СИНИЕ ЛЕБЕДИ [Светлана Гресь] (fb2) читать онлайн

Машина вдруг резко дернулась и, мгновение спустя остановилась, неловко уткнувшись носом в груду влажного песка.

– Хорошо, хоть с дороги успела съехать, – подумала я, тоскливо оглядываясь вокруг.

Несколько похожих между собой незатейливых строений прижались почти к самой дороге, спрятавшись в густой зелени высоких кустов. Умытые теплым летним дождем и утомленные густой жарой летнего дня, они заговорщицки перемигивались друг с другом солнечными бликами стекол.

Спешно набрала номер сервисной службы и попросила помощи. Мужчина устало обязался приехать сразу, как только сможет. Раздражение, едва скрытое хрипотцой, свидетельствовало, событие это произойдет явно не сегодня.

Оглянувшись, убедилась, что поддержки ждать больше неоткуда. В машине она разбирается, что заяц в алгебре. Знакомым сюда скоро не добраться. Тут же никто помочь, конечно, не сможет. Местное, явно, немногочисленное население, ведет, видно, в поле битву за урожай или на ближайшем городском рынке – за пополнение семейного бюджета. Увы, без помощи механика из автосервиса не обойтись, так что придется запастись терпением и ждать.

Стайка воробьев шумно плескалась в придорожной лужице. Воздух после дождя был таким насыщенным и таким вкусным. Что-то беззаботно-ликующее, нестерпимо-озорное бурлило вокруг, придавая особенный колорит местному пейзажу. Дышалось хмельно и свободно.

Настроение потихоньку стало улучшаться. В голове зазвучал простенький мотивчик знакомой песенки. На фоне вселенской радости как-то само собой потускнели мои временные неудобства! Вокруг такое блаженство! Так хорошо и так ладно! Мир прекрасен и жизнь – это самое удивительное чудо.

Оглянулась и увидела сидевшую на корточках юную персону, что настороженно наблюдала за происшедшим, явно недовольная внезапным вторжением.

– Галина Ивановна, – решительно представилась я и присела рядом, пододвинув под себя старое полено. Моему взгляду представилась удивительнейшая картина. Это был сказочный городок в миниатюре, в центре которого возвышалась церковь с высокой колокольней, рядом – роскошный дворец с множеством затейливых башенок. Вокруг и рядом игрушечные домики и даже крошечные пешеходы на кривых улочках. Вдобавок вся эта чудасия искусно огорожена частоколом из слегка увядших веток.

– Надо же, как интересно! – воскликнула я, уже по-другому взглянув на девушку. – Оригинально и так любопытно. У тебя волшебные ручки.

Настороженные доселе глаза сконфуженно вспыхнули и спрятались за мохнатыми ресницами. Стыдливо склонив головку, суетливо ворошила ладонью песок у загорелых ног. Светлые, мягкие пряди челки упали на высокий лоб.

– Тебя как зовут?

– Даная, – подняла девушка глаза.

Меня сразу окатило такой пронзительной грустью, что сердце невольно сжалось от сострадания. Горячий румянец смущения залил девичье лицо, придавая ему особую привлекательность. Светленькое, в мелкие, застиранные цветочки ситцевое платьице оттеняло шоколадный загар, указывая на крепкую дружбу девушки с солнцем. Видно, ей часто приходиться бывать под его не всегда приятными, ласкающими лучами. Чем же тебя, девочка, успела достать судьба, что столько боли таишь в себе?

Нарекли тебя именем каким-то не очень понятным для твоего окружения. Представляю, сколько насмешек натерпелась в школе по этому поводу. Дети романтики не понимают, им бы все попроще да попривычнее. Но, увы, имена, как и родителей, не выбирают, приходится довольствоваться тем, что имеем. Зато так можно назвать будущую героиню какой-нибудь интересной истории.

Припомнилось, как в детстве я также нередко пыталась что-то творить из влажного песка, как часто уплывала в пьянящий дурман фантазии, разыгрывая целые истории из беспокойной и интересной жизни королей и королев, принцев и принцесс.

Я была главной, и по-своему очень счастливой в буйном полете вымышленных приключений, где всегда побеждали доброта, великодушие и бесстрашие. Глупые обязательно умнели, бескорыстные награждались благополучием, а жадность и злоба наказывались. Все события происходили только со мной и вокруг меня: меня похищали злые и страшные разбойники, меня спасали мужественные и благородные принцы. Я вершила судьбы в своем таинственном мире.

Но время бежало чудовищно быстро. С каким отчаянным сожалением осознавала я, что вечер зовет домой, что надо опять окунаться в водоворот пресных забот, обременительных домашних обязанностей, о которых напрочь забывала, летая на волшебных крыльях своих грез. За это очень часто перепадало от матери, когда она, усталая, возвращалась домой с работы. В этом мире скучных и серых будней так мало праздников, так мало радости приносили дни, однообразные и какие-то до звона пустые! А я была всего лишь обыкновенной девчонкой, которая не могла изменить настоящее, но которой так хотелось чего-то яркого, необычного и волшебного.

– А, давай оживим этот городок, – внезапно загорелась Галина Ивановна. – В нашей сказочной истории герои будут любить и ненавидеть, радоваться и огорчаться, одолевать лишения и трудности на пути к своему счастью, которое им надо будет заслужить в упорной схватке с недобрыми силами.

Девушка вскинула ресницы и неодобрительно качнула головой.

– Сказка – это для маленьких. Мне больше нравится про жизнь, чтоб было и грустно, и весело, и чтоб про любовь, про настоящую только, как в книжках.

– А мы созорничаем, придумаем сказку для взрослых. Возьмем и перемешаем фантастику и реальность, былое и будущее смешаем и посмотрим, что из этого получиться.

– Как так?– она засомневалась.

– А вот так! такую историю сейчас выдумаем, что и не поймешь, где мы находимся, в какое время происходит действие, в каком царстве-государстве, идет?

Даная обрадовано кивнула, брызнув в меня лучиками своих великолепных глаз, поднялась и присела на бревно, охватив острые коленки руками. Склонив светлую головку, приготовилась слушать.

Я с удовольствием потянулась, расправила затекшие ноги, пристроилась со своим поленом рядом. Помолчали. Яркой, стройной вереницей поплыли первые радужные картинки. Прикрыв глаза и забыв о своей внимательной слушательнице, с наслаждением окунулась в волшебный мир новых событий.

Повесть первая

Эльдар и его друзья

С любимыми не расставайтесь.

Далеко-далеко, а, может, даже и не очень, в цепких объятиях волны безбрежной скрывается величественный остров. Здесь немало высоких холмов, зеленых равнин, дремучих лесов, плодородных полей, хрустальных озер и могучих рек. Людская молва гласит, что другого такого благодатного места нет больше в целом мире. Разный народ населяет этот остров по образу жизни и по роду занятий. Скотоводы разводят овец, коней и всякую прочую живность. Ремесленники всех одевают, обувают и славятся своими изделиями далеко за пределами своей вотчины. Есть тут и свои лекари, и свои звездочеты.

Управляет краем этим молодой князь. Благоразумно и справедливо распоряжается он судьбами своих сограждан. И нет среди них недовольных и обиженных, злых, ленивых и алчных.

Хотя, кто знает, какие пороки скрываются в укромных уголках души любого человека. Нет характера без изъяна, нет мыслей без червоточинки, хоть и верует местное население в Бога, старается жить по его законам писаным. Для этого даже церковь своя имеется. Есть и ярмарка, куда в выходные дни со всех окрестных деревушек собирается народ потолкаться, кое-что купить-продать, новости последние узнать. Тогда в городе не пройти, не проехать: сутолока, шум, гомон.

Недалеко, у самой кромки песчаного берега скала стоит могучая. Гордо возвышаясь над бурливой бездною, веками вглядываясь вдаль бескрайнюю, нежась в объятиях облаков, зацелована ветром и солнцем обласкана, держит она на груди своей дворец диковинный, вонзая в небо острые шпили его куполов. Волны неустанные омывают утес.

То ласковые, то грозные, бросаются они к подножию, на мгновение припадают к стопам каменным и, шумно облизывая песок, несутся назад в океан, яростно взбиваясь в шипучую пену. Вечный рокот воды, едва слышимый наверху, убаюкивает хозяина поднебесного замка.

Вот и сейчас сидит он в центре роскошного зала, на руки склонившись, как бы ожидая чего-то, время от времени косясь в зеркало, висевшее напротив. Оттуда на него смотрит угрюмый, с большим покатым лбом горбатый старик с совершенно лысой и костлявой головой. Из сизого обвисшего носа, неестественно больших ушей торчат длинные седые волосинки. Кожа на лице уродливо обвисает, переходя в складки толстых, в бородавках, губ. Ногти, напоминающие больше звериные когти, также длинны и безобразны. Туловище покрыто густою рыжею шерстью. Под тяжелыми, нависшими бровями прячутся грустные глаза.

Одет он великолепно. Зеленый бархатный жилет расшит золотыми и серебряными нитями. Шею обхватывает шелковый воротник ослепительной белизны рубашки. Панталоны из мягкой, тончайшей выделки, кожи.

Вечер неспешно заглядывает в обитель странного горбуна. Осмотрительно протискивается в середину, робко наполняя сумерками пышную палату. На темно-голубом небосводе мало-помалу, одна за другой появляются звезды, звездочки. Синева становится гуще, насыщеннее. И вот уже сразу зажигается весь небосклон. Глубокое, бездонное днем небо надвинулось близко-близко, накрывая остров и океан огромным золоченым куполом.

Старец неотрывно смотрит на хрустальный шар. Сколько себя помнит, он всегда был с ним. Волшебный талисман, советчик и путеводитель в непростой судьбе. Единственный и последний подарок незабвенной маменьки. В который раз услужливая память высвечивает начало его необычной жизни.

Теплая, летняя ночь. Рядом с ним юная девушка. Цепко держится за ее ладонь. Он знает, это его родная сестра. Они на возвышении. Кустарник, густой и невысокий, охватывает склоны. Трава-мурава мягко льнет к босым ногам. Серебристо-голубой свет обволакивает прекрасную женщину в развивающихся золотистых одеждах. Вокруг тишина. Ни один листочек на ветках не шелохнется, а ее обвивает неведомый воздушный поток. Мама говорит что-то, но он не слышит. Здесь так интересно! С любопытством вертя головой по сторонам, разглядывает деревья, землю, небо. Все другое, все иначе. И потом… глаза ее, большие, печальные, умоляющие простить, не осуждать. Сколько в них любви!

И луна!!! Такая большая, светлая и… такая родная. До боли близкая и родная. Это чувство осталось с ним на всю жизнь. Всякий раз в полнолуние чувствует себя уверенно, спокойно. Ему так уютно в лунном свете, словно маменька ласкает его, разговаривает с ним.

– Если сможете, простите меня, не по своей воле расстаюсь с вами. Эльджин и Наина, дальше вам придется жить без меня, моей заботы и ласки. Вынуждена оставить вас здесь, чтобы спрятать от страшной болезни, что поразила нашу планету. Постарайтесь быть счастливыми в этом райском уголке и знайте, вы не одни. Пока будет биться сердце в груди моей, я буду стараться сделать все, чтобы увидеться снова. Увы! не все от меня зависит. Чтобы не случилось впредь, знайте, я люблю вас. Я очень люблю вас, – несется горячий шепот, хотя ее уже нет, растаяла в лунном сиянии, став легким облаком, унесенным воздушным вихрем.

Они остались одни в этом чужом и незнакомом мире. Какое-то время пытались приспособиться к жизни в лесу. Как смогли, соорудили хижину от дождя и лесного зверя. Собирали ягоды, грибы, ловили птиц, жарили рыбу на костре. Долгими сиротливыми вечерами сидели вдвоем, прижавшись друг к другу. Наина чуть слышно напевала грустные песенки, под которые брат засыпал.

Наступило время, когда, проснувшись утром, не увидел ее рядом. Долго бегал по лесу, искал, звал, думая, что где-то задержалась и скоро придет. Но прошел день, потом еще, и он понял, что остался один, совсем один. Стало так страшно и одиноко.

Какое-то время еще жил в хижине, надеясь на возвращение сестры. Но прокормить себя не мог. Ягоды и грибы, которые собирал в лесу, только увеличивали чувство голода, а зверюшек или птиц ловить не хватало сноровки, да и чувство сострадания к меньшим братьям не позволяло готовить из них еду. Пробовал ловить рыбу, но поймал одну небольшую и ту отдал медвежонку. Тот с большим удовольствием расправился с лакомой добычей, и убежал в лес, довольно урча. Вскоре послышался рев медведицы, и мальчик понял, что мать нашла потерю. Он же опять остался один.

Собрал все свои скромные пожитки и пошел, куда глаза глядят. Хотелось есть. Вот и сейчас его даже тошнило от голода. Вначале шел по еле заметной тропинке, едва видимой в густой высокой траве. Она быстро превратилась в тропу, потом влилась в накатанную, широкую дорогу, которая и привела вскоре к высоким, резным воротам. Огромные, они были распахнуты настежь, как бы приглашая усталого путника войти.

Дорога повела дальше, виляя между деревянными домами, бесцеремонно заглядывая в прикрытые нарядными занавесками окна, и, наконец, уперлась в рыночную площадь. Мальчик остановился ошеломленный, завороженный диковинным видом.

Где он мог такое лицезреть! Везде стояли деревянные настилы, столы под навесами, обильно заставленные всякой всячиной. Гордо краснели надутые щеки помидор. Изумрудная зелень укропа, пупырчатых огурчиков, кудрявой петрушки выгодно оттеняла румяные блестящие бока наливных яблок, сочной ароматной земляники. Темный, почти коричневый цвет спелых вишен, манил вкусом сладкой хмельной наливки. Горкою, тесно прижавшись друг к другу, лежали оранжевые, желтые, прозрачные, с розовыми щечками абрикосы.

Целый ряд был предоставлен торговле грибами. Здесь и пузатые боровики, поглядывающие на мир из-под своих темных бордовых крепких шляпок. И коричневые подберезовики, лежащие отдельной горкой, скромно поджав свои серые стройные ножки. И рыжие, как само солнышко, сестрички-лисички, веселой стайкой высовывающиеся из плетеных корзин.

Заморские фрукты и овощи продавали торговцы в длинных шелковых шароварах, в белых высоких шапках, с сединой в аккуратно подстриженных бородках, гортанно зазывающие покупателей к своему диковинному товару.

Немного дальше располагались целые ряды свежей, соленой, вяленой рыбы. Она лежала на столах, на земле, в больших плетеных корзинах, прикрытая зеленой травой, обмахиваемая от надоедливых мух лапчатыми лопухами.

Скрип телег, беспрестанное хлопанье дверьми, лязг железных запоров, жалобное блеяние овец, озабоченное кудахтанье кур, истошный поросячий визг – все переплелось, перемешалось, наполняя площадь хаосом многоголосия самых разнообразных звуков. Встревоженным ульем гудело торжище, выплескивая отдельные слова и возгласы.

– Ква-а-ас, холодный ква-ас! Пей сейчас и про зап-а-ас! И девица, и браток часто пьют у нас квасо-ок!

– А я говорю, не будет в этом году такого урожая, как в прошлом. Тогда какие дожди были, помнишь? То-то же, не сравниться с нынешними.

– Да ты что? Да неужели! И вы говорите, что это все чистейшая правда? Надо же! Кума, так не забудьте, я жду Вас завтра к себе. Сейчас, простите, бегу. Такая новость, не могу молчать, надо соседке сказать, вот удивиться она. И т.д. и т.п.

Важные покупатели, играя плотно набитыми кошельками, подобострастные продавцы, готовые пойти на любые уступки, только бы продать товар, но ни в коем случае не продешевить. Все шевелилось, вертелось, двигалось, вращалось, то растекаясь по тесным кривым рядам рыночной площади, то собираясь в одном месте, сколачиваясь в плотную, сбитую гурьбу. И, приперченное хорошей дозой дневного зноя, сытного обеда, навевало сладкую дрему на некоторых скучающих зевак, которых, как всегда, на рынке было немало. Они ждали встряски.

И случай не заставил себя долго ждать. Гонимый нестерпимым голодом, мальчик нерешительно подошел к грузной, конопатой тетке, что бойко торговала румяными, одурительно пахнущими пирожками. Он с таким наслаждением смотрел на это аппетитное чудо, судорожно сглатывая слюну. Есть хотелось невыносимо. Умоляюще взглянул на торговку. Она о чем-то громко тараторила со своей тощей соседкой, торговавшей зеленью и семечками, и, казалось, совсем не замечала постороннего лица. Рука его невольно потянулась к корзине. Все тело напряглось от предстоящего удовольствия.

Однако, мальчишка не успел коснуться предмета вожделения, как вдруг, с таким диким визгом был схвачен за локоть цепкой ладонью взбесившейся хозяйки. Он, испугавшись крика, вырвался и отскочил в сторону. Немедленно вокруг них образовалась толпа. Торговка орала что есть мочи, показывая на ребенка

– Люди добрые! Держите вора! Вон он! Вора держите! Все, все, что целую ночь пекла, не смыкая глаз, все стащил, этот ублюдок недоделанный! Все украл, все до копейки, ворюга, забрал, оставил меня и троих малолетних деточек помирать с голоду! – голосила тетка, жалобно подняв руки и глаза в небо.

– Ах ты, шваль несусветная! ирод окаянный! Ах ты, грязь нечесаная, немытая, куда ручищи свои паскудные тянешь-то? Вывернуть бы тебе эти грабли да с корнями, чтоб другим неповадно было! – Визжала во весь свой могучий рот толстуха, размахивая своими огромными кулачищами во все стороны.

– Как же мне теперь дальше жить? Несчастная я, горемычная, – подвывала она, хватаясь за голову,– я и мои уже нищие четверо деток.

– Ой-ё-ё-ё-й! Все стащил, даже корзину! А я столько у печки промыкалась! Всю ноченьку глаз не сомкнула, вот этими рученьками тесто месила, ягодку от ягодки разбирала, грибочки перебирала. А он, рвань воню-ю-чая все похитил у бедной вдовы и даже малого кусочка, даже краюшечки малой не оставил! Ой, горе мне, горе!!! Как дальше жить? Копеечки не оставил сироткам моим бедным! А их у меня крохотулечек, – стала считать на пальцах, – пятеро, шестеро, – сбилась со счета, протянула ладони, – полно махоньких, голодных ребятишек. Как им теперь жить? Чем кормить, одевать, обувать, скажите, люди добрые? И жить им бедным нынче негде, на улице придется мыкаться. Он же все украл, этот волоцюга!

Толпа стала роптать в такт причитаниям обиженной, все больше сужая круг. Зевакам, скучающим на рыночной площади, уже была брошена кость развлечения. Мальчик никак не мог понять, почему у этой горластой тетки, у которой он так не успел ничего взять, пропала корзина. О каких копеечках надрывается с горя и где могли деться столько пирожков. Как затравленный зверек, попавший в ловушку, метался из стороны в сторону, прижимая к груди свой драгоценный сверток, все, что у него было сейчас. Круг стал сужаться, грозя перейти в побоище. Он съежился, испуганно втянув голову в плечи. Кто-то первый попытался угодить кулаком в плечи, кто-то с удовольствием разминал тонкие ивовые прутья, готовясь применить их в деле.

– Бей его, бей, проучи нахалюгу, – визжала неугомонная баба.

– Дорогу ее княжескому высочеству! – Послышался звонкий голос. – Посторонись! Разойдись! Дорогу освободить! – весело покрикивал паренек, размахивая над головой длинным кнутом.

Толпа нехотя расступилась, оставляя затравленного испуганного ребенка одного посреди дороги. Он не успел отскочить в сторону, и быстрые кони резко остановились прямо над ним, дыша в лицо разгоряченными мордами. Юный кучер подбежал к нему.

– Тебе что, жить надоело?

– Не-а, – замотал тот отчаянно головой.

– Так чего, как пень, стоишь на дороге? Хочешь, чтоб задавили, – кивнул в сторону кареты.

Тут же подскочила возмущенная торговка.

– Послушайте меня, молодой человек, это вор! Он тут на глазах у всего честного народа ограбил меня и всех моих ребятишек. Его надо срочно судить по всей строгости закона и наказать, чтобы другим неповадно было. Мы, которые все тут, решили, вор должен работать.

– Толпа одобрительно зароптала, выражая явное сочувствие обиженной. Эльджин снова съежился, чувствуя возобновление травли. Из кареты выглянула очень красивая женщина. Она была так похожа на его пропавшую мать, что он даже глаза зажмурил.

– Что ужасного совершил этот несчастный ребенок?

– Ваше Добрейшее Высочество, он, вашими словами сказать, ребе-е-нок, а если моими, о, и это правда, конченный жулик и бандюган, самым изощренным способом поиздевался над честной и деликатной дамой и ее благородным мужем! Вот она, вся перед Вами, стою, как на духу. а муж мой бедный не вынес такого открытого издевательства и умер! Этот, к месту сказать, паразит нанес непоправимый урон благородному многочисленному семейству. Он бессовестно вынес из нашего дома все, что там было, все до последнего грошика, – стонала потерпевшая, – до последнего бревнышка, до последней тряпочки, – спохватилась толстуха, размазывая мнимые слезы по щекам.

Княгиня с недоумением рассматривала толпу, явно не веря словам истеричной торговки.

– Сколько было украдено, сосчитать-то сможешь?

– Ваше Высочество, – молодка горестно вскинула руки, – обидели бедную, горемычную вдову и двадцать ее малолетних детей. Украли все, что она смогла накопить за годы одинокой, страдальческой и трудной жизни…

– Когда успела столько детей завести, если одинокая княгиня недовольно морщилась на явную ложь.

– Да врет она все, – вмешался звонкоголосый паренек. – Ваше высочество, знаю я эту скверную бабу. Детей у нее отродясь не было. Муж, правда, есть, лодырь и пьяница. И сама она воровка и обманщица. Так и норовит задарма жизнь прожить.

– Антон, дай ей немного денег, пусть уймется, а мальчика забери, вон как дрожит, бедняга, – княгиня хмуро оглянулась на застывшую в изумлении публику и задернула шторку.

–Я думаю, это с лихвой покроет нанесенные вашей брехливой натуре убытки. – Паренек хитро подмигнул толпе, позвенел кошельком и бросил его растерянной женщине.

Торговка ловко поймала добычу и тут же спрятала ее за пазухой. Фыркнула довольно, поправила свой мощный торс, торопливо спрятала под платок взлохмаченные волосы, подхватила неизвестно откуда появившуюся корзину, и гордо направилась в соседний трактир подкрепиться.

Антон схватил мальчика за руку, потащил его за собой и посадил в карету. Княгиня с интересом смотрела на испуганного ребенка

– Тебя как зовут?

– Эльджин!

– Какое имя звучное, а родители твои где?

– У меня нет никого. Я сам… из лесу, – нерешительно добавил.

– Ну не Маугли же ты, отец и мать должны быть.

– Не, – замотал решительно головой, услышав незнакомое имя. – Я сам по себе.

– Антон, не зевай по сторонам, поехали, пора домой. – Кивнула слегка головой застывшей в почтительном поклоне толпе, облокотилась на ручку мягкого сидения и устало прикрыла глаза.

В карете, напротив, сидел юноша, одетый в пышные княжеские одежды. Он по-дружески подмигнул мальчику и протянул для приветствия ладонь.

– Здравствуй, я Тимор. Вижу, тебе хорошо досталось. Не горюй, мы знаем, что ты не виновен. На рынке достаточно мошенников, чтобы затянуть в свои лживые сети любого, а ты еще так молод и неопытен.

Эльджин удивленно вскинул глаза.

– Да! Да! Мы с Антоном здесь бываем часто и многое замечаем. Крикливую эту тетку видели и не раз. Она каждый раз торгует чем-то другим. Сегодня что у нее было? Ладно, это уже неважно, скажи лучше, как зовут тебя?

– Эльджин. – прошептал чуть слышно.

– Необычно как-то, не по-нашему, давай мы будем звать тебя Эльдар. Имя привычнее для нас с Антоном и тебе удобнее будет.

С того времени началась их настоящая, крепкая дружба, которая длится и по сей день. Он стал приемным сыном княгини. Все трое росли, как родные братья. Вместе грызли гранит наук, вместе учились нелегким приемам фехтования и борьбы, вместе проводили время в веселых потешных играх. Возмужавшие, вместе обсуждали прелести местных, юных красавиц.

Время мчится незаметно. Добрая, заботливая княгиня-мать вскоре тяжело заболела и умерла, оставив княжество сыну, так и не дождавшись его женитьбы. Тимор, получив власть, стал рассудительным и благоразумным. Теперь ему приходилось принимать важных гостей, решать серьезные вопросы. Все больше времени стал проводить в кабинете или в библиотеке. Антон из бойкого шустрого подростка превратился в веселого, сильного, завидного жениха.

А Эльдар все чаще стал ощущать в себе странные перемены. Вначале это было незаметно, но потом, по ночам, беспокойным и душным, начали мучить кошмарные сны, в которых находился среди незнакомых ему, каких-то безобразных чудовищ. Каждый из них был страшнее другого. Их громкий гомерический хохот, их визгливые противные голоса. Они смеялись над Эльдаром, показывая на зеркало, в котором отражалась рожа, еще уродливее, чем у них. В холодном липком поту старался проснуться, разогнать чары ужасного видения, но поначалу это никак не удавалось.

И, однажды, он смог разорвать оковы ночного кошмара. И что же увидел? Лучше бы не просыпался вовсе. На пальцах длинные загнутые когти, дряблая морщинистая кожа, вся покрытая шерстью, похожей на старый мох. Попробовал разогнуться, и не смог. На спине вырос большой уродливый горб. Подбежал к зеркалу. И, о, ужас! На него смотрел лысый горбатый урод, отражение которого он видел во всех зеркалах, что ему снились ранее.

Рука невольно потянулась к колокольчику. Это был их условный знак. Первым, как всегда, прибежал Антон, за ним подошел встревоженный Тимор. То, что они увидели перед собой, заставило их остолбенеть от ужаса, хотя оба были не из пугливых. Вначале решили, что перед ними странное привидение. Но, узнав по голосу, который остался прежним, своего друга, потребовали объяснений этому дикому превращению. Их не последовало, ибо кто мог сказать, какие чары здесь задействованы, кто так запросто смог превратить красивого молодого человека в такое жуткое чудовище. Шутка ли это чья-то злая, или болезнь неведомая. Вопросов тьма, а где ответ искать. Бросились к знакомому хрустальному шару. Всегда светлый, переливающийся, сейчас он был холодный и темный.

Тогда и решили, надо скрыть от любопытных глаз это ужасное превращение. Так появился роскошный замок на высоченной скале, что возвышалась над облаками, как бы паря в небе. Сюда сроду не ступала нога ни любопытного человека, ни дикой, залетной птицы. Несколько сотен каменных ступенек вели в заоблачное пристанище одинокого горбуна. Теперь ему ничего не оставалось делать, как читать запоем книги, которые были доставлены в замок в огромном количестве, и вспоминать о тех нескольких быстротечных счастливых днях, что иногда устраивала для него судьба. Раз в год, когда ночь была самой короткой, а день самым длинным, при полной луне, добровольный отшельник мог стать прежним: сильным, стройным, и весьма пригожим молодым человеком.

Вот и сейчас он ждет этого момента, глядя на свой хрустальный шар, который изнутри стал медленно загораться желтым пламенем. Свет, вначале робкий, неяркий, постепенно усиливался и вот уже, как маленькое солнышко на столе. Его лучи, теплые и ласкающие, греют руки старца Понемногу стали укорачиваться звериные когти, начала разглаживаться морщинистая, дряблая кожа, пропадать короста, и вот уже вначале по рукам, а потом и по всему телу побежали конвульсивные волны, освобождая его из плена страшного уродства. Вынужденная быть прижатой к телу, голова выпрямилась. От бывшего горба не осталось и следа. Прошло совсем немного времени, а перед нами уже – статный, высокий молодец в расцвете лет и сил. Потянулся с удовольствием, чувствуя каждой клеточкой своего освобожденного тела, как это здорово! Он знал, его уже ждут. Тимор с Антоном всегда стараются это время, подаренное им неумолимой судьбой, проводить вместе.

II

Кони были уже готовы для запланированной далекой поездки. Как-то услыхал Антон, что, якобы живет в лесу глухом старуха одна удивительная, и что может она любовь привораживать, будущее угадывать, болезни лечить всякие. Вот и решили друзья проверить слух этот, авось расскажет ведьма им, когда и на ком женится князь и, что за болезнь неведомая гложет Эльдара, а заодно и развлечься, отдохнуть от суеты будничной.

Рассвет, тихий, свежий, выползает из-за кромки заката, постепенно открывает небо, медленно разливается по миру. Вслед солнца огромный шар взбирается наверх. Румяный, горячий, он разгоняет густые клубы тумана, загоняя их в болото, ложбины, ямы, красит в розовый цвет края пышных облаков, проторив себе лучистую дорожку к земле, с наслаждением подбирая остатки росы на траве, на листьях. Птицы, как заведенные, чирикали, свистели, трещали, пели, выделывая сложнейшие трели и рулады. Все проснулось, радуясь грядущему хорошему дню. Кони неспешно шли по лесной разбитой дороге, время от времени фырча и мотая мордами, чутко прислушиваясь к звукам, доносившимся из-за деревьев. Друзья, собравшись вместе, тоже радовались и чудесному рассвету, и общению друг с другом. Это бывает так редко. Они успели соскучиться и сейчас подшучивали друг над другом.

– Представляешь, Эльдар, – Тимор хитро подмигнул другу, – что произойдет сегодня в городе, когда девицы-красавицы узнают, что Антон уехал. Как горько будут скучать по горячим и нежным ласкам нашего ловеласа! Это же, сколько слез будет пролито ими в сегодняшней разлуке? Кто теперь утешит разбитые их сердца? И поверь мне, таких очень даже немало. – Друзья расхохотались, представив себе картину общей женской и девичьей тоски по временно отсутствующему Антону.

– Ты все такой же повеса, – Эльдар неодобрительно помахал головой. – Скольких перецеловал, скольким наобещал любви с три короба? Никак не угомонишься. Может пора о свадьбе подумать. Не успеешь оглянуться, как постареешь, станешь немощным, больным. Кто тогда кусок хлеба подаст? А женишься, гляди и наследник появится. Твой сын. Это же так здорово, – мечтательно произнес Эльдар. – Не один коротать свой век будешь.

– Что я, – охотно откликнулся Антон, – Это нашему князю давно пора о будущем полагать. Я сам себе хозяин, а он целым государством управляет. Вот кому о наследниках думать надо. Годы пролетят, кто на смену ему придет, кто на княжеский престол взберется?

Да он, по-моему, и увлечься по-настоящему не сможет. Когда ему этим неблагородным делом заниматься. Замороченный он у нас какой-то. В голове одни только дела. Ночью в библиотеке сидит, все читает, просвещается. Рано утром в кабинете совещания какие-то бесконечные, днем у него тоже все по минутам расписано. Для отдыха, развлечений, для любви, в конце концов, времени у него, увы, нет.

А в последнее время даже на охоту не выманишь. Все недосуг нашему князю. Он весь в размышлениях, в волнениях, как всех счастливыми сделать. Где уж там о своем счастье заботиться. Сколько прелестных, достойных девушек, грезящих о его любви, хотели бы стать княгиней. Любая юная красавица не откажется от такого заманчивого предложения. А сколько мамаш с папашами спят и видят, что в один прекрасный момент именно их дочь станет первой дамой на острове! – Антон с горечью махнул рукой.

– Вот именно, всегда одно и то же; не успеешь взглянуть на хорошенькое личико, тебя уже женят, – буркнул в ответ Тимор. – Какая уж тут любовь. Не греют меня,не трогают за душу любовные порывы моих юных кокеток и стремления их озабоченных родителей стать моими ближайшими родственниками. Не могу я влюбиться, так сразу, как ты говоришь, с налету, не тот характер, а девицам не я нужен, мой статус, честолюбие ими движет.

– А ты попробуй снять с себя маску государя, – лукаво предложил Эльдар. – Если не доверяешь своим чувствам, попробуй возбудить любовь к себе, как к обыкновенному смертному.

– А я и так самый, что ни на есть обыкновенный. От вас ничем не отличаюсь, разве что гордой осанкой, симпатичным лицом и умным взглядом, – весело сострил князь.

– Если не посмотреть на плащ, где расшит серебром княжеский герб. Большое бриллиантовое кольцо, знак власти, на пальце, – поддел друга смешливый Антон. – А так и в самом деле, ничем, – хитро прищурился дружок, – некоторые может быть даже очень привлекательные, но служат князю и поэтому любая красавица выберет не его.

– Я могу тебе дать поносить и плащ, и кольцо. Посмотрим, изменится ли твоя жизнь, – рассмеялся в ответ Тимор.

– А что, и в самом деле, – подхватил Антон, – надо попробовать. Побуду и я князем, хоть один день, авось найдется добрая душа и полюбит меня в этом облачении.

– Может, и полюбит, – поддержал идею Эльдар, —До сих пор ты очень страдал без женского общения, даже усох как-то, – намекая на то, что в последнее время их преданный слуга раздался вширь, стал больше и внушительнее. – Теперь тебя будут любить еще и как князя, а мы поглядим, найдется ли в этой местности хоть одно доброе девичье сердце, что сможет за простой одежкой Тимора распознать сердце великодушное, душу чистую, происхождение знатное; хотя в чаще этого леса пока не видно никого, так, что с любовью придется подождать.

Беседа друзей еще более оживилась. Шутя и посмеиваясь, друг над другом, они продолжили свой путь. Вскоре лес расступился, открывая уже немного уставшим путникам въезд в большую деревню. Кони притомились, да и им хотелось уже хоть чего-то перекусить. Съестные запасы были скушаны, как сказал, удивленный Антон, заглянув в пустые котомки. Остановились, всматриваясь вперед.

Там оживленная толпа, в нарядных одеждах пением и плясками сопровождала тройку белых лошадей, украшенных зелеными ветками, цветами и лентами. Внезапно крикливая гурьба распалась, пропуская повозку. Напуганные чем-то животные мчались прямо на товарищей. В ней сидела девушка и, что есть силы, тянула на себя вожжи, стараясь удержать взбесившихся лошадей. Раздался неистовый женский крик, моля о помощи. Несколько мужчин безуспешно бежали следом, впереди высокий юноша.

Эльдар бросился наперехват. Его сильные ловкие руки схватили узду крайней лошади, всем телом стараясь удержать ее. Еще пару метров пробежал, и остановился, тяжело дыша от напряжения. Лошади еще хрипели и вздрагивали, топтались на месте, когда запыхавшийся жених подбежал к нареченной, поднял на руки и осторожно опустил на землю, заботливо оглядывая, не ушиблась ли.

Друзья поняли, что попали на праздник. Невеста была очень хороша собой, статная, темнобровая. Губы чувственные. Глаза густые, с паволокой.

И взгляд, ошеломленный и… оцепеневший не столько от происшествия, сколько от неожиданной встречи. Мгновение спустя пришла в себя, опираясь на руку жениха, подошла к Эльдару прерывающимся от смущения голосом,

– Не знаю, что могло бы случиться, если бы, – губы вздрогнули от смущенной улыбки. Взглянула на молчавшего, еще не пришедшего в себя от пережитого потрясения, жениха.

– Мы очень благодарны, спасибо Вам… – А взгляд ее, что привороженный, не оторвать от глаз спасителя и он остолбенел. Стоит, не смея шелохнуться. Протянула свадебный цветок, коснулась пальцами его руки и, резко повернувшись, пошла, легкая, гордая.

Жених, спешно откланявшись неожиданным гостям, следом, – Постой, – кричит он, – погоди, – не слышит девушка. Оборвалось что-то в ее груди. Стало так страшно, так горько, и так сладко щемит сердечко девичье.

Эльдар очнулся. Лишь мгновение пальцы тонкие задержались в его ладони, а молодца, будто молнией пронзило. Яркий свет, вспыхнув в голове, горячим клубком скатился вниз, ушел в землю, заставив сердце взбеситься, сделав чужими ноги. Злясь на себя за столь непонятные проявления эмоций в душе и теле, поклонился притихшей толпе, одарив невольных зрителей грустной, растерянной улыбкой. Отчаянно прижал к груди подаренный цветок. Странный аромат хмелем вскружил голову, и сожаление по чему-то дорогому, несбыточному и навсегда утерянному, сдавило сердце. Чем теперь дышать, как жить!

Народ взбодрился, ожил шум, веселье разлетелось вдоль дороги. Шутили над собою, над соседом мужики, бабы взрывались смехом, держась за животы. Рассыпалась толпа. У каждого свой круг, свой собеседник.

К ним подошли три почтенных старика. С ними две смущенные девушки с караваем в руках. Одна была краше другой. Низко поклонившись неожиданным гостям, они пригласили их к свадебному столу.

Седой, как лунь, деревенский староста от всей души поблагодарил сотоварищей и выразил надежду, что им понравится в деревне и что для них огромная честь принимать столь необычных, дорогих гостей. Антон на правах князя с достоинством принял подношение. Вкусил сам краюху с солью, передал друзьям.

Сразу их окружила стайка нарядных девушек-хохотушек. Затормошили Эльдара, Тимора, защебетали наперебой о чем-то веселом, незначительном. Антон шел со стариками, почтительно внимая их речам, от которых у него сосало под ложечкой и сразу разболелась голова. Красавицы явно сторонились столь знаменитого гостя.

Эльдар молча глядел на хихикающих беспрестанно девушек и не слышал их. Ему было одиноко и грустно. Быстрее бы прошел этот длинный, утомительный день и обратно домой. Погрузиться в привычную, обыденную жизнь отшельника, вернуться к своим унылым, безотрадным надеждам.

Возле Тимора сразу оказалась, смешливая, с очаровательными ямочками на круглых щечках, огненно-рыжая красавица. Кокетливо стрельнув глазами, назвалась Тулой и вежливо взяла под руку.

Он несказанно обрадовался такой прелестной собеседнице. Она была совсем не похожа на тех девиц, которых встречал раньше. Умна, жизнерадостна и такая обворожительная. Всю дорогу, сколько они шли, рассказывала о себе, о своей деревне, о родителях. Ее ловкие, изящные пальчики, как бы ненароком прикасались к руке Тимора, что доставляло ему приятное волнение в груди. Он отвечал тем же, стараясь прижать к себе девушку, заглянуть в зеленый омут ее глаз. Она трогательно трепетала густыми ресницами, игриво отводя невинный взор.

Возбужденные жители, радуясь приезду столь великих и почетных гостей и счастливо закончившемуся неожиданному и такому опасному приключению, шли следом, шумно обсуждая последние события.

Робко, потом все веселее полилась первая песня свадебного обряда. Густой женский голос начал рассказывать о безоблачной жизни молодых в отцовском доме, девичьи звонкие голоса подхватили слова и тут же рокочущие басы мужчин подкрепили мелодию. И вот уже широкая, раздольная мелодия выплеснулась на простор, пошла гулять, веселя и радуя сердце и душу.

Вскоре зашли на широкий двор, украшенный яркими лентами, луговыми цветами, ветками рябины и калины, заставленный полукругом столами, что ломились от всевозможных яств и напитков. Чего здесь только не было, на любой вкус и пожелание. В середину выскочили два юрких паренька и во весь голос завопили.

За дубовые столы гости проходите,

Да невесте с женихом счастья посулите.

Пожелайте им добра, много злата-серебра.

Приглашенные суматошливо рассаживались по своим местам, громко переговариваясь друг с другом. Почетных гостей посадили возле нареченных. Прозвучал первый тост, произнесенный Антоном за здоровье и счастье молодых, выпиты первые кубки с бодрящим хмельным напитком, попробованы кулинарные шедевры деревенской кухни.

Веселье разгоралось не на шутку. Слаженный хор одну за другой исполнял обрядовые свадебные песни. Дарились подарки, произносились пожелания, чем ближе к вечеру, тем все непристойнее, похабнее они были

Играли без устали музыканты. Когда появилась пауза, одна из девушек, лукаво оглядываясь на Тимора, задорно выскочила в круг. Девицы, сверкая белозубыми улыбками, окружили товарку. Бедовая напарница, взмахнув платочком, топнула каблучком, задиристо:

Очень много песен знаю, все сейчас перепою,

И сама себя потешу и других повеселю.

И вот уже товарки дружно подхватывают слова:

Играй гармонист,

Играй, не ломайся.

Будем дроби выбивать,

А ты постарайся.

Пошли плясать по кругу друг за дружкой, размахивая шелковыми платочками, залихватски выбивая каблучками. За спинами гостей слышна чья-то потасовка. К танцующим пробирается прилично захмелевший бойкий старичок, с торчащей седой бородкой и жиденьким голоском:

Девушки-голубушки, писаные любушки,

Хихоньки да хаханьки, скачете, что махоньки.

Пытается ногами выписывать своеобразные коленца, нелепо размахивая руками, но, или немало выпил для сугреву, или от ветхости стариковской, забавно путается в исполнении кренделей. Все потешаются, хлопают в такт. Махнул рукой и на полусогнутых прошел середочкой.

Я плясать-то не умею. Только так побегаю,

Разве нашим молодым уваженье сделаю.

Глядя на это форменное безобразие, жена пытается вытянуть его из круга, хватает за шиворот и тянет за собой. Он, как может, отбивается.

Из конца в конец пройдемся и назад воротимся,

Старых женок запряжем и на них прокатимся.

Гримасничая, высовывает супружнице язык. Она, баба дородная, грудой высясь над дедом, разом вспыхнула и заорала удивительно тонким голоском.

Сидит дроля на заборе, плетет лапти языком,

Чтоб залеточка его да не ходила босиком.

И пошла перебирать ногами, да так ладно, так скоро. Муженек с хитрецой в голосе дребезжащем:

Ах, сударушка моя, ты танцуешь – молодец!

Ты танцуешь и трясешься, как в печурке холодец.

И втянув голову в шею, высунув язык, что есть мочи бежать, женка с кулаками следом. Зрители дружно захлопали, засвистали, заулюлюкали, разрозненные шуточки слились в веселый вопль, взорвавший воздух.

Девушки спохватились, разорвали хоровод и выпихнули из своих рядов Тулу. Не стушевалась и не спряталась, польщенная вниманием, высоко подняв голову, сдержанно и грациозно проплыла в середину сквозь расступившуюся с благоговением толпу. Стон невольного восхищения пронесся по двору праздничному. Красота ее была столь совершенна, что на мгновение почудилось, будто само солнышко спустилось к ним со своего сияющего олимпа.

Взмахнула руками, что лебедушка крыльями и заскользила по кругу под одобрительный гул восхищения. Глаз восторженных не оторвать, любуются гости проходочкой величавой. Cердца многих покорила краса девичья.

Но, лишь, Эльдара сердце было уже не свободно. Любовь в нем поселилась, нелегкая, мучительная.

Он сидел по правую руку от невесты. Время от времени невольно бросал косые взгляды в ее сторону, примечая, Нора необыкновенно счастлива. Ее лучистые глаза с такой заботой и нежностью глядят на нареченного, не забывая одаривать гостей сиянием обворожительной улыбки.

Тамада налил в серебряный кубок хмельного вина и передал невесте. По местному обычаю она должна была угостить того, кого считала самым дорогим гостем на своем торжестве. Девушка, обеими руками держа чашу, повернулась к Эльдару. Он бережно подхватил кубок, надпил немного терпкого, прохладного напитка, но гости шумно стали требовать выпить до дна. Пришлось осушить. Приятная, бодрящая влага разлилась по всему телу, наполняя его решительной отвагой.

Взяла пустую чашу, поставила на стол, пригласила за собой, ведя за руку,посадила в резное деревянное кресло, украшенное ветками калины, платками разноцветными. К ним подошли девушки, взявшись за руки, пошли хоровод водить.

«Долина моя, долинушка, долина широкая.

Как по этой долине туман расстилается,

Как из-под этого тумана заря занимается;

Как из- под этой зорюшки солнце ясное встает.

Как на этой долинушке девицы водят хоровод,

Красного молодца к себе кличут:

«Ты, молодец разудалый, иди к нам в круг!

С тобою нам, миленький, веселее быть:

С тобою нам, друг любезный, радостнее жить!»

Все уже девичий круг, все ближе поющие красавицы, зовут в танец. «-Выбирай любую, не побрезгуй, – смеются глаза лукавые. Эльдар решительно подхватил ладонь Норы; пусть что будет, то и будет, местных танцев не знает, попробует, как сможет.

Заиграла музыка. И, вначале легкой, пружинистой проходочкой, держась за руки, прошлись пары по кругу, потом закрутились-завертелись вслед за ведущими. Ему верилось и не верилось, что держит в объятиях прелестную незнакомку, о которой давно сердце грезило. Утонув в наваждении греховном, ведет девушку, а мысли дерзкие, отрывистые, кружат голову:

– Знаю, ты чужая невеста, знаю, что опоздал, что не вправе надеяться. Не могу стряхнуть чары грешные. Запутался окончательно… Боюсь, что осмелюсь быть навязчивым, настойчивым. Как больно и как досадно! Надо уйти, хоть и до безумия сложно. Как оставить все недосказанным, незаконченным? Как успокоить боль? Чужая жена отныне, но какая же ты желанная, любушка моя, долгожданная. И близкая сейчас, и такая далекая. Не достать, не схватить за крыло мечту безумную.

И крепче сжимает пальцы девичьи. Прижимает к груди отчаянно, позабыв обо всем на свете. Музыка стихла. Закончился танец. Растерянно оглянувшись, поклонился присутствующим, и, не разбирая дороги, бросился вон, только никто не заметил его бегства.

Да и кто мог заметить. Антон, важный, как павлин, восседал в центре, вешая какую-то чепуху на уши почтенных стариков, что слушали его с необыкновенным вниманием. Тимор напрочь потерял голову и не замечал ничего и никого вокруг. Он был весь во власти солнечного обаяния Тулы. Жадно ловил каждое слово, каждый ее жест, стараясь при любом удобном случае прикоснуться к ней, испытывая при этом приятное щекочущее волнение в груди. Девушка целиком и полностью завладела сердцем послушным.

Когда в разгар вечернего веселья молодые ушли в дом, она взглядом позвала за собой. С готовностью пошел следом в предвкушении любовного свидания. Не успев спрятаться от посторонних глаз, как сразу очутился в горячих объятиях красавицы. Она осыпала его лицо страстными поцелуями, прижимаясь всем своим молодым трепещущим телом. Это было так неожиданно и так возбуждающе, что голова пошла кругом. В первый раз в жизни почувствовал, что такое настоящая страсть. Как прав был Антон, говоря, что ничего слаще любовных утех нет.

– Я люблю тебя, – шептал разгоряченный.

– И я тебя люблю, – целовала его девушка. – Как только увидела, поняла, ты мой, и только мой суженый, —шептала горячо и страстно.

– Тула, – захлебнулся от блаженства. – Это правда! Значит, ты моя. Навсегда! На веки вечные!

– Навсегда, – радостно поддержала, – навеки веков.

– Сладкая моя, какая же ты обольстительная! – слова находились сами по себе. Он умел говорить о любви, если надо было. Все целовал милое личико.

– Решено! Выходи за меня замуж. Завтра во дворце и свадьбу справим, – Cказал и обмер от счастья.

– Погоди, – прикоснулась пальчиком к его губам.

– Не торопись. У нас с тобой еще все впереди. Обещаю, любовь моя до утра не иссякнет – прошептала красавица игриво, – только доверься мне, и я сделаю нас воистину счастливыми, а прежде должна уйти. Ты не забыл, что замуж выходит моя самая близкая подруга и у меня еще есть какие-то обязательства. Утром увидимся и все решим, ладно? – Девушка крепко поцеловала в губы и ушла, кокетливо стрельнув напоследок глазками.

Тимор разочарованно смотрел вслед. Надеялся пробыть рядом с возлюбленной подольше. Сердце горячо билось, вспоминая объятия страстной красавицы.

Продолжавшее веселье его уже не привлекало. Только сейчас заметил, что Эльдара нигде нет. Вспомнил его грустные глаза, его странное поведение и пошел искать друга, решив поделиться с ним радостной вестью.

Антон был окружен стайкой девушек. Они наперебой рассказывали ему что-то, явно стараясь угодить своему князю. Каждая пыталась понравиться, привлечь к себе внимание гостя залетного. Он же чувствовал себя превосходно. Шутил, довольный, смеялся, без разбору подмигивал любой. Ясно, оседлал своего любимого конька. Тимор не утерпел и пропел шутливо:

– Девицы-красавицы, душечки-голубушки, знаете ли вы, что князь завтра с собой невесту во дворец увезет.

Интрига камнем упала на слушателей. Удивленный ропот пронесся над, застывшей от изумления, девичьей юрбой.

– Да-да, поверьте мне, я знаю, что говорю. – Он налил в бокал сладкого напитка, с удовольствием осушил его до дна.

– Интересно, с кем же сегодня наш новоиспеченный и любвеобильный самозванец разделит свое ложе, – подумал Тимор, усмехнулся многозначительно присутствующим и подался в лес, решив не отрывать верного слугу от исполнения почетных и приятных для него обязанностей. Разве Тула могла быть такой искренней и доверчивой, если бы знала, что настоящий князь – это он. Наверняка, нет. Все эти условности только мешали бы проявлению ее страсти. Она была бы стеснительна, робка.

Окрыленный любовью, Тимор пошел искать Эльдара, стараясь не сбиться с тропинки. Он знал, что тот будет сидеть у костра, поэтому шел на запах дыма. Сейчас только cводный брат может разделить с ним его радость.

В лесу пахло сыростью, папоротником и грибами. Ветер, запутавшись в кронах могучих деревьев, сердито качал верхние ветки и никак не мог прорваться к земле. Внизу, под деревьями было спокойно и тихо. Душа пела и ликовала. Молодой князь думал о предстоящей свадьбе.

Он все сделает, чтобы будущая жена была счастлива. Подарит ей огромный увлекательный мир. Будет оберегать от всех неурядиц и неприятностей. Поцелуями страстными каждое утро осыпать будет. Пылинке сесть на нее не даст. Интересно, а что будет с возлюбленной, когда узнает, что она – будущая княгиня.

– Осторожно, наступишь, – послышался недовольный голос Эльдара.

– Прости, не заметил, хотя искал. От кого прячемся?

– Быка-то я и не заметил, – угрюмо съязвил. – Ни от кого не прячусь. Просто надоела вся эта толкотня.

Сидел у небольшого огнища, подкидывая время от времени сухие ветки. Языки пламени тихо урчали, с треском съедая угощение. Тимор решил не медлить с признанием.

– У меня необыкновенная новость, я женюсь завтра. И знаешь на ком?

– Догадываюсь, – хмуро заметил брат. – Это было не так уж сложно. В этой девице столько страсти, напора. Лишь взглянула на тебя, и все сразу стало понятно: ты покорен.

– Да, я влюбился, как мальчишка, вот так, сразу и навсегда. Какое это счастье, встретить такую девушку. Сколько в ней живого огня, задора, радости. Она вся светится от избытка солнца. Я весь горю от желания, а она такая трепетно-невинная, что даже дотронуться до нее страшно. Решено, я женюсь! Эльдар, ты слышишь. я завтра женюсь. Кстати, мы, как юные любовники, поклялись в вечной любви друг другу.

– Тимор, не кричи и не радуйся напрасно. Одумайся, ты ее совсем не знаешь, кто она, какая она! Поцелуи, клятвы, будто неопытный юноша, а не взрослый мужчина, наделенный властью и мудростью.

– Наверно, я совсем потерял голову, но как это приятно. Ты сам все время беспокоился о том, что я холост.

Вот женюсь, и будет княжеская власть в надежных руках моих сыновей.

– А, если будут дочери, – прервал радостный поток слов.

– Ну и что, все равно это замечательно. Любимая жена, прекрасные дети, что может быть лучше? У нас не может быть плохих детей. Ты видел, эта девушка – само совершенство. Такая, добросердечная, искренняя, честная, наивная даже в чем-то.

– Может не надо спешить. – Эльдар тяжело вздохнул.

– Тимор, ты всегда был так осторожен по отношению к женщинам. Все думал, что они хотят только власти и не способны на великое и искреннее чувство. Никогда не верил в любовь с первого взгляда, считая, что это бред и фантазии мужской голодной плоти. – Нагнув голову, расковырял веткой огонь, он вспыхнул, сердито зашипев.

– Кстати, я был всегда солидарен с тобой. Ты тоже не верил в любовь с первого взгляда, а сейчас, мне кажется,

также резко поменяешь свое мнение, – с удивлением глядя на белый женский силуэт, четко вырисовывавшийся на фоне ночного неба, сказал князь.

– Я прошу оставить нас, – тихо прошептала Нора, неуверенно подойдя к костру.

Тимор молча повернулся и ушел, оставив друга наедине с прекрасной ночной гостьей.

– Я бы посоветовал тебе повременить со своим решением, – повернулся Эльдар и увидел смущенную девушку. От неожиданности вскочил и… отвернулся, стараясь заглушить отчаянные стуки своего взволнованного сердца, – Вы осуждаете меня, – девушка была еще в свадебном наряде. Подол платья длинного по земле стелется, рукава, что белые крылья, жемчужная вышивка пышная перехватила платье под грудью. Голова белым веночком украшена. Он заметил, что Тула отличалась нарядом от остальных девушек, тогда не придал этому значения, а ныне увидел, и так защемило в груди.

– Я не могу осуждать, сердце не велит.

Девушка подошла, легонько провела рукой по плечу. Ее прикосновение заставило вздрогнуть, напрячься.

– Тронула девичья красота меня, задела за живое, ничего не могу с собой поделать. А запрещено мне любить и быть любимым. Обречен на пожизненное одиночество. Болен я неизлечимой болезнью. Тяжело говорить об этом, но я не могу обманывать свою любовь, – глухо добавил.

– Знаю. Перед свадьбой мы ходили к местной гадалке. Я собиралась замуж, поэтому моя будущая судьба меня не интересовала. Подружки хотели узнать, что ждет их впереди. Так вот, сестричкам она пообещала княжескую любовь, представляешь, – тихонько хихикнула, – каждой. А одной из них даже корону княжескую предсказала.

Мне же сказала, что напрасно уверена в своей будущей спокойной жизни; ждёт якобы меня большая страсть к человеку, который никогда не сможет сделать счастливой мою судьбу, потому что болен и никто в мире не знает лекарства от этой хвори. Поэтому, должна крепко подумать, прежде чем ответить на его любовь, иначе буду одна коротать свой долгий бабий век

Я, конечно, рассмеялась. Какая нормальная и уважающая себя девушка бросит жениха прямо на их свадьбе и бросится в объятия незнакомого, да еще и непонятно чем больного, мужчины. – Нора прислонилась головой к Эльдару, ощущая приятное тепло его тела, немного помолчала.

– Я выходила замуж за парня, которого давно знала.

Мне казалось, что он мне симпатичен и даже очень. Это заботливый и добрый юноша, а меня как любит! Может.

Но все это было до роковой встречи с тобой. Там, возле утихомиренных лошадей, ты стоял такой неотразимый, уверенный в себе, сильный, надежный. Увидела и обмерла. А потом этот танец. У меня голова кружилась от твоих объятий сладких. Ты молчал, а я слышала твои мысли. Я слушала тебя и замирала от восторга. Только о таком, как ты мечтала юная девушка, глядя на звездное небо бессонными ночами, только о таком друге милом грезило сердечко девичье. О тебе, милый, думала, когда, горя желанием, обнимала подушку, невольную свидетельницу моих видений.

Сейчас мне ничего от тебя не надо. Ни любви, ни ласки, ни тем более жалости. Никаких обещаний и обязательств. Я счастлива тем, что ты есть, что тоже живешь в этом мире, даже если мы и не можем быть вместе. Долгими одинокими бабьими вечерами не буду одна, любовь моя, мысли о тебе, о настоящем, а не призрачном, будут греть душу. И это тоже счастье. Пусть не напоенное хмельным напитком любовной страсти. Я только рядом побуду здесь у огня, можно даже молча. Ладно?

Эльдар медленно повернулся. Осторожно снял венок свадебный. Волосы густой волной рассыпались по плечам. Нора обхватила руками его голову, сладко прикоснулась к губам. Глаза девичьи были ужасающе близки, так темны и бездонны; и он утонул в них, забыл обо всем на свете. Обнял за плечи, прижал к себе и стал целовать эти податливые и такие желанные губы.

Что шептал он ей в эту ночь, горячий и нежный, неутомимый и страстный. Что говорила она ему в ответ, ласковая, послушная? Время промелькнуло одним мигом

волшебным. Ночные сумерки начали таять, предсказывая скорый рассвет. Влюбленные сидели под кустом калины, тесно прижавшись друг к другу. Опустил голову Эльдар на колени суженой и задремал.

Нора тихонько запела песню не раз спетую другими, перебирая густые кудри возлюбленного:

Вот рассвет не за горами,

ночь прошла, нет и следа.

Ой, ты горюшко, ты. горе,

моя горькая беда.

Наша страсть, успев растаять,

дымкой спряталась вдали,

И над нами, мой любимый,

горько плачут журавли.

Слез своих не покажу я,

в путь-дорожку соберусь,

Эх, судьба моя, ты знаешь,

Ночь мне эту не вернуть.

Разлука долгая,

тоска сердечная,

пытка тяжкая,

боль моя вечная, – шептала девушка.

Под ее песню забылся молодец в коротком беспокойном сне.

И снится ему, что бегут они по песчаному берегу у скалы, взявшись за руки, и тут Эльдар, споткнувшись, падает. Нора, смеясь, помогает подняться, нежно целует в щекy. Он пытается открыть глаза и не может. Испуганный, наконец, просыпается, и видит, что девушки нет. Она, как и обещала, ушла, не попрощавшись.

На душе было горько и досадно. Желанную не может сделать счастливой, хотя любим и любит, богат и знатен. Все у него есть, только жизнь нарушена злым роком, чары которого нельзя разрушить.

– И долго собираешься так сидеть, – нетерпеливый Тимор стоял у потухшего костра, ковыряясь палкой в пепелище.

Эльдар был безутешен. Нора, его любимая, его единственная ушла и даже не попрощалась. Только венок белым призрачным пятном сиротливо висел на калине, напоминая о былом свидании. Осторожно снял его с веток, положил за пазуху ближе к сердцу.

– Идем быстрее, нас уже ждут. Надеюсь, в пылу своей любовной страсти не забыл, о чем я вчера вечером говорил тебе. Кстати, пока вы с Норой расставались, жители этой замечательной и гостеприимной деревни собрались и ждут князя с невестой, чтобы поздравить их, то есть нас с Тулой. Правда, избранница моя о сюрпризе пока не догадывается, спит, как малый ребенок. Идем скорее, надо еще Антона найти, хватит ему в игры играть, князя из себя корчить.

Эльдар молча шел следом, слушая влюбленного друга, хмуро оглядываясь вокруг. По дороге встретили Милу, сестру будущей княгини. Сероглазая красавица, опустив смущенный взор, теребя длинную косу, ответила, что Тулы еще не видела и сама ее ищет.

Пошли будить Антона, хватит ему дрыхнуть в мягкой княжеской постели с очередной любовницей; пора и честь знать. Тимор шутил, говоря, что не удивится, если узнает, что в постели любвеобильного молодца находилось сразу несколько очаровательных молодушек.

Любовница была одна. Она крепко спала, укрывшись с головой. Антон, разбуженный бесцеремонным вторжением товарищей, обиженно сопел, стремясь найти одежду, расшвырянную повсюду. Заспанный и совершенно голый, прыгая на одной ноге, другой никак не мог попасть в штанину. За ночь, видно, ему крепко досталось, был почти бессилен, да и барышня не могла проснуться.

– Ночь была очень бурной, – смеясь, заметил Тимор.

Еще бы! Такой страстной и горячей девушки Антон не встречал и ночью он, кажется, обещал жениться, так что в замок возвращается не один, а с будущей молодой

женой.

Эльдар, иронично улыбаясь, заметил, что товарищ не одинок в этом благородном стремлении поскорее надеть брачные оковы. Его высочество также изъявило желание срочно жениться; так, что в данный момент наблюдается всеобщая любовная вспышка.

– Ваше высочество, – обрадованный Антон сразу же натянул штаны. – Это правда, мы с вами вместе женимся.

– Не кричи, – Тимор глазами показал на спящую девушку. – Невесту разбудишь. Крепко ей, видно, досталось сегодняшней ночью, до сих пор, сердечная, прийти в себя не может.

– А вы, что думали, знай наших. – Антон засуетился, сияя от радости, что новый самовар. – Ваше высочество, мы и Эльдару найдем невесту.

– Стойте, – одеяло спало с проснувшейся и резко

поднявшейся девицы. – Кто это здесь Ваше высочество? Насколько помню, на острове один князь правит, – закручивала в клубок рыжую копну волос.

К огромному удивлению Тимора и Эльдара перед их взором предстала во всей своей обнаженной красоте, огненная, бесконечно милая после сна, Тула, предмет княжеских ночных воздыханий. Он смотрел на нее, выпучив глаза, как рыба, выброшенная на берег, судорожно глотая воздух ртом.

– Ваше высочество, вот отрада моего сердца. Можете познакомиться, хотя вы раньше уже встречались. – Антон торжественно представил свою новую зазнобу.

– Будущей княгине всяческий почет и наше к ней уважение, – нашелся Эльдар, раскланиваясь перед рассерженной девушкой.

Он сразу все понял. Тула захотела стать княгиней, да волей злого рока попала не в ту постель. Увы, какое горькое разочарование ждет бедную.

– Ваше высочество, подайте мне платье, будьте добры, – Тула обеспокоено смотрела на Антона

– Ну, что уж там, и я могу помочь будущей княгине одеться, если, конечно, вас не стеснит мое присутствие.

Тимор опрометью бросился из комнаты.

Эльдар подчеркнуто галантно подал одежду ошарашенной девушке. Она женским чутьем уже учуяла какой-то подвох в создавшейся ситуации.

– Вы одевайтесь, а мы с вашего позволения удалимся, надо помочь настоящему князю жениться, ведь он вчера об этом всему миру раструбил, как теперь будет выпутываться, ума не приложу! Оставляем вас на милость вашего будущего супруга, хоть он и не имеет княжеского чина, но теперь всецело владеет вашей судьбой, хотите вы того или нет.

Тула, раздавленная и непонимающая, смотрела на Антона.

– Я, пожалуй, пойду, – засуетился незадачливый любовник. – Ты пока одевайся, я потом за тобой заеду. Учти, у нас мало времени на сборы, князь не любит, когда его задерживают, до заката домой попасть надо.

– Как домой, – застонала ошеломленная Тула, – ты не великий князь, которого из себя строил целый день и вечер. Вы, не знаю с какой целью, обманули всех и меня в том числе. Что же тогда всю ночь голову морочил своими посулами. Сколько обещаний бросил к ногам моим.

Боже мой, милосердный, что я натворила? Своими собственными руками счастье свое сгубила. Вместо того, чтобы быть с любимым, провела кошмарную ночь с этим мошенником. Как могла поверить! Ведь не надо быть очень прозорливой, чтобы распознать фальшивый камень и настоящий брильянт.

Антон, еще не понимая, в чем дело, пробовал утешить девушку.

– Успокойся, я люблю тебя, и не собираюсь бросать в этой глуши. Сейчас пойдем к князю, к твоим родителям, получим согласие на нашу свадьбу и сегодня же вечером вернемся во дворец, где все вместе обвенчаемся. По счастливому обстоятельству, он тоже себе невесту нашел. И будем жить во дворце, чего ты и хотела.

– Да пошел ты со своей свадьбой, знаешь куда. Тоже мне жених нашелся. – Тула громко разрыдалась от отчаянной безысходности.

Антон быстро догнал Эльдара и убитого происшедшим Тимора, который по условиям спора не мог сердиться на верного слугу. Он, в конце концов, оказался прав, девушка отдалась князю, чтобы потом стать княгиней, хотя влюблена была в него, Тимора, это он знал наверняка. Только сейчас понял, что, выйдя замуж, она продолжала бы любовные встречи с ним, наставляя рога глупому мужу. От этого было еще больнее. Желание заполучить власть, стать княгиней, оказалось сильнее его к ней любви.

Кони были готовы в дорогу, навьючены подарками и лакомыми гостинцами, они сдержанно фыркали и с нетерпением перебирали ногами, выражая то ли презрение, то ли одобрение. Знатных гостей ожидали к завтраку. Возле ворот и повсюду стояли оживленно переговаривающие местные жители. Затаив дыхание, зеваки ждали исполнения данного обещания; сдержит слово князь или пустит пыль в глаза, отречется от сказанного. Напряженное внимание поневоле сковывало веселые разговоры. Только Мила чувствовала себя просто и непринужденно: весело переговариваясь с подружками, ласково трепала коня по загривку , что-то нашептывая ему на ухо, краешком глаз лукаво следя за Тимором. Тому даже на мгновение почудилось, что девушка насмехается над незадачливым любовником. Жеребец заржал коротко и весело.

Простое, не показушное поведение девушки, ее почти детская непосредственность, с глупой, как показалось сердитому Тимору, наивностью в больших серых глазах подействовали раздражающе на князя. Он, решив отыграться за коварную измену ее сестры, желая досадить счастливой девчушке, схватил Милу под руки и посадил за собой. Ударил шпорами коня, и они умчались. Это было так неожиданно для всех, и для друзей, что им ничего не оставалось делать, как присоединиться к ускакавшему князю, не успев толком распрощаться с гостеприимными жителями.

Эльдар все еще надеялся увидеть Нору, но девушки нигде не было. Дома его ждала золотая клетка и неумолимое превращение в чудовище, но знал, что перемены все-таки произошли; теперь ему не будет так одиноко в его добровольном плену. Он впервые познал чувство, которое будет греть душу приятными воспоминаниями до следующей встречи с любимой. В глубине души надеялся, что это свидание было не последним, даже, если видеться будут редко.

Не доезжая до замка, молча расстались, слегка кивнув друг другу на прощанье. Слова были не к месту, каждый был погружен в личные мысли, обиды и разочарования. Эльдар решил подняться по ступеньках, хотя до этого пользовался специальной канатной дорогой, что за несколько минут доставляла его наверх. Время еще было, даже, если он станет превращаться раньше, все равно здесь уже никто не заметит.

Внизу вечерний туман заполнял долину белым густым маревом.

Туман, седой туман над миром стелется,

Над миром стелется, как молоко.

А мне не верится, никак не верится,

Что ты ушла в туман так далеко.

Теперь бреду один по темной лестнице,

И небо хмурится, душа болит.

Что, было, знаю я, уже не сбудется,

Но как мне с памятью такою жить.

Пел с горечью Эльдар, постепенно поднимаясь по своим многочисленным ступенькам в замок.

Но не знал он еще тогда, что нарушил какие-то неписаные условности и, что судьба лишила его последнего шанса на нормальную жизнь, хотя бы единожды в год. В следующий раз, когда будет ждать очередного превращения, его не будет. Сколько не просидит у хрустального шара, тот не загорится желанным огоньком. И он навсегда останется в своей высокой заоблачной темнице, вдали от друзей и любимой, которых уже не сможет видеть, хотя бы иногда.

Тогда страшный дикий вопль, полный невыносимой боли и безысходного отчаяния пронесется над островом. Столько тоски, нечеловеческой муки будет в нем. Эльдар попрощается с миром, который отныне для него перестанет существовать раз и навсегда.

Будут замкнуты на могучие запоры все двери и ворота, соединяющие его с внешним миром. И никто и никога не сможет их теперь открыть. Но это будет потом, через год.

А сейчас он поднимается к себе по каменным, выбитым в скале, ступенькам, и мысли его только о Норе, его милой, родной и единственной девушке.

III

Княжеская усадьба встретила Милу холодно и неприветливо. Все знатные горожане, узнав, что их высочество привезли невесту с дальних земель, были немало огорчены и раздосадованы. С появлением княжеской нареченной умерла надежда на власть у многих местных девушек и их родителей.

Мила, прежде веселая и жизнерадостная, приуныла, почувствовав себя нежеланной гостьей в этом роскошном, огромном замке.

Ее не прельщала жизнь великой княгини. Очень не хотелось выходить замуж вот так, случайно, по стечению обстоятельств. Но согласия девушки никто и не спрашивал. Она знала, что князь влюблен в Тулу и женится сейчас назло судьбе и себе.

Предательство ее сестры сделало его грубым и резким. Это уже не тот спокойный, мудрый, великодушный мужчина, весь в государственных заботах и мыслях о благе своих подданных. Теперь он с Антоном был все больше на охоте или в кругу девушек, каждый раз уводя с собой и княжескую опочивальню очередную из них.

Мила, как незваная, непрошеная гостья, тенью бродила по замку. До свадьбы оставались считанные дни. Девушка не раз пробовала поговорить с князем, но каждый раз натыкалась на такую глухую неприязнь и безразличие с его стороны, что окончательно поняла, выйдя замуж, обретет себя на пожизненное раздражение мужа. С родной деревни даже гостей не позвали на торжество.

* * *

Тимору сегодня, как никогда, не спалось. Завтра должна быть его свадьба. На душе пусто и одиноко. Он, как и эта глупая пустышка, будущая его жена, стали заложниками необдуманного, второпях брошенного им слова. Он так по-юношески горячо влюбился в Тулу, и ничего, кроме злой обиды и горького разочарования, эта безудержная страсть ему не принесла.

Сидел на балконе, глядя на далекие мерцающие звезды. Остро захотелось увидеть Эльдара. Он единственный, кто мог бы успокоить его сейчас, залечить теплым, понимающим словом его душевную досаду.

В конце аллеи мелькнула чья-то легкая воздушная тень. Кто еще может не спать в эту скучную, душную ночь? Заинтересованный, он спрыгнул в сад, осторожно пошел следом. Впереди в ночных сумерках, словно призрак, плыла девичья фигурка в развивающемся платье, с длинными распущенными волосами. Кто это мог быть?

Таинственная незнакомка соскользнула к реке, видно, решила воспользоваться одиночеством и окунуться. Это уже становилось занимательным, может красавица после купания не откажет своему князю разделить остаток ночи с ним. Решил не выказывать себя, предвкушая случайное развлечение. Он полюбуется юной красоткой, а потом припугнет своим присутствием. Подкрался поближе, спрятался за огромным развесистым дубом.

Девица-красавица осмотрительно прошлась по стволу, низко склоненному над самой водой старой ивы, присела, опустив свои прелестные босые ножки в воду. Купаться и раздеваться не собиралась. Это становилось уже скучным.

Вовсю разрывались лягушки. Их интимное кваканье было таким оглушительным, что не сразу понял, что девушка с кем-то разговаривает. Прислушался. Музыка нежного тихого голоса проникала в самую душу, потрясая искренностью горьких слов, мелодией чистого звука.

– Милая речка, подружка моя верная, сестрица ласковая, несешь воды свои далеко в море чистое, спешишь к суженому своему безудержно. На долгом пути ты не одна, бережно охраняют тебя преданные спутники, берега. Они неразлучны с тобой, пока волна твоя, желанием томима, не поцелуется с волною заморскою, и, слившись воедино в любовном порыве, не растворится в могучей бездне морских глубин.

Ты единственная была ко мне внимательной и доброй. Терпеливо слушала мои речи, безмолвно унося их в даль, даль неизведанную и таинственную. Помоги и сегодня, забери с собой любовь мою горькую. Горькую, безнадежную.

Пусть ветер, братец твой названный, спрячет ее на донышке глубокого ущелья, прикроет зелеными ветками древнего дуба, чтобы не смогла подняться она ко мне, вновь завладеть девичьим сердцем.

Ветер, дружок мой верный, то шаловливый и веселый, то забористый, но не злой, забери с собой тоску мою черную, безысходную! Сердечка глупого боль жгучую, неуемную разнеси по свету белому. Иссушили, извели они красу девичью. День и ночь глаза мои слезами умываются. Жестоким обманом лихие люди за доверие наказали.

Против воли наивную девушку привезли и заперли в клетку золоченную, обрели на одиночество горькое. Бесцеремонно одарили печалью черною, черною, не просветною. Без согласия замуж выдают за парня, сердце которого другая похитила. Не люба я мужу будущему.

Милый месяц, мой дружок, мой серебряный рожок, звездочки, твои сестрички, светите вы всем одинаково. Поделитесь со мной, как стать такой же равнодушной и холодной. Подскажите, как заставить сердечко девичье не страдать, не мучиться, забыть обо всем на свете. Ох, как болит оно, как ноет тяжко! Грусть-печаль гложут его и день и ночь. Забыть обо всем хочу. Не могу видеть никого больше в этой роскошной неприглядной клетке, где люди, как тени, безмолвные и бессердечные.

Не хочу страдать больше от любви неразделенной, от взгляда недоброго. Хочу уйти, убежать отсюда подальше, куда глаза глядят, куда ноженьки мои резвые приведут. Хочу навсегда вырвать из груди своей девичьей память об этих темных и неприглядных днях моей жизни.

Тут вдруг зашумела, забурлила гладь речная. Из самой середины поднялась вода в могучем бурлящем водовороте и кругами – кругами разошлась мелкими и частыми волнами. Они, шипя и пенясь, достали пологого низкого берега, лизнули жадно прибрежный песок и неторопливо вернулись вспять.

Поднялась, заклубилась, авертелась серебристосерая дымка, стала сгущаться, плотнеть, разбиваясь на множество меньших сгустков, и вот возникли первые водяные девушки, прелестные, как сама луна, что просвечивала их прозрачный гибкий стан сиянием своих лучей. Волосы зеленые, густые, ниже колен, облегают их тело нагое, только иногда блеснет в свечении лунном грудь высокая девичья. На голове у каждой венок из осоки и тонких ивовых веток. Глаза большие, раскосые, искрятся голубым размытым пламенем.

Если б знала ты, как рыбкой жить

Привольно в глубине,

Не стала бы себя томить

На знойной вышине.

Вереницей друг за дружкой заскользили к берегу девы речные, затопали их босые ножки по верху речной глади, будто по матушке сырой земле ступают. Хороводом вокруг Милы, да такими нежными голосами, будто ручьи малые лесные запели:

– Иди к нам, душа-девица. Мы, подруги верные, успокоим тебя. Навсегда забудешь с нами тоску сердечную, обиду жгучую. Будешь такой же холодной и равнодушной, как и мы. Не тронут больше тебя чары любовные. Сердце твое каменным сделаем, душу глупую батюшке водяному подарим. Грусть-печаль навсегда с тобой расстанутся.

– Не пойду я к вам, – решительно отмахнулась изумленная девушка – Не хочу жить в гнездах, свитых, из соломы и перьев, что вы у людей наворовали.

– Что ты, красна девица, путаешь. Живем мы во дворцах из морских раковин, где блещут рубины, жемчуга, яхонты, кораллы. Присмотрись, по дну царства нашего катятся ручьи изумрудные и падают водопадами над хрустальными чертогами.

Расселись русалки вдоль берега, косы длинные чешут гребнями золотыми, греются в сиянии лунном. Ловят падающие звездочки с неба и волосы свои малахитовые украшают ими. Несколько возле Милы сидят на дереве, ноги свои тоже в воде купают. Смех, песни, беспрестанное хлопанье в ладоши.

– Давай мы тебе загадки загадаем, отгадаешь, оставим на земле, нет – с нами в царство-государство наше водяное пойдешь,

Ой, что растет без корня,

А что бежит без повода,

а что цветет да без цвета?

Не растерялась Мила, отвечает водяным царевнам:

Камень растет без корня,

Вода бежит без повода,

Папоротник растет, да без цвета.

—Ха-ха-ха, – рассмеялись девицы, снова весело захлопали в ладоши. – Отгадала ты наши загадки, не можем с собой забрать; но, взгляни на нас, как нам весело, как поем, играем мы. В нашем царстве подводном пригожих юношей полным-полно, видимо-невидимо. В их объятиях сладких забудешь сокола своего ясного, друга милого, ненаглядного. Станешь нам подругой желанной, сестрицей любезной.

А завтра в лес пойдем на ветках самых высоких деревьев качаться, потом молодых косарей в поле чистое страшить, в траве шелковой высокой в прятки играть. Здесь незадачливых рыбаков попробуем пугать. Это так смешно, когда они от щекоток наших настойчивых, скорчившись, гибнут. Идем с нами, не пожалеешь.

– Что это здесь за сборище? – раздался вдруг голос требовательный, девичий. – А ну, по логовам, девки чертовы, нечисть некрещеная, тварь болотная. Где моя полынь?

– Сама ты сгинь, – недовольно прошелестели над рекою водяные девицы. И где только делись, сразу пропали, растаяли во мгле ночной, в туман речной превратились, пятнами, едва заметными, по воде расползлись, расплескались, как и не было, только эхо доносит. – Придет время, еще возьмем к себе кого-то из вас. Подождем, нам спешить некуда. Время у нас летит медленно. Обязательно заберем. Слово наше верное.

– Тула, ты здесь, – обрадовавшись, бросилась в объятия сестры Мила.

– Да, я приехала. Слыхала, что не хочешь замуж вы-ходить. Несчастлива якобы ты в княжеском дворце. Свадьба у вас будет тихая, скромная. Ты заметила, гостей даже никого не позвали.

– Не хочу я этой свадьбы, кабы ты знала, как не хочу. – тяжко вздохнула Мила, – я пробовала поговорить с Тимором, но он в мою сторону не взглянет даже, так постыла ему, вот и решила сегодня ночью уйти.

– Куда? В воду? Ты что себе надумала? Грех-то какой, топиться.

– Да нет, что ты, – замахала руками Мила – Я не собиралась душу свою водяному дарить. Не знаю, почему русалки ко мне явились. Отправляться на дно точно не собиралась, просто из дворца уйти хотела.

– Сбежать, что ли?

– Сбежать, если тебе так нравиться.

– Погоди, – Тула оглянулась вокруг, – прежде, чем уйти, окажи услугу. Тебе вижу неохота замуж, а я люблю Тимора, так люблю, что силушки нету терпеть разлуку с ним. Надеюсь, и он меня не разлюбил. Я в опочивальню к тебе приду неслышно да незаметно, оденусь вместо тебя в наряд подвенечный, никто и не узнает о нашей подмене, а потом – была, не была; уверена, время покажет, что я права. Помоги, прошу, вернуть мне счастье мое, а я уж потом в долгу не останусь, выдам тебя замуж за одного из придворных.

Мила удивленно смотрела на сестру.

– А если не простит князь лжи, как жить дальше?

– А где он денется, мы уже повенчаны будем, а там глядишь и успокоится. Ребеночка ему рожу. Поверь, сестричка, прикипела намертво к нему, окаянному; где бы ни шла, что бы ни делала, все слышу голос его родной, вижу глаза его ласковые. Поверь, если бы сейчас вдруг стал не могучим князем, а самым бедным и грязным нищим, забрала бы к себе, обогрела, приласкала. Вот что проклятая любовь делает с нами, глупыми. Да разве ты знаешь, что такое настоящая любовь?

– Но ты так легко ее предала! – Мила с жалостью смотрела на сестру.

– Тебе меня сроду не понять, ты же у нас вся такая правильная, а короче – глупая. Пойми, в жизни ничего даром не дается. – Тула досадливо скривилась. – За свою удачу бороться надо. Что понимаешь ты в любви? С мое поживи, тогда узнаешь, как судьба – злодейка на ровном месте ножку подставить может.

* * *

Князю даже рот свело от неожиданности; вот тебе и прекрасная незнакомка, вызвавшая из воды стольких русалок, и сама похожая на них. Это та дурочка, на которой должен завтра жениться, и эта подлая обманщица.

Тимор, окончательно пришедший в себя после столь неожиданной и диковинной встречи с водяными красавицами, дальше слушать их разговор не смог. Взбешенный, бросился во дворец, приказал Антону срочно найти Милу, и глаз с нее не спускать до самого венчания. И не дай, Боже, если, что случится непредвиденное, а кормилицу попросил сделать все для того, чтобы свадьба завтра была настоящей, как подобает князю жениться, хотя и время осталось совсем мало, всего несколько часов.

Няня обрадовано захлопала своими белесыми ресницами, наконец-то спохватился, теперь, они сделают все, как у людей, закатят пир горой.

Изумленный столь решительными и непонятными действиями князя, Антон, побежал искать Милу. Облетел весь дворец, ее нигде не было. Решил еще раз заглянуть в опочивальню и, наконец, увидел ее там. Недолго думая, постелил одеяло на пол и бесцеремонно разлегся у кровати. Чем черт не шутит, надо получше присмотреть за невестой, недаром Тимор так разошелся, что-то здесь, явно, не так.

Князь так и не смог уснуть в эту ночь. Дерзость сестер бесила, отгоняла сон. Это же надо до такого додуматься. его хотели обмануть, обвести вокруг пальца! И кто?

Рано утром, не доверяя Антону, решил проверить присутствие невесты в комнате. Осторожно зашел в опочивальню. Антон крепко спал, сидя на полу возле кровати, неудобно запрокинув голову назад. Девушка, удивленная приставленной охраной, спала не раздевшись.

Тихонько подошел. Русые волосы рассыпались по подушке, свесившись с кровати. Нежная кожа, чуть припухшие губы. Бледный румянец играет на щеках. Свежа, как утро раннее. И, боже мой, она прелестна! Не заметил даже, как загляделся. Антон что-то промычал неразборчивое, пошевелился сквозь сон, стараясь поменять позу. Князь, не желая, чтобы его видели, поспешно вышел.

IV

С утра шел дождь, тихий, осторожный. Он похозяйски деловито вымывал город от грязи и пыли, что поднимали днем бесчисленные конные повозки. Наталкиваясь на острые маковки, стекал неровными прерывающимися струйками по гладким куполам церкви, что удобно расположилась на возвышении прямо перед княжеским дворцом, тщательно промывая ее разноцветные стекла, воровато заглядывая в огромные овальные окна, натыкаясь на горестный скорбный взгляд многочисленных святых. С удовольствием подмигивал прелестным ангелочкам, что веселой рисованной стайкой разлетелись под церковным куполом.

Поливал деревья и кусты в княжеском саду, монотонно шурша в шелковой траве. Бережно омывал каждый листочек на дереве, каждый лепесточек цветка, поднявшего свою доверчивую головку навстречу мелкому бисеру дождевых капель, наслаждался их благоуханием, и довольный собою растворялся в жадной ненасытной пасти земной тверди.

И вот выглянуло солнышко. Его вначале мягкий, рассеянный свет разлился по городу, проникая во все закоулки, промокая, высушивая остатки влаги. Постепенно набирая силу, солнечные лучи стали жгучее, горячее. Они бесцеремонно проникали во дворец через большие окна, властно овладевая его роскошными многочисленными палатами. Озарили церковные купола, ярко высветив их немеркнущее золото. Умытые, они заиграли в солнечном блеске особенно торжественно и нарядно. Сегодня в городе праздник, женится сам великий князь.

Горячие солнечные лучи разбудили Милу. Молча лежала на постели, глядя на спящего мужчину. По коридору слышались чьи-то торопливые шаги. Антон открыл глаза, виновато улыбнулся девушке, пожелал доброго дня и вышел на цыпочках. За дверью послышались первые звуки праздничной суматохи. Кто-то куда-то бежал, кто-то куда-то спешил, кто-то кого-то куда-то звал, ругал, торопил. Коридор быстро наполнился разноголосым, неуемным шумом.

В девичьи покои в сопровождении старой кормилицы вошли девушки в нарядных одеждах. Стройные, милые, все как на подбор, одна краше другой. Они принесли подвенечное, расшитое золотыми нитями платье, воздушную белоснежную фату, на серебряных подносах дорогие украшения. С ними появились целые охапки цветов. В помещении сразу разлился их терпкий сладкий аромат. Все певуньи, мастерицы. Они дружно приступили к одеванию невесты.

Стоит сосна не год не два.

Ой, рано-рано.

Не стой, сосна, развивайся.

Ой, раненько.

Развий себе семьсот цветков.

Ой, рано-рано.

Семьсот цветков и четыре.

Ой, раненько.

Да всем дружкам по цветку.

Ой, рано-рано.

Всем подружкам по цветочку

Ой, раненько.

Нашему князю нет цветка.

Ой, рано-рано.

Князю княгиня цветочек.

Ой, раненько.

Мелодия мягкая, задушевная брала за сердце, теребила душу. Девушки слаженно пели, наряжая невесту к венцу. Их ловкие руки обливали Милу благоухающей теплой жидкостью, что принесли в больших глиняных кувшинах. Бережно втирали ароматную мазь в тело девичье. Надели роскошное подвенечное платье. Тонкий стан перехватили ажурным, расшитым золотом и самоцветами поясом. Длинные, широкие, воздушные рукава почти закрывали ее руки. Невеста сразу стала похожа на волшебную, белую птицу. Длинные, густые волосы заплели в косу, перевили яркими лентами шелковыми, спрятали под сверкающей диадемой. Такое же сияющее ожерелье охватило изящную девичью шейку, пальцы рук украшены перстнями дорогими, алмазными. Всем этим руководила старая кормилица. Мила как бы и не участвовала в общем, оживленном обряде. Девушка безучастно смотрела на себя в огромное зеркало в тяжелой серебряной оправе.

Она – сказочная птица. Прекрасная, дивная. Да крылья ее связаны судьбой безжалостной. Ей бы взмахнуть ими и улететь в высокую синь неба чистого, а она приневолена броситься с головой в дремучий, пугающий водоворот горького замужества. Вместо бездонного простора небес дарят ей тесный мир золотой роскошной клетки. Сердечко у птицы болью расколото. Оно так хочет парить. Ретивое, бьется оно, трепещет и ноет, и ноет! Щемит и болит…

Вспомнилась родная деревня, строгий батюшка, ласковая матушка, детство ее беззаботное, юность безоблачная. Сколько раз долгими, бессонными ночами мечтала о своей свадьбе, о своей первой встречи с любимым. Не было у нее ни первого свидания, ни первого трепетного поцелуя. В деревне привыкли, что старшая сестра всех парней за собой водила. Они были очарованы красотой и обаянием Тулы, а Милу никто и не замечал. Растет себе девчурка, ну и пусть растет. Правда, она и не страдала от этого. У нее дел было невпроворот. Доброе сердечко всегда и повсюду находило обиженных и оскорбленных. Она им помогала, как могла. То ли это были брошенные кем-то домашние животные, то ли зверюшка, лесная, раненая недобрыми людьми, то ли старый человек, которому не под силу было самому с домашним хозяйством управляться.

Низко-низко склонилась ива,

Покорное дитятко Мила.

Отцу, матери в ноженьки поклонилась,

Дробными слезоньками умылась.

Ой, мама, мама, не отдавайте

Дочь свою замуж в неволюшку.

Она увидела Тимора на свадьбе у Норы. Он сразу приглянулся ей, но был так увлечен Тулой, что даже и не заметил ее выразительных, восхищенных взглядов. Она, как и все деревенские жители, решила, что он прислуживает князю, поэтому надеялась, что Тула, как опытная охотница, будет стрелять в сердце Антона. Хорошо знала свою сестру, знала, что ей мало было власти над местными парнями, ей очень хотелось стать великой княгиней. Но, увы, ошиблась. Сестра сама увлеклась и смогла быстро и бесповоротно влюбить в себя Тимора, не догадываясь, что именно он и есть великий князь. Тула очаровала его своим неуемным весельем, напором своей зажигательной страсти. Ничем таким Мила сроду не владела. Куда уже ей тягаться с сестрою. Ее скромность, учтивость, щедрость души, вряд ли смогут завоевать сердце мужчины, избалованного вниманием девичьим.

Она любит, так горько и так безответно, и замуж выходит без малейшей надежды на счастье. А Тула? Вон стоит скромно в уголочке, смотрит на сестру тоскливыми, виноватыми глазами. И у нее жизнь разрушена. Она любит сильно, страстно и уже безнадежно.До свадьбы еще надеялась на чудо, надеялась, что простит князь ее, окаянную, поверит, что хотела только счастья для их любви, обеспеченного, надежного будущего для их детей. Поверит и простит. Князь неумолим.

Все трое обречены на безрадостное будущее. Тула кивнула Миле и вышла, взглянув напоследок еще раз на сестру, на ее свадебный наряд.

– Ну что, красавица, пора и к гостям выходить, в церковь идти. Жених заждался, небось.

– Бабушка, робею, – всхлипнула девушка, жалобно взглянув на старушку. – У меня ноги окаменели, не могу с места сдвинуться.

– Ничего, милая, все будет хорошо, поверь мне, старухе знающей. Вот выпей-ка, чаю на дорожку глоточек.

Кормилица подала серебряный фужер с напитком, и чуть-чуть брызнула на нее ароматной жидкостью.

Мила не хотела пить, но у бабушки был такой решительный вид, что поневоле подчинилась.

– Немного погоди, и пойдем, – махнула рукой терпеливо поджидавшим девушкам.

С песнями свадебными вывели подружки невесту из покоев. Повели по коридору к широкой, убранной изумрудной зеленью, крупными, заморскими цветами, мраморной лестнице. Мила почувствовала, как по всему телу разлилась блаженная легкость. Решительность и бесшабашное веселье всецело овладели ею.

* * *

Тимор стоял у разлапистого дерева, что комфортно устроилось в крупной деревянной кадке возле окна, терпеливо поджидая невесту. Рядом молча сопел Антон. Ему жалко было девушку, и он несколько раз уговаривал князя не портить судьбы Миле, но Тимор был непоколебим. Не хотел нарушать данное им слово, хотя в глубине души осознавал, что делает несчастной не только свою будущую жену, но и себя, в конце концов. Все же стоял на своем, был упрям и настырен.

За спиной тихо перешептывались придворные дамы.

– Не везет нашему князю. Сам хорош да пригож, хоть водицы с лица испей, а жена убогая какая-то, ни рыба ни мясо. За все время, что была во дворце, ни разу глаз не подняла ни на кого. Все молчком да бочком, как тень бродила неприкаянная. Никто толком и лица ее не разглядел. Какая уж там княгиня! Где настоящая княжеская походка, грация, ум, обаяние?

Тимор вспомнил девичьи излияния у реки. Досадливо поморщился, все-таки напрасно сгубит ей жизнь. Может, и была бы еще счастлива эта до глупости наивная девочка. Ему не нужна, чего греха таить, ни ее невинность, ни ее обожание. Мямля какая-то. Разве о такой жене думалось-гадалось. Вспомнил Тулу и заскрипел зубами от обиды жгучей.

Легка на помин, а вот и она спускается по широкой лестнице, смотрит на него, не отводя своих, все-таки прекрасных, колдовских глаз, и поет. Проникновенно, только ему и только для него. Гости притихли в недоумении.

При дороге дуб зеленый

Смотрит уныло.

Здесь с любимым мы встречались.

Я его любила.

Мил уехал, не простился,

Помню, что было.

Я ждала его, томилась.

Я его любила.

Ах, если б он мне изменил,

Я б его простила.

И не помнила б обиды,

Я его любила.

Подошла к нему, глянула в самую душу своими зелеными, как омут глазами и ушла. Навсегда. Больше он никогда с ней не встретится, но это потом, а сейчас почему-то защемило сердце.

Может напрасно все, может надо бы простить, только нет уже той любовной восторженности, нет уже того полета. Перегорела душа. Пусто в сердце. Один пепел остался.

Запели девицы-красавицы, стоящие по обе стороны парадной лестницы.

Пестрая, нарядная толпа дружно повернулась на встречу.

Наша княгиня чуть свет вставала

Свои очи ясные росою раннею умывала.

Ой, кони резвые, вороные, слышите ли вы силу?

Свезете ли княгиню

Да на ту гору крутую, да в ту горницу высокую,

Где уже мед-пиво пьют,

Где молодую княгиню давно ждут.

Мила горделиво ступала своими маленькими ножками в белых атласных туфельках по красной шерстяной дорожке, изящно подняв украшенную блестящей диадемой головку. Глаза ее большие, ясные сверкали, брильянтами. Самоцветы густо украшали свадебное платье невесты. Рубиновые уста приоткрылись в очаровательной улыбке, открыв жемчуг зубок. Щеки горели ровным, алым пламенем. Движения уверенные, легкие. Она будто всю жизнь ходила в роскошных платьях. Шла игриво, по-кошачьи, ступая мягко, грациозно, чуть приподняв край длинного наряда маленькой изящной ручкой. Длинная белая фата воздушным шлейфом, широкой мягкой волной струилась следом по ступенькам. У Тимора от удивления распахнулись глаза. Он почувствовал, как и гости застыли в изумлении и в восхищении.

Невеста была чудо как хороша, столько в ней было грации, обаяния, милого девичьего задора, что даже оцепенел от нахлынувшего восторга. Решительно двинулся навстречу, взял за руку и повел по дорожке, щедро усыпанной цветами, в храм. Мягкая, горячая ладонь невесты так уютно и доверчиво легла в его ладонь, что дрожь невольная пронзила все тело. Он внезапно ощутил такое притяжение к этой неведомой ему доселе девушке. Неотрывно смотрел на нее, пытаясь поймать взгляд таких таинственных, незнакомых, зовущих в бездну страсти, глаз. Смеющиеся, они лишь иногда равнодушно скользили по его лицу и снова одаривали окружающих своим приветным сиянием.

Такое поведение нареченной его раздражало, злило и заводило. До мелкой дрожи в коленях. Кажется, он ревновал ее…, и он так сильно желал ее сейчас! Так безудержно! Что за чертовщина? Что с ним?

* * *

Перед алтарем они стояли такие красивые да пригожие, что старая кормилица не смогла слез сдержать от радости.

– Как жаль, что не дожила княгиня-матушка до этого счастливого дня, – крестилась старушка – Чего скрывать, нравиться ей будущая невестка. Девочка скромная, добрая не избалованная дворцовыми интригами. Не прогадал князь, ладную жену себе выбрал, и ей хорошей дочерью будет. Не то, что сестра ее, хваткая да прыткая. Та своего сроду не упустит.

Мила стояла у алтаря возбужденная и решительная. Она сама не могла понять, что с ней в последний момент приключилось. Батюшка пел красивым баритоном о верности супругов, об общих радостях и горе, об ответственности перед Господом Богом и людьми. Густым раскатистым басом подпевал дьяк, время от времени закрывая глаза от удовольствия, когда получалось брать самую низкую ноту. Тогда голос его рокотал густо и насыщенно. Женские сильные, высокие голоса проникновенно вплетались в слаженный временем хор. Мелодия взлетала под размалеванный церковный купол, мощно уносясь в высоту. Звуки молитвы собирались там воедино и чудесным раскатистым эхом возвращались к парафиянам. Вскоре молодых повели вокруг алтаря, повязав руки вышитыми полотенцами, и вот уже венчальное колечко на руке у Милы. Она – молодая жена.

Вышли из церкви. Низко загрохотал большой могучий колокол, к нему дружным звонким перезвоном присоединились тонкие переливы колокольчиков. Все вокруг радовалось и торжествовало. Князь женился.

Кто-то шутливо бросил: – Горько!

И пошло гулять слово по толпе, подхваченное множеством веселых голосов.

Тимор остановился на крыльце, повернулся к Миле. Она пронзила его прищуренным взглядом лукавых глаз и игриво отвернулась, так мило дерзко улыбнувшись, что молодого аж передернуло всего. Ты гляди, что вытворяет, блудница. Вот тебе и сама невинность. Он крепко обнял за плечи, привлек к себе.

– Нам кричат горько, ты слышишь, – шепнул в самое лицо.

– Ну и что, – вскинула брови. Глаза потемнели, стали стальными – А я не должна целоваться с Вами… здесь. Еще успеется… Не хочу и не буду, – добавила твердо. И сама обрадовалась своей смелости. Попыталась освободиться из цепких объятий мужа. Глаза их так близки. Прикоснулся к желанным устам, прильнул к ним, и замер в долгом сладком поцелуем.

Горячие, требовательные губы супруга коснулись ее губ, обдавая жаром страсти. Она захлебнулась в этом пламени. Земля качнулась и медленно поплыла из-под ног. Голова закружилась сладко-сладко, как на качели, когда взлетаешь высоко-высоко, под самое небо, от страха прикрыв глаза

Мила почувствовала, теплой приторной волной разлилась по телу девичьему истома, сделав его безвольным, покорным. Сильные руки мужа подхватили и без труда понесли супругу по дорожке. Ей пришлось обнять его за голову. Глаза их снова встретились близко-близко, и закружилась голова у девушки снова. Она прижалась к нему, вдыхая незнакомый пьянящий аромат.

Тимор нес легко и бережно свою молодую жену, чувствуя мелкое дрожание во всем теле. Ему так хотелось остаться сейчас с ней наедине. Он бы зацеловал ее до смерти. Господи, прости! И спасибо тебе за подарок неожиданный. Вот каков он настоящий первый поцелуй. Девушки, милые, не отдавайте его без любви. Никогда!!!

* * *

Свадебная колонна во главе с молодыми, сопровождаемая венчальными песнями, пришла во дворец, и закружилась, завертелась шумная праздничная церемония, присыпанная веселыми поздравлениями, приперченная шутками. Застолье длилось до поздней ночи. Не переставая, играл оркестр, задорно пели и плясали придворные артисты, не отставали и гости. Каждый из приглашенных хотел поздравить новобрачных. Желающих было так много, что в продолжение всего торжества без конца подходили и подходили их верноподданные с подарками и пожеланиями вечной любви.

Вот уже девушки повели молодую жену наверх, в их общую опочивальню. С песнями стелили ложе брачное, раздевали новобрачную. Ушли, оставив Милу наедине с кормилицей. Она подошла к девушке, прижала ее головку к себе, поцеловала в волосы.

– Бабушка, милая, боюсь. Если бы знали, как боюсь. Ведь не любит он меня, а я без ума от его. Если бы только знали, как сильно люблю. Давеча в церкви прижал к себе, поцеловал, а у меня земля из-под ног уплыла. Грех-то какой, бабушка

– Ничего, детка, – шептала старушка, – время рассудит, расставит все на свои места, а сердце подскажет, что делать, чтобы крепко-накрепко привязать к себе благоверного. А то, что не любит, не верю, проживи немного в замужестве, тогда и узнаешь. И не торопи время. Сейчас все от тебя зависит. Поступай так, чтобы у супруга всегда было желание ночь проводить в вашей общей спальне. Пусть даже просто полежать на кровати рядом. Ночью душа открыта, поэтому разговоры искренние, слова верные, доверчивые.

– Не смогу, бабушка. Не научена науке супружеской. У меня раньше никого не было. Ни с кем не целовалась даже.

– Все у тебя получиться. Поверь мне, муж твой за тобой, как телок ходить будет. Родители передали тебе то, чего многим девушкам поначалу и не снилось. Хоть в чем-то вы с сестрой схожи, обе страстные, зажигательные. Это не грех, девонька, а удача твоя. Доброй ночи вам. Я верю в счастье ваше семейное.

Перекрестила и ушла, поцеловав на прощание, услышав голос князя в коридоре.

Он зашел сразу. Подошел, молча присел на кровати. Мила устроилась на самом краешке, решительно поджав губы. Улыбнулся жене, быстро разделся, взял ее ладонь, поцеловал и только коснулся головой подушки, сон, мгновенный глубокий напористо овладел им.

Лицо мужа во сне разгладилось, смягчилось, губы застыли в доброй улыбке. Мила, поняв, что спит крепко, придвинулась. От страха перед предстоящим событием не осталось и следа, вместо этого появилось чувство неудовлетворенности. Ожидала чего угодно, но только не такого исхода. Напрасно так робела. Захотелось прикоснуться к его лицу. Тихонько погладила кудри непокорные, боязливо наклонила голову, чуть слышно прикоснулась к губам. Муж спал, сон его был нерушим.

Согнулась в калачик, прижалась к его плечу и уснула, уставшая от всей этой свадебной кутерьмы.

Время прошло, наверно, достаточно много, потому что, когда князь открыл глаза, солнечные зайчики резвились уже на другой стороне покоев.

Рядом, доверчиво уткнувшись в плечо, спала Мила. Маленьким пушистым котенком прижалась к нему, тихо и ровно дыша. Попробовал осторожно освободить плечо, подняться с кровати. Девушка открыла глаза, недоуменно рассматривая князя. Огромные, такие пронзительно серые, они были еще в плену сладких ночных грез. Осторожно прикоснулся губами к пушистому завитку слегка расстрепанных волос. От нее чуть слышно пахло душистой мятой, лепестками роз и еще чем-то непонятным и будоражащим, такая родная, и такая до боли любимая. Дрогнули и опустились трепетные ресницы, горячий румянец озарил нежное личико, губы, так трогательно скривились, что не удержался, прильнул к ним и почувствовал, как снова забилось сердце, уносясь в омут кипящей страсти.

Он вдруг понял, что совсем потерял голову. Влюбился в свою собственную жену. Она очаровала его так быстро и так сильно, что теперь сама мысль о том, что раньше не видел, не замечал ее, была противной и ужасной. Отныне всегда будет рядом. Эта счастье подарено ему судьбой.

– Не надо, потом, потом, как-нибудь, – шептала она снова и снова, пытаясь отодвинуться на край.

– Почему, – спрашивал тихо. – Быть может я тебе не мил. Ты жена моя теперь.

– Знаю, – а сладкая истома томила тело девичье.

– Я люблю тебя, – шептал в лицо горячий, желанный. – Люблю, слышишь.

– Неправда, – пыталась сдерживать себя Мила,—ведь знаю, не меня, другую любишь.

Поцелуй долгий, страстный свел с ума девушку, расстопил лед в измученном сердце. Она, счастьем напоённая, забыла о душевной ране, глубокой обиде. Она любит, и она любима!

Повесть вторая

Нора

Лишь миг любви

за все расплата.

Утро веселое и дружное вывело горячее солнце на небо. По-хозяйски деловито прибрало росу, высушив луговую траву, заставив шаловливый ветер расчесать длинные косы раскидистой березы, под которой сидела на лавочке задумавшаяся Нора. Речка заблестела, радугой переливаясь в солнечном свете. Вода ее стала прозрачнее, холоднее. Девушка молча смотрела на свадебный наряд, плывущий вниз по течению.

Сколько дней сидела Нора над шитьем своего свадебного убранства. Ей хотелось, чтобы оно было необычным, не похожим на деревенский свадебный убор. Будучи юной девочкой, побывала в городе на ярмарке, где увидела роскошное платье невесты и загорелась желанием в будущем сшить не хуже, а может, даже и лучше. Подбирали вместе с подружками ткань, узоры для вышивки. Особенно усердствовала Мила, что каждую завитушечку весьма старательно вышивала послушной иглой, любуясь узорами диковинными.

Но все это было и не повторится уже. Никогда не быть ей принцессой на собственной свадьбе, теперь только горькие воспоминания – ее постоянные спутники.

Кто-то тихо подошел и положил руку на плечо. Оглянулась и увидела своего бывшего жениха. Молча подвинулась, предоставляя место на лавочке рядом с собой. Зябко поежилась, сейчас начнутся высказывания, полны упреков и обид. Он несколько минут помолчал.

– Я и не знал, что ты здесь ночь провела. Когда выпрыгнула в окно, растерялся. Не знал, что делать, к кому за советом, за помощью обратиться. Сгоряча решил сразу всем рассказать, что невеста сбежала. Потом, пораскинув мозгами, решил, что здесь что-то не то.

Всю ночь просидел у окна, слушая, веселый шум нашего с тобой праздника. Гости не расходились до самого утра. Вот, только сейчас пошли по домам последние, самые неугомонные. И ноги сами привели сюда, к нашей березе.

Сколько вечеров мы здесь провели, влюбленные и счастливые! И разом все как-то сразу рухнуло; будто с высокой крыши свалился, а поднять некому. Вот так и лежу, разбитый и немощный, а помочь и некому.

Нора внезапно представила себе эту картину и поняла, что парень пострадал не меньше ее; жизнь ему обломала, а он не сердится, голос доброжелательный и понимающий.

Ей вдруг так пронзительно жалко стало и его, и себя, и Эльдара, и вообще всех на свете, что расплакалась громко навзрыд, уткнувшись в плечо бывшего жениха, шумно вытираясь подолом. Слезы ручьем лились с глаз. Шмыгая горестно носом, не переставая судорожно всхлипывать стала сказывать недавнее прошлое,

– Помнишь, перед свадьбой мы с сестрами ходили к Ярушке погадать? Это нас тогда Тула подбила. Намедни ей сон приснился чудной, вот она и решила узнать, насколько он вещий. Я пошла только за компанию, мне-то уж на жениха не надо было ворожить. А старушка, выпроводив девушек за двери, шепнула, что если я выйду замуж, то сделаю навсегда своего мужа несчастным, потому что в нашем роду какая-то из женщин совершила большой грех, убив неврожденного ребенка.

Вначале решила, что буду молчать, авось обойдется как-нибудь, но потом поняла, что с этим шутить нельзя, все равно когда-нибудь узнают. И мало того, что моя жизнь несчастлива будет, так еще и твою судьбу исковеркаю. Ведь женятся не только затем, чтобы вместе жить, но, и чтобы деток общих иметь. Растить их, воспитывать, я правильно говорю? – спросила, все еще всхлипывая, Нора, сама удивляясь своей выдумке. Ей хотелось как-то загладить этой безобидной ложью их разрыв, сделать его не таким тяжелым и безысходным для бывшего жениха

Он от изумления даже вскочил.

– Почему раньше не сказала?! Можно было поговорить.

– О чем? О чем разговаривать? Ты понимаешь, судьбу не поменять, не обмануть ретивую. Не скрою, сначала думала умолчать, но совесть не позволила разбивать твою жизнь, поэтому и оставила, ушла в самый разгар.

– Ну, если это так, то это совсем другое дело, – протянул заметно повеселевший паренёк. Неправда эта его видно успокоила, и он уже не чувствовал себя таким униженным и оскорбленным. Теперь смотрел на Нору сочувственно и по-братски жалея. – Я знал, что не можешь бросить, обидеть ни с того ни сего, должна была быть какая-то причина. Не переживай так сильно, все еще наладится, вот увидишь.

– Может быть, да не со мной. Отныне твердо решила, никогда и ни за кого не выйду замуж. Буду всю жизнь помогать растить чужих детей, если своих бог не дает, – девушка скромно опустила глаза, стараясь скрыть своё горькое вранье.

– А я -то думаю, чего это моим деткам в избе не сидится, на пуховых подушках да на просторной кровати не лежится, а все их по околицам носит, аж, он оно что, – выскочила из-за березы дородная тетка. Руки в боки, раскачиваясь на полных коротких ногах, нараспев, – так это ты сына моего хотела сгубить, род наш извести. Он у меня один, как перст,как вот эта береза на берегу. Если у него детей не будет, так это, значит, что, наше имя в этой деревне сгинет? Да пока я жива, не бывать такому никогда! А ну, пойдем домой, сына! Она не единая, вон еще сколько девок. Найдем и получше, эка невидаль, – потащила его за рукав с собой.

Он, пытаясь упираться, все-таки пошел следом, виновато оглядываясь на бывшую невесту.

Нора осталась одна, не зная, смеяться ли над этой бесцеремонной выходкой ее несостоявшейся свекрови, или радоваться, что все так быстро закончилось; и ее, уже точно бывший жених, теперь, наверняка, с помощью своей маменьки найдет другую невесту. И кто знает, может,

пройдет совсем мало времени и забудется обида, причиненная Норой, полюбится будущая жена. И будет у них замечательная семья в отличие от её, собственной. Она же будет доживать свою жизнь, нянчась с чужими детьми.

Отряхнула мокрый от вытертых слез подол, оглянулась и решила идти домой, не век же здесь сидеть, но увидела бегущую Тулу. Рыжие волосы растрепал ветер, закрывая взволнованное чем-то лицо девушки. Она бежала, едва сдерживая рыдания.

– Нора, миленькая, что я наделала, вот этими руками счастье свое сгубила. Дура я, если бы ты знала, какая бестолковая дура я.

Помнишь, Ярушка наворожила, что могу быть княгиней? Вот мне и захотелось стать ею, это так заманчиво.

– Отчего же целый вечер с другим любовь крутила, князь тебя не интересовал совсем.

– Да, да, – поспешно затараторила Тула, – о чем и говорю, мне бы на него обратить внимание, а я Тимору глазки строила, уж очень он хорош был. Влюбилась в него с первого взгляда, а он бросил меня, с Милой вернулся в город, – размазывая слезы по щекам, всхлипывала девушка.

– А что князь? Он уехал один?

– Ну да. Я же его не замечала вечером, игнорировала, а теперь одна осталась. И Тимор меня бросил, и князь уехал.

– А ты к Миле поезжай, там и разберешься что к чему.

Тула закивала головой, ей не хватило духу рассказать всю подруге правду.

– Там твоя бывшая свекровь на всю округу растрезвонила, что они с сыном бросили тебя, потому что ты не иметь детей, что наказана за грех своей прабабки.

А кто такая Матрена, ты знаешь! Стоит ей только о чем-то узнать, тут же вся деревня на дыбы встает от грязных сплетен. Что знает, а что додумает. Слушай, а чего нам-то ничего не сказала, как- никак, твои близкие подруги, кому как не нам, все друг о дружке знать надобно. Может, и нашли бы выход, все равно сейчас все деревенские уже взбудоражены этой новостью.

И чего это тебе в голову стукнуло со свадьбы сбежать. Ну, прожила бы с ним немного, а там пойди, узнай, кто виноват. Какие вы все-таки с Милой глупые. Эта ваша честность и наивность до добра не доведет. Кстати, сестричка в самом деле княгиней будет. Помнишь, бабка говорила, а я еще не поверила, думаю, где в нашей глуши князь объявится. Гляди, и нашелся. Сколько девчат было, а он Милу выбрал. Надо же, вечером даже глазом на нее не моргнул, ровно и не замечал, а то вдруг на коня и увез. Повезло сестренке, – все еще всхлипывая, Тула обиженно закачала головой.

– Мила замуж за Антона выходит? – удивленно переспросила Нора

– Да, по приказу князя Тимор увез ее в город.

Не могла признаться даже подруге, что Антон не настоящий князь, что друзья пошутили, и что она наказана судьбой за свое неодолимое желание быть княгиней любой ценой.

– Вот и остались мы с тобой вдвоем незамужние: ты от жениха сбежала, мой меня сам бросил, в город подался, хотя любить до гроба обещал. Ладно, буду ждать его. Может, и в самом деле дождусь, – успокоилась, наконец, девушка, что-то про себя решив.

– Пойдем, подружка домой. Не спрячешься здесь от глаз любопытных и слов ядовитых. Идем, послушаем, что о нас в деревне шепчут. Да и мать с отцом успокоить надо, а то мамаша твоя уже всю деревню оббежала, разыскивая пропавшую невесту. К ней первой Матрена с последними новостями прибежала. Там такой крик был! На всю деревню. Кто и не хотел знать, поневоле обо всем услышал.

Нора нехотя поднялась. Ей даже и в голову не пришло, что пострадали также и родители.

* * *

Дома ее встретили молча. Отец что-то старательно выпиливал возле порога, мать, обиженно поджав губы, ковырялась в печке.

– Мам, не держите зла на меня, не хотела причинить боль вам с отцом, получилось так.

Варвара отвернулась к окну, пряча выступившие слезы на глазах.

– Эх, Нора, какая же ты честная и глупая, могла и промолчать.

– А дальше как? Мне же с этим жить.

– Бедная моя девочка, – прислонила голову дочери к себе. – Придется тебе век девичий куковать одной. И нам с отцом никакой радости в жизни.

– Проживем и без внуков, мам. Вон Комариха с Комаром живут без детей и тетка Маланья тоже. Да разве они одни?

– Живут-то, все живут, а что в этой жизни хорошего? Блеклость одна. Для кого сейчас стараешься, работаешь, хозяйство ведешь? Для будущих внуков. Кто теперь в старости кружку воды подаст, – горестно вздохнула, смахнув ладонью слезу непрошенную.

– Вы у меня еще молодые, о какой старости можно говорить.

– Скажешь молодые, – примирительно проворчала Варвара

– А ты, отец, чего молчишь? – мать глянула на безмолвного мужа.

– Да что говорить, все уже сказано до меня. Ты, дочка, не переживай очень, живут люди, и мы проживем. Не бери в голову, может, та чертова гадалка набрехала. А то, что призналась жениху, не ввела его в обман, правильно

сделала, по-моему. «С чистой совестью жить надо», – глухо сказал отец.

И опять кольнуло в сердце. Своей необдуманной выходкой испоганила жизнь самых родных и близких людей. Как им теперь жить дальше! В этой жизни все так перемешано, завязано, напутано. Сделаешь что-то, не подумав, а поступок откликается недобрым эхом в жизни многих дорогих для нас людей, темным отпечатком накладывается на их дальнейшую участь. Еще вчера мать с отцом, веселые и довольные, выплясывали на свадьбе дочери, надеясь на счастливую долю для своей единственной; и все одним махом оборвалось, полетела в темную глубокую пропасть надежда на хорошее будущее не только дочери, но и свое.

Остались только огород, поле, работа по дому. Хозяйство в связи со свадьбой немного поубавилось. Решили больше не заводить, будет того, что есть.

А вечерами, когда на всю деревню разносились веселые задорные частушки, Нора сидела у окна, шила и вышивала. Узоры и крой придумывала сама. Сорочки, юбки, корсеты, фартуки и даже платья для особых модниц. Не было ни одной деревенской девушки, ни одной уважающей себя местной хозяйки, не имеющей бы наряда, сшитого умелыми руками Норы. За этой работой девушка потихоньку забывала о своей душевной боли.

И однажды ночью пришел он, желанный, ласковый, взял за руку и повел в поле, где васильки цветут, где рожь колосится. В хлебах смущенно спрятались они, счастливые и влюбленные и просидели до самого утра, прижавшись друг к другу, пока первые жаворонки не запели свою звонкую песню.

Девушка очнулась ото сна и не могла поверить, что все привиделось, так это было живо и реально. На следующую ночь опять была с ним и потом не могла дождаться вечера, чтобы снова попасть в ласковые и трепетные объятия Эльдара, пусть даже не наяву, а во сне.

Далее свидания продлились и днем. Девушка теперь ходила сонная и вялая. Ей неинтересна была жизнь настоящая, для нее существовали только ее грезы, ее сны.

Мать молча смотрела на дочь, жалостливо вздыхая время от времени. Недавно женился бывший жених. Взял работящую красивую девушку из хорошей семьи. Сыграли веселую звонкую свадьбу и зажили дружной семьей. Само собой разумеется, Нора терзается, счастье – то утеряно.

Порой забегала погостить Тула. Веселая, неунывающая, с шутками и прибаутками рассказывала о жизни в деревне; кто с кем встречается, кто за кого замуж собирается, кто у кого мужа увел, забавно подражая речь, жесты, внешность местных жителей. Нора на миг забывала о своей беде и смеялась до слез, до коликов в животе. Нередко подружки вспоминали о Миле; как ей живется в городе, вдали от родных и близких, все ли у нее хорошо, счастлива ли, довольна ли своею судьбой, не обижает ли князь супругу; хотя Тула ни разу не обмолвилась, что сестра замужем не за Антоном, а за Тимором. Никто в деревне так и не узнал, кто настоящий князь.

И теперь прибежала взволнованная и явно чем-то встревоженная.

– Сходим к Ярушке, у меня к ней дело неотложное.

Нора огорченно посмотрела на подругу, если она пойдет, пропадет очередное свидание с милым другом. Скривилась, пытаясь отказаться, но та насупила брови.

– И не вздумай отнекиваться, не мути мне воду здесь, не сочиняй отговорок. Кто у бабки всегда желанный и приятный гость? То, то. Я бы, и сама подсуетилась, но мне не с руки, понимаешь. Так что не спорь и не спрашивай, даром к старушке не ходят. А мне сегодня очень надо к ней попасть, посоветоваться хочу. Ребеночка жду, на сносях я.

– Что? – У Норы от удивления перехватило дух. – Ты уверена?

– Ну да, вот и желаю знать, кто же будет, мальчик или девочка.

– Вот это новость?

– Какая это новость, – рассмеялась Тула в ответ. – Беременность от наших деревенских сплетниц не спрячешь.

Ты еще сама не знаешь – не ведаешь, а они уже вовсю судачат, кто будет. Маманя в самом начале, когда тошнить стало, спрашивала, кто отец. Я призналась, как на духу. Она немного поворчала, а потом успокоилась. Будущий зять ей тоже нравится. Узнает о ребенке, быстрее женится. Как ни верти никуда уже блуднику не деться не отвертеться, и свадьба будет неизбежной. А что ему еще остается, как ни как сам князь в родственниках и другого выхода попросту нет. Отец и мать ждут зятя будущего, готовятся к встрече неминуемой. Дом нам большой построили, подворье богатое определили. Живи не хочу.

– Если у тебя все так хорошо, зачем гадалка, – все еще надеясь, что Тула передумает о визите к Ярушке.

– Ой, Нора, мало ты понимаешь! Говорят, у него зазноба в городе появилась, меня забывать стал, может и передумать жениться. Давай, собирайся, идем скорее.

* * *

Девушки пришли быстро. В разговорах и не заметили, как вышли на Ведьмину поляну. Рядом с ней глубокий яр, в котором старушка часто травы свои собирает, и по дну которого течет родник с чистейшей, прозрачной водой, обладающей целительными свойствами. Бабка заваривает чаи, делает всевозможные, лечебные настойки, поэтому и назвали ее деревенские Ярушкой. Имя как нельзя лучше пристало к старой ведьме, как иногда осторожно называют ее местные шутники. И теперь уже никто, может, даже и она сама, не помнит своего настоящего имени. Все баба Ярушка, или Ярушка.

Изба у нее небольшая, но очень ухоженная и сама она аккуратненькая, опрятная. От глубокой старости вся сморщенная, маленькая, к самой земле склоненная. Без своей удивительной палки-помощницы, не могла бы передвигаться. Путеводный деревянный посох цвета запекшейся крови украшен резьбой удивительной красоты. А на ручке набалдашник большой и круглый выточен из хрусталя, и на нем узоры диковинные. Поговаривают, что бабка там прячет свою самую дорогую реликвию.

Несмотря на дряхлость и согнутую пополам спину, она довольно расторопная. Могла одним взглядом остановить, заставив окаменеть на месте или даже убить. Говорят, что однажды на глазах всей деревни остановила огромного рассвирепевшего быка, когда он, вырвавшись из привязи, мчал по дороге. Взрослые успели спрятаться, а несколько ребят играли прямо у него на пути. Все уже приготовились к самому худшему. В это время Ярушка была в деревне, принимала роды у молодой женщины. Ее цепкого мгновенного взгляда хватило, чтобы бык остановился, как вкопанный и она на поводке спокойно отвела его к хозяину. С того времени желающих обидеть слабую старушку ни у кого не появлялось.

Слава об умении видеть прошлое и настоящее, предсказывать будущее, раскрывать любые тайны, исцелять от многих болезней пошла далеко по острову. Многие пытались приехать к ведунье, но она не любила встречаться с людьми и всегда старалась избегать непрошеных гостей. Только Нора пользовалась ее благосклонностью. Пальцы рук у бабки были скрючены, и напоминали высохшие щупальца. Непостижимо, как она могла ими обходиться в повседневной жизни. Поэтому Нора, когда была маленькой, часто бегала к бабке помочь по хозяйству. Она знала множество удивительных историй и любила рассказывать их девочке.

* * *

Вот и теперь они пришли не вовремя. Ярушки в доме не оказалось, хоть изба была открыта: заходи, бери, что хочешь. Говорят, что когда-то два друга изрядно выпили и пришли к ворожее за золотом и драгоценными камнями. Как-то их жены приходили гадать к бабке, и их жадные

глаза подсмотрели, как блестели брильянты из шкатулки, что Ярушка даже и не прячет, и не закрывает.

Грабители вошли в избу беспрепятственно и сразу бросились к вожделенной коробочке. То, что они увидели, превзошло всякие ожидания. От сверкания и перелива драгоценных камней приятели чуть не ослепли. Столько богатства не доводилось видеть даже в самом кошмарном сне. Схватив шкатулку, едва не подравшись друг с другом за право владеть ею, бросились к двери, и ничего не увидели. Внезапно в избе стало темно, хотя на улице стоял солнечный день.

Сплошная темнота постепенно сгущалась, и вот уже горе-грабители не смогли различить даже очертаний друг друга. Внезапно какая-то тень, хорошо различимая в такой кромешной тьме, стала надвигаться на них из темноты. Ноздрей коснулось чье-то зловонное дыхание. Мужики закричали, но из их горла вырвался лишь сдавленный дружный хрип.

Этот призрак стал плотно обволакивать их, постепенно сдавливая тела со всех сторон, проникая в уши, ноздри, раскрытые от ужаса рты. Они стали задыхаться. Вот комната наполнилась странным светящимся голубым светом, и незадачливые приятели увидели, что в руках держат сверток с козлиным дерьмом. Оглянулись вокруг, огромная комната, множество входных дверей, в какую не тыкались, наталкивались на сплошную стену. Тьма-тьмущая окон, через которые полезли страшные уродливые рожи со сладкоголосым стоном. Они надвигались, протягивая руки, обмахивая, обнимая злополучных грабителей. Щекотали им лицо, шею своими зловонными, вонючими лапами.

Очнулись воры только тогда, когда Ярушка вернулась домой. С позором воротились в деревню. Мужики на всю жизнь запомнили сей визит, передавая друг дружке жуткую историю посещения, якобы дряхлой и беззащитной старухи.

Как всегда, воздух был напоен густым, чуть сладковатым запахом цветов, что росли вокруг в большом изобилии. Как бабке удавалось доставать семена, было непостижимо, только таких цветов как у нее, нигде больше не встретишь. Жужжание пчел, ос перемешивалось с монотонным шепотом листьев.

Ждать пришлось недолго. Тихо хрустнула ветка, и вот бабка уже перед тобой, все такая же быстрая и доброжелательная, было такое ощущение, что она и не уходила никуда.

– А, девицы-красавицы к старухе пожаловали. С чем пришли, с доброй иль недоброй вестью?

– Доброй, доброй, – затараторила в ответ Тула.

– Да у тебя всегда все ладно, – прервала старуха, пытливо взглянув на Нору, – ты всегда умела в этой жизни обустраиваться, чего о других не скажешь. Что на сей раз интересует тебя, неунывающая ты наша?

– Бабушка, на сносях я, ребеночка жду, а муж в отъезде. Вот и охота узнать судьбу свою будущую, может, бросить желает, обмануть хочет наивную девушку. Говорят, новую любовь в городе завел, – жалобно скривилась.

– Да вижу, что тяжела, с прибылью поздравляю, девочка, такая же рыжеволосая и шустрая, ждет своего часа.

– Ой, постойте, не спешите, – заторопилась Тула, – можно я сама узнаю о своей доле. Нора, останься здесь, на крыльце, а я посекретничаю с бабушкой, посоветоваться мне надо.

– Ну, идем в избу, если одна хочешь, – хитро прижмурилась старуха. – А ты, милая, здесь погоди, мне тоже с тобой наедине поговорить охота.

Нора молча кивнула, с наслаждением потянулась и решила, не тратя времени даром, вздремнуть на лавочке в холодочке.

– Запомни верно мои слова, да смотри не перепутай, – ворожка отдавала Туле сверток с травами. – Авось и поможет, вернет заблудшего в дом. Крепко запомнила?

Тула кивнула головой, шепотом повторяя слова, сказанные Ярушкой в избе.

– Не забудь рубашку взять у друга милого, сжечь ее и наговорить на разгоревшееся пламя слова, которые тебе давеча в избе шептала. Знай, если не от чистого сердца, то понапрасну, толку не будет. А тот, давнишний заговор на любовь крепкую, надеюсь, не забыла? А-ну, наговори нам его сейчас, может и Норе, когда сгодится. Прислушайся, милая, запомни, лишним не будет.

– Погодите, – Тула задумалась и стала медленно, вначале робко, проговаривать:

Заря-зарница, а я красная девица, пойду за кленовые ворота, в заповедные места, найду камень белее снега, крепче стали, тяжелее олова, возьму этот камень, брошу на дно морское с теми словами: «Пусть камень белый на дне лежит, а милого сердце, ко мне пламенной любовью кипит.» Встану я против месяца ясного и буду просить солнце красное: «Солнце, солнце, растопи сердце друга моего, пусть он будет мягче воска, добрее матушки родимой, жальче батюшки родного. Пусть сердце милого дружка будет принадлежать весь век, денно и нощно, летом и весной, только мне одной, а для других это сердце пусть будет холодно, как лед, крепко, как железо и черство, как сталь. Ключи от сердца пусть вечно хранятся у меня одной.» Аминь.

Все верно, бабушка?

– Умница, все точно, ничего не пропустила. Запомни прежде, только тогда читать нужно, если твердо уверена, что милый друг разлюбил, хоть вижу я, что нужна тебе поддержка; с другой сейчас твой суженый-ряженый, не о тебе его мысли, не с тобой его желания-чаяния. Да ты у нас боевая, управишься!

Теперь нам с Норой перемолвиться надо, – глядя на полусонную девушку, нахмурилась неодобрительно.

– И давно днем спишь? – когда зашли в избу.

– Да, с самого рождения не отказывала себе в удовольствии вздремнуть часок после обеда. – Нора лениво оглянулась по избе, осторожно присела у края стола, нехотя подвинула к себе резную чашу с заморскими яствами. Откуда они у бабки?

Ничего не изменилось со времени последнего посещения, те же вышитые картины на стенах. Везде пучки сухих трав в аккуратных полотняных упаковках. Запахи густые знакомые и неповторимые.

– Ты шуточками-то не отделывайся, признавайся, с кем полюбовничала? Слыхала, замуж ты так и не вышла. Так с кем согрешила?

– Бабушка, ну что вы придумываете, никого у меня нет, да и быть не может.

Хотела начать рассказ о каре божьей, о том, что не может иметь детей, да вовремя язык прикусила, перехватив хитрый, смешливый взгляд старушки.

– Не знаю, милая, не знаю, только от греха, от блуда никуда уже не денешься, не спрячешь живот растущий. Мальчик у тебя будет и очень скоро.

Нора от неожиданности крякнула, выпучила еще сонные глаза, оторопевшие губы обиженно скосились в улыбке натянутой, руки невольно скрестились на груди. Она смотрела на ведунью с таким искренним недоумением, что та от всей души рассмеялась.

– Похоже, и в самом деле ветром принесло, если с таким изумлением мои слова встретила. Ты что, не замечаешь перемен в себе?

– Не, – отчаянно замотала головой Нора. – Вот только в животе что-то переворачивается, как будто лягушку проглотила.

– Вот и будет тебе лягушонок. Мальчишечка о себе весточку подает. Сердечко его стучит, сам он крутится, ножками сучит.

Нора нагнула голову отрешенная, теребя уголки платка.

– Так что вспомнила, с кем согрешила?

– Бабушка, почему меня, как Тулу не тошнит? Почему никто до сих пор не приметил?

– Случается по-всякому, а ты, видно, мало на людях бываешь, вот и не заметили. Думаешь вялая такая от чего? Из-за беременности. Ничего, скоро родишь, все на свои места станет. Дай, глянем на будущее твоего богатыря.

Старушка ловко раскрутила набалдашник посоха своими скрюченными пальцами и вытащила кольцо с огромным ослепительно-красным камнем, поднесла к животу Норы.

Он, только что ярко светившийся, внезапно вспыхнул, и медленно угас. Ярушка, растерявшись, попыталась его встряхнуть, но камень был тускл. Только поднесла его к набалдашнику, он вновь заблестел, солнечно переливаясь всеми оттенками восхитительного рубина.

– Ой, не к добру все это, – взволнованная бабка с тревогой глядела на гостью. – Не знаю, что и думать.

Нора встала и, не попрощавшись, молча пошла к выходу.

* * *

Тула недоуменно смотрела на притихшую подругу, всю дорогу рассказывая о всякой ерунде. Пыталась как бы между прочим расспросить подругу о случившемся, но та предпочитала молчать.

Впервые за последнее время молодая женщина не могла уснуть. Ясно одно, в деревне оставаться нельзя. Но куда? В городе тоже кто-то из знакомых увидеть может, обман ее быстро раскроется.

Утром мать почувствовала неладное с дочерью.

– Говорят, вы с Тулой снова к Ярушке ходили?

– Ой, мама, и откуда уже все знают, – стараясь втягивать живот.

– Тула, похвалилась, что девочка у нее будет. Сказала, и тебе что-то бабка нашептала, только молчишь, сопишь, не рассказываешь.

– Хвораю я. В город ехать надо, лекаря искать, или хуже будет.

– Я-то думаю, чего невеселая такая, – мать вздохнуло тяжело. – Давно стала примечать, не такая ты, изменилась. В поясе крупнее, а лицо осунулось, круги под глазами. Был бы муж – дело ясное, а так, совсем с толку сбита, что делается? Неужели порча? Вот беда-то какая! Это, видно, Матрена постаралась, не забыла свадьбу загубленную. Какого рожна ей еще надо, ведь живут хорошо, только завидовать можно.

– Снова эта старуха напридумывала, – проворчал недовольно отец. – Верить глупостям меньше надо, жить легче будет. Все под Богом ходим, чему бывать, того не миновать.

– Что ты, отец, не замечаешь разве, что дитя чахнет день ото дня. Езжай, дочка, там Мила, она поддержит. Как-никак, c рождения рядом, все радости, шалости делили поровну. Сердечко у нее золотое. Вон завтра собираются мужики в город провизию везти и ты с ними. Чем быстрее лечиться начнешь, скорее поправишься, – горестно вздохнула Варвара. – Откуда напасть такая, ума не приложу.

II

Проводы были недолгими; узелок с едой, несколько пролитых слезинок, благословение родительское в дорогу, и вот уже трясется Нора в повозке на копне мягкого душистого сена, обдумывая свое незавидное положение. К Миле обращаться нельзя, не спрячешь живот, прорывающийся сквозь платье наружу, скрытая неправда змеей гремучей приползет в деревню. Позор для родителей, им тогда хоть деревню покидай. Думать-то тяжко да придется самой где-то пристроиться.

К вечеру усталые путники въехали в городские ворота. Норе удалось незаметно соскользнуть с телеги. Она, украдкой оглядываясь, последовала за малочисленными пешеходами и вскоре вышла на рыночную площадь. Здесь еще суетились последние прохожие. Владельцы лавок с громким хлопаньем закрывали ставни на окнах, скрипели железные запоры на дверях.

Присела у забора, достала кусочек хлеба с солью, нехотя стала жевать, с интересом оглядываясь по сторонам.

Где-то надо переночевать. Тула рассказывала, что в городе есть дом, в котором можно найти ночлег за определенную плату. Пересчитала свою казну, насколько хватит.

На дороге раздался шум. Какая-то пара, впереди молодая женщина, явно на сносях, а за ней что козлик вприпрыжку кругленький добродушный мужчина, о чем-то умоляя ее, направлялись прямо на Нору. За ними следом ехала карета.

– Вирена, радость моя, тебе в твоем положении нельзя волноваться. Мы найдем другую служанку, еще проворнее прежней! Ну, откуда я мог знать, что она сбежит с этим негодяем? Не прогонял ее, Богом клянусь. Погоди, не сердись, любовь моя.

Молодая особа недовольно отмахивалась от мужа и решительно продолжала почти бегом свой ход.

– Ну, где я тебе сейчас найду горничную? Идем домой, дорогая, завтра все решим.

– Вот, – бесцеремонно тыкнула пальцем в Нору, – я хочу эту.

– Но ты же не знаешь ее совсем, может это воровка какая-то, – взмолился муж.

– А я хочу эту, – женщина остановилась напротив, бесцеремонно разглядывая незнакомку. Нора растерянно поднялась, с удивлением глядя на странную парочку.

– Душа моя, она же брюхатая, обрати внимание на ее живот, – внимательный взгляд мужа сразу заметил то, что деревенским в голову не могло прийти, уповая на честность Норы. – Какая из нее работница? Да и бледная какая-то, нездоровая. Зачем нам больные слуги?

Женщина вначале приумолкла, поняв, что муж прав, но потом затопала сердито ножками в красивых сафьяновых сапожках.

– Ну и что, будет кормилицей и нянькой нашего маленького.

– О, боже, посмотри на нее, от одного взгляда кисло становится на душе, – не сдавался мужчина.

– Тем лучше, не будет соблазнять хозяина, и водить к себе, как прежняя, кого ни попадя. Может, работать будет.

– Ты только что уверяла, что та была хорошей служанкой.

– Ну и что, что говорила. Пришло в голову, и говорила. Тебе надо беспокоиться обо мне и нашем маленьком, вот и думай, а я устала, спать хочу.

Вирена обиженно повернулась и пошла ккарете. Муж бросился к Норе, и, умоляюще сложив руки, стал просить ехать вместе с ними.

– Женщина, вам, верно, все равно ночевать негде, побудьте пока у нас, а там видно будет. Утром, может, и передумает моя жена, уйдете, куда хотите.

Нора вначале наотрез хотела отказаться от такого приглашения, но, смекнув, что ночевать и в самом деле негде, а мужчина видать не злой, хотя и под каблуком у своей капризной жены. Может, и в самом деле завтра все расставит на свои места.

Так, совершенно случайно, наша героиня оказалась в большом, уютном и богато обставленном доме, где уже с утра начала свой первый рабочий день, помогая одеваться, причесываться ворчливой хозяйке. Руки ее были нежными и ласковыми, движения ловкими, умелыми и молодая женщина осталась довольна новой служанкой.

И потом Вирена все больше привязывалась к новоиспеченной горничной, ей интересно видеть беременную возле себя, наблюдать за переменами в ее облике, изменениями в ее поведении.

Вскоре лицо служанки покрылось темными бурыми пятнами, особенно подбородок и щеки. Руки и ноги распухли, стали крупными и отекшими. Живот торчал большой и острый. Ей все труднее стало управляться с домашними обязанностями, особенно там, где приходилось нагибаться. Вирена оставалась такой же свежей и пригожей, только животик рос, округлялся постепенно, делая ее, еще привлекательнее в таком положении. Она каждый раз повторяла мужу, что простолюдинки даже беременные безобразные. Не проходило и дня, чтобы Нора не выслушивала упреки от хозяйки в неумении и нежелании выполнять свое дело быстро и добротно, а работать с каждым днем было все труднее и труднее. Глядя на себя со стороны, бедная женщина понимала, что положение крайне тяжелое, хотя и благодарила Бога за то, что случайно оказалась в этом доме; где бы сейчас была и что бы делала. Денег хватило бы только на первое время, а так и жилье, какое-никакое, и питанием обеспечена. А работа? Она привыкла к ней еще дома. Осенью на поле и в огороде приходилось трудиться с раннего утра до позднего вечера, не разгибая спины. Правда, отец с матерью всегда старались облегчить участь дочери.

* * *

Вирена только в одном чувствовала себя ущемленной, ей не в чем было ходить, одежда была мала.

А тут в княжеском дворце в честь именин великой княгини случается праздник, на который приглашена вся элита города и, конечно, они с мужем. Чтобы не уронить аристократического достоинства и доказать, что не лыком шиты, а продолжатели благородного состоятельного рода, и что в казне семейной немало накоплено про запас, платье заказали у самой модной и дорогой портнихи.

И когда оно было готово, сошлись завидущие подруги, полюбоваться восхитительным нарядом. Гостеприимная и веселая хозяйка болтала без умолку, рассказывая, как они с мужем подбирали подарок великой княгине и какое золотое сердце у их первой дамы, и что она почти каждый день интересуется ее, Вирены, здоровьем.

Нора не успевала подносить угощение. Разгоряченные от хмельного вина, дамы весело смеялись, вспоминая предыдущий праздник и, казалось, были заняты только поглощением обильной закуски и перетряхиванием очередных тухлых сплетен . Платье лежало на роскошном диване посреди залы. Женщина нечаянно приостановилась взглянуть на это хваленое изделие.

– Нора, ты что глухая? – Разнесся сердитый голос хозяйки. Горничная резко повернулась, в глазах стало темно. Очнулась сидя на полу под истерические рыдания. Ласковый голос хозяина успокаивал жену.

– Ну не пойдем на бал, он же не последний. Тем более тебе нельзя танцевать. Нам покой и размеренная жизнь показаны. Я же говорил, не бери ее, припадочная она какая-то. Еще тебя заразит своей болячкой.

Но с каждым его словом рыдания были все громче и сильнее.

Нора удивленно оглядывалась. Пыталась встать. В голове шумело. Пошатываясь, поднялась. Напротив, лежало платье. Нора, падая, видно, уцепилась за него, пытаясь удержаться, порвала и облила темно- бордовым вином.

Еле-еле прошла в свою маленькую комнатку, упала на кровать, прислушиваясь к истерическим рыданиям, что становились все тише и тише. Хозяйка, видно, уснула. Муж сам подавал ей воду, мочил полотенца, прикладывая на лоб.

Нора полежала, потихоньку приходя в себя, потом поднялась, взяла свой заветный узелок и пошла в кладовую, где лежали целые сувои прекрасных и дорогостоящих тканей, где было столько красивых и красочных камешек, столько разных нитей. Женщина задумчиво посмотрела на все это богатство и принялась за привычную, и приятную для нее роботу. Ночь пролетела так быстро, что, когда запели первые петухи, Нора как бы очнулась. Платье было готово. Понравится ли оно хозяйке, покажет утро, а сейчас спать.

Проснулась от горячих требовательных солнечных лучей, резвившихся на ее подушке. Раньше приходилось вставать с первыми лучами. Что случилось сегодня? Прошла в гостиную, оглянулась, нигде, никого. На цыпочках выкатился из спальни хозяин, прикладывая палец к губам, но тут послышался требовательный сонный голос хозяйки. Нора поторопилась в опочивальню.

На Вирену жалко было глядеть, прежде румяное личико опухло от слёз, под глазами большие синие круги. Волосы растрепаны, влажны от слез и запутаны.

Служанка молча подала платье, помогла одеться. Причесала по обыкновению, понемногу приводя хозяйку в порядок. Вирена безмолвно переносила необходимые процедуры, не проронив ни слова. Сели за стол. Ела плохо, все еще всхлипывая, но ничего не говоря о вчерашнем происшествии.

Нора, наконец, решилась и принесла пошитое ночью платье в столовую для показа. Зажмурила от страха глаза, ее хозяйке всякое может прийти в голову, реакция иногда бывает такой бурной и непредсказуемой. Женщина вначале тупо смотрела на платье, потом перевела взгляд на мужа, потом опять на наряд.

– Кто доставил? – хмуро спросила у него.

– Я не знаю, солнышко, – недоуменно произнес. – Я не просил, да и швея за ночь не управилась бы.

Вирена тщательно и требовательно осмотрела одежду. С помощью Норы тут же одела. Платье было таким необыкновенно-изумительным, так ладно лежало на женщине, подчеркивая прелести ее фигуры, скрадывая беременность, что у хозяина даже слов не нашлось для одобрения. У Вирены от радости заблестели глаза.

– Я буду на балу! Который час? Мы не опоздаем? Мы успеем собраться? Я буду на балу! – кружилась счастливая обладательница нового наряда.

– Это платье еще лучше прежнего. Ты в нем так прекрасна и обворожительна! – мужчина радовался не меньше жены. – Только прошу, осторожнее веди себя. Ты прыгаешь, вертишься, как девочка, а тебе нельзя делать резких движений, – заботливый муж осторожно посадил любимую жену на диван.

* * *

Праздник уже был в разгаре, когда подъехала карета с супругами. Дворецкий представил только что приехавших гостей. Вирена с мужем прошли в зал, учтиво подошли к княжеской чете. Их высочества поблагодарили за визит и отметили, что Вирена очень хорошо выглядит, и все они с нетерпением ждут появления на свет их малыша. Супруги почтительно откланялись, и подошли к своим старым знакомым.

Мила, увидев Вирену в этом наряде, была потрясена до глубины души. Узоры, которыми было расшито платье, его крой были настолько знакомы. Совсем недавно целыми ночами напролет девушки сидели над шитьем свадебного платья для Норы. Придумывали все сами. Хотелось, чтобы оно было необычным и очень красивым. Они достигли своей цели, такого платья ни у кого не было и не могло быть.

Княгиня весь вечер не могла отвести взгляд от молодой женщины, чем приводила в невероятный восторг ее супруга; очень хотелось бы, чтобы супругу заметили и в будущем ввели в окружение княжеское. Там, глядишь, и он сможет чаще бывать при дворе.

Едва дождавшись окончания бала, Мила послала Антона за Виреной и ее мужем,

– Нам так приглянулось ваше новое платье. Не скрою, появилось желание заказать для себя новый наряд у вашей интересной портнихи. Может это и не очень удобно, но мы хотим прямо сейчас встретиться с ней.

Ошеломленные супруги с великой радостью согласились принять такую почетную гостью в столь поздний час. Чего не пожелают великие мира сего.

Прошло немного времени, и сама великая княгиня со своим верным слугой стояла на пороге их дома, оказывая большой почет и уважение семейству своим посещением. На завтра весь город только об этом и будет судить.

Нора должна была встречать хозяйку вечером, но не вышла на лестницу, так как очень плохо себя чувствовала, видно подействовала бессонная ночь. Весь день пришлось провести в хлопотах, собирая Вирену на праздник. Как-то странно болел живот, кружилась голова, от слабости подкашивались ноги.

По требованию хозяина пришлось подняться с постели, чтобы выйти к почетным гостям. Она даже толком не могла понять, кому вздумалось приехать в такое позднее ночное время.

Бледная от боли, распухшая, с большим животом предстала она перед самой великой княгиней. Женщина даже не пыталась посмотреть на прибывших, желая побыстрее выполнить пожелания хозяев и вернуться к себе.

То, что увидела Мила перед собой, поразило неимоверно. Минуту стояла ошеломленная. Когда увидела на Вирене знакомый крой платья, догадалась, что без участия подруги здесь не обошлось. Она надеялась, что портниха видела Нору, зналась с ней и сможет рассказать, что нового произошло в ее жизни. Княгиня уже давно никого, кроме Тулы, из деревенских не встречала, и то только так, чтобы не видел ее Тимор. Сестра избегала встречи с ним, хотя князь давно простил и обиды на нее не держал.

Мила была счастлива в браке, но очень скучала за прежней, беззаботной жизнью, за своими подругами, особенно за Норой. Во дворце было много прислуги. Каждый ее вздох, каждое пожелание были мгновенно исполняемы, но верных друзей, с которыми можно было говорить обо всем и обо всех, у нее не было. С мужем не все женские вопросы можно обсуждать.

Сейчас перед ней стояла женщина, очень располневшая, с большим животом, иссиня-бледная, измененная своей беременностью до неузнаваемости. Она, тщательно укутанная темным платком, покорно ждала распоряжений. Мила подняла ее лицо. Сомнений не стало, это была ее подружка, хоть и очень непохожа на себя прежнюю.

– Нора, что с тобой?! – воскликнула изумленная княгиня.

Женщина молчала, теребя край платка.

– Не молчи, прошу. Как ты здесь оказалась, и что за странный вид у тебя? Антон немедленно собирай ее вещи, мы уезжаем, – решительно приказала слуге, заметив, что несчастная еле держится на ногах.

Так, дорогие и почетные гости, едва переступив порог, умчались, забрав с собой горничную, оставив хозяев, потрясенных увиденным.

III

Врач сказал, что ничего пока страшного нет, просто молодая женщина переутомилась, а в ее положении это чревато осложнениями, поэтому будущей матери просто надо хорошенько выспаться, и будем надеяться, что все уладится.

На следующее утро, едва дождавшись, когда Нора проснется, Мила сама принесла ей завтрак в покои. Отдохнувшая и посвежевшая подруга выглядела намного лучше. Это уже не та изможденная и бледная женщина с синими губами, с фиолетовыми отеками под глазами.

Мила, терпеливо дождавшись, когда гостья поест, с интересом стала слушать историю нелегкой жизни. Княгиню обидело, что Нора постыдилась потревожить своими проблемами княжескую чету, боясь навлечь тень позора на своих родителей.

И вот в результате, что получилось, бедной женщине пришлось провести несколько трудных месяцев в доме Вирены и ее мужа. Мила порадовалась, что скоро на свет появиться мальчик, уверяя, вместе они вырастят его в любви и ласке. Ее страшила сама мысль о том, что ожидало бы Нору с маленьким ребенком на руках в этом суровом мире без поддержки родных и близких. Как она могла обречь себя на такие тяготы и лишения, себя и своего будущего малыша. Его-то вина в чем?

Вечером за ужином Мила без умолку рассказывала мужу обо всех злосчастных приключениях подружки, так как та явно пыталась молчать, поскольку была удивлена; Тимор – великий князь и муж подруги, а не Антон, как думали все деревенские. Мила вкратце пересказала историю подмены между князем и его слугой, и как эта безобидная якобы шутка изменила жизнь Туле, как, впрочем, и им тоже; но они с мужем, в конце концов, признательны честолюбивой сестре. Благодаря этому неразумному поступку они повенчались и бесконечно счастливы. Правда, Нора, смущенно поникнув головой, поведала, что вскоре Туле также предстоит пополнение, очаровательная рыжеволосая девочка, и все, включая их родителей, считают отцом ребенка Тимора.

Мила радостно заявила, что надо предупредить Антона о предстоящем пополнении в его будущем семействе, то-то утешится этой приятной новости их верный слуга. Нора, припомнивши, что Тула сама собиралась известить милого, просила не спешить, пусть сестра сама разберется.

Тимор огорчился, узнав о приключениях Норы. Князь произнес, что Эльдар его названный брат, ближе его у него никого не было и уже не будет.

Нору резанули слова был, не будет, и ничего о том, что он где-то есть. Спросить не решалась, боясь получить подтверждение своим страшным догадкам, не лишая себя последней надежды. Тимор сообщил, что это его святая обязанность стать названным отцом будущему мальчику, и что Эльдар был бы необыкновенно счастлив, зная, что у него будет сын. И опять был. Нора слушала князя и с болью в душе подмечала, что об ее любимом все время говорят в прошлом времени, как будто его нет, он исчез.

* * *

С этого времени жизнь у нее переменилась полностью. Они с Милой целый день были заняты. Их болтовня обо всем и не о чем, их желание было, как можно лучше подготовиться к появлению на свет божий малыша. В хлопотах дни пролетали быстрые и приятные. И вскоре пришло время рожать.

Мальчик не заставил себя долго ждать и в ночь теплую, слегка дождливую, появился на свет крупным и крепким, решительным криком известив мир о своем появлении. Нора, измученная ожиданием и невыносимой болью, смотрела на долгожданного сына с тихой радостью. Вот он, негаданный подарок судьбы, их с Эльдаром любовь, воплощенная в этом маленьком и трогательном комочке, тихо сопевшем у нее на груди. Теперь ее жизнь приобрела новое значение, она будет жить для сына.

Мила была счастлива не менее, чем ее подружка, она ахала и охала, стараясь почаще подержать новорожденного в своих объятиях. Пела ему колыбельные песенки, кормила с ложечки, не доверяя няне и прислуге, и даже как-то ревновала малыша к собственной матери.

Тимор появлению в их замке маленького, часто и требовательно орущего человечка, радовался не менее жены. И потом, когда мальчик подрастал, удивляя всех своей необыкновенной любознательностью, стал для него настоящим отцом.

Малыша назвали Киреем. Он, как и положено, рос не по дням, а по часам. Не по годам ловкий, смышленый, рассудительный и великодушный. Князь свидетельствовал, что он очень похож на своего отца, такой же умный и честный, такой же смелый и сильный.

В полнолуние мальчик часто сидел у окна, глядя на загадочную и далекую планету, которая будила в нем что-то таинственное и неизведанное, каким-то удивительным образом притягивая к себе.

Мать не могла понять столь необычного увлечения сына, а Тимору не хотела ни о чем говорить, решив, что со временем странное увлечение пройдет; тем более у них добавилось хлопот, Мила родила очаровательную девочку.

Вновь испеченный отец хотел, конечно, сына, наследника, но, твердо решив, что ребенок не последний, успокоился и с головой отдался воспитанию детей, умело чередуя домашние заботы с государственными делами. Девочку полюбил от всей души, обожал ее бесконечно. С Киреем был по-мужски на равных, а здесь это была маленькая чудесная куколка, которая своим щебетанием могла разогнать любую тучу в настроении своего обожателя.

Дворец наполнился шумными играми, детскими голосами. Счастливые мамочки были без ума от своих чад. Время летит незаметно. Сколько лет пролетело, счастливых и беспокойных!

Как-то ночью Кирей очень плохо спал, тяжело ворочался, стонал во сне. Нора сидела у постели, испуганная и встревоженная, постоянно держа ладошку сына в своей. Вдруг заметила, что его рука как-то странно стала меняться. От холодного ужаса закрыла глаза, через минуту посмотрела, ей показалось. Мальчик спал спокойно и крепко.

Но в сердце поселилась непонятная тревога, боялась себе признаться, что видела наяву. Никому, даже Миле не сообщила, а через некоторое время все повторилось снова, и уже на более долгий период.

Теперь Нора поняла, о какой хвори говорил Эльдар, он ужасный оборотень, и нет чар и лекарства от этого страшного недомогания. Ярушка видя будущее дитяти и сострадая, утаила правду. Кольцо потемнело, мальчик – оборотень.

А она уже думала, что счастье, о котором раньше не мечтала, нашло ее в гостеприимном княжеском доме. У нее появилась новая семья, сын, для которого теперь она жила, хотела даже матери с отцом рассказать, какой замечательный внук у них растет. Как хорошо, что повременила. Что теперь делать? Несколько дней ходила сама не своя. На вопросы сына и расспросы Милы отвечала путано и невпопад.

Часто замечала, как Тимор, если что-то его тревожило, шел к морю и подолгу сидел, задумавшись, на большом, гладком от времени, ветра и морской воды камне. Сейчас, отчаявшись, Нора тоже пошла туда, надеясь получить ответ на давно мучившие ее вопросы.

Море шумело, сердито бросаясь на теплый от горячих солнечных лучей камень, стараясь могучей силой своей волны убрать его с дороги. Нора забралась на него, села, поджав ноги, засмотрелась в кипящую морскую пучину.

Рокот воды действовал успокоительно, навевая сон. Она уже забыла, когда в последний раз нормально спала. Сзади ее над морем нависала высоченная скала, гордо устремленная в небо. Норе пришлось высоко поднять голову, чтобы увидеть вершину. На самом кончике, в облаках просвечивались контуры остроконечных башенок. Надо же и кто может жить на этой высоте. Туда сроду нормальный человек не доберется. А ненормальный? Норе вдруг стало холодно.

Она соскочила с камня, побрела по воде. У подножия скалы проходила когда-то дорога, сейчас густо заросшая чертополохом. Тропа привела к воротам, тщательно запертым изнутри. Ржавые запоры указывали на то, что давно сюда никто не входил и не выходил. Подергала, пытаясь найти хоть малейшую щель в двери. Увидела заросшие травой ступеньки, высеченные в скале, ведущие вверх. По ним тоже явно не ступала ни нога человека, ни лапы любого зверя, даже оборотня. Если кто там живет, он ни с кем не общается. И к нему никто не может добраться.

* * *

Через некоторое время она окончательно поняла, что ее сын потихоньку превращается в чудовище и что рано или поздно, утром проснется и останется таким на всю свою оставшуюся жизнь.

Нора, уже успевшая выплакать все свои горючие материнские слезы, решила действовать. О своей беде ни Миле, ни князю говорить не стоит, чем они могут помочь, а во дворце им с Киреем оставаться невозможно. Нельзя, чтобы еще кто-то узнал об ее горе-злосчастии. Материнское сердце подсказывало – должен быть какой-то выход. Надежда грела ее, вселяя уверенность в завтрашнем дне. Рано утром, когда все еще были в плену утреннего, крепкого сна, собрав вещи в охапку, взяв за руку упирающегося еще сонного сына, вышла из дома, решив податься, куда глаза глядят, на этот раз подальше от людей. Брели по лесу несколько дней, пока не набрели на развалившуюся избушку.

Нора с сыном постарались привести ее в порядок. Все починили в силу своих возможностей, помыли, прибрали. На вопросительные взгляды сына она старалась не отвечать. Что можно ему сказать!

Прошло совсем немного времени, когда утром Нора увидела в постели огромного мохнатого черного пса с белой полоской через плечо. Женщина долго гладила его, глотая слезы и стараясь не показывать их изменившемуся сыну. Он, видно, понимал речь человеческую, но говорить не мог. Только резкие гортанные звуки могло издавать это необыкновенное и грозное с виду животное, с такими тоскливыми, все понимающими глазами.

IV

Так и стали жить в лесу – Нора и ее громадная длинношерстная собака. Весь лесной народ с удовольствием принял новых соседей в свою среду. Медвежья семья, дружная стая волчья, пара лосей, что жили по соседству, все пробовали помогать им по хозяйству. Грибы, ягоды, орехи, мед, мясо, рыба – все было на столе у Норы, она ни в чем не нуждалась, вела свое небольшое хозяйство, потеряв счет времени и тяжелым думам.

Но одна мысль все же вертелась в голове постоянно, что делать дальше. Нора поведала историю своей жизни сыну. Она видела, что пес слышит ее, но не может ответить, только машет головой вместо слов "да" или "нет".

Однажды он принес в зубах небрежно упакованный мешок. С того времени жизнь у Норы кардинально изменилась, так как в свертке оказалась девочка, хорошенькая и напуганная; глазки-пуговки, полные ужаса и слез смотрели на незнакомую тетю.

Волчья стая подобрала сверток, случайно выпавший из перевернувшейся телеги, следовавшей по лесной дороге. Кирей, почувствовав человеческий дух, забрал его у вожака и принес домой. Насмерть перепуганная девочка, долго не могла слова произнести, потом потихоньку доброта и забота Норы растопили лед молчания. Она постепенно заговорила, но кто такая, откуда, вспомнить не могла

Найденыша решили назвать Даной, поскольку, видно, сам бог прислал очаровательную малютку в их семью. С этого времени стали жить вместе – Нора, Дана и Кирей. Малышка полюбила приемную маму, подружилась со своим спасителем. Они часто уходили далеко от дома и играли там, наполняя лес приятной музыкой веселого детского смеха

Как-то раз девочка принесла из лесу вороненка. Дана спасла его от лисы, когда та тащила птенца к себе в нору. Птица выросла, научилась говорить, и стала неразлучной со своей избавительницей.

Девочка росла послушной, работящей, отзывчивой. Им хорошо было вдвоем, если бы не вечный, тяжкий крест Норы – Кирей. Дана не раз подмечала, как Нора, гладила пса, нежно шепча ему слова любви, как часто глотала слезы украдкой. Это была не обычная любовь хозяйки к своей собаке, а нечто явно странное, особенное. Девочка как-то попыталась узнать правду у своей приемной матери, но та лишь горестно вздохнула, прикрыв глаза подолом, тягостно по-старушечьи сгорбившись, вышла во двор.

Время бежало удивительно быстро и однажды наша героиня проснулась немного позже, чем всегда. Ее таинственная, блуждающая улыбка, ее полутона, полунамеки, взгляд отрешенный, обращенный как бы никуда и никому. Казалось, девушка заколдована неким сказочным созданием, и не в силах обмануть его, сбросить оковы дивной ночи. Днем Нора не видела дочку, а вечером та пришла тихая, загадочная, с громадным букетом полевых цветов. Волосы распущены, на голове трехрядный венок из васильков, ромашек, колокольчиков, дикого мака. На шее бусы ягод увядших лесных в несколько ниток; здесь и красные ягоды рябины, черные ягоды крушины, черемухи. Глаза серые светящиеся и такие счастливые! Нора, радуясь, присела на скамью рядом, прижала к себе, поцеловала в макушку, осторожно поинтересовалась столь явной переменой в поведении незаметно повзрослевшей, ставшей очень хорошенькой девушки.

– Ой, мама Нора, мне сегодня такой чудесный сон приснился; кажется, бреду я по полю широкому, а вокруг цветы, цветы, целое буйное море цветов; и все они такие разные, такие дивные. А вокруг небо, синее-синее и такое высокое и чистое, ни одного облачка, и я шагаю, а навстречу он, высокий, сильный и такой желанный, что сердечко защемило, затрепетало, как птичка пойманная. Подхожу, прислоняюсь к его могучей груди и закружилась головушка от счастья неведанного, а сердечко так екает, и томиться, что не передать словами простыми. И больше ничего мне от него не надо, совсем ничего. Стояла бы так, прижавшись к нему, целую жизнь. Мама Нора, что значит такой сон? Может ли повториться наяву встреча чудная? Я знаю – это любовь? Та самая, одна – единственная на свете, да? Расскажи, какая она?

– Любовь, она разная бывает… – задумалась Нора, нахмурила брови, вспоминая горестный личный опыт, – чувство девушки к парню, женщины к мужчине – это только островок в синем море-океане любви. Бывает она и другая, – коснулась ягод крушины на девичьих бусах.

* * *

– Как-то одна знакомая старушка поведала историю…

Когда-то давным-давно здесь в лесу жило одно гордое племя. Их вождь овдовел рано, оставшись с маленькой дочуркой на руках. Недолго думая, решил жениться второй раз и выбрал, как и положено, в жены тоже вдову, но с сыном. Это была очень красивая женщина; ясный взор, румяное лицо, добрая милая улыбка.

Долго ходил к ней, уговаривая выйти замуж, но у вдовы захворал сильно мальчишечка, и ей, конечно, было не до замужества. Разве могла тогда думать еще о чем-то? Как ни добивался её руки и сердца влюбленный, женщина была непреклонной; жизнь ее принадлежала только сыну.

Чтобы оградить себя от навязчивого ухаживания, они подались жить в лес, подальше от людей. То ли лесной воздух пошел на пользу здоровью малыша, то ли время и забота матери сделали свое дело, мальчонка вырос крепким и сильным. Мать нарадоваться не могла успехам сына. Он ей казался самым красивым, самым смелым, самым ловким, ну, и, конечно, самым лучшим.

И вот однажды он встретил, тоже уже взрослую, дочь вождя племени, гордую и неприступную красавицу. Влюбился так, что не мог ни есть, ни пить, ни дышать, ни спать. Все девушка перед глазами стояла, все о ней думал, о ней мечтал, так сильно за душу взяла своими черными, что ночь глазами.

Как-то собрался с духом и признался в любви, она же рассмеялась в ответ на его слова. Красавица распознала, что он сын той гордой и непреклонной женщины, которая когда-то очень обидела отца, так сильно, до боли в груди, отказавшись выйти за него замуж. Вождь долго переживал, захворал даже, едва на тот свет не отправился. Как же, на весь мир ославила, репутацию подмочила. И вот тогда она побожилась отплатить за это жестокое оскорбление. Девушка поставила условие, только если он выполнит его, выйдет за него замуж.

Долго ходил юноша, все думая над предложением красавицы. Эти тяжкие думы, неразделенная любовь съедали его так, что и смерть не за горами стала. Похудел, осунулся, стал похож на скелет, обтянутый кожей. Встревожилась мать не на шутку, что с сыном?

Он долго молчал, но перед смертью все-таки признался, что влюблен, и девушка ответит взаимностью, только тогда, когда он принесет в подарок сердце своей матери.

Поняла встревоженная женщина, сын правду говорит, умирает он от любви, а зачем ей тогда жить. И вырвала она из груди свое любящее сердце, слабеющими руками подала его сыну и упала, счастливая, что в конце своего пути еще раз подарила ему жизнь и надежду на счастье.

Он, где и силы взялись, бросился с трепещущим в руках материнским подарком в ноги гордой красавице. Увидев наяву это смертельное подношение, была столь напугана и огорошена, что схватила сердце и с диким сумасшедшим криком бросила его далеко в лес, а несчастного поклонника прогнала за порог.

И там, где падали капли, почерневшей от горя запекшейся крови любящего материнского сердца, появились агатовые ягоды крушины.

Дана слушала, не двигаясь, слегка прикусив верхнюю губу.

– Кровь запеклась и стала черной потому, что девица обманула? Она не думала, что ей сердце принесут.

Нора кивнула в ответ.

– Недаром горе-беду черным цветом люди красят. А что случилось с красавицей дальше?

– Она осталась на всю жизнь одна. Молодость и красота пролетели очень быстро, и сделалась она страшной, горбатой и уродливой старухой, никому в этом мире не нужной.

А юноша ушел в лес. Через некоторое время появился в лесу страшный оборотень, который в лунные ночи ищет ту девушку, из-за которой лишился матери, ее любви, ласки, заботы. Тогда в лесной чаще слышен страшный вой, наполненный болью и отчаянием, и каждый, кто находится рядом, подвергается смертельной опасности.

– А почему мы не слышим этот крик? – Дана пыталась вспомнить что-то похожее, и не смогла.

– Это было давно и неправда, – Нора прижала девушку к себе. —Чего только не сочинят старые выдумщики, абы запугать пострашнее.

– Интересно, а любовь мамы к дочке? Ты что-то знаешь?

– Есть много разных сказок, всех и не припомнишь.

– Ну, подумай, очень хочется послушать такую историю.

* * *

– В деревне, где я жила раньше, где остались мои родители, есть очень красивое место. У реки, на крутом берегу растет огромная и довольно древняя плакучая береза. Высокая, развесистая, раскинула ветви, что руки, низко – низко склонившись над землей.

Под ней в густых зарослях листьев стоит скамейка, где вечерами обожают целоваться влюбленные парочки. Рядом, недалеко настелены доски – площадка для танцев. Срублены большие и высокие расписные качели.

В праздничные и выходные дни здесь собираются деревенские жители, проходят массовые гуляния.

Так вот, говорят наши бабы, что тоже очень давно жила в деревне семья, мать и дочь на выданье.

Девочка, тоненькая, будто былиночка, с большими, ясными голубыми глазами, что светились как звездочки. И такая она была славненькая, такая чистая сердцем и мыслями, что понравилась одному заморскому господину, когда он со своей свитой, будучи в гостях, заблудился на охоте, и девушка помогла им выйти из лесу. Король тут же решил сосватать ее за своего сына-повесу, авось одумается, остепенится. Ударили по рукам и решили через год свадьбу сыграть. Должен был королевич приехать из-за моря сам за своей невестой.

Ни дня не проходило, чтобы не говорили мать с дочерью о чудесном будущем. Как мечтала девушка о красивых нарядах, о добром муже, украшениях, которыми он будет одаривать ее. Ей так хотелось побыстрее окунуться в эту новую увлекательную жизнь.

И вот подошел положенный срок. Уже готовится вся деревня к встрече гостя заморского, надеясь, на подарки богатые, на угощение знатное. Долго ждать не пришлось.

Целый караван повозок, телег и колясок, запряженных разукрашенными лошадьми, пришел в деревню. Сбежались тут и стар, и мал; всем хотелось взглянуть на диковинных гостей. У ворот же мать встречала с хлебом-солью дорогих гостей.

А была она не на много старше своей дочери, тогда рано замуж выходили, рано и овдовела. Следующий брак – внезапная смерть, и снова одна. Потом уже не стремилась в церковь, хотя нравилась многим мужчинам; да и как не нравиться.

Личико свежее, что яблочко румяное, брови черные, что ночка темная, густая, ресницы пушистые, губы сазхарные, улыбка легкая играет, слепит глаза белым жемчугом речным. А косы! Таких великолепных длинных, густых волос цвета спелой пшеницы в мире не увидишь. Бывало, распустит их по плечам, солнце красное засматривается на красоту женскую, луна ночью тускнеет от зависти.

Так вот встречает она гостей своих дорогих, кланяется низко до самой земли, привечает зятя будущего. Нарядный платок спал с головы женской, и коса камнем упала на грудь высокую, расплелась и накрыла золотой волной.

Ахнули гости, красоту такую увидев, у многих седобородых глаза от сладострастия помутнели, а жених как увидел, оцепенел. Она ему каравай подносит, а он глаз жадных с нее не сводит, кроме ее не видит никого. Разве

видны ясные звездочки, когда луна-красавица серебром горит, и заметишь ли ромашку скромную, если в саду роза алая тянется к тебе дивным узором лепестков своих.

Зазвала в дом гостей, за столы дубовые сажала, яствами изысканными, медом-пивом угощала. Спать уложила на кровати тесовые, покрывала стелила льняные, белоснежные, одеялами укрывала шелковыми.

Но не спится заморскому гостю в постели прохладной, подушки пуховые каменными кажутся, думы тяжкие душу терзают, плоть лихая горит-пылает. Закрывает очи ясные, и видит золото волос роскошных, грудь высокую, глаза с паволокой, бровь тонкую дугой, и как тут уснуть.

Решил жар в воде остудить. Пришел к реке, а на берегу стоит будущая теща в рубахе до земли, волосы распущены по плечам. Месяц ясный обнимает ее, любуется ею, ветер-хулиган щекочет тело страстное, заигрывает с красавицей.

Подошел молодец, заглянул в глаза глубокие, бездонные, и утонул, захлебнулся дурманом терпкого пьянящего запаха. Брал на руки могучие и, безмолвную, нес в травы высокие, туман серебряный. Ладой, ладушкой называл, отрадой сердца своего.

От слов таких ласковых, от поцелуев нежных, от крепких сильных объятий мужских растаяла молодушка, забыв обо всем на свете. Затмила страсть жгучая, горячая глаза и уши влюбленным. Мир для них перестал существовать. Ничего не видели, не замечали никого вокруг.

А завистливых глаз очень много, завидущих всегда достаточно. Нашлось сердце злобное, душа черная. Быстренько в деревню сбегали, привели дочь вдовы и показали место укромное, где мать с будущим зятем любуются – обнимаются.

С горя окаменела девушка, сильное затмение нашло на нее, и пошла она в воду темную, в бездну мрачную. И закрылись очи девичьи, и угасла жизнь, воробышком маленьким встрепенулась, и затихла на веки – вечные. Как увидела мать тело дочери, задохнулась от горя страшного.

– Доченька, моя милая, прости мать свою непутевую! Прости, – только и смогла прошептать.

Весь народ возле утопленницы столпился, забыли о бедной женщине, а когда кинулись, нет ее. Выросла на том месте береза белая, ветви длинные, к реке тянутся, листья шепчут: – прос-с-сти, прос-с-сти.

Вот так-то, спать давно пора, заговорила я тебя, – Нора погладила девушку по голове.

– Чего пригорюнилась, призадумалась?

– Жалко их всех, а ты меня отведешь в ту деревню, смогу я увидеть березу знаменитую.

– Придет пора, увидишь, а сейчас в постель, – поцеловала на ночь и ушла к себе. Кирея, как всегда, в избе не было. Где он бывает по ночам, неведомо, приходит всегда под утро, усталый и голодный.

Сегодня Нора встала позднее обычного. Дана еще спала. Быстро приготовила поесть, и ушла в лес, надо было забрать мед в пчелиных дуплах, пока косолапые не опередили и не забрали первыми. Корзина была тяжелая, путь дальний, возвращалась домой под вечер, усталая и довольная. Присела на пеньке, рассматривая шляпку большущего гриба, и не червивый даже, в корзину не вмещается. Вот Дана удивится, такое не часто можно встретить. Солнце круглым красным шаром катило к невидимому из-за верхушек деревьев, горизонту. В лесу время летит быстро.

Вдруг ветер донес решительные сердитые мужские голоса. Тихонько подошла ближе и увидела, нескольких человек, спрятавшихся в кустах возле их избушки. Они явно кого-то ждали. Немного поодаль к дереву привязаны кони. Нора решила не выходить из укрытия и узнать, что хотят эти незнакомые люди. Ветер донес первые слова.

– Старая карга, жизнь испортила своим гаданием. Наговорила чуши всякой жене, а она поверила, из дома выгнала в одном исподнем, без копейки денег. Любовниц, видишь ли, у меня много, деньги женушки в карты проигрываю. Кутить в кабаках – это жизнь моя, но зачем ей об этом знать. Теперь вот нищим стал, хоть по миру иди.

– А моей, что наговорила. Прячу деньги от нее, якобы дня не проживу, чтобы не пожелать смерти своей благоверной. А ты видел жену мою? Сам черт испугается, увидев ночью темной, а я вынужден жить с ней. Деньги-то ее папаша дал. Теперь тоже остался на бобах. Стерву эту порешить надо, чтобы больше не смогла испортить жизнь никому!

Решительные и злобные слова собравшихся воедино нескольких мужчин, явно желавших отомстить Ярушке за ее ворожбу, слились в сплошной гул, иногда выделявший в своей звучащей массе отдельные неприятные слова. Незваные гости пришли видно с одной целью – уничтожить рассадник колдовства, но где живет она, толком не знают. Вот и решили, что здесь.

– А какая она из себя, ты знаешь?

– Старая, конечно.

– А если не старая и совсем может быть молодая? Ведьма же, может разное обличие принимать.

– Тогда любую бабу, что в доме этом, пусть это будет даже и нежная молоденькая девочка, убиваем, мало ли какую муть ведьма напустить может.

Нора с ужасом представила, что могло быть, если бы она была сейчас в доме. Даны и Кирея, видно, тоже в избе не было. Что за напасть! Недобрые гости расположились возле костра, жаря на вертеле зайца. Стараясь ничем себя не выдать, сидела в укрытии, тщательно прислушиваясь к лесным звукам. Прошло еще немного времени, стало темнеть. Голоса звучали приглушенно, сердито и решительно. Ожидание затянулось, что с собой принесено, выпито и съедено. От большой дозы алкоголя охотники опьянели, стали злее и решительнее в действиях, им хотелось быстрее разделаться со зловредной старухой.

– Не до утра же сидеть здесь, давай в лес пойдем поищем. Пальнем по кустам пару раз, да по домам. В другой раз попробуем подловить каргу старую. Вон тьма какая, может ведьма умышленно навела, чтобы с толку сбить.

Чей – то голос предложил зажечь избу, им будет светло, и бабка прибежит, увидев пожар.

И вот уже пылает ярким жадным пламенем строение ветхое под довольные возгласы пьяной разнузданной братии. Неожиданно для всех и для спрятавшейся Норы, к горевшей избе выскочила огромная мохнатая собака, похожа на лесного диковинного зверя.

– Ведьма! – раздался возглас. – Ведьма объявилась!

– Какая это ведьма, глаза разуй.

– Стреляй, сейчас пропадет!

– Не стрелять! – взволновался один из бандитов. – Ловить будем, у меня в псарне такой собаке приготовлена особая клетка.

– Она же дикая!

– Ничего пару недель поголодает, присмиреет.

– А если это старуха, убить надо не раздумывая, чтобы не успела чар наслать.

– Не стреляй, я сказал. Давай в обход, веревки покрепче приготовьте.

– От греха подальше, стреляй лучше.

– Точно, может это старуха? – подхватили остальные.

Тут Нора поняла, что жизнь Кирея в опасности, его сейчас или убьют, или поймают, и будут в городе показывать диковинного зверя.

Незаметно пробралась к коням, встревоженным пожаром, отвязала, вскочила на одного из них и с громким криком поскакала в лес, увлекая за собой нескольких пьяных мужчин. Они с улюлюканьем помчались следом, стреляя во всадницу.

Остальные, увлеченные ловлей невиданного зверя, стали сужать круг, стараясь набросить сетку на пса. Тут животное растопырило огромные лапы, все как-то вздернулось, и перед изумленными взглядами охотников предстал зверь еще более диковинный. Он стал больше, громаднее. Свирепые глаза зажглись ярким светом, наводящим ужас на непрошеных гостей, огромная пасть раскрылась в жутком рычащем звуке, показывая красный язык и огромные клыки. Шерсть покрылась множеством желтых светлячков, живых, как бы кишащих на поверхности, что во мраке ночи казалось еще страшнее. Все присутствующие остолбенели от обуявшего их ужаса, казалось сам дьявол перед ними во всей своей красе. Кто-то пытался креститься окаменевшими от страха пальцами, вспоминая бога, кто-то вспоминал свою мать. Рядом раздался жуткий волчий вой.

Насмерть перепуганные, охотники бросились врассыпную кто куда, совершенно забыв о цели своего визита, оставив напуганных коней на привязи возле сгоревшей дотла лесной избушки.

V

Кирей бросился искать Нору. Она скакала на лошади, слыша сзади звук стрельбы, надеясь, что пуля минует ее. Сколько так промчали лесом, не знает, но тут конь на скаку споткнулся, почувствовала сильный удар в спину, стала падать в густую темную пелену неприглядной ночи, сразу мир перевернулся, стал верх тормашками.

– Неужели это все? – мелькнула мысль. – А Дана, Кирей?

Пришла в себя от дикой боли в небольшой луже крови, рядом тесно прижавшись, лежал Кирей и тихонько жалобно скулил, зализывая её рану.

– Ну, хватит, видишь еще живая, – простонала, положа руку на собачью шею. Попробовала встать, качнулась, ноги подломились и провалилась в темноту. Очнулась уже утром. На губах почувствовала горьковато-соленый привкус воды, явно морской, неужели рядом море. Прислушалась, шум прибоя был едва слышен. Стало немного легче. Опершись на собаку, попыталась пройти несколько шагов, получилось. Сцепив зубы, ссутулившись, шатаясь и задыхаясь побрела. Рокот моря был ближе и ближе.

А вот и оно, необъятное и могучее. Камень, на котором часто сидел Тимор и она, будто совсем недавно, и скала, высокая, в синих небесах спрятавшаяся. Подняла голову, там, неизвестный и таинственный замок, в легкой дымке облаков далекий и невесомый. Кивком головы дала понять, что им надо туда на самый верх, может, это их спасение, а, может, и погибель. Кто там может быть, сердце тянется, верит, надеется.

Сколько добирались они, то ползком, то пехом по каменным ступенькам, не знала, все перемешалось; физическая боль, усталость, непреодолимая жажда. Время от времени теряла сознание, проваливаясь, в пустую, бездонную темноту, тогда пес тащил ее наверх, звериным чутьем понимая, что неспроста Нора стремится наверх. Земля с высоты птичьего полета казалась маленькой и нереальной. Не свалиться бы отсюда вниз. Кирей, уже окончательно потерявшую сознание Нору, все тащил и тащил по ступенькам, надеясь, что когда-нибудь они всетаки закончатся. Не один день, верно, прошел, когда вконец обессиленный, приполз на небольшую площадку, огороженную камнем, упал перед железной дверью, жалобно заскулил, царапаясь в нее. На звук никто не спешил выходить.

Нора в очередной раз пришла в себя в удобной, мягкой кровати, в ослепительно белой шелковой постели, так она спала только в спальне княжеского замка. Пес лежал тут же на шерстяной подстилке. Внимательно осмотрела его, ничего подозрительного. Тихонько позвала, услышав голос проснувшейся, радостно заскулил, стараясь лизнуть в лицо.

– Ну все, все, видишь, снова живая. Обошлось и на этот раз, а вот куда мы попали, непонятно! Где хозяин, ты его видел?

Собака виновато опустила глаза, что может сказать безмолвное животное, разве поскулить малость.

– Ладно, сама познакомлюсь и поблагодарю за кров и пищу.

Но свидание не состоялось. Каждое утро, пока Нора еще крепко спала, кто-то убирался в их комнате. На столе стояли всевозможные блюда и напитки, в вазе – свежий букет цветов. Особенно выделялся золотой кубок, богато украшенный самоцветными камнями. В нем был настой, который гостья всегда пила на ночь. Густой, ароматный и чрезвычайно вкусный, он наполнял женский организм жизненной энергией.

Нора уже могла потихоньку вставать, ходить по замку в сопровождении Кирея и осматривать вереницу богато убранных комнат, любезно предоставленных гостеприимным хозяином на обозрение, только одна тщательно заперта, откуда вечерами доносилась тихая и чудная мелодия. Она невольно заслушивалась музыкой, глотая тихие соленые слезы. Дивная музыка грустила о несбыточных мечтах, потерянной синей птице счастья.

Все вокруг напоминало о необыкновенной слабости владельца к роскоши, тяга к прекрасному сотворила это великолепие; восхитительные покои, отделанные изысканной резьбой по дереву, стены драпированные обоями из парчовой ткани, мебель изготовлена из дорогих пород красного дерева и оббитая шелком в тон комнат. Куполообразныйпотолок в гостиной, выполненный из множества слоев древесины, каждый из которых в свою очередь покрыт золотом. Малахитовая шикарная лестница, ведущая на второй этаж и не имеющая опор, а над ней -фамильная галерея. Взгляд задержался, да это же она на одном из портретов, а рядом очень красивая девушка, сложив руки на коленях, грустно смотрит на непрошенных гостей, и на пальце красавицы до боли знакомое кольцо, где-то она его уже видела.

Время шло. Дни повторялись однообразные и одинокие. Хозяин не спешил знакомиться с гостями, а, может, и не нужны они ему вовсе. Нора уже полностью поправилась. Кирей часто сидел у входной двери, печально положив морду на могучие лапы, его тянуло домой, он беспокоился за судьбу Даны. Нора понимала, что девушка одна, совсем не приспособленная к жизни среди людей, да и охотники могли вернуться и тогда представить страшно, что может случиться.

Засиделись они в гостях, пора и честь знать. Сколько пыталась говорить в закрытую дверь, оттуда веяло холодным молчанием. Если так, то завтра решили уйти домой по той дороге, по которой поднялись сюда, вниз легче идти, да и здоровье не то, что прежде, чувствует себя намного лучше.

Кубок с живительной влагой стоял на своем обычном месте. Нора, задумавшись, поднесла напиток к губам, неожиданно пес подпрыгнул, и бокал упал, разлившись бордовым ароматным пятном. Огорченная, прибралась, и пошла спать, но уснуть так же быстро и крепко, как раньше не смогла. Долго крутилась в постели, пытаясь вздремнуть, но тщетно.

Послышался тихий осторожный скрип открывшейся двери. Удивленная, взглянула на Кирея, тот лежал, как ни в чем не бывало. Закрыла глаза, притворившись спящей. Некто осторожно подошел, присел на краешек кровати, положил на женскую руку свою, когтистую и мохнатую. Нора сквозь прикрытые веки увидела лысого, дряхлого уродца. Женщина схватила его ладонь, больше похожую на лапу дикого зверя. От неожиданности он с силой выдернул руку и бросился в свою таинственную комнату. Нора – следом. Дверь закрыться не успела, и она увидела горбуна, стоящего на подоконнике и грозившего спрыгнуть вниз.

– Не подходи, – глухо простонал. – Я никогда не позволю тебе видеть себя таким.

– Успокойся, – Нора услышала такой родной голос, и сердце замерло от счастья.

– Тебя такого, я часто по ночам в своих снах видела. Знала, что страшен видом, что непригляден, поэтому и не пугает меня твой вид. Давно догадалась, какая болезнь гложет тело твое, не могла разобраться только, где искать. Слава богу, определила, что только ты можешь жить в этом странном замке. Женское чутье не подвело, сердце правильно привело. Пойми, полюбила, поверь, люблю не меньше, не за красу показную, не за плечи широкие, а за душу щедрую, голос нежный, взгляд ласковый.

Если бы я знала, как в тебя влюбилась! если бы я знала, как горька и как невыносима разлука! что сердце вырвано тобой! я бы тогда не ушла! я бы у судьбинушки счастье наше вымолила.

И уже совсем решительно:

– Слезай с окна, хватит голову морочить.

– Не смогу! Не позволю себе так жить дальше. Не хочу вести жалкое и неприглядное существование затворника, даже если и ты будешь рядом. Не буду делить с тобой судьбу прокаженного. Не отговаривай! Не знать тебе лучше, как тяжела и нестерпима эта жизнь. Прощай!

– Стой! – крикнула в ужасе, поняв, что сейчас, в самом деле, потеряет его снова, но уже навсегда. – Погоди, выслушай, а потом поступай, как знаешь. Я понимаю, тебе нелегко…

Посмотри вниз, сколько воды река принесла в морскую пучину за это время, сколько раз черемуха отцвела с той поры, когда коварная сводница ночь-колдунья бросила меня в объятия твои, бессовестно подглядывая потом за нашим первым и единственным свиданием.

Все жива память, все щемит душа. Имя твое молитвой шепчу все эти годы. Не упрекать тебя буду, в ту ночь сама пришла, честью девичьей поступившись. Грешна, поэтому несу крест свой безропотно через года, через лета, дни и ночи. Кара божья черной тучей свет закрыла, в тупик завела и не видно дальше пути-дороженьки.

Не сама и не по своей охоте пришла. Сын наш здесь, ему помощь нужна. Взгляни, чем провинился он перед Богом, судьбой и людьми! Ты хоть иногда мог быть человеком, а Кирей пес, который до конца своей жизни будет им, и по сроку живет меньше. Это твой сын, которому кроме тебя некому помочь. Не верю, что, если человек мог хоть иногда становиться собой, не сможет найти причину этого злого превращения и предотвратить его.

Эльдар медленно повернулся. На него смотрел огромный черный пес своими грустными большими глазами. Растерянно уселся на подоконнике, глядя то на Нору, то на пса. Кирей подошел, и положил морду на колени старца.

– Сын мой?! Я не мог даже подумать о том, что у меня может быть сын. О, горе! И тебе, самому дорогому и самому близкому, я причинил столько боли и страданий. Своим необдуманным поступком обрек на вечную жизнь в этой шкуре. Разве мог знать, что еще кто-то может страдать так, как я и даже сильнее? Как мог я не почувствовать в тебе родную кровинку, увидев на пороге своего дома? Нашего дома, – поправился, – отныне это наш отчий дом.

Сидел на полу, гладя собаку, что прильнула к нему, тихонько поскуливая в ответ. Нора присела рядом, тихо привычно глотая слезы, глядя на своих самых близких и родных, кроме них у нее никого дороже нет.

Долго не спали в ту ночь, и все говорили и говорили. В комнате было темно. Угадывались только покачивающиеся тени на стенах, и Норе казалось, что прежний Эльдар разговаривает с ней и сыном. Его голос, его речи приятно обволакивали, вселяя надежду на перемены в жизни. Спрашивала, почему столько драгоценностей в замке, золота, серебра Он ответил, что может любую вещь одним движением руки оборачивать в драгоценные металлы. Любой обыкновенный камень может превратить в слиток золотой, любую каплю жидкости – в брильянт.

Видно на той планете, откуда родом, его предки так увлеклись этим процессом, что алчность и жадность вытеснила все человеческое из их душ, и стали они чудовищами, погрязшими в клубке человеческих пороков.

Теперь он знает, почему много лет тому назад мать оставила их с сестрой на земле, надеясь оградить от превращения, но злой рок достал и здесь. Испорченные гены перешли по наследству.

– Так это твоя сестра? – догадалась Нора, вспомнив портрет печальной девушки, и облегченно вздохнула. Ревность тонкою иглою вонзилась в сердце, и все время напоминала о себе легким покалыванием. Эльдар рассказал, что сестра пропала уже давно, оставив одного в лесу.

– А кольцо, как там, на портрете тоже можешь сделать?

– Нет, оно магическое и повторить его силу нельзя.

– Довелось увидеть эту красоту невероятную и признаюсь, была поражена его пророчеством. Скажу больше, Ярушка очень удивилась, когда кольцо предсказало нехорошую судьбу моему будущему сыну.

– Этого не может быть. Нора, кольцо это одно, как оно могло попасть к вашей гадалке?

– Не знаю, бабушка носит его с собой, не расставаясь ни днем, ни ночью в набалдашнике. У нее имеется такая палка очень красивая и необычная, а в ней этот перстень.

– Мою сестру звали Наина. Погоди, о какой палке ты говоришь?

– Такая вся особенная блестящая и вычурная такая. А в набалдашнике бабка кольцо держит.

– Откуда она появилась в ваших краях?

– Не знаю, может, давно, а, может, и не очень, – засомневалась Нора, вспомнив, что никто и никогда не говорил о том, когда появилась старушка возле их деревни.

– Ты именно это кольцо видела у нее? – Они подошли к портрету.

– Ну, да, его спутать невозможно. Этот камень, он горит и переливается живым пламенем, завораживает, и, если это чудо увидишь хоть один раз, запомнишь на всю жизнь. Когда Ярушка поднесла ко мне перстень, он вспыхнул, зашипел и даже почернел, но вскоре заново разгорелся, когда оказался у бабушки. Вот такое диво дивное!

Эльдар неожиданно засуетился, засобирался, попросив и Нору быть готовой в дорогу, cтремительно вышел из комнаты и вернулся в темной накидке с большим капюшоном, низко надвинутым на глаза.

– Мы сейчас же уходим. Забирайте все самое необходимое, и в путь. Пока я ничего не могу сказать.

Повел их к глубокой узкой шахте, вниз по которой вилась крепкая толстая веревка. Сели в плетеную корзину и через некоторое время были внизу. С трудом открыли заржавевшие запоры на дверях. Пес выскочил вперед, и не оглядываясь на своих спутников, бросился в лес. Норе и Эльдару пришлось задержаться, пока не приобрели пару лошадей, готовых в дальнюю дорогу.

Повесть третья

Дана

Мы думаем о тех, кого любим,

не замечая тех, кто любит нас

Солнце огромным горящим шаром закатилось за деревья, оставив по себе полыхающий край неба, который понемногу угасал, меркнул, тускнел, и на лес вскоре легла кромешная, густая тень, только возле самой воды узкой полоской желтел песок. Небо казалось размытым, синесерым. Звезды проклюнулись, и еще не до конца вызревшие, сумеречно дрожали, далекие и мелкие. Горизонт мягко и невидимо сливался с землей.

Равномерный плеск лесного озера приглушало осторожное и ленивое кваканье. Оглушительно наперебой трещали цикады. Порывистый горячий ветер, шаловливо трепал грустные листья ив, вербы печально рассевшихся вокруг небольшого лесного озера, обронив в него ветви свои, засмотрелись они в зеркальную гладь, тихо перешептываясь между собой; потом сердитый шалун, как бы, о чем, вспомнив, рывком проносился над озером, вбирая в себя свежесть стынущей воды, разгоняя мелкую рябь волн, и, будто озорной ребенок, снова бросался в лес, запутываясь в кронах могучих деревьев.

Из-за туч выглянул месяц. Он ярко-бледной надкушенной лепешкой висел под небом совсем низко и празднично. В его серебристом свете все вокруг лежало в ленивом и райском оцепенении, и только озеро, в глубину которого опрокинулась небесная бездна, выделялось своим зеленым гордым сиянием. Иногда всплеснет, играя, немалая рыбина, испуганно вскрикнет встревоженная чем-то сонная птица тяжело и неуклюже перевернется кто-то в озере с боку на бок, вздохнув из самой глубины тягостно и печально.

Дана, прижавшись к мягкому мохнатому боку бурой медведицы, загляделась на ночное озеро, заслушалась трелями соловушки, и не заметила, как уснула, сморенная беспокойством прошедшего дня.

Проснулась от настырного чавканья медвежонка. Он шумно сопел и настойчиво тыкался влажным носом в ее коленки. Медведица спала рядом, свернувшись в клубок, положив морду на тщательно перебинтованную лапу. Кровь с раны уже не шла, опасность явно миновала. Девушка облегченно вздохнула. Вчера несколько охотников, больше похожих на разбойников, наделали лиха в лесу; настреляли белок, убили несколько зайцев, разогнали всех лесных жителей, ранили неосторожную медведицу. Кирей, учуяв беду, привел Дану к зверю огорошенному. Рана была неглубокой, но крови много. Девушке пришлось оторвать подол у платья, чтобы перебинтовать лапу. Пес убежал домой еще вчера вечером, оставив ее возле медведицы и медвежонка.

Тот, наконец, успокоился. Он нашел кузовок девушки со свежей сладкой малиной – любимого своего лакомства, и сейчас, с удовольствием причмокивая, наслаждался утренней трапезой. Клава, говорящая ворона, иногда даже чересчур болтливая; любопытная, до беспредела, сидела на ветке и недовольно ворчала на несмышленого медвежонка голосом мамы Норы.

Можно возвращаться домой, здесь помощь ее пока не понадобится. По дороге надеялась встретить Кирея, но ни в лесу, ни возле их жилья верного пса не было, мало того, то, что увидела перед собой, сразило девушку наповал, избы, в которой они прожили столько времени, не было. На ее месте зияло черное пожарище, копошился пепел вперемешку с остатками тлеющих головешек. Сгорело все, что могло сгореть, и никого, ни Норы, ни Кирея.

Дана растерянно присела у обгоревшей березы. Клава по-бабьи громко причитала, перепрыгивая с ветки на ветку, потом вдруг пропала, оставив ее одну. Словно отуманенная, обхватив голову руками, девушка силилась понять, что могло произойти, что случилось вчера и как ей дальше поступать. В единственном и оборванном платье, без крова над головой, без Норы, Кирея, что же делать, как дальше жить?

Попыталась найти что-то на пепелище, но усилия были напрасны, все выгорело до тла.

К вечеру все-таки прилетела Клава и объяснила, что здесь побывали все те же горе-охотники. Они и сожгли избу, где делись Нора и ее верный пес, никто в лесу не знает. По просьбе вороны, лесной народ обшарил за это время весь остров, все самые потаенные и укромные уголки, но женщина с собакой, как в воду канули. Больше всего, что Дана и Клава остались одни.

Ворона трогательно грустила, по-птичьи повесив клюв, печально опустив черные крылья, стремясь подражать Норе, когда та была чем-то расстроена.

В лесу посоветовали идти к людям, здесь нечего одной девушке делать, а вдруг вернутся бандиты, поэтому Клава поведет Дану в ближайшую деревню, а там видно будет.

Девушка неохотно отозвалась на предложение, ей все чудилось, что Нора вскоре вернется; хотя в глубине души понимала, от проницательного взгляда их вездесущих лесных друзей не могла укрыться самая малая сущность, или же остаться незамеченной малейшая подробность, случившаяся в лесу, тем более пропажа Норы и Кирея.

II

Идти пришлось немало. Клава недовольно каркала, поторапливая девушку, перелетая с ветки на ветку или усевшись на плечо. Решено, Дана в деревню пойдет одна, а ворона присоединится потом, дабы не возбуждать излишнего любопытства у деревенских жителей.

По совету всезнающей птицы, а она, оказывается, здесь была не раз и разбирается в местных порядках, надо идти прямо к колодцу что в центре деревни, там всегда полно местных женщин, они и помогут, подскажут, у кого можно будет пожить, хотя бы недолго.

Несколько молодух о чем-то оживленно спорили, к ним все подходили и подходили остальные жители. Женщины, кто постарше, были одеты в темный низ, спереди у каждой светлый фартучек, и пестренькую кофточку, их головы прикрывали черные с цветными каемками платки, некоторые даже были с бахромой из плетеных кисточек. Они, то плотно охватывали голову в виде небольшой шапочки, надвинутой низко на лоб, то просто были обвернуты вокруг головы и завязаны рожками сверху. Те, что, помоложе, были облачены в светлые, с тонкого полотна сорочки. Наверх надеты темные, с разноцветными полосками юбки, из-под которых кокетливо выглядывал затейливый рисунок вышивки. У талии они перехвачены шелковыми поясами или расшитыми фартучками. Головы молодок были прикрыты разноцветными платочками.

У самого колодца, затисканная со всех сторон высокая немолодая женщина что-то взахлеб рассказывала, время от времени торопливо крестясь и оглядываясь по сторонам.

Ее слова воспринимались присутствующими по-разному, одни с расширенными от ужаса глазами внимали каждому слову рассказчицы, разбавляя его возгласами изумления, другие с явным недоверием слушали странную историю.

– Вот-те, Бог, – яростно крестилась рассказчица, – Правду, бабоньки, говорю, да, чтоб провалиться мне на этом месте! Таких страстей сроду никто не переживет, и даже врагу своему смертному такого не пожелаешь.

Ее маленькие цепкие глазенки непрестанно прыгали с одного лица на другое. Жиденькие бровки, озабоченно сдвинутые у переносицы красного утиного носика, что смешно топорщился при таком бойком разговоре, лихорадочно сотрясались, как только она начинала креститься.

Подошло еще несколько человек, среди них были уже и мужики. Пришлось начинать все сызнова.

– Старик мой ковырялся во дворе, плетень надо было починить, прохудился дальше некуда, да и ворота завалились. Я тоже не бездельничаю, вся при делах; по хозяйству бегаю, во дворе убираюсь. Туды-сюды, сюды-туды, целый день на ногах, не вздохнуть, не передохнуть. В избу забежала, поставила утром тайком от деда варенуху.

– Дай, – думаю, – погляжу, не потухла ли печь, а то в воскресенье нечем будет полакомиться, душу отвести.

Сама же знаю, с моего муженька глаз спускать никак нельзя, он так и норовит без меня чарочку-другую опрокинуть. Глядь в окошко – а к нам весь упаренный Тимофей бежит, следом дружок его закадычный пыхтит, и к деду! Окружили, тормошат, шушукаются и все на лес кивают. Я уши навострила и слышу, содействия у деда просят и еще топор. Старый хрыч в мою сторону не глядит, инструмент в руки и со всей компанией до лесу. Я скоро за ними, бегу, еле поспеваю.

– Ах, вы, – думаю, – заразы, как где, так больные и хромые, а здесь и не угонишься следом.

Они бегут, по сторонам не глядят, за плечами веревки, в руках топор.

– Никак, – соображаю, – клад нашли.

Вдруг вижу впереди болото, а там чьи-то рога торчат, огромные, таких сроду не видала.

Не иначе, – думаю, – лось в болоте застрял, вылезти не может и не потонет. Сколько же это мяса перепало бы нашей шинкарке задарма! А за такие рога целого годовалого поросенка купить можно. И такая злость меня взяла, что аж затряслась вся! Деды стали тащить животину с болота, а я схоронилась за деревом и думаю, что в самый поспевающий момент выскочу и покажу им кузькину мать. Немного часу прошло, вытащили с горем пополам. Лежит он, значит, здоровенный такой, еле дышит. Я смекаю, что мяса здесь хватит на всю деревню, не одну свадьбу сыграть можно. А они, мужики, уже топор наставляют между рог, ударить хотят, когда слышу мой голос в лесу кричит.

– А, чтоб тебе рука отсохла, сморчок недосушенный! А чтоб ты хлеба ломоть не смог в пасть свою ненасытную положить!

И так это ясно и понятно, что мужики присмирели, оглядываются кругом. Я туточки же, за деревом, и не смекну, в чем заковырка, я же безгласная. А тут староста наш, Ксен, как закричит, да все матерными словами, да такими, что раньше сроду таких не слыхивала. Я по лесу глазищами шарю, а никого не видать. У меня уже все, что можно, дрожит, поджилки трясутся, зуб на зуб не попадает, понимаю, неспроста здесь все это!

Старики, решили, что померещилось с похмелья, видно, дальше думают дело заканчивать. Довольные себе, руки потирают, шуточками перекидываются, а мне уже домой хочется, мочи нету. Бог с ним, мясом этим, душу бы спасти, да ноги целыми унести. Тут слышу, сзади зовет меня кто-то, да так тихо, так нежно. От своего деда за всю жизнь, не слыхала этаких слов, хороших да приветливых. Оглядываюсь, выискиваю, кто кличет меня, и вижу на болоте, ей богу, не поверите, муть такая поднимается, марево что ли, а в нем чудище! Псина здоровущая, с быка ростом, бельма у ней горят, в пасти язык красный болтается, клыки вот такие, а сам весь червяками покрыт. Они так и кишат по нему, так и кишат, а еще светятся!

От внезапности я и онемела, и остолбенела, с места двинуть не могу. Желаю вскрикнуть, а звук пропал, одно шипенье. Старики пока ни о чем не подозревают, хотя присмирели маленько, но еще не могут понять, в чем дело. Тут девка, как заплачет-да-зарыдает, как завопит:

– Вытащите меня, люди добрые, из болота, век благодарить буду, – а голос трескучий, страшный, прям, за самую душу хватает.

И такая страсть одолела мною, такой страх в печенку влез, враз, вся, и посинела, и позеленела. Шкура по мне пупырышками укрылась, ровно гусиная стала.

Все, – думаю, – это смерть за мною пришла. Зажмурилась, а когда разлепила зенки, гляжу, чудище прямо на меня прет. Не бежит, а ровно плывет по земле, чудно так, даже лапами не перебирает. Я уж, как зареву, где и голос взялся! Мужики со страху тоже завопили, понеслись на меня, а их сам дьявол за моей спиной встречает. Деды, как глянули на это зрелище, где и силы взялись!

Не знаю, как воротились! На все запоры затворились, на печку и неделю в себя приходили. Дед мой до сих пор из избы не глянет. Пить даже покинул, все молитвы, какие знает, читает. Я вот нашла в себе силы за водой сходить, поесть-то охота.

– Кондрат с Тимофеем где? – спрашивают из толпы.

– Не слезают с печки, за двери носа не кажут. Соседка говорит, переменился муженек, то слова без брани не произнесет, а это такой любезный стал, что не узнать. Все через простите и пожалуйста, все лопочет, что видал свою кончину.

– Пить меньше надо, тогда и видеться ничего не будет. С пьяных глаз всякая чертовщина может показаться!

– А как же, Комариха? Она совсем трезвая была.

– И когда это ее можно трезвой увидеть?

– Да не надо наговаривать, выпить, конечно, баба любит, но, чтобы напиваться, никогда.

– Сколько в лесу не ходили, бывало, ночевали, когда сено заготавливали, ничего не видели, не слышали такого.

– Не могли столько человек обмануться!

– Значит, в самом деле, что-то завелось. Проверить не мешало бы.

Мужики закурили, собравшись в круг. Осторожны были в выражениях. С чем черт не шутит, может и в самом деле, не врет баба?

Тула, как всегда, подошла с мужем. Она что-то рассказывала ему, звонко смеясь, успевая посматривать по сторонам и замечать все, что стоило ее драгоценного внимания.

– Чего собрались? Никак праздник какой – подошли к встревоженной толпе, – намечается? Свадьба что ли? – Ее живые глаза хватко выдергивали лица из толпы.

– А это кто? – показала на Дану.

Все оглянулись. В пылу увлекательного рассказа никто не заметил, как подошла девушка

Она стояла в толпе, внимательно вслушиваясь, и никак не могла понять, где такое чудо могло произойти, сколько живет в лесу, и ни разу ни с чем таким не сталкивалась.

Хотела оспорить, но потом решила обождать, мало, что может повлечь за собой ее вмешательство. Тула еще раз переспросила о пришедшей незнакомке. Ее муж – местный староста, и она часто пользовалась правом главного в деревне. Девушка вышла в круг, уважительно поклонилась всем собравшимся, учтиво взглянула на все еще обворожительную, такую же солнечную, как и прежде, Тулу, почтительно склонила голову перед ее мужем, догадавшись, что он первый человек в деревне. Видный, слегка седоватый мужчина бросил скорый взгляд на девушку и споткнулся об ее искренний, чистый и такой необыкновенно синий взор. Глаза их, встретившись, застыли на мгновение, и воровато разбежались, неловко уткнувшись в землю. Тула мигом почувствовала угрозу своему безоблачному, счастливому семейному бытию.

– Откуда пришла? – наступательно насупила брови.

– У меня погибла матушка, когда сгорела наша изба. Я осталась одна и без ничего. Пришла в деревню, как советовала соседка, чтобы не умереть с голоду. – Дана сказала все, как советовала Клава.

Тула смотрела на полуголую в оборванном платье девушку и злость распирала ее. Вишь, разрядилась как, на жалость бьет.

– Где твои вещи? – участливо спросил кто-то.

– Разбойники в лесу напали, все забрали, еле спаслась.

– Да слышали, намедни, шум в лесу. Выстрелы, пожар.

– Не местные, кто-то чужой хозяйничал, – подтвердили из толпы.

Тула решила, во что бы то ни стало, избавиться от девушки.

– Допустим, это правда, но здесь деревня не только наша. Вон сколько их вокруг!

Дана нерешительно оглянулась. Сказать честно, она не знала, где еще живут люди. Куда ей идти? Попробовала найти участливые глаза. Все опускали взгляд. Привыкли, что последнее слово за Тулой, а ей явно не понравилась девушка.

– Да и жить здесь негде, избы полны.

– Может, кому-то бездетному предложить, помощь какая ни какая для стариков? – нерешительно предложил кто-то.

Тула резко прервала.

– У кого это место есть? У Комарихи, что ли?

– Что, вы, что вы! – правильно осмыслив слова Тулы, замахала старуха. – Не могу принять, сами с дедом у порога спим, места нету. Изба совсем махонькая.

– Кто это у порога спит? – недовольный голос старика, небольшого росточком, с сединой в черных запутанных волосах. Узкая полоска морщинистого беззубого рта скривилась в недовольной гримасе.

– Изба хоть и невелика, но места в ней на всех хватит. Идем, девочка, ты, наверно, устала с дороги?

Тула видела, каким захватывающим взглядом провожал Ксен приблудную. Гнетущая ревность ползучей змеей влезла вовнутрь, свила черное гнездо, удобно расположившись в ранимой женской душе.

Дана зашла в дедову избу, покосившуюся от времени и безделья ее владельцев.

Спать уложили за печкой. Старалась не чувствовать сырость и приторно прелый запах сена, накрытого старой и не очень чистой тряпкой.

Укрывшись таким же неприятно пахнущим одеялом, попыталась уснуть. Душа тосковала по прежней жизни. Где сейчас мама Нора, Кирей, неужели погибли при пожаре? Это самое страшное, что могло случиться. Да и не могло с ними такого произойти!

Быстрее бы Клава вернулась, может, что-то узнает новое.

Проснулась от женского сердитого шипения. Комариха хозяйничала у печки, яростно двигая кочергой,

– Совсем мозги растерял, когда по лесу носился? То такой безъязыкий, слова божеского от него не услышишь, а это глянь, голос прорезался, хозяином стал. Хлеба в избе куска нету! Где взять, чем кормить приблуду будешь? Ее и одеть, и обуть во что-то надо, гляди, полуголая пришла. Тут самим укутаться не во что, вот еще напасть на мою бедную голову!

– Ты же давно детей хотела, все жаловалась, что не по-людски живем, скучно, – заскулил жалобно Комар.

– Развеселил, вот уже развеселил, – тонкая мохнатая полоска губ ехидно сморщилась, – Только смеяться, вот, охоты нет.

– Полно тебе кипятиться, ну, сказал, не подумав, что, уже и не жить? Назад пути нету, измыслим что-нибудь.

– Ага, комаров повыгоняем, а мухи оставим! Что ты можешь делать, пенек корявый, разве решетом солнце ловить, да свиньям хвосты вязать! Век прожил припеваючи, без забот и без тревог, с утра пьян и не болит ни о чем голова. На тебе, в старости что удумал! Совсем, гляжу, рассудка лишилась башка трухлявая, все мозги пропил.

– Ты, старуха не обижай понапрасну. Пьяница проспится, а дурак никогда.

– Да ты и есть самый настоящий дурень! Не видел, что Тула против была, не подметил, как муженек ее разлюбезный на приблуду запал. Глазками нахальными так и швырял в ее бесстыжие глазенки. А ты не подумал, пустая твоя головешка, чем это может грозить? Счастье семейное разбиться может, и ты виновным будешь! Тебе это надо?

– Но она такая скромная, тихая, а Ксен – мужик в годах. Голова на плечах имеется, что он не понимает? У самого дочь на выданье, не сегодня – завтра свадьба

– Да что ты хармызу плетешь. От мужиков всего ожидать можно. Недаром говорят: седина в бороду, бес в ребро.

Дана лежала молча, не желая прерывать такую вежливую беседу приемных родителей. Вспомнила вчерашний взгляд того красивого мужчины, его взволнованный вид, стало не по себе, сейчас только этого и не хватало; без Норы, в неведомой деревне, чужой избе и незнакомый мужчина, который ей в отцы годится.

Поднялась со своей не очень опрятной постели.

– Наконец-то, они решили подняться – злорадно прошипела Комариха. – А то уже думала в постель чай подавать с плюшками да с медком.

– Да хватит тебе, старуха, нападать задарма, не видишь, стесняется девочка; можно сказать, боится тебя.

– Ага, боится, – взялась в боки, нахмурив свои жиденькие бровки. – Тоже мне девочку нашел, стеснительную. Видел, в чем вчера при всем честном народе стояла. Почитай раздетая, светила на весь мир своими тонкими нахальными коленками.

– Мы ей сорочку найдем, оденем, и будет как все.

– Ну да, а сорочку я пойду, найду? В хлеву клад выкопаю – полотна куплю.

– Не надо, – Дана пыталась утихомирить хозяйку. – Я придумаю, во что одеться.

– Что ты можешь? – сощурилась ехидно старуха, – Могла бы, не ломилась в чужую избу. Дрыхнуть оканчивай, дел невпроворот, а мне еще кое с кем посоветоваться надо.

Комар молча дожевывал картофелину, запивая кислым молоком, рассеянно глядя в покосившееся окно. Быстро собрался и торопливо вышел, наделив напоследок девушку грустной виноватой улыбкой, жалостно скривив свой беззубый сморщенный рот.

Дана осталась одна в этой запущенной неухоженной избе. Пара дымящих картошин в мундире на темном от времени и многовековой грязи деревянном рассохшемся столе. В углу образа, покрытые толстым слоем многолетней пыли. Под потолком на жерди висит нечто напоминающее женскую одежду. Окна завешены паутиной и покрыты плотной пылью. На них резвятся огромные жирные мухи в несметном количестве. От их монотонного жужжания долго не поспишь. Заглянула в посудник, пару треснутых мисок, помятый ковш у ведра с водой, еще дымившая печка. Несколько глиняных горшков, в которых, наверно, по праздникам варится каша или юшка, а сейчас жили пауки. Паутина густая и частая была по всей избе. И повсюду жирные, здоровенные пауки. Они с любопытством поглядывали на новую жилицу.

Хорошо хозяйство. Начала с уборки. Закатав рукава, стала мыть стол, соскребая с него жирную липкую грязь, подбелила печку, глина нашлась здесь же у печки, просто хозяйке недосуг было заниматься таким неблагородным делом, убрала паутину по стенам и углам. Подбелила пол красной глиной, оглянулась по избе и осталась довольна своей работой.

Комната преобразилась, стало уютной и чистой. Время подошло к вечеру, а хозяйки не было, видно, и в самом деле, много дел в деревне. Пришел усталый, но довольный дед. Дана сидела на лавочке у ворот, с удовольствием вдыхая свежий вечерний аромат. Комар присел рядом, долго решался, теребя сверток на коленях, потом разом вдохнул.

– Я вот тебе полотна принес, может, сошьешь что-то или не умеешь, то этого, поговорю, другие пошьют. Хлеба я не принес, прости, не заработал. Обойдемся картошкой.

Неловко протянул пакет девушке, смущенно отведя глаза в сторону. Дана развернула подарок. Там лежал кусок, хоть и грубого, но белого полотна. В ее положение и это было, как находка, наскоро поцеловав старика в заросшую колючую щеку, побежала в избу кроить. Они с мамой Норой шили себе наряды сами, и часто такие чудеса выделывали из кусков материи.

Комар вошел в избу и не узнал ее. Он ахнул и робко присел на чистую тщательно выскобленную лаву у нарядной печки. На столе стоял букет синих васильков, миска с вареной картошкой и кувшин с водой. Изба блестела и светилась от чистоты. Вскоре прибежала довольная Комариха. За день она успела побывать у всех, кто мог бы угостить вкусным обедом, а потом и сытным ужином. Старая болтунья все говорила и говорила, каждый раз добавляя в свой рассказ все больше и больше страсти, за это каждый старался щедро угостить ее, чтобы подольше подержать в доме, послушать чудную историю.

Она с удивлением оглянулась по горнице, фыркнула недовольно, и усталая завалилась спать, громко храпя и причмокивая во сне. Дана зажгла маленькую лучину и, пытаясь никому не мешать, шила себе платье, пусть оно будет не таким красивым, как прежде, но все-таки лучше, чем есть.

Утром Комариха ни свет, ни заря умчалась, не проронив ни слова. Старик, пожевав все той же картошки, смущенно попрощался и поспешно ушел. Девушка одела обнову, оглянула себя, осталась довольна, взяла старенькие, изрядно помятые ведра, коромысло и, не спеша, пошла по деревне к уже знакомому колодцу.

Еще издали заметила старосту, что бросил пытливый взгляд на девушку, и молча прошел мимо. Дана невольно почувствовала его волнение, какой-то досадный холодок пронесся по спине. Встряхнула плечом, сгоняя с себя неприятное ощущение.

Возле колодца уже было несколько женщин. Они придирчиво осмотрели платье, и продолжали свою болтовню, не обращая больше ни малейшего внимания на нее. Дана стояла молча, терпеливо выжидая, когда они наберут воды и уйдут. Сплетницы явно не спешили, намеренно оттягивая время.

– Не гляди, что в возрасте уже, а туда же, – бросая косые взгляды на девушку. – Молоденькая понравилась.

– Бедная Тула! Как она его любит! За холодную воду взяться не дает, все сама решает. Разве знает он, как огород вспахать, как избу перекрыть, как хлеб с поля убрать, как обмолотить его, как скотину обхаживать? Живет как у бога за пазухой. Что еще в старости надо, любящая жена, дочь красавица, замуж за такого парня завидного выходит, казалось, живи и радуйся. Ан, нет!

– Ага! Появились, приблудились гости непрошеные и в почтенной уважаемой семье все наперекосяк пошло.

– Тула рассказывает, что Ксен ночью спать перестал, все ворочается и вздыхает.

– Гнать таких надо взашей, кто жизнь чужую мутит, покоя не дает.

Дана сжалась, чувствуя, что говорят о ней.

– Дарья, тебя долго ждать? Скотина некормленная, непоенная, – чей-то зычный мужской крик прекратил поток обидных слов и женщины, спохватившись, разбежались с тяжелыми, ритмично покачивающимися в такт шагу, коромыслами. Девушка облегченно вздохнула и попробовала набрать воды, но усилия были тщетны; тяжелая деревянная привеска мешала Дане, длинная жердь не слушалась ее рук. Ведро то не долетало до дна, то зачерпнув воды, выливалось у самого края колодца. Сколько так мучилась, пока не услышала веселый голос парня.

– Что, красивая, воды не набрать? Давай помогу.

Еще мгновение и оба ведра наполнены чистой, как слеза, колодезной водой, а еще через некоторое время шли они по улице; веселый и говорливый парень нес ведра с водой, а Дане досталось коромысло.

– Откуда такая синеглазая? – допытывался спутник. – Неужели в поле во ржи выросла.

Дана внимала его словам, и было тепло и радостно на сердце. В последнее время столько горечи и страданий пришлось испытать, а эта встреча, как ложка сладкого меда на душу, как света лучик в темной беспросветной ночи. Так любы и милы были его речи, что слушала и слушала бы без конца, а он все говорил и говорил, как будто обо всем и ни о чем, и смеялся, смеялся заливисто, громко, рассказывая забавные мелочи.

– Зовут – то тебя как?

Дана якобы нахмурила брови, но легкое облако улыбки блуждало по ее личику, глаза светились от потешной беседы, от необычных ощущений.

– Дана!

– А я – Лука.

Остановились у избы, где сейчас жила девушка. Парень поставил ведра у ворот и заторопился назад. Дана внесла воду в дом, присела у стола, а мысли неугомонные все о веселом парне. Добрые глаза, ласковый голос, может его видела в том счастливом сне, может именно его любви ждала, надеясь на счастье девичье. Сердечко встрепенулось и притихло, ожидая чего-то чудесного, необыкновенного.

Вечером прилетела Клава и поведала, что обыскали весь остров, но ни Норы, ни собаки не нашли, как в воду канули, видно и в самом деле сгорели при пожаре.

Дана сидела в избе, опечаленная недобрым известием, немигающими глазами глядя на окна, даже Комариха притихла, не понимая, что случилось с девушкой.

Горе было тяжелым и безысходным, хотелось выть от безнадеги. Несколько дней подряд уходила далеко в лес, что бы здесь никто не видел ее горьких, отчаянных слез, не слыхал ее громкого безутешного рыдания, и только ворона обеспокоено сопровождала девушку.

***

Как-то решила вернуться на пожарище и подобрать все, что еще осталось от прежней жизни. Возле сгоревшей избы ничего не изменилось, все та же гарь и копоть. Осторожно, чтобы не запачкать свое единственное платье, разворошила головешки и заметила маленькую каменную шкатулку, почти не тронутую огнем. Кое-как открыла ее и увидела тщательно замотанный золотой крестик.

Мама Нора говорила, что крестик был на шее у девочки, когда Кирей принес сверток в избу, но Дана не носила его, слишком тяжелым был по весу. Теперь же она с большим удовольствием надела крестик на шею, расправив красную шелковую нить.

Больше ничего не нашла, сгорело все, а жаль, приемный отец, хоть и работал от зари до зари, едва мог заработать на хлеб, тем более, деревенские жители привыкли с ним рассчитываться наливкой или брагой, что и споило бедного мужика, превратив в горького беспробудного пьяницу, а потом они же брезгливо отворачивались от него, когда проходил мимо пьяный в стельку.

Напоследок заглянула к медведице и обрадовалась, что та полностью выздоровела, и от недавней раны не осталось и следа. Угостила медвежонка медом, что они с Клавой только что позаимствовали у диких пчел. Малыш подрос, стал больше, внушительнее, но такой же сластена, как и раньше.

III

Дана вернулась в избу вечером, усталая и успокоенная. Никого еще не было. Присела на лаву, с наслаждением вытянув ноги. Внимание привлекло необычное поведение Клавы. Ворона все время встревожено за кем-то следила, сидя на подоконнике. Дана стала наблюдать за беспокойными прыжками птицы. В очередной раз, когда она, спрыгнув с окна, вернулась в избу, недовольная и сердитая, девушка закрыла окно.

– А ну, признавайся, что случилось? Что мечешься, как угорелая?

– Сама иди, посмотри, – недовольно проворчала птица.

Дана вышла во двор и присела от неожиданности, у калитки сидел медвежонок и смешно сопел, тыча носом в жерди. Он хотел зайти, но ворота были закрыты, и зверю ничего не оставалось, как ждать, чтобы кто-то его впустил.

– Как он здесь оказался? – девушка глянула на ворону.

– Увязался следом. Пришли домой, а он тут как тут. Пыталась в лес увести, уперся и ни в какую. Надеялась спрятать, а куда. Что будет, если кто-то заметит. Кошмар-р-р!

Это слово часто любила повторять Нора, когда случалось что-то неожиданное и чрезвычайное.

– Точно кошмар. – Дана растерялась от столь неожиданного появления нежданного гостя. –      Навязался на мою голову.

А тут, как назло, по улице разговор слышится. Комариха, громко смеясь, шла домой, с кем-то болтая без умолку. Вот недобрая несет не вовремя, то до утра не дождешься с гостей, а сегодня приперлась, не успело стемнеть. Во дворе медвежонка не спрячешь, еще уйдет шататься по деревне ночью, мало ли что взбредет ему в голову. Решила завести в избу, привязать под столом. Комариха, судя по голосу, уже навеселе, быстро уснет, а там видно будет.

До прихода хозяйки успела затащить упиравшегося зверя под стол, привязать за лапу к ножке стола, и вороне приказала глаз с него не спускать, если ей надо будет отлучиться. Пришлось Клаве сидеть в печи за заслонкой, наблюдать за надоедливым и непутевым гостем

Шумной толпой на порог зашли товарищи, Комар с хозяйкой и Кондрат со своей женой. В маленькой избе сразу потемнело, стало шумно и тесно. Дана с удивлением смотрела на нежданных гостей, комариха не очень гостеприимная хозяйка, у нее всегда пустые горшки, и, если есть что выпить, она сама выхлебает все и деду не оставит. Соседи расселись за столом, выкладывая из узелков принесенную с собой еду и выпивку.

Чего здесь только не было: и румяное кольцо жирной свиной колбасы, и мясо, запеченное в печи, пироги со всевозможной начинкой. Отдельно выложили зажаренную целиком рыбу, она, выпучив бельма, немигающе смотрела на шумных гостей. Целый большой кувшин вишневой наливки, бутыль с брагой. Отдельно поставили мисочку с холодным. Комариха быстро накрыла стол, разложив принесенное с собой по мискам, с удовлетворением глядя на это благолепие. Тула сегодня была щедрая, правда, что взамен захочет, пока неизвестно, хоть можно догадаться.

– Ух ты, и куда это мы попали. – Кондрат с удивлением оглядывал избу.

– И правда, чисто-то как, аж не верится, – подхватила Кондратиха.

– Это все наша приблуда убралась, – расхвасталась Комариха. – Она у нас такая хозяйка

– Очень хорошая, спокойная, уважительная, – дед с удовольствием внес и свою лепту.

– А что Ксен? Все так же за ней глазом пасется?

– Да пускай себе слюни пускает. Мы свою приемнуюотдадим за молодого и богатого, хоть на старости поживем, как люди.

– Не говори, подруга, надо же напасть такая, весь седой, а туда же, молоденькую ему подавай.

– Съест старостиха вашу приблуду, без хлеба и соли съест. – Кондрат жадно глядел на кусок колбасы, что лежал возле него, аппетитно просвечиваясь жирными лоснящимися боками.

– И не подавится. – Комар торопливо перекрестился.

– А где сейчас ваша жиличка? – Кондратиха с нетерпением усаживалась за столом.

– Дана!

Девушка нехотя вышла из-за занавески, что отделяла от шумных гостей. Стояла при свете свечи, неловко уткнувшись взглядом в пол.

– Иди, погуляй, пока мы тут беседуем, – миролюбиво пропела Комариха – Сроду не ходит на эти бесстыжие вечеринки, одна срамота и стыдоба там, а наша девочка стеснительная, застенчивая, все по хозяйству хлопочет, все в доме да по дому, – умильно нараспев расхваливала Комариха приемную дочь.

Девушка вышла во двор, но куда-то дальше идти не решалась, на кого медвежонка оставить, да и не была она последнее время нигде. Вечерами слышала звонкие песни. Веселой бесшабашной гурьбой проходили по улице то девчата, то парни, но никто не приглашал Дану с собой, а самой ей не до того было.

Недалеко послышался тихий разговор, двое молодых парней шли навстречу, негромко переговариваясь.

– Она сказала, что такого дурака свет не видывал, что тебе только бы целоваться да обниматься, а больше никакого толку от тебя нет.

– Поклянись, что правда

– Вот-те крест!

– Если так, не пойду сегодня к березе, пусть поскучает, крепче любить будет.

Проходя мимо, заметили девушку, томящуюся у закрытой калитки.

– Здравствуй, красивая, отчего не видать нигде, али прячешься от кого?

Это был сам Лука, усмехающийся своей очаровательной доброй улыбкой.

– Работы много, занята – Дана смущенно опустила взгляд.

– А это, что приблудилась в деревню намедни, – разочарованно протянул дружок.

– Ага, пойди-ка пока сам, погуляй, а я побеседую здесь кой с кем. -Лука ловко прыгнул через невысокий плетень, подошел к смутившейся Дане.

– Может, пойдем, погуляем? – предложил девушке, услышав громкие голоса подвыпивших друзей.

Она, молча кивнув головой, первая прошла в калитку, совершенно забыв и о Клаве, и о медвежонке, привязанном за ножку стола.

Через пару минут были в лесу. Прохлада и покой царили здесь. Ни одной птицы не слышно; только вдруг барабанная трель дятла вскроет тишину, да одинокий вскрик синички спугнет мягкое шушукание листьев в завитой хмелем ольхе. Вечерняя зорька сгорает медленно, неспеша; косые лучи еще горячего солнца падают сквозь густые ветви деревьев во тьму лесных зарослей, откуда украдкой и лукаво начинает выбираться влажное серебро чуткого тумана, поглощая радужные отблески последнего дневного зноя. Ясная и ласковая бирюза небесного свода прорывается сквозь раздвинутые деревья, и нежное дыхание заката наполняет душу отдохновением от тяжких мыслей, погружая ее в клубы умильного счастья. Сердце билось так сладко и тревожно. Оглянулась на спутника. Дивно, но Лука безмолвствовал и с изумлением наблюдал за девушкой.

– Чудная ты какая-то, не похожа на остальных.

Дана мягко улыбнулась, прислонилась к могучему дубу, слушая шепот его беспокойных листьев, а парень, с другой стороны, наклонился к девушке. Глаза их встретились. Дана даже зажмурилась от такой близости. Лука не удержался, поцеловал девушку в мягкие податливые уста.

Легкое прикосновение чьих-то губ, и ничего, больше ничего. Она думала, первый поцелуй – это удивительное и грандиозное событие, но чуда не произошло, не грянул гром, не блеснула молния, не забилось сердце в бешеном ритме, просто ее губ коснулись теплые требовательные губы парня. Она, сконфуженная, побрела по лесу, не зная радоваться ей или огорчаться. Лука догнал, прижал к себе и снова поцеловал, крепко-крепко и скаждым следующим поцелуем все дольше и дольше, при этом как-то странно хмелея, делаясь горячим и потным.

IV

А бедный медвежонок, услышав ароматный запах снеди, стал грызть свою веревку, пытаясь выбраться из-под стола. Ворона, сидевшая в печи, под шумок вздремнула. Между тем веселье разгоралось, все более и более распаляясь. Тосты шли за тостами. Кондрат поднял чарку и предложил от души: – Ой, выпьем, друзья, выпьем рюмочку до дна.

Обойди весь белый свет,

Наливочки лучше нет.

Не успев, как следует закусить, неугомонная Комариха предлагает новый тост:

Пока живы, выпьем тут,

На том свете не дадут.

Кондратиха смачно закусив очередную порцию горячительного добрым куском колбасы и, уже изрядно захмелевшая, тоненьким голосочком затянула:

Хоть дадут, не дадут,

Надо выпить все же тут.

Уже основательно поддавшие соседи со смехом вспоминали недавнее, лесное приключение.

– Я стою, а оно прет на меня такое здоровенное. – Кондрат прыскал от смеха, вспоминая недавнее происшествие.

– Да ну тебя, – отмахнулась Комариха, – самый обыкновенный оборотень, а, может, и не было его вовсе, просто мгла в болоте поднялась и показала всякую ерунду, на глаза напустила туману. Зато я пожила в свое удовольствие; сколько угощений было, столько сладкой наливки выпито!

– Кто как ведает, тот так и обедает. – Кондрат умильно рассматривал колбасу в сальных руках супружницы. Знатный кусок. Та явно собиралась его припрятать на будущее. – Ты, соседка, всегда была мастерица соврать, на этом деле не одну собаку съела.

– Что сама видала, то и другим рассказала, ну разве малость прибавила для пущего страха. Лучше чарочку давай наливай, а то сейчас заплачу от смеха, какой ужас я наводила на чувствительных слушателей. Всяко себя не обидела историей, а страсти по деревне нагнала столько, что верно каждого шороха пугаются теперь деревенские. А мы то, что? Мы в самом пекле побывали, теперь нам сам черт не страшен.

Ой, хороша наша наливка.

Выпьем, друзья, для понедилка.

Не пропустите, будет застолье,

Выпьем, друзья, за добрый вторник.

Прогоним с вами злыдни и беды,

Выпьем, друзья, за долю в среду.

После помоем миски и ложки,

Выпьем, друзья, в четверг немножко.

Продадим вместе телочку следом,

В пятницу выпьем, после обеда.

Сложим мы в кучу всю нашу работу,

И все допьем утром в субботу.

Согласно и нетрезво пели сотоварищи, раскачиваясь из стороны в сторону, держа в руках полные стопки. Выпили залпом, крякнув довольно и дружно бросились закусывать, чем Бог послал и чем доверчивые люди одарили.

Кондратиха вспомнила кусок колбасы, припрятанный в широких складках нижней одежды, воровато оглянувшись, якобы стала вытирать потную ладонь под столом, но кто-то лизнул шершавым теплым языком жирные пальцы руки. Женщина вначале не разобралась, в чем дело, а потом тело ее покрылось пупырышками, и она сидела с открытым ртом, от удовольствия выпучив глаза, как та рыба бельма, что стояла перед ней на столе. С пьяных глаз она не могла понять, что за кавалер, потом решила, что Комар, всегда глядевший на нее, как кот на сметану, решил пошутить таким способом.

Комариха с удивлением смотрела на глупый вид своей товарки.

– Ты что глазища выпучила, слюни подбери-то. Ей Богу, впервые, вижу, чтоб от пары рюмок наливки сидели с такой сладкой и блаженной рожей.

Тот, кто причудился в пьяном угаре, оставил свои любовные попытки, и Кондратиха метала пылкие томные взоры на щупленького Комара, чем приводила его в необъяснимое замешательство. От каждого ее касания он еще больше скукоживался и старался отодвинуться подальше. Она, не замечая его недоверия, все больше пыталась приблизиться.

– Ммаленький ммой, – шептала все время, напрочь забыв все любовные слова за столь долгий жизненный путь.

Испытав сильное потрясение, дрожащими руками потянулась неловко к другу и опрокинула подсвечник. Изба утонула в темноте. Пробовали искать спички, чтобы зажечь свечи, не нашли и решили, что мимо рта все равно не пронесешь.

Медвежонок меж тем перегрыз веревку и неуклюже вылез из – под стола. Уселся между женщин, принимая активное участие в застолье. Он с удовольствием лакал наливку из кувшина, разом опрокинув его себе в пасть. Когда Комариха хотела налить по очередной стопке, кувшин оказался пуст. Перевернула его над столом, потрясла, ни одной капли не вылилось. Понюхала, засунув в середину руку, облизала пальцы, с обидой взглянув на соседку. И когда только успела, такую сроду не перепьешь. Пришлось дальше продолжать трапезу, наполняя стаканы бражкой.

– Ишь, как уминает, словно отродясь не ела, знамо дело, столько выпить, заесть надо. – К тарелке полезла не стыдясь, окосевшая в стельку, и приметила с изумлением, что шея у Кондратихи явно особая, какая-то лохматая.

– Надо же так чавкать и облизываться, бродячая собака и то лучше хлебает свою похлебку.

Медвежонок в это время с удовольствием грыз кусок пирога, чмокая и посапывая, полез на стол, подбирая следующее блюдо.

Кондратиха обиженно отвлеклась от закуски, глянула на подругу и икнула, лицо у подруги было вытянутым, темным, как у печника, мохнатым и больше напоминало звериную морду.

– Тьфу на тебя, cоседка, ну и рожа! Морда лица у тебя черноволосая, как чугунок, не мешало бы и побриться. Я знала, что волосы растут по телу, но не так же.

– У кого это рожа? Кому бриться надо, – грозно на-двинулась Комариха, обиженная до нельзя больше. Такой наглости не ожидала, глянула прямо в бесстыжие глаза своей древней подруги.

– Черт знает что показалось. – Кондратиха рьяно перекрестилась. – Помилуй, пьяным мигалкам такая чушь привиделась в темноте, надо свечу зажечь.

Стала шарить в своих огромных карманах в поисках спичек; не раньше, как только что, она тайком умыкнула вожделенный коробок, решив, что дома он ей сгодится.

Медвежонок на столе меж тем захмелел, расхрабрился. Он ощутил, что Кондрат пьет что-то вкусное и сладкое. Придвинулся ближе, положив лапы на плечи мужчины. Тот недоуменно глянул на приблизившееся лицо, и его осенило, почему Комариха не зажгла свечку, хочет побаловаться с ним малость, с пьяных глаз совсем забыв, что подруга-то сидит совершенно с другой стороны. Стал шарить по мягкому податливому телу, удивляясь, и когда только успела шубу одеть, да еще летом. Лицо женское мотнулось совсем близко, обдав резким незнакомым запахом. Что страсть делает с женщиной!

Закрыл от удовольствия глаза, подставив рот для поцелуя. Почему-то она стала облизывать его губы, лицо, шею довольно длинным и проворным шершавым языком. Ухватился за голову, уткнулся руками в уши, остренькие, растущие на макушке. От удивления открыл глаза и уперся ими в небольшие глубокие, явно не женские глазки.

– И-к-к, и-и-к-к, – заикал незадачливый геройлюбовник. Его мощное крупное тело затрепыхалось, напирая на сидевшую сзади Комариху. Руки откинулись назад, стали шарить по лаве, задев тощие коленки соседки. Она, решив, что мужчина жаждет любви, дохнула тяжелой пьяной волной прямо в ухо, больно уткнувшись в бедро своей костлявой коленкой.

Ворона, открыв глаза, заметив, что медвежонок сидит за столом, не церемонясь, как заорет во все птичье горло,

– Кошмар-р-р! Идиот, куда лезешь! Какой кошмар-р-р! Залезай под стол немедля!

Кондрат, не понимая толком кто и где кричит, взглянул назад и увидел, что Комариха – то сзади.

– И-и-к, и-к-к, – только и мог произнести ошеломленный кавалер. – Не полезу! я не идиот! я выпимши! Сильно, наверно. Не буду больше, никогда!

Ну и рожа, свет таких не видел, да еще и не одна. Руки его застряли в подоле Комарихи, запутались в длинной юбке.

– Не делайте мне счастья, куманек, – шептала разгоряченная его беспорядочными торопливыми движениями, – а то я сщас помру. Видите, как трясутся мои любовные жилы, – дрожащими руками шарила по животу Кондрата, прижимаясь всем своим жестким, костлявым телом к пышному торсу друга.

– Целуйте, целуйте меня скорее, сделайте мне жарко, чтобы душа вконец упрела, – тянула губы навстречу, закрыв от предстоящего блаженства глаза. Давно забытая услада, подогретая наливкой, сковала тело женское, бросила в омут пылкой страсти. Ее губы наткнулись на влажный чавкающий длинный нос. Лизнув в удивлении, сей странный предмет, открыла глаза. Кондратиха, обеспокоенная непонятным оживлением, подсуетилась и зажгла в этот момент спичку.

С криками домовой! Домовой! – В мгновение ока все собутыльники были на улице.

На крики прибежала Дана, опрометью бросилась в избу. Медвежонок безмятежно спал на лаве, вытянув лапы. С чувством выполненного долга невозмутимая Клава сидела на столе, пытаясь проглотить кусок мяса.

Девушка торопливо спрятала зверя у себя за печкой, прикрыв лохмотьями вместо подушки.

– Никого там нет, вам причудилось, – вышла на улицу. Комариха, враз протрезвевшая, ни за что на свете не пошла в избу, ночевала у друзей.

Дед осторожно зашел, тщательно все осмотрел и не найдя ничего необыкновенного, понемногу успокоился; хотя спал при горящей свечке, все время вскакивая с постели, испугано шаря глазами по избе. Надо же так напиться, и что эта ведьма Тула намешала в наливку.

V

Рано утром Дана увела медвежонка в лес, прихватив с собой лукошко с ягодами. Он жалобно скулил с похмелья, очевидно, болела голова. Медведица уже искала пропажу. Мамаша надавала тумаков и повела к озеру на водопой. Поведение медвежонка было уморительным. Он все время смешно спотыкался, с головой окунаясь в воду, и, к своему глубочайшему удивлению, вынырнул с огромным сомом в дрожащих лапах. Медведица быстро перехватила улов, вытащила на берег и проворно положила рыбину в лукошко вместо ягод, прикрыв листьями папоротника; но Дана категорически отказалась от подарка, как она покажется своим приемным родителям с таким сюрпризом. Назад возвращались с Клавой, которая трещала без умолку, жалуясь на плохое воспитание ее девочки, которая обидела своим отказом добросердечную медведицу. Ужин мог быть шикарным, и не заметила, что медвежонок бежал впереди сбоку, держа в пасти лукошко.

Комариха еще вечером приметила корзинку с ягодами и смекнула, что Тула будет благодарна такому подношению. И когда даров леса не оказалось на месте, сразу бросилась следом за Даной, при том имелась нужда проследить, куда шастает приблуда почти каждый день, за каким таким делом, тем более все нормальные ягоды из лесу несут, а только бестолковые – в лес. Правда, пришлось немного задержаться, вдвоем было бы несколько веселее, но Комар не одобрил жажды супруги срочно прогуляться по лесу, так как усмотрел в этом предложении некую странность, да и ноги отказывались повиноваться после нескольких кружек бражки с Кондратом. Суровая жена в грубой форме предсказала нерадивому вынужденную трезвую жизнь на неделю и подалась вдогонку сама. Супружник, поскребя недурно подбитый глаз, слегка поразмыслив, решил собственнолично сопровождать бабу и тихой сапой, путаясь ногами, подался следом. К беспробудному удовлетворению старика, идти пришлось недолго, жена остановилась, и Комар, присев на корточки, вздремнул под деревом около, упёршись носом в тощие колени.

Дана шла навстречу с пустыми руками, с кем-то неведомым переговариваясь. Женщина с удивлением притаилась поблизости в кустах, исподтишка наблюдая за неожиданной встречей, ибо Лука вышел из-за дерева, и явно заигривая, подошел к девушке, пытаясь поцеловать.

– Что за крики ночью были, всю округу всполошили.

Девушка смущенно и радостно прижалась к парню.

– Да ну их, привиделось с пьяных глаз.

Дана прикрыла глаза, ожидая следующего поцелуя, и совершенно забыла о своей верной вороне.

– Караул! Бандиты! Грабят! Кошмар-р-р! Не успеешь отвернуться, а на твою честь уже посягают!

– Кто здесь? – оглядывается встревоженный ухажер.– Что за бесовские игры!

Комариха вздрогнула от отчаянных воплей непонятного происхождения, но услышала шуршание рядом и заметила вожделенную корзинку.

Медвежонок оставил свою ношу, так как увидел спящего клубочком деда. Любознательность одолела малыша. Он приблизился, нахально пнул носом в бок, тот покатился кубарем, очнулся и увидел перед собой жуткую звериную морду, прикрытую папоротником. Тряхнул головой, протер зенки, но привидение не пропало. С тихим ужасом в теле, выпучивши подслеповатую рожу, cделав дрожащими пальцами козу, со словами у-тю-тю-тю-тю на карачках пополз назад и скукожился, задом упершись в преграду, втянул голову в шею, притаился, соображая, что вот он, конец его унылой беспробудной жизни.

– Сама я, одна. Тебе причудилось, – обнимает девушка парня, показывая вороне кулак.

Но птицу уже понесло. Изо всей силы клюнула в голову и отлетела, наблюдая за поверженным противником. От внезапности тот упал и ползком убрался в кусты, носом устремившись прямо в корзину, которую Комариха уже присмотрела себе и не собиралась ни с кем делиться, тем более чувствуя, что кто-то сзади на нее явно имеет виды и неизвестно еще с какой целью, это, конечно, натужило, но не на ту напали. Лука желая встать на ноги, схватился за край лукошка, старуха, с другой стороны, дернула нагло к себе, трава сдвинулась; и огромная рыбья пасть вздрогнула, – здр-р-р-расьте,– прошелестело над головой. Тут уже завыли все, кто только мог вопить и нестись в разные стороны со скоростью немыслимой для обыкновенных смертных.

Медвежонок от греха подальше мгновенно оказался возле своей мамки. Клава же с удовлетворением чистила перышки, сидя сверху на лукошке. Если воспитанные люди встречаются, они всегда здороваются, здесь нет ничего удивительного, но не могла же она рассчитывать на такой бурный ответ.

Дана укоризненно смотрела на птицу, ну и что это было и что ей делать с этой огромной рыбиной, не оставлять же в лесу.

– Кстати, на твою честь никто и не собирался покушаться.

– Да ладно, а я надеялась. – Довольная ворона села на плечо, прижавшись черной головкой к девичьей щеке.

– Разве, – оттаяла девушка. Она улыбнулась, вспомнив неловкое поведение Луки, что показал себя явно не с лучшей стороны.

В предкушении великолепного ужина Кондрат глубокомысленно дремал на завалинке под однообразное бормотание дрожайшей половины, что, как обычно, была крайне недовольна действиями супруга, ибо курица, которую он принес, была уже наполовину ощипана и не оправдала ее надежд, поскольку замешкалась на этом свете и до сего дня явно не старалась вести скромный и благородный образ жизни, и исключительно по этой причине была костлявой и синюшной. Хотя голодные глаза деда, порой смотревшие искоса на вожделенную добычу, видели совершенно иную картинку; желтенькая, упитанная сверх меры, потому и угодила под колеса, где благополучно скончалась на радость Кондрату и к немалой горечи хозяина телеги. В глубине души сознавая, что старуха не собирается удивлять кулинарными изысками, ну хоть по косточке поглодать в день и то приятно, размышляя о предстоящей трапезе, сразу и не заметил, вдруг наступила странная тишина. Лениво приоткрыл один глаз и поневоле открылся следующий, узрев, как прямо на них летела, разве не в ступе, в полном смысле этого действия Комариха, следом не отставал ейный супруг, подпрыгивая на бегу, дрыгая руками и головой мотая на все стороны, а там, торопливо осматриваясь, собственнолично объявился Лука. С тяжеленной корзиной в руках Дана замыкала необычную процессию.

Курица тут же была отправлена в печь целиком и, едва дождавшись вечера, старики отправились в гости к соседям, прихватив чугунок и туесок с наливкой.

Угрюмая Комариха сидела на завалинке, как неживая, ни на что не реагируя. Вчерашнее потрясение, сегодняшнее приключение добило бедную женщину. Комар, виновато оглядываясь на супругу, с удовольствием вынес посуду и рюмочки. Ощутив неотразимый аромат супчика, возжелала изведать бесплатного приношения, а выпив по маленькой, вконец раздобрела, приказала Комару доставить c погреба туесок с вином, что выменял на рыбину у Тулы, и грусть-тоску, как рукой сняло окончательно. Хмелея на глазах, беспрестанно заливаясь смехом, стала рассказывать, как Лука в лесу пытался соблазнить приблуду и как получил по заслугам. Это она с виду простушка, а тронь – отпор даст любому. Как рождаются дикие сплетни мгновенно и по всей деревне сразу, никому не известно, но Кондратиха ни на минуту не покидала застолье, разве сбегала глянуть, закрыла ли калитку от собак, как вот уже дорогие гости на пороге, будьте любезны встречайте.

Несколько решительно настроенных парней во главе с Лукой яростно набросились на Комариху со словами, что у нее язык длиннее, чем хвост у сороки, что у нее аж губа трясется, чтобы обгадить честного и порядочного парня, и сама она скоро от своей тени бегать будет.

– А, трясца вашим мамкам! Так это я брехливая! А где и кому, и что я говорила? Да онеметь бы мне на этом месте тут же и сразу, если я безмолствую уже давно, как та рыба бездыханная. А, если, кто вдруг хочет навести на бедную и беззащитную женщину напраслину, и слышал, что я кому что говорила, то, чтоб оглох, а кто видел – то, чтоб ему повылазило! Да чтобы ему до конца его никчемной жизни дыхать не стало!

А вы, значит, бесстрашные? Вишь, сбежались стаей на стариков наскакивать. Не робейте, давайте, обижайте, не стесняйтесь. Славу худую пустили по деревне, что мы от нечисти страдаем. Конечно, нам бы вашу силушку. Мы в ваших годах были, на спор запросто могли, – старуху задели за живое, и она как самовар стала распаляться от таких обидных слов сопливой ребятни, – могли, могли, – задумалась на мгновение, что же они могли, – на погосте запросто могли переночевать, и ничего нам там не виделось и не слышалось, а вы даже днем обходите его стороной. – выпалила вгорячах и осознала, что перебрала малость, но отступать было поздно.

Поспорили горячие молодецкие головы на ведро наливки, что попросту смогут завтра на кладбище ночь провести.

– Ага, прям всей толпой, – Комариха размахивала головой, пуская пузыри от напряжения, оскорбленная и взбудораженная. – Ладно, пусть идут все, кому захочется, можете гульки там устроить, мы посмотрим, кто из нас смелый.

– А что такое кладбище? Туда теперь может каждое дитя малое сходить. Мертвые живым не шкодят, – все время молчавший Комар под конец выдавил из себя.

– Да, соседка, глупость ты спорола, мягко говоря. Столько парней ночью все вместе, да скорее, они кого хочешь напугают. – добавила Кондратиха.

Комариха задумалась, где взять ведро наливки, чтобы отдать за проигранный спор, но тут интересная мысль посетила ее седую голову. Прижала палец к губам, и воровато оглянувшись, предложила придвинуться поближе.

– Чем их больше, тем нам лучше, свидетелей будет много. Надо проучить сопляков, отбить охоту обижать стариков оскорбительными словами.

Дана видела пришедших парней. Она надеялась, что Лука заметит ее и подаст весточку, но любимый так был поглощен спором, что не обращал на девушку ни малейшего внимания. Она была огорчена как нельзя сильно. Еще вчера целовал-миловал, сегодня в упор не замечает. Сердце обиженно заныло. Не с кем поговорить, не с кем посоветоваться. Тяжело без Норы, без Кирея, без материнского участия, их помощи. Опять заболело сердце, тоскуя по прежней, беззаботной жизни. Сейчас все на ней: и чем кормить всю, хоть и не большую семью, и убрать в избе, и как приготовить, и постирать. Комариха жила припеваючи, совершенно забыв о своих прямых обязанностях, и нимало не заботясь о будущем. Еще вчера она была против приблуды, называла ее голозадой, нищей, глупой. Хитрым своим умишком давно смекнула – придет время, Тула устроит грандиозный скандал, выгонит девушку из деревни, но не сегодня и даст бог не завтра, поэтому пока жила в свое удовольствие, наслаждаясь и упиваясь приятно проведенными днями.

На следующий день соседи о чем-то взбудоражено шептались, время от времени прыская от смеха. Они принесли в избу какие смогли, где достать тряпки, силясь соорудить из них чудные балахоны. Поздно вечером, снарядившись, ушли, веселые и возбужденные.

Дана, оставшись одна, решила поговорить с Клавой, которая сидела у печки, тщательно вычищая свои серые перышки. Та недовольно каркнула, но, уразумев, что ребенком надо заниматься, стала терпеливо слушать ее взволнованную речь о том, что она уже взрослая и не нуждается в ничьей опеке, особенно вороньей. Она влюблена и хотела бы ходить на свидания без Клавы, так что, если завтра решиться пойти гулять, то желательно, чтобы птица осталась дома.

VI

Ярушка сегодня была сердитой, как никогда, все валилось с рук, ничего не получалось. Тело старое не слушается; то разольет что-то, приходится вытирать, а нагибаться в старости ой как тяжело, то разобьет любимую миску, а другой такой нет, то неуклюже зацепиться локтем за край стола и удариться так, что боль долго будет сверлить ее хворое, немощное тело. Хотелось прилечь, полежать, но сегодня была единственная ночь в году, когда необходимо собирать траву, росшую на кладбище. Эти уникальные растения пригодятся ей в лечении людей от порчи, от злого завистливого взгляда, поэтому сегодня никак не придется отдохнуть ее старым измученным костям.

Еще сумерки были серые и размытые, а Ярушка, кряхтя и беспрестанно охая, ходила среди могил, как всегда опираясь на свою палочку-выручалочку. Вскоре должен выйти месяц. Он осветит кладбище и будет видна нужная ей трава.

Каково же было ее удивление, когда увидела за одной из старых заброшенных могил стариков, возбужденно перешептывающихся и время от времени покатывающихся от смеха. Они одевались во что-то широкое и странное. Бабка с интересом подсматривала за чудаковатой публикой.

Поодаль увидела шумную группу молодых людей, с шутками и прибаутками направлявшихся тоже к кладбищу. Что за странное массовое гуляние в явно неподходящем для этого месте?

Вот что-то странно завыло тоненьким голосочком. Один из старых могильных крестов на окраине пошатнулся и медленно пополз вверх, раскачиваясь из стороны в сторону, поддерживаемый некрепкими старческими руками. Молодцы остановились, кто-то хихикнул,

– Ой, страшно-то как!

– Ладно, прекращайте мороку, – послышались смеющие голоса парней. – Не тяните кота за хвост, ведро наливки и по рукам.

– А старикашки не спешат выходить, им тут по нутру.

– На этом месте где-то ведьма шастает, Ярушка, вот они с ней соединятся и выиграют наш спор.

– Ага, вместе со старой каргой костями трясти будут, по кладбищу рыскать привидениями.

Ярушку больно ударили слова глупых молодых людей. Она совсем недавно спасла одного из этих горластых, когда, сильно порезав ногу, не смог вовремя остановить кровотечение. Каждому помогла появиться на свет, принимая роды у их матерей.

– А, давай улюлюканьем погоним дедов в деревню, пусть все знают, что на сей раз они придумали.

Соседи притихли, поняв, что шутка не получилась, концерт отменяется. Выходить из засады не спешили, еще успеют наслушаться ядовитых шуток и издевок. Ползком – ползком, задом – задом и бегом в деревню, чтоб никто не заметил.

Деревянный крест, брошенный ими, беспомощно свалился в траву среди могил.

Половинка месяца, ясного, светлого, наконец, выглянула, осветив все вокруг ровным серебристым сиянием. Погост окружен высокими многолетними деревьями. Одной стороной смотрит на деревню, которая от него не очень далеко. По ночам можно видеть неясный мерцающий свет свечи в окнах крайней избы. Среди могил росло множество плодовых деревьев, заботливо посаженных деревенскими жителями, кустов жасмина, черемухи, сирени. Сейчас все купалось в лунном свете, растекаясь по земле причудливыми силуэтами. Стало сразу тихо и умиротворенно. Все кладбище было, как на ладони.

Домой идти по условиям спора рано. Осмелев не на шутку, устроили игрища. Сели в кружок, один с рукой за спиной в центре. Кто-то из играющих должен был ударить по ладони, а он или успеть схватить за руку, или угадать, кто саданул. Смех, веселые голоса разлетались кругом, гулко опадая среди могил.

Лука в свой удар вложил всю молодецкую силу. Дружок не успел схватить за руку, резко повернулся к товарищам, и оскалил свои страшные кривые зубы. Глаза его вспыхнули голубым огнем. Ребята с недоумением дружно вскочили.

Слава Богу, им пригрезилось. Перед ними, как ни в чем не, бывало, стоял их друг. Все равно все сразу присмирели, украдкой оглядываясь вокруг.

Тут поднялся вверх, и, свистя, и взвиваясь, медленно полетел прямо на парней брошенный стариками крест.

– Смотри, что удумали, – сказал кто-то, пытаясь хохотнуть.

– Надо же такое сочинить, – голоса уже звучали негромко и неуверенно.

Крест тяжело грохнулся в центре, так и не успев никого задеть. Ребята разом метнулись в стороны, стараясь все-таки держаться друг друга.

Откуда не возьмись, сильнейший порыв ветра яростно промчался над погостом, сгибая деревья и кусты, врезался в притихшую гурьбу, сбрасывая кепки, и, тяжело охнув, рассыпался у самых ног, потом внезапно завертелся, скрутился калачиком, заюлил волчком, и вернулся к могилам, вырастая юрким хвостатым чертиком.

Бесенок закривлялся, тоненько засмеялся… и нежданно захрюкал годовалым поросенком, и вот уже на многих могилах по такому поросенку. Их свинячие морды скалятся и вертят головами, будто они у них на шарнирах. Противные рожи хрюкающих поросят в лунном свете стали превращаться в бесовские рыла. Вот уже почти дюжина дьяволят перескакивали с могилы на могилу, насмешничая и кривляясь.

И куда они прыгали, могильная земля поднималась, раскрывалась, и оттуда выползали гробы, где еще совсем целые, а где полурастлевшие. Чертенята оседлали их, и летели на парней, да прямо над самыми головами, да с оглушительным свистом, да с бряцающим скрежетом. Из старых гробов выпадали чьи-то мощи, грозя задеть любого из парней. Кости падали на землю, рассыпаясь и тут же собираясь в светящийся костяк. Свирепо клацая зубами, скелеты шли на парней, собираясь в зловещий круг.

Парни окаменели, оцепенели, не в силах сдвинуться с места. Тут выпросталась одетая во все черное, длинное старуха. Стала расти, подниматься до самого неба, закрывая собою месяц, весь горизонт, шатаясь в вечерней спускающейся мгле, протягивая трясущие костлявые руки к парням

– Лука, я давно ждала тебя и твоих сотоварищей, – заревела она диким неистовым напевом. Холодный липкий страх охватил друзей.

Вначале еле слышимые рыдания и жалобные вопли покойников набирали силу. Они неслись над погостом, соединяясь с ужасным хохотом сатанят. И вот уже, и смех, и вой, и вопли, и рыдания слились в один разноголосый стон, накрыли кладбище зловещим звучанием. От леденящего кровь ужаса волосы на голове стали дыбом кто-то, самый слабый, не вынес такой муки и как заорет благим матом. Все, кто мог кричать, пищать, верещать, ругаться дружным многоголосым хором бросились в деревню, а за ними хохот старушечий, жуткий, трескучий, как старые корявые деревья в непогоду.

Ярушка долго тряслась от смеха. Ей самой очень понравилась шутка. Давно не было так весело. Отныне никому не вздумается на кладбище гульбы устраивать. Колечко помогло и на сей раз, затуманило головы, напустило пыли в глаза. Ишь, как драпанули, с собаками не догонишь. Надолго запомнят урок.

VII

Наутро вся деревня перешептывалась, осторожно кивая на парней, многие жители слышали непонятный вой ночью, но ребята, сговорившись между собой, не желая позориться, решили помалкивать о ночном происшествии. Как бы ни расспрашивали их, они отвечали всем, что это очередные шуточные игры.

Дана ходила за водой, надеясь встретить Луку. Парня нигде не было. Она догадывалась, что его можно увидеть вечером у березы, о которой ей когда-то рассказывала мама Нора. Днем там Дана бывала и не раз. У реки всегда крикливая ватага детей, рев коров, овец, и коз, пришедших на водопой.

Решила сегодня прогуляться. С нетерпением, дождавшись вечера, тщательно причесавшись, пошла на разухабистую игру гармони.

Несмело спряталась в густых зарослях прибрежного кустарника.

Некоторые девушки катались на высоких деревянных качелях, во весь голос визжа от страха и заливаясь смехом. На деревянном настиле пара хохотушек быстро кружилась, взявшись за руки, потом вдруг ладони их разнимались, и какая-то из них, не удержав равновесие, непременно спотыкалась или падала, далее следующая пара, потом другая.

Шустрая рыжеволосая заводила собрала всех в хоровод. Ей завязали глаза. Участники пошли по кругу, напевая лирическую мелодию, а красавица бродила в середине, наугад выбирая из движущей ленты хоровода кого-нибудь. Предпочтение пало на самого видного парня. Им оказался Лука, что развязал глаза подружке, и она, смеясь, и ни капельки не смущаясь, горячо поцеловала парня в губы. Затем уже он ходил по кругу с завязанными глазами, выбирая партнера для поцелуя, и так еще несколько пар. Они целовались скоро, одним духом, если не нравились друг другу, или не спеша, нежно, коль были по сердцу. Смеялись до упаду, когда попадали парень на парня, девушка на девушку.

Далее к гармонисту присоединились балалаечник в яркой красной рубахе и белокурый паренек с деревянными ложками. Веселье разгоралось. В центр подмостков вышла все-та же рыжая непоседа, взмахнула игриво платочком, приглашая в круг, и заиграла веселая озорная мелодия.

На две половины разделилась молодежь; с одной стороны парни, а с другой – девчата. Шелковые сарафаны, расшитые всеми красками радуги сорочки, в волосах яркая палитра атласных лент, цветами украшены светлые, темные волосы девушек. У некоторых на головах веночки. Первым запел Лука, обращаясь к рыжеволосой певунье:

Где ты, милка, вырастала.

Что такой красивой стала.

Лягу спать – глаза закрою.

Ох, не дает любовь покою.

Девушки в ответ, кокетливо наступая на шеренгу парней, ловкими ножками выбивая дроби:

Хороши ваши сапожки,

Только улица грязна.

Хороши ваши ребята,

Только славушка худа.

Те, задорно продолжили припевку, игриво выделывая танцевальные па, двинулись на девчат:

Отчего кусты густы –

Их никто не рубит.

Отчего девчата злы –

Их никто не любит.

Далеко за полночь закончилось веселье, и парами, парами разбрелась молодежь по деревне, разбрасывая вокруг себя осколки шуток и смеха.

Настя и Лука уселись под березой, и Дана стала невольной свидетельницей их свидания.

– Сегодня совсем ночью не спали, орали на всю деревню.

– Не-а, – целуя, шептал Лука, – а завтра с первыми лучами в поле.

– Так уходи, – игриво просила девушка, страстно отвечая на поцелуй.

– Не могу. От тебя оторваться не могу! Ты такая сладкая!

– А че ж на других девок глазищами зыришь? Гляди окосеешь, никто замуж не пойдет.

– Настенька, родная, выходи за меня, а не то cбегу.

– Мамка сказала не ранее осени, потерпи.

– После твоих поцелуев хмельной весь день хожу. Любить тебя хочу, целовать-миловать, никого не боясь, ни от кого не прячась. Давай скорее поженимся, чего тянуть.

– Пора домой, пора, – шепчет счастливая девушка, целуя друга милого в губы страстные.

Они ушли, обнявшись и целуясь беспрестанно, а Дана, незамеченная влюбленной парочкой, осталась совсем озадаченной. Избранник ее сердца, ее единственный и неповторимый Лука, имеет невесту и собирается женится.

Как страстно целовал ее, сколько хороших слов говорил! Ночи не спала, все о нем думала, об их встречах грезила и что теперь?

Не заметила, как прилетела ее встревоженная воспитательница. Ворона начала обиженно сетовать на недостойное поведение совсем юных и наивных девушек, которых на каждом шагу поджидают коварные искусители.

Дана нехотя пошла домой. Долго не могла уснуть и только под утро задремала, чтобы потом подняться больной, усталой и расстроенной.

Кое-как перекусив все той же картошкой, ушла к реке, на лавочку, под березу. Ее спокойный шелест листьев напоминал о маме Норе, по которой так тосковало сейчас сердечко девушки. Она чувствовала себя, как никогда одинокой и брошенной.

VIII

Дана сидела безмолвно и отрешенно. Рядом, на песчаном мелком берегу веселой визгливой стайкой резвились дети, похожие друг на друга цветом своего загара, светлыми взлохмаченными волосами. Они, то гурьбой неслись в воду, на бегу разбрасывая множество искрящихся брызг, то с громким смехом выскакивали из реки и, вывалявшись в раскаленном добела песке, ныряли снова в теплую речную волну.

Стояла невыносимая жара. Раскалённый воздух жалил лицо, впиваясь горячим знойным поцелуем. Ни вздрогнет ветерок, ни пробежит над речной рябью, ни шелохнет пугливый лист на белоствольной березе. В воздухе витало какое-то непонятное напряжение. Природа притихла в тревожном ожидании. Неслышно было даже собачьего лая, такого привычного для деревни, только коегде звонко перекрикивались петухи, зазывая дождь.

Где-то вдали стал слышен неясный шум то затихающий, то неожиданно появляющийся вновь. На горизонте показались мохнатые, с неряшливо оборванными краями, тучи. Выползли и застыли в тревожном раздумье, уставившись в пространство впереди себя, потом вдруг тяжело и зловеще двинулись на лес, на реку, на деревню. Ярко блеснула блуждающая, искривленная полоска пламени. Сразу что-то, собравшись в могучий клубок, загремело, набрало силы и покатилось на лес, угрожая раздавить его своей мощью, но, едва достигнув столетних вершин, развалилось, заглохнув в ветвях притихших деревьев.

Дети, с оглушительными криками собрав свои нехитрые пожитки, побежали в деревню, оставив Дану одну.

Вновь вспыхнул и тут же погас короткий и яркий свет молнии. И снова грянул гром, пока приглушенный, осторожный. Он опять-таки застрял в лесу, негромким эхом прокатившись по речной глади.

Внезапно налетел сильнейший порыв ветра, яростного и могучего. Зашумела, забурлила вода в реке, встревоженная такой напористостью. Затрещали, застонали деревья, зашелестела тревожно береза, как бы прося пожалеть ее, длинные косы не путать, бело тело не ломать. Тучи, гонимые своим бесшабашным пастухом, неслись уже с необыкновенной быстротой. Небо стало могучим и страшным.

По краям, сливаясь с землей, оно окуналось в непроглядную тьму, сверху нависая тяжеленной тревожной глыбою. Гром вовсю резвился уже над рекой, над деревней, над лесом. Яркими слепящими линиями, то ровными, то причудливо изогнутыми, молнии беспорядочно метались среди туч, пронизывая их своими острыми и зловещими стрелами, рождаясь где-то в самом центре скопления облаков.

Тогда начинался гром. Вначале лениво, но потом все более возбуждаясь, подступал все ближе и ближе, и тяжело, надсадно трескался, раскидывая вокруг множество грохочущих осколков. Только успевал отгреметь один, как тут же взрывался следующий. Гроза бушевала, все более распаляясь. Время от времени вспышки молний подгоняли раскаты грома. Ему не хватало простора. Он задыхался от переполнявшего его возбуждения. Казалось, вот-вот должно произойти что-то ужасное.

И случилось! Очередная молния вспыхнула тонким длинным росчерком, потом закружилась, завертелась, заплясала в диком танце, и разошлась широким концом, оголив зловещий голубой огонь. Страшенный, небывалой силы взрыв вскипел прямо над головой, встряхнув все небо, яростно раздирая его на части, оглушив на мгновение девушку. Небо разорвалось и обрушилось на землю первыми крупными горошинами. Растворилась серозеленая пелена, принесшая с собой спасительную влагу. Дождь весело забарабанил по воде, по земле. Еще гремело вверху, эхом разносясь над землей, глохнув в лесу, но молнии вспыхивали уже вдали, на краю неба, и гроза последовала вслед. Уставшая от нестерпимой жары, от томительного ожидания дождя, земля с наслаждением вбирала в себя целительную влагу. Он шел густой, крупный и торопливый.

Тяжелый клубок застывшей обиды, лютым зверем сосавший душу, вырвался наружу обильными солеными слезами, что смешивались с дождевыми каплями и падали на землю, чтобы потом прорасти маленькими синеглазыми незабудками. Дана стояла под дождем, не замечая его холодных, сырых объятий. Ливень подобрал ее муки, ее печали, отдал их матушке земле, выстудил, успокоил ее сердце.

Но как пришел, скорый, и стремительный, так и убежал, торопливый, поспешный, на прощанье резво промчавшись по грязным, теплым лужам. Природа, обновленная и напоенная, источала такой пьянящий аромат.

Все пело и ликовало, ласточки парили высоко в небе, камнем бросаясь на землю. Воробьи дружно купались в лужах, отгоняемые важными курлычущими голубями. Над речной водой, над теплой землей поднималась мягкая серая дымка.

Солнце не заставило себя долго ждать. Выглянуло из-за уже светлых кружевных облаков, горячее и сияющее. Сразу стало тепло и радостно.

Девушка успокоилась, после дождя в душе поселилось умиротворение и блаженство, поняла, что надо бороться за свое счастье.

IX

С нетерпением дождавшись вечера, спряталась у ворот, где жил Лука. Он восхитительный и, как всегда, веселый, жизнерадостный, вышел, удовлетворенно мурлыча что-то себе под нос. Увидел девушку и расплылся в довольной улыбке.

– Вечер добрый красавица, надеюсь с хорошими вестями встречаешь.

      Дана пугливо оглянулась кругом и нерешительно махнув рукой, позвала в густо заросший палисадник.

– О, у нас уже и секреты завелись – с удовольствием спрятался от любопытных глаз соседей, – с чем пришла, сказывай, не робей.

Она неуверенно замялась, неосознано сорвала листок с кустика, размяла в ладони, бросила под ноги.

– Я тебя слушаю, – промурлыкал томно, близко-близко к себе привлек. – Какая же ты красивая! – Поцеловал крепко-крепко, и Дана решилась. Она прижалась к парню, пряча глаза, и торопливо зашептала,

– Если я тебе по сердцу, то есть, если я тебе нравлюсь, возьми меня замуж, пожалуйста.

– Что, – переспросил, поднимая ее голову, заглядывая в глаза, одаривая одной из своих обаятельных улыбок.

– Возьми меня замуж, я буду надежной женой, тебе не придется жалеть. – Обняла за шею, стала быстро-быстро целовать в губы, в щеки, лицо, приговаривая: – Не строптивой буду, не скандальной, а любящей и заботливой.

– Что, – переспрашивал крайне изумленный Лука не в силах увертываться от страстных лобзаний.

– Я к каждому твоему слову прислушиваться буду всю жизнь, возьми меня замуж, мой милый, родной, ну, решайся.

– Да я помолвлен. Невесту свою обожаю. люблю.

Пальчиком прикрыла губы его.

– Пойми, без тебя мне свет не мил, тосклива ночь.

Тут уже Лука решительно пресек домагания девичьи, убрал ее руки с шеи своей.

– Погоди! Не спеши поцелуями разбрасываться, не бросайся первому встречному на грудь; девушка должна быть чиста и нежна, как первый лучик солнца утреннего, невинна, как первый цвет весною раннею.

– Тогда зачем целовал меня, обнимал тайком? Насмеяться хотел над бедной девушкой!

– А почему не пофлиртовать с красивой девушкой, тем более симпатии были взаимны, поцелуи страстные, а жена должна быть не только сильной, красивой, но и породистой, с хорошей родословной. Безродная, нищая приблуда, пусть и очень красивая, только для запретной любви годится.

– У меня же есть родители, хоть и приемные.

– Ха-ха, – рассмеялся Лука. – Таких беспробудных пьянчужек, таких ленивых и безответственных людей поискать еще надо. Борони меня боже от таких родственников! У них хлеба, что в душе, а одежды, что на хребте. Так что, прощай, не поминай лихом!

И ушел, даже не поцеловал, не взглянул.

– Ничего, родной мой. Я что-то придумаю, все равно ты будешь моим, – думала сквозь слезы девушка, глядя вслед любимому.

X

Настасья, не дождавшись неверного жениха, решила поискать его. Какого же было ее удивление, когда увидела Луку и Дану в кустах, целующихся страстно, недалеко от его избы. Споткнулась сердцем об их встречу, и со слезами побежала к матери.

– Маменька милая, маменька родимая, видела жени-ха своего непутевого в объятиях девушки.

– Эка невидаль, – отмахнулась Тула – Он каждый день с кем-то обнимается и целуется, ну и что с того, пусть аппетит нагуливает, потом любить крепче будет.

– Мама, он сегодня замуж предлагал приблуде.

– Этого еще не хватало, – закипела, как самовар Тула, – мало ей, что отца твоего с ума свела, ходит как отмороженный, так еще и жениха отбить хочет, не бывать этому никогда, – добавила решительно. – Свадьбу сыграем нынче же!

Девушка, вся в слезах, молча соглашалась с матерью. Она боялась потерять друга милого.

XI

Дана пришла к березе. Прислонилась к стволу, шершавому и прохладному, вслушиваясь в тихий, успокаивающий шум листьев. Дерево чуть слышно шептало девушке о бренности нашей жизни, все пролетит – пройдет, время смоет обиды, надо только уметь надеяться и ждать,

– Не спеш-ш-ши, – шуршали листья березы. – Ш-ш-жди, – шелестела белоствольная. Ш-ж-жди.

Никого пока не было. Дана молча, сквозь слезы смотрела на пылающий закат. Ей так захотелось попросить помощи и поддержки у небожителей:

Зори вы мои ясные, зори вы мои красные. Ходите вы высоко, видите вы далеко. Не идите вы ни в лес густой, ни на поле широкое, ни в горы высокие, ни на море далекое, а идите вы к моему другу сердечному, зазнобушке моему неверному. Пролейте вы свет на его душу, зажгите в ней любовь ко мне. Губы его, чтобы имя только мое шептали, глаза его только меня бы видели, сердце его только по мне бы страдало.

Как лебедь без белой лебедушки горюет, как Луна по Солнцу тоскует, как Земля без дождя сохнет, так и милый друг мой без меня бы страдал, таял и тосковал.

Зорюшка моя золотая, матушка родимая, сними мое горюшко росами чистыми, дождями обильными, смой с души моей печаль каменную, забери обиду сердечную, другом любезным нанесену. Укрепи в нем любовь ко мне. Давеча так жарко целовал – миловал, а нынче бросил, даже не взглянув напоследок, обидев словами горькими. Обронил в сердце девичье, глупое, неразборчивое, семя обиды черной, печали безутешной. Я полюбила его, поверила словам обманчивым, понадеялась на душу добрую, сердце верное. Получилось, как судилось. Помоги мне, зоря моя алая, краса чудная, небывалая.

Я любить только его хочу, и он, чтобы только меня любил.

Ныне и присно и во веки веков. Отныне и довеку, на многия лета.

Дана проговаривала слова, искренне веря, что они помогут, как молитву шептала их, глядя на горящий закат. На душе становилось легче, казалось, все еще можно изменить, поправить. Успокоенная, пошла домой, твердо решив, что утро вечера мудренее, не останется лебедушка без лебедя белого.

Вскоре подошла Комариха. Сегодня была как никогда, заботливая и внимательная, принесла в подоле фартука дюжину cвежих, ароматных пирожков с ягодами, под мышкой небольшой туесок с медом. Дары эти предназначались Дане и только Дане, но разве могла Комариха допустить такую нелепую небрежность, хватить приблуде и одного, а без меда тем более обойдется, чай не принцесса, чтоб такие угощения задарма принимать. Льстиво улыбаясь, жмуря глаза свои хитро, сунула пирожок девушке под нос, чаюеще горячего налила и спряталась за печкой, пробуя свежий медок. Вкуснотища!

Дана нехотя откусила кусочек пирожка, который явно в горло не лез, хлебнула воды глоток, задумалась и невольно склонила мигом ставшую тяжелой голову на руки. Пелена обволокла гнетущей дремой сознание, веки склеились намертво и туман густой, жуткий безраздельно окутал разум. Боль, с неистовой силой вгрызаясь в грудь, впивалась в жилы, глухими ударами молота отражалась в затылке. Кто-то тихо и требовательно зовет, за собой ведет. То ли вихря дуновение беглое, то ли ручейка журчание звонкое, только вдруг увидела себя на берегу водоема сказочного и так легко и покойно кругом, ни боли душевной, ни боли телесной. Блаженная, осматривается и замечает повсюду густые заросли кустарника с тяжелыми гроздьями черных ягод, а ноги уже сами несут ее к спасительной заводи, где Нора на берегу, красивая, молодая, но зачем-то в платье черном, усмехается, любуется видением чудесным, где лебеди нежные, белоснежные, в отражение свое глядя, друг за другом скользят по водной глади грациозно, высокие шеи изогуты гордо, шелковистая мантия крыльев снега чище. Здесь нет места предательству и нет измен. Эталон любви и верности, но в кружении величавом явно грусти хрустальной слышится звон бесконечный.

Луна всплыла из порваной кромки облаков, свечением божественным посеребрила гладь зеркальную, и, о, диво дивное, в блеске волн, зажженных лунным сиянием снежный окрас у отдельных лебедей, стал синим. Нора перстом кажет на птиц волшебных и произносит едва слышно, – Скорые свидания украдкой не претят и лебедям; белый лебедь – к любви светлой, бесконечной; синий лебедь – к любви изменчивой, обманной. Белый лебедь – к объятиям невинным, синий лебедь – к слезам и огорчениям.

Очнулась оттого, что Клава громко, монотонно била клювом о стол. С трудом приподняла голову, мутным взглядом обвела комнату.

– Кошмар-р-р! – кричала ворона. – Кошмар-р-р! Уже сутки не могу добудиться. Сколько можно спать?

Дана неотрывно смотрела на спящую за печкой Комариху. Брови удивленно выстроились домиком.

– Да-да, тоже дрыхнет второй день,что мертвая.

– А что произошло?

– Вы спите, а там свадьба гуляет.

– Кто женится? Я знаю?

– Знаешь, милая, ой как знаешь, разлюбезный твой женится.

– Клава, хватит трещать, голова и так болит, раскалывается, нет у меня уже разлюбезных.

– Ага, когда это не стало, недалече, как пару дней назад, целовалась с ним у ворот его дома, совсем стыд забыв. Такого позора думала довеку не перенесу.

Ворона каркнула и обиженно забралась на подоконник.

– Тула знатную свадьбу отгрохала своей дочери, на-долго запомнит деревня женитьбу Луки.

Дана, плохо соображая, смотрела на ворону. Слова ее вяло цеплялись за рыхлую, вязкую память девушки. Лука. Свадьба. Любовь. И вдруг пронзило острой болью – ее друг милый женится.

– Клава, повтори, что ты сказала, – одеревеневшими губами прошептала.

– Да я тебе целый час торочу, что Лука женился и некому теперь будет голову морочить бедной, наивной девушке.

Дана, ни жива ни мертва, еле поднявшись, вышла на улицу. Издали слышны шутовские вопли, шумные срамные песни подгулявших гостей, наяривала, надрываясь в своем ненасытном исступлении, гармонь. Побрела в ту сторону, пошатываясь от тошноты и слабости.

Cвадебное пиршество было в самом буйном разгаре, ешь, пей сколько хочешь, вытворяй, что сможешь. Не в меру возбужденные состечественники, насосавшись как свиньи, дармового угощения, подверглись тяжким испытаниям обольстительного воздействия хмельного напоя, что совершило свое разрушительное дело для неосознанных, не всегда достойных поступков. Неуде-держимое веселье, что вопит, манит, влечет, дразнит, хохочет, дурманит мозги, подкашивает ноги, воспламеняет в разудалой пляске тело и все ему мало, все нипочем, что дружно и легко взведет любую толпу на неотчетливые совместные действия, царит, владеет свадебным пиром.

А, она-то, матушка сощуренным взглядом осматривает ликующее собрание, упиваясь превосходством, раздуваясь от гордости, приглаживает непослушные локоны, вытирает надушенным платком подбородок и шею; пускай глядят, да губы от зависти кусают, лишь только Тула может позволить себе такой размах, как ни как, а дочь у нее одна; правда, муженек ей c червоточинкой, блудливый попался, похоть впереди мозгов топает, да ничего, обламывали и не таких, взнуздаем и этого ловеласа, лишь только с хворью непонятной разберемся и дальше все пойдет, как по маслу. Легонько привлекла к себе свою ненаглядную кровиночку, нежно погладила по волосам, поцеловала в щечку, шутливо пригрозив пальцем Луке. Тот, нелепо улыбаясь, смущенно пожал плечами, осторожно оглядываясь на будущего тестя.

Пытаясь вызвать одобрение главной супружеской четы, ввизгнув для сугреву, широко размахнувшись, выбросила в середку свое, упарившееся от предыдущей пляски, дородное тело, молодка далеко не первой свежести, и выкрикивая срамословные припевки, властно упершись руками в боки, резво перебирая ногами с пятки на носок, жирной гусыней прошлась по кругу, подобрала подол и выбила четкую дробь, яростно, с остервенением вбивая каблуками в землю. Пискнула гармонь и залилась веселым переливом. Под одобрительный гул, ловко выбрасывая ноги, сыпанул мельчайшую дробь разухабистый мужичок. Остановился перед молодоженами, хитровато жмурясь, развел руки в боки, смастерил замысловатое коленце, крутнулся на одной ноге, ухнул по-молодецки и со всего маху пустился по кругу в присядку, щелкая ладонями о голенища сапог.

У гармониста ухмылочка деревянная на лице, от чрезмерного усердия прилип ко лбу чуб, раздувая ноздри, облизывая пересохшие губы, жал, давил до упаду на деревянные клавиши, неистово растягивая меха, краем глаза, вглядываясь, как завороженный, на непрошенную гостью, что тихо, едва перебирая ногами, подходила к ним. Признал, в один миг изменился в лице. Всхлипнула усталая, измученная гармонь, захлебнулась вдруг стоном пронзительным и смолкла, захрипев, как надорванная, не закончив мелодию. Мертвая тишина упала с высокого чистого неба, эхом прокатилась над притихшей толпой, что плотным кольцом обступила Дану.

Волосы светлые не убраны, растрепаны, шея тонкая вытянулась, точно струна, готова вот-вот лопнуть, в глазах лихорадка.

Совет вам да любовь, – поклонилась в землю, ладонь к сердцу прислонила, – добра и блага.

Ты же говорила, что больше никогда не увидим ее. А это что? Кто это, мама, я тебя спрашиваю? Ты обещала, – губы дочери предательски задрожали, горькие слезы хлынули ручьем и покатились по щекам. Она покраснела, лицо исказилось и стало до ужаса жалким и неприглядным, – че приперлась, пошла вон отсюда, кто тебя приглашал? – жалобное, отчаянное завывание выплескивалось на груди будущего мужа. Лука нежно гладил по волосам и шептал утешительные слова.

Припадок гнева мигом обуял Тулу, – Люди добрые, – взвыла дурным голосом, – вы только поглядите на эту побирушку, потаскушку! Ни стыда, ни совести, не звана, не прошена, пиявкой вцепилась в счастье мое семейное, мало того, что мужу мозги запудрила, так ей еще и зятя подавай, мочи моей больше нет, силушки мои на исходе, жизни лишить меня хочет бессовестная, – вся дрожала в нервной конвульсии от возмущения.

– Не надо, не надо, не кричите, – шептала чуть слышно оторопевшая от визга девушка, а на душе было так горько и безотрадно, – я же вам ничего худого не сделала.

Взглянула на такое чужое и непроницаемое сейчас для нее лицо Луки. Горячая тошнотворная волна накрыла всю, с головой. Все кончено. Ушла невозвратно любовь. Не сумела вскружить голову парню, не смогла удержать возле себя друга милого. Да и нравилась ли она ему когда-нибудь? Наверно, нет. Медленно осмотрелась вокруг.

Под самой березой, пытаясь подняться, сидел Комар. Его жалкая пьяная гримаса, чем-то отдаленно напоминающая улыбку, его маленькое, сморщенное от алкоголя и от старости лицо, ничего, кроме сочувствия к себе, не вызывали. Чем мог старик помочь сейчас Дане?

– Да ты жизнь мою семейную чуть не угробила! Все! Моли не моли, а в деревне тебе делать нечего! Уходи, – Тула решительно махнула рукой в сторону леса. – Вон из нашей деревни, и чтобы ноги твоей здесь больше не было!

– Уходи, – дружно в один голос подхватили окружающие, что мигом обступили беззащитную девушку. Остальные гости стали подтягиваться ближе, угрожающе располагаясь вокруг.

– Незачем портить здоровье почтенному семейству.

– Откуда пришла туда и уходи, ни к чему здесь хвостом вертеть.

– Вот, проклятая, навязалась на нашу голову, cколько крови попила, нервов испортила сколько, приблуда! – Настя смотрела люто, не скрывая своей ненависти.

Ксен стал успокаивать любимую дочь, наперебой с Лукой, утешая ее. Она, как маленькая капризная девочка, плакала, припав к груди мужа.

Вокруг были одни недоброжелательные и глухие к ее боли люди. Угодливые, заискивающие, они объединились против несчастной девушки дружной захмелевшей толпой.

Куда же ей идти? Ни матери, ни отца! Ни кола, ни двора! Тут хоть пьяный Комар с Комарихой, их изба, их соседи, в конце концов люди какие никакие вокруг, а там, в лесу, кто?

Она безотчетно глянула на Ксена. Он самый уважаемый человек в деревне, к его словам всегда прислушиваются остальные. Бросилась ему в ноги, прижав руки к груди.

– Сирота я, без отца, без матери. Обращаюсь к вам, что к отцу милому, батюшке сердечному, помогите дочери своей названной, незаслуженно обиженной, неправедно оговоренной.

Неужели виновата она в том, что сердечко девичье в любовь поверило, что обманулось в своих чаяниях, ожиданиях, что не любил ее друг милый, играл чувствами наивной девушки. Если бы был отец у меня, разве позволил бы он обманывать дочь свою доверчивую, разве не рассказал бы ей раньше, что не всем словам ласковым верить можно, не всем объятиям нежным доверять нужно.

Пусть осталась, что лебедушка белая, без друга милого, не гоните с деревни. Я никому мешать не буду. Как бедной сиротинушкой жизнь прожить одной. Я бы к матери бросилась в ноги, просила прощения за свои поступки необдуманные. Она пожалела бы меня, прижала к груди своей, утешила, успокоила. Нет родимой, люди злые сгубили ее. Одна я осталась, перепелкой раненой при разбитой дороге. Каждый, кто пройдет мимо, словом, ядовитым ошпарить может, отпихнуть в сторону, хоть места хватает обойти-объехать.

Не гоните меня, умоляю, защитите душу, не по своей воле, грешную. Судьбу мою горемычную возьмите в руки свои сильные. Подарите надежду бедной девушке, дайте согреться у костра вашего яркого, горячего. Тепло сердец ваших ощутить. Не гоните, прошу. – девушка наклонилась низко-низко к земле и выпал крест, предательски сверкнул на солнце ярким золотым пламенем. Окружающие ахнули, она, оказывается еще и воровка. Может, убила кого-то там, в городе, а теперь в деревне прячется.Такой крест только князья носить могут.

– Судить преступницу, – кричали сердитые голоса, требуя немедленного правосудия

Комар пролез вперед толпы и, мямля, и шамкая, просил пожалеть девочку.

– Поверьте, девочка очень добрая, честная. Она не может воровать. Она не воровка. Не гоните ее.

Ксен молча отвернулся. Покой и счастье его дочери были ему ближе, чем судьба какой-то, приблудившейся неизвестно откуда, да и сам он, наконец, успокоится, больше не видев ее.

Круг стал сужаться, грозный, непреклонный. Комар своим хлипким старческим телом не мог оградить девушку от расправы. Тула, довольная таким поворотом, язвительно подливала огонь в разгорающийсяй костер неприязни и вражды:

– Я всегда знала, что не напрасно появилась в нашей деревне эта приблуда. Мошенница, а может даже и убийца. Хитростью и обманом в деревню проникла. Нет, чтобы притихнуть, притаиться, так она еще и мужей наших отбивать вздумала!

– Воровка!

– Бродяжка!

– Позор! – В исступлении скандировала разъяренная толпа.

– Что б ты уже пошла туманом по воде, растаяла и не вернулась! – старались самые дотошные и самые верные Туле земляки.

Дана, вдруг, вся как-то напряглась, съежилась и обмякла. Глаза девушки излучали безбрежный ужас. В одночасье жизнь была сломана. Вспыхнуло солнце и пожухло, потемнело все для нее вокруг. Она сразу перестала видеть и слышать. Только скорбный шепот листьев березы,

– Прос-с-сти, Прос-с-сти.

– Простите, – вертелась мысль, – простите, люди добрые, если нехотя оскорбила или обидела кого. Простите, что хотела быть счастливой и любимой, не смогла

– Прости, Боженька, что не нужна никому в этой жизни. Прости и не вини душу слабую, грешную, безвольную.

Взгляд девичий на прощанье березу охватил и в реке утонул. А там девушки в венках, безмолвные, зелено-косые, по пояс из реки выглядывают, руками машут, к себе кличут. Ноги сами понесли к воде, что ласково по-матерински звала к себе, манила и влекла обвораживающей пустотой. Там не было печали, не было боли, горя, страданий и унижений. Среди водяных красавиц силуэт Норы. Прозрачная, грустная, молча смотрит на девушку немигающими, печальными глазами. Вот, где ее мама. Она пожалеет свою непутевую дочь. К ней, к родной.

– Прости, Боженька, что не хватило сил удержаться в этом жестоком и безжалостном мире. Прости и помилуй душу мою грешную.

Медленно шла по мягкому песчаному дну. Вода осторожно и нежно обнимала девушку, поднимаясь все выше и выше. Вот уже закрыты колени, утонул тонкий стан девичий, вот уже груди целует теплая волна, накрыла плечи, шею белую ласкает, обнимает. Медленно, медленно, тихо, тихо плещется речная гладь, охватывая девушку плавно, заботливо.

– Кошмар-р-р! Кошмар-р-р! Люди добрые, куда же вы смотрите, она же тонет! Помогите! Ради бога! Девочка моя тонет!

Ворона металась среди толпы, тыкаясь каждому в лицо, пытаясь найти хоть каплю милосердия, била крыльями у лица девушки, стараясь остановить ее, но было поздно. Дана не жила больше в этом мире. Она оглохла и ослепла

Птица орала, что есть мочи.

– Быстрее! Да где же ты там, быстрее, она тонет! Она сейчас утонет! О, Господи, помоги! Останови ее!!!

Все стояли окаменевшие и неподвижные, только старый Комар горько безутешно плакал. Слезы крупными каплями сползали по его небритой неопрятной щеке. Его маленькие щупленькие плечи вздрагивали беспомощно и безнадежно.

– Доченька, – шептал он, – зачем ты так?

Помогите, хоть кто-нибудь. Она же совсем юная, ей бы еще жить и жить, – отчаянно оглядывался по сторонам.

Никто и не заметил, как вокруг все неожиданно стихло, даже ветер, обеспокоенный и напуганный, притаился в густых листьях березы. По воздуху стала перемещаться громадная темная мрачная тень. Она быстро росла, ширилась, расползаясь по земле черным зловещим пятном. Воздух стал сбитым и тяжелым. Беспроглядная тьма упаковывала белый свет, закрывая солнце, делая из него черную плоскую лепешку. Недобро и тревожно завыли собаки. Их разноголосый, беспокойный вой слился в один тягучий и кошмарный рев. Белый свет стал погружаться в кромешную, непроницаемую темень.

Откуда не возьмись, появился огромный страшный зверь, со сверкающими глазами, с горящей красной пастью, из которой дым клубился густой и белый, со светящейся шерстью. Леденящий ужас обуял толпой. Все поняли, наступает конец света, и сам дьявол восстал из преисподней, пришел по их души грешные. Чудище со страшным воем бросилось в воду, и только видели, где пропало со своей ношей.

Светило через мгновение стало опять прежним, ясным и горячим. Без следа растаяла, растворилась в обновленном солнечном свете черная мгла, но праздник уже был расстроен. Все испуганные и, чувствующие за собой неисправимую вину, разошлись по избам, прося прощения у Бога, у своих ангелов хранителей. Только старый Комар остался один на берегу, оплакивая девушку, которая могла бы быть ему любящей и заботливой дочерью, и которую он не смог уберечь.

XII

Тула вошла в избу, присела у стола. Чувствовала себя мерзко. Последнее время в сердце поселилась ненасытная, неугомонная боль ее невыплаканных слез. Всю жизнь прожила с улыбкой на губах, чтобы не случилось. Разве такой уж ровной и гладкой была она? Каждый день ее замужества мог быть последним. Все боялась, уведут Ксена, или на худой конец, сам уйдет.

Чтобы не делала, боль не растворялась, не пропадала, комком болезненным давила грудь. Кружилась голова, от непонятной усталости подкашивались ноги. Мужу ничего не говорила, чем он может помочь, только расстроится. Надеялась, что пройдет свадьба и боль уйдет, успокоится, рассосется комок нестерпимый.

Будто в последний раз, оглянула горницу. Все было тщательно прибрано. Деревенские бабы ловкие, работящие и аккуратные хозяйки. Как будто и не было здесь еще вчера столько гостей, приглашенных на свадьбу дочери. Все расставлено по местам, блестит и сияет чистотой.

Скользнула усталым взором по стенам, зацепилась взглядом у иконы. Осуждающе печально смотрела на нее Богородица

– Матерь Божья, в чем меня обвиняешь? Что жизнь свою положила на алтарь всепожирающей любви, что счастье свое всеми правдами-неправдами выдирала у несговорчивой судьбы-злодейки.

Снова впилась боль в грудь женскую. Сразу стало холодно. Тоскливая тревога мелкой дрожью охватила все тело. Что птица бессильная, пойманная в силки, забилось, затрепыхалось сердце.

Осторожно скрипнула дверь. Вошел как-то боком, нерешительно Ксен. Глухо кашлянул.

– Не обижайся. Уезжаю я. В город. Думал, обойдется.

Не получилось. Растревожило душу знамение Божье, что давеча у реки показалось. Не хотел тебе говорить, но жил раньше, будто во сне. Не хватало чего-то, что-то не мог припомнить ровно. Будто гнался за призраком всю жизнь и не мог никак догнать.

А увидел девушку эту, и как бы глаза открылись. Ночью сны стали сниться странные: девица в белом, такая красивая и такая желанная, глаз не отвести. Все к себе зовет. И люблю ее по-другому, как не мог тебя любить никогда. И стоит преграда, между нами, какая-то, не обойти ее, не объехать. А утром потом такая тоска душу выедает, что хоть вой, хоть кричи. Я в город пойду. Надо попробовать разобраться в себе. Может, там мне поможет кто, расскажет, в чем беда моя. Прошу, не поминай лихом и прощай.

Хлопнула дерзко дверь за мужем. Тула бросилась вдогонку.

– Ксенушка, родной мой! Погоди! Постой! Не уходи! Не оставляй одну! Не-е… бросай!..

Он, слегка ссутулившись, быстро зашагал по улице, не оборачиваясь. Опять невыносимая боль сдавила грудь. Но сейчас было не до нее. Надо было, во что бы то не стало, догнать и вернуть мужа. Это конец ее счастью.

– Ксенушка, родимый, – молили синие губы, – не уходи, не бросай, не вынесу разлуки с тобой.

Спотыкаясь, бежала следом, пытаясь дозваться, докричаться, стараясь не потерять из виду. Глаза, полные слез, не мигая, смотрели на дорогу, но все-таки упустили мужа остановилась, оглянулась вокруг. Она в лесу, на берегу незнакомого озера. Как попала сюда, не помнит. Тут увидела супруга, присевшего у воды, склонившего печальную седую голову на крепкие руки свои.

– Ксенушка, жизнь моя, любовь моя, – обрадовалась Тула, подскочила, обхватила за плечи и обомлела. На нее странными пустыми глазами смотрела дряхлая, мерзкая старуха, вся в черном.

– Ты кто? – отшатнулась в ужасе. – Где мой муж?

– Я судьба твоя, что безобразная? – услышала в ответ глухо со стоном, как из огромной пустой бочки. – Вот и встретились, наконец. Приглядись хорошенечко, какая я неприглядная, замученная. Не нужна тебе была раньше. Всю себя, без остатка, мужу отдала. Тенью безропотной, безгласной бросила меня к его ногам.

Стала ему заботливой матерью и горячей любовницей, верной женой и ласковой сестрой. Напрочь забыла обо мне, своей заброшенной судьбе. Вот любуйся теперь.

С тихим плеском волн, аккуратно разгребая густые мохнатые водоросли своими бледными, прозрачными руками, стали выходить из воды водяные красавицы. С длинных волнистых волос густыми потоками стекала вода, закрывая нагое тело русалок. Стан тонкий, гибкий, глаза сияющие, завораживающие. Звонкими переливами смех их будоражащей луной разнесся по лесу. Расселись по берегу вокруг озера, распелись. А в народе говорят, что русалки шепотом поют.

Сидела русалочка на белой березе,

Просила у женщины рубашку:

Добрая сестрица, дай мне рубашку,

Хоть не тонкую, зато белую.

– А эти… откуда взялись, – не смогла перекреститься Тула. Рука онемела

– Отныне я их царица. Мы обещали тебе, что заберем, придет время. Вот и пришло долгожданное. Собирайся в путь-дорожку с нами.

И уже вместо старухи стоит на берегу дивная красавица с венком водяных лилий на распущенных волосах.

– Чур, со мной, – замахала отчаянно руками Тула, – уйдите, окаянные, с глаз долой.

А колечко золотое обручальное возьми и упади в воду. Бросилась молодушка за ним под веселый хохот русалок, а найти никак не может. Пропало, закатилось счастье ее супружеское, утонуло в озере лесном, в тине болотной. Заплакала женщина от обиды такой, а русалкам того и надо. Расшумелись, разгалделись сороками на весь лес.

– Ио, Иа, о uo, ua цок, ио, А, паццо, ио, А, папаццо.

– Что случилось, отчего плачешь, милая, – обнял за плечи супруг, присел рядом.

– Я твое колечко в воду обронила…

– Было бы, о чем, – прижал к себе. – Завтра другое подарю, лучше прежнего будет.

– Как ты здесь оказался, – положила Тула голову на плечо верное.

– Вернулся за тобой. Решил, что завтра поутру вместе в город поедем. Здесь нас уже ничего не держит. У Насти своя семья, а нам нашу жизнь устраивать надо. После того, что случилось в деревне оставаться глупо. Гляжу по улице, а ты в лес направилась, да так скоро, что не нагонишь, не докличешься. Вот и подоспел следом. Скажи, что с тобой, родимая?

Тихий, ласковый голос мужа успокоил Тулу. Боль совсем покинула ее. Только стало еще холоднее… И русалки поют все громче… а Ксен почему-то не видит и не слышит эту свору некрещеную. Что в самом деле происходит?

Внезапно осенило ее, что стоит у той неизбежной последней черты, которой никому никогда не миновать.

– Чуяло сердце мое беду. Не кликало ее. Она сама пришла нежданная, незваная. Приблудилась, да загостилась. Поселилась в сердце змеей гремучей, ненасытной и по капельке, по капельке жизнь мою несладкую и выпила. Оставила лишь малую кроху.

Ксен удивленно вскинул брови, попытался сказать что-то.

– Гляди, – прикрыла губы его своею бледною ладонью, – как чудно дремлет облачко в воде, будто белый пушистый котенок свернулся в клубочек… Слышишь, как игривая волна лукаво шепчется с бережком, как шаловливый ветер, лаская, треплет листья. Россыпи в далеком небе… манят, влекут к себе своею тайной горделивой. Ты видишь, как ярко среди них, как мучительно догорает моя звезда, по счастью прошлому горюя и тоскуя.

Отшумело, отголосило лето жизни моей. Не жать мне больше рожь-пшеницу в поле чистом, не слышать звонкой песни жаворонка. Не любоваться белым цветом черемухи душистой. Отгорели, отполыхали мои рассветы и закаты. В последний раз сидим с тобой наедине.

Дурманом ночи душной, пылкой не буду больше я пьяна!.. Как жарко было мне в твоих объятиях, как сладко!

Уж небо сыплет в озеро лесное осколки любви моей, такой горячей, ненасытной.

– Любимая, ты о колечке так тревожишься? – заглянул в глаза своей голубке. – Почему разбередила сердечко эта неловкая потеря? Перед Богом мы муж и жена и, уверяю тебя, что всегда будем вместе. Обещаю, я никогда больше не оставлю тебя. Не брошу. То была всего лишь минутная слабость. Дали клятву и в радости, и в горе …

– Родной мой, – прервала Тула его речь, – молчи и слушай: не венчаны мы в церкви. Не настоящая тебе жена. Отдай свое колечко, я брошу его в воду. Пусть катится к своей паре на дно озерное. То-то порадуются русалки щедрому подарку.

Приутихла, вслушиваясь в глухие, затихающие удары своего сердца.

– Пожалей меня… За все грехи мои, ошибки и страдания, я умоляю, строго не суди. Надежду робкую лелея, прошу, прости. За любовь мою, такую странную и грешную, такую безоглядную, прости. И пожалей. Не осуди и не спеши винить.

– В последний раз дай утонуть в твоих глазах. Обними крепко, поцелуй жарко, что б снова, как прежде захмелела я.

Холодно… Зябко… Совсем промерзла душа моя. Согрей и пожалей, единственный, желанный, пусть станет мне хоть чуточку теплей, чтоб ледяные осколки сердца моего, остывающего превратились бы в слезинки теплые. Хочу поплакать напоследок на плече родном.

Половинка моя, песня недопетая, нежность нерастраченная, так безоглядно расцветшая, так горько безвременно увядшая, зарастут наши стежки-дорожки. Хмельную песню любви заветной петь будешь уже с другой.

Не держи зла, обиды на меня в сердце своем. Любила я, любовь лишь одна виновата, что накрепко привязала тебя к себе узами грешными, чарами недозволенными.

Отпускаю, мой родной, отпускаю навсегда и безвозвратно. Горько и тяжко сознавать, что там, за последней чертой, никогда не быть нам вдвоем. Не моя ты судьба, сворованная украдкой с чужой запретной жизни, колдовством привязана к моей, нескладной и неладной. Знаю, найдешь себя и будешь счастлив, а моя сердечная мука догорает в груди остуженной.

Ах, как горчит зола моей тоски любовной…

Ухожу, нет сил, глаза открыть. Уплываю. Не удержаться в объятиях твоих. К звездам тянется душа моя…

Не плачьте! Не корите! Не судите! Не ищите оправданий для меня, я лишь любила. Любовью душу грешную сгубила…

Как оглушительно поют русалки! Как надрывно плачет, как голосит среди них моя нелегкая судьба. Погляди, какая красивая она! Какие изумительные лилии украшают этот венок! Мои последние цветы, как нежны и благородны!

Милый мой, не горюй, не тоскуй. Покрепче обними, к груди сильней прижми и на прощанье поцелуй…

Горчит твой поцелуй сегодня дикой полынью, не греет губ холодных…

Как глухо кружится голова… Все что болело, прошло. Отпустила боль сердце усталое.

Как сильно шумит вода, как тоскливо воет ветер… как скорбно улыбается луна.

Улетаю, падаю в небо.

Ксенушка, прощай. Помни меня! Прошу! Не забудь! Не вини…

Склонила голову на грудь. Уснула крепко. Навсегда.

XIII

Дана открыла глаза. Возле нее хлопотала красивая незнакомая женщина. Ее темные пышные волосы были перехвачены шелковым платком. Клава сидела тут же, уныло повесив свой клюв. Пригорюнившись, смотрела немигающими глазами на Дану. Увидела, что девушка пришла в себя, сразу захлопала крыльями и завопила

– Люди добрые, девочка наша очнулась.

– Тише, тише, – успокаивала женщина птицу. – Вот уже горластая. Напугаешь Дану своим криком.

Но ворону остановить было невозможно. Она летала, она кричала, она была вне себя от радости. На шум вошла целая гурьба. Первой бросилась в объятия мама Нора. Ее дорогая родная мама Нора была жива и невредима. Она целовала свою любимую девочку, приговаривая, – ох и напугала ты всех нас своим необдуманным поступком. Хорошо, что Клава нашла Кирея в лесу и привела его к березе, а так бы случилась непоправимая беда. Слава Богу, самое страшное уже позади.

Дана c немалым удивлением и любопытством оглядывала неизвестных. Заметив ее взгляд, Нора стала рассказывать:

– Это мой муж Эльдар, – показала на почтенного седовласого мужчину. По воле судьбы мы с ним длительное время не виделись. А вот наш сын, – представила темноволосого красавца, – Кирей, который и спас тебе жизнь. Волею злого рока он был превращен в пса, но теперь это уже позади. Подробности потом расскажем. А это Наина, – показала на женщину, которую Дана увидела первой. – Сестра моего мужа. Она и выходила тебя. У нее тоже своеобразное прошлое. Благодаря ее волшебным рукам ты сейчас жива и здорова. Ей тоже досталось в этой жизни. Вот такая теперь у нас большая и, надеюсь, дружная семья.

Дана была такой счастливой. Она держала руку Норы, не веря своим глазам и улыбалась беспрестанно. Казалось, что она спит и ей снится чудесный волшебный сон.

Вечером все собрались в горнице, вокруг стола. Наина сидела в центре, держа в руках перстень с яркокрасным камнем. Поднесла его к хрустальному шару, он стал медленно загораться. Засветился необыкновенным ярко-желтым светом, по нему стали проноситься какие-то тени, задвигались чьи-то неясные силуэты. Нора тихонько рассказывала Дане, что при помощи чудесного кольца и хрустального шара, который зажигается этим перстнем, были возвращены к нормальной жизни Кирей, его отец Эльдар, его тетя. До этого ее знали как Ярушку, известную местную ворожею. Наина начала тихонько говорить:

– Вижу дворец большой, красивый. Темно, какие-то люди бегут по коридору, неся в руках большой пакет. Навстречу выбегает маленькая девочка с крестиком в руках. Люди хватают испуганного ребенка и запихивают в мешок. Она плачет, никто не слышит ее. Все спят.

Лес. Дорога. Волки нападают на путников. Кони испуганно мчатся, внезапно телега спотыкается о большой придорожный камень и выпадает мешок с девочкой. Волки, подобрав его, бегут в лес. Пес. Он забирает сверток, приносит Норе.

Дана, наконец, понимает, что речь идет о ней, и об ее крестике. Это она раньше жила в том большом дворце.

Телега едет в деревню, – продолжает Наина рассказ. – Их встречает молодая красивая рыжеволосая женщина,

дает выпить что-то отуманенному мужчине и, как слепого котенка ведет в избу.

Это получается, Тимор в деревне. Тула обманом похитила и привела его к себе в дом. – Нора с ужасом подумала о судьбе Милы. Ее бедная подруга в одну ночь потеряла и мужа, и дочь.

– Помнишь, вы приходили ко мне гадать. – Наина всплеснула в ладоши. – Я еще тогда зелье ей дала и словам научила приворотным, как любимого к себе привязать, память у него забрать. Откуда могла знать, что обманет, что так все в жизни напутает, намешает ее дикая странная любовь, ее неуемное пылкое влечение. Страсть жгучая, не вознагражденная взаимностью, омрачила ее ум и заставила сделать все для того, чтобы заполучить Тимора любым способом. Пусть даже сделать несчастной свою родную сестру.

– А кто же островом правит все эти годы без князя? – спросил Эльдар.

Наина, глядя на шар,

– После такой потери Мила тяжело заболела. Желая якобы помочь сестре, Тула передала Антону настойку, которой потом снабжала постоянно все эти годы. Верный слуга, полностью доверяя женщине, сам того не ведая, поил Милу этим чаем. Княгиня как бы не в своем уме. Островом правит совет старейшин.

Вот поэтому, когда впервые Тимор увидел Дану, то почувствовал притяжение родного человека. От того у них были такие напряженные, непонятные отношения. А Тула, она дочь свою и Антона выдала за дочь князя, то есть по-новому, Ксена.

Так значит мужчина, встречи, с которым Дана старалась избегать, и который, как на грех, встречался ей на пути везде и постоянно, был ее отцом, настоящим кровным отцом, и она тщетно просила у него помощи. Дана вспомнила его вначале потеплевшие глаза, и потом непреклонное, непоколебимое выражение лица.

Его все знают, как Ксена. Никто даже не догадывается, что великий князь, пропавший несколько лет назад при невыясненных до сих пор обстоятельствах, живет в их деревне.

На всякий случай Тула решила изменить имя мужа, дабы не рисковать, и чтобы никто ни о чем не мог догадаться.

Девушке трудно было поверить, что у нее есть отец и мать, и что она княжеская дочь, что ее вторая, но не менее любимая и дорогая, мама Нора жива и здорова. У нее есть дядя и тетя, и, наконец, на нее искоса бросает жгучий пылкий взгляд очень симпатичный молодой человек, с которым она оказывается знакома давным-давно и, который спас ей жизнь. И что удивительно, та женщина, которая принесла ей столько горя и, которая ее так невзлюбила, оказывается родная тетя, а Настя – ее сестра, хоть и двоюродная. Значит, Лука тоже теперь родственник.

– Мама Нора, как все в жизни напутано! Вчера были чужие – сегодня родные, да только по крови! И как можно быть такими черствыми, безжалостными!

– Ничего не поделаешь, такова жизнь, моя девочка. Люди встречаются разные! Одни искренние, добросердечные, не жадные на сочувствие, а другие жестокие, злые, скупые на любовь, сострадание.

Кто полюбуется цветком, запомнит красу его дивную и спрячет в сердце своем память об этом чуде; а кто, проходя мимо, обязательно сорвет, сомнет и выбросит за ненадобностью это прекрасное творение Бога и природы себе под ноги.

Кто заслушается печальным криком журавлей, засмотрится на их чарующий полет, а кому-то захочется выстрелить в этих удивительных птиц. К сожалению, этих людей, с так называемой недоразвитой совестью, очень даже немало и выглядят они на первый взгляд, как обычные, нередко милые и доброжелательные, но ждать от них можно, каких угодно мерзостей.

* * *

– Ну, вот и все. Конец, а кто слушал, молодец.

Галина Ивановна поднялась с бревен, с наслаждением потянулась, ноги совсем затекли. Оглянулась вокруг. Солнце уже было мягче, не так слепило глаза, мимо пролетали машины. День плавно переходил в вечер. Ее же машина стояла все там же и, к сожалению, никого из сервисной службы и близко на горизонте не видать.

Даная сидела молча, задумавшись. Потом один за другим посыпались вопросы.

– Галина Ивановна, что случилось с ними со всеми дальше? Встретились ли Дана и ее настоящая мать, великая княгиня? Как потом сложилась жизнь у Луки и Насти? Как Ксен среагировал на то, что чуть не угробил родную дочь.

Девушка притихла.

– У меня с братом отец не лучше, бросил нас, а сам женился на другой.

– Даная, – позвали девушку из соседнего дома, – Пора корову встречать, где ты запропастилась.

– Идемте к нам, я вас маме представлю. Она сейчас болеет и почти не встает с кровати. Все наше небольшое хозяйство на мне с братом. Крутимся, как умеем, а мама одна в избе. Ей будет приятно познакомиться. Идемте, мы Вас и ужином угостим.

Вы потом продолжите свою историю? Очень хочется узнать, что же произошло дальше.

– Ну, конечно, – с легкостью пообещала я, сама не догадываясь, как надолго сведет судьба меня с моей новой знакомой, ее матерью, маленьким братом.

Оглавление

Эльдар и его друзья

Нора

Дана