой-чужой». Гражданства не получишь ни за что. Но если решил стать одним из них, то, как и содомцы Лота, примут с радостью. Обрежь хрен, нацепи ермолку, и ты свой в доску.

Как ни у кого чётко решен у них вопрос гармонии личного и общего. Народ ответственен за каждого еврея, а каждый отдельный еврей отвечает за весь народ. Ты часть массы, и в то же время в священных книгах записано: этот мир создан для тебя. Ты отчеканен по образу и подобию божьему, но каждая из монет индивидуальна. При всем при том, ни у кого не было столь жестких общих правил. 613 заповедей чего стоят! Вся жизнь регламентирована. Программа современных роботов не проработана так подробно. Тщательно расписана не только деловая, но и личная жизнь. С какой ноги встать, как омыть руки, что и когда есть. Сколько раз удовлетворить жену, в зависимости от профессии. У тебя не может возникать и морально-нравственных проблем. Всё прописано. Если до займа денег ты в синагоге не здоровался с единоверцем, то можешь не делать этого и после того, как стал его должником. А как изящно их древний мудрец решил вопрос, над которым бьются наши религиозные авторитеты и литературные классики: как можно возлюбить ближнего своего как самого себя? Да, относись к его имуществу и доброму имени как к своему, и больше ни о чем не парься.

Читаешь манускрипты и недоумеваешь: о чем можно советоваться с раввином? Все ходы записаны. Он комментатор-углубитель этих бесчисленных инструкций. Хотя куда глубже. Плюс комиссар. К проституткам ходить нельзя, но если раввин разрешит, то можно. При этом он совсем не непререкаемый авторитет. Ты не только можешь, но и обязан с ним спорить. Можешь спорить и обманывать бога, если найдешь противоречие или зазор во всех этих талмудах и мидрашах. Как спорил и торговался праотец-отморозок Авраам.

Только, не дай тебе бог, выпасть из этой сложной системы координат. Будешь проклят и изгнан из общины. С четким указанием расстояния, на которое бывшие твои единоверцы не могут к тебе приближаться. Так изгнали философа Спинозу, который раньше срока покинул сей мир, так как был вынужден зарабатывать шлифовкой линз, а респираторов от стеклянной пыли еще не изобрели.

Но без жестокой дисциплины было нельзя. Община платила налоги, откупалась взятками от чиновных людей, плюс слала долю кучке своих молельщиков в Иерусалиме, которые держали свято место, пока не получилось создать на нем еврейское государство. И поголовно учила всех детей, давая им преимущество перед тотальной неграмотностью других народов.

Потому пригождались евреи монархам и польской шляхте, брезговавшей варить-продавать водку, и русской революции. Но, ни в одной стране их за торгово-банковский вклад в процветание не благодарят. И о вкладе в русскую революцию при коммунистах умалчивали, а сейчас поминают недобрым словом. Только в историческом музее Вашингтона экспозиция открывается залом «Еврейская эмиграция в Америку». Но там у них медиа рулят.

Содомцы жили для удовольствий. А священная мистическая еврейская книга Каббала указывает, что ты пришёл в этот мир для наслаждения. И они наслаждаются жизнью во всех её проявлениях. Наслаждение не рассматривается как что-то греховное. Лесков в очерках о евреях пишет о разном отношении к сексу. Если у православных это что-то закрытое, стыдное, то у евреев праздничное, радостное. Никаких ограничений нет, кроме как пролить семя, куда положено для производства потомства. А как они заполняют пляжи и заповедники, как наполняют неистовым ором гостиницы по всему миру.

И вот он передо мной: робкий, совершенно ассимилировавшийся сын Сиона. Выдерживаю паузу и задумчиво говорю:

– Интересная логика у тебя получается: ты пообещал, а я должен платить. Хотя мы не договаривались, что помогать будем без конца. Не хочу тебя перед соплеменниками опускать. И распоряжение своё назад взять не могу. Давай так. Увеличим тебе зарплату на эту сумму, а ты как частное лицо отдавай.

Спектор просиял. Много ли человеку надо. Зарплату я ему должен был повысить давно, а так решил сразу две проблемы.

Не успел он выйти, как позвонил телефон малой АТС. Её единственный абонент бодро сообщил:

– Мы тут ознакомились с твоей запиской. Зачитываю результативную часть. Предложенная концепция чрезвычайно интересна, однако не может быть широко популяризирована в силу закона об оскорблении чувств верующих и всё более распространяющейся политкорректности, даже независимо от того, излагает ли автор концепцию всерьёз или иронизирует.

– Хватит, – перебиваю я Володьку. – Что Велигжанский может сказать, я и сам знаю. Мне лично твоё мнение было интересно. Кроме тебя, никому я это читать не давал и не собирался. Извини, что побеспокоил великого человека чепухой. Только говори не результативная, а резолютивная. А то твои юристы смеяться будут при докладе о делах арбитражных. И ты мне не безразличен как партнер.

Не прощаясь, вешаю трубку. По не писанным, и даже не проговоренным номенклатурным понятиям, я абсолютно прав. Он не мог перекинуть мою просьбу на помощника, как и переключить на него в свое время малую АТС. Хотя, что с него взять, если он нарушал даже одно из основных номенклатурных правил: «Не е.. жену брата и баб из аппарата». Не доработал с ним партизан-секретарь, избаловал. И зачем я сунулся со своими изысканиями? Где Вовка, а где Авраам?

Нет более точной русской поговорки чем: «Пришла беда – отворяй ворота». То течёт жизнь размеренно, спокойно, а то вдруг напряг. Не успеваю положить трубку малой АТС, как в кабинет влетает Коля Бабак, а следом за ним Катька с секретаршей:

– Ты скотина! Мерзость! Все тебя ненавидят! Лопнешь от жира! – вопила Катька. Коля вычеркнут из списка «допущенных» и попал в список «опущенных», но каким-то образом прорвался через охранника. Он считает себя моим учителем. Хотя всё его учительство свелось к руководству студенческой практикой. Ко мне отнёсся с двойным презрением как к студенту столичного вуза. Гонял за пивом, безбожно браковал заметки. Его звёздный час случился в путч 1991 года, когда со своим собутыльником-редактором Юрой Волковым «осмелились» напечатать на первой полосе портрет Горбачёва с подписью: «Человек, которого предупреждали». Через день путчисты слились, и эта невиданная смелость позволила им выступить в качестве светочей свободы и демократии.

Редакция продолжила функционировать как пьяный клуб, но, без оглядки на партийную и комсомольскую организации, пошла вразнос. Конец издания в условиях дикого капитализма был предрешен. Делегация бывших коллег приходила ко мне с просьбой спасти газету. Я сказал, что не могу, и на работу потом никого не взял. Вы мечтали о свободе от коммунистического диктата? Мечта сбылась. Наслаждайтесь.

Через год после их краха я зарегистрировал новую газету под названием почившей молодёжки. Спас корабль от негодной команды. Коля опустился. Пенсии на водку не хватает. От безденежья и похмелья повадился ходить ко мне. Визиты эти были крайне неприятны, ибо амбиции бывшей звезды никуда не делись. Накатив виски и развалившись на белом кожаном диване, он традиционно произносил: «Ты ведь очень средний журналист». Я с улыбкой отвечал, что в сравнении с ним вообще не журналист. На том визит подходил к концу. И вот лафа закончилась. Коля стоит, брызжет слюной, пока его не вытягивает из кабинета прибежавший охранник. Катька распахивает окно, чтобы выветрить бомжатский дух, а я не упускаю возможности её уколоть:

– Теперь вижу, что все мои поручения ты выполняешь лично.

Хватит на сегодня. Но присутственный день не заканчивается. Когда я уже в машине, звонит сын из Нью-Йорка.

Не блудный блудный сын

Он чётко звонит по пути на работу раз в неделю. С матерью и бабкой общается чаще. Разговор ритуальный, как и у меня с отцом. То да сё, как и что. Я традиционно спрашиваю, не надумал ли он вернуться да перенять отцовское дело, не нужно ли деньжат подбросить. Не надумал, и не нужно. С личной жизнью тоже всё нормально, есть подружка. Но жениться не собирается, у них там это называется «френд с бенефитом». Дружат и трахаются. Без бенефита с френдом просто дружат. Он, вроде, и не против жениться, но бенефитчица не хочет.

– Жаль, – досадую я, – мать внуков ждёт-не дождётся, нечем ей себя занять, кроме здорового образа жизни. Так вместо внуков, меня воспитывает.

– Буду стараться, – рапортует сын и разговор заканчивается.

Он подъехал к Макдональдсу, где можно купить завтрак, не вылезая из машины. Прекрасный парень и, по нынешним временам, хороший сын, но типичный представитель нынешней молодёжи.

Вот уж кто окончательно утвердит торжество Содома на земле, так это они. Всё у них чётко, без лишних эмоций и рефлексий. Абсолютное понимание своих интересов, нацеленность на удовольствия и, куда не приедешь, все как под одну копирку сделаны. Одеты одинаково, пахнут одинаково, говорить скоро все будут только на английском. И ничего сакрального, всё крайне прагматично. Как и предрекал Хаксли, в личной жизни просто взаимопользование и больше ничего. Не любовь, а трах-бенефит. Жизнь стандартизирована. Полный консьюмеризм и работа как неизбежная необходимость для получения удовольствий.

Смотришь на них – придатки к смартфонам и тележкам в супермаркете. Поколение Z уже даже не интересует карьера, деньги, собственность, они напрямую идут к удовольствиям, впечатлениям, ощущениям. Живут, как содомцы, чисто по понятиям. Минимум влияния всех этих религиозных и культурных крысоловов. Напичканная силиконом жопа в телефоне в миллионы раз интересней любого проповедника, высокого и чистого. Стукнул, стрельнул, всунул – вот и всё искусство. Они не дали себя отравить ничем противоестественным. Иной раз даже трудно понять: то ли глобальная бизнес-машина, заточенная на получение прибыли из человечьего месива, превращает их во взаимопользователей, то ли это они создали её для извлечения максимального удовольствия для себя.

Лишь бы не настигла их болезнь растраты жизни на размышления о её смысле. Хотя они так резко разорвали связи с предыдущими поколениями, что вряд ли вернутся в болото консерватизма. Перефразируем советский лозунг о коммунизме: «Содом – это молодость мира, и строить его молодым». А может, он и есть коммунизм?

Харахура

Володя перезвонил, как ни в чём не бывало:

– Погода тёплая, поехали в плавни похарахурим.

Слово «харахура» для нас с ним стало кодовым после поездки в соседнюю республику по обмену передовым опытом. На плакате увидели надпись: «Ленин хара, Ленин хура, Ленин хара хура». Что означало: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить». Харахурой мы начали называть проект, сделку, мероприятие. Бесконечное число значений имеет и глагол «харахурить». Он хитро всколыхнул ностальгию по молодости. Но я твердо решил имитировать обиду.

– Да что-то неохота.

– Главное начать, а охота появится.

Поездка эта – такой же дружеский ритуал, как и пятничные вечера, только более значительный, ежегодный. Как-то, когда он ещё руководил родным райкомом комсомола, пригласил меня на спартакиаду, которая, как и другие комсомольские мероприятия, сопровождалась гулянкой. Я приехал с вечера и утром подключился к подготовке массового гуляния, которой был занят весь актив. Сначала мы с Володькой поехали на химпредприятие, где в производстве был задействован спирт. Парторг завода, недавний выходец из комсомола, начал челночить через проходную с томиком сочинений Ленина под мышкой. Только вместо бумажного блока книги в обложку была вставлена фляга, сделанная из нержавейки, из которой спирт перекочёвывал в банки на сидении машины.

Потом мы двинулись на мясокомбинат. Там главный инженер, тоже из бывших комсомольцев, уже изрядно поддатый, начал валять дурака: «Как я вам что-то дам? Оно же не моё, народное. Ладно, так и быть. Выезжаем на трассу, равняемся и на ходу из машины буду вам передавать, как в кино про шпионов». После гонок с передачей мясопродуктов, на капоте был накрыт фуршет. Распорядитель общенародной собственности потерял способность дальнейшего служения народу. А мы поехали в палаточный лагерь на берегу лимана, куда стекалась спортивная гордость района.

К полуночи спиртное закончилось, и к первому секретарю явилась делегация спортсменов с ультиматумом: «Если не будет водки, то не будет и спартакиады». Володька отправил водителя домой к комсоргу местной потребительской торговой сети. Там, на крайний случай, всегда было припасена пара ящиков. Снабдив спортсменов допингом, мы сели в лодку, уплыли в лиман и проболтали до утра.

– Ладно, семейка тянет, – неохотно сказал я, – Пора родных навестить.

– Замётано! – бойко ответил он, не обращая внимания на моё показное безразличие.

Семейка меня никуда не тянула, но идея пришлась как нельзя кстати. Отец Григорий уже провел активную пропагандистско-разъяснительную работу в лучших традициях церковного и коммунистического учений. Вместо слов «добрый вечер» супруга встретила меня фразой: «Почему ты обидел общину?». Я сделал вид, что не понял, и заметил, что ни к каким общинам не принадлежу.

– ОтцуГригорию отказали в помощи, и не пустили дальше проходной.

– У нас не царствие небесное, а режимный объект. И деньги мы там не печатаем, даются они очень тяжело. Затяжной кризис, пандемия. Приходится проводить реструктуризацию и сокращение расходов.

– А отец Григорий говорит, что на храмы на Руси последнее отдавали.

– До последнего он, слава богу, нас не довел, но в принципе совершенно прав. Христианская благотворительность должна быть жертвенной: если у меня две рубахи, а у моего ближнего ни одной, значит я вор. Почему бы тебе не подарить ему свою машину, а самой передвигаться на общественном транспорте. Вот оно и было бы последним.

– Мы же ему пожертвовали Фольксваген Поло, а эту он не сможет обслуживать.

– А ты перестань ходить в салоны красоты и СПА и пожертвуй ему деньги на обслуживание.

Соблюдавшая до этого враждебный нейтралитет тёща не выдерживает:

– Зачем же Вы нас куском хлеба попрекаете?

– Куском хлеба вас попрекает отец Григорий, которому он кажется слишком большим. Давайте оставим этот неприятный разговор на ночь глядя. Я вот о чем подумал, не навестить ли нам Васю? Я в тех краях буду с Володей по делам, он бы меня потом забросил, а Вы бы сами приехали.

Тёща обрадовалась. Ее сынок Вася обижается на мое небрежение, и корит в этом мамашу и сестру. Этот раунд заочного противостояния с церковной номенклатурой завершился достаточно удачно.

Володя заехал за мной в офис в пятницу. Как всегда, при поездках вне города, за рулем сидел руководитель его службы безопасности. В советском прошлом начальник райотдела милиции. Большой приколист и профессионал. Володька приметил его на одном из так называемых партийных заслушиваний, где все руководители регулярно отчитывались. На вопрос о том, как он относится к перестройке, Петро Вершигора ответил: «Мы ее переживем». В более ранние времена за такой ответ могли бы и в тюрьму упрятать. Но в клоунадско-перестроечные ограничились внушением, а Володька его потом пригласил к себе.

До родного хутора Володи доезжаем быстро. У Петра свой фирменный прием разговора с гаишниками. На их приветствие после остановки, он орет начальственным голосом: «Ты кого остановил, оборотень в погонах?!». После чего резко срывается с места. Срабатывает всегда. На генном уровне чувствуют своего. И номера на машине красивые.

Родной Володькин хутор Железный должен быть переименован в честь самого знаменитого уроженца. В девяностые он буквально возродил его. Построил свое поместье, несколько домов нужным людям. За ними потянулись другие. Местные резко повысили свое благосостояние на росте цен на землю и обслуживании постсоветской знати. Они сами следили за прибыльным порядком. Когда двое пришлых попались на воровстве из поместий, их связали и утопили в лимане (по-нашему, по-содомски).

За поместьем Володи присматривает семья, живущая тут же в отдельном доме. Она встречала нас у ворот. С ними ещё местная дивчина Галя и беженец Ильяс, плюс сынок подросток, как и отец, одетый в камуфляж. На них Володя остановился, потому что Ильяс не входил в местную тусовку и, как и моя Катька, не зажратый, всем обязанный, полностью зависимый, поэтому неизбежно преданный. Семья выстроилась во дворе, Володя сказал:

– Париться утром будем, а сейчас поужинаем и в плавни.

Стол в беседке уже был готов. Расстановка блюд в каждый приезд была неизменной. Я традиционно нацелился на сваренную по местному рецепту уху красного цвета и, изготовляемый только здесь, специалитет – жирную прессованную икру под названием «галаган».

Прямо за домом – причал с роскошным катером. Садимся и отчаливаем. Володя медленно ведет катер по узкому проходу между высокими стенами камыша. Плавни. Заплутаешь – не выберешься, хуже леса. После гражданской в них еще лет пять скрывались противники советской власти, и выкурить их так и не смогли, сами вышли. Но мы не заплутаем, наш канал четко выводит в лиман – неглубокий залив с абсолютной гладью воды. Полная тишина и темнота. Володя глушит двигатель, мы укладываемся на роскошные замшевые диваны и долго молча смотрим на звездное южное небо. Наконец Володя говорит:

– Нигде и ничего лучшего не найдешь. Чего тебе так чужое море приглянулось?

– Идея, – отвечаю я. – Ты же не захотел прочитать.

– Да, прочел, интересно даже. Только зачем ты эту схему накрутил? Жизнь она простая.

– Чёрт его знает. Вроде и простая, и есть все, а как-то не складывается. Вот жене и тёще – чего не хватает? Всё чем-то не довольны.

– А ты бы разок дал по рогам. Наши казачуры без этого не понимают, а ты с ними разговоры разговариваешь. Вот моей как-то бабы «стукнули», она рот открыла. Так я схватил подушку и придушил ее на койке. Сразу поняла.

– Это ведь я так, к слову пример. Людям-то чего нормально не живется? И сами не живут, и другим не дают.

– Да потому что дураки. Я на охоте сижу, жду кабана, тоже задумываюсь. То им тогда не нравилось, то теперь всё не так. А мне что тогда, что сейчас. Пришел из армии, поступил в техникум, стипендия копеечная. Харчей из дома натащишь, так за три дня их всей комнатой и уничтожат. Банку из-под варенья три раза ополаскиваешь. Все время жрать хотелось. Потом в спорте успехи появились, талоны на обед стал получать. Потом в депо токарем зарабатывал больше, чем на комсомоле. И остался бы там, не пропал. Девчата были ещё и лучше, душевнее. Сейчас они все письки бреют, а я не бритую люблю. Охотился бы, рыбачил. Все как сейчас. Еще и спокойнее.

Володя заснул, а я задумался: почему рухнул?

5. СОДОМ ПО-СОВЕТСКИ

Вроде и система «свой-чужой» работала, и «законы-понятия». Крали по кругу, но по чуть-чуть, и всё в итоге в стране оставалось, потому что граница была на замке. Благо страна, как и Содом, чрезвычайно богатая. Можно было не напрягаться, не было стресса от мыслей о завтрашнем дне. Рубль в день и рано дома. Не хватало только рабов, которые своим бесплатным трудом могли бы обеспечивать наслаждения граждан богатейшей страны мира. Потому и наслаждения были крайне однообразны. Хотя, в силу своей дефицитности, очень ценились и приносили истинное удовольствие. А не пресыщение, как нынче. Всех равняли, словно на содомском ложе, и даже слишком. Перекосы были в пользу не элитного большинства. Ему социализм был послан богом. Нас равняли под него. И еще ровнее. Гоняли на уборку помидор, да еще со своим ведром. И на консервный комбинат, где я, сняв пиджак и галстук, возил тачкой мешки с солью, под издевательскими взглядами грузчиков сидящих в теньке, обязанных это делать.

Наш редакционный водитель зарабатывал не меньше журналиста. Машиной пользовался как своей: катал семью, таксовал. Ещё и смотрел на тебя свысока, выражал крайнее неудовольствие в командировках, мешавших таксованию. Зато, когда радушные хозяева задабривали корреспондентов дарами полей и ферм, пытался отгребать себе львиную долю под тем предлогом, что он везёт. Я проявлял принципиальность и ничего не брал, отчего он меня просто возненавидел. А потом набрался наглости, что спрашивал у провожающих меня к машине: «Где грузиться?».

Я очень любил бывать на Днях урожая и животновода, там чествовали передовиков. Скупал дефицитные книги, которые у сельских тружеников спросом не пользовались. Помню, тот же первый секретарь Пахомов, приобняв знатную доярку, облагодетельствованную орденом и автомобилем, говорил: «Достигли. Зарабатывает, как я». А когда героиня отошла, добавил: «А живёт лучше. С фермы прихватывает баллончик с молоком, комбикорм для домашней скотины. Сад, огород. Детей её учиться отправили. Вот он – социализм».

Появился чистый, естественный человек. Не забуду свою поездку в маленький шахтёрский городок, на самой восточной оконечности страны. Деревянные тротуары. Гигантские грузовики с углём, из которых солярка сливалась в частные легковушки, что позволяло им в холодную погоду ночами оставаться с работающим двигателем.

Я приехал сюда за компанию с Володькой на излёте перестройки. Он гнал составы подержанных японских иномарок, колёс и прочего барахла. Партнёром его был местный спортивный деятель, который, при мгновенном превращении спортсменов в криминал, стал авторитетным бизнесменом. Но при этом, он всё ещё жил в квартире-хрущёвке с не запирающейся, как и у всех, дверью.

Прознав о гостях, в ней то и дело возникали соседи и знакомые с ящиком водки или коньяка в руках, и неизменным вопросом: «Ну, что там на материке?». Под материком понимался остальной мир, о котором спрашивали для приличия, потому что обитателей этой содомской резервации он не интересовал. Все жили как бы одной семьёй, круглосуточные застолья не прекращались. Разыгрывались шекспировские страсти. Жена хозяина была в отъезде, а две его любовницы сцепились. Одна дала другой по лбу острым каблуком-шпилькой. Та схватилась за топор.

– Не волнуйтесь, – успокоил нас хозяин, – девочки сами разберутся.

И верно, через полчаса они рыдали, обнявшись, с выкриком: «Какие мы дуры!».

Прячась на кухне от возлияний, я стал невольным свидетелем разговора ещё двух девочек-конкуренток. Сначала одна создала новую семью с мужем другой. А та потом сошлась с её бывшим мужем. Разлучница рассудительно растолковывала разлучённой плюсы и минусы сложившейся ситуации: «Твой (теперь мой), лучше трахается. Но мой (теперь твой) – семейственный, о детях заботится». Вспомнилось описание арабского купца о том, как покупали у русичей рабынь еще до принятия христианства. Продавцы сидели в общей комнате, держа на коленях полонянок. Тут же на виду у всех с ними совокуплялись. Приходящий покупатель, застававший эту процедуру, вынужден был дожидаться, пока она закончится, и лишь затем начинались торги.

Местные были потомками ссыльных и тех, кто их охранял. Из-за оторванности от материка законы тут перетекли в понятия. В ресторане гуляли менты и криминал, заказывая друг для друга блатные песни, поздравляли с «трудовыми» успехами. В чистом виде модель свободы, равенства и братства.

Может, не лезли бы мы по всему миру со своими идеями, не кормили и не вооружали бы всяких дикарей, так всеобщее счастье когда-нибудь на земле и наступило. Но мы почему-то стали рабами у рабов. Создали дефицит материальных благ, перекос между духовностью и брюховностью. Променяли такую страну на фальсифицированную колбасу. Да еще с радостью и улюлюканьем.

Помню, как ликовал после августовского путча дворник нашего номенклатурном дома Саша, по кличке Шнырь. Ему, вопреки всем нормам, выделили в этом доме пятикомнатную квартиру, а мне, вместо положенной четырёхкомнатной, дали трёх. Проигнорировали льготу за кандидатскую степень. Он в наглую построил во дворе два кирпичных гаража, в одном из которых разводил кроликов. Благодаря чему в перестройку у него одного из первых появилась иномарка. И вот едва сменилась власть – завопил: «Будем вас, коммуняк, в канализационные люки сбрасывать!». Но не пришлось.

Практически все жильцы вписались в новую жизнь. В отличие от Шныря, ставшего настоящим дворником, перед которым раньше приходилось шапку ломать за всякую мелкую услугу.

Даже бывший первый секретарь горкома партии Коля Луценко, что кажется совсем невероятным, возглавляет городской комитет правящей ныне партии. Но ему не зря дали кличку Постановщик. Когда в наш обком в перестройку назначили первым секретарём номенклатурного вырожденца, который внешностью и манерами напоминал Шарикова из культового фильма, Коля разыграл такой спектакль. Приезжал в обком пораньше, и когда Шариков поднимался по лестнице, выскакивал в майке-алкоголичке с зубной щёткой и пастой в руке: «Ой, извините, Иван Кузьмич, ночь просидел за докладом». Закономерно, что «круглосуточный труженик» стал первым секретарём, сперва коммунистического, а сегодня антикоммунистического горкома. Такие Постановщики нужны всегда.

Вечерами жильцы нашего «элитного» дома, где самая просторная квартира была у дворника, по советской традиции собирались у лавочки во дворе. Банкиры, предприниматели, руководители новых ведомств. Обязательно всплывала шутка: «И чего мы не знали ни дня, ни ночи, всё о благе народа радели. Давно надо было сделать переворот к новой жизни».

Подсознательно ломали свой советский менталитет, оправдывая новые порядки. В люки нас сбросить хотели? Фермерами стать вместо колхозников? Работайте теперь за копейки на латифундистов, у которых ни молока, ни комбикорма не украдёшь, не говоря уже о подаренном холодильнике или машине. И детей ваших никто бесплатно в ВУЗах учить не будет. И зубы не на что вставить. Ведь даже мои журналюги – типичные римские рабы. Живут в моих квартирах, работают под надсмотрщицей Катькой, получают бесплатный обед и радуются, что у их коллег в других изданиях нет и этого. Серёга скучает, и радуется, когда я приезжаю. Моника тоже гордится близостью к телу и, наверное, хвастается этим перед подружками. Но всё до поры. Содом у нас в крови, и он вернётся на просторы нашей необъятной родины. Хорошо бы без бессмысленного и беспощадного бунта.

Домашние его

С утречка попарились. Снова отдали должное ушице и «галагану». Володя с Петром порыбачили с берега, а я с ними посидел за компанию. Вечером отчаливаем, и через полчаса останавливаемся у высоких ворот родового гнезда моей супруги. Приколист Петро громыхает в ворота кулаком с криком: «Открывайте!».

– Кто? – раздается голос перманентно испуганного еще с советских времен браконьера Васьки.

– Служба безопасности.

– У нас безопасно.

– Давай открывай! – прекращаю я розыгрыш.

Открывали долго. Причём, как оказалось, вдвоём с соседом-собутыльником. Оба, как у нас говорят, укатаны вусмерть, качаются из стороны в сторону и благоухают как грязная пивнушка. Я здороваюсь с Васькой за руку. Вовка, дабы польстить его самолюбию, даже имитирует объятия. Соседа мы оба просто игнорируем. Из саманно-кирпичной хаты появляются Васькина жена Людка, моя благоверная и горячо нелюбимая тёща. Вовка здоровается и с ними, справляется о здоровье и, отказавшись от чая, вместе с «апостолом» Петром уезжает. Я тоже отказываюсь присоединиться к мужской компании. Хотя тёща уже бегает и освежает стол. Говорю, что устал и двигаю к новому дому, построенному за мой счёт на случай гостеваний, которые в итоге оказываются такими вот визитами вежливости.

Нина открывает дверь и в нос шибает запахом той самой пивнушки. Стол в гостиной липкий от смеси пролитого пива и жира от таранки. Нина притаскивает постоянно сопровождающий её озонатор. Но перебить гнилой дух он не может. А для того, чтобы отчистить специфический состав на столе, никакого средства ещё не изобрели. И, наверное, никогда и не изобретут.

В начале девяностых, мы с компанией сидели в немецкой пивной со своей вяленой рыбкой. Засиделись долго, но единственный оставшийся работник, не выгонял башлистых посетителей. Я вернулся за забытой курткой и увидел, как немец брезгливо сгребает со стола в мусорное ведро всю посуду. Видно, мы были не первыми, и он знал, что отмыть стаканы и кружки уже не удастся.

Я сказал супруге, не теряющей веру в победу, что спать буду на улице под навесом, и вышел. Как раз вовремя. У собутыльников, перед тем как снова «догнаться», начался отрезок пьянки под народным названием «а поговорить». Вещал Васька, долгожданный поздний ребенок, с детства избалованный всей семьёй. Вещал как раз обо мне: «Прибыл, бля, барин. К столу не присел, рюмку не поднял. Еле ходит от жира. А, помню, приехал свататься за Нинку – тощий, одни очки, стеснительный. Батя тогда сказал: «Смотри, дочка, такой не побьёт, но и не поцелует». Сразу его расколол, тихушника.

– Так он же и дом тебе построил, и дочку на врача выучил, – робко вступился за меня сосед, ещё более распаляя родственничка.

– Это дом?! Вот Иваныч, дружбан его, который привёз. Вот у того дом! Он землю с выходом в лиман гектарами скупал, когда она ничего не стоила. Рядом населил генералов всяких, так туда не то что рыбохрана, а вообще никто сунуться не может. А я эту избушку больше чем за две тысячи в сутки сдать не могу. Ни бани не построил, ни мангала не сделал. А с Ирынкой как поступил? – по местному диалекту через «Ы» выговорил имя дочери. – Ну, устроил в мед, ну, оплатил учёбу, а в гостевом доме, где у него раньше водила жил, не оставил. Квартиру ей снимал, вроде чтобы как ближе к институту. Вон у них опять новый Лексус, а мне как четыре года назад Ларгус купили, так и всё. Могли бы подержанные тачки мне отдавать.

– Да, – как бы вынуждено согласился сосед с убойными аргументами по поводу моей жестокости.

Дальше я слушать не стал. Слишком большая благодарность людская на ночь возбуждает. Утром демонстративно не стал кушать свои любимые оладушки и, едва хлебнув чая, отправился посидеть на берегу лимана. Сказал перед этим: уехать лучше пораньше, по-светлому вернуться, в пробке не стоять. Чтобы с обедом не хлопотали. Купил в магазине под ностальгической вывеской «Сельпо» такой же ностальгической варёной колбасы. Но, как и всякое возвращение в прошлое, она разочаровала. Прежняя хотя бы пахла мясом.

Семейка встретила моё возвращение каменными лицами. В ответ я тепло поблагодарил Людку и Ваську за радушный приём, но руки не подал. Несмотря на моё внешне безукоризненное поведение, разборки начались, едва мы тронулись.

– Лучше бы не приезжали, – нейтрально начала тёща, – мелькнули и всё.

– Так дом же в таком состоянии, что в нём и спать невозможно. Повезло что ночь тёплая. Василий ведь его под гостиницу пустил. А вы, Елена Андреевна, если сильно соскучились, могли бы и пожить, как-никак любимый сынок, всё же лучше зятя, – спокойно ответил я. Нинке маминой дипломатичности не досталось.

– Дом Васин, и он вправе им распоряжаться. Ему больше и жить то не на что.

– Во-первых, дом построен на мои деньги, стало быть, хозяин – я. Во-вторых, Василию ещё далеко до пенсии, шёл бы работать, а не пил каждый день.

В-третьих, пьёт он на деньги, которыми ты его регулярно снабжаешь.

Тут уж её совсем понесло.

– Земля его, значит, и дом его. И ты забыл, как он гусей нам привозил, когда в магазинах продуктов не было.

– Во-первых, заведующим гусиной фермой он стал благодаря мне. Во-вторых, мы можем попасть в книгу рекордов Гиннеса как потребители самых дорогих гусей в мире. В-третьих, раз дом Васин, почему бы и в самом деле не перебраться туда Елене Андреевне. Порадоваться любимому сыночку. Пособие по пьянке в таком случае можешь ему удвоить.

– И уеду! – заплакала на заднем сидении тёща. – Уеду!

– Ваши слёзы, Елена Андреевна, я воспринимаю как долгожданные слёзы радости.

Больше ни в поездке, ни вечером дома, не прозвучало ни слова. Ночью слышались шаги, волочение чемодана, а утром я застал их одетыми с кучей сумок.

– Мы с мамой уезжаем, – заявила супруга.

– Что так?

– Ты же нас выгнал.

– Никто вас не выгонял. Просто обсудили альтернативный вариант. Может, так Елене Андреевне будет лучше.

– И мне так лучше будет.

Потом они погрузили клумаки в машину, отказавшись от моей помощи. Тёща шла медленно сгорбившись. Куда подевалась живая и шустрая старушка? Не сосчитать уже, сколько лет прожил с ней, и она искренне заботилась обо мне. Гордилась. Как-то рассказывала о соседке, которая завистливо сетовала: «Вас, Андреевна, зять опять в санаторий посылает, а мой меня только на хер шлёт». Вспомнилось, как в период «бес в ребро» и увлечения совершенно этого не достойной юной особой, она урезонивала жену: «Да не переживай ты, Нинка! Это не сметана, не закончится». Добила меня вазочка с таблетками и стакан воды с лимоном, которые она готовила мне каждое утро. Приготовила и сегодня.

К жене-то больших претензий нет. Сына вырастила, меня, по словам тёщи, «доглядала», как у них говорят в станице. Может, раздражение её постоянное было из-за моей отстранённости. Не посвящал в свои дела, мысли, не создавал иллюзий сопричастности к жизненному успеху. Чёрт их поймёт.

Навалилось состояние, которое Антон Павлович Чехов устами своего персонажа называл «ненужные чувства». Давно их не было, думал уже совсем ушли. Раньше возникали, если вспоминал, как травили в школе тихого неповоротливого парня по фамилии Колесников и по кличке Пентюх. Я вёл себя вдвойне гадко, потому что сам находился в группе риска. И, вместо солидарности, пользовался подлой мыслишкой: «Лишь бы не меня травили». А заправляли, как водится, крепкие уличные ребята, которые пили, курили, хулиганили, трахали девчонок, которых к ним почему-то тянуло.

Я даже разыскал этого парня в «Одноклассниках», написал сообщение: «Как ты, что ты?». Он не ответил, но из профиля было видно, что жизнь удалась. В Москве, хорошо упакован. Жизнь всё расставила по своим местам. А девчачьи кумиры растворились. Кто спился, кого убили в лихие девяностые. Я понял, та травля была нам на пользу. Мы могли реализоваться только в учёбе, а потом, соответственно, и в жизни. Вспомнил Бабака, который после визита ко мне оказался в больнице с циррозом, и заявил навестившим собратьям: «Конец фильма». Но он сам отснял свой фильм с крайне неудачной концовкой, сам за него в ответе. Как и каждый из нас.

Чеховский персонаж гасил «ненужные чувства» водочкой. И мечтой о будущем, когда в людях всё будет прекрасно, и они станут счастливыми. Знал бы Антон Павлович, как они измельчают и испоганятся. Улучшения в будущем – иллюзии. Не раба из себя надо по капле выдавливать, а Чехова. Пусть тварь я дрожащая, но право имею. И проект будущего у меня есть. И ненужные чувства эти в последний раз. И конец фильма будет великолепным.

Содом утраченный и обретенный

Арифметика. Больше всего войн разразилось из-за Библии. А если добавить Коран и прочие святые книги! А если учесть жертвы и войны для тысяч и тысяч богов, не удостоенных оправдательных документов! То станет очевидно: главное преступление на планете совершается во имя придуманных истуканов. Потому что, если бог и есть, тот, который подсказывал стихи Пушкину и изобретения Тесле, мы никогда о нём не узнаем. Иначе это просто не бог. Как можно было считать таковым мелочного, развратного Зевса, убивающего всех подряд, начиная с собственного папаши. Или торгующееся с Авраамом и не способное управлять созданным им человечеством, иначе как его регулярным уничтожением, иудео-христианско-мусульманское чудище.

Но чтобы люди тысячелетиями не видели очевидного, прописанного и проговоренного миллионы раз – нужен страх. Нужна запретная зона, куда нельзя ходить, потому что именно там настоящая нормальная жизнь для всех. Страшный Содом, который до сих пор так и не могут раскопать, хотя и не раз сообщали о том, что нашли. Его веками проклинают за мужеложство обитатели монастырей, которые сами погрязли не только в нём, но и в массовой педофилии. При этом, несмотря на все инквизиции, терроры и клевету, нормальная жизнь постоянно возникает. Её снова гнобят и гробят жрецы разных мастей, философы, творцы, политиканствующие демагоги, психологи и коучи, сами нуждающиеся в психлечении. Вся цивилизация – это борьба за общую нормальную жизнь с гадким меньшинством, которое создаёт её только для себя, путём обманов, манипуляций и уничтожения людей во имя выдуманного высшего блага.

Погиб советский Содом. На глазах рушится американский. Его рвут на куски, воодушевлённые благотворительностью и мягкотелостью, бывшие рабы. Ошизевшие от садомазохизма университетские профессора с их «культурой подмены», позитивной дискриминацией, огромным количеством полов и прочим трешем. Где тот рай на земле, построенный протестантами? Он рушится и в Штатах, и в Европе. Разваливается и хитрая еврейская модель Содома во имя обожаемого бога. Сошедшие с традиционного пути создали на Святой земле столицу ЛГБТ. Каких только извращений не насмотришься. Гниёт в коррупции и разврате религиозный сектор. Если бы их не сплачивала реальная угроза извне, они бы давно вцепились друг другу в глотки.

Разгромили счастливо и размеренно живущих староверов и казачество. Не состоялись анархисты с их идеальным лозунгом: «Всё для личности!». Собственные жрецы, батьки и атаманы загубили движение изнутри.

Но Содом жив. Швейцарцы, примитивизмом которых так возмущался наш великий обманщик Достоевский: «До обеда церковь, после обеда пьянка». А где же страдания, которыми постоянно должен упиваться человек? Сегодня у них только удовольствия, без церкви. Мельчайшие вопросы решают по понятиям: плебисцитом. Чужих допускают только в качестве рабской обслуги. Китайцы – толпа одинаковых людей, каждый из которых упивается жратвой и путешествиями в самых дальних уголках мира.

Содом неистребим. И только он спасёт обезумевшее человечество, которое рвётся уничтожить себя в атомной войне или похоронить под мусорными завалами. Вопрос в том, чтобы содомцев стало большинство, и не стихийно, а осознанно. И секрет этого известен с самых древних времён, но воспользоваться им не дают.

Главная заповедь – не сотвори себе кумира. Но кумира тебе тут же подсовывают в виде очередного божества или урода из интернета. Сколько жизни потрачено на приобретение не нужного, на дешёвые понты!

Зачем тебе фальшивое и завистливое восхищение окружающих, если ты сам не удовлетворён собой, если оно нужно тебе для компенсации скрытого недовольства? Не лишне вспомнишь другой завет древних греков: «Познай самого себя» и «Знай во всём меру». Или как говорят йоги: «Чем владеешь ты, то владеет тобой».

Кумир у тебя один – это Ты. Взаимоотношения с другими – по принципу взаимопользования. Без манипулирования и зависимости. Любая привязанность – признак неблагополучия. Не лезь в чужую жизнь, не пускай и в свою. Не суйся в чужую семью и в чужую страну. Забудь отца и мать свою, как советуют нам в Новом Завете. Не иди за Иисусом и ни за кем другим. Твои группы взаимопользования это мини-Содомы, из них здоровые коллективы и страны. И единый мир, где все будут жить согласно предназначению. Во имя Своё. Так победим.

А как все случайно началось. Во время путешествий по Чудесам Света, в час ночи в ноябре оказался на берегу Мёртвого моря. Вода + 29°С. Воздух +29°С. Из темноты вдруг донеслась любимая: «Каким ты был, таким ты и остался». А утром увидел бирюзовую, с белыми разводами воду, в которой отражался противоположный берег. И жёлто-пепельные на фоне синевы холмы – Содомские горы. И местность называется тоже Содом. Почему не рай? Здесь сгинули люди, которые хотели оставаться сами собой, а не меняться в угоду прохиндеям. Или не жили, а прохиндеи придумали их. Как пугалку. А получился Путь.

Здесь я должен жить, и продолжить их дело, и прах мой должен быть развеян над этой масляной едкой водой, выступившей из-под земли как памятник геноцида Настоящих. Купил квартиру в Иерусалиме у стен Старого города. Участок земли у самого живого моря в посёлке Неве Зоар. Осталось построиться и перетечь сюда.

Зазвонил телефон. Неужели Нинка? Больше вроде некому. Зашевелились смешанные чувства. Нет. Черкес.

– Отдыхаем?

– Да для нас работа – лучший отдых.

– Давай приезжай в гости к братскому народу.

– А по какому поводу?

– А какой нужен повод, чтобы брата принять? Заодно и разговор наш продолжим без дерганины.

– А чего так спешно?

– А чего откладывать? Я же знаю, что ты думаешь быстрее компьютера. Наверняка уже решил передать дело жизни в достойные руки.

– Главное, чтобы они пустыми не оказались.

– Хуже будет, если они окажутся чистыми.

– Да, чистые руки газетной краской мараться не будут, оно им ни к чему. Наши горячие сердца бьются в унисон. Не стращайте нас тем, что нас радует. Не пугайте бабу толстым хером, особенно, если он не твой. А то ведь москали не раз ко мне подкатывали на предмет покупки. У них и денег больше, и разговор деловой.

– Да кто тебя пугает? Барана забили, осетров с икоркой привезли, отдохни культурно. Объединимся в день Народного единства.

– Ладно, присылай тачку, шантажист.

А вот и Госпожа Судьба. Доверимся ей, как доверились зятья Лота, наплевавшие на его предостережения и направившиеся гулеванить. Она решила, что пора перетекать. Управлять бизнесом некому. Он держится на моём авторитете и связях. Да и время сейчас тревожное. Впору вспомнить золотое правило девяностых: «Сделал деньги – делай ноги!». Молодёжь подпирает. Съедят акулята, съедят.

Пора пожить по-человечески, по-содомски. Обслуживая организм, который служил мне верой и правдой и заслужил взаимности. Сыну выделю миллион, как принято у настоящих бизнесменов. Нинку с мамочкой наделю, дом оставлю, а то этот алкоголик век им укоротит. Катюху с собой заберу, ей от меня деваться некуда. Положу денег на счет, хату куплю, чтобы не пропала Овчарка после смерти хозяина. А мне ничего не надо. Буду сидеть, и смотреть, как постоянно меняется цвет мертвой воды от стального до бирюзового. Хотя… Евреи же постоянно жить чужакам у себя не разрешают, даже при наличии жилья и солидного счета. Ничего. В промежутках буду смотреть из лимана на звездное небо, и ощущать отсутствие нравственного закона внутри.

P.S. В СОДОМ!

Я приглашаю в него и Вас, честно рассказав о своем пути. Я останусь для вас анонимным. Содомская демократия не знала вождей и ведомых, поэтому была совершенной. Если Вы придете к тому же выбору, что и я, присоединяйтесь! Становитесь счастливыми и осчастливьте других. Расскажите о своём пути в Содом. Предложите: каким он должен быть на наших ресурсах, где нет цензуры и все равны. До встречи!

Группа в Telegram: t.me/VSodom

Группа ВКонтакте: vk.com/VSodom

Пока готовился материал, мир треснул. И снова толпы обезумевших людей бросились уничтожать самих себя.

Содом – наш дом. Обретем его или погибнем.

Оглавление

Дома не лучше

  1. ПРАВЕДНИКИ: ОТ БЕСПРЕДЕЛЬЩИКОВ К ЛОХАМ

Начинаем грешить

И не каемся…

  2. ЛОТ: ПРАВЕДНИК ВТОРОГО СОРТА

И спасёмся

Чту отца своего

  3. ЗА ЧТО ГОСПОДЬ УНИЧТОЖИЛ СОДОМЦЕВ?

Гусиное перемирие

  4. СОДОМ ПО-АМЕРИКАНСКИ

Не блудный блудный сын

Харахура

  5. СОДОМ ПО-СОВЕТСКИ

Домашние его

Содом утраченный и обретенный

P.S. В СОДОМ!