Настоящая снежная зима пришла в Париж тихо и неожиданно. Просто жители проснулись утром — а весь город был укутан белоснежной паутинкой. И снежная стихия продолжала бушевать и сейчас, когда на Париж, что теперь напоминал большую сахарную вату, серой вуалью опустились сумерки.
Время методично отсчитывало двенадцатый час ночи, а Марин всё ещё сидела над заваленным документами столом, чуть ссутулившись, и изучала годовые отчёты партии. Торшер горел ярким светом, совершенно безжалостно подчёркивая следы усталости на её лице.
В камине потрескивали объятые языками пламени поленья, свет от которых окрашивал светлые стены гостиной в апельсиново-карамельный оттенок. Кошки, устроившиеся на мягком ворсе ковра под разодетой в игрушки цвета французского триколора и мишуру ёлкой, уютно мурчали.
— Марин, уже поздно, пора заканчивать с работой, — попросил вошедший в гостиную Жордан, обеспокоенно глядя на неё. Ведь усталости в её изумрудных — словно несколько капель из самого глубокого и таинственного озера в них растворилось — глазах было слишком много даже для двоих, а вся уместилась в ней одной.
Стоило Жордану только появиться в поле зрения кошек Марин, как те со всех лап бросились к нему, выпрашивая очередную порцию какой-нибудь вкуснятины. Эти гордые и своенравные создания не сразу прониклись к нему симпатией, но от протянутого под столом кусочка бекона никогда не отказывалась ни одна из них. А уж когда он ласково чесал их под подбородком, они мигом становились покорными и начинали мурчать. Эта мелодия искреннего кошачьего удовольствия расслабляла и убаюкивала. Кого угодно, но, к сожалению Жордана, только не Марин.
Она даже не подняла на него взгляд, продолжая изучать документы и делая вид, что это занятие требовало всей её сосредоточенности. Лишь рука, помечающая важные моменты в тексте, дёрнулась, но через мгновение ручка вновь продолжила путь по бумаге.
— Ты должна дать глазам отдохнуть{?}[24 ноября Марин перенесла срочную операцию на глаза, десять дней провела дома на реабилитации.], — ровным тоном, как бы невзначай, произнёс он, но Марин услышала явные и плохо скрываемые нотки беспокойства в его голосе.
— Не начинай! — взмолилась Марин, предчувствуя лекцию о том, как она себя не бережёт. — К слову, сейчас я делаю твою работу, ведь ты, как президент партии, почему-то забыл о делах.
Жордан поставил рядом с Марин поднос, на котором располагалась чашка ароматного какао с маршмеллоу, имбирные пряники в виде снеговиков и блюдце с дольками апельсинов, сваренных в мёде с корицей и имбирём. Её губы дёрнулись в слабом подобии благодарной улыбки, а Жордан нахмурился. Он бы всё отдал, лишь бы она никогда больше не улыбалась вот так — устало и вымучено.
— Сегодня канун Рождества, время, когда нужно посвящать себя дому и семье. Пер Ноэль не придёт поздравлять тех, кто весь год плохо себя вёл. — Жордан сел рядом с Марин. Он хотел если не получить долгожданный рождественский подарок, то хотя бы полюбоваться на него подольше.
— Я не верю в Пер Ноэля, рождественское чудо и сказки. И тебе пора бы уже из них вырасти, — упрямо отчеканила Марин. Она всегда гнала от себя подобные мысли — деструктивные и ложно обнадёживающие. — Работа сама себя не сделает.
— Как твой мужчина я прошу тебя не перерабатывать, — настоятельно произнёс он.
Марин шумно выдохнула и поставила только что взятую чашку на стол с такой силой, что та лишилась половины находившегося в ней какао. А Жордан взял её руку в свою, убеждаясь, что она не обожглась.
— Как мой мужчина ты можешь попросить меня не включать телевизор слишком громко, не разделять мою любовь к кошкам, сигаретам и кофе с апельсинами. И на предложение чего-то нового в спальне я обещаю подумать. Но не нужно меня ограничивать и лезть в мою работу, — произнесла она чуть жёстче, чем планировала, и предупреждающе нахмурила брови.
Жордан на мгновение замер от резкости в её голосе и почувствовал обиду, но тут же сглотнул её, как отвратительную на вкус еду. Он поспешил скрыть досаду за неуклюжей улыбкой и, отстранившись, покинул гостиную. А Марин почувствовала, как по коже, где несколько мгновений назад находилась его рука, дарившая тепло и уверенность, пробежал неприятный холодок. Она хотела окликнуть его, но услышала, как хлопнула входная дверь, и поджала губы.
Прыгнувшая на колени к Марин кошка, оскорблённая невнимательностью хозяйки, несколько раз ударила её лапой по руке. Марин успокаивающе погладила ту по голове, и кошка замурчала, словно жалуясь на свою тяжёлую кошачью жизнь.
Марин вернулась к работе, стараясь отогнать от себя чувство вины, что тонкой струйкой раскалённого железа пыталась проникнуть в сознание. Первые минут двадцать-тридцать у неё получалось, но последующие попытки она полностью провалила.
Она посмотрела на затухающий в камине огонь и, зябко поёжившись, набрала номер Жордана. Но ответом ей был монотонный — равнодушный к чужим проблемам и переживаниям — голос автоответчика.
Марин открыла окно и достала сигарету. Она несколько раз щёлкнула колёсиком зажигалки, но ветерок раз за разом упрямо задувал язычок пламени. Марин уже хотела достать электронную сигарету и вдруг заметила, что что-то поблескивало в снегу, словно специально привлекая её внимание. Она зажмурилась, посчитав увиденное лишь обманом зрения, и стараясь прогнать примерещившееся видение. Через несколько мгновений Марин распахнула глаза, возвращаясь в реальность, которая поначалу воспринималась раздроблёнными кусками. Но блеск на снегу никуда не исчез.
Марин надела ботинки, накинула пальто и вышла из дома. Морозный воздух пощипывал щёки, украшая их румянцем, а свежий снег хрустел под ногами. Она наклонилась и обнаружила в снегу сверкающую ёлочную игрушку в виде апельсина. Через несколько метров лежала ещё одна, излучая слабое свечение, и ещё одна…
Следуя за оставленными на снежном ковре подсказками, Марин пробиралась вглубь сада между деревьями и вышла к беседке. Не считая тусклого света нескольких игрушек, что освещали ей дорогу, вокруг была непроглядная темнота. И вдруг всё озарилось ярким янтарным блеском. Деревья были украшены мерцающими гирляндами различных форм, а в центре красовалась рождественская ель, раскидистые ветви которой покорно склонялись под тяжестью снега и навешенных на них игрушек. Казалось, здесь был представлен весь рождественский декор, что продавался в парижских магазинах.
Поражённая всем этим великолепием Марин обернулась и увидела стоявшего в ореоле тёплого света фонарей Жордана, который, затаив дыхание, следил за её реакцией. Он был одет в красный костюм Пер Ноэля с колпаком и белой бородой, и Марин хрипло рассмеялась, впечатлённая его внешним преображением.
Он подошёл к ёлке, первым оставляя свои шаги на идеально ровном белоснежном полотне, а потом уверенно обхватил чужие — нет-нет, самые родные — запястья и притянул Марин к себе. Он обмотал себя и её гирляндой со множеством огоньков, которые переливались всеми цветами радуги.
— Я всё же смог оторвать тебя от работы. — Глаза Жордана триумфально загорелись. Он ласково дотронулся до щеки Марин, смахивая снежинку.
— Жордан… — тихо выдохнула она, и он в который раз убедился, что только у неё получалось звать его по имени таким образом — одновременно нежно и с лёгким укором.
Но сейчас Марин была полностью сосредоточена на Жордане и только на нём. Рядом с ним ей было так уютно и спокойно, что любая мысль о работе воспринялась бы самой Марин как преступление. Она даже не переживала, что оставила кошек наедине с ёлкой, и та, скорее всего, уже приняла горизонтальное положение.
Марин посмотрела вверх, созерцая вальсирующие в воздухе снежинки, которые плавно спускались с неба на землю, и заметила висевший на дереве венок из ветвей омелы.
— Здесь таких много развешено, — пояснил Жордан. — И я буду целовать тебя под каждым из них, — серьёзно произнёс он и тут же исполнил своё обещание, заклеймив её губы поцелуем.
Он целовал её долго, чувственно, собственнически, не обделяя вниманием даже уголки губ, а у неё в груди клубком — словно кошка — свернулось тепло.
— Ты можешь скептически относиться к Пер Ноэлю или рождественскому чуду… А как насчёт любви? В неё ты веришь? — с осторожностью осведомился он.
— Я верю в нас! — уверенно ответила она. Эта рождественская атмосфера, созданная Жорданом, поглотила всю усталость Марин, заменяя её на счастливый блеск в глазах.
— Пойдём гулять. — Это был не вопрос, а безапелляционное требование. — Такая погода просто создана для прогулок.
Покрытое свинцовой тяжестью серых непроглядных туч небо не пропускало солнечный и звёздный свет уже несколько дней. Но сейчас погода, словно пойдя на поводу у желания Жордана, значительно улучшилась. Ярко светили звёзды и напоминали рассыпавшееся по небу бриллиантовое ожерелье.
Марин было нечего возразить, она лишь крепко сжала его руку, словно поручень на самом опасном аттракционе. А Жордан довольно улыбнулся, смакуя момент, наслаждаясь полным контролем над ситуацией.
Они вышли за ворота и медленно направились в сторону леса по лежавшему на земле снегу, что в свете фонарей напоминал облитое апельсиновой карамелью мороженое.
