свою морду посмотри, Берда! — отвечал ей Мордан. — На ней драугры горох молотили!
Среди детей слышалось хихиканье, но сразу обрывалось, как только разозлённая Берта оборачивалась в их сторону.
— Ты ублюдок красноглазый! А твоя эльфийская мать — шлюха! — кричал длинный золотушный Камерат, который на уроках Улрина ковырял в носу и втихаря поедал козявки.
— А твоя — корова безрогая! — парировал Мордан. — А отец — лесной спригган, корявый да трухлявый, поэтому и ты получился тощий, как палка, которой помои в ведре перемешивают.
Теперь все смеялись над Камератом.
— Эй, ты, серая сволочь! — выходил из глубины толпы рослый Болли, сын трактирщика и главный заводила среди мальчишек. — Иди сюда и поцелуй мой кулак.
— Не буду я его целовать, он у тебя навозом воняет, — отвечал Мордан, предусмотрительно отступая на безопасное расстояние, — потому что ты с навозной кучей обнимался. Она же твоя невеста!
Громовым хохотом взрывалась вся компания детей, Болли вспыхивал от обиды и кидался с кулаками на Мордана, но тот, хотя и не умел хорошо драться, зато отлично бегал. Поначалу ему легко удавалось сбегать. Но потом, видно, Болли сговорился с Фиром и Камератом, так что все трое кидались на Мордана одновременно с разных сторон, и в итоге он оказывался лежащим на земле, а сверху на него всей тушей усаживался Фир. Не спеша вразвалочку подходил Болли, брал Мордана за волосы и подносил к самому носу немытый кулак.
— Понюхай как следует, недоносок остроухий. Разве пахнет навозом? А? Пахнет? Пахнет?! Чего молчишь, красноглазый? Отвечай!
И с каждым вопросом кулак врезался в нос, из обеих ноздрей текла юшка. Но Мордан молчал, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. Иногда, заслышав шум, выходил Улрин, похожий на тощего седого аиста в бесформенной бурой рясе, и разнимал дерущихся. Иногда не выходил, и тогда издевательства продолжались до тех пор, пока Болли и его подручным это не надоедало. И каждый раз вокруг стояли и смеялись другие дети, громче всех ржала рябая Берда, сводные братья Лемме и Гемме тоже скалили щербатые зубы. Только один человек не смеялся в такие моменты — Эйра, ровесница Мордана, дочь хозяина торговой лавки. Она плотно сжимала губы и, нахмурив брови, смотрела на Мордана. Из всех фолкритских детей только Эйру Мордан не презирал. Но не потому, что она не смеялась, когда его били, а потому что на уроках Улрина она была единственной, кто мог соперничать с ним в знаниях и сообразительности.
Через некоторое время дети поняли, что состязаться в обзывалках с Морданом бесполезно, и стали его просто сразу бить. Как-то раз Мордан украл у отца нож и, достав его, смог отпугнуть обидчиков. Они нажаловались на него своим родителям, те рассказали Тефару, и Мордан был избит дома так, что потом два дня отлёживался. Однажды ненавистная троица мальчишек повалила его на спину, на одну руку уселся Фир, на другую — Камерат, а Болли одно колено поставил Мордану на грудь, а другим стал медленно и неотвратимо давить на горло.
— Ну как тебе, грязная Морда? — с гнусной улыбочкой спрашивал Болли хрипящего Мордана. — А? Что? Не слышу?
Мордану не хватало воздуха, грудь не могла подняться, чтобы вдохнуть, горло сдавливалось, пока совсем не перестало пропускать воздух. Лицо Болли нависало над ним, приближалось, увеличиваясь и расплываясь, смешиваясь с алыми пятнами, плывшими перед глазами.
— Отпустите его! Вы его задушите! — вдруг услышал он рядом с собой тонкий голосок Эйры, которая не выдержала и бросилась на мучителей. Камерат приподнялся и оттолкнул её в сторону, но этого движения хватило, чтобы Мордан сумел высвободить правую руку, он упёр её в грудь Болли и уже угасающим путающимся умом представил, как всю свою злость, всю ненависть он направляет через эту руку в своего обидчика. Раздался душераздирающий визг, запахло палёным, и тяжесть моментально свалилась с груди и горла. Мордан глубоко вдохнул и мучительно закашлялся. У него звенело в ушах, и он не сразу сообразил, что звенит от воплей Болли.
— Что тут происходит, деточки? Кто кричал? — раздался спокойный голос Улрина.
Мордан приподнялся и увидел, что все дети с перепуганными лицами тычут пальцами в Болли, который, сидя рядом с ним на земле с разинутым ртом и зарёванными глазами, держится за грудь.
— Ну-ка, ну-ка, покажи, — сказал Улрин и осторожно убрал руку Болли в сторону. Под рукой оказалась здоровенная дыра в рубахе, с обугленными краями, а сквозь дыру багровел сильный ожог.
— Это Мордан! Это Мордан сделал! — загалдели голоса вокруг.
— Я ничего не делал! — попытался крикнуть Мордан, но из горла вырвались лишь невнятный сип и бульканье.
— Мы все видели: это он сделал. Мордан — колдун!
Улрин сдвинул седые брови.
— Мордан, Болли, пойдёмте со мной, — сказал он тоном, который не предусматривал никаких возражений.
Мордан встал и пошёл за учителем. Он шёл справа от старика, а слева, слегка подвывая, плёлся Болли. Они пришли в знакомый дом Улрина, где он проводил
