Стенания бедной Раисы
Муж у меня очень странный человек. Я его, конечно, люблю, но он ничего делать не может и не хочет. Вот свекор мой – прямо гений! От него все с ума сходят. Как приедет в деревню, встанет на грядку и вперед! День и ночь, день и ночь, не слезая с борозды. А мой-то лентяй страшный, видимо, в мать. Та тоже: приезжает, садится на кресло, достает сигару, книжку и целый день все чего-то листает. Да, че с нее взять-то? Дура дурой! (но это так, между нами). Да, и вправду говорят, отдыхает талант на детях в семье гениев. А Сидор Сидорович, конечно, – это наше все! Смотрю на него и глаз не оторвать! Как он с лопатой технично! Да и руки у него золотые вообще, за что ни возьмется – все спорится! И розетку вставит, и будильник починит. Вчера унитаз откуда-то притащил. Весь треснутый, видимо, реставрировать будет.
А этот все стишки читает. Да на хрен они нужны? Че там нового можно узнать? Телевизор включаешь и все сразу там все понятно. Недавно захожу в спальню, а там открытая книга валяется на раскладушке: стихи какого-то Мандельштампа "Камень". Кто-то из собутыльников ему подсунул. Сам муженек-то в туалет пошел и я, думаю, дай почитаю. Только прочитала первые две строчки – ну, муть мутью! Да, ну попала я! Ну, уж ничего не сделаешь, нужно терпеть. Как там у нас в православных писаниях: Бог терпел и нам велел.
А я все дивлюсь, как природа-то отдыхает на близких родственниках. Вон у Нинки муж – тракторист третьего разряда и зарабатывает прилично, и все в дом несет, а дети ихние целыми днями в компьютерах сидят. Че там можно высидеть? Ну, никакой в них перспективы. И какие-то неразговорчивые стали, ни здрасьте, ни до свиданья.
На свекра только одна надежда. Но и он ведь не вечный. Эх, был бы он помоложе! (ой, да мысли-то у меня какие не те все лезут, а ну канайте, канайте прочь!).
Ой, не знаю, не знаю, как дальше-то будем? У Павла моего сейчас с работой не очень. Музыкантом работает в ресторане, всего тридцать пять тысяч зарплата рублями. Я ему: «ищи новую, научись хоть делать что-нибудь понормальному. Так и помрем ведь в нищете!» А он все отнекивается. «Не пошла ли бы ты на … », и тут не может даже фразу до конца вымолвить. Хоть стой, хоть падай. Типа интеллигент.
Я на рынке работаю, одежду продаю турецкую. Тяжело, конечно. Но у меня работа хотя бы интересная, с интересными людьми общаюсь, новые связки налаживаю. А этот все трындит и трындит с утра до вечера на своем пиянино.
Вчера на рынке кожаную куртку у меня покупал начальник большой фирмы. Предлагал знакомство. А я уж и не знала, как быть-то, куда я Павла своего-то дену? Отказала. Хотя сейчас думаю – зря, человек он правильный, сразу видно. Но с тех пор он больше не появлялся.
Взяла как-то своего Павлушу к себе на работу. Помочь надо было перетащить баулы. Я тут ему сказала, что, мол, пойду – отойду на пять минут в туалет, а ты посторожи покамест. Прихожу, а он пытается продать кожаную куртку какому-то военному. Все мои соседи впокатуху! Готов был за так отдать! Ну и дела! Тут сразу стало ясно, что не его это дело! «Это тебе»,– говорю,– «не по клавикордам тренькать, да баб пьяных в кабаках щупать!» Нет! Отдыхает природа. Просто спит мертвым сном!
Ой, не знаю, как мы дальше-то будем? Если что, в крайнем случае, придется выходить замуж за директора какого-нибудь головного предприятия. А Павлушу буду спонсировать. Он у меня джазом увлекается. Будем с новым мужем ему гастроли оплачивать. Так честнее будет, и ни для кого не обидно.
–
Умер мой Павлуша. Просто взял и не проснулся утром. И болезни никакой не было. Последние лет пять не пил, не курил. Странный какой-то был в последнее время: не разговаривал ни с кем, не ходил никуда, с рынка меня отказывался забирать, все время на кровати лежал, отвернувшись к стене.
Патологоанатомы тоже в растерянности – никаких болезней не обнаружили. Мы его похоронили как живого. Он такой там красивый был в гробу, как будто спал. Я уж боялась, что ночью встанет и треснет меня по промежностям, как иногда делал в приливах хорошего настроения. Но нет, не шелохнулся даже. Так и похоронили. Жалко его. Я думаю, а может мы не подходили друг другу? Но он ведь сам подошел ко мне на танцах в клубе работников торговли. Он там играл на пиянино, а я работала в буфете. Скромный был, часто пирожки у меня покупал. У меня тогда много было ухажеров, но почему-то именно он в душу запал. Меня бабы на кухне тогда отговаривали, типа: "не твоего поля ягодка" все заладили, но я не смогла ему отказать. Так и жили. Не подходили друг другу, конечно, но терпели. Я точно терпела, но он, по-моему, любил меня сильно, и я это ценила. Хорошо, когда тебя хоть кто-то любит! Дети мои от первого брака, например, меня не переваривают. Коллеги на рынке тоже на меня исподволь глазеют. Свекор со свекровью не обращают на меня никакого внимания, как будто чужая какая. А Павлуша любил. Может, никогда мне об этом не говорил, но видела, что не мог он без меня шагу шагнуть. Я когда взяла его к себе жить, у него не было ничего за душой: ни квартиры, ни машины, ни куртки кожаной. Кто такого возьмет, кроме меня-то?
Он все порывался уехать за границу жить. А я ему: «ну кому ты там нужен? Там их столько, таких же, как ты! Только они разговаривать могут на ихнем языке, а ты не можешь. Сиди и не рыпайся! Чем тебе Россия-матушка не угодила? Смотри, сколько прекрасных людей и домов вокруг? И жена всегда рядом. А природа какая?» А он не слушал меня никогда, закрывался в спальне и начинал трындеть на своем пиянино. Сосед Коля как-то пришел и запретил ему играть. Через стены звуки сильно проходили. А Николай – человек работающий, ответственный, ему надо после работы отдыхать. Я не стала тогда ему перечить. Но муж мой совсем сник, и я ему в пиянино положила четыре старые занавески, чтобы было не так громко. И Паша продолжил свои занятия, хотя и жаловался, что ничего не слышит. Пальцы показывал синие от ударов по клавишам, а я ему: «Вот видишь! Я же тебе говорила, что хорошим это не кончится!»
Стали мы тогда ходить к эстрассенсам, лечить Пашину руку. Жила тут у нас одна семья, пригласили нас чай попить сначала. Потом мы стали ходить все чаще и чаще. Вера – главная целительница, сказала, что над Пашей какое-то черное облако висит. И они начали проводить над ним сеансы. Не за дорого. Клали Пашу на стол и бегали вокруг него, издавая какие-то внутриутробные песнопения. Все это смотрелось жутко, но если надо для дела – значит надо, думала я тогда. Но и это не очень помогло, хотя мы поиздержались прилично. Павлуше мероприятие не очень нравилось, но он потом привык. После сеансов ему посоветовали устроиться в церковь в хор, немного там попеть. Это должно было помочь полностью избавиться от всех болезней. Муж работал там полгода, и все время читал церковные книжки. Я один раз открыла первую попавшуюся с картинками, пока Паша был в уборной, и тут же закрыла. Ничего не поняла, но сразу было видно, что там все правильно написано.
Помню, приезжали какие-то два молодых длинноволосых музыканта и предлагали Павлику какое-то творчество. Ездили все куда-то репетировать и… Ох! Как они мне не нравились! Я один раз не выдержала и прямо заявила «Или они, или я!» Паша выбрал меня. И правильно. Музыканты исчезли, как и не бывало. Я подумала тогда: «Еще одни собутыльники мою лучшую половинку с доброго пути сбивают». Хоть с трудом, но со временем муж мой и с этим свыкся.
Потом мы пару раз съездили в Турцию за новым товаром. Я ему старалась открыть новые горизонты через свое дело. Но он оказался не трудолюбивым работником. Мы тогда с ним чуть не развелись. Один раз Паша отказался таскать баулы, и мне пришлось все делать самой. Соседи по рынку все недоумевали: «взяла Рая на свою голову проблему, муж-музыкант! Смешнее и не придумаешь».
Я один раз с ними согласилась и выгнала его из своей квартиры. Он ходил всю неделю по гаражам и пил с какими-то бомжами. Потом опять Павла пожалела и взяла на поруки.
Так мы и жили, пока не случилось горе.
–
Прошло уже пять лет как не стало Паши. Я сейчас замужем за начальником охранного ведомства. Живем нормально, не ругаемся, хотя он все время молчит. Я не работаю. Он взял все расходы на себя. Сначала все было хорошо, я была почти счастлива, но что-то в последнее время не ладится у меня в душе-то. Сижу в большой квартире как в золотой клетке и смотрю телевизор, пока муж на работе. Скоро, ровно в 17.30, придет домой секунда в секунду. Он бывший полковник зенитно-ракетных войск. Служил в Афгане.
Иногда подхожу и смотрю в окно. Недавно увидела на улице парня с гитарой за спиной и сразу вспомнила Павла. Эх! Хорошие были времена! Каждый был при своем деле и при своем собственном несчастье. А сейчас у нас с моим новым мужем одно несчастье на двоих.
Ну, вот, звонит. Иду открывать дверь…
Тромбонист Куиблин
Онаний Куиблин не был человеком. Он был тромбонистом и немного писателем. Я его не знал лично, но по его немногочисленным рассказам можно набросать литературный эскиз, состоящий из семи слов: духовик, недочеловек, фашист – развратник (ликвидатор женских иллюзий).
Ну, как? По-моему, неплохо для начала повествования, хотя, может, и чересчур эмоционально! Дело в том, что у меня отец и младшая сестра – профессиональные художники, поэтому талант писать портреты передался мне по наследству.
Все тромбонисты не являются предметами одушевленными, во всяком случае, так заявляют трубачи и валторнисты. А саксофонисты в их сторону просто плюются или писаются. Такая вот нетерпимость существует среди духового (не путать со словом духовного) сообщества.
А то, что он там печатал на своей пишущей машинке – это можно назвать "Хобби маньяка". Так он озаглавил свою незаконченную книгу. Читая его дневники, люди плевались, потому что написанное в них было непристойно и в высшей степени неприлично. В славах он делал нипрастительные ашибки а запитые он вопще ни ставил. Друзей, говорят, у него не было, так как он при знакомстве с членом союза писателей или человеком играющем, например, на трубе или фаготе сразу же давал по морде.
Получается, что Онаний Куиблин проживал бесполезную, порой громкую, но никому ненужную жизнь.
Зато еще говорят, он был настолько хорош собой, что женщины при первом же его появлении в общественных местах складывались плашмя и предлагали ему долгий и прочный коллаборэйшн. Здесь и проявлялись его талант и находчивость.
У Куиблина дома стояла дорогая аппаратура составленная из: проигрыватель Вега 108; магнитофон Hitachi (двухкассетник); колонки АС 90; наушники ТДС 3; тридцать кассет BASF, на которых преимущественно был записан Heavy Metal; пятнадцать джазовых и тридцать пять – фонда мировой классики – пластинок. А также: пианино "Сура" 1935 года изготовления, цветной телевизор Philips, двухдверный холодильник Ока 6, кнопочный телефон с антенной и дорогая итальянская люстра a la Benvenuto Chellini. Открыв барчик дорогой финской стенки, можно было наткнуться на бутылку дорогого пятилетнего армянского коньяка "Арамэ", пару островных Scottish, бурбона и несметного количества красно-белых вин. Но совершенно непонятно, как это все могло очутиться в доме у простого тромбониста, работающего в военном оркестре и поигрывающего джаз просто так для себя.
Пожалуй, оставим затею – выяснить этот вопрос. Это нам неинтересно и ни к чему. Мы все равно никогда не узнаем причину такого благосостояния простого музыканта – выпускника музучилища, равно как и не поймем, почему же у Онания от природы были такие длинные и черные ресницы.
В те далекие 80-е очень модно было играть в кинотеатрах перед киносеансами, и Куиблин тогда создал инструментальное трио: скрипка, баян и тромбон. Перед каждым новым выступлением он успевал договориться со своей новой пассией (обычно с первого ряда) по поводу короткого совместного пребывания на квартире. Это ему всегда легко удавалось, и Онаний с новой знакомой после головокружительного шоу ехали на такси на квартиру тромбониста.
Усаживались за миниатюрным журнальным столиком, кокетничали минут пятнадцать. Затем музыкант доставал из бара коньяк с шампанским, нарезал наспех ветчину с дорогим зеленым сыром и оставлял мадам наедине с сороковой симфонией Моцарта. Сам удалялся для принятия душа и опрыскивания себя дефицитным одеколоном.
И в момент полного расслабления молодой особы в удобном кресле-качалке неожиданно проигрыватель резко тормозил на финальной части симфонии, включались колонки АС90 с оглушительными рифами британской рок группы Motorhead. В этот самый миг тромбонист совершенно голый в фашистском шлеме с рогами, выбегая из ванны, бросался на свою жертву.
Самое интересное, что за все это время ни одна дама не пострадала от этой неистовой акции Куиблина. Он никогда не насиловал женщин и даже не душил их. Он просто останавливался в самый кульминационный момент и извинялся, сказав, что не знает, как закончить сценарий.
Но один раз его все же сдали. Одна из очередных приглашенных заявила на него в милицию. Она была очень обижена на тромбониста, что тот не довел начатое до конца. Вожделенно смотрела на этот моноспектакль молодого артиста с игрушечным автоматом и болтающимися в разные стороны, малыми частями тела, бесполезно ожидая лихой развязки. Но в самый ответственный момент Куиблин забежал в спальню, залез в шкаф и начал накрывать свое обнаженное тело падающими с вешалок демисезонными куртками и теплым бушлатом времен второй мировой войны, наигрывая на тромбоне главную тему из "Шербургских зонтиков". Оттуда музыкант выкрикнул фразу, которая стала гвоздем программы на суде:
– Сценарий дописан!
Онания посадили на три года в тюрьму, где он сначала мыл унитазы, а потом музицировал на тромбоне. Да так хорошо, что его вскоре отправили в пионерлагерь играть на утренних разводах и перед зарницей, а также гладить темными и ласковыми ночами по животу беременной пионервожатой второго отряда.
После освобождения из колонии слабого режима Куиблин бросил свои гадкие штучки, повзрослел и устроился опять работать в военный оркестр. Там он трудится до сих пор, являясь бледной тенью самого себя в недалеком прошлом. Женщины его не интересуют примерно так же, как и джаз. Аппаратуру с кассетами подарил соседям пенсионерам и начал собирать духовные книги (не путать с духовыми).
Недавно Онаний, прибираясь в своем шкафу, наткнулся на свои ранние рассказы, в которых описывал свои опыты на молодых девицах… Много и долго плакал, сжигая свои рукописи близ помоек.
Так начался новый, чистый и бестрепетный этап в жизни тромбониста Куиблина.
Хоккейный бум
Из литовских тетрадей.
(литературные шаржи на друзей и … немного на себя)
Сергей Борисович Блеяев пил коньяк литрами и никогда не блевал. Потом он стал играть в хоккей, но при этом думал о женщинах. К третьему периоду он уже о них совсем забывал, так как игра его полностью удовлетворяла.
После матча ему принесли гитару и попросили научиться на ней играть, но он отказался, так как всегда хотел музицировать на фортепиано. Примерно так же, как его друг по команде Марс Чернышевский. Но, на самом деле, Марс не очень хорошо владел клавиатурой, поэтому пример не очень хороший для подражания. Правда, об этом Сергею даже лучше не знать.
В конце концов, Блеяева увезли в деревню на два дня дышать свежим воздухом и спать на телогрейках в сыром неотапливаемом доме без душа и туалета. Там ночью Сергей обкакался и подхватил вшу. Когда об этом узнали хозяева апартаментов, то сразу же выставили всех квартиросъемщиков на улицу, указав четкую и конкретную траекторию дальнейшего пути.
С тех пор Блеяев играет в хоккей, и ни о каких загородных прогулках и слышать не хочет.
Евгений Александрович АлкоГоликов-Зельцер изобрел новые дверные ручки. Потом, когда из всех дверей во всех квартирах страны, в которой он жил, полностью торчали его творения, рынок ручкостроения стал не востребован.
Недолго думая, Евгений Александрович стал ваять штурвалы. И только лишь, через не очень продолжительное время, когда в каждом доме его большой бесформенной страны на стенах крутились подвесные четырехмачтовые морские рули, бизнес АлкоГоликова-Зельцера рухнул окончательно.
Через годы больших разочарований, когда стало понятно, что придумать больше нечего, Евгений Александрович стал играть в хоккей. Да так самоотверженно, что многие игроки, находящиеся на площадке, останавливались и качали головами: сначала слева – направо, потом справа – налево.
– Вот это да! – говорили они. И Евгений начинал ездить еще быстрее.
Один раз мастер бывших деревянных изделий поскользнулся и упал на лед, поцарапав средний палец. Когда ему его забинтовали, то он стал везде ходить и показывать всем, мол: "Смотрите, палец болит! На хоккее повредил. В хоккей играю. Лучше всех!"
Но многие обижались на Евгения, думали, что он их не уважает.
Хотя, на самом деле, так ведь и было. Если Евгений Александрович АлкоГоликов и любил людей, то делал это чересчур формально и излишне безынициативно.
Трудолюбивый хоккеист Д.Калинин обладал мощным щелчком и пугал тем самым соперников. Как только он появлялся на площадке во время раскатки, тут же вытаскивал из кармана шайбу и гонялся за хоккеистами команды – соперницы. Все бегали от него вдоль бортов, крича о пощаде.
Перед самым началом матча (еще до вбрасывания), он подъезжал к судье, отбирал у него шайбу и клал ее на синюю линию, чтобы нанести оттуда бросок по воротам. В этот момент все расходились по домам. Тогда Д.Калинин, не обращая внимания на факт отсутствия мотивации, размахивался и производил щелчок. Шайба пробивала стену физкультурно-оздоровительного комплекса имени космонавта Гагарина, облетала земной шар четыре раза и возвращалась на клюшку хоккеиста. Затем Дмитрий клал ее обратно в карман и уезжал на работу.
На работе он играл на бас-гитаре и постоянно провоцировал дирижера, пообещав ему вытащить все зубы из его рта. Маэстро очень испугался и в поликлинике завел больничный лист. Тогда Д.Калинин стал сам дирижировать оркестром и взял всю ответственность на себя.
В результате, девяносто процентов состава музыкантов играло в хоккей. Каждое утро, ровно в 6.00, после позывных тубиста на матч, все выстраивались в шеренгу на льду и ждали появления нового капитана. И когда на площадке появлялся Дмитрий Калинин, оркестранты сначала разбегались в разные стороны, а потом под разными предлогами уезжали домой. Тогда новый дирижер наносил бросок, после которого шайба пять раз опоясывала третью от солнца планету солнечной системы под названием "Земля". И довольный маэстро уезжал на работу.
На работе он играл на бас-гитаре, одновременно дирижируя оркестром, а затем уезжал опять на хоккейную тренировку.
Когда этот распорядок дней ему поднадоел, он позвонил Сергею Борисовичу Блеяеву на предмет: "а не поиграть ли нам немного в хоккей?"
И на протяжении семи морозных часов, в один из лучезарно-ослепительных воскресных дней, Д.Калинин гонялся за С.Блеяевым по идеально залитому открытому стадиону Динамо, готовый в любой удобный момент нанести финальный, и почти что, смертельный щелчок.
Писатель портала Проза.ру – Марс Чернышевский-Бускунчак думал, что он самый умный и лучше всех играет в хоккей.
Да и черт с ним! Не обращайте внимания! Пускай че хочет, то и думает!.. Тем более, что так на самом деле оно и есть.
