Эту историю мне рассказал один мой приятель. Как-то раз в субботу вечером решили мы с друзьями в русской баньке попариться, и сняли вчетвером, часика на три (для начала) баню в ближайшем пригороде. Сначала, как водится, решили кроме кваса и минеральной воды ничего не брать. Потом подумали, посоветовались и заменили квас пивом, минералку водкой.
Уже в раздевалке, у Андрюхи – будущего рассказчика, я заметил на плече свежую татуировку в форме и разъярённого быка. Естественно, я поинтересовался, откуда такое неожиданное влечение к этому животному. Но Андрюха к проявленному интересу отнёсся прохладно и как-то подозрительно недружелюбно. На вопросы остальных, зачем ему эта татуха, он неохотно буркнул что-то вроде: «я имею на неё право», и больше к нему никто не приставал.
Однако мину через сорок, когда поставили под стол вторую бутылку из-под водки, а сверху залили парой пива, Андрюха сам начал:
– А хотите знать, откуда у меня эта татуировка? – он шлепнул себя по плечу.
– Да, – ответили мы хором.
– Ну, тогда слушайте…
Андрюха парень деревенский, в городе живёт лет как пятнадцать, не больше. До этого жил в деревне Кнубрь. Есть такая деревенька, названа в честь одноимённой речушки, протекающей рядом. Если глядеть по карте, то деревня эта от города находится совсем недалеко, причём между двух весьма оживлённых трасс. Но расположена она так неудобно, что добираться до неё сущий ад. Автобус туда не ходит, ближайшая остановка проходящего автобуса в семи километрах от деревни, а дорога до деревни грунтовая – одни ухабы и выбоины; а после дождя, а также весной и осенью – грязь непролазная. И так эта маленькая деревушка своей обособленность и отдалённостью от цивилизации известна стала, что по всей Орловской области, когда хотят сказать об отдалённости и труднодоступности какого-то места, говорят не «у чёрта на куличках», а «в конубрях» (лишняя буква добавляется для облегчения произношения).
В общем, живёт в этой деревне Андрюхин родной дядька по матери – Павел Петрович. В деревне все зовут его Петрович. Весёлый мужик, если верить Андрюхе, шебутной. Крёстный его, кстати. Так вот поехал этим летом Андрюха к дядьке, отдохнуть на природе. Гостинцев из города взял разных; Петровичу, естественно, табака рассыпного для трубки и кой-чего из алкоголя. Тут как раз по случаю, кто-то в городе продавал дорогой алкоголь по очень умеренным ценам. Есть, конечно, подозрение, что дорогими были только этикетки на бутылках, а сам алкоголь стоил тех денег, что за него просили, но никто им не травился (Андрюха проверял неоднократно), товар имел вид презентабельный, в Кнубрях про цены никто не знал, поэтому для подарка Петровичу вполне годился. Как оказалось, не просто годился.
– О-! – восклицал Петрович, – ставя на стол прямоугольную литровую бутылку, – Вот это угодил дядьке, так угодил. Написано-то по ненашему: ру… рум»…
– Это ром, дядь Паш, – вставил Андрюха, довольно улыбаясь, – кубинский.
– Что? Кубинский? С самой Кубы, от Фиделя? – всполошился Петрович, – Етишь твою через коромысло! Вот ты молодец, Андрюха, ничего для дядьки не жалко. Понял, Михалыч, какой у меня пленник! Во-о…
Михалыч, сосед Петровича, сидел за столом вместе со всеми, во дворе под навесом, и внимательно следил за манипуляциями хозяина дома.
– Так, а это что у нас? Те… те… ни хрена не разберу эти каракули…
– Дядь Паш, это текила – мексиканская водка на кактусах, – пояснял Андрюха, всё надуваясь и надуваясь от гордости, словно индюк.
– Ох, едрить твою… – взмахнул руками Петрович, – Ты слышал, Михалыч, из Мексики, на кактусах…
Была ещё бутылка чиваса и шотландского виски. Петрович не уставая хвалил напитки и племянника. Он откинулся на стуле, набил трубку немецким трубочным табаком, затянулся.
– Хорош табак, ничего не скажешь. Не махра, конечно, советская, но тоже ничего, – он выпустил струю дыма, – А что, неужто виски, и взаправду, из Шотландии?
– А тебе больше поговорить с племянником не о чем, только об водке… – вставила тётя Таня – жена дяди Паши, развешивая рядом бельё.
– Ты, женщина, ничего не понимаешь, – спокойно отвечал Петрович, – во-первых, водки здесь нет. Есть ром, есть те… эта как её… текил, чибас, виски…
– Всё одно, – тётя Таня вытерла о фартук руки и взяла пустой таз, – лишь бы нажраться.
– Во-вторых, после трудовой недели, в субботу, да ещё с племянником, которого полгода не видел, выпить самое милое дело.
– Выпить да, но не нажраться как свиньи.
– И, в-третьих, Танюха, хватит нудеть, неси закуску на стол.
– Вот стирать закончила, сейчас готовить буду.
– Готовить потом, – Петрович махнул рукой, – неси, то, что готовить не надо: огурцы, помидоры, сало, капусту квашеную…
– Ага, Андрейка с дороги, голодный, а ты говоришь капусту квашеную.
– Тёть Тань, да не голодный я, правда, – замахал руками Андрюха, – Как следует, потом поедим, все вместе. Что Вы будете из-за меня наготавливать. Дядя Паша прав, сальца, да капустки квашеной, под хорошую выпивку в хорошей компании в самый раз будет.
Тут забрехал пёс, калитка открылась, вошла Матрёна – жена Михалыча, в руке она несла свёрток.
– Чевой-то ты несёшь? – осведомилась Татьяна.
– Дык, мой сказал, тут у вас… здравствуй, Андрейка…
– Здрастье, тёть Матрёна.
– … пиршество какое-то намечается, вот закуски принесла: грибков беленьких маринованных баночку, тушёночки свойской, да сыру козьего; ты ж знаешь, я коз недавно завела.
– А, это ты к месту, пошли в дом, поможешь мне в подпол слазить.
– Так, – Петрович отложил трубку и потёр руки, – пока бабы стол накроют, мы начнём. Только вот с чего?
– Без закуски? – подал голос Михалыч.
– А то впервой! – всплеснул руками хозяин дома.
– Не ну то когда нет, а то… – Михалыч умолк.
– А мы по классическому рецепту, – вмешался в разговор Андрюха, – виски принято пить с содовой, так и будем, – он достал из пакета бутылку «швепса».
– Это содовая? – недоверчиво покосился на бутылку Петрович.
– Ну, типа того. – успокоил его Андрюха, – Дядь Паш, ты стаканы-то ставь.
Петрович поставил три гранёных стограммовых стопки в рядок, рядом ещё три стакана, для содовой. Андрюха откупорил бутылку виски, разлил по стопкам, затем разлил «швепс».
– Ну, за встречу, – произнёс тост Петрович, но пить не спешил. Понюхал виски, посмотрел на Андрюху, – Это ж самогон.
– Дядь Паш, – улыбнулся тот, – виски и есть самогон, только очень качественный.
– Как самогон? – не понял Петрович.
– Ну, технология изготовления виски, такая же точно как и самогона. Только на заводе делается.
– Хреновня какая-то, – проговорил Петрович.
– И не говори, – поддержал его Михалыч.
– Хотя пахнет, конечно, хорошо, – продолжал философствовать хозяин, – не то что у Васильны, сивуха сивухой.
– Это да, – снова согласился Михалыч.
– Пить-то будем? – вставил слово обиженный Андрюха.
– За встречу, – повторил Петрович и опрокинул стопку в рот.
Выпили, запили содовой, закурили.
– Не, – начал Петрович, – хорошо пошла.
– Что да, то да, – опять поддакнул Михалыч.
– Хорошая вещь, сразу чувствуется, – дядька обнял племянника за плечи, – угодил ты мне.
– Уже пьете, без закуски, – Татьяна с Матрёной вышли из дома с руками занятыми тарелками и банками.
– Да мы только по одной и успели, вас пока дождёшься… – хозяин решил не нагнетать ситуацию.
Бабы быстро накрыли на стол и Петрович тут же предложил:
– Девки, давайте с нами.
– Да ещё чего, – ответила Татьяна, хотя уходить она явно и не собиралась.
– Садитесь, садитесь, – вмешался Андрюха, – тёть Тань, тёть Матрён; посидим поговорим, сто лет не виделись.
Бабы сели за стол, Петрович поставил на стол заранее приготовленные рюмки и стаканы.
– Шотландский виски, – торжественно произнёс он, поднимая кверху бутылку.
– Ну, виски, так виски, – смиренно согласилась Татьяна.
Через полчаса разговор за столом струился спокойно и непринуждённо. Сначала все обсуждали качество заморского пития, пока не пришли к выводу, что это вещь всё-таки хорошая.
– Не, ну немножко на самогон похоже, – говорила Татьяна, – но пьется просто замечательно, чувствуется, что вещь качественная, дорогая. Кстати, Андрей, а сколько такая бутылка стоит?
– Ну, – растерялся тот, – я-то подешевле, через своих людей брал…
– А в магазине?
– А… в магазине такая тысячу восемьсот стоит, – выпалил Андрюха. А что? Он в магазине смотрел, такая стоит тысячу восемьсот рублей. Не эта, а такая. Он никого не обманывал.
– Сколько? – Татьяна поперхнулась малосольным огурцом, – Да ты обалдел такие деньжищи тратить!
– Мне для своего дядюшки ничего не жалко, – Андрюха положил руку на плечо Петровичу.
– Во у меня какой племяш, понятно? – тот улыбался во весь рот, – для дядьки родного ничего не жалко.
– Да племянник-то молодец… – вставила Татьяна и таинственно замолчала.
– Ты, Танюха, это что? Ты что имеешь ввиду? – вскипел Петрович, – ты на что, баба глупая, намекаешь?
– Белым снегом… – затянула Татьяна.
– … белым снегом, – подхватила Матрёна.
– Ночь метельная ту стежку замела… – запели бабы в два голоса.
– Ах так? Я… я, племяш, докажу, что я умею быть благодарным, – продолжал суетиться Петрович, – я … я тебя сегодня вечером таким деликатесом угощу, какого ты в городе отродясь не пробовал.
Андрюха сначала отнекивался, пропуская дядькины крики мимо ушей, а потом заинтересовался, что же есть в Кнубрях, чего нет в областном центре.
– А потом узнаешь, придёт время, узнаешь, – Петрович немного успокоился, – Татьяна! – оборвал он её пение, – сегодня Борьку забиваем.
– Так мы в августе собирались. К этому готовиться надо.
– Две недели раньше, две недели позже, какая разница, я сказал сегодня! – Петрович изо всех сил изображал главу семьи с непререкаемым авторитетом, – тем более вон какой помощник у нас. И Михалыч поможет.
Михалыч согласно кивнул:
– Помогу.
– Как знаешь, – равнодушно ответила Татьяна.
– Ты это, готовься, готовить это, то самое, знаешь что, – хозяин, казалось, потерял нить своего собственного разговора. Однако жена его поняла.
– А-а, так ты для этого? Всё свою дурацкую затею не оставляешь. Ну, смотри. Надо за Иванычем идти, пока он ещё трезвый должен быть.
– Зачем нам Иваныч? – Петрович хлопнул Андрюху по плечу, – гляди, какой орёл у нас есть. Плечищи не хуже чем у Иваныча.
– Причём здесь плечищи, – Татьяна постучала пальцем по лбу мужа, – Иваныч всю жизнь кузнецом работает, он тебе молотом и спичечный коробок закроет, не помнёт и быка завалит, не промахнётся.
– А что делать-то надо? – Андрюха решил узнать, что за работа ему предстоит.
– Да, Борьку, быка нашего оглушить. Кувалдой в лоб и всё, он с копыт. Кувалда у меня есть десятикилограммовая, а у Иваныча молот всего-то на восемь кило.
– А почему кувалдой, быков же по-другому валят.
– Ну, а здесь надо так, – Петрович сделал рукой знак, давая понять, как именно хитро надо сделать.
Татьяна поднялась из-за стола:
– Пойду, надо ещё свиньям приготовить. А потом пройтись по деревне, поспрошать, кому мясо нужно будет.
– Я тебе помогу, – Матрёна тоже встала, – по дворам пройдусь, поспрашиваю.
– Короче, такое дело, – голос у Петровича был заговорщицкий, – в прошлом годе приезжал к нам на постой зоотехник из области. А Иванычев деверь – Сашка Немец, взялся бычка валить. Так зоотехник этот что учудил. Он угостил Иваныча деликатесом, которые подают в лучших столовых Европы.
– В ресторанах, – поправил дядьку Андрюха.
– В ресторанах, – согласился тот и продолжил, – так вот что они сделали: Иваныч взял молот свой кузнечный, да как дал быку про меж рогов, тот сознание потерял и свалился как подкошенный. А зоотехник-то этот подкрался к быку сзади (то ли сбоку), да в тот самый момент, когда бык получил в лоб молотом, отрезал у быка яйца опасной бритвой. И из них сам такое блюдо забабахал, что язык проглотишь. Иваныч рассказывал. А про Европу зоотехник рассказывал, он оказывается бывал в Магадане ихнем, где с быками бьются.
– В Мадриде.
– Ну да в Мадриде. Они там во Франции любят всякие деликатесы.
Андрюха хотел было просветить дядю по вопросу географического положения Мадрида, но решил этого не делать, дядя не очень любил, когда ему указывали на его ошибки. Вместо этого он поинтересовался:
– А к чему такие сложности, почему яйца надо на лету срезать? Нельзя сначала свалить быка, а потом отрезать?
– Нельзя, – строго сказал Петрович, – я не помню точно почему, но нельзя. Вот именно так надо делать.
– Но почему?
– Так, ты поможешь или нет?
– Видимо, – решил успокоить сам себя Андрюха, – яйца надо срезать у ещё живого быка, а после того, как его вырубят, он же может помереть, и тогда деликатес пропал.
– Ну, вот видишь, сам же всё знаешь. Чего тогда выкобениваешься? – обрадовался Петрович, – Так, Борька в стойле, опасная бритва у меня есть, наточенная, кувалда в сарае. Всё готово.
Андрюха озадаченно почесал голову:
– А быка кувалдой обязательно свалишь?
– Сдрейфил? – издевательски заулыбался дядька, – маленький мальчик обделался.
– Да… – поддержал соседа Михалыч.
– Да нет… просто интересуюсь. Я же ещё никогда…
– Давай по рюмахе и обсудим всё. – Петрович взял в руки бутылку, – Закончилась. Какую теперь начнём. Опа! Чибас! Нет, хочу кубинского рома!
Все трое молча выпили, закурили.
– Ты, Андрюха, не боись, всё у нас получится. Ты вон кабан какой здоровый, да ты этого бычка кулаком свалишь если что. А ты говоришь кувалда.
– Да не, конечно, я … пф… это так просто, чтоб наверняка. А Иваныч… что Иваныч? Ну, кузнец он, ну и что?
– Не, – вставил слово Михалыч, – кузнец он знатный. Петрович, помнишь какие розочки он выковал отцу моему на оградку? Как живые, только железные.
– Помню, – ответил Петрович, – давай за батю твоего. Помянем. Не чокаясь.
Он налил ещё по рюмке. На улицу вышла Татьяна, руках она несла чугунок, наполненный мелкой картошкой. Она поставила его на группку, сложенную из кирпича здесь же во дворе, и принялась разводить огонь:
– Всё пьете? Смотрите дел по-пьяни не натворите!
– Не каркай под руку, женщина, – Петрович по-гусарски лихо опрокинул стопку рома.
– А что розочки, – продолжал подбадривать сам себя Андрюха, – Петрович, я же не собираюсь розочки ковать. Хотя, если б надо было, я бы и розочки научился из железа делать, и ромашки… Ик… Но мне-то надо всего-навсего в лоб разок заехать быку. Делов то.
– Ну а я что говорю, – поддержал того дядька, – какие проблемы для здорового мужика кувалдой в лоб засадить разок.
– Никаких проблем, – согласился племянник.
– Это точно, – вставил Михалыч.
Кувалда и правда была тяжёлая, десять килограммов, не хухры-мухры, целое большое ведро воды. Андрюха разминался, перекидывая кувалду из руки в руку. Петрович в это время доводил, на всякий случай, бритву на ремне. Михалыч молча за всем этим наблюдал в сторонке.
Андрюха, держа кувалду в руках, делал повороты туловища, наклоны в стороны, короче готовился к мероприятию самым серьёзным образом. Петрович не отставал, наточив бритву, он решил ее проверить. Подобрал с земли куриное перо и рубанул по нему бритвой. Острейшая сталь рассекла перо так, что не сразу было видно. Сначала мелькнул клинок, и лишь через секунду, часть пера отвалилась, медленно упав на землю. Всё было готово.
– Так, – Петрович нервно потёр руки, – чтобы руки не дрожали, надо еще по стопочке.
Всё трое подошли к столу, раздалось бульканье.
– Ну, за успех нашего предприятия, – произнёс тост хозяин.
Куры уже зашли в курятник и сели на насесты, Петрович деловито проверил все ли куры на месте, закрыл дверь. Обошёл двор, осмотрел всё. Возле веранды лежали приготовленные тазы, ножи, топоры. Это он тоже проверил и, сказав «С Богом», пошёл в хлев. Оттуда он вывел Борьку – своего годовалого бычка и передал веревку Михалычу. Сам подошёл к быку сзади, посмотрел на объект своего вожделения и понял, что сбоку ампутацию будет проводить удобнее.
Он взял бритву в правую руку, левую протянул к бычьей мошонке, в любой момент готовый к действию, и кивнул Андрюхе. Тот поплевал на руки, взял в руки кувалду и глубоко и мощно замахнулся.
– Ы-ы-ых! – вырвалось на замахе.
– Ха-а-а-а! закричал Андрюха при ударе.
Услышав это «Ха-а-а-а», Петрович схватил мошонку, оттянул её книзу и полоснул по ней лезвием бритвы выше руки. Безжалостная сталь в мгновенье отсекла кожаный мешочек с бычьими яичками. Однако бык почему-то не падал. Он вздрогнул, но не упал. И даже звук удара показался Петровичу подозрительным.
А дело было в том, что во время всего этого мероприятия случился казус. Во время могучего замаха, когда Андрюха сменил крик «Ы-ы-ых» на «Ха-а-а-а» и готов был нанести сокрушительный удар быку между рог, с рукояти соскочила кувалда и удар пришёлся простой деревянной палочкой. Таким ударом можно было бы сбить с ног человека, но для пятисоткилограммового быка это был щелбан. Всё бы ничего, но дело-то сделано, бык уже без яиц. Сразу он ничего не понял, поэтому возникла секундная пауза, но потом до него дошло.
Борька заревел и, нагнув голову, бросился на Андрюху. Тот, в принципе, об оскоплении быка не знал, но, зато, хоть и палочкой, а в лоб ему заехал, поэтому нападения ожидал. За спиной у Андрюхи была веранда. Каким чудом он за секунду взлетел на её крышу, остаётся загадкой для всех. Петрович, да и сам Андрюха раньше думали, что так летать может только Хонгильдон (китайский киногерой, мастер у-шу). Забрехала собака.
Бык же, проскочив то место, где только что стоял его обидчик, со всего маху врезался в веранду. Та брызнула стёклами, заскрипела, затрещала и накренилась. Крыша из-под ног Андрюхи ушла, и он кубарем скатился вниз, аккурат на спину быка. Тот, почуяв неладное, взбрыкнул, отчего бедный Андрюха, описав крутую дугу, грузно шлёпнулся, недалеко от своего дядьки.
Борька, тем временем, вырвал из стены веранды рога, начал разворачиваться и уткнулся взглядом в Михалыча. Тот верёвочку, которая была привязана к быку, конечно же, бросил и попятился назад, упёршись в дверь свинарника. Увидев разъярённые Борькины глаза, Михалыч юркнул в свинарник, закрыл за собой дверь и… за каким-то чёртом, подпёр её своей спиной.
От страшного удара дверь сорвало с петель и вместе с Михалычем швырнуло вглубь свинарника. Сшибая на ходу свиней, и матерясь на чём свет стоит, Михалыч, врезался в кучу свиного дерьма и там затих. Свиньи завизжали и бросились на улицу. Шарахнувшись от свиней, Борька вначале попятился, а затем повернулся в сторону одиноко стоящего Петровича и наклонил голову.
Петрович, конечно, ещё не совсем старый дед. Вернее он дед, даже дважды, но совсем не старый, ему много за пятьдесят, но ещё и до пенсии много. Но как бы то ни было, он уже не мальчик, да всю жизнь в колхозе механизатором отработал, и кульбитов никаких не изучал. Однако, увидев несущегося на него быка, Петрович с ловкостью кошки, в три шага взлетел на крышу курятника. Первый шаг на спину, поднимающегося Андрюхи, второй – на поленницу, третий – на крышу. Причём сам Джеки Чан позавидовал бы такому паркуру, так как всё это Петрович проделал, не выпуская из рук бритвы и бычьей мощонки.
Бык же, разметав поленницу, со всего маха врубился в курятник. От удара Петрович потерял равновесие и упал. Проломив крышу, он рухнул на, уснувших было, кур. Борька, крутанув головой, вырвал из курятника дверь, отбросив её в сторону. Куры, хлопая крыльями и дико кудахча, разбежались по всему двору. Они носились друг за другом, сталкиваясь и разбегаясь. Между ними с визгом семенили свиньи, а Шарик подливал масло в огонь своим заливистым лаем. Настоящее светопреставление. Но это был ещё не конец.
Разобравшись с курами, Борька снова увидел своего главного врага – Андрюху. Тот стоял недалеко от курятника и не знал куда деваться. Наконец, он увидел бочку, стоявшую возле кирпичной стены гаража. По ней он решил взобраться на крышу. Однако, с перепуга он залез на бочку стоя лицом не к стенке, а к быку. Так, стоя на краях пустой бочки, спиной к стене Андрюха и застыл. А бык, издав боевой клич, начал разгон.
Непонятно чем руководствовался Андрюха в тот момент, но он решил спрятаться от быка в бочке. Сомкнув ноги, и прижав к телу руки, он спрыгнул на её дно. И, естественно, он там застрял. Упёршись с одной стороны коленями, а с другой копчиком, он попал враспор и его заклинило. Руки, опущенные по швам, поднять было нельзя, из-за нехватки места; Андрюха был полностью обездвижен; только голова торчала из бочки, видимо для того, чтобы наблюдать приближающего разъярённого зверя. Удар пришёлся в середину бочки, стоявшей в полуметре от стены гаража.
Гараж этот пару лет назад строили те же Петрович и Андрюха.
«Да на кой чёрт мне нужны стены в кирпич! – кричал Петрович, – Гараж он мне зачем? Так, от детворы шелудивой, от ветра, да от дождя. В полкирпича вполне сойдёт, и так век простоит». Конечно, он руководствовался соображениями экономии всего: и стройматериалов, и своего времени. Так в полкирпича гараж и построили.
Бочка с Андрюхой впечаталась в стену и, пробив её, провалилась в гараж, посыпались кирпичи, штукатурка, поднялась пыль столбом. Борька от пыли шарахнулся в сторону, а затем стал носиться по двору вместе с остальной живностью. В один момент он зацепил рогатину, поддерживающую верёвку с бельём; бельё упало на его голову, он его сорвал и стал носиться закутанный в простыню. Ничего не видя, Борька выбежал в сад и повалил пчелиный улей. Пчёлы, уже было уснувшие зажужжали по новой. Шарахнувшись от пчёл, Борька наткнулся на группку, в которой горел огонь и развалил её, разметав по двору горящие поленья. Увидев огонь, куры и свиньи заверещали ещё громче.
Ещё немного побесновавшись, Борька встал. Бока его тяжело вздымались, задние ноги были все в крови. Простыня с головы сползла, и он уже всё видел. Он видел как открылась калитка, как в неё вошел человек с ружьём, как он поднял ружьё… Видел, но что-либо предпринять уже не было сил. А может, не было смысла.
Человеком с ружьём был Иваныч, тот самый кузнец, откушавший в своё время заманчивый деликатес. Его позвала Татьяна, выбравшись из окна с другой стороны дома. Она вошла во двор через калитку после двух выстрелов и стояла рядом. Вышел из свинарника Михалыч, весь в поросячьем дерьме, вышел из курятника Петрович – в курином. Вышел из гаража Андрюха, с пробитой головой, весь в известке с головы до ног.
– Ну что, старый хрен, – покачал головой Иваныч, обращаясь к хозяину развалин, – покушал деликатесов?
– Нет ещё, – кротко ответил тот, вытягивая вперёд руку с кожаным мешочком, – Вот.
– Ну, ты и конь, Петрович, – рассмеялся кузнец, поглаживая свою бороду.
– Идиот! – выступила вперёд Татьяна, – Клоун старый… Посмотри что ты наделал!
– Танюша, дык я это … – Петрович попытался оправдаться, но получив полотенцем по морде, заткнулся.
– Глаза б мои тебя не видели, – Татьяна заплакала и ушла.
– Дядь Паш, – проговорил Андрюха, – там твой мотоцикл немного того… помяли.
– Вот едрить твою за ногу.
– Кстати, а чья «Нива» за забором стоит? – Иваныч показал пальцем в сторону улицы.
– Моя, – ответил Андрюха.
– А-а, понятно, – кузнец почесал пальцем бровь, – там это… в лобовом стекле кувалда застряла, без ручки. Увесистая, килограммов на десять будет.
Слушая Андрюхин рассказ, мы просто покатывались со смеху. Я реально понял выражение «умирать от смеха». Я так смеялся, что у меня начались спазмы гортани, и я по-настоящему начал задыхаться. Сам Андрюха над своим рассказом не смеялся, он смиренно ждал, пока мы отсмеёмся. А когда вместо смеха он услышал обессилевшие стоны, сказал серьёзным тоном:
– Седину на висках видите? С того самого дня.
Мы снова схватились за животы. А когда утихли, Андрюха добавил:
– А деликатесом меня дядюшка всё-таки угостил, в тот же вечер.
– Ну и как? – спросил я, отдышавшись.
– Так, ничего особенного. Не стоило оно того…
к о н е ц
Орел, 2018 г.
