9 785397 002738
Все права защищены. Никакая часть настоящей книги не может быть воспроизведена или передана в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, будь то электронные или механические, включая фотокопирование и запись на магнитный носитель, а также размещение в Интернете, если на то нет письменного разрешения владельца.
I.
Эволюция есть бесконечное движение всего существующего, непрерывное изменение мира как в целом, так и в его частях, от начала веков до бесконечности. Млечные пути, видимые в неизмеримом пространстве, образуются и исчезают в течение миллионов и миллиардов веков; звезды, светила рождаются, скопляются, умирают; движение нашей солнечной системы с его центральным светилом, его планетами и лунами, все, что находится в узких пределах нашего земного шара, вновь возникающие и исчезающие горы, океаны, образущиеся с тем, чтобы потом высохнуть, ярко блестящие в долинах реки, которые высыхают подобно утренней росе, поколения растений, животных и людей, следующих одно за другим, миллионы незаметных маленьких существ от человека до насекомаго-все это явления всеобщей великой эволюции, увлекающей все в своем бесконечном движении.
В сравнении с этим основным фактом мировой эволюции, что значат эти маленькия явления, называемые революциями астрономическими, геологическими пли политическими!-Едва заметные движения, почти иризрачные.
Миллиарды миллиардов революций сменяют друг друга в мировой эволюции. Но как бы малы они ни были, они являются частью бесконечного движения.
Таким образом, наука не видит никакого противоречия между этими двумя словами: эволюция и революция, которые очень сходны между собою, но которые в обыденной, речи употребляются совершенно в ином смысле, различном от их первоначального значения. Не видя в них явлений одного и того же порядка, различающихся только по степени, трусливые люди,
- 4
боящиеся всяких перемен, придают этим двум словам совершенно противоположный смысл. Эволюция-синоним постепенного развития, совершающагося в области идей и нравов,-понимается ими, как нечто противоположное этой страшной вещи-революции, представляющей собой более или менее резкия перемены в мировой жизни. С кажущимся или даже искренним энтузиазмом говорят они об эволюции-медленном развитии, совершающемся в мозговых клетках, в головах и сердцах; но им нельзя говорить о страшной революции, которая возникает внезапно в умах, выливается на улицы, сопровождаясь иногда неистовыми криками толпы и громом оружия. Прежде всего скажем, что эти люди обнаруживают только свое невежество, воображая, что между эволюцией и революцией существует такая же разница, как между миром и войной, между мирной жизнью и насилием. Иногда революции могут совершаться мирно, вследствие внезапного изменения среды и перемещения интересов; точно также и эволюции в обществе могут быть чрезвычайно затруднены, сопровождаясь войнами и преследованиями^ И, если слово эволюция охотно употребляется теми, которые с ужасом смотрят на революционеров, то это происходит оттого, что они не понимают всего значения этого слова, так как от него то они открещиваются всеми способами. Они говорят о прогрессе в общих выражениях, но сущности его самого не хотят. Они находят, что современный строй, как бы плох ни был, в чем они сами сознаются, все таки должен быть сохранен,- так как им достаточно, чтобы он делал возможным достижение для них их идеала; богатства, власти, значения и комфорта.
Так как существуют богатые и бедные, власть имущие и подчиненные, господа и рабы, властелины, дающие знак к борьбе, и гладиаторы, идущие по их знаку на смерть, то этим благоразумным людям остается только стать на сторону богатых и власть имущих или сделаться куртизанами и льстецами сильных мира. Это общество дает хлеб, деньги, места, почести; и отлично: пусть умные люди устраиваются таким образом, чтобы получить наибольшую часть всех этих благ. Если они родились под счастливымъ
5
созвездием, которое, избавляя их от всякой борьбы, дало им все необходимое в изобилии, то зачем же имя» жаловаться? Они стараются убедить себя, что все так же довольны, как они сами: сытому кажется, что весь мир хорошо пообедал. А если какой-нибудь эгоист с детства обижен судьбою и недоволен ею» то у него по крайней мере остается надежда добиться своего интригами, лестью, благодаря счастливой случайности или даже упорным трудом в пользу власть имущих. Что для него общественная эволюция? Его собственная эволюция к богатству, вот его единственное стремление. Не заботясь о правах всех, он ищет лишь исключительных прав для себя самого.
Существуют однако рабские умы, которые искренно верят в эволюцию идей и питают неопределенные надежды на соответствующее изменение обстоятельств, но которые, тем не менее, с инстинктивным почти физическим страхом думают о всякой революции. Они желают ее и боятся её одновременно: они критикуют существующий строй и мечтают о новом, как будто бы он должен появиться внезапно, вызванный каким то чудом без малейшей ломки и борьбы между грядущим и отжившим. Слабые, безвольные люди мечтают, не имея ни сил, ни желания, достигнуть своей цели. Принадлежа к обоим мирам, они фатально осуждены не служить ни тому ни другому: среди консерваторов они являются разобщающим элементом, благодаря своему образу мыслей; среди революционеров они становятся крайними реакционерами, изменяя обетам своей юности и как собака, о которой говорит евангелие, возвращаются к тому, что они некогда изрыгли. Таким образом во время революции наиболее ярыми защитниками старого порядка становятся те, которые когда то зло насмехались над ним: из сторонников они обращаются в ренегатов. Они замечают слишком поздно, как неловкие волшебники легенды, что они вызвали слишком страшные, темные силы, с которыми они уже не могут справиться.
К другому классу эволюционистов принадлежат те, которые в общей необходимости перемен преследуют только одну сторону их, которой и посвящают себя всецело, забывая все другое. Они наперед ограничили свое поле действия. Некоторые из них, люди ловкие,
- 6
пожелали таким образом войти в сделку со своею совестью и работать в пользу будущей революции без риска для самих себя. Под предлогом посвящения своих сил какой-нибудь «необходимой ближайшей реформе, они теряют совершенно из вида общий высший идеал будущего и даже откровенно отрекаются от него. Другие более честные и порядочные как будто и способствуют общему делу, но вследствие узости своего ума, видят и понимают его односторонне. Искренность их убеждений и поведения ставит их вне всякого подозрения: мы их считаем нашими товарищами по делу, хотя с горечью сознаемся, что ограничившись узким полем действия, борясь против одного какого- нибудь частного зла, они как-будто санкционируют все другие злоупотребления.
Я не говорю о тех, которые стремятся, например, к реформе орфографии, толкуют об изменении места прохождения меридиана, как о чем то чрезвычайно важном, ополчаются против употребления корсетов и меховых шапок; есть более возвышенные цели, которые требуют от преследующих их и смелости, и упорства, и преданности делу; и если они проявляют эта качества, то мы, революционеры, не можем относиться к ним иначе, как с уважением и симпатией. Так, если мы встречаем благородную женщину, преисполненную сострадания к своим падшим сестрам, которая, не боясь общественного мнения, подходит к проститутке со словами любви, протягивая ей руку для борьбы с попирающим человеческое достоинство агентом полиции нравов или против участкового врача, принуждающего ее являться к себе для освидетельствования и насилующего ее, или против всего общества, с презрением толкающего ее в грязь, никто из нас не остановится перед соображениями общего характера, чтобы отказать смелому борцу цротив официального разврата в своем уважении. Без сомнения, мы можем сказать такой женщине, что всякая революция в одной области должна соответствовать революции в другой, что возмущение личности против порабощающего его правительства заключается не только в защите человеческого достоинства падшей женщины, но и в защите клеймейного каторжника и всякой другой подчиненной или подавленной личности, но мы не мо
7
жем не восторгаться теми, кто искренно и всецело предан борьбе даже на таком узком поприще. Точно также мы называем героями людей, которые в какой бы то ни было стране и когда бы то ни было отдавались всецело делу, жертвуя собой ради общего блага. Как бы ни было ограничено их поле действия, пусть всякий из нас преклонится перед ними и скажет: «.мы должны подражать им на нашем поприще, гораздо более обширном, в нашей борьбе, которая ведется за все человечество з-.
И так, эволюция касается совокупности всех сторон жизни человечества и революция должна тоже касаться всего, хотя не всегда заметен параллелизм в событиях разных областей жизни, из которых слагается жизнь обществ. Всякий прогресс в одной области соответствует прогрессу в другой, и мы стремимся ко всем им по мере наших сил и знаний: к прогрессу в областях социальной и политической жизни, в морали и науке, искусствах, индустрии, - эволюционисты во всем, мы одновременно являемся революционерами во всем, зная, что вся история есть ничто иное, как последовательное завершение явлений жизни народов, беспрестанно и постепенно подготовляющихся к этому. Прямым последствием великой интеллектуальной эволюции, которая освободит наш ум от всяких предразсудков, является освобождение личности в её отношениях ко всему окружающему.
Таким образом, можно сказать, что эволюция и революция - являются сменяющими друг друга актами одного и того же явления: эволюция предшествует революции, которая в свою очередь эволюционирует до новой революции и т. д. Может ли происходить изменение без перемещения центра тяжести в жизни? Разве революция не должна по необходимости быть следствием эволюции, как действие является непосредственным последствием нашего волевого импульса к действию? То и другое различаются только по времени их появления. Когда переграждается река, воды её собираются и разливаются вокруг встретившагося препятствия и мало по малу образуют озеро, пока они вдруг не найдут выхода,-падение камешка решает дело, происходит катаклизм: мощными напорами
8
воды сносится насыпь, озеро исчезает и река течет по старому руслу. Так происходить маленькая революция в природе.
Если революция следует за эволюцией всегда запаздывая, то причиной этого Является сопротивление среды ’ вода ручья шумит в своих берегах, так как они задерживают его течение; гром гремит в облаках, так как атмосфера препятствует проникновению искры из облака. Всякое превращение материи, всякое осуществление идеи встречает препятствие в собственной инертной среде и новое явление не может проявиться иначе, как вследствие усилия, которое будет тем сильнее, чем сильнее препятствие. Гердер, говоря о французской революции сказал: когда семя попадает в землю, оно долго кажется мертвым, потом вдруг пускает росток, преодолевает покрывающую его твердую землю и превращается в растение, которое зреет и приносит свой плод. А как рождается ребенок? Девять месяцев он лежит во мраке материнского чрева, и, наконец, вырывается на волю, разрывая свертывающую его пелену, иногда даже убивая свою мать. Таковы революции, являющиеся естественными последствиями предшествующих им эволюций.
Существуют изречения, сделавшиеся пословицами, которые люди употребляют машинально, как бы избавляя себя от необходимости вдуматься в их содержание, Такова, например формула Линнея: «Non facit saltus natura».
Конечно, природа не делает скачков, но каждая её эволюция совершается перемещением сил, устре- гленных к новой цели.
Общее развитие жизни каждого существа в отдельности или целом ряде существ нигде не являет нам прямой беспрерывности, а наоборот, одни явления её происходят после других как бы насильственно и революционно.-Ветка не прибавляется к ветке, цвЕг- ток не есть продолжение листка, ни пестикъ-тычинки, яйцо различно от органов, породивших его, сын не является продолжениемь отца или матери, а становится в действительности новым, различным от родителей, существом. Прогресс совершается постоянно изменением явления, исходя от своей точки отправления
9
для каждого отдельного индивида. Генеалогическое дерево существ, как и настоящее дерево, есть собрание ветвей, из которых каждая питается не собственным соком, а соком всего дерева. И для великих исторических революций тот же закон Когда старые формы жизни не удовлетворяют больше, жизнь требует новых, происходит революция.
II.
Однако не всегда революция означает прогресс, точно также не всегда эволюция стремится к большей справедливости. Все изменяется, все в природе движется в вечном, непрерывном движении и если есть прогресс, то может быть и реакция, если есть эволюции, стремящиеся к развитию жизни, существуют другие, которые влекут к смерти. Остановка невозможна. Движение неизбежно в ту или другую сторону и упрямый реакционер и слащавый либерал, открещивающиеся от всякой революции, всетаки идут по пути её, эволюционируя к смерти и вечному покою. Болезнь, дряхлость, гангрена такия же эволюции, как и возмужалость и юность-черви, появляющиеся в разлагающемся трупе, как и первый крик новорожденного, служат признаком, что и там, и здесь совершилась революция, и физиология и история указывает нам, что эволюция приводит иногда к упадку, как и революция-к смерти.
История человечества, несмотря на то, что известна нам лишь за короткий период нескольких тысяч лет, дает нам массу примеров жизни племен, народов, и государств, которые исчезли с лица земли вследствие медленной эволюции, влекшей их к их собственной гибели. Причины этого явления, породившего болезнь обществ, многочисленны. Климат и почва иногда играли в этом преобладающую роль, как это случилось, наверное, в огромных пространствах центральной Азии, где высохли озера и реки и где огромные солончаки покрыли когда-то плодородную почву. Нашествия диких враждебных орд, разорили некоторые страны до тла,-однако есть нации, которые могли снова развиваться после страшных по
10
ражений и многовекового рабства: и если они возвращаются к варварскому состоянию или вымирают окончательно, то причины этого лежат уже в их внутреннем строении, а не во внешних обстоятельствах. Одна из этих причин, являясь самою главною, разъясняет историю всякого падения-это когда одна часть общества, подчиняя себе другую, большую, захватывает землю, капитал, власть, образование, и почести в свое исключительное пользование-и если масса не в состоянии реагировать против подобной монополии кучки людей-она осуждена на смерть и её исчезновение лишь вопрос времени. Появляется чума, которая стирает с лица земли этот бесполезный, инертный муравейник индивидов, не съумевших завоевать, свою свободу. С Востока и Запада появляются разбойничьи племена и, некогда громадные, города превращаются в пустыню. Так погибли Ассирия и Египет, так исчезла, некогда могущественная, Персия, и наконец, Римская империя, сделавшаяся собственностью нескольких крупных владельцев, пала под ударами варваров, которым не трудно было справиться с её порабощенным пролетариатом.
Нет явления, в котором эволюция не совершалась бы одновременно в двух направлениях: к смерти и возрождению; оно является как бы равнодействующей эволюции прогресса и упадка. Так падение Рима составляет во всей своей сложной совокупности целый ряд революций и соответствующий им ряд эволюций, одни направлены к его уничтожению, другие к возрождению нового мира. Без сомнения, падение этого громадного общественного организма, поработившего весь мир, послужило к облегчению положения подавленных им народов, и во многих отношениях переселение северных народов, хлынувших на цивилизованный мир, было счастливым для истории человечества событиемъ-многие из порабощенных народностей сбросили тогда с себя иго давивших их и ра- ботителей, но науки и промышленность погибли илиис- чезли на время, произведения искусства разрушались, жглись библиотеки, казалось,, что цепь времен порвалась, народы снова впадали в варварство и деспота сменял еще худший деспот; из мертвой религии язычества возродилась новая религия, сделавшаяся ещебо-
11
лее жестокой и фанатичной, чем прежняя и тысячелетняя ночь невежества и безумия, распространяемая попами, нависла над землею.
Точно также другие исторические события могут быть рассматриваемы с двух сторон, соответственно тысячи явлений, которые составили их, которые проявляются в социальных и политических переворотах жизни наций. И действительно, всякое историческое событие или явление толкуется различно, сообразно, с глубиной понимания их и предвзятой мыслью толкователя. Известный пример такого понимания является толкование эпохи Людовика XIV, личному гению которого приписывали богатый расцвет французской литературы того времени. <Его взор порождал Корне- лиевъэ, говорили некоторые. Правда, век спустя, никто не осмелится утверждать, что Вольтер, Дидеро и Ж. Ж. Руссо были обязаны своим гением и существованием взгляду Людовика XIV; однако, еще недавно не были ли мы свидетелями, как англичане превозносили свою королеву, делая ее виновницей всякого успеха, всякого прогресса, совершавшагося в её царствовании. Хотя эта заурядная особа ничем другим, кроме своего присутствия на троне в продолжении шестидесятилетнего периода, не участвовала в этих событиях, принужденная к бездействию самою конституциею своей страны. Миллионы людей, наполнявших улицы, давя друг друга, чтобы видеть ее, хотели во что бы то ни стало видеть в ней всемогущего гения процветания Англии. Такое публичное лицемерие было, быть может, потребностью, так как устраивая эти оффициальная торжества королеве-импе- ратрице, нация восхищалась собственным величием. Но не все подданные её участвовали в этом празднестве: ирландские фермеры подняли черное знамя восстания, а в Индии голодные толпы народа разрушали дворцы и казармы
Существуют однако обстоятельства, когда прославление правительственной власти кажется менее абсурдным и даже может быть на первый взгляд оправдываемо. Возможно, что какой нибудь Марк Аврелий, талантливый министр, могущественный филантроп иди просвещенный деспот употребляют свою власть в интересах бедствующего класса, издают полезный
12
закон, являются защитниками слабых против- их поработителей, но это только случайное счастливое стечение обстоятельств, которое даже по условиям ввоей среды, является совершенно исключительным, так как сильным мира сего всегда легче злоупотреблять своим положением, так как им редко доступно истинное понимание положения, даже если бы они, подобно Гарун-аль-Рашиду, захотели бы инкогнито сами знакомиться с нуждами своих подданных Бывают, конечно, случаи, когда намерения и поступки Зарей и правителей могут быть вполне благожелательны или по крайней мере направлены в пользу народа; в этих случаях общественное мнение, и сами массы принуждали их к этому и инициатива законодателя сводилась к нулю: они уступают силе, которая могла бы быть гибельной для них и которую они на этот раз употребляют в свою и общую пользу, потому что движение масс также часто бывает направлено в сторону прогресса, как и реакции. Современная история Европы и особенно Англии нам дает тысячи примеров, когда более справедливые законы издавались не по доброй воле законодателя, но под давлением анонимных масс: и верховная законодательная власть, декретирующая подобные законы, является в действительности только простой исполнительницей воли народа-ея действительного руководителя.
Когда пошлины на хлеб были уничтожены английской палатой, крупные землевладельцы, вотировавшие этот убыточный для них закон, только с большим трудом подчинились необходимости признать справедливость его. Вопреки своим собственным интересам они должны были просто подчиниться желанию масс. С другой стороны, когда во Франции Наполеон ПИ, согласившись с частным мнением Ричарда Кобден, подписал некоторые правила для облегчения свободы торговли, его не поддержали ни его министры, ни Палата, ни даже нация, и изданные им законы не могли Долго продержаться: его наследники, воспользовавшись первым удобным случаем, отменили их и вернулись к испытанной системе протекционизма, выгодного богатым предпринимателям и крупным землевладельцам.
Столкновения разных цивилизаций приводят к за
- 13 -
путанным положениям, при которых легко поддаться иллюзии и приписать «сильной власти» честь разных мероприятий, менее всего принадлежащей ей. Так например, много говорят о том, что Британское правительство в Индии запретило религиозный обряда» сжигания вдов на могилах их мужей, в то время как следовало бы удивляться тому, что это правительство так долго отказывалось под тем или другим предлогом издать это запрещение, вопреки настояниям лучших людей в Европе и самой Индии. Но от чего же спрашивается, оно так долго покровительствовало толпе фанатичных палачей, не запрещая практику религиозного обряда, основанного к тому же на фальсифицированном тексте Вед. Конечно, в конце концов запрещение этого обряда было великим благодеянием, хотя и сильно запоздавшим, но сколько жестокости нужно приписать этой власти «отеческого попечения*! Сколько налогов, ложащихся тяжелым гнетом на население, сколько страданий и мук во время страшных голодных бунтов!
Так как все исторические явления, можно рассматривать с двух различных точек зрения, то конечно, невозможно судить о них огулом. Пример даже эпохи Возрождения, положившей конец средневековому мраку, показывает нам, как две эволюции, эволюция реакции и эволюция прогресса, могут совершаться одновременно. Эпоха возрождения, которая обратилась вновь к памятникам античного мира, которая освободила науку от схоластических туманностей и цепей суеверия и толкнула человечество на путь бесстрастных научных исследований, одновременно убила в корне своеобразный и пышно развивавшийся цветок средне-векового, (в период коммун и свободных городов) искусства. Это случилось так же внезапно, как разлив реки, уничтожающий посевы прибрежных селений-' все должно было начаться съизнова, и как часто банальное и бессмысленное подражение античным образцам заменяло собой оригинальные произведения самобытного таланта, более ценные уже по тому, что они были самобытны!
Возрождение наук и искусств сопровождалось параллельно расколом церкви, известным под именем Реформации. Долго полагали, что эта революция была
14
одна из благодетельнейших событий в истории человечества, так как ею было завоевано право на индивидуальную инициативу и освобождена мысль, которую католические священники ‘намеренно держали в рабстве невежества, полагая, что освобожденный человек делается независимым и стремится и: истинному равенству. Нотелерь мы знаем,что Реформация положила только основание ряду новых порабощающих личность церковных общин, вместо прежней единой католической церкви, монополизировавшей все право духовного порабощения.
Реформация передала церковные имущества и доходы в пользование новой власти, и с той и другой стороны стали возникать монашеские ордена иезуитов и их противников, эксплуатировавшие народ новыми способами. Лютер и Кальвин к тем, кто не разделял их взглядов, относились с такой же фанатической нетерпимостью, как св. Доминик Иннокентий ИП. Как и инквизиторы они шпионили, сажали в тюрьмы, четвертовали, жглп на кострах: их учение точно также требовало безусловного повиновения королям и истолкователям ^божественного слова*. Без сомнения, существует разница между протестантами и католиками: (я говорю о тех, которые исповедуют ту или другую религию совершенно искренно, а не по семейным традициям). Последние наивнее и легковернее, никакое чудо их не удивляет: первые же более разборчивы в таинствах, но с тем большим упорством держатся они тех, которые ими признаны: они видят в религии личное дело, как бы творческую работу своего духа. Переставая верить, католик перестает быть христианином: между тем как протестант-рационалист, изменяя толкование «божественных словъ*, обыкновенно переходит только в новую секту: он остается учеником Христа; упорный мистик, он сохраняет иллюзию свободы разума. Народы, также как и личности различны в религии, которую они исповедуют и которая более или менее проникает их нравственное существо. У протестантов, конечно, больше инициативы и систематичности в поведении, но эта последовательность становится неумолимо жестокой
Вспомните то религиозное рвение, с каким северо
15
американцы отстаивали рабство негров, как сбоже- ственное учреждение».
Другое сложное явление относится к великой эволюционной эпохе, кровавыми кризисами которой были американская и французская революции. О, тогда-по крайней мере как казалось-перемены произошли исключительно в интересах народа и эти великия исторические даты следует считать, как бы освящающими рождение нового человека! Депутаты конвента хотели начать историю с первого дня: своей констититуции, как будто предшествующих веков не было вовсе и будто человекъ-гражданин действительно мог считать началом своего существования момент провозглашения своих прав. Действительно, этот период был великой эпохой в жизни наций, несбыточные надежды овладели тогда миром, освобожденная мысль поднялась на такия высоты, каких никогда не достигала прежде, науки возродились, гений открытий бесконечно расширил границы мира и никогда не появлялось такого множества людей, одушевленных новым идеалом, готовых ради него беззаветно жертвовать своею жизнью. Но эта революция, как мы знаем это теперь, была вовсе па революцией всего народа, это была революция известных слоев общества исключительно в их интересах. Права человека остались чисто теоретическими: провозглашенная одновременно с нйми гарантия частной собственности сделала их призрачными. Новый класс жадных хищников принялся за дело накопления богатств, буржуазия заняла место отжившего класса, старого дворянства, уже зараженного скептизмом и настроенного пессимистически, и новопришельцы стали эксплуатировать неимущие классы с таким усердием и умением, каким не обладали никогда прежние правящие классы. Во имя свободы, равенства и братства совершались всевозможные злодеяния. Во имя освобождения мира, Наполеон вел за собой миллион убийц; для блага дорогого отечества капиталисты создают громадные состояния, строят большие фабрики, организуют могущественные синдикаты, (монополии), воскрешая в новой форме прежнее рабство.
Кто не хочет ограничиваться словами, тот должен основательно узнать и вообще критически отнестись к людям, заявляющим о своей преданности делу рево
16
люции. Недостаточно крикнуть кому-нибудь: Революция? Революция! чтобы мы тотчас же пошли за ним, только потому, что он захотел вести нас. Вполне естественно, когда невежда следует своему инстинкту: разъяренный бык бросается на красный ласкут и постоянно угнетаемый народ бросается на первого встречного, которого ему укажут. Всякая революция хороша поскольку она направлена против гнета со стороны одной личности или целого строя; Но если она ведет к установлению нового деспотизма, то можно спросить себя: не лучше ли направить ее по другому пути. Настало время сознательного применения своих сил: эволюционисты, придя к ясному сознанию, что именно они хотят осуществить в ближайшую революлюцию, не ставят себе задачей поднять недовольных и произвести смуту без цели и плана.
Можно сказать, что до сих пор ни одна революция не была проведена вполне сознательно, и потому ни одна из них не увенчалась полным успехом. Все эти великия движения, без исключения были почти бессознательными актами со стороны вовлеченных в них масс и если революции и происходили успешно, то только благодаря искусству вожаков, сумевших сохранить хладнокровие и более или менее руководить ими. Реформацию провел и воспользовался выгодами от неё лишь один общественный класс, и Французскую революцию совершил также один класс, выставлявший на систематический резстрел массы несчастных, которые послужили лишь для того, чтобы доставить ему победу, и извлекающий теперь все выгоды от революции. Еще в наши дни «четвертое сословие» игнорируя крестьян, заключенных, бродяг, безработных и всевозможных отщепенцев, не впадает ли также в ошибку, считая себя особым классом и работая не для всего человечества вообще, но для своих избирателей, кооперативных союзов и лиц, доставляющих им средства.
Всякая революция имеет свое сегодня и свое завтра. Сегодня народ толкают в бой, завтра будут призывать его к благоразумию; сегодня его уверяют, что восстание есть священнейший долг, а завтра будут проноведывать, что «найлу чшая республика-есть королевство», или, что высшее самопожертвование состоить
17
в том, чтобы «перенести три несчастных месяца, ради общественного блага», или, пожалуй еще лучше, что никакое оружие не может заменит избирательного билета. Поток истории с периодическими революциями похож на реку, запружаемую время от времени плотинами. Каждое правительство, каждая победившая партия стремится в свой черед запрудить этот поток, чтобы утилизировать его возможно более Для своих мельниц. Надежды реакционеров и заключаются именно в том, чТо так будет всегда и что народ, подобно стаду баранов, позволить постоянно сбивать сёбя с своей дороги и одурачивать при посредстве солдат, или краснобаев адвокатов.
Этот вечный круговорот, который раскрывает нам в прошедшем ряд революций, частью неудавшихся, бесконечную работу следующих друг за дру- иом поколений, подобно бесконечным волнам, беспрестанно ударяющимся в скалу, разбиваясь о нее,-это ирония судьбы, которая показывает, как пленники разбивают свои цепи, чтобы дать заковать себя снова, все это служит причиной великой нравственной смуты и среди своих товарищей нам приходилось видеть таких, которые утратив надежду и утомившись до битвы, складывали руки и отдавались на произвол судьбы, покидая своих братьев. Вот чего они не знали, или знали на половину, т. е. ясно еще не видели того пути, по которому должны были итти, или вернее, они надеялись, что судьба, подобно попутному ветру, надувающемуся паруса корабля, приведет их к цели: они надеялись на успех, не благодаря знанию законов природы или истории, не благодаря своей упорной воле, но благодаря счастливой случайности или руководясь каким то смутным стремлением, подобно мистикам, которые ступая по твердой земле, воображают, что ими руководит с неба путеводная звезда.
Писатели, проникнутые чувством своего превосходства, глубоко презирающие волнения толпы, обрекают человечество всецело двигаться таким образом в безвыходном, заколдованном кругу. По их мнению, тогииа совершенно не способна к самостоятельному мышлению, и неизбежно поддается демагогам, которые, преследуя свои интересы, направляют массы от прогресса к реакции и обратно. Действительно, въ
18
массе индивидов, тесно сплоченных груг с другом, легко создается общая всем душа, всецело подчиняющаяся одной страсти, проявляющаяся в одних и тех же криках энтузиазма или отчаяния,-это как бы одно существо с тысячью голосов, безумных от любви или ненависти. Вь течение нескольких дней, нескольких часов водоворот событий увлекает одну и ту же толпу к самым противоположным проявлениямъ-восторга или проклятий. Те из нас, которые сражались за коммуну, знают эти страшные приливы и отливы народных волн. Когда мы отправлялись на баррикады, нас провожали трогательными приветствиями, слезами восторга в глазах, женщины нежно махали платками. Но как принимали тех изь вчерашних героев, которые избегнув смерти, возвращались, как пленники, окруженные солдатами. Во многих кварталах толпа состояла из тех же самых людей, но какой полнейший контраст в её чувствах и настроениях! Какие негодующие крики и проклятия. Сколько дикой ненависти в её словах: «Смерть! Смерть! расстрелять их. На гилльотину»!
Однако бывает толпа и толпа, и 'коллективное сознание, слагающееся из тысячи индивидуальных, хотя бы и следовало полученному импульсу, все же более или менее ясно дает себе отчет, по характеру своей эмоции, действительно ли хорошо то, что совершено. С другой стороны не подлежит сомнению, что вместе с прогрессом человечества увеличивается число людей, сохраняющих сильно развитую индивидуальность и остающихся самиѵш собою, со своими собственными убеждениями и самостоятельным образом действий.
Иногда таких людей, думающих более или менее одинаково, самих бывает достаточно, чтобы составить целое собрание, настроенное единодушно и с одинаковыми стремлениями; без сомнения бессознательные инстинкты и привычки могут и здесь выступить наружу, но только на время, и личное достоинство берет верх. Обыкновенно такия собрания, члены которых уважают друг друга, очень отличны от крикливых собраний масс, способных опускаться до зверства. По своей численности они представляют как бы толпу, но по той выдержанности, которую они проявляютъ- это группа личностей, остающихся вполне самими собой,
19
с своими собственными убеждениями, составляя вместе с тем в своем целом, как бы высшее существо, сознающее свою волю и осуществляющее ее в своей работе. Часто сравнивают толпу с войском, которое смотря по обстоятельствам или увлекается охватывающим всех безумным героизмом или обращается в бегство в паническом страхе. Но в истории не мало примеров таких сражений, в которых люди смелые и решительные борятся до конца совершенно созна тельно и с непреклонной решимостью.
Конечно, колебания толпы имеют место, но в какой мере? Что бы ответить на этоть вопрос, надо обратиться к событиям. Для того, чтобы констатировать прогресс, следовало бы установить: на сколько увеличилось в историческом процессе число мыслящих людей, сознательно действующих в одном направлении, не заботясь ни об одобрении, ни о порицании толпы. Но подобная статистика тем более невозможна, что даже среди новаторов не мало таких, которые являются таковыми только на словах, в действительности же легко дают увлечь себя окружающим их мыслящим молодым товарищам. Сь другой стороны много таких, которые из гордости и тщеславия Стараются казаться непоколебимыми, как скала перед потоком событий, но однако теряют почву под ногами и помимо воли меняют свой образ мыслей и свою речь. Кто же теперь в откровенной беседе не признает себя социалистом? Хотя бы уже по тому, что он старается отдать себе отчет в аргументах противника, он должен честно понять йх, до известной степени даже разделить их и ввести в общее понятие об обществе, отвечающее его идеалу совершенства. Сама логика требует усвоения чужих мыслей и дополнения ими своих.
Мы революционеры должны действовать подобным же образом. Мы также должны стараться понять совершенно искренно и правдиво все идеи наших противников, мы должны сделать их своими, но придавая им истинный их смысл. Все запоздалые рассуждения наших опонентов с их устарелыми доводами, конечно, найдуть себе надлежащее место, но не в будущем, а в прошлом. Они принадлежат философии истории.
- 20
III.
Период чисто инстинктивных движений теперь уже миновал: революции не будут ужо совершаться случайно, потому что прогресс становится все более и более сознательным и разумным. Животное или ребенок всегда кричит, когда его бьют, и вообще реагирует известным движением или ударом: так и мимоза складывает свои листья от всякого внешнего раздражения; но от этих непроизвольных движений далеко еще. до систематической и упорной борьбы против гнета. Народам прежде казалось, что события следуют одни за другими без всякого порядка, но они наконец научились познавать связь между ними и их неумолимую логику, они начинают понимать, что и им также следует держаться известного образа действий, чтобы выйти победителями. Социальная наука, указывающая причины рабства и как противовесъ- средства освобождения, понемногу освобождается от хаоса противоречивых мнений.
Первый факт, разъясненный этой наукой тот, что никакая революция не может совершиться без предшествующей ей эволюции. Конечно, древняя история рассказывает нам о множестве так называемых «дворцовых революций», т. е. о замене одного короля другим, какого либо министра или фаворитки другим советником или новой фавориткой. Но подобные перемены, неимеющие ровно никакого общественного значения и касающиеся в действительности только отдельных личностей, могли совершаться без малейшего содействия со стороны народных масс: для этого оказывалось достаточно, чтобы нашелся наемный убийца с хорошо отточенным кинжалом, и трон будет иметь нового заместителя. Без сомнения, прихоть короля могла тогда вовлечь королевство и толпу подданных в непредвиденные авантюры, но народу, привыкшему к послушанию и покорности, оставалось только сообразоваться с желаниями свыше: он не пытался выражать свое мнение о делах, которые ему казались неизмеримо выше его ограниченной компетенции. Точно также в стране, которую оспаривали друг у друга две враждебные династии с своими аристократическими и буржуазными клиентами, кажущиеся рево
21
люции могли совершаться при помощи убийств: такой заговор убийц, благоприятствуемый успехом, передавал трон другому лицу, изменяя личный состав правительства; но какое значение имеет это для угнетенного народа. Наконец, в таком государстре, где основание власти было несколько расширено существованием оспаривавших главенство классов, стоявших над бесправной толпой, заранее обреченной на полное подчинение торжествующему классу, еще возможны уличные битвы, сооружение баррикад и провозглашение временного правительства в городской ратуше.
Но новые попытки в этом направлении едва ли могут удасться в наших городах, обращенных в укрепленный лагерь, с казармами и цитаделями; уже последние «революции» в этом роде имели только временный успех. Так в 1848 г. Франция шла лишь прихрамывая за теми, кто провозгласил республику, не зная, что они понимали под этим словом, и воспользовались первым случаем, чтобы повернуть,в другую сторону. Масса крестьян, с мнением которых не справлялись, но которая тем не менее все же заявила его -правда неясно, темно, неопределенно, но все же съумела выразить) что пока эволюция крестьянства не совершилась - оно не хочет революции, которая тем самым оказалась преждевременной; едва прошло три месяца со времени революционного взрыва, как масса избирателей восстановила старый порядок в его традиционной форме, к которому еще тяготели их рабские души: так вьючное животное по привычке подставляет свою надорванную спину под новую тяжесть. Точно так же революция коммуны, столь удивительно удавшаяся и неизбежно вызванная обстоятельствами, очевидно, не могла восторжествовать,, потому что она была совершена только половиной Парижа и опиралась во всей Франции только на промышленные центры: начавшийся отлив затопил ее в море крови. Теперь уже недостаточно повторять старые формулы vox populi, vox Dei, и испускать воинственные крики, развевая в воздухе знаменами. Достоинство гражданина может при известных обстоятельствах потребовать от него, чтобы он воздвигал баррикады, защищал свою страну, свой город или свою свободу; но он не должен воображать, что хотя бы малейший
22
вопрос мог быть отдан на неверное решение ружейных пуль.
Преобразование должно совершить я в головах и сердцах прежде чем напрячь мыскулы и превратиться в исторический феномен. Однако, что верно относительно прогрессивной революции, не менее верно и относительно революции регрессивной или контр- революции. Конечно партия, захватившая правительственную власть, располагающая высшими должностями, почетом, деньгами и общественной силой, может причинить очень много зла и в известной степени способствовать ослаблению тех, у которых она узурпировала ее; однако она может воспользоваться своей победой только в границах, определяемых равнодействующей общественных мнений, в иных случаях ей придется отказываться от рискованного применения уже декретированных мер и законов, вотированных собраниями представителей покорных её воле. Моральное и интеллектуальное влияние среды постоянно сказывается на обществе в его целом, с одинаковой силой на людях, стремящихся к господству, как и на послушной толпе добровольных рабов, и в силу этого влияния колебания двух концов оси могут отклоняться в ту и другую сторону лишь довольно слабо.
Однако, как это и свидетельствует современная история, сама :та ось перемещается постоянно вследствие тысяч частичных изменений, происходящих в мозгу людей. Надо обратиться к самому индивиду к этой первоначальной клеточке общества, чтобы найти причины общего преобразования с его множеством видоизменений, сообразно времени и месту. Если с одной стороны мы видим отдельного человека, подверженного влиянию всего общества с его традиционной моралью, религией, политикой, то с другой мы присутствуем при таком зрелище, когда свободный индивид, хотя и ограниченныйв пространстве и продолжительностью своей жизни, все-таки успевает оставить отпечаток своей личности на окружающем мире, изменить его определенным образом, открыв какой- нибудь закон, создав великое произведение искусства, или новую, неведомую дотоле машину, а иногда даже бросив миру новое слово, которое он уже не забудет. Не трудно отыскать в истории ясные следы многихъ
23
тысяч героев, о которых известно, что они лично самым существенным образом содействовали общественному прогрессу.
Очень значительное большинство людей состоит из личностей, которые живут, как растение, и нисколько не стараются воздействовать ни в хорошем, ни в дурном направлении на среду, в которой они тонут, как капля воды в океане. нисколько не желая преувеличить здесь действительное значение человека, сознательно относящагося к стоим поступкам и решившего применять свои силы согласно своему идеалу, мы можем сказать наверное, что такой человек представляет собой целый мир по сравнению с тысячью других, мысль которых находится в полуоцепенении или погружена в глубокий сон, и которые бредут без малейшего внутреннего возмущения, наприм., в рядах армии или процессии пилигримов. При подобных обстоятельствах воля одного человека может столкнуться с стихийным движением всего народа. Известны случаи героической смерти при великих исторических событиях в жизни народов, но еше более значительна была роль личностей, посвятивших свою жизнь общественному благу.
Здесь необходима особая осторожность, так как возможно недоразумение и говоря «о лучших людях-» легко смешивать это слово со словом «аристократия-», взятом в его обычном смысле. Многие писатели и ораторы, в особенности из принадлежащих к тому классу, из которого вербуются лица, облеченные властью, охотно говорят о необходимости призвать к общественному управлению избранную группу, которую сравнивают с мозгом в человеческом организме. Но что это за «избранная группа», в интеллектуальном и моральном отношении, которая будет в состоянии безапелляционно удерживать в своих руках управление народами. Нужно ли еще говорить, что на этот вопрос все те, которые царствуют и повелевают: короли, принцы, министры и депутаты, самодовольно оглядываясь, весьма наивно отвечают: «мы эти избранные, мы представляем мозговой аппарат вели- гого политического тела». Сколько горькой иронии в этом высокомерии официальной аристократии, воображающей себя действительной аристократией мысли, ини
24
циативы умственного и нравственного развития. Скорее верно обратное, или оно по крайней мере содержит значительную долю истины: во многих случаях аристократия заслуживала название «какистократии*, как выражается в своей истории Леопольд Ранке. Что сказать например, о тех развратных аристократах и аристократках, которые толпились в загородных виллах Людовика 15, а в современную эпоху о самом цвете французского дворянства, показавшем србя недавно во время пожара благотворительного базара, когда мущины, спасая свою жизнь, пробивали себе дорогу ударами палок и сапогов в спины и животы женщин.
Без сомнения те, которые обладают состоянием, имеют больший доступ к самообразованию и наукам, но в то же время и большую возможность испортиться и развратиться. Лица, привыкшие к лести, какими обыкновенно являются (всякий) власть имущие, будь то император, или начальник канцелярии, легко могут быть обмануты и никогда не знают истинного положения дел. Им живется слишком легко, у них неть возможности самрм научиться борьбе за существование, они эгоистически ждут всего от других, угрожаемые опасностью впасть в грубые излишества и утонченный разврат, так как лица самого порочного поведения их окружают, как стая шакалов свою добычу, и чем ниже они падают, тем значительнее становятся в своих собственных глазах, привыкнув к грубой лест® окружающих их: сделавшись скотами, они воображают себя богами и лежа в грязи, думают, что окружены ореолом. А кто те, которые стремятся захватить власть, чтобы заместить собою при- виллегированных избранников по богатству и происхождению, считая себя новыми избранниками, так называемой умственной аристократией? Кто эти политики, ловкие льстецы уже не королей, а толпы. Один из противников социализма и защитник того, что называют «добрыми принципами*, г. Леруа-Болье ответит нам на вопрос об этой аристократии словами, которые в устах анархиста показались бы слишком резкими и несправедливыми: «современные политики всех степеней, говорит он, начиная с муниципальных советников и кончая министрами, представляютъ
- 25
собой, взятые в массе, за немногими исключениями, один из наиболее ограниченных и отвратительных классов сикофантов и куртизанов, какие когда либо знало человечество. Их единственным стремлением является низкая лесть, поддержание предразсудков, которые они в большинстве случаев сами разделяют, не давая себе никогда ни времени ни труда на размышления ц наблюдения». Наконец,лучшее довазатель- етво того, что «аристократии»-одна из которых держит в своих руках власть или старается захватить ее, а другая действительно состоит из своих «лучшихъ» представителей, не могут быть смешаны, нам дает история своими бесконечными кровавыми страни- ницами. рассматриваемая во всей совокупности летопись человечества, может быть определена, как повествование о вечной, непрерывной борьбе между теми, которые, сделавшись хозяевами положения, пользуются властью, добытою целыми поколениями своих представителей и теми, которые рождаются полными энтузиазма и стремления к творческой деятельности. Обе эти группы «лучшихъ» находятся в беспрестанной войне, и исторической миссией первых является преследование, порабощение и убийство вторых. Эти оффициальные «наилучшие -сами боги, которые приковали Прометея к скале Кавказа и со времени этой мифиче- ской эпохи всегда «наилучшие» т. е. императоры, папы и всевозможные властелины, заключали в тюрьмы, пы. тали и жгли новаторов и проклинали их произведения. Палачи всегда состояли на службе у этих «избранниковъ» рода человеческого. Находятся и ученые, берущие под защиту их дело. Не говоря уже об анонимной толпе, которая не умеет мыслить и замыкается в своих привычках, находятся ученые и талантливые люди, которые делаются теоретиками абсолютного консерватизма, чтобы не сказать реакции и которые стараются удержать общество, так сказать, остановить его движение, как будто существует возможность удержать силой то, что находится в вечном движении, как несущиеся в пространстве небесные тела. Эти противники прогресса, венавидящие все новое, видят во всяком новаторе, т. е. человеке мысли и идеала, только сумашедшего. Их любовь к неподвижности общества доводит их до признания полити-
26 -
ческами преступниками тех, которые критикуют существующее и стремятся к лучшему. А между тем они признаются, что раз новая идея получила право гражданства в умах большинства, ей нужно подчиниться, чтобы не оказаться революционером, выступая против общественного мнения. Но в ожидании этой неизбежной революции, они требуют, чтобы с адептами её поступали, как с преступниками и чтобы сегодня наказывали за поступки, которые, завтра будут считаться обязанностью каждого действительно честного человека, они бы заставили выпить яд Сократа, возвели бы на костер Яна Гуса, тем более на гильотину Бабефа, так как Бабеф и в настоящее время является еще новатором. Они обрекают нас на все ужасы лишения общества, не по тому, что мы неправы, но потому, что мы несвоевременно правы. Мы живем в век инженеров и солдат, для которых все должно быть вытянуто в струнку. «.Уравнение» вот лозунг этих нищих духом, которые понимают только красоту в симетрии и жизнь в мертвой неподвижности.
IV.
♦Освобождение рабочих должно быть делом самих рабочихъ», говорит одно из положений Интернационала. И это положение верно в самом широком смысле слова. Если верно, что «избранники» всегда воображали, что они призваны осчастливить народы, не менее верно и то, что всякий человеческий прогресс мог совершиться только благодаря собственной инициативе восставших или даже только свободными гражданами. И так наша свобода должна быть собственным делом всех нас, чувствующих себя угнетенными чем бы то ни было и солидарными со всеми оскорбленными и униженными. Но для того, чтобы бороться, нужны знания. Недостаточно, подобно кимврам или тевтонам бешено броситься в борьбу с дикими криками, под звуки боевых рогов. Настало время предвидеть и расчитать все перепетии борьбы, чтобы научно подговиться к победе, которая должна принести социальный мир. И первым условием триумфа должно быть освобождение от нашего неведения. Намъ
27
нужно уметь разрушить все предразсудки, устранить все враждебные элементы, все препятствия, а с другой стороны не забывать ни одного из тех ресурсов, которыми можно воспользоваться, пи одного союзника, доставляемого исторической эволюцией. Мы хотим знать. Мы не признаем, чтобы наука была при- виллегией немногих и чтобы люди, находящиеся на вершине горы, как Моисей, или на троне, как стоик Марк Аврелий, на Олимпе или картонном Парнасе и просто даже в академическом кресле, предписывали нам поведение, хвастаясь знанием вечных законов. Конечно, между этими людьми, священнодействующими на своих высотах, находятся такие, которые могут переводить довольно сносно с китайского, разбирать письмена времен каролингов, изучать пищеварительные аппараты клопов, но и между нашими друзьями находятся люди, знающие это, которые однако не претендуют поэтому на управление нами. Кроме того, уважение, которое мы питаеи к этим людям не должно нисколько мешать нам свободно обсуждать речи, с которыми те благоволят обращаться к нам со своих высот. Мы не подчиняемся декретированной истине, мы приобщаемся к ней только по средством изучения и критики и научаемся устранять всякое заблуждение, хотя бы оно и было признано оффициальной наукой.
И сколько раз темному народу приходилось признаваться, что его ученые воспитатели могли научить его только покорно и радостно идти на бойню, подобно праздничному быку, рога которого украшали гирляндами из золоченой бумаги.
Дипломированные профессора пытаются описать нам все прелести и выгоды, которые представляет правительство, состоящее из таких высокопоставленных личностей, как и они сами. Философы, как например Платон, Гегель, Огюст, Конт гордо требовали права на управление миром. Писатели и ученые, как Гонорэ Бальзак и Густав Флобер, если стоит только упоминать о покойниках, также требовали этого права для всякого гения, т. е., другими, словами для самих себя. Совершенно не стесняясь говорили о «.правительстве мандариновъ». Да избавит нас судьба от таких правителей, влюбленных в самих себя и
28
полных презрения ко всем представителям «.презренного большинстваили «.гнусной буржуазии*. Вне их славной персоны не было ничего, достойного их внимания и, не считая приближенных к ним, все остальное казалось им только мимолетной тенью. А между тем их книги, не смотря на весь их талант, вам доказывают, что эти гении были весьма посредственными пророками: никто из них не понимал будущего лучше, чем последний из пролетариев, и не в их школе нам придется учиться бороться за наше право. В этом отношении самый последний и мало известный из рядовых борцов может нам быть гораздо полезнее.
Те крупинки знания, которые мы имеем из истории, указывают уже нам, что настоящее полно бесконечных злоупотреблений, которых возможно было бы избежать. Те беспрестанные и повторяющиеся опустошения, которые производит современный социальный режиме, значительно превосходит все то, что могут произвести непредвиденные явления в природе: наводнения, циклоны, землятрясения и извержения пепла и лавы. Трудно понять, какь няизлечимые оптимисты, которые вопреки всему утверждают, что все идет к лучшему в этом лучшем из миров, могут закрывать глаза на ужасное, невыносимое положение миллионов людей, наших братьев. Различные стихийные несчастья экономического, политического, административного, или военного порядка, которые поражают так называемые цивилизованные общества, не говоря уже о племенах дикарей, имеют бесконечное число жертв, а те счастливцы, которых эти бедствия не затрогивают, как будто не замечая эти бесчисленные гекатомбы, стараются устроиться как можно лучше и спокойнее, как будто бы все эти бедствия не являются обязательной действительностью!
Разве не правда, что миллионы людей в Европе, носящие военный мундир, должны целыми годами забывать о своем праве говорить и мыслить вслух, принять рабские привычки и подчинить свою волю начальству и дойти до такого состояния, чтобы беспрекословно стрелять в своего отца или мать, если того потребует какой-нибудь слабоумный деспот?
Не правда ли также, что другие миллионы людей, при
- 29
надлежащие более или менее к правительственному механизму, также подчинены и принуждены гнуть шею перод одним, подчинить себе других и вести какое то условное искуственное существование, совершенно бесполезное для прогресса? Не видим ли мы также, как ежегодно миллионы так называемых преступников, нищих, бродяг и безработных запирают в тюрьмы, подвергая их всем ужасам одиночного заключения. И, как следствие этих прекрасных пода* тических (социальных) учреждений, не поддерживается ли ненависть людей друг к другу, народа к народу, касты к касте? Не находится ли общество в таком положении, что не смотря на усилия и самопожертвования многих истинных друзей человечества, голодный может легко умереть с голода на улице в виду булочной, а чужестранец может очутиться одиноким и покинутым всеми, без друга, среди сутолоки громадного города, населенного миллионами людей братьев? Мы живем не на вулкане, а в самом вулкане, в каком то мрачном аду, и если бы у нас не было веры в лучшее будущее, не было бы непоколебимого желания жить и бороться за него, что оставалось бы делать нам, как не умереть, как это и советуют нам, впрочем не решаясь на это, сами столько жалких писак и как это делают увеличивающееся с каждым годом число, целые легионы, отчаявшихся в жизни? И так, с самого начала для нас открываются новые элементы истинного познании: наш социальный строй со всеми его ужасами. «Познать страдания» таков первый параграф закона Будды. И мы познали страдания. Мы его познали на столько хорошо, что в мануфактурных округах Англии болезнь называют отдыхом: чувствовать себя изнуренным болезнью является чуть ли не удовольствием для раба, принужденннго к насильственному труду на фабрике. Но как «избегнуть страдания», что составляет вторую стадию познания, по учению Будды? Мы начинаем узнавать и это, благодаря изучению прошлого. История, как бы далеко мы не заходили в глубь веков, как бы тщательно мы ни изучали общество и народы цивилизованные или варварские, живущие под полицейской ферулой, или примитивные-история нас учит, что всякое повиновение есть отречение оть самого себя, что
--30 -
всякое рабство есть преждевременная смерть, она нас также учит, что всякий совершающийся прогресс йрежде всего осуществляется во все большем и большем освобождении личности, в равенстве и все большем согласии между собой граждан; что всякий век новых открытий был вместе с тем и веком, во время которого политическая и религиозная власть сла бели и когда человеческая мысль, пробивалась вперед из замыкающих ее оков, как пробивается из раз- щелины скалы нежный пучек зелени. Великия эпохи творческой мысли и искусства, которые наступают после продолжительных перерывов, эпоха афинская, эпоха Возрождения и наша современная развились благодаря той бесконечной борьбе и «безпрестанной анархии», которые дали хотя только энергичным людям возможность бороться за их свободу.
В каком бы зачаточном состоянии не находилось наше знание истории-один факт резко выделяется на фоне современной жизни, и является характерным признаком нашей эпохи: это всемогущество денег. Нет такого мужика в отдаленнейшем углу нашей родины, которому не было бы известно имя короля биржи, который повелевает королям и принцам; нет ни одного, которому он не рисовался бы в образе бога, предписывающего свою волю всему миру. И конечно, наивный мужичек едва ли ошибается. Разве не правда, что только кучка еврейских и христианских банкиров, управляет шестью великими державами, заставляет бегать за собой королей и их посланников, и предписывает в своих конторах свою волю, с которой должен считаться правитель? Сидя в своих дворцах, они являются зрителями великой драмы, которая разыгрывается по их воле, где сами народы являются главными актерами, и которые сопровождаются пушечным громом и шумом битв, где кровь льется рекою. Теперь ови самодовольно могут устраивать свои филлиальные отделения в кабинетах министров, во внутреввих покоях королевских дворцов и руководить, по своему усмотрению, политикой государств, согласно с интересами их лавки.
В согласии с новым государственным правом Европы, они подчинили себе Грецию, Турцию, Персию-
31
протянули руки к Китаю и готовятся взять на откуп все другие большие и малые государства мира. «Не будучи принцами и не желая быть царями», они держат в руках символический денежный значек, перед которым мир падает ниц.
Другой исторический и столь же яркий факт бросается в глаза всякому наблюдателю, факт, который доводит людей, у которых чувство преобладает над разумом, до отчаяния-это то, что все человеческие учреждения, все социальные организмы, которые стараются сохраниться без изменения, должны, уже в силу своей инертности, породить консерваторов и злоупотребления, паразитов и эксплуататоров всевозможных родов и видов и сделаться центром всеобщей реакции. При этом безразлично, самого древнего ли происхождения, эти учреждения, начало которого теряется в глубине веков античного мира, и в древних легендах и мифах, или они появились вследствие народных восстаний и революций, они, во всяком случае, осуждены ограничивать творческую мысль и свободу личности и личной инициативы в соответствии с неизменностью своего устава; для этого достаточно самого факта их существования. Еще более странно противоречие, создаваемое даже революционными актами, положившими начало новому идеальному учреждению-между замыслом его и его практикой. При его основании отовсюду раздавались клики: Свобода! Свобода! и гимн: «смерть тиранамъ» разносился по всем улицам; но «тираны» появились снова и появились лишь вследствие рутины вновь образовавшейся иерархии и реакционного духа, который постепенно овла- девает всяким учреждением. И чем дольше таковое существует, тем оно опаснее, так как оно наконец пропитывает гнилью всю почву, на которой создалось и заражает даже окружающую его атмосферу: те заблуждения, которые оно поддерживает и освящает, те извращенные мысли и чувства, которые оно оправдывает и навязывает, приобретают в конце концов тот характер древности и даже святости, что лишь немногие осмеливаются нападать на них, каждый новый век его существования только увеличивает его авторитет и хотя, в конце концов, оно все-таки должно пасть и исчезнуть, как все на свете, однако это
32
происходит лишь вследствие постоянно увеличивающагося Противоречия со всеми новыми окружающими его фактами жизни. Возьмем в пример самое старое из всех учреждений, царскую власть, которая предшествовала даже религиозным учреждениям, так как существовала еще до появления человека, среди многих видов животных. И как огромно было во все времена влияние на умы этой мнимой необходимости- иметь над собою властелина! Сколько было во Франций лиц, которые считали себя созданными лишь для того, чтобы ползать у ног своего короля, в эпоху, когда Ля-Воэти писал свою книгу «Против одного*, сочинение столь яркое по своей удивительной логичности, соединенной с простотою изложения? В моей памяти живо еще то глубокое недоумение, которое вызывало в крестьянах в 48 году провозглашение «Республики*; «а все таки нужно короля!* повторяли они на перерыв друг за другом. И они скоро нашли другого господина, без которого существование казалось им немыслимо: повидимому в их воображении политический строй мира должен был соответствовать их Представлению о семье, в которой господствовало беспрекословное повиновение, грубая сила и насилие. Имея эту грубую власть в бесконечных видоизменениях постоянно перед своими глазами, они были бессильны представить себе возможность иного существования, а с другой стороны наследственные привычки рабства, так глубоко проникли в клетки их крови, нервов и мозга, что несмотря на всю очевидность совершившагося политического переворота, они не хотели понять этой городской революции, которой вместе с тем не соответствовала эволюция умов м деревне.
К счастью сами цари стараются о том, чтобы разрушить мифы их божественного происхождения, они уже не прячутся в неведомых и скрытых от глаз простого смертного высотах, спустившись с них они являются теперь глазам всего мира, вопреки, быть может, своей собственной воле, такими, каковы, они на самом деле, со всеми их недостатками капризами и смешными сторонами; их лорнируют и рассматривают со всех сторон. Они отражаются на пластинках моментальной фотографии и воспроизводятся под катодиыми лучами, позволяющими видеть их насквозь. Они пере-
33 -
стают быть недоступными властелинами, и превращаются в простых смертных, окруженных низкою лестью одних-, ненавистью, насмешкой и презрением других Поэтому то и стараются реставрировать «монархический принципъ» и вдохнуть в него по возможности новую жизнь; Теперь королевская власть становится ответственной, короли делаются «гражданами», олицетворяя в своей особе «лучшую из республикъ», и хотя эти жалкия заплаты и не особенно остроумны, все таки в некоторых странах они пользуются продолжительным успехом: столь медленна эволюция идеи, которая должна раньше породить частичную революцию, чтобы могла наконец совершиться полная логически последовательная революция всего.
Под какими бы бесчисленными формами не являлось государство, будь оно хотя самое популярное, все же, основанное в сущности на принципе Подчинения капризам одного лица, она имеет своим неизбежным последствием ограничение или даже совершенное устранение частной инициативы подданного, так как по необходимости только единичные лица являются его представителями, а эти лица, уже в силу того, что облегчены властью и даже по самому смыслу слова «правительство» менее ограничены в удовлетворении своих личных потребностей и желаний, чем вся масса управляемых ими индивидов.
Другие учреждения, именно учреждения с религиозными целями, на столько подчинили себе умы людей, что многие даже из свободомыслящих историков верили в абсулютную невозможность для людей освободиться от их влияния. Действительно образ Бога, который в воображении народов царит в небесах над всем миром, не так-то легко разрушить. И хотя религиозные, учреждения в последовательном развитии человечества появились после политических учреждений и священники после начальников, и хотя действительность всегда предшествует вымышленным образам, однако то исключительное значение, которое придали этому обману, сделало его родоначальником всякой земной власти, и придали ему исключительный священный характер: люди обращаются к верховной и таинственной силе «неведомого Бога» со страхом и трепе- цеягом, который подавляет всякую самостоятельную мысль, всякую попытку критического отношения к ней.
34
Только обожание-вот единственное чувство, которое допускается священниками для верующих.
Чтобы овладеть самим собой, чтобы завоевать свое право на свободное мышление, человек независимый, будь он атеистом или еретикомъ-должен был на- пречь в^ю свою энергию, все свои силы, и история рассказывает нам, скольких усилий стоило это ему в мраиные эпохи духовного владычества средних веков. Теперь «богохульство» не считается уже тягчайшим из преступлений, но в умах бесчисленных масс народа еще далеко неразсеяны суеверия, вкоренявшиеся веками.
И они продолжают существовать, изменяясь и приноравливаясь ежедневно к изменившимся условиям и уступая все более и белее выводам науки, к которой тем не менее имеют смелость относиться с видимым презрением и отвращением. И эти изменения, представляющие хитрую смесь старой лжи с новыми истинами, лишь помогают Церкви и вообще всем религиозным учреждениям удерживать свою власть над умами и управлять совестью верующих. Пусть мыслящие люди никогда не забывают, что враги их являются одновременно, в силу уже своего существования и положения, также врагами всяких свобод. Все автокраны сошлись на необходимости сделать религию краеугольным камнем своего храма. И лишь народный Самсон будет в состоянии потрясти колонны его!
А что сказать о наших юридических учреждениях? Их представители подобно священникам любят считать себя непогрешимыми, и даже единодушному общественному мнению не всегда удафгся вырвать из их рук и оправдать несправедливо осужденного человека. Представители власти ненавидят и боятся выпущенного из тюрьмы человека, который может бросить справедливо в лицо их обвинения в своей разбитой, благодаря их жестокости, жизни, за тот гнет общф- ствевнного презрения, который они наложили на него. Без сомнения, они не претендуют быть представителями божества, но разве судъ-абстрактное понятие справедливости,-не символизируется изображением бог гини, статуи которой возвышаются во всех дворцах? Но подобно прежним абсолютным властелинам и магистрат в наше время не представляется уже такой
35
недостижимой особой. Теперь они произносят свои приговоры от имени народа, но под предлогом .защиты общественной нравственности, они тем не менее обладают возможностью быть жестокими, приговаривать невинных к каторге и оправдывать преступника, если он занимает высокое положение в обществе. В его рунах меч закона и ключи тюрьмы: он может и любит мучить еще не осужденного морально и физически предварительным заключением, угрозами и предательскими обещаниями обвинителя, так называемого судебного «следователя»: он воздвигает гильотины и изобретает орудия пыгки; он воспитывает целый штат полицейских и шпионок, агентов нравовъ-и из их представителей во имя «защиты общества» образуется тот отвратительный мир низкой, грубой мести и насилия, который представляют собой эти учреждения.
Другим подобным учреждением является армия, понятие-о которой смешивается с представлением о «вооруженной нации» у тех народов, где требования свободы на столько сильны, что правители их принуждены обманом отстаивать это учреждение. Но мы горьким опытом убедились, что если личность солдата и обновилась, то рамки, в которых он должен двигаться, остались те же и принципы учреждения не изменились. Людей теперь не покупают в Швейцарии или в Германия, это уже не страшные «ландскнехты» и «рейтеры», но разве от этого солдаты более свободны? 500.000 «интеллигентных штыковъ», из которыхь состоит армия Французкой Республики имеют ли право проявлять эту интеллигентность, когда капрал, сержант или все другие высшие представители военной иерархии приказывают: «молчание в рядахъ»! Такова военная формула-молчать должна даже сама мысль, и найдется ли хоть один офицер, вышедший из школы или же обучавшийся в полку, который позволит, чтобы все эти вытянувшиеся в струнку перед ним головы, осмелились мыслить иначе, чем он сам. Его воля руководит всей этой коллективной массой, которая двигается -взад и вперед по мановению его руки или по одному только взгляду. Он командует: они должны повиноваться «На прицел! Пли»! и они должны стрелять в тонкинца, негра, бедуина или в парижанина, будь то друг, или недруг! «Молчание в рядахъ»! И если каждый год армия пожирает все новые толпы людей,
36
которые превращаются в манекенов, как того требует принцип дисциплины, не тщетная ли надежда ждать реформ, улучшения в этом ужасном режиме, в. котором подавляются все бесправные?
«Моя армия, мой флотъ» говорит император Вильгельм, и пользуется всяким случаем, чтобы повторять своим солдатам и морякам, что они его вещь, что они принадлежат ему и физически и морально, и что они не должны смущаться ни на минуту стрелять в отца или мать, если их властелин укажет им эту живую цель. Вот что значит говорить ясно. По крайней мере эти чудовищные слова имеют то достоинство, что они ясно выражают ту автократическую мысль, что наше общество таковое, как оно есть, есть божественное учреждение. И если в Соединенных Штатах, или в свободной Гельвеции главнокомандующий не осмеливается произносить подобных речей, он тем не менее, руководится их смыслом и когда приходит время, он применяет их дословно. В «великой» Американской Республике президент Мак Кин- лей наградил чином генерала-героя, который применял к своим филипинским пленникам «пытку водой» и отдал приказ на острове Самаро расстрелять всех детей старше десяти лет.
В маленьком кантоне Ури другие солдаты, которые не имеют счастья проявлять свою деятельность в таком же большом масштабе, как их собратья в Соединенных Штатах, «возтанавливают порядокъ», расстреливая своих братьев рабочих. Итак, не теряя своего нравственного и человеческого достоинства и понятия о своей независимости, люди принуждены в продолжении многих лет вести такой образ жизни, который приучает их к преступлению, приучает переносить без возмущения грубости и оскорбления иди, что всего хуже, заставляет их отказаться от собственной мысли и воли, подчиниться чужой и совершать поступки, которые они никогда не совершали бы по собственной инициативе. Солдат не безнаказанно молчал в продолжении двух или трех лет: будучи лишена возможности свободно высказываться, мысль его атрофируется. А во всех других государственных учреждениях, называйся они «либеральными», «благотворительными» или «чиновническими» разве происходит не то же самое, что в суде и армии. Не должны ли они
37
фатально быть автократическими, злоупотребляющими властью и по этому вредными. Писатели-сатирики уже давно высмеивают бюрократические недостатки правительственных учреждений; но, как бы ни были смешны все эти канцеляристы, вред причиняемый ими тем ужаснее, что они действуют может быть, вопреки желанию и их самих едва ли можно упрекнуть в нем, этих бессознательных жертв политического организма, застывшего в определенных формах и находящагося в вечном противоречии с жизнью. Независимо от других развращающих элементов, фа- воротизма, бумажного делопроизводства, отсутствия полезной деятельности у целой массы чиновничьего люда, самый факт существования регламентированного механизма с его сводом законов, принуждениями и штрафами, жандармами и тюремщиками, вся эта путаница политических, религиозных, моральных я социальных понятий, передаваемых из поколения в поколение- факт абсурдный сам по себу, может иметь только противоречивые последствия. Жизнь полная неожиданностей, вечно возобновлящаяся, не может быть втиснута в рамки уже отживших условий. Сложный и запутанный административный механизм не только делает часто невозможным разрешение самых простых вопросов, но даже совсем останавливается в самый необходимый и важный момент, и тогда только какой- нибудь «государственный переворотъ» может облегчить положение. Правители и сильные мира жалуются в таком случае, «чтозаконность убивает ихъ», смело выходят из её рамок, чтобы «возстановить порядокъ». Удача легализирует их поведение в глазах историка, а неудача ставит в ряды преступников. Тоже самое постигает и толпу подданных или граждан, которые нарушают правила и законы революционным путем: признательное потомство чтить их, как героев; поражение обращает их в разбойников.
Формирующифяся учреждения принадлежат к самым опасным; еще за долго до того, как они становятся оффициальными, государственными учреждениями, еще до получения хартий из рук какого-нибудь государя, или представителей народа, они стремятся жить на счет общества и создать из своих интересов особую монополию. Так корпоративный дух людей, по лучивших диплом из одной и той же высшей школы
38
обращает всех «коллегъ», как бы они хороши ни были, в бессовестных заговорщиков против общества, заключивших сокз в интересах собственного блргополучия; этот дух обращает их в хищников, которые станут обирать прохожих и делит между собою добычу... Посмотрите на этих будущих чиновников, еще въколедже в своих нумерованных кэни или в университете в белых или зеленых шапочках! облекаясь в форму, они, может быть, не давали никакой присяги, но от этого они ничуть не менее подчиняются духу касты и настойчиво стремятся избирать для себя благую часть. Попробуйте затронуть снесь старых политехников: попытайтесь устроит так, чтобы какой-нибудь человек с заслугами занял место в их рядах и разделил бы с ними обязанности и почести. Самый могущественный министр не мог бы добиться этого. Не за что не примут--«выскочку». Что до того, что инженер, делая вид, будто он не позабыл изученного с таким трудом ремесла, строить непрочные мосты, слишком низкие тунели, непрочные стены резервуаров,-нужно чтобы он прежде всего окончил высшую школу, и чтобы он имел честь принадлежать к числу «pipos».
Социальная психология учит нас относиться с недоверием не только к сложившейся власти, но и к той, которая находится еще в зародыше. Необходимо также тщательно разъяснить себе, что значит на практике, имеющие, повидимому, невинный или даже соблазнительный смысл слова; «патриотизмъ» «порядокъ» и «социальный миръ». Без сомнения-любовь к отечеству-очень естественное и почтенное чувство: для изгнанника в высшей степени отрадно слышать звуки родной речи и увидеть снова места, которые напоминают родину. Любовь человека простирается не только на вскормившую его почву, на звуки речи, которые усыпляли его в колыбели, она относится также к сынам его родной страны, с которыми у него одинаковые представления, чувства и привычки, и наконец, если он человек с возвышенной душой, он оттдается всецело чувству солидарности с теми, нужды и желания которых ему близки. Если патриозтизм заключается в этомъ-какой человек с сердцем не патриот. Но почти всегда это слово скрывает в себе смылъ4 не
39
имеющий никакого отношения к «общности чувствъ» (Сен Жюст) или «.любви к стране своих отцовъ».
По странному противоречию никогда не говорили об отечестве с такой шумной аффектацией, как с того времени, когда оно готово раствориться в великом отечестве всего человечества. Повсюду развеваются национальные знамена, особенно у ворот кабаков и на увеселительных домах. «Правящие классы» повсюду трубят о своем патриотизме, благоразумно помещая свои фонды заграницей и вступая в торговые сделки с Веной или Берлином, торгуя всем, что им обещает доход, вплоть до государственных тайн. Даже ученые, забыв время, когда они составляли всемирную интернациональную республику, говорят теперь о науке французской, немецкой, итальянской, как будто можно под присмотром жандармов заключить в границы познание фактов и пропаганду идей. Превозносится протекционизм для произведений ума, как для репы или для хлопчато-бумажных изделий. Но пропорционально этому сужению мозгов крупных ученых расширяется мысль малых. Люди, стоящие на верху, поневоле сокращают свои владения и утрачивают свои надежды по мере того, как мы-бунтовщики овладеваем вселенной и расширяем свои сердца. Мы находим себе товарищей по всему земному шару, от Америки до Европы, и от Европы до Австралии. Мы употребляем один и тот же языкъ-язык борьбы за одни и те же интересы, и близок момент, когда мы вдруг окажемся объединенными на общей тактике и на общем лозунге. Наши союзы возникают во всех уголках мира.
В сравнении с этим всемирным движениемъ-то, что привыкли называть патриотизмом есть явление регрессивное со всех точек зрения. Нужно быть наивным среди наивных, чтобы не знать, что «катехизис гражданина» проповедует любовь к отечеству в целях служения интересам и привиллегиям правящего Класса и что он стремится поддержать в выгодах того же класса ненависть между слабыми и обездоленными, живущими по одну и другую сторону границы. Словом патриотизм, по новейшим коментариям к нему, прикрывается старая практика рабского подчинения воле одного начальника, полное отречение от индивидуальности перед людьми, обладающими властью,
40
и стремящимися экплоатировать целую нацию, как слепую силу в своих интересах. Точно также слова «порядокъ» «социальный миръ»-красиво звучат для нашего слуха: но мы хотим знать, что именно понимают под этими словами-эти добрые апостолы-наши правители, Да. мир и порядокъ-это великий идеал, которого нужно достигнуть,-при одном условии однако: этот мир не должен быть миром могилы, а порядок не должен иметь ничего общего с порядком, который водворен был в Варшаве. Наш будущий мир не должен иметь своим источником бесусловное господство одних и безнадежное порабощение других:- нет, он должен покоиться на открытом и полном равенстве всех товарищей.
V.
Если первой обязанностью всех добросовестных и активных эволюционистов является познание окружающего их общества, для которого они создают теорию преобразования, то вторая их обязанность заключается в том, чтоб отдать себе отчет в своем революционном идеале. Изучение последнего должно быть тем более тщательным, что этот идеал обнимает будущее во всей его полноте, ибо друзья и враги, все знают, что дело идет уже не о больших частичных революциях, а об одной общей революции, которая преобразует все общество, во всех его проявлениях.
Сами условия жизни диктуют нам наше главное пожелание. Крики и жалобы, раздающиеся из деревенских хижин, из подземелий, погребов и чердаков в городах постоянно напоминаеть нам: «хлеба! хлеба! > Все другие соображения подавлены этим коллективным выражением насущнейшей нужды всякого живого существа. Так как самое существование немыслимо без удовлетворения этой инстинктивной потребности в пище, то нужно ее удовлетворить во что бы то нистало, не делая ни для кого исключений, ибо невозможно разделить общество на такия две части, из которых одна лишена была бы права на существование «Хлеба! Хлеба!» Этот крик должен быть понят в самом широком смесле, т. е. что нужно требовать для всех людей не только пищи но и удов
41
летворения всех его других потребностей, которые дадут ему возможность всестороннего физического и духовного развития. По выражению одного крупного капиталиста, который говорил о себе, что его мучают особенно вопросы о справедливости, «нужно сделать ранной точку отправления для всех, кто вступает в борьбу за существование». Часто спрашиваешь себя, каким образом эти полуголодные, которых так много у. нас, сумели в продолжении стольких веков, и продолжают еще теперь, побеждать в себе эти страстные порывы голода, которые они должны ощущать, как они сумели приучить себя без протеста к систематическому обессиливанию организма и самоотречению. История прошлого объясняет нам это. Дело в том, что в эпоху примитивной изолированности человека, когда малочисленные семьи или племена, принуждены были преодолевать громадные затруднения в борьбе за существование, и еще не умели пользоваться помомощью, которую дает человеческая солидарность, часто случалось даже в жизни одного поколения, что средств к существованию не хватало на удовлетворение всех членов, данной группы. А в таких случаях что оставалось им делать, если не безропотно подчиняться необходимости и приучать себя по мере возможности, поддерживать свое существование, питаясь травами или нревесной корой, переносить долгия голодовки, в ожидании, что в реках снова появится в изобилии рыба, в лесахъ-дичь или, что скудная почва все-жф выростит новую жатву.
Так приучались неимущие к голоду. Те из них, которые меланхолично бродяг перед открытыми форточками кухон, помещающихся в подвальных этажах, из которых несется раздражающий приятный запах, пред роскошными выставками мясных и фруктовых магазинов и ресторановъ-это люди, которых воспитала наследственность: они бессознательно подчиняются морали отречения. Эта мораль была уместна в эпоху, когда люди были игрушкой в руках слепой судьбы, но совершенно непригодна теперь в век чрезмерного обилия богатств, и для людей, которые пишут на стенах слово «братство» и кичатся своей благотворительностью. И все же количество несчастных, дерзающих протянуть руку, чтобы взять выставленную на показ прохожим пищу, очень незначительно: так сильное физическое ослабле
42 -
ние, порожденное голодом парализирует волю, отнимает почти всякую энергию , даже инстинктивную.
К тому же современная «юстиция» карает воровство куска хлеба значительно строже, чем древние законы. Взвешивая на своих весах украденный кусок пирога, современная, Фемида находит что он стоит целого года тюрьмы.
«Бедные всегда будут с вами»-лгёбят повторять сытые счастливцы, особенно те, которые хорошо знают священное писание и любят принимать меланхолический и страдающий вид: «Бедные всегда будут с вами»-слова эти, утверждают они, сказаны Богом и они их повторяют, закатывая глаза и каким то особенным голосом, чтобы придать им больше торжественности. И потому, что слова эти были названы божественными, сами бедняки во времена их духовной бедности верили в бессилие всех своих попыток достигнуть лучшей доли: чувствуя себя погибшими в этом мире, они с надеждой взирали на мир загробный,-«быть может в этом мире слез мы умрем с голоду, но за то там, в царстве божием, в этом лучезарном раю, где солнечное сияние будет окружать ваше чело, а млечный путь будет служить нам ковром, там не будет уже нужды в пище и мы будем испытывать радость от того, что злые богачи, навсегда обреченные на голод, будут оглашать воздух своими воплями». Теперь уже очень немного несчастных, дающих себя дурачить подобными мечтами, большинство же, став более благоразумными, направили свое внимание на хлеб земной, поддерживающий его материальную жизнь, питающий кровь и тело; они желают получить свою часть, уверенные, что их желания законны в виду обилия земных богатств; религиозные гиллюцинации, старательно поддерживаемые заинтересованными священниками, не в силах отвратить голодных даже считавших себя христианами, от борьбы за право на хлеб насущный, за которым еще недавнообращались к капризной милости «отца, иже на небеси». Политическая экономия, претендующая на звание науки, унаследовала от религии проповедь неизбежности нищеты; она утверждает, что смерть несчастных от голода совсем не ложится позором на все общество. Когда видишь с одной стороны толпы голодных, а с другой кучку привиллегирован-
- 43
ных, которые едят в свое удовольствие и наряжаются по своей фантазия, нужно быть через чур наивным, чтобы верить, что иначе и быть не может. Правда, что в благодатные годы, можно было бы брать из массы избытков, а в голодные-люди могли бы придти к соглашению и разделить необходимое между всеми равномерно, но такой образ действия предполагает существование общества людей, тесно связанных между собой узами братской солидарности. Но так как такой коммунизм является еще невозможным, наивный бедняк, который бессознательно верит уверениям ученых экономистов, что земных благ не хватит для всех, должен следовательно мириться без протеста со своим несчастием.
На ряду с жрецами экономической науки, жертвы дурного социального строя повторяют и толкуют каждый по своему ужасный «закон Мальтуса»-«Беднякъ-лишний на жизненном пиру»-закон, который протестанский пастор формулировал почти век тому назад, как математическую аксиому и который казалось, заключал человеческое общество в чудовищные челюсти своего страшного силлогизма: бедняк повторяет меланхолически, что для него «нет места на жизненном пиру». А знаменитый экономист, хотя и добряк в частной жизни, придал лишь новую силу это-му горькому выводу, подтверждая его целым рядом доказательств яко бы математической точности: население, говорит он, удваивается обыкновенно каждые 25 лет, тогда как средства к существованию растут в менее быстрой пропорции, обрекая таким образом на уничтожение лишних индивидов. Что же советуют делать Мальтус и его последователи для того, чтобы избавить человечество от периодических бедствий, как голод, нищета и заразные болезни? Конечно, нельзя требовать от бедных, чтобы сни добровольно согласились избавить землю от своего присутствия и принесли бы себя в жертву богу «здравой политикоэкономической науки», но им просто советуют г.о крайней мере отказаться от радостей семейной жизни: не. нужно ни жен, ни детей.
Вот какое «нравственное воздержание» проповедуют они и убеждают разумных рабочих ему следовать. Многочисленное потомство должно быть только роскошью,
44
иютфрую могут позволить себе одни привиллегирован- ныф; в этом вся мораль их политической экономии.
А если неблагоразумные бедняки, вопреки увещаниям ученых профессоров не хотят употреблять предупреждающих появление потомства средств, то природа сама берет на себя заботу об уничтожении излишнего потомства, и уничтожение это происходит в нашем обществе в бесконечно большем масштабе, чем то могли бы представить себе самые зако- снтелые пессимисты. Не тысяч, а миллионов жизней требует уже ежегодно бог Мальтуса. Можно легко сделать приблизительный подсчет тех, которых экономическая судьба приговорила к смерти с того дня, как бессердечный теолог обнародывал свой мнимый «.законъ*, который к несчастию, наше социальное настроение сделало верным для нашей эпохи. В продолжении этого века три поколения сменили друг друга в Европе и, если обратиться к статистическим данным смертности, то можно констатировать, что средняя продолжительность жизни богатых (например лиц, населяющих хорошо устроенные роскошные кварталы Лондона, Парижа, Берлина) будет от 60 до 70 лет, хотя эти люди, вследствие своего привиллегированного положения, едва ли могут быть образцами нормального образа жизни, так как «.великосветская жизнь* всячески развращает и Портит их: но чистый воздух, прекрасное питание, постоянная возможность менять свое место жизни и своя занятия постоянно возвращает им растрату сил и обновляет их организм, в то время как люди, принужденные работать ради куска хлеба, заранее осуждены на смерть в Европейских странах в возрасте между 20-40 годами, т. е. в среднем на тридцатом году жизни. Это значит, что они живут только половину того времени, какое могли бы прожить, если бы были свободны, и могли бы по желанию выбирать себе место жительства и занятие. Они умирают как раз в тот момент, когда их жизнь должна бы быть наиболее полной и интенсивной; и ежегодно подсчитываемое число смертей по крайней мере вдвое больше того, чем должно бы быть в обществе равных.
Итак, годовая смертность Европы достигает 12 миллионов человек, и можно с уверенностью утверждать, что 6 миллионов из иих были жертвами техъ
45
социальных условий, которые царствуют в нашей варварской среде; 6 миллионов жителей погибло вследствие недостатка в чистом воздухе, здоровой пище, отсутствия гигиенических условий и дурной организации труда. И вот, сочтите все жертвы, погибшие с того времени, как Мальтус произнес свою надгробную речь над миллионами обреченных на гекатомбы. Разве не правда, что целая половина так называемого цивилизованного человечества составляется из людей, которых не приглашали на общественный пир, людей, занимающих на нем место лишь на короткое время и осужденных умереть со стиснутыми от неудовлетворенного голода челюстями? Смерть председательствует на этом пиру, устраняя своим жезлом опоздавших. На выставках нам показывают удивительные «приемники», в которых применены все законы физики, все наши познания физиологии, все средства технической изобретательности, чтобы сделать жизнеспособными семи, даже шестимесячных выкидышей. И эти выкидыши выживают, крепнут и становятся здоровыми, полными малютками, предметом материнской гордости и славы своего спасителя. Но спасая таким образом от смерти малютокь, казалось бы, самой природой приговоренных к ней, одновременно с тем отдают ей в жертвы миллионы жизнеспособных детей, родившихся при самых благоприятных физических условиях. В Неаполитанском убежище для подкидышей, по сухому оффициальному отчету попечительства из 950 принятых детей выжило только трое. Итак положение ужасно, но уже совершилась глубокая эволюция, предвещающая недалекую революцию. Эта эволюция состоит в том, что экономическая «наука», проповедующая недостаток жизненных благ и неизбежную смерть всех недостаточных, оказалась ложной. Страдающее человечество, верившее в свою неизбежную нищету, познало теперь, что оно богато, что его идеал: «.хлеба для всех:»-не утопия. Земля достаточно велика, чтобы на ней хватило места для всех, она достачно богата, чтобы всем дать средства к существованию. Она может дать достаточно обильный урожай волокнистых растений, чтобы одежды хватило на всех; в ней достаточно камня и глины, чтобы все имели жилища- таков экономический факт в своем простейшем выражении. Земля не только может произвести до-
46
статбчно пищевых и других средств для поддержания существования населяющих ее людей, но- она могла бы удовлетворить даже вдвое увеличившееся потребление и даже без приложения научных Методов, опирающихся на исследования по химии,' физйке, минералогии и механике. В великой семье человечества голод не только не может быть результатомъ’ коллективного преступления, он является абсурдом еще и потому, что средств к существованию неизмеримо больше, чем сколько их нужно для потребления. Недостаток современного способа распределения земных благ, которыми руководит индивидуальный каприз отдельных личностей и безумная конкуренция спекулаторов и коммерсантов, состоит в том, что цены на средства существования повышаются, что они отнимаются у тех, которые производят их и должны бы были владеть ими по праву, и продаются тем, которые могут заплатить за них дорого! но в этом беспрестанном движении продукты и товары непроизводительно тратятся, портятся и теряются. И несчастные, нуждающиеся, проходящие мимо громадных складов этих товаров, знают это. Нет недостатка ни в теплой одежде, которая могла бы покрыть их голые плечи, ни в крепких сапогах для их босых ног, ни в питательных вкусных фруктах и напитках для поддержания их сил,-все это имеется в громадном излишке, но пока они бродят вокруг этих складов, бросая голодные взгляды, собственник- купец ищет способы повысить цены своих товаров, а в случае нужды даже уменьшить их количество. Как бы то ни было, но факт на лицо-продуктов всегда больше, чем нужно И почему же господа экономисты не начинают своих учебников с признания этого капитальной важности факта, доказываемого статистикой? Зачем должны мЫ революционеры им указывать на это? Чем объяснить, что необразованные рабочие после долгого трудового дня, только из разговоров друг с другом, знают об этом гораздо больше и лучше патентованных профессоров и ревностных учеников школы социальных и политических наук? Не следует ли из этого сделать вывод, что любовь последних к науке не вполне искренна? Так как современное состояние экономической науки вполне оправдывает наше требование хлеба для всех, то
47
остается узнать: оправдывает ли оно и наше другое требование-свободы для всех. «Не единым хлебом жив будет человекъ», говорит древнее изречение, которое перестанет быть истиной разве только в том случае, если человек будет регрессировать и опустится до чисто животного состояния.
Но в чем состоит эта духовная пища, необходимая человеку, на ряду с материальной? Конечно, церковь скажет, что таковой пищей служит «Евангелие», а государство напоминает, что это «повиновение закону». Но пища, которая действительно питаеть и развивает умственные и нравственные силы человека, есть то познание «добра и зла», которое еврейская легенда, а за ней и все религии происшедшие от иудейской, запрещают нам, как ядовитый плод, который, как проклятие, поражает всех и влияние которого простирается даже «до третьего поколения» того, кто вкусил от него. Знание!-преступление по учению церкви, преступление и с точки зрения государства, как бы ни старались маскировать это теперь священники и агенты правительства, которые против воли, может быть, вкусили от этой ереси? А между тем знание есть первая главная добродетель свободной личности, которая захотела освободиться от всякого божеского и человеческого авторитета: она одинаково отказывается слушать тех, которые во имя «Высшего Разума» узурпируют в свою пользу право мыслить и говорить за других и тех, которые во имя государства предписывают законами определенный гнет, внешнее поведение, регламентированное раз на всегда. И такой человек, желающий свободно развиться, должен встать как раз на противоположную точку зрения, чем та, которую ему рекомендует церковь и государство: он должен свободно и независимо мыслить и действовать. Это является непременным условием всякого прогресса. «Свободно мыслить, говорить и действовать»!-идеал будущего общества в отличие от современного, которого оно будеть все-таки лишь логическим продолжением, выражается ясно в этом пожелании свободно мыслить. И с первых шагов эволюционист, превратившись в революционера, должен освобождаться от всякой догматической церкви, от всякого общественного принуждения, от всякой политической правительственной власти с обязательной
48
регламентацией для подчиненных ей, от всякой ассоциации публичной или тайной, в которой всякий член под страхом оказаться изменником должен подписаться под общепринятым лозунгом. Не нужно больше ни конгрегаций, запрещающих те или другие книги, не нужно царей и принцев, требующих присяги, ни полководцев, требующих верности знамени, ни министра народного просвещения, предписывающего правила преподавания и указывающего книги и даже страницы в них, которым учитель должен научить учеников, не нужно исполнительного комитета, который распоряжается пропуском посетителей у входа в народные дойа. Не нужно и судей, которые заставляют свидетеля давать смешную и ложную присягу в том, что будут говорит только правду, и которая сама по себе является уже ложью. Нет надобности в начальстве, какого бы рода оно ни было, чиновник ли, школьный учитель, член клерикального или социалистического комитета, хозяин или отец семейства, который бы вообще требовал повиновения. А свобода слова? а свобода действий? Разве это не прямое и логическое последствие свободы мысли? Слово вед только мысль, облеченная в звуки или буквы, действие же-мысль выполненная. Наш идеал состоит следовательно в требовании для всякого человека полной абсолютной свободы выражать свои мысли во всемъ--в науке, политике, морали без других ограничений, кроме уважения к другой личности; он требует также права действовать по своему усмотрению «делать, что хочешь», согласуя, конечно, свою волю с волей других людей во всяком коллективном труде, так как его собственная свобода не может быть ограничена таким союзом, а напротив увеличивается, благодаря силе коллективной воли. Само собой разумеется, что эта абсолютная свобода мысли, слова и действий не совместима с сохранением учреждений, которые ограничивают свободную мысль и ставят преграды свободному слову, в самых категорических формах и заставляют рабочего, оставшагося без работы, скорее умереть с голоду, чем нарушить священное право собственности. Консерваторы не ошиблись, называя вообще всех «революционеровъ» врагами «религии, семьи и собственности». Да, анархисты, не признают авторитетов догмата и сверхестественное вмешательство
49 -
в нашу жизнь, и в этом смысле, в борьбе за свой идеал братства и солидарности, они враги религии. Да они хотят уничтожить брачный торг и защищают свободный союз полов, основанный на взаимной любви, уважении к самому себе и к человеческому достоинству другого, и в этом смысле, как бы они не любили и не были преданы тем, с которыми соединили свою жизнь, они являются врагами семьи. Да, они хотят уничтожить несправедливый захват земли и её благ, чтобы ими могли пользоваться все и в этом смысле, преследуя лишь одну цель-гарантировать всем право пользования плодами земли, они являются и врагами собственности.
Конечно, мы любим и хотим мира: наш идеалъ- гармоничное согласие между всеми людьми, но вокруг нас кипит беспощадная война, которую мы видим еще и впереди, ибо в бесконечной сложности условий, составляющих человеческую жизнь, даже стремление их к миру сопровождается беспощадной войной. «Мое царство не от мира сего», говорил Сын Человеческий и однако, он тоже принес меч и готовил раздор между сыном и отцом, дочерью и матерью. Всякое убеждение, даже наихудшее имеет своих защитников, которых должно считать искренними, но симпатия и уважение, которые они могут заслуживать, не должны препятствовать революционеру бороться с ними со всей энергией, на какую он только способен.
VI.
Наивные люди надеются, что в конце концов все устроится и в один прекрасный день совершится мирная революция, когда пользующиеся всякими привил- ле гиями по доброй воле согласятся уступить свои права всему народу,
Конечно, мы верим, что они уступят когда ни- будь, но то, что их толкнет на уступки, не будет внезапным порывом гуманного чувства, а страх перед будущим, в особенности ввиду «совершившихся событий»; без сомнения эти люди изменятся, но только тогда, когда для них явится абсолютная невозможность продолжать жить по старому, а это время еще далеко. Всякий организм функционирует только сообразно свому устройству - он может перестать
50
функционировать, разрушиться, но он не может развиваться в обратном направлении. Всякая власть естественно стремится увеличить свое влияние над большим числом подчиненных ей индивидуумом; всякая монархия по той же причине старается сделаться всемирной.-Если нашелся один Карл V, который; удалившись в монастырь, издали, кач зритель наблюдал за траги-комедией народов, то сколько найдется других царей, страсть которых ко власти ни чем не может быть удовлетворена и которые, если не по славе и талантам, могут все считаться Аттилами, Александрами Македонскими и Юлиямя Цезарями. Точно также редко можно встретить и капиталистов, отрекшихся от любостяжания и отдавших свои сокровища на осуществление какого нибудь общеполезного дела; даже те, которые желали бы ограничить свои потребности, не могут этого сделать, подчиняясь влиянию своей среды: их капиталы будут расти, принося проценты на проценты. Как только человек получает какую бы то ни было власть духовную, военную, административную иди финансовую, его естественно толкает пользоваться ею бесконтрольно; нет тюремщика, ко- торыц бы, поворачивая ключ в замке камеры ,нф ощу- ипалт бы некоторого самодовольного чувства своей власти, нет стражника, который, охраняя имущество своего господина, не относился бы враждебно к бродяге, или судебного пристава, который не ощущал бы глубокого презрения к подчиненному его власти преступнику.
И если отдельные личности так легко поддаются обоянию власти, которую им предоставили, то во сколько раз сильнее это обаяние для целых классов, сохранивших свою власть по наследственной традиции и обладающих чрезвычайно развитым чувством кастовой чести! Можно еще понять, что отдельная личность, подчиняясь чьему либо влиянию, может быть послушна голосу совести и чувства или, подчиняясь внезапному благородному порыву, отказывается от своей власти, отдает свое имущество, радуясь успокоению своей возмущенной совести и тому, что теперь дружески протягивают руки те, которых она эксплуатировала раньше бессознательно или против своей воли; но как ждать такой перемены от целой касты людей, связанных друг с другом целой цепью общих ин
51
тересов, партийной дистиплиной, дружбой, сообществом или даже преступлением? И когда иерархические тиски и стремление к возвышению прочно объединят весь правительственный механизм, то какая остается надежда на то, что люди, составляющие его, вдругь изменятся к лучшему, какое чудо свыше может оче- ловечить эти враждебные обществу касты,-армию, духовенство и чиновничество? Нужно быть сумаше цшим, чтобы думать, что такия общественные группы могут проникнуться гуманитарными чувствами и подчиниться другим влияниям, кроме страха? Правда, что это живой механизм, составленный из человеческих индивидуумов, но он двигается, толкаемый слепой силой коллективного эгоизма и остановить его может только коллективная непобедимая сила революции.
Допустив даже, что «добрые богачи» вступят все на путь обращения к истине, осененные сознанием своего беззакония, как бы светом молнии, допустив даже, что вообще мы считаем невозможным, чтобы они поспешили отделаться от своих богатств на пользу обиженных или неимущих и что, явившись в собрание бедняков, они скажут им: «берите-это ваше», еслибы они сделали это, то и тогда этим не была бы достигнута полная справедливость, так как за ники останется право на славную роль, которая в сущности не принадлежит им, и история представит их в ложном свете. Таким образом поступали льстецы, желавшие заслужить расположение потомков феодалов, восхваляя их подвиги в ночь на 4-ое августа 1789 года, когда те отказались от своих привилегий, как будто этот моментъ-отказ от прввелегий, которых народ уже не признавал, является центром движения всей французской революции. И если такое фиктивное отречение, выпужпае- мое под давлением совершившихся событий, прославляется как нечто достопримечательное и славное, то что скажут про более искреннее и действительное отречение от сокровищ, добытых эксплоатацией темных народных масс? Можно было бы апасаться, что толпа возвратит этим героям их прежнее положение лишь из чувства благодарности за их великодушие! Нет для торжества справедливости нужно, чтобы все пришло в естественное равновесие, нужно, чтобы угнетенные сами добились своего права, чтобы
- 52
обездоленные вернули сами себе все, что у них была насильно отнято, чтобы рабы добились свободы собственными усилиями. И они будут пользоваться ею только тогда, когда сумеют добыть ее. Всем нам знакома фигура выскочки, добившагося богатства. Он почти всегда исполнен глупого чванства и презрения к бедным. Туркменская пословица говорит: «когда сын садится на коня, он не узнает больше своего отца», а индусы говорят: «если твой друг едет В колеснице, то у него нет уже друзей». Но целый класс подобных людей гораздо опаснее отдельных своих членов: он связывает каждого, заставляя его руководиться только общими, свойственными ему, как члену класса, инстинктами и даже против его воли увлекают его но своему пагубному пути. Жадный купец, умеющий из «всего» извлекать прибыль, - конечно, опасный член общества, но что сказать о целом классе современных эксплуататоров, анонимной ассоциаций капиталистов, основанной на облигациях, акциях, и кредите? Как морализировать эти облигации и банковые билеты? как внушить им идеи солидарности со всем человечеством, которые подготовляют пути к лучшему порядку вещей? Такой банк, хотя бы члены его были филантропы чистейшей воды, не переставал бы учитывать векселя, брать проценты и проч.: там не знают скольких слез и мук стоили эти потертые монеты, которые в конце концов попадают в его железные несгораемые кассы с хитрыми замками и засовами. Нам постоянно советуют положиться на время, которое должно будет смягчить нравы и привести все к лучшему концу, но как может смягчиться эта железная касса, как остановится это ужасное чудовище, которое называют капиталистическим хозяйством, которое пожирает одно за другим целые поколения людей? Да если капитал, которому служить все, сохранит свою силу, то мы все сделаемся его орудием и рабами-простыми колесиками в его чудовищном механизме: если к сбережениям, собранным в железных кассах банкиров, беспрестанно будут прибавляться новые сбережения то напрасны будут наши крики о помощи-никто не услышим ихь. Тигр может еще оставить свою жертву-но банковые книги неумолимы. Отдельные лица, целые народы раздавлены этими тяжелыми фолианта
3 3 - “
ми, безмолвные страницы которых, своими бесстрастными цифрами, рассказывают о всех ужасах и жестокостях, совершившихся здесь.
Если за капиталом должна остаться конечная победа, то нам нельзя уже мечтать о золотом веке, и мы только с сожалением можем оглядываться назад и смотреть, как на угасающую зарю, на все, что на земле было когда то прекрасным, любовь, радость, надежды. Человечество было бы осуждено на исчезновение. Все мы, которые были свидетелями политических переворотов, можем отдать себе отчет о тех беспрестанных изменениях, которым подвержены все организации, основанные на власти одних над другими. Выло время, когда слово: «.Республика» приводила нас в энтузиазм; нам казалось, что это слово составлено из чудных звуков и что мир будет обновлен в тот же день, когда его можно будет без страха произносить в публичных местах. Кто были те, которые горели вдохновенною любовью к этому слову и в его воплощении в действительность видели вместе с нами начало новой эры прогресса? Это те самые что заседают теперь в министерствах и других хорошо обеспеченных местах, подобострастно улыбаясь и кровавым убийцам армян и могущественным баронам финансового мира. Но а не думаю, что все эти выскочки были без исключения лицемерами и обманщиками. Между ними, без сомнения, были и такие, но большинство казалось мне искренним. Эти пследние были фанатиками Республики и чистосердечно восторгались громкими словами: сСвобо- да, Равенство, Братство.» Твердо веря, что их преданность общему благу никогда не изменить им, приняли они после победы назначенные им должности. Но уже несколько месяцев спустя, когда эти республиканцы уже находились у власти, другие тоже республиканцы медленно проходили с обнаженными головами по Версальскому бульвару меж раставленных рядовъ» пехоты и конницы. Толпа поносила их, плевала им в лицо и среди неё, среди лиц искаженных ненавистью и гневом, пленники узнавали своих бывших товарищей по баррикадам, с которыми они вместе боролись за осуществление своего идеала!
А много-ли прошло времени с тех пор, как эти недавние революционеры превратились в ярых консер
54
ваторов! Республика была учреждена и, по мере своего усиления, становилась все более угодливой. Будто подчиняясь движению часового механизма, правильно, как движение тени солнечных часов, подчиняясь законам эволюции, вся эта ревностная молодежь, которая еще недавно так героически боролась с преследовавшей ее полицией, превратилась теперь в осторожных, боящихся слишком смелых реформ, людей, затем в довольных существующим порядком консерваторов и наконец, падая все ниже, даже в нагло наслаждающихся предоставленными им благами, защитников своего привиллегированного положения.
Волшебница Цирцея или, другими словами излишества власти и богатства превратили их в свиней! Единственной целью их стало защищать то, против чего они прежде боролись- и это они называют: «.защитой завоеваний свободы»! Теперь они великолепно уживаются со всем, что их возмущало когда-то. Они, метавшие громы против церкви и её слуг, теперь охотно признают конкордат и подобострастно кланяются Монсиньорам Епископам.
Всеобщее братство вдохновляло их когда-то на громкия фразы, но повторить им их теперь, значило бы оскорбить их;--в то время воинская повиность «налог кровью» казался им чем-то чудовищнымъ-а теперь они вербовали чуть ли не детей и кажется готовились обратить всех школьников Франции в пушечное мясо. «Оскорблять армию», т. е. не скрывать всей мерзости бесконтрольного авторитаризма, и пассивного повиновения в их глазах является теперь тяжким преступлением. Не уважать нахального агента нравов, называть подлого провокатора его настоящим именем, а всякого чиновника министерства юстиции-крючкотвором, по их мнению, значит оскорблять юстицию и мораль. Нет теперь такого устаревшего учреждения, которое они не старались бы сохранить. Благодаря им «.академия», столь презираемая когда то, сделалась теперь чрезвычайно популярной они тщеславно прохаживаются под её сводами, приветствуя кого-нибудь из своих сообщников, который, сделавшись шпионом, получил возможность украсить по французки академическим значком петлицу своого сюртука. Они смеялась когда-то над орденом Почетного Легиона, а теперь сами изобрели новые значки всех цветов, кото
55
рыми украшают себя. Так нареченная республика широко открыла свои двери для всех, кто раньше ненавидел Ааже имя её: герольдам божественного права, силлабическим певцам почему бы и не войти туда? Не у себя ли они среди всех этих выскочек, которые окружают их?
Но мы не задаемся здесь целью судить и критиковать тех, которые вследствие медленной или внезапной перемены возрений перешли от культа святой республики к культу власти и злоупотреблений. Путь, который они прошли, есть именно тот, который они должны были пройти. Они были убеждены, что обицество должно представлять из себя государство и иметь над собой правителей и законодателей; они пылали благородным стремлением служить своей родине и «посвятить себя« её процветанию и славе. Приняв этот принцип, ови должны были принять все последствия: саван должен был служить пеленками для новорожденных. Итак республика и республиканцы обратились в то печальное явление, которое мы теперь наблюдаем; почему бы нам возмущаться?
Таков закон природы: дерево приносит свои плоды, а всякое правительство неизбежно порождает произвол, тиранию, ростовщичество, преступления, убийства и несчастия. Как только возникает какое нибудь новое учреждение, хотя бы именно для борьбы с существующим злом, оно уже самым фактом свбего существования создает новое зло; оно должно приспоб- ляться к дурной среде и проявлять себя в пато' логических формах. Инициаторы его служат, быть может, возвышенному идеалу, но исполнители, которых они назначают, напротив считаются прежде всего с величиной своего жалованья и продолжительностью своих занятий. Они быть может, и желают успеха делу, которому они служат, но желают его лишь в отдаленном будущем; или, даже совсем не желают и приходят в ужас, когда его триумф близок. Для них важен теперь не самый труд, а те почести и выгоды, которые связаны с их Положением. Так напр., комиссия инженеров, избранная для того, что бы удовлетворить спра- веливые жалобы нескольких собственников, права которых были нарушены постройкой водопровода, находят более выгодными для себя, вместо того, чтобы
56
просто разобраться в этих жалобах, положить их под сукно и употребить ассигнованные для этого средства на новую нивеллировку местности, в которой уже нет надобности и к дорого стоющим бумагам приложить целый ворох новых. Было бы химерой ожидать, что анархия, идеал человечества, может развиться из республики, представляющей одну из форм правительства. Здесь совершаются два эволюционных процесса в противоположных направлениях и изменение существующего порядка может произойти только внезапно: т. е, при помощи революции.
Республиканцы стараются же декретом осчастливить народ, а свое собственное существование они охраняют полицейской силой! Так как власть есть ничто иное как насилие, то их первая забота по достижении власти заключается в том, чтобы упрочить все те учреждения, посредством которых опи управляют обществом. Быть может у них хватит даже смелости воспользоваться и научными выводами для обновления старых учреждений с тем, чтобы сделать их более приспособленными. Так в армию вводится употребление новых разрушительных орудий, бездымного пороха, усовершенствованных вращающихся пушек т. е. всевозможных изобретений, служащих для более быстрого и верного истребления. Так в полиции применяется антропометрия, посредством которой всю Францию можно обратить в одну громадную тюрьму. Начинают измерять черепа настоящих или предполагаемых преступников, затем будут измерять подозрительных, а в конце концов придется всем подчиниться этой унизительной процедуре. «Полиция и наука протянули друг другу братские объятия^, сказал бы псалмопевец.
Таким образом ничего хорошего не может нам дать ни республика, ни республиканцы «выскочки», т. е. те, которые стоят у кормила её правления; и было бы безумием ждать чего нибуд с этой стороны.
Класс имущих и стоящих у власти фатально должен быть врагом всякого прогресса. А двигателем современной мысли, умственного и нравственного прогресса является та часть общества, которая трудится, страдает и угнетаема. Это она осуществляет свои собственные идеи, и шаг за шагом толкает вперед общество, движение которого консерваторы пытаются
безпрестанно остановить, задержать или свернуть с прямого пути.
Но скажут: социалисты, эти друзья эволюции, эти революционеры, неужели они тоже могут измеить своему делу и мы увидим их идущими по пути регресса, когда они достигнут наконец власти? Без сомнения. Социалисты, сделавшись хозяевами положения, будут поступать и поступают уже также, как их предшественники, республиканцы; законы истории не могут измениться в их пользу. Когда в их руках будет сила и даже до момента их полного обладания ею они, конечно, воспользуются своим преимуществом, хотя бы и воображая, что употребляют его для уничтожения препятствий, стоящих на их пути. Мир полон наивных честолюбцев, воображающих, что они призваны изменить общество, благодаря своим удивительным способностям управлять им; но когда они достигают вершин власти и становятся одним из рычагов правительственного механизма, они начинают понимать, что их собственные стремления не имеют никакого влияния на действительнную власть, т. е. на тот сложный механизм власти, которым им приходится управлять и их усилия и благородные стремления парализуются индеферентпостыо и опозицией окружающей их среды. Тогда им не остается ничего другого, как следовать по избитому пути всех стоящих у власти, т. е. воспользоваться своим положением, чтобы обогащаться самим и раздавать места своим друзьям.
Конечно, говорят нам фанатики - социалисты, мираж власти и обладание ею могут быть очень опасны для людей, воодушевленных только благими пожеланиями; но она не может представлять опасности для тех, которые руководятся тщательно выработанной совместно с товарищами программой, которые сумеют призвать их к порядку в случае злоупотребления или измены. Эти программы действительно тщательно выработаны, закреплены подписями и печатью, их публикуют в тысячах экземпляров, наклеивают на стены и двери общественных собраний и каждый кандидат знает их наизусть. Казалось бы, что это-достаточные гарантии! Однако, смысл этих тщательно взвешенных выражений меняется из года в год, сообразно личным видам и условиям их приминения; каждый понимает их по своему, а
58
кегда целая партия начинает понимать вещи иначе, чем прежде, то самые определенные заявления принимают лишь символический характер и в конце концов превращаются в простые исторические документы или даже в звуки, до смысла которых трудно доискаться.
И в самом деле те, которые хотят завладеть общественными должностями, должны употреблять и соответствующие средства. В республиканских странах с всеобщей подачей голосов, они будут заискивать у толпы, у большинства, они сведут знакомство и будут оказывать протекцию виноторговцу, искать популярности в кабаках, заискивать у лиц, которые будут голосовать за них, кто бы они ни были, принося в жертву все и сохраняя только внешний вид защитников интересов толпы, они протянут руки врагам общего дела и заразят ядом лжи весь правительственный организм. В монархических странах некоторые социалисты будут относиться индифферентно к образу правления, даже обратятся сами к царским министрам, рассчитывая на их помощь для тех социальных преобразований, которые они имеют в виду, как будто есть какая нибудь логическая возможность согласовать самодержавие и братскую солидарность людей. Но нетерпение этих деятелей мешает им видеть истинные препятстия и они легкомысленно воображают, что их вера в состоянии будет сдвинуть горы. Лассаль мечтал воспользоваться союзом Бисмарка для переустройства мира, другие обращаются к Римскому папе и требуют, чтобы он стал во главе униженных и нуждающихся, а когда претенциозный император Вильгельм пригласил к столу нескольких известных социологов и филантропов, то нашлись люди, которые говорили, что великий день социального переворота уже недалек.
И если престиж правительственной власти, царствующей «божьей милостью», или по праву сильного, еще ослепляет некоторых социалистов, то тем более они будут преклоняться перед всякой другой властью, которая основана на популярном праве частичных или всеобщих выборов. Чтобы завоевать в свою пользу голоса избирателей, чтобы заслужить благосклонность граждан, что с первого взгляда может показаться весьма законным, социалист, кандидат на об
59
щественную должность, охотно будет приспособляться ко вкусу толпы, потворствовать ей и даже умалчивать о её недостатках; он будет игнорировать старые споры и антипатии и сделается на время другом и союзником теи, с которыми он всегда находился в антагонизме. В клерикале он постарается увидеть социалиста-христианина, в либеральном буржуа-реформатора; в шовинисте-славного защитника гражданского достоинства своей нации, а в некоторых случаях он будет даже стараться не затрогивать и «собственника» или «патрона*, он постарается представить ему свою программу, как единственную гарантию прочного мира. И «первое мая», которое было некогда символом победоносной борьбы пролетариата против царя-капитала, превращается таким образом в обычный праздник с гирляндами цветов и танцами, В этом заискивании перед толпой кандидат на общественные должности мало по малу забывает свои прежния гордые речи в защиту истины я независимое положение бойца, и наружно и внутренно он совершенно меняется в особенности, когда он наконец садится на обитые бархатом скамьи против покрытой красным сукном с золотой бахромой трибуны, так как тут то именно и нужно уметь приветливо убаться, пожимать руки и оказывать услуги нужным людям.
Такова человекая природа, и было бы абсурдом с нашей стороны упрекать за это лидеров социалистов, которые вмешавшись в избирательную борьбу, мало по малу превращаются в свободно-мыслящих буржуа: они помирились с окружающими их условиями, которые в свою очередь подчинили их себе. Таковой конец неизбежен, и историк должен только констатировать этот факт и указать на опасность, которая грозит революционерам, бросившимся очертя голову на политическую арену. Впрочем, мы не хотим преувеличивать результаты эволюции социалистов в политиков, так как группа борцов всегда состоит из двух элементов, взаимные интересы которых все более и более разнятся. Одни изменяют своему делу- другие служат только ему, и этого достаточно, чтобы произвести новую дифференциацию индивидов, согласно их действительным склонностям. Точно также в недавнем прошлом мы видели и республиканскую партию расколовшуюся на два враждебных лагеря-
60 -
«опортюнистовъ» и «социалистовъ*. А эти в свою очередь разделяются на политиканов и неполитиканов, первые стараются смягчить свою программу до возможности принятия её консерваторами, другие отворачиваются от всякого компромисса, чтобы сохранить свою революционную силу и искренность. Испытав временами минуты колебаний, неуверенности, даже скептицизма, они в конце концов оставят «мертвецов хоронить своих мертвыхъ*, и сами займут подобающее им место в рядах активных деятелей. Но пусть они знают, что всякая «партия* требует партийных приверженцев, а следовательно требует солидарности как в дурном, так и хорошем смысле: каждый член партии становится солидарным с ошибками, ложью и честолюбивыми поползновениями своих товарищей и руководителей. Только свободный человек, присоединивши по собственному влечению свои силы к силам других, ему подобных свободных личностей, имеет право не оправдывать и порицать ошибки или злоупотребления своих товарищей. Он будет ответственен только за самого себя.
VII.
Мы познакомились во всех подробностях с функциями современного цивилизованного общества; нам известен также революционный социалистический идеал. Мы констатировали равным образом, что либеральные попытки реформ заранее осуждены на безрезультатность, и что в идейной борьбе единственный предмет, который нас должен занимать, так как от него зависит сама жизнь-это то, что всякое отступление от принципов приводит неизбежно в конце концов к поражению. Нам остается показать, какое большое значение имеют в нашем столь удивительно сложном обществе различные силы, приходящие в столкновение; дело идет о том, чтобы так сказать исчислить силы армий, ведущих борьбу, описать занимаемые ими стратегические позиции с холодным беспристрастием военных атак, подсчитать математически точно шансы на победу той и другой стороны. Однако великая битва идей, исход которой на: так сильно занимает, не будет развертываться перед нами в таком же порядке, как какое ни- будь сражение, в котором участвуют генералы, ка
61
питаны и солдаты, с командой-«пли» в начале и криком отчаяния «спасайся кто можетъ» в конце. Эта длинная непрерывная борьба, которая началась для первобытных людей в девственных лесах миллионы лет тому назад и которая до сих пор привела только к частичным успехам: она все же будет иметь окончательное решение-иибо вследствие взаимного уничтожения всех жизненных энергий-человечество вернется к первобытному хаосу, либо гармония всех этих сил приведет к сознательному превращению человека в высшее существо.
Современная социологии показала с полной ясностью существование двух обществ, находящихся в борьбе друг с другом; они смешаны между собою, противоречия затемнены существованием и там и здесь элементов, которые желают не желая и идут вперед, чтобы сейчас же и отступить. Но если смотреть на вещи с известной высоты, оставляя в стороне нерешительных и индифферентных, двигаемых судьбой, то станет ясно, что современное общество делится на два лагеря: в одном находятся те, которые стремятся поддержать неравенство и бедность, то есть-повиновение и нищету для других, наслаждение и власть для себя самих: в другом лагере находятся те, что ведут борьбу за общее благосостояние и свободную инициативу каждого.
Сначала кажется, что силы обеих враждующих сторон очень неравны: утверждают, что консерваторы гораздо сильнее. Защитники современного общественного строя владеют безграничной собственностью, их доходы исчисляются миллионами и миллиардами, все могущество государства с армией чиновников, солдат, полицейских, судебных властей, весь арсенал законов и приказов, так называемые непогрешимые догмы церкви, инерция привычки, наследственные инстик- ты и пошлая рутина, которая почти всегда привязывает пресмыкающихся побежденных к их гордым победителямъ-все это на их стороне. Что же могут противопоставить всем этим организованным силамъ- анархисты, Эти строители нового общества? Повидимому-ничего. Без денег, без армии-они несомненно оказались бы побежденными, еслп бы не являлись представителями идейной и нравственной эволюции. Они сами по себе ничто, но за них развитие человеческой ини
- 62
циативы. Все прошлое лежит на их плечах страшной тяжестью, но логика событий оправдывает их и толкает вперед, не смотря на законы и полицейских.
Попытки подавить революцию могут временно окончиться видимым успехом. Реакционеры ликуют и поздравляют друг друга. Но их радость напрасна: отхлынув в одном месте, революционная волна поднимается в другом. После того, как была раздавлена Парижская Коммуна, оффициальный и придворный мир Европы мог думать, что социализмъ-это революционная стихия современного общества-умер и похоронен навсегда. На глазах победителей немцев французская армия вообразила, что опа может себя реабилитировать подавлением и расстрелом парижанъ- всех недовольных и революционеров. На своем политическом жаргоне, консерваторы могли хвалиться тем, что они спустили кровь бродягамъ». Тьеръ- этот несравненный тип буржуа-выскочки, думал, что он окончательно уничтожил парижских революционеров и зарыл их на кладбище Пер-Лашез. Те же из оставшихся, которых он считал наиболее зловредными представителями социалистов, были сосланы в заточение в Новую-Каледонию, к нашим антиподам. Всдед за Тьером повторяли его слова все его европейские друзья и со всех концов неслись песни Триумвира. А что касается немецких социалистов, разве они не были под надзором того, кто был«могущественнее самих государей»- одно движение бровей которого приводило в трепет Европу. А русские нигилисты? Кто были эти несчастные? Странные чудовища, дикие потомки гуннов и башкиров, в которых цивилизованные люди запада видели только зоологических особей. Увы! без труда можно себе представить, какое мрачное молчание настало, когда в Варшаве и других местах был «водворен порядокъ». На другой день после бойни, найдется немного людей, готовых стать под пули. Когда одно слово, один жест наказывается тюрьмой, очень редко встречаются люди, готовые подвергнуться опасности. Немногие спокойно жертвуют собой за дело, торжество которого еще не близко, или даже сомнительно: все не могут обладать героизмом русских нигилистов, составляющих прокламации в лагере
63
своих врагов и расклеивающих их на стенах, чуть ли не на глазах у часовых. Нужно быть самому готовым на всякую жертву, чтобы иметь право послать упрек тем, кто не смеет объявить себя борцом за свободу, когда их заработок, а следовательно и жизнь дорогих ему сушеств зависит от их молчания. Но если не все угнетенные-герои, они не менее чувствуют страдания, они не менее желают освободиться от гнета и настроение всех страдающих вместе с ними и знающих причины страданий создаст в конце концов революционную силу. Хотя в каком-нибудь городе вовсе не существовало бы ни одной группы, объявившей себя анархистами-все рабочие в нем все же анархисты в большей или меньшей степени. Инстинктивно аплодируют они товарищу, который говорит им об общественном строе, когда не будет хозяев и когда продукт труда будет принадлежать производителям. Этот инстинкт содержит в себе зародыш будущей революции, ибо с каждым днем он становится определеннее и претворяется в сознании. То, что рабочий смутно чувствовал еще вчера, сегодня он уже это знает и каждый новый опыт приносит ему новые знания. А крестьяне, которые не могут прокормиться продуктами своего клочка земли, и те еще более многочисленные, которые не имеют и куска глины-не начинают ли оци понимать, что земля должна принадлежат тем, кто ее обрабатывает? Они это всегда инстинктивно чувствовали; теперь они это знают и скоро заговорят определенным языком борьбы.
Радость, вызванная кажущимся исчезновениет социализма, длилась не долго. Дурные сны мучили палачей, им казалось, что жертвы их нясовсем умерли. Найдется ли теперь хоть один слепец, который сомневался бы в их воскресении? И разве не те же самые продажные писаки, которые повторяли влед за Гам- бетой: «социального вопроса более не существуетъ>, схватывают на лету слова императора Вильгельма, чтобы кричать вслед за ним: «на нас наступает социальный вопрос, он держит нас в осаде»!, чтобы требовать против всех нарушителей порядка» исключительных законов и неумолимых репрессий? Но как бы ни был жесток закон, кторый они могут издать, он не в силах подавить пришедшую
- 64
в брожение мысль. Если бы какому-нибудь титану Эн- селаду удалось бросить в кратер скалу и остановить извержение, то кратер образуется в другом месте вулкана, и через новое отверстие потекут новые потоки лавы. Так, после взрыва французской революции, Наполеон мнил себя таким титаном, который закупорит катер революции; толпа льстецов и невежд думала так вместе с Наполеоном. Однако те солдаты, которых он Водил по всей Европе, служили делу распространения новых идей и привычек, завершая этим свое дело разрушения: так будущий декабрист или нигилист брал первые уроки восстания у одного из военнопленных, спасшихся при переправе через Березину. Точно также временное завоевание Испании Наполеоновской армией разорвало цепи, которые приковывали Новый Свет к стране Инквизиции, и освободило огромные провинции Америки от невыносимого колониального гнета. Европа как будто остановилась, но зато Америка двинулась вперед. Наполеон оказался проходящей тенью.
Внешняя форма общества изменяется в соответствии с внутренним давлением: нет исторического факта, который был бы установлен с такой несомненностью. Сок питает дерево и создает листья и цветы; кровь создает человека, идеи создают общество. И нет ни одного консерватора, который не жаловался бы на то, что идеи, нравы, все, что составляет внутреннюю жизнь человеечства, изменились к худшему в сравнении с «добрым старым временемъ». Конечно, также переменятся и соответствующие им социальные формы. Революция приближается по мере углубления этой внутренней работы, происходящей в умах.
Однако не следует пребывать в мирном бездействии, ожидая благоприятных перемен от времени и обстоятельств. Восточный фатализм здесь неуместен, так какънаши противники работают не покладая рук, и, сверх того, им часто помогают реакционные течения. Некоторые из них, будучи одарены большой силой воли, пользуются всеми находящимися в их руках средствами борьбы и обладая необходимым присутствием духа, чтобы вести атаку, не теряются в затруднительных случаях и при поражениях. «Умирающее общество»! сардонически говорил один фабрикант по поводу книги нашего товарища анархиста Жана
65
Грава. «Умирающее общество! оно еще живо, чтобы поглотить вас всехъ»! А когда республиканцы и свободомыслящие толковали об изгнании иезуитов, этих вечных вдохновителей католической церкви: «право», вскричал один из этих священников «наш век удивительно деликатен. Не воображают ли, что пепел костров совершенно остыл, и в нем не найдется не единой искры зажечь факел? Групцы! называя нас иезуитами, они полагают, что поносят нас этим именем, но эти иезуиты готовят им цензуру, замки и костры»! Если бы все враги свободной мысли и личной инициативы обладали Такой сильной логикой, такой энергией и последовательностью, они, быть может, и победили бы нас при помощи всех средств репрессии и произвола, которыми обладают современные правительства: но социальные группы, в своем эволюционном прогрессе непрестанного «становления», никогда не бывают и не могут быть строго последовательными, так как интересы и влечения людей всегда различны; кто, в самом деле, не стоии одной ногой на неприятельской почвй? «Всякий чем нибудь нам союзникъ», по справедливому изречению одного политика нет ни одного учреждения, которое было бы вполне определенно и открыто самовластным; нет владыки, который согласно совету Иосифа де-Местра, постоянно опирался бы на плечо палача. Вопреки императорским обращениям, вопреки хвастливым цитатам в альбомах принцесс и высокомерным заявлениям на пирушках, власть в наше время уже не осмеливается быть совершенно абсолютной. или становится таковой только по капризу, по отношению, например, к заключенным, несчастным пленникам, или бесправным и лишенным поддержки личностям. Всякий властелин окружен своей камарильей, не считая министров, посланников, государственных советников, из которых всякий облечен сроего рода вице-королевской властью. Кроме того он связан в проявлении своей воли старинными обычаями, осторожностью, протоколами, условными приличиями, занимаемым положениемъ-этикетом, представляющим целую науку со множеством трудно разрешимых задач: самый необузданный из них «Людовик XIV», связан тысячью пут, из которых ему никогда не освободиться. Все эти условности этикета, держа тщеславного властелина в своих тисках, какъ
66
бы дают ему предчувствовать падение и постоянно же уменьшают его реакционную силу.
Люди, отмеченные печатью смерти, не ожидают, когда их убьют: они лишают себя жизни сами, дни или стреляются, вешаются, или же ими овладевает меланхолия, тоска, пессимизм, словом одна из тех душевных болезней, которые предвещают и ускоряют конец. У привилегированного наследника истощенной выродившейся расы пессимизм не есть только внешняя манера или маска, а настоящая болезнь. Не познав еще жизни, несчастный юноша уже не находит в ней ничего привлекательного, жйвет, протестуя против неё, и это почти насильственное существование равносильно преждевременной смерти. В таком положении человек заранее осужден на все душевные болезни, сумашествие, преждевременную старость, бешенство или декадентство. Жалуются на прогрессивное уменьшение детей в семьях; но в чем причина произвольного или непроизвольного бесплодия, если не в упадке жизненной-энергии и жизперадости? В рабочих семьях, где не мало причин к огорчению, нет однако времени предаваться тоске и пессимизму. Нужно жить, итти вперед, бороться и развиваться во что бы то ни стало и возобновлять свои силы ежедневным трудом. Только благодаря росту этих трудящихся семей держится общество; из их среды постоянно появляются передовые люди, и благодаря их смелой инициативе общество не застывает в рутине и только благодаря этому постоянному регрессу и вымиранию пресыщенных благами жизни представителей привиллегированных классов, новое общество обязано своим существованием.
Другую гарантию прогресса революционной мысли нам дает непримиримость властей, в которой сохранились пережитки прошлого. Оффициальный жаргон наших политических обществ, представляющий путаницу всех понятий, настолько нелогичен, и противоречив, что часто в одной и той же форме говорится о «неотъемлемых правах общества» и о «священных правах сильного государства»; точно также в законных функциях административного организма учавствуют мэры и сипдики, которые, будучи представителями свободного народа перед его правительством, являются вместе с тем и исполнителями приказаний
- G7 -
того же правительства, обращенных к подчиненному ему народонаселению. Здесь нет ни единства, ни смысла: это какой то сплошной хаос перекрещивающихся понятий, законов, нравов сотен народов и десятков тысячилетий, подобно тому, как на берегу моря перемешаны камни, скатившиеся с гор, принесенные течениями рек и выброшенные волнами. С точки зрения логики современное государство представляет картину такой путай илы, что даже самые заинтересованные защитники отказываются его оправдывать.
Так как защита интересов собственников и «прав капитала» является главнейшей функцией, современного государства, то необходимо поэтому, чтобы защищающий такой порядок экономист имел в своем распоряжении или неопровержимые аргументы, или какую ни будь ослепляющую разумь ложь, которые бедный труженик, желающий верить в общее счастье, считал бы неоспоримыми. Но увы! Все эти прекрасные теории, изобретенные некогда для глупого народа, не пользуются больше кредитом; теперь уже никто не станет защищать устаревшее положение, что «благосостояние и собственность являются наградой за труды». И, утверждая, что основанием благосостояния является труд, сами экономисты понимают, что это ложь. Как и анархисты, они знают, что богатство создается не личным трудом, а благодаря труду других; они знают, что биржевые крахи и спекуляции, благодаря которым приобретаются громадные состояния, совершенно справедливо могут быть уподоблены грабежам и конечно, они не осмелится утверждать, что человек, могущий тратить по миллиону в неделю, т. е. сумму, на которую могло бы существовать сто тысяч человек, отличается от других людей умом и другими душевными качествами, превышающими в сто тысяч раз ум и способности среднего человека. Было бы бесполезно заниматься разбором всех этих лицемерных аргументов, на которые опираются защитники социального неравенства.
Но они употребляют другой аргумент, который имеет, по крайней мере, то достоинство, что не опирается на хитросплетенную ложь: против требований справедливости и равенства они выставляют право сильнейшего и имя великого ученого Дарвина, против его воли, послужило им средством для защиты и
68
оправдания царящих повсюду несправедливостей и насилий. Сила мускулов и челюстей, сила дубины и кистеня-вот их лучший,-аргумент! Действительно, право сильного, захватившего в свои руки все источники богатств, царствует повсюду. Тот, кто лучше обеспечен материально, кто принадлежит по рожденно к привилегированному меньшинству, обладает образованием, имеет могущественных друзей, кто, наконец, лучше вооружен силой или хистростью, тот, конечно, обладает и наибольшими шансами успеха; лучще всякого другого он может построить неприступную крепость и поражать оттуда своих менее счастливых собратьев.
К какому исходу привела борьба грубых эгоистических стремлений? Раньше не осмеливались так открыто выставлять этой теории огня и меча, которая казалось была слишком жестокой и ей предпочитали лицемерные речи о бережливости и трудолюбии. Ее облекали в глубокомысленные формулы, смысл которых, надеялись, будет недоступен народу: «-трудъ- это узда», говорил Гизо. Но научные выводы натура- листов из борьбы за существование в мире животных - переживание наиболее сильных индивидов, придали теоретикам грубой силы смелость бросить без прикрас их наглый вызов: <Вы видите, говорят они, это закон природы, это неизбежная судьба, которой. одинаково подчинены и хищник и его жертва».
Но мы можем только радоваться, что вопрос так упрощен и так грубо поставлен, тем проще и его решение. «Царство силы»! Провозглашают защитники социального неравенства. «Да, цзрство силы»! кричат все громче те, которые пользуются благами, доставляемыми современной индустрией в её постоянном совершенствовании-цель которого прежде всего уменьшение числа рабочих рук. Но то, что говорят теоретики-экономисты, что повторяют за ними фабриканты,-разве не могут сказать и революционеры, понимая только, что для них настанет время согласного существования, которое постепенно заменит существующую борьбу?
Право сильного не всегда будет законным правом монополизировавших орудия производства. «Сила побеждает право», говорил вслед за другими и Бисмарк, но может настать день, когда сила станетъ
- 69 -
наконец на сторону нетинного права. Если правда, что идея солидарности распространяется, если правда, что завоевание науки проникает все более и более глубокие слои общества, если правда, что нравственные богатства делаются общим достоянием рабочихъ* которые одновременно имеют наибольшие права на производимые ими богатства, а также и силу, не воспользуются ли они наконец ею, чтобы произвести революцию в пользу всех.
Что могут сделать отдельные личности, как бы они ни были сильны, богаты, умны и хитры против солидарных масс пролетариата? Правительства, потеряв надежду, подкрепить доводами морали свои права, ищут теперь только «.твердой власти», единственное средство, в котором они нуждаются. Ые трудно найти многочисленные примеры тому, что в министры выбираются теперь лица, не потому, что они прославились воинскими подвигами, и не потому, что они знатного происхождения или обладают выдающимися талантами и красноречием, но единственно за абсолютное отсутствие щепетильности. В этом отношении им доверяют влолне: в их. стремлении усилить власть и защитить денежный мешок их не остановят никакие соображения.
Ни в одной из революций, совершившихся в наш век, мы не видели, чтобы привилегированные классы боролись самостоятельно, они всегда или опирались на бесчисленную армию бедняков, которым они старались внушить «веру в знамя», или делали это под видом «водворения порядка». Шесть миллионов человек, не считая высшую и низшую полицию, заняты этим делом в Европе. Но эти армии могут дезорганизоваться, они могут вспомнить, наконец, свое происхождение и, то, что связывает их с народными массами, и рука, которая управляет ими, не сможет удержать их. Составленные в своей большей части из пролетариев, они могут превратиться, и наверное рано или поздно превратятся для буржуазного общества в то, чем сделались некогда наемные варвары империи для римского общества-в элемент разрушения. История изобилует примерами того политического ужаса, который овладеваяь даже такими из власть-имущих, которые сохранили до конца силу характера, но, ведь, есть еще и масса «правителей», которые являются простыми
70
дегенератами, не обладающими ни достаточной энергией» ни физической силой, чтобы пробиться к выходу и спастись, ни достаточно человеческого достоинства, чтобы позаботиться раньше о спасении из пожара своих жен и детей.
Когда обездоленные объединятся для защиты своих интересов, ремесло с ремеслом, нация с нацией, раса с расой, или просто человек с человеком; когда перед ними, наконец, будет ясна их цель, не сомневайтесь, они скоро найдут случай, чтобы добиться силой общей свободы. А как бы ни был могущественен их господин, он будет ничто, лицом к лицу, перед этой объединенной одним желанием массой, которая восстанет на него, чтобы обеспечить себе раз навсегда кусок хлеба и свободу.
ѴШ.
Кроме материальной силы, грубого и бессовестного произвола, проявляющагося в лишении работы, арестах и расстрелах, в распоряжении правящих классов имеется, быть может, и еще более могущественная моральная сила, сила религиозного внушения. И без сомнения нельзя отрицать значения этой силы, с которой нужно серьезно считаться при изучении современного общества.
Энциклопедисты ХѴШ века с слишком юношеским увлечением праздновали торжество разума над христианским суеверием, и мы должны констатировать грубое заблуждение известного философа Кузена, который, в эпоху реставраций, в интимном кругу друзей воскликнул однажды: «католицизм проживет еще лет 50, не более».
Полвека давно уже прошло, а масса католиков с полною уверенностью и гордостью говорит еще о своей церкви, называя ее «Вечной»? Монтескье говорил, что «при современном положении нельзя предполагать, чтобы католицизм просуществовал еще более пятисот летъ».
Но если католической церкви как будто и удалось расширить свое влияние; если Франция энциклопедистов и революционеров отдает себя под покровительство «Си. Сердца», если духовные власти ловко воспользовались страхом, охватившим всех консерваторов, чтобы выставить религию, как единственное социальное средство против революции, если европейская
71
буржуазия, состоявшая раньше из фрондирующих скептиков и вольтериавцев и не знавшая другой религии, кроме неопределенного деизма, теперь благоразумно слушает мессу и ходит даже к исповеди; если Квиринал и Ватикан, церковь и государство, так усердно стараются теперь сгладить старые недоразумения, то это, конечно, не потому, что вера в чудесное овладела сильнее живой и деятельной частью общества.
Она овладела только умами трусов или разочаровавшихся в жизни, а также лицемерно присоединившихся к ней заинтересованных сообщников. Однако нужно призвать, что буржуазное христианство не простое лицемерие: когда какой-нибудь класс проникается предчувствием своей неизбежной гибели и видит раскрывшуюся перед ним пасть смерти, то он спешит обратиться к спаситальному божеству, какому нибудь фетишу, спасильному слову веры, или к первому встречному обманщику, проповедующему спасение и воскресение. Как римляне приняли христианство, так и бывшие вольтерианцы вернулись в лоно католицизма.
И действительно, кто хочет во чтобы tq ни стало сохранить привиллегированное меньшинство, тот должен принять догму, являющуюся краеугольным камнем всего здания; если полевые, лесные стражники, надсмотрщики, солдаты и полицейские агенты, чиновники и государи не внушают народу достаточного страха, то остается еще внушить ему страх Божий, страх перед вечными муками в аду и мытарствами в чистилище. Приходится напоминать о запоье и,ях Божиих и религиозных обрядах, свидетельствующих о всемогуществе Бога.
Приходится лицемерно повиноваться непогрешимому папе, викарию самого Бога и преемнику апостола, владеющего ключами Рая. Все реакционеры объединяются в этом религиозном союзе, который является для них последним шансом на спасение, последним рес- сурсом победы, и в этом союзе протестанты и евреи, не менее католиков, столь же любезные папскому сердцу дети.
Но <за все нужно заплатить». И церковь открывает широко свои двери, чтобы принять еретиков и схиз- мамиков: вследствие этого она в силу необходимости делается снисходительной и индифферетной. Она можетъ
72
приспособиться к этой разнородной и изменчивой среде современного общества лишь при непременном условии отказаться от своей прежней нетерпимости. Догмат признают неизменным, но стараются об этом не говорить, предпочитая держать новопосвященного в неведении даже относительно Никейского символа веры. От вас даже не потребуют, чтобы вы притворялись верующим: можете не верить, исполняйте лишь обряды»! Коленопреклонепия, осенения крестным знаменем в надлежащие моменты и приношение на какой нибудь алтарь «святого сердца» Иисуса или Марий-этого достаточно. Словом, как выражается Флобер в одном из своих писем к Жорж Занд: «нужно принадлежать к католицизму, не веря ни одному слову его».
Всякий может быть уверен в радушном приеме, хотя бы и не обнаруживал искренней веры, лишь бы он своей подписью или личным присутствием уве личил число «верующихъ»: а тех же, кто принадлежит к влиятельной семье или имеет личные заслуги, большое состояние принимают с распростертыми объятиями. Церковь отнимает даже у родных и друзей трупы людей, живших всю жизнь вне её лона и враждебных её учению. Трибунал инквизиции проклял я сжег бы прах таких еретиков, наши же священники и проповедники не откажутся напутствовать их, но за известную плату. Невозможно следовательно оценить действительное значение современной эволюции церкви, если судить только по внешним признакам её развития, т. е. на сколько увеличилось число её храмов и число членов её паствы.
Католицизм был бы в полнейшем расцвете своих сил, если бы все принимающие его учение и ливрею были бы искренни, и если бы лицемерно не присоединялись только из-за личных выгод к вере своих отцов. Но в настоящее время можно насчитать миллионы лиц, которым выгодно считаться христианами и которые только из лицемерия называются ими, чтобы ни говорили духовные мистики, о преследованиях, которым подвергаются верующие люди, эти преследования таковы, что о них нельзя говорить сериозно, и «Ватиканский узникъ» заставляет проливать слезы сострадания к нему лишь заинтересованных в этом лиц. Насколько более ужасно положение рабочихъ-
- 73
стачечников. которых изгоняют ив их жалких жилищ и расстреливают массами, илютех анархистов, которых пытают в тюрьмах!-убеждения заслуживают уважения лишь постольку, поскольку они искренно воодушевляют тех, кто их высказывает. А все эти жуиры и люди большего светя, которые с показной набожностью входят в лоно церкви, сделались ли они более милосердными и снисходительными к несчастным, сочувствуют-ли они тому, кто страдает? Это очень сомнительно. Напротив имеются признаки, доказывающие нам, что по мере развития внешнего значения церкви, действительная веря ослабевает. Католицизм не есть прежняя религия покорности и унижения, которая учит бедняков набожно мириться с нищетой, несправедливостью и социальным неравенством. Рабочие, даже те, которые организуют так называемые «христианские союзы» и которые, следовательно, должны были бы постоянно славословить Господа за его бесконечную благодать и благоговейно ждать, чтобы ворон пророка Илии приносил ич хлеб и мясо утром и вечером, даже эти рабочие превращаются в социалистов, издают постановления, требующие увеяечения заработной платы и соединяются в союзы с не христианами для поддержания своих т^бовапий. Вера в бога, в его святых не удовлетворяет уже их; им нужно также и материальные гарантии, и они их ищут не в абсолютной зависимости и послушаний, которые так часто проповедуются верующим, а в союзе с товарищами, в основании обществ взаимной помощи и, быть может в активной ь сопротивлении. Христианская религия не могла противопоставить новые средства сопротивления новым условиям жизни: не умея приноровиться к условиям, которых не предвидели её основатели, она все еще придерживается старых формул благодеяния, смирения и бедности, и конечно, неизбежно должна потерять все молодые, и интеллигентные силы, сохраняя только нищих сердцемъ-в худшем значении этогослова, «блаженныхъ», которым в нагорной проповеди обещается царство небесное. И в то время, как лицемеры наполняют церкви, люди искренние покидают ее: целыми сотнями выходят из рядов торгующих спасением души более добросовестные священники и толпа, которая раньше всегда относилась враждебно к такимъ
74
покинувшим священническую рясу лицам, теперь относится к ням с уважением.
Католицизм был в сущности осужден на гибель уже в то время, когда, потеряв всякую творческую способность в области искусства, он оказался способным только на подражание искусству неогреческому, неоготическому или эпохи возрождения. Теперь это уже религия мертвых, а не живых. Неопровержимым доказательством бессилия церкви является факт, что она уже не в состоянии остановить ни научного движения, ни все распространяющагося образования; она может теперь только задержать, но не остановить ход развития науки; некоторые церкви даже делают вид, что служат ей и помогают, стараясь держаться подальше от тех неприятных учителев, которые умеют говорит на своих лекциях против «банкротства науки». Не будучи в состоянии помешать открытию школ, они хотят по крайней мере руководить ими, т. е.захватить в свои руки народное просвещение, и в некоторых странах это им вполне удается. Миллионами, десятками миллионов считают теперь детей, доверенных моральному и умственному воспитанию священников, монахов и монахинь всевозможных орденов: воспитание европейской молодежи предоставлено в своей большей части бесконтрольному влиянию духовпах лиц; и даже там, где они устранены гражданскими властями, им дают право надзора или же гарантии нейтральности, а то даже и сообщничества. Эволюция человеческой мысли, которая совершается более быстро, в зависимости от индивида, класса или нации, привела к тому противоречивому и ложному положению дела, при котором, функции воспитания и образования поручаются именно тем лицам, которые принципиально должны презирать и отвергать всякое знание, следуя первой заповеди своего бога: «ты не вкусишь от дерева познания». И великая ирония обстоятельств привела к тому, что именно эти лица являются оффициальными распределителями этого ядовитого плода.
И, конечно, мы можем им поверить, когда они хвалятся, что распределяют этот «цлодъ» со всей осторожностью и скупостью, изобретая в то же время и противоядие ему.
Для вих есть знание и знание, одному они обучают со всеми предписанными предосторожностями, о
75 -
другом тщательно замалчивают. Факт, который они считают нравственным, может быть запечатлев в памяти детей, другой - обходится молчанием, как способный пробудить у учащихся дух неповиновения и протеста. Понимаемая таким образом история обращается в ложный рассказ; естественные науки Сводятся на совокупность фактов без связи, без причины, без цели; в каждой серии учебных предметов вещи прикрываются словами, а в высших учебных заведениях, где признается необходимым касаться более важных проблем, это делают всегда окольным путем, загромождая их анекдотами, хронологическими датами и собственными именами, гипотезами, запутанными аргументами противоречивых систем, что так ум, сбитый с толку, охваченный недоумением, возвращается от утомления к младенческому и бессознательному состоянию.
И все-таки как бы ни было лживо и не умно такое образование, можно, пожалуй, признать, что взятое в целом, оно скорее полезно, чем вредно. Все зависит от тех пропорций, из которых составляется микстура и от умственного сосуда, от индивидуальное!» ребенка, который ее принимает. Единственные школы с действительно реакционной программой - это монастырские, директрисы которых «святые сестры» Не умеют даже читать и где дети учатся только крестному знамени и молитвам. Но внешнее влияние проникло во все школы, даже и в те, где воспитание католическое, протестанское, буддийское или мусульманское по общему признанию ограничивается простыми изречениями, формулами, мистическими фразами и извлечениями из непонятных книг. Иногда внезапный, случайный проблеск прорывался сквозь весь этот вздор, раскрывшемуся уму ребенка представляется логический вывод, отдаленный намек принимает характер откровения; какой-нибудь бессознательный жест, случайный эпизод, могут совершить то зло, которого старались избежать, живое слово прорвалось сквозь пустой набор слов и вот вдруг логический ум ребёнка делает скачек к опасным заключениям. Вероятность умственного пробуждения еще усиливается в тех конгрегатских или других школах, где преподаватели, совершенно придерживаясь обязательной рутины уроков и недоговоренных объяснений, тем не
76
менее вынуждены излагать факты, раскрывать связь между ними и выводить законы. Каковы бы ни были комментарии, которыми учитель сопровождает свои уроки, цифры, изображаемые им на доске, останутся неизгладимы.
Какая истина возьмет верх?
Та, которая доказывает, что дважды два четыре, что нцчто не может произойти из ничего, или же старая истина, которая нас учит, что все в мире создано из небытия и утверждает, что Бог один, но в трех лицах?
В том случае, если обучение ограничивается только школой., правительство и церковь могли бы еще надеяться держать умы в рабстве, но дело в том, что главнейшие знания получаются вне школы-на улицах, в мастерских, перед ярморочными балаганами, в театрах, в вагонах железных дорог, на пароходах, в новых странах, в чужих городах. Теперь путешествуют все, или ради удовольствия, или ради наживы. Во всяком собрании встречаются люди, видевшие Россию, Австрию, Америку, и если еще редки кругосветные путешественники, то почти нет таких людей, которые пе путешествовали, хотя быстолько, чтобы, по крайней мере, могли наблюдать разницу между городом и деревней, культурной страной и пустыней, горой и равниной, или сушью и морями. Среди всей передвигающейся с места на место массы людей есть, конечно., немало таких, которые путешествуют без плана и цели. Меняя одну страну на другую, онц не меняют среды и остаются, так сказать, у себя дома; роскошь, удовольствия, предоставляемые им отелями, не позволяют им оценить все отличительные свойства той иди другой страны, того или другого народа; бедняк же, сталкивающийся со всеми трудностями жизни, совершенно самостоятельно без проводника сможет лучше наблюдать и лучше узнавать.
Великая школа внешнего мира одинаково раскроет чудеса мировой промышленности и бедному и богатому, и тем, кто создал эти чудеса своим трудом, и тем, кто ими пользуется. Железные дороги, телеграф, гидравлические подъемные машины, сверлильные бурава, прожекторы, пронизывающие лучами света громадные пространства, все эти вещи может видеть всякий бедняк, дающий себе отчет, как и почему все происхо
77
дит, не хуже какого-нибудь властелина, и его ум поражается всем этим не в меньшей степени. В пользовании некоторыми из этих завоеваний привилегии уже нф существует. Механик, управляющий локомотивом, и, то удваивающий его скорость, то останавливающий его ход, но своему произволу, считает ли себя ниже государя, который едет сзади его в разволоченном вагоне, содрагается однако при мысли, что его жизнь зависит от действия рычага или поршня, или динамитной петарды.
Наблюдение природы и творений человека, жизненная практика - вот те школы, в которых получает настоящее воспитание современное общество. Как бы школа в собственном смысле этого слова не приблизилась к задаче истинного образования, опа все же будет иметь лишь относительное значение, сильно отставая от школы окружающей социальной жизни. Разумеется, идеал анархистов заключается не в уничтожении школы, но напротив в её расширепии, в преобразовании самого общества в огромную организацию взаимного самообразования, в которой все были бы одновременно учениками и профессорами, и каждый ребенок, получив первичное понятие обо всем на первых уроках, развивался бы гармонически, соответственно его умственным способностям в свободно избранной обстановке. Но посредством ли школы или помимо неё, всякое великое завоевание науки в конце-концов становится достоянием всего общества. Профессиональные ученые в течение целых веков работают над изысканиями и гипотезами, сражаясь среди заблуждений и лжи; но когда истина, наконец, познается, что часто бывает наперекор им и благодаря каким-нибудь смельчакам, которых сначала оплевывают, она открывается во всем своем блеске, простая и ясная. Все легко ее воспринимают, кажется, что она была известна всегда.
Некогда ученые воображали, что небо представляет собою круглый купол, металлический свод,--даже не один, а несколько сводов: три, семь, девять даже тринадцать, и каждый усеян своими звездами, двигающимися по различным законам, со своим особенным устройством и своими сонмами ангелов и архангелов для охранения их. Но с тех пор, как разрушены все эти сложные небеса, о которых говорят Библия и
78 -
Талмуд, не найдется ни одного ребенка, который не знал бы, что земля окружена свободным, бесконечным пространством, хотя его не учат специально этому. Это одна из тех истин, которые ныне становятся всеобщим наследством. Так было со всеми великими научными приобретениями. Они, так сказать, входят в ту атмосферу, которой мы дышем.
Каковы бы ни были источники просвещения, оно доступно всем, и на долю рабочих приходится не меньшая часть. Пусть какое-нибудь открытие сделано буржуа, дворянином или разночинцем, будет ли ученый горшечником Полисси, или канцлером Бэконом, ях изобретениями будет пользоваться весь мир. Конечно, привиллегированные очень желали бы сохранить для себя выгоды знаний, предоставив народу оставаться в невежестве. Чуть не ежедневно предприниматели применяют тот или другой химический способ, и при- виллегиями и патентами присваивают себе исключительное право на фабрикацию тех или иных полезных для человечества предметов; как известно император Вильгельм требовал от врача Коха признания государственной монополией изобретенного им средства излечения; многие изобретатели работают над тем только, чтобы удовлетворить эгоистические вкусы богатых.
Такие эксплуататоры знаний попадают в положение волшебника из «тысячи и одной ночи-», распечатавшего сосуд, в котором в продолжении десяти тысяч лет заперт был усыпленный гений. Они хотели бы снова запереть его, и запечатать тремя замками, но забыли слова заклинания и гений остался свободным навсегда.
И по какому то странному противоречию, оказывается, что относительно всех социальных вопросов, в которых рабочие имеют прямой и естественный интерес требовать всеобщего равенства и всеобщей справедливости, им легче, чем профессиональным ученым, удается познание истины, которая и есть действительное знание.
Было время, когда огромное большинство рождалось, жили рабами и не имели другого идеала, какъперемепить господина.
Никогда им не приходила в голову мысль, что все «люди равны». Теперь же они знают и понима
79
ют, что это скрытое равенство, в сущности уже осуществленное эволюцией, в будущем должно прекратиться в равенство реальное, посредством революции, или вернее непрерывного ряда революций. Рабочие, на ученные жизнью, иначе понимают законы политической икономии, чек профессиональные экономисты. Они не заботятся о ненужных подробностях и подходят прямо к сущности вопроса, спрашивая себя относительно каждой реформы, обеспечит ли она им хлеб или нет. К различным видам налогов, прогрессивным или пропорциональным они остаются равнодушны, зная, что все налоги в последнем счете оплачиваются беднейшими. Они знают, что для громадного большинства их действует «железный законъ»; который не имея того фатального неизбежного характера, который ему прежде приписывали, тем не менее является для миллионов людей страшной действительностью. В силу этого голодный, самым фактом своего голода, обречен на получение за свой труд только скудного пропитания. Суровый опыт постоянно потверждает эту необходимость, вытекающую из права силы. Не стало-ли общим правилом обрекать на гибель человека, когда он становится не нужен и бесполезен своему хозяину?
И так, без всякого порадокса можно сказать, что народ или нокрайней мере та часть народа, которая имеет досуг мыслить, не проходя даже университетского курса, обыкновенно знает гораздо более, чем большинство ученых; он не хочет знать бесконечных подробностей, он не посвящен в тысячи головоломных формул; его голова не загромождена названиями на всех языках, как библиотечный катагог, но горизонт его шире, он видит дальше, с одной стороны в глубь прошлого, с его варварским состоянием человечества, с другой, в преобразованное будущее; он лучше понимает последовательность событий; сознательно относится к великим историческим движениям; лучше знаком с богатством земного шара; в конце концов он больше человек. В этом смысле можно сказать, что иной товарищ, анархист, из наших знакомых, которого общество признало дестойным лишь тюрьмы, в сущности мудрее целой академии или целой банды студентов, только что выпушенных из университетов, нагруженных научными фак
80
тами. Ученый чрезвычайно полезен как каменщик: от извлекает материал, но не он им пользуется, и дело, уже всего народа, всего общества, воздвигнуть вдание.
Пусть каждый возвратится к своим воспоминаниям и он может тогда констатировать перемены, происшедшие с половины девятнадцатого века в образе мыслить и чувствовать и вытекающих, следовательно, из этого соответственных изменений в манере действовать. Казалось несомненным, что в каждой организации должна быть голова, начальник, командир. На небесах Бог, хотя бы это был Бог Вольтера; властитель на троне, или на кресле, будь то конституционный король или президент республики, «откормленный боровъ*, по удачному выражению одного из них самих; хозяин при каждой фабрике, старшина в каждой корпорации, муж или отец с грубыми окриками в каждом хозяйстве. Но со дня на день предразсудок рассеивается и престиж власти падать; ореол бледнеет по мйре того, как наступает день. Вопреки приказаниям, чтобы я неверующие делали вид что они верят, вопреки академикам и профессорам, которые должны притворяться, чтобы сохранить свой престиж,-вера исчезает и не смотря на все коленопреклонения, крестные знамения и мистические комедии, вера в Вечного Господа, от которого происходит власть всех смертных господ рассеивается, как сновидение ночи.
Кто бывал в Англии и Соединенных Штатах, через двадцатилетний промежуток, того поражает чудесное преобразование, совершившееся в умах в этом направлении.
Оставив людей нетерпимыми фанатиками, косневшими в своих религиозных и политических верованиях, их находили интеллигентными, свободомыслящими, чуткими ко всякой лжи и несправедливости. Их уже не устрашает призрак мстительного Бога.
Упадок уважения есть важнейший практический результат этой идейной эволюции.
Чем в самом деле недовольны попы, бонзы иди муллы? Тем что люди умеют думать не но их указам. На что также жалуются сильные мира сего? На то, что их третируют, как простых смертных. Им не устуиают дороги, им небрежно кланяются.
81
Да и повинуясь представителям власти ради куска хлеба, и отдавая им внешние знаки почтения, люди знают цену этим господам, их собственные подчиненные первые стараются обратить их в посмешище. Не проходит и недели, чтобы по адресу судей, одетых в красные мантии, с форменными шапочками на головах не раздавались со скамей подсудимых ругань и насмешки их жертв. Даже иногда заточенные бросают своими деревянными башмаками в головы председателей суда. А генералы! Мы их видели на деле. Мы видели, как они с важным, напыщенным величественным видом осматривали аванпосты, не давая даже себе труда подняться на воздушном шаре или послать офицера наблюдать позиции неприятеля. Мы слышали, как они отдавали приказы разбирать мосты, хотя в виду не было ни одной неприятельской батареи, и как они обвиняли своих инженеров, за то, что они строили слишком узкие мосты, стеснительные для аттакую- щих колон. Мы с болью слышали ужасную канонаду при Бурже, где несколько сот несчастных растреля- ли все свои последние патроны, напрасно ожидая, чтобы «.генералиссимусъ» прислать им на помощь хотя бы небольшой отряд из полумеллионной армии, находившейся под его командой! За тем мы с изумлением следили за-нресловутым «делом Дрейфуса-», в котором сами офицеры доказали нам, что судебный приговор по приказу, интриги в домах терпимости и лжепатриотические компании, нисколько не противоречат правам и понятиям о чести в армии. Удивительно-ли после этого, что уважение к власти падает или даже обращается в презрение.
Правда, уважение падает, но не то истинное уважение, которое человек заслужил по праву своей са моотверженпостью или своими трудами, а то низкое и позорное уважение уважение раба, которое привлекает толпу зевак к месту приезда короля и которое лакеев и лошадей важных особ делают предметами восхищения. Не только исчезает авторитет, но и те, кто всего более претендует на всеобщее уважение, сами первые компрометируют свою роль сверх-человечес- ких существ. В старину повелители Азии знали искусство заставлять обожать себя. Их дворцы видны были издалека; всюду воздвигались им статуи, читались эдикты, но сами они никогда не показывались.
82
Наиболее приближенные из их подданных могли предстать перед ними только на коленях: и лишь иногда завеса на половину поднималась, чтобы явить их в полном блеске, затем мгновенно падала, оставляя пораженными величием души тех, кто лицезрел их хоть одно мгновенье. В те времена, преклонение было таке сильно, что повергало подданных в состояние самоунижения: немой приносил осужденному шелковый шнурок, и этого было достаточно, чтобы верноподанный обожатель немедленно удавился. К одному эмиру в центральной Азии подданные должны были являться с головой, склоненной на правое плечо и веревкой на шее, к концу которой повешен был меч, чтобы их по велитель по своему капризу мог выбрать оружие и расправиться с своими рабами.
Тамерлан, прогуливаясь на верху башни, делает знак пятидесяти окружающим его придворным и все мгновенно разбегаются во все стороны. Что такое в сравнении с ними Тамерланы наших дней, как не призраки хотя еще и страшные. Ставши при конституции чистой фикцией, институт королевской власти утратил ту санкцию всеобщего признания, от которой зависело все его значение. «Король, вера, закон--такова старая формула. Но «веры» уженет, а без неё и король и законы превращаются в пустые призраки. И к сожалению, если они не уходят сами, то необходимо их устранить!!..
IX.
Невежество уменьшается, и эволюционисты-революционеры рассчитывают, что в близком будущем власть будет направляться знанием. У нас есть достаточное основание быть уверенными в лучшем будущем: несмотря на бесконечную сложность явлений, история дает доказательства, что элементы прогресса берут верх над элементами регресса. Обозревая все факты современной жизни, как те, которые свидетельствуют об относительном упадке, так и указывающие на движение вперед, мы констатируем, что эволюция с каждым днем приближает нас к тому всеобщему перевороту, мирному или насильственному, который принято называть «социальной революцией», и который будет заключаться главным образом в разрушении деспотической власти лиц я вещей и безусловном за
- 83 -
прещении захвата отдельными лицами продуктов коллективного труда.
Фактом величайшей важности является возникновение Интернационала. Без сомнения, такая международная организация рабочих существовала в зародыше уже с того времени, как люди различных национальностей, с глубокой симпатией и ради общих интересов, стали помогать друг другу; теоретически она возникла уже с того дня, как философы ХѴП века во время революции провозгласили «права человека*; но права эти оставались простой формулой, и собрание, вцзвестившее о них миру, воздержалось от проведения их в жизнь: оно не смело даже отменить рабство черных в колонии Сан-Доминго и уступило только после целого ряда восстаний, когда только этой ценой можно было сохранить колонию. Однако, Интернационал во всех цивилизованных странах находился тогда в процессе образования; сознательное же существование он ведет только со второй половины XIX века, и возник он в мире труда: «правящие классы* были здесь не при чем. Интернационал! Со времени открытия Америки и кругосветного плавания не было факта более значительного в истории человечества. Колумб, Магеллан, Эль-Капо первые установили материальное единство земли; будущее же идеальное единство, о котором мечтали философы, начало осуществляться с того самого дня, как английские, французские и немецкие рабочие, забыв о национальных различиях и понимая друг друга, не смотря на различие языка, объединились для того, чтобы образовать свою особую, единую нацию, наперекор своим правительствам. В начале организация имела весьма скромные размеры; едва несколько тысяч человек объединилось в этой ассоциации, образовавшей как бы первичную клетку будущего человечества, но историки поняли чрезвычайную важность совершившагося события. И уже в первые годы существования международного общества рабочих, во время парижскрй коммуны, на примере низвержения Вандомской колонны можно было убедиться, что идеи Интернационала стали живой действительностью. Неслыханная ранее вещь: побежденные с энтузиазмом опрокинули памятник былых побед, не из низкопоклонства перед победоносными пришельцами, но для того, чтобы засвидетельствовать
84 -
чувство глубокой симпатии к своим братьям, кото рых вели против них, и чувство негодования к начальникам и королям, обеих стран, ведших своих подданных на бойню. Для тех, кто с презрением хочет держаться в стороне от партийной борьбы, созерцая свысока ход событий, не было в этом веке более внушительного знамени времени, как это ниспровержение императорской колонны!
С тех пор она восстановлена, точно также, как восстановлена была и королевская власть в Англии после смерти Карла I и во Франции после смерти Людовика XYI, но мы знаем цену таким реставрациям; ящерицу можно окрасить в любой цвет, но при трении о землю краска с неё быстро сойдет, можно восстановить разрушенный храм, но этим не воскресишь ту веру, которая его воздвигла. Прошедшего нельзя реставрировать, также как нельзя избежать будущего. Законы всех стран преследовали Интернационал. В Италии он квалифицировался, как «ассоциация злодеевъ», во Франции против него были изданы «исключительные законы». Членов Интернационала наказывали тюрьмой и каторгой. В Португалии сурово преследовалось даже произнесение ого имени. Жалкая предосторожность! Под тем или иным названием интернациональная федерации рабочих тем не менее всюду существует и развивается, становясь все более и более могущественнной и солидарной. Какая страшная ирония судьбы! Все эти министры, администраторы законодатели и их прислужники легко одурачивают самих себя, запутываясь в своих собственных закопах. Их оружие едва послу жило им, как уже притупилось, утратило остроту. Они пресле, довали Интернационал, но не могли уничтожить естественного и инстинктивного взаимного сочувствия между мыслящими рабочими, все более и более соединявшего их чувства солидарности, все более и более Тесного союза их против паразитических классов и народовъ-угнетателей. Такие законы делают только смешными тех важных и сановных особ, которые ’их издают. Жалкие безумцы, вы думаете справиться с морем!
Правда, оружие, к которому прибегают рабочие в своей освободительной борьбЬ, может показаться до смешного слабым, и в большинстве случаев оно
-- 85
действительно таково. Жалуясь на какую-нибудь вопиющую несправедливость, выражая свою солидарность с пострадавшим товарищем, требуя повышения заработной платы или уменьшения рабочих часов, они угрожают своим патронам бросить работу: как плебеи древнего Рима, они бросают свою работу и удаляются на «Авентинскую гору». Их уже не удается вернуть на работу басней «о членах человеческого тела и желудке», хотя и нам благомыслящие газеты еще преподносят эту аналогию в подновленной форме; теперь стачечников окружают войсками в полном вооружении, с заряженными пушками и держат под постоянной угрозой расстрела; и это называется «охранять свободу труда».
И действительно, солдаты иногда стреляют в стачечников; кровь обагряет пороги мастерских и входы в шахты. Но если оружие и не пускается в ход, то голод не хуже дЬлает свое дело: не имея никаких сбережений, лишенные кредита, рабочие оказываются перед лицом неумолимой судьбы; поддерживавшее их возбуждение, внушенное гневом и воодушевлением первых дней, скоро проходит, и под страхом смерти имт> приходится уступить, постыдно подчиниться предписанным условиям и с поникшими головами возвратиться в те самые копи, которые они еще вчера называли своей каторгой. Поистине, борьба неравная: с одной стороны, капиталист, совершенно свободный в своих действиях, не боящийся за свое благополучие; булочники и другие поставщики постоянно толпятся вокруг него, а солдаты охраняют вход в его жилище; все могущество государства и даже, в случае необходимости, помощь со стороны соседних государствъ-к его услугам. И с другой стороны толпа людей с поникшим взором, без малейшего проблеска надежды в будущем, сумрачных и голодных, бредущих в ожидании чуда!
И однако такое чудо иногда совершается. Какой-нибудь более внимательный к своим рабочим хозяин иногда приносится в жертву своими собратьями, не желающими быть солидарными с ним. Другой владелец завода или мастерской, созпавая свою явную не- прчвиу, уступает голосу совести или, вернее, общественному мнению. При небольших стачках, когда дело идет о незначительных потерях, или когда са
86
молюбие могущественных финансовых баронов от этого не страдает, рабочие одерживают небольшую победу; какой-нибудь честолюбивый соперник иногда даже не отказывает себе в удовольствии сыграть дурную игру со своим коллегой, ставшим на дороге, и смертельно поссорить его с рабочими. Но в тех случаях, когда дело идет действительно о серьезной борьбе, в которой на карту поставлены огромные капиталы, борьбе, требующей крайнего напряжения всей энергии, там безграничное различие в рессурсах, которыми располагают борящиеся силы, отнимает у рабочих, обладающих только мускулами и правотой, всякую надежду на успех в борьбе с лигой капиталистов. Последние могут бесконечно расширять свои средства к сопротивлению, располагая, сверх того, всеми рессурсами государства и поддержкой транспортных компаний. Ежегодная статистика стачек доказывает нам неопровержимыми цифрами, что такия неравные столкновения чаще и чаще оканчиваются подавлением стачек. Стратегия в войне подобного рода в настоящее время достаточно определилась: лица, стоящие во главе крупных предприятий и компаний, хорошо знают, что в подобных случаях они свободно располагают капиталами других таких же обществ, войском и жалкой толпой полуголодных.
Таким образом историки современной эпохи должны, признать, что, в зависимости от условий среды, практика частичных стачек, предпринимаемых толпой рабочих со сложенными руками, конечно, не представляет никаких шансов привести к социальному преобразованию. Но следует придавать значение не столько действительным фактам, сколько плодотворным идеям и тенденциям будущих событий. И идейное движение среди рабочих проявляется с такой силой, которая во много раз превосходит мелкую стачечную борьбу, в общем признающую и, следовательно, поддерживающую институт найма, т.-е. подчинение рабочих работодателям. В собраниях, где мысль отдельных лиц слагается в коллективную волю, увеличение заработной платы не провозглашается идеалом: на международных конгрессах рабочие всех стран единодушно высказываются за захват земли, заводов и фабрик, рассматриваемый уже как исходный момент новой социальной эры. В Англии,
87
Соединенных Штатах, Канаде, Австралии раздается клич: «национализация земли!» и отдельные коммуны и даже само правительство в Новой Зеландии уже сочли за лучшее отчасти уступить народным требованиям. И разве в простонародных социалистических песенках и припевах настойчиво не выражается надежда на присвоение всех продуктов коллективного труда?
Negre de 1'usine, Fore at de la mine llote des champs, Leve-toi, jeuple puissant: Ouvrier. prends Ia machine! Prends la terre, paysan! *)
Пробудившееся сознание рабочих не выливается в одних песнях. Стачки принимают порой агрессивный, угрожающий характер. Это уже це простое проявление пассивного отчаяния, или шествие голодных людей, требующих хлеба: нет, подобные манифестации принимают уже оборот, весьма неприятный для капиталистов. Разве мы не видели, как рабочие в Соединенных Штатах в течение 8 дней были хозяевами всех железных дорог Индианы и части прибрежья Атлантического океана? А во время большой стачки лондонских грузчиков и носильщиков разве все доки не находились фактически в руках между- на{ одной толпы рабочих, объединившихся в братский союз? В городке Вьенн, близ Диона, сотни рабочих и работниц, ткачи шерстяных фабрик, сумели благородно отпраздновать день 1-го мая, выломав ворота одной фабрики не как грабители, а как судьи: величественно и с религиозным воодушевлением они взяли ими самими вытканный кусок сукна длиной более 300 метров и спокойно разделили между собой, зная, что на общественной площади в это время уже стягивались целые бригады жандармерии, вызванные по телеграфу из всех соседних городов, чтобы аттаковать и, может быть, даже стрелять в них: но они знали также, что этот акт захвата фабрики, коллективной собственности, захваченной капиталом.
*) Фабричный негр, каторжник копей, илот полей, поднимайся, могучий народ; рабочий возьми себе машину, крестьянин возьми’ себе землю!
~ 88 -
не будет забыт их собратьями по труду и страданиям. Они жертвовали собой ради общего блага, и тысячи людей поклялись следовать их примеру. В самом деле, не открывает ли это замечательное событие новую эпоху в истории человечества? Вот настоящая революция в благороднейшем смысле слова: и притом, будь сила на её стороне, она тем не менее могла бы остаться совершенно мирной.
Весь вопрос в том, насколько подобные действия осуждаются или оправдываются моралью рабочих. Склоняясь все более к их оправданию, она создала бы и соответствующие факты. Каменщик объявит своим выстроенное им здание, точно также как ткач взял себе вытканную им материю, а земледелец завладеет продуктами сельского хозяйства. Таковы надежды работника и таковы опасения капиталиста. И разве в лагере привиллегированных уже не раздавались крики отчаяния, разве они уже не прибегали к крайним мерам самозащиты? Так, знаменитый завод Гомстэда в Пенсильвании, выстроен, как настоящая крепость, но всем правилам современной науки, со всеми приспособлениями для защиты и отпора против рабочих. На других заводах эксплоатируется труд арестантов, охотно поставляемых государством за самую низкую плату; все усилия инженеров направлены к применению бездушной силы машин, управляемых автоматическими движениями несвободных и отупевших людей. И кто хочет быть благоразумным, должен расслаблять и увечить себя, содействуя таким образом торжеству более ловких и искуссных: он отступает перед трудностями борьбы, которая все-же скоро его настигнет.
С того времени, как только идея захвата проникнет во всю массу угнетенных, всякое событие, даже, повидимому, самое незначительное, может оказаться решающим толчком к социальному преобразованию, совершенно также, как одна искра взрывает целую бочку с порохом. И уже были предвестники этой великой борьбы. Так, когда в 1890 г. раздался призыв к празднованию «1-го мая», брошенный неизвестным лицом, может быть, каким - нибудь товарищем-австрийцем, мы видели, как быстро объединились рабочие всего мира, воодушевленные одной и той же мыслью. В этот день они доказали, что оффи
89
циально погребенный Интернационал ожил однако-и не по призыву вожаков, но под натиском толпы. Ни «мудрые советы» социалистов по должности, ни репрессивные меры правительства не могли помешать угнетенным всех народностей земного шара сознавать себя братьями и громко заявить об этом всему миру. А между тем, повидимому дело шло о такой невинной и простой вещи, как платоническая манифестация, объединяющий лозунг, пароль для пропуска! Действительно, предпринимателями и правительством, при содействии самих вождей социалистического движения, удалось свести этот вещий призыв к ничего незначущей формуле. И не смотря на это, этот клич, этот установленный день по своей универсальности получили этическое значение.
Всякий другой призывъ-внезапный, непроизвольный, непредвиденный - может привести к еще более неожиданным результатам. Сила вещей, т.-е. совокупность экономических условий, конечно, породит по тому или другому поводу и, может быть, самому незначительному, один из тех кризисов, которые воспламеняют даже равнодушных, и мы увидим, как вдруг забьет ключем та неистощимая энергия, которая долго накоплялась в человеческих сердцах от оскорблений, наносимых чувству справедливости, от неискупленных страданий и неутомленной ненависти. С каждым днем можно ожидать катастрофы. Увольнение какого нибудь рабочего, ничтожная стачка, случайное убийство, могут послужить поводом к революции: дело в том, что чувство солидарности захватывает все большие массы, и всякое местное волнение грозит потрясти все человечество. Вот уже несколько лет, как по всем мастерским раздается новый лозунг: «всеобщая стачка». Лозунг сначала показался смешным, его приняли за пустую мечту, химеру, затем он повторился громче, и теперь он раздается с такой силой, что не раз уже заставлял содрагаться капиталистический мир. Нет, общая стачка и я разумею под этим словом не простое прекращение работы, но грозное требование всего, что должно быть достоянием рабочих, - нет, осуществление её не невозможно, оно стало неизбежным и, может, быть близким.
Английские, французские, бельгийские, немецкие, аме
90
риканские, австралийские наемные рабочие понимают, что от них зависит в один и тот же день отказаться от работы на своих хозяев, захватит заводы и фабрики в коллективное пользование и сознавая или, по крайней мере, предчувствуя это сегодня, почему не могли бы ови завтра осуществить это, в особенности, если бы к стачке рабочих примкнули и солдаты? Газеты единодушно и весьма благоразумно замалчивают военные бунты и массовые уходы со службы. Консерваторы, решительно игнорирующие факты, несоответствующие их желаниям охотно склоняются к мысли, что подобная общественная гнусность невозможна, но массовое дезертирство, частичные мятежи, отказы стрелять-факты, часто повторяющиеся в плохо организованных войсках и случающиеся также в самых прочных военных организациях. Те из нас, кто помнит Коммуну, живо представляют себе еще и теперь, как разоружены были народом и легко склонялись на его сторону тысячи солдат, оставленных Тьером в Париже. Когда большинство солдат проникнется необходимостью стачки, то рано, или поздно представится возможность осуществления её.
Стачка или скорее даже только идея стачки, в самом широком смысле этого слова, приобретает особое значение в особенности тем, что она вносит солидарность в ряды борцов за свои права. Борясь за общее дело, они научаются любить друг друга. По кроме того существуют и профессиональные организации, работа которых все в большей и болыцей мере также содействует социальной революции. Правда, такия ассоциации, объединение сил пролетариев, земледельческих или промышленных рабочих, встречаются с очень большими затруднениями вследствие недостаточности у них материальных средств: необходимость заработка, обеспечивающего существование, принуждает некоторых из них покидать родину, чтобы выгоднее продать свою рабочую силу, других оставаться на месте, соглашаясь на самые низкие условия, которые предлагаются нанимателями. Они порабощаются всеми способами и ежедневная работа не оставляет времени на размышления о будущем или на свободный выбор товарищей в жизненной борьбе. Таким исключительным образом им приходится осу-
91
ицествлять сравнительно скромное дело, носящее тем не менее по отношению к окружающему миру зародыши новой жизни. И действительно, в жизни рабочих мы наблюдаем многочисленные признаки будущей жизни, если условия благоприятствуют и если идеи проникли в социальные группы, принадлежащие к привилегированным классам.
Нас часто спрашивают с сарказмом о тех опытах более или менее коммунистических ассоциаций, которые уже делались в различных частях света, и мы плохо бы понимали дело, если бы ответ на такие вопросы нас хоть сколько нибудь затруднил.
Действительно, история этих ассоциаций гораздо чаще говорит о неучадах, чем об успехах, в эТих случаях не могло быть иначе, так как дело идет о полной революции, о замене труда индивидуального или коллективного в пользу одного-трудом всех для блага всех. Лица, вступающие в одно из таких обществ, организованное соответственно новому идеалу, сами еще не вполне освободились от предразсудков, старых привычек, закоснелого атавизма; они еще не «сбросили с себя ветхого человека». В своем «анархическомъ» или «гармоническомъ» мирке им постоянно приходится бороться против тех разлагающих и разъединяющих сил, которые представляют собой привычки, нравы, семейные связи, всегда очень сильные, дружба с льстивыми советами, любовь с её дикой ревностью, проявления суетного честолюбия, жажда приключений, страсть к переменам. Самолюбие, чувство достоинства могут еще некоторое время поддерживать новичков, но при первом разочаровании в них зарождается тайная надежда, что предприятие не удастся и они вновь погрузятся в мятежные волны внешней жизни. Напоминают о попытке поселенцев Brok-Tarn в Новой Англии, которые, оставаясь верными ассоциации только из привязанности к добродетели и верности своему первому влечению, тем не менее мечтали о том, что случится пожар, который разрушит у них общественные дворцы, освободив их таким образом от связывающего их клятвенного договора, хотя и не заключенного по монашеским обрядам. Очевидно, ассоциация была осуждена на гибель, хотя бы и не случилось пожара, которого втайне желали многие, потому что внутренняя воля членов об
92
щества находилась в противоречии с деятельностью их колонии.
Большинство коммунистических ассоциаций погибло по причинам аналогичным, т. е. неприспособленности к среде: они не управлялись, как казармы или монастыри, неограниченной волею духовных или военных властей, державших в безусловном повиновении подчиненных им солдат, монахов или верующих. С другой стороны у них не было развито достаточно то чувство глубокой солидарности, которое связано с уважением к другой личности, с умственным и художественным развитием, с перспективой широкого и бесконечно развивающагося идеала. Случаи таких разногласий и распадений тем более возможно предвидеть, что колонисты, увлеченные миражем обетованной земли, направились в страну, совершенно отличную от их родины, где все казалось им чуждым, где приспособление к свойствам почвы, климату и местным нравам сопряжено было с величайшими испытаниями Основатели фаланстерий, сопровождавшие вскоре после установления второй империи Виктора Консидерана по равнинам северного Техаса, шли на верную неудачу, предполагая поселиться среди народа с грубыми и жестокими нравами, которые не могли не шокировать утонченные чувства парижан, в особенности при соприкосновении с таким позорным институтом, как рабство черных, относительно которого, в силу местного закона, они не могли даже выражать свое мнение. Точно также попытка основать колонию Фриланда или «свободную землю», предпринятая под руководством одного австрийского доктора, в странах, известных только по неопределенным рассказам, и с трудом завоеванных после истребительной войны, могла казаться только смешной в глазах историков: наперед нельзя было сомневаться, что все эти разнородные элементы не могли объединиться в гармоническое целое.
Эти неудачи не должны нас смущать; последовательно повторяясь, они указывают на непреодолимое стремление социальной воли. Ни насмешки, ни неудачи не могут заставить отказаться от таких попыток. С другой стороны у всех на глазах пример «кооперативовъ» и других потребительных обществ, которые также вначале встречали затруднения, а те-
93
верь в большинстве случаев они достигли цветущего состояния. Без сомнения, большинство таких ассоциаций получили очень дурное направление, в особенности наиболее процветающие, в том смысле, что достигнутое благополучие и желание увеличить прибыль разжигают корыстолюбие у членов коопераций или, по меньшей мере, охлаждают революционный пыл молодости. Это наиболее угрожающая опасность, так как человеческая природа склонна пользоваться малейшим поводом, чтобы избежать борьбы, сопряженной с риском. Легко уйти в свое «доброе дело», избегая вместе с тем тревог и опасностей, сопряженных с преданностью революционному делу во всей его широте. Говорят себе, что важнее всего способствовать успеху предприятия, с которым связана коллективная честь стольких товарищей, и понемногу вовлекаются в мелкую практику обыкновенной торговли. Имея вначале твердое намерение преобразовать мир, они невольно превращаются в простых лавочников.
Тем не менее,серьезные и искренние анархисты могут многому научиться у таких кооперативных союзов, во множестве возникающих повсюду, которые соединяются одни с другими, образуя все более растущий организм, захватывающий самые разнообразные области: промышленность, транспорт, земледелие, науки, искуства, развлечения; они стремятся даже образовать организм, охватывающий производство, потребление и ритм эстетической жизни. Научная практика взаимопомощи распространяется и облегчается, остается только придать ей её истинный смысл и нравственное значение, упростив всякий обмен услуг, сохранив только простую статистику производства и потребления вместо всех этих толстых книг с «приходомъ» и «расходомъ», сделавшихся совершенно бесполезными.
И такой коренной переворот не только близок к осуществлению, но местами уже и осуществляется. Однако совершенно излишне приводить примеры попыток, как кажется, все более и более приближающих нас к нашему идеалу, так как их шансы на успех могут возрастать только при условии молчания и если шум рекламы не смущает их скромного начала. Вспомните историю небольшего общества дру
94
зей, известного под именем «Монтрейльской коммуны». Маляры, столяры, садовники, экономки, учительницы, соединились с целью работать только друг для друга, не давая никаких прямых расписок и не спрашивая совета ни у сборщиков податей, ни у сельских нотариусов. Кому нужны были столы или студря, тот брал их у своего товарища, который их делал; у кого дом требовал окраски,-уведомлял об этом товарища, и тот на следующий же день приходил с кистью и ведром с краской. В хорошую погоду гражданки развешивали для просушки хорошее чистое белье или ради прогулки отправлялись за свежими овощами к товарищу садовнику, и ежедневно мальчуганы учились грамоте у учительниц, членов общества. Это было слишком хорошо! Подобный скандал надо было прекратить. Кстати, «.анархистское покушение» испугало буржуазию и у министра, жалкое имя которого напоминает нам о «преступных сообществахъ», явилась мысль предложить консерваторам, пользуясь благоприятным случаем, издать декрет о массовых арестах и обысках. Смелые коммунары Моптрейля подошли под этот декрет, и наиболее виновные, т. е. самые лучшие, подверглись всем испытаниям, так называемого, секретного предписания.
Так была убита маленькая грозная коммуна; но не бойтесь, она оживет!
X.
Мне вспоминается, как если бы я еще теперь переживал тот мучительный час моей жизни, когда горечь неудачи смягчалась несколько глубокой мистической, почти бессознательной радостью при мысли, что я поступал, следуя голосу сердца и по собственной воле, что я был самим собой,-наперекор людям о судьбе. С того времени прошло уже треть века.
Парижская коммуна сражалась с версальскими войсками; батальон, в котором я был, попался в плен на Шантильонской возвышенности. Это было утром; нас окружал кордон; солдаты и офицеры, прохаживаясь мимо нас, насмехались и даже оскорбляли нас- один из них, сделавшийся позже без сомнения одним из говорунов собрания, ораторствовал о безумии парижан; мы были слишком удручены, чтобы слу
95
шать его. Другой из них, наиболее поразивший меня, был человек неразговорчивый, с угрюмым видом и фигурой аскета, вероятно, деревенский дворянчик, воспитанный иезуитами. Он медленно прохаживался но крутому краю плато и его мрачный силует ложился черною тенью на светлом фоне Парижа. Лучи восходящего солнца бросали золотые снопы света на дома и куполы церквей: никогда прекрасный город, город революции, не казался мне таким прекрасным! «Видите, вот ваш Париж!» сказал этот мрачный человек, указывая своей саблей на ослепительную картину; «знайте же, от него не останется камня на камне!»
Повторяя за своими учителями библейское изречение, обращенное некогда к Ниневии и Вавилону, офицеръ- фанатик надеялся без сомнения, что его слова ненависти будут пророческими. Однако, Париж не раз рушен; не только уцелел «камень на камне*, но и люди, из за которых его проклинали-те тридцать пять тысяч убитых на улицах, в казармах и на кладбищах погибли не напрасно, и из их праха восстали мстители. А сколько новых, таких же как Париж, очагов революции возникло повсюду! Куда бы мы не явились-в Лондон или Брюссель, в Барселону или Сидней, Чикого или Буэнос-Айрес, везде мы найдем друзей, чувствующих и думающих одинаково с нами. Под великою крепостью, построенной наследниками императорского и папского Рима, почва всюду минирована и всюду можно ожидать взрыва. Найдутся ли еще в наше время, как в прошлом веке, Людовики XV, настолько же индиферентные, чтоб, пожимая плечами, сказать: «После нас, хоть потоп!» Сегодня или завтра может разразиться катастрофа. Валтасар пирует, но знает, что Персы взбираются на городские стены.
Подобно тому, как художник, постоянно думающий о своем произведении, создает его целиком в голове, прежде чем его написать или нарисовать, точно также и историк предвидит социальную революцию: для него она уже совершилась. Тем не менеф мы нисколько не обольщаемся иллюзиями: мы знаем, что окончательная победа будет стоить нам еще новых потоков крови, новых жертв, новых страданий. Интернационалу угнетенных противостоит Интернацио
- 96
нал угнетателей. Повсюду организуются синдикаты, чтобе все захватить в свои руки, продукты, прибыль, чтобы создать из всего человечества одну огромную армию наемников. И эти синдикаты миллиардеров и дельцов, обрезанных и необрезанных, совершенно уверены, что благодаря всемогуществу денег, они будут иметь в своем распоряжении правительства и их орудия репрессии: армию, суды и полицию. И кроме того, они надеются, что, искусство вызывая расовую и племенную ненависть, им удастся держать эксплуатируемые массы в невежественном состоянии слепого патриотизма, поддерживающего рабство. Действительно все эти старые язвы, эти традиции прежних войн и надежды на реванш, эта иллюзия отечества с его границами и его жандарами и постоянные подстрекательства шовинистов по ремеслу, солдат или журналистов, все это предвещает еще нам много страданий, но у нас есть то преимущество, что нас нельзя переубедить. Наши враги знают, что они преследуют дурные цели, а мы знаем, что наше дело правое, они презирают друг друга, а мы любим; они стараются повернуть колесо истории, а мы идем вместе с вей.
♦ * *
Ведикие дни приближаются. Эволюция совершилась, революция не замедлит наступить. Помимо того, не совершается ли она постоянно на наших глазах в виде сложных потрясений?
Сознание, представляющее собой инетинную силу, растет, ассоциации стремятся охватить всех, рабочие, составляющие большинство, все более проникаются сознанием своего значения, и революции будут совершаться все легче и более мирным путем. В конце концов всякая оппозиция должна будет уступить и уступить даже без борьбы. Наступить день когда эволюция и революция, непосредственно следуя одна за другой, от желания к факту, от идеи к её осуществлению, сольются в единое и цельное явление. Таким именно образом функционирует жизнь в здоровом организме, будет ли то отдельный организм, или все человечество.
ОГЛАВЛЕНИЕ.
I.
Всемирная эволюция и частичная революция. Неверное понимание терминов „эволюция" и „революция". Эволюционисты лицемерные, робкие или недальновидные. Эволюция и революция, как две последовательные стадии одного и того же процесса 3-9
И.
Революции прогрессивные и революции регрессивные. Сложные события одновременно прогрессивные и регрессивные. Нельзя приписывать прогресс воле повелителя или действию законов. Эпоха возрождения. Реформация. Французская революция 9-20
III.
Революция бессознательная. Толпа. Революции сознательные должны следовать за революциями бессознательными. Дворцовые революции. Заговоры партий. Контраст между умственной и родовой аристократией. Политики.. 20-26
IV.
Точное определение современного общественного состояния. Всемогущество капитала. Поверхностное преобразование учреждений и их фатальный регресс. Государство, королевская власть, религия, суд, армия, администрация. Корпоративный дух этих учреждений. Патриотизм, порядок, социальный миръ 26-40
V.
Идеал эволюционистов; цели революционеров. Лозунг „хлеба для всехъ". Бедность и ,,закон Мальтуса11. Достаточность и даже избыток средств жизни. Идеал свободы мысли, слова и действия. Анархисты-„враги религии, семьи и собственности ‘ 40-49
98
VI.
Неосновательные надежды на уступки со стороны капитала. Нравственное падение всех партий, захватывающих власть: монархистов, республиканцев и социалистов. Всеобщее избирательное право и фатальная эволюция кандидатов в парламент. „Первое мая“. Раздвоение партий • 49- 60
VII.
Борящиеся силы. Чудовищность средств репрессий. Союз господ и слуг. Отсутствие логики в действиях современных правительств. „Высший разумъ“ короля и „право сильнаго11 60-70
VIII.
Власть религиозного фанатизма. Видимые успехи церкви, ставшей оплотом реакции; невозможность приспособления для неё к новой среде. Образование народа в руках врагов пауки, их учение о природе и обществе. Истинная наука и наука оффициальная. Истинная оценка вещей: падение авторитетовъ 70-82
IX.
Настоящее положение и близкое будущее. Возникновение Интернационала. Стачки. бессилие рабочих в борьбе с крупной индустрией посредством частичных стачек. Стачка Вьеноских ткачей: первая попытка захвата фабрик в коллективную собственность. Всеобщая стачка и стачка солдат. Солидарность стачечников. Коммунистические ассоциации. Трудность приспособления к новой среде. Фаланстеры в Техасе и Фриланде. Кооперативные и анархические ассоциации. „Монтрейльская коммуна11 82-94
X.
Последняя борьба. Мирное разрешение в будущем двух процессовъ-эволюции и революции в анархии. Законы движения 94-
MRSS.ru UHSS.ru URSS.ru URSS.ru
Представляем Вам наши лучшие книги:
Мировая история
Красняк О. А. Всемирная история. L____
Красняк О. А. Становление иранской регулярной армии в 1879-1921 гг. URSS
Генифе И. Политика революционного террора 1789-1794.
Чудинов А. В. (ред.) Французский ежегодник. 2000-2007. Вып. 1-8.
Тихонова E. В. Этноконфессиональные общины Ирака в годы британскою мандата.
Ванина Е. Ю. (ред.) Индия: страна и ее регионы.
Варьяш И. И. Правовое пространство Ислама в христианской Испании XIII-XV вв.
Журавлев И. В. Подготовка воинов Аллаха (VI-XIII вв.).
Макарова И. Ф. Болгарский народ в ХѴ-ХѴПИ вв.
Фрикке В. Кто осудил Иисуса? Точка зрения юриста. Пер. с англ.
Пилат Б. В. Иисус, евреи и раннее христианство.
Пилат Б. В. От Иисуса к Мессии.
Бароха X. Каро. Баски. Пер. с исп.
Строганое А. И. Страницы истории Латинской Америки. XX век.
Федосов Д. Г. Андские страны в колониальную эпоху.
Фрумкин К. Г. Пассионарность: Приключению одной идеи.
Дьяконов И. М. Архаические мифы Востока и Запада.
Ольденбург С. Ф. Культура Индии.
Преображенский И. Ф. В мире античных образов.
Преображенский И. Ф. Тертуллиан и Рим.
Преображенский И. Ф. Курс этнологии.
Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса.
История России и СССР
Степанищев А. Т. История России ИХ-ХѴП веков: От Российской государственности до Российской империи.
Кулъпин Э. С. Путь России: Генезис кризисов природы и общества в России.
Кульпин Э. С. Золотая Орда. Проблемы генезиса Российского государства.
Плотников А. Ю. Русская дальневосточная граница в ХѴПИ - первой половине XX в.
Ельянов E. М. Иван Грозный - созидатель или разрушитель?
Ильичев А. Т. Справочник по русской истории. Киевская Русь.
Ильичев А. Т., Ляшенко А. Г. Справочник по русской истории: Южнорусские княжества;
Владимирская Русь.
Kucmepee С. И. (ред.) Очерки феодальной России. Вып. 1-8.
Хорошкевич А. Л. Русь и Крым: От союза к противостоянию.
Робертс Дж. Победа под Сталинградом. Битва, которая изменила историю.
Калинин Л. А. Интервью со Сталиным.
Барский Л.А. Сталин. Портрет без ретуши.
Сенин А. С. Московский железнодорожный узел. 1917-1922 гг.
Михалева В. М. и др. (ред.) Реввоенсовет Республики. 1920-1923.
Кирьянов Ю. И. и др. (ред.) Трудовые конфликты в Советской России 1918-1929 гг.
Стигнеев В. Т. Век фотографии. Очерки истории отечественной фотографии.
Хан-Магомедов С. О. 100 шедевров советского архитектурною авангарда.
URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru
lRSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru
URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru
MSSUII nj-ssun nj-SSiifl nj-ssun nJSSMfl nussun
URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru
Представляем Вам наши лучшие книги:
Социология
Осипов Г. В. Социология.
Осипов Г. B. (ред.) Рабочая книга социолога. URSS
Гидденс Э. Социология. Пер. с англ. Новое 2-е издание.
Бабосов E. М. Социология: Энциклопедический словарь.
Молевич Е. Ф. Общая социология. Курс лекций.
Страусс А., Корбин Дж. Основы качественною исследования.
Зомбарт В. Социология.
Халтурина Д.А., Коротаев А. В. Русский крест: Факторы, механизмы и пути преодоления демографическою кризиса в России.
Гайденко И. И., Давыдов Ю. И. История и рацмональность.
Абрамов Р. И. Российские менеджеры: социологический анализ становления профессии.
Давыдов А. А. Системная социология.
Немировский В. Г. Российский кризис в зеркале постнеклассической социологии. Немировский В. Г., Невирко Д. Д. Социология человека.
Здравомыслова О. М. (ред.) Обыкновенное зло: исследования насилия в семье. Здравомыслова О. М. Семья и общество: гендерное измерение российск. трансформации. Римашевская И. М. (ред.) Разорватькруг молчания... О насилии в отношении женщин. Баскакова М. Е. (ред.) Гендерное неравенство в современной России сквозь призму статистики.
Гордон Л. А., Клопов Э. В. Потери и обретения в России девяностых: Историко- социологические очерки экономическою положения народною большинства. Т. 1-2. Дубсон Б. И. Богатство и бедность в Израиле: израильское общество в XXI веке. Лапин И. И. (ред.) Социальная информатика: основания, методы, перспективы.
Дороговцев М. Ф. (ред.) Социологи России и СНГ ХИХ-ХХ вв. Биобиблиографический справочник.
Фриче В. М. Социология искусства.
Степанов Е. И. Современная конфликтология.
Баныкина С. В., Степанов Е. И. Конфликты в современной школе.
Хайтун С. Д. Количественный анализ социальных явлений: Проблемы и перспективы. Михайлов В. В. Социальные ограничения: структура и механика подавления человека.
Серия «Из наследия мировой социологии»
Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства.
Тард Г. Происхождение семьи и собственности.
Ковалевский М. М. Современные социологи.
Ковалевский М. М. Очерк происхождения и развития семьи и собственности.
Мюллер-Лиер Ф. Социология страданий.
Мюллер-Лиер Ф. Фазы любви.
Летурно Ш. Прогресс нравственности.
Летурно U1. Социология по данным этнографии.
Спенсер Г. Многомужество и многоженство.
Уорд Л. Ф. Очерки социологии.
Кареев И. И. Общие основы социологии.
Гюйо М. Воспитание и наследственность. Социологическое исследование.
URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru
Wgr^BRSSW
gURSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru
Представляем Вам наши лучшие книги:
Методология истории
Дьяконов И. М. Пути истории. От древиейшего человека до наших дней.
Оруджев 3. М. Способ мышления эпохи. Философия прошлого. URSS
Хвостов В. М. Теория историческою процесса.
Хвостов В. М. Очерк истории этических учений. Курс лекций.
Репина Л. И. (ред.) Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 1 -24.
Гринин Л. Е. Государство и исторический процесс. Кн. 1-3.
Гринин Л. Е. Производительные силы и исторический процесс.
Гринин Л. Е. Философия, социология и теория истории.
Гринин Л. Е. и др. Философия истории: проблемы и перспективы.
Гринин Л. Е., Коротаев А. В., Малков С. Ю. (ред.) История и математика. Вып. 1-5.
Коротаев А. В., Малков А. С., Халтурина Д. А. Законы истории. Математическое
моделирование развитая Мир-Системы. Демография, экономика, культура.
Коротаев А. В., Комарова И.Л., Халтурина Д.А. Законы истории. Вековые циклы
и тысячелетние тренды. Демография, экономика, войны.
Коротаев А. В. Социальная история Йемена, X в. до и. э. - XX в. и. э.
Малков С. Ю. Социальная самоорганизация и исторический процесс.
Амосов А. И. Последствия сверхускорения эволюции экономики и общества.
Турчин И. В. Историческая динамика. На пути к теоретической истории.
Серия «Из наследия мировой философской мысли: социальная философия»
Курчинский М.А. Апостол эгоизма. Маке Штирнер и его философия анархии.
Берг Л. Сверхчеловек в современной литературе.
д’Эйхтал Е. Алексис Токвиль и либеральная демократия.
Фулье А. Современная наука об обществе.
Фогт А. Социальные утопии.
Николаи Г. Ф. Биология войны. Мысли естествоведа.
Мегрелидзе К. Р. Основные проблемы социологии мышления.
Серия «Академия фундаментальных исследований»
Тураев Б. А. Древний Египет.
Делич Ф. Библия и Вавилон.
Хвостов М. М. История Греции. Курс лекций.
Аландский И. И. История Греции.
Де Шателье А. Ислам в XIX веке.
Остроумов И. И. Исламоведение: Аравия, колыбель ислама.
Погодин А. Л. Краткий очерк истории славян.
Кудрявцев А. Е. Испания в Средние века.
Афанасъев Г. Е. История Ирландии.
Митрофанов И. История Австрии.
Тарле E. В. История Италии в средние века.
Лависс Э. Очерки по истории Пруссии.
Петруииевский Д. М. Очерки из истории английского государства и общества.
Петрушевский Д. М. Очерки из истории средневекового общества и государства.
Серебреников В. Загадочный эпизод Французской революции.
URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru
HSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru
IIRSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru
Представляем Вам наши лучшие книги:
Политология
Кокошин А. А. Политология и социология военной стратегии.
Кокошин А. А. О стратегической планировании в политике. URSS
Кокошин А. А. О политической смысле победы в современной войне.
Кокошин А. А. Реальный суверенитет в современной мирополитической системе.
Кокошин А. А. Заметки о проблеме ядерного терроризма в современной политике.
Кокошин А. А. О системно-структурном и ментальном подходах к мирополитическим исследованиям.
Кокошин А. А. О революции в военном деле в прошлой и настоящей.
Кокошин А. А., Богатуров А. Д. (отв. ред.) Мировая политика.
Геловани В.А., Пионтковский А. А. Эволюция концепций стратегической стабильности.
Аллисон Г. Т. Ядерный терроризм. Самая страшная, но предотвратимая катастрофа.
Фененко А. В. Понятие ядерной стабильности в современной политической теории.
Фененко А. В. Теория и практика контрраспространения во внешнеполитической стратегии США.
Фененко А. В. (ред.) Концепции и определения демократии. Антология.
Ознобищев С.К., Потапов В.Я., Скоков В. В. Как готовился «асимметричный ответ» на «Стратегическую оборонную инициативу» Р. Рейгана: Велихов, Кокошин и другие. Потапов В. Я. К истории Сарабукского инцидента 2004 года.
Печуров С. Л. Англо-саксонская модель управления в военной сфере.
Печуров С. Л. Коалиционные войны англо-саксов.
Соловьев Э. Г. Трансформация террористических организаций в условиях глобализации.
Ефимов И. И. Политико-военные аспекты национальной безопасности России. Наумкин В. В. Исламский радикализм в зеркале новых концепций и подходов. Воскресенский А.Д. «Большая Восточная Азия».
Переломов Л. С. Конфуцианство и современный стратегический курс КНР.
Шапиро В. Г. Мораль и бомба: О моральной ответственности ученых и политиков.
Конопатое С. И. Военно-политическая ситуация в современном мире.
Мусатов В. Л. Россия и Восточная Европа: связь времен.
Барский Л. А. Корни и лики террора. Историко-публицистический детектив.
Барский Л.А. Рукописи не горят.
Петухов В. Б. Информационный дискурс терроризма в контексте художественной рефлексии.
Сафронов А. И. Радикальный популизм и мобилизационное участие.
Луков В. В. Международныйтерроризм: Новые подходы российских ученых.
Нэбб К. Радость революции.
Валлерстайн И. После либерализма.
Пугачев В. И. Управление свободой.
Серия «Из наследия мировой политологии»
Черчилль У. Мировой кризис.
Ллойд-Джордж Д. Мир ли это?
Морлей Д. О компромиссе.
Фагэ Э. Политические мыслители и моралисты первой трети XIX века.
URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru
URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru
URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ri
Представляем Вам наши лучшие книги:
Серия «Синергетика в гуманитарных науках»
Коротаев А. В., Малков С. Ю. (ред.) История и синергетика. Кн. 1,2.
Милованов В. И. Синергетика и самоорганизация. Кн. 1,2. URSS
Милованов В. И. Неравновесные социально-экономические системы.
Митюков И. В. Имитационное моделирование в военной истории.
Вагурин В.А. Синергетика эволюции современного общества.
Назаретян А. И. Антропология насилия и культура самоорганизации.
Хиценко В. Е. Самоорганизация: элементы теории и социальные приложения.
Буданов В. Г. Методология синергетики в постнеклассической науке и в образовании.
Ельчанинов М. С. Социальная синергетика и катастрофы России в эпоху модерна. Старостенков И. В., Шилова Г.Ф. Российская цивилизация в социальном измерении.
Серия «Размышляя о марксизме»
Каутский К. Путь к власти; Славяне и революция.
Каутский К. К критике теории и практики марксизма («Антибернштейн»).
Каутский К. Экономическое учение Карла Маркса.
Каутский К. Этика и материалистическое понимание истории.
Туган-Барановский М. И. Теоретические основы марксизма.
Туган-Барановский М. И. Социализм как положительное учение.
Славин Б. Ф. О социальном цдеале Маркса.
Хазанов В. Е. Основы социального оптимизма.
Здоров А. А. Государственный капитализм и модернизация Советского Союза.
Лозинский Е. И. Что же такое, наконец, интеллигенция?
Прешел Д. От философии марксизма-ленинизма к философии Маркса.
Антонова И. К. Марксизм вне политики.
Завалъко Г. А. Понятие «революция» в философии и общественных науках.
Клоцвог Ф. И. Социализм: теория, опыт, перспективы.
Сапега В. М. Классовая борьба. Государство и капитал.
Корнфорт М. В защиту философии. Против позитивизма и прагматизма.
Кедров Б. М. Единство диалектики, логики и теории познания.
Юшкевич И. С. Материализм и критический реализм.
Богданов А. А. Краткий курс экономической науки.
Лафарг И. Экономический детерминизм Карла Маркса.
Паршаков Е. А. Экономическое развитие общества.
URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru
Тел./факс: (499) 135-42-46, (499) 135-42-16,
E-mail: URSS@URSS.ru http://URSS.ru
Наши книги можно приобрести в магазинах:
«Библио-Глобус» (м. Лубянка, ул. Мясницкая, 6. Тел. (495) 625-2457) «Московский дом книги» (м. Арбатская, ул. Новый Арбат, 8. Тел. (495) 203-8242) «Молодая гвардия» (м. Полянка, ул.Б. Полянка, 28. Тел. (495) 238-5001,780-3370) «Дом научно-технической книги» (Ленинский пр-т, 40. Тел. (495) 137-6019) «Дом книги на Ладожской» (м. Бауманская, ул. Ладожская, 8, стр-1- Тел. 267-0302) «Гнозис» (м.Университет, 1 гум.корпус МГУ, комн.141. Тел. (495) 939-4713) «У Кентавра» (РГГУ) (м. Новослободская, ул. Чаянова, 15. Тел. (499) 973-4301) «СПб. дом книги» (Невский пр., 28. Тел. (812) 448-2355)
URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru
URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru
UWSS.ru URSS.ru IIRSS.ni URSS.ru URSS.ru URSS.ru
Уважаемые читатели! Уважаемые авторы!
Наше издательство специализируется на выпуске научной и учебной литературы, в том числе монографий, журналов, трудов ученых Россий- ской академии наук, научно-исследовательских институтов и учебных заведений. Мы предлагаем авторам свои услуги на выгодных экономи- ческих условиях. При этом мы берем на себя всю работу по подготовке издания - от набора, редактирования и верстки до тиражирования и распространения.
URSS
Среди вышедших и готовящихся к изданию книг мы предлагаем Вам следующие:
Боровой А. А. Анархизм.
Бугера В. Е. Социальная сущность и роль философии Ницше.
Фулье А. Ницше и имморализм.
Бузгалин А. В. Ренессанс социализма.
Бузгалин А. В. Социальное освобождение и его друзья («Анти-Поппер»).
Бузгалин А. В., Колганов А. И. Сталин и распад СССР.
Бузгалин А. В., Колганов А. И. Глобальный капитал.
Булавка Л. А. Нонконформизм: социокультурный портрет рабочею протеста в России.
Славин Б. Ф. Социализм и Россия.
Никаноров Г. Л. Надрыв: Правда и ложь отечественной истории XX века.
Хорос В. Г., Красильщиков В.А. (ред.) Постиндустриальный мир и Россия.
Кагарлицкий Б. Ю. Реставрация в России.
Бабурин В. Л. Эволюция Российских пространств: от Большего взрыва до наших дней.
Бабурин В. Л. Инновационные циклы в российской экономике.
Келле В. Ж. Инновационная система России: формирование и функционирование.
Горин Д. Г. Пространство и время в динамике российской цивилизации.
Сазонов Б. В. (ред.) Социальные трансформации в России: процессы и субъекты.
Липина С.А. Социо-экономика России переходного периода (1991-2003).
Цвылев Р. И., Столповский Б. Г. Социальные трансформации в России. 1992-2004 гг.
Шелейкова И. И. Перспектива перехода России и человечества к новой парадигме жизнедеятельности.
Гавров С. И. Модернизация во имя империи.
Хайтун С. Д. Феномен человека на фоне универсальной эволюции.
Хайтун С.Д. Социум против человека: Законы социальной эволюции.
Якунин В. И. Геополитическое вызовы России: Современное транспортное измерение.
Медведев Д. А. Вопросы национального развитая России.
Серия «Будущая Россия»
Осипов Г. В. (отв. ред.) Глобальный кризис западной цивилизации и Россия.
Ильин В. И. Манифест русской цивилизации.
Малинецкий Г. Г. (ред.) Будущее России. Вызовы и проекты: Экономика. Техника.
Инновации.
Малинецкий Г. Г. (ред.) Будущее России. Вызовы и проекты: История. Демография.
Наука. Оборона.
По всем вопросам Вы можете обратиться к нам: тел./факс (499) 135-42-16, 135-42-46 или электронной почтой URSS@URSS.ru Полный каталог изданий представлен в интернет-магазине: http://URSS.ru
Научная и учебная литература
URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru
06 авторе
Элизе РЕКЛЮ
(1830-1905)
Выдающимся французский географ, социолог и политический деятель, один из теоретиков анархизма. Родился в г. Сент- Фуа-ла-Гранд на юге Франции, в семье протестантского пастора. Учился в протестантской средней школе в Германии, провел один семестр в Берлинском университете. В 1851 г. после прихода к власти Наполеона III был вынужден покинуть Францию. Много путешествовал, работая в Ирландии и в США, около двух лет жил в Южной Америке. В 1857 г. вернулся во Францию и начал работать в издательстве и публиковать статьи в географических журналах. В1868 г. вместе с М. Баку- ниным и Д. Фанелли основал Альянс социалистической демо
кратки, который в 1869 г. примкнул к Первому Интернационалу. В 1871 г. за участие в Парижской Коммуне приговорен к пожизненному заключению, которое благодаря ходатайству европейских ученых было заменено высылкой из Франции. Участвовал в создании Свободного университета в Брюсселе, а в 1898 г. основал в рамках университета Географический институт. Много работая над фундаментальными трудами «Всеобщая география» и «Человек и Земля», в которых наряду с описанием стран попытался дать общую картину развития человечества.
Будучи самостоятельный мыслителем, врагом религиозных и социальных принужде- ний, Э. Реклю развил в своих сочинениях идеи, выходившие за рамки чисто географических исследований. По его мнению, в процессе исторического развития измени- лись отношения человека с природой, а создатели индустриальной цивилизации преобразуютЗемлю в соответствии со своими потребностями, что нарушает первичную гармонию человека и природы. Необходимо вновь вернуть Земле красоту, познавать ее, руководствуясь принципами любви, а не насильственной) преобразования, что возможно только путем воспитания, которое разовьет моральное чувство людей и при- ведет их к гармонии друг с другом и с природой. Человеческая солидарность, по мнению 3. Реклю, - единственный способ положить конец социальному неравенству, что, в свою очередь, поможет человечеству перейти в своем движении от исторических циклов к подлинной эволюции.
Наше издательство предлагает следующие книги:
ГѴнессанс СХХИАМИКХ
E-mail: URSS@URSS.ru Каталог изданий в Интернете: http://URSS.ru
