========== At war with ourselves ==========
Небо цвета чернил. Наверное, их пролило некое высшее существо, обитающее среди складок облаков, которое, оставаясь невидимым, все же наблюдало за происходящим внизу.
Трагедия — ползет по утоптанной траве и простирается в заполненном дымом воздухе. Прячется в глубине использованного кем-то Люмоса, делая мир похожим на сумерки, когда за пределами поля — полночь.
Драко сражается, и часть его надеется, что ему не придется самому делать выбор. Тем не менее он также хочет увидеть конечный результат, прежде чем двигаться дальше. Решения всегда рядом; при каждом удобном случае и в любой жизненной ситуации они ждут, чтобы их приняли. Именно эти решения определяют всю вашу дальнейшую жизнь, как бы долго она ни длилась.
Он знал, что здесь и сейчас решения принимаются каждые несколько секунд. Отвернуться или встретиться лицом к лицу, остаться или уйти, защищаться или нападать. Битва — всегда средоточие решений.
Он также думал о сражении как о своего рода игре. Например, игре в карты, покер или снап. Важно, насколько хорошо ты используешь имеющееся на руках, но в итоге все всегда сводится к картам, которые тебе сдают. Удача. Три четверти удачи, четверть умения — вот и все, что у тебя есть для победы или проигрыша. Победный крик или крик поражения. Три четверти удачи, и именно она — самая непредсказуемая.
Война была во многом на нее похожа. Конечно, требовалось умение, иначе… неважно, насколько у тебя счастливая рука… ты в любом случае проиграешь. Но это тоже было удачей. Большой удачей, что все поставили на одни и те же решения. Но сейчас речь не о покере. Ты не просто проиграешь рубашку в гостиной Слизерина. Нет, на кону твоя жизнь, и эта война — самая опасная игра на свете.
Так что, ты свернешь налево или направо? Силуэт впереди может оказаться твоим лучшим другом — так что, ты атакуешь или попытаешься сыграть со временем и подождать, пока дым рассеется? Миллион решений за минуту, и что выберешь ты? Остаться на месте или сделать шаг вперед — любое из этих решений может привести к смерти.
И когда кто-то зовет тебя по имени, ты оборачиваешься или исчезаешь в дыму?
Драко осматривается, поворачивается. Потому что большинство были не настолько хороши, чтобы проклясть тебя в лицо… особенно его соратники. И не это ли самое поганое во всей войне? Когда поднимается дым и не остается ничего, кроме движущихся черных силуэтов, теперь ты сам по себе. Ведь ничто не может защитить от чужого страха. От чьего-то желания жить и возможности сделать еще один глоток, чего бы это ни стоило.
Так что он осматривается — и это правильное решение. Осматриваться — хорошее решение, а вот поворачиваться, возможно, нет.
***
Его губы были горячими, язык обжигал, собирая пот с ее плеча. Он врезался в нее членом в неровном темпе, подгоняемом первобытным инстинктом. Его разум был слишком занят мыслями — так близко, так близко, так близко, — чтобы обращать внимание на ритм своего тела напротив ее.
Он переместил ее так, чтобы она обхватила ногами его бедра, ногтями впившись в его плечо. Она протянула руку между их телами, желая кончить прежде, чем все закончится, и коснулась клитора два… три… четыре раза.
Она едва осознавала, что голова дернулась назад, ударившись о дерево, что глаза закрылись, а пальцы ног поджались, когда она выкрикнула что-то бессмысленное в суровую зимнюю ночь. Даже не обратила внимания, когда он укусил ее за плечо, разрывая кожу, и, на мгновение прижавшись, вздрогнул.
Царапины на ее спине полностью зажили к их следующей встрече, но она боялась, что ее здравый смысл безвозвратно разрушен.
***
Драко не мог перестать думать, зачем она вообще окликнула его. Как будто она не могла просто уйти, потому что это нарушило бы какой-то моральный кодекс, хранящийся внутри ее маленького грязного сердца. Он думал, что она уже дошла до предела в отношениях с ним. Видимо, ему оставалось просто дождаться этого ощущения завершенности.
Госпожа удача официально покинула эту часть поля боя. Принятие решения откладывается, чтобы помочь оплакать потерю.
Противник стоял напротив, между ними простирались два с половиной ярда запретных воспоминаний и военных действий. Ее взгляд был спокоен, выражение лица холодное и собранное, поза — напряженная и жесткая.
Именно тело выдавало ее чувства. Именно тело всегда выдавало их. Все могло оставаться совершенно пустым и бесстрастным, но вдруг ее спина выгибалась дугой, а губы приоткрывались, и он все понимал.
— Грейнджер.
***
Они не занимались любовью. Они не сношались, не занимались сексом. Это даже не было просто перепихоном.
Они трахались.
Простейшие низменные инстинкты. Обнаженные и настоящие, без какой-либо ванильной чепухи или романтизированных представлений. Они безжалостно тянули и царапали, скручивали и кусали. Всегда с грубостью, злостью, нежеланием… и нуждой.
Ему довелось узнать, что Гермиона Грейнджер говорила полнейшие непристойности, когда он брал ее, поставив на четвереньки, ударяясь яйцами по заднице. Она же узнала, что у Драко Малфоя был фетиш — он любил наблюдать, как она ласкает себя, распластавшись перед ним, пока дрочил ей на бедра.
Это было грязно, это было первобытно, и это было совершенно необузданно.
***
Он никогда не думал, что увидит ее в бою. Еще до того, как они начали свою вероломную деятельность. Он просто не думал, что подобное случится. Но все равно приготовился к такой возможности. Представил выражение ее лица прямо перед тем, как на нее обрушится проклятие, или то, как она упадет, вся такая храбрая… и абсолютно глупая, потому что не убежала от него сразу.
Через некоторое время он перестал об этом думать. А какой смысл размышлять о том, чего все равно не случится? У него были дела и поважнее. Например, Уизли.
Так что вопрос был не в том, что он оказался не готов, потому что Драко редко — если вообще когда-либо — был не готов. Удивленным его тоже нельзя было назвать. Возможно… незначительно взволнованным. На самом деле он не хотел ее убивать. Ведь где-то здесь бродил Гарри Поттер, и кому нужна какая-то Грейнджер, когда можно заявить, что убил Поттера? Он был чистым золотом. Гребаный золотой трофей.
…а она. Она была коричневой. Совсем как ее глаза, волосы, веснушки, странное родимое пятно в форме сердечка справа на бедре. Коричневой, как дерьмо, нечистоты и ее кровь. Коричневой, как грязь. Любой, у кого было хоть немного мозгов, — не говоря уже о Драко с его интеллектом, — знал, что золотой превосходит коричневый.
Поэтому он желал золота. Он не хотел убивать чертову Гермиону Грейнджер.
***
Одной рукой он удерживал ее за плечо, фактически прижимая к кровати. Другой — прихватил за бедро, наблюдая за тем, как ее груди подпрыгивают в такт его толчкам.
Слова, вышедшие из его рта, были подобны рвоте. Он до сих пор не знает, зачем их произнес:
— Мерзким грязнокровкам не место на войне. — Они встретились взглядами, и Гермиона прищурилась.
Она поджала губы, и Драко вздрогнул, когда она ногтями впилась в его спину. В ответ он еще сильнее толкнулся в нее, с вызовом изогнув бровь, и опустил руку с ее плеча, чтобы яростно сжать сосок.
Драко понятия не имел, что у этой девицы хватит сил оттолкнуть его таким образом. Он видел причину в том, что она застала его врасплох. В конце концов, они трахались уже шесть месяцев, и она ни разу не останавливала его, пока он не кончит.
— …хрена, — рявкнул Драко, и его член запульсировал в яростном протесте, когда она вскочила с кровати.
— На случай, если ты не заметил, ублюдок, наша сторона сражается именно ради магглорожденных.
Она резкими движениями собирала одежду.
— Ваша сторона. Не моя, шлюха, — Драко встал с кровати, его член обмяк, хотя сексуальное напряжение все еще бурлило внутри.
— Я не нуждаюсь в подобных высказываниях, мудак. И так вполне очевидно, откуда вся эта муть про грязную кровь.
— Как и я в твоих дрянных изречениях. Я чувствую запах твоей проклятой грязи даже отсюда.
Она замерла, просунув голову в воротник рубашки, одной рукой вцепившись в нижний край, а другой ухватившись за пуговицу джинсов. Волосы растрепались, лицо раскраснелось, губы распухли. Драко подумал бы, что она выглядит хорошо оттраханной, если бы получилось потрахать ее дольше двух чертовых минут.
— А ты ощущал ее запах минуту назад, когда твой член по самые яйца был внутри меня? Или когда я зажимала твою голову между бедер чуть раньше? Тогда ты чувствовал запах моей грязи?
— Нет. Наверное, я был слишком занят воспоминаниями о том, как ты срывала с меня брюки еще до того, как я успел закрыть дверь, и почти обезумела от вкуса моей спермы в твоем гребаном горле.
***
— Рад встрече. — Он вертел палочку между пальцами, все еще удерживая руку вдоль тела.
И она свою не подняла, так что Драко решил, что у него в запасе немного времени для принятия решения. Это было либо очень глупо с его стороны, либо очень умно. Но было это так или нет, могли сказать только ее дальнейшие действия.
Он не видел ее целый месяц. Она стояла напротив него и выглядела дерьмово. Он решил не говорить ей об этом.
— Неужели?
— Ну, я уверен, что ты чувствуешь то же самое. Учитывая, как ты решила известить о своем присутствии.
Гермиона замерла, и он не мог понять, как у нее это вообще получилось, ведь она и до этого не двигалась. Внезапно она замерла, став похожей на статую. Когда она заговорила, ее голос был тихим, и Драко не знал, как получалось расслышать ее за свистящим в ушах ветром и криками на заднем плане.
— Когда-нибудь это должно было случиться, Драко.
Он перестал играть с палочкой и высоко приподнял левую бровь. Он медленно склонил голову набок, изучая вновь появившиеся эмоции на ее лице.
— Неужели?
***
После завершения всегда случалась спешка. Это довольно быстро убивало все приятное послевкусие и всегда оставляло обоих с тупой болью от пустоты. Проходило всего несколько коротких секунд с того момента, как они наслаждались оцепенением после оргазма, а потом один из них решал, что этого достаточно.
Сразу за этим следовало безмолвие, поспешное натягивание одежды и бегство за дверь… или подальше от скамейки, дерева, аллеи, да чего угодно, рядом с чем они испытали близость. Ни слова не было сказано, и обычно ни один даже не смотрел в сторону другого.
Никто из них точно не знал, когда нужно разойтись.
Иногда все начиналось с разговора, неловкого и напряженного, медленно растягивающего минуты. Они цеплялись друг за друга чуть дольше. У него вошло в привычку целовать ее прямо под ухом всякий раз перед тем, как отстраниться.
Прогресс между ними был настолько медленным, что ни один из них не осознавал, что же происходит на самом деле. Конечно, вначале они оба задавались вопросом, почему вообще утруждали себя разговорами. И Драко чертовски удивил сам себя, когда в первую встречу поцеловал Гермиону после беседы, приведя ее в полное замешательство. Но если бы они когда-нибудь задумались, как оказались из пункта А в пункте Б, то никогда не узнали бы ответа.
Прогресс. Та еще сука. Ведь когда ты начинаешь прогрессировать, процесс превращается в скоростной спуск, который ты никак не можешь остановить, это просто происходит.
Точно так же как два врага могли сойтись и заниматься непристойным сексом месяцами, даже осознавая, что это станет для них погибелью, если кто-нибудь когда-нибудь узнает.
Это просто происходит.
***
Она ничего не ответила, и он почувствовал, как по спине пробежали мурашки раздражения. Черт, если она не хотела говорить, действовать, что-то делать, то ей следовало продолжать двигаться в другом направлении.
Шла война — и битва, которую та создала между этими двумя людьми. Гермиона окликнула его, когда можно было проигнорировать. Выбор был за ней, но она просто стояла. Глядела на весь мир, как на балах печально глядят на происходящее вокруг стоящие поодаль печальные девушки.
— Ты и я… Мы не можем существовать вместе, — наконец произнесла она.
Он фыркнул.
— Мне кажется, раньше мы неплохо уживались.
Он наблюдал, как она хмурится, и думал, что не стоит дразнить льва в клетке. Не стоит провоцировать ее, когда секс и странные эмоции улетучились в небытие, оставив все позади этим самым моментом.
— Не напоминай об этом дерьме, Малфой.
— А почему бы и нет, Грейнджер? Я ведь не лгу. Просто указываю на очевидное. Или ты предпочитаешь делать так, как принуждала меня сделать выбор: либо я покидаю свою сторону, либо мы расходимся навсегда?
— Идет война, — говорит она, и он это знает.
Он всегда это знал.
— Так и есть.
— Финальная битва, Малфой. Мы победим, а ты умрешь или окажешься в Азкабане.
— Кто сказал?
Она подняла палочку, и он повторил ее движение.
***
— Они начинают что-то подозревать.
Драко повернулся, наблюдая, как она остановилась перед ним.
— Кто?
— Гарри, Рон, Джинни. Все. Они не понимают, почему я, даже сильно устав, ухожу куда-то вместо того, чтобы поспать. Они не понимают, куда я хожу и что делаю. И скоро начнут следить за мной, Драко. Я вообще подумала, что они займутся этим уже сегодня.
Он молчал, смотрел изучающе, когда она протянула руку и провела пальцем по нижнему краю его рубашки. Она выглядела уставшей, в глазах застыла растерянность. Ее внешний вид постепенно ухудшался, и часть Драко думала, что скоро она рассыплется в прах.
— Мы что-нибудь придумаем.
Она собиралась что-то сказать, ее голос дрожал от слов. Взгляд медленно поднялся и встретился с его, и Мерлин, она развалилась на части. Он знал, что слова застряли у нее в горле. Те самые слова, о которых она думала еще с того момента, как эта мысль впервые пришла ей в голову.
«Так дальше не может продолжаться. Мы должны прекратить, все становится слишком опасным. Все кончено».
Но она не могла заставить себя произнести эти слова, он и сам никогда не мог.
— Да ладно, — пробормотал он, убирая ее руку со своей рубашки.
Но он не отпустил ее ладонь, пальцами обхватывая холодные пальцы. Он потянул Гермиону за собой, уводя с места встречи.
— Куда мы идем? — Она в ответ сжала его руку, изо всех сил пытаясь не отставать.
Он замедлил шаг, оглядываясь через плечо на ее изможденное лицо.
— Спать.
Она приостановилась, но он этого не заметил и чуть не вывихнул ее руку.
— Спать?
— Да. Я слишком устал, чтобы чем-либо заниматься. Нужно час-другой отдохнуть.
— Тогда почему не отдохнул час-другой до моего прихода?
— О, я хотел, чтобы ты была рядом, пока я сплю, утешая мое одинокое сердце.
Выражение лица вызывало жалость, ладонь была прижата к груди, словно он был ранен.
Слабая улыбка осветила ее лицо, и Гермиона грубо толкнула Малфоя. Он сделал шаг назад и ухмыльнулся.
— Черта с два. Дело в том, что ты меня выматываешь, Грейнджер. А теперь поторопись, пока я не передумал.
Она собиралась что-то сказать, но снова не произнесла ни слова. Он знал — она собиралась ответить тем, что действительно заставит его передумать, но изменила решение. Она слишком устала, чтобы отказывать себе в нескольких часах сна, ведь в этом, в конце концов, и был весь смысл.
— И честно предупреждаю, — Драко бросил на нее свирепый взгляд, — если ты посмеешь лезть с объятиями, то окажешься на полу еще до того, как успеешь ко мне прикоснуться.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Я не обнимаюсь с ублюдками, Малфой.
— Верно, дорогая. Ты только трахаешь их.
***
Драко слышал, что война меняет людей. Но никогда в действительности не видел этого.
Кто сказал, что, не начнись война, они никогда не стали бы спать вместе? Это было единственное реальное изменение, которое он мог разглядеть.
В остальном Гермиона Грейнджер все еще оставалась невыносимой всезнайкой, одержимой честью и преданностью. Он предположил, что именно поэтому она так сильно нуждалась в этом. Ее тайное предательство можно было стереть с лица земли. Все, что ей следовало сделать, — очистить прошлое, убив любовника, и тогда все было бы кончено. Можно подумать, она могла стереть выражение лица Поттера или то, что он перестал с ней разговаривать. Все вернется на круги своя, если она сможет избавиться от совершенной ошибки единственным известным ей способом.
С другой стороны, он изменился. Он списывал это не на войну, а на годы и взросление. Однако он все еще оставался высокомерным и чистым. Он все еще оставался богатым ребенком, ненавидящим все, что ниже и выше его. Он все еще оставался Драко Малфоем.
Война ни хрена не изменила.
***
— Ты пьян.
Ее вывод не был таким уж неправильным, но Драко начал спорить.
— Я не пьян, балда. Я… без сил.
— Без сил?
— Да. И посмотри на себя, Грейнджер. Преследуешь меня?
— Я встречалась в кафе с Г… друзьями. Я заметила, что ты чуть не столкнулся с фонарным столбом. В этой части города не стоит бродить пьяным, когда любой может застать тебя врасплох, Малфой.
— Гарри? Ты встречалась с Поттером? В кафе? Что ж. Разве он не клевый?
— Да, там был Гарри, но не только. Нам всем там нравится, поэтому мы туда ходим. Там приятная атмосфера и вкусная еда, и неважно, есть там канделябры и освещенные свечами столы или нет.
— Значит, если кто-нибудь пригласит тебя на свидание в ту закусочную, ты не будешь возражать? — Он бросил на нее хитрый взгляд, как бы говоря: «вот ты и попалась».
— Вообще-то, нет…
— Ложь.
— Это не так…
— Ложь.
— Мал…
— Ложь.
Она зарычала, и он выгнул бровь, поворачиваясь к ней лицом.
— Так это еще один пункт из списка того, что заставляет тебя рычать.
— Прошу прощения?
— Я веду список. Мои действия и твоя реакция. А еще ты рычишь, когда я…
— Ладно, хватит. Мы вообще не об этом говорили. — Она покраснела и склонила голову, чтобы скрыть лицо.
— Ах да. Мы говорили о твоем свидании с Поттером, — произнес он низким, опасным тоном и скривил губы в усмешке.
— Это тебя не касается, Малфой, но я не собираюсь на свидание с Гарри. Я…
— Правда?
Она помолчала, а после спросила:
— Что?
— Свидание? Ты трахаешься с другими, когда не трахаешь меня?
Гермиона ощетинилась и бросила на него возмущенный взгляд.
— Я не обязана тебе отвечать!
— Держу пари, так и есть. Небось…
— Заткнись! Ты не имеешь права знать, не имеешь права обвинять меня! Вот честно, если продолжишь в том же духе, мне придется сообщить кому-нибудь о твоем пьяном…
Она не могла дышать, когда он крепко прижался к ней всем телом, рукою обхватив шею.
— Тебе лучше бы помнить, Грейнджер, — прорычал он, — кто я такой. Не угрожай мне.
Он отпустил ее шею так же быстро, как и схватил, пальцами скользнул по теплой коже. Она впилась в него взглядом, хлопнула ладонями по его груди, отталкивая.
— Не смей больше так ко мне прикасаться, — прошептала она с прищуром, грозя пальцем.
— Я не очень хорошо отношусь к угрозам. На случай, если ты не настолько умна, как о тебе говорят, вот что я скажу… попытаешься предать меня, Грейнджер, и я отвечу тем же.
Какое-то время они стояли на безымянной лондонской улице, глядя друг на друга, окруженные безрадостным теплом весенней ночи. Она двинулась первой, и он последовал за ней, гнев медленно рассеивался.
Пока они пробирались по лабиринту улиц к маленькой квартирке, которую Драко снял для ночевки в Лондоне (по случайному совпадению она находилась на полпути между их домами), улицы становились все темнее, а расстояние между их телами — все меньше. Он не произнес ни слова, даже когда занес руку вверх в такт шагу, а после опустил, соприкасаясь с ее ладонью. Даже когда она переплела их пальцы и прижалась к нему боком.
***
Было очень интересно наблюдать, как эмоции быстро меняются на ее лице, пока она думает. Тот факт, что он знал, о чем она думает, не отменял этого.
Если она повернется и уйдет, он отпустит ее — она это знала. Но если она останется и будет бороться, он окажет сопротивление. И разве не иронично: те, кто в школе состязался на занятиях, теперь стоят здесь и снова сражаются друг против друга?
Но такова жизнь. Замкнутый круг. И каким-то образом ты всегда возвращаешься к началу.
Он заметил движение в ту же секунду, как она его совершила. Она опустила руку к карману, судорожно сжала губы, посмотрела в землю широко раскрытыми глазами. Это был идеальный момент для атаки. Драко наблюдал, как он проходил, слишком занятый тем, что только что произошло.
Она что-то пробормотала себе под нос, а потом вдруг улыбнулась как идиотка. Улыбка озарила ее испачканное грязью лицо лишь на мгновение, а потом исчезла, и Гермиона снова посмотрела на Драко.
Ей потребовалось некоторое время, чтобы сформулировать слова, и, глядя на выражение ее лица, он почти испугался, что она собирается признаться ему в любви.
— Прости меня, Драко.
— Тебе точно пора бы перестать все драматизировать. Чертовски скучно здесь стоять…
Она вдруг что-то прошипела, и к нему двинулась струя света — момент настал. Малфой даже не успел среагировать, проклиная себя в последние секунды за то, что опустил защиту. Он напрягся и посмотрел, как зеленый луч пронесся над его плечом. Он усмехнулся.
— Промахнулась, любовь моя. Авада… — его лицо исказилось от ярости, а глаза превратились в лед.
Без сомнения, он произнес бы заклятие, и они оба это знали. Но что-то врезалось ему в спину, и он споткнулся, чуть не падая лицом в землю, когда последнее слово застряло где-то в горле.
— Какого черта ты делаешь? — прокричал он и быстро повернулся к мужчине — или женщине, — упавшем лицом в грязь.
— Это наше сражение.
— Нет. Нет, Гермиона, — его голос звучал раздраженно, когда он снова нацелил на нее палочку. — Оно всегда было твоим. Всегда.
— Моим? Малфой, люди вроде тебя сделали его моим. В начале оно было твоим, еще до того, как я узнала о значении слова грязнокровка. И оно будет твоим сейчас, в самом конце всего.
— Я говорю не о долбаной войне, Гермиона! Я говорю об этом! Я говорю о бое, который ты затеяла, когда назвала мое имя и нацелила свою гребаную палочку! А знаешь, нахер все! Давай я разберусь со своими последствиями, а ты — со своими. Вот так! Если мы больше не трахаемся, это не значит, что мы должны убивать друг друга! — пока он кричал, на его шее натянулись сухожилия, а на лбу вздулась вена.
— Ты для меня — воплощение этой войны, — выплюнула она. — Если бы мне пришлось столкнуться лицом к лицу с расизмом, у него было бы твое лицо.
— Тогда почему, во имя Мерлина, ты меня трахала? Ты вообще…
— Я не знаю! — она закричала так громко, что он понял — скоро сюда кто-нибудь явится.
Ее голос дрогнул на конце фразы, как будто был недостаточно силен, чтобы сдержать весь гнев и ненависть. Она глубоко вздохнула; ее лицо было раскрасневшимся, пелена слез покрыла грязные, грязные глаза.
И Драко не мог отделаться от мысли, что Гермиона Грейнджер немного не в себе.
— Я не хочу убивать тебя, Драко, но я должна.
— Тебе ни хрена не нужно делать.
— Это всего лишь замкнутый круг, и все восходит к началу. Но это должно где-то закончиться, Драко, разве не так ты сказал? Разве…
— Не бросай мои слова мне же в лицо! — Она покачала головой и икнула, но так и не отвела от него глаз. — Не смей, мать твою, смеяться. Ты. Драная. Сука.
— Гарри достался Волдеморт. Невиллу — Беллатриса. Рону — твой отец. А мне, Драко… мне достался ты. И… все это просто должно прекратиться.
Получил Волдеморта? Гарри получил Волдеморта?
Она уставилась на него, и он ответил ей тем же. Он никогда не станет притворяться, словно понимает ее рассуждения или работу ее мозга. Все было так, как было, и он не мог представить, что изменит ее мнение или вложит в него хоть какой-то смысл.
При ее следующих словах Драко почувствовал, как его тело дернулось к ней, а затем назад, и он знал — она не отвернется от этого.
— Ты же знаешь, я всегда ощущала вину. А ты… ты — никогда, Драко.
***
— Помнишь Забини?
Гермиона потерлась щекой о его грудь, лениво провела указательным пальцем по шраму возле пупка. Она тихонько замурлыкала и кивнула головой, скользнула рукой по животу, прежде чем потянуться и нежно царапнуть ногтями его кожу. Посмотрела на утренний свет, льющийся из окна спальни, на мгновение закрыв глаза, пока его пальцы играли с ее кудрями.
— Все говорят, что он жертвует на благотворительность, навещает больных и раненых, и все потому, что хочет заработать себе имя, если победит светлая сторона.
— Да.
— Но это ложь. Вина — это колодец человеческой души…
— Мне казалось, ты говорил это про эгоизм? — спросила она, подняв голову в попытке посмотреть на него, но увидела лишь шею.
Она на мгновение прижалась к Драко носом, когда он обхватил лежащую на его груди ее ладонь, и она перестала вырисовывать узоры пальцами.
— Нет, не душа, — прошептал он, проводя по ее руке и прижимая к своему сердцу, которое билось медленно и успокаивающе. — Эгоизм живет в самом сердце. Но чувство вины — в душе. Говорят, что душа хранит все то плохое, что ты сделал в своей жизни. Подобно сосуду, в котором копятся все доказательства для суда над тобой. Предположительно. Так не имеет ли смысла идея о том, что в основе нашей души лежат не худшие из поступков, а вина, которую мы чувствуем за них. Разве не так проклятый человек получает искупление?
— Не знаю, Драко.
Она положила голову ему на плечо и снова уставилась на свет, стараясь не обращать внимания на предупреждение о том, что прошло слишком много времени.
— Ну, Блейз стал одержим. Его это полностью поглотило. Он чувствует вину за свои поступки. За то, что выбрал путь только потому, что именно такого решения от него ожидали, хотя теперь понимает, что это был неправильный выбор. Но у него нет выхода — только чувство вины, которое усиливается с каждым убитым им человеком. Вот почему он жертвует, и навещает, и больше не разговаривает. Вот почему он позволяет прессе наговаривать на себя. Блейз не стал ждать, пока кто-то осудит его действия — он осудил сам себя. И вина, которая должна была его искупить, стала проклятием на всю жизнь. Как бы там ни было, он опустошен.
— Из-за вины.
Драко кивнул.
— Она творит с человеком странное, Гермиона. Вот почему я не думаю об этом, и вот почему я считаю, что ты думаешь об этом слишком много.
Комнату залил свет, и воцарилась тишина, и они оба начали засыпать.
— Может, мне уйти? — сонно прошептала Гермиона, открывая глаза в страхе, что проспит слишком долго.
Он повернулся и наклонил голову, чтобы поцеловать ее в губы.
— Не сейчас.
Она подождала немного, а потом тихо рассмеялась.
— Ты собираешься спать?
— Неужели это так очевидно? — пробормотал он.
— Если собираешься спать, то мне стоит уйти.
— Нет, — он коснулся губами ее виска, так и не открыв глаз.
— Нет?
— Останься, — прошептал он.
Обхватив рукой ее талию, он пальцами скользнул по пояснице и притянул ближе.
***
Он посмотрел на Гермиону, и она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться; ее палочка перестала дрожать.
Это конец их рискованной игры со временем. Время истекло, и решение со всей мощью солнца взорвалось где-то за линией игры, наконец, сдаваясь и уничтожая мертвую точку в пространстве между ними.
Игра окончена.
Она открыла рот, и он тоже, миллион разных проклятий и заклинаний пронеслись в голове. Его голос произнес одно из них раньше, чем разум успел определиться, и когда слова были произнесены, он удивился, услышав, что это не Проклятие.
Он совсем не был уверен в том, что хотел сказать, но в итоге произнес:
— Гермиона…
Это был просто звук воздуха, вырывающегося из легких, и волна боли, которая ненадолго осветила его мир.
Он совсем не так представлял себе смерть.
Не было ни замедленного движения, мир не приобрел какой-либо странный цвет. Никакая жизнь не мелькала перед глазами.
Была только она и слеза, наконец, сорвавшаяся с ресниц. А после — чернильно-синее небо. А дальше не было вообще ничего.
***
— Я нашел прореху в своей теории.
— Что за теория?
— О том, что виновные получат искупление. Этого не случится.
— А почему бы и нет?
— Потому что даже если какое-то высшее существо простит их за все проступки, виновный проклянет себя сам.
— Но они все равно получат искупление.
— В глазах других. Но важны лишь они сами.
— Но люди, которые считают, что важны лишь они сами, не ощущают вины.
Он остановился и отстранился от ее шеи, помогая снять рубашку.
— А что, если ощущают? Какое это имеет значение, если ты получаешь искупление, при этом все еще чувствуя себя проклятым?
— Дело в том… что, возможно, в конце концов ты преодолеешь чувство вины, зная, что другие могут простить тебя за содеянное.
— А если ты не сможешь простить себя?
— Ты делаешь все, что в твоих силах, чтобы постараться.
— До какой степени?
Она замолчала и рассмеялась.
— Я не знаю, Драко. Спроси, когда я окажусь в такой ситуации.
— Спросить тебя?
— Я всегда ощущала вину.
— А я — никогда.
— Значит… ты просто навеки проклят.
Он быстро поцеловал ее, прошептав в губы:
— Как и ты.
FIN.
