о лежащую поперек собаку (что под колесами его автомобиля спала), плюхнулся в лужу… Поднялся он с красным от ярости лицом; да как ударил собаку ногой изо всех сил, – что собака, похрамывая да поскуливая, убежала прочь.
Чиновник, приехав домой, помылся хорошенько мочалкой и постирал вещи дезинфицирующим средством – ибо собак бродячих он жутко брезговал.
Проснувшись следующим утром, он по привычке отправился принимать душ. После чего спустился есть стряпню жены (ну это ведь не изыски ресторана «Ноктюрн»!) А жена, стоя за плитой, невзначай принялась воздух обнюхивать и сказала:
– Ты, Василенька, решил привычкам изменить?
– То есть?
– Да вот ты раньше просыпался, мылся, и только так завтракать садился… а теперь ты несвежий сел стол. Душок тут такой стоит – что аж нос затыкай!
Василий Иннокентиевич сделал подозрительное лицо; отбросил вилку и принялся обнюхивать себя, поговаривая: – Быть такого не может! Я вот только душ принял – мылом хорошенько натерся.
Жена ничего не ответила и села за стол есть. Но не выдержала и трех минут и снова принялась:
– О, боже! Что за запах-то такой гнилостный!.. Может у тебя… ну этот… старческий запах начал появляться, а, Василенька?
От этих слов глаза Василия Иннокентиевича залились кровью. Ему стало обидно, что его причислили к старикам – ведь мужчины больше женщин боятся постареть.
– Какой еще старческий запах, дура ты редкая?! – воскликнул он. – Мне пятьдесят пять лет всего!
Жена ничего не ответила. И вышла из-за стола, так и не поев.
Через несколько минут приехал за Василием Иннокентиевичем водитель, чтобы отвезти в город на заседание. Василий Иннокентиевич сел в автомобиль, раскрыл газету; машина тронулась. А водитель всю дорогу то и дело поглядывал на чиновника краем глаза, и внезапно опустил ветровое стекло подле себя.
– Ты чего стекло опустил? Хочешь, чтобы меня продуло? – недовольно пробормотал Василий Иннокентиевич, не отвлекаясь от чтения.
А водитель замялся, не зная, какие слова подобрать.
– Понимаете ли, запах в салоне такой неприятный стоит, что дышать невозможно…
– А ну закрой окно! – разразился чиновник и грозно посмотрел на водителя.
Водитель вздрогнул, и в ту же минуту поднял стекло; чиновник вновь погрузился в газету и продолжил читать.
На собрании присутствовали мэр города и главы близлежащих сел. Василий Иннокентиевич сел возле одной приятной дамочки и сделал вид, что с интересом слушает проблемы сельского хозяйства (а сам в это время думал о ней). Все шло замечательно: Василию Иннокентиевичу даже казалось, что приятная дамочка ему улыбается. Но после перерыва вдруг обнаружил, что приятная дамочка поменялась местами с другой – менее приятной дамочкой.
Василий Иннокентиевич очень огорчился, что приятная дамочка от него отсела. Но вскоре переменил свое мнение о ней: «Да не такая уж она и приятная. Сущая жаба».
Несколько дней спустя в гости к родителям приехала единственная дочь и привезла внучку. А внучка двух годиков от роду – а уже резвая, задорная и шаловливая. Взял Василий Иннокентиевич ее да усадил на свои колени. А внучка нос пальцами прищемила и говорит:
– Фу, деда, ты что, обкакался? – И тут же вынырнув его из объятий, тотчас исчезла за дверью.
А в этот момент заходит в комнату дочь, у которой были розовая челка и татуировка на бритой голове, и с воплем открывает окно:
– Какая же вонь здесь стоит!.. Вы дом хоть иногда проветриваете, предки?
Василий Иннокентиевич нервно похлопал глазами и не нашелся, что ответить бестактности дочери, невоспитанность которой сам же и допустил.
Несмотря на то, что Василий Иннокентиевич утром уже принимал душ, то после ухода гостей решил принять снова. Он намылился и напенился так, будто мылся в последний раз; и тер жесткой мочалкой свою грубую, толстую – почти козлиную кожу так, будто хотел ее разодрать.
«Ну теперь-то не должно быть запаха», – сказал он сам себе, протираясь полотенцем. И отправился в спальню – весь красный как редиска. Лег и прильнул к жене. Захотелось Василию Иннокентиевичу нежностей на склоне лет и начал он жену обнимать, за мягкие места щупать. А жена так и отскочила от него со словами:
– Василенька! Миленький ты мой! Как же несет-то от тебя невыносимо!.. – Схватив подушку, она ушла спать в другую комнату.
Василий Иннокентиевич пришел в ярость. И сорвались с его губ вслед такие слова:
– Дура ты редкая, я только что помылся!.. Не хочешь меня – ну и не хоти. Другую себе заведу – молодую.
Он отвернулся и уснул, заливаясь таким храпом, что слышно его было во всех комнатах.
На следующее утро зашел чиновник к себе в кабинет – видит, как секретарша точит ноготки.
– Ой! – вскочила она. – Кофе или чаю?
– Мне? – игриво подошел к ней вплотную Василий Иннокентиевич. – Тебя!
– Ой, мамочки! Что же вы делаете? – захлопала глазами девушка.
– Жене изменяю! – ответил Василий Иннокентиевич, и грубо прижал ее к себе.
– Я бы и не прочь, но… – Девушка тут же приняла горделивый
