– Станция «Щелковская». Конечная. Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны.
Я, затаив дыхание, сделала шаг и очутилась на платформе.
Десятью станциями ранее Я стояла на платформе, задумчиво вглядываясь в темноту тоннеля. Поток людей за моей спиной, казалось, хлынул из всех щелей поезда и распространился по станции.
Что ж, я снова оказалась внутри гудящей толпы. Она вибрировала и перемещалась, словно единый живой организм. Люди толкались, протискивались кто куда, а я так и оставалась безучастно стоять на месте.
Скопление людей, напоминающее пчелиный рой, буквально вытекло куда-то за пределы подземелья. На платформе стало тихо, и только иногда где-то далеко можно было услышать стук каблуков.
Я все еще стояла неподвижно. Говорят, там, наверху, идет дождь. И, похоже, весьма неслабый – на станции оказалась девушка, ведущая борьбу с насквозь мокрым складным зонтиком, который, очевидно, складываться и не собирался.
Мой взгляд уткнулся в надпись на стене: «Смоленская». Я невольно улыбнулась – именно с этой станции началась моя любовь к Метрополитену. Маленькой девочкой я разглядывала мраморные стены и белые потолки, в которых чувствовала себя настоящей принцессой в замке. Не удивительно, что эта станция привлекла мое внимание – она такая же светлая и воздушная, как счастливые детские мечты.
На самом деле, я спускаюсь в метро как в укрытие от всего мира. Не зря же говорят: «Хочешь спрятать – спрячь на самом видном месте». Прятаться лучше в толпе, которой нет дела до тебя.
Из темноты тоннеля показался тусклый желтоватый свет. Фары поезда выползли из мрака и выволокли за собой вереницу вагонов.
Моих волос коснулся мягкий, теплый ветер. Он шелохнул пряди, дотронулся до шеи и умчался прочь. Двери открылись.
Не хотела об этом вспоминать, но, увы, сказать придется: кажется, это моя последняя поездка. Мне всегда твердили, что я сильная, но, как оказалось, болезнь в разы сильнее. Понятия не имею, сколько именно мне осталось – может, неделя, а, возможно, только несколько часов. Вы скажете, что я чересчур спокойно об этом говорю, но я, наверное, просто устала бояться. Вот и подумала, что сесть на поезд – лучшее, что могу сделать. И не важно, куда он меня привезет.
Несколько минут спустя поезд уже стоял на «Арбатской». В вагон пробрался запах кофейных зерен, шоколада и, наверное, моей первой любви. Здесь царит уютная изысканность, полумрак с вкраплениями света. Эта станция донельзя романтичная, будто созданная для мимолетных поцелуев в тени колонн и долгих, нежных объятий.
Я чувствовала, что поезд набирает скорость, но мысли так и остались на той платформе. Кисть правой руки стало приятно покалывать – мое подсознание сохранило тепло рук «Того Самого», когда мы сидели на одной из лавочек и считали поезда. Их через нас прошло немало, и теперь они казались мне лишь теми, что мы упустили зря вместо того, чтобы сесть на первый попавшийся и укатить куда подальше. Сейчас понимаю, что надо было бежать, пока стучит сердце, бежать и добираться до целей, не дожидаясь следующего шанса или поезда.
У нас тогда были одни наушники на двоих, в которых неизменно играл рок. Мы наизусть заучивали песни Короля и Шута, гуляли по городу, связанные тонким черным проводком.
Поезд погрузился во тьму. За окном к нему тянулись провода, узкий проход стиснул пространство. Стук колес стал запуганным, словно это сердце поезда все сильнее стучит от быстрого бега.
Люди в вагоне притихли. Слабое освещение не могло скрыть того, что было снаружи, – пустоту. Все мы были заперты в капсуле, в некой машине времени, скрывающей живых внутри мрака.
Всего через минуту оцепенение спало; тоннель вывел нас на «Площадь Революции». Как по мне, революция происходит внутри у каждого, кто оказывается на платформе. Статуи людей заставляют переоценить общество в целом. Взять, например, бронзового отца с сыном на руках. Мужчина держит малыша то ли показывая ему все вокруг, то ли демонстрируя прохожим. Я каждый раз проходила мимо и думала, хорошо, что статуя неподвижна. Мальчик даже спустя много лет будет сидеть у отца на руках, останется цел и невредим. Он, как и я когда-то, может почувствовать себя в безопасности в крепких папиных руках, хотя вокруг кишит непонятная суматоха. Но, знаете, за новые и новые встречи с ним стало казаться, что глаза малыша становятся взрослее, а он все же перенимает многолетний опыт отца.
Статуи бронзового цвета – законные жители платформы. Они выбрали каждый себе по уголку и наблюдают за перемещениями подвижных людей. Может, они смотрят на нас с уверенностью, что мы слишком глупые и наивные, или, напротив, молча завидуют нашей возможности уехать.
Двери вновь открылись и пустили людей наружу. С каждой станцией поезд все наполнялся новыми пассажирами, набирал жителей своего маленького импровизированного городка. Интересно, тяжело ему потом отпускать их – уже прижившихся персонажей Метрополитена?..
Одного взгляда на платформу хватило, чтобы понять, где я нахожусь. «Курская». По телу пробежали мурашки – значит, я еще жива. Станция, конечно, очень красивая, но на ней я впервые осталась совсем одна.
Я проводила взглядом поезд; он с нарастающим гулом скрылся в темноте и увез с собой тех, кого я раньше считала друзьями. Первый раз в своей жизни я поняла, что могу быть по-настоящему одинокой. Мне не с кем поговорить, у меня кроме самой себя никого нет. Осталась лишь слабая надежда, что это все временно.Я бродила по «Курской» словно по музею собственных страхов и ошибок – пару раз даже показалось, что кто-то шипел, чтобы посетители вели себя тише или не трогали экспонаты.
Год спустя я приехала на «Электрозаводскую». Просто ходила по станции и разглядывала потолок, на котором будто бы висели гигантские перевернутые свечи. Это были два мира – темные плиты на полу, похожие на шахматную доску, и повернутый к ним светящийся свод. Я тогда была между ними, но готовая подняться выше, к свету, стать частью верхнего мира. И, знаете, тогда у меня получилось.
Я на протяжении года чувствовала себя поездом, который потерялся среди станций в поисках депо. Многолюдные платформы не принимали меня, тоннели вытесняли прочь, другие поезда были далеко впереди или ехали в противоположном направлении. Но вот однажды я решилась поднять взгляд и посмотреть на одинокое величие станций, которые тихо улыбались мне.
Получается, метро было со мной на протяжении всей жизни. Платформы могут быть такими же разными, как и люди вокруг. У каждой из них свой характер, язык, даже запах. Одна для тебя словно бабушка – приветливая и уютная, с запахом запыленного старого радио и газет. Другая будет лучшей подругой – нальет кофе, спрячет в уголке, позволит выплакаться и даст дельный совет. А третья заставит почувствовать себя сильнее, от нее веет уверенностью и решимостью.
Поезд затормозил напротив яркой вывески «Семеновская». Почему-то в Метрополитене нет дела до окружающих, а им, как не странно – до тебя. Здесь твое окружение – мысли да колонны, одиноко стоящие в стороне. Кажется, даже колонны привыкли, что их не замечают, а только обходят стороной.
– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Партизанская».
– Ребята, ну поставьте вы свет нормально! Не сюда! Что со звуком? Уже давно должно было быть готово, как ещё не закончили?!– Да, таким-то темпом нам понадобятся ещё две чашки кофе. Что скажешь? – спросила я у подруги, наблюдая за суетой на площадке.– Полностью с тобой согласна.Крики одногруппника эхом донеслись уже с другого конца помещения. Конечно, мы все наблюдали за ним с улыбкой, а он, как-никак, все же был главным, и поэтому нервничал.– Шевелите копытами своими! Нам помещение сдавать через несколько часов!Все мы в этом году заканчивали кинематографический институт. И именно поэтому сейчас из кожи вон лезли, чтобы снять совместную короткометражку. Нужно же сделать так, чтобы нас запомнили, верно?Без одного шага режиссёры, актёры и звуковики метались по площадке. Подруга протянула мне бумажный стаканчик с горячим напитком, я отогнула «носик» у его крышки и сделала глоток. Вот уже в ближайший час камеры будут направлены на актёров, а те в свою очередь оживят написанный лично мной сценарий.
Это и была моя мечта – увидеть сошедших с бумаги персонажей, понять, как устроено закулисье кино. «Партизанская» напомнила мне студию, что тогда казалась огромной, полной воздуха. От платформы, как бы это ни было символично, отходят три пути, которые будто говорят: выбор за тобой. Я в тот год чувствовала себя живой, способной дышать и творить, и мне тогда действительно была открыта не одна дорога.
Мужской голос в вагоне объявил станцию «Измайловскую».
«06:21», – мигало электронное табло над платформой.Нас тогда было четверо. Какой черт нас дёрнул поехать в такую рань, думали мы, сжимая в руках билеты.Я бросила рюкзак около колонны и плюхнулась на него. Спать хотелось невозможно, но жажда приключений была сильней. Маленькой компанией мы ждали электричку до другого города. На платформе было тихо и, учитывая ранний час, достаточно холодно. Тем не менее, яркие осенние деревья в сочетании с голыми рельсами смотрелись просто волшебно, но вместе с тем невероятно легко.Когда нас все же пустили в тёплый вагон, сон как рукой сняло. Кто-то взял с собой гитару, мы по-турецки расположились на сидениях и подпевали любимым песням; у меня в рюкзаке завалялась колода карт, и я без зазрения совести обыгрывала друзей в дурака.
Поезд вновь оказался в тоннеле. Ходят слухи, в темноте каждый может поговорить со своим подсознанием. В темноте наши мысли способны достучаться до нас.
Что же сделала я? Я… Ладно, не буду врать хотя бы себе. Не стала известной или богатой, не была идеальной дочерью, подругой или второй половинкой.
Я много видела вокруг, что хотела бы изменить. У меня, как и у большинства, было то, что не устраивало. И да, я не достигла столько, сколько хватило бы для того, чтобы хоть что-нибудь поменять. Мир после меня не станет лучше или хуже.
Пожалуй, я слишком много анализировала. Людей, поступки, слова – в общем, все вокруг. Правда, эта привычка в самой себе мне даже нравилась. Возможно, из меня бы вышел неплохой психолог.
Ну, собственно, что ещё могу сказать? Я была своего рода бунтаркой. Помню, как наотрез отказывалась кого-либо слушать, и в итоге ничуть не пожалела. Да, было на порядок сложнее без чужих слов, но в конце я поняла, что сделала все так, как хотела. По-своему криво-косо, с отбитыми коленками и парой шрамов, но успела полюбить и почувствовать себя своим идеалом, живой душой.
– Станция «Щелковская». Конечная. Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны.
