Кошмары Грейнджер (ЛП) [Erin_creates] (fb2) читать онлайн

Антонин Долохов наблюдал за маленькой маггловской квартирой грязнокровки с крыши здания напротив. Ждал.

Он был убежден, что в арсенале волшебников Британии не хватало утонченных орудий пыток. Их пытки были прямолинейными и грубыми. Люциус, как бы он ни стремился произвести впечатление, всегда будет оставлять от магглов лишь беспорядочное месиво, и переживать, что капли крови, зависшие в воздухе, неминуемо испачкают его волосы. Беллатриса, пронзительно насылавшая Круциатус раз за разом, настолько надоела ему, что он был почти рад услышать, что она погибла вместе с Темным Лордом во время Битвы за Хогвартс.

Но искусство пытки, говоря его родным языком, имело оттенок барокко. Темный Лорд потворствовал его талантам во время первой войны, но, воскреснув, он не стал прежним. В нем больше не было терпения для тонкого искусства пытки. Расчетливая хитрость уступила место чему-то отчаянному, больному, паническому – вызванному недостатком чего-то. Нехваткой твердости, возможно. А повелитель, охваченный паникой, властвовать будет недолго.

Какое-то время назад – задолго до того, как он сбежал после Битвы за Хогвартс – Антонин, предвидя длительные скитания, по-тихому отправлял сов, обналичивая многочисленные активы своей семьи в России. Азкабан был клеткой, которая притупила его рефлексы, и его естество взывало к материальному комфорту и будоражащим кровь начинаниям. Ведь больше не было смысла биться до смерти. Грязнокровки спокойно разгуливали среди волшебников, будто равные. Древние семьи производили на свет скудно-кровных наследников. Малфои стали трусливы, Блэки – безумны – и это как ничего не сказать о предателях крови. Рухнуло что-то фундаментальное. Золотой век, когда царил естественный порядок вещей, сменился полным упадком.

Но только дайте время, Антонин знал, должная иерархическая структура снова воцарится, но естественный порядок вещей нуждается в бурлящем хаосе, чтобы разжечь огонь величественной крови. Он верил, что следующий Темный Лорд, обладающий силой и твердостью, возвысится через поколение или два. Возможно из его собственного рода. А пока он будет скитаться. Скрываясь, отдыхать за более утонченными удовольствиями.

Но до сих пор что-то глубоко внутри него жаждало завершенности – найти маленькую грязнокровку. Он знал, это засело в нем тогда, когда он увидел ее фотографию в Ежедневном Пророке, через день после падения Темного Лорда. Мягкая улыбка. Шрам, который начинался у декольте, пятном на нежной коже выглядывавший из-под маггловской одежды, которая скрывала его от глаз. Его метка. Он ранил ее, но она выжила.

Однажды у него возникла идея, это не было решением, а скорее внезапным порывом, заставившим его отправить на ее поиски. И вот она – внизу, возящаяся с маггловскими ключами на улице, одетая в маггловскую одежду. Она больше не была маленькой девочкой, бросившей ему вызов в Зале Пророчеств. Теперь она заслуживала куда более изящной пытки. Что-то из глубин поднялось в нем. Он наслаждался своей выгодной позицией на крыше – напротив маггловских квартир. Как стоять против ветра на охоте.

Это был лишь вопрос времени, когда она заснет. Он крутанул под мантией рукой, которой обычно держал палочку, и невозмутимо решил для себя, что не будет прикасаться к грязнокровке губами.

***

Проклятье кошмара, Марсомнием, не имеющее аналогов в Британии, представляло собой особо жестокое проклятье, которое пробуждало жертву ото сна и погружало в полупаралитическое, полубодрствующее состояние. Конечности становились нестерпимо тяжелыми. Руки лишь подрагивали при попытке ими пошевелить. Речь становилась неразборчивой. Но что самое важное, для жертвы это было неотличимо от обычного кошмара.

И по сей день, русские волшебники окружали защитой кровати своих дочерей, чтобы избежать такого вмешательства. В Дурмстранге принимали такие же меры предосторожности в женских спальнях.

Но англичане были наивными овечками. Исторически они всегда доверяли своим защитным чарам, своим барьерам. Никаких защищенных кроватей. Никаких мер предосторожности в спальнях. Когда защитное ограждение было пробито, они, ничего не подозревая, так и продолжали спокойно сидеть, полагая, что находятся в безопасности.

Ранее на этой неделе слабость ее защитных чар удивила Антонина, хотя в «Ежедневном Пророке» сообщалось, что квартира была подарена ей, как героине войны. Она быстро превратилась из солдата в легкую добычу. Неужели она забыла про него, про других Пожирателей Смерти, которым удалось бежать? Или, возможно, она просто постеснялась передарить кому-то полученное в подарок жилье?

Он наблюдал, как небо потемнело, и пришла вечерняя прохлада. Когда в ее квартире погас свет, кровь в его жилах всколыхнулась. Ожидание в течение еще нескольких часов заставило ее просто кипеть, пока наконец-то за пару часов до рассвета, он не решил, что время пришло. С восторгом он обнаружил, что маггловский пожарный выход обеспечил ему проход прямо к ее гостиной. Он поставил заглушающие чары, раздвинул занавески и открыл окна, и решил, что возьмет ее здесь. Свежий ночной воздух творил чудеса с его разгоряченной кровью.

Ее квартира была довольно большой, деревянные полы не издавали шума, когда он ступал по ним в зачарованных ботинках. Тихо исследуя ее дом, Антонин ощущал, как колотилось его сердце.

Он обнаружил ее в спальне и остановился в шаге от постели, где она мирно спала, лежа на спине. Одна из ее рук покоилась у головы на подушке, ладонью вверх, пальцы слегка согнуты. В другом мире она была бы очень даже хорошенькой.

Свет, проникающий между занавесками, полоской рассекал тьму, падая поперек ее фигуры. Белая простыня на ее бедре могла бы быть похоронным саваном, стянутым развратным анатомом. Резкий контраст с его дуэльной мантией.

Он тихо подошел к кровати с ее стороны и аккуратно убрал прядь волос с ее лица кончиком палочки.

– Марсомнием.

Она резко вздохнула, и в ту же секунду ее глаза распахнулись, после чего она несколько раз моргнула, и между бровей залегла морщинка, будто она о чем-то задумалась. Она слегка повернула голову в его сторону.

– Ты, – выдохнула она.

– Да.

Он скользнул рукой вниз по пуговицам ее ночной рубашки. Она не так давно стала женщиной, но через рубашку он почувствовал полноценный женский силуэт. Его тело отреагировало движением в штанах в горячем предвкушении.

Ее палочка вдруг двинулась по прикроватному столику по направлению к ней и со стуком упала на пол.

Ну надо же.

Немного невербальной магии в паралитическом состоянии. Возможно, она выжила в Зале Пророчеств не только благодаря удаче.

За 14 лет пребывания в Азкабане рефлексы Антонина притупились. Его движения были медленными, а рука, которой он обычно держал палочку, тяжелее, чем ружье, который он использовал во время первой магической войны. Если бы тогда она наставила палочку с целью убить его, он, вероятнее всего, умер бы в ту ночь. Жалкая заслуженная смерть.

Он провел палочкой по ее горлу и ниже.

– Как ты ускользнула от меня, малышка, – его палочка одну за одной расстегивала пуговицы ее рубашки, дойдя до пупка. – Так яростно, что заставила мою кровь течь быстрее для тебя.

– Сту…пе…фай, – прошептала она, пока ее веки поднялись и снова опустились. Рука у ее головы дернулась, пальцы сжались, но ухватили лишь холодный воздух. Веки яростно боролись, в попытках оставаться поднятыми, пока его руки распахнули ее ночную рубашку.

О, да.

Его метка. Он жаждал возможности детально рассмотреть ее. Выпуклый шрам тянулся от ее ключицы ниже по телу. Грудная клетка то поднималась, то опускалась от ее вздохов. Сейчас в темноте она могла показаться статуей молодой женщины, изображающей страдалицу в ожидании смерти.

– Ты была достаточно умна, чтобы наложить на меня заклятие немоты, грязнокровка. Когда мое проклятье наложено в полную силу, оно ранит идеально. Кровь остается горячей и вытекает без остатка, – палец Антонина прошелся по линии ее декольте, от чего ее кожа покрылась мурашками. – Оно ранило тебя очень мягко, как я вижу.

Он провел пальцем ниже по выпуклой коже до изгиба ее бедра, где заканчивался шрам. Он хорошо ее пометил. Ее выступающее бедро напомнило ему, что они не все время жили в мире; она скрывалась от Пожирателей Смерти много голодных месяцев. Была бы она ланью на его фамильных землях, он бы отпустил ее, отложив охоту на другой день.

Но она была чем-то более неистовым.

– А…., – она смотрела на потолок в отчаянной решительности, – А…кцио… па….

По деревянному полу под кроватью ее палочка подкатилась к его ботинку. Бесполезное дерево на бесполезном дереве.

Гневное выражение ее лица стало сменяться ужасом.

Он провел кончиками пальцев по ее коже, покрывшейся мурашками от холодного воздуха. Его рука прошлась вверх по судорожно сжимавшемуся животу, большой палец коснулся напряженного розового соска.

Поначалу Антонин подумал, может, будет лучше сжать ее горло руками и позволить ей оказать сопротивление. Ее румяное личико станет цвета яичной скорлупы, когда все будет кончено. «Используй магию только для достойных действий», – однажды сказал ему отец. Но это был не тот случай.

Его магия коснулась ее тела, в то время как её посмела прикоснуться к его разуму.

– Знаешь, – начал он, покручивая ее сосок между пальцев, – в моей родной стране использовать чары памяти весьма опасно. Тот, кто таким образом изменит память другого, особенно если это сделает грязнокровка, будет вызван на смертельную дуэль.

– Экс….пелл….и…., – она свела брови в ярой решительности. Необъяснимая жажда закрутилась глубоко в нем – это сопротивление было обворожительно. Он освободил ее от остатков одежды. Ее вид вызвал голодные спазмы в его теле.

– Стоит ли нам устроить дуэль до твоей смерти, малышка?

Подхватывая ее тело с кровати, он решил взять с собой простынь – она станет ее саваном, когда он уйдет. Неправильно оставлять женщину неприкрытой. Он не посчитал нужным накрывать ее тело своей мантией – это было его традицией только при убийстве ведьм. Она будет найдена завернутой в свои собственные простыни.

Ее горячие судорожные вздохи опаляли его шею.

– Э…..нер….вейт…..

Он прошел в гостиную, отметив, насколько легким было ее тело. Пожалуй, оно было даже слишком легким, на его вкус, но для нее он готов был сделать исключение. Кто еще посмел бы выжить после дуэли с ним? Кто еще посмел бы использовать на нем чары памяти?

Он положил ее голое тело на пол и окинул его голодным взглядом. Бежевый оттенок ее ногтей, дикие кудри на ее голове. Она из ее рук опять была около ее головы, все еще хватающая пустоту. Мурашки и торчащие соски, напряженные от холодного воздуха, заполнившего комнату. Воинственный взгляд сверкающих глаз, метавшихся туда и сюда. Она будет привлекательным телом, если ее найдут не слишком поздно.

Антонин завел руку ей за плечо и зарылся в ее волосы, оттянув их, чтобы открыть шею и повернуть лицо.

О, да.

– Аа, – протестующе застонала она. Он снял штаны и почувствовал холодный воздух. Мантию он все же снимать не стал – это был бизнес, а не только удовольствие. Он унизит ее дважды – как женщину и как ведьму. В конце концов, не важно, насколько красива ее кожа в слабом ночном свете, это никак не повлияет на него.

Он подумал, что мог бы отменить заклятие, чтобы ее последним в жизни событием был ночной кошмар, пробудивший ослепляющий ужас. Затем он все же решил, что в данном случае сначала должно быть удовольствие.

Опустившись на колени между ее разведенных ног, он провел пальцами вниз по ее телу, ощущая исходящий от него жар. Ее глаза блеснули, и взгляд заметался по комнате. Он предположил, что она может недостаточно четко видеть из-за частого моргания. Он вытянул руку вперед и повернул ее лицо, заставив смотреть на него, прожигая ее в ответ своим глубоким взглядом. Всегда ли ее глаза были такими черными и изучающими, полными ненависти и волнения – и напуганными? Он надеялся, что нет. Их стычки были личными и взаимными. Насилие в ответ на насилие.

Он посмотрел на их тела, его подрагивающий член напротив ее нежных складок. Он обхватил руками ее бедра и придвинул ее ближе. Все же она женщина, и он этим воспользуется.

Он толкнулся к ее теплу. Продвинувшись глубже, он почувствовал, как лопнула тонкая преграда. Она безрезультатно попыталась поднять руку, чтобы оттолкнуть его бедро, и страдальчески застонала. Вскинув брови, он посмотрел туда, где их тела соприкасались, и увидел струйку алой крови на своей ноге.

– Оо, прелестная девочка, – Антонин окинул взглядом ее напряженное тело, распластанное под ним, – Я ранил тебя во второй раз?

Горячая, влажная кровь сделала все попытки ее сопротивления бессмысленными, что послало волну страстного удовлетворения по его телу. Жидкая киноварь* была размазана там, где они соединялись телами. Он любовался тем, как раз за разом проникал в нее, разрывая ее с настойчивой ритмичностью.

Он подался вперед, расположив руки по обе стороны от ее головы, жестко прижимая ее к полу.

– Твоя кровь омерзительна, маленькая ведьма, – прошептал он ей на ухо.

Эти скользкие ощущения напоминали ему традиционную брачную ночь с ведьмой. Только не с избалованными чистокровками из современных хилеющих знатных домов.

Влажные звуки хлопали у него в ушах, прерываемые его долгими, настойчивыми толчками вглубь, где концентрировалось ее отчаянное сопротивление. Он гулял руками по ее телу, ощущая трепетание ее ребер от каждого нового вздоха.

Глаза девчонки неистово сверкнули в темноте. На мгновение ее рука метнулась вверх. Вспышка магии достигла его плеча. Это заставило его усмехнуться. Это была сильная магия – настоящая магия.

– Ярость очень тебе идет, – темное удовлетворение разлилось глубоко в нем, – Ты могла бы быть полукровкой, – он прижался к ней, вызывая тихие стороны, сорвавшиеся с ее дрожащих губ, – Может так и есть? Твоя мать была шлюхой?

Он обхватил ее рукой, прижимая ее грудь к своему телу, и вдохнул запах испарины, исходящий от изгиба ее шеи. Он считал ниже своего достоинства целовать ее. Теперь же, когда ее магия яростной волной ударила его, а рот приоткрыт в стойком вызове – противостоять этому было невозможно. Он глотал ее слабые всхлипывания. Короткие горячие вздохи заставили его мышцы болезненно сжаться, когда он двигался внутри нее.

Нет силы в том, чтобы охотиться за слабыми, но сейчас это было настоящее уничтожение истинной ведьмы.

Позор, к которому она не была готова.

В нем вспыхнул огонь желания. Он отстранился, чтобы полюбоваться охватившим ее ужасом, который концентрировался вокруг его удовольствия. Рукой он обхватил ее согнутую ногу и придвинул ближе, толкнувшись в нее до упора. Он проникал так глубоко, как мог, стараясь найти ее предел, ее боль, сам дрожа от восторга.

– Стой, – призвала она, мечась взглядом по потолку, будто видела полтергейста.

«Возможно, тем полтергейстом в этом ночном кошмаре был я, - подумал он. - Я могу подарить ей таких еще много».

Он знал, как унизить ее окончательно. Опустившись ниже, он нашел на ее розовых складках нежный бугорок из нервов, который может заставить ведьму кричать. Медленно он стал поглаживать его подушечками пальцев.

– А…. Акцио…. па….., – прошептала она, останавливаясь на полуслове. Ее рука дернулась и опустилась на лицо. Возможно в защитном жесте, а возможно от стыда.

– Нет, – всхлипнула она.

О, да. Вот оно.

Ее неудавшиеся попытки произнести заклинание растворились в хныканьях от каждого его движения. Она попыталась отвернуться, ее щеки и шея вспыхнули румянцем, ноги напрягались и стали подрагивать. Он чувствовал ее спазмы, становящиеся все более интенсивными. В ее стыде он увидел ненависть, напряжение и жар, отчего его естество ликовало.

Он ускорил круговые движения.

– Нет, – она отвернулась от него. Его рука повернула ее лицо обратно. Он хотел заполнить ее всю, нависая над ней, дыша ей в шею. Яростные покалывания магии, которые он почувствовал при контакте с ее кожей, то, что она была такой свирепой и сильной, то, что ее лицо было сухим, ни одна слезинка не скатилась по нему – все это заставляло его кровь бежать быстрее.

Он подумал – нет, больше он не мог думать – он чувствовал ее дрожащее тело, ее отчаяние, настойчивую лебединую песню ее магии, сражающуюся с ним ради выживания, ее руки, сжавшиеся на груди, и горячий румянец под его руками, когда он заставил ее потерять самообладание, раскрыться перед ним, рыдая от унижения.

Он забылся и перешел на свой родной язык.

– Хочешь от меня детей, маленькая ведьма? – Он учуял запах ужаса в ее испарине. – Ты сможешь это вынести?

Вдруг его глаза закатились и обжигающе горячее удовольствие охватило его бедра, он толкнулся глубже в последний раз, посылая пульсирующую кульминацию внутрь нее. Кровь стучала в его ушах, требуя проникнуть глубже, ранить ее снова, погрузиться в нее, заполнить ее. Это разрывало его. Его тело горело от желания наполнить ее яростью, обладанием, доминированием. Он содрогнулся и покинул ее. Она выгнулась под ним с судорожным стоном.

Он тяжело дышал. Оглушительный рев в его ушах утих. Рукой он прижал ее к себе и ощутил грудью удары ее бешено колотящегося сердца. Она застонала. Ей удалось выжить снова.

Когда его тяжелое дыхание затихло в темной комнате, он задумался. Ее мать могла быть маггловской шлюхой, которая легла под пылкого волшебника, легкомысленно кончившего в нее. Ярое сопротивление девчонки и уколы ее магии во время паралича были утонченным противодействием.

Он приставил кончик своей палочки туда, где бешено бился ее пульс, который все еще был достаточно ритмичным, чтобы рикошетить с его палочкой.

– Сомнием, – прошептал он в уме.

Она погрузилась в глубокий сон, успокоивший ее дыхание, и он опустил ее рядом с собой на пол. Смотря на ее тело, он рассеяно осознал, что покручивает одну из ее кудряшек между пальцев.

Блестящее семя и алая кровь смешались в его мыслях. Бисер перед свиньей.

И все же. Мысль о том, чтобы поместить в нее ребенка, не даст ему уснуть. Большинство благородных семей Восточной Европы знали, что незаконнорожденные дети были не только здоровым выражением власти, но и способом улучшить породу. Они не становились наследниками, но получали возможность проявить себя. Если бы благородные британские семьи больше думали о силе полукровок, они бы не стали в итоге такими слабыми.

Ее узкие бедра и маленькая грудь, вероятно, будут причиной сложностей. Без сомнений магическая мощь ребенка сделает эту беременность тяжелой для нее. Она должна быть сильной, чтобы выжить.

Но настоящая грязнокровка не могла бы обладать такой силой, заключил он. Ее мать точно была шлюхой. Ведьма, что истекала кровью рядом с ним, была полукровкой. И доказательство этому ее сила.

Его рука скользнула по ее колену вверх и прижалась к ее лону, которое было покрыто еще влажной, блестящей кровью. Он вытащил из мантии палочку и заклинанием снова одел ее. Следующее заклинание очистило ее. Он провел рукой вверх по шелковистой коже ее бедра и увидел, что ее девственная кожа растянулась, чуть больше приоткрыв розовый вход.

У нее все еще была его метка на груди. Это поселило в нем чувство притягательной удовлетворенности.

У него достаточно денег. Он мог бы задержаться в Лондоне, пока это доставляет удовольствие.

Он знал, что еще вернется.

========== Глава 2 ==========

– Акцио палочка!

Палочка Гермионы приземлилась ей в руку, и ее глаза засияли.

Она села прямо, находясь в темноте, она бросила взгляд на открытую дверь спальни и плотнее прижала к груди одеяло, чтобы прикрыться.

Только вот – она была одета в свою хлопковую пижаму. Не дыша, она пробежалась рукой по пуговицам вниз, будто хотела убедиться, что они действительно там, или что они были застегнуты, или как-то почувствовать, если Долохов…

Долохов.

Она вновь посмотрела на дверь, держа палочку наготове.

«Всегда быть на чеку», – эхом отозвалось на подкорке ее сознания. Одна нога опустилась на деревянный пол, затем другая, взгляд сконцентрировался на двери, ведущей в гостиную, когда она целенаправленно двинулась вперед.

Живот отозвался болезненным спазмом при попытке встать.

Занавески в гостиной были раздвинуты. Окна закрыты. Небо начинало светлеть, когда утреннее солнце поднималось, но она видела только, что кресла в гостиной были пусты – лишь знакомые силуэты мебели в темноте.

– Хоменум Ревелио.

Ничего.

Она успокоила дыхание и двинулась в гостевую спальню, затем, замешкавшись в коридоре, приблизилась к двери прачечной, при открытии двери каждый звук в ее ушах звучал как звук аварии, перед тем как….

– Живоглот! Боже, Живоглот!

Живоглот мяукнул, бросая на нее злой взгляд через плечо, пока лежал на корзине для белья, свернувшись калачиком. Она схватилась за грудь в этот момент.

– Ох, прости, – она вздохнула, взяв его на руки. Она зарылась лицом в его мех и попыталась игнорировать прилив адреналина, встревожившего ее. Ее грудь тяжело поднималась, и ее по-прежнему трясло, – Я опять закрыла тебя тут?

***

Она стояла в дверном проеме гостиной, все еще в пижаме, только что покормив раздраженного Глотика. Солнце уже почти взошло, а она потеряла счет времени, снова и снова скрупулезно прокручивая в голове произошедшие события.

Она отправилась в постель, взяв с собой накопившиеся письма, которые планировала просмотреть, но она с трудом могла держать глаза открытыми и, отбросив их, уснула.

В какой-то момент ночи воздух стал тяжелым, как если бы он лег на ее грудь. Он расположился на ней, придавив ее к кровати, и затем проник в ее рот, словно густой мед. Чувство тяжести проникло в ее горло и осело в легких, сдавив ее ребра так, что она могла совершать лишь маленькие вдохи.

Мягкий звук шуршащей ткани около ее головы…. Шуршащей?

Ее сердцебиение ускорилось. Она повернула голову в сторону – или как минимум попыталась, но голова еле повернулась влево, а ее веки, тяжелые как якоря, закрылись, как только она с трудом почти открыла их. Один взгляд в сторону заставил ее сердце подскочить к горлу.

Лицо Антонина Долохова, нависшего над ней.

«Ты», – подумала она и молниеносно начала действовать.

«Акцио палочка, – выкрикнула она, – Акцио палочка!»

Но ее ладонь поймала только воздух. Она слышала, как Долохов что-то говорил – не произносил заклинания, а говорил, не спеша, глубоким голосом с акцентом, голосом человека, который не торопится. Она едва могла разобрать слова. Будто бы они смазывались в ее ушах.

«Моя палочка, – подумала она в отчаянии. – Это он ее забрал? Он пытается передвинуть меня?

Ее адреналин едва удержал ее глаза открытыми на секунду, перед тем как они снова закрылись, и она заметила медленное мерцающее движение. Она едва могла что-то разглядеть, кроме его огромной склонившейся над ней фигурой и кудрявых черных волос, падающих ему на глаза.

Черные глаза, полные голода. Глаза, которые пронизывали ее в Зале Пророчеств.

Ее попытки дернуться на постели заканчивались лишь бесполезными подергиваниями конечностей, но панический инстинкт призывал ее продолжать стараться. Он все еще говорил, но даже ее слух, то появлялся, то пропадал.

Внезапно, ее пижама распахнулась. Она не смогла держать глаза открытыми. Ночной воздух кружил по ее коже и, обернувшись вокруг ее соска, больно надавил. Но это было слишком текстурно – это были пальцы?

Что…..

– Экспеллиармус! – крикнула она в уме. – Энервейт!

Ей казалось, будто время исказилось, как если бы один момент замкнулся в круг, и одно действие постоянно повторялось во времени – она не могла понять, как долго выкручивали ее сосок, несколько секунд или минут. Каждое жесткое движение его пальцев вызывало дрожь внизу живота.

Снова…

И снова…

И снова, пока его голос не загудел.

И тяжелый ночной воздух казалось играл с ней, закручиваясь вокруг ее горла и под ней, поднимая ее вверх и сжимая ее…..

….пока внезапно она не упала на деревянный пол своей гостиной, и тяжелый ночной воздух не обернулся вокруг ее ног, разводя их, пока Гермиона пыталась бороться, но в итоге едва могла двинуться, даже ее левая рука с трудом смогла обхватить простыню под ней.

Гермиона обхватила пижаму, обняв себя за талию. Она стояла в гостиной, смотря на то самое пятно на полу, и заметила, что ее руки выкручивают хлопковую ткань ее ночной рубашки. Будто это могло помочь ей вспомнить.

Вспоминание?

Что ж, еще ни один ночной кошмар не казался таким реальным. Детали были расплывчатыми и смазанными в одних аспектах, но слишком реальными и яркими в других.

Она вернулась назад в свою комнату и отбросила покрывало.

– Люмос, – белый свет окружил руку, которой она держала палочку.

Крови нигде не было. Полно рыжей кошачьей шерсти на одеяле и на простынях, и Глотик спал на покрывале. Шерсть осталась там, потому что он слишком часто спал с ней в постели?

Она вернулась в прачечную, все еще обхватывая себя за талию, и посмотрела на пол.

Да, на полу была кошачья шерсть. Между попытками восстановиться после войны и бесконечным потоком писем, который, казалось, никогда не иссякнет, особо не было времени учить домашние чары. Люди хотели выразить благодарность, пообщаться, пригласить на мероприятие. Даже с тщательной организацией писем по приоритету, ее органайзер был до отказа забит кусочками пергамента с каракулями с расписанием встреч, заполнявших ее свободные минуты.

Она всегда быстро отвечала на письма своих братьев по оружию времен войны. Находясь в ужасном состоянии, Невилл написал ей, что он теперь настолько боится змей, что перестал выходить на улицу и чувствует себя от этого очень одиноким. Для поддержания бодрости духа, Молли отчаянно ожидала, чтобы Джордж оставался со всеми на связи.

Гермиона посмотрела через плечо на деревянный органайзер для писем на ее прикроватном столике, солнце уже начало пробиваться в ее окно. Джордж недавно написал ей, что Ли Джордану периодически снятся кошмары, будто он не может найти выход из тайного коридора Хогвартса. Она обязательно должна написать ответ.

Это был стресс.

Они все прошли через это.

Гермиона знала, что магический мир был далек от маггловского в части понимания травм, особенно с вероятностью потерять магию, как одним из постэффектов войны, наряду с увечьями. Но….

Было стойкое ощущение, что что-то не так.

Она обняла себя, проведя ладонями с обеих сторон….

…. длинные пальцы вонзились в ее бедра, большие пальцы обхватили ее таз. Ночной воздух закрутился и стал каким-то резким и обжигающе горячим, пока не коснулся складок между ее ног, раздвигая их, причиняя острую боль.

Мягкие круговые движения на ее клиторе вызвали дрожь в ногах….

Влага потекла по ее бедрам…..

Ребра были так сильно придавлены к груди Антонина Долохова, что она не могла дышать, когда он двигался внутри нее…

Гермиона обернулась и бросилась в ванную, где ее начало тошнить, когда она склонилась над унитазом. Она слабо вздохнула, палочка, зажатая в руке, дала ей ощущение комфорта.

Душ. Ей нужно принять душ, чтобы начать день и чтобы подумать о чем-то еще. Она справится с этим. Ей нужно было ощущать себя полезной. Отвечать на письма, собирать средства, проверять Невилла и Джорджа, и, кстати, Луна перестала отвечать на письма.

Она включила воду и начала планировать свой день. Достать все свои книги о травмах и позвонить целителю или маггловскому психологу, если целитель не найдет решения. Она не знала, как будет рассказывать психологу о войне, поэтому решила для начала прочитать о всех военных конфликтах, которые недавно происходили.

Она стояла под душем, решая, куда деть палочку, в итоге положив ее рядом с гелем для тела. Она снова почувствовала тупую боль в районе живота, который дернулся в спазме, когда она повернулась, чтобы достать шампунь.

Это от менструаций? Они начались?

Иногда она просыпалась ночью от спазмов, но, возможно, это просто была реакция тела на все произошедшее ранее – вихрь войны, круговорот событий по ее окончании – ее цикл наконец-то пришел в норму после всего этого стресса и случайных болей. Возможно в кошмаре ее оргазм был просто…

Гермиона нахмурилась и бросила бутылочку шампуня обратно на место. Она мыла волосы, пока не почувствовала боль в районе головы. Пока не почувствовала скрипящую чистоту пальцами.

И только когда она ополоснула волосы, она позволила рукам упасть вниз, осмеливаясь коснуться гениталий – было ли все как прежде?

«Конечно, да», - сказала она себе. Но она все же проверила. Да, все так же.

Еще один спазм в животе…

Гарри. Она снова поужинает с Гарри. С Роном все по-прежнему было странно, но с Гарри она всегда могла отвлечься. Она пригласит его на ужин, найдет нужные книги – маггловские и магические – о том, как восстановиться после войны, о кошмарах и о травме.

Когда она села в гостиной, очередная судорога внизу заставила ее вздохнуть. Она обхватила руками бедра и надавила, будто выдавливая из тела боль, шрам и этот чертов осадок после войны.

***

– Тебе еще снятся кошмары? – спросила она Гарри, когда они присели с едой. Возможности маггловского Лондона были намного щедрее по части услуги «завернуть с собой», к тому же им обоим требовался отдых от чрезмерного внимания людей, поэтому они с Гарри вечерами часто просто сидели на диване перед телевизором.

– Ты шутишь, Гермиона? – прожевав, ответил он. – Нам всем снятся.

Она кивнула в молчаливом согласии, смотря на пол. Пол, на который она определенно никогда не ложилась….

… по спине гулял холод, когда он….

– Если честно, это позволяет мне не чувствовать себя одиноким, – Она посмотрела на Гарри, отвернувшись от пустого пространства на полу, – Знаю, что у тебя они тоже бывают. Джинни иногда даже ходит во сне. Вокруг Норы.

Гермиона на секунда замерла с едой в руках. Ей необходимо проверить защитные чары. Может раздобыть переводчик с русского – если это был просто ночной кошмар, откуда у нее в голове взялась русская речь? Значит ли это что-нибудь? Единственной русскоговорящей, которую она знала, была маленькая девочка со светлыми волосами, которая ходила с ней в одну школу, когда ей было восемь лет.

Она заметила, что Гарри смотрит на нее.

– Это ужасно, – произнесла она, просто чтобы нарушить тишину.

– Ага.

– Так как вы справляетесь с этим?

– С ночными прогулками? Ну, на прошлой неделе Джинни подвернула лодыжку, споткнувшись о садового гнома, так что утром мы убрали всех гномов.

– Я имела в виду с кошмарами, Гарри.

Он задумался на секунду, подняв глаза к потолку, который был украшен плетенным кельтским орнаментом. Она видела этот орнамент раньше, ведь так? Когда она только переехала с коробками, она должна была видеть его…

… глаза гуляли по орнаменту на потолке, пока острая боль снова и снова пронзала ее ноги, сопровождаемая мучительным давлением между ними.

– Я не уверен, что мы разобрались, как справиться с кошмарами.

Гермиона сглотнула.

Ей потребовалось пару секунд, чтобы понять, что он сказал, потом она нахмурилась.

Она не была бы лучшей ведьмой своего поколения, если бы с ярой скрупулезностью не взялась разобраться в этом. Она должна взять все под контроль.

«Постоянная бдительность, хм», – подумала она позже этим вечером, опуская тарелки в раковину.

Живоглот терся о ее лодыжку.

***

Неделя тянулась медленно, будто бесполезный упирающийся осел. Слишком много бесед в министерстве истощили ее доброжелательность и снизили степень любезности в конце этих длинных дней. Она едва выкроила время между дневными обязанностями, чтобы прочитать пять глав маггловской книги о травмах «Анализ психологических травм и посттравматического стресса». Всю неделю вечерами она натягивала пижаму и со страхом ложилась в постель.

«Не сегодня», – подумала она и откинулась на подушку. Даже несмотря на то, что это была всего лишь маггловская книжка, она будто заставила ее посмотреть на нее, как бы отчитывая за то, что она не воспринимает ее серьезно. Она погасила свет и, не снимая носков, укрылась одеялом.

Несколько часов спустя в ночной тишине, тяжелый холодный воздух окружил ее, спустился по рукам, обхватил шею и проник в горло, обхватив ребра.

Нет…

… а потом спустился ниже по ногам до кончиков пальцев, пригвоздив ее к кровати. Ее ребра сдавило.

Нет!

Она не нашла ничего полезного в книгах, кроме сонного паралича – но там не было ничего о том, как высвободиться из него. Она почувствовала волну злости на саму себя, на то, что не додумалась посмотреть что-то про магическую профилактику сонного паралича.

– Сладкая ведьма, ты вызываешь зависимость.

Ее сердце набатом стучало в ушах. Акцио палочка.

Громкий звук удара о пол прозвучал пригушенно – будто двигался по длинному туннелю, добираясь до ее ушей. Ее веки снова налились свинцом.

Думай, Гермиона. Это реально?

Сбоку от ее кровати почувствовалось движение, перед тем как воздух рассек звякающий звук, сопровождаемый звуком сворачиваемой одежды. Она с трудом подняла веки, чтобы посмотреть – черной тени с жутким лицом над ней не было, но крепкая обнаженная грудь была повернула боком.

Антонин Долохов положил свою мантию на ее рабочее кресло.

Горечь обжигала ее язык, когда она вдыхала и выдыхала своей сжатой грудью. Он выглядел почти расслабленным, как будто ему некуда было торопиться. Занавески были раздвинуты, окна открыты, впуская в комнату свет с улицы. Запах дыма и елей проник ей в ноздри – явно не по-лондонски.

Гермиона никогда не чувствовала запахов во снах, она была в этом уверена.

Одеяло было сброшено с нее, но каким-то образом ее все также сильно придавливало к кровати. Ее пижама, кажется, испарилась в темноте ночного воздуха.

Это нужно прекратить. Это кажется слишком реальным.

Угол матраса продавился, а потом матрас прогнулся с обеих сторон от нее, и она почувствовала руку, проводящую по ее шраму в районе ключицы. Задержавшись там на минуту, рука стала опускаться ниже с мучительной медлительностью. Гермиона внутренне выругалась.

Она увидела Долохова, нависающего прямо над ней, жуткий голод был написать на его жестком лице. Он создал клетку вокруг нее руками, ногами, своим телом, она дрожала как кролик. Ее веки опустились, когда он склонился ниже, задержавшись пальцем на хвосте ее шрама у бедра.

Проснись!

– Ты все еще познаешь этот мир с моего разрешения, бестия, – прошептал Долохов ей на ухо. Было отвратительно чувствовать его так близко, тот же голос, что и в прошлый раз. Звук его голоса, его зубы, грубый акцент и даже его теплое дыхание. Она осознала, что гнетущий паралич, возможно, препятствует чрезмерно интенсивному дыханию.

– Знаешь, как ты ощущаешься здесь? – мозолистая рука мягко нажала на живот под пупком. – Горячей. Готовой. Злой. И ты сама не знаешь об этом.

Пошел вон!

Щелчок магии ударил по его руке, как статическое электричество. Она услышала смех, глубокий грудной, как грохотание.

Она призвала палочку снова и услышала, что она вибрирует на полу. Она начала судорожно думать. У нее были кошмары и раньше, она помнила, они много раз будили Гарри во время поиска крестражей, но эти ночные кошмары были как вспышки – как искаженная реальность, гиперболизированные и абсурдные. Это могло быть проклятье, насылающее ночной кошмар.

Или это было реальностью.

Она почувствовала, как его тело переместилось вниз, между ее ног. Потом что-то толстое, твердое и горячее заскользило вверх и вниз там внизу.

Подожди…

На краткий миг она открыла глаза и увидела, что он раздвигает ее пальцами, его огромная фигура нависла над ней. Она увидела его член, зажатый в его руке.

Нет, нет, нет, нет, нет!

Он провел рукой вверх и вниз по ее разведенным бедрам, потом она услышала глубокий гул. Он говорил мягко и неразборчиво, положив руку ей на пупок. Она не могла понять, было ли это заклинание, или он говорил на другом языке, или…

Он опустился ниже, вызывая ее протяжное хныканье, хотя она ожидала, что это будет леденящий кровь крик. Скольжение с обжигающим жаром внутри нее послало искры агонии по ее телу.

– О, ты так быстро заводишься, маленькая ведьма, – услышала она сверху, – Ты так хорошо сберегла себя для меня.

Она закричала, и стакан с водой на ее прикроватном столике треснул. Вдруг боль прекратилась, и она почувствовала, как он прижался к ней всем телом и другая, стреляющая боль поднялась глубоко в ней. Его член был огромным, толстым и невыносимым.

«Убирайся», – закричала она, и ее магия ощетинилась, готовая атаковать его там, где он касался ее.

– О, да, – он снова придавил ее, – Ты хочешь выжить? – влажные звуки отдавались эхом в ее ушах. – Докажи мне.

Он погружался в нее до основания, посылая те же мучительные болезненные спазмы в ее тело. Она чувствовала, как ее ноги борются изо всех сил, молилась, чтобы они соединились, вытолкнули его, чтобы ее тело начало реагировать хоть как-то, вместо того, чтобы просто неподвижно лежать, растянувшись на простынях под телом Долохова.

Сквозь агонию, ее мозг начал судорожно соображать. Он не убил меня в прошлый раз, но в этот раз все намного ярче, чем тогда. Вероятно, он использует какие-то чары памяти или по крайне мере пытается.

Он подался вперед, когда она заставила свои глаза снова открыться. Она была в плену своих конечностей, застряв под ним, их тела соединялись, и ее кровь размазалась между ними. Это зрелище прервало ход ее мыслей и заставило ее почувствовать себя больной. Она извивалась, как червяк, нанизанный на ключок.

– Знаешь, почему замужние ведьмы не встречаются после первой брачной ночи? – он снова склонился к ее уху, влажный звук его голоса снова заставил ее живот напрячься, – О, их волшебники были бы рады этому. Но древняя магия причиняет боль, правда?

Кровь застыла у нее в жилах.

– Твоя магия знает мою. Ты чувствуешь это. Твое тело чувствует это. Даже если ты не вспомнишь об этом завтра.

Она осознала, что ее ноги реагируют лучше, чем остальные конечности. Они могут дергаться и крутиться, скользить вверх и вниз по кровати, но этих скудных движений вряд ли будет достаточно, чтобы уползти прочь. Она поднимала их вверх, но они лишь бесполезно скользили по простыням, снова и снова. Умом она сознала, что он сказал и замерла.

Он не собирается убивать тебя.

Ты ДОЛЖНА запомнить.

Ты должна выбраться – взять Живоглота – держаться подальше от этой квартиры – отправиться к Мракоборцам как можно скорее – найти Гарри…

– Позволь унять эту боль, моя ведьма?

Будто почувствовав ее мысли, жесткие пальцы Долохова нашли ее клитор, сильно растянутый между ее разведенных ног, и он начал его массажировать.

Разряды удовольствия ударили в ее животе, омраченные болью там, где он вколачивался в нее, ощущения слились в единый коктейль.

Она почувствовала, как панический бесформенный крик сорвался с ее губ. Время будто утонуло в жестоком ритме его толчков, его пальцев, горячего скольжения между ее бедер и напряжения в ее теле, которое росло яростно и требовательно.

Она открыла глаза снова, на этот раз увидев органайзер. Она всегда складывала письма с левой стороны, чтобы привнести хоть какой-то аспект порядка в свою жизнь. Если бы она только могла сдвинуть эту горку, столкнув письма в беспорядочную кучу, завтра это стало бы точным доказательством происходящего – даже если она будет думать, что это просто кошмар.

Жар и влага, скользящая между ее ног, внезапно достигли такой интенсивности, что приостановили ее мысли, вызвав хныканья вперемешку с мелкими вздохами, и его руки на ее клиторе послали стреляющие спазмы….

Она содрогнулась и сжалась в его руках в оргазме, который ненавидела, и ее ноги заскользили по кровати в попытке сбросить его. Ее лицо и грудь вспыхнули от стыда.

Сильные руки обернулись вокруг нее, прижимая ее тело к его коже, заставляя чувствовать сразу и его горячую кожу повсюду на ее теле и отвратительную пульсацию глубоко внутри.

Он погрузился глубоко в нее и содрогнулся. Ужас произошедшего – то, что он кончил в нее – заставил ее живот скрутиться от отвращения.Она почувствовала, что глаза наполнились слезами, и открыла их снова, чтобы посмотреть на письма.

«Сделай это сейчас», – приказа она.

Она сконцентрировалась на всем том адреналине, что бежал по ее венам, кровь стучала у нее в ушах, кожа покрылась мурашками, болезненный жжение между ее ног все еще отдавалось спазмами, ее руки сжались в кулаки, и она направила на письма каждую частичку своей силы воли.

Письма в органайзере сдвинулись.

Он все еще дышал ей в ухо.

Еще несколько мгновений она смотрела на письма, единственное, что мог ухватить взгляд, пытаясь стереть это из памяти. Она отчаянно пыталась игнорировать его тело, прижатое к ней. Она пыталась держаться, запомнить органайзер, чтобы поверить, что это было реально.

Острый наконечник уткнулся ей в горло. Кончик палочки.

– Ты всегда будешь со мной, маленькая ведьма.

Тяжелый ночной воздух окутал ее, как ледяные булавки и иглы. Он закрутился в ее сознании, смазывая углы ее мыслей и воспоминаний, пока ее дыхание наконец не стало глубоким и ровным. Она продолжала лежать под Антонином Долоховым, но с тенью удовлетворения на ее сознании: помнить.

========== Глава 3 ==========

Слезы высыхали на ее лице, пока Гермиона лежала на кровати, смотря на органайзер на прикроватном столике.

Он смотрел на нее.

Ее сознание анализировало, какие части кошмара она могла вспомнить. Во сне все было так же – ее спальня, снова Антонин Долохов. Она проснулась с тем же чувством отвращения и омерзения, с такой же тупой болью в животе и с тем же стремлением стоять под душем, чтобы вода молотила по ней как никогда раньше.

Она уткнулась лицом в подушку и вдохнула запах ткани. Это было ошеломляюще. Ее память была затуманена, местами импрессионистична, но одно она помнила с жгучей четкостью:

Органайзер.

Она свесила ноги с кровати и потянулась руками к полу, обхватив ноги, смотря на органайзер. Что все это значит? Она почувствовала тошноту и запустила руку в волосы.

Как часто ты еще собираешься проходить через это, Гермиона?

Вдох, выдох.

Была бы у нее подобная проблема в палатке во время поисков крестражей с Гарри и Роном, это было бы унизительно, и Гермиона чувствовала себя невероятно счастливой, что у нее была своя собственная квартира.

Медленно, фокусируясь на органайзере, она вспомнила, что отчаянно нуждалась…. Она смотрела на письма, пока он….

…. потянул ее за волосы….

… или, по крайней мере, ей казалось, что он тянул ее за волосы. Она смотрела на письма, и что-то было не в порядке. Они выглядели перемешанными, будто ребенок их перепутал. Она встала и, нахмурившись, осмотрела их.

Что-то было не так. Она всегда разбирала их со скрупулезностью. Гарри и Рон были благодарны, когда она согласилась принимать от имени всех троих корреспонденцию, которая касалась войны или усилий по восстановлению страны. Она когда это превратилось в «сизифов труд», она нашла только один маленький способ почувствовать хоть какой-то контроль. Цветные обозначения для писем. Она укомплектовывала и складывала их по коробкам. Распределяла по алфавиту. Складывала их аккуратно с левой стороны органайзера.

Она почувствовала себя странно, смотря на него.

До конца не понимая зачем, будто это был подсознательный инстинкт, поднявшийся в ней, дрожащими пальцами она медленно провела рукой вниз по брюкам, проверяя трусики. Она были чистые и сухие.

Она вернула руки обратно к груди.

Что происходит, Гермиона?

Она посмотрела на кресло у стола, совершенно точно уверенная, что ее никогда не охватывало чувство страха, когда она смотрела на него раньше. Она медленно приблизилась к нему и наклонилась, чтобы понюхать.

Сосна. Дым.

Ее горло сжалось.

Она не была в лесу со времен Леса Дин. Дыхание готово было участиться, но она подавила этот порыв, затем в ее сознании всплыл образ обнаженной груди Долохова, вешающего свою мантию на кресло.

«Травма», – подумала она. Это… то, что случается после войны.

В комнате стояла тишина, солнце уже было высоко в небе, тени падали на ее постель через занавески. На самом деле, это было ужасающая тишина. Ее губы сложились в слово:

– Глотик?

Слабое, приглушенное мяуканье послышалось в другой части квартиры. Она чувствовала себя дико с растрепанными волосами и палочкой наготове, когда шла по дому. Обычно он наступал на ее опухшее лицо по утрам, если его не покормили до 8 утра или около того. Судя по местоположению солнца, был уже почти полдень.

– Глотик, – снова позвала она.

Сначала, ничего. Потом слабое мяуканье из прачечной.

Кровь набатом стучала у нее в ушах и груди, говоря об опасности.

Кто-то другой закрыл его там. Она открывала дверь в прошлого раза. Она была уверена.

Гермиона едва запомнила, как открыла дверь, схватила его, побежала обратно в спальню и захлопнула дверь. Ее мысли витали в воздухе как корнуэльские пикси и бежали сквозь ее сознание размытым вихрем. Она накинула мантию поверх пижамы, одной рукой крепче прижав ее к телу, пока вторая рука сжимала палочку. Глотик спрыгнул с ее колен.

Гарри…

Сейчас он должен быть в тренировочном центре мракоборцев, значит сова не сразу попадет к нему.

– Экспекто патронум.

Тусклый серебряный поток света возник из кончика ее палочки и тут же исчез. Она ругнулась, ее сознание было спутанным – давай, давай – пока она не заставила себя успокоиться и представить картинку: она прижимается к маме на платформе 9¾ в крепком объятии, которое чувствуется мягким и безопасным.

– Экспекто патронум!

Выдра выпрыгнула из ее палочки. Она открыла рот, затем вспомнила, что ее Патронус может появиться прямо посреди класса мракоборцев.

– Гарри, пожалуйста, приходи, – она заставляла себя сохранять спокойствие, но вместо этого услышала в голове отчаянный возглас. Было ли лучшее решение? – Кто-то был в моей квартире.

Ее глаза наполнились слезами, она так скучала по маме, что могла просто разорваться.

***

– Антонин Долохов? – на лице Гарри отражалось потрясение, когда он запустил руку в волосы. Он пришел прямиком из мира магглов, судя по тому, как был одет, встретив ее у камина.

– Он был в квартире, пока я спала. На настоящий момент дважды.

Из того, что ты знаешь.

– Дважды? – переспросил Гарри. – Когда? Что он сделал?

Она попыталась сглотнуть, но во рту у нее пересохло.

– Пытал.

В какой-то степени.

– Не Круциатусом, но….чем-то, что я не смогла распознать.

Он хотел было прервать ее, находясь в ужасе, но она остановила его.

– И… он пытался использовать какие-то Чары памяти, Гарри. Это не было похоже ни на что, о чем я когда-либо читала.

– Что ты имеешь в виду?

Никто не поверит тебе, если ты скажешь, что это было похоже на ночной кошмар, Гермиона.

– Я помню только частями. Поэтому… в первый раз я подумала, что это был ночной кошмар.

– И это был не он? – он не обвинял ее, но это прозвучало как укол, и Гермиона почувствовала жжение в глазах.

– Нет. Мой органайзер был… «сдвинут»…. опрокинут. – Она знала, что это была ложь, небольшая, но он должен поверить, что это случилось на самом деле.

– И это точно сделал не Живоглот?

– Он был заперт в прачечной оба раза.

Это ведь не могла быть твоя собственная забывчивость?

Гарри кивнул.

– Хорошо.

Секунду он смотрел на нее широко распахнутыми глазами, потом опомнился.

– Нужно отвести тебя в Министерство.

– Я только возьму некоторые вещи…

– Гермиона, – торопливость в его голосе привлекла ее внимание, когда он посмотрел на нее, – Это место преступления.

Она окинула взглядом комнату, пока он смотрел на нее. Конечно, так и было. Ее щека дернулась, когда она заставила панику сойти на нет. Она так старалась сделать это место уютным – подбирая фотографии, плед, мягкую мебель – сделать это место безопасным, теплым, как ее дом, где когда-то были мама и папа.

Теперь этот дом – место преступления. Где она…

… краснела от смущения…

– Давай возьмем Живоглота и пойдем, - сказал он уступчиво, но в его голосе осталась тревожность.

Находясь в отстраненном оцепенении, она прошла в спальню, взяла сопротивляющегося полу-книзла. Когда они прошли через камин, Глотик пискнул от того, как сильно она прижала его к груди.

***

Она хныкала в перерывах между короткими вздохами, когда покрывало сбивалось в складки под ее скользящими ногами.

Позволь облегчить твою боль, моя ведьма?

– СТОЙ, – Гермиона не могла сдержать панику.

Целительница Святого Мунго, темнокожая женщина с короткими черными волосами, снова появилась перед глазами, она сидела напротив Гермионы, выйдя из ее сознания. Она кивнула с понимающим лицом и предложила Гермионе стакан воды. Он дрожал в ее руке, когда она сделала глоток.

– Не торопитесь.

Гермиона прикоснулась ладонью ко лбу и с радостью осознала, что, по крайней мере, она не покраснела. Она успокоилась и снова посмотрела на целительницу, которая положила палочку на колени.

– Это было до того….. того как я….. как органайзер был сброшен. И это все, что я помню, – Гермиона поерзала на месте и расслабила плечи. Ей надо подумать о чем-то еще, о чем угодно, и она посмотрела на пергамент, лежащий перед целительницей, – Это результаты?

Целительница кивнула.

– Вы не беременны от первого проникновения, и контрацептивное заклинание, которое мы использовали ранее, защитило Вас прошлой ночью. У Вас нет заболеваний, передающихся половым путем, но я на всякий случай дам Вам целебные зелья.

Болезни от Антонина Долохова. Она почувствовала привкус желчи в горле, когда волна отвращения поднялась в нее в животе.

– Вам также не стирали память. Мы можем сказать об этом с большой определенностью.

Гермиона начала ковырять кожу вокруг ногтя.

– Но это не отменяет другие заклятия, не так ли?

– Да. Особенно одно, которое мы не достаточно исследовали. Это могут быть Истинные чары памяти или оно может действовать каким-то образом, что мы не можем уловить его отслеживающими чарами, особенно если это что-то экзотическое.

– Но это не были Чары забвения.

– Нет, это определенно не они, – целительница казалось уверенной в своих словах, – В Европе есть специалисты по проклятьям, которые могли бы проконсультировать по данному вопросу…..

– Нет, – ответила Гермиона рефлекторно.

– …анонимно.

Гермиона посмотрела на целительницу. Женщина сделала паузу, ожидая, что она договорит, но тишина затянулась, и она продолжила:

– Можно было бы отправить им небольшую, неопределенную часть воспоминания. Но если это не то, чего Вы хотели бы, я это пойму. Решение за Вами.

Гермиона посмотрела на свои руки, которые лежали на коленях.

Ты помогла победить Волдеморта в конце концов. Позволь мракоборцам сделать то, что они могут.

Она подняла голову, на этот раз ее лицо заливала краска смущения.

– Второе воспоминание. В самом начале, пока …. перед тем как он прикоснулся ко мне.

Целительница кивнула.

– Этого будет более чем достаточно. Но если Вы передумаете, ничего страшного. Просто дайте нам знать.

Целительница оторвала кусок пергамента. Между ними повисла тишина, прерываемая только скрипом пера целительницы…

…она ощутила прикосновение шершавой щетины к ее щеке, тяжелое горячее дыхание на изгибе ее шеи, когда он вошел в нее…

– Вы можете выписать рецепт на контрацептивное зелье? – выдохнула Гермиона.

Целительница подняла на нее глаза и долго смотрела на нее взглядом, который она не смогла понять.

– Конечно.

***

Гарри забрал Гермиону из Св.Мунго. У нее не было претензий к мракоборцам – снаружи у ее двери стояла невысокая женщина с дружелюбной улыбкой, которая представилась (но Гермиона забыла ее имя).

– Когтевран, – добавила она, – если это имеет значение.

Мракоборец из Когтеврана и Гарри организовали пребывание Гермионы с Флер и Биллом в коттедже «Ракушка», который охранялся чарами Фиделиус со времен войны. Гарри помог ей собрать одежду, туалетные принадлежности и стопку книг на период ее временного переезда, пока мракоборцы исследовали квартиру.

Исследовали ее дом. Она мысленно пнула себя за оставленную в раковине посуду.

Она признала, что остановиться в «Ракушке» было правильным решением. Флер и Билл знали про ситуацию с Долоховым, но когда она приехала, они не задавали вопросов, кроме того, что она хочет на ужин и хочет ли она, чтобы ей доставляли «Ежедневный Пророк» («Мы не будем лишний раз беспокоить», – объяснил Билл, и Гермиона была этому рада). Флер была радушна, но казалось понимала, что Гермионе нужны тишина и спокойствие, поэтому в течение дня она была занята чем-то в саду, лишь время от времени принося ей чай.

В течение первой недели, Гарри и Джинни приходили на ужин, иногда с Молли. Когда они были все вместе, историю с Долоховым не обсуждали, чему Гермиона была несказанно рада. Тем не менее, иногда Гарри оставался до позднего вечера и говорил с ней в ее комнате.

– Министерство работает с русским диалектом лондонского английского, – сказал Гарри, передавая ей чашку чая, когда она села на край кровати, – Бюрократия кошмарна, но мы в шоке от того, насколько фамилия Долохов стопорит наши усилия – они там у себя как Малфои, Гермиона.

Гермиона сморщила нос.

– В общем, они думают, что он не в России, потому что он продал большую часть своей собственности, кроме фамильного поместья, но мы попробуем выяснить, в чем была причина этого.

Она положила книгу на прикроватный столик и посмотрела на него.

– Что еще ты хочешь сказать?

– Ну, – сказал Гарри. Он отпил чаю. – Похоже, что он все еще в деле.

– Каком именно?

– Омерзительном. Пытки, убийства. Мы не знаем точно, из-за денег ли это, потому что это гроши, по сравнению с его состоянием.

Она сжала челюсти и заставила себя расслабиться. «Значит, кто-то мог заплатить за это», – подумала она. В ее сознании снова всплыло лицо Долохова, черные волосы и хрипловатый голос.

– Можешь узнать, смогут ли они сделать перевод с русского на основе воспоминаний? – спросила она.

– Он что-то сказал?

Гермиона на секунду задумалась и поелозила на кровати.

– Ты можешь просто спросить?

– Конечно, – звук волн снаружи проник в комнату, – Прости, Гермиона. Из всех сбежавших Пожирателей Смерти, он тот, с кем нужно быть особенно осторожными. Мы задействовали много ресурсов.

Она слышала слова, но не прочувствовала. Будто он утешал кого-то другого, и она должна была присоединиться к утешениям.

***

Спустя две недели она прочитала все шесть книг, что взяла с собой, даже маггловскую книгу по травмам (которую она положила под кровать, когда закончила), и попросила Билла принести ей еще какие-нибудь книги с работы. Она долгими часами ходила к пляжу и обратно, проводя так свой день.

– Старайся не уходить слишком далеко, Гермиона, – однажды сказал ей Билл за обедом, – Защитные чары не распространяются так далеко.

По вечерам ее охватывало чувство тревоги, когда нужно было ложиться в постель.

Она уже дважды чистила зубы до крови на деснах, когда в ее сознании всплывал рот Долохова напротив ее. В душе она аккуратно проводила руками по животу и бедрам, исследуя их на последствия напряжения или глубокие синяки, иногда она обнаруживала, что смотрит на себя в неверии, что его руки сдавливали ее, хватали. Гермиона также проверяла плечи на предмет наличия синяков.

Она никогда не мастурбировала.

Но кое-что она делала, превратив это в вечерний ритуал. Она желала всем спокойной ночи. Проверяла палочку в кобуре на ее запястье под пижамой. Накладывала защитные чары на комнату, что заставило бы ее кожу чесаться, если бы кто-то взломал их. Расстегивала среднюю пуговицу на пижаме, чтобы узнать, если кто-то снова застегнет их (это стало наваждением каждое утро – опустить руку вниз и проверить, что она все еще не застегнута). Сажала Глотика на кровать и чесала ему щеку, пока он не начинал мурлыкать. Проверяла свою палочку в кобуре (снова).

В одной из книг Билла о защитных чарах против незваных гостей в чистокровных поместьях, она даже нашла чары, которые заставляли половицы скрипеть при вторжении.

«Чистокровные, – усмехнулась она, – Вещи, которые они делают друг с другом. И со мной».

Но было еще одно, о чем она хотела бы не думать во время подготовки ко сну. Когда у нее были месячные (что было совершеннейшим облегчением), она натягивала комфортные черные трусы, глотала зелье ночного первоцвета и зачаровывала воду в бутылке, чтобы та была постоянно обжигающе горячей, клала ее у живота, сворачивалась калачиком на кровати и ждала, когда тупая боль сойдет на нет.

Потом в ней поднялась паника. Что если он увидит ее такой? Страдающей от боли и судорог? Станет ли ему настолько противно, что он убьет ее? Будет ли акт более болезненным?

Она повернусь на спину, сбросила покрывало и с негодованием посмотрела на потолок, желая, чтобы поток слез исчез.

Это был абсурд. Волдеморт мертв, а Антонин долбанный Долохов каким-то образом стал для нее куда страшнее. Она спала беспокойным сном и даже не стала утруждать себя ответами на письма, которые приходили в коттедж. Она чувствовала себя такой эгоистичной и эгоцентричной.

Подушка продавилась под ее головой. Она отстранилась.

Живоглот на секунду замер, стоя лапами на подушке, медленно моргнул и затем свернулся калачиком у изгиба ее шеи. Она коснулась его рукой и запустила пальцы в его рыжий мех, чтобы сфокусироваться на теплом чувстве комфорта. Он пах, как камин.

***

– Сколько можно сидеть взаперти как курица? – воскликнула Флер за утренним чаем. Билл ушел на работу после завтрака, и они с Гермионой остались вдвоем, пока Флер возилась на кухне какое-то время.

– Ты должна что-то делать! Я занята в саду, тебе тоже нужно найти занятие.

Гермиона избегала кучи пришедших писем, но после чтения и прогулок по берегу днями напролет она начала чувствовать себя бездельницей.

Она могла бы уже столько раз помочь очистить могилу Добби, вместо того, чтобы просто стоять напротив нее, ожидая пока пробьются сорняки.

Гермиона некоторое время стучала пальцами по обеденному столу.

– Ты не будешь против, если я транфигурирую кофейный столик в письменный в моей комнате?

Флер усмехнулась.

– Ты должна! Бедное создание. Как бы я хотела забрать тебя во Францию, где у тебя было бы куда больше занятий, чем только смотреть, как я готовлю.

Не спрашивая, Флер трансфигурировала неиспользуемый кухонный шкаф в книжный и начала левитировать его в гостевую спальню.

– Возьми побольше книг из дома, – бросила она через плечо, – Ты помогла выиграть войну, Гермиона. Что мы должны были сделать? Сказать «нет»?

К обеду Гермиона послала сову Билла к мракоборцу из Когтеврана с письмом, где просила, затем переписала сообщила ей, что вернется в свою квартиру, чтобы забрать кое-какие вещи.

«Это мой дом, – сказала она себе, – Я не должна просить».

Сова вернулась намного позже, чем ожидалось, из-за ужасной погоды, но мракоборец сказала Гермионе, что не видит никаких проблем, и, если она хочет приехать завтра, квартира под надзором, дежурные мракоборцы предупреждены и, возможно, ей нужно сопровождение?

– Я буду там, – сказал Гарри в тот день за ужином, дождь хлестал по окну, – Может ты хочешь присоединиться ко мне за обедом?

Гермиона хотела обнять его.

На следующий день он опоздал, потому что свирепая погода помешала его работе «в полях», но она взяла обед с собой для них двоих. Поговорив с мракоборцами снаружи, она вошла в квартиру и начала паковать книги в расширяющийся сундук, который ей одолжила Флер. То пятно на полу, казалось, по-прежнему смотрит на нее, и она зашла в спальню только, чтобы быстро забрать свои письма, но ей стало легче, когда пришел Гарри, промокший до нитки под дождем.

– Без книг это уже не похоже на дом, да? – сказала она ему. Это казалось истеричным, волноваться по поводы воды, которая стекала с него на пол, поэтому она проигнорировала это.

– Ты не меняешься, Гермиона, – усмехнулся он.

Позже в тот же день, она поняла, что места для всех книг, что она принесла, в гостевой комнате было достаточно (но совсем впритык).

Вскоре Гермиона снова была занята. Она начинала утро с долгой прогулки по пляжу, предварительно заплетя волосы в косу, чтобы они не падали на лицо, затем она сидела за письменным столом, читая или отвечая на письма.

Иногда вечером она помогала Флер в саду. В течение дня все было хорошо.

***

В ее сне она лежала на спине в лесу среди голых зимних деревьев, Их ветки скручивались и зависали в небе, колеблясь как резиновые водоросли. Листья вокруг нее хрустели под руками, но когда она брала их в руку, они превращалась в страничный пепел, а затем в песок. Высоко в ночном небе луна выделялась ярким пятном в кромешной тьме, мерцая перед глазами Гермионы.

– Я нашел тебя, маленькая ведьма.

Гермиона дернулась, когда мозолистые руки обхватили ее за плечи сзади и с силой прижали к телу.

Спиной она ощутила, каким мучительно горячим он был.

Руки Долохова обернулись вокруг нее и крепко держали. Одна рука опустилась к ее животу, пока шершавая щека прижалась к ее шее.

– Ты еще не чувствуешь этого? – он нажал на ее живот.

Она шевельнулась в его руках.

– Пусти меня!

Он рассмеялся у нее над ухом и продолжал удерживать ее, пока она с силой дергалась и пиналась. Постепенно она заметила, что его жар парализует ее, и она не может пошевелиться. Он прижал губы к ее уху.

– Для тебя это будет нелегко, без родового амулета.

Ее кожа покрылась мурашками там, где волосы на его руках щекотали ее. Мрачный лес растянулся перед ними, длинные вдохи ловили лунный свет впереди. Она почувствовала его член, упирающийся в нее.

– Ты перережешь пуповину заклинанием из своей палочки, – продолжил он. Когда его член скользнул между ее ног и уперся в нее, каждый мускул ее тела дернулся в желании отстраниться.

– Ты омерзителен, – бросила она.

– Мммм, – он проигнорировал ее выпад и уткнулся носом в ее неистовые кудри, – Хочешь знать, что я сделаю с тобой, если ты не выполнишь это?

Внезапно он отстранился, головка его члена была направлена на нее. Она начала кричать, но он зажал ей рот рукой, раздвинул пальцами ее губы, проскользнул сквозь зубы, двигаясь по языку в горло, пока она давилась, а его бедра толкнулись вперед…

– Мррр! – Живоглот верещал у нее над ухом.

Она открыла глаза и посмотрела на полоток.

Липкий пот покрывал ее, как тошнотворный туман, а ее спина была вся мокрая там, где касалась невыносимо горячего матраса. Глотик одарил ее долгим, прищуренным взглядом со своего места на подушке около ее головы, а она была переполнена чувством такой благодарности, что хотела затискать его до смерти. Она перекатилась на его сторону и заплакала в его мех.

– Ах, – пробормотала она через несколько минут, смахивая слезы. – Ты пахнешь копотью, Глотик.

Она откинула одеяло, применила к постели охлаждающие чары, затем пошла в ванную, чтобы почистить зубы (опять), проглотить немного воды (а не пальцы) и снова легла в кровать, попытавшись уснуть. Ее сбившаяся, незастегнутая до конца пижама была, по-прежнему, не застегнула на одну пуговицу.

***

– Кошмары, – целительница Св.Мунго снова кивнула и сделала запись на пергаменте, – И Вы сказали, это началось около недели назад?

Солнечные лучи проникли в комнату, падая на ковер, но от золотого цвета Гермионе было не тепло, а нехорошо.

– Ну, они не являются воспоминаниями реальных… событий, я уверена в этом. Это не происходило в моей комнате и иногда в них творятся странные и необычные вещи.

– Звучит некомфортно, – целительница посмотрела на нее с симпатией. Несколько долгих минут приглушенные звуки с ресепшена за дверью была единственным шумом, – Извините.

– Все в порядке, – начала Гермиона, – Я все еще не уверена, были ли это просто кошмары. Он говорил в этих снах о реальных вещах, о которых я не знала. В одном из них он говорил о родовом амулете, о котором я никогда не слышала.

Для тебя это будет нелегко, без родового амулета.

Через неделю Флер и Билл сообщили, что ждут ребенка и во время празднования в Норе, Гермиона придвинулась к Молли, чтобы спросить про родовые амулеты. «Некоторые чистокровные семьи все еще используют эти вещи, – сказала она с улыбкой, – Но мне они никогда не были нужны. Скрестим пальцы за Флер.

Гермионе нужна была прогулка по Норе в одиночестве, чтобы успокоиться.

Целительница положила руки ей на колени.

– Возможно, Вы переживаете травматичные сны о событиях, через которые Вы прошли. Но… – она сжала ее руку в успокаивающем жесте, когда Гермиона открыла рот, – … также вполне возможно, что это вторжение. Так как он использовал экзотическую магию, мы могли что-то упустить. Вы не хотели бы, чтобы я взглянула еще раз? Просто, чтобы убедиться.

Только услышав эти слова Гермиона почувствовала облегчение, что ее поняли, и чувство страха, что ее жизнь никогда не вернется к норме.

А что было бы нормой, кстати?

Когда чары коснулись ее, Гермиона оказалась под свечением, исходящим от золотых нитей над ней. Она покорилась обстоятельствам и надеялась, что ей больше не придется приходить в эту комнату в Св.Мунго после этого испытания.

Внезапно в ее голове возникла мысль.

– Ведьмы обрезаются пуповину, используя свои палочки? Заклинание?

Целительница подняла брови.

– Некоторые…. древние семьи так делают, да.

Чистокровные, она хотела сказать. Гермиона поддела уголок ногтя на руке и он быстро откололся. Целительница продолжила накладывать новые заклинания, пока ее лоб не сморщился.

Живот Гермионы дернулся.

– Что такое?

Целительница колебалась.

– С того момента, как мы говорили в последний раз, на прошлой неделе Вы были где-нибудь? Где-нибудь, где могли быть без сопровождения?

– А что? – слова были сказаны почти шепотом.

Целительница снова сделала паузу, убрав палочку обратно в рукав.

– Недавно на Вас были наложены Чары памяти.

– На меня наложили Забвение, – Гермиона вздохнула, – О мой бог.

Комментарий к Глава 3

Глава 4 выйдет в воскресенье или следующий понедельник.

Анонс Главы 4: Гермиона осознала, что неделей ранее Антонин Долохов наносил ей визит. Осознав,что он продолжает преследовать ее, Гермиона берет дело в свои руки.

========== Глава 4 ==========

Неделю назад

К удовольствию Антонина Долохова, маленькую ведьму было нелегко найти. Когда он узнал, что она покинула свою квартиру, первым чувством, которое он испытал, была гордость. Похоже, она сопротивляется искажающему память эффекту проклятья кошмара сильнее, чем он ожидал. Насколько он понимал, это были отличные новости. Она была намного более ценной.

А вот что было плохой новостью, но вполне ожидаемой, так это постоянное присутствие двух мракоборцев в ее квартире и с этим пришлось считаться. В течение нескольких дней он тайно пытался подменить защитные чары квартиры на схожие, но свои собственные – те, которые пропустят его, скроют его визиты от Министерства и позволят ему узнать, когда ведьма вернется.

Оставалось как-то скоротать время.

– Пожалуйста, – пожилой волшебник завопил, пытаясь уползти прочь, оставляя за собой полосу крови. Его мокрая мантия волочилась по мраморному полу, – Что Вам нужно?

Контрактное убийство в Баварском поместье наводило на него тоску. Все было каким-то прямолинейным или механическим – как смотреть одно и то же театральное представление снова и снова.

Они кричат. Они предлагают деньги. Они умирают.

«Что мне нужно», - размышлял он.

Убивающее заклятье, которым он поразил мужчину, чувствовалось скорее как обязательство, чем как победа.

Даже пытки молодых женщин – восхитительное удовольствие, которые бывает так редко – чувствовались ненастоящими. Он закончил с блудной женой меньше, чем за полчаса, после того как выбил из нее признание в неверности. Она была норвежской полукровкой, которая разрыдалась еще до того, как он прикоснулся к ней, вереща пронзительным, скулящим голосом. Ее однотонные светло-желтые волосы мягко распадались в его руке.

Она была бессодержательной, грязной, пустой и бессмысленной, и у него совершенно не было желания кончить в ней.

Его отец не одобрил бы такое его поведение.

«Пытка является искусством только для осознанного истязателя, – говорил он, – В ином случае это просто бойня».

Что занимало его мысли, так это подготовка к отцовству. Используя «Ежедневный Пророк», он составил список наиболее доступных друзей ведьмы, на случай если ее необходимо будет принудить согласиться на материнство. Если она будет слишком враждебно настроена, он продумал варианты с несколькими подходящими местами в России, чтобы держать ее там до родов.

Она не получит возможности избавиться от его ребенка.

Спустя восемь дней чары, наложенные на ее квартиру, кольнули его кожу, когда он потрошил оленя в Южно-Восточной Англии. Перед тем как отправиться к ней, он послушал пение птиц в лесу и на короткое мгновение ощутил желание поохотиться на нее по-настоящему, бегом.

Но придется сделать это в маггловском Лондоне.

Он применил Скорджифай, чтобы очистить кровь с рук и аппарировал обратно на свою выгодную позицию на крыше здания напротив ее квартиры, где его застал дождь. Там внизу его ведьма стояла под проливным дождем с чемоданом у своих ног.

«Какая маленькая, - подумал он, - Почти как птичка».

Один из мракоборцев разговаривал с ней, в то время как другой зашел в квартиру, чтобы сделать обход, и затем вышел наружу. Антонин применил сонное заклятье на каждом из них немного ранее, как он делал это каждое утро. В итоге, они заняли свои позиции под прикрытием под видом бездомных маггловских отбросов.

Его ведьма, казалось, подождала еще пару минут, проверив часы на своем запястье несколько раз, кутаясь в плащ под дождем. Наконец, она вошла внутрь.

– Ну надо же, – произнес он тихо самому себе, – Одна?

Он осмотрелся, убеждаясь, что мракоборцы провалились в сон по его команде, затем продолжил следить за ней через окно гостиной. Она смотрела на пол, где он впервые взял ее.

Казалось, сейчас было подходящее время, чтобы присоединится к ней.

***

– Гарри! – позвала она, когда услышала звук закрывающейся входной двери. – Ты рано!

Ах. Они ожидали Поттера. Он наложил временные заглушающие чары на квартиру и последовал на ее голос по лестнице.

– Я взяла обед, – продолжила она.

Звук гнущегося платика, этого омерзительного маггловского изобретения, эхом отдавался по лестничной площадке из гостиной.

Она стояла спиной к нему, он отметил, что она была маленькой и когда стояла, на позвонок у ее шеи мягко падал свет, когда она наклонилась к стопке книг. Он сделал всего пару шагов по направлению к ней, перед тем как она повернулась. Ее охватил страх, и она отступила назад.

– Ступеф…

Он обезоружил ее быстрым движением палочки.

– Не подходи ко мне!

Он надвигался, пока она не уперлась в угол, она бросила в него книгу, вжимаясь в стену.

Магия была яростной, но интимное влечение, когда он обхватил ее руки своими, было непреодолимым. Он приблизился к ней и повалил на пол. Ее ногти прошлись по его шее, когда она падала, и она начала кричать, извиваясь, когда оказалась под ним.

Режущий ухо крик заставил его затаить дыхание.

– Когда должен прийти Поттер? – он зажал ее рот рукой. Другой рукой придавил ее запястья над ее головой и посмотрел ей в глаза. В ночи когда он приходил, они светились такой чернотой отвращения, но в свете дня они были теплого коричневого оттенка, который напоминал ему античную древесину.

Она все еще пыталась кричать через его руку, затем притихла, тяжело дыша, и бросила взгляд на окно. Шум улицы оставался безучастным к ее ужасу.

– Они тебя не услышат, – сказал он, испытав чувство удовлетворения от того, что она осознала, что он снова поимеет ее, – Наш интим должен быть приватным, моя ведьма. Так когда мы увидим Поттера?

Он убрал руку от ее рта.

– Ты мне отвратителен, – бросила она. Он поднял бровь.

– Круцио.

Этот крик был роскошным, непрерывный высокочастотный звук, который поможет ему долго оставаться твердым внутри нее, песня серены для его естества. Он остановил действие проклятья спустя только пару секунд – это опасно для ее здоровья – и она обмякла в его руках. Движением палочки он заставил ее маггловские вещи упасть на пол, и ее ноги тут же сомкнулись, протестующий вскрик сорвался с ее губ. Ее кожа сияла в дневном свете.

– Отвали от меня!

Он поднял ее на ноги, материализовав веревки вокруг ее запястий, и повесил ее на наколдованный крюк на стене, пока она пиналась, как дикий зверь. Ее ноги не касались пола, она была растянута, как подвешенный олень, что выделяло его метку на ее груди. Он невербально наколдовал диагностическое заклинание и узнал, что она все еще не была беременна.

Глубоко в нем проснулся болезненный голод, который требовал изменить это. «Как замечательно, – подумал он, исследуя ее извивающееся тело, пока она кричала, – Что это тело принесет ребенка для меня». Его жадный взгляд поднялся вверх, найдя надпись «Грязнокровка» на ее предплечье.

– Безвкусица, – заключил он, – Беллатрисса всегда была неотесанной.

Само же действие было изящным.

Он не стал снимать одежду, взяв ее прямо у стены, и она кричала и пиналась так сильно, как могла – куда настойчивее, чем обычно. Его уши будут звенеть весь вечер.

Он наслаждался упругостью ее бедер и ног, которой обладало молодое тело, прижимаясь к ней сильнее, пока она безумно пиналась. При виде ее алой крови при свете дня он застонал ей в ухо, а его мышцы болезненно сжались. Он не испытывал раньше ничего подобного, это было сакрально, скользко, это было криком жизни и смерти и удовольствием между, что заставляло мышцы его живота напрягаться. Страдание, отражающееся на ее лице, было прелестным, но смотреть вниз, туда, где он трахал ее, было восхитительным.

Она начала плакать, когда он скользнул пальцами вниз к ее половым губам и круговыми движениями стал поглаживать жемчужину ее нервов, превращая крики в сдавленные стоны.

– Зачем ты делаешь это? – ее голос дрожал, а глаза были закрыты, опухшие и красные от слез.

– Это? – он снова прикоснулся к ее клитору, и она дернулась, застонав. – Потому что это заставляет тебя рыдать.

А еще это открывает тебя для меня, моя ведьма. Как замок ключом.

Сначала его расстраивало, что ему приходилось спешить из-за нависшей над ним угрозой появления Гарри Поттера, но чем быстрее он двигался, и чем больше она плакала, тем сильнее его тело стремилось к ее узкому теплу и жаждало оставаться там. Когда он почувствовал вибрации ее оргазма, и она дала волю несдерживаемым рыданиям, он перестал себя контролировать.

Ощущая напряжение в районе живота, он двигался назад и глубоко вперед, до самого ее предела, который продавливался от его напора, вызывая идеальную симфонию ее мучительных, срывающихся стонов.

Это было божественно.

Наконец, оглушительный рев разгоряченной крови, стоящий в его ушах, утих. Ритм его сердца замедлился. Ее рыдания сменились периодическими сдавленными хныканьями, которые он ощущал грудью, как прелестные мелкие подрагивания.

Охотничий инстинкт, который раздирал его всю неделю, умолк, и в его ушах осталось лишь слабое и далекое гудение. Он задумался о тех изнурительных беременностях, которые были у женщин по линии его матери – утренняя тошнота, изматывающая их, пробирающая до костей и беспорядочные вспышки магии.

Это измучает ее. Все еще чувствуя периодические подрагивания внутри нее, он обвил ее тело руками, обнимая, и лениво круговыми движениями растер ей спину.

– Нет! – умоляла она. – Не трогай меня.

Он вздохнул, мягко вышел из нее, позволив ее ногам опуститься вдоль стены, и на секунду замер над ней. Она пахла кровью, потом, им самим и мылом.

– Тебя становится трудно отыскать, моя ведьма. Где ты положила свою подушку на ночь?

С минуту она только тяжело дышала. Наконец, она успокоила дыхание и, отвернувшись к окну, произнесла:

– Я отказываюсь говорить с тобой.

Он знал, что она, как минимум, была под защитой чар Феделиус. Допрашивать ее было бы бессмысленно и тщетно – хотя в иных обстоятельствах он бы себя этим порадовал.

Он хмыкнул ей в ухо и провел рукой между ее ног, размазывая скользкую кровь по ее коже. Она вздрогнула.

– Жаль. Я мог бы оставить тебя раненой на этот раз. Тогда бы ты знала, что я приходил.

– Ты ненавистный, омерзительный зверь, – от ярости ее голос дрожал.

– Ты не боишься, что я убью тебя? – он отступил и провел кончиком палочки вниз к центру ее живота. Ее окровавленные бедра были невыносимо прекрасны. – Раскрамсать тебя тут было бы очень легко. Мракоборцы были бы в ужасе от вида твоего прелестного тела.

Он убрал член обратно в брюки и подошел к ее сумке.

– Но я не стану этого делать. Это была бы такая потеря. Акцио контрацептивное зелье.

Золотистое зелье звякнуло, соприкасаясь с содержимым ее сумки по пути наружу, и прыгнуло в его руку.

– Ты злобный человек, – прошептала она. Ее красные глаза блестели гневом.

– Так, так, – он быстро наложил заклинание, сначала нагрев зелье, потом остудив его, что делало его неактивным, затем он вернул его в сумку, – Предохраняться противоестественно.

– Твой жалкий «Темный Лорд» перевернулся бы в могиле, если бы увидел…

– Скорее жалкими являются грязнокровки, – Антонин подошел к ней, посмотрев на нее сверху вниз, его черная мантия шелестела по деревянному полу под ним, он задумался на пару секунд, – А ты никогда не интересовалась своей кровью?

– Моими родителями-магглами? – ее едкое замечание разожгло в нем раздражение.

– Магглы не смогли бы создать тебя. Они животные, а ты нет.

– Я бы знала о своем происхождении, подлец.

Он запустил руку в ее кудри на затылке и сжал в кулак, пока она не застонала.

– Я бы никогда не кончил в тебе и не оставил бы тебя дышать, если бы ты была грязнокровкой, – резко бросил он.

Она отвернулась к окну, ничего не ответив, и он решил, что пора закругляться, чтобы не испытывать судьбу ввиду скорого прибытия Поттера.

Он приставил кончик палочки к своему виску и зафиксировал в сознании картину – она перед ним, задыхающаяся, потеющая, раскрасневшаяся и обмякшая в его руках.

– Ирретиум сомнио, – прошептал он.

Длинная, пурпурная нить вырвалась из его виска, зависнув в воздухе. Когда он потянул ее дальше, по направлению к ней, нить двинулась вперед голодными рывками. Она мотнула головой, ударившись о стену, гнев сменился страхом.

– Еще одно фамильное заклятие, моя ведьма, – сказал он, – Оно объединит наши сны ночью.

И, если повезет, поможет утолить его жажду крови. Он не собирался ждать неделями, чтобы получить ее. Пурпурная нить достигла ее виска и проникла внутрь. Она отшатнулась, а потом посмотрела на него новым взглядом, полным злости.

– Ты будешь гнить в Азкабане до конца своей жалкой, никчемной жизни.

Он едва узнал ее. Поднеся палочку к ее виску, он заглянул ей в глаза, ощущая потребность увидеть исчезновение этого воспоминания, тот стеклянный взгляд, которым она однажды наградила и его.

– Обливиэйт.

Несмотря на то, что его вмешательство в ее память будет очевидным для целителя, он также может посеять в ней некоторые разбросанные, едва различимые инстинкты, которые будет намного труднее распознать и которые не будут подозрительны. После подмены воспоминаний о его визите чтениемкниги, он поместил в нее инстинктивное желание избегать переездов. Он также усилил уже поселившиеся в ней чувство беспокойства, которое он отметил с удовлетворением (хорошая девочка).

Возможно, это было слишком. Еще какое-то вмешательство, в более чем одно воспоминание, но, по крайней мере, эти инстинкты позволят ему выследить ее. Он бы с удовольствием насладился тем, как она ускользнет снова, и он прикинул, сколько раз ему нужно было бы поймать ее, чтобы сделать ей ребенка.

Прекрасный тест на отцовство.

Как завершающий штрих, собственнический порыв, с которым он больше не мог бороться – он поместил в ней желание заплетать волосы в косу. «Заплетенные волосы помогают женщине быть более подготовленной к вынашиванию ребенка», - однажды объяснила ему мать, когда он был еще ребенком.

Небольшая семейная примета.

***

Неделю спустя

Гермиона направилась в ванную, чтобы привести себя в порядок, когда целительница позвала мракоборца.

– Воздействие заклинания памяти, – объяснила целительница, и перед тем как Гермиона успела выскочить из ванной, добавила, – я имею в виду повторное заклятие, наложенное недавно, да. Не экзотическое заклинание, а настоящее Забвение.

Это было больше, чем она могла вынести. Гермиона заплакала, уткнувшись в собранную горсть туалетной бумаги, и подавила свои сильнейшие стоны, чтобы сохранить гордость. Наконец, она услышала, как щелкнул замок на двери ванной, и целительница передала ей тканевые салфетки.

– Они нежнее для кожи, – предложила целительница, и молча покинула ванную.

Гермиона ясно услышала жалость в ее голосе.

Что-то из этого поселило в ней гнев, который трансформировал страх, который она ощущала, во что-то пылающее. За ней охотились, наблюдали и никто не смог это предотвратить. Целительница осмотрела ее, мракоборцы помогли ей организовать переезд в коттедж «Ракушка», русский диалект лондонского английского завел расследование на территорию России – но это все равно произошло. Она почувствовала набухаюшую решительную ярость.

Как посмела она не помнить, что случилось.

Как вообще это посмело произойти.

Как посмел Антонин Долохов.

Она посмотрела на салфетки в ее дрожащей руке, и не знала, от чего ее больше трясет, он гнева или страха.

В ванной голоса разговаривающих снаружи мракоборца из Когтеврана и целительницы звучали приглушенно, и Гермиона осознала, что они ждут ее. Применив охлаждающее заклинание на лице, она постаралась избавиться от мешков под глазами. Несколько прядей выбились из ее косы, и она заправила их обратно.

Наконец, она вернулась в кабинет целительницы, больше не давясь слезами, но будучи ужасно разочарованной. Она знала, это не их вина, но она был охвачена сильной злостью, которая была соизмерима с яростью венгерской хвостороги, жаждущей крови.

– Я хочу, чтобы русскоязычные части моих воспоминаний были извлечены и переведены, – Гермиона ощутила, что ее взгляд жестко сверкнул, и она повернулась к мракоборцу из Когтеврана, – Сегодня.

– Мы все сделаем.

– А также мне нужно другое контрацептивное зелье, – продолжила Гермиона. Обе женщины рядом с ней притихли.

– Полагаю, это хорошая идея, – сказала целительница.

Гермиона достала контрацептивное зелье из своей сумки и поставила на стол целительницы.

– Проанализируйте его, просто для уверенности. И я хочу каждый день получать информацию о… симптомах беременности, – произнесла Гермиона, посмотрев на целительницу, которая кивнула, – Я очень беспокоюсь о своем здоровье, и мы можем обсудить мой случай завтра, а сегодня я… я просто хочу побыть одна.

Или с Глотиком, не важно.

Казалось, мракоборец ее поняла и начала говорить о совершенно бесполезных вещах: еще один опрос, еще одна ведомость, повторный осмотр ее жилья. Дальнейшие действия.

С каких пор ты стала внезапно полагаться на мракоборцев, Гермиона? Они едва помогли справиться с Волдемортом.

Целительница дала ей другую партию тестов и зелий, чтобы подстраховаться, и пообещала, что они поговорят на следующей день.

Перед тем, как с сопровождением отправиться в коттедж «Ракушка», Гермиона повернулась к целительнице и закусила губу.

– Мне очень неловко говорить это, но… я забыла, как Вас зовут.

Целительница сказала ей, но к тому времени, как она прибыла домой, она забыла. Это расстроило ее.

***

Сидя на кровати в коттедже «Ракушка», Гермиона приняла решение вести дневник о происходящих событиях. Она также будет встречаться с целительницей в Св.Мунго каждое утро, чтобы получать свежую информацию, даже если новостей не будет.

И надо записать ее имя в следующий раз, ради всего святого.

Она также будет продолжать оставлять одну пуговицу своей пижамы специально не застегнутой, перед тем как лечь в кровать и пройдет полный комплекс тестов, если, проснувшись, обнаружит, что все пуговицы застегнуты.

Никаких исключений.

Своей памяти доверять нельзя. Больше это не вопрос чувства безопасности. Ей нужна система, которая будет работать независимо от ее инстинктов или ее воспоминаний. Теперь важно быть в безопасности.

Флер была в саду, так что Гермиона могла молча найти Глотика в гостиной, не испытывая чувство стыда за свои слезы ярости. Она плюхнулась на кровать вместе с ним, и несмотря на его протесты, обняла его сильнее. Он пах стеклом с пляжа. Снаружи ветер понимал песок в воздух и опускал его обратно на пляж. Поначалу коттедж «Ракушка» ощущался как настоящая клетка: оставлять что-то снаружи (оставлять его снаружи своего тела) и самой оставаться внутри. Но Билл сказал не уходить слишком далеко, потому что она может случайно выйти за пределы защитных чар. А разве она не ходила в одиночестве вокруг Норы во время празднования известия о беременности Флер?

Сделала ли я это сама?

Она сильнее подтянула ноги под себя и беспокойно заерзала, держа палочку. Ничего в ее комнате не изменилось, но это больше ничего не значит. И она не могла сказать, что не показывала Долохову коттедж «Ракушка», как она позволила Яксли увидеть здание Гриммо, 12.

Флер беременна, Гермиона. Ты собираешься позволить Долохову добраться и до нее тоже?

Ее живот скрутило. Флер склонилась над садовым участком снаружи, пока ее шляпа колебалась на ветру, и Гермиона противилась желанию затащить ее внутрь и встряхнуть.

Выглядя опустошенным, Гарри прибыл даже не на час позже, с письмо из Министерства в руке. Она встретила его у камина, и в течении нескольких долгих секунд они не говорили друг другу ни слова. Она почувствовала усталость от стремления утешить его.

– Я не могу говорить об этом сегодня, ладно? – выпалила она. Он закрыл рот и кивнул. – Мне надо немного времени, чтобы все обдумать.

– Конечно.

Гермиона покручивала кончик косы между пальцев. «Это становится нервным тиком», – подумала она. Она должна была что-то сделать, чтобы что-то произошло.

– В библиотеке есть мракоборцы?

– Да… Да, есть. Что тебе нужно?

– Что-нибудь о русской магии. Магии снов. И… Я составлю список позже.

Она взяла министерское письмо из рук Гарри и стала читать его, затаив дыхание. Оно содержало длинный перевод, озаглавленный ключевыми переведенными фразами вверху:

—[Первый фрагмент воспоминания] «Хочешь детей от меня, маленькая ведьма? Ты сможешь это вынести?»

—[Второй фрагмент воспоминания] Спутывающая ода [?] – спряжение не ясно, корень слова: прятаться, скрываться.

Кровь Гермионы застыла в жилах. Переводчики не могли знать, но второе воспоминание – его медленный шепот, который звучал в тот момент, когда он держал руку на ее животе ниже пупка.

Письмо также содержало утверждение, что ее контрацептивное зелье «было нейтрализовано и более не эффективно».

«Было нейтрализовано».

Пассивный залог этого предложения маскировал его истинный ужас, горько отметила Гермиона. Как если бы зелье выскользнуло и произошел несчастный случай, или оно просто забыло как работать должным образом.

Это необходимо читать как «Антонин Долохов сделал Ваше контрацептивное зелье бесполезным». Там нужно было бы прочитать «Антонин Долохов скорее всего хочет насиловать Вас до тех пор, пока Вы не забеременеете».

Она чувствовала свое медленное дыхание и стук сердца, будто они было не ее собственные. Будто она была просто телом в комнате, находящимся рядом с ней, создающее шум, чтобы она слышала, стуком сердца, покалываниями кожи, телом, которое Антонин Долохов наполнил изнутри.

Она хотела разорвать министерское письмо и развеять его по ветру снаружи. Вместо этого она взяла его в руку и положила в книгу про посттравматический синдром (будто пытаясь скрыть его непристойность), посмотрев на пораженного Гарри.

– Ты можешь сопроводить меня в маггловский Лондон сегодня после обеда?

– Да, – тут же сказал Гарри, – Все, что захочешь.

Позже в тот же день, Гермиона осознала, что Гарри, очевидно, никогда не был у маггловского доктора, что на короткое время отвлекло ее от мыслей об изнасиловании в сторону того факта, что Дурсли были никакими опекунами.

Когда они сидели у доктора и проходили предварительный опрос о сексуальном здоровье, уши Гарри покраснели, когда врач предположила, что они двое были близки.

– Вы предохраняетесь? – она посмотрела на Гермиону и Гарри поверх очков.

Гермиона резко замотала головой, в то время как Гарри дернулся. Терапевт вскинула бровь и направила Гермиону сделать тест на беременность в уборную. Когда она вернулась, Гарри вертел в руках брошюру о безопасном сексе.

– Вы не беременны, – с улыбкой произнесла терапевт, снимая перчатки и утилизируя тест. – Но заботьтесь о защите, хорошо? Вам всего лишь…, – она проверила записи, – восемнадцать, слишком рано для детей. Вам нужны презервативы?

Гермиона сохраняла спокойный вид, но не могла остановить свою челюсть, когда та клацнула, и, когда у нее на руках был рецепт, она сопротивлялась желанию хлопнуть за собой дверью. Когда она вышла из терапевтического отделения, Гарри шел позади, сохраняя, она это чувствовала, острожное молчание.

Когда они пришли к фармацевту, Гермиона взяла так много тестов на беременность, сколько могла унести в обеих руках, бросая их на стойку с остальными рецептурными препаратами.

Маггловские контрацептивы. Маггловские утренние таблетки. Маггловские тесты на беременность.

Все, что чистокровный насильник не понимает или не знает как нейтрализовать.

Антонин Долохов может гореть в аду.

Комментарий к Глава 4

Вот и четвертая глава, друзья.

К сожалению, сейчас практически нет свободного времени, поэтому выход пятой главы затягивается. Переводчик готовится к важному экзамену. Потерпите :-) Как сдам экзамен, я снова буду вся ваша))

========== Глава 5 ==========

Комментарий к Глава 5

Друзья, простите за такую задержку - конец и начало года самые сложные по загрузке на учебе и работе. Далее главы будут выходить по расписанию - 1 раз в неделю.

Она мягко царапнула ногтями рифленый брезент. Умереть до того, как снова увидеть палатку изнутри, было бы слишком рано.

Ей было интересно, что случилось с палаткой, брошенной в Лесу Дин. Завалило ли ее листьями? Унесло ли ее порывом ветра? Или однажды на какого-нибудь ничего не подозревающего маггла, попытавшегося продать ее через рекламу в газете, наложил забвение министерский мракоборец? Она наклонилась, чтобы поднять опрокинутую лампу и вспомнила как Гарри…

Снаружи захрустели листья.

– Так вот как ты прячешься от меня, малышка? – сказал снаружи долоховский голос с акцентом.

О, нет.

Она замерла на месте. Во рту пересохло, и она едва посмела бы даже повернуть голову. Он находился достаточно близко, чтобы она слышала, как он шагает по листьям по ту сторону брезента рядом с ней.

Внезапно ткань зарябила и разошлась пополам с той стороны палатки, образуя грубый порез, через который она не могла ничего рассмотреть. Рвано дыша, она метнулась назад, прочь от голоса Долохова, и обнаружила, что находится….

В незнакомом лесу. Редколесье тянулось так далеко, как мог видеть глаз, лишь крупные деревья с черной корой чередовались с редкими валунами. Слишком реденько, чтобы спрятаться.

Она посмотрела под ноги и увидела лианы, закручивающиеся вокруг ее ног. Инстинктивно она побежала и услышала, что он бежит за ней.

Нет, нет, нет!

Она знала, как это закончится.

Она знала об этом каждую ночь и все равно убегала прочь, а он догонял ее.

В этот раз он поймал ее за волосы.

– Я ненавижу тебя, – закричала она, когда он подхватил ее под мышки.

– Высокая похвала.

– Убирайся из моей головы!

Он притащил ее к сплющенному каменному столу, где были выгравированы нечитаемые руны. Невидимые веревки связали ее руки, пока она пиналась. Деревья без листьев тянулись высоко в небо, черные ветки на фоне белых облаков, как треснувший мрамор. На их рифленой коре были вырезаны руны, везде, куда мог дотянуться взгляд.

Она закрыла глаза.

– Моя ведьма, – произнес он, скользя по ее одежде руками. Он всегда во снах раздевал ее руками – одежда, казалось, рвалась как бумажный шифон.

– Говорят, ты проявила интерес к моему родному языку.

Она сконцентрировалась на дыхании – спокойно, вдох и выдох. В ритме, который она могла бы контролировать. На котором она могла бы сфокусировать мысли. Вдох и выход.

Ее ноги были прикованы по разные стороны, веревки обернулись вокруг коленей.

Вдох. Выдох.

Но воздух, проникающий в ее легкие, был слишком холодным, жаля заднюю стенку ее горла. Рука скользнула вниз по ее ключице, отчего ее дыхание участилось (это происходит когда он…. как он начинает…перед тем как он….), и ненавистный голос заговорил в ее ушах на языке обрубленных согласных и незнакомых переливов, когда он развел ее бедра, приставил к ней горячую головку члена и ворвался внутрь.

Она пыталась подавить беззвучный плач, но не смогла.

Он говорил и толкался, говорил и толкался – поначалу неглубоко, потом он запустил руку в ее волосы и толкнулся так глубоко, что ее спина выгнулась дугой над камнем. Она проглотила хныканья и держалась так долго, как только могла, пока хватка на ее волосах не усилилась и, казалось, будто ее волосы выдирают с корнем.

Она закричала.

Это было ужасно.

Его речь стала жесткой и сбивчивой, а его толчки – дольше и глубже, приводящие к мучительной боли, когда он потянул ее за волосы. Он входил и выходил, лежа на ней сверху, их ребра вздымались, она чувствовала сильное жжение между ног, пока он совершал прерывистые глубокие толчки…

Она резко проснулась.

Ее взгляд упал на потолок коттеджа, и она ударила кулаком по одеялу.

Воздух был леденящим.

Она спрыгнула с кровати и захлопнула окно. Живоглот был на улице весь вечер, и она не хотела прогонять его. Сейчас он спал на краю ее кровати, тихо посапывая, очевидно ничего не замечая.

«Возможно из-за того, что это уже превратилось в рутину», – горько подумала она.

Она скользнула рукой под нижнее белье и почувствовала отвратительную скользкость между складок. Она рванула в ванную, казалось, ее руки действовали независимо от остального тела и бессознательно. Она сбросила пижаму (одна из пуговиц все еще расстегнута), скинула трусы и посмотрела на них – влажные, но не окровавленные.

Это психологическая реакция, Гермиона. Как реакция на щекотку или принудительное кормление. Ведь так?

Она включила горячую воду в душе и стояла под ним, пока ее кожа не покрылась красными пятнами.

Время шло.

Горячая вода продолжала литься…

Когда вода закончилась, она стала вытираться полотенцем насухо. Она коснулась руками ног и сглотнула, поколебавшись, прежде чем вытереться и там. Она начинала ненавидеть вытираться там внизу. Ей казалось, будто она постоянно проверяла себя, ненавидя свои ощущения, сомневаясь в своем теле. И она бы никогда не заметила, насколько острым был ее позвоночник в районе спины, но проведя полотенцем поперек него….

Позвоночник терся о камень под его весом, придавливающим ее, и запахи сосны, свежего пота и его кожи просочились в ее поры…

Она бросила полотенце и обхватила себя руками в районе груди, пытаясь успокоить дыхание, но ее руки соскользнули на талию, и это ощущалось как другой кошмар, который был у нее ранее на этой неделе, когда…

– Шшш, – прошептал он ей на ухо, – Прими это. Мы подходим друг другу, мы кончим вместе.

Из-за дождя его тело было скользким, когда он двигался вверх и вниз по ее груди, он скользнул рукой к ее ребрам и прошел пальцами по впадинке, где они заканчивались, она тяжело дышала под дождем…

От холода в ванной комнате ее тело покрылось мурашками. Она попыталась сдержать желчь, подступающую к горлу, ее тошнило, и она не могла сконцентрироваться ….

Но потом добрый голос с акцентом, мягким акцентом, который пропускал согласные и сглаживал гласные, отдался эхом в ванной комнате, кто-то обернул вокруг нее одеяло и передал ей пижаму.

Потом он увлек ее в теплый кокон из подушек на диване. А когда у нее на коленях оказалась бутылка с горячей водой, она крепко ее сжала и услышала шум волн и домашний запах свежесрезанного розмарина и крапивы, которые сушились на веревках на кухне коттеджа.

Мягкий голос попросил Гермиону выбрать оттенок лака для ногтей, что заставило ее подумать (вслух), что это все еще кошмар.

– Да, – сказала Флер, и Гермиона посмотрела на ее лицо. Оно все еще было опухшим, а глаза сонными и чуть прищуренными от света, но на нем все равно отражалась надменная суровость, – Значит, мы покажем Биллу наши потрясающие ногти утром, так ведь?

***

Гермиона проснулась на диване с больным горлом и сияющими, персикового оттенка ногтями, которые переливались на свету во время завтрака.

– Классический цвет, – объяснила Флер Биллу, и это было единственное объяснение, которое он получил.

Гермиона не знала, как выразить свою признательность словами. Она приняла ее, в некотором роде, напористую доброту, и это сделало утро добрее. Но когда она одна в своей комнате начинала свой утренний ритуал….

….Черт! Все пуговицы застегнуты, белья нигде не видно, палочка на полке в душевой….

….то почувствовала, как в животе закручивается тревога.

Она снова бросила взгляд на обеденный стол, сидя за которым мило общались Флер и Билл, и положила себе немного хлеба.

– Прошлой ночью…. – Гермиона сглотнула.

Может ли она попросить сравнить их воспоминания? Или она должна поговорить с Биллом? Сказали бы они, если бы он был здесь? О, боже. Что если Долохов…

Что если я….

– Это пустяк, – твердо сказала Флер, – Ну, Биллу пришлось дополнительно нагреть воду во время принятия душа. Но для меня это была ерунда.

Гермиона кивнула и поднялась на ноги, но Флер продолжила:

– Знаешь, Гермиона. Моя бабушка была похищена во времена Гриндельвальда. Они удерживали ее всю зиму. Когда она вернулась, дедушке пришлось дать ей подложную палочку.. Знаешь, палочку из обычной деревяшки, без магии.

– Просто палку?

– Да, палку. Потому что она бросала заклятия в любого, кто заходил в ее комнату посреди ночи.

Гермиона не знала, что на это ответить, но Флер просто задумчиво смотрела в окно.

– В любом случае, однажды это прекратилось.

– Что изменилось?

– Она сказала, что прошло время. Но отец сказал мне, что также помогли любовь и чувство безопасности.

Она применила заклинание, очистив столешницу от муки, и положила на нее несколько цветов, начав обрезать их стебли, когда Гермиона собралась уходить.

– Дай мне знать, как пройдет прием у целителя, хорошо?

***

– Значит, мне не стирали память снова?

– Нет, – сказала целительница, убирая светящиеся нити над Гермионой. Она почувствовала облегчение, растекающееся в районе груди, она наконец-то могла перестать беспокоиться, но… представляя, как Долохов хватает Флер за волосы и…

– Есть еще кое-какие хорошие новости. Вероятно, мы знаем, что происходит с Вашими кошмарами.

– Скажите, – произнесла Гермиона, затаив дыхание.

– Ну, кошмары отличаются от тех первых двух эпизодов, которые произошли во время нападения в Вашей квартире, поэтому мы прорабатываем предположение, что это новое заклинание.

Гермиона знала это; было ощущение, что она топчется на одном месте. Она бы хотела, чтобы целительница действовала активнее.

– Целитель, специализирующийся на проклятьях, который проводит консультации здесь, в Св.Мунго, нашел симптомы проклятья в научном материале. Заклятие провоцирует единый сон у обеих сторон, когда они одновременно погружены в сон.

Гермиона шаркнула ногой по полу.

– Как он объяснил, – продолжила целительница, – оно берет свои корни из Византийской империи, где использовалось волшебниками для коммуникации на длинные расстояния во время войн, когда сов бы сбивали. Хотя сейчас оно используется для более гнусных дел….

– Так как мне с этим быть? – спросила Гермиона. Она каждое утро направляла в Св.Мунго отчет во всех неловких деталях, о том, как ее сны изобилуют Антонином Долоховым, не представлением о нем или воспоминанием, а живым, дышащим Долоховым, который с радостью издевается над ней и терроризирует ее. Иных вариантов, кроме как сконцентрироваться на дыхательных упражнениях и отчаянных попытках проснуться, до настоящего момента у нее не было.

Но если они узнали, что это за заклинание, смогут ли они разрушить его?

– Основываясь на стандартной скорости естественного усвоения ведьмой Темной магии, мы посчитали, что потребуется три месяца, чтобы заклинание утратило свою силу. Но….. – целительница предвосхитила вопрос, заставший на губах Гермионы, – при регулярном воздействии лунного света, оно сойдет на нет в течение двух или трех лунных циклов.

Лунный свет.

Гермиона могла легко это сделать. В коттедже были огромные окна напротив дивана, на котором она могла бы разместиться. Сейчас вместе со способом какого-то контроля над своим сном, появилась и возможность сократить время того беспокойного сна, который у нее был в последнее время.

– Если я буду спать в разное с Долоховым время, я могу также…. избежать общих снов, верно?

– В теории, да.

Гермиона покрутила сережку в ухе. Она справиться. Этому придет конец. Сейчас недостаток сна с постоянными его нарушениями в течение ночи был для нее самым тяжелым испытанием, но теперь она сможет хотя бы вернуться к своему нормальному состоянию. Тогда она сможет сконцентрироваться на уверенности, что если он попытается найти ее, пока она спит, он не сможет сделать с ней то, что сделал тогда в квартире – парализовать ее и….. касаться ее тела снова.

– Вы уже определили, что за тип проклятья он использовал на мне в квартире? – спросила Гермиона. Она уже легко определяла, когда ее целительница испытывала дискомфорт – перекладывала ногу на ногу или передвигала перо и пергамент. Сегодня она разгладила мантию в районе плеча.

– Мы пока не нашли того, кто сможет разобраться с Вашим делом.

Гермиона сузила глаза.

– Кто сможет? Или того, кто готов?

Целительница заерзала на месте.

– Долоховы – древний род. В Восточной Европе и России магические сообщества меньше и в какой-то степени более замкнутые, поэтому требуется время, чтобы найти подходящего специалиста для этого дела.

Что там говорил Гарри? Что Долоховы как Малфои в России?

– Послушайте, Вы можете организовать расшифровку еще одного фрагмента воспоминания? – напряженно спросила Гермиона. Она должна была сконцентрироваться на чем угодно и двигаться вперед, даже если больше никто этого не делал.

– Конечно. Но, Гермиона…, – произнесла целительница, вскинув руку в поддерживающем жесте, но Гермионе нужно было пространство, а не добрая целительница и застрять в одиноком офисе.

– Мне нужно идти.

***

В эту ночь она не могла позволить себе уснуть.

Если для объединенных кошмаров необходимо, чтобы они спали в одно время, Гермиона должна была удостовериться, что она спит в то время, когда он, скорее всего, не отдыхает – в течение дня. Будет нелегко перестроить свои привычки, но перспектива непрерываемого сна была для нее сейчас очень привлекательна.

Когда она объяснила это хозяевам дома, Билл принял это с пониманием, а Флер сказала, что будет скучать без нее днем, но была бы рада быть рядом, если она вдруг проснется или ей будет нужна компания.

Это только вопрос времени, когда он узнает о цикле ее сна. Но что еще она могла сделать?

Когда целительница рассказа ей, что лунный свет может помочь, она составила календарь лунных циклов. Даже когда луна была скрыта за облаками, она все равно сидела у окна, с Живоглотом возле ее ног. Ей было одиноко бодрствовать ночью в темноте. В саду снаружи было тихо, а кромешная тьма простиралась так далеко, как мог видеть глаз – спокойная и неподвижная.

Храп Билла доносился из спальни.

Было сложно не заснуть, она чувствовала усталость, но она знала, что не может выйти на улицу, поэтому она делала растяжки в гостиной. Начала с рук, спины и ног и обратно к растяжке спины – они снова чувствовались как ее. А не что-то захваченное.

Единственное, что всплывало у нее в голове: она действительно должна выйти из дома. Совершить долгую прогулку. Сделать растяжку для ног как следует. Она подумала, что вероятно Гарри знает безопасный способ, как ей это сделать.

С ужасной головной болью она дождалась восхода солнца и рухнула в кровать. В первый раз за долгое время ее сон был спокойным.

***

– Маггловские и магические контрацептивы совместимы друг с другом?

Их сессия уже заканчивалась (они перенесли приемы на послеобеденное время), и Гермиона посчитала нужным спросить целительницу о том, что не давало ей покоя. Она уже приняла первую дозу маггловских оральных контрацептивов, а старое зелье носила с собой лишь для вида, но ей все равно было любопытно.

– Я не уверена. Это еще не достаточно изучено, – целительница не отрывала глаз от своих записей.

Типично.

– Почему?

– Ну, – начала целительница, ее голос был спокойным, – Волшебники обычно предпочитают магические контрацептивы. У них нет тех побочных эффектов, которые есть у маггловских.

– А как работают магические контрацептивы?

– Влияют на душу человека, препятствуют образованию новой души. Также мы проводим и тесты на беременность – определяя образование новой души.

Гермиона постучала пальцами по подлокотнику кресла.

– А заклинание для сокрытия беременности просто маскирует присутствие новой души?

Целительница посмотрела на нее долгим взглядом.

– Если кто-то попытается скрыть беременность от магического обнаружения, то да.

– Но не от маггловской диагностики.

– Физически в организме ничего не меняется, если Вы об этом спрашиваете.

Внутри Гермионы зародилось зерно надежды.

Этим вечером она сделала дома еще один маггловский тест на беременность, который оказался отрицательным. Прошло более двух недель с начала общих кошмаров (и предположительно наложения Чар Памяти), так что она стала чувствовать себя лучше с каждым днем.

Она даже позволила Флер сделать тест на беременность.

– Ха, – Флер улыбнулась, поднеся бумажку к свету, – Маггловский тест работает!

Позади нее Гермиона закатила глаза.

***

Позже тем же вечером, Гарри сидел на краю кровати, Гермиона за письменным столом. Это становилось рутинным.

Она избегала мракоборца из Когтеврана, слишком расстроенная тем, что ни одно из их расследований не приблизило их к поимке Долохова, поэтому Отдел мракоборцев, согласился, что Гарри должен быть тем, кто будет работать с ней. Так они и сидели: Гарри отчаянно искал ответы и передавал извинения, Гермиона зависала над книгами на письменном столе.

На этот раз он принес чай с кухни и молча переда ей письмо с расшифровкой последнего фрагмента воспоминаний, который она оставила целительнице. Из того сна в лесу, снаружи палатки. Письмо дрожало в ее руках.

Интим предполагает приватность, ведьма. Бедный переводчик, который слышал мой голос в твоих ушах, должно быть чувствовал себя неловко. Как долго еще ты будешь упорствовать? Может мне сказать им, что ты испытываешь, когда кончаешь для меня? О, или как ты дергаешься и рыдаешь подо мной? Как твоя кровь, твоя скользкая кровь…

Чувствуя, как ее лицо покраснело от смущения и гнева, Гермиона отбросила письмо, оно упало на стол с хлопком.

Его пошлые описания были более развратными, чем она могла представить, и с каждым новым параграфом становились еще более грязными. Для нескольких предложений потребовался дополнительный перевод, потому что у них не было эквивалента на английском. У переводчика явно не было ложных представлений о том, что Долохов делал с ней.

– Как он узнал перевод, Гарри? – она знала, резкость в ее голосе была необоснованной, ведь это не вина Гарри, но чья-то другая.

– Один из родителей переводчика русский. Она сказала, что говорила только с мужем и матерью по поводу этой работы, и оба они клялись, что никому не расскажут.

Гарри помрачнел.

– Мракоборец отказался, и нам пришлось пригласить другого переводчика из Министерства.

– Моя конфиденциальность, – она задумалась, слова сорвались с ее губ, но ей больше нечего было добавить, она стала накручивать на палец кончик своей косы.

Гарри выглядел сочувствующим. Он подошел и наклонился, чтобы обнять ее, но вдруг отстранился.

– Что? – Гермиона повернулась к нему. – Что такое?

– Я подумал, ты можешь…. Ну, знаешь….

– Что?

Он потоптался на месте.

– Хочешь немного личного пространства.

– Рядом с тобой, Гарри? Нет. Ты не сделал ничего плохого. И со мной тоже все в порядке, – это был первый раз, когда она действительно почувствовала, как разваливается перед Гарри на части из-за этого испытания – она не могла остановить всхлип и закрыла лицо руками, а ее глаза сильно защипало.

– Объятия были бы очень, очень кстати.

Она почувствовала нежное прикосновение руки к своему плечу, потом рука мягко обернулась вокруг ее спины, и ее плечи вздрогнули от переполнявшего ее горя. Она встала и обняла его в ответ.

– Я скучаю по маме, – прошептала она, уткнувшись в свитер Гарри. Она ненавидела то, как пискляво и по-девчачьи это звучало, ненавидела страдальческие нотки ее голоса, – Я и по папе скучаю. Но мне так нужна мама.

Она закрыла глаза и заплакала, но спустя пару минут Живоглот замяукал у ее ног, и они разорвали объятия. Гарри обхватил ее за плечи и посмотрел на нее.

– Гермиона, я тут подумал.

– О чем?

– Есть ли что-нибудь, что я могу сделать из того, что ты не можешь? Что-нибудь, что я могу, потому что я мракоборец?

Гермиона шмыгнула носом.

– В Дурмстранге не отвечают на мои письма.

Наверное, потому что я магглорожденная.

Поначалу Гермиона хотела написать под псевдонимом, но потом все же понадеялась, что сложностей не будет, особенно учитывая ту роль, которую она сыграла в войне.

– Что ты от них хотела?

– Ну, – начала Гермиона, доставая из ящика стола лист пергамента с заметками, – На всех своих спальнях они используют чары «против кошмаров и вторжений во время сна», согласно одной из книг Билла. Это древние чары, так что каких-то документов с разъяснениями я найти не смогла. Но они могли бы помочь.

– Хорошая идея, – Гарри кивнул, – Я смогу это сделать. Я организую запрос через Отдел мракоборцев.

– И я беспокоюсь по поводу Флер и Билла, – она снова шмыгнула носом и вытащила платок из прикроватной тумбы.

– За их безопасность?

– Я хочу, чтобы они понимали, что происходит, потому что они, вероятно….. кажется, чувствуют себя в безопасности. Ты можешь прийти сегодня на ужин?

– Да, конечно, – казалось, он не совсем понял, но все равно кивнул.

– Флер беременна, Гарри. И в ней кровь вейлы, поэтому если Долохов найдет и ее тоже…. – сказала она, но ее горло так сдавило, что она сглотнула. – Это опасно для них. Возможно, понадобится твоя помощь, чтобы найти другое безопасное место, потому что это может быть действительно опасно для нее.

– Вероятно не намного опаснее, чем Волдеморт, - сказал он.

И это было первое, что сказала Флер этим вечером за ужином из жареной курицы.

– Ты тоже? Переедешь? Я думаю, нет, – Флер снова прервала ее, – Чары защитили этот дом от Волдеморта, и они защитят от любого ужасного человека, который будет снаружи.

Гарри посмотрел на Гермиону длинным, предупреждающим взглядом.

– Я не знаю, где в пределах этого коттеджа заканчивается действие Чар Фиделиус, – Гермиона заставила себя сделать глоток воды, чтобы успокоить нервы, – Я могла быть … атакована здесь, пока гуляла. В течение дня.

Флер фыркнула.

– Я видела тебя из сада. Или на пляже. Знаешь, я бы заметила. Нет, правда, Гермиона, заметила бы.

Гермиона жевала курицу с такой энергией, что она ударилась о щеку, заставив ее поморщиться. Гарри очень сосредоточенно смотрел на свой картофель. В течение некоторого времени единственными звуками были позвякивание тарелок у всех, кроме Флер, которая отложила свои столовые приборы.

– Я размещу камни по периметру защитного барьера, – Билл заговорил, смотря то на Флер, то на Гермиону, – Это поможет?

Гермиона помедлила минуту.

– Я буду очень признательна, – сказала она, – Но, Флер, тебе тоже нужно быть острожной.

– Конечно, – произнесла она, и ее рука опустилась на живот. Его еще не было видно, но движение напомнило Гермионе, что Флер скоро станет матерью.

Гермиона снова начала есть, но с чувством настороженности, и следующие несколько минут прошли в тишине. Похоже, Флер почувствовала напряженность, поэтому взялась за столовые приборы и разговор с решимостью наладить настроение.

– Знаете. В Шармбатоне были два англичанина, братья. Как англичане могут быть такими странными? Их всегда ловили, когда они тайком….

И по мере того, как продолжался разговор, напряжение начало сходить на нет. Перед тем как уйти, Гарри передал теплые пожелания от Джинни, а Билл попросил разбудить его, если ночью ей что-то понадобится.

Гермиона чувствовала спокойствие до тех пор, пока не надела пижаму и не приготовилась уснуть, как только взойдет солнце. Это была долгая, одинокая ночь, и она отчаянно хотела выйти на прогулку.

Она думала об этом. Но выходить не стала. Но она действительно очень хотела.

Уснула она быстро и очень надеялась, что это будет очередная, безмятежная ночь.

***

Закручивающаяся вода накрывала ее, лежащую на спине, леденящий холод охватывал ее кожу везде, за исключением теплого тела между ее ног…

Она пиналась и пыталась вывернуться, цепляясь за песок под ней, а соленая вода отступила обратно в море, наконец-то дав ей возможность дышать.

Она посмотрела наверх на обнаженную фигуру Антонина Долохова над ней. Он был злом. Она никогда не видела его тело при полном свете дня, но его тонкие волосы и шрамы превращали его в отвратительного нависшего монстра. Соленая вода стекала по его бледной коже. Его руки пригвоздили ее бедра к мягкому песку, но его черные глаза смотрели мимо нее вдаль, за песочный горизонт.

Гермиона сделала тяжелый вдох и попыталась воспользоваться его невнимательностью, но она не смогла вырваться из его хватки. Он все еще не двигался, только удерживал ее на месте.

Это был первый раз, когда он поймал ее во сне, догнал и медлил, не применяя насилия. Это ощущалось как насмешка. Как если бы совершал томную вечернюю прогулку, наслаждаясь ее агонией и унижением с некой обыденностью, просто пригвоздив ее и ожидая, пока она потратит всю свою энергию, извиваясь и задыхаясь.

Гнев разрастался внутри нее, она заметалась под его руками и его телом, не в состоянии больше терпеть это.

– Ты отвратителен.

Он перевел взгляд с горизонта на нее.

– Ты в Корнуэлле, – сказал он, – Не так ли?

Шок вырвал ее из сна.

Снаружи Флер пела в саду.

========== Глава 6 ==========

– Гермиона, это просто маггл.

Голос Флер на кухне был тихим и успокаивающим, она поплотнее укуталась в халат. Снаружи под звездным небом мракоборцы стояли напротив лысого мужчины, держащего лабрадора на поводке.

Ранее этой ночью (или технически это было раннее утро?) Гермиона случайно уснула на диване, когда пыталась поймать лунный свет. И вдруг она увидела его.

Черный силуэт. Впереди шла собака. Но была уже глубокая ночь, слишком поздно для маггла, чтобы выгуливать собаку. Фигура бродила взад-вперед вдоль ватерлинии, потом человек посмотрел на пляж – прямо на коттедж – и замер.

Вглядываясь.

Гермиона смотрела в ответ в ужасе, она едва могла пошевелиться, лежа на диване под одеялом. Его фигура возвышалась над океаном не настолько высоко, как у Долохова, но это не имело никакого значения, ведь у Пожирателя Смерти могло быть Оборотное зелье.

Так ведь?

Когда она нашла в себе смелость, она ворвалась в спальню Флер и Билла, и девушки спрятались за спиной Билла. Гермиона видела, как сильно его пальцы сжимали палочку, и подумала о последних секундах жизни Лили и Джеймса Поттеров.

Через четыре минуты прибыла толпа мракоборцев и волшебников элитного спецподразделения.

Сейчас трое из них ждали на кухне. Один из мракоборцев вернулся в дом после разговора с магглом и подошел к Гермионе.

– Это просто маггл, выгуливающий собаку, – сказал он.

– Глубокой ночью? – не унималась Гермиона.

– Он задержался на работе, он какой-то маггловский дизайнер зданий. Он просто гуляет с собакой.

Позади них другая женщина вышла из камина, представилась ночной сменщицей стирателя памяти и вышла на улицу. Вверху и внизу по пляжу раздался треск и виднелись искры, когда волшебники спецподразделения стремительно трансгрессировали, освобождая территорию, а мужчина-маггл крутил головой туда-сюда, всматриваясь диким взглядом в залитое лунным светом небо. Стиратель памяти щелкнула пальцами перед его лицом и подняла палочку.

– Я не могла знать, – Гермиона скрестила руки и повернулась к мракоборцу. Долохов врывался в ее дом. Как минимум однажды охотился за ней и стирал ей память.

Понял, что она в Корнуэлле.

– Вы не могли знать, – подтвердил мракоборец.

– Я…, – Гермиона снова посмотрела на него. У него был выучено спокойный вид. Флер сердито посмотрела на двух волшебников, которые не стали снимать свои ботинки, проходя в дом, обратно к камину.

– Простите, – слабо проговорила Гермиона.

– Нет необходимости извиняться, – ответил мракоборец, – Из всех людей, из всех людей вам мы в особенности готовы помочь вернуться к нормальной жизни.

– К нормальной жизни?

– Безопасной.

Мне из всех людей?

Несколько ведьм в министерской униформе прошли через камин, держа связки льняной материи со следящими рунами. Флер передала Гермионе бутылку с горячей водой и попыталась проводить ее в спальню, защищая от толпы людей, которые постепенно заполняли коттедж внутри и вокруг.

– Держи. Давай возвращаться ко сну.

– Я не буду спать.

Флер вздохнула.

– Давай вернем тебя в кровать, где ты сможешь быть подальше от любопытных глаз.

Гермиона посмотрела на мракоборцев снаружи, недоумевающего маггла, стирателя памяти, Флер и Билла в их ночных рубашках и волшебников спецподразделения, дежурящих вокруг. Еще двое мракоборцев проверяли защитные чары по периметру около ватерлинии.

Именно там, где…

– Ты в Корнуэлле, не так ли?

Рука Гермионы дернулась к пижаме.

Маггл смотрел на стирателя памяти стеклянным взглядом, пока тот изменял его воспоминания, и Гермиона вспомнила, как она постоянно забирала воспоминания у своих собственных мамы и папы. Несколькомракоборцев пристально смотрела в пол, когда она шла в свою комнату.

Ее уши покраснели от унижения.

***

Против своей воли она уснула.

Это был именно сон, потому что у нее не было при себе палочки, и она снова была в этом богом забытом лесу. Валуны бессмысленно качались, когда она смотрела на них.

Все те прошедшие недели кричать на него было напрасным. Язвительная ненависть была встречена тихим удовольствием. Сейчас она ничего не чувствовала – как будто она наблюдала сцену с расстояния, как будто это происходило не с ней.

Бежать через лес было бесполезно.

Она просто села на землю и ждала, пока ее приговор приведут в исполнение.

Позади нее захрустели листья под ступающим, который неторопливо приближался к ней, пока не остановился позади нее в тишине. Она решительно смотрела на лес впереди, на деревья с вырезанными на них рунами и на покрытые мхом валуны – такие же были тогда, когда он бормотал ей на ухо ужасные угрозы про переводчика.

– Я учился охотиться здесь, – сказал глубокий голос над ней. Рука скользнула в ее кудри сверху, и его большой палец сделал круг за ее ухом, – Также как и твои дети возможно будут.

Ее подбородок сморщился, и она подняла руки, закрывая лицо. Она задержала дыхание насколько смогла, чтобы заглушить боль, но когда она попыталась вдохнуть, дрожащий вздох уступил место всхлипам, которые заглушались руками.

– Не стоит смущаться того, что твой дух сломлен, – мягко сказал он.

Рука обвилась вокруг ее горла, но она проигнорировала это, продолжая рыдать. Она устала быть сильной. Все было бесполезно. Его пальцы мягко сжали хрящ ее дыхательных путей и затем отпустили.

Звяканье металла прозвучало у Гермионы над ухом, она вздрогнула.

Его член наполнил ее ужасом, который скрутил ее живот. Красное, злое пятно в уголке ее глаза – она отказывалась смотреть прямо на него. Это не была анатомия. Это было горячее оружие, которое пронзало ее как нож. Злобное животное со своим собственным разумом, которое дергалось и корчилось в ее животе.

«Азкабана будет мало, – подумала она отстраненно. Он должен быть…»

Он двинулся, пока его член не обдал жаром ее щеку.

Это было в новинку. Если он настолько глуп, чтобы поднести его к ее рту, она могла бы укусить его и разжечь свой гнев достаточно, чтобы убить и проснуться. Будто читая ее мысли, он во всю длину прижался к ее лицу, как будто провоцируя.

– Ты захотела оказать мне сопротивление, маленькая ведьма?

Ее нижняя губа задрожала, когда большой палец скользнул в ее рот, затем надавил на зубы, чтобы она разомкнула челюсти.

– Ты, должно быть, чувствуешь себя одиноко там, без своих друзей, – его голос с акцентом был спокойным и диалоговым, таким как у Билла и Флер, когда они вели личные беседы на террасе коттеджа за чашкой чая. – Ты думаешь о них? Мисс Лавгуд собирает эльфийскую крапиву для своей наволочки каждую ночь.

Внезапно Гермиона почувствовала, как ее зрачки сузились до точек, а горло непроизвольно сократилось, сглатывая. Ее разум представил картину Луны, гуляющей по холмам вокруг своего дома с ножницами и отстраненным взглядом, в поисках эльфийской крапивы, пока силуэт Долохова смотрит на нее с расстояния.

Пожалуйста, нет.

– Это древняя примета, конечно, что она помогает отвести неудачу.

Он провел большим пальцем по ее нижним зубам. Она была дочерью стоматологов и аккуратно чистила зубы каждый вечер, даже когда они искали крестражи, а теперь Долохов скользил своими пальцами у нее во рту. Ее глаза защипали от слез.

– Возможно, это для спокойствия ее отца. Он нервно смотрит в окна и сгрызает ногти до кожи. Иногда мне интересно, о ком из нас, Пожирателей Смерти, он думает.

Внезапно, Гермиона вернулась к реальности. Его руки обхватили ее голову твердой хваткой.

– Стой…

Его член проник в ее рот, и соленый, горький вкус на языке заставил ее замолчать. Это был толстый незваный гость, который дергался у нее во рту. Возвышающийся над ней Долохов мягко вздохнул. Его член давил на ее гортань, пока не достиг мягкой стенки ее горла, которое она судорожно сжала, насколько могла и стала дышать через нос. Его руки жестко впились в ее кудри на затылке.

– Такое трогательное сопротивление.

Он дернул ее голову на себя, и его член проник глубже в ее горло. Она вскинула руки, надавливая на его бедра в попытке оттолкнуть, чтобы освободить дыхательные пути, но его хватка была железной. Он трахал ее горло скользящими толчками, которые вызывали у нее рефлекторные рвотные позывы. Дышать было невозможно, и Гермиона трясла и дергала головой из стороны в сторону в безумном страхе, пока ее сердце колотилось в груди, но его руки впились в корни ее волос, пока он входил и выходил из ее судорожно сжимающегося горла, сопровождаемый мерзким звуком глак-глак-глак, который эхом отдавался в ее ушах.

– Как мягко, – сказал он сбивчиво.

Слюна толстыми нитями стекала по ее подбородку, пока она пыталась вырваться. Как и раньше, его не волновала ее безучастность, она была объектом, который он захватил, придавил и в который толкался.

– Твое дрожащее тело такое жаждущее. Оно молит о том, чтобы в него поместили детей.

Когда перед ее глазами замаячили черные точки, угрожая потерей сознания, он двинулся назад, давая ей возможность сделать вдох, и она всхлипнула с членом во рту. Слезы бежали по ее щекам, а кудри прилипли к лицу, когда он снова двинулся вперед, она пыталась судорожно вдохнуть клочки воздуха.

Наконец, она услышала вверху тихое бормотание на иностранном языке. Руки Долохова придвинули ее ближе, он замер, и головка его члена запульсировала. Горячая, жидкая субстанция ударила в ее горло так неожиданно, что она чуть не вдохнула ее, глотнув в нужный момент и избежав удушья от его семени.

Толстая паутина слюны потянулась из ее рта за его членом, когда он выходил, и ее пронзила дрожь. Едкий вкус его семени скрутил ее желудок, и она склонилась на руках над землей, ее рот был влажным, а живот напряженным, к горлу подступала тошнота.

Она глотала воздух длинными вдохами.

Она должна рассказать Гарри. Лавгудам тоже нужна защита.

Когда крупный большой палец прошелся по слюне на ее подбородке, она дернулась в сторону, и, открыв глаза, увидела, как он смотрит на нее сверху вниз. Ее щеки вспыхнули румянцем, а он смотрел на нее долгим, спокойным взглядом ледяных глаз.

– Так поступают со шлюхами и предателями, – он снова обернул свою руку вокруг ее шеи, – Но не с матерями. И никогда с беременными ведьмами. Мы никогда не будем делать этого за пределами снов, несмотря на то, как прекрасно это ощущается. Он снова провел пальцем вокруг хрящика ее трахеи. Потом он дернул ее вверх, ставя на ноги, и прижал ее дрожащее тело к себе.

– Я устал ждать, милая ведьма.

Другая его рука обернулась вокруг ее шеи, и его ладонь сдавила горло, пока…

Рыдая, она проснулась, и ее стошнило на деревянный пол.

***

– У меня плохие новости.

В одной руке Гарри крепко держал несколько писем, в другой – чашку чая. Он переминался с ноги на ногу в дверях спальни, пока она не пригласила его войти.

– Это насчет, – Гермиона вздрогнула, – Луны?

– Нет. Не Луны, – он сел на край ее кровати и протянул ей чашку чая. Она снова села за стол и ждала, затаив дыхание.

Гарри был первым человеком, которого она увидела сегодня утром, лихорадочно предупреждая его, что Лавгуды в опасности. Оставшееся утром время она провела нервно мечась туда-сюда по комнате, расплетая и заплетая свои волосы, сжимая Глотика сильной хваткой, пока он с недовольным взглядом не убежал прочь, и пытаясь помогать Флер с выпечкой («Ты хочешь сделать это маггловским способом? Я могу показать тебе, как замешивать хлеб правильно, конечно, я знаю, твоя мать маггла…»)

И она мечтала о долгой прогулке. Боже, ей нужна долгая прогулка.

Сейчас, в середине жаркого дня лучи солнца проникали в ее комнату, Гарри сидел на кровати в настороженности.

– Русская переводчица, которую мы недавно пригласили для этого дела. Ее тело обнаружено сегодня утром.

Гермиона почувствовала, как ее сердце подскочило вверх.

– Долохов – наш главный подозреваемый на данный момент. Она была…хм…, – Гарри помедлил, и кончики его ушей порозовели, перед тем как он сглотнул, – Она была найдена с семенем во рту. И также с растительным веществом.

Сердце Гермионы вздрогнуло в груди.

– Эльфийская крапива.

– Да, – медленно подтвердил Гарри, – Это была эльфийская крапива.

Она с лязгом опустила чашку с чаем на стол, и ее руки нервно теребили пряди на кончике ее косы. Гарри вроде говорил, что у переводчика были муж и русский родитель? Кто нашел ее тело? Она представила их, как Молли после битвы за Хогвартс, схватившая и всхлипывающая над своим близким, только теперь это была мракоборец с….

Семенем и эльфийской крапивой во рту.

«Так поступают со шлюхами и предателями»

– Сколько ей было лет?

– Гермиона, – Гарри посмотрел на нее долгим и тяжелым взглядом, пока мягко не обхватил ее руку своей, – Ты знаешь, что ничего не могла сделать, чтобы предотвратить это.

– Ты ведь понимаешь, как сложно так не чувствовать?

Гарри молчал.

Рациональным умом она понимала, что он был прав. Долохов, бывший Пожиратель Смерти, охотился за ней. Ни от кого не ждешь, что он пойдет в объятия монстра, чтобы усмирить его. Никто не пойдет из чувства долга в одиночку останавливать ненавистного убийцу.

Но это неправда.

Гарри это делал, ведь так?

Он пошел умирать в Запретный лес, чтобы спасти жизнь остальным.

Она не могла выдержать его взгляд, и посмотрела на колени. Долохов не был лидером чистокровного культа смерти, кому нужно было поместье, армия и широкомасштабные доказательства силы. Он был мстительной иголкой в стоге сена, способной совершить убийство и раствориться на заднем плане. Министерство не могло найти его, пока он убивал людей из спортивного интереса, а сейчас он то появляется, то исчезает в ее жизни.

И он не пытался убить тебя, не так ли?

Она почувствовала укол вины, когда лицо Луны всплыло в ее сознании, и Гермиона взяла в руку перо, лежащее на столе, чтобы успокоиться.

– Он собирается навредить Лавгудам. Я знаю.

Гарри вздохнул.

– Луна сказала, что ей не нужна защита.

– Нет! – воскликнула Гермиона. – Ты все равно должен обеспечить ей защиту.

– Мы так и делаем. Ее отец не в своем уме, но она нет… С ней все в порядке. Она никого не слушает. Она будто в каком-то своем мире.

Гермиона расслабила кулак и заставила свою челюсть перестать стучать. Ее родители рвали бы на голове волосы, если бы увидели, в каком состоянии были ее зубы после месяцев скрежетания ими.

Или стали бы рвать, если бы вспомнили ее снова. Чары Забвения, которые она наложила на маму с папой, были масштабными и разрушающими, практически резней – стирание памяти Долохова, по сравнению с этим, было практически несущественным.

А теперь посмотрите-ка, кто разрезал ее память.

Она провела руками по лицу и коснулась волос.

– Почему? – ее голос дрожал. – Почему Чары Забвения не являются непростительными?

Рука крепко сжала ее плечо. Они сидели так несколько минут, и Гарри обнимал ее несколько раз, когда ее дыхание становилось сбивчивым.

– Слушай, – сказал он, спустя минуту, – Гермиона. В министерство прилетела сова от библиотекаря Дурмстранга. В посылке есть информация о защитных чарах спален, если ты хочешь погрузиться в это. Там не так много, но это уже что-то, если ты хочешь взглянуть.

Она подняла глаза. Это было чем-то реальным. Чем-то, что она могла контролировать, что могло дать ей преимущество, возможно, помогло бы защититься.

Чары против боггартов. Чары против эротических инцестных снов (Гарри усмехнулся на этом: «Знаешь, я рад, что у нас только Фред и Джордж»). Чары против вампиров.

Ага!

Чары против вмешательства в сны. Чары предотвращения вмешательства в сны.

– Спасибо, Гарри, – сказала Гермиона сбивчиво и крепко его обняла. Согласно описанию, это была древняя магия, основанная на кровных рунах. И это точно было в ее силах, даже несмотря на то, что она никогда не сдавала ЖАБА. Эти руны напомнили ей о рунах, вырезанных на деревьях и валунах, и она оторвалась от письма и посмотрела на Гарри. – Я собиралась сказать тебе. В тех общих снах, он забирал меня в какой-то лес.

– Можешь описать его?

Гармиона моргнула. С каждым днем он все больше говорил как мракоборец. Когда она начала рассказывать, он записал детали в блокнот, и посмотрел на нее недрогнувшим взглядом. Он действительно будет хорошим мракоборцем.

– Эти детали помогут, Гермиона. Каждая мельчайшая деталь может помочь.

– Постоянная бдительность.

Они оба хмыкнули.

Гермиона положила письмо на стол.

– Ты мог бы сегодня снова пойти со мной к доктору?

– Э, да, – внезапно мракоборец Гарри растаял и его место занял Гарри-подросток, запустивший руку в волосы.

Гермиону окутала волна благодарности. Таблетки, которые лежали под ее кроватью, работали прекрасно, но она подумала, что что-то с более длительным эффектом будет лучше, если…

Если этот кошмар растянется.

***

Контрацептивая инъекция, о которой ей рассказала терапевт, действует в течение 12 недель. Таблетки уже привели к задержке месячных, что привело к постыдной тревожности. Перспектива, что Антонин Долохов заявится, когда у нее будут месячные, вызывало у нее беспокойство и казалось унизительным.

Она не могла заставить себя поговорить с целительницей по поводу этого своего страха. Это казалось таким несерьезным по сравнению со всем остальным – по сравнению с гибелью мракоборца, которая делала перевод. Когда она приехала в Св.Мунго на ежедневный прием позже вечером, она чувствовала, что не может сказать целительнице, что она на маггловских контрацептивах, оставив при себе все эмоции. Возможно, ей стоит сходить к маггловскому психологу.

Персиковый лак Гермионы все еще переливался на свету, когда она барабанила пальцами по стойке ресепшен. Должно быть Флер его как-то зачаровала, чтобы он не слезал, потому что он по-прежнему выглядел безупречно, за исключение тоненькой, узкой линии отросших ногтей, которая была ненакрашенной около кутикулы. Прошло уже несколько дней?

– Грейнджер, – сообщила Гермиона ресепшионистке.

– О, – ресепшионистка просмотрела стопку пергамента, – Ваш сегодняшний прием отменен.

Интуиция скрутила живот Гермионы.

– Почему?

– Сегодня она не может принять вас.

Гермиона посмотрела пристальным взглядом.

– Почему не может?

– Она…ээ, – ресепшионистка бросила взгляд на закрытую дверь кабинета, а потом снова посмотрела на Гермиону, обдумывая ответ, – Она не приходила сегодня утром.

Мир в сознании Гермионы остановился.

Целительница.

Ее тело сковал страх.

***

Гермиона превратилась в игрушку – заводную игрушку, у которой не было выбора, когда ее заводили и заставляли двигаться. Она развернулась на каблуках и из Святого Мунго отправилась прямиком домой. Ее душил шок, когда она, не двигаясь, стояла перед камином в коттедже.

Должно быть имела место утечка информации из Мракоборческого офиса. Может даже из Министерства или Св.Мунго. Кто еще мог знать, кто ее целитель?

Сначала мракоборец. Теперь целительница.

Как скоро будут схвачены Луна и Ксенофилиус Лавгуды?

Она вывела Глотика из комнате и села за стол, нервно стуча ногами по полу. У Антонина Долохова есть куча времени, чтобы, не торопясь, схватить всех людей, даже слабо связанных с ней, если ему будет надо, в то время как мракоборцы будут копошиться вокруг, хватаясь за соломинку.

Она должна вмешаться.

Гарри попытается ее остановить, она это знала.

Если в министерстве есть доносчик, она не может даже скооперироваться с мракоборцами в попытках заманить его в ловушку. Она просто спровоцирует еще чью-то гибель, только попытавшись.

Она посмотрела на свои записи, лежащие на столе, и тихо усмехнулась. Все ее исследования вели ее к этому заключению, даже если она не готова признать это сейчас. Ни одно из них не помогло мракоборцам определить, где он был или как его можно остановить. Это могли быть чистокровные родильные чары, защитные чары спален, заклинания ночных кошмаров, привязка к девственной крови или русские фертильные чары. Долохов мог использовать что угодно из этого.

Она вызвала Гарри по каминной сети и рассказала ему о целительнице. Его молчание в течение следующих нескольких часов усиливало ее подозрения, пока в ее комнате не появился патронус в форме оленя.

– На ее поиски направлена команда, – сказал он голосом Гарри, – Просто держись, Гермиона.

Ее вечер был занят уборкой, сортировкой и ходьбой. Она починила свои ботинки. Она написала самой себе письмо с объяснениями событий сегодняшнего дня и оставила его под подушкой, на случай если весь день будет стерт из памяти. Потом она достала книги о рунах и кровной магии и пробежалась по ним. Отслеживающие заклятья. Связывающие заклятья. Невидимые отслеживающие заклинания. Беспалочковые защитные сглазы. Что-нибудь, что даст возможность оказать сопротивление, что-то, на что можно положиться.

Она сменила белье, и ее лицо стало красным от стыда. Это действие чувствовалось грязным, после того, как Долохов управлял ее телом. Она думала, что уже привыкла к отвратительному шраму вдоль груди, но когда она, переодеваясь, увидела его в зеркале, он будто насмехался над ней.

– Ты в порядке Гермиона? – Флер посмотрела на нее во время ужина вечером, – Просто ты сегодня какая-то притихшая.

– Я просто хочу сказать «Спасибо», вам обоим, – тихо сказала Гермиона, – Я невероятно благодарна за что, что вы приютили меня у себя.

– Это пустяк, – Флер ухмыльнулась, – Если ты будешь тут, когда родился ребенок, мы будем рады помощи.

Она отстраненно постучала пальцами по животу, и они с Биллом улыбнулись.

Под столом пальцы Гермионы сомкнулись у ее собственного живота.

Четыре часа спустя храп Билла выровнялся, дом был погружен в кромешную тьму. Гермиона завязала шнурки на ботинках, оставила письмо под подушкой, надела самую теплую зимнюю куртку и вышла на ночную прогулку.

– Люмос, – прошептала она, и ее палочка засветилась как сияющий маяк.

Выглянула луна. Ветер подхватывал песок и прибивал его к ее ногам, но его удары по ее лодыжкам позволили ей отвлечься от страха, державшего ее в постоянном напряжении. Она чувствовала себя такой уставшей, пойманной в ловушку в течение такого долгого периода времени – и, смотря сейчас на далеко простирающийся пляж, она могла, наконец-то….

Она шла. Она шла и шла, минуты растянулись в час, палочка крепко сжата в руке в страхе, но она продолжала идти медленно, мимо пустых песчаных дюн, не оглядываясь. Случайные деревья с нечеткими очертаниями разрезали небо, черные и высокие, требовалось несколько долгих минут, чтобы пройти сквозь них, оставив позади. Когда в следующий раз она будет сидеть в кабинете целителя, будучи под сияющими золотыми нитями, они покажут, что ее память была стерта снова. Даже при наличии письма самой себе, это будет унизительно. Целитель узнает.

Будешь ли ты притворяться, что удивлена?

Потому что они остановят тебя в любом случае, если ты захочешь сделать это снова.

Она пнула песок, и ветер разнес его по береговой линии. Ее Люмос линиями разрезал тени поперек дюн, и это казалось сияющим знаком. Она продолжала идти, а в небе по-прежнему светила дугообразная луна.

Случайная волна ударилась о ее ботинки (какое несчастье, ботинки промокли), когда она услышала шаги и плеск воды позади.

Она замерла на месте. Она вскинула палочку и от ее Люмоса заплясали тени.

Шаги по направлению к ней продолжились.

Когда она двинула рукой, которой держала палочку, палочка вылетела из ее руки и упала на песок, и теперь лишь лунный свет освещал все вокруг. Она продолжала смотреть перед собой. Приглушенные шаги по песку постепенно становились громче и ближе, пока не остановились, и она почувствовала, как песок под ней пришел в движение под его тяжестью.

«Я буду охотиться на тебя, – подумала Гермиона, – и ты даже не узнаешь об этом».

Легкое прикосновение к ее талии, а потом сильная рука обернулась вокруг и сдавила грудь в мощном объятии. В ее ушах зазвенел ужас, и она почувствовала вкус метала на языке.

– Пойдем, маленькая ведьма?

Ее захватило давление трансгрессии.

Комментарий к Глава 6

Приятного чтения, друзья!

А впереди еще три части.

========== Глава 7 ==========

Первым показателем того, что все было катастрофически неправильно, были ее руки. Секунду назад она была на пляже, готовясь стошнить или закричать, когда рука Долохова обернулась вокруг ее талии, а сейчас…

Сейчас ее бедро касалось холодного каменного пола, но смотрела она на свои руки. Они подрагивали как от только что перенесенного Круциатуса. Ее пальцы были грязными, кожа на них треснула, а ногти….

Черт.

Ногти с персиковым лаком Флер отросли до невероятных размеров. Вместо тонкой полоски у основания, сейчас почти половина ногтя не была покрыта лаком. Не может быть, чтобы она прибыла сюда с пляжа сегодня или вчера, даже месяц назад. Она не смогла сдержать ужасающий стон.

Она пробежалась руками вдоль тела — живот был плоским, а ребра выступающими. Ее маггловские джинсы и другая одежда пропали. Вместо этого на ней было надето однотонное голубое платье, которое, как она увидела повернувшись, достигало ее икр.

И оно было пропитано кровью.

Ее пронзила дичайшая головная боль, заставившая ее прищуриться от единственного источника света немного выше — светового люка в каменном потолке. Ее дрожащие пальцы ощупали затылок на предмет наличия травм, чего угодно другого, что могло бы объяснить наличие крови, но она ничего не обнаружила.

Там внизу также ничего не горело.

Она чувствовала себя так, будто влетела в класс, когда урок уже заканчивался или будто открыла книгу на последней странице. Она совершенно ничего не понимала и ощущала себя как в тюрьме, богатой, но все равно тюрьме. Широкие ковровые дорожки покрывали каменный пол. Вокруг были лишь гладкие каменные стены, темная античная фурнитура заполняла углы комнаты. Спрятаться негде.

В центре комнаты была одноместная кровать с балдахином, будто насмешка над уютом. Скрученные простыни были покрыты кровью.

Раздался треск.

Гермиона попятилась к каменной стене.

Долохов трансгрессировал по другую сторону кровати, под мантией был черный лен и кожа. Он спокойно посмотрел на нее — даже внимательно. Розовый шрам, который Гермиона не помнила, рассекал его лицо, от уха до подбородка. Он шагнул вперед, и его мантия прошлась по полу, оставляя полоску крови.

Гермиона подумала о целительнице и сглотнула.

— Чья кровь…., — начала Гермиона, ее голос был хриплым. Ну конечно. Из-за крика от Круциатуса ее голосовые связки раздражены, — Чья кровь на постели?

Лучше тебе оставить Лавгудов в покое, ты, отвратительный монстр.

Он наклонил голову.

— Тебе нравится?

Гермиона пригляделась к нему и увидела, что шрам был зашит, крошечные ниточки соединяли кожу поперек. Рана была глубокой. Еще пара сантиметров вниз, и она бы рассекла его горло.

Это была его кровь на кровати, и что бы с ним ни случилось — он выжил, но только едва.

— Это будет кровать, на которой ты родишь мне детей, — сказал он.

Как в аду.

Она была совершеннейшей идиоткой, думая, что сможет ублажить его и вернуться обратно в коттедж. Думая, что самое страшное, что может случиться, это потеря памяти.

— Как долго я уже здесь? — прошипела она. Ее горло пересохло, а пальцы были покрыты синяками и ранами. Неужели она пыталась карабкаться по стенам? Совершенно точно нет.

— Достаточно долго, что показать свою изобретательность и воинственность. Он поднял свою палочку, и после пары резких движений кровавое пятно исчезло с кровати, — Не стоит использовать Круциатус на возможно беременной женщине. Это может привести к выкидышу. Но мне было любопытно, и я не смог сдержаться.

Движение палочки — и ее мышцы свело спазмом, она упала на пол, как марионетка, чьи нитки обрезали. Платье было достаточно длинным, чтобы оставлять ее прикрытой, пока она корчилась на полу.

Где я? Что со мной произошло? Как долго я здесь?

Вопросы крутились в ее голове.

Не будь эгоисткой.

— Где целительница? — спросила Гермиона, — Что ты с ней сделал?

— У тебя не идет кровь, как должна у ведьм, — тихо сказал он, игнорируя ее вопрос.

Поначалу Гермиона посчитала это очередной убогой попыткой указать на статус ее крови, как магглорожденной.

— Ты, конечно, молода… Но не настолько молода, чтобы у тебя не шла кровь. Так в чем дело?

О, Господи.

Гермиона почувствовала, как ее лицо горит румянцем от унижения, она закрыла глаза. Антонин Долохов спрашивает о ее месячном цикле.

— Я не скот для разведения.

Он не легилимент, как были профессор Снейп или Сам-Знаешь-Кто, иначе он бы не задавал этот вопрос. Но она понятия не имела, сколько времени Долохов держал ее тут, а маггловская контрацептивная инъекция работала только в течение 12 недель.

Ее дни сочтены.

— Если ты не ответишь мне, ведьма, я с удовольствием выбью из тебя ответы как из женщины, — он стоял над ней, казалось, о чем-то размышляя, — Ты появилась у меня слишком молодой, чтобы знать все темные стороны удовольствия. Но я с удовольствием займусь изучением того, что заставляет тебя рыдать. Хочешь, изучим это вместе?

Она стиснула зубы. Должно быть, она не сказала ему про маггловские контрацептивы, когда он пытал ее ранее, иначе бы он не спрашивал снова. Так что она может попытаться оставить это в тайне.

Но, с другой стороны, бывший Пожиратель смерти не побоится отправить ее в Отделение №49 (прим. переводчика: англ. Janus Thickey ward — отделение в Св.Мунго) для безумцев и слабоумных до конца ее дней.

Она вздрогнула.

— Это стресс, — солгала Гермиона, еще лицо было устремлено в пол. Ее рука начала неметь, будучи придавленной весом ее тела, — Это не работает нормально, когда у меня стресс.

— Хмм, — он не выглядел убежденным, — Круцио.

Она закричала. Это было больно. Больно. Раскаленная, пронизывающая боль прошлась по ее коже, обжигая нервы. Время перестало существовать, она потерялась в резкой, сжигающей боли, она забилась в агонии. В ушах звенело, а тело тряслось, пока она жадно хватала ртом воздух.

— Ты уже говорила эту ложь ранее.

Он молчал какое-то время, и Гермиона осознала, что он дает ей время продумать ответ.

— Кру….

— Я слишком худая, — выпалила она между вдохами, — Я… слишком худая. Моя мать….была такой же, — Ее мозг цеплялся за обоснование этой лжи, пока голос дрожал, — Я…. Единственный ребенок в семье. Она не могла набрать вес.

Казалось, это остановило его на мгновение. Он применил заклятье, которое придавило ее к полу.

— Вот как. Ты больше не будешь отказывать от еды.

Она отказывалась от еды.

Это кусок информации казался важным. Она заметила, что она была более худой, но думала, что это из-за голодания, чтобы заставить его убеждаться, что у нее всегда есть еда, а не из-за того, что она отказывалась от еды.

Овуляция прекращается, если вес человеческого тела слишком мал. Был ли это ее план, перед тем как она потеряла память? Возможно. Добиться снижения веса к тому времени, как маггловские контрацептивы перестанут действовать, выиграть себе немного времени.

Но не отдала ли она что-то, что так отчаянно защищала?

Все еще ощущая на себе последствия Круциатуса, пока она еще была дизориентирована, она почувствовала, что ее левитируют в ванную.

— Раздевайся, — сказал он, бросив ее на пол.

Двумя взмахами волшебной палочки, он включил воду и наполнил стоящую на фигурных ножках ванну.

Она стояла и смотрела на него, одетого в дуэльную мантию, пропитанную кровью, в ожидании глядевшего на нее, потом осмотрела комнату. В ней были туалетный столик и другие излишества, будто она была госпожой.

Она что-то упустила.

Что-то было совершенно неправильным.

Почему она оказалась в таких комфортабельных условиях? Почему она в такой плохой физической форме несмотря ни на что?

И где его ярость и злость? Если она ранила его лицо, перед тем как он изменил ее память, он должен быть в ярости и жаждать мести. Его холодное спокойствие заставило ее сжаться. Она упускала значимые детали, и от этого у нее все внутри холодело.

Тик-так.

Он размеренными шагами обошел ванную по направлению к ней, как танцор, ожидавший ответного действия от нее.

— Ты грязная. В таком состоянии ведьма не должна вынашивать детей.

Он все держал под контролем.

Если контроль останется в его руках, он поместить ребенка в тебя.

Сумасшедшая паника охватила ее. Она схватила подсвечник с туалетного столика и отскочила в сторону, оставляя между ними только ванну, но он был слишком быстр. Она набросилась на него, но он, казалось, был лишь позабавлен этим, его сильные руки затащили ее в ванную, пока она яростно кричала, и еще один взмах волшебной палочки парализовал ее снова, когда она уже наполовину выбралась из ванны, отчего она резко упала назад.

Она закрыла глаза и сфокусировалась на дыхании. Он обхватил кончик ее косы пальцами.

Вдох. Выдох.

— Ты мстительная и коварная. Это хорошие качества для передачи детям.

Медленно ее коса распускалась, сегмент за сегментом, пока ее кудри не разметались по его рукам.

— Не, — она прошипела, — Не трогай мои волосы.

— Тебе так важно, чтобы она была заплетена? — веселье в его голосе заставило что-то внутри нее вспыхнуть от гнева. Он разбросал ее волосы по плечам. — Я собирался поместить в тебя ребенка и отпустить. И как ты сама сказала, ты не скот для разведения.

Она вздрогнула, когда вода и мыло проскользнули сквозь ее волосы, без сомнения при помощи его магии. Ей казалось, будто она тонет.

— Гиппогрифов довольно сложно разводить. Если они принадлежат хозяину, их нужно сломать, перед тем как они будут готовы вынашивать. Пальцы вспенивали мыло на ее голове, сильно оттягивая корни болезненными движениями. Ее волосы были грязными. Она кусала внутреннюю сторону щеки, чтобы отвлечь себя.

— Они никогда не покоряются, но их молчаливого согласия достаточно. Их нужно хорошо кормить и хорошо содержать. Часто спаривать. Это трудоемкая деятельность.

Подсвечник прыгнул обратно на свое место. Ее беспалочковая магия бесполезна.

— Теперь понятно, что тебе требуется большее внимание.

Она скептически посмотрела на подсвечник.

Казалось, ему было совершенно наплевать на ее буйство. Нет. Он получал настоящее удовольствие от ее сопротивления. Он относился к ней, как у животному, тренируемого до беспомощного принятия. Спокойный хозяин выбивает дух своей твердой рукой.

Она почувствовала, как паника подступает к горлу, когда он пустил воду сквозь ее волосы, чтобы смыть, и чистящее заклинание прошлось по ее телу. Другое движение его палочки убрало воду. Она чувствовала себя шишугой (прим. переводчика: существо из вселенной ГП, похожее на терьера), за которой ухаживали, и это было унизительно. Когда он поднял ее и подошел с ней к кровати, которая находилась в центре комнаты, окно ослепило ее, а она не могла даже отвернуться.

— Это совершенно бессмысленно, кончать в тебя, если ты не забеременеешь. И сегодняшний Круциатус не поможет зачатию, — он прижался губами к ее уху, — Но ты вдохновляешь меня на классические удовольствия.

Наколдованные веревки обернулись вокруг ее запястий, прижимая их к изголовью, и раздвинули ее колени.

— Все еще маленькая девочка, — он хмыкнул и провел рукой по ее животу, — Но твои бедра раздвигаются идеально.

Она попыталась подавить вздох, когда его рука аккуратно опустилась на ее клитор.С бесстрастной точностью его палец выводил круги на вершине ее складок. Гермиона не могла остановить растекающееся по центру тепло.

— Ты не можешь игнорировать то, к чему твое тело готово.

Два пальца проникли внутрь, мягко обогнув ее девственную плеву, и, пройдя сквозь нее, послали волны удовольствия, заставляющие ее живот вздрагивать, сжимаясь все сильнее и сильнее, пока скорость не стала стабильной и планомерной. Она отчаянно пыталась отстраниться от ощущений и сконцентрироваться на ситуации. Очень важно было понять, что он скрывает, что случилось и как долго она здесь.

Флер все еще в безопасности? Она вообще еще беременна или ребенок уже в их с Биллом старой комнате?

Ищет ли ее до сих пор Министерство?

Но движения его пальцев вернули ее внимание, когда она почувствовала горящий румянец удовольствия, расцветающий на ее лице и груди. Отчаянно всхлипнув, она почувствовала поток удовольствия, растущий внутри нее, и изогнулась в оргазме сквозь слезы. Это была худшая часть изнасилования. Организм всегда был.

— Твое тело подрагивает и трепещет, — сказал он, смотря на нее холодным, наблюдательным взглядом, надавливая пальцами на ее таз, пока она дергалась от спазмов, — Ты чувствуешь, оно хочет ускорения?

Всхлип сорвался с ее губ.

— Любопытная причина для слез, — он мягко переместил руку назад и прошелся по линии шрама, заканчивающегося на ее груди, затем обхватил ее плечи, — Это просто. Тебе нужно только сдаться. Это естественно.

— Гори в Адском пламени, — прошептала Гермиона, и поток слез размыл ее зрение. Ей нужна палочка. Ей нужна его палочка. И ей нужен план.

Горячий толчок пронзил ее скользкий вход. С минуту он рассматривал ее, склонившись над ней под черным пологом кровати, и она увидела, что шрам на его лице стянулся. Белая полоса пересекала его лицо.

Ничего нового. Кошмары продолжаются в реальности.

— Смотри, ведьма, — он смотрел на нее чуть прикрытыми глазами, — Возможно мы делаем твоего первенца.

Он глубоко протолкнулся.

***

Следующие несколько дней это стало рутиной.

Он приходил к ней, чтобы покормить, помыть и изнасиловать.

В таком порядке.

Первую ночь она провела, смотря на ночное небо в кромешной тьме, пока звезды двигались мимо, сознание металось и боролось в попытке найти зацепки. Она оказалась в шахматной партии, половина которой уже была сыграна, с победами, поражениями и стратегией, по которым она видела только результат, не зная, как они прибыли к этому моменту.

Шрам через его лицо был напоминанием ее близкой победы. Она почти выиграла, без понятия, как, но ее негодование трасформировалось в горящую мотивацию. Она должна узнать, как убить его, она должна выкарабкаться из этой ситуации, именно так, как она сделала это в прошлый раз.

Казалось, его нервировало ее сопротивление, и он оставался паталогически контролирующим.

Было ясно, что она отказывалась есть, мыться или сотрудничать с ним до того, как он изменил ее память, и что он не был против. Но что-то изменилось. Когда он прибыл на следующее утро, он трасфигурировал новое кресло, чтобы наблюдать за ней. Было похоже, что она принял новую тактику с чувством ленивого любопытства.

— Ты можешь упорствовать, — начал он, — Империус будет рад тебе помочь.

Она все равно отказалась.

Он приходил дважды, утром и вечером. Принуждая ее проклятьем Империус. Заставляя ее есть еду, которая появлялась на столе, потом мыться в ванне под его взором.

Он снял проклятье Империус, когда вдавил ее в кровать. Его глаза были темными от желания, когда она пиналась, и билась, и царапала его. То же самое было в кошмарах, где его насилие было наполнено стремлением к эффективности, но сейчас у нее было стойкое чувство, что что-то его удерживает, как ревущий ветер, бьющийся в дверь, и скользкие движения между ее ног чувствовались более омерзительными, чем в кошмарах.

Зашив ее там внизу, он привязывал ее запястья к кровати магическими веревками и проверял ее покои, перед тем как трансгрессировать прочь.

Ванна всегда была пустой, когда оковы спадали. Ее бедра были холодными и скользкими, потом липкими по прошествии времени, с ее кровью и его семенем между них.

Это было омерзительно.

Но она была занята.

Когда его не было рядом, она яростно искала знаки ее предыдущего состояния. На нижней стороне античного столика, который он принес для приема пищи, она нашла маленькие полумесяцы состриженных ногтей.

Восемьдесят четыре штуки.

Если это она их тут оставила — а гарантии не было, отметила она мрачно — у нее совсем мало недель до начала фертильного периода. Она была здесь уже полтора месяца. Ноготь с ее указательного пальца идеально подходил к одному из полумесяцев, и она отскочила, с волнением пересекая комнату.

Тикающие часы отсчитывали время.

Она не могла перестать думать о целительнице или Лавгудах. Долохов игнорировал все вопросы о них, но она знала, что верить ему все равно нельзя.

Она смотрела на ковры и думала, не были ли здесь убиты Луна или ее целительница.

Также она чувствовала гулящую энергию в своем шраме, рассекающим грудь — как покалывание, которое бывает от враждебных чар, таких как в Гринготтсе. Если это семейное поместье, она посчитала, что магия Долохова на ее шраме как-то взаимодействует с этими чарами. Она пообещала себе протестировать это, когда ее сила вернется.

Она была измучена пытками и дала себе слово, что проведет расследование позже, после отдыха в кровати или пустой ванной. Она не хотела быть пойманной в процессе тщательного изучения своей тюрьмы, и она слышала треск трансгрессии снаружи несколько раз в течение дня.

Он недалеко.

Единственное, что она заставила себя сделать, даже несмотря на то, что ее руки ныли от усталости, это заплести волосы в косу. Мысль о его руках в ее распущенных волосах пробуждала в ней гнев, и ее инстинкты помогали ей чувствовать себя спокойнее с заплетенной косой на ее спине.

Когда она услышала завывающий ветер и посмотрела вверх, она увидела голые черные ветки, бьющиеся в окно.

Это был лес из ее кошмара, о котором она рассказала Гарри.

Она закусила губу. Сколько лесов подходят под ее описание? Она посмотрела на небо через окно и сжала кулаки.

Облака медленно проплывали мимо.

***

Пролетело два дня, и ее сила начала к ней возвращаться.

Гермиона начала ощущать грусть и волны сожаления. А еще злость, доставляющая ей боль в челюсти от стискивания зубов по ночам. Каменная тюрьма — была ли это модифицированная старая башня — нависала над ней в тишине, и она не слышала даже пения птиц.

Но утром на третий (из того, что она помнила) день ее заключения, после того, как Долохов трансгрессировал прочь, она почувствовала желание мстить. Она обнаружила себя на кровати в сбившимся на бедрах голубом платье, медленно дышащей и с руками на влагалище.

Долохов всегда уделял повышенное внимание ее кровотечениям. Он всегда проводил рукой по ее окровавленным бедрам, когда вколачивался в нее, и смотрел с особым вниманием, что заставляло ее кожу трепетать от отвращения.

Это был последний раз, когда она чувствовала эту боль.

Двумя пальцами она проскользнула внутрь, надавливая вниз и в сторону, пока пронзительная острая боль не охватила ее, вызывая стон и нервный импульс.

— Я ранил тебя во второй раз?

— Ты так быстро заводишься….

Гермиона выдернула пальцы. Она свела ноги вместе и схватилась за кончик косы, игнорируя слабый запах крови, который, казалось, стал ее постоянным спутником.

Этим вечером Гермиона бешено пиналась ногами и рычала сквозь стиснутые зубы, когда Долохов придавил ее к кровати. Когда она почувствовала, как ее льняная сорочка сбилась на ее талии, она посмотрела на небо и представила как разбиваются окна, так что стекло посыпается вниз.

«Стоп, — подумала она, — Осколки стекла»

Он с силой развел ее колени в стороны и надавил своими коленями навнутреннюю сторону ее бедер, отчего она сдавленно застонала. Руками он дотянулся до ее ног и раздвинул в стороны складки, ей не нужно было смотреть на него, она чувствовала его взгляд там, где ощущалась уже пульсирующая боль.

Ее ноздри раздулись от злобы, и чувство презрения поднималось в ней. Она ожидала его ярости — Круциатуса, удушения, чего-нибудь — но тишина поселила в ней ощущение нервозности.

— Как предсказуемо.

Предсказуемо? Я уже делала это раньше?

Он вполголоса произнес заклинание и тянущее ощущение растеклось вдоль ее прохода, пока боль от разорванной девственной плевы не исчезла, когда она была снова восстановлена. Палец прошелся по ней, и Гермиона вывернулась в яростной попытке отбиться.

— Убери свои омерзительные руки прочь!

— Это, — подчеркнул он, — мое. Тебе не стоит трогать то, что тебе не принадлежит.

Гермиона одарила его яростным негодующим взглядом, пока еще могла, но он никак на это не прореагировал. Вместо это, он какое-то время выглядел задумчивым.

— Позволь мне научить тебя кое-чему о тебе.

По мановению его палочки, она снова была парализована.

Он встал и разделся — полностью — это было как видеть его в первый раз снова. Сначала мантия, потом рубашка и брюки, пока он не стоял перед кроватью будто голый зверь. Черные волосы. Белый шрам, который тянулся вдоль его тела. Широкие руки, держащие одежду. И эрекция, на которую Гермиона отказывалась смотреть.

Когда он взобрался на нее и разместился между ее ног, его плечи закрывали свет сверху. Он прижал свое горячее тело к ее, зарывшись лицом в ее шею, и его крупные размеры напротив ее выпирающих ребер были удушающими.

— Гермиона, — выдохнул он.

Ее живот сжался. Нет, нет, нет, нет.

Минуту он дышал в ложбинку на ее шее.

— Дети появляются от насилия или от страсти.

Она начала задыхаться, когда он оставил поцелуй на ее горле.

Блокируй его. Игнорируй его.

— Очень необычно, что ты боишься моих ласк больше, чем насилия.

Он прикусил ее ключицу, и его пальцы вырисовывали линии на ее ребрах, двигаясь все ниже. Его голос с акцентом немного подрагивал и это было куда хуже, чем когда он был спокойным. — Представь мое удивление. Представь мою радость.

Он приставил свой член ко шву между ее складок и задвигал бедрами. Она чувствовала пульсацию на своем животе.

— Ты интересовалась своими предками? — прошептал он чуть ниже ушной раковины. Будто бы он был любовником. — Как мужчины брали женщин? Как те щедро давали детей в ответ?

Он скользил головкой члена вверх и вниз по ее складкам и смотрел на нее внимательно, она закрыла глаза.

— Ходили слухи, что мать Гриндевальда не хотела его, а Темного Лорда не хотел отец. Такие прекрасные жертвы, чтобы создать мощную магию.

Он толкнулся в нее до предела и жестко прижался к шейке матки. Она зарыдала в агонии.

- Я знаю. Я знаю, - он поглаживал ее клитор между томными, медленными толчками, которые пронзали ее, но она ничего не могла поделать. Все горело и болело как обычно, но та фамильярность и интимность, с которой он к ней обращался, заставляла ее чувствовать себя отвратительно. Она пришла к нему из безопасного коттеджа. К этому. И теперь он привел ее к себе.

Она уже почти рыдала, и он мягко поцеловал слезу не ее щеке.

- Муки ведьмы – это удовольствие мага и сила ребенка.

Он тяжело дышал, шепча ей на ухо, и – она осознала – терял контроль. Его бесстрастная точность исчезла, и на место ей пришел жадный голод. Он дышал сбивчиво и дрожал, и не казался расчетливым, его пальцы подергивались.

Она может это использовать. Была ли это интимность или ее страдания, но что-то заставило его потерять осмотрительность.

- Я сделаю тебя матерью.

Могла ли она спровоцировать его? Она подавила всхлип и заставила себя сглотнуть.

- Нет, - сказала она, почти прошептала, - Пожалуйста, нет.

Он перешел на русский. Его руки больше не просто придавливали ее, они обернулись вокруг ее парализованного тела и держали жадно, пока он толкался в нее. Его шепот на ее коже звучал как молитва, и его глаза почти расфокусировались. Его пальцы скользнули к ее пояснице, и он прижал ее к себе.

Он был в восторге. Ее кожа подрагивала в абсолютном отвращении. Но это был инструмент, проблеск стратегии. Она использовала его тихо, запирая на задворки своего сознания, и у нее вдруг возник вопрос – пока Долохов толкался длинными толчками в ее болезненный, горящий вход между ног – как звали ее целительницу.

Он прижался лбом к ее лбу, кончая в нее с жесткими подергиваниями.

Она открыла глаза и увидела, что его глаза были закрыты.

Лишь его шрам смотрел на нее.

Комментарий к Глава 7

Итак, мы уже на финишной прямой - остались одна глава и эпилог. Я выпущу их вместе. Но из-за большого объема восьмой главы выход этих двух частей ожидается не раньше, чем через две-три недели.

Но есть и хорошая новость: на следующий день после выхода заключительных частей данного фанфика выйдет первая глава уже моего собственного фика по Антионе.

========== Глава 8 ==========

Гермиона пораженно приподнялась на окровавленных простынях.

Ее цикл возобновился.

Под утренним светом, который пробивался через небосвод, она, скрежеща зубами, сдернула простыни – практически восхитительный алтарь изнасилования – перед тем как осознала, что ей некуда их убрать.

Она коснулась рукой задней части платья и почувствовала влажное пятно. Одежда пропиталась кровью. Ее охватил стыд. Она развернулась и начала кружить по комнате, скользя вдоль стен в панике и яростном нетерпении с льном, зажатым в руке.

Три недели.

Три недели одних и тех же бесполезных дней, полных насилия, закончились ничем, кроме периодической боли внизу живота (причиной чему определенно была матка) и чертовых окровавленных простыней. Долохов будет доволен, и это будет отвратительно.

– Черт, – проревела она, бросив льняную ткань через комнату.

Она посмотрела на ногти, лак на которых почти исчез, настолько они выросли. Три недели без толку. Она схватила подсвечник в ванной и бросила его в окно, но он отскочил от защитных чар, что заставило появиться весело настроенного Долохова.

– Ты уже пыталась это сделать, – сказал он, силой повалив ее на кровать ранним вечером.

Она прожгла взглядом дыру на окровавленном льне. «Флер должно быть уже скоро родит», – подумала она. Она очень хотела стать матерью. Билл заботится о ней. Гостевая комната в коттедже, вероятно, уже преобразована в детскую.

Ее глаза защипало от слез, и она обхватила себя руками.

Она не хочет быть матерью, совсем нет. Она скучает по своей матери. Она сейчас вероятнее всего в Австралии и не помнит ничего о том, как родила, заботилась и любила Гермиону, давая ей возможность чувствовать себя особенной даже летом, без магии, далеко ото всех, кого она знала.В субботу утром папа делал омлет на тосте и будил ее идиотскими каламбурами за чашкой чая.

Гермиона почувствовала раздражение и сжала руку в кулак до хруста в суставах.

Долохов сделает ее матерью – будет отцом ее детей – от этого ее тошнило. Этого не может произойти. Поэтому она изучала в комнате каждую деталь.

Рядом с тикающими часами, над старинным столиком не было ничего. Никаких разшатанных камней. Никакого знака, что она делала что-то, кроме как отказывалась от еды, была изнасилована, отказывалась мыться и оставила шрам на его лице.

До сих пор Долохов считал, что насильные еда и мытье каждый день помогут ей забеременеть. Чистокровный извращенец. Он не имел даже малейшего представления, что она на гормональных контрацептивах, но, очевидно, ее время истекло.

Краснота на ее простынях насмехалась над ней. Ее подбородок скукожился, когда она прикусила дрожащую нижнюю губу. Стремительно подлетев к простыням, она схватила их и окинула взглядом комнату. Под кровать. Это единственное место.

Она изучала края кровати с яростно горящим намерением. Совершенно не было смысла скрывать тот факт, что у нее месячные – он все равно узнает, потому что он проверял это дважды в день. Если он захочет изнасиловать ее, он все равно узнает, что у нее идет кровь.

Но простыни были агрессивным, ужасным напоминанием, а Гермиона была достаточно унижена его подлыми попытками заставить ее забеременеть. Будто бы она была…. Как он сказал? Гиппогриффом?

Нет.

Простыни должны исчезнуть.

– Так, – она встала на колени и с негодованием посмотрела на край кровати. Зазор у бортиков кровати был слишком узким, чтобы затолкать туда простыни. Она поднялась на ноги и отпихнула простыни под кровать, потом плюхнулась на матрас и заскрежетала зубами.

Солнце начало подниматься. Он будет здесь в течение часа.

Две недели назад она в какой-то момент перестала рыдать, и вдруг осознала, что это заставляет его терять интерес. Если бы она могла сделать процесс более механическим, превратив это в менее приятное для него действие – она будет стараться преуспеть. Она будет просто смотреть в потолок, молчать и игнорировать его, когда он будет брать ее.

Поначалу это будет тяжело.

Она никогда бы не смогла игнорировать ту первоначальную острую боль, когда он вонзался в нее, разрывая плеву. Иногда было хуже; он поднимал ее и вонзался в нее снизу вверх, боль была меньше и ее бедра плотно прижимались к его. Сделав это в первый раз, он посмеялся,когда получил ее реакцию, поэтому теперь он делал это каждый раз, когда она уходила спать без его разрешения.

Он дрессировал ее.

Но если она не подчинялась, он делал что-то хуже. Ей не было позволено добавить хоть немного комфорта для себя.

В другие дни, если он сначала разогревал ее сам, боль почти не ощущалась. И все равно это было ужасно; она две недели не могла перестать плакать. В последний раз ей удалось отключить эту эмоциональную волну внутри себя.

– За семью, моя ведьма, – промурлыкал он, накручивая ее волосы на палец, – Твоя магия – это фундаментальная сила, которая, слившись с мужской, будет передана ребенку. Это крайне важно. Да будет так.

Она смотрела на черные, голые ветки, закручивающиеся на небосводе вверху.

– Ты умрешь здесь, – произнесла она, понятия не имея, почему сказала это.

Он ухмыльнулся и крутанул пальцами внутри нее. Ее бедра задрожали, и влажный хлюпающий звук коснулся ее ушей перед тем, как она кончила, и слезы покатились по ее щекам, когда она выгнулась назад и чуть вниз с тяжелым вздохом, но потом…

Потом он беспощадно двигал пальцами снова и снова во время ее оргазма и продолжал, расположившись напротив нее.

– Докажи, ведьма.

Он не останавливался, надавливая на ее клитор, вырисовывая жесткие скользкие круги, толкнувшись в нее до предела.

– Стой! – бросила Гермиона, но он продолжал массажировать ее, смотря вниз своим серым взглядом, – Стой!

– Умоляешь? – выдохнул он, вколачиваясь в нее, – Мать обещает убить отца своих детей и в то же время просит пощады?

Он не останавливался, и волны удовольствия превратились в болезненные, словно электрические разряды, разрушающие наслаждение. Гермиона отвернулась от него и прикусила внутреннюю сторону щеки, как вдруг что-то внутри нее вспыхнуло. Он не был отцом, не был как ее отец, не был таким отцом, каким станет Билл, не таким, как Артур Уизли. Ее мама и Флер, как и любая другая мать, из тех, кого она знала, забили бы этого мужчину до смерти, если бы он сделал такое с их дочерьми. Массирующие движения по клитору, заставили ее бедра дрожать, но она сморщила лицо и сконцентрировалась на его смерти.

Он был просто человеком – кровь и плоть.

И шрамы.

Да, шрамы, включая тот, которым она наградила его.

Она решила, что она больше никогда в своей жизни не будет мастурбировать.

Когда он наконец-то кончил со стоном и, окинув взглядом тюрьму, ушел, она сконцентрировалась на шраме на его лице и на образе бедной целительницы Святого Мунго, которая, вероятно, уже давно мертва. Его смерть превратилась в мантру.

Это был мертвец, насилующий ее, и когда он касался ее, это было ничто. Вопрос был только в том, как убить его поскорее.

Так что она ждала, и планировала, и думала.

Только сейчас, когда у нее месячные, все стало немного по-другому. Она смотрела на небо, которое было таким ярким и светлым. Кровь на ее бедрах была чем-то привычным, но это ощущалось по-другому без его….

Без его участия.

Лежа на кровати в ожидании его, она снова заплела волосы в тугую косу и шумно выдохнула. При этом что-то на задворках ее сознания натолкнуло ее на мысли. Как тень. Будто бы она…

…под кроватью…

….вспоминала что-то, также как возвращались ее ночные кошмары тогда, в квартире в Лондоне. Иногда было сложно отделить реальность от вспышек паранойи. Воспоминание о Живоглоте в ее подсобке всплыло в памяти, и перед глазами возникла картинка, которую она преобразовала в мысль. Поладит ли он с ребенком Флер? Она надеялась, они отдадут его Гарри или семейству Уизли, если у них с ребенком не заладится.

Она прогнала эту мысль снова. На ее место пришел отчаянный шепот – посмотреть под…

Хлоп!

Гермиона поднялась на ноги и сжала кулаки. Долохов смерил ее долгим взглядом, потом медленно обошел ее вокруг, глаза прошлись вниз по задней стороне этого нелепого голубого льняного платья. Она знала, там была кровь.

– Ты испытываешь стыд? – она услышала новую интонацию в его голосе, не насмешку, а что-то другое, что она не смогла распознать. Он снова обошел ее, пока снова не оказался с ней лицом к лицу, – Ты здорова. Это гордость женщины.

В животе Гермионы закрутился узел. Он не подходил ближе, потом приложил палец к губам, будто задумавшись.

– Это больно?

Она усмехнулась, и он нахмурился.

– Ты доставляешь мне боль каждый день, – бросила она.

– И все же, – его глаза прошлись снизу вверх и обратно вдоль ее тела, – Снимай одежду.

Он сделал бы что-то жестокое и все равно наколдовал бы Империо, если бы она воспротивилась, поэтому она сняла платье. Оно было похоже на те платья, которые носили маггловские последовательницы культов. Она надеялась, что он сожжет его.

– Ты просто загляденье, – сказал он. Она обхватила себя руками, посмотрев на него. Его глаза снова остановились на ее бедрах, покрытых кровью. Ей нужно помыться, но она отказывалась испытывать стыд, стоя вот так перед ним. Если это была еще одна попытка унижения, которую он придумал, ее реакция будет худшим, что он получит от нее.

– Каждый важный день в своей жизни ты будешь истекать кровью вот так….

– Ты реально помешанный, – парировала она.

– … но тебе нет нужды испытывать боль. Ты будешь принимать настойку первоцвета, пока не восстановишься, – он сверлил ее глазами. Она не стала отвечать ему, и он трансгрессировал с хлопком.

Она так и стояла, голая, страстно желая сходить в душ в своей квартире в Лондоне или хотя бы в бассейн в коттедже «Ракушка». Что угодно, только не та когтистая ванна снова.

Его не было по меньшей мере около часа, но ей было все равно. Кровотечение было движением вперед, но вечность ожидания в тишине круглой тюрьмы превратилась в рутину. В конце концов, тишине придет конец от звука трансгрессии снаружи или от черных, жутких деревьев, закручивающихся над головой. Но у нее вошло в привычку медитировать, двигаться и, наконец, пытаться делать разминку в небольшом пространстве, в котором она находилась.

Когда он вернулся, он оставил четыре вещи у кровати. Зелье, новое льняное платье, комплект нижнего белья, который был зачарован на самоочищение и новый комплект постельного белья.

Он заставил ее одеться после ванны (ванны… ее кожа съежилась, ей нужен душ) и выпить зелье.

– Что еще в нем? – спросила она, выпивая его одним глотком. Вкус отличался от обычной настойки первоцвета, кроме того, помимо маслянистости, у зелья был резкий кислый привкус.

– Кое-что, что помогает ведьме зачать быстрее. И поспособствует рождению мальчика, – он посмотрел на нее оценивающим взглядом, – Для рода лучше, чтобы старшим был мальчик. Проще нести ношу, которая лежит на плечах волшебников.

«Конечно, он сделал это», – бесцветно подумала Гермиона. Она ожидала худшего. Если честно.

Хлоп!

Звук хлопка трансгрессии был едва слышимым, но Долохов так и не появился. Гермиона притихла, держа в руках пустой флакон из-под зелья. Снаружи трансгрессировал не Долохов. Ее горло сжалось. Снаружи не Долохов. Это может быть Гарри.

Каждая деталь имеет значение, Гермиона. Так сказал Гарри, звуча как истинный мракоборец, рассматривая ее с горячим участием. Он бы не сдался, даже если сдастся Министерство. Ее мысли стремительно проносились в голове. Если бы она узнала, что он действительно был здесь, и нашла бы способ как заполучить палочку Долохова…

– Я позову тебя вечером, – сообщил Долохов. Взмахом его палочки, кровать была расстелена. Она какое-то мгновение оставалась неподвижной, пытаясь скрыть трепещущую надежду, зародившуюся в ней, – Отдохни и оставайся в постели.

Она усмехнулась и шепотом произнесла:

– Я спала достаточно. Ты не можешь заставить меня лежать в постели днями.

– Есть и другие места, где я могу кончить в тебя, ведьма, – парировал он, – И тебе это не понравится. Так что ты будешь лежать в постели, пока я тебя не позову.

Страх охватил Гермиону и она сглотнула, смотря на кровать. Он принес новое одеяло, с вышитыми на нем гиппогриффами, и оно выглядело так, будто его сделала его мать. Когда она опустилась на простыни, мысль о его матери заставила ее замереть.

– Твоя мать… – начала Гермиона, но запнулась.

Он на секунду наклонил голову. Она смотрела вверх, лежа головой на подушке. Ветер расшатывал ветки, рассекающие небосвод, и одинокая птица пролетела мимо в абсолютной тишине.

– Да?

Она передумала, у нее пропал интерес к тому, было ли это одеяло сделано его матерью или нет.

– Она бы испытала отвращение от этого.

– Полагаю, что да. Она была похожа на тебя, – он наклонился вперед и обхватил кончик ее косы, она дернула головой в сторону.

– Она убила твоего отца?

Он посмотрел на нее почти нежно, и уголок его рта поднялся в усмешке:

– Она умерла, рожая третьего ребенка там, где ты сейчас лежишь.

– Значит, вот как ты к этому пришел? По опыту пойманной, изнасилованной женщины и закопанной, когда она уже была бесполезна?

– Закопанной? – он изогнул бровь. – Она была скормлена фестралам.

Спокойный тон его голоса поразил ее до глубины души, и внутри нее закрутилась ярость:

– Я убью все, что ты засунешь в меня.

– Если бы это было так просто, все это было бы бесполезно.

Он прошел по периметру ее тюрьмы, проверяя каждый предмет мебели, каждый камень, будто это было совершенно обычное утро.

– Все, что мне требуется от тебя, располагается у тебя между ног, и я могу стереть твою язвительность. Однако это будет такой жалостью, – он проверил ванную комнату, потом вернулся обратно. – Твоя ненависть действительно прелестна.

Он подошел к кровати в последний раз и склонился над ней, смотря спокойным взглядом. Все еще совершенно умиротворенный.

– Если ты действительно навредишь моего ребенку, я сотру кусочки тебя. Ты будешь умирать частями. Например, так.

Он вскинул палочку, и она в панике оттолкнула одеяло.

– Обливейт.

Ее подхватила ледяная тишина, и она упала назад. Фрагменты ее жизни замелькали у нее перед глазами, проносясь мимо нее, и проникали обратно в глубины ее подсознания. Череда бессвязных воспоминаний возникла перед ней – воспоминаний, которые она едва воссоздавала – она видела картину на стене в спальне, взбитые яйца и тост, а потом он выхватил их, и они превратились в ничто.

– Что ты забрал? – она вскрикнула. Она оттолкнулась от простыней и вскочила на ноги. – Что ты забрал?

Щелчок палочки толкнул ее обратно на постель.

– Не выводи меня, ведьма, – его голос был спокойным и твердым, будто он воспитывал ребенка. – Оставайся в постели или я привяжу тебя к кровати и возьму как строптивую шлюху.

Он исчез с неприятным хлопком, и она ударила кулаком по матрасу, тяжело дыша. Он умрет. Она представила, как она рассекает его отвратительное, ненавистное лицо в последний раз, и он умирает. Пульсирующая боль от месячных охватила живот, и она закричала в подушку, она кричала еще какое-то время, пока не охрипла.

_____

Смотря на небосвод, она яростно думала.

Что он забрал?

Это чувствовалось, как что-то слабое, почти хирургическое, когда он проник внутрь и забрал что-то из глубин ее сознания. Она распустила косу, и кудри разметались в стороны, она снова заплела их в тугую косу в настойчивой попытке вернуть себе ощущение контроля. На задворках ее разума послышался слабый шепот о том, что он забрал что-то, что она хочет иметь, в чем она отчаянно нуждается. Это было будто…

Под кроватью…

Она села. Под кроватью. Она настороженно осмотрела, вспоминая его угрозы, заставляющие ее оставаться в постели, и вздрогнула от осознания того, что он сделает с ней, если она встанет. Встать с постели назло ему приведет ни к чему иному, кроме как к боли, а она ненавидела давать ему что-то новое, что его развлечет. Но что-то по поводу кровати зацепило ее.

Она опустила ноги вниз, с осторожностью, проверяя, нет ли там заклятья или чар, которые дадут ему знать о том, что она встала с постели.

Ничего нет.

Чтобы поднять постель потребовались неимоверные усилия, она была античной, тяжелой и большой, но, наконец, подперев угол подставкой для ног, она опустилась на колени на каменный пол, заглядывая под кровать.

На нее смотрели кровавые льняные простыни.

Она рассердилась. Бесполезно. Она отшвырнула лен, и бросила один последний взгляд.

Подголовник кровати был испачкан темно-коричневой кровью – руны.

Она знала эти руны. Это были руны Дурмстранга. Те самые, о которых ей не рассказали в Дурмстранге, потому что она магглорожденная, поэтому она попросила Гарри отправить сову. Те самые, которые ей было так тяжело отыскать и исследовать, потому что Министерство не смогло сдержать Долохова, чтобы ни предпринимало, и ей пришлось сложно курице забиться в коттедж «Ракушка» с Флер, выбираясь только, чтобы увидеться с целительницей.

Боже. Она скучает по Флер. Поминальная служба по целительнице была, наверное, несколько месяцев назад, а она даже не помнит ее имени.

Она посмотрела на руны. Будучи ослабленной – используя кровь, без достаточной магии из-за отсутствия палочки – они истощила бы силы за часы, может за пару дней, если она действительно вложила свою магию в них. Неудивительно, что она проснулась измотанной, когда была первый раз подвергнута Обливейту. Она знала симптомы Круциатуса от Беллатрисы Лестрейндж – дрожь в руках, хрипота – но головная боль была адской. Она подумала, что это было последствие стирания памяти, но сейчас, когда она думает об этом, это ощущается, как фундаментальная измотанность от использования магии в течение долгого дня и уроков в Хогвартсе.

Но конкретно эти рунические чары были чарами против вмешательства в сны. Гермиона закусила губу, снова читая кровавые руны на изголовье кровати. Каждый раз, когда Долохов насиловал ее в лондонской квартире, ее преследовали галлюцинации от кошмаров и гнетущее чувство паралича. Теперь Долохов насилует ее в реальной жизни, но чары могут по-прежнему защищать ее от паралича или связующих чар.

Она засунула льняную ткань обратно под кровать, прикрыв ими руны, и услышала позвякивание.

Кусок стекла поблескивал, выглядывая из деревянного выступа в изголовье. Затаив дыхание, Гермиона потянулась и вытащила его.

«Ты уже пыталась это делать», – сказал он, когда она швырнула подсвечник в окно.

Да, и она спрятала немного стекла.

Ей казалось, будто она держит что-то священное.

Она быстро убрала его обратно, вылезла из-под кровати и выпрямилась. Нужен план и соответствующая расправа. Очевидно, в последний раз он не нашел эти кусочки паззла, она сохранила их в секрете. Она содрогнулась, подумав о том, какую цену ей пришлось заплатить, чтобы кусочки паззла остались там, где были спрятаны. Он, должно быть, подумал, что это случайность, а не тщательно продуманный план.

Последние кусочки паззла оказались на месте. Ей только нужен план. Расправа должна быть идеальной.

Но она была Гермионой Грейнджер.

Всем своим естеством она знала, что должна хотя бы попробовать.

***

Месячные закончились через два дня.

Долохов пока еще не узнал об этом. Каждый раз, когда он приходил проверить ее, она заворачивалась в одеяло, выглядела несчастной и смотрела в потолок с видом явного отказа разговаривать с ним. Чары Забвения были сами по-настоящему жестокими, но он наслаждался тем, как он напугал ее и, казалось, радовался непрекращающемуся шоковому эффекту.

Она принимала настойку первоцвета, когда он давал ей ее вечером, с горьковатым привкусом чего-то, что влияло на фертильность, но передышка от сексуального насилия была облегчением.

Все, что она могла делать, это лежать в постели, ходить в ванную в его сопровождении утром и вечером, и непрерывно думать о том, как его убить.

Хлопок трансгрессии снаружи слышался как минимум один раз в день.

Спустя пять дней после ее менструаций, время пришло.

Она заползла под кровать и достала стекло. Покрутив его на свету, она обнаружили, что он был заточен на конце. Она догадывалась, что шлифование заняло несколько дней. Вероятно, она использовала плитку в ванной, чтобы заточить его.

Она решила добыть кровь из стопы – если что-то покажется ему отходящим от нормы, если что-то насторожит его, она будет обречена на жизнь в насилии и рождении детей Антонина Долохова. Поэтому она полоснула стеклом по ноге и обмакнула палец в крови.

Она очертила линию рун. Оставшаяся в них магия была слабо ощутимой, и она прищурилась, сконцентрировав все свое внимание.

«Работай, – сказала она резко. – Работай».

***

Она швырнула подсвечник в окно так сильно, как могла.

Он отскочил от защитных чар и ударился о каменный пол с оглушающим звоном.

Гермиона искренне думала, что это был самый громкий шум, заглушающий ее собственный крик, который она слышала, просыпаясь в тюрьме. На короткий миг она задумалась. Первый раз, когда она сделала это, ему потребовались секунды, чтобы появиться.

Тишина затягивалась все больше, и больше, и больше.

Она сглотнула.

Она вернулась к подсвечнику, схватив его дрожащей рукой. Это должно было сработать. Это был плохой знак.

Она снова швырнула его в окно.

Спустя пару секунд позади нее послышался хлопок трансгрессии, и магия Долохова придавила ее к постели, лицом вниз. Магические веревки привязали ее запястья к изголовью, и он развел ее ноги в стороны мощной хваткой.

Стоп. Лицом вниз?

– Снова касаешься грязнокровки, – она отстранилась от подушки.

– Ты не грязнокровка, – его глубокий голос раздался над ней, звуча почти спокойно. Его размеренный тон пробирал до костей.

Она уткнулась в подушку и в ней стала нарастать нервозность, которую она старалась усмирить.

Ранее он никогда не опускал ее лицом вниз. Ее сердце заколотилось. Она не знала, видел ли он ее связанные запястья. Позади нее она услышала, как звякнула пряжка ремня.

– Моиродители – магглы. Что, по-твоему, это значит? – огрызнулась она, услышав сомнение в своем голосе.

Следи за ним. Ты не сможешь ослабить веревки, когда он будет смотреть на тебя. Черт. Черт.

– Для этого в тебе слишком много магии. Ты не можешь действительно в это верить, – его вес тяжело переместился по кровати, и он задрал ее платье к талии, обнажая ее нижнее белье. – Как минимум, твой так называемый отец не был твоим родным отцом.

Стоп.

Словно несколько окон распахнулись – ее настигло понимание.

– Мой отец… – начала она.

Я не могу вспомнить лицо отца.

Осознание камнем упало у нее в животе, и мир будто закрутился вокруг. Она захныкала и почувствовала, будто ее сейчас стошнит на подушку. Ее грудь сдавило, и она начала задыхаться от страха.

– Неприятно, не так ли? – бросил он, его голос с акцентом раздался около уха. – Когда частички тебя стираются, как песок от ветра. Он был только магглом, ведьма. Теперь ты не будешь скучать даже по воспоминаниям.

Она почувствовала себя настолько по-настоящему больной, что даже ее рот ощущался влажным и, ее одышка стала сильнее. Она дрожала, когда Долохов двигался по кровати за пределами ее видимости, и она услышала звук брошенной на пол мантии.

Я умру здесь. Я умру здесь, выталкивая из себя его детей, и буду скормлена фестралам, а мои родители даже не вспомнят меня.

Она сглотнула неприятный ком и задергалась в панике, но не важно, насколько тяжело она хватала воздух, дыхание было прерывистым в ее груди. Слабо она почувствовала лезвие стекла под своей подушкой, торчащее из деревянного изголовья. Совершенно вне пределов досягаемости.

Она ощутила кончик его палочки на затылке, и дернулась в сторону. Волна магии поплыла над ней, проникнув глубоко внутрь, как холодный ветер, и закрутилась у нее в животе.

Она почувствовала себя пустой.

Что?

Он лег на нее сверху, и ее охватила паника. Он был голым, и его кожа была горячей. Он смаковал это, действительно наслаждаясь моментом. Только один раз ранее он раздевался полностью в этой тюрьме. Это было для него особенным моментом.

– Есть много способов, как взять ведьму. Некоторые более непристойные, чем другие, но все они способны доставить удовольствие волшебнику.

Она больше не могла сдерживать ужас. Она крутанула запястьями, выворачивая их так сильно, как могла. Они были прочно зафиксированы, и она заметалась в ужасе, выворачивая их сильнее и сильнее, когда он снял ее нижнее белье. Изголовье застучало. Веревки врезались ей в запястья, и она подавила разочарованный крик. Не подавать виду.

Ее платье было сорвано и смятой горкой брошено на каменный пол.

– О, что у нас здесь? – он провел рукой между ее складок. – Ты уже готова, моя ведьма, идеально готова сейчас.

Тяжелая рука прошлась вверх по ее бедру, поднимая ее попу и придвигая ближе:

– Кто-нибудь удивился бы, что ты хочешь быть взятой как дерзкая шлюха.

– Нет, – выдохнула Гермиона, ее голос дрожал. – Нет, нет, нет.

– Нет?

– Нет, пожалуйста. Прошу. Я умоляю тебя.

– Ты умоляешь меня?

Он плотно прижался своим горячим телом к ней, оседлав ее. Все своим весом он навалился на нее, и она задрожала, воздух с трудом попадал в легкие. Сейчас она чувствовала себя бессильной.

– Тебе не нужно умолять меня, ведьма.

Горячая, жесткая головка его члена легла ей на затылок, и он подался назад.

– Пожалуйста, не трогай меня, – она дернулась, крупные слезы скатывались вниз. – Прости, но… пожалуйста… пожалуйста, не трогай меня.

Он прижался к ее входу и прошипел сквозь зубы:

– Ты невероятно горячая, ведьма, – он снова окутал ее собой, – Твое тело просит об этом.

Он взял ее медленно, из-за угла наклона она была открыта, яростно вырываясь.

– Прошу, – она рыдала в подушку, извиваясь в путах. По обе стороны от ее талии, его руки опустились на матрас, удерживая его вес, и она почувствовала, как его лоб уткнулся ей в затылок.

– О, ведьма, – он двигался вперед, вколачиваясь в нее. – Да. Да.

Мокрые шлепающие звуки эхом разносились по комнате, когда он подавался вперед в томных движениях, а рука выводила круги на ее затылке. Он перешел на русский, без умолку мурлыча ей в затылок, пока она выкручивала руки.

Путы немного ослабевали.

Он терял контроль – терял патологическую сдержанность, с которой он наказывал, смотря туда, где он трахал ее – и веревки теряли форму. Гермиона сглотнула.

– Не делай этого, – она всхлипнула. Он посмотрел на нее и вошел глубже; она закусила губу и подавила крик, и на самом деле она….. она почувствовала, как он содрогнулся.

Холодная ненависть забурлила у нее в животе.

Она сжимала зубы, пока челюсть не заболела. Он может заставить ее потерять контроль.

– Пожалуйста, Антонин, остановись, – она заглотнула воздух, едва имея возможность что-то увидеть сквозь черные точки, затмевающие взгляд, он простонал через открытый рот, уткнувшись в ее косу.

Она должна продолжать заглатывать воздух.

«Дыши, – кричала она себе. – Дыши!»

Она чувствовала себя слабой, перед тем как осознала, что ее сознание периодически отключается, и теряются целые куски времени….

….сейчас он лег на нее, прильнув к ее спине, вколачиваясь глубоко внутрь нее. Звуки, которые они создавали вместе, были омерзительными и влажными, и он стонал, грубо вжимаясь в ее шею…

И потом черные точки снова возникли у нее перед глазами….

Она ощутила щетину и губы напротив своего уха, потом…

Стон, громкий стон, и он обрушился всем своим весом на ее бедра, загоняя свой член в самую глубь. Захватившая ее агония снова вытянула ее из темноты, и она шокировано смотрела на свои слабые запястья, пока он хрипло проревел рядом с ней, опустив свой лоб на ее затылок и подергиваясь около шейки ее матки.

Почти независимо от остального тела, ее рука скользнула вниз и схватила лезвие.

Она развернулась и сильно полоснула им.

Звук потонул в его горле.

Горячая жидкость выстрелила наружу и ослепила ее, облив ее, когда он всем своим весом рухнул вниз. Она тяжело дышала, смотря вниз, пока кровь – горячая, растекающаяся кровь – брызгала на ее волосы и заливала ее спину, разливаясь по ее телу широкими, горячими пятнами. Влажный, булькающий звук раздался около нее, и его голова повернулась в сторону.

Она извивалась так сильно, как могла. Первое, что позволило ей двигаться, был его большой член, выскользнувший из нее, и пятно горячей спермы растеклось по ее входу.

Она зажала рот рукой.

Кровь между ними увлажнила его тело, и она выскользнула из-под него, рухнув на пол с влажным шлепком. Она отбросила кусок стекла прочь и прижала свои дрожащие руки к груди. Ее взгляд был направлен на него.

Его зрачки все еще подрагивали, а губы были чуть приоткрыты. Кровь из его горла все еще заливала кровать горячим потоком.

– Умри, ты омерзительный монстр, – бросила она, ее голос дрожал, когда она отодвигалась прочь.

Уголок его губ дрогнул, и она увидела красную полоску у его рта, перед тем как его зрачки закатились. Алая кровь все еще вытекала и капала на каменный пол из его перерезанного горла, и ее стошнило на камни.

Крепко держась за каменную стену, она поднялась и вытерла остатки рвоты дважды.

Сбивчивое дыхание сдавливало грудь, и ее руки прошлись по горлу.

Она была уверена, что истекает кровью. Она была мокрой, и широкими скользящими движениями руки она очищала свое тело снова, и снова, и снова.

Палочка. Мне нужна его палочка.

Она бросилась к его скомканной на полу мантии и вытащила оттуда его палочку – отвратительный хлыст, который уколол ее руку, как только она взяла его. Она направила ее на него на какую-то секунду.

Его грудь не поднималась.

Кровь прекратила литься.

Она ощутила укол боли между ног и стиснула зубы. Внутри, тлеющее намерение убить растекалось в ее груди, и она знала, что могла бы применить и Убивающее. Она посмотрела вниз на его ненавистное, голое тело, покрытое белыми шрамами и вьющимися волосами, и алую кровь на его руках – и по всей каменной тюрьме – и отвернулась от него в последний раз.

– Бомбарда, – крикнула она, и камни тюрьмы взорвались.

Она схватила льняное платье с кровати, накинув его на плечи и одернув вниз, и вышла в знакомый лес с высокими, черными деревьями, и рунами, и валунами. Острая боль отозвалась между ее ног.

– Гарри, – крикнула она в лес. – Гарри!

Ее голос дрожал, и она вглядывалась вдаль. Ее нервы были расшатаны, а адреналин заставлял ее дрожать. Приподняв платье, она посмотрела на бедра, кровь и блестящая белизна размазались.

Она не могла даже вспомнить контрацептивное заклинание.

Ее охватил шок.

За всю свою жизнь она никогда не забывала заклинания.

Она тяжело дышала, держа угол платья, затем она натянула платье на бедра и вытерла им горящий вход, снова и снова.

Когда это стало слишком болезненным, она отбросила край платья и двинулась вперед, глазами пристально всматриваясь далеко за горизонт.

– Гарри! Гарри!

Комментарий к Глава 8

Друзья, остался только эпилог. И я очень надеюсь, что смогу выпустить его первого марта. Потому что мне хочется порадовать вас в первый день весны не только концовкой этой истории, но и первой главой истории, написанной уже мой)

А пока делитесь впечатлениями от новой главы. Обнимаю всех!

========== Глава 9 (эпилог) ==========

То и дело растворяясь, Патронус отказывался материализоваться перед Гермионой. Каждое воспоминание, которое у нее было о матери, имело радостный оттенок, но все омрачалось, когда ее разум возвращал ее к факту, что она даже не помнит, как выглядит ее собственный отец. Она шла вперед так быстро, как могла, не оглядываясь назад.

Она находилась в шоке от произошедшего, время просто растворялось. Детали вырисовывались широкими пятнами.

Хлопок трансгрессии неподалеку был знаком появления мракоборца, который с отвисшей челюстью посмотрел на Гермиону, перед тем как направить патронуса Гарри, который прибыл не позднее, чем через две минуты. Он выглядел изможденным.

– Гермиона, – сказал он, затаив дыхание, сильнейшие боль и отчаяние отразились на его лице.

Молча они переместились в Святого Мунго с помощью международного порт-ключа, так быстро, что она едва успела обхватить его, как следует. Но это время равно не имело значения: ее желудок был совершенно пуст после заклятья Долохова. Она упала на колени в комнате ожидания Мракоборческого центра, где, к счастью, больше никого не было.

– Я знал, что ты жива, – он опустился перед ней на колено. Он рассматривал ее лицо с жалостью и облегчением. – Я знал, что ты была где-то там и жива. Мы ни на один день не прекращали поиски.

Она старалась держаться перед ним, почувствовать благодарность, или безопасность, что угодно еще…. Вместо бездны шока, разверзнувшейся глубоко, и она просто смотрела в стену, сузив глаза, едва целительница начала делать заметки, а мракоборец, рассматривая ее, начал свою работу – их острожные вопросы и осторожные касания.

Она отдаленно почувствовала кровь Долохова, капающую с волос и стекающую по затылку.

Ее обследовали несколько часов. Были применены контрацептивные чары. Ее волосы и кожа были очищены.

Тело осмотрело.

– Мисс Грейнджер, – целитель посмотрела на область между ее ног, когда она лежала на столе, – Вы хотите, чтобы… чтобы Вас осмотрели здесь?

– Нет. Не надо.

Вопросы не прекращались. На некоторые она могла ответить, на некоторые нет. Она была немного рассеяна. Ее кожа гудела от стресса; готовая скукожиться.

Кое-как она добралась до коттеджа «Ракушка», и, плотно обернувшись одеялами, легла в постель в четыре часа утра. Флер и Билл не превратили ее комнату в детскую. Они ждали ее, и Флер не осмелилась трогать вещи Гермионы. Она вспомнила, что они сказали, что их не будет ночью, был только Гарри. Он сказал, что не мог уснуть, он просто сидел и наблюдал. Она понимала, что должна испытывать облегчение – какой-то всплеск эмоций, или рыданий, или еще чего-то – но она закрыла глаза и ушла в себя.

–Лавгуды, – спросила она.

– Они в безопасности.

Долохов мертв.

– Что-то о моей целительнице?

Она услышала, как он сглотнул.

– Мы все еще ищем ее.

Гермиона ощутила, как ощущение времени растягивается. В ее сознании она не была в коттедже «Ракушка» - она сидела напротив целительницы. Туго закрученные волосы. Темная кожа. Накладывающая диагностические чары и слушающая ее, серьезно кивая.

– Ты помнишь, как ее зовут?

– Клэр.

class="book">«Клэр тоже мертва», – подумала Гермиона и провалилась в пустоту.

***

Оказалось, что пережить все, что происходило после травмы, было не так-то легко.

Флер во все горло кричала на репортеров, которые попросили о каминном интервью в коттедже «Ракушка». («В ее второй день после возвращения?» – верещала она в камин).

Ее пригласили в Министерство, чтобы принести официальные извинения за утечку информации, которую заполучил Долохов.

(«Сотрудники, раскрывшие информацию, действовали по принуждению, но Министерство приносит глубочайшие извинения и надеется, что данные извинения будут хорошо восприняты» – прочитал Гарри мрачно).

Потом были совы. На кофейном столике в коттедже «Ракушка» возвышалась башня из писем. В то первое утро, когда Гермиона вернулась в коттедж, Билл наложил чары на окна, чтобы они были закрыты, но совы создали возмущенную очередь на сосновом дереве снаружи. Гермиона чувствовала себя ужасно, когда погода испортилась, ветром разгоняя их несчастное скопище, поэтому она позволила им всем влететь через входную дверь.

Спустя три дня изнуряющих медицинских обследований, мракоборческих опросов и подготовленных заключений (заслушивая которые, она, как минимум, дважды в час расплетала и заплетала свои волосы), она вернулась домой в коттедж, чтобы расслабиться…

…. и оказалась окутанной заботой Молли и Артура за ужином, искренне просящих прощения. За что, Гермиона не знала. Вскоре и Флер присоединилась к слезливой какофонии.

– Я винила себя, – ревела она, – каждый день – вы не могли знать, но….. я знала, что что-то было не так в тот день, и… – она всхлипнула, ее выпирающий живот задрожал, и Билл обхватил ее за плечи. Гермиона поддерживающее обняла ее.

Она просто не могла взять себя в руки.

Самой последней ее проверкой в Святого Мунго были изнуряющие обследования репродуктивного здоровья. Удивительно, но она была здорова. Она не была беременна. Наконец-то она могла оставить все это позади, подумалось ей.

Но приходить в себя было тяжело само по себе, и это если не считать попыток угодить каждому с короткой улыбкой и заверениями, что все в порядке.

Это было до тех пор, пока, спустя неделю ее пребывания дома, в коттедже «Ракушка», Джинни не обнаружила Гермиону лежащей на диване и закутанной в одеяло. Она принесла Гермионе чашку чая и опустилась на диван рядом с ней.

Гермиона ожидала, что сейчас начнется какой-то разговор, будут сказаны какие-то банальные фразы, но они просто смотрели на песок, который разносил океан.

– Гарри тоже так делает, – сказала Джинни спустя пять минут.

Гермиона медленно моргнула и посмотрела на Джинни:

– Прости, что?

– Утешает людей, несмотря на то, что случилось с ним. Со мной было то же самое после истории с дневником Тома Рэддла, но с ним было хуже, – они отпила чаю и накинула уголок одеяла Гермионы на свое бедро. – Ему нужна помощь с этим.

Гермиона сильнее закуталась в одеяло, сидя на диване, позволяя теплу от чашки чая окутать ее руки, и смотрела, как волны выплескиваются на пляж. Медленно, слова уложились по полочкам и ей показалось, будто у ее измотанности появилось имя.

– Как ты помогла ему?

– Я сказала всем отвалить, – Джинни качнула туфлю на ноге. – Они думают, я хамка, но мне все равно. – она передала ей бисквит. – Я могу сделать то же самое для тебя, если хочешь.

– А что будет потом, после того, как людям сказать отвалить, Джинни?

– Без понятия, – Джинни захрустела бисквитом. – Я становлюсь креативной.

Гермиона задумалась на мгновение. Она и Гарри были единственными людьми, кто вел себя с ней так, будто ничего не изменилось, при этом не строя предположений, что она была прежней, как ни странно. Они позволяли ей приходить к ним, давали ей свободное пространство. Напоминали, что они здесь. Были спокойными. Ей отчаянно был нужен какой-то комфорт.

– Я думаю, это то, что нужно.

Джинни действительно была креативной, подумалось Гермионе позже вечером. Когда Билл попытался прочистить горло и неловко начать разговор на кухне по поводу защитных чар, Джинни закричала из ванны.

– Гермиона!

Билл замер на месте, слова застряли у него в горле. Снаружи было ветрено, и дождь бился о стекло. Они с Биллом посмотрели друг на друга под еще один сильный удар в окно, и Живоглот плюхнулся у их ног.

– Гермиона, это нормально? – Джинни снова позвала ее из ванной.

– Прости, – сказала она Биллу и направилась в ванную.

Джинни кивнула ей, стоя у раковины.

***

Гарри покидал коттедж только чтобы поспать в Норе с Джинни или собрать новости в Министерстве. Он по-прежнему был участником расследования об исчезновении целительницы, Клэр, палочку которой засекли где-то у реки в Восточной Европе.

Гермиона сглотнула.

– Там пасутся фестралы?

– Да, – сказал он медленно. – А что?

– Мы не найдем ее, – она повернулась к нему. – Так он собирался избавиться и от меня, я думаю.

Судмедэкспертиза, как он сказал ей, показала, что тюрьма Долохова, как ее назвали в Министерстве, была защищена чарами Фиделиус. Спустя несколько месяцев после ее похищения, Гарри отказывался прекращать поиски на этой территории, когда нашел лес. Он поручил небольшой группе мракоборцев обыскивать ее ежедневно, и один из них услышал звук разбиваемого стекла после шести вечера, но это ничего не дало.

Там было по меньшей мере двадцать старинных захоронений младенцев на территории, самые ранние датировались четырнадцатым веком. Земля изобиловала экзотической темной магией, с которой нумерологи и разрушители проклятий только начали разбираться.

Значит, Гермиона была там не первой.

Чары были древними. К ее ужасу, разрушители проклятий также обнаружили, что они были частью защитных чар.

Иными словами, это было больше, чем просто сокрытие и защита от отслеживания в лесу.

Ей стало плохо. Она стала чувствовать груз вины, потому что они никогда не узнают, были ли там другие женщины, которые умрут там от голода в невидимых тюрьмах, потому что умер Долохов.

Или, может, они принадлежат другим волшебникам, вроде него.

Целители сообщили ей, что Гермиона никогда не узнает, что было с ней за эти месяцы с момента похищения. Судмедэкспертная магия сознания определила, что некоторые части ее памяти и мыслей было уничтожены навсегда. Она провела целых два часа под золотыми нитями над ее головой, четыре целителя детально описывали различные спутанные и потерянные куски. Заключение дало ей только больше вопросов.

– Вмешательства были очень тонкими. Мы не можем сказать с полной уверенностью, что конкретно было изменено, если только вы сами сможете найти разницу, – тон целителя был извиняющимся. – Но мы работаем над этим. Похоже, он уничтожил способность Вашего мозга помнить контрацептивное заклинание, которое мы обычно используем в Англии.

– Понятно.

– Но мы можем научить Вас другому – французскому, или северо-африканскому – у них есть несколько таких заклятий, без побочных эффектов.

– Мне не нужно контрацептивное заклятье прямо сейчас, – сухо ответила Гермиона, – Но спасибо.

***

– Я убила тебя.

– Да, – промурлыкал он, задирая ее льняное платье и возвышаясь над ней всей своей крупной голой фигурой. Даже в кошмарах от него все еще исходил жар, когда он лежал рядом. Его рот накрыл ее сосок, и где-то внизу живота мышцы сократились в удовольствии. Он отстранился со влажным хлопающим звуком.

– Когда ты чувствуешь это давление на своей груди, тело вспоминает. Там внизу.

Его рука скользнула вверх между ее ног. Легкие движения его пальца на ее клиторе закрутили волны удовольствия там, где он к ней прикасался, пока его рот снова обхватил ее сосок. Его эрегированный член коснулся ее ноги, и он мягко толкнулся вперед со вздохом.

Проснись. Проснись, Гермиона, ради Бога…

– Здесь нечего стыдиться. Это напоминает женщине, что дар рождения детей исходит от мужчины.

– Я ненавижу тебя, – сказала Гермиона, смотря на небосвод. – Они сожгли твое тело.

– Я полагал, что так будет, – он снова обхватил ртом ее сосок и совершил круговое движение пальцами. Гермиона выдохнула. – Ты сможешь кончить без меня, маленькая ведьма?

Не открывая глаз, она проговорила сквозь зубы:

– Тебя нужно было скормить фестралам.

Он выдохнул, она ощутила горячее дыхание на своем теле, и потом он опустился между ее ног, матрас прогнулся под его весом, который он удерживал на руках.

– Рожать без удовольствия вредно для здоровья. Тебя нужно растянуть и удовлетворить перед родами, – он убрал волосы с ее лица и поцеловал ее под ухом. – Гермиона.

Казалось, прошло несколько часов, прежде чем она проснулась, ощущая волны удовольствия, окутывающие ее. Она стукнула кулаком по матрасу. В ванной она обнаружила, что средняя пуговица все еще не застегнута, она переоделась и налила бутылку горячей воды. Потом она опустилась на диван и посмотрела на пляж, солнце еще не взошло, чувство разгорающегося беспокойства поселилось в ней.

Флер была милой.

Билл был добрым.

Джинни и Гарри были незаменимыми, всегда поддерживающими.

Но беспокойство в дальнейшем становилось только сильнее, и сильнее, и сильнее.

***

Джин Грейнджер выглянула в кухонное окно:

– Что она….

– Понятия не имею, – Джон Грейнджер, прищурившись, стоял рядом с ней.

Грейнджеры из дома номер 124 по улице Поплар, что в Мельбурне, наблюдали через забор на одну из новых соседок, которая, похоже, была…

– Она выносят их ванну на ножках, – Джин была ошеломлена, она запустила руку в свои пышные кудри, – Ох, но они любили эту ванну.

– Ну, полагаю, теперь там живет кто-то другой, – сказал Джон.

Девушка поставила ее около бетонных ступенек; этот скрип заставил его поморщиться в ужасе. Большие желтохохлатые какаду взлетели с деревьев в знак протеста, но она продолжала уверено двигать ее, убирая выбившиеся из косы пряди.

– Ей не больше восемнадцати, – раздраженно произнесла Джин. – Иди, поздоровайся с ее родителями, Джон. Эта прекрасная ванна поцарапает весь тротуар. Я подойду следом.

Джон переодел свою рабочую рубашку («Стоматология Грейнджеров») и накинул кардиган на ходу, скривившись от звука железа, скрипящего по бетонному тротуару. Он проскользнул мимо ванны, на которой красовалась табличка «БЕСПЛАТНО» и встретился с ней у входной двери.

– Привет, как дела?

– Добрый день, – ее голос был вежливым, но вид был измотанным. Она быстро окинула его взглядом и замерла на секунду. – Я могу чем-то помочь?

–Ээ, я – Джон Грейнджер из соседнего дома, – Джону показалось, что она сглотнула. – Прошу прощения, что побеспокоил. Мы надеялись поприветствовать новых владельцев дома.

Она кивнула, казалось, будто она что-то ищет на его лице, и он подумал, что она ужасно застенчивая. Проезжавшая машина разорвала тишину. Он снова начал говорить:

– По Вашему акценту я предполагаю, что вы англичанка? Говорят, мы, экспаты, всегда распознаем друг друга.

– Правда? – она улыбнулась и продолжила. – Гермиона.

– Прекрасное имя, Гермиона. Вашим родителям нравится Шекспир?

Казалось, у нее перехватило дыхание, потом она посмотрела ему через плечо, и искренняя улыбка возникла на ее лице. Джон обернулся и увидел Джин, шаркающей походкой пересекающую дорогу, держа банановый хлеб в руках и выглядя чрезмерно энергичной.

– Здравствуйте, дорогая! Джин Грейнджер, рада познакомиться с Вами, очень рада.

– Гермиона. Взаимно, – напряжение спало с ее плеч. – Это банановый хлеб?

– Домашний рецепт, делаем его уже много лет. Нам снять обувь? – она засуетилась у входной двери, дерзкая, как всегда. – Ваши родители сейчас дома?

Гермиона открыла рот на секунду, а потом закрыла.

– Есть только я.

Она провела их через башни из коробок и мимо толстого, сердитого рыжего кота.

– Мы заберем эту ванну, – сказала Джин решительно, пока они шли позади нее, бросив взгляд на него. Но Джон смотрел на желтые следы от залеченных синяков, которые покрывали задние части рук Гермионы. Он нахмурился.

***

Там они познакомились с Гермионой. На следующий день молодой человек проверял ее почтовый ящик. Джон пожал его руку, и он представился Гарри.

– А Вы ее …? – Джон замялся.

– О, нет, она не… – он оборвал себя на полуслове. – Она ни с кем не встречается. Концентрируется на учебе. Я пришел с моей девушкой, Джинни, чтобы проверить, как она устроилась.

Он указал на рыжую девушку, суетящуюся у коробок вместе с Гермионой.

Когда Джон помахал Гермионе с улицы, она кивнула и вернулась назад в дом, не поприветствовав его. Гарри повернулся к нему, пристально смотря зелеными глазами.

–Эм. У Гермионы была травма головы. Не знаю, упоминала ли она. Иногда она может не узнать Вас.

– А, – сказал Джон, – понятно.

Это был еще один кусочек паззла, которые аккуратно собирали Джон и Джин.

Она была любопытной девушкой, если честно, но оба они, Джон и Джин, не могли не отметить странности. На чердаке обосновалась сова, но, кажется, она ей нравилась. Каллиграфия была, похоже, ее хобби: у нее была милая коллекция свитков пергамента в письменном столике и перья, которые заполоняли стол.

Однако, иногда она просто сидела снаружи часами с ее рыжим котом, Живоглотом, как она его называла, смотря на эвкалиптовые деревья и практикуясь в каллиграфии с пером или читая.

Или просто смотря в никуда.

В голове Джона всплыло неприятное воспоминание о взгляде его бабушки, когда она овдовела – взгляд кого-то, кто тихо доживает свои дни. У Гермионы был такой же, как у его бабушки, взгляд. Она улыбалась ему, когда он развешивал белье снаружи, но иногда она даже не поднимала глаз.

Так медленно, по-домашнему, Джон и Джин узнавали ее.

Она любила рутину. Волосы всегда заплетены в косу, ногти накрашены, и она гуляла вечерами долгие часы. Она часто не раскрывала о себе подробностей, но они оба чувствовали теплоту к ней и однажды пригласили ее на воскресный завтрак – только яичница-болтунья и ленивые разговоры о новостях из газет и радио фоном.

Когда Джон подал завтрак, она сильно сглотнула.

– Спасибо, что пригласили в гости.

– Вы прекрасный друг, Гермиона, – Джин обхватила плечо Гермионы рукой и сжала. – Мы очень рады, что встретили тебя. Правда.

Гермиона улыбнулась и коротко кивнула, но что-то в ее глазах заставило Джона напрячься.

Но в целом, все было хорошо; они в Мельбурне не так давно, и это приятно, начать новую жизнь в Австралии, вести стоматологическую практику и приглядывать за Гермионой.

***

Все начало рушиться во вторник ночью, когда душераздирающие вопли послышались в соседнем доме.

Джон редко поднялся на кровати. В их районе никогда не было каких-то проблем, но крик продолжался и зародил страх в нем. Джин схватила платье и метнулась к двери.

– Джин, – закричал Джон, – ты не можешь просто…!

– Ну, тогда возьми клюшку для крикета!

Джин, не колеблясь, выскочила наружу и потеряла тапок, пока бежала по заднему двору к дому Гермионы.

Джон пришел следом с хоккейной клюшкой (она была ближе, чем клюшка для крикета, как позже он скажет полиции), и увидел Джин, успокаивающую Гермиону, которая тяжело дышала и держалась за живот, Джин гневно прогнала его прочь.

Они пытались успокоить ее во время поездки в больницу.

Там это назвали загадочной беременностью.

Невероятно, что она была обнаружена только спустя семь месяцев. Она была юной женщиной, и врачи хотели провести исследование ее состояния, но она ответила жестким отказом. Выяснилось, что ребенок появится через пару месяцев.

Грейнджеры коротали время в кафетерии больницы, ожидая ее выписки, когда Гарри и его девушка, Джинни, присоединились к ним, чтобы ввести их в курс дел. Ее бедные родители умерли, и ей нужно было уехать из Англии, чтобы начать новую жизнь. Когда Джин взволнованно спросила про ее бывшего парня, достаточно ли он хорош, чтобы быть отцом, Джинни открыла рот, а потом снова закрыла.

– Я не… – начала она, – все не совсем так.

Джин быстро закачала головой.

– Она расскажет все в свое время. Я уверена.

– Она все еще должна вернуться в Англию, для продолжения расследования, – челюсть Гарри напряглась. – Думаю, когда она будет готова. Если она когда-нибудь будет готова.

– О, – тихо произнесла Джин, и ее глаза заблестели, – о, ясно.

Джон думал о желтых синяках на ее руках и сжал руки под столом.

– Ее проверяли в Англии и выдали заключение, что все в порядке, – Гарри провел рукой по волосам. – Это действительно очень жестоко.

***

С шоком, беспокойством и чувством неотвратимости судьбы, Джин Грейнджер и Джон Грейнджер спросили у Гермионы, чем они могут ей помочь. Или, возможно, она сама подойдет к ним, когда будет нужно. Естественно, разговор зашел о ребенке, и все трое пришли к одному общему выводу.

Это было давным-давно, но Джин и Джон Грейнджеры хотели стать родителями.

Не более, чем через шесть недель, на основе настоятельных рекомендаций двух психологов и гинеколога Гермионы, она рожала под анастезией. Здоровая девочка была отправлена в секцию «С» и отдана Грейнджерам, пока Гермиону отвезли в комнату ожидания, где ее ждали взволнованные друзья.

До самого последнего момента, ей пытались показать ребенка. Гермиона была сонной, едва проснувшейся, но она все равно отрицательно покачала головой медсестре в ответ.

– Она сказала «Нет», – Джинни была резка, смотря на медсестер. – Это ясно?

Когда Грейнджеры забрали младенца домой, их не отпускало сильное чувство, что Гермиона нуждается в пространстве и поддержке.

Поэтому они просто послали ей цветы и карточку с пожеланиями поскорее поправляться, а также обещанием, что когда она будет готова, они придут к ней домой, с ребенком или нет, что бы ей ни понадобилось.

***

Гарри организовал посещение целителя на дому, чтобы тот осмотрел ее сразу же, как ее выпишут из маггловской больницы.

Глаза целителя расширились, когда она понял, кто такая Гермиона, и секция «С» в больнице была выбрана безошибочно, но они связали ее обетом молчания, чтобы никто в волшебном мире не знал, что ребенок Долохова появился на свет.

Шесть недель лечения, которые прописали в маггловской больнице, были отличным поводом сказать маме и папе, что ей нужен отдых и лечение. Они выглядели более чем понимающими. Они сами стали родителями. Так что у нее было время, чтобы во всем разобраться.

Иногда, Джинни и Гарри оставались у нее.

Они использовали летучий порох в международном офисе в Сиднее, иногда почти приземляясь на Живоглота, и все чаще с ужином от Молли.

Иногда, Флер брала Билла и малышку Виктори.

Поначалу, она думала, что присутствие ребенка Флер будет для нее не просто, но оказалось, совсем нет.

Ее беспокоили совсем не дети.

Это было ощущение присутствия в животе ребенка Долохова. Это было знание, как был зачат ребенок, и невозможность забыть кровь на коже. Это была алчность, которую она ощущала в кошмарах, как только она узнала, что беременна.

Министерство сожгло его тело, но какие-то части его застряли у нее в голове.

Она была в этом уверена.

Именно он помог ей осознать в кошмаре, что она беременна. Она снова застряла на кровати, под небосводом, и он разместил ее в той же позе, как и когда в последний раз брал ее. Лицом вниз. Руки связаны. Ноги раздвинуты.

– Ты помнишь наше последнее совокупление? Вся моя жизнь излилась на тебя и внутрь тебя.

Грубые, влажные поцелуи на затылке заставили ее вжаться лицом в плечо. Его горячая эрекция мягко давила на нее сверху.

– И это сработало. Ты все сделала так правильно, моя ведьма. Так хорошо, – сказал он, и его руки властно обхватили ее сзади. Он жадно обрушился на ее тело и шептал ей на ухо, загораживая собой солнце.

Боль, когда он начал, была несильной. Но когда он надавил своими бедрами и своим весом на нее, горячая боль пронзила ее центр, растекаясь снаружи и вокруг ее живота, прекращаясь во что-то другое. Она резко проснулась, дергаясь и пинаясь на месте.

Она даже не помнила, что кричала.

Что бы за заклинание он ни применил, чтобы скрыть беременность, ее отпустили, интерпретировав покалывание как тяжкое доказательство изнасилования. Гарри и Джинни хотели встать на путь войны, выйдя из Святого Мунго, но Гермионе покой нужен был больше, чем извинения. Вероятно, это было еще одно экзотическое заклинание, которое они не смогли обнаружить. Ее менструации были регулярными, пока она не почувствовала ребенка Долохова. Он был спрятан идеально.

Но это больше не важно.

Поначалу она жила в страхе, что полюбит его. Наличие ребенка ранило ее, и ее добивали продолжающиеся кошмары (когда ты чувствуешь это надавливание, тело помнит). Что если он заложил этот инстинкт в нее? Хвататься за его детей и обожать их, вне зависимости от того, что он делал с ней тюрьме?

Потом еще одна ужасающая мысль возникла у нее. Возможно, он стер все ее желания иметь детей, чтобы он мог вложить в нее своих детей без препятствий. Доставать их из нее, только чтобы вновь вложить еще одного.

Пока она не умрет.

Пока она не будет скормлена фестралам.

Наконец, Флер заметила ее взгляд в пустоту и забрала ее в дом, пытаясь отвлечь ее готовкой или накрашиванием ногтей.

Но после того, как это произошло – когда его ребенок появился на свет – она смогла начать собирать свою жизнь по кусочкам.

***

– Я подумала, – начала Флер заговорческим тоном, барабаня пальцами по дивану, – когда мы придем к ним… когда мы поздороваемся…

– Флер, – Гермиона остановила ее. Спустя шесть недель жизни в соседнем доме, избегая своих собственных родителей и накладывая заглушающие заклятье одно за другим, лишь бы не слышать плач ребенка Долохова по ночам, она собиралась прийти поздороваться.

И это заставляло ее испытывать страх.

– Твои волосы, – произнесла Флер, пристально посмотрев на нее. – Коса их не слишком стягивает? Знаешь, когда в жизни женщины происходит что-то важное, ее прическа должна меняться.

Каждый важный день в своей жизни ты будешь истекать кровью вот так….

Гермиона заставила себя сесть рядом на диване и сфокусировалась на волосах. Они выглядели немного иначе.

– А что сделала ты, когда родила?

– Долго истекала кровью, – отметила она. – А потом мы пошли в парикмахерскую. Чтобы убрать немного длины, – Флер посмотрела поверх нее. – Знаешь, возможно твоей матери тоже не помешает обновление. Потому что она тоже стала матерью. Вы можете сделать это вместе.

Все ее инстинкты кричали, но что-то в Гермионе замерло. Это был важный день. Она может определить его для себя, как ей хочется. Без крови.

Мы можем… Мы должны…

– Да. Пришло время для новой прически, – заключила Флер. Она обхватила пряди волос Гермионы, выглядя как садовник, – Я нашла недалеко маггловскую парикмахерскую – женщина-сквиб, но у нее “золотые” руки. Должны быть. Мы должны пойти потом.

Полтора часа спустя, Гермиона чувствовала себя почти смущенно, стоя в гостиной дома родителей.

– Малышка Титания, – Джин покачивала ребенка на груди, с волнением смотря на Гермиону в их гостиной. Серые глаза Титании открылись и сонно окинули комнату, перед тем как снова закрыться с тихим вздохом, – Титания Грейнджер.

Гермиона пыталась подобрать слова. Во рту у нее пересохло. Ребенок Долохова – Титания Грейнджер.

– Значит, вы оба любите Шекспира, да?

– На самом деле, да, – Джон слабо улыбнулся. – Это имя из одного его романа. Как и имя «Гермиона».

Гермиона едва могла дышать.

– Я полагаю, что так и есть, да.

– Ты можешь немного или столько, сколько захочешь, провести времени с ней или с нами, – Джен всхлипнула, когда засмеялась сквозь слезы. – Мы слишком старые. Люди думают, что мы дедушка с бабушкой, когда мы берем ее в магазин. Говорят, у нее нос Джона.

Гермиона сглотнула. Ей было интересно, есть ли у нее черты с другой стороны.

Серые глаза Долохова. Возможно, черты его матери – изнасилованной и скормленной фестралами. Или человека, который вложил Долохова в нее. Гермиона заметила, что ее руки медленно проводят по шраму, полученному от Долохова, на бедре, перед тем как очнулась под пристальным взглядом ее матери и замерла.

– Мы с Флер хотели пойти сделать прическу сегодня. Хотите пойти с нами?