старик как-то странно притих. Мой чемодан зацепился торчащим из угла гвоздем за матрац кровати. Буквально через секунду я почувствовал на себе взгляд безумца. Его бесчувственные глаза вонзились в меня, я же тем временем пытался высвободить чемодан из ловушки, но тщетны были мои попытки…
– Неужто уходите? – спросил гнетущим голосом старик, подходя всё ближе с видом, будто никакое безумие не пожирало разум его минуту назад.
Не произнеся ни единого слова, я с силой потянул за ручку в надежде, что матрац порвётся, старик же находился в трех метрах от меня и всё сокращал расстояние. Я дернул сильнее… если бы и на сей раз у меня не получилось бы вырвать свои вещи из цепей пристанища дьявола, клянусь, я бы бросил свой чемодан на волю безумца и убежал бы прочь. Но гвоздь выпал, чемодан распахнулся, я упал навзничь в коридор, а из-под моей одежды выпорхнула фотография… та самая семейная фотография с надписью 1910 год… Сумасшедший невольно глянул на неё, и на лбу его выступили морщины. Глаза, в которых теперь пылала одна лишь ненависть, пали на моё лицо. Крохотные зрачки ужаснули меня скрытыми за ними, отвратительными намерениями. Губы чуть шевельнулись и послышался тяжеловесный, но тихий голос.
– Не следовало вам возвращаться сюда…
В страхе я вскочил и, забыв о своих вещах, выбил телом входную дверь и бросился от хижины по памяти прочь. Не помню, вопил ли я, или был бесшумен, но скрюченные, омерзительные ветви деревьев на фоне ночного неба сковывались между собой над моею головой. Они цеплялись, они кололи, они ранили мою кожу. Не зная ни времени, ни направления, я бежал вперёд и, словно свет в конце тоннеля, разглядел в зарослях, как вначале, огонёк, но на сей раз был это не дом. Это точно не та проклятая хижина. Это поезд! Я благодарил судьбу за то, что у меня получилось выбраться из колючих зарослей. В безумстве я вскочил на этот состав и рухнул на пол тамбура. Единственное, что я помню, так это того самого кондуктора, который в недоумении носился вокруг меня, лепеча какие-то неразборчивые слова.
Я уехал из этого проклятого места, из этих отвратительных лесов, растущих на куполовидных холмах. Я вернулся к своей семье и рад тому, что скоро в обход тем мерзким дубравам будет проложено новое, автомобильное шоссе. Поезда будут уходить в прошлое, их заменят машины, а их, в свою очередь, – самолеты, и будут люди свободно и быстро путешествовать из одного конца мира в другой… Но всё ли так безоблачно? Разве дед мой оставил после себя что-то, кроме пары подгнивших деревьев на заднем дворе и старинной, расстроенной скрипки?
