"хамсин".
Закаливший свой дух в левантийской золе,
он издревле прописан на этой земле.
Старобытный зверюга, горячий дракон
с длинным пыльным хвостом, не считает препон.
В нем жестоких берберов горячая кровь
Злоба проданных черными черных рабов.
Здесь, на ближневосточном своём рубеже
Мы к горячим соседям привыкли уже
Притерпелись, проблемы и беды деля.
Что поделаешь? Это ведь наша земля!
В еврейский праздник суккот
Колдовских древних слов сочетанья
В них надежда на Бога и страх,
Все мы помним, что значат скитанья
жили предки в пустыне в шатрах.
Мы держались традиций веками
хоть свободен наш дух и нестрог.
Ламп гирлянда мигнет огоньками.
Так поднимем ЛУЛАВ и ЭТРОГ!
И в палатке под листьями пальмы,
При открытом пологе входном,
Будем медленно есть и печаль мы
запивать будем красным вином.
Шар луны в неба синем бассейне,
воздух светится от волшебства,
"Будь БАРУХ АДОНАЙ ЭЛОГЭЙНУ!"
повторяем молитвы слова.
Мы не голодны, Боже, и здравы,
Нам учиться-работать не в лом.
Мы не просим богатства и славы
Все что нужно — один лишь ШАЛОМ
До рассвета растянется ужин
Будет пища лежать на столе
Помоги, Адонай! Нам лишь нужен
мирный труд на свободной земле!
Древний Акко
Пепел времени — пыль да порох
в порах трещин в твоих стенах.
Акко, Акра, — преданий ворох!
Чем ты бредишь в полночных снах?
Видишь ты египтян колесницы,
ассирийских копий леса?
Может, звон монет тебе снится,
финикийские паруса?
Богател на торговле перцем
в разноречии толп людских.
Помнишь Ричарда с львиным сердцем?
Крестоносцы, ты помнишь их?
Был твой порт всем народам базаром
и весь мир в ладони держал.
И тебя ценили не даром
как в подбрюшье Востока кинжал.
Ах, как славно здесь бились турки,
прикрывая Иерусалим.
Видел ты Бонапарта фигурку?
Как он рвался к стенам твоим!
А потом и турков не стало.
Стал ты, Акко, вонючий хлев.
Лишь мослами покачивал вяло
переевший Британский лев.
Но свалил он к своей бленнорее,
от бессилия и стыда.
И освоили Акко евреи.
Окончательно. Навсегда.
Не суѐтно здесь, дышится сладко
Камни. Вечность. На камнях — мхи.
Рифмы сами ложатся в тетрадку.
Ну хотя бы эти стихи.
Вади Кельт. Иудейская пустыня
Вẚди Кельт — высохшее русло (ручей), тянется с запада на восток, через Иудейскую пустыню, от Иерусалима до Иерихона. Сюда направляли козла отпущения за грехи всего народа "к Азазéлю". В пещеры Вади Кельт удалялись отшельники, чтобы быть ближе к Богу.
По преданию на горе Карантẚль постился 40 дней, а затем подвергся искушению Иисус Христос.
Голы лунные пейзажи.
Гор голодных вернисажи:
охра, сепия и даже
терракот и карамель.
Как опоен белладонной
Разум, жаром исступленный.
Жжется воздух раскаленный
Это, детка, Вади Кельт!
Иудейская пустыня.
Камень, щебень, пыль и глина.
Как морщины исполина
вади режут гор кисель.
Никого. Лишь в тенях резких
то ли оживают фрески
То-ли искуситель в феске,
то ли крошка Азазель.
В логах, балках и распадках
серый вьюн ползет украдкой
змей да ящериц укладки.
Жизнь и скаредна и зла.
Грозному Творцу внимая
Плачет здесь душа немая.
И грехи с себя снимает
отпущением козла.
Карантẚль. Морастырь искушения в Иерихоне
В туч хиджаб свой лик стыдливо
прячет бледный ночи спутник.
Зашуршит листвой олива,
вопрошая "Кто ты, путник?"
Согнут весом тяжкой клади
как добычей тать порочный,
Ты каких иллюзий ради
в час крадешься неурочный?
Мрачны гор ночных теснины
ветер стылый посвист мечет.
Звуки глухи, тени длинны.
Вдох на чет а выдох- нечет.
Лезут щупальца тумана
Как драконы из урочищ
Ты бредешь походкой пьяной.
Странный путник, что ты хочешь?
Шкандыбаешь тропкой тёмной
меж утесами и бездной.
На плечах, — валун огромный,
грубый, тяжкий, бесполезный.
Больно давит плечи камень,
щиплет едкий пот глазницы.
Каждый тяжкий шаг — экзамен:
Не свалиться! Не свалиться!
А усилья все бесплодней,
и ползет из теней плена,
словно дух из Преисподней,
фѐтор затхлости и тлена.
(
фетор- зловоние)
Стекленеет, исчезая
тень в предчувствии рассвета.
Ветер рыскнет, как борзая:
Путник! Путник! Где ты? Где ты?
Смоет пеленой сырою
старых гор ночную повесть.
День не скажет. Ночь сокроет
Кто тот путник: Демон? Совесть?
![]()
