II
Я обещал, что на этих страницах будет много путешествий, однако первая история сугубо местная. Вернувшись в родной город после учёбы в вузе, я сразу же очутился на том месте, с которого уволился около полутора лет назад. О том, как я учился, вспоминать не хочется, но придётся и не раз, поскольку это сильно связано с дальнейшим. Однажды видел передачу по телевизору, в которой приводились результаты исследования умственных способностей студентов одного из заокеанских вузов. На первом месте оказались физики-теоретики, на втором – философы, на третьем – ещё кто-то и так далее, а на последнем – будущие социальные работники. Так вот я учился на социального работника. Очень закономерно, не правда ли?
Отчётливо помню ощущение, когда мир в моих глазах перестал быть единым целым. Я оказался один в загаженной съёмной квартире через два дня после подачи документов в вуз, отец уехал, что-то там оставалось в холодильнике, вещи были разбросаны по комнате, им нигде не находилось места, но всё это не имело ни малейшего значения, поскольку в душе царили страх неизвестности, ощущение потерянности и одиночества, а в голове пульсировала настойчивая мысль, если я сейчас внезапно умру, в мире ничего не изменится. Почему? Я в одночасье перестал быть центром Вселенной и превратился в её ничтожную, бесполезную частицу, которой позволяется существовать лишь потому, что до неё просто ещё не дошли руки. Видимо, именно для этого среди сброда настойчиво и культивируется мысль о том, что детей необходимо отправлять учиться подальше от родителей, дабы они утратили иллюзию собственной уникальности. Только почему сие имеет садистский привкус? Скорее всего, из мести каждому последующему поколению за те страдания, которые испытывал сам. Хотя лично моим родителям тогда было просто не до меня, младшая сестра готовилась к рождению ребёнка, будучи сама 16 лет от роду, они жили с мужем у нас, посему меня с удовольствием сбыли с рук, успокоившись на мысли, будто со мной на ближайшее время всё устроилось. Я и сам по молодости лет поддался стадному чувству, что должен больше переживать за неё, а не за себя, поэтому никому никаких претензий не предъявлял.
А потом я пошёл учиться. В первый день как истинный деревенский повеса я показным образом приглядывался к «девчонкам», дабы не дай бог обо мне не подумали, что я ещё ни разу или того хуже, хотя дома у меня одна вроде как была, дочь подруги моей матери, женщины с тяжёлой судьбой, в конце концов сама променявшая меня на другого дегенерата постарше, поближе и ещё менее амбициозного; пытался общаться с «пацанами», в большинстве своём оказавшимися такими же сельскими недоумками, как и я, поскольку вуз был не первой и даже не второй руки; демонстративно ничего не записывал на лекциях, всем своим видом показывая, что потом всё «порешаю»; и пытался высказывать своё единственно верное мнение на семинарах, односторонне споря с преподавателями, что, конечно же, впоследствии мне аукнулось существенными денежными расходами. Я написал «первый день»? Нет, так прошла вся моя учёба, единственное, что поменялось, – прогуливание занятий, кажется, я отсидел их все только тогда, а уже на следующий день с тремя такими же деревенскими выродками пошёл к одному из них в съёмную квартиру играть в компьютерные игры и напиваться сначала пивом, потом водкой, дальше уже не помню. Вскоре вокруг нас на курсе образовалась свора сельского отребья, в которой я весьма комфортно себя чувствовал, развлекаясь привычными удовольствиями. К себе я, кстати, старался не приглашать, моя съёмная квартира выглядела уж совсем убого.
Минуло 4 года, мальчишеская бравада в периоды сессии сменялась судорожной трусливостью, подобострастием и бесконечными взятками, неловкостью на пересдачах, а также упрёками отца за слишком большие расходы на моё обучения. Однако его упрёки были, скорее, формальными, он широко улыбался, давая мне очередную сумму
