Лето было тёплое, солнечное и сухое, как раз такое, какого ждём мы почти целый год, начиная с осени. Тем тихим августовским утром проснулся я как обычно в семь и начал бодро собираться на работу. За окном было жутко красиво, именно жутко: небо с раннего утра уже успело обрести какой-то яркий загадочный кроваво-красный цвет. Редкие нежные пурпурные облака застыли на безбрежной алой глади.
«Ночью было прохладно – не может быть грозы, тем более с утра», – подумал я и направился в кухню кипятить чайник.
К моему сильнейшему удивлению, сколько я ни нажимал на кнопку розжига, сколько не крутил регуляторы, плита никак не реагировала на мои действия.
«Дожил!» – возмутился я и отправился умываться.
Свет в ванной не зажёгся, вероятно, перегорела лампочка. Но и водопроводный кран, презрительно прорычав, отказался иметь со мной дело.
– Да что здесь происходит?! – негодующе воскликнул я.
«Конец света», – неожиданно пронеслось в мозгу.
Злобно сплюнув в раковину, я начал нажимать на все имеющиеся в квартире выключатели. Света не было…
«Спокойно», – попытался взять себя в руки. – «Ну, ничего себе! Одновременно прекратить подачу газа, воды и электроэнергии! Вероятно, произошла крупная авария. Эх, жаль, телевизор не работает! … Позвоню Вите, должно быть он в курсе, всё-таки, глава районной администрации».
Телефон добил меня своим гробовым молчанием и полным отсутствием признаков жизни, хотя только вчера подзарядился.
Чертыхаясь, я вернулся в кухню и, открыв тёмный холодильник, достал из него батон колбасы. Пришлось доедать остатки хлеба с колбасой, запивая холодным соком.
Злой и неумытый я оделся.
Неожиданно до слуха стала доносится тихая музыка – что-то похожее на «Вальс цветов». Музыка становилась всё громче, пока, наконец, её необычайно приятные и сочные звуки не заглушили мои мысли.
Точно под гипнозом, я подошёл к открытому окну и посмотрел в небо, откуда, мне казалось, и происходила мелодия.
То, что я увидел, услышал и почувствовал далее, ни одно живое существо не испытывало ранее! Алое небо разверзлось. Над землей засиял ярчайший ослепляющий поток света. Он поглотил меня и всё вокруг. Я услышал громкий чёткий бархатный бас, который властно провозгласил:
«Люди! Вы изжили себя и Землю! Вы пренебрегли Моими Заповедями и погрузились во Зло! Пришло время покончить с хаосом! Я лишаю вас достигнутого вами, без которого вы уже не сможете выжить! Даю срок вспомнить всё, осознать и покаяться!»
Тишина… Вспышка погасла. Остались те же серые дома, зелёные деревья, ошалелые лица людей в окнах соседнего дома. И ещё небо, яркое, алое небо, зловеще накрывшее теперь уже однозначно гибнущую Землю.
– Господи, – прошептал я, выйдя из оцепенения. Вспомнились знаменитые слова Пушкина: «Не дай мне Бог сойти с ума…»
«Уж не помешался ли я?!» Но глядевшие из окон соседнего дома, сотни «сумасшедших» глаз давали понять, всё, что меня так потрясло, происходило и с ними, а значит – в реальности.
«Конец света!» – вновь пронеслось в мыслях.
Я обессиленный опустился на кровать.
«Вот те на! Жил-жил и дожил! – я почувствовал, как шок постепенно ослабевает, и разумом вновь завладевает здоровый мужской объективизм.
«Вспомнить всё, осознать и покаяться!» – значит жить пока можно…
Но что мне вспоминать?
Я коренной горожанин, родился, учился, не женился, хотя встречаюсь с Настей уже три года. Знаю, она хочет стать моей женой, но в тридцать лет я ещё не готов к роли степенного главы семьи. Да и работа: я исполнительный директор крупной автомобильной фирмы – работаю допоздна. Какая семья при таком раскладе?
«Однако, пора на работу, – вспоминаю я, – Хотя…Есть ли смысл? …В чём теперь есть смысл?»
В один миг вся моя жизнь безвозвратно потеряла направление!
Если мир всё равно погибнет через день, два, неделю, а может быть через месяц, что остаётся делать?
«Вспомнить всё, осознать и покаяться!»
Эти слова пока ещё не трогали меня, только ставили в тупик.
Я поспешно вышел во двор.
Красный свет неба значительно побледнел, став светло-рыжим.
Люди на улице громко и эмоционально переговаривались.
– До чего же мы дожили! Теперь все погибнем в страшных мучениях! – причитала старушка на лавочке.
– Я считаю, повезло, – весело рассказывала симпатичная девушка подруге, – только вчера взяла в банке кредит наличными, а возвращать теперь не надо!
– Как теперь жить-то?! – возмущался высокий пожилой мужчина, – Ни воды, ни газа, ни света, даже лифт не работает!
«Ни воды, ни газа, ни света! Неужели Всевышний лишил нас всего этого?! Но тогда…
– Мы все умрем голодной смертью! – закричал какой-то человек, выскочивший из подъезда в одних плавках.
Подобная перспектива ужасала своей неотвратимостью. Сколько осталось запасов еды и воды у человечества? Средства массовой информации всё лето трубили, что этот год будет неурожайным. Бог мой! Что же касается меня, то, привыкнув покупать немного продуктов на два-три дня вперёд, остаюсь практически ни с чем!
Неожиданно я почувствовал прилив голода, вероятно, нервный. Мне живо представился мой пустой холодильник, в котором осталась только пачка пельменей, литр сока и пол батона колбасы. Совсем мало!
Я не заметил, как дошел до автостоянки.
– Напрасно! – навстречу мне шёл Михалыч. Он тоже оставлял машину здесь, – Напрасно, говорю, надеешься! Автомобиль умер!
– Мой? – испугался я.
– Автомобиль как класс.
Не желая верить в очередное разочарование, я, забыв поздороваться, быстро зашагал к своему белому Опелю. Михалыч последовал за мной.
Сигнализация не сработала, пришлось открыть дверь ключом. На мои тщетные попытки завести двигатель, машина отвечала неизменным убивающим молчанием.
– Говорю тебе, умерла, – повторил Михалыч, – Умерло всё электричество!
– Всё электричество?! – открывшаяся истина на минуту вновь повергла меня в шоковое состояние. Так вот без чего теперь не сможет жить человек! Вот чего лишил нас Творец! Перспектива голодной смерти нарисовалась в моём сознании во всей полноте.
К Опелю подтянулись другие мужики, также неудачно пытавшиеся этим утром разбудить своих железных коней.
– Хана пришла, ребята! – сплюнул в сторону один из них.
– Вот и всё.
– Все наши денежки превратились в груду никому ненужного металла.
– А меня жена у подъезда ждёт…
– Да неужели же это конец, мужики?! – испуганно вскрикнул Серёга-сосед.
– Точно так, – ответил Михалыч, – С Ним, – он многозначительно поднял палец вверх, – не поспоришь!
Серёга нервно закурил. Его привычке последовали почти все.
Я медленно вышел из машины.
– Значит, конец неизбежен, – проговорил я, – А что же теперь делать? Сесть на стул и смерти ждать?!
– Не, – спокойно ответил Михалыч, – Вспомнить всё, осознать и покаяться! Вот что теперь главное. Только Богу известно, как дело обернется. Раз Он так приказал, значит так и дОлжно.
Михалыч прав. Вспомнить всё! Только, почему-то ничего не вспоминается.
– Парни, я хочу сказать, – опустив глаза, начал Саня, помощник руководителя департамента местной администрации, – Я… только, ребят, … я… Воровал я у города! Вот как!
– Ах, ты, чёрт!
– Подлец какой!
– А кто не знал-то?
Вдруг Олег, охранник стоянки, как засмеется. Смех его был громкий, раскатистый и заразительный:
–То-то, ты теперь пошикуешь!… Денежки-то … денежки-то – пшик!
Многие тоже засмеялись, кто-то горько усмехнулся.
– А и не смешно, – обиженно ответил Саня, – Да, пшик! Они все в банках лежат под процентами. А теперь с ними хана…
– Да, накрылись медным тазом, – грустно вспомнил я и про свои скромные сбережения.
– Нули тебе только! От процентов этих! – веселился Олег.
Многие перестали смеяться и задумались.
– А, если дачу продать, так теперь никто не купит…– размышлял вслух один из нас.
Я решительно зашагал прочь.
Что же делать? Ясно только одно – нужно срочно купить продуктов.
Почти бегом я направился в ближайший супермаркет.
Огромная очередь к кассе. Работала всего одна кассирша, девушка считала на счётах.
Я схватил последнюю корзину и рванул сметать с прилавков всё, что попадалось мне под руку: хлеб, торт «Наполеон», сыр, творог, масло, колбасу, сосиски, вермишель, крупу, вино, капусту, морковь… Продуктов оставалось уже не так много, я забирал последнее. Когда корзина была полна, и руки были заняты, я встал в очередь.
– Карты не принимаем! – крикнула кассирша.
«А сколько у меня с собой денег? Хотя, если не хватит, я всё равно унесу это!»
– Нет денег – не приходи! – громко закричал охранник у кассы, – Антон, сюда! Оставляй всё – или сейчас в холодильнике запрём до самого Страшного суда!
Какой-то хлипкий мужичонка послушно оставил почти все продукты и с батоном под мышкой, злобно оглядываясь, вышел вон.
– Чёрт! – прошептал я и, взяв в зубы пакет с крупой, свободной рукой достал кошелёк.
Очередь волновалась. Все начали шарить по карманам.
– А ну-ка вынь из-под полы! – вновь послышался грозный голос охранника, – Вынь, колбасу, я сказал!
Какая-то женщина грубо крикнула:
– Да подавись ты! Урод! Сам-то, небось, за так возьмёшь!
– Замолчи, крокодилица, – ответил ей парень, зорко наблюдая за всей очередью. Видимо, он что-то заметил, и потому громко произнёс:
– Всех буду обыскивать! Антон, встань в дверях! Никого не выпускай!
Моих карманных денег хватило на всю корзину, кроме вина и «Наполеона».
Всё-таки не зря ношу наличные!
Из магазина я почти бегом рванул домой. Сел за стол и начал неистово поедать сосиски, закусывая их творогом.
Насытившись и опомнившись, я оглядел изобилие еды, лежащей в пакетах вокруг меня.
Неужели, это в последний раз?!
На сколько мне хватит этих запасов?
А! Жуткая мысль осенила меня – их негде хранить! Холодильник превратился в обычный шкаф, а на улице лето! Значит, моим продуктам осталось жить не больше трёх-четырёх дней! Бог мой!
А нет, нет! Рожки и вермишель! Вот три килограмма! Жить ещё можно! Но вода… Воды нет!
Отыскав небольшое, единственное в доме ведёрко, я решил пойти на поиски пресной воды.
Спустившись во двор, я был впервые за всё роковое утро приятно удивлён: у самого подъезда, откуда ни возьмись, появилась водяная колонка. Люди набирали из неё воду и смеялись. Старики то и дело крестились и что-то шептали себе под нос.
– Господи, спасибо! – вырвалось из моей груди.
– Бог любит нас! – радовалась какая-то женщина в короткой очереди.
Я заметил, что и у соседнего подъезда, и у другого – у каждого стоит такая колонка.
«Слава Богу!» – билось в моём сознании.
Пока вода, а с нею и жизнь наполняли ведёрко, стало заметно, что небо сменило свой цвет на пастельный нежно-зелёный, весь воздух был пронизан этим мягким светом, успокаивающим и примиряющим.
Без труда, словно на крыльях, я влетел на восьмой этаж и поставил ведро на стол в кухне.
– Что же мне теперь с тобой делать? – спросил я вслух, вспомнив, что газа всё равно нет и сварить мне ничего не удастся. Да и не хотелось.
Чувство необъяснимого покоя охватило сознание.
Я вспомнил маму и отца. Как они там встречают конец света?
Родители жили в области, в трёх-четырёх часах езды от города. Но сейчас без машины, пешком, добраться к ним заняло бы дня два, наверное. Мама, должно быть, плачет обо мне, я ведь единственный её сын. Отец утешает, говорит, что я не ребенок, а самостоятельный взрослый человек.
Да, самостоятельный взрослый эгоист. Ведь только теперь, когда я позаботился о своём пропитании, вспомнил о них, когда мне стало спокойно и сытно. А каково им? У них, должно быть, всё хорошо. Родители всегда закупали продукты впрок: муку, крупу, макароны. У них есть колодец, печка… Да, у них так тихо… Помню в детстве я любил смотреть, как топится печь. Яркое пламя огня обволакивает положенные ему на съедение дрова и медленно, точно смакуя, облизывает их своими длинными страшными языками. Дрова медленно чернеют, потрескивают, тают… Смотреть на эту схватку ещё живого и несущего смерть было увлекательно и приятно. Да, мне хочется сейчас быть с родителями, это успокоило бы их… и меня.
А, Настя! О ней-то я не сразу вспомнил! А, казалось, что люблю. Может быть, я ошибался? А она, любит ли меня? Да и нужно ли мне это? Я сухой, эгоистичный человек. Это, то что мне нужно осознать и в чём покаяться. А любил ли я кого-нибудь в жизни, кроме себя? Родителей. Няньку Катю (мамину сестру) – ещё в детстве, она умерла, когда мне было двенадцать лет. Тогда я жил в гостях у друга, в городе. Как только я приехал домой, мама сообщила о нянькиной смерти. Я пожалел об этом, как жалеют о потерявшейся любимой игрушке, о найденном убитом воробье. И лишь только спустя год осознал со всей остротой, как не доставало мне этой доброй, самозабвенно любившей меня женщины, только тогда я ощутил зияющую пустоту в сердце, только тогда понял, что значит потерять родного человека.
От таких мыслей стало тоскливо. Я вышел на улицу. Изумрудно-зелёное безоблачное небо по-матерински укрывало Землю. Вглядываясь в его бескрайнюю гладь, играющую всеми оттенками цвета, я никак не мог найти Солнца. Его не было. Господь лишил нас всякого ориентира в пространстве и времени.
Я заметил, что по привычке иду к автостоянке, и хотел уже было повернуть в другую сторону, как да слуха моего донеслись смех и радостные крики. В ожидании чуда Божьего я поспешил на звуки.
И чудо действительно произошло! На месте старой «замороженной» стройки, откуда ни возьмись, возник живописнейший пруд! Взрослые и дети плескались в нём так, точно впервые за много лет увидели воду. И точно, подойдя ближе, я обнаружил, что вода в пруде совершенно прозрачна, такой чистоты я не видел с прошлой осени, когда на неделю летал с Настей отдыхать в Египет и купался в Красном море.
Не мешкая, я скинул с себя одежду и с победным криком кинулся в воду. Такого удовольствия я не испытывал уже давно!
После веселого самозабвенного купания отчего-то стало жутко не доставать любимой девушки, и я решительно направился к ней.
Дорога, на которой ещё вчера яблоку негде было упасть от обилия машин, сейчас была пуста. Только шли люди: кто медленно прогуливался, кто торопился – каждый думал о своём.
Я тоже думал о жизни. Чего я достиг? Что сделал я на своём пути? К чему шёл? Все мои стремления: интересная, обеспеченная жизнь для себя любимого, – оказались миражами. Это ничто! Всё, что осталось у меня теперь – это ванна с продуктами и небольшая заначка наличных денег в столе. Остальное растаяло как дым. Годы жизни потрачены, как выясняется в пустую. Но почему?! Почему я?! Миллионы людей жили по тем же принципам, по тем же правилам, сотни поколений закончили свой век естественной смертью, почему я и мои современники должны ответить за всех?! Я готов ответить за свои ошибки, но за чужие – нет! Не я вырубал леса, не я сбрасывал отходы производства в реки и моря, не я изобрёл атомную бомбу! Я никого не убил, не ограбил! Впрочем, вряд ли Господь станет судить меня за то, чего я не делал, за убийства, которых не совершал… Но голод. Голод – это факт! За что Я буду голодать?! Мои родители?! Настя?! Вот опять, прежде всего о себе. Вероятно, за это и буду…
– Вот как жизнь-то обернулась! – заговорил со мной худощавый мужчина лет пятидесяти, – Я учитель физики. Знаете, люблю показывать детям опыты. Они имеют неизменный успех. Особенно по электричеству. А сегодня после свершившегося я тоже, да, – он перешёл на шёпот, – хотел проверить… Взял свой старый синтетический свитер и давай тереть рукава один о другой. Что вы думаете? Не искорки! Ни малейшего удара током! Законы физики отменены во мгновение! Электричества нет!
Слова его поразили меня.
Сзади послышался топот лошадиных копыт. Мы обернулись. На телеге ехали три человека: две женщины и мужчина-хозяин лошади.
– Подбрось недалеко, хозяин! – крикнул я.
– Садись до площади.
Я уселся на телегу и стал слушать разговор двух женщин. Обоим им было лет по сорок.
– Представь себе, столько заплатив за вступительные экзамены, мы в пролёте! Юрик так готовился, малыш, до первого часу ночи сидел, теперь – шиш! Все деньги истратили, продуктов купить не на что…
– А что, – спросил я у хозяина, – На долго ли это?
– Кто же знает. Сказано: «Срок даю!» Долог этот срок или короток, неизвестно. Может, завтра уж погрузимся во тьму кромешную, а может, поживём ещё месяц-другой.
– А, как считаешь, только в России это или Европу тоже накрыло?
– Может, уж и нет никакой Европы!
От этих слов мне сделалось жутко. Сотни тысяч людей могли кануть в никуда за одно мгновение!
– А уж следовало ожидать конца-то. Нострадамус ещё когда предсказал – вот оно и свершилось. И Библия говорила! Человек сам себе враг. Технический прогресс – это палка о двух концах… А я на неделе хотел было кобылку продавать. Хорошие деньги за неё предложили. Старый стал – держать её уж больше не могу. А сестра и говорит (она у меня, знаешь, дар имеет), не продавай пока, мол, чувствую, Шурка нам ещё послужит. И точно! Служит Шурка-то! Молодец, Шурка!
Всю дорогу мужик благоговейно смотрел на кобылу и нахваливал на разные лады.
Я сошёл на площади, женщины тоже, вместо нас села семья из трёх человек.
Отсюда было ещё далеко идти и, чтобы срезать путь, я свернул в сквер. Здесь было тихо и прохладно. Дороги были полны народу, точно сегодня Новый год или Первое мая, а здесь в сквере – никого.
Я прогнал от себя все мысли – хотелось хоть пару минут ни о чём не думать и насладиться уединением.
Когда сквер закончился, началась очередная многолюдная улица.
А всё-таки как хорошо, что это произошло именно летом, а не зимой, когда мы все перемёрзли бы за пару дней без отопления и газа.
Я решил зайти прежде на работу, а потом – к Насте. Офис находился в двадцати минутах ходьбы отсюда, а до Настиного дома – ещё идти и идти.
Надеясь застать кого-нибудь на месте, я легко вбежал на второй этаж. Дверь была открыта настежь. Значит, кто-то есть!
Я заглядывал во все кабинеты, даже в свой, наконец, дошёл до комнаты шефа.
Макс сидел за своим столом с бокалом рома и недвижно смотрел в пол.
– Андрей! – обрадовался он мне, – Садись, отметим это дело!
Макс был пьян, но не столько от рома, сколько от обрушившегося на всех нас ошеломляющего события.
Мы выпили грамм по сто.
– Накрылось дело всей моей жизни, Андрей, – с горечью начал он, – Ничего мне так не жаль, как мой «Вектор». Понимаешь, в нём вся моя жизнь! У меня ничего нет, кроме моей конторы, то есть теперь ничего!
– А Катя?
– Катя… У Кати истерика… Она не успела стать матерью! Нам всё казалось вот скоро, пока успеется. Особенно мне. Ан нет, не успелось!
Макс налил ещё по рюмке. Опрокинули.
– Ты ей, наверное, нужен сейчас…
– Нет, только хуже сделаю…
Мы замолчали.
– Ты, знаешь, я по дороге встретил Сергей Степаныча, ну этого, у которого консервный склад, – прервал молчание шеф, – Так этот жук сказал, что по дружбе продаст нам с тобой по сотне банок…втридорога… Будешь брать? Смотри, через пару дней уже не останется…
– Возьму, если денег хватит…
– Ты, что на мели?! – удивился Макс.
– А ты нет?
– Три банка доверху набито моими деньгами! – гордо преувеличил он.
– Три банка! Теперь твоё богатство оттуда не достанешь.
– У-у-у-у…
– Считай наличность.
– У-у-у-у…
Максу становилось хуже…
– Слушай, идём пройдёмся! – я взял со стола полупустую бутылку и пошёл к выходу.
Шеф прихватил рюмки и послушно увязался за мной.
– Я хочу спросить, – начал он, когда мы вышли на улицу, – почему я? А?! Я всю жизнь вкалывал в поте лица, никого не убил, ну, украл кое-где, но тогда все украли – и что?! И что?! Так я готов отсидеть за это даже трёшку! Даже пять лет!…Нет, на пять лет я не украл! Да у нас все воруют! Вот смотри!
Макс подскочил к первому попавшемуся мужику и строго спросил:
– Воровал?
Мужик посмотрел ему в глаза, затем потупился и с горечью произнес:
– Каюсь.
– Молодец! – Макс похлопал его по плечу и вернулся ко мне, – Так почему именно я погибну?!
– Мы все погибнем.
– Э, нет! Вот Петровцев, старый сыч, помнишь, ворюга был? О! Так он помер спокойненько в собственной постели в семьдесят шесть лет. А? А украл больше меня в сто, нет, в тысячу раз!
– Да, может быть, ты – не за это.
– Тогда за что?
Я не знал, что ему ответить.
– Пойдём, провожу тебя домой.
– Не бросай меня, Андрей, – попросил мой друг и бывший работодатель.
– Но мне нужно идти к Насте. Я ещё не был у неё, боюсь не успеть.
– А! – понимающе воскликнул он, – Тогда нет вопросов.
Он похлопал меня по плечу и зашагал по направлению к дому.
Насти дома не было. Не было никого.
Вероятно, они ушли в церковь. Они периодически посещали местный приход.
По дороге к церкви Рождества Христова всё думал о том, кто я есть. Будет ли, на самом деле Страшный Суд? И что он из себя представляет? Как обратится Всевышний ко мне? Вспоминались почему-то известные слова Достоевского: «Тварь я дрожащая или право имею?» В свете произошедшего я казался себе ничтожным, бессмысленным, песчинкой в пустыне. Да что я сделал за свою жизнь? Всегда к чему-то стремился, чего-то добивался, причем довольно успешно. И вот сейчас я ни с чем. Погоня за миражами. Но раньше, раньше только эти миражи казались сутью, а то, что теперь должно было остаться со мной – представлялось мне тогда бесполезным туманом и пустотой. Сейчас ясно, что я ошибался. Только уже ничего не поделаешь… Или можно ещё что-то исправить? Ведь есть ещё время одуматься!
– Идём, идём, малыш, – прервали мои размышления всхлипывания старушки, ведущей за руку внука, – За что же детишки-то страдать будут? Ой, ведь души-то безгрешные! Сейчас выучим с тобой ещё «Богородицу».
Ребенок спокойно сосал леденец и смотрел по сторонам, не внимая причитаниям.
Теперь, может, оно и к лучшему, что у меня нет детей. А Макс так сокрушался. Сказать бы ему и Кате.
У церкви было многолюдно.
«Настю мне тут не найти, – я встал поодаль у фонарного столба, – Увижу, когда она с родителями пойдет домой».
– Теперь антихриста ждать надо, – поучительно произнёс дед, вышедший из толпы, – Вот как! Теперь главное устоять!
Да, за что же всё это мне и моим современникам?! Антихрист – кто это? Зачем он? Вероятно, конец света пострашнее войны.
Я прождал больше часа, но Настю так и не увидел. Снова поплёлся к ней домой.
В соседнем дворе громко плакала женщина. Я направился к ней.
– Всё, что нажито непосильным трудом! – причитала она над своей новенькой блестящей «десяткой», – Ведь и недели на тебе не проездила!
Слёзы её текли ручьем.
– Трудно, ой, трудно людям прощаться с материальными ценностями! – весело и беззаботно прокомментировал молодой человек девушке. Они проходили мимо такие спокойные и даже счастливые!
– Молодые люди! – не удержался я.
Пара оглянулась.
– А вас разве не беспокоит то, что творится вокруг?
Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.
– Мы же вместе, – ответила девушка.
Влюблённые стояли на фоне разграбленного продуктового магазина с разбитыми витринами.
Наткнувшись снова на запертую дверь, решил вернуться домой.
Во дворах разжигали костры, что-то варили, пекли в золе картошку.
Около моего подъезда жарили шашлыки. Пахло мясом. Захотелось есть.
Когда я вошел в пустую квартиру, сердце вдруг наполнилось каким-то пронзительным одиночеством. В последний раз ощущал такое только в раннем детстве, когда потерялся на ярмарке. Теперь я, похоже, потерялся в жизни, в пространстве и во времени.
Голодный, я подъел все скоропортящиеся продукты, кроме куска мяса, одиноко лежащего в уже теплой морозильной камере.
«Ночью зажарю над костром».
Ночь проспал как убитый.
Разбудил меня стук в дверь.
– Макс? Проходи…
– Андрей, вот несу тебе десять банок.
Он вытащил из большого чёрного пакета тушенку «Богатырскую».
– Этот осёл, продал только тридцать…Остальное, говорит, поменял на лошадь и карету из музея. Вовремя я пришёл. Там у него человек семь отоваривались, да больше менялись… Был там Кутеев…Помнишь? Ну, козёл этот, что кинул нас два года назад… Как тесен мир! Хотел ему морду начистить…
– Сколько я должен тебе, Макс?
– Я хотел попросить у тебя взамен патроны. Остались? У тебя всё равно ружья уже нет, а скоро время придёт такое…
– Сколько осталось, отдам.
– Спасибо.
Макс быстро ушёл.
Я спустился на улицу с куском мяса. Раздул чей-то догорающий костёр. Вокруг моего готовившегося шашлыка стали рассаживаться люди… Они голодными глазами смотрели на него… Кто был с палкой, кто с ножом, кто без оружия…
«Похоже, не сытно поем».
А ведь даже кухонного ножа не прихватил.
Когда мясо было уже почти готово, ко мне вплотную подошёл человек с пистолетом и тихо сказал:
– Съедим втроём.
Он повернулся к окружающим и те, поняв намёк, стали расползаться, грязно ругаясь.
Он позвал какую-то Ольгу. И мы вместе быстро съели мой завтрак.
Когда я вернулся в квартиру, осознал весь ужас положения. Такое, наверное, было во время войны, в блокаду.
Я взял большой складной нож, две тушёнки и отправился к Насте.
У них снова никого не было. Под дверью лежала записка: «Андрей, бабушка плохо себя чувствует. Мы поживём с ней. Березовая – 40. Жду тебя. Настя»
На душе стало тепло.
Я поспешил по указанному адресу.
Двери частного домика были наглухо заперты.
Я постучал.
– Кто там? – послышался голос Настиного отца.
– Это я Андрей.
Дверь открылась.
– Заходи.
Только я вошёл, Настя радостно кинулась мне на шею.
– Андрюша, наконец-то! Завтра мы уходим в Саров. К святым мощам. Как хорошо, что ты сегодня пришёл!
Она стала целовать меня, точно прощаясь.
– Настя! Какой Саров?! Ты не знаешь, что творится на улице?! Без оружия выходить нельзя!
– Ты боишься за меня? – улыбнулась она, – Пошли с нами.
– Зачем? Зачем вы пойдете туда?
– Там будет второе пришествие. Спаситель явится на Землю, чтобы помочь нам…
– Кто тебе это сказал?
– Все так говорят, – властно произнесла Настина мать, вышедшая в сени.
– Алла Сергеевна, что за чушь?! Вы понимаете, как это опасно? Вы думаете, Спаситель не найдет вас здесь?
– Тебе не понять этого, – безапелляционно заявила она и, взяв что-то из комода, вернулась в избу.
Я попытался отговорить Настю. Это оказалось бесполезным занятием. Влияние набожной матери было слишком велико.
– Мы вчера утром выкапывали картошку, пока мама сидела с бабушкой. Вечером варили её. Бабушке сегодня уже лучше. Ты знаешь, картошки так мало в этом году – всего три ведра. Мы будем есть её в пути. А там у святых мощей покаемся в своих грехах…
– Какие у тебя грехи, Настенька?! Тебе только двадцать пять…
– А ещё, говорят, что в судный день Серафим Саровский восстанет и заступится за нас.
– Настя! – я не мог слушать этот бред, – Вас ограбят по дороге! В Саров идти несколько дней!
– Мы пойдем не одни, почти вся улица идёт!
Наш спор продолжался больше часа. Ощущалось, будто мы говорили на разных языках. Настя тоже это почувствовала.
– Знаешь, – вдруг произнесла она, – Мне сейчас вспомнилась легенда о Вавилонской башне. Помнишь? Бог прогневался на людей – и в одно мгновенье они перестали понимать друг друга…
Я молча протянул ей сверток.
Распаковав его и увидев консервы, она улыбнулась.
– Ты настоящий друг! И за это я люблю тебя, – Настя поцеловала меня, – За всё люблю.
В сени вернулся её отец.
– Папа, посмотри, что принёс нам Андрюша! Отдай маме.
– Спасибо, Андрей, – он пожал мне руку.
Я даже не думал, что так осчастливлю их.
– Ты пообедаешь? У нас суп.
Мы все вместе поели.
Потом с Настей вышли на улицу.
– Мама не хочет, чтоб ты оставался. Она считает тебя безбожником. А я люблю тебя. Может быть, мы встретимся после страшного суда. Я попрошу об этом Бога.
Милая моя девочка, она, действительно любит меня.
– Настенька, ты не должна никуда идти…
– Это дело решённое, Андрюша. К тому же это единственное верное решение, которое теперь может принять человек. Ты не хочешь идти с нами, и я не могу тебя уговаривать, потому что это решение каждый должен принять сам. Но знай, если ты соберёшься, то мы уходим завтра в пять. Помни, Андрей, Спаситель защитит пришедших к нему, даже сомневающихся…
– От кого защитит, Настя?! От голода?!
– От антихриста.
Она поцеловала меня, крепко обняла и, уходя, тихо добавила:
– Я всё равно буду ждать тебя.
Дверь за ней закрылась.
Сердце сжалось в комок. С этой девушкой уходило от меня всё настоящее, истинное, верное.
Как я мог не любить её раньше?! Не любить её так, как она заслуживает того! Почему я не женился на ней, ведь её мать ни раз намекала?
Я поплёлся домой.
Мимо проезжали телеги, велосипеды, самокаты. Часто встречались дерущиеся из-за продуктов люди. Только второй день – и уже драки!
Я развел небольшой костер из старых журналов прямо на балконе. Сварил макароны. Стало противно от такой жизни. Захотелось спрыгнуть с восьмого этажа. С пониманием, что не смогу, ко мне вновь пришло осознание собственной ничтожности.
С улицы послышались истошные женские крики. Какой-то бомж отнимал у женщины кочан капусты.
– Оставь её, подонок! – крикнул я и поспешил на помощь.
Когда я выбежал, с ней дрались уже двое.
Одному я вмазал, другой вмазал мне. Женщина скрылась за домом.
Я сидел один на асфальте посреди улицы. Из-за угла глазами стервятника смотрел невысокий старик.
Я сплюнул кровь и потащился домой.
Выпив всю воду, решил наполнить ванну впрок. Раз сорок бегал вверх-вниз. Наконец, она была полна.
Всю ночь проспал как убитый.
Когда проснулся, мой будильник показывал семь часов.
Я понял, что больше никогда не увижу Настю. Стало горько и тоскливо. Защипало в носу. Осушив полбутылки сухого вина, направился к озеру.
У озера было тихо. Купались две женщины. Они улыбались друг другу.
Четыре или пять дней я не выходил из квартиры.
Крики на улице уже не трогали меня. Стало совершенно наплевать на других людей и на весь мир в целом. Я как крыса поедал в одиночестве свои запасы и пил весь алкоголь, который только был в доме. Дорогое, порой даже коллекционное вино, уничтожалось, как рассол с похмелья. В квартире воняло смрадом – канализация, видимо, засорилась. На душе было гадко.
Когда человек точно знает, что выхода нет, он начинает уничтожать себя сам, чтобы это не успел сделать кто-то другой.
Как-то утром я глянул на свои продуктовые запасы: оставалась только пачка макарон и пять консервных банок. Вдруг что-то заставило меня посмотреть в окно. Там падал снег! Летний снег!
Удивленный и обрадованный я, как ребенок, выбежал на улицу. Белые, серебрящиеся на свету, снежинки плавно опускались на выгоревшую жёлто-зелёную траву и незаметно таяли.
От этого нежданного снега на душе стало светлее. Я понял, что ещё существую, ещё жив и даже готов к возрождению.
Медленно направился, куда глаза глядят, глубоко вдыхая заснеженный воздух, пытаясь поймать на язык снежинки.
– А вчера ночью, – переговаривались две старушки на лавочке, – у того дома мужики что-то жарили. Большое. Наверное, человечину…
Снова стало мерзко. Вернулся за ножом.
Не понимаю, если зла и так было много, зачем понадобилось уничтожать электричество, которое питало всё человечество?! Теперь жестокости и насилия стало куда больше! Мир погрузился во тьму людского страха, бездушия, эгоизма. Безнаказанность – вот, что достигнуто. Хотя, если Земля всё равно приговорена, то какая разница, как она погибнет. Ну, нет! Я не хочу быть съеденным бомжами! А может быть, и не бомжами, может быть, моими соседями или дальними родственниками…
Снег уже не радовал.
А что, если… Что, если этот снег должен затопить Землю?! Сначала это лёгкие снежинки, потом начнётся дождь, который в свою очередь переродится в ливень…Вселенский потоп! По Библии такое уже было. Подумать только, раньше я был уверен, что это просто фантастика! Раньше – в прошлой жизни, которая не вернется никогда… Я бы многое отдал, чтоб вернуться назад! Я отдал бы всё! Да ведь у меня ничего и нет! Кроме пяти банок консервов, квартиры и души…
– Вы это видите?
Услышал я тихий женский голос.
– Вы заметили, как всё проявилось? Тела без души – они ходят, живут, но их нет на самом деле. Они лишь сгустки человеческих пороков.
– Тела без души? Вы видите их?
– Конечно. Их нельзя спутать с человеком. У них стеклянные глаза.
– А у меня? Какие глаза у меня?
– У вас живые. Я бы не решилась заговорить с телом. В ваших глазах отражается душа. Правда, вы пытались вытравить её из тела…Не нужно этого делать. Душа – это единственное, что у нас есть, что отличает нас от них.
– А разве можно вытравить её, не погибнув?
– Конечно, они ведь живут.
– Что же теперь делать?
– Нужно слушать свою душу. Если она у вас есть, значит, не всё потеряно. Нужно подавлять низменные желания и страхи, потому что они изгоняют дарованную Творцом свободу воли и выбора. Ведь тела не выбирают – они идут на коротком поводке своих потребностей, они существуют, чтобы существовать.
– А зачем же живут люди?
– Чтобы постичь Истину. Чтобы выполнить своё высшее предназначение.
– Какое?
– У каждого своё. А вы знаете, скоро будет второе пришествие? Осталось очень мало времени, чтобы исполнить свою миссию.
– Да нет у меня никакой миссии. Может быть, и души-то нет. Единственное, чего я хочу, чтобы всё это быстрее закончилось!
– Голос тела в вас значительно сильнее, чем голос Бога. Услышьте Его! Услышьте!
Женщина быстро зашагала прочь.
Какой голос Бога при такой жизни?! Мне совсем не до высоких материй! Странно, что она заметила во мне душу. Я и сам её не всегда ощущал. Наверное, я почти вытравил её за годы жизни. Да, я травил её давно, с тех пор, как окончил институт и начал сам зарабатывать деньги. Один в чужом городе, приходилось даже ходить по головам. Вот тогда-то я и стал заглушать в себе голос совести, рыцарские желания – иначе бы остался ни с чем, как Дон Кихот, да. Голос совести, разве это и есть душа? Голос Бога. Голос совести. Я почти не знаю значения этих слов, точнее не понимаю их. Точно они заимствованы из чужого языка.
Ещё три или четыре дня я провел абсолютно бездарно: лежал на кровати или слонялся по улицам. Ко мне часто подходили прохожие и с голодными глазами спрашивали, нет ли чего поесть. Ничего нет. Мне и самому придётся теперь затянуть пояс потуже. Осталось только две банки отвратительной тушенки. Чёрт бы побрал эти голод и тоску!
Я медленно разлагался духовно. Уже ни о чём не думал, хотя где-то в глубине сознания понимал, что нужно думать о вечном. Надумаюсь ещё, когда есть будет совсем нечего. Сильно не хватало телевизора, телефона, радио – вообще техники, как средства оповещения и общения между людьми. Книг у меня было мало. С последнего ремонта моя домашняя библиотека содержала полное собрание сочинений Достоевского, подборку авто-журналов, пару книг по строению и ремонту машины и ещё «О вкусной и здоровой пище». Теперь читать это представлялось бессмысленным.
Вскоре на улицу стало опасно выходить: стаи одичавших от безысходности, голодных людей убивали друг друга даже днём. Хотя, разве теперь можно было понять, день или ночь. Небо за эти дни постепенно приобрело непонятный красно-синий цвет: где-то переходящий в багряный, где-то – в тёмный, даже иссиня-чёрный оттенок. Цвет не изменялся ни днем ни ночью. Люди жили по своим биологическим часам. Облаков не было. Только снег. Вот уже почти неделю он медленно опускался на землю, по не покрывал её, а мгновенно таял, едва достигнув поверхности. Странно, что он не таял ещё в воздухе, ведь летом может быть только дождь. Земля утопала в лужах и ручьях. Рабочая система канализации, легко справилась бы с этим, но теперь… Однако мало похоже на всемирный потоп.
Неужели Европы, действительно, уже нет?!
Чёрт возьми, как же хорошо я жил раньше до этого рокового дня! Я имел всё: материальный достаток, интересную работу, красивую подругу… Что теперь с ней стало? Дошла ли Настя до Сарова? А если нет?! Сердце сжалось. Да всё к тому и идёт. В конце концов каждый живущий освободится от своей физической оболочки и душа его получит по заслугам. Интересно, а что ждёт мою душу? Лучше об этом не думать. Сомневаюсь, что меня ожидает радужная перспектива бесконечного благоденствия. А что будет, если я к концу потеряю душу, вытравлю её голодом и тоской? Если я стану телом? Противно! Нет, душу надо сохранить, ведь это единственная ценность. Хотя, зачем она? Не понимаю… Но точно знаю, что нужна. Да. Быть может, душа – это я сам…
Наконец, мои запасы еды совсем иссякли. Что же теперь есть? Чем жить? Когда я ходил за водой, заметил, что на улицах стало не только безлюдно, но и безтварно: ни одного животного, ни одной птицы. Неужели их всех съели?!… А сколько человек может прожить на одной воде?
Четыре дня я держался. С улицы часто слышались крики, плач, причитания доносились из соседних окон.
На пятый день я чувствовал себя совершенно измождённым, истерзанным. Когда всё это закончится?! Я уже сам готов убить кого-угодно из-за куска хлеба. Если бы знать, у кого есть этот кусок!
За стенкой послышались стоны и крики: «Убили! Убили!»… У соседей беда. Хорошо, что я один. Как там родители? Знал бы, что доживу до такого, застрелился бы заранее. Я съел, всё, что можно было съесть в квартире, даже пальму, которую Настя подарила мне на прошлый день рождения. Как же мне плохо!
За окном послышался звук горна.
– Спаситель! Спаситель! – зычно кричали голоса, – Он вернулся, чтобы спасти нас! Он идёт сюда! Он творит чудеса, кормит голодных, исцеляет страждущих! Он открывает путь к вечному покою и благоденствию!
По улице на красивых белых лошадях ехали трое в белых одеждах: мужчины и женщина. Они возвещали о Втором пришествии. За ними тянулась огромная толпа изголодавшихся слабых людей.
Неужели конец?! Я выбежал в толпу.
Мы долго шли вперёд и вперёд под лёгким белым снегом. К нам присоединялось всё больше и больше народу. Многие обессиленные падали в пути. Почти никому не помогали подняться, просто перешагивали. Меня окружали люди с пустыми, потухшими глазами.
«Не может быть, чтобы ни у одного из них не было души!»
Вероятно, я сказал это вслух, потому что, идущий рядом мужчина ответил мне:
– Душа есть у всех. Она – есть жизнь. Я это понял только сейчас. Но многие похоронили её заживо… или продали дьяволу.
У меня не было сил разговаривать. Я был почти уверен, что похоронил свою душу заживо. Значит, она была у всех…
Наконец, мы остановились у подножия высокого холма и стали располагаться на ночлег. Всадниками было обещано, что Пророк встретит нас утром и утолит наш голод и жажду.
– Вы узнаете, когда наступит утро!
После этих слов они поднялись на холм и растворились где-то вышине.
– Ничего не остается, как только поверить им.
– Они нас кинули, это ясно!
– С голодухи не заснёшь!
– А, если это лжепророки?!
Люди не знали, что думать, кому верить, как быть дальше.
Я лежал на холодной земле и слушал, как ноет мой стянутый изнутри желудок и желудки лежащих вокруг. Дети тихо плакали.
Постепенно небо стало обретать яркий рыжий цвет с отблесками пурпурных оттенков. Ясно, что это был рассвет.
Люди закопошились. Многие стали молиться. Я не умел этого делать и потому молча ждал, что будет. Сердце билось всё чаще.
Подул резкий ледяной ветер. Женщины обняли детей, люди теснились друг к другу. Стало холодно и мерзко.
Над нашими головами начало разверзаться небо, и яркий красный свет стеной пролился на возвышающийся перед нами холм.
Наконец свет погас, и высь обрела ровный багряный отлив.
На вершине холма мы увидели человека в просторном белом одеянии, в одной руке он держал краюху белого хлеба, в другой – красивую резную печать. Лицо его было спокойно и уверенно.
– Это Спаситель!
– А Спаситель ли это?
Люди длинной очередью потянулись к нему. Он говорил с каждым, поднявшимся, и если голодный брал хлеб из рук пророка, то последний ставил на лбу человека печать, которая больше походила на клеймо в виде китайского иероглифа. Клеймёный шёл налево. На человека, отказавшегося от хлеба, пророк безнадежно махал рукой, и голодный уходил направо.
Что же там за холмом? Неужели конец мучениям?
Вот и я поднялся на вершину и подошёл к пророку.
– Утоли свой голод горячим хлебом, сын мой, – ласково обратился он ко мне, – И тогда я поставлю на лбу твоём знак, постигшего смысл бытия. Ведь лишения, что ты перенёс, несомненно, открыли тебе Истину, единственную верную: человек есть существо из плоти и крови, и жизнь его теряет смысл, если он не в силах удовлетворить желаний плоти своей.
– Да, но как же душа? – спросил я, въевшись голодными глазами в хлеб, источающий вкуснейший запах, – Неужели душа – ничего не значит?
– Душа лишь оживляет плоть. Если плоть твоя довольна, то и душа твоя радуется. Возьми хлеба, сын мой, и получи знак, дарующий тебе право войти в город Благоденствия, где тело твоё вкусит вечное блаженство, а состояние души станет моею заботою. Отринь терзания и сомнения! Взгляни, сколь сладкой станет жизнь, если ты откроешь мне, Спасителю, своё измученное сердце.
Он указал рукой влево у подножия холма.
Глазам моим открылась необычайно приятная картина: огромный белокаменный город с роскошными садами, изящными башнями, прозрачными реками, у каждой башни располагались уютные ресторанчики на любой вкус и в любом стиле: классические, восточные, деревенские, древнеримские… Каждый столик был искусно накрыт и «ломился» от обилия яств. Заклейменные люди подходили к угощениям и наслаждались их вкусом. В небе сияло яркое солнце. Все весело смеялись и пели. Действительно, город Благоденствия! Вот только небо… Светлое и безоблачное, вдали оно пугающе чернело и источало алые острые, как копья, молний.
– Но ведь это так далеко! – заметил пророк, точно, услышав, о чём я думаю, – Быть может, грозы и не будет, а ведь жить нужно здесь и сейчас. Изголодался ты. Решайся!
Он указал рукой направо.
– Это путь Истины. Для тех, кто её ещё не постиг. Ох, как он труден и полон лишений, а во имя чего?
Слева горизонт сиял нежным голубым светом, вдали сверкали яркие лучи солнца, казалось, оттуда слышалась тихая музыка. Но это вдали, а рядом, прямо передо мной располагалось широкое не паханое поле, над которым лил холодный проливной дождь. Вода била о землю, превращая её в грязное, скользкое месиво. Одинокие малочисленные люди сиротливо ёжились от холода, но упрямо шли в направлении к свету. Ливень нещадно хлестал их по непокрытым головам, плечам, спинам. Они падали в непролазную слякоть и снова поднимались все чёрные, холодные, мокрые. Некоторые в слезах и грязи выползали с пути Истины и, чертыхаясь, говорили, что в гробу видали такие испытания. Дрожащие, голодные, в рваных одеждах вползали они в город Благоденствия и сразу попадали в тёплые воды целительного источника, которые смывали с них страдания и усталость, незаметно нанося на лоб клеймо,постигшего смысл бытия.
– Не каждому по силам даже начать путь Истины, – произнес пророк, – Не каждый уверен в том, что дойдёт до цели.
– До горизонта?
– Разве можно дойти до горизонта?
– Горизонт – это воображаемая линия, – вспомнил я из школьной программы.
– Я чувствую, что ты уже постиг Истину, сын мой. Решайся! Зачем тебе месить хлябь ради воображаемой линии?
Запах горячего хлеба в его руках путал мысли.
– Вижу, что там небо чернеет, а здесь – светлеет. Значит, жизнь продолжается именно здесь. Путь Истины – путь к жизни!
– Посмотри, к какой жизни: голодной, холодной, мокрой! И, будь уверен, это лишь начало. Дальше – больше! Грязь, голод – только цветочки!
– Ты хочешь, чтоб я выбрал счастье, сытость и покой?
– Я твой Спаситель и желаю тебе добра.
Внутри меня, глубоко в сознании стучалось что-то, что кричало о лжи, что не верило этому человеку, что просило не предавать. Но голод, усталость и жажда покоя принимали за правду его слова и тянули мои руки к хлебу.
«Зачем думать о душе, когда мне так плохо?! Разве этого я желал всю жизнь? Нет! Я жил и работал для того, чтобы обеспечить себя, чтобы ни в чём не нуждаться! Да, город Благоденствия – это именно то, к чему я стремился. А что есть душа – двигатель плоти? Ну, её к черту эту душу! К чёрту лишние проблемы! Да, там чёрный горизонт, но хоть в конце пожить по-человечески! «В конце» – страшное слово! А что потом, после конца? Нет-нет, на путь Истины! Только туда – вот, где спасение! Никакие лишения не будут вечными! Но даже день того, что открывалось мне у подножия холма справа, вызывало отвращение, страх и жалость к самому себе. Меня передёрнуло. Живот мой свело, желудок рычал, сосало под ложечкой. Я устал! Хочу покоя и еды!
Упоительный запах горячего хлеба! Почему я сомневаюсь? Почему я не должен верить этому странному человеку, если он желает мне добра (кем бы он ни был)? Почему я должен подвергать себя нескончаемым лишениям, если приду всё равно к подобному городу Благоденствия? Так вот же он! Уже здесь! И хлеб, мягкий, тёплый…
Пророк, искренне улыбаясь, протянул мне краюху. Глаза его были честными и смотрели по-отечески, вот только улыбка… Откровенная и добрая она обнажала острые, точно волчьи клыки… А может, мне это уже чудится от голода… Руки сами тянутся к хлебу… Что-то родное кричит в душе, точно просится под колючий холодный дождь…
