Илья Груздев
Жизнь и приключения Максима Горького
(по его рассказам)
Отец
Нижний-Новгород — большой торговый город на Волге, ощетинившийся со стороны реки сотнями острых мачт.
В 1863 году в этот город пришел пешком из Сибири юноша шестнадцати лет. Звали его Максимом Пешковым. Жизнь Пешкова сложилась тяжко. Отец так сурово с ним обращался, что с малых лет он стал бегать от него. Убегал он пять раз, хотя каждый раз неудачно. Один раз, впрочем, убежал далеко, и отец искал его по лесу с собаками как зайца. А после другого побега раздосадованный отец, поймав его, стал так бить, что соседи отняли мальчика и спрятали у себя. Потом его взял к себе дядя для обучения столярному ремеслу, но, видно, и там жилось не сладко, потому что Максим убежал и от дяди. Чтобы прокормиться, он стал водить слепых нищих по ярмаркам, а придя в Нижний, нанялся к подрядчику-столяру.
Другой от всех этих горьких скитаний стал бы нелюдимым, озлобился, но не таким был Максим. Вся улица, на которой он работал, знала славного столяра. Умел он и петь и плясать хорошо, и ободрить мог товарищей, задерганных работой и нуждой.
Бок о бок с мастерской столяра помещалось красильное заведение Василия Каширина. Максим Пешков познакомился с дочерью Каширина, Варварой Васильевной. Молодые люди понравились и полюбились друг другу. Но о том, чтобы жениться, Максиму и думать было нельзя. Старик Каширин сам из бурлаков вышел, но, разбогатевши, кичиться стал. А после того как в малярном цехе старшиной сделался да шляпу с позументом и мундир получил, так и совсем загордился. «Выдам — говорит, — дочь за дворянина, за барина».
Но Максим был человеком упорным. Он перемахнул раз через забор к красильщику, чтобы его не увидел хозяин, да и явился прямо к матери Варвары Васильевны — Акулине Ивановне Кашириной, явился как был на работе в мастерской, — босой, без шапки, на длинных волосах — ремешок, чтобы волосы работать не мешали. Поклонился ей в ноги и просит помочь в трудном деле. Акулина Ивановна так и обомлела, — уж очень сердит и страшен был красильщик, — но видит: не отступится от своего Максим, и будет беда. Тогда и уговорились, что поможет она им уехать из дому венчаться тайком. Да узнал об этом мастер один, не любил он Максима, — и не успели еще сладить дело, донес он обо всем Каширину. Взревел старик, мечется по двору, как огнем охвачен, созвал сыновей да мастера этого, да кучера, взяли ружье, кистень, гирю на ремешке — и в погоню за Варварой и Максимом. Но догадалась Акулина Ивановна, незаметно подрезала гужи у оглобель, они дорогой и лопнули. Задержалась погоня, запоздала. Но бежавших все-таки разыскали. Пошли на Максима с боем, а у него сила была редкая, раскидал всех, да и говорит красильщику:
— Я — человек смирный, а что взял, то никому у меня не отнять, и больше мне ничего от тебя не надо.
Старик отступился, а после и вовсе примирился. Да и то сказать: хорош был Максим, добрый и разумный человек. А когда родился у Пешковых сын Алексей, то и жить стали все вместе.
Но не взлюбили Максима сыновья красильщика, братья Каширины, Яков и Михаил. Жадные они были до денег, все думалось им, что сестра их Варвара потребует себе часть наследства и будет им убыток. А тут еще Максим подшутил над ними. Был морозный год, стали заходить волки с поля, забоялись люди, а Максим сам к волкам идет. Возьмет ружье, лыжи наденет да ночью в поле; глядишь — одного притащит, а то и двух. Шкуры снимет, головы выщелушит, вставит стеклянные глаза, — хорошо выходило! Вот пошел раз ночью Михайло в сени, вдруг — бежит назад, волосы дыбом, глаза выкатились, горло перехвачено, ничего не может сказать. Штаны у него свалились, запутался он в них, упал, шепчет: «Волк!» Все схватили, кто что успел, бросились в сени с огнем, — глядят, а из рундука и впрямь волк голову высунул! Его бить, его стрелять, а он хоть бы что! Пригляделись — одна шкура да пустая голова, а передние ноги гвоздями прибиты к рундуку! А Максим смеется: больно уж, говорит, забавно глядеть, как люди от пустяка в страхе бегут, сломя голову. Шутки — шутками, а отдалось все это ему чуть не гибелью. Михайло обидчивый был, злопамятный, подговорил брата Якова извести Максима.
Шли они в начале зимы из гостей и заманили Максима на пруд, будто покататься по льду — на ногах, как мальчишки катаются; заманили да и столкнули его в прорубь. Он вынырнул, схватился руками за край, а они его давай бить по рукам, все пальцы ему растоптали каблуками. Счастье его — был он трезвый, а они — пьяные; он вытянулся подо льдом, держится вверх лицом посередь проруби, дышит, а они не могут достать его, покидали в голову ему ледяшки и ушли, — дескать, сам потонет! А он вылез да бегом домой. Узнала и полиция, да только ничего ей Максим не сказал, скрыл, — сам, говорит, забрел на пруд, да и свернулся в прорубь. Тогда старик Каширин пришел к Максиму и говорит:
— Ну, спасибо тебе, другой бы на твоем месте так не сделал, я это
