Улица Волхонка, 14 [Елена Иоганновна Македонская] (fb2) читать онлайн

Елена Иоганновна Македонская
Улица Волхонка, 14

Биография московского дома

Е. Македонская

УЛИЦА ВОЛХОНКА, 14

МОСКОВСКИЙ РАБОЧИЙ

1985

63.3(2)л6 М15

Рецензенты -

кандидат исторических наук Ю. Н. ЖУКОВ,

заслуженный работник культуры РСФСР Ю. А. ФЕДОСЮК

Македонская Е. И.

М15 Улица Волхонка, 14: Путеводитель. - М.: Моск. рабочий, 1985. - 64 с, ил. - (Биография московского дома).

Этот дом построен в XVIII веке по проекту С. И. Чевакинского, затем перестраивался М. Ф. Казаковым, входил в состав Пречистенского дворца. Более 100 лет назад здесь размещался Голицынекий музей - одно из лучших частных собраний Москвы. В доме жили писатели, например А. Н. Островский, ученые, художники. Одно время находились Московская консерватория и Русское хоровое общество.

В советское время здесь помещались разные учебные и научные учреждения, в том числе академические институты, из которых Институт философии работает в этом здании до сих пор.

1905040100 - 035

М ____________________141 - 85

М172(03) - 85

ББК 63.3 (2) л6 9(069)

Издательство «Московский рабочий», 1985 г.

ДВА ВЕКА НАЗАД

«В Москве нет почти места, которое не было бы примечательно или древностью, или каким-нибудь событием, относящимся к Истории Российской…» - не без гордости говорилось в путеводителе по Москве 1827 года. И древностью, и не одним событием, и не одним славным именем богата история московской улицы Волхонки, где вот уже более 200 лет за высокими каменными воротами стоит большой дом с двумя расположенными по его сторонам флигелями. И хотя к Волхонке обращен лишь сильно перестроенный в конце прошлого века левый флигель, а фасад главного дома смотрит на улицу Маркса и Энгельса, весь комплекс зданий имеет адрес: Волхонка, 14. Поскольку дом этот значился всегда по Волхонке, в привязке к этой улице мы и будем рассматривать его историю.

Волхонка - одна из самых старых улиц Москвы, радиально отходящая от Кремля. Название ее утвердилось не сразу; улицу называли по-разному - и Волхонкой и Пречистенкой, но чаще Пречистенкой, и только к середине XIX века за ней окончательно закрепилось имя Волхонка. Оно произошло, как полагают, либо от фамилии князей Волконских, поселившихся здесь еще в начале XVII века, либо от названия кабака «Волхонка», находившегося в одном из домов Волконских.

Как одна из центральных улиц Москвы, Волхонка стала интенсивно застраиваться в середине XVIII века домами и городскими усадьбами представителей знатных русских родов: Салтыковых, Шаховских, Долгоруковых, Нарышкиных, Волконских, Голицыных и других. В начале 30-х годов XVIII века обширный участок земли, находившийся между Большим Знаменским (ныне ул. Грицевец) и Малым Знаменским (ныне ул. Маркса и Энгельса) переулками, Волхонкой и Антипьевским переулком (ныне ул. Маршала Шапошникова), купил у В. Г. Юшкова генерал-адмирал и президент Адмиралтейств-коллегий М. М. Голицын (1684 - 1764) по прозвищу «младший». Голицыны - древнейший, изначально княжеский род, происходящий от Наримунта, сына Гедиминаса, то есть восходящий еще к XV веку. Некоторые из них оставили заметный след в прошлом России. Мы, естественно, упомянем лишь тех, которые имели отношение к интересующему нас дому.

Ко времени покупки участка на нем стоял большой сенной шалаш, построенный на месте каменных палат, показанных еще на так называемом «Петровом чертеже» конца XVI века. Шалаш этот снесли, а при строительстве дома Голицына, возможно, была использована часть стен древних палат. Интересно, что проект дома, как и проекты сохранившихся до наших дней высоких каменных ворот, а также измененного фасада правого флигеля, был выполнен не московским, а петербургским архитектором С. И. Чевакинским. Строительство же и надзор над ним осуществлял в 1756 - 1761 годы московский архитектор И. П. Жеребцов, творчество которого еще очень мало исследовано. Но все-таки мы знаем, что сын живописца Иван Петрович Жеребцов (1724 - 1783) - автор колокольни Новоспасского монастыря в Москве; принимал участие в починке Лефортовского дворца и манежа Головинского дворца; работал на строительстве усадьбы Голицыных под Москвой - в Кузьминках (теперь это тоже Москва) - построил там, в частности, сливной мост; строил дома для московской знати.

Что же касается талантливейшего архитектора Саввы Ивановича Чевакинского (1713 - между 1774 и 1780), у которого, кстати, учился выдающийся зодчий В. И. Баженов, - яркого представителя петербургской школы, то он более известен, чем И. П. Жеребцов: о нем написаны специальные статьи, его архитектурное наследие изучено основательнее.

Тем не менее достоверно неизвестна ни одна постройка С. И. Чевакинского в Москве, в Петербурге же жемчужиной его творчества является Никольский военно-морской собор - выдающийся памятник русского зодчества XVIII века. С. И. Чевакинский принимал участие в строительстве Большого дворца, Эрмитажа, павильона Монбижу (не сохранился) и других сооружений в Царском Селе (г. Пушкин). Он строил знаменитый «фонтанный дом» П. Б. Шереметева в Петербурге, восстанавливал после пожара 1747 года Кунсткамеру. Нам важно отметить, что С. И. Чевакинский в 1741 - 1767 годах занимал пост архитектора Адмиралтейств-коллегий. А так как М. М. Голицын был президентом Адмиралтейств-коллегий, то немудрено, что он обратился к популярному тогда архитектору С. И. Чевакинскому с просьбой составить проект для своего московского дома. По-видимому, только так можно объяснить постройку дома М. М. Голицына в Москве по проекту петербургского архитектора эпохи уходящего барокко. И от этой эпохи, от ансамбля усадьбы Голицыных, выстроенной по проекту С. И. Чевакинского, полностью уцелели только массивные, высокие, выразительные каменные ворота с коваными створами. Два их пилона, соединенные плавной аркой, обработаны рустованными лопатками и завершены многоступенчатым аттиком, где помещался каменный герб князей Голицыных. С двух сторон к ним примыкают каменные калитки с таким же, как у ворот, ступенчатым завершением. Ворота, как и фасад главного дома, обращены к нынешней улице Маркса и Энгельса.

План усадьбы был характерен для первой половины XVIII века: в глубине ее находился дом, отделенный от красной линии парадным двором - курдонером с цветником в середине, по обеим сторонам дома стояли флигеля. Вся усадьба окружалась забором. Сначала забор был глухим, каменным, только в конце XIX века его оставшуюся часть заменили кованой решеткой между рустованными столбами. Первый этаж правого флигеля сохранил на торцевом фасаде, выходящем к улице Маркса и Энгельса, декоративную барочную обработку в виде филенок, в которые и помещены окна. Фасад же, обращенный к главному дому, в 70-х годах XVIII века полностью переделан М. Ф. Казаковым. От левого флигеля осталась лишь небольшая двухэтажная часть, и то сильно перестроенная во второй половине XIX века.

Главный же дом в середине XVIII столетия представлял собой двухэтажный массивный объем с ризалитами, равноценными как с главного, так и с дворового фасада, по-видимому, с одинаково декорированными сложной формы наличниками окон и, возможно, филенками. Но в таком виде дом прожил недолго - примерно лет 13.

После смерти Михаила Михайловича «младшего» владение перешло к одному из пяти его сыновей, генерал-поручику с тем же именем - Михаилу Михайловичу Голицыну (1731 - 1807). При нем в историю дома входит имя выдающегося русского зодчего М. Ф. Казакова.

Заключив Кючук-Кайнарджийский мир с Турцией, Екатерина II собиралась на торжественные празднества в Москву. Помня о бытовых неудобствах Кремля, а потому не желая останавливаться в нем, императрица 6 августа 1774 года обратилась в письме к М. М. Голицыну с вопросом: «…нету ли дома каменного или деревянного в городе, в котором бы я уместилась и к двору принадлежности можно было бы располагать около дома… или же… не можно ли где ни на есть построить на скорую руку деревянное (строение)». Естественно, М. М. Голицын предложил свой дом. Место это как нельзя более подошло монархине: вблизи находились три больших дома и просторная незастроенная территория, рядом - Колымажный двор (ныне на этом месте Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина), где можно было удобно поместить и лошадей и экипажи ее обширного двора, и все это недалеко от Кремля. Кроме того, в соседнем владении (М. Знаменский пер., 3) жила мать ее фаворита Г. А. Потемкина. Екатерина, разумеется, знала об этом, п недаром потом из дома М. М. Голицына была по ее приказу «пробита» дверь в соседний - для общения. Кстати, и в наше время оба дома соединены коротеньким переходом, теперь глухим.

Екатерина приняла предложение М. М. Голицына. Тогда начальник Кремлевской экспедиции М. М. Измайлов нанял три окрестных дома и поручил 24 августа М. Ф. Казакову сделать их обмер. Было составлено два плана-варианта будущего Пречистенского дворца. Первый Екатерина отвергла сразу, поскольку он скорее походил на большой московский дом, чем на достойный императрицы дворец, второй же вариант утвердила. Очевидно, для этого М. Ф. Казакову в конце августа пришлось поехать в Петербург, где Екатерина изложила ему и Измайлову свои пожелания и внесла поправки, а 10 сентября 1774 года поставила на чертеже свою подпись.

Строительство дворца было начато немедленно и шло днем и ночью, независимо от погоды, в большой спешке. 31 декабря 1774 года Измайлов сообщил императрице, что дворец полностью готов. Это огромное сооружение состояло из домов М. М. Голицына (Волхонка, 14) и В. С. Долгорукова (№ 16) и громадной деревянной части (на ее месте сейчас автозаправочная станция), соединенной с ними переходами.

М. Ф. Казаков сохранил весь объем дома Голицына, расширив только в сторону Волхонки левый дворовый ризалит, и устроил в верхних этажах обоих ризалитов антресоли (окна их видны и сейчас). Представитель эпохи классицизма, М. Ф. Казаков наделил фасад дома его непременными чертами: в центре был выделен шестипилястровый портик торжественного коринфского ордера, завершенный плоским гладким фронтоном. В средней части портика ритм пилястр прерван: три высоких окна с полуциркульной аркой над средним окном второго, парадного, этажа и нарядные филенки над окнами первого этажа объединил широкий балкон. Его изящные парапеты с вписанными в круги цветками и сейчас украшают главный, восточный фасад дома. Более скромный балкон симметрично расположен на дворовом, западном фасаде. Таким образом была достигнута особая выразительность в архитектуре особняка. А оставшиеся от барочной постройки ризалиты оживляли объем дома, создавали богатую игру света и тени на фасаде. Заглубленные двухосе-вые части фасада по сторонам портика объединены рустом в виде полуциркульной арки, которой отвечают парадные с полуциркульным завершением двери. Подъезды же М. Ф. Казаков выделил скромными портиками дорического ордера с изящной балюстрадой над ними. Углы здания были обработаны широким ленточным рустом; к нашему времени сохранилась рустовка только первого этажа торцевого фасада, выходящего на Волхонку. И наконец, главный, восточный фасад был украшен еще веерными сандриками над окнами первого этажа. Они тоже сохранились.

Как уже упоминалось, М. Ф. Казаков перестроил и правый флигель: его центр также украшен портиком, но четырехколонным, а боковые крылья обработаны, как и в главном доме, ленточным рустом. Так подчеркивалось единство ансамбля. Насколько был изменен левый флигель, сейчас сказать невозможно, поскольку он полностью перестроен, но на плане 1802 года показан четырехколонный портик, позднее утраченный.

Что же касается внутренней планировки главного дома - анфиладное построение парадных залов второго этажа, характерное для того времени, в основном сохранилось до наших дней; сохранился и ряд старых филенчатых дверей. На первом этаже можно и сейчас увидеть сводчатые потолки.

В архитектурных альбомах М. Ф. Казакова воспроизведены фасад, разрез и два поэтажных плана дома М. М. Голицына, выполненные в 1775 году. Дом был двухэтажным до 1928 года, когда для разместившейся в нем Коммунистической академии его надстроили двумя этажами. Внешний же вид первых двух этажей современного дома № 14 совпадает за исключением небольших деталей с тем, который запечатлен М. Ф. Казаковым два столетия назад.

Итак, в начале 1775 года Екатерина II прибыла в Москву.

Французский дипломат Корберон, приехавший туда 12 августа 1775 года, был приглашен в Пречистенский дворец и оставил такое описание его в дневнике от 10 сентября 1775 года: «Нынешний дворец недавно устроен; это весьма искусное соединение деревянных и каменных домов, принадлежащих частным лицам; наружный вход украшен колоннами; за прихожей очень большая зала, за которою другая тоже большая, в которой императрица принимает иностранных министров. Дальше следует еще более просторная зала, она тянется в длину всей постройки и состоит из двух комнат, разделенных посередине колоннами; в первой императрица играет, а вторая служит для танцев».

Осуществленный вариант дворца несколько отличался от подписанного Екатериной чертежа. К сожалению, до нас дошли только разрез по копии XIX века и изображение иконостаса дворцовой церкви во имя Антония и Феодосия; фасад не найден. Со стороны Волхонки дворец сомкнулся с домом М. М. Голицына и имел два портика: левый - с пандусом, ведущим в вестибюль, и правый - отвечающий дворцовой церкви. Из вестибюля можно было пройти в огромный тронный зал, о котором писал Корберон, с высокими окнами и троном под сенью. Все помещения, в том числе и дворцовая церковь, были двухсветными. За залом для игр и танцев находилось еще шесть небольших служебных комнат, из последней ступени вели в дом Долгорукова (№ 16), а из зала для приема иностранных министров - переход с двумя печами в дом Голицына.

Екатерина вместе с двором и сыном - будущим императором Павлом I - поселилась во дворце, но он ей не нравился: зимой там было холодно, летом в окна неслись ароматы конюшен Колымажного двора… Она и вообще-то не любила Москвы, о чем писала в своих «Записках», и здесь ее все раздражало: она называла дворец «торжеством путаницы» и жаловалась, что в кабинете ей приходилось сидеть «между тремя дверями и тремя окнами», потому что весь дворец состоял из дверей. «Я в жизнь мою столько не видала их», - восклицала Екатерина. Тем не менее М. Ф. Казаков в мае 1775 года получил за строительство дворца звание архитектора.

Дворец не был рассчитан на долгое пребывание Екатерины, и именно поэтому его в спешке построили не на фундаменте, а на сваях. Уже в 1776 году был дан указ о разборке его деревянной части, но дело затянулось до 1779 года, когда наконец ее перевезли на Воробьевы горы. Иконостас дворцовой церкви перенесли в Кремль, в церковь Петра и Павла (в бывш. М. Николаевском дворце). В дом вернулись Голицыны.

М. М. Голицын умер в 1807 году. За пять лет до его смерти был снят план принадлежавшего ему владения. На нем видно, что центральную часть всей большой площади занимает главный двухэтажный дом, перед ним курдонер с цветником, по правую и левую сторону - флигеля, о которых уже шла речь и будет идти дальше, с внутренними двориками, за главным домом - большой сад, двор, на территории два колодца, по границам владения - нежилые и частично жилые одноэтажные и двухэтажные каменные и деревянные строения. Прямо перед домом - высокие каменные ворота, со стороны Волхонки показаны еще одни каменные ворота, не дошедшие до наших дней. Этот план с некоторыми изменениями, касающимися левого флигеля и построек относительно западного фасада дома, оставался неизменным до начала XX века для дальнейших многочисленных пересъемок землемерами и архитекторами, вызванных, в частности, прошениями в Московскую городскую управу о перестройках погребов, левого флигеля и прочих некапитальных строительных работах в течение второй половины XIX века.

ДОМ «ИЗВЕСТНОГО СТАРИЧКА»

М. М. Голицын от брака с А. А. Строгановой, умножившей своим громадным приданым и без того огромное состояние одного из богатейших людей России, имел семерых детей.

После смерти Голицына хозяином дома становится его сын С. М. Голицын, родившийся в 1774 году. При нем на не раз уже упоминавшихся больших каменных воротах появляются причудливо вплетенные в изящную кованую решетку его инициалы - вензель «С. М. Г.».

Имя С. М. Голицына было хорошо известно и в Петербурге и в Москве. И весь XIX век, и в начале XX дом его называли не иначе, как «дом Сергея Михайловича Голицына», и никто не путал этот дом с другими домами Голицыных. Большую часть жизни он провел в этом доме, предпочитая, правда, летом находиться в принадлежавшем ему тогда загородном имении Кузьминки (или Влахернское).

Как и было принято в дворянской среде, еще ребенком Голицын был записан в лейб-гвардии Измайловский полк сержантом, в 1785 году произведен в офицеры, а десять лет спустя в чине капитана оставил военную службу. С этого момента высокие должности так и посыпались на него. Его грудь украшали почти все российские гражданские ордена первых степеней, он был действительным тайным советником и членом Государственного совета.

В силу своего положения в обществе Сергей Михайлович имел обширный круг знакомств. Общее мнение было таково, что князь не блистал ни умом, ни образованием, но был честен, добр, прямодушен, обладал «рыцарско-барским духом», по словам автора книги «Старая Москва» Д. И. Никифорова.

29 апреля 1830 года Голицын был назначен попечителем Московского учебного округа. 12 мая университетские профессора представлялись новому попечителю, и, если судить по записи в дневнике профессора Московского университета, известного историка М. П. Погодина, благоприятного впечатления князь не произвел: «…Ни слова общего. Невежа и думает исправлять просвещение. Больно смотреть». Довольно язвительно о нем высказывался и А. И. Герцен в «Былом и думах»: «Голицын был удивительный человек; он долго не мог привыкнуть к тому беспорядку, что когда профессор болен, то и лекции нет; он думал, что следующий по очереди должен был его заменить, так что отцу Терновскому пришлось бы иной раз читать в клинике о женских болезнях, а акушеру Рихтеру толковать бессеменное зачатие».

С. М. Голицын, что называется, не сошелся с профессурой Московского университета. П. А. Вяземский записал 3 сентября 1830 года: «Последние дни августа провел в Москве. Был бал 26-го у князя Сергея Михайловича (Голицына). Странно, что был бал у него, но и то странно, что у куратора не было ни одного члена университетского. Наши вельможи думают, что ученость нельзя впускать в гостиную. Голицын, как шталмейстер, который конюшнею заведывает, но лошадей к себе не пускает».

С середины марта до середины июля 1830 года в Москве жил А. С. Пушкин, уже помолвленный в мае этого года с Н. Н. Гончаровой. Точного свидетельства о том, что он был в доме князя Голицына, нет, за исключением краткого упоминания дома Сергея Михайловича в списке аристократических салонов, которые посещал А. С. Пушкин в 1825 - 1830 годах, составленном Н. П. Чулковым. Тем не менее И. Л. Андроников в книге «Лермонтов. Исследования и находки» (М., 1968), приводя воспоминания В. И. Анненковой, урожденной Бухариной, о встрече с Пушкиным на балу, предполагает, что этот бал был в начале лета 1830 года в доме князя Голицына. Но и помимо бала А. С. Пушкин, очевидно, бывал в доме С. М. Голицына.

Еще до постройки Пречистенского дворца в доме М. М. Голицына (сына Михаила Михайловича «младшего») была устроена домовая церковь Рождества Богородицы - на втором этаже правого крыла здания. Она сохранялась до Великой Октябрьской социалистической революции.

Письмо московского почт-директора А. Я. Булгакова к брату от 18 февраля 1831 года - единственное пока свидетельство о намерениях А. С. Пушкина венчаться в домовой церкви князя Голицына: «Сегодня свадьба Пушкина наконец. С его стороны посажеными Вяземский и гр. Потемкина, а со стороны невесты Ив. Ал. Нарышкин и А. П. Малиновская. Хотели венчать их в домовой церкви Кн. Серг. Мих. Голицына, но Филарет не позволяет. Собирались его упрашивать; видно в домовых нельзя, но я помню, что у Обольянинова обвенчали Сабурова, что на Викентьевой женился недавно…» Таким образом, А. С. Пушкин определенно знал и, вероятно, бывал в этой церкви, и был знаком с князем С. М. Голицыным. Иначе вряд ли было бы возможно само намерение его венчаться в домовой церкви незнакомого и столь высокого сановника. Другой вопрос, почему именно это место выбрал поэт для такого важного в его жизни события. Зная о финансовых затруднениях А. С. Пушкина накануне свадьбы, можно предположить, что венчание в домовой церкви было бы дешевле, а помимо этого, возможно, и не привлекло бы особого внимания. А вот почему не разрешил ему митрополит Филарет, это пока загадка.

С. М. Голицын в 1799 году женился на красавице и умнице Евдокии (Авдотье) Ивановне Измайловой, прозванной «полуночницей», «Princesse Nocturne» или «la princesse Mi-nuit» за ее обыкновение принимать гостей в своем салоне после полуночи. Е. И. Измайлова вышла за С. М. Голицына по настоянию Павла I. Как только на престоле воцарился Александр I, E. И. Голицына сразу же оставила князя (в 1801 г.) и перебралась в Петербург. О супругах говорили, что они «в разъезде». В Петербурге в 1818 и 1819 годах в ее салоне бывал А. С. Пушкин. Увлеченный ею, он посвятил ей два стихотворения: «Краев чужих неопытный любитель…» и «Простой воспитанник природы», которым сопроводил посланную Е. И. Голицыной свою знаменитую оду «Вольность». Таким образом, Е. И. Голицына занимает по праву видное место в галерее женщин, увековеченных поэтом. Увлекая других, Евдокия Ивановна увлекалась и сама. Влюбленная в князя М. П. Долгорукова и собираясь за него замуж, она попросила развода у Сергея Михайловича. Но он ей отказал. Примерно через 20 лет она отомстила ему тем же.

В 1828 году С. М. Голицын во время одного из нечастых пребываний в Петербурге встретился с замечательной женщиной того времени, «блестящей фрейлиной Николаевского дзора» А. О. Россет (впоследствии Смирновой). Увлечение ею князя Голицына зашло так далеко, что он сделал ей предложение. Тот самый А. Я. Булгаков писал брату 1 декабря 1829 года из Москвы: «Здесь рассказывают, будто князь Сергей Михайлович разводится с Princesse Nocturne и женится на Rosette, в которую, будто, влюблен; скажу, как Боголюбова Немец: il est bossible, ma che ne croa pas» [1]. С.М. Голицын попросил развода у жены, но на сей раз отказала она. Так «черноокая» красавица Россет, которая одно время (именно то самое - 1828 г.) была в дружбе с А. С. Пушкиным и которой он посвятил не одно стихотворение, в частности «В тревоге пестрой и бесплодной…», высоко оценивая ее как личность независимую и умную, чуть не стала хозяйкой в доме № 14 на Волхонке. В разные периоды своей долгой жизни она была знакома с Гоголем (нежная дружба с ним продолжалась многие годы), Жуковским, Вяземским, Лермонтовым, Тютчевым, Полонским, Туманским, Тургеневым, А. К. и Л. Толстыми и другими известными писателями и поэтами, которые посвящали ей стихи. В их числе был и И. С. Аксаков, один из будущих идеологов славянофильства, впоследствии поселившийся в доме С. М. Голицына. Но об этом позже.

[1 Искаженный франц.: «возможно, но я не верю». - Русский архив, 1901, № И, с. 379.]

Узнав о готовящейся крестьянской реформе и о том, что правительство собиралось сохранить «обязанные» отношения крестьян к помещикам в течение 12 лет, богатейший помещик-крепостник восстал против освобождения крестьян. «Известный старичок, князь Сергий Михайлович Голицын… сказал: «Прошу бога об одном только, чтоб позволил умереть до двенадцати лет»… - ведь это qu'il mourut!» [2] Это его высказывание было воспроизведено в газете «Колокол», издаваемой А. И. Герценом, 15 июня 1858 года в заметке «Известный старичок…» [3]. Так и случилось. G. М. Голицын умер в 1859 году.

[2 пусть умрет! (восклицание из трагедии П. Корпеля «Горации», акт III, сцена 6-я),]

[3 См.: Литературное наследство. М., 1955, т. 62, с. 375.]

ГОЛИЦЫНСКИЙ МУЗЕЙ

У С. М. Голицына не было детей, и все его огромное состояние, включая дом на Волхонке, досталось любимому племяннику, сыну его брата, М. А. Голицыну.

М. А. Голицын родился 12 мая 1804 года в Москве. Почти все детство и юность его прошли в Париже. Он получил французское воспитание, в результате чего даже плохо говорил по-русски, принял католичество, хорошо знал и любил западноевропейское искусство, лучшие образцы которого послужили основой музея, завещанного им впоследствии Москве. В парижском салоне своей тетки - Е. И. Голицыной - Михаил Александрович встречался с видными литераторами, музыкантами, художниками. Именно там формировались его вкусы, зарождалась любовь к прекрасному. Во время коротких приездов в, Россию князь М. А. Голицын непременно бывал, в литературных и библиофильских кругах Москвы и Петербурга. Посещал он и салон А. О. Смирновой (Россет), о чем она писала в своих воспоминаниях. Он был знаком с таким известным книголюбом, другом А. С. Пушкина и издателем, в частности, его произведений, литературоведом, владельцем замечательной библиотеки, как С. А. Соболевский, с братьями Александром и Андреем Карамзиными, поэтом Ф. И. Тютчевым, «архивным юношей», автором дневниковых записок об А. С. Пушкине В. А. Мухановым и другими. Современники с почтением отзывались о М. А. Голицыне, который справедливо прослыл в литературных кругах (а позже вошел во все библиографические справочные издания) как библиофил и даже писатель.

Судьба же уготовила ему карьеру дипломата. В 18-летнем возрасте Михаил Александрович начал службу в Государственной коллегии иностранных дел актуариусом, а затем, через 11 лет, в 1833 году, был причислен к Главному архиву этой коллегии (отсюда и знакомство с В. А. Мухановым). Он был включен сверх штата в состав русской миссии во Флоренции, а по упразднении ее вошел в 1836 году в число членов русской миссии в Риме.

Последние четыре года жизни М. А. Голицын, уже тайный советник, провел в Испании в должности посла России.

Свое пребывание за границей сначала в молодые годы, а затем и по долгу службы князь использовал для приобретения на аукционах и у отдельных торговцев произведений лучших мастеров кисти, редких и редчайших изданий, мебели, археологических находок, скульптуры, предметов прикладного и декоративного искусства. Все это он мечтал со временем превратить в музей, причем открыть его хотел в своем доме, в Москве на Волхонке.

Еще при жизни С. М. Голицына этот дом стал пополняться художественными и культурными ценностями. Так, часть картин выдающихся западноевропейских мастеров из разыгранной в лотерею коллекции Голицынской больницы (теперь один из корпусов 1-й городской больницы), главным директором которой являлся Сергей Михайлович, поступила в его собственность и украсила стены его дома. Часть живописных полотен была приобретена во время московских аукционов; некоторые, в основном портреты, заказывались художникам, что-то перешло по наследству.

В начале 1860 года Михаил Александрович Голицын внезапно серьезно заболел. Он выехал из Мадрида в Монпелье на лечение и там 17 марта 1860 года скончался. Тело его перевезли в Болонью и похоронили на кладбище католического монастыря Кампо-Санто. Так и не удалось М. А. Голицыну осуществить свою мечту - самому открыть в московском доме музей.

У М. А. Голицына от брака с «прелестной красавицей», как назвала ее А. О. Смирнова (Россет), княгиней М. И. Долгоруковой, дочерью генерал-фельдцейхмейстера [1] и генерал-лейтенанта князя Долгорукова, был единственный сын, Сергей, родившийся в 1843 году в Париже. В год смерти отца ему исполнилось только 17 лет, и понятно, он еще не мог выполнить его волю - подготовить музей к открытию. Но через пять лет это стало возможным, особенно благодаря помощи Карла Марковича Гюнцбурга, бывшего домашнего врача М. А. Голицына, оставшегося в доме после его смерти для организации музея. Педагог, автор «Нравственной педагогики» и других, в том числе философских, произведений, он был человеком широко образованным: знал древнегреческий, латынь, немецкий, английский и французский языки, но главным достоинством его были удивительная аккуратность и честность.

[1 Звание, соответствующее современной должности командующего артиллерией.]

Именно его стараниям и обязаны были своим почти 20-летним существованием музей и библиотека, но официальным наследником и продолжателем дела отца стал молодой князь Сергей.

26 января 1865 года состоялось торжественное открытие музея. К полудню в дом С. М. Голицына стали съезжаться гости, среди которых представители Московского университета, секретарь Общества любителей художеств К. К. Герц, известный историк и публицист профессор М. П. Погодин, друзья и родственники.

По окончании торжественной церемонии было объявлено, что музей, названный в память основателя М. А. Голицына Голицынским, будет открыт для всех бесплатно, по понедельникам, средам и пятницам, за исключением трех летних каникулярных месяцев.

После Румянцевского музея и библиотеки Г. А. Черткова это было третье крупное общественное учреждение в Москве, сосредоточившее достижения науки и произведения культуры. Современная печать отметила даже относительное преимущество этого музея перед чертковским, заключавшееся в том, что оно являло «изысканное собрание по всем отраслям наук и искусства».

Музей разместился в пяти просторных светлых залах второго этажа, куда вела широкая красивая лестница. Для библиотеки было выделено отдельное помещение. У входа посетителей встречал швейцар в лейб-гусарском мундире, а объяснения давал ставший со дня открытия и до последних дней музея бессменным консерватором его (или хранителем) К. М. Гюнцбург.

Три основных отдела музея составляли картинная галерея, так называемые «редкости» и библиотека.

Лучшие образцы западноевропейской живописи представляли итальянскую, голландскую, фламандскую, немецкую, французскую, испанскую и другие школы и почти все их направления. Здесь можно было увидеть одно из двух находившихся тогда в России полотен (второе принадлежало графу С. Г. Строганову) итальянского художника Чимы да Конельяно «Благовещение» - произведения этого мастера считались редкостью даже на его родине; творения Перуджино, Дольчи - его знаменитую работу «Товий и ангел» (из когда-то богатейшей картинной галереи М. П. Голицына - недальнего родственника Сергея Михайловича, проданной с аукциона в 1825 г.), Караваджо («Гладиаторы»), Корреджо, Ве-ронезе, Панини, Каналетто (в частности, его известную картину «Вид Венеции»), Рубенса, Пуссена, одиннадцать (!) произведений Робера, Бургиньона («Сражение»), Ш. Леб-рена, Вувермана, Рейсдаля, Брейгеля, Рембрандта (автопортрет с дочерью), Ван Дейка, Тенирса, Тициана, А. Каррачи и многих других. Только два художника представляли русскую школу: С. Ф. Щедрин (пейзаж «Окрестности Неаполя» и «Комната в доме кн. Голицына в Риме») и А. П. Боголюбов («Вид Голицынской больницы в Москве»).

Как отмечала позже газета «Художественные новости», «уже одна коллекция картин, состоящая из 182 нумеров, содержит в себе до сорока произведений, которые могли бы составить украшение любой европейской галереи. В ряду этих произведений на первом месте должна быть поставлена великолепная, прекрасно сохранившаяся картина-триптих «Распятие». Предполагали вначале, что она принадлежала кисти Рафаэля Санти, но потом пришли к заключению, что ее создателем был его учитель - Пьетро Перуджино. К числу замечательных полотен относились «Мадонна с младенцем» Рубенса, на котором художник воспроизвел черты своей первой жены и сына, и «Ангел», приписываемый одними Леонардо да Винчи, а другими - его ученикам.

Большинство этих произведений было приобретено М. А. Голицыным за границей, и часть из них когда-то украшала знаменитую галерею герцога Орлеанского.

Разнообразным и разнохарактерным был второй отдел музея, включавший предметы античной культуры, найденные при раскопках Геркуланума и Помпеи (статуэтки людей и фигурки животных, брошки, запястья, геммы, камеи, кольца, амфоры), мраморные бюсты римских императоров, бюсты и статуи работы греческих мастеров, канделябры, женские головки, вазы из бронзы и терракоты, изделия из горного хрусталя, яшмы, халцедона, аметиста, агата, сердолика, янтаря, золота и серебра, как западноевропейские, так и восточные, а также старый севрский, саксонский, английский, китайский и японский фарфор.

Здесь можно было увидеть: и маленькую вазу из агата и позолоченного серебра, украшенную головками сатиров, лилиями и бюстом Вакха на крышке, которую создал знаменитый итальянский мастер Бенвенуто Челлини, и охотничий нож с ручкой из слоновой кости, принадлежавший французскому королю Генриху II, с его портретом, гербом и вензелем Дианы де Пуатье.

Украшали коллекцию китайские шахматы - доска из черного дерева, инкрустированная гравированным серебром, слоновой костью и перламутром, с фигурами, вырезанными также из слоновой кости, которые изображали людей разных стран и сословий конца XVI века, и две парные вазы из резной слоновой кости и бронзы с вензелями казненной французской королевы Марии-Антуанетты, оценивавшиеся в 100 тысяч франков каждая.

Были здесь и два тканых ковра середины XVIII века знаменитой фабрики Гобеленов, основанной в 1662 году в Париже, и два женских бюста работы Гудона - того же времени; статуя Меркурия, выполненная Лауницем; скульптуры Бьенеме; инкрустированная мебель времен Людовика XV; того же времени часы в виде вазы, отделанные старым севрским фарфором и украшенные тремя бронзовыми грациями (копия с работы Фальконе), и серебряные позолоченные часы, во время боя которых начинали действовать расположенные с обеих сторон фонтаны.

Стол венецианской работы, отделанный слоновой костью и перламутром, начала XVII века; фаянсовый кувшин (один из 33 сохранившихся в Европе изделий из этого фаянса) времен французского короля Генриха II, разные сосуды старинного венецианского хрусталя, фаянсовая посуда с гербом фамилии Медичи, изготовленная в Италии в XVI веке, кое-что из старинного русского серебра и многое-многое другое было выставлено для обозрения.

Среди всего этого богатства выделялась бронзовая статуэтка Вакха, увенчанного виноградными гроздьями, с чашей в левой руке и кистью винограда в правой. Долгое время ее считали античной и приравнивали по стоимости ко всему остальному собранию, но признали в конце концов произведением позднего Возрождения и тем не менее одним из лучших экспонатов музея.

«У князя были благородные вкусы, - писал о М. А. Голицыне в своих воспоминаниях В. А. Муханов, - он любил картины, статуи, старинную мебель, но особенною страстью была у него любовь к книгам. Когда библиоман наш приобретал какую-нибудь маленькую книжку, с виду незначительную, но в его глазах ценную, он становился вполне счастлив и даже плакал от радости. Книжку эту (последнее приобретение) клал он себе в- карман, от времени до времени вынимая оттуда, рассматривал с какою-то нежностью и вскоре прятал от тех, кто не в состоянии был оценить это сокровище».

Собранная с любовью и тщанием библиотека (большая часть ее была приобретена князем за границей, некоторые книги куплены на аукционах когда-то богатейших коллекций библиофилов пушкинской поры А. С. Власова, М. П. Голицына, А. Г. Головкина; почти все книжное собрание дальнего родственника со стороны Строгановых - А. М. Дмитриева-Мамонова досталось по наследству) составила третий отдел Голицынского музея. Она насчитывала около 20 тысяч томов и описана почти во всех справочных библиографических изданиях. В четвертом номере «Современной летописи» (воскресные приложения к «Московским ведомостям») за 1865 год хранитель музея и библиотеки К. М. Гюнцбург писал: «Библиотека князя Голицына вполне заслуживает название классической. В ней имеется превосходное собрание сочинений по богословию, юриспруденции, положительным наукам и изящным искусствам, истории, географии и преимущественно же сочинения классической литературы Греции, Рима и Франции, а также лучших классиков Англии и Италии в отличных и редких изданиях… Но что делает эту библиотеку одним из украшений Москвы - это драгоценное собрание типографических редкостей».

В 1866 году К. М. Гюнцбург издал на французском языке каталог книжного собрания М. А. Голицына; в предисловии он выразил глубокую благодарность «нашему ученому библиофилу» Сергею Соболевскому, советы которого очень помогли Гюнцбургу при составлении этого каталога. Он был издан тиражом 234 экземпляра и разослан в качестве дара во все крупнейшие библиотеки Франции, Англии, Германии, Италии, как публичные, так и частные. В Государственной библиотеке имени В. И. Ленина хранятся три экземпляра этого каталога, причем два - в Музее книги Отдела редких книг и на одном из них наклеен экслибрис С. А. Соболевского.

Помимо каталога К. М. Гюнцбург ежегодно с 1865 по 1869 год издавал указатели музейного собрания (последний - воспроизведение указателя 1869 г. - вышел в 1882 г.) с подробными комментариями и сведениями о новых поступлениях, о числе посетителей, которое год от года росло. Уже за первый год работы музея его посетило около 3,5 тыс. человек.

Музей привлекал и художников, которые изучали по лучшим образцам, представленным там, западноевропейское, восточное и античное искусство и копировали отдельные произведения, привлекал также и ученых - археологов, историков и т. д.

В 1869 году (16 марта) в Голицынском музее открылся первый в России археологический съезд. Инициатором его был археолог граф А. С. Уваров - один из основателей Русского и Московского археологических обществ, а также Исторического музея в Москве. На этом съезде выступали с докладами академик, историк-востоковед, археолог, нумизмат и лингвист В. В. Вельяминов-Зернов, академики И. И. Срезневский (филолог-славист и этнограф), историк М. П. Погодин, владелец богатейшего древлехранилища (бывший в числе гостей и при открытии Голицынского музея четыре года назад) и другие.

Библиотечный зал использовал для встречи с гласными думы и поселившийся позже в этом доме профессор Б. Н. Чичерин.

Сын основателя музея С. М. Голицын в первые годы существования этого популярного учреждения Москвы рьяно занимался пополнением его коллекций, по постепенно охладел к нему. Отставной гвардии полковник, действительный статский советник и почетный попечитель Голицынской больницы занимался все больше личными делами (две женитьбы, дети, большое хозяйство - все это отвлекало от музея). П. И. Щукин, владелец музея русских древностей, подаренного им в 1905 году Москве, частый посетитель Голицынского музея, вспоминал: «О князе Сергее Михайловиче Голицыне Гюнцбург отзывался нелестно: «Unsere Furst», печально говорил он мне, «1st kein Biicherfreund, sondern ein Pferdefreund» [1].

[1 «Наш князь не столько друг книг, сколько друг лошадей». - Воспоминания П. И. Щукина. М., 1911, ч. 3, с. 7.]

При нежелании С. М. Голицына заниматься музейными делами К. М. Гюнцбургу приходилось все труднее. Наконец С. М. Голицын решил окончательно расстаться с музеем. Слухи о возможной продаже этого собрания за границу быстро распространились в обеих столицах, с тревогой их подхватили газеты. В Москву уже явились «поверенные иностранных покупщиков», как сообщали «Художественные новости» (1886, № 18, 15 сентября), «но, к великой радости русских любителей искусства, грозившая нашему отечеству утрата одной из его драгоценнейших частных художественных коллекций не случилась…». В 1886 году музей и библиотека были куплены за 800 тысяч рублей Эрмитажем и И ноября того же года под наблюдением А. И. Сомова, старшего хранителя Эрмитажа по отделу картин, рисунков и гравюр, редактора журнала «Вестник изящных искусств» и газеты «Художественные новости», отца известного художника К. А. Сомова, перевезены в Петербург. Художественная коллекция пополнила собрание Эрмитажа; там же осталась и часть книг, а другая поступила в Публичную библиотеку.

Так Москва лишилась одного из лучших своих частных собраний, но печальная участь многих других московских коллекций, проданных полностью за границу, не коснулась Голицынского музея: все его сокровища остались на родине.

«VOULOIR, C'EST POUVOIR»*

[* Хотеть - значит мочь… (франц.)]

В начале 1877 года С. М. Голицын решил сдавать в аренду под квартиры первый этаж главного дома, а помимо того, усердно занялся перестройкой левого флигеля с тем, чтобы, разбив его па квартиры, тоже сдавать.

В 70-х годах, будучи уже знаменитым драматургом, А. Н. Островский все еще продолжал жить в старом наследственном домишке близ Яузы, в Серебряническом переулке, в приходе церкви Николы в Воробине. Деревянный дом постепенно ветшал, сырость и холод разрушали и без того не очень крепкое здоровье Островского, да и теснота (семья к этому времени выросла) сделали жизнь в «Воробииском. уединении», как называл свое жилище сам Александр Николаевич, совсем невозможной.

Ему советовали продать дом и спять квартиру.

«Нет, я привык, - отвечал драматург, - где я найду такие удобства? - рассказывалось в небольшой заметочке, начинающейся словами: «Vouloir, c'est pouvoir», опубликованной в «Дневнике писателя» через шесть месяцев после смерти A. Н. Островского. - Никуда я не перееду, разве мне предложат жить в кабинете князя Сергия Михайловича Голицына».

Чувства юмора Островскому было не занимать, но случилось именно так, как в шутку говорил писатель.

В начале июня 1877 года ему стало известно о том, что в доме князя Голицына сдаются квартиры. В это время драматург уже находился в Щелыкове, где обычно проводил летние месяцы. Не теряя времени, 13 июня он написал своему товарищу по Обществу русских драматических писателей

B. И. Родиславскому: «…к Вам величайшая просьба! Перед самым отъездом жена узнала, что в большом доме князя Голицына (против храма Спасителя) отдается квартира, посмотрела ее, нашла удобною, но нанять без меня не решилась, а только попросила управляющего подождать нашего ответа. Я боюсь, что эту квартиру, лучшую для нас во всех отношениях, мы упустим. Вы бы меня крайне обязали, если б попросили от моего имени любезнейшего Ивана Максимовича [1], или кого-нибудь из желающих мне добра, побывать на этой квартире, повидать смотрителя дома и сказать ему, что дама, которая смотрела квартиру, такая-то, что господин, который не смотрел, такой-то, что нанять они желают… Так как смотритель дома говорил серьезно жене, что прежде, чем заключить условие, они соберут справки о нравственных качествах того лица, которому сдают квартиру, то можно сообщить ему некоторые из моих достоинств, не крупных (чтоб не поразить), например, что я не пьяница, не буян, не заведу азартной игры или танцкласса в квартире и прочее в этом роде…»

[1 И. М. Кондратьев - друг А. Н. Островского, впоследствии секретарь Общества русских драматических писателей.]

Через неделю, 21 июня, И. М. Кондратьев получил от А. Н.Островского письмо с просьбой заключить с управляющим контракт на год. «Потому на год, - писал он, - что главный вопрос в моем здоровье; если я увижу в ноябре, что квартиру можно натопить до постоянных +14°, то я готов заключить контракт хоть на 10 лет».

Контракт был заключен. Квартиру сняли за 1000 рублей в год (это была обычная цена за хорошую квартиру в то время). 4 октября 1877 года Островские переехали в дом С. М. Голицына и прожили там почти девять лет. Это последняя московская квартира писателя. Удобная, просторная, в центре города - близко от Малого театра, артисткой которого была жена драматурга Мария Васильевна (урожденная Бахметьева, после замужества оставила сцену) и с которым связана вся жизнь А. Н. Островского. Находилась квартира на первом этаже и состояла из передней, комнаты для прислуги, приемной, кабинета, трех комнат для детей (а их к тому времени было шестеро, самый младший, Николай, родился 25 мая 1877 г.) и гувернантки, спальни, столовой, буфетной, кладовой и кухни. Дверь из столовой в буфетную имела большое, до полу, зеркало. В одной из детских комнат стояла перегородка из разноцветных стекол. Потолки в квартире были сводчатыми - наследство архитектуры XVIII века.

9 июня 1878 года квартиру посетил брат А. Н. Островского Михаил Николаевич и написал ему следующее: «Ну, милый Саша, надо иметь особенное счастье, чтобы за тысячу рублей нанять такую квартиру: она, по крайней мере, полторы (если не все две) стоит. Квартира удовлетворяет самым изысканным требованиям и для вас более удобна, чем я предполагал, не видя ее».

Все в квартире было хорошо, но особенно всех, в том числе и самого писателя, восхищал кабинет - бывший С. М. Голицына. Vouloir, c'est pouvoir! Большой светлый кабинет с светло-серыми обоями, двумя высокими окнами выходивший в заросший старыми липами палисадник, с потолком, расписанным римскими сценами, стал местом создания бессмертных произведений писателя: «Бесприданница», «Сердце не камень», «Таланты и поклонники», «Красавец-мужчина» и др. Здесь вскоре после переезда, 21 октября 1877 года, драматург закончил пьесу «Последняя жертва»; именно здесь он работал над переводами произведений Сервантеса «Театр чудес», «Ревнивый старик», «Судья по бракоразводным делам», «Вдовый мошенник», Шекспира «Антоний и «Клеопатра», Шиллера «Гимн искусству». Налево от входа в кабинет у окна стояли массивный, на объемистых тумбах стол (сейчас он находится в Пушкинском Доме в Ленинграде) и жесткое, с полукруглой спинкой кресло - рабочее место писателя. На столе аккуратно были расставлены письменные принадлежности и лежали присланные для просмотра пьесы. На полу расстелен густой медвежий ковер. Две стены кабинета занимала насчитывавшая до трех тысяч экземпляров московская библиотека А. Н. Островского, размещенная в ореховых застекленных шкафах. Главное место в ней было отведено отечественной и иностранной драматургии.

Две другие стены кабинета были заняты фотографиями артистов и писателей в рамочках, изготовленных самим Островским. Станок для выпиливания находился здесь же (сейчас он - в Государственном центральном театральном музее имени А. А. Бахрушина). На самом видном месте, над письменным столом, висел портрет великого русского трагика Мочалова.

В этом кабинете гостями А. Н. Островского были артисты Малого театра М. П. и О. О. Садовские, Н. И. Музиль, М. Н. Ермолова, Н. А. Никулина, Г. Н. Федотова, В. А. Макшеев, Д. В. Живокини, артисты петербургских театров (чаще других блестящий исполнитель устных рассказов И. Ф. Горбунов), писатели А. Ф. Писемский, Д. В. Григорович, Л. Н. Толстой, И. С. Тургенев, И. А. Купчинский и другие, композиторы Н. А. Римский-Корсаков, М. М. Ипполитов-Иванов, П. И. Чайковский. М. М. Ипполитов-Иванов, на сестре друга которого (А. В. Бахметьева) был женат А. Н. Островский, трижды связан с этим домом. Во-первых, как знакомый А. Н. Островского, посетивший его за месяц до кончины драматурга в этой квартире и оставивший несколько страниц интересных воспоминаний об их последней встрече. Во-вторых, примерно через семь лет, когда М. М. Ипполитов-Иванов был приглашен профессором Московской консерватории, временно разместившейся в доме С. М. Голицына, и, в-третьих, уже в начале XX века, когда он преподавал в классах хорового пения. Но об этом позже.

Н. А. Римский-Корсаков посетил А. Н. Островского весной 1880 года, собираясь писать оперу по его пьесе «Снегурочка». Он вспоминал, что драматург встретил его очень любезно, позволил распоряжаться своими произведениями по собственному усмотрению и подарил ему экземпляр этой пьесы. Кстати, самому Островскому больше нравилась и была ближе написанная к «Снегурочке» музыка П. И. Чайковского.

1 января 1886 года А. Н. Островский был назначен начальником репертуара московских императорских театров. В соответствии с этой должностью Островскому полагалась казенная квартира при Малом театре. Пока ее отделывали, он временно должен был переселиться в гостиницу «Дрезден» (здание частично сохранилось со стороны Советской площади). Оставить полюбившуюся квартиру в доме князя Голицына, где драматург провел последние, такие плодотворные годы жизни, было нелегко. Здоровье его уже сильно пошатнулось, сердечные приступы настигали все чаще и чаще. Личный секретарь писателя И. А. Кропачев пришел к Островскому 17 мая, в день переезда, проститься. «Войдя в квартиру, - вспоминает он, - я с подавляющим беспокойством посмотрел на ее пустынные покои: площади полов будто расширились, а стены отодвинулись. В обширных комнатах отдавало невнятным эхом от где-то разговаривавших сливавшихся мужских и женских голосов. Пути тоже как бы расширились, и я знакомою мне дорожкой и в последний раз пробрался в пустой, когда-то уютный кабинет… Остались одни голые стены, отталкивающая глубь и безотрадный простор… Чем-то зловещим пахнуло на меня… и я на мгновение обомлел…»

На несколько дней Островский переехал в гостиницу «Дрезден», оставив навсегда дом князя С. М. Голицына. А еще через несколько дней, после неоднократных сердечных приступов, едва добравшись до Щелыкова, умер там 2 июня 1886 года.

СОСЕДИ

Соседями А. Н. Островского по дому Голицына были профессор зоологии Московского университета С. А. Усов (1827 - 1886), профессор права Б. Н. Чичерин (1828 - 1904) и один из идеологов славянофильства, поэт и публицист И. С. Аксаков (1823 - 1886). Все четверо - Островский, Усов, Чичерин и Аксаков, которых судьба соединила в этом доме, покинули его в одном и том же 1886 году: Аксаков, Островский и Усов умерли, а Чичерин поменял квартиру.

Имя С. А. Усова было хорошо известно в Москве с середины прошлого века. Начиная с 50-х годов он - один из активных членов разнообразных естественнонаучных обществ: Общества испытателей природы, Общества любителей садоводства, Комитета шелководства, Комитета акклиматизации животных к растений при Обществе сельского хозяйства России (Усов был основателем этого комитета), а также Парижского и Прусского обществ акклиматизации, действительный член Московского археологического общества и Общества истории и древностей российских.

Ученик профессора биологии К. Ф. Рулье, оказавшего сильное влияние на всю творческую и педагогическую деятельность Сергея Алексеевича, друг знаменитого зоолога Н. А. Северцова, последователь Ч. Дарвина, Усов много сделал за свою не очень длинную жизнь и для науки и для Москвы. После смерти К. Ф. Рулье, редактора «Вестника естественных наук», С. А. Усов сменил его на этом посту, а позже вместе с Л. П. Сабанеевым основал и редактировал популярный естественно-исторический сборник «Природа».

Более 10 лет отдал С. А. Усов организации зоологического сада в Москве и был его первым заведующим.

Его лекции по зоологии в университете пользовались необыкновенной популярностью. Современники вспоминали, что, «читая лекции, этот дивный профессор заставлял слушателей, задерживая дыхание, прислушиваться к каждому его слову, боясь проронить его; а когда Усов начинал описание образа жизни животных, его лекции ждали, как появления дорогой новинки в беллетристике… Наши лучшие поэты не описывали так быта животных, как описывал его Усов. Это были лекции, в которых кроме громадных знаний, кроме широкого общего образования чуялось творчество…».

Лет за 15 до смерти С. А. Усов увлекся историей искусства и археологией. Он собрал богатую коллекцию рисунков и фотографий произведений живописи и скульптуры. Приглашенный Л. И. Поливановым, директором известной в Москве гимназии, прочесть курс лекций по истории искусства старшим ученикам, Сергей Алексеевич собрал вокруг себя аудиторию, которая и по окончании гимназии и даже университета все еще продолжала посещать его удивительные беседы. Проводил он их обычно не в классе, а за круглым столом директора гимназии (позже и у себя дома).

Его археологические исследования оценивались высоко.

К С. А. Усову тянулись самые разные люди; это объяснялось разносторонностью его натуры. «В его кабинете можно было встретить художников, ученых, историков, археологов, людей разных возрастов и разных научных направлений», - вспоминает один из современников. Нередко в гостиной ученого устраивались литературные вечера, на которых читались новые, еще не изданные или уже опубликованные произведения. В этих чтениях принимала участие и его жена, артистка Малого театра (в 1860 - 1868 гг.) А. П. Савина.

С. А. Усов был одним из самых близких друзей писателя А. Ф. Писемского. Свои произведения Писемский прочитывал у Усова и каждую написанную им новую главу отдавал на храпение Сергею Алексеевичу. Кроме того, Писемский пользовался и книгами из его библиотеки. А библиотека эта была богата произведениями русских и иностранных классиков, описаниями путешествий, специальными книгами по зоологии, орнитологии, естественной истории, ихтиологии, минералогии, трудами Ч. Дарвина, А. Брема, К. Ф. Рулье, Н. А. Северцова и т. д. Русские летописи и книги по истории составляли значительную часть этого собрания. После смерти С. А. Усова 900 книг из его библиотеки поступило в научную библиотеку Московского университета. Книги по искусству и фотографии были переданы Историческому музею.

В начале октября 1886 года здоровье С. А. Усова, когда-то прекрасного фехтовальщика и довольно крепкого благодаря неустанным физическим упражнениям человека, резко ухудшилось. В воскресенье, 26 октября, сначала утром, а потом вечером зашел навестить больного его друг и соратник профессор-зоолог М. А. Мензбир. «Он сидел в своей любимой позе на кресле под портретом К. Ф. Рулье и фотографиями друзей и семейных, и мы мирно беседовали о Рюисдале и различных заграничных картинных галереях, - вспоминал М. А. Мензбир. - После десяти я простился с Сергеем Алексеевичем, но еще с час оставался у него в доме и был последним из не принадлежащих к его семье лиц, с которыми он виделся во время болезни. А в половине пятого утра Сергей Алексеевич скончался от паралича сердца, не дожив нескольких месяцев до 60 лет». Похоронили его на Ваганьковском кладбище в Москве.

Другим обитателем дома С. М. Голицына был юрист, историк и философ, профессор, а затем почетный член Московского университета, один из лидеров либерально-западнического крыла в русском общественном движении середины прошлого века Б. Н. Чичерин.

Фасад дома М. М. Голицына в XVIII в.

(из архитектурного альбома М. Ф. Казакова)

Правый флигель усадьбы Голицыных. 20-е гг. XX в.

Схема усадьбы Голицыных (план 1802 г.)

1 - главный дом, 2 - правый флигель, 3 - левый флигель, позже полностью перестроенный, 4 - цветник, 5 - парадный двор-курдонер, 6 - сохранившиеся каменные ворота, 7, 8, 9, 10, 11, 12 - каменные и деревянные постройки, частично жилые, двух и одноэтажные (не сохранились, заштрихованы), 13 - каменные ворота (не сохранились), 14, 15 - сад и двор (не сохранились), 16 - хозяйственный двор, А - колодцы

Ворота дома кн. С. М. Голицына.

Архитекторы С. И. Чевакинский и И. П. Жеребцов.

XVIII в. Вид со стороны М. Знаменского пер. (ул. Маркса и Энгельса)

С. М. Голицын.

С портрета В. А. Тропинина (хранится в Музее В. А. Тропинина и московских художников его времени)

Б. Н. Чичерин. С портрета В. А. Серова (хранится в Тамбовской картинной галерее)

И. С. Аксаков

С. А. Усов

Часть иконостаса бывшей домовой церкви С. М. Голицына

Письменный стол А. Н. Островского из его кабинета в доме С. М. Голицына

Плафон одного из залов бывшего Голицынского музея

Плафон библиотеки бывшего Голицынского музея

Дом № 14 после надстройки в конце 20-х гг. XX в.

Волхонка, 14. Восточный фасад. Вид слева

Волхонка, 14. Восточный фасад. Вид справа

Левый флигель, перестроенный В. П. Загорским

Створы ворот

Решетка верхней части ворот

Балкон восточного фасада

Г. М. Кржижановский

А. В. Луначарский

К. А. Тимирязев

О. Ю. Шмидт

Мемориальные доски В. И. Сурикову, К. В. Островитянову, Б. Д. Грекову

Сын крупного тамбовского помещика, Б. Н. Чичерин получил блестящее домашнее образование. К поступлению в Московский университет его подготовил профессор университета Т. Н. Грановский. Известно, что Т. Н. Грановский был другом А. И. Герцена и разделял вместе с ним, Н. П. Огаревым и В. Г. Белинским в 30 - 40-е годы взгляды западников, идеологом которых в 50-е годы стал Б. Н. Чичерин. В 30 - 40-е годы между демократизмом и либеральной идеологией западничества, лозунгом которой были ликвидация крепостного права и развитие России по западноевропейскому пути, еще не возникли острые противоречия. А в 50-е годы революционные демократы во главе с Герценом отмежевались от западников. К этому времени окончательно сложились и взгляды Б. Н. Чичерина, выступавшего за реформу «сверху», «либеральные меры и сильную власть», за конституционную монархию. И когда Б. Н. Чичерин в 1857 году приехал в Лондон к Герцену, сразу же, с первых слов выявилась противоположность их мировоззрений. «Мы его ждали с нетерпением, - вспоминал А. Й. Герцен в «Былом и думах», - некогда один из любимых учеников Грановского, друг Корша и Кетчера, он для нас представлял близкого человека… но с первых слов я почуял, что это не противник, а враг… С первых дней начался спор, по которому было ясно, что мы расходимся во всем…»

Он резко отрицательно относился к деятельности революционных демократов, поддерживал позже (в 60-е гг.) реакционную политику правительства в отношении Польши, выступал против студенческого движения 1861 года. Герцен писал, что у Чичерина уже тогда, в 1857 году, «были камни за пазухой». Выслушав точку зрения Б. Н. Чичерина на развитие России, А. И. Герцен, зная, что Борис Николаевич после окончания юридического факультета (в 1849 г.) оставлен при Московском университете, спросил: «Зачем вы хотите быть профессором и ищете кафедру? Вы должны быть министром и искать портфель».

Но тем не менее Б. Н. Чичерин с 1861 года приступил к обязанностям экстраординарного (сверхштатный) профессора Московского университета.

6 декабря 1861 года Чичерин пишет Л. Н. Толстому: «…Скажу тебе, что я своим положением очень доволен. Есть деятельность, есть живой интерес, есть привязанность к университету… я наконец нашел себе твердую точку опоры в жизни. А именно это и нужно. У тебя твоя Яснополянская школа, у меня университет». Знакомство Чичерина с Толстым началось в 50-е годы и длилось почти 40 лет.

В 1868 году Б. Н. Чичерин, доктор и ординарный профессор, вместе с другими либерально настроенными профессорами Московского университета демонстративно вышел в отставку из-за грубого нарушения консервативной частью совета университетского устава. Больше в университет он не вернулся.

В 1871 году он женится на А. А. Капнист - внучке известного поэта В. В. Капниста.

Начиная с 1877 года Чичерины переезжают из родового тамбовского имения Караул на зимние месяцы в Москву. Квартиры, которые им удавалось снимать, их мало удовлетворяют, и Борис Николаевич, как он сам пишет в письмах к жене, «рыскает» по городу в поисках удобной квартиры. Наконец 5 сентября 1881 года он находит то, что нужно, и пишет жене: «Милый друг мой, бывает на свете много глупых происшествий, но одно из самых глупых то, когда по милости перевравшего дворника три дня рыскаешь по пустому, как угорелый… дворник дома Голицыных… заверял меня… что в доме никаких квартир не сдается. Сегодня я уж совсем решился взять дом гр. Келлер, тоже удобный, но за 1200 р. с 1-го мая. К счастью она вчера уехала на день… Я тотчас отправился в дом Голицына, нашел квартиру как нельзя более подходящую и нанял ее с 1-го мая за 800 рублей, разумеется без мебели… Очень рад, что дело уладилось…» 23 июня 1882 года Борис Николаевич сообщает жене в Караул, что он «перебрался, наконец, на свою квартиру».

Восемь комнат, из которых состояла квартира, да еще за столь умеренную плату - счастливая находка. «Мне удалось найти весьма удобную и недорогую квартиру на Волхонке, в нижнем этаже старинного барского дома князя Сергея Михайловича Голицына, где наверху был великолепный музей и домашняя церковь. На свои небольшие средства я купил кой-какую мебель и к приезду жены отделал кумачом и ситцами. Здесь мы прожили пять зим, о которых я вспоминаю с удовольствием», - писал он впоследствии в своих «Воспоминаниях…».

За годы обитания в этой квартире Б. Н. Чичерин избирался московским городским головой (в 1881 - 1883 гг.), но в 1883 году за смелую речь, которую он произнес 16 мая на обеде Московской городской думы по случаю коронационных торжеств, был по распоряжению Александра III, усмотревшего в его речи намек па необходимость конституции, отстранен от должности. Никакого намека в данном случае не было, но Чичерин все равно оставался непримиримым противником всей политики Александра III.

В доме Голицына он продолжал работать над пятитомным обстоятельным сочинением «Истории политических учений», представлявшим в то время, по выражению советского историка С. В. Бахрушина, явление совершенно исключительное в русской научной литературе.

Здесь же написана и еще одна его фундаментальная работа - «Собственность и государство».

Б. Н. Чичерин был энциклопедически образованным человеком. В. С. Соловьев назвал его однажды «самым многосторонне образованным и систематичным умом между современными русскими, а может быть и европейскими учеными». И действительно, не только история, философия и право составляли предмет его знаний. Он серьезно увлекался, например, химией и математикой. Его изысканиями в области химии заинтересовался Д. И. Менделеев, который и посетил

Б. Н. Чичерина в его квартире. Вот как описывает этот эпизод сам Борис Николаевич:

«…Несколько дней спустя, я пошел к обедне в домовую церковь князя Голицына, где мы квартировали. При выходе смотрю: стоит Менделеев. «Я к вам приехал прямо с железной дороги, - сказал он. - Я получил ваше письмо перед самым отъездом из Петербурга на юг и в тот же вечер сделал о нем сообщение в заседании Русского физико-химического общества… Возьмите карандаш и покажите мне все, что вы вывели».

Я объяснил ему весь ход своей мысли».

Увлекался Чичерин и акварелью. Богатейшую же свою коллекцию живописи и книжное собрание держал в родовом имении Караул. Это имение должно было по наследству перейти его племяннику Г. В. Чичерину, будущему наркому, так как все трое детей Бориса Николаевича умерли в детстве (последняя дочь, Ульяна, умерла в семилетнем возрасте в 1884 г.). Борис Николаевич каждый раз очень тяжело переживал потерю ребенка, и эти раны не зажили до конца его жизни. Еще в 1877 году, 7 декабря, после смерти сына и дочери, он писал Л. Н. Толстому: «…Скажу тебе, что можно жить без детей, но остаться без детей - это ужасно…»

Его племянник Георгий Васильевич Чичерин имел с дядей много общего в отношении к научным проблемам, во влечении к поэзии, музыке и искусству, но их политические идеалы и способ служения обществу были совершенно различны. Георгий Васильевич посвятил себя революционной борьбе, отказался от наследства, Б. И. Чичерин до конца жизни оставался незыблемо на позициях буржуазного либерализма.

В 1886 году летом в «Московских ведомостях» появилось объявление: «Передается квартира, с мебелью или без оной, о восьми жилых комнатах, с кухней, сараем и конюшней, против Храма Христа Спасителя, дом князя Голицына, квартира Чичерина…» В этом году Б. Н. Чичерин покинул Волхонку, 14, и переехал па другую квартиру.

Идейным противником западника Б. Н. Чичерина был четвертый обитатель этого дома - славянофил Иван Сергеевич Аксаков, сын известного писателя Сергея Тимофеевича Аксакова.

Казалось, ирония судьбы соединила в одном доме этих ярких представителей двух очень сложных течений общественной и философской мысли России середины Х1Х-века.

Славянофильство, как и западничество, появилось в 30-е годы и определилось во время разложения и кризиса крепостнической системы. Именно ненависть к крепостнической действительности, искренняя любовь к России и глубокая озабоченность ее судьбами собирали в известных московских литературных салонах Елагиных и Свербеевых в начале 40-х годов представителей и западников и славянофилов. В их жарких спорах наметился тогда резкий разрыв между обоими течениями, которые потом, в предреформенный период, снова сблизились. «Да, мы были противниками их (славянофилов. - Е. М.), - писал А. И. Герцен в 1861 году в статье на смерть К. С. Аксакова - одного из ранних идеологов славянофильства, брата Ивана Сергеевича, - но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинокая - и мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны в то время, как сердце билось одно». В «Былом и думах» Герцен вспоминал: «Борьба между нами давно кончилась, и мы протянули друг другу руки; но в начале сороковых годов мы должны были встретиться враждебно - этого требовала последовательность нашим началам». Не вдаваясь в анализ неоднородного, сложного и противоречивого в идеологическом отношении явления общественной жизни России 40 - 50-х годов прошлого века - славянофильства, напомним очень упрощенно лишь его «начала». В отличие от западников славянофилы выступали за самобытное развитие России; они не хотели отказываться от того положительного, что было в допетровскую эпоху, не допускали мысли о том, чтобы дальнейшие пути отечества шли исключительно по западноевропейскому образцу, без учета своеобразия страны.

Они критиковали самодержавие и административно-бюрократическую систему царизма, активно боролись за свободу слова. Здесь в первых рядах был И. С. Аксаков. Славянофилы в 50 - 60-е годы не нашли, как и западники, общего языка с революционными демократами, но их резкие антикрепостнические выступления поддерживали революционно настроенные круги, и в частности Герцен. Кстати, отмену крепостного права славянофилы, подобно западникам, тоже полагали необходимой только «сверху».

Этот беглый экскурс в историю славянофильства и его отношений к западничеству позволит подойти к незаурядной фигуре Ивана Сергеевича Аксакова. Вся жизнь его начиная с 1851 года связана с издательской и публицистической деятельностью.

В издаваемых им газетах И. С. Аксаков с присущей ему резкостью обрушивался на внутреннюю и внешнюю политику царизма, на произвол московских полицейских властей, выступал против онемечивания прибалтийских народов. Но вообще везде и в последнем случае в частности он проводил идею славянофильства - каждый народ имеет право на самостоятельное развитие. Объективно эта позиция была прогрессивной, так как содействовала борьбе прибалтийских народов за национальное самосознание и развитие. Хотя критические высказывания Аксакова не выходили за пределы либеральной оппозиционности, но резкость выражений делала их необычными. И поэтому недолго жили его газеты: «Парус» был запрещен цензурой с третьего номера, газета «День» неоднократно приостанавливалась и наконец была закрыта, как и последовавшие за нею «Москва» и «Москвич». Цензура наполовину вымарывала передовые статьи Аксакова. Один из исследователей этого периода деятельности И. С. Аксакова, В. А. Китаев, писал о нем: «Сдержанности и скепсису не было места, когда речь заходила о свободе печатного слова. Аксаков последовательно и страстно выступал за освобождение литературы от цензурных стеснений, ибо свободное слово являлось для него единственно приемлемым орудием общественной деятельности».

Вершиной же его публицистической деятельности было выступление 22 июня 1878 года на собрании Московского славянского благотворительного общества (так с осени 1876 года стали называться славянские комитеты; в организации, в частности, Московского славянского комитета и его широкой помощи народам Сербии и Черногории в их национально-освободительной борьбе с османской Турцией огромную роль сыграл И. С. Аксаков). Здесь Иван Сергеевич выступил с резкой критикой решений Берлинского конгресса и позиции, занятой на нем русской делегацией. Эта речь получила неожиданный резонанс - она принесла Аксакову международную известность и признание всех славянских народов, страдавших от турецкого и австрийского гнета, и объективно тоже была прогрессивной. Но царское правительство не могло допустить, чтобы произнесенное Аксаковым в общественном месте слово мир принял за официальную линию русской внешней политики. Аксакова выслали из Москвы, а заодно закрыли Московское славянское благотворительное общество, председателем которого он был.

После возвращения в Москву с 1880 года и до конца жизни он издает газету «Русь». К этому времени взгляды его и, следовательно, газета приняли отчетливо консервативный характер. Напомним, что Аксаков никогда и не был революционером; он лишь яркий представитель оппозиционного правительству течения славянофильства, которое вовсе не было по своей сути революционным.

Не менее интересна и достойна специального внимания личность жены И. С. Аксакова - А. Ф. Тютчевой, дочери известного поэта Ф. И. Тютчева. Иван Сергеевич женился на А. Ф. Тютчевой в 1866 году. Анна Федоровна оставила дневники, воспоминания, изобилующие самыми разнообразными сведениями и убийственной характеристикой царского двора. «Из каждой строчки, написанной А. Ф. Тютчевой, выглядывает лицо этой крохотной женщины, с умными, прищуренными глазами и насмешливой складкой у кончиков губ, на язык и на перо которой было страшно попасть», - отмечал С. В. Бахрушин в предисловии к воспоминаниям А. Ф. Тютчевой. Будучи еще невестой, она писала И. С. Аксакову в 1865 году: «…Вот 12 лет, как я при дворе, и в течение этих 12 лет я всегда испытываю с одинаковой силой ужас социального положения чего-то среднего между домашним животным и мебелью, т. е. несколько ниже любимой собаки и несколько выше кресла…»

Выйдя замуж, Анна Федоровна включилась в круг славянофильских интересов Ивана Сергеевича, не всегда разделяла его взгляды, но делила с ним все превратности судьбы, а после смерти И. С. Аксакова за два года обработала и издала в девяти томах его сочинения. Она пережила мужа на неполных четыре года и похоронена рядом с ним в Троице-Сергиевой лавре, куда еще успела после смерти И. С. Аксакова передать его библиотеку, находившуюся в доме С. М. Голицына. (После Великой Октябрьской социалистической революции эта библиотека поступила в Государственную библиотеку имени В. И. Ленина.)

А поселились Аксаковы в доме Голицына, где Иван Сергеевич прожил всего лишь полгода, в сентябре 1885 года. Он продолжал в это время издавать газету «Русь», продолжал принимать у себя на квартире по пятницам друзей. «Сразу, еще в передней, увидев фигуру И. С. - вспоминал А. Н. Молчанов, работавший пекоторое время вместе с Аксаковым в банке Московского общества взаимного кредита, - начинаешь, бывало, чувствовать себя тепло, свободно и приятно. Так же светло, тепло и свободно чувствовалось в самой гостиной, где собиралось много хороших и интересных гостей…»

Активный деятель славянофильства, поэт, публицист, редактор, одно время председатель московского Общества любителей российской словесности, неутомимый труженик - таким был И. С. Аксаков. Он скончался в своем кабинете, за рабочим столом, редактируя очередной номер газеты «Русь», 27 января 1886 года. С. Ф. Шарапов, редактор-издатель «Русского дела», где сотрудничал И. С. Аксаков, узнав о смерти его, бросился к жившему рядом А. Н. Островскому, уже назначенному начальником репертуара московских императорских театров, с просьбой отменить по этому поводу начавшиеся спектакли. «Покойный драматург был страшно поражен вестью о неожиданной кончине Аксакова, но прекращать представлений не решился. «Страшно хотел бы это сделать, как друг и почитатель Аксакова, но, как чиновник, не могу, - отвечал Александр Николаевич. - Царство небесное Аксакову. Редко мы с ним видались, а ведь не только были друзья, но нас что-то особенное связывало. Теперь за мною очередь. Скоро и я за ним отправлюсь…» Эти слова оказались пророческими», - вспоминал С. Ф. Шарапов.

В 1886 году дом С. М. Голицына опустел: был продан и вывезен Голицынский музей, навсегда из дома и из жизни ушли его обитатели - А. Н. Островский, И.С.Аксаков, С. А. Усов, выехал Б. Н. Чичерин.

После вывоза коллекций музея и библиотеки С. М. Голицын начал сдавать не только первый этаж и флигель, но и весь дом различным учреждениям.

МОСКОВСКАЯ КОНСЕРВАТОРИЯ И РУССКОЕ ХОРОВОЕ ОБЩЕСТВО В ДОМЕ НА ВОЛХОНКЕ

Открытие в Москве в 1866 году консерватории было событием огромного культурного значения для истории города. Специального, приспособленного для музыкальных занятий помещения она не имела и сначала арендовала дом Черкасовой на Воздвиженке (просп. Калинина), затем дом князя Воронцова (бывш. княгини Е. Р. Дашковой) на Большой Никитской (ул. Герцена) - там, где находится Московская консерватория сейчас. В 1877 году этот дом, наконец, был приобретен Московским отделением императорского Русского музыкального общества, но только в ноябре 1893 года окончательно решили вопрос о его перестройке под консерваторию. А пока дом перестраивался, с 1894 года Московская консерватория на четыре года переехала на Волхонку, 14.

Еще в 1874 году, 7 ноября, здесь состоялось первое публичное выступление питомца консерватории 18-летнего С. Танеева - на музыкальном вечере в доме князя С. М. Голицына - именно там, куда через 20 лет пришел преподавателем по классу контрапункта профессор Сергей Иванович Танеев. А на этом знаменательном вечере он исполнил Двенадцатую венгерскую рапсодию Листа и ноктюрн фа-диез мажор Шопена. «Танеев выступал в блестящем окружении лучших московских артистов, среди которых были Н. Г. Рубинштейн, А. Д. Бродский, В. Ф. Фитценгаген», - как отмечалось в юбилейном издании «Московская консерватория в 1866 - 1966».

Будучи преподавателем Московской консерватории, С. И. Танеев подготовил замечательную плеяду музыкантов, среди которых А. Н. Скрябин, Р. М. Глизр, Л. В. Николаев, Н. К. Метнер и другие.

Р. М. Глиэр вспоминал о своем первом приезде в Москву в 1894 году и поступлении в Московскую консерваторию:

«…Консерватория тогда временно находилась в здании против храма Спасителя, и мои первые воспоминания связаны с этим живош1Сным местом, откуда виден был и Кремль, и Москва-река. Много маленьких переулочков было расположено вокруг тогдашней консерватории, и ученики ее селились поближе, чтобы не терять времени на ходьбу.

Здесь, на Волхонке, я держал вступительный экзамен».

Класс С. И. Танеева занимался на первом этаже голицынского дома раз в неделю; уроки начинались в 9 часов утра.

В эти годы преподавал в Московской консерватории и М. М. Ипполитов-Иванов (1859 - 1935) вместе с женой, ведущей класс сольного пения. Композитор, педагог, дирижер, он был сначала профессором, а потом с 1905 года директором Московской консерватории, с 1919-го по 1922-й - ее ректором.

Одновременно с консерваторией в дом № 14 переехало и Русское хоровое общество - первое в России объединение любителей хорового пения, провозгласившее в своем уставе и проводившее в жизнь помимо чисто художественных задачи просветительские. Оно было организовано в Москве в 1878 году по инициативе К. К. Альбрехта и И. П. Попова и просуществовало до 1915 года. Общество сыграло огромную роль в развитии отечественного хорового искусства и явилось как бы предтечей Всероссийского хорового общества, 25-летие со дня основания которого широко отмечалось в нашей стране в 1984 году.

Русское хоровое общество было тесно связано с Московской консерваторией, и не только общим помещением (в то время на Волхонке, 14). Большое внимание с момента основания общества ему уделяли первый директор Московской консерватории Н. Г. Рубинштейн, ее профессора, или, как их тогда называли, «свободные художники», П. И. Чайковский, А. С. Аренский, И. В. Гржимали, С. И. Танеев, М. М. Ипполитов-Иванов, В. И. Сафонов, Н. М. Ладухин и многие другие. В первое десятилетие работы Русского хорового общества бессменным его дирижером был К. К. Альбрехт; затем его сменил на этом посту А. С. Аренский, а когда Антона (Антония) Степановича назначили в 1895 году управляющим Придворной певческой капеллой в Петербурге, за дирижерский пульт общества встал М. М. Ипполитов-Иванов, отдавший многие годы жизни и труда развитию хорового искусства. А. С. Аренского же избрали в почетные члены общества, как и некоторых других профессоров Московской консерватории, работавших для него.

Общество поначалу нуждалось в отечественной хоровой литературе. Первым, кто на это откликнулся, был С. И. Танеев, написавший исключительно для исполнения хором общества «Ноктюрн». За С. И. Танеевым и другие композиторы стали писать специально для Русского хорового общества и посвящать ему свои произведения. Многие из этих произведений прозвучали впервые в исполнении хора общества, иногда прямо по рукописи. Позже Русское хоровое общество уже издавало свою литературу (сборники), выполняя тем самым и просветительскую задачу. К 90-м годам хор вырос количественно, превратившись из мужского в смешанный, что позволило значительно расширить его репертуар, и качественно: в основном исполнялись произведения a capella. Это свидетельствовало о высоком уровне исполнительской культуры. Официальным же признанием высокого мастерства хора было подписанное в 1892 году соглашение Русского хорового общества с Русским музыкальным обществом, в концертах которого оно участвовало с 1893 года. Хор выступал и вместе с хором Московской консерватории, и с оперным составом. В период пребывания Русского хорового общества в доме на Волхонке его дирижером был М. М. Ипполитов-Иванов. Исполнительные собрания, или концерты, общества проходили здесь же, в голицынском особняке, по четвергам с 8 до 10 часов вечера, за исключением больших, отчетных или экстренных, которые выпосились в Малый и Большой залы Дворянского благородного собрания. На этих концертах звучали произведения русских композиторов, в том числе С. Танеева, М. Ипполитова-Иванова, Н. Ладухина, А. Корещенко, A. Аренского, специально писавших для общества; М. Глинки, П. Чайковского, И. Римского-Корсакова, И. Рубинштейна, С. Давыдова, Д. Бортнянского и других отечественных композиторов, а также сочинения зарубежных: И. Баха, B. Моцарта, Ф. Мендельсона, Ш. Гуно, И. Гайдна и т. д. и т. д. В концертах принимали участие оркестр Московской консерватории и солисты. Так, в сезоне 1894/95 года на исполнительных собраниях общества играли выдающиеся музыканты - тогда еще молодые С. В. Рахманинов и К. И. Игумнов.

Огромную роль в развитии отечественной хоровой культуры и музыкальном образовании сыграло открытие в 1881 году Русским хоровым обществом общедоступных классов.

В 1894 - 1898 годах они помещались в доме Серебрякова, на углу Садовой и Долгоруковской (Каляевская) улиц; в здании 2-го городского женского училища.

Когда наконец в 1898 году новое здание Московской консерватории было выстроено, ее преподаватели и учащиеся покинули дом князя Голицына. Вместе с ними на Большую Никитскую выехало и Русское хоровое общество. А вскоре после этого в дом на Волхонке на несколько лет переехали классы хорового пения, но это произошло уже в новом веке. А на Волхонке, в главном доме, оставались конторы князя «Мучная торговля», «Соль», «Хлеб в зерне».

Неоднократно переделывавшийся в XVIII - XIX веках левый флигель наконец к 1892 году был основательно перестроен академиком архитектуры В. П. Загорским (автором проекта здания Московской консерватории) под меблированные комнаты. Вместе с пристроенным к флигелю трехэтажным зданием они получили название «Княжий двор». В таком виде дом «дожил» до 1960 года, когда его фасад со стороны Волхонки был сильно срезан.

В 1895 году управляющий делами и имениями князя С. М. Голицына подал в строительное отделение Московской городской управы прошение о замене «ветхой каменной ограды по Малому Знаменскому переулку металлической в каменных столбах решеткой». Первоначальный чертеж, выполненный архитектором П. М. Самариным, предусматривал установку на «каменных столбах» ваз с лепными гирляндами, по от них потом отказались при уточнении чертежа (ограда выходила за пределы красной линии), и забор поставили такой, каким мы видим его и сейчас. Калитки же, расположенные по обе стороны ворот, заложены кирпичом много позже.

На этом строительство во владении С. М. Голицына в XIX веке в основном закончилось.

В меблированных комнатах «Княжий двор» останавливались писатели, художники, музыканты, из которых, к сожалению, увековечено мемориальной доской имя лишь одного - выдающегося русского художника-живописца В. И. Сурикова. В 1898 году в меблированных комнатах поселился брат П. И. Чайковского - Модест Ильич. У него бывали профессора Московской консерватории, и в частности С. И. Танеев.

В XX ВЕКЕ. ДО ОКТЯБРЯ

В XX веке дом № 14 прожил вот уже 85 лет. За этот большой срок жизнь его, отражая жизнь страны, развивалась интенсивно. В самом начале века дом арендовали небольшие учреждения: частное реальное училище Хайновского, курсы бухгалтерии Григорьева и др. А в 1903 году он был куплен Московским художественным обществом и впервые сменил владельца.

Московское художественное общество (возникло в 1843 г.), постоянно нуждаясь в расширении помещений, в частности для состоящего при нем Училища живописи, ваяния и зодчества, получило в 1903 году из Государственного казначейства 1 миллион рублей на, как записано в отчете общества, «приобретение для потребностей Училища недвижимого имения кн. Сергея Михайловича Голицына в Москве, па Волхонке». Поскольку Московское художественное общество еще за несколько лет до этого вело строительство на принадлежавшей ему территории на Мясницкой улице (ул. Кирова, против почтамта) да и содержание приобретенного им дома тоже должно было обойтись дорого, совет общества весной того же года получил право заключать договоры с учреждениями и частными лицами на сдачу своих помещений внаем.

Первыми, кто арендовал дом № 14, были владельцы торговой школы В. В. Кузьмин и профессор И. М. Громогласов. Возникшее в 1891 году скромное «мужское учебное заведение с преподаванием коммерческих наук», как оно себя именовало, к началу XX столетия выросло до четырехклассной мужской торговой школы с пансионом, довольно высокой платой за обучение и целью «дать учащимся коммерческое образование, вполне приспособленное к потребностям служебной деятельности в торгово-промышленных учреждениях, равно и ведения собственных торговых предприятий». Курс обучения длился шесть лет: два года подготовительных и четыре основных. Программа помимо общеобразовательных и специальных предметов включала еще техническое рисование и танцы.

На базе этой школы в начале века было открыто и женское учебное заведение 2-го разряда с преподаванием коммерческих наук для детей «лиц торгового сословия», также с пансионом, шестигодичным обучением, точно такой же платой за обучение.

Поскольку занятия в обеих школах проходили в первой половине дня, то их владельцы в свою очередь в 1903 - 1907 годах сдавали занимаемое ими помещение для занятий классов хорового пения Русского хорового общества в вечерние часы будних и дневные часы воскресных дней. И опять в старых стенах голицынского особняка, как и во времена пребывания здесь Московской консерватории и Русского хорового общества, звучала музыка (кстати, в классах хорового пения было открыто отделение по обучению игре на скрипке). И снова знакомой дорогой приходил в дом № 14 М. М. Ипполитов-Иванов, бессменно преподававший на третьем курсе.

В 1908 году классы хорового пения переехали в дом Е. Н. Самариной на Петровку, 25, а здесь, на Волхонке, еще около двух лет продолжали работать торговая школа и женское учебное заведение, преобразованное позже в женскую гимназию Л. Н. Громогласовой с преподаванием «коммерческих предметов» для желающих. Эта гимназия, пользовавшаяся всеми правами правительственных, занимала квартиру № 3 главного дома на Волхонке вплоть до Великого Октября.

В конце 1908 - начале 1909 года дом № 14 открыл свои двери, вернее залы, Союзу русских художников. В течение полутора месяцев здесь проводилась его VI выставка, знаменательная тем, что была последней общей выставкой московской и петербургской групп, входивших в состав Союза русских художников; после нее в союзе произошел окончательный раскол - петербургская группа отделилась от московской. «Эта выставка была самой крупной за все существование «Союза» и имела большой резонанс как в Москве, так и в Петербурге», - пишет исследователь истории Союза русских художников В. П. Лапшин. В ней принял участие 51 художник, среди которых: А. Е. Архипов, А. Н. Бенуа, Л. С. Бакст, А. Я. Головин, М. В. Добужинский, И. Э. Грабарь, К. А. Коровин (здесь же была устроена посмертная выставка его брата - С. А. Коровина, умершего в 1908 г.), Е. Е. Лансере, С. В.Малютин, В. А. Серов, К. А. Сомов, Л. О. Пастернак, В. И. Суриков и многие другие. Кстати, К. Коровин, Серов, Архипов, Пастернак в это время преподавали в Училище живописи, ваяния и зодчества.

Выставка была поистине представительна. Вот что писали о ней в газете «Речь» очевидцы:

«Залы голицынского дома совершенно переполнены. Трудно двигаться, не то что смотреть. Какое-то «рандеву» всего, что есть в Москве повиднее. Писатели, артисты, музыканты, ученые, меценаты, светские красавицы… завсегдатаи… Громкий гул голосов. Кое-где взволнованные лица самих героев торжества, экспонирующих художников…

У картин, которые обозначены в кружочках как выдающиеся, стоят так густо, что надо ждать очереди, чтобы взглянуть хоть краешком глаза».

А один из рецензентов газеты «Русское слово», ознакомившись с экспозицией за два дня до открытия выставки, восторженно воскликнул: «Здесь бьется настоящий пульс ружеского искусства».

Подобной выставки дом № 14 на Волхонке никогда не видел, хотя выставки устраивались в нем и позже, но не Союза русских художников; в частности, уже после революции, в 1925 году, там была организована выставка скульптуры группы художников «Объединение». На ней показал свои работы художник-анималист В. А. Ватагин, много лет проживший в этом самом доме. В своих воспоминаниях он писал: «С 1906 г. по 1931 г. мы жили па Волхонке - против храма Спасителя».

В 1909 году дом № 14 арендует Московский городской народный университет имени А. Л. Шаиявского. Инициатор организации этого учебного заведения, поборник распространения высшего образования для женщин, Альфонс Леонович Шанявский не дожил до дня открытия университета (умер 7 ноября 1905 г.), но завещал все свое состояние, в том числе и свой арбатский дом, «для устройства и содержания в нем или из доходов с него Народного университета». Так он писал в заявлении в Московскую городскую думу в сентябре 1905 года и назвал университет «народным», а не «вольным», как было задумано им сначала. По воспоминаниям активного участника его создания, члена попечительного совета, а впоследствии и председателя правления университета, прогрессивного издателя М. В. Сабашникова, университет был назван «народным» «по тактическим соображениям, боялись словом «вольный» затруднить его разрешение»: ведь шел революционный 1905 год, правительство могло усмотреть опасность даже в определении «вольный» и не разрешить открытие университета.

Огромную роль в его организации и работе после смерти А. Л. Шанявского сыграла его вдова Лидия Алексеевна, с необычайным мужеством и упорством преодолевавшая все трудности на этом пути. По завещанию она стала пожизненным членом попечительного совета университета вместе с, братьями С. В. и М. В. Сабашниковыми, историком и педагогом Н. В. Сперанским, выдающимся ученым К. А. Тимирязевым, русским невропатологом В. К. Ротом - первым председателем попечительного совета - и некоторыми другими. В совет вошли и представители Московской городской думы, в ведении которой находился университет. Его торжественное открытие состоялось 2 октября 1908 года, а с 1909 по 1911 год включительно он работал в доме № 14 на Волхонке.

Основная цель университета определялась так: служить широкому распространению высшего научного образования и привлечению симпатий народа к науке и знанию. Это было демократическое высшее учебное заведение: в пего принимали всех желающих, без различия пола, национальности, сословия, предъявления диплома об окончании среднего учебного заведения или о предварительном образовании и свидетельства о политической благонадежности. Обучение было платным, но плата взималась минимальная. Занятия проводились только в вечерние часы - с 17 до 22 часов, таким образом, учиться могли и те, кто работал. Учащимся предоставлялась в пользование библиотека, насчитывавшая 35 тысяч томов. В университете было два отделения: научно-популярное, где учились четыре года и программа приравнивалась к гимназическому курсу (здесь в основном учились рабочие и служащие), и академическое, трехгодичное, где занимались по программе Московского университета. Кроме того, были организованы эпизодические университетские курсы, на которых готовили практических работников в области кооперации и ведения мелкого хозяйства, местного самоуправления, библиотечного дела, внешкольного образования и др. Эти курсы были доступны наиболее широкой публике и пользовались большой популярностью. В университете преподавали профессора и приват-доценты Московского университета. Среди них были известные ученые П. Н. Лебедев, С. А. Чаплыгин, П. П. Лазарев, А. Е. Ферсман, Н. Д. Зелинский, К. А. Тимирязев, С. И. Вавилов и другие.

В 1912 году на Миусской площади выстроили для университета специальное здание, и он переехал туда. На Волхонке же в течение года оставалась еще канцелярия правления университета, к 1913 году и она покинула голицынский особняк.

17 октября 1912 года Московское художественное общество на чрезвычайном собрании приняло решение о составлении проекта строительства на территории Волхонки, 14, нового здания Училища живописи, ваяния и зодчества; определили и сумму 5 тысяч рублей для вознаграждения будущего архитектора. Но этот план осуществлен не был. А пока дом № 14 сдали в аренду Голицынским высшим женским сельскохозяйственным курсам, которые и переехали на Волхонку в 1912 году с Большой Никитской, 14 (ул. Герцена), где находились с 1908 года, то есть с самого основания. За год до их переезда и всего один год (1911-й) в этом же доме, г, бывшей квартире А. Н. Островского - № 1 - помещалось Общество взаимопомощи русских агрономов, как бы проложившее путь сельскохозяйственным учреждениям на Волхонку. Среди членов правления этого общества были и преподаватели университета имени А. Л. Шанявского, например А. Ф. Фортунатов, П. А. Садырин, и директор Московского сельскохозяйственного института профессор И. А. Иве-ронов, преподававший также на Голицынских высших женских сельскохозяйственных курсах, и другие.

Дмитрий Николаевич Прянишников, агрохимик, биохимик и физиолог растений, ученик и преемник К. А. Тимирязева, в книге «Мои воспоминания» (М., 1957) отводит целую главу организации Голицынских высших женских сельскохозяйственных курсов, директором которых он избирался подряд девять лет и сочетал эту ответственную работу с чтением лекций в Московском сельскохозяйственном институте и Московском университете. Княгиня С. К. Голицына (однофамилица С. М. Голицына), имевшая в Москве, на Большой Никитской, 14, гимназию, получила разрешение на то, чтобы помещение гимназии по вечерам использовалось для сельскохозяйственных курсов. Но осилить организацию курсов ей было очень трудно, и во главе их стал Д. Н. Прянишников, а курсы унаследовали лишь фамилию Голицыной (княгиня входила и в попечительный совет), да еще и волею судеб с 1912 по 1922 год они помещались в бывшем голицын-ском особняке (после Октябрьской революции курсы продолжали называться по традиции Голицынскими, но без слова «женские», поскольку все специфические женские учебные заведения были слиты с мужскими).

Цель курсов: дать научную подготовку к сельскохозяйственной, общественной, частной и педагогической деятельности. Значение же их было очень велико. Вопрос о высшем женском образовании в дореволюционной России оставался все еще очень острым. «С любовью относились к курсам и преподаватели и слушательницы. Женская аудитория того времени, - вспоминает Д. Н, Прянишников, - отличалась особой чуткостью и отзывчивостью, дорожила «своими» курсами, как «не казенным» учреждением, но в то же время это был филиал академии». Курс обучения был рассчитан на четыре года, летняя практика проходила на подмосковных фермах. Лекции читали преподаватели Московской сельскохозяйственной академии, ассистенты вели практические занятия. Голицынские высшие женские сельскохозяйственные курсы сыграли большую роль в развитии высшего женского образования в России, в подготовке специалистов сельского хозяйства.

Вернемся теперь в начало века и посмотрим, что происходило в меблированных комнатах «Княжий двор».

Здесь осенью 1904 года ненадолго останавливался А. М. Горький. Этот год был для него полным счастливых событий, встреч и горестных потерь. Вместе с актерами Московского Художественного театра, а также с А. П. Чеховым, Ф. И. Шаляпиным, Н. Э. Бауманом он встречал этот Новый, 1904 год. 17 января 1904 года Горький присутствовал в Художественном театре на чествовании А. П. Чехова в связи с 25-летием его литературной деятельности, а через полгода приехал проводить своего дорогого друга в последний путь. Осенью 1904 года Горький опять в Москве. На сей раз он остановился в меблированных комнатах «Княжий двор», где принимал С. Т. Морозова.

Знакомство Горького с этим незаурядным человеком, «замечательным человеком, гениальнейшим ребенком», как назвал его К. С. Станиславский, купцом, вложившим немалые средства в строительство Московского Художественного театра, увлеченно рассуждавшим об учении Маркса и гении Пушкина, произошло в осенние дни 1902 года. «…Я встретил Савву Морозова за кулисами Художественного театра, - театр спешно готовился открыть сезон в новом помещении, в Камергерском переулке», - писал А. М. Горький в очерке «Савва Морозов», С. Т. Морозов стоял в перепачканном известью сюртуке, с рулеткой в руках; вместе со слесарями и электротехниками он «трудился как простой мастер, удивляя специалистов своим знанием электротехнического дела», - вспоминал К. С. Станиславский. Горького же он поразил своей кипучей энергией, широтой и глубиной познаний и интересов, но, главное, верным ощущением эпохи, духа времени. «…В словах Саввы Морозова не прикрыто ничем взвизгивала та жгучая боль предчувствия неизбежной катастрофы, которую резко ощущали почти все честные люди накануне кровавых событий японской войны и 905 года. Эта боль и тревога были знакомы мне; естественно, что они возбуждали у меня симпатию к Морозову», - писал Горький в упомянутом очерке. Вскоре они стали друзьями, даже на «ты», и встречались каждый раз, когда Горький приезжал в Москву. Вот как описывает одну из этих встреч Алексей Максимович:

«Как-то осенью, дождливым днем, он сидел у меня в комнате гостиницы «Княжий двор», молча пил крепкий чай и назойливо стучал пальцами по столу. Дождь хлестал в окно, по стеклам текли потоки воды, было очень скучно, казалось, что вот стекла размоет, вода хлынет в комнату и потопит нас.

- Что с тобой? - спросил я.

- Сплю плохо, - неохотно ответил Савва, сморщив лицо. - Вижу дурацкие сны…

…И вдруг, вскочив, он забегал по комнате, нервно взвизгивая и скаля зубы:

- Нет, подумай! Эта бесшабашная сволочь, эти анархисты в мундирах сановников, - вот! - затеяли войну. Японцы бьют нас, как мальчишек, а они шутки шутят, шуточки!… Бессмысленно, преступно…

Сразу оборвав свои крики, - точно оступился и упал, - он остановился среди комнаты спрашивая:

- Неужели и это пройдет безнаказанно для них? И снова сел к столу, жадно глотая остывший чай». Последний раз они виделись 9 января 1905 года. Вскоре после этой встречи Савва Морозов уехал за границу и там застрелился. Горький писал, что когда прочитал телеграмму о его смерти, то пережил час острой боли… «Жалко этого человека… Затравили его, как медведя, маленькие, злые и жадные собаки…»

В 1910 году в «Княжьем дворе» поселился знаменитый русский живописец Василий Иванович Суриков. Окно его комнаты на третьем этаже выходило на Волхонку. Внучка В. И. Сурикова, писательница Н. П. Кончаловская, вспоминает, как еще маленькой девочкой бывала у дедушки в гостях в «Княжьем дворе»: «Внутри было мрачно, тихо, холодно. Широкие длинные коридоры… были всегда безлюдны, казалось, здесь никто не живет. А жили там в высоких и больших комнатах подолгу - годами. Среди жильцов было много знаменитостей: композитор Гречанинов, скульптор Опекушин, профессор Северцов. Был даже особый корпус, где останавливались проездом исключительно художники. Там, бывало, постоянно жил Репин».

К В. И. Сурикову в «Княжий двор» приходили друзья: актриса Малого театра В. О. Массалитинова, балерина, последовательница Айседоры Дункан Н. Ф. Тиан, поэт М. А. Волошин. С Волошиным Сурикова связывала давняя дружба. Василий Иванович рассказывал ему о своей жизни, а Волошин записывал все, что запоминал. Позже он написал на основе этих записей биографию В. И. Сурикова, «ту биографию, - пишет Н. Кончаловская, - без которой не обходился ни один автор научного или художественного труда о Сурикове».

В этой же комнате, куда приходили друзья, была и мастерская художника. Здесь, в «Княжьем дворе», он работал над полотном «Посещение царевной женского монастыря». Маленькая Наталья Кончаловская позировала В. И. Сурикову: «Он надевал на меня царевнин наряд, взятый напрокат в костюмерной Большого театра, - бармы, оплечье и кокошник. Я стояла, переступая с ноги на ногу, и терпеливо позировала. Бармы и кокошник были тяжелы, платье мне было велико, рукава волочились по полу…»

В «Княжьем дворе» В. И. Суриков прожил несколько лет, с перерывами. В 1914 году он опять поселился здесь после болезни. Дочь выбрала ему комнату на первом этаже, чтобы Василию Ивановичу легче было выходить на воздух. Комната оказалась сырой, больные легкие Сурикова не выдержали. Пришлось навсегда покинуть «Княжий двор». Художника на лето отвезли в Крым, но оттуда он вернулся совсем больным. Последним жильем В. И. Сурикова в Москве, как и А. Н. Островского, был номер в гостинице «Дрезден», где в начале 1916 года В. И. Суриков скончался от двустороннего воспаления легких.

В «Княжьем дворе» останавливались и жили также художник Н. Милиоти, писатель И. Бунин и другие. И наконец, перед самой Октябрьской революцией, в 1917 году, в «Княжьем дворе» поместилась Ломжинская учебная дирекция (министерства народного просвещения Польши), эвакуированная в Москву в числе многих польских, в частности варшавских, учебных заведений. Шла первая мировая война. Назревала революция.

ПОСЛЕ ОКТЯБРЯ

После Великой Октябрьской социалистической революции старый голицынский особняк, меблированные комнаты «Княжий двор» и все службы были национализированы. У дома появился новый хозяин - народ.

В первые годы Советской власти в этом доме продолжали работать Голицынские сельскохозяйственные курсы. В 1922 году здание заняли Московский лесной (или лесотехнический) институт и Московский народный лесотехникум. В 1925 году техникум переехал на территорию Погонно-Лосинопетровского учебного лесничества. К этому времени из дома № 14 выехал и лесной институт, три факультета которого готовили инженеров-лесотехнологов (механиков и химиков) и лесоводов-мелиораторов. Среди профессоров института мы снова встречаем имя выдающегося ученого С. А. Чаплыгипа. Здесь же преподавали известный ботаник В. М. Арциховский и О. Ю. Шмидт, жизнь которого с этого времени оказалась тесно связанной с Волхонкой, 14.

В бывших меблированных комнатах «Княжий двор» в первые годы Советской власти помещались общежития. В 1920 году здесь было Третье общежитие Наркоминдела. Осенью этого года в общежитии останавливался временно исполнявший тогда роль дипкурьера И. Эренбург (он жил здесь еще в меблированных комнатах «Княжий двор» - в 1904 году, будучи гимназистом). Впоследствии он вспоминал: «…Коменданта Третьего общежития Наркоминдела звали товарищем Адамом; но, если говорить откровенно, Адамом чувствовал себя я: я оказался в раю, откуда меня легко могли выгнать… Товарищ Адам поселил нас в комнате, которая не отапливалась, и все же «Княжий двор» был раем». Потом все-таки начали топить, и стало уютнее. «По вечерам, - вспоминает Эренбург, - к нам часто приходили друзья. Почти каждый вечер приходил Б. Л. Пастернак, который жил в соседнем доме. Мы спорили о мировых событиях, о поединке между футуристами и имажинистами…»

В 1920-е - первой половине 30-х годов Б. Л. Пастернак жил в главном доме, в квартире JSfb 9. Здесь у него останавливался известный советский поэт Николай Тихонов.

В правом флигеле ансамбля бывшей голицынской усадьбы в начале 20-х годов было общежитие студентов Московского лесного института. В нем в 1923 году жил некоторое время у друзей будущий академик, лауреат Ленинской премии, ученый-генетик, а тогда только принятый во 2-й Московский государственный университет 16-летний студент Н. П. Дубинин. В книге «Вечное движение» (М., 1973) он вспоминает об этих счастливых и трудных днях: «Думал ли я, сидя вечерами в садике внутри двора, какие бури будут бушевать в Институте философии (Институт философии АН СССР и в настоящее время работает в доме № 14. - Е. М.) в адрес генетики, да и в мой адрес, как затем в этих же стенах -наступит признание генетики, понимание ее роли! А тогда, в те вечера осени 1923 года, мирный, большой, темный дом, казалось, спал, укрывшись за высокими сумрачными деревьями… Прошло какое-то время, и я перешел в общежитие университета, находившееся на Смоленском бульваре в доме 15».

Флигель этот, украшенный портиком, скромно и безмолвно почти два века игравший роль служебного, зажил полнокровной жизнью после Октября. Ему суждено было стать колыбелью Большой советской энциклопедии.

Вопрос о необходимости советских словарно-энциклопедических изданий был поставлен В. И. Лениным в первые же годы Советской власти. Конкретно «идея подготовки большой универсальной советской энциклопедии, - как отмечал председатель научно-редакционного совета издательства «Советская энциклопедия», главный редактор БСЭ, академик А. М. Прохоров, - возникла в 1923 году». В феврале 1925 года по постановлению ЦИК СССР приступили к подготовке первого издания. Главным редактором БСЭ был назначен советскими ученый-математик, астроном, геофизик, один из активных участников становления издательского дела в первые годы Советской власти и бывший заведующим Госиздатом (1921 - 1924) Отто Юльевич Шмидт. Редакция поместилась на Волхонке, 14, в правом флигеле. В 1926 году вышел первый том первого издания БСЭ. В его редакционной статье говорилось: «Предпринято дело громадной важности и исключительной трудности. Оно служит большой культурно-политической задаче… Быть памятником нашей великой революционной эпохи и опорой для дальнейшего массового социалистического строительства, основанного на новейших научных данных, - вот чем должна стать Энциклопедия». И она выполнила эти задачи. С тех пор вышло три издания БСЭ, три издания Малой советской энциклопедии, кроме того, издаются и отраслевые энциклопедии, но колыбелью БСЭ была Волхонка, 14.

1925 год вообще оказался знаменательным в истории дома: он передавался Коммунистической (с момента организации в 1918 г. до 1924 г. - Социалистическая) академии. В этом году туда переехал из особняка на Знаменке, 11 (угол нынешних улиц Фрунзе и Маркса и Энгельса), только ее аппарат, а через полтора года - и некоторые входящие в академию институты, секции, состоящие при ней общества, редакции журналов и ее издательство. Председателем президиума стал известный историк М. Н, Покровский.

Поскольку после победы Великой Октябрьской социалистической революции центр международного рабочего и коммунистического движения переместился в Советскую Россию, возникла необходимость в дальнейшей планомерной и последовательной разработке вопросов теории научного социализма и коммунизма. Выполнить эту важнейшую задачу, а также осуществлять борьбу с буржуазными и мелкобуржуазными извращениями марксизма, за строгое проведение принципов диалектического материализма как в общественных, так и в естественных науках и разоблачение идеализма призвана была Коммунистическая академия. Помимо этого, академия должна была в короткий срок воспитать кадры ответственных работников, теоретически подготовленных к выполнению задач социалистического строительства.

Это было совершенно новое научно-исследовательское учреждение, которое охватывало и учебно-просветительные задачи (при академии были открыты курсы марксизма-ленинизма; они потом выделились в самостоятельную организацию), и объединяло всю научно-исследовательскую работу, проводившуюся разрозненно в разных институтах и комиссариатах. «Академия… должна сделаться своего рода Госпланом в области идеологии… организованно поставить на службу советской практики научную марксистскую мысль», - говорилось в редакционной статье «Вестника Социалистической академии» (1922, № 1). Академия привлекла к работе и европейских марксистов, чтобы стимулировать развитие марксистской мысли за рубежом. В состав действительных членов академии были избраны в 1918 году В. Д. Бонч-Бруевич, А. В. Луначарский, М. Н. Покровский, И. И. Скворцов-Степанов, Н. К. Крупская и другие. Позже число членов академии было расширено, в нее вошли О. Ю. Шмидт, П. И. Стучка, А. М. Коллонтай, Г. М. Кржижановский, А. М. Горький, К. А. Тимирязев и другие видные ученые и выдающиеся общественные деятели.

Сначала академия занимала здание бывшей Практической академии коммерческих наук (Покровский бульв., 5), а затем в 1921 году она переезжает на Знаменку, И; оттуда, как уже говорилось, на Волхонку, 14.

Вскоре после переезда академии на Волхонку стали ощущаться теснота и неудобство старого барского особняка. Именно тогда и встал вопрос о надстройке дома. «Управление делами в отчетном 1928/29 году, - читаем мы в кратком отчете о работе Коммунистической академии за 1928 - 1929 гг., - выполнило большую работу, связанную с надстройкой двух этажей над домом по Волхонке, 14… По надстройке 2-х этажей в 1928/29 г. истрачено 572.609 руб. Строительные работы были начаты в июле 1927 года». Несмотря на то что проживший почти два века нетронутым дом потерял свой первоначальный вид (утратил, в частности, фронтон), авторы проекта надстройки отнеслись с уважением к его архитектуре, не нарушив грубо основных пропорций старой части здания.

Теперь Коммунистическая академия разместилась удобно, а выросшая к тому времени библиотека, которая находилась еще в старом здании, на улице Фрунзе, оказалась в крайне стесненном положении: многие книги просто не выдавались из-за того, что невозможно было подступиться к стеллажам. В 1926 году академия возбудила по докладу библиотеки ходатайство об ассигновании ей средств для постройки специального библиотечного здания.

Было составлено несколько проектов, из них приняли проект С. Е. Чернышева. Снесли все старые строения, составлявшие часть бывшей усадьбы С. М. Голицына, кроме, разумеется, главного дома и двух флигелей, и жильцов переселили. Но библиотечное здание так и не было построено.

Структура Коммунистической академии несколько раз менялась, и к 1928 - 1930 годам вместо прежних секций были созданы институты истории, философии, экономики, а также литературы, искусства и языка и несколько научных обществ. В эти годы на Волхонке в главном доме помещались: президиум Коммунистической академии, ее хозяйственный и финансовый отделы, институты: аграрный, философии, истории, мирового хозяйства и мировой политики (директором был известный ученый академик Е. С. Варга), Институт по изучению высшей нервной деятельности (Институт мозга), которым с момента основания в 1918 году руководил В. М. Бехтерев. Но в здании на Волхонке он проработал очень недолго - 28 декабря 1927 года скончался. В некрологе А. В. Луначарский писал: «Он меня поразил прежде всего своей степенной красотой… К Советской власти Бехтерев сразу отнесся с той же степенностью и спокойствием… Бехтерев был прозорливым и, приехавши ко мне, с первых же слов сказал: «Считая, что Россия надолго, а может быть, и навсегда получает новый облик, хочу в этой новой России обеспечить продолжение развития той области, которой я отдал свою жизнь». Область, которой Бехтерев отдал свою жизнь, - это как раз работа над мозгом».

Здесь же, на Волхонке, находились секции: естественных и точных наук, кооперативная, теории и практики международного женского движения, по изучению проблем войны, экономическая. С секциями соседствовали общества: историков-марксистов, врачей-материалистов; в здании Коммунистической академии проходили заседания Общества статистиков-марксистов и Общества биологов-материалистов, состоящих также при академии. Наконец, на Волхонке, 14, находились издательство Комакадемии, редакции журналов «Историк-марксист», «Вестник Коммунистической академии» (в редколлегии М. Н. Покровский, О. Ю. Шмидт и др.), «На аграрном фронте», «Мировое хозяйство и мировая политика». В левом флигеле было общежитие аспирантов академии.

В 1936 году Коммунистическая академия была упразднена. К этому времени активизировалась и получила широкое развитие работа Академии наук СССР и параллельное существование двух академий (Комакадемия включала 21 институт) было признано нецелесообразным. Институты Коммунистической академии перевели в систему Академии наук. Часть из них осталась в доме № 14 на Волхонке. Так, с 1936 по 1960 год здесь работал созданный на основе Института истории Коммунистической академии и Историко-архео-графического института АН СССР Институт истории АН СССР. За эти годы его деятельность связана с именами таких выдающихся ученых, как Е. В. Тарле, Б. Д. Греков, С. Б. Веселовский, В. П. Волгин, Ю. В. Готье, Е. А. Космин-ский, Н. М. Лукин, А. М. Панкратова, С. Д. Сказкин, М. Н. Тихомиров, В. М. Хвостов, С. В. Бахрушин, С. К. Богоявленский.

С 1937 по 1953 год бессменным директором Института истории был выдающийся деятель советской науки академик Борис Дмитриевич Греков. В эти годы его наиболее плодотворной научной деятельности Б. Д. Грековым написаны самые крупные работы, из которых «Киевская Русь» по сей день является капитальнейшим трудом. Одновременно в 1946 - 1951 годах Б. Д. Греков был директором созданного в 1946 году Института славяноведения АН СССР (с 1968 г. Институт славяноведения и балканистики), находившегося тоже в доме № 14 на Волхонке. И там же помещался Институт истории материальной культуры АН СССР, директором которого в 1944 - 1946 годах тоже был Б. Д. Греков; в 1947 году на этом посту его сменил член-корреспондент АН СССР А. Д. Удальцов.

В память о работе Б. Д. Грекова в академических институтах на здании, где они помещались, установлена мемориальная доска.

Вторая мемориальная доска сообщает о том, что в этом доме с 1930 по 1969 год работал видный общественный и политический деятель, ученый-экономист, академик Константин Васильевич Островитянов. С 1947 по 1953 год он был директором Института экономики, образованного в июне 1930 года на базе экономической секции Коммунистической академии и Института экономики РАНИОН (Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук) и вошедшего в 1936 году в состав АН СССР. С этого же года и по 1983 год (когда он переехал в новое здание на улицу Красикова, 27) институт помещался на Волхонке, 14. Основной задачей этого научно-исследовательского учреждения с самого начала было превращение его в научный центр марксистско-ленинской экономической мысли в стране.

Институт принимал активное участие в разработке пятилетних планов экономического и социального развития страны и других важнейших документов. За достижения в развитии экономической науки и подготовку научных кадров в связи с 50-летием института Президиум Верховного Совета СССР наградил его в 1980 году орденом Трудового Красного Знамени. Здесь работали и работают видные советские экономисты - академик Т. С. Хачатуров, член-корреспондент АН СССР Л. М. Гатовский и другие.

В здании на Волхонке находилась и редакция журнала «Вопросы экономики». В одном из бывших залов Голицынского музея долгие годы был читальный зал библиотеки института, а в бывшей домовой церкви - книгохранилище.

В доме № 14, кроме того, работали в разное время: Институт мирового хозяйства и мировой политики АН СССР (директор, как и в бытность института в системе Коммунистической академии, Е. С. Варга), Институт истории искусств АН СССР (директор И. Э. Грабарь), Тихоокеанский институт АН СССР (директор Е. М. Жуков), Комиссия по истории исторической науки (председатель В. П. Волгин), Издательство Академии наук СССР. Добавим, что в этом же доме в 1958 году выдающийся ученый-экономист и статистик, лауреат Государственной премии СССР, академик АН СССР и ВАСХНИЛ Василий Сергеевич Немчинов организовал в составе Академии наук СССР первую в стране Лабораторию по применению математических методов в экономических исследованиях и планировании. На ее базе в 1963 году был создан

Центральный экономико-математический институт (ЦЭМИ) АН СССР. Некоторые лаборатории этого института до недавнего времени продолжали работать в доме № 14. Здесь же размещался орган ЦЭМИ АН СССР - журнал «Экономика и математические методы». В 1981 году институт, а вслед за ним и его печатный орган переехали на улицу Красикова, 32.

В правом флигеле много лет помещался Институт языкознания АН СССР; в 1982 году и он покинул старое здание. А сейчас здесь находятся Институт русского языка АН СССР и редакция журнала «Вопросы языкознания». В левом флигеле, бывшем «Княжьем дворе», - объединение Автоэкспорт.

В настоящее время в доме № 14 продолжает работать Институт философии АН СССР, образованный в 1929 году на базе философской секции Коммунистической академии и так же, как и Институт экономики, в 1936 году вошедший в состав Академии наук СССР. Годом раньше (1979) Института экономики он был тоже награжден орденом Трудового Красного Знамени. Здесь же находится и редакция журнала «Вопросы философии».

Итак, дом, проживший более двух столетий, один из немногих, уцелевших в этом районе во время пожара 1812 года, с полным правом вошел в историю культурной жизни Москвы. Он служил, служит и еще будет служить людям.

СОДЕРЖАНИЕ

ДВА ВЕКА НАЗАД

ДОМ «ИЗВЕСТНОГО СТАРИЧКА»

ГОЛИЦЫНСКИЙ МУЗЕЙ

«VOULOIR, C'EST POUVOIR»

СОСЕДИ

МОСКОВСКАЯ КОНСЕРВАТОРИЯ И РУССКОЕ ХОРОВОЕ ОБЩЕСТВО В ДОМЕ НА ВОЛХОНКЕ

В XX ВЕКЕ. ДО ОКТЯБРЯ

ПОСЛЕ ОКТЯБРЯ

ИБ № 2873

Елена Иоганновна Македонская

УЛИЦА ВОЛХОНКА, 14

Заведующий редакцией Ю. Александров

Редактор Л. Карабанова

Художник А. Маркевич

Художественный редактор И. Сайко

Технический редактор Г. Бессонова

Корректоры И. Фридлянд, Н. Кузнецова

Сдано в набор 19.04.85. Подписано к печати 19.08.85. Л77574. Формат 70Х108 1/32. Бумага типографская № 3. Гарнитура «Обыкновенная новая». Печать высокая. Усл. печ. л. 3,5. Усл кр.-отт. 4,38. Уч.-изд. л. 3,56. Тираж 75 000 экз. Заказ 656. Цена 25 коп. Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Московский рабочий». 101854, ГСП, Москва, Центр, Чистопрудный бульвар, 8. Ордена Ленина типография «Красный пролетарий». 103473, Москва, И-473, Краснопролетарская, 16.

Проживший более 200 лет, уцелевший в пожаре 1812 года среди немногих на Волхонке дом № 14 - свидетель и участник самых разнообразных культурно-исторических событий нашей страны. В его историю вписаны имена выдающихся зодчих, ученых и общественных деятелей, писателей и поэтов, композиторов и художников. В стенах этого дома в течение многих лет был открыт Голицынский музей, работали Московская консерватория и Русское хоровое общество, Московский городской народный университет имени А. Л. Шанявского, высшие и средние специальные учебные заведения, Коммунистическая академия и ее издательство, институты АН СССР. Волхонка. 14, стала и колыбелью БСЭ.

МОСКОВСКИЙ РАБОЧИЙ

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

15.02.2023

Оглавление

ДВА ВЕКА НАЗАД

ДОМ «ИЗВЕСТНОГО СТАРИЧКА»

ГОЛИЦЫНСКИЙ МУЗЕЙ

«VOULOIR, C'EST POUVOIR»*

СОСЕДИ

МОСКОВСКАЯ КОНСЕРВАТОРИЯ И РУССКОЕ ХОРОВОЕ ОБЩЕСТВО В ДОМЕ НА ВОЛХОНКЕ

В XX ВЕКЕ. ДО ОКТЯБРЯ

ПОСЛЕ ОКТЯБРЯ