Зато он очень любил свою маму. Жизнь и преступления еврейских гангстеров [Роберт Рокауэй] (fb2) читать онлайн

Роберт Рокауэй Зато он очень любил свою маму Жизнь и преступления еврейских гангстеров Криминальная хроника

Моим детям — Эйтану и Ширану

Вступление

Идея этой книги возникла из разговора с моей матерью. Я изучал тогда жизнь еврейских гангстеров в Америке и решил поделиться с ней своими открытиями. Когда я начал рассказывать о подлостях, совершенных одним из детройтских гангстеров, с семьей которого мы были знакомы, она прервала меня, сказав: «Это все, может быть, и правда, но он всегда любил свою маму». Этот разговор мне запомнился, и я стал размышлять, а не написать ли книгу о еврейских гангстерах в каком-то особом жанре.

И когда я собирал материалы для будущей книги, перебирая газеты, различные издания и досье ФБР, я обращал внимание прежде всего на то, что могло пролить свет на личную жизнь того или иного гангстера, на его отношения с семьей и еврейской общиной. Беседы с бандитами тех времен и людьми, которые их знали, я старался проводить в том же ключе.

Где бы я ни выступал с лекциями о еврейских гангстерах, я неизменно обнаруживал, что наибольший интерес аудитории вызывают истории из личной жизни этих людей и анекдоты о них.

Истории о нескольких хорошо известных еврейских гангстерах Америки я, не отступая от фактов, стремился рассказать живо и увлекательно.

В этой книге много курьезных деталей. Но юмор не должен прикрывать порочности и жестокости ее «героев». Они не были забавны, и их жизнь не была забавной, хотя то, что они говорили и делали, подчас напоминало фарс. Я пытался передать это.

Никоим образом я не хотел прославить образ еврейского гангстера. Но этот образ — неотъемлемая часть истории жизни евреев в Америке. А книга, лежащая перед вами, — нетрадиционный взгляд на него.

Глава 1 Преступные бароны Восточного побережья

У них были такие имена: Луи «Лепке» Бухалтер, Бенджамин «Багси» Сигел, Артур «Голландец Шульц» Флегенгеймер, Мейер «Малыш» Лански, Чарли «Король» Соломон, Макс «Бу-Бу» Хофф, Эбнер «Дылда» Цвиллман.

Их объединяли две вещи: они были гангстеры и евреи.

Они расцвели между двумя мировыми войнами и — вместе с итальянцами — сделали американскую преступность организованной, огромной, мощной и смертоносной.

«Мы больше, чем U.S. Steel»^[1], — якобы говорил Мейер Лански, один из главных действующих лиц нашей истории и долгожитель. Возможно, он был прав.

В январе 1919 года три четверти штатов ратифицировали восемнадцатую поправку к Конституции, которая запретила «производство, продажу или перевозку отравляющих жидкостей, содержащих алкоголь… с целью употребления их в качестве напитка». Затем конгресс принял Закон Волстеда, вводящий поправку в действие. Он возлагал на правительство ответственность за трезвость всей Америки.

Когда новость об этом событии дошла до протестантского проповедника и бывшего бейсболиста Билли Сандея, он разразился радостным смехом. «Прощай, Джон Ячменное Зерно! — воскликнул он. — Ты был злейшим врагом Господа. Ты был лучшим другом Сатаны. Кончилось царство слез».

Царство слез, может быть, и кончилось, но царство гангстеров только начиналось.

Запрет на алкоголь был введен в действие в полночь на 16 января 1920 года, и с этого момента захотелось срочно выпить, кажется, каждому американцу старше двенадцати лет. В ответ на эту Великую Американскую Жажду по всем Соединенным Штатам возникли двести тысяч нелицензированных салунов, торгующих контрабандным (бутлегерским) виски. Эти бары и рестораны называли «вольница» и «слепые свиньи».

Для их снабжения были созданы огромные бутлегерские организации, возглавляемые жестокими, беспощадными бандитами — сыновьями ирландских, итальянских и еврейских иммигрантов. Они зарабатывали сумасшедшие деньги. Доходы от продажи спиртного составляли сотни миллионов долларов ежегодно, из них только контрабанда приносила больше пятидесяти миллионов.

Аль Капоне, ставший символом преступности той эпохи, обращался к своим коллегам-гангстерам, евреям и «гоям», а также ко всем «добропорядочным» американцам, говоря: «Жажду законом не утолишь».

«Меня называют контрабандистом, — рассуждал он. — Да, пока товар в грузовике, это контрабанда. Но когда хозяин клуба на Золотом побережье^[2] подносит вам его на серебряном подносе — это гостеприимство».

Аль Капоне хотел знать, что такого ужасного он делает. Он задавал закономерный вопрос: «Кто-то называет это контрабандой. Кто-то называет это мошенничеством. Я называю это бизнесом. Говорят, я нарушаю сухой закон. А кто этого не делает?»

Он с удовольствием повторял, что «некоторые из наших лучших судей пили мой продукт».

Мораль той эпохи способствовала расцвету гангстеров. После Первой мировой войны наступило время «вседозволенности», когда честного человека считали «обывателем» и «сосунком», а презрение к традиционным правилам было нормой во всех слоях общества.

«Народ хочет бухла, хочет наркоты, он хочет баб и игрищ, — перефразировал известное изречение бывший детройтский гангстер Хершель Кесслер. — И мы предоставляли все эти развлечения — за соответствующую плату. Мы просто давали людям то, чего они хотели».

Во времена сухого закона пятьдесят процентов ведущих бутлегеров Америки были евреи, и именно евреи и еврейские банды контролировали преступный мир в некоторых крупнейших городах США.

В Нью-Йорке, где проживали миллион семьсот тысяч евреев — свыше сорока процентов евреев Америки, — было больше всего гангстеров-евреев. Но человек, который правил нью-йоркским дном, был не гангстером, а профессиональным игроком. Его звали Арнольд Ротстейн.

Знаменитый прежде всего тем, что купил заранее результаты матчей по бейсболу между «Чикаго Уайт Сокс» и «Цинциннати Редз» в соревнованиях «Уорлд Сириз» в 1919 году, Ротстейн первый превратил организованную преступность Америки в большой бизнес. Распознав логику событий, Ротстейн сумел организовать преступность так, что она приносила регулярный доход.

«У Ротстейна были замечательнейшие мозги, — восхищался Мейер Лански. — Он чувствовал суть бизнеса инстинктивно, и я уверен, что, будь он законопослушным финансистом, он был бы так же богат, как и занимаясь азартными играми и другими аферами».

В течение 1920-х годов Ротстейн создал самую мощную подпольную империю азартных игр Америки и контролировал большинство банд Нью-Йорка, а также наркоторговцев, бутлегеров и букмекеров. Эти подвиги принесли ему титул «король дна».

Арнольд родился в Нью-Йорке в 1882 году. Его отец, Авраам Ротстейн, богатый и уважаемый торговец одеждой, был одним из столпов ортодоксальной еврейской общины Верхнего Вест-Сайда, филантропом и председателем совета нью-йоркской больницы «Бет Исраэл». Его называли «Справедливый» за высокие принципы и честность при сделках.

Но Арнольд был совсем другим. Школа и учеба никогда не интересовали его, но он любил играть в карты и кости. «Я не часто ходил в школу, зато много играл и проигрывал, — говорил он. — Постепенно, однако, до меня дошло, что если хочешь делать на игре деньги, то надо выигрывать. Я неправильно подходил к игре». К тридцати годам Ротстейн уже открыл свой собственный игорный дом на Сорок шестой улице. Он так и не добился того уважения, на которое надеялись его родные, но оправдал их ожидания в другом: ему едва исполнилось двадцать, а он уже был миллионером и его знала вся Америка.

Хотя его основным бизнесом были азартные игры, он, имея доступ к наличности и обзаведясь политическим прикрытием, мог совершать крупные сделки и в других сферах. С появлением сухого закона деловая империя Ротстейна стала развивать новое направление — бутлегерство. Ротстейн заложил фундамент огромных прибылей от него, создав организацию, которая закупала в Англии спиртные напитки высокого качества, перевозила их через океан и продавала оптом в Соединенных Штатах. Идея была подхвачена — и в скором времени этим стали заниматься многие.

Арнольд предпочитал действовать в одиночку. Он не желал быть частью более крупной организации, так как в этом случае не мог бы контролировать ее деятельность. Но сухой закон был слишком большим куском, чтобы он — да и кто бы то ни было — смог проглотить его единолично. И, провернув одиннадцать успешных вояжей, Ротстейн ретировался из рядов спиртных контрабандистов и обратил свои таланты на контрабанду наркотиков, которая — до того, как ею занялся Ротстейн, — была совершенно неорганизованной. Послав посредников через океан, в Европу и на Дальний Восток, и контролируя закупочные операции в Соединенных Штатах, Ротстейн превратил эту отрасль преступности в бизнес-машину. К 1926 году он был финансовым повелителем потока импортных наркотиков в США.

Говорят, что еврейские гангстеры никогда не связывались с наркотиками. Это неправда. Начиная с Ротстейна, еврейские боссы преступного мира Америки открыто занимались контрабандой и оптовой торговлей опиумом и опиатами на территории США. В течение двадцатых-тридцатых годов евреи боролись с итальянцами за то, чтобы доминировать в этой сфере. Итальянская мафия взяла верх во время Второй мировой войны. Причиной тому были нацисты. Когда немцы взялись истреблять европейское еврейство, под удар попали и преступники, поставлявшие товар в Америку. А хаос, охвативший Азию после Перл-Харбора, разрушил связи между американскими евреями и европейскими торговцами наркотиками, жившими на китайском побережье.

По свидетельствам участников опиумного бизнеса, с тех пор как евреи ушли со сцены, качество продукта ухудшилось. Еврейский дурман был чище и дешевле, чем у итальянцев, разбавлявших свой наркотик химией. Один из драг-дилеров, работавший в этой сфере долгое время, отметил и другое различие между еврейской и итальянской наркомафией предвоенного периода: «Евреи были бизнесменами. Они хотели сделать бакс и сегодня, и завтра; и так далее — по баксу в день. А эти чурки хотели червонец сегодня, а завтра могли задушить за полтинник». И это утверждает итальянец!

Ротстейн был своим во многих слоях общества — от политиков и государственных деятелей до банкиров и сутенеров. В его платежной ведомости на протяжении двадцатых появляются имена гангстеров, ставших потом знаменитыми, — Джек «Легз» Даймонд, Чарли «Лаки» (Счастливчик) Лучано, Голландец Шульц, Фрэнк Костелло, Уэйкси Гордон, а также изрядное количество подкупленных общественных деятелей.

Лучано всегда восхищался Ротстейном не только за его проницательность в бизнесе, но и потому, как он сам объяснял, что «он научил меня одеваться, научил, как носить кричащие вещи, сохраняя хороший вкус».

Похоже, что, когда Ротстейн впервые нанял Лучано, его смутил вызывающий наряд Лаки. И Ротстейн посоветовал нуворишу — надо быть незаметнее. «Я хочу, чтобы ты носил что-то традиционное и элегантное, сшитое отличным портным».

Лучано был ошеломлен. «О чем, черт возьми, ты говоришь? — спросил он. — Мой портной — католик».

Но все-таки он последовал наставлениям Ротстейна и никогда об этом не пожалел. «Он научил меня пользоваться ножом и вилкой и всякому такому за столом, научил придерживать перед девушкой дверь, когда она выходит, и отодвигать стул, когда она садится. Проживи Арнольд чуть дольше, он сделал бы меня по-настоящему элегантным; он был лучшим учителем этикета, какой только может быть у пацана».

Личность Арнольда и его успех в организации преступного бизнеса заинтересовали писателя Дэймона Раньона. Он дал ему кличку Мозг, вылепив с него главного персонажа своего произведения «Пацаны и куколки». А Фрэнсис Скотт Фитцджеральд обессмертил Ротстейна в «Великом Гэтсби»: «Мейер Вулфшим? Нет, он игрок. — Гэтсби на миг запнулся, потом хладнокровно добавил: — Это он устроил ту штуку с „Уорлд Сириз“ в тысяча девятьсот девятнадцатом году».

Преступная жизнь Ротстейна, ни дня из которой он не провел в тюрьме, закончилась в 1928 году, когда его подстрелили из-за карточного долга в нью-йоркской гостинице «Park Central». Верный понятиям дна, Ротстейн отказался назвать имя покушавшегося на него.

К умирающему Ротстейну в больницу пришел детектив Патрик Флуд и спросил: «Кто стрелял в вас?» И, по словам Флуда, Ротстейн ответил: «Я не буду об этом говорить. Я сам разберусь». Но так и не сделал этого.

В знак уважения к Ротстейну-старшему Арнольду были устроены настоящие еврейские похороны, на которых надгробную речь произносил известный ортодоксальный раввин Лео Юнг. Идишистская газета «Дер Тог» отметила одно заметное нарушение ортодоксальной традиции: тело Ротстейна, завернутое в талес (молитвенное покрывало), было уложено в бронзовый гроб стоимостью 5 тыс. долларов, по оценке газеты, а не в простой недорогой деревянный гроб, как того требует религиозный закон.

На момент смерти Ротстейна его состояние равнялось трем миллионам долларов.

После Ротстейна никто и никогда уже не смог управлять дном Нью-Йорка в одиночку. Различные криминальные сферы были разделены, часть из них отошла его воспитанникам-евреям. Бутлегерство стало бизнесом Уэйкси Гордона, Артура Флегенгеймера, Бенджамина «Багси» Сигела и Мейера Лански, объединившихся в шайку, известную как «банда Багси и Мейера».

Настоящее имя Уэйкси Гордона было Ирвинг Уэкслер. Прозвище Уэйкси (Вощеный) он получил, когда был молодым карманником и умел вытянуть из кармана жертвы бумажник так виртуозно, «будто тот был смазан воском».

Уэйкси родился в Нижнем Ист-Сайде в 1888 году. К своему двадцатилетию он успел поработать наемным штрейкбрехером, взломщиком, наркокурьером и вымогателем. До эпохи сухого закона Гордон сотрудничал с пятью разными кокаиновыми шайками и был одним из основных кокаиновых бизнесменов Нью-Йорка.

С установлением сухого закона Гордон стал вкладывать капитал в незаконный импорт спиртного из Канады, Англии и Вест-Индии, быстро постигнув огромную потенциальную выгоду этих сделок. Он сблизился с Арнольдом Ротстейном, на которого уже работал во время профсоюзных войн. Ротстейн одолжил Гордону денег и сделал его младшим партнером по доставке виски из Шотландии.

Когда Ротстейн забросил бутлегерство, Гордон расширил свои операции. К середине 1920-х он был одним из крупнейших бутлегеров Ист-Сайда, его годовой доход составлял более двух миллионов долларов. Гордону также принадлежали бары, тайно торгующие спиртным, ночные клубы, казино, океанская флотилия по перевозке контрабандных спиртных напитков и кварталы недвижимости в Филадельфии и Нью-Йорке. Он жил в замке, обнесенном рвом, в Нью-Джерси и содержал дорогую десятикомнатную квартиру в Верхнем Вест-Сайде на Манхэттене.

Артур Флегенгеймер, больше известный как Голландец Шульц, родился в 1902 году. Он не был голландцем: его родители, Герман Флегенгеймер, владелец салуна и конюшни, и Эмма Ной Флегенгеймер, — немецкие евреи. Его отец покинул семью, когда Артуру было четырнадцать, и, чтобы содержать близких, мать стала работать прачкой. Артур внес свой вклад в благополучие семьи — присоединился к банде и стал взломщиком.

В его семье соблюдались религиозные традиции. Однако при арестах Артур называл себя то иудеем, то католиком, то протестантом.

Приятели прозвали его Голландец Шульц за голубые глаза, светлые каштановые волосы и коренастое телосложение, напоминавшие убийцу из Бронкса рубежа веков. Артуру понравилось прозвище, и он захотел, чтобы его называли так и дальше, — «потому что оно было достаточно коротким, чтобы попасть в заголовки. Если бы меня называли Флегенгеймер, никто бы обо мне и не услышал», — говорил он.

Голландец был одним из самых скупых и хладнокровных гангстеров эпохи сухого закона. Он почти ни у кого, считая и «своих» людей, не вызывал симпатии или уважения. Грабитель банков Вилли «Артист» Саттон характеризовал Шульца как «жестокого, патологически подозрительного убийцу, который держал своих людей в подчинении при помощи террора. Как и все, кто когда-либо знал его, я терпеть его не мог». Он платил приближенным настолько мало, насколько позволяли приличия, и мог впасть в убийственную ярость, когда кто-то просил прибавить.

Лаки Лучано называл Шульца одним из «самых скупых — почти скряга. Парень с парой лимонов баксов, а одет как свинья. Хвастал, что не тратит на костюм больше тридцати пяти баксов, а штанов у него было две пары. Для него успех — это купить газету за два цента и читать там о себе».

Шульц смотрел на свою скупость по-другому. «Я считаю, только идиоты носят шелковые рубашки, — говорил он. — В жизни ни одной не купил. Сосунок потратит на рубашку пятнадцать-двадцать баксов. Нормальный парень возьмет хорошую рубашку за два бакса».

В середине двадцатых годов Шульц, собрав банду из сотни с лишним молодых отморозков, контролировавшую бутлегерство в Бронксе и части Манхэттена, стал бесспорным пивным бароном Бронкса благодаря своей свирепости и жестокости. Его самыми серьезными конкурентами были братья-ирландцы Джон и Джо Рок. После определенного сопротивления Джон почел за лучшее уступить, но Джо, сделанный из более твердого материала, отказался завязать с пивным бизнесом. Он заплатил высокую цену за свое упрямство: однажды ночью его похитили, избили, подвесили за пальцы на мясном крюке, а затем завязали глаза марлевой повязкой, пропитанной жидкостью, содержавшей возбудитель гонореи. В итоге Джо вышел из переделки слепым. Его семья заплатила выкуп в 35 тыс. долларов, чтобы получить то, что от него осталось.

Шульц также взял на себя рэкет уличных лотерей в Гарлеме. Его метод был прост: он приказывал тем, кто занимался этим бизнесом, следовать его указаниям, или они будут убиты. Те соглашались. Такие лотереи стали весьма доходной частью операций Шульца: гарлемское предприятие добавило к его годовому доходу около двадцати миллионов долларов.

По словам любимого адвоката Шульца Дикси Дэвиса, только одно по-настоящему бесило Шульца. «Можешь оскорбить девушку Артура, плюнуть ему в лицо, толкнуть его — он рассмеется. Но не укради ни доллара с его счетов. Сделал так — считай, мертвец».

Однажды, когда Шульц ужинал в Ньюарке, на территории Эбнера «Дылды» Цвиллмана, к нему пристал один из людей Цвиллмана по имени Макс «Падди» Хинкс, явно пьяный. Падди подошел к столику Шульца и громким голосом произнес: «Убирайся на хер из Ньюарка. Ты никто. Ньюарк принадлежит Эйбу. Ты, бля, никто». В зале воцарилась тишина, все смотрели на Шульца. Голландец взглянул на Хинкса и взорвался хохотом. Прежде чем настроение Шульца изменилось, Падди вытолкали из клуба и увезли домой.

Когда Хинкс проснулся на следующее утро, ему передали, что звонил Эбнер Цвиллман и хотел его видеть. Хинкс приехал в офис Цвиллмана, и тот спросил его:

— Падди, ты вчера напился?

— Ну, — сказал Хинкс.

— Ты помнишь, что делал?

— Нет.

— Ходил ли ты в «Голубое зеркало»?

— Наверное, да.

— Наезжал на кого-нибудь?

— На кучу народу наезжал.

— Наезжал на Голландца Шульца и велел ему убираться на хер из Ньюарка?

— Какого хера я должен это помнить — я был пьян!

И Цвиллман рассказал Хинксу, что тот сделал. Он уладил дело с Шульцем — и Хинкс прожил достаточно для того, чтобы рассказать эту историю пятьдесят пять лет спустя.

Джеку «Легзу» Даймонду повезло меньше. Многие годы он и Голландец сражались за территории бутлегерства. Даймонд вел шикарную жизнь, и ни одна из попыток Шульца устранить его не удавалась.

Ранним утром 18 декабря 1931 года удача наконец отвернулась от Даймонда. Когда он пьяный спал в меблированной комнате, кто-то вошел туда и всадил ему в голову три пули. Киллера так и не нашли.

Узнав о смерти соперника, Шульц заметил: «Еще одного говнюка застукали с рукой в моем кармане».

Банду Багси и Мейера создали в 1921 году два человека из числа самых знаменитых деятелей еврейской организованной преступности XX века — Бенджамин «Багси» Сигел и Мейер Лански.

Ко времени создания банды Сигелу было пятнадцать лет, а Лански — девятнадцать. Лански родился в 1902 году в польском городке Гродно и приехал в Штаты с родителями, когда ему было десять лет. Сигел родился в 1905 году в Нью-Йорке и вырос типичным киношным гангстером — красивым, вспыльчивым, амбициозным и жестоким. Прозвище Багси (Бешеный) он получил оттого, что, разозлившись, словно сходил с ума. Сигел ненавидел это прозвище, и никто не осмеливался назвать его так в лицо.

Образовавшийся альянс был грозным: мозги Лански и мускулы Сигела. «Он был молодым, но очень смелым, — вспоминал Лански о Сигеле. — Он любил пушки. Его основной проблемой была постоянная готовность палить без раздумий. Это вечно доставляло ему неприятности». Желторотые гангстеры собрали группу опытных бандитов и предложили им заняться снабжением бутлегеров контрабандным спиртным с гарантией доставки. Парни также обеспечили преступников крадеными автомобилями, грузовиками и опытными водителями. В столь опасном бизнесе, как бутлегерство, бесстрашие Сигела часто играло решающую роль. Джозеф «Док» Стэчер, один из первых членов банды, вспоминал, что Сигел никогда не отступал перед опасностью. «Пока мы пытались просчитать, какой вариант лучше, Бен уже стрелял. Когда доходило до дела, не было никого лучше. Я видел, как он в одиночку схватился с десятью мужчинами и в итоге они все удрали. Я никогда не встречал более мужественного человека. И сицилийцы разделяли мое мнение».

Позже Лански любил утверждать, что он пытался не прибегать к оружию. «Всегда лучше не стрелять, если только этого можно избежать. Лучше использовать разум — или, если не получается, угрозы». Насилие, любил повторять Мейер, «слабая замена мозгам». В соответствии с этой философией Лански утверждал, что его банда никого не убивала, а действовала как эффективная компания. «Это был чистый бизнес, мы были… ну, как компания „Форд“. Стрелять, убивать — это неэффективный способ ведения дела. Продавцы, торгующие „фордами“, не стреляют в продавцов, торгующих „шевроле“. Они стараются победить их ценами».

Но другие вспоминают банду иначе. Полиция считает, что члены ее были особенно злобными, не гнушались насилием, запугиванием, а то и убийствами. Детектив полиции Нью-Йорка в отставке, имевший дело со всеми членами банды, утверждал, что Багси был хуже всех. «Банда Багси и Мейера за два бакса сломала бы руку абсолютно незнакомому человеку. Меньше чем за пятьдесят — убила бы. И кажется, Багси нравилось выполнять такую работу самому. Это давало ему ощущение власти. Он испытывал кайф от страданий жертвы, от ее стонов, от того, что она умирала у него на глазах».

К 1928 году группа Сигела-Лански установила контроль над ночными клубами, выполняла заказы итальянских мафиози Джо Адониса, Лаки Лучано и Фрэнка Костелло, пробовала силы в профсоюзных разборках и развлекалась вооруженными ограблениями, взломами и наркоторговлей.

Дружба Сигела и Лански с восходящими звездами итальянской мафии вскоре принесла выгоду обеим сторонам. В 1931 году Лаки Лучано решил, что пора устранить старых лидеров нью-йоркской мафии, и попросил своих еврейских коллег о помощи. Те согласились. Первой целью, намеченной Лучано, был его собственный босс Джо Массерия.

На дворе стоял чудный апрель 1931 года. Одним прекрасным весенним днем Лучано пригласил Массерию поужинать с ним в ресторане «Нуова Вилла Таммаро» на Кони-Айленде. Они сели за угловой столик. Лучано никогда не отличался обжорством; вот и сейчас он ел неторопливо и умеренно. Массерия же буквально обжирался закуской, спагетти с красным соусом из моллюсков, лобстером «фра дьяволо», запивая это все бутылкой «кьянти». Он все еще ел, когда другие посетители ресторана разошлись. Вскоре Массерия и Лучано остались в зале одни.

После еды Лучано извинился и вышел в туалет. В это время к ресторану подъехал автомобиль. В нем сидели Альберт Анастазия, Вито Дженовезе, Джо Адонис и Багси Сигел. Как только за Лучано закрылся туалет, распахнулась дверь ресторана, и четверо мужчин под предводительством Сигела ворвались в зал. Они вытащили револьверы и стали стрелять в Массерию. Больше двадцати выстрелов прозвучали один за другим. Шесть из них попали в цель. Массерия рухнул на стол лицом вниз. Убийство заняло меньше минуты. Лучано покинул ресторан до прибытия полиции. Полиция не смогла найти ни одного свидетеля случившегося.

Меньше чем через полгода после убийства Массерии, в сентябре 1931-го, четверо бандитов расстреляли последнего из оставшихся боссов старого времени, Сальваторе Маранцано, прямо в его кабинете на вокзале Гранд-Сентрал.

Убийцы так и не были схвачены, но в преступном мире ходили слухи, что это были евреи, нанятые Мейером Лански и Багси Сигелом по поручению Лучано. Эйб «Бо» Вайнберг, телохранитель Голландца Шульца, позже заявил, что одним из нападавших был он. По словам Джозефа Валаки, информатора мафии, другим был Самуэль «Рыжий» Левин.

Лучано никогда не забывал, что неоценимая помощь еврейских приятелей дала ему возможность взобраться на самую вершину организованной преступности. С благословения Лучано и при его поддержке Сигел и Лански стали более крупными фигурами: Мейер создал игорную империю на Кубе и Багамских островах и заработал дурную славу «председателя правления» Всеамериканского преступного синдиката, а Багси приобрел репутацию мечтателя, построив гостиницу «Фламинго» и открыв для организованной преступности Лас-Вегас.

Организованный рэкет стал уделом Луи «Лепке» Бухалтера, одного из самых жестоких гангстеров в истории американской преступности. Лепке заправлял огромной империей рэкета и контрабанды, он «нанимал киллеров — так, как обычный предприниматель нанимает поденных рабочих».

В массовом сознании сложился образ типичного гангстера — Бухалтер был совсем не таким. Он был спокоен и беспристрастен с виду, «аккуратный и почти изысканный в общении» и рад был позволить своим подручным красоваться в свете рампы, пока получал деньги. Представляясь преуспевающим бизнесменом, он стал символом самой смертоносной группы гангстеров, грамотно и успешно многие годы обходившей закон.

Луи Бухалтер родился в 1897 году в Нижнем Ист-Сайде. Это был не первый брак и его отца Барнетта Бухалтера, иммигрировавшего в США из России, и матери Розы Бухалтер, так что в доме было одиннадцать детей. Один из его братьев стал раввином, другой — дантистом, сестра — учительницей. Лепке (мама называла его уменьшительно-ласкательным Лепкеле) единственный пошел по дурной дорожке.

Лаки Лучано вспоминал, как он впервые встретился с Бухалтером: «Я взглянул на него, и все, что я смог разглядеть, — парень с плоским лицом, большой головой и таким количеством мышц, что они просто выпирали из рукавов. Внутри меня что-то екнуло — осторожнее, у него сильные руки, но мало мозгов. И я сказал ему: „Послушай, Лу…“ Он прервал меня, довольно мило разрешив: „Можешь звать меня Лепке“. Я не мог с собой справиться, рассмеялся и сказал ему: „Что, блин, у тебя, на хрен, за имя такое?“ Он покраснел, смутился и объяснил, что, когда он был маленький, мама называла его ласковым еврейским именем Лепкеле. И с тех пор все мы называли его Лепке. Как можно не любить человека, который всегда думает о своей маме?»

Эдгар Гувер не любил Лепке. В тридцатые годы Гувер присвоил «маленькому Луи» звание самого опасного преступника.

Лепке получал в школе отметки выше средних и вел себя примерно. Когда ему было четырнадцать, его отец умер. Через год, несмотря на просьбы матери и всей семьи, Бухалтер бросил школу и устроился работать рассыльным. Когда ему исполнилось восемнадцать, его семья, кроме него самого, переехала на запад.

Лепке отверг предложение старшего брата закончить школу и колледж, переехав вместо этого в меблированную комнату в Ист-Сайде. В обстановке вечных скандалов он начал свою преступную карьеру. Он вступил в банду местных хулиганов, обиравших пьяных, лазавших по карманам и грабивших уличные лотки. Его близким другом стал рэкетир Джейкоб «Гурра» Шапиро — восьмидесятикилограммовый, с громким гортанным голосом, угрюмый и сердитый. Эта дружба длилась тридцать лет. Один журналист назвал Гурру «Дональдом Даком преступного мира Нью-Йорка — вечно не в настроении».

Вскоре после того, как Лепке исполнилось девятнадцать, его посадили в тюрьму за кражу у какого-то торговца кейса с образцами продукции. Освобожденный под честное слово в 1917 году, он вновь попал за решетку через год по обвинению в воровстве. Снова был арестован в 1920 году за взлом и сослан на два года. По возвращении он обратил свои таланты на организованный рэкет — и больше не попадал за решетку до ареста в 1939 году.

В частной жизни Лепке был примерным семьянином, крайне редко выпивал или играл в азартные игры. Зато вне дома он командовал армией гангстеров, вымогавших у своих жертв миллионы долларов.

Оружием гангстеров были кислота, дубинки, ножи, поджоги, молотки и автоматы. За регулярно вносимую плату Лепке защищал промышленников от профсоюзов и забастовщиков, запугивая рабочих и применяя тактику принуждения. Еще он заставлял профсоюзы действовать по его указке, внедряя туда своих агентов или создавая конкурирующий профсоюз. Установлено, что суммы, которые он получал за все это, превышали десять миллионов долларов в год.

Лепке объяснял, что вся штука в том, чтобы «взять в плен» профсоюз и промышленную ассоциацию. «Тогда у тебя в кармане и менеджмент компании, и ее рабочие».

Его система действовала, он стал легендой. Те немногие, кто игнорировал приказы шайки или посмел обратиться в полицию, нарывались на побои, ожоги кислотой, увечья и смерть. Как однажды признался подельник Бухалтера, «Леп любил причинять людям боль».

Тем же «террористическим» способом, каким он добился контроля над профсоюзами, Бухалтер занялся законным бизнесом. Те, кто пытались ему сопротивляться, обнаруживали, что их заводы разрушены, а товары уничтожены специальными подразделениями Лепке. Когда промышленник сдавался, Лепке внедрял своих людей на фабрику — управляющими, бригадирами, бухгалтерами.

К 1932 году Бухалтер командовал множеством разнообразных профсоюзов и отраслей промышленности Нью-Йорка, включая доставку выпечки, модные ателье, продажу обуви, птицеводство, такси, кинопрокат и торговлю пушниной.

Лепке также ввязался в побочный бизнес — наркотики. Он стал одним из крупнейших импортеров и распространителей героина, кокаина и опиума в Соединенных Штатах. В качестве своих агентов Лепке использовал девушек, отобранных за обаяние и прочие достоинства. Каждая получала две тысячи долларов плюс компенсация расходов по поездке в Европу и доставке оттуда чемоданов, набитых наркотиками. Синдикат Лепке действовал в Мексике, Японии, Китае, Франции, Италии и Дании, а также в таких американских портах, как Нью-Йорк, Сан-Франциско и Сиэтл.

Держа деньги постоянно в обороте, Лепке стал мультимиллионером и вел соответствующий образ жизни. Он сделал своей резиденцией шикарную квартиру в центре Манхэттена и содержал шофера, который возил его на ипподром и в ночные клубы. Зиму часто проводил во Флориде и Калифорнии.

Репутация Бухалтера в преступном мире была такова: он никогда не выходит из себя, но его боятся собственные люди. Его называли «Судья», иногда «Судья Луи». Один из подельников, Шалом Бернстейн, сказал кратко: «Я не задаю вопросов, просто повинуюсь. Так полезней для здоровья».

История организованной преступности Америки полна мифов. Один из самых устойчивых, поддерживаемый Голливудом и авторами криминальных романов, состоит в том, что в 30-х годах еврейские и итальянские гангстеры Нью-Йорка объединились, основав Национальный преступный синдикат, чтобы разделить сферы влияния и упорядочить американский рэкет. Говорят, что основателями этого синдиката были Лепке, Багси Сигел, Мейер Лански, Голландец Шульц, Дылда Цвиллман — и Лаки Лучано, Фрэнк Костелло, Джо Адонис.

По предложению Лепке синдикат создал вооруженное подразделение убийц для того, чтобы поддерживать порядок. Первыми членами этого подразделения стали бандиты из бруклинской шайки еврейских головорезов, главарем которой был Эйб «Малыш Твист» Рилз, а также его друзья Гарри «Питтсбургский Фил» Страусс, Авраам «Красавчик» Левин и Мартин «Багси» Голдстейн — и бандиты из итальянской шайки Гарри «Весельчака» (он постоянно хмурился) Майоне и Фрэнка «Вихря» Аббандано. Криминальный репортер Гарри Фини окрестил это сообщество киллеров Корпорацией убийц. Под этим именем оно и осталось в истории.

Еврейские члены этой банды обосновались в дешевой кондитерской, расположенной рядом с развязкой на углу Саратога и Ливония-авеню в бруклинском квартале Браунсвилль. Кондитерская принадлежала женщине по имени Роза, заведение было открыто двадцать четыре часа в сутки и стало известно под названием «В полночь у Розы».

Говорят, что главных тем для разговора в кондитерской было две: сколько перебежек проиграла сегодня бейсбольная команда «Бруклин Доджерс» и убийства. Остряки утверждали, что «У Розы» было спланировано больше индивидуальных убийств, чем в любом другом заведении мира.

Существовал на самом деле синдикат или нет, но совершенно точно известно, что итальянские и еврейские гангстеры в Нью-Йорке действительно сотрудничали в 20-30-х годах (периодически постреливая друг в друга), что различные преступные синдикаты по всей Америке поддерживали контакты между собой, что лидеры преступного мира периодически встречались и что гангстеры заключали контракты на убийство соперников. Также известно, что, пока Лепке скрывался от специального окружного прокурора Нью-Йорка Томаса Дьюи, ребята Эйба Рилза расправлялись с теми, кто, как ему казалось, знают слишком много и могут заговорить.

По приказу Лепке были убиты шестьдесят-восемьдесят человек. Их обливали бензином и поджигали, закапывали в негашеную известь, расстреливали из автоматов, забивали молотками, душили гароттой. Говорят, Лепке при заключении контрактов даже выдумал эвфемизм — говорил не «убить», а «попасть в цель».

Не будучи протеже Арнольда Ротстейна, Луис «Красавчик» Эмберг был значительной силой в преступном мире Нью-Йорка с конца 1920-х — пока его не убили в 1935-м. Он был одним из самых известных в городе киллеров, «зачистив» от восемнадцати до ста человек — точно никто не знал. Его много раз арестовывали, но благодаря удачливости и изворотливости он ни разу не был обвинен ни в одном из убийств.

Он любил убивать таким способом: клал еще живую жертву в бельевой мешок и связывал ей руки, ноги и шею так, что попытки выбраться приводили к самоудушению. Дэймон Раньон отдал должное его мастерству в нескольких рассказах, где описал слегка завуалированный портрет Эмберга.

Эмберга прозвали Красавчиком за внешнее уродство. Он был настолько безобразен, что цирк братьев Ринлингов предлагал ему работу в номере «Недостающее звено». Эмберга это предложение не оскорбило, напротив, он им гордился и любил похвастаться.

Луис родился в России в 1898 году и эмигрировал в Соединенные Штаты с родителями. Они поселились в одном из кварталов Бруклина, Браунсвилле, и отец Луиса стал торговать фруктами на улице. В десять лет Луис сам взялся за продажу фруктов и придумал собственный способ сбывать свой товар. Он стучал в дверь до тех пор, пока хозяин не открывал. Тогда Луис вталкивал корзину с фруктами и овощами в дверь и рявкал: «Покупай!» Одного взгляда на его лицо оказывалось достаточно, чтобы не спорить.

К двадцати годам Красавчик был грозой всего Браунсвилля. Вместе со старшим братом Джо он занялся ростовщичеством: давал деньги в долг под двадцать процентов в неделю. Каждого, кто к ним обращался, с самого начала предупреждали, что, если он не вернет денег вовремя, его убьют. Платежей не задерживал никто.

Во времена сухого закона Красавчик и его братья Джо и Хайми Крыса (впоследствии покончивший с собой в тюрьме) контролировали нелегальную торговлю спиртным в Браунсвилле. Любой бар, где отказывались покупать их товар, уничтожали.

На сухом законе Эмберг разбогател. Он просаживал деньги в ночных заведениях Нью-Йорка. Официанты дрались за право обслужить его столик, так как он всегда оставлял не меньше сотни долларов чаевых.

Позже Эмберг расширил свою деятельность, создав прачечные для коммерческих предприятий Бруклина. И преуспевал за счет того, что предлагал бизнесменам сделку, от которой те не могли отказаться. Если они пользовались услугами Красавчика, то сохраняли свой бизнес.

Согласно жутковатой шутке, популярной в то время, Красавчик организовал прачечные, чтобы всегда иметь запас бельевых мешков для своих жертв.

Красавчик весьма успешно охранял свой бизнес от вторжений других гангстеров. Голландец Шульц однажды сказал Эмбергу, что подумывает войти с ним в долю. «Артур, — ответил Красавчик, — засунь пистолет себе в рот и проверь, сколько раз ты сможешь выстрелить».

Решив не отступаться, Шульц отправил двух своих людей в новую ссудную кассу неподалеку от района, где орудовал Красавчик. Через сутки оба были мертвы, их тела изрешетили пулями.

Красавчик дружил с Легзом Даймондом, но даже ему не советовал вставать у него на пути. «Мы друзья, Джек, — говорил Эмберг. — Но если ты когда-нибудь сунешься в Браунсвилль, я убью тебя, твою подружку, жену и всю твою семейку».

Неподалеку от Нью-Йорка, в Ньюарке, штат Нью-Джерси, властвовал король рэкета Эбнер «Дылда» Цвиллман. Более шести футов и двух дюймов ростом, он получил прозвище, потому что был выше всех в школе, соседи звали его «der Langer», что на идише значит «высокий». После Мейера Лански Цвиллман был самым удачливым главарем еврейской мафии в Америке. Вместе со своими партнерами-итальянцами Ричи Бойардо и Вилли Моретти Дылда заправлял Ньюарком со времен сухого закона до пятидесятых годов. Его влияние было настолько велико, что его называли «Аль Капоне из Нью-Джерси».

Во время дачи показаний перед комиссией Кефовера, занимавшейся организованной преступностью в 1950 году, сенатор Чарльз Тоби спросил Цвиллмана, правда ли, что «в Нью-Джерси вас долгое время знали как Аль Капоне из Нью-Джерси?».

Невозмутимый Цвиллман со смехом ответил: «Господин сенатор, это миф, кочующий уже много лет, и, когда мне следовало проявить благоразумие и покончить с ним или уехать из этого штата, мне благоразумия не хватило, поэтому он продолжал множиться и обрастать подробностями. Я не Аль Капоне, не желаю им быть, никогда не стремился к этому, я просто пытаюсь заработать на жизнь себе и своей семье. Но слухи по-прежнему ходят. Меня обвиняют в том, что я покупаю разные заведения. Я вхожу в ресторан и покупаю его. Вхожу в гостиницу — и она моя. Захожу почистить ботинки и покупаю чистильщика сапог».

«Что ж, — ответил Тоби, — такова цена славы».

Цвиллман родился в Ньюарке в 1904 году в семье иммигрантов, приехавших в этот город из России на рубеже веков. Эбнер был третьим из семерых детей. Его отец Абрахам Цвиллман торговал живыми курами на рынке на одной из улиц города, Принс-стрит, и едва сводил концы с концами.

Дылду однажды спросили, почему он так жаден до денег. Он ответил: «Я помню, как в детстве я и мои братья и сестры все время были голодны».

Отец Дылды умер, когда тому было четырнадцать лет. Мальчик бросил школу и начал работать: взял в аренду лошадь и тележку и стал торговать фруктами и овощами на улице. Но он видел, что те из его соседей, кто зарабатывал большие деньги, о которых мечтал он сам, были политиками или игроками. Он быстро понял, что, торгуя фруктами, далеко не уйдет. Сухой закон дал ему возможность получить то, чего он жаждал, — деньги, почет и власть.

Действуя умом и силой, Дылда начал сколачивать состояние на краже алкоголя, перегонке спирта и контрабандном ввозе спиртных напитков. В этих делах ему помогали друг детства Джозеф «Док» Стэчер и его группировка под названием «Банда Дылды».

Дылда расширил сферу своей деятельности, войдя в долю с Джозефом Рейнфельдом, владельцем салуна, который усовершенствовал систему поставок виски напрямую с канадского завода по изготовлению спиртных напитков братьев Бронфман в Монреале к берегам Нью-Джерси.

Рейнфельд родился в Польше в 1899 году и приехал в Соединенные Штаты в 1909-м. Был впервые арестован в девятнадцать лет и оштрафован на пять долларов за мелкое преступление. В 1925 году его обвиняли в убийстве — он застрелил полицейского из отдела по борьбе с нарушениями сухого закона во время того, что полиция скромно именовала «спором по денежному вопросу». Дело Рейнфельда так и не было передано в суд, и обвинение было снято. Единственный раз его осудили в 1920 году, когда он признал себя виновным в том, что перевез десять бочек спиртного из Ньюарка в Нью-Йорк. Он заплатил штраф в двести долларов.

Цвиллман начинал водителем грузовика у Рейнфельда, переправляя спиртное с места выгрузки на Восточное побережье. Эйб оказался таким беспощадным и жестоким, что к нему не осмеливался пристать ни один угонщик. Проявив не только силу, но и ум, Цвиллман скоро стал полноправным партнером Рейнфельда.

Они заправляли одним из крупнейших и наиболее прибыльных каналов нелегальной торговли спиртным, поставляя около 40 % всего потребляемого в США алкоголя во время сухого закона. У синдиката в Ньюарке работал офис продаж. Клиент, желавший купить спиртное, приходил туда, платил деньги и получал чек на определенное количество виски. Затем он садился в лодку и плыл на корабль, где забирал свой товар.

В плохую погоду банда находила другие способы торговать спиртным. Например, однажды зимней ночью 1928 года во время шторма у берегов Нью-Джерси на корабле Цвиллмана и Рейнфельда, перевозившем спиртное в обшитых медью цистернах, ждали сигнала красным фонарем в доме на побережье. Когда команда заметила сигнал, судно бросило якорь. Небольшая шлюпка доставила на него резиновый шланг, изнутри выстланный льняной тканью. Затем команда подсоединила шланг к цистернам и откачала двести тысяч галлонов канадского виски в дубовые бочки, находившиеся в трех домах на берегу. Покупатели забрали виски из этих домов.

Эксперты из казначейства подсчитали, что за период с 1926 по 1933 год Дылда получил более 40 миллионов долларов прибыли только от нелегальной торговли спиртным.

После отмены сухого закона Цвиллман занялся также рэкетом, букмекерством, игральными автоматами, автоматами по продаже сигарет и азартными играми. Он пробрался в профсоюзы, поставивсвоих друзей главами местных организаций, таких, как Союз торговцев спиртными напитками Нью-Джерси, Международный союз инженеров, Союз работников розничной торговли, профсоюз водителей грузового транспорта и Союз технических работников кино.

В 1942 году бизнесмен из Ньюарка направил Эдгару Гуверу конфиденциальное письмо, где горько сетовал на то, что Цвиллман захватил власть над коммерцией в городе. «Дылда Цвиллман интересуется любым производством и открыто признает свою связь более чем с пятьюдесятью фирмами, которые платят дань ему и его приспешникам», — писал он. Далее автор письма перечислял крупные концерны, платившие Дылде за то, что он не трогал их и позволял вести свою деятельность.

«Знаете ли Вы, что мистер Эбнер Цвиллман сидит в своем кабинете в компании „Паблик сервис тобакко“, Хиллсайд, Нью-Джерси, а уважаемые бизнесмены приходят к нему и умоляют оставить их в покое, чтобы иметь возможность беспрепятственно заниматься делами?»

Будто желая подчеркнуть антиамериканский характер Цвиллмана и его подельщиков, автор письма замечает, что «высших чинов в военных лагерях и на призывных пунктах запугали», чтобы людей Цвиллмана не призывали в армию и «чтобы держать их в теплых местечках, пока другие сражаются и умирают».

Письмо заканчивалось уверениями, обращенными к Гуверу, что «каждое слово здесь — правда. Это несложно будет проверить, так как помощники гангстера настолько осмелели, что открыто хвастают своими достижениями».

Дылда тесно сотрудничал с главарями итальянской мафии в Нью-Джерси Анджело де Карло, Джерардо Катена и братьями Моретти, Вилли и Сэлом, равно как и с деятелями нью-йоркской организованной преступности Мейером Лански, Багси Сигелом, Лепке Бухалтером, Фрэнком Костелло и Лаки Лучано.

Цвиллман особенно близко сошелся с Сигелом. Каждый раз, приезжая в Лос-Анджелес, он первым делом навещал Багси. Они много времени проводили вместе, Цвиллман часто останавливался в доме Сигела. Однажды Дылда сказал, что для Сигела сделал бы что угодно, «о чем бы он ни попросил».

По мере того как состояние Цвиллмана увеличивалось, росло и его политическое влияние. Он превратил подкуп в искусство, начиная с постовых полицейских и заканчивая обвинителями и судьями. Полиция не только смотрела сквозь пальцы на нелегальную торговлю спиртным, ее сотрудники даже сопровождали грузовики от доков до складов, где хранилось виски. Обвинители Ньюарка стали специалистами в технике исчезновения улик и совершения грубых ошибок при составлении обвинительных актов. Судьи отклоняли обвинения или назначали мелкие штрафы. Самые смелые даже торговались о сумме взятки прямо в зале суда. За счет коррумпированных полицейских, обвинителей и судей Ньюарк превратился в столицу нелегальной торговли спиртным.

Политическое влияние Цвиллмана продолжалось много лет после отмены сухого закона. Лидер демократов округа Эссекс, штат Нью-Джерси, регулярно обращался к Цвиллману, чтобы тот одобрил список кандидатов от демократов. Если Цвиллман отклонял чью-либо кандидатуру, его не номинировали на выборы. До сороковых годов мэр Ньюарка и трое из пяти городских инспекторов были обязаны своим положением Дылде.

Мэр города Мейер Элленштейн когда-то был стоматологом. Один из подручных Дылды вспоминает, что Элленштейн «был прекрасным зубным врачом. Только решил, что заработает больше, если станет мэром». Но к концу срока его полномочий «он был разорен. У него не было ни гроша. Он — единственный бедный мэр Ньюарка. Лучше бы он остался зубным врачом».

Только связи Дылды спасли его в тот единственный раз, когда его арестовали и отправили в тюрьму.

Его посадили за избиение местного сутенера, собиравшего дань с должников Дылды. Этот сутенер совершил страшную ошибку, забрав себе собранные деньги. Дылда преподал ему урок: он избил его дубинкой, сломав при этом три лицевые кости и превратив все его тело в сплошной синяк. Сутенеру повезло. Дылда сказал, что пожалел его, потому что тот был негр, оттого и не убил. Дылду признали виновным в нанесении тяжких телесных повреждений и приговорили к шестимесячному заключению.

В тюремной камере у Дылды был телефон, к заключенному пускали посетителей в любое время, а еду приносили особую.

Друг Цвиллмана Ицик Голдстейн вспоминает, как стоял на углу Принсесс и Спрингфилд-авеню однажды весной в четыре часа утра, а рядом «остановилась машина, и из нее вышел Дылда с двумя парнями. Тут я сообразил, что ему полагалось быть в тюрьме, в Колдуэлле. Я говорю: „Господи, да он. же должен быть в Колдуэлле“. И спрашиваю его: „Дылда, ты что здесь делаешь?“ А он отвечает: „Меня выпустили на пару часов“. В тюрьме Дылда обычно целыми днями отсыпался, а ночью выходил развлекаться. Так проходило его заключение».

Дылда отсидел три месяца. Выходя из тюрьмы, он одарил деньгами надзирателей, а одному из начальников подарил автомобиль.

Несмотря на репутацию гангстера, Дылда всегда трепетно относился к своему еврейскому происхождению. Когда его хороший друг Хайми Кугел умер, Цвиллман отказался войти в часовню, где стоял гроб. Сын Хайми Джерри не мог этого понять. Ему было обидно, ведь он знал, что покойный любил Цвиллмана. После церемонии прощания он подошел к Дылде, стоявшему на улице, и спросил, почему тот не вошел внутрь, Чтобы почтить память друга.

«Я не могу, Джерри, — ответил Дылда. — Я коэн».

Джерри оставался в недоумении, пока кто-то из стоящих рядом не объяснил ему, что, будучи коэном, то есть потомком древнееврейского рода священников, Дылда не имел права находиться в одной комнате с трупом. Даже близкое знакомство и дружба Цвиллмана с отцом Джерри и его семьей не смогли заставить его нарушить ритуальный запрет.

Вероятно, самая таинственная история о Дылде связана с актрисой Джин Харлоу, секс-символом 30-х годов. Судя по всему, Дылда познакомился с ней в 1930 году, когда она была неискушенной девятнадцатилетней девушкой. В то время у Харлоу был контракт с Говардом Хьюзом, она только что снялась в его фильме «Ангелы ада». Хьюз разглядел потенциал Харлоу и отправил ее в турне по всей стране, чтобы рекламировать фильм. Одним из пунктов этого турне был Ньюарк.

Друг Дылды Док Стэчер пошел в кинотеатр «Адамс» на просмотр фильма. Перед началом показа выступала Харлоу. Стэчер был очарован ее внешностью и взахлеб рассказывал о ней Дылде. Цвиллман никогда не слышал, чтобы Стэчер так восторженно говорил о женщине, и решил посмотреть на нее. Один взгляд — и он был покорен.

Цвиллман познакомился с Харлоу. Симпатия оказалась взаимной, они стали любовниками. Он взял Харлоу под свою опеку, учил ее красиво ходить, говорить, одеваться и вести себя в свете. Он даже изобрел новое словосочетание для описания ее внешности: «платиновая блондинка». Все источники утверждают, что и Харлоу любила Дылду. Их роман продолжался до того, как Джин переехала в Голливуд и стала звездой кинокомпании «Метро-Голдвин-Майер».

Нелегальной торговлей спиртным в Филадельфии времен сухого закона руководил Макс Хофф по кличке «Бу-Бу». Он родился в Филадельфии в 1893 году в семье евреев — выходцев из России и был прозван «Бу-Бу», когда ребенком играл на шумных улицах Южной Филадельфии. Когда мать кричала ему: «Бо!», что на иврите означает «Иди сюда!», ирландские и итальянские мальчишки, его товарищи по играм, думали, что она говорит «бу-бу».

Хофф зарабатывал свои первые доллары, разнося газеты, затем служил в табачной лавке, а потом открыл игорный дом с высокими ставками под прикрытием политического клуба пятого избирательного округа Филадельфии.

Вскоре он стал менеджером боксеров, организовывал бои за деньги и стал знаменит в спортивной среде. По-настоящему он впервые проявил себя с введением сухого закона, возглавив весьма опасную банду молодых еврейских головорезов, которая контролировала солидную часть нелегальной торговли спиртным в Филадельфии, игорный бизнес и другие виды противозаконной деятельности. Он был крупнейшим в городе покупателем пулеметов и пуленепробиваемых жилетов и находил им достойное применение при выяснении отношений с конкурентами.

Хофф поддерживал постоянную связь с еврейской мафией Нью-Йорка и Ньюарка и, по словам свидетелей, был на короткой ноге с Аль Капоне. К 1927 году он стал признанным королем бутлегеров Филадельфии.

В соответствии со своей репутацией Макс жил в роскошной квартире в Западной Филадельфии и не скупился на приемы. Он слыл одним из самых гостеприимных людей города, человеком, которому ничего не стоило снять зал приемов в отеле, чтобы воздать почести какой-нибудь местной или заезжей знаменитости.

Хофф также был известен своей щедростью к друзьям. Каждое Рождество он раздавал тысячи долларов в качестве подарков членам департамента полиции; только в 1926 году он преподнес сувениров на общую сумму двести пятьдесят тысяч долларов, причем взятки в эту сумму не входили.

Расследование Большого жюри в 1928 году обнаружило, что Хофф подкупил более восьмидесяти полицейских. Когда их спрашивали об источнике доходов, некоторые говорили, что им повезло в карты, другие утверждали, что поставили на верную лошадь. Несколько полицейских сказали, что одолжили деньги ныне покойным владельцам салуна, а те в завещании оставили обеспечение под этот долг и солидное вознаграждение. Один капитан полиции объяснил, что ему удалось накопить сто тысяч долларов на своих банковских счетах при заработной плате две тысячи в год путем изготовления клеток для птиц.

С отменой сухого закона пришел конец и процветанию Хоффа в преступном мире Филадельфии. Он вкладывал состояние, добытое продажей спиртного, в ночные клубы и танцевальные залы, но все они прогорали. Он умер в нищете в 1941 году, наглотавшись снотворного.

Преемником Хоффа и новой крупной фигурой в филадельфийской еврейской мафии был Гарри Стромберг, известный также как Ниг Розен. Как он говорил, его прозвали «Ниг» из-за того, что он был смуглым. Стромберг родился в России в 1902 году и иммигрировал с родителями в Нью-Йорк в 1906-м. Его впервые арестовали как малолетнего преступника, когда ему было тринадцать, а в девятнадцать он отправился в тюрьму за кражу со взломом. После освобождения он вступил в банду Лепке, терроризировавшую нью-йоркскую швейную промышленность. Полиции было известно также о его связях с Мейером Лански и Фрэнком Костелло.

Переехав в Филадельфию, Стромберг стал воротилой игорного бизнеса, а также руководил «Бандой с Шестьдесят девятой улицы», контролировавшей проституцию, вымогательство и шантаж. Его влияние распространялось даже на Вашингтон, Балтимор и Атлантик-Сити.

Стромберг уехал из Филадельфии в 1930 году, но по-прежнему продолжал вести там преступную деятельность. В 1950 году комиссия Кефовера все еще называла «его королем игорного бизнеса Филадельфии». Позже он занялся контрабандой героина в Соединенные Штаты из Франции и, как утверждают, зарабатывал на этом двадцать миллионов долларов в год.

В 60-е годы он отошел от дел и поселился во Флориде, где и умер в 1984 году. Когда Стромберг уехал из Филадельфии, за ним последовал его шофер и телохранитель Уилли Вайсберг, давнишний член преступных кругов Филадельфии.

Лестер Шаффер, адвокат, представлявший Вайсберга в суде, вспоминает, что, заправляя рэкетом, тот «постоянно подвергался нападкам полиции. Он даже по улице не мог пройти, чтобы его не остановили полицейские».

Вайсберг знал, что за ним следит ФБР. Он так к этому привык, что, увидев агентов в ресторане, приглашал их выпить.

Однажды он сидел в ресторане с Анджело Бруно (главой филадельфийской мафии). На улице шел снег. Он подошел к агентам ФБР, сидевшим в машине, и сообщил им свой маршрут, чтобы они не теряли времени и не мерзли в такой холод, а встретили его там, куда он направлялся.

Вайсберг родился в России и приехал в Америку с родителями, когда ему было шесть лет. В 30-е и 40-е годы его арестовывали более тридцати раз за воровство, организацию фальшивых лотерей, вымогательство и нарушение закона об огнестрельном оружии. С 1940 по 1950 год полиция Филадельфии запретила ему появляться в городе. В 1950 году расследованием его дел занималась комиссия Кефовера, а в 1957 году — комиссия по расследованиям сената под руководством Джона Мак-Клелана. В 1961 году генеральный прокурор Роберт Кеннеди внес его в «главный эшелон», список сорока крупнейших рэкетиров Америки. Вайсберг умер в Филадельфии в 1978 году.

Нелегальную продажу спиртного в Бостоне контролировал Чарльз Соломон по кличке Король, известный также как Бостонский Чарли. Он был главой одного из могущественных преступных синдикатов в Новой Англии, промышлявшего торговлей спиртным, контрабандой наркотиков и проституцией.

Соломон родился в России в 1884 году, был привезен в Бостон ребенком и вырос в семье среднего достатка в бостонском Вест-Энде. Отец Чарли владел театром, а три его брата вели добропорядочный образ жизни.

Честный заработок никогда не интересовал Чарли. К двадцати годам он уже был замешан в делах, связанных с проституцией, укрывательством краденого и контрабандой наркотиков, большей частью кокаина и морфия.

В 20-е годы Соломон заправлял преступным миром Бостона. В сфере нелегальной торговли спиртным он работал с «Сиграмз» в Канаде и имел партнеров в Нью-Йорке и Чикаго. Подкупая местные власти, Соломон избегал привлечения к суду за нарушение сухого закона, в Бостоне ему ни разу не предъявили обвинения.

К несчастью для Чарли, он не дожил до отмены сухого закона. Его убили в туалете клуба «Коттон» в Роксбери накануне того дня, когда он должен был давать показания в суде о контрабанде спиртного.

По словам свидетелей, четверо мужчин проводили Чарли в мужской туалет. Затем между ними произошла ссора, официантка слышала, как Соломон сказал: «Я отдал деньги, что вам еще нужно?»

Кто-то ответил: «Тебе от этого все равно никуда не деться».

Затем раздались три выстрела, и мужчины выбежали на улицу. Соломон, пошатываясь и истекая кровью, вышел из туалета. Он крикнул: «Эти крысы добрались до меня» — и упал на пол. На следующий день он умер.

Впоследствии преступников схватили и судили за кражу и убийство. Трое из них были признаны виновными в вооруженном грабеже и приговорены к семи годам тюремного заключения, еще один был осужден за убийство и вооруженное нападение и получил от десяти до двадцати лет тюрьмы.

Вдова Соломона Берта унаследовала состояние в миллион долларов и вступила во второй брак через год после смерти Чарли. Ее второй муж не принадлежал к преступному миру.

Во времена сухого закона Чарли Соломон, Эбнер Цвиллман, Мейер Лански, Голландец Шульц, Багси Сигел и Лепке Бухалтер были известны как еврейская «большая шестерка» Восточного побережья США. Но еврейская мафия играла важную роль и в других районах.

Глава 2 Мошенники Среднего Запада

Не каждому еврейскому гангстеру удавалось достигнуть статуса босса на Восточном побережье. Тем не менее многие из них играли видную роль в организованной преступности Среднего Запада.

Контрабандой спиртного и азартными играми в Кливленде заправляла «Кливлендская четверка» — Моррис «Мо» Далиц, Моррис Клейнман, Сэм Такер и Луис Роткопф. Все они родились на рубеже веков: Такер — в Литве, остальные трое — в Соединенных Штатах, в семьях эмигрантов. Признанным лидером бандитов был Мо Далиц. Он родился в Бостоне в 1900 году, вырос в Детройте, там же посещал начальную и среднюю школу. Карьеру контрабандиста он начал в Детройте, служа одним из «адмиралов» «Маленького еврейского флота» — шайки перевозчиков нелегального алкоголя из Канады через реку Детройт, чтобы утолять жажду многих жителей «города моторов».

На время Далиц объединился с членами детройтской правящей еврейской шайки «Перпл гэнг»^[3], но скоро ушел оттуда с Джозефом Дзерилли, одним из местных мафиози, посчитав благоразумным переместиться в Кливленд. Там он нашел свою нишу.

Умело раздавая взятки, не брезгуя убийствами и насилием, Далиц со своим синдикатом взял в свои руки контрабанду спиртного в Огайо через Канаду. Они переправили через озеро Эри столько нелегальной выпивки, что его стали называть «Еврейским озером».

Далиц с сотоварищи существовали бок о бок с кливлендской мафией, во главе которой стоял Большой Аль Полицци со своей шайкой «Мэйфилд роуд». Вместе они устранили конкуренцию, установленную итальянцами братьями Порелло и семьей Лонардо. Отношения между итальянской и еврейской группировками оставались дружескими в течение многих лет.

Когда сухой закон был отменен, еврейский синдикат стал управлять игорным бизнесом в казино Кливленда, Кентукки, Западной Вирджинии и Индианы. Вместе с Полицци они взяли под свое покровительство тотализатор, пинбольные автоматы, игорные автоматы и лотерею.

Мо Далиц и его синдикат старались наладить прочные связи с «коллегами» по бизнесу по всей стране. Далиц был достаточно силен, чтобы управлять уважаемыми фигурами американской организованной преступности. Одним из первых шагов, которые предпринял Лаки Лучано, став главарем национальной мафии, была поездка в Кливленд, чтобы встретиться с Мо.

Лучано был не единственным, кто хотел завязать связи с Далицем. В 1952 году, когда Мо давал показания нью-йоркской Комиссии по преступлениям, он сообщил, что имел тесные контакты с Эбнером Цвиллманом, Багси Сигелом, Мейером Лански, Джо Адонисом, Фрэнком Костелло и другими заметными фигурами преступного мира. Когда в 1946 году Лаки Лучано был депортирован из США, Далиц посетил прощальную вечеринку, которая проходила на «Лоре Кин» — корабле, который увозил Лаки в Италию. Среди присутствующих на этом событии были Лански, Цвиллман, Сигел, Костелло, Альберт Анастазия, Карло Гамбино и Джо Бонанно.

В конечном счете Далиц, Клейнман, Роткопф и Такер переместили область своих интересов из Огайо западнее, в Лас-Вегас, где взяли контроль над «Дезерт инн»^[4] и стали известны как синдикат «Дезерт инн». Через некоторое время они заполучили контроль над некоторыми казино Лас-Вегаса включая отель «Стардаст», и были основной силой, заправляющей игровой индустрией города, в течение многих лет. Четыре партнера делили все поровну и оставались близкими людьми на протяжении всей жизни.

Далиц с умом инвестировал свои нелегальные заработки. В начале 1950-х годов он стал партнером «Парадайз девелопмент Ко», которая построила центр собраний, Санрайз-хоспитал, торговый центр и несколько зданий Университета Невада-Лас-Вегас.

В 1966 году Далиц продал «Дезерт инн» и помог развитию «Ранчо Ла Коста», зоны отдыха неподалеку от Сан-Диего, обошедшейся в сто миллионов долларов. Пенсионный фонд «Тимстер юнион», управляемый на тот момент Джимми Хоффой, профинансировал создание зоны ссудой в восемьдесят семь миллионов долларов. Позднее Хоффа исчез — предполагают, что он был убит мафией.

В 1951 году на слушаниях в сенате сенатор Эстес Кефовер спросил Далица о его инвестициях. «Итак, чтобы начать инвестировать, вы заработали начальный капитал на контрабанде спиртного, не так ли?» — поинтересовался Кефовер. «Ну, — отвечал Мо, — наследства я не получал, это точно, сенатор».

Несмотря на то что Далиц был маленького роста (пять футов три дюйма), его сложно было запугать. Однажды, в 1964 году, 64-летний Мо обедал в отеле «Беверли родео», что в Голливуде. Чемпион-тяжеловес Сони Листон, перебрав виски, в боевом настроении подошел к нему с грозным видом. Мужчины обменялись парой слов, и Листон в ярости сжал кулаки. Далиц даже не вздрогнул, а лишь произнес следующее: «Если ты собираешься ударить меня, ниггер, то лучше сразу убей. Потому что если ты этого не сделаешь, то мне достаточно будет позвонить кое-куда и в двадцать четыре часа ты будешь мертв». Листон удалился.

Далиц не забывал о себе. В 1982 году журнал «Форбс» назвал его одним из 400 самых богатых людей Америки, обладающим состоянием в сто десять миллионов долларов.

По другую сторону озера Эри от Кливленда самой крутой, жестокой и влиятельной преступной группой была детройтская «Перпл гэнг», целиком состоявшая из евреев. Во главе с нью-йоркским бандитом Рэем Бернсгейном она организовывала контрабанду в городе и управляла доставкой наркотиков в течение всего времени действия сухого закона.

В 1932 году департамент полиции Детройта составил конфиденциальное досье на каждого из 50 членов организации. Досье были направлены в ФБР. К тому времени десять членов ее отбывали сроки в тюрьмах, семеро находились в розыске за убийства и похищения, четверо были мертвы, а двадцать восемь оставались на свободе и разыскивались полицией.

Несколько отрывков из этого досье иллюстрируют состав и природу типичной еврейской банды времен сухого закона.

«Сэм Дэвис, также известный как Горилла, потому что всего лишь при 5 футах роста весил около 100 фунтов. Возраст — 24 года. Глаза карие. Волосы светло-коричневые. Цвет лица красный. Телосложение среднее. Этот человек арестовывался полицией Детройта за нарушения законов США, кражи, вооруженные ограбления, вымогательства и нелегальное хранение оружия. Разыскивается полицией Детройта за убийство. Ему приписывают убийство Гарри Голда в Детройте (штат Мичиган), совершенное в ночь на 17 февраля 1932 года».

«Гарри Флейш, также известен как Флейшер, также известен как Флэйшер, также известен как Флэйш, также известен как Финк. Возраст — 30 лет. Рост — 5–6 футов. Вес — 190 фунтов. Глаза карие. Волосы светло-коричневые. Телосложение плотное. Цвет лица нормальный. Арестовывался полицией Детройта за похищение, укрывательство краденого, обман, вооруженное ограбление, кражу, вымогательство и нападение с попыткой убийства».

«Филипп Кивелл. Возраст — 31 год. Рост — 5-8 футов. Вес — 148 фунтов. Глаза карие. Брюнет. Цвет лица смуглый. Телосложение стройное. „Послужной список“ этого человека состоит из краж, вооруженного ограбления, попытки убийства, убийства и похищения».

«Эдвард Шоу, также известен как Маленький Эйб, также известен как Джек Стейн, также известен как Роберт Грэй и Абрахам Вагнер. Возраст — 25 лет. Рост — 3–5 футов. Вес — 103 фунта. Глаза карие. Волосы черные. Лицо смуглое. Телосложение стройное. Был арестован в Ист-Вью (штат Нью-Йорк) по обвинению в продаже наркотиков, в Нью-Йорке — по обвинению в убийстве, в Лос-Анджелесе (штат Калифорния) — по обвинению в грабеже, в Детройте — за вооруженное ограбление и кражу».

«Гарри Милман. Возраст — 22 года. Рост — 5-7 футов. Вес — 135 фунтов. Глаза голубые. Волосы темно-коричневые. Лицо смуглое. Телосложение стройное. Задерживался полицией Детройта по обвинению в грабеже, вооруженном нападении, вымогательстве, похищении, нарушении сухого закона, незаконном хранении оружия и надувательстве».

«Джимми Олтман, также известен как Гарри Олтман, также известен как Ниггер Джимми, также известен как „еврей Олтман“. Возраст — 28 лет. Рост — 5–7 футов. Вес — 166 фунтов. Глаза карие. Волосы темно-коричневые. Негр. Телосложение среднее. Был арестован полицией Детройта по обвинению в нарушении эмиграционных законов, ограблении, вооруженном ограблении, содержании борделя, нарушении сухого закона и авторских прав, вымогательстве и убийстве».

Эти преступники и их подельники терроризировали Детройт в течение тринадцати лет, до тех пор пока местная полиция и итальянская мафия не нейтрализовали их.

На втором месте по количеству еврейского населения стоял Чикаго, расположенный в нескольких сотнях миль западнее Детройта. Большая часть евреев из Восточной Европы жили в Вест-Сайде, одном из самых бедных и густонаселенных районов города.

Из этого района вышли такие еврейские гангстеры, как Луис «Брильянтовый Луи» Коэн, Джимми «Громкая Глотка» Левин, Сэм «Сэмми-простак» Джейкобсон и Макси Эйзен.

Сперва они не торопили событий. Чикаго времен сухого закона был под влиянием ирландской и итальянской группировок, особенно выделялся на этом поприще Аль «Шрамоликий» Капоне. По забавному стечению обстоятельств главным финансистом и бизнес-стратегом у Капоне был еврей, Джек «Сальный Палец» Гацик, которого Капоне называл «единственным человеком, которому он мог доверять».

Из этих двоих получилась неповторимая парочка.

Капоне был модником, носил костюмы, сделанные на заказ. Гацик же был неопрятным коротышкой-работягой.

«Все, что он съедал за неделю, можно было увидеть на его жилете», — вспоминал водитель Капоне Джордж Мейер.

Легенда гласит, что их дружба началась, когда Гацик случайно услышал, что кое-кто собирается убить Капоне. Гацик немедленно позвонил Капоне и доложил ему об этом. Капоне не забыл, кто спас ему жизнь, и всегда после этого защищал Джека.

Однажды майским вечером 1924 года Гацик с окровавленным лицом ворвался в офис Капоне в ночном клубе «Четыре двойки», что на Саус-Вобэш-стрит.

«Кто это сделал?» — спросил Капоне. Джек сообщил, что его избил Джо Говард, мелкий мошенник. Капоне в ярости кинулся искать Говарда. Он нашел его в салуне Хейни Джейкобс недалеко от «Четырех двоек». Аль подошел к Говарду, когда тот расслаблялся в баре и хвастался, как отделал маленького еврея.

«Привет, Аль», — сказал Говард, не подозревая, что кому-то есть дело до того, что он избил такого простака, как Гацик. Капоне схватил Говарда за плечи и начал трясти его, пытаясь узнать, за что тот избил его друга. Говард проворчал что-то вроде: «Убирайся к своим шлюхам, ты, итальянский сводник». Капоне молча достал револьвер, приставил дуло к щеке Говарда и спустил курок. После того как бедняга упал, Капоне выпустил в него более пяти пуль. На допросе никто в баре не вспомнил, чтобы видел что-либо подозрительное. Так возникло еще одно нераскрытое чикагское убийство.

Гацик родился в России в 1886 году. Он был сыном Макса и Фанни Гацик, которые иммигрировали в США, когда Джеку был всего год. В Чикаго Гацик-старший содержал свою семью, состоящую из десяти детей, управляя маленьким магазином сигар. Джек для себя нашел другую профессию: подрабатывал барменом и сутенером в борделе своего старшего брата Гарри.

Вспоминая с ностальгией былые времена, Джек рассказывал, что полицейские и судьи посещали его дом в любое время суток. Каждый из них хотел пару-другую долларов или еще чего-нибудь. Они также могли бесплатно развлекаться с девочками в борделе. «Эти дешевые гои никогда не хотели потратить даже пятицентовик, всегда пытались получить что-то на халяву», — вспоминал он.

Когда был введен сухой закон, Гацик присоединился к банде Джонни Торио. Именно там он встретил Капоне. После того как Капоне убил Джо Говарда, Джек стал его доверенным помощником и провел остаток своей жизни, зарабатывая деньги для Капоне и его наследников. Каждый из сотрудников Капоне: Фрэнк Нитти, Пол «Официант» Рикка, Сэм Джанкана и Тони Акардо — полностью доверяли Джеку, позволяя ему решать, что лучше для банды.

Есть две версии того, как Джек получил кличку Сальный Палец.

Первая гласит, что во времена, когда Джек работал официантом, его большой палец всегда окунался в тарелку с супом. Исходя из второй версии, большой палец Джека всегда был жирным из-за того, что он считал деньги Капоне.

С 1927 года Джек заработал миллион долларов, из них 60 240 ушли на налоги. Налоговая служба заявила, что он должен был заплатить 250 000 долларов, и в 1932 году Джека посадили в тюрьму за неуплату налогов.

В тюрьме он прошел кучу физических и психологических тестов. В его медицинской карте обнаружили записи о том, что у него были сифилис и гонорея. Тесты показали, что его умственное развитие соответствует тринадцати годам и двум месяцам, а коэффициент интеллекта равен 82, что ниже нормы.

Позднее Джек стал очень известной личностью в чикагской прессе. Особенно Джеку нравилось выступать против судей, которые не очень-то его жаловали: «Ты покупаешь судей на вес, прямо как железо на автомобильной свалке. Мирового судью можно купить за пятидолларовую бумажку. В муниципальном суде с тебя возьмут десять баксов. В Верховном суде — пятнадцать. Апелляционный суд берет столько же, сколько и федеральный. К тому моменту, когда судья получает должность в таком суде, ему уже за сорок и он становится толстым и тяжелым. Федеральный судья меньше двадцати долларов не возьмет».

Гацик даже похудел, дабы соответствовать своему имиджу, и преследовал прессу всегда, когда чувствовал, что она его третирует. В 1955 году он преследовал «Чикаго америкэн», одну из газет Уильяма Рэндольфа Херста, за статью, опубликованную в феврале того же года. Статья была написана в юмористическом духе одним из сотрудников этой газеты — Элгаром Брауном. В статье Брауна Гацик назывался «старыми глазами с мешками», «Мистером Затруднительное Положение», «главным сводником» и т. п.

Один журналист сказал, что все, кто знал Джека по постоянным судебным процессам, оценили точность, с которой Гацик был описан в статье Брауна.

Джек обвинил издательство в клевете, но муниципальный суд в лице судьи Квиличи отклонил его иск.

Друзья советовали Джеку забыть об этом инциденте, но тот никак не мог угомониться.

«Я плачу этим судьям, — говорил Джек, — так почему же я не могу использовать их?» Но он тем не менее не выиграл ни одного судебного дела.

Джек продолжал обвинять газету. Он знал, на что шел. «Никогда не бойтесь судиться, — говорил он членам банды, — каждый раз, когда тебе не нравится, что про тебя написали, иди в суд и подавай иск. Ты платишь своему адвокату по договору. Ну а судьи — это уже наше дело».

«Ты можешь судиться в графстве Кук за пятнадцать долларов. Один лишь факт, что ты пошел в суд, заставит многих заткнуться. Они никогда не будут уверены, что какой-нибудь чокнутый судья не присудит тебе миллиона долларов за причиненный ущерб». Блестящая логика для человека с коэффициентом интеллекта 82!

Хотя Миннеаполис, штат Миннесота, не мог сравниться с другими городами по количеству еврейского населения, большей частью незаконного бизнеса управлял Исидор «Кид Кэнн»^[5] («если все могут, то и Кид сможет») Блюменфельд и его чисто еврейский синдикат. Родился он в Румынии в 1901 году и приехал в США, будучи ребенком. Два его брата, Гарри и Идди, изменили свою фамилию на Блум и служили лейтенантами. В 1942 году ФБР окрестило Кида «повелителем преступного мира Миннеаполиса, штат Миннесота»; местные журналисты называли его «крестным отцом Миннеаполиса».

Еврейский синдикат контролировал большую часть контрабанды, азартных игр и прочего зла в Миннеаполисе. Все, кто вставал на их пути, были уничтожены.

Отважный газетчик Уолтер Лиггет, издатель «Мидвест америкэн», в серии номеров опубликовал обличающие статьи о синдикате. В декабре 1935 года он был застрелен у себя дома, вернувшись после рождественских покупок.

Блюменфельд был арестован и задержан полицией, так как жена убитого опознала его. «Это лицо с жуткой ухмылкой, — рассказывала женщина, — находилось в нескольких дюймах от меня. Я буду помнить его до конца своей жизни».

Во время судебного разбирательства Блюменфельд заявил, что во время убийства был в парикмахерской за девятнадцать кварталов от места преступления. И у него был свидетель, который подтвердил это. Жюри совещалось около четырех часов и признало Блюменфельда не виновным в убийстве.

Эдит Лиггет сказала, что если бы не коррумпированный мэр, которого в свое время обличал ее муж, то убийца не оказался бы на свободе. Блюменфельд отпраздновал победу, отдыхая во Флориде. Ему там понравилось, и он со своими братьями сделал инвестиции в некоторые отели Майами, чтобы проводить там отпуск.

Город-спутник Миннеаполиса Сент-Пол был пристанищем двух крупных еврейских банд контрабандистов: синдиката Бенни Глимана и Гарри Гельмана и синдиката Леона Глекмана. Последняя банда выросла до звания «самого влиятельного синдиката в Сент-Поле».

Глекман родился в 1894 году в Минске. Он был третьим из восьми детей. В 1903 году его семья приехала в Штаты. Подростком он женился на прислуге Розе Голдстейн, которая родила ему трех дочерей. О нем говорили как о «коммерсанте по натуре, бутлегере по профессии и болельщике по призванию». Глекман был ярким, самоуверенным, бойким человеком. С помощью своих денег и влияния он играл видную роль в политической структуре Сент-Пола и стал значительной фигурой среди «отцов» города.

Будучи известной личностью — его называли Аль Капоне Северо-Запада, — Глекман разделил участь многих контрабандистов 30-х годов: его похитили другие гангстеры-конкуренты. В сентябре 1931 года он был увезен из своего дома. Его держали в Висконсине. Первоначальный выкуп должен был составить 200 000 долларов, но после переговоров с партнером Глекмана Моррисом Ройзнером сумма опустилась до 75 000, а окончательно составила 5000 долларов плюс 1450 долларов наличных, которые были у Глекмана при себе. Его отпустили в октябре 1931 года, продержав 8 дней.

По слухам, это похищение было организовано одним из его «друзей».

Глекман заявил ФБР, что сам займется расследованием своего похищения, позаботится о бандитах своими методами.

Некоторое время спустя один из похитителей Глекмана, владелец отеля Фрэнк Ла Пре, был найден мертвым с множественными пулевыми ранениями в области лица. После смерти Ла Пре остальные участники похищения были схвачены.

После психологической травмы, связанной с похищением, дом Глекмана охранялся полицейскими, дабы оградить его от очередных провокаций. Многие преступные авторитеты имели своих людей в полицейских департаментах, но не каждый мог себе позволить охрану из полицейских.

Что обо всем этом думали лидеры еврейского сообщества? Они стыдились поступков и дурной славы гангстеров, потому что такие люди породили понятие «плохой еврей». Тень преступного мира нависала над всей общиной. Еврейский лидер в Чикаго С. М. Меламед в 1924 году предупредил своих соратников, что «на данный момент среди людей из нашего сообщества много преступных элементов, которые могут быть опасны и за которых нам уже жутко стыдно. Я говорю о многих евреях, имеющих отношение к преступному миру». Он указал на тот факт, что в Чикаго не проходит и дня, чтобы не арестовали какого-нибудь еврея, и сказал, что в еврейском сообществе что-то испорчено, если такой феномен возможен.

В ответ на расследование о причастности таких евреев, как Бу-Бу Хофф, и других членов еврейского сообщества к преступному миру Филадельфии равви Мортимер Джей Коэн из конгрегации Бет Шалом заявил: «Мне стыдно за тех преступников, они бросают тень на всех людей Израиля. Эти бандиты, которые недостойны называться людьми, унизили слово „еврей“, затоптали его в грязь, запятнали убийствами и коррупцией. Израиль всегда ответствен за каждого своего сына, а преступления этих бандитов будут использовать против нас».

Страхи Коэна зародились в Миннеаполисе. В ноябре 1927 года «Сатердей пресс» (Миннеаполис) выпустила статью, в которой говорилось, что девяносто процентов преступлений в этом городе совершаются евреями. Автор статьи утверждал, что не выступает против евреев как нации, а просто просит обратить внимание на факты.

Эти опасения возросли в 30-е годы, в период Великой депрессии и в то время, когда Гитлер с его теорией нацизма набирал популярность в Европе, что вызвало рост антисемитизма и в США. Еврейские лидеры опасались, что еврейская преступность повлечет за собой всплеск ненависти к их народу. В результате они отказывались говорить об этой проблеме публично. «Мы знали о еврейских гангстерах, — признался общественный деятель Детройта Леонард Симонс, — но мы боялись сказать об этом».

Журналист-еврей из Детройта считал, «что общественность знала о еврейских бандитах, и все же англо-еврейская пресса долгое время не хотела упоминать о них. Мы боялись».

Боялись реакции неевреев. Оглядываясь на прошлое, Сломовиц говорил, что это была ошибка с их стороны: «Ничего бы не было, если б мы не боялись их. Да, они есть в нашем обществе, но наша мораль выше».

Если еврейская мораль была выше, что тогда влекло в преступную деятельность? Нищета? Возможно. Мейер Лански и Дылда Цвиллман сказали, что они пошли этим путем, потому что выросли в нищете и не хотели больше так жить. Но находились гангстеры, которых жизнь ничем не обделила, например Арнольд Ротстейн. Может быть, тогда виновато окружение? Возможно. Но эти бандиты страдали не больше, чем их сверстники, которые также выросли в перенаселенных кварталах, но вели честный образ жизни.

Антисемитизм? Возможно, потому что США были далеко не самым лучшим местом для евреев. С 1920 по 1927 год Генри Форд ругал евреев на страницах своей газеты «Диаборн индепендент» и в памфлетах под заголовком «Международный еврей». Он распорядился всем покупателям его машин раздавать эти памфлеты, а его машины покупали миллионы американцев.

Ку-клукс-клан объявил бойкот еврейским продавцам, громил еврейские магазины, жег кресты около синагог и терроризировал известных евреев в южных еврейских общинах. Колледжи и профессиональные школы, в том числе Гарвард, Дартмут, Рутгерc, Колумбийский и Нью-Йоркский университеты, ввели квоты для еврейских абитуриентов. Евреи сталкивались с экономической дискриминацией в коммерческих банках, промышленных корпорациях, страховых компаниях, так же как и с социальной дискриминацией.

Отрезанные от честных путей к успеху, многие евреи выбирают для себя другие пути получения денег и славы, такие, как спорт (особенно бокс) и игорный бизнес. А некоторые бойкие подростки, разозленные на американское общество, пошли криминальным путем.

Тем не менее большинство выбирают криминал по причине алчности — желания добиться денег, власти, славы по-быстрому. Преступность и предлагала им краткие пути к осуществлению их мечты. Преступность была для них более увлекательна, чем бремя учебы или работы в течение долгих часов в магазинах или на фабрике.

К двадцати трем годам Гарри Флейш приобрел «кадиллак», носил модную одежду, общался с симпатичными девушками и жил в хорошем доме. «Я побывал в Европе, когда мне не было и двадцати пяти лет, — вспоминал Флейш, — мой брат, будучи ребенком, учился денно и нощно, а позже как каторжный работал в магазине. В первый раз он поехал в Европу, когда ему исполнилось сорок пять лет. И знаете, кто оплатил эту поездку? Я».

Мейер Лански всегда считал своего отца глупым из-за того, что он работал в кондитерских всю свою жизнь, получая жалкие гроши. Еще в молодости Лански поклялся, что он никогда не будет таким, как его отец, и всегда говорил себе: «Когда я вырасту, я буду очень богатым». Он выбрал преступный путь, чтобы добиться желаемого.

Лестер Шаффер, адвокат из Филадельфии, который защищал Уилли Уэйсберга, верил, что его клиенты становились преступниками из-за того, что их возможности были ограниченны. По его словам, они были необразованными людьми, но хотели хорошо жить: «Им ничего больше не оставалось».

Херб Брин, криминальный репортер из Чикаго в 30-х годах и автор статей для «Лос-Анджелес тайме» в 40-е годы, был лично знаком со многими из гангстеров. Он поддерживает мнение Шаффера: «Они были необразованными, поэтому преступность для них была единственным способом заработка».

Бандит с Западного побережья Микки Коэн также согласился с этими выводами. Он тоже утверждал, что все его преступные действия — лишь следствие его необразованности: «Где мне было еще найти возможность познакомиться с теми людьми, с которыми я знаком сейчас? Я был неучем, с кем бы вы хотели, чтобы я связал свою жизнь и деятельность? Я говорю о знаменитых политиках, людях из высших слоев общества. Где бы я еще встретил таких людей, если бы пошел другой дорогой?»

В противоположность тем образам, которые создали фильмы, не все еврейские гангстеры были лидерами, как Микки Коэн. Большинство еврейских бандитов во времена Великой депрессии и сухого закона оставались пешками и чаще исполняли приказы, нежели отдавали их.

Глава 3 Перпл гэнг

Днем 16 сентября 1931 года трое еврейских хулиганов-переселенцев из Чикаго: Герман «Джимми» Пол, Джозеф «Ниггер Джо» Лебовиц и Джозеф «Иззи» Саткер, члены детройтского «Маленького еврейского флота», — и местный букмекер Соломон «Солли» Левин позвонили в 211-ю квартиру на Коллингвуд-авеню, № 1740, что в детройтском Вест-Сайде.

Левин привел сюда остальных под предлогом обсуждения «мирного договора» с конкурирующими гангстерами. Все пришли без оружия.

Их ждали Ирвинг Милберг, Гарри Кивелл, Рэй Бернстейн и Гарри Флейшер — члены детройтской «Перпл гэнг», пользующейся дурной славой.

Все знали друг друга. «Перпл гэнг» привезла Джимми, Ниггера Джо и Иззи в Детройт в 1926 году, дабы они оказали шайке помощь в войнах против других контрабандистских организаций.

В течение некоторого времени трио хорошо справлялось с работой. Но затем они решили начать свой бизнес: наняли собственных убийц и попытались заполучить часть детройтских акций (от этой затеи отказался даже сам Аль Капоне). Парни подались в рэкет и объединились с «Флотом Третьей авеню» (бандой, называвшей себя так из-за того, что они разгружали перевозимое по реке канадское виски в районе железной дороги между Третьей и Четвертой авеню). Все члены банды были евреями, и эта группировка была также известна как «Маленький еврейский флот».

Чикагцы быстро приобрели отвратительную репутацию в детройтском преступном мире. Им было без разницы, у кого отнимать контрабанду — у друзей или у врагов; они обманывали всех, с кем им доводилось работать. Местные бандиты считали их настолько ненадежными, что отказывались с ними сотрудничать. Хуже того, чикагцы не соглашались оставаться в рамках своей территории торговли алкоголем и виски, вторгаясь во владения других банд. Особенно они злили «Перпл гэнг» наглой продажей контрабандного виски в их владениях.

В 1930 году трио начало вымогать деньги у находившихся под «крышей» «слепых свиней»^[6] и букмекеров. Среди жертв вымогательств были как друзья «Перпл гэнг», так и заведения, которые платили «Перпл гэнг» за защиту. Более того, они нечестно вели себя с шайкой, уклоняясь от уплаты долгов.

Начало было положено. Саткер, Пол и Лебовиц испытывали судьбу слишком часто. Их деятельность влекла за собой смерть. Это был всего лишь вопрос времени.

Двадцативосьмилетний Рэй Бернстейн был признанным лидером «Перпл гэнг». Он был худым, невысокого роста, смуглым, с большими голубыми глазами, придающими лицу хитрое выражение. Он организовал встречу между двумя группировками и был тем человеком, кто ответил на звонок и проводил посетителей вапартаменты.

Мужчины пожали друг другу руки и сели на длинный диван лицом к членам «Перпл гэнг». Через несколько минут Бернстейн спросил: «А где же Скотти со своими книжками?» Затем он встал и вышел, якобы для того, чтобы позвать букмекера. Остальные продолжали обсуждать детали совместных финансовых операций.

Расположившиеся на софе не заметили, что члены «Перпл гэнг» стоят или сидят прямо напротив них, соблюдая некоторую дистанцию. Тем временем Бернстейн спустился вниз, в аллею за домом, завел мотор машины, приготовленной к отъезду, и, убедившись, что путь свободен, дал сигнал и стал ждать.

Внезапно члены «Перпл гэнг» достали пистолеты и открыли огонь.

Левин замер на месте, пули пролетали вокруг него, одна попала Саткеру в голову. Его компаньоны отчаянно, но безуспешно пытались бежать, пули настигали их. Через мгновенье все было кончено.

После того как дым рассеялся, тела Лебовица, Саткера и Пола, изрешеченные выстрелами, остались лежать на полу. Кивелл, Милберг и Флейшер посовещались минуту, затем один из них повернулся к Левину и сказал: «Пошли».

Уходя через кухню, убийцы кинули свои пистолеты в банку с зеленой краской, которую оставили рядом с плитой. Регистрационные номера были спилены с пистолетов, а краска скрыла все отпечатки.

Компания поспешила вниз по задней лестнице к ожидавшей их машине, Бернстейн сел за руль, машина рванула прочь, чуть не врезавшись в грузовик и едва не сбив женщину с ребенком. Проехав немного, машина остановилась, и Левин, их школьный товарищ, вышел.

Доказано, что, отпустив Левина, бандиты совершили роковую ошибку. Через несколько часов тот был схвачен детективами, которые проводили облаву на фигур преступного мира. Он указал на «Перпл гэнг» как на убийц.

Власти схватили Кивелла и Бернстейна через два дня после расправы. Вооруженные до зубов блюстители закона окружили их дом, но оба сдались без боя. Милберг был пойман дома 19 сентября. Он также сдался без боя. Полиция конфисковала пять пистолетов и ружье.

Флейшер, также упомянутый в ордере на арест, исчез, и о нем ничего не было слышно на протяжении нескольких месяцев.

На предварительных слушаниях Солли Левин дал показания против троих мужчин, которые были арестованы за убийство первой степени. Левин оставался основным свидетелем в судебном разбирательстве, которое проходило 28 октября 1931 года. Уборщик коллингвудских апартаментов и мальчик, который едва мог говорить от возбуждения, опознали членов «Перпл гэнг».

Сложнейшими задачами для полиции были: сохранение жизни Солли, чтобы он мог дать показания в суде, охрана присяжных от запугиваний и охрана обвиняемых от возмездия друзей убитых.

Защитников доставляли в суд и увозили в патрульном фургоне с пулеметами и оружием, торчащим из задней двери. Присяжные приезжали в суд в специальном автобусе с полицейским сопровождением спереди и сзади, мотоциклетными отрядами по обеим сторонам и группой вооруженных полицейских внутри.

Детройт никогда не видел подобного.

На всем протяжении судебного разбирательства Солли Левин был обеспечен личной охраной, состоящей из двенадцати полицейских снайперов. Он добровольно согласился жить в здании полицейского штаба.

Тяжело опускаясь в свидетельское кресло, бледный, нервный и запуганный Солли рассказал свою историю. В то время как он говорил, восемь охранников стояли по бокам кресла с пистолетами наготове.

Солли признался, что был партнером Джимми Пола, Джо Лебовица и Иззи Саткера. «Мы задолжали Бернстейну несколько сотен долларов за алкоголь, и, я думаю, они считали, что мы были ответственны за попытку урезать их бизнес и что мы отнимали часть наркоты, которую они транспортировали, — говорил Солли, — но у нас не было в мыслях, что они попытаются достать нас».

«Так или иначе, мы: Джимми, Джо, Иззи и я — были у букмекера (в зале нелегальных пари) на Селден-авеню, 700, когда Рэй Бернстейн позвонил нам и сказал, что хочет нас видеть, потому что у него есть некоторые предложения, которые он хотел совместно обсудить. Он дал мне адрес своего нового офиса на Коллингвуд-авеню, 1740, и я записал его на полоске розовой бумаги, на каких мы обычно принимали пари.

Я хотел узнать, не мог бы Иззи остаться вместо меня и проследить за записью заключаемых пари, но он отказался и сказал, что мы должны пойти все. Мы хотели привести себя в порядок, побриться, но он велел отправляться немедленно. Все сели в машину Саткера и поехали на Коллингвуд-авеню».

Солли описал все, что произошло в апартаментах до убийства и после. Он сказал, что, перед тем как убийцы отпустили его, Бернстейн пожал ему руку и назвал своим товарищем. По словам Солли, Бернстейн дал ему три или четыре сотни долларов и приказал возвращаться к записям пари, а позднее обещал их забрать.

«Я понял, что они собирались выпытать у меня, где лежат наркотики, а потом убрать. Бернстейн, мой „товарищ“, приберег один из пистолетов, которыми были совершены убийства. Меня должны были найти в канаве с этим пистолетом, а убийства свалили бы на меня».

Солли сказал, что детективы арестовали его через полчаса, как он прибыл в зал, где заключались пари.

Этим закончились показания Солли.

Жюри совещалось всего лишь один час и тридцать семь минут перед тем, как признало Кивелла, Милберга и Бернстейна виновными в убийстве первой степени.

По вынесении вердикта в зале суда началась суматоха. Друзья и родственники обвиняемых истерически кричали, а судебные приставы взобрались на столы, пытаясь восстановить порядок.

Неделю спустя, 17 ноября 1931 года, судья Дональд Э. Ван Зиль постановил, что каждый виновный «в убийстве первой степени будет заключен в филиале мичиганской государственной тюрьмы Маркет пожизненно».

Наголо побритые заключенные, одетые в новую форму и блестящие ботинки, выслушали приговор молча. Охранник вывел их, как только судья закончил свою речь.

На следующий день трое убийц были помещены в пульмановский вагон, прицепленный к северному пограничному мичиганскому поезду. Они были прикованы к сиденьям тяжелыми цепями. С ними ехали семеро детройтских полицейских.

Трое членов «Перпл гэнг» оставались спокойными. Они шутили и сплетничали со своими охранниками, читали газеты, жевали сандвичи с говядиной и играли в карты.

Все еще лидер, Бернстейн взглянул на счет и дал пульмановскому официанту пять долларов на чай.

Тем временем поезд приближался к концу своей пятнадцатичасовой поездки, и Кивелл спросил Бернстейна: «Я предполагаю, сначала будет трудно?»

«Да, — ответил Бернстейн, — впрочем, как и везде. Ты должен обжиться. Сначала все будет странным и новым, но потом мы свыкнемся. У нас так всегда».

«Конечно», — ответил Кивелл.

Однако, оказавшись в тюрьме Маркет, мужчины утратили свои имена. Бернстейн стал № 5449. Кивелл, которому не исполнилось еще и 21 года, — № 5450, а 28-летний Милберг — № 5451.

Гарри Милберг умер в тюрьме в 1938 году. Бернстейн был покалечен, что привело к частичному левостороннему параличу. Он был выпущен за примерное поведение в 1964 году, после 33-летнего отбывания срока, и умер два года спустя. Гарри Кивеллу принадлежал абсолютный рекорд: 34 года он сидел в тюрьме, до того как его выпустили на свободу в 1965 году.

Основной свидетель — Левин — исчез. Некоторые говорили, что полиция оплатила его дорогу во Францию, другие утверждали, что он скрывается в Сент-Луисе, Мобиле, Оклахоме или еще где-нибудь.

Флейшер сбежал и никогда больше не связывался с убийствами. Несмотря на то что его имя фигурировало во многих преступлениях, он оставался на свободе долгое время.

Так закончилась история, которую в детройтских газетах называли «Коллингвудской бойней». Эти убийства были последними в длинной серии преступлений, совершенных еврейской «Перпл гэнг», самой знаменитой еврейской бандой времен сухого закона.

«Перпл гэнг» вышла из еврейских кварталов детройтского Ист-Сайда. В течение первых двух десятилетий двадцатого века Ист-Сайд представлял собой бурную и яркую смесь этнических групп, включавшую итальянцев, поляков, немцев, русских, болгар, афроамериканцев и других. К 1920 году еврейская община в Детройте составляла 34 727 человек — около 3,5 процентов городского населения (993 678 человек). Пока евреи преобладали в своем квартале, другим этническим группам также неплохо жилось.

Один из жителей старой части города шутил, что легко отличить еврейское жилище от нееврейского: неевреи выращивают перед домом цветочки, а евреи — грязь.

Еврейский район, упоминаемый в городской прессе как Новый Иерусалим, Маленький Иерусалим или Еврейский квартал, по словам одного журналиста, был окружен «всевозможными еврейскими магазинчиками: мясными лавками, булочными, типографиями и ресторанами. Еврей мог прожить всю жизнь в квартале и никогда не покидать его пределов».

Детройтский Ист-Сайд значительно отличался от классических нью-йоркских кварталов Нижнего Ист-Сайда, где преобладали дома для одной-двух семей как до Первой мировой войны, так и несколько десятилетий после нее. Хотя квартал был перенаселен, ему было далеко до нью-йоркских улиц.

Ист-Сайд был одним из районов Детройта, в котором люди не очень-то хотели жить. Он постоянно отставал по количеству проложенного трубопровода, установленных коллекторов, замощенных улиц и автодорог. Район был густо населен, рента завышена, уровень болезней и смертей выше, чем в других частях города.

«Джуиш америкэн», детройтский англо-еврейский еженедельник, печально соглашался с тем, что «арендуемые дома в еврейском квартале непригодны для жилья: старые, ветхие, загрязненные и инфицированные хибары, где люди пытаются существовать и воспитывать подрастающее поколение». Члены «Перпл гэнг» выросли в этой среде.

Члены банды были вторым поколением американцев, чьи родители эмигрировали из Восточной Европы. Большинство мальчишек родились в США в течение первого десятилетия двадцатого века. Их родители принадлежали к рабочей среде и, строго говоря, не исповедовали иудаизм. Несмотря на это, они соблюдали некоторые еврейские традиции и отмечали такие праздники, как еврейский Новый год, Судный день, еврейскую Пасху, зажигали свечи по субботам. Некоторые активно посещали синагоги, а один из дядей Гарри Кивелла был президентом ортодоксальной общины «Сыны Давида».

Во время одного из Судных дней ФБР послало двоих агентов наблюдать за службой в синагоге «Сынов Давида» в надежде поймать кого-нибудь из членов «Перпл гэнг». Агенты оделись как хасиды в надежде на то, что им удастся слиться с толпой прихожан. В синагоге они сели в заднем ряду.

Все шло гладко вплоть до перерыва между утренней и дневной службами. Был обыкновенный осенний день, и агенты вышли освежиться вместе с другими посетителями. К всеобщему изумлению, они начали курить. Дело в том, что во время этого святейшего для евреев праздника запрещается зажигать спички или разводить огонь. Агенты были раскрыты.

Дети, будущие члены «Перпл гэнг», посещали одну и ту же школу. Некоторые из них даже закончили ее. Свою криминальную жизнь они начали как мелкие воришки, таская фрукты и сладости из магазинов и у разносчиков; мальчишки воровали деньги, когда выдавался случай. Позже они стали устраивать пьяные дебоши и подстерегать прохожих поздними ночами. Они объединились, чтобы вымогать деньги у еврейских продавцов и мстить врагам.

Постепенно мальчишки, которые были слишком молоды, чтобы идти на войну, выросли. Они прекратили грабить владельцев магазинов и торгашей и переключили внимание на более серьезные вещи. Их интересовали сотрудничество со «слепыми свиньями» времен сухого закона, азартные игры и публичные дома.

Детройт стал знаменит во время сухого закона. К 1929 году контрабанда, производство и сбыт алкоголя стали второй крупнейшей индустрией в Детройте, уступающей по размерам разве что производству автомобилей. Нелегальное производство алкоголя в Детройте в три раза превышало продукцию химической промышленности, в восемь раз — производство печей и отопительного оборудования, в десять раз — производство табака и сигар и составляло одну восьмую автомобилестроения. На производстве нелегальной выпивки было занято 50 000 человек, а прибыль составляла более 300 миллионов долларов в год.

В 1923 году в городе насчитывалось 7000 «слепых свиней». К 1925 году их количество выросло до 15 000; три года спустя эта цифра составила 25 000. «Детройт ньюс» сообщала, что в некоторых частях города «в каждом доме есть точка сбыта контрабанды, или „слепая свинья“». Исследователь из одной газеты сообщал, что он обнаружил 150 «свиней» в одном квартале и 500 «свиней» в 20 соседних кварталах.

А. Б. Струп, заместитель администратора в управлении по делам сухого закона, жаловался, что «Детройт — самый „мокрый“ (разрешающий продажу спиртных напитков) город, в который он когда-либо был назначен». Струп говорил: «Я работал в разных уголках нашей страны, тщательно изучал условия и сейчас могу сказать открыто, что нигде закон так не коррумпирован, как здесь».

В 1923 году местная полиция попросила федеральное правительство помочь ей в борьбе с алкогольным бизнесом. В ответ на запрос Вашингтон выслал в Детройт лучшего федерального агента по борьбе с контрабандой — Иззи Эйнштейна.

Мо и Иззи составляли пару самых знаменитых и «чокнутых» агентов. Иззи Эйнштейн и Мо Смит соответствовали бурным двадцатым годам. Оба были невысокими и полными (вес каждого превышал двести фунтов), их вид никак не соответствовал званию федеральных агентов. И это было секретом их успеха. Они были настолько знамениты, что некоторые нелегальные торговцы спиртным печатали их фото в качестве предупреждения покупателям. Сотни скандальных газетных историй, написанных про парочку, в основном были правдой.

Разнообразие недопустимых приемов, которыми они пользовались во время своих рейдов, казалось бесконечным. Чего они только не делали, выполняя задания: носили накладные усы и фальшивые носы, даже неграми становились. А однажды нарядились в футбольную форму, чтобы разоблачить «слепую свинью», обслуживающую спортсменов, играющих в Бруклин-парке.

Для того чтобы раскрыть один бар с нелегальной выпивкой на Кони-Айленде, Иззи в середине зимы присоединился к клубу моржей и чуть не замерз. Заботливый Мо поспешил к дрожащему Иззи с воплями: «Быстрее дайте ему выпивки, пока он не замерз до смерти!» Когда обеспокоенный бармен исполнил эту просьбу, он был арестован.

С 1920 по 1925 год пара конфисковала пять миллионов бутылок алкоголя и арестовала 4392 человека. Девяносто пять процентов арестованных были признаны виновными и осуждены.

Иззи был выходцем из нью-йоркского Нижнего Ист-Сайда. Он свободно разговаривал на идише, итальянском, болгарском, немецком и польском. Перед тем как стать агентом по борьбе с контрабандой, он был продавцом галантереи и почтовым служащим.

Однажды Иззи встретил своего однофамильца Альберта Эйнштейна и спросил его, чем тот занимается по жизни. Альберт ответил, что он открывает звезды в небе. Иззи сказал, что он тоже открыватель, только вот его открытия связаны с подпольем.

Изначально команда работала только в Нью-Йорке, но их репутация привела к агентам местные бюро из других городов с просьбой помочь разоблачить контрабандистов и в их городах. Таким-то вот образом Иззи попал в Детройт.

Методы Иззи гарантировали успех. Нацепив на себя усы и одевшись как рабочий, Иззи отправился к «слепой свинье» на Вудворд-авеню и попросил выпивки. В те времена большинство нелегальных баров отказывалось обслуживать потенциальных клиентов, если они были им незнакомы, — таким образом они ограждали себя от продажи алкоголя переодетым полицейским. Для пущей надежности большинство «свиней» держали под стойкой альбомы с фотографиями служащих местных и федеральных органов власти.

Бармен отказался обслуживать Иззи, указывая на фото Эйнштейна в черной рамке: «Иззи Эпштейн в городе».

Иззи переспросил: «В смысле Эйнштейн?»

«Эпштейн», — настаивал бармен.

«Спорю на выпивку, что он Эйнштейн», — парировал Иззи.

Бармен согласился и налил ему стопку виски, которую Иззи вылил во внутренний карман пиджака, соединенный длинной резиновой трубкой со спрятанной фляжкой для сбора улик.

«Плохие новости, — произнес Иззи гробовым голосом, — вы арестованы».

Иззи и Мо оставили свою работу в 1925 году. Они подались в страховой бизнес, и вскоре среди их клиентов были даже те, кого они арестовывали за преступления с алкоголем.

Снабжение «слепых свиней» алкогольными напитками стало очень выгодным занятием. Выпивка, привозимая из Канады по реке Детройт, была основным источником, дополняющим местный продукт. К 1928 году 5000 детройтских алкогольных заводов работали изо всех сил, производя спиртное, чтобы утолить нужды в нем всего города. Многие из таких заводов были крупного масштаба, но большинство размещалось в подвалах жилых домов, гостиных, туалетах и на чердаках.

В Детройте большинство ветвей нелегального алкогольного бизнеса, от выгонки и дистилляции вплоть до контрабандной перевозки и бизнеса «слепых свиней», контролировалось организованными преступными группировками. Детройтцам к середине 20-х годов больше всех была известна «Перпл гэнг».

Эта банда образовалась в двадцатые годы после слияния двух еврейских шаек.

Первая называлась «Оукленд шугар хаус гэнг» (ее сахарный склад располагался на Оукленд-стрит).

Членами «Оукленд шугар хаус» были: Гарри Флейшер, здоровенный молодой гангстер, который начинал как шофер банды, а потом стал вором и убийцей; Генри Шорр, бывший когда-то картофельным воришкой на продуктовом рынке, являлся финансовым гением в банде и деловым предводителем; Ирвинг Милберг, несмотря на свой возраст (в 1920 году ему исполнилось 17 лет), хорошо орудовал кулаками, дубинкой и пистолетами; Гарри Олтман, личное дело которого включало в себя вооруженное ограбление, вымогательство и убийство (а ведь ему не было и 21 года); Гарри Кивелл, симпатичный кудрявый стрелок и силач, и братья Моррис и Фил Рейдеры, которые специализировались на вымогательстве и воровстве.

«Шугар хаус гэнг» продавала зерно самогонщикам, обеспечивала защиту местным игорным заведениям и производила алкоголь для контрабандного ликера.

Вторая шайка еврейских преступников с Ист-Сайда была организована Сэмми Коэном, хорошим стрелком и вымогателем, который также был известен как Сэмми Перпл. В начале 20-х годов лидерство в банде было за тремя братьями Бернстейн — Эйбом, Исидором и Рэем, которые иммигрировали в Детройт из Нью-Йорка. Постепенно каждый из братьев был арестован: кто за грабеж, кто за вымогательство, а кто и за убийство.

Во время действия сухого закона эта группа, как и «Оукленд шугар хаус», прекратила грабежи и вымогательство и занялась выгонкой и дистилляцией алкоголя. В качестве дополнительного заработка банда вымогала деньги у «слепых свиней» и игорных заведений.

Вместо того чтобы соперничать, банды объединили свои силы под руководством братьев Бернстейн и занялись импортом ликера из Канады через реку Детройт.

Тот факт, что Детройт располагался на границе с Канадой, и существование канадских перегонных заводов, таких, как те, которыми владели евреи Сэм и Гарри Бронфманы, было удобно еврейским гангстерам из Детройта, которые конкурировали в контрабандном бизнесе с Чикаго и Нью-Йорком.

Вместо того чтобы самим транспортировать ликер, «Перпл гэнг» организовала «Маленький еврейский флот», который доставлял им алкоголь. Затем «Перпл гэнг» стала функционировать и с мичиганской стороны границы.

Деятельность банды распространялась также на сбыт краденых бриллиантов, наркотиков и проституцию в Канаде.

Происхождение названия банды до сих пор не уточнено. Одна из версий основывается на словах владельца магазина на Гастингс-стрит, который банда терроризировала не раз. Он заявил полицейскому, что парни испорчены и что они плохо кончат. Они, по его словам, были безвкусны до неприличия.

Другая версия говорит о том, что основатели банды, прогуливая уроки в школе Бишоп на Уиндор-стрит, проводили время в коттедже рядом с озером Св. Клер. Там мальчишки шлялись в фиолетовых плавках, называя себя «Перпл гэнг» — «Фиолетовой бандой». Когда пришло время и они стали жестокой организованной группировкой, заимствовали название для своей банды, которое придумали еще в детстве. А некоторые говорят, что банда просто-напросто взяла имя Сэмми Перпла.

Но у Дэвида Летта, пособника и друга парней, есть иная версия. «Я был на складе на Оукленд-авеню, где обретались парни. Это был склад сахара. Парни называли себя „Шугар хаус бойз“. Мы все вместе сидели, и парни обсуждали смену названия банды. Один из членов шайки, по имени Сильверстейн, был в фиолетовом свитере. Кто-то предложил назваться „Перпл гэнг“. На том они и порешили».

В первые годы существования банды имя ее не имело большого значения. Но со временем, когда поступки банды стали более наглыми, а их деятельность по вымоганию денег у «слепых свиней» и в игорных домах расширилась, это имя стало отождествляться с насилием, террором, вымогательствами и драками. Иногда оно ассоциировалось и с убийствами.

Полицейские источники говорят о том, что банда достигла славы к 1926 году, когда владельцы местных игорных домов стали просить их о защите своих заведений от воровских налетов со стороны банды «Игэнс рэтс» (Крысы Игэна) из Сент-Луиса.

Это была крупная банда, образованная на рубеже веков Джеллироллом Игэном. Он специализировался на том, что посылал своих головорезов боровшимся с профсоюзами бизнесменам в качестве штрейкбрехеров.

Сухой закон способствовал поднятию репутации банды, и она расширила свою деятельность. Под руководством Динти Колбека члены «Игэнс рэтс» подались в медвежатники и стали красть драгоценности. Они также поставляли криминальные таланты в другие шайки.

«Перпл гэнг» прибегали к помощи нескольких членов «Игэнс рэтс» для борьбы с итальянскими бандами в Детройте. Некоторые из «Игэнс рэтс» надули «Перпл гэнг» и стали действовать самостоятельно.

В марте 1926 года этих отщепенцев обвинили в похищении Мейера «Рыбы» Блумфилда, крупье из «Гранд-Ривер атлетик клаб» (заведение принадлежало Чарльзу «Ти» Доу Брейди). За освобождение Блумфилда было уплачено 50 000 долларов.

Похищение Блумфилда было первым в серии подобных преступлений, совершенных с целью получения выкупа. Споры вокруг «Перпл гэнг» не утихали. Всех интересовал вопрос, какую роль они собираются играть в преступном мире: защитников или атакующих?

С течением времени некоторые перебежчики из Сент-Луиса объединились с детройтцами. Этот альянс позднее дополнился дюжиной (или около того) крепких парней из Нью-Йорка.

Эдди Флетчер и Эйб Экслер были самыми безжалостными бандитами в Нью-Йорке, городе, в котором они оба выросли. В 1923 году парни переезжают в Детройт, им едва исполнилось по двадцать. Там они стали неразлучными партнерами и использовались в банде как наемники.

Один обозреватель описал их как «вылитых наполеонов» с «темными и полными тайны маленькими блестящими глазами и большими ушами». Экслера назвали «видным переростком от природы», а Флетчера — «сплющенным», с головой, чуть ли не вбитой в тело другими боксерами, — напоминание о его ранней карьере на ринге.

Экслер же никогда не был боксером. Его нос не был свернут набекрень, как у Эдди Флетчера, и большие уши не были «измочалены». Однако ж его лицо было более зловещим. У него был прямой нос, высокие скулы, огромные синяки под маленькими глазками, впалые щеки и тонкий-тонкий рот. По мнению окружающих, он был более жестоким бойцом и безжалостным убийцей, нежели Флетчер.

Экслер был суровым, угрюмым и обладал очень быстрой реакцией, особенно если дело касалось стрельбы из пулемета. Флетчер был второсортным боксером и очень плохим спортивным менеджером, но, безусловно, отличным стрелком. Оба были «аферистами и убийцами с преступным складом ума и, по словам полиции, с расшатанными нервами», — писал один журналист.

К 1927 году «Перпл гэнг» разрослась до 40–50 человек, сил которых было достаточно, чтобы пойти против своих конкурентов или против тех, кто их предал.

В марте 1927 года Флетчер и Экслер арендовали комнату в доме Милафлор, что на Ист-Александрин-авеню, 106, и пригласили к себе троих гангстеров из Сент-Луиса — Фрэнка Райта, Рубена Коэна и Джозефа Блума — на переговоры. Когда эти трое вошли в квартиру, Флетчер и Экслер встретили их автоматной очередью. Посетители были мертвы еще до того, как их бездыханные тела рухнули на пол.

В преступном мире ходили сплетни, что «Перпл гэнг» пригласила троих наемников из Сент-Луиса, чтобы помочь банде с защитой прибыльной алкогольной торговли, пока она сама воевала с контрабандистами-конкурентами. Но трио стало жадничать и надуло банду, похитив Блумфилда. Им преподали урок.

Криминальные хроники говорят о том, что это была первая расправа при помощи ручных пулеметов, которая приобщила это оружие к войне между детройтскими гангстерами.

Экслер и Флетчер вместе с коллегой и бывшим членом «Игэнс рэтс» Фредди «Убийцей» Берком были арестованы по подозрению в убийстве. В течение многих часов полиция вела безрезультатный допрос подозреваемых и в конце концов была вынуждена их отпустить.

Помимо того что их отпустили, за свою деятельность Экслер и Флетчер удостоились почетного звания детройтских врагов общественности № 1 и № 2.

К 1928 году «Перпл гэнг» достигла небывалых высот. Она управляла рэкетом в «городе моторов» и заработала дурную репутацию за жестокие насильственные методы, сравнимые с методами группировки самого Аль Капоне. Вывод был таков: «Перпл гэнг» признали самой жестокой еврейской группировкой в государстве.

Джазмен Милтон «Мез» Мезроу, который играл в Детройте и Чикаго, знал многих членов «Перпл гэнг». Он говорил, что банда была «кучей крепких парней, таких жестоких, что соратники Аль Капоне выглядели детсадовской группой по сравнению с ними».

Мез собственными глазами видел, какой жестокой могла быть «Перпл гэнг». Вечером 13 августа 1927 года Мез работал в негритянском кабаре на улице Святого Антония, 1708, когда Эйб Экслер и Ирвинг Милберг вошли с двумя женщинами. Бандиты со своими спутницами сели за столик и заказали выпивку. За столиком напротив сидели два местных чернокожих бандита, Годфри Куэйлз и Хобарт Харрис. Мужчины обменялись парой реплик, и произошла ссора. В момент Экслер и Милберг выхватили пистолеты и расстреляли своих оппонентов.

Экслера и Милберга арестовали. Их обвинили в убийстве, но было установлено, что их действия являлись самообороной. Свидетели поддержали эту версию, и бандитов освободили.

Основным источником гангстерских доходов была контрабанда. «Перпл гэнг» контролировала алкогольный путь из Канады так же, как и энное количество «слепых свиней» и игорных домов. Они контролировали их или напрямую, или заставляли платить деньги за обеспечение «крыши», чтобы те могли остаться в бизнесе.

Банда также создала подставную детройтскую фирму «Арт новелти компани», чтобы наладить перевозку канадского виски из одного штата в другой. Спиртное, привозимое в Детройт из Канады, доставлялось в здание компании, разливалось в бутылки с фальшивыми этикетками и переправлялось поездами или грузовиками в другие города.

В течение нескольких лет «Перпл гэнг» занималась доходным бизнесом, поставляя канадское виски группировке Капоне в Чикаго. Надувательство детройтских бандитов бандой Багса Морэна, связанное с перевозкой канадского виски («Олд лог кэбин»), принадлежавшего «Перпл гэнг», привело к кровавому побоищу в День св. Валентина и смерти семи членов банды Морэна в 1929 году. Кровопролитие было частью продолжительной войны между бандой Капоне и бандой из Северного Чикаго под предводительством Джорджа «Багса»^[7] Морэна. Несмотря на то, что Морэн получил свою кличку за странное поведение, Капоне он был известен как жестокий профессиональный убийца.

Будучи прилежным прихожанином, Багс считал, что Капоне вел неподобающую жизнь, так как был связан с проституцией. «Мы не торгуем телом», — говорил Морэн. По его мнению, любой, кто имел дело с проституцией, был низок. Багс удивлялся: «Неужели Капоне так туп?»

На публике Морэн отзывался о Капоне как о «чудовище». Только для того, чтобы разозлить Капоне, Багс мог заключить с ним перемирие, а потом разорвать его в течение нескольких часов.

Из-за того, что Капоне отказался продавать ему виски по цене, которую Багс считал честной, Морэн решил поставить своим клиентам виски, перехватив товар, который «Перпл гэнг» поставляла Капоне. Вскоре ни одна поставка из Детройта не могла считаться безопасной.

Капоне был в ярости. Он решил нанести Морэну ответный удар, убрав его банду раз и навсегда. Через наемных бандитов, личности которых так и не были установлены (по слухам, они принадлежали к «Перпл гэнг»), люди Капоне организовали поставку «Олд лог кэбин» Морэну с обещанием, что пришлют еще.

Люди Морэна направились в штаб-квартиру банды на Норт-Кларк-стрит, 2122, чтобы дождаться поставки. Внезапно несколько человек, одетых в полицейскую форму, ворвались в гараж.

Они выстроили людей Морэна по стенке. Бандиты решили, что это всего лишь обыкновенная полицейская возня, поэтому не оказали никакого сопротивления. Одним махом двое «полицейских» уложили всех очередью из автоматов «томпсон».

По фотографиям позднее было установлено, что члены «Перпл гэнг» Гарри и Фил Кивеллы и Эдди Флетчер за неделю до убийства прибыли с багажом и сняли комнату в соседнем доме. Но эта версия никогда не была доказана, а убийцы так и не найдены.

С целью дополнительного заработка «Перпл гэнг» распространила свою деятельность и на другие сферы. Это произошло в конце 20-х годов. Члены банды воровали кинопленку с записями боксерских поединков и заставляли кинотеатры продавать билеты на такие сеансы по завышенным ценам. Владельцы кинотеатров в Детройте, не доверяющие местным авторитетам и трясущиеся за свои жизни, послали письмо лично Джону Эдгару Гуверу в ФБР с просьбой о помощи. «Мы думаем, что это нарушение закона и вам следует заняться расследованием этого дела немедленно, а не позволять гангстерам зарабатывать на рэкете тысячи долларов ежегодно и не платить налогов со своей прибыли, — писали они. — Не могли бы вы обеспечить нашу защиту?»

Авторы письма пожелали остаться неизвестными, «потому что не хотели бомб, подложенных в их кинотеатры, или еще чего похуже».

«Перпл гэнг» также занималась наркотиками, вымогательством и обманывала страховые компании, инсценируя ложные несчастные случаи. Члены шайки похищали людей и соглашались на убийства врагов разнообразных бандитов, которые не хотели заниматься этой грязной работенкой.

Эйб Экслер был исключительным профессионалом в этой области. Летом 1927 года он согласился убрать приезжающего в Сент-Луис убийцу Милфорда Джонса. Вечером 15 июня 1927 года Экслер проследовал за Джонсом в «Сторк клаб» на Ровента-стрит, 47. Джонс сделал ошибку, сев в баре спиной к двери. Экслер тихонько подошел сзади, молча достал револьвер, выстрелил ему в голову и удалился.

Действуя втихую, полиция арестовала Экслера 26 июня. Он был допрошен и освобожден. Никто из тех, кто был той ночью в клубе, не мог вспомнить, как выглядел убийца, и убийство осталось нераскрытым.

Разнообразная деятельность «Перпл гэнг» сделала ее «широкопрофильной» и стала причиной приглашения в банду «специалистов» со стороны. Одним из таких людей был Моррис «Рыжий» Руденски, отличный медвежатник, который позднее написал автобиографию, назвав ее «Вор». Руденски действовал строго по контракту, а его гонорары составляли от пяти до пятнадцати тысяч долларов в зависимости от ценности краденых вещей. Рыжий выполнил несколько заказов для «Перпл гэнг», и ему так понравилось с ними работать, что он даже упомянул их в своей книге.

Полиция Детройта приписывала банде более 500 убийств — даже больше, чем банде Капоне, поэтому Генри Аусбери, историк американских преступлений, назвал банду «самой профессиональной организованной группировкой киллеров в США».

В течение 1927 года члены банды получили путем вымогательства тысячи долларов у детройтских прачечных и химчисток. Этот бизнес привлекал многих евреев в Детройте, потому что он был для них логичным дополнением к портновскому делу и был настолько прост, что им могла заниматься одна семья. К 1920 году евреи владели практически всеми прачечными в Детройте.

Большинство прачечных беспрекословно платили деньги банде еженедельно или ежемесячно. «Не стоило быть избитыми или потерять свою жизнь или бизнес, — говорил один из владельцев прачечных. — Поэтому мы исправно платили сборщику, когда он приходил».

Прачечные упрямых владельцев подвергались поджогам, взрывам, самих владельцев избивали и похищали. Эта так называемая «война химчисток» продолжалась два года, и в конце концов два владельца прачечных, Сэм Сигман и Сэм Полякофф, были хладнокровно убиты.

Полиция остановила войну и арестовала двенадцать членов «Перпл гэнг», среди которых были братья Бернстейн, Эйб Экслер, Эдди Флетчер, Гарри Кивелл и Ирвинг Милберг. Их обвиняли в вымогательстве денег у владельцев прачечных. Процесс длился несколько недель, и в результате все обвиняемые были оправданы.

Банда занялась вымогательством даже в легальном бизнесе. Один запуганный бизнесмен писал Дж. Эдгару Гуверу: «Несколько лет назад бандиты пришли ко мне в офис и заявили, что если я не буду им платить, то мое мертвое тело выловят в реке Детройт. В результате я был вынужден позволить этим паразитам управлять моим бизнесом и отдавать большую часть моих доходов».

С окончанием «войны химчисток» интересы «Перпл гэнг», связанные с вымогательством, уменьшились. Тем не менее они продолжали заниматься контрабандой, обманом, перевозкой нелегального алкоголя, наркотиками и незаконным заключением пари.

Существование «Перпл гэнг» закончилось, когда полиция пошла против них, потому что банда стала оставлять слишком много улик на месте преступлений и потому что один сицилийский гангстер, уставший от конкуренции, решил убрать их. Членов «Перпл гэнг» стали убивать одного за другим, пока большинство из них не оказалось на том свете, а другие были запуганы до такой степени, что боялись показаться в Детройте. Сицилийцы действовали так скрытно, что ни члены банды, ни народ не знали, что происходит.

В июле 1929 года агенты по борьбе с нелегальной торговлей алкоголем предъявили обвинение четырем членам «Перпл гэнг» и смогли найти неопровержимые улики. Эдди Флетчер, Эйб Экслер, Гарри Саттон и Ирвинг Милберг были приговорены к 22 месяцам исправительной колонии Ливенворс и выплате штрафа по пять тысяч долларов каждый.

Два месяца спустя Фил Кивелл застрелил парнишку, которого подозревал в слежке за бандой. Дэвид Левитт был свидетелем этого убийства.

«У моего брата Нейта Левитта был склад — штаб по розливу ликера позади мясной лавки Джейслоу, что на Генри и Гастингс. Один из моих работников, Эдди Келлер, пришел в офис и сказал, что видел, как чернокожий мальчишка заглядывал под дверь. Он искал свой мяч, который закатился внутрь.

Фил Кивелл и мой брат Нейт обнаружили мальчишку напротив кондитерского магазина между Генри и Медбери, что на Гастингс-стрит. Парень растерялся и не смог ответить на их вопросы. Фил застрелил его.

Тем не менее полиции не нужен был Нейт, ведь он всего лишь был рядом с Филом. Полиция искала Морриса Рейдера, закадычного друга Фила Кивелла.

У Морриса было алиби, которым он не воспользовался. Оба были приговорены к пожизненному заключению в тюрьме Джексон».

Мальчик мог остаться в живых. Полиция оставила его истекать кровью, вместо того чтобы вызвать «скорую»: они снимали показания.

В ноябре 1929 года Моррис Рейдер был арестован за убийство и осужден на срок от двенадцати до пятнадцати лет заключения в тюрьме Джексон. В октябре 1930-го Фил Кивелл был заключен в тюрьму Джексон пожизненно по тому же обвинению. После тридцати двух лет заключения он был выпущен в 1962 году.

В 1931 году Рэй Бернстейн, Ирвинг Милберг и Гарри Кивелл были осуждены на пожизненное заключение в тюрьме Коллингвуд.

В 1936 году Гарри Флейшера судили за нарушение налогового законодательства. Флейшер и его брат Сэм были осуждены на восемь лет исправительных работ в тюрьме Ливенворс.

Гарри был освобожден в 1944 году. В декабре 1945 года он был осужден на срок от двадцати пяти до пятидесяти лет пребывания в тюрьме за вооруженное ограбление в игорном доме округа Окленд. Он был освобожден в 1965 году в возрасте шестидесяти двух лет. Больше его никогда не судили.

Луис Флейшер, еще один брат Гарри, был арестован в 1938 году. За долгое время пребывания в составе «Перпл гэнг» в личном деле Луиса были и контрабанда, и нападение, и поджоги, и кражи, и убийства. Луис специализировался на «силовых методах» и запугивании в детройтской мясной индустрии и во время «войны химчисток».

Некоторые детройтцы помнят Луиса как щедрого, доброго, веселого и дружелюбного парня. Другие - как чокнутого.

Детройтцы вспоминают, как Луис любил направлять свою машину на знакомых, когда те переходили Двенадцатую улицу, место, где были расположены любимые рестораны «Перпл гэнг». Ему казалось смешным загонять людей на обочину, а потом отпускать их обратно на тротуар.

Один пострадавший от подобных шуток вспоминал, «что лучше было избегать столкновений с Луисом, потому что никогда нельзя было предугадать, что он выкинет на этот раз».

Другой его друг говорил, что «он всегда был рад видеть Луиса, так как вещи оживали, когда он проходил мимо них».

Полиция год пыталась уличить Луиса в воровстве или поджоге, и они подсекли его в автомобиле рядом с домом на углу Хайленд и Второй авеню. Жена Луиса пыталась убежать, по дороге выкинув пистолет, но федеральные агенты успели схватить ее.

В доме Флейшера был обнаружен арсенал, состоящий из полуавтоматов, револьверов с глушителями, кастетов, дюжины снарядов со слезоточивым газом и множества других боеприпасов. Флейшер получил тридцать лет в Алькатрасе, его жене дали десять лет.

Луис был освобожден в 1957 году после девятнадцати лет заключения и опять заключен в тюрьму в 1958 году за нарушение условий освобождения после того, как полиция арестовала его за попытку поджога. Луис был пойман на крыше химчистки Дорси, что на Ист-Севен-Майлд-роуд, 1348. В крыше была проделана дыра, и канистра с бензином стояла рядом с ним.

Флейшер был признан виновным в поджоге и приговорен к пяти годам заключения.

Играя со спичками на крыше химчистки, Флейшер нарушил условия досрочного освобождения. Остаток своего срока, одиннадцать лет, он отбывал в тюрьмах Ливенворс и Милан (мичиганская тюрьма). Он умер от сердечного приступа в тюрьме Джексон (Мичиган) в 1964 году. Оставшиеся лидеры банды постепенно таинственно исчезали. В июле 1929 года Ирвинг Шапиро, член банды, убийца, был вывезен на «прогулку» и убит четырьмя выстрелами в спину.

В октябре 1929 года Зигги Селбин, который занимался вымогательством для банды, был зажат в углу на Двенадцатой улице и расстрелян. Не многие по нему скорбели, так как он был неуравновешенным, непредсказуемым и абсолютно беспринципным человеком. Он родился в Детройте в 1910 году, отец его владел гастрономом и был замешан в воровском бизнесе. Еще будучи подростком, Зигги совершил несколько убийств и работал по найму. Однажды Селбин поссорился с товарищем, вместе с которым пил, потому что тот отказался отдать ему понравившееся кольцо. Зигги разрешил спор, отрезав у товарища палец.

Несмотря на хорошую работу для банды, Зигги был неуправляем, да и увяз в долгах. «Перпл гэнг» не оставалось ничего другого, кроме как убрать его.

В ноябре 1933 года тела Эйба Экслера и Эдди Флетчера нашли сидящими и держащимися за руки на заднем сиденье машины Экслера на заброшенной дороге в округе Окленд. Каждому выстрелили в лицо как минимум двенадцать раз.

Генри Шорр, который многие годы был мозговым центром банды, исчез в декабре 1935 года после встречи с Гарри Флейшером в закусочной. Автомобиль Флейшера позже был найден с кровавыми пятнами на сиденьях. Тело Шорра так и не обнаружили. Полиция сделала заключение, что Шорра увезли на «прогулку». У Флейшера же было неопровержимое алиби.

В ноябре 1937 года Гарри Милман, последний из банды, был застрелен в баре закусочной «Боускиз» на углу Хейзелвуд и Двенадцатой улицы, куда зашел пообедать.

Больше хулиган, чем убийца, Милман вел себя в преступном мире довольно-таки развязно и всегда лез в драку, от него разило виски. Хотя его в банде и считали клоуном, он довольно серьезно относился к своей роли рэкетира. Его карьера после отмены сухого закона была связана только с рэкетом борделей.

Попытка покушения на жизнь Милмана была предпринята летом того же года, когда под его машину подложили бомбу, которая должна была сработать после включения стартера. Только вот Милман послал Уилли Холмза, швейцара местного ночного клуба, чтобы тот подогнал ему машину. Бедный Уилли повернул ключ зажигания, и машина тут же взорвалась.

С тех пор Милман жил «в долг». Сержант уголовной полиции Гарольд Брэнтон предсказал его смерть: «Его время вышло, и это всего лишь вопрос времени. На улице он держался за счет своих пистолетов и кулаков. Он умрет на днях, причем не своей смертью».

Покушение на жизнь Милмана снова было предпринято, только на этот раз были приглашены люди со стороны: Гарри Страусс и Хэппи Мэйон, члены Корпорации убийц. Их наняли, чтобы застрелить Милмана. Согласно показаниям свидетеля, двое вооруженных мужчин ворвались в ресторан, когда Милман ел. Они выстрелили в него девять раз и ранили четырех ни в чем не повинных людей, сидевших рядом. Затем киллеры спокойно удалились и скрылись в темной улице. Больше их никто не видел.

Милману нравилось считать себя крутым парнем № 1 в Детройте и лидером банды, но этот статус сохранялся за ним всего лишь несколько месяцев, до тех пор, пока его не убрали. Его смерть была знаком того, что кончилась власть «Перпл гэнг» в преступном мире.

Никто больше не был осужден за убийства членов «Перпл гэнг». Официальные представители властей заявили, что самую большую роль в устранении «Перпл гэнг» сыграла мафиозная группировка под предводительством Джозефа Дзерилли.

В течение 20-х годов местными итальянскими группировками руководил Самюэль Каталонотте, который выполнял роль арбитра, разбирая конфликты между различными итальянскими бандами в Детройте. Каталонотте сохранял мир между нимивплоть до своей смерти в 1930 году. Когда он умер, итальянская коалиция развалилась на несколько различных враждебных группировок. Честер Да Марр, который считал себя «Аль Капоне Детройта», возглавил одну банду, Джозеф Дзерилли — другую.

В конце 1930 года Да Марр попытался стать королем детройтского преступного мира, но попытка оказалась неудачной. Он был убит на кухне собственного дома двумя «близкими друзьями» в феврале 1931 года.

Джозеф Дзерилли заменил его и установил мир между враждующими сицилийскими кланами.

Дзерилли приехал в США с Сицилии в возрасте семнадцати лет. Начав обыкновенным рабочим, он организовал преступную ассоциацию, которая приносила ежегодно 150 миллионов долларов прибыли от продажи наркотиков, вымогательства, букмекерства и организованной преступности.

Выдавая себя за уважаемого бизнесмена-пекаря, Дзерилли поселился в доме стоимостью 500 000 долларов, расположенном на двадцати акрах земли в элитном пригороде Гросс-Пойнт-парка. За всю жизнь ему всего два раза предъявляли обвинения: за превышение скорости и за хранение оружия.

В течение 20-х годов «Перпл гэнг» сосуществовала с итальянцами. Банда даже наняла двоих из них — Джонни и Питера Ликаволи — убивать. Также они поддерживали Дзерилли в некоторых его аферах. Ликаволи позже покинули «Перпл гэнг», и прежние коллеги стали контрабандистами-конкурентами.

Пока «Перпл гэнг» была мощной бандой, детройтская мафия занимала ту территорию, которую уступила им еврейская группировка. После того как Кивеллы, Бернстейн, Милберг и Рейдер были признаны виновными в убийствах, итальянцы пошли войной на евреев.

Детройт превратился в зону боевых действий. Элси Проски была школьницей в то время. Она жила в центре города, рядом с Вудворд-авеню, где большинство разборок и происходило. «Я помню, мне много раз приходилось прятаться в магазинах на пути из школы домой, чтобы не попасть под обстрел».

Власти мало интересовались разборками гангстеров. Полиция заявляла, что, пока гангстеры расстреливают друг друга, не будет никакого особенного внимания к ним со стороны властей.

Однажды в июле 1930 года перестрелка длилась одиннадцать дней, во время нее были убиты двенадцать бандитов, после чего мэр города Чарльз Боулз заявил: «Ну и пусть себе стреляют, если они такие безрассудные. Между прочим, еще ученые установили, что паразитам свойственно убивать друг друга. Может быть, такого же принципа придерживаются и бандиты?»

Безразличие Боулза к преступности вызвало волну возмущения среди горожан. 22 июля 1930 года они сместили мэра на выборах.

Итак, к концу действия сухого закона в 1933 году «Перпл гэнг» была вытеснена сицилийцами во главе с Дзерилли. Война закончилась, и город затих. Дзерилли оставался преступным главарем Детройта вплоть до самой смерти в 1977 году.

Несмотря на свою несомненную мощь и знаменитую жестокость, «Перпл гэнг» была на самом деле бандой местного значения, не более того; шайка приятелей, при всей своей самонадеянности и бахвальстве так и оставшаяся второсортной.

Когда Мейера Лански, главную фигуру американской организованной преступности, спросили, что он думает о «Перпл гэнг», тот ответил, что они были ничем.

Члены «Перпл гэнг» были яркими и известными личностями в городских ночных тусовках, многие из них хорошо одевались и любили бывать на публике, жили в элегантных домах — по этим причинам некая романтическая аура окружала банду, что и отличало ее от других детройтских банд.

Голливуд верил в этот образ и надеялся нажиться на нем. В 1960 году кинокомпания «Юнайтед артистс» выпустила фильм «Перпл гэнг» с Барри Салливаном в роли честного детектива и Робертом Блейком в роли главаря банды.

Фильм получился второсортным и пылился на полках.

Может быть, Мейер Лански был прав в своем заключении.

Глава 4 У истоков

Проникновение евреев в преступный мир Америки началось отнюдь не во время сухого закона. К концу XIX века евреи чаще стали упоминаться в полицейских хрониках.

Начиная с момента поселения в США, которое относят к середине XVII века, евреи довольствовались репутацией самых законопослушных и мирных граждан. Журналисты, посещавшие тюрьмы в поисках материала для очередной статьи, отмечали в своих репортажах, что очень редко им приходилось видеть «лицо израильтянина» среди заключенных.

Эта репутация начала портиться в девятнадцатом веке.

Благодаря переселению евреев из Германии численность этой нации в США выросла с 50 000 человек (1860 г.) до 250 000 (1880 г.). Рост населения сопровождался ростом преступности среди евреев.

В 1886 году Томас Бирнс, бывший полицейский инспектор и глава уголовной полиции Нью-Йорка, опубликовал список ведущих криминальных авторитетов в Америке, большинство из которых жило в Нью-Йорке. Более четырех процентов этого списка составляли евреи. К тому времени количество евреев в Америке не превышало одного процента, но составляло десять процентов общего числа жителей Нью-Йорка.

Изучая список Бирнса, мы обнаружили, что евреи в основном занимались грабежами и мошенничеством и редко были уличены в преступлениях, связанных с физическим насилием. Например, Эйб «Генерал» Гринтал был одним из лучших американских «щипачей». Несмотря на то что он родился в 1826 году в Польше, он называл себя немцем и хотел установить родство с западными немецкими евреями. Это была обычная тактика еврейских иммигрантов из Польши в XIX веке. Многие из них говорили по-немецки и хотели слиться с более вестернизированными немецкими евреями.

Блюстители порядка знали Генерала как лидера «Банды шини» (термином «шини» обозначали всех непорядочных евреев) — шайки еврейских воров-карманников. Дом Эйба и основная зона его действий располагались в Нью-Йорке, но его шайка путешествовала по всей Америке, обчищая карманы простаков. Тактика шайки заключалась в следующем: ребята направлялись в людное место и, пока проходили сквозь толпу, освобождали людей от кошельков и бумажников.

В марте 1877 года Эйб со своим братом Гаррисом и зятем Самуилом Каспером были арестованы в Сиракузах (штат Нью-Йорк), им предъявили обвинение в краже 1190 долларов у фермера. Фермер продал свое дело в Массачусетсе и собирался ехать на запад. Он совершил ошибку, не сумев скрыть обретенное богатство в Олбани.

Работая на вокзале, ребята из «Банды шини» заметили его и следили за ним до Рочестера. Там они завязали с ним знакомство и предложили пересесть в другой вагон. Один из троицы помог фермеру с его багажом, и вся компания уселась в другой вагон вместе с ним. Проталкиваясь через толпу пассажиров, Эйб вытащил у фермера-кошелек с деньгами. Банда после этого исчезла, но была арестована несколькими часами позже в Сиракузах.

Их всех судили и признали виновными. Суд приговорил Эйба к двадцати годам каторжных работ в нью-йоркской тюрьме Оберн. Гаррис Гринтал был приговорен к восемнадцати годам тюремного заключения, а Каспер — к пятнадцати. Губернатор Гровер Кивленд отпустил всех в 1884 году.

Годом позже Эйб был арестован в компании Бендика Гаеца, по кличке Таракан, за ограбление жителя Уильямсбурга, штат Нью-Йорк. Эйб был признан виновным в ограблении второй степени и осужден на пять лет. Он был освобожден в 1889 году и умер в собственной постели в 1895 году.

Среди воров девятнадцатого века выделялся Фрэнк Ловенталь, также известный как Шини Ирвинг или Август Эрвин. Маленький и худой Ловенталь родился в Цинциннати в 1884 году в семье состоятельных немецких евреев. В возрасте шестнадцати лет родители отправили его в Германию на обучение. После двух лет, проведенных в школе Магдебурга, он поступил в Гейдельбергский университет на факультет естественных наук. Закончив обучение, он получил степень бакалавра искусств в 1886 году, затем вернулся в Америку и женился. Фрэнк с женой переехали в Сент-Луис, где он работал журналистом в газете. В 1870-м он с семьей перебрался в Нью-Йорк. Фрэнку не удалось сделать карьеру в легальном бизнесе, и он начал зарабатывать, скупая краденое и воруя в магазинах.

В июле 1885 года тесть узнал о том, что его зять занимается криминальной деятельностью, и уговорил свою дочь покинуть Фрэнка и уехать в Европу. Но Фрэнк раскрыл их планы.

В июле 1885 года злой и пьяный Фрэнк нашел свою жену в отеле «Оллман хаус», что на Ист-Тенс-стрит в Нью-Йорке. Он умолял ее остаться, но та не соглашалась. Фрэнк достал пистолет, выстрелил в жену и попытался убить себя. Оба выстрела не попали в цель. Фрэнка и его жену спасли, а Фрэнк потерял работу. Он был признан виновным и приговорен к пяти годам заключения с выплатой штрафа в размере 1000 долларов. Его освободили в 1890 году, и о нем больше никто не слышал.

К тому моменту, когда Фрэнк стрелял в жену, он ожидал суда по делу о краже театрального бинокля из ювелирного магазина на Мейден-лейн в Нью-Йорке. Его подельником в этой краже был Джулиус Клейн, также известный как Шини Джулиус или Молодой Джулиус, еврей немецкого происхождения, промышлявший как домушник и карманник, а также воровавший в магазинах.

Джулиус был неудачником, его постоянно ловили. Только в 1882 году его арестовывали четыре раза. В июне он был задержан за кражу золотых часов у пассажира на пароме в Нью-Йорке и освобожден за выкуп в 1000 долларов. В сентябре он был арестован за ограбление ювелирного магазина в Бруклине, но его не посадили. В следующем месяце он был арестован за попытку украсть на Шестой авеню у вдовы 100 баксов. Клейн заприметил даму после того, как она отказалась взять сдачу.

Клейн покинул Нью-Йорк в надежде, что смена местности добавит ему удачи. Он ошибся. В том же октябре он и два его подельника были схвачены за кражу вещей в ателье В. А. Томаса, что в Бостоне, на сумму 3500 долларов. Джулиус получил два года исправительной колонии.

В 1885 году, всего через шесть месяцев после выхода на свободу, он был арестован все в том же Нью-Йорке за попытку украсть бархат и тесьму на сумму 60 долларов из магазина женской одежды. Он получил год колонии на острове Блэквелл, Нью-Йорк. После освобождения он исчез.

Более удачливым вором был Майкл Кутц, также известный как Майкл Шихан или Шини Майк, один из известных воров Америки. Он родился в 1840 году в Нью-Йорке и присоединился к банде, когда ему было четырнадцать лет. Он стал нужен банде, так как обладал способностью к быстрому анализу особенностей конструкции здания, где готовилось «дело». Кутц умел проникать через пол и перегородки и взрывать сейфы.

Шини Майка неоднократно арестовывали, но он всегда выходил сухим из воды. Когда его наконец осудили, он придумал план освобождения, ставший классикой.

В марте 1877 года Майк был арестован за ограбление магазина тканей в Бостоне и получил двенадцать лет. В тюрьме ему удалось выпросить помилование как смертельно больному.

Чтобы инсценировать тяжелое заболевание, он пил мыльную воду, сильно похудел. Затем нанес себе несколько ножевых ран и посыпал их грязью, чтобы нагноились. Врачи, обследовав его, сделали заключение, что он не проживет и месяца. На основании этого губернатор штата Массачусетс освободил Майка в 1880 году.

На воле Майк настолько быстро поправил свое здоровье, что три месяца спустя был арестован за ограбление галантерейного магазина в Вашингтоне, но отпущен за недостатком улик.

Февральским вечером 1882 года преступники проникли в ювелирный магазин в Трое, штат Нью-Йорк, просверлив дыру в двенадцатидюймовом фундаменте из соседнего здания. Используя тяжелые кувалды, они вскрыли сейф и унесли на 50 000 долларов часов, драгоценностей, брильянтов и наличности. Немедленно после этого Шини Майк со своим приятелем Билли Портером, еще одним одаренным вором, уплыли в Европу на лайнере «Уайт стар». Для команды и пассажиров Майк был Генри Эпплтоном, калифорнийским владельцем приисков на пенсии, а Билли — Лесли Лэнгдоном, владельцем ранчо.

Два модно одетых джентльмена совершили вояж в Париж и Лондон, останавливаясь в самых шикарных отелях и оставляя щедрые чаевые везде, где они показывались.

А тем временем в центре Лондона было совершено несколько дерзких ограблений персонами, которые явно знали свое дело. Сейфы взрывались настолько бесшумно, что люди в соседних зданиях ничего не слышали. В каждом случае воры исчезали с добычей.

В конце концов подозрения начали падать на двух состоятельных господ Эпплтона и Лэнгдона. Те, будучи неглупыми людьми, прервали свое пребывание за границей и поспешили вернуться домой. Несколько дней спустя после приезда в Нью-Йорк Билли Портер был арестован за ограбление в Трое. Узнав об этом, Шини Майк отправился в Джексонвилль вместе с женой и братом. Там они открыли табачный оптовый склад «Братья Кутц».

Некоторое время спустя Майк, уже купивший землю для постройки нового дома, был арестован за ограбление в Трое. После долгой судебной баталии правительство штата Флорида выслало его на родину, в Нью-Йорк.

В 1896 году Майка судили и приговорили к восемнадцати годам и шести месяцам заключения в тюрьме Даннерома, Нью-Йорк. Его дело попало в апелляционный суд, и Майка освободили через несколько месяцев.

Майка внесли в «черный список» как профессионального грабителя.

Самуил Броцки был назван сотрудниками полиции Бостона звездой первой величины среди мошенников.

По словам полиции, 50-летний Броцки был «мошенником-профессионалом в любой игре, накопившим опыт за долгие годы практики во всех городах страны». Плакаты с надписью «Разыскивается» описывали Броцки как русского еврея, также известного как Шварцман, Цыганин, Щетман, Лейчман и Гринберг. Помимо прочих привычек, Броцки «постоянно курил самокрутки», его всегда можно было «найти среди евреев», и он «очень любил женщин».

Так же как первые еврейские переселенцы из Германии были авангардом массовой эмиграции, эти преступники были предтечами более опасных еврейских гангстеров и банд следующих десятилетий.

Начиная с 1881 года и вплоть до конца Первой мировой войны почти два миллиона евреев въехали на территорию США, семьдесят пять процентов из них прибыли из России. Они увеличили количество евреев в стране с 250 000 человек (1880 г.) до 3,3 миллиона (1917 г.). Евреи составляли девять процентов всех иммигрантов, которые приехали в страну в этот период.

Причины этой миграции лежат в перенаселении, погромах и экономических запретах в России, дискриминации, поддерживаемой правительством Румынии, и бедности в Австро-Венгрии. Также евреев привлекали в Америку рассказы о возможностях «Золотой страны» и дешевые трансатлантические перевозки на кораблях.

Евреи из Восточной Европы, которых называли «русские», концентрировались в больших городах Восточного побережья и на Среднем Западе. Как и другие городские иммигранты той эпохи, «русские евреи» объединялись в анклавы, которые упоминались местной прессой как «Еврейский город», «Маленький Иерусалим» или «Еврейский квартал». Норт-Энд в Бостоне, Вест-Сайд в Чикаго, Саус-Сайд в Филадельфии и Нижний Ист-Сайд в Нью-Йорке были самыми популярными среди еврейских иммигрантов.

Еврейские гангстеры вырастали в этих густонаселенных районах.

Самым известным до начала Первой мировой войны местом, откуда выходило большинство еврейских гангстеров, был нью-йоркский Нижний Ист-Сайд. К 1910 году на территории 1,5 кв. мили жили 540 000 евреев, что превышало население Бомбея (Индия). В 1913 году в отчете о преступлениях в Нижнем Ист-Сайде фигурировало 914 преступных мест, среди которых в основном были салуны с азартными играми, 423 борделя, более 300 бандитских убежищ и 374 места, где принимали ставки на лошадиные бега. Танцзалы, места встреч сутенеров и сводниц и игорные дома можно было обнаружить практически в каждом квартале.

Бедность иммигрантов, стресс от переселения из Старого Света в Новый, утрата семей и веры послужили причинами того, что район порождал гангстеров вроде Джозефа «Йоски Ниггера» Тоблински, Доупи Бенни Фейна и сотен таких же.

Йоски (или Йошке) Ниггер был предводителем банды, которая специализировалась на краже и отравлении лошадей. Банда подражала итальянской «Блэк хэнд», которая терроризировала вновь прибывших иммигрантов, пока они не соглашались платить деньги за «крышу». Называя себя «Идиш блэк хэнд», бандиты Йоски писали письма конюхам или бизнесменам, чьи компании владели лошадьми. Они требовали денег, чтобы исключить непредвиденные неприятности с лошадью. В случае отказа лошадь исчезала или оказывалась отравлена. Если же владелец лошади смел жаловаться властям, то он рисковал быть покалеченным.

Йоски специализировался на продуктовых рынках, дальнобойщиках и платных конюшнях, оставив продажу мороженого, сельтерской воды и содовой другим бандитам. Он разрабатывал стратегию банды и постоянно хвастался, что лично отравил более 200 лошадей. Ему дали кличку «Король отравителей лошадей».

Бенджамин Фейн родился в Нижнем Ист-Сайде в семье бедных иммигрантов в 1889 году. Свою преступную карьеру он начал в раннем возрасте, воруя посылки из поездов и машин, продавая алкоголь. Также он был вором-карманником. Он получил свою кличку Доупи^[8] за проблемы с носоглоткой, которые были у него с детства и придавали ему сонный вид. К тому моменту, как ему исполнилось шестнадцать лет, он уже был главарем банды силачей в Нижнем Ист-Сайде.

Бенни первым из еврейских гангстеров сделал рэкет полноценным и доходным бизнесом. Бенни посылал отряды хулиганов на подмогу воевавшим с работодателями профсоюзам. Еврейские трудовые объединения, включавшие в себя мясников, пекарей, швей и других, обращались к Бенни за помощью в борьбе с нападениями. Используя палки и дубинки, а никак не пистолеты, с одной стороны, банда Доупи защищала своих клиентов от наемных преступников, с другой же — вламывалась в магазины, которые не входили в объединения, и избивала наемных рабочих.

Доупи также организовал банду женщин, которые нападали на не входивших в профсоюз работниц с острыми булавками и зонтиками, утяжеленными кусочками свинца, чтобы побудить их вступить в профсоюз. За эти услуги Бенни получал от 25 до 50 долларов еженедельно плюс 10 баксов с каждого из своих парней. У него был прейскурант на различные услуги. Выстрелить негодяю в ногу стоило 60 долларов. Сломанная рука обходилась в 200 баксов. Погром магазина, не входившего в профсоюз, стоил от 150 до 500 долларов, в зависимости от размеров магазина. Убийство стоило 500 долларов за жертву.

Боссы нанимали банды, но никогда не обращались к Доупи. Он был лоялен по отношению к профсоюзам и отказывался работать под чьим-то управлением. «Мое сердце, — однажды объяснил он, — с рабочими людьми». В 1912 году один владелец мануфактуры предложил Доупи 15 000 долларов, чтобы тот перешел на его сторону, но Доупи отверг эту сделку. «Он положил передо мной пятнадцать счетов по тысяче долларов каждый, — рассказывал Доупи, — но я отказался и сказал, что не буду обманывать друзей». У Доупи Бенни были свои принципы.

Не менее крутыми, чем Доупи и Йоски, были и крупнейшие еврейские гангстеры эпохи до 1914 года Монк Истман и Большой Джек Зелиг.

Герберт Осбери, современный историк ранних нью-йоркских банд, назвал Монка принцем гангстеров, самым храбрым бандитом из тех, кто стреляет своему врагу в спину или запугивает избирателя на выборах.

Настоящее имя Монка было Дэвид Остерман. Он родился в Уильямсбурге, Нью-Йорк, в 1873 году в семье уважаемого владельца ресторана. Внешность Монка была самая заурядная: он родился с головой, по форме напоминавшей ядро, и короткой бычьей шеей. Роста он был не выше пяти футов и пяти дюймов и весил не больше ста пятидесяти фунтов. Активная «работа» подарила ему сломанный нос, изуродованные уши и тяжелую челюсть. Его лицо испещряли бесчисленные шрамы, и казалось, что ему нужна стрижка. Костюмы он носил на два размера меньшие.

Но хотя Монк был похож на кинокарикатуру гангстера, но гангстером был настоящим.

Истман был одним из первых влиятельных евреев в американском преступном мире. Он управлял еврейской уличной бандой и мог с легкостью собрать около 1200 человек.

Его банда получала прибыль со сбора голосов для местной демократической партии и с рэкета. Монк был одним из первых бандитов, использовавших свои силы в борьбе работодателей с профсоюзами.

Также Монка интересовали бордели и карточные игры. Своей прибылью с ним делились проститутки, которые работали под его «крышей». Он организовывал действия карманников, чердачников и других воров и обеспечивал защитой тех людей, которые хотели оградить себя от врагов. Истман устанавливал цену в зависимости от причиненного вреда, который мог заключаться как в переломах конечностей, так и в полном уничтожении.

Истман патрулировал свои владения с помощью огромной палицы, дубинки и кастетов. В чрезвычайных случаях он мог воспользоваться разбитой бутылкой из-под пива или сточной трубой. Также Истман был отличным боксером и уличным бойцом.

В молодости отец купил ему зоомагазин, но Истман оборудовал его под преступные нужды Нижнего Ист-Сайда. Тем не менее он до конца жизни очень любил животных, особенно кошек и голубей. Говорят, что у него жили одновременно сто котов и пятьсот голубей.

«Я люблю кошек и голубей, — говорил Истман, — и я побью любого, кто посмеет их обидеть».

Его любовь к животным на людей не распространялась.

Монку нравилось насилие. Он лично предводительствовал бандой в налетах на игорные дома, которых было очень много в Ист-Сайде, и время от времени сам орудовал дубинкой.

«Мне нравится избивать людей время от времени. Это поддерживает меня в форме».

Со всей честностью Монк признавал, что никогда его дубинка не касалась женщины, как бы сильно та его ни достала. Когда дело шло о дисциплине, он пускал в ход кулаки.

«Я ее слегка ударю, чтобы сбить спесь. Но я всегда жду, когда она ударит меня первой».

Истман сам оказался виноват в своем падении. В феврале 1904 года он поддержал пьяного — хорошо одетого молодого человека. Монк не должен был его грабить, но не смог устоять. Паренек показался ему простаком.

К несчастью для Монка, юноша оказался сыном очень влиятельного человека, который нанял детектива, чтобы тот следил за его сыном. Когда детектив увидел Монка, он открыл огонь, Монк ответил ему тем же и побежал прямо в руки полицейскому, который вырубил-таки его своей дубинкой.

Истмана судили за ограбление и преднамеренное нападение. Он был признан виновным и осужден на десять лет заключения в тюрьме Синг-Синг в 1904 году.

Шесть лет спустя его выпустили, после того как он отсидел чуть больше половины срока. Он вернулся в Ист-Сайд в надежде продолжить свое дело. Там многое изменилось. Выросли новые лидеры, а про мощь Истмана все забыли. Он стал карманником и наркодилером.

Когда США вступили в Первую мировую войну, Истман записался в добровольцы. Он служил с отвагой и не был ранен. За его заслуги губернатор Нью-Йорка Эл Смит простил ему все прошлые грешки.

Монк пообещал быть законопослушным гражданином. Полиция нашла ему работу, и он не привлекал к себе внимания вплоть до утра 26 декабря 1926 года, когда нашли его тело, лежащее на асфальте перед кафе «Блю берд» на Восточной Сороковой улице. В него было сделано пять выстрелов.

Истмана убил коррумпированный агент по борьбе с незаконным распространением алкоголя, с которым они вели маленький подпольный контрабандный бизнес. Агент поссорился с Истманом из-за чаевых официанту.

Правая рука Монка, Макс «Кид Твист» Цвибэк, стал лидером банды, когда Монка посадили в 1904 году. Цвибэк получил кличку Кид Твист^[9] из-за своего вероломного характера. Детектив Корнелиус Уиллемс вспоминал, что Цвибэк «был жестоким обманщиком, которого ненавидели собственные люди. Ему не доверяли даже друзья».

Цвибэк не был таким, как Истман, поэтому его банда стала уступать первенство итальянским и ирландским бандам. Если бы Цвибэк уделял больше времени делам банды, то он смог бы укрепить ее позиции в преступном мире Нью-Йорка. Но сердечные дела обезоружили его.

Кид был влюблен в Кэрол Терри, очень красивую танцовщицу с Кони-Айленда. Так случилось, что за ней уже ухаживал Луис Пьоджи, больше известный как Луи Ламп. После того как Луи потерял свой былой авторитет, Кид оскорблял его при любом удобном случае. Кид не был дураком и наезжал на Лампа, только когда был уверен, что тот не воспользуется своим пистолетом.

Ламп был членом банды «Файв пойнтерс», которая контролировала Файв Пойнтс (Пять углов) на Манхэттене — территорию от Бродвея до Бауэри и от Четырнадцатой улицы до парка Сити-Холл. Банда «Файв пойнтерс» была итальянской, ею руководил бывший боксер Паоло Антонини Вакарелли, также известный как Пол Келли. Банда, куда входили такие гангстеры, как Джонни Торио, Аль Капоне и Лаки Лучано, находилась в затяжной войне с бандой Истмана.

Соперничество между Кидом и Лампом достигло своего пика 14 мая 1908 года, когда Кид и его компаньон Сайклон Луи, местный авторитет и наемный убийца, заставили Лампа выпрыгнуть из окна второго этажа одного из баров на Кони-Айленде. К несчастью для Цвибэка, Ламп выжил.

Луи тут же отрапортовал в «Файв пойнтерс» о произошедшем и о том, что с Кидом всего лишь один человек. В течение часа появились двадцать членов банды «Файв пойнтерс».

Луи Ламп удостоился чести уничтожить своего ненавистного врага. Когда Кид вышел из бара, Ламп выстрелил ему в голову и в сердце. Кид рухнул на асфальт. Сайклон Луи попытался удрать, но его догнали несколько пуль.

Полиция была так рада, что Цвибэк больше им не мешает, что присудила Лампу всего лишь одиннадцать месяцев заключения за нападение.

Преемником Кида Твиста стал Уильям Альбертс, больше известный как Большой Джек Зелиг, который родился в 1882 году в семье евреев среднего класса. Он начал свою преступную деятельность, когда ему было четырнадцать лет, — убежал из дома и присоединился к банде карманников под предводительством Крейзи Бутча.

Зелиг был талантливым учеником и вскоре заработал репутацию человека, услуги которого доступны всем, правда за определенную плату. Говорили, что Джека не смущала никакая работа. К двадцати годам он был одним из лучших киллеров Монка.

Джек всегда молодо выглядел, у него были большие карие глаза, и он постоянно использовал преимущества своей мальчишеской внешности, когда у него случались конфликты с законом. Каждый раз он нанимал хрупкую девушку, которая приходила в зал суда и робко просила за него: «Пожалуйста, не забирайте в тюрьму моего мужа, отца моего ребенка».

Некоторые судьи поддавались на такие слезные мольбы и отпускали Джека «домой к жене и ребенку». Эта уловка постоянно срабатывала в начале карьеры Зелига.

Став предводителем банды Истмана, Зелиг расширил зону своих действий и предлагал клиентам фиксированные цены за услуги.

Подельник Зелига как-то дал полицейскому такой прейскурант:

Полоснуть ножом по щеке — 1-10 долл.

Выстрелить в ногу — 1-25 долл.

Выстрелить в руку — 5-25 долл.

Подложить бомбу — 5-50 долл.

Убийство — 10-100 долл.

С ростом популярности Зелига его окружение пополнялось новыми бандитами. Одним из таких новичков был Гарри Горовиц, которого все звали Джип Блад. Джип был жестоким человеком недюжинной силы, которую он постоянно демонстрировал.

Он вечно хвастался, что может переломить человеку позвоночник о свое колено. Несколько раз он так делал при свидетелях. Однажды, чтобы заработать два доллара, он схватил абсолютно незнакомого ему человека и переломил ему спину в трех местах.

Джип отлично владел револьвером и очень умело подкладывал бомбы. Он любил это делать, потому что, по его словам, «любил шум».

С такими способными помощниками, как Джип, Большой Джек с успехом проворачивал большинство своих операций.

В течение нескольких лет он преуспел в стрельбе, подкладывании бомб и прочем. Он знал, как защитить своих людей, заводя дружбу с политиками и бизнесменами как на Ист-Сайде, так и в кварталах, отдаленных от центра.

Конец карьеры Джека настал в 1912 году, когда он согласился на убийство, по просьбе лейтенанта Чарльза Беккера, главы нью-йоркской банды, специализирующейся на азартных играх. Беккер был подельником картежника Германа «Бинси» Розенталя. Компаньоны поссорились, и Розенталь стал угрожать Беккеру, что пойдет к прокурору и «заложит» его.

Беккер и Зелиг решили «позаботиться» о Розентале. Джек получил 2000 долларов и поручил эту «работу» Джипу Бладу и еще троим членам своей банды.

Поздним вечером 15 июля 1912 года Розенталь ужинал в отеле «Метрополь», что на Западной Сорок третьей улице, восточнее Бродвея. К нему подошел мужчина и сказал, что его ждут на улице. Розенталь вышел из отеля и был расстрелян четырьмя убийцами из автомобиля, который тут же скрылся с места преступления.

Убийство должно было сойти ему с рук, так как Беккер вмешался в расследование. Но окружной прокурор Чарльз Уитмен нашел свидетелей, которые опознали четырех убийц.

Джип вскоре «раскололся» и «заложил» Зелига и Беккера. Зелиг, в свою очередь, тоже нарушил принятый в преступном мире кодекс молчания и рассказал о причастности Беккера к преступлению.

Пятого октября 1912 года, за день до того, как Зелиг должен был давать показания в суде, он был застрелен Рыжим Филом Дэвидсоном, когда садился в троллейбус на Тринадцатой улице.

Но даже и без показаний Зелига четверо убийц были признаны виновными и приговорены к смертной казни на электрическом стуле в тюрьме Синг-Синг. Их казнили 13 апреля 1914 года. Беккер тоже был признан виновным и казнен 30 июля 1915 года.

Со смертью Зелига пришел конец правлению банды Истмана в Нью-Йорке. До самого конца Первой мировой войны ни один еврей больше не достигал таких высот в уголовном мире этого города.

Глава 5 Риск и опасности гангстерской жизни

Быть гангстером — нелегкая работа. Жизнь его полна риска и напряжения: за ним охотятся власти с целью обвинить в чем-нибудь и посадить в тюрьму, за ним охотятся конкуренты с целью убить. За всем этим следует очень короткая продолжительность жизни. Большинству еврейских гангстеров наверняка близки слова Лаки Лучано: «Должен же быть более легкий способ выжить».

Полицейские и воры

Иногда попытки полиции поймать преступника были очень смешными и напоминали сцены из старых фильмов Кистоуна про полицию. Джейк «Могавк» Скуратовски был одним из ярчайших букмекеров Ньюарка. Ему все доверяли, так как он вел честную игру. Сам же Джейк говорил, что в бизнесе букмекер — единственная честная и живая персона. Он считал, что честность — это достояние букмекера, поскольку на ней строилась его репутация. Что бы ни случалось с Джейком — будь то арест или конфискация, — он немедленно откупался.

Второй своей любовью после жены Джейк называл игру в кости. Задолго до того, как он приобрел собственный клуб, его можно было застать за игрой на улице даже ночью. Когда закон наложил запрет на азартные игры, он перенес их в подвалы жилых домов и в свой собственный дом.

Одной холодной октябрьской лунной ночью 1938 года Джейк решил начать игру. Загвоздка была в представителях закона, но в конце концов было получено «добро» на вторник. Участники игры начали приезжать за день, и Джейк подумал, что начать игру в понедельник было бы вполне безопасно.

Той ночью совершал обход полицейский-новичок, которого Джейк не знал. В доме Джейка были такие известные люди, как Деймон Реньянеске, Биг Анн, Сид Ред, Тэнкс, Тутси Ролл, и еще около двадцати бандитов и игроков. Почему-то эта группа привлекла внимание новобранца, и он вызвал подкрепление.

Полицейские в участке оказались в затруднении, так как они не могли признать, что на игру дано «добро».

Неожиданно к дому Джейка подъехала полиция, и все игроки разбежались по дому в поисках укрытия. Гарри Левин спустился в подвал и прыгнул в бак с углем. Эйби Марковиц спрятался под кроватью в спальне Джейка. Сэм Голд забрался в гардероб и скрылся за одеждой. Джулс Стейн залез в бак с грязным бельем, но никак не мог закрыть крышку. Морри Маркс сел в ванну, разделся и включил воду. Полиция нашла их всех.

Сидни «Биг Ред»^[10] Клейн, который весил больше 300 фунтов и выглядел, как будто был на девятом месяце беременности, побежал на второй этаж и через окно спальни перебрался на крышу.

Полицейский увидел открытое окно и высунулся в него. Он увидел Клейна, спокойно лежащего, как будто спящего.

«Какого хрена ты там делаешь?» — спросил полисмен.

Сид моментально взглянул на луну и затем повернул голову к полицейскому: «Чем я, по-твоему, занимаюсь, черт подери? Я принимаю хренову лунную ванну».

Полицейский, по-видимому, поверил ему, так как Ред был единственным в ту ночь, кого не занесли в протокол.

В большинстве же случаев отношения между полицией и бандитами нельзя было назвать забавными.

Прекратите меня прослушивать

Мейер Лански состоял под наблюдением ФБР многие годы. Весной 1962 года 60-летний Мейер лечился после сердечного приступа. Его выписали из Трафальгарского госпиталя, что в Нью-Йорке, и он остановился в тихом отеле «Волни», где проводил большую часть своего времени в беседах с женой Тедди и друзьями, которые приходили навещать его. С помощью персонала отеля полицейские наставили в номер Лански «жучков» и прослушивали все разговоры.

В одной из записей Лански рассказывал, как ФБР достало его и его семью и друзей.

«Они начали приходить в мой дом, когда меня там не было: „Лански дома? Это ФБР“. Эти гады не приходили в шесть, шесть тридцать или девять утра. Они приходили в два часа дня или около того. У Тедди были проблемы с горничными, так как все они имели связи с ФБР.

Я решил, что лучше будет самому приглашать этих ублюдков, поэтому позвонил им сам».

Агенты приезжали к Лански и садились вместе с ним на террасе. Они заводили разговор про мораль, а Лански, в свою очередь, спрашивал у них, насколько они ее соблюдают.

«Они говорили, что у меня проблемы с моралью. Я спросил у них, неужели они хотят обсуждать это со мной. Я сказал им, что в этой сфере я не подкован, и я не знал, были ли они готовы вступить в подобную дискуссию. Я поинтересовался, не считают ли они себя, случаем, Сократами или подобными философами. Затем я повернулся к другому парню и спросил, что такое мораль. На что он мне ответил, что он не для того ко мне пришел, чтобы обсуждать эту тему. Поэтому я решил объяснить, что такое мораль. Я спросил у него, был ли он адвокатом, его ответ был отрицательным. Я спросил, знает ли он закон, и он сказал, что знает. Я напомнил ему, что он ходит и выспрашивает у людей о моих доходах. Это неприлично. „Вы ходите к людям, которые преданы мне, поэтому это даже не смешно. Затем, если вам не нравится ответ, вы говорите им, что я мошенник и что они знают меня только с хорошей стороны“.

И я спросил, с какой чертовой стороны они меня знают. Разве я вор? Безусловно, я был мошенником. Мои двери всегда были открыты, как в „Фонтенбло-отель“ (гостиница в Майами-Бич). Но в них я никогда не принимаю бедных невезучих работников. Ко мне приходили те люди, которые могли себе это позволить. Никто никого не заставлял приходить ко мне и играть. Ваши хреновы реформаторы пришли ко мне без спроса, поели и не заплатили за это ни гроша. Если мой бизнес — дерьмо, то какого хрена вы приходите и жрете у меня на халяву?!

Я сказал им: если они все знают, то чего пытаются добиться своими посещениями? Я пытался выяснить, чего они от меня хотят, и спросил, неужели они не могут оставить меня в покое и дать нормально пожить. Я не намерен голодать. А если вдруг и соберусь, то сообщу им, что собираюсь чем-то заняться, чтобы прокормить себя. Я сказал им, что не собираюсь заниматься чем-либо аморальным. Мне импонируют воры, но только в том случае, если обстоятельства вынуждают к этому. Но я был против аморальных воров.

Мне сообщили, что не желают все это слышать, а всего лишь хотят задать четыре вопроса.

Я сказал, что когда они увидят коммунистов на местном пляже, то пожалеют о затравленном Мейере Лански.

После дешифровки ФБР решило, что Лански нужно считать вооруженным и очень опасным».

Смерть и налоги

Самым живучим, удачливым и наиболее известным борцом с бандитами времен сухого закона был Томас Э. Дьюи, специальный окружной прокурор Нью-Йорка в 1930-е годы. Дьюи приехал из Овоссо, Мичиган, где родился в 1902 году. Его предки иммигрировали в Америку в 1634 году. Дедушка Тома, яростный борец за отмену рабства и запрет продажи спиртного, переехал в Мичиган еще до Гражданской войны. Он купил «Овоссо таймс» и использовал ее для проведения кампании по борьбе с мировым злом. Отец Дьюи продолжил традиции деда, когда газета перешла в его руки и он стал главным редактором.

Дьюи рос примерным ребенком, никогда не опаздывал в школу и не пропускал занятий в течение всех двенадцати лет обучения. Он оставался вежливым, надежным и совестливым человеком на протяжении всей жизни. После того как Дьюи закончил Мичиганский университет, он поступил в юридическую школу Колумбийского университета, а завершив обучение, остался в Нью-Йорке работать на Уолл-стрит.

Дьюи всегда выглядел моложе своих лет из-за невысокого роста, средней комплекции и круглого мальчишеского лица. Чтобы выглядеть взрослее, Дьюи отрастил усы, которые позже стали его фирменным знаком. По словам сослуживцев, Дьюи никогда не был любителем отдохнуть, всегда был серьезным и не шутил. Он был человеком дела.

Верный семейным традициям, Дьюи был республиканцем и активно участвовал в политике партии. С другими членами Клуба молодых республиканцев он работал наблюдателем на местных выборах в 1928 году. Этот опыт оказал огромное влияние на его будущую деятельность.

Он видел «гангстеров с пистолетами, выглядывающими из-под одежды», приносящих в пункты голосования незарегистрированные бюллетени и кидающих их в ящики для голосования, пока полиция смотрела в другую сторону. Некоторых его друзей, которые протестовали против такого «голосования», избивали. С тех пор Дьюи решил бороться против организованной преступности. Пользуясь связями, Дьюи получил пост помощника окружного прокурора по Южному округу Нью-Йорка в 1931 году. В подчинении Дьюи было шестьдесят адвокатов, многие — гораздо старше его.

Однако у Дьюи были и другие планы. Он положил глаз на высшие политические эшелоны и рассматривал свою борьбу с преступностью в коррумпированном демократическом Нью-Йорке как пропуск наверх.

Позднее он наживет состояние на своей репутации борца с бандами, для того чтобы стать губернатором Нью-Йорка и кандидатом в президенты от партии республиканцев в 1944 и 1948 годах.

Первой жертвой Дьюи был Ирвинг Уэкслер, также известный как Уэйкси Гордон. Том решил прижать его тем же способом, каким когда-то правительство прижало Аль Капоне, — за неуплату налогов.

У Гордона было много врагов, среди них и Мейер Лански. Вражда между Гордоном и Лански началась в 1927 году, когда Мейер Лански и Багси Сигел ограбили четыре грузовика с виски, предназначенных для мафиози Джо Массерии. Они не знали, что Массерия пообещал груз Уэйкси Гордону.

Лански, Сигел и их банда убрали конвой, застрелив троих и ранив четверых. Один из раненых водителей грузовиков позже опознал Лански и доложил об этом Гордону. Уэйкси был взбешен. С тех пор Гордон и Лански враждовали в открытую, обвиняя друг друга в мошенничестве и лжи. Однажды они сцепились, и Лаки Лучано пришлось самолично их разводить.

Об этих разборках между двумя гангстерами знали многие, и в Нью-Йорке называли это «войной евреев». Лаки Лучано решил покончить с враждой, потому что она мешала бизнесу. Симпатизируя Лански, Лучано вместе с ним придумал план, согласно которому вместо них с Гордоном разобралось бы правительство.

Лучано и Лански знали, что Дьюи изучал доходы Гордона, и они решили ему помочь. Начиная с 1931 года они через брата Мейера, Джейка, тоже члена банды Лански, поставляли секретную информацию о контрабандных операциях Гордона в филадельфийский офис внутреннего контроля за доходами. Дьюи использовал эту информацию, чтобы уличить Гордона и предъявить ему обвинение.

Уэйкси занимал десятикомнатные апартаменты с четырьмя ванными на Уэст-Энд-авеню и платил за них 6000 долларов в год. В апартаментах был бар стоимостью 3600 долларов, библиотека стоимостью 3800 долларов — ни одна из книг никогда не была открыта. Пять слуг смотрели за апартаментами, всегда ждали Гордона, его жену и троих детей. У Гордона также была летняя резиденция на Брэдли-Бич, Нью-Джерси, а его сын учился в частной военной школе на юге страны.

Гордон разъезжал на трех шикарных машинах, одежду предпочитал дорогую и модную. Носки, которые он покупал дюжинами, стоили десять долларов пара. Его костюмы стоили 225 долларов каждый, а портной, который шил их, работал на Аль Капоне. Также Уэйкси любил шикарную мебель и скупал ее. Он отдал 2300 долларов за шкаф, сделанный на заказ дизайнером интерьера.

Уэйкси задекларировал чистый годовой доход в размере 8125 долларов.

В апреле 1933 года Уэйкси предъявили обвинения в четырех штатах за неуплату налогов. Он пытался избежать ареста, спрятавшись в своем маленьком домике на Белом озере в горах Кэтскилл, но агенты казначейства нашли коттедж и нанесли Гордону ранний визит, пока он и его два телохранителя спали.

«Это абсурд, — говорил разбуженный Уэйкси, — я не Гордон, я Уильям Палински. Я занимаюсь табачным бизнесом».

«Ладно тебе, Уэйкси, — заявил уставший от протестов Гордона агент, — если уж ты притворяешься Палински, то снял бы для приличия свои шелковые кальсоны, на которых вышиты инициалы И.У. — Ирвинг Уэкслер».

На суде по делу Уэйкси Дьюи рассказал, что в 1930 году Гордон заработал 1 427 531 доллар, а уплатил в казну США всего лишь 10 долларов 76 центов налога.

Адвокат Гордона защищал своего клиента, говоря, что Уэйкси преследовал лишь одну цель — обеспечить свою семью и что у него всего лишь два греха: любовь к красивому жилью для своей семьи и любовь к красивым шмоткам.

У суда ушло всего сорок пять минут, чтобы признать Уэйкси виновным в неуплате налогов. Ему присудили десять лет и штраф в размере 80 000 долларов.

Когда Уэйкси вышел в 1940 году на свободу — досрочно, за хорошее поведение, — он был полным банкротом. Вся его собственность либо была конфискована, либо пропала. К моменту освобождения Уэйкси задолжал правительству 1 603 427 долларов налогов плюс 40 000 долларов пени. Он согласился выплачивать эту сумму по 6 долларов в неделю. Таким образом, чтобы выплатить всю сумму, Уэйкси бы понадобилось 273 903 недели, что составляет 6267 лет.

Улыбаясь репортерам, ждавшим его у ворот тюрьмы, он сказал, что чувствует себя абсолютно новым человеком. «Уэйкси Гордон мертв, — сказал он, — теперь есть Ирвинг Уэкслер, продавец».

И он действительно стал продавцом, правда на черном рынке во время Второй мировой войны. В 1942 году он был пойман при доставке 10 000 фунтов сахара в самогонный цех, за что опять угодил в тюрьму.

Выйдя из тюрьмы несколькими годами позже, он снова стал торговать, на этот раз наркотиками. В 1951 году его поймали, когда он пытался продать федеральному информатору упаковку героина за 3600 долларов.

Во время ареста Уэйкси начал просить застрелить его: «Убейте меня, только не сажайте опять в тюрьму. Отпустите меня, я побегу, и вы меня застрелите».

Один из старых сотрудников гангстера вынул из кармана 2500 долларов, снял с себя два кольца с бриллиантами, дал их офицеру и попросил отпустить Уэйкси, но просьбы были тщетны, и Гордона увели.

В возрасте шестидесяти трех лет Гордона поместили на двадцать пять лет в Алькатрас. Это было жестоким наказанием. Алькатрас был местом заключения особо опасных преступников, Гордон же ни для кого не представлял угрозы.

Впрочем, это не имело никакого значения: он умер шесть месяцев спустя в 1965 году от сердечного приступа.

За неуплату налогов также попался Джозеф «Док» Стэчер, правая рука Дылды Цвиллмана. Стэчер родился в Польше в 1902 году и приехал в Ньюарк в возрасте десяти лет. Его досье состоит из поджога, грабежей, мошенничества, контрабанды, убийств.

Во время сухого закона Стэчер помогал Цвиллману в контрабанде и игорном бизнесе. Он работал с такими людьми, как Мейер Лански, Багси Сигел, и другими еврейскими гангстерами. Позднее Лански выбрал Стэчера, чтобы тот возглавил строительство «Сэндз-отеля» в Лас-Вегасе и представлял там интересы банды. Стэчер также спонсировал кубинского диктатора Фульхенсио Батисту, который разрешил Лански и его компаньонам строить и управлять казино на острове.

Несмотря на то что обвинения в адрес Стэчера сыпались градом, уличить его смогли лишь в 1963 году. Стэчер пришел к соглашению с Интерполом, и его выслали, вместо того чтобы посадить в тюрьму.

Стэчер так никогда и не получил гражданства, но в Польшу или Россию ехать отказался. К тому же закон запрещал депортацию в коммунистические страны, поэтому Стэчеру как еврею посоветовали уехать в Израиль, что он и сделал в 1965 году. Если правительство думало, что Док будет страдать в ссылке, то оно очень ошибалось.

Док снял апартаменты в отеле «Шератон» на побережье около Тель-Авива и наслаждался отдыхом. Ежедневно его обслуживала машина с личным шофером. В семьдесят лет он завел себе двадцатитрехлетнюю подружку, которая училась в Университете права в Тель-Авиве.

Док наслаждался жизнью в Израиле, а израильтяне находили его смешным и благородным. Его щедрость привлекла внимание Агудат Исраэль, ультраортодоксальной политической партии. Один из ее раввинов, Менахем Поруш, уговорил Стэчера вложить 100 000 долларов в строительство домов для строго ортодоксальных еврейских пар. Однако вместо того чтобы истратить деньги на эти цели, Поруш построил кошерный отель в Иерусалиме.

Стэчер из-за этого поссорился с Порушем, и дело дошло до суда. Стэчер говорил, что вкладывал деньги в благотворительность. Мало того что ему не вернули деньги, он еще и не получал никаких дивидендов от своего вложения.

Сложилась довольно-таки смешная ситуация: знаменитый американский гангстер был ограблен раввином.

Во время судебного разбирательства адвокат Стэчера называл раввина мошенником, а адвокат Поруша называл Стэчера преступником.

Стэчер выиграл-таки дело, и Поруш был вынужден вернуть деньги. Как только Док покинул зал суда, к нему подошел репортер и спросил, как он себя чувствует. На что Стэчер ответил: «Меня ограбил раввин, подумать только, раввин…»

Находящийся поблизости другой репортер сказал, что этот раввин, наверное, еще больший аферист, чем Стэчер.

На какое-то время Израиль стал пристанищем для старых гангстеров. Друг Стэчера, Мейер Лански, тоже отправился в Израиль, прячась от правосудия США. В 1970 году он захотел стать израильским гражданином. После долгого разбирательства просьба Лански была отвергнута, и в 1972 году его выслали из страны.

Процесс Лански породил много дебатов в Израиле. Премьер-министру Голде Меир сказали, что Лански был негласным лидером мафии, поэтому, если бы он остался, Израиль стал бы пристанищем бандитов. Голда ничего не знала о Лански и не много знала об американской преступности, но она была наслышана о мафии. Вот это-то и сыграло решающую роль в судьбе Лански в Израиле.

По словам Йозефа Бурга, тогдашнего министра внутренних дел, Голда была напугана.

«Доктор Бург! Мафия? — спросила она. — Никакой мафии в Израиле!»

Голда выросла в Штатах и очень прислушивалась к американскому общественному мнению, особенно еврейскому. Она знала, что если Израиль даст пристанище криминальному боссу, то это может повлечь за собой материальные трудности при сборе средств для Израиля среди американских евреев.

Так или иначе, слово «мафия» ее очень пугало.

Голду Меир также беспокоило, что, если бы Лански остался в Израиле, администрация Никсона, которая требовала экстрадиции Лански, могла отказаться от поставок истребителей-бомбардировщиков, нужных Израилю, чтобы нейтрализовать новое советское вооружение, поставляемое на египетские позиции на Суэце.

В сентябре 1971 года Йозеф Бург принял решение на основании досье ФБР, документов Департамента юстиции, слушаний комиссии Кефовера и книг по организованной преступности. Этой информации было недостаточно для того, чтобы приговорить Лански. Несмотря на более чем пятидесятилетнюю связь с организованной преступностью, Лански отсидел в тюрьме всего три месяца: в 1952 году в Саратога-Спрингс, штат Нью-Йорк, он признал себя виновным в причастности к игорному бизнесу. Внимательно изучив материалы, Бург пришел к выводу, что Лански — человек с криминальным прошлым, представляющий угрозу общественному, порядку. Поэтому он отклонил прошение Лански о предоставлении израильского гражданства и отдал приказ о его экстрадиции.

После операции на сердце в 1973 году Лански предстал перед судом в Майами по обвинению в уклонении от уплаты налогов. Его оправдали. Дважды после этого правительство выдвигало против него обвинения, но осудить Лански не удалось. В ноябре 1976 года Департамент юстиции оставил попытки упрятать его за решетку.

В Израиле Лански подружился с журналистом Ури Даном. Эта дружба продлилась несколько лет, и Лански много рассказал Дану о своем прошлом. Тайком от Лански Дан собирал материал для книги о нем. После ее публикации Лански почувствовал себя преданным, что лишь усилило его недоверие к писателям и журналистам. Когда его спрашивали, как он относится к действиям Дана, Лански в упор смотрел на интервьюера и без тени улыбки говорил: «Некоторые готовы на все ради денег».

Во время пребывания Лански в Израиле некий преступник по имени Илан решил похитить его и потребовать выкуп. План не был приведен в исполнение из-за таинственного исчезновения Илана. Позднее в северной части Израиля было обнаружено его тело, разрубленное на куски и упакованное в свертки. Убийцу так и не поймали.

Жизнь: работа и отдых

Тюремное заключение могло быть страшным испытанием для человека, привыкшего к свободе и нравам улицы. Тем не менее если у тебя были связи, то твое времяпрепровождение могло стать комфортным и безопасным, как в случае с Максом «Падди» Хинксом, здоровенным вымогателем в банде Дылды Цвиллмана.

«Во время моих отсидок в тюрьмах деньги играли огромную роль, — вспоминал Падди. — Все, что для меня делалось, делалось благодаря связям Дылды, за что ему огромное спасибо. Я любил его до конца его дней».

В 1939 году Падди посадили в слабо охраняемую тюрьму в Луисбурге, Нью-Джерси.

По словам Падди, в Дуйсбурге они спокойно могли играть: «Однажды, когда меня хотел уличить суперинтендант, я сказал ему, что мы играем на сигареты. И я стоял перед ним, без преувеличений, с карманами, полными денег.

У меня была отдельная комната над бараками, и еда лучшая. Еще был один человек, Плейбой Фигер, который приводил мне девочек.

Также я мог ходить в город, где покупал виски и угощал им всех. А на следующий день они про меня говорили, что этот вшивый еврей опять делает, что хочет.

Охранникам было практически все равно, что происходит. Частично они знали о моих связях, поэтому меня не беспокоили.

Меня арестовывали около пятидесяти раз, но отмотал я только два срока».

Иногда бывало и так: чем известней гангстер, тем жестче наказание. Джеку Гацику, которого отправили в 1932 году в тюрьму за неуплату налогов, приходилось там несладко. Джек чувствовал, что с ним обращаются нелучшим образом из-за его славы. Правда или нет, но он постоянно подавал прошения о переводе из тюрьмы Дуйсбурга в Алькатрас в Калифорнии. Он хотел в Алькатрас, потому что Аль Капоне, его товарищ и босс, находился там.

В июне 1934 года, проведя два года в тюрьме, Джек написал Сэнфорду Бейтсу, директору федеральных тюрем, прося об освобождении.

«Как вы знаете (или не знаете), — писал Гацик, — я получил неплохой жизненный опыт, отсидев под вашей охраной. Я пришел в колонию Ливенворс, штат Канзас, с дурной репутацией, о поддержании которой позаботились газеты, называя меня гангстером и бандитом, но, смею вас заверить, что это не больше чем выдумки мерзких репортеров. Со мной обращаются не так, как со всеми остальными. Мне дали это понять своими действиями ваши сотрудники».

Гацик жаловался, что и в Ливенворсе, и в Луисбурге за ним постоянно следили, его почту тщательно проверяли и вообще относились к нему с подозрением.

Из всего этого Гацик сделал вывод, что Бейтс считает его очень плохим человеком, несмотря на то что в его досье нет ни одного замечания.

Гацик жаловался также на плохое здоровье и самочувствие, которое, по его догадкам, вполне могло быть следствием не очень хорошего питания.

Запрос Гацика был отклонен. Но это не помешало его друзьям буквально завалить комиссию по досрочному освобождению письмами с просьбой выпустить их друга. Как правило, они мотивировали свои просьбы семейными обстоятельствами.

Родители Джека, Макс и Фанни, переехали в Лос-Анджелес в конце 20-х годов, чтобы быть с их другими детьми. Мать Джека умерла там в 1931 году от сердечного приступа. Когда Джека отправили в тюрьму, старший Гацик писал в комиссию по досрочному освобождению и попросил сделать то же всех приятелей Джека.

«Я прошу вас пожалеть старого больного человека, — писал Макс, — мне 84 года. Здоровье и зрение меня подводят. Я уже подхожу к концу своей жизни, и мне бы хотелось увидеть сына перед тем, как со мной что-нибудь произойдет. Джек был добр ко всем, особенно к своим больным родителям. Его мать умерла, узнав, что ее сын пойдет в тюрьму. У нее от таких вестей приключился сердечный приступ».

Отец Гацика объяснял, что его сын поддерживал стариков и снабжал их всем необходимым в течение многих лет. «Сейчас я держу для него свободную квартиру, чтобы жить вместе в одном доме», — писал он и обещал комиссии, что Джек исправится, если его освободят.

«Ваша честь, — писал Макс, — я обращаюсь к вам вот уже второй раз и готов писать вам еще не однажды. Пожалейте больного, почти слепого человека. Пожалуйста, не выбрасывайте это письмо в мусорную корзину, а помогите мне вернуть домой моего сына, мою опору».

Друзья Макса также пытались разжалобить комиссию своими письмами. Доктор Герман Ландо, друг семьи, лечивший старшего Гацика, тоже обращался в комиссию. «Всю свою жизнь я знаю Джека и его семью. Он всегда был хорошим мужем, отцом и просто замечательным сыном. Он никогда ни в чем не отказывал своей семье, всегда приходил им на помощь».

Доктор просил освободить Джека ради его отца, которому вот-вот исполнится восемьдесят четыре года и который быстро теряет как здоровье, так и зрение. Также он написал, что может поручиться за Джека в любой момент.

Раввин М. Коэн из общины «Сыны Иакова» — синагоги, которую посещал Джек, тоже обращался с просьбой освободить Джека ради его отца. Раввин написал, что отец Джека пообещал ему, что, если его сын выйдет из тюрьмы, он никогда не вернется к прошлому, а будет жить с отцом.

Еще один житель Лос-Анджелеса, Майк Лиман, писал, что он вырос вместе с Джеком и они были друзьями. Он убеждал комиссию, что Джек был достойным человеком и заслуживал освобождения. Лиман верил, что Джек способен исправиться. Более того, Лиман дал гарантию, что если Гацика освободят, то он возьмет его в свой бизнес и Джек никогда не нарушит закон.

Один из друзей Джека из Янгстауна, Огайо, попробовал другой подход: «Когда я думаю о новом курсе нашего президента Ф. Рузвельта, я вспоминаю Джека», — писал Фред Колер в октябре 1933 года. Затем он хвалил Джека как человека очень преданного своей семье, дому, детям.

Колер верил, что, если бы Джеку дали еще один шанс, он бы доказал, что заслуживает досрочного освобождения.

Первая петиция Джека была отклонена по причине того, что он представляет угрозу для общества и является опасным преступником, который вернется на прежнее поприще, как только выйдет на свободу.

Предположения комиссии по досрочному освобождению были оправданны. Джека освободили из тюрьмы в декабре 1935 года после того, как он отсидел три года из положенных четырех. Джек немедленно вернулся к своей прежней деятельности, но никогда больше не попадал в тюрьму.

Гацик умер от сердечного приступа в возрасте шестидесяти девяти лет в 1956 году во время обеда. Друзья устроили ему роскошные похороны. Только бронзовый гроб стоил 5000 долларов. Один гангстер, который присутствовал на похоронах, заметил, что за те же деньги они могли похоронить его в «кадиллаке».

Как и Уэйкси Гордон, Джейкоб «Гурра» Шапиро, закадычный друг Лепке Бухалтера в течение многих лет, умер в тюрьме. Шапиро родился в России в 1885 году и переехал в Штаты, когда ему было двенадцать. Будучи одним из девяти детей, Джейкоб бросил школу в раннем возрасте и так и не научился правильно читать и писать. Это было одной из причин выбора им профессии вора и вымогателя.

Кличка Джейкоба (Гурра) произошла от его трудностей с английским языком. Когда он злился на кого-то, кричал: «Gurrah here»^[11] — «Убирайтесь отсюда!» Джейкоб обычно сопровождал это восклицание кулаком или пинком. Для его приятелей и для полиции он был «Гурра Джейк».

Джейкоб был уродом: пять футов ростом, вес двести фунтов, сплющенный нос, толстые губы и толстые пальцы, коричневые вьющиеся волосы и большие глаза.

У него был дурной характер. Ему еще не исполнилось восемнадцати, когда он стал вором и хулиганом. Будучи подростком, Джейк встретил Лепке в Нижнем Ист-Сайде, они вместе занимались грабежами. Вместо того чтобы соперничать, они решили объединить свои силы. Лепке понял, что может использовать силу Джейка, а Джейк сообразил, что ему не помешают мозги Лепке. Этот дуэт прославился как «Л и Г», или просто «ребята».

Оба начинали с работы на главаря нью-йоркского преступного мира Арнольда Ротстейна. Поначалу других занятий у них не было, но ситуация изменилась во время забастовки в швейном центре Нью-Йорка в 1926 году. Обе противоборствующие стороны использовали гангстеров для выяснения отношений. Ротстейн отправил своих людей, и среди них Лепке и Гурру, на помощь профсоюзам. Когда забастовка закончилась, Лепке и Гурра взяли профсоюзы под свой контроль. После 1926 года Лепке и Гурра работали не на Ротстейна, а вместе с ним.

Как только ребята получили контроль над профсоюзами, они стали брать взятки и требовать дань с членов профсоюзов. В то же время они выколачивали крупные суммы из владельцев швейных предприятий, желавших избежать забастовок.

С 1915 по 1933 год Гурру арестовывали пятнадцать раз по обвинению в краже со взломом, нападении, похищении людей, незаконном ношении оружия, воровстве и нарушении федерального закона об антимонопольной политике. Он отбыл пять недолгих сроков заключения. И хотя по слухам в преступном мире и согласно информации полиции он был замешан в убийствах, в частности в убийстве Джейкоба Оргена по кличке Малыш Оги, для обвинительного приговора никогда не хватало доказательств.

Гурра был просто счастлив, когда ему удавалось применить силу. Он считал, что удар в челюсть лучше резкого слова, а пуля или бутылка кислоты интереснее, чем драка.

В 1936 году федеральное правительство осудило Гурру и Лепке за нарушение закона об антимонопольной политике. Оба были приговорены к двухлетнему тюремному заключению, но были отпущены под залог. Окружной судья Мартин Т. Мэнтин отменил приговор Бухалтеру, но не Шапиро. Ходили слухи, что судью Мэнтина подкупили, но доказательств не нашлось.

Гурра исчез сразу же после того, как был отпущен на поруки. Полиция штата Нью-Йорк и федеральное правительство разыскивали его везде, включая Польшу и Палестину, но он сам сдался ФБР после того, как скрывался около года.

В 1938 году Шапиро привлекли к суду, вынесли обвинительный приговор за рэкет и приговорили к пожизненному заключению. Он умер в тюрьме в возрасте пятидесяти лет в 1947 году. За несколько месяцев до смерти Гурра с горечью сказал другим заключенным, что напрасно пошел на поводу у Лучано, Лански и Лепке. Сделай он все по-своему, применяя насилие, по его словам, он был бы на свободе.

У Лепке Бухалтера начались серьезные проблемы после того, как судья Мэнтин его отпустил. Специальный окружной прокурор Дьюи, уже осудивший Уэйкси Гордона за уклонение от уплаты налогов, а Лаки Лучано — за организацию проституции, начал охоту за Лепке с удвоенной энергией. Дьюи считал, что арест Лепке нанесет смертельный удар организованной преступности Нью-Йорка и обеспечит ему самому победу на губернаторских выборах. Он устраивал налеты на контору профсоюза и компании и конфисковывал их документацию. Он прослушивал телефоны и вызывал в суд сотни свидетелей. Всех, кто так или иначе был связан с Лепке, приглашали в суд, допрашивали, угрожали тюрьмой и оказывали гигантское давление, чтобы заставить говорить.

Жизнь Лепке превратилась в кошмар. За его конторой постоянно следили, телефоны прослушивались, а полиция следовала за ним повсюду. Ему приходилось встречаться со своими подручными в подъездах и гостиничных фойе, на станциях метро и в туалетах ресторанов.

«Я удираю от легавых… От них легче всего оторваться в метро», — объяснял он Полу Бергеру, одному из профсоюзных деятелей.

В дополнение к его неприятностям, федеральное правительство начало расследование его причастности к контрабанде наркотиков.

Отчаявшись выпутаться, в 1937 году Лепке пустился в бега. «Здесь становится слишком жарко, — говорил он Бергеру. — Придется сматываться. Будь осторожен».

На его арест был выдан ордер, но ему удавалось два года скрываться от преследователей. Альберт Анастазия, один из знаменитых мафиози, и Эйб Релес прятали Бухалтера в потайной квартире над дешевым танцевальным клубом в Бруклине под названием «Восточный дворец». Пока власти прочесывали все Соединенные Штаты в поисках Бухалтера, он находился буквально у них под носом. В то время Лепке пытался защититься от информаторов, заставляя Эйба Релеса, Гарри Стросса, Багси Голдстейна и других членов мафии убивать всех, кто мог бы его выдать. Бруклин превратился в бойню.

По мере того как распространялся террор, росло и давление властей. В поисках Лепке полиция допросила практически всех членов преступного мира. Специальное федеральное жюри в Ньюарке вызвало в суд Дылду Цвиллмана, чтобы спросить, не знает ли он, где скрывается Лепке.

«Я давно знаю Лепке, — признался Цвиллман, — но не видел его уже три-четыре года. Насколько мне известно, он симпатичный парень и очень честный». Цвиллман получил шесть месяцев тюремного заключения за отказ отвечать на вопросы жюри.

Багси Сигела спросили, не встречался ли он с Лепке. Сигел ответил, что не помнит. Судья Джон Нокс объявил, что «провал в памяти» Сигела возмутителен и оскорбителен для суда, и отправил его в тюрьму для восстановления памяти.

Отчаявшись найти Лепке, федеральное правительство и штат Нью-Йорк объявили награду в 50 000 долларов за его поимку и разместили его фотографии на листовках, киноэкранах и в газетах. Так, как его, не разыскивали ни одного человека в стране, а возможно, и в мире.

Последний из циркуляров по его розыску, составленный полицией Нью-Йорка, содержал следующее описание Лепке: «Взгляд пронзительный, бегающий; нос большой, несколько приплюснутый у ноздрей; уши крупные, плотно прижаты к голове; рот большой, с ямочкой слева; правша; страдает болезнью почек. Часто посещает соревнования по бейсболу».

Преступный мир Нью-Йорка пришел в волнение, запуганный угрозами Дьюи, с одной стороны, и Бухалтера — с другой. Так больше продолжаться не могло. Охота на Лепке рушила их бизнес. Для мафиози стало очевидно — чтобы сохранить свои дела в целости, нужно, чтобы Лепке сдался.

По словам Лаки Лучано, он, Томас Луччезе по кличке Три Пальца и другие обсудили все это в тюрьме Даннемора. По скромному утверждению Лучано, решение нашел он.

Идея заключалась в том, чтобы для Лепке дело выглядело так, будто с Эдгаром Гувером достигнуто соглашение. Если он сдается ФБР и принимает обвинение в контрабанде наркотиков, то получает гарантию Гувера, что его не передадут Дьюи, а к тому времени, как закончится федеральное расследование, дело Дьюи уже уйдет в архив.

«Я знал, что Лепке до смерти боялся Тома Дьюи, особенно после того, что он сделал со мной, — говорил Лучано. — Конечно, ни о чем мы с Гувером не договаривались, но для Лепке все должно было выглядеть, как будто договорились».

Сам ли Лучано изобрел этот план или нет, но он удался. Мейер Лански послал Мо Воленски, доверенное лицо и друга Лепке, сказать Бухалтеру, что с Эдгаром Гувером заключено соглашение. Гувер обещает не выдавать Лепке Дьюи, сказал Воленски. Как только Лепке окажется в тюрьме, шум сразу утихнет, и все будет по-прежнему. Отсидев «недолгий» срок в десять-двенадцать лет, он снова будет на свободе.

Лепке сомневался. Он сказал Эйбу Релесу: «Эти мерзавцы больше волнуются за свои дела, чем за мою шкуру».

Он был прав, но понимал, что, если он не согласится, его приятели возьмут все в свои руки, так же как случилось с Голландцем Шульцем. Бизнес есть бизнес.

Бухалтер согласился.

Пятого августа 1939 года Уолтеру Уинчеллу, знаменитому журналисту и впоследствии диктору телевидения, поступил анонимный звонок. Ему сообщили, что Лепке «хочет сдаться», но боится, что его пристрелят до того, как он это сделает.

Уинчелл был близким другом Эдгара Гувера. Они часто сидели за одним столиком в нью-йоркском клубе «Сторк» и много помогали друг другу. Гувер незаконно снабжал Уинчелла секретной информацией о жизни известных людей из своих многочисленных досье. В обмен на это Уинчелл всегда был готов служить Гуверу.

Уинчелл связался с Гувером, и тот уверил его, что Лепке не расстреляют, а только арестуют. В новостях Уинчелл сообщил об обещании Гувера поместить Лепке в федеральную тюрьму.

Вечером 29 августа 1939 года Лепке вышел из своего убежища на Фостер-авеню в Бруклине и сел в ожидавшую его машину. За рулем был Альберт Анастазия. Он повел машину через мост на Манхэттен. В заранее условленном месте он остановился. Бухалтер вышел и приблизился к стоявшей неподалеку машине, где сидели двое. Дверь открылась, и Лепке оказался внутри.

«Мистер Гувер, — сказал Уолтер Уинчелл, который вел машину, — это Лепке».

«Здравствуйте», — сказал Гувер, сидевший сзади.

«Рад познакомиться, — произнес Лепке. — Едемте».

Окруженный эскортом машин с агентами ФБР, автомобиль, управляемый Уинчеллом, доставил Лепке прямо в тюрьму.

С того момента, как он сел в машину, Лепке почувствовал, что его надули. Никакой сделки не было. Но было уже поздно.

Суд над Лепке по делу о наркотиках состоялся в декабре 1939 года. Лепке вместе с несколькими другими обвиняемыми был осужден за незаконный ввоз, хранение, перевозку и распространение наркотиков. В январе 1940 года Бухалтер получил срок общей продолжительностью в 192 года. Но поскольку большая часть сроков вступала в силу одновременно, ему полагалось отсидеть четырнадцать лет.

Ужас, который внушал Бухалтер, стал отчетливо виден на суде. Одним из свидетелей против Лепке был заключенный средних лет по имени Соломон Штейн, во время суда отбывавший семилетний срок за воровство. Штейн участвовал в контрабанде наркотиков и опознал Бухалтера как своего босса.

Судья попросил Штейна указать на Бухалтера, положив руку ему на плечо. Штейн сделал несколько шагов в сторону Бухалтера, затем остановился. Бухалтер холодно смотрел на него. Штейн побледнел и задрожал. По-русски через переводчика Штейн сказал, что боится и ближе не подойдет. Он спросил судью, нельзя ли ему указать на Бухалтера со своего места. Видя испуг Штейна, судья согласился. Тогда тот пальцем указал на Лепке.

После вынесения приговора Бухалтера какое-то время держали в Нью-Йорке, в федеральной тюрьме в ожидании решения по его делу в суде штата Нью-Йорк. Адвокат Бухалтера подал прошение об отсрочке судебного постановления штата, но получил отказ апелляционного суда. Последующие обращения в вышестоящие судебные органы также не принесли результатов. Затем Бухалтера передали Томасу Дьюи для судебного разбирательства.

В апреле 1940 года он был признан виновным в вымогательстве и рэкете и приговорен к наказанию от тридцати лет лишения свободы до пожизненного заключения. Оно должно было вступить в силу после того, как он отбудет срок, назначенный федеральным судом.

Во время посадки в поезд, который должен был доставить Бухалтера в тюрьму, он побеседовал с журналистами. «Может, я и совершил сотню ошибок, но моя совесть чиста, — сказал он. — Я не сделал и миллионной доли того, в чем меня обвинили. Этим политикам нужна была тема для разговоров, вот они и выбрали меня. Дьюи метит в президенты, поэтому на меня и набросился. Почему никто не хочет устроить расследование этим политикам? Почему никто не копает под Дьюи?»

По прибытии в Ливенворт Лепке не прекращал возмущаться. «И это они называют правосудием, — говорил он. — Меня же надули. Когда я сдался, чего только мне не обещали. Говорили, что я отличный парень, что правильно сделал, что глазом не успею моргнуть, как все это дело забудется. Да, это самое грандиозное надувательство в моей жизни».

Когда его спросили о бруклинской мафии, Лепке ответил: «Да я не был в Браунсвилле уже двенадцать лет. Мне страшно ходить по тамошним улицам. Это же просто сумасшествие».

Двадцатого июня 1940 года Лепке написал Джеймсу Беннету, начальнику федеральной тюрьмы, жалобу на дурное обращение. По «соображениям безопасности» Лепке поместили в одиночную камеру, а его передвижения были крайне ограничены. Он не мог переносить одиночество.

«Позвольте мне рассказать о моем тяжелом положении, — писал Лепке, — и просить Вас рассмотреть мое обращение. Я не стану сообщать все подробности моего дела, так как понимаю, Ваша честь, что Вы знаете их не хуже меня. Итак, мне предписано отбыть наказание сроком в четырнадцать лет в федеральной тюрьме. Мое поведение в Нью-Йорке в ожидании суда и все время до того момента, как я был отправлен сюда, говорит само за себя. С тех пор как я здесь, я выполняю все правила и предписания. После истечения карантинного срока меня направили на работы, а затем, через несколько недель, по неизвестной причине снова водворили в камеру. Меня держат здесь сутками без прогулок.

Мистер Беннет, я прошу только об изменении такого порядка вещей и о возврате на работы, не важно какие, и прошу позволить мне доказать Вам и другим чиновникам, что я заслуживаю такого снисхождения.

Я торжественно обещаю, что не обману Вашего доверия. С надеждой на рассмотрение этого письма и в ожидании ответа. С уважением, Луи Бухалтер».

Но власти еще не закончили свои дела с Лепке. Двадцать восьмого мая 1940 года Большое жюри округа Кингс, штат Нью-Йорк, выдвинуло против Лепке обвинение в убийстве первой степени, утверждая, что он с несколькими соучастниками застрелили некого Джозефа Розена из револьверов 13 сентября 1936 года в округе Кингс.

Розен был владельцем небольшой компании, занимавшейся грузовыми перевозками. Он лишился бизнеса, отказавшись вступить в союз транспортных работников Лепке. Он считал, что Лепке виноват в том, что он потерял работу, а его семья бедствует, и угрожал, что обратится к властям, если Лепке не окажет ему помощи.

Первого декабря 1941 года Бухалтера признали виновным и приговорили к казни на электрическом стуле.

Во время вынесения приговора Бухалтер так писал о себе: «Мне сорок четыре года. Я родился в Нью-Йорке, проживаю в доме 427 на Западной улице. На пенсии. Женат. Умею читать и писать. Окончил государственную школу. Иудей, нерегулярно посещающий синагогу. Моя мать жива. Я не пью. Не употребляю наркотиков».

Его адвокаты подали апелляцию в Верховный суд, но там поддержали решение окружного суда. После череды отсрочек 21 января 1944 года Бухалтера перевели в тюрьму Синг-Синг в Оссининге, штат Нью-Йорк.

Надеясь в последнюю минуту получить отсрочку исполнения приговора, жена и сын Лепке умоляли его попросить нью-йоркского прокурора Джеймса Мак-Нэлли выслушать его информацию об обширных связях преступного мира с политиками.

«Он тебя выслушает, Лу, — уговаривала жена Бухалтера. — Бог свидетель, у тебя достаточно сведений, чтобы спастись».

Бухалтер только качал головой. «Послушай, — сказал он. — Предположим, я с ним поговорю. Допустим, он попросит об отсрочке. И что я получу в лучшем случае? Мне дадут еще шесть или восемь месяцев тюрьмы, в крайнем случае год. Нет, Бетти, — подытожил он. — Если дела обстоят именно так, то лучше покончить с этим сегодня».

Лепке поместили в камеру смертников дожидаться казни. 4 марта в половине двенадцатого ночи его вывели из камеры и проводили в маленькую комнату. Там стоял привинченный к полу электрический стул. Бухалтер не сказал ни слова. Он быстро прошел через всю комнату и почти упал на стул.

Он сидел не шелохнувшись, пока застегивали ремни у него на запястьях, груди и животе. Затем подключили электроды, проверив, что один из них прикреплен к его ноге через разрез в штанине.

Когда к его голове прикрепили электроды, он поднял на них глаза. Это было последнее, что он увидел в жизни.

На лицо ему надели маску, чтобы свидетели не видели, как исказится его лицо, когда включат ток. Маска особенно плотно прилегала к глазам, чтобы они не выскочили из орбит.

Сердце Бухалтера часто забилось, ему стало трудно дышать. Все отошли от электрического стула.

Надзиратель Снайдер опустил руку. Джозеф Фрэнсел, приводивший приговор в исполнение, дернул рычаг. Послышалось жужжание генератора. Двадцать две тысячи вольт ударили по телу Лепке, подбросив его над стулом. Волосы у него встали дыбом, а кожа покраснела. Из-под маски потекла пена.

Затем был дан еще один разряд. Жужжание прекратилось. Лепке обнажили грудь, и доктор Чарльз Суит, тюремный врач, приложил к ней стетоскоп.

«Я официально констатирую смерть этого человека», — сказал он.

Тело Лепке положили на каталку и отвезли в морг.

«Взглянув на его лицо, невозможно отвести глаза, — писал на следующий день Фрэнк Конифф в „Нью-Йорк джорнал америкэн“. — На лбу у него выступил пот. Слюна капает из уголка рта. В лице ни кровинки. Не слишком приятное зрелище».

Лепке был единственным из крупных американских гангстеров, кончившим жизнь на электрическом стуле.

Глава 6 Хит-парад

Однажды, будучи в плохом настроении, Багси Сигел рассказал Делу Уэббу, подрядчику, который построил отель «Фламинго», что он самолично убил двенадцать человек. Уэбб аж побледнел.

Заметив перемену в лице друга, Багси рассмеялся и сказал, что Уэббу нечего бояться. «У тебя нет шансов быть убитым, — сказал Сигел, — мы убиваем друг друга».

А ведь так оно и было. Зачастую гангстеры представляли друг для друга большую опасность, чем полиция.

После того как Томас Дьюи убрал со своей дороги Уэйкси Гордона под предлогом неуплаты налогов, он занялся Артуром «Голландцем Шульцем» Флегенгеймером. Томас начал исследовать отчеты того об уплате налогов и расследовать его деятельность в преступном мире. Используя свои обширные связи с преступностью и запугивая свидетелей, Томас сделал жизнь Голландца невыносимой.

Шульц был взбешен, и его начали посещать мысли вроде «пора бы убрать Дьюи».

Он предложил своим сообщникам Мейеру Лански, Лаки Лучано, Багси Сигелу, Дылде Цвиллману и Лепке Бухалтеру это сделать. Они пытались переубедить его, ведь убийство Дьюи повлекло бы преследование их. Это убийство могло покончить с бизнесом рэкетиров и послужить толчком к борьбе с преступностью на государственном уровне.

Позже Лучано вспоминал, что все были встревожены.

«Мы не убивали никого, кроме таких же бандитов, как мы, если они нас беспокоили. Я даже и не мог себе представить, как бы мы выпутывались из всего этого, если бы убили Дьюи».

Бухалтер наложил на этот вопрос вето, заявив: «Это ужаснейшее дело может покончить с нами раз и навсегда, так как по нашим головам пройдутся вышестоящие органы».

Голландец злобно настаивал на своем: «Я все равно говорю, что его стоит убрать. И если никто этого не сделает, я лично займусь этим». И покинул собрание.

Этим поступком Шульц подписал себе смертный приговор. Контракт дали Чарли «Багу» Уоркмену, рекомендованному Элли Таненбаумом, членом Корпорации убийц, как «один из лучших киллеров в стране».

Ночью 23 октября 1935 года Шульц отправился в свой любимый ресторан «Палас чоп-хаус энд таверн» в Ньюарке. С ним были два телохранителя, Эйб Ландау и Бернард «Лулу» Розенкранц, а также его бухгалтер Отто «Аббадабба» Берман. Позже, когда они все сидели за столом, Шульц вышел в туалет.

Мгновение спустя в ресторан вошли Баг Уоркмен и Менди Вейсс, подошли к столу и открыли стрельбу. У Ландау, Розенкранца и Бермана не было никаких шансов. Уоркмен оглянулся вокруг в поисках Шульца и заметил дверь в туалет. Он толкнул ее, и она открылась.

Безоружный Шульц стоял у писсуара и справлял нужду. Уоркмен прицелился и выпустил в Шульца всего одну пулю, после чего ушел.

Смертельно раненный Шульц выполз из туалета и облокотился на стол. Единственная пуля ранила его в левую часть грудной клетки и, пройдя через брюшную стенку, кишечник, желчный пузырь и печень, оказалась на полу туалета недалеко от писсуара.

Джейкоб Фридман, хозяин ресторана, рассказал, что лег на пол, как только бандиты начали стрелять. «Первым, кого я увидел после того, как ушли бандиты, был Шульц. Он шатался так, как если бы был отравлен, еле стоял на ногах. Без слов он подошел к столу и оперся на него левой рукой в надежде, что это поможет удержать равновесие, а затем плюхнулся на стул, как пьяница.

Его голова билась об стол, и я подумал, что ему конец, но он вдруг пошевелился и произнес: „Доктора… срочно!“ Как только он сказал это, другой парень встал с пола. Весь в крови, он подошел к стойке бара. Выглядел он так, как будто сейчас расплачется. Бросив мне четвертак, он попросил разменять его. И я разменял».

Мужчина оказался Лулу Розенкранцем. Научившись скупости у Шульца, Розенкранц повис на стойке в ожидании денег.

Получив свое, он направился к телефону. Опираясь на стену, набрал «О» и проворчал: «Полиция… поторапливайтесь…»

Патрульный Патрик Макнамара, сидевший в участке, слышал слабый голос: «Скорую… быстрее… я умираю…» Но в ответ на вопрос, откуда звонили, он услышал лишь звук отбоя.

Макнамара, который уже успел получить сообщение о стрельбе в «Паласе», немедленно послал туда патрульную машину и «скорую помощь».

Полиция, детективы и три машины «скорой помощи» подъехали к месту преступления, где обнаружили еще живого Шульца. Один из детективов спросил Шульца, кто в него стрелял.

Шульц ответил, что не знает.

«У тебя серьезное ранение, — сказал детектив, — почему бы тебе не назвать того, кто в тебя стрелял».

«Я не знаю, кто это сделал, — ответил Шульц, — у меня судороги, сделайте что-нибудь».

Полицейские принесли Шульцу питье и погрузили его вместе со стулом в машину «скорой помощи». В госпитале Шульцу дали дозу морфина, чтобы заглушить боль, и шеф полиции Джон Холлер спросил:

«Что произошло, Голландец?»

«Все, что я знаю, так это то, что я видел стрельбу, и ничего больше. Это правда».

«Ты не сказал нам, кто подстрелил тебя».

«Я вам рассказал все, что знал. Больше я ничего не знаю. Я был в таверне, потом вошли какие-то парни и начали стрелять».

Под охраной Шульца перевезли на второй этаж в отдельную четырехместную палату, где он ожидал операции. Патрульный Тимоти О'Лири сел рядом с ним.

«Я что-нибудь могу для вас сделать?» — спросил О'Лири.

«Да, — ответил Шульц, — позовите священника».

Эта просьба прозвучала довольно-таки странно из уст сына немецких евреев. Тем не менее Лаки Лучано еще раньше замечал интерес Артура к католицизму. Однажды Шульц пришел навестить Лучано во время его встречи с Вито Дженовезе. «Он начал разговор о религии, — вспоминал Лучано. — Он хотел знать, каково это — быть католиком, ходили ли мы с Вито когда-нибудь на исповедь и знали ли мы, что должен сделать человек, который хочет стать католиком.

Я чуть не упал, когда узнал, что большую часть своего свободного времени он проводит… изучая католицизм. С тех пор Голландец больше времени проводил на коленях, чем на ногах.

Это смешно. Когда я только начал вращаться среди еврейских парней типа Мейера, Багси или Голландца, то Мазерия и Маранцано и другие наши ребята мне говорили, что когда-нибудь евреи обратят меня в свою веру и я стану ходить в синагогу.

И что произошло в результате? Не меня обратили, а Голландец сам стал католиком. Это похоже на шутку».

Шульц хотел видеть отца Чарльза Мак-Инерни, тюремного капеллана, которого Шульц встретил, будучи в тюрьме Хадсон Каунти.

Пока это происходило, Шульца оперировали, а Мак-Инерни сидел на скамейке в коридоре рядом с матерью гангстера, Евой Флегенгеймер, его сестрой Хелен и мужем Хелен, Генри, которого звали «Дешевка» за то, что он присматривал за торговыми автоматами в нелегальных барах, принадлежавших Шульцу.

После операции Шульц на какой-то момент почувствовал себя лучше, но потом его состояние стало ухудшаться. Он начал бредить, речь стала бессвязной, но потом он очнулся и позвал отца Мак-Инерни.

Когда священник пришел, Шульц изъявил желание умереть католиком. Мак-Инерни окрестил его и отслужил прощальный католический обряд.

Несколько часов спустя Шульц впал в глубокую кому. Он скончался вечером 24 октября 1935 года.

Сразу после этого доктор Эрл Снейвери, директор госпиталя, вышел в соседнюю комнату, где сидела в ожидании вся семья Шульца. Он подошел к матери Голландца, которая встала ему навстречу, и сообщил о случившемся.

Мать Шульца упала на руки дочери.

Шульц был похоронен на кладбище «Врата рая» в провинции Уэстчестер. Отец Мак-Инерни отслужил пятнадцатиминутную католическую службу и произнес поминальную речь.

Мать Шульца подождала, пока все уйдут, и положила на гроб еврейское молитвенное покрывало.

Убив Шульца, синдикат спас жизнь Дьюи. Позже Дьюи «отблагодарил» Бухалтера и Лучано, начав против них расследование.

Джейкоб «Малыш Оги» Орген был рэкетиром в Нью-Йорке, участвовал в довоенных выступлениях трудящихся. В 1919 году он организовал банду, куда входили юный Лепке Бухалтер и Легз Даймонд. Его банда вела войну с шайкой Натана «Кид Дроппера»^[12] Каплана, очень большой и влиятельной.

Кид Дроппер был занятным человеком. Когда он начинал свою карьеру, то был жутким неряхой. Став лидером банды, он одевался соответственно своему положению, появляясь на Бродвее и в Нижнем Ист-Сайде в клетчатом костюме шахматной расцветки, узких туфлях с острыми носами и в рубашках с галстуками очень странного фасона и ярких тонов. Летом он носил соломенную шляпу с узкими полями и яркой лентой, зимой — котелок, надвигая его на один глаз. Все знали — он предпочитал, чтобы его называли Джеком. Он даже банду свою назвал «Rough Riders of Jack the Dropper»^[13].

Две банды боролись друг с другом, особенно за контроль над прачечными. В результате войны, которая длилась с 1922 года до середины 1923 года, было убито двадцать три гангстера.

В августе 1923 года Кид Дроппер был арестован за незаконное хранение оружия. Когда он садился в полицейскую машину, чтобы ехать в суд, мелкий хулиган Луис Кушнер подбежал к ней и выстрелил через оконное стекло.

Кушнер давно имел зуб на Каплана, потому что Дроппер посредством шантажа пытался отнять у него 500 долларов. Дроппер получил порочащую Кушнера информацию, избив штрейкбрехера.

Кушнер, будучи малоизвестным, мечтал стать великим киллером и видеть свое имя на страницах газет. Он застрелил Дроппера ради мести и славы.

Каплан умирал в машине, а его жена прорывалась сквозь заслон полицейских с криками: «Нейт, Нейт! Скажи мне, что ты не тот, за кого они тебя принимают!»

Кид посмотрел на нее, шепотом сказал: «Они достали меня» — и умер.

«Я пристрелил его, — кричал Кушнер, — мне бы сигарету!»

Кушнер был обвинен в убийстве и получил срок от двадцати лет до пожизненного заключения. Он умер в тюрьме. Малыш Оги немедленно взял под контроль дела Дроппера и был назван «Ист-Сайдским королем убийц». Он носил эту корону недолго.

Вечером 15 октября 1927 года Орген и его телохранитель Джек «Легз» Даймонд гуляли вдоль Норфолк-стрит в Нижнем Ист-Сайде. К ним подкатила черная машина с четырьмя пассажирами. За рулем был Лепке. Рядом с пистолетом в руке сидел Гурра Шапиро. Им нужен был только Орген. Шапиро выпрыгнул из машины, крикнув Даймонду, чтобы тот подвинулся. Джек спрятался за стену, когда Шапиро начал стрелять. Малыш Оги замертво упал на землю с пулей в голове.

Даймонд бежал довольно-таки медленно, поэтому был ранен в руку и ногу. После такого соревнования со смертью он понял, что безопаснее будет убраться с поприща рэкетира. После того как Даймонд выздоровел, он помирился с Лепке и Гуррой и занялся контрабандой и наркотиками.

Орген был похоронен в гробу из красного дерева, обитом белым шелком. На крышке гроба красовалась серебряная пластина с надписью, гласившей: «Джейкоб Орген, 25 лет». На самом деле ему было тридцать три. Но восемь лет назад он принял должность лидера своейбанды. В тот день его отец, верующий еврей, сказал ему, что он умер.

Теперь Лепке возглавил нью-йоркскую организованную преступность.

Он стал типичным образцом наемного (контрактного) убийцы. Что это значит? «Контракт» — обыкновенное английское слово, в преступном мире обозначающее лишь одно — заказное убийство. С того момента, как подписан контракт, дело идет дальше по определенным правилам. Чтобы сохранить в тайне имя заказчика, к убийце посылают третье лицо — человека, который выбирает убийцу. Часто просьба найти убийцу передавалась еще через одного человека. Даже если кто-то и проболтается в этой системе «передай другому», это будет не столь важно. Чтобы предъявить обвинение, для властей при сборе показаний важен тот человек, который осведомлен обо всей операции в целом, а не какое-то отдельное звено всей цепочки.

Убийце дают описание жертвы, перечень его привычек и мест, где жертва бывает чаще всего. После того как дело сделано, убийца исчезает, предварительно уведомив о выполнении заказа того, от кого его получил. Затем по цепочке информация передается истинному заказчику.

Чаще всего нанимают убийц из других городов, усложняя задачу местной полиции. Полиция остается с нераскрытым убийством, парой свидетелей и без доказательств, так как чаще всего убийца даже не знает свою жертву.

Иногда власти узнают детали преступления от информаторов, но это редко помогает обвинению. Например, в Чикаго за период с 1919 по 1967 год было совершено 1000 убийств, и только в тринадцати случаях было предъявлено обвинение.

Вопреки сюжетам чересчур романтичных голливудских фильмов, убийца никогда не шел на сделку с предполагаемой жертвой. Это бы разрушило его репутацию.

Криминальный мир полон именами специалистов в этой области. Израэль «Ледокол Уилли» Элдерман получил свою кличку из-за того, что убивал свою жертву ножом для колки льда.

Ледокол был из Миннесоты, очень тесно общался с Мейером Лански во времена своей контрабандной деятельности, а позже стал одним из первых инвесторов наряду с Лански, Багси Сигелом и Мо Седуэем в игорный бизнес Лас-Вегаса.

У Уилли был маленький нелегальный бар в Миннеаполисе. Он хвастался, что убил в нем двенадцать человек своим ножом.

Убийства инструментом для колки льда были очень популярны среди убийц, так как помогали имитировать естественную смерть. Жертву зажимали в каком-нибудь заброшенном переулке, и, пока двое держали бедолагу, третий вводил нож в мозг через барабанную перепонку. Оставалась маленькая дырочка в барабанной перепонке и немного крови, которую легко можно было вытереть. После обследования трупа медэксперт ставил диагноз «кровоизлияние в мозг». Только доскональное исследование помогало установить истинную причину смерти.

Согласно одному источнику, Уилли вступал в контакт с жертвой, спаивал ее, а после того как человек становился беспомощным, вводил нож в ухо, переносил труп в заднюю комнату и спускал его в мусоропровод. Тело находили тем же вечером.

Еще один профессионал, Самюэль «Рыжий» Левин, заполучил дурную славу по другой причине, нежели убийства. Рыжий был ортодоксальным евреем, увлеченным своей семьей и религией, и одновременно являлся убийцей. Он родился в Толедо (штат Огайо) и был подобран Мейером Лански и Лаки Лучано, чтобы убить врага Лаки, Сальваторе Маранцано, в 1931 году. После этого убийства Лучано и его поколение гангстеров стали править преступным миром Нью-Йорка.

Лучано отзывался о Рыжем как о «лучшем водителе и убийце, который когда-либо у него был». Лучано вспоминал, что Левин дома всегда носил кипу, а если и собирался делать что-то в субботу, то надевал кипу под шляпу.

Если это было возможно, Рыжий старался не убивать никого в субботу. Если у него не было выбора, он надевал талес (специальную накидку) на плечи и молился перед тем, как кого-либо «замочить».

Возможно, самым известным профессиональным убийцей в гангстерской Америке был Гарри «Питтсбургский Фил» Страусс. Фил убил 100 (некоторые говорят, что 400) человек в период с 1920 по 1940 год, став самым плодовитым киллером Нью-Йорка, а может, и всей американской преступности.

Фил родился в Бруклине и был так хорош, что, если банда из другого города решала кого-то убрать, она всегда обращалась к Филу. Фил укладывал в чемоданчик рубашку, пару носок, нижнее белье, пистолет, нож, шнур, чтобы связать или удушить жертву, и нож для колки льда. Затем он садился в самолет или поезд до пункта назначения, выполнял работу и ехал обратно в Нью-Йорк. Нередко Фил даже не знал имени жертвы, и зачастую ему на это было наплевать.

Убийства не заботили Фила, а вот о своем здоровье он беспокоился. Однажды во время драки с Пагги Фейнстейном жертва, борющаяся за жизнь, укусила его за палец.

«Ублюдок укусил мне руку!» — вопил Фил, пока с подельщиками душил Фейнстейна.

После того как все было закончено, Фил со товарищи положили тело Пагги на землю, облили бензином и оставили гореть. Все это время Фил жаловался на то, что «чертов сукин сын укусил его».

Группировка отправилась в местный ресторан пообедать. Фил так и не смог спокойно поесть: «Может, я чем-нибудь заразился от укуса?» Несмотря на уговоры товарищей, он еле-еле доел обед.

Вскрытие Джорджа Рудника показало, на что был способен Фил. Рудник был мелким хулиганом, которого Бухалтер считал доносчиком. Не оставив ему ни шанса, Бухалтер заказал его Филу.

11 мая 1937 года Фил и его помощники застали Рудника на Ливония-авеню, рядом с магазином «В полночь у Розы». Несколько часов спустя тело Рудника нашли в краденой машине в другом конце Бруклина.

Согласно медэкспертизе, «на теле было 63 ножевых ранения. На шее, между челюстью и кадыком, насчитано 13 ранений, на правой груди 50 ранений… Его лицо было ярко-синим или даже голубым. Язык отсутствовал… Грудная клетка в районе сердца вскрыта».

Высокий и симпатичный, атлетического сложения, Фил одевался в дорогие элегантные костюмы. Луис Валентайн, полицейский эксперт, как-то в 30-х годах, увидев Фила среди подозреваемых, сказал: «Поглядите! Этот человек одет лучше всех в этой комнате, хотя за всю свою жизнь не проработал и дня».

У Фила было одно смягчающее обстоятельство: он был влюблен. Объектом его воздыханий была красавица из Бруклина Эвелина Митлман. Газеты звали Эвелину «девушка — поцелуй смерти», потому что ее любовники умирали гораздо чаще, чем кто бы то ни был. Фил убрал со своей дороги всех, кого считал соперниками.

Но Эвелина заработала эту кличку еще до того, как встретила Фила. Она была хорошенькой блондинкой, которая, казалось, привлекает только преступников. В 1933 году восемнадцатилетней девушкой она была на танцах со своим дружком Гаем Миллером, там другой мужчина положил на нее глаз. Он попытался разбить пару, но Миллер возразил. Завязалась драка, и Миллер был убит. Пару лет спустя Эвелина встречалась с Робертом Фьюрером, когда ею увлекся гангстер из Браунсвилля Джек Голдстейн. Когда Фьюрер не согласился на предложение Голдстейна оставить Эвелину, тот убил Фьюрера и занял его место.

Однажды в 1938 году они проходили мимо холла браунсвилльского бассейна, где плавал Питтсбургский Фил. Филу понравилась красотка, о чем он поспешил заявить. Голдстейн посоветовал ему отвалить. Фил вылез из бассейна, взял палку и сбил спесь с Голдстейна. Затем он стал женихом Эвелины.

Позже Фил убил Голдстейна, но не из-за Эвелины. Джек был заказан за свою рэкетирскую деятельность, и несколько убийц во главе с Филом выполнили это поручение. Мужчины избили Голдстейна до потери сознания, но не стали убивать, а принесли Филу, который предпочел лично утопить его.

Питтсбургский Фил был заключительной жертвой Эвелины. Она последняя видела его живым: пришла навестить в камеру смертников. Фил был осужден за убийство в 1941 году. Эвелина завязала с преступниками, вышла замуж и пропала из виду.

В камеру смертников Фила «привел» его товарищ наемник Эйб Рилз. Рилз был арестован в феврале 1940 года вместе с другими бруклинскими хулиганами за убийство мелкого воришки Александра «Рыжего» Альперта.

К моменту ареста досье Рилза насчитывало сорок два ареста за шестнадцатилетний период: за грабеж, вымогательство, распространение наркотиков. Он никогда не участвовал в серьезных делах. Эйб был уродливым, с толстыми и сильными пальцами, которыми скручивал жертвам шеи. Благодаря этому он получил кличку Кид Твист^[14].

Кид Твист занялся рэкетом в 1927 году как хулиган. Он начал убивать в 1930 году, когда сколотил собственную банду, чтобы управлять браунсвилльским сектором Бруклина. Он никогда не переставал заниматься рэкетом и убийствами. Согласно его собственным подсчетам, он совершил одиннадцать убийств, не считая тех случаев, когда он участвовал в покушениях, но не спускал курка, или когда держал конец удавки, но не затягивал ее.

В 1934 году Эйб получил три года за поджог, разбив бутылку масла о голову владельца гаража, который не смог сделать его машину более быстроходной. Перед тем как вынести приговор, судья сурово предупредил присяжных:

«Рилз — один из самых опасных людей, с которыми мне пришлось встретиться за последние годы. Я уверен, он либо будет заключен пожизненно, либо уложен хорошим детективом парой пуль».

Рилз слушал с ухмылкой. Когда судья закончил, Эйб шепнул что-то своему адвокату на ухо. Защитник Рилза повторил слова своего клиента вслух:

«Я справлюсь с любым копом в этом городе — на пистолетах, на кулаках или любым другим способом; перед тем как выстрелить, он досчитает до пятнадцати».

Эйб никогда не считал.

Когда полиция арестовала его в 1940 году, Рилз оказался крепким орешком. У полиции не было шансов расколоть его. К счастью для властей, заговорил один из его сообщников, и Рилз испугался, что его заложат. Вдобавок жена Рилза была беременна. Она попросила мужа помочь властям, чтобы у ребенка был отец. Он согласился.

Жена Рилза пошла к районному прокурору Бартону Туркусу и разрыдалась: «Я хочу спасти своего мужа от электрического стула. Мой ребенок появится в июле. Мой муж хочет поговорить с вами».

Рилз провернул сделку. Он согласился говорить при условии, что ему спишут его предыдущие убийства. Районный прокурор глубоко вздохнул и согласился. Рилз начал давать показания. Он рассказал полиции про пятьдесят убийств, которые со своими дружками совершил в Нью-Йорке, Нью-Джерси, Детройте, Луисвилле, Лос-Анджелесе и Канзас-Сити. После двенадцати дней дачи показаний стенографисты исписали двадцать пять книг. Последующее расследование подтвердило, что все, что было сказано Рилзом, правда.

Эйб стал одним из самых известных информаторов в криминальной истории, раскрыв властям подробности более восьмидесяти пяти преступлений в Нью-Йорке и сотни преступлений по всей стране. Он посадил на электрический стул своих друзей: Питтсбургского Фила, Весельчака Майоне, Вихря Аббандано и Багси Голдстейна, а также снабдил власти подробностями заказных убийств в Бруклине.

Пораженный Туркус в конце спросил Рилза, как это он так спокойно мог убивать людей: «Неужели тебя не мучает совесть? Ты ничего не чувствуешь?»

«Как ты себя чувствовал, когда впервые пустил в ход кулаки?»

«Нервничал».

«Что было во второй раз?»

«Немного нервничал».

«А что было потом?»

«Я привык».

«Вот ты и ответил на собственный вопрос. То же самое и с убийствами. Я просто привык к ним».

Доказательством такого обыденного отношения к убийствам служит рассказ Ицика Голдстейна, владельца бара в Ньюарке, и водителя Дока Стэчера, который клянется, что это правда. Рилз и его приятель Багси Голдстейн сидели в кондитерской «В полночь у Розы», когда к ним подошел парень по имени Джонни и спросил, не видели ли они Анджело.

«Да, он где-то здесь бродит, — ответил Рилз, — но я не знаю, где он. Что-нибудь ему передать?»

«Да. Передай, что здесь был Джонни».

Джонни ничего не знал, но его заказали Рилзу.

«Это было в пятницу днем, — говорит Ицик, — а у Рилза был обычай ходить к своей матери по пятницам вечером, чтобы поесть традиционной субботней рыбы, куриного бульона с макаронами и вареной курицы.

Вот он и говорит Джонни, типа заходи, поедим, глядишь, и твоего друга встретим».

Не придумав ничего лучшего, Джонни согласился.

Рилз и Голдстейн привели парня в дом матери Рилза, где она приготовила им угощенье. Затем Рилз отправил маму в кино.

Когда она ушла, они убили Джонни, отнесли его тело в ванную, расчленили, разложили по мешкам и отнесли в машину Голдстейна. Голдстейн отвез мешки в неизвестном направлении и избавился от них.

Тем временем Рилз быстро, но аккуратно убрал в ванной и ждал возвращения матери. Когда она вернулась, он вместе с ней сел пить чай с медовым пирогом.

Показания Рилза помогли составить обвинения против Лепке и его товарищей Луиса Капоне и Менди Вейса, которых обвинили в убийстве владельца компании грузовых перевозок Джозефа Розена.

К тому времени Лаки Лучано, Фрэнк Костелло, Альберт Анастазия, Багси Сигел и другие важные фигуры преступного мира начали беспокоиться. Рилз знал слишком много, и никто не предвидел, чем это могло закончиться.

— Если он будет продолжать в таком же духе, — говорил Костелло Лучано, — то нас всех посадят за убийства.

Рилза надо было остановить. Проблема была — как. Для защиты своего главного свидетеля полиция поместила Рилза под охрану на шестом этаже гостиницы «Хаф-мун», что в районе Кони-Айленда, Бруклин. Его охраняли круглосуточно двое полицейских и трое сотрудников в штатском.

Где-то около 7 часов утра 12 ноября 1941 года помощник менеджера отеля услышал шум на крыше рядом с номером Рилза, но проигнорировал его. Когда заглянули в комнату, Рилза в ней не было. Его тело нашли неподалеку от здания отеля, рядом с ним лежали две связанные простыни.

Было выдвинуто много версий произошедшего. Полиция говорила, что Рилз связал две простыни и пытался сбежать, используя их как канат. Другие полагали, что его замучила совесть и он покончил жизнь самоубийством.

Но ни одна из этих версий не объясняла, как мог человек весом в сто шестьдесят фунтов упасть за двадцать футов от стены. Для этого у него должны были быть крылья.

Многие люди желали смерти Рилзу. Его ближайшие друзья хотели увидеть его в гробу. Единственной причиной, почему Багси Голдстейн не хотел умирать на электрическом стуле, было то, что он не может, садясь на него, взять Рилза за руку.

Питтсбургский Фил рассказал адвокату, что он хотел бы оказаться в одной комнате с Рилзом, для того чтобы вцепиться зубами в его глотку.

В 1961 году Лаки Лучано рассказывал своему биографу, что сумма, предлагаемая за смерть Рилза, доходила до 50 000 долларов. Многие полицейские были на это согласны. Один из них «вырубил» Рилза, затем с помощником они выбросили его тело из окна. Только вот он упал слишком далеко, настолько далеко, что даже если бы и прыгнул, то не преодолел бы такого расстояния.

Больше никого не обвиняли в смерти Рилза, а весь преступный мир вздохнул с облегчением.

В американской истории было еще несколько преступников, более отвратительных, чем Багси Сигел. К двадцати одному году в его досье входили поджог, торговля проститутками, изнасилование, вымогательство, букмекерство, обман, контрабанда, наркобизнес, рэкет и убийства. Он был грубым и невыдержанным. Не боялся опасностей. Его перепады настроения стали легендой.

В 1981 году телеканал Эн-би-си выпустил маленький сериал «Гангстерские хроники», предположительно основанные на биографиях Мейера Лански, Багси Сигела и Лаки Лучано. Мейер Лански отдыхал тогда во Флориде, наслаждался телевизионной программой вместе с друзьями. Мужчины и их жены комментировали происходящее на экране.

Один из приятелей Лански, Бенни Цигельбаум, сказал, что после просмотра сериала у него сложилось впечатление, что Багси был изображен жестоким и глупым бандитом.

«Надо подать в суд на ТВ», — сказал Бенни.

«И за что ты его собираешься судить? — со смехом спросил Лански. — В жизни он был еще хуже».

Парикмахерская Бенни Ньюмана служила местом встречи Дылды Цвиллмана и его приятелей. Ицик вспоминал одну из таких встреч в 1938 году.

«Когда я вошел, ко мне подкатился Бенни и спросил, знаю ли я того парня, кто сидит в кресле.

— Нет, не знаю, а почему ты спрашиваешь?

— Смотри, он абсолютно голый, снял с себя всю одежду.

В то время у них не было кондиционеров. Я сказал, что не знаю его. Я ждал Дока (Стэчера).

Пришли Док и Дылда, они направились в темную комнату. А этот парень встает с кресла во время того, как его бреют. Стоит и смотрит на себя в зеркало голый.

Я посмотрел на него, он был симпатичным, но я его не знал.

Он надевает штаны, рубашку и галстук, идет в заднюю часть парикмахерской, возвращается и уходит.

Когда я сел за руль в машину вместе с Доком, я спросил, кто был тот голый парень в парикмахерской. Бенни Ньюман сказал мне, что он пришел туда и снял всю свою одежду.

Док сказал, что это был Багси Сигел.

— Правда?

— Неужели ты не узнал его?

— Я не знаком с ним.

— Его фото было в газете. Я подумал, что, может быть, ты его узнаешь.

— Нет, не узнал. Так это был Багси Сигел?

— Да. Только вот если встретишь его опять, не называй его Багси, он не любит это имя. Зови его Бен.

Было смешно смотреть на парня, который бреется почти нагишом.

Может быть, потому его и зовут Багси, что он чокнутый.

Но надо быть очень смелым, чтобы прийти в незнакомую парикмахерскую и раздеться там догола».

Во времена сухого закона Багси дружил с Мейером Лански, Лепке Бухалтером, Лаки Лучано, Эбнером Цвиллманом, Фрэнком Костелло, Джо Адонисом, Джонни Торио, Аль Капоне, Джеком Гациком и Тони Аккардо. Все, кто знал Бена, или боялись его, или восхищались им, иногда и то и другое.

У Сигела было преимущество перед своими сообщниками — он был симпатичным, да к тому же еще и модником. Он любил шляпы с широкими полями, полосатые костюмы с широкими брюками, необычные жилетки с горловиной, туфли ручной работы с острым мыском и шелковые рубашки, сделанные вручную. Все было однотонным, вплоть до шелковых трусов.

Багси вел роскошный образ жизни. Он жил в «Уолдорф-Астории», ездил в пуленепробиваемом лимузине с шофером в сопровождении двух телохранителей, обедал в лучших ресторанах, тратил деньги на посещение клубов и баров.

Обед с Багси иногда был чем-то более приятным, чем просто прием пищи.

Беатрис Седуэй, жена товарища Багси, Мо, помнит те времена, когда она с мужем, Сигелом и их друзьями обедали в итальянском ресторане.

«У нас был большой стол и много окон вокруг.

Вдруг из одной из проезжающих машин высовывается пулемет и начинается стрельба. Бен кричит всем: „На пол!“

Сзади нас была дамская комната, и я поползла на животе туда. В туалете я встала на унитаз, чтобы не было видно моих ног, и оставалась там.

Я видела, как Бен и ребята перевернули стол, чтобы укрыться, и отстреливались. Через какое-то время пришел Мо и сказал, что я могу выходить».

Беатрис выходила, не зная, чего ей ожидать, но вздохнула с облегчением, когда увидела, что все целы.

«Когда я пришла, все уже было на своих местах, и никто не вспоминал о происшествии».

В 1937 году сообщники Багси послали его на Западное побережье, чтобы наладить там бизнес. Лучшего посла они не могли выбрать. Еще задолго до этого очаровательный мистер Сигел уже имел связи с голливудской элитой, с людьми из киноиндустрии и с самыми красивыми женщинами. Растущая популярность Сигела заставляла нервничать его соратников на востоке.

Бен успокоил их, выполнив для них отличную работу. Он сформировал коалицию из бандитов и привел в порядок то, что раньше было хаосом. Местного босса мафии, Джека Дрангу, он сделал своим помощником, и вместе они организовали продажу наркотиков, проституцию и рэкет букмекеров. Также Багси тратил тысячи долларов на подкуп полиции и чиновников. К концу 1945 года Сигел держал преступность Калифорнии под контролем и направил свои интересы в сторону Невады.

В Неваде легализовали игорный бизнес, но два ее самых больших города — Рино и Лас-Вегас — были захолустными дырами. В 1941 году Сигел посетил Лас-Вегас и был поражен его возможностями как центра игровой индустрии. Он рисовал в своем воображении дюжины отелей и казино, принимающих самых больших людей страны, — своего рода золотое дно преступного мира.

Мало кто разделили его энтузиазм. Много лет спустя Мейер Лански вспоминал свои визиты в те места в 40-х годах. «Все находилось в ужасном состоянии, условия для проживания были кошмарными. Никто не хотел ехать в Вегас играть. Самолеты плохо летали, а путешествие на машине было утомительным. Было так жарко, что шины могли запросто расплавиться».

У Багси была мечта владеть самым большим и красивым казино в мире. И это должно было быть не просто казино, а шикарный отель с ночным клубом, барами, бассейнами, фонтанами, садами и лучшим сервисом.

Его энтузиазм был заразителен, и партнеры из восточных решили профинансировать его мечту. В 1946 году Сигел переехал в Лас-Вегас. Его жена Эста поехала в Рино и развелась с ним.

Сигел со товарищи купили две трети отеля Билли Уилкерсона, владельца «Голливуд репортер», человека, который создал много ночных клубов в Голливуде. Отель назывался «Фламинго».

Бен установил срок открытия отремонтированного отеля: Рождество 1946 года. Он нанял «Строительную компанию Дела Уэбба» (Феникс, Аризона), и строительство началось. Сигелу нужны были новейшие технологии, и он использовал самые дорогие материалы. После войны сталь, железо и многие другие вещи были дефицитом, поэтому Сигелу приходилось закупать все на черном рынке. Вначале рассчитывали на сумму в полтора миллиона долларов, но вскоре она удвоилась.

К удивлению многих, Сигел открыл «Фламинго» 26 декабря 1946 года. Ремонт не был завершен, но казино, холл, выставочный зал и ресторан были открыты для посетителей. Джимми Дюранте, Эдди Джексон, Томми Уандер и оркестр Ксавьера Кагета обеспечивали развлечения.

И все же открытие было не столь удачным. Все, что могло произойти плохого, происходило. Звезды не посещали отель из-за плохой погоды. Казино теряло деньги. Фонтан не работал. Освещение вышло из строя, и у Багси случился припадок.

Удача отвернулась от Сигела во время новогодних праздников, и «Фламинго» закрылся к концу января, не продержавшись и месяца.

Сигел попросил у друзей еще немного денег, но они отказали ему, лишь Мейер Лански и Фрэнк Костелло помогли и одолжили нужную сумму на завершение работ.

«Фламинго» заново открылся в марте 1947 года, и Сигела предупредили, что на этот раз отель должен принести ему выгоду.

И отель оправдал ожидания Сигела, правда, это происходило не так быстро, как хотелось бы его партнерам, к тому же они начали подозревать, что Багси морочит им голову. Мейер Лански каким-то образом узнал, что любовница Сигела Вирджиния Хилл регулярно ездит в Швейцарию за модными шмотками и откладывает деньги на какой-то банковский счет. Если у Сигела были финансовые проблемы, то откуда Вирджиния брала деньги?

Организовали встречу, темой которой была «ситуация с Сигелом». Согласившись с Лаки Лучано, Мейер Лански сказал, что «есть только один способ проучить вора, который крадет у собственных друзей. Бенни нужно убрать». Голосование было проведено, результат не разглашался.

С Багси все было решено.

Ночью 20 июня 1947 года Сигел сидел на софе в доме Вирджинии Хилл, что на Норт-Линден-драйв, Беверли-Хиллз, и читал «Лос-Анджелес тайме». Чарльз Хилл, брат Вирджинии, был в спальне со своей девушкой на втором этаже.

Кто-то просунул в окно 30-калиберный армейский карабин и нажал на курок.

Первая пуля, разбив окно, попала Сигелу в голову, прострелив правый глаз насквозь, который был позднее обнаружен в пятнадцати футах от его тела. Следующий выстрел лишил его левого глаза, сломал нос и выбил шейный позвонок.

Сигелу не суждено было узнать, кто в него стрелял.

Багси всегда говорил: «Жизнь быстро пролетает, умирай молодым, зато красивым». Он хорошо выглядел, умирая.

Спустя двадцать минут, когда начала прибывать полиция, Гас Гринбаум и Мо Седуэй приехали в отель и сообщили персоналу о смене руководства.

Мейер Лански всегда отрицал свою причастность к этому убийству. «Бен Сигел оставался моим другом до конца своих дней, — рассказывал он израильскому журналисту Ури Дану, — я никогда не ссорился с ним. Если б его жизнь зависела от моего желания, он бы жил так же долго, как Мафусаил». Мейер был уверен, что заказал убийство Лаки. Несмотря на то что Лански отрицал свою причастность к убийству Сигела, ходили слухи, что Багси не могли убить без согласия Мейера.

Лишь пятеро скорбящих посетили похороны Сигела: Эста Сигел, его бывшая жена, Миллисент и Барбара, его дочери-подростки, его брат Морис Сигел, уважаемый в Беверли-Хиллз терапевт, и Бесси Солоуэй, любимая сестра. Обозревателям показалось странным, что на похороны не пришли его компаньоны, чтобы отдать последний долг покойному.

Убийцы Багси так и не были найдены.

К 1954 году Эбнер «Дылда» Цвиллман устал. Большую часть своей взрослой жизни он провел, заправляя преступностью в Нью-Джерси, и теперь хотел отдохнуть. В 1951 году шла трансляция слушания Кефоверской комиссии по вопросам организованной преступности, на котором Дылда был назван одним из самых влиятельных гангстеров Америки, и вдруг его авторитет, который строился годами, сдуло в один момент. Он стал совсем другим человеком. На фотографиях, сделанных после слушания, Дылда выглядел обеспокоенным и угрюмым.

Он передал бразды правления своему итальянскому помощнику Гарри Катене и собирался наслаждаться жизнью вместе со своей семьей. Но это не получилось.

В 1956 году после двухгодичного расследования Дылду обвинили в неуплате налогов за 1947–1948 годы. В результате судебного разбирательства, которое длилось месяц, стало понятно, что все старания тщетны, и новые слушания больше не назначались. Казалось, что Дылда свободен.

Но в 1959 году ФБР арестовало некоторых подельщиков Дылды за «подкуп жюри при вынесении приговора касательно дела Цвиллмана о неуплате налогов».

ФБР установило микрофоны в офисе Германа Коэна, одного из ближайших соратников Цвиллмана. В январе того же года был записан рассказ Коэна о том, как подкупалось жюри. Сэм Кац, доверенное лицо Дылды, его шофер и телохранитель, был уличен как один из взяткодателей.

Власти арестовали Каца, но слушания по его делу так и не проводилось. Его признали виновным и присудили шесть лет тюремного заключения. Ему могли скостить срок до двух лет, в случае если он выдаст Дылду. Но дружба и кодекс чести не позволили ему этого сделать.

Несколько лет спустя Кац рассказывал, как он искал человека, которого надо было подкупить.

«Здесь существует целый научный метод. Иногда приходилось прибегать к услугам частных сыщиков. Надо было идти к соседям человека, которого ты собирался подкупать, разговаривать с ними, с родственниками, с друзьями потенциального взяточника. Приходилось притворяться частным детективом, которому нужна информация о человеке, который якобы мог получить в наследство крупную сумму денег. Разве это ложь?

Когда ты получал нужные сведения о ком-то, у кого были большие финансовые проблемы, любовница, о которой не знала жена, он пил или был азартным игроком или еще что-нибудь, — это могло послужить рычагом воздействия».

Арест Каца и сопровождающие его проверки ФБР беспокоили Дылду и не давали ему отдохнуть.

Вдобавок Дылда больше года страдал от болей в груди. Они начали его беспокоить, и он проконсультировался со своим личным врачом доктором Артуром Бернстейном. Исследование выявило серьезное сердечное недомогание и высокое кровяное давление. Бернстейн помнит, что это повергло Дылду в депрессию.

Тем временем в преступном мире стали поговаривать, что Дылда может заговорить, чтобы спасти свою шкуру.

Утром 26 февраля 1959 года шеф полиции Томас Ф. Малхилл из Вест-Орандж принял звонок о том, что в доме Дылды Цвиллмана произошел несчастный случай. На расследование был отправлен лейтенант Джордж Бэмфорд.

Бэмфорд, взглянув на «несчастный случай», позвонил медэкспертам.

Дылда был подвешен на электрическом проводе, конец которого держал в руке. Он был одет в клетчатый халат, полосатую пижаму, кожаные тапки и носки. В кармане его халата была найдена двадцать одна таблетка транквилизатора. Наполовину пустая бутылка кентуккского бурбона стояла на столе рядом с телом.

После расследования объявили, что смерть Цвиллмана была следствием временного помешательства. Но некоторые вопросы все-таки остались.

На теле Дылды были синяки неизвестного происхождения, и были серьезные признаки того, что его руки связывали чем-то вроде провода.

Чтобы убить себя, Дылде пришлось бы затянуть петлю вокруг шеи, другой конец веревки перекинуть через перекладину на потолке и спрыгнуть вниз, держа при этом другой конец веревки до наступления удушья. Все это слишком сложно и непонятно.

Ицик Голдстейн, друг Дылды, не поверил вердикту.

«Они говорят, что это самоубийство, но я сомневаюсь.

Я встретил его в закусочной на Вест-Орандж. Был не то понедельник, не то вторник. Он со своей женой и еще одна пара сидели за отдельным столиком. Я попросил официанта принести им выпивки за мой счет, но тот вернулся и сказал, что компания покидает заведение».

Голдстейн рассказывал, как заседал в клубе на Спрингфилд-авеню, когда его подозвал один парень и сказал: «Ицик, они только что убили Дылду». Это было не то в среду, не то в четверг.

«Я сказал парню, что он врет, ведь я сам лично видел Дылду вчера.

Я включил радио, и там довольно-таки четко объявили, что Дылда был найден повешенным в своем доме.

Лично я думал, что его убили. Эйб не пил бурбон. Он пил бренди. А было найдено два или три стакана и бутылка бурбона.

Наверняка кто-то пришел и сказал ему, что если он не сделает так, как ему говорят, то убьют его семью, а у него были жена и дети.

Они спустились в подвал и повесили его. Вот это моя версия».

Лаки Лучано также подверг сомнению версию с самоубийством.

«Самоубийство из-за проблем с налогами? Это чушь. Дылду убили. Он пытался прибрать к рукам дело Карло Гамбино, после того как Вито Дженовезе посадили. Какого черта? Этот парень был своим в течение долгих лет. Вы думаете, мы бы не помогли ему разобраться с этими налогами?

Но ребята из Бруклина боялись, что он уберет Рилза. Поэтому они избили его и, скрутив, как поросенка, повесили в собственном подвале».

Мейер Лански был уверен, что убийство заказал Дженовезе.

«За этим убийством стоит Дженовезе. Он приказал убийцам обставить произошедшее как самоубийство».

По словам Лански, многие люди в то время верили, что Дылда совершил самоубийство.

«У Дылды были проблемы с налоговой полицией».

Выдвигалась теория, что Дылда покончил жизнь самоубийством, чтобы избавить свою семью от излишнего внимания общественности.

Но Лански был твердо уверен, что Дылду заказал Дженовезе.

Похороны Цвиллмана прошли сутки спустя после его смерти. Церемония проходила неподалеку от его дома в Ньюарке. Рабби Хоаким Принц, президент Американского еврейского конгресса, проводил ее.

Вкратце рабби Принц призывал «к пониманию и любви» по отношению к членам семьи Цвиллмана. Он отзывался о Дылде как о «любящем муже, преданном отце и добром сыне».

Около 350 человек столпились внутри похоронного зала, еще 1500 было снаружи.

Сто алых роз покрывали гроб Дылды. Когда гроб выносили, 80-летняя мать Дылды причитала: «Абеле, Абеле, сын мой…»

Цвиллман был похоронен на мемориальном кладбище «Сынов Авраама» в Юнионе, Нью-Джерси. После кадиша, традиционной поминальной молитвы, гроб Дылды зарыли.

Несмотря на постоянные попытки убрать своих соперников, гангстеры не всегда добивались того, чего хотели. Одним из примеров может служить история Микки Коэна.

Коэн родился в Бруклине в 1913 году и был шестым ребенком в бедной семье эмигрантов из России. Отец Микки, рыночный торговец, умер, когда сыну было два месяца. Семь месяцев спустя мать Микки переехала в Калифорнию, взяв с собой Микки и оставив других детей на попечение родственников.

Микки начал продавать газеты, когда ему было восемь лет. Он стал пропадать в спортзале. Вскоре получил работу спарринг-партнера, бросил школу, не закончив 6-й класс, и стал выступать на ринге в тринадцать лет в легком весе.

Когда его мать снова вышла замуж, Коэн сбежал в Кливленд, чтобы стать профессиональным боксером.

По словам Коэна, это был обыкновенный поступок для боксера в те времена — заниматься рэкетом или податься в игорный бизнес. К тому моменту, как ему исполнилось девятнадцать, он уже был членом банды в Кливленде.

В 1938 году Коэн перенес свою нелегальную деятельность в Чикаго, а затем и в Лос-Анджелес, где занимался букмекерством с Багси Сигелом. После смерти Сигела в 1947 году Коэн попытался продолжить дело Багси.

Микки жил в Брентвуде, Калифорния, в доме стоимостью 120 000 долларов, обнесенном забором, к которому было подведено высокое напряжение, и фонарями. В его шкафах была лучшая одежда и ботинки. В 1948 году он купил магазин одежды на бульваре Санта-Моника и назвал его «Эксклюзивное мужское белье от Майкла». Также он инвестировал деньги в сеть супермаркетов и спонсировал бои. Микки повсюду ездил в «кадиллаке», который сопровождала еще одна машина с вооруженными помощниками. В путешествиях по ночным клубам его сопровождали красивые стриптизерши.

Лос-анджелесский мафиози Джек Драгна считался с Багси Сигелом, но это не относилось к Коэну. Он несколько раз пытался убить Микки, и все впустую.

В 1949 году Драгна дважды пытался взорвать дом Микки: первый раз с помощью киллера, а второй раз — динамитом. Первая попытка провалилась. В результате второй все оконные стекла в доме Микки повылетали и в стене спальни образовалась огромная дыра, но Микки с женой остались целы. Больше всего Микки расстроило то, что в результате взрыва более сорока костюмов стоимостью триста долларов каждый были разорваны в клочья.

В том же году убийца по заказу Драгны изрешетил машину Микки, когда тот возвращался домой, но Микки остался жив.

Микки выжил после еще одного покушения в августе 1949 года: два наемника открыли по нему огонь, когда Микки выходил из ресторана со своими друзьями. В тот момент, когда убийцы открыли стрельбу, Микки нагнулся, чтобы рассмотреть царапину на своей машине. Его телохранитель и киноактриса были серьезно ранены. Микки же получил пулю в плечо.

Покушения не удивляли Микки. «В течение всей моей преступной деятельности насилие было тем, чего от меня всегда ожидали. Ты никогда не задавал вопросы, что и зачем делать, ты просто делал это. Но когда тебя просили навредить кому-нибудь, этот человек обязательно имел отношение к рэкету. Поэтому немудрено ожидать, что против тебя пойдут с таким же успехом, как и ты против кого-нибудь».

Он знал, что за всеми покушениями на его жизнь стоял Джек Драгна, но не пытался ему мстить. Это была всего лишь часть работы, в которую он был вовлечен.

«Я не назову человека сукиным сыном, если его к этому званию обязывает работа».

Во время одного из слушаний Кефоверской комиссии по вопросам организованной преступности в 1950 году советник комиссии мистер Холли спросил Коэна, признает ли он, что живет, окруженный насилием.

«Что вы имеете в виду, говоря, что я окружен насилием? Я никого не убивал. Все попытки были направлены исключительно в мою сторону. Что вы подразумеваете, говоря, что я окружен насилием? То, что люди постоянно в меня стреляют?

Люди стреляют в меня, — сказал Коэн, обращаясь к комиссии, — и он (Холли) еще спрашивает, окружен ли я насилием».

Джек Драгна так и не достал Микки. За него это сделала налоговая полиция. Первый раз он сел на четыре года в 1952 году, а затем на десять лет (из положенных пятнадцати) в 1962-м.

Микки вышел из тюрьмы частично парализованным в 1972 году в результате удара по голове железной трубой в 1963-м. Микки говорил, что не знает, почему его пытались убить.

Свои последние десять лет Коэн провел в западной части Лос-Анджелеса не в самых лучших условиях. Он умер в 1976 году.

Несмотря на так называемую гламурную^[15] жизнь, которую вели гангстеры, они платили за это слишком высокую цену.

Выступая перед комиссией по досрочному освобождению в 1933 году, Гацик сказал, что у него была тяжелая жизнь.

«И это вы говорите после того, как зарабатывали двадцать пять — пятьдесят тысяч долларов в месяц? — спросил Артур Вуд, председатель комиссии по досрочному освобождению. — Разве это такая уж и тяжелая жизнь?»

«Жизнь в игорном бизнесе далеко не самая легкая».

«Почему?» — спросил Вуд.

«Работа эта нервная, опасная».

«Опасная?»

«Постоянно нужно за всем следить. Много чего может произойти».

Из-за страха перед неожиданностями Гацику приходилось носить с собой огромные суммы денег, порой 25 000 долларов.

«С таким залогом мне не страшно быть похищенным, — шутил Гацик, — мне достаточно будет вынуть деньги, и ребята, вполне удовлетворенные этим, отпустят меня и уйдут».

Док Стэчер тоже предпринимал различные меры предосторожности, дабы защитить себя. Док боялся, что его застрелят спящим, поэтому постоянно приглашал к себе в дом друзей на ночь. Однажды он попросил Ицика Голдстейна переночевать у него. Ицик был предупрежден своим другом Джимми Кугелем, который уже спал в доме Дока, не делать этого.

«Не спи там, Ицик, — говорил Джимми, — у тебя не будет и минуты покоя. Всю ночь Док будет кашлять и спрашивать у тебя, сколько времени».

«Когда Док пригласил меня к себе, я сказал, что приду как-нибудь в другой раз.

Он меня настойчиво спросил, почему я не хочу у него переночевать, и я не смог сказать ему „нет“.

У него была складная кровать. Рядом со спальней был холл, пройдя через который, ты оказывался в другой спальне.

Я спросил, где мне ложиться, и Док попросил меня передвинуть кровать из соседней спальни к двери его комнаты.

Я пододвинул кровать к двери, которая была открыта.

Я так ни хрена и не поспал. Он убивает людей, и он хочет, чтобы я спал под его дверью. В случае, если бы кто-нибудь и пришел к нему, он мог выпрыгнуть из окна.

Я ему сказал: „Джо, мне у тебя очень понравилось, но моя мать совсем одна“.

Джимми был прав. Всю ночь хозяин спрашивал, который час. А еще он всю ночь плевался.

В общем-то он был неплохим человеком, только вот постоянно боялся, что его уберут».

Постоянное напряжение и неуверенность могли свести с ума любого. Так получилось и с Мо Седуэем, чье настоящее имя было Моррис Седвирц. Долгое время он был компаньоном Багси Сигела и стал вице-президентом отеля «Фламинго» после того, как Багси убили.

Мо родился в Польше в 1894 году и переехал в США в 1900 году. Он вырос в Нижнем Ист-Сайде в Нью-Йорке, где посещал местную школу до пятнадцати лет. Мо начал свою криминальную карьеру у Уэйкси Гордона. Он уничтожал документы, содержащие информацию об арестах, поджогах, грабежах.

Файлы ФБР описывают Мо как «еврейского мальчишку-коротышку с самыми худшими проявлениями его национальных черт… Склонный к яркой одежде, чтобы не быть скучным, он производил впечатление на женщин. Будучи лишен физической силы, Седуэй полагался на свою природную способность договариваться и часто использовал взяточничество. В стрессовых ситуациях он сжимает руки, его глаза выглядят дикими, и он становится похож на маленькую собачку, подвергающуюся противной процедуре купания. Его навязчивая идея — это однотонные шелковые рубашки, шелковое же нижнее белье и маникюр».

Эта характеристика говорит о пристрастиях Дж. Эдгара Гувера и его отношении к евреям так же много, как о Седуэе.

Давая показания перед Кефоверской комиссией, Седуэй пожаловался, что у него было «три обширных инфаркта, шесть недель кровавого поноса, язва, геморрой и нарыв в кишках».

Выслушав этот список недомоганий, сенатор Тоби спросил Седуэя: «Если бы вам пришлось прожить вашу жизнь еще раз, вы бы снова играли в эту игру?»

«Нет, сэр», — сказал Седуэй.

«У вас есть связи с такими людьми, как Багси Сигел, — сказал Тоби, — и вы сомневаетесь, стоит это того или нет и почему люди занимаются такими вещами».

«Сенатор, вы же видите, чего мне это стоило, — ответил Седуэй, — трех инфарктов и язвы».

«И чему же это равняется? — спросил Тоби. — Почему люди играют в эту игру? Что их в этом привлекает? Что случилось с человечеством?»

«Просто войдите в этот вид бизнеса, и вы поймете все и останетесь в нем», — ответил Седуэй.

«Порядочные люди пытаются построить жизнь, а такие люди сводят все на нет, — сказал Тоби, — у них есть деньги, но это все, что у них есть».

«Мы не становимся такими богатыми, как вы думаете, — сказал Седуэй. — Это тяжелая работа. Я работаю в этом бизнесе очень даже напряженно».

«Но в итоге вы становитесь богатым, — сказал Тоби, — если бы тот талант, который у вас есть, вы применили к созидательным сторонам жизни, делали что-то, способствующее истинному богатству и счастью человечества, люди бы называли вас благословенным».

«Вы спросили меня, хотел бы я повторить свою жизнь, — сказал Седуэй. — Я бы не сделал этого снова. Я бы не хотел, чтобы мои дети пошли по моим стопам».

Убеждение в том, что дети не должны идти по стопам своих родителей, было характерным для еврейского гангстера. Для него, как и для других еврейских родителей, семья всегда стояла на первом месте.

Глава 7 На первом месте — семья

«Люди моей профессии, с которыми я все время был связан, — преуспевающие евреи, у всех них были очень крепкие семейные узы, — говорил Микки Коэн. — Даже если у кого-то из них на стороне была девка, то на нее и смотрели только как на девку. Они все равно сохраняли исключительное уважение к своей семье… У нас был нравственный кодекс, вроде того, который есть у банкиров — других людей другой профессии, — никогда не впутывать в дела членов семьи».

Будучи достаточно жестокими и безжалостными, еврейские гангстеры придерживались этого кодекса всегда.

Примером такого поведения был Дейв Берман. Родившись в России в 1904 году, он был привезен родителями в Соединенные Штаты в годовалом возрасте и рос в Эшли (Северная Дакота) и Сьюкс-Сити (Айова).

У него очень рано проявились агрессивность и несговорчивость, отличавшие его на протяжении всей жизни. Знавшие его вспоминают, что «он все время искал, где бы подработать». Как и многие другие дети иммигрантов, он торговал газетами, покупая их по центу каждую, а продавая по два цента или по пятакуза три штуки. Все заработанные деньги он отдавал матери.

Смелость сделала его защитником всех еврейских мальчишек-газетчиков. Однажды, когда он с другими газетчиками пил в аптеке содовую воду, вошли два здоровенных деревенских парня. Один из них, кинув свирепый взгляд на еврейских мальчиков, громко объявил, что «за цент он бы сегодня убил еврея».

Тогда Дейви подошел к кассе и разменял пятицентовую монету. Затем, подойдя к тому, кто покрупнее, бросил цент на стойку перед ним со словами: «Я еврей, попробуй меня ударить».

В один миг оба оказались на полу, колошматя, кусая и лягая друг друга. Приятель крупного парня вскочил, преследуемый мальчишками-газетчиками; они молотили друг друга кулаками и стульями. Кровь лилась повсюду. Когда, похоже, крупные парни могли убить тех, кто поменьше, Дейви вытащил нож, и деревенские пустились наутек.

Приятели Дейви смотрели на него с благоговением. Убрав нож, он заметил: «Надо использовать подручные средства, чтобы выкарабкаться». Это стало его жизненным девизом.

Вскоре он понял, что никогда не заработает столько денег, сколько ему хотелось, продавая газеты или работая в магазине или лавке. В поисках иной карьеры он выбрал азартные игры.

Берман начал околачиваться у чикагского отеля, бегая по поручениям игроков в ближайший трактир. Они полюбили Дейви и обучили его профессиональным трюкам.

Берман был хорошим учеником и быстро освоил искусство шулерства. Он научился крапить карты, прятать крошечные зеркала в ладони и пользоваться костями, налитыми свинцом, играя на деньги. В пятнадцать он мог обыграть любого в Сьюкс-Сити в пул, покер и кости. Видя блестящие перспективы, которые открывает ему будущая профессия, он бросил школу.

К шестнадцати годам Дейви уже постоянно работал на воротил игорного бизнеса Сьюкс-Сити. Поскольку он был крепкий и хорошо умел драться, его заставляли собирать долги. Берман не упустил представившейся ему возможности, сколотил банду из местных хулиганов и предлагал их услуги владельцам игорных домов. После нескольких весьма удачных избиений одной угрозы прислать Дейви и его ребят хватало, чтобы долги были выплачены.

Еще до того как ему исполнилось семнадцать, Берман имел собственную квартиру и носил модную одежду. Он был высоким, пяти футов и десяти дюймов ростом, стройным, с высокими скулами. Друзья называли его «Дейв Пижон».

Дейви никогда не забывал о родителях. Он присылал им лучшие куски кошерного мяса, а овощи и фрукты были у них круглый год. Он покупал матери красивую одежду и регулярно давал деньги отцу. Родители принимали его щедрые дары.

Когда вступил в силу сухой закон, Берман стал бутлегером. Еще не достигнув двадцати лет, Дейви охранял в пути легковые автомобили и грузовики, перевозившие нелегальное спиртное в Айову и из нее.

Практически каждую ночь вереницы черных автомобилей с грузом виски ехали по Семьдесят пятому шоссе из Сьюкс-Сити в Виннипег и Манитобу (Канада). Эта поездка занимала три дня, угон машин стал чуть ли не ежедневным делом.

С 1922 по 1926 год более двухсот бутлегеров из Сьюкс-Сити погибли в «медвежьих войнах». Берман принимал участие во множестве потасовок, и его репутация убийцы росла.

Проработав год на других, Берман решил зарабатывать сам. К 1921 году он контролировал двадцать заводов по изготовлению спиртного. Физической силой и оружием Берман и его банда присваивали себе более мелкие предприятия, пока в его руках не оказался крупнейший в Айове синдикат по продаже нелегального спиртного. Дейв охранял свое предприятие от посягательств, подкупая местных политиков и полицию.

Его семья по-прежнему не имела понятия, как он зарабатывал на жизнь. Они знали только, что у него какой-то бизнес. Родители Дейви все реже видели сына, но он все так же им помогал. Берман давал деньги и другим своим родственникам, а когда его сестра Лилиан вышла замуж, он оплатил роскошную свадьбу.

В 1923 году, незадолго до его двадцатого дня рождения, Бермана поймали на игре в покер в Гранд-отеле Уотертауна в Северной Дакоте и впервые арестовали. Его приговорили к восьми месяцам тюрьмы.

Родители Бермана не могли в это поверить. Дейви сказал, что все это ошибка, и запретил им навещать его в тюрьме. После освобождения он вернулся в Сьюкс-Сити, став еще большим авторитетом.

В 1925 году Берман перешел от бутлегерства к ограблениям банков и почт, возглавив смешанную банду, состоявшую из ирландцев и евреев. Один из ирландцев — членов банды однажды сказал, что Берман — самый смелый человек в банде. «Все знали, что он первый пойдет за решетку, если нас поймают, но других не выдаст. Дейви был справедливым, — говорил он. — Он носил с собой пушку, но никто не хотел, чтобы он пустил ее в ход».

У Бермана был один способ ограбления банков и почтовых отделений. Он брал с собой доверенного человека и ехал в какой-нибудь маленький городок вдали от Сьюкс-Сити. Приехав ночью, он колесил по городу, пока не находил местного полисмена. Берман притворялся, что у него неполадки с машиной, а когда полицейский подходил, хватал его. Затем он заставлял полицейского сопровождать себя в банк или на почту. Добравшись до места, Берман проникал в здание при помощи лома или кувалды, забирал деньги и оставлял несчастного полицейского связанным внутри здания.

Ограбления оказались весьма прибыльным дополнительным заработком. С 1925 по 1926 год он украл сто восемьдесят тысяч долларов наличными из банка в Лапорте, штат Индиана, двести восемьдесят тысяч в ценных бумагах из Северо-Западного национального банка в Милуоки и восемьдесят тысяч долларов почтовыми переводами в Супериоре, штат Висконсин. Ни за одно из этих преступлений он не был привлечен к суду.

Вместе с этим Берман приобрел славу смельчака. «Если кого и арестуют или пристрелят, — говорил он, — я буду первым».

Один из сообщников Дейви по ограблениям вспоминал, что Берман никого не боялся. «Такой смелости я никогда не видел, — говорил он. — Он всегда был настроен на победу. С ним было спокойно, он не был неврастеником, как некоторые. Он был спокоен и хладнокровен. Его волновали только деньги.

Другие банды его боялись. Он был немногословен, но сразу видно — очень умен. Однажды я спросил его, не боится ли он, что его убьют. Он улыбнулся, в глазах у него появился какой-то холодный блеск, и сказал: „Если твое время пришло, значит, пришло“».

Дейви неплохо относился к тем, кого грабил. После налета на почту в Висконсине газета «Нью-Йорк таймс» назвала Бермана грабителем-джентльменом за его бережное обращение с заложником.

Соучастник одного из бермановских ограблений вспоминает, как однажды шайка столкнулась с ночным сторожем. Ребята как раз укладывали деньги в сумки, когда появился сторож с ружьем наперевес. «Он велел нам выстроиться по стенке. Дейви подошел сзади и вышиб ружье у него из рук. Он не стал убивать его, просто связал. У всех нас кепки были надвинуты глубоко на лица. Мы не хотели быть обвиненными в убийстве, — рассказал он. — Нам просто нужны были бабки».

В 1927 году Дейви рискнул ввязаться в Нью-Йорке в новое мошенничество. Нью-йоркские бандиты наняли его, чтобы похищать состоятельных людей, замешанных в незаконной деятельности, и требовать за них выкуп. Поскольку эти люди были преступниками, то они вряд ли стали бы обращаться в полицию. Дело, казалось, было верное.

В мае 1927 года Дейви с товарищами похитил бутлегера по имени Авраам Шарлин и потребовал за него 20 000 долларов. Через несколько дней Берман был арестован за похищение людей около Центрального парка.

Берман вместе с другим заговорщиком, Джо Маркусом, шатались по Западной Шестьдесят шестой улице, когда заметили двух сыщиков, идущих навстречу. У Бермана был с собой пистолет, заткнутый за пояс, но сыщик скрутил его до того, как тот вытащил оружие. А Маркусу не повезло: он выхватил пистолет, но недостаточно быстро. Сыщик убил его наповал.

Полиция допрашивала Бермана с пристрастием, но он молчал. Один сыщик пообещал, что, если тот признает свою вину, его отпустят. Берман посмотрел на него и заметил: «Черт возьми, худшее, что меня ждет, — пожизненное заключение».

Вызывающие слова Дейва стали заголовками статей и понравились ньюйоркцам. Еще несколько недель люди ходили и говорили: «Черт возьми, худшее, что меня ждет, — пожизненное заключение».

Наконец полиция обнаружила Шарлина, спрятанного в Бруклине, но он отказался опознать в Бермане похитителя. Власти обвинили Бермана в попытке нападения и нарушении Закона Салливана. Он продолжал хранить молчание.

В ноябре 1927 года Берман был приговорен к двенадцати годам заключения в Синг-Синге. За время пребывания в тюрьме он завел дурные связи и заработал язву, которая мучила его потом всю жизнь. Полиция так и не обнаружила, кто были его сообщники.

Дейви показал себя образцовым заключенным и через семь с половиной лет был отпущен на свободу. Начальник тюрьмы послал специальный запрос об освобождении Бермана, ссылаясь на его безупречное поведение, высокий коэффициент интеллекта и «полное перевоспитание».

Выйдя на свободу, «перевоспитанный» Берман укрепил связи с организованной преступностью. Он перебрался в нью-йоркский отель «Мэйфлауэр» и надолго присоединился к Багси Сигелу, Мейеру Лански, Лаки Лучано и Фрэнку Костелло.

В 1934 году с их подачи и при их поддержке Берман перебрался в Миннеаполис, где жили его брат Чики и мать. Он сосредоточился на азартных играх. Согласно данным ФБР, букмекерские конторы Бермана были популярны благодаря тому, что «он всегда основывал их около еврейских ресторанчиков, где была отличная еврейская кухня». В меню этих заведений были такие блюда, как язык, фланкен, вареные цыплята, гуляш, креплах, кнедлики, кныши и картофельные оладьи, приготовленные на курином жире.

В Миннеаполисе действовали и другие криминальные синдикаты: ирландская группировка, специализировавшаяся на спиртном, и еще один еврейский синдикат, возглавляемый Исидором Блюменфельдом и занимавшийся всяким нелегальным бизнесом, включая игорный. В 1941 году Марвин Клайн, кандидат, которого поддерживал Берман, победил на выборах мэра города. Вскоре после этого Дейви занял место Блюменфельда и стал игорным королем.

В памятке ФБР от 1939 года он описывается как «высокий, худой, производит впечатление человека психически устойчивого. Спокойствие, достойное внимания. Высокие скулы, подчеркивающие исключительную невозмутимость взгляда. По разговору и манерам видно, что большую часть взрослой жизни он провел в тюрьме… Поскольку он находился в заключении довольно долго, он относится к наиболее опасному типу преступников, так как пойдет на многое, чтобы избежать еще одного ареста. Обладает способностью хорошо контролировать свои эмоции…»

Когда Соединенные Штаты вступили во Вторую мировую войну, Берман хотел завербоваться в армию и «убивать по десять нацистов за каждого еврея». В Соединенных Штатах в армию его не взяли — из-за того, что он вышел из призывного возраста, и из-за судимости. Тогда в 1942-м он поступил в канадскую армию. Он был ранен во время боевых действий на итальянском фронте и с почестями демобилизован в 1944-м.

Миннеаполис за время войны изменился. Реформистски настроенное руководство вроде Губерта Гэмфри почистило город и упразднило азартные игры. Оно надавило на игроков и «надоумило» их обделывать свои делишки в каком-нибудь другом месте. Дейви решил уехать.

В 1945-м Берман отправился на запад, в Лас-Вегас, где он и раньше бывал. Он занял миллион долларов у друзей из бандитских кругов и приобрел отремонтированный отель «Эль Кортес». Его совладельцами были Багси Сигел, Мо Седуэй и Ледокол Уилли Олдерман, старый приятель из Миннеаполиса.

В Лас-Вегасе Бермана стали называть «бандитским дипломатом». Все доверяли его честности, и он выступал посредником между бандитскими боссами Восточного побережья. После смерти Багси Сигела он стал одним из совладельцев отеля «Фламинго», а позднее отеля «Ривьера». Он умер от сердечного приступа, после операции, в 1957-м.

Женился Берман в 1939 году на двадцатилетней Глэдис Эванс, профессиональной танцовщице. Он обожал дочь Сьюзан, которая родилась в 1945 году, и до самой смерти делал все, что было в его силах, чтобы та не знала, что за жизнь он вел.

«Он говорил друзьям, — пишет она, — что я ни за что не должна узнать о его прошлом, поскольку это может меня погубить».

Глэдис, мать Сьюзан, «изо всех сил старалась держать меня подальше от газет, детективных журналов и книг, где мог упоминаться мой отец».

Подруга ее матери Этель Шварц вспоминает, как Глэдис постоянно повторяла: «Что же будет, если Сьюзи когда-нибудь прочтет что-то сама?»

Однажды Сьюзан купила в подарок отцу на день рождения детективные журналы, которые ему нравилось читать. Мать «строго отчитала меня и велела никогда не покупать и не читать подобных журналов». В другой раз в журнале «Нью-Йоркер» появилась колонка, где говорилось, что Лас-Вегас был основан бывшими торговцами спиртным (бутлегерами). «Родители предусмотрели все, — вспоминает Сьюзан, — отец купил все экземпляры, чтобы не оставалось шансов, что я увижу статью и сделаю выводы».

Бдительность принесла плоды. В детстве Сьюзан ничего не знала о противозаконной деятельности своего отца.

И пока Сьюзан росла, ее не удивляло то, что она позднее назовет «необычным», — меры предосторожности, предпринимаемые для ее безопасности. «Меня тренировали на случай похищения», — говорит она. Берман наставлял ее: «Если тебя кто-то спросит, не дочь ли ты Дэвида Бермана, говори „нет“, убегай, визжи, кричи и делай все, что можешь, чтобы вырваться».

«Мы не носили с собой ключей, — рассказывает она, — кто-нибудь всегда был дома. С нами жили какие-то люди, которых отец называл „друзьями“. Я не знала, что это телохранители».

Поэтому Сьюзан воспринимала своего отца как человека, который читал, играл с ней, обнимал ее. У нее было счастливое детство.

«Он жил в гуще опасного мира, жестокого и беспощадного, — говорит она. — Но он сделал так, чтобы мое детство казалось абсолютно нормальным, как у всех американских детей, скрывая свое реальное положение так же старательно, как его добивался».

Сьюзан стала журналисткой, писателем и редактором. Она привлекала к себе внимание тем, что могла взять «невероятное» интервью.

Через много лет после смерти Дэвида Сьюзан узнала, кем он был на самом деле. Это причинило ей боль, но она все равно вспоминает о нем как о любящем, прекрасном отце, «гангстере, который был не гангстером, а отцом».

В течение более тридцати лет Эбнер Цвиллман по кличке Дылда был одним из главных гангстеров Америки. У Дылды везде были связи — от его базы в Ньюарке, штат Нью-Джерси, до Лас-Вегаса, Лос-Анджелеса и Голливуда. Он был на короткой ноге со всеми крупными американскими бандитами, итальянцами и евреями. При этом семью он никак не втягивал в свои нелегальные дела.

Дылда может служить примером того, что еврейские гангстеры держали детей и вообще родных подальше от своих криминальных занятий. Его итальянские приятели, наоборот, вовлекали родных в свой бизнес. Это коренное различие между итальянскими и еврейскими гангстерами.

Итальянские лидеры группировок, так же как и еврейские, были преданными отцами. Они тоже хотели, чтобы их дети благополучно женились и добились успеха в жизни. Они так же желали, чтобы их дети были приняты в мир законопослушных людей. Поэтому они посылали их в лучшие школы и платили за то, чтобы дети изучали право, медицину или получали какое-нибудь еще престижное образование.

В то же время они стремились управлять «делом» вместе со своими прямыми потомками. Если такой возможности не было, то они привлекали к этому племянников, кузенов и других родственников. При необходимости они приближали к себе, кого считали нужным, через женитьбу или крестное родство.

Например, трое из пяти боссов нью-йоркских криминальных семейств — Карло Гамбино, Томми Лучезе и Вито Дженовезе — породнились через детей. Дочь Джозефа Дзерилли, босса детройтских бандитов, Розали вышла замуж за Доминика Ликаволи, сына Питера Ликаволи, который возглавлял в Детройте другую мафиозную группировку. А сын Дзерилли был женат на дочери Джозефа Профаки, главы нью-йоркского клана. Сестра Дзерилли Розали вышла замуж за Уильяма Токко, приятеля Дзерилли из детройтской мафии. Их сын Энтони женился на Кармеле Профаки, другой дочери Джо Профаки. И так далее.

Из шестидесяти боссов мафии, которые присутствовали на знаменитой встрече на севере штата Нью-Йорк в Аппалачах в ноябре 1957-го, около половины были родственниками по крови или через брак.

Поэтому итало-американские криминальные синдикаты называются «семьями». Они скреплены браками и родством.

У еврейских гангстеров такого никогда не было. Никто из их детей не женился на родственниках гангстеров. И дело не передавалось «по наследству» родственникам. Еврейские бандиты понимали, что их занятие — отнюдь не «почетное», и не стремились передать его своим близким. Поэтому деятельность Цвиллманов, Лански и Бухалтеров продолжалась только одно поколение. Она жила и умирала вместе с ними.

У Дылды было три сестры и три брата: Берни, Гарри и Ирвинг. Ицик Голдстейн, который хорошо знал Дылду, считал, что тот прекрасно относился к своей семье.

«Единственное, чего он никогда не желал своим братьям, — это быть связанными с преступным миром», — говорит Ицик. Через Луиса Кауфмана Дылда контролировал местную 244-ю ячейку профсоюза киномехаников. Он использовал свое влияние, чтобы достать работу для родственников.

«Ирвинг и Гарри были киномеханиками, — рассказывает Ицик, — а Берни держал обувной магазин. По прошествии нескольких лет он занялся торговлей спиртным. У него была пара винных магазинов».

Цвиллман поддерживал своих родственников всю жизнь. Он постоянно снабжал их деньгами и работой. Хотя они и не имели отношения к его бизнесу, только из-за того, что они были Цвиллманами, «респектабельные» граждане Ньюарка осуждали их. Но семья по-прежнему любила и уважала его.

«Его мать была чудесной женщиной, — вспоминает Ицик. — Я бывал у них. Они жили на Гейнсбери-авеню. Милейшие люди.

Дылда приходил туда по пятницам с полудюжиной ребят. Его мать готовила еврейскую еду — креплах, фаршированную рыбу. Заходили и некоторые итальянцы. Они никогда так хорошо не ели, задницы эдакие».

В 1939-м Дылда женился на Мэри Мендалс Штейнбах, разведенной женщине с сыном по имени Джон. Свадьба была в субботу в полдень, в июле, в ресторане «Шантеклер» в Ньюарке.

Были приглашены финансисты с Уолл-стрит, правительственные чиновники, среди которых был бывший губернатор штата Нью-Джерси Гарольд Хофман, политики — демократы и республиканцы и известные на всю страну гангстеры. Лучшим другом Дылды был Джозеф Систо, финансист с Уолл-стрит, глава «Дж. А. Систо и Кº», а также председатель правления бариево-сталелитейной корпорации, где Дылде принадлежал контрольный пакет акций.

Были и не приглашенные, такие, как агенты ФБР, следователи и полицейские, наблюдавшие за перемещениями гостей.

Дылда обожал жену и принял ее сына как собственного. Мальчик любил Цвиллмана, и они были неразлучны. Дылда брал его с собой даже на «деловые» встречи. Это тревожило некоторых коллег Дылды, которые беспокоились, что мальчик запомнит то, что слышал.

Когда мальчик подрос, по воспоминаниям телохранителя Дылды, тот «просил Джона покидать комнату во время совещания».

Несмотря на теплые отношения, Дылда не усыновил Джона. «Если я усыновлю тебя, — объяснял он мальчику, — то ты примешь мою фамилию. Это заклеймит тебя на всю жизнь, что не здорово. Не важно, что ты будешь делать, как вести себя, — тебя будут воспринимать как Цвиллмана. Я видел, как это происходило с другими членами моей семьи, и не хочу, чтобы так же было и с тобой».

Этого не случилось. В 1958-м Джон женился, зажил респектабельно, и никто не воспринимал его в связи с эпохой Цвиллмана.

Уэйкси Гордон вырос жестоким человеком. В юности он был грозой улиц, а потом безжалостным бутлегером. Но важнее всего в жизни для него были жена и трое детей. Делая карьеру в криминальном мире, он оберегал их от уродливых сторон жизни. Когда его осудили за уклонение от налогов, была разрушена иллюзия респектабельности, которую он стремился создать, показав, кем он был на самом деле. Его жена Лия, дочь раввина, вынуждена была переносить позор.

Во время суда любимому старшему сыну Уэйкси было девятнадцать, он учился на врача в Университете Северной Каролины. Уэйкси частенько хвастал друзьям тягой Тедди к учебе, его любовью к чтению и преданностью родителям.

В течение суда над отцом в декабре 1933 года Тедди оставался в Нью-Йорке, чтобы быть с матерью. Он вернулся к занятиям, когда Уэйкси был осужден. Через несколько дней ему позвонил его дядя Натан Уэкслер и стал настаивать, чтобы тот вернулся в Нью-Йорк и отправился к судье и прокурору Томасу Дьюи ходатайствовать об уменьшении десятилетнего срока, к которому был приговорен его отец, а также попросить освободить Гордона под залог.

«Но, дядя, у меня утром экзамен, — ответил юноша, — нельзя ли это отложить на день?»

Дядя объяснил ему, что надо действовать без промедления. Тедди тут же сел в машину и отправился обратно в Нью-Йорк. Шел дождь со снегом, Тедди устал и попросил своего друга сесть за руль. Тот уснул за рулем, машина сошла с дороги и разбилась. Тедди погиб.

Через несколько часов Уэйкси сообщили о гибели сына. «Этот мальчик был моей единственной надеждой, — сказал Уэйкси своему адвокату, — я рассчитывал на него. Все, что я делал, было связано с ним».

Гордон попросил, чтобы ему позволили проводить сына в последний путь. Прокурор Томас Дьюи удовлетворил его просьбу. Тедди хоронили на Хевронском кладбище во Флашинге, штат Нью-Йорк. Гордон со слезами на глазах стоял на солнце и читал кадиш, еврейскую поминальную молитву. За ним, рыдая, стояли жена и другие их дети — Пол пятнадцати лет и Беатрис одиннадцати.

Равви А. Мордехай Стерн перестал читать кадиш, и Гордон последовал его примеру, бормоча как во сне. Потом он стоял потрясенный, пока комки земли падали на гроб. «Я предпочел бы любой приговор, даже смертный, — сказал он, — лишь бы с Тедди этого не случилось».

Отчаянно рыдавшего Гордона увели.

Чарли «Шальной» Уокман был низенький, курчавый киллер, один из крупнейших бандитов бруклинского дна. Про него говорили, что за свою карьеру он убил двадцать человек, и все — преступники. Именно потому, что он был таким специалистом по части убийств, Лепке Бухалтер дал Чарли задание убить Голландца Шульца.

Чарли родился в Нью-Йорке на западной стороне в 1908-м, его родители — Самуил и Анна Уокман. Он был «пропащий» с самого начала — бросил школу в семнадцать, чтобы стать вором и бездельником. Первый раз он был арестован в восемнадцать за воровство. Через год его задержали за то, что он стрелял в человека (пуля задела ухо) из-за 20 долларов. Чарли отрицал это, тогда как у жертвы была амнезия, не позволившая опознать стрелявшего.

В течение последующих двенадцати лет, с 1927-го по 1939-й, Уокмана арестовывали, но не сажали, по многим обвинениям, от нелегального ношения оружия до обвинения в том, что он ударил копа в уличной потасовке. За это время из человека, промышлявшего мордобоем и грабежом, он превратился в постоянного работника Лепке Бухалтера, всегда готового к услугам бруклинской группировки, называвшейся Корпорация убийц…

Чарли зарабатывал 125 долларов в неделю, что было недурно во время Великой депрессии. К этому добавлялось еще и то, что он извлекал из карманов своих жертв. Чарли стал одним из лучших снайперов банды, наряду с Гарри Страуссом, Эйбом Рилзом и Багси Голдстейном. Лепке, которому очень нравился Чарли, говорил, что у него железные нервы, что он «шальной». Так его и прозвали Шальной. В преступном мире у него были и другие клички, например Двигатель.

Писатель Пол Сэнн попросил как-то полицейского инспектора охарактеризовать Шального. Тот ответил: «Он как толпа».

А Бартон Туркус, помощник адвоката, который в 1940-м вел дело Гарри Страусса, Багси Голдстейна и других членов Корпорации убийц, позднее написал книгу, где назвал Чарли «одним из самых беспощадных палачей среди бандитов».

Несмотря на такую репутацию в преступном мире, Уокман скрывал от семьи свое ремесло. Возможно, они о чем-то и догадывались, но ни родители, ни братья, ни жена не знали точно, чем он зарабатывает на жизнь. Они выяснили это только после того, как Чарли был арестован по обвинению в убийстве Голландца Шульца.

В это трудно поверить, но те, кто что-либо знал про Уокмана, молчали. Понимая, кем он был, это было разумно. Тайное занятие Уокмана открылось, когда Эйб Рилз раскололся. Когда подтверждение этому и подробности убийства сообщил другой человек — приятель Уокмана Альберт Танненбаум по кличке Али, участь Чарли была решена.

Танненбаум родился в 1906-м в Нантикоке, штат Пенсильвания, семья перебралась на запад, когда ему было три года. Оттуда они переехали в Бруклин. Али бросил школу в семнадцать и пошел работать в обувной магазин, а позже стал торговцем. Отец Али приобрел клуб «Лок Шелдрейк» в Кэтскиллзе, и Али помогал ему по выходным и летом.

В 1931-м Али встретил Джейкоба «Гурру» Шапиро, когда находился на отдыхе. На Шапиро произвели впечатление мускулы и ум Али, и он представил его знакомым бруклинским бандитам. Али счел ребят и работу скорее забавными, чем нечестными, и в двадцать пять стал вымогателем.

Свидетельство Танненбаума было решающим, так как Уокман рассказывал ему все. После убийства Шульца Али не видел Чарли несколько дней. Когда они встретились, Али спросил: «Где ты был последнее время?»

«Эх, что со мной было», — постоянно якобы повторял тот.

А потом, по словам Танненбаума, рассказал ему со всеми подробностями, как он убил Шульца. И якобы закончил свой рассказ словами: «Это было похоже на шоу Дикого Запада». Для Танненбаума так и осталось неясным, что он имел в виду.

Судебное разбирательство проводилось в июне 1941-го. Чарли вел себя на скамье подсудимых очень жестко и бескомпромиссно. Но его невозмутимость затрещала по швам, когда в зале суда появились потрясенные родители. Было ясно, что он не сможет вынести их присутствия на суде. Он решил избавить свою семью от этого позора, сведя свое оправдание к nolo contendere, что означало отказ от защиты. В случае Уокмана это было равносильно признанию вины.

Чарли сказал, что он изменил свою позицию, потому что не хочет, чтобы «родные и близкие подвергались унижению из-за меня».

Чарли знал, что хорошо, а что нет. И знал, что еврейская община не уважает воров и убийц. Выросший среди евреев в Бруклине, он знал, как его родители и их друзья относятся к обманщикам. Чарли знал, что родители сбившихся с пути мальчиков мучились, ощущая, что они каким-то образом виноваты в злодеяниях сына. Он также знал, что такие родители страдают от презрения соседей. Чарли понимал, сколько горя принес родителям, которые этого не заслужили. Угрызения совести сломили его волю.

Уокман был осужден на пожизненное заключение с тяжелыми работами. До отправки к месту заключения ему предоставили возможность свидания с братом Эйбом. Тот обнимал Чарли и отчаянно рыдал. Полисмены, караулившие Уокмана, слышали, как тот давал наставления Эйбу: «Чем бы ты ни занимался, живи честно. Зарабатываешь двадцать центов в день — и ладно. Если не сможешь зарабатывать на жизнь, получай правительственную помощь. Держись подальше от бандитов и не умничай. Заботься о маме с папой и приглядывай за Ици (младшим братом). За ним стоит приглядывать».

После того как приговор Уокману был вынесен, сыщик Бронкса, который знал мать Голландца Шульца, позвонил ей сказать, что человек, убивший ее сына, приговорен к длительному заключению.

«Я очень рада слышать об этом, — сказала она, — слава Богу».

Сначала Чарли отбывал срок в Трентонской городской тюрьме. Он был образцовым заключенным и заслужил перевод в Рейуэйскую городскую тюрьму в 1952-м. Поведение Чарли было прекрасным, он активно участвовал в тюремных работах.

«Если бы у меня была тысяча таких заключенных, как он, — сказал Уорден Уоррен Пинто, — я бы не волновался. Он простой парень, не то что всякие там крутые, пытающиеся добиться разных льгот. Он никогда ни о чем не просит».

Тюремный психолог охарактеризовал Чарли как «действительно устойчивого человека». Чарли сохранял форму, играя в гандбол, и стал экономен. Уорден Пинто отметил, что Чарли удалось скопить денег на несколько облигаций из восемнадцати центов в день, которые ему полагались.

Семья Чарли никогда не забывала о нем, Кэтрин, его жена, часто навещала его.

В марте 1964-го Чарли освободили досрочно. Ему было пятьдесят шесть, и он был дедушкой. Жена ждала его за воротами тюрьмы. За все эти годы она не пропустила и пары воскресных визитов.

Уокман и его жена отошли от тюрьмы и сели в голубой автомобиль, который вел Эйб. Чарли вернулся домой после двадцати двух лет заключения. Он стал продавать молнии и всякую мелочь для одежды и больше никак не «светился».

Он умер счастливым, окруженный родными и близкими. Но в истории он остался как человек, который, по выражению самого Чарли, «вляпался в дерьмо», убив Голландца.

Мейер Лански любил своих детей, двоих сыновей и дочь, и тоже держал их подальше от своей криминальной деятельности. Док Стэчер, который был коротко знаком с Лански, говорил, что Мейер был другом своих детей, обожал их.

Первая жена Лански Анна «была против его занятий, но ничего не могла поделать. Она боялась, что дети пойдут по его стопам». Несмотря на заверения Лански, что «он никогда не будет вовлекать детей в дела», она постоянно беспокоилась.

Но Мейер знал, что говорил. Его первый ребенок, сын Бернард, прозванный Бадди, родился в 1930-м. Мальчик был жизнерадостный, но у него был поврежден спинной мозг. Он навсегда остался калекой. Мейер помогал ему всю жизнь.

Пол, второй сын Мейера, родился в 1932-м. Он рос нормальным и здоровым. Лански хотел, чтобы его младшего сына приняло американское общество. В 1950-м Пол Лански поступил в Уэст-Пойнт — самостоятельно, без всякой помощи отца. Лански очень гордился успехами Пола и не уставал о них рассказывать. Мейер любил навещать сына в Военной академии США и брал туда свою семью на пикник.

То, что его сын закончил академию, дало ему чувство, которое не могло ни с чем сравниться, — он добился чего-то в Америке.

Похожее чувство он испытал и в 1952-м, когда Дуайт Эйзенхауэр стал президентом. Отец одного из товарищей Пола был другом Эйзенхауэра, и Лански получил приглашение на инаугурацию. Лански подумал было, что это какая-то ошибка.

Он написал письмо, благодаря, но намекая, что некоторые высокопоставленные лица могут счесть его присутствие на церемонии неуместным.

Ему ответили, чтобы он обязательно приходил. Приглашающий признавался, что у них в клубе такие же автоматы, как и у Лански в казино, а во время сухого закона ему приходилось пить контрабандное виски Лански. Лански был удивлен и польщен, но прийти отказался.

Пол закончил Уэст-Пойнт в 1954-м в звании капитана и с дипломом инженера. В 1962-м он на год уехал во Вьетнам одним из первых консультантов, отправленных туда администрацией Кеннеди. К тому времени у него были жена и ребенок. Выполняя обещание, данное жене, он ушел в отставку, вернувшись из Вьетнама. Вместе с семьей Пол перебрался в штат Вашингтон, где работал в строительной компании, а потом на заводах «Боинга». И с криминальными структурами никогда не соприкасался.

У Мозеса «Мо» Анненберга доходы были выше, чем у любого американца во времена Великой депрессии, включая самого Генри Форда.

Во времена безработицы и очередей за хлебом Мо зарабатывал более шести миллионов долларов в год. Мо контролировал систему информирования на скачках, без чего ни один букмекер не смог бы работать.

«У нас позиция вроде английской, — как-то признался он одному из зятьев, — на беговом поле мы владеем тремя четвертями земного шара и сохраняем баланс».

Никто никогда не подозревал Мо в недооценке собственной личности.

Можно сказать, что Мо был для американских букмекеров тем же, чем Арнольд Ротстейн для бутлегеров и наркоторговцев. Он поставил это дело на коммерческую основу.

Мо родился в Восточной Пруссии в 1877-м. Его отец Тобиас иммигрировал в Чикаго в 1882-м и стал там мелким торговцем. Через три года он перевез к себе жену и семерых детей. Они поселились на втором этаже около лавки по сбору утиля на Саус-Стейт-стрит. Со временем Тобиас стал управлять складом утиля на Саус-Диборн-стрит.

Мо бросил школу в двенадцать, окончив пять классов, и стал продавцом газет. Мо рос высоким и мускулистым, с выдающейся челюстью и лошадиным лицом. Он был напористым парнем и в восемнадцать стал агентом по подписке в «Чикаго экзаминер», одной из газет Уильяма Рэндольфа Херста.

Мо вовлекли в чикагскую борьбу за подписчика, разгоревшуюся у херстовских «Америкой» и «Экзаминер» с «Трибьюн». Обе стороны нанимали бывших боксеров и гангстеров, чтобы убедить газетные ларьки помещать на видном месте ту или иную газету. Поставки перехватывались, пачки газет уничтожались, люди погибали. Мо прошел хорошую школу и поддерживал отношения только с лучшими из них.

«Я был голодным волком, — рассказывал он. — У меня была большая семья. Я был вынужден либо охотиться, либо голодать. Я научился охотиться. И делал это».

Он охотился так здорово, что Херст сделал его менеджером по распространению газеты «Экзаминер».

В 1907-м Мо перебрался в Милуоки, где наладил продажу нескольких газет Херста и купил одну газету для себя. Он оставался в Милуоки до 1920-го, когда Херст вызвал его в Нью-Йорк, чтобы сделать менеджером по распространению всех своих газет.

Мо всегда хотел работать на себя и в 1922-м купил свою первую газету о скачках «Дейли рейсинг форм». Дело пошло так успешно, что он бросил работать на Херста и купил еще одну газету, «Морнинг телеграф». Он перебрался в Чикаго в 1930-м и основал контору букмекерских новостей — «Общенациональная служба новостей».

Три из четырех долларов, поставленных на лошадей, регулировались нелегальными букмекерскими махинациями по всем Соединенным Штатам. Этим букмекерам нужны были результаты забегов. «Общенациональная служба новостей» обеспечивала сбор информации с помощью наблюдателей на двадцати девяти беговых дорожках. Они сообщали результат по телефону и телеграфу 15 000 букмекеров в 223 городах 39 штатов. Поэтому «Общенациональная служба новостей» стала пятым по величине клиентом корпорации «Америкэн телефон энд телеграф».

Мо получил со своих клиентов 50 миллионов долларов за услуги.

Он выкупил долю у конкурентов и партнеров и силой кулаков и оружия наемников в Нью-Йорке, Чикаго, Филадельфии и Хьюстоне контролировал национальный рынок скачек. Мо работал с Дылдой Цвиллманом, Мейером Лански и другими бандитами. В Чикаго Мо платил Аль Капоне миллион долларов в год за прикрытие.

Чикагский районный прокурор назвал Анненберга «убийцей и вором». Он как-то сказал налоговому консультанту Мо, что может назвать ему «имена трех людей, которых тот убил в Чикаго за последние пять лет. Его надо повесить».

У Мо было семь дочерей и сын Уолтер. Когда Уолтеру исполнился двадцать один год, Мо нашел ему безопасную работу в семейном бизнесе. Хотя сам он участвовал в рискованных махинациях, держал Уолтера подальше от этого. Мо хотел, чтобы Уолтер делал законную карьеру.

В 1939-м Мо был обвинен в уклонении от уплаты налогов. Уолтер был привлечен за пособничество отцу. Мо был потрясен. Он был готов на все, чтобы уберечь сына от тюрьмы.

Мо признал себя виновным по одному пункту обвинения — неуплате налогов. Взамен он попросил снять все обвинения с Уолтера. Мо провел три года в тюрьме и заплатил восемь миллионов долларов штрафа. В то время это был самый крупный штраф, заплаченный частным лицом. С уходом Мо «Служба новостей» бездействовала.

Больной раком, Мо был выпущен из тюрьмы в 1942-м. В том же году он умер.

Уолтер унаследовал империю отца и добавил к ней журнал «Севентин» и «ТВ-гайд». Как бы во искупление преступлений отца Уолтер стал филантропом, тратя сотни миллионов долларов на школы, больницы и республиканскую партию.

В 1969-м Ричард Никсон отправил Уолтера послом в Великобританию. Таким образом, сравнение его отца своей империи с Англией получило продолжение.

Даже опасный и жестокий Лепке Бухалтер был преданным мужем и отцом. Бухалтер женился в 1931-м на вдове с ребенком Бетти Арбайтер Вассерман. Женившись на Бетти, Бухалтер усыновил ее ребенка и сделал так, чтобы тот никогда не узнал, чем отец зарабатывает на жизнь.

Согласно досье ФБР, Лепке не пил и не играл в азартные игры, а также «вне своей преступной деятельности предстает человеком, способным довольствоваться тихой жизнью в кругу семьи, которой он, беспощадный в других отношениях, был исключительно предан».

Первый муж жены Бухалтера оставил сыну небольшой капитал. Бухалтер не позволял жене брать оттуда деньги, считая, что их следует потратить на обучение Гарольда в колледже. Так и было сделано.

Еврейские гангстеры уважали своих матерей. Но в этом они не отличались от других американских евреев второго поколения. У них восточноевропейская еврейская мать, «идише мама», достигла мифологического статуса, символизируя родителя, который жертвует всем ради своих детей.

В множестве пьес и фильмов «идише мама» проходит невероятные расстояния, чтобы обеспечить детей самой вкусной и свежей едой, лучшими врачами и теплейшей одеждой, жертвуя собственными интересами.

Канонизация этого образа произошла в 1925-м, когда Софи Такер исполнила песню «Моя идише мама». Этот гимн многострадальной иммигрантской матери задел за живое американских евреев и стал национальным хитом. Песня не стала бы такой популярной среди евреев (ее до сих пор исполняют), если бы не содержала правды и не подавала надежду.

Песня существует на идише и на английском, обе версии вызывают воспоминания о прошлом и трогают сердца слушателей. Версия на идише звучит так:

Я стою и вспоминаю свою старенькую мать. Не придуманную хорошо одетую леди, а просто мать, прошедшую через великие беды мать с чистым еврейским сердцем и глазами, полными слез.

Я представляю себе ее в маленькой комнате, где она стареет и седеет.

Она сидит и плачет, грезя о давно ушедших днях, когда по всему дому слышались детские голоса…

Знаешь, у нас в доме было бедно, но для детей всегда хватало.

Она отрывала для нас кусок у себя изо рта и готова была жизнь отдать за детей…

Идише мама, как нам тебя не хватает.

Ты должен благодарить Бога, что она все еще с тобой, ты не знаешь, как сможешь пережить ее уход.

Она пошла бы в огонь и воду ради своих детей, не лелеять ее — величайший грех.

Счастлив имеющий такой дар от Бога — просто маленькую старенькую идише маму, мою маму.

Еврейские гангстеры слышали эту песню в ночных клубах. Многие из них владели ночными заведениями. В Нью-Йорке Голландец владел клубом «Эмбасси», Чарли «Король» Соломон — бостонским «Коконат гроув», в Ньюарке Дылда Цвиллман — клубами «Голубое зеркало» и «Касабланка». У Бу-Бу Хоффа было кафе «Пикадилли» в Филадельфии. Детройтской «Перпл гэнг» принадлежало кафе «У Луиджи», одно из самых роскошных в городе.

Еврейские певцы и артисты — Эл Джолсон, Эдди Кантор, Фанни Брайси, Софи Такер — выступали в гангстерских клубах. Они пели «Идише маму». И как пели! Свидетели вспоминают, что жестокие гангстеры не выдерживали и плакали, слыша песню.

Несмотря на свою дурную славу, большинство этих гангстеров держали матерей в блаженном неведении относительно своих темных делишек и обращались с ними почтительно и нежно.

Мейер Лански обожал мать. Он помнил, с какой радостью она жертвовала собой ради детей. Еще мальчиком он поклялся, что станет очень богатым, когда вырастет, «и я буду уверен, что до конца жизни у нее будет все самое лучшее».

Добившись успехов в преступном мире, Мейер переселил своих родителей в прекрасные апартаменты с горничной в престижной части Бруклина.

Когда в конце 30-х мать Мейера перенесла операцию на глазах, он нанял сиделку, которая круглосуточно была при ней в больнице. Сиделка вспоминает, что Мейер выказывал «огромное участие» матери. Он приходил навещать ее каждый день, сидел у ее постели часами, разговаривая с ней. Перед тем как уйти, он всегда спрашивал сиделку, не нуждается ли его мать в чем-нибудь еще.

Когда мать перевезли домой, он договорился с сиделкой, чтобы она осталась с больной до тех пор, пока та окончательно не поправится. Он продолжал посещать ее дома каждый день, долго беседовал с ней на идише. Иногда он звонил домой, чтобы его дети пообщались с бабушкой. Сиделка, ухаживавшая за матерью Лански, была поражена теплыми отношениями матери и сына.

Позднее Мейер поселил мать в отдельных апартаментах около моря, в Голливуде, штат Флорида, и регулярно приезжал к ней. По мере того как мать слабела, Мейер старался, чтобы за ней был лучший уход.

До самого конца Мейер оставался преданным и любящим сыном. Он исполнил данную в детстве клятву, что у его матери будет все только самое хорошее.

Дылда Цвиллман купил для своей матери прекрасный дом в Ньюарке и часто к ней наведывался. Мать Дылды сильно беспокоилась за него, но не потому, что он жил в мире с жестокими законами — об этом она ничего и не знала, — а из-за того, что он был холост и некому было о нем позаботиться. Сэма Каца, по прозвищу Большой Сью, друга детства Дылды, который работал к него то шофером, то телохранителем, она часто просила «приглядывать» за сыном. «Слышишь, Сэм, — говорила она, — заботься о моем Эйбе».

Когда же мать Цвиллмана узнала, что сын наконец женится, она заплакала от радости и всем рассказывала, что, возможно, скоро станет бабушкой.

В 1944-м у Дылды родилась дочь Линн. Желание его матери исполнилось.

Еврейский гангстер Макси Хессел из Детройта благоговел перед матерью. Когда он говорил о ней, то вздыхал и у него на глазах появлялись слезы. Однажды во время Великой депрессии он «засветился», и полиция разыскивала его в связи с убийством. Он был вынужден быстро покинуть город.

Отец Макси Джейк эмигрировал из России в США в 1910-м. Джейк был ортодоксальным евреем, который зарабатывал на жизнь сбором утиля. Он совсем не занимался сыном, считая, что тот лодырь и ничего из него не выйдет. Мать Макси Гита любила сына и всегда поддерживала его.

Макси просил мать помочь ему. «Была депрессия, — рассказывает он. — Мой отец вставал в полпятого, растапливал печь, возносил молитву и отправлялсяработать. Он возвращался домой в восемь или девять вечера. Он берег деньги и выдавал матери всего несколько долларов в неделю. На них она должна была кормить моих шестерых братьев и сестер и вести хозяйство.

Денег не хватало, и она стала работать, ощипывая цыплят для мясника, готовившего кошерное. Она копила каждый цент и прятала сбережения где-нибудь в доме.

Однажды я обратился к ней за помощью. Никогда не забуду, что она для меня сделала.

Она дала мне три доллара, завернутые в платочек, — все, что у нее было. Но этого было достаточно, чтобы уехать из города. Она спасла меня».

Несмотря на устоявшуюся традицию не вовлекать детей в дела, один гангстер все-таки не помешал сыну связаться с криминалом.

Отец Мервина (фамилия держится в секрете) был связан с рэкетом в 30-40-х, но «он настоял на том, чтобы я отправился в колледж по стопам брата. У меня не было никаких амбиций по какому бы то ни было поводу, просто отец настаивал на том, чтобы мы получили образование в колледже. Ввиду того, что я не подходил для колледжа, он отправил меня в школу».

Закончив школу, Мервин был вовлечен в незаконный игорный бизнес. Мервин так вспоминает реакцию отца: «Он сказал мне, что сделал свой выбор, а я делаю свой».

Мервин допускает, что отец предпочел бы, чтобы сын выбрал какое-нибудь законное занятие, но если и был огорчен тем, что вышло иначе, то никогда этого не показывал.

Мервин говорит, что своему сыну он не будет запрещать совершать противозаконные поступки, но с некоторыми оговорками. «Я скажу ему: что бы ты ни выбрал, ты должен надевать утром тфилин, есть кошерное мясо, придерживаться определенных правил. То есть держать свое слово. Слово — это узы.

После этого что бы человек ни выбрал, это его дело. Но не связывайся с безнравственным: порнографией, наркотиками и проституцией.

Когда человек имеет дело с наркотиками, он торгует смертью. Он продает смерть, а дети покупают ее.

Понятия о незаконном постоянно меняются, каждую неделю, каждый день — как погода. И я не тот, кто может сказать, что законно, что нет».

В 1932-м Джек Гацик попал в тюрьму за уклонение от уплаты налогов. В тюрьме он постоянно переписывался с семьей. Книги и газетные статьи рисуют его безнравственным и непривлекательным. А письма показывают этого человека с другой стороны — преданным сыном и любящим отцом и дедом.

Гацик женился в двадцать лет, и у него родились сын и дочь. К 1932-му дочь была замужем, и у нее было двое детей.

Семья не пропускала праздников, ни еврейских, ни государственных, а также дней рождения и юбилеев. Сохранилась переписка этой семьи, говорящая о ее тесной сплоченности.

В ноябре 1935-го Гацик писал своему внуку Билли Джеку на день рождения: «Прими, пожалуйста, мои искренние поздравления с пятым днем рождения. К сожалению, я не могу сейчас присутствовать, но, безусловно, на твое шестилетие приду. Передай мой поклон маме и бабушке. Желаю всем вам счастья и здоровья. С любовью. Искренне твой дедушка».

На Рош-ха-Шана 1935 года брат Джека Джо писал ему: «Да будет твое имя внесено в книгу жизни!»

Шурин Джека Чарли пожелал ему «счастья и всех благ в наступающем году. Пусть он принесет твоей жене и детям все то, чего ты им желаешь. Надеюсь, ты в порядке. С любовью и наилучшими пожеланиями».

В сентябре 1935-го ураган обрушился на побережье Флориды. В это время там была дочь Гацика, и он очень волновался. Он отправил ей в беспокойстве телеграмму. «Получил твое сообщение, — пишет он. — Надеюсь, это ложная тревога. В любом случае не рискуй. Поезжай в глубь материка, пока ураган не пройдет.

Напиши мне и маме, как развиваются события. Очень беспокоюсь. Уже писал тебе. Не забудь. Береги себя. Жду новостей. С любовью, папа».

В феврале 1935-го дочь пишет ему: «Дорогой папа! Поздравляем тебя от всего сердца с Днем святого Валентина! У нас все замечательно. Писали тебе довольно давно. Надеюсь, дошли все письма. Ты получил наши фотографии? Они тебе понравились? Шлем тебе нашу любовь на День св. Валентина. Джанет, мама, Чарльз и Билли Джек».

На день рождения в 1935 году Джек пишет дочери: «Дорогая Джанет! Я желаю тебе от всего сердца любви, счастья, здоровья в твой день рождения и на всю твою дальнейшую жизнь. Береги себя и Билли. Как там Рози (ее дочь)? Передай привет ей и Чарльзу (зятю). Надеюсь, твой день рождения прошел прекрасно. С любовью, папа».

На годовщину смерти матери Джек получил письмо от сына: «По поводу годовщины смерти твоей матери с вечера среды по вечер четверга зажжем свечи».

На годовщину свадьбы в 1934-м Джек послал жене такую телеграмму: «Желаю любви, счастья и крепкого здоровья моей дорогой старенькой девочке по случаю 27-й годовщины нашей свадьбы. Надеюсь, мы отпразднуем вместе еще много годовщин.

Я получаю вести от детей, у них все в порядке. Не беспокойся, я чувствую себя хорошо и слежу за собой. Привет Фрэнку и Лу, Гарри и Ирме. С любовью, Джек».

В противоположность отношениям Гацика с родными у большинства семей родство с гангстерами не вызывало ничего, кроме презрения и гнева.

У дочери Дылды Цвиллмана был художественный талант. Но когда она пыталась поступить в школу искусств, ей отказывали. Дылда понял, в чем проблема: в его репутации.

Дылда очень любил дочь, но Линн не отвечала ему взаимностью. Она не могла принять Цвиллмана таким, какой он есть, и винила его в своих неудачах. Чем старше становился Дылда, тем больше его терзала отчужденность дочери.

У известного раввина из Ньюарка брат был членом шайки Дылды. Раввин не разговаривал с братом и отказывался иметь с ним что-либо общее. Однажды раввин шел по Принс-стрит и увидел идущего навстречу брата-гангстера. Раввин пытался избежать встречи с братом, но не смог.

Когда они поравнялись, гангстер спросил: «Почему ты не разговариваешь со мной? У меня брат раввин. А у тебя — гангстер».

Раввин посмеялся, но отношения к брату не изменил.

Когда Гарри и Ирвинг Кушнеры из детройтской «Перпл гэнг» получили пожизненные сроки за убийство, их младший брат учился в еврейской школе. Их процесс потряс всю еврейскую общину города. Однажды в классе учитель закричал на него: «Ты… твоя семья позорит всех евреев».

Мальчик вскочил и выбежал из класса. Он больше не вернулся в еврейскую школу. Став взрослым, он сменил имя и стал известным адвокатом и федеральным судьей.

Еще один член «Перпл гэнг», Сэм, был осужден на пожизненное заключение за убийство. Сара, его сестра, вспоминает, какие потрясение и стыд перенесла его семья. «Мои родители сидели за столом ночью, разговаривая о том, что произошло с братом, очень тихо, чтобы мы, дети, не слышали. Когда я в школе узнала о случившемся, я была потрясена. Я не могла в это поверить, я не верила в это».

Она помнит, как мучительно было ходить в школу и видеть «все эти взгляды, понимая, что все обсуждают твою семью».

Годами Сара отказывалась верить, что ее брат — убийца. Она решила доказать, что он невиновен. Позднее, когда она училась в Университете Уэйн в Детройте, она встретила студента, изучавшего право, который захотел на ней жениться. Сара согласилась, но взяла с него слово, что он поможет ей освободить брата. Он сдержал его.

Тридцатипятилетние усилия Сары были вознаграждены, и ее брата освободили. Она с семьей поехала в тюрьму, чтобы забрать его домой. Когда он вышел, она не могла сдержать радости. По дороге к машине брат отвел Сару в сторону. «Я хочу, чтобы ты знала, как я тебе признателен за то, что ты для меня сделала, — сказал он. — Но я должен кое-что сообщить тебе. Я виновен».

Сара так и не оправилась после такого удара.

Когда выяснилось, что евреи работают снайперами в Корпорации убийц, еврейская община Нью-Йорка была в смятении. В марте 40-го «Джуиш дейли форвард» отправила репортера в Бруклин поговорить с очевидцами и взять интервью у родителей киллеров.

Репортера потрясло, насколько подавлены были родители. Некоторые рыдали так, как будто их сыновья умерли. Другие искали причины обрушившегося на них несчастья. Несколько человек не могли говорить от потрясения.

Мать Авраама Левина по прозвищу Красавчик поделилась с репортером своими страхами. Она причитала: «Остальные мои дети приличные люди. Все учились, работают, обзавелись семьями и поддерживают нас на старости лет. Кроме одного. Кроме него».

А некоторые родственники воспринимали гангстеров в своих семьях с обожанием, как народных героев.

Бутлегер Джордж Тейн контролировал Грин-Бей, штат Висконсин. После отмены сухого закона он стал владельцем всех публичных домов в городе. Каждый год, в ноябре, Джордж проезжал Чикаго по пути во Флориду. Он всегда появлялся на новом фирменном «паккарде» с новой фирменной «женой».

Его племянница Дина вспоминает, что родители говорили ей: «Дядя Джордж игрок и едет во Флориду играть».

Джордж всегда приезжал с кучей подарков, каждый из тринадцати племянников и племянниц получал по долларовой банкноте.

Во время Второй мировой, когда многие ее братья были в армии, Дина посылала им по двадцать долларов от дяди Джорджа.

Весной Джордж «возвращался во Флориду, всегда в сопровождении великолепной маленькой блондинки, которую он неизменно представлял как жену, — вспоминает Дина. — Он постоянно был женат на каких-то актрисах, по нескольку лет на каждой.

Он был очень жизнерадостным. Вся семья собиралась, и он развлекал нас всякими историями.

Он всегда говорил, что приехал в Чикаго навестить мать. Обращался он с ней как с королевой. Три сестры обожали его, и мы, дети, тоже.

Много лет спустя я узнала, что у него была кличка Шелковый, так как он все время носил шитые на заказ шелковые костюмы. Я помню, что он заказывал и ботинки, курил ароматные сигары с золотым мундштуком».

Постарев, он женился на женщине, которая много лет была его бухгалтером, и жил уединенно в Грин-Бей или маленьком охотничьем домике в штате Висконсин.

Его хоронили в тот день, когда американские астронавты высадились на Луну.

Джимми Кугель был другом Дылды Цвиллмана и судьей в кулачных боях. В Джимми было пять футов два дюйма росту, но он был ловким, крепким и никого не боялся. Его прозвали Пронырой. Его сын Джерри знал, чем занимается отец, но все равно любил его и восхищался им, особенно тем, что Джимми не терпел нападок на евреев.

Ицик Голдстейн вспоминает случай, произошедший с ними в ресторане «Идеал»: «Вошли три поляка и заказали мясо. У них был праздник. Они стали обзывать хозяина Иззи Шинка „еврейским отродьем“.

Джимми вышел и поднялся по лестнице. Я сидел у входа, читая газету. Было часов двенадцать, может, больше. Джимми обошел печь, взял печную заслонку и велел мне прихватить что-нибудь. Я прихватил бутылку сельдерейной настойки.

„Ничего не предпринимай, пока они не выйдут“, - сказал он. И я увидел, что он вошел внутрь и заговорил с парнями, интенсивно жестикулируя. Потом Джимми и три поляка вышли.

Он говорит: „Слушай, сынок, они тут не готовят мяса. Это еврейский ресторан. Так что почему бы вам не отчалить домой?“

Говоря это, он достает заслонку и дает ей парню по лицу. А я бью другого бутылкой. Один тип стал убегать по улице. Еще двое свалились перед входом в ресторан. А мы бегом наверх в „Старую Вену“. Добрались до второго этажа и видим, что убежавший парень возвращается.

А Шинк тем временем вызвал полицию. Они подъехали на патрульной машине и забрали троих — двое лежали избитые перед входом, третий бежал по улице.

Я услышал, как один из них сказал: „Они пошли наверх“.

Мы спрятались, коп поднялся, огляделся и сообщил, что никого нет. Перед тем как сесть в полицейскую машину, один из них пошел и запер свою. Джимми говорит: „Так у него здесь машина!“ Джимми поступил с машиной так: взял нож мясника и проделал в ней дыры».

Джерри помнит, как однажды он с отцом, матерью, сестрой и тетей с мужем отправились в детский ресторан на Маркет-стрит.

«Шел дождь, — рассказывает Джерри. — У нас были с собой зонты. А когда зонты вносят в помещение, их стряхивают.

У вешалки стояло несколько парней, и моя тетя случайно, стряхивая зонт, обрызгала одного из них. Извинилась. А тот парень говорит: „Эти евреи забываются“. И стал кричать.

На каждом столике стояло по большой пепельнице. Отец схватил одну из них и залепил парню по лицу. Пепельница выбила зуб.

В этом заведении были вращающиеся двери. Отец выбежал наружу, постоял пару минут и вернулся как ни в чем не бывало.

„Что случилось?“ — спрашивает. И помогает парню встать!

Я любил отца. Он был славный малый».

Как говорится, друзей мы выбираем, а родных — нет. Во многих еврейских семьях между Первой и Второй мировыми у кого-то был отец, брат или дядя, участвовавший в незаконных делах. Так было не только у евреев, это было частью жизни Америки.

Однажды Мейера Лански спросили, прожил бы он свою жизнь иначе, если бы должен был сделать это еще раз.

Немного подумав, Лански ответил, что, когда он был молодым, он понял, что с евреями должны обращаться как с людьми. Он вспомнил, как однажды в Гродно, городе, где он вырос, после погрома молодой солдат сказал ему, что евреям необходимо бороться.

«Я понимаю, вы можете сказать, что после много воды утекло, — сказал Лански, — но я все еще верю ему. Я бы не прожил свою жизнь иначе».

Глава 8 Защищая своих

Гангстер из Чикаго Самуэль «Нейлз» Мортон (урожденный Марковиц) был видным участником банды Дайона О’Бениона и одним из немногих евреев в банде. Мортон был стилягой, вел роскошный образ жизни и любил верховую езду. Одним погожим воскресным утром в мае 1923 года во время конной прогулки по Линкольн-парку оборвалась уздечка, и Мортон упал на землю. Лошадь занервничала и ударила Мортона копытом по голове. Удар был смертельным.

Убитые горем товарищи Мортона жаждали возмездия. Во главе с Луи Олтери Два Ствола, патологическим убийцей и ближайшим другом Мортона в банде, они ворвались в конюшню, увели виновницу смерти Мортона к тому месту, где она его сбросила, и каждый выпустил пулю ей в голову. Затем Олтери позвонил в конюшню и сказал, что они преподали урок этой чертовой лошади, добавив: «Если вам нужно седло, приходите и забирайте его».

Банда О’Бениона устроила пышные проводы своему соратнику. Похоронная процессия растянулась на две мили, шесть лимузинов везли цветы. Пять тысяч евреев, включая раввинов, захотели отдать последний долг Нейлзу.

Местные репортеры были в шоке. Почему столько законопослушных евреев пожелали проститься с гангстером? Когда выяснились все подробности, о которых знали только посвященные, оказалось, что Мортон был ярым защитником евреев и выступал против антисемитизма. Явившись на похороны, община выразила ему свою благодарность.

Мортон вырос в Чикаго на Максвелл-стрит, в сердце еврейского квартала. Евреи-иммигранты, обитавшие там, ежедневно боролись за выживание, так же как и с притеснениями польских банд, которым доставляло удовольствие приходить в «еврейский городок» и избивать детей, воровать у уличных торговцев и насильничать. Будучи молодым, Мортон организовал сообщество по изгнанию этих банд из Вест-Сайда.

Однажды на нескольких еврейских подростков напали, когда они проходили мимо поселения поляков. Узнав об этом, Мортон собрал банду крепких парней и направился с ними по уличным закоулкам, куда указали пострадавшие. После разборки евреи ретировались.

Когда США вступили в Первую мировую войну в 1917 году, Мортон записался в 131-й иллинойсский пехотный полк и отправился со знаменитой Радужной дивизией.

Нейлз рос по службе, скоро стал старшим лейтенантом и получил французский Военный крест за отвагу: будучи раненным, он взял в плен немецкий автоматный взвод. На Максвелл-стрит он вернулся героем, стал контрабандистом и применял на этой стезе весь свой военный опыт.

После смерти Нейлза назвали человеком, прожившим несколько жизней. Для одних он был славным солдатом. Для других — защитником евреев. А для полиции остался гангстером.

Мортон не был единственным. В начале двадцатого века евреи подвергались нападкам со стороны других этнических групп. Еврейские гангстеры постоянно защищали своих соплеменников от банд расистов. Это было чем-то более серьезным, нежели просто защита от конкурентов, скорее, речь должна идти об осознании ответственности за безопасность своего народа.

Алекс Левински был первым канадским евреем в профессиональном хоккее. Он начал свою карьеру в 1932 году, выступая за команду «Торонто мэйпл ливз». В середине 30-х годов он ушел в «Чикаго блэк хокс». Играя за Чикаго, Левински постоянно подвергался расовым притеснениям со стороны как болельщиков, так и игроков из команд-соперников. Однажды после открытого нападения на Алекса на льду группа еврейских гангстеров предложила ему постоянную защиту, где бы он ни был. Но Левински отказался от их помощи. Карьера Левински закончилась в «Нью-Йорк рейнджерс», где он был тренером. Его команда два раза выигрывала Кубок Стенли.

Некоторые гангстеры считали защиту евреев одной из функций своих банд. Когда одному чикагскому гангстеру сказали, что в Милуоки нет гангстеров-евреев, его первый вопрос был такой: «А что, в Милуоки евреев притесняют?»

Такое отношение принесло гангстерам восхищение и уважение законопослушных членов еврейской общины. Например, евреи из нью-йоркского Ист-Сайда выразили благодарность печально известному убийце Максу Цвибэку по кличке Кид Твист за то, что он не допускал итальянские и ирландские банды в их район.

Соперник и последователь Цвибэка Большой Джек Зелиг тоже не позволял бандам других национальностей вторгаться в еврейский квартал.

В 1912 году нью-йоркская диаспора наняла Эйба Шенфелда, опытного детектива, для расследования преступлений в Ист-Сайде. В течение пяти лет Шенфелд тщательно собирал информацию и составлял отчеты о местонахождении, руководстве и клиентах игорных домов, борделей и сборищ гангстеров. Он собрал подробное досье на Зелига.

Шенфелд никогда не преуменьшал преступной деятельности Зелига, но заметил, что Зелиг оказал ценную услугу еврейской общине, «избавив Ист-Сайд от итальянских шлюх и воров».

По словам Шенфелда, Зелига разозлили итальянские банды, заполонившие еврейский квартал в поисках еврейских женщин, которых можно было бы сделать проститутками, и предприятий, чтобы их ограбить. Зелиг и его помощники Луис Розенцвейг по кличке Луи Левша, стрелявший без промаха, и Джейкоб Сайденшнер по кличке Уайти Льюис, стрелявший из рук вон плохо, но любивший подраться, открыли огонь по вооруженным итальянцам, которые пришли на танцы, устроенные местными проститутками и сутенерами. Они убили главаря банды и разогнали его сотоварищей по улицам.

Итальянцы не смели появляться в еврейском квартале в поисках девочек, они также прекратили контролировать местные танцевальные клубы.

Шенфелд не был в восторге от еврейских гангстеров. Тем не менее он уважал Джека Зелига за то, что тот изгонял с Ист-Сайда итальянцев, которые грабили игорные дома. «Он предотвратил больше налетов и подобных преступлений, чем тысяча полицейских», — писал Шенфелд.

Еврейская община Ист-Сайда так ценила то, что делал для нее Зелиг, что, когда состоялся бал в Арлингтон-холле, который спонсировал Зелиг, на него пришли не только члены преступных группировок, но и законопослушные бизнесмены. «Они пришли, — писал Шенфелд, — чтобы отдать дань уважения Джеку».

Когда Джек умер от пули наемника в октябре 1912 года, тысячи людей пришли проститься с ним.

«Улицы вокруг Брум-стрит были забиты людьми, — писал Шенфельд, — хор из двенадцати певцов под руководством кантора Гольдберга из Ньюарка (штат Нью-Джерси) исполнял еврейские гимны, пока процессия направлялась вниз по улице Деланси к мосту.

На тротуаре собралась огромная толпа зевак. Лишь похороны раввина Джозефа (признанного духовного лидера) были более пышными, чем похороны Джека».

Пятьдесят лет спустя после смерти Джека историк Артур Горен спросил судью Джона Голдстейна, который в то время был молодым адвокатом, почему так много евреев пришли на похороны Джека Зелига. Горен спросил: «Неужели Джек был героем Ист-Сайда?» Судья ответил так: «Когда ты направляешься на Кони-Айленд, ты нанимаешь такси, чтобы переехать через Бруклинский мост. Джек Зелиг со своими бандитами нанимал бородатых евреев, чтобы прокатиться с ними на открытом трамвае. Ни на что не годные бездельники проходили мимо и дергали евреев за бороды. А люди Зелига давали сдачи тем, кто обижал евреев. У бандитов не было образования, они никогда не ходили в синагогу, но они не хотели, чтобы евреев дергали за бороду только потому, что они евреи. Они сделали возможным, чтобы евреи спокойно ездили на трамвае и их не трогали».

Еще в молодости Эбнер «Дылда» Цвиллман заслужил уважение местных еврейских уличных торговцев, потому что вместе с бандой «Веселые бездельники» защищал их от нападок ирландских воров. Еврейские старожилы Ньюарка все еще помнят, что, когда в их районе появлялись ирландцы, проносился клич: «Позовите Дылду!» И в момент Цвиллман со своими сообщниками бросали дела и спешили на помощь. В результате Дылда приобрел репутацию защитника евреев на всю свою оставшуюся жизнь.

Один из помощников Цвиллмана, Макс «Падди» Хинкс, защищал старых евреев, когда был подростком. Друг Падди помнит его как «крепкого парня, который любил подраться». Он был профессиональным боксером, но не брезговал запрещенными приемами.

Когда чужаки, в особенности ирландцы, приходили на Принс-стрит, туда, где собирались евреи Ньюарка, и начинали бить их или дергать за бороды, пожилые евреи звали Падди. И Падди обеспечивал им защиту. Ему доставляло удовольствие взять палку и отколошматить кучку парней, разбить им головы. Он любил драки.

Падди вырос в хорошей еврейской семье. Его мать была президентом женского союза при синагоге. Падди был очень предан своей семье и никогда не позволял оскорблять евреев.

Однажды он присутствовал на боях в Лорел-гарденс, что на Спрингфилд-авеню в Ньюарке. Той ночью в боях участвовал местный еврейский пацан. Кто-то сидел спереди Падди и кричал: «Вмажь этому еврею, убей его».

В тот момент Падди курил гаванскую сигару и был вынужден использовать ее не по назначению. Он ударил впереди сидящего парня по плечу. Парень обернулся, чтобы посмотреть, кто его беспокоит. И тогда Падди воткнул ему сигару в глаз. Несмотря на то что сигара была испорчена, он был доволен, что проучил антисемита.

В 1992 году синагога Пригородного центра Торы в Ливингстоне, Нью-Джерси, устроила обед в честь Хинкса — человека, который «сеял панику и разрушение» среди тех, кто «желал вреда евреям».

Среди еврейской молодежи, жившей в гетто, гангстер, защищавший интересы нации, был чуть ли не идолом. Телеведущий Ларри Кинг, вспоминая свое нью-йоркское детство, сказал: «Еврейские гангстеры были для нас героями… Даже плохие были героями».

Еврейский гангстер из Чикаго Дейви Миллер понимал степень этого восхищения. Он со своими тремя братьями, Хершелем, Максом и Гарри, руководили семейным бизнесом, заключавшимся в воровстве, вымогательстве, контрабанде. Они содержали одно из крупнейших игровых заведений в Чикаго в 20-е годы. Оно растянулось по всей Рузвельт-роуд, на которой концентрировались крупнейшие еврейские магазины города. Коррумпированный мэр Чикаго Уильям Хейл «Биг Билл» Томпсон продал евреям это место.

Но у банды Миллера была еще и другая задача: защищать евреев от антисемитов. Дейви однажды попытался объяснить это репортеру: «Когда я был молодым, я дрался за своих против ирландцев, поляков и представителей других национальностей. Сначала это были просто уличные драки. Я мог поколотить любых пятерых парней или мужчин.

Может, я и герой среди молодежи, но это не потому, что я гангстер, а потому, что я всем помогал».

Стремление защищать еврейский народ заставило еврейских гангстеров включиться в борьбу с американскими нацистами и их сторонниками в 30-е годы. Великая депрессия и рост популярности Гитлера и нацистов в Европе спровоцировали рост антисемитизма в Америке. Речи, полные призывов к насилию и исполненные ненависти, произносимые отцом Чарльзом Э. Кофлином по радио, квазифашистский фундаменталист протестантский проповедник Джеральд Уинрод и глава немецко-американского союза Фриц Кун беспокоили американских еврейских лидеров, но они не знали, как реагировать на эти выступления.

Озабоченные тем, что подумают неевреи, и страхом вызвать еще большую волну антисемитизма, американские евреи реагировали на это неуверенно. Но была группа евреев, которым было наплевать на мнение неевреев и нацистов, — это были еврейские гангстеры.

Слет Нацистского союза в Нью-Йорке в конце 30-х годов выдвинул дилемму перед еврейскими лидерами. Они хотели предотвратить встречу, но не знали, как сделать это легально. Натан Перлман, нью-йоркский судья и конгрессмен-республиканец, был одним из тех, кто считал, что евреям следует проявить немного боевого настроя.

Перлман связался с Мейером Лански и попросил о помощи. Он заверил Лански, что деньги и легальную поддержку он ему гарантирует. Но он просил об одном условии: чтобы никто из нацистов не был убит. Побит — ладно. Убит — нет. Лански согласился. Никаких убийств.

Лански всегда очень заботила проблема антисемитизма. «Я был евреем, и я понимал, что чувствуют евреи в Европе. Они же мои братья».

Лански отказался от денег и помощи, предложенных судьей. Он просил лишь об одном: Лански не хотел, чтобы еврейская пресса порицала его за участие в этой акции. Судья пообещал ему сделать все от него зависящее.

Лански взял себе в сообщники членов бруклинской Корпорации убийц и пошел с ними на собрание пронацистов. Молодые евреи, не имевшие к нему никакого отношения, также согласились помочь Лански, и их научили, как драться и как держать себя в бою.

Команда Лански сработала профессионально: много было поломано ног, проломлено голов, но ни один не умер. Схватки продолжались больше года.

Джадд Теллер, репортер еврейской ежедневной газеты, охарактеризовал одну из таких стычек в Йорквилле (центре симпатизирующих нацистам) как миниатюрное воспроизведение «ночи, когда Господь убил всех первенцев». По словам Теллера, некоторые гангстеры проникли на собрание, а некоторые остались снаружи. В назначенное время гангстеры повскакивали со своих мест, а те, кто были наружи, ворвались внутрь. Третья группа проникла в помещение по пожарным лестницам через окна.

Бандиты работали быстро и профессионально, поэтому все было кончено за несколько минут. Куча разбитых носов, голов, выбитых зубов — и снова ни одного трупа. «Они исчезли до появления полиции», — пишет Теллер.

Несколько лет спустя Лански рассказывал об одной из драк в Йорквилле израильскому журналисту Ури Дану. «Мы приехали туда вечером и нашли несколько сотен людей в коричневых рубашках. Сцена была украшена свастикой и портретами Гитлера. Ораторы начали разглагольствовать. Нас было всего пятнадцать, но мы начали действовать.

Мы атаковали их в холле, некоторых выкинули в окно. Возникла потасовка. Большинство нацистов испугались и убежали. Но мы догнали и поколотили их так, что некоторым понадобились месяцы, чтобы прийти в себя.

Мы хотели их проучить. Мы хотели показать, что евреи не всегда будут сидеть и выслушивать нападки».

После этого случая нацисты во время своих собраний просили защиты у полиции. Мэр Нью-Йорка Фьорелло Ла Гуардия, чья мать была еврейкой, а он сам говорил на идише, исполнил их просьбу. Он ограничил парады нацистов и их марши на Йорквилль. Он запретил им носить униформу и петь нацистские песни. И он послал еврейских и черных полицейских охранять эти сборища.

Спустя годы Лански говорил, что все, что он получил от этих акций, — это оскорбления. Он был уверен, что еврейские лидеры были довольны результатом его действий, но они ничего не сделали, чтобы защитить его от нападок прессы. Когда в прессе писали об антинацистских акциях, журналисты ссылались на Лански и «еврейских гангстеров». Это бесило Лански.

«Они хотели держать нацистов под контролем, но боялись делать что-то сами. Я сделал это за них. А когда все закончилось, они назвали меня гангстером. Никто меня так не называл, пока раввин Уайз и еврейские лидеры не назвали меня гангстером».

Лански так и не смог забыть такого пренебрежительного к себе отношения.

Нацистский союз был активен и по ту сторону реки, в Нью-Джерси, особенно в Ньюарке, где жило много немцев. Будучи евреем, Дылда Цвиллман не мог позволить нацистам действовать так безнаказанно. Он поручил Падди Хинксу разобраться с проблемой.

В 1938 году при поддержке Цвиллмана Хинкс вступил в еврейскую «Народную милицию» в Ньюарке, позаимствовавшую свое название у Minutemen of Revolutionary War Fame. Настоящие минитмены были народными ополченцами во время Войны за независимость. Особенно прославились минитмены Массачусетса, они сражались с британцами при Лексингтоне в 1775 году. Их назвали минитмены (люди минуты), потому что они были готовы действовать моментально по приказу.

Еврейские «милиционеры» из Ньюарка были организованы бывшим боксером-чемпионом Нэтом Арно. Они хотели, чтобы в Нью-Джерси, особенно в Ньюарке, не проводили собраний нацистов. Арно со своими людьми следили за нацистами, выискивали их пристанища и громили.

Арно получал финансовую и политическую поддержку этих разгромов от Дылды Цвиллмана. В те дни Цвиллман контролировал полицию и правительство Ньюарка. Когда бы нацисты ни назначали свои собрания, полиция тут же информировала Дылду, и в результате нацистов оставляли без охраны.

Пик деятельности «милиционеров» состоялся в Швабен-холле на Спрингфилд-авеню, которая граничила с немецким кварталом в Ирвингтоне. По словам Хинкса, «как-то ночью нацистские подонки собрались на втором этаже. Нэт Арно и я поднялись и бросили бомбы со зловонным газом туда, где были эти гады.

Когда они выбежали из комнаты из-за ужасного запаха, наши парни встретили их с дубинами и стальными прутьями. Казалось, бежал целый взвод. Наши парни окружили их с обеих сторон и начали бить, стараясь попасть в голову или еще куда-нибудь.

Нацисты орали что было мочи. Это был один из самых счастливых моментов в моей жизни. Жаль, что мы тогда всех их не убили.

В других случаях, когда мы не могли попасть внутрь через дверь, мы выдавливали стекла и громили машины, которые стояли снаружи. Нацисты просили помощи у полиции, но она была на нашей стороне».

Хеши Уэйнер, еще один участник потасовок, вспоминает, как один из нацистов, спускавшихся по лестнице, имел неосторожность крикнуть «Хайль!» и был встречен диким ором. Хеши сказал, что после этого нападения он не слышал, чтобы нацисты появлялись в их местности.

В Чикаго работал голубоглазый блондин Херб Брин, криминальный репортер Агентства городских новостей. Он вступил в ряды местной нацистской партии, чтобы получать информацию для Антидиффамационной лиги (АДЛ) «Сынов Завета». «Я вступил в нацистскую партию в Хаусфатерланде на Западной авеню, напротив Ривервью-парка. Это был рассадник нацистов», — вспоминает Брин.

С 1938 по 1939 год он информировал АДЛ о нацистской деятельности. Чего АДЛ не знала, так это того, что Брин также информировал о маршах и сборищах нацистов еврейских гангстеров.

«Я маршировал с нацистами, — вспоминал Брик, — а потом возвращался с еврейскими гангстерами и избивал их».

Миннеаполис, Миннесота также были благодатной почтой для антисемитов в 30-е годы. Серьезной проблемой там был нацистский Легион серебрянорубашечников под руководством Уильяма Дадли Пелли. Калифорниец Пелли начинал сценаристом, криминальным репортером, писателем и журналистом. Он ненавидел президента Рузвельта и хотел спасти Америку от международных еврейских тайных организаций. Пелли создал свою организацию «Серебрянорубашечники», чтобы «спасти Америку, как Муссолини и его чернорубашечники спасли Италию и как Гитлер и его „коричневые рубашки“ спасли Германию».

История антисемитизма в Миннеаполисе началась давно. Этот город был одним из немногих американских городов, где ограничивали работу евреев в клубах («Ротари», «Киванис», «Лайонз») и социальных организациях. Из-за расистских традиций Миннеаполиса Пелли подумал, что там найдет поддержку своим идеям.

В то время королем игровых заведений был Дейви Берман, сообщник, а иногда и конкурент Исидора Блюменфельда. Берман презирал антисемитов и собирался уничтожить серебрянорубашечников. Он вычислил, где они собирались устроить свое собрание, и приготовился к налету.

Как-то вечером раздался звонок в отеле «Рэдиссон», где Берман проводил свои букмекерские операции: «Сегодня встреча серебрянорубашечников в ложе ордена Лосей в восемь вечера», — сказал звонивший.

Берман тут же позвонил своим людям и сказал: «Всем быть в офисе в семь вечера. Приводите всех, кого сможете, и приносите все, что сможете».

Когда его люди прибыли, он раздал всем дубинки и кастеты. Затем все в «кадиллаках» поехали в место, где должно было состояться собрание, и стали ожидать.

Зал был украшен нацистскими флагами и портретами Гитлера, а толпа ждала, когда же начнется собрание. Как только лидер серебрянорубашечников взобрался на сцену и начал кричать, что желает смерти «всем еврейским ублюдкам в этом городе», Берман подал знак.

Люди Бермана ворвались через дверь и начали бить всех, до кого могли добраться. Собрание обернулось потасовкой.

Бойня продолжалась десять минут. Когда все улеглось, Берман в рубашке, запачканной кровью, взял микрофон и сказал спокойным голосом: «Это предупреждение. Любой, кто будет говорить подобные вещи о евреях, получит такой же урок. Только в следующий раз наказание будет жестче». Затем он выстрелил в воздух.

После этого он со своими людьми покинул зал. Потребовались еще две такие же атаки, чтобы запугать серебрянорубашечников. Берман и Блюменфельд заплатили и полиции, поэтому не было никаких арестов, связанных с подобными выяснениями отношений.

В Лос-Анджелесе нацистские активисты не чувствовали себя в безопасности даже в тюрьме.

Летом 1938 года Микки Коэну довелось сидеть в местном участке. Он читал газету в камере, когда Роберта Ноубла, местного нациста, и его сообщника привели на допрос. Коэн знал, кем был Ноубл, а Ноубл знал, кем был Коэн. Полиция совершила ошибку, посадив антисемитов рядом с Микки и оставив их одних.

Двое нацистов попытались сбежать, но Коэн сгреб их. «Я начал бить их головами друг об друга, — вспоминает Коэн, — эти двое ничего не могли со мной поделать.

Я над ними хорошенько поработал. Они забрались на решетки, а я пытался их оттуда снять. Они так орали, что люди подумали, что это бунт.

Начальником тюрьмы в то время был парень по имени Брайт. Заслышав крики, он с группой полицейских прибежал в камеру. Брайт был вне себя. Он пытался открыть дверь, а она не поддавалась. Те двое парней все висели на решетках и кричали: „Зачем вы поместили нас в камеру с этим животным?“

К тому времени я вернулся в свой угол и поднял свою газету. Когда Брайт открыл дверь, я сидел и читал. Он подошел и спросил: „Что здесь произошло, сукин сын?“ Я ему отвечаю: „О чем вы меня спрашиваете? Я сижу и читаю. Те два парня затеяли драку друг с другом. Я не знаю, что на них нашло, и я не хотел им мешать“. На что Брайт мне заявил, что я лгу.

Я на самом деле не знал, кем были те парни, кроме того, что они были против евреев. Но я расправился с ними, и мне было хорошо.

После этого я стал получать кучу просьб из разных мест, например из Гильдии писателей, чтобы я помог уладить проблемы с подонками-нацистами. Однажды мне позвонил судья и сообщил о встрече нацистов. Я поблагодарил его за информацию и сказал, что все будет в порядке».

Коэн собрал вместе нескольких еврейских гангстеров, и они навестили нацистов. «Мы пришли туда и стали крушить все, что попадалось нам на глаза: их знаки, флаги, их самих.

Никто мне не платил за это. Это моя патриотическая обязанность. На свете нет таких денег, за которые можно было бы купить подобные вещи».

Наверное, самая громкая история, связанная с нацистами, относится к Бенджамину «Багси» Сигелу. В 1938 году Йозеф Геббельс, министр пропаганды при Гитлере, и Герман Геринг, глава немецких ВВС, были с визитом у Муссолини и остановились в Риме на вилле графа Карло Ди Фрассо и его жены Дороти.

Дороти Ди Фрассо встретила Сигела в Голливуде, и они закрутили роман. Графиня привезла Сигела в Рим в одно время с приездом двух нацистов. Сигел был против нацистов и, когда он узнал о том, с кем рядом живет, захотел их убить.

Графиня протестовала: «Ты не можешь этого сделать». Поняв графиню не совсем правильно, Сигел ответил: «Конечно же могу. Это легко организовать».

Сигел оставил эту идею, только когда графиня сказала, что эти убийства повесят на ее мужа. Со слов друзей Сигела, он очень сожалел, что тогда не убил Геббельса и Геринга.

Архивы ФБР хранят еще не такие истории.

29 марта 1933 года Гомер Каммингс, главный прокурор США, получил доклад от секретаря Корделла Халла о том, что американские евреи планируют покушение на Адольфа Гитлера.

За шесть дней до этого немецкий посол в Вашингтоне Фридрих Вильгельм фон Притвиц-Гаффрон получил письмо от имени Дэвида Стерна, в котором говорилось, что «если немедленно не прекратится притеснение евреев, он самолично отправится в Германию и убьет Гитлера».

Был ли Стерн ненормальным? Было ли письмо фальшивкой? Как только Гитлер стал канцлером Германии, он стал устраивать открытые демонстрации против евреев, и, естественно, такая выходка, как желание американского еврея убить его, не могла быть исключена.

Фон Притвиц попросил Государственный департамент разобраться с этим. Халл быстро связался с генеральным прокурором и попросил его провести расследование и оповестить его о результатах.

Любая попытка убить иностранного подданного — даже за пределами США — серьезно преследовалась властями Штатов. Заговоры проводились не только против иностранных лидеров, но и против местных властей. Это было продемонстрировано 15 февраля в Майами, когда безработный строитель Джузеппе Зангара выпустил шесть пуль в президента Рузвельта. Пули миновали Рузвельта, но попали в мэра Чикаго Антона Кермака, который сопровождал его. Позже Зангара рассказал полиции, что он купил пистолет в Италии, чтобы убить короля Виктора-Эммануила. Но потом он передумал и решил убить Рузвельта.

Зангара сказал, что он не ненавидел Рузвельта. Он ненавидел всех президентов всех стран, всех руководителей и богатых людей. Зангара был казнен на электрическом стуле.

Безусловно, Зангара был неуравновешенным. Возможно, таким же был и человек, желавший убить Гитлера. Ведь он тоже мог передумать и выбрать себе жертву попроще — поближе к себе. Вдобавок, учитывая ненависть евреев к нацистам, все попытки покушения на жизнь Гитлера стоило воспринимать серьезно.

После того как Халл связался с Каммингсом, последний позвонил Дж. Эдгару Гуверу с просьбой найти и остановить Стерна. Гувер поручил своему лучшему агенту Дуайту Брэнтли, чтобы тот провел расследование. Брэнтли предупредил отдел расследований о том, что готовится покушение на фюрера.

В течение 1933 года Гувер и агенты ФБР искали Стерна. Поиски бросали их из Вашингтона в Чикаго, а затем в Филадельфию, Детройт, Аризону и Нью-Йорк.

Одним из путей, который выбрал Гувер для расследования, был опрос еврейских бандитов. Если Стерн был профессиональным убийцей, то он должен был быть известен таким людям, как Макс Хофф из Филадельфии, Мейер Лански, Багси Сигел, Лепке Бухалтер из Нью-Йорка и Дылда Цвиллман из Ньюарка. Они должны были каким-то образом быть связаны с ним.

Агенты в Филадельфии обратились к Максу Хоффу за помощью. Р. Д. Харви, агент отдела расследований, допросил Хоффа и его сообщников. Все они сказали, что никогда не слышали о Стерне или о замысле убийства Гитлера или любого другого нациста. Но все они одобрили замысел и сказали, что это была замечательная идея.

Агенты ФБР опросили немецкого консула в Филадельфии и оценили его показания. Консул сказал, что ему не предлагали никаких планов убийства Гитлера. А письмо могло быть написано любым чокнутым сторонником евреев. Он рассказал Харви, что сам регулярно получает угрозы разного характера, но пока что ни одна из них не была исполнена, поэтому он считает все такие заявления несерьезными.

Самая многообещающая информация поступила в департамент юстиции из источника в Таксоне, Аризона. Человек оттуда докладывал, что вечером 19 мая 1933 года был в отеле «Сан-Карлос», где услышал, как группа евреев и раввин обсуждали план убийства канцлера Гитлера. Немецкое посольство в Вашингтоне немедленно было оповещено.

По словам этого информатора, те люди говорили о состоянии дел в Германии и о дискриминации евреев. Затем один из говорящих сказал, что «Гитлер долго не протянет». По его словам, та группа евреев отправляла кого-то в Германию, чтобы тот убил Гитлера. Убийство должно было состояться между маем и сентябрем 1933 года.

ФБР быстро послало агентов из Лос-Анджелеса в Таксон. Они прочесали все в том отеле, но все нити, которые могли привести к убийце, обрывались.

19 августа 1933 года специальный агент Д. М. Кит отослал Гуверу отчет под названием «Даниэл Стерн и попытка убийства немецкого канцлера Гитлера». Кит суммировал все расследования в Филадельфии, Аризоне, Детройте и Нью-Йорке и пришел к выводу, что бюро потерпело неудачу в поисках Стерна. Агент завершил свой отчет словами: «Это дело было отложено, и в будущем еще его рассмотрят».

Ничего более не было сделано.

В конце концов 2 сентября 1933 года специальный агент Дуайт Брэнтли в своем последнем отчете Гуверу написал следующее: «Все известные версии ничем конкретным не были подтверждены». В дополнении он написал: «Это дело закрыто». Брэнтли заверил Гувера, что дело снова откроют в случае, если поступит какая-нибудь информация, связанная с канцлером.

Был ли замысел убийства Гитлера в 1933 году?

Стерн так и не был найден, никто не мог его описать.

Более пятидесяти лет спустя бывший нью-йоркский бандит вспоминал, как ранней весной 1933 года кто-то спрашивал его о плане убийства Гитлера. Его попросили поспрашивать у друзей и знакомых, кто мог проявить интерес к делу такого рода. Когда автор воспоминаний заинтересовался деталями, ему сообщили, что в Германии есть люди, готовые помочь, что говорил с некоторыми ребятами по этому поводу. И они были готовы поехать в Германию и выполнить эту работу. Все они говорили на идише и думали, что смогут избежать языковыхпроблем в Германии. Но перед тем как контракт был заключен, люди Гувера начали вынюхивать подробности, поэтому парням пришлось отказаться от своей идеи.

Высказываясь по поводу этого замысла, участник сказал, что очень сожалеет, что они его не осуществили: «Мы бы спасли столько евреев. Да нам бы медали после этого дали. Мы б героями были. Представляешь?»

Гангстеров уважали за их желание защитить общину, также их уважали за благотворительную деятельность. Еврейские лидеры заявляли, что они никогда не принимали контрибуций от бандитов. Известный еврейский лидер доктор С. С. Холлендер говорил, что, пока он был председателем чикагской объединенной еврейской благотворительной кампании 1951 года, Джек Гацик приходил к нему с пятью тысячами долларов, но он от них отказался: «Просто мы не хотели брать грязные деньги».

И все-таки еврейские организации принимали помощь гангстеров, редко спрашивая их об источнике денег. Мейер Лански пожертвовал очень крупную сумму своей синагоге, храму Синай в Голливуде, штат Флорида, университету Брандейса Израиля.

Шепард Броад, один из еврейских активистов в Майами-Бич, вспоминал, что Мейер был не из тех людей, которых нужно было просить дважды: «Когда возникала необходимость, он всегда стоял в фойе с чеком».

На похоронах Лански рабби Шмария Свирский говорил о нем как о человеке, чье сердце «болело за каждого».

В конце жизни Мо Далиц также стал филантропом, чьи пожертвования принимали все, и с первого раза. Однажды за обедом в Лас-Вегасе в 1970 году Мо получил награду City of Peace от правительства Израиля «в признание его выдающейся помощи людям Израиля». Губернатор Невады, сенаторы США, судьи и другие официальные лица пришли на церемонию. Шесть лет спустя Американский центр по исследованию рака наградил Мо гуманитарной наградой за поддержку. А в 1985 году Антидиффамационная лига «Сынов Завета», национальное общество защиты евреев, наградило Мо «Факелом свободы» в знак того, как они ценят его пожертвования.

Мо Седуэй, сообщник Багси Сигела и один из партнеров Далица в Лас-Вегасе, рассказал Кефоверской комиссии, что он был председателем Объединенного еврейского комитета по благотворительности в Неваде в 1947 году. Когда Джек Гацик умер, раввин чикагской синагоги Ной Ганзе охарактеризовал его как благородного человека, который помогал сотням людей: «Он тихо проводил свою благотворительность. Его вклады в мою общину были постоянными и щедрыми».

В Ньюарке (штат Нью-Джерси) о благотворительности Дылды Цвиллмана ходили легенды. Он обеспечивал нуждающихся евреев пищей во время еврейских праздников и поставлял грузовики еды и игрушек в христианскую общину каждый День благодарения и Рождество. Один из друзей Цвиллмана говорил, что Дылда тратил на День благодарения 10 000 долларов и около 15 000 долларов на Рождество.

Во время Великой депрессии Дылда вкладывал 1000 долларов еженедельно в столовую, организованную католической епархией в подвале храма Св. Патрика на Малбери-стрит. Объявление над входом гласило: «Все нуждающиеся независимо от расы и вероисповедания приглашаются на бесплатные обеды с 11 часов утра до 14 часов дня».

Когда обнаружилось, что столовую поддерживает известный гангстер, некоторые католики потребовали объяснений. Один из них обратился к архиепископу преподобному Томасу Д. Уолшу и пожаловался, что столовая принимает грязные деньги. На что архиепископ ответил, что 50 000 долларов из этих денег благословлены.

Дылда также финансировал обучение молодежи в Ньюарке, Нью-Йорке, Кливленде и Чикаго, некоторым из них он даже оплачивал обучение медицине и праву. Двое из молодых людей были сыновьями официантов, работавших в ресторане «Кутеж у Шора» в Нью-Йорке. Шор был другом Цвиллмана, и Дылда часто посещал его ресторан, когда бывал в Нью-Йорке.

Список благотворительных пожертвований Дылды был представлен суду во время разбирательства по поводу неуплаты налогов. В 1947–1948 годах Цвиллман жертвовал Объединенному еврейскому комитету по благотворительности, Рождественскому фонду нуждающихся, учрежденному газетой «Ньюарк ньюс», Национальной ассоциации христиан и евреев, Национальной ассоциации по досрочному освобождению, Гильдии актеров-католиков, общине «Бет Тора», общине Синай, Общественной федерации Ньюарка, полицейской благотворительной ассоциации и Главному госпиталю Ист орандж.

Долгое время Дылда предоставлял помощь отдельным людям или благотворительным организациям. Но иногда он проводил благотворительную политику странным образом. Однажды, например, между еврейским Новым годом и Йом-Кипуром Цвиллман пригласил к себе в офис на обед раввина Исаака Унтермана из Джерси-Сити.

Унтерман нервничал, потому что не знал, чего хотел Цвиллман. Когда они встретились, Цвиллман сказал: «Рабби, я понимаю, что вы — единственный честный человек в еврейской общине. Сейчас канун Йом-Кипура, так что держите пятьдесят тысяч долларов. Отдайте их любой благотворительной организации».

Благотворительная деятельность гангстеров не была прерогативой евреев. Члены итальянской мафии также занимались благотворительностью. Мафиози постоянно делали вклады в свои местные католические приходы и в частные школы, где учились их дети, однако их пожертвования делались открыто. Католическая церковь и католические благотворительные организации знали о том, откуда деньги, и не выражали никакого неудовольствия, когда принимали их.

В 1949 году Фрэнк Костелло устроил обед в поддержку клуба Армии спасения «Копакабана» в Нью-Йорке, на котором любое блюдо стоило сто долларов. Обед посетили криминальные элементы, судьи и священники. Джо Боннано, глава пяти нью-йоркских преступных семей, хвастался, что участвовал в благотворительных организациях. «Я равноправный член „Лосей“ и общества распространения веры. Я член общества „Рыцари Колумба“. Я вложил деньги в госпиталь Св. Марии. И теперь уже невозможно сосчитать тех денег, которые я вложил в римскую католическую епархию в Таксоне».

Таким образом, и в еврейской, и в итальянской общинах фигурировали представители преступного мира.

Комментируя этот аспект еврейской жизни, один гангстер заявил: «Никогда еще не было такого, чтобы, когда я жертвовал деньги, у меня спрашивали, откуда они. Такого не было, хотя все знают, кто я такой».

Еврейские гангстеры также помогали созданию государства Израиль, поставляя туда все необходимое во время войны с арабами. После Холокоста сионисты рассматривали становление еврейского государства как вопрос жизни или смерти. Это привело к тому, что они просили помощи у еврейских гангстеров и впоследствии приняли ее.

В 1945 году Еврейское агентство при израильском правительстве, во главе которого стоял Давид Бен-Гурион, образовало тайное общество, которое распространилось по всем Штатам. Операция проводилась под эгидой Хаганы подпольными предшественниками Армии обороны Израиля, в ней участвовали американские евреи и неевреи из всех слоев общества, включая еврейский преступный мир.

Иегуда Арази, поставщик оружия для Хаганы, приехал в США, чтобы помочь организации. Известный одиночка со своими методами действия, Арази вступил в контакт с членами Корпорации убийц и попросил у них помощи. Как он объяснял, «в моем бизнесе мы не можем быть слишком озабочены тем, с кем имеем дело. Иногда они не очень хорошие люди».

В то время руководство США установило эмбарго против Израиля. Это эмбарго не распространялось на арабские страны, которые всегда могли получать оружие.

Арази знал, что Нью-Йоркский порт контролировался мафией. Он связался с Мейером Лански и попросил его выяснить, какое оружие уходило к арабам через порт, и по возможности помешать его отправке. Лански сказал, что уладит это дело.

Лански, в свою очередь, связался с Альбертом Анастазией, который контролировал доки и отряд портовых грузчиков. Люди Анастазии сделали так, что оружие, предназначавшееся для арабов, бесследно исчезло — упало за борт или было направлено в Израиль.

Портовые грузчики Нью-Йорка и Нью-Джерси также помогали израильским агентам скрывать оружие, предназначенное для Израиля. Нелегальные партии оружия, иногда даже совсем нового, в масле, обложенные сеном, переправлялись в Израиль.

По собственной инициативе делегация еврейских гангстеров из Бруклина встретилась с Тедди Коллеком, который управлял контрабандой из двухкомнатного номера в отеле «Фотин» в центре Нью-Йорка. Ребята обещали оказать ему посильную помощь. Один из них сказал: «Если хочешь видеть кого-либо мертвым, всего лишь напиши его имя на листе, и мы уберем его». Коллек вежливо отказался.

Реувен Дафни, еще один эмиссар Хаганы, был послан в Майами.

Будучи там, он встретился с главным гангстером Майами Сэмом Кеем.

«Со мной связался еврейский адвокат, чей офис был в одном здании с офисом гангстера, — вспоминает Реувен. — Адвокат сказал, что мне стоит посмотреть на одного человека и что мне все равно нечего терять. Я поднялся по лестнице.

Когда я вошел в офис, то столкнулся с секретаршей. Было похоже, что я попал в кино. Это была блондинка в коротком платье с очень глубоким декольте, она жевала жвачку и красила ногти. Она даже не посмотрела на меня, лишь сказала, чтобы я прошел в кабинет, так как меня там ждут.

Когда я вошел, все, что я увидел, были ноги на столе, газета и табачный дым. Молча постояв несколько минут, я кашлянул. Газета опустилась, и Сэм сказал мне: „Садись и говори, что тебе нужно“. И я это сделал. Когда я закончил, он сказал, что поможет.

На тот момент Сэм был хорошим другом президента Панамы. Он связался с ним и посвятил в наши проблемы. С тех пор все наши корабли с оружием, направленные в Израиль, регистрировались в Панаме и ходили под панамскими флагами. Эта помощь была нам очень и очень нужна, и мы были за нее благодарны».

Несколько месяцев спустя Хагана послала Реувена в Лос-Анджелес. Однажды ему позвонил человек, который назвался Смайли, и попросил о встрече. Когда они встретились, Смайли поинтересовался, чем Реувен занимается, так как это интересовало его босса. Боссом был Багси Сигел, а Смайли оказался Алленом Смайли, его правой рукой.

Смайли организовал встречу Сигела и Реувена в ресторане «Ла Рю» на бульваре Ла Чинега. В назначенное время Смайли и Реувен вошли в пустую комнату в задней части ресторана. Спустя некоторое время Смайли вышел из комнаты, Реувен остался один.

Вскоре два здоровенных головореза вошли в комнату и обыскали ее. После того как они убедились, что в комнате безопасно, они ушли. За ними вошел Сигел.

Реувен рассказал, что Хагане нужны деньги и оружие. Когда рассказ был окончен, Сигел спросил: «Ты хочешь сказать, что евреи ведут бой?»

«Да», — ответил Реувен.

Сигел посмотрел на него и сказал: «Я с вами».

«С тех пор, — вспоминает Реувен, — каждую неделю мне звонили и приглашали в ресторан. И каждую неделю я получал кейс, полный купюр достоинством в пять и десять долларов. Эти платежи продолжались до тех пор, пока я не покинул Лос-Анджелес».

Реувен утверждал, что в целом Сигел дал ему 50 000 долларов.

Отчасти этот эпизод характеризует прошлые связи Багси с убийствами. Багси всегда оставался энтузиастом в области насилия. Даже после того как он стал криминальным боссом, он хотел самолично убивать, а не просто давать поручения кому-то. Это объясняет его готовность помочь евреям, которые убивали, защищая свое государство.

Мюррей Гринфилд, американец, принадлежавший к Алие Бет, движению, которое переправляло выживших жертв Холокоста в Палестину, был послан для подготовки объединенного еврейского отряда в Балтимор в 1949 году, и ему дали контракт.

Гринфилд пошел в дом связного, но ему было велено прийти в полночь.

«Мне показалось это странным, — вспоминает Гринфилд, — но если это поможет Израилю, то я это сделаю».

Когда Гринфилд прибыл поздно вечером, ему было сказано подождать в гостиной. Около половины первого ночи дверь открылась и вошла «самая странная группа, которую я когда-либо видел. Мужчины были низкими и коренастыми, женщины, сопровождавшие их, все были блондинками. Мужчины уселись в одном углу комнаты, женщины — в другом».

Хозяин попросил Гринфилда изложить суть его дела. Когда Гринфилд окончил рассказ, гость заявил: «Так, ребята, вы знаете, для чего вы тут и что вам надо делать».

Затем он оглянулся и сказал: «Джо, с тебя пять тысяч долларов, Макс, с тебя столько же, а с тебя, Гарри, десять тысяч долларов». И понеслось.

Один из мужчин пожаловался, что «бизнес туго идет из-за полиции» и он не может пожертвовать такую сумму. Другой сказал, что «он не может дать столько налички», и припомнил, что в прошлом году обеспечивал оружие, когда в нем была нужда.

Было собрано 90 000 долларов наличными. Эти деньги положили в бумажный пакет и вручили Гринфилду.

«И вот я в Балтиморе в два часа ночи с тысячами долларов в бумажном пакете».

Хозяин был в прошлом одним из главных еврейских бандитов Балтимора. В Лос-Анджелесе Микки Коэн организовал сбор средств для Иргун (подпольная еврейская организация, которую возглавлял Менахем Бегин) в 1947 году. Ведущие фигуры криминального мира из Калифорнии и Лас-Вегаса откликнулись, и, по словам Коэна, тысячи долларов были пожертвованы. Деньги, как рассказывал Коэн, были потрачены на покупку оружия и отправлены в Израиль.

Джимми «Проныра» Фратианно, главный мафиозный киллер, который позже стал информатором, пришел на вечеринку, которая проводилась в ресторане «Слэпси Мэкси»: «Народу было очень много. Я никогда раньше не видел стольких еврейских букмекеров в одном месте. По-моему, они все там собрались: знаменитые актеры, продюсеры и прочие „шишки“ общины. Весь дом был наполнен ими. Развлекали массы Лу Нольц, Бен Блю, Марта Рэй, Дэнни Томас. За нашим столом сидел шеф полиции с женой.

Для начала Микки Коэн пожертвовал 25 000 долларов. Забудьте об этом — после этого все выкладывали тысячи долларов. Даже букмекеры выложили по 5-10 тысяч каждый. Они знали, что Микки правит этим шоу, а они должны ему подыгрывать».

Тем не менее у Фратианно остались подозрения.

Они подтвердились, когда он прочитал в «Лос-Анджелес геральд» о том, что безымянный корабль, везший оружие в Израиль, затонул в Атлантическом океане во время шторма.

Фратианно слишком хорошо знал Коэна: в свободное от работы с Микки время он пытался убить его.

Фратианно установил, что Коэн прикарманил деньги, собранные тогда на вечеринке. Коэн никогда бы не упустил сотни тысяч долларов.

По словам Фратианно, у Коэна была подружка, которая работала в «Геральд». «Микки быстро сообразил и позвонил ей с вымышленной историей о затонувшем корабле, на котором было оружие для израильтян. Несколько людей утонули, некоторые спаслись. И она так и напечатала эту информацию с его слов».

Фратианно предъявил эти обвинения Микки. «Поздравляю, Микки. Только что ты оттяпал самый большой куш, который я когда-либо видел». А он посмотрел на меня и скорчил такую рожу, а потом добавил: «Джимми, ты чего-то не понял. В газете все написано».

На что я ему ответил, что все это чушь, а этой газетой он может подтереться.

Другие источники, в том числе и Ицхак Бен Ами, опровергли обвинения Фратианно. Бен Ами возглавлял нелегальные операции для Иргун в Европе. В 1947 году Иргун послала его в США на помощь Американской лиге освобождения Палестины.

Бен Ами помог разобраться с делом Фратианно. Он говорил, что было где-то 50–60 тысяч долларов, а не сотни тысяч, о которых вел речь Фратианно.

По словам Бен Ами, еврейский преступный мир пожертвовал для Иргун 120 000 долларов.

Вклады были переведены в Нью-Йорк, частично для экипировки судна, переименованного в «Алталену», позаимствовав для названия псевдоним писателя Владимира Зеева Жаботинского, лидера ревизионистского сионизма.

Имея на борту 900 людей и 5000 винтовок, 450 автоматов и миллионы другого снаряжения, «Алталена» отплыла из Франции в Израиль 11 июня 1948 года. Когда корабль достиг побережья Тель-Авива, Давид Бен-Гурион, премьер-министр, приказал обстрелять его, поскольку думал, что оружие было предназначено для свержения израильского правительства.

«Алталена» заполыхала. Сорок человек погибли, много оружия было уничтожено.

Этот случай был похож на тот, о котором писала «Геральд».

Бен Ами считал Фратианно врагом Микки. Распространяя липовую историю о деньгах Иргун, он пытался опорочить Микки, а когда тот умер, своих обвинений не мог доказать.

Херб Брин также опровергал версию Фратианно. Он знал Коэна и верил, что деньги, которые тот собрал, пошли на оружие.

«Я знаю, кем был Микки, — говорит Брин, — но когда речь шла об Израиле, он был совершенно другим человеком. Однажды он чуть не расплакался, когда говорил об Израиле».

Почему эти гангстеры помогали еврейской общине? Некоторые видели себя защитниками нации. Это было частью их имиджа.

Херб Брин предполагал, что они помогали своим сородичам, потому что в каждом из них был «pintele Yid», искра еврейства.

Несмотря на то что Мейер Лански не верил в Бога, он чувствовал, что обязан помогать еврейскому народу. Возможно, это была попытка скомпенсировать свою менее героическую деятельность.

В последние годы жизни некоторые гангстеры попросту искали согласия с законом, которого были лишены в молодости. Путями достижения своих целей они избрали благотворительность и решение «еврейских вопросов».

Другие бандиты добивались уважения сограждан, чтобы их дети могли вести законопослушный образ жизни.

Эмиссар Хаганы, Реувен, верил, что Сэм, гангстер из Майами, помогал Хагане именно из этих соображений. «У него была дочка, которой было сложно общаться с еврейскими парнями, потому что они знали, кем был ее отец. Я думаю, он помогал нам, чтобы заработать признание в еврейской общине.

Когда в еврейской общине узнали, что он нам помогал, мнение о нем изменилось. Его дочь стала встречаться с молодыми евреями и вышла замуж за одного из них».

Позже помощь Израилю стала традиционной у еврейских гангстеров. После Второй мировой войны еврейское государство символически как бы представляло всю еврейскую общину. Еврейские гангстеры по-прежнему защищали свой народ.

Тем не менее не всякий еврейский гангстер был альтруистом по отношению к еврейской общине. Некоторые из еврейских бандитов, которые позже стали защищать свой народ, начинали с того, что преследовали таких же евреев, как они сами. Микки Коэн, который хвастался, что «сделает что угодно для своего народа», вымогал у еврейских бизнесменов направо и налево.

Другие еврейские криминальные личности и не думали действовать против Израиля. В 1951 году два еврея из Детройта, Артур Либов и Сэм Стейн, были обвинены в тайной контрабанде двадцати одного американского военного самолета из Ньюарка (штат Нью-Джерси) в Египет во время арабо-израильского конфликта.

Они собирались купить военные самолеты, погрузить на них британцев в Ньюарке и полететь с ними в Англию. Там бы они посадили в самолеты египтян и отправились бы с ними в Египет. Синдикат купил самолеты АТ-6 и бомбардировщик Б-25.

План выплыл наружу, когда Б-25 заставили вернуться в Ньюарк по причине плохой погоды. Самолеты позднее были изъяты федеральными агентами.

Для таких людей защита евреев имела место, пока не смешивалась с бизнесом. А когда эти интересы сталкивались, желание разжиться деньгами перевешивало все.

Хотя деятельность Лански и Сигелов раздражала еврейскую общину, мафия могла обеспечить то, что не могли обеспечить уважаемые евреи: защитой и помощью Израилю. Эти люди не были Робин Гудами наших дней, и все же они много сделали для своего народа.

Эпилог

С еврейскими гангстерами было покончено после Второй мировой войны. В городских гетто, породивших этих людей — Нижнем Ист-Сайде в Нью-Йорке, Детройте, Филадельфии, Ньюарке, — больше не жили евреи. Они переехали в пригороды, отправили своих детей в университеты и стали частью американской элиты в области экономики, образования и управления. Третьему и четвертому поколениям американских евреев больше не нужно было иметь отношения к криминалу, чтобы добиться успеха. В отличие от итальянских мафиози, евреи не хотели, чтобы их дети входили в грязный бизнес. Этот бизнес действовал в рамках одного поколения и не имел продолжения. Еврейские гангстеры в Америке стали легендой, историей, о которой внуки могли лишь читать.

А как же гангстеры? Несмотря на их пороки, часть из них остались сыновьями иммигрантов, привязанных к своим родителям, семьям, своему народу — и к Американской Мечте.

Замечания и благодарности

Мой подход к теме еврейских гангстеров в США был весьма избирательным. Я не пытался охватить все, включив в книгу рассказы обо всех известных еврейских мафиози.

Люди, которых я выбрал для своего рассказа, жили в крупных городах Америки, где были большие еврейские общины, и их рэкет в основном определялся евреями.

Чикаго, где организованная преступность возглавлялась Аль Капоне и его итальянскими сообщниками, не полностью соответствует моим критериям. Однако о Джеке Гацике я почувствовал себя обязанным сказать.

Другое соображение, повлиявшее на мой выбор, заключалось в доступности письменных и устных источников о тех гангстерах, которые удовлетворяли моим запросам.

Книги о преступности, написанные преступниками, юристами, журналистами, изобиловали неточностями, ошибками, слухами, неверными утверждениями и попытками обелить своих «героев». Использование этих источников часто ставило проблемы перед исследователем, ищущим правду. Поскольку я выбрал фрагментарный подход, то избежал многих трудностей, встающих перед историком, который должен судить о достоверности свидетельств.

Однако это не художественная книга. Где это было возможно, я проверял надежность моих источников и основывал свое повествование на фактах. Диалоги, содержащиеся в «анекдотах», либо написаны мной, либо воспроизведены с письменных источников. В нескольких случаях я редактировал материал, чтобы он лучше читался. И всегда прилагал все усилия к точному воспроизведению, не принося в жертву тон, вкус и дух рассказа и рассказчика.

В этом измененном и дополненном издании «Зато он очень любил свою маму» я добавил комментарии к источникам, а также новый материал.

Множество людей особенно помогли мне, и я хочу поблагодарить их. «Мервин», Ирвинг «Ицик» Голдстейн, Макс «Падди» Хинкс, Хеши Вайнер, Фэй Скуратовски, Джерри Кугель, Майрон Шугерман, Эли Голан, Давид Штерн, Херб Брин, Лестер Шаффер, Чарльз Джейкобс, Кэрол К., Реувен Дафни, Джереми Унтерман, Давид Авиви, А. Рубин, Мюррей Гринфилд и Лори Левински щедро предоставили мне свое время и воспоминания. Их вклад добавил и приправ, и сути в эту книгу. Также хочу поблагодарить Дину Рубенс, Давида Левитта и Фэй Ньюман Рубенстейн, потративших время на написание воспоминаний и поделившихся ими со мной. Вдобавок я хочу воздать должное людям, говорившим со мной, но ныне покойным, среди которых — Мейер Лански, Гарри Флейш, Хершель Кесслер, Сэм Хессел, Голландец, Филипп Сломовиц, Леонард Саймонс и Элси Проски, а также тем, кто беседовал со мной на условиях анонимности. Цитируя их в тексте, я ставил псевдоним вместо настоящего имени. Я также благодарен профессорам Менахему Амиру, Алану Блоку и Питеру Лапше за то, что они поделились со мной своим авторитетным мнением и указали источники по организованной преступности.

В течение двадцати лет я пользуюсь превосходными услугами людей из Департамента юстиции, обеспечивающих воплощение в жизнь Акта о свободе доступа к информации. Приношу благодарность всем, кто помогал осуществлять мои запросы, — Джеймсу Холлу, Томасу Брессону, Дэвиду Фландерсу, Эмилю Мошелле, Кевину О’Брайену, Линде Кпосс, Маршаллу Уильямсу и Хелен-Анн Нир.

Также благодарю Данну Хар-Гил, чьи редакторские навыки помогли мне более всего при работе над переизданиями книги. И наконец, я хотел выразить признательность и благодарность Айлану, Дрору и Мюррею Гринфилдам из издательского дома «Гефен» за их неугасающий интерес и поддержку.

Роберт Рокауэй

Арсуф, Израиль

Библиография

Правительственные и архивные источники

Департамент юстиции. Бюро по делам заключенных. Файл особо опасных преступников. Национальный архив, Вашингтон.

Дела Мозеса Л. Анненберга, Луи «Лепке» Бухалтера, Джека Гацика, Чарльза Соломона.

Департамент юстиции. Федеральное бюро расследований. Вашингтон.

Дела:

Исидор Блюменфельд, файлы 62-69850, 92-2720.

Лепке Бухалтер, файлы 60-1501, 62-99379.

Микки Коэн, файл 62-89947.

Артур Флегенгеймер, файл 23-2130.

Луи Флейшер, файлы 7-142, 62-29632, 15-1089, 62-1383.

Макс Хофф, файлы 62-22444-1-86, 62-31642, 62-91933.

Мейер Лански, файл 92-2831.

«Перпл гэнг», файлы 60-1501, 62-29632, 62-25345, 62-81093, 62-26664.

Арнольд Ротстейн, файлы 62-57444, 62-32855.

Мо Сидверц (Седуэй), файл 29-HQ-5892.

Бенджамин «Багси» Сигел, файлы 62-81518, 62-2837.

Мерт Вертгеймер, файлы 62-44462, 62-34294.

Эбнер Цвиллман, файл 62-36085.

Организованная преступность в междуштатной торговле. Слушания в Комитете по расследованиям преступлений организованной преступности в междуштатной торговле. 81-й съезд, 2-я сессия; 82-й съезд, 1-я сессия. Промежуточный доклад, окончательный доклад, слушания в 12 частях и индекс. Вашингтон, машинописное бюро правительства США, 1950–1951.

Дело Магнеса. Центральный архив истории еврейского народа, Иерусалим. Доклад Эйба Шенфелда о еврейской преступности Нижнего Ист-Сайда (Ныо-Йорк) и о Джеке Зелиге.

Комитет семидесяти собраний, городской архивный центр, университет Темпл, Филадельфия, Пенсильвания. Доклад Большого жюри Пенсильвании (1928) о синдикате Макса Хоффа.

Газеты

«Бостон глоб», 1933–1934 гг.

«Бостон ивнинг транскрипт», 24 января — 26 мая 1933 г.

«Вашингтон стар», 1942 г.

«Голливуд репортер», 8 января 1960 г.

«Дейли верайети», 8 января 1960 г.

«Детройт ньюс», 1920–1945, 1965 гг.

«Детройт тайме», 1933–1937 гг.

«Детройт фри пресс», 1927, 1945, 1964 гг.

«Джуиш дейли форвард» (идиш), 1944 г.

«Джуиш уик экзаминер», 1981 г.

«Едиот ахронот» (иврит), март 1972 г.

«Кливленд плейн дилер», 1951, 1953 гг.

«Лос-Анджелес экзаминер», 1947 г.

«Лос-Анджелес таймс», 1947 г.

«Нью-Йорк дейли ньюс», 1944 г.

«Нью-Йорк джорнал америкэн», 1939, 1944 гг.

«Нью-Йорк миррор», 1939, 1947 гг.

«Нью-Йорк сан», 1931 г.

«Нью-Йорк таймс», 1920–1947, 1956, 1959, 1973–1976, 1989 гг.

«Тайм», 4 сентября 1939 г.

«Филадельфия джуиш экспонент», 1928 г.

«Форбс», 13 сентября 1982 г.

«Чикаго дейли курьер» (идиш), 1924 г.

«Чикаго дейли ньюс», 1925 г

Интервью

Авиви Даниэль. Херцлия, Израиль, 3 апреля 1991 г.

Адлер Хаскел. Детройт, Мичиган, 18 августа 1989 г.

Брин Херб. Лос-Анджелес, Калифорния, 27 августа 1991 г.

Вайнер Хеши. Ньюарк, Нью-Джерси, 16 августа 1990 г.

Голан Эли. Херцлия, Израиль, 26 ноября 1992 г.

Голдстейн Ирвинг «Ицик». Ньюарк, Нью-Джерси, 16 августа 1990 г.

Голландец. Херцлия, Израиль, 24 ноября 1989 г.

Гринфилд Мюррей. Тель-Авив, Израиль, 15 мая 1988 г.

Дафни Реувен. Иерусалим, Израиль, 7 июня 1989 г.

Джейкобс Чарльз. Бостон, Массачусетс, 20 августа 1992 г.

Кесслер Хершель. Лос-Анджелес, Калифорния, 14 сентября 1989 г.

Кугель Джерри. Ньюарк, Нью-Джерси, 15 августа 1990 г.

Лански Мейер. Телефонный разговор, 27 августа 1980 г.

Левински Лори. Тель-Авив, Израиль, 5 апреля 1990 г.

«Мервин». Тель-Авив, Израиль, 19 апреля 1991 г.

М.С. Тель-Авив, Израиль, 16 апреля 1991 г.

Проски Элси. Тель-Авив, Израиль, 1 января 1991 г.

Рубин А. Тель-Авив, Израиль, 10 июня 1980 г.

Саймонс Леонард. Детройт, Мичиган, 20 августа 1985 г.

Скуратовски Фэй. Ньюарк, Нью-Джерси, 16 августа 1990 г.

Сломовиц Филипп. Детройт, Мичиган, 10 сентября 1989 г.

Флейш Гарри. Детройт, Мичиган, 20 июля 1985 г.

Хессел Сэм. Детройт, Мичиган, 23 июля 1986 г.

Хинкс Макс «Падди». Ньюарк, Нью-Джерси, 16 августа 1990 г.

Шаффер Лестер. Филадельфия, Пенсильвания, 14 августа 1991 г.

Штерн Давид. Тель-Авив, Израиль, 3 сентября 1992 г.

Шугерман Майрон. Тель-Авив, Израиль, 19 апреля 1991 г.

Унтерман Джереми. Бостон, Массачусетс, 16 декабря 1986 г.

Книги

Бейор Рональд. Соседи в конфликте: ирландцы, немцы, евреи и итальянцы города Нью-Йорка, 1929–1941. Балтимор: издательство Университета Джона Хопкинса, 1978.

Беннетт Дэвид. Партия страха. Американская история: от ксенофобских движений к «новому праву». Чепел-Хилл: издательство Университета Дюка, 1988.

Бергрин Лоренс. Капоне: Человек и эпоха. Нью-Йорк: Саймон и Шустер, 1994.

Берков Айра. Максвелл-стрит. Гарден-Сити, Нью-Йорк: Даблдей, 1977.

Берман Сьюзен. Изи-стрит. Нью-Йорк: Дайал-пресс, 1981.

Бирнс Томас. 1886 профессиональных преступников Америки. Нью-Йорк: Челси-хаус, 1969 (1886).

Блок Алан. Восточное побережье — Западное побережье. Организованная преступность Нью-Йорка, 1930–1950. Нью-Брансуик: Трансакшнс букс, 1985.

Болковски Сидни. Гармония и диссонанс: голоса еврейского Детройта, 1914–1967. Детройт: издательство Университета Уэйна, 1991.

Бонанно Джозеф, в соавторстве с Серджо Лалли. Человек чести. Автобиография босса боссов. Нью-Йорк: Саймон и Шустер, 1983.

Горен Артур. Евреи Нью-Йорка и поиск общности: эксперимент Кехилла, 1908–1922. Нью-Йорк: издательство Колумбийского университета, 1970.

Гош Мартин, Ричард Хаммер. Последний завет Лаки Лучано. Бостон: Литтл, Браун и компания, 1974.

Демарис Овид. Последний мафиози: вероломный мир Джимми Фратьяно. Нью-Йорк: Таймс букс, 1981.

Детройт. Под ред.: Холли, Мелвин. Нью-Йорк: Нью Вьюпойнтс, 1976.

Дженнингс Дин. Мы только убиваем друг друга: тяжелая жизнь Багси Сигела. Энглвуд Клифф, Ныо-Джерси: Прентис-холл, 1968.

Джозелит Дженна Вайссман. Наша банда: еврейская преступность и еврейская община Нью-Йорка, 1900–1940. Блумингтон: издательство Университета Индианы, 1983.

Диннерстейн Леонард. Антисемитизм в Америке. Нью-Йорк: издательство Оксфордского университета, 1994.

Дьюи Томас. Двадцать против преступного мира. Гарден-Сити, Нью-Йорк: Даблдей, 1974.

Жерве. Спиртные контрабандисты. Альбом вырезок эпохи сухого закона. Онтарио, Канада: Файрфлай букс, 1980.

Зион Сидни. Лояльность и предательство: история американской мафии. Сан-Франциско: Коллинз паблишерс, 1994.

Карп Авраам. Гавань и дом. История евреев в Америке. Нью-Йорк: Шокен букс, 1985.

Картрайт Дэвид, Герман Джозеф, дон Дес Харлаис. Выжившие. Устная история употребления наркотиков в Америке, 1923–1965. Ноксвилль: издательство Университета Теннесси, 1989.

Кларк Дональд Хендерсон. Правление Ротстейна. Нью-Йорк: Вангард, 1929.

Конот Роберт. Американская одиссея. Детройт: издательство Университета Уэйна, 1986 (1974).

Коэн Микки, в соавторстве с Джоном Пиром Ньюджентом. Это говорю я. Преступная автобиография Майкла Микки Коэна. Энглвуд Клиффс, Нью-Джерси: Прентис-холл, 1975.

Кресси Дональд. Национальное воровство. Структура и действия организованной преступности в Америке. Нью-Йорк: Харпер и Роу, 1969.

Кэтчер Лео. Большие финансы. Жизнь Арнольда Ротстейна. Нью-Йорк: Нью-Рошель, Нью-Йорк: Арлингтон-хаус, 1959.

Ландеско Джон. Организованная преступность в Чикаго. Чикаго: издательство Университета Чикаго, 1968 (1929).

Лейси Роберт. Маленький человек: Мейер Лански и гангстерская жизнь. Бостон: Литтл, Браун и компания, 1999.

Маас Питер. Дело Валачи. Нью-Йорк: Путнам, 1968.

Маккаби Пол. Джон Диллинджер спал здесь. История преступлений и коррупции в Сент-Поле, 1920–1936. Сент-Пол: Миннесота хисторикал пресс, 1995.

Мессик Хэнк. Лански. Нью-Йорк: Путнам, 1971.

Мессик Хэнк. Секретный файл. Нью-Йорк: Путнам, 1969.

Мессик Хэнк. Молчаливый синдикат. Нью-Йорк: Макмиллан, 1967.

Мюррей Джордж. Наследие Капоне. Нью-Йорк: Путнам, 1975.

Нелли Гумберт. Преступный бизнес. Преступления итальянцев и Синдиката в Соединенных Штатах Америки. Нью-Йорк: издательство Оксфордского университета, 1976.

О’Кейн Джеймс. Кривая лестница. Гангстеры, этносы, Американская мечта. Нью-Брансуик: Трансакшнс паблишерс, 1992.

Олсоп Кеннет. Бутлегеры. История эры сухого закона в Чикаго. Лондон, Великобритания: Хатчинсон, 1961.

Осбери Герберт. Банды Нью-Йорка. Неформальная история нью-йоркского дна. Нью-Йорк: Кнопф, 1927.

Рейд Эд, Овид Демарис. Джунгли зеленого войлока. Нью-Йорк: Трайдент, 1963.

Рокауэй Роберт. Евреи Детройта: у истоков, 1762–1914. Детройт: издательство Университета Уэйна, 1986.

Руденски Ред. Гониф. Блю Эрт, Миннесота: Пайпер компани, 1970.

Рут Дэвид. Изобретая врага общества. Гангстеры в американской культуре, 1918–1934. Чикаго: издательство Университета Чикаго, 1996.

Саймонс Говард. Жизнь евреев: голоса еврейского опыта в Америке. Бостон: Литтл, Браун и компания, 1988.

Сахар Говард. История Израиля. Нью-Йорк: Кнопф, 1976.

Синклер Эндрю. Эра наказания. Социальная история сухого закона. Нью-Йорк: Харпер и Роу паблишерс, 1962.

Сифакис Карл. Энциклопедия американской преступности. Нью-Йорк: Фактс-он-Файл, 1984.

Сифакис Карл. Энциклопедия мафии. Нью-Йорк: Фактс-он-Файл, 1987.

Слейтер Леонард. Обет. Нью-Йорк: Саймон и Шустер, 1970.

Слобин Марк. Арендные песни. Популярная музыка еврейских иммигрантов. Чикаго: издательство Университета Иллинойса, 1982.

Смит Ричард Нортон. Томас Дыои и его жизнь. Нью-Йорк: Саймон и Шустер, 1982.

Стюарт Марк. Гангстер номер два. Дылда Цвиллман — изобретатель организованной преступности. Сикокус, Нью-Джерси: Лайл Стюарт, 1985.

Сэнн Пол. Убей Голландца! История Голландца Шульца. Нью-Йорк: Нью-Рошель, Нью-Йорк: Арлингтон-хаус, 1971.

Теллер Джадд. Свои и чужие. Эволюция американских евреев с 1921 г. до наших дней. Нью-Йорк: Делакорт-пресс, 1968.

Туркус Бартон, Сид Федер. Корпорация убийц. Нью-Йорк: Да Капо пресс, 1979 (1951).

Уиллемс Корнелиус. За зелеными огнями. Гарден-Сити, Нью-Йорк: Гарден-Сити паблишинг компани, 1931.

Фельдстейн Стэнли. Страна, которую я тебе покажу. Три века жизни евреев в Америке. Гарден-Сити: Анкор-пресс, 1978.

Фокс Стивен. Кровь и власть. Организованная преступность Америки XX века. Нью-Йорк: Уильям Морроу и компания, 1989.

Фрид Альберт. Взлет и падение еврейских гангстеров в Америке. Нью-Йорк: Хольт, Райнхарт и Уинстон, 1980.

Хелмер Уильям, Рик Маттикс. Враги общества. Криминальное прошлое Америки, 1919–1940. Нью-Йорк: Фактс-он-Файл, 1998.

Шенберг Роберт. Мистер Капоне. Нью-Йорк: Уильям Морроу и компания, 1992.

Эйзенберг Деннис, Ури Дэн, Эли Ландау. Мейер Лански: козырной туз. Нью-Йорк: Пэддингтон-пресс, 1979.

Эйнштейн Иззи. Агент сухого закона номер 1. Нью-Йорк: Фредерик Стоукс, 1932.

Элдридж Бенджамин, Уильям Уоттс. Наш соперник, плут. Бостон: издательский дом Пембертон, 1896.

Энгельманн Ларри. Злоупотребление: проигранная война со спиртным. Нью-Йорк: Фри-пресс, 1979.

Статьи

Горен Артур. Святые и грешники. Изнанка американской истории евреев. Цинциннати: серия брошюр Американского еврейского архива, номер VII, 1988.

Джоннс Джилл. Отец-основатель. Человек, который изобрел современную индустрию наркотиков // Американское наследство, февраль-март 1993, с. 48–49.

Кузнец Саймон. Иммиграция русских евреев в Соединенные Штаты: Истоки и структура // Взгляды на американскую историю, № 9, 1975, с. 35–124.

Рейли Билл. «Нейлз» Мортон: Гангстер — Белый Рыцарь. // Внутри Чикаго, март-апрель 1990, с. 30–31.

Рот Уолтер. История Самуэля «Нейлза» Мортона: Голем XX века? // Еврейская история Чикаго, № 13 (октябрь 1989), с. 1, 6–9.

Слоним Джоэл. Еврейский гангстер // Отражение, № 3 (июль 1928), с. 36–41.

Уоршоу Роберт. Гангстер как трагический герой // В кн.: Непосредственный опыт. Под ред.: Роберт Уоршоу (Гарден-Сити, Нью-Йорк: Даблдей, 1962), с. 127–133.

Хайам Джон. Социальная дискриминация евреев, 1830–1930 // В кн.: Пошли их ко мне. Евреи и другие иммигранты городской Америки. Под ред.: Джон Хайам (Нью-Йорк: Атенеум, 1975), с. 138–173.

Хомер Марк. Бутлегеры и игроки Америки, 1920–1950 // Комиссия по рассмотрению общенациональной политики по отношению к азартным играм. Приложение I. Азартные игры в Америке. Вашингтон, 1976.

Холлер Марк. Организованная преступность в урбанизированном обществе: Чикаго в XX веке // Вестник социальной истории, 5 (1971–1972), с. 210–234.

Янни Фрэнсис. Мафия и паутина родства // В кн.: Криминальное общество: Организованная преступность и коррупция в Америке. Под ред.: Фрэнсис Янни и Элизабет Рейсс-Янни (Нью-Йорк: Нью америкэн лайбрари, 1976), с. 42–59.

Примечания

1

Крупнейшая американская сталелитейная компания.

(обратно)

2

Район лучших вилл и ночных клубов Чикаго.

(обратно)

3

«Фиолетовая шайка» (англ.).

(обратно)

4

Гостиница в Лас-Вегасе.

(обратно)

5

Kid Cann созвучно англ. «Kid can» — «ребенок сможет».

(обратно)

6

Заведения, нелегально торгующие спиртным.

(обратно)

7

Полоумный.

(обратно)

8

Dopey — полусонный, одурманенный.

(обратно)

9

Kid twist — крошка-обманщик.

(обратно)

10

Big Red — Большой Рыжий.

(обратно)

11

Искаж. «Get out of here».

(обратно)

12

Kid Dropper — Малыш-Пипетка.

(обратно)

13

«Крутые всадники Джека-Пипетки». Jack the Dropper созвучно англ. Jack the Ripper (Джек-потрошитель).

(обратно)

14

Здесь — Крошка-«скручиватель».

(обратно)

15

Эффектную.

(обратно)

Оглавление

Вступление

Глава 1 Преступные бароны Восточного побережья

Глава 2 Мошенники Среднего Запада

Глава 3 Перпл гэнг

Глава 4 У истоков

Глава 5 Риск и опасности гангстерской жизни

Глава 6 Хит-парад

Глава 7 На первом месте — семья

Глава 8 Защищая своих

Эпилог

Замечания и благодарности

Библиография

*** Примечания ***