Эфемерный чай
Сегодня я проснулся раньше обычного, в семь тридцать утра. Провел рукой по своей двуспальной кровати с белоснежными простынями и попытался наощупь узнать вновь такую родную и нежную кожу своей жены. Бывшей жены… Уже два года минуло с того момента, как она исчезла из моей жизни, собрав вещи и громко хлопнув дверью, с другой стороны.
Я пытался забыться, уйти в себя, пропасть навечно из этой жизни, без всяких там самоубийств, вы не подумайте. Я старался найти женщину, с которой было бы приятно проводить время и все такое. И все-таки нашел.
Ее зовут Дороти. Из какого мира эта женщина – не имею ни малейшего понятия. Явно не из нашего. Впервые я увидел ее в своем сне в день, когда жена ушла. И с тех пор, она не покидает глубины моего сознания. Я говорю с ней во сне. Обо всем на свете. И там только я и она. И нам безумно хорошо вместе…
У нее изящная фигура, высокая грудь и голубые прекрасные глаза. И я смотрю в них, наслаждаюсь каждым мгновением ее глаз.
Каждый день мы с Дороти встречаемся. И все это во сне. Как и сейчас. Да, прямо сейчас я ложусь на кровать, закрываю глаза, мягкая подушка усиливает ощущения. Я отправляюсь к своей Дороти.
А.
Вот.
И.
Она.
«– Привет, Стивен», – говорит она, сияя своей белоснежной улыбкой. – я скучала по тебе…
– И я, Дороти…, и я скучал… – здесь происходит наш поцелуй длиною в вечность, как бы это банально не звучало.
– Будешь чай? – спрашивает Дороти, прервав поцелуй.
– Ты знаешь мой ответ, дорогая, так зачем же спрашивать? Я буду молочный улун.
Она уходит на кухню, интерьер которой, как, впрочем, и всего дома, я могу менять по воле своего разума, начинает заваривать чай, себе не наливает, ей его нельзя пить. Дороти болеет. Какая-то аллергия на чай или что-то вроде того.
Ставит на стол кружку с приятно пахнущим и ароматным чаем, я беру теплую керамическую кружку в свои замерзшие от разлуки с ней руки и начинаю втягивать это тепло, пропускать через свой организм, насыщаться энергией этого чая. Да, я понимаю, что он эфемерен, что это всего лишь мой сон и не более. Но чай такой вкусный и его вкус реальнее, чем в том мире, что большинство принимает за чистую монету. Вот он, реальный мир.
Пью чай, Дороти изящно присаживается на деревянную табуретку в кухне, улыбается и прожигает меня своим взором. Я чувствую в нем всепроникающую, поглощающую всех нас рано или поздно любовь. Она чиста, неподдельна и искренна.
Вдруг я, засмотревшись на красоту Дороти, роняю кружку на пол. Она разбивается на мелкие-мелкие осколки, остатки недопитого чая выплескиваются на новенький пол…
Дороти сразу же поменялась в лице, в глазах ощущалась пустота и безнадежность, словно бы вся жизнь потеряла для Дороти всякий смысл, словно бы ее сердце разбилось как керамическая кружка. Из вен Дороти хлынула алая кровь и моя красавица закричала от жуткой боли, охватившей все ее тело, затем Дороти рухнула на пол с табуретки и рассыпалась на тысячи осколков…
Дороти.
Больше.
Нет.
Тьма.
Свет.
Просыпаюсь раньше обычного, в семь тридцать утра, провожу рукой по своей двуспальной кровати с белоснежными простынями, нащупываю родную и такую нежную кожу Дороти, моей жены, единственной и навсегда. Она просыпается, открывает свои голубые глаза, поворачивается ко мне и целует в губы.
– Будешь чай? – спрашивает она
– Ты знаешь мой ответ…
Горячий латте
Открываю глаза. Первое, что я вижу – это мой кот, уютно устроившийся на моей груди и вовсе не собирающийся оттуда уходить. Его серый окрас, мягкая шерстка да сладостное мурчание заставляют, не тревожить это чудо целую вечность. Но Элли надо работать, брысь, Сильвестр!
Да, меня зовут Элли, и ураган унёс меня совсем не в Изумрудный Город. Куда именно – сейчас узнаете! В кофейню, мда. Кофейня эта не простая. С обратной стороны изящной деревянной двери висит табличка, гласящая о том, что кофейня закрыта, а значит она вся моя! Я могу пить сколько угодно кружек латте, есть сколько угодно чизкейков и веселиться на полную катушку в компании со своим любимым котёнком Сильвестром! Ха-ха! Вы знаете, я нисколечки не унываю тут у себя. Кружка латте и мурчащий котенок – лучшие собеседники, что мне доводилось встречать.
И каждый день я сплю на диване и просыпаюсь здесь, в кофейне «NoName». Верно, из отсутствующего названия можно слепить нечто оригинальное. Кофейня эта закрылась очень много лет назад, я тогда ещё не родилась. Да это и не важно! Время веселиться!
Хватаю фирменный чёрный фартук с логотипом кофейни и бегу на всех порах к стойке бариста, начинаю варить себе латте. Идеальный, с рисунком сердечка на пенке, настолько правильным, что я буду чувствовать, как оно пульсирует в унисон с моим.
Слышу шум…в моей кофейне есть кто-то помимо меня. Кто-то вторгся в царство королевы Элли! Срочно найти! Осматриваю внутреннее убранство кафе. Четыре аккуратных столика с стоящими возле них мягкими стульями, белые стены, украшеннные различными детскими рисунками кошек самых разных пород… Их тут сотни. Даже Сильвестра изображение есть, а он у меня британец, кстати говоря. И я была в «NoName» одна уже много лет. А теперь нет. Может, мне показалось? Не думаю, что-то живое, кроме меня и кота есть в кофейне. Вот и ищу глазами, в волнении дрожащей рукой сталкиваю кружку с идеальным латте на пол, она разбивается, подобно моему сердцу когда-то давным-давно. Ещё до кофейни.
Да, тогда я была счастлива, и это был не кот…Но я уже мало что помню. Ничего не помню. Не помню, не помню, не помню! Да, что касается памяти, тут она под стать мне капризна, вредна и противна, словно неудавшаяся ведьма.
И шаги в кофейне всё ближе. И вот я вижу его. Это мужчина, определённо. В длинном плаще, воротом, своим скрывающим его лицо и на меня, уставились лишь два голубых глаза, словно бы чего-то вымаливающих. Только чего?..
«– Латте, пожалуйста», – сказал незнакомец в плаще. Я принялась выполнять свою работу, впервые для кого-то. Кого-то обслуживать… Небрежно сделала латте и на сливках хотела нарисовать средний палец, но вышел обычный кленовый листочек. А что, флаг Канады, тоже неплохо. Полная недоумения и мизантропии ставлю кружку на стойку и придвигаю к незнакомцу.
– А…а как вас зовут? – спросила я слегка не с той интонацией в голосе. Незнакомец молчал. Обозначим его лучше мистер N. Это так таинственно и романтично звучит, мда…
Больше мистер N не сказал ни слова. Ни в то утро, ни в какое-либо другое, кроме, конечно же, просьбы приготовить ему кофе. Допивал латте, пару секунд рассматривал кружку, вставал и исчезал. И в этот самый момент я слышала мурчание и мяуканье Сильвестра. В этом определённо была какая-то связь…
Дни сменялись один за другим, становясь неделями, и каждый день я просыпалась на диване, укутанная пледом, улыбалась Сильвестру, наливала кофе мистеру N, выпивала кофе, и ложилась спать. Я никогда не видела снов, но спать хотелось очень сильно. Королева Элли всегда хотела спать.
Но даже в самом безнадёжном однообразии наступает время перемен. Помимо мистера N в «NoName» появился ещё один посетитель. Точнее сказать, посетительница. Она тоже поначалу не говорила ничего, кроме заказа. Заказывала чай. Молочный улун. На дух его не переношу и, вообще, это кофейня! Но ведь я не могу выгнать посетительницу, которая позже -таки назвала мне своё имя. Её зовут Дороти, она очень красива. Сама милота во плоти. Голубые глазки, как и у мистера N, такие же вымаливающие, давящие на жалость и вытягивающие заботу. Я и Дороти – ровесницы. Обеим по 23. И у нас много общего, да всё. Мы выглядим почти что одинаково. Только вот одно различие, губящее нашу эфемерную, возможную, но всё же дружбу. И различие это в том, что я люблю латте, а она – улун. Как бы это глупо не звучало, я знаю, но всё же это серьёзный повод не начинать дружить с Дороти, на мой взгляд. Да и от неё дурное предчувствие меня преследовало постоянно.
И так изо дня в день. мистеру N – латте, как и мне. Дороти за самым дальним столиком – молочный улун. До первого происшествия. Знаете, какого? Мистер N. Оставил мне чаевые и записку, что гласила: «Элли, возвращайся в Канзас». Откуда он знает моё имя? На моём фартуке ведь нет бейджика. По крайней мере, я не вижу. Да и в Канзасе скучно, там ураганы частые, Элли всяких уносят туда, откуда они не уйдут ни за что на свете.
А на следующий день мистер N не пришёл. И через день после следующего. Он не заходил целый месяц, и мне было страшно. Я что-то чувствовала к этому мрачному молчаливому незнакомцу… Желание проявлять к нему заботу. Такую, знаете, какую любящая жена проявляет к мужу? Вот и тут так же. Я не назову себя влюбчивой, нет, но тем не менее, я переживала за чёртова мистера N.
А через месяц случилось непоправимое. Меня разбудило не мурчание Сильвестра, а взрыв. Пламя окутало всю кофейню, Сильвестр жалобно звал, ему было больно, он сгорал заживо. Минут через пять я увижу его обуглившийся трупик, трупик маленького котенка, который прожил очень-очень короткую жизнь, и больше не разбудит свою Элли из Канзаса. Изумрудный Город горит, объят пламенем, проходит час, другой….
– Элли, кофейня рушится как твои воспоминания, рушится, как моя жизнь при разбитой чашке улуна, рушится, подобно воспоминаниям…Ты не спасёшься. Гори! Гори!
Я укуталась пледом. Это всё, что я могла сделать, я бессильна, как и Элли из Канзаса против урагана. Пламя пожирает мой фартук, всю остальную одежду. Я абсолютно нагая, укутанная пледом. На руинах своей кофейни, убитая Дороти, подползаю к трупу Сильвестра, обнимаю его, и начинаю рыдать.
Я прорыдала весь день и всю ночь. Лишь после я поняла, что дома. Лишь открыв глаза, я поняла, что на моей груди спит Сильвестр и я чувствую запах латте. Я в кофейне, но не в своей. В чужой. В гостях, так скажем. Одеваюсь, завязываю фартук и иду к стойке бариста. Но…Дороти!
Имбирный эль
Снег неожиданно выпал для обитателей деревни N, в том числе и для Генри, рабочего лесопилки сорока лет от роду. Он давно уже колол дрова рядом с домом и беспокойно вздыхал о своей дочери, Анне, что очень больна. Больна с трёх лет до своих нынешних пятнадцати. Неизлечимая крошка, такая любимая. Даже несмотря на смерть жены Генри, Мэри, при родах.
Симптомы болезни снимал лишь имбирный эль. Генри покупал его каждый вторник в аптеке в городе. Рукой подать на самом деле, если ехать дилижансом, чему Генри противился, проявляя высшую степень консервативности.
–Папочка, мне плохо! Нужен…эль… – закашляла Анна внутри хижины.
Генри мгновенно бросил топор и открыл шкаф в кухне, где предположительно находился эль. Но его там не было. В миг разочарования выражение лица Генри приняло ещё более серый и измученный оттенок, чем обычно. С печалью посмотрев на кашляющую дочь, он решил сейчас же, во что бы то ни стало, отправиться за элем.
Не одевшись, в одной клетчатой рубашке выбежал Генри из своей хижины и направился к аптеке. Впереди царствовал снежный безысходный пейзаж, в летние деньки представлявший собой импрессионистичную рощу. Ранним утром, ни о каких кэбах, особенно в деревушке, речи идти не могло, поэтому Генри нёсся, глотая холодный воздух, пересиливая мороз.
На горизонте появились двое полицейских с оружием наперевес. Что-то искали в такой глуши, вероятно. Генри пробежал, задев своим телом, одного из них. Тот, ясное дело, был ошеломлён, как любой человек, наделённый иллюзорной маленькой властью. Замахнулся ружьём со штыком на Генри, попытался проткнуть левое предплечье, но мужчина успел уклониться, легко отобрал оружие у полицейского и со всей своей силой ударил деревянным прикладом по лбу. Городовой рухнул на снег без чувств, расплывшись в дурацкой зловещей гримасе.
Второй городовой испуганно наставил ружьё на Генри.
– Ты же тот самый убийца, что мы всем штатом ищем! Умри, сука!
Генри вовсе не был убийцей, лишь имел поразительное сходство с многими американскими мужчинами, одевался так же, как и простой народ. Один из тысяч.
Мужчина не ответил полицейскому. Совершил резкий рывок, в попытке отнять оружие, но второй противник был не так прост и оттолкнул ружьём Генри, затем проткнул плечо штыком. Генри завыл от острой боли и негодования. Это только прибавило ярости, животной, несказанной дикости. Генри прыгнул на полицейского сверху и принялся избивать того кулаками. Крепкие, выверенные удары быстро оставили полицейского без чувств и прибавили свежих шрамов на его физиономии.
Осознав тяжесть своих действий, Генри заплакал. От боли, от горечи. Довольно быстро взял себя в руки, встал и побежал дальше, осталось не так много. Придерживая раненое плечо, мужчина как можно быстрее передвигал ногами, с трудом вдыхая и выдыхая.
Спустя какое-то время, Генри добрался до городской аптеки. Ворвался в неё, сильно напугав фармацевта, после чего изложил суть своей проблемы, кинул горсть монет на аптекарский стол, получил лекарство для дочери и ринулся восвояси.
Его будут искать.
Найдут.
Пытки.
Кровь.
А как же Анна?
Как же дочь?
Путаные словно клубок пряжи мысли рождались в разуме Генри с частотой сопоставимой с ударами сердца в минуту. Боль в плече пульсировала и росла. Пробегая по месту, где произошла стычка с полицейскими, мужчина не обнаружил бесчувственных стражей порядка. Значит, дело-дрянь. За ним следят. Генри посмотрел по сторонам. Вроде никого.
Раздался выстрел ружья. Генри тут же посмотрел на источник боли, которая словно ударами боксёра по корпусу, раздалась в области левой кисти. Два пальца отсутствовали. В ужасе, Генри, бежал до своей хижины. Туда, где дочь. Туда, где жизнь.
Генри остановился. Бежать сил больше не было, но дом, к счастью, находился в десяти шагах от мужчины. Полицейские появились за спиной и наставили ружья. Их было не меньше дюжины. Но почему-то они решили не стрелять. Генри принялся судорожно передвигать ноги к хижине.
Раз.
Левая нога сделала трудный шаг, ответивший болью по всему телу.
Два.
Правая нога передвинулась.
Три.
Ещё немного.
Четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Генри дома. Сейчас его обнимет Анна и всё будет хорошо. Он вернётся на свою лесопилку и будет каждый вторник носить имбирный эль для Анны. А полицейских угостит и объяснит всё. Они ведь тоже люди.
Стук в дверь. Полная радости Анна открывает дверь. На пороге стоит мужчина, на лице которого отражена печаль, по рыжей бороде его стекают слёзы. Он протягивает окровавленными руками бутылку имбирного эля, лекарства, что собьёт симптомы Анны хоть ненадолго. Девушка принимает дар мужчины в свои нежные болезненные руки.
Звучит выстрел. Генри падает на землю с пулей в спине. Поднимает взгляд, насколько это возможно, к ошеломлённой Анне.
–Живи, дорогая. Живи. – улыбается Генри и закрывает глаза.
Кровавая Мэри
Пальцы музыканта неумело шагали по клавишам расстроенного клавесина в таверне «Лягушка». Тошнотворные и отвратительные звуки, что вырывались на свободу из инструментальной преисподней, наполняли таверну некой атмосферой насыщенности. Ужасная музыка проникала в дыры между простой болтовнёй моряков, сошедших в порт и решивших развлечься в таверне; становилась той самой разряжающей обстановку шуткой юмора даже в самой опостылевшей солдатской байке; играла важнейшую роль в завлечении куртизанки очередным посетителем таверны.
Он пришёл незаметно. Словно тень от пианиста прошёл к барной стойке. Треуголка его была ободрана, как и всё остальное одеяние. Рваные лохмотья лишь отдалённо напоминали камзол. Лицо его было испещрено морщинами, а глаза блеклые, мертвые, не выражающие ничего, кроме безысходности.
Присев за барную стойку, человек достал кошель, высыпал из него несколько дублонов, что с приманивающим официанта звуком грохнулись на ободранное дерево.
– Чего изволите? – спросил официант, взглянув на дублоны с улыбкой.
– «Кровавую Мэри».
Через пару минут напиток оказался на столе. Человек взял в руку медную кружку и глотнул этой симфонии горечи и крови, что отдалась миллионами ощущений по всему истощённому телу.
– Меня зовут капитан Джеймс Баттер. И, да, я хочу рассказать историю. А ты хочешь услышать. Я вижу это в твоих глазах. Поэтому, пожалуй, начну. Всем же интересно, как я докатился до такой жизни. Ну, вот и слушай.
Бабы на судне к несчастью. И если ты хочешь выебать красотку во время плавания, то лучше воздержись. Сделай своё дело в ближайшем порту и не тащи девчонку на борт. Ради всего святого, не тащи!
Нас было шестеро. Бравая команда каперов, закалённая в боях! Чего мы только не пережили. Настоящие приключения настоящих мужчин! Но прежнее судно затонуло после тяжелейшего сражения с какой-то пиратской посудиной, умудрившейся взять нас на абордаж и вырезать большую часть всей команды. Естественно, мы отвоевались, но какой ценой. Только ржавую пиратскую посудину и забрали себе. Без дома, без крова кое-как мы добрались до ближайшего порта. Им оказался Дартмут. Пиратский флаг, конечно, приспустили, мы ж не дураки.
Билл, Кевин, Джордж, Хэмитч, Фарадей и я, моментально сойдя с судна, метнулись в самый непристойно дешёвый и убогий бордель. Я расслабился, как и остальные, предавшись утехам, да таким, чтобы ещё на три года морских путешествий по морям хватило.
И не заметил я, как самый молодой из команды, Билл, затащил на нашу шхуну женщину, которая словно была создана для каждого из команды. Роскошная, ослепительная Мэри. Более страшной твари я в жизни не видывал. Её пленительная красота забирала сердце моряка сильнее пения всех сирен в этом чёртовом мире. Ей ни в чём нельзя было отказать.
Первым добычу Билла заметил Кевин, ушедший в каперство после неудачной актёрской карьеры. Конченый алкоголик, частенько отлынивающий от работы, и тот ещё забулдыга. Баба валялась в куче лохмотьев и тряпок где-то в центральной части палубы. Туда особо никто из мужиков не лазил. Так, свалка в качестве балласта. И каково же было моё удивление, когда Кевин притащил ко мне на мостик эту шлюху. Её ноги были способны возбудить любого мужика, а голубые глаза вырвать сердце навечно. Истинная женщина-вамп.
И я был пленён её красотой. Как только увидел её, сразу же свистнул остальным мужикам. Примчались они, словно те пираты в злополучном для нас и для них сражении. Я предложил ребятам пустить по кругу эту девицу, она всё равно по-нашему не понимает. По крайней мере, так казалось, ибо шлюха не выказывала никаких эмоций, когда я во всех красках объяснял, кто и как её будет драть.
Решено было закрыться с Мэри, так мы её назвали, в каюте и отыметь её по-полной. Но стоило нам это сделать, как все стали будто прокажённые. Так и стояли на месте вокруг Мэри. Не шелохнутся, не дрогнут, взоры их устремлены на Мэри, но никакой похоти. Разве что какую-то нежность и жалость выражали их лица.
Я в ужасе от этой картины выбежал из каюты. Начал кричать, называть
команду самыми бранными словами, надеясь, что хоть кто-то среагирует, но в ответ была тишина.
А ведь мы даже не отчалили тогда. Думали, постоим в порту с недельку, развеемся. Ага, как же.
Плюнув на команду, я заснул на корабле. А когда проснулся…
О, что же случилось с командой! Фарадей и Джордж обращались с Мэри как бы со своей женой. Им казалось, что они дома, со своей семьёй. Джордж играл с детьми, которых никто не видел, кроме него, а Фарадей постоянно приносил сласти из Дартмута. Кевин думал, что Мэри – это его мать, и постоянно убирался, а Хэмитч веселился с Мэри, как бы с очередной падшей женщиной в борделе.
Один я ничего не испытывал к Мэри и с ужасом наблюдал за этой вакханалией целый день, ничего не в силах сделать. Мог бы вызвать доктора, но не было средств, чтобы оплатить его труды.
Посреди следующей ночи я услышал рыдания. Каждого члена команды. Они всхлипывали и обнимали невидимых детей, пытались вернуть их к жизни.
Прекратив стенания, Фарадей встал и в гневе выстрелил из мушкета в Кевина. Фарадей в слезах обвинял Кевина в смерти его жены и детей и начал топтать голову моряка, пока она не превратилась в кровавое месиво с расплющенными мозгами.
Не успел Фарадей прекратить жестокое убийство, как его голову прострелил Хэмитч из своего мушкета. А затем Хэмитч застрелился сам.
За какие-то мгновения моя шхуна была наполнена трупами. А Мэри сидела среди лохмотьев, где её и нашли, и смеялась, нагло, издевательски и цинично заливалась хохотом.
Билл и Джордж направлялись ко мне, нацелив мушкеты, прозвучали выстрелы, но лишь одна из пуль слегка задела мою руку. Царапина, не более. Пока они перезаряжались, я выхватил шпагу, подбежал к Биллу и Джорджу и проткнул тела обоих насквозь. Затем попытался перерезать горло этой смеющейся твари, сидящей обнажённой посреди лохмотьев, но что-то меня заставило побежать со всех ног через весь Дартмут.
Рана, казавшаяся царапиной, раскрылась до невероятных размеров, и из неё фонтаном била бурая кровь. Похоже, артерия. Я чувствовал, что по всему телу открываются кровоточащие раны, словно бы меня режут и колят рапирой. Я бежал и чувствовал на себе её взгляд так, будто бы Мэри стоит за моей спиной. Оборачивался и бежал снова с чувством облегчения оттого, что Мэри не видно. Но в глубине души понимал, что это не так. Она рядом. И просто ждёт.
В конце концов, я добежал до этой таверны. Дальше вы знаете, господин официант.
Джеймс сделал ещё глоток. Пальцы музыканта продолжали неумело извлекать звуки из старого клавесина в то мгновение, когда пришла она. Обнажённая девушка с золотистыми локонами, способная пленить любого мужчину.
Джеймс допил «Кровавую Мэри» быстрыми глотками. Встал из-за барной стойки, взглянул усталыми глазами на ухмыляющуюся Мэри и засмеялся сам. Во весь голос смеялся Джеймс, упиваясь каждым мгновением этого безумного спектакля.
Дрожащей рукой потянулся Джеймс к своему пистолю, достал его из кобуры и приставил к виску.
Смех.
Хохот.
Мэри.
Выстрел.
Энергетик
–Ну, вот и всё. – сказал Пол, похлопав себе в честь оглушительного успеха. Он только что раскрыл корпоративный заговор и залил информацию об этом в Сеть. Это было весьма сложно, было перекопано множество информации, а параллельно с тем, Пол уже подал запрос на смену абсолютно всех документов, а в комнате, в которой он сидел уже были собраны чемоданы.
Только Пол собрался нажать на кнопку выключения ноутбука с компроматом, как вдруг на него пришло уведомление. Это было письмо. От компании «Мако», той, что производит губительные для здоровья энергетические напитки. Той, на которую лежит компромат на ноутбуке Пола. Той, которая не может желать ничего хорошего:
ПРИГЛАШЕНИЕ
«Ты считаешь себя крутым парнем? А попробуй доказать это, приняв участие в нашем замечательном квесте! Приходи на [информация засекречена] в 12:00. Отказы не принимаются, ты же мужик! А чтобы у тебя не возникало никаких лишних вопросов, наша компания любезно прилагает несколько фотоматериалов. Если не придёшь с компроматом на нашу компанию, который мы со всем уважением засунем тебе в жопу – всё на данных фотоматериалах примет весьма печальный оборот. Хорошего дня и до скорой встречи! С любовью, компания „Мако“.»
На фотографиях были изображены истерзанные, но ещё живые члены семьи Пола. Они, словно в дурацком кинофильме были связаны и помещены в какой-то подвал. Это сильно разозлило Пола, да и у него и не оставалось вариантов, кроме как прийти на встречу и спасти свою семью.
Выключив компьютер и, естественно, не взяв свой столь опасный труд, Пол зарядил свой револьвер. Затем понял, что его сильно мучает жажда, но единственным доступным напитком из скудного ассортимента в квартире мужчины была банка «Мако». Пол никогда не пробовал данный напиток, а купил его всего лишь для лабораторных исследований. И, раз уж был риск отправиться к праотцам, мужчина взял банку и выпил всё до последней капли. Чего-чего, а бодрящих свойств, судя по исследованиям, у напитка было хоть отбавляй.
Но не для организма Пола. Как только он допил банку, так сразу же произошёл ровно противоположный эффект. Мужчина начал засыпать. И это было весьма некстати. В надежде, что сонливость со временем выветрится, Пол вышел из квартиры и закрыл дверь на ключ. Естественно, компромата Пол не брал. Это было бы глупо.
Но ещё глупее было полагать, что основная часть развлекательной программы от «Мако» начнётся в назначенном месте и в определённое время. Стоило ему выйти из квартиры на улицу, как возле подъезда появились двое мужчин, одетых на манер секретной службы и вооружённых «Дезерт Иглами», что были направлены прямо на Пола. Сонливость давала о себе знать, но резкий удар смог выбить пистолет у одного из готовившихся к нападению. Выстрел. Пуля оставила аккуратную дырочку в абсолютно пустой голове агента. Второй из атакующих успел выстрелить, но, к счастью, пуля смогла лишь оставить лёгкую царапину на теле Пола. Слегка поморщившись, он застрелил и второго агента.
Полу не приходилось раньше убивать, и он едва сдерживал рвотные позывы при виде двух убитых врагов, но всё же держался, тем более, что на улице поднялась паника, а особенно активные из граждан уже вызывали полицию.
Мужчина не придумал ничего лучше, кроме как бежать. Но стоило ему сдвинуться с места, как тут же зазвучали крики, ругань и свист пролетающих мимо пуль. Судя по их количеству, противников было не менее шести. Пол промчался до ближайшего каменного укрытия, что находилось за его домом. Это была высокая каменная стена, исписанная вдоль и поперёк граффити, что открывала вполне выгодную позицию для ведения стрельбы. Когда агенты достигли своей цели, Пол уже давно был за укрытием и тут же застрелил двумя пулями одного из агентов. Ещё пара выстрелов по второй цели, и она тоже упала замертво. Патроны закончились, а у Пола с собой была лишь ещё одна обойма про запас. Он не ожидал такого поворота событий и был уверен, что сможет всё уладить разговором. Револьвер был взят лишь для возможной обороны. И в тот момент мужчина жалел об отсутствии большего количества патронов, как ни о чём другом.
Сонливость усиливалась, но Пол продолжал бороться, перезарядил револьвер, укрываясь за стеной и выпустил всю обойму в оставшихся противников, но сделал это столь стремительно, что ни одна из пуль не достигла цели.
Прозвучало несколько выстрелов. Пол упал на землю, но никакой крови не было. Стреляли резиновыми пулями потому, что мужчина нужен боссу «Мако» живым. Потому что лишнее убийство только очернит трусливую корпорацию. Так думал Пол, пока ботинок одного из агентов не погрузил его в темноту.
Очнулся Пол на стуле, привязанный крепкими верёвками. С трудом открыв глаза, он увидел своих близких, которые были также связаны. Он сразу же начал вырываться, но тщетно. Верёвки были слишком туги.
–Пол, куда же ты зашёл… – начал говорить твёрдый мужской голос -, столько всего проделал, а зря. Ведь твои родные всё равно умрут. Вот, смотри. Открыть огонь!
Мать Пола вскрикнула и упала на стуле. А затем были таким же образом убиты и все остальные родственники.
–Что, плачешь уже? Мамочки не стало? А ну-ка посмотри на меня. – сказал злодей, появившись перед Полом.
Это был молодой человек, возможно, ему не было и восемнадцати лет, но по его взгляду было абсолютно точно понятно, что такой человек безжалостнее всех самых отъявленных тварей, с которыми приходилось встречаться мужчине.
–Ах ты ублюдок! – заорал Пол, вставая со стула. Верёвки, из которых он так яростно рвался, наблюдая смерть родных поддались слишком легко. Значит, так было задумано.
Пол резко ударил злодея по лицу, разбив ему губу. Тот сразу же выбил мужчину из равновесия толкнув и окончательно повалил, ударив ногой в живот. Затем злодей начал пинать Пола изо всех сил, ему казалось, что уже сломана пара рёбер, но он смог перекатиться и встать на ноги. Последовала череда хаотичных и мощных ударов, но от каждого из них парень смог уклониться благодаря непревзойдённой ловкости. В конце концов, Пол взял стул, к которому совсем недавно был привязан и со всей силы попытался разбить его о голову злодея. И стул разлетелся в щепки. Но от соприкосновения с полом. Это привело мужчину в полнейшее недоумение. Его недавний противник оказался лишь голограммой. Вероятно, он заменил своё тело иллюзией, когда Пол отвернулся, чтобы схватить стул. Злодей удрал и, скорее всего, его люди нашли компромат и уничтожили его. Он проиграл, но хотя бы прошла сонливость от отвратительного энергетика. А потом темнота.
–Просыпайтесь, спектакль окончен, – обращался парень к поднимающимся со стульев родственникам и протянул им увесистую пачку зелёных купюр. – Вот ваши деньги. До встречи ориентировочно через год. Вы отлично сыграли родственников. Как и всегда. Интересно, как бы мы ещё развились до таких масштабов без ж трюка с компроматом? Мы ему даём ложную инфу, а он так в ней и роется. А потом стираем память и всё по новой. Вне всякого сомнения, Пол – наш лучший сотрудник. Он самый трудолюбивый. И какое же всё-таки наслаждение объяснять журналистам об очередном сумасшедшем, безумные теории которого снова опровергнуты? Никому и в голову не придёт поверить в то, что наша компания производит что-то ужасное. Это всё реклама. И никто не пострадал, верно? Всё. Свободны.
Лаборатория.
Стёртая память.
Энергия.
Перезагрузка.
Освежающий лимонад
Сколько себя помню, я всегда приходил на этот пляж. Ещё ребёнком, когда меня привела сюда мама. Сразу вспоминается тёплый песок, лёгкий морской бриз, мамина улетающая шляпка и мальчик. Тогда ещё мальчик, мой ровесник, он лежал на шезлонге, пил освежающий лимонад и наблюдал за морем. Совершенно один. На пляже больше не было никого. А для него, похоже, не существовало в мире ничего, кроме моря. Той стихии, на которую можно смотреть вечно.
Тогда я не придал этому значения, но лет примерно в шестнадцать прогуливался по тому самому пляжу со своей девушкой. Мы шли босиком по берегу, держась за руки, и это, готов поспорить, был самый прекрасный момент в моей жизни. Такие эпизоды кажутся словно бы взятыми из кинофильма о тебе, их хочется запечатлеть, и они остаются на самом видном месте. На полке с лентами воспоминаний, когда кинопроектор в любой момент может показать именно тот момент, от которого замирает сердце и становится тепло на душе.
Вдруг я заметил того парня. Он заметно подрос, всё так же лежал на шезлонге. Но уже не один, а с девушкой. Они вместе наблюдали прилив, попивая освежающий лимонад и наслаждаясь оркестром из звуков, практически неуловимых и похожих на тишину, но всё же проникающих в самое сердце. Восхищались морем, необузданной стихией и были только они друг у друга. И волны. В тот день они были такие же безмятежные, как и взгляды влюблённых наблюдателей. Не пустые, но яркие и трепетные глаза были обращены к морю. И в тот день я не стал мешать им, прогулялся с девушкой и ушёл с пляжа.
А затем – война. Снаряды падали с оглушительной мощью, создавая невиданной глубины кратеры в земле. Солдаты гибли один за другим от химического оружия, которое разъедало человека изнутри, и это было самым отвратительным, что я видел в своей жизни. Подлинным ужасом войны. От вида умирающего подобным образом солдата лица его сослуживцев искажались гримасой боли и агонии, что не сходила с них на протяжении всей оставшейся жизни. Боевые действия переместились на тот самый пляж. Меня призвали и отправили прямо туда. Даже разъедающие всё и вся снаряды не способны были уничтожить красоту этого места, бушующее море, яростно бьющее высокими волнами берег, защищало пляж. Защищало песок, солнце и мои воспоминания. Парень всё так же лежал на шезлонге и пил освежающий лимонад, наблюдая за буйными волнами. Девушка на его плече рыдала, а он сам был одет в военную форму, и лицо его застыло в гримасе разочарования. Тогда я всё-таки решился подойти к нему, но прозвучал невыносимый и ужасный звук взрыва. Лицо застлала непроницаемая вуаль темноты.
Я открыл глаза. Одет в белую накидку, лежал на тёплом песке, а в руке стакан с освежающим лимонадом. Сделал глоток, и это очень сильно помогло оценить обстановку. Цел и невредим, но где же всё? На пляже не было следов войны. Попытался подняться, но это получилось с великим трудом. Так, словно бы мне гораздо больше лет, чем было до потери сознания. Я ощупал своё лицо. Оно было испещрено морщинами, и тут я понял, что каким-то образом в мгновение ока состарился. Тут я увидел шезлонг. И того парня. Он всё так же пил лимонад, а возле него лежал скелет. Тогда я решил подойти к нему и заговорить. За столько лет у меня появилось множество вопросов. Через боль добравшись до шезлонга, я рухнул на песок и начал говорить. Он ответил.
Мы говорили, казалось, минуту, но вокруг нас появлялись люди, отстраивались и рушились города, проходила война за войной, жизнь за жизнью. Говорили о смысле бытия, о каждой песчинке на пляже, о каждой капле в океане и каждой звезде на небе. Мы были едины со всем здесь, мы видели расцвет цивилизации и её закат, наблюдали, как всё циклично. А солнце клонилось к закату.
Мы смотрели на лучи закатного солнца и чувствовали последнее тепло, касавшееся нас перед тем, как всё погрузится во тьму.
Темнота.
Свет лампы.
Слёзы родных.
«Поздравляем, вы вышли из комы».
