Куранты, шампанское, с Новым годом – с новым счастьем… И изменившийся в лице старший сын Федя. Ставя на стол фужер, Соня уже знала, что этот момент нельзя будет стереть из памяти. Федя быстро ушёл в свою комнату. Придя к нему, Соня увидела, что он плачет. Неловко обняла худого, уже переросшего её мальчика, и сама с трудом сдержала слёзы. «Всё будет хорошо, обязательно!» – хотела бы сказать она. Но врать ребёнку Соня не могла. И произнесла только:
– Ну мы хотя бы не в больнице Новый год празднуем! Видишь, успели домой.
Прибежал Жорка, которого всё сложнее было называть Георгием из-за его неуёмных и частых проказ, обнял брата и сказал то самое, что мама не смогла:
– Сё будет ховошо!
А Федя уже вытирал мокрые щёки и извинялся за то, что дал волю эмоциям. Соня прервала его:
– Ты имеешь право на всё, что ты чувствуешь. Тебе сейчас действительно очень тяжело. Кто бы мог подумать, что так будет…
***
Федя всегда был большим – высоким, крупным. Весь в отца! Соню с первых месяцев его жизни мучали упрёками в том, что она сына перекармливает. «Но он ведь на грудном молоке только!» – удивлялась поначалу молодая мать. А потом перестала оправдываться и просто привела к педиатру мужа. «Ну да, у вас генетика, ничего не поделаешь», – сдалась та. Вскоре слова «у него папа большой, да и я не маленькая» стали для Сони универсальной реакцией на слова мамочек в песочнице, в садике, в школе… Лишний вес был для неё самой мощным триггером. Она много лет с переменным успехом стремилась к стройности – и никогда не бывала довольной собой.
Соня отдала Федю в баскетбол, чтобы он наконец-то перестал сутулиться (большинство его одноклассников были ниже его на голову, а некоторые и на две). Промучившись четыре года, сын стал прогуливать тренировки, и в конце концов выяснилось, что у него проблемы в команде. Он видел и понимал игру – единственный из всех ребят. Но они в нём смогли разглядеть… только лишний вес, будь он неладен. Соня не стала просить Федю вернуться в баскетбол, нашла для него занятия плаванием. Несколько месяцев тренировок, потом летние каникулы – наконец-то! – с подвижными играми во дворе. А потом 1 сентября, снова тренировки…
Федя начал худеть как-то незаметно. В ноябре он уже стал стройным, как молодой кипарис. Тот самый, который является мерой мужской красоты. «Израстается!» – радовалась Соня. А вместе с ней – родня. Верилось, что и плавание помогает. А что у Феди голова часто болит, так это метеозависимость. Сама Соня регулярно страдала этой напастью. Таблетка обезболивающего – и всё в порядке. Пару раз Федю отпускали с уроков домой из-за плохого самочувствия. Иногда у него болел живот. «Надо меньше кетчупа в макароны бухать!» – ворчала Соня.
Но однажды (если точнее, 19 декабря), провожая сына на тренировку, она ахнула. Сердце болезненно сжалось. Соня поняла, что Федя не стройный, а худой. Болезненно худой. Не находя себе места, она дождалась его возвращения и поставила на весы. Оказалось, что за неделю он потерял почти 4 килограмма! Стараясь держать себя в руках, Соня записала его на 21 декабря к эндокринологу. Но, хотя её муж уже два года болел сахарным диабетом второго типа, а значит, дома был глюкометр, она не додумалась сделать простейшее измерение.
Зато уровень глюкозы в крови Феди первым делом решила проверить эндокринолог в поликлинике. Соня по взглядам, которыми обменялись врач с медсестрой, уже поняла, что анализ хорошим не будет. Да и должна же была быть у резкой потери веса какая-то причина! Но когда медсестра, отдавая листочек с результатами анализа врачу, выдохнула: «Пфу-пу-пу!», у Сони пересохло во рту. Уровень глюкозы натощак у Феди был 14,9 (при норме до 6). Эндокринолог сразу начала выписывать направление в детскую областную больницу – на госпитализацию. Процесс этот оказался небыстрым, и Соня тут же, в кабинете, начала писать клиентам, что занятия отменяются – на неопределённый срок. Поинтересовалась у врача, можно ли заехать домой за вещами. «У вас час-полтора», – ответила та.
И в указанное время Соня, заперев все свои переживания на замок, уложилась. Вызвала такси до дома, быстро собрала вещи, снова вызвала такси – уже до больницы. И утешала Федю прежде всего невозмутимым, уверенным видом. Недрогнувшей рукой поставила таксисту, принявшемуся громко, на всю улицу, отчитывать её сына за то, что он слишком сильно хлопнул дверцей его драгоценного авто, одну звезду и указала, что водитель был груб. Простить такого отношения человеку, слышавшему по дороге, что её ребёнку поставили неутешительный диагноз, Соня не могла. Да и не хотела.
Уже потом она подумала, что не дать себя захватить панике ей помогла деятельность: постоянно надо было что-то делать, куда-то ехать, идти, заполнять документы… Это давало опору. Но в то же время Соня была как в полусне. Когда в приёмном покое областной больницы эндокринолог Наталья Валерьевна после осмотра Феди дала ей в руки книгу и велела внимательно прочитать, она даже не удосужилась изучить обложку. Уже сам сын спросил: «Мама, у меня что – сахарный диабет первого типа?» И сердце у Сони снова ухнуло – куда-то в правую пятку. У её мужа был диабет второго типа, он уже пару лет сидел на таблетках и вёл вполне привычную жизнь. Но первый тип – это ведь зависимость от инсулина. На всю жизнь.
Потом были звонки маме, крёстной, мужу… Надо было пристроить на неопределённый срок Жорку, с которым пока сидела свекровь. Конечно, пришлось сказать всем и обо всём. Вынести охи и ахи, первую волну обвинений: «Я же говорила, что надо следить за ним! Не давать сладкое. У него же отец… Эх!» Как раз то, чего Соне не хватало. А то она сама себя не успела сгрызть до костей. Но взбесило её другое: двоюродная сестра совершенно серьёзно начала утверждать, что это всё ошибка, что пройдёт. Ложная надежда – это хуже, чем никакая. Соня только-только смирилась с тем, что её сын будет неразлучен с глюкометром и шприц-ручкой, и тут такие слова. Ей вспомнилось, как она ловила себя на ощущении, что Игорёшка, мёртвый вот уже несколько дней, толкается у неё в животе. С того ужасного периода прошло семь с половиной лет, но оказалось, что безумная надежда ещё способна ранить её, Соню. Только чтобы разделаться с этим раз и навсегда, она спросила у эндокринолога, уверена ли та в диагнозе. «В вашем случае клиническая картина абсолютно ясна. У меня нет сомнений», – ответила Наталья Валерьевна. Вот и всё. Вдох – выдох, загоняем слёзы подальше, начинаем действовать.
Если бы рядом были другие матери детей-диабетиков, наверное, было бы проще. Но Федю сначала положили не в эндокринологическое отделение, а в 14-е – для «невыясненных» и потенциально заразных: подвёл заложенный нос. Сначала предстояло вылечить эту, совсем неважную на фоне выявленного кошмара, болячку. Параллельно с замерами уровня глюкозы и инъекциями инсулина. Медсестра из эндокринологии пришла и всё объяснила (как пользоваться глюкометром и шприц-ручкой, что можно есть, а от чего лучше воздержаться), дала листочки с самой необходимой информацией, снабдила номерами телефонов – своим мобильным, сестринского поста и ординаторской. Соне предстояло звонить в профильное отделение после каждого замера и ждать указаний. Информации было много, слишком много для того, чтобы оставалось время на мысли. Федя глядел на неё во все глаза, в которых читалось: «Мама, всё ведь будет хорошо?» И у Сони не было другого выхода: она улыбнулась и нашла в себе силы сказать что-то типа «хорошо, что вовремя выявили».
Как оказалось, в приёмном покое все бегали не просто так, молниеносно произведя сбор анализов и их исследование. С таким высоким сахаром да вдобавок с ацетоном в крови и моче дети попадали обычно сразу в реанимацию. Соне с Федей действительно повезло – они пришли в больницу «своими ногами». Результаты анализа на гликированный гемоглобин показали, что у мальчика уровень глюкозы повышен уже не менее трёх месяцев. Потому Федя так и похудел: организму нужна энергия, а из-за прекратившего вырабатываться инсулина её пришлось брать из жировых запасов. Но при этом образуется ацетон и начинает отравлять организм. Услышав слово «кетоацидоз», а именно с этим состоянием её сына и госпитализировали, Соня сразу вспомнила про модную кето-диету. Там максимально ограничивался приём углеводов, чтобы человек худел. Ну да, правильно, Федя тоже вон как похудел! Только это ведь плохо, это ужасно… А люди идут на подобный вред для собственного организма сознательно.
Мир болезни, о которой вроде бы все знают, открывался перед Соней постепенно. Организовав какой-никакой быт в палате, где они с Федей пока лежали одни, она попыталась сосредоточиться на данной эндокринологом книге – не очень новой, потрёпанной, обильно подклеенной скотчем. Наверное, этот экземпляр был вдвое толще, чем новенький. Эти страницы, наполненные информацией и надеждой, читали раз за разом совершенно непохожие друг на друга матери, которых объединял лишь внезапно свалившийся на их детей недуг. И книга действительно приносила утешение.
С самого визита к эндокринологу в поликлинике Соню не отпускало чувство вины: чуть больше года назад Федю обследовали вот в этой же больнице по поводу лишнего веса и, как ей казалось, преждевременного наступления пубертата. Длинный список анализов, УЗИ, генетическое исследование – и вердикт врача: «Всё в норме, приходите через год». А Соня не смогла найти на это времени. Сначала был переезд в новую квартиру, старт нового учебного года – и для Феди, и для неё самой, потом начал раз за разом болеть Жорка, которого к тому же из-за задержки психо-речевого развития приходилось водить по врачам… Соня тонула в работе и в домашних делах, в изнеможении падая на подушку уже после полуночи и вставая около шести утра, муж постоянно был в командировках, так что она не могла перевести дух даже в выходные. И на этом фоне плановый визит к эндокринологу на другой конец города среди недели, когда и так некогда вздохнуть, казался чем-то лишним. Она ведь обращалась к этому врачу год назад по поводу Фединого лишнего веса, а теперь всё же вроде нормально – он худеет. Когда оказалось, что это совсем, абсолютно не плюс, Соня готова была биться головой об стену. Весь этот день был каким-то нереальным, хотелось проснуться: так ведь не может быть! У её Феди – неизлечимое заболевание. Да как такое возможно вообще?! А виновата в этом она, Соня. Надо было следить за питанием сына, надо было соблюдать данную год назад эндокринологом диету (а её хватило всего на месяц-полтора), надо было посетить врача в положенный срок… Всё – надо было. А она ничего не сделала.
Но на первых же страницах книги, прочитанных на скрипучей больничной койке, Соню ждало успокоение. Оказалось, что сахарный диабет первого типа, в отличие от второго, почти не зависит от погрешностей в питании. Это аутоимунное заболевание: организм атакует свои же бета-клетки, и поджелудочная железа не может больше производить инсулин, необходимый для усвоения получаемой из пищи глюкозы. Возникает оно у генетически предрасположенного человека, а запускает процесс вирус. Соне сразу вспомнилось, как они в августе всей семьёй переболели чем-то странным, очень похожим на кишечную форму ковида. Анализы тогда не сдавали. Возможно, это и была та самая точка невозврата. Что изменилось бы, если бы Соня привела Федю к эндокринологу на плановый осмотр в октябре? Сахарный диабет первого типа был бы выявлен раньше – вот и всё. Да, Федин организм не был бы сейчас так отравлен, но болезнь, даже выявленную на ранних этапах, всё равно нельзя было остановить. Нет, Соня не избавилась от чувства вины, этого постоянного своего спутника, но она хотя бы смогла нормально дышать. Грудь больше не сдавливал непомерный груз. Книга давала ей чёткое ощущение: с сахарным диабетом первого типа можно жить, и даже довольно комфортно. На смену многоразовым шприцам, которые надо было кипятить, и ампулам с инсулином пришли удобные ручки со встроенными картриджами, учёные придумали сенсоры, позволяющие измерять уровень глюкозы без взятия крови, и помпы, подающие необходимую дозу жизненно важного препарата прямо в организм без дополнительных уколов.
А самое главное – последние сто лет подарили людям с сахарным диабетом первого типа жизнь. До 1920 года страдающие этим заболеванием по всему миру умирали очень быстро, потому что инсулин ещё не был изобретён. Читая эти строки, Соня готова была перекреститься: как же им с Федей повезло! Можно было бесконечно пережёвывать свои страдания, а можно было найти плюсы даже в такой ситуации. И Соня их нашла. Это была её привычка, без которой, возможно, она сама не выжила бы после случая с Игорёшкой… Так, стоп! При мысли о ребёнке, которому было суждено прийти в этот мир мёртвым, Соня почувствовала, как сдавило её горло. Плакать было нельзя: ради Феди ей надо было быть сильной. И Соня волевым усилием вернулась к тому позитиву, который можно было найти в сложившейся ситуации. «Зато тебя никогда не возьмут в армию», – сказала она Феде. Слабое утешение, которое неизменно вызывало мысль, что лучше год отслужить, чем всю жизнь болеть, но хоть что-то. Соня, конечно, помнила, как её собственный отец гордился службой в армии, как презирал всех «откосивших», как сам Федя мечтал стать военным инженером и создать роботов, которые будут сражаться вместо людей. Не забыть было и про то, что в этот самый момент гибли ребята, защищающие свою и её Родину, но тут, в больничных стенах, у неё и у Феди начиналась своя война. Война, в которой нельзя было проиграть. Сама мысль о поражении не допускалась…
В полночь, в три часа, в шесть утра – замеры сахара. Ночные подъёмы дались Соне легко. Вставая по сигналу будильника, как по тревоге, она с фонариком подходила к сыну, осторожно прокалывала его палец, подносила глюкометр и ждала результатов. Уровень глюкозы был по-прежнему высоким. Она уходила в туалет и звонила в эндокринологическое отделение. Ей давали инструкции (чаще всего – ввести дополнительную дозу инсулина), и она снова и снова брала шприц-ручку. На следующий день после госпитализации Федю навестила заведующая эндокринологией и велела ходить на лекции Школы диабета, подробно объяснив, как попасть в искомую аудиторию. Детская областная больница всегда была лабиринтом. Когда Соне было 12 лет, она лежала тут, разрабатывая только что сросшуюся после двух переломов ногу, в основном здании, и боялась самостоятельно выйти за пределы травматологического отделения: потеряться в коридорах и закоулках здания казалось ей сущим кошмаром. Прошло больше 20 лет, и теперь она держала в руках инструкцию с кодом отделения челюстно-лицевой хирургии, через которое ей надо было пройти (так короче), потом подняться с 6-го этажа на 4-й (именно подняться) и найти небольшую дверь с оранжевым номером.
Соня потерялась на последнем этапе, опросила всех, кого смогла встретить, и наконец-то дошла до заветной двери, которая была закрыта. Посмотрев на часы, Федина мама поняла, что опоздала на 10 минут. Неужели лекция уже закончилась? И что теперь – опять звонить в отделение? Сходить туда? А где оно? Завотделением сказала, что аудитория – отдельно… Но тут появилась ещё одна мама, а потом и старшая медсестра, учившая родителей и подростков в Школе диабета. Началась лекция, которая была откуда-то из середины курса. Вся информация, которую надо было знать про сахарный диабет первого типа, была разделена на четыре модуля, и они читались по кругу, чтобы в итоге все, кто готовился к выписке, уже всё знали. Соня прилежно слушала, записывала, но ей казалось, что она не разберётся никогда. САМОЙ корректировать дозы инсулина?! Это же невероятно сложно, наверное. Но она же не сможет всю жизнь днём и по ночам звонить в эндокринологическое отделение за инструкциями… Придётся вникать, понимать и учиться. В палату к Феде она вернулась с ободряющей улыбкой. Ничего, мол, прорвёмся!
Феде было отчаянно скучно. Книг для него у Сони не было, бесконечно торчать в телефоне надоест кому угодно, а общаться было не с кем. Без конкретной цели даже по коридору не походишь: в 14-м отделении же лежали дети с признаками гриппа и таинственные «невыясненные», лучше не контактировать. Полжизни назад, учась в 11-м классе, Соня тоже была из последней категории и тоже лежала здесь. Её обследовали, пытаясь найти причину державшейся больше месяца температуры 37,2. Заболеваний нашли много, но ни одно из них не было серьёзным и не объясняло субфебрилетет. Выписка с перечнем всего выявленного заняла две стороны листа А4, но вердикт врачей был таков: «Это твоя нормальная температура». Соня вернулась к учёбе, и проблема вскоре сама сошла на нет. Наверное, она тогда просто устала и ей требовался отдых. Пусть и на больничной койке. Правда, Соня лежала в палате не одна и обзавелась подругой, с которой скучать не приходилось.
Пытаясь развлечь сына, она включала видосы на «Ютубе» с обзорами фильмов, выступлениями безобидных стендаперов, всякой всячиной. Дни тянулись бесконечно, но хотя бы Соня никого не тревожила своими манипуляциями по ночам. Ну, если не считать галдящих подростков и детей из соседней палаты, которые мешали ей спать и заслужили знатную отповедь. Бросаясь шипящими, возмущёнными репликами, Соня поняла, что точка невозврата пройдена: вот она и превратилась в злобную тётку, мешающую чужому веселью. Но драгоценный сон между замерами сахара надо было беречь всеми средствами.
А на третий день пребывания в 14-м отделении к ним в палату положили подростка примерно Фединого возраста, тоже с мамой. И это были люди, которых Соня могла бы назвать одними из самых странных, которые ей когда-либо встречались в жизни. С чем лежали – непонятно, известно было только, что их перевели из реанимации. Подросток молчал, чему способствовало и болевшее горло, мама истово молилась. И ладно бы ещё это: она, будучи совершенно посторонней, начала принуждать Федю тоже читать молитвы. Соня не хотела идти на конфликт, так что замечаний странной женщине-миссионерке не делала, ограничившись красноречивыми взглядами. Но напряжение в воздухе палаты повисло и исчезать не собиралось. Смотреть видео, а тем более фильмы и мультики на смартфоне без наушников теперь было неудобно. Общение между Федей и странным соседом, понятно, не заладилось, хотя одно время они ходили вместе по коридору, пока их не прогоняли медсёстры. Вставать ночью Соне было неловко, но что поделаешь – это было необходимо. В конце концов она позвала Фединого соседа посмотреть мультики и когда тот захотел «Кунг-фу Панду», без лишних слов купила её. Но в целом общаться было сложно: люди, с которыми приходилось делить палату, были словно из другой вселенной. К счастью, в понедельник, отлежав в 14-м отделении пять дней, Соня с Федей дождались перевода в «своё» – эндокринологическое.
Лежать в палате с подростками, страдающими тем же сахарным диабетом первого типа, было комфортно. Замеры сахара были у всех в одно время, инъекции инсулина делались в процедурном кабинете (Федя к тому моменту уже научился всё делать сам), на завтрак, обед и ужин можно было сходить в столовую, а не ютиться на тумбочке, как в предыдущем отделении, где еду развозили по палатам. Да и сама пища была более приспособлена для диабетиков. До Школы диабета было рукой подать, на обследования ходить ближе (хотя лабиринты детской областной никто не отменял)… Но самый главный плюс заключался в том, что Соня смогла пообщаться с мамой подростка, который болел уже год и теперь лёг в больницу, потому что подошла его очередь на инсулиновую помпу. Общительная женщина оказалась настоящим кладезем полезных знаний и практических навыков. От неё Соня узнала не меньше, чем в Школе диабета. Боязнь, густо замешанная на неизвестности, начала отступать. Дома всё было благополучно: Жорка жил сначала у одной бабушки, потом у другой, потихоньку выздоравливал (он болел то ОРВИ, то отитом и аденоидитом весь декабрь), муж успокаивался и примирялся с мыслью о выявленном состоянии старшего сына… Соне тоже казалось, что она приняла ситуацию. И действительно: живут же люди и с сахарным диабетом, и вполне счастливо живут. Государство обеспечивает детей всем необходимым – инсулином, иглами, тест-полосками, даже сенсорами, можно встать в очередь на помпу. Оформив инвалидность, можно будет получать пенсию. Понятно, что лучше было бы без болезни, но в целом условия приемлемы. Считай себе хлебные единицы, коли ультракороткий инсулин перед каждым приёмом пищи и длинный на ночь – и всё будет хорошо. Лишь бы уровень глюкозы нормализовался, а ацетон окончательно вымылся из организма.
Но однажды Соня пошла в туалет (тут он был общим, а не в палате, как в 14-м отделении) и нарвалась на уборщицу, недовольную целым миром и решившую сорвать свою злость на маме больного ребёнка. Минут десять пожилая женщина визгливо отчитывала её, наслаждаясь молчанием испытуемой. А Соня не могла даже возражать: в горле стоял ком, глаза наполнились непролитыми слезами, а голова – мыслью «Я не хочу здесь быть!» Выслушав всё и кивнув, она вернулась в палату и наконец-то заплакала. Горько, но тихо, в подушку, стараясь, чтобы не услышал Федя. Тщетно, конечно. Сын спросил, что случилось, а Соня смогла только сказать, что у неё болит голова. И это действительно было частью правды. С тех самых пор, как Соня потеряла Игорёшку, сильное расстройство вызывало у неё почти нестерпимую головную боль. Теперь же ей казалось, что на неё, так долго крепившуюся и так хорошо, по-боевому державшуюся, свалилось всё разом: выявленная у Феди неизлечимая болезнь, тоска по Жорке, которого она не видела почти неделю и который плакал и звал её во время разговоров по телефону, так что пришлось больше с ним не говорить, страх за будущее и вина-вина-вина, которая, несмотря на разумные доводы, продолжала её мучать. Когда слёзный приступ прекратился и Соня умыла ледяной водой опухшее лицо, она была полна решимости пойти и разобраться с той уборщицей. Или хотя бы сказать ей что-то типа: «Желаю, чтобы у вас никогда не болел никто из близких, а если заболеет – чтобы никто не добивал вас глупыми претензиями». Но Соня поняла, что всё это будет бесполезно. И что ей стоит про себя даже поблагодарить эту сварливую, отвратительную тётку за то, что она смогла наконец-то выплакаться.
Между тем, Новый год приближался. Федя поначалу очень переживал, что встречать праздник придётся в больнице, но потом Наталья Валерьевна как лечащий врач заверила его, что выпишет до 30 декабря. Оставалось подобрать наконец-то адекватную дозу инсулина и убедиться, что почки работают нормально (анализ, который Соня с Федей целые сутки собирали в 14-м отделении в горшки за неимением специальной тары, был плохим, пришлось пересдавать). Праздник пришёл и в детскую областную больницу. Как раз в тот день, когда Федю перевели в эндокринологию, приехали пожарные, наряженные в костюмы Дедов Морозов, и начали взбираться по стенам, чтобы заглядывать в окна палат и поздравлять детишек. Это было настоящее шоу! Была и ёлка, куда повели всех детей и подростков. Диабетикам вручали при этом не сладкие подарки, как всем, а наборы для творчества (Федя с Жоркой потом – дома, разумеется – сделали с помощью такого сувениры для бабушек).
А через пару дней и по палатам новогодний волшебник прошёл. Феде досталось лото с дарами природы, в которое они с Соней азартно «рубились» с соседом по палате весь вечер. Она-то уж начала забывать, что пациенты здесь – не просто какие-то больные (слово какое неприятное!), а самые настоящие дети. С тем же простым желанием поиграть, подурачиться и на время забыть о проблемах. И правда: сама Соня когда-то, полжизни – с лишним – назад даже любила лежать в больнице. Её никогда не отправляли в пионерские лагеря, и новые, совершенно неожиданные знакомства происходили именно в палатах детской областной. Соня никогда в такие моменты не задумывалась, как себя чувствуют лежащие со своими сыновьями и дочерями матери. Оказалось, что для них ничего хорошего в этой ситуации нет. Но если немного отпустить ситуацию и дать себе расслабиться, всё становится возможным, даже быть обычным человеком и немного впасть в детство, перестав на какое-то время замечать экстремальную худобу своего ребёнка.
Слова Натальи Валерьевны о том, что Федю наконец выписывают, были ожидаемы, но момент от этого не стал менее радостным. Соня собралась так быстро, что, казалось, у неё сверхспособности. Поймав заведующую отделением и взяв у неё заветный автограф на выписном листе, она вместе с сыном попрощалась с соседями по палате и, ни минуты не задерживаясь, нагрузилась сумками и пакетами. И даже Федю не оставила в стороне – дала что полегче в руки. Он не священная корова, в конце концов, а мальчик (пардон – подросток) со вполне приемлемым уровнем глюкозы в крови, держащимся благодаря наконец-то подобранной дозе инсулина.
Такси, которое пришлось ждать долго (зато на свежем воздухе, которым они не дышали неделю), отвезло их домой. Бросив сумки в прихожей и приласкав котов, Соня с Федей отправились на соседнюю улицу – к бабушке за Жоркой. Тот был счастлив и, надо сказать, недели две совершенно не отпускал от себя маму. Оно и понятно: Соня и сама не хотела отходить от своего малыша, с которым была разлучена беспрецедентно долго. Так и пошли «всем табором» на следующий день к педиатру и эндокринологу – вставать на учёт и получать первые рецепты на бесплатный инсулин, иглы и тест-полоски. Глюкометр, к удивлению Сони, Феде отдали в больнице. Вот просто так, за здорово живёшь! Оказалось, что это норма. И что государство очень и очень неплохо снабжает юных диабетиков. Пока медсестра эндокринолога выписывала рецепты, Жорка в свойственной ему манере исследовал кабинет врача (особенно его интересовал компьютер), чем заставлял маму поволноваться, но их не ругали. Для Сони было непривычно столь чуткое отношение медиков: сначала в больнице, теперь вот в поликлинике. Потом она точно так же будет удивляться доброжелательности персонала бюро медико-социальной экспертизы (МСЭ) и школы, в которой Федя проходил психолого-медико-педагогическую комиссию (ПМПК). Специалисты понимали, с чем она столкнулась, и поддерживали чем могли. Для Сони это стало бесценным подарком.
Но силы всё же не бесконечны. Утром 31 декабря стало понятно, что праздником и не пахнет. Нет, с Федей всё было в порядке. Соня просто не то чтобы не чувствовала приближения праздника – она отрицала его. Ей не хотелось прибираться, что-то готовить. К счастью, ёлку в этом году нарядили заранее, а то семья осталась бы без символа Нового года. Соня ходила по квартире в прострации, с каждой минутой всё яснее понимая, что не хочет наступления праздника. Да, меню продумано с учётом того, что Феде можно и что он любит, да, для всех заготовлены подарки, да, Жорка наверняка будет прыгать до потолка или даже ещё выше, когда обнаружит под ёлкой гитару, которую мама выбирала для него с такой любовью… Но всё вокруг – не то. Обмануть себя не получалось. Люди часто жалуются на отсутствие новогоднего настроения, но на этот раз его у Сони действительно не было. Совсем. И тут она наткнулась в интернете на интересное задание: надо было написать письмо себе в будущее. Почему бы и нет? Соня быстро втянулась и даже решилась выложить пост с этим текстом в ВК, проиллюстрировав её созданной мужем с помощью нейросети фотографией себя любимой через 12 лет.
Письмо себе (почти 50-летней)Сегодня я не хочу резать салаты на новогодний стол, наводить порядок и записывать итоги года. Если честно, я вообще не хочу праздновать. Впервые до такой степени не хочу. И насиловать себя, изображая радость, когда её нет, я не собираюсь. А потому… Напишу-ка я себе в будущее, пожалуй.«Дорогая моя Сонечка!Надеюсь, что сейчас, собираясь встречать Год Кролика (или Зайца, или Кота, китайцы вон уже сколько веков разобраться не могут), ты заканчиваешь натирать сыр для одного из любимых салатов. И ждёшь детей и внуков на праздник. Для всех ты купила подарки. И написала что-нибудь новогоднее, конечно.У тебя отличное настроение. Вчера был твой последний рабочий день в этом году. Все ученики-«молчуны», взятые в сентябре, уже заговорили, картавые правильно рычат, все свистящие спрятаны за зубами – и ни у кого нет на ёлках «фыфэк» (одни сплошные шишки). Ты работаешь над очередной (возможно, четвёртой-пятой) книгой по логопедии, но сегодня по случаю праздника закрыла ноутбук. Там же, под крышкой, ждут завершения пара романов (один для подростков, второй – для взрослых) и тройка сказок для детей. В твоём ежедневнике на ближайший месяц – несколько встреч с читателями по всей стране. Командировки, как тебе (мне) и мечталось.Но самое главное – сейчас приедут дети. Федя с женой, которую ты с удовольствием называешь дочкой, и малышами (надеюсь, это мальчик и девочка). Наконец-то изобрели что-то стоящее, и твоему старшему сыну уже не приходится считать хлебные единицы. Его дети здоровы, сам он счастлив и в семье, и на работе. Как и Жорка, который опять где-то шатается со своей девчонкой (ты немного ворчишь, но при этом улыбаешься: его своенравность никуда не делась).А вот и муж вернулся из вояжа по магазинам: добыл-таки кальмаров. Уже очищенных и порезанных кольцами, ура! Не муж, а мечта, все твои желания понимает с полуслова. Сидит теперь, разбирается с новомодными игрушками для внуков. Уже сам в чём-то залип, а как же! Для тебя он включил музыку, и ты пританцовываешь на кухне.Классно, что ты вернулась к короткой причёске и яркому «окрасу». И молодец, что всё-таки решилась на лазерную коррекцию зрения. Прекрасно выглядишь! Кажется, получше, чем я сейчас.Надеюсь, что все твои (наши) любимые, близкие люди живы и здоровы. И мирно уживаются друг с другом, само собой. Передавай всем приветы. И поздравить на забудь. Хотя… Ты, наверное, уже и так отправила всем поздравления в стихах. Я в этом году – пас.Ты, наверное, сейчас вспоминаешь конец 2022-го как сложное время – и только. Насколько я тебя знаю, ты уже нашла в нём что-то позитивное, светлое. И написала автофикшн, чтобы помочь другим людям, оказавшимся в похожей ситуации. Рада, что ты тогда не бросила писать, а чуть позже вернулась к истории про Яфоси и сделала из неё полноценный роман.Знаешь, мне помогло это письмо тебе. Уже – помогло. Я верю, что всё будет именно так. Или даже ещё лучше. Через 12 лет я буду другой – и в то же время самой собой. Несмотря ни на что.С наступающим Новым 2035 годом, дорогая! Береги себя!31.12.2022»Всё, письмо написано. И кальмары (неочищенные, правда), ждут своей очереди. И крабовый салат сам себя не нарежет. И – Небеса милосердные! – мне осточертел заношенный халат в «цветуёчек», пойду переоденусь. Врубаю музычку – и за дело!
Дописывая эти строки, Соня улыбалась. Она вспомнила о том, что у неё есть любимая профессия и не менее любимое хобби. Завершившийся ещё до всей этой свистопляски с диабетом писательский марафон действительно подарил ей основу нового произведения и – отсроченный эффект – вдохновил употребить пережитое на благо. Соня действительно решила написать произведение (рассказ или повесть) о Фединой болезни. Получалось, откладывать наступление Нового года и правда не стоило. Тем более что есть куда стремиться – к перспективам, обозначенным ею перед самой собой.
***
Салаты нарезали Федя и Жорка, квартира приобрела праздничный уют общими усилиями, и вот уже семья собралась на кухне. Угощения, подарки, звонки близким… Шампанское, добрые пожелания, чокающийся стаканом с чаем Жорка. И Федины слёзы, от которых болезненно сжалось Сонино сердце. Ей-то было проще смотреть в будущее: у неё столько всего позади, в том числе ситуаций, из которых, казалось, не выбраться. А для Феди диабет стал концом привычной жизни, и он не мог сказать, что будет дальше. Соня же могла только обнять сына, передавая ему невысказанную мысль: «Я всегда буду рядом!».
И она была. В новогодние праздники, когда у Феди часто случались эпизоды гипогликемии и приходилось корректировать дозы инсулина, что Соня делала без малейших сомнений, и после них, когда ей пришлось вернуться к формату дневника, чтобы справиться со своими чувствами.
12 январяОчень переживала по поводу первого Фединого похода в школу после начала всей это катавасии. Утром собрала ему всё необходимое: бутерброд для перекуса, пару яблок, маленькую упаковку сока, бутылку воды, сахар в кубиках. Показала, куда лучше положить шприц-ручку в чехле, чтобы инсулин не замёрз. Договорилась с ним о том, когда он должен измерить сахар, когда – перекусить. И чтобы все медицинские манипуляции проводил в кабинете классного руководителя, который ещё до начала четверти разослал всем учителям подготовленную мной памятку про сахарный диабет. Я предусмотрела всё… Кроме реакции одноклассников. Весь день Федя мне не звонил и не писал. С нетерпением я ждала его из школы. Он пришёл морально убитым. Оказалось, что кто-то за его спиной сказал, что Федя – наркоман. Видимо, знал откуда-то, что диабетики колют себе инсулин. Один дурак – ещё не повод для расстройства. Но когда его слова подхватили другие… Я не сторонник крайних мер, но, когда я думаю, что в этот момент испытал мой сын, мне хочется взять того самого «умника» за шкирку и трясти до тех пор, пока вся дурь из него не вылетит. А с остальными Федиными одноклассниками, которые позволили себе смеяться над этой глупой шуткой и повторять её, я бы поговорила. Так поговорила бы… Глядя на сына, который пришёл домой и просто рухнул на стул, я жаждала что-то сделать. Не то, о чём написала выше, конечно, но всё же. Сначала начала писать классному руководителю, потом стёрла сообщение – решила обратиться к родителям. Вот что я набрала трясущимися от гнева пальцами:«Здравствуйте, уважаемые родители! У моего сына Феди в конце декабря выявили сахарный диабет первого типа. Это очень серьёзное заболевание, которое не лечится и требует пожизненных инъекций инсулина перед каждым приёмом пищи. Сегодня он пришёл из школы расстроенным: кто-то из одноклассников придумал, что Федя – наркоман. И многие это подхватили. Пожалуйста, поговорите со своими детьми. Я очень надеюсь, что никого из них никогда не коснётся серьёзная болезнь. Но наша, родительская, задача – научить детей по-человечески относиться к тем, кому повезло меньше». Отправила в чат, дала прочитать мужу. Он сказал мне, что я слишком жестока: нельзя было так толсто намекать родителям, чтобы они представили себя на моём месте, а своих детей – на Федином. Но при этом сам он мрачно пообещал сходить в школу и лично поговорить с каждым «болтуном», если что-то подобное повторится.
К счастью, нападок больше не было. Наверное, родители всё же поговорили со своими чадами. Соне приходилось нести человеколюбие в массы. Почему бы и нет? Может, это её миссия… Наряду с помощью Феде, конечно. Соня делала всё, что должна, и ей, как и в самом начале, помогала чёткая программа действий. Сыну надо было пройти врачей, ПМПК, МСЭ, и всё это Соня проходила как квест, подрываясь по каждому звонку. Туда сходить, сюда занести копии документов… Сохраняя бодрость, конечно. Но получалось не всегда.
17 январяМне надоело крепиться, держаться и отрицать очевидное. Мне больно! Больно!!! Я больше не могу врать в ответ на вопрос: «Как ты?» Потому, что люди, его задающие, хотят слышать, что у меня всё хорошо и что хвост пистолетом. И при моих робких попытках жаловаться выдают что-то типа «ну да, это у всех так, привыкнешь».А я вот хочу побыть слабой! Пожаловаться, пожалеть себя, поплакать, в конце концов. Я устала. Я сплю шесть часов в сутки с перерывом посередине. То есть два раза по три часа. И это не отменяет факта, что мне надо работать (в том числе с не самыми простыми детьми), мыть нежно ненавидимую мною грязную посуду и успевать как-то ещё пожить.Я пыталась, правда. Я крепилась, делала хорошую мину при плохой игре и даже поставила перед собой амбициозные цели. На год. Который начался с корректировки доз инсулина и прохождения с сыном врачей. Как я? Плохо.Вчера я почувствовала глухую, но стойкую ненависть к происходящему. У высших сил нет других подопытных, кроме меня и моей семьи, что ли?! Почему мой ребёнок должен страдать? Почему именно мой? За что? ЗА ЧТО?!У меня под глазами синяки, как у панды. И фигурой я из-за стресса стремительно приближаюсь именно к этому животному. Вот только я не добрая панда. Уже не добрая, не-е-ет… И не исключено, что следующему интересующемуся, как я держусь, не поздоровится.Вот кто меня понимает, так это матери детей с тем же диагнозом. Они, по крайней мере, не говорят мне, что «это пройдёт». Они своим примером говорят, что и так можно жить. Потихоньку, решая каждый день текущие проблемы. Продвигаясь по шажочку. Эти матери для меня – настоящие героини и пример для подражания.Хочется верить, что когда-нибудь я преисполнюсь мудрости. И пойму, для чего мне было дано это испытание. А пока я хочу выжить. И помочь сыну настолько, насколько смогу. Как я? Живая. И мне больно…
Потом Соня снова брала себя в руки. Сыну дадут сенсор, чтобы не приходилось постоянно колоть подушечки пальцев, на которых уже живого места нет. Ну разве не хорошая новость? Замечательная. Можно будет заказать трансмиттер, который будет посылать на её, Сонин, телефон сигнал тревоги, если у Феди упадёт сахар, так что можно будет спать по ночам. В очередь на инсулиновую помпу встали (спасибо добрым людям, которые подсказали, как это лучше сделать). Но наладить прежнюю жизнь не получалось.
25 января Сегодня мой день рождения. Я должна была провести его на работе. Запланировала десять занятий и одну консультацию. Но в шесть часов утра, измеряя Феде сахар, заметила, что он весь горит. Градусник показал 37,7. Сначала собралась на работу, но потом прикинула, чем может грозить повышенная температура, и отменила все занятия. Весь день всё валится из рук: хотела почитать – и так и не начала. Хотела заняться чем-то полезным, но время незаметно утекло сквозь пальцы, поделённое между уборкой и мытьём посуды. Ах да, в магазин и в аптеку сходила. И ответила на все поздравления, горько усмехаясь про себя: не на такой день рождения я рассчитывала. С утра Федю спасла таблетка парацетамола, снизившая температуру до 37 и справившаяся с головной болью. Ровно через восемь часов всё повторилось. Ещё одна таблетка – и тут же визит вызванного ещё утром педиатра. Экспресс-тест показал, что это не ковид. Уже хорошо. В списке лекарств сосудосуживающий спрей, изотонический раствор, леденцы для горла и противовирусный препарат. Антибиотики пока не нужны и, я надеюсь, вообще не понадобятся. Вот мне и 38. Этот день показал мне, что жизнь изменилась не на время – она стала другой навсегда. Праздника не хочется. Вообще ничего не хочется, кроме несбыточного. Помнится, своё 23-летие я отмечала, будучи розовой от фукорцина, почёсываясь, в гордом одиночестве. Мама и брат испугались моей ветрянки и уехали, а я заказала себе пиццу и дала курьеру 500 рублей в качестве морального ущерба (тогда это были вполне приличные деньги). Так вот, этот день был приятнее, чем сегодняшний. Лучше болеть самой, чем видеть, как страдает твой ребёнок. Прописная истина. Несколько дней назад я плакала, обнимая Федю и говоря, что, если бы могла, забрала бы его болезнь себе. И не лукавила ни чуточки. Мне странно и страшно от полной невозможности чего-то хотеть. Забрала из пункта выдачи книгу своего любимого Терри Пратчетта – и даже не открыла. Начатая вчера (или уже позавчера?) «толстушка» под названием «Девушка с веслом» тоже не прельщает. Прокрастинация по отношению к чтению – такого очень давно не было. Может быть, и вообще никогда. Посмотрела с Федей видос от BadComedian, посмеялась, а гнетущее чувство не отпускает. Жизнь, верни мне радость!8 февраляЖизнь, налаживаясь, может внезапно преподнести сюрприз. Вот дали Феде «Либру» – долгожданный сенсор. А прожил этот приборчик диаметром с пятирублёвую монетку вместо 14 положенных дней пять. Просто начал ночью показывать крайне низкий сахар, потом Lo, а утром приложение на смартфоне лаконично объявила, что сенсор перестал работать. Установите, мол, новый. И он есть, только вот как отчитываться перед государством за предыдущий? Вероятно, покупать в итоге новый самой. Дела… Нервы, много нервов – а потом некий пофигизм. Ну, куплю новый. Зато инвалидность Феде вчера дали. Даже раньше, чем мы прошли психолого-медико-педагогическую комиссию. Хотя так не должно быть, но в бюро медико-социальной экспертизы решили ускорить процесс. Приятно удивлена скоростью. И самим по себе процессом оформления инвалидности. Думала, это будет геморройнее. Но в поликлинике и эндокринолог, и её медсестра, и заведующая так хорошо, чётко и слаженно сработали, что просто загляденье. Но и мы не промах: быстренько прошли всех врачей, да и подписывать бумажки, приносить копии я старалась тут же, по одному звонку. И вот теперь я мама ребёнка-инвалида. Это долгое время было моим самым большим страхом в жизни. В девятнадцать лет я решилась на аборт, узнав, что у отца моего молодого человека инвалидность по сахарному диабету. Я так боялась родить больного ребёнка, что решила его убить. И я думаю, что Бог есть. Это всемогущая сущность не без чувства юмора. До меня даже не сразу дошла его ирония. У меня нежно любимый сын, получивший инвалидность в 12 лет. По сахарному диабету. И мне в целом норм. Нет, не нормально, а именно – «норм». То есть, конечно, случилось непоправимое, но небо не рухнуло на землю, я живу в целом по-прежнему. Мы все живём. Федя научился считать хлебные единицы, измерять себе сахар и делать инсулин, я им горжусь. Держится в рамках целевых показателей. Да, иногда сахар низковат, но главное – колебания незначительны. Есть все шансы избежать осложнений. Я – довольно живучее существо. Думаю, мои дети от меня это унаследовали. Мы живём с приключениями (иногда не самыми приятными), но ведь живём же! И нам и разу не скучно. Везучие мы, вот.
Сенсор в итоге заменили по гарантии, а Соне выпала череда приятных событий. Во-первых, пришёл наконец из типографии тираж её книги по логопедии для родителей, который она оплатила ещё перед Новым годом, и заказанные логопедами и родителями бумажные экземпляры разлетелись в разные уголки страны – от Камчатки до Карелии и от Хакасии до Крыма. Появились и первые отзывы – положительные! Во-вторых, Соня с мужем разобрались с трансмиттером, и теперь семья получила возможность спокойно спать практически каждую ночь. Как этого не хватало! В-третьих, в рамках достижения своих поставленных на 2023 год целей Соня изо всех сил принялась любить себя, даже неожиданно «фиганула каре» – и оказалось, что такая причёска очень ей к лицу. А ещё она решительно забила на свой вес, торжественно пообещав себе не вставать на весы, и началпотихоньку приходить в форму без особых усилий.
Наверное, эту историю стоило бы закончить Фединой улыбкой под бой курантов, известивших начало 2024 года. Но до этого момента ещё так далеко! Да и к чему ждать каких-то дат? Для Сони новая страница началась, когда она предложила Феде вернуться к плаванию, а он с радостью согласился. К счастью, тренер не отказал, и у Сони снова появилась задача – получение справки для бассейна. Её сын возвращается к нормальной жизни! Да, возможно, будет сложно. Но разве без испытаний жизнь не кажется пресной? «Прорвёмся!» – твёрдо сказала себе Соня. Иного пути у неё нет, ведь с ней рядом её сладкий сын.
