Город, который построил Я (01-ый том)
Марс Чернышевский – Бускунчак
Сегодня, 15 сентября, в день рождения Лили (человека, который согласился поделить мою участь на две равные половины) я решил начать новую жизнь, связанную с литературной деятельностью. И, будучи человеком неусидчивым, где-то даже, ветреным, все же хочу попробовать себя на писательском поприще, как бы это парадоксально и унизительно, по отношению к моей непосредственной миссии (быть проводником шума, неприятных дребезжаний и диссонирующего лязга в этот мир), не звучало. Это решение далось мне не легко, и я принимаю его от обратного к здравому рассудку.
Прежде всего, я – музыкант и с детства люблю музыку, знаю, как ее сотворить. Но никто это не приветствует. Особенно слушатели. А здесь я полностью освобожден от сжигающего заживо желания: быть опубликованным в передовых печатных изданиях, хотя иногда, что греха-то таить, посылаю свои литературные работы на суд не только профессоров, но и малообразованных любителей русской словесности (последние, кстати, в большом восторге!).
Поэтому, предлагаю самому себе (с надеждой на вашу повсеместную поддержку) писать рассказы в день моего служения отечеству. А именно: один рассказ в три дня, когда посещаю изумительнейшее место работы в чине вахтера – охранника во всемирно известной и уважаемой компании МЕРА. Это та, что заботится, не покладая рук, о моем физическом существовании и предоставляет мне возможность иногда заглядывать в продуктовые магазины, а также помогает оставаться самим собой на протяжении одних суток, не проникая глубоко в душу.
Но даже если у меня не будет творческого стимула и особого повода для изложения новых идей, я обязательно напишу для вас что-то запоминающееся, наподобие того, что уже сейчас натворил в этом неповторимом по красоте и яркости повествовании.
А если случится так, что и хандра нападет, я просто скопирую весь этот литературный опус, и буду посылать его вам один раз в три дня, чтобы вы не забывали о моем существовании.
Самоконтроль, самоограничение, проверка на вшивость
(из дневника йога средней полосы России)
Я принимаю душ раз в полгода, но чувствую себя в крайней степени положительно и спокойно.
Твердый характер
Не так давно, еще в юном возрасте, я ехал в трамвае. Тут вошла дама неопределенных лет – ближе к увядающим, и стала подходить к тому месту, где я сидел. Пассажирка встала недалеко от меня, взялась за верхний поручень и стала периодически на меня коситься. Все сидячие места были заняты. Я уже понял, на что она намекает: нужно уступить место. Но нужно ли? Мне показалось, что она еще крепко должна стоять на ногах, и сделал вид, что не замечаю ее, так как озабочен городским пейзажем. Но она все смотрела на меня, как бы гипнотизируя, надавив на все мои этические инстинкты. Действительно, вскоре стало невыносимо совестно, нужно было что-то делать.
И в тот момент, когда я уже стал привставать, трамвай притормозил, а женщина перебросила руку с верхнего на нижний поручень соседнего сидения. Мне сразу же бросились в глаза ее толстые пальцы с ногтями странной трапециобразной формы и налетом недельной неухоженности под ними, а из карманов ее износившегося до неприличия пальто пахнуло несвежей халвой. И после этого я твердо решил, что уступать место не буду.
Интересно все же, как в нашей жизни незначительные вещи могут повлиять на смелые и порой судьбоносные решения.
Трое в консерваторском фойе
ПЕРВЫЙ – Вы знаете, коллеги, я сейчас работаю над созданием нового аппарата в сотрудничестве с научно-исследовательским институтом, который будет принимать новые звучания вселенских звуковых потоков и преобразовывать их в сонорные образы алеаторических алгоритмов новой синтаксически-рудиментарной монограммы.
ВТОРОЙ – (не особо вникая в суть вышесказанного) А меня сейчас все больше и больше увлекает мысль о новом Граале, новой опере, новой трагедии, что сверкнет над падшим миром анахронизма, укажет путь человечеству к новой чистоте и новому миропорядку. Это будет первая музыкальная мистерия бытия!
ПЕРВЫЙ – (не слушая, о чем говорит второй) Эх! Реализовать бы все это!!!
ТРЕТИЙ – Ну, ребят. Вам еще и реализация!!!
История одного проекта
В апреле 1999 года четверо молодых, хотя уже и не юных парней, решили организовать рок-группу, которая по всем расчетам должна стать одним из самых значимых явлений надвигающего века. Для начала решили придумать, как обозначиться. На поиски подходящего названия ушло ровно три года, и участвовала уйма народу – сами музыканты, их жены, дети, продюсеры, которых за все время сменилось восемь человек (кстати, жены и дети у некоторых тоже сменились), друзья, родители и даже потенциальные бэнды – конкуренты. Я тоже участвовал в поисках названия и предложил уж не менее пяти ста вариантов точно. Всего, по моим подсчетам, было представлено двадцать пять тысяч названий, и все – одно лучше другого. Это была долгая и изнуряющая битва за брэнд. Ведь именно его вариант должен был обеспечить группе бессмертие и славу на века.
И все же, придумали. Я не помню, кто был этот счастливчик и что за название он предложил, но оно было очень броским, умным и надежным. Итак, 17 мая 2002 года рок бэнд приступил к первым репетициям. Музицирование продолжалось ровно две недели. Было проведено пять репетиций, при этом использовано примерно двадцать литров горючих смесей, не считая десяти тюбиков зубной пасты, девяти баночек тройного одеколона и двух кило отборной борской травы. И первого июня, после тяжелых разногласий между басистом и барабанщиком, перспективный проект закончил свое земное существование.
Все? Да, казалось бы, все. Группа распалась. Господи, сколько таких мелких коллизий происходит в мире – была, и нет. Ну и что?
А то, что не может вся эта энергия словотворчества так просто взять и исчезнуть, раствориться в пространстве. Ведь сколько было потрачено времени и сил на поиски подходящего символа целой эпохи. Я где-то читал, что вся мировая энергия откуда-то берется и куда-то уходит. Но куда? Куда?
Я долго тогда не мог успокоиться, пока как-то случайно не наткнулся на телевизионную передачу о Южной Калифорнии. Там построили завод по переработке какого-то сырья. Вот она, думаю, вот она сублимация нашей бескрайней русской энергии, что распространяется на весь мир. Я тогда так и решил, что их завод – это наш неудавшийся проект, только в энергетически – переработанном состоянии.
Никому я тогда об этом не сказал, и только один знаю об этом феномене. Поэтому мне сейчас живется перспективно и хорошо.
История одной жизни
(в подражании литовскому писателю (как уверял и до сих пор уверяет один мой хороший приятель детства) Даниэлю Храмсу).
Как-то раз, жил да был один мальчик. Потом он посмотрел на часы и умер.
Ботинки
(Кавер – версия на произведение В.Учеблова «Ботинки»)
Как-то раз шел я по улице и встретил давнего приятеля, которого не видел двадцать пять лет.
– Привет! – говорю.
– Здорово! – он отвечает.
– Как жизнь? – спрашиваю я.
– Да как-то так, в двух словах-то и не скажешь, – томно ответил мой старый знакомый.
– Давай, знаешь, что сделаем? Встретимся специально и поговорим, – заявил я.
– Давай, – неожиданно быстро согласился приятель.
– Но где и когда? – спросил я, предлагая ему взять инициативу по назначению встречи.
– Через полгода в центре Сормово, – не задумываясь, ответил мой собеседник.
Так и решили.
Я каждый день думал о предстоящей встрече и почему-то был уверен, что она в моей жизни может многое изменить.
Итак, ровно через полгода я поехал на встречу с другом в центр Сормово. Я приехал туда заранее, еще утром. Так я простоял несколько часов в ожидании, но приятеля было пока не видно.
– Немного опаздывает, – подумал я, – ну, ничего, скоро подъедет.
День уже тянулся к вечеру, но его все не было. Уже поредели людские толпы, и городской транспорт заканчивал свою работу.
– Приедет.
В какой-то момент понял, что стою один посреди большой темной площади, освещенной двумя тусклыми фонарями. Мороз сковывал конечности, и порой было невыносимо. Я прислонился к фонарному столбу.
– Приедет, обязательно приедет.
Вероятно, я так был увлечен ожиданием, что незаметно для себя заснул. Очнулся только от жуткого холода и боли в ногах… Осмотрелся. Уже светало. Пальто и брюки были на мне, а вот ботинок не было.
– Куда же они могли деться? – спросил я сам себя.
– Как куда? Обули тебя, пока ты спал, – очевидно, ответил внутренний голос.
– Но кому понадобились мои старые страшные ботинки? – спросил у него.
Ответа не последовало. И, совершенно обескураженный холодной реальностью ситуации, я тихо побрел домой.
Удачная фишка
К 2009 году в Национальной Хоккейной Лиге (НХЛ) не осталось практически ни одного игрока, играющего деревянными клюшками. Хотя нет, осталось. Двое. Не помню их имен, но они ни в какую не желали переходить на пластик. Заводы по изготовлению деревянных клюшек уже давно перепрофилировались, и этим ребятам самим приходилось вытачивать себе орудие труда. Летом, после окончания сезона все разъезжались по отпускам: кто на Гавайи, кто в Майами, а эти двое отправлялись в дремучие леса северных канадских провинций на заготовки. Работа предстояла тяжелая, нужно было подготовить каждому по триста экземпляров. Это было требование лиги, так как дерево ломалось гораздо быстрее пластика. Но наши герои никак не могли уложиться в срок и делали вместо трехсот – шестьдесят. Дольно опрометчиво, потому как шестьдесят штук с трудом хватило бы на два месяца "регулярки". Но год за годом одна и та же ситуация с этими игроками повторялась. Отыграют два месяца и сидят понурые на лавках до конца сезона. Уволить бы их, да жаль, хорошие игроки, одни из лучших в лиге, на них народ ходит. Все уже с этим смирились, и так продолжалось несколько сезонов.
Так бы и дальше шло, если бы не один случай, произошедший с одним из этих хоккеистов на очередном матче.
Игра проходила довольно активно, и хоккеисты были заряжены на борьбу. Счет был равный и шел овертайм. Наш герой, у которого оставалось в запасе три или четыре клюшки, напролом вкатился в зону противника, обыграл защитников, а заодно, по инерции, и вратаря, вложил в последний щелчок по пустым воротам всю свою жизнь. Крюк надломился, и игрок упал как подкошенный. Шайба прошла мимо цели.
Так он лежал довольно долго, и все были уверены, что хоккеист получил травму. На лед повыскакивали партнеры и медицинский персонал, но хоккеист лежал и заливался слезами, ведь ему оставалось провести еще одну, максимум две игры и опять в запас, на лавку до конца сезона. Пока его уводили за руки, несколько хоккеистов так прониклись его неудачей, что тоже заревели. В следующей игре была сломана еще одна клюшка, и плакала вся команда и тренер. Когда герой – неудачник сломал предпоследний крюк, то ревел весь стадион и плач продолжался тридцать минут. Даже хоккеисты – соперники плакали навзрыд, а главный тренер враждующей команды не знал, куда себя деть от горя.
Последний матч сезона для нашего героя выдался очень упорным и плаксивым. Заливались слезами все зрители, все работники стадиона и огромная армия телевизионных болельщиков. Матч был приостановлен на пятьдесят третьей минуте из-за всеобщего рыдания на два часа пятнадцать минут, после чего игра продолжилась.
Руководство лиги в срочном порядке объявило внеочередной созыв менеджеров, руководителей профсоюзов игроков команд, в результате которого был учрежден новый трофей, впоследствии ставший главной наградой лиги за самый продолжительный плач на хоккейном матче.
Если вас интересует статистика, то скажу, что самый долгий плач принадлежит Томасу Банневельду из команды «Батерст-Инлет Жиравс», продолжавшийся пятьдесят семь часов, а за самый продолжительный скулеж на трибунах получили болельщики команды «Таллахасси Норд Флай», впоследствии переименовавшейся в «Таллахасси Лонг Край». Переполненная арена ныла семь дней и пятьдесят пять минут.
Смысл жизни
Моя первая встреча с покойником произошла, когда мне было года четыре. Мы жили тогда в деревянном частном доме на несколько семей, в цокольном этаже. Я сидел дома один, и вдруг с улицы стал доноситься еле-слышный нестройный напев духовых инструментов. С каждым мгновением он приближался. Потом появились люди, вернее их нижние части тел. Цокольный этаж давал возможность видеть жизнь только в низших ее проявлениях: ноги людей, колеса машин. Только животным больше повезло: их можно было наблюдать всецело. Затем в окне появилось лицо спящего человека, которого куда-то несли. Процессия остановилась прямо у моего окна. Человек на кровати повернул голову в мою сторону, открыл глаза, посмотрел внимательно на меня и снова заснул. Процессия тронулась дальше.
Я не мог тогда сказать, что спектакль мне понравился, но какое-то инстинктивное чувство повело меня на улицу. Там я внимательно разглядел лицо мужчины, которого несли. Оно было театрально-кукольным, и я никак не мог оторвать глаз от объекта всеобщего внимания. Так я шел, стараясь попадать левой ногой в такт погребальному ритму большого барабана, и все смотрел. Мне казалось, что спящий постоянно мне подмигивает. Возможно это, просто, солнечные лучи танцевали сарабанду на его загримированном желтовато-коричневом лице. Наконец, деревянную узкую кровать с заснувшим поместили в автобус и куда-то увезли. Все это было интересно, необычно и кинематографически увлекательно. Но когда вечером того же дня я от родителей узнал правду о происшедшем событии, меня обуяли тоска и страх.
И, как назло, в моей жизни похоронные процессии стали возникать все чаще и чаще. Вот умерла соседка, Лешкина бабушка, и мы все вместе ездили на кладбище ее хоронить. Через год заснул и мой дед. И все тяготы похоронных трехдневных хлопот пришлось переживать непосредственно. Потом мы переехали в новый пятиэтажный дом – тут я столкнулся со смертью лицом к лицу. Умирали постоянно, особенно в нашем подъезде. Самое ужасное было – зайти в подъезд вечером и наткнуться на крышку гроба. Один раз друг Женька пошутил: залез в крышку и напугал меня, входящего в подъезд. Этот случай совсем подорвал у меня силу воли, и я стал бояться по-настоящему. Покойников носили повсюду, и духовая музыка звучала повсеместно. Но никуда от этого не убежишь, не спрячешься, даже сны мои не были пространством отдохновения, каждая новая серия сна была посвящена то похоронам всех соседей, то похоронам видных партийных деятелей, то разговорам с покойными о маниакальных страхах и проблематике вечной жизни. В общем, просыпаешься – похороны, засыпаешь – опять похороны.
Так бы продолжалось до второго пришествия, если бы я, не начал петь в церковном хоре. Помню, как мне священники доверяли даже читать псалмы. Настал момент, когда временная и вечная жизни стали перекрещиваться, и что-то во мне стало меняться. Изменилось отношение к процедуре перехода отсюда туда. Этот период ознаменован тем, что всевышний мне самому доверил быть проводником душ из сознательного мира в надсознательный. В год, примерно, я проносил на своих плечах по тридцать-тридцать пять покойников, а также участвовал в церемониях по отпеванию сорока – сорока пяти единиц бывших людей. Это становилось не только профессией, но и любимым делом. Все это я стал воспринимать как должное, и человеческая смерть перестала казаться явлением трагичным. Лики покойных на смертном одре мне уже даже нравились, и я научился видеть в них идеал внеземной красоты. Когда я узнавал, что в ближайшее время на литургии запланирован очередной внос покойного в церковь, сердце мое переполнялось чувством тихого восторга и глубокого просветления.
Но в какой-то момент все изменилось. То ли люди стали меньше умирать, то ли я получил запрет со стороны неба. Я перестал не только хоронить людей, но вообще перестал видеть похороны. Редкий случай, когда вижу в год две-три крышки гроба у подъездов домов. Что такое? Может, совсем все перестали умирать? С одной стороны это неплохо, с другой – как жить дальше?
И вот уже несколько лет никаких нижних людских конечностей, ни ангелоподобных ликов спящих людей. Я сижу дома и вспоминаю счастливые времена своего детства и юности. Что принесет будущее, не имею никакого понятия, хотя без покойников оно мне представляется совершенно бесперспективным и беспросветным.
Обиделся
В некотором городе восточноевропейского государства, в некотором ночном клубе, играла рок-группа под названием "Г....". Музыканты играли довольно слаженно, но не всегда драйвово. Причина некоторой вялости и потери вдохновения была серьезна и оправдательна, а именно – усталость. От чего ребята уставали, никто не знал, да это и не так важно было потому, как играли довольно мастеровито. И вот однажды, на моих глазах, на очередном выступлении бэнда между коллегами произошел такой разговор:
клавишник: – сейчас ко мне подходил хозяин клуба и попросил, чтобы мы поиграли еще пол часа.
басист: – Ок! Отлично! Значит, будет парнас.
вокалист: – я уже устал, и продолжать не намерен.
басист: – хорошо, не пой, отдохни, мы поиграем инструментал.
вокалист: – ладно, спою еще песню.
все музыканты: – какую?
вокалист: (думает с минуту) – нет, не буду петь больше. Устал.
басист: – хорошо, мы поиграем инструментал.
вокалист: – нет, и вы не будете играть, мне домой надо.
клавишник: – ну иди домой, мы без тебя поиграем!
вокалист: – нет! Я не хочу, чтобы наша группа позиционировалась как инструментальная. Без меня вы не должны работать как самостоятельная единица. Вас никто не знает, а меня в городе знают все! Потому что я – звезда! К тому же, я очень красивый.
басист: – а я не красивый что ли? Тем более у меня экзамены на носу.
гитарист: – ладно, оставьте человека в покое, надо домой, значит надо.
клавишник: – смотрите, как хотите, но хозяин нам этого не простит. Если уйдем, то обратно дороги нет, придется околачиваться в нахлебниках в других заведениях.
вокалист: – мне мое здоровье важнее, чем ваша работа.
басист: – а это не твоя ли работа тоже, родной?
гитарист: – ладно оставьте человека в покое, у него проблемы.
вокалист: – это у тебя м.... проблемы, а у меня проблем нет!
барабанщик: (запускает палочку в затылок вокалисту)
вокалист: (поворачивается в сторону барабанщика и плюет)
басист: (стараясь ударить вокалиста по голове грифом бас гитары, задевает микшерный пульт и тот с грохотом падает на синтезатор, ломая полторы октавы и обрывая всю коммутацию акустического аппарата.)
В этот момент раздаются аплодисменты! Концерт окончен! Публика довольна!
– Ну и что? – спросите вы, – рядовая перепалка между музыкантами, обычное дело.
Перепалка-то рядовая, а вот то, что она происходила во время исполнения песни, это из ряда вон выходящий момент. Хотя таких эпизодов у этой группы за всю свою недолгую карьеру было предостаточно.
– Ну и что? – спросите вы, – чем все это закончилось?
– Да, ни чем особенным, – отвечу я. Вокалист в тысячный раз надел пальто и вышел из группы.
