Сергей Катканов
На пути в Дамаск. Опыт строительства православного мировоззрения
Вместо предисловия
В "Деяниях апостолов" есть сюжет, который неотступно стоит у меня в душе. Помните, как Савл "дышал угрозами и убийством на учеников Господа"? Этот искренний, но наивный гонитель Истины пришел к первосвященнику и выпросил у него письма в Дамаск, чтобы там преследовать христиан. И вот он уже мнет свои башмаки на страшном пути. Он, наверное, сжимает зубы, в его светлой душе стоит черное облако.
Савл вполне заслужил кару Господню. Что же он получил? Свет. Когда уже приближался к Дамаску, "внезапно осиял его свет с неба". Савл упал на землю. Он отнюдь еще не преклонил колен, он просто был потрясен. И тогда раздался голос: "Савл, Савл, что ты гонишь Меня?" "Кто ты, Господи?" – спросил пораженный и услышал: "Я Иисус, которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна".
Эти слова год за годом звучат во мне, не умолкая: "Трудно тебе идти против рожна". Голос Господа удивителен. Он и строгий, и суровый даже, но вместе с тем бесконечно милосердный и, как ни странно, немного ироничный. В нем звучит отцовская снисходительность по отношению к неразумному чаду. А ведь это чадо шалило совсем не по-детски.
Страшно вспомнить как мы, наивные безбожники, смеялись над христианством. Это был очень горький смех саморазрушения. Мы шли в Дамаск – гордые, самоуверенные, все на свете понимающие, дышавшие смертью. А самое поразительное в том, что мы вполне были готовы встретить Господа на пути. И Савл был готов. И для него это было вполне ожидаемой неожиданностью.
Савл ослеп. Пришел в Дамаск. Стал Павлом и прозрел. А мы? Мы даже не знаем, на каком этапе своего "пути в Дамаск" находимся. В каком состоянии, через какие потрясения мы доберемся до города нашей мечты и доберемся ли вообще? Мы еще не только не прозрели, но, может быть, и ослепнуть не успели по-настоящему. Нам ли обращаться к людям, как делал это апостол? Но не молчать же всю дорогу. Мы, конечно, не поводыри. Мы всего лишь попутчики. Ведь столько людей идет в Дамаск…
Часть I. От атеизма до православияКостыли для инвалидов Мне давно известно, что вера – это дар Божий, но лишь недавно я понял, что это значит. Ни один человек не может привести другого человека к вере, это может сделать только Сам Бог.
У меня было несколько друзей атеистов, которых я годами донимал доказательствами того, что истина – в православии. И ни одного из них я ни в чем не смог убедить, они так и оставались атеистами. Плохо доказывал? Хорошо доказывал. Во всяком случае, моя аргументация в пользу религии была очевидным образом сильнее, чем их аргументация в пользу атеизма. Ни один из моих аргументов не был разбит, но все они отскакивали, как от стенки горох. Победы в спорах не давали вообще ни каких результатов, каждый оставался при своем. И мы забросили эти бессмысленные споры, чтобы понапрасну друг друга не терзать.
Вдруг, по прошествии некоторого времени они один за другим стали сообщать мне, что тоже теперь православные. Что же случилось? Кто-нибудь убедил их в истинах веры лучше меня? Нет. Они стали свидетелями какого-нибудь чуда? Нет. В их жизни произошли какие-нибудь трагедии и, согласно старому рецепту, мужики перекрестились, когда грянул гром? Нет. А может быть мои аргументы дошли до них, как до жирафов, на седьмые сутки? Нет. Так что же случилось? Просто Бог подарил им веру. Я со всеми своими доказательствами был тут совершенно не при чем, в их обращении не было ни грамма моей заслуги. Говорю это не из смирения, у меня его не лишка. Я просто понимаю это, как аналитик: между моей "проповедью" и приходом этих людей к вере причинно-следственная связь отсутствует.
Ну может быть, то, что я рассказывал о мире моей веры в какой-то мере и пригодилось моим друзьям, но только тогда, когда они уже имели веру, а не до того. Может быть даже в некоторой степени я сыграл роль инструмента в руках Божьих. Но молоток не может по своей воле забить гвоздь. Гвоздь оказывается забит, только если такова воля Мастера. При этом Мастер мог воспользоваться любым другим молотком или даже топором, а то и вовсе камнем. То есть, если Господь решил подарить этим людям веру, Он мог с таким же успехом обойтись и без меня.
Значит, доказательства в мире веры бессильны, бесполезны и не нужны? Некоторым людям они определенно не нужны. Логика не всесильна, иначе верующими были бы только мудрецы, а мы сплошь и рядом убеждаемся в обратном. Много раз я хотел порадовать своими доказательствами людей верующих, а мне говорили: "Это всё и так понятно". При этом не трудно было заметить, что из моих слов им не было понятно ровным счетом ни чего. Между тем, уровень их религиозной убежденности явно возвышался на моим. Им явно не чему было у меня учиться, а я при всем желании ни чему не мог научиться у них. Мне оставалось только восхищаться простотой их веры.
Однажды я стал свидетелем того, как старый атеист сказал верующей женщине: "Вы сначала докажите, что Бог есть". А она ответила, дружелюбно и спокойно улыбнувшись: "Нам ни чего не надо доказывать, мы и так знаем, что Бог есть". Как мне тогда захотелось вклиниться в их разговор: "А я между прочим, могу доказать". Но я промолчал. И правильно сделал. Старый безбожник все равно не воспринял бы ни одного из моих аргументов, а верующая женщина просто в них не нуждалась.
Значит доказательства правоты нашей веры совсем-совсем не нужны? Отвечу на этот вопрос исходя из личного опыта. Или ваш покорный слуга уникальный духовный инвалид, подобных которому во всем мире больше нет ни одного, или иногда доказательства всё-таки нужны. Первое – вряд ли, а потому склоняюсь ко второму. Если мне доказательства нужны, значит возможно допустить существование людей чем-то похожих на меня, которые тоже в них нуждаются.
Доказательства ни кого не приводят к вере, то есть в этом вопросе они не смогут сыграть решающую роль. Но Бог, даруя веру, не приколачивает ее гвоздями к нашей душе. Дар Божий можно ведь и потерять, приходят разлагающие душу сомнения, и тут для некоторых людей доказательства могут стать средством укрепления веры. Не говоря уже о тех случаях, когда верующие оказываются бессильны под натиском атеистической аргументации. Не всем по силам это бессилие, иногда хочет иметь, что ответить.
Вера святых, полагаю, в доказательствах не нуждалась. Доказательства – это костыли, которые помогают духовно-немощным людям кое-как, спотыкаясь и падая, все-таки брести к Богу. У меня в этом смысле есть свой опыт, который интересен только тем, что он реален. Есть определенная сумма доказательств, мною найденных, лично для меня вполне достаточных и убедительных. Что я делал, выстраивая свою систему доказательств правоты нашей веры? Я делал костыли. Для самого себя. Но может быть, еще кому-нибудь пригодятся?
Бог есть Наука доказала, что Бог есть. Вы ни чего об этом не слышали? Вы не можете понять, почему о такой сенсации мирового масштаба не объявляли по радио и не писали в газетах? Да, вы правы, сенсации не было, хотя все уже давным-давно доказано. А дело в том, что многие ученые игнорируют данные объективной науки, не замечают их, ни чего не желают о них знать, продолжая оставаться атеистами. Для ученых это очень странная линия поведения. Тех, кто игнорирует неопровержимые доказательства, кажется, уже и учеными нельзя считать. А вот поди ж ты…
Один мой знакомый, человек очень умный и неплохо образованный, однажды сказал: "Мне хоть кол на голове теши, а я все равно не поверю ни во что сверхестественное". Его слова поразили меня до глубины души. Ведь здравомыслящий же человек, с ним всегда было легко обсуждать самые сложные темы, потому что он мыслил логично, хорошо воспринимал чужие аргументы и ни когда не отрицал то, что доказано. Но как только речь заходила о религии, он сам тут же заявлял, что ни какие аргументы и доказательства не будут иметь на него вообще ни какого влияния. Он оказывался полностью закрыт для здравого смысла, то есть напрочь терял весь свой разум. Потрясающий феномен, не правда ли?
Объясняется сей феномен очень просто: Бог не дал ему веры. В том, что касается религии, человек обретает возможность мыслить логично и последовательно только тогда, когда имеет веру, а до той поры проявляет все признаки странного локального скудоумия, в остальном продолжая оставаться разумным человеком. Это касается и ученых. Искренне не могу понять, каким образом человек с докторской диссертацией может быть атеистом, если для понимания того, что Бог есть, вполне достаточно школьных четверок по естественнонаучным дисциплинам.
Лично мне для обретения твердой уверенности в бытии Божием оказалось достаточно самых общих представлений о том, как устроена живая клетка. Она устроена сверхсложно. Это миллионы многоразличных компонентов, закрепленных в строгой последовательности. Если хотя бы некоторые из них поменять местами или убрать, клетки не будет. Любой непредвзятый разум поймет, что такое сверхсложное и сверхразумное сочетание невероятного количества атомов не может возникнуть случайно, само по себе. Тут возникает уже не предположение, а твердая уверенность в том, что сверхсложная и прекрасно функционирующая система может возникнуть только как результат творческого действия Сверхразума. И почему для его обозначения нас не устраивает слово "Бог"?
Любому из нас хорошо известно, что нечто строго упорядоченное само по себе ни когда не возникает, всегда являясь результатом разумного действия. Сколько времени надо подбрасывать в воздух десяток монет, чтобы они упали в виде правильной геометрической фигуры? Человеческой жизни во всяком случае для этого не хватит. А если мы захотим, чтобы тысяча монеток случайно упала на пол в виде правильной окружности? Кажется, дураку понятно, что это невозможно. А сколько миллиардов лет надо брызгать красками на холст, чтобы в конечном итоге получилась "Мадонна" Рафаэля? Такие вещи спрашивают уже только для того, чтобы посмеяться, но на самом деле это вполне корректное сравнение. Вероятность того, что из случайного сочетания красок сам по себе может возникнуть шедевр живописи, гораздо выше, чем вероятность того, что из грязи сама по себе может возникнуть живая клетка.
Между неорганической и органической материей такая огромная пропасть, которая не может быть преодолена путем случайного комбинирования атомов. Ни каких триллионов лет для этого не может быть достаточно. Теория самозарождения жизни могла возникнуть только тогда, когда наука находилась в состоянии убогом и примитивном. Несколько столетий назад человек не видел принципиальной разницы между комочками неорганической грязи и комочками органической слизи. Внешне они не так уж и отличаются, современная наука, заглянув вглубь материи, знает, что разница между ними гораздо больше, чем разница между кучей камней и дворцом на тысячу комнат. Сколько миллиардов лет камни сами по себе должны подпрыгивать и закрепляться, чтобы получился дворец?
Заметьте, мы говорим всего лишь о простейшей живой клетке, о самых примитивных одноклеточных организмах, каких-нибудь амебах и инфузориях, которые отличаются по внутренней сложности от кусочка глины в неисчислимое количество раз. Вопрос о том, как из амеб и инфузорий могли получиться слоны и жирафы, а так же мать наша обезьяна, мы даже не затрагиваем. Хотя, конечно, тоже интересно.
Итак, утверждение, что из неорганической материи могла сама по себе возникнуть органическая – абсолютно антинаучно. Это утверждение соответствует уровню развития науки самое позднее ХVIII века, а в век генетики оно звучит попросту смехотворно. Органика не может возникнуть, ее можно только создать, отсюда логически следует вывод о существовании Создателя. А так же вывод о том, что атеизм – антинаучен. Атеисты либо не знакомы с данными современной науки, либо сознательно их игнорируют в силу чисто психологических причин.
Разумеется, современная наука может предоставить и другие доказательства бытия Божия, но лично мне одного только этого доказательства оказалось вполне достаточно. В чем недостаток этого доказательства? В том, что оно – косвенное. Прямых доказательств наука нам не дает. В чем проблема?
А какие доказательства мы в данном случае согласились бы считать прямыми? Ну вот обнаружен объект, который поддается исследованию и описанию, в данном случае – Бог. Если бы ученые обнаружили Бога при помощи приборов, вступили бы с Ним в контакт, получили бы возможность Его исследовать, тогда можно было бы говорить, что у нас есть прямые доказательства бытия Божия. Таких доказательств нет. Атеисты на этом основании делают вывод, что и Бога нет. Так вот это как раз и есть антинаучный вывод.
Что такое наука и для чего она существует? Наука исследует материальный мир. Все научные методы, весь научный инструментарий существует исключительно для исследования материального мира. А Бог к материальному миру не принадлежит. Значит, средствами науки Бог не может быть ни обнаружен, ни исследован. Верующие говорят: "Бог не является объектом материального мира". Атеисты отвечают: "В материальном мире Бог не обнаружен, следовательно, Его нет". Представьте себе, что я говорю: "У меня есть кошка, но она находится не в этой квартире". А мне отвечают: "У тебя нет кошки, потому что ее нет в этой квартире". Не возникнет ли у меня ощущение, что меня просто не хотят слышать?
Вообще, атеистам свойственно создавать собственные представления о религии и с ними полемизировать. Помните, как Хрущев торжественно провозгласил, что космонавты в космосе ни какого Бога не обнаружили? А разве верующие утверждали, что Бог вращается на околоземной орбите в качестве спутника Земли? Можно, конечно, сказать, что Хрущев был хроническим идиотом, но я как раз и пытаюсь доказать, что интеллектуальный уровень любого атеизма принципиально не отличается от хрущевского.
Есть разные отрасли науки, которые исследуют разные аспекты материального мира. У каждой отрасли свои методы, которые соответствуют изучаемому аспекту. При помощи методов химии нельзя доказать ни одного закона физики. И вот представьте себе, что ученый-химик говорит: «Законы Ньютона – выдумка, поскольку данные химических исследований их не подтверждают». Мы, наверное, ответим ему: «Не берись не за свое дело и не будешь иметь таких грустных результатов». Так же и наука в целом по определению не может дать прямых доказательств относительно того, что не является объектом ее исследования. Было бы очень нелепо утверждать: "Мы исследуем материальный мир, поэтому ни какого иного мира не существует". Это все равно, что сказать: "Я изучаю историю Франции, поэтому Британия – выдумка".
Итак, некорректно утверждать: "Наука не обнаружила прямых подтверждений существования Бога". Корректное утверждение: "Наука в силу своей специфики не может дать прямых данных по этому вопросу". Но поскольку материальный и духовный миры являются смежными, наука может предоставить косвенные данные о бытии Божием.
Ценность косвенных доказательств нельзя недооценивать. Большое количество научных теорий, разделяемых большинством ученых строится на косвенных данных и эмпирически не подтверждено. Можно подумать, эйнштейновский "парадокс близнецов" подтвержден на практике. Кто, интересно, пожимал руку этим близнецам? И тем не менее, ученые считают: "Эйнштейн доказал". А в этом смысле доказательств существования Бога еще куда больше. Самому Эйнштейну, человеку верующему, их во всяком случае оказалось достаточно.
Представьте себе, что идете вы с другом по лесу и вдруг видите, что на пеньке стоит компьютер, да еще и работает, даже к Интернету подключен.
– Кто, интересно, его сюда принес? – любопытствуете вы.
– А может быть ни кто не принес, – парирует друг. – Следов вокруг не видно, людей мы по дороге не встречали. Если на нем нет отпечатков пальцев, мы не можем утверждать, что этот компьютер принес сюда человек.
– Но ведь это и так ясно, – недоумеваете вы.
– Пока не доказано – не ясно. У тебя есть доказательства того, что этот компьютер хотя бы создан человеком?
– Нет. Но и вариантов нет.
– Варианты всегда есть. Может этот компьютер… самозародился. Миллионы лет эволюции, постепенно возникают все более и более сложные комбинации элементов, и вот, полюбуйся: пройден путь от булыжника до компьютера.
Формально в этом диалоге вы выглядите дураком, а ваш друг умным, потому что вы твердите: "Это так понятно", а он настаивает на необходимости прямых доказательств. Но ведь на самом-то деле ни кто не усомнится в том, что ваш друг – полный дурак, а ваша твердая бездоказательная уверенность в том, что компьютер сам по себе в лесу появится не может, вполне обоснована. У вас тоже есть доказательства, хотя и не прямые.
Ну а теперь представьте себе, что в лесу вместо компьютера вы увидели ежика. Происходит очень похожий диалог. Вы говорите: "Какое интересное существо создал Бог", а вам отвечают: "А где доказательства, что его создал Бог?" Между тем, ежик, как система, в миллионы раз сложнее самого навороченного компьютера. То есть, скорее можно предположить самозарождение компьютеров, чем ежиков.
Признаюсь в том, за что верующие меня вряд ли похвалят. Я много раз задавал себе вопрос: "Есть ли хотя бы малейшая вероятность того, что Бога нет?" Вертел эту тему по-всякому, но вынужден был признать, что такая вероятность полностью исключена. Я просто вынужден был признать, что Бог есть. Жизнь на планете Земля – это сверхбольшая серия сверхсложных систем. Она не могла появиться сама по себе.
Душа бессмертна Уверенность в существовании Бога – лишь фундамент религиозного мировоззрения. Выше фундамента придется построить еще много этажей. И каждый раз будет возникать один и тот же вопрос: "Почему не иначе?"
Из того, что Бог существует, отнюдь не следует, что душа человека бессмертна. Это надо доказывать отдельно, заново. Есть ли у нас доказательства того, что душа бессмертна? Выше крыши. Существует огромное количество подтвержденных фактов посмертного бытия. Пересказывать их нет смысла, к услугам любого, кто заинтересуется этой темой, будет целая библиотека.
Итак, мы имеем огромное количество фактов, которые, во-первых, носят согласованный характер, а, во-вторых, исключают возможность какой-либо иной интерпретации. Москвич во время клинической смерти видел, чем занимается его дядька в Киеве, а дядька потом это подтвердил. Это невозможно объяснить ни сонным видением, ни выдумкой, ни как-либо еще. Мы имеем дело с фактом: тело человека находилось в Москве, а его сознание – в Киеве. Огромное количество подобных фактов полностью исключает вероятности фальсификации.
В науке любая теория, имеющая такое количество эмпирических подтверждений считалась бы безупречно доказанной. Из разряда гипотез она перешла бы в разряд установленных научных истин. И вряд ли хоть один ученый захотел бы опозорить себя ослиным упрямством, пытаясь спорить с тем, что безупречно доказано. Но ученые по-прежнему делятся на верующих и неверующих, то есть определенная их часть упорно не желает признавать установленные факты. Если бы речь шла о каком-либо факте, не имеющем религиозного значения, им хватило бы и половины этих доказательств, но как только речь заходит о научном подтверждении одного из постулатов религии, так просто уже не существует такого количества доказательств, которое они сочли бы достаточным. У них тут же включается совершенно ненаучный рефлекс: все отрицать.
Тут мы опять сталкиваемся с потрясающим, парадоксальнейшим психологическим феноменом: отсутствием веры. Мне очень не нравится это определение. По точному значению слов получается, будто бы они не хотят слепо и бездоказательно принять некоторые утверждения. А все как раз наоборот: они не хотят принять бесчисленных, бесспорных и безупречных доказательств этих утверждений, Цепляясь вот к этим словам: "отсутствие веры", ученые атеисты снисходительно заключают: "Ученый должен не верить, а знать". Да кто же спорит, но они отвергают именно научное знание, подтверждающее положения религии.
Вот такая путаница в терминах. Когда мы говорим, что "Бог подарил человеку веру", мы вовсе не имеем ввиду обретение нерассуждающей способности принять религию. Этот самый "дар веры" просто делает человека способным иметь по религиозным вопросам логичные и обоснованные суждения. "Вера" освобождает человека от локальной слепоты, то есть позволяет видеть, что доказанный факт – это доказанный факт, и не отрицать очевидного. Верующие имеют право называть себя знающими гораздо в большей степени, чем атеисты. И может быть давно уже пора вместо "религиозная вера" говорить "религиозное знание".
Итак, честная, неангажированная наука, то есть собственно наука достаточно убедительно доказала, что сознание человека не есть функция мозга, поскольку может успешно функционировать без мозга и вообще вне тела.
Некоторые данные, казалось бы, убеждают нас в обратном. Корифея математика стукнули кирпичом по голове и теперь ему требуется целый час для того, чтобы умножить 7 на 8. Отсюда, вроде бы, следует, что человек "думает мозгом", поскольку при повреждении мозга он начинает думать хуже, соответственно, при уничтожении мозга перестает думать, то есть перестает существовать. Так? Не так. Факты этой группы дают возможность иначе их интерпретировать.
Мозг не порождает сознание. Мозг дает сознанию возможность себя проявлять, при чем лишь до тех пор, пока душа находится в теле, то есть пока наша личность привязана к белковой субстанции. Скажем, у вас в квартире есть электричество. Вы нажимаете выключатель и загорается лампочка. Если вы не имеете ни какого представления об этой системе, то вполне можете сделать вывод, что лампочка порождает электричество. Ведь вот же доказательство: разбили лампочку и нет ни какого электричества. На самом деле электричество ни куда не делось, оно лишь утратило возможность себя проявлять в рамках этой системы.
Мозг – та же лампочка. В рамках материального мира сознание проявляет себя через мозг. При уничтожении мозга сознание не может себя проявлять в рамках этой системы. Но оно продолжает существовать, и это доказано многочисленными фактами, когда тело и сознание на время разлучаются, а потом опять продолжают совместное бытие.
Личность, грубо говоря – сумма информации. Так вот мозг не является носителем этой информации. Носителем информации личности является душа – некая объективно существующая субстанция, которая не является веществом. Личность и мозг неким образом связаны, но они могут и не быть связаны. Мозг разрушается, а личность остается.
Стоп! Мы отнюдь не доказали, что душа бессмертна. Мы доказали, что личность может существовать вне тела и для своего существования в теле не нуждается. Это не мало. Это даже очень много. Мы доказали принципиальную возможность бессмертия души. Но не более того.
Вообще, в православии доказано все. Доказано с такой железной неопровержимостью, что против не попрешь. Весь вопрос только в характере доказательств. До сих пор я приводил доказательства рациональные, имеющие ценность не зависимо от отношения человека к религии. Но есть у нас еще и такие доказательства, которые мы можем применять только для внутреннего употребления. Мы должны отдавать себе отчет в том, что они не годятся для полемики с безбожным миром. Например, св. ап. Павлу, прп. Серафиму Саровскому и еще очень многим другим были открыты картины посмертного бытия. Они не доказывали и не верили, они просто видели. Они знали. И мы не сомневаемся в реальности их опыта, мы принимаем их "свидетельские показания", у нас есть для этого причины, которые безрелигиозный разум вряд ли сможет понять. Мы тоже не верим, а знаем. Но для диалога с рациональным сознанием такие аргументы совершенно не годятся. Мы обязательно услышим в ответ: а что если это были всего лишь яркие галлюцинации? Мне будет не чем крыть. С научной точки зрения я обязан допустить такую вероятность.
Впрочем, еще раз подчеркну. Я не защищаю диссертацию, я всего лишь рассказываю о личном опыте обретения истины. Мои знания, как научные, так и богословские очень ограничены. Если я говорю: "доказательств нет", это значит, что их нет у меня. А у кого-то, может быть, и есть. Но средний человек не имеет возможности овладеть всей суммой научных и богословских знаний для того, чтобы сделать религиозный выбор. И я, делая выбор, обходился тем, что имел.
Здесь я опирался на логику, вполне рациональную логику. Доказано, что атеизм антинаучен. Опираясь на объективные научные данные, мы вынуждены признать, что Бог существует, и душа не умирает вместе с телом. Значит мы вынуждены выбрать религию. А между тем, все религии, каждая на свой манер, утверждают бессмертие души, значит, делая неизбежный выбор в пользу религии, я делаю столь же неизбежный выбор в пользу уверенности в бессмертии души. Мне ни чего другого просто не остается.
Вообще-то есть одно доказательство того, что душа бессмертна. Для меня оно выглядит вполне убедительно. Если доказано, что человека создал Бог, то возникает вопрос: "Зачем Он его создал?" У Него должна быть какая-то цель. Даже человек с его убогим разумом, совершая какие-либо действия, всегда стремится к достижению определенной цели. И уж тем более Сверхразум, создавая человека, преследовал некую конкретную цель. Для меня это бесспорно. А теперь посмотрим вокруг себя. В нашей земной суете очевиднейшим образом нет ни цели, ни смысла. Человек появляется, жрет и исчезает. В рамках материального мира торжествует абсолютная бессмыслица. Все, что мы делаем на земле направлено лишь на поддержание самого процесса жизни. Как-то даже видел книгу под названием "Цель жизни – жизнь". Это полный логический абсурд.
Жизнь – это процесс, а процесс не может быть целью процесса. Цель процесса всегда лежит вне процесса. Скажем, делая ящик, вы забиваете гвозди. Забивание гвоздей не является целью забивания гвоздей. Цель – сделать ящик. Эта цель может быть достигнута только тогда, когда процесс уже завершен. Также и цель земной жизни может быть достигнута только тогда, когда земная жизнь уже завершена.
Тут мы опираемся не на факты, а на логику, и эта логика подтверждает существование жизни после биологической смерти. Оставим пока вопрос о том, с какой целью Бог создал человека. Пока бесспорно следующее: эта цель находится за пределами материального мира. И для достижения этой цели существует религия.
Надо ли выбирать религию? Теперь нам надо выбрать религию? Нет, пока рано. Сначала надо доказать, что этот выбор действительно необходимо сделать.
Есть такая точка зрения: «Все религии учат одному и тому же, они отличаются друг от друга лишь незначительными деталями, которые обусловлены национальными условиями». То есть Бог дал каждому народу подходящий для него вариант религии. Один вариант не хуже другого, все религии равны по своему достоинству. «Истина одна, а путей к ней много». «Бог один, а имен у него много». «Земные перегородки до Неба не достают». «На Небе святые всех религий пожимают друг другу руки». Значит, если ты родился в православной стране – исповедуй православие, если в исламской – ислам. Очень удобная концепция, потому что она избавляет человека от религиозного выбора и от тягостной необходимости доказывать правоту своей религии. Да ведь и приятно же сказать: «Все по-своему правы». Так дружить легче. Жаль только эта концепция – ложная.
Эта концепция строится на полном непонимании того, что такое религия, точнее – непонимании разницы между религией и этикой. Религия означает «связь». Имеется ввиду связь между человеком и Богом. То есть религия существует для того, чтобы регулировать отношения между человеком и Богом. Этика – сумма нравственных предписаний, правил поведения. Этика регулирует отношения между человеком и человеком. То есть религия устанавливает вертикальные связи. Этика – горизонтальные.
Путаница происходит из того обстоятельства, что у каждой религии есть своя этическая система, и вот этические системы разных религий на самом деле очень похожи, хотя и то местами они существенно отличаются, но сходства, пожалуй, больше. Вот на этом-то основании и делается вывод о равноценности всех религий. Но если религия имеет свою этику, это не значит, что она к этике сводится. Основная задача религии вовсе не в том, чтобы научить нас правилам хорошего поведения. Сводить религию к этике значит фактически уничтожать религию. Задача любой религии – сделать так, чтобы после смерти нам было хорошо. Религия нужна для того, чтобы помочь нам наилучшим образом обустроить наше посмертное бытие. И вот об этом-то посмертном бытии разные религии имеют принципиально различные представления. А самое главное: религии по-разному говорят о том, что надо делать для того, чтобы после смерти нам было хорошо.
Исламский рай и христианское Царство Небесное и то очень существенно отличаются друг от друга, хотя обе религии произошли от одного корня. То есть эти религии делают нам очень разные приглашения. А буддийское приглашение в нирвану принципиально отличается от концепций посмертного бытия авраамических религий. Индуистское же "слияние с абсолютом" это нечто уже ни на что другое не похожее. Между этими непримиримыми концепциями надо выбирать. Выбираем мы конечно не форму посмертного бытия, потому что тут на самом деле вариантов нет. Мы выбираем, какая из концепций соответствует истине. И этот выбор определяет для нас нормы религиозного поведения.
Мусульманин может иметь четырех жен и неограниченное количество наложниц. По утверждению ислама, это вполне соответствует воле Аллаха. Христианину вера предписывает иметь только одну законную жену, а сожительство еще хотя бы только с одной женщиной – это прелюбодеяние, то есть смертный грех, который, оставаясь нераскаянным, обречет душу на ад. При этом, по утверждению ислама, христианин, поскольку он не обрезан, ест свинину и верит в Святую Троицу, за все это и многое другое так же попадет в ад. Что для одних – норма религиозного поведения, то для других – нарушение нормы.
Эти примеры можно множить до бесконечности. Христианину, например, предписана молитва, то есть обращение к Богу, без этого в Царство Небесное ни как не попасть. Буддисту предписана медитация, то есть полное изгнание всех мыслей и чувств, и без этого нирвана недостижима, а личного Бога, по утверждению буддистов, вообще нет. Это диаметрально противоположные предписания.
Понятно, что утверждение: "Все религии учат одному и тому же" – чистый абсурд. Так может думать лишь человек, не имеющий представления ни об одной из религий. Надо все же выбирать.
Метод исключения "Да кто же выбирает?" – спросите вы. Мы принимаем ту религию, среди которой выросли. Большинство – да. Но далеко не все. Разве мало европейцев сегодня принимают ислам, хотя выросли рядом с христианскими храмами? Разве мало японцев приняли христианство, хотя были воспитаны в буддизме или синтоизме? А русские кришнаиты? А индийские христиане? Нет числа примерам.
Вы все-таки не хотите выбирать? Вы говорите: "Мы придерживаемся этой религии, потому что такова вера наших предков"? Но тот, кто видит в исполнении религиозных предписаний лишь следование национальным традициям, просто не знает, что такое религия. Мы уже выяснили: религии настолько принципиально различны, что истинной может быть только одна из них. Может быть, наши предки сделали правильный религиозный выбор, а, может быть, ошибочный. Если вы считаете себя мыслящим человеком, вы должны разобраться с этим вопросом.
Скажу за себя. Убедившись в том, что Бог есть и душа не умирает вместе с телом, я принял именно православие просто потому что оно рядом. Разбираться стал уже потом. Меня достали вопросы типа: "В мире столько разных религий, почему мы думаем, что именно наша – правильная?" Вот я и подумал: если нам не известен ответ на этот вопрос, значит мы совершенно бессмысленные создания. Если мы не можем доказать, что именно наша вера является правильной, тогда неизвестно, есть ли у нас вообще вера.
Изучая другие религии, я вполне мог перейти в одну из них, если бы решил, что она лучше веры моих предков. Мой родной город Вологда предоставляет для этого достаточно возможностей. Можно было примкнуть к кришнаитам или к "Брахма Кумарис". Можно было принять ислам и ходить в мечеть. Не трудно было отыскать у нас и язычников, и сатанистов. Ни в одном из этих случаев одиночество мне не грозило. И ведь не малое количество моих земляков ушли в одну из этих религий.
Пусть я принял православие не вполне осознанно, но остался в нем осознанно, на основании свободного религиозного выбора. Мне сказочно повезло: вера моих предков совпала с установленной истиной. Кому-то пришлось платить за переход в православие отречением от своих национальных традиций, тяжелой психологической ломкой, а я, оставаясь у себя дома, оказался там, куда другие с таким трудом добираются. По этому вопросу, как и по всем другим, я не пытаюсь привести исчерпывающего количества доказательств, приведу лишь те, которых лично для меня оказалось вполне достаточно.
Первый вывод, который пришлось сделать: религий на самом деле не так уж и много, их разнообразие – кажущееся. Много различных вариаций, а основных лишь несколько.
Буддизм я отверг легко и без напряжения. Религию, которая не знает Бога-Творца и религией трудно назвать. Если я убедился, что Бог есть, значит мне надо установить с Ним отношения, я должен делать то, что Он от меня хочет, то, зачем Он меня создал. Но буддизм ни чего мне об этом не говорит. И зачем он мне тогда нужен?
Буддизм – это практика совершенствования души. И эта практика меня так же совершенно не устраивает. Ее логика вполне понятна. Открытие, которое сделал принц Гаутама, заключается в следующем: страдания происходят от желаний. Для того, чтобы избавиться от страданий, надо избавиться от желаний. В целом – верно, но что в итоге? Вместе с плохими желаниями предлагается избавиться и от хороших. Любовь, сочувствие к ближнему, стремление придти на помощь – это тоже желания, они тоже вызывают страдания, от них так же надо избавиться. Буддизм похож на антибиотик, который вместе с вредными микробами убивает также и полезные. Буддизм, по моим представлениям, предлагает мне превратиться в чудовище, которому не ведомо сочувствие и сострадание. Мне кажется, это низость. Предпочитаю брать на себя боль моих ближних, чем превращаться в бесчувственный чурбан.
А что предлагаем мне буддизм в награду за то, что я стану чурбаном? Будущее, достойное чурбана. Нирвана – это в принципе абсолютное бесчувствие, то есть абсолютное небытие.
Я пришел в православие из атеизма. Это был тяжелый переход. Если я принял на себя эти тяготы, значит я надеялся обрести в религии то, чего не имел в атеизме. А буддизм предложил мне небытие. Ну, господа, такую-то возможность я и в атеизме имел. Чиркнул бритвой по венам – и вот тебе пожалуйста – небытие, избавление от всех страданий. Да буддизм еще предложил мне тяжелейшую работу над собой за ту награду, которую атеизм обещал мне, как результат разового действия. То есть выводы из буддизма такие же, как из атеизма – все заканчивается небытием.
Буддисты возразят: чиркнув бритвой по венам, ты получишь не небытие, а бесконечную цепочку перерождений. Но, господа, известно же, что в своем новом воплощении я не буду помнить прежней жизни, то есть мое «я» все-таки исчезнет, значит, я его все-таки уничтожу, а это практически не отличается от небытия. Какое мне дело до того, что я стану баобабом, если баобаб не будет помнить обо мне, то есть не будет носителем моей личности? Хрен ли мне до этого баобаба? Я все равно что умру. Значит, даже если буддизм во всем прав, это не опасно. Мы равным счетом ни чего не теряем, если не будем следовать его предписаниям.
Индуизм. Вообще-то индуизма не существует. Это целая группа разнородных культов, но все они имеют между собой нечто общее, так что это общее и разберем. Отвергнув соблазн принять буддизм, мы уже избавлены от необходимости выбирать между дзен-буддизмом и ламаизмом. Так же, если не примем индуизм в принципе, то уже не надо будет выбирать между «Обществом сознания Кришны» и «Брахмой Кумарис».
Индуизм, пожалуй, единственная не авраамическая религия, которая знает Бога-Творца. Но индуизм не поклоняется Единому Богу, он знает трех только основных богов. Брахма создает, Вишну поддерживает, Шива разрушает. Значит, приняв в свое сердце создателя, я буду вынужден вместе с ним на равных правах принять и разрушителя. Вместе с добром, я приму и зло. Я буду вынужден утвердить в себе равноправие добра и зла, их равновеликость и равноценность. Против этого восстает здоровое нравственное чувство. Я не хочу обращаться к персонифицированному злу, не хочу ни о чем с ним договариваться, соответственно не хочу принимать Шиву и его жену Кали. Значит, я не принимаю индуизм.
Конечно, могут возразить: мало ли что ты не принимаешь, мало ли что тебе не нравится, но мир именно таков, каким его понимает индуизм. Тебе может не нравиться закон всемирного тяготения, но он существует, так же, если Шива существует, с ним придется считаться, независимо от того, нравится ли он тебе.
У нас проблема, да? Легко было доказать, что Бог есть и душа не умирает вместе с телом. А могу ли я доказать, что христианство рисует правильную картину мира, а индуизм – не правильную? Лично я – не могу. Правда, и они тоже не могут. Штудирование индуистских источников не предоставило мне ни одного доказательства их правоты. Значит, я отнюдь не вынужден принять индуизм и мне приходится ориентироваться по типу: нравится – не нравится. Выглядит глуповато. Получается, что между индуизмом и христианством каждый выбирает то, к чему у него больше душа лежит, то есть, нет у нас объективных критериев. Я могу, конечно, привести доказательства правоты своей религии, но я прекрасно понимаю, что любое из них можно перетолковать каким угодно образом, то есть кому как нравится. Железобетона в моих доказательствах не будет.
И тогда я задаю себе прежний вопрос: чем я рискую, если отвергну христианство и чем я рискую, если отвергну индуизм? Если я ошибусь с отрицательной оценкой христианства, я буду вечно мучиться в аду, ошибочно отвергнув индуизм, обреку себя на бесконечную цепочку перерождений. (Учение о реинкарнации – общее для буддизма и индуизма). Еще раз повторю: по здравому размышлению, мне эти перерождения ни чем не грозят, я ни чего не буду знать о своих предыдущих «я», следовательно, отвергнув индуизм, я ни чем не рискую, исчезновение личности фактически равняется смерть души. «Слияние с Абсолютом» – очень странная для меня награда, если учесть, что, получив ее, я ни чего не буду об этом знать.
Зачем Бог создал меня? Зачем наделил разумом, чувствами, волей? В чем смысл существования этого мира и моего прихода в этот мир? На какую конечную цель все это направлено? Вот те вопросы, ответы на которые я ищу в религии. Что же отвечает мне индуизм? Будешь хорошо себя вести – исчезнешь. То есть как бы и не исчезнешь, а растворишься в Боге, то есть личность твоя перестанет существовать, то есть все-таки исчезнешь. Ты есть, чтобы перестать быть. Мне не ответили. Меня обманули. Меня завалили ворохом умных слов, но в конечном итоге из них следует, что смысла-то никакого и нет. Допустим, эта религия верна, но тогда мне не нужна ни какая религия, здравый смысл вынуждает меня вернуться в атеизм, хлопот меньше, а результат тот же самый. Но в атеизм я не хочу, потому что уже знаю, что это ложь. Значит, я вынужден отвергнуть индуизм.
Последнее время пытаются реанимировать доктрину катаров, основанную на древних гностических культах. Концепция такова. Мир создан злым демиургом, добрый бог не имеет к этой пакости ни какого отношения. Чтобы вырваться из плена злого демиурга, надо разрушить этот мир, и тогда мы вернемся к доброму богу.
А мне вот интересно, вы, господа, откуда все это знаете? Если вы зададите этот вопрос представителю одной из авраамических религий, вам ответят: «Бог Сам нам это рассказал». Вы можете верить или не верить в то, что Бог обращался к людям через Моисея, Христа, Мухаммеда, но на вопрос об источнике информации вам дают четкий и однозначный ответ. А вам-то откуда известно устройство мира? Не от злого демиурга, это точно, он ваш враг, и не он же научил вас с ним бороться. И не от доброго бога, потому что, по вашим представлениям, его нет в этом мире, он никак себя не проявляет у нас на земле. Вы такие умные, что сами до всего дошли? Что-то мне это сомнительно. Каким образом человек может узнать, кем создан этот мир? Ни один человек при этом не присутствовал. Похоже, что вы все это выдумали.
Хорошо, не торопитесь обижаться, я сейчас просто возьму да и поверю вам. Но тогда у меня возникнут другие вопросы. Предположим то, что демиург злой вы установили эмпирическим путем – мир-то наш и правда не очень ласковый. А вот с чего вы взяли, что тот бог, к которому вы хотите вернуться из плена демиурга – добрый? Мир – вотчина демиурга, а бог всегда был равнодушен к его делам и ни как в них не участвовал. Это доброта? Пока понятно только то, что ни кто из людей вашему богу и на фиг не нужен. И что же я тогда буду так рваться к нему из плена демиурга? Не похоже, что он меня любит, нет признаков того, что он меня ждет. А что если он окажется еще злее демиурга? Короче, полные непонятки.
Вы, господа катары, чем-то похожи на сироту, который разыскивает отца. Отец когда-то бросил ребенка на съедение волкам, ребенок чудом выжил и вот теперь вбил себе в голову, что отец – очень добрый. А лучше бы спросить себя: почему отец меня бросил, почему он сам не пытался меня найти? Ведь, если честно, по всему выходит, что я никогда не был нужен отцу. Почему ваш бог ни когда не пытался выйти с людьми на связь?
А с языческими культами, сколько бы их ни было, и вовсе просто. Сейчас, к примеру, славянское язычество пытаются реанимировать. Совершенно бессмысленная затея. Если религиозная традиция умерла сама по себе, ее уже ни какими силами не вернуть к жизни. А умерла она потому что престала отвечать религиозным запросам людей, перестала соответствовать среднему уровню развития религиозного сознания. То есть сегодня язычество могут поддерживать люди, чье религиозное сознание не сильно возвышается над уровнем каменного века.
Мне предлагают молиться Перуну, Велесу, Сварогу, Даждьбогу и так далее. Ну и какие проблемы я могу через них порешать? О чем мне просить их? Об удачной охоте? О том, чтобы домашняя скотина ящуром не болела? О том, что бы на посевы вовремя прошел дождь? О повышении зарплаты можно молиться? Даже не знаю. Вообще религия нужна человеку не для того, чтобы решать частные вопросы жизнеобеспечения, а для установления связи с высшим планом бытия. Когда у человека небыло духовных сил оторвать свой взгляд от пашни, он и не просил ни о чем, кроме всходов, для этого довольствуясь примитивными контактами с миром низших духов. А бесы и рады были рядиться в одежды каких угодно богов. Даже если кто-то не согласен видеть в языческих богах бесов, все равно понятно, что это низший духовный план, Творец вселенной выше их, и наша задача – к Нему пробиться, и монотеизм предлагает нам такую возможность. И зачем нам после этого убогие контакты с какой-то бесчисленной мелюзгой?
Сколько бы мы, господа, не рыскали по всему миру в поисках религии, мы все равно упремся взглядом в авраамический монотеизм. И тут мы можем выбирать из трех религий, впрочем, как всегда, убедившись, что выбирать нам не из чего.
Соблазн иудаизма мы преодолеем легко. Нам его, собственно, ни кто и не предлагает. Иудаизм – религия чисто национальная и вовсе не в том смысле, в каком, например, индуизм. Последний так называется, потому что его "придумали индусы", а в общем-то необязательно быть индусом, для того, чтобы молиться Кришне. Иудаизм – не только изобретение евреев, он и существует лишь для евреев. По утверждению этой религии, только евреи обладают частицей божественной души – шехины, то есть евреи качественно отличаются от других людей. Как невозможно иноверцу стать полноценным евреем, так невозможно иноверцу стать полноценным посетителем синагоги. Иудаизм резко отличается от других религий тем, что не занимается прозелитизмом, то есть обращением в свою веру. Если есть некоторые возможности для перехода в иудаизм, то возможности стать полноценным членом этого религиозного сообщества все равно не существует.
Ну а если бы я был евреем, остался бы я в этой религии, или предпочел бы другую? Предпочел бы. Очень уж иудаизм замкнут на земные дела. По утверждению этой религии, еврей ни за какие злые дела не может быть отправлен в ад более, чем на год. Поэтому за умершего еврея молятся только 11 месяцев, иначе пришлось бы предположить, что он был худшим из евреев. То есть главный вопрос религии – обустройство посмертного бытия, для еврея решен уже в силу религиозной (т.е. национальной) принадлежности. Ну что такое несколько месяцев в аду? Ради них не стоит обременять себя исполнением заповедей в течение нескольких десятилетий земной жизни. Если ты еврей, то можно в общем-то забыть о религии и спокойно заниматься зарабатыванием денег.
Еще меня, например, отталкивает то, что еврейская религиозность строится на исполнении чисто внешних, формальных, мелочных предписаний. Не ешь того, не делай этого. Что случится с моей душой, если я съем устрицу или забью гвоздь в шаббат? Можно я буду думать, что ни чего не случится? Формальные предписания есть в любой религии, но иудаизм исключительно на них только и строится. А это все не о Небе. Тут слишком мало собственно религии, больше национальных традиций.
Ислам. В эту религию можно перейти. Ислам активно к себе зовет. Десятки тысяч европейцев уже приняли ислам. Почему? Полагаю, они поддались чисто внешнему очарованию романтически суровой, мужественной веры. То есть толком ни в чем не разобрались. А стоило.
В исламе, по сравнению с иудаизмом и христианством, нет ни одной новой религиозной идеи. Это специфическое преломление авраамизма в арабском сознании. Арабам пророк Мухаммед подарил монотеизм – это был революционный рывок вперед, это было принципиальное, качественное приобретение. Ну а мы-то тут причем? Мы и так уже имели монотеизм, причем в варианте гораздо более разработанном и детализированном по сравнению с исламом. Если европеец принимает ислам, что нового он приобретает по сравнению с христианством? Ровным счетом ни чего. А вот теряет он очень многое.
Я не верю в то, что Коран – откровение Бога. Точнее, знаю, что он таковым не является. Зачем Богу через откровение сообщать людям те истины, которые Он уже раньше сообщил через предыдущие откровения? Бессмыслица.
Кому-то может нравиться арабская культура и некоторые основанные на ней специфические особенности исламской религиозности. Это может быть поводом для того, чтобы стать арабистом, но это не повод для того, чтобы стать исламистом. Любите вы себе на здоровье арабскую культуру, а религия тут при чем? Чтобы сегодня перейти в ислам, надо просто не иметь ни какого представления о том, что такое религия.
Ну и что у нас осталось от бесконечного разнообразия религии? Да ни чего. Нет тут ни какого разнообразия. Единственный по-настоящему универсальный, основательный, хорошо разработанный вариант монотеизма – христианство. Рискнул бы даже утверждать, что христианство – единственная настоящая религия. Все остальные религии или уводят в сторону магии, или сводятся к соблюдению национальных традиций, или равны по своим духовным выводам атеизму, или являют собой скорее философию.
Мне очень хотелось сравнить христианство с другими религиями, но я не нашел с чем сравнивать. К примеру, ни в одной религии нет такой разработанной догматики, как в христианстве. Там не другая догматика, ее просто нет, или она очень примитивна. Христианское сознание продвинулось так далеко в постижении иного плана бытия, как ни кто и ни когда в нашем мире.
Конечно, сознательный и по-настоящему осведомленный выбор веры – удел очень немногих людей. Хотя, такие люди есть. К примеру американец Юджин Роуз выучил арабский, чтобы прочитать Коран, и в конечном итоге отверг ислам. Выучил санскрит, чтобы прочитать Веды, и в конечном итоге отверг индуизм. И так далее. А в итоге в Православной Церкви появился иеромонах Серафим (Роуз). Но мы не можем повторить его путь. То, о чем я пишу – это доказательства лично мной обретенные и лично для меня с моим средним уровнем достаточные. Для кого-то и столько доказательств – лишка, а иному их покажется явно не достаточно.
И дело не только в количестве доказательств. Кому-то нужны качественно, принципиально иные подтверждения правоты или не правоты той или иной религии. Ведь одни и те же факты очень по-разному воздействуют на сознание людей с различным психологическим складом. К примеру, одна моя знакомая из атеизма пришла в один из индуистких культов. И у нее разом прошли все болезни. Потом она перешла в православие. И все болезни тут же вернулись. Для меня это неоспоримое, восхитительное даже доказательство правоты православия. А для вас – нет? Вам больше понравилась бы такая религия, от которой болезни проходят? Вы склонны видеть в этой истории доказательство правоты индуизма? Вот ведь какие мы разные…
Вполне осознаю, что приведенные мною доводы удовлетворят только тех, кто похож на меня по психологическому складу и вовсе не считаю, что несколькими элегантными движениями стер в порошок все религии на свете. К тому же не мало движений (на мой взгляд – не отличающихся элегантностью) предпринято для того, чтобы точно так же стереть в порошок христианство. Используя метод исключения, я доказывал, что другие религии для меня неприемлемы, но ведь отсюда еще не следует автоматически, что христианство безупречно. Итак, безупречность христианство нам опять предстоит доказывать.
Бог един в трех Лицах "А почему вы решили, что Бог – это Святая Троица?" – спрашивают у нас. Разговаривая с людьми нецерковными, мы не можем сослаться на свою твердую уверенность, что все учение Церкви есть истина. Нам говорят: "Это придумали люди". Нам есть что возразить? Давайте почешем в затылке.
Если мы заглянем в Библию, то не найдем там упоминаний Святой Троицы. Некоторые фрагменты библейских текстов можно расценить, как "подсказки", то есть косвенные указания на троичность Бога, но давайте честно признаемся в том, что эти подсказки вполне возможно перетолковать каким угодно иным образом. Итак, Библия не содержит прямых точных указаний на то, что Бог един в трех лицах.
Откуда же взялся этот догмат? Вариантов два. Или его придумали люди, или Бог через некоторых людей открыл эту тайну. Возможно ли предположить, что троический догмат есть произвольное измышление человеческого разума? Вот тут-то мы и понимаем, что такое предположение абсурдно и даже, рискну сказать – антинаучно.
Путь человеческого разума – выстраивание цепочки доказательств, которые приводят к четко сформулированной теории. Бывает и наоборот: сначала формулируют теорию, а потом подтягивают под нее доказательства. Бывают фантазеры, которые не обременяют себя доказыванием, но свое "открытие" они описывают охотно, детально и, насколько могут, последовательно. При этом все хорошо понимают: чем более последовательно, логично, детально сформулирована теория, тем более она убедительна.
Что же говорят нам богословы о троическом догмате? А то, что он принципиально непознаваем. Это тайна, недоступная человеческому разуму. Соборный разум Церкви выразил троичный догмат не в точных формулах, а скорее в аллегориях, заведомо крайне несовершенных, тайну отнюдь не раскрывающих, но более точных слов ни в одном человеческом языке не отыскалось, потому что нет соответствующих понятий. В самом деле, как это: с одной стороны – Один, а с другой стороны – Три. Это же не логично. Да, это совершенно не логично. Это иррационально. А в чем принципиальная разница между "рождением" Сына и "исхождением" Духа? Вам ни кто не объяснит. Известно, что эта разница существует, а в чем она – сформулировать принципиально невозможно. Постижение этой тайны превосходит возможности человеческого разума.
Ну ни чего себе догмат "придумали" святые отцы! И сами толком не могут объяснить, в чем он заключается. Господа, так не бывает. Любая "придуманная" теория всегда выражена в точных формулировках. Случается, что изобретатель не все детали дотянул, но это доделывают его последователи. А у Церкви было без малого два тысячелетия на то, чтобы сделать троический догмат более понятным, логичным, последовательным. Не захотели. Попытки-то как раз были. Триадологические ереси, например, арианство, это именно попытки сделать триадологию более логичной, более внятной человеческому разуму.
С точки зрения чисто человеческой, арианство просто обязано было победить. Оно гораздо понятнее, доступнее. Исторических шансов у арианства было более, чем достаточно – его исповедовали целые народы, державшие тогда в руках судьбы Европы – готы, франки. И в богословской среде арианство отнюдь не перестало быть популярным после первого вселенского собора. Но арианство, такое человеческое, такое близкое куда-то просто делось и все. А знаете почему? Потому что арианство – выдумка. Выдумки недолговечны, хотя гораздо более логичны. Правда всегда выглядит противоречиво, потому что человеческий разум далеко не всегда в состоянии снять эти кажущиеся противоречия. Но правда парадоксально живуча.
Итак, мы вынуждены сделать вывод: человеческий разум не может породить теорию суть которой сам этот разум не может ни постичь, ни адекватно выразить. Люди не выдумывают то, о чем сами имеют смутные представления. Если в человеческом сознании присутствует убеждение, для этого сознания не вполне понятное, значит это убеждение не является продуктом этого сознания и привнесено в него извне. Если вы плохо знаете теорию Эйнштейна, можно уверенно утверждать, что вы – не Эйнштейн.
Сам характер "троической веры" уже доказывает, что она не есть человеческое измышление. Единственное убедительное объяснение появления догмата о Святой Троице: Бог Сам открыл о Себе ту часть истины, которую человеческое сознание способно вместить.
Каждый продукт несет на себе отпечаток своего производителя. Так вот христианская триадология не несет на себе отпечатка человеческого разума, не обладает свойствами, характерными для обычной философской теории. Вот скажем исследуют ученые метеорит и приходят к выводу, что он содержит вещества неземного происхождения. Так же, исследуя нашу триадологию, приходится сделать вывод: она не земного происхождения.
Христос существовал В рамках атеизма существует так называемая "мифологическая школа", представители которой считают, что Иисуса Христа ни когда не было. Помните, в начале "Мастера и Маргариты" Мишка Берлиоз очень сильно на этом настаивает. Дескать, ни один историк той поры ни о каком Христе не упоминает.
Я не профессиональный историк и не посвятил исследованию этой эпохи слишком много времени. Так, читал кое-что, и вполне возможно, что до самых важных книг по этой теме так и не добрался. На чем же строится моя личная уверенность в историческом существовании Христа? Я как студент-недоучка, который компенсирует недостаток знаний изобретением собственных доказательств.
Итак, что я имею предъявить Берлиозу? Исторические свидетельства Тацита, Плиния, Иосифа Флавия. Но ведь я знаю, что эта зараза мне ответит: позднейшие вставки. То есть христиане, спустя много веков, навставляли в произведения древних историков свидетельств о Христе. Мне есть чем крыть? Да, пожалуй что и не чем. Мне, конечно, не нравится такой подход к вопросу – любое неудобное для себя свидетельство сразу же объявлять позднейшей вставкой. Но ведь, кто его знает, может и на самом деле вставки? И не очень-то продуктивно вступать в бесконечные пререкания: вставки – не вставки. То есть свидетельства древних историков не носят характера неопровержимых доказательств. Да и блеклые они какие-то, эти свидетельства, они меня самого ни в чем не убеждают. Что ж, будем исходить из того, что Берлиоз прав, и ни один историк той поры о Христе не вспоминает. Я вообще готов встать на любую точку зрения, лишь бы ее растоптать.
Теперь представьте себя, что вы живете в Москве, а где-нибудь в Минусинске приговорили какого-то бомжа. Вы ведь и знать об этом ни чего не будете, и ни какого значения для вас это не будет иметь. Нам, конечно, трудно представить себя, что нет ни радио, ни телевидения, ни газет, ни Интернета. Еще труднее нам представить, что нет оппозиции, которая постоянно использует СМИ, чтобы самые незначительные периферийные волнения представить вселенской катастрофой. И уж совсем за гранью нашего понимания то, что по всей империи постоянно происходят какие-нибудь волнения, в результате которых постоянно кого-нибудь казнят.
Нам трудно все это себе представить, но давайте попытаемся. Где-то на задворках империи мелкий чиновник вынес смертный приговор ни чего не значащему бродяге. Тут нет вообще ни какого события. Даже если в тот момент в Иерусалиме был какой-нибудь римлянин, вскоре вернувшийся в столицу, о чем он будет рассказывать друзьям? О ценах на рабов, о местной кухне, о том, какие платья шьет себе Клавдия Прокула, о том, что местные легионеры вконец распустились и далее в том же роде. Этот римлянин, может быть, проходил в ста метрах от Голгофы во время казни, но он на это и внимание вряд ли обратил, для него это было бы событием примерно такого же масштаба, как если бы кто-нибудь из нас увидел, как менты куда-то тащат пьяного – скользнул взглядом и в памяти не задержалось. Он даже друзьям о таком пустяке рассказывать не станет. Неужели же он побежит к знаменитому римскому историку и будет настаивать на том, что это грандиозное событие надо непременно включить в анналы империи? Для историка такое событие не являлось бы даже незначительным, это вообще не событие, это будни, повседневная рутина.
Для нас то, что связано с земной жизнью Христа – один из ключевых моментов человеческой истории. Мы живем по календарю, который начинается с рождества Христова. И вот мы совершаем примитивную психологическую ошибку, вопрошая, как такое значительное событие могло не оставить ни какого следа в римской историографии? А ведь напротив, следовало бы очень удивиться, если бы такой незначительный факт заинтересовал историка той поры.
Как же нам доказать, что Христос на самом деле существовал, если римская и еврейская историография не в силах нам в этом помочь? Вы уже поняли, что на «Новый завет» как на показания свидетелей, в разговоре с рационалистами вам ссылаться не придется. Они отрицают ценность этой книги, как исторического документа. Если мы хотим не перебранки, а полемики, то должны опираться только на такие факты, свидетельства, доказательства, которые ни у одной из сторон сомнения не вызывают.
Мне кажется, я нашел такой факт. Это нероновы гонения на христиан. Вот это уже то событие, которое оставило в официальной историографии очень отчетливый след. Нероновы гонения подробнейшим и бесспорнейшим образом запротоколированы. Какое значение это имеет для нашего вопроса? Определяющее. Нероновы гонения отделены от казни Христа всего какими-то тремя десятилетиями. Значит, всего через пару-тройку десятилетий после Голгофы в Риме была уже большая христианская община, и она была уже достаточно значительной для того, чтобы обратить на себя внимание императора и его советников. Если на христиан свалили вину за поджег Рима, значит в них готовы были увидеть один из факторов, определяющих судьбу империи.
Сам факт существования большой группы христиан так скоро после казни Христа уже доказывает, что Христос на самом деле существовал. Вы представьте себе: апостолы проповедуют, призывая обратиться в новую веру, рассказывая о земной жизни Христа. У них спрашивают: «Когда это было?» Они отвечают: «Да мы сами были свидетелями, и еще многие». И этих многих не трудно предъявить, их рассказы в основном совпадают. Весьма значительное количество людей, ходивших за Христом, могли подтвердить – все это было.
А теперь представьте себе, что апостолы – обманщики, которые выдумали ни когда не существовавшего человека, жившего по их утверждению, лет 20 назад. Выступая перед «широкими еврейскими массами», они бы каждые 5 минут на вранье попадались. Обязательно, то один, то другой уличали бы их: «Я там был, но такого не видел». Или мой отец (брат, сват) там был, но ни чего подобного не рассказывал.
Кроме того, не один апостол проповедовал, а многие. Если они говорили правду, то их рассказы совпадали по сути, различаясь в деталях. А вот если бы они врали, то обязательно запутались бы во вранье и противоречиях, над ними через пару месяцев уже начали бы смеяться: «Что-то вы, мужики, плохо договорились, как врать». А невозможно было хорошо договориться. Надо было составить единый письменный вариант «легенды», всем дать заучить, и то вряд ли помогло бы. Люди начали бы задавать вопросы, ответов на которые нет в легенде, и апостолы неизбежно запутались бы во вранье.
И ни когда ни один мошенник в мире, решив создать религию на основе рассказа о вымышленном персонаже, не отнес бы смерть этого персонажа на 10-20 лет назад. На сто-двести как минимум, тогда уж ври, что хочешь, все свидетели давно умерли, а ты можешь ссылаться на какую-нибудь таинственную рукопись, которая в единственном экземпляре есть только у тебя и которую передал тебе недавно умерший древний старец.
Итак, если вскоре после Голгофы уже существовало множество христиан, значит, существовал и Христос. Мы имеем дело с фактом бесспорным и не дающим возможности никаких иных интерпретаций.
Евангелия, как документ Однажды некая весьма эрудированная дама таинственным шепотом мне сообщила: «А вы знаете, что евангелий на самом деле не четыре, а гораздо больше?» Это был хороший повод для ироничной улыбки: «Я знаю, что есть четыре подлинных текста и некоторое количество фальшивок».
Почему я так уверен в том, что в канонических Евангелиях – правда, а в апокрифических – неправда? Ну, начнем хотя бы с того, что нет ни одного целого апокрифа, ни одного текста, который бы связно и последовательно пересказывал жизнь Иисуса от рождения до воскресения, все какие-то разрозненные обрывки. Принадлежат они, как правило, перу гностиков, то есть носят в лучшем случае нехристианский, а то и откровенно антихристианский характер. И вот поди ж ты – ни одного целого текста не сохранилось. Скажете, что христиане их уничтожали? Ну, может быть, и уничтожали. Но и самих-то христиан уничтожали триста лет, но они почему-то сохранили и Церковь и тексты Евангелий. А гностики? Ни кому эти мудрилы оказались не нужны, и что теперь плакать над обрывками их текстов? Нет ни пятого Евангелия, ни шестого. О чем говорить?
Есть еще тексты евангельского характера, которые явно принадлежат не гностикам, а христианам. Почитал – ну да, вполне благочестивые бредни. К, примеру, один из этих текстов рассказывает в некоторых подробностях о бегстве в Египет, чего, как помните, канонические евангелия не делают. И вот некоторым очень ревностным, но не очень умным христианам захотелось восполнить этот пробел. Нехороший подход. Что неизвестно, то давайте уж и оставим неизвестным, выдумывать-то зачем? А в том, что это выдумка не возникает ни малейших сомнений. Такая фальшь прет из каждой строчки, что хоть отворачивайся. Какое-то бессмысленное нагромождение дурацких «чудес». Неужели у кого-то возникает вопрос, почему эти бабьи сплетни не включили в канон? У меня, например, такого вопроса не возникло. Это даже не подделки, а безвкусные выдумки.
Итак, мы имеем дело с фактами: есть четыре биографии Христа, а других нет. Кто-то может проливать слезы по поводу того, что другие биографии Христа в цельных версиях не сохранились, но это его личное горе, а я ни какого горя в этой связи не испытываю. В любом случае: факт остается фактом.
Но с чего мы взяли, что эти четыре евангелия – подлинные, то есть написанные непосредственными свидетелями событий или во всяком случае людьми, которые встречались и беседовали с непосредственными свидетелями? Самые древние копии евангелий моложе описанных событий на сотню – другую лет. Подлинники не сохранились. На этом основании кто-то делает вывод, что самые древние копии и есть подлинники, то есть евангелия были написаны во II – III веках, когда свидетелей описанных событий уже не могло быть в живых, то есть это выдумка.
Мы, кстати, опять можем спросить, откуда же в середине I века взялась большая христианская община, если Христа и его биографию «придумали» не раньше II века? Что же, христиане нероновых времен ни чего не знали о жизни своего Учителя? Или ни кому не пришло в голову записать события этой жизни? Очень нелепое предположение.
Но тут все же остается вопрос: на чем основана наша уверенность, что именно эти четыре текста адекватно отражают жизнь Христа? Еще раз подчеркну, что я самоучка. Уверен, что существуют исчерпывающие перечни бесспорных доказательств подлинности евангелий, но я как-то до них не добрался. Однако, я ведь и решаю не научную, а очень личную проблему. Мне всего лишь нужна твердая личная уверенность в том, что священные тексты, на которых основаны мои религиозные убеждения, есть тексты подлинные. При этом по натуре я скептик, мне свойственно все ставить под сомнение. Если батюшка говорит мне: "Не мудри, только веруй", то я, конечно, понимаю, что батюшка прав, но, прости меня Господи, все равно продолжаю мудрить.
Итак, на чем основана моя личная (совершенно незыблемая!) уверенность в подлинности евангелий? На самих евангелиях. Для меня в самих этих текстах достаточно доказательств их подлинности.
По роду занятий мне приходилось много соприкасаться с юридической сферой, и я неплохо представляю, как происходит процесс доказывания, как оценивают свидетельские показания. Если, к примеру, доказательства по делу как-то уж очень идеально выстраиваются в единую картину событий, для хорошего следователя это повод усомниться в подлинности доказательств. Как говорят: "Кто-то гладко выстелил". Когда все слишком гладко и нет ни каких противоречий – это признак искусственного моделирования, то есть подделки доказательств. Или несколько подписей, сделанных одним человеком, всегда будут чуточку отличаться. Если четыре подписи идеально совпадают, значит три из них – не подлинные, это механические копии одной из них, то есть подделки.
А сколько христиан шпыняли тем, что в четырех евангелиях есть противоречия. Вот чудаки. Эти-то противоречия в некоторых второстепенных деталях как раз и доказывают подлинность евангелий. Искусственно моделируя жизнь Учителя, не составило бы никакого труда устранить противоречия – все было бы идеально гладко. Да, кстати, и не потребовалось бы четырех евангелий. Составили бы одну развернутую детальную версию и утвердили бы на веки вечные. Четыре-то зачем?
Но евангелий четыре именно потому, что даже очень хорошая человеческая память все же не идеальна. Кто-то что-то запомнил не совсем так, как запомнил другой, или вовсе не запомнил, а то и не знал, или не счел достойными упоминания те подробности, которые по мнению другого очень важны. Правдивые показания свидетелей всегда, согласуясь в главном, отличаются в деталях. Если четыре свидетеля, как один, говорят, что 123-м километре шоссе на обочине лежал средних размеров серый камень, не извольте сомневаться – они сговорились, что именно будут врать. Не могут четверо, как один, обратить внимание на одну и ту же деталь и почему-то ее запомнить.
Именно поэтому некоторые расхождения в показаниях евангелистов доказывают, что они правдивы. Но далеко не только это. Если человек врет, он ни когда не будет украшать свое вранье такими подробностями, которые ему не выгодны. Вот, скажем, подозреваемый рассказывает своему адвокату о том, "что было в тот вечер". Адвокат ему: "Зачем ты говоришь, что поссорился с потерпевшим, это ставит под сомнение твою невиновность". А подозреваемый: "Ну да, но так и было". А если подозреваемый врет, выдумывает легенду? Он ни когда не будет украшать ее такими деталями, которые ставят его показания под сомнение. Того, что не выгодно – не выдумывают.
А теперь подумайте, насколько выгодным был для молодой церкви рассказ об отречении Петра? Если не только Иуда предал, но и сам первоверховный апостол отрекся, то не подрывает ли это доверие к христианской общине? Подрывает. А вы еще вспомните о том, что во время казни все апостолы, кроме Иоанна, разбежались, отнюдь не показав себя героями. И таких очень невыгодных для Церкви деталей в евангелиях более чем достаточно. То Петр на горе Фавор начинает нести какую-то чепуху, явно не понимая духовного смысла происходящего, то апостолы сцепились, выясняя, кто из них больше, то они уснули в Гафсиманском саду, хотя Учитель просил их бодрствовать.
И вот теперь представьте себе, что некий хитрец сидит и выдумывает евангелия, чтобы создать новую религию. Зачем бы он стал выдумывать такие детали, которые явно не выгодны для новой религии, которые показывают слабость лучших ее представителей? Это все равно, что в рекламный ролик вставлять элементы антирекламы. Так не может быть в принципе. Эти невыгодные эпизоды могли появиться в евангелиях только в одном случае, если авторы считали правильным во что бы то ни стало держаться правды, даже такой правды, которая явно работала против них.
В пользу подлинности евангелий говорит наличие в них множества исторических деталей. Если предположить, что некий выдумщик в III веке решил написать о событиях I века перед ним встало бы множество неразрешимых проблем. Как он мог установить хотя бы то, кто был прокуратором в Иудее 200 лет назад? Это сейчас мы сначала пойдем в библиотеку, заглянем в Интернет, изучим эпоху, а уже потом начнем врать. Впрочем, и сейчас большинство врунов типа Дэна Брауна не удосуживаются изучить эпоху и несут откровенную ахинею. А тогда публичных библиотек не существовало, исторические труды были не многочисленны, для большинства недоступны, а самое главное – они не отражали тех бесчисленных исторических деталей, которые так важны для воссоздания колорита эпохи. Лжец III века вряд ли смог бы узнать даже имя Понтия Пилата. А в евангелиях очень много исторических имен, подлинность которых была проверена и удостоверена значительно позднее, в III веке их помнить ни кто не мог, а древние документы были практически недоступны. Да и зачем людям, которые решили "придумать новую религию", совершать невозможное, разыскивая древние документы, если потом они будут обращаться к безграмотным массам, которые все равно не смогут поймать их на вранье?
Итак, евангелия могли быть написаны только современниками событий, иначе в них не могло быть такого количества точных исторических деталей.
Еще один момент, доказывающий правдивость евангелий – их авторы ни когда не описывают то, что не видели своими глазами, хотя представьте насколько выигрышно было бы описать, например, Воскресение Христово. Ведь это центральный эпизод евангелий, это фундаментальный факт, на котором держится все христианство. Автор фальшивки обязательно бы описал Воскресение во всех деталях, у него просто не было ни одной причины отказываться от этого описания. Так почему же евангелисты не описали самого главного? Да потому что они его не видели, и ни кто не видел, а выдумывать они не хотели.
К слову сказать, я где-то встретил это описание Воскресения. Дескать, некий еврей, ненавидевший учеников Иисуса и опасавшийся, что они ночью похитят тело Учителя, не надеясь на римскую стражу, засел в засаду недалеко от гроба и вот ночью он увидел, как отвалился камень от Гроба Господня, и разлился свет, и Иисус в сиянии покинул гроб. Замечательное свидетельство, не правда ли? Но я ему не верю. Мне бы очень хотелось, чтобы это свидетельство было правдой, но я чувствую в нем фальшь. Слишком уж от него отдает желанием восполнить пробел евангелий. Говорят, что тот еврей стал христианином, тогда почему его свидетельство не стало среди христиан общеизвестным, почему не вошло в канон? Евангелист Лука поработал, как хороший журналист, собирая свидетельства очевидцев. Почему бы и это свидетельство ему не включить в свое евангелие, если оно не вызывало сомнений среди христиан? Но, видно, это просто позднейшая благочестивая выдумка. А христиане всегда были людьми трезвомыслящими и не торопились верить каждому встречному, даже если очень хотелось.
Евангелия буквально дышат подлинностью. Мы слышим голоса людей, старающихся все пересказать с максимальной точностью и ни чего не упустить. Поверьте мне, я знаю, как выглядят подделки и фальшивки. Совсем не так, как выглядят евангелия. Всем своим существом я чувствую их подлинность.
Евангелистов и до сих пор постоянно пытаются поймать на вранье. Недавно в Израиле от двух экскурсоводов слышал, что царь Ирод ну ни как не мог отдать приказ об истреблении младенцев, потому что умер в 4 году до Рождества Христова. А им бы следовало знать, что летоисчисление от Рождества Христова придумал Дионисий Младший в VIII веке и дату рождения Господа он установил с ошибкой лет на 8, по крайней мере, на несколько лет. Это грустный, но теперь, уже бесспорный факт – наше летоисчисление основано на ошибочной дате. Если учесть эту погрешность, получается, что царь Ирод умер уже после рождения Христа, и рассказ об истреблении младенцев таким образом поставить под сомнение не удается. Передавайте привет израильским умникам.
Торжество православия Надо еще рассказать, почему я не пошел ни к католикам, ни к протестантам. Честное слово, мне мало того, что православие – вера моих предков. Я мог бы выбрать вариант христианства нетрадиционный для моей страны и моего народа. Сама по себе эта мысль меня ни сколько не пугает. Не так еще чудил. И я остался в православии не потому что оно привычнее, а потому что оно лучше.
Хотя соблазн католицизма – очень серьезный, очень реальный соблазн. Русские приходят в католицизм чаще всего через увлечение западной культурой, а меня западная культура всегда очень увлекала. Латынь для моего слуха звучит, как музыка. Глядя на готические соборы, я чувствую, как замирает сердце. Рыцарство для моей души драгоценно. Но мы должны понять главное: католицизм – не просто христианство, преломленное через призму иных культурных традиций. Католицизм – это ересь. Ересь – это искажение догматов. Догматы – истины, отражающие суть нашей веры. У католиков другое, отличное от православия вероучение.
И вот тут мы упираемся в перегородку, прошибить которую собственной головой нет никакой возможности. Полагаю, что даже иные сильные умы не смогут самостоятельно определить, какая догматика лучше – православная или католическая. Тут мы очевиднейшим образом лишены возможности сделать осознанный выбор. Взять хотя бы знаменитую католическую ересь – филиокве. Это утверждение о том, что Дух Святой исходит не только от Отца, как считают православные, но и от Сына. Католики считают, что это их добавление к "Символу веры" углубляет христианское представление о Святой Троице, православные полагают, что это существенное искажение истины. А на ваш взгляд? Пораскиньте мозгами. Не хотите? Вот и я не стал.
У католиков там еще много интересного. Они, например, считают, что Дева Мария безгрешна. Православные считают, что это ересь. Они считают, что кроме ада и рая существует чистилище. Православные считают, что это ересь. Всего в католицизме около полусотни таких утверждений, которые мы считаем ересями, а католики – безупречными истинами, которые православные не желают принять лишь из ослиного упрямства. Так чью же сторону принять? Неужели мы сможем самостоятельно разобраться в вопросах, о которые ломали мозги величайшие христианские мыслители?
Мне кажется, человек, который станет сравнивать и оценивать православную и католическую догматику, уже без пяти минут еретик. Если он такой самостоятельный, ему наверняка что-нибудь не понравится и у тех, и у этих. Таков путь лютеров и кальвинов, но не наш.
Итак, существуют ли объективные критерии, опираясь на которые, мы можем утверждать, что православная догматика безупречна, а католическая – ущербна? Да, существуют. Эти критерии лично я нашел в области истории христианской мысли.
Основные догматы были сформулированы на семи вселенских соборах (IV-VIII века). Все, что приняли эти соборы в борьбе с ересями было согласно утверждено как западной, так и восточной церквями. Догматика вселенских соборов – это наша западно-восточная сумма. Согласившись на это, мы были едины. Так вот православные до сих пор придерживаются догматики семи соборов, не прибавив к ней ни одной запятой, а католики ввели много новых изобретений.
Православные – не на восточной точке зрения, а как раз на западно-восточной, то есть на универсальной. Католики на чисто западной точке зрения. Православные после VII вселенского собора ни каких новых догматов не изобретали, католики наизобретали полсотни. Принципиально неправильно считать, что в XI веке наши церкви разошлись в разные стороны. Нет, православные продолжают движение по той самой прямой, по которой мы раньше двигались вместе с Западом, а Запад отклонился в сторону.
Это не оценочное суждение, это исторический и богословский факт, с которым в принципе не спорят и сами католики. Они при всем желании не могут назвать нас еретиками и ни когда не называют, потому что знают: у нас ни один догмат не искажен. Они называют нас схизматиками, то есть раскольниками, на том основании, что мы не желаем подчиняться римскому папе. Вот по сути единственный католический упрек в адрес православия. Мы заморочены вопросами веры, а они – вопросами власти. Теперь уже легче выбирать?
Оставаясь в православии, я не становлюсь еретиком даже с католической точки зрения. А вот, перейдя в католицизм, я стану еретиком не только с восточной, но и с западно-восточной точки зрения, какой она была на момент завершения вселенских соборов.
В Православной Церкви я вместе и со св. Патриком, и с бл. Августином, и с римским папой Львом Великим, потому что все они – православные. У меня не возникает необходимости противопоставлять себя великому православному Западу.
Сегодня многие наши соотечественники поддаются соблазну протестантизма, уходят в различные протестантские общины, чаще всего – к харизматам. Я этого соблазна никогда не испытывал. Действующий ныне в России американизированный протестантизм дышит такой вопиющей безвкусицей, что я чувствую от него просто рефлекторное отторжение. Их безвкусица во всем – в слащаво-графоманских текстах религиозных песнопений, в проповедях, рассчитанных на интеллектуальный уровень неандертальца, в религиозных шоу, не сделавших бы чести самому зачуханному любительскому театру.
Но дело, конечно, не в этом. Если бы у наших протестантов была правда, их убого-фальшивую эстетику пришлось бы потерпеть. То что в православной эстетике идет от XVIII века мне тоже не очень близко, но ведь терплю же. Так что давайте не будем судить по поверхности, а обратимся к главному. Главное же в любой религии – сотериология, то есть учение о спасении души.
Что надо сделать для того, чтобы спасти душу, то есть по-простому говоря, чтобы после смерти было хорошо? Если вы спросите об этом православных, они ответят вам… целой библиотекой. Даже если наши дадут короткий, концентрированный теоретический ответ, вы поймете, что на практике все очень не просто. Спасение души – до чрезвычайности сложная творческая задача. Впрочем, к православной сотериологии мы еще вернемся, а пока спросим о том же самом протестантов.
Они ответят, что для спасения души надо поверить в то, что Иисус Христос есть Сын Божий. Если ты поверил в Христа, если ты принял Его, значит ты уже спасен, твое имя автоматически заносится в "книгу жизни", то есть после смерти место в Царстве Небесном тебе уже гарантировано.
Просто? Нет, не просто. Примитивно. Религиозное легкомыслие протестантов более, чем поразительно, от него душа содрогается. Оказывается, для спасения души ни чего не надо делать. Надо верить. Вера спасает. Хорошо, верю. А дальше что делать? Что делал, то и делай. Деньги делай.
Последние слова – отнюдь не шутка. Протестанты действительно считают, что богатство – первый признак любви Божией. Если Бог дал тебе много денег, значит Он тебя любит. Представители одной из протестантских общин говорили: "Вы посмотрите, наш пастор – человек небедный, трехэтажный дом себе построил, значит он настоящий верующий».
Не хочу даже с этим спорить. Мне кажется, любому нормальному человеку понятно, что такое с позволения сказать «богословие» – признак полного нравственного разложения. Поэтому я не принимаю протестантизм. Это такая религиозная система, которая практически устраняет религию из жизни человека. Если я принял Христа, как своего личного Спасителя, значит место в раю для меня уже забронировано, то есть спасение души перестает быть для меня задачей, и я могу полностью отдать себя земным делам.
Говорят, что протестантская деловая этика весьма способствовала развитию капитализма на Западе. Логично. Говорят, еще, что в России именно православие тормозит развитие капитализма. Проще говоря, из-за православия у нас ниже уровень жизни. Возможно, не без этого. Только, господа, цыплят по осени считают. А осень наступит тогда, когда душа разлучится с телом. Уверен, что тогда протестантов ожидают очень неприятные сюрпризы. Если ты не решал задачу, полагая ее уже решенной… жди проблем.
Неправославный православный А надо ли вообще выбирать между различными направлениями христианства? Может быть, в каждом из них есть что-то хорошее, они дополняют друг друга и каждому лучше оставаться в той религиозной традиции, в которой он родился? А может, вообще не надо ни каких традиций? Веришь в Бога и достаточно? Есть такая точка зрения.
Как-то одна моя знакомая сказала: «Я христианка, но ни к какой конфессии не принадлежу, не считаю это нужным. Я признаю 10 заповедей и считаю это достаточным, потому что заповеди – от Бога, а остальное придумали люди». Я ответил: «Если вы признаете только 10 заповедей, то вы на самом деле исповедуете не христианство, а иудаизм. Эти заповеди были даны Богом еще Моисею на горе Синай. Воля ваша, но зачем тогда называть себя христианкой?»
Это очень простой случай неразвитого, примитивного религиозного сознания. Если человек не знает, когда и откуда появились 10 заповедей, значит религия его вообще не интересует. Но бывают случаи и по сложнее.
Служил у нас в Вологде архиепископ Михаил (Мудьюгин). Это был человек очень развитый, опытный, умный, хорошо образованный. Когда ему было уже 80 лет, ясности его мышления могли молодые позавидовать. Я познакомился с ним незадолго до того, как он оставил вологодскую кафедру. Сам я тогда очень мало понимал в православии, но душа горела, хотелось писать о вере. И вот в разговоре с ним я пренебрежительно отозвался о протестантах, которым, по-моему убеждению, необходимо «противостоять». И тогда владыка, умудренный старец, счел необходимым меня на сей счет просветить. Он сказал, что с представителями других религий «нам почти не о чем спорить», у многих из них «очень высокий уровень религиозного сознания», например, у иудеев. Что же касается представителей других христианских конфессий «с ними нам вообще не о чем спорить».
То, что закавычено, привожу абсолютно дословно. Все это я слово в слово помню 20 лет. А тогда я был ошарашен и обескуражен, только и смог, глядя в стол, растерянно проговорить:
– Но как же, владыка, ведь сказано же: «Кому Церковь не мать, тому и Бог не Отец».
– Это правильно сказано, – умудренно улыбнулся владыка, – но и у них церковь истинная, и у нас истинная.
Этот разговор был одним из тех толчков, которые побудили меня детально разобраться как в различии религий вообще, так и в различии христианских конфессий в частности. Слова владыки и тогда мне не понравились, а сейчас я могу уверенно сказать, что он ошибался. Он ошибался страшно, трагически, катастрофически.
То, что православие, католицизм и протестантизм существуют в разных обрядовых вариантах, имеют различные внешние формы благочестия – это действительно имеет мало значения, об этом и правда нет смысла спорить. Суть каждой религии – сотериология, а три различные направления христианства имеют принципиально различные непримиримые представления о спасении души.
Протестанты, как мы уже говорили, считают, что для спасения достаточно веры во Христа. Католики, полемизируя с ними, утверждают, что для спасения необходимы добрые дела, они и есть «пропуск в рай», одной веры не достаточно. Православные утверждают, что для спасения необходимо очистить душу от греховных страстей. Вера, конечно, необходима, но не достаточна. И «бесы веруют и трепещут». Добрые дела тоже необходимы, но тоже недостаточны. Даже законченный негодяй может творить добро, если будет знать, что ему это выгодно. Главное – не внешнее, а внутреннее. Не очистив душу, ты не сможешь после смерти пребывать со Христом, потому что Царство Небесное будет для тебя чужеродной средой. То есть православие предписывает тяжелейшую, сложнейшую работу над собой.
Неужели не понятно, что эти три сотериологии взаимоисключающи, тут надо выбирать, тут невозможно избежать выбора. Тут слова «все по-своему правы» звучат не просто абсурдно, но издевательски. Либо веры достаточно, либо нет. Либо добрых делдостаточно, либо нет. Либо совершенствование души обязательно, либо нет. Эти три концепции невозможно принять одновременно. Правильно указывает путь в Царство Небесное только одна из них.
А владыка Михаил, умнейший и образованнейший человек, он же все это знал. Как же он мог говорить то, что говорил? Я все ни как не мог понять, как устроена его голова, что у него в душе? И вот уже после смерти владыки протоирей Василий Павлов (ныне так же покойный) открыл эту тайну. По словам отца Василия владыка Михаил придерживался протестантского взгляда на этот вопрос, то есть считал что веры для спасения достаточно. Значит, г-н Мудьюгин все-таки сделал свой выбор. Он говорил о том, что «все церкви одинаково полезны», а на самом деле придерживался протестантской концепции. Не давила ли ему после этого на грудь панагия православного епископа? Не знаю. А, возможно, и ни кто не знает.
Отец Василий вспомнил один очень щемящий диалог с владыкой. Однажды, последний сказал ему, что хотел бы пострадать за Христа. Отец Василий по этому поводу иронично заметил: «Владыка, вы же не сомневаетесь в спасении своей души, однако, считаете не лишним так же и пострадать?» Владыка помолчал и задумчиво ответил: «Считаю не лишним».
Этот диалог дышит страшной подлинностью и такой пронзительной тоской, что просто слеза набегает. Мне показалось, что я почувствовал весь внутренний трагизм религиозного сознания владыки. Что-то очень православное было глубоко запрятано в его протестантской душе. Зачем человеку страдать, если он уверен, что его душа и так спасена? Бессмыслица. И вдруг из самой глубины сердца тихо выходят эти страшные и трагические слова: «Считаю не лишним».
Зачем он так мудрил? Почему не хотел принять истину православия всю целиком, безо всяких исключений? До чего же сильны эти демоны ложного миролюбия, побуждающие назвать еретика единомышленником. Человек вроде бы смиряет себя, утверждая, что чужие убеждения не хуже его собственных, он усматривает в этом путь по всеобщему примирению. На самом деле он провозглашает равноправие истины и лжи. Не желая обижать заблуждающегося, он попирает истину.
Обижать и правда ни кого не надо. Если я говорю, что моя вера – истинная, а вера вот этого человека – ложная, я не говорю, что я лучше его, вполне допускаю, что он лучше меня. И я могу любить этого человека, он может быть моим другом. Но еще язычник Аристотель вполне был способен подняться до понимания того, что надо разделять отношение к человеку и его убеждениям: «Платон мне друг, но истина дороже».
Я не судья владыке Михаилу. Но не хотел бы я оказаться на его месте. И ни кому бы этого не пожелал.
***
Попутно тут возникает еще один вопрос – о нашем отношении к иерархии. Кто-то из отцов церкви сказал: «Следите за тем, православно ли проповедуют ваши епископы, а в остальном находитесь у них в послушании». Задумайтесь, какой тяжелый долг возлагается на мирян: следить за православностью своих архиереев. Это ж надо самому во всем разобраться. Да, надо. А иначе встретится на вашем церковном пути такой вот архиепископ Михаил, и вы будете слепо доверять его словам, и вместе с ним предадите православие. Вы не считаете для себя возможным разобраться в богословских тонкостях, вам проще «все делать так, как батюшка сказал»? Помоги вам Бог. Не сомневаюсь, что Бог поможет вам остаться в церковной ограде. Вы только поймите, что это очень важно.
Зачем нужна догматика? А догматика? Настолько ли действительно важны различия в тонких, умозрительных догматических вопросах? Ну, мы же все христиане. Мы признаем один и тот же «Новый завет», там же ясно сказано, как жить. Стоит ли мучить себя едва уловимыми оттенками догматических формулировок? Одна ли во Христе природа – божественная, или две – божественная и человеческая? Если две, то в каких отношениях они находятся? А ипостась у Христа одна или две? А воля одна или две? Чем отличаются друг от друга и от православных монофизиты, монофелиты и несториане, имеющие по этим вопросам различные суждения? Не идет ли тут речь о таких богословских тонкостях, которые вообще не имеют ни какого реального значения, то есть не оказывают влияния на самое главное – на спасение нашей души? Зачем на вселенских соборах с таким ожесточением спорили об этих тонкостях, хотя прекрасно понимали, что земной разум все равно не может постичь эти предметы до конца? Не пора ли прекратить эти споры? Не пора ли перестать разделяться из-за их результатов? И не заявить ли наконец о полном единении и согласии с монофизитскими церквями Эфиопии, Армении и Египта?
Нет, никогда. Так почему же православные так упираются из-за незначительных, казалось бы, расхождений по таким вопросам, которые и понять-то способны лишь немногие? Да потому что мы знаем некоторые законы духовного мира. Мы можем вообще не понимать, как именно эти законы работают, но мы твердо знаем, что действуют они неумолимо. Маленькое, казалось бы, незначительное отступление в отвлеченном умозрительном вопросе, рано или поздно приведет к духовной и нравственной катастрофе.
Вспоминаю свой разговор со следующим вологодским архиереем, владыкой Максимилианом. В частной беседе он однажды спросил меня:
– Как вы думаете, что первично, догматические отступления или нравственные?
До сих пор не могу понять, как я умудрился навскидку дать очень неожиданный для меня самого ответ:
– Этот вопрос, владыка, равен вопросу о том, что было раньше, курица или яйцо?
Владыка немного помолчал, потом внимательно посмотрел на меня и, понимающе улыбнувшись, кивнул. Мы поняли друг друга без слов. С тех пор, вспоминая этот диалог, начинаю блаженно улыбаться. Постараюсь выразить словами безмолвную часть нашего разговора.
Я сразу понял, что владыка хотел сказать: искажения догматов влекут за собой нравственные искажения, ересь порождает безнравственность. И это воистину так. Но все чуточку сложнее. Желание исказить догмат тоже само по себе ни откуда не берется, оно уже является следствием некоторых нравственных искажений. И вот теперь поди разберись, что было в начале. Ересь и безнравственность диалектически переплетены, являясь по отношению друг к другу то причиной, то следствием.
Вот пример. Зачем католики ввели «филиокве» – еретическое искажение догмата о Святой Троице? Ведь они же, начиная с первого вселенского собора, несколько столетий строго держались никео-цареградского символа, всегда сами утверждали, что символ веры, соборно выраженный и позднее принятый соборным разумом Церкви, ни каким изменениям и улучшениям не подлежит. И вдруг неожиданно с Запада прозвучало: «А мы тут немножко подправили. По нашему суждению, отношения между Лицами Святой Троицы несколько иные». Веками Церковь считала, что Дух Святой исходит от Отца, а они вдруг говорят: «Не только от Отца, но и от Сына». Что с ними случилось? Впали в грех интеллектуальной гордыни. Горстка умников поставила свое мнение выше суждения Церкви.
Но вроде бы ни чего страшного не произошло? Это такой тонкий теоретический вопрос, который для широких церковных масс вообще не имеет значения, да не очень-то и понятен простым верующим. Вот только потом на Западе откуда-то взялась слишком примитивная, слишком юридическая, а следовательно искаженная сотериология. Но и опять вроде ни чего страшного. Для спасения души человек должен совершать добрые дела. Звучит вполне респектабельно, вполне нравственно. Но еретическое сознание, однажды уклонившись от истины, потом уклоняется от нее все больше и больше, логически развивая свои заблуждения.
Из теории «спасения делами» появляется теория «сверхдолжных заслуг». Логика такая: если для опасения нужны дела, то не трудно предположить, что достаточно определенного количества добрых дел. А святые совершили добрых дел гораздо больше, чем необходимо для спасения. Было бы обидно, если бы эти избыточные добрые дела, «сверхдолжные заслуги», пропали понапрасну, ведь кому-то не хватает. Если, скажем, входной билет стоит 100 рублей, при этом у одного в кармане 120, а у другого 80 – первый поделится, и оба пройдут. Так и святые, очевидно, не против поделиться добрыми делами с нами, грешными. А кто будет перебрасывать добрые дела со счета на счет? Самый главный, то есть римский папа. Ну, разумеется, за скромное добровольное пожертвование. Вот так появились индульгенции – самая омерзительная, совершенно безнравственная и откровенно антихристианская практика, какую только порождала латинская ересь.
Нам очень трудно проследить логическую цепочку, которая связывает филиокве и индульгенции, но эта цепочка существует, одно вытекает из другого. Вот какое огромное практическое значение постепенно приобретают «незначительные теоретические расхождения». А, казалось бы, что страшного в филиокве? Всего лишь усилили роль Второго лица Святой Троицы. Вот только, усилили ее за счет Третьего лица, умалив роль Святого Духа. А в итоге получилось, что спасение души уже не есть дело Святого Духа, это вопрос, который решается деньгами.
Вы скажете, что Рим давно уже не торгует индульгенциями? Разумеется. На еретической почве вырос сорняк настолько отвратительный, что его таки удалили. Но почва осталась еретической, и она породила другие сорняки, которым нет числа. Например, догмат о непогрешимости римского папы (1870), из которого следует, что папа имеет право единолично вводить или отменять любые догматы. То есть вероучительное значение папской буллы равно определению вселенского собора.
В определениях соборов отцы писали: «Изволилося нам и Духу Святу». Таково православное учение в том, что соборные определения продиктованы Духом Святым. Католикам это не надо. По их суждению, Дух Святой действует через папу. Вот тебе, бабушка, и филиокве. Сначала они принизили роль Духа Святого, а потом объявили одинокую фигуру римского понтифика самым надежным Его вместилищем. Это ужасно.
Кстати, протестанты, вышвырнув из католицизма половину его содержания, филиокве все же заглотили, очевидно, и внимания на него не обратив. В итоге сейчас они говорят, что богатство – показатель праведности. Чем больше нулей на банковском счете у человека, тем угоднее Богу этот человек. Приехали.
Итак, мы можем не понимать значения догматов, но мы должны понимать, что значение это огромно настолько, насколько огромна разница между различными направлениями христианства.
***
Таков мой личный опыт обоснования истинности православной веры. Когда я это писал, у меня за спиной была приличная православная библиотека, но я ни разу не заглянул ни в одну из книг, чтобы подтянуть дополнительную информацию или укрепить свои конструкции цитатами. Не из лености, поверьте, что во всех остальных случаях я не ленюсь это делать. Прежде, чем что-то писать я обычно долго и основательно конспектирую необходимую литературу. Сейчас- не стал. Мне хотелось, что бы сюда попало только то, что уже есть во мне, то что есть часть меня. Нет таких вместительных гробов, чтобы уложить туда библиотеку. А то, что сюда попало, пребудет со мной в вечности.
Это не богословская работа, для таковой у меня недостаточно знаний. Это тем более не проповедь. Не считаю себя имеющим моральное право обращаться к кому-либо с проповедью. Это из разговоров на кухне. Из «бессмысленных и беспощадных» разговоров на кухне. Это то, о чем я говорил бы, если бы мы встретились.
Как-то одна протестантка спросила меня: «А почему вы, православные, думаете, что только вы правы?» Я немножко вспылил: «Мы думаем, что мы правы, потому что мы думаем. Много думаем».
На короткие и простые вопросы редко можно дать столь же короткие и простые ответы. Ну а сейчас я наконец сказал все, что имел сказать. Наконец-то меня ни кто не перебивал.
На этом я хотел закончить, но ведь вопросы по-настоящему еще только начались. Те вопросы, которыми терзали меня, те, которыми я сам себя терзал. Те вопросы, которыми действительно имеет смысл терзаться.
Часть II. Пограничные вопросыЧто дает вера? Как-то меня спросили: «Что дает тебе вера?» И я опять вспылил: «Ни чего не дает. В том смысле, в каком вы спрашиваете, вера не дает мне ровным счетом ни чего. Одни только дополнительные проблемы и неприятности».
Я сказал неправду. Но не из вредности. Просто того, что дала мне вера, вопрошавшие ни когда и не хотели, а того, что они хотят, вера не дает.
Бабушка одна как-то сказала: «Ну вот сходила в церковь, поставила свечку, а что толку?» Она не получила от веры то, что хотела. А хотела она решения либо медицинской, либо жилищной, либо еще какой-нибудь бытовой проблемы. Проблема осталась не решенной и деньги, потраченные на свечку, пропали понапрасну. Бабушка сделала вывод: «Это не работает. Это неэффективно». И это был очень правильный вывод.
Было дело, я с огромным нервным напряжением ждал, когда мне дадут квартиру. Могли и не дать. Мне советуют: «Сходи в церковь, поставь самую дорогую свечку» (Тогда самые дорогие свечки в церкви были по рублю). Я ответил по-хамски: «Не имею надежды получить квартиру за рубль». Не стоило обижать человека, который желал мне добра, но я был уверен, что со свечкой – не сработает. И вряд ли я ошибался.
Если кто-то ждет от Церкви решения земных проблем, он может быть очень разочарован. Православие существует не для того, чтобы помочь нам поудобнее устроиться в этом мире. Другие религии порою настолько явно настроены на решение проблем нашего бытийного плана, что их и религиями-то трудно считать. А православие – нет. Оно помогает нам обустроиться в мире ином, а в этом мире порою лишь создает нам дополнительные проблемы. Путь к Богу очень труден. У тех, кто по этому пути не идет, трудностей иногда бывает гораздо меньше.
Но ведь в Церкви можно молиться о вполне земном здоровье? Да, конечно. Таинство соборования, например, кроме прочего призвано положительно воздействовать на здоровье. А можно и молебен о здравии заказать, можно на литургию подать записку. Но вот ведь какая штука – Церковь не гарантирует вам результата. Ни один священник не пообещает вам, что после совершения таинств и церковных молитв больной обязательно пойдет на поправку. Мы уверены только в одном – совершится воля Божия. Если Божья воля в том, что бы больной умер – он умрет, если в том, чтобы он продолжал болеть – он будет продолжать болеть. И ни какие наши молитвы о выздоровлении не окажут на процесс болезни ни какого воздействия. А в чем Божья воля, мы ни когда не знаем.
Еще мы твердо уверены в том, что Бог всем нам желает высшего блага и дает нам только то, что полезно для нашей души. Порою болезнь полезна для души, и тогда мы будем болеть. Но порою для души полезно выздоровление, и тогда Бог вернет человеку здоровье. По моему суждению, именно этим объясняется большое количество исцелений при мощах святых, у чудотворных икон и т.д. Бог возвратил этим людям здоровье не потому что наше телесное здоровье само по себе ценно. Наше здоровье – это тлен, это пыль на ветру. Но эти исцеления были полезны для души, во всяком случае – потенциально полезны. Они даровали или укрепляли веру, они побуждали исцеленных возносить благодарственные молитвы к Богу, то есть укрепляли связь с Богом. Телесные исцеления способствовали решению отнюдь не телесных, а духовных проблем, и только в этом их значение.
Святые люди порою десятилетиями страдали тяжелыми недугами. Бог не даровал им здоровья, им было полезно болеть. И у них было достаточно духовных сил для того, чтобы выдерживать болезнь, обращать ее себе на духовную пользу, не впадая в отчаяние. В общем-то для любого из нас болезнь полезнее здоровья, но не любому по силам извлечь из болезни духовную пользу, а Господь знает, сколько у нас сил.
Как-то сказал одному своему знакомому о том, что недавно ездил в Дивеево. Меня весьма озадачила его реакция, он сразу же спросил: «Помогло?» А я ведь ни слова не сказал о том, зачем туда ездил, но он ни на секунду не усомнился, что за исцелением. У меня действительно и тут болит и там болит, но у мощей преподобного Серафима мне, признаться, и в голову не пришло просить об исцелении. Нельзя относиться к вере так утилитарно, потребительски. Церковь – не поликлиника.
Но вот однажды ближе к ночи у меня сильно заболел зуб, а надо сказать, что в этой жизни я более всего боюсь двух вещей – зубной боли и стоматологов. Боль все нарастала, суля хорошо известный кошмар, и тогда я взмолился из глубины грешного сердца: «Господи, сделай так, чтобы эта боль прошла. Ну не готов я сейчас, не по силам мне это. Господи, помоги!» И боль прошла. Я сладко засыпал, благодарный, умиротворенный и опозоренный.
На следующий день я смеялся над собой: «Зачем же ты молился о том, чтобы боль прошла? Что же ты отнесся к вере так утилитарно, потребительски? Начал Бога тревожить по пустякам, а ведь должен был терпеть во славу Божию». Да, той ночью по моей богословской концепции был нанесен сокрушительный удар.
Это был замечательный урок для меня. В мои мысли, по сути – верные, вкралось слишком много высокомерия. Не надо считать людей, которые молятся о здоровье, пребывающими на низшем уровне религиозного развития. Все мы люди, нам порою бывает так тяжело… А разве не тяжело смотреть на то, как страдает от болезни близкий человек и разве грешно молиться о его выздоровлении? Нет, конечно, не грешно. Бог не против таких молитв. Лишь бы только укреплялась наша связь с Богом – через болезнь или через исцеление.
С одной стороны, какой смысл молиться о земном, если Бог и так знает, что именно нам полезно, и даст Он все равно не то, о чем мы просим, а то, что будет нам на благо. Лучше бы нам вообще ни о чем не просить Бога, а молитвы возносить только покаянные и благодарственные. Но вы вспомните моление о чаше. Сам Господь дал нам пример просительной молитвы. Только мы не должны забывать, как и Он, добавлять: "Но не моя воля, а Твоя да будет". Впрочем, сказать эти слова легко, трудно воспитать в душе готовность принять Божью волю, какой бы она ни была. Легко ли благодарить Бога за болезни, страдания, трудности? А надо. Это и есть православие.
Вы хотите болезней, страданий, трудностей? Добро пожаловать в Православную Церковь. Это я все пытаюсь ответить на вопрос, что дает мне вера. Вот это все и дает. Помните, я рассказывал о женщине у которой все болезни прошли, когда она пришла в индуизм, но когда она пришла в православие – все болезни вернулись? В чем тут мораль? В том, что хорошее – трудно, а плохое легко. На пути к сокровищу всегда много препятствий, а если вы не встречаете препятствий, то задумайтесь, к сокровищу ли вы идете?
Православие – такая трудная вера, что и не передать. Иногда говорят, что люди приходят в Церковь в поисках успокоения. Ох, не знаю… Церковь говорит нам, что "и святые едва спасутся". А мы-то знаем, что мы не святые, как же нам-то надо жилы рвать, чтобы спастись. У православных постоянное ощущение того, что они делают недостаточно для спасения души. За успокоением, наверное, лучше обращаться к протестантам. Они пляшут, бьют в ладоши и поют: "Как хорошо, что спас меня Иисус!" Вот где спокойствие. А мы знаем, что Господь дал нам только надежду на спасение. Пребывая в Церкви мы можем очень даже легко погубить душу. Какое уж тут спокойствие. Постоянная тревога, постоянные укоры совести, постоянные самоограничения. Да одни наши службы на ногах чего стоят. А кто не выходил с исповеди в слезах? И не всегда это бывают слезы облегчения. Хотите знать, почему православные плачут? Приходите к нам. Наплачетесь – узнаете.
Вы можете придти к экстрасенсу, и он гарантирует вам исцеление. Кстати, вполне возможно, что и не обманет. А если вы придете в Церковь – вам ни кто ни чего не гарантирует. Вы закажете освятить новую машину, и батюшка вам скажет: "Я машину освящу, но вы понимаете, что она завтра может сгореть? Причем, именно потому, что я ее освятил. Может быть, вам полезнее не иметь машины, чем иметь? Нет, не факт конечно, может быть с вашей машиной еще много лет все будет нормально. Причем, именно потому, что я ее освятил. Неизвестно".
И вот вы посмотрите, православных их Церкви палкой не выгнать. Так что же их там держит? Что дает им вера? "Я вам не скажу за всю Одессу, вся Одесса очень велика". Скажу за себя.
С содроганием вспоминаю тот период своей жизни, когда я считал себя атеистом. Меня всегда угнетало ощущение полного отсутствия смысла в том, что с нами происходит. Ну родились, ну живем. Это очевиднейшим образом ни на что не направлено и ни к чему не ведет. В масштабах вселенной земная жизнь – не более, чем тонкий слой плесени, покрывающий одно из бесчисленных небесных тел. Интеллектуальные занятия казались мне такими же бессмысленными, как и тяжелый труд до седьмого пота. Искусство – столь же бесцельным, как и стяжание материальных благ. Мне казалось, что все люди просто играют в игрушки, то есть придумали себе некие абсолютно бессмысленные занятия, лишь бы время убить. И в этом смысле гениальный писатель ни чуть не лучше безграмотного тракториста, просто у них игрушки разные. Все "смыслы жизни" держатся на самообмане, люди просто договорились считать свои занятия имеющими смысл, чтобы не сойти с ума, и стараются не думать о том, что во всем их существование нет ни капли смысла. Почему люди так дорожат жизнью? Ведь если за гробом ни чего нет, значит еще ни один человек не пожалел об утрате жизни.
Атеисту вообще очень опасно думать о смысле жизни. Он либо начинает нести полную ахинею, либо впадает в тотальное отчаяние. У меня с ахинеей не получилось. Эта "теория абсурда" и сейчас кажется мне вполне логичной и адекватно отражающей картину бытия, если устранить из нее Бога. Я ни когда не умел и не хотел обманывать себя, то есть с отчаянием у меня все было нормально.
Почему я не верил в Бога? Да просто потому, что ни чего не знал о религии. В эпоху государственного атеизма получить сколько-нибудь объективную информацию о религии было практически невозможно. Может быть, потому я сейчас это и пишу, что в моем религиозном выборе информация сыграла решающую роль, и я, наверное, переоцениваю эту роль, но это не удивительно, я всего лишь исхожу из личного опыта.
Мой атеизм рухнул, как карточный домик, едва я узнал, что Бог есть Дух, который наполняет собой всю вселенную. Первая мысль была: "Ну в таком случае, я могу верить в Бога". Понимаете, давно хотел, но не мог. Ну ни как я не мог поверить в старика, который сидит на облаке и управляет земными делами. Религиозные представления безграмотных старушек были антропоморфны, атеистическая пропаганда била именно по антропоморфизму, и я поневоле был вынужден встать на сторону атеизма, потому что он доказывал отсутствие человекообразного бога, которого и на самом деле нет.
И вот все прояснилось. Вышла наружу та правда, которую от меня скрывали. И весь мир до краев тут же наполнился смыслом. Не напрасно поют птицы. Не напрасно шумит морской прибой. Не напрасно человек строит дом. Не напрасно помогает ближнему. Человек созидает свою душу – нечто вечное, неразрушимое. Человек трудится в соавторстве с Самим Творцом Вселенной. Мы не тонкий слой плесени на случайном небесном теле в периферийной галактике. Мы – друзья Творца Вселенной. Он знает все про каждого из нас. Он любит нас, помогает нам. И Он приглашает нас к Себе, в царство высшего идеального совершенства. Наша жизнь – это путь к Нему. В этом ее смысл.
Вот что дает мне вера – ощущение смысла. Ощущение величайшего смысла, которым исполнено все, что происходит с нами и со мной. Православие – абсолютно универсальная идеалогия. Оно дает ответы на все без исключения вопросы. Оно объясняет, как надо вести бизнес, как надо воспитывать детей, какой должна быть государственная политика и многое другое. Православие – Богодарованная истина. Постичь ее целиком невозможно, но постигать ее – высочайшее счастье.
Что дала мне вера? Да все! Весь мир! Я теперь знаю, как это работает, как тут все устроено, а самое главное – зачем? Мне открыты высшие тайны бытия. А я всего лишь обычный, очень средний человек. И в духовном развитии я отстаю от большинства известных мне православных людей. У меня дух захватывает от мысли о том, что известно святым, если даже открытая мне крупица истины кажется безграничным сияющим миром.
Однажды на вопрос, что дает мне вера, я ответил вопросом: "А что дает вам закон всемирного тяготения?" Очевидно, ни чего. Закон просто надо знать и учитывать. Вы в курсе того, что, выпрыгнув из окна, полетите не вверх, а вниз. Закон ни чего не дает, это просто отражение объективной реальности. Но то, что вы знаете закон, и то что вы действуете с учетом этого знания, спасает вам жизнь.
Православие – свод объективных законов духовного мира. Православная Церковь – не клуб по интересам, членство в котором может что-то давать, а если нет, то вы выбираете другой клуб, или не вступаете ни в какой. Церковь позволяет нам жить в соответствии с теми законами мира, которые действуют совершенно независимо от нашего желания и одобрения. Абсурдно говорить: мне не нравится ваша вера, поэтому я ее не принимаю. Ну а мне, предположим, не нравится закон всемирного тяготения. Неужели от этого что-то меняется?
Если мы выбираем ту веру, которая нам нравится, значит мы просто выбираем себе хобби. Объективные законы реальности не выбирают. Их познают, открывают. А если мы говорим – мне этот закон не нравится, он мне ни чего не дает, я его не принимаю – последствия не замедлят сказаться.
*** Диалектический материализм глаголет, что "материя есть объективная реальность, данная нам в ощущениях". А вера это и есть те самые ощущения, которые отражают объективную реальность, только не материального, а духовного плана. В мире науки существуют различные теории, ученые спорят меж собой не о том, кому какая теория больше нравится, а о том, какая отражает объективную реальность. Различные религии это тоже различные теории, в той или иной мере отражающие, либо вовсе не отражающие объективную реальность. Бывают ошибочные религии. И если нам предлагают доказать, что наша религия действительно есть свод объективных законов мира, то это логично.
Если мне задают вопрос, который ставит под сомнение объективность моих убеждений, я не могу просто взять и отмахнуться от него. Я просто обязан допустить, что оппонент может быть прав, а я не прав. Меня спрашивают: "А с чего вы это взяли?" Что я должен ответить? "Мне так кажется"? Или "так в книжке написано"? Или "мне так священник сказал"? Или "я в это верю"? Тогда мне обязательно ответят: "Если кажется, то это галлюцинация. В других книжках написано прямо обратное. Послушали бы вы муллу, раввина или гуру – думали бы иначе. А верить может мальчик в то, что девочка ни когда его не разлюбит".
Сколько людей утратили веру, потому что столкнулись с умными оппонентами или такими фактами, которые не смогли объяснить, исходя из своей веры. Сколько людей, сверкая пятками, убегали от полемики, позоря свою веру, или на аргумент отвечали ударом в челюсть, позоря свою веру еще больше. Я не хочу оказаться в одной из этих позиций. Я ищу ответы. Иначе я не смогу дать достаточное удовлетворение моей честности.
Мне могут сказать: ты искал смысл и удовлетворил себя самообманом. Прежнюю ложь ты обменял на новую ложь, потому что в новой лжи тебе уютнее, комфортнее. Ты придумал себе смысл, потому что тебе этого очень хотелось. И что я отвечу? А я хочу ответить на все по пунктам.
Кому Церковь не Мать… Однажды юморист Михаил Задорнов на вопрос о своем отношении к религии сказал: "В Бога верю, в посредников – нет". Сказал, как припечатал. Сила таких чеканных формул очень велика. Как-то маленький человечек забрался на трибуну и картаво прокричал: "Мир народам, фабрики рабочим, землю крестьянам". Россия после этого 70 лет умывалась кровью и слезами. Слова Задорнова еще разрушительнее. И вот ведь что печально: их невозможно опровергнуть так же коротко и впечатляюще. Для того, чтобы развеять чары "магии простых решений" приходится выражать мысли, которые куда сложнее магических выкриков. Но что же делать? Не молчать же.
Итак, главный вопрос: нужны ли человеку посредники для общения с Богом? Нет, не нужны! Любая чистая искренняя молитва уже соединяет человека с Богом. Эта молитва может выражаться в самых бесхитростных словах, она может быть произнесена на любом языке, не обязательно на сакральном, ее можно творить в любом месте, и Бог услышит и установится связь между тобой и Творцом вселенной.
Зачем же тогда нужны священники? Так дело в том, что это совершенно не посредники. Что такое посредник? Это такая фигура, минуя которую невозможно установить с кем-либо непосредственный контакт. Производитель товара не может отдать свой товар непосредственно в торговую сеть, он вынужден действовать через посредников. Человек с улицы не может, когда захочет, зайти в кабинет к губернатору, не может просто позвонить ему и договориться о встрече. Он вынужден действовать через посредников: одни запишут или не запишут его на прием, другие потом в приемной пропустят или не пропустят его.
И вот теперь представьте себе, что вы идете к Богу, и у вас на пути стоит батюшка с растопыренными руками и ехидно заявляет: "Нет, чадо, со мной будешь договариваться. Если я не захочу, так ты к Богу ни когда не попадешь". И начинает этот зловредный поп ставить условия. И ни как его не объехать, не обойти. И Бог ни когда тебе не поможет, Он даже не узнает о твоем существовании, если не будет на то воли священника. Смешно, да? Вы над юмористом нашим посмейтесь.
Кажется, любому дураку понятно, что при обращении к Богу и для получения помощи от Бога священники при всем своем желании ну ни как не могут играть роль посредников. В чем же тогда роль священников? Это, условно говоря, лица уполномоченные Богом для оказания людям помощи.
Представьте себе такую ситуацию. Вы прямо с улицы заходите в царский дворец, проходите по всем коридорам и никто вас не останавливает, вы беспрепятственно попадаете в царские палаты, где вас ждет царь. Царь ждет вас в любое время, заранее о встрече договариваться не надо и в приемной толкаться нет необходимости. Вы излагаете царю свои проблемы, он говорит, что во всем вам поможет и эту помощь вы получите от его слуг. Вы идете к царевым слугам с грамотой от царя и получаете все, что вам велено дать. Разве слуги тут играют роль посредников?
Но вот представьте себе, что вы начинаете капризничать: "Я хочу все получить лично из царевых рук". На этот каприз вам резонно отвечают: "На то у царя люди поставлены". Вы не хотите идти к этим людям? Но ни кто бы так не стал выделываться в отношениях с царем земным. Почему же мы начинаем выделываться в отношениях с Царем Небесным? Неужели не понятно: кто презирает царских слуг, тот выражает презрение царю.
Таинство крещения открывает нам доступ ко всем другим таинствам, а в таинствах мы получаем дары Духа Святого. Это не батюшкины дары, а Божьи. Батюшка тут играет лишь роль служебную, техническую.
Конечно, некоторых батюшек иногда заносит, они начинают выставлять себя этакими "распорядителями благодати". Помню, архимандрит Тит гневно обличал диакона Андрея Кураева, на что последний резонно ответил: "Благодать Божия безусловно не равна благословению батюшки Тита". Есть такая проблема. Иные царевы слуги, привыкшие оглашать царскую волю, постепенно перестают понимать разницу между собственным словом и словом царским. Но со Своими слугами Царь Небесный разберется Сам, на нас Он такую задачу не возлагает. И жаловаться Царю Небесному на Его слуг не надо, Он, в отличие от царя земного, всегда в курсе всех проблем. А мы в любом случае должны относиться к слугам Царя Небесного с почтением, потому что этим мы выражаем почтение к Царю.
Вы все-таки не хотите идти к священникам, вам интересно, нельзя ли спасти душу без таинств? Теоретически можно, практически – мало вероятно. Да и что это за безумие? Господь предлагает вам помощь на тяжелейшем жизненном пути. И то еще не факт, что вы сумеете разумно этой помощью воспользоваться, не факт, что даже с таинствами спасетесь. А вы спрашиваете: нельзя ли без таинств, без помощи? Мы такие крутые гиганты, что и так все могём. Сущее безумие.
Итак, мы приходим к Богу не через священников, а напрямую, а Бог посылает нас к священникам. А вот Задорнова он почему-то к священникам не послал. Ну тогда я сомневаюсь, что он разговаривал с Богом. Нам юморист говорит, что верит в Бога. Но я – таки думаю, что это не правда.
Спасутся ли иноверцы? Помню, у митрополита Кирилла (ныне – патриарха) спросили в телепередаче: "Спасутся ли иноверцы?" Владыка улыбнулся и ответил: "Да откуда же я знаю". Меня, тогда ревностного неофита, до крайности возмутил этот ответ. Как же можно хоть на минуту допустить, что возможно спасение без Христа? Потом я много лет об этом думал, сопоставлял, сравнивал различные мнения и наконец понял, что владыка был прав. Единственный правильный ответ на этот вопрос: "Не знаю". Нам не известно, как рассудит Господь.
Начнем с вопроса полегче: могут ли спастись христианские еретики, католики, например, или протестанты, которых мы теперь стали ласково называть инославными? Тут главное, что надо понять: слово "еретик" уже означает "христианин", потому что иначе это был бы уже не еретик, а иноверец. Все, кто исповедует Христа, как Сына Божия – христиане. Православная Церковь признает крещение католиков и традиционных протестантов, то есть крещенных во имя Отца и Сына и Святого Духа. Итак, они для нас – христиане. Как же мы можем полностью исключить возможность спасения христиан?
Святитель Феофан Затворник мудро сказал по этому поводу: " Не знаю спасутся ли католики без православия, а я точно не спасусь". Человек, который видит свои грехи, хорошо понимает, что даже в православии спастись не так-то просто. Исповедание веры истинной – отнюдь не гарантия спасения души. Если же еще и веру исповедовать искаженную, то спасение психологически представляется уже и вовсе невозможным. Если, скажем, человек не уверен, что дойдет до цели с грузом в 20 кг, так спросите у него, дойдет ли он с грузом 40 кг? Он обязательно ответит: "Точно не дойду". Но спросите у него: "А другие смогут дойти с грузом в 40 кг?" Он ответит: "За других сказать не могу". А "не могу сказать" означает "не исключено возможности". Может быть, другие сильнее?
То есть, спастись в католицизме гораздо труднее, чем в православии, но все же возможно. Может быть, на душу иного католика полсотни ересей, которые есть в их вероучении, не оказали существенного воздействия, как-то они в нем не привились, оказались ему психологически не близки. Одновременно, здоровый и здравый компонент католицизма, то есть компонент собственно христианский, произвел в его душе большую работу. И кого мы имеем в итоге? Православного. А вот душа иного православного, напротив, чистоты нашего вероучения отнюдь не впитала, одновременно с этим в околоцерковной, псевдоправославной среде он нахватался мнений откровенно еретических, ни когда не бывших частью церковного учения, и вот эти-то псевдоправославные мнения определили характер его религиозности. Кого мы имеем тогда? Еретика.
Вывод напрашивается страшноватый, но бесспорный. Среди католиков есть настоящие православные, а среди православных есть сущие еретики. Значит, граница между Православной и Католической Церкви не отделяет с жесткой однозначностью еретиков от ортодоксов. Понимание этого должно побудить нас как минимум к большей осторожности в оценках.
Как-то я прочитал замечательную книгу Честертона. Это еретическая книга? Если судить по Аристотелю, только так. Силлогизм выстраивается безупречный. Честертон – католик, католицизм – ересь, следовательно, Честертон – еретик. Но в православии "Аристотель" частенько не срабатывает. Честертон проповедует не католицизм, а чистое христианство. Мне не удалось обнаружить в его книге ни каких признаков ереси. Возможно, некоторые отклонения от православия я у него просто не доглядел, у меня не самый зоркий глаз на свете. Вполне допускаю, что книга Честертона – не самый чистый образец ортодоксии. Но тогда у меня следующий вопрос: блаженный Августин – православный? Ну кто же в этом сомневается? Имя блаженного Августина мы находим в списке православных святых. Его "Град Божий" сейчас издают православные издательства. Он жил задолго до разделения Церквей, так от чего же он не православный? А дело в том, что в трудах блаженного Августина есть значительное количество очень серьезных богословских ошибок, причем таких, которые содержат зерна будущих католических ересей. Блаженный Августин – классический носитель того типа западного, латинского мировосприятия, которое и породило католицизм. Но мы говорим по этому поводу: "Да, у блаженного Августина были ошибки, мы его ошибок не разделяем, но считаем его своим. Кто не ошибается?» Вполне согласен с этой точкой зрения, но ведь Гилберту Честертону, Франсуа Мориаку и Жоржу Бернаносу, то есть католическим авторам ХХ века, мы не простим и десятой доли ошибок блаженного Августина. Мы тут же возопим: ну вот же, смотрите, у них ересь просто из ушей прет. Нельзя православному человеку такое читать.
Так в чем же принципиальная разница между бл. Августином, св. Амвросием Медиоланским с одной стороны и Честертоном, Мориаком, Бернаносом – с другой стороны? Да в том, что одним посчастливилось умереть до разделения церквей, а другие родились уже после. А ведь книги их могут быть исполнены одного духа, то есть не совсем нашего, но все же нашего. Не факт, что это так, но надо разбираться, а не судить исключительно по формальному признаку.
А Бернара Клервосского допустимо ли считать святым? Формально – не допустимо. Какой он святой, если он еретик? Но вы прочитайте его житие, и вы увидите святого. Может быть, что-то в его житии покажется вам диким? И вы скажете: вот он, безобразный лик католицизма. А в житиях православных святых ни что и ни когда не казалось вам диким? Св. бл. князь Андрей Боголюбский разорил Киев со всеми его святынями. Св. бл. князь Александр Невский резал своих, чтобы угодить татарам. На ересь это невозможно списать, князья-то православные, значит надо их жестокость тонко объяснить с православной точки зрения. А жестокость Бернара Клервосского объяснять не надо, нам легко интерпретировать ее, как естественное следствие того, что он пребывал в католической ереси.
Я искренне считаю наших благоверных князей святыми, но я думаю, что к "чужим" надо относиться с таким же внимание и пониманием, и тогда может оказаться, что значительная их часть вовсе не чужие для нас. На вопрос о том, был ли св. Бернар Клервосский святым, правильный ответ: "Не знаю". Нет у нас достаточных критериев для ответа на этот вопрос.
А иногда эти критерии есть. Католики, которые уже в ХХ веке приняли смерть за Христа в Индии – святые. Такую смерть Господь дарует только настоящим христианам. Вы понимаете, что это значит? Католики-мученики принадлежали (и принадлежат!) к Святой, Соборной и Апостольской Церкви. Сие бесспорно, ибо засвидетельствовано кровью. А ведь при их жизни многие православные ткнули бы в них пальцем – еретики. Сколько из "ткнувших пальцем" лишь формально православные, а по сути – еретики? Сколько еще своих среди чужих и чужих среди своих? Я отнюдь не уравниваю в достоинстве Православную Церковь и еретическое сообщество. Я лишь призываю к максимальной осторожности при оценке конкретных личностей.
Размышляя о последних временах, я как-то подумал, что при Антихристе уже не будет иметь значения, к какой именно из конфессий принадлежит христианин. Не будет больше ни православных, ни католиков, ни протестантов. Останутся лишь сохранившие верность Христу и предавшие Христа. Даже догматические различия, которые я считаю сверхважными, тогда уже не будут иметь значения. Ведь искажения догматов страшны не столько сами по себе, сколько тем, что в перспективе проводят к страшным искажениям духовности. Но когда всей земной перспективы останется на год – два, можно будет позволить себе роскошь уже не думать об этом. Тогда появится абсолютный, бесспорный критерий того, чью душу ересь изуродовала, а чью так и не смогла, кто и в еретическом сообществе сохранил внутреннюю верность Церкви.
Я убежден, что среди сохранивших верность Христу, большинство составят православные, но будут там и католики, и даже протестанты. Антихрист вытянет к себе, к своему престолу, всю гниль из каждой конфессии, а чистые остатки всех конфессий сольются в единую Церковь. Этим и объясняется то, что в последней книге моей трилогии "Рыцари былого и грядущего", где речь идет о временах Антихриста, последние православные монахи встречают последних рыцарей-тамплиеров, как своих. Монахи знают, что если бы тамплиеры были чужими, они ушли бы к Антихристу.
На днях прочитал повесть об Антихристе Владимира Соловьева и был поражен тем, что он пишет о том же самом. Антихрист, сам того не желая, соединит чистые остатки всех конфессий в единую Церковь. Впрочем, я совершенно не согласен с Соловьевым в том, что Католическая и Православная Церкви уже и сейчас внутренне едины, осталось лишь добиться внешнего единства. Меня удивило, что такой глубокий мыслитель с таким поразительным легкомыслием игнорирует наши догматические расхождения. Говоря о противоречиях между нашими Церквями, он вообще не упоминает о догматике, словно полагая ее суммой пустяков. Нет уж, батенька, до тех пор пока у нас нет абсолютного критерия отделения чистых от нечистых, мы вынуждены ориентироваться на чистоту догматики. Мы вынуждены считать каждого православного православным, до тех пор пока не доказано обратное, а каждого католика – еретиком, пока не доказано обратное. Хотя иногда так хочется доказать, что иной католик – отнюдь не еретик.
А вопрос о возможности спасения для иноверцев еще более сложен. Легко сказать, что без Христа спастись невозможно. Это так, но ведь, может быть, иные нехристиане – со Христом, даже если сами о том не подозревают. Почитав тексты некоторых суфиев, я был поражен их внутренней, глубинной православностью. Далеко не все православные так глубоко понимают свою веру, как эти суфии. Так и хочется сказать, что высокие истины веры были открыты этим суфиям Духом Святым. Остерегусь от однозначных заключений, но вопрос бесспорно возникает.
Мы, порою, рассуждаем слишком линейно и примитивно. Праведники дохристианской эпохи безусловно спасли свои души. Ведь тогда еще не было Христа, они в этом не виноваты. А вот теперь, когда Евангелие проповедано по всей земле, когда каждый имеет возможность принять Христа, без Христа спастись уже невозможно. А понимаем ли мы, о чем говорим? Мы, выросшие в православной стране, едва душа испытывает порыв к Богу, принимаем именно православие только потому что оно – рядом. А человек – выросший в исламской стране, где вся жизнь в мельчайших деталях строится на шариате? Он даже дышит по шариату. Да, конечно, этот человек слышал, что где-то рядоместь христиане, но что для него значит пойти к ним и стать одним из них? Это значит, отречься от своих родственников и стать для них предателем, отречься от своего народа, от многих поколений своих предков, отречься от своей культуры, от всех своих привычек, отречься фактически от самого себя, от своей личности, сформированной исламом. Возможно ли это? Да, возможно. Но это такой высокий подвиг веры, на который способен, может быть один человек из миллиона. Для обычного среднего человека это совершенно не посильно. А мы, обычные средние православные люди, отнюдь не совершившие ради православия такого подвига, высокомерно говорим мусульманам: "Ведь вы же имели возможность принять Христа. Вы сами не захотели. Вот и будете гореть в аду". Ну не бессовестно ли?
А представители диких африканских племен? Все они тоже будут гореть в аду только потому что в сотне миль от них жил христианский миссионер, и они имели возможность принять крещение? Вот если бы они жили две тысячи лет назад, когда миссионера не было, тогда некоторые африканские праведники могли бы спасти свои души, а теперь – фигушки. Халява кончилась.
Надо признать, что для нескольких миллиардов землян в наши дни возможность принять христианство является лишь формальной, фактически они этой возможности лишены, так же, как и люди, жившие до Христа. У иных эта вероятность может составлять лишь один шанс из тысячи. Неужели человеку гореть в аду, только потому, что он этим шансом не смог воспользоваться, хотя жил по закону совести? Наша православная совесть может принять такую версию? Если мы сделаем робкое предположение, что Христос предусмотрел для них некую возможность спасения души, не связанную с христианством? С самим-то Христом может быть и связанную, если эта возможность исходит от Него? Предположим, я сделал такое предположение. Надо ли меня на этом основании объявлять еретиком?
"Кому Церковь не Мать, тому и Бог не Отец". Я в этом твердо уверен. Я не сойду с этой точки зрения, потому что это было бы для меня полным мировоззренческим крахом. Но у меня возникают вопросы, связанные с радиусом действия этого утверждения. Оно явно в первую очередь касается еретиков и раскольников, которые покинули Церковь. Если в Церкви человек родился для духовной жизни, а потом покинул свою Мать, то неужели он думает, что Бог остался ему Отцом? Но если человек родился в Аравийской пустыне, ни когда не знал Церкви, но всегда искренне стремился к Богу, вам не кажется, что это другая история? Он ведь не враждует на Церковь, не предает ее, не отрицает. Он просто ее не знает. Ислам не учит любви, он учит покорности, а в сердце этого аравийца живет любовь. Разве это в нем не от Бога? Иной мусульманин почему-то чувствует и дышит, как христианин, явно научившись этому не у ислама. Он не принадлежит Церкви, но рискнете ли вы однозначно утверждать, что в его сердце нет Бога?
Меня пугают эти мои мысли. Не поддаюсь ли я соблазнам ложного гуманизма, пытался быть добрее Бога? Из этого соблазна выросло много ересей. Одни отрицают Ветхий Завет – на их вкус это слишком жестокая книжка, а Бог, дескать, не может быть таким жестоким. Другие говорят, что адские муки обязательно прекратятся, потому что иное противоречило бы милосердию. Третьи вообще считают, что ад – это такая метафора, а на самом деле после смерти всем будет хорошо. Нет, я не любитель распускать розовые слюни, я не берусь рассуждать о милосердии Божием, и уж тем более не склонен создавать какие-то свои теории. Но ограниченные, высокомерные фанатики, твердо уверенные в том, что ни кто кроме них спастись не может, это тоже не моя кампания.
Итак, спасутся ли иноверцы? Да откуда же я знаю?
Хорошие люди без Бога? Вот живет человек без Бога. Не враждует на Бога, нет, и к верующим относится уважительно, но сам и мысли не допускает, что Бог может существовать. Он вообще добрый человек, всем старается помочь и удружить и ни каких больших грехов не совершает даже без угрозы адских мук. Но по-нашему получается, что он будет гореть в аду.
Среди своих знакомых я мог бы назвать несколько таких людей. Я всегда знал, что любой из них по-человечески лучше меня. Мне требуется усилие для того, чтобы не злиться, не осуждать других людей, чтобы придти кому-то на помощь, и ох как не часто эти усилия приводят к надлежащим результатам. А они и без усилий гораздо добрее меня. Я всегда был довольно жесток, оправдывая себя тем, что этого требуют честность и справедливость. А они и честны, и справедливы, и жестокости в них нет.
Но я – с Богом, а они – без Бога. Они совершили свой вполне сознательный выбор – жить без Бога. Значит, я имею надежду на спасение души, а они такой надежды не имеют. Я еще может быть и попаду в Царство Небесное, а им гореть в аду со всей неизбежностью.
Вроде бы я все правильно излагаю? Но почему-то мое нравственное чувство ни как не может с этим смириться. Неужели нормальные добрые люди, которые прожили жизнь по совести, обречены на ад? Даже самое спокойное и не слишком мучительное место ада – это ведь все равно ад. Так ли это на самом деле? Может быть, мы ошибаемся? Неужели возможно не задавать себе этих вопросов? Неужели возможно вот просто так взять и удовлетвориться бесхитростным разъяснением батюшки относительно того, что неверующие попадут в ад?
Нет, я не спорю с Церковью, ни когда не спорил, и никогда не буду спорить. Не хватало мне ко всем моим грехам еще и ересь прибавить. И вообще я не склонен к ереси и не люблю суемудрия. Умники, у которых по каждому церковному вопросу есть свое мнение, выглядят в моих глазах весьма подозрительно. И все же… Хорошо ли это, спокойно и бестрепетно, а то еще и с глубоким внутренним удовлетворением, принимать то утверждение, что всем атеистам уготован ад? Может быть, нас это даже радует? Тогда чего же стоит наша вера? Мы сами-то уверены, что мы на самом деле с Богом, если чье-то несчастье нас ни сколько не трогает, а то и вызывает злорадство?
Я много думал об этом, и мне кажется, что тут надо очень многое учитывать. Во-первых, стоит спросить, а можно ли вообще быть хорошим человеком без Бога? Все добро в этом мире от Бога, а без Бога-то какое может быть добро? Может быть, иной добряк-атеист только выглядит таким, а на самом деле у него в душе змеи ползают? Саму возможность существования атеистической нравственности можно поставить под большое сомнение. Если Бога нет, объясните мне, почему воровать не хорошо? Ведь это же очевиднейшим образом выгодно и полезно для того, кто ворует. И если Бога нет, то почему я должен думать о других больше, чем о себе? Атеистическая нравственность нелогична. Она не объясняет, почему человек не должен совершать дурных поступков. "Если Бога нет, то все позволено" – вот это как раз вполне логично.
Но если мы честно посмотрим вокруг себя, то заметим, что эта логика опровергаема опытом. Мы найдем не мало людей, которые на самом деле живут честно, хотя и не верят в Бога. Они вообще не думают о том, что это не логично. Они не воруют просто потому, что "воровать не хорошо". Звучит глупо, потому что ни на чем не основано, так и что? Ведь не воруют же. Иного верующего только страх перед Божьей карой и удерживает от воровства, даже с большим трудом удерживает, а рядом атеист не ворует безо всякого напряжения, и соблазна не испытывает, потому что имеет странное и крайне нелогичное отвращение к плохим поступкам. Он и жене не изменяет "потому что это не хорошо". И не мучайте вы его вопросом: "Почему не хорошо?" Он не ответит. Нехорошо и все. Глупо? Да. А человек-то честный.
Чтобы мы не говорили, а надо признать бесспорный факт: иные неверующие куда нравственнее иных верующих.
Эта нелогичность объясняется довольно просто. Божьи заповеди закрепляются в народе на уровне ментальности, они становятся национальной традицией. Потом значительная часть людей перестает верить в Бога, но остаются и ментальность, и традиции. И вот многие атеисты продолжают жить честно просто потому что "так принято". То есть православные предки продолжают оказывать большую услугу современным атеистам. Но как человек может остаться порядочным по одной только привычке, если ему Бог не помогает? Да в том-то все и дело, что помогает. Если бы Бог помогал только тем, кто верит в Него, этот мир не смог бы существовать. Бог не отвергает отвергающих Его, так же как и солнце греет одинаково и грешных, и праведных. Атеисты думают, что они без Бога, а Бог на самом деле с ними.
Вот отсюда и вытекает главная сложность в понимании этого вопроса. Если Бог продолжает заботиться о тех, кто в Него не верит, а они даже и без веры в основном соблюдают Божьи заповеди, тогда почему бы Ему и не взять их в Царство Небесное? Легко сказать: вы сами выбрали жизнь без Бога, как же Бог после смерти может взять вас к себе? Можно ведь ответить: а как же Он при жизни не оставляет своими заботами тех, кто Его не признает? Может быть, Он их и после смерти не оставит?
Как-то наш батюшка сказал: "После смерти верующие будут судимы по Закону Божьему, а неверующие – по закону совести". Вот то-то и оно. Нельзя судить людей по тому закону, которого они не знали. И над неверующими будут произнесены очень разные приговоры. Серийный убийца и воинствующий безбожник окажутся совсем не там, где добродушные и относительно нравственные атеисты. Но мы обычно понимаем это в том смысле, что и в аду могут быть самые страшные и не самые страшные места, а вопрос о том, может ли атеист попасть в рай, остается открытым.
Тут многое зависит от того, как понимать ад и рай. Отличаются ли принципиально самое лучшее место в аду и самое худшее место в раю? Может быть, там, как на шкале Цельсия: ад – это "минус", а рай – это "плюс"? Тогда понятно, что -1˚С и +1˚С – принципиально не отличаются, это почти одна и та же температура. Если так, то нравственное чувство успокаивается: самые лучшие из атеистов будут помещены при -1˚, а самые худшие из верующих при +1˚. Это без малого одни и те же условия.
Потом, думаю, нет, не может быть. Ведь в раю люди будут с Богом, а в аду – без Бога. Это принципиально, качественно, а не только количественно различные реальности, тут разница не в пару градусов. И опять – нет. Ведь даже в аду некоторое присутствие Божие все-таки сохранится, потому что совершенно без Бога даже ад не может существовать, так что качественного различия может и нет. Известно, что в Китае – тепло, а в Сибири – холодно, но на обоих берегах Амура, то есть в Южной Сибири и Северном Китае – примерно одна и та же температура. Может быть, самые приближенные к Богу области ада и самые удаленные от Бога области рая отличаются не более, чем Северный Китай и Южная Сибирь? Не знаю. Надо быть полным идиотом, чтобы считать себя знающим ответ на такой вопрос. Значит, на этом предположении ни какой уверенности не построить.
Еще тут важно понимать принципиальную разницу между нравственностью и духовностью. Высоконравственный человек может быть абсолютно бездуховным. А духовный человек далеко не всегда является эталоном нравственности. Духовность – это то, что связывает человека с Богом, это по сути религиозность, это порыв души к высшей силе мироздания. Атеисты лишены этого порыва, они бездуховны, даже если не совершают плохих поступков, то есть они принципиально ущербны, и то что их посмертная участь незавидна, тогда уже не кажется чем-то противоречащим милосердию и справедливости. У самых лучших атеистов души плоские, лишенные третьего измерения, на что же им надеяться? Воздержанность от плохих поступков – далеко не все, что хочет от нас Бог. Бог зовет своих детей к Себе, а некоторые не идут. Разве это хорошие дети, даже если не воруют и не блудят? А вот "блудный сын", хоть и грешный, но все же пришел к отцу. Это же главное!
Но что значит "верующий"? Вера – это дар Божий. Почему Бог подарил мне веру, а другим – не подарил? Я заслужил? Нет. Я – лучше других? Сто раз нет. Я сплошь и рядом вижу, что люди, не имеющие веры, все же лучше меня. Так почему же Бог дал мне веру, а им – нет? Я понял. Потому что я хотел иметь веру, а они – нет. Каждый получил не то, что заслужил, а то, что хотел. Я очень хочу быть с Богом, хотя в моей жизни все соответствует поговорке: "Рад бы в рай, да грехи не пускают". А ведь у них и грехов меньше моего, но они к Богу не хотят, так за шиворот их что ли тащить? Какое же им тогда Царство Небесное, если они не хотят туда?
И все же… Что есть основа православной духовности? Любовь. Человека, который не умеет по-настоящему любить, нельзя назвать по-настоящему православным. И вот я вижу, что мои милые атеисты, кажется, и любить умеют лучше, чем я. Для них естественно то, что я насаждаю в своей душе искусственно и без большого успеха. Неужели получается, что эти атеисты православнее меня? Вот ведь ужас.
А мало ли случаев, когда человек приходит к вере в самом конце жизни? Булат Окуджава, например, крестился на смертном одре. Он прожил жизнь вне Церкви, но можно ли твердо быть уверенным, что он прожил жизнь без Бога? Ведь такую хорошую смерть Бог не каждому дарует, она не может быть итогом плохой жизни.
И вот смотрю я на иного атеиста и думаю: я – православный, то есть – правильный, а он – безбожник, то есть неправильный. А что если в конце жизни я утрачу веру, а он наоборот – приобретет? И предстанем мы пред Богом, он – православным, а я – безбожником.
Итак? Мы вернулись к тому, с чего начали. Я не знаю, может ли иной человек, отрицающий бытие Божие, все же попасть в Царство Небесное. Зачем же я поднял этот вопрос, если у меня нет ответа? Мне кажется, очень важен сам вопрос. Отнюдь не чувствую себя способным совершить "религиозное открытие", из такого желания родились все ереси, а я, может быть, в одном только и не грешен – к ереси склонности не имею. Но если мы терзаем себе душу, размышляя о судьбе хороших людей, вряд ли это может нашей душе повредить. Не торопитесь только выносить окончательные суждения.
Таинственный Мелхиседек "Раньше люди верили во многих богов, а потом стали верить в Единого Бога. Непонятно, почему этот Единый Бог так долго нами не интересовался?" Мне не раз приходилось сталкиваться с такими суждениями, я находил их и в собственной голове, когда еще считал себя атеистом. В самом деле кажется странным, что Творец так долго Себя не открывал, и все народы земли исповедали многобожие, а потом вдруг неожиданно пришли к пониманию того, что надо молиться Единому Богу. При такой постановке вопроса, монотеизм выглядит выдуманным, изобретенным. Монотеизм как бы в большей степени отвечает потребностям человеческого сознания, когда оно переходит на новый уровень развития.
Что в этих мыслях не так? Не так самое главное. Нам вбили в голову, что политеизм первичен по отношению к монотеизму. Дескать, первобытные люди обожествляли силы природы, придумывая множество богов, а потом люди начали ставить перед собой вопросы все более сложные, в том числе и нравственные, и только тогда "придумали единого Бога". Это не правда. Реальная схема такая: сначала люди верили в единого Бога, потом о Нем забыли, а потом к Нему вернулись.
Понятно, что Адам и Ева были монотеистами. Они не были верующими. Они были знающими. Удостоившись прямого богообщения, они не имели возможности усомниться в существовании единого Бога. Их прямые потомки так же не имели необходимости верить, они знали о существовании Бога, потому что были знакомы с теми людьми, которые лично были знакомы с Богом.
Но поколение уходило за поколением, и монотеизм начал понемногу ослабевать. Из живого знания он для многих начал превращаться в абстрактную идею, в которую можно верить или не верить. Конечно, каждому религиозному человеку и тогда было открыто богообщение, так же как и в наши дни. Мы обращаемся к Богу, Бог обращается к нам, только надо услышать Его. Но это уже где-то в глубине души, это не громкий голос с неба, который слышат все и при всем желании не могут не слышать. Когда богообщение перестало быть прямым, многое начало зависеть от желания человека: хочу – слышу Бога, не хочу – не слышу и делаю вид, что Его нет, а потом уже и уверенность обретаю в том, что нет ни какого Бога.
Бог – строгий Отец, Он часто говорит нам то, что слушать неприятно. Он часто предлагает нам делать то, что нам совсем не хочется делать. Если Отец говорит: "Пойди туда и сделай то" – попробуй не послушаться. А если Отец говорит по телефону? Так и хочется сказать: "Не слышу. Связь плохая". А может быть лучше трубку не брать? А не лучше ли вообще сломать телефон? Так люди постепенно утратили связь с Богом. Ну и, как всегда в таких случаях бывает, ребенок, освободившись от обременительной заботы Отца, попадает под влияние дворовой шпаны. Так появился политеизм. Многочисленные боги-хулиганы сразу же предложили расшалившимся людишкам "бочку варенья и корзину печенья". Они потакали человеческим страстям, слабостям, самым низменным желаниям. С ними было весело. Пока не приходили страдания. Но связь между вчерашним весельем и сегодняшними страданиями еще надо установить. И сделать выводы. И изменить жизнь. А неохота. Монотеизм – штука очень трудная. Надо добровольно взять на себя тяжелые обязанности. Желающих становилось все меньше. Но! От Адама до потопа монотеизм ни когда не исчезал, и Ной это засвидетельствовал.
После потопа все началось сначала. Многобожников больше нет. Ни Ной, ни его близкие не могли сомневаться в существовании единого Бога, если Он спас их от потопа. Но монотеизм опять начал ослабевать, что не удивительно, если даже один из сыновей Ноя оказался хамом. Опять начал развиваться упрощенный, облегченный, куда более приятный вариант религиозности – многобожие, язычество.
Что было от Ноя до Авраама? Да ведь мы толком-то и не знаем. В Библии выдумок нет. Моисей ни чего не сочинял. Он рассказал то, что знал, а знал он далеко не все. Мы не имеем почти ни каких представлений о монотеизме до Авраама.
И вот тут у нас возникает соблазн сказать, что "Единого Бога придумал Авраам", а до этого ни какого монотеизма не существовало. Но это совершенно ни на чем не основанная гипотеза. Вообще, крайне наивно объявлять несуществующим то, о чем у нас нет информации. Это не научный подход. А у меня нет сомнений в том, что вера в единого Бога существовала непрерывно от Адама до Авраама, иногда ослабевая, иногда почти исчезая, но ни когда не исчезая полностью. Светильник Авраама лишь позволил вспыхнуть монотеизму новым пламенем, которое с тех пор ни когда не угасало, от которого по всей земле загорелось великое множество светильников, и об этом всем хорошо известно. Авраам, можно сказать, родоначальник "исторического монотеизма", то есть монотеизма исторической эпохи, периода человеческой истории, который довольно неплохо известен и запротоколирован. Монотеизм до Авраама – доисторический, поскольку не является объектом исследования исторической науки по причине отсутствия информации.
На чем же основана уверенность в существовании доисторического, доавраамического монотеизма? Ну, во-первых, эта уверенность не противоречит ни каким данным объективной науки. Во-вторых, мы исходим из того, что существование Творца есть факт вполне научный, а то что разумным творениям было известно о Творце, это как минимум, наиболее вероятно, а то, что это знание могло полностью исчезнуть – как раз наименее вероятно. Все люди до единого ни когда не могли полностью забыть о Боге, настолько значимая для системы информация не могла исчезнуть бесследно.
Но есть ли хотя бы косвенные намеки на существование доавраамического монотеизма? Есть! Авраам уже постиг Бога, уже открыл Его в своей душе, и Бог уже открылся ему, и Бог уже руководил им, и вся большая семья Авраама приняла это руководство, и вот Авраам встречает… Мелхиседека, священника Бога Высшего. Царя – священника. Удивительный факт! Авраам узнал о Боге не от Мелхиседека, и Мелхиседек узнал о Боге не от Авраама. Авраам еще пребывал в язычестве, а Мелхиседек уже служил Богу. И не в одиночестве он ему служил, поскольку был царем, так что и его подданные явно были поклонниками Бога Вышнего. Вот подтверждение того, что монотеизм существовал до Авраама и независимо от Авраама.
А откуда сам Мелхиседек узнал о Боге? А не известно. Вполне логично предположить, что от своего предшественника, такого же царя – священника. Возможно, Ноя и Мелхиседека связывает непрерывная цепочка богознания. Вряд ли Мелхиседек был таким же богоискателем, как Авраам. Авраам – религиозный гений, такие люди по два в одну эпоху не рождаются, в этом просто нет необходимости, а Бог бессмыслицы не творит. По всему похоже, что Мелхиседек – наследник традиции доавраамического монотеизма. Один из наследников. Сколько их еще было, о ком мы ни чего не знаем? Да ведь и про Мелхиседека мы не знаем ни чего. На страницах Библии он появляется ни откуда и исчезает в никуда. По каким-то причинам ему не суждено было стать родоначальником исторического монотеизма. Цари того времени правили очень небольшим количеством подданных. Может быть, подданные Мелхиседека вскоре все погибли в одной из бесчисленных войн или каким-то образом были рассеяны и уже не могли передавать свою традицию дальше? И в это самое время Бог "воздвиг Авраама", который зажег новый светильник, когда еще горел старый, которому уже не долго было гореть.
То, о чем мы говорим, основано на свидетельстве Библии. Конечно, могут спросить, откуда у нас такая уверенность, что эта книга отражает объективную реальность? Есть у нас доказательства того, что там написана правда? А мне хотелось бы спросить: "А у вас есть доказательства того, что параллельные прямые ни когда не пересекутся?" Вы уже видите, как лукавые уста рационалиста расплываются в снисходительной улыбке: "Ну это ж аксиома, она не требует доказательств". Во как! Наука всегда и все требует доказывать, но в науке всегда и неизбежно существуют такие утверждения, которые принципиально невозможно доказать, которые приходится принимать без доказательств, иначе ни какой дальнейший процесс доказывания невозможен. Это аксиомы. В религии так же, как и в науке существуют аксиомы. То, что в Библии написана правда – это наша аксиома. Если мы не примем ее без доказательств, ни какой дальнейший процесс доказывания не будет возможен. А теперь попробуйте сказать, что это не научный подход.
Жестокость Ветхого Завета Многие верующие, решив наконец прочитать Ветхий Завет, испытывают шок, как минимум – замешательство. Настолько здесь все не похоже на Новый Завет. Прежде всего поражает жестокость. И не человеческая жестокость, а жестокость Бога (Господи, прости).
Достаточно вспомнить, что произошло после того, как евреи воздвигли золотого тельца. Бог повелел Моисею уничтожить всех вероотступников, ставших на путь идолопоклонства. Воины Иисуса Навина вырезали три тысячи человек своих. Еще вчера они делили с ними горе и радость, а сейчас они их резали, резали, резали. Не дрогнули. Выполнили свою работу. Что было в душе у воинов Иисуса Навина? Вот ведь вопрос.
В истории вообще не много примеров такой резни. Но вот эта резня была совершена по прямому приказу Бога. То что идет напрямую от Бога, является абсолютным благом. Так вот спросите себя, в состоянии ли вы признать абсолютным благом одновременное убийство трех тысяч человек? Не в состоянии? Тогда у вас два выхода. Либо вы встаете на путь отрицания Бога, заявляя, что нам такой бесчеловечный Бог не нужен, либо вы отрицаете, что эта резня была совершена по Божьей воле. Но тогда вы встаете на путь отрицания Библии. А поскольку для православных вся Библия целиком есть Священное Писание, то отрицая Библию, вы перестаете быть православным. Вам предстоит совершить страшный выбор.
А ведь были православные, которые не выдерживали необходимости сделать этот выбор. Жил в начале ХХ века хороший православный человек – князь Николай Жевахов. Князь был человеком глубоко церковным и как мог старался служить Церкви. Его трудами, например, был канонизирован святитель Иоасаф Белгородский. Или, было дело, ездил князь по фронтам первой мировой с чудотворной иконой – своего рода духовный подвиг. Но вот жестокость Ветхого Завета ни как его душа не принимала. Думал, думал князь и пришел к выводу, что Бог Ветхого Завета – на самом деле Сатана. С этого момента князь перестал быть православным, хотя, похоже, не многие это заметили. И сам князь продолжал считать себя из православных православным. И доныне его книги издают православные издательства.
Не могу я этого понять. Православие нельзя принимать по частям, выбирая только те фрагменты, которые понравились. Его можно или целиком принять, или целиком отвергнуть. Ведь в данном случае речь идет не о частном богословском мнении, на какие и ваш покорный слуга весьма горазд. Речь идет о самих основах нашей веры – о Священном Писании. Ведь если отцы Церкви считают Ветхий Завет неотъемлемой частью Священного Писания, а ты считаешь, что Бог Ветхого Завета – Сатана, тогда ты считаешь всех святых отцов сатанистами. Ну тогда иди на фиг, создавай свою церковь, как же ты можешь оставаться среди православных?
Вообще, если ты делаешь вывод, надо здраво оценивать его последствия. Ведь тогда получается, что Авраам, Исаак и Иаков поклонялись Сатане. И царь Давид, и пророк Исайя тоже сатанисты. И 10 заповедей – от Сатаны. А Христос, который не раз выражал почтительное отношение к ветхозаветному закону? До каких страшных кощунств должен был дойти православный князь Жевахов, если бы стал развивать свою мысль? Да не поддадимся этому соблазну.
И сейчас для многих православных чтение Ветхого Завета является тяжелым испытанием. Но это испытание надо пройти. Надо помнить: тот кто отрицает Ветхий Завет, уже не является православным. Тут, собственно, речь идет о том, что мы всегда должны принимать волю Божию, насколько бы страшной и непонятной она нам не казалась. Как Авраам готов был принести в жертву Богу сына, так мы должны быть готовы принести в жертву Богу весь свой "гуманизм". Лучше непонятное оставить непонятным, но не становиться на путь отрицания. Или постараться понять.
Что можно сказать по поводу той резни, которую устроил религиозный спецназ Иисуса Навина? Во-первых то, что в разные эпохи у разных народов планка жестокости может быть установлена на очень разной высоте. То что нам сегодня кажется крайней степенью изуверства, тогда могло восприниматься, как нечто вполне обычное. Наши православные предки пороли детей до крови иногда даже без большой вины, скорее для профилактики. А мы уже не станем. Но неужели вы думаете, что мы хоть чуть-чуть добрее своих предков, что в наших сердцах больше любви к своим детям? Да ни чуть не бывало. Просто изменились представления о допустимом.
Или то, что современному чечену кажется нормой, нам представляется садизмом. Но чечен, отрезающий уши поверженным врагам, а потом делающий гирлянды из ушей, отнюдь не садист. Просто у него древние представления о допустимой степени жестокости. Древность крови не боялась. И доныне для чечена разделка человеческого трупа ни чем принципиально не отличается от разделки барана.
Так вот эпоха Моисея была очень жестокой. Тогда не повергало в ужас то, что повергает в ужас нас. Чем собственно была эта резня? Люди совершили тяжкое преступление и понесли заслуженное наказание. Нас это ужасает, но современников это, вполне возможно, ни сколько не ужаснуло. Все по правилам.
Конечно, жестокостью эпохи можно объяснить действия Иисуса Навина и его ребят, но не саму Божью волю. Это наши представления о допустимой жестокости меняются со временем, а ведь Божьи представления неизменны. Это Бог так решил, а не Навин. Но дело в том, что Бог говорит с людьми на том языке, который им понятен. Бог не обращается к нам на языке древних и уж тем более Он не обращался к древним на нашем языке. Так вот в ту эпоху люди ни какого языка, кроме языка массовой резни просто не поняли бы. Они не смогли бы по-настоящему прочувствовать ситуацию, не сделали бы надлежащих выводов. Они понимали только язык силы. Они просто не в состоянии были следовать за Богом, который не карает отступников со всей беспощадностью.
Знаете почему это еще не укладывается у нас в голове? Вина иудеев, воздвигших золотого тельца, не кажется нам слишком большой. Мы признаем, что она была достойна наказания, но не такого же сурового. Вот если бы те иудеи пожирали младенцев, в наших сердцах ровным счетом ни чего не дрогнуло бы от известия, что они были поголовно истреблены. Мы тоже умеем быть жестокими и еще куда более жестокими, чем древние, но по другим поводам. А тут – всего лишь изменение религии. Наша либеральная эпоха разводит руками: ну не убивать же за это.
А вот тогда люди прекрасно понимали, что любое преступление – пустяк, по сравнению с отречением от Бога. Поэтому они понимали смысл Божьей воли. Евреи были тогда единственным на земле народом, знавшим Бога истинного. Если бы они утратили веру в Него, в существовании человечества уже не было бы ни какого смысла. И нам ведь смерть трех тысяч человек не показалась бы слишком большой жертвой, если бы мы понимали, что речь идет о спасении планеты. А ведь тогда вопрос стоял именно так. Речь, мне кажется, тогда даже не шла о наказании вероотступников, а о спасении народа. Вероотступники – духовно-прокаженные, если бы Бог не изъял их из среды народа, то погиб бы весь народ. Духовно погиб, зараженный идолопоклонством. А ведь Бог для того и создал этот народ, чтобы он хранил веру в Него. Без этой веры в евреях не было ни какого смысла, а без евреев на тот момент не было смысла в человечестве.
Если бы мы только понимали, что важнее религии нет ни чего на свете, тогда ни какое, даже самое суровое "оперативное вмешательство" Бога не показалось бы нам слишком жестоким.
Безрелигиозный мир пропитан страхом смерти. Физической смерти. С высоких трибун нам вещают: "Человеческая жизнь – высшая ценность". Звучит вроде бы красиво, а по существу – ложь. Дело в том, что под словом "жизнь" здесь понимается продолжительность земной жизни. А ведь она на самом деле не так уж много значит. Какая разница, прожить 50 лет или 100? Гораздо важнее, куда отправится душа после смерти. Спасение души – высшая ценность. Либо мы так считаем, либо мы не имеем права считать себя православными.
И вот теперь посмотрите под этим углом зрения на ту ситуацию. Те три тысячи человек уже погубили свои души. Люди могли тогда в этом сомневаться, но Бог об этом знал. В продолжении физической жизни этих людей уже не было ни малейшего смысла. При этом, если бы оставить их в живых, то погубили бы души еще десятки тысяч, а в перспективе – миллионы людей. Уже не спрашиваю, допустимо ли было прервать эти три тысячи жизней. Спрошу: допустимо ли было не прервать их?
Все-таки слишком сурово звучит? Но православие – религия реализма. Православный человек должен смотреть правде в глаза. И принять эту правду, какой бы страшной она не была. Реализм – вообще очень суровая штука. Не замечали?
Почему Бог не открыл себя всем? Недавно в душу мне закралась тоскливая, жалобная мысль: "Почему Бог не захотел открыть Себя явно для всех? Мы столько мучаемся с вопросами веры, выстраиваем какие-то концепции, спорим до хрипоты о том, существует ли Бог, и все равно ни в чем не можем друг друга убедить. А вот если бы Бог обратился разом ко всем людям, так что бы у нас не было возможности усомниться в том, что к нам обращается Бог. Если бы у каждого человека было прямое и непосредственное знание о бытии Божием – насколько бы легче жилось. Сам Бог может дать нам вполне эмпирические доказательства Своего бытия. Сам Бог мог бы напрямую сообщить нам, что истина – в православии, а представители остальных религий заблуждаются. Как было бы замечательно, если бы утром, включив радио, мы слышали: "Передаем Божью волю…"
Кажется, ко мне пришло очередное искушение. Такие вопросы очень опасны, они – от лукавого. Надо просто сказать себе: "Если Бог не открыл Себя всем, значит такова Его воля, а Его воля всегда направлена нам на благо, то есть нам так лучше, а почему именно – нам это может быть вообще не дано понять". И это правильный ответ. Честное слово, я ни секунды не сомневаюсь в том, что этот ответ совершенно правильный. Почему же я принимаю вызов, брошенный мне этим вопросом? Потому что Бог дал мне разум. Слабый разум, но на что-то все же способный. Разум – это дар Божий. Если Бог дал мне его, значит Он хочет, чтобы я думал. Не грех ли пренебрегать своей способностью к мышлению, презирать ее? Говорят, что знания еще ни кого на Небо не подняли. Это так. Но и невежество само по себе еще пока ни кого не спасло. Верить в Бога – не значит отказаться от разума. Это значит – поставить свой разум на службу Богу. Это значит не злоупотреблять разумом. Разум – это ключ, который может открывать прямо противоположные двери. Для кого-то он откроет двери в рай, а для кого-то – в ад. Если в вашем доме ко всем дверям подходит один ключ, при этом есть дверь, открывать которую не стоит, это еще не повод выбросить ключ на помойку.
О чем мы говорим, если Божий замысел все равно для нас не постижим? Мы говорим о том, чтобы постичь Божий замысел ровно настолько, насколько это возможно.
Итак, по существу вопроса: почему Бог не действует в истории открыто? Первым, что я в этой связи вспомнил, было ленинское высказывание: "К правящей партии примажутся даже те, кому место на виселице". Истинно так. Если ни один человек уже не будет иметь возможности усомниться в том, что миром правит Бог, какое огромное количество негодяев объявит себя убежденными христианами! Они перейдут не на сторону добра, а на сторону силы. Сегодня для всех очевидно, что христианство – это идеология добра, а то, что это идеология силы – далеко не для всех очевидно, хотя и это тоже так. Ну так вот и пусть сила Бога остается не для всех очевидной, пусть к Богу приходят в поисках добра, а не в поисках силы.
В нашем мире невыгодно верить в Бога. К Богу люди приходят отнюдь не из стремления к выгоде. А если Бог будет для всех открыт? Тогда всем станет ясно, что служить Богу – дело невероятно выгодное. Все миллиардеры мира не смогут дать вам того, что может дать Бог. И люди начнут служить Богу из выгоды. А это очень скверно.
Знаете расхожий сюжет о том, как богач познакомился с девушкой и скрывает, что он – богач. Он хочет, чтобы она любила его ради него самого, ради его личных качеств, а не ради богатства. И если она оценит его, как личность, тогда получит и богатство, но только тогда, а не раньше.
Не так ли поступает и Бог? В этом мире "партия Бога" отнюдь не является правящей, даже само существование Бога для многих – далеко не факт. Станет ли человек, который во всем ищет только своей выгоды, служить тому, кого может и нет? Ну вот и хорошо, что не станет. Даже Христос, когда ходил по земле, не торопился открывать апостолам, что Он – Сын Божий. За Владыкой мира был бы вынужден последовать весь мир, а вот последовать за нищим готовы не многие, к этому не побуждают ни страх, ни выгода, к этому может побудить только любовь, поднявшаяся до уровня высочайшего самоотречения.
Дело даже не в том, что за Богом, явившим свою силу, ринутся негодяи, они перемешаются с людьми, которые любят Бога бескорыстно, и их потом будет трудно отличить. Это как раз не проблема, Бог всех видит насквозь, и для Него очевидна разница между негодяем наемником и искренним служителем. Дело в том, что если бы Бог открыл себя всем, это ограничило бы нашу свободу.
Если человека поставить перед неоспоримым фактом непобедимой силы, а потом сказать ему: сам решай, хочешь ты пойти за этой силой или нет, вам не кажется, что свобода выбора в этом случае будет носить уже несколько формальный характер? Свобода таким образом не устраняется, но она существенно ограничивается. Очень не многие люди, встав перед фактом силы, способны сделать по-настоящему свободный выбор. Следование за силой, даже если она вас ни к чему не принуждает, всегда до определенной степени принудительно, вынужденно. Мне кажется, это самая главная причина, по которой Бог не открывает Себя людям. Если человек не свободен или его свобода ограничена, в существовании человека уже нет ни какого смысла. Мы еще дойдем до вопроса, почему так важна свобода, пока скажу лишь, что когда я понял, что в данном случае речь идет о свободе – у меня от души отлегло. Вопрос, только что казавшийся таким тягостным, таким мучительным и непонятным, сразу же стал простым и ясным, как Божий день.
Ну конечно же! Все просто! Ведь Бог многих людей удостаивал прямого богообщения. Но эти святые люди уже сделали свой выбор, и этот выбор на тот момент уже видимо имел необратимый характер. Выбор этот совершался порою в условиях богооставленности, когда Бог вдруг неожиданно переставал помогать человеку, и если человек все-таки продолжал идти за "непомогающим" Богом, его выбор был воистину свободен, и тогда Бог мог уже обратиться к человеку и напрямую, и через ангела, и через явление давно умерших святых, или показывая картины рая.
Дело не в том, что прямое богообщение надо еще заслужить. Мы ни когда и ни чего не сможем заслужить. Дело в том, что прямое богообщение при среднем уровне духовного развития человека просто опасно. Оно убьет его душу, а отнюдь не оживит. Не укрепит волю, а вызовет паралич воли. Если завтра Бог начнет обращаться к нам по радио, свободные люди превратятся в рабов. И тогда наша жизнь утратит смысл.
Почему Бог не уничтожит зло? Однажды один старый безбожник в личной беседе рассказал мне о своей эволюции: "Когда я был маленький – любил Бога. "Отче наш", "Символ веры", все что положено наизусть знал. А теперь не люблю Бога! Думаю, если бы Бог существовал – мы бы так не жили".
Он явно не замечал кричащего противоречия своей позиции. Было не понятно, он не любит Бога, или отрицает Его существование? Как можно не любить того, кого нет? Ни кто ведь не станет говорить, что не любит инопланетян, если уверен, что их не существует. Но с Богом у безбожников иные отношения. Они говорят, что Его нет и все же продолжают предъявлять ему претензии. И вот это самая большая претензия безбожников к Богу: то, что мы так плохо живем, то что в нашем мире столько зла. Они спрашивают: "Почему Бог не уничтожит зло?"
Это очень реальный вопрос. Это, пожалуй, самый главный вопрос религии. Бог всесилен, так почему же Он не уничтожит зло? Что Ему стоило устранить все проявления зла из нашего мира? Он мог бы сделать так, чтобы люди были не способны на зло, ни кто бы ни кого не обижал, и все мы были бы счастливы.
Так? Не так. Если бы Бог Своим волевым решением сделал нас не способными на зло, мы не были бы счастливы, потому что это были бы уже не мы. Мы бы даже не знали, что такое счастье.
Начнем с начала. Для чего Бог создал людей? Для того, чтобы любить нас, и чтобы мы любили Его и друг друга. Бог создал человека для любви. Но надо ли объяснять, что любовь – чувство добровольное. Настоящую любовь может испытывать только свободный человек, то есть существо, наделенное способностью к свободному выбору. Представьте себе, что юноша полюбил девушку и хочет, чтобы девушка тоже его полюбила. Он, конечно, хочет, чтобы она любила его добровольно, чтобы выбрала его сама, совершенно свободно, без принуждения. Любой человек прекрасно понимает, что по принуждению любви не бывает. "Насильно мил не будешь". Но вот не любит она его, и хоть ты тресни. Предположим, юноша с горя побежит к какому-нибудь магу, колдуну, экстрасенсу и попросит: "Сделай так, чтобы она меня любила. Загипнотизируй, запрограммируй на любовь ко мне, чтобы это уже не зависело от ее желания". Представим себе, что его желание исполнено, девушка сама к нему прибежала и бросилась на шею. Думаю, любому понятно, что юноша от ее "любви" через неделю с ума сойдет. Не порадует такая "любовь", ведь это чувство – не настоящее, искусственное, навязанное. Если точнее – чувства-то ни какого и нет, есть только внешние его проявления, а они ни чего не значат, если не вызваны внутренним состоянием. Это ведь понятно? Но на самом деле все еще хуже.
Юноша вдруг поймет, что его девушка уже не совсем человек, она скорее биоробот, определенным образом запрограммированный. Ее уже нет, есть только программа. Личность уничтожена. С таким же успехом можно было запрограммировать компьютер на "любовь" к своему хозяину. И тогда юноша поймет, что не понимал о чем просил. "Заставить любить" можно только в одном случае – уничтожив свободную волю человека, а это значит уничтожить самого человека, превратив его в биоробота.
Вот что получается: любовь без свободной воли принципиально невозможна, а человек создан для того, чтобы "любить и быть любимым". Если лишить человека свободной воли, любить он уже не сможет и тогда в его существовании не будет ни какого смысла, потому что и его самого уже не будет.
Но вот ведь какая штука: человек, наделенный свободной волей может выбирать между добром и злом. Если человек видит на обочине дороги раненого с тугим кошельком, он может выбирать, как поступить: все свои силы употребить на спасение раненого или взять кошелек и добить его. Второй вариант есть выбор в пользу зла. Откуда же берется зло? Из нашей свободы. Что надо сделать для того, чтобы "уничтожить зло"? Лишить человека способности выбирать, то есть сделать его биороботом, запрограммированным на добро. Вы хотите стать роботом? Большинство безусловно ответит: "Нет, нет, роботом быть не хочу". Тогда перестаньте донимать Бога требованием уничтожить зло. И перестаньте объявлять Бога не существующим, на том основании, что Он зло не уничтожает.
Положим, некоторое количество людей, пусть из вредности, но скажет: "Ну и пусть бы все были роботами, лишь бы ни кто ни кого не обижал". А вы не торопитесь так говорить. Боюсь, что в этом случае вы не только не сможете любить Бога и других людей. Вы и черную икру любить не сможете. Мужики не смогут любить рыбалку, женщины не смогут любить свои тряпки. Вы подумайте хорошенько, на фиг вам такая жизнь?
Итак, свобода – обязательное условие любви, а зло – неизбежное следствие свободы. Уничтожая зло, мы уничтожаем свободу, значит мы уничтожаем любовь, то есть уничтожаем себя, лишая этот мир всякого смысла.
Слезинка ребенка Мне кажется, я уже слышу проклятия в свой адрес… Напрасно вы так, господа, не думайте, что я не понимаю. Да. Да. Да. Эти размышления очень абстрактны, а зло ужасающе конкретно. Если заглянуть в глаза невероятно страдающего ребенка, которого покалечил какой-то негодяй, куда полетят все теории. А если еще этот негодяй остался без наказанным и теперь нагло смеется над детскими страданиями и над поседевшими от горя родителями… И если мать из глубины растерзанного сердца восклицает: "Почему Бог этому не помешал? Ведь мог. Значит, не захотел. Ну тогда…" И дальше – поток богохульств. Ведь мы поймем эту мать. А если я подойду к ней и начну разглагольствовать о свободной воле? Она просто выцарапает мне глаза. И не настолько уж она будет не права.
А если мать вместо богохульств и проклятий будетмолить Бога облегчить страдания ее ребенку и дать ей силы это выдержать? Если от всего этого, ее любовь к Богу ни на секунду не поколеблется? Что мы скажем? Она – святая.
Легко рассуждать, пока до дела не дошло. Легко говорить, пока тебя самого не коснулось. А когда дойдет и когда коснется? Что будет с моей верой в Бога, когда какое-нибудь страшное, невероятное по своему цинизму зло придет на мой порог? Не знаю. В моей жизни было много боли, но какого-то совсем страшного невообразимого зла, наверное, не было. Поэтому я не осуждаю тех, кто от горя начинает богохульствовать, теряет веру. Но я знаю, что они не правы. Простите мне теоретичность моего знания.
Не так давно я узнал историю Жиля де Рэ, маршала Франции, соратника Жанны д'Арк, который потом стал чернокнижником и чудовищным злодеем. Он замучил десятки детей. Когда его схватили, он сначала все отрицал, а потом вдруг неожиданно признал свою вину и… раскаялся. В искренности его раскаяния можно было усомниться, но дело в том, что он не просил о помиловании, он говорил о том, что заслужил самую лютую казнь. И когда его везли на казнь, он рвал на себе волосы и умолял родителей погубленных им детей простить его и молиться за него. И его простили. За него молились. Его даже жалели.
Эта история потрясла меня до глубины души. Я подумал: "Это же святые. Это же целая деревня святых". Они нашли в себе силы заглушить голос горя и с сочувствием отнестись к убийце своих детей. Вот каковы настоящие христиане. Эти люди сумели обратить зло во благо. Страшное горе не удалило их от Бога, а, напротив, приблизило к Нему. Они, можно сказать, сплотились в Боге.
То, что я хочу сказать, для кого-то может прозвучать цинично, но постарайтесь понять. Невыносимого горя не бывает. Бог ни когда не допустит того, чтобы в нашу жизнь пришло такое горе, которое мы не можем вынести. Если оно случилось, значит оно посильно. Не надо только преуменьшать свои силы, они, как правило, больше, чем мы думаем. А когда страдания приблизятся к тому пределу, за которым станут не посильны, Бог избавит нас от них. Бог не уничтожает зло, но регулирует его проявления. Мало верить в Бога. Надо верить Богу. Верить в то, что Он ни когда нас не оставляет.
Все равно спрашивают: "Ну зачем же Бог вот так с нами?" Может быть, Бог проверяет нашу любовь? Нет. Богу не надо ни чего проверять, Он и так знает, кто чего стоит. Бог закаляет нашу любовь. Только та любовь становится настоящей, которая прошла через огонь страданий.
Алеша Карамазов очень любил Бога, это была чистая душа, исполненная самой возвышенной религиозности. И вот его несчастный брат Иван, сам глубоко страдающий от собственного безбожия, начинает рассказывать страшные истории. Помещик на глазах матери затравил псами ее маленького сына. От одного только рассказа об этом душа может разорваться, и Алеша не выдерживает. Вера его не выдерживает. А Иван искушает: "Ну что, Алеша, где тут твой Бог? Где тут Его место? Где Он был, когда псы разрывали ребенка на части?" Иван не насмехается, он сам глубоко страдает, он на грани безумия и вскоре он переступает эту грань.
Алеша раздавлен, он говорит вслед за Иваном: "Я верю в Бога, я только мира его не приемлю". У Алеши к Богу претензии. Дескать, ни какого блага не надо, если оно через вот такое зло. Так трудно обрести веру и так легко ее потерять. Если наша вера будет розовой, не прошедшей через горнило зла, что-то в этом роде обязательно случится.
Алеша пошатнулся в вере в общем-то из-за пустяков. Вот я, к примеру, от таких пустяков ни за что не пошатнулся бы в вере. Потому что я мудрее, да? Нет, потому что я черствее. Говорят, что у каждого из нас достаточно сил что бы вынести чужое горе. Ну и у меня на это сил хватает. А Алеша переживал чужое горе, как свое и даже может быть сильнее, чем свое. Алеша "поссорился с Богом" потому что он куда религиознее, чище, духовнее, чем большинство из нас. Более сухая и формальная вера куда меньше подвергается испытаниям. Впрочем, не сомневаюсь, что такой чистый человек, как Алеша, ни когда в конечном итоге без Бога не останется.
Но как же быть со "слезинкой ребенка"? Ее ведь ни какими теориями не перекроешь. А вы не помните рассказ того же Достоевского "Мальчик у Христа на елке"? Скоро рождество. Трескучие морозы. В мрачном подвале, где живут мальчик с мамой закончились дрова. Холодно. Еды нет. Мама умирает. И нет ни какого исхода из этой беспросветной жути. Осиротевший, продрогший, голодный мальчик бредет по улице и видит в окнах, как веселые розовощекие карапузы наряжают елки, и на столах у них всякие лакомства, и мамы у них живы. Все счастливы. У них – праздник. А у него? Он забредает в темный двор, без сил садится на заснеженную кучу дров и засыпает с понятным исходом.
И вот мальчик тут же попадает к Христу на елку. Все земные праздники – сплошная скука по сравнению с той бесконечной радостью, которую устроил для детей Христос.
Зачем Достоевский написал об этом? Ведь мы и так знаем, что чистые безвинно страдавшие души будут утешены Христом в Царстве Небесном. Но он трижды прав, что это написал! Ведь мы как бы знаем о Царстве Небесном, но порою начинаем воспринимать происходящее так, как будто мы о нем не знаем. Мы недостаточно глубоко переживаем свое знание о Царстве Небесном. Многие наши дурацкие и нелепые претензии к Богу – от недостаточной глубины этого переживания. И вот Федор Михайлович помогает нам поглубже пережить эту небесную радость по сравнению с которой даже самые ужасные земные страдания выглядят уже не столь существенными.
Нам говорят: "Ваш Бог бесконечно жесток, он допускает твориться такому беспредельному злу". Мы отвечаем: "После земных мимолетных страданий, если выдержим их достойно, Бог обещал нам вечную радость". А нам опять: "Зло вокруг нас, оно зримо и осязаемо, а что будет после смерти – еще не известно". Тут приходится сказать: "Вы можете не верить в то, во что верим мы, но вы должны признать, что в наших убеждениях нет ни какого противоречия". Ну ведь нелепо же в самом деле постоянно напоминать нам о том, что мир лежит во зле, если мы и сами ни когда этого не отрицали. Вы можете не принимать православие, но вы не можете сказать, что оно не логично. Но у безбожников всегда очень плохо с логикой.
Православное мировосприятие строится на восприятии земной жизни и жизни вечной, как единого процесса. Нельзя анализировать только первую часть процесса и на этом основании делать выводы. Но к сожалению, православные и сами часто актуализируют в своем сознании мысли о земном, а о небесном не то чтобы забывают, но отодвигают его куда-то на периферию своего сознания. И тогда приходит кризис веры, если не полное ее крушение.
Как-то один православный, вполне искренне верующий человек поделился своим недоумением: «Ты посмотри, как хорошо живут безбожники, они смеются над нашей верой и все у них нормально». Я говорю: «Ну ты же знаешь, что у них после смерти все будет плохо, а у тех, кто прожил с Богом – все будет хорошо». А он мне как-то совсем безрадостно: «Да, конечно, я знаю…» Ну не просияло его лицо от мысли о Царстве Небесном. Он знал о посмертном воздаянии, но очень уж ему хотелось, чтобы и в этой жизни все было справедливо, чтобы все безбожники были посрамлены прямо здесь и сейчас. А ведь он знал, что это – вряд ли. Но хотелось. Ну что тут сделать? Что можно доказать человеку, который и так с тобой согласен? Надо как-то актуализировать в своей душе мысли о небесном. Надо как-то поглубже переживать грядущую радость и тогда мысли о земной несправедливости не будут так терзать душу. А как актуализировать? А я знаю?
Итальянский режиссер Пазолини как-то сказал: «Я так люблю жизнь, что это не может хорошо закончиться». Умный, честный мужик, он очень хорошо чувствовал трагичность своего жизнелюбия, и он действительно плохо закончил. Такие жизнелюбы редко бывают людьми религиозными, а если приходят к вере, то верят очень заземлено, а это хорошо не заканчивается.
Земной жизнью надо дорожить, ее надо ценить и относиться к ней ответственно, ведь не напрасно же Бог дал нам ее. Но нельзя в эту жизнь слишком влюбляться, потому что ведь не только картины земных страданий, но и красота этого мира и вполне нормальные, но чисто земные радости, могут закрыть от нас красоту и радость Царства Небесного. Как душе, еще оставаясь в теле, «преодолеть земное притяжение»? Не знаю. Я только хочу сказать, что вот он – корень проблемы, вот источник наших претензий к Богу – чрезмерная влюбленность в земную жизнь.
Однажды молодой Муссолини решил доказать всему Риму, что Бога нет. Он вышел на трибуну во время митинга, долго изрыгал отборные богохульства, а потом сказал: «Если бы Бог существовал, Он конечно наказал бы меня за такое богохульство, я уже валялся бы мертвым у ваших ног. Но, как видите, ни чего со мной не случилось. Ну и где же ваш Бог? Нет Его».
Вот ведь удивительный дурак. Он же вырос в католической стране и прекрасно знал, что людям обещано посмертное воздаяние за все, включая богохульство. Христианство не содержит утверждения, что любого богохульника должна постигнуть смерть на месте. Это бывает, но это вовсе не обязательно. То есть он опроверг не христианство, а крайне глупые о нем представления. Но, может быть, Бенито был не такой уж и дурак? Ведь он прекрасно понимал, что на собравшихся его эксперимент произведет большое эмоциональное впечатление. Да, мы знаем, что воздаяние будет посмертным, и все-таки мы очень надеемся, что оно будет прижизненным, быстрым, неотвратимым. И если мы стали свидетелями безнаказанности богохульника, то наша вера может дрогнуть, если она слишком земная.
Однажды мне рассказали такую историю. Юный студент стал христианином и, конечно, очень любил об этом поговорить. Преподавательница спросила: «А что это тебе дает?» Он ответил: «Ну вот, например, я иду на экзамен, а Бог помогает мне его сдать». Преподавательница иронично парировала: «А может, просто учить надо, как следует, тогда и Бог не потребуется?»
Надо признать, что в словах этой безбожницы больше логики, чем в словах юного «христианина». Если мы думаем, что Бог теперь будет помогать нам сдавать экзамены, а так же подкидывать деньжат и избавлять от проблем… Может, и будет, но Он нам этого не обещал и уж тем более не гарантировал. Кстати, потом слышал, что этот парнишка ушел из Церкви. Очевидно, она не оправдала его ожиданий.
Меня всегда восхищали слова, произносимые при приеме в Орден тамплиеров: «Орден обещает вам хлеб, воду, бедную одежду и множество страданий». Неофита предупреждали: если ты прошел к нам за мясом, вином, модной одеждой и избавлением от страданий, то лучше сразу поворачивай оглобли. Церковь – не дешевая распродажа. Если вы думаете, что Бог своим дает большие скидки, то как бы наоборот не вышло.
Поэтому меня очень напрягает то воодушевление, с которым православные рассказывают об исцелениях у святых мощей и чудотворных икон. Конечно, я верю в эти исцеления, для Бога нет ни чего невозможного. Ужас начинается с того момента, когда вся вера сводится к уверенности в том, что Бог обязательно вернет нам здоровье. Может ведь и не вернуть. И куда тогда полетит наша вера? Мы говорим безбожникам, доказывая правильность нашей веры: «У этой иконы сто человек получили исцеление». А они нам ехидно замечают: «У этой иконы тысячи человек не получили ни какого исцеления, хотя точно так же молились». И ведь они правы. И если мы видим в религии только способ решения земных проблем – посрамится наша вера.
Помню с каким ужасом я узнал историю священника Александра Осипова, который стал профессиональным пропагандистом атеизма. Осипов преподавал в духовной академии и богословие должен был очень неплохо знать. Но вот он пишет в своем дневнике о случае, после которого его вера окончательно рухнула. На пасху в храме рухнуло перекрытие и погибло много верующих. Осипов недоумевает: "За что же Бог наказал самых верных своих слуг?" Поразительный вопрос для человека, который верил в Бога. Совершенно непонятно при чем тут наказание? Погибшие во время пасхального богослужения будут разговляться со Христом. Там не наши крашенки да куличи, там такой праздник, такая радость, что мы и представить себе не можем. Бог наградил самых верных своих слуг приглашением к Себе на праздник.
А у Осипова от этого факта вера рухнула. Во что же он верил, когда еще верил? Уж очевидно преподаватель духовной академии знал то, что известно любому ребенку из воскресной школы: награда нас ждет на Небесах, а не в этой жизни. Знать-то он знал, да, видимо, правда о Царстве Небесном не была в его душе актуализирована. Значит, не замирала его душа от предвкушения встречи со Спасителем. Из православного сознания в той ситуации скорее вырвалась бы мысль: "Они там сейчас с Богом, а мы тут все еще в дерьме". Православный скорее завидовал бы погибшим. Кстати, и это не правильно, но это понятно. Так был ли Осипов когда-нибудь православным? Нет, я не сомневаюсь, что он был верующим, но какого-то не нашего склада. Его духовная трагедия – это трагедия слишком заземленной веры. Он, видимо, все надеялся, что Бог на земле справедливость наведет. Но Бог ни когда этого не обещал.
А мы? Нам, наверное, тоже хотелось бы, чтобы перекрытие рухнуло не в храме, а в офисе каких-нибудь безбожников? А мы бы тогда с удовольствием сказали: "Наказал Господь подлецов". Если так, то мы не православные. Тот не православный, кто не хочет ко Христу, для кого переход в мир иной – трагедия.
Колбаса, как причина погибели? Солидная дама великим постом уплетает бутерброд с колбасой и говорит: "Кому плохо от того, что я ем колбасу?" Дама как бы вроде бы верующая, но необходимость соблюдать посты отрицает напрочь. Ее позиция крепка, как броня. Ведь она и в самом деле ни кому не сделала плохого, покушав колбаски. Почему же глупые попы говорят, что она совершила грех?
Беда наша в том, что мы не всегда хорошо понимаем, что такое грех, потому и не знаем, что ответить подобным критикам православия. Нам кажется все просто: грех – это плохой поступок, то есть поступок безнравственный, то есть причиняющий кому-то вред. Да, пожалуй, любой безнравственный поступок – это грех, но не любой грех – безнравственный поступок.
Грех – это действие (мысль, желание, чувство) которое причиняет вред душе согрешившего, то есть разрушает душу, разлучает с Богом, то есть препятствует спасению души. Если человек сидит и в полном одиночестве тихо богохульствует себе под нос – он не совершает ни чего безнравственного. Ни кому ведь от этого не плохо. И Богу таким образом он ни какого вреда не причиняет. Но этот человек разрушает свою душу и тем совершает тяжкий грех.
А если человек сидит и смотрит порнофильм? Кому он плохо делает? Ни кому вреда не причинил, а себе удовольствие доставил. Но он разрушает свою душу, а потому совершает грех. Даже само понятие плохого безнравственного поступка на самом деле очень размыто. Вот, скажем, мужик изменил жене. Пожалуй, скажут, что он плохо поступил. Но ведь на это можно и иначе посмотреть. Сам удовольствие получил, женщине удовольствие доставил, а жена ни чего не узнает, то есть ей он ни какого вреда не причинил. Ну и что такого плохого он сделал? Но он совершил сразу два греха, то есть нанес ущерб своей душе и душе той женщине, с которой был.
Проблема в том, что мы постоянно путаем религию и этику. Мы думаем, что религия нужна для того, чтобы научить человека хорошему поведению. Но это задача этики, а задача религии в другом – помочь человеку наилучшим образом обустроить свое посмертное бытие, то есть спасти душу. Так вот грех – понятие религиозное, а не этическое. Да, религия включает в себя и этику, но религиозные нормы гораздо шире. Значительное количество грехов ни как не нарушают этических норм.
Вы, конечно, уже готовы спросить, каким образом поедание колбасы в определенный период времени разрушает душу? Да ни каким. Колбаса на душу не оказывает ни какого отрицательного воздействия. И все-таки нарушение поста – грех. Почему?
Нам будет проще это понять по аналогии с причинением вреда здоровью. Если человек ходил раздетым на морозе, он причинил своему здоровью вред – простыл. А если он отказывается лечиться? Он ведь тоже причиняет своему здоровью вред, теперь уже не действием, а бездействием.
Так же и с душевным здоровьем. Все мы грешим, то есть причиняем своей душе вред. Но в Церкви есть множество лекарств, которые позволяют нам поправить душевное здоровье. Если мы отказываемся от этих лекарств, мы напрямую вроде бы и не причиняем душе вреда, но мы отказываемся доставить душе пользу, то есть все-таки причиняем душе вред. Посты – одно из таких церковных лекарств для души. Грех отказываться его применять.
Каким образом отказ от мясомолочной пищи в определенные периоды полезен для души? Ведь та или иная еда – это то, что достается телу, а не душе. А тут весь вопрос в том, что происходит в нашей душе, когда мы отказываемся от этой пищи. Почему мы это делаем? Что нас к этому побуждает?
Мы говорим, что любим Бога. Да так ли? К чему побуждает нас эта любовь? Она побуждает нас любить людей, заботиться о них, делать добрые дела. Это хорошо. Но не переключаются ли таким образом все наши чувства на людей? А для Самого Бога мы готовы что-то сделать? Но ведь Бог, в отличие от людей, совершенно не нуждается в наших услугах, мы при всем желании не можем сделать ни чего для Бога полезного. Мы можем построить сто храмов, но Бог, спасая человечество, обошелся бы и без них. Мы можем написать сто богоугодных книжек, но Бог и без этих книжек найдет способы спасать души. Надо, конечно и храмы строить, и книжки писать, но не потому что Бог без них ни как не обойдется, а потому что мы делаем это из любви к Нему. То есть масштабы наших деяний и их видимая полезность не имеют значения, потому что невозможно сделать для Бога что-либо полезное. Имеет значение только то чувство, с которым мы это делаем – любовь к Богу.
Так любящая и любимая женщина вовсе не нуждается в том, чтобы мы подарили ей все цветы мира, в цветах вообще не лишка смысла – они увянут. Женщине достаточно, чтобы мужчина подарил ей скромный букет незабудок, если она чувствует, что он дарит их с любовью. А если она узнает, что мужчина ездил за этими незабудками за сто верст на последние деньги, этот бессмысленный на первый взгляд поступок будет для нее самым радостным подарком, потому что в нем она увидит проявление чувства.
Соблюдение постов – это наши незабудки, которые мы приносим Богу. Отказываясь от мясомолочной пищи, человек как бы говорит Богу: "Господи, я не забываю о Тебе. Я знаю, что ни чего не могу для Тебя сделать, но ради Тебя я готов, например, на время отказаться от хорошего питания, к которому так привык. Я знаю, Ты хочешь, что бы я побольше думал о душе и поменьше о теле, ну вот я готов ограничить свои телесные потребности. Каждый раз, когда мне захочется колбаски и я откажу себе в ней, я вспомню о Тебе".
Так мы укрепляем свою связь с Богом, то есть совершаем действие чисто религиозное, совершенно лишенное какого-либо нерелигиозного содержания. Смысл поста в том чувстве, с которым мы его соблюдаем. Нелепо говорить, что пост – бессмыслица. Все наши земные дела в масштабах вселенной ни чуть не меньшая бессмыслица. Имеют значение только наши чувства, которые останутся, когда и вселенной не будет.
Правило левой щеки Наверное, больше всего насмешек над нашей верой вызывает требование подставить левую щеку, когда тебя ударили по правой. Много раз приходилось слышать: я ни когда не приму ваше христианство, потому что не собираюсь подставлять левую щеку. Некоторые выражаются еще круче: если меня ударят по щеке, в ответ я сломаю челюсть. Делая такие заявления нехристи чувствуют себя сильными, мужественными, решительными, а на христиан смотрят, как на слабаков, как на размазню какую-то.
Как-то мне в душу закралась соблазнительная мысль: "Если бы у нас не было этого "правила левой щеки", в содержании нашей веры не изменилось бы ровным счетом ни чего, при этом христианство стало бы куда как более приемлемо для большинства". Почему такая фигня в голову лезет? Да потому, что христианство – вера совершенно непосильная даже для большинства христиан. Вера совершенно немыслимая и невероятная. Вера катастрофическая для заурядного мирского сознания. И в этом величие нашей веры. И мы ни когда не откажемся от подлинного духовного величия в угоду заурядности.
Наш Господь ни чего случайно не говорил. Зачем же Он сказал про левую щеку? Мне кажется, для того, чтобы отпугнуть случайных людей из тех, которые следовали за Ним. Очень уж многие тогда были в восторге он Сына Человеческого, не понимая, что новая вера требует от человека умереть и заново родиться.
С тех пор "правило левой щеки" – пугало, установленное на границе Церкви. Оно отпугивает чужых, когда они имеют непродуманное, слишком легкомысленное желание назваться христианами. Требование подставить левую щеку – это тест на содержание гордости в душе. Гордость есть в любой душе, но ваше отношение к этому требованию покажет сколько ее – в пределах допустимого или зашкаливает. Заметьте, речь для начала даже не пойдет о вашей готовности это требование выполнить, а лишь об отношении к нему. Средний человек может подумать: "Я, конечно, пока так не могу, но я восхищаюсь теми, кто на это способен. Это правильно". Такой человек может считать, что он прошел тест, то есть Церковь примет его и даст ему средства для духовного роста. Но если это требование вызвало однозначный внутренний протест – человек не может стать членом Церкви.
Наивно думать: "В Церкви надо левую щеку подставлять, а я не могу". Да большинство христиан не может, они только понимают, что так надо и стремятся к соответствию заданному идеалу. Если вы поступаете в вуз, ни кто не потребует с вас предъявить докторскую диссертацию. Вы, может быть, и ни когда ее не напишете. Но искреннее стремление к изучению наук – необходимое требование, которое надо предъявить абитуриенту.
Господь часто выражает максимальные требования. Этим требованиям в достаточной мере соответствуют лишь святые. Не всем суждено стать святыми, но каждый христианин по мере сил должен к этому стремиться.
Почему же так дико звучит для нехристианского уха именно это требование? Да потому что в безбожном мире гордость – главное достоинство, это безусловная добродетель. Кто из нас не слышал: "Надо же гордость иметь". А для христианина гордость – главный грех. Не так легко поменять в душе плюс на минус, объявить наихудшим то, что ты еще вчера считал наилучшим.
Итак, именно гордость мешает человеку подставить левую щеку. А что такое гордость? Ну… собственно говоря, вся православная литература об этом. Но вся православная литература – это огромная, необозримая библиотека. А вы давайте навскидку, в двух словах. Трудно? По себе знаю.
Как-то я задавал православным вопрос: "Назовите антоним к слову "любовь". Обычно говорили: "ненависть". А я считаю иначе: антоним к слову "любовь" – "гордость". То есть гордость – это отсутствие любви.
Что происходит, когда один человек бьет другого человека по щеке? Это столкновение двух "я". А которое из двух "я" вам дороже – свое собственное или "я" обидчика? Праздный вопрос? Для безбожного мира это вообще вопрос риторический. А для нас это можно сказать основной вопрос православия. Вы представьте себе, что по щеке вас ударил горячо любимый, самый близкий человек на свете. Затмение на него нашло. Бывает. Причем, он явно не намерен ограничиваться одной затрещиной. И что вы будете делать? А у вас только два варианта: или предпринять акт ответной агрессии, или позволить ему продолжить агрессию. Демонстративно подставлять ему другую щеку даже ни к чему, он до нее и сам доберется. Способны ли вы причинить боль и унижение любимому человеку? Если вы действительно его любите – вы не сможете. Вам легче будет еще раз самому вытерпеть боль, чем причинить боль любимому человеку. Для вас его "я" дороже собственного "я". Это и есть любовь. Мало ли примеров, когда муж и отец готов пойти на любые страдания, лишь бы избавить от страданий жену и дочь? А если жена или дочь причиняют ему страдания? Любящий мужчина ни когда не испытает желания причинить им боль в ответ. Скорее подставит другую щеку. Так во всяком случае должно быть и ни кто, очевидно, в этом не сомневается.
А христианство предписывает ко всем без исключения людям относиться, как к самым близким, родным и любимым. Вы скажете, это немыслимо? Да, немыслимо. Но это и есть христианство. Это святость. Это тот идеал, к которому мы должны стремиться.
Для христианина любое другое "я" должно быть дороже, чем свое собственное. Христианин должен чужую боль переживать глубже, чем собственную. Поэтому христианин не должен отвечать ударом на удар. Я говорю "должен – не должен" исходя из собственного несовершенства. А настоящий христианин осмысливает это в других категориях: "могу – не могу". Я не могу ответить ударом на удар, потому что его боль для меня больнее, чем моя собственная. Так скажет настоящий христианин. То есть святой.
Удар по щеке – очень хороший пример, потому что сочетает в себе как физическую боль, так и боль душевную, то есть унижение. Вытерпеть одну только физическую боль способны многие понтовые мужики. На удар можно не ответить ударом, а с кривой усмешкой подначить: "Ну-ка врежь мне еще раз". А вот попробуй так же легко вынести унижение… Мы очень тяжело переживаем унижение, потому что очень любим себя. Наше "я" для нас драгоценно, а другие "я" – ни чего не значат. Это и есть гордость, то есть отсутствие любви.
Мир не приемлет требование подставить левую щеку, потому что считает это проявлением слабости, а христианство, соответственно, религией слабых. Но все наоборот. Христианство – религия сильных. Потому что нет ни чего в этом мире сильнее любви.
Жадность церковная Иногда говорят про церковную жизнь: "Это все попы придумали, чтобы деньги с людей брать". Ну если так, то мне не с чем поздравить наших попов, бизнесом заниматься они совершенно не способны.
Вот пришли вы в храм на службу. Отстояли службу и ушли. И ни кто у вас ни одной копейки не попросил. А вы когда-нибудь задумывались, сколько все это стоит? Содержание здания, необходимость, как минимум, текущих ремонтов. Плата за электричество, за отопление и все коммунальные платежи. Плата за охрану. На клиросе певчие поют, им надо платить. Женщина торгует свечами и иконами – еще зарплата. Пара священников, диакон, алтарник – у них семьи, им детей кормить надо. Еще несколько зарплат. Вот в церкви появились новые иконы. Иконописец, по вашему кушать не должен? За иконы заплачено. Вот появились новые подсвечники. Они тоже денег стоят. Вот верующих причащают. Надо просфор напечь, вино купить. Вы прикиньте, во сколько в среднем обходится проведение одной литургии. Это очень кругленькая сумма.
А сколько стоит входной билет на литургию? Смешно, да? В храме – и вдруг билеты. Здесь можно просто так приходить. Во время службы мимо вас величественно проплывут бабушки с блюдами для пожертвований. Вы можете положить на блюдо пять копеек, а можете и ни копейки не положить, бабушки в вашу сторону даже не посмотрят, даже взглядом не намекнут на необходимость пожертвования. А у нас и бабушки в последнее время ходить перестали, остались одни ящики для пожертвований. Каждый может сделать вид, что и не заметил этих ящиков, так и не вопрос – все для него будет бесплатно. И исповедуют и причащают тоже бесплатно.
Вы только вдумайтесь: для нас организуют такое расходное мероприятие, а денег с нас за это не берут, по крайней мере – не требуют. Постарайтесь вспомнить хоть одну организацию, где вам постоянно что-то предлагают, сами несут большие расходы, а с вас денег не просят. Ну разве что библиотеки, но их финансируют из бюджета, то есть из наших налогов, Церкви такая лафа не снилась. А вы представьте себе дом культуры, где регулярно проходят бесплатные театрализованные представления. Такого и бюджет потянуть не сможет.
И вот какой-нибудь Задорнов, получающий за каждый свой концерт круглую сумму, обвиняет в корыстолюбии организацию, которая всех приглашает к себе бесплатно. Уже даже не спрашиваю о наличии у этих обвинителей совести. У них хотя бы мозги есть? Из современных организаций не назвать ни одной, которая вела бы себя так же бескорыстно, как и церковные структуры.
Это общее правило, а частные случаи? Моя теща решила освятить квартиру, договорилась со священником, он приходит, она спрашивает: "Сколько?" Он отвечает: "Если с деньгами плохо, я все бесплатно сделаю". У него жена, дети, ему зарабатывать надо, и ему предлагают деньги, а он первым делом говорит, что это не обязательно.
Решили мы с коллегами редакцию освятить, пригласили священника, а тот вообще наотрез отказался деньги брать. На следующий день один из редакционных безбожников мне говорит: "Редакцию освятили? Деньги девать некуда? Ты хоть знаешь, сколько эти попы дерут?" Я отвечаю: "Знаю. Он не взял ни копейки".
Конечно, если иной батюшка освящает банк или совершает «чин освящения колесницы» над новеньким «мерседесом», так я думаю, что храм без пожертвования не останется, и это пожертвование может составить хорошую сумму, но вот именно благодаря таким суммам Церковь и выживает, чтобы нам, нищим, все дать бесплатно. А банкиру трудно что ли на храм отстегнуть? Можете быть спокойны, Церковь еще ни один банк не разорила.
Конечно, за требы в Церкви платят, ведь банкирская щедрость – штука не стабильная и священнослужителям надо из чего-то зарплату получать. Но и это в общем-то не плата, а пожертвование от которого при необходимости могут и освободить. При чем этот подход проводится все более последовательно. Во многих монастырях, подавая записки, просто спускаешь в ящик для пожертвований сколько хочешь, а можешь и ни сколько не спускать, за этим ни кто не следит.
В храмах иногда бывает, что с людей берут строго установленную плату под видом пожертвования, называя это «рекомендованной суммой». Безусловно, это подмена понятий. Но в общем-то и в установленной плате нет ни чего плохого, мы ведь действительно получаем «услуги», говоря мирским языком. Но с точки зрения гражданского законодательства, если это услуги, тогда придется устанавливать кассовый аппарат, а только этого еще и не хватало в церковных лавках. Вам кажется, что попы лукавят, от налогов уклоняются? Ну тогда попробуйте, к примеру, рядом с билетными кассами на транспорт установить ящики для пожертвований, а билеты всем выдавать бесплатно, и вы получите право на такое же лукавство. Если на таком ящике вы укажете «рекомендованную сумму пожертвования» за билет, вам это уже не покажется жадностью. Или, может быть, на все концерты пускать людей бесплатно, установив на входе ящики для пожертвований? Но так, чтобы это были не благотворительные припадки, а все без исключения концерты. Вот тогда вы получите право рассуждать о корыстолюбии попов.
Но даже эти несчастные «рекомендованные суммы» и то уже во многих храмах считают неловким указывать. Не раз встречал такой порядок: свечей каждый берет сколько хочет, а денег спускает в ящик сколько может. Впрочем, не осуждайте батюшек, которые выставляют напротив свечей ценники с конкретными цифрами. Поставьте себя на место настоятеля храма, который по концу месяца пересчитал общую сумму кружечного сбора и понял, что ему просто нечем платить зарплату своему клиру. Проблема-то не в их жадности, а в нашей. Что же делать, если мы всего и всегда хотим на халяву. И если нам сказать «сколько можешь», то мы, как правило, можем три копейки.
Мы не хотим содержать свою Церковь, и мне жаль наших священников, которые постоянно вынуждены бить челом перед богатыми спонсорами. Место священника – у престола и на амвоне, а не в приемной у жирного коммерса, который презрительно поглядывает на батюшку, как на попрошайку. И тем не менее духовенство старается избавить нас от лишних расходов, сделать нашу жертву на Церковь не обременительной.
А может ли религиозная организация проводить более прагматичную финансовую политику? Еще как может. В большинстве протестантских общин действует правило десятины, то есть прихожане отдают десятую часть своих доходов на содержание своей общины. На мой взгляд, в этом нет ни чего плохого. Если нам это надо, так мы и платим. А кто за нас должен платить? Но если бы мне, например, предложили с каждой тысячи отдавать сотню на Церковь, я бы заскрипел зубами. Жалко. Потому что непривычно. Привык в православных храмах все получать почти задаром.
А в Швеции, где лютеранская церковь является государственной, все платят налог на Церковь, причем независимо от вероисповедания. То есть шведские мусульмане, кроме того, что содержат мечеть, отстегивают еще и на лютеранскую церковь. Налог не большой, что-то около 1%, но все же. Если же подданный шведской короны заявляет о своей принадлежности к лютеранской церкви, он становится плательщиком еще одного налога на церковь, где-то еще процента полтора. Это честно и справедливо. Но чтобы в современной России государство собирало налог на содержание Церкви – и помыслить себе невозможно. При этом ни кто не обвиняет шведских пасторов в жадности. В жадность почему-то обвиняют русских священников, которые ни с кого не требуют денег.
Почему мы так не справедливы к своим? А я объясню. Большинство русских, которые время от времени заходят в православный храм, считают, что делают кому-то большое одолжение, что их едва ли не поблагодарить за это должны. Кажется нас не удивило бы, если бы нам еще и платили за посещение церкви. А если попы осмеливаются взять хоть за что-то хоть копейку, так тут уж мы считаем их редкостными стяжателями.
Мы воспринимаем "услуги священников" как то, без чего легко можем обойтись, в отличие, например, от услуг врачей или адвокатов. Последним мы отстегиваем, не скупясь, потому что вполне осознаем, что в некоторых ситуациях их услуги нам жизненно необходимы. А достаточно ли мы осознаем, что от "услуг Церкви" зависит наша жизнь, причем – жизнь вечная? Если бы мы это не просто понимали, а глубоко переживали, так ведь последней рубашки было бы не жалко, только бы храм не закрылся и батюшка не бедствовал. И мы восхищались бы бескорыстием наших священников.
Сказки о попах Антицерковная, антиправославная пропаганда целиком строится на том, что священники плохие. Начиная от тупого обывательского: "Знаем мы этих попов" и заканчивая интеллигентскими мудрованиями о том, как надлежит жить христианину, и как далеки от этого идеала православные священники. К этому суровому хору иногда присоединяется протестантский писк: "Наш пастор как учит, так и живет, а ваш священник…" далее по списку все основные тезисы воинствующих безбожников.
Меня эти нелепости и возмущали, и обижали, и даже травмировали, а потом я научился им радоваться и не раз говорил своим: "Вы только вдумайтесь, какая чистая и непорочная у нас вера. Православие настолько безупречно, что даже самые лютые и самые умные враги нашей Церкви не могут найти в ней ни малейшего изъяна, поэтому им ни чего не остается, как только ворошить грязное белье наших священников. Мне, например, для того, чтобы проехаться по протестантам вовсе не надо узнавать подробности личной жизни пастора, сам по себе протестантизм настолько кособок, что дает достаточно поводов для критики".
Без счету раз приходилось объяснять, что вера наша не становится ни лучше ни хуже от того, что иной священник, мягко говоря, не безупречен. Очередной дурак заявляет: "Вот из-за таких попов я в Церковь и не хожу". В очередной раз приходится отвечать: "А если бы ты знал, что у хирурга есть любовница и вообще он берет взятки, ты не пошел бы на операцию? Если бы ты был уверен, что все врачи плохие, ты вообще отказался бы от услуг медицины? Если тебе нужны услуги профессионала, так какая тебе разница, он грешный или не грешный, лишь бы дело делал. Священники – ремесленники, они делают то на что поставлены, на что их личные качества ни какого влияния не оказывают. Что это за логика: священник плохой, поэтому Бога нет".
Мне говорят: "Он слишком много плохого знает про священников, поэтому в Церковь не ходит". Я усмехаюсь: "Пусть он ко мне приходит, я знаю про священников в десять раз больше плохого, чем он может знать, я ему такое порасскажу… А в конце добавлю, что меня из Церкви и палкой не выгнать".
В самом деле, хоть я ни когда и не собирал церковных сплетен, однако знаком с людьми, которые не мало знают, а потому и сам знаю о священниках гораздо больше плохого, чем большинство врагов Церкви. Почему-то меня это ни когда даже в малой степени не соблазняло. Ни разу не появилось даже тени желания уйти из Церкви потому только, что тот или этот священник ведет себя неподобающе. Мне просто логически очень хорошо понятно, что между личными качествами священников и моими убеждениями нет ни какой связи. Если иной поп живет не так, как учит других, это характеризует только его самого, к характеристике православия это не имеет ни малейшего отношения. Неужели так трудно это понять? И тем не менее сплошь и рядом эта простейшая логика оказывается недоступна пониманию неглупых вроде бы людей. Кто из компьютерщиков отказался пользоваться антивирусом Касперского только потому что узнал о Касперском какую-нибудь грязную сплетню? Нет же таких идиотов.
Я привык отвечать, что не имеет значения то, что наши священники плохие. А недавно подумал: что ж мы так легко соглашаемся с тем, что они плохие? Я лично знал очень многих священников и не просто мельком, а достаточно регулярно с ними общался в течение многих лет. За каждое из этих знакомств я благодарен Богу. Все знакомые мне батюшки были замечательными людьми. Я ни одного из них не идеализировал, ни с одного из них не стал бы писать икону, я всегда видел недостатки любого из них. Один водочку любил больше, чем она того стоит, другой к деньгам был явно неравнодушен, третий был склонен к самолюбованию, четвертый страдал припадками гнева, в пятом было слишком много человекоугодия. Я добродушно улыбался, отмечая про себя их недостатки, но ни когда не забывал, что лично мне свойственно все вышеперечисленное и еще многое куда похуже. Я восхищался ими, потому что все они были людьми очень искренней веры, и у каждого были свои замечательные качества. Они были очень разными и к каждому из них тянулись очень разные люди. Все эти священники осознавали себя духовными лекарями и воистину таковыми были.
"Иных уж нет, а те далече". Но вот вспоминаю любого из них, и на душе тепло. Где же те самые "плохие священники"? Итак, я утверждаю вполне ответственно и на основе многочисленных фактов: средний нравственный уровень православного духовенства заметно выше среднего нравственного уровня мирян. Нам хочется, чтобы уровень духовенства был еще выше? Наши батюшки все-таки не дотягивают до той высокой планки, которую мы для них устанавливаем? Но, господа, давайте не будем забывать, что Церковь наша – народная, и батюшки наши – из народа. И если мы с вами – полный отстой, так откуда возьмутся идеальные батюшки? С Марса их что ли завозить?
Храмохождение Как-то одна вроде бы верующая старушка мудрым голосом сказала: "Лучше в Церковь не ходи, а сделай доброе дело". Вот она на этом основании в Церковь и не ходила. Не могу быть уверенным, что вместо каждой воскресной литургии она в обязательном порядке совершала какое-нибудь доброе дело, но аргумент ее воистину из разряда бронебойных. Кажется, нечем от него прикрыться. А бабушка – таки не права. Но, как и всегда в подобных случаях, опровержение гораздо сложнее утверждения.
Конечно, если вы встали перед выбором, пойти сегодня в церковь или спасти человека, то и думать не чего, не ходите в Церковь, спасайте человека, иначе вы не православный. Но часто ли жизнь ставит нас перед подобным выбором? Это все-таки исключительная ситуация, а мы говорим о том, как вести себя обычно, всегда. В каком-нибудь добром деле, пусть и небольшом, все же больше пользы, чем в посещении храма? Или как?
И вот тут перед нами в полный рост встает вопрос о том, а сами-то мы, православные, какой главный смысл усматриваем в этом столь привычном для нас "хождении в церковь"? Что такое для нас это "храмохождение"? Мы когда-нибудь задавали себе этот вопрос? А в нем-то все и дело.
Беда наша в том, что мы очень часто воспринимаем "посещение богослужений" как исполнение формальной обязанности, в которой вроде бы и смысла ни какого нет, но так уж положено. Как бы Церковь требует от нас исполнения чисто внешних, ритуальных обрядовых действий. Будто бы эти действия по каким-то неведомым для нас причинам угодны Богу. Посещая храм, мы как будто "ставим галочку", почему-то считая что от количества проставленных галочек зависит спасение нашей души. Это очень обычный тип религиозности, но он обычен для ветхозаветной эпохи, а отнюдь не для православия. Однако, сердца наши так часто остаются ветхозаветными…
Суть Ветхого Завета – закон. Закон надо выполнять детально и не рассуждая. Если человек исполнил все 613 заповедей Ветхого Завета – у Бога не может быть к нему претензий, такой человек угоден Богу, он сделал все необходимое и не имеет ни какого значения, что сердце человека в этих "делах закона" вовсе не участвовало. Ветхозаветная религиозность строится на неукоснительном исполнении бесчисленных формальных предписаний. К этому так склонны были фарисеи, за что Господь их обличал. А мы сейчас порою чисто по-фарисейски считаем хождение в храм "делом закона" – нам велели, мы исполнили.
Однажды в храме ближе к концу богослужения удалось услышать поразительное суждение. Пожилая женщина наставляла свою молодую спутницу: "Если ко кресту не пойдешь, то считай, что на службе не была". Во как! Вы только вдумайтесь. Здесь, оказывается, исполняется такое ритуальное действие, которое не возможно совершить, не завершив. Одной только маленькой детальки в конце не хватит и "дело закона" тебе не зачтется, не сможешь галочку поставить. В самом деле, было бы очень глупо проторчать в храме часа полтора столбом, потерять время, убить ноги, но не завершить ритуал – и все коту под хвост. Это как длинное магическое заклинание, которое не срабатывает, если не произнести последней фразы. Такова формальная ветхозаветная и совершенно не православная религиозность.
И вот тогда становится понятно, откуда взялось это суждение: "Лучше в церковь не ходи, а сделай доброе дело". Из полемики с формально церковными, а по сути – ветхозаветными старушками. "Ты вот, Мария, все в церкву ходишь, да что-то пользы не видно. С соседями ссоришься, детей тиранишь, одна в тебе злоба. Ты бы лучше не в церву таскалась, а хоть что-нибудь доброе для кого-нибудь сделала". Это суждение продиктовано здоровым нравственным чувством, но оно направлено не против настоящей церковности, а против церковности ложной. Беда только в том, что иные православные являются носителями именно ложнойцерковности, а их критики не имеют представления о церковности настоящей.
Посещение храма не есть какое-то угодное Богу дело. Не то Богу надо, чтобы мы истуканами торчали на ногах в специально отведенном месте, сами не понимая зачем. Богу надо, чтобы сердца наши становились чище, лучше, добрее. А участие в богослужении призвано нам в этом помочь. Участие в коллективной молитве очищает душу. Из храма мы должны выходить добрее, чем были, когда зашли в него. И, посещая храм, мы не должны упускать из вида этой главной цели.
И тогда все встает на свои места. Если не будешь ходить в церковь, то и на доброе дело, может быть, окажешься не способен, сил на добро не хватит. И к каждому твоему доброму делу примешается столько нехорошего, что лучше бы ты и ни чего не делал. Не всегда даже будешь добро от зла отличать. Нам кажется, что тут все просто, а не всегда. Как часто мы делаем зло, думая, что совершаем добро.
Если мы присутствуем на Богослужении – толку от этого ни какого, и нецерковные люди в этом совершенно правы. Но если мы участвуем в Богослужении, если стараемся искренне вместе со всеми молиться, Бог не оставит нас без духовной пользы. Пусть даже в храме мы постоянно отвлекаемся на мирские помыслы, но если за полтора часа Богослужения наберется в общей сложности пара минут относительно чистой молитвы, мы и то станем чище, хоть на время. Может быть, возвращаясь домой посмотрим на соседей добрее, чем вчера. И тогда им станет понятно, зачем мы ходим в церковь.
Церковная дисциплина Однажды мы беседовали с одной очень милой протестанткой. Она говорит:
– Неужели вам ни когда не хотелось вот просто так присесть и помолиться Богу своими словами?
– Конечно хотелось, да часто именно так и бывает. Я вообще считаю, что такое простое обращение к Богу – самое главное.
Она посмотрела на меня удивленно и растерянно, мой ответ был явно для нее неожиданным, и она перевела разговор на другую тему. А я понял, в чем был смысл ее вопроса.
Вот пришла девушка к вере, обратилась к священнику, спросила, как надо молиться. Батюшка первым делом вручил ей молитвослов и стал объяснять, когда какие молитвы надо читать. Ей это не понравилось. Обращение к Богу тут получается каким-то регламентированным, формальным, неживым. К Богу предписано обращаться чужими словами древних людей, да к тому же на полупонятном языке. Но вот она приходит к протестантскому пастору и он ей говорит: "Молись своими словами как хочешь и когда хочешь. Молитва – это же живое обращение к Богу". Ей это понравилось. Она решила, что только у протестантов вера живая, а у православных – лишь мертвящий формализм. Девочка, совершенно не имея духовного опыта и ни одного дня не прожив в Православной Церкви, теперь уверена, что наша Церковь – казарма, где и дышать можно только по уставу.
В чем же правда? Да в том, что православным известны законы духовной жизни. Наша Церковь – необъятное вместилище духовного опыта. И если человек принадлежит к Церкви, то надо быть последним идиотом, чтобы этим опытом пренебречь. Конечно, главное – религиозные чувства, но легко ли облечь их в слова? Ведь мы же и минуты не помолимся, если попытаемся выразить эти чувства по-своему, слова сразу же закончатся. Но вот берешь в руки молитвослов, начинаешь читать и как будто встречаешься с собственной душой. Чувства-то все мои, а слова такие точные, возвышенные, глубокие, что мне бы таких и за сто лет не подобрать. Когда мы молимся по молитвослову, мы молимся хоть и чужими словами, но своими чувствами, да и слова-то вскоре становятся близкими и родными, то есть перестают быть чужими.
Предположим, мне завтра скажут: молитвослов отменяется, молись по-своему. И что я скажу Богу вместо покаянного канона? И какими-такими "своими словами" я заменю "Отче наш" и "Царю Небесный"? Как же нестерпимо стыдно будет перед Богом за свое бессвязное блекотание. Знаете, что произойдет? Я почти полностью перестану молиться.
Мудрость Церкви свидетельствует, что если не будет молитвенной дисциплины, то и молитвы не будет. Как долго мы способны молиться своими словами, если, конечно, не занимаемся попрошайничеством? Выклянчивать-то что-нибудь у Бога мы способны с утра до вечера и слова найдутся. А покаянная молитва? Окажется ли она длиннее, чем два слова: "Господи, прости"? Длиннее она будет только в одном случае, если мы начнем заниматься самооправданием, тут-то враз найдется множество слов. А славить и благодарить Бога мы сможем своими словами? Тут ведь опять все закончится одной фразой. Впрочем, эти отдельные короткие молитвенные вздохи: "Господи, прости", "Благодарю Тебя, Господи" – это тоже наиважнейшие молитвы. Но разве их достаточно для того, чтобы настроить душу на определенную волну и удержать ее на этой волне?
Православным ни кто и ни когда не запрещал молиться своими словами, но эти слова еще надо обрести, а то вот так сядешь "помолиться по-своему", а в душе ни одного слова или такие слова, которые насквозь пропитаны страстями, то есть грехами. Стыдно к Богу с такими словами обращаться. Важно, чтобы молитвенное чувство было своим, а слова пусть будут наилучшие. Свои – хорошо, чужие – не беда.
Но вот протестанты ни чего этого не знают. Бывал я на их молитвенных собраниях. Как же они там молятся "своими словами"? Однажды, помню, они бесконечно долго распевали одну фразу: "Как хорошо, что спас меня Иисус". Даже не касаясь дикого сотериологического смысла этой фразы, надо сказать, что впечатление было удручающее, как будто это был сеанс массового зомбирования. Не лишка же у них нашлось "своих слов". Распевают они порою "гимны" и подлиннее одно фразы, но до чего же это примитивные, убогие и безвкусные тексты. Ведь они же и чувствовать приучаются так же примитивно и убого. И вот захочет кто-нибудь из них помолиться своими словами, а слова все какие-то глупые, да и чувства такие же. Православному все же придет на память что-нибудь из молитвослова и "свои слова" окажутся лучше, чем у протестанта, и чувства глубже. Так что если отвергаешь что-нибудь "чужое", подумай сначала, окажется ли "свое" равноценным.
В армии говорят: "Уставы написаны кровью". То есть каждое правило введено в устав после того, как кто-нибудь погиб и офицеры подумали, как избежать подобных смертей. А приходит новобранец и ему эти правила кажутся глупыми. Но если он не будет соблюдать этих правил, тогда он собственной кровью еще раз подтвердит их важность. Смысл церковной дисциплины тот же, что и армейской. Делайте как велят, даже если вы не понимаете смысла того, что вам велят. Может быть, потом поймете, а может быть и никогда не поймете, но следование церковной дисциплине спасет вашу душу. Все церковные правила основаны на реальном духовном опыте. Отцы смотрели, от чего люди гибнут и вводили правило, предотвращающее гибель.
Так же, например, с исповедью. Однажды один едва воцерковившийся человек сказал, что больше года не был на исповеди при этом начал доказывать, что он прав: "Нельзя идти на исповедь, если в душе нет искреннего покаяния, тогда получается исполнение формальности, а не исповедь. Покаяния же у меня пока нет».
Очень захотелось сказать ему: «Ты бы, умник, делал, что велено, да мудрил бы поменьше». Не сказал. Наши умники очень обижаются, когда их мудрость ни во что не ставят, а просто призывают к дисциплине. Постарался объяснить, как мог, суть проблемы.
Действительно, условием исповеди является искреннее покаяние, но если ты будешь ждать, пока оно у тебя появится, то может случиться так, что не дождешься ни когда, и тогда ты просто окажешься вне Церкви. Лучше будет все-таки, если ты придешь на исповедь и кроме прочего покаешься в отсутствии искреннего раскаяния. Так, глядишь, и раскаяние придет. Вот стоишь ты в очередь на исповедь и думаешь: я столько нагрешил, так почему же я, зараза худая, не испытываю ни капли раскаяния? И не заметишь, как слезы закапают. А может быть и не закапают. Или не в этот раз, а через пять раз на шестой. Или, если душа не плачет о грехах, так ты во всяком случае от головы, от разума займись самоосуждением. Это, конечно, не то, но это куда лучше, чем ничего. А у тебя пока – ни чего. Откуда же у тебя раскаяние возьмется, если ты себя вне Церкви ставишь?
Мне понятен пафос отвержения формализма. В самом деле мало толку просто «вычитывать» молитвы по молитвослову. Это не более, чем исполнение формальности, которая гроша ломаного не стоит. Но ведь настоящая, живая молитва скорее появится в сердце во время такого формального молитвословия, чем в других ситуациях. Исповедь без покаяния тоже не много стоит, но настоящее покаяние скорее появится в душе во время исповеди, чем в других ситуациях. Просто, исполняя требования церковной дисциплины, не надо в силу этого чувствовать себя праведникам. Дескать, я все делаю, как надо: молюсь, как положено, исповедаюсь, как положено. Это может быть, всего лишь форма, лишенная содержания, и тут до праведности, как до звезд. Но не надо и недооценивать форму. Она имеет свойство притягивать содержание. Делайте, как велено, и у вас появится хотя бы надежда на то, что будет, как надо.
Как же это замечательно, что у нас в Церкви есть дисциплина. Такие, как я, погибли бы без нее гарантированно. Я в ужас прихожу, когда говорят: "Главное – в душе Бога иметь, а не формальности исполнять". Да в душах-то, ребята, у нас всегда одно и то же – помойка. Вы думаете, там сами по себе розы расцветут? Люди, которые считают, что "достаточно иметь Бога в душе", никогда Его в душе не имеют. Это просто самообман, продиктованный ленью.
Часть III. Вот мы и домаКарательное богословие Безбожники упрекают нас в том, что наш Бог жесток. "Установил правила, а за их нарушение жестоко карает". В этом случае, как и во многих других, безбожники полемизируют не с православием, а с мифами о православии. Беда только в том, что сами православные очень часто являются носителями и распространителями этих мифов. Разве вы никогда не слышали от верующих: "Будешь грешить – тебя Бог накажет". А разве это правда? Не правда. Правда в том, что Бог никогда никого не наказывает. Бог не жесток. Это мы жестоки. И мы приписываем Богу свои свойства.
Боюсь, что сейчас придется полемизировать со своими. "Карательное богословие" так прочно у нас укоренилось, что критика его вполне может быть воспринята, как отступление от веры, как попытка ввести какое-то новомодное боголословие, противоречащее православию. На самом деле это лишь возвращение к подлинному святоотеческому вероучению. Высшие истины порою бывают слишком высоки для бытового сознания. Во мнениях народных смысл православия так порою примитивизируется и оглупляется, что превращается в свою противоположность. Бога, Который Сама Любовь, мы понимаем, как карателя, не ведающего жалости.
В чем же истина? Начать надо с того, что заповеди – не система запретов. Это правила техники безопасности. Бог вообще ничего не запрещает. Он предупреждает: если будешь делать вот это, то последствия будут вот такие. Если, например, будешь прелюбодействовать – обречешь свою душу на страдания. Никто тебя не будет наказывать. Просто нарушение заповеди и страдания – это причина и следствия. Вам, например, сказали: не надо прыгать из окна девятого этажа. Это запрет? Нет, это предупреждение: прыгнешь – убьешься. А если человек все-таки прыгнул и убился? Это наказание? Нет, это следствие того, что человек не послушался доброго совета. Ему казалось, что его свободу ограничивают бессмысленным запретом, он хотел парить в небесах, подобно орлу. И вот результат. Ну ведь предупреждали же.
Или, например, отец запрещает мальчику совать гвоздики в розетку. А мальчику надоели эти вечные отцовские запреты, он решил попробовать. Когда мальчика пребольно ударило током, это что по-вашему – отец жестоко наказал его за нарушение запрета? Да отцу самому больно от того, что сын пережил такую боль. Но ведь он же предупреждал.
Так же Бог постоянно предупреждает нас, своих детей: не нарушайте заповеди, это причинит вам боль, вы разрушите свою душу, вы обречете ее на страдания. А мы сначала все делаем наоборот, а потом говорим: Бог наказывает, Бог – жестокий, бесчеловечный. У нас совесть есть? Или хотя бы крупица разума?
Тоже самое будет и в аду. Ад – не штрафной изолятор, это не место, где грешников будут наказывать за плохое поведение. Ад – органичная естественная среда обитания грешных душ. Человек при жизни не хотел идти тем наилучшим путем, который предложил ему Бог. Человек решил жить без Бога. Таким был его свободный выбор. А дальше начинаются последствия. Без Бога душе плохо. Ад это всего лишь место, где нет (или почти нет) Бога. Ну вы же сами это выбрали, ребята, это не наказание.
Но разве Бог не может простить человека и избавить его от вечных мук? Да Богу и прощать не надо, он и так любит грешников не меньше, чем праведников. И после смерти Бог помещает грешников туда, где им будет лучше всего – в ад. Дело в том, что в раю им было бы еще хуже, там близость Бога заставляла бы их страдать куда больше – это не органичная для грешников среда. Конечно, в аду грешники будут страдать, но гораздо меньше, чем страдали бы в раю. Это не наказание. Это проявление Божьего милосердия.
Представьте себе, что человек ненавидит царя и плюет на его законы. Может ли царь простить его? Конечно. Предположим, что царь простил его и наградил – взял жить к себе во дворец. Какая же это награда? В царском дворце человек, ненавидящий царя, будет невыносимо страдать от близости того, кого ненавидит. Поэтому царь говорит: "Я не гневаюсь на тебя, я люблю тебя так же, как и всех других моих подданных. Но тебе же самому будет тяжело рядом со мной во дворце. В ссылке, конечно, плохо, там ты будешь лишен моих даров, но там тебе все же будет лучше, чем у трона".
Так же поступает и Царь Небесный. Согласитесь, выше такого воспрощающего милосердия ни чего и быть не может. Ну и где же тут бог-каратель? И где тут раскаленные сковородки, на которых будут жарить грешников? Забудьте вы про эти сковородки, это все выдумки злых старух. Они думают, что Бог такой же злой, как они, а это ложь. Злые люди, считая себя православными, позорят свою веру в глазах атеистов, среди которых, может быть, немало добрых людей, но потому-то они "злую веру" принимать и не хотят.
Все наши страдания и в этой жизни, и в будущей, лишь следствие того, что мы не хотим идти тем путем, который предлагает нам Бог. Значит, Бог ни когда не причиняет человеку боль сознательно и целенаправленно? Нет, иногда бывает, что мы испытываем боль по Божьей воле, но это ни в какой степени не наказание.
Вот, скажем, ребенок нарушил "родительскую заповедь" – гулял на морозе без шарфа и простыл. И родители теперь заставляют ребенка пить горькие лекарства и тиранят его задницу уколами. Неужели вы думаете, что родители таким образом наказывают ребенка за то, что он не исполнил их воли – не носил шарфа? Родители делают ровно то, что необходимо для выздоровления ребенка, а само неразумное чадо вполне может понимать медицинские процедуры как проявление родительской жестокости. Впрочем, такие глупые дети встречаются редко, а вот взрослых, которые воспринимают "Божьи лекарства" как наказание – сколько угодно.
Болезни тела порою являются лекарством от болезней души. Поэтому православные понимают болезни не как наказание, а как проявление Божьей милости. И если в офисе у сатанистов в соответствии с нашими пожеланиями обрушился потолок, не торопитесь кликушествовать: "Бог их покарал". Бог ни когда ни кого не карает. Рухнувший потолок – проявление Божьей милости, это вразумление, предостережение, это шанс задуматься. Если же сатанюг тем потолком задавило насмерть – и это милость, а не наказание. Значит Богу известно, что они уже не исправятся, и Бог препятствует им умножать грехи, из-за чего в будущей жизни им было бы еще хуже. Вот если дела у сатанистов идут прекрасно: и потолки не падают, и счета наполняются – это настоящая богооставленность.
Да, Бог иногда режет лезвием по живому. Это очень больно. Но это лезвие скальпеля. Бог делает болезненные операции, чтобы нас спасти. Разве хирург, причинял боль пациенту, наказывает его? А мы ропщем на Бога: "Вот ведь мучитель, неужели нельзя было обойтись без такой болезненной операции?" Да, можно было обойтись, но это от нас зависит. В духовной сфере – все болезни добровольные, все они – следствие нарушения Божьих заповедей. Если бы мы их не нарушали, так и не приходилось бы нам терпеть такое болезненное лечение. Сколько бы мы не враждовали на Бога, Он все равно не оставляет нас Своей заботой, только по мере нарастания нашей вражды, лечение приходится применять все более болезненное – иначе уже ни как.
Таково православное понимание того, что мы склонны считать "карами небесными". Нет, Бог – не каратель. Откуда же тогда у нас взялось карательное богословие? Даже в храмах на стенах рисуют картины страшного суда, где грешники подвергаются самым изощренным пыткам. Это ж просто школа юного садиста. Где тут православие? Тут его нет. Но как это объяснить атеистам, если они видят такое в православном храме? Храм что ли объявить не православным? Или незадачливого богомаза анафематствовать? Или настоятеля от Церкви отлучить? Так и сам ненароком в карателя превратишься.
А началось все, не извольте сомневаться, с соображений чисто педагогических. Представьте себе диковатую русскую деревеньку прежних веков и попа Ивана, который выучил службу на слух, но ни читать, ни писать не умеет. Поп Иван безграмотный, но ревностный и сильно переживает, что мужички попивают, да погуливают, да поворовывают, а ведь случаются и убивцы. Как мужичков-то вразумить? Вот и гремит поп Иван с амвона нечеловеческим голосом: "Черти вас всех в аду на сковородках будут жарить!" Поп убедительный, а мужички впечатлительные. Многие потом от греха-то и воздерживаются. Боязно все-таки.
И вот представьте себе, что в деревню приезжает грамотей вроде меня и начинает мужичкам теорию толкать, что ни каких адских сковородок нету и еще много всяких мудреных слов, которые мужички мимо ушей пропускают, одно усваивая твердо: сковородок нету и бояться нечего. Я очень даже хорошо вижу, как мужички все заулыбались, да заоблизывались. Один, к примеру, думает: "Хотел вчерась на сеновале Акулину завалить, однако, воздержался, испугался Божьей кары. Но ежели Бог ни какой не каратель, то чего терпеть-то? Акулина-то уж больно сладкая".
И начинается в той деревне такой "Содом с Гоморрой", что я, справедливо усматривая в себе причину разыгравшегося непотребства, рву на себе от отчаяния волосы, а поп Иван подходит ко мне и говорит: "Дурак ты, братец, хотя и умный".
Да ведь это все не обязательно в стародавней глухой деревне могло быть, а и в нынешнем городском храме. Народное сознание все равно упростит слишком мудреные религиозные построения, и неплохо бы заранее подумать, в какую сторону пойдет это упрощение и к каким последствиям это приведет. И вот тут уже начинаешь капитально задумываться: да настолько ли поп Иван не прав? Ведь действительно в аду будет очень плохо, и насчет адских мук – это сущая правда. А то, что адские муки – не наказание, а лишь последствия нашей греховности, и Бог отправит грешников в ад не из жестокости, а из милосердия… Ну, может быть, и не делать на этих моментах акцент из педагогических соображений?
И тогда получается ложь. Тогда получается клевета на Бога, кощунство. Как можно строить проповедь на кощунстве? Страшный вопрос.
Тут надо тоньше. Тут нельзя с кола рвать. Тут надо чувствовать, к кому обращаешься. Правда о Божьем милосердии должна прокладывать себе дорогу. Но правда не терпит революций. Мы очень хорошо знаем, к каким чудовищным последствиям могут привести попытки вдруг резко и неожиданно поставить религиозное сознание с ног на голову. Ко всему, что касается веры, надо подходить бережно и трепетно.
Могу ли я доказать, что эта концепция – чисто православная, святоотеческая, а не еретическая? Нет, не могу. Для этого надо быть богословом. Для этого надо всю жизнь посвятить изучению святоотеческого наследия и надо тонко чувствовать дух писаний святых отцов. Настоящие богословы – большая редкость. Но я вас уверяю, что сегодня в России такие богословы есть. И если вы захотите, то познакомитесь с их трудами.
Реестры грехов Сейчас иные батюшки очень произвольно верстают длинные перечни грехов, в которых православным надлежит каяться. Причем, у разных батюшек могут быть очень разные представления о том, что есть грех, а что не есть. Слушать или не слушать можно любого батюшку по собственному выбору. В ином храме на вас наложат суровую епитимью за то, на что в другом храме благодушно махнут рукой. В иной книге православные ревнители благочестия гремят анафемами по поводу того, что в других православных книгах фактически признается нормой современной жизни.
Это вполне объяснимо. В нашей жизни появилось много новых явлений, оценивая которые мы не можем опереться на авторитет святых отцов. Святитель Василий Великий ни чего не говорил ни про ИНН, ни про рок-музыку, ни про курение табака. А вот насколько авторитетно суждение условного «отца Василия», про которого мы знаем, что он хороший, но не великий, это мы уже решаем сами.
Не трудно понять, что в такой ситуации возрастает роль мирян в церковной жизни. Мы не можем ссылаться на то, что «так священник сказал». Мы вынуждены думать своей головой, выбирая, на какое из различных суждений различных священников опираться. Конечно, иной батюшка с удовольствием поставит знак равенства между своим голосом и голосом Церкви, но мы должны понимать, что это вовсе необязательно так и есть. От лица Церкви не имеет права говорить даже патриарх. Мнение Церкви может выразить только Собор, а по значительному количеству вопросов современной жизни соборных суждений нет. Как же нам тогда узнать мнение Церкви по этим вопросам? Ну в общем-то пока ни как. При этом надо помнить, что полнота истины пребывает только в полноте церковной, а Церковь – это не сумма батюшек, это в том числе и миряне, то есть каждый из нас.
Как-то, было дело, одна женщина пришла к вере и задавала мне много вопросов. На какие смог – ответил, а кроме прочего посоветовал книги Андрея Кураева. Через некоторое время встречаемся, и она говорит: «Нашла книги Кураева, начала читать, но мне у нас в храме сказали, что эти книги – запрещенные». Тут уж я не смог удержаться от смеха. Говорю: «Отца Андрея от Церкви ни кто не отлучал и, соответственно, его книги ни кто не запрещал. Ну разве что некий батюшка запретил своим прихожанам читать Кураева. Вольному воля, конечно, но у меня возникает вопрос: не много ли берет на себя этот батюшка, запрещая книги доктора богословия и преподавателя Духовной Академии?»
В общем, если кто-то скажет, что читать Кураева – грех, возьму на себя смелость не согласиться. Но и следовать за каждым суждением Кураева ни кому не посоветую. Не хочется думать, да? А придется.
Вот, к примеру, некоторые священники накладывают епитимию на тех, кто празднует Новый год, полагая это грехом. Но давайте разберемся, почему? Говорят, это нарушение Рождественского поста. Но тогда и каяться надо в нарушении поста (мало ли по каким причинам), а не в праздновании Нового года. Кроме того, отмечать Новый год можно очень по-разному. Можно закатить грандиозную пьянку с дикими плясками и обжираться ветчиной, а можно тихо посидеть в семейном кругу за постным столом, выпить шампанского под бой курантов, посмотреть немного телевизор, да и лечь спать. По телевизору фигню всякую показывают, однако же не порнографию.
Кто-то из православных тут же взовьется: «Вы телевизор смотрели? Да это само по себе грех. Православным смотреть телевизор нельзя». Ну не знаю для кого тогда по телевизору выступает патриарх и транслируются богослужения? С телевизором – вообще тяжелый вопрос, но вернемся к Новому году. Да, разумеется, не только нарушение пищевых запретов, но и любое веселье, в том числе и участие в телевеселье – уже нарушение поста. А если без телевизора?
Тогда, говорят, отмечая Новый год, вы утверждаете новый стиль и отрицаете церковный календарь, согласно которому Новый год будет только через две недели. И тут будет уместно спросить: уверены ли мы, что в календаре, который составил обожествлявший себя язычник Юлий Цезарь больше святости, чем в календаре римского папы Григория? Юлианский календарь для православных – не святыня, мы не переходим на григорианский потому что в этом случае Пасха иногда будет выпадать на те дни, в которые каноны запрещают праздновать Пасху. При чем тут Новый год?
Один священник сказал: «Вы понимаете, что празднуя Новый год, вы совершаете жертвоприношение бесам?» Очень тяжелое обвинение. И не слишком ли легкомысленное? Даже если человек согрешил, это еще не значит, что он совершил вероотступничество. Тут, конечно, явно не достаточно оснований, чтобы обвинять православного человека в сатанизме.
И вот я прочитал у Кураева, как православному лучше праздновать Новый год. При этом, отец диакон опирался на личный опыт, даже и вопроса не стояло о том, что это может быть грех. Полегчало? Вы знаете, как-то не очень. Какая-то все-таки неловкость в душе осталась.
Так каков же все-таки объективный критерий определения того, что есть, а что не есть грех? Еще раз повторю: грех – это то, что наносит вред душе. Так наносит ли вред душе празднование Нового года?
А вам ни когда не хотелось в Новый год сказать вслед за Остапом Бендером: «Мы чужие на этом празднике жизни»? Вы не испытывали отторжения, глядя по телевизору на кривляния эстрадных «звезд»? Нет, правда, это же не порнография, там вроде бы и «грех-то с орех», но не было ли у вас ощущения того, насколько вам все это чуждо? Не говоря уже про характер пьяных разговоров за праздничным столом. Вам не хотелось уши заткнуть? Если вы чувствовали себя очень чужим посреди этого совершенно нехристианского веселья, вы имеете полное право сказать: «Грешно все это, вредно все это для души».
Помню монахиня N писала: «До того, чтобы чтение светской литературы начало вредить вашей душе, надо еще дорасти». Так вот, наверное, до того, чтобы празднование Нового года начало вредить вашей душе, тоже надо еще дорасти. Представьте себе, что вы заходите в комнату к человеку, у которого по полу ползают змеи и скорпионы, а вы кричите на него: «Ты что тут мух развел? Немедленно всех мух перебить!» Конечно, засилье мух – не есть благо, но разумнее пока не обращать на них внимания и заняться истреблением куда более крупных и опасных тварей. Если же вы все-таки решили в первую очередь заняться мухами, змеи и скорпионы тем временем погубят вас.
Так же некоторые не очень мудрые батюшки в первую очередь велят нам бороться с теми грехами, которые на нашем убогом уровне духовного развития и вреда-то ни какого не могут причинить. Наши души еще полностью растворены в грязи мелочных мирских попечений, мы еще не отбили у мира сего ни пяди духовного пространства, а нас уже пугают: «Читать газеты – грех», не говоря уже про телевизор и Новый год. Да, все это действительно загрязняет душу. Плюнуть на пол в чистой комнате, значит напачкать. Но если плюнуть в помойную яму, там не станет грязнее. Только фарисей будет в этом каяться.
Есть вещи, которые являются грехом только для святых чистых душ. Для святого грех – все, что мешает ему быть святым. Не торопитесь в святые. Недавно один мудрый батюшка на проповеди сказал: «Не надо на исповеди каяться в том, что вы были на молитве рассеяны. Если бы у вас была нерассеянная молитва, значит вы уже достигли святости». Это может показаться странным: батюшка не велел каяться в том, что является грехом. Но он прав! Это как с той комнатой. Если мы каемся в том, что развели мух, значит мы не видим у себя змей и скорпионов, потому что если бы мы осознавали, какие опасные твари нам угрожают, так мы про мух бы и не вспомнили. Покаяние в «рассеянности на молитве» отражает нашу духовную слепоту.
Есть явления, которые на разных уровнях духовного развития могут быть и вредными, и полезными. Для тех, кто едва переступил порог Церкви, чтение Достоевского весьма полезно – там столько чистой искренней веры во Христа. А для опытного монаха читать Достоевского – грех, слишком много там бурления страстей и всяческого непотребства. Пройтись наждачной бумагой по грубой деревяшке – значит сделать ее более гладкой. А той же бумагой пройтись по пластиковой линзе – сделать ее менее гладкой.
Как же нам определить, что для нас грех, а что нет? Еще можно отмечать Новый год, или уже не стоит? Дай Бог каждому из нас мудрого духовника, но ведь и духовника мы выбираем сами, и степень его мудрости оцениваем самостоятельно, своими силами, и ни когда, ни на кого мы не имеем права перекладывать ответственность за спасение своей души. Каждый из нас несет абсолютную, стопроцентную ответственность за свою душу. Кого же слушать? Голос своей христианской совести. Ведь голос совести – это голос Бога.
Все это сложно до невероятия. А, может быть, кто-то думал, что спасти свою душу легко? Ну, положим, протестанты так и думают, а православным быть куда труднее. Порою на нас смотрят со стороны и ухмыляются: «Да у них там все – грех, у них и дышать-то можно через раз». Так хочется это опровергнуть и вдруг понимаешь, что… бесполезно. Православие со стороны не понять.
Помню, как поразили меня великие слова блаженного Августина: «Люби Бога и делай что хочешь». Ведь это воистину так! Но это так легко перетолковать превратно… Тот кто по-настоящему любит Бога, и делать будет только то, что угодно Богу, и тогда вопрос о дозволенном и недозволенном отпадет, как ненужная шелуха. Но любим ли мы Бога по-настоящему?
Помню одну поразительную песню иероманаха Романа. Там старый монах обращается к Богу: «Милостивый Боже, я познал глаголы: «Симоне Ионин, любиши ли Мя?»» У монаха вся жизнь ушла на то, чтобы понять глубинный смысл одной единственной евангельской фразы. Неужели я попытаюсь ответить на вопрос, что значит любить Бога? Забудьте те слова блаженного Августина, я вам их не цитировал.
И вообще, я кажется начал богословствовать. Прости меня, Господи, я не хотел. У меня лишь было намерение в нескольких словах объяснить, что такое грех. Объяснил ли я это хотя бы самому себе?
Тоже грех Еще раз замечу, господа: это не проповедь. Скорее уж исповедь. Вот сейчас я пишу эти строки и курю. Стыдно? Стыдно. Какой же я после этого православный? Да вот такой…
Я не раз задавал вопрос: «Курение – это грех, или вредная привычка?» И ни разу не получил удовлетворительного ответа. А надо ли вообще такие вопросы задавать? Сказано – грех, значит грех. Это ведь скажет любой священник. Но все дело в том, что курение – не единственный и не самый тяжелый мой грех. Грех скептицизма будет потяжелее. Мне во всем надо разобраться самому.
Для начала бесспорно одно: курение наносит вред телесному здоровью. Но отсюда еще не следует, что курение вредно для души. Пост тоже может причинять вред здоровью, во всяком случае, у меня во время постов обостряется язвенная болезнь. Но для души пост полезен. А курение? На чем основано утверждение, что оно вредит душе, т.е. греховно? Нет ли у меня возможности оправдать себя и доказать, что ни какой это не грех? Есть такая возможность.
Помню, как был удивлен, когда некий православный автор восхищаясь известным богословом протоиереем Александром Шмеманом, рассказывал, как тот смотрел по телевизору спортивные соревнования и при этом смолил одну беломорину за другой. Подчеркиваю, это было рассказано с восхищением, вот дескать какой живой увлекающийся человек. Кажется, это вполне может служить для меня оправданием. Если уж такой известный богослов дымил, как паровоз, так и мне, простому мирянину, нет смысла себя ограничивать. Но разве я всегда и во всем соглашался с каждым богословом? А почему сейчас должен вот так сразу согласиться, только потому, что мне это удобно?
Еще говорят, что в Греции не только миряне, но и священнослужители курят только так. Об этом я и в книгах читал, и рассказывали, как видели такую картину: гуляет по Троице-Сергиевой лавре греческий епископ – на груди панагия, а в зубах сигарета. Тут дело даже не в том, что он грешит, а в том, что не видит в этом греха, не считает нужным хотя бы за угол зайти, отрыто смолит.
Ну вот на кого мне ориентироваться? Ведь греки тоже православные. Им значит можно, а мне нельзя? А, может быть, табак – что-то вроде картошки, которую наши дремучие предки называли «чертовым яблоком» просто потому что все новое склонны были объявлять греховным? Может быть, в табаке не больше греха, чем в картофеле? Известно, что старообрядцы у нас в равной степени ополчались и на картофель, и на табак. Так то ж сектанты, у них головы со смещенным центром тяжести.
Бесспорно то, что курение – дурная привычка, однако грызть ногти – тоже дурная привычка, но грехом ее ни кто не объявляет. Бесспорно, что курение – не в традициях Русской Православной Церкви, но национальные традиции поместных Церквей – это еще не содержание нашей веры. То что сектанты рьяно восстают против табака – ни о чем не говорит. Они может быть в этом не правы, так же, как и в остальном, а может быть это то единственное, в чем они правы.
И все-таки совесть подсказывает мне, что курение – грех, а разум приводит основания. Курение – грех, потому что это страсть. Страсти коренятся в душе. Они бывают тесно связаны с телом, но корень их не в биохимии и не в обмене веществ, а именно в душе. Страсти – это то, что мы потащим с собой в мир иной, вот только уже не будем иметь возможности их удовлетворить. Представляю себе, как по разлучении души с телом курить хочется так же сильно, а возможности покурить уже нет. Вот, пожалуйста – одна из составляющих ада. Богу вовсе не надо будет наказывать меня за грех курения, я несу это наказание в себе.
Хочется ли оправдать свои греховные привычки? Не хочется! Если я оправдаю себя, если скажу себе, что никакой это не грех, у меня не будет надежды. Я буду считать, что все нормально, и тогда только после смерти пойму, что все ненормально, но будет поздно. До тех пор, пока я осуждаю себя за этот грех, у меня есть надежда на то, что Господь поможет мне от него избавиться.
Впрочем, то что я курю, говорит лишь о том, что я – человек грешный, а это и без того известно. Курение, наверное, самый вонючий грех, но вряд ли самый страшный. Пожалуйста, не говорите курильщикам, что они уже не православные. Такой сектантский фанатизм сам по себе не православен. Не говорите, что «курить – бесам кадить». Курильщик предается греховной страсти, но это еще не вероотступничество, каковым безусловно пришлось бы считать каждение бесам.
Что ни говори, а в отношении к курению у нас проявляется много сектантской «ревности не по разуму». Вам когда-нибудь предлагали покаяться в том, что вы регулярно пьете кофе? Я о таком ни разу не слышал. А теперь скажите, чем кофеиновая зависимость отличается от никотиновой? Да ни чем. Это такая же душепагубная страсть. Между тем, кофе мы пьем совершенно без боязни, что нас объявят не православными и греха в этом не видим. А почему? А по причинам вообще не имеющим отношения к вере и связанным скорее с традициями, привычками, эстетикой. Человек, который курит, выглядит несколько даже зловеще – дым, огонь, вонь. А добропорядочный господин с чашечкой кофе вполне эстетичен и благообразен. Но ведь это все внешние признаки, не имеющие значения для оценки духовной сути явления. Да кроме того, «ревнители древнего благочестия» не восставали против кофе, потому что и не видели рядом с собой кофеманов, эта привычка не захватила массы. Когда же кофе начали пить все, таких грозных ревнителей уже не было и включить кофеманию в перечень грехов деликатно позабыли.
Поверьте, я не пытаюсь себя оправдать, просто стараюсь быть честным. Надо твердо сказать, что курение – грех. Но это не признак, отличающий верующего от неверующего, церковного от нецерковного. Курение заслуживает осуждения, но не в большей степени, чем некоторые явления, которые мы и грехом-то не склонны считать. Например, страсть коллекционера – явление примерно того же порядка. Ни к чему в этом мире нельзя слишком сильно привязываться.
Гордость. Гордыня. Достоинство Как-то диакона Андрея Кураева спросили: «Есть ли разница между гордыней и гордостью и если да, то в чем она?» Мне кажется, я понял смысл вопроса, но меня совершенно не удовлетворил ответ, поэтому я стал искать свой.
Для начала надо сказать, что между гордостью и гордыней разницы нет вообще ни какой. По смыслу – это синонимы, которые отличаются лишь стилистической окраской. Если подходить к вопросу формально, то вот и весь ответ. Но очень интересны причины, по которым этот вопрос был задан.
Нам очень хочется считать, что «гордыня» – это плохо, а «гордость» – это хорошо. Все мы пропитаны светской культурой, а там слово «гордость» имеет однозначно положительное значение. «Человек – это звучит гордо», «гордый буревестник», «женская гордость» и т.д. И вот мы приходим в Церковь, где нам говорят, что гордыня – смертный грех. Нам надо отречься от всего, что нам до сих пор было дорого, заменить ценностные ориентации на диаметрально противоположные, то есть фактически умереть и родиться заново. Это так тяжело, что у нас поневоле возникает вопрос: нельзя ли умереть не полностью, а частично, то есть что-то оставить в своих представлениях из прежней жизни? Может быть, Церковь не возражает? О, этот «гордый орлиный профиль»… Что в нем плохого? И как его еще назвать, если не гордым? А у женщин и вовсе проблемы. Помните: «Сняла решительно пиджак наброшенный, казаться гордою хватило сил». О чем речь? Женщину бросили, а она не теряет самообладания. Неужели лучше было закатить истерику, или валяться в ногах у обманщика, умоляя ее не бросать? Если же всего этого не делать, то получается гордость. То есть по всему получается, что гордость это хорошо. А разве «гордый буревестник» не выглядит героем, достойным подражания? Неужели мы должны уподобляться глупым, робким, жирным пингвинам? Не хочется.
И вот уже церковные люди рассуждают меж собой: «Нет, гордость нельзя терять, гордость – это хорошо, а вот гордыня – это, конечно, грех, тут батюшка все правильно говорит». Такая позиция – очень сложный и тугой узел, распутывать его надо с большим терпением и осторожностью.
В принципе, вполне возможно закрепление за синонимами различных значений, языковая практика это вполне допускает. Красный и красивый – тоже синонимы, но я не думаю, что белогвардейцы считали большевиков такими уж красавцами. Теоретически возможно закрепить за словом «гордость» значение положительное, а за словом «гордыня» – отрицательное. Но пока этого не произошло, это лишь чье-то желание, язык не зафиксировал это желание в качестве нормы. Следовательно, приписывать словам «гордость» и «гордыня» различные значения недопустимо.
Если вы все же будете настаивать на том, что «гордость» и «гордыня» – не одно и то же, я попрошу вас четко сформулировать, в чем между ними разница. С формулировкой будет проблема. Нам просто на эмоциональном уровне симпатично многое из того, что Церковь считает греховным. Мы хотим протащить в Церковь эти свои полуязыческие симпатии. Гордый поворот головы нам эстетически ближе, чем позы, соответствующие смирению. Но если мы вникнем, какое состояние души соответствует этим различным положениям фигуры, то поймем, что «гордый поворот» выражает эгоизм, утверждение своего «я» выше всех прочих. И «женская гордость» столь уважаемая нашими дамами, это чаще всего стремление утвердить свое «я» выше «я» мужчины. А «гордому буревестнику» просто на всех наплевать, кроме себя красавца. И пингвин, вероятнее всего, оклеветан. Если он не выставляет себя на всеобщее восхищение, так это еще не значит, что он робкий и глупый.
Гордость – это такое состояние души, когда собственное «я» – драгоценно, а прочие «я» – куда менее ценны, а то и вовсе ни чего не значат. Подумайте, не это ли скрывается за тем, что мы порою склонны считать «правильной гордостью»? Кураев тогда ответил на этот вопрос очень размыто, но можно было сделать вывод, что иногда гордость бывает законной, можно, например, гордиться тем, что ты православный. Но если человек гордиться тем, что он – православный, то он уже не православный. Это значит, он считает свою православность некой заслугой, которой прочие не имеют. Получается, что «я» православного ценнее, чем «я», например, мусульманина. Это ужасное, погибельное заблуждение. Бог любит всех людей одинаково, перед очами Божьими все «я» имеют равную ценность. Можно радоваться тому, что ты православный, можно день и ночь благодарить Бога за то, что Он даровал тебе такую непорочную веру, но этим нельзя гордиться. Уж не знаю, что имел ввиду Кураев, когда говорил «я горжусь», но именем греха нельзя называть ни какие положительные чувства, а если это происходит, то возникает сомнение – настолько ли эти чувства положительные?
И все же… Вопрос еще сложнее. Похоже, что мы действительно иногда называем словом «гордость» некую линию поведения, в которой нет ни чего плохого, за которой не стоит ни чего греховного. Если, например, человек любит своего начальника, это не значит, что он должен по нескольку раз в день рыдать у него на груди. Можно уважать начальника за его положительные качества, прощать ему его недостатки, потому что у всех же есть недостатки. Можно спокойно и терпеливо переносить его несправедливость по отношению к вам. (Ведь он же не хотел ни чего плохого, а если и хотел, то нет людей, которые всегда хотят только хорошего). Можно искренне сочувствовать ему, когда его дрючит его начальство. Можно всегда быть готовым пойти на любые неудобства только потому, что он об этом попросил. То есть можно относиться к начальнику вполне православно, с любовью. Но при этом ни когда ему не льстить, ни когда перед ним не заискивать, не скакать перед ним на задних лапках, не стелиться ему под ноги ковриком. В общении с ним всегда быть ровным и спокойным, ни когда слишком эмоционально не выражать свое восхищение. Говорить ему правду о положении дел, заранее зная, что это будет ему неприятно. Иногда, может быть, отказаться выполнять некоторые его распоряжения, если это в ущерб делу или против совести.
Если человек держит себя в отношениях с начальником таким образом, что про него скажут? «Гордый» – с восхищением скажут неверующие коллеги. «Гордый», – с порицанием скажут коллеги верующие. Но есть ли в таком поведении хоть капля гордости, в каком бы смысле ее не понимать? Человек ведь не превозносится, не самоутверждается, не ставит себя выше начальника, признает его власть. Нет, это не гордость, хотя очень похоже. Я бы сказал, что такой человек держит себя с достоинством. Что такое достоинство? Как определить?
Для этого представим себе иную линию поведения по отношению к начальнику. Перед ним холуйствуют,раболепствуют, заискивают, демонстративно превозносят его достижения и так же демонстративно унижают себя. Ему смотрят в рот, всегда будучи готовыми выполнить любой самый абсурдный его каприз и так далее. Разве это смирение? Это проявление любви? Любому понятно, что нет. Все это мерзость перед Богом. Это человекоугодие. Так вот я определил бы чувство собственного достоинства как антоним к таким понятиям, как холуйство, раболепство, человекоугодие. Тогда становится ясно, что достоинство – понятие положительное. Это не есть грех. К сожалению, смог определить это понятие только через отрицание, то есть утверждая, чем оно не является. А вот сказать, чем оно является – не смог. Предлагаю всем подумать. Мне кажется, это архиважная тема.
Итак, чувство собственного достоинства по своим проявлениям может очень напоминать проявления гордости, но это не гордость. Если ты не холуй, это еще не значит, что ты гордец. Так в чем же разница между достоинством и гордостью? Разница, как всегда, в душе. В тех чувствах, которые сопровождают нашу линию поведения. Для гордеца свое «я» – высшая ценность в этом мире. Гордец, кстати, не обязательно считает себя лучше других. Он считает себя более ценным. Человек, которому присуще чувство собственного достоинства ни одного человека не считает менее ценным, чем он сам. Даже если он – академик, он ни одного бомжа не считает чем-то менее ценным по сравнению с собой. Душа бомжа имеет такую же ценность перед Богом, как и душа академика. Это устанавливает их равное достоинство. Человек с достоинством ни когда не унизит другого человека. От унижения другого человека он чувствует такую же боль, как если бы унизили его, и даже большую боль, потому что свое унижение он сам и должен пережить, а вот если унижен другой человек, просто не знаешь, чем ему помочь.
Человек с достоинством не склонен демонстративно унижаться. Он уважает в себе образ Божий так же, как и в любом другом человеке. Унижение может быть для нас полезно, как и любое страдание. Унижение – это крест. А на крест – не просятся. Просятся на крест чаще всего из гордости, а потом не могут выдержать того, на что сами же и напросились. На крест не просятся, но и с креста не бегают. Не унижайте себя сами, но когда вас унизят – примите это как дар Божий.
Человек с достоинством спокойно принимает почести, но принимает их как испытание. Он ни когда не будет верещать: «Я не достоин!» Богу ведомо, кто чего достоин. Он сдержанно благодарит и так же сдержанно принимает благодарности.
Человек с достоинством ни когда не будет считать себя глупее последнего дурака, но он не гордится своим умом. К своим талантам он относится так же спокойно, как и к своей бездарности, если таковая имеет место.
Человек с достоинством всегда и во всем ищет свою вину, но он не станет из-за каждого пустяка вопить: «Это я во всем виноват». Он вообще чужд демонстративности и шумного раскаяния. Свою вину он признает, но переживает ее больше внутри себя, или старается претворить это чувство вины в конкретные дела.
Этот портрет можно еще долго развертывать и уточнять. Отмечу еще только одну деталь. Человек с достоинством не ищет для себя выгоды, ни материальной, ни душевной, вообще ни какой. Гордец всегда думает о себе. Он может и от денег отказаться, лишь бы потешить свое тщеславие. Человекоугодник тоже, как правило, думает о себе, своим холуйством стараясь улучшить свое положение. Человек с достоинством говорит и делает не то, что выгодно, а то, что он считает правильным.
Человеческое достоинство легко и органично сочетается с любовью, потому что «не ищет своего». Подлинное чувство собственного достоинства выводит человека за рамки своего «я». Такой человек очень боится обидеть другого человека и, порою вынужденно причиняя другому боль, сам испытывает боль еще большую.
Но не примешивается ли к чувству собственного достоинства гордость? Чаще всего примешивается. Гордость – это такая зараза, которая примешивается ко всему хорошему, что в нас есть. Это очень серьезная проблема, о которой надо всегда помнить. Если человек держит себя с достоинством и при этом любуется собой, получает удовольствие от безупречности своего поведения и с внутренней надменностью относится к тем, кто не настолько безупречен, то это уже гордец. Но не станем же мы объявлять вредным любой полезный продукт только потому что иногда в него попадают вредные примеси. Для начала надо по-разному относиться к продукту и к примесям. Ну и стараться не смешивать одно с другим.
Православные – не попрошайки Перед православным храмом выставлен баннер, на котором подробно расписано, какому святому при каких проблемах надо молиться. Смотрю на это с ужасом. Ведь это уже без пяти минут политеизм. Религиозное сознание православных не выдерживает чистоты монотеизма и понемногу сползает обратно в язычество, где каждый бог отвечал за свою сферу жизни. А с этим баннером самое страшное то, что он здесь выставлен по благословению настоятеля. Священники не только не борются с языческими тенденциями в православной среде, но и сами их подогревают, и выпячивают эти суеверия, как самую значимую для прихожан информацию.
Мало нам возможности молиться Господу и Пресвятой Богородице? Мало защиты ангела-хранителя и покровительства своего святого? Разве нельзя им молиться во всех своих нуждах? И то не стоило бы превращать Церковь в бюро добрых услуг и постоянно что-то клянчить. Лучше принимать жизненные проблемы, как дар Божий, как средство нашего исправления, а не молиться об избавлении от этих проблем.
Представьте себе, что ваш отец – очень богатый человек с большими возможностями. Спросите себя: вы любите отца, или просто дорожите тем, что он в любой ситуации всегда вам помогает? Ведь если любите, то вам даже неловко будет просить его о чем-то, чтобы он не подумал, что вы вспоминаете о нем только тогда, когда он вам нужен. Вот вы зашли к отцу, а он вас спрашивает: «Может, помочь чем-нибудь?» А вы смотрите на него и радостно улыбаетесь: «Да ладно, папа, разберусь я со своими проблемами. Главное, что ты у меня есть».
Разве не такими же должны быть отношения с Богом? Просите у Него прощения за грехи, благодарите за оказанные милости, но старайтесь пореже клянчить. Неужели мы поддерживаем отношения с Богом только потому, что Он всегда и во всем может помочь? Значит, вы Его не любите, и отношения у вас с ним чисто потребительские?
Конечно, слаб человек, а ситуации бывают очень тяжелые. Вы можете придти к отцу и сказать: «Папа, ты знаешь, я ни когда ни о чем не прошу, но на сей раз мне не обойтись без твоей помощи». Отец с пониманием к этому отнесется и обязательно поможет. Ведь он же знает, что ваше отношение к нему строится вовсе не на возможности получить помощь. Тем приятнее помочь.
Но когда мы распределяем между святыми сферы влияния с точным указанием, у кого что можно выпросить, это нечто уже совсем несусветное. Знаете, что самое страшное в этой схеме? В ней нет Бога. Конечно, люди, у которых на каждый случай свой святой, верят в Бога, но Он уходит куда-то на периферию их сознания. Если все земные нужды распределены между «участковыми» святыми, то Бог уже не очень-то и нужен.
Представим ту же ситуацию с богатым отцом. Иной сынишка быстро понимает, что каждый раз к самому отцу обращаться и смысла нет. У папы очень много подчиненных и друзей. Среди них есть и врачи, и адвокаты, и банкиры, и политики. Каждый силен в чем-то своем, вот к ним и надо обращаться. Из уважения к отцу ни кто из них не откажет. И вот как-нибудь отец говорит сынишке: «Что-то ты совсем про меня забыл». А сынишка отвечает: «Так я, папа, через твоих людей все решаю, что я буду каждый раз тебя тревожить по пустякам?» Отец горько улыбается: «Если я нужен тебе только для того, чтобы что-то решить, тогда, конечно, ты прав».
Еще один расхожий пример. У каждого богатого человека возникает вопрос относительно своей жены: «Она любит меня или мои деньги?» И всем ведь понятно, что это очень стыдно, когда женщина хранит верность мужу, а то и притворяется, только ради денег. Но почему же нам не стыдно точно так же относиться к Богу? Мы с Богом только потому что у Него неограниченные возможности? А если Он не будет выполнять все наши капризы, мы уйдем от Него? А ведь, порою, и уходят. «Боже, я так Тебя просил, и Ты ведь мог помочь, но не захотел». Но ведь это же просто какая-то религиозная проституция: «Я буду делать вид, что я Тебя люблю, а Ты мне будешь давать то, что я у Тебя прошу».
А если муж не дает жене денег? Ну она, наверное, может действовать через управляющего мужа, или через бухгалтера, или через начальника охраны. Муж этим людям доверяет и через них все можно получить.
Мне кажется, святым очень горько от такого нашего отношения к ним. Святые при жизни очень любили Бога, в этом и есть святость. Ради любви к Богу они, порою, отказывались от всех мирских благ, а мы у них эти блага пытаемся выклянчивать. Порою, мы вообще забываем, что ни кто из святых не в силах нам помочь. Помочь может только Бог. Святые, к которым обращены наши молитвы, могут лишь в свою очередь умолять Бога помочь нам. Они могут это сделать из любви к нам. А Бог – не формалист, у Него, вопреки пошлому суждению, нет канцелярии, и Он не распределял между святыми обязанностей. Это сделали мы, а Он примет молитву любого святого по любому вопросу. Из любви. Но даст просимое лишь в том случае, если это будет нам полезно, а не тогда, когда мы правильно выбрали ходатая в соответствии с утвержденным списком.
Молиться не только Богу, но и святым – хорошо. Это угодно Богу. Это связывает нас незримыми нитями любви с теми кто уже на Небесах. Но, когда мы формализуем свои отношения со святыми, из них уходит самое главное- любовь. Остается одна технология – если помолился кому надо – получил результат, а если не тому, кому надо – результата не жди. Это технологичность магии. Религия тут вообще не причем.
А не таким же точно технологизмом порою начинает отдавать от нашего отношения к иконам? Вот, говорят, что об исцелении от недуга пьянства надо молиться иконе Пресвятой Богородицы «Неупиваемая чаша». Вовсе не хочу иронизировать над теми, кто так поступает. Вполне возможно, многим помогает. И все же давайте наконец задумаемся: кто или что помогает? Богородица или икона? Если помогает Богородица, то ей можно молиться перед любой ее иконой, да и без иконы можно. А если вы считаете, что помогает именно эта конкретная икона, то вы уже идолопоклонники, потому что возлагаете надежды на помощь некого чтимого предмета, а не на помощь Господа и Его Пречистой Матери. Конечно, большинство осознает, что молиться следует не иконе, а Богоматери, то есть не иконе, а перед иконой. Но почему именно перед этой иконой? Если молиться перед другой, то не поможет? Вот так понемногу технологизм и формализм магического сознания вытесняют сознание религиозное, православное.
Откровенно говоря, даже словосочетание «чудотворная икона», если его понимать буквально, уже отражает сознание магическое. Чудотворная икона – икона, творящая чудеса. Но икона не творит и не может творить чудес. Чудеса творит тот, кто изображен на иконе. Но вы попробуйте сказать нашей пастве, что нельзя называть иконы чудотворными, и раскол вам гарантирован. Расколы случались и по гораздо меньшим поводам. Что же остается? Очевидно, объяснять, что это не надо понимать слишком буквально, что чудеса на самом деле творит Господь и по Его воле – святые, но не иконы, на которых они изображены. Иконы мы чтим из любви к тем, кто на них изображен, но не придаем им ни какой самостоятельной силы, уж тем более не должны распределять между ними функции, как между идолами – эта помогает от этого, а эта – от этого.
Однажды одна любвеобильная мамаша показала мне две иконы и сказала: «Вот эта хранит моего старшего сына, а вот эта – младшего». Это уже чистое идолопоклонство, не имеющее ни чего общего с православным почитанием икон. И надо признать, что это идолопоклонство имеет источником некоторые особенности традиционного мышления православных. Если наше сознание сдвинулось на шаг от истины, то мы вроде бы пока еще остаемся в истине, но не извольте сомневаться – рядом всегда найдутся люди, которые продолжат наше движение и остановятся только в заблуждении.
В нашем случае истина – это догмат иконопочитания. Суть его в том, что в зримом образе мы чтим незримый первообраз. Этот догмат, как и все другие, настолько возвышенный, что у нас не хватает сил удерживать свое сознание на его высоте. В своих душах мы понемногу искажаем догмат, а то и доходим до полного его отрицания, то есть вместо незримого первообраза чтим зримый образ. Если слова «икона помогла» приобретают для нас точный, буквальный смысл, это уже псевдоправославное идолопоклонство.
Псевдоправославный оккультизм Диакон Андрей Кураев выпустил книгу «Оккультизм в православии». Да не будет! В православии нет оккультизма! Оккультизм есть в некоторых околоцерковных псевдоправославных практиках и представлениях. Элементы оккультизма можно найти в душах православных людей, но ни как не в православии, потому что православие есть истина. При всем уважении к отцу диакону, он порою позволяет себе очень неряшливое оформление мысли, а в вопросах связанных с истиной не только одно слово, но и одна буква может все с ног на голову перевернуть.
Вот, говорят, Церковь торгует охранными поясами. Это не правда! Не забывайте, господа, что Глава Церкви – Христос. Охранными поясами торгует церковная лавка и «глава» ее – архиерей. Церковь не может уклониться от истины, а вот некоторые церковные люди и даже церковные структуры – очень даже могут.
Что же такое эти охранные пояса? Чистейшая магия даже без примесей православия. Вы вдумайтесь: на ленточке написаны псалмы, мы повязываем себе эту ленточку на брюхо и думаем, что она будет нас охранять. Это типичный магический оберег. Молитва – это обращение человека к Богу, а графическое начертание слов молитвы ни кого и ни от чего не защитит, если нет самой молитвы.
Как-то мне подарили такой «охранный пояс», то есть даже целый ремень из натуральной кожи с тисненными псалмами. Я начал все это объяснять, а дарительница грустно меня спросила: «Значит, не будешь носить?» Мне осталось только руками развести: «Да почему же не буду? С удовольствием буду носить. Это очень хороший ремень, и то, что на нем слова молитвы мне приятно. Любой предмет, несущий на себе начертание символов православия, хорошо иметь уже потому, что это напоминает нам о Боге. Я только не буду считать что этот ремень способен меня охранять и защищать. Я не буду видеть в нем оберег и считать, что его ношение прибавляет мне безопасности».
Хорошо, что мне не подарили матерчатую ленточку со словами псалмов. Эта ленточка не имеет иной функции, кроме магической, и носить ее я не счел бы для себя возможным. А ремень – это все-таки вещь практическая, у него есть очень полезная функция – делать так, чтобы штаны не сваливались.
Почему же наша иерархия позволяет на церковных предприятиях производить и в церковных лавках продавать магические обереги? Спросите что-нибудь полегче. Очевидно, думают, что люди так привыкли, им так проще, да ведь это уже традиция, а бороться с традициями – очень дорого выходит. Люди, не понимающие разницы между догматом и обрядом, между верой и суеверием, между главным и второстепенным, ориентируются на традицию, потому что надо же им на что-то ориентироваться, и вы только попробуйте эти традиции изменить хоть в самой мелочи. Получите что-нибудь подобное жуткому церковному расколу XVII века.
Сколько раз, изучая историю этого раскола, я думал о том, из-за каких ничего незначащих пустяков все это завертелось. Обидно просто до слез. Люди, отстаивая всякие мелочи, теряли главное – церковное единство. Можно сколько угодно возмущаться невежеством и полной богословской безграмотностью протопопа Аввакума, но главный виновник раскола, как ни верти – патриарх Никон. Зачем он вообще все это затеял? Своих что ли не знал? Ни как не мог предвидеть, что они за свои церковные привычки будут восходить на костры? Реформа церковных обрядов безусловно не стоила того, чтобы заплатить за нее такую дикую цену. Лучше бы уж Никон оставил все как было, лучше было терпеть дефекты церковной жизни, чем затевать реформу, в результате которой огромные массы церковных людей оказались вне Церкви.
Боюсь, что и сейчас наша иерархия стоит перед таким же горьким выбором: или терпеть все так, как сложилось, или пойти на риск раскола. Конечно, если православные практикуют магию, будучи твердо уверенными, что это и есть православие – тут вам уже не обряды, тут речь идет о вещах куда более серьезных. Но… но… но… Пусть они многое делают и понимают неправильно, но пока они остаются в Церкви – все это еще полбеды. Если же резко поломать их религиозные привычки, они разбредутся по каким-нибудь очередным катакомбам, и вот это будет уже полная беда.
Умников, вроде меня, которые знают «как надо правильно», в Церкви всегда хватало, и вреда от них всегда было больше, чем от неразумных чад церковных. В жизни нам обычно приходится выбирать не между плохим и хорошим, а между плохим и ужасным. Иной раз хочешь сделать лучше, а получается хуже, чем было. Мудрый человек должен стараться предвидеть такие последствия.
И все же я до смерти буду повторять то, о чем писал выше: мы должны искоренять псевдоправославные магические практики. Ни какими благими намерениями нельзя оправдать то, что мы терпим у себя ложь в одеждах истины. Только надо понимать, что церковная жизнь не терпит революций. Не надо жестких и решительных запретов, но нужны постоянные и неустанные разъяснения.
Братья, не превращайте иконостас в пантеон. Братья, не думайте, что обмотавшись ленточками с молитвами хоть с головы до пят, вы теперь пребываете в полной безопасности. Братья, не думайте, что от наших свечек Богу тепло, если в душах у нас холод.
Да вот сколько у нас с этими свечками непонимания. Человек ставит свечку "за здравие", пребывая в твердой уверенности, что теперь у того, чье имя он произносит, должно прибавиться здоровья. Это чистая магия. Мы совершаем некое ритуальное действие с целью получения определенного результата. Все магические практики именно на этом и строятся: действие – результат. При правильном совершении действия результат неотвратим. Если же результата не наступает, то одно из двух: либо вы совершили действия с некоторыми ошибками, либо магический ритуал неэффективен. Вот с этим и связано типовое недоумение: "Была в Церкви, поставила свечку, а что толку?" Действительно, нет ни какого толку в том, чтобы в храме совершать магические ритуалы. Не сработает!
Как и с каким смыслом появились в храмах свечи? Это было еще тогда, когда не было электричества. Прихожане собирались на богослужение, приносили с собой свечи, тем самым они вносили свой вклад в освещение храма. Ни кто в этом ни какой мистики не усматривал, это было всего лишь решением коммунальной проблемы, как если бы сейчас мы знали, что священнику не на что купить лампочки и приносили лампочки с собой. А тогда, поскольку при помощи свечей осветить весь храм довольно трудно, то освещали в первую очередь самое главное – свечи ставили перед иконами. И перед иконой человек, устанавливая свечи, разумеется, молился, и за здравие, и за упокой. То есть самому возжиганию свечей ни кто магического значения не придавал, свеча нужна была лишь за тем, чтобы осветить икону.
Видимо, постепенно люди, совершая привычные действия, перестали понимать их смысл. Вместо "ставлю свечку и молюсь о здравии", получилось "ставлю свечку о здравии". Как будто горение специальной свечи в специальном месте может кому-то прибавить здоровья. Такое и думать грешно. Да еще отвели специальное место для того, чтобы ставить свечи "за упокой". Не дай Бог перепутать: поставишь свечку о здравии на канун и человек помрет. Нормальная логика магии.
Сегодня свечи в храме для освещения не нужны, везде электричество, и ни кто иконы в потьмах не разыскивает. Так что же, нам свечи уже не ставить? Да почему же не ставить? Просто надо понимать смысл того, что делаешь.
Сегодня тот, кто ставит свечи в храме, тем самым приносит жертву на содержание храма. Доход от продажи свечей – один из немногочисленных стабильных церковных доходов. Но смысл не только в этом. Пусть электрифицированный храм сейчас и не нуждается в дополнительном освещении, но свечи перед иконами – это очень красиво. Как букетики цветов. То есть человек, который ставит свечи перед иконами, вносит свой вклад если не в освещение, то во всяком случае в украшение храма. И самое главное, подойти к иконе и поставить свечку – это хороший повод помолиться за того, кому вы желаете здравия. Просто надо помнить, что главное тут – молитва, а сама по себе свеча погоды не делает, это просто внешнее действие, сопровождающее нашу молитву. Нет ни чего плохого в том, что мы привыкаем к внешним действиям, надо только не забывать, что главное тут – действие внутреннее – то, что происходит в душе.
Как-то был в католическом храме в Самаре. Ни одной иконы. Католики, конечно, не считают иконы идолами, но как-то вот постепенно они от них отказались. И разумеется – ни каких свечей, перед чем их тут зажигать? Можно ли молиться без икон и без свечей? Да, разумеется, можно. От чего же так зябко, неуютно и неприкаянно чувствует себя душа в католическом храме? Все какое-то чужое, холодное. Не хотелось бы тут молиться, было бы очень трудно настроить себя на соответствующий лад. И как все-таки хорошо в православных храмах. Душа согревается. Зайдешь с улицы и сразу чувствуешь, что попал в другой мир.
Свечи в храме – это внешнее проявление нашего внутреннего консерватизма. Мы храним православную догматику такой, какой она была сформулирована к VIII веку. И то, что мы даже свечи, даже одежды священников оставили такими, какими они были в VIII веке, наглядно символизирует, что в мире веры нет ни чего древнего – только вечное. Горе начинается тогда, когда для нас внешние символы становятся дороже внутреннего содержания, когда мы вовсе забываем о содержании и дорожим только формой.
В этом вопросе есть две крайности: обрядоверие и пренебрежение обрядами. Для одних обряд – сама суть веры, а другие, ну до того уж духовные, вовсе отвергают обряд. Но мы должны бороться с обрядоверием и дорожить обрядами. Нельзя ставить форму на место содержания, но, отвергая форму, можно сильно повредить содержание. Что ни говори, а обряд и догмат находятся в сложной взаимосвязи. Как тело и душа человека.
Коринфский ордер Помню, еще в конце 90-х гулял я по одному разрушенному провинциальному монастырю. Многим, наверное, известно то тягостное чувство, которое вызывает мерзость запустения на святом месте. Рассматриваю храмы и корпуса, пытаюсь представить, какими они были раньше, и вдруг вижу на одном из храмов – коринфский ордер. Это такое пышное множество завитушек наверху колонны. И тогда стало совсем уж тошно. В голову пришла шальная мысль: «С тех пор, как на храмах начал появляться коринфский ордер, разрушение храмов стало в конечном итоге неизбежным».
Сказать, что я не люблю церковную архитектуру ХVIII века, значит не сказать ни чего. Я все ни как не могу понять, чей язык впервые осмелился назвать эту архитектуру церковной. Это принципиально не православная эстетика. А может ли эстетика быть православной? Иными словами: присущи ли православию свои, только ему свойственные эстетические представления? Да, безусловно, в том-то все и дело.
Вера православная прекрасна. Это высшая форма гармонии из тех, какие только возможны на земле. Наша вера идет от Бога, то есть от Источника Красоты. Халкидонский догмат, например, не просто правильный, он изумительно, непостижимо, невероятно красивый. Это произведение высшего духовного искусства, созданное Богом в соавторстве с человеком. А православная сотериология? Она красива в самом высшем смысле. Католики и протестанты, как дети неразумные, спорят о том, верою или делами спасается человек? В рамках этого спора правильный ответ принципиально невозможен, а православие снимает непримиримые противоречия выдуманных сотериологий с таким элегантным изяществом, что поневоле восклицаешь: «Как это красиво!» Православие во всех своих проявлениях дышит неземной красотой.
Православие – нечто большее, чем только религия в узком смысле этого слова. Это определенный тип миросозерцания, мировосприятия. Если православие входит в кровь человека, в любой сфере человеческой деятельности он будет проявлять себя так, как это присуще только православным. Если душа человека впитала православную догматику, сотериологию, аскетику, это окажет влияние на всю сумму его представлений о мире, на любые его действия, восприятия и отношения.
Православный журналист или писатель – не тот, что без конца долдонит о вере. А то бывает, что иной автор проповедует православие, а дышит как католик. Православный автор может ни слова не говорить о вере, он может написать, например, детектив, и все в этом детективе, вплоть до пейзажных зарисовок, будет дышать православным мировосприятием.
Как-то давно один православный человек подарил мне роман Толстого «Воскресение», предварительно вырвав из книги страницы с кощунствами. Я говорю: «Неужели ты думаешь, что в этой книге страшны только сами кощунства, а все остальные вопросы жизни человек, дышавший ненавистью к православию, отразил вполне правильно и читать это может быть полезно?» Каждая строчка Толстого дышит безбожием, даже если это описание бытовой сцены. Кстати, чудовищный стиль Толстого, его неспособность нормально строить фразы, не связаны ли с его антихристианством?
С этой точки зрения могут быть православные ученые или православные следователи. Православная методология – в способности воспринимать ситуацию (и весь мир) в ее целостности, ощущая взаимосвязь фактов. Безбожник видит ситуацию дробно, она в его сознании распадается на ряд фактов, и эти факты он склонен изучать по отдельности, по очереди, поэтому выводы безбожников по любому вопросу всегда имеют признаки неустранимых противоречий.
Вы когда-нибудь видели православных женщин, одетых в безобразные балахоны до пят? Это они демонстрируют свое пренебрежительное отношение к одежде и вообще презрение ко всему земному. Но все некрасивое – не православно. Для этих женщин православие остается чем-то внешним, принятым, может быть, очень искренне и даже ревностно, но не пропитавшим личность, не растворившимся в душе. Наша вера не терпит безвкусицы, потому что Бог – Источник Красоты, а безвкусица – прямое следствие оскудевшего или неразвитого религиозного сознания. Посмотрите, как красивы и элегантны монашеские одежды. Конечно, монах не стремиться к элегантности в суетном значении этого слова, он стремиться к Богу, к гармонии с Богом, а Бог – источник той гармонии, которая пронизывает собой все. Монашеские идеалы так прекрасны, что монах не может быть безвкусно одет.
И вот теперь вопрос о том, а может ли быть православный стиль в архитектуре, кажется уже риторическим. Под православной архитектурой мы привычно понимаем порождение греческой и славянской ментальности, то есть нечто национальное, а не религиозное. Но и сама-то эта ментальность сформирована православием, и архитектура, следовательно, порождена не тем, что временно и преходяще, а тем, что вечно актуально. Значит, может существовать и очень не православный архитектурный стиль, в том числе и в архитектуре храмов.
Откуда это взялось? А вы вспомните, чем был XVIII век, век «просвещения». Век «освобождения разума от оков религии». Век разрушения религиозного сознания. Бог прост, и религиозное сознание дышит простотой. Разум, оставшийся без Бога, тут же начинает все усложнять. На смену красоте приходит украшательство. И вот извольте получить барокко. Множество деталей, сплошные завитушки, пестрота такая, что в глазах рябит. Все эти детальки по отдельности могут быть интересны, но они не образуют единого целого, гармония исчезает. Красивое красиво само по себе, некрасивое приходится украшать.
Этот стиль – прямое порождение безбожия. Как же он попал в религиозную архитектуру? Из-за утраты целомудрия – главного признака православия. Мудрость православия целостна, она разом охватывает все. Утрачивая целомудрие, мы все начинаем воспринимать по отдельности. Мы вроде бы по-прежнему верим в Бога, но наша вера – это одно, а архитектура – это совсем другое. Одно с другим в нашем сознании уже ни как не связано. И вот мы с легкостью необычайной начинаем строить православные храмы даже не по языческим образцам, еще хуже – перемешивая элементы языческой архитектуры с элементами православной с добавлением католической. Каждый элемент по отдельности может быть весьма хорош, но вместе взятые они создают дикую дисгармонию.
Вот этот фронтон на православном храме – от Парфенона, ну и колонны, разумеется. Ордер давайте сделаем коринфский. Ионический или дорический скучно, а коринфский он такой нарядненький, с завитушечками, веселее будет. Ну готическое стрельчатое окошечко, и византийскую арочку не забудем. А купола давайте сделаем барочные. Изящненькие такие самоварчики. Не правда ли, получилось красивенько?
Душа православного человека так устроена, что она требует простых (но не примитивных!) строгих, величественных форм. Душа, которая обрела внутреннюю гармонию, порождает гармонию внешнюю. Если мы начинаем строить нечто дисгармоничное – это признак оскудения нашей веры. Если мы не чувствуем, что вот эта архитектурная форма порождена сознанием безбожным, если мы эту форму легко заимствуем, значит религиозность наша уже дефективна. Если в мир православия мы легко впускаем совершенно чуждые православию стихии, то насколько мы сами православны? Если сегодня мы бестрепетной рукой украшаем православный храм коринфским ордером, значит процесс разрушения веры в наших душах уже запущен, он будет приносить все новые и новые плоды, а в конечном итоге нам захочется вообще разрушить все храмы. Что и произошло.
Живописные иконы То же самое происходило и с иконописью. Откуда у нас появились иконы в живописном стиле? На Западе понемногу побеждало мировоззрение человекобожия, то есть по-прежнему вроде бы религиозные художники объявили человека мерилом всех вещей и живописали уже плоть, а не дух, и все увидели на иконах вместо Господа, Богоматери и святых обычных грешных людей с их вполне заурядными страстями. Иконопись фактически исчезла, на ее место пришла религиозная живопись. Ее образцами можно было любоваться, но перед ними нельзя было молиться.
На Русь это влияние пришло через Польшу уже в XVII веке. Симон Ушаков и иже с ним начали изображать на иконах плоть вместо духа. Безумцы! Они думали, что старые мастера не умели писать красиво и похоже, и вот теперь они, передовые подражатели поляков, покажут новое мастерство. Господи, до какой же степени должна была оскудеть вера в сердцах этих изографов, если они уже перестали понимать разницу между иконой и картиной, если они думали, что единственное отличие между ними лишь в степени мастерства. Между тем, у иконописи и живописи разные объекты изображения. Живописец изображает нам материальный мир, иконописец – мир иной, духовный. Разумеется, это требует различных художественных приемов. На иконе нет и не должно быть реальной плоти, лишь ее символическое изображение. Иконописный канон – особая, очень сложная знаковая система. Там даже организация пространства другая, там все другое, как и в мире ином. Это перестали понимать.
Наши бесчувственные и развращенные богомазы вместо Пресвятой Богородицы начали изображать "даму приятную во всех отношениях". Они демонстрировали свое художественное мастерство, забывая, что икона существует не для дворца, а для храма. На нее не любуются. Перед ней молятся. А как можно молиться перед иконой, с которой на вас смотрит лицо красавицы? Человек на молитве должен отрешиться от всего земного, и икона должна ему в этом помочь. Но живописные иконы не помогают в этом, а мешают – они навевают мысли о земном.
А кому не доводилось видеть в храмах "голгофы", на которых изображено почти полностью обнаженное тело мужчины? Дикий, кощунственный реализм. Что сделали бы с мужиком, если бы он пришел в храм в одной набедренной повязке? Почему же в храмах допускают подобные изображения? Кто-нибудь вообще думал, какие чувства вызывают это у женщин? На древнерусских иконах Тело Распятого Господа изображали символически. Вы думаете, раньше не умели "рисовать похоже"? Нет, раньше понимали, что это кощунственно.
Иногда кажется, что наши богомазы XVIII – XIX веков не только ни когда не молились в храме и не знали, зачем они пишут образа, но и Евангелия ни когда не читали. Вот захожу в храм и вижу на иконе Спаса нерукотворного лицо мужчины. Лицо заурядного и вполне ничтожного мужчины. Сколько же надо иметь дерзости, даже наглости, чтобы не убояться в реалистической манере изображать лик Христов. Читаешь Евангелия и всей душой чувствуешь, как прекрасен Господь. Прекрасен невыразимо, неизъяснимо, непередаваемо. Даже величайшему гению человеческого духа и то вряд ли дано реалистично показать, каким был Христос. Да ведь тут мало гения, тут нужна святость. Впрочем, святой человек ни когда не взялся бы за такую работу, понимая ее невозможность. Но для провинциального богомаза нет ни чего невозможного. Христа нарисовать? Да раз плюнуть, прости, Господи. И вот сегодня в храмах мы любуемся на эти памятники бездуховности и кощунственной дерзости. Кому они помогут молиться? Глядя на эти лики, начинаешь понимать, откуда взялось гадкое большевистское словечко "Иисусик".
Речь идет вовсе не об уровне мастерства, а о том, что не бывает такого уровня мастерства, которого в данном случае оказалось бы достаточно. Иные лики Леонардо столь же кощунственны, как и мазня провинциальных художников. Иконописный канон избавлял изографов от этой проблемы. Настоящий изограф ни когда не дерзал показать Христа или Пресвятую Богородицу, он символически их изображал, он давал православным знак, а не картину. А это возможно и без большого таланта, и без личной святости, тут не обязательно быть Андреем Рублевым, достаточно быть церковным человеком и понимать, что перед твоим образом люди будут молиться, и твоя задача помочь им в этом. Если изограф имеет личный опыт молитвы и хотя бы средние художественные навыки, он сделает то, что надо. Вершин не достигнет, но этого с него и не спрашивают, храм – не галерея.
Как все-таки замечательно, что сейчас в вологодских храмах начинают появляться современные иконы, написанные по древнему византийскому канону. Они разного уровня, но это воистину настоящие иконы. Перед ними чувствуешь себя в мире молитвы, в мире православия. И как скребет по душе, как оскорбляет религиозное чувство безбожная мазня XVIII – XIX веков, которой до сих пор полно в наших храмах. Ну уберите же это наконец.
Символичная история Что такое обновленческие тенденции в Церкви, стремление сделать православие более современным? Все они в конечном итоге сводятся к попытке примешать к нашей вере чуточку безбожия. Не правда ли, если добавить к православию немного атеизма, оно будет выглядеть куда более респектабельно. Надо же шагать в ногу со временем.
Но мы, дремучие ортодоксы и фундаменталисты, тупо пытаемся шагать в ногу с вечностью. Мы понимаем, что дух времени это дух безбожия. И мы не хотим украшать православие плодами расцерковленного сознания. В Церкви нет и не может быть ни чего не церковного. Но в наших храмах мы с величайшей горечью порою не только видим, но и слышым нечто совершенно не церковное.
Как порою выделываются и выдрючиваются наши певчие на клиросе – это же просто уму непостижимо. Веке в XIX многие весьма далекие от Церкви композиторы написали музыку для православной литургии. Людей не церковных вообще постоянно мучает странный зуд – желание что-то в Церкви улучшить. Они неспособны понять, что такое литургия, да и не хотят они это понимать, но они уверены, что музыка литургии могла бы быть и получше, посовременнее. Как-то купил на виниловом еще диске литургию Иоанна Златоуста на музыку композитора Грекова. Это нечто чудовищное. Резкие повышения тона, дикие выкрики не вызывают ни чего, кроме желания вызвать милицию. Под это принципиально невозможно молиться. А Грекову-то что? Он и не пытался.
То, что сейчас исполняется на клиросе порою ненамного лучше. Такие концерты закатывают, что хоть из храма беги. Заливаются соловьями на несколько голосов, порою одно слово тянут столько, что за это время можно неторопливо произнести несколько фраз. Это зачем? А это искусство. Клиросные явно не понимают, где находятся и что делают. Как-то затянули "Символ веры" на такую замысловатую мелодию, что верующие растерянно замолчали. "Символ веры" по уставу положено петь хором всем мирянам, но вытянуть такую сложную мелодию миряне без музыкального образования оказались не в состоянии. А клиросные продолжали выделываться, мешая нормальному ходу богослужения. Вот уж "символичная история". Верующие – отдельно, а клиросные – отдельно. Одни пришли молиться, а другие – заниматься искусством. Разумеется, одни другим только мешают.
Как-то, при мне было, поссорился регент церковного хора со старостой и на прощанье заявил ему: «Да я в кабаке гораздо больше заработаю». Вы представляете, что этот кабацкий лабух вытворял на клиросе, когда еще изображал из себя регента? Храм в кабак превращал. А зачем староста его пригласил? Так тот, видите ли, был известным музыкантом, и его задача была создать профессиональный хор.
А вот не надо! Не надо профессиональных хоров. Не надо настоятелям состязаться в том, у кого певчие самые голосистые и у кого из них больше музыкальных премий. Эти профессиональные музыканты в подавляющем большинстве случаев – люди не церковные и не понимают, в чем задача клиросных. Они «исполняют литургию», отыскивая для этого «музыкальные произведения» поинтереснее, да позаковыристее. Они не молятся, они мешают молиться.
А помню, как в одном вологодском храме на клиросе пели простые церковные девчонки под руководством женщины, кажется, с музыкальным образованием, но и она была человеком церковным. Боже, как молитвенно они пели! Да они ведь и не пели. Они молились нараспев. И молиться вместе с ними было так хорошо…
Все просто: клиросные должны молиться, иначе они пребывают вне литургии и только мешают верующим. Я говорю банальности? Но почему же эти банальности не понятны такому большому количеству настоятелей?
Какова же настоящая православная музыкальная эстетика? А вы слышали хор валаамских монахов? Вот звучание истинного православия. Вот небо на земле. Это древние распевы. Наши целомудренно-православные предки вряд ли знали, что такое эстетика, но их души пели молитвенно, и они бы ни когда не позволили в храме пения, чуждого молитве. Они чувствовали, какого именно пения требует православие, а мы этого зачастую не чувствуем. Так возблагодарим же Бога за то, что древние распевы живы и отметем, как ненужный хлам, музыкальные выделения расцерковленного сознания.
Однажды мы с женой были на литургии в Соловецком монастыре. На клиросе пели три стареньких монаха. Это было настоящее чудо. Они пели возвышенно, задушевно и очень молитвенно. Мы прикоснулись к миру подлинной монашеской духовности, то есть духовности истинно православной. Я не помню, какие голоса были у соловецких иноков, конечно, довольно слабые. Я только помню, что молиться вместе с ними было большой радостью. Ради этого стоило прорываться через тоскливый холод Белого моря. На клиросе пели люди, которые неизмеримо духовнее нас, и мы тоже подтягивались за ними, и благодать Божия наполняла душу.
Вот что значит хорошее клиросное пение. Но разве мы заслуживаем такого счастья на каждое воскресение? Не такая архитектура, не такие иконы, не такое пение вполне соответствуют не таким душам. Все это надо терпеть, осознавая, что лучшего мы пока не заслужили. Искажение православной эстетики было одним из признаков, предвещавших крушение империи и революционное безумие. А разве мы сегодня уже преодолели то состояние души, которое породило революцию? Наши души все такие же раздерганные, дробные, далекие от цельной мудрости. Так что, когда приходим в храм, радоваться надо тому, что имеем, а то как бы и это не потерять.
Православный туризм Когда я пришел к вере, мне нравилось сочетать это новое состояние души с вечным моим стремлением к перемене мест. Я всегда любил путешествия, ну а теперь у меня начались паломничества. Удалось побывать во многих святых местах Руси, о чем до сих пор вспоминаю с удовольствием. И вот теперь я спрашиваю себя: «Зачем ездил? Что хотел? Получил ли я от своих паломничеств духовную пользу? Или одни только приятные воспоминания?»
Как-то, еще в разгар моего паломнического зуда, мой православный друг иронично спросил:
– Ты что по монастырям-то мотаешься? Тебе дома-то чего не хватает? У нас же тут все есть: и литургия, и все таинства, и священники у нас есть хорошие, и хороших православных книг в наших лавках хватает. Что тебе еще-то надо для спасения души?
– Не мы с тобой паломничество придумали, не мы его и отменим, – столь же иронично ответил я.
Не правда ли, я очень красиво его срезал? Люблю так сказать, чтобы оппоненту было уже нечем крыть. Чаще всего у меня получается. И мой друг тогда молча кивнул, не имея, что возразить. А потом я задумался о том, что было основой наших разногласий? Да просто он не любил путешествовать, а я любил. Эта чисто психологическая разница между нами не имела ни какого отношения к нашим религиозным убеждениям, тем не менее каждый из нас объяснял свою позицию мотивами чисто религиозными. Он ссылался на отсутствие в этих поездках религиозного смысла, а я на православную традицию. Так в чем же смысл этой традиции, если смысла-то вроде бы и нет?
Как-то я сказал своему уже не православному знакомому, что ездил в Дивеево. А он в ответ спросил: «Помогло?» Сначала я растерялся, потому что не понял, о чем он спрашивает, а потом понял, и мне стало горько. Болезней у меня всегда хватало, но ни разу ни в одну паломническую поездку я не отправился, чтобы у какой-нибудь святыни молиться об исцелении. Не из каких-то принципиальных соображений, а почему-то и в голову не приходило. А тот мой знакомый был твердо убежден, что к святыням ездят только если болеют и только для того, чтобы помогло.
Действительно ведь, для многих это основной мотив, побуждающий отправиться в дорогу. В таком-то монастыре есть такая-то икона, хорошо помогающая от недуга пьянства. А в другом монастыре у мощей такого-то святого можно порешать проблемы со зрением. Или, если вы прониклись особым доверием к какому-либосвятому, прочитав его житие, то поезжайте к его мощам, должно помочь.
Не стану говорить, что это неправильно. Ведь многим и правда помогает. Жития наших святых снабжены списками исцелений, которые произошли у их мощей. Но что-то тут не так. Почему человек едет за сотни километров к некой особой «целевой» иконе? Он считает, что эта икона «эффективнее», чем все прочие? Тогда это идолопоклонство. Почему человек о том же исцелении не может молиться у себя дома или в своем местном храме? И Господь, и Богородица, и любой святой услышат нас с любой точки пространства. Люди чаще всего мыслят просто: там много исцелений произошло, туда и надо ехать. Наивно? До чрезвычайности. Как будто есть некие особые пункты приема прошений, а если подать прошение в другом месте, то его, может быть, и примут, но толку не будет. Примерно по такому же принципу мы ищем хорошего врача. Нам трудно поверить, что у нас в райцентре есть хороший врач, все хорошие врачи – в Москве, а то и за границей. Но ни икона, ни мощи святого – не врач. Один у нас Врач – Господь. А на каком транспорте мы надеемся до Него доехать?
Конечно, Господь примет самую наивную простодушную веру и ни кому не вменит во грех логическую ошибку. Если мы считаем, что ради исцеления надо потрудиться, преодолеть тяжелую сложную дорогу и было бы просто нечестно, сидя дома в мягком кресле, просить Бога о чем-то очень важном для нас… Что ж, в этом есть свой смысл. Перед Богом имеет значение все, что мы делаем ради Бога. И сама дорога может быть вменена в молитву, если это по-настоящему молитвенная дорога. Тут, наверное, не обязательно все правильно понимать, тут наверное важнее «правильно чувствовать», что и есть православие. Одно и то же действие можно совершать с разным чувством. Я ни когда не скажу человеку, что он не прав, что-либо предпринимая, потому что не знаю, что у него в душе.
То есть, если человек едет в святое место за тысячу километров исключительно ради исцеления, я не скажу, что он не прав. Не знаю. Но меня всегда раздражало потребительское отношение к вере и магическое понимание святынь. Дескать, поезжайте туда, там энергетика сильнее. Там скважину пробурили, из нее благодать хлещет.
Но вот были мы недавно с дочкой в храме абхазского села Илор. Там семь мироточивых икон. Факт исключительный. Чтобы сразу семь икон замироточили – такое не часто случается. Конечно, хотелось побывать в таком удивительном месте, где так зримо явлена благодать Божия. И вот перед входом в храм наш не сильно православный экскурсовод говорит: «Это особое место, то, о чем вы будете молиться в этом храме, обязательно сбудется». Разумеется, я отнесся к этому весьма скептично. Будет то, на что Божия воля, а не то, о чем просят в Илоре. Не верю я в особые места, откуда молитва быстрее доходит, а уж когда мне гарантируют исполнение желания, это чистая магия. Впрочем, я был благодарен экскурсоводу за то, что он предложил молиться, а не «загадывать желания».
Молиться – всегда хорошо, а в святом месте – особенно. И я молился об исполнении одного моего желания. Конечно, я не думал о том, что оно обязательно должно исполниться. Ни один человек не может гарантировать проявление Божье воли. И после этого я отнюдь не пребывал в напряженном ожидании исполнения просимого. Тем более, что желание было выражено обобщенно, не конкретно, да и касалось не меня самого. Потом мы с дочкой выяснили, что не договариваясь, молились об одном и том же.
И что вы думаете? Наше общее желание сбылось почти сразу же по возвращению из поездки. Господь словно улыбнулся над моим скептицизмом. Вот как это понимать? Думаешь, что «оно не работает», а оно работает. Конечно, я не начал верить в магию святого места. Но я стал осторожнее в суждениях. Бог принимает самую кособокую, даже «неправильную» веру при условии ее искренности. Может быть, так?
Зачем еще у нас ездят по святым местам? Иногда – к каким-нибудь совершенно особенным батюшкам или старцам. Однажды даже слышал выражение «сильный батюшка». Мне кажется, это ужасно. «Сильный» может быть маг, колдун, они могут обладать разным уровнем магических способностей. О характере этих способностей и об эффективности магических практик разговор был бы отдельный, сейчас лишь о том, как они сами понимают то, что делают. Так вот православные, считая иного батюшку «сильным» понимают его роль так же, как поклонники магии понимают роль колдуна. На самом деле все священники, и самые грешные, и близкие к святости, в равной степени сильны. Ведь таинства совершают не они, а Святой Дух через них, и сила таинств ни как не зависит от личных качеств священников.
А старцы? Ведь бывают же в самом деле прозорливые старцы, которым Бог в особых случаях частично открывает будущее и которые соответственно знают, как поступить. Например, делать операцию или не делать? И вот начинают православные нарезать круги по монастырям, прознав то об одном, то о другом дивном старце, и пытаясь порешать чаще всего бытовые проблемы. Опять же, ни чего не отрицаю. Ведь есть же старцы, и ведь принимают же они людей, и ведь действительно же они имеют реальную возможность в некоторых случаях помогать людям. Но вот мне это, мягко говоря, не близко. Тут как будто что-то не так. Не всегда не так, но иногда. Вот я, к примеру, кто такой, чтобы мне было положено «что-нибудь особенное»? Большинство православных довольствуются обычными приходскими священниками, и я уж как-нибудь вместе со всеми. Господь нас не оставит. Будем молиться и получим то, что нам надо. А если кто-то все ищет «особого» батюшку, так он наверное себя и свои проблемы считает «особыми». А у меня все как у всех – ни чего особенного. И будущего я знать не стремлюсь, все будет так, как угодно Богу. И если я уперся лбом в какую-то проблему, значит я должен сделать свой выбор, на то и дал мне Бог свободную волю. И ответственность вся целиком лежит на мне, и ни куда я не убегу от этой ответственности, да и пытаться не стану. Вся жизнь это непрерывный ежедневный выбор, на то нам эта жизнь Богом и дана. Зачем же перекладывать свой выбор на кого-то другого? Неужели на страшном суде мы собираемся кивать на старца: «Это ж не я так решил, это он мне велел». Легче, наверное, на кого-то ответственность переложить, но ведь все равно не удастся, за каждый свой поступок мы будем отвечать лично.
Конечно, бывают в жизни очень сложные ситуации, порождающие крайнюю растерянность, когда кажется «куда ни кинь – везде клин». И тут мы нуждаемся в мудром совете богопросвещенного человека. Для этого, наверное, и нужны старцы. Но за советом ли мы к ним идем? Мы ведь надеемся, что старец откроет нам Божью волю. Может быть, и откроет…
Пытыюсь заглянуть в свою душу и понимаю, что я не просто не испытываю в старцах нужды. Я их боюсь. Я боюсь того, что не смогу принять слова старца, как Божью волю. Или, может быть, не найду в себе сил исполнить то, что велит старец. И тогда буду иметь на себе двойной грех. Я боюсь этого удвоения греха. Еще вчера я мог сказать, что не знал, как лучше поступить, а завтра уже будет так, что знал, да не захотел. Нет, если бы быть уверенным в том, что старец озвучил Божью волю, то тут уж поперек не попрешь, но ведь обязательно появится соблазн считать, что это воля старца, а не Бога. Конечно, каждому будет по вере. Если я действительно готов принять слова старца, как Божью волю, какими бы странными и неудобными не показались мне эти слова, тогда все будет хорошо, Бог не оставит. А если я не уверен в твердости своей веры? Хуже бы не вышло. Я могу, конечно, придти к старцу просто за советом, но ведь он-то может начать «вещать». А меня «вещуны» напрягают. В душе может появиться противление, а в итоге я греха не оберусь.
Вполне осознаю, что я тут не пример для подражания. Я только хочу сказать, что идти к старцу – невероятно ответственно. Если старец попадется "сильный", то сила-то потребуется и от вас. Вы уверены в своей силе? Тогда снимаю перед вами шапку и склоняю голову.
Беда в том, что сейчас кроме настоящих старцев развелось много самосвятов и пустобрехов. Вот эти-то как раз и склонны вещать, отдавать приказы. А если я услышу не то, что хотел услышать? Слова самого святого старца могут показаться мне дикостью. И не появится ли у меня тогда соблазн объявить его пустобрехом? Все это так невероятно сложно… Да, я просто боюсь. А вы не боитесь?
Ну так зачем же я ездил по святым местам, если не за исцелением и не ради старцев? Боюсь, что главной движущей силой этих поездок была причина, к православию вообще не имеющая отношения – стремление к новым впечатлениям и вообще любовь к дороге. Мне всегда очень нравилось открывать для себя новые города, новые монастыри, новую архитектуру и вообще – новые миры. Нравилось делать хорошие снимки и читать о тех местах, где побывал. Мне еще нравилось писать о своих путешествиях. А при чем тут паломничество? Да в общем-то и не при чем. Помню, рассказывая о поездке на Валаам, я назвал свой опус "Заметки православного туриста". Не рискнул назвать это заметками паломника. Что я хотел? Увидеть. Почувствовать. Понять. Рассказать. При чем тут паломничество?
Но неужели эти поездки были совершенно бессмысленны с духовной точки зрения? Ну не совсем, наверное, бессмысленны. В любом случае во время этих дорог мы молились гораздо больше, чем молились бы в это время дома. Уже польза. Или вот те три соловецких монаха на клиросе. Услышав их, я, кажется, прикоснулся к истинному православию. Почувствовав их духовный уровень, я, как минимум ощутил свое недостоинство. Тоже неплохо. А с каким восхищением я смотрел на оптинских монахов! Не было ли в этом восхищении чего-то полезного для моей души? А как перевернули мою душу киевские пещеры! Душа, конечно, потом обратно встала на свое не самое почетное место. Но ведь я помню, как там было.
В паломничествах я узнал благодатное состояние души на литургии. Это ощущение полного счастья. Это Небо на земле. Несколько раз это было в Троице-Сергиевой Лавре. С тех пор меня всегда тянет в Лавру. Почему я ни разу не переживал ни чего подобного на богослужении у себя дома? Не знаю. Всего не объяснить. В чем-то просто приходится убеждаться на практике. Вот и говори теперь, что, проехав полтыщи километров, ближе к Богу не станешь. А Бог почему-то приближается.
Как-то, не желая ехать в паломничество, мне сказали: "Бог везде слышит". Я ответил: "Бог, конечно, везде слышит, но мы не везде слышим Бога". Еще один красивый ответ. Стоит ли за ним реальное духовное содержание? Может быть…
Все ни как не могу отойти от поездки в Иерусалим. Кажется, душу там оставил. А ведь я вряд ли еще когда-нибудь там побываю. И как теперь жить, если душа – там? И я подумал, что, может быть, Господь удостоит меня войти в Небесный Иерусалим. Он, наверное, такой же, как земной, только преображенный. Иконный. Я теперь мечтаю о нем. Приближает ли это меня к Небесному Иерусалиму? Не знаю. Но надеюсь.
В чем же суть настоящего паломничества? Наверное, в том, что любовь зовет в дорогу. Моя мама еще в начале 90-х, прочитав у Нилуса о преподобном Серафиме, загорелась желанием побывать в Дивееве. Она ездила в Дивеево много лет подряд. В этих поездках не было ни чего потребительского. Она ни когда не искала в Дивееве исцелений. Она ни когда не была коллекционером впечатлений. Просто рядом с мощами батюшки Серафима ее душа испытывала духовную радость. И все в Дивееве, каждая тропинка, каждый камушек, стали такими близкими, родными, радостными, что как же было туда не стремиться?
Паломничество нелогично. Иррационально. Ведь преподобному Серафиму можно молиться, не покидая своей квартиры, и батюшка, конечно, услышит. Но в этом мире все, что мы делаем из любви, приобретает смысл. Высший смысл.
РПЦ не существует Как-то моего друга при мне спросили:
– Как вы относитесь к мнению о том, что Церковь должна покаяться за свое сотрудничество с безбожным сталинским режимом?
– Вы помните о том, что глава Церкви – Христос? – парировал друг.
– Ну вы же поняли о какой Церкви я говорю, – недовольно буркнула сторонница церковного покаяния.
Не помню, чем тогда закончился разговор, но эта его часть очень характерна. Даже православные и даже грамотные православные порою забывают, что Церковь – мистическое Тело Христово. Это совокупность всех христиан, живых и мертвых, во главе со Христом. Предлагая Церкви покаяться, мы требуем покаяния от Христа. Может ли быть богохульство более глупое и отвратительное? Ах, да, мы ведь не о той Церкви, а о другой, о той, которая во главе не со Христом, а с патриархом. Еще одно богохульство. Мы знаем только одну Церковь, ту о которой говорит Символ веры – Святую, Соборную и апостольскую. Патриарх возглавляет церковную иерархию, церковную структуру, но ни как не Церковь.
Открыть ли страшную тайну? Русской Православной Церкви не существует. Так называется общественная организация, зарегистрированная в Минюсте. Эта организация существует только в юридической сфере, а в мистической сфере ее нет. Какое нам дело до того, чем считает Церковь государство? И вряд ли стоит ждать от Минюста богословской точности терминов.
Конечно, нам известны поместные Церкви, одна из них – Русская Православная. Получается вроде бы не одна Церковь, а много. Но это очень большая условность, вызванная опять же не внутрицерковной, а политической реальностью. Границы поместных церквей, как правило, совпадают с границами государств. Условное и относительное деление Церкви на поместные связано с фактом существования государств, то есть с фактом не имеющим ни какого богословского значения. Поместная Церковь – административная, а не мистическая реальность.
И вот мы, путаясь в словах, постоянно забываем, что как Христос один, так и Церковь одна – Святая, Соборная и апостольская. Нет ни какой другой Церкви. Богословами Церковь делится на торжествующую и воинствующую, то есть на Небесную и земную, но это не две разные Церкви, это две части единого целого. Так же и поместные Церкви – это не разные Церкви, а части единого целого, разделенные лишь внешне.
Речь тут идет не просто о правильном словоупотреблении, а о самом характере мышления и понимания церковной реальности. Как часто мы слышим по радио: "По мнению Церкви то-то и то-то". Но ведь это все равно, что сказать: "По мнению Христа". Ведь всем же известно, что только глава организации может выступать от имени организации без доверенности, а в Церкви Глава – Христос. Каждый раз становится интересно, кто же это у нас такой бойкий, чтобы вещать от имени Христа? Кому это Христос выдал доверенность? Как правило, выясняется, что это чиновник патриархии, ни в чем, конечно, не виноватый, просто журналисты воспринимают его заявление, как мнение Церкви. На самом деле от лица Церкви не имеет права говорить даже патриарх.
Вот, по мнению католиков, голос римского папы "экс катедра", то есть, когда он "при исполнении" и выступает по вопросам веры и нравственности – это голос Церкви. Это потому что католики считают, что папа – "викариус Христус" – заместитель Христа, то есть "имеет доверенность". Но это еретическое, то есть совершенно не православное понимание Церкви.
Римскому папе, конечно, ни чего не стоит покаяться за деяния своих предшественников, например, за проделки инквизиции. Ведь папа думает, что он – глава Церкви. Но когда православные говорят: "Наша Церковь тоже должна покаяться" – это своего рода "бытовой католицизм". Патриарх может сказать, что, по его суждению, действия некоторых иерархов прошлого неправильны, но не более того. Патриарх может даже встать на колени, но не ждите от него, что он поставит перед вами на колени Христа.
А с какой легкостью мы порою спрашиваем: "Что думает Церковь по этому поводу?" Мы хоть понимаем, что интересуемся мнением Бога? Да, по самым главным вопросам бытия мнение Бога нам известно, но ведь не по каждой же мелочи. У Кураева как-то спросили: "Что думает Церковь о Гарри Потере?" Он ответил: "Церковь ни чего не думает о Гарри Потере. Много было бы чести для Гарри Потера". Я поддерживаю пафос этого ответа и полагаю, что мне понятен его смысл. От лица Церкви может говорить только собор, а выносить на собор вопрос о Гарри Потере – и правда было бы много чести. И все же я не думаю, что Церковь ни чего не думает о Гарри Потере. Полагаю, что у Главы Церкви есть вполне конкретное и абсолютное мнение о характере этого литературного персонажа, просто нам это мнение не известно, и мы не предпринимаем попыток его выяснить.
Мы же обычно интересуемся мнением церковной иерархии, а это не есть мнение Церкви, к тому же по значительному количеству вопросов мнение иерархии отнюдь не является единым. По всем этим вопросам в Церкви существует свобода суждений. Мы даже не представляем себе, как много в Церкви свободы. Так много, что даже страшно. Ведь этой свободой так легко злоупотребить.
Отец Сергий Булгаков разработал учение о Софии Премудрости Божией, получившее название софианства. Митрополит Антоний (Храповицкий) доказал, что это учение – еретическое. Снимаю шляпу перед владыкой Антонием, но его труд не может быть равен по достоинству соборному определению. Ни кто в одиночку не имеет права объявлять что-либо ересью. И до сих пор каждый вправе считать софианство учением вполне православным. Ну не высказалась Церковь по этому вопросу. Каждый православный имеет право на любое суждение по этому поводу. Но ни кто не имеет права считать свое суждение суждением Церкви.
Как часто даже мы, церковные люди, для кратности говорим "церковь", когда следовало бы говорить "церковная структура" или "церковная иерархия". Это вовсе не пустяковые неточности словоупотребления. Мы на словесном уровне закрепляем искаженную, то есть еретическую экклезиологию. Потом мы, в очередной раз забываясь, принимаем мнение иного церковного иерарха за голос с Небеса. Не отсюда ли и берутся все расколы? Человек не понимает, с кем спорит и от кого уходит. Избави нас Господи путать Церковь и патриархию.
Женщины в брюках Все знают, что женщинам в брюках в храм заходить нельзя. А почему? Это не принято, это противоречит наших традициям. Да, традиции – дело серьезное. Вот если к примеру, речь пойдет о том, что женщины должны покрывать голову, я даже не буду спрашивать почему. Это очень древняя традиция, и здесь, видимо, уместнее обойтись без рассуждений. А вот на счет брюк. Давно у нас появилось правило, согласно которому женщине в брюках нельзя заходить в храм? Не раньше, чем первая женщина попыталась это сделать, то есть где-то в ХХ веке. Прямо скажем, авторитетом древней Церкви это правило не освящено. Хотя первого священника, который его объявил, очень даже можно понять.
Нам сейчас трудно представить себе, каким скандалом была первая женщина, которая шла в брюках по улице. Причем эта женщина явно и вполне сознательно шла на скандал. К тому же это был идеологически заряженный скандал. Бабьи штаны стали знаменем эмансипасии. Сама же эмансипация проходила под антихристианскими знаменами. Женщина своими штанами бросала вызов традиционному сознанию народа, "темного, забитого, неразвитого, все еще к сожалению находящегося под влиянием этих ужасных попов". И вот эта с позволения сказать институтка в своих штанах да еще и в храм прется? Да она в храме ни чего иного и хотеть не может, как только надо всеми посмеяться. Разумеется, ее не пускают.
А что имеем сейчас? Все ровным счетом наоборот. Брюки стали самой обычной, самой заурядной женской одеждой. Брюки есть в гардеробе у каждой женщины. Единственная тому причина – в ряде случаев для женщины это самая удобная одежда, причем, заметьте – одежда максимально скромная. Теперь эта одежда идеологически ни как не заряжена, и ни кого она больше не скандализирует.
Но в храм женщинам в брюках по-прежнему нельзя. Почему? Как-то на доске объявлений у одного храма я обнаружил следующее тому объяснение. Это нарушает правило Трульского собора, запрещающее ходить в одежде противоположного пола. Обоснование, мягко говоря, не убедительное. Брюки для женщины перестали быть одеждой противоположного пола. Женские брюки и по фасону, как правило, отличаются от мужских, это теперь чисто женская одежда. Кроме того, сам смысл трульского правила очевиднейшим образом направлен против половых извращений, что к теме современных женских брюк не имеет ни малейшего отношения. То есть мы пытаемся применить церковный канон совершенно не понимая его смысла.
Так в чем же причина этого ограничения? В консервативности церковного сознания. Такая консервативность есть безусловное благо. Церковь вообще очень медленно что-то у себя меняет, а иные вещи не меняет ни когда, даже если они относятся к чисто внешней сфере, например – облачения священников. Это очень хорошо, что Церковь не хочет быть флюгером на ветрах эпох. Мы ни когда не примем либеральных призывов, обращенных к Церкви – шагать в ногу со временем. Мы предпочитаем шагать в ногу с вечностью.
И все же иногда в церковную жизнь неизбежно приходит что-то новое. Допустили же мы в храмы электричество, хотя оставили и свечи. Интернет первоначально был встречен церковным сознанием в штыки, а сейчас многие православные, работая в сети, по сути воцерковляют некоторые ее сегменты. Есть такие "участки линии фронта" на которых "держать оборону" нет ни какого смысла. Да, нам дороги формы внешнего благочестия, и мы будем за них держаться, потому что понимаем: форма влияет на содержание. Но бывают такие случаи, когда, отстаивая внешнее, мы забываем о внутреннем. А это уже плохо. Следить за одеждой куда легче чем за душой, и мы предпочитаем выглядеть, а не быть православными.
Если женщина в брюках хочет зайти в храм помолиться, а ее не пускают, мы жертвуем содержанием ради формы. Можно ей сказать: "В храм не принято ходить в брюках, вы в следующий раз имейте это ввиду", но вообще не впустить ее не только глупо, но и грешно.
Мы порою цепляемся за некоторые обычаи, совершенно переставая понимать их смысл. Женщину в брюках в храм не впустят, а в юбке по колено – впустят, это вроде бы не запрещено, хотя любому церковному человеку понятно, что брюки на женщине куда предпочтительнее, они выглядят более скромно, менее соблазнительно. Когда речь идет о слишком открытой одежде, обосновать ее недопустимость так легко, что и обосновывать особо не надо. О брюках можно спорить, а тут и спорить не о чем. Мужики – не железные, и не надо их вводить в соблазн, это, как минимум, отвлекает от богослужения. Но у нас до сих пор нет критериев, исходя из которых можно определить, какая женщина одета слишком открыто, а какая – не слишком.
В Иерусалимском храме Гроба Господня этот вопрос решили очень просто: должны быть закрыты плечи, живот, колени. (Мусульмане на Храмовой горе добавили еще одну деталь – должны быть закрыты локти). А вот брюки женщинам как раз не возбраняются, в брюках их впускают не только в храм Гроба Господня, но и в саму Кувуклию. Такой дресс-код понятен, целесообразен, обоснован. Не принять ли его и нам?
Вот, казалось бы, незначительный, пустяковый вопрос, но за такие вопросы постоянно цепляется церковное сознание. Вечно мы норовим устроить «битву народов» по такому поводу, который и внимания не стоит. Тут бы лучше рукой махнуть: как будет, так и ладно. Но есть ли пустяки в церковной жизни? На этот вопрос уже не стоит махать рукой.
Нашла ли св. Елена крест? В Церкви нет ни чего случайного, а вот в церковной жизни случайного предостаточно, если считать случайным то, чего могло и не быть, и ни чего бы при этом не изменилось. В Церкви все от Бога, поэтому все истинно, а в церковной жизни многое от людей, порою – от искаженной грехом человеческой природы. В Церкви нет лжи, но в книгах, изданных церковными издательствами, много вранья. И даже в очень авторитетных книгах, даже в житиях святых.
Если вы прочитаете все жития святых и поверите всему, что там написано, это, мягко говоря, не сделает чести вашему интеллекту. Порою там много легко различимой фальши. В Евангелиях фальши нет, там все правда, а в житиях много вранья. Вы уже готовы сесть и заплакать? Вы пришли в Церковь, имея готовность верить всему, что здесь услышите, а здесь, оказывается, не каждому слову можно верить. Если одни говорят одно, а другие – другое, так кто-то явно ошибается. И вам придется научиться понимать, где голос Церкви, а где человеческие голоса. Где абсолютное, а где относительное. Чему вы теперь обязаны верить, а чему верить не обязаны. Господи, как тягостна бывает порою свобода…
Я, к примеру, не верю в историю о том, как св. Елена, мать императора Константина, поехала в Иерусалим и нашла истинный крест Христов. Удивляюсь даже, как в эту историю хоть кто-то смог поверить. От Распятия до царицы Елены прошло около трех веков. Вы можете представить себе, что деревянный брус пролежал на одном месте три столетия, ни кем не тронутый?
Вот, к примеру, у нас в Вологде так же около трехсот лет назад бывал царь Петр I. Сохранился каменный дом, в котором останавливался царь. Предположим, царь любил посидеть рядом с домом на каком-нибудь бревне. Не пойти ли нам, не поискать ли это бревно? Может быть, оно там и до сих пор лежит? Если я внесу такое предложение, ведь меня же сумасшедшим будут считать. А если я скажу, что пошел туда и обрел это бревно? Тогда уж точно, принудительная госпитализация мне гарантирована. Кажется нелепым даже доказывать, что кусок дерева не пролежит в людном месте несколько веков, ни кем не потревоженный. Это и так понятно.
Теперь представьте себе Голгофу. И до Христа на этом месте казнили, очевидно, казнили и после. Этот крест могли еще много раз использовать, как орудие казни, а когда он пришел в негодность – заменить на новый. Старый крест обязательно кто-нибудь стащил бы на дрова. В тех местах очень плохо с древесиной, бревно просто так валяться не будет. Для того, чтобы спустя много времени крест продолжал находиться там, где он и был в момент распятия, на этом месте должна была прекратиться всякая человеческая деятельность. Надо, чтобы по этому месту ни кто больше не ходил и ни когда ни чего на этом месте не делал. Это для сохранения креста на месте хотя бы в течение нескольких десятилетий.
А через несколько десятилетий Иерусалим был полностью разрушен римлянами. Город прекратил свое существование, там не осталось камня на камне, как и предрекал Христос. Где-то полвека на этих камнях не было ни какого населенного пункта. И вот во II веке, спустя уже почти столетие после распятия Христа, император Адриан построил на этом месте новый город – Элию Капитолину. Это был принципиально другой город. Другие дома, принципиально другая, чисто римская, планировка улиц. Неужели возможно поверить, что на некоем холме посреди столь радикальных перемен так и осталось лежать бревно, брошенное там сто лет назад? Проходит еще 200 лет, и вот туда приезжает царица, которая находит на Голгофе не только крест Господень, но и кресты разбойников, распятых одновременно с Господом. Мы знаем из жития, что у нее даже возникла проблема, как отличить крест Господень от крестов разбойников. Всего этого просто не могло быть.
Могли ли ученики сохранить крест Господень? Теоретически – да, но для этого надо было увидеть святыню в орудии позорной казни, что маловероятно. Тогда от креста на них веяло ужасом, а не святостью, а спустя несколько лет это бревно уже вряд ли удалось бы отыскать. И уж тем более ни кто не стал бы сохранять кресты разбойников. Их обретение Еленой уже ни каким чудом не объяснить.
Вот плащаница вполне могла сохраниться. После Воскресения Христова, обнаружив Гроб пустым, ее, конечно, прибрали, а потом передавали из рук в руки в течение многих веков. В этом нет ни чего невероятного. А кусок дерева, который крестоносцы получили в качестве креста Господня, безусловно, таковым не являлся.
Как-то я поделился этими своими соображениями с одной верующей женщиной и мне стало не по себе от того удручающего впечатления, которое произвел мой скептицизм. Я же верующий человек и мне очень неловко было чувствовать себя в роли скептика-рационалиста, разрушающего чью-то наивную и бесхитростную веру. Далеко не все способны отличить главное от второстепенного, людям проще верить всему, что они слышат от священников и читают в православных книгах. И если кто-то способен верить в фальшивые псевдоправославные мифы, так ведь вреда для души от этого не будет? Может вообще не касаться такого рода тем? Вера вообще не терпит неосторожных прикосновений. Один кирпичик с места стронешь – все здание разрушится. Здание моей веры строится отнюдь не на кирпичиках житийных мифов, и в моей душе ни чего в сторону не съедет от разрушения этих мифов. А другие люди по-другому устроены, для них мои слова могут оказаться разрушительными, они, когда поймут, что им хоть в чем-то говорили неправду, могут и в церковь перестать ходить. Вот уж не хотел бы я такого результата.
Зачем же я пишу об этом? А исходя из принципа: "Уж лучше я, чем какая-нибудь сволочь". Безбожники всех мастей очень любят строить свою антицерковную пропаганду на развенчивании подобного рода мифов. Дескать, в Церкви – все вранье, и ни какого Бога нет. Ждать ли, когда наши наивные православные души встретятся с таким вот змеем-искусителем, блистающим неотразимой логикой и имеющим лишь одну цель – поссорить человека с Богом? Или лучше самому объяснить, что наши "преданья старины глубокой" не во всем и не всегда соответствуют истине, но это ровным счетом ни чего не значит для нашей веры, потому что она строится на Евангелии – на великом Слове Правды, а не на благочестивых выдумках недалеких людей. Вера наша должна устоять под натиском безбожия, а для этого ее надо укреплять, мы не можем позволить себе иметь в наших убеждениях такие слабые места, которые будут сразу же пробиты при первом же натиске здравого смысла.
И еще я терпеть не могу, когда над православными смеются, как над дурачками. Помню, экскурсовод в Иерусалиме рассказывал: "Поднимается паломник по крутым ступеням на Голгофу и говорит: "Как же тяжело Ему было подниматься по этим ступеням!" Вам не больно слышать, как голгофскую трагедию превращают в анекдот? И все это потому что не в меру простодушный паломник искренне считает, что Господь поднимался на Голгофу по тем самым ступеням, по которым и мы сегодня поднимаемся. Неужели оставить его "веру" такой, как есть? Или все же предложить ему ни когда больше не смешить людей, не устраивать в храме цирк для безбожников. Я готов уважать простоту наивной детской веры, но я не хочу, чтобы слова "православный" и "недоумок" стали синонимами.
Тот же экскурсовод рассказывал: "Веду группу к стене плача, рядом батюшка с группой паломников, он говорит своим: "Вы к этой стене не подходите, ее построил поганый Ирод, убивший две тысячи православных младенцев". Спрашиваю у батюшки: "Откуда в Иерусалиме при Ироде взялись православные?" А батюшка мне уверенно отвечает: "Неверие в тебе говорит, креститься тебе надо"."
Очень показательная ситуация. Священник обвиняет в неверии человека, который не верит в его слова, то есть батюшка бестрепетно ставит знак равенства между содержанием веры и теми благоглупостями, которые сам изрекает. Как вы думаете, у того экскурсовода появилось желание креститься после встречи с неумным фанатиком? Не обидно ли за православных? Мы верим в Бога, мы безусловно верим Евангелиям, но мы не обязаны верить каждому слову очередного дурака в рясе.
А в Иерусалиме вообще очень сложно выработать взвешенное отношение к местной системе святынь. Вот мы идем по Виа Долороса. Путеводитель рассказывает нам о всех остановках на крестном пути Христа. Но мы прекрасно знаем, что планировка улиц Старого Города – это планировка Элии Капитолины. Ни одна из улиц современного Христу Иерусалима не сохранилась, и мы не имеем не малейшего представления о том, как проходили те улицы. Если бы нам чудесным образом стал известен настоящий крестный путь Христа, и мы решили бы по нему пройти, то пришлось бы идти поперек улиц и сквозь дома. Конечно, мы не станем кричать паломникам в уши о том, что их обманывают, что этот маршрут – позднейшая выдумка. Это было бы не только цинично, но и бессмысленно. Что таким образом можно добиться? Но вопрос еще в том, что мы сами чувствуем, проходя по Виа Долороса? Все же будет очень хорошо, если мы сможем подняться над фактом исторической недостоверности этого маршрута и настроим душу на глубокое переживание евангельских событий. Не надо прятаться от правды и не надо верить в то, чего нет и быть не может. Но надо понимать, что кроме голого факта есть еще и высшая правда. Если мы сможем провести свою душу через евангельское пространство, значит мы пройдем по самой настоящей Виа Долороса – это от нас зависит.
Вот мы у входа в кувуклию, в пещеру Гроба Господня. Откровенно говоря, я сильно сомневаюсь в том, что Господь был погребен именно здесь. Боюсь, что подлинное место захоронения Христа после стольких смут и разрушений оказалось забыто и утрачено навсегда. Но ведь не сомневаюсь же я в том, что именно сюда, на мраморную плиту Гроба Господня каждую Пасху сходит благодатный огонь. Значит, Господь благословил это место в качестве места поклонения, даже если это лишь символическое место. Постарайтесь умереть, когда заходите сюда. Постарайтесь воскреснуть, когда выходите. И вы побываете в подлинном Гробе Господнем.
Мы не должны отказываться от пути разума, но мы не должны превращать его в путь растлевающего и разлагающего душу скептицизма. Не надо верить в то, что противоречит объективному знанию. Но и молиться Факту, как Богу, тоже не надо.
В Иерусалиме почти нет настоящих святынь. Но почему же моя душа навсегда осталась в Иерусалиме? Да потому что там все-все-все настоящее. Мы молимся в крипте святой Елены. Обрела ли она Крест Господень? Разумеется, обрела, неужели это не ясно?
Чудеса ничего не значат Помню, как лет 20 назад, в самом начале своего воцерковления, я любил готовить православные публикации старательно выискивая в духовной литературе самые поразительные факты самых невероятных чудес. Тут святой сошел с иконы и обратился к человеку. Там некий старец предсказал судьбу России на сто лет вперед. Там мертвый воскрес. Тут слепой увидел. Там человек окаменел. Тут камень заговорил. Как меня все это увлекало! Казалось, что узнав о таких поразительных фактах люди просто обязаны толпами ринуться в Церковь. Эти публикации действительно многим нравились, но помог ли я хоть одному человеку придти к вере? Вряд ли.
Однажды владыка Максимилиан в личной беседе сказал мне: «Знаете, Сергий, может быть, не стоит делать такого акцента на чудесах? Иногда люди приходят в Церковь и думают, что тут сплошные чудеса, они надеются, что попали в сказку, а ведь церковная жизнь – это прежде всего труд до седьмого пота».
Я тогда задумался, но, кажется, еще не был готов понять глубину слов владыки. А сейчас сам скажу: чудеса ни чего не значат. Конечно, нам известно множество самых настоящих чудес, они – часть нашей церковной реальности. Но если представить себе, что в православии не было бы ни каких чудес? Изменилось бы что-нибудь в нашем мировоззрении и мировосприятии? Нет, не изменилось бы ровным счетом ни чего. Мы точно так же остались бы православными и от нашей веры не убыло бы ни на грамм.
Чудеса, то есть некие иррациональные явления, играют по отношению к вере примерно такую же роль, как и рациональные научные доводы. Это костыли для духовно немощных. Иной человек может придти в Церковь потому что стал свидетелем чуда. Но это только пропуск. Это не паспорт. Чудо поможет придти в Церковь, но не поможет в ней жить. А с годами православие входит в кровь человека, растворяется в его душе, и человеку уже не нужны ни какие чудеса. Он их не отрицает, просто они становятся ему не сильно интересны, от них в его мироощущении уже ни чего не зависит. Человек вдруг начинает ощущать, как бесконечно и невыразимо прекрасен Христос. Красоту Господа нашего не передать ни какими словами, не объяснить самым сильным разумом, не отразить ни какими средствами из тех, что могут быть в распоряжении человека. Бесконечную красоту Христа можно только переживать в меру своих духовных возможностей. Это и есть основание нашей веры. Христос – наше главное чудо. Сверхчудо. Что еще можно к этому добавить?
Как жалко выглядели большевики со своей убогой кампанией по «разоблачению чудес». Эти духовно мертвые люди думали, что стоит подорвать веру народа в чудеса, как тут же исчезнет вера в Бога. Они просто не в силах были понять настоящих оснований религиозной веры. Ну вот вскрывают они мощи и видят там истлевшие кости вместо нетленного тела и самодовольно провозглашают: «Вот, смотрите, вас обманывали». Почему же никто не объяснил этим неучам и недоумкам, что нетленность мощей ни когда не была в православии прямым, и уж тем более необходимым доказательством святости покойного? Иногда мощи святых нетленны, а иногда – нет, и последнее ни когда не смущало православных.
Но ведь иногда православные и правда начинали носиться с нетленностью мощей, как с писаной торбой, придавая этому чуду слишком много значения. Иногда не сильно умные деревенские миссионеры слишком уж усердно тыкали в нос крестьянам нетленностью мощей, как одним из главных доказательств своей правоты. И тогда становятся понятными действия большевиков, которые, расковыряв мощи, ехидно хихикали: «А вот и нет ни какого чуда».
Конечно, рассказ о мощах свт. Спиридона Тримифунтского поражает воображение. Если за полторы тысячи лет даже кожные покровы его тела не утратили эластичность – это поразительно. Но тем ли мы поражаемся, чем стоило бы?
Недавно прошла информация о том, что раскопали тело одного буддийского монаха, похороненного несколько десятилетий назад. Тело совершенно нетленно. Причем, этот буддист еще при жизни предсказал свою грядущую нетленность, велев раскопать свое тело спустя много лет, что и сделали. А это разве не поразительный факт? Тут такое «торжество буддизма» получается, что и крыть нечем. Буддисты, конечно, в неописуемом восторге, но не в них даже дело. Очень уж отчетливо тут прорисовывается «торжество экуменизма». Вот уже некоторые православные умильно заключают: «Значит и у них есть свои святые». И вроде бы так выходит, что буддизм не хуже православия, поскольку результат тот же самый. Какой замечательный аргумент в пользу равенства всех религий…
А ведь эта история ровным счетом ни чего не значит и ни о чем не говорит. О «результате» жизни этого буддийского монаха мы могли бы судить если бы нам стала известна посмертная судьба его души, а не его тела. Но о том, где сейчас его душа мы ни чего не узнали, об этом нелепо судить по состоянию его тела.
Буддизм – это школа психических практик, медитация не имеет ни чего общего с молитвой, но при помощи медитации, очевидно, возможно добиться неслабых и даже поразительных результатов. Возможно допустить, что продвинутый буддист, приводя психику в определенное состояние, добивается изменения процессов, протекающих в теле. И какой отсюда вывод? Если человек добился в медитации больших успехов, то после смерти его тело может быть и не сгниет. И ни какого другого вывода.
Буддист не может быть святым, потому что отрицает само понятие святости. Буддийский монах стремится к результату прямо обратному по сравнению с православным монахом, так что они даже теоретически не могут придти к одному и тому же результату. За внешним сходством явлений стоит порою их принципиальное различие. Но если наша вера строится исключительно на вере в чудеса, то вот эта «буддийская нетленка» нанесет по ней сокрушительный удар.
Так что поменьше бы нам впечатляться нетленностью мощей, а то еще буддистами станем.
С экстрасенсами все не просто Слово «экстрасенс» появилось у нас где-то в начале 90-х, то есть примерно тогда, когда народ ломанулся в православные храмы. Во всяком случае, я впервые услышал это слово как раз на заре своего воцерковления. И вот у меня спрашивают: «А как надо относиться к экстрасенсам с церковной точки зрения?» Мне тогда ни чего не довелось про экстрасенсов почитать, но я ж всегда был существом мыслящим, а потому начал соображать самостоятельно. Ход мысли был примерно такой. Возможно ли, чтобы один человек исцелил другого человека, не прибегая к медицинским средствам, при помощи некой внутренней силы? Да, возможно. Жития святых дают нам немало таких примеров. Бог дает некоторым людям за святость их жизни дар исцеления. Но экстрасенсы – не святые, значит, их дар не от Бога. А в этом мире существуют только две силы, следовательно экстрасенсы исцеляют людей при помощи бесов. Таково было мое совершенно однозначное заключение.
Позднее, к величайшей моей радости, эта точка зрения нашла свое подтверждение в большом множестве православных книг. На экстрасенсов ополчилась «вся православная рать». Их заклеймили служителями дьявола и объявили обращение к ним страшным грехом. Полагаю, это была вполне естественная защитная реакция церковного сознания. В нашу жизнь тогда хлынуло столько всякой мути, что надо было ставить на ее пути заградительные барьеры. Не время было вдаваться в тонкости, время было строить заборы.
И вот теперь, по прошествии двух десятилетий, я начинаю понимать, что с экстрасенсами все чуть сложнее. И в это «чуть» укладываются многие людские судьбы, которые без цели, без смысла, без реальной причины могут быть раздавлены нашей черно-белой непримиримостью.
Я не случайно сказал в начале про появление именно слова «экстрасенс», а не соответствующего явления. Так вот похоже, что за этим словом скрывается целый ряд разнообразных явлений, порою не имеющих между собой ни чего общего.
Во-первых, колдуны, адепты магии. Они известны уже много тысяч лет, слава их – недобрая, им, конечно, было очень удобно спрятаться за респектабельным и модным словом «экстрасенс». Поменяли имидж, ввели наукообразную терминологию, но суть их осталась прежней. Колдуны – служители бесов. Магия – от дьявола. Да, многие экстрасенсы на самом деле просто колдуны и ведьмы. Но не все.
Есть еще среди экстрасенсов адепты индуистских культов. Своими глазами видел гору индуистской литературы, которую штудировал один экстрасенс. Все ему хотелось, чтобы у него «третий глаз» открылся. Этот человек и ему подобные ни когда во всяком случае не были сознательными служителями бесов. Что, конечно, не может помешать бесам использовать их «втемную». Чем по сути отличается шиваизм от сатанизма? Национальным колоритом.
Но есть среди этой братии некоторое количество людей, относительно которых у меня нет однозначного суждения. Мой друг как-то рассказал мне такую историю. Зашел к соседке, у нее в кроватке маленький ребенок плачет. Он, чтобы успокоить ребенка, поставил над ним руку. Почему-то он решил, что это поможет, и ребенок действительно перестал плакать. Убрал руку – ребенок опять заплакал, снова «простер длань» и плач тут жепрекратился. Пришлось держать руку, пока ребенок не уснул. Потом соседка не раз звала его успокаивать ребенка и каждый раз эта метода безотказно работала.
Ну вот что это такое? А это явное проявление экстрасенсорных способностей. Но что же за этим стоит? А вот тут не торопитесь. Мой друг (давно уже православный) тогда был совершенно равнодушен к религии, о магии вообще ни чего не знал, впрочем, к православию относился вполне доброжелательно. С чего бы вдруг считать, что ему бесы помогали? Это было бы совершенно произвольное, ни на чем не основанное утверждение. Своей способности он не придавал ни какого значения и потом ею не пользовался, а мог бы ее развить и стать экстрасенсом. И он стал бы в этом случае служителем бесов? Простите, но это чушь.
Мы, православные, порою впадаем в ошибку, очень похожую на ту, которую совершают атеисты-рационалисты. Последние все, что наука не может объяснить, объявляют несуществующим, а мы все что не может объяснить православие, объявляем идущим от дьявола. Да мало ли в жизни всякого такого, относительно чего Церковь не высказала суждения. Неужели все с религиозной точки зрения непонятное надо обязательно объявлять бесовщиной? Неужели все, не идущее напрямую от Бога, уже обязательно идет от дьявола? Неужели от самого человека ни когда и ни чего не идет?
Почему же тот ребенок «под простертой дланью» переставал плакать? Полагаю, что внутреннее сильное желание человека успокоить ребенка порождало направленный поток успокаивающей энергии. Думаю, что это внутренняя энергия самого человека, то есть она не от Бога напрямую и не от дьявола. Конечно, надо помнить, что все в этом мире – от Бога, но если Бог дал мне две ноги, мне не надо каждый раз запрашивать Его санкцию, чтобы ходить. Так же и с этой непонятной, неисследованной энергией. Бог дал ее человеку, а дальше человек уже может сам использовать ее по своему усмотрению. И бесы тут совершенно не причем. Думаю, что такая энергия есть у каждого человека, но у одного – мало, а у другого – много или даже очень много. Да есть еще способность направленно, усилием воли использовать эту энергию, что так же могут далеко не все, но некоторые – могут. Мне кажется, это энергия нейтральная, она – не божественная и не дьявольская, она не имеет четко выраженного духовного знака, и может быть использована как на добро, так и на зло, в зависимости от воли человека.
Я бы даже рискнул предположить существование духовно нейтральных энергий. Они не светлые и не темные сами по себе, это человек встает на светлую или темную сторону и в зависимости от этого использует свою изначально нейтральную энергию. Значит теоретически могут существовать «экстрасенсы Божии»? Почему бы и нет?
Теперь я понял, в чем была моя ошибка, когда я однозначно отрицательно отнесся ко всем экстрасенсам без разбора. Я полагал, что способность «исцелять наложением рук» Бог дает только святым за святость их жизни. Но Бог не распределяет свои дары в соответствии с заслугами. Дар на то и дар, что он дается «безвозмездно, то есть задаром». Ведь не за святость же человек становится великим ученым или гениальным писателем или самым быстрым бегуном. Это просто дары, мы сами решаем, как их использовать. Если ты бегаешь быстрее всех, то сам решаешь, бегать ли тебе за преступниками или от полицейских. Точно так же Бог может кого-то наделить большой энергией и способностью направленно ее использовать. Точное значение слова «экстрасенс» – сверхчувствительный. Эта сверхчувствительность – просто один из разнообразных даров Божиих.
Конечно, это дар особый, очень ответственный и в некотором смысле опасный. Бесы все наши способности, дарованные Богом, стараются обратить во зло, а эту – тем более. Дар-то от Бога, но бесы могут начать помогать экстрасенсу, чтобы еще больше усилить его способности, а он и обрадуется. Да какой-нибудь потомственный колдун поделится своим ценным опытом. И вот мы уже имеем неосознанного служителя бесов, да он ведь может стать и вполне осознанным.
Самая большая беда наших экстрасенсов в том, что они совершенно не задумываются о природе своего дара. Они совершенно ни чего не знают о законах духовного мира, с которым невольно соприкасаются. Они вообще ни чего не слышали ни о благодатных энергиях, ни о происках бесов. Они не способны даже понять разницы между молитвой и заговором, порою используя тексты молитв в качестве заговоров, кресты в качестве оберегов, вообще не осознавая подмены. А иные, услышав про бесов, просто смеются над этой «средневековой галиматьей».
Многие из них полагают единственным критерием оценки своей деятельности ее эффективность. Вот с этого места начинается жуть. Они не задумываются, каким образом, благодаря чему, с использованием чего им удается исцелять людей. Как сказал один экстрасенс: «Меня тошнит от вопроса «Как это работает?» Вы принимаете анальгин, у вас перестает болеть голова, и вы же спрашиваете, как это работает. Вам достаточно того, что это помогает».
Вот же дурак, и пример его насчет анальгина – дурацкий. Если у меня болит голова, то я должен хотя бы знать, что анальгин очень вреден для желудка, и если у меня одновременно – обострение язвенной болезни, то мне лучше потерпеть головную боль, но не принимать анальгин. Поэтому и экстрасенса я в первую очередь спрошу не о том, помогает ли его лечение, а о том, какой ценой. Если мне придется расплатиться за исцеление своей бессмертной душой, то я лучше потерплю и головные боли, и язву желудка. Пусть болит все, только бы не навредить душе.
На самом деле я не буду спрашивать у экстрасенса «какой ценой?», большинство этих ребят и сами ни когда не задумывались над этим вопросом, их безответственность меня всегда поражала, они вообще не думают о природе и характере своих способностей. Так что мне придется отвечать на этот вопрос самому. А вопрос существует. Я не считаю, что все экстрасенсы – служители бесов, и ни к одному из них нельзя обращаться. Встречаются среди них нормальные ребята, которых только твердолобый фанатик может объявить скрытыми сатанистами.
Однажды меня попросили написать про одного целителя. Сам себя он называл только целителем, избегая слова «экстрасенс», потому что понимал, какая цепочка скверных деяний тянется за этими господами. Но занимался он примерно тем же, чем и экстрасенсы. Вот он предложил мне поставить свою ладонь между его ладонями и диагностировал состояние моего желудка. Судя по всему, его диагноз был довольно точен. Меня это не удивило и не шокировало. Человеку дано чувствовать и как бы видеть больше, чем другим людям. У него такая способность. Почему бы и нет? Он рассказывает, что вылечил многих людей, не прибегая к медикаментам и вообще методам традиционной медицины. Я понимаю, что он говорит правду. Мне вот, например, дано чувствовать фальшь. В его словах нет фальши. Кстати, по ходу нашей беседы я тоже поставил ему пару диагнозов. Мужик не слабый, но и мы не лаптем щи хлебаем.
Спрашиваю у него о его отношении к религии и узнаю, что он православный и даже церковный, хотя его воцерковление находится еще где-то на первой стадии. К слову сказать, ни когда не верьте этим ребятам на слово, если они называют себя православными. Вы можете встретить не мало колдунов, которые занимаются откровенной бесовщиной и при этом бьют себя левой пяткой в грудь, заверяя, что православнее их ни кого на свете нет. Если вы далеки от Церкви, это может ввести вас в заблуждение, но церковные люди узнают своих по множеству деталей.
Мне кажется, я понял, что такое этот целитель. Он почувствовал в себе некие необычные способности и решил поставить их на службу людям. Порою, это у него получается. Он ни когда не использовал ни каких заговоров или оберегов, ни когда не интересовался магией или индуистскими культами. Он считает, что его способности – от Бога, и он искренне старается жить с Богом, хотя ему стоило бы пожелать нормального полноценного воцерковления. Я не увидел в его деятельности ни чего скверного, бесовского, духовно опасного для пациентов. Вот когда он будет регулярно исповедаться и причащаться, у меня исчезнут к нему последние вопросы. Если от этого его способности исчезнут, так пусть они летят в тар-тарары. А если в Церкви они только укрепятся и разовьются? Так вот вам пожалуйста – экстрасенс Божий. Этот путь для него открыт, хотя он еще находится в той точке духовного развития, двигаясь из которой можно и заблудиться. Так давайте же помолимся за него. Помолимся, а не будем объявлять его служителем бесов. Давайте будем осторожнее в оценках.
Образ верности Мужчина пришел к вере. Душа горела так, что он готов был выполнить любое распоряжение своего духовника. И была у этого мужчины собака. Ризен. Замечательный прекрасный пес. И вот духовник говорит мужчине: «Тебе надо избавиться от своей собаки. Собака – животное нечистое, она не может находиться в одной комнате с иконами». На душе у него стало так больно, что и не передать. Но он выполнил распоряжение духовника, от ризена избавился, отдав его своим знакомым. Вот только когда уходил, попрощавшись с собакой, очень боялся оглянуться. Казалось, что если увидит собачьи глаза, уже не сможет расстаться со своим любимцем.
Вы знаете, я совершенно не боюсь собак. Если иная псина на меня нападет, так мы еще посмотрим, кто кого. А вот духовников боюсь. Если на меня нападет духовник, я просто не знаю, что делать. Если он велит мне сделать глупость, а то еще и злую глупость, так ведь я не выполню его распоряжения. И что тогда? Получится, что я чуть ли не против Божьей воли пошел. Ведь если не решить заранее, что в словах духовника тебе откроется Божья воля, так не зачем к нему и ходить. Спорить с духовником – идиотизм, а согласие с духовником в иной ситуации может обернуться еще большим идиотизмом.
Недавно прочитал у Кураева, что на самом деле библейское разделение животных на чистых и не чистых касается исключительно употребления их мяса в пищу. То есть утверждение, что кошки – чистые, поэтому им можно находиться рядом с иконами, а собаки – не чистые, поэтому им нельзя, мягко говоря, ни на чем не основано. А грубо говоря – это измышление неумных людей, основанное на искажении смысла библейского текста.
И вот я вспомнил того мужчину и его ризена. Духовник причинил человеку сильную и совершенно бессмысленную боль. Впрочем, некоторый смысл в этом все же был. Готовность пожертвовать ради веры всем на свете – это очень важно. Человек с честью прошел это испытание. Но ризен-то в чем виноват? Вы представляете, как невыносимо страдала несчастная собака, оставшись без хозяина? Вы знаете, как собаки умирают от тоски на могилах хозяев. А у несчастного ризена не было даже хозяйской могилы. Преданный пес оказался преданным уже в другом смысле.
Да хрен ли нам собачьи-то страданья? Это ж не человек. У собаки нет бессмертной души и любить в человеческом смысле собака не способна. Животные не знают разницы между добром и злом, то есть не способны к нравственному выбору, соответственно, собачья преданность – совсем не то, что преданность человека. Да, все это так. Собака – не человек. А мы-то – люди? Если человек совершенно равнодушен к собачьему горю, то неужели вы думаете, что он способен глубоко переживать горе людское?
Да, собака не способна к нравственному чувству, но она тренирует наше нравственное чувство. Да, собачья верность не основана на нравственном выборе, но собака дает нам образ верности, как бы символическое ее изображение. И этот символ верности тоже что-то значит.
Моя маленькая такса имеет дурную привычку путаться под ногами, иногда, особенно в темноте, я наступаю ей на лапу. Она визжит и тут же начинает лизать мне ноги. Я всегда извиняюсь перед ней, а она торопиться извиниться передо мной. Вы только вдумайтесь: собака не может допустить, что хозяин в чем-то виноват, если ей перепало, она считает, что провинилась и тут же просит прощения. Разве это не замечательный пример для подражания? Почему мы, как только нам причиняют боль, тут же ищем виноватых? Вот если бы мы всегда обвиняли себя и ни когда не обвиняли ближних… это и был бы рай. Да понимаю я прекрасно, что реакция собаки нравственного значения не имеет, но, как ни странно, она учит нравственности.
Еще она учит вот чему. Тот кто любит, всегда совершенно беззащитен перед тем, кого любит. Обидеть того, кто тебя любит, значит обидеть беззащитного. Это чудовищно. Постарайтесь для начала не обижать собаку, и тогда вы, может быть, пореже будете обижать человека.
А есть ли у животного душа? Говорят, что есть, но не бессмертная, то есть, умирая, собака полностью перестает существовать. Не стану с этим спорить, но кое-что мне тут не понятно. Бог создал этот мир для человека, и животных Он тоже создал для человека. А когда мы воскреснем, рядом с нами уже не будет животных? Но ведь без них мир будет гораздо беднее. И ведь в первозданном раю, то есть в идеальном мире, были животные. И человек нарекал им имена, постигая их внутреннюю суть, то есть это было важно. Почему же, когда мир вновь станет идеальным, животных рядом с нами уже не будет?
Не берусь судить. На сей раз – никакой полемики. А все-таки хочется, чтобы тот ризен воскрес и был рядом с хозяином, который больше никогда его не предаст.
Невенчанный брак Еще раз приходится вспомнить о том, что не все, услышанное вами в церкви – это голос Церкви. Иные суждения, устойчиво циркулирующие в церковной среде, мягко говоря, не бесспорны и полемичны. В Церкви сложно. Иногда не надо думать, а надо лишь слушать и запоминать, принимая то, что вам говорят. Если вы, к примеру, считаете, что у Христа не две природы, а одна, то вы уже не православные. Если вы хотите остаться в Церкви, то вы обязаны принять догмат о двух природах Христа. А иногда надо думать, и вы вовсе не обязаны принимать на веру суждения иных священников по некоторым вопросам. Вы имеете право думать иначе, оставаясь при этом православными.
Мне не раз приходилось сталкиваться с утверждением, что невенчанный брак – это блуд. Утверждение это представляется мне не только сомнительным, но и чудовищным. Представьте себе такую ситуацию. Супруги прожили в браке 20 лет. У них хорошая дружная семья. Они всегда хранили верность друг другу. Они вырастили детей. И вот они пришли к вере, а батюшка им говорит, что они первым делом должны покаяться в блуде. Ведь, поскольку они не были венчаны, значит они ни когда не были мужем и женой, их супружеские отношения ни когда не были супружескими, это был обычный блуд, то есть разврат.
Мне кажется, такие гадости может утверждать только человек с помутившимся нравственным сознанием, напрочь утративший способность различения добра и зла. Как же можно ставить на одну доску мужа и жену, ни когда не изменявших друг другу, и развратников, которые всю жизнь только и делали, что меняли партнеров. Как можно предлагать им каяться в одном и том же – в блуде? А, кстати, если тот муж все же изменял жене? Ведь тогда получается, что и не изменял? Какая ж тут измена, если его жена и женой-то ему не была, тогда его любовница ни чем принципиально от жены не отличалась. Из мерзких утверждений следуют мерзкие выводы. И как же горько эту мерзость слышать с амвона.
Взгляд на эту проблему зависит от ответа на вопрос: что создает брак? С какого момента два человека становятся мужем и женой? Кто-то думает, что брак создается фиолетовым штампиком в паспорте. Ан нет. Само государство этого ни когда не утверждало. Вспомните, что ЗАГС – это "запись актов гражданского состояния". То есть здесь всего лишь записывают сведения о вашем гражданском состоянии. Не случайно ведь это называется "регистрацией брака". Регистрировать можно только то, что уже существует. Ведь человек рождается не в момент получения свидетельства о рождении. Так же и брак рождается не в момент получения свидетельства о браке.
Где же этот момент? Священник, объявляющий невенчанный брак блудом, основывается на точке зрения, что брак возникает в таинстве брака. А вот думаю, что это не так. В этом таинстве супруги получают благословение Божие. Брак таким образом освящается. Но благословить, освятить можно только то, что уже существует.
Так с какого же момента существует? Что созидает брак, который государство потом регистрирует, а Церковь благословляет? По моему мнению, брак создается обещанием взаимной верности. Когда мужчина и женщина обещают быть вместе и в горе, и в радости, они становятся мужем и женой. Мне очень нравится древнеримская брачная формула: "Где ты, Гайя, там и я Гай – Где ты, Гай, там и я, Гайя". Вот когда Гай и Гайя скажут эти слова, когда они дадут друг другу это обещание, тогда они становятся мужем и женой. Или вы думаете, что Древнем Риме не было брака?
Нет смысла доказывать преимущества церковного брака перед гражданским. Это преимущество очевидно. На все, что мы делаем, надо испрашивать благословение Божие. Любое обещание, даваемое нами другому человеку, надо давать перед лицом Божиим, понимая, что не сдержав это обещание, ты обманываешь не только человека, но и Бога. Решив создать семью, как же можно надеяться обойтись без Божией помощи? Но не надо думать, что семья бывает только в Церкви. И у них тоже семьи. Если дом построен без молитвы и благословения Божьего, это все-таки дом. Крепко ли он стоит – другой вопрос, но не надо говорить, что этого дома не существует.
Из объявления невенчанного брака блудом следуют некоторые откровенно безнравственные выводы. Вот человек женился. Обещал жене, что они всегда будут вместе. А через несколько лет бросил свою жену. Не по обоюдному согласию, а по собственной воле. Они не были верующими, соответственно не были венчаны. А потом он стал верующим. Надо ли ему теперь каяться, что бросил жену? Если считать их совместное проживание блудом, так в чем же грех? В том, что блудить перестал? Но ведь понятно, насколько гадко ставить вопрос таким образом. Человек дал обещание верности и нарушил свое обещание. А это грех. Значит, брак все-таки был. Он потому наверное и не устоял, что не был венчанным. Но не надо себя обманывать, думая, что этого брака не было.
Вместо послесловияКрестный ход Был я однажды в командировке в Устюжне. С делами управился быстро, но решил остаться еще на одну ночь, зная, что завтра в местном храме престольный праздник и будет крестный ход через весь город. А желудок тогда болел страшно. Всю ночь в гостинице почти не спал, рвота была такая, что просто наизнанку выворачивало. Утром встал чуть живой, позавтракать не смог, желудок пищу не принимал. Поплелся, пошатываясь, в храм. Литургию выстоял, как в тумане и засомневался, надо ли идти на крестный ход. И тут подходит ко мне настоятель храма, с которым я вчера познакомился, и говорит: "Сережа, хоругвь понесешь?" Какая мне была хоругвь в таком состоянии, но отказать не смог.
И тут выяснилось самое страшное: хоругвь оказалась не матерчатой, а металлической. Очень высокий толстый шест, а наверху – металл. Мне редко приходится держать что-то тяжелее авторучки, а тут еще организм ослаблен болезнью до крайности. Взял я хоругвь и понял, что, оторвав ее от земли, не могу удержать вертикально, сразу же на строну ведет. А крестный ход предстоял километра на два. Я понял, что сейчас будет страшное невообразимое позорище. Я на месте не могу с этой хоругвью стоять, а пойду-то как? Буду шататься, еще за пьяного примут. Всех опозорю и сам опозорюсь. Но отказаться было уже решительно невозможно. Это ж, как крест. От креста не отказываются.
Я взмолился: "Господи, помоги!" Сомневаюсь, что я когда-либо молился более прочувствовано. Быстро выяснилось, что хоругвь можно удержать в равновесии если держать строго вертикально, легкое отклонение резко увеличивает ее вес, а так – ничего, реально. И я пошел. Тяжело, конечно, было, но терпимо. Молился я непрерывно, ни в чем ином опасения от позора не усматривая. Шел нормально, но чувствовал, что если расслаблюсь, позор настигнет меня тут же.
Донес! Донес с Божьей помощью! Сам не знаю как, но донес! Прямо нес, достойно. Поставив хоругвь на место в храме я вздохнул с таким облегчением, что и не передать. Тут опять подходит ко мне настоятель и говорит: "Сережа, пойдем с нами за стол". По случаю престольного праздника здесь приготовили отменное угощение. Я грустно улыбнулся. Ведь я есть почти ни чего не могу, желудок пищи не принимает, ни какого удовольствия не получу, да еще и вырвет, чего доброго.
И вдруг я заметил, что желудок больше не болит. Во время крестного хода я вообще забыл про желудок, не до него было, настолько сконцентрировался на хоругви, умоляя Господа помочь мне ее донести. А когда вспомнил про болезнь, она уже отступила. Помолились, сели за стол, я попробовал какого-то милого салатика и понял, что желудок принимает пищу. Аппетит вернулся, даже более того – разыгрался. А на столе было столько всего вкусного! Я понемногу ел и блаженно улыбался. Как хорошо было на душе…
Не раз я потом думал о том, что в этой истории – суть православия. Вы думаете верующему человеку легче жить? Да ни на грамм. Так бывает тяжело, что хоть плач, хоть на стену лезь. И все что надо делать, кажется нереальным, невыполнимым. Вот тут-то и взмолишься. Не суетливым бормотанием, а криком. И Господь поможет. И хоругвь свою донесешь. И встретишь в конце пути утешение – чистую тихую радость. Только бы выдержать. Ведь у Христа уже стол накрыт.
ПриложенияИз дневника
14.04.94
К. не верит в чудеса. Он спросил: "А мой стеклянный глаз может стать живым?" И я, маловер, только что перед этим сказавший: "Нет ни чего не возможного для Господа" на эти его слова ответил: "Пожалуй не может". Позднее понял, что не правильно я ответил
Что такое чудо? Часто мы думаем, что это нечто противоречащее естественным законам. Думаю, что это не так. Чудо, мне кажется, это то, что на настоящий момент невозможно для людей. До появления первого воздушного шара только чудо могло поднять человека над землей. Люди думали, что это противоречит законам естества, но оказалось, что ни сколько не противоречит.
Так же и с глазом. В каждой клетке человеческого тела есть набор хромосом, содержащих полную информацию о человеческом организме, значит и об утраченных его частях. Иными словами – есть точный чертеж. Что же мешает по чертежу заново создать глаз, утраченный пусть и 30 лет назад? Человеку мешает его неумение, а Богу ни что не мешает. Если бы Он это сделал, сие ни сколько не противоречило бы естественным законам (Им же установленным), а лишь превосходило бы человеческие возможности.
Так же и с евангельскими чудесами. Господь воскресил четверодневного Лазаря. Уже активно разлагавшийся труп вновь стал телом живого человека. Что произошло? Тело – это определенный набор атомов, расположенных в определенном порядке. В разлагающемся трупе этот порядок принципиально нарушается. Если же вернуть атомы в прежнее положение, то вот вам вновь – жизнеспособное тело. Хождение по водам? Если на определенном участке ограничить силу гравитации или создать силовое поле, то и хождение по воздуху будет ни сколько не удивительным. Просто мы этого не умеем.
Может быть, когда-нибудь это сможет сделать и человек, и чудо будет в чем-нибудь в другом, по-прежнему для человека невозможном. Бог творит невозможное для человека, тем явно указывая на существование воли помимо человеческой.
18.04.94
На той неделе посетила меня мысль сделать для газеты серию публикаций о вологодских святых. Сразу же подумал о том, что нелегко будет искать материал, но понадеялся, что с Божьей помощью смогу его найти. И вот пошел в минувшее воскресение к Литургии в монастырь, а пойти именно в монастырь тоже, думаю, было указание свыше. И вижу в монастырском храме продается прекрасная объемная книга о вологодских святых. Кажется, Господь благословил мой замысел и послал необходимую информацию.
Кстати, у самых монастырских ворот, увидев, как крестятся женщины, я замялся на минуту, но снимать шляпу и креститься все-таки не стал. Так вот, проходя в калитку, я почему-то забыл привычно наклониться и, врезавшись в притолоку, загнал себе шляпу по самые уши. И стыдно стало, и поневоле виновато улыбнулся от такого отеческого наставления.
Думал, что к девяти часам не стоит идти в монастырь и решил опоздать на полчаса. Вышел из дома с этим расчетом, но автобусы подошли так скоро, что без пяти девять я уже подошел к обители. Обитель встречала меня колокольным звоном, первые звуки которого заставили душу сжаться.
За одно посещение храма три маленьких чуда. Насколько же велика отеческая милость Господа к Своим беспечным, неразумным и неблагодарным детям. Впрочем, немного боюсь, что душа теперь так и будет ожидать постоянных маленьких чудес, словно в них – вся вера, и словно без них веры нет.
27.04.94
Не задалось стояние на монастырской службе в Вербное воскресение. С раздражением вышел из храма, зашел за угол и закурил. И только сделал это, как тут же вляпался в жидкую грязь. И всей-то грязи в монастыре был незамеченный мною пятачок в этом месте. Говорили тебе, нельзя в обители курить?
Сейчас читал Нилуса и курил. Книгу держал в левой руке, а папиросу в правой. Вдруг заметил, что правая рука, которой за весь день не поднимал ни чего тяжелого, от слабости затряслась. Левая была в полной норме, а правая вдруг ослабела от тяжести папиросы.
***
Георгий говорит: "Выходит, что быть верующим, значит быть не свободным?" Разумеется. Но разве кто-то свободен? Мы легко подчиняемся мнению уличной толпы, почти безболезненно переносим несвободу от коллег по работе, а от начальства и подавно. Нашу свободу сковывает семья, уголовный кодекс, чувство стыда, представления о жизненной необходимости, наши дурные привычки, наши страсти. Несвободу от всего этого мы переносим очень легко и даже за несвободу не почитаем. А едва заходит речь о несвободе от Высшей Воли, нам тут же свобода становится дорога. Не смешно ли? От уличной толпы согласны зависеть, а от Творца Вселенной зависеть не хотим и даже почитаем для себя унизительным. Но, добровольно наложивший на себя Господни вериги, тем освобождается от многих других.
11.05.94
На Пасху мы с женой стояли в храме с незажженными свечами в руках. Другие уже начали зажигать свои свечи, а у нас они все еще не горели. К ближайшим образам проталкиваться было затруднительно и невежливо. Можно было зажечь свою свечу от свечи стоявшего рядом, но рядом стоял молодой человек, про которого я знал, что он слепой. Я боялся своей просьбой привести его в замешательство. Наконец на мою растерянность обратила внимание женщина, стоявшая поодаль. Она взяла мою свечу, затеплила от своей и вернула мне. Однако, моя свеча ни как не хотела разгораться, и я уже опасался, что она вот-вот потухнет. Вдруг она ярко вспыхнула, и жена спокойно зажгла от нее свою. Мы стали вместе с крестным ходом выходить из храма. Моя свеча все-таки погасла. Тогда я, уже не имея проблем, зажег ее от свечи жены, то есть от той, которая перед этим была зажжена от моей.
Только сейчас я понял, что тут целая притча. И странно думать, что моя свеча может погаснуть, и радостно, что будет от чего ее зажечь.
15.06.94
Страсть ко внешнему возвышению чудовищна. Я не знал, как мне бороться с этим. Я очень болезненно переживал внешние унижения, даже если они таковыми не являлись. И вдруг неожиданно наступило облегчение, словно обиды были лекарством. Бес тщеславия если и не вовсе отступил, то во всяком случае заметно ослабил когти.
Все равно кем быть, если быть слугой Господа. Кажется, эта мысль или скорее даже ощущение понемногу входит в меня. Если Господь призовет служить Ему на руководящей работе – буду. Если останусь на рядовых ролях – все равно буду счастлив сознанием своего служения. Собственно, можно и улицы мести, лишь бы это было служением Господу. Все становится все равно. Перестает пугать безденежье. Но даже не это главное. Важнее, что перестают пугать деньги. Не пугает униженная подчиненность – ладно. Но, кажется, и власть уже не страшна. Власть и деньги, переставая быть вожделенными, как бы обретают внутреннее равноправие с подчиненностью и бедностью. Не страшно для души иметь комфорт и почет, если ты внутренне равнодушен к ним, если готов спокойно расстаться с ним в любую минуту во имя Господа.
Можно любить вкусно покушать, но не плохо во время поста поупражняться в способности хладнокровно отказаться от вкусной еды во имя Господа. А если вовсе не будет ни деликатесов, ни красивой и удобной одежды? Как важно, чтобы хватило хладнокровия просто не обратить на это внимания. Собственно, все что надо – стремление вырвать из своего сердца любую привязанность относительно которой есть хотя бы подозрение, что она сильнее, чем любовь к Богу. Так просто и так невыносимо трудно, но понимание пути – первый шаг.
Как бессмысленно жалок и нелеп я был, когда потерял покой из-за лишения комфорта на работе. Но Господь по своей великой, непостижимой, неизъяснимой милости вернул мне мир. Господи, благодарю Тебя и умоляю: дай мне силы ни когда не превращаться в это бессмысленное, жалкое существо.
06.08.94
Все, ставшее простым, снова стало трудным и сложным. Для чего трудиться? Раньше говорил – ради самореализации. Но единственная разумная самореализация человеческой души – максимально возможное приближение к Господу. Реализация творческого потенциала имеет к этому слабое отношение. Ради лаврового венка? Только бесов тешить. Ради людей? Но большинству людей не нужна та тщательность, с которой я всегда работал. Делать красиво во имя Господа? Но к вере большинство моих трудов не имеет отношения. Добиться уважения немногих понимающих людей? Опять же бесов тешить.
Цель жизни, стяжание Духа Святого, ясна, но цель работы, занимающей в моей жизни так много места – нет. При таком раскладе выходит, что цель работы – лишь добыча пропитания. Но в этом случае нет смысла стремиться что-то сделать еще лучше. Достаточно делать удовлетворительно, что бы начальство не жаловалось. А оно не будет жаловаться и даже может не заметить ни чего, если я буду трудиться с внутренним равнодушием, не вкладывая в работу столько душевных сил.
Раньше я знал, зачем надо оттачивать и шлифовать каждую фразу. Цель работы и цель жизни были едины – самореализация. Ныне знаю, что цель жизни должна быть другой. Но тогда выкладываться на работе теряет смысл. Если бы был врачем, тогда цель работы и цель жизни и сейчас совпадали бы. Но работать над структурой фразы, смысловыми оттенками, тонкостями композиции, над всем тем, чего большинство и не увидит… Разве это значит служить людям, творить добро? А если выкладываться над текстами только потому что без души работать неинтересно, то, кажется, это несерьезно.
А работать плохо не хочется. Хочется творчески расти. Но необходимо ответить какой цели и каким образом служит творческий рост.
30.08.95
– Что будет, если все станут монахами?
– Ни чего не будет. Все ни когда не станут монахами.
– Хорошо, а что будет, если все в миру будут жить так, как подобает жить православным мирянам?
– Ну и слава Богу.
– А вам не кажется, что все встанет?
– Отчего же? Православные честны, дисциплинированны, добры. Это делает их лучшими и на работе, и в семье, и на улице. Если все будут православными, все напротив, расцветет.
– А надо чтобы расцветало?
– То есть?
– Где наша цель? Где мы должны нажить богатство? Разве на земле? На Небе! Так стоит ли особо трудиться ради земного расцвета?
– Очевидно, на земле стоит потрудиться над тем, чтобы у людей были наилучшие условия для спасения души.
– Вот как? Ну я вот, например, дырки в дуршлаках сверлю. С восьми до пяти. И, откровенно говоря, не знаю, способствую ли я спасению душ тех, кто мои дуршлаки покупает.
– На работе вы предельно добросовестны, трудолюбивы. Вне работы лучшим образом выполняете обязанности мужа, отца, сына. И на работе, и на улице и дома – доброжелательны, отзывчивы. Всем этим вы способствуете спасению своей души, а значит и душ тех, кто вас окружает. Если все будут такими, это и будет тот земной расцвет, в плане даже и материальном, когда все вместе дружно копят богатство на Небе.
– Замечательно. Только одно маленькое уточнение. Дело в том, что не все у себя на работе сверлят дырки в друшлаках. Иные промышленными предприятиями руководят. А есть еще журналисты, художники, архитекторы и много других не менее творческих профессий. Как им работать? Как мне работать, я не спрашиваю – аккуратно и добросовестно сверлить свои дырки в течение положенного времени. Пожалуй, еще инструмент беречь, да материал экономить. А как работать им?
– Так же. Честно и добросовестно.
– Вот – вот – вот. Давайте-ка расшифруйте мне, что это по отношению к ним означает. Пунктуально выполнять свои обязанности? Но обязанность авиаконструктора – сделать так, чтобы новый самолет был как можно лучше. А чтобы этого добиться, надо иногда ночами работать, иногда по выходным. Надо забыть о том, что в деревне родители заждались, а дети оболтусами растут. А молитва? А в церковь сходить? А книгу православную в руки взять? Да вы с ума сошли. Когда? Но только вот так, сгорая на работе, конструктор выдает результат, которого ждет страна. А вот теперь ответь мне, имеет ли этот результат – новенький сверхсовременный авиалайнер ну хоть какое-нибудь отношение к спасению души? Ни даже самомалейшего. И стоило ли на работе-то сгорать? Выходит, что не стоило. И вот, предположим, что конструктор это понял. Раньше он жил ради того, чтобы самолет получился как можно лучше, а теперь – ради спасения души. У него теперь два выхода: либо, оставаясь в КБ, аккуратно, пунктуально и добросовестно рисовать чертежи с восьми до пяти, проектируя средние, невысокого уровня самолеты, или идти работать к станку – сверлить дырки. У станка работе будут отданы глаза и руки, а душа, разгруженная от работы, будет отдана Богу.
Итак? Хороший авиаконструктор пришел к вере и страна его потеряла в любом из двух случаев. Не думайте, что речь о редкой профессии, так же и с огромной армией всех тех, у кого необходимое условие честного выполнения своих обязанностей – вкладывать в работу душу, жить и дышать своей работой. Мало ли кругом примеров – пришел человек к вере и либо охладел к своей работе, лишь лямку продолжает тянуть, либо сменил работу на механическую – много таких в дворниках, в сторожах или дырки сверлят.
И вот вернемся к нашему вопросу: что будет, если все станут православными? Как минимум – резкое препроизводство друшлаков. А если серьезно, то все встанет. Если люди не будут стремиться во что бы то ни стало сделать свою работу как можно лучше, вся материальная сфера остановится, пусть не сразу, но довольно скоро.
Получается, что не всем быть православными? (Если не иметь ввиду православных лишь по названию). Ну ни как не благонадежны для этого мира те, кто не видит в этом мире ценности. И выходит, что православные миряне – лишь потребители тех материальных благ, которые создают в поте лица, с кипящими мозгами люди к вере равнодушные.
– Грустно…
– Не то слово… Что же мы, бессовестные иждивенцы? Сами души спасаем и живем за счет тех, кто их губит? Впрочем, знаете как…
Вот жил директор завода. И привел его Господь к вере. Хотел в монастырь уйти – ни что его в этом тленном мире не интересовало, но – жена и дети. И ушел он в сторожа. Молился день и ночь и для семьи пропитание добывал. С Божьей помощью денежка появилась, в паломничество по святым местам отправился. А когда в самолет сел… подумал обо всем об этом. И сколько летел – все за авиаконструктора молился, за всех авиаконструкторов – живых и усопших. Ведь поди же некогда им самим молиться. У них же день и ночь голова фюзеляжами набита. Им же, горемыкам, ни до жены, ни до детей, ни до Церкви. А самолеты, засранцы, хорошие делают. Господи, даруй прежде конца покаяния всем на свете авиаконструкторам. А которые так и померли за пульманом, без покаяния… Прости их, милосердный Господи! Они для людей старались.
Если ты все бросил и ушел дырки сверлить, постарайся по крайней мере отмолить хотя бы одного авиаконструктора.
Дописано 17.03.13.
Тогда я еще не знал о судьбе блестящего русского авиаконструктора Игоря Сикорского, который, кроме прочего, изобрел вертолет. Всю жизнь Сикорский был, вероятнее всего, формально православным, а в конце жизни по-настоящему пришел к вере и, кажется, даже писал духовные книги. Этот замечательный русский человек внес огромный вклад в развитие авиации, при этом отнюдь не оказался потерянным для Церкви. Вот такой практический ответ на теоретический вопрос.
Отнюдь не считаю, что так и надо: "Первым делом – самолеты, а религия потом". Если человек думает, что вере он посвятит остаток жизни, этого "остатка" может не оказаться. Дело души нельзя откладывать "на потом".Но это пример того, что к спасению души Бог приводит людей самыми разнообразными путями, лишь бы человек сам этого хотел. Сикорский стал "работником последнего часа", а другим, может быть, так нельзя, и у них все будет по-другому.
Теперь я точно знаю, что нельзя презирать таланты, данные Богом, даже если эти таланты, на первый взгляд, не имеют ни какого отношения к спасению души. Конструктор обязан стать конструктором, архитектор обязан стать архитектором. Они должны всю душу вложить в реализацию данного от Бога таланта. А как же спасение души? Да лишь бы ты хотел ее спасти – Господь научит как. И за пульманом можно молиться, даже если это короткие молитвенные вздохи, их цена перед Богом может быть очень высока. Любое дело можно делать ради Бога. Даже если человек вкалывает сутками и у него нет времени вычитывать многочасовые молитвенные правила и даже в храм он не имеет возможности ходить регулярно, пусть только помнит, что без Бога он – ничто, пусть просит у Бога помощи, и пусть благодарит Бога за помощь, которая всегда (!) приходит. И тогда в его сердце родится восхищение Божьим миром. И тогда сама его работа станет молитвой.
Помните чудную новеллу Анатоля Франса "Жонглер Божьей Матери"? Жонглер умел только жонглировать, он ни чего иного не имел возможности принести в дар Божьей Матери. И тогда он ночью в храме стал жонглировать своими шарами перед иконой. Тому, кто случайно это увидел, это показалось страшным кощунством, а Богородица сошла с иконы и вытерла пот со лба своего жонглера.
А бывают ведь таланты не только духовно-нейтральные, но и откровенно страшные. Например, талант полководца. В чем он состоит? В том, чтобы уметь максимально эффективно уничтожить на поле боя как можно больше людей. Но тот, кто имеет талант полководца, должен стать полководцем. Даже такое страшное дело, бесспорно замешанное на грехе, можно делать во славу Божью, и даже стать святым, чему есть множество примеров.
Многочасовые молитвословия и выстаивания в храме всех богослужений, не являются обязательным условием спасения души. Это средства и средства безусловно благие, но могут быть и другие пути. Иногда один только молитвенный вздох может быть угоднее Богу, чем десять акафистов. Бог, конечно, отличит тех, кто внутренне равнодушен к Нему и лишь ссылается на нехватку времени, от тех у кого и правда туго со временем, но из глубины души постоянно вырываются очень искренние возгласы: "Господи, прости", "Господи, помоги", "Господи, благодарю".
И ни когда настоящая любовь к Богу не наполнит душу человека презрением к "этому тленному миру". В этом мире живут люди, и Бог хочет, чтобы мы друг друга любили и все делали из любви к друг другу, а значит и к Нему.
Нет ни чего отвратительнее высокомерного псевдоправославного презрения к окружающим, которые губят свои души. Однажды я услышал от одного ревностного неофита: "Меня вообще ни что не интересует, что не имеет отношения к спасению души". Если бы он только понимал о чем идет речь, когда мы говорим о спасении души, он бы понял, что к спасению души имеет отношение абсолютно все, что происходит в этой жизни.
Помню, в сериале "Улицы разбитых фонарей" капитан Ларин приходит к одному монаху, чтобы задать ему несколько вопросов. Монах встречает его пренебрежительно:
– Вы хотите найти преступников?
– Да.
– Искать надо Бога, а не преступников.
– Я обязательно подумаю об этом, но сейчас мне надо найти преступников.
Часто пьющий и редко вспоминающий о Боге опер выглядит в этой ситуации куда православнее, чем монах, исполненный презрения к грязной оперской работе. Опер каждый день рискующий жизнью, спасал людей. А высокомерный монах заботится о спасении только свей души. Кстати, по сценарию этот монах бросил в миру жену и дочь, которые считают его погибшим. Вообще молодец.
Все, конечно, сложнее. Прп. Иоанн Дамаскин – талантливый управленец, богослов, поэт, бросил все и ушел в монастырь, где ему запретили писать и определили послушание – выгребать дерьмо. Разве Иоанн был не прав? Прав. А игумен, запретивший талантливому богослову писать? Вполне возможно и даже вероятнее всего игумен тоже был прав. Это такой особый путь. Надо развивать свои таланты, но иногда ими надо пренебречь, может быть, на время, а может быть и навсегда. Ведь даже Богом данные таланты могут превратиться в преграду между человеком и Богом.
Путь Дамаскина – благой путь. Но этот путь не универсален. Вот этого-то и не понимают наши фанатики, полагающие презрение ко всему мирскому обязательным условием для спасение души. Сейчас много говорят про "монастырь в миру", про то, что надо сделать свою семью маленьким монастырем. Конечно, это благой путь. Ошибка происходит тогда, когда этот путь объявляют универсальным и для всех обязательным. Кому-то и в миру нужны незримые стены, которые отделяют его от мира, но и без этих стен можно спасти душу.
Сейчас много говорят об "умном делании" для мирян. Умное делание – чисто монашеская практика. Доступно ли это для мирянина? Возможно. Но безусловно – не для любого, и уж ни как это не может быть обязательным.
Нет, жизнь не остановится, если все станут православными. Жизнь остановится, если все станут фанатиками. Православные – разные, а фанатики – одинаковые.
Так надо ли публицисту выбиваться из сил, работая над словом? Надо ли вкладывать душу в совершенствование стиля? Надо! Вам только кажется, что это не имеет отношения к спасению души.
28.08.95
Православие удивительным образом неуловимо при всей жесткой точности и однозначности догматов и канонов. Последние – как скелет, а живое тело веры, которое на них нарастает, не побалует почти ни одной однозначной формулировкой, ни одним утверждением, относительно которого можно быть уверенным, что вы его правильно поймете без доброго тома комментариев. На вопросы и другим, и самому себе постоянно приходится отвечать: "Так, да не так", "Можно и так сказать, хотя это не вполне точно". "Ну, на определенном уровне можно и так понимать". Все элементарно просто и бесконечно сложно, как и сама истина.
Вот, например, святой сказал: "Жить в миру и спастись, все равно что гореть в огне и не сгореть". Другойсвятой сказал иначе: "Не все и в монастыре спасутся, не все и в миру погибнут". С формальной точки зрения одно из двух высказываний ложно. А между тем, оба они истинны.
Святитель Феофан сказал по видимости то, что надо было слышать монаху, а преподобный Лаврентий обнадеживал мирянина. И тот, и другой утверждали своих чад на том пути, которым им заповедано следовать. Значит, есть две разных истины для разных людей? Нет, истина одна. Или один из них говорил то, что ложно, но полезно? Нет, ни какой лжи.
Надо понимать, что слова святого затворника являют собой вывод из множества положений святых отцов, которые являются безусловно истинными. Не следуя этим положениям (хоть в миру, хоть в затворе) душу спасти невозможно. Святитель делает неизбежный вывод из того, что должно быть известно каждому монаху. Возможно ли спастись без покаяния? Ни как нет. Возможно ли покаяться в суете? Немыслимо. Возможно ли в миру без суеты? Куда там. Ни одно из трех положений опровергнуть невозможно, значит и вывод из них является истинным. Но одна часть истины в том, что в миру спастись нельзя, а дургая часть истины в том, что в миру спастись можно. Чтобы это перестало казаться абсурдом, тут надо дальше говорить, но до дна все равно не добраться.
Или вот послушание и рассуждение. Отсечение своеволия, не рассуждающее послушание старцу или духовнику – безусловная добродетель. Но разве духовное рассуждение – не добродетель? А разве это не есть нечто прямо обратное?
Закхей призвал к себе Господа, несмотря на хорошо осознаваемое собственное недостоинство, а Сотник воспрепятствовал Господу войти, сославшись на недостоинство. И оба правы. Но как же оба, если в типовой ситуации поступили прямо противоположно? Хоть плачь.
Я так понимаю, что и Закхей и Сотник были движимы любовью ко Господу и этим их поступки были оправданы. Можно было и не принять от лености, и принять по гордыне. Точно так не поступив, оба были бы осуждены. Вспомним Симона Фарисея, который призвал к себе Господа и был осужден. Как же тут без рассуждения?
Как часто надо причащаться, тебе ни один духовник не скажет. А если скажет? Вы может и не спрашивали, а он сказал. Ответ, казалось бы, прост: надо сделать за послушание, как велено. А если вы на 100% убеждены, что в этом случае будете причащаться в осуждение? А если на грех благословляют? Не выполнять? Но если это всего лишь представляется грехом тебе, в силу твоей духовной неразвитости, а старец знает, что говорит? Скажете, есть явный грех. Так ведь мало ли что нам явным кажется. Если один человек избил другого человека палкой, это грех? Явно. А если это делает старец в духовном разуме по отношению к ученику? И это еще простой случай. А мало ли еще такого, явно – неявного?
Наверное, лучше бы и вовсе не рассуждать, а положиться на одно послушание. Но если с двух сторон два равно авторитетных старца разное говорят? Выбрать одного из них, его и слушать во всем? Но для того, чтобы выбрать, уже придется рассуждать. А если разное говорят духовник и епископ? Или духовник и святые отцы? В пользу любого выбора можно привести множество доводов. Но случай еще сложнее, когда к разному призывают духовник и совесть. За послушание как раз может быть очень хочется поступить, совести этим рот заткнуть. Но, положим, послушаешься совести (т.е., как тебе представляется – Бога) и та же совесть заест за то, что ослушался священника.
Как быть? Думай. А если "думай", значит ослушание в принципе допускается? Ведь если я хоть в одном случае из тысячи поступаю наперекор воле духовника, значит послушания вовсе не существует, потому что в 999 случаях, когда я послушался, это я решил послушаться. "Я решил" – чистое своеволие под видом послушания. Ну как тут быть? Да в том-то все и дело, что ни кто тебе не скажет.
Или вот пол России ехало к старцам, и это считалось мудро. А не мудрее было обратиться к своему приходскому священнику? Или того проще – к первому ребенку на улице? Как же все-таки? Ни где не написано. А если и написано, в другом месте может быть написано другое. Которое место для тебя?
Православие – не доктрина, а сама жизнь, поэтому все так сложно.
29.08.95.
Если сравнить христианские конфессии, то придется сделать удивительный вывод: православие всегда и во всем – золотая середина, а католицизм и протестантизм – диаметрально противоположные крайности. Надо ли объяснять, что в крайних точках ни когда нет правды.
1. Католицизм утверждает безгрешность Богоматери, то есть приписывает ей свойства Бога. Протестантизм отрицает даже девство Богоматери после рождения Иисуса. Католицизм возвеличивает выше должного, протестантизм – уничижает. Православие чуждо обеих этих крайностей, оно возвеличивает Пресвятую Богородицу, но в меру истины.
2. Католики ведут службы на латыни – языке для простых людей совершенно непонятным (То что после "второго Ватикана" католики перешли на разговорный язык – это уже не классический католицизм). Протестанты молятся на разговорном, уличном языке. Церковнославянский язык православного богослужения – не разговорный, не уличный, но все же понятный русскому человеку в очень значительной степени.
3. У католиков даже белое духовенство приговорено к безбрачию, а протестанты, отрицая монашество, безбрачие почитают вовсе не нужным. Православие – опять по середине – благо безбрачия не отрицается, но к нему обязываются лишь монахи.
4. У католиков одна голова на всех – это папа. У протестантов – сколько голов столько и озарений, каждый сам себе папа. Православная идея соборности предполагает дисциплину в отличие от протестантов, при этом исключает диктатуру в отличие от католиков.
5. Большинство протестантов веротерпимы до безразличия. Католики нетерпимы до инквизиции. (Речь опять же о классическом католицизме). Православие ни с кем брататься и смешиваться не желает, оно обличает ереси, но до инквизиторского фанатизма в их искоренении мы ни когда не доходили.
Помню, как после сборища протестантов их пастор уверял меня: "И вы правы, и мы правы". А во время сборища два католика демонстративно сидели, когда всем предложено было встать для молитвы. С пастором я не согласился, подчеркнув нежелание с ними смешиваться и нежелательность ситуации, когда малосведующие люди нас друг с другом путают. С католиками тоже не согласился, из уважения к собравшимся встал, когда было предложено. Демонстрация презрения – дело не хорошее. Но к коллективной протестантской молитве тоже не присоединился, в это время творил про себя молитву Иисусову.
Хорошо быть православным.
05.09.95
Недавно ко мне в редакцию зашел старенький профессор-атеист, которого до глубины души оскорбили слова в моей публикации: "Мы входим в духовное пространство, где достоверность фактов не измеряется псевдоточными доказательствами так называемой объективной науки, нахально претендующей на достоверность добываемых ею данных". Может быть, я и правда погорячился, и речь стоило вести о нахальстве науки в том только случае, когда она претендует на монополию в овладении истиной. Но дело сейчас не в этом. Дедушку-атеиста не в меньше степени взбесил бы и второй вариант.
Я отказался вступать с ним в полемику. Мы с ним – иностранцы. Таких с позволения сказать профессоров до глубины души оскорбляет сам факт существования верующих. Для православного могут быть наиболее убедительными критерии истинности того или иного утверждения совершенно вненаучные.
Если правоту богослова в полемике доказывают его высоким духовным уровнем – это абсолютно ненаучно. Между тем для верующего человека ничего убедительнее такого доказательства и быть не может. Про архиепископа Серафима (Соболева) автор предисловия к его книге сказал, что владыке за чистоту жизни была дарована особая чувствительность к любым отклонениям от истины. Если не разделять такого подхода, то просто придешь в отчаяние, вникая в тонкости богословской полемики. Кто же способен во всем этом разобраться? Разве мы сможем определить, кто прав? Но для православных все просто: кто "святее", тот и прав.
Господь угождающим Ему дарует способность рассуждения – какую ситуацию как надо понимать с точки зрения истины. А то, может быть, у человека "Символ веры" от зубов отскакивает, а простейшую жизненную ситуацию с православной точки зрения он растолковать не может. Чем больше у человека грехов, тем меньше у него способности такого рода рассуждения, меньше способности понимать Писание. Все еретики – страшные грешники. Не будь они таковыми, Господь не попустил бы им уклониться от Истины. Так по прошествии времени, когда становятся известны сокровенные грехи иных "богословов", можно судить о ложности их взглядов. Так же и относительно тех, чью святость Господь после их кончины засвидетельствовал, можно утверждать, что они имели дар правильно понимать Писание.
Как Максим Исповедник доказывал, что сочинение Дионисия Ареопагита действительно таковым написаны? Св. Максим видел, что автор – человек очень возвышенный. Исповедник твердо знал, что такая глубина боговедения может быть дарована только кристально чистому в нравственном отношении человеку. И этот человек утверждает, что знаком с апостолом Павлом, с его учеником Тимофеем, с Иоанном Богословом. Значит, так оно и есть, этот человек в принципе не может лгать.
Гелиан Прохоров не прав, когда утверждает: "Подобно Пушкину, комментатор (т.е. Максим Исповедник), как видим, считал, что "гений и злодейство – две вещи несовместные". Последнее утверждение может быть истинно или нет, но "комментатор" определенно "считал" совсем не это. Гениальный композитор, поэт, архитектор очень даже могут (или не могут) быть отъявленными негодяями. Но гениальный богослов, если он негодяй, то непременно ересиарх, то есть и не богослов вовсе, а пустое место. Это железно. А Пушкин говорил о другом.
Так доказывает богословие авторство Дионисия Ареопагита. А как доказывает наука, что он не мог быть автором этих текстов? 1. У него обнаруживается цитата из послания Игнатия Богоносца, которое последний написал после его смерти. 2. В том, что автор говорит о церковной иерархии усматривают немало черт более позднего времени. 3. На рубеже I-II веков богословско-филосовская система еще не могла быть такой разработанной.
Но разве Господь не мог вложить одни и те же слова в уста двух разных святых? Оба – святые, значит говорили не свое, а от Бога, а из одного источника одно и исходит. Чаще это «одно» расходится в форме, но почему бы ему и в форме не совпасть? Второе – все пророки сообщали с точностью о том, что будет после них. Почему св. Дионисий не мог провидчески упомянуть черты иерархии недалекого будущего? Третье – из того, что по своей глубине религиозно-философская система Дионисия превосходит уровень рубежа I-II веков, следует лишь то, что Дионисий был ближе к Богу, чем большинство его современников.
Итак, с православной точки зрения доказательство св. Максима «за» – железное, а доказательства науки «против» решительно ни чего не доказывают, кроме святости Дионисия. Ну а наука скажет, что максимово доказательство – это мыльный пузырь, а вот ее возражения неоспоримы. Не о чем нам спорить с этими господами.
Дописано 19.03.13.
Все примерно так и есть, но все гораздо сложнее. Может ли благочестивый православный человек врать? Может. Еще как может. Большинство наших житий – наглядное тому подтверждение. Сколько слов там приписано святым, которых они не говорили, сколько вымышленных фальшивых деталей мы можем встретить в житиях. Непонятно, как это православный человек может врать? Так ведь он же не обязательно сознательно обманывает. Бывает, знаете ли, что врет человек и сам себе верит. Он как бы даже и не врет, он предается благочестивому фантазированию, а главное – он уверен, что его фантазии послужат духовной пользе читателей. Может быть, и послужат. Но он врет. Он выдает за правду то, что сам же и выдумал.
И вопрос об авторстве произведений, которые прописывают Дионисию Ареопагиту, сейчас представляется мне открытым. У меня нет намерения полемизировать с тем, что я писал 18 лет назад. Просто теперь я понимаю, что все это можно очень по-разному интерпретировать. Представьте себе такую ситуацию. Некий христианин где-то откопал богословскую рукопись, на которой сделана пометка, что она принадлежит некому Дионисию. От содержания текста он пришел в восторг, а текст и правда того заслуживает. И вот у него возник вопрос: уж не тот ли это самый Дионисий Ареопагит? Эта мысль показалась ему столь восхитительной, что вопрос тут же превратился в уверенность: ну, конечно же, это он и есть. Только друг апостола Павла мог написать такие возвышенные произведения. И вот этот первооткрыватель так искренне возжелал осчастливить христианский мир обретением текстов Ареопагита, что спорить с ним было уже бесполезно. Он говорит: «Я чувствую», и хоть кол ему на голове теши. Он мог еще для верности вставочку сделать, про личное знакомство с апостолом Павлом. Он вовсе не чувствует себя лжецом, он это делает, чтобы развеять сомнения скептиков и маловеров. Да мало ли известно в истории случаев, когда переписчики относились к своей работе, мягко говоря, творчески. А Максима Исповедника отделяло от Дионисия Ареопагита более полутысячи лет. Сколько раз за это время рукопись была переписана? Так что ни кто ведь не говорит, что некий Дионисий врал, утверждая, что он – Ареопагит. Это могли сделать за него другие, причем, очень благочестивые люди, к тому же из самых лучших побуждений.
Я вовсе не утверждаю, что Ареопагит не мог быть автором этих текстов. Но теперь мне представляется уместным сказать: «Не знаю». Благочестивые восторги делают нас порою очень некритичными ко всякого рода вымыслам.
Относительно того, что «кто святее, тот и прав»… Наверное, так и есть. Жаль только агиометра до сих пор не изобрели, так что с применением этого критерия истины у нас большая напряженка. Кураев, например, пишет, что архиепископ Серафим (Соболев) призывал атеистов попросту убивать, после чего его книги вообще невозможно продавать в православных магазинах. Если архиепископ действительно это утверждал, это действительно помрачение нравственного сознания. Но я не сомневаюсь, что он жил праведно, и, между прочим, зарубежники его канонизировали. Но что же у него с «чутьем на истину», если он считает, что атеистов надо убивать? И что у зарубежников «с чутьем на святость»? Да ведь и у нас агиометра нет.
А как проходили вселенские соборы, где искали истину, это многим лучше вообще не знать. То что святитель Кирилл Александрийский, столп православия, на третьем вселенском соборе действовал подкупом и обманом, не зная, кажется, вообще ни каких нравственных ограничений, это как? А вот ересиарх Несторий вел себя вполне достойно, проявлял смирение, не искал своего, и в конечном итоге на деле доказал, что готов пожертвовать собой ради мира церковного. Если бы тогда смотреть на личности, то православие погибло бы, потому что, как бы скверно не поступал святитель Кирилл, но он отстаивал Истину. И я не осуждаю святителя, не спорю с тем, что это был действительно святой человек, но человек бесспорно очень сложный. Я не знаю, что происходило у него в душе, когда он решал вопросы Истины при помощи взяток.
Кстати, некоторые не вполне корректно выраженные мысли свт. Кирилла вскоре появившиеся монофизиты положили в основание своей ереси. И про Нестория ведь вполне можно сказать, что он всего лишь не вполне корректно формулировал свои богословские мысли, и от некоторых крайних суждений он довольно быстро отрекся. Так у кого из них было больше чутья на Истину? Кто был праведнее? Кажется, Господь утвердил Истину совершенно независимо от личных качеств действующих лиц этих споров.
Я, конечно, не лезу в богословие, но тоже ведь рассуждаю. И если исходить из того, что дар рассуждения дается за праведность жизни, так мне вообще нельзя браться за перо. Я в грехах, как в шелках, но порою могу быть прав, а человек, душа которого куда чище моей, может быть не прав. Дар дается ни за что. Просто дар и все.
С какими страшными испытаниями порою сталкивается наша вера, когда мы узнаем некоторые факты, буквально травмирующие душу. Но нельзя отрицать очевидное. Надо принять правду, как она есть, и все же устоять в Истине.
То, что я тогда написал, в принципе правильно, но это голая схема, множество жизненных фактов в нее не укладываются. Готовы ли мы принять реальность такой, какая она есть, или так и будем прятаться от жизни в идеальном мирке теоретических схем?
17.12.95
Плохо, что массы людей далеки от Православия. И как же быть? Нам говорят, что надо пододвинуть Православие к людям. А мы говорим, что необходимо пододвинуть людей к Православию. И в ответ видим плутовато-скорбную мину, по которой читаем: это одного пододвинуть, потом сотого, тысячного – с ума сойти можно. А тут взял Православие, один раз пододвинул и никаких больше проблем. Они же просто работать не хотят. А если серьезно, то вариантов нет. То, что вы пододвинете к людям, уже не будет Православием.
06.04.96
Слушая проповедников, представляющих современные самодельные "вероучения", я иногда думал: а ведь у современных людей сегодня едва ли не столько же оснований согласиться с "белыми братьями", сколько в свое время со Христом. Да, "закон и пророки" говорили именно о Христе, сегодня мы несомненно это знаем. Но в свое время приняли Христа безграмотные рыбаки, а знатоки Писания не приняли. То есть основанием для принятия были отнюдь не свидетельства Писания. Народ Израиля ждал мессию, но приходили и другие, называвшие себя этим именем.
И вот, когда несколько лет назад бесстыжий Юоанн верещал, что "Писание говорит обо мне", неспособные доказать абсурдность этого утверждения, получается, что вынуждены были верить? Христиане предостерегали от "белых братьев", но и фарисеи предостерегали от Христа. Христос говорил, что последовавшие за Ним, сохраняют верность религии Авраама. Но и Мун говорил, что принявшие его сохраняют верность христианству. Христос говорил правду, Мун лгал, но как могли в этом разобраться простые люди, отнюдь не знатоки Писания?
Сейчас, мне кажется, я понял в чем дело. Знанием Писания, богословием можно доказать, что Христос – Бог, а Мун и Юоанн – самозванцы. Но это путь единиц. Что же касается просто народа, то спасение или погибель приходят по принципу: "Подобное тянется к подобному". Чистые души тянулись ко Христу, мутные души – к мутным лжеучениям. Господь не попустит погибнуть искренне жаждущим правды, ибо сказано, что они блаженны.
***
Ощутишь, что человек не родной по крови – брат, когда ощутишь, что у вас один Отец Небесный, Который заботится о вас обоих. Костя рассказывал о поездке в Лавру, а я чувствовал, что Господь о нем заботился так же, как и обо мне в других ситуациях. И я чувствовал, что мы с Костей – братья.
Публикации разных летСловесная икона Почему в Русской Православной Церкви богослужения до сих пор совершаются на славянском языке? Ведь славянский язык – мертвый. Почему не перейти на живой русский язык? Разве в Православной Церкви запрещено служить на современном языке? Многим, наверное, приходилось слышать подобные вопросы.
Начнем с того, что славить Бога действительно можно на любом языке. Это не противоречит церковным догматам и канонам. Значит, и на русском служить можно. Остается выяснить, лучше ли это?
Опыт перевода богослужения на современные языки уже есть. Например, украинские раскольники перешли на родную "мову". Знаете, как у них звучит именование Богородицы "Невесто неневестная"? "Дивка непросватана". Когда я впервые услышал эти слова в раскольничьем Владимирском соборе Киева, ухо резануло, как от мерзкого кощунства. Тогда еще подумал: а почему бы в тюремных храмах не служить на блатной "фене"? Ведь запретов нет. И зеков это может привлечь понятностью, близостью к их жизни…
Разговорный язык – это язык улиц и площадей. Если мы перенесем его в храм, богослужение затопят стихии мира сего. Любому человеку, имеющему хотя бы самый небольшой молитвенный опыт, известно, как трудно заставить себя сосредоточиться во время службы и не "уноситься мыслию далече" – к житейским делам и заботам. А мирской язык, на котором ведутся житейские разговоры, поневоле будет приводить на память мирские мысли, то есть во время молитвы в храме мы станем еще рассеяннее.
Содержание всегда пропитывает собой форму. Содержание создает форму, а форма хранит содержание. Возвышенные и величественные формулы церковнославянского языка уже сами по себе настраивают душу на мысли о духовном. Священный богослужебный язык соответствует понятию о Церкви, как о Царстве не от мира сего, свидетельствует об инородности происходящего в храме и за его пределами.
Есть такое понятие: намоленая икона. Это икона, перед которой молились, может быть, на протяжении веков, а потому она сама уже стала ретранслятором Божественных энергий. Так же и славянский язык – намоленый, потому что на нем православные молятся уже вторую тысячу лет. Этот язык стал средой Богообщения, его называют словесной иконой, иконописцем которой является Дух Святой.
Догматически почитание церковнославянского языка можно было бы обосновать так же, как и иконопочитание: как там мы поклоняемся не доскам и краскам, а в видимом образе почитаем невидимый первообраз, так и тут мы чтим не звуки и грамматические формы, а в слышимом образе почитаем неслышный первообраз.
Говорят, что ведь нет же славянского языка, например, в Элладской или Грузинской Церквях. Так ведь там и Троице-Сергиевой Лавры нет, и Владимирской иконы Пресвятой Богородицы, и святых мощей преподобного Серафима Саровского. Слава Богу, что у нас, русских, все это есть. Слава Богу, что у нас есть церковнославянский язык, которого нет у других. Этот язык вполне может считаться местночтимой святыней Русской Православной Церкви.
Впрочем, во многих других Поместных Церквях так же существует двуязычие. В византийской культуре языком Библии служил особый восточногреческий диалект "кини". Текст Ветхого Завета, труднопонятный для современного грека, используется в Богослужении. Так же текст Нового Завета малопонятен среднестатистическому прихожанину Элладской Церкви.
Древнегрузинский при всем своем большом отличии от современного грузинского, в Богослужении сохраняется. И в Армении древнеармянский язык так же сохраняется именно как язык Литургии, язык священный. В Эфиопии Богослужение совершается не на современном языке амхарэ, а на древнем священном языке геэз. В Египте арабский язык в повседневном употреблении полностью вытеснил коптский уже в начале второго тысячелетия, тем не менее египетские христиане сохранили свой язык, как язык Писания и Богослужения.
Но славянский язык стоит еще выше приведенных примеров. Дело в том, что это язык отнюдь не мертвый, а искусственный, созданный специально для перевода священных книг и Богослужения равноапостольными Кириллом и Мефодием. Поэтому, когда говорят, что ведь в свое-то время славянский язык был для всех понятным, поэтому и сейчас надо служить на всем понятном языке, это неправда. Церковнославянский язык и тысячу лет назад не был полностью понятен носителям живого древнеславянского языка.
Возникнув в Римской империи, Церковь приняла, как свой язык не народно-разговорный, а книжно-литературный, который сильно отличался от языка повседневного общения. Выросшие в обстановке такого двуязычия Кирилл и Мефодий создали церковнославянский язык, как аналог греческого книжного языка. Он уже тогда был весьма далек от наречий, на которых говорили предки нынешних славянских народов, изобиловал греческими словами и оборотами, воспроизводил некоторые синтаксические принципы греческого литературного языка.
А проблема перевода богослужебных текстов на русский язык? Здесь мало талантливого переводчика, нужен святой переводчик. Необходимо тонко чувствовать богословские оттенки формулировок. Тому, кто знает историю вселенских соборов, хорошо известно, как много значило для выражения догматов безупречное словоупотребление. Одно неточно выбранное слово, передающее общий смысл, но с утратой оттенков, и вот уже открываются ворота для вхождения в Церковь ереси. На первом вселенском соборе судьба православия зависела от одной буквы: омоусиос или омиусиос? Ну и кто сегодня настолько свят, чтобы найти богословски безупречные русские аналоги славянским словам и выражениям? Ни один православный человек не дерзнет взяться за такую задачу, это могут сделать только люди духовно неразвитые, не осознающие грандиозности задачи.
Да и не все вообще можно адекватно перевести, в русском языке порою просто нет слов для отражения некоторых понятий. Как можно перевести, например, "благорастворение воздухов"? А "младенец, ложесна разверзающий"?
Вот и подумайте теперь, так ли уж страшно, что церковнославянский язык не вполне понятен русскому человеку? От кого мы это слышим? От людей, которые как-то однажды побывали в церкви, но ни чего там не поняли, поэтому больше не хотят идти? Им стоило бы напомнить евангельские слова о том, что Царствие Небесное берется усилием и только прикладывающие усилие войдут в него. Человек должен потрудиться, чтобы воспринимать православную традицию во всей ее глубине и полноте. Надо не православие двигать навстречу людям, чтобы стало легче, а самим двигаться навстречу православию, преодолевая трудности.
Когда же о непонятности славянского языка говорят люди образованные, это просто неловко слушать. Для нас овладеть совсем небольшим количеством неупотребляемых в обыденной жизни слов – дело не сложное. Не на много сложнее освоить некоторые непривычные грамматические конструкции. Мы затрачиваем большие усилия для овладения сложными терминологиями различных областей научного и технического знания. Зачем же побуждать Церковь к отмене языка, необходимого для выражения высших форм богословия и духовного опыта?
Умеренные сторонники русификации Богослужения считают, что от славянского языка отказываться не надо, следует лишь заменить на русские некоторые непонятные лова. Но так ли уж сложно запомнить, что при слове "выну" не надо ни чего вынимать, по-славянски это значит "всегда", а под словом "живот" не следует понимать наше ненасытное чрево, по-славянски оно значит "жизнь". Бывают, конечно, случаи, когда двусмысленность некоторых славянских слов режет ухо. Например, "нужник" – прикладывающий усилие, "ссать" – сосать, "срачица" – сорочка. Эти слова хотелось бы заменить, но тут вспоминается высказывание одного подвижника: "Ежели начать, то где остановиться?" Отвори только ворота заменой пары-тройки слов и через десяток лет с удивлением обнаружишь, что от языка вообще ни чего не осталось.
Главная цель сторонников русификации Богослужения – сделать православие более популярным, доступным и соответственно увеличить количество прихожан в храмах, таким способом не может быть достигнута. Опыт свидетельствует, что все как раз наоборот, любая попытка "упрощения веры" приводит к тому, что храмы пустеют. Когда в 20-е годы ХХ века обновленцы все упростили до крайности, желая приблизить веру к людям, к ним вообще перестали ходить. Тем временем православные храмы, по прежнему дышавшие суровой древней строгостью, не могли вместить всех желающих. Те же процессы происходят в католической церкви. Они упростили христианство насколько могли: посты отменили, мессу сократили, сидеть разрешили, латынь заменили на современные языки. И с этого времени католические храмы опустели. Ни кого не привлекло то, что месса теперь служится не на латыни, а на понятном языке. Люди, напротив, восприняли "облегченную веру", как нечто несерьезное, не заслуживающее внимания.
То же будет и у нас, если мы отменим церковнославянский язык. Храмы не наполнятся, а опустеют. Эта популяризация не принесет ни одного положительного последствия, а вот раскол нам гарантирован. Этого не понимал патриарх Никон, решивший кое-что изменить в богослужительных текстах, из-за его легкомыслия Церковь уже четвертый век умывается слезами. Неужели мы хотим еще одного раскола, похлеще того? А он обязательно будет, надо знать православных. Вот священник в одном из современных храмов возглашает: "И всю жизнь нашу…" Верующие слышат "жизнь" вместо "живот" и тут же теряют доверие к этому священнику.
И ведь не на столько верующие не правы. Склонность к русификации богослужения всегда свидетельствуют об оскудении веры. Это симптом глубоких духовных перемен самого плачевного свойства. Церковнославянское богослужение – это неотъемлемая часть очень сложного синтеза, которым является церковная жизнь. Здесь тронь хоть что-то – посыплется все.
Да, мы порою не каждое слово в Богослужении понимаем, но в молитве важен не дословный перевод, а единство формы и содержания, которое воздействует не столько на рассудок, сколько на душу. К тому же слова нашей молитвы воздействуют не только на нас. Вспомним, как оптинский старец, ответил одной женщине, которая жаловалась на то, что не разумеет смысла псалмов, которые он велел читать ей ежедневно: "Не разумеешь, все равно читай – бесы разумеют".
Однажды пришлось столкнуться с таким доводом в пользу русификации Богослужения: "Зачем нам читать Евангелие на книжном славянском языке, если Господь обращался к людям на разговорном арамейском?" Но ведь священник в храме во время проповеди так же обращается к людям на разговорном языке. И что-то не припомню, чтобы Господь ратовал за перевод Пятикнижия Моисея на просторечный арамейский язык.
Кроме прочего, в современном мире церковнославянский язык является объединяющим людей и в пространстве, и во времени. Приезжаем мы, например, в Сербию или Болгарию, на улице людей не понимаем, но едва переступив порог храма, слышим родную и понятную церковнославянскую речь.
Этот язык так же соединяет нас со многими поколениями наших предков вплоть до начала христианства на Руси. Тысячу лет назад наши предки говорили на другом языке, а молились – на том же самом, что и мы. Разве это не здорово?
Территория креста За нами щелкнул замок и, сделав всего несколько шагов, мы оказались в исправительной колонии, в совершенно ином мире, который живет по правилам для нас непонятным, да и неизвестным. Мы – это священник, трое певчих церковного хора и журналист. Любой свободный человек, если он не работает в исправительной системе, на территории зоны – иностранец, не знающий языка. Но вот, пройдя всего несколько сот метров, мы поднимается на второй этаж административного здания и, переступив порог одной из комнат, попадаем… на свободу. Здесь – замечательная домовая церковь с настоящим иконостасом. Церковные подсвечники, богослужебные книги на аналое, купель для крещения – все близкое и понятное. Мы на воле, потому что территория храма – это территория свободы. Не потому ли тянет сюда тех заключенных, которые внутренне это чувствуют?
Они стояли вдоль стены храма по тюремному молча и дисциплинированно. Они обращались к священнику так, как это очевидно, принято за колючкой: "Можно спросить?" И все-таки зеки знали, что для батюшки они такие же люди, как и свои прихожане. Знали, потому что священники вологодского храма святителя Николая во Владычной слободе уже довольно давно посещают колонию в поселке Паприха Грязовецкого района. Для них, для преступников, поет маленький, но настоящий церковный хор, для них батюшка привез Святые Дары, он будет сегодня причащать тех, кто к этому готов. За них и вместе с ними священник молится, всем дает целовать крест…
Странно видеть крест на зоне. Как будто пересекаются два совершенно разнородных и непримиримых мира – преступный и церковный. Впрочем, что тут непримиримого? Что есть крест? Символ страдания. Но крест так же символ спасения. А колония? Место исполнения наказания, то есть место страдания. Но колония – исправительная, значит она призвана стать местом спасения. Получается, что крест не только не чужероден здесь, но даже напротив – он самый выразительный символ зоны.
В жизни любого человека бывают очень тяжелые периоды, после которых душа либо просветляется, либо темнеет окончательно. Одних страдания облагораживают, других – озлобляют. Последнее, увы, случается чаще, и все-таки, когда мы страдаем, наши души всего ближе к Богу – только руку протяни, только было бы желание протянуть руку. Так во всем мире, а зона – лишь наиболее выразительное отражение этого факта.
Эти несвободные люди пришли в храм по своей свободной воле, они могли бы провести время иным разрешенным способом. Все точно так же, как и по другую сторону колючки: одни телевизор смотрят, другие в церкви молятся. Почему эти зеки, в основном – довольно молодые, пришли в храм? Это личная тайна каждого.
Вместе с заключенными мы выходим в коридор, батюшка начинает исповедь и теперь к нему заходят по одному. Зеки спрашивают меня: "Вы что-нибудь о предстоящей амнистии знаете?" Откровенно признаюсь, что не в курсе дела, но разговор с этого завязывается. Они говорят, что когда приезжает священник (примерно два раза в месяц), в храм приходит 20-30 человек, работающие специально берут отгул. Бывает возможность и в одиночестве здесь помолиться. Один зек говорит: "У иного, может быть, атомная война в голове, а придет сюда, помолится и выходит уже гораздо спокойнее".
Я слушаю их и думаю про себя: "Вот вам и амнистия". Не говорю это вслух, меня бы не поняли, ведь им сейчас больше всего хочется внешней свободы. Но если бы они вообще не ценили свободу внутреннюю, то и на исповедь не пошли бы. Ведь исповедь – это своего рода духовная амнистия. Человек освобождается от накопившихся грехов, они перестают давить, терзать и разлагать его душу. Значит, его наказание смягчается и внешняя несвобода уже не столь тяжела. Убедившись в этом здесь, на зоне, они может быть и, освободившись, будут жить, понимая, как страшен грех.
Потом мы вместе с зеками идем на проповедь, которую подготовил для них отец Евгений. Они слушают очень внимательно, думаю, что многие из них только здесь в колонии услышали священника и убедились, насколько близко православие к повседневности и современности. Как-то один заключенный признался батюшке, что на зоне он впервые узнал: священник – такой же человек и с ним можно запросто разговаривать. А на свободе что мешало в этом убедиться? Времени не было? Скорее, необходимости не чувствовал. А здесь почувствуешь, да еще и как. И время есть. Значит, на зоне появляется шанс очистить душу. Не многие этот шанс используют, а кто-то, может быть, освободившись, уже не вспомнит о Церкви.
Здесь отец Евгений многих крестил, но крещеный – еще не значит спасенный. Все очень непросто, и зона – не то место, которое способствует розовому оптимизму. Что будет с этими людьми потом? А пока, прощаясь с батюшкой, они задают ему только один вопрос: "Когда приедете снова?"
Код Брауна Две девчонки-вологжанки выбирают в магазине диски с фильмами. Время от времени слышится приглушенно-восхищенный шепоток: "Код да Винчи… Код да Винчи…" Девчонки явно обеспокоены приобретением этого "шедевра". Очень сильно обеспокоены. И что такого очень важного для себя они надеются узнать от Дэна Брауна? Неужели нашим подросткам настолько интересны детали нестандартного религиозно-исторического построения? Их как будто влечет неодолимая сила инстинкта. Ну да… Стадного инстинкта.
Пошел пачку бумаги купить. На маленьком канцелярском отделе книги, конечно, не продают. Но одна книженция присутствует на самом почетном месте. Угадайте, какая? Браун. "Код…"
Ну а книжные магазины – это уже полное торжество инстинкта. Под книги Брауна, про Брауна и под Брауна отведены целые отделы. Ну вот и я, следуя все тому же инстинкту, и книгу эту прочитал, и фильм посмотрел. После чего почувствовав себя жертвой. Теперь вот хочу поделиться некоторыми соображениями по этому поводу.
"Код да Винчи" – обычный приключенческий роман. Написан увлекательно, читается легко, так же как и миллионы подобных романов. Не лучше и не хуже. Увлекательность приключенческого жанра в общем-то ни как не объясняет популярность этой книги, так что говорить придется о том якобы "глобальном историческом открытии", на которое претендует Браун. Он утверждает, что Иисус был женатым человеком, и его потомки до сих пор живут среди нас.
Казалось бы, при чем тут открытие, если это всего лишь роман? Но в интервью сам Браун заявляет, что все это историческая правда. И дело не только в его заверениях. Не раз приходилось убеждаться, что сами читатели воспринимают такие вещи, как нечто достоверное, как вполне реальные "разоблачения".
Хотелось бы поспорить с Брауном, опираясь на исторические факты. Вот тут-то и выясняется, что переспорить Брауна невозможно. Браун абсолютно неуязвим. Дело в том, что он не приводит вообще ни каких доказательств своей версии. Фактам можно противопоставить другие факты, логике – другую логику. А если у оппонента нет ни фактов ни логики? Каков затейник: вот так просто взять и заявить, что это историческая правда, не утруждая себя даже фальсификацией доказательств. Но я все-таки придумал, как разоблачить Брауна.
Представьте себе человека, который утверждает, что неопровержимо обосновал теорию, от которой "весь Энштейн летит на фиг", но при этом называет Энштейна французским биологом. После этого у вас не будет необходимости спорить с новой теорией и даже вникать в нее не потребуется. И так понятно, что человек, не знающий, кто такой Энштейн, ни как не мог его опровергнуть.
Дэн Браун – именно из таких "потрясателей устоев". Вот что он пишет: "Братство Приората Сиона было основано в Иерусалиме в 1099 году французским королем по имени Годфруа де Буйон" С прискорбием извещаем, что Годфруа Бульонский был не французским королем, лотарингским герцогом. В 1099 году во время первого крестового похода лотарингцы герцога Годфруа действительно участвовали в штурме Иерусалима, а вот король Франции в этом походе вообще не участвовал. К слову сказать, это сейчас Лотарингия – территория Франции, но тогда это была германская земля и лотарингцы говорили по-немецки.
А вот еще Браун пишет по поводу ареста тамплиеров: "Из Ватикана разослали свитки с секретным приказом об аресте". Между тем, приказ об аресте тамплиеров отдал не римский папа, король Франции Филипп, да и резиденция папы была тогда не в Ватикане, а в Авиньоне. Это же общеизвестные факты.
Этот список можно было бы продолжить, специалисты насчитали в романе Брауна более шестисот исторических ошибок, но и сказанного достаточно, чтобы понять: автор совершенно не знаком ни с историей крестовых походов, ни с историей ордена тамплиеров. Поверьте, речь тут идет не об исторических неточностях, а о полном незнании темы. Александра Дюма тоже обвиняли в искажении истории, но ведь он же не доходил до того, чтобы путать короля и кардинала. С официальной версией истории можно спорить, но для этого ее надо знать, а Браун пытается полемизировать с версией, которая ему вообще не знакома. Сколько удивительных открытий ожидали бы этого чудака, если бы он наконец открыл школьный учебник истории. Так что никакой новой версии известных событий он в принципе не мог предложить.
Все дело в том, что идею про "потомство Иисуса" Браун просто украл, на него и в суд подавали за плагиат. В 1982 году появилась книга "Святая Кровь и Святой Грааль", такая же бездоказательная, но к тому же еще и скучная. А Браун просто сделал из этой сухомятины увлекательный роман. Вот и все.
Авторы "Святой Крови…" тоже не сами придумали таинственный "Приорат Сиона". В 1956 году некий француз Пьер Плантар официально зарегистрировал организацию под таким названием. Плантар, нафантазировав всяких небылиц, назвал их "секретные досье" и даже издавать не стал, а просто отдал на хранение в Национальную библиотеку Франции. Там плантаровские фантазии обнаружили авторы "Святой Крови…", слепив из них книгу. Книга получилась откровенно антихристианская, хотя сам Плантар про свой "Приорат" написал в уставе, что он "исповедует традиционный католический закон". В 1984 году, после того, как его детище было использовано врагами Церкви, Плантар заявил о своем выходе из "Приората", с тех пор про эту организацию ни кто не слышал.
Современные мастера пиара лишний раз доказали, что раскрутить можно кого угодно: хоть Брауна, хоть дауна. Остается один вопрос: зачем? Кому-то именно сейчас потребовалось популяризировать ни сколько не оригинальную мысль: Иисус был обычным человеком. Последнее время на книжном рынке появилось великое множество прекрасно изданных книг, в основе имеющих именно это утверждение. Параллельно идет целая волна фильмов такого же идейного содержание. Все это производит впечателение единой, хорошо спланированной кампании.
К сожалению, в этот смысловой ряд попадает и наш "Мастер и Маргарита" – талантливый фильм, снятый по гениальному роману. В основе "Мастера…" та же установка, что и в основе "Кода…" – Иисус был всего лишь хорошим человеком. Конечно, по сравнению с Булгаковым, Браун вообще не писатель, но, но для заказчиков этой глобальной пиар-акции талант вообще не имеет значения.
Кому же надо раскручивать специфические религиозные установки чуть ли не в мировом масштабе? Кому польза от изменения чьих-то религиозных убеждений? Тем, для кого религия – не более, чем инструмент политики. Вот, к примеру, Збигнев Бжезинский, один из идеологов "холодной войны", говорил о том, что после крушения СССР их главным врагом является Православная Церковь. С какого бока? Да очень просто.
Люди, которых можно условно назвать глобалистами, хотят править миром. А если учесть, что большинство людей в мире исповедуют ту или иную религию, то для эффективного управления глобалистам надо создать универсальную религию, как синтез основных мировых религий. А для этого надо устранить из христианства одно единственное утверждение: "Иисус Христос – Сын Божий". И тогда христианство, сохранив форму, но утратив суть, будет легко монтироваться в любые идеологические схемы глобалистов. Вот для того-то и проводят промывку мозгов через массовую культуру, раскручивают Брауна и подобных.
Что можно противопоставить этим замыслам? Терпение и выдержку. Надо осознать, что для мирного сосуществования разным религиям вовсе ни к чему сливаться в некий безликий конгломерат. Православные, например, всегда помнили, что «палкой в рай не загоняют». А вот утверждение принципа «все религии одинаковые» скорее может посеять вражду. Ведь в «объединенную религию» хоть христиан, хоть мусульман можно будет загнать только палкой.
Раскрутка многочисленных «браунов» – это война за уничтожение души христианства. И не надо обольщаться, мы ее не остановим. Остается лишь не поддаваться на провокации. Ведь протестуя против триумфального шествия «браунов», мыеще больше их раскручиваем, они уже начинают себя гонимыми считать, им только этого и надо. С «браунами» нельзя бороться, как нельзя бороться с пустотой. Иначе пустота будет думать, что она существует.
Наследники Иуды Очень люблю сенсации. Они такие забавные. Бывает познакомишься с каким-нибудь очередным «сенсационным открытием» и потом целый месяц можно обходиться без юмористов. С друзьями «сенсацию» на детальки разбираем, смеемся от души жизнеутверждающим здоровым смехом. Прекрасный отдых получается. Вот смотрю недавно в магазине книжечка продается, на ней написано: «Мировая сенсация! Евангелие от Иуды. Обнаружена единственная уцелевшая копия! Первая публикация на русском языке». Так, так, думаю… Цирк уехал – клоуны остались.
Выход «Иуды» на манеж был вполне предсказуем, за Дэном Брауном обязательно должен был кто-то последовать. Дурачок Браун был чрезвычайно уморителен, но уже наскучил. Больше не смешно. И вот началась раскрутка нового клоуна. Еще до появления в печати «Евангелия о Иуды» эта сенсация облетела все выпуски новостей со скоростью распространения дурного запаха. Давайте разберемся, в чем тут хохма.
Начнем с того, что в 2006 году в качестве сенсации преподносится древний папирус, обнаруженный в 1970-х годах. Тогда эта находка не вызвала ни какой сенсации, к реконструкции папируса приступили лишь в 2001 году. 30 лет внимания не обращали на эту находку и вдруг неожиданно перевозбудились: теперь, оказывается, можно совершенно по другому смотреть на евангельскую историю и реабилитировать самого Иуду. По-моему, уже смешно.
Вторая хохма связана с датировкой древнего папируса. Оказывается, ни кто и не скрывает, что обнаруженный «исторический документ» относиться к концу IV века, то есть написан спустя три столетия после евангельских событий. Сразу же захотелось написать воспоминания о личных встречах с Петром I, который жил как раз 300 лет назад. Через тысячу лет, глядишь, откопают мой скорбный труд историки будущего и смогут совершенно по-новому посмотреть на петровскую эпоху.
Правда издатели текста утверждают, что, хотя найденная копия относится к IV веку, но «сам текст составлен, вероятно, в середине II века». Утверждение сделанное без намека на доказательства. Этак и я могу объявить свои воспоминания о царе Петре лишь копией со старинного документа, которого ни кто в глаза не видел.
Ну хорошо, давайте допустим, что «Евангелие от Иуды» и правда копия с подлинника середины II века. Просто возьмем и поверим авторам сенсации, а вдруг у них интуиция? Но вам не кажется, что комический эффект от этого не исчезает? Ведь все равно получается больше ста лет после евангельских событий. Ладно, уговорили, буду писать о Цусимском сражении, бывшем как раз сотню лет назад.
Определенно, это клоуны из того же цирка, что и Браун, просто номер у них другой. Дескать, теперь речь идет о глобальном научном открытии, которое основано на уникальной археологической находке. Первый лист издания так и пестрит пышными профессорскими титулами американских ученых, работавших с папирусом. Ну что ж, давайте заглянем в предисловие к этому изданию. Его написал профессор Калифорнийского университета Марвин Мейер – один из переводчиков текста и редакторов издания.
Приведем только один фрагмент из предисловия профессора Мейера и сразу станет очевидной глубина его научных познаний: «В библейской традиции Иуда (чье имя связано с понятием «иудаизм») часто изображается, как злодей еврейского происхождения, способствовавший пленению и умерщвлению Христа, что инспирировало волну антисемитизма. В данном «Евангелии» Иуда опровергает антисемитские обвинения».
Кажется, Мейер не в курсе, что понятие «иудаизм» связано с именем совсем другого Иуды – сына Иакова, брата Иосифа Прекрасного. У нас любой ребенок знает историю Иосифа и его братьев, да и в Штатах, наверное, не все профессора настолько безграмотны. Тем более нелепо обвинять христиан в антисемитских наклонностях из-за их недобрых чувств к Иуде-предателю. Не один Искариот, а все апостолы до единого были евреями, так же как и большинство первых христиан. Так что Мейер, по сути, именно евреев обвиняет в антисемитизме.
Вам понравился «профессор истории христианства», путающий персонажей Ветхого и Нового Завета? Оказывается, это такой же безграмотный неуч, как и Браун, но в первую очередь их объединяет другое – паталогическая ненависть к христианству, чуждая каких бы то ни было разумных доводов. Порою даже удивляет: почему озлобленные богоборцы, как правило, настолько глупы и безграмотны? Почему среди них так трудно встретить хорошо образованных ителлектуально развитых людей?
На заре советской власти был у нас «Союз воинствующих безбожников», возглавляемый товарищем Ярославским. Так вот этот Ярославский умудрялся в одной фразе сделать четыре исторических ошибки. Интеллектуальный уровень современного «Интернационала воинствующих безбожников» так же поражает своим убожеством.
С Мейером все ясно, но древний папирус – реальность. Что он из себя представляет? Само название «Евангелие от Иуды» присвоено тексту переводчиками и по сути – лживо. К примеру, "Евангелие от Матфея" означает "Евангелие, написанное Матфеем". Но "Евангелие от Иуды" даже и не претендует на то, чтобы быть написанным Иудой. Иуда там лишь один из персонажей.
Ну и какие же там сенсации? Да ни каких. Текст очень плохо сохранился, удалось восстановить лишь разрозненные фрагменты, которые ни как не складываются в связное повествование. Даже внутри восстановленных фрагментов – постоянные пропуски по несколько строчек, так что общий смысл понять очень сложно. Есть несколько относительно понятных диалогов, где персонаж именуемый Христом, делает Иуде множество комплиментов. Именно это обстоятельство и привело "мейеров", в состояние крайнего возбуждения. Но это не историческая и не богословская проблема, это проблема психики "мейеров" не понимающих, что через 100-300 лет после евангельских событий на эту тему можно было врать что угодно.
Мейер сам пишет о том, что авторство текста принадлежит неведомому философу-гностику, а у гностиков любимой идеей было равноправие добра и зла. Дескать, добру без зла ни как не обойтись (с этим тезисом можно будет как-нибудь в другой раз поспорить). Отсюда понятен интерес гностиков к образу Иуды и понятна склонность поразмышлять о побудительных мотивах его предательства. Гностики пересказывали евангельский сюжет на свой манер для иллюстрации своих идей. Но каким же, извините, надо быть дураком, чтобы придавать древнему философскому тексту силу исторического документа. Неужели надо считать правдой все, что было написано 1600 лет назад? И в IV веке были свои писатели, которые в чисто художественных образах воплощали свои религиозно-философские концепции.
Кстати, апокрифические евангелия давно и хорошо известны, многократно изданы и пылятся на полках книжных магазинов, не вызывая ни какого ажиотажа. С обнаружением так называемого "Евангелия от Иуды" этих текстов всего лишь стало на один больше. Для ученых, которые занимаются изучением философии гностицизма, это, очевидно, ценная находка, но к истории христианства сей артефакт не имеет ни малейшего отношения.
Впрочем, история воинствующих безбожников пополнилась еще одним фактом. Когда к власти в России пришли богоборцы, они первым делом поставили памятник Иуде. Памятник получился уродский и простоял не долго. Сейчас предпринята попытка поставить литературный памятник тому же персонажу, но, похоже, он будет столь же недолговечен. Мейер охотно демонстрирует свое не только умственное, но и нравственное убожество. Его умиляет предательство Иуды, он пишет: "Рассказ о предательстве Христа Иудой очень трогателен". Но ни один нормальный человек не найдет в предательстве ни чего трогательного. К предателям во все века относились с отвращением.
Мы не очень разочаровали читателей, утверждая, что ни какой сенсации нет? Спешим компенсировать эту горькую потерю. Сенсация на самом деле есть! Кажется, впервые в истории неудобочитаемый труднодоступный для понимания текст издан огромным тиражом – 50 тысяч экземпляров. При этом сделано все для того, чтобы удешевить издание, сделать его доступным по цене даже для нищих.
Мейер буквально захлебывается: "Данная публикация предпринята с целью скорейшего ознакомления с этим удивительным текстом общественности". А давно широкие круги общественности стали проявлять такой жгучий интерес к древним философским системам? Огромный тираж при очень низкой цене – заведомо убыточное предприятие. Вот в чем главная сенсация – это не коммерческий проект. Кто-то не пожалел огромных денег на то, чтобы вызвать у общественности недоверие к христианству, заставить усомниться в правдивости Библии. Воистину, мы оказались перед захватывающим ребусом современности: зачем кому-то тратить кучу денег с единственной целью – прославить предательство Иуды?
Не беремся за многотрудную задачу "разоблачения всемирного заговора" и ограничимся выводом более скромным: у христианства есть враги, которые хотели бы уничтожить его любой ценой. (Кроме Брауна и "Иуды" мог бы назвать десяток подобных проектов). Враги христианства обладают почти неограниченными финансовыми ресурсами и очень хорошо отлаженными международными связями. Свою удручающую неспособность к рациональному мышлению они компенсируют избытком агрессивности. Это в известном смысле антисистема. Насколько она опасна для мировой цивилизации? Хороший вопрос.
Православный Лермонтов Помню, как еще в годы государственного атеизма смотрел по телевизору фильм про школу. Там был такой эпизод: многоопытная учительница литературы, плавно и неторопливо двигаясь между парт, задушевнейшим образом читала ученикам, замирающим от восхищения, лермонтовское "Когда волнуется желтеющая нива". Вот она доходит до последнего четверостишия:
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,
И счастье я могу постигнуть на земле…
На последнем слове учительница многозначительно и мечтательно замерла. А я, сам в те годы старшеклассник, очень любивший Лермонтова, был страшно возмущен – почему она не прочитала последнюю строчку: "… И в небесах я вижу Бога". Теперь у меня такого вопроса не возникает. Я знаю, почему.
И все-таки судьба православной лирики Лермонтова при большевиках была не настолько уж неудачна. Ее распыляли по изданию, чтобы в глаза не бросалась, вставляли в нейтрализующий контекст, не особенно любили цитировать, или делали это упомянутым образом. Но все православные стихи Лермонтова были напечатаны уже тогда.
Почему богоборцы был такие добрые? Кто их разберет. Но можно предположить, что, во-первых, "православный Лермонтов" по объему не велик, а, во-вторых, был еще и другой Лермонтов: язвительно пародирующий молитвы, высмеивающий духовенство, исполненный воистину сатанинской гордыни, а потом горько рыдающий над бездной собственной богоставленности. Но, когда железные бесовские лапы, стиснутые на горле русского гения, хотя бы немного ослабевали, он действительно сподоблялся "видеть Бога" духовными очами.
Он видел Его, глядя на любящую девушку:
Но слаще встретить средь моления
Ее слезу очам моим
Так, зря Спасителя мученья,
Невинный плакал херувим.
Он ощущал Его присутствие, рассматривая ветку Палестины:
Прозрачный сумрак, луч лампады
Кивот и крест – символ святой
Все полно мира и отрады
Вокруг тебя и над тобой.
Он помнил о Нем, приветствуя рождение ребенка:
Да будет он отца достоин,
Как мать его, прекрасен и любим
Да будет дух его спокоен
И в правде тверд, как Божий херувим.
Мы знаем, что бесы никогда и ни при каких обстоятельствах не могут дать человеку светлого, мирного чувства покоя. Это только от Бога – по действию благодати. И мы это видим в некоторых стихах Лермонтова:
С души, как бремя, скатится
Сомненье далеко,
И верится, и плачется,
И так легко, легко.
Не таковы ли плоды настоящей молитвы? А вот строчки, которые спокойно можно читать перед святыми образами:
Не за свою молю душу пустынную
За душу странника в свете безродного
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой заступнице мире холодного.
Иногда мне кажется, что Михаил Юрьевич действительно слышал пение ангела:
Он пел о блаженстве безгрешных духов
Под пущами райских садов,
О Боге великом он пел, и хвала
Его непритворна была.
Не сомневаюсь, что хвала Богу самого Лермонтова была столь же непритворна.
Лермонтов немало претерпел от нападений князя тьмы и, увы, немало ему послужил. Но эти чистые, ясные, кристальные строки не многое ли искупают? Господи, прости и помилуй раба Божия Михаила. "Да будет дух его спокоен".
"Есть у них глаза, но не видят" Последнее время в бесчисленных количествах стали появляться всевозможные общества по исследованию "аномальных явлений". Их псевдонаучная деятельность поневоле заставляет вспомнить "Союз воинствующих безбожников". Разумеется, методы работы у них – иные, но цель остается прежней – во что бы то ни стало доказать "несостоятельность религии". Топорная пропаганда атеизма на манер товарища Губельмана сегодня уже вряд ли на кого-то подействует. Слишком многим людям известны факты, объяснить которые невозможно, опираясь на атеистическое мировоззрение. Так вот если "губельманы" эти факты старались просто замалчивать, то "аномальщики", народ несравненно более хитрый, пошли другим путем.
Прежде всего они предпочитают вовсе не вступать ни в какую полемику с верующими. Они просто обобщают факты таинственных явлений, а объясняют их либо при помощи ложных научных гипотез, либо говорят, что объяснений нет, но вскоре наука дойдет и до этого. Что прежде всего роднит "аномальщиков" с "губельманами", так это ложное противопоставление науки и религии. Дескать, религиозное объяснение всегда антинаучно. При этом они не хотят знать, что наука уже тысячи раз подтверждала справедливость религиозного мировоззрения, и что значительное количество выдающихся ученых были людьми верующими.
Недавно довелось ознакомиться с текстами объединения "Феномен". Здесь приводятся факты так называемых призрачных войн, которые время от времени происходят на небе на глазах у многих очевидцев. Факты действительно любопытные. Например, жительница города Прокопьевска Кемеровской области А.В. Ушакова вспоминает: "В детстве перед Отечественной войной я видела бой на небесах. Вечером в 10 часов мы шли с тетей из бани, я взглянула на небо и вскрикнула от испуга. Там рубили друг друга, кололи саблями всадники на гигантских лошадях. Страшная схватка проходила в полной тишине и как бы в замедленной съемке…"
Подобные факты известны из истории.
1785 год. В Силезии, в местечке Уйест, хоронили генерала фон Козеля. В тот момент, когда гроб стали опускать в землю, в небе появилась колонна марширующих солдат.
1848 год. В небе над Дофинэ, около Вены, 20 очевидцев заметили марширующую армию.
1888 год. В течение нескольких часов в небе над местечком Варасдин в Хорватии проходили конные отряды, которые вел офицер со сверкающим клинком в руке.
Эти странные события достаточно подробно описаны в газетах того времени, а в древних летописях описаны случаи наблюдения «небесных битв» на территории России. В ночь перед Куликовской битвой воины Дмитрия Донского видели, как апостол Петр истребляет в небесах войско татар. Во время битвы с тевтонцами на льду Чудского озера в 1242 году многие новгородцы из войска князя Александра Невского видели, как русским на выручку внезапно явился на фоне неба «Божий полк». Факты не вызывают сомнений, очевидцев было очень много.
В ноябре 1956 года два англичанина пошли в горы. В 3 часа ночи, услышав странный шум, они откинули полог палатки и увидели в небе «десятки шотландских стрелков, которые вели огонь по невидимому неприятелю». Утром их опять разбудили небесные звуки, на этот раз они увидели в небе «тех же шотландцев, но выглядевших полумертвыми, отступавших, спотыкающихся о незримые камни». Спустившись в городок, они поделились увиденным с администратором гостиницы. Тот сказал, что они не первые, кто видел это явление. Это «отражение битвы, случившейся в 1745 году».
На снимках, которые сделали в наши дни воронежские исследователи на берегу реки Хопер видны палатки, фигуры в касках. Ничего подобного во время съемок там не было. Между тем, в годы Великой Отечественной войны в этих местах дислоцировался чехословацкий полк под командованием Людвига Свободы. Обмундирование солдат, появившихся на снимке, соответствует этому полку.
Некоторые источники сообщают о материализации предметов во время призрачных битв. В 1686 году в Великобритании наблюдали небесное шествие вооруженных солдат, при этом на землю падали ружья, сабли, шлемы. В 1800 году после «небесного сражения» у местечка Килькэнни на земле обнаружили сломанные деревья и многочисленные следы крови на траве.
Каких только умных слов не наговорили специалисты «Феномена», комментируя эти факты: «сложные оптические явления в атмосфере», «мощнейший выброс психофизической энергии», «каналы выхода энергии земли»… И все это лишь для того, чтобы резюмировать: «Как считают современные ученые, «призрачные битвы» не имеют к мистике ни какого отношения и со временем этому явлению обязательно найдется материалистическое объяснение».
Слепота этих людей поразительна. Им известны удивительные факты, они сами сознаются, что им не известно объяснение этих фактов, и все-таки они продолжают твердить заклинание по поводу «материалистического объяснения», которого нет. Вот это и есть «слепая вера», то есть убеждения не основанные на доказательствах и игнорирующие доказательства ложности этих убеждений. Из этой же атеистической слепоты происходит и некорректная ссылка на «современных ученых», как будто все они думают одинаково, чего ни когда не бывает.
А по нашему суждению, приведенные факты свидетельствуют как минимум об одном: кроме материального мира, существует так же духовная, нематериальная реальность. Было бы непозволительной самоуверенностью давать однозначное объяснение приведенных фактов, однако они заставляют вспомнить о многом таком, в чем не усомнится ни один православный.
Мы живем в условиях времени, но существует так же вечность. Если во времени события имеют определенную последовательность, то в вечности нет ни прошлого, ни будущего, все события человеческой истории одновременны. Значит, в особых случаях по Божьей воле мы можем видеть события прошлого или будущего.
Что же касается помощи, которую оказывали русскому православному воинству «Божьи полки», таких примеров действительно не мало. Пусть же нам назовут причины, по которым эти факты нельзя понимать буквально.
Ни сколько не смутят православных так же примеры того, что «небесные сражения» оставляли следы в материальном мире. В житийной литературе не мало примеров того, как бесплотные духи, бесы, наносили святым вполне реальные физические раны. А иногда ангелы вручали людям материальные предметы.
Между материальным и духовным мирами нет непроницаемой границы и по Божьей воле эти миры иногда пересекаются. Но понять смысл этих «пересечений» можно опять-таки лишь по Божьей воле. Наука здесь бессильна, потому что сфера приложения ее усилий ограничена рамками материального мира. Православные ученые прекрасно это понимают. В духовный мир вводит молитва, а не приборы.
Осколки дьявольского зеркала 1
Недавно узнал, что сатанист, убивший 18 апреля 1993 года трех оптинских иноков, признан невминяемым и освобожден от уголовной ответственности. Вместо наказания он получил лечение. Если бы этот человек не был сатанистом, за тройное убийство его почти наверняка приговорили бы к смертной казни. Неужели сама принадлежность к бесовскому сонмищу невероятным образом освобождает от ответственности? Не испытываю в этой связи ни какой жажды мести, но становится не уютно от мысли, что живешь в стране, судебная практика которой входит в столь очевидное противоречие с элементарным здравым смыслом.
Итак, давайте заглянем в протоколы бесед с «невменяемым» сатанистом, которые приводит М.Федоров.
– Каждый из нас должен определить, с кем он, на чьей стороне, – говорит сатанист.
– И вы, значит, определили?
– Я – да, естественно… определил. Я на стороне сатаны.
– И что из этого следует?
– А то, что надо воевать, надо уничтожать служителей Бога.
– Например, монахов?
– Не только монахов. Вообще верующих.
– Как, всех верующих?
– Всех, кто не образумится. Ну, кого не удастся перетянуть к сатане. А иного выхода нет.
Что ж, это весьма последовательная, логично выстроенная жизненная позиция, в основе которой лежит древняя идеология – сатанизм. Где же тут невменяемость? Человек на практике реализует свои убеждения – убивает верующих. Он готов нести за это ответственность. А мы ему говорим: «Да ты умом повредился», шлепаем по попке и отправляем в больничку. Слушайте дальше.
– Вы не считаете, что один из нас болен, а другой здоров?
– Это вы намекаете мне на мою инвалидность? Вы, конечно, имеете право так говорить… Но с моей точки зрения это не совсем благородно. Я не дурачок какой-нибудь…
– Это вы, убийца, говорите мне о благородстве?
– Я не убийца, я – рыцарь!
– Рыцарь?
– Я – воин сатаны!
– Нет! В лучшем случае вы просто больной человек.
Отчего же такая предвзятость? Больной и все тут. Нас как будто уговаривают: «Нет ни какого сатанизма, есть только горстка ненормальных». Но вот ведь какая неувязка: организации сатанистов ныне в России официально регистрируют. Когда это было сделано в Петербурге, митрополит Иоанн выразил губернатору Собчаку недоумение, а господин губернатор ответил в том смысле, что у нас демократия и прочий плюрализм. Но тогда, или убийцу-сатаниста надо признать вменяемым, или господина губернатора… прошу простить великодушно.
Можно сказать, что если врачи признали кого-либо невменяемым, значит у них были основания, специалистам виднее. Но опытные психиатры в частных беседах откровенно говорят, что психиатрической науке вообще не известны причины психических заболеваний. Телесные болезни, например, одни от переохлаждения, другие от вирусов, третьи от неправильного питания и так далее. А от чего, например, бывает шизофрения? А паранойя? Психиатры не знают ответа, а потому утверждение «врачам виднее» попадает под большой вопрос.
Скажем, начинает человек «слышать голоса». Богословие квалифицирует это, как прямое воздействие бесов на сознание. Вот, собственно, и вся «невменяемость» оптинского убийцы. Он постоянно слышал «голос», который руководил всеми его действиями, включая убийства. Когда сатанист замешкался, то, по его собственному признанию: «Голос стал обзывать меня… матерно, по всякому… Он меня кроет, а я – ни с места».
Очевидно, что убийства совершили две личности, хотя человеком из них был только один. Это с богословской точки зрения, а с медицинской – личность была одна, только больная, раздвоенная. И вот от того, какую из этих позиций принять, будет зависеть то, как смотреть на вопрос об ответственности.
С православной точки зрения, человек наделен свободной волей, то есть сам выбирает, быть ли ему с Богом или с бесами. И если бесы получили над ним такую власть, что начинают управлять его действиями, значит тому предшествовала добровольная передача себя во власть бесов, а потому за все свои поступки любой бесноватый должен нести полную ответственность.
А психиатрия полагает, что если человек по непонятным причинам заболел, то наказывать его не за что, он виноват не более, чем туберкулезник, плевки которого заражают других, его достаточно изолировать и подлечить. Как только будут лечить, не зная причин болезни? Но шизофреников в строгом смысле слова ни кто и не лечит, просто глушат сознание сильнодействующими препаратами.
Вот две точки зрения, одна из которых предполагает полную ответственность бесноватого убийцы, а другая – освобождение от ответственности. Поскольку у нас ныне плюрализм, эти две точки зрения следует признать, как минимум, равноправными. Но почему-то одна из них ложится в основу судебно-медицинской практики, а вторая игнорируется, словно ее и нет.
Церковь отделена от государства и это правильно. Но почему же атеизм по-прежнему присоединен к государству? Или мы вспоминаем про плюрализм только тогда, когда сатанисты добиваются государственной регистрации?
2
Журнал, о котором пойдет речь, попал в Вологду в количестве всего лишь двух экземпляров. Очень, казалось бы, интересно держать в руках столь уникальное издание. Но теперь я завидую всем, кто этого журнала не читал. Редкостная мерзость – сатанисткий печатный орган.
Журнал в значительной степени музыкальный, посвященный направлению «блэк-металл», музыке определенно сатанинской. Это издание явно рассчитано на щенков, известно, что матерые волчары затягивают молодежь в сатанизм преимущественно через такую вот музыку. А цели издания весьма далеки от музыкальных.
Вступительную статью редактор подписал «Бес йебу». Прочитайте последнее слово задом наперед и получите «убей» – лейтмотив этого издания. И каждому из музыкантов редактор, бравший интервью, задавал вопросы на эту тему.
«– Что ты думаешь о серийных убийцах? – Они помогают снижать население земли. Даже если они делают маленькую работу, это хорошая работа».
«– Хотел бы ты убить кого-нибудь? – Мне иногда кажется, что лучшее, что я смог бы сделать для этого мира, это убить как можно больше людей».
«– Твое мнение о поджогах церквей? – Я поддерживаю поджоги церквей на сто процентов. Лучше, конечно, сжигать церкви с людьми в них».
Надо ли еще доказывать, что сатанисты помешаны на убийстве, бредят убийством, если бы надо было определить суть сатанизма через одно слово, это и было бы слово «убийство». И тут уж невозможно поверить, что они ограничатся теорией и не перейдут к практике. В том же журнале дается точная и подробная инструкция – как изготовить бутылку с зажигательной смесью. И вряд ли они ограничатся такими бутылками. Вот что пишут эти твари: «Когда рано или поздно появятся шайтано-террористы, они возьмут на вооружение методы исламистов. И тогда все европейские акции покажутся детскими».
А теперь вспомните про громкие и страшные теракты в Москве. Столичные СМИ намекали в этой связи на чеченский след, но эта версия явно абсурдна. Любая террористическая организация, имеющая политические цели, совершая теракт, берет на себя за него ответственность. Цель таких акций – устрашение, но если ни кто не знает, кем совершен теракт, его смысл исчезает, поскольку не ясно кто, кого и с какой целью устрашает.
Говорили так же, что это сделали российские спецслужбы. Еще один абсурд. Для спецслужб тут может быть только один смысл – создать информационный повод для неких масштабных мероприятий. Если, предположим, "башни-близнецы" завалили штатовские спецслужбы, то во всяком случае понятно, зачем они это сделали – Штаты в ответ развязали агрессию в отношении Афганистана. А наши? Они же ни как не воспользовались взрывами домов в Москве. Для того, чтобы работать по Чечне, им такой повод совершенно не нужен.
А вот "сатанинский след" все объясняет. Они не станут брать на себя ответственность, политических целей у них нет, слава им не нужна, достаточно удовольствия от массового убийства. Они просто кайф ловили. Осуществляли свои убеждения на практике. При этом в Москве существуют сатанинские организации, обладающие достаточными людскими и материальными ресурсами для осуществления терактов такого уровня.
Кто-нибудь всерьез рассматривал эту версию? Кто-нибудь хотя бы ее выдвигал? Нам скажут: ну, это не серьезно. А вам не кажется, что мы просто слепы?
Русская трагедия Монастырские стены вырастают прямо из воды – ни пяди земли вокруг них. Много на Руси островных обителей, но так безжалостно не поставлена, кажется, ни одна – монастырь просто проглотил остров, стены стали берегами. Таков остров Красный на озере Новом в Белозерском районе. Сюда много веков стекались русские люди – замаливать грехи, очищать душу. Суровость этих мест вполне соответствовала жесткости невидимой брани, которую ведут монахи. И люди смотрели на островок подвижников с восхищением, и даже цари не раз выражали свое благоволение обители на острове Красном.
В 1584 году Иван Грозный подарил монастырю тысячу рублей и 11 деревень вдоль берегов озера Нового. А в 1721 году на остров вступил Петр I. Он подарил обители чугунные плиты для пола в соборе. Как много внимания уделяла тогда верховная власть тому, что связано со спасением души. И ныне власть не забыла остров Красный. В монастырских стенах заключены полторы сотни убийц, которым по первоначальному людскому суждению вообще не должно быть места на земле, все они заслужили расстрел. Только одно место в конечном итоге для нашлось – здесь, на "пятаке", в ИК-5, в колонии для пожизненных заключенных.
Когда-то сюда ехали паломники, а теперь валом валят журналисты. Что нас сюда привлекает? Экзотика? Но в состоянии мрачного ужаса нет ни чего экзотического. Уникальность заведения? Но чудовищные редкости нормальные люди за версту обходят. Стремление к острым ощущениям? Но в общении с обезвреженными убийцами в наручниках нет ни какой остроты. Чем оправдано наше здесь появление? Надо все увидеть своими глазами? В жизни можно многое увидеть, но ни чего не понять.
*** Я ехал сюда для того, чтобы поговорить с конкретным заключенным. В моем желании не было ни чего оригинального. Этот человек – в прошлом прокурор одного из районов Смоленской области, осужденный за убийство. Прокурор – пожизненник – явление весьма примечательное, и, разумеется, журналисты уже достали гражданина Шараевского своим въедливым любопытством.
Передо мной появляется маленький лысоватый человек, хорошо выбритый, с достойными усами. На мою просьбу побеседовать он с прохладным безучастием ответил: "Слушаю вас". И перед этим зеком в наручниках я вдруг почувствовал себя, как на допросе. Разговор завязался лениво и сухо, но прошло каких-то полчаса и он начал говорить непрерывно и неудержимо. Он даже в наручниках умудрялся оживленно жестикулировать. Он горячился, когда я его перебивал, не очень соглашаясь с некоторыми трактовками. И я тоже горячился, но не жестикулировал – блокнот вяжет руки крепче, чем наручники. Меня как будто втянула в себя страшная и невероятная судьба этого человека.
*** Гдлян уже точил саблю на Узбекистан. Хмурый зубр подбирал себе крутую команду, и его взгляд упал среди прочих на молодого талантливого энергичного следователя районной прокуратуры Вячеслава Николаевича Шараевского. Работа в следственной бригаде Гдляна была большой честью, обещала приобретение уникального профессионального опыта, открывала неограниченные возможности для продвижения по службе. Но Шараевский не воспользовался открывшимися перспективами. С бессмысленной узбекской войны против коррупции он вернулся нравственным инвалидом. Теперь он сидит передо мной в наручниках, черной спецовке зека и рассказывает:
– Человек должен верить во что-то выше себя. В детстве я верил в родителей, потом верил в государство, не сомневался, что чем выше стоит человек на иерархической лестнице, тем он лучше, умнее, профессиональнее. Но работа в Узбекистане принесла жестокое разочарование. В нашей, казалось бы, элитной следственной бригаде из 33-х человек была половина совершеннейших непрофессионалов, которые не умели даже протокол правильно составить. Я сказал об этом Гдляну, а он ответил: "Это блатники, они будут пенки снимать и ордена получать, а вы – рабы, работать будете вы". Я резко ответил ему: "Я не буду работать". Гдлян хладнокровно парировал: "Ты не можешь не работать". И действительно, я 3 дня слонялся без дела, а потом снова начал вкалывать сутками, как и раньше.
Однажды в разговоре с Гдляном я сослался на Уголовный кодекс, а начальник презрительно повертел в руках УК и сказал: "Ты где такую книжку откопал? Запихай ее туда, где ты ее нашел, она тебе не потребуется". Я понял: закона нет. Нам разрешалось делать все, что угодно, потому что за нашей спиной стоял сам Горбачев. Мы работали профессионально, но мы вообще не знали, что такое закон. Одного моего слова было достаточно, чтобы любого человека поставить на любую должность и с любой должности убрать. Мы занимались хищениями только свыше ста тысяч (в те годы автомобиль стоил 5 тысяч). Акты на сто тысяч я просто сжигал – не было времени заниматься мелочевкой.
Регулярно мы выгребали горы золота. Один раз, например, изъяли три фляги золота в ювелирных изделиях, каждая – по 36 кг. Мне дали премию – 75 рублей. Но мы занимались бессмысленными делами, мы ни чего не добились и не могли добиться. За самую незначительную должность в Узбекистане надо было платить, существовали твердые расценки. Так вот вскоре мне рассказали, что за должность, которая еще вчера стоила 50 тысяч, сегодня уже требуют сотню. Мы кое-кого перепугали, а потому местные дельцы ввели двойные тарифы с учетом риска. Вот и весь итог наших трудов.
После Узбекистана я полностью разочаровался в том, во что верил – в государстве. Тогда я ощутил, что выше меня ни кого и ни чего нет. Я – это все. Если нет Бога, значит я – бог.
Так резюмирует Шараевский свою узбекскую эпопею длиною в год. Крушение личности, которое он там пережил, и привело его в конечном итоге на "пятак". Но неужели тяжелые разочарования непременно должны сделать человека убийцей? Нет, конечно. Есть, однако, особая порода людей. Они ищут высшего смысла, и если его не обретают, тогда превращаются в бешеных волков. Они режут стадо не потому что "кушать хочется", а потому что "плевать на все". Из таких людей порою получаются монахи. Самые ревностные монахи. Или разбойники. Самые лютые разбойники.
*** В.Н. Шараевский, вспоминая про работу следственной бригады в Узбекистане, говорит: "Оттуда нельзя было уехать бедным". Но его самого азиатский "клондайк" не обогатил. Он скорее научился смотреть на золото, как на дерьмо.
Его много раз приглашали работать в прокуратуру области, в прокуратуру СССР, но он отказался. "Только скажи "да" и ты в Москве. А что дальше? Мне ни чего не надо было. Даже от должности районного прокурора я год отказывался, хотя согласился в конечном итоге".
Вот мужик… По всем приметам он сейчас уже должен бы олигархов на допросы вызывать в свой московский кабинет, а он в камере пожизненников сидит. Что же все-таки случилось? Шараевский рассказывает:
– Не только в Узбекистане, но и у себя в Смоленской области я видел очень много богатых людей, когда расследовал дело о хищениях на бриллиантовой фабрике. Один, например, любил демонстративно перед постом ГАИ мыть свою машину шампанским. Другой похвалялся, что завтракает в "Седьмом небе", а ужинает в "Ласточкином гнезде". Множеству смоленских и узбекских боссов я задавал один и тот же вопрос: "А что вы хотели в конечном итоге? К чему стремились?" Они начинали рассказывать про море изысканных удовольствий, но всегда проговаривались. Глаза у них загорались только когда рассказывали, как, например, дергали морковку у себя на даче или ходили босиком по траве. Они шли по трупам в гору, но уже начинали спускаться на другую сторону горы, обратно к подножию. Я это прекрасно понял, и тогда зачем мне было в гору корячиться? Я мог ходить босиком по траве, не имея ни высоких должностей, ни больших денег.
Этот мудрый взгляд на вещи можно и в книжке вычитать, но Шараевский его не вычитал, а выстрадал. И все-таки его трудно понять. Ведь, когда зеленая трава – превыше всего, в душе мир. А у него не было мира в душе. Я не выдерживаю и перебиваю его:
– Так почему же вам нельзя было остановиться в этой точке своего понимания жизни?
– Так и было бы, если бы не было дьявола.
– Но дьяволу надо еще руку протянуть.
– Достаточно просто молчать.
Молчать? До чего же по-разному можно молчать. Мне показалось, что я почувствовал, как жутко молчал тогда Шараевский перед лицом дьявольских искушений. Каких искушений? В беседе со мной Вячеслав Николаевич так же проговорился, как и те, кого он в свое время допрашивал. Он вспомнил эпизод из своего постузбекского прокурорства:
– Я должен был арестовать одну молоденькую продавщицу за недостачу в две с половиной тысячи рублей. А в Узбекистане я акты на сто тысяч оставлял без последствий. Этой девчонке грозило 8 лет, между тем, ее достаточно было просто выпороть. Тогда я резко послал всех подальше и продавщицу привлекать не стал.
– Вы, кажется, очень сильно рисковали?
– А чего мне было бояться? Я был другом Гдляна, я видел, как мое начальство вставало навытяжку перед одной только его фамилией. Мне ни кто не мог препятствовать. Я считал, что имею право на все и был о себе высочайшего мнения.
Ну вот и добрались до сути, подумал я, услышав это откровение. Он весьма успешно отогнал от себя бесов корыстолюбия и дешевых низменных удовольствий. Но он впустил в свою душу беса высокомерия и гордыни. А этот будет покруче двух предыдущих. Девчонку он пожалел? Может быть и пожалел, но на первом месте было, кажется, удовольствие от того, чтобы всех послать. Должности ему не нужны были? Ну еще бы. Когда майоры тянутся перед капитаном, последнему совершенно ни к чему стремиться в полковники. Одержимость бесом гордыни – самая страшная форма одержимости.
Неожиданно Шараевский задает вопрос: "Как человек становится убийцей?" Мне показалось, что он уже ответил, но все-таки интересно, что тут еще можно добавить. Он продолжает:
– Мы всегда стараемся поставить себя на место тех людей, с которыми общаемся, а я общался с преступниками. Я старался влезть в их шкуру и эта шкура постепенно приросла к моей душе. Я видел и анализировал все ошибки преступников, мысленно эти ошибки исправлял, мысленно убивал и грабил. Я думал тогда, что это всего лишь профессиональная тренировка, но постепенно вышел за допустимые рамки и тогда возник вопрос: "А я смог бы?" Я всегда считал себя сильным человеком. Я внутренне согласился на совершение убийства.
Так значит речь тут идет всего лишь о профессиональном заболевании? Нет, это не то. Ну, может быть, и не без этого, но главное в другом. Его сделала убийцей гордыня помноженная на отчаяние. Это жуткая смесь. Он не только золото начал считать дерьмом, он всех людей начал дерьмом считать. Жизнь ничтожеств перестала для него что-то значить. И тут вылез вместе с рогами проклятый вопрос Родиона Раскольникова: "Тварь я дрожащая или право имею?" Впрочем, Шараевский вспоминает слова Смердякова: "Если Бога нет, то все позволено". Вот тебе, бабушка, и Достоевский.
Нет, им отнюдь не двигало тогда желание совершить для примера безупречное преступление. Ведь преступление-то его было как раз совершенно не спланированным и непродуманным. Даже не сильно умный преступник организовал бы преступление куда лучше. Это была отнюдь не хладнокровно проведенная акция, а самая настоящая истерика.
***
Был чудный пикник на зеленой траве. На той самой траве, которую он выше всего в жизни ценил и до которой ему теперь далеко, как до звезд. Отдыхали четверо: прокурор Шараевский с младшим братом и две дамы, бухгалтер и кассир, возвращавшиеся из банка и имевшие при себе тысяч тридцать. Дамы чувствовали себя в безопасности рядом с прокурором района. Ни кто не собирался умирать и убивать тоже ни кто не собирался.
Это не было продуманное спланированное убийство. Шараевский с его следственным опытом при желании мог организовать дело так, что комар носа не подточил бы. Но они всего лишь перекинулись с братом несколькими словами, после чего было уже трудно отступать:
– Я был для брата непререкаемым авторитетом, он сразу же согласился, и я обязан был оставаться в его глазах сильным человеком. С одной из женщин мы отошли в сторону, я уже держал нож наготове и… не смог. Почувствовал, что это не мое. А брат на меня смотрит и видит, что я слабак. Мы уже попрощались с женщинами, сели в машину и поехали. Вдруг я услышал внутри себя мощный голос: "Стоять!" Я резко развернулся, и мы поехали обратно.
Я убил одну женщину, брат – другую. Мне казалось, что все это делаю не я, что все это не со мной происходит. Когда потом впервые услышал слово "сатана", то всего лишь узнал имя, я уже был с ним знаком.
Преступлению Шараевского приписали корыстный мотив, но это нелепость. Очень ему нужны были эти несчастные 30 тысяч, когда он мог поиметь в десять раз больше, ни кого не убивая и ни чем не рискуя. У него могли быть личные мотивы, помимо корыстных? Да, могли быть, но и это ни чего не объясняет. Любые проблемы он вполне был в силах разрешить без преступления. Ему доставило удовольствие убить? Но он испытал лишь ужас, по природе своей он не убийца. Может быть, он был пьян? Шараевский ни когда в жизни не пил.
Вопрос о мотивах преступления остается совершенно без ответа. Вероятнее всего, Шараевский сам много лет не мог ответить себе на вопрос, зачем же он все-таки совершил это абсурдное убийство? Отсюда он так часто поминает дьявола как главного виновника своих бед. Ведь если у человека нет мотива, значит он был у «внутреннего голоса»? Поверьте, это не шизофрения, Шараевский – человек с очень крепкой и устойчивой психикой без намека на признаки болезненной экзальтации. Это даже не попытка переложить свою вину на потусторонние силы. Он вполне осознает себя преступником и не снимает с себя ответственности.
Участие в преступлении хвостато-рогатого деятеля по моему личному убеждению – правда, но это лишь половина правды. Для того, чтобы дьявол принял прямое и непосредственное участие в нашей жизни не надо подписывать ни каких договоров и даже устное соглашение не требуется. Шараевский говорил: «Достаточно просто молчать». Да тут вообще не важно, молчишь ты или нет. Лукавый начинает действовать в нас лишь тогда, когда мы ему уподобляемся, и лишь в той степени, в которой мы ему уподобляемся, а беспредельная гордыня – это уже уподобление дьяволу.
Если спросить, зачем Шараевский убил, то ответа не будет, потому что вопрос поставлен неверно. Однако, вполне можно ответить на вопрос почему он убил. Потому что его тотально опустошенная душа очень быстро наполнилась высокомерием и гордыней. И тогда самые зверские фантазии начали требовать немедленного исполнения просто потому, что «я так хочу».
***
И все-таки в нем сохранилась не только достаточно твердая человеческая основа, но и подлинная Божья искра. Лишь исходя из этого можно понять его совершенно невероятные слова: «Камера смертников – самое замечательное место на земле». Непременно счел бы такое утверждение лукавством, если бы не понимал его внутреннюю логику. Этот человек всегда искал в своемсуществовании высший смысл, страшно мучился, когда пропадала надежда его найти. И вот в камере смертников, где Шароевский провел три года, он вдруг начал этот самый высший смысл обретать:
«Камера смертников – самое замечательное место на земле, потому что сатана доводит лишь до дверей этой камеры, внутрь он уже не проникает. Когда опахнет могилой, обостряются все пять чувств, даже в очерствелом человеке пробуждается нечто глубоко человечное. Только здесь я по-настоящему задумался о четырехлетнем сыне и пятилетней дочери и испугался за них.
Кто был в камере смертников, тот знает, что здесь постоянно ощущается чье-то присутствие. Я, например, раньше был совершенно чужд поэзии, не смог бы даже «любовь» и «кровь» срифмовать. А здесь у меня вдруг стали рождаться очень ритмичные рифмованные стихи. Я подумал, что их диктует человек, который сидел здесь до меня и уже расстрелян. И тут же сам себя одернул: чушь собачья. Я вообще был не склонен к мистике. И все-таки понял: мне не надо мешать тому, кто начал во мне говорить.
Однажды один человек мимоходом сказал мне: «Если Бог есть, вас не расстреляют». Как прокурор я прекрасно знал, что в моем случае помилования быть не может. И все-таки эта фраза целый месяц во мне звучала. Раньше я даже слова «Бог» не слышал, а теперь понял, что Он есть. Однажды я почти в истерике взмолился: «Господи, почему я Тебя ни когда не видел?» И услышал ответ: «Я всегда был рядом с тобой». Тогда в памяти у меня одна за другой начали всплывать ситуации, когда Бог меня явно спасал. Во всей своей жизни я ощутил непрерывное присутствие Божие…»
***
Мы беседовали с Вячеславом Николаевичем, кажется, часа четыре. Время вышло. Я встаю. Он – сияющий, радостный, выражает свое сожаление: «Вам вот с этого лучше было начинать». Да, я понимаю, что ему теперь интересно говорить только о Боге, о вере, о душе. Он очень рад, что к нему пришел человек, для которого все это так же важно, как и для него, досадно только, что до самого главного добрались лишь в конце и на него не хватило времени. На самом деле разговор нужен был именно такой. История духовного возрождения личности – совсем другая история, в его случае – весьма далекая от завершения, начинать разговор на эту тему, наверное, и не стоило.
Говорят, что жизнь – не роман, который заканчивается свадьбой. Так же, если душа пришла к Богу, это ведь далеко еще не счастливый финал, это только начало тяжелого, сложного пути с непредсказуемым результатом. За Вячеслава Николаевича страшно. Он тут «варится в собственном соку» и неизвестно до каких еще «озарений» дойдет. Что будет с ним, с его душой, не собьется ли с пути, не ударится ли в какую-нибудь ложную «духовность»? Не знаю. Но ведь я и про себя этого не знаю. Знаю только, что он мой брат во Христе.
А ведь кажется мне удалось совершить поломничество в монастырь на острове Красном, на озере Новом. Раскаявшийся душегуб возобновил здесь монастырь, обратив свою камеру в келью, где он молится, размышляет, пишет, работает над очищением своей души – все, как положено в монастыре. И я, прикоснувшись к кошмару его души, в конечном итоге прикоснулся к благодати Божией, которая вернула его душу на путь истинный. Прикоснуться к благодати – не такова ли цель поломничества?
Крохотный мирок колонии для пожизненных заключенных ужасен только тем, что он – крохотный. Только в этом собственно и наказание. Но если человек с Богом, ему принадлежит весь наш огромный мир. И даже больше, чем мир. Только очень трудно удержать душу на уровне этого ощущения. Господи, помоги рабу Божьему Вячеславу.
Русский мир Какой русский не знает Володю Шарпова? Трудно даже поверить, что этого человека ни когда не существовало. Актера Владимира Конкина, сыгравшего эту роль в известном фильме, встречают именно как Шарапова. И узнают о нем много нового. Конкин – православный. Он очень много делает для возрождения Православия, о чем пришлось бы рассказывать отдельно. А свой путь к вере он описал очень коротко: «Я задавал вопросы, на которые не было ответов. Тогда я понял – мне нужно Православие». Однажды, когда Владимир еще не был верующим, один митрополит сказал ему: «Ты наш». Тогда это его удивило, но сейчас, если вспомнить хотя бы первую роль Конкина – Павла Корчагина – все встает на свои места.
Корчагин – романтик-идеалист, вся жизнь которого – жертвенное служение идеалам, которые он считал высокими. Идеалы подкачали, но если человек приносит себя в жертву ради счастья других людей, разве это не достойно подражания? Именно такого отношения к жизни не хватает нашей эпохе. А ведь самоотречение, жертвенность – это и есть Православие. Так что путь народного артиста России Владимира Конкина к вере наших предков вполне закономерен.
Конкина спросили о Высоцком, с которым он вместе работал: «Как Владимир Семенович относился к Православию?» Шарапов отозвался о Жеглове очень тонко: «Много раз бывал дома у Высоцкого. В свой рабочий кабинет он ни когда и ни кого не пускал, но однажды он пригласил меня в свою творческую лабораторию. Кабинет был весь в иконах. А ведь он не был коллекционером. Высоцкий был человеком, который нуждался в Церкви».
Слушая Конкина, вспомнил слова из песни Высоцкого: «Купола в России кроют чистым золотом, чтобы чаще Господь замечал». Вы думаете, это просто красивые слова? Так не бывает. Человек, который относится к Церкви враждебно или равнодушно, ни чего подобного написать не может. Не будем себя обманывать, Высоцкий не был верующим. На «чистое золото» Православия он смотрел со стороны. И глаз от него не мог оторвать, и приблизиться не сумел. Мы любим Высоцкого, потому что он был очень русским человеком, отразившим в своей судьбе метания, терзания и внутреннюю трагичность эпохи.
***
Владимир Конкин выступал на XII Всероссийском фестивале «Православие на телевидении, радиовещании и в печати», который проходил в Пензе. Сюда съехались журналисты более чем из 60-ти регионов России, причем федеральные СМИ почти не были представлены.
Организаторы фестиваля говорили о том, что, когда они начинали это дело 12 лет назад, собрали представителей десятка редакций, а сейчас в Пензе собралось более ста журналистов, работающих на телевидении, на радио, в газетах. Они привезли на фестиваль без малого тысячу православных фильмов, радиопередач, газетных публикаций. Сейчас в России существует уже целая сеть СМИ, занимающихся духовно-просветительской работой. Ни кто эту сеть специально не создавал, она появилась сама, как проявление свободной воли православной творческой интеллигенции.
Этот фестиваль уникален во многих отношениях. Как правило, за подобными мероприятиями, не смотря на всю их праздничность, в той или иной мере просвечивают коммерческие интересы. Но работа с православной тематикой – самое неприбыльное направление журналистики. Когда с этой темой работают крепкие профессионалы СМИ, они всегда теряют в деньгах. И все-таки они работают. Этот фестиваль показал, что совокупный творческий потенциал православной журналистики чрезвычайно высок. Оказывается, по-настоящему творческих людей гораздо легче сплотить вокруг идеи, а не вокруг денег.
Другая уникальная особенность этого фестиваля в том, что он, будучи строго православным, является чисто светской инициативой. Его организаторы – миряне. Мы привыкли к тому, что на православные мероприятия приглашают священники. Здесь, напротив, миряне все сделали сами и пригласили священников.
Известно, что любое мероприятие интересно не тем, что говорят на заседаниях, а тем, что происходит в кулуарах. Так же и здесь. В санатории, где жили журналисты, организаторы не предусмотрели утренних молебнов. Журналисты сами подсуетились, нашли священника, попросили его отслужить молебен. На следующий день у священника не было такой возможности. Журналисты сами собрались в холле санатория, вместе дружно помолились, прочитали канон и акафист празднику.
Когда сегодня говорят о том, что Церковь кому-то что-то навязывает – это ложь. Православие – душа русского народа. Нашу собственную душу нам ни кто со стороны не навязывает. Просто наша душа жива.
***
Основное содержание фестиваля – просмотр и обсуждение творческих работ, мастер-классы, которые проводили блестящие профессионалы СМИ. Это взаимообучение в процессе живого общения людей, объединенных общими идеалами. Естественно, люди делились не только своими находками, но и своей болью.
Немало заслуженных «пинков и подзатыльников» досталось федеральному телевидению. Отметили, что Правительство Пензенской области разослало приглашение на фестиваль на все федеральные телеканалы. Ни один не откликнулся. Там, где собрались журналисты со всей России, им, конечно, делать не чего, как будто они иностранцы.
Другой выступающий сказал, что сам Президент России 3 года добивался создания на телевидении детского телеканала. Хозяева телевидения на это не хотели идти, потому что на детском телеканале нельзя будет размещать рекламу. Неужели они там все бездетные? Они просто рабы своих миллионов.
Телехозяева напрасно судят о русском народе по себе, полагая, что на телевидении выгодно только то, что безнравственно или откровенно тупо. Один сибирский журналист на фестивале буквально кричал: «Фильм «Остров», который принес очень большую прибыль, доказал, что нравственное – выгодно. Это миф, что прибыль приносит только мерзость и дурость».
Архиепископ Пензенский и Кузнецкий Филарет вспомнил о том, как он сказал Президенту: «Если бы у нас был православный телеканал, через 3 года вы не узнали бы свою страну». Но пока все иначе. Владыка Филарет поделился горьким выводом: «Сегодня все делается для того, чтобы вытеснить Православие на обочину. Пусть оно будет, но с глаз долой».
Режиссер Игорь Беляев, профессор ИПК работников телевидения и радиовещания, был еще более категоричен: «Мы не должны говорить только о профессионализме, чем больше у разбойников профессионализма – тем хуже. А разбойниками я считаю основные каналы телевидения. Мы должны иметь православный телеканал. Мы готовим это. Идет война. Она горячее, чем холодная. Тратят огромные деньги, чтобы оторвать интеллигенцию от Церкви. А наша интеллигенция, она и великая и слабая».
***
Журналистика, представленная на федеральном телевидении и та, которую представляла на фестивале вся остальная Россия – это два совершенно разных мира, построенных на диаметрально противоположных ценностях. Но обе эти журналистики характеризуют Россию, и пропасть между ними появилась не сейчас. Владыка Филарет на открытии фестиваля процитировал писателя Константина Ковалева: «Много лет назад в подмосковный Звенигородский монастырь зашел задумчивый молодой человек, приблизился к его святыням, а чуть позже прочитал и переписал по-своему старинное житие основателя обители игумена Саввы. Это был поэт Александр Пушкин. Спустя некоторое время один медик устроился работать врачом в местной больнице. Он много трудился, писал рассказы о сельской жизни и стал потом известным на весь мир литератором. Но ни разу, ни где и ни когда он не вспомнил ни о соседнем монастыре, ни об имени преподобного Саввы. Это был писатель Антон Чехов».
И Пушкин, и Чехов – часть русской национальной культуры. Оба они наши, но разница между ними очевидна. Закрывать глаза на внутренние противоречия нашей культуры – не лучший способ эти противоречия сгладить, скорее наоборот.
***
Гостеприимное правительство Пензенской области организовало для участников фестиваля поездку в Тарханы, на родину Лермонтова. Это стало поводом для размышлений не только светлых. Всю поездку не покидали сознание строки Михаила Юрьевича: «Настанет год, России черный год, когда царей корона упадет». Он все предвидел.
После революции в Тарханах поселилась «мерзость запустения». Красивой, конечно, была мысль о том, чтобы «передать барское добро крестьянам», но ведь ни кто ни чего ни кому не передал. Просто все разрушили, загадили, испохабили. Уничтожили прекрасный русский мир. И разве не наша интеллигенция подготовила идеологическую почву для этой похабщины? Доигрались, воображая себя байронами и вольтерами.
Только в последние годы огромными усилиями усадьбу восстановили. Здесь все замечательно: тихие аллеи, мирные пруды, барский дом изумительных пропорций. Восстановили и недавно освятили храм, построенный трудами бабушки Михаила Юрьевича. Но в усадьбе, в рабочем кабинете поэта на письменный стол заботливой рукой водрузили… бюстик Вольтера. Михаил Юрьевич, конечно, не был образцово-православным, но про Вольтера однажды сказал, что его у них «и гувернером бы не взяли». Стал бы он сам украшать свой письменный стол бюстом человека, не годного даже в гувернеры? Это мы за него решили. Так «тонко и чутко» мы принимаем поэта.
Что мы за люди… Сначала кровью и слезами мы создаем великий русский мир. Потом с дикой залихватской удалью разрушаем его до основания. Потом в режиме подвига восстанавливаем. И это лишь затем, чтобы той же рукой тут же заложить под него бомбу. Ведь Вольтер – знамя тех идей, которые разрушили наш мир и эту усадьбу в том числе.
В одной из комнат усадьбы мы смотрели на картину Лермонтова – святой апостол Андрей Первозванный в момент предсмертных страданий. В глазах лермонтовского апостола мудрая глубина и пронзительная боль. Исследователи с трудом верили в то, что такую картину мог написать 14-летний юноша. Но этот юноша был русским гением.
***
Так почему у нас до сих пор нет православного телеканала? А почему наша интеллигенция, разрозненная и разнородная, до сих пор тянет страну в разные стороны? Что с этим делать? Рецепт кота Леопольда («Ребята, давайте жить дружно») наивен и неэффективен. Надо же, наконец, решить, вокруг чего объединяться. Вокруг апостола скептицизма и безверия Вольтера? Или вокруг апостола Андрея Первозванного?
Попрошайки По Вологде едет автобус. По проходу идет нищий и жалобно причитает: «Люди добрые, помогите, у меня пенсия нищенская, да и ее не платят… Спасибо вам, люди добрые, как бы я без вас жил…» Он не старый, но видно, что инвалид: лицо несет печать вырождения. Куцая бороденка, одежда, которую надел бы не каждый бедняк. Вырядиться нищим может, конечно, каждый, да и скорбную рожицу скорчить – дело не хитрое. Но здесь было другое. Болезнь прорезала на лице этого человека такие следы, какие могут появиться лишь за долгие годы. Это было не выражение лица. Это было само лицо.
Нищему подавали, он униженно благодарил, но вот случилось нечто неожиданное. Импозантный господин в шикарной дубленке зло и презрительно бросил в лицо попрошайке: «Поезжай в Кувшиново, там тебя накормят». Нищий вздрогнул. Его узнали. Первой его реакцией было жалкое желание оправдаться, объяснить, почему ему не охота кувшиновского хлебушка: «Там накормят… больше не захочешь…» Но вдруг это убогое существо словно обрело внутренний стержень и, уже отвернувшись от разоблачителя, он как-то очень мирно, ни к кому не обращаясь, сказал: «Да, я психический больной, но я никому не сделал зла».
Гладко выбритый брезгливый господин еще пытался доказать своей спутнице, что, дескать, нищий-то не настоящий, но этот «правдолюб» уже казался каким-то мелким, пустым и незначительным, не смотря на запах дорогого одеколона. В душе звучали мирные слова убогого: «Я никому не сделал зла». Какое спокойное и ясное человеческое достоинство отыскалось в этом замухрыжке. А мог ли тот господин, положа руку на сердце под дубленкой, так же сказать про себя: «Я никому не сделал зла»?
***
Нищего Толю давно уже не видно в Лазаревском храме Вологды. Говорят, что он перебрался в Кафедральный собор. А может Толя уже и не встает, потому что и раньше еле бродил. Никогда больше не доводилось видеть таких нищих, как он. Толя – удивительный. Солнечный.
Поначалу он раздражал. В самом деле: подошел как-то и цапнул своей ручкой меня за рукав. Смотрит и молча, загадочно улыбается. Маленький, седой, как лунь, глазенки лучистые. Он так и не сказал ни чего, и я с неудовольствием отвернулся. Я потом уже понял, что сия пантомима означала: «Толя хочет денежку».
Мне стало очень стыдно, когда однажды Толя, шаркая ногой, подковылял к моему приятелю и протянул ему маленькую картонную иконку, прошамкав так, что едва можно было разобрать: «На память… на память…» Приятель, приняв подарок нищего, спросил его: «Зовут-то как? За кого помолиться?» «Толя… Толя…» Так я узнал имя этого старичка.
Толя ковылял по храму, словно собирая дань, ни сколько видимо не сомневаясь, что раскошелиться должен каждый, к кому он подошел. А потом направлялся к свечному ящику и покупал самые не дорогие иконки. Он совершенно не интересовался, сколько собрал монеток и сколько стоит иконка, его покупки как-то на доверии улаживались. А иконки Толя раздаривал совершенно не знакомым людям, и почему выбирал именно их – было непонятно.
Люди невольно усматривали некое знамение в том, что Толя им иконку подарил. Думалось, что это неспроста и обычный нищий начинал играть роль в человеческих судьбах. Но… обычный ли? Разве обычно собирать милостыню для того, чтобы делать подарки? Если серьезно об этом задуматься, и впрямь судьба перевернуться может.
***
От нее шло такое зловоние, что стоять к ней ближе трех шагов было просто невыносимо. Как будто сроду в бане не была. Эта нищенка, подошла к нам в иконной лавке Троице-Сергиевой Лавры. Она сразу же без предисловий сказала: «Купите мне Библию, а я за вас молиться буду». С трудом скрывая удивление, я ответил: "Для нас это дорого". Но нищенка, судя по всему, была готова к такому сюжетному повороту и, не делая паузы, предложила следующий вариант: «Тогда два охранных пояса». Охранный пояс стоит столько, сколько я ни когда не подал бы нищему, но здесь, чувствуя, что моя несговорчивость может ее вконец утомить, протянул ей деньги на один пояс. Нищенка продолжала вонять и блаженно улыбаться, но дала мне понять, что я несколько ее разочаровал: «Надо на два пояса». Я уже открыл рот, даже не зная, что сейчас скажу, но ситуацию спасла моя спутница, протянув нищенке деньги на второй охранный пояс.
Я потом много раз вспоминал про эту нищенку. Удалось ли ей все-таки заполучить Библию или так и приходится довольствоваться охранными поясами, скопив их невероятное количество? Зачем они ей? Наверное, тоже раздаривает. Удивительное дело: человек, не имеющий возможности даже в бане помыться, просит не хлеба, а церковных вещей.
Мы очень любим за чашкой кофе порассуждать о приоритете духовных ценностей над материальными. Только надоели уже эти разговоры. Хочется сказать очередному не в меру духовному интеллектуалу: «Поезжай в Лавру. Там одна нищенка есть. Понюхай-ка ее».
Исцеление Я продрог до костей, хотя мороз на улице стоял не так что бы очень сильный, но переохлаждение усугублялось переутомлением, поскольку день уже клонился к вечеру, а я был на ногах с трех часов утра, да к тому же за последние сутки съел лишь два куска черного хлеба с несколькими глотками студеной воды. Так завершилось паломничество в Черниговско-Гефсиманский скит Троице-Сергиевой лавры. Впереди была обратная дорога – сначала от скита до Сергиева Пасада, оттуда до Александрова, а из него до Вологды. Хорошо было на душе, но тело уже почти отказывалось служить.
Подошел автобус на Сергиев Пасад, обосновавшись в котором, я постепенно разговорился с женщиной лет 50-ти, которая сидела рядом. Оказалось, что они с сыном – жители Александрова, ездили в скит собороваться. Мое состояние делало меня плохим собеседником, и о себе я сказал только то, что возвращаюсь в Вологду, но ей, казалось, нужен был лишь слушатель, и постепенно я узнал, что ее сын (на вид – приличный молодой человек лет 25-ти) несколько лет назад заболел тяжелым психическим расстройством.
Много раз в припадках он пытался убить мать: и с топором на нее бросался, и из окна хотел выбросить. Не раз после припадков он совершал попытки самоубийства. Это был сущий ад. Водила его мать и к бабкам-ворожеям, и к бесчисленным экстрасенсам, у которых «после одного сеанса все проходит». Но не проходило, а только хуже становилось.
Наконец, ей предложили соборовать сына. Первое же соборование принесло облегчение, после второго стало еще лучше. Сейчас они возвращались уже с третьего за этот год. Позднее я сам поговорил с Андреем, рассудительным молодым человеком, заметив лишь немного нервическую жестикуляцию. Он был почти здоров, хотя и не вполне еще.
С автобуса мы пошли на электричку уже вместе, а когда приехали в Александров, женщина предложила:
– Зачем вам на вокзале 4 часа мучиться? Пойдемте к нам. Поедите, отдохнете.
– Нет сил отказываться, – улыбнулся я.
Мать с сыном приняли меня в своей бедной комнатке, как родственника, которого потеряли много лет назад и неожиданно нашли. Накормили скромным, но вкусным ужином, согрели даже воды в тазу, чтобы ноги вымыть, хотя вода была наносная, постелили постель – пару часов до поезда отдохнуть. Я лег и мгновенно «провалился», успев только услышать сквозь сон, как мать говорит сыну: «Разбуди Сереженьку в одиннадцать, я сама его на поезд провожу». Я уже не удивлялся тому, что так ласково и заботливо суетятся вокруг меня люди, которые еще два часа назад не подозревали о моем существовании, да и сейчас знают обо мне только то, что я – из Вологды.
По дороге на вокзал женщина по-прежнему ни о чем меня не расспрашивала, а рассказала подробнее о том, как болезнь сына привела их обоих к вере православной. И ее малопонятная доброта показалась вдруг вполне естественной и даже закономерной.
Метались они с сыном в поисках исцеления по тем же адресам, по каким и все в подобных ситуациях. И так же безуспешно, как и большинство. В том, что остановили свой взгляд на Церкви, как на источнике духовного здоровья, тоже нет ни чего исключительного. Многие начинают креститься, когда грянет гром. Идут в храм, ставят свечи за здравие, а потом говорят, что все без толку – не помогает. И не поможет ни когда в таком варианте, потому что Богу нужна наша вера, а не воск, расплавившийся перед иконой.
Иные делают следующий шаг, прибегают к таинствам – крещению, исповеди, причастию, соборованию. И тоже, случается, недоумевают, когда не видят результата. Напрасно считать, что обращение к Церкви то же, что и визит к экстрасенсу по схеме: сеанс – результат. Но если человек глубже понимает Православие, он начинает постигать: для того, чтобы получить благодатную помощь от Бога, необходимо в корне изменить всю свою жизнь в соответствии с Господними заповедями.
Такая вот необычная медицина. Чтобы выздороветь, надо любить людей. Господь помог матери и сыну, потому что они, проникшись духом Православия, стремятся совершать дела любви по отношению и к ближним, и к дальним. В этом случае уже и свечи перед образами горят не напрасно, и таинства обретают огромную силу.
Мы с моей спутницей дошли до вокзала. Она попрощалась со мной с удивительной сердечностью. Таково свойство любви. Ее на всех хватает, сколько не трать, а только больше становится. Все с ее сыном будет нормально. Она верит в это. Теперь в это верю и я.
Болезни во спасение
Когда мне сказали, что протодиакон Андрей Кураев в одной из своих лекций весьма неуважительно отозвался о богословии святителя Игнатия Брянчанинова – не поверил. Точнее, подумал, что это сильно преувеличено. Кураев, кажется, ещё ни разу своих с чужими не перепутал. Потом с изумлением обнаружил в Интернете приписываемое Кураеву утверждение, что «Игнатий Брянчанинов плохо понимал Православие». Поверить в это было ещё труднее. Отец Андрей – слишком тонкий мыслитель, чтобы заниматься заурядным хамством. А потом посмотрел видеофрагмент лекции Кураева, где речь шла о Святителе Игнатии. И тогда пришлось поверить. Протодиакон Андрей Кураев на самом деле крайне неуважительно и совершенно некорректно отозвался о богословии святителя.
Самое странное в том, что в лекции, носившей название «Болезнь технаря в Православии», отец протодиакон упомянул святителя Игнатия вскользь, лишь как один из отрицательных примеров и, разумеется, без серьёзного «разбора полётов». А вряд ли стоило «походя пинать» одного из самых авторитетных богословов нашей Церкви, словно зарвавшегося псаломщика. Полемике с учением святителя Игнатия можно посвятить жизнь, во всяком случае – диссертацию, но уж никак не 5 минут во время одной из бесчисленных лекций. Отсюда, видимо, вообще-то не свойственная Кураеву легковесность аргументов.
Вот, дескать, митрополит Филарет Московский запретил публиковать какие-либо сочинения епископа Игнатия. Да мало ли в жизни бывает недоразумений? Если у святителя Игнатия могли быть богословские ошибки, то кто нам сказал, что у святителя Филарета не могло быть ошибок административных? А ведь это было именно административное решение, основанное на впечатлении от человека. Ничего неизвестно о том, что святитель Филарет выступал с критикой богословских идей святителя Игнатия, во всяком случае, профессор Кураев ни слова об этом не говорит.
Не стоило г-ну профессору вспоминать и о том, что святитель Игнатий даже в семинарии не учился. Это тоже не аргумент. Или аргумент? Если вспомнить о том, что господин Кураев – доктор богословия, то кто такой, по сравнению с ним, какой-то неучёный кавказский епископ? Ну неужели мы вот на таком уровне будем говорить?
В интернетовской полемике по поводу его лекции г-н Кураев попросту залепил одному из своих оппонентов: «Юноша, Вам не кажется, что в вашем нежном возрасте можно было бы не объявлять войну профессорам богословия?». Ах, отец Андрей, да когда же ещё объявлять войну профессорам, как не в самом нежном возрасте? Ведь, поседев, мы уже никому не объявляем войну, предпочитая лениво отплёвываться: «Я – профессор, а ты – помолчи». Ну неужели это достойно богослова: святых попрекать отсутствием образования, а молодёжь – возрастом?
А если богослов использует в качестве аргумента оскорбление, которое безбожник нанёс святому человеку? Кураев вспоминает о том, что Герцен назвал святителя Игнатия «сапёром во Христе». При этом Кураев не спорит с Герценом и вроде бы даже солидаризуется с этим оскорблением. Ведь кавказский епископ выступал против отмены крепостного права. Последнее просто неправда. У святителя Игнатия по отношению к крепостному праву была куда более сложная позиция, отнюдь не сводимая к однозначной поддержке. При этом самое непонятное – какое отношение вопрос о крепостном праве имеет к «болезни технаря в Православии»? Отец Андрей ничего не говорит о том, что именно технари в силу своих особенностей проявляют склонность к крепостничеству. Похоже, он уклонился от им же заданной темы лишь для того, чтобы сказать про святителя гадость.
По существу же вопроса в лекции Кураева есть следующее: «Пример технаря в Православии – святитель Игнатий Брянчанинов», и далее он утверждает, что святитель «учился у святых отцов через очки ученика артиллерийского училища». Ну… предположим. Наверное, любой богословский труд несёт на себе отпечаток мирского опыта богослова. Привело ли это к искажениям истины? Об этом было бы интересно поговорить, но именно об этом в лекции отца Андрея – ни слова. А в конце фрагмента глубокомысленное заключение: «Нельзя вырвать тезис из святителя Игнатия и сказать, что это учение Церкви». Какой именно тезис? Кто именно пытается представить его, как учение Церкви? Можно было надеяться, что речь как раз об этом и пойдёт, однако – увы.
Протодиакон Андрей Кураев не говорил, что «Игнатий Брянчанинов плохо понимал Православие». Но именно этот вывод с абсолютной логической неизбежностью следует из того, что он на самом деле сказал. И если кто-то ещё не успел приступить к знакомству с трудами святителя Игнатия, послушав эту лекцию, может так и не приступить, особенно если учесть, что книги святителя – отнюдь не развлекательные. Захочет ли молодёжь брать на себя труд изучения наследия святителя, имея лишь перспективу обзавестись «очками артиллериста»?
Не надо быть профессором богословия, чтобы понимать, что «даже у святых бывают ошибки». И со святыми можно полемизировать, но разве не требует такая полемика повышенной осторожности, максимальной выверенности суждений и определённой тональности – не просто уважительной, но и почтительной? Допустимо ли в рамках такой полемики с вальяжной барской снисходительностью балансировать на грани откровенного хамства?
А что касается «болезни технаря» и других «болезней в Православии»… Я, например, очень люблю протодиакона Андрея Кураева, хотя и не имею чести быть лично знакомым. Он симпатичен мне, как человек, я высоко ценю его книги и лекции. Считаю, что он занимается наиполезнейшим для Церкви делом. Но, мне кажется, что это дело из разряда духовно опасных. По складу мышления Кураев – полемист и полемист блестящий. Он боец по натуре, потому что полемика – это война. А кто на войне избежал греха? Ведь так хочется стереть оппонента в порошок. Легко ли рассчитать необходимое количество ударов и достаточную силу каждого из них? Любой полемист иногда становится избыточно жестоким, любого порою невольно заносит в горячке спора. Грань, которая отделяет обсуждение темы от осуждения оппонента – очень тонкая, её легко переступить, не заметив. Да ведь и оппоненты порою не церемонятся, изощряясь в оскорблениях. Не всегда выдерживают нервы, велик соблазн ответить «симметрично». Это неизбежные болезни полемистов, в той или иной степени, свойственные любому из них. На войне, как на войне. Но давайте будем помнить, что воин рискует своей душой ради спокойствия тех, кто тем временем сохраняет белизну своих одежд. И если отец Андрей берёт на себя тяжелейший и неблагодарнейший труд полемики с разного рода сектантами, раскольниками, носителями неких отклонений внутри Церкви – помолимся за него. На той лекции он выглядел очень уставшим.
А говорить о «болезнях в Православии», конечно, надо. Недавно перечитывал очень любимого мною блаженного Августина и встретил мысли, с которыми принципиально не согласен. Мне кажется, блаженный Августин страдал «болезнью юридизма», понимая некоторые положения христианства в категориях римского права – слишком упрощенно, линейно, без надлежащей глубины. В той или иной степени это свойственно всем западным богословам, что и привело в конечном итоге к расколу. Но бл. Августин – православный! Так же как православными были западные «юристы», легаты римский пап, твёрдо стоявшие на вселенских соборах в истине, а все ереси той эпохи пришли с Востока, не от «юристов», а от «философов». Римский «юридизм», которому свойственна ясность и логичность, не раз спасал философов-греков, склонных всё усложнять и запутывать, от ненужного суемудрия, уводящего в ненадлежащие дебри. А греки спасали западных богословов от недопустимой примитивизации истины, от склонности формулировать богословские положения в категориях римского права. Вот так мы и выравнивали друг друга.
Не так ли и с «болезнью технаря в Православии»? Не начнётся ли у нас «болезнь философов», если не будет «технарей»? И те, и другие порою склонны впадать в крайности, вызванные особенностями их светский специализации, но, оставаясь в пределах церковной ограды, они выравнивают друг друга, помогают друг другу эти крайности сгладить.
В Церкви вообще очень много «болезней». Есть, например, «болезнь обрядоверия». Иные придают «свечечкам» значение столь же преувеличенное, что больше напоминают огнепоклонников, чем православных. Но не будь у нас обрядоверческого перекоса, тот час начнётся другой – в сторону протестантизма, отрицающего все обряды, а они очень важны.
Уже, наверное, можно говорить про «болезнь хоругвеносцев» – церковных радикалов, которые порою буйствуют сверх всякой меры. Но, если не будет «хоругвеносцев», не впадём ли мы в ещё более страшную болезнь, апатично глядя на то, как вытирают ноги о веру наших предков?
Все мы вместе взятые: и «технари», и «философы», и «юристы», и «полемисты», и «обрядоверцы», и «хоругвеносцы» составляем полноту церковную. И все мы не без греха. У каждого свои «тараканы». А то, что в спорах, порою, переходим грань, избыточно горячимся, ярлыки норовим наклеивать – прости нас, Господи. О слишком важных для нас вещах говорим. Потому и горячимся.
Зачем вы оставили Церковь-Мать? Недавно меня очень обидели, заявив, что я и мне подобные являются «прихожанами МП». До сих пор считал себя прихожанином одного из православных храмов Вологды и полагал, что принадлежу к Русской Православной Церкви. И вдруг оказывается, что я – из МП. Кто же записал меня туда без моего ведома? Оказывается, это сделали представители ПРКЦ и РПЦЗ. От пулемётного треска этих аббревиатур разум начинает мутиться, однако, пытаюсь вдуматься в прочитанное. Речь тут идёт об «…усилиях, которые прилагают «товарищи» из МП для борьбы с православными христианами, которых отличают от прихожан самой МП лишь неучастие в грехах сергианства и экуменизма и подчинение другой, канонически законной власти». Отсюда, кажется, следует ещё, что я «участвую в грехах сергианства и экуменизма». Ну ни чего себе заявочки…
Начинаю разбираться. Авторство процитированного текста принадлежит представителю так называемой «липинской общины», которая с недавних пор существует на окраине Вологды, в Лукьянове. Предыстория вопроса такова. В 2003 году клирик Вологодской епархии диакон Александр Липин был запрещён в священнослужении. Сам он утверждает, что «попросился за штат по вероисповедальным вопросам». Постепенно вокруг Липина собралась группа единомышленников, они объявили себя «прихожанами Православной Российской Катакомбной Церкви». Липин был «рукоположен во священника» неким катакомбным «епископом Афанасием». Потом эти катакомбники слились с остатками Русской Православной Церкви Заграницей – теми, кто не пожелал воссоединиться с Русской Православной Церковью Московского Патриархата. Ныне Липин и его последователи говорят, что являются «общиной Русской Православной Церкви Заграницей». Таковая же община есть в селе Ферапонтово Кирилловского района, где поселился «епископ Афанасий».
*** Откровенно говоря, эти стремительные перемещения из юрисдикции в юрисдикцию ничего не говорят ни уму ни сердцу простого православного человека. Вот, скажем, я – мирянин, не искушённый в церковной политике и канонических хитросплетениях. Я просто хожу в храм на богослужение, исповедаюсь и причащаюсь, поскольку это способствует спасению моей души. И вдруг появляются люди, которые говорят мне, что истинные православные должны быть с ними, что власть в нашей Церкви незаконная и много ещё чего у нас неправильно. Как мне в этом разобраться?
Думаю, надо хотя бы на время оставить казуистические препирательства и попытаться определить, что в этом споре является самым главным. Мне довелось поговорить с одним прихожанином липинской общины. Мы беседовали мирно и бесконфликтно, стараясь ничем друг друга не обижать. Я спросил:
– Вы признаёте действительность таинств, которые совершаются в наших храмах нашими священниками?
– Да, мы признаём ваши таинства.
– А тогда зачем вообще нужна ваша община? Если у нас правильно совершается литургия, если у нас настоящие таинства, зачем мне идти к вам?
Ответом мне было молчание.
Что ж, давайте вместе попытаемся ответить на вопрос, зачем мы пришли в Церковь? Какова наша цель? Думаю, никто из православных не станет спорить с тем, что мы пришли в Церковь для борьбы с личными грехами, для очищения собственной души. Для этого в Церкви есть таинства. И если у нас в «МП» таинства настоящие, как это признают сторонники Липина, так что же нам ещё хотеть?
Вот, скажем, я, православный мирянин, размышляю, а не податься ли мне в липинскую общину или к их ферапонтовским единомышленникам? Как и всякий разумный человек, я прежде всего задам себе вопрос: «Зачем?». Какая в этом будет польза для спасения моей души? Если на секунду предположить, что у липинцев тоже настоящие таинства, так и в этом случае я ничего нового не приобрету, потому что всё это уже имею, с чем и липинцы не спорят. Так зачем же всё-таки, кому и с какой целью нужна липинская община?
Но предположим вокруг Липина и «епископа» Афанасия собрались интересные люди, и я ради этого захочу ходить в их храм. Конечно, Церковь – не клуб по интересам, и храм посещают не ради увлекательных бесед, но предположим. Тогда передо мной встанет вопрос: а в этом храме настоящие таинства или имитация, театрализованное представление? Вопрос, важнее которого и быть не может для православного человека. А ответ зависит оттого, настоящий ли священник здесь служит? Спрашиваю липинского прихожанина:
– На сколько мне известно, Липин был лишь диаконом. Как он стал священником?
– Его рукоположил епископ Афанасий.
– А вы уверены, что Афанасий – настоящий епископ? На чём эта уверенность основана?
Ответом мне опять было молчание. Ну что ж, давайте вместе подумаем. Если Липина рукоположил не настоящий епископ, значит Липин – не настоящий священник, следовательно, он не имеет права совершать таинства. Значит, его прихожане – вне Церкви. Что может быть страшнее для православного человека?
Так как же нам разобраться, является ли Афанасий настоящим епископом? Он – из катакомбников, отсюда следует вопрос: есть ли у катакомбников апостольская преемственность? С ответом у нас будут большие трудности. Дело в том, что существует множество различных направлений и ветвей Катакомбной Церкви. У одних апостольская преемственность есть, значит, епископат – настоящий, имеющий право рукополагать священников. В других направлениях катакомбников – не епископы, а самосвяты, сами себя увешавшие панагиями и не имеющие никакого реального права считать себя епископами. К которым относится Афанасий? А не известно. Афанасий Савицкий появился на Вологодчине сравнительно недавно, у нас никто в деталях не знает, кто, когда и при каких обстоятельствах совершил его епископскую хиротонию. Сплетни воспроизводить не стану, но, согласитесь, что верить Савицкому на слово было бы крайне наивно и не осмотрительно. Разговор о том, как и на каких условиях Савицкого приняли к себе зарубежники – отдельный. Если вы начнёте этот разговор, мы с вами странностей не оберёмся.
Чтец Павел Липин (если не ошибаюсь, брат Александра Липина?) сам пишет о том, что «преемственность в ПРКЦ не имеет достаточного документального подтверждения…». Вот и я об этом. Не могу утверждать, что Афанасий Савицкий – ряженый. Для такого серьёзного обвинения у меня нет достаточных доказательствах. Но у вас так же нет и не может быть твёрдой уверенности в том, что он действительно является епископом. Значит, не может быть уверенности в том, что Александр Липин является священником, так же как и в праве самого Афанасия Савицкого совершать таинства. Мы можем потонуть в мелочных препирательствах по этому вопросу, однако, напомню, что я – не профессор канонического права (как, впрочем, и ни один из вас таковым не является). Я всего лишь простой православный мирянин. И у меня нет твёрдой абсолютной уверенности в том, что Афанасий Савицкий является настоящим епископом, а Александр Липин – настоящим священником. Следовательно, я счёл бы себя безумцем, если бы пошёл на ваше богослужение и приступил бы к вашим таинствам.
А теперь давайте оценим то обстоятельство, что Афанасий Савицкий принял титул «епископ Вологодский и Великоустюгский». Подойдём к вопросу с точки зрения простейшей логики. Не может быть в епархии двух законных правящих архиереев с одинаковыми титулами, так же как не может быть в области двух губернаторов, а в организации – двух руководителей. Если двое, значит, один из них – незаконный. Для того, чтобы считать законным своего епископа, вам придётся объявить все приходы РПЦ (МП) на территории епархии раскольническими группами. Но до этого вы, кажется, до сих пор не доходили? Или доходили? Неужели же считать весь Московский патриархат раскольнической группировкой? Это просто логический абсурд. Мы никогда и ни от кого не откалывались, никогда ни в какой раскол не уходили, всегда подчинялись тому церковному руководству, какое имели. Неужели считать, что наши сто приходов откололись от ваших двух? Но как такое возможно, если несколько лет назад ваших приходов ещё не было? И никакими катакомбниками у нас до недавнего времени не пахло, нам просто не от кого было окалываться. Неужели вы станете утверждать, что десятки тысяч православных мирян Вологодской епархии – все до единого – раскольники? Вы не имели это ввиду? Но вот ведь какой грустный выбор нам предстоит сделать: либо мы – раскольники, либо вы. После того, как ваш «епископ» стал называть себя «Вологодским и Великоустюгским» третьего уже не дано. Мы не можем существовать параллельно и признавать друг друга, так же как мэр города не может признать существование в городе ещё одного мэра, даже если любит его, как родного брата.
Не хочу навешивать ярлыки, но здравый смысл и простейшая логика вынуждают меня признать, что раскольники – именно вы.
*** Так же у вас нет ни малейших оснований называть православных земляков «прихожанами МП». Вы, как правило, имеете ввиду «Московскую Патриархию», а Патриархия – это орган управления Церковью. Употребляется в таких, например, словосочетаниях: «Журнал Московской Патриархии», «Управляющий делами Московской Патриархии». Я, к примеру, прихожанин одного из православных храмов и не являюсь прихожанином Патриархии, поскольку никогда туда не приходил. Даже не знаю, по какому адресу в Москве расположена Патриархия. Ни одному из представителей Патриархии не имею чести быть представленным и никакой личной ответственности за действия кого-либо из них не несу ни перед Богом, ни перед людьми. Не пытаюсь дистанцироваться от действий наших органов церковного управления, просто не имею дурной привычки совать нос в дела, находящиеся далеко за пределами моей компетенции.
А есть ещё Московский Патриархат. Это территория. Прихожанином столь обширной территории никто из нас так же не может являться при всём своём желании.
Путаница между понятиями «Патриархия» и «Патриархат» приводит не только к комическому эффекту, но и к затемнению объекта, в который вы направляете свои полемические стрелы. Например, Павел Липин пишет: «Русская Православная Церковь Московской Патриархии (далее – МП)…». А между тем таковой «МП» в природе не существует, потому что есть Русская Православная Церковь Московского Патриархата. Только в этом значении существуют приходы РПЦ (МП), но с Патриархатом полемизировать бессмысленно, ибо это территория. С Патриархией полемизировать, конечно, можно, но надо помнить, что Патриархия – не есть Церковь. Это сумма церковныхуправленцев. А мы, православные миряне РПЦ (МП), принадлежим к Церкви, а не к «МП», никакого участия в делах Патриархии не принимаем и никем не уполномочены осуществлять контроль за представителями Патриархии.
Между тем, чтец Павел Липин возглашает: «МП, поправшая каноны Церкви…». Ничего не могу по этому поводу сказать и не вижу причины, по которой это должно быть мне интересно. Я знаю, что священник, который служит в моём храме, по всем канонам имеет право совершать Божественную Литургию, и это пока ещё никто сомнению не подвергал. А вопрос о действиях представителей Московской Патриархии не имеет ни малейшего значения для моей духовной жизни.
Все православные, конечно, знают, что, приходя в Церковь, мы приходим «во врачебницу», то есть за духовным исцелением. А не за тем, чтобы следить за здоровьем врачей. Нам довольно знать, что мы пришли к настоящему врачу, а не к самозванцу, который прикрывается белым халатом. И если я, больной, пришёл в поликлинику, то к моему выздоровлению никакого отношения не имеет то, что в министерстве здравоохранения так же не все здоровы. Это и не удивительно – совершенно здоровых людей не бывает.
Поэтому, братья, совершенно не могу понять, что вам даёт эта борьба с «деятелями МП»? В чём тут польза для вашего духовного здоровья? Как это помогает вам бороться с собственными грехами? Как мирянин, я стараюсь следовать завету преподобного Амвросия Оптинского: «Знай себя и довольно тебя». Не надо копаться в действиях начальства – это же аксиома для любого православного.
*** Мы продолжаем разговор с прихожанином липинской общины. Спрашиваю:
– А в нашей Церкви что, по-вашему, не хорошо?
– Во-первых – сергианство.
– А кто вам сказал, что все пребывающие в РПЦ (МП) обязаны одобрять церковную политику митрополита Сергия (Страгородского)? Мне «сергианство» тоже не нравится, и за это меня из нашей Церкви никто не гонит. Да ведь это вообще не вероучительный вопрос, это политика.
– Но «Декларация» 1927 года, подписанная митрополитом Сергием…
– Я тоже отрицательно отношусь к этой декларации. Считаю, что, подписав её, владыка Сергий взял большой грех на душу. Когда кругом разрушались и осквернялись храмы, когда мирян и священнослужителей убивали только за то, что они – христиане, когда над Церковью нещадно глумились, митрополит Сергий писал, обращаясь к большевикам: «Ваши радости – наши радости» и т.д. Считаю, впрочем, что действиям владыки сопутствовало множество смягчающих его вину обстоятельств, но пока не об этом. Главное в том, что грех митрополита Сергия – его личный грех. Каким образом вся наша Церковь может быть повинна в личном грехе конкретного иерарха? Ведь мы же знаем, что от лица Церкви не могут говорить ни митрополит, ни патриарх, ни Синод. От лица Церкви может говорить только Собор. Итак, действия митрополита Сергия и других иерархов той поры, если они и греховны, то это их личные грехи, не порождающие никакого изъяна в Русской Православной Церкви. Да, может быть, и хватит нам уже плясать на костях митрополита Сергия? Всё это уже давно в прошлом.
– Но «сергианство» – это особый тип отношений между Церковью и государством, существующий и в наши дни.
– Вам не нравятся современные отношения между Церковью и государством? И мне не нравятся. Больше того скажу: ни в одну эпоху, ни в одной стране, ни одному христианину не нравились отношения между Церковью и государством. Идеальная модель церковно-государственных отношений существует только в теории, а в жизни она практически никогда не может быть реализована, поскольку действует человеческий фактор. Но это – политика, это не вероучительный вопрос, ради этого абсурдно уходить из Церкви. А что ещё вам у нас не нравится?
– Экуменизм.
– Я, так же как и вы, совершенно не приемлю те проявления экуменизма, которые нарушают каноны и затрагивают догматы Православной Церкви. Совместное богослужение с католиками и протестантами – это грех, ровно как и вообще совместная молитва с ними. Само утверждение, что между различными направлениями христианства нет принципиальной разницы абсолютно не приемлемо для православного человека. Так считаю не только я, но и практически все наши священники и миряне, с которыми я знаком. Этим мы не вступаем в противоречие с РПЦ (МП) и уходить из неё не собираемся.
– А вот митрополит N, когда был заграницей, говорил, что…
– Что бы он ни говорил – он говорил не от лица Церкви. Ещё раз вспомним о том, что ни один иерарх не имеет права говорить от лица Церкви. Даже если он был очень сильно не прав, мы в его неправоте участия не принимаем. Мы имеем право не соглашаться с тем митрополитом. По вопросам, которые не догматизированы, в Церкви допустимо иметь различные точки зрения. Это богословские мнения – теологумены. Всё это не причина уходить из Церкви. Поскольку догматических расхождений между нами нет, мы вполне можем оставаться в одной Церкви, имея разные взгляды на некоторые вопросы. Наша Церковь объединяет людей, которые, порою, очень по-разному смотрят на некоторые проблемы церковной жизни. Можно спорить, но разбегаться-то зачем?
*** Ещё о чём хотелось бы сказать, братья. Вы сейчас именуете себя: «прихожане Русской Православной Церкви Заграницей». По-моему, это очень горько. Ну вот я, к примеру, живу на своей родной земле, люблю Россию, покидать её не собираюсь. Предположим, я стану членом вашей общины, и тогда, значит, я стану членом «Церкви Заграницей». Мне такое положение кажется противоестественным и нестерпимым.
Ваша Церковь создана эмигрантами и для эмигрантов. Так неужели и вы сейчас считаете себя эмигрантами, людьми потерявшими Россию? Не могу это понять.
*** Прошу прощения у всех, кого невольно обидел своими выводами. Ваши выступления так же причинили мне немало личной боли, но у меня нет к вам претензий. Если мы действительно хотим найти истину – не будем считаться обидами.
Попытавшись честно, объективно и беспристрастно разобраться в истории вашего ухода из РПЦ (МП), я пришёл к выводу, что вы совершили гибельный для себя шаг, не имея на то никаких реальных оснований.
Вот создали вы «Православное братство преподобного Нестора-летописца». В самой идее этого братства лично я не вижу ничего плохого. Почему бы и не держаться вместе людям, имеющим свой взгляд на некоторые вопросы церковной истории и проблемы современной церковной жизни. Может быть, и сам вступил бы в ваше братство, если бы вы не оставили Церковь-Мать. У меня это в голове не умещается. Вы же все приняли святое крещение в Русской Православной Церкви. Наша Церковь породила вас для духовной жизни. Зачем вы её оставили?
Суд – не собор
1. Про боль
Кто из нас не испытывал боль, полемизируя с человеком, имеющим другие убеждения? И чем важнее для нас эти убеждения, тем сильнее боль. Казалось бы, правда очень проста, так почему же этот человек её не понимает, хотя вроде бы – не глупый? И почему он тоже самое думает про меня? Вот это-то и больно. А боль порою порождает смертельные обиды и желание причинить ответную боль. Так начинаются гражданские войны. Но ведь желание убедить другого человека в своей правоте – вполне естественно. Так что же делать? Стараюсь помнить несколько нехитрых истин. Если человек думает иначе, чем я, это ещё не значит, что он виноват передо мной. И если мне причиняют боль, это не значит, что мне желают зла. Не надо обижаться на того, кто делает больно, он может быть хирургом. И, как всегда, у меня не хватает сил на то, чтобы следовать этим истинам.
Вот узнал, что люди, ещё недавно принадлежавшие к нашей Церкви и продолжающие считать себя православными, подали в суд на священника. Душа сразу закипела. Православные с православными в гражданском суде отношения выясняют, доказывая, кто из них православнее. Вам не кажется, что это ужасно, дорогие братья и сёстры? Священника вынудили перед судом отстаивать своё право на проповедь. Разве это не причиняет боль любому православному человеку? Но давайте забудем про боль и постараемся разобраться в этом деле объективно и беспристрастно. Остановимся для начала на юридической стороне вопроса.
2. Правда человеческая
Итак, 29 жителей Вологды и Кирилловского района обратились в Вологодский городской суд с иском к протоиерею Алексию Мокиевскому, священнику Воскресенского Горицкого женского монастыря. Поводом послужило интервью, которое отец Алексий дал Кирилловской газете «Новая жизнь». В интервью он критикует тех, кто ушёл из Русской Православной Церкви Московского Патриархата, создав две свои общины в Вологде и Ферапонтове.
Истцы так же привлекли в качестве ответчиков Вологодскую епархию Русской Православной Церкви (Московский Патриархат), диакона Михаила Болотского, секретаря епархиальной комиссии по миссионерской, антисектантской и антираскольнической деятельности и редакцию газеты «Новая жизнь».
По роду своей деятельности мне приходилось иметь отношение к очень многим судебным делам по искам о защите чести и достоинства. Имея в этом некоторый опыт, интервью отца Алексия читал очень критичным взглядом, тщательно выискивая уязвимые фрагменты текста. Вдруг, думаю, батюшка в полемическом запале где-то перешёл грань допустимого? Однако, могу вас твёрдо уверить – с юридической точки зрения текст интервью абсолютно безупречен. Во-первых, там не упомянут ни один из истцов. Во-вторых, отец Алексий не приводит ни одного факта из жизни тех объединений, к которым принадлежат истцы, то есть просто нечего опровергать. В-третьих, в тексте нет ни одного прямого оскорбления в чей бы то ни было адрес.
В судебной практике по искам о защите чести и достоинства бывают очень сложные и неоднозначные случаи, когда разные суды могут по-разному посмотреть на обстоятельства дела и принять диаметрально противоположные решения. Но этот случай – совершенно прост и абсолютно однозначен. Ни один суд никогда не удовлетворил бы такой иск. Отец Алексий и другие ответчики ни при каких обстоятельствах не могли проиграть это дело.
Суд первой инстанции самым закономерным образом отказал в иске. Не вдаваясь в детали, логика суда была именно такова: сведения, изложенные в интервью, не относятся к конкретному истцу и не являются утверждением о фактах, а представляют собой оценочные суждения автора, которые нельзя проверить на соответствие их действительности. Кассационная жалоба истцов столь же предсказуемо была отклонена, то есть полная законность действий ответчиков получила ещё одно подтверждение.
Какова же была логика истцов? Честно пытался её понять, однако вынужден констатировать: в жизни не приходилось видеть искового заявления столь сумбурного, хаотичного и, уж простите, бестолкового. Заявление содержит большое количество сведений, не имеющих ни малейшего отношения к делу, и при этом даже не указано, какие именно фрагменты текста истцы желали бы опровергнуть. Поверьте, это не вопрос слабой юридической подготовки, что было бы бестактно ставить кому-то в вину. Просто если кто-то не может чётко сформулировать свои претензии, так это первый признак того, что претензии носят надуманный, искусственный характер.
Из трёх страниц убористого набора с трудом удалось вычленить три строчки по-существу: «В адрес оппозиционных религиозных течений употреблены такие выражения, как «секты, маскирующие себя под православные», «псевдоправославные проповедники», «раскольники», «катакомбники»». По существу истцов не было других претензий, а эти, мягко говоря, несостоятельны. Во-первых, приведённые определения в тексте не относятся на прямую к тем общинам, которых представляют истцы, а отнесены действительно к «оппозиционным религиозным течениям» в довольно широком смысле. А, во-вторых, употребление этих эпитетов основано на религиозных убеждениях автора. Такие слова как «секты», «псевдоправославные», «раскольники» – это не оскорбления, и употребление этих слов не запрещено законом. Это и не юридические термины. Суд может установить совершила ли группа лиц кражу, но не может установить, совершила ли группа лиц раскол. Эти оценки основаны на внутрицерковной терминологии, употребление которой гражданское законодательство регулировать не может. Даже более того – если бы суд запретил людям называть других людей раскольниками – это было бы посягательством на свободу вероисповедания. Ведь если я, исходя из моих убеждений, кого-то считаю раскольниками, никто не вправе запретить мне выражать мои убеждения.
По-человечески говоря, истцы просто решили поставить себя вне критики. Они имеют право свободно выражать свои взгляды, а критиковать эти взгляды никому не позволено? Они имеют множество отрицательных суждений о «Московской Патриархии», а мы не имеем права выражать отрицательные суждения об их деятельности?
Мы вошли в рассмотрение некоторых юридических деталей, чтобы наглядно показать – отец Алексий Мокиевский никого не оклеветал. Проповедовать – долг священника. И наказать священника за то, что он исполнял свой долг – не удалось.
А попытка привлечь в качестве ответчиков Вологодскую епархию и диакона Михаила Болотского – не только в юридическим отношении абсурдна, но и в нравственном отношении – как-то не очень. Что же вы, господа, всех вокруг хотите сделать перед собой виновными?
3. Правда Божия
Один из истцов как-то написал, что они обращаются «к тем, кто ищет правды Божией». Отношу себя именно к этим людям, а потому не понимаю: как же можно, братья, искать правды Божией в гражданском суде? Суд – не собор. У суда свои функции, далёкие от прояснения религиозных истин. Представим себе невозможное – суд удовлетворил бы ваш иск. И что тогда? Было бы юридически установлено, что вы неповинны в грехе раскола? И что бы вы потом с этим решением делали? Предъявили бы бесам на мытарствах?
Конечно, и я бы подал в суд, если бы про меня написали, что я кого-то убил или ограбил, а я этого не делал. Но если бы про меня написали, что я очень плохой православный… пришлось бы задуматься о крайне неприятных для меня вещах. Но идти в суд… Это чтобы получить документ, что я являюсь хорошим православным?
Однажды прочитал, что «грех раскола не смывается даже кровью». А ещё я читал, что «раскольники раздирают цельнотканный хитон Христов». Страшно от мысли, что к своим бесчисленным грехам я могу прибавить ещё и этот наитягчайший грех. Однако, радостно сознавать, что очень легко не совершить грех раскола – достаточно ходить в тот же храм, в который и раньше ходил. И никто при всём желании не сможет не только обвинить, но даже и заподозрить меня в грехе раскола.
Вы тоже не считаете себя раскольниками? А вдруг вы ошибаетесь? Вас никогда не посещал вопрос: «А вдруг мы и правда раскольники, как про нас говорят?». Ведь в каконических хитросплетениях очень легко запутаться. Не боитесь? «Безумству храбрых поём мы песню…».
Я тут почитал недавно, что пишут сами катакомбники (ИПЦ) про законность хиротонии вашего епископа Афанасия. Так они чуть мозги не сломали, пытаясь выяснить, настоящий он епископ или нет. Тёмный вопрос. Но никто не спорит о законности хиротонии архиепископа Вологодского и Великоустюжского Максимилиана. Его хиротонию невозможно подвергнуть сомнению при всём желании. Исходя из этого, под чьим омофором должны оставаться миряне, находящиеся в здравом уме и твёрдой памяти? Обращаюсь именно к мирянам, потому что из 29-и истцов 28 – такие же миряне, как и я.
Мы принадлежим к Русской Православной Церкви. Это очень просто и понятно. А вы к какой? Сейчас процитирую ваше название с вашего же официального документа: «Православная Российская Катакомбная Церковь юрисдикции Архиерейского Синода Русской Православной Церкви Заграницей». Вы сами-то в состоянии понять, что значат эти 11 слов? ПРКЦюАСРПЦЗ. Просто и со вкусом? Можно бы тут каждую букву объяснить, жаль только время тратить. И всё равно никто не сможет понять, что за «неведома зверюшка» должна родиться, если скрестить катакомбников и зарубежниками.
Одна фраза из вашего искового заявления заставила меня схватиться за сердце: «Статья в газете «Новая жизнь» грозно критикует религиозные течения, признанные православными, но конкурирующие с монополистом – Русской Православной Церковью…». Братья и сестры, вы хотя бы прочитали это, прежде чем подписать? Монополизм, конкуренция – это же категории бизнеса. Как же можно объяснять духовную реальность в экономических терминах? Протестанты очень любят это делать, но ведь вы же не протестанты. Вы что, хотите, чтобы было «много церквей, хороших и разных», и они бы друг с другом конкурировали язычникам на потеху? Вы, конечно, помните Символ Веры: «Верую… во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь». Церковь всегда одна, потому что Глава Церкви – Христос. А кому не нравится «монополизм» Христа? Кто хочет «конкурировать» со Христом? Ответ вам известен. У вас волосы дыбом не встают?
4. Опять про боль
Один из истцов писал про интервью отца Алексия Мокиевского: «Автор и заказчики статьи достигли свой цели: у многих, связанных многолетней дружбой односельчан… испортились между собой добрые отношения». А ведь это действительно очень горько, что через село Ферапонтово пролегла словно незримая линия фронта, разделившая односельчан, почти родных людей, на своих и чужих по религиозным убеждениям. И нельзя просто так мимоходом отмахнуться от чужой боли, пренебрежительно бросив: «Сами виноваты». Да мы все, всегда и во всём виноваты сами, но ведь людей-то жалко.
Только, братья, надо всё же назвать по имени источник этой боли. До тех пор, пока в Ферапонтове не появился «епископ» Афанасий – не было никакой религиозной вражды между земляками. Без Афанасия там и сейчас всё было бы нормально, и люди продолжали бы дружить, как это было всегда. А при чём тут отец Алексий, если он всего лишь выполнил свой пастырский долг, назвав вещи своими именами? Вам бы хотелось, чтобы наши пастыри молчали, а говорили бы только ваши?
В кассационной жалобе говорится, что та публикация принесла истцам «моральные страдания». Верю в искренность этих слов и отнюдь не считаю их пустым звуком. Человек, узнавший правду о себе, всегда страдает, потому что эта правда почти никогда не бывает приятной, у каждого из нас грехов выше крыши. Но на то и боль, чтобы сигнализировать об опасности, в данном случае – об опасном духовном состоянии. Неужели кому-то хочется губить свою душу под наркозом, так чтобы ничего не чувствовать? Если кто-то критикует наши убеждения, а мы не чувствуем боли, так это значит, что мы либо святые, либо мёртвые. Святые – вряд ли, так слава Богу, что хоть живые.
Суд во спасение Что не сделает мать, спасая жизнь своего ребёнка? Она пойдёт на любые жертвы, лишь бы отвести беду, нависшую над сыном или дочерью. Это никого не удивит, потому что в мире людей так было, так есть и так будет. А если чужие люди спасают жизнь ребёнка, а мать усиленно им мешает? Да так успешно мешает, что ребёнка приходится защищать от родной матери в судебном порядке. Это не укладывается в голове, но это реальная ситуация.
В Вытегорскую районную больницу в июне 2010 года поступила девочка Настя 1998 года рождения. Насте сделали срочную операцию и отправили в Вологодскую областную больницу. Состояние девочки было тяжёлым, её поместили в реанимационное отделение, требовалось срочное и неоднократное применение препаратов донорской крови. Тогда мать девочки запретила врачам применять содержащие кровь препараты. Родители Насти принадлежат к религиозной организации «Свидетели Иеговы», а у иеговистов, как известно, существует запрет на переливание крови. Врачи разъяснили матери, что переливание должно быть проведено незамедлительно, иначе девочка может умереть. Тем не менее, мать написала письменный отказ от переливания крови дочери и расписалась в том, что возможные последствия ей разъяснены. Врачи с этого момента уже не несли юридической ответственности за жизнь девочки, но сочли за благо сообщить о возникшей ситуации в прокуратуру.
Прокурор Вытегорского района обратился в суд с иском об ограничении родительских прав родителей Насти. Позиция прокурора была такова: родители не исполняют должным образом свою конституционную обязанность по сохранению жизни и здоровья девочки. Семейный кодекс РФ допускает ограничение родительских прав, если оставление ребёнка с родителями является опасным для ребёнка.
Мать девочки на суде присутствовать не смогла и пояснила судье по телефону, что по-прежнему не даёт согласия на введение дочери содержащих кровь препаратов. Полагает, что врачи имеют возможность использовать при лечении не содержащий крови заменитель, но не хотят его применять, поскольку этот препарат стоит очень дорого.
Меду тем, врач-реанимолог детской областной больницы А.М. Зыков сказал, что матери было разъяснено: препарат, заменяющий кровь, не используется при лечении её дочери не по причине его высокой стоимости, а потому что применяется в других случаях, например, при резкой и обильной кровопотере. В данном же случае необходимы именно препараты на основе донорской крови, которые ничем заменить невозможно.
Почему же мать вела себя так, словно и не слышала этого разъяснения врача? Она же понимала, что рядом с её дочерью нет других врачей, которым был бы известен иной способ лечения.
Отец дочери на суде занял ту же позицию: врачи должны применить другие препараты, равноценные по лечебному действию донорской крови, но таковой не содержвщие. И на него так же никакого впечатления не произвели слова врача-хирурга А.В.Слепенкова: «В таких случаях без применения препаратов, содержащих донорскую кровь обойтись невозможно. При данном диагнозе неприменимы препараты-заменители, но содержащие кровь».
Врачи в один голос говорили одно, а мать и отец, не имеющие медицинского образования, утверждали обратное. Отец сказал, что его консультировали представители «Свидетелей Иеговы», имеющие медицинское образование, только почему-то он не назвал их фамилии. При этом он пояснил, что никому неведомые врачи-иеговисты девочку не обследовали, диагноза не ставили, лечение не проводили, но он доверяет им больше.
Так где же были эти врачи – единомышленники родителей? Почему они не появились у постели больной девочки? Почему не пришли хотя бы на суд, чтобы засвидетельствовать существование другой врачебной позиции? Что же они бросили в беде своих единоверцев? Отец с матерью, как загипнотизированные, повторяли, что существует «другой препарат», который в данном случае можно применить. Так почему же «Свидетели Иеговы» не объявили сбор средств на этот мифический препарат, якобы способный спасти девочку? Почему не достали этот препарат из-под земли, если он действительно существует, и если их на самом деле интересовала жизнь ребёнка? Поневоле возникает предположение, что мать с отцом были обеспокоены не спасением девочки, а лишь тем, кто будет нести ответственность за летальный исход. Дескать, если врачи не применят «дорогой препарат» – они и будут виноваты.
Врачи-иеговисты в этом деле так и не появились, но появился адвокат. Он защищал не больного ребёнка. Он защищал право родителей препятствовать лечению ребёнка. Адвокат сказал, что необходимо учитывать и уважать религиозные взгляды супругов, а по их убеждениям кровь является носителем не только заболеваний, но и «памяти человека», у которого она взята. Данная «память» может быть негативной в случае, если взята у человека с отрицательными качествами, при её введении другому человеку последний пострадает. Несмотря на то, что эти факты не изучены наукой, «Свидетели Иеговы» имеют право верить в это и отстаивать свои убеждения.
Очень интересная теория. Было бы весьма увлекательно порассуждать на эту тему за чашечкой кофе. Но все эти теоретические выкладки звучали тогда, когда в больнице страдала ни в чём не виноватая девочка, которая могла умерить. И все эти умные слова были направлены на то, чтобы доказать: помощь ей оказывать не надо.
Никто не станет спорить с тем, что любой гражданин имеет право отстаивать свои религиозные убеждения. За веру можно и жизнь отдать. Но только свою жизнь. А если родители готовы отдать за веру жизнь своего ребёнка? Не похоже ли это на детское жертвоприношение? Ребёнок-то не может ещё иметь осмысленные, продуманные религиозные убеждения. Придёт время, вырастет, сделает личный выбор. Если вырастет. Дайте ребёнку сначала выжить, а потом уже и будем говорить о свободе вероисповедания.
Суд решил ограничить в родительских правах отца и мать Насти ради сохранения жизни и здоровья девочки. С её родителей решено взыскивать алименты на содержание дочери. Решение было обжаловано, окончательный исход дела пока не известен. Однако, как сказано в решении суда, «учитывая, что замедление исполнения решения суда в части передачи ребёнка органом опеки и попечительства может привести к тяжким последствиям для здоровья и жизни несовершеннолетней… суд считает, что в этой части решение подлежит немедленному исполнению».
Благодаря суду, девочку удалось спасти. Насте сразу же провели лечение, связанное с переливанием донорской крови и её состояние улучшилось.
Мы никак не оцениваем религиозные взгляды «Свидетелей Иеговы», это было бы темой для отдельного разговора. Хотим только сказать, что чужих детей не бывает и, спасая жизнь детей, могут объединиться люди разных религиозных взглядов. Вот только нет уверенности, что к ним присоединятся «Свидетели Иеговы».
Вне традиции В Вологде на Каменном мосту эмоциональный молодой человек возвещает некие религиозные истины. Протестант. В сквере на проспекте Победы весело отплясывают люди в одеждах, похожих на индийские. Кришнаиты. На пороге квартиры, кажется, уже в пятый раз появляются женщины, предлагающие поговорить о Библии. Иеговисты. У вологжан поневоле может сложится впечатление, что в нашем городе процветает великое множество разнообразных религий. Так ли это? Сколько у нас религиозных организаций и что они из себя представляют?
1. Вера и почва
В Вологде – 28 религиозных организаций, из них 13 – православные. Православие в нашем городе является доминирующей религией, но подавляющего перевеса над другими не имеет. Это заметно отличается от ситуации в целом по области. Всего на Вологодчине 146 религиозных организаций, из них – 106 – православные. Как видите, православных 2,5 раза больше, чем всех остальных вместе взятых. Почему в Вологде не так? Мы ответим на этот вопрос, разобравшись, что представляют из себя «все остальные».
В Вологде есть общины представителей традиционных религий: иудейская религиозная организация, приход Римско-католической Церкви, общество мусульман Вологды, а недавно появилась община Армянской Апостольской Церкви. Понятно, что она появилась ровно постольку, поскольку в Вологде живут армяне, так же как иудейская община существует постольку, поскольку в Вологде живут евреи. Не надо и объяснять, что общество мусульман представляют традиционно мусульманские народы. Этнический состав католического прихода так же довольно четко выражен – в основном это поляки и прибалтийцы, проживающие в Вологде.
Все традиционные религии потому и является таковыми, что тесно связаны с национальными традициями определённых народов. Существование в Вологде этих общин – проявление естественной, органичной многоконфессиональности, которая не вызывает никаких вопросов, потому что всё логично: есть представители других народов, поэтому есть представители других религий.
Но откуда тогда взялся ещё десяток религиозных организаций? А дело в том, что есть религиозные конфессии, никак не связанные ни с какой национальной почвой. Это своего рода религиозное «перекати-поле» – растение без корней. Ни на какой территории в мире эти религии не являются преобладающими, а встретить их можно где угодно. Когда мы говорим о протестантских общинах Вологды, необходимо уточнить: у нас нет традиционных протестантов, например представителей Лютеранской Церкви, которая представляет одну из религиозных традиций Германии. А вот пятидесятники, баптисты, адвентисты, методисты, евангелисты, иеговисты – это у нас в наличии.
Как же они у нас укоренились? Ну, определённое количество просто «ветром надуло». В любом народе всегда есть люди, которым не нравятся религиозные традиции своего народа, люди с ослабленным чувством национальной идентичности, люди «с протестом в крови». Но таковых не очень много, на десяток протестантских общин не хватило бы. А появились у нас эти общины благодаря сверхактивной, порою просто агрессивной и, как правило, очень хорошо проплаченной пропаганде из-за рубежа.
Приведём несколько примеров. ЦХВЕ «Дом горшечника» создал канадский миссионер Глен Рапчан, который прожил в Вологде 5 лет. Сейчас эту организацию возглавляет вологжанин, но иностранцы по-прежнему не оставляют «Дом горшечника» своим вниманием. В Вологду не раз приезжали их единоверцы – пасторы Дэвид Маркс (гражданин Канады) и Ричард Руби (гражданин США), кстати оштрафованные за нарушение режима пребывания в РФ. Последний раз Маркс и Руби посетили Вологду в августе 2010 года. А в октябре в вологодский «Дом горшечника» приезжал голландский пастор Мартин Клок.
К созданию вологодской общины «Свидетелей Иеговы» имели непосредственное отношение граждане Польши. Религиозная группа мунитов была создана в Вологде австрийским проповедником Клаусом Бойтлем. В сокольскую общину адвентистов 7-го дня некоторое время назад был назначен пастор – гражданин ФРГ. Было дело, в область на месяц приезжала группа из 6-и миссионеров-адвентистов из США. А в 2006 году в область по религиозным вопросам приезжали 53 иностранца из Дании, Нидерландов, Великобритании, Индонезии, Австралии, Польши и стран СНГ. В создание и развитие некоторых вологодских религиозных организаций иностранцы вложили колоссальные средства.
Вот вам и ответ на вопрос, почему в Вологде гораздо больше представителей различных конфессий, чем в среднем по области. Просто в Вологду иностранные проповедники вложили гораздо больше усилий, до глубинки они реже добираются, а внушаемые люди есть везде. Итак, наша многоконфессиональность носит характер искусственный, неорганичный, не отражающий реальных религиозных потребностей вологжан. Вологодская земля никогда не народила бы такого количества нетрадиционных конфессий.
Возникает вопрос: зачем иностранцам это надо? Допустимо ли предположить, что они преследуют цели не только и не столько религиозные, сколько политические? Есть, к примеру, факты проникновения представителей «Церкви саентологии» на режимные предприятия, в органы власти. А в анкете саентологов есть такой вопрос: «Связаны ли вы или кто-нибудь из ваших родственников с правоохранительными органами или разведывательными службами?».
Известно, например, что «оранжевая революция» на Украине делалась при непосредственном участии протестантских организаций. А в Вологде был такой случай: во время митинга у памятника Ленину с десяток молодых протестантов неожиданно переоделись в оранжевые футболки. Конечно, «на вкус и цвет товарищей нет», но задуматься, кажется, есть над чем.
2. «Свидетели Иеговы»
Чаще всего вологжане жалуются на деятельность религиозной организации «Свидетели Иеговы». Многих возмущает слишком назойливая проповедь иеговистов, есть претензии и посерьёзнее.
В последние годы во многих регионах России правоохранительные органы предпринимают попытки запретить деятельность «свидетелей» в судебном порядке. Например, решением Головинского районного суда Москвы религиозная организация «Свидетели Иеговы» в Москве ликвидирована, как юридическое лицо, её деятельность в столице запрещена. Это решение принято по представлению прокурора Северного административного округа Москвы. Прокурор утверждал, что предписанные в этой организации требования принуждают к разрушению семьи, склоняют к самоубийству, ущемляют права детей, склоняют к отказу от прохождения обычной и альтернативной службы.
Аналогичные судебные решения были приняты на Алтае и в Ростовской области. Правоохранительные органы Вологодской области так же рассматривают вопрос о ликвидации местных религиозных организаций «Свидетелей Иеговы».
Впрочем, подобные судебные акты не решают проблему в принципе. Иеговисты проходят перерегистрацию и продолжают проповедовать, поскольку само их учение под запрет не попадает. Чем же оно опасно?
Все вологжане, наверное, уже не по одному разу видели яркую полиграфическую продукцию «Свидетелей Иеговы». Некоторые положения этих текстов носят крайне оскорбительный характер для христиан любой конфессии и для мусульман. Там есть множество признаков разжигания межрелигиозной вражды и нетерпимости к другим религиям. Получается, что проповедники-иеговисты, появляясь на нашем пороге, большинству из нас наносят оскорбление. Это касается так же и неверующих вологжан, которым вряд ли будет приятно узнать, что многие поколения наших предков, защищая Отечество с оружием в руках, по мнению иеговистов, совершали тяжкий грех. Учение «Свидетелей Иеговы» запрещает брать в руки оружие.
Действующее законодательство РФ допускает альтернативную службу, но применять это право можно очень по-разному. Несколько лет назад череповецкий призывник, член организации «Свидетелей Иеговы», выбрал альтернативную службу и в качестве таковой поехал ухаживать за животными в Московский цирк. Ему предоставили бесплатное общежитие в Москве, выплачивали зарплату. Такое понимание альтернативной службы граничит с крайней степенью цинизма. Это ли не оскорбление, нанесённое всем нашим парням, на себе изведавшим, что такое «тяготы и лишения военной службы»?
Иеговисты не устают повторять, что они – законопослушные граждане, то есть они отнюдь не отказываются от силовой защиты со стороны государства. Если, к примеру, иеговист станет жертвой преступления, вооружённый милиционер будет ловить преступника, а иеговист тем временем будет считать, что миллионер совершает тяжкий грех и не достоин вечной жизни.
Представьте себе, что большинство граждан России стало иеговистами. Это будет означать, что Россия осталась без армии. К слову сказать, высшее руководство «Свидетелей Иеговы» находится в США, в Бруклине. В этой связи возникает вопрос: кто заинтересован в подрыве обороноспособности России?
Немало страшных ситуаций возникает в связи с отказом «Свидетелей Иеговы» от переливания крови. Конечно, любой гражданин имеет право на любые религиозные убеждения. Если человек рискует своей жизнью во имя веры – это его личное дело. Но поражает, с какой лёгкостью иеговисты рискуют жизнью своих детей.
В июне 2010 года в Вытегорскую районную больницу поступила девочка Настя 1998 года рождения. Состояние девочки было очень тяжёлым, требовалось срочное применение препаратов донорской крови. Но мать девочки запретила врачам применять содержащие кровь препараты, потому что была членом организации «Свидетели Иеговы». Ей разъяснили, что в таком случае девочка может умереть, но это никак не повлияло на её позицию. Отец девочки, так же иеговист, был полностью солидарен с позицией жены. Тогда прокурор Вытегорского района обратился в суд с иском об ограничении их родительских прав. Вытегорский районный суд удовлетворил иск прокурора, жизнь и здоровье девочки удалось спасти вопреки воле её родителей-иеговистов.
Во многих странах мира «Свидетели Иеговы» известны, как разрушители семей. У людей, вовлечённых в эту организацию, как правило, резко ухудшаются отношения с близкими родственниками, если они не разделяют убеждения иеговистов. Таких примеров и по Вологде не мало.
Всего в Вологодской области примерно 1200-1300 последователей «Свидетелей Иеговы». В Вологде – около 500. Сколько молодых людей ещё откажутся служить в армии, предпочитая прятаться за чужие спины? Сколько детей могут умереть, если им потребуется переливание крови? Сколько семей будет разрушено?
Чем же привлекают иеговисты в свою организацию? Умеют понравится. Тому, кто хоть однажды пришёл к иеговистам, всеми силами дают понять, что он – самый дорогой и долгожданный человек, что организация – его новая семья. Но иеговисты лишь изображают любовь к тем, кого хотят завербовать, и делают это лишь до тех пор, пока не завербуют. К тем, кто уже вовлечён в организацию, отношение со стороны лидеров становится очень жёстким и суровым. Многие эксперты относят организацию «Свидетели Иеговы» к тоталитарным. Это означает, что она стремится к контролю за всеми сферами жизни своих членов. Даже наставники у иеговистов называются «надзиратели». Неужели свободный человек захочет оказаться под контролем надзирателей?
3. «Дом горшечника»
Впечатление активности протестантов в Вологде создаёт преимущественно одна-единственная религиозная организация – «Дом горшечника». Уличные концерты и митинги, рок-концерты в залах и спектакли, газеты в наших почтовых ящиках – за всем этим, как правило, стоит «Дом горшечника». В эту организацию входит где-то 500 человек, хотя точный подсчёт адептов невозможен в принципе. Во всяком случае, можно утверждать, что любая другая протестантская организация Вологды по численности в несколько раз меньше, чем «Дом горшечника».
Большая активность и большая численность адептов этой организации связана в первую очередь с её большими финансовыми возможностями. Бесплатное распространение газеты тиражом 70 тысяч экземпляров, аренда залов и многое другое требуют таких денег, какие на этой ниве мало кому снились. Если учесть устойчивые связи «Дома горшечника» с некоторыми иностранными организациями (Канада, США), то о происхождении этих финансовых возможностей не сложно будет сделать вывод.
Такого толка протестанты очень не любят говорить о своей вероисповедной принадлежности, предпочитая презентовать свою веру, как «просто христианство». Но так не бывает. Различные христианские конфессии порою столь разительно отличаются друг от друга, что разницу между ними весьма желательно понимать.
Итак, «Дом горшечника» именует себя: «Церковь христиан веры евангельской». Откровенно говоря, это слабо их характеризует и мало о чём говорит. А вот в уставе и свидетельстве о регистрации этой организации их вероисповедание обозначено более конкретно – «пятидесятники». Их ещё называют харизматами. Что сие означает?
Главный постулат их вероучения основан на повествовании «Нового завета» о том, как на 50-й день после Пасхи Святой Дух сошёл на апостолов, и они начали говорить на разных языках, которых ранее не знали – им предстояло проповедовать среди разных народов. Все христиане чтут Пятидесятницу, но харизматы пытаются воспроизводить её на каждом молитвенном собрании. При помощи различных манипуляций они призывают «святого духа», после чего имеют место… некоторые психические феномены.
Один священник рассказывал, как побывал на молитвенном собрании харизматов. Один из них вдруг начал говорить по-грузински, а священник знал грузинский язык и с ужасом констатировал, что в его уши льётся отборное грузинское сквернословие. Непохоже, что «дух», который вошёл в харизмата, был таким уж «святым». Случай вряд ли типичный, но весьма характерный.
Автор этих строк так же был на молитвенном собрании у харизматов. «Говорения на языках» не слышал, но впечатления имел сильные и не сказать, что положительные. Собравшиеся были эмоционально перевозбуждены, у многих – нездоровый блеск в глазах, неестественная жестикуляция, порою – отсутствующий вид. Поневоле возникал вопрос, а не опасно ли для психики участие в таких «мероприятиях»?
Вслед за некоторыми экспертами сделаем несколько осторожных предположений. Участники харизматических молений могут испытывать особые психические ощущения, возможно – весьма приятные. Грубо говоря, это «бесплатный кайф». Но за любой «кайф» (и уж тем более за бесплатный) приходится платить и, как правило, весьма жестоко. Подорванное здоровье, разбитая нервная система, покалеченная психика. Любой «кайф» через некоторое время перестаёт действовать, и тогда возникает настолько мучительное ощущение внутренней опустошённости, что и жить уже не хочется.
В Вологде был случай, когда один студент, прихожанин «Дома горшечника», покончил самоубийством. Разумеется, связь между его членством в этой организации и самоубийством не установлена. Такую связь практически невозможно доказать. Кроме того, харизматы существуют у нас недавно, статистика не накоплена. Кто-то хочет пополнить собой статистику?
«Дом горшечника» ведёт активную борьбу с наркоманией и алкоголизмом. Казалось бы, что тут плохого? Однако, есть вопросы.
Приглашая на концерты, в рамках которых осуществляется антинаркотическая пропаганда, «горшечники» не всегда говорят, что являются религиозной организацией. В июле 2010 года в Управление Минюста РФ по Вологодской области обратился житель Вологды с заявлением о противоправной деятельности руководства МРО «Дом горшечника» г. Вологды. Он рассказал, что на афишах «Рэп-атака. Мой район жив?», приглашавших на концерт, не было указано название религиозной организации. Между тем, афиша приглашала придти по тому адресу, где расположен «Дом горшечника». Получается, что, предлагая послушать музыку, людей завлекали в религиозную организацию. В этой связи Управление юстиции вынесло в адрес «Дома горшечника» очередное письменное предупреждение.
Иногда помощь «горшечников» алкоголикам выглядит очень своеобразно. В августе 2010 года житель Вологды рассказал, что попал в «Дом горшечника», желая избавиться от алкогольной зависимости, что ему пообещали на одной из проповедей. Его сразу же привлекли к строительству актового зала организации. Потом вместе с другими наркоманами и алкоголиками вывозили под Вологду, где они бесплатно работали на строительстве трёхэтажного коттеджа пастора.
Нет уверенности в том, что эти «антиалкогольные мероприятия» были эффективными. Хотя «Дом горшечника» приводит немало примеров реального преодоления алкоголизма и наркомании. Тут, однако, имеет значение не только результат, но и цена, которую приходится за него заплатить. Вот, скажем, решил человек изгнать алкоголь из своей жизни. А он готов заплатить за это резким ухудшением психического здоровья? Надо обязательно ставить вопрос: каковы возможные негативные последствия преодоления алкоголизма?
В некоторых религиозных организациях химическую зависимость от наркотиков вытесняют при помощи психической зависимости от самой организации. Вторая зависимость бывает пострашнее первой. Доказыванию эти вещи практически не поддаются, а мнения могут быть разные. Предположим, есть мнение, что религиозные практики «Домагоршечника» опасны для психического здоровья. Представители этой организации, разумеется, будут утверждать обратное. Как узнать, кто прав? Только экспериментальным путём. Но эксперимент придётся ставить на самом себе. Хотите?
4. «Общество сознания Кришны»
В вологодском сквере пляшут кришнаиты в одеждах, напоминающих индийские. Вроде бы и нет в этом ничего плохого, но что-то тут не так. Это ведь не маскарад, не театрализованное представление, эти люди не пытаются изображать индусов. Их одежды, видимо, призваны отражать их религиозные убеждения, и вот тут их уже трудно понять. Предположим, они «обрели истину» вне своей национальной традиции. Значит, истина, по их мнению не связана с национальностью? А зачем они тогда одеваются в индийские одежды, зачем так настойчиво подчёркивают связь своих убеждений с индийской культурой? Значит, вера всё-таки связана с почвой? И значит, на нашей земле они превратились в растение без корней. Вологодские кришнаиты никогда не станут индусами, а вот останутся ли русскими – большой вопрос. Кажется, они добровольно поставили себя в очень трагичное положение.
Надо ещё сказать, что учение «Международного общества сознания Кришны» отнюдь не является традиционной религией Индии. Иногда говорят про индуизм, но такой религии нет. Индуизм – это целая группа очень разнообразных культов, среди которых – поклонение богу Вишну. Кришнаизм вырос из вишнуизма, но отнюдь не равен традиционному вишнуизму, являя собой скорее американизированный вариант этого культа. Если к примеру, Моцарта исполняют в джазовой манере, это может быть интересно, но вряд ли это Моцарт. А в Индии про «Международное общество сознания Кришны» и слышали не многие.
В учение кришнаитов мы углубляться не будем, но некоторые их нравственные установки достойны внимания. Было время, в Вологде весьма активно торговали книгами основателя МОСК Прабхупады. Позволим себе привести некоторые особенно понравившиеся высказывания этого религиозного деятеля.
«То, что Кришна – высший авторитет признаётся всем миром с незапамятных времён и до наших дней, и лишь демоны отвергают его».
Надо ли это понимать таким образом, что все вологжане, кроме четырёх десятков кришнаитов – демоны? Кажется, они нас не любят. Но это ещё «цветочки», а мы давайте сразу перейдём к «ягодкам».
«Господь (Кришна) имеет много помощников, которые вполне могут справиться с уничтожением демонов».
В Вологде у Кришны не так уж много «помощников». Может быть, поэтому они пока не пытаются уничтожить «демонов», то есть почти всех нас? Особенно следовало бы трепетать атеистам:
«Есть множество слуг Господа (Кришны), являющихся его карающей силой, и среди них самые важные те, кто подавляет безбожников. Когда наказывают безбожников, орудие наказания представляет Кришну».
Кажется, в писаниях Прабхупады трудно увидеть источник миролюбия. Как же он относится к войне? А вот как:
«Представление о том, что взрывы атомных бомб могут уничтожить мир – детская фантазия».
Таков его свежий взгляд на проблемы ядерной безопасности. Да у него на всё свежий взгляд:
«Тому, кто занят служением Кришне, нет необходимости согласовывать свои действия с материальным миром, включая обязательства по отношению к семье, нации, человечеству в целом».
А мы говорим о каких-то национальных традициях… Прабхупада просто рассмеялся бы над нами, а может быть назвал бы нас ослами:
«Человек, который считает побочные продукты своего тела своими родственниками, а землю на которой он родился достойной поклонения… должен считаться подобным ослу».
Итак, любой патриот «подобен ослу». А все ли поняли, что под «побочными продуктами тела» Прабхупада понимает детей? Если вы любите своих детей, то, по его мнению, вы подобны всё тому же самому животному. «Семейная этика» Прабхупады вообще очень своеобразна:
«Привязанность к семье до конца жизни – это самая последняя степень деграации человека».
Как же бороться с этой привязанностью? Наверное, так, как делал это Арджуна, лучший служитель Кришны:
«Арджуна не хотел убивать членов своей семьи, но когда он понял, что они были препятствием на пути к сознанию Кришны, он последовал его указаниям и сразил их всех».
Кришнаиты пляшут и поют. На первый взгляд они производят впечатление людей жизнерадостных и миролюбивых. А вот доктрина, которую выразил их учитель, такого впечатления не производит. Может быть, они не знакомы с этими высказываниями Прабхупады? Или они их не разделяют? Но тогда какие же они кришнаиты?
***
Каждый верит, во что хочет. Религиозные убеждения человека – его личное дело. Так оно и по закону, и по совести. Но говорят, что «свобода движения моей руки заканчивается там, где начинается лицо другого человека». Если, предположим, представители некоторых религиозных объединений проповедуют нечто откровенно опасное для жизни и здоровья, или призывают к разрушению семьи, или к уничтожению иноверцев, не подлежит ли их религиозная свобода ограничению? Все ли религии одинаково полезны? Очевидно, мы имеем право задавать эти вопросы.
Заповедники духа(Заметки православного туриста) Великие дивеевские тайны Что смотреть ходили вы в пустыню?
Трость ли, ветром колеблемую?
Евангелие от Луки (7, 24)
1. Киновия
В окно автобуса, бегущего по ровному шоссе из Арзамаса в Дивеево, видны такие же поля, деревеньки, перелески, что и везде на Руси. Между тем, православные, приезжая сюда порою за тысячи километров, преодолевают эти последние полсотни верст до Дивеева с замирающим сердцем. Мы слышим, как в автобусе за спиной у нас пожилая женщина рассказывает местному молодому человеку о его малой родине. Он, выросший в этих краях, и не подозревал, что история Серафимо-Дивеевского женского монастыря, вновь открытого в 1991 году, столь удивительна и необычна, а имя преподобного Серафима Саровского, мощи которого покоятся ныне в Дивееве, известно всему миру.
Эти два человека словно из двух разных миров. На одном и том же автобусе один едет в свой совхоз, а другой – к Пресвятой Богородице. Хочется, до боли всматриваясь в местную природу, как-нибудь увидеть, ощутить, почувствовать иной план бытия. Дивеево называют небесной иконой Отечества. Что же останется в нашей памяти: икона или пейзажные зарисовки?
Дивеево православные чтут, как четвертый жребий Пресвятой Богородицы, почитая первыми тремя Афон, Иверию и Киев. Согласно преданию, монахине Александре, будущей первоначальнице Дивеевского монастыря, в бытность ее насельницей Флоровской обители Киева, явилась в видении Богородица и сказала: "Иди на север России и обходи все великорусские места обителей моих, и будет место, где я укажу тебе окончить богоугодную жизнь твою, и прославлю имя мое там, ибо в месте жительства твоего я создам такую обитель мою, на которую низведу все благословения Божии и мои со всех трех жребиев моих на земле…" Во время своих странствий мать Александра остановилась однажды в 12 верстах от Саровского мужского монастыря, в селе Дивееве. И снова Богоматерь явилась к ней, сказав: "Вот то место, которое я велела тебе искать на севере России". Было это во второй половине XVIII века. Для одних – красивая легенда, для других – непреложная истина. А для нас? Мы с кем?
С автобуса паломники сразу идут к монастырскому Троицкому собору, успев на крестный ход. Впереди ровными рядами шествуют монахини – в черном с головы до пят, они выглядят одинаковыми, лишенными индивидуальных черт и даже возраста, ведь лиц сзади не видно. Когда крестный ход проходит по аллее мощных вековых деревьев, многие миряне прикладываются к старой потрескавшейся коре. Спрашиваем у одной бабушки, с чем связано столь почтительное отношение к этим великанам, и слышим в ответ: "Они исцеляют, их, верно, сам батюшка Серафим посадил". Люди склонны все в Дивееве связывать с именем преподобного Серафима, хотя во время земной жизни он ни разу не был в Дивееве.
Преподобного Серафима Саровского православные ныне чтут особо. Его икона есть, пожалуй, в любом современном храме, а ведь святых – тысячи. Даже в самом кратком молитвослове, где есть молитвы лишь трем конкретным святым, имя преподобного Серафима стоит рядом с именами преподобного Сергия Радонежского и великомученика целителя Пантелеимона.
Всего полторы сотни лет отделяют нас от кончины преподобного, сохранились его прижизненные портреты, напечатаны воспоминания людей, лично знавших саровского подвижника, а своими духовными подвигами он не уступает многим прославленным древним святым. Человеческая близость и недосягаемая святость, соединившись в одном угоднике Божием, сделали его не просто высокочтимым, а воистину родным для многих миллионов православных.
Прохор Мошнин (в монашестве – Серафим) родился в 1759 году в Курске, в купеческой семье. Приняв монашеский постриг в Саровском монастыре после многих лет иноческих подвигов батюшка Серафим стал служить людям, способствуя спасению многих душ. Скончался он в 1833 году, а в январе 1903 года появилось постановление Святейшего Синода: "Старца Серафима, почивающего в Саровской пустыни, признать в лике святых, благодатию Божиею прославленных".
Дивеевская община существовала, когда Прохор Мошнин еще только стал послушником. А в 1826 году по распоряжению иеромонаха Серафима в Дивееве было положено начало второй общине, куда принимали только девушек, отделив их от монахинь-вдов. В 1829 году генеральша Постникова пожертвовала новой общине три десятины земли. Число сестер, как их называли "серафимовых сирот", к моменту кончины преподобного выросло до 73-х, а вначале их было только семеро. В 1842 году обе общины были слиты в одну.
За несколько лет до смерти преподобный велел своим "сиротам" обрыть землю, которую пожертвовала генеральша, канавкой трех аршин глубины. Скончался он сразу же, как только эта работа была закончена сестрами. Отец Василий Садовский, духовник обители, вспоминал в своих записках: "Много чудного говорил батюшка Серафим об этой канавке. Так что канавка эта – стопочки Божией Матери, тут ее обошла сама Царица Небесная. "Эта канавка до небес высока… Тут у меня, батюшка, и Афон, и Киев, и Иерусалим. И, как антихрист придет, везде пройдет, а канавки этой не перескочит".
В обители установился обычай: вечерами все ходили по канавке и читали полтораста раз молитву "Богородице", на каждый десяток – "Отче наш", поминали живых и умерших. Этот обычай сохранился по сей день, хотя ныне в пределах киновии (девичьей общины) размещаются и школа, и детский сад, и кочегарка, а сама канавка сравнялась с землей.
Вечером мы видели, как четыре монахини, следуя одна за другой на равном расстоянии, обходили киновию. Их черные силуэты в полумраке, казалось, плыли, не касаясь земли, и медленная поступь, и длинные рясы, делавшие шаги невидимыми, усиливали это впечатление. Они шли и над канализацией, проложенной по канавке, и мимо нечистых мест, и рядом с убогими сарайками, но не видели ни чего, способного оскорбить глаз, на время словно покинув мир земных несовершенств, отрешившись от него. Конечно, они ни на секунду не сомневаются в том, что по этому самому пути каждые сутки проходит Святая Дивеевская Игумения – Царица Небесная. Шествуя по следам Владычицы мира, они верят, что находятся внутри незыблемой нерушимой стены, и стена эта – не поэтический образ, не метафора, а вполне реальная твердыня, только невидимая, но для них – ощутимая. Эта твердыня – самая надежная во всем мире, ведь даже антихрист, распространившись по всей планете, сюда проломиться не сможет. Значит они чувствуют себя в своей киновии – в сердце вселенной.
Даже у человека, далекого от веры, дивеевские монахини, словно неземные тени, могли пробудить желание заглянуть в тот духовный мир, где они пребывают. Желание узнать, хорошо ли там, мирно ли, спокойно ли? Или страшно и нестерпимо? Но чтобы понять это, надо жить их жизнью. Проникнуть в тайный духовный смысл монастырского житья очень непросто.
2. Лавра
В конце 1989 года главный монастырский храм, Троицкий собор, был возвращен верующим. А 31 марта 1990 года состоялось освящение собора. На первое богослужение возрожденной обители попали тогда 5 тясыч человек. И вот случилось настоящее чудо: в январе 1991 года произошло второе обретение мощей преподобного Серафима, которые 60 лет считались утраченными. Батюшка словно скрывался в неизвестности до тех пор, пока не будет освящен собор в его любимом Дивееве. В июне этого же года крестный ход с мощами преподобного прибыл из Москвы через Владимир, Нижний Новгород и Арзамас в Дивеево, где мощи были поставлены в Троицком соборе. Для православных это было исполнением пророчества батюшки Серафима, который говорил: "Убогий Серафим ляжет в Сарове, а плоть свою перенесет в Дивеево".
В ноябре 1991 года в Дивеево прибыли три монахини Рижского монастыря. Одна из них, назначенная настоятельницей мать Сергия, была возведена в сан игумении. Так было положено начало возрождению Серафимо-Дивеевской обители. До второго рождения монастыря дожила одна из прежних дивеевских сестер – схимонахиня Маргарита.
Мать Маргарита вспоминала о том, что в 1927 году, когда монастырь был закрыт, сестры расселились в округе, тайно собираясь для молитвы. Так продолжалось до 1937 года, когда монахинь начали арестовывать под разными предлогами. Отбыв свои срока, они стали возвращаться в Дивеево, устраиваясь на работу, кто куда. Молитвенная жизнь в Дивееве все эти десятилетия не прекращалась ни на один день. Постепенно "серафимовы сироты" умирали. До открытия собора и второго обретения мощей дожили только двое – кроме схимонахини Маргариты, монахиня Серафима, скончавшаяся на 88 году жизни в марте 1991 года.
Мать Серафима так же оставила воспоминания, в которых рассказала о закрытии Саровского монастыря: "Приехало много начальства. Сгребли все святыни: гроб-колоду, в котором 70 лет лежал в земле батюшка Серафим, кипарисовый гроб, в котором покоились мощи, и другое. Устроили костер, зажгли. Мощи положили в ящик, повезли прямо в Москву. Но когда вскрыли ящик, мощей в нем не оказалось".
До сих пор не известно, какими судьбами мощи ушли от разорителей святынь и где странствовали до того момента, пока не были обнаружены в Казанском соборе Санкт-Петербурга. А монастырь после своего второго рождения начал расти, как на дрожжах. Не прошло и трех лет, а здесь уже 26 монахинь, вместе с послушницами – 100 сестер (в послушницы принимают после не менее, чем годичного испытания) и на испытании еще три десятка сестер. Вокруг Дивеева есть 4 скита, созданных на базе восстанавливаемых церквей, в скитах живут еще 60 сестер. Между тем, во многих других монастырях, открытых примерно в то же время, проживают лишь около десятка насельников.
Такая разница с другими монастырями для Дивеева традиционна. В начале ХХ века, в период повсеместного упадка монастырской жизни, Серафимо-Дивеевская обитель насчитывала без малого тысячу сестер. Цифра фантастическая по тем временам. Тогда даже в самых крупных монастырях едва насчитывалось до двухсот насельников.
Неверующий разум будет оценивать этот сверхъестественный рост Дивеевской обители, судорожно пыталась отыскать естественные причины. Но для православных тут нет ни какой тайны, потому что она давно раскрыта. Еще матушке Александре Мельгуновой было видение Божией Матери, сказавшей: "Как звезды небесные и как песок морской умножу я тут служащих Господу Богу и меня, Матерь Света, величающих". Просто Царица Небесная исполнила свое обещание.
Преподобный Серафим предрекал: "Не было от века женской лавры, а в Дивееве она будет". Сегодня же Серафимо-Дивеевский монастырь можно назвать большим лишь по числу насельниц. Раньше и по территории он был весьма обширен. В монастыре было 9 храмов, без малого 70 корпусов. Кажется, на Руси не бывало таких огромных обителей. Митрополит Иоаникий сказал даже: "Это область, а не монастырь".
Ныне же Дивеевская обитель имеет два храма, один из которых – действующий, и колокольню с приделами, в которых живут монахини. Все это обнесено невысокой стальной оградой. Больше ни чего нет. Десятки послушниц расселены по квартирам в Дивееве. Многочисленные монастырские корпуса давно уже заняты светскими организациями, о том, чтобы освободить их, в ближайшее время говорить трудно.
Сейчас монастырь не в состоянии обеспечить своим насельницам тех элементарных удобств, на которые могут рассчитывать монахини в старых благоустроенных обителях, и это прекрасно знают те, кто стекается сюда ради иночества. Конечно, со временем Дивеевская обитель вполне может решить свои материальные проблемы, но устав был и будет неумолимо суров.
Подъем в 5 утра, многочисленные богослужения, остальное время заполнено трудом. Полный отказ от мясной пищи. Выходных нет. Отпусков нет. Даже за ограду нельзя выходить без благословения. И все-таки в мир возвращаются не многие. Что удерживает их здесь? В миру суровые условия жизни принято оправдывать объективной необходимостью или важной целью. Какая необходимость, какая цель заставили этих женщин и девушек бросить дом, родню, оставить мирские привычки, отречься от житейских удовольствий?
В храме, во время крестного хода, на водосвятном молебне на источнике мы всматривались в лица инокинь – иногда молодые и симпатичные, иногда – изрезанные морщинами, иногда улыбчивые и приветливые, иногда суровые и отрешенные от всего внешнего, но всегда одухотворенные, скрывающие за собой непонятную глубину, некую внутреннюю тайну. В чем она?
Очень хотелось поговорить об этом с дивеевской игуменией, но как ее найти, как подступиться? Решил спросить у одной монахини средних лет – лицо ее было суровым и неподвижным, создавая между нами незримую преграду. Не обратив ни малейшего внимания на мой вопрос и даже не повернув головы, она прошла мимо. Обиды не было, но появилось очень острое ощущение своей чужеродности. Куда я лезу? Как я могу разговаривать с людьми из другого мира?
Утвердившись уже в этой мысли, я подошел к свещному ящику, где торговала пожилая, очень улыбчивая монахиня. Она была словно переполнена тихой мирной радостью, которую не могла скрыть. Инокиня настолько дружелюбно и приветливо помогла выбрать все необходимое, что сам по себе навернулся на язык вопрос о том, как найти игумению, и как подойти к ней. Ответ был очень доброжелательным, а главное – мудрым: "Игумения – та, которая с крестом. Сейчас, когда закончится служба, она выйдет из храма в окружении целой толпы и направится к своему корпусу. Толпа будет понемножку редеть и, еще не дойдя до корпуса, мать игумения останется одна – тут и подходите к ней".
Все получилось в точности именно так. Совет улыбчивой монахини оказался буквально пророческим. Когда мать игумения осталась одна, я попросил ее о беседе, чтобы подготовить публикацию для газеты. "Это можно", – спокойно сказала мать Сергия, и вот мы уже беседуем с ней в ее рабочем кабинете, маленьком, как спичечный коробок. На вопрос о том, что привело в монастырь ее подопечных, игумения ответила: "Причина может быть только одна – любовь к Богу. Когда человек встречает свою половину, он оставляет родителей, оставляет свои прежние привычки и создает семью. Так же поступает человек, почувствовав внутри себя безграничную любовь к Богу. Человек, осознав, насколько велика любовь Бога к людям, хочет в ответ вернуть хотя бы крупицу этой любви: мало спать, много трудиться и молиться. Без веры в монастыре не выдержать и недели".
Вроде бы все просто и понятно и… не понятно ни чего. Преподобный Серафим говорил: "Стяжи дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи". Что есть "дух мирен"?
Наш разговор с игумений несколько раз прерывался: заглядывали монахини, почтительно напоминая матушке, что ее уже давно ждут все сестры, но мать Сергия продолжала разговор. Что заставило ее ломать внутренний распорядок ради беседы с человеком чужеродным, терпеливо отвечая на наивные неофитские вопросы? Было очень неловко, и я уже собирался откланяться, но матушка сама продолжила беседу, ответив и на те вопросы, которых я не решился задать. А на прощанье подарила несколько замечательных книг о Дивееве. Я был ошеломлен неожиданным подарком, тогда мать Сергия добавила еще три книги. А когда я мучительно пытался подыскать слова благодарности, на гору подаренных книг легло еще несколько.
Одну книгу, сборник "Поездка в Саров", она подала со словами: "В Саров вам съездить не удастся, почитаете по крайней мере". Так и стали нашими гидами по Сарову люди, побывавшие в нем почти 100 лет назад. Александр Глинка-Волжский писал о посещении малоизвестной достопримечательности Саровского монастыря – древних пещер: "Узкие низкие своды. Высоким из нас приходится нагибаться, идем среди узких келий отшельников. Показывают большие тяжелые ржавые вериги, шапку из толстых железных палок весом пуда два. Чувство мучительно страшной отчужденности, особенного испуганного изумления не покидает… Плоть наша, любящая солнце, свет, краски, многоцветную ширь и даль земли – сопротивляется, стонет, ворчливо жалобится. Несмотря на все доводы сокрушенного духа, само тело в нас стонет, вопрошая: "Зачем, зачем так надо было уходить сюда, в подземную, мрачную, сырую и холодную глубину пустынных пещер?"
3. Источники
Говорят, что любой монастырь – обличение миру. Сам факт существования монастыря – это уже немой упрек тем, чьи помыслы устремлены исключительно к обретению материальных благ. Обличение не словами, а личным примером раздражает гораздо сильнее, так же как и все непонятное возбуждает по отношению к себе потаенную злобу.
Отношения между Серафимовой обителью и местными дивеевскими жителями успели обостриться еще до того, как монастырь был возобновлен. В Дивеево шел крестный ход с мощами преподобного Серафима, ожидалось прибытие высоких гостей, и естественным было желание местной власти навести некоторый порядок на улицах райцентра. Но стоило прекратить торговлю бочечным пивом, как стали раздаваться реплики: "Не надо нам ни каких мощей".
А потом началось битье стекол в соборе, осквернение канавки и почитаемых православными святых источников. В источники бросали битые бутылки, мазали нечистотами часовенку на одном из них. Нам довелось быть свидетелями того, как деревянный крест рядом с источником восстанавливали уже четвертый раз. Возрождение монастыря разрушило привычный уклад провинциальной жизни, превратив Дивеево в место всероссийского паломничества. Это раздражало. Люди, увы, не почувствовали ни какой ощутимой пользы от близости к святыне.
Нашлись, впрочем, решившие, что "нет худа без добра". Некоторые совсем не бедные местные граждане освоили профессию нищего, цинично извлекая доходы из добродушной расположенности паломников ко всему дивеевскому. В этом тоже проявилось презрение к вере. Искренне жаль простых людей, которые святотатствуют с детской злобой. Такой склад души в них десятилетиями воспитывало государство.
На Серафимовом источнике где-то между Дивеевым и Саровом чуть поодаль в лесу можно увидеть полусгнившие завалившиеся столбики с заржавленной колючей проволокой. Видимо, раньше источник был "секретным охраняемым объектом". Колючая проволока, несколько десятилетий назад туго натянутая по стволу молодого деревца, теперь уже вросла в ствол возмужавшего дерева и жутко тянется из самой сердцевины его. В наши сердца тоже вросла колючая проволока, в свое время туго натянутая истребителями духовности. Эта проволока легко ломается у основания, но из сердцевины дерева, из сердец людских как ее извлечь?
Власти некоторое время назад стерли само слово "Саров" со всех карт. Теперь этот "объект" именуют "Арзамас-16". Сарова как бы не было и нет. А попасть в "Арзамас-16" – выше возможностей простого человека. Совсем недавно (18.05.94) по первой программе российского радио было объявлено, в Арзамасе-16 открыли новый полигон по захоронению радиоактивных веществ. Вряд ли стоит усматривать в этом сознательное осквернение общерусской святыни, скорее всего появление в Сарове ядерной помойки связано с "объективной необходимостью". Но невольно приходит на память часовенка измазанная нечистотами. Наши пьяненькие разухабистые мужички – невинные младенцы.
Понятие "святотатство", "осквернение святыни" имеет нематериальный, духовный смысл. Можно совершить святотатство, не прикоснувшись ни к одному предмету, потому что глубинный смысл духовного беззакония – попирание любви злобою. Сергей Нилус писал: "Святыня – это весь Дивеев и вся его святая любовь, которая прорывается и бьет ключом из каждого уголка этого удивительного места". Так и поныне, спустя сотню лет, чудо дивеевской любви попираемо, но не попрано злобою. Таковы законы духовные: чем выше небесное значение святыни, тем более сильную земную злобу она к себе привлекает. Чем сильнее излучение Божественных энергий на святом месте, тем мощнее будут тут же и бесовские излучения, вплоть до радиации.
Мать Сергия говорила, что еще до основания Дивеевской обители, здешние места были весьма неблагополучными в духовном отношении: железные рудники, каторжники, пьяницы… Но, видимо, в Совете Премудрого Промысла решено было, чтобы земля "убогая" стала землей "у Бога". А ныне, замечает матушка, местные жители, первоначально весьма агрессивные, постепенно растепливаются. Какое замечательное слово – "растепливаются". Смысл его и земной, людской и небесный, божий.
Вот мы на водосвятном молебне, на ближнем источнике, куда пришел крестный ход. Идет светлая пасхальная неделя. Апрельское солнышко веселится. Звучат над водой, над деревней, над миром вечные неотмирные слова молитв. Кажется, люди преображаются. Всех кропят святой водой. Ко мне подходит нищий, немного дураковатый, может быть, юродивый, божий человек. Он озабоченно спрашивает: "А на вас попало водички?" "Попало", – отвечаю с недоумением. "Ну, слава Богу", – с искренним облегчением отвечает он. Ни когда раньше я не улыбался так пасхально, как в ответ на это беспокойство. Душа растеплилась.
***
Пусть мы не достойны посещений Царицы Небесной, не можем видеть лучей Божественной благодати, и по канавке мы проходили не с теми чувствами, с которыми проходят по ней люди, знающие вкус истинного православия. Но, слава Богу, такие люди в Дивееве – рядом.
Едва оказавшись в Дивееве, мы спросили у первой встречной женщины, где гостиница. Она предложила поселиться у нее дома и дала нам вполне приличную комнату, наотрез отказавшись брать деньги за проживание. "Вам ведь очень трудно в такую даль приезжать, а нам и так счастье, что здесь живем".
Позднее наша хозяйка рассказала, что родом она из Чебоксар и несколько лет назад, прочитав "Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря", почувствовала неодолимое желание переселиться в Дивеево, что и сделала, обменяв квартиру. Вечером в ее комнате собирались молодые послушницы, и она, по профессии – учитель музыки, бесплатно обучала их пению.
С остальными девушками из хора обители занимается другая женщина, в прошлом – известная скрипачка. Она тоже переселилась сюда издалека, оставив славу, работу, продав свою скрипку, стоившую немалых денег. На эти деньги была покрыта крыша храма. Такое самоотречение все-таки поражает, душа немного съеживается от подобных рассказов. Так ли было необходимо отрекаться от творчества, от личной судьбы? Каково же в самом монастыре?
На вопрос, много ли у них монахинь с высшим образованием, игумения Сергия ответила: "Есть такие, но образование не имеет для нас ни какого значения. Даже более того – чем выше образование, тем ниже послушание, то есть вменяемый в обязанность труд. В Рижском монастыре, где я раньше жила, настоятельница определила послушнице с консерваторским образованием работать на скотном дворе. Делается это с единственной целью – отсечение своеволия. Живущий в монастыре не может творить свою волю, он должен творить волю Господа, а на практике – беспрекословно подчиняться монастырскому начальству. В этом нет ущемления прав личности. Через беспрекословное повиновение достигается подлинная духовная свобода".
Преобразование материальной несвободы в духовную свободу – еще одна тайна для мира. К тайне нельзя прикасаться грубыми руками. Лучше непонятное оставить до поры непонятым, чем судить о нем вкривь и вкось, следуя поверхностным наблюдениям и расхожим домыслам.
***
Проходя по канавке, я поразился одной весьма символичной картине. Стоит сарайка. Двери на ней крепкие, и замок на месте – массивный, надежный, только немного заржавел. А задней стены у сарайки нет. Такой вот памятник людской недальновидности, напоминающий о том, что материальные блага похищаемы из-под любого замка, и только духовные приобретения ни кто не может у человека украсть. А ведь ни когда бы мы не посмотрели на эту сарайку под таким углом зрения, если бы не стояла она рядом с Богородициной канавкой, невдалеке от монастыря. Значит, монастырь служит миру уже тем, что заставляет мирян посмотреть на себя и на все окружающее немного иными глазами.
***
Архимандрит Серафим (Чичагов) писал сто лет назад: "Кто не имеет истинного представления о средствах Серафимо-Дивеевского монастыря, тот, войдя в него и любуясь собором, трапезной, мастерскими, несомненно решит, что это богатый монастырь. Но если бы посетители спросили, как живут сестры обители, какова их трапеза и проч., то они, наверное, удивились бы всему увиденному. Живут сестры в далеко не приглядных деревянных домиках, в большой бедности, питаются самой скудной грубой пищей, как, например, пустые щи и огурцы, а каша бывает только по праздникам. Этот бросающийся в глаза контраст, это несоответствие большого красивого собора… с нуждой и бедностью сестер, свидетельствуют, что в Серафимо-Дивеевском монастыре живет истина, правда, любовь…, здесь сохранилась в прежней силе и полном значении слова духовность".
1994 г.
Введение в Оптину
Придет время, когда люди будут безумствовать
и если увидят кого не безумствующим,
восстанут на него и будут говорить: ты безумствуешь -
потому что он не подобен им.
Прп. Антоний Великий.
От Козельска до Введенской Оптиной пустыни я шел по безлюдной дороге, обгоняемый машинами, и вскоре достиг моста через полноводную весеннюю Жиздру. Слева над кромкой соснового бора, игрушечно блеснул золотой куполок. Сердце екнуло (Это Оптина!) и, едва миновав мост, я тут же спустился с насыпи, не дожидаясь, пока покажется дорога, ведущая к монастырю. А в дороге и необходимости не было – шел то прибрежными полями, покрытыми пожухлой прошлогодней травой, то пустынным сухим бором – места проходимые. Но куполок уже не был виден, как с высокой насыпи, и курс прокладывала память. Монастырь, однако, не появлялся, а шел я уже давно. В душе начинало шевелиться неуютное тоскливое беспокойство.
Оптина выросла перед глазами неожиданно и как-то вся сразу. Она была хорошо знакома мне по иллюстрациям и описаниям во многочисленных книгах, а потому даже казалось, что я так же хорошо ей знаком, и встреча эта желанна обоюдно.
Не так ли и к вере люди приходят? Поднятые Господней дланью на необходимую высоту, они вдруг неожиданно видят над кромкой повседневных забот краешек Вечной Истины, поражающей ни с чем несравнимым блеском. Но первый же самостоятельный шаг навстречу Истине доказывает, что собственных сил удержаться на высоте нет – человек погружается в пустынные сумерки. Если жажда Вечности не оставляет его, человек прокладывает свою тропу навстречу Свету, теперь уже зная, что Он существует. И Свет ведет человека, даже оставаясь невидимым.
В жизни все удивительно мудро, вплоть до последней бытовой мелочи, только мы чаще всего не чувствуем этого, а близость святых мест обостряет восприятие.
Итак, Оптина пустынь была передо мной, но действующие ворота я увидел не сразу и стал обходить монастырь с речной, довольно грязной стороны – по дну не глубокой и не широкой колеи. И вот едет мне навстречу "Жигуленок". А свернуть-то некуда. Я немного в бочок оттеснился, и «Жигуленок» вежливо сбавил скорость. Но колесом машина очень точно попала в лужицу грязи, которая в полном объеме благополучно перешла на мои ботинки и брюки…
Я был в дороге ровно сутки. Сначала поезд вез до Москвы, потом электричка до Калуги, потом автобус до Козельска, потом пешком километров пять. Я был уставший, голодный, а теперь еще и грязный. Монах, оформлявший меня на ночлег, с дружелюбным спокойствием отметил последнее обстоятельство: «А что такой грязный?» Неловко и устало промямлив в ответ, что так уж вышло, я был привечен мирной молчаливой улыбкой.
Вспомнил об этом потом, в полную меру оценив духовную глубину монашеского вопроса. Конечно же мне надо было сказать ему: «Я и пришел к вам в надежде стать чище». Так надо было по крайней мере подумать, даже независимо от того, что имел ввиду монах. Но я, конечно, и ответил не так, и подумал иначе, потому что спрашивал инок, а отвечал мирянин.
***
Вот уже полгода, как я вернулся из Оптинской пустыни, а писать об этом, вопреки своему обыкновению, начал только сейчас. Если бы сразу же взялся за перо, то, наверное, пришлось бы его изломать, не выдавив из себя ни единой строчки – внутреннее содержание поездки ускользало, ни как не выражаясь. Да и скрывался ли хоть какой-нибудь второй план за чередой мгновенно промелькнувших впечатлений? Может да, а может нет.
Но вот впечатления понемногу улеглись, мозаичные камушки сами по себе сложились в изображение, и Оптина спокойно не торопясь вошла в меня. Вошла во всем том объеме, в каком открылась.
***
Что есть Оптина? Оптина – это старцы. А старец – это не просто старый монах. Это нечто опять-таки с трудом выразимое. Может быть, наставник на уровне пророка? Старцы наставляли в духовной жизни, в делах и поступках не только монастырских насельников, но и еще половину России. К ним ехали и шли за сотни и тысячи километров. Порою, чтобы задать всего один вопрос. Иногда – чтобы засыпать вопросами. Шли и с житейским, и с духовным. С пустыми руками никто не возвращался, и не было раскаявшихся среди тех, кто последовал совету старца. Это подтвердилось опытом десятилетий.
Первый старец – о. Леонид (в схиме – Лев) пришел в Оптину уже опытным монахом в 1829 году. Потом были о. Макарий, о. Амвросий, о. Иосиф, о. Варсонофий, о. Анатолий и другие. Россия рыдала у них на груди без малого сто лет. И пока рыдала о своих грехах – получала прощение. Последнего духовника пустыни о. Никона большевики изгнали отсюда в 1924 году. Россия, словно под наркозом, уже не чувствовала своих грехов. Ее готовили под нож.
Зачем я шел сюда весной 1995 года? Старцев здесь больше нет или, во всяком случае, мне об этом ни чего не известно. А вопросов, на которые, кажется, только старец и мог бы ответить, накопилось не мало. И вот непонятным образом возникла уверенность, что на все мои вопросы ответит сам монастырь, сама эта земля, где покоятся тела старцев, сам собор, где почивают мощи преподобного Амвросия.
Услышь меня, Оптина. Узри меня.
***
Оптина пустынь всем дает на одни сутки бесплатные ночлег и питание. Паломников размещают в Иоанно-Предтеченском скиту, в здании бывшей церкви, вместе с послушниками. Пока я оформился, достоял в храме службу и поел, на улице уже была кромешная темнота.
– А где скит? – спросил я, выйдя из трапезной.
– Иди через лесок на горящий фонарь, – ответили мне.
Лесок этот, сразу же за монастырем, небольшой, и скит совсем близко, едва ли в километре. Но он так добротно был упакован в деревья и темноту, что виднелся лишь сам фонарь. Заблудиться при таком раскладе невозможно, а вот попасть в лужу, разорвать брюки о сучек или оцарапать лицо веткой – совсем не сложно. Интересно все-таки идти на огонь, когда не видишь ни чего, кроме огня. Есть в этом что-то мистическое.
На первом этаже бывшего храма на вахте меня встретил симпатичный молодой послушник, не перестававший очень тепло улыбаться. "Братик трапезничал?" – первым делом поинтересовался он и, получив утвердительный ответ, проводил меня на второй этаж, показал койку. Взглянул я на свой ночлег и стало мне тоскливо до бесприютности. Таким контрастным душем поливала меня Оптина все то время, пока я был в ней. Сначала теплая улыбка, ласковая забота, и тут же – тюремно-казарменные двухярусные кровати, закинутые казенными одеялами, стены цвета вечной тоски и дверные проемы без дверей. Ну нет там дверей. И не ищите. Косяки есть. А дверей нет.
Сразу, как зайдешь – обширное помещение, где стоят шесть двухярусных кроватей. Из этого "зала" – четыре дверных проема (к ним на пару гвоздей приколочены одеяла) ведущие в комнатки, где по две кровати. Только крайняя степень усталости способна была смягчить впечатление от этого жилища, которое, к тому же, пребывало в разваленно-ремонтном состоянии. Где угол вывалился, где доски свалены прямо на полу – успевай перешагивать. В 22 часа – вечернее правило (общая молитва) и все – отбой, а точнее – полная отключка.
Да, быт оптинских послушников удручающе уныл и казенно-коммунален. Но сюда рвется немало молодых, красивых, умных, сильных парней. Они теряют все, что цениться в миру, попадая на эти нары. А что приобретают взамен? Вопрос не простой, но очень важный, в том числе и для тех, кто в монастырь уходить не собирается. Ответив на него, можно разрешить очень многие внутренние личные проблемы.
***
Послушников от паломников здесь невозможно отличить – одеты похоже, спят вперемежку, а в местных порядках разбираются, кажется, все, кроме меня. В общей комнате друг с другом ни кто не заговаривает – каждый весь при всех, но сам по себе. Твоего уединения, которым здесь дорожат, ни кто не разрушит, ни кто не пристанет с разговором, не спросит о том, о чем сам не захочешь сказать. Но это не ледяное безразличие вокзального зала ожидания. Попроси о помощи первого же, кто окажется рядом, и для тебя спокойно, без суеты сделают все, что только смогут.
В комнатки, отделенные от общего "зала" вместо дверей одеялами, без молитвы заходить не принято. Перед порогом надо сначала произнести: "Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас", потом услышать "Аминь" и только тогда зайти.
В первый вечер меня по одному вопросу послали на третий этаж, сказав, что "Василий у себя". Постучал. Не открывали. Снова постучал. За дверью, кажется, послышалось легкое шевеление, но и всего лишь. Еще несколько раз постучал вполне внятно и раздельно. Искомый Василий признаков жизни не подавал, и я отступил, уверенный, что шорохи за дверью мне послышались. Но потом мне объяснили, что Василий был на месте, а не открыл, потому что я молитвы не прочитал. Хамское высокомерие по отношению к малосведущему гостю? Не торопитесь так считать, хотя и во мне по началу вертелось подобное заключение. Просто это другие люди. У них внутри уверенность, что разумное существо обязательно прочитает молитву. А если слышно один стук – это или ветер гуляет, или бесы тешатся, или какое-нибудь бессловесное создание. И реагировать на стук будут не больше, чем на скребущуюся мышь. Только молитва является признаком человека.
***
Разбудил меня в 5 часов утра зубодробильный грохот. Казалось, что кто-то изо всех сил трясет пустую жестянку, полную крупных гаек. Что на самом деле было в руках у послушника-будильщика, я так и не узнал, потому что, когда я открыл глаза, он уже удалился с чувством выполненного долга. Здесь не армия и не тюрьма, хотя очень похоже. Сюда люди добровольно приходят. К утреннему богослужению будят всех, но из постели ни кого не выковыривают.
Рано утром в храме, пока еще темно, атмосфера непередаваемая. Молящихся довольно много, но ни один не проронит ни полслова, ни полшепота. Монах изумительно красивым голосом читает псалмы, но это чтение не разрушает тишину, а лишь ее подчеркивает, так же как и ни с чем не сравнимое пение монашеского хора. Единственное освещение – свечи да лампады перед образами. Тихо, как в гробу. Красиво, как в раю. Раньше бывал во многих храмах на богослужении, но только ранним утром в оптинском соборе я по-настоящему ощутил, что такое общая молитва. Если поклон кладется, то одновременно. Стоя в западной части храма, можно видеть, как единою волною склоняются все спины разом. Чувствуешь себя каплей в этой волне, покрывающей храмовое пространство. Так же одновременно все крестятся, причем это слышно (!) – шорох слегка шелестящей одежды на несколько мгновений наполняет слух.
Подобно послам Владимира Святого, я уже не знал, на небе нахожусь или на земле. Какие же духовные радости переживают здесь послушники, спящие на тюремно-армейских кроватях? Видимо, стоит одно другого. А монахи, имеющие многолетний опыт духовной жизни? Им уже, должно быть, ведомо, что такое рай, какое там недосыпание. Но… будьте спокойны, им так же ведомо, что такое ад.
Служба длилась семь часов подряд, до самого обеда. Выстоять ее, разумеется, смогли только те, кто способен раствориться в молитве, то есть почти все. Раньше времени вышли из храма я да еще несколько человек.
***
Еда монастырская – на любителя. Даже имея голод в качестве лучшей приправы (завтрака в монастыре нет вообще), я с трудом заталкивал в себя пустые щи, слипшуюся лапшу, неаппетитный кисель. Но за столом рядом со мной, казалось, ни кто не страдал аппетитом. Все молча наворачивали за обе щеки, внимая послушнику, читавшему душеполезную книгу. Я привычно обратился к соседу: "Будьте добры, передайте кусочек хлеба". Он протянул мне его со словами: "Будьте добры, возьмите", но при этом удивленно поднял на меня брови, да и самой интонацией выразил недоумение – дескать, о какой тут доброте речь? Конечно, мне надо было просто сказать: "Брат, дай хлеба". Ведь каждое слово значит то, что оно значит. Здесь ни что не условно.
***
Оптинские сосны – легендарны. Говорили, что от них не много осталось. Не знаю, сколько сосен тут было раньше, а по мне так и сегодня на берегу Жиздры – весьма приличный бор. Здесь чисто все: и земля под ногами, устланная пожухлой хвоей, чиста как выбитый ковер, она не навязывает гуляющим тропиночных маршрутов, позволяя фланировать в свободном режиме. Чист воздух – немного речной, немного хвойный – его здесь много, потому что кроны сосен – высоко вверху – все кругом прозрачно. Чиста до голубизны вода в святом источнике, который обнесен срубом из толстых бревен – взгляд тонет в прозрачной толще. При мне один мужчина набрал эту воду в бутылку и поднял над головой, показывая другим – солнечный луч вспыхнул в кристальной воде жарким пламенем.
Подумалось, что здесь чисты все четыре стихии: земля, воздух, вода, огонь. Душа в таком окружении очищается, даже если не хочет. Не даром все-таки спрашивал вчера монах на приходной: "А что такой грязный?" Не стал ли хоть чуточку чище?
При источнике устроена дощатая купальня – возможности для очищения. в том числе и телесного, неограниченные. Вот вышли из купальни две женщины,одна из них сказала мне с ласковой улыбкой: "Счастливо вам искупаться, только обратите внимание – там вторая ступенька скользкая". Я поблагодарил за пожелание и предостережение, хотя до этого мне и на ум не шло залезать в студеную апрельскую воду. Но трогательная доброжелательность и предупредительность женщины так замечательно гармонировала с царящей вокруг чистотой, что я просто взял и послушался. Однако, мне удалось зайти в ледяную воду лишь по колено. С трудом превозмогая ломящую боль, я отступил обратно. В душе опять поднялся легкий ропот – железные они тут все что ли, кроме меня?
Рядом у поклонного креста стоял молодой послушник, полушепотом читая акафисты. Молился он тут уже второй час, и прерываться, судя по всему, пока не собирался. А я его видел вчера на привратном послушании, то есть, вероятнее всего, большую часть ночи он не спал. Потом с пяти утра выстоял семичасовую службу. И вот сейчас таким образом отдыхает. Для него это укрепление Божественной благодатью, но если таким образом попытается отдыхать человек духовно неразвитый, он просто свалится и долго не захочет вставать. На практике в этом убедиться очень легко.
Потому и решил я хоть часок полежать после прогулки по лесу перед вечерней службой – выстоянное и выброженное с утра и так уже превосходило мои обычные возможности. Но там, где меня поселили, я был встречен улыбчивым непониманием со стороны убиравшего помещение послушника:
– У нас, знаете ли, днем сюда ни кто не заходит.
С трудом сдерживаясь, я поинтересовался тоном спокойным, но ледяным:
– Это запрещено?
– Не то чтобы запрещено, только кто приезжает, в основном все время в храме проводит.
– Вот я и решил полчаса перед вечерней службой отдохнуть, – хмуро резюмировал я и, скинув ботинки, вытянулся на кровати, думая про себя: "Ты уж меня, голубчик, прости, но раньше, чем через полчаса я не поднимусь, и так собирался час лежать". Он молча подметал пол, а я молча роптал.
***
Перед вечерней службой я не торопясь обошел всю территорию монастыря. Побыл на могилах старцев за собором, вздохнул над каждой. Только что читал их жития, и старцы были для меня, как родные. Отец Макарий… Отец Илларион… Отец Иосиф… Все, кто лежит здесь, мирно почили в Бозе еще до того, как Россия пошла под нож. Последние старцы, к смерти которых имеют непосредственное отношение большевики, похоронены в местах весьма отдаленных. А у тех, что закруглились до революции, мученичество приняли на себя сами могилы – поруганные, оскверненные. Ныне над ними простые деревянные кресты – лучший, наверное, памятник для православного. Русская Православная Церковь канонизировала пока только преподобного Амвросия. Но… Богу ведомо, кто свят.
Поодаль – новое кладбище, где пока лишь несколько крестов, таких же точно, как над могилами старцев. Здесь похоронены три инока, которых на Пасху 1993 года зарезал сатанист. Зарезал подло и безвинно, как у сатанистов и принято, ритуальным ножом с цифрою "666". Не под такой ли нож вновь готовят невеликую ныне по размеру Святую Русь? Не прообраз ли грядущего – убийство трех оптинских иноков? А ныне, говорят, от могил невинно убиенных уже было несколько исцелений. Богу ведомо, кто свят.
***
В соборе во время вечерней службы я стоял у большой иконы преподобного Амвросия оптинского (+1891) Черты его лица – бесконечно родные, наверное, для всех кто читал житие батюшки Амвросия. Под иконой в небольшой витринке – личные вещи батюшки – смотреть на них не мог без внутреннего трепета, а когда после службы прикладывался к мощам преподобного, духовный трепет захватил, кажется, полностью.
Да, ради того, чтобы каждый день молиться в этом соборе, можно выносить любые лишения. Да и назовут исполненным лишений местный быт лишь изнеженные и избалованные, точнее – духовно слабые.
***
Вечером, сидя на кровати, я просматривал купленные в местной лавке книги, и невольно слушал разговор двух послушников из-за "дверного" одеяла:
– Батюшка, мой духовник, интересный. Молодой еще – 29 лет. Я ему по началу так прямо и сказал: "Да ты же пацан, батюшка". А он только улыбается и говорит: "Вот и хорошо". Я ему опять: "Да чего же хорошего, если пацан?" А он свое: "Хорошо, хорошо…" Мне потом перед ним так стыдно стало. Прощения просил.
– Смиренный твой батюшка.
– Да… Он шесть лет уже монашествует. За пять лет ни разу дома не был, потом дали ему на месяц отпуск, а он через несколько дней вернулся. Говорит, встретили дома хорошо, а только в миру долго выдерживать теперь уже не могу…
Этот незатейливый, но такой глубокий разговор послушников освободил меня от последних сомнений, и теперь я уже был уверен – жива Оптина. Здесь не просто возобновлен действующий монастырь. Оптина пустынь воистину воскресла, потому что есть в ней такие вот молодые батюшки, хочется верить, что будущие старцы, у которых, как знать, не будет ли еще Россия рыдать на груди.
***
На следующий день я снова встал в 5 утра вместе с грохотом гаек в жестянке (они ли это были – опять не видел). Зашел в собор, попрощался с преподобным Амбросием. На выходе встретил послушника, который устраивал меня на ночлег. Он, так же тепло улыбаясь, сказал: "Братик уезжает? Сохрани вас Господь в пути". Казалось, что сама Оптина попрощалась со мной его устами.
Пошел в Козельск теперь уже не берегом, а по асфальту от главных ворот, над которыми крупными буквами полукругом было написано просто и невзыскательно: "Оптина пустынь". Покидал я монастырь с опустошенно-перегруженной душой. Впечатлений было много, но они лежали во мне беспорядочной грудой, а в таком виде мало стоили. Потом, спустя значительное время, я постепенно начал понимать: всем тем, что я видел и слышал, Оптина действительно ответила мне на большинство личных вопросов. Святая пустынь и ныне окормляет тех, кто на самом деле этого хочет. Сама, как живая. Пока восходят в духовный возраст ныне еще юные будущие богомудрые старцы.
1995 г.
Подземное Небо
Бог не есть Бог мертвых, но живых.
Мф 22, 32.
От Почтовой станции Киевского метро, которая рядом с речным вокзалом, мы поднимаемся на гору, покрытую редколесьем, под ногами – пожухлая прошлогодняя трава, сквозь которую местами пробивается свежая апрельская зелень. Гора опоясана каменными лестницами, к услугам восходящих – вагончики фуникулера, но мы поднимаемся без пути, по живой земле. Несколько раз приходилось, задыхаясь от крутизны склона, прислоняться к теплым стволам деревьев. Сами по себе, словно бы помимо воли, раздавались в душе слова молитвы: "Пресвятая Богородица, спаси нас и сохрани, святый апостоле Андрее, моли Бога о нас".
Так ли поднимался на эту гору святой апостол Андрей Первозванный? Наверное, он, человек сильный, не делал вынужденных передышек, а шел так же по живой земле, хотя с тех пор без малого две тысячи раз наступала осень, опавшие листья утучняли землю, и апостольские следы ушли в толщу горы, оставшись в ней навеки.
Иные, может быть, усомнятся в исторической достоверности предания, повествующего, что на киевских горах был первозванный апостол, но думаю, что он в любом случае здесь был, по крайней мере духом своим, привлеченный православными молитвами. У Бога все живы, и отошедшие к Нему святые так же участвуют в истории, как и во время своего земного бытия.
Вот мы поднялись к Андреевскому храму, довольно, впрочем, позднему, построенному уже при императрице Елизавете. Он такой изящно-воздушный, бело-голубой, с нарядной позолотой, что невольно скажешь: "Здесь воссияла благодать Божия", как это и предрекал св. ап. Андрей.
Благодать обильно оросила эту гору во время крещения Руси. Равноапостольный князь Владимир воздвиг здесь церковь во имя Пресвятой Богородицы, прозванную Десятинной, потому что князь жертвовал на содержание храма десятую часть своих доходов. "Десятинная Богородица" до наших дней не выстояла, но археологи раскопали ее фундаменты, и ныне как бы план церкви выложен на земле красным гранитом. Можно стоять, словно в храме, и молиться лицом к алтарю, одновременно пребывая среди ошеломляющего, пронизанного солнечным светом простора, под куполом высокого неба, где звучали молитвы святого всехвального апостола и святого равноапостольного князя.
Недалеко от фундамента Десятинной церкви на камне высечены перефразированные слова преподобного Нестора Летописца, одного из Киево-Печерских иноков: "Отсюда пошла русская земля".
***
И вот мы уже в Киево-Печерской лавре – колыбели русского монашества, которое зародилось в толще другой киевской горы, в рукотворных пещерах, где первые наши иноки молились за Русь новоначальную. С горящей свечей в руках спускаюсь под землю узким сводчатым коридором, где и двоим трудно разойтись. В нишах по бокам подземных ходов стоят гробы с мощами святых угодников печерских. Убранные в парчу, святые мощи покоятся под стеклянными рамами, вписанными в контур гробов.
На Руси нет места, где покоились бы столько святых мощей – их десятки, в одинаковых домовинах, под похожими иконами и неугасимыми лампадами, которые только и освещают пещеры вместе со свечами в руках богомольцев. Медленно в таинственном полумраке продвигаясь по извилистым коридорам пещер, прикладываемся к мощам, время от времени заходим в маленькие кельи, где покоятся двое или трое преподобных. Кельи эти настолько малы, что, кажется, даже упокоившимся угодникам здесь тесно. Тишина в пещерах царит воистину гробовая, и всем существом ощущаешь, что мы – под землей. Вместе с темнотой, тишиной и теснотой нас уже окутывает влажный землистый холод, особенно ощутимый после жаркого и солнечного южнорусского дня.
Стены и своды пещер оштукатурены и выбелены, но вот мы заглядываем через ограждение в келейку, оставленную, по всей видимости, в своем первозданном состоянии. Здесь жил инок. Священный трепет, граничащий с ужасом, еще больше сгущается. Господи, да ведь это же самая настоящая могила, в которой человек добровольно заключил свою живую, теплую, трепещущую плоть. И не умирать он сюда пришел, а жить, более того – наполнить свою жизнь высочайшим смыслом и содержанием, которые обрести иного способа не видел. Просто знать об этом подвиге – ни чего не значит по сравнению с тем, чтобы увидеть пещерную келью своими глазами, поместить в нее свою душу хотя бы на минуту – больше помраченная грехами душа не выдерживает.
Мы хотим мира духовного. Мы суетимся, надеясь его обрести и, порою, по незаслуженной милости Божией, видим краешек светлого покоя. Мы хотим больше. Но больше – это вот здесь – в пещерной могиле для живых. И древний пещерник из своего земляного гроба словно бы отвечает нам на все наши недоумения.
***
Преподобный Антоний Печерский, родоначальник русского монашества, юношей отправился на святую гору Афон, где принял постриг и достиг первых успехов в духовной жизни. Тогда игумен, постригавший его, сказал: "Антоний, иди опять на Русь, и да будет тебе благословение от Святой горы, ибо многие черноризцы от тебя имеют произойти".
На гору под Киевом Антоний пришел в 1051 году. "И начал копать пещеру день и ночь…" Историк Церкви А.В. Карташев писал: "Пещерничество не являлось совершенно оригинальными русскими изобретением. Антонию… известен был пример Востока, где иночество часто селилось в пещерах, которые высекались в каменных боках горных утесов, были сухи, прекрасно защищены от ветров и при мягкой средней годовой температуре служили удобным жилищем для отшельников… Но особым родом подвижничества пещерничество сделалось только у нас, благодаря суровым климатическим условиям… Организм обрекался на крайне изнурительное существование среди вечной сырости, при отсутствии света и свежего воздуха…"
Не прошло еще и века, как крестилась Русь, и, видимо, свежая благодать народного крещения привлекла к отшельнику Антонию многих желавших подражать его подвигам. Одним из них был юноша, воспитанный в состоятельной семье – будущий преподобный Феодосий. Сначала Антоний сказал вновь пришедшему молодому человеку: "Видишь ли чадо, пещера моя скорбна и тесна. А ты юн и, как думаю, не в состоянии выносить скорби на месте сем. Феодосий отвечал: "Сам Христос привел меня к твоей святыне, честный отче, да спасуся тобою…"
Пока численность братии не превышала полтора десятка, управлял ими сам преподобный Антоний. Все они жили в пещере, ископав в ней себе кельи и церковь. Потом преподобный, любя уединение, затворился в своей келье, а над братией поставил первого игумена Варлаама, позднее – перешел на соседний холм, ископал для себя новую пещеру и затворился в ней. Так возникли «ближние пещеры» (вновь изрытые прп. Антонием) и «дальние пещеры», именуемые так же Феодосиевы, где игуменом стал этот преподобный после недолго управлявших обителью прп. Варлаама и прп. Никона. Игумен Феодосий непосредственно управлял монастырем, однако, на любое сколько-нибудь серьезное дело, брал благословение у прп. Антония, который, живя в затворе, оставался для братии высшим духовным авторитетом. Так взошло над Русью двойное светило преподобных Антония и Феодосия Печерских, их даже на иконах изображают вместе.
Когда число иноков увеличилось, они решили построить уже наземный монастырь, куда и переселились из пещер в 1062 году. С тех пор подземные лабиринты были уже не местом общего жительства, а местом затворничества некоторых иноков, а так же местом погребения умерших монахов.
В ближних пещерах были погребены 80 угодников Божиих, а в дальних пещерах – 45 угодников. Большинство из них жили в первые 100 лет существования Киево-Печерской обители. Православный мир не знает других примеров, когда бы в одном монастыре за сотню лет прославилась сотня святых, тела которых, к тому же, Господь почтил нетлением. Этому посмертному чуду предшествовало множество прижизненных чудес.
В первой четверти XII века, когда число насельников Печерского монастыря простиралось до 180-ти, было между ними 30, имевших силу одним словом изгонять бесов. Такой великий дар дается Господом лишь тем, кто достиг вершин духовного совершенства, а потому изумление вызывает в первую очередь именно соборность печерского подвига. Это было сердце Руси, которое готовилось к великим подвигам и страшным испытаниям. Печерская обитель стала средоточием всего самого чистого, нравственно крепкого, что только было в русском народе, который тогда еще только зарождался. Здесь, напрягая до предела возможного собранные со всей Руси духовные силы, скопили эти лучшие люди великое богатство благодати Божией, изливая ее потом на всю Русь, и освящая ее, и очищая, и давая силы.
Мы молились в пещерах перед мощами преподобного Илии Муромца. В раке перед нами лежало маленькое, узкое в плечах тело, завернутое в парчу. Впрочем, исследования показали, что у этого человека – очень толстые кости, то есть при жизни он был чрезвычайно сильным. Неужели это и есть тот самый богатырь Илья Муромец? Ни в «Житиях святых» свт. Дмитрия Ростовского, ни в «Киево-Печерском патерике» его имя даже не упоминается. Хотя в святцах он назван и указано празднование ему – 28 сентября (ст. ст.) Только в «Полном Православном Богословском словаре» мы нашли напротив имени прп. Илии Муромца краткое пояснение: «Преподобный печерский, которого народ отождествлял с былинным героем. Живший около 1188 года».
Если оставить в стороне историческую часть вопроса, которая вряд ли когда-нибудь прояснится, то надо сказать, что народ был духовно прав, отождествляя русского богатыря и русского монаха. Оба они в справедливом мнении народном были олицетворением могучей силы – физической или духовной. И богатыри были воинами за веру, и монахи были ратниками Христовыми. Печерская иноческая дружина в значительной части своей, как и дружина княжеская, безвестна. И русский монах Илия Муромец, не оставивший даже жития – олицетворение этого соборного безвестного подвига.
Сегодня, спускаясь под землю и ужасаясь тем невероятно тяжелым условиям, в которых печерские преподобные бились с невидимой нечистью, мы пользуемся плодами их духовных побед, потому что, скопленная ими благодать Божия не растрачена и по сей день.
***
Маленькая подземная церковь в ближних пещерах, где на службе, так чтобы не мешать друг другу, могут стоять разве что человек 10-15, пробуждает в душе тихое чувство умиления вместе с почтительным трепетом. Она кажется подлинным чудом духовного строительства и, наверное, все величественные огромные соборы, снаружи обласканные лучами солнца, а изнутри сверкающие золотом и серебром склонили бы великолепие своих глав перед маленьким сумрачным домом молитвы, где ни что внешнее не отвлекает от беседы с Богом. Изнутри единственное украшение этого храма – простые и добротные кованые царские врата, а «снаружи» у этой церкви просто нет. Снаружи – «мать сыра земля».
На следующий день мы попали на молебен, который служили в этом подземном храме. Молитвенная жизнь, начало которой было положено здесь девять веков назад, продолжается и ныне. И язык богослужения – это все тот же язык печерских преподобных – церковнославянский. Это не музей, и нам отнюдь не предлагают прикоснуться к «седой старине». Нам дают возможность почувствовать себя вне времени, в потоке вечности, где мы одновременны со святыми всех веков. И они так же молятся с нами сейчас, как молились во времена земной жизни, стоя на службе в этой церковке. Для Бога нет прошлого и будущего, для Него все одновременно, и если мы с Богом, то и для нас тоже.
После молебна иеромонах помазывает богомольцев маслом из лампады, которая горит над мощами прп. Агапита, врача безмездного, а послушник сразу же после этого как бы примеривает на наши головы, не выпуская из рук, шапку преподобного Марка Гробокопателя. Это не экспонат, а святыня, и она так же принадлежит дню сегодняшнему, как и давно минувшим векам. Нас не одергивают: «Руками не трогать». Нам предлагают: «Прикоснитесь душою». Масло из лампады прп. Агапита пронизано благодатью, скопленной этим святым при жизни, и ныне исходящей от его святых мощей. Сколько невероятных подвигов совершил преподобный, чтобы скопить эту благодать, а нам говорят – берите просто так. Но… просто, да не совсем.
Монаха Агапита при жизни считали врачем, хотя он не был таковым в собственном смысле этого слова. В «Киево-Печерском патерике» о нем написано: «Когда кто-то заболевал от братии, преподобный оставлял свою келью и, приходя к болящему брату, служил ему во всем, непрестанно моля Бога о спасении болящего. Когда болезнь продолжалась долго и больной отчаивался, преподобный укреплял его своею молитвою, возбуждая в нем веру».
Приходившим к нему мирянам прп. Агапит давал зелья (травы) со своего стола, которые сам ел каждый день. Люди выздоравливали, полагая, что помогает зелье, и преподобный, исцеливший молитвою, избегал ненужной ему славы – он не хотел, чтобы его считали святым.
А преподобный Марк Гробокопатель имел в обители, казалось бы, довольно мрачное послушание – копал в пещерах новые ходы, подготавливая в них места для положения тел усопших иноков. «Он приял от Бога таково чудотворение, что и мертвые слушались голоса его, что засвидетельствовано многими знамениями».
Когда однажды прп. Марк не успел подготовить достаточное место для очередного покойника, братия, видя, что «место тесно» стали укорять Марка за нерадивость, а он ответил: «Простите меня, отцы, по немощи не докончил дело». Они же еще больше стали укорять его. Тогда преподобный сказал мертвому: «Так как место тесно, подвигнись, брате, сам возлей елей на себя». (Это положено по иноческому обычаю). Мертвый протянул руку, наклонившись немного и взявши елей, возлил на себя крестообразно. И, возвратив сосуд, «сам перед всеми успе». При виде этого чуда братия пришла в ужас и трепет.
И как не трепетать ныне, прикладываясь к мощам преподобного Марка. А железную шапку его послушник, одевая нам на головы, не даром не выпускает из рук – нам бы ее и секунды на себе не сносить.
***
В начале ХХ века протоиерей А.Титов, составивший путеводитель по Киево-Печерской лавре, писал: «Лаврские пещеры устроены настолько таинственно, разнообразно и сложно, что человеку, не знакомому с их расположением, весьма трудно найти выход из них без опытного проводника».
Раньше посетителей пещер сопровождал монах, рассказывавший о подвигах печерских преподобных, потом, в безбожные годы – экскурсовод, сообщавший, как «монахи народ дурили" Ныне и паломники, и любопытствующие ходят по пещерам одни, некоторые подземные ходы перекрыты, что заметно упрощает лабиринт, устраняя опасность заблудиться. Это одинокое хождение имеет большой смысл, другие посетители либо обгоняют, либо отстают, и человек остается наедине с угодниками, в нерассеянной тишине и полумраке. Атмосфера очень молитвенная. Если ходить здесь, как по музею или некрополю, то может быть страшно – эта атмосфера покажется вам весьма зловещей. Но православная уверенность в том, что мы – среди живых устраняет жутковатые могильные ассоциации.
У некоторых мощей поверх парчевого облачения лежат кисти рук – высохшие, коричневые и все-таки живые. Было время, когда богомольцы прикладывались к ним непосредственно, сейчас между ними – стекло, но это справедливо – мы теперь сами духовно удалились от угодников, не имея уже права припадать к их рукам.
А вот в1463 году, когда монастырь уже более, чем двумя столетиями был отделен от новоначальной обители, печерские иноки имели живое чувство вечности, которое подсказывало душе – ни время, ни пространство не отделяет от святых, только грехами нашими мы разлучаем себя с ними. Патерик повествует: «Священноинок Дионисий в день светлого праздника Христова вошел в пещеру преподобного Антония, покадить тела умерших святых. Придя на место, называемое трапезной, Дионисий, покадивши, сказал: «Святые отцы и братья! Сегодняшний день есть день великий: Христос воскресе! И тот час ответил ему голос от всех телес, как гром прогремевший: «Воистину воскресе!»
Как трудно нам ныне просто взять и поверить, что это так и было. Нужны, дескать, доказательства, а их нет. Но ведь любые доказательства можно подделать и даже гениальные ученые порою горькоплачевно заблуждаются. Не солжет лишь внутреннее, совершенно живое и очень ясное ощущение принадлежности к Церкви Христовой, где все, кто с Богом, живы и все вместе. Но это живое ощущение может дать только личный духовный опыт, а он в свою очередь обретается в борьбе со своими грехами. Нам же, рабам страстей, как духовным инвалидом, требуются костыли науки. И честная наука тоже не молчит.
В 1992 году были опубликованы результаты научных исследований, связанных с мощами киевских угодников: «С применением новейшей аппаратуры удалось установить, что мощи святых излучают биополе с длиной волны здоровой клетки… Интенсивность размножения болезнетворных микробов вблизи мощей снижалась в 6-10 раз, а особенно патогенные для человека формы микроорганизмов погибали полностью… Можно предположить, что при жизни святые, находясь в постоянной молитве, получали непрестанный поток энергии Божией благодати, которая, воздействуя на них, производила трансмутацию ядер атомов, изменяла химический состав, преобразовывала структуру организма на всех уровнях…, что почти тысячелетняя сохранность останков обусловлена… особой структурой материи организма. Более того, постоянное прижизненное пребывание в потоке Божественной энергии настолько могло преобразить атомы телесного вещества, что они и после смерти организма оставались постоянным ретранслятором энергии высших вибраций Святого Духа, которая воздействует на все окружающее».
***
Мы вышли из мрака и прохлады ближних пещер под палящие лучи апрельского киевского полдня. В душе ровно стояла мирная тишина святого места – сколько смог вынести с собой. Было понятно, что через какие-то минуты пещеры превратятся в воспоминание, и мы с привычным удовольствием окунемся в жаркую и яркую суету наземного мира. Но пока еще немощная душа пыталась удержать в себе остаточный покой пещер. Мы присели на скамейку, не торопясь навстречу новым впечатлениям.
Но вот мимо пронеслась бодрая дама, через плечо не довольно бросив отставшим от нее мужчинам: «Какие там пещеры, вы что, у нас времени совсем нет». Вот со стороны соседней скамейки донеслись слова вяло плавящихся на жаре и, по-видимому, изнывающих от скуки молодых людей: «А может в пещеры пойдем? Там прохладно…» Дальше собирать подобные впечатления не хотелось.
Мы спустились по ступенькам в овраг между ближними и дальними пещерами, к источнику преподобного Феодосия. Издалека виднелась только красивая башенка над ним, а вблизи это оказался обычный русский колодец. Оцинкованное ведро на стальной цепи, ворот с ручкой. Когда-то в вологодских деревнях такие колодцы были для меня повседневностью. Стало радостно от того, что святой источник преподобного Феодосия – это наш простой русский колодец. Я энергично выкрутил ведро воды, налил стаканчики быстро собравшихся бабушек и наполнил на дорогу бутылку.
Святая Русь – не всегда и не везде святая, но всегда и везде – Русь.
***
Говорят, что в глубоких колодцах даже днем отражаются звезды. Это, наверное, так и есть, а Феодосиев колодец – очень глубокий, но, бросая ведро, я не видел отражения звезд, очевидно для этого надо иметь особым образом настроенное зрение. Так же множество ярких звезд – угодников Божиих, что сияют ныне на небесах, в сумрачных пещерах нелегко «увидеть», то есть приблизиться к ним душой, ощутить их блеск и величие – тут тоже надо иметь хотя бы начатки особого духовного зрения.
Из оврага, где находится колодец, смотрю на могучую крепостную стену, одевшую холм, в котором изрыты ближние пещеры. Стена, весьма высокая, слегка наклоненная внутрь, словно прильнувшая к холму, производит впечатление незыблемой твердыни. Это видимое, легко ощутимое величие бросается в глаза. Между тем, соборная дружина духовных богатырей совершила здесь свои подвиги во имя Бога и Отечества, когда ни чего похожего на эти величественные укрепления здесь и близко не было. И разрушить эти стены для новых «батыев» – задача одного дня, а святые угодники пребудут во веки, даже если в прах сотрется вся планета. У Бога они вечно живы, но… живы ли мы сами? Мы, в отличие от печерских преподобных, живы телом, но не мертвы ли душою, опять же в отличие от них? Во всяком случае, «омертвение обширных участков духовных покровов» с болью приходится констатировать.
Мы перешли в дальние пещеры, зная, что там, в подземном храме должны служить молебен, после которого будет помазание миром от мироточивых глав. Эти святые главы (по-нашему говоря – черепа) принадлежат безвестным угодникам печерским. Хранящиеся в серебряных или стеклянных сосудах, главы иногда источают святое миро. Патерик повествует: «Как елей помазывает на царство, дает свет светильникам, исцеляет больных, так по свидетельству Божию через это чудо и угодники, коих главы источают миро, получили Царство Небесное… Ни кому не известно, каким святым принадлежат мироточивые главы… Не только их житие, но даже имена из-за различных нестроений и войн сокрыты и остались неизвестны для нас…»
По внешним меркам «мертвая голова» – жутковатый символ, их особое хранение и почитание может показаться чем-то мрачным и страшным. Но православие не знает безбожного ужаса перед смертью, и все, что связано с прекращением земного существования святых имеет светлое, даже радостное звучание.
Мироточивые главы «заявили о себе» в год тысячелетия крещения Руси. Владыка Ионафан, бывший одним из первых насельников возобновленной Киево-Печерской лавры, когда в 1988 году дальние пещеры передали Русской Православной Церкви, стал свидетелем возобновившегося мироточения глав: «Однажды в конце лета 1988 года прибегает ко мне послушник, который следил за порядком в пещерах и ухаживал за главами и говорит, что в стеклянном сосуде потемнела одна глава (до этого они все были пепельного цвета) приобрела шоколадный оттенок, и в сосуде появилась какая-то вода… Пошли туда, открываю крышку этого сосуда, смотрю: там действительно жидкость, а меня сразу же окутал сильнейший аромат… Какая-то комбинация запахов, похожая на грушевый, цвета яблони и еще что-то такое, присущее только мощам. Я позвал архимадрита Игоря, который помнил еще, как мироточили главы после войны, он пришел, взглянул на этот сосуд и тут же, не раздумывая, сказал: "Это миро".
Последний раз до сегодняшних событий мироточение глав происходило в 1942 году, после открытия немцами монастыря. Оно прекратилось за 2 года до закрытия монастыря Хрущевым в 1961 году, и до 1988 года истечение миро прекратилось совсем. Так же перед закрытием лавры в 1922 году мироточение прекратилось. В настоящее время (1993 г.) обильного мироточения уже нет, лишь основания глав влажные, а маслянистая поверхность на блюде со столовую ложку… Костная ткань этой главы исчезает, превращается в миро… Поверхность глав будто подтаяла, их структура стала пористой.
Скоро у нас в лавре появились ученые. Они засвидетельствовали сам факт феномена. Затем взяли на исследование само миро, с тем, чтобы посмотреть не оливковое ли это масло, или другой известный науке состав… Они выяснили, что это очень сложные масла с присутствием белка. И когда я спросил у них: "Как вы сумеете объяснить, как и откуда оно берется?" Ответа не последовало."
***
Молебен начался общим воодушевлением. Десятка два богомольцев теснились в маленькой церковке, внутреннее, видимо, ощущая всю возвышенность такого почти первохристианского моления, и петь сразу начали все, как бы единым духом, но вскоре почувствовав, что это разноголосие только разрушает стройность церковных напевов, большинство оставило свои попытки влиться в общий хор, теперь уже только слушая тропари преподобным дальних пещер:
"Чистого ради и непорочного твоего жития, богоносне отче Игнатие, приемый от Господа чудотворные дары исцелять немощныя, исцели, молим тя, и немощи наша, моля о нас Единого Человеколюбца".
Но вот посреди торжественного богослужения в душу вдруг впились самые тяжелые и неприятные воспоминания последнего времени. И они не просто нахлынули, они требовали ответов на связанные с ними вопросы именно сейчас, немедленно, как будто для этого не было другого времени.
"Блага небесные ради дел твоих стяжавый, благости тезоимените Агафоне, моли благого Господа, молим тя тепле, яко да не лишит нас вечных благ Своих".
Вдруг особенно остро почувствовалась усталость в ногах. Пятки тупо и тоскливо ныли. Стараясь перенести тяжесть тела на носки, я опять отвлекаю себя этими упражнениями от молитвы.
"Преподобне отче Зиноне, преподобне и честне житие твое на земли препроводивый и тем Богови по премногу благоугодивый, моли о нас, чтущих память твою".
Отгоняю от себя душевную муть, стараюсь забыть о ногах, но получается неважно. Так молебен в моем восприятии был раздерган, растащен, расхищен. Известно, что дар нерассеянной чистой молитвы имеют лишь святые, и они, печерские иноки, для того и спускались в пещеры, чтобы этот дар приобрести и находиться в непрерывном общении с Богом. Нам куда до них, но все-таки можно было поменьше отвлекаться – запоздало укоряю себя. А предстояло самое главное.
Иеромонах начал помазывать богомольцев нерукотворным миром, которое источают священные главы. Ум трепетал от сознания величия и значимости того, что должно было произойти, ум вопил о своем недостоинстве столь ощутимо прикоснуться к Вечности. Душа, обремененная мирскими попечениями, безмолствовала. И, может быть, Господь еще приведет, хотя бы по прошествии времени, ощутить на себе неизреченную благодать этого великого помазания. Благодать, скопленную киево-печерскими угодниками в подвигах, превосходящих человеческое разумение.
***
Горело на солнце золото куполов обширной лавры, лежал внизу, под монастырскими горами, подобный морю Днепр. Душа после духовного напряжения пещер мягко и плавно разворачивалась в светлом, теплом, ласковом просторе. Душе казалось, что она у себя дома, в мире поющем птичьими голосами. Но память о тесных, темных, холодных пещерах неотступно напоминала о том, что выше зримого – невидимое и паче солнечного – свет, просиявший во мраке.
1996 г.
Высокая земля
В шестом часу утра трехпалубный пассажирский теплоход "Родина" был окружен бескрайней водной равниной Ладожского озера – отовсюду взгляд встречал только волны, которые сливались с небом. Кто бы поверил, что мы не в море. Стоял штиль, кричали чайки, волны, как и положено, бежали от винта за кормой. "Родина" шла курсом на Валаамский архипелаг.
Название этих островов можно понимать, как угодно. Иногда его связывают с именем библейского пророка Валаама, под которым неожиданно заговорила ослица. Более распространен перевод "Земля Ваала". Этому языческому богу в древности здесь совершали жертвоприношения. Другая версия возводит название архипелага к финскому слову "Валамо", что означает "высота", "высокая земля".
Высшие точки некоторых островов (вокруг коренного, главного их около полусотни) возвышаются над горизонтом воды до 50 метров. А глубина вод у самых берегов порою превышает 200 метров. Воистину – высокая земля – одномоментный выплеск магмы в расщелину земной коры. Так история Валаама восходит к первым дням творения.
Ровно в 6 часов утра, минута в минуту, среди водного безмолвия на корме "Родины" был поднят государственный флаг России. Его молча закрепил молодой матрос, одетый, кстати, не по форме. Судовой устав не требует помпезности, но предполагает абсолютную точность. Так же, к слову, строги, неумолимы, максимально целесообразны монастырские уставы. Это сравнение естественно у водного порога тысячелетней колыбели монашества – северного Афона – легендарного Валаама.
В восьмом часу прямо по курсу горизонт омрачился полоской тумана. Вскоре начали угадываться очертания острова. Заговорило судовое радио, возвестившее прибытие в Никонову бухту Валаама в 8.00 и завтрак в 9.00, а затем экскурсию. Неприятно пораженные перспективой потерять больше часа, мы решили обойтись без завтрака и сразу же, как причалим, рвануть в монастырь, к службе, для чего экскурсовод совсем не нужен. Но вот огромная "Родина" зашла в небольшую уютную бухту и замерла у пирса. Наши планы разбились о глухую стену прибрежного ельника. Рисовавшийся в воображении красавец-монастырь, стоящий на горе и видимый с любой точки острова, так в мечтах и остался. А на лесных тропинках нужен проводник. К тому же, как выяснилось, пристали мы довольно далеко от монастырской бухты. Оставалось покорно ждать завтрака, а затем – экскурсовода. Хочется предостеречь всех православных, стремящихся на Валаам. Если человек прибыл сюда по туристической путевке, он не сможет вдруг по своему желанию стать паломником. Он обречен остаться туристом.
***
Под звуки отработанного и плавного повествования экскурсовода мы поднимались на сопки и обозревали бухты, лежащие далеко внизу, смотрели на деревянные часовни – память о некогда действовавших монастырских скитах. Потом от изогнутых ветром елей на скалах спускались к лесным озерам, к ласково шумящим дубам и кленам, к поросшим мхом каменным фундаментам монастырских построек. Не будем даже пытаться описывать, насколько красива природа Валаама, это надо делать художникам. Но, глядя вокруг туристическими глазами и не желая все-таки изгонять из себя внутреннего паломника, мы постепенно начинали чувствовать (а не только понимать), что святыня – это весь Валаам, все эти благодатные 34 квадратных километра насквозь промоленой за века земли. Здесь имеют Божие благословение каждый камень, каждое дерево, каждая волна. Но, опомнившись от первого впечатления, которое производит поражающая сознание красота, надо перестать стрелять глазами, надо зафиксировать взгляд в одной точке и долго не отрывать.
Хорошо встать на колени перед кустиком спелой земляники и не торопясь поклониться ему. Потом в безветренную погоду сесть на камень и погрузить на часок взгляд в прозрачную толщу прибрежной воды. Хорошо, пока не занемеет шея, смотреть, стоя рядом с волнами, на вершины елей, растущих на скале, на другом берегу бухты. Чтобы войти в зрительное, видимое пространство осязаемого Валаама, по нашим прикидкам потребуется около месяца. Чтобы войти в сакральное пространство духовного Валаама потребуются многие годы. Впрочем, Господь не без милости и нам, осуетившимся, позволяет иногда взглядом скользнуть вдоль Валаама духовного для того, чтобы мы знали – он существует.
Входим в ворота Воскресенского скита, не действующего, но отреставрированного. Он – ближайший к Никоновой бухте, где пристала "Родина". Постройки из красного кирпича, обнесенные такою же стеною, обращают внимание своим лаконичным, рациональным числом – храм, дом скитоначальника, братский и хозяйственный корпуса. Больше ни чего нет. Потому что больше ни чего не надо.
Экскурсовод, как бы между делом, рассказывая про храм, говорит, что он поставлен на месте, где по легенде апостол Андрей Первозванный, якобы побывавший на Валааме, поставил каменный крест. Я, было, отвлекся, рассматривая монастырские постройки, когда периферийным слухом уловил эти слова. Тут же бросился к экскурсоводу: "Это так, я не ослышался?" Да, говорит, это именно так.
Давайте оставим извинительные слова "по легенде", "согласно преданию" и "якобы" для безбожников. Мы входим в духовное пространство, где достоверность фактов измеряется не псевдоточными доказательствами так называемой объективной науки, нахально претендующей на монополию в постижении истины. В духовном мире истинно то, что продиктовано ощущением истины, открывшейся вдруг, сразу и целиком. Десять институтов в ста томах не смогут опровергнуть то, что постигается православным подвижником через молитвенный опыт. Подтвердить – могут, но потребуется уже сто институтов и тысяча томов, а успех – проблематичен. И если через Богообщение монаху открывается истина, он уже знает, чему надо верить. А на вопрос "почему?", он ни чего не ответит.
***
"Полный православный энциклопедический словарь" сообщает: "Житие апостола Андрея составлено в VIII веке, но оно не относится к достоверным источникам". Над этими грустными словами мы развели руками. А недостоверные источники приписывают святому апостолу путешествие по Скифии и Черному морю, включая Крым. Некоторые источники повествуют о том, что он доходил до земель Новгородских. А из монастырского предания узнаем, что "следуя из пределов Новгородских, апостол с сопровождавшими учениками пристали в заливах Никоновских. Св. Андрей осенил горы Валаамские каменным крестом".
На духовном пространстве Валаама пребывание здесь святого апостола – истина, не требующая доказательств и не подлежащая сомнению. Не надо долго бежать вдоль параллельных прямых для того, чтобы выяснить – они ни когда не пересекутся. Держу в руках фотоальбом "Валаам", на первой странице которого красиво написано четверостишие. Во всем издании нет даже намека на его авторство. Ну значит нет и не надо, а стихи такие:
…И прими, как дар благоуханный
Благодать священных этих мест,
Где Андрей, Апостол Первозванный
сам воздвиг когда-то первый крест.
В верхней части храма, воздвигнутого на месте первого креста – выбеленные голые стены. Здесь проходят концерты духовной музыки. Мы сидим на скамеечке посреди церкви, вяло упрекая себя за бесчинство и оправдываясь тем, что пришли на концерт, а не на богослужение. Перед нами стоят четверо мужчин разного возраста, они – в черных рубашках, подпоясанных веревочками. Тщедушный певчий начинает, и все храмовое пространство заполняет Русь исконная – звучат знаменные распевы Валаамского монастыря. Они были расшифрованы со старинных крюковых нот, составленных много веков назад клиросными монахами. Так пел Валаам тогда. Так поет он сейчас. Над местом первого апостольского креста.
Тщедушный певчий вытягивается, весь выходя в голос, черная рубашка на нем обвисает, жиденькая бороденка задирается. Он весь в распеве и я, кажется, уже вместе с ним. И вот взгляд упал на огромного негра, который тоже слушает пение. На его широком черном лице лежит печать понимания. Очевидно, такая же печать лежала бы на моем лице, если бы я смотрел на африканские пляски.
А подклет этого храма чист и прибран, но не отреставрирован. Стены небеленые, обшарпанные. Вечером мы нашли время побыть здесь в одиночестве, благо двери стояли нараспашку. Тишина и сумрак. Под ногами – камень плит. Под плитами – скала. Та самая, на которой стоял Первозванный Апостол. Это – "точка ноль" духовного пространства Валаама. Более того – это "точка ноль" духовного пространства Святой Руси. Отсюда наша вера. Отсюда мы. Редко духовный и материальный миры столь ощутимо пересекаются в одной точке. Это надо постараться вместить в себя. Здесь надо побыть одному, а не с толпой туристов. Иначе вы не увидите ни чего, кроме обшарпанного подвала.
***
Экскурсия по местам расположения бывших скитов закончена. Около полудня мы возвращаемся к пристани, так и не побывав в действующем Спасо-Преображенском монастыре. Нам обещано, что в 16 часов нас туда отвезет небольшой теплоход "Игумен Дамаскин". Времени в избытке, и мы неторопливо плетемся к ожидающему нас на "Родине" обеду. И тут меня посетила самая счастливая за всю поездку мысль – спросить у освободившегося от трудов экскурсовода, есть ли до монастыря пеший путь. Выяснилось, что дорога есть, и это всего 5 километров от пристани. Более того, мы по ней и шли, только в обратном направлении.
Больше нам ни чего не надо было знать. Без обеда сможем обойтись? Вполне. Пять верст туда, да пять обратно – реально? В Божьей помощью. Через несколько минут мы уже шагали по дороге к монастырю, имея пустые желудки и ни с чем не сравнимое ощущение внутренней свободы.
Еще довольно твердо держась на ногах после отмеренных с утра десяти верст, мы подходили к обители. Преодолев на едином дыхании каменные ступени, ведущие в гору, встали и отдышались. Перед нами было то, что вполне можно было считать входом в монастырь. Не торопились. Подошли сначала к часовне с иконой Божией Матери в киоте. Перекрестились и поклонились. Теперь можно войти. И тут началось нечто ирреальное.
Шли между двухэтажным и трехэтажным корпусами, думая, что это какая-то монастырская периферия. Потом был тупик и мы пошли обратно. Сменили направление, но вокруг тянулись все те же корпуса. Потом снова вышли к каменной лестнице, по которой поднялись к монастырю и растерянно посмотрели друг на друга. Кажется, мы увидели все, что можно было увидеть.
Это было сущей правдой. Спасо-Преображенский монастырь – не монастырь-крепость, к которым мы больше привыкли. Это огромный жилой корпус, поставленный прямоугольником. В него вложен меньший прямоугольник – тоже жилой корпус. В него в свою очередьвложен огромный собор. Пустоты между ними, извилистые и незначительные – это все, что мы видели, и все, что можно увидеть в первого наскока.
В соборе, где покоятся мощи преподобных Сергия и Германа Валаамских, идет ремонт, туристов не пускают. На службе можно побывать лишь в надвратной церкви во имя святых апостолов Петра и Павла. Расписание богослужений доступно всеобщему обозрению, но, глянув на него, мы первоначально были сбиты с толку двумя соседними графами – "монастырское время" – "московское время". Разница между ними была в 2 часа. Позднее выяснилось, что монастырь живет по "царскому времени", эта традиция сохранилась с начала ХХ века. Временной разрыв лишний раз подчеркивает существование на острове двух реальностей – туристической и монастырской.
Ежедневно огромные пассажирские лайнеры выплевывают на остров сотни и тысячи туристов. Многие из них настолько подготовлены ко встрече с Валаамом, что даже спрашивают: "А какая здесь религия?" Весьма значительная часть пришельцев имеет очень простую цель – выпить на природе. Все это могло бы вдребезги разбить монашеский уклад жизни, если бы монастырь не уподоблялся попеременно то ежу, то черепахе, то бобру.
Суда пристают в Никоновой бухте, а не в монастырской. Так проходит первый уровень отсева – более половины туристов до монастыря просто не добираются. Тех же, кто приходит сюда, у дверей собора встречают иглы ежа – вход закрыт.
Жилья своего монастырю не спрятать, туристы при желании могут даже потрогать его руками, как панцирь черепахи, но живого тела монашеской общины вы не увидите. Мелькнут два-три черных подрясника и все. Черепаха в своем домике гостей не принимает, нелепо ее в этом упрекать, она так устроена.
Третий способ, которым монастырь оберегает свое уединение – это способ бобра, который прячет вход в свою хатку в воде. Ныне возрождаются три скита, которые расположены на маленьких островах. Туда туристам доступ закрыт – вода бережет уединение монахов. В Предтеченский скит доступ даже паломникам-мужчинам открывается только с благословения игумена, а для женщин доступ сюда закрыт полностью.
Мы не стали колоть себе руки об иглы ежа, попереминались с ноги на ногу у входа в домик черепахи, а где прячутся за водной гладью ходы к бобровым хаткам, даже не любопытствовали. Грубым нахрапом не проникнуть в чужой мир. В этот мир пришедшие жить на Валаам входят годами.
А на обратной дороге нас вознаградила за утомление пути и за пропущенный обед удивительно крупная и спелая земляника на обочине. Горсть красных ягод не могла, конечно, поддержать тело, но порадовала душу. Воистину, святыня – это весь Валаам.
***
Так мы и не поклонились мощам преподобных Сергия и Германа Валаамских. Если будет на то Божья воля, мы вернемся на Валаам паломниками и тогда, хочется верить, нам откроется доступ к месту упокоения святых основателей Валаамского монастыря. А пока постараемся узнать о них как можно больше. Но… Валаам в очередной раз ускользает. Это его уникальное свойство. Приплыл на остров, а монастырь – словно невидимый град Китеж. Пришел в монастырь – и опять ни чего не увидел. Взял в руки книги, все прочитал и ни чего не узнал.
Вот несколько цитат из самых разнообразных печатных изданий:
"Еще до крещения Руси, в Х веке, пришли на остров основатели обители – преподобные Сергий и Герман, Валаамские чудотворцы".
"Монастырь основан приблизительно в XII веке преподобными Сергием и Германом".
"Валаамский монастырь со времени его основания в XIV веке преподобными Сергием и Германом…"
Итак, три различных источника, и не как версию, а однозначно утвердительно, относят время жизни преподобных последовательно к X, XII, XIV векам. Это данные "объективной исторической науки", позволившей себе разбег в четыре века.
Вот еще книга, она честнее: «Когда именно жили преподобные и откуда они были родом – неизвестно». И еще одна: «Летописи не определяют времени преподобных Сергия и Германа, коих житие даже утрачено». Ну вот теперь понятнее. Жития нет. Ни кто ни чего не знает. Наука безмолвствует, словно народ в известной трагедии Пушкина.
Тогда перейдем на язык версий: «Можно отнести житие преподобных ко временам княгини Ольги, и некоторые думают, что они были греческие выходцы, искавшие просветить Север». То есть самое начало? Похоже, но, видимо, чуть раньше начала.
Из рукописного жития св. Авраамия Ростовского следует, что уже в 960 году на Валааме был монастырь и имел игуменом некоего Феоктиста, который и окрестил будущего простветителя Ростова из язычников. Обратите внимание – это произошло за 28 лет до крещения Руси князем Владимиром. А кто сказал, что монастырь на Валааме к 960 году не существовал уже несколько десятилетий? Или столетий?
А.Н. Муравьев писал: «Темные предания называют преподобного Сергия одним из учеников апостола Андрея, который с людьми новгородскими посетил сей остров, где крестил язычников и между ними некоего Мунга, которого полагают быть Германом».
«Темным преданиям» было, видишь ли, наплевать, что согласно данным науки апостола Андрея только от князя Владимира отделяет почти тысяча лет. Одно слово – «темные», какой с них спрос. Веками «безграмотные отсталые монахи» передавали эти предания из уст в уста. В силу своей кромешной безграмотности они ни на минуту не сомневались в том, что иноческое житие основал на Валааме сам св. ап. Андрей, а преподобные Сергий и Герман – его личные ученики. Темные монахи не спорили с исторической наукой. Они ее игнорировали. Наука хохотала над монахами. Но от их спокойной убежденности науке становилось не по себе. Хохот ее над монахами становился все более неуверенным и в конечном итоге смолк.
Если наука позволяет себе произвольно тыкать пальцем то в Х, то в XII, то в XIV век, тогда хочется спросить, а почему не первый? Если у нас нет вообще ни какой информации о том, что происходило на Валааме в первом тысячелетии по Рождеству Христову, что тогда вынуждает нас исключить версию об апостольском происхождении христианства на Валааме? Если монашеские предания не выглядят достаточно основательным источником информации, то ведь надо сказать, что других-то источников и вовсе нет. Ученые верят только фактам. Ну и где их факты? Итак, нам не известен ни один факт, который вынуждал бы нас исключить версию о том, что христианство на Валаам принес св. ап. Андрей. Эта версия, как минимум, ни чем не хуже других. От апостола Андрея до времен летописных христианство вполне могло на Валааме существовать.
Если принять эту версию, то получается, что христианство на землях будущей Руси отнюдь не моложе христианства европейского, если не старше. А вот это уже далеко не всем понравится.
***
В 1163 году шведы ломились на Валаам. И разумеется – с благословения папы римского. Русские монахи на острове спокойно знали: это война против православия, а потому основной удар будет нанесен по святыням. Впервые после упокоения преподобных Сергия и Германа иноки решили потревожить их тела, которые оказались нетленными. Святые мощи перевезли в Новгород, понимая, что иначе их не сохранить. По прошествии 17 лет, когда схлынуло шведское нашествие, мощи основателей Валаамской обители возвратили на остров. Было это 11 сентября 1180 года, за 60 лет до того, как святой благоверный князь Александр Ярославович разбил ярла Биргера на Неве.
Монахи понимали – шведские разбойники придут опять и опять. Каждый раз вывозить мощи в Новгород не удастся, а шведы их непременно уничтожат, если найдут. В скале высекли глубокую шахту, где упокоили святые мощи. Там они и поныне. Весьма, кстати, вероятно, что житие преподобных Сергия и Германа, проливающее свет на апостольские истоки русского православия, было уничтожено шведскими пиратами с благословения римского первосвятителя. А монашеские предания хранили факты из уничтоженного жития.
В XIV веке шведский король Магнус II опять воевал новгородские земли и опять не весьма успешно. Шведы снова ломились на Валаам, но Господь хранил православную обитель. Буря на Ладоге разметала шведский флот, а сам король Магнус полумертвым был выброшен на остров, где его подобрали монахи. Иноки стали лечить царственного врага. Он, по валаамским преданиям, принял православие и монашество. Вскоре Магнус скончался. Его могилу монахи показывали желающим. Но шведы все это начисто отрицают и тоже показывают могилу своего короля у себя в Швеции. Две могилы. А правда одна. Эта правда была нестерпима для всех последующих шведских королей. Они рады были воздвигнуть десять усыпальниц, чтобы ее скрыть. В политике престиж – дело не последнее. А зачем было врать русским монахам, укрывшимся на просторах водной пустыни и этим доказавшим свое равнодушие ко всевозможным мирским интересам, включая политические?
В 1611 году, после полутысячи лет разорительных набегов, шведские поползновения на Валаам увенчались длительным успехом. Монастырь был разрушен, монахи перебиты, православные святыни осквернены. 100 лет Валаам был шведским. 100 лет здесь не было монастыря. А что появилось? Ничего. Ни каких даже самомалейших следов векового шведского присутствия на острове. Зачем они рвались сюда полтысячи лет? Что им было здесь надо? Их выбил с Валаама Петр Великий, когда грозного воителя Карла XII постигла судьба Биргеров, Магнусов и прочих доблестных викингов.
В 1787 году преосвященный Гавриил, митрополит Новгородский, писал про Валаамские острова: «Промыслом Спасителя мира они предназначены для спасения иноков». А для чего еще? Леса на Валааме много, но строевого нет. Сплошной камень, из которого состоят острова, покрыт весьма не глубоким слоем земли – до 30 см. Деревья не вырастают толстыми и внутри скоро дрябнут. Из зверей на Валааме только заяц, белка, лисица. Крупного зверя нет. Летом, даже в жару, от окружающей водной пустыни воздух быстро охлаждается и ночами – холод. С теплой одеждой на островах почти не приходится расставаться, а печи в году отдыхают не более двух месяцев. До ближайшего берега – 25 верст. Края Ладожского озера около островов если иногда и замерзают в последних числах декабря, то лед стоит только при сильных морозах и тихой погоде. Иногда по озеру всю зиму нельзя ездить. Сильные ветра постоянно ломают лед.
Итак, леса нет, зверя нет, климат нестерпимый, стратегическое значение – ничтожно. Гражданскому населению здесь делать нечего, оно ни когда, вплоть до 1945 года, и не пыталось селиться на Валааме. Зачем пять веков рвались сюда шведы? Если это не война за истребление православия, тогда что?
Есть на земле такие дикие места, где селиться могут только христианские отшельники, да отчаянные разбойники. Когда в пустыне водворяется любовь, возведенная на уровень прямого Богообщения, туда же устремляются силы зла, с кистенем или с торпедой, на дракаре или на крейсере. Это непреложный духовный закон.
***
С горы, где расположен Спасо-Преображенский монастырь, мы спустились вниз по каменным ступеням. Проигнорировав продававшихся за доллары матрешек на лотке, зацепились взглядом за небольшой вагончик с надписью «Кофе». Рядом с ним за летними столиками весело щебетали полсотни финнов с пластиковыми стаканчиками в руках.
Зашли в вагончик и, дружелюбно встреченные соотечественником, взяли по такому же стаканчику кофе. Опорожнив свой стаканчик, я поставил его на стойку со словами: «У вас хороший кофе». А в ответ услышал: «Кофе хороший, правда. Иначе нельзя. Финны мне поставили оборудование, у меня договор с ними. Если хоть одному из них кофе не понравится, больше уже ни один не зайдет. Я вылечу в трубу».
Все-таки бывшие вассалы шведов добрались до Валаама, да еще и распоряжаются здесь. Опасно ли это для Высокой Земли? Как знать…
***
«Родина» отчалила, вышла из Никоновой бухты, валаамские берега вновь понемногу стали окутываться туманом.
Мы посмотрели места расположения нескольких бывших монастырских скитов, дошли пешком до монастыря, прошагали по Валааму без малого километров двадцать. Мы ни чего не видели. Главного – монастырской жизни – во всяком случае. А потому и сейчас не стали затрагивать этой темы – воистину необъятной, способной дать огромный материал для заметок паломника. Но заметки православного туриста на этом завершаются. Внутренняя жизнь духовного архипелага, Северного Афона, пусть пока останется тем, что она есть – тайной за семью печатями.
1995 г.
Большое гнездо
Гора была окутана яркой листвой деревьев, даже древний собор на самой вершине невозможно было полностью рассмотреть – только купола, увенчанные первохристианскими четырехконечными крестами горели золотом, словно вырастая прямо из кудрявой сочной зелени. Мы подъезжаем к тысячелетнему Владимиру – северной твердыне Святой Руси. Владимирская гора поражает высотой и величием, невольно напоминая горы южнорусской столицы – Киева.
Некогда святой апостол Андрей Первозванный предрек великую славу днепровских гор – Киев стал третьим земным уделом Пресвятой Богородицы. Славу гор Владимирских созидал святой князь Андрей Боголюбский, так же исполняя волю Божьей Матери.
В 1155 году князь Андрей, не желая участвовать в бесконечных междуусобных ссорах родичей, решил идти на северо-восток, в ростово-суздальские земли. С молоду известный не только умом и боевой удалью, но и большой набожностью, князь взял с собой чудотворную икону Пресвятой Богородицы, писаную, по преданию, святым евангелистом Лукой.
Едва Андрей отъехал с десяток верст от маленького городка Владимира, кони, которые везли икону, остановились и, несмотря ни на какие принуждения, не двигались с места. Несколько раз меняли коней, но и другие стояли, словно вкопанные. Тогда князь велел спутникам разбить на поляне шатер и устраиваться на ночлег. Ночью он горячо молился, желая знать Божью волю – как ему поступать дальше? И вот в необычном свете явилась Андрею Матерь Божия и сказала, что ей не угодно его переселение в Ростовскую сторону: "Оставайся здесь, устрой обитель и храм. Я умолю Сына моего и Бога, да благословит Он это место".
Святой князь, исполняя веление Богородицы, сделал невзрачный ремесленный городок Владимир столицей своего княжества. И вот, казалось бы, частные подробности судьбы одного из многочисленных русских князей определили будущее Руси на многие столетия вперед.
Задумываясь об этом ключевом моменте русской истории, перестаешь сомневаться в том, что судьбы Отечества нашего устраивали Сам Господь и Его Пречистая Матерь. Ведь не так уж много времени оставалось до Батыева погрома, испепелившего Русь, которой еще долго не давали подняться из руин. Во времена князя Андрея ни кто из людей не мог об этом знать, между тем, появление на северо-востоке нового духовного, политического и военного центра как будто заранее имело ввиду эту страшную напасть. Великое Владимирское княжение имело свое начало где-то за 80 лет до монгольского нашествия – примерно столько и надо ему было, чтобы окрепнуть, стать действительно великим. А иначе? Русь, оставаясь преимущественно южной, вовсе сошла бы с исторической арены, сначала выжженная монголами, а потом колонизированная западными державами.
Достаточно ли мы сегодня понимаем, что труды святого князя Андрея Боголюбского – настоящий религиозно-гражданский подвиг? Напряжением его богопросвещенной воли новая Русь не просто утверждалась на северо-востоке, вдали от всяких иноземных влияний. Русь вырабатывала новые идеалы, чуждые мировосприятию южнорусских князей. На юге удельная разноголосица, бесконечные племенные свары, подогреваемые горячим темпераментом южно-русских князей – вечный, непреодолимый "конфликт интересов". На севере – трезвый практический взгляд и строгий холодный расчет великих князей начинают планомерно созидать государственную сплоченность и народную монолитность. Во всех сферах жизни утверждается единая воля – Божия. Князь становится гарантом единства.
Именно тогда, во второй половине XII века начинает рождаться новое племя – великорусское, и не случайно святого благоверного князя Андрея Боголюбского, которого хочется назвать равноапостольным, считают вторым Рюриком – основателем новой державы, отцом нового народа.
Владимирская земля выносила в себе Москву – Третий Рим. Москва, что на запад от Владимира, была основана еще отцом князя Андрея – Юрием Долгоруким. А племянник Андрея, князь Георгий, основал Нижний Новгород, лежащий на восток от Владимира. Пройдут века и на нижегородчине просияет четвертый удел Пресвятой Богородицы – Дивеево, куда Богородица пообещает низвести свое благословение со всех трех своих уделов – Иверии, Афона и Киева.
***
Великий отход Руси на северо-восток не был по существу расколом, потому что Держава, как и Церковь, расколоться не может – единое тело на два не делится. Лишь отпадают иногда омертвевшие члены, но это как раз ради здоровья единого живого организма. Впрочем, этот судьбоносный процесс не обошелся без искушений именно раскольнического толка.
Князь Андрей, сохраняя в себе горячность и нетерпеливость южнорусских князей, задумал иметь во Владимире своего митрополита, а это означало бы разделение Русской Церкви на две митрополии – Киевскую и Владимирскую. Ведь князь по тому времени не имел возможности принудить киевского митрополита перенести первосвятительную кафедру во Владимир. Между тем, ему не терпелось сообщить своей новой державе все необходимые церковные атрибуты.
К счастью, Андрей, будучи человеком глубоко церковным, пошел в своем стремлении законным, каноническим путем, обратившись с просьбой об открытии новой митрополии к Константинопольскому патриарху. А патриарх отказал, сославшись на нерушимость канонических границ митрополий. И сколь бы ни был раздосадован владимирский князь этим отказом, он все-таки подчинился решению цареградского престола, в юрисдикции которого находилась тогда Русская Церковь. Подчинился, потому что воспринял это, как проявление Божьей воли – созидающей силы державного строительства. Перед проявлением этой силы свои личные желания и амбиции великий князь всегда готов был отбросить. Вот так и шло строительство Святой Руси, которая была богохранимой ровно постольку, поскольку наши великие князья, подавая пример народу, склонялись перед Богом.
А ведь через сотню лет киевские митрополиты просто вынуждены будут переселиться во Владимир, и цареградскому патриарху ни чего другого не останется, как только признать это свершившимся фактом. Избежав соблазнов раскола, безо всякого образования второй митрополии, Владимир станет местом пребывания русских первосвятителей. Князь Андрей не мог этого знать, он просто доверился Богу.
Сегодня, когда мы пытаемся осмыслить историческую судьбу России, не всегда бывает просто отличить прямые действия Божьей воли от проявлений извращенной воли человеческой. Среди историков находилось немало желающих плюнуть на гроб князя Андрея за то, что его войска разорили Киев. В 1169 году дружины владимирского князя и еще 11-и князей, его союзников, взяв южную твердыню приступом, в продолжении трех дней грабили не только жилища киевлян, но и храмы, и монастыри, похитив из них все сокровища. "Такого открытого неуважения к святыне прежде не бывало", – говорит историк.
Это трудно понять. Князь, отдавший жизнь делу единения Руси, разжигает междуусобную войну. Неужели только из ненависти к южнорусской столице? Князь, всего себя посвятивший Богу, разоряет храмы. Неужели он позабыл тогда о Господе? Но что если беспощадный меч владимирского князя был орудием Божьего гнева? Если святыни Киева были уже духовно разорены самими киевлянами и, как безблагодатные, попали под удары карающей десницы? Русь покидала свой южнорусский дом, уже, по-видимому, оставленный благодатью Божией. Киев отныне имел значение лишь до тех пор, пока не окреп Владимир. Всегда ли была благовидной роль князя Андрея в этих титанических сдвигах? Даже святые иногда впадали в грех, однако, оценивая их действия, не следует ли проявлять крайнюю осторожность?
***
Мы поднимаемся на Владимирскую гору. Нам не надо спращивать дорогу к Успенскому собору, который виден отовсюду. Крутые, неширокие улочки удивительно напоминают Киев. Мы часто идем вровень с крышами нижестоящих домов, вот уже автовокзал, оставшийся где-то далеко внизу, кажется игрушечным. Перед нами великая неоглядная даль. Как много свободы и воздуха в этом мире…
***
Входим в Успенский собор Владимира, где невольно будет трепетать сердце русского человека. На этом месте народ православный молится уже вторую тысячу лет. Первый храм из дубового леса был построен здесь еще в 990 году Владимиром Святым, который побывал в этих краях с евангельской проповедью и основал одноименный ему город. Деревянная церковь сгорела, простояв 165 лет, а в 1158 году князь Андрей Боголюбский заложил каменный собор, который современники уподобляли храму Соломонову. Но в 1185 году и этот собор сильно выгорел, и брат князя Андрея, великий князь Всеволод Большое Гнездо, решил обратить несчастье ко славе дома Божия. Он сохранил обгоревшие стены, на расстоянии от них построив новые – первоначальный храм оказался внутри нового, а в старых стенах устроили широкие проемы.
Пятиглавый Успенский собор Владимира стал тогда главным храмом Руси. И ныне в России есть ли другой храм, на месте которого молитвенная жизнь продолжается вторую тысячу лет? А сколько мощей покоятся здесь, источая нескудеющую благодать Божию! Успенский собор – усыпальница святых благоверных русских князей – их дети и отцы, племянники и внуки, жены и дочери по праву причислялись Церковью к лику святых. Сейчас это кажется чем-то невероятным, почти сказочным: на протяжении веков нашим Отечеством правили святые люди. Надо ли удивляться, что под их богомудрым правлением Русь была воистину богоспасаемой, несмотря на все беды, которые на нее обрушились.
Едва мы заходим в собор, как направо перед нами – мощи святого благоверного князя Георгия. Это племянник святого Андрея Боголюбского – третий сын брата Андрея – Всеволода Большое Гнездо, так же причисленного к лицу святых. Всю свою жизнь князь Георгий утверждал северорусский идеал единства, водворенный на новой земле его святыми отцом и дядей. А всходы братской православной сплоченности пробивались с таким трудом, что во всю свою жизнь Георгию не приходилось вкладывать меч в ножны – в большом гнезде не без урода.
Великий князь Всеволод, чувствуя близость кончины, решил разделить княжеские уделы между сыновьями, отдав старшему, Константину, Владимир, а Георгию – Ростов. Однако, высокомерный и властолюбивый Константин потребовал от отца и Владимир, и Ростов. Кроткая, но твердая душа князя Всеволода не стерпела сыновней наглости, он решил смирить зарвавшееся чадо и передал великое княжение Владимирское Георгию. Так утверждалось в нашем Отечестве православное отношение к власти, которая доставалась не самому наглому, а самому смиренному, тому, кто не рвался к власти и воспринимал ее как долг, а не как кормушку. Ради этого было проигнорировано даже право кровного первородства.
Константин, однако, не воспринял отцовскую волю, как Божию, он поднял меч на своего брата великого князя Георгия. Вот уже войска братьев сошлись под Ростовом, готовые пролить родную кровь, но Георгию не нужна была военная победа, он все силы приложил для того, чтобы умиротворить брата. Он, сильный, не побоялся унизиться перед слабым, и кровопролития удалось избежать – войска разошлись.
Немного времени прошло и на Георгия восстал другой его брат, Владимир Всеволодович, которого не устраивал доставшийся ему Юрьев Польский. Смутьяна пришлось прогнать мечем, хотя Георгий сделал все для того, чтобы избежать большой крови, битва была незначительной. Георгия поддерживал его брат Ярослав (отец святого Александра Невского), их объединенные силы могли бы в порошок стереть бежавшие дружины юрьевского братца Владимира. Но святой князь Георгий не пожелал мстить брату-обидчику, он его простил в надежде на то, что "большое гнездо" князя Всеволода, единокровные братья, все-таки станут братьями во Христе.
Но вот князь Ярослав, верный союзник великого князя Георгия, втянул его в новгородскую свару. Строптивых и своевольных новгородцев, не желавших признавать над собой ни какой власти, действительно стоило наказать. Невозможно было добиться единства и сплоченности, нельзя было обратить Отечество в монолит, не утвердив сначала власть грозную и сильную, которая не терпит ни каких проявлений анархии. Да только новгородских анархистов поддержали сторонники Константина, так и не смирившегося. Этот князь не упустил возможности, которую всегда дает смута для проявления властных амбиций.
Новгородцы и "константиновцы" наголову разбили войска Ярослава и Георгия. Константин, изгнав Георгия, забрался-таки на великокняжеский владимирский престол. Было это в апреле 1216 года. Но уже в феврале 1218-го Константин скончался. Не долго он побыл великим князем, а по-существу великим так и не стал. Это ли не свидетельство того, что подлинная власть дается только от Бога. Богоданную власть можно и должно охранять мечем, но захватывать власть при помощи оружия – значит на Бога враждовать.
Святой князь Георгий вновь вступил на владимирский престол, отданный ему отцом земным и Отцом Небесным. Ему было не до праздничных пиров, которые он не любил и презирал. Власть не пьянила Георгия. Власть была его крестом. Святой благоверный князь торопился совершить предначертанное. Предстояла большая и неизбежная война с волжскими болгарами, которые стали уже нестерпимыми, донимая Русь своими набегами. Георгий, когда готовил поход на болгар, обратился ко всем русским князям – и верным друзьям, и вчерашним врагам, потому что все они были для него братьями, все они вмещались в благородном сердце самого лучшего птенца большого гнезда Всеволода. Многие князья откликнулись, и болгарский поход 1220 года был удачен, хотя и крайне изнурителен. В 1221 году князь Георгий основал Нижний Новгород – Волга становилась русской рекой.
А в 1236 году орды Батыя двинулись на Русь. Георгий готовился к последней битве в своей жизни. Он знал, что эту битву не выиграть, он готовился к смерти, но был спокоен. Всю свою жизнь до бесконечности замиряя князей, он страдал, когда приходилось поднимать на них меч. Теперь было легче, потому что умереть предстояло вместе с родичами – рядом с ним на поле последней битвы гремели щиты трех сыновей Константина, его возлюбленного брата – врага. Если они погибнут вместе, значит они победят. Победят в своих сердцах духов злобы и раздора.
Князь Георгий с племянниками стояли в ожидании татар на реке Сити, а в это время татары уже брали приступом Успенский собор Владимира, где вместе с другими горожанами укрылась и княжеская семья. Татары выломали двери и подожгли собор изнутри. В огне горели жена, дочь и маленький сын князя Георгия, укрывшиеся на хорах собора. Епископ Митрофан успел постричь их в схиму, когда татары уже ломали двери. Из дыма и пламени, которые заполнили собор, святые души княгини и княжичей, новопостриженных иноков и страстотерпцев, устремились к невечернему свету, к Небесному Отечеству.
Гонец успел рассказать Георгию о гибели семьи. Теперь князю было тем более легко умирать, оставалось вместе с племянниками отдать души Богу и у Престола Всевышнего восстановить духовное единство большого гнезда Всеволодова.
После битвы архиепископ Ростовский Кирилл нашел тело князя Георгия с отрубленной головой, которая валялась на другом конце поля, и отвез княжеские останки в Ростов. А в 1239 году Ярослав, теперь уже великий князь, решил перевезти к себе во Владимир останки брата. Тогда и узнали, что отрубленная голова Георгия приросла во гробе к нетленному телу, как символ того единства, цельности, к которым во дни земной жизни неустанно стремился святой князь.
***
Вспомним, как погибал дядя Георгия, святой князь Андрей Боголюбский. Его кончина была страшнее, потому что убили свои. Собственные слуги составили заговор и настигли Андрея в покоях села Боголюбова, на том месте, где ему некогда явилась Пресвятая Богородица. Перед смертью князь – страстотерпец, обливаясь кровью, только и смог сказать: "Горе вам, нечестивые! Какое зло я вам сделал?"
Вскоре придут татары на Русь, но не до конца погубят русскую душу, потому что Отечество наше было искуплено отданными на заклание князьями – страстотерпцами Андреем и Георгием.
А в мае 1913 года Боголюбово посетил вместе с княжнами император Николай II. Он по большей части молчал, поклоняясь святыням владимирским и суздальским, являя образец духовной самоуглубленности, которая граничила с безучастностью ко всему окружающему. Но в Боголюбове государь заметно оживился, стал расспрашивать о подробностях гибели князя Андрея, захотел увидеть то место, где он погиб, и куда потом бросили его тело. Царь задавал много вопросов, скорбел о судьбе князя, который поплатился жизнью за то, что укреплял государство и служил Богу.
Царь уже знал от святых прозорливцев, что будет убит. Он готовился принести себя в жертву за народ, наверное испрашивал у князя Андрея святых молитв, чтобы укрепил его духовно страстотерпец, принесенный в жертву 739 лет назад. Скоро придут на Русь большевики, но не до конца погубят русскую душу, потому что Отечество наше было искуплено кровью отданного на заклание царя-страстотерпца.
А северный придел Успенского собора, где покоится семья князя Георгия, кажется, до сих пор лижут огненные языки. С южной стороны – мощи самого святого благоверного князя Георгия. А перед алтарем покоится воистину равноапостольный святой благоверный князь Андрей Боголюбский – духовный прародитель северорусского православного племени.
***
Мы зашли в Успенский собор Владимира во время богослужения – была возможность сразу же поклониться княжеским и архиерейским гробницам в северном и южном приделах. Вот только вокруг бродили зевающие иностранцы вместе с родственными им по духу россиянами. При них было как-то даже неловко креститься и делать поклоны. Душу наполнило тягостное ощущение духовной оккупации. Это не татары, которые лавиною вламывались в собор, жгли и убивали, а потом так же быстро убирались в свои степи. Эти могут струиться сюда до скончания века – бесконечным непрерывным потоком, лишая святое место благоговейной атмосферы, оскверняя святыни своим презрительным равнодушием ко всему духовному, терзая души православных паломников.
Впрочем… пусть они и на нас смотрят, зевая, пусть и мы будем для них вместе с этими гробницами "пережитками прошлого". Их презрительные усмешки мы как-нибудь переживем. Хозяева в этих древних стенах – святые благоверные князья, давно уже соединившиеся с Господом. И мы пришли к хозяевам. Так на кого еще оглядываться?
Плохо, что на святом месте мы, православные, по одиночке плаваем в мутных лужах интуризма и перестаем друг друга чувствовать, узнавать. Мы трагически разобщены, туристическая оккупация мешает нам ощутить себя единым народным организмом, мешает слиться в молитве. Опять появляется мрачный призрак духовной разобщенности, некогда погубившей Русь. Так не должны ли мы проявить хотя бы тысячную долю той твердости, которая требовалась нашим дедам исповедникам, противостоявшим безбожной стихии мира?
Мы покидали собор, надеясь после обеда, когда не будет богослужения, помолиться у стоящих на вскрытии мощей св. кн. Андрея, св. кн. Глеба (его сына) и св. кн. Георгия. Но нас постигла совершенно ошеломляющая неожиданность: теперь, чтобы пройти в храм, требовалось купить билет в музейной кассе… Разве разделился собор? Вот он стоит: огромный, цельный, монолитный. Но это лишь видимая монолитность. Святыню разделили на два совершенно разнородных объекта: до обеда – храм, после обеда – музей. И тогда все наше утреннее ворчание показалось совершенно беспричинным – не знали еще, как бывает. Вторая неприятность ожидала нас, когда, купив музейные билеты, мы зашли в собор. Доступ к мощам был перекрыт красноречиво натянутым шнуром.
Бабулька в рабочем халате сурово пресекала робкие попытки некоторых посетителей (туристов? поломников?) проникнуть за ограждение. Было решительно невозможно понять, где она работает, в храме или в музее? Но вот мы заметили серьезного бородатого мужчину, который сидя за столом, изучал какие-то бумаги. Одет он был так же по-рабочему, но что-то было в его облике православное, наше. Я нерешительно подошел к нему и спросил:
– А можно к мощам приложиться?
– Что вы, конечно, даже нужно, это ведь только от иностранцев и от зевак отгорожено.
Мы приложились к мощам. Но вот за ограждение зашли, окрыленные нашим примером две девушки без платков – они с явным интересом рассматривали раку. Благосклонный ко мне бородач тут же облекся в суровость: "Что такое? Кто разрешил?" Девушкам пришлось ретироваться. Их было жаль. Тоже ведь свои. Может быть, для них это был бы первый шаг на пути к вере. И мы были бы все вместе, не разделяясь на "проходных" и "непроходных". Потом, смотрю, бородач что-то очень спокойно втолковывает тем девушкам, а они очень внимательно слушают. Слава Тебе, Господи.
Мы покидали собор, организованная толпа интуристов тусовалась перед натянутым шнуром. Заморские мужики лапали своих простоволосых женщин в брюках. Им не надо было к мощам. Им и так было хорошо. И когда я еще раз глянул на натянутый шнур, он уже не раздражал.
***
Мы вышли из собора, присели рядом на скамеечку и решили посмотреть туристическую схему Владимира (какие мы паломники). Мы ни чего не знаем о русских святынях и припасть к ним не умеем – скользим по поверхности страны, не углубляясь. Если задуматься, мы очень не далеко ушли от интуристов, и еще неизвестно, кто для нас свои.
Изучение схемы дало весьма неожиданный результат. "Слушай, – говорю своей спутнице, – а ведь во Владимире есть еще монастырь. Вот: Успенский, Княгинин, женский…" И тут до нас донесся обрывок беседы сидевших неподалеку людей: "Пойдем в Княгинин?" "Пойдем", – захотелось ответить, хотя слова были обращены не к нам. Родственные по духу русские люди – они же всегда вокруг нас, и мы посреди них. Мы идем в Княгинин монастырь.
Этот монастырь был основан в 1200 году первой супругой великого князя Всеволода Большое Гнездо. Великая княгиня Мария была дочерью чешского князя Шварна (вот тебе и иностранцы). Во всю свою жизнь благочестивая и богобоязненная, лет за восемь до смерти она была поражена параличем. Княгиня переносила недуг терпеливо и без ропота, все больше отдаляясь от мирских забот и постоянно пребывая в молитве. Тогда и решила она основать во Владимире на горе над рекой Лыбедью девичий монастырь. А в 1206 году сама решила принять монашеский постриг и окончить свои дни в основанной ею обители. "И проводил ее великий князь сам со слезами многими, и сын его Георгий, и дочь его Всеслава…", – повествует летопись. Княгиня Мария приняла схиму с именем Марфа и скончалась, пробыв в монастыре всего 18 дней.
Позднее рядом с княгиней Марией была погребена вторая жена князя Всеволода – княгиня Анна. Даже гробница над ними была общая. Во дни земной жизни они не знали, что одна за другой станут женами князя Всеволода, повода для раздора не было. А по кончине делить стало тем более нечего, и вот они вместе – две спутницы господина земли русской. В этом же монастыре покоятся первая и вторая жены святого князя Александра Невского, внука князя Всеволода. С высоты веков нам уже не видны мелкие и незначительные бытовые подробности жизни благоверных князей и княгинь. Все они для нас – Большое гнездо, единое святое семейство.
Сюда, в Княгинин монастырь, когда он был возобновлен в 1992 году, торжественно перенесли из музея Боголюбскую икону Пресвятой Богородицы. После того, как в 1155 году князю Андрею явилась в будущем Боголюбове Матерь Господа Христа, он призвал иконописца и велел написать образ Богоматери в том виде, в каком увидел ее. Эта икона позднее прославилась многими чудотворениями, и ныне она – живая святыня народа православного.
Священник Княгинина монастыря писал в своем дневнике: "Молебны у "Боголюбивой" проходят с духовным напряжением, с умилением, как и другие службы в монастыре, особенно – литургия. Исповедь у иконы так же напряженная, искренняя. Вообще у этой иконы возникает много благодатных проявлений в душах людей. Это ощущается всеми и вдохновляет молящихся".
А мы, когда приблизились к такой великой святыне, ни чего этого не знали. Мы – одичавшие постсоветские люди. Рядом с иконой стояла старенькая приветливая монахиня, она безо всякой просьбы с нашей стороны начала рассказывать какие слезы льются у этой древней святой иконы, какие великие чудеса совершаются, как утешает Богородица с верою к ней приходящих. "По вере вашей да будет вам", – несколько раз повторила монахиня. Потом сказала: "Пожертвуйте, сколько сможете, на восстановление храма. Потом приедете через несколько лет, увидите, каким красивым наш собор станет и подумаете: и наша копеечка в это святое дело вложена" Мы принесли посильную жертву именно с теми чувствами, которые она хотела в нас пробудить.
Рядом со святынею мы становимся народом. Спаси Господь благочестивых инокинь, которые помогают нам в этом. Одна из них, тоже старенькая, продает книги и иконы. Кажется, она счастлива, что у нас теперь будет все, что мы купили. "Простите, что книжечка про наш монастырь дороговата, во столько уж она нам вышла". Мы охотно "прощаем", мы тоже рады, что можем хоть немного поддержать святую обитель.
В 1995 году настоятельница Княгинина монастыря игумения Антония писала: "…И еще одно послушание есть у наших сестер – нести слово Божие людям, которые ежедневно приезжают к нам из разных концов России, даже из-за границы. Приходят группы школьников, студентов, приходят люди семьями, матери, скорбящие о судьбах своих детей. И все перед образом Пречистой Владычицы получают большое утешение, уходят с облегченным сердцем. Наш монастырь находится на перекрестке мирских туристических троп, и это тоже крест для нас – неустанно нести свет Божественной Любви измученным злобой и суетой мира людям".
***
От Владимира до Суздаля на автобусе ехать меньше часа. Мы вышли посреди незнакомого города и сразу же увидели указатель с надписью "HOTEL". Двинулись в предложенном направлении, и я не удержался от иронии по поводу иностранного слова: "Я, может, много бы чего "хотел"…" Мы шли вдоль неопознанной низкой стены, прохожих почти не было, а когда поравнялись с одиноко спешащей куда-то женщиной, я неожиданно для себя спросил: "Не подскажете, как до гостиницы добраться?" (И зачем я это сделал? Ведь направление было нам известно). А женщина говорит: "В Ризположенском гостиница есть, вы только что мимо входа прошли". И мы вернулись обратно, теперь уже не сомневаясь: Господь не хотел, чтобы мы шли в "HOTEL", который как позднее выяснилось, и построен-то был ради иностранцев. А на территории разоренного Ризположенского монастыря есть теперь небольшая гостиница, где мы без труда сняли номер.
***
Обитель во имя Положения Ризы Пресвятой Богородицы, была основана в 1207 году, ее называют так же Евфросиниевой, по имени преподобной Евфросинии Суздальской, которая в середине XIII столетия своими подвигами прославила этот монастырь. В миру ее звали Феодулия, она была дочерью черниговского князя Михаила, замученного в Золотой Орде за веру православную. И отец, и дочь – святые. Таковы были русские княжеские семьи.
В справочнике "Православные русские обители" находим рассказ о том, как Феодулия ушла от мира. Издание это дореволюционное, вроде бы церковное, и все-таки изложенная в нем версия отдает неверием. Феодулия, черниговская княжна, была обручена с князем Миной Суздальским. Когда же невеста прибыла в Суздаль для венчания, то уже не застала жениха в живых. И будто бы "это горе так сильно повлияло на княжну, что она постриглась в иночество". За подобными словами слишком явно просвечивает желание объяснить суть монашества исходя из бездуховных представлений мира сего. Дескать, те, у которых "все хорошо", естественно, живут "как люди", и разного рода "неудачники" и прочие "свихнувшиеся от горя" – идут в монастырь. Мир судит по себе и не желает верить в то, что о монашестве можно мечтать, как о счастье. Ведь житие преподобной Евфросинии совершенно по-другому рассказывает о ее уходе от мира.
Феодулия была редкой красавицей, многие князья хотели видеть в ней невесту для сына и засылали сватов. Однако, девушка, более всего на свете любившая Бога, желала посвятить свою жизнь Ему. Вот только не знала, как убедить в этом родителей, сосватавших ее за суздальского князя. Феодулия горячо молилась Пресвятой Богородице, которая явилась ей и сказала: "Ты будешь иметь жилище в обители девственниц, однако, исполняя волю родителей, спеши в Суздаль, и когда еще будешь в пути, жених твой отойдет по Господу. Не возвращайся тогда к родителям". Феодулия так и поступила. Едва узнав о смерти жениха, она пошла в монастырь Положения Ризы Пресвятой Богородицы. Родители спокойно восприняли это известие, рассудив, что так угодно Богу.
Значит, не с горя приняла юная княжна монашество, не от тоски по умершему жениху, а из любви к Жениху Небесному. Но в начале ХХ века, когда на Россию уже упала тень большевизма, даже иные церковные издания отказывались верить в правдивость жития. Русь теряла единство своих идеалов, и ее духовная раздробленность сделала неизбежным страшное нашествие новых монголов.
Какой щит можно было воздвигнуть на пути поработителей и в ХIII, и в ХХ веке? На всякую дружину найдется орда и на всякий меч – сто ятаганов. Необорима только молитва праведника, потому что Господь – его щит.
В начале февраля 1237 года татарские полчища осадили Суздаль. Преподобная Евфросиния и другие инокини усердно молились о спасении города и обители. И вот появился дивный свет над монастырем. Молящиеся увидели крест и двух огневидных юношей, которые держали в руках натянутые луки. Юноши сказали преподобной, что посланы от Бога охранять обитель. Разорив город, татары направились сюда, но не могли подойти к монастырским стенам – чудный свет палил врагов. А когда сам Батый во главе большого отряда двинулся на обитель, ее окутал мрак, так что татары не могли и найти прибежища инокинь.
Все исторические свидетельства подтверждают: Суздаль был разорен дотла, а Ризположенский монастырь остался невредим. Но не сразу и не вдруг обрела молитва преподобной девы такую силу, этому предшествовали годы тяжелейших иноческих подвигов. Она ела не каждый день, спала по несколько часов, на морозе ходила в легкой одежде, непрестанно молилась и получила от Господа многие духовные дары. О подвижнической жизни Евфросиньи узнали по всей Руси. Женщины приходили послушать ее душеспасительные беседы и, возвращаясь обратно в мир, старались вести жизнь болееблагочестивую. Девушки, следуя примеру Евфросиньи, оставляли женихов и постригались в Ризположенской обители, умножая число молитвенниц за землю Русскую. К преподобной деве приносили больных, и они исцелялись, если призывали Господа именем Евфросиньи.
Что могла сделать слабая женщина в миру, пусть даже став великой княгиней? Не князь, не княжеская дружина, не все русские князья с их дружинами, Батыя остановить не смогли. А она, смиренная молитвенница – смогла. Люди рядом с ней становились ближе к Богу, к Его необоримой силе. Божья сила там где духовная чистота.
***
Мы ложимся спать в Ризположенной гостинице. Монастырь разорен. Его здесь нет. Привел Господь переночевать на святом месте, это радостно, только не покидает чувство внутреннего беспокойства – мы словно бы вместе с разорителями монастыря попираем святыню, беззаконно вселившись сюда. Конечно, мы молились вечером и утром, вот только можно ли назвать молитвой наше суетливое бормотание? Оно не то что Батыя – таракана не остановит. Преподобная Евфросинья, прости нас.
***
Суздаль – удивительный город. В какой бы точке его не находился – ни когда перед глазами не будет меньше трех накупольных крестов. Такое обилие храмов еще больше проступает благодаря тому, что город не растет ввысь. Даже трехэтажный дом кажется здесь высоким, а пятиэтажек нам вообще не довелось здесь обнаружить.
Вот мы на высоком берегу небольшой речки Каменки. Живые тропинки среди высокой травы, деревенское обилие полевых цветов, а рядом – мощные протяженные стены Спасо-Евфимиевой обители, кряжистые приземистые башни – мужественная мощь большого монастыря – крепости, который, кажется готов, как и прежде, принять на себя любой удар.
А на другом берегу, в низине, словно на блюдечке, белеет женская Покровская обитель. Она утонченно-изящная, сахарно-хрупкая, ей словно бы не нужна крепостная твердость рядом со своим мужественным собратом.
Двенадцать крепких башен имеет Евфимиев монастырь. Двенадцать своих лучших учеников разослал во все края старец Дионисий, родоначальник пещерного монастыря на Волге, в Нижнем Новгороде. Эти посланцы призваны были основать новые монастыри, а один из них, инок Евфимий, по просьбе суздальского князя Бориса, пришел сюда, на берег Каменки. Было это в 1351 году. Наступила новая эпоха, и Евфимию суждено было оказаться в центре судьбоносных событий.
Владимиро-суздальская земля выносила в себе Москву – новый центр Русской державы, оплот единения, сплоченности некогда разрозненных княжеств. Но не легко было суздальским князьям прощаться с былым державным значением своего княжества, вокруг которого несколько столетий вращалась русская жизнь. Сначала была Ростово-Суздальская земля, потом Владимиро-Суздальская и вот настало Нижегородско -Суздальское княжение. Желание противостоять централизующей силе Москвы вызвало в суздальских князьях желание бегства дальше на восток – они перенесли столицу своего княжества в Нижний Новгород.
Было время, когда верный Божьей воле князь Андрей мощно сдвинул Русь в этом направлении, однако, дальнейшее продвижение центра на восток шло уже от извращенной воли человеческой, от княжеского своеволия. Это могло бы закончиться трагедией, по крайней мере, большой гражданской распрей. Но в чем была сила боголюбивых русских князей? Они порою впадали в плен страстям мира сего, они иногда несусветно дурили, рискуя наломать великих дров. Но они всегда внутренне боялись собственных греховных наклонностей, они видели в них опасность и для себя, и для княжения, а потому чувствовали потребность иметь рядом с собой настоящих богомольцев. Князья воздвигали монашеские обители, не жалея на это ни сил, ни средств. А молитвы преподобных иноков возвращали князей на стези Божьей правды, когда доводилось им сбиваться на пути своевольного высокоумия.
Может быть, Нижегородско-Суздальский князь Борис спас себя и княжество, когда решил основать монастырь, получивший позднее имя преподобного Евфимия. Инок Евфимий пришел с Волги на Каменку уже духовно зрелым монахом. А здесь, молитвой, потом и слезами воздвигнув новое монашеское братство, он стал настоящим сосудом Благодати Божией. Господь открывал святым свою волю, а потому они были лучшими княжескими советниками. Преподобный Евфимий был к тому же духовным другом преподобного Сергия и не раз бывал у него в гостях в радонежском лесу. Богомудрые старцы беседовали, очевидно, и о том, что в руки Москвы Господь вложил будущее России, трудно князьям – сепаратистам "идти против рожна".
Но убеждений одного преподобного Евфимия, видимо, не достало своевольному князю Борису, сердце его скрипело, очень хотелось быть великим даже в ущерб величию Руси. И тогда в 1365 году в Нижний Новгород пришел сам преподобный Сергий Радонежский с тем, чтобы умиротворить князя Бориса. Растворенные любовью слова "игумена всея Руси" упали в сердце князя на почву, уже подготовленную преподобным Евфимием. Борис смирился и решил покориться Москве. Бессмысленной междуусобной брани удалось избежать.
***
А Покровский женский монастырь, что на другом берегу Каменки, вырос усердием старшего брата князя Бориса, суздальского князя Андрея. Однажды, во время плавания по Волге, он едва не лишился жизни и дал обет устроить монастырь в честь Покрова Пресвятой Богородицы. Создание женской обители благословил преподобный Евфимий, пожертвовавший ради этого земли, принадлежавшие его монастырю. Он же предсказал великое будущее нового монастыря: "В грядущие дни распространится обитель честного и славного Покрова Пресвятой Богородицы и будет славной во всех концах земли Русской".
Ныне это единственный действующий монастырь Суздаля. (Некогда здесь было до 15 обителей). Покровский монастырь был возобновлен в 1992 году, а в 1995-м здесь подвизалось уже более 40 сестер.
Вот мы на утренней литургии в монастырском храме, в древних стенах холодно, особенно по сравнению с теплым солнечным деньком, который стоит снаружи. Уставное монастырское богослужение бесконечно тягуче, заунывно и, кажется, не кончится ни когда. Нам, привыкшим к более кратким и динамичным приходским службам, кажется, что мы попали в совершенно иную реальность. Сердце томится. Неужели мы здесь чужие? А нам хочется быть своими. Хочется, да только готовы ли мы ради этого потрудиться? Ноги леденеют и немеют, протяжность службы начинает, прости Господи, раздражать. По храму бесшумно скользят инокини – тени иного мира.
Мы спрашиваем у священника, который закончил исповедь, можно ли приложиться к мощам преподобной Софии Суздальской. Он сдержанно кивает, я подхожу к раке и немею: мощи открыты, а мне ни когда не доводилось прикладываться к открытым мощам. Я отошел в благоговейном ошеломлении, а священник с суровым видом сразу же за мной закрыл мощи. Стало понятно, что мощи открывали для монахинь и оставили открытыми просто по недосмотру. Я, грешный мирянин, не был достоин того же. И мне дали это понять. Что ж… справедливо.
Преподобная София (в миру – Соломония Сабурова) – непонятая и оклеветанная миром святая. Она была супругой великого московского князя Василия III. Государь избрал ее в жены из полутора тысяч знатных девушек, приехавших со всех концов России. 4 сентября 1505 года великий князь и Соломония Сабурова повенчались. Вся Москва знала милосердие великой княгини к убогим, обездоленным, нищим, ее любовь к монашеству и усердие в украшении храмов. Соломония была настоящей православной государыней. Но, прожив в супружестве более 20 лет, она оставалась бездетной, а великому князю нужен был наследник. Близкие князю люди стали настраивать его против Соломонии. И тогда она сама стала умолять своего супруга дозволить ей принять монашеский постриг. Василий согласился.
Монашеская жизнь ее потекла в том монастыре, где красовался замечательный Покровский собор, построенный на вклады, которые они некогда делали с супругом. Непрестанная молитва и постоянный труд до изнеможения занимали все дни инокини Софии. Она, например, собственноручно выкопала колодец для своего монастыря. 17 лет подвизалась преподобная София в Покровской обители и отошла ко Господу в 1542 году.
Боголюбивая княгиня Соломония принесла себя в жертву ради мира государственного, ей было невыносимо видеть, как страдает ее любимый супруг, великий князь, не имеющий наследника престола. Жертвенность всегда была присуща русским благоверным князьям. Они восходили на трон ради Бога, а если требовалось, то и сходили с трона ради Бога. Однако, погрязший в мелких страстишках мир, такую жертву понять не в состоянии, трудно мудрецам века сего поверить в искренность отречения от власти.
До наших дней неустанно тиражируется, как доподлинная историческая правда, клевета на княгиню Соломонию. Будто бы она отчаянно сопротивлялась пострижению, которое было совершено насильно. А кто главный свидетель этого "бесспорного исторического факта"? Германский посол Сигизмунд Герберштейн. Клеветник и по призванию, и по долгу службы. Один из тех немцев, которые, возвращаясь в свой фатерланд, рассказывали про Россию "много интересного". Как правило, это были гадости, и те самые немцы на удивление оказывались единственными их свидетелями.
Любовь русского народа к своим государям и государыням всегда была залогом единства и монолитности Отечества. Кому, как не врагам Руси была выгодна байка, убивавшая сразу нескольких зайцев: великий князь представлялся, как бесчеловечный изверг, великая княгиня, как властолюбивая истеричка, а русские монастыри начинали выглядеть острогами.
Первым делом вбить клин между государем и народом, а потом уже сам народ раздробить на множество враждующих группировок – такова многовековая тактика наших заклятых западных друзей. Но мы-то сами… Кто повторял и повторяет по сей день герберштейновы наветы? Сначала придворная челядь, искавшая выгод и привыкшая паразитировать на любой власти, а потом совершенно бескорыстная русская чернь, которой приятно было полагать, что русские государи – такая же чернь, только высокопоставленная. Иезуитские семена раздора, разлада, раздробленности падали на благоприятную почву наших грешных сердец.
***
В начале XVII века банды польского гетмана Лисовского захватили Спасо-Евфимиев монастырь и устроили в нем укрепленный лагерь. По преданию, которое сохранилось в летописи монастыря, преподобная София Суздальская явилась пану Лисовскому с горящей свечей в руках и стала жечь его и палить. Польский разбойник после этого впал в тяжелую болезнь, у него отнялась правая рука. На Лисовского напал великий ужас, он тот час отступил от Суздаля.
***
В 70-е годы ХХ века на территории Покровской обители устроили гостиничный комплекс – вдоль стен по всему периметру поставили маленькие деревянные домики, стилизованные под монастырские кельи. Это номера для туристов, преимущественно – иностранных, потому что проживание здесь стоит недешево. Когда монастырь был возобновлен, гостиничный комплекс достался ему в наследство.
Ныне все это вместе взятое являет собой картину весьма символичную. В центре – древний собор, в стенах которого возобновилась молитвенная жизнь. В соборе – великая святыня – мощи преподобной Софии Суздальской. Рядом живут инокини. А вокруг сплошным кольцом, словно держат неснимаемую осаду, домики, нашпигованные иностранцами.
Тихим монастырским вечером туристы веселой гурьбой вываливаются из ресторанчика, который тут же, невдалеке от собора. Они в упор не видят монастырских обычаев, просто не подозревают об их существовании. У кого-то в руках недопитая бутылка вина, кто-то нацеливает фотоаппарат на "русскую экзотику", которой здесь навалом. Тяжело, наверное, инокиням молиться посреди такого веселья. Но, видимо, у каждой эпохи свои кресты, и нет такого зла, которое нельзя обратить во благо.
В соборе после вечерней службы миловидная молодая монахиня стоит за свещным ящиком. Вот она на беглом английском отвечает на вопросы заморского старичка, который при этом загадочно улыбается. Старичок уходит из храма с полными руками маленьких иконок. Довольный такой. Почти счастливый. Пусть он не разумеет жизни монастырской и не понимает, что он и его друзья в обители не очень уместны. Но дай ему Бог всего того, что будет полезно его душе. Если уж они все равно здесь, пусть их души немного согреются в лучах вечной истины. И тогда мы будем все вместе, мир станет не такой раздробленный.
***
В войну в стенах Спасо-Евфимиева монастыря был лагерь для военнопленных, здесь разместили больше тысячи итальянцев, которые пришли в Россию под знаменами Муссолини. Пожилые суздальцы вспоминают, что тогда они относились к итальянцам вполне доброжелательно. Дескать, это был жизнерадостный, веселый, простодушный народ. Между тем, эти весельчаки пришли на нашу землю с оружием, они стреляли в отцов, сыновей, братьев тех самых суздальцев. Но вот такие уж мы. Поверженный враг для нас все равно что раскаявшийся грешник. Едва успев простить врага, мы тут же готовы его полюбить.
Среди итальянцев в лагере разразилась эпидемия, из них умерло 647 человек. Эпидемию нельзя объяснить одними только санитарными условиями. Это проявление Божьей воли. Мы-то за все простим своих врагов, а простит ли их Господь, это Ему Одному и ведомо.
Вымерли, конечно, не все итальянцы. Кстати, на многих из них очень сильное впечатление произвели памятники русской старины (То, что они оказались именно в монастырских стенах, тоже ведь не случайно). Покидая Суздаль, один из пленных, Джузеппе Басси, зарисовал на память стены, башни и храмы Спасо-Евфимиева монастыря. Ксерокопии этих рисунков привез осенью 1991 года в Суздаль другой бывший пленный – Джакомо Дузини. Вернувшись на родину, он стал мэром небольшого города. Джакомо считает себя другом России.
Богу ведомо, кто взял в руки оружие по злобе, а кто по принуждению. А нам это ведомо не всегда. Так что уж лучше ни на ком клейма не ставить.
1997 г.
На этом рукопись обрывается, ее окончание у меня не сохранилось и сейчас его уже не восстановить. А ведь был еще так и не опубликованный очерк о Соловках, от которого у меня не сохранилось ни единой строчки. Это довольно странно, если учесть, что я всегда очень аккуратно вел архивы. Но вот несколько событий сложились в неожиданную цепочку, и рукопись исчезла. Не сомневаюсь, что это произошло по Божьей воле. Значит, так надо, а почему – мне не известно.
