«Чувствую полную гармонию…»История болезни Достоевского
В 2021 году исполнилось 200 лет со дня рождения величайшего писателя Фёдора Михайловича Достоевского. Его популярность в мире необыкновенна. Своими глазами видел полки книжных магазинов в Лондоне, Париже, Мюнхене, Дрездене, Милане, Женеве и Копенгагене, буквально заваленные книгами Достоевского на разных языках.
Журнал «Наука и жизнь» в конце прошедшего года опубликовал статью профессора-филолога Ивана Владимировича Пыркова
«Свет и блеск Достоевского» (№ 12,2021 г.). Статья замечательная! Но будучи посвященной литературному творчеству Фёдора Михайловича, она показывает преимущественно «парадную» сторону его жизни — жизнь писателя, исполненную мук творчества. Отсюда… и свет, и блеск! Физическая жизнь Достоевского-человека была невыносимо жестокой из-за тяжёлой болезни — эпилепсии. Это тень и мрак, это страдания, которые ему выпало испытать. И донести своё пророческое слово до нас, людей. Не только русских, но и всех жителей планеты.
…Зигмунд Фрейд утверждал: «Тайну личности Достоевского способен постичь только врач, но не художник, эстетик или социолог».
Более сорока пяти лет в свободное от врачебной работы время по документам я изучал историю «священной болезни» Достоевского. Работал в архивах. Посетил восемнадцать мест (некоторые — многократно), связанных с жизнью писателя: музей-квартиру Достоевского в Москве на Божедомке, где он родился, памятные места в Санкт-Петербурге, Тобольске, Омске, Семипалатинске, Дрездене, Женеве, Веве, Милане, Копенгагене, Лондоне, Париже и других городах. Мной изучены записные книжки и дневники Достоевского, содержащие подробные записи о его болезни, прочитаны все его письма и письма к нему, воспоминания лиц, знавших Фёдора Михайловича, труды его биографов и выдающихся исследователей его жизни и творчества — отечественных и зарубежных авторов. Всего 2397 документов и 4068 литературных источников. Работа, которой сейчас делюсь с читателями «Науки и жизни», выполнена в соответствии с положениями классических трудов по эпилепсии академика В. А. Карлова. Научные консультанты на завершающем этапе исследования — неврологи академик А. А. Шутов и профессор Ю. В. Каракулова. Сердечно их благодарю.
Эпилепсия —хроническое заболевание головного мозга, характеризующееся повторными припадками в результате чрезмерных нейронных разрядов в головном мозге. Термин «эпилепсия» — греческого происхождения и означает «нечто внезапно нападающее на человека». Другие, неофициальные, названия данной патологии — «священная болезнь» (morbus sacer), падучая болезнь. Издревле считалось, что эпилепсия носит на себе печать божественного происхождения, вселяется в тела великих людей (ею страдали Магомет, Юлий Цезарь, Наполеон, Ришелье…), даёт дар пророчества и ясновидения.
Большинство эпилептологов полагают, что Достоевский имел генуинную (наследственную) эпилепсию, а не симптоматическую, развивающуюся в результате воспалительных, опухолевых и других процессов в головном мозге. Выдающийся невролог С. Н. Давиденков разработал унитарную концепцию эпилепсии, согласно которой эпилепсия является единым заболеванием, а её происхождение объясняется взаимодействием наследственных (генетических) и внешних, средовых факторов.
При наследственной передаче у человека могут быть типичные приступы судорог с потерей сознания или, как считают некоторые авторы, только определённые черты характера и особенности психики (так называемая эпилептоидность).
У отца Фёдора Михайловича — Михаила Андреевича Достоевского — врача по профессии, впоследствии купившего имение и превратившегося в помещика, налицо были черты эпилептоидности, в частности неудержимая вспыльчивость и чрезмерная придирчивость. Крестьяне, выведенные из себя поведением Михаила Андреевича, в 1839 году убили его. Брат Фёдора, Андрей Михайлович Достоевский, также был эпилептоидом, а один из родственников Андрея Михайловича (внучатый племянник писателя) умер в детстве от эпилептических судорог. Сам Фёдор Михайлович передал предрасположенность к болезни сыновьям Фёдору и Алексею, но дочь, Любовь, была здорова. У Фёдора была лишь эпилептоидность, а Алёша умер в трёхлетнем возрасте прямо во время судорог эпилепсии, так называемого эпилептического статуса, что доказывает генуинный характер эпилепсии Фёдора Михайловича, ибо симптоматическая эпилепсия не передаётся по наследству.
Ранее считали, что генуинная эпилепсия возникает при дефекте одного гена. По новейшим данным, полученным в XXI веке в результате применения в клинической практике высокоинформативных генетических методик, установлено, что у 70—80% больных эпилепсия имеет наследственный характер и обусловлена одним или сразу несколькими генетическими нарушениями. Более того, даже у больных с симптоматической эпилепсией, обусловленной, скажем, воспалительными заболеваниями головного мозга, при применении современных генетических методик нередко находят врождённые генетические поломки. Наукой установлено более пятидесяти генов, дефекты которых приводят к эпилепсии. В свете этих данных, генуинный характер эпилепсии у Достоевского не подлежит сомнению, тем более, что Фёдор Михайлович не имел в течение жизни черепно-мозговых травм, воспалительных и опухолевых заболеваний головного мозга.
Что касается так называемой аффект-эпилепсии, которую приписывали в XX. веке Достоевскому профессор Г. В. Сёгалин и его сторонники, то современная неврология установила, что такого заболевания в природе вообще не существует. Следует говорить о благоприятном, не тяжёлом, течении эпилепсии с сохранением умственных и творческих способностей человека, его полной трудоспособности. По данным выдающихся эпилептологов академиков В. А. Карлова, А. И. Болдырева, В. Пенфилда (W. Penfield), такой исход наблюдается у 27—36% больных эпилепсией.
Дочь писателя, Любовь Фёдоровна, в воспоминаниях указывала, что отец заболел эпилепсией в Санкт-Петербурге, когда был кондуктором (курсантом) Главного военно-инженерного училища, после получения известия об убийстве отца крепостными крестьянами в 1839 году. В действительности, это был первый в жизни Достоевского большой судорожный припадок (grand mal), который очень редко является началом заболевания.
Фёдор Михайлович заболел эпилепсией летом 1831 года, в 9-летнем возрасте. Заболевание началось со слуховых галлюцинаций и фобий (страхов). Мальчик гулял по лесу в имении Даровом. «Вдруг, среди глубокой тишины, — пишет Достоевский, — я ясно и отчётливо услышал крик: "Волк бежит!" Я вскрикнул и вне себя от испуга, крича в голос, выбежал на поляну, на пашущего мужика». Мужик Марей успокоил мальчика. «Я понял, что волка нет и что крик: "Волк бежит!" померещился. Крик был, впрочем, такой ясный и отчётливый, такие крики (не об одних волках) мне уже и прежде мерещились (потом эти галлюцинации прошли)».
Те голоса, которые слышал Федя Достоевский, являются достоверным эпилептическим признаком. В терминологическом словаре Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) это обозначено как слуховой галлюцинаторный эпилептический припадок, являющийся результатом разрядов нейронов (нервных клеток) височной области мозга. Профессор А. И. Болдырев наблюдал достаточное количество больных с таким дебютом эпилепсии, называя этот симптом изолированная слуховая аура.
В отличие от уравновешенного брата Михаила, Фёдор был нервным, беспокойным ребёнком. Фобии (зверей, темноты и др.), слуховые галлюцинации, ночные страхи и прочие нарушения сна проявлялись у него с детства и составляли психические эквиваленты — бессудорожные проявления эпилепсии.
Анализируя болезнь Достоевского, можно разделить её течение на четыре стадии.
Первая, начальная стадия, длилась от лета 1831 года (именно тогда, в 9-летнем возрасте, он почувствовал первые слуховые галлюцинации) до июня 1839-го, когда с ним случился первый в жизни судорожный приступ. Это была стадия первых бессудорожных проявлений «священной болезни».
Вторая стадия — манифестная (с июня 1839-го по декабрь 1849 года, возраст больного от 17 до 28 лет) — захватила большую часть первого, раннего петербургского периода жизни Достоевского и проявилась десятком больших судорожных припадков (grand mal), более редкими малыми припадками (petit mal), однако в клинической картине болезни пока значительно преобладали бессудорожные эквиваленты припадков в виде галлюцинаций, фобий, явлений деперсонализации и дереализации, феномена «дежа вю», пароксизмальных расстройств сна и дисфории (термины будут расшифрованы позже).
Третья стадия — прогрессирующая (1850-й — декабрь 1859 года, возраст пациента от 28 до 38 лет) — мучила Достоевского во время каторги и на поселении в Сибири. Она характеризовалась значительным прогрессированием заболевания, резким возрастанием числа и тяжести больших судорожных припадков, которые вытеснили или отодвинули на задний план малые припадки и бессудорожные эквиваленты заболевания.
Четвёртая — стадия полного развития заболевания (1860-й— январь 1881 года, возраст пациента от 38 до 59 лет) — характеризовалась окончательным развёртыванием классических клинических проявлений заболевания, значительным преобладанием больших судорожных приступов, увеличением их числа и тяжести, нарушениями памяти, дисфориями и появлением лёгких и умеренных эпилептоидных черт характера.
В 1840-х годах приступы падучей у Фёдора Михайловича встречались редко, эпизодически. Будущий писатель Дмитрий Григорович квартировал в столице с Достоевским и был свидетелем нескольких его припадков; особенно сильным был припадок в 1844 году. «Усиленная работа и упорное сиденье дома крайне вредно действовали на его здоровье, — писал Д. В. Григорович в «Воспоминаниях». — Они усиливали его болезнь, проявлявшуюся несколько раз ещё в юности в бытность его в училище. Несколько раз во время наших редких прогулок с ним случались припадки. Раз, проходя вместе с ним по Троицкому переулку, мы встретили похоронную процессию. Достоевский быстро отвернулся, хотел вернуться назад, но прежде чем успели мы отойти несколько шагов, с ним сделался припадок настолько сильный, что я с помощью прохожих принуждён был перенести его в ближайшую мелочную лавку; насилу смогли привести его в чувство. После таких припадков наступало обыкновенно угнетённое состояние духа, продолжавшееся дня два или три».
Большое значение имеют свидетельства постоянного врача Достоевского раннего петербургского периода его жизни — С. Д. Яновского. Он отмечает, что в 1840-х годах приступы падучей у начинающего писателя были достаточно редкими и слабо выраженными; чаще всего больной жаловался на тревожные и кошмарные сны (так называемые пароксизмальные расстройства сна) и зрительные галлюцинации («видения»). И те и другие являются частыми бессудорожными эквивалентами эпилепсии. Но однажды доктор сам увидел судорожный припадок Достоевского, и он показался ему сильным. Это было в 1847 году, на Сенатской площади. Яновский оказал Достоевскому помощь, после судорог отвёз его к себе домой, сделал кровопускание.
Доктор С. Д. Яновский не сомневался, что Фёдор Достоевский имеет «падучую». Припадки Достоевского видели Д. В. Григорович и А. П. Милюков. Однако сам Фёдор Михайлович не мог видеть своих судорожных припадков, ибо терял при этом сознание. Не доверяя врачам, он многократно начинал сомневаться в диагнозе падучей болезни и окончательно утвердился в этом сам лишь в 1857 году.
Помимо судорожных grand mal (фр. «большая болезнь»), у Достоевского наблюдались, хотя и значительно реже, petit mal (фр. «малая болезнь») — малые эпилептические припадки: он на несколько секунд отключался сознанием, прерывал разговор, делая кивательное движение головой. Формой малого припадка является атонический абсанс (атония — от греч. «расслабление»; абсанс— от фр. «отсутствие рассудка»). Атонический абсанс случился у Достоевского в 1846 году на балу у М. Ю. Виельгорского: его подвели к первой красавице Санкт-Петербурга, юной Сенявиной; Фёдор Михайлович разволновался, побледнел, потерял сознание и «упал в обморок». Это стало поводом для анекдотов, а также злых шуток со стороны Тургенева и Панаева.
В 1840-х годах у начинающего писателя сохранялись и даже усилились фобии. Его товарищ, будущий живописец К. А. Трутовский отмечал у него такую странность психики: «Всякий раз, ложась спать, просил меня, если с ним случится летаргия, то чтобы не хоронили ранее трёх суток — мысль о возможной летаргии всегда его беспокоила и страшила». Это расстройство психики, которое официально именуется тафефобия (навязчивый страх погребения заживо), как известно, отмечалось и у Н. В. Гоголя. Достоевский страдал и танатофобией (навязчивым страхом внезапной смерти).
Для раннего петербургского периода болезни Достоевского очень характерны галлюцинации, явления деперсонализации и дереализации и феномен «дежа вю».
Эпилептические галлюцинации (обманы органов чувств, когда больному видится человек или какой-либо объект или слышится звук, речь, чего в действительности нет) являются признаком возникновения эпилептических разрядов в нейронах височной зоны коры головного мозга. Переживание собственных галлюцинаций помогло Достоевскому мастерски и очень достоверно изобразить их у героя его повести «Двойник», написанной во второй половине 1845 года, когда писатель был особенно подвержен галлюцинациям.
Деперсонализация проявляется в необычном восприятии ощущений, идущих от своего тела. Некоторые чувствуют, что внутри них поселилось какое-то животное, ползают червячки, змеи. Литературоведы до сих пор не могут объяснить отдельных выражений Достоевского, например, его слов, касающихся «червячков, поселившихся в сердце» того или иного отрицательного персонажа. Истоки этих выражений — в передаче собственных ощущений деперсонализации.
При явлениях дереализации окружающее человека пространство приобретает неузнаваемые черты. Нева, каналы, улицы, дома казались иногда Достоевскому видимыми в нереальном желтоватом, фиолетовом, сиреневом цвете, а редкие прохожие ощущались не живыми, а мёртвыми; лица их были бледновато-жёлтыми, голоса изменёнными, едва слышными. С. Д. Яновский замечал, что в отдельные болезненные периоды Фёдор Достоевский любил ходить в некоторые районы Петербурга, чтобы полюбоваться улочками, каналами, группой домов, которые казались ему необычными, нереальными, фантастическими.
Для психики Достоевского раннего петербургского периода был характерен феномен «дежа вю» (фр. — «уже виденное») — расстройство психики, связанное с восприятием окружающей действительности, при котором кажется, что видимые в первый раз предметы, обстановка, люди воспринимаются как уже знакомые.
Эпилепсия характеризуется дисфориями (расстройствами настроения). Достоевский неожиданно становился раздражительным, придирчивым, агрессивным, зло реагировал на замечания, высказывался резко оскорбительно. Первые приступы дисфории, как бессудорожные эквиваленты «священной болезни», стали возникать у писателя в 1846—1847 годах, когда трое бывших друзей (Тургенев, Панаев, Некрасов) проводили организованную травлю «кумира», прославившегося романом «Бедные люди», пытаясь из-за зависти превратить его в «кумирчика». Достоевский реагировал на насмешки неадекватно именно вследствие своей болезни, что тонко подметили В. Г. Белинский и А. Я. Панаева.
Тяжело подействовал на психику писателя процесс петрашевцев, включая само следствие, пребывание в Петропавловской крепости и чудовищный по цинизму «обряд казни». В письмах к брату Михаилу Фёдор писал, что его «измучили кошмарные сны». Ему снились убийства, пожары, кровопролитные битвы. Типичные бессудорожные проявления эпилепсии в виде кошмарных снов сохранились у него и в последующие годы жизни.
По свидетельству Я. П. Полонского, Фёдор Михайлович говорил, что почувствовал приступ в момент имитации казни на Семёновском плацу 22 декабря 1849 года, когда петрашевцы, включая самого писателя, в двадцатиградусный мороз с наброшенными на голову балахонами в белых саванах стояли на эшафоте, ожидая расстрела. Однако ни в официальных документах, ни в воспоминаниях очевидцев казни не зафиксировано падение на эшафоте кого-либо из приговорённых. По мнению профессора А. Е. Горбулина, у Достоевского на эшафоте случился малый припадок в виде сложного миоклонического абсанса, при котором человек на мгновение теряет сознание (но не падает), и у него происходят миоклонии — мелкие судорожные подёргивания мышц лица, головы, шеи. Подобные миоклонии, но без потери сознания, нередко встречались у писателя в последние пятнадцать лет жизни.
Циничная и жестокая имитация казни (ведь человек уже фактически распрощался с жизнью) оказала на психику Достоевского чудовищное воздействие. При следовании на каторгу у него случился тяжёлый приступ судорог. Когда арестанта доставили в Омский острог, в тюремной карточке была сделана отметка о свежем рубце на лбу после ранения, — во время приступа арестант упал и ударился головой.
Тяжёлые моральные и физические страдания, перенесённые осуждённым на каторге, усилили частоту больших судорожных приступов (grand mal). Врач Омского госпиталя А. Е. Ризенкампф в письме к брату писателя Андрею Михайловичу сообщил, что известный в стране писатель, автор нашумевшего романа «Бедные люди» подвергся преследованию и унизительному обращению со стороны охраны острога. Плац-майор Кривцов однажды увидел Достоевского, лежавшего днём на нарах после приступа падучей болезни, и велел наказать его розгами. Та экзекуция не состоялась, наказание отменил комендант острога генерал де Граве. Однако после этого случая припадки эпилепсии стали повторяться ежемесячно.
Лечением каторжанина Достоевского занимался старший врач тюремной больницы И. И. Троицкий, который без сомнений поставил ему диагноз «эпилепсия» ещё в 1850 году и относился к нему очень доброжелательно.
Приступы «священной болезни» сохранились у Фёдора Достоевского при его пребывании на поселении в Семипалатинске, где он отбывал солдатчину рядовым в 7-м Сибирском линейном батальоне. «Вне себя от возбуждения почувствовал, что небо сошло на землю и поглотило меня, — рассказывал писатель о первом своём приступе в Семипалатинске. — Я реально постиг Бога и проникся им. "Да есть Бог!" — закричал я и больше ничего не помню».
Став унтер-офицером, в 1856 году в Семипалатинске Достоевский жил на частной квартире. Сын хозяина, П. Л. Пальшин, свидетельствовал, что «припадки падучей болезни у Достоевского бывали часто и почти всегда по ночам, но продолжались недолго».
Вступив в первый раз в брак в феврале 1857 года, Достоевский отметил, что заболевание у него прогрессирует. Брак был неудачным. Мария Дмитриевна Исаева была женщиной экзальтированной и нервной, в семье происходили ссоры.
Вскоре после свадьбы, когда молодожёны из Кузнецка отправились в Семипалатинск, на половине пути, в Барнауле, произошёл тяжелейший приступ эпилепсии. «Тут меня посетило несчастье, совсем неожиданно со мной случился припадок эпилепсии, перепугавший до смерти жену, а меня наполнивший грустью и унынием, — вспоминал Достоевский. — Доктор сказал мне… что у меня настоящая падучая и что я в один из этих припадков должен ожидать, что задохнусь от горловой спазмы и умру».
Мария Дмитриевна заочно знала о его болезни, но впервые наяву увидела его приступ, впервые услышала этот страшный крик, стон. С ужасом и без всякого сочувствия она смотрела, как содрогается тело мужа в ужасных корчах, как омрачается сознание, на губах выступает пена, мертвенно синеет лицо. Первая жена Достоевского, в отличие от второй, Анны Григорьевны Сниткиной, панически боялась приступов эпилепсии мужа, мало оберегала его, недостаточно заботилась о нём после приступа.
После начала семейной жизни припадки Достоевского участились. В сентябре 1857 года он пишет сестре Варваре Михайловне: «Болезнь моя нисколько не проходит. Напротив, припадки случаются чаще. Уже три раза с апреля месяца были они со мной, когда я стоял в карауле, и, кроме того, раза четыре во сне. Тяжело мне переносить это». В августе 1858 года прапорщик Достоевский за один месяц перенёс сразу четыре приступа.
Эпилепсия является противопоказанием для воинской службы. Утверждение, что Достоевский был «прощён» высшими должностными лицами и освобождён от солдатчины, — миф, ничего общего не имеющий с действительностью. В архивах мной найдено три основных документа на увольнение Ф. М. Достоевского (рапорт, медицинское свидетельство № 3029 и приказ на увольнение № 46 от апреля 1859 года). Все они свидетельствуют, что он уволен по болезни на основании статьи 469 Свода военных постановлений, как страдающий эпилепсией.
После переезда в Санкт-Петербург, с 1860 года начался последний, четвёртый, этап развития «священной болезни». Большие судорожные припадки участились и вытеснили или отодвинули на задний план все другие проявления эпилепсии.
Как же протекает большой судорожный припадок (grand mal) и какие особенности он имел у Достоевского?
Припадку предшествуют предвестники, которые больной чувствует за несколько часов, а иногда и суток до наступления grand mal. У Достоевского были различные по характеру предвестники: чувства тревоги и страха, раздражения и возбуждения, эмоционального подъёма и эйфории. Достоевский при появлении предвестников предупреждал жену, Анну Григорьевну Сниткину (Достоевскую), или других близких людей, что скоро у него может случиться припадок.
Непосредственно перед большим судорожным припадком возникает особое состояние, которое в медицине обозначается как аура. Этот термин ввёл знаменитый врач древности Гален; у его первых наблюдаемых больных вначале припадка было ощущение дуновения на коже. Аура (лат. aura — дуновение ветерка) — симптом начала большого судорожного припадка. Достоевский, изучивший литературу по психиатрии, в 1840-х годах с иронией называл свои припадки «кондрашкой с ветерком». Больной всегда сохраняет воспоминание об ауре, а судорожную часть припадка никогда не помнит (амнезия). Известно 150 видов аур; аура у Достоевского была достаточно редкая. Вот как он рассказывал о ней своему приятелю Н. Н. Страхову: «Перед началом припадка на несколько мгновений я испытываю такое счастье, которое невозможно в обыкновенном состоянии и о котором не имеют понятия другие люди. Я чувствую полную гармонию в себе и во всём мире, и это чувство так сильно и сладко, что за несколько секунд такого блаженства можно отдать 10 лет жизни, всю жизнь».
После ауры, которая длилась несколько секунд, следовал громкий крик. Достоевский внезапно падал, потеряв сознание, и начинал биться в судорогах. Анну Григорьевну необыкновенно поразил первый припадок, который она наблюдала у Фёдора Михайловича в «медовый» месяц. Больше всего её напугал нечеловеческий крик, даже не крик, а вопль. Он всегда и в будущем, при последующих припадках Достоевского, «потрясал и пугал её», и она никак не могла к нему привыкнуть. Этот специфический эпилептический крик объясняется резким выхождением воздуха из лёгких через сократившуюся в размерах голосовую щель.
Вначале возникают тонические судороги (продолжительностью в 20—40 секунд) — резкое длительное сокращение всех групп мышц: туловища, рук, ног. Голова Достоевского запрокидывалась назад, тело вытягивалось и застывало в длительной судороге. Зрачки были расширены. Затем возникали клонические судороги (1—1,5 минуты) — ритмичные толчкообразные подёргивания мышц лица, шеи, рук, ног, туловища. Сознание во время припадка отсутствовало, дыхание затаивалось. Лицо было синюшно и одутловато. Бывали такие явления, как прикус языка и слизистой щеки, выделение слюны в виде пены у рта.
Средняя продолжительность припадка у Достоевского составляла 2—3 минуты, что является типичным для эпилепсии. После grand mal, приходя в сознание, Фёдор Михайлович помнил только ауру, ощущал слабость, разбитость и сонливость. Нередко после припадка он погружался в многочасовой сон.
Большие судорожные припадки Достоевского, свидетелями которых были многие лица, всегда проходили по такому классическому типу, описанному в медицине Э. Крепелином, В. Пенфилдом и В. А. Карловым, и ничего общего не имели с истерией, которую ему приписывают отдельные недобросовестные или заблуждающиеся литературоведы.
Достоевский изучал медицинские научные книги по неврологии и психиатрии, чтобы лучше знать свою болезнь. С 1860 года он начал вести подробные записи о своей болезни, отмечая дату припадка, погоду, фазу луны. По степени выраженности различал припадки слабые, средние и сильные. Достоевский отмечал влияние метеорологических факторов на возникновение приступов: припадки провоцировались в холодную и дождливую погоду и в сильный ветер. Особенно дурно влияли ветреные дни. Например, в Женеве в 1867—1868 годах у Достоевского часто бывали припадки «священной болезни» в дни, когда в город приходили так называемые bises — резкие вихри.
Вот как описывала припадки мужа Анна Григорьевна Достоевская: «Начиналось это обычно страшным нечеловеческим криком, какого нарочно никогда не произнести. Очень часто я ещё успевала перебежать из своей комнаты через промежуточную, заваленную книгами, к нему и застать его, стоявшего с искажённым лицом и шатающегося. Я успевала обнять его сзади и потом опустить его на пол… Он и спал не на постели, а на низеньком широком диване на случай падения. Он ничего не помнил, приходя в себя. Потом жалко и вопросительно произносил: "Припадок? " — "Да, — отвечаю я, — маленький!" После припадка он впадал в сон, но от этого сна его мог пробудить листок бумаги, упавший со стола. Тогда он вскакивал и начинал говорить слова, смысл которых постигнуть невозможно. Ни предотвратить, ни вылечить этой болезни нельзя. Всё, что я могла сделать, это — расстегнуть ему ворот, взять его голову в руки. Но видеть любимое лицо, синеющее, искажённое, с налившимися жилами, осознавать, что он мучается и ты ничем не можешь ему помочь, — это было таким страданием».
Чаще всего падучая приключалась ночью. Хуже, когда приступ настигал больного посреди дня, в отсутствие жены или где-нибудь на улице. Вот что отметил писатель в своей записной книжке 8 апреля 1875 года, в тот день, когда жены не было дома: «Предчувствовал [припадок. —
Прим. М. Д.] сильно с вечера. Только что сделал папиросы и хотел сесть, чтобы хоть 2 страницы написать романа, как помню полетел, ходя среди комнаты. Пролежал 40 минут [припадок и последующий сон. —
Прим. М. Д.]. Очнулся, сидя за папиросами, но не сделал их. Не помню, как очутилось у меня перо, а пером я разодрал портсигар. Мог заколоться… Теперь почти час после припадка. Страх смерти начинает проходить, но есть всё ещё чрезвычайный».
Припадки падучей возникали в разное время суток: ночью, рано утром, иногда во время бодрствования, днём. По предвестникам Достоевский предчувствовал приближение припадка, принимал меры против падения и возможности получения травм и ушибов, нередко успевая сесть. Но часто припадок возникал так внезапно, что писатель падал, получал ушибы лица, ранения лба, носа, глаз, волосистой части головы, шеи, рук, грудной клетки. В 1850 году, как уже сказано выше, в тюремной карточке арестанта Омского острога Достоевского был отмечен рубец на лбу после ранения при падении во время припадка. В 1866 году Достоевский получил ранение правого глаза, но зрение удалось сохранить. Упал во время приступа и сильно разбил себе лоб 10 февраля 1870 года. В мае того же года в Гомбурге днём упал и получил ушиб затылочной области, после чего с неделю не проходила огромная «шишка». В октябре того же года «упал у шкапчика» и сильно ушиб голову. В декабре 1874-го разбил лоб и теменную область. В мае 1876-го при падении ушиб голову, спину и ноги, через неделю — повредил поясницу, в августе — «сильно разбил члены». В сентябре 1880 года при падении «вывихнул в спине косточку». Возможно, это не полный перечень ушибов и ранений, которые получил Достоевский при падении во время приступов «священной болезни». (Отмечу в скобках, что приступ истерии, которую упорно навязывают Достоевскому некоторые авторы, никогда не сопровождается травмами, больной падает аккуратно и мягко, припадок истерии происходит днём, в присутствии других лиц, и состоит не из однотипных тонических и клонических судорог, а из беспорядочных движений руками и ногами, длится более трёх минут, часто с сохранением сознания и репликами больного.)
После припадка у Достоевского всегда сильно болела голова — была «несвежей», что мешало работе; нарушалось душевное равновесие. После судорожного приступа «дурное расположение духа [так называемая дисфория. —
Прим. М. Д.] продолжалось несколько дней — до недели и больше; ипохондрия, грусть, тоска… мучили ужасно головные боли, угрызения совести, чувство виновности и всегда страх смерти», — писал Фёдор Михайлович. Страх смерти во многом был связан с боязнью асфиксии (удушения) во время припадка эпилепсии, так как дыхание в тоническую фазу приступа задерживается.
Достоевский периодически наблюдал у себя нервный смех. Например, при посещении в 1877 году больного Н. А. Некрасова Фёдор Михайлович объяснил поэту и его сестре свой нервный смех: «Нехорошо, припадки падучей всё усиливаются, в нынешнем месяце уже 5 раз повторялись, последний был 5 дней тому назад, а голова ещё не свежа; не удивляйтесь, что я сегодня всё смеюсь — это нервный смех… бывает после приступа». Гелолепсия —навязчивое побуждение к смеху, так именуется этот симптом эпилепсии.
В течение долгих лет я проводил подсчёт больших судорожных припадков Ф. М. Достоевского и анализировал их особенности. Достоевский вёл подробные записи о своей болезни в записных книжках с 1860 по 1881 год, с которыми я, не доверяя другим исследователям, внимательно ознакомился в архивах. Писатель отмечал даты припадков, а многие из них подробно описывал.
Приведу для примера его запись от 10 февраля 1870 года: «В 3 часа пополуночи припадок чрезвычайной силы, в сенях, наяву. Я упал и разбил себе лоб. Ничего не помня и не сознавая, в совершенной целости принёс, однако же, в комнату зажжённую свечу и запер окно, и потом уже догадался, что у меня был припадок. Разбудил Аню, она очень плакала, увидав моё разбитое лицо. Я стал её уговаривать и вдруг со мной опять сделался припадок, наяву, в комнате у Ани — четверть часа спустя после первого припадка. Когда очнулся, ужасно болела голова, долго не мог правильно говорить. Мистический страх в сильнейшей степени. Вот уже 4 суток припадку, и голова моя ещё очень не свежа; нервы расстроены. О работе и думать нечего; по ночам сильная ипохондрия».
В определённые периоды Достоевский не указывал даты и не вёл записи припадков, но вносил данные об их частоте. Так, он записал, что во Флоренции за 8 месяцев проживания в 1869 году припадки у него случались в среднем 1 раз в 3 недели.
Много припадков, в том числе не отмеченных мужем, описала Анна Григорьевна Достоевская в своих воспоминаниях и дневнике. Помимо этого, мной изучено 923 письма Достоевского, в которых он нередко описывал свои припадки и их частоту, 866 писем окружения Фёдора Михайловича и воспоминания 108 лиц о писателе.
В результате проведённой работы мной установлено, что в течение жизни больной Ф. М. Достоевский перенёс 388 больших судорожных припадков (grand mal). Наибольшее количество судорожных приступов отмечено при переходе с тёплых летних месяцев на холодные осенние, включая август. Суммарно за 4 месяца (август, сентябрь, октябрь, ноябрь) у Достоевского произошло 42,9% всех его судорожных приступов.
Приступы эпилепсии возникали у писателя наиболее часто в ночные и утренние часы, с наибольшим максимумом в 4 часа ночи. Во время сна началось 61,6% всех припадков, после пробуждения— 19,8%, а в состоянии бодрствования — только 18,6%. (В скобках отмечу, что «ночная» или «сонная» форма эпилепсии имеет более благоприятное течение для больных, в сравнении с теми, у кого преобладают дневные припадки.)
Число припадков по стадиям болезни: начальная — 0, манифестная — 10, прогрессирующая — 98, полного развития заболевания — 280. Средняя частота припадков составила 7,84 в год, что в эпилептологии классифицируется как «редкие припадки» и является благоприятным прогностическим признаком.
Профессор А. Е. Горбулин ещё в 1986 году утверждал, что в последние три года жизни припадки эпилепсии уже не мучили Достоевского. Профессор объясняет это улучшением условий жизни и изменением нервной системы возрастного характера. Мол, с возрастом судорожный порог становится выше, поэтому в пожилом возрасте у пациента наступает спонтанное улучшение в течении заболевания (урежение и лёгкий характер припадков), вплоть до полного спонтанного выздоровления. В отношении писателя А. Е. Горбулин явно лукавит, вводя в заблуждение литературоведов.
В архивах, в записных книжках и письмах Достоевского, мною обнаружено 5 типичных grand mal писателя в 1880 году, которые случились 9 февраля, 14 марта, 2 и 7 сентября и 6 ноября. Вот что написал сам Фёдор Михайлович о припадке, произошедшем? сентября: «Из довольно сильных, утром, без четверти 9 часов. Порванность мыслей [после припадка. —
Прим. М. Д.], переселение в другие годы, мечтательность, задумчивость, виновность, вывихнул в спине косточку».
Самый последний припадок в жизни Фёдор Михайлович перенёс 6 ноября 1880 года, то есть за 2 месяца и 3 недели до смерти. Припадок случился во сне, в 7 часов утра. Фёдор Михайлович охарактеризовал его так: «Из средних, но болезненное состояние очень трудно переносилось и продолжалось после припадка почти неделю». «Чем дальше — тем слабее становится организм к перенесению припадков, и тем сильнее их действие», — сделал вывод писатель после описания этого припадка.
В данной краткой статье проанализированы лишь научно-медицинские аспекты «священной болезни» Ф. М. Достоевского. Влияние эпилепсии на его литературное творчество настолько сильно и многогранно, что это требует отдельного и гораздо более подробного изложения. Скажу лишь, что припадки, не ослабляя в целом творческих способностей писателя, значительно задерживали процесс написания литературных произведений. После припадка в течение 3—7 дней голова у писателя была, как он выражался, «не свежей», сочинять было трудно, работа над очередным романом приостанавливалась.
В последние годы жизни, вследствие эпилепсии, в течение нескольких дней после припадка ослаблялась память, особенно на лица, фамилии, имена. Иногда до такой степени, что Достоевский какое-то время не узнавал людей, не помнил самых простых вещей и надеялся только на записную книжку. Сам Фёдор Михайлович жаловался писателю А. М. Сливицкому: «Я забываю после припадка, что уже написано на листах, отосланных в редакцию. Надо продолжать, а я не помню».
Но важно знать следующее: по прошествии нескольких дней память полностью возвращалась к писателю, мозговая деятельность не только восстанавливалась, но и значительно усиливалась.
В мозгу Достоевского с колоссальной быстротой и силой создавались образы, события, сюжеты его романов. Работоспособность его была потрясающей. Достаточно напомнить, что очень большой по объёму роман «Игрок» был написан за 25 дней. Фёдор Михайлович Достоевский до последнего дня жизни сохранил острый ум и феноменальный интеллект.
«Он приезжал ко мне почти всегда после своих мучительных припадков падучей болезни, — свидетельствовал Всеволод Соловьёв. — Он был иногда совершенно невозможен после припадка: его нервы оказывались до того потрясёнными, что он делался совсем невменяемым в своей раздражительности и странностях. Придёт он, бывало, ко мне, войдёт, как чёрная туча… и изыскивает всякие предлоги, чтобы побраниться, чтобы обидеть… Всё-то у меня ему кажется не на месте и совсем не так, как нужно… Впрочем, мне почти всегда скоро удавалось его успокоить. Нужно было исподволь навести его на какую-нибудь из любимых его тем».
Эпилептической дисфорией, характерной для четвёртой стадии болезни, а не «плохим» характером следует объяснить некоторые эпизоды, о которых писали, например, И. Янжул и Л. Оболенский (спор о преимуществе садоводства над огородничеством и разговор о М. Е. Салтыкове-Щедрине, который и сам нелестно отзывался о Ф. М. Достоевском). А профессор-генетик В. П. Эфроимсон даёт такую бесчеловечную характеристику Ф. М. Достоевскому: «Это был деспот, взрывчатый, неудержимый в своих страстях (картёжных и аномально-сексуальных), беспредельно тщеславный, со стремлением к унижению окружающих и эксгибиционизмом, сочетавший всё это со слезливой сентиментальностью и необычайной обидчивостью».
Но так ли это на самом деле?
С использованием научных методик я проанализирован характер Достоевского на основе изучения 108 воспоминаний современников о нём.
В результате исследования установлено, что у эпилептика Ф. М. Достоевского из 17 рассмотренных основных эпилептоидных черт характера полностью отсутствовали 4 (23,5%), причём такие негативные черты, как эгоцентризм, замедленность речи и действий, скупость и мелочность. Объективно установлено наличие 13 (76,5%) эпилептоидных черт характера, из которых 4 были с явно положительным полюсом (педантичность, аккуратность, настойчивость, правдолюбие), помогая в литературном труде и жизни в обществе, 7 эпилептоидных черт, выраженные в лёгкой степени, имели негативный полюс, вызывая отрицательную реакцию окружающих. Это — мнительность, вспыльчивость, злопамятность, слащавость, необузданность к влечениям (игра в рулетку), амбивалентность и эмоциональная ригидность. Чрезмерная требовательность к окружающим имела больше негативного, чем положительного, а обстоятельность, выраженная в литературных сочинениях, на мой взгляд, украшала его сочинения.
Несмотря на возникновение в результате длительной болезни у Достоевского некоторых эпилептоидных черт характера, они не оказали существенного влияния на ядро его личности. Многие, общавшиеся с писателем, видели в нём идеал правды, честности и любви к ближнему. Люди понимали, что Фёдор Достоевский имел доброе сердце и чистую душу.
А. Н. Майков на вечере памяти Ф. М. Достоевского 14 февраля 1881 года сказал: «Достоевский был таким человеком, что если бы все люди были похожи на него, то на Земле наступил бы рай!»
Оглавление
«Чувствую полную гармонию…»История болезни Достоевского
