Ничто не предвещало беды: была суббота, сияло солнце, погода ласково шептало легким осенним ветром прощальную симфонию вечности. Мы с женой немного пособирали опавшие желтые листья и, уютно усевшие на скамью, смотрели на алое зарево заката. Дачный сезон угасал. Голые ветви кустов, деревьев; мёртвые стебли цветов курились розовым дымом. Вдруг подул ветер, подняв в воздух скелеты жухлых трав, небо затянулось черными густыми облаками, набатно зачирикали птицы. Мы спешно покинули природу и спрятались в уютном домике возле слегка натопленного камина.
Ветер усиливался, в порывах стараясь сорвать мне крышу. В тревожном ожидании я долго стоял у окна, смотрел необузданную стихию природы и думал о том, как беззащитен человек перед капризами природы.
Ну вот, успокоилась мокрая, холодная буря. Заработала спутниковая антенна и мы стали смотреть последние новости. Но пришла новость оттуда, откуда мы её не ждали. У жены зазвонил мобильник.
– Привет, Лора!.. Что случилось?.. Да ты что! О-о-о! Ничего себе!.. А мебель?.. А посуда?.. И электричество?.. Да ты что!.. Ну что ты, Лора, конечно скажу. Хорошо… Хорошо… Сейчас скажу. Я перезвоню.
Она глубоко вздохнула и хотела извещать о том, что же там у наших друзей такое случилось и чему она так удивлялась, но при имени Лора я уже понял, что Боря Бешенный, муж Лоры и по совместительству мой однокурсник, влип опять, чему я в принципе совсем не удивился, потому как за то время, которое я знаю Борю Бешенного, мы, его однокурсники уже привыкли к его попадаловам. Но на первых словах жены я не на шутку испугался.
– Лора Боровикова звонила. У них крышу снесло.
– Что? У обоих? И что, в дурку попали? – озабоченно спросил я. Согласитесь, крышу снести можно и на сарае, а можно и на плечах, посему и ничего неудивительного в том, что я испугался.
– Да нет! Крышу на даче у них снесло вчера. Ветром. Бедный Борис!
Своё известие касательно Бешенного то с жалостью, то с досадой в голосе, она всегда закачивала так: «Бедный Борис!». Сколько раз ей приходилось это повторять, она уже и сама, наверное, не помнит. Я рассмеялся. По-другому было невозможно никак. Зная Борю и его постоянные приключения, невозможно не смеяться даже тогда, когда вроде и не прилично, потому как у людей горе, у людей крышу на даче снесло в прямом смысле, а не так, как мне сразу показалось, но и удержаться от смеха нет сил, когда знаешь, кто такой Боря Бешенный. Ах ты Борик, ах ты мой дорогой, что же это тебя так преследует рок судьбы? Почему ты, почти прожив уже жизнь, так и не научился жить спокойно, как живут миллионы людей вокруг, жить праведною жизнью? Впрочем, может и не надо жить спокойно? И кто сказал, что это и есть единственно праведная жизнь?
Жена уже давно спит, а я думаю. Думаю и вспоминаю…
С Борисом Боровиковым мы, его однокурсники, познакомились на первом курсе института только спустя месяц с момента начала учебного года, когда после выписки из больницы на первую же лекцию он появился с законсервированной в медицинском бандаже правой рукой и широко распахнутой улыбкой до ушей. Но легенда о его подвигах насквозь просверлила наши мозги ещё задолго до его появления на наших глазах как физический объект. Невысокого роста, ширина могучих плеч почти ровна с его ростом, на плечах очень короткая и основательно поставленная шея, плавно переходящая на круглую как футбольный мяч крупную голову, на которой уже давно стёрлись следы волос, которых, когда-то, судя по затылку, густо и весело росли на такой большой поляне.
Боря наш, как вы уже догадались, тоже носит фамилию Боровиков, а кликуха Бешенный к нему прицепилась ещё со школьной скамьи за его действительно неудержимо бешенный темперамент и исключительную преданность к справедливости, по вине которой Боря вечно попадал в немилость школьному начальству даже тогда, когда на нём не было ни капли вины, а просто защищал правду.
О том, что в школе он мог с кем-то провести лабораторные занятия на тему что такое есть кровавая бойня с горячей красной струёй из носа, мы поверили сразу, как только увидели его левый, свободный от бинтов, бандажа и весь в шрамах кулак, а на его плечах и руках, торчащих из тельняшки-безрукавки, гордо и демонстративно рисовались килограммы выпуклых масс, сурово напоминающих крепко натренированные мышцы; но мы никак не могли представить его в роли школьного хулигана, террориста в масштабе одной отдельно взятой школы хотя бы по той причине, что Боря никак не был похож ни на хулигана, а тем более, – на террориста; с лица у него не сходила улыбка даже когда он спал или просто сидел и терпел жестокое поражение в борьбе со сном на нудной и почти никому непонятной лекции по политэкономии.
При первом же знакомстве, – это же понятно! – мы устроили ему вступительный экзамен в нашу уже успевшую подружиться ассоциацию одногруппников: всех изнутри грызла червь любопытства, в каких же таких битвах и ради чего он пожертвовал здоровьем и целостностью своей правой руки, без которой гонка за выживание в борьбе за звание студента политехнического института после первой же сессии становится весьма даже туманным понятием: как конспект писать, как чертить?
Оказалось, после успешной сдачи вступительных экзаменов, Боря решил с друзьями отметить это знаменательной событие, на которое после трёх лет срочной службы матросом он даже и не рассчитывал с первого раза пришвартоваться в бухту высшего учебного заведения, и по этой причине в нём разродилась феерическая радость, вследствие чего у бывшего матроса сломался тормозной кран и он, сев на двухколёсную мотоубийцу друга, покатил по ночному городу, врезался в какой-то бетонный столб, сломал ключицу, два ребра и правую руку в трех местах. Рассказывал обо всём этом Боря Бешеный со смехом и так, как будто всё это случилось с его заклятым врагом, а не с ним, отчего и мы покатывались со смеху безудержно. Мы не могли не смеяться, слушая его рассказ: он рассказывал весело, сочно, с юмором и подробно подчёркивая мельчайшие подробности, а мы словно на вечере юмора сидели.
Марать бумагу конспектами он, естественно, не мог, и по этой причине старался слушать лекции во всём напряжении своего мозгового вещества, и за этим тяжким трудом почти всегда засыпал на лекциях, положив под голову согнутую левую руку.
Про сон Борика Бешеного я должен остановиться особенно подробно. Это даст читателю более полное представление о нашем уникальном таки однокурснике. Итак, ночь. Перед тем, как ложиться спать, Боря переворачивал вверх дном оцинкованный таз для стирки, которого я покупал накануне, заводил старый механический будильник времён первой мировой войны на максимальную громкость, и клал его на дно таза, где уже лежали какие-то ключи, ножницы, монеты, чтобы не проспать первую пару лекций в родном альма-матере. В половине седьмого утра от оглушительного тарахтенья, напоминающего близкое движение танковой колонны, просыпалось всё общежитие, соседи же по комнате закрывали уши подушками, дабы избежать неотвратимой травмы ушных перепонок; сам же Боря Бешеный продолжал при этом храпеть таким усердием, что мог бы заглушить рев моторов целого танкового батальона.
Минут через десять-пятнадцать, очухавшись от контузии, мы, его соседи по комнате, вырубали этот ядрёный будильник и начинали тормошить виновника тревоги, а иногда даже удавалось придать отнюдь не проснувшемуся, ещё крепко спящему матросу запаса, сидячее положение, что в принципе не имело никакого значения для самого Борю, потому что ему было всё ровно как спать, – сидя или лёжа.
После двух или трёх дней тяжёлой травмы по причине воздушных тревог над ухом, мы разбили об стенку тяжелый механический будильник времён первой мировой войны, обматерили вчерашнего матроса простым деревенским сленгом и подписали промежуточный контракт, где мы приняли на себя обязательства пинать нашего друга ногами каждое утро и обливать его холодной водой до тех пор, пока он не вернётся с волшебной страны сна в наш грешный , но реальный мир лекций в восьмом учебном корпусе нашего института. И мы с большим удовольствием и ревностным усердием принялись выполнять пункты наших обязанностей, не скрывая при этом удовольствие, получаемое от возможности отмщения за наши почти состоявшиеся сердечные приступы от утренних тревог.
Со временем бунт на корабле начал приносить свои плоды и наш друг, и по совместительству однокурсник, стал входить в колею институтского графика, как неожиданно грянул гром: Боря опять лёг в больницу. Оказалось, что кость правой руки срослась не по правилам, аморально, почему и пришлось коновалам снова сломать её и опять законопатить в более надёжный гипс. Спустя всего лишь неделю Боря Бешеный встал перед нами в свежей гипсовой обновке руки и со смехом рассказывал о том, как несколько врачей ломали его руку через колено и не никак могли сломать, и только когда появился здоровенный бугай с размерами и весом знаменитого штангиста Василия Алексеева, удалось решить вопрос, но оказалось, однако, что было рано радоваться: рентген показал, что сломали руку не по старым разломам, а совершенно в другом месте, попутно образовав при этом ещё два небольших осколка, следствием чего стало необходимость срочной ручной операции. Наркоз, скальпель, зубила, молоток… Перекроили, собрали по кусочкам, зафиксировали, зашили, замуровали в гипс.
У нас, у молодых, которых и к врачам-то ходили только раз в жизни за справкой перед поступлением в альма-матер, волосы на голове стали похожи на сибирскую тайгу, встав дыбом, а он как ни в чем не бывало рассказывает красочно, захватывающе о жуткой картине раздробления своей руки со смехом, шутя, как будто рассказывал какой-нибудь веселый анекдот. Рассказывать же он умел анекдоты просто блестяще. Любой анекдот из его уст никого не оставлял равнодушным и сразу становился классикой.
Тут надо отметить ещё одну черту его характера. Вы когда-нибудь видели, как стреляет корабельный многоствольный револьверный пулемёт? Для тех, кто не видел, попробую объяснить коротко: это жуткий шквал огня! Десять тысяч выстрелов в минуту! Вот примерно так разговаривал Боря Бешенный, при этом с такой же дикой быстротой размахивая левой, свободной от медицинского вмешательства, рукой. Если внимательнейшим образом не слушать его, то можно было отстать от его мыслей, потерять логику и перестать его понимать вообще. Но…
Но что больше всего нас удивляло и забавляло в нашем друге и однокашнике, это то, как ему так красиво, так неожиданно и незаметно удавалось заснуть буквально за считанные секунду: только что человек рубил анекдоты, сам разрываясь от смеха и других сводя в гомерический хохот, а уже через миг спит так сидя за столом, что не разбудишь даже выстрелом из пушки буквально возле уха. Ка это возможно? Понять мы не могли.
Боря опять, после больницы, с трудом и не без нашей помощи, стал вспоминать, что он вообще-то студент первого курса политехнического института и тут, как ни крути, есть такие науки, называемые начерталкой и черчением, для которых необходимы две руки, чтобы управлять кульманом; и каково же было наше удивление, когда он как ни в чем не бывало одной только рукой умудрялся что-то и чертить, и рисовать, правда, фиксируя при этом кульман то бородой, то гипсовым произведением медицинского искусства на правой руке.
Между тем приближалась зимняя сессия, которая, если кто помнит, обычно совпадала с зимними холодами со снегом, льдом не только на тротуарах, но даже на бетонной площадке перед входной дверью в общагу. Я подозреваю, что при словах снег и лёд, вы, читатель, уже смутно стали догадываться, к чему я веду и вы будете совершенно правы, если догадались о том, что влип опять наш Боря Бешеный в грустную историю ну прямо перед самой зимней сессией! И влип конкретно! Выходил из общежития, как всегда, на бешеной скорости, и поскользнулся так, что ноги его на какое-то мгновение оказались выше головы, а тело по горизонтальной проекции совершенно неуправляемо и неприятно больно приземлилось к острым рёбрам бетонных ступеней, резко затянув за собой при этом ноги вниз и расколов ими большой кусок льда на асфальте, которого ночной мороз как будто специально приготовил для нашего Борика, в результате которого друг наш, как потом показали съёмки, получил дополнительный стимул любить жизнь в виде сломанной левой лодыжки, вывих позвонка и сильнейшее сотрясения оставшейся целым после первого полёта на забор части мозгового вещества внутри его круглого и крепкого черепа.
Первую психологическую помощь оказал ему неспеша идущий за ним Игорь Мороз, староста наш и полная противоположность Борику Бешенному, редко употребляемым в нашей гильдии почти стихотворным выражением: «Твою ж мать!» А профессиональную помощь оказала уже скорая, наконец-то приехавшая через часа полтора. А вот что случилось дальше, вы, дорогой мой читатель, бьюсь об заклад, не угадаете никогда! А случилось вот что.
Не прошло и десяти дней, как в самый разгар зимней сессии на пороге во всей своей красе вырисовался наш незабвенный Борик Бешенный. Не успели мы ещё и сообразить, как он бодро допрыгал на одной ноге и при помощи одного костыля до своей кровати, и начал подробно выкладывать всё своё медицинское досье за истекший период, подробно останавливаясь при этом на мельчайших деталях своих раскрошенных костей и чуть не вылетевшего из черепа мозгового вещества, но что самое интересное, сопровождал он весь этот рассказ чуть ли не истерическим смехом, заряжая и нас такой истерией, что наша студенческая общага тряслась ещё три дня после нашего хохота и чуть не развалилась на мельчайшие обломки, но в последнюю минуту пожалела нас, несчастных студентов и так уже измученных теоремой Коши и историческим материализмом. Я никогда и никого больше не встречал в жизни, чтобы о трагическом мог бы рассказать так, просто умереть можно от смеха. Талант, просто гений рассказа наш Борик. Но и это, друг мой, не самое интересное в нашем Борике Бешенном. Мы больше всего удивились тому, как он, практически не посещая всё полугодие лекции, не ведя никаких конспектов, стартовав только с середины сессии, успешно сдал все экзамены и закончил эпопею вместе с нами. Ну, талантище, – и всего-то!
Нет, конечно, тут мы, его одногруппники, помогали ему, – делились конспектами, подсказывали инвалиду, жертве своего темперамента, в конце концов мы же его усыновили всей комнатой, когда ему, как члену вполне обеспеченной семьи, не дали право поселиться на двух квадратных метрах площади студенческого общежития, приютили, разместив на раскладушке, – в тесноте, да не в обиде, но все же мы были удивлены его способностями выходить из кризиса в такой короткий срок.
Тем временем студенческая жизнь шла своим чередом и незаметно даже для себя мы оказались под всё активнее греющими лучами солнца весны. Борик наш по-прежнему плёлся на лекции, всё также хромая на левую ногу, а иногда даже успевал на первую пару, где он в последних рядах аудитории успешно продолжал спать с открытыми глазами; так же мощно и с усердием храпел в общаге по ночам, к чему мы уже, – удивительное дело! – привыкли и только посмеивались, безразлично шутя про колхозный трактор и продолжающуюся посевную компанию в одной отдельно взятой комнате студенческого общежития. Посещал Борик больницу регулярно, соблюдал все рекомендации врачей, также был заряжен неудержимым оптимизмом и даже засобирался поехать с нами в студенческий стройотряд летом, куда мы уже вели набор центурионов, но случилось…
Я думаю, нет, я даже уверен, дорогой мой читатель, что вы не поверите в это, но это случилось… Борику опять сломали руку. Да, да! Именно ту, правую руку, которая почти полгода была закована в гипсовую тюрьму: рентген опять показал, что не туда завернули обиженные куски кости и плевать они хотели на надежды и чаяние эскулапов. Глубоко вздохнули хозяева скальпеля и опять пригласили в помощь скромного обладателя могучих плеч, после чего Борика выгнали из больницы, замазав его истерзанную правую руку в свежий раствор гипса и даже не предложив переночевать или попить чайку.
Мы уже не смеялись. У нас закончился смех на эту рекламную пиар-акцию, на сабантуй. Нам стало досадно, что летом не будет с нами Борика, к казусам которого мы уже привыкли и полюбили его несмотря на его ночные издевательства над нашими ушами посредством оглушительного храпа, к которому, впрочем, мы тоже привыкли. Сам же Борик совершенно не унывал и уже назавтра договорился в деканате, что он практику пройдет в институтском гараже; уж больно он любил возиться с техникой, – хлебом не корми, а дай только копаться в моторе и в мазуте пачкаться. Об этой страсти его я ещё расскажу позже, а пока я хочу вам поведать ещё об одном эпизоде из богатой, насыщенной невероятными событиями жизни нашего друга Борика.
На следующий год Борик всё же попал в стройотряд и, скажу вам, тоже проявил себя с совершенно неожиданной стороны.
Мурманская область. Строительство атомной электростанции. Рядом со станцией возводится городок Полярные Зори для работников атомной. Мы, студенты, прокладываем в городке бетонные тротуары по северным технологиям. Двор рабочего общежития. Привозят бетон, раскидываем, уплотняем виброрейкой. Шумит последняя, как последняя сволочь. Народ выглядывает в окно, возмущается, матерится безбожно, требует прекратить шум в выходной день. Но мы-то не можем, мы работаем и в выходные, работаем с бетоном, а он, зараза, станет очень быстро. Выходит из общаги один полупьяный, весь в наколках и вставными желтыми зубами, измученный похмельем гражданин, разбивает бутылку об стенку, держа её за горло и с этим лепестком в руках прёт на нас, извергая сквозь редкие зубы густой блатной жаргон и обещая в сию же секунду отправить нас в загробный мир. Но мы не готовы ещё в загробный мир, потому что у нас тут план горит перед днём строителя. Борик, который тоже пока не торопится туда, а торопится как раз выполнить план с лопатой в руках, пытается его утихомирить, но видя перед собой озверевшее существо, делает легкое и нежное движение в сторону руки со стеклянным лепестком. Дикий крик, разлетевшиеся осколки стекла, переломанная рука, кровь, милиция, протокол, больница, пятнадцать суток хозяину сломанной руки, благодарность Борику и выполненный план.
Долго мы ещё вспоминали героический поступок Борика, спасший нам жизнь и его невозмутимый с улыбкой рассказ об этом, а мы ещё и приукрашивали событие, добавляя от себя подробности, на которые способна была наша фантазия, в результате чего вместо одного хулигана получилось два, три, а потом и вовсе целая толпа, что придавало нашему рассказу большую значимость и беспримерный героизм. Продолжали рассказывать об этом и в поезде, когда, заработав кучу денег, ехали уже домой, в Минск в поезде, где случилась ещё одна забавная история. Немного выпили и Борик наш забрался на верхнюю полку, закурил и, как ему и положено было, сразу уснул с сигаретой в руках, да так, что сигарета между пальцами в согнутой руке касалась грудной клетки и он только на следующий день обнаружил у себя на груди глубокий ожёг длиной в спичечный коробок, шириной чуть меньше, но тоже впечатляюще. Рука вместе с сигаретой качалась, обжигала тело, а он, – хоть бы хны! – спал и даже не сразу почуял ожег, а обнаружил только на следующий день. Такой вот у нас был Борик Бешенный, таким он и остался на всю свою взрослую, а теперь уже и старческую жизнь.
Из нашей студенческой жизни, конечно, можно много интересного рассказать, но это может занять много страниц, и чтобы не надоедать читателю, я стараюсь описать только такие эпизоды из жизни моего друга «бедного Борика», про которых лично в большей или меньшей степени стал свидетелем. Да простят меня наши милые дамы, потому что сейчас речь пойдёт о них. Вернее, об одном эпизоде с ними. Это тоже интересно.
Итак, пятый курс. Наши парни как-то резко и неожиданно взяли моду жениться перед самым выпуском, чтобы на рабочее место явиться уже семейным человеком, и тем самым придать себе некую солидность, в надежде быстрейшего получения служебных квадратов. Чуть ли не каждую неделю свадьба. Гуляем, веселимся, пропиваем друзей, несмотря на душераздирающую тревогу о предстоящей защите диплома. На одной такой свадьбе Борик наш танцует и любезничает с молодой дамой броской красоты с чёрными вьющимися длинными почти до пояса волосами и соблазнительными формами, рвущимися к неутомимому кровавому бою. На второй день свадьбы Борик излагает мне секретное дипломатическое сообщение – он приглашён в гости к ней с ночёвкой, и я в придачу для её подруги. Уточняем: она живёт с родителями в частном доме на окраине города, а родители уехали на дачу и приедут только в понедельник. А нам что, двум молодым и пока что подозрительно холостым голодным до женской ласки мужчинам! Поехали.
Я не стану описывать, какой шикарный ужин устроили нам девочки, до какой степени мы были раскалены и честно отработали положенный в таких случаях джентльменский набор, не скрывая свои восторги и неудержимый темперамент, поскольку никого я этим не удивлю, но вот что случилось потом, на этом нужно остановиться поподробнее.
Уставшие от ненасытной любви, измученные в горячих объятьях своих подруг, мы заснули только под утро и даже не услышали, как во двор частного дома, где мы пировали всю ночь, заехала старенькая легковушка. В легком халате с растрёпанными волосами, перепуганная вчерашняя подруга сильно тормошила Борика тщетно пытаясь его разбудить, но он оставался невозмутим, пока я не облил его холодной водой из бутылки со стола. Я уже надел брюки и успел открыть окно в сад, когда Борик только открыл глаза. Начал он приходить в сознание только когда в дверь начали колотить и угрожать убийством. Подруги наши уже тихо плакали, просили быстрей выпрыгнуть в окно. Я прыгнул первым, показав Борику пример, и успел пригнуться за кустом в ожидании друга, но Борик замешкался и потерял несколько драгоценных секунд. Дверь в комнату свиданий сломал, на пороге появился отец любвеобильной нашей красавицы и выпалил дублетом из двустволки в сторону убегающего уже в саду Борика…
В больнице из тела Борика под его весёлый рассказ о нашем аморальном походе за удовольствиями, и угорающий от смеха медицинский персонал, хирург вытащил целое состояние в виде свинцовой дроби и на несколько дней припаял его к больничной койке, приказав лежать с перевязанной задницей к потолку, а в общаге нашей из моих уст к вечеру знали уже все в подробностях и считали нас счастливчиками, что унесли ноги и остались в живых. Коварный смех при этом как будто кричал: «Так вам и надо, бабники дуреголовые!»
Не долго нам напоминали про наше бегство с запретной зоны, одолевали уже тревоги перед защитой и заботы после получения дипломов – взрослая и серьёзная жизнь начиналась.
Закончили мы институт и на некоторое время потеряли друг друга: у каждого появились свои житейские проблемы и думать о других не было времени.
Прошли годы, жизнь, будто сорвалась с цепи, стала стремительно меняться. Большая наша Родина приказала долго жить. Появились новые понятия в речах простых людей: кооператор, челнок, курс валют, интернет… И меня вынужденно затянуло в этот водоворот. Искал и нашел я свой бизнес. Немного оперившись, я почувствовал в себе горькую тоску по своим ребятам-однокурсникам. «Одноклассники» не помогли – кроме одного нашего, который знал тоже не много о наших, я не нашёл никого. В поисках каких-либо следов затерявшихся моих однокашников я нагрянул в свою бывшую кафедру и – Ба-а-а! – нашёл Борика Бешенного, чему и он, и я были сказочно рады. Оказалось, – я даже не знал об этом, – что наш знаменитый своими приключениями Борик остался на кафедре научным работником и даже замахнулся было на защиту кандидатской, но тут как гром среди ясного неба с шумом и гамом, новыми идеями и соблазнами нагрянула перестройка. Борик тоже не устоял и под натиском ветра перемен, сначала стал кооператором, а позже и вовсе – претендовать на обладателя высокого звания предпринимателя.
Арендовал наш герой один бокс в ведомственных гаражах института и начал создавать свой собственный бизнес в области ремонта и реставрации легкового автомобильного парка столицы нашей любимой Родины. И должен я заметит, что стартовые условия у него были гораздо лучше, чем у Генри Форда в его мастерской с дырявой крышей. Окрылённый идеей и охмуренный розовыми фантазиями, Борик за копейки купил своё первое средство передвижения – поржавевший и с не работающим двигателем продукт отечественного автопрома с уже привычным нашему слуху итальянским именем «Жигули» с великой целью превратить сие изделие в шедевр на колёсах, чтобы потом продать этот шедевр почти через аукцион и заработать тем самым первый солидный оборотный капитал.
Сидим у Борика в лаборатории, он так же эмоционально и весело, как и в юности, рассказывает о своём увлечении идеей, ну а я, зная Борика и предполагая, чем его афера закончится, уже смеюсь с самого начала рассказа. Сам он тоже смеётся как ни в чём ни бывало и продолжает рассказ. Короче, Борик с невиданным подъёмом моральных и мобилизацией физических сил взялся за любимой дело – возиться с техникой, и работал как одержимый в течение нескольких месяцев, не видя света. А свет тем временем пробежал мимо него бешенной скоростью и Борик только теперь заметил, что кругом всё уже изменилось в ценах, предпочтениях, вкусах, и капитал, который Борик вложил в дело, это уже совсем не капитал, а так, – слёзы. Но Борик, как и всегда, не сдавался. С целью выручить хоть какие-то финансовые поступления в семейную казну, он решил выставить на всеобщее обозрение в местном авторынке свой шедевр и выехал с раннего утра в нужном направлении будучи в отличном настроении и полон жизненных надежд.
Вы теперь только не смейтесь, дорогой мой читатель. Я тоже не смеялся. Долго не смеялся, держался до тех пор, пока сам Борик со стула чуть не упал от смеха. Ну, тогда и я не устоял и разразился, вытирая просачивающиеся от смеха слёзы.
В общем, ехал Борик на рынок, как, впрочем, и всегда, быстро, а тут откуда ни возьмись, выскочила чёрная кошка и прямо под колёса побежала. Хозяин шедевра, даже не успев сообразить, на автопилоте резко повернул руль влево от кошки и подставил свой бок под удар объезжающей его на большой скорости машины, отчего шедевр Борика отскочил в другую сторону и на полном ходу боднул толстое, мощное основание трубы фонаря уличного освещения…
Очнулся Борик в больничной палате только через несколько дней и узнал от врачей весьма приятные новости о том, что он только немного порезан в трёх местах, о чём свидетельствовали несколько швов на лбу и на щеке; что его нос, собранный из нескольких лоскутков, стал даже красивее, чем был – хоть на выставку; что вылетевшие два передних зуба – это вовсе не такая уж большая потеря, о которой можно жалеть – челюстной хирург предложит тебе сто вариантов прикручивания в челюсть современных ослепительно белых зубов, которые сразу омолодят тебя на несколько лет. А ещё от врачей Борик узнал, что, оказывается, ключица его и раньше была сломана, и что даже не стоит об этом упоминать, потому что опять заживёт, как и в молодости. Согласитесь, всё это было довольно приятно слышать от внимательного травматолога в белом халате. Тот факт, что грудная клетка у Борика от удара в рулевую колонку стала немного меньше в результате хирургического вмешательства посредством вырезания части легких, врачи предпочли промолчать из чисто этических соображений, чтобы не сильно радовать пациента информацией о желанной потере веса, равного двумстам пятидесяти граммам. Эти приятные новости об остатках своего физического состояния, Борик выслушал, как и всегда он это делал, с улыбкой и как будто даже радовался тому, что попал в аварию, и что остался в живых. Но самое приятное было в другом.
Самый приятный сюрприз Борику преподнесла служба «Горсвета». Вместо того, чтобы предъявить иск по полной, «Горсвет» скромно нарисовал ему сумму, только два раза превышающую стоимость фонаря и затрат на его замену, – и ни копейки за моральные страдания работников городской службы освещения. Повезло Борику. Очень повезло. Тем более, что оплатила все эти счета жена его, Лора.
Кстати, а Лоре. Хорошей она оказалась женой, о чём мы и не догадывались, когда знакомились с ней. А познакомились мы с ней в весьма любопытных обстоятельствах. Давайте, коротко расскажу об этом.
Была зима. Мы только что сдали госэкзамены, но ещё не приступали к работе над дипломными проектами. Гуляли. Расслаблялись. Я уже не помню, как появилась Лора в нашей студенческой комнате, но покинуть нас она явно не спешила. В четырёхместном студенческом келье она по очереди арендовала на ночь наши кровати, при этом с удовольствием расплачиваясь с арендатором лаской и вниманием всю ночь, пока у него хватало сил и желания, попутно хваля своего благодетеля за его темперамент и могучую мужскую силу. Днём же она умудрялась ещё и есть приготовить, убраться в нашем жилище и даже в магазин сходить за покупками за свой счёт.
Следующая ночь всё повторялась уже с другим арендатором половину панцирной кровати. Так жила она у нас недели две или три, как потом незаметно, как и появилась, исчезла. Вновь появилась она внезапно только летом, под самую компанию защиты диплома нашей группой, и появилась уже не одна, а с внушительно выставленным вперёд животом и с папашей, – мужиком весьма солидным, крепким в словах и намерениях, который сразу известил нас, что он как минимум искалечит Борика, если он откажется жениться. Почему Борика, подумали мы: в аренду ведь давали кровати мы все. А потому, оказалось, что Лора только его и запомнила, и указала, что только он является отцом ещё не родившегося человека.
Борик не отказался. Он по обыкновения посмеялся, выслушав сурового папашу, и сразу согласился стать отцом, тем более что суровый папаша Лоры обещал свадьбу им сыграть за собственные кровные сбережения, освободив Борика и от дальнейшего поиска жилья для молодой семьи. А почему бы и нет! Лора девочка весьма даже привлекательная, хотя и несколько наивная, и безобидное кроткое существо, которое совсем не претендует на роль Эмансипе. Жить с такой женщиной, как показало время, оказалось совсем не трудно и даже комфортно, о чём свидетельствовало и наличие у них троих детей. Когда же Борик в очередной раз попал, она чартерными рейсами в соседние города и республики снабжала их товарами из братской Белоруссии и тем самым быстро собрала нужную сумму для жизни и радости от покупок. Из рассказа Борика я понял, что она такая же весёлая и не конфликтная, как и в молодости, а ещё с годами стала довольно хозяйственной женщиной и внимательной любящей женой. А мы, его подельники, тихо, но издевательски хихикали над ним тогда, когда он согласился взять в жёны брюхатую неизвестно от кого наивную девушку. А зря, как оказалось. Дай бог каждому такую жену. Это я несколько слов о Лоре, чтобы иметь общее представление об окружении Борика. Возвращаемся, однако, к нему самому.
Все долги Борика перед «Горсветом», как мы уже знаем, оплатила Лора, а сам Борик, смеясь и радуясь тому, что числится ещё в живых, быстро пошёл на поправку.
После выписки из больницы Борик на некоторое время перестал тратить семейный бюджет на свою очередную бизнес-идею и потихоньку восстанавливался в своём гараже, окунувшись в мазутную стихию, выполняя работы по мелкому ремонту двигателей. Лора тем временем расширила географию поставок, вследствие чего торговый оборот её резко пошёл вверх и она втянула в свой бизнес уже повзрослевших дочерей, а сына, самого младшего в семье, поручила Борику, доверив ему не только воспитание, но и контроль за учёбой и поведением наследника, дабы тот не осрамил почтенных родителей каким-нибудь недостойным проступком.
Дочери же Борика на славу вышли разумными и жизнеспособными созданиями, вынужденными, как и мать их, самим строить свою судьбу, безо всякой надежды на мужчин как таковых, а на отца, – тем более. Особенно выделялась в семье старшая дочь: она была красива, статна, не по годам умна и весьма целенаправленна. «Ну ещё бы! – шутили мы иногда за спиной Борика. – Плод коллективного труда!»
С годами люди вроде как утихают, становятся размеренными, спокойными в мыслях, движениях и поступках, и эти определения подходят к нормальным, по нашим, обычных людей, понятиям, но только не к Борику. Борик не был нормальным, он был бешенным. В мыслях, поступках, движениях; и никак не собирался не то, чтобы стареть, а даже повзрослеть не думал ни на йоту! Такой же быстрый, шустрый, молодой и, несмотря на многочисленные записи в медицинской книжке, весёлый и полон грандиозных жизненных планов как минимум на две пятилетки.
Пока Борик утверждался мазутных дел мастером в маленьком арендованном гараже института и мечтал построить хоть небольшой, но современный завод по ремонту двигателей внутреннего сгорания, ярким пламенем сгорели его мечты и любимое дело, которому он хотел посвятить весь остаток своей жизни. Лора с девочками преуспели в своём бизнесе, заработали кучу денег, купили шикарный грузовой бус и приказали Борику закрыть своё, хоть и любимое, но вонючее мазутом дело и сесть за руль новенького буса и ездить в стольный город соседней дружественной нам страны, где женщины семейства уже открыли пункт оптовой торговли и пару небольших магазинчиков для розницы. Борик не хотел бросил свои мазутные дела, сопротивлялся как мог, но три женщины таки уговорили его. Уговорили и глубоко пожалели потом.
Первая поездка на недалёкую страну получилась успешной и у Борика на щеках появились ожоги первой степени и огромный волдыри от горячих поцелуев своих дам за успех их бизнеса на новом уровне, где уже и любимый папик подключился, что придавало совсем другой вес семейному мероприятию. На второй поездке тоже ничто не предвещало беды, но только вот малость расслабился Борик, уменьшилась высота эмоционального полёта и заснул Борик за рулём буса от тихого монотонного шума новенького двигателя, и врезался в задницу стоявшего на обочине большущего пассажирского автобуса международного значения. Особенный шарм к событию придавал тот факт, что случилось это ночью и за полтыщу километров от семейного гнезда Борика.
Стоит ли тут рассказывать о последствиях аварии, я даже не знаю, потому как вы, читатель, зная бешенный темперамент Борика, его совершенное неумение ездить на разумных или хотя бы на указанных дорожными знаками скоростях, сами обо всём уже догадываетесь. Но всё же я коротко упомяну об основных моментах. В общем, Борика вытащить из бывшей кабины буса удалось только вырезав половину искореженных деталей кабины с помощью больших ножниц в руках доблестных работников службы спасения. Доставили его в больницу буквально за полчаса до смерти от потери крови, порезали, вырезали, зашили, законопатили в гипс и стали ждать: выживет – не выживет…
На четвёртый день Борик открыл глаза и сразу увидел Лору и девочек своих. На вопрос Лоры: «Как ты?» он только улыбнулся, потому что он не знал, если ли в его организме хоть одна целая кость. Лора уже не улыбалась. Она не могла улыбаться. Продав оставшиеся лохмотья от нового буса, она частично заплатила за понесённый ущерб туристическому автобусу, за задержку рейса на целые сутки, за вынужденную аренду номеров в гостинице для туристов, и ещё осталась должна кучу денег. По этой простой причине ей совсем не моглось радоваться даже тому, что Борик всё же остался живой и вот он, лежит неподвижно и даже улыбается. Только младшенькая дочурка села на край кровати и вытирала слёзы, тихо проговаривая: «Папа…Папа…» Папа хотел сказать что-то, чтобы успокоить её, но ни челюсть, ни язык не слушались хозяина и оставалось ему только слегка улыбнуться.
Забрать искалеченные мощи своего папика девчонки не могли, врачи запретил его даже трогать, не то, чтобы возить, носить. И только через месяц больница дружественной нам страны выписала его и предъявила совсем не дружественный счёт за лечение из-за отсутствия медицинской страховки пациента. Домой Борик явился почти в полном здравии. Ключевое слово тут, – почти. Потому что он довольно неловко хромал на правую ногу, а в левой руке ему приходилось держать трость опорную с анатомическим мягким захватом, что свидетельствовало о не совсем сросшихся переломах костей. И довольно забавно было смотреть на Борика с его бешенным темпераментом, когда он медленно наступал на правую ногу и без привычки неумело опирался на трость. Над этой картиной, похожей на танец инвалида, больше всех смеялся сам Борик, не оставляя уже выбора нам.
И что вы думаете, друг мой, на этом Борик успокоился? Остыл? Утихомирился?
Правильно думаете! Утихомирился, но только до того, как утихомириться, он успел ещё раз попасть в аварию, переломать и несколько ранее уцелевших костей, получить сильнейшее сотрясение мозга и на целых шесть месяцев числиться нестроевым. К тому времени дочери уже успели обзавестись своими семьями и что и как себя чувствует их любимый папаня, интересовало их не более последних новостей о международной политике, к которой девочки были совершенно равнодушны. Тем не менее, на семейном совете большинством голосов объявили папику самые суровые санкции, вынесли последнее предупреждение, запретили сесть за руль до тех пор, пока свой темперамент не обуздает! О том, что эти требования глубоко утопические, они и сами знали, но тут уже у девочек появился серьёзный аргумент. Звали аргумента Шуриком, Сашей и приходился этот аргумент младшим братом девочек. Ему успело стукнуть необходимые для получения прав лета и ему было наказано срочно обучиться и научиться ездить, исключительно соблюдая правила дорожного движения, а не так, как некоторые, на которых девочки исключительно из соображения тактичности не стали указывать пальцем.
Этот ралли Борик проиграл с треском и даже на несколько минут у него выключился револьверный пулемёт, потеряв дар речи. Немного придя в сознание, Борик тут же разработал и принял запасной план действий: построить дачу и готовиться к выходу на пенсию. Собственными руками! По собственному проекту! И за неслыханно рекордный срок! Немного сварив в извилинах головного мозга стратегические и тактические нюансы этой, казалось бы, утопической идеи, критически оценив свои физические возможности, Борик с обычным для себя сумасшедшим энтузиазмом принялся за дето. Тем более, что идея понравилась всем членам семьи и была одобрена продолжительными аплодисментами. Вся зима ушла на изучение нового для себя дела, проектирование и обсуждение бесконечных вариантов планировки. К весне, наконец, в бодром настроении и добрыми намерениями Борик принял присягу на верность идее и торжественно обещал, что к осени будет выстреляна пробка от бутылки шампанского в честь новоселья в пахучем свежими красками дачном домике в живописном месте, где для Борика, как рыбака, просто рай, а не жизнь даче.
Сказано, – сделано. Построил Борик свою дачу к осени. Да, конечно, ездил я к нему на стройку несколько раз, делился опытом, подсказывал, но контролировать всю его работу подряд я не решился, чтобы не задеть в нём самолюбие Давида IV Строителя. И что случилось в результате, вы уже знаете, читатель, – снесло крышу на первом же порыве осеннего ветра. И как раз первыми холодами с мокрым снегом.
Почему Лора звонила именно моей? Да потому что у меня есть своя строительная контора и дюжина опытных пап Карло, чтобы любую крышу поставить на место, – хоть старую, хоть новую; хоть на даче, хоть на плечах.
Поехал я сразу, проверил, оказалось, что Борик забыл закрепить как следует стропила и мауэрлат к стеновым балкам. То есть, вся крыша на стенах просто лежала как раскрытый зонт на лужайке. За два дня мы с моими мастерами разобрали останки крыши, подшаманили её и за два дня прилепили обратно на своё место, но уже так, чтобы дурные ветры больше не беспокоили семью моего друга Борика и не подрывали его авторитет перед народом, за что я был награждён приглашением на рыбалку.
От рыбалки я категорически отказался и напомнил ему, как я уже однажды согласился и поехал, мы с ним громко рассмеялись: есть что вспоминать со страхом в душе, дрожью в теле и радостью в сердце оттого, что мы чудом остались живы. Но об этом уже в другой раз. Весьма любопытная, скажу я вам, история получилась с той рыбалкой. Как вспомню, дрожь пробегает от спины до головы.
23.03.22. Минск
