Жена-беглянка [Кира Калинина] (fb2) читать онлайн

Жена-беглянка

Глава 1. Залётный гость

Инспектор из столицы и вид имел столичный. Костюм и галстук просто кричали о том, что куплены в брендовом магазине на бульваре Миллионеров, стрижка выдавала руку дорогого парикмахера, а над ногтями явно потрудились в маникюрном салоне. Загар, осанка, общий лоск. Кинозвезда на красной дорожке, а не полицейский на допросе преступника!

Собой тоже ничего, даром что в душе наполовину орк. Вьющиеся каштановые волосы, ровные густые брови, губы строго сжаты, но лицо приятное. Глаза в жёстком свете потолочных ламп казались неопределённо-тёмными, слегка неправильный нос с горбинкой не портил впечатления, а придавал изюминку…

Я загляделась на заезжего щёголя и едва не пропустила реплику старшего следователя Таннера. Спасибо, профессиональные рефлексы не подвели.

— Хочешь не хочешь, Ругги, — перевела без запинки, — а раз открылись такие факты, твою высылку в Татур мы притормозим. Убийство — это не шутки, сам понимаешь.

В подтверждение сказанного младший следователь Коннер картинно насупился, а шеф городской полиции Фукс выпустил изо рта струю дыма и ногтем сбил пепел с сигареты. Очень многозначительно.

— Ты, начальник, меня не стращай, — бритоголовый крепыш по другую сторону стола блеснул фиксой. — Я об мокрые дела рук не мараю, это все знают.

Гинт Ругински, известный у криминальной братии по обе стороны границы под кличкой Ругги Тачка. Типичный носитель гномьей анимы: на вид простак, на деле хитрый, жёсткий, изворотливый. Его банду угонщиков взяли три месяца назад. Уголовная полиция герцогства Татур, нашей с Ругински общей родины, требовала его выдачи: до переезда Тачка успел набедокурить на двадцать лет строгого режима. И власти Джеландии пошли навстречу коллегам.

Узнав об этом, преступник только посмеялся. "Дома у него всё схвачено, — ворчал господин Фукс. — Не успеешь оглянуться, выйдет на волю. Но может, хоть к нам больше не сунется". В северном приграничье всегда был избыток сомнительных личностей с татурских акцентом, от которых полиции Бежена ни сна, ни отдыха.

Что поделать, все ищут счастья в Джеландии — даже жулики. Особенно жулики-аниматы.

Самое обидное, что Ругги Тачка даст на лапу кому надо и продолжит гонять в Татур краденые машины, а мой брат останется под арестом только за то, что не скрывал своей магической природы. И я составлю ему компанию, если не смогу закрепиться в Джеландии на законных основаниях.

Между тем инспектор из столицы холёной рукой подвинул к арестанту папку с показаниями свидетелей:

— Они изобличают вас с головой, Ругински.

При этом движении из-под инспекторской манжеты, белой и жёсткой, как снежный наст, выглянули тяжёлые золотые часы, а на пальце блеснул тонкий ободок цвета дымчатого кварца. Суб-кольцо. Из последних моделей. Чтобы купить такое, провинциальному полисмену, вроде Коннера, придётся три месяца не есть не пить. О беглянке, живущей на пособие в двести тридцать гольденов и редкие приработки, говорить нечего.

Ругги яростным движением смёл папку на пол.

— У-у, легавые!

Привычное название полицейских у нас в Татуре. А ещё в Чехаре, Лазории, Глухинии и Флориции. В Джеландии почему-то закрепилось прозвище "борзые".

Так я и перевела.

Сказать по правде, местные, беженские, полисмены рядом с инспектором смотрелись, как дворовые псы рядом с чемпионом собачьих выставок: матёрые, зубастые, но мятые жизнью — и экстерьером не вышли. Зато рычать умели не хуже тигров.

Господин Фукс так и вызверился на Ругински.

— А ну подними! — произнёс грозно, с растяжкой.

И добавил пару ласковых не по инструкции.

В ответ Ругги взорвался бранью.

Встреть я его в тёмном переулке, у меня язык отнялся бы от ужаса. Но работа есть работа. В режиме лингвистической машины я не знаю ни страха, ни смущения. И сейчас с привычно невозмутимым видом перевела всё до последнего слова.

Столичный инспектор повернулся и взглянул мне прямо в лицо. Как будто до этого момента и не замечал. Смотрел, но не видел.

Собственно, замечать было нечего. Бесцветная лохматая девица в свободной клетчатой рубахе и мешковатых джинсах.

А дальше все закричали разом, и мне стало не до посторонних мыслей. Пятеро взбудораженных мужчин перебивали друг друга — а я-то одна и за каждым должна успеть! Мозг и язык кипели от перегрева. К финалу перепалки смысл слов стал от меня ускользать, джеландские и татурские фразы слетали с губ на автомате. Но спорщики отлично понимали друг друга — значит, лингвистическая машина в моей голове работала без сбоев.

Наконец инспектор предложил сделку, Ругински принял её, и допрос перешёл в деловое русло.

Оказывается, Ругги знался с преступными воротилами из переселенческих диаспор. Вот эти личности и интересовали столичного гостя. А убийство… Может, никакого убийства и не было? Просто повод прижать угонщика к стенке.

Ругги угостили сигаретой. Фукс с Таннером и так курили, не переставая, Коннер тоже присоединился, и скоро дым в допросной клубился так плотно, что преступник смог бы уйти незамеченным, не будь он пристёгнут к столу. Глаза у меня слезились, во рту горчило. Сквозь сизую пелену проглядывали прутья оконной решётки — как напоминание о том, что ждёт меня дома, если из департамента по делам переселенцев опять придёт отказ… Привыкай, Симона.

Может, стукнуть господина Фукса по голове? Тогда меня упекут в тюрьму здесь, в Бежене, а не вышлют в Татур. Джеландские тюрьмы лучше татурских. Хотя если в них так смолят, я не доживу до конца срока.

Когда всё было оговорено, нас с Ругги усадили писать показания. Рядышком, будто учеников в школе. Он откладывал в сторону очередной лист, одаривал меня кровожадной ухмылкой, а я тут же делала перевод, чувствуя себя отличницей, сосланной за парту к главному хулигану класса — чтобы давала списать и вообще влияла положительно.

Не знаю, как здесь, в Джеландии, но наши татурские учителя упорно не желали понимать простую вещь: поднять успеваемость оболтусу таким способом всё равно не выйдет, зато испортить табель отличнице — раз плюнуть. А может, и саму отличницу заодно.

И пусть нас окружали джеландские стражи порядка, я не чувствовала себя в безопасности. Скорее, наоборот.

Потому что глаза у них были одинаковые. Что у Ругги, что у беженских легавых-борзых. Не собачьи глаза. Волчьи — холодно-безжалостные. И у красавчика-инспектора тоже.

Все они из одной стаи. Дай повод, мигом возьмут на коготок, завяжут бантиком и повесят у дверей вместо колокольчика, "ой" сказать не успеешь.

 

 

Через час мы закончили. Я задержалась получить деньги за прошлый месяц, накинула ветровку и, выйдя из управления, и подняла взгляд к небу — такому яркому и радостному, что дух захватило.

— После трёх часов взаперти приятно глотнуть свежего воздуха.

Рядом стоял столичный инспектор. Высокий, подтянутый, пиджак небрежно расстёгнут, на брюках идеальные стрелки — будто только из-под утюга.

— Жаль, запах табака ничем не выветрить, — поддержала я разговор, вспомнив, как морщила нос кассирша в бухгалтерии.

Даже на улице, на хорошо обдуваемом бетонном крыльце, ноздрей касался неприятный душок. Я понюхала рукав и скривилась — в человековоз садиться стыдно. Придётся всё стирать.

— В следующий раз сбрызнете одежду кондиционером с росой, — посоветовал инспектор. — После этого можно хоть в нору к скунсам, никакая вонь не прилипнет.

Разумеется. Если у вас есть мешок гольденов. В Джеландии продукты с элементами субстанции стоили в два раза дешевле, чем в Татуре, но всё равно были удовольствием не для каждого.

Я извинилась, заметив, что спешу, но не успела договорить, как инспектор спустился на пару ступеней и, будто невзначай, встал мне поперёк дороги. Его глаза оказались почти вровень с моими, и теперь я видела, что радужки у него светло-карие, солнечные, а в зрачках прыгают смешинки.

— Вы на редкость виртуозно ругаетесь, госпожа переводчица.

— Не я, а подследственный Ругински, господин инспектор. Если я начну выбирать, что переводить, а что нет, медяк мне цена как профессионалу.

Инспектор посерьёзнел.

— Должен сказать, вы лучший переводчик, которого я видел. А мне приходилось бывать не только на допросах иностранцев, но и на представительных деловых переговорах. Почему вы не устроитесь в Чуддвиле? Не верю, что вам нравится задыхаться от дыма в компании уголовников.

— У меня статус соискателя.

Его взгляд вмиг стал острым:

— Трудитесь на общественных началах?

— Нет, но… Это разовые случаи! Господин Фукс подписал специальное разрешение. Можете спросить у него.

По коже побежали холодные мурашки. А имеет ли право господин Фукс давать подобные разрешения?

— О, я вовсе не собирался вас уличать, — с инспектора вмиг слетала вся суровость. — Я вообще из другого ведомства. Кстати, нас не познакомили...

Он первым протянул руку:

— Мэт Даймер, старший инспектор иностранного отдела департамента экономических преступлений. Тридцать два года, не женат.

Последние слова сопровождались обворожительной улыбкой. Жаль, к этому моменту я успела подать руку в ответ — и ощутила уверенное, но аккуратное пожатие.

— Симона Бронски.

Двадцать семь лет, убеждённая холостячка, к флирту с командировочными не расположена, к интрижкам — тем более. Надеюсь, вы, инспектор Даймер, это уже осознали.

Знаменитая, кстати, фамилия. Но не сказать, что редкая.

Он держал мою ладонь в своей, всю целиком, а не за пальцы, как часто делают мужчины. Держал и не думал отпускать.

— Очень приятно, Симона.

Ещё одна улыбка, от которой на левой щеке инспектора проступила едва заметная ямочка. Любопытно. Я думала, ямочки бывают только на обеих щеках, или их не бывает вовсе.

— Вы не знаете, где тут поблизости можно выпить хорошего кофе? — спросил он.

Я сделала вид, что осматриваюсь, и аккуратно высвободила руку. Уф! А то в жар бросило. Взмахом указала вниз по улице.

— Ближе всего — кофейня сети "Зюссбиттер". Если вас устраивает их качество.

Может, однофамилец первых богачей Джеландии пьёт исключительно кофе из отборных бобов, выращенных на высокогорных плантациях Рибакки?

Инспектор и правда задумался.

— Сойдёт, пожалуй. Не проводите?

А что делать, если нам по пути? Не идти же из принципа в противоположную сторону.

На улице было хорошо. Стоял первый месяц осени. Деревья ещё не начали желтеть, солнце пригревало почти по-летнему, только в воздухе ощущалась какая-то особая прозрачность.

— На мой взгляд, переселенческое законодательство в последнее время слишком ужесточили, — рассуждал инспектор, искоса поглядывая на меня. — Нельзя забывать, что Джеландия — страна переселенцев, и наши предки когда-то пришли на эту землю, чтобы построить для себя лучшую жизнь. Вы давно в Бежене, Симона?

— Восемь месяцев.

— Так вы, можно сказать, старожил! Неудивительно, что вам надоело сидеть без дела.

— Полгода назад у моей соседки по блоку украли документы, — сочла нужным объяснить я. — Она решилась обратиться в полицию и попросила меня помочь. А там как раз поймали взломщика-татурца. Переводчик, с которым сотрудничало управление, заболел. Я просто подвернулась под руку. Господина Фукса так восхитило моё знание бранной лексики, что он предложил мне работу…

В обход всех запретов и ограничений.

— В жизни я грубости не терплю, — добавила на всякий случай. — Надеюсь, у господина Фукса не будет проблем?

Инспектор усмехнулся.

— С моей подачи точно нет.

Впереди на прибитом к стене подвесе вертелась туда-сюда коричнево-золотая вывеска с надписью "ЗюссБиттер". Но кофейный аромат, плывущий по улице, манил лучше всяких вывесок. Хотелось вбирать густой запах всеми порами, купаться в нём, как в тёплом море. Но именно поэтому...

— Что ж, инспектор Даймер, дальше вы не заблудитесь. А мне — туда.

Я свернула к переходу. Вернее, намеревалась свернуть, но не успела — меня придержали за локоть.

— Мэт. Просто Мэт. Симона, вы не торопитесь? — инспектор улыбнулся. — Не откажите мне в удовольствии угостить вас чашечкой кофе.

Ишь, подлец, как завернул.

С другой стороны, одна чашка ни к чему не обязывает. Тысячу лет не пила настоящего кофе!

А инспектор, закрепляя успех, наклонился ко мне и интимно понизил голос:

— Если этот "Зюссбиттер" устроен так же, как чуддвильский, то в дамской комнате вас ждёт ростовой освежитель. Избавитесь от табачного амбре за пять минут.

Глава 2. Сладко и горько

Он не ошибся. В просторном тамбуре женского туалета, отделанного лимонным и фиолетовым кафелем, среди умывальников и сушилок торчала круглая кабинка освежителя. Теперь ясно, почему "Зюссбиттер" дороже всех на свете, хотя их кофе поругивают — в цену обычных эспрессо и мокко включены дополнительные услуги класса люкс.

С ростовыми освежителями я была знакома только в теории, обозначения на кнопках понимала не вполне, но кажется, всё сделала правильно. Перед лицом сомкнулись полупрозрачные створки, и по коже под одеждой прокатилась тёплая щекотная волна. Меня окутало бодрящим ароматом зелёного чая, затем — мягким запахом алоэ и наконец обволокло тонким благоуханием жасмина.

Вся процедура заняла от силы три минуты, но из кабинки я вышла с ощущением, будто час пролежала в ванне с ароматическими маслами. Сигаретная вонь исчезла без следа, лицо в зеркале выглядело посвежевшим, только банный румянец портил дело.

Даже моя шевелюра покорилась магии освежителя.

Если позволить коротко стриженным волосам расти, как вздумается, наступает момент, когда аккуратная причёска превращается в воронье гнездо. Как раз мой случай. Самые длинные пряди уже достигли шейного позвонка, лицо обрамляли встопорщенные вихры, чёлка лезла в глаза. Но освежитель сотворил из моих волос мечту парикмахера. Пара движений расчёской — и непослушные космы легли изящными локонами. Почти красавица.

Инспектор Даймер ждал за столиком с угловым диваном, рассчитанным на компанию человек из восьми, и когда я подошла, галантно поднялся навстречу. Наверное, со стороны это выглядело забавно: лощёный господин оказывает знаки внимания босячке.

— Чудесно пахнете, — заявил этот нахал, стягивая ветровку с моих плеч.

— Вы тоже, — ляпнула я.

Кофейный дух, витающий в зале, не заглушал аромата его одеколона — хорошего аромата, благородного. С необычным оттенком аниса. И… грецкого ореха?

— Приятно слышать, — инспектор повесил ветровку на крючок и повернулся ко мне с довольной улыбкой.

Надо же было так оконфузиться!

Уши позорно горели, но я попыталась взять реванш:

— Откуда вам известно, как устроены дамские комнаты в кофейнях "Зюссбиттер"?

— Бывал по служебной надобности, — наглец ни капли не смутился. — Хотите расскажу?

— Нет, спасибо. —Я села, пристроив на коленях сумку, будто щит, потом опомнилась и поставила её рядом с собой. — Освежитель — это настоящее волшебство. Честно говоря, не понимаю, почему к нему не стоят очереди.

— По утрам стоят. В Чуддвиле, по крайней мере.

На стол передо мной легло меню.

Закономерно: столичный кавалер, и цены тоже столичные.

Чёрный кофе — десять гольденов, капучино — двенадцать.

— Возьмите латте с крем-брюле и зефирками. Вам понравится.

Заметил, на какую строчку меню я смотрю? Профессионал!

В "Зюссбиттере" я была всего один раз — ещё зимой, гуляя по Чуддвилю беспечной туристкой. В дамскую комнату не заглядывала, отметилась в знаменитой кофейне просто из интереса. Выбрала едва ли не самый дорогой кофе — восемнадцать гольденов. Тогда мне и правда понравилось…

Появился официант, принял заказ и о чём-то пошептался с Даймером. Надеюсь, не о том, чтобы подлить мне в кофе коньяка.

— Вы анимат, Симона? — поинтересовался инспектор, когда мы остались одни. — Поэтому уехали из Татура?

Я помялась и кивнула.

Сколько раз я уже рассказывала эту историю — чиновникам департамента, другим соискателям, господину Фуксу и его коллегам, просто любопытствующим из местных. Сначала было страшновато, так и мерещились рядом агенты татурской тайной полиции. Потом стало от зубов отскакивать.

Мой брат Артур и его друзья со студенческой поры выпускали полуподпольный альманах "Анима". Не столько критический, сколько познавательный. Какие бывают анимы, как они передаются и сочетаются, как связаны с талантами — особыми способностями, которые и близко не сравнятся с настоящим магическим даром, но встречаются куда чаще. Иногда они полезны, иногда занятны, а порой оказываются совершенно никчёмными.

Альманах печатали на простеньком ручном станке. Даже я написала пару статей, опираясь на джеландские журналы — под псевдонимом, разумеется. Это же так интересно!

Мистики прошлых веков верили, что в нас возрождаются души магических предков, отсюда и пошло название "анима" — "душа". Первые естествоиспытатели полагали, что дело в волшебных спорах в нашей крови. Когда количество спор стало критически малым, гномы, орки, эльфы, сильфы и другие магические народы просто-напросто переродились в людей, и нынешние аниматы — их потомки.

Современные учёные говорят, что всё сложнее. Но главное, они придумали тесты, которые позволяют выявлять даже самых слабых аниматов уже в подростковом возрасте.

Эти тесты стоят недорого и доступны где угодно.

Кроме Татура.

Герцог Демар объявил анимы вредной джеландской выдумкой, а аниматов — опасной сектой, желающей захватить власть. Это не мешает ему и его кабинет-баронам втайне использовать наши таланты — те, что связаны с субстанцией; другие им неинтересны. Взамен нам позволяют жить. До тех пор, пока мы молчим о том, кто мы есть. А мы всего лишь хотим быть собой и не скрывать этого! Как это делают аниматы во всём мире.

В своё время я очень удивилась, узнав, что существуют целые научные направления — аниматика, аниматическая история. Крупные институты исследуют анимы, ищут археологические доказательства существования волшебных народов, спорят о том, как анимы связаны с тотемами древних племён…

Обычно в этом месте слушатели, кем бы они ни были, начинали безудержно зевать. Но инспектор внимал так, будто я сирена, а он моряк, очарованный дивной песней.

Из окна щедро лился свет, сидели мы близко, и я хорошо рассмотрела его глаза: красивый изгиб ресниц, оттенки радужки — от чайного с тёмно-коричневыми крапинками до эльфийского туманно-зелёного, светлого, как утреннее небо, и сумрачного, как море на пороге ночи.

Вздохнув, отвела взгляд. Пора рассказать главное.

В прошлом году пошли слухи, что младшая дочь Демара встречается со студентом-аниматом, и нам стоит ждать послаблений. Что там произошло, неизвестно. Но вскоре газеты разразились гневными статьями: "Коварный сектант завлёк в сети доверчивую девушку! Надо искоренить заразу!" А парнишка учился как раз в нашем университете…

Начались аресты. Пару месяцев мы вздрагивали от малейшего шороха за дверью. Но постепенно всё успокоилось. А у меня как раз подошёл отпуск. Я получила разрешение на выезд, купила тур "Чуддвиль — город чудес" и отправилась в Джеландию за положительными эмоциями. Раз в три дня ходила на пункт суб-связи, чтобы позвонить маме и сказать, что со мной всё в порядке…

В ушах до сих пор звучал её сдавленный голос: "Артура забрали… Симона, не возвращайся! Оставайся там!"

— Я обратилась в департамент по делам переселенцев, меня распределили в Бежен. С тех пор тут и сижу. Пишу запросы, жду решения своей участи. Три месяца назад в Татуре был суд. Артура приговорили к четырём годам с отбыванием срока под домашним арестом. Но следствие по делу альманаха "Анима" продолжается. Адвокаты боятся, что его объединят с делом о недавнем покушении на Демара.

А ещё адвокаты хотят денег. Маме пришлось бросить работу в бюро переводов. Гунар как отец Артура, конечно, помогает, но его мастерская задавлена налогами, того гляди разорится, и с мамой у них отношения сложные. Поэтому я посылаю ей, сколько могу. Сто двадцать гольденов, полученных сегодня, тоже отправлю. Впрочем, всё это господина инспектора уже не касается.

— Мне очень жаль, Симона, — произнёс он тихо, с самым искренним чувством.

Как будто это не дежурные слова.

 

 

Тут принесли кофе, и я обомлела.

"Мэт + Мона!"

Имя Даймера красиво выписано на поверхности молочной пенки, обрубок моего — коряво намалёван струйкой карамельного сиропа поверх горки зефирок. Между чашками на подносе — две трубочки сахара в бумажной обёртке, крест на крест, причём в нижней трубочке фабричным способом сделана выемка для верхней.

Нет, я слышала о моде рисовать на кофе. Но и представить не могла, что это окажется так… так…

— Забавно, правда? — инспектор улыбнулся.

Не думая, я схватила верхнюю трубочку — отчего плюс превратился в отрадный глазу минус, в сердцах надорвала обёртку, собираясь высыпать сахар в кофе и размешать безобразие по имени "Мона" к лешим и водяным!

— Вообще-то это мой, — безмятежно заметил Даймер, и моя рука замерла над чашкой. — Берите, мне не жалко. Но ваш латте и так слаще патоки. Если добавить сахара, боюсь, вы пить не сможете.

Наглец отобрал у меня вскрытую трубочку, не отказав себе в удовольствии, будто ненароком, прихватить мои пальцы. Из-под его рукава снова высунулись часы, и я разглядела надпись на циферблате: "Кселор".

Глянцевые журналы любят сравнивать часы этой марки с автомобилями на чистом зле — по цене и престижу.

Хорошие же зарплаты в экономическом департаменте! Или господин инспектор берёт по-крупному и не скрывает? А говорят, это Татур погряз в коррупции…

— Какая у вас анима, Симона? — Даймер не спеша помешивал ложечкой, превращая надпись "Мэт" в абстрактное кофейно-молочное полотно. — Дайте угадаю. Нимфа? Или фея?

— Сильфида. Почти наверняка.

— Почти?

— Моя мама — сильфида, отец — обычный человек. Брат тоже сильф. Кем ещё я могу быть?

Тут, правда, имелся нюанс…

— Разве в Татуре делают тесты на аниму? — удивился инспектор.

— Нет, конечно! У нас любого, кто рискнёт, сразу отправят на добычу зла.

— Тогда откуда вы знаете, что ваш брат — сильф?

— Вижу. Вернее, чувствую, — я пожала плечами. — Это и есть мой так называемый талант.

— Вы видите анимы? Просто так?

Ну, сейчас начнётся…

— И кто, по-вашему, я? — Даймер улыбнулся, предвкушая забаву.

— Эльф и орк.

— Я похож на орка?

— Против эльфа вы не возражаете?

На самом деле его анимы, как будто взаимоисключающие, гармонично уравновешивали друг друга. По крайней мере, внешне. С одной стороны, рослая плечистая фигура, но без массивности, свойственной оркам, упрямый подбородок, некоторая жёсткость в чертах. С другой — общая привлекательность, лёгкость движений, намёк на благородную утончённость, но без эльфийской слащавости.

Мэту Даймеру на роду написано быть разбивателем женских сердец. И я не я, если он не в курсе!

— Вообще-то аниму трудно распознать по облику человека. Задним числом признаки всегда находятся. Но это если знаешь, кто перед тобой. Вот смотрите...

Через столик от нас расположилась компания мужчин праздного вида — наверняка отпускники, приехавшие порыбачить в лесных озёрах близ Бежена. Один всё время хохотал. Рыжий, с мелкими угловатыми чертами и глубоко посаженными глазками, явно потомок туземцев. У таких бывают звериные анимы. Но не в данном случае. И рыжий, и его приятели — обычные люди.

А вот двое у стены как раз могли служить наглядным пособием. Тот, что справа, постарше, крепко сбитый, с широким лицом, чем-то походил на Ругги Тачку. Его визави, долговязый парень с жидким белобрысым хвостиком, был худ и бледен.

— Кто из них, по-вашему, гном?

— Сказал бы, что крепыш, — усмехнулся Даймер. — Но поскольку ваш вопрос явно с подвохом, ставлю на доходягу.

— Правильно. Заметьте, у него простоватое лицо, крупные ладони, взгляд исподлобья и манера сидеть, широко расставив ноги. Всё это черты гнома, как они описаны ещё в "Аниматипии" Лаврентиуса. Правда, отсутствуют главные признаки — малый рост и крепкое сложение. Поэтому в голову не придёт считать его гномом, пока не разглядишь, кто он в душе.

Минут десять мы развлекались: я указывала человека, а Даймер пытался угадать его аниму. Ни разу не попал. Правда, народу в зале было немного и материал для экспериментов быстро закончился. Кофе в наших чашках — тоже.

Даже жаль стало.

Я поблагодарила за угощение и собралась уходить.

 

 

— Бросаете меня? Одного, в чужом городе? — Даймер взметнул брови в притворном ужасе. — Знаете, Симона, я в самом деле не ожидал, что освобожусь так рано. Мой воздухоход завтра в час. И до тех пор я совершенно не у дел. Посоветуйте, чем заняться в Бежене. Вы же наверняка изучили этот городок вдоль и поперёк.

Хорош городок — триста тысяч душ! У нас в Татуре это мегаполис.

— Даже не знаю…

Инспектор не сводил с меня глаз, и лёгкость, возникшая между нами во время игры в отгадки, таяла с каждой секундой.

— В театр вы не попадёте, там на три месяца аншлаг. Есть неплохой музей древней магии…

Он усмехнулся.

— Везде есть музеи древней магии. Сапоги-скороходы, которые не ходят, ковры-самолёты, которые не летают, шапки-невидимки, которые никого не делают невидимым, волшебные палочки, годные только по барабану стучать.

— Сходите в кино, — от обиды за волшебные палочки я смяла бумажную салфетку на столе. — У гостиницы "Экселенца" есть универсальный магазин, а в нём кинотеатр со стереозалом.

— Видел, — кивнул Даймер. — Но одному в кино неинтересно. Не составите мне компанию? Или можем просто погулять. Я с утра немного побродил по городу, тут недалеко есть симпатичный парк. Прошу вас, Симона, проведите этот вечер со мной. — Самая обаятельная эльфийская улыбка. — Обещаю, что не дам вам скучать.

И бессовестный наглец потянулся взять меня за руку.

Нет, голубчик!

Если я перевожу всяких Ругги, это не значит, что мне можно делать непристойные предложения. Думаешь, угостил кофе с зефирками — и всё, купил?!

Я убрала руки со стола, притворившись, что мне срочно что-то понадобилось в сумке. А сумка у меня большая, приёмистая, набитая по принципу "всё своё ношу с собой". Не обессудьте, уважаемый прилипала, — нет, неуважаемый! — у меня раскопки, и ваших поползновений я элементарно не заметила.

Так. Блокнот. Расчёска. Кошелёк...

— Простите, господин Даймер, — сказала, подняв взгляд от неисчерпаемых сумочных недр. — Я вспомнила, что у меня назначена встреча, и я как раз опаздываю.

А за кофе заплачу сама!

— Это надолго? — несносный инспектор глядел на меня глазами ребёнка, не знающего слова "нет". — Дайте мне код вашего суб-кома. Или позвоните сами, как освободитесь.

Моего суб-кома? Он насмехается?

— У меня только казённый получатель для приёма официальных уведомлений, — губы поджались сами собой, тон стал ледяным.

В доказательство из сумки донёсся сигнал, очень похожий на крик дрофы.

В другой раз этот немелодичный звук, уместный лишь в комнате раздумий, заставил бы меня мучительно покраснеть. Но не сейчас. В одном мгновение всё сделалось неважным — звуки, запахи, мужчина передо мной, посетители за соседними столами. Пусть смотрят, пусть смеются! Я так долго ждала, так отчаянно надеялась…

Получатель был размером с плитку шоколада, а весил, как толстый роман. От волнения дрожали пальцы, слова на чёрно-белом экране играли в чехарду, разум с трудом продирался сквозь нагромождение казённых фраз:

"В ответ на заявление номер… от соискателя/соискательницы... о получении разрешения на временное проживание… рассмотрев представленные документы… и на основании действующего законодательства… уведомляем…"

Стоп!

Я зажмурилась, перевела дух и перечитала сообщение от начала до конца — медленно и внимательно. Потом ещё раз. И ещё. Досчитала до пяти. Перечитала опять. Вдруг я что-то не поняла?

Увы, буквы отказывались складываться иначе…

— Что-то случилось? Симона! Вы слышите меня? — голос Даймера долетал, как сквозь толщу воды. — Вам плохо? Дурные вести?

Я заставила себя посмотреть на него и через силу покачала головой.

— Всё в порядке. Извините. Мне надо идти…

Он вдруг подался ко мне через стол и молниеносным движением выхватил из рук получатель. Пробежал взглядом уведомление.

— Не расстраивайтесь, Симона. Многим в первый раз отказывают. Проконсультируйтесь с юристом по переселенческому праву, соберите новый пакет документов и подайте повторный запрос.

— Это и был повторный, — слова с трудом выталкивались из горла. — Теперь — всё.

Несмотря на тщательную подготовку и ходатайство господина Фукса. А может, как раз из-за него...

Сутки на сборы. Послезавтра меня просто вывезут на границу и отдадут в руки татурских властей.

— Подождите паниковать, — не сдавался Даймер, — давайте подумаем вместе. Вам нравится аниматика, язык вы знаете. Поступайте учиться. Есть бесплатная квота для иностранцев…

— До двадцати пяти лет, я узнавала.

— Хорошо. Ваш талант.

— Не нужен Джеландии. Будь я заклинателем или техновидцем, другое дело.

— Найдётся немало людей, желающих узнать свою аниму безо всяких тестов.

— Сначала надо пройти аттестацию, получить сертификат. Условие — вид на жительство.

А кроме того, это стоит бешеных денег.

— Что ещё? — Даймер побарабанил пальцами по столу.

— Ещё можно выйти замуж, — я глупо хихикнула. Отчаяние сменилось нервическим весельем.

Он правда думает, что я не перебрала все возможности?

Даймер улыбнулся, пряча мой получатель во внутренний карман пиджака.

— Вот и решение. Или вас кто-то ждёт в Татуре? Нет? Тем более! — он наклонился вперёд и заговорил неожиданно горячо: — Симона, вам просто нужна отсрочка. Временный брак, хотя бы на три месяца. Чтобы проработать другие возможности.

— Две тысячи гольденов. У меня нет таких денег.

— Зачем две тысячи? — не понял инспектор.

— Столько стоит фиктивный брак на три месяца.

— Что, есть такая услуга?

— Есть, конечно.

Может, попросить у него взаймы? Ох… я же с полицейским говорю! Сейчас начнёт выпытывать, кто промышляет незаконными браками, и объяснять, чем карается недонесение…

Даймер покачал головой.

— Вам не нужны деньги. Вы красивая девушка, неужели не найдёте себе мужа?

— Находят то, что на дороге валяется, — не сдержалась я. — Нет, в самом деле. У меня всего два дня. Кто согласится связать себя с незнакомой женщиной, пусть и ненадолго?

— Я соглашусь.

Что?!

Два слова — а будто кирпич на голову уронили.

— Но я служитель закона, — продолжал Даймер, — и не нарушу его даже ради вас, Симона.

— Что это значит?

— Это значит, что если мы поженимся, наш брак будет настоящим.

Повисла звенящая пауза.

Надо было что-то сказать, хоть что-нибудь…

Даймер шумно вздохнул.

— Ну вот. Предложил девушке руку и сердце, а она смотрит так, будто у меня на носу мухомор вырос. Это фиаско, я раздавлен.

Он вдруг широко улыбнулся — на этот раз ямочка на левой щеке проступила отчётливо.

А я не могла понять, что чувствую. Облегчение? Или досаду… Оттого что в чашке не осталось кофе, чтобы плеснуть в самодовольное лицо напротив!

— Шутки у вас, инспектор, — голос предательски дрогнул.

— Какие шутки? Сейчас же пойдём в мэрию и распишемся.

Он сказал это слишком громко. Компания за столом наискосок разухмылялась, а рыжеволосый весельчак ещё и подмигнул. Я не знала, куда деть глаза.

Даймер бросил на стол две купюры по сорок гольденов, снял с вешалки мою ветровку и подхватил с дивана сумку.

— Ты идёшь?

Пришлось бежать следом._____________________________

Дорогие читатели, спасибо за внимание к книге! Если вам интересно, пожалуйста, не забудьте добавить её в библиотеку и подписаться на автора, чтобы не пропустить новые истории.

Глава 3. День

Шагах в десяти от кофейни Даймер приостановился, оглядываясь по сторонам. Его правая рука была согнута в локте, поднятый вверх указательный палец покачивался, будто стрелка компаса в поисках направления.— Идём осматривать главную достопримечательность славного города Бежена… Туда!Палец безошибочно нацелился на далёкий шпиль старой ратуши, видный в створе поперечной улицы.И мы пошли.— Не понимаю, почему девушки так любят таскать тяжести? — инспектор на ходу взвесил в руке мою сумку. — Как-то в катакомбах Хрустального города мне пришлось выручать из беды одну прекрасную даму. У меня была суб-карта, я неплохо умел её читать и хотел исследовать подземелья самостоятельно, а она отстала от экскурсии и заблудилась. Забрела на берег Русалочьего озера, пришла в восторг от тамошних голубых камней и решила унести с собой, сколько сможет. Естественно, её рюкзачок с добычей пришлось тащить мне — часа два, пока мы не вышли к людям. Думаете, я заслужил поцелуй благодарности? Ничего подобного. Она забыла обо мне в ту же секунду, как увидела своих родителей. Мне было девять лет, ей семь. Потом она, правда, прислала мне открытку, но к тому моменту я уже был влюблён в другую — мою десятилетнюю соседку с роскошным рыжим спаниелем.Я вымучила улыбку.Улица бежала вперёд. Незаметно современные строения уступили место старинным домам с эркерами, резными ставнями, фигурными балконами и жестяными петухами на водостоках.— А это что за зверюга, не знаешь?Даймер крутанулся на пятке, указывая на фреску под крышей здания времён фактории. Фреска изображала кошку со свитком в одной лапе и птицей в другой.О, я знала!По местной легенде, первые колонисты привадили молоком дикую лесную кошку. Дело было четыреста лет назад. Вскоре их острог осадили полчища "лесных людей" с длинными луками. Защитники посылали к соседям голубей с просьбой о помощи, но крылатых вестников сбивали на лету. Остался последний. Воевода как раз собирался привязать к его лапе записку, хотя понимал, что и этот голубь не долетит.Тут явилась та самая кошка. "И вспрыгнула она на стол, и посмотрела на воеводу зелёными глазами, и поднёс ей воевода голубя, как подносят жертву богам", — гласила запись в дневнике одного из осаждённых. После этого кошка взяла записку в зубы и выскочила в окно, а через три дня пришла подмога.У туземцев кошка считалась воплощением духа леса, ни один воин не смел поднять на неё руку. Более того, "лесные люди" решили, что раз дух принял сторону пришельцев, с ними надо не воевать, а торговать.Позже дотошные историки установили, что дневник был состряпан через сто лет после осады, но к тому времени удивительная кошка успела стать символом города и украсила собой его герб.Недавно местные экскурсоводы подправили легенду. Им надоели крики детей "Птичку жалко!" и упрёки взрослых: мол, символ города у вас какой-то кровожадный. Теперь туристам рассказывают, что кошка не съела птичку, а вывезла из острога на своей спине в безопасное место. Голубь поселился в лесу, встретил голубку, у них вылупились птенчики, и от этих птенчиков ведут свою родословную городские голуби Бежена — коричневато-сизые в чёрную и белую крапинку.И ни малейшего искажения исторической правды. Всё равно легенда — выдумка. Так почему бы не перевыдумать её заново, сообразно духу времени?Потом эстафету рассказчика снова перехватил инспектор. Он припомнил, как однажды, зайдя в столичный "Зюссбиттер", узнал преступника, объявленного в розыск по всей стране, и героически последовал за ним в дамский туалет.Укрывшись в одной из кабинок, злодей натянул маску из добра и тумана и принял вид женщины. Нейтрализовать личину можно лишь одним способом — прикосновением к обнажённой коже. В туалете было людно; по утреннему времени как раз стояла очередь к освежителю. Но инспектор не убоялся. В результате заработал три пощёчины, четыре поцелуя, один удар зонтиком, два — сумочками, укол в живот пилочкой для ногтей и травму стопы, нанесённую острой шпилькой дамской туфли. А преступника всё-таки задержал, за что был представлен к Бронзовому льву.Мы смеялись, в душе звенела незнакомая шальная лёгкость, и я верила… почти верила, что мы просто гуляем.Пока впереди не показалась мэрия и не встала во весь рост, растолкав плечами из стекла и металла малорослых каменных соседей трёх веков от роду. Верхняя часть её фасада оранжево горела на солнце, не смущаясь укоризненного прищура окон-бойниц старой ратуши, считавшей себя хозяйкой площади.Бедная ратуша, куда ей тягаться с этим современным чудовищем!Прозрачные двери. Огромный блестящий холл. Терминалы и табло…Новое здание мэрии возвели к открытию переселенческого центра и нашпиговали самыми передовыми суб-технологиями. Теперь все стандартные вопросы решались автоматически.Даймер махнул суб-кольцом над стойкой регистрации, что-то нажал, глянул на указатель и повёл меня вглубь зала.Через минуту мы уже стояли у терминала номер семнадцать, отгороженного от соседей тонкими стенками. Пальцы инспектора танцевали по кнопкам, переходя с уровня на уровень. Я едва успевала читать всплывающие надписи: "Брак" — "Бессрочный или Временный" — "Выберете срок" — "Три месяца".Широкий экран разделился пополам, на каждой половине — контур человеческой ладони с красным кружком посередине, ровно в том месте, где у полноправных жителей Джеландии, неважно граждане они или поселенцы, находился невидимый суб-идентификатор. Инспектор поднёс ладонь к экрану, и в кружке появился его портрет вместе с личными данными. Мне как соискателю идентификатор не полагался. Даймер три минуты держал передо мной сумку, пока я непослушными руками искала свою регистрационную карточку. Нашла, приложила к кружку…И начался бюрократический марафон.Инспектор выбирал варианты ответов, я повторяла за ним, стараясь ни о чём не думать.Минут через пять мы дошли до раздела "Финансовые обязательства и претензии".— Везде нажимай "нет", — последовала инструкция.И я нажимала: с меня взять нечего, а от Даймера мне самой ничего не надо.В подразделе "Дополнительные обязательства" инспектор замешкался при виде полутора десятков маленьких круглых кнопок, затем уверенно ткнул пальцем в загадочное обозначение "15-72". Поймав мой взгляд, улыбнулся:— Тебе это не нужно.Опять появилось окно с ладонями, следом — надпись: "Регистрация брака завершена. Примите поздравления!" Вспыхнул беззвучный фейерверк и осыпался буквами с игривыми вензелями: "Настоятельно рекомендуем скрепить союз двух любящих сердец страстным поцелуем".Ой...— Этот этап мы пропустим, — сказал Мэт Даймер и перебросил мою сумку из руки в руку.

 

Не помню, как мы вышли на улицу. Я стояла рядом с временным мужем, чувствуя себя потерянной, и не могла поднять на него взгляд.— Куда теперь? — спросила почти шёпотом.— Праздновать! Лично я не каждый день женюсь. Где у вас самый помпезный ресторан?Ресторан, а не дом свиданий? Правда? Да тут рядом, только площадь перейти! "Море Изобилия". Самое роскошное заведение города к вашим услугам, инспектор!— Там обедают деловые люди, банкиры, чиновники, а по выходным сам мэр с женой. Коронное блюдо — осётр из местного росяного озера. Но есть и лазорийская дорада, и белорыбица из Ледянии, и морской волк, пойманный у берегов Южной Дальнии. — От облегчения слегка кружилась голова, и я очень старалась не тараторить, расхваливая ресторан, в котором никогда не была.— Годится, — Даймер хмыкнул. — Пошли?Кто? Я? В "Море"?— Я не могу!— Почему?— Меня не пустят.Оглядела себя. Нет, в самом деле: наряд только лужайки подстригать. Будет до ужаса унизительно, если важный швейцар с седыми бакенбардами, которого я столько раз видела в дверях, выставит меня вон.— Туда нужно платье.— Зайдём к тебе, переоденешься, — пожал плечами Даймер. — Ты где живёшь, в общежитии?— Да, но… У меня нет платья.— То есть как — нет платья? Ни одного? — Даймер уставился на меня, как на блаженную.Пришлось напомнить, что я ехала в Джеландию на десять дней. Как туристка. Пешие экскурсии по городу, выезд на лыжный курорт, посещение сада Каменных Столбов, катание на санях по замёрзшей реке. При такой программе платья — лишний груз.— И за восемь месяцев ты не нашла времени… — Даймер осёкся, задержал взгляд на моих тяжёлых, не по сезону, ботинках, помолчал. — План меняется. Идём в магазин дамской одежды.Я попыталась объяснить, что это невозможно, не нужно, неуместно и просто… просто нелепо!— Хорошо, — кивнул инспектор. — Не хочешь платье, пойдём так. Только сначала заскочим в ювелирный.— Зачем? — не поняла я.— За колье.— К-каким колье?— Бриллиантовым. Свадебный подарок молодой жене. Старая джеландская традиция, — он скорбно вздохнул. — Я думал отделаться платьем, но раз ты настаиваешь…На главной площади Бежена, мощёной исторической брусчаткой, между старой ратушей и новой мэрией, располагались самые дорогие магазины, кафе и рестораны. От площади лучами разбегались торговые улочки. Пока я хватала ртом воздух, Даймер кивнул на вывеску, играющую блёстками буквально в тридцати шагах от нас: "Голдсмит: золото и драгоценности".— Ну что, идём?Ах так?— Идём! — выпалила я, изобразив алчную ухмылку.Ни одна чёрточка в лице Даймера не дрогнула. Он повернулся и лёгким шагом направился в сторону сверкающих витрин.Пришлось догонять.— Хорошо-хорошо! Пусть будет платье. Я пошутила…Три вполне приличных магазина готовой одежды инспектор отверг не глядя и замедлил шаг только при виде белой вывески с летящей чёрной надписью.— О, "Цартен"!В мерцании таинственных огней из мрака витрин царственно выплывали манекены в элегантных деловых костюмах и роскошных вечерних платьях.— Нет, Мэт! — вскрикнула я и с испугу сбилась на шёпот: — Здесь же дорого…— Поверь, Симона, — Даймер склонился к моему уху, и в его голосе зазвучали проникновенные чувственные модуляции, — бриллиантовое колье гораздо дороже.Ох… я же только что назвала его по имени.Даймер взялся за ручку двери и добавил уже нормальным тоном:— Бери платье, туфли, всё, что положено. И ради пяти чудес, не жадничай.К счастью, выбор он полностью предоставил мне. Сам уселся в кресло у окна и закрылся газетой. Намётанный взгляд продавщицы наверняка отметил и галстук, и часы, и стрелки на брюках, и модные туфли из дорогой кожи. Мне сразу предложили узкое чёрное платье с мерцающим от росы кружевом. Красиво, не спорю.Но три тысячи гольденов? Увольте!Нет, я не жадничала. Платье-футляр, на котором я в конце концов остановилась, мне действительно понравилось, но стоило почти в четыре раза дешевле. Цвет тёмной вишни, длина до середины колена, короткие рукава, узкая прорезь у горла. Модель на все случаи жизни. Даже продавщица признала, что мне идёт. Бежевые замшевые туфли на аккуратном деревянном каблуке, в нагрузку — небольшая сумка-клатч. Ещё я взяла колготки и, помявшись, бельё — красивого кофейного цвета, атласно гладкое, без кружева. Всегда такое хотела. Прежде чем надеть, побрызгала ступни и подмышки освежителем-аэрозолем, найденным в примерочной кабине.Всё-таки у дорогих магазинов есть свои преимущества.Как и у дорогих тканей.Хороший процент добра, росы и тумана делал одежду лёгкой и невыразимо приятной на ощупь. А обувь с примесью субстантов, если верить рекламе, не трёт и не жмёт даже снову.Прежде чем показаться Даймеру на глаза, я трижды выдохнула, сжала и разжала кулаки, мысленно воззвала к магическим предкам и просто немного постояла на месте, собираясь с силами, чтобы отдёрнуть занавеску.Инспектор окинул меня долгим взглядом.— Потрясающе выглядишь.Банальный комплимент. Но вдоль позвоночника словно провели кисточкой из шёрстки колонка. Было что-то в его голосе, что-то глубокое, тёплое, отчего в груди зажёгся маленький фонарик.Мои старые вещи сложили в пакет с надписью "Цартен", и Даймер попросил продавщицу вызвать такси. О том, чтобы добраться человековозом, он и слушать не захотел.

 

Три десятиэтажных общежития для соискателей, приписанных к переселенческому центру Бежена, стояли на северо-западной окраине города, в двух шагах от сплошной стены непроходимых лесов. Не зря джеландцы зовут кантон Озёрный Край медвежьим углом. Так и говорят: "У них там по улицам медведи бродят".Медведей лично я не встречала. Но под окна общежитских высоток не раз выходили робкие косули, по некошеной траве проносились вскачь голенастые зайцы. Глянешь с шестого этажа, и дух захватит: зелёное приволье без конца и края. Будто море — колышется, шумит. По слухам, в глухих чащобах до сих пор водились лешие, болотные кикиморы и царевны-лягушки.За лесом, далеко-далеко, акварельным миражом на полотне неба таяли Стенные горы. С трудом верилось, что по другую их сторону, как пассажиры человековоза в час пик, теснятся герцогство Татур, княжество Чехар и прочие страны Драгоценных земель, которые когда-то колонизировали Джеландию, а потом потеряли.Помимо восхитительного вида на дикую пущу, в распоряжении соискателей имелись  благоустроенные места отдыха. На игровой площадке резвились дети всех оттенков кожи, вопя на языках всех сторон света: в Бежене принимали не только выходцев из ближнего заграничья. Зато в скверике, облюбованном востроглазыми белками, было спокойно. Под деревьями вились тенистые дорожки, стояли удобные скамейки… одна или две даже не сломаны.— Подождёшь или поднимешься? — спросила я как можно непринуждённей. Трудно было заставить себя обращаться к Даймеру на "ты".Он тряхнул поклажей:— Носильщик обязан доставить багаж до места назначения.Вот же бестактный тип!Стены в вестибюле были выкрашены сияющей кораллово-розовой краской. Наверное, чтобы заметней казались неприличные надписи и грязные следы подошв на высоте человеческого роста. Кучка молодых соккийцев у окна успела заплевать пол шкурками от семечек.Обычно я проскакивала мимо таких сборищ, ссутулившись и занавесив лицо волосами. Но сейчас каблуки предательски стучали, платье облегало фигуру, выставляя напоказ ноги, а мой импозантный спутник среди общежитского безобразия смотрелся, как лимузин на скотном дворе — и не хочешь, а заметишь.Хорошо, что я не понимаю соккийского. Хотелось верить, что балбесы в чёрной коже таращатся на инспектора, а не на меня, и присвистывают, и улюлюкают тоже ему, и знаки руками делают.Первый лифт не работал, второй невыразимо долго скрипел где-то наверху, и Даймер не спеша обернулся к насмешникам. Я не смотрела, но подозреваю, сейчас он демонстрировал им амплуа "полицейского волка". А-р-р, детки! Берегите головы, не то откушу.Детки впрямь примолкли. И в этот триумфальный момент из кармана Даймера подала голос моя коварная дрофа.Вся орава взорвалась дружным издевательским гоготом. Хотя у каждого из соккийцев был такой же получатель с таким же сигналом.Я кожей ощутила, как напрягся Даймер, схватила его за руку и потянула к лестнице. Не хватало ещё, чтобы инспектор взялся размахивать наладонным значком или полез в драку, защищая свою поруганную гордость.Так и взлетели на шестой этаж без остановок — я впереди, не выпуская его руки, он следом. Остановились только у дверей блока. Дышать было тяжело, колени подрагивали. Если сейчас он скажет что-нибудь вроде "Как ты живёшь в этом притоне?" — я просто умру на месте.Даймер достал из-за пазухи мой получатель.— Не хочешь взглянуть, что прислали?Экран был серым, как бумага дешёвой газеты, и в тускло освещённом коридоре я не сразу разобрала:"...Госпожа Симона Бронски-Даймер (временно) извещается о присвоении гражданского статуса "поселенец" сроком на три месяца и приглашается для получения идентификатора личности..."И ничего в груди не ёкнуло, и слёзы радости не брызнули из глаз.— Дай мне сумку, пожалуйста. Достану ключи.Этот этаж проектировали для бездетных супружеских пар, но расчёты не сошлись с реальностью, и половину апартаментов заселили одиночками. В каждом блоке было по четыре апартамента и общие удобства, в каждом апартаменте жили по два соискателя.Досадный нюанс состоял в том, что словом "апартамент" называлось единое пространство, разделённое широкой аркой на две неравные части — большую гостиную и маленькую спальню.Естественно, жильцам хотелось уединения, и вскоре каждый апартамент оказался более или менее переделан. В моём проём арки занавесили пологом из грубой ткани, похожей на брезент, одну кровать из спальни перетащили в гостиную, на её место поставили кресло и журнальный столик. Встроенный платяной шкаф в спальне остался общим, как и кухонный уголок в гостиной. В остальном получились две почти независимые комнаты.Почти! Как много в этом слове…Моей первой соседкой стала Марлена Шумски с педагогического потока. Энергичная блондинка, заводила, редактор студенческой газеты, она училась двумя курсами старше и готовилась преподавать школьникам джеландский язык. Её знали все, от первокурсника до ректора, и она знала всех и всех пыталась вовлечь в общее дело. Пусть в газете не было ни одной интересной заметки, зато глаза у Марлены всегда горели.Сначала я безумно обрадовалась: встретить в чужой стране знакомого человека да ещё поселиться вместе! Но уже через пару дней прокляла свою удачу. Мне как новенькой досталась проходная гостиная. И оно бы ладно, но к Марлене днём и ночью ходили гости со всех десяти этажей. И выходцы из Драгоценных земель, причём самые хулиганистые и безалаберные, и хмурые плосколицые теспы, не знающие ни слова по-джеландски, и чёрные, как вакса, весельчаки из Рибакки, и шумные драчливые соккийцы, и вороватые голы. Марлена отнеслась ко мне, как к родной, но меняться комнатами наотрез отказалась. Менять образ жизни — тоже.Через два месяца судьба надо мной сжалилась: Марлена вышла замуж и переехала в Чуддвиль. А я на правах старожила заняла спальню.Новая соседка, Сюзанна Мореску из Чехара, предложила перенести вторую кровать обратно в спальню и вернуть комнатам их исходное назначение. Но тут уже я встала на смерть.К счастью, Сюзанна не обиделась. Нрав у рыжей толстушки оказался добрым, мы быстро поладили и даже сдружились.За полгода, прожитые бок о бок, ни одна из нас не приводила в апартамент мужчину, и сейчас соседка буквально лопалась от любопытства. В синем домашнем платье с самодельной вышивкой по подолу она выглядела так уютно и домовито, что у меня в груди кольнуло — сама не знаю отчего.После взаимных реверансов (Сюзанна, это Мэт. Мэт, это Сюзанна. Может, чаю? Нет, спасибо) я усадила Даймера в своей комнатке. Тьфу-тьфу-тьфу, кажется, там всё прибрано-заправлено. Быстренько откопала тушь, помаду и сбежала наводить красоту.Зачем, спрашивается?Сюзанна перехватила меня на полпути в ванную. Сделала круглые глаза, скосив зрачки на арку, полуприкрытую пологом, и спросила одними губами: "Кто?" Я так же беззвучно ответила: "Муж". Не знаю, как сумела выговорить это слово. И: "Потом расскажу".Когда вернулась к себе, Даймер сидел в кресле, закинув ногу на ногу, а прямо перед ним из неплотно задвинутого ящика прикроватной тумбочки торчал краешек ночной сорочки, отороченной бледно-жёлтым кружевом. Утром второпях сунула как попало… Вот тебе и прибрано-заправлено! Причём глядя на тонкую узорчатую полоску, легко было вообразить, что ящик таит в себе куда более интимный предмет туалета.А Мэт Даймер смотрел точно на коварное кружево и бесстыдно улыбался.

Глава 4. Ночь

Мы подошли к "Морю Изобилия", когда над островерхими крышами старого города уже разливался закат. Швейцар с белыми бакенбардами чинно отворил нам двери, метрдотель в смокинге усадил в центре зала под сияющей люстрой, сообщив, будто по секрету, что фирменный осётр с брусничным соусом сегодня чудо как хорош. Сомелье в белых перчатках предъявил Мэту бутылку игристого и отточенным движением наполнил бокалы.

А я листала меню, тщетно пытаясь найти блюдо дешевле ста гольденов. Какой-нибудь простенький салатик. Или закуску. Хоть что-нибудь. Но даже блинчики с клюквой стоили сто семнадцать гольденов!

Нутро щекотала лёгкая паника. Золотой инспектор слишком легко расставался с деньгами. Казалось, меня вяжут по рукам и ногами тонкими, но прочными нитями, и чем дальше, тем сложнее будет выпутаться...

Выпили за знакомство. Вернее, я сделала глоток, подержала бокал в руках и отставила. На пустой желудок даже игристое быстро ударит в голову.

В стенках бокала переливался бело-голубой свет. Значит, в хрусталь добавлены туман и роса.

— Здесь действительно пафосно, — усмехнулся Мэт, оглядывая дворцовый интерьер ресторана. Лазурит, лепнина, пальмы с перистыми листьями, магические фонари: полые шары из росяного льда с туманом и стайкой светляков внутри. — Выбрала что-нибудь?

— Рулет куриный со шпинатом звучит симпатично...

Кажется, дешевле тут ничего нет.

Даймер прищурился:

— В рыбном ресторане ты берёшь курицу?

— Э-э… Честно говоря, я вообще не голодна.

— Прости, но не верю. У нас обоих с утра крошки во рту не было. Да и глаза тебя выдают.

— В каком смысле? — опешила я.

— Я заметил: когда ты испытываешь сильные эмоции, они начинают светиться.

Вот же наблюдательный! Сразу подметил мой главный изъян.

В целом мне жаловаться не на что: высокая, стройная, фигура есть, даже маскировать приходится, и лицом как будто не дурнушка. Только масть подвела.

Бесцветность типична для обладателей аним воздуха. Но Артур уродился синеглазым блондином, а у меня волосы пепельно-русые, глаза серо-голубые, с грязно-грозовым оттенком. Хуже всего, что время от времени эта грязь приобретает неприятный желтоватый отлив. Из-за него в детстве меня раз пять обследовали на гепатит. До сих пор, случается, какой-нибудь доброхот ахнет: "Светлые росы! Что у вас с глазами, не желтуха ли?" Приходится объяснять: "Это не желтуха, это природная особенность".

Я выложила Даймеру всё, как есть — чтобы постыдился смеяться над девушкой. Но несносный инспектор решительно не знал смущения.

— Это не доброхот, это идиот, прости за грубость, — обыграл он моё выражение. — Или ему нужны очки. Надо быть слепым, чтобы принять отсветы восхода за болезненную желтизну.

Нет, он точно издевается!

— Сейчас твои глаза горят так, что мне страшно. Спорим, ты готова съесть кита. Лично я — сразу двух. Кстати, ты пробовала местную осетрину? Нет? Тогда у тебя просто нет выбора. Это преступление — быть в Бежене и не отведать знаменитого росяного осетра.

Для разгона перед осетриной подали салат из морепродуктов, и Даймер попросил по капле веселья.

Не думала, что в Бежене есть такой изыск. А стоит… Кит наверняка обойдётся дешевле.

Принесли три сосуда. Два узких, простого тонкого стекла, похожих на лабораторные мензурки — веселью не нужна дорогая оправа. На дне каждого искрилась чистая роса, будто слеза на солнце. Третий сосуд был мал, но пузат — чёрный, непрозрачный, с рычажком под журавлиным носом.

Разливал сам метрдотель. С видом священнодействующего жреца он занёс чёрный сосуд над одной из мензурок, надавил на рычажок. На носике повисала переливчатая капля, сорвалась и драгоценным камушком упала в росу. Ухоженная рука с золочёным суб-кольцом на пальце аккуратно взболтала мензурку — капля рассыпалась разноцветными искрами. Роса на дне начала испаряться, играя красками. Лёгкие, как пух одуванчика, огни поднимались к краю сосуда, но наружу не выходили. Невесомые радужные отсветы ложились на белоснежную скатерть, бликами плясали в зрачках Мэта Даймера.

— За тебя, Симона, — сказал он тихо, поднося к губам свою чарку.

Весельем не чокаются, я знала. Как на поминках. В этом был смысл: принято считать, что отведав чудесный напиток, ты ненадолго становишься другим человеком — лучше себя прежнего. Или таким, каким должен быть на самом деле...

Страшновато, но если сейчас не попробую, буду жалеть всю жизнь.

Зажмурилась — и глотнула... рассветной свежести! Искрящейся, воздушной, солнечной. Наполненной ароматами летнего луга, сочным вкусом земляники, мяты, ванили, яблок. Ласковый жар согрело горло, скатился в пищевод, струясь по жилам восторгом и нежностью, летящей, радостной лёгкостью… Счастьем!

Мэт смотрел на меня смеющимися глазами, и мне хотелось смеяться вместе с ним. Нет, я не потеряла себя, не перестала понимать, что меня банально соблазняют, но это больше не казалось концом света, напротив — наполняло предвкушением.

Опустила взгляд в тарелку, на горку мидий, креветок и моллюсков, перемешанных с оливками и зеленью. Только что о еде даже думать не хотелось, а сейчас слюнки побежали. Я и правда дико проголодалась!

— Ты пила веселье с таким видом, будто это смертельный яд, — заметил Мэт.

— Потому что ты смотрел на меня с видом отравителя. Упадёт замертво или нет?

И мы оба негромко рассмеялись.

На душе было легко, я чувствовала себя человеком, открытым всем радостям жизни.

— Кстати, об отраве. Когда я был на полуострове Чакта, меня угощали рыбой-фонарём. Слышала о такой? У неё в горле мешочек с ядом. Надо вставить туда специальную трубку — коренные жители используют полый хребет самого фонаря — высосать немного яда, покатать во рту и сплюнуть. Потом взять кусок рыбы, разжевать и проглотить. Яд в малых дозах служит идеальной приправой к рыбе, но только в сочетании с человеческой слюной и только пару минут. Перед тем, как положить в рот следующий кусок, надо снова глотнуть яду… Должен сказать, ничего вкуснее я в жизни не ел!

А я была уверена, что не пробовала ничего лучше печёной осетрины, которую нам наконец принесли. Нежное, распаренное филе, розоватое от бруснично-гранатового сока, такого пахучего, что отнимало ум, ягоды в окружении хрустящих веточек кинзы, подсушенных в печи, — всё это рождало во рту непередаваемые ощущения. После веселья каждый оттенок вкуса казался отчётливым, как никогда, и столь же упоительным.

— Что ты делал на Чакте?

— Отдыхал, — хмыкнул Мэт.

— Там же ничего нет. Одни тюлени, медведи и туман.

— Сплошной туман, — подхватил он. — Сам поднимается из недр, даже бурить не надо. Лежит на земле толстыми облаками. Поверь, это очень красиво.

Ресторан "Море Изобилия" тоже был красив, но — скучен. Ни музыки, ни артистов, ни суб-эффектов. Отличное место для одиноких медитаций над розовым тунцом, приготовленным на гриле, или сибасом с соусом из южных трав, для задушевных разговоров и долгих молчаливых взглядов глаза в глаза.

Мэт не торопясь накрыл мою руку своей, и я поняла, что ничего не имею против. Кроме одного…

— Хочу танцевать. Сто лет не танцевала.

— Ты читаешь мои мысли, — усмехнулся он.

В два счёта расплатился, и мы вышли в сгустившиеся сумерки. Кровь горела, старый город, подсвеченный цветными огнями, казался праздничным, гуляющие жители — красивыми и довольными.

На соседней улице располагался танцевальный бар "Поймай вибрацию".

— Только я там никогда не была. Я нигде не была, — и сейчас ничуть не стеснялась в этом признаться.

В баре стоял подозрительный сладковатый запах. В первом зале пили, курили, играли в бильярд и вихлялись на небольшом круглом танцполе мрачные личности в коже и заклёпках — гаечные ключи в карманах, на шеях окуляры в кожаной оправе. Должно быть, из так называемых "механиков", которые стояли за мир без магии, или говоря современным языком, без субстанции. В соседнем зале собрались на вечеринку "розочки", убеждённые, что в жизни надо видеть только милое, сладкое и пушистое. Кудлатые розовые парики, чулки в розовую полоску, розовые леденцы на палочках, и у каждого на носу огромные розовые очки.

Мы взяли по коктейлю "Сидел в росе кузнечик". Кузнечик и правда сидел — зелёный, флюоресцирующий, и в другой раз я бы не притронулась к такому напитку, но сейчас меня ничего не пугало.

— Росы тут ни капли, — уверенно заключил Мэт. — Но пробирает недурно.

На выходе он вдруг придержал меня за руку и, блеснув глазами в полумраке междверного тамбура, поцеловал тыльную сторону моей ладони.

До стоянки такси пришлось идти два квартала. Холодно не было, но свежий воздух прочистил голову, и когда мы подъезжали к клубу под названием "Дворец ритмов", я ощутила, что действие веселья заканчивается.

 

 

 

Клуб прятался в глубине небольшого сквера. Над входом в такт неслышной музыке бесновались слепящие огни. Владельцы не поскупились на добро и туман, чтобы устроить первоклассную звукоизоляцию, иначе им просто не разрешили бы держать заведение вблизи жилых домов.

Мэт спросил:

— Вальс танцуешь?

Когда-то танцевала. А сейчас...

Гремели динамики, воздух дрожал от пассажей классических "Качелей любви" Гранле-старшего в современной обработке. Я замерла на пороге "белого" зала, не зная: смогу ли? Мэт сказал в самое ухо: "Нельзя разучиться танцевать", — и обнял меня за талию.

Было странно и волнующе с головой окунуться в музыку, утонуть в общем кружении, лететь вместе со всеми, держась за Мэта, как за борт лодки, которая то взмывает над волной, то скользит вниз по искрящимся аккордам, чтобы вновь подняться на головокружительную высоту.

Любителей бальных танцев в Бежене было слишком много. Мэт сумел увести нас от столкновения с какой-то бешено несущейся парой, но я сбилась с шага, наступила ему на ногу — и вмиг остыла к вальсу.

После зала "чёрного", где свет хлестал по глазами, а барабанные перепонки рвались от тракторного рёва, нашей гаванью стал просторный "бирюзовый" зал, предназначенный для парных танцев под спокойные романтические мелодии.

Мы почти не разговаривали, и не только из-за грохота музыки. Мэт смотрел на меня, я смотрела на него, и казалось, что мы одни в темноте, разреженной призрачными сполохами, и так было всегда, и мы были всегда, и эта ночь, эти танцы, слитые в один непрерывный танец, продлятся до конца времён. Его ладони грели мне спину, а губы невзначай трогали висок или щёку. Лёгкие, почти нематериальные касания отзывались таким же лёгким томлением, и музыка обнимала, баюкала нас, как тёплый тёмный океан.

Клуб мы покинули далеко за полночь. В ушах гудел фантомный ритм, заглушая шелест деревьев над головой, бодрящий ветерок овевал разгорячённое лицо.

— Устала? — Мэт скользнул ладонью вдоль моей руки, от локтя до кисти, легонько сжал пальцы. — Хочешь, возьмём такси? Или пройдёмся?

— Пройдёмся! — я первой шагнула из-под фонарей во мрак улицы, успев заметить, как его губы тронула понимающая усмешка.

Днём казалось, что лето продолжается. Ночь всё расставила по местам. Остатки тепла, подаренного солнцем, рассеялись во мгле, клубный жар недолго согревал кровь. Голые руки покрылись мурашками, и Мэт накинул мне на плечи свой пиджак.

Город спал, укутанный одеялом тишины, фонари заглядывали в тёмные окна, и наши тени бежали по асфальту под таинственным мерцанием звёзд. Что интересно, новые туфли в самом деле не тёрли и не давили — даже после долгих танцев.

Но кажется, мы пришли…

Боковая стена самого большого в Бежене универсального магазина, сияя рекламным щитом, глядела на фасад восьмиэтажной гостиницы "Экселенца". Гостиница таращилась в ответ стеклянным глазом ярко освещённого фойе — и под этим неживым взглядом у меня на ногах выросли пудовые гири.

Не могу. Я просто не могу туда войти!

Шаг, ещё шаг…

Улыбайся, Симона.

И пиджак верни. В мужском пиджаке совсем неприлично...

Дожидаясь, пока Мэт возьмёт у портье ключ, я разглядывала огромную монстеру в кадке и убеждала себя, что до нас никому нет дела. Ни толстяку, скучающему в чёрном-чёрном кресле, ни группе желтолицых рисийцев с чёрными-чёрными чемоданами, ни сухощавой даме, уткнувшейся в чёрный-чёрный суб-ком. А сотрудники гостиницы в чёрной-чёрной униформе тем более повидали всякого.

Получалось плохо.

А потом Мэт взял меня за руку и повёл к лифту.

 

 

Серый мрамор коридора. Стук каблуков. Стаккато сердца. Шаг в полутьму дверного проёма… За спиной сухо клацнул замок, и я вцепилась в ремешок сумки, как в спасательный круг.

Из маленькой прихожей было видно, что окна комнаты выходят на рекламный щит. Бело-голубой свет озарял номер, мертвенной лужей разливаясь у наших ног.

Мэт повесил пиджак на вешалку и мягко притянул меня к себе. Его щёки и лоб отдавали потусторонней бледностью, глаза горели холодными огнями, и в них, как рыбки в аквариуме, трепетали мои отражения.

Хлоп.

Клатч стукнул Мэта по животу, и я осознала, что с силой прижимаю руки к груди.

— Ты дрожишь, как в первый раз.

Кажется он и сам понял, что шутка не удалась. Криво улыбнулся. И вдруг отстранил меня, вгляделся в лицо:

— Правда первый раз?

И что мне стоило сказать "Да"?

Может, он из тех, кто не любит возиться с девственницами.

Так нет же! Честно помотала головой.

Мэт улыбнулся. Осторожно разжал мои пальцы, стиснувшие несчастный ремешок.

— Совсем ледышка. Пойдём, налью тебе чего-нибудь согревающего.

Номер у обладателя "Кселора" и модного суб-кольца оказался вполне обыкновенный. Встроенный шкаф, стол с двумя узкими креслами, в углу у окна деревянный ящик в стиле ретро — длинные ножки, скруглённые углы, тёмная стеклянная вставка. Даже балкона не было.

Мэт не стал зажигать свет, и я мысленно сказала ему "спасибо". В неземном неоново-туманном сиянии всё казалось проще, почти нестрашно — словно понарошку.

Пока Мэт колдовал у ящика на ножках, оказавшегося баром, я стояла посреди комнаты, не зная, куда себя деть, и старательно отводила глаза от большой двуспальной кровати, застеленной тёмно-зелёным покрывалом.

Сейчас бы капельку веселья!

Но вино тоже подойдёт.

Мэт звякнул своим бокалом о мой и сказал то, что я ждала и боялась услышать весь вечер:

— За нас.

Глоток…

Он распустил галстук, бросил на кресло, расстегнул верхние пуговицы рубашки… И на этом остановился. С наслаждением повёл шеей.

Дыши, сказала я себе. И сделала второй глоток, побольше.

Щелчок пальцев — суб-кольцо отозвалось короткой вспышкой, — и из ящика полилась негромкая мелодия. Стеклянная вставка замигала огоньками.

— В бар встроен музыкальный автомат, представляешь? Этой штуке место в музее.

И песня звучала старая. Грудной, чуть надтреснутый женский голос пел о большой любви и звёздах в ночи над городом.

— За любовь и звёзды.

Мэт отпил и поставил на стол свой бокал, потом мой. Положил мои руки себе на плечи.

— Под эту музыку нужно танцевать.

Всё-таки условности — великое благо. Его объятья в прихожей смутили меня, если не сказать испугали. Но стоило назвать объятья танцем, и страх ушёл.

Мы танцевали, почти как в клубе, только сейчас под моими ладонями был не плотный пиджачный твид, а хлопок, шелковистый от примеси субстантов, и такой тонкий, что я ощущала тепло и гладкость кожи моего партнёра, упругую крепость его мускулов. И это было приятно.

— Всё-таки старые песни удивительно мелодичны, — заметил Мэт. — И Гранле был редкий мелодист.

Гранле-младший. Внук надуйского короля вальсов.

— Ты знаешь, что он был безответно влюблён в Дину Карар?

Актриса и певица. Самая яркая звезда середины нашего столетия.

— Она вышла замуж за миллионера Плойзиуса, и в честь свадьбы Гранле преподнёс ей в подарок новую песню "Все звёзды гаснут".

— Жестоко, — сказала я.

— Он сел за рояль, исполнил своё сочинение, а потом сжёг инструмент вместе с нотами. Один импульс зла — и бах!

— Серьёзно?

— Дина Карар писала об этом в своих мемуарах. Те, кто слышал песню, назвали её гениальной. Дина просила восстановить ноты, но Гранле отказался.

— Ты читал мемуары Дины Карар?

— Я полон сюрпризов, — глаза Мэта озорно блеснули.

А в сумрачной комнате звучал голос угасшей звезды:

 

Я так тебя ждала,

и ты пришёл,

Среди пустынных дней

меня нашёл,

И я тебя узнала

в тот же час,

И ночь своим плащом

укрыла нас...

 

Сейчас я ощущала всё гораздо волнительней и ярче, чем в клубе. Невесомые поцелуи на лице и шее, давление ладоней, скользящих от талии к лопаткам и обратно. Под кожей разливалось тепло, тягучее и сладкое, как мёд, и я перестала понимать, чего боялась.

Наши губы встретились. Мэт целовал не спеша, чуть покачивая меня в такт мелодии, и я закрыла глаза, растворяясь в блаженной истоме. Под веками пульсировала тьма, я падала и парила, замирая в невесомости, уступала и тянулась навстречу. Открывалась, отдавалась поцелуям, которые становились всё смелее и глубже. Что-то случилось с чувством равновесия, и я обвила руками шею Мэта, потому что боялась не устоять на ногах.

С тихим стрёкотом раскрылся замочек у меня на спине. Музыка ещё звучала, и пальцы Мэта пробежали по обнажённой коже, как по струнам. Одно воздушное касание — но меня прострелило разрядом удовольствия, как будто сорвало пробку с тщательно закупоренного сосуда. Тело выгнулось само, вплотную прижимаясь к Мэту, а он вдруг прихватил зубами мою нижнюю губу.

И всё завертелось.

Моё платье полетело в изножье кровати, его рубашка в изголовье, зелёное покрывало — на пол. Были прохладные простыни, горячий Мэт и половодье новых ощущений. Непривычных и в то же время таких естественных. Не страшно, не стыдно, а хорошо… Я и не думала, что так бывает, со мной точно нет. Я пыталась сказать об этом, не знаю зачем, но слова сгорали в огне наших поцелуев.

Кажется, Мэт не слишком поверил в мою опытность, потому что поначалу был очень осторожен. А потом… Тьма и свет понесли нас, мы летели на качелях ночи всё выше, над огнями города до самых звёзд, и Мэт вдруг выдохнул: "У тебя звёзды в глазах!.."Подписаться на автора

Глава 5. Утро

В пепельном сумраке комната казалась миражом. Смутные очертания шкафа и двери в ванную. Пещерный зев прихожей. На тумбочке — тёмное пятно хронометра с болотными огнями часов и минут.

Сознание ещё пребывало в полусне, голова гудела, свинцовые веки норовили сомкнуться вновь. И что меня разбудило — в такую-то рань?..

Неожиданно цифры на табло обрели чёткость.

Ничего себе рань — десятый час!

Но почему так темно?

С трудом перевернулась на другой бок, чтобы посмотреть в окно. Взгляд упал на вторую тумбочку с таким же хронометром — и меня словно молнией прошило! Увиделось: вот я устраиваю голову на груди Мэта, улыбаясь мысли, до чего уютно, оказывается, засыпать в мужских объятьях. Смотрю сквозь ресницы, как свечение из окна серебрит надпись "Ариго" на ярлычке под воротом его рубашки, как рассеянно мерцают цифры сквозь тонкую ткань.

Это моя рука зашвырнула рубашку на тумбочку, прямо на хронометр…

О Святое Облако!

Я с головой нырнула под одеяло, свернулась в клубок и крепко зажмурилась.

Что я наделала!

Ради вида на жительство… с незнакомым мужчиной… да ещё в удовольствие!..

Память ехидно подбрасывала всё новые подробности минувшей ночи — так следователь предъявляет преступнику неопровержимые улики. А тело, коварный свидетель, с готовностью подтверждало: было, было, не пригрезилось.

Я забилась глубже и затихла, боясь шевельнуться. Лучше задохнусь, чем посмотрю в глаза так называемому мужу!

Постой, а где он, собственно говоря?

Муж.

В постели рядом со мной никого не было...

Точно?

Я высунулась наружу.

Точно!

Окинула взглядом комнату, с замиранием сердца ожидая, что сейчас из ванной появится мускулисто-поджарая фигура в капельках влаги на загорелой коже и с полотенцем вокруг бёдер, а то и без него. Но из-за тонкой двери не доносилось ни звука — сколько я ни напрягала слух.

Стоп. Где моя одежда? Точно помню, что платье свисало со спинки кровати, на полу валялись колготки и… неважно. Куда всё подевалось?

Номер выглядел готовым к приёму новых жильцов — во всём, кроме разобранной постели.

Ничего лишнего. Ничего личного. Разве у Мэта… у инспектора Даймера не должно быть чемодана, каких-то вещей?

Его воздухоход в час. Или раньше? Может, он уже съехал, прихватив, потехи ради, мою одежду, купленную на его деньги, а меня… оставил расплачиваться за номер?!

 

 

Со стороны входной двери что-то подозрительно лязгнуло, и я облилась холодным потом. Однако звук не повторился. Возможно, кто-то случайно задел ручку, проходя мимо...

Меня сбросило с кровати, как пружиной. Судорожно кутаясь в одеяло, я выглянула в прихожую, распахнула дверь в ванную. Пусто! Проверить в шкафу? В голове нарисовалась иррациональная картина связанного инспектора с кляпом во рту…

Я дёрнула дверцу — и чуть не расплакалась от облегчения. Моё платье висело на плечиках рядом с мужской рубашкой. Внизу — мои туфли и небольшая дорожная сумка красно-коричневой кожи. Сбоку, на полке — мои колготки и бельё, всё аккуратно сложено и в полной сохранности.

Одеяло сейчас же полетело на кровать. Так воин картинным жестом сбрасывает плащ перед решающей битвой. Я сгребла в охапку своё имущество и кинулась в ванную. Там хоть запереться можно.

На полочках нашлись мыло, гель для душа, зубная паста… А ещё щётка и расчёска. Мгновение я колебалась. Но после того, что произошло ночью, о каком "негигиенично" может идти речь?

Полотенца были ещё влажными.

Значит, Мэт Даймер успел помыться, одеться, прибрать в комнате, задёрнуть портьеры так плотно, что утреннему свету не осталось ни единой лазейки, — а я не проснулась.

Последний взгляд в зеркало: вид бледноватый, но вполне пристойный, если не считать лёгкой припухлости губ и век. Спать мне пришлось всего ничего...

В коридоре то и дело слышались шаги, голоса, характерные звуки, с которыми горничные перемещают тележки для утренней уборки.

Главное, не суетись, Симона. Не озирайся, шагай уверенно. И не забывай повторять: "Я в рабочем режиме, иду на деловую встречу. На мне деловое платье, и у меня деловая встреча".

В холле кишел народ. За стойкое портье дежурили трое в чёрных фирменных пиджаках — мужчина и две женщины. Женщины были заняты с постояльцами. Мужчина, казалось, не спускал с меня глаз. Сейчас окликнет: "Из какого вы номера?" И напустит охрану...

Спас меня посыльный из цветочного магазина. Вошёл через боковую вертящуюся дверь с букетом крупных белых цветов необычного вида и обратился к свободному портье. В эту дверь я и вышмыгнула, словно белка из силка.

В вышине синело небо, мир был прекрасен и по-утреннему юн. Жаль, мою сторону улицы накрывала тень гостиницы — обочину дороги, клёны вдоль неё и тротуар. Зато противоположная сторона купалась в солнце: задорно сверкали витрины магазинчиков и кафе, жёлтые стены домов смотрелись ярко и весело, календула на окнах радовала глаз. Хотелось туда, к свету и теплу. Но в воздухе плыл аромат свежей выпечки, и я обнаружила, что зверски голодна.

Шагах в тридцати дальше по улице располагался отдельный вход в гостиничный ресторан, из окошка торговали сдобой только из печи. Рогалики, крендельки, румяные пышные булочки. Самая дешёвая — пять гольденов. Да уж.

Я встала под деревом, делая вид, что вовсе не раздумываю о том, стоит ли трёхмесячный вид на жительство, добытый дорогой ценой, маленького праздника живота.

Борясь с соблазном, перевела взгляд на противоположную сторону… О нет!

Вдоль по улице, улыбаясь своим мыслям и беззаботно размахивая тонким портфелем, шёл Мэт Даймер. Остановился на углу, прищурился на солнце — пиджак нараспашку, свободная рука хулигански засунута в карман брюк.

Как жаль, что я сильфида, а не дриада — настоящая. Слилась бы сейчас с древесным стволом. Или червячком зарылась под корни. Или взлетела воробушком…

Ничего этого я сделать не могла, и от напряжения невольно закусила губу — губа горячо запульсировала, напоминая... Нет-нет, не хочу об этом думать!

Даймер взлохматил пятернёй волосы и двинулся через улицу — к вертящейся двери, из которой только что вышла я. Вид довольный, будто выиграл миллион в лотерею.

О магические предки, сделайте так, чтобы он был сыт и не прельстился запахом булок!

В двух шагах от входа инспектор помедлил, повернув голову в сторону окошка, затем бросил взгляд на часы и решительно вошёл в гостиницу.

В следующую секунду я уже летела вверх по улице — и перевела дух только под козырьком остановки человековоза.

Мой девятый номер подошёл через пару минут. Усаживаясь у окна в полупустом салоне, я торжественно пообещала себе, что сотру из памяти прошедшие сутки, как страшный сон.

Но общественные рельсовые человековозы — транспорт медлительный, и на следующей остановке меня осенило: Даймер знает, где я живу! Вряд ли, конечно, бросится разыскивать, он получил, что хотел, но поостеречься не мешает.

В общем, вместо общежития я отправилась на Утиные пруды. В ларьке под вековым дубом купила внушительный кусок пиццы с ветчиной и морс в бумажном стаканчике. Всё вместе гольден семьдесят. Желудок, изнывающий от пустоты, проглотил добычу прямо на ходу, мурлыкнул и смежил глазки. А я пошла гулять.

Я любила этот парк. Он не поражал воображение, но в нём были уютные аллеи, весной цвели черёмуха и шиповник, а в пруду, затенённом ивами, плавали утки с крапчатыми шейками.

Пригревшись на солнечной скамейке у самой воды, я клевала носом до часу дня — чтобы наверняка. Затем встала и побрела в общежитие с одной мечтой: растянуться на своей простенькой казённой кровати и проспать сутки без перерыва.

 

Не успела вставить ключ в замочную скважину, как дверь апартамента распахнулась и Сюзанна с трагическим вскриком "Где ты была?!" втянула меня внутрь.

Я была готова к чему угодно, но быстро оглядев комнату, облегчённо выдохнула. Потолок не рухнул, к нам не подселили дюжину соккийцев, за пологом не прятались вооружённые приставы департамента по делам переселенцев, и призрак Мэта Даймера не реял в воздухе, вопрошая: "Кто брал мою расчёску и оставил на ней свой волос?"

Тогда отчего подруга не в себе?

— Симона, езжай скорей! Вдруг успеешь. Ох, нет! Поздно…

Метнув взгляд на настенный хронометр, Сюзанна заломила руки.

— Он так ждал, так ждал! До самого упора. Я думала: всё, никуда не полетит!..

— Кто? — шёпотом спросила я.

— Твой муж! Такой лапочка. Смотри!

Она обернулась к полированному столику, накрытому потёртой клеёнкой с подсолнухами. На этом столике мы готовили, за ним обедали и писали письма домой. Сейчас в самом центре в банке из-под маринованных огурцов красовался букет великолепных цветов. Крупные белые лепестки с волнистыми краями, малиновые сердцевины с длинными мохнатыми столбиками в жёлтой пыльце…

Мэт был здесь. Ждал меня. Принёс цветы. Хотя ему совершенно незачем мне угождать — теперь.

Вспомнилась мальчишеская улыбка на его лице и как он шёл по солнечной стороне улицы, пока я жалась в тени...

Странно. А где запах? От такого букета вся комната должна благоухать!

— Это гибискус, — сказала Сюзанна. — Он не пахнет.

Дома она училась на инженера-металлурга, но в Джеландии мечтала стать флористом.

— У него тычинки переходят в пестик, поэтому серединка такая вытянутая... Ой, совсем забыла!

Сюзанна схватила с подоконника бумажный пакет почтовой службы Чехара — мятый, потрёпанный, но всё ещё крепкий. В этом пакете она хранила документы.

— Вот!

На стол выпали три банкноты достоинством по сто гольденов.

— Подожди, — бормотала Сюзанна, запустив руку внутрь. — Сейчас…

Она говорила что-то ещё, но я не слышала. Все звуки отдалились, как будто меня накрыли стеклянным колпаком. Горло сдавил жгучий спазм, коричневато-серые бумажки перед глазами начали медленно расплываться.

Вот как, значит? Плата за услуги…

Поверх банкнот шлёпнулся длинный глянцевый конверт, перечёркнутый слоганом "На крыльях ветра!" Следом порхнул вырванный из блокнота листок, исписанный торопливым почерком:

"Жду в порту. Если не успеешь, вот деньги на билет. Вещи брось, купим на месте".

Дальше шли ком-код и адрес в Чуддвиле.

Я с трудом проглотила кислую слюну.

"Вещи брось…"

Не зря наши моралисты называют джеландские временные браки узаконенным развратом.

Он ведь ничего не терял. Если только не собирался в эти три месяца жениться по-настоящему. Но ему мало одной ночи. Он хочет получить меня в своё распоряжение до конца срока — или пока не надоест.

— Не расстраивайся, Сим! — подруга погладила меня по плечу. — Полетишь завтрашним рейсом. А старый билет можно сдать. Скажешь, форс-мажор, тебе тридцать процентов вернут. Ой, погоди, тут ещё одна штучка была... — она вытряхнула из пакета чёрный замшевый мешочек. — Что там, интересно?

Надеюсь, пыльца сонного дерева. Чтобы проспать сто лет и проснуться, когда Мэта Даймера уже не будет на свете.

Но подруга так и приплясывала от нетерпения, и я махнула рукой:

— Вскрой сама, если хочешь.

Через пару секунд на розовую ладошку Сюзанны с металлическим шелестом ссыпалась тоненькая белая цепочка — и оказалась браслетом с парой синих подвесок-капелек.

Да уж. Пожалел муженёк бриллиантового колье.

— Ой, миленький какой! — взвизгнула Сюзанна, разглядывая браслет на фоне окна. — Серебряный, наверно. А сердечки сапфировые. Прелесть!

Сердечки? Я даже не поленилась взглянуть. И правда: мелко огранённые стекляшки, крохотные, как рисовые зёрна, имели форму сердец.

Пошлость какая! И к платью не подходят.

Зато Сюзанна была в восторге.

— Ох, Сима, повезло тебе! Такой видный мужчина. И с выдумкой!

От непрошеных воспоминаний о ночных выдумках Мэта Даймера меня окатило жаром.

Пока я восстанавливала дыхание и душевное равновесие, Сюзанна перешла от браслета к букету.

— Гибискус — это так романтично! — щебетала она. — В природе цветёт всего один день, поэтому считается символом недолговечной красоты и мимолётного очарования.

— Мимолётного, говоришь?

Сюзанна в испуге прижала ладошку ко рту, но быстро нашлась:

— На языке цветов гибискус означает признание в любви с первого взгляда!

Я не удержалась от кривой гримасы, но Сюзанна уже вошла в раж:

— Гибискус вызывает страсть и привлекает женихов в дом девушки. В Хании его вплетают в свадебные гирлянды. Правда, некоторые говорят, что гибискус, наоборот, прогоняет мужчину из семьи, вызывает ссоры и распри. А если цветок распустился зимой, значит, дома кто-нибудь умрёт. Ой!

Я громко хмыкнула, и Сюзанна замахала руками:

— Не слушай меня, дуру! Это всё суеверия. Чай из гибискуса очень полезный, нам на курсах рассказывали.

А что? Хорошая мысль!

— Вот и завари из него чай, чтобы добро не пропадало.

Смотреть на эту красоту тошно.

Но Мэт Даймер подал мне хорошую идею. Даже две идеи.

Самый надёжный способ остаться в Джеландии — выйти замуж за местного. По-настоящему. Бессрочно. А где лучше всего искать мужа? В стольном граде Чуддвиле!

Глава 6. Столица полна неожиданностей - 1

В офис предприятия "Оси и шестерни", производящего запчасти для детских колясок, я пришла за полчаса до собеседования. И поняла, что опоздала. На подступах к двери с табличкой "Приёмная" сидели уже человек двадцать, и судя по терпеливо-отрешённым лицам, сидели давно.

Даже в башне концерна "Шиллингер" не было столько народу.

Причина очевидна. Шиллингеры предлагали переводчику с татурского восемьсот шестьдесят гольденов, а компания "Талхар и сын", владеющая "Осями и шестернями", сулила тысячу сто в качестве стартового оклада.

И всё же я предпочла бы Шиллингеров. Не потому, что они заседали в Совете Тринадцати, а их фамильный небоскрёб, самый высокий в Чуддвиле, сверкал в лучах солнца, как драгоценный кристалл. Имя татурского переселенца Вечи Талхара, чурила по национальности, упоминалось в признаниях Ругги Тачки. Подробностей я не помнила, но так или иначе, Талхар имел отношение к преступному миру, и работать на него, даже за хорошие деньги, было плохой идеей.

Впрочем, выбирать не приходилось. Поэтому я вежливо поздоровалась и спросила, кто последний.

Отозвался худосочный паренёк — с самого конца длинного ряда стульев.

В ту же секунду белокурая женщина в сером деловом костюме, сидевшая почти у самой двери, подняла голову от разложенных на коленях бумаг.

— Симона!

Я узнала её только по голосу, вернее по радостному взвизгу. Не могла эта строгая прилизанная дама в узких очках быть вечной растрёпой и егозой Марленой Шумски! Или могла?

Марлена-не-Марлена живо повернулась к своему соседу, лысоватому бородачу лет сорока:

— Вы не пересядете? Мы с подругой давно не виделись!

Марлена, она самая. Её повадка.

— Э-э… — замялся бородач. — Вообще-то я третий в очереди.

Он действительно сидел третьим, Марлена — второй.

— Вашу очередь никто не отнимает, уважаемый, — ринулась в атаку Марлена. — Хотя как мужчина могли бы и уступить девушке. Симона, иди сюда! — и снова соседу: — Какая вам разница, где сидеть? Вы же один! Всё равно до начала ещёкуча времени…

Напрасно я отнекивалась, под напором Марлены и гора не устоит. Бородач был изгнан, я — силой усажена на почётный третий стул. И всё это под любопытными и неодобрительными взглядами остальных претендентов на вакансию.

С особым возмущением смотрела высокая сухая женщина в тёмно-зелёном, занимающая первое место у двери. Она даже буркнула себе под нос что-то вроде "Понаехали тут…" По-джеландски, что интересно. В то время как Марлена с бородачом препирались на родном языке.

И в голову не могло прийти, что работой у предпринимателя-переселенца соблазнится кто-то из местных. С другой стороны, если бедняжку угораздило выучить татурский, куда ей деваться?

— Молодец, что выбралась! Мужа нашла?

Марлена понизила голос почти до шёпота, но избавиться от внимания скучающей очереди было не так просто. Двадцать пар ушей ловили каждое наше слово.

Ладно, господа хорошие, желаете подробностей? Будет вам! Проигнорировав вопрос Марлены, я пустилась в обстоятельный рассказ о том, как объехала пять пансионов в пригороде Чуддвиля в поисках комнаты подешевле.

Стрелка настенного хронометра ползла к двум, подходили новые соискатели, задавали вопросы. Завязался общий разговор, и мы с Марленой спрятались за гулом голосов, как за щитом.

— Это моё шестое собеседование, — тихо призналась я.

Честно говоря, за две недели, проведённые в Чуддвиле, у меня так накипело, что просто язык зудел с кем-нибудь поделиться.

Положение складывалось аховое. Раз я теперь замужем за джеландцем, пособие мне не положено. Вернее, положено — обычное, по безработице, но за ним надо обращаться, а обращение обязательно проверит департамент по делам переселенцев. Тут-то и вскроются все нюансы моего так называемого брака.

Значит, обойдусь без пособия, решила я. Личный идентификатор даёт право свободно перемещаться по территории Джеландии и наниматься на работу. Если понравлюсь работодателю, — а я понравлюсь, я же отличный специалист! — он за меня поручится. Получу годовой вид на жительство, буду его продлевать, а через пять лет мне уже никакие поруки не понадобятся. И с новым замужеством можно не спешить.

Отличный план. Потенциальные наниматели в пляс пустились от восторга!

— У Шиллингеров меня почти взяли. Но увидели, что вид на жительство краткосрочный, и сразу на попятную. Ваша квалификация, говорят, нас устраивает, но мы не можем позволить себе расходы на поручительский взнос. Представляешь? Это Шилленгеры не могут себе позволить! А зачем, когда у дверей десять безработных переводчиков, и за них государству платить не надо…

Или даже не десять, а тридцать. Стулья вдоль нашей стены кончились, и новые претенденты усаживались напротив.

— Боюсь, здесь мне тоже не светит. Если в ближайшее время никуда не устроюсь, придётся спать под забором и собирать объедки в мусорных баках.

Жизнь в столице недёшева, а от щедрот так называемого мужа осталось меньше ста гольденов. Кстати, вот ещё забота: надо вернуть инспектору деньги, но где их взять?

— А давай пока к нам! — Марлена сдвинула очки на кончик длинного носа. Зрение у неё всегда было отменное. — Мы с Харальдом издаём газету для татурцев. Он у меня техновидец, не очень сильный, но во всяких суб-штуках сечёт будь здоров! Из старого хлама настоящий посылатель собрал. Нам бы ещё печатный станок... В общем, газета называется "В своём кругу". Здорово придумано, да? Советы переселенцам, рассказы о Джеландии. "Страна сбывшихся желаний" и всё такое. Нам тут местный историк статью накатал — про войну за Стеной и про создание республики.

Марлена сгребла с колен листы с машинописным текстом и сунула мне.

— Я бы сама перевела, но у главного редактора дел по горло, сама понимаешь... Восемь гольденов за лист. Да, мало, но это пока. Я сейчас набираю рекламодателей. Через год авторы в очередь будут стоять!

Это вряд ли — коль скоро главный редактор ищет работу по найму. Но листки я взяла. В моём положении двадцать четыре гольдена могут спасти от голодной смерти.

 

 

На хронометре было уже десять минут третьего. Очередь начала волноваться. Мой слух выхватил из общего гомона чьи-то слова:

— ...я думал, речь о технических переводах. Инструкции, спецификации, может быть коммерческие документы. Но быть личным переводчиком господина Талхара… Не уверен, что это по мне.

Марлена наклонилась к моему уху:

— Сказал бы просто: боюсь не справиться.

Постой, постой!

— Так им нужен личный переводчик?

— Ты что, не знала? — удивилась Марлена.

— В объявлении этого не было.

— Ну, они не хотят афишировать. Всё-таки господин Талхар двадцать лет в Джеландии, а язык так и не освоил. Он вообще человек со странностями. То месяцами из дома не выходит, то пускается во все тяжкие.

Я даже не стала интересоваться, откуда ей это известно. Что-что, а добывать информацию Марлена умела.

— А почему собеседование проходит на фабрике колясок? — вопрос задала из чистого любопытства. — В смысле, запчастей.

— А почему нет? У Талхаров ещё два предприятия. Одно выпускает сливные бачки для общественных туалетов, другое секс-игрушки, — Марлена хихикнула. — Думаешь, лучше было устроить встречу на фоне имитаторов сама знаешь чего? Хотя могли бы в ресторан пригласить. Ресторанов у них целых пять штук. Плюс автосервис, звероферма, ещё что-то. Не Шиллингеры, конечно, но…

Она вдруг замолчала и вытянула шею, вглядываясь в конец длинного коридора.

Со стороны лестницы донёсся решительный и твёрдый стук каблуков. Злой, я бы сказала. Из проёма, ведущего в маленький холл, вырвалась женская фигурка и устремилась вперёд с неотвратимостью курьерского состава. Всё ближе, ближе… Каблуки уже не просто стучали по полу, а грохотали отрывисто и грозно, как выстрелы. Или как удары молотка, вгоняющего гвозди в крышку гроба. Чьего, хотелось бы знать?

Очередь затихла, соискатели дружно повернули головы, таращась на возмутительницу спокойствия. Молодую, довольно высокую, с высветленными до белизны кудрями, кукольным личиком, ярким капризным ртом и пышными формами, подчёркнутыми облегающим костюмом из розовой в серую клетку шерсти. Пальчики с алыми ноготками прижимали к крутому бедру чёрную то ли папку, то ли сумочку-кошелёк.

От незнакомки так и разило праведным гневом. Богиня мщения в чулочках сеточкой! Сейчас начнёт метать молнии, усыпанные стразами…

Красотка обдала нас ветерком с запахом приторно-сладких духов, с лёту дёрнула ручку и скрылась за вожделенной дверью с надписью "Приёмная". Никто и ахнуть не успел.

Высокая женщина в зелёном, номер первый в очереди, возмущённо открыла рот. И закрыла. Ну да. Гламурная надушенная фифа, для которой не писаны правила, меньше всего походила на переводчицу, ищущую места.

Так это её мы ждали? Это она будет решать, кто из почти трёх десятков человек получит работу у господина Вечи Талхара?

Словно в ответ, за дверью послышались голоса, пронзительный женский и глухой мужской. Говорили на повышенных тонах, то есть попросту ругались, но слов было не разобрать. Один раз мне послышалось: "Обещал… бриллиантовое… как у Мойры…" Потом сердитое мужское бу-бу-бу.

Снова застучали каблуки, раздался визгливый выкрик: "Никуда я с тобой не поеду!" Дверь приёмной с грохотом ударилась о стену. Красотка вылетела в коридор, как ядро из пушки, и понеслась прочь, явно стремясь пробить пол своими высоченными шпильками.

За ней выскочил молодой брюнет в распахнутом пиджаке с накладными плечами и сдвинутом на сторону галстуке.

— Джекки! Вернись, кому говорю!

Красотка выкрикнула слово, не подобающее нежным девичьим устам, и прибавила шагу.

— Джекки! — рявкнул мужчина, но вдогонку не кинулся.

Просто смотрел вслед, пока не стих цокот каблуков. Затем встряхнулся и обвёл безумным взглядом оцепеневших соискателей. Я втянула голову в плечи.

— Ты! — мужчина ткнул пальцем в Марлену. — Встань!

Она медленно подчинилась, не сводя с грубияна округлившихся глаз.

Угол его рта недовольно дёрнулся, смуглый палец переместился мне под нос.

— Ты!

И я уже на ногах — будто кто за шиворот потянул.

Короткая пауза. Движение зрачков вверх-вниз, как по измерительной линейке.

— В кабинет!

Женщина в зелёном вскочила с места.

— Я первая! Я занимала!

Дверь захлопнулась, оборвав её протесты.

Мы миновали приёмную с безмолвной секретаршей и очутились в просторном кабинете.

Брюнет вновь смерил меня взглядом с ног до головы.

— Повернись.

Поморщился.

— Джеландский хорошо знаешь?

— В совершенстве, — промямлила я.

Преувеличение, конечно. Даже родного языка в совершенстве не знает никто. Но сейчас явно не подходящий момент для сомнений.

— Ну-ка, скажи что-нибудь этакое, — потребовал брюнет.

Сам он говорил по-джеландски без акцента, но я была уверена, что передо мной татурец, причём с долей чурильской крови. Скуластое лицо, оливковый оттенок кожи, широкие крылья носа, жгучий взгляд с опасным бандитским прищуром.

Что-нибудь этакое, значит...

— И где твоё совершенство? — брюнет вдруг хищно ухмыльнулся и вскинул руку с растопыренными пальцами, явно примеряясь к моей груди.

— Нет!

Я отпрыгнула к двери. Чувствительно ударилась спиной о косяк, зато странный гипноз, сковавший сознание, развеялся без следа.

— Что вы себе позволяете? Я пришла устраиваться переводчицей, а не девушкой по вызову! Тронете меня хоть пальцем, будете иметь дело с полицией!

В Джеландии с этим строго. Никаких домогательств на рабочем месте.

— Бойко лопочешь, — маньяк сверкнул крепкими белыми зубами. — И выговор прямо чуддвильский. Значит, так, — его голос зазвучал жёстко, по-деловому. — В семь часов я еду на приём к Даймерам. На юбилей концерна. Поедешь со мной, будешь изображать мою невесту, коренную джеландку. Настоящую леди, понятно? Справишься, место переводчика твоё. И к окладу я три сотни накину.

Он подтянул к себе папку, лежавшую на внушительных размеров столе.

— Глаза чего жёлтые? Больная?

— Я анимат. Бывает иногда.

Что это от нервов и с анимой не связано, всяких хамов не касается.

"Всякий хам" кивнул, бросив на меня задумчивый взгляд, и достал из папки лист плотной бумаги с лёгким жемчужным налётом. Проявитель.

— Приложи руку.

Мгновение я раздумывала.

Но кто не рискует, тот не пьёт игристого. И не получает работу в обход тридцати кандидатов.

С силой прижала ладонь к бумаге, мысленно досчитала до десяти и отняла. На листе проступил базовый оттиск моего личного идентификатора: крохотный светописный портрет и десяток строк текста. Расширенный оттиск имеют право получать только правоохранительные органы и адвокаты с особой лицензией.

— Симона Бронски-Даймер… — прочёл брюнет. — Даймер?!

— Не из тех Даймеров! Фиктивный брак ради вида на жительство.

— А-а, — с пониманием протянул мой будущий работодатель.

Ему, в отличие от господина инспектора, не потребовалось объяснять, зачем это нужно и сколько стоит.

— Короче. Сегодня вечером будешь Моной Даймер. Чтобы никаких Бронски! Меня будешь звать Элом и на ты. Ясно?

— Да, Эл.

Ох, во что я ввязываюсь?

— Вообще я Мирэле Талхар, — соизволил представиться он.

Родственник? Уж не вторая ли половинка названия "Талхар и сын"?

— На приёме надо будет переводить?

— Не в этот раз. Мой отец не любит светские сборища. Так что просто идёшь и развлекаешься. Да, и наденешь эту цацку, раз Джекки она не приглянулась.

Мирэле-Эл не глядя махнул рукой, и я заметила на краю стола плоскую чёрную коробочку. Ту самую "папку", что принесла с собой оскорблённая красотка. Из раскрытого нутра посверкивали красные глазки рубинов.

В груди родился беззвучный смех. Всё-таки мужчины — странные создания. Зачем дразнить девушку бриллиантовым колье, если заведомо собираешься отделаться чем-то подешевле?

Уверена, я ничем не выдала своих мыслей. Но Талхар-младший вдруг скользнул по мне задумчивым взглядом.

— Ничего, — произнёс негромко, будто рассуждал сам с собой. — Поролону подложим, и будет в самый раз.

 

 

Десять минут спустя большой чёрный "хищник" вывез нас за ворота предприятия. За рулём был водитель с крутыми плечами и круглым затылком, Талхар-младший развалился на заднем сидении рядом со мной — как дикарский князёк на звериных шкурах. Кто знает, что взбредёт ему в голову? Стёкла у машины тонированные. А у меня при себе ничего, что могло бы послужить оружием.

Разве только… ножнички! С чудесными острыми кончиками. Жаль, в чехле — и наверняка завалились на самое дно сумки. Шариковая ручка ближе. Это почти как спица, правда тупая и короткая. К подкладке внутреннего кармашка приколота булавка, но что можно сделать булавкой? Только разозлить. Есть ещё ключ от комнаты, некрупный, зато тяжёленький…

К счастью, Элу-Мирэле было не до меня. Он хмуро глядел в окно — наверное, горевал о своей Джекки, и я наконец рассмотрела, что в душе он цверг.

Цверги в родстве с гномами, но встречаются гораздо реже. У Лаврентиуса сказано, что гномы бывают разными — и жуликами, и скрягами, и героями, и весёлыми добряками. Я сама не раз в этом убеждалась. А для цвергов учёный муж не нашёл ни одного лестного слова. Алчны, жестоки, коварны, похотливы — вот и всё. Не знаю, сколько в этом правды. За всю жизнь я видела пятерых или шестерых цвергов и ни с одним близко не общалась.

Сам Лаврентиус любил повторять, что анима направляет человека, но не правит им. Может, у Мирэле Талхара коренные пороки цвергов смягчались широтой чурильской души?

"Хищник" выехал из старого промышленного района, где половина производственных корпусов были перестроены под клубы, выставочные залы и пансионы. Попетляв по улочкам исторического центра, остановился у трёхэтажного здания в позднем колониальном стиле. Бурый кирпич, кованые балконы, чинность и благопристойность в каждой детали.

И в голову не могло прийти, что эта респектабельная оболочка таит в себе карнавальную начинку, от которой сразу зарябило в глазах. Яркие драпировки, штанги с вешалками, манекены, пёстрые наряды, несметные рулоны тканей, перья, тесьма, кружево, блёстки, ленты.

Заправляла в этом швейном хаосе рыжая особа неопределённого возраста, наряженная в чёрную пачку и чёрно-белый корсаж, уместный на подмостках кабаре лет сто назад. Или в борделе, где увлекаются ролевыми играми…

— Виви, крошка! — развязно воскликнул Талхар. — Цветёшь, как роза!

— Эл, малыш! — сипло пробасила в ответ рыжая. — Где ты пропадал? У нас всё готово!

И они расцеловались как родные.

Затем крошка Виви обернулась и гаркнула во всю глотку:

— Люсинда, тащи жар-птицу!

Взгляд её неожиданно жарких чёрных глаз пригвоздил меня к месту.

— Эл, проказник, это же другая девушка!

— Другая, — кивнул Талхар. — Но платье-то ей пойдёт?

— М-м… Не уверена.

Доставили предмет дискуссии.

Это действительно была жар-птица. Пламенно-золотая, сверкающая, в перистых узорах, которые ссыпались на подол бахромой из шёлка и стекляруса. Ослепительное платье, в прямом смысле. И до жути откровенное. Пляжный костюм, и тот скрывает больше.

— Идёмте в примерочную, дорогая, — вздохнула Виви, всем своим видом показывая, что это пустая затея.

Я была с ней полностью солидарна. "Жар-птица" мне явно не по размеру, тут нужны выдающиеся стати — как у Джекки. А главное... я просто это не надену! Ни за что.

Значит, прощай вакансия?

— Простите, господин Талхар, — Эла пока отложим в сторонку. — У вас в приглашении указана форма одежды?

— Дресс-код? — он похлопал себя по карманам. — А леший его знает... На, смотри!

Мне в руки прыгнула открытка из дорогого мелованного картона.

— Что ты хочешь там выискать? Ясно же, мужикам смокинги, бабам платья в пол. Вырез поглубже, побрякушек побольше.

Виви прищёлкнула языком и пробормотала что-то на незнакомом мелодичном языке, с досадой тряхнув огненной шевелюрой. Неужели ей не объяснили цель заказа?

Так. Мирэле Талхар плюс один… Время… Место… Вот оно: "чёрный веер"!

Я никогда не бывала на настоящих светских раутах, но мне случалось делать переводы для глянцевых журналов, и мама о многом рассказывала.

— Мне жаль, господин Талхар, но для приёма "чёрный веер" нужно что-то более классическое. Особенно, если вы хотите, чтобы я выглядела, как леди.

А этот лоскуток огня хорош для ночного шоу в театре варьете или для эротической комедии из жизни отдыхающих. Принцесса Южного острова танцует танец страсти на горячем песке…

Мирэле насупился так грозно, что всё желание смеяться пропало.

— Ты мне не указывай!

— Она права, Эл, — вмешалась рыжая. — Не горюй, подберём что-нибудь из проката. А это платье… эх, красота какая! Пригодится ещё.

Следующие три часа слились в изнуряющую круговерть. Я перемерила два десятка платьев и дюжину пар обуви; меня опрыскивали, осыпали порошками, облучали, обдували, обдавали жаром и холодом, мазали, чесали, завивали.

Последнее точно было лишним. Готовясь к поискам работы, я не пожалела денег на маникюр и стрижку. Выбрала универсальное каре — просто, удобно, стильно.

— Скучно! — заявила Виви, отдавая меня в руки своей помощницы-парикмахера.

Наконец мучения закончились, и меня вывели в мастерскую, где прохлаждался Эл.

— Принимай работу.

Мой наниматель успел съездить по делам и сменить тёмно-коричневый костюм в крупную полоску на смокинг и галстук-бабочку. Выходной наряд придал благородства его разбойничьей наружности. Так мог выглядеть пират, явившийся с корабля на бал, — не забыв прикрыть брызги крови на рубахе бархатным сюртуком.

Я встала перед зеркалом, стараясь не нервничать под его оценивающим взглядом. В конце концов, мне тоже любопытно, что получилось.

Не так плохо, как я опасалась. Виви знала своё дело.

Длинное синее платье с открытыми плечами и красным пояском, шапка волнистых волос неродного шоколадного цвета с медным отливом, яркий, но не кричащий макияж. С ним лицо стало выразительнее, глаза глубже. Эффектная девушка, чем-то похожая на меня. Но не я. Не Симона Бронски, а Мона... Даймер.

Возможно, это мой шанс?

Приём ожидается многолюдный, иначе пират Талхар не получил бы приглашения. Вдруг кто-то из гостей обратит внимание на почти настоящую джеландскую леди, которая очень нуждается в настоящем джеландском муже?

— Как-то пресновато, — Талхар-младший скривил губы.

Ничего себе, пресновато!

В кладовых Виви не было скромных и закрытых платьев. И туфель на низких каблуках. Меня поставили на такие шпильки, что мы с Элом сравнялись в росте.

Его это не смутило.

— Пройдись-ка.

Я продефилировала от раскройного стола до гладильного станка, стараясь не раскачиваться, как неумелый циркач на ходулях. И видимо, мне удалось. Эл замер на месте. В его взгляде медленно разгорались угли, словно кто-то ворошил кочергой на дне чёрных, как сажа, глаз. Только бы не дошло до пожара…

Где мои ножнички?

Увы, под рукой не было даже булавки — сумка осталась в примерочной.

Я отступила к гладильному станку, покачнулась, будто потеряв равновесие, и неловко схватилась за стойку отпаривателя. Вся конструкция с грохотом полетела на пол.

— Простите, ради пяти чудес! Каблук подломился!

Мой наниматель встряхнулся по-собачьи, моргнул раз, другой. И вспомнил наконец, что ему нравятся совсем другие девушки.

Виви подала мне сумочку с драгоценным бантом, набросила на плечи шёлковый плащ-пелерину. Промозглым осенним вечером не согреет, зато спасёт от бесцеремонного разглядывания.

— А веер где? — брови Талхара-младшего сошлись над переносицей.

Мы с рыжей переглянулись.

— Эл, это просто название. Веера давно не носят, только галстуки*.

Ответила Виви, но злой взгляд Эла почему-то достался мне. Скользнул по плащу, укутавшему фигуру покровом тайны, и превратился в едкую ухмылку.

— Да-а, без поролона не фонтан... Короче, едем!

 

* В нашем мире "чёрному вееру" соответствует дресс-код "чёрный галстук".Подписаться на автора

Глава 7. Столица полна неожиданностей - 2

К фамильному небоскрёбу Даймеров нас доставил уже не "хищник", а самый настоящий лимузин, убранный красным деревом и белой кожей, длинный, как общественный человековоз, и важный, как породистый индюк. На улице моросило, кругом шумел и сверкал Осьминог, самый фешенебельный район делового центра Чуддвиля, и брызги на стекле искрили всеми цветами радуги.

Имя своё район получил не от балды. С четырёх гектаров земли, зажатых между рекой Чудинкой и Аркой Желаний, тянулись к звёздам восемь из тринадцати главных башен города. По этим башням любители мистики и лёгких денег рисовали на плане города магические фигуры, отмечая пересечения линий жирными крестами. Ходило поверье: всякого, кто в нужный день и час очутится на этих крестах… то есть в этих местах, осияет свет Великой Джеландской Мечты. Счастливчика ждёт небывалый успех в делах, бешеный карьерный взлёт, выгодная женитьба или просто крупный выигрыш в лотерею. Словом, богатство.

На улицах Осьминога частенько видели чудаков, застывших посреди спешащей толпы. В газетах писали, что некоторые не сходят с позиции сутками и падают в обморок от изнеможения. Недавно полиции велели гонять "мечтателей", чтобы не застаивались…

Дождь стал сильнее. Представительские автомобили подъезжали к стеклянному входу под козырьком башни Даймеров, как по конвейеру, выпускали наружу пассажиров и следовали дальше. Молодые люди в чёрных костюмах распахивали над прибывшими зонты, мужчины постарше проверяли приглашения. Девушки в чёрных вечерних платья направляли гостей в гардероб и провожали в центральный холл размером со спортивную арену.

Огни над головой... Блики под ногами... Блеск драгоценностей... Звуки скрипок... Гул голосов... Ароматы лилий и дорогой парфюмерии... Официанты в белых фраках... Бокалы с игристым...

Я символически держала Талхара под руку, едва касаясь пальцами морщинок ткани на сгибе его локтя.

— Эл, дружище! — нам наперерез двинулся крупный блондин средних лет. — Вот так встреча!

— Вик, рад тебя видеть! Шикарный смокинг! — они пожали друг другу руки. — Вик, позволь познакомить тебя с моей невестой. Мона, дорогая, это мой деловой партнёр Вик Паррет.

— Очень приятно, господин Паррет. Вы тоже занимаетесь производством, как Эл? — я надела на лицо улыбку.

А сама украдкой покосилась на своего кавалера.

Это правда тот Мирэле Талхар, который любит поролоновых девушек и не знает, что такое "чёрный веер" — или, пока я любовалась вечерними огнями столицы, его подменили?

Скрипки внезапно смолкли.

— Дамы и господа. Коллеги, партнёры... Друзья! — прокатился по холлу звучный низкий голос, усиленный суб-динамиками. — Счастлив приветствовать вас в нашем семейном гнезде…

Нарядная толпа втянулась вглубь холла, как пыль в раструб пылесоса. Мы с Элом оказались в шлейфе роя, впереди маячила подвижная изгородь спин и голов. Оратор стоял на возвышении, словно утёс среди волн, в перекрестье лучей, бьющих прямо из воздуха, и даже с тридцати шагов я отлично видела мощные плечи и крупное лицо с тяжёлым подбородком.

В списке первых семей Джеландии Даймеры шли седьмыми, и это всё, что я о них знала. Ещё имя главы концерна, часто мелькающее в газетах: Мерсер Даймер. Оратор был похож на его светописные снимки.

— Двести лет назад Майло Даймер, представитель белянской Северо-восточной промысловой компании, перешёл через Стену и встал во главе полуразрушенной фактории Утланд, в короткий срок превратив её в маленькую процветающую державу…

В Джеландии свои масштабы. На территории нынешнего кантона Утланд легко могли поместиться Татур, Чехар и половина Лазории.

— Мортимер Даймер, внук Майло, изобрёл способ непрерывный перегонки зла и внедрил его на утландских месторождениях, заложив основу предприятия, которое сегодня весь мир знает как концерн "Даймер"…

Каждый раз, как глава концерна произносил фамилию Даймер, я внутренне вздрагивала. Он говорил о братьях Миро и Ниро Даймерах, героях Великого стояния на Стене. О своём отце Мэйнере Даймере. Космический зонд, посланный им к Облаку Грёз тридцать лет назад, в прошлом году вернулся с образцами первозданных волшебных спор. Независимые исследования, проведённые в десяти крупнейших лабораториях мира, впервые с полной уверенностью подтвердили космическое происхождение субстанции…

Официальные речи и поздравления ещё звучали, когда Вик Паррет потащил Эла знакомиться с нужными людьми, и каждому меня представляли как уроженку Чуддвиля из рода первых поселенцев. Я не умерла со стыда только потому, что пребывала в рабочем режиме. Жаль, он плохо годился для светских бесед: меня всё время тянуло переводить чужие слова на татурский и совершенно не тянуло говорить что-то от себя. Впрочем, многого от "настоящей джеландской леди" и не требовалось: улыбайся, сетуй на дождь, восхищайся приёмом, будь любезной и загадочной.

В зале собралось, наверное, человек пятьсот. Мерсер Даймер сошёл с возвышения, и гости потянулись к нему, как звери к водопою.

Подпускали не всех. Было ясно, что у безвестного татурца, клепающего оси для детских колясок, пробиться к хозяину приёма шансов нет. Но новые знакомцы передавали нас с Элом из рук в руки, и меньше, чем через час мы уже стояли перед одним из тех, по чьей воле вращается мир.

Вблизи он ещё больше походил на могучий утёс. На голову выше остальных мужчин, лицо — гранитная глыба, вокруг ореол власти, такой плотный, что, казалось, можно потрогать руками. В душе чистый орк — чему удивляться?

Господина Даймера окружали члены семьи и приближённые.

Жена Белинда — интересно, которая по счёту? Изящная красавица с анимой эльфийки, на вид моложе его сына. А ещё говорят, что орки — однолюбы. Сын Эдмунд, примерно мой ровесник, заметно мельче отца, но атлетически сложен и наполнен здоровой мужской энергией.

Было в этом Эдмунде кое-что странное. Но я не стала присматриваться и поскорее отвернулась. Слишком высокомерным и наглым был взгляд чёрных глаз, нацеленный точнёхонько мне в вырез. Даже Эл не пялился так откровенно.

То есть сейчас он как раз пялился — на Мерсера Даймера.

Преданно заглядывал в лицо, горячо тряс руку, рассказывал, что у них с отцом тоже есть акции концерна, значит, и они причастны к великому делу.

— История вашей семьи — история Джеландии!

— Благодарю, господин Талхар. А ваша прелестная спутница?.. — густой голос Мерсера Даймера выжидательно замер, напоминая моему нанимателю о правилах хорошего тона.

— Мона, моя невеста, — живо откликнулся Эл. — Представьте себе, ваша однофамилица!

— Какое совпадение, — прозвучало за моей спиной.

Пол под ногами качнулся.

Я не должна была помнить этот голос. Две недели я запрещала себе даже думать о нём. Нет-нет-нет! Это ошибка, недоразумение. Он здесь по работе. Обеспечивает охрану. Или ловит кого-нибудь... Под прикрытием. Или... мало ли что! Святое Облако, сделай что-нибудь. Пошли мне молнию прямо в темя, устрой землетрясение, обвал, чтобы гранит под ногами раскололся и я провалилась в тартарары, или просто дай мне потерять сознание. Что угодно, лишь бы не оглядываться, не смотреть ему в глаза…

Уверена, мне удалось сохранить невозмутимый вид и обернуться не быстро и не медленно, а ровно так, как обернулась бы на голос незнакомца настоящая джеландская леди.

Может, потому что в груди тлела надежда, что я обманулась. Пусть он носит рубашки "Ариго" и часы "Кселор", запросто требует к столу веселье и фирменного осетра, это не может, не может быть...

— Мэт Даймер… мой сын, — произнёс глава концерна с некоторой заминкой. — Он не участвует в семейном деле.

— Лишь наблюдаю, — подтвердил мой оживший кошмар. — Со стороны многое видится в неожиданном свете. Не так ли, госпожа Даймер?

Он отлично выглядел — просто картинка с обложки, смокинг сидел на нём как влитой, улыбка не казалась натянутой, глаза не метали молнии. Лишь в голосе оттенок иронии, который легко принять за светскую игру.

Но я всей шкурой почувствовала, как меня ошпарили кипятком, выпороли розгами и поставили голышом у позорного столба.

— Госпожа Даймер, господин Талхар, — вмешался глава концерна, — был рад знакомству. А сейчас прошу нас извинить.

Мужчина и женщина, совсем не похожие на охранников, но действующие на диво ловко и слаженно, оттёрли нас с Элом в сторону.

Мой наниматель пробурчал пару слов на том же мелодичном языке, что я слышала из уст Виви, затем добавил по-татурски:

— Принесло же сынка, леший его дери!

— А что с ним не так? — решилась спросить я.

— Вышибли его за дверь, вот что. Так нет, припёрся — юбилей папаше портить!

— А…

Глаза Эла недобро сузились, и я проглотила рвущийся с языка вопрос.

Почему он затыкает мне рот? И какое ему дело до отношений в семье Даймеров? Джекки наверняка спросила бы. Любому на моём месте было бы любопытно!

— Короче, это дело надо перекурить, — Талхар резко выдохнул, будто сбросил с плеч груз. — Не скучай, детка!

И скрылся в проёме, помеченном табличкой "Курительная комната".

Первым моим порывом было бежать, скинув туфли… В пансион на окраине города, в леса Озёрного Края, всё равно куда.

К слову, туфли, подобранные Виви, оказались сущим наказанием. Смотрелись дорого, но левый жал в пальцах, правый тёр пятку, а главное, после двух часов на каблуках ноги гудели, как органные трубы. Однако плюнуть на всё и раствориться в ночи нельзя — я на работе.

Оставалось поискать уголок, где можно сесть или хотя бы укрыться от чужих взглядов и тихо зализать душевные раны.

Диваны в нишах были заняты, окон в холле не наблюдалось, даже пальм в кадках тут не держали, и я пристроилась у стены, оплетённой ползучими растениями, дав себе установку: не буду сгорать со стыда и думать о Мэте Даймере. Ни о чём не буду думать. Полюбуюсь цветами, поищу, на чём они держатся, заодно рассмотрю публику — со стороны. Как сказал Мэт Дай… не думать, кому сказано!

Смотреть со стороны и правда оказалось занимательно. Узнавать в лицо представителей первых семей, политиков, кинозвёзд, музыкантов, спортсменов, чьи портреты печатали на первых полосах газет.

Среди уважаемых гостей попадались странные личности с небритыми подбородками, нечёсаными патлами и красными глазами.

Неужели суберы?

Правильно — "субстанционалисты". Маги наших дней. Синтетики, соединяющие пять элементов в субстанцию. Заклинатели, придающие ей нужные свойства. Техновидцы, конструирующие устройства на базе субстанции и её элементов.

Говорят, суберы работают по ночам, сторонятся людей, носят мятые брюки и вытянутые свитера с засаленными рукавами, без конца пьют кофе и ведут себя, как сумасшедшие. Хотя среди них есть настоящие богачи…

Что я делаю в окружении всех этих пупов земли — в месте, где даже гранит умеет цвести?

— Это клематис. Особый сорт для помещений без естественного света. Высажен на основу из добра, прикрытую слоем невидимой субстанции. Новая разработка концерна. Отличное средство мистификации. Вы согласны, госпожа Даймер?

Он опять подошёл сзади — в тот момент, когда я делила внимание между зелёной стеной, усеянной цветами-звёздами, и господином в криво сидящем смокинге со съехавшей на бок бабочкой, который что-то нашёптывал своему суб-кольцу.

Сердце замерло и сорвалось в галоп. Будто конь с кручи.

Я заставила себя обернуться, поднять глаза — и встретила холодно-спокойный взгляд.

— Спасибо, что не выдали меня…. инспектор.

— Был большой соблазн сломать тебе игру, — он усмехнулся уголками губ, и всё его спокойствие рассыпалось, как карточный домик. — Подбиваешь клинья к мальчишке Талхару?

— Что? Я пытаюсь получить работу...

— Боюсь даже спрашивать, что это за работа.

— Переводчика! Для господина Вечи Талхара.

Торопливо и сбивчиво я рассказала про собеседование, про то, как Мирэле Талхар остался без пары и попросил меня сыграть его спутницу-джеландку, а в награду обещал место.

Гордость кричала, что я не обязана оправдываться.

Обязана, возражала совесть. Ты же воспользовалась его именем. Более того, не помешала Элу назвать это имя главному Даймеру страны.

А мой Даймер в это время… Ох, нет, не мой! Ничей Даймер, то есть свой собственный… Кот, гуляющий сам по себе. Ладно, сдаюсь — мой… То есть — Мэт! Он не перебивал. Но я видела, как напряжены его ноздри, брезгливо изогнута верхняя губа, как жёстко блестят солнечно-карие глаза.

В тот злополучный вечер две недели назад эти глаза смотрели совсем по-другому. В них была нежность. Даже не верится…

— Зря ты покрасила волосы, — сказал вдруг Мэт. — Прежний цвет мне нравился больше.

— Почему? — опешила я.

— Ты казалась такой невинной. Милой, искренней. Я думал, ты несчастная овечка. А ты, оказывается, та ещё лисица.

Он стоял передо мной воплощением правосудия, элегантный, собранный и безжалостный. Как в полицейском управлении Бежена. Только сейчас его убийственный взгляд был направлен не на Ругги, а на меня, и каждое слово хлестало пощёчиной.

— Не бойся, я не стану тебе мешать. И с разводом из-за пары месяцев возиться не буду. Успеешь прибрать к рукам свою добычу.

— Мэт, я…

Он вскинул ладонь.

— Не трудись! Ты сделала свой выбор, Симона. Но знаешь... — он умолк, плотно сжав губы, и воздух у меня в груди застыл твёрдым колючим комом, — ты продешевила!

Глава 8. Толмачиха Сима

Особняк господина Вечи Талхара прятался за стальными воротами на тихой улочке по имени Каштановая. К особняку прилагались башенки и флюгеры, участок с крохотной рощицей, но уже не каштановой, а дубовой, и высокий каменный забор, на который глядели окна отведённой мне комнаты.

Вернее, не комнаты, а пирожка с начинкой. Шкафы-комоды-тумбочки-полочки-подставки, ходить исключительно боком. Из удобств одна раковина, за всем прочим добро пожаловать в конец коридора, в сантехнический рай, одетый в чёрный с серебром кафель. Большая круглая ванна, утопленная в пол, тропический душ, джакузи. Шик-блеск. Но за восемь месяцев мне до жути надоело бегать по общим душевым и делить жизнь с посторонними. Хотелось своего, пусть махонького, скромного, арендованного, но отдельного.

Сейчас, когда у меня появилась работа, а в кармане лежала премия за успешно сыгранную роль "Мона, невеста Эла", я могла себе это позволить.

Однако господину Талхару угодно, чтобы переводчик был под рукой в любое время дня и ночи.

Ладно, утешала я себя, развешивая в шкафу свой шикарный гардероб, состоящий из второй пары брюк, рубашки, джемпера, "свадебного" платья и жакета, купленного на распродаже специально для собеседования, — не будет личной свободы, так хоть сэкономлю.

Хронометр показывал без пятнадцати час. Пора спускаться на обед, в столовую для старшего персонала, как назвала её горничная Аннин.

Час назад девушка в сером платье и белом переднике встретила меня в парадном холле и проводила наверх по широкой, красиво изогнутой лестнице, застеленной лиловой дорожкой. Стены холла были отделаны орехом, перила и наличник огромного витражного окна над промежуточной площадкой украшала богатая резьба. Господин Талхар явно любил натуральное дерево и классическую роскошь.

Сейчас холл был пуст. Спросить, где кормят голодных переводчиков, оказалось не у кого.

Под лестницей обнаружились три двери. Как в сказке: "Направо пойдёшь — с горы упадёшь, налево пойдёшь — в капкан попадёшь, прямо пойдёшь — совсем пропадёшь".

Я пошла налево, и сказка стала былью.

Сумрачный коридор распахнулся в пространство с большим окном, диванами, пальмами и двумя бильярдными столами. Вокруг столов отирались здоровенные лбы в тренировочных штанах и чёрных майках. Из суб-проигрывателя в углу гремела татурская народная песня "Раз-два — бузина" в танцевальной обработке. Дальше коридор продолжался, и в его конце угадывалась ещё одна дверь.

Я решила, что проскочу тихим тушканчиком, как не раз проскакивала мимо опасных компаний в Бежене.

Как бы не так!

— Девушка, вы к нам?

От пальмы в чёрной кадке отделился... баобаб, иначе не скажешь. Детина богатырского роста. Бритый череп, бицепсы — каждый размером с хороший арбуз.

— Девушка!

Перестук бильярдных шаров прекратился. Вся ватага, с киями и жестяными банками в руках, развернулась ко мне.

Но я, шустрая, как плотвичка, уже достигла двери. Взялась за ручку. Дёрнула…

— Девушка, там заперто! — сообщили из-за спины.

Развернулась с каменным лицом. И поняла, что влипла всерьёз.

В коридоре, загораживая проход, толпились сразу пятеро во главе с Баобабом. С его широкой груди задорно улыбалась розовая кошачья мордочка — рисунок на чёрной майке.

— Девушка, давайте знакомиться, — Баобаб тоже осклабился, протягивая огромную лапищу. — Я Лёлик. Вы заблудились, что ли?

Я пожала плечами.

— Видимо, свернула не туда.

Как будто светская беседа с громилами для меня в прядке вещей. Как будто ладони не взмокли, поджилки не дрожат, а сердце не пытается сбежать через горло.

— Посторонитесь, молодые люди, я тороплюсь, — уверенный тон, и никаких улыбок.

Подействовало. Вид у молодчиков сделался обескураженным, они начали расступаться.

Но тут заиграл новый мотив. Умильный голосок пропел:

 

Маленький котёнок…

 

Маленький щенок! — подхватили не меньше десятка лужёных глоток.

Йу-хо-хо! У-ха-ха!

 

Меня окружили и вовлекли в хоровод, не переставая орать:

 

Прямо из пелёнок

В школу на урок...

И-го-го! А-га-га!

 

— Ай, молодцы! Ай, удальцы! — прорвался сквозь конское ржание женский голос с характерными интонациями базарной торговки. — Ни сраму, ни разуму. Гурьбой на одну девку!

Из коридора выступила невысокая старуха-чурилка: из-под малинового платка на плечи свисали седые косы, красно-чёрная юбка мела пол, цветастая шаль на плечах отливала золотом. А её анимы… Нет, всматриваться ей в душу у меня сейчас не было сил.

Молодцы-удальцы разом попятились к столам, будто их потеснил невидимый бульдозер.

— Да мы ж ничего такого, баб Гица! — прижал руку к сердцу Баобаб. То есть Лёлик.

— Мы просто познакомиться хотели, — поддакнул его приятель с голубым щенком на майке. — Честное слово!

Я слышала, что у детского рисованного фильма "Котёнок и щенок идут в школу" есть взрослые поклонники, но не ожидала найти их среди пальм и баобабов.

— Цыц, лодыри! — шикнула старуха. — В другой раз будете у меня клетки за фурснаками чистить!

Кивнула мне: идём. Протянула руку — и дверь, за которую я так отчаянно и безуспешно пыталась проникнуть, легко подалась от одного толчка.

— Не бойся, милая, парни у нас дурные маленько, но зла не сделают, — утешила старуха, демонстрируя мне пальцы в перстнях.

Среди золотого блеска выделялось тяжёлое тёмное суб-кольцо.

А на двери, значит, суб-замок.

— У-у, глазки как горят, — чурилка тихо рассмеялась.

— Это от волнения...

— Да поняла, я поняла.

От моих благодарностей она отмахнулась.

— Идём, Сима, все уже собрались, только нас ждут.

— Вы меня знаете?

Глупый вопрос. Но я ещё не успела познакомиться ни с кем, кроме горничной и водителя, посланного за мной в пансион.

— Я много чего знаю, милая, — усмехнулась старуха. — От огня на вине, от карт на столе, от воды в чаше, от облаков да от птиц в небе…

Сиплый, но глубокий голос по-своему завораживал. Ей пошло бы петь чурильские песни.

— Меня будешь звать бабой Гицей, — продолжала старуха. — Я тут главная по дому да по хозяйству.

Столовая для старшего персонала походила на отдельный кабинет в хорошем ресторане, и никого из троих мужчин за большим овальным столом нельзя было принять за дворецкого или камердинера. Добротные костюмы, дорогие часы, суб-кольца, у одного очки в золотой оправе.

Единственная, кроме госпожи Гицы, женщина казалась слишком экстравагантной для прислуги, а лицом напоминала Виви. В отличие от рыжей, она не пыталась скрыть свою чурильскую природу, лишь творчески её переосмыслила: иссиня-чёрные волосы подстрижены ёжиком, в ушах огромные серьги-кольца, на шее крупные бусы.

— Это Сима, толмачихой при хозяине будет, — Гица уселась во главе стола, то есть на вершине овала, и пока я приходила в себя после такого представления, указала на своего соседа справа. — Нико, счетовод наш.

— Николас Каунти, госпожа Батрана! Бухгалтер, с вашего позволения, — беднягу так перекосило, что очки съехали на кончик носа.

Он явно был джеландцем, но хорошо говорил по-татурски.

— А это Лука, стряпчий, — отрекомендовала Гица светловолосого крепыша с залысинами, сидящего справа от неё.

Тот спорить не стал. Мазнул по мне взглядом и отвернулся.

Теперь ясно, кого в особняке Талхаров именуют "старшим персоналом".

Худого лопоухого мужчину лет сорока пяти госпожа Батрана назвала Родей, хозяйским знахарем.

— Роланд Спирински, личный врач господина Талхара, — любезно уточнил он.

— А это Диди, — Гица перемигнулась со стриженой. — Женщина для тела.

— Стилист и массажист, — весело пояснила та.

Она, как и Гица, явно получала удовольствие от происходящего.

Занятная компания. Но самой любопытной особой за столом, без сомнения, была сама госпожа Гица Батрана. Домоправительница. Если судить по сгорбленным плечам, морщинистому лицу и дряблой шее, ей давно перевалило за восемьдесят. Но руки как будто принадлежали женщине лет на двадцать моложе, глаза и вовсе блестели так же живо и горячо, как у Диди.

А в душе у госпожи Батраны — сплошной театр теней.

Аниму не всегда удаётся разглядеть сразу. Иногда она сидит глубоко, словно крот в норе.

Однако с Гицей Батраной всё было сложнее.

Родитель-анимат передаёт ребёнку только одну аниму, даже если у него самого их две. Вторая анима может перейти только от другого родителя. Иногда тесты показывают эхо дополнительных аним — от бабушек, дедушек или более ранних предков. Это считается аномалией. Но известны несколько случаев, когда в душе одного человека уживались три и даже четыре равноправные сущности. Неужели Гица —как раз такой уникум? Иначе почему я не могу отследить её анимы. Они как будто всё время меняются…

Прежде чем приступить к трапезе, госпожа Батрана пропела несколько слов по-чурильски, покачала над столом дикарским амулетом из меха, звериных зубов, птичьих перьев и деревянных бусин. Затем снова перешла на татурский:

— Спасибо предкам за солнце, за небо, за добро, за зло, за веселье, за росу, за туман, за пыль со звёзд. Спасибо хозяину за кров, за пищу, за хлеб, за вино.

Вина перед нами не было. Зато дымился наваристый суп, дразня ароматом мяса и острых приправ.

После супа принесли телячью отбивную с овощами.

К этому моменту я наконец распознала анимы домоправительницы. Их действительно было три, все очень редкие. Саламандра — огненная, вёрткая, порывистая. Наг — холодный, расчётливый, безжалостный. И — гиана. Эту аниму лазорийского происхождения я раньше не встречала и узнала только благодаря описанию Лавренитуса: "Ощутишь ты красоту, и кровь, и одиночество, и быстрые умелые руки, и лучи глаз, что пронзают все преграды, видят сквозь время и вглубь земли".

По спине пробежал лёгкий озноб. Обладатель таких аним мог быть очень опасным человеком.

Когда с обедом было покончено и все направились к выходу из столовой, я услышала, как нервный бухгалтер Каунти буркнул флегматичному юристу Луке:

— Опять Ведьма спектакль устроила! Из-за какой-то девчонки!

— Ладно вам, Николас, — отозвался Лука. — А насчёт девчонки… Может, Ведьма что-то в вине о ней увидела. Кстати, не хотите пропустить бокальчик?..

 

 

Вечером после ужина я спросила Гицу, когда господин Талхар встретится со мной.

— Зачем беспокоишься? — удивилась чурилка. — Нужна будешь, позовут. А пока сиди, плюй в потолок.

Я вернулась к себе и от нечего делать занялась переводом для Марлены.

Автор статьи начал издалека — с промысловых отрядов, ходивших за Стенные горы добывать пушнину, золото, алмазы и элементы субстанции, которых в Драгоценных землях всегда не хватало. Ни одна из стран Золотой дюжины и Серебряной десятки не могла похвастаться месторождениями всех пяти субстантов. Недра Татура, к примеру, рождали только зло и туман, и тех по чуть-чуть, остальное приходилось закупать втридорога.

А в Вольных землях всего было вволю. Озёр росы — без счёта, тринадцать из них велики, как моря. Туман сам выходил из недр, веселье журчало ручейками, добро под ногами валялось — бери не хочу.

"Берём!" — сказали колонизаторы.

Со временем многочисленные торгово-заготовительные фактории слились в двенадцать крупных союзов. Каждый был подчинён одной из стран Золотой дюжины, и во главе каждого стоял представитель крупной компании. Окрепнув, двенадцать факторий впервые объединились, чтобы послать экспедицию на восток, дойти до великого океана и основать тринадцатую факторию.

Автор рассказывал, как в поисках новой жизни хлынули через Стену потоки переселенцев, как строились первые города, предприятия, дороги, а взаимная выгода всё больше связывала фактории воедино…

Потом на Драгоценных землях началась Большая война за остатки истощившихся ресурсов. Из двенадцати столиц через Стену полетели требования сырья, продовольствия, денег, оружия — и людей. Более того, факториям приказали сражаться друг с другом во славу стран-метрополий. Но главы союзов, собравшись на Совет Тринадцати, решили: "Нам с войной не по пути, ибо война — враг торговли", и объявили о создании Республики Вольных Земель в составе тринадцати кантонов. Название "Свободная Республика Джеландия" появилось уже потом.

Золотая дюжина двинула против бунтовщиков армии, но Вольные земли были готовы. Стена превратилась в оборонительный вал с суб-щитами и суб-пушками, рядом с ополченцами встали первые заклинатели и туземные шаманы. Вторжение захлебнулось. Тогда враги перешли к блокаде, которая длилась десять лет, войдя в историю как Великое стояние на Стене. В конце концов Драгоценные земли, ослабленные войной, признали независимость новой державы и приняли от неё помощь в восстановлении разрушенного...

В одиннадцать вечера я почувствовала, что глаза слипаются, бросила перевод, не закончив, и легла спать.

А через два часа подскочила на кровати от громоподобного дум-дум-дум!

Колотили так, что дверь грозила сорваться с петель.

Я закуталась в одеяло и, вжавшись в стену у притолоки, прокричала:

— Кто там!

А что ещё спрашивать, когда стучат?

— Переводчицу — к хозяину! — прогремело из коридора.

Так татурская тайная полиция, придя в дом с обыском, требует: "Именем герцога, откройте!"

— Зачем? — спросила я громко и, надеюсь, уверенно.

За дверью на пару секунд задумались.

— Переводить!

И интонация такая, с душком. Пошловатая.

Но возразить нечего: работа есть работа. Может, Талхар-старший в душе вампир — днём спит, а ночью занимается делами?

— Подождите, сейчас оденусь! — крикнула я.

Если переживу эту ночь, то всю премию потрачу на суб-шокер, а не хватит — куплю хотя бы крокетную биту. Маникюрными ножничками тут явно не обойтись.

Дверь я открыла с тяжёлым стулом наперевес и чуть не взвизгнула: на пороге стоял шкаф. Бритоголовый шкаф в чёрной коже, чёрных штанах и армейских ботинках.

— Девушка! — изумлённо просиял он.

Баобаб? То есть…

— Лёлик?

— Идёмте, девушка, — мне показалось, или он сконфузился? — А то хозяин ругаться будет. Ему ж невтерпёж.

Мой мозг не вполне проснулся, свет в коридорах был притушен, и я плохо понимала, куда мы идём. Но заметила, что панели на стенах стали солиднее, украсились резьбой, под ноги легло покрытие, гасящее звуки шагов, а круглые светильники разгорелись ярче, достоверно имитируя магические фонари. Господское крыло, надо полагать.

Двойная дверь, к которой мы подошли, могла бы вести в покои короля. Лёлик потянул за длинную ручку-скобу, наверняка медную, а может и золочёную, и приоткрыл одну створку, пропуская меня вперёд.

Огромное помещение тонуло в полутьме — то ли холл, то ли гостиная. Внутри маялся двойник Лёлика, тоже в чёрном и лысый, но помельче.

— Эти — уже?.. — загадочно поинтересовался мой провожатый, кивком указав на массивную, щедро украшенную дверь в глубине комнаты.

— Нет ещё, — отозвался мини-двойник.

— Успели!

Едва Лёлик выдохнул, как входная дверь снова растворилась, впустив облако густого парфюмерного запаха, а следом двух особ женского пола, одетых и раскрашенных так, будто сейчас с панели. Хотя почему — будто? Одна — высокая блондинка в красной лаковой коже, другая — мулатка с волосами цвета фуксии и в таких же ботфортах.

Проходя мимо, девицы смерили меня взглядами и откровенно захихикали.

— Сюда, — кинулся к внутренней двери мини-Лёлик.

Из приоткрывшегося проёма плеснуло красноватым светом, и этот свет, как алчный язык, слизнул девиц одним махом. Дверь закрылась. Я потрясла головой: не пригрезилось ли?

Маленький Лёлик бросил мне: "Жди!" — и покинул барские хоромы.

— Чего ждать? — спросила я Лёлика большого.

— Когда пригласят, — он неловко хмыкнул. — Тут такое дело. Девочки нынче не наши. Сам-то, — кивок в сторону двери, за которой скрылись гостьи, — по-джеландски не кумекает. То есть понимает чуток, но объяснить, чего душа просит, не может. А душа у него с фантазией… В общем, ты тут посиди. Вы то есть. А я пошёл.

За арочным окном тлел фонарь, в настенных плафонах из росяного льда сонно вились редкие светляки. В их неверном мерцании низкая мебель в комнате казалась стадом комических чудовищ, расположившихся на отдых.

"Такая теперь у тебя работа? — посмеивались они. — Растолковывать "девочкам" желания клиента? Ради этого ты бросила дом и родных? Ради этого пошла на постыдную сделку с Мэтом Даймером?"

Вот теперь я окончательно проснулась!

Ошпаренной кошкой вылетела из господских покоев, прижалась затылком к резной панели и крепко зажмурилась, пытаясь унять злую дрожь.

Нет, я, конечно, переведу, словарного запаса мне хватит, и даже не покраснею — в рабочем режиме я невозмутима, как сама Стена… Но какого тролля!

Распахнула глаза — и беззвучно вскрикнула. Из сумрачного коридора надвигалась мужская фигура…

— Ты что здесь делаешь? — прорычал Мирэле Талхар.

— Увольняюсь!

Однако уйти красиво не удалось.

Подозреваю, цверг Талхара-младшего дал ему талант влиять на людей. В два счёта Эл выспросил у меня обо всём.

Достал из кармана пачку денег, перетянутую резинкой, не глядя выдернул несколько купюр и вложил мне в руку.

— Иди к себе. Я тут разберусь. И не бойся, такое больше не повторится, — он резко дёрнул на себя обе створки двери, но задержался на пороге. — В следующий раз надень юбку. Отец не любит штанатых девок. Я — тоже.

Дверь закрылась, а я посмотрела на купюры в руках. Ничего себе! За роль Моны мне отсыпали пятьсот гольденов. Почти половину месячного оклада. А сейчас — шестьсот. Как с куста. Моральная компенсация за то, что меня обхихикали продажные девицы?

Но я и сама немногим лучше…

Глава 9. Ох, нелёгкая это работа

К Вечи Талхару меня вызвали на следующий день перед самым обедом.

Но что у "старшего персонала" обед, то у барина завтрак.

Когда я вошла, господин Талхар как раз кушал ложечкой яйцо с серебряной подставки. Другой еды на столе не было, только букетик фиалок для услаждения взора, однако мой нос чуял то ли жареные колбаски, то ли бекон, а ещё — кофе. Затем в сторонке я увидела сервировочный столик, под завязку заставленный всевозможными яствами. Подле него замер слуга в белой рубашке и красном узорчатом жилете.

Столовая занимала угловое помещение с большими квадратными окнами. Несмотря на тёмный интерьер, света внутри было много, и крахмальная скатерть на столе в центре комнаты сияла подобно свежему снегу.

Господин Талхар, в душе цверг, как и сын, решительно не походил на участника ночной оргии. Даже подумалось: меня, часом, не разыграли? Широкий, плотный, но не толстяк, одет в шёлковую рубашку и бархатный шлафрок с золотой тесьмой. Смоляные кудри с проблесками седины, бородка клинышком, крупное лицо с хищным носом — так и просится слово "породистое". Вылитый татурский помещик со старинного портрета, надменность в каждой чёрточке. Взглянул на меня пронзительными тёмными глазами и…

— Сима, дочка!

Дребезжащий голосок доброго старенького дедушки. Хотя выглядел Талхар самое большее на шестьдесят.

— Проходи, садись, — ложечка в неожиданно изящной руке качнулась, указывая место напротив. — Ты позавтракала?

— Да, господин Талхар.

Но обед явно пропущу.

— Вот и славно, вот и чудно. А я как раз приступаю. Почитаешь мне?

Слуга, и не подумавший помочь мне с тяжёлым стулом, пришёл в движение и шлёпнул на стол пачку джеландских газет.

Читать следовало сразу в переводе на татурский. Так что добрый час, пока господин Талхар параллельно и последовательно уплетал фасоль с беконом, припущенные помидоры, жареные грибы, тосты с маслом и джемом, клубнику со сливками и наконец кофе с рогаликами, я глотала слюнки и знакомила его с новостями политики и экономики.

Дебаты в конгрессе по отчёту правительства, заседание Совета Тринадцати, рост акций добродобывающих предприятий концерна "Форринти", модернизация главного суб-реактора концерна "Сантимель" — этот реактор снабжал энергией большую часть кантона Лесная Глушь. Визит министра иностранных дел Хании, очередной срыв переговоров между концерном "Геллерт" и властями Татура по поводу инвестиций в строительство злоперерабатывающего комплекса, который мог бы стать крупнейшим в Драгоценных землях. Пара странных несчастных случаев, громко названных "эпидемией старения", открытие фестиваля мыльных пузырей, чемпионат мира по мордобою…

К концу завтрака в горле пересохло, Талхар заметил и велел дать мне воды.

Наслаждаясь передышкой, я бездумно скользила взглядом по последней странице "Чудес Чуддвиля".

— Хорошее место, дочка, приличное, — кивнул Талхар с улыбкой, и я осознала, что смотрю на рекламу ночного клуба "Кроличья нора". — Сходи как-нибудь, развейся. Не всё тебе со стариком нянчиться.

Но всю следующую неделю мне было не до клубов.

Старик оказался живчиком. С ура до ночи объезжал семейные предприятия, общался с руководством и простыми работниками, вёл переговоры по суб-коммуникатору, изучал документы, участвовал в деловых встречах. Я узнала массу подробностей о конструкциях сливных бачков, о том, какой сыр лучше подходит для запеканки из кабачков с курицей, а какой для салата с белыми грибами и спаржей, кто придумывает задания для игры в "Горячие фанты", как соблазнять клиентов автосервиса дополнительными услугами — и ещё миллион разных вещей. Такое ощущение, что Талхар вернулся из отпуска или встал на ноги после долгой болезни и теперь навёрстывал упущенное.

На "Оси и шестерни" мой шеф заглянул всего раз и совсем коротко: колясочным делом управлял Эл. "Не будем мешать мальчику", — заключил Талхар-старший.

А в один из дней мы выбрались на ферму фурснаков.

Забавные зверьки, похожие на больших меховых гусениц, обитали в лиственных лесах по ту сторону Стены. Летом они, будто змеи, выползали из своих роскошных серебристых шубок и зарывались под землю, чтобы произвести потомство, а к осени обрастали снова. Мех диких фурснаков был лёгким, тёплым и, благодаря повышенному содержанию добра в ворсе, вызывал ни с чём не сравнимое чувство уюта. Помню, как в детстве примеряла муфточку, доставшуюся маме от бабушки — вытертую, изъеденную молью, рассыпающуюся от ветхости, но такую милую. И как плакала, когда муфточка потерялась при переезде на новую квартиру.

В дикой природе фурснаков почти не осталось. На фермах научились создавать условия, при которых зверьки сбрасывали шкурки четыре раза в год. Качество меха при этом заметно ухудшилось, но шубы из фурснаков всё равно продавались на ура, и даже защитники природы не слишком возражали — ведь ради этих шуб не надо убивать зверей.

На краю фермы, у забора, притулилась небольшая избушка-лаборатория, в которой создавались эксклюзивные духи.

— Не на продажу, для души, — пояснил Талхар. — Ты погуляй, дочка, отдохни, на зверушек погляди. Там наши, татурские, работают, я с ними сам побалакаю…

И бодро засеменил к дверям бревенчатого домика. Сидя господин Талхар выглядел очень представительно, но ростом оказался мал, коротковатые ноги не без труда несли его внушительное тело.

Я пожала плечами и отвернулась. Духи! Необычное хобби для человека, которого Ругги Тачка записал в главари татурской преступности. Но кажется, конкретных доказательств у него не было. Может, это ошибка и мой шеф безобиден?

Под выходные господин Талхар ужинал в одном из своих ресторанов. В соседнем зале праздновала пятидесятилетие чиновница столичной мэрии. Чурильский хор исполнил для неё "величальную" песню, сам хозяин заведения, не стесняясь чужих глаз, набросил на плечи имениннице роскошную шубу из фурснаков. А когда начались танцы, отвёл её за наш столик и преподнёс конфиденциальный презент — бутылочку духов из красного стекла с пробкой в виде розы.

— Чтобы ваша красота не увядала до ста лет, дорогая Алисия!

У Алисии были жидкие рыжеватые волосы, маленькие глаза и тяжёлая челюсть.

Они с Талхаром выпили коньяка, и мой шеф поинтересовался:

— Как там наше дело, дорогая Алисия?

— Движется, движется, — чиновница скосила на меня настороженный взгляд.

— Не тревожьтесь, дорогая Алисия, — Талхар лучезарно улыбнулся и припал губами к конопатой руке своей гостьи. — Сима подписала обещание о неразглашении. Если проболтается, я её на корм фурснакам пущу. Они ведь плотоядные, вы знаете… Что замолчала, дочка? Переводи, не бойся. Это я так, шутя...

 

 

Новая неделя началась не менее бурно. В Чуддвиле случился съезд рестораторов, и Вечи Талхар пожелал в нём участвовать.

Доклады, обсуждения, поездки по заведениям общественного питания — это было утомительно, но понятно и нестрашно. Другое дело — культурная программа. В ней постоянно что-то менялось. Посещение зоологического музея обернулось катанием на воздушных шарах. Экскурсия по старому городу привела на фестиваль пяти суб-элементов, где всех подряд осыпали толчёными красками. Талхар веселился, как ребёнок. А я потом полночи чистила новенький костюм.

Нынче же выяснилось, что вместо планетария мы едем в баню!

Мы — это восемь рестораторов-переселенцев, считая Талхара-старшего, плюс Эл, которому именно сегодня вздумалось присоединиться к отцу, и я, разумеется. Для нашей группы выделили отдельный человековоз, так что господа деловые люди просто сговорились между собой и сунули водителю полтинник. Все они, родом из разных стран, изъяснялись по-джеландски, кто хорошо, кто сносно, и только Вечи Талхар нуждался в переводчике.

В незабудково-синем небе мерцала дуга одной из Великих Арок. Я слишком плохо знала город, чтобы сказать, была это Арка Желаний или Арка Чудес. Лёгкая и гордая, она свысока взирала на мелкую повседневную суету — и на нас с коллегами господина Талхара у стен бани. Круглое белое здание напоминало театр: лепные карнизы, портик с колоннами и статуи на фронтоне. При входе — высокий мраморный холл.

— Мне подождать здесь?

— Что ты, дочка? — всполошился Талхар. — Как же я без тебя?

Пришлось слоняться у дверей мужской раздевалки, дожидаясь, пока господа примут душ и сменят пиджаки на тоги из простыней, а потом плестись за ними в горячую купальню.

Спасибо, что не сразу в парную.

Во внутреннем холле, облицованном узорчатыми изразцами с туземными мотивами, — олени и солнце, — уже ощущался горячий влажный дух. Я с тоской взглянула на свои чудесные туфли из магазина "Цартен": что от них останется через пару часов? Да и от меня тоже. Я же просто изжарюсь в своём шерстяном деловом костюме.

Другие посетители, все до одного замотанные в простыни, косились на меня, как на полоумную, коллеги Талхара посмеивались. Эл блестел глазами, усмехался и молчал.

У входа в купальню нас остановил служащий, облачённый в свободные штаны и рубаху кирпичного цвета. Нет, его не шокировало, что одна женщина собирается принимать расслабляющую ванну в компании девяти мужчин. Ему не понравилось, что эта женщина одета!

— Вход только в простыне и шлёпанцах, — твердил он, как заведённый. — Никаких исключений.

В женской раздевалке мне выдали всё необходимое. Я закрылась в свободной кабинке, оглядела себя. Полуприлегающий жакет, чтобы не слишком подчёркивать фигуру, в меру свободная юбка до середины икры. И лёгкая белая блузка без рукавов, купленная на распродаже летних товаров с очень хорошей скидкой.

Ладно, Симона. Как далеко ты готова зайти, чтобы не потерять эту работу?

Я сняла жакет, колготки и на пробу обернулась простынёй. А неплохо! Расстегнула верхние пуговки блузки, завернула воротничок вовнутрь и заправила за него край простыни. Никто из посетителей бани не заматывался по самую шею, но вдруг у меня, скажем, родимое пятно, которого я стыжусь? Жаль, простыня коротковата: подол торчит, а если приспустить, видно блузку. Она тоже белая, но шифон со льном не спутаешь.

Однако у меня есть секретное оружие — булавка!

Я подтянула юбку вверх, слегка оголив колени, собрала ткань в складку вдоль пояса. Потуже подколола с правой стороны, а с левой оставила незакреплённой — и снова обмоталась простынёй. При ходьбе складка наверняка распрямится, край юбки вылезет наружу. Значит, надо держать левую руку прижатой к бедру и не делать резких движений.

Свои вещи я отнесла в общее хранилище, расположенное между мужской и женской раздевалками, и заперла в шкафчике с узкой синей дверцей. Ключ прицепила на запястье.

Господа рестораторы вовсю плескались в горячем бассейне, и моё появление их ни капли не смутило. Над водой поднимался пар, на светлых кафельных стенах колыхались блики. Воздух дышал тропическим жаром, и я ощутила, как кожа под слоями ткани покрывается испариной.

Талхар-старший оторвался от разговора с другим татурским переселенцем.

— Иди сюда, дочка.

— Давай к нам! Ныряй! — оживились остальные.

Святое Облако, почему у них такие бандитские рожи?

Эл взметнул веер брызг, и у моих ног что-то металлически брякнуло.

— Принеси светописец из моего шкафчика. Правый карман пиджака. Больше никуда не лезь. Узнаю, а я узнаю, — выдеру!

Душа моя кинулась бежать вскачь, как заяц от стаи лисиц. Тело же аккуратно подобрало ключ, не отрывая левой руки от бедра, и деревянным шагом покинуло купальню.

Шкафчик я отыскала по номеру на головке ключа. Осмотрела пиджак, примерилась и, запустив руку в правый карман, вытащила округлую металлическую коробочку с выдвижным объективом…

— Так-так. Уже хозяев обворовываешь?

Не знаю, как у меня сердце не остановилось.

Нет, знаю! Его удержал страх расколотить чужой дорогущий светописец о кафельный пол.

Организм отреагировал, как полагается: ледяной оторопью, сдавленным "ах", ватными ногами и дрожью в пальцах. Но светописец я не выронила, чувств не лишилась и не завыла в голос — пусть и хотелось до чёртиков.

Ну почему, почему судьба сводит нас снова и снова, причём каждый раз в такой ситуации, что мне впору сквозь землю провалиться?!.

В расстёгнутом пиджаке и без галстука Мэт Даймер всё равно выглядел франтом, а на меня смотрел, как на болотного слизня.

— Что там у тебя? — умением выхватывать из рук суб-устройства инспектор владел виртуозно.

Я сжала зубы.

— Господин Талхар просил принести ему светописец.

— И ты педантично исполнила, что велели. Даже карманы не обшарила?

Дать бы мерзавцу пощёчину!

— Господин Талхар просил больше ничего не трогать.

— Хм. Значит, одежда обработана. Что ж, не трогать так не трогать…

Он повертел светописец так и этак, выбрал место с торца и приложил к своему суб-кольцу. Я читала, что некоторые коммуникаторы новейших моделей могут получать данные с других аппаратов простым прикосновением, но никогда не видела, как это работает.

— Всё. Забирай свою игруш…

Инспектор скользнул по мне взглядом. Потом резко наклонился и с силой дёрнул за подол — меня даже качнуло от рывка.

Юбка! Совсем про неё забыла.

В его карих глазах плясали бесы, и я отпрянула, стукнувшись локтем о дверцу чужого шкафчика. Дверца обиженно крякнула. А бесстыдник Даймер, не давая опомниться, одним движением стянул с меня простыню.

Плечам стало зябко, щекам — горячо: блузка-то полупрозрачная...

— Симона, ты бесподобна! — наглец развеселился от души. — Надо же такое выдумать!

— Отдай!

Я попыталась выхватить у него свою "тогу", но он ловко уклонился и отвёл руку в сторону.

— И в этом ты собиралась лезть в бассейн?

— Я не собиралась лезть в бассейн!

— А если бы тебе приказали?

— Всё равно бы не полезла! Это не входит в мои должностные обязанности!

— А если бы пригрозили увольнением?

— Пусть увольняют!

— Ох, Симона, — отсмеявшись, вздохнул Мэт. — Ты что, не могла найти себе нормальную работу? Почему тебя так и тянет ко всякому жулью?

— Может, потому что ваше правительство не оставило мне других возможностей?

Его глаза вмиг сузились, и сам он будто окутался тенью. Хотел сказать что-то резкое — но взглянул на меня и хмыкнул:

— Почему у тебя юбка набекрень?

— Вторую сторону подколоть нечем.

Я даже смущаться перестала. Какой смысл? Опозориться сильнее уже невозможно.

— Тебе повезло, — Мэт улыбнулся загадочной улыбкой доброй феи. Сунул светописец в карман, перебросил простыню через руку и что-то отстегнул с лацкана. — У меня как раз есть значок. Университетский. Ходил я тут недавно на одну встречу...

И он бесцеремонно сгрёб в горсть ткань на моём бедре.

— Как ты!..

— Стой смирно. А то уколю.

Казалось бы, момент абсолютно не романтический, я вся на нервах, кругом люди — их не видно, но они есть! — и негодник, кажется, не собирается распускать руки, а действительно помогает… Но каждое его прикосновение, даже самое лёгкое, отзывалось внутри приятной слабостью, будоражило видениями ночи в гостинице "Экселенца".

— Вроде бы держится, — для проверки Мэт немного подёргал подол. — Ваш плащ, госпожа!

Он накинул мне на плечи простыню.

— Нет, не так. Подними руки.

Картинки в голове стали разнообразнее, букет ощущений ярче. О, он не делал ничего лишнего! Просто стоял вплотную, дразнил намёком на запах аниса, блеском глаз с удивительными крапинками — и пеленал меня, как мама младенца, дотрагиваясь то там, то сям, обхватывая руками, коротко заныривая пальцами под ворот, под мышки…

В хранилище стало подозрительно жарко. Светлые росы, от меня же потом несёт! И сердце так некстати ускорилось.

Держись, Симона. Нельзя, чтобы этот бессовестный тип заметил, как сбилось твоё дыхание. А то вообразит невесть что.

— Ну вот, — Мэт отступил, любуясь делом своих рук. — Древняя нимфа, только лиры не хватает. И венка из анемонов.

Ещё и насмехается!

— Отдайте мне светописец, господин Даймер.

— Извольте, госпожа Бронски, — с ехидной улыбкой он вложил свой трофей мне в руку. — Значок вернёшь, он мне нужен. Знаешь кафе "Хвост трубой"? Через три дня, в пять вечера.

— Я не могу! У меня конференция. То есть съезд.

Вообще-то он кончается послезавтра, но надо же как-то отговориться.

— Значит, через четыре.

— Не могу обещать. Вдруг я понадоблюсь господину Талхару.

— Позвонишь и предупредишь. У тебя цел мой ком-код? Вот и хорошо. Не придёшь, я сам позвоню… в особняк Талхара.

— Не надо звонить! Я приду.

Да что со мной такое? Почему я поддаюсь на его уловки?

— Ладно, иди, тебя ждут, — он даже соизволил посторониться, но в последний момент придержал за запястье, добавив с неожиданной серьёзностью: — Будь осторожна, Симона.

И только открывая дверь купальни, я задалась вопросом: что он делал в бане посреди рабочего дня?Подписаться на автора

Глава 10. А на мужчин мы смотрим свысока… слегка

— И что же? — Марлена наклонилась ко мне через столик с бумажной посудой. — Зачем он приходил?

Высокие стаканы с надписью "Не бойся летать!" вмещали по полграфина вишнёвого компота, остывшего почти до температуры воздуха за бортом кабинки. И на борту тоже. Прозрачные стенки защищали от ветра, но не от холода, и я порадовалась, что надела родное татурское полупальто.

— Не знаю, — ответила, глядя на раскинувшийся внизу город. — Видела его потом с каким-то мужчиной. Или мне показалось. Они были далеко, в самом конце коридора, и сразу куда-то свернули.

Глубокие тарелки с надписью "Не бойся желать!" стояли пустыми. Меньки, маленькие джеландские пирожки, варёные в крутом кипятке, мы успели съесть, я свои со сметаной, а темпераментная Марлена с горчицей. Остались только круассаны с клюквой. Но кабинка только-только добралась до верхней точки Арки Желаний, и нам предстояло болтаться в небесах не меньше часа — имело смысл придержать что-то про запас.

Арку Желаний возвели из стали и субстанции вскоре после провозглашения Джеландии и сначала называли Аркой Независимости. Ажурная конструкция парила над Чуддвилем как воплощение девиза, начертанного на джеландских гольденах: "Невозможное возможно — если очень захотеть". Правее и выше серебрился, растворяясь в синеве, крутой изгиб Арки Чудес, доказывая, что всегда стоит стремиться к новым вершинам. После её строительства внутри Арки Желаний проложили систему тяг и направляющих и пустили по ним кабинки, превратив главную столичную достопримечательность в самое большое в мире колесо обозрения. Шутили, что в ясный день с него можно увидеть Стену.

— А эти… наглые морды, которые тебя поплавать зазывали? — поинтересовалась Марлена.

— Там всё обошлось. Эл попросил снять их на светописец, сначала в бассейне, потом в интерьере парилки, и господин Талхар меня отпустил. На сегодня, говорит, всё, а с переводом мне сын поможет.

— Ха! И стоило ради пары снимков сыр-бор разводить!

Марлена явно была разочарована. Ей хотелось услышать, что я с визгом отбивалась от девятерых распаренных мужчин? Или что скинула простыню вместе с юбкой и резвилась с ними в бассейне, как русалка с тритонами?

— Скорее всего, Эл поговорил с отцом, — сказала я. — Для этого и отослал меня за светописцем.

— Слушай, — у Марлены заблестели глаза, — может, тебе к этому Элу присмотреться, а?

Сегодня она выглядела собой. Никаких дамских очков, белокурые волосы вихрами торчали из-под красной вязаной шапки с помпоном.

— К одному уже присмотрелась, хватит!

Я не собиралась раскрывать Марлене подробности своего уговора с Мэтом Даймером. Сначала вообще не хотела ничего говорить, но Марлена пристала как репей:

— Я же от любопытства умираю! Ты на собеседовании так ловко ушла от ответа, я даже не ожидала… Давай, колись! Какой он — молодой, богатый?

— Кто? — прикинулась дурочкой я.

— Муж в авто! Что там у вас вышло?

— Ничего. Фиктивный брак.

— Ага, как же! А с чего ты покраснела? Признавайся!

— Да не в чем признаваться, — сдалась я. — Ему нужна была женщина на одну ночь, а под рукой не оказалось никого, кроме меня.

— А ты? — с придыханием воскликнула Марлена, ложась грудью на тарелку из-под менек.

— Что я? Послала его подальше.

— Ну да, типа ты не такая, ты ждёшь человековоза… Рельсового.

— Что? — растерялась я. — Причём тут человековоз?

— Ни при чём. Поговорка в Чуддвиле такая есть, не слышала? Ладно, леший с ней! Потом что? — от нетерпения у Марлены только пар из ноздрей не шёл.

Я вздохнула.

— Потом пришёл отказ от департамента. Я расстроилась, растерялась. А он... просто воспользовался ситуацией.

Марлена выпрямилась с видом сытой кошки, поддёрнула рукава свитера, торчащие из-под рукавов стёганой куртки.

— И как всё прошло? Оргазм был?

— Об этом я говорить не буду!

— Что, так плохо? Он извращенец?

Я даже задохнулась.

Мэт Даймер кто угодно — беспардонный наглец, проныра, грубиян, хитрый соблазнитель, самодовольный бесстыдник… но не вот это вот!

— Ага, — прищурилась Марлена. — Вижу, что нет. Тогда давай отчитывайся. Сколько раз, сколько минут, в каких позах? Прелюдия долгая была? А он делал тебе…

— Хватит! Ещё один вопрос, и я выпрыгну!

Дверца кабинки запиралась снаружи, но на случай непредвиденных ситуаций на стекле был нарисован кружок, к которому следовало приложить ладонь с идентификатором. Что тогда произойдёт, я не знала, однако сделала вид, будто тянусь к этому кружку.

Марлена замахала руками.

— Ладно-ладно, не буду я ничего спрашивать! Гаси глаза, пока пожарные не приехали, — она силой усадила меня на место. — В общем, самое интересное пропустим. Дальше что было? Это-то ты можешь мне сказать?

— Он уехал.

— И всё?

— Ну... Я теперь здесь. А он... Преследует меня, насмехается, гадости говорит.

— Запал, значит, — сделала неожиданный вывод Марлена. — И ты ему ни-ни?

— Что — ни-ни? Ах это… Нет, конечно! За кого ты меня принимаешь?

— То есть один раз и всё? — Марлена фыркнула. — Ну, знаешь! Вообще-то мужик ради тебя от свободы отказался. Имеет право!

— Да ни от чего он не отказывался, — поморщилась я. — Брак на три месяца.

— Типа потом продлим?

— Нет, просто на три…

— Гад! — Марлена вмиг переметнулась на мою сторону. — И как ты за три месяца должна устроиться? Хоть бы на год! Вот мы с Харальдом на пять лет поженились. Чтобы потом меня точно не выперли. Он тоже из наших, понимает. Его родители сбежали из Татура, когда Демар стал герцогом. Харальду всего тринадцать было, и как раз выяснилось, что он техновидец. Не удрал бы вовремя, сидел бы под замком, клепал всякие суб-штуковины для герцогской верхушки.

Она зацепила пальцем край бумажной тарелки из-под менек и принялась двигать её по столу. Туда-сюда, туда-сюда.

Грустная и задумчивая Марлена. Неужели такое бывает?

— Я, конечно, благодарна Харли за то, что из общаги вытащил и всё такое, — она устремила взгляд за окно, на башенку со шпилем, венчающую небоскрёб Шиллингеров. — Но знаешь, иногда я жалею, что связалась с ним... Вот сегодня. Я хотела тебя к нам пригласить, а он, видишь ли, модернизацию затеял, притащил кучу хлама, разобрал все наши суб-аппараты. Нам номер надо делать, а он подожди да подожди. Всё носится с идеей Вездесущей Всеобъемлющей Волны, которая соединит все на свете суб-коммуникаторы, посылатели, получатели, показыватели, читалки, игралки, запоминалки и так далее в одну мировую паутину. Это, мол, будет такой прорыв! Как будто кроме него прорывы устраивать некому. Лучше бы заказов на ремонт побольше брал. А то скоро по миру пойдём.

Кажется, Марлена забыла, как рисовала мне радужные перспективы своей газеты.

— Но, главное, понимаешь, не до меня ему. Одни железки на уме. Первые месяцы ещё ничего было, мы с ним даже кровать старую сломали. А сейчас приходится уговаривать любовью заняться. Ну Харли, ну миленький, ну пожалуйста, я тебе суп говяжий сварю, пирожок сладкий испеку… Вот как так можно? Рядом молодая цветущая женщина! Мне скоро тридцать, Симона, я детей хочу. Мы с Харальдом как договорились: будут дети, вступим в бессрочный брак, а он… может, поэтому от меня и шарахается.

Она всхлипнула. Неунывающая, заводная Марлена!.. Захотелось обнять её, сказать что-нибудь хорошее.

Но я не успела. Марлена вскинула голову и, сверкнув глазами, припечатала:

— Так что если мужик тебя хочет, это надо ценить!

Вообще-то мы встретились не для того, чтобы говорить о мужчинах. Я принесла Марлене перевод (получив в уплату угощение из компота, менек и круассанов) и позволила себе удивиться: для чего рассказывать читателям о том, что и так все знают? Такую статью о Джеландии может написать любой, хоть сама Марлена, хоть прохожий с улицы, никакой историк не нужен.

— Ничего ты не понимаешь! — она тряхнула головой с такой экспрессией, что волосы, только что заправленные под шапку, посыпались на лицо. Одна прядь даже угодила в рот, и Марлена от души сплюнула. — Народ у нас тёмный, его просвещать надо. Многие даже не знают, что Джеландия означает Страна Желаний! Нет, я могла бы, конечно, и сама написать. Но джеландский историк — это авторитет. Не то что какая-то Марлена Шумски-Хардски.

— Ты же главный редактор.

— Да хоть президент общества защиты фурснаков! Ты бы, чем критиковать... — она прервалась, чтобы в три куса умять круассан, — возьми и тоже напиши нам что-нибудь. Про анимы. Или про то, как в мире появилась субстанция. Ты же любишь такие вещи?

Марлена допила компот, поставила стакан в тарелку из-под менек и, поёжившись, спрятала кисти рук в растянутые рукава свитера.

— Правда, мы за авторские материалы пока не платим. Только когда по заданию редакции. Нет, я понимаю, что за бесплатно не в кайф, зато приобретёшь журналистский опыт. Сама подумай. В стране полно людей со знанием татурского, работу найти сложно. А ты у нас потренируешься и сможешь устроиться в любую газету, причём не переселенческую, а настоящую, джеландскую.

Я задумалась: может, и правда? Сказал же Мэт: "Найди себе нормальную работу".

Стоп! Почему мне на ум опять пришёл этот несносный Даймер?

С другой стороны, если от его слов может быть польза, почему не принять их к сведению?

 

 

Тяжёлая трубка общественного суб-коммуникатора с лязгом легла на рычаг. Связь сегодня работала с перебоями, как бывало, когда на другом конце линии, в Татуре, барахлило подслушивающее оборудование. Мамин голос поминутно пропадал, но всё главное я расслышала: дело о покушении наконец закрыто, новых обвинений Артуру не предъявлено.

В бюро переводов мама так и не вернулась, лишь изредка брала заказы на дом. А денег просила больше не посылать, потому что… Тут она замялась и явно волнуясь сообщила, что они с Гунаром решили снова пожениться.

Как будто я стану её отговаривать! Это же замечательно!

Только немного взгрустнулось: я больше не была частью их жизни. По сути, никогда не была. Мама, Гунар и Артур — настоящая семья. А я… Мне надо устраиваться тут, в Джеландии.

Решено. Со следующей получки куплю себе суб-ком, простенький, без голосовой связи, но такой, чтобы мог отправлять послания, а не только принимать. И полусапожки — носить с юбкой. Пока же надо уладить одно дело, на которое уйдут и премия, и компенсация, и половина того, что Талхар-старший выплатил мне за первые две недели работы.

Не трусь, Симона. Хвост трубой, и вперёд!

Туда я и направилась, собрав всё своё мужество, — в кафе "Хвост трубой". Заведение с изюминкой. Его показывали туристам и печатали на открытках, даже арендовали для съёмок семейной комедии "Дело полосатых, или Кто сказал "Гав!"

На экскурсии нам рассказывали, что во времена второй фактории на этом месте стоял дом в традиционном флорицийском стиле. Узкая лицевая часть, высокий ступенчатый фронтон, переходящий в печную трубу — изображение сохранилось на старой ксилографии. Десять лет назад владелец участка решил воссоздать историческое здание и открыть в нём кафе. Обратился к приятелю-архитектору, чтобы подешевле. А тот, по неопытности, напутал: второй этаж получился шире первого (ой, разве в оригинале не так?), верхушка фронтона вместе с трубой вытянулась, как комнатный цветок при нехватке света.

На этом деньги у заказчика иссякли, и недострой выкупила молодая пара со смелыми идеями. Все выступы по бокам дома скруглили, фасад разрисовали под кота, а именно под его тыльную часть. Естественно, труба стала хвостом; слуховое окно и два близко расположенных эркера удачно совпадали с анатомическим особенностям взрослого половозрелого животного. На трубу прилепили сделанный на заказ дымник — снизу казалось, что кончик хвоста немного загнут в сторону.

Урна на краю тротуара, напротив, изображала кота анфас. Зверь был страшно голоден: отверстие для мусора являло собой широко распахнутую пасть, ведущую прямиком в бочкообразную утробу.

Спасаться от хищника предлагалось за дверью с зазывной надписью "Вас ещё не съели? Тогда вы идёте к нам".

"Мяу!" — возвестил колокольчик над входом.

Внутри было светло и пёстро, пахло мятой. Сквозь жизнерадостный гомон и позвякивание посуды пробивалась нежная мелодия "Маленькой мартовской серенады" надуйского гения Котцарта.

Мэта я увидела сразу. Он умудрился занять столик у окна, хотя кафе было набито битком. В джемпере и рубашке с расстёгнутым воротом он выглядел ещё интереснее и обаятельнее, чем я помнила. Облегающий трикотаж подчёркивал естественную линию плеч и отличную форму их обладателя, цвет терракоты гармонировал с живописной каштановой шевелюрой, улыбка могла осветить безлунную ночь.

Нет, господин инспектор, на этот раз ваш номер не пройдёт. Лучше обратите внимание на девушек за угловым столиком, вон как они вам глазки строят. А я задерживаться не собираюсь...

Но Мэт ловко вытряхнул меня из пальто и препроводил к креслу, которое имело вид упитанного чёрного кота, свернувшегося клубком. Когда я села, кресло сказало: "Мр-р-р".

Хитрый ход. Зазвать меня в место, где трудно поддерживать здоровый отрицательный настрой, потому что хочется улыбаться, умиляться, мурлыкать вместе с креслом, всё прощать и на всё соглашаться, самозабвенно любуясь изобилием котов — глиняных, деревянных, стеклянных, тряпичных, рисованных, плетёных, вязаных, кованых, каменных, самых разнообразных.

Коты сидели на подоконниках, лежали на ярко раскрашенных полках, свисали с карнизов, цеплялись за лоскутные шторы, лезли вверх по стенам, болтались на светильниках, обвивали собой цветочные горшки. Время показывал не обычный хронометр, а хитрющая морда с усами-стрелками, плитка на полу пестрела разноцветными кошачьими следами, плинтус тянулся вдоль стены хвостом в полоску, заканчивался котообразной кадкой для кактуса и… тянулся дальше. У салфеток обнаружились глазки, у солонки и перечницы — лапки. Не удивлюсь, если стол стоял на трёх котах — я просто не стала заглядывать под столешницу. На обложке меню тоже красовался кот, он шествовал по сужающейся к горизонту улочке, гордо задрав свой хвост трубой.

На первый взгляд, оформителю здорово изменило чувство меры. Но... котиков много не бывает, так ведь?

К удовольствию посетителей, по заведению вольно разгуливали живые кошки. Одна, пепельная-белая, с пышным хвостом и голубыми глазами, вспрыгнула ко мне на колени, улеглась, как хозяйка, и стала лизать лапу.

— Кажется, у тебя новая подружка, — в глазах Мэта проблеснуло солнце. — Что закажем? Рекомендую чай с морошкой, называется "Нос по ветру". И мороженое "Мячики". Шесть вкусов, шоколадные трубочки и фрукты. Ум отъешь.

Он искушающе улыбнулся.

— Кофе, — сказала я.

— Отлично, — не стал возражать Мэт и продиктовал подошедшей официантке: — Два "Носа по ветру", два мороженых "Мячики", один коктейль "Кошачья мята". И кофе... латте, тоже один.

— Капучино, — поправила я.

На официантке был красный ошейник с блестящей табличкой "Китти", на голове ушки, лицо разрисовано.

Едва она удалилась, я вскинула на Мэта взгляд. Надеюсь, убийственный.

— И зачем это?

— Не будешь, сам съем.

Ага, двойную порцию!

Я положила на стол значок. Маленький, но тяжёлый кружок из металла, похожего на чернёное серебро, с затейливым вензелем из двух букв "У". Университет Умсфорд, одно из трёх самых престижных учебных заведений Джеландии, а в области экономики и юриспруденции — самое престижное.

— Спасибо за помощь… Мэт.

Это было ошибкой. Назвать его по имени, так мягко, и не спрятать руку под стол.

Ладонь инспектора уверенно легла поверх моей — будто по праву.

Я сейчас же высвободилась.

Кошка, потревоженная резким движением, спросила: "Мррм?" А взгляд разумный-разумный. Животные сохранили отголоски природной магии — чутьё на опасность, дар эмпатии. Но анимами обладали только кошки. В душе моей синеглазки жил… ого, единорог!

По Лаврентиусу, увидеть единорога — к счастью.

"Мрр", — подтвердила кошка, довольно жмурясь.

Если бы…

— Симона, нам надо поговорить. — От напускной беспечности Мэта не осталось и тени.

— О чём, господин Даймер?

Он чуть помедлил.

— Скажи мне, будь добра, почему ты сбежала?

Десять панических секунд я убеждала себя, что он имеет в виду совсем не то, очём я подумала. После всех оскорблений и насмешек, после всех обидных выводов, которые он сделал на мой счёт — какой смысл возвращаться к тому, что случилось месяц назад?

— Не понимаю, о чём вы, — выдавила наконец, отлично сознавая, как фальшиво это звучит.

Китти принесла заказ. С подноса на стол перекочевали дымящийся чайник, две чашки, две вазочки с мороженым, всё в котах-котах-котах, даже у ложечек усы. Разноцветные шарики мороженого напоминали джутовые мячики, сложенные горкой. Перед Мэтом девушка поставила янтарного цвета коктейль с кубиками льда и листиком мяты, передо мной — кофе. На пенке была нарисована смеющаяся кошачья мордочка.

— Как думаешь, тут часто просят чай и кофе одновременно? — шутливо осведомился Мэт.

Я подняла голову — и наткнулась на пронзительный "полицейский" взгляд.

— Бежен, гостиница, утро. Вспомнила?

Ещё бы! Лицо и шею залило мучительным жаром.

И удрать невозможно. В колени впились цепкие коготки, уведомляя, что встать я смогу только с Синеглазкой, повисшей на брюках.

— Симона?

— Это не я сбежала, это ты сбежал, — выпалила полушёпотом на одном дыхании. — Когда я... проснулась... — пришлось собрать все силы, чтобы выговорить это слово, — тебя уже не было. И я… ушла. Что мне было делать?

— Дождаться меня.

— Сидеть одной, в чужом номере, неизвестно сколько времени? Вы даже записки не оставили, — произнесла я совсем тихо, разглядывая серые кошкины ушки и тёмные полоски на мохнатом лбу.

— Допустим. Почему ты не связалась со мной, когда прилетела в Чуддвиль?

А должна была?

Это допрос, господин Даймер?!

По глазам поняла: да, допрос.

А дальше — обвинение и приговор?..

Нет, благодарю!

Я растянула губы в виноватой улыбке:

— Прости, Мэт, ты не мог бы на минутку…

Кресло протестующе сказало "Мяу!" — когда я поднялась, чтобы передать кошку удивлённому инспектору. Синеглазка, умница, вцепилась пушистыми лапками ему в плечо, обещая превратить гладкий джемпер в махровый, если её попытаются ссадить.

А я цапнула сумку, сорвала с вешалки пальто и стремительным шагом покинула кафе.

Сбежав с крыльца, едва не налетела на одного из местных профессиональных бродяг, который как раз плёлся мимо. На нём был потрёпанный бушлат без пуговиц и зелёная охотничья шляпа, мятая, в пятнах, но с пером. И конечно, от него разило всем плохим, на что способен человек — но не так сильно, как от татурских бездомных.

Бродяга пробурчал что-то сердитое и поковылял своей дорогой. Ветер мёл ему вслед первые опавшие листья, гнал тучи над черепичными крышами. Меня вмиг пробрало до костей.

Поспешно натягивая пальто, я сообразила, что не сделала того, зачем пришла. Но не возвращаться же теперь...

Пока я мешкала, Мэт выскочил на крыльцо со своей курткой в руках — и ни одной затяжки на джемпере.

— Симона!

Я шагнула к нему, на ходу выуживая из сумки пакет с полустёршимися штемпелями почтовой службы Чехара.

— Вот, возьмите, пожалуйста.

— Что это?

— Всё, что я вам должна. За билет, за платье… и остальное. Возможно, для вас это мелочи, мне трудно судить, но я не хочу быть ни в чём обязанной. Надеюсь, вы меня поймёте…

Деньги за обед и клуб я решила не возвращать. Это развлечения, которых он искал в тот вечер и нашёл бы, со мной или без меня. В любом случае, у меня столько не было. За одежду следовало расплатиться обязательно. А вот браслет… не стыдно подарить другой женщине.

— Я его ни разу не надевала, футляр не повреждён.

Сделав и сказав всё, что было необходимо, я почувствовала себя шариком, из которого выпустили воздух. Вместо облегчения — пустота и слабость.

Чего я не ожидала, так это что Мэт выпрямится и застынет, как каменный, а его взгляд станет станет ледяным… леденящим.

— Забери. Мне это не нужно, — сказал, как ударил.

— Мне тоже.

Он молча развернулся, швырнул пакет в урну и зашагал прочь.

А я пошла в другую сторону, твердя себе, что всё сделала правильно. Теперь он оставит меня в покое, и нет причин испытывать неловкость и вину. И о деньгах, доставшихся так тяжело и пропавших так бездарно, жалеть не стоит. Они с самого начала предназначались Мэту, а как он ими распорядился, его дело.

Но почему-то перед глазами стояли не купюры, а серебристая цепочка, тонкая, как дождинка, с двумя синими капельками-сердечками.

И нет в них ничего пошлого!

Представилось, как браслет трясётся в кузове мусоровоза, придавленный гниющими отбросами, как его топчет и крошит безжалостный пресс. Или примеряет чужая рука, случайно обнаружив в куче хлама…

Я не выдержала и обернулась. Над урной-котом склонился давешний бродяга. Залез в круглую пасть чуть не по плечо, извлёк пакет и, покачиваясь, уставился на свою добычу.

От этой картины оборвало дыхание. Осталась одна мысль — успеть. Я подлетела к бродяге, выхватила пакет из его скрюченных пальцев.

— Это моё!

Как порыв ветра — была, и нет меня.

Вслед неслись хриплые выкрики. Забористые обороты, не спорю, многофигурные. Но ничего, что могло бы пополнить мой словарный запас.

Ветер сменился дождём. Редкие пока капли пятнали асфальт, а я шла, прижимая пакет к груди с чувством, что достала звезду с неба.

Глава 11. В гостях у сказки

К обеду накрыли в большой парадной столовой. Ради дорогого гостя из клана Геллертов повара расстарались от души. Столько мяса и птицы на одном столе я не видела даже на юбилее господина Брюльски, хозяина всетатурской сети ювелирных магазинов. Тушёная говядина с рыжиками, вальдшнепы с гренками, бараньи котлеты в кляре, свинина с соусом из чернослива, варёная грудинка с раками и цветной капустой, цыплята, фаршированные каштанами, тушёная индейка с пюре из вишни, пудинг из заячьей печени…

Талхар-старший расхваливал поданные блюда, самый смак всех пяти его ресторанов, а я переводила, попутно рассматривая стенные панно со сценами из жизни волшебных народов — и Тадеуша Геллерта. Его ноздри подрагивали от возбуждения, кончик носа, казалось, становился всё длиннее и острее.

"Вы заметили, что у всех Геллертов острые носы?" — сказала вчера за ужином Диди.

В списке первых семей Геллерты занимали одиннадцатую строчку, сам Тадеуш в фамильной табели о рангах тоже значился под номером одиннадцать. Не орёл, но ястреб. "И такая птица в моём курятнике!" — потирая руки, обмолвился Вечи Талхар сегодня утром.

Геллерт и правда клевал, как птичка. Синица или воробушек. А когда Гица с истинно чурильной экспрессией воскликнула: "Что это вы не едите, господин Геллерт? Ай не угодили?" — вежливо улыбнулся: "Здоровье, знаете ли… Но у вас одним запахом можно насытиться!"

Тадеушу Геллерту было хорошо за семьдесят. Дряблое желтоватое лицо, набрякшие мешки под глазами, неуверенная походка и выпирающий живот — при общей худобе. Не надо иметь диплом врача, чтобы сказать: гость серьёзно болен.

Обладатель диплома, как и весь старший персонал, тоже был зван к обеду — в качестве массовки. Едва все поднялись из-за стола, доктор Спирински придержал нас с Николасом Каунти за локти и авторитетным шёпотом выдал диагноз:

— Не жилец.

— Думаете? — с живым любопытством отозвался бухгалтер.

Спирински пустился в объяснения, а я поспешила догнать Талхара и Геллерта, выходящих из столовой.

Рядом с долговязым гостем мой шеф смотрелся, как бочка на ножках, но выгодно отличался бодростью и здоровым цветом кожи. Пожалуй, при первой встрече я неверно оценила его возраст — чуть за пятьдесят, не больше. Или он хорошо поработал над собой. За три недели нашего знакомства Талхар немного спал с тела, из тугих чурильских кудрей исчезла седина, лицо заметно разгладилось, голос обрёл сок и краски, почти баритональные.

— Давайте спустимся в хранилище, господин Геллерт, — пропел этот почти-баритон. — Уважим ваше любопытство.

Моё воображение мигом нарисовало подземный бункер, доверху заполненный старинными золотыми гольденами и самоцветами с голубиное яйцо.

В коридоре к нам присоединилась Гица. Больше никого не позвали.

Три двери закрылись за нашими спинами, каждая следующая толще предыдущей. Осталась позади гулкая стальная лестница в три пролёта. На третьей ступени Геллерт споткнулся, и дальше мы с Гицей вели его под руки. Ладони у важного гостя были сухие, прохладные и какие-то пергаментные, и запах от него шёл, как от старой шубы.

Внизу ждал короткий светлый коридор, а в его конце — дверь-сейф, которой мог позавидовать Главный банк Чуддвиля.

За этой дверью реальный мир кончался и начиналась сказка.

Две тысячи лет назад Земля столкнулась с уникальным космическим объектом, известным как Облако Грёз. С небес обрушился метеоритный дождь, поток частиц, названных волшебными спорами, прошил планету насквозь, изменив её недра, воды, почвы и живую материю. В кратерах образовались озёра росы, из земли забили родники веселья, больше половины полезных ископаемых изменили свойства, превратившись в добро, зло и туман.

Люди и звери обрели необычные способности. Кошки получили дар проходить сквозь стены и исчезать, оставляя в воздухе лишь улыбку, ящерицы выросли до гигантских размеров, научились летать и изрыгать пламя, огромные трёхголовые псы стерегли клады, могучие кони скакали по небу. Цветы исполняли желания, травы навевали сладкие сны, деревья ходили дозором вдоль лесных границ. Маги мановением руки возводили города и создавали предметы с удивительными свойствами. Племена, жившие рядом с месторождениями субстантов, стали волшебными народами — эльфами, гномами, орками, русалками, троллями…

Со временем большая часть спор выветрилась из тела планеты, маги практически исчезли, волшебные народы остались призраками в душах потомков, а чудесные предметы обернулись бесполезным хламом.

Почти все.

Редкие действующие экземпляры хранились под семью замками — на тайных правительственных складах, в крупных музеях и в частных коллекциях самых богатых людей мира.

Вечи Талхар определённо не принадлежал к их числу, но…

Мы шагнули в бархатную черноту, такую глубокую и необъятную, словно подземелье Талхаров уходило в бездны земли или космическую бесконечность. Свет из коридора лежал под ногами длинным молочно-белым прямоугольником, мы стояли на его краю, как на мостках, выстроенных над океаном ночи, и никто не решался первым ступить в неведомое.

Гица достала из складок юбки шарик размером с теннисный мяч, покатала в ладонях, пока не засветился, и бросила во мрак. Шарик побежал по полу, выписывая огненные круги. Во тьме стали вспыхивать конусы света, озаряя стеклянные колпаки, затянутые изнутри морозными узорами. Три, четыре… шесть штук. Колпаки висели полукругом на высоте в половину человеческого роста, под ними была лишь чернота.

Шарик вернулся, прыгнул Гице в ладонь. По ковру из медленно тускнеющих линий домоправительница вошла в хранилище — и сняла первый колпак. Ничего особенного. Медное деревце с растопыренными ветками, на каждой кожаный шнурок с крупной бусиной цвета мутного льда. Гица надела один себе на шею, и бусина засияла. Чурильские одежды, пёстрые и блестящие, поплыли перед глазами, будто акварель под дождём, на их месте проявилось бальное платье, похожее на розу в брызгах росы. Седые косы Гицы расплелись и сложились в высокую причёску, платок обернулся диадемой.

Геллерт одобрил чудо парой вялых хлопков.

— Впечатляет.

Но неприязненный изгиб его губ сказал другое: когда из декольте торчат оплывшие плечи и дряблая грудь, никакое платье не поможет.

Однако Гица не смутилась.

Шурша юбками и таинственно улыбаясь, она подняла следующий колпак, открыв нашим взглядам овальное зеркальце на подставке. Геллерт за её спиной прерывисто вздохнул: натёртая до идеальной гладкости медь отразила девичье личико с огромными чёрными глазами.

Стоп. Личико было не только в зеркале. Гица отбежала на несколько шагов и с мягким грудным смехом закружилась в невесть откуда взявшемся круге света. Остановилась перед Геллертом, давая себя рассмотреть. Точёная шейка, смуглая бархатистая кожа, осиная талия.

— Потрясающе! — в голосе гостя прозвучал искренний восторг.

Повинуясь жесту Талхара, он сам склонился к зеркалу, а выпрямился уже стройным юношей. Не красавец, и фамильный нос стал ещё острее, зато молод и свеж.

— Эффект длится шесть-восемь часов, — сообщил Талхар. — Можно повторять дважды в сутки.

— Но… — счастливая улыбка Геллерта поблёкла, гладкий лоб нахмурился. — Я не ощущаю изменений… внутри. Не чувствую себя молодым. И я бы не смог вертеться так, как ваша… прелестница.

Юное лицо сыграло с Геллертом шутку: он выглядел мальчишкой, у которого отобрали желанную игрушку.

— Это поправимо, — из-под третьего колпака Гица извлекла дудочку и поднесла к сочным девичьим губам.

Во тьме разлилась с перекатами задорная чурильская мелодия.

Геллерт вскрикнул и пустился в пляс, размахивая руками и высоко подбрасывая длинные ноги.

Я попятилась, давая ему место и старательно отводя глаза от зеркальца. Любопытно, конечно. Но кто знает, что оно делает с молодыми.

Геллерт пошёл вприсядку. Лицо его стало багровым, дыхание со свистом и сипом вырывалось из груди.

— Не могу остановиться… Прекратите это… Хватит!

Гица перестала играть, а Талхар выхватил из-под четвёртого колпака нечто вроде бобового зёрнышка, швырнул оземь. Мгновенно пророс зелёный стебель, разветвился, оделся крупной листвой и сплёлся в живое кресло, подхватившее господина Геллерта в тот момент, когда он стал заваливаться навзничь. Гица брызнула ему в рот из какого-то аптечного пузырька, гость отнял руку от груди и задышал ровнее.

Я наклонилась к уху Талхара:

— Может, вызвать неотложную помощь?

Шеф блеснул шалым глазом.

— Ты здесь зачем, дочка? Переводить? Вот и переводи.

— Пойдём дальше, господин Геллерт? — поинтересовалась Гица, протягивая руку к следующему колпаку.

Высокий гость, как ни странно, не рассердился и не пожелал немедленно убраться из дома, где над ним так жестоко подшутили, лишь устало качнул кистью руки.

— Не стоит… Достойнейшая коллекция, господин Талхар. Но я имел в виду нечто иное, — он помялся. Взглянул на Гицу, на меня, провёл кончиком языка по побелевшим губам. Достал платок, нетвёрдой рукой стёр испарину со лба и наконец решился: — Я слышал, что к вам попала часть наследия господина Сенморта. А именно, некий плод… или отросток...

Мне имя Сенморт ничего не говорило. Подпольный коллекционер? Один из последних магов?

— Семечко, — Талхар с деланным сожалением покачал головой. — Всего лишь одно семечко.

— И вы вырастили из него…

— Увы. Мои помощники не уследили, и его склевала курица.

— Курица?

В этот миг Геллерт сам выглядел, как цыплёнок. Вытянув тонкую шею с острым кадыком, он смотрел на Талхара с самой настоящей детской обидой. Казалось, сейчас заревёт.

— Курица, — подтвердил Талхар. — Чехарская пёстрая хохлатка. Из элитного питомника близ Кузельника. Того самого, у которого находится единственное в Чехаре озеро росы и бьёт ключ веселья, тоже единственный.

— И?.. — лицо Геллерта осветилось надеждой, он даже задышал чаще. — Господин Динэро намекал, что вы можете поделиться неким, скажем так, эликсиром… — он запнулся.

— Прошу вас, — сладко мурлыкнула Гица.

Во тьме открылся проём, сияющий золотым светом. Мне почудился запах деревни — разогретого дерева, свежего сена и чуть-чуть перегноя…

Геллерт попытался подняться, но стебель спеленал его дополнительными отростками и змеёй заструился по полу, неся своего седока навстречу новым чудесам.

В большой деревянный сарай.

Здесь была трава в широких низких лотках, вода в поилках, какие-то скамьи и перекладины вдоль стен из широких, медового цвета досок. Со стропил свисали магические фонари, струя вокруг почти настоящие солнечные лучи.

А потом мы увидели Её.

Крупная курица шествовала по дощатому полу, устланному соломой, с достоинством выклёвывая из неё зёрна. Белые, в рыжую крапинку, перья важно топорщились, голову укрывал пышный хохолок — будто мохнатая шапка.

Курица остановилась и уставилась на нас с видом барыни, решающей, сколько розг отсыпать провинившимся смердам.

При госпоже курице был личный холоп, то есть смотритель — худощавый чурил средних лет с лихим чубом, одетый скорее как сотрудник фармацевтической лаборатории, чем как птичник. Он сам квохтал, словно наседка, призывая нас не шуметь, не делать резких движений, и вообще не дышать без защитных масок.

Талхар остановил его взмахом руки.

— Снесла?

— Три, хозяин, — "лаборант" приосанился.

— Давай!

Через несколько минут мы, собравшись кружком, рассматривали корзинку с тремя крупными яйцами в — золотой?! — скорлупе.

— Поим её только росой и весельем, — гордо делился "лаборант". — Кормим отборным зерном. Случки с элитными петухами чехарской породы раз в год.

— Почему не чаще? — спросил Геллерт, потея от волнения.

— Чаще бесполезно, — ответил Талхар. — Проверено.

И сдержанно улыбнулся.

— У Сенморта были молодильные яблоки. А у меня — молодильные яйца! Принимать сырыми, натощак. Одно яйцо гарантирует полное омоложение организма на тридцать-сорок лет.

— Могу ли я надеяться… — у Геллерта задрожал голос. — Назовите цену!

Он прерывисто дышал, облизывал губы и глядел на Талхара так, что непонятно было, то ли сейчас бухнется на колени, то ли пристанет с ножом к горлу. Гица наклонилась и что-то прошептала ему в самое ухо. Светло-голубые глаза гостя расширились, он закусил губу.

— Деньги большие, — согласился Талхар. — Но результат того стоит. Впрочем, сумму можно уменьшить… Видите ли, господин Геллерт, мы хотим вывести наше семейное дело на новый уровень. Заняться добычей суб-элементов. Но завоевать место на этом рынке без содействия больших концернов практически невозможно.

— Что конкретно вас интересует? — Геллерт вмиг превратился из взволнованного просителя в расчётливого дельца.

— Это с вами обсудит мой сын. Завтра, если не возражаете. А пока в знак нашей дружбы…

"Лаборант" уложил самое большое яйцо в подарочную коробочку, выстланную мелкой стружкой, и почтительно поднёс гостю.

— Прошу учесть, господин Геллерт, — мой шеф заложил свою аккуратную ладонь за борт пиджака, — молодильное яйцо это всё-таки не молодильное яблоко. Яблоко, будучи сорванным, сохраняет свои свойства сто лет. Яйцо надо употребить в течение полугода, причём, чем раньше, тем лучше. Но есть особый момент!

Он поднял вверх палец, опережая открывшего было рот гостя. Тот наверняка собирался заверить, что съест яйцо хоть сейчас.

— Так вот, если употребить содержимое яйца просто так, вы получите лет пятнадцать здоровой активной жизни. А максимальное омоложение наступит при одном условии...

У Геллерта дёрнулся глаз.

— И это условие — недавняя смерть кровного родственника, причём близкого. Матери, сына, брата, в крайнем случае дяди или бабушки. Кузен уже не подойдёт. Эффект компенсации, так сказать. Причём между смертью и приёмом яйца должно пройти не больше трёх месяцев.

Я слушала Талхара с оторопью. Геллерт всё больше мрачнел.

— Смерть должна быть естественной? — резко спросил он.

Ох…

— Неважно. Это может быть несчастный случай… Что угодно. Желаете отказаться от сделки?

Тадеуш Геллерт медленно покачал головой.

— У меня большая семья. Положусь на судьбу.Подписаться на автора

Глава 12. В своём кругу

Марлена налила мне чаю и усадила к высокому столику у слухового окна, а сама упорхнула за перегородку — "дожимать клиента".

Судя по её горящим глазам, подателей платных объявлений, тем более джеландцев, стены старого чердака, где обитала редакция газеты "В своём кругу", видели нечасто. Может быть, даже впервые.

Этот чердак, вернее малая его часть, переустроенная под жильё, служил чете Шумски-Хардски не только рабочим местом, но и квартирой.

— Не беспокойтесь, — прозвучал из-за перегородки звонкий голос Марлены, — в суб-версии объявление выйдет уже завтра, а в печатном виде — в конце недели. Вот увидите, отклики пойдут сразу же! Вы уверены, что не хотите дать свой ком-код?

Мужчина отозвался тише, но я расслышала:

— Предпочту держать связь через редакцию. Знаете, не хотелось бы отбиваться от назойливых претенденток, — он развязно хохотнул.

Марлена поддержала его задорным смехом. Куда денешься — "клиент".

Я пила чай и глядела в большое круглое окно, любуясь осенними красками на крутом косогоре.

После объявления независимости в Чуддвиле случился строительный бум, каждый клочок земли в центре был на вес золота, и какой-то ловкач добился разрешения на застройку оврага, оставшегося на месте пересохшей речки Текучки. Он собирался возвести десять пятиэтажных домов. Когда власти опомнились, в семи из них уже жили люди.

Речка пересохла, а грунтовые воды остались. Здания всё время подтапливало, квартиры в них дешевели. Десть лет назад будущий муж Марлены выиграл конкурс молодых изобретателей и на премию купил жилой чердак в одном из этих домов. Вскоре у соседней пятиэтажки обвалилась стена. Никто не пострадал, но пресса подняла шум. Новый мэр из клана Сантимелей сказал: "Чуддвиль достаточно богат, чтобы решить эту проблему раз и навсегда", — и пообещал новые квартиры всем жильцам.

Когда слом был в разгаре, подали голос защитники городского наследия, усмотревшие в овражных домах уникальные образцы позднего джеландского "нового стиля". В результате два последних дома остались стоять. Власти отвели воды, укрепили фундамент и полностью реконструировали архитектурные "шедевры", потратив на это в три раза больше средств, чем на расселение первых пяти домов. В овраге разбили парк.

Так Харальд Хардски стал владельцем элитной недвижимости в тихом зелёном уголке исторического центра.

Сам счастливец не выходил из "аппаратной", трудясь над своим ненаглядным сверхпроектом Вездесущей Всеобъемлющей Волны — или "утопической бредятины", как выражалась его любящая жена.

Марлена, легка на помине, как раз выплыла из редакторского закутка под ручку с "клиентом".

— Вам чай или кофе, господин Пик?

Забавная фамилия для мужчины с комплекцией мордобойца-тяжёловеса — пиджак на плечах так и топорщится, нос сломан. Галстук на месте, но верхняя пуговка под ним расстёгнута. Видно, трудно найти воротничок по размеру на такую шею. А взгляд… Знакомый взгляд. Цепкий, холодный, опасный. Так умел смотреть Мэт Даймер при исполнении — и его коллеги в Бежене. Так смотрел Гинт Ругински, он же Ругги Тачка. И что-то мне подсказывало: в допросной место господина Пика будет с той стороны стола, где пристегивают наручники.

Господин Пик взгромоздился на соседний барный стул, принял в волосатую лапу кофейную чашечку. В благодарность облобызал Марлене ручку, довольно изящно, надо признать, и воззрился на меня. Кусочки свинца, глубоко сидящие в его небольших глазницах, подёрнулись масляной поволокой.

— А вы здесь тоже с объявлением?

— Симона наша внештатная сотрудница, — отрекомендовала меня подруга.

— Мик, к вашим услугам, — господин Пик был явно не прочь и мне ладонь обслюнявить, но я спрятала руки под столик. — Я всегда знал, что татурские девушки самые красивые! Что вы делаете сегодня вечером, Симона?

Марлена кашлянула.

— Симона замужем. Но вы не волнуйтесь, Мик, мы вам такую невесту найдём — просто раскрасавицу! — она кокетливо сдвинула очки на нос и повела плечиком.

Господин Пик расплылся в блаженной улыбке.

— Красавицу — обязательно! Чтобы глаз радовался, — его взгляд прошёлся по фигуре Марлены и остановился на её коленях, торчащих из-под узкой юбки. — И чтобы кофе умела варить, как вы… И пироги печь. И мясо жарить. И суп! Знаете, такой наваристый, с говядиной. И варенья-соленья чтоб не магазинные! И дом чтобы содержала в порядке. Он у меня большой, трёхэтажный. И детей, пятерых, не меньше!

— Не меньше! — с придыханием отозвалась Марлена, изгибаясь на высоком стуле так, что юбка на бедре пошла тугими складками, а колени обнажились ещё сильнее. — Мы обязательно найдём вам именно такую.

Она положила руку на крепкое запястье "клиента", поедая его глазами. Господин Пик ответил ей тем же.

Так! Мне пора.

Но стоило шевельнуться, парочка прервала игру в гляделки и переключила внимание на меня. Два голоса, женский и мужской, прозвучали одновременно:

— Куда, подожди!

И:

— Я вас провожу.

— Нам надо обсудить твою статью! — Марлена схватила меня за руку. — Звоните, господин Пик!

"Клиент" поднялся на ноги, окинув нас обеих взглядом, полным откровенного сожаления, и направился в прихожую.

Квартира Марлены напоминала кораблик с разноуровневыми палубами, лесенками, надстройками, леерами и трапами. Чтобы добраться до входной двери, надо было спуститься с площадки под окном (шесть ступеней), через десять шагов вскарабкаться на узкий помост (одиннадцать ступеней), обогнуть оригинальную печную трубу, протиснуться мимо деревянной опоры и одолеть ещё одну лестницу (восемь ступеней). При реконструкции чердачная квартира получила приличную современную отделку, но поскольку дом был признан архитектурным памятником, производить в нём перепланировку запрещалось.

"Клиент" преодолел полосу препятствий без труда, и мне подумалось, что с той же обезьяньей ловкостью этот бугай проникал в чужие жилища.

Заперев за ним, Марлена плюхнулась передо мной на стул, сдёрнула с носа очки и с облегчением потёрла переносицу.

— Ты, конечно, извини! Я понимаю, тебе нужен постоянный муж, но ты же видишь, что Мик тебе не подходит!

Вижу, мысленно согласилась я. От этого типа криминальной наружности лучше держаться подальше. Но всё же поддела Марлену:

— Ты вообще-то тоже замужем.

— Ага, замужем… — она засопела. Потом махнула рукой и опрокинула в себя остатки кофе. — Рассказывай лучше, как живёшь!

О курочке с молодильными яйцами и о секретном подвале я подписалась молчать. А больше ничего примечательного со мной не происходило. Каждое утро начиналось с газетных чтений. Дальше — как повезёт. Иногда Талхар занимал меня на пару часов, иногда таскал с собой с утра до вечера. Случались и свободные дни, как сегодня.

— А вообще, знаешь… Дома у меня была возможность устроиться в МИД синхронистом. Маму там хорошо помнили, у меня был диплом с отличием. Государственные визиты, переговоры на правительственном уровне, кабинет-бароны, может сам герцог. Очень хорошая зарплата. Мама еле меня отговорила…

— Ну да, — кивнула Марлена. — Вам, аниматам, на глаза власти лучше не лезть, целее будете. Особенно сейчас, при Демаре.

— Дело не только в этом. Мама тогда сказала: переводчики — это прислуга, вроде горничных и официантов, а прислугу благородные господа за людей не считают. Помнишь, международную ярмарку шесть лет назад? Я там студенткой подрабатывала. Как-то чинуша из министерства торговли отказался от данных накануне обещаний. Его-де неверно поняли, ошибка переводчика. То есть моя. И мне пришлось это переводить! Вот с Талхарами примерно та же история. Вроде бы неплохо ко мне относятся, но не дают забыть, что они не просто начальство, а хозяева.

— Поручительский взнос-то они за тебя сделают? — спросила Марлена.

Ответить я не успела.

Редакционная каморка, в которой Марлена принимала Пика, стояла на деревянном возвышении, как рубка на верхней палубе корабля. Оттуда, из-за перегородки, раздались шлёпающие шаги, заскрипели половицы, и на краю "палубы" возникло явление. Босые ноги, полосатые пижамные штаны, голый торс, будто вылепленный из сдобного теста, голова — воронье гнездо и мятая, заспанная физиономия.

Явление смачно зевнуло.

— Здорово, девчонки.

— Ты что, дрых?! — взвилась Марлена.

Родись она аниматом, думаю, её анимой стал бы дракон, и сейчас все три его головы изрыгали бы пламя, грозящее испепелить мужа-засоню.

Кем ещё могло быть это нечто, чешущее выпуклый живот?

В душе, между прочим… Нет, правда? Конёк-горбунок!

Лаврентиус отрицал существование этой анимы, хотя в разделе "Мифы и легенды" дотошно изложил все сведения о ней, почерпнутые у древних авторов.

Но я же вижу, что это он самый — конёк! По всем признакам.

Такой скакун может прыгать по жизни без цели и смысла, а может совершить настоящее чудо — если в него поверят…

На шипение жены обладатель уникальной анимы и глазом не моргнул.

— Да я, понимаешь, — флегматично начал он, — оперу к маме припаял, ведёрко подцепил, на крем-суп замкнул, а движок не запускается. Распаял всё обратно, стал под каждый выход разные супчики пробовать, так и сидел, пока солнце не стало в окно лупить…

Я слышала, что "супчиками" называют комбинации суб-элементов, взятых в разных пропорциях. Но что такое крем-суп и всё остальное, даже гадать не имело смысла.

— Нам номер верстать надо! — рявкнула Марлена.

— Не проблема. Ща сверстаем.

Харальд вдруг посмотрел на меня, как будто только увидел.

— Привет, Люси. Как дела?

— Какая тебе Люси, дундук?! — сиреной взвыла Марлена. — Это Симона, ты её первый раз видишь!

— Привет, Симона, — не смутился дундук. — Видишь ли, Симона, работать с субстанцией лучше при свете звёзд. Поэтому мы, субстанционалисты, по ночам бдим, а днём спим.

Несмотря на расхристанный вид, мутный взгляд и в целом замедленную речь, слово "субстанционалисты" Харальд выговорил с лёгкостью и вдруг подмигнул мне.

— Что такое сегодня суб-ком, Симона? Классный, продвинутый, а? Он вроде всё может, как волшебная палочка в старые времена. Ан нет, не всё! Газету не почитать, кино не посмотреть, билет на воздухоход не купить, деньги в банке не снять, за кофе не заплатить, светописный снимок другу не послать… А моя Волна свяжет все суб-устройства воедино, во всех сферах, понимаешь? Бумажные газеты станут не нужны, понимаешь? А, ничего ты не понимаешь! — он махнул рукой. — Марли, зайка, сделай мне кофе, а? Люблю тебя.

Он опять зевнул и ушлёпал обратно за перегородку.

Марлена уткнулась лицом в ладони.

— У нас всего восемьдесят шесть суб-подписчиков, — проговорила она глухо. — Суб-читалки есть только у богатых, а наша аудитория — простые переселенцы. Непростые читают джеландские газеты или "Наш голос". Да, можно пойти в библиотеку, там общественные читалки, бесплатные. Но народ к этому не привык. Народу нужны бумажные газеты! У нас пятьсот экземпляров в бумаге за день расходятся! А этот пентюх… придушила бы!

Марлена погрозила перегородке кулаком.

"Наш голос" был единственной татурской газетой, имеющей признание среди джеландцев. Но он издавался уже тридцать лет — на сорока восьми полосах и двух языках.

— Может, тебе тоже часть материалов публиковать на джеландском? — спросила я.

— Зачем? — Марлена хлопнула ладонью по столу так, что посуда звякнула. — У нас места мало!

— Затем, что женится твой сегодняшний клиент на татурской девушке, спросит её: что читаешь? Да вот, "В своём кругу". А-а, там по-татурски, я не понимаю. Так нет же, тут и по-джеландски есть. Прочитают оба, обсудят. Это же расширение аудитории в два раза, причём платёжеспособной аудитории.

— Ну так в чём проблема? — Марлена щёлкнула пальцами. — Переведи на джеландский свою статью про анимы!

— Переводы по-прежнему восемь гольденов за лист? — уточнила я.

— Ой, я сказала "переведи"? Напиши как-нибудь по-умному! Для джеландцев. Авторский материал.

Помню-помню: "За авторские материалы мы не платим".

Нет, я понимала, что меня эксплуатируют самым безобразным образом. Но если я надеюсь однажды работать в джеландской газете, надо больше писать на джеландском. Да и Марлену жаль.

А всё же хорошо, что я не стала делиться с ней другими идеями.

Глава 14. Больше чудес, хороших... и странных

На ужин "старшему персоналу" подали свиные медальоны по-чурильски под соусом с коньяком и перцем, до того зверским, что у меня слёзы на глаза навернулись. Мужчины переглядывались и качали головами, господин Каунти скрёб мясо ножом, пытаясь очистить его от огненной смеси. Только Гица и Диди ели да нахваливали, перебрасываясь словечками на родном языке.

— Воарде кусос — это "очень вкусно"? — вполголоса уточнила я у Диди.

— Куосос, — поправила она, блеснув улыбкой. — А воарде асутас — "очень остро".

Заметила. И слёзы, и что каждый кусочек я запиваю тремя глотками морса.

— А "перец" как будет?

— Эрдья.

Это было нашей маленькой застольной забавой: я спрашивала, как по-чурильски "хлеб", "вилка", "спасибо" или "приятного аппетита", она охотно отвечала. Не то чтобы я всерьёз собиралась учить чурильский, но почему не размять мозг, если выпала оказия? Язык-то красивый, мелодичный — когда на нём разговаривают, а не галдят, перекрикивая друг друга, и не бранятся в базарной склоке.

Господин Каунти тихонько попросил у доктора Спирински что-нибудь от изжоги, Спирински рекомендовал коньяк перорально, в чистом виде, а не в соусе.

Флегматичный стряпчий Лука расправился со своей порцией без эмоций. Он всегда ел так, будто не чувствовал вкуса.

Встав из-за стола, он так же бесстрастно попросил меня пройти с ним в кабинет.

— Господин Талхар поручил мне подготовить заявку на вас в департамент по делам переселенцев. Для этого нужен расширенный слепок вашего идентификатора.

Я подошла к столу, на котором был установлен профессиональный суб-считыватель, ощущая такую лёгкость, будто у меня с плеч свалился небоскрёб Шиллингеров с Аркой Желаний в придачу. Только сейчас я поняла, под каким гнётом жила все эти недели.

Юрист истолковал мою заминку по-своему.

— Не беспокойтесь, госпожа Бронски, моя адвокатская лицензия даёт право брать расширенный слепок личного идентификатора. Вот, можете ознакомиться.

На стол передо мной лёг документ на гербовой бумаге и тонкая книжица, в которой мелким шрифтом и зубодробительно казённым языком разъяснялись права и полномочия адвоката первого класса Лукаса Швиндлера.

Руки у господина адвоката были мягкими, кожа бледной и нежной, губы по-женски пухлыми. Рафинированный кабинетный житель. Но плотный, туго сбитый, с квадратным лицом и холодными голубыми глазами.

Под взглядом этих глаз я положила ладонь на стеклянную панель, панель засветилась, а из-под брюха считывателя один за другим полезли листы бумаги, целых шесть штук, отпечатанные ещё мельче, чем полномочия господина Швиндлера. Даже не представляла, что в моём идентификаторе спрятано столько информации. Должно быть, там прописано всё, от медицинских данных до последнего пункта нашего брачного договора с Мэтом Даймером. Надеюсь, мне это не повредит…

Швиндлер собрал листы в стопку, улыбнулся одними губами.

— Вот и всё, госпожа Бронски. Не пройдёт и месяца, как у вас будет полноценный рабочий вид на жительство.

Из кабинета я вышла, пошатываясь, словно во хмелю. Должно быть, гормоны, отвечающие за эйфорию, выстрелили все разом.

Вид на жительство. На целый год! Это же почти вечность. Миллион замечательных вещей может случиться…

 

 

На лестнице мне встретилась Диди, сменившая дневные юбку и блузку на длинное платье цвета пожара, и я улыбнулась ей так широко, как не улыбалась никому, наверное, лет десять.

Она просияла в ответ и ухватила меня под руку.

— Сима, пошли к баб Гице — гадать!

Я изумилась. Хотела отказаться, но подумала, что это может быть любопытно.

Вход во владения госпожи Гицы Батраны скрывался под лестницей за средней дверью и запирался на суб-замок. Я понятия не имела, что увижу. Ведьмину пещеру со связками трав и сушёными тушками летучих мышей? Подобие эзотерического салона с бархатными портьерами, псевдомагическими фонарями и расслабляющей музыкой? Или обыкновенную комнату с добротной тёмной мебелью — вероятнее всего.

Но я совершенно не ожидала попасть в лабораторию химика… или алхимика?

Оцинкованные столы, реторты, путаница стеклянных трубок и сосудов, в которых перетекало и булькало что-то разноцветное.

Сама Гица открыла нам в маске, очках и резиновом фартуке.

— А ты думаешь, на что яички-то молодильные идут? — ухмыльнулась она, стягивая с рук перчатки. — Одно Тэдди Геллерту, одно про запас, одно мне по скляночкам нацедить. На ферме-то была, видала сруб, где парфюм разливают? Вечи туда мальчиков набрал ретивых да голодных. Они там день и ночь запахи всякие изобретают. Чтоб нюхнуть и обомлеть. Запах красоты. Аромат страсти. Все думают, это запахи чудеса творят. А это всё мой экстракт. Запах — что? Цветы вон тоже пахнут, да никого не молодят.

Они с Диди переглянулись и рассмеялись.

— Тебе не предлагаю, ты и так молодая-красивая, только силы своей не знаешь. Да оно, может, и к лучшему…

Гица поправила сбившийся платок, опустила закатанные по локоть рукава цветастой блузы.

Окон в комнате не было, над столами горели яркие лампы, разбрасывая блики по изломам трубок и стёклам лабораторных шкафов. Строгостью и стерильностью здесь не пахло — сплошной рабочий беспорядок. Коробки, мешочки, инструменты, колбы с реактивами.

За всем этим я не сразу разглядела, что бархатный полог всё-таки есть, а позади него всё, что полагается: стол на гнутых ногах, старомодный диван с малиновой обивкой и декоративными гвоздиками, хрустальный шар, гадальные карты, спиритическая доска, даже медная жаровенка, над которой курился пахучий дым…

Я поискала глазами вытяжку. Мы тут не угорим, не опьянеем от какого-нибудь дурмана?

Гица подвинула к нам с Диди мисочку с печеньями и сладостями, разлила чай в толстые глиняные чашки, расписанные конями и розами.

— Не бойся, пей, это душица, не отрава.

Говорят, в крови народов, близких к природе, по-прежнему густо роятся волшебные споры. Наука, правда, этого не подтверждает. Но люди всё равно считают чурилов колдунами, и они поддерживают свою репутацию…

— Гляжу на тебя, милая, всё ты дома кукуешь. Вечерами одна, ночами одна, а молодость-то проходит. Погоди, сейчас мы тебе хорошего жениха наворожим.

— Сначала мне, баб Гица! — Диди заёрзала на диване, потирая крепкие ладошки. — Что там с Джеем?

Домоправительница цокнула языком.

— Не суетись, егоза! Пятый десяток разменяла, а всё скачешь, как молодая кобылка.

Пятый десяток? Я бы дала Диди от силы тридцать пять. В её душе угадывалась тень саламандры, такая слабая, что не сразу удалось разглядеть.

В руках Гицы заплясали узорчатые карты, на стол один за другим легли восемь раскладов. Диди от волнения грызла цукаты. Домоправительница бормотала себе под нос по-чурильски, изредка вставляя татурские фразы:

— Любит ли Джей Диди… Любит ли Джей Виви… Правнучки мои, — она вскинула на меня весёлые глаза. — Всю жизнь в одних и тех же мужиков влюбляются, просто беда. И добро бы, путные мужики… Не будет вам, девки, счастья с этим Джеем. Зазноба у него есть, дама бубей!

— Шшш… — выдохнула сквозь зубы Диди. — Ларинка, вертихвостка, точно! Её масть!

Выудила из мисочки и отправила в рот мармеладное сердце в сахаре, печенье в шоколадной глазури и горсть цукатов — друг за другом, без перерыва. Шумно выхлебала половину чашки с розами и конями. И принялась яростно браниться по-чурильски и по-татурски. Гица её сначала поддерживала, потом утешала, потом снова раскинула карты и посулила через два месяца "настоящего орла пиковой масти".

— А тебе на кого погадать, милая? — домоправительница улыбнулась мне всеми своими тёмными морщинами.

— Благодарю вас, мне не надо. Я просто за компанию, посмотреть.

— Неужто нету на сердце никакого валета? — прищурилась Гица. — Ай, не верю. Но как знаешь. Тогда я тебе будущее открою. Не на картах, на огне.

Она бросила в жаровню щепотку трав из вышитого мешочка, плеснула вина из бутылки, декорированной под замшелый сук. Угли зашипели, пламя поднялось, лизнув решётку жаровни, и сменило цвет — с оранжевого на синий, потом на зелёный и наконец на неестественно красный. Таким и осталось. Комната наполнилась горючим растительно-алкогольным запахом.

Наверное, мне следовало удивиться, даже испугаться, но я уже видела в этом доме столько странностей и чудес, что одним больше, одним меньше…

В голове засели слова про "валета на сердце". Глупые, пошлые, вульгарные, банальные — не стоящие и толики внимания…

Но почему он не пытался связаться со мной? Переоценил свои возможности, не сумел разузнать мой ком-код?

Или показывает характер, ждёт, что я напишу первой?

Ну так не дождётся! Скоро у меня будет рабочий вид на жительство, я перестану от него зависеть. И всё закончится. А потом… Не будет никакого потом. И это к лучшему. Мы из разных миров, у нас ничего общего, и между нами тоже ничего. Кроме одной случайной ночи, которую пора забыть навсегда. Пусть этот… валет… катится к лешему. Пусть утонет, сгорит, лопнет!.. Да! Так ему и надо. Пусть его разорвёт на кусочки. Всё из-за него, все мои метания, все унижения. Уйди! Хватит меня мучить! Ненавижу...

…Мысли кружились, пеплом опадая на дно сознания. Перед глазами горело пламя. Оно уже не было красным и не стояло ровной стеной — лёгкие прозрачные языки танцевали, как волны или маленькие вихри, почти неслышно шипя в такт: "Так его! Так!"

— Что ты видишь?

Было чувство, что меня разбудили посреди кошмара. Сердце колотилось, как бешеное, блузка под жакетом прилипла к спине.

— Что ты видела? — настойчиво повторила Гица, заглядывая мне в глаза.

— Ничего… Только огонь.

— Так-таки ничего?

— Я же сказала — ничего! Что вы ко мне пристали? Что вам от меня нужно!

Вскочила на ноги — и окончательно пришла в себя. Лицо пекло, как от ожога, голова кружилась...

— Простите. Я не хотела! Не знаю, что на меня нашло.

На душе было гадко, словно я сама измазалась грязью — изнутри.

Я никому не желаю зла! А Мэт… он хороший.

— Огонь, говоришь? — протянула Гица. — К чему это, не скажу... но ты видела будущее. Не глазами, а душой.

— Разве так бывает?

— Всяк бывает, уж поверь, — широкие ноздри домоправительницы дрогнули. — Сядь.

Диди ухватила меня за запястье сильной рукой массажистки и заставила опуститься на диван. Мне сунули чашку с остывшим чаем, насыпали в ладонь цукатов. Гица помахала над жаровней веером из чёрных растрёпанныхперьев. Запах, туманящий голову, рассеялся, в воздухе повеяло свежестью.

Ладно. Ничего страшного не произошло. Может, у Гицы в самом деле талант предсказателя. Невиданная редкость. Но с её анимами… всяк бывает, как она сказала.

— Эй! — домоправительница потрепала меня по колену. — Что сидишь бледная? Напугала я тебя? Сейчас хорошее скажу. Про любовь, про счастье. Руку давай.

Она поводила шершавым коричневым пальцем по линиям на моей ладони, неразборчиво шепча себе под нос. Диди с любопытством следила за её действиями и лопала сладости.

— Судьба твоя рядом ходит, — Гица расплылась в улыбке. — Кошка у него в руках. Семёрка — счастливое число.

Всмотрелась внимательней, и морщины на её лбу стали резче.

— Ум может обмануть, сердце правду скажет. Его слушай.

Так говорят все гадалки, верно?

Я вспомнила алый огонь и злобу, которая охватила меня при мысли о Мэте.

Не хочу я такого будущего. И предсказаний мне не надо. От них только стресс и смятение души.

 

 

Душа просила душа.

К несчастью, роскошный чёрно-серебряный санузел в крыле старшей челяди второй день был на ремонте. Что-то там то ли сорвало, то ли прорвало, и Талхар распорядился заодно обновить сантехнику. Из-за этого до конца недели предстояло бегать на первый этаж и стоять в очереди вместе с молодцами из клуба поклонников "Котёнка и щенка".

Сегодня утром один из них, бездельник по прозвищу Ломака, взялся чудить с кофейным автоматом. Корчил перед ним рожи, делал пассы руками — не притрагиваясь. Пока изо всех щелей вдруг не посыпались монетки.

Лёлик уверял, что Ломаке достались крохи сразу двух талантов — телекинетика и техновидца. Добывать монетки он может исключительно из технических устройств, а из чужих карманов — ни-ни. Собрать суб-ком ему тоже не по силам. Вот сломать — легко. Отсюда и прозвище.

В душе Ломаки маячил слабенький не тролль даже, а призрак тролля. Но трюк наверняка был подстроен. Если бы у парня имелись способности к телекинезу, его поставили бы на полицейский учёт и, скорее всего, привлекли к работе на правительство или одну из первых семей.

"Котята" и "щенки" относились ко мне вполне дружески, но в их компании у меня по-прежнему холодела спина. Особенно когда они галдели и гоготали за дверью душевой, дожидаясь своей очереди.

Из-за этого вечерний душ я отложила до полуночи — чтобы точно никого не встретить. Возможно, зря. В безмолвии спящих коридоров чудилось что-то зловещее, кожу тревожно покалывало, и я не могла решить, посмеяться над своими страхами или прислушаться к ним и вернуться в комнату.

Постояла на галерее, оглядывая холл внизу. Глазки ночников не рассеивали мрак, скорее обозначали границы помещения. Монументальное окно над лестницей мерцало отражённым светом парковых фонарей, по перилам змейками струились серебристые отблески.

Я спустилась вниз, стараясь ступать, как кошка. И замерла на предпоследней ступеньке: из-под лестницы по полу тянулась полоска света, раздавались приглушённые голоса. Один голос явно принадлежал Гице, другой… Элу? Говорили по-чурильски, вставляя татурские слова.

Днём я бы прошла мимо и не задумалась, а сейчас одолели сомнения: застанут крадущейся в темноте, и доказывай, что не шпионила. Может, потопать?..

В этот момент прозвучало моё имя.

Я как раз успела оторвать ногу от ступени — и застыла, будто цапля посреди трясины.

Мои познания в чурильском были ничтожны, а Гица говорила быстро. Я разобрала только слова "жизнь" и "сердце". И почти сразу в потоке чурильской речи прозвучало на татурском: "Перо феникса, отданное добровольно".

Опять какое-то гадание?

Но перья и фениксы — это точно не про меня.

Хватит искушать судьбу.

Пойду к себе. Водяной с ним, с душем!Подписаться на автора

Глава 15. Обрыв

Ювелир оказался довольно молодым человеком, одетым в полосатую рубашку и вязаный жилет. Нос уточкой и рыжинка в русых вихрах выдавали в нём туземную кровь. На груди блестел значок с гравированной надписью "Мастер Н. Ратха".

— Вы не скажете, сколько это может стоить?

Браслет змейкой свернулся в ладони — приятная прохладная тяжесть.

— Хотите продать? — на лбу у господина Ратхи были очки-лупа, и сейчас он привычным жестом водрузил их на нос.

— Нет-нет, только оценить, — пальцы подрагивали, будто я делала что-то предосудительное. — Вернее, узнать магазинную стоимость. Если это возможно.

— Отчего же невозможно, — ювелир зажёг лампу на гибкой ноге. — Всё возможно.

Он ни капли не удивился. Словно в мастерскую каждый день приходили люди, не знающие цены своего имущества.

— Так. Белое золото…

— Не серебро?

— Вот золотая проба, видите? Блеск, оттенок, все внешние признаки в наличии… Если хотите, могу проверить на подлинность.

Я покачала головой. Вряд ли Мэт подсунул бы мне дешёвую бижутерию.

— Камни… Сапфиры грушевидной формы в треть карата, суб-фасеточная огранка даёт разновидность "сердце". Цвет и чистота первой категории… — Он вновь сдвинул очки на лоб и посмотрел на меня серыми глазами. — Вещь новая. В магазинах Чуддвиля может стоить шесть-восемь тысяч гольденов. Но если решите продать, столько не выручите.

— Не решу! — я осторожно положила браслет в мешочек и спрятала в потайной карман сумки. — Спасибо. Сколько я вам должна?

— Ну что вы, — ювелир рассмеялся. — Я же только посмотрел.

Не знаю, что его развеселило. Может, избыток эмоций в моём голосе.

Да, этот браслет я отвоевала в бою и не продам ни за какие деньги.

Но — шесть-восемь тысяч гольденов! Даже если в Бежене — пять… Мэт всем своим жёнам-на-одну-ночь дарит дорогие украшения?

Нет, я допускаю, что для Даймера из Даймеров шесть-восемь тысяч всё равно, что для меня шесть-восемь никелей. Тогда зачем он мотается по медвежьим углам и допрашивает преступников, если не для того, чтобы заработать себе на жизнь?..

Я думала об этом, пока ехала к Марлене на улицу Верхнюю Текучку и шла вдоль оврага, любуясь игрой солнца в осенней листве.

Марлены дома не оказалось. На складе субстантов, принадлежащем концерну "Форринти", произошёл выброс тумана, обогащённого весельем. Жители окрестных домов уже час надрывали животы от смеха. Услышав об этом, Марлена всё бросила и убежала делать репортаж.

Бедняге Харальду пришлось выползти из своей берлоги и поить меня чаем.

— Когда моя Волна заработает, тебе не придётся бить ноги, чтобы отдать нам статью, — заявил он. — Ты просто засунешь её в свой суб-ком, нажмёшь кнопку, и оп-па — она здесь!

— Это и сейчас можно, — не выдержала я. — Если есть деньги.

Волшебные споры — прекрасная среда для распространения информации, но доступ к ней зависит от того, сколько субстанции в устройстве связи. Мой коммуникатор способен отправлять только простые короткие сообщения; возможности дорогого суб-кольца, целиком состоящего из субстанции, почти безграничны.

— В том-то и дело, — азартно воскликнул Харальд, — что с моей Волной это будет в разы дешевле, понимаешь? А-а, ничего ты не понимаешь!

Забавный он, этот Харальд.

Но я забыла о нём, едва вышла на улицу. И взбираясь вверх по склону, поймала себя на том, что опять думаю о Мэте. Словно мысли, которые я долго запирала на замок, копились, копились, а теперь прорвались — и никак не хотели останавливаться.

Над Чуддвилем третий день светило солнце. Вдоль обрыва шли перила из белёного камня, над ними сплетались густыми кронами деревья и кустарники, птицы в зарослях во весь голос радовались ясной погоде. Воздух был прохладным, но днём прогревался так, что не хотелось застёгиваться на все пуговицы и прятать руки в карманы.

Мы с Мэтом могли бы гулять по этой романтичной улице, почти безлюдной в середине дня, подставлять лица тёплым лучам и улыбаться друг другу. Если бы встретились при других обстоятельствах. Если бы между нами не стояла унизительная сделка и всё, что последовало за ней.

Правда, при других обстоятельствах он не обратил бы на меня внимания. Так какая разница?..

Нынешний спуск к дому Марлены был построен при реконструкции. Старую лестницу, располагавшуюся ближе к остановке, сочли опасной и разобрали, но площадка над склоном оврага осталась, и сейчас я приближалась к ней.

На краю площадки, у самого тротуара, стоял высокий человек, полускрытый разросшейся акацией. Хорошо видны были только его ноги и край плаща. Но я сразу узнала Мэта — и впервые не испугалась и не удивилась. Как будто предчувствовала, что он где-то рядом.

Наши предыдущие встречи могли быть случайностью. На приёме, в суде, даже в бане. Но здесь и сейчас он караулил меня — к Гице не ходи.

Зря вы стоите спиной, господин Даймер. Я ведь могу перебежать на другую сторону и нырнуть в проулок между домами раньше, чем вы поймёте, что я была тут. Подошвы у меня мягкие, каблуки не стучат...

Скоро стало понятно, что Мэт не любуется парком с высоты, а разговаривает с кем-то стоящим в глубине площадки. Я разглядела белые сапожки, изящные колени, светлый силуэт в потоках света, струящегося сквозь листву.

Ах так…

— Привет, Мэт.

Коротко, на ходу, не замедляя шага. Прошла, и всё — не догонишь.

Но он очутился рядом, как по волшебству, плавно подхватил под руку и развернул меня к своей собеседнице в белых сапожках.

Шикарная платиновая блондинка с идеально уложенными локонами и точёными чертами. Сиреневое пальто-разлетайка, белый шарфик, сумочка и перчатки.

— Это Жанин, моя бывшая жена.

"А это — нынешняя". Так он сейчас скажет?

— Жанин, познакомься с Симоной.

— Очень приятно, — улыбнулась блондинка.

Мы пожали друг другу руки.

— Я дизайнер украшений, а вы чем занимаетесь?

Тон Жанин, выражение лица и глаз были предельно дружелюбными, но мне всё равно захотелось поёжиться.

Дизайнер украшений! Эффектная, изысканная… вот кого Мирэле Талхару надо было звать на роль настоящей леди.

— Я переводчик.

Ну и что, что в поношенном пальто, потёртых брюках, грубых ботинках и без косметики на физиономии. Я — это я. И не претендую на большее, чем заслуживаю. А чего я заслуживаю — жизнь покажет…

— Симона изучает аниматику и публикуется в газетах, — сообщил Мэт, прижимая мою руку к груди.

— Ну, мне пора бежать, — совершенная леди сверкнула жемчужной улыбкой. — Всего хорошего, Симона. Приятно было поболтать, Мэт.

Она небрежно обняла его, пометила запахом своих духов, чмокнула у чисто выбритой щеки карминными губами.

И — тук-тук по асфальту каблучки. Дальше. Ещё дальше...

— Я тоже пойду.

— То есть как? — опешил Мэт. — Просто возьмёшь и уйдёшь? И не скажешь, что я скотина и не должен крутить со своей бывшей? Каюсь, я был рад её встретить и мы трепались о старых временах целых пятнадцать минут. Но у меня в мыслях не было тебе изменять.

— Не паясничай.

— Ни в коем случае. Я давно взял себе за правило не встречаться с двумя женщинами одновременно. Тем более, когда женат. Это избавляет от мук совести и головной боли. А с Жанин мы остались друзьями.

— И она по-дружески согласилась мёрзнуть с тобой за компанию, пока я не появлюсь? Это была некрасивая уловка, Мэт.

— Уловка? — он очень натурально нахмурился. — Погоди, ты считаешь, я привёл с собой Жанин, чтобы тебя подразнить? Симона! Ты серьёзно?

Не знаю, если честно. Уже ничего не знаю.

— Я действительно ждал тебя, потому что единственный способ с тобой поговорить — это поймать и держать, чтобы не убежала. А Жанин просто проходила мимо. Представь, так бывает.

Повисло молчание.

— Долго вы были женаты?

Вот зачем я спрашиваю?

— Полгода. Тоже временный брак.

— И почему расстались?

— Срок закончился, — он пожал плечами. — Мы поняли, что нам достаточно. Пожили вместе ещё месяц и разъехались. Временный брак тем и хорош, что не нужно возиться с разводом.

— И сколько у тебя было таких браков?

— Наш с тобой — четвёртый.

Наш с тобой…

— С другими ты тоже просто разъехался?

— Не совсем. Нэлли, моя вторая жена, получила работу в Белянии, и для нас обоих карьера оказалась важнее отношений.

— А третья? — спросила я.

— Первая, — Мэт помолчал. — Лидия любила экстремальный спорт. Сорвалась со скалы на Стене.

— Прости…

Идиотка. Устроила допрос с пристрастием! Какое мне вообще дело?..

— Это было давно, — сказал Мэт.

Несколько секунд я рассматривала свои ботинки, носки его тёмно-коричневых туфель и каменные плиты у нас под ногами. Мягкий ракушечник потемнел от времени, растрескался и замшел, в зазорах росла трава, её зелёные пряди красиво сочетались с желтизной опавших листьев. Тени ветвей играли в пятнашки с солнечным светом, над головой звучали симфонии птичьих трелей. В запахах старого парка чудился намёк на орех и анис.

Это не одеколон, точно. Любимые конфетки? Освежитель дыхания?..

— Позволишь и мне задать пару вопросов? — мягко произнёс Мэт. — Не бойся. Я просто хочу разобраться. Иначе недоразумения между нами не прекратятся, и ты опять будешь от меня бегать.

— А ты привык, что бегают за тобой?

— Не без этого, — в его голосе послышалась улыбка, и я подняла голову. Какие всё-таки у него глаза: солнце и звёздные искры. — Давай сначала. Ты не дождалась меня в гостинице. Тут я сам виноват, признаю. Но у тебя были мой адрес и ком-код. Почему ты не позвонила? Я ведь нравлюсь тебе, и нам было хорошо вместе. Мы женаты, в конце концов. Хотя бы это стоило обсудить. Давай поедем домой и поговорим спокойно. О твоих делах, о нас с тобой…

Я инстинктивно дёрнулась раньше, чем он умолк, и поняла, что меня держат за талию — бережно, но крепко.

— Я чем-то обидел тебя? Нет? Но ты прячешь глаза… Ты связана какими-то обязательствами? Кого-то боишься? Если тут замешан криминал…

О магические предки!

— Нет! Просто я…

Глупая ветреная сильфида, которая запуталась в своих страхах и желаниях, заблудилась в разнице менталитетов.

— Мэт, я знаю, как это выглядит. Бессмысленно уверять, что я не такая, какой ты меня считаешь…

— А какой я тебя считаю? — тихо-тихо.

Я набрала в грудь воздуха.

Нет, не могу!

— Необычной? — подсказал Мэт. — Интригующей... Трогательной... Нежной… Желанной…

С каждым словом его дыхание врывалось мне в рот, и губы касались моих губ — упруго, горячо. Это было неправильно, но так хорошо, что не хотелось думать и возражать, сердце вязло в этих прикосновениях и этих словах, как муха в паутине.

Он притянул меня ближе, обнял крепче. Обнимать он умел — уютно, надёжно. И целовать — так, что ноги слабели и мысли разлетались из головы с лёгкостью мыльных пузырей. Остались только ощущения: тепло, доверие, нежность, от которой хотелось забыть прошлое и не думать о будущем…

Настоящее напомнило о себе сварливым окриком:

— А ну прекратите, охальники! Совсем стыд потеряли!

На тротуаре стояла завитая старуха в клетчатом пальто и лаковых туфлях с серебристыми пряжками, потрясая в воздухе толстой чёрной тростью.

Меня окатило жаром. Не тем, от которого сладко кружится голова, а тем, от которого земля горит под пятками. Но Мэт не разжимал рук, и я застыла, понимая, что всё равно не вырвусь.

— Я вызову полицию! — клекотала старуха.

Если она о полиции нравов — такой не существует уже лет сорок, это даже я знала.

Мэт сделал каменное лицо, и на его ладони сине-серебряным цветком расцвёл полицейский суб-значок.

— Проходите, сударыня, — потребовал он непередаваемо жёстким и властным тоном. — Вы создаёте помеху полицейской операции!

Старуха задохнулась, мелко затрясла фиолетовыми кудряшками, а затем покинула место проведения "операции", что-то безмолвно кудахча себе под нос и торопливо перебирая тростью.

Тоже без единого звука.

Я перестала слышать птичий концерт в зарослях и шелест шин по асфальту, краски перед глазами вылиняли, во рту пересохло. Мэт обернулся ко мне, весело что-то сказал. Затем на его лице проступило беспокойство. Следующие слова: "Симона, ты в порядке?" — всё-таки пробились сквозь войлок в моих ушах. Я даже смогла кивнуть — и стало легче, только мышцы были, как сжатые пружины.

Тут Мэта вызвали по суб-кому, и он наконец отпустил меня.

— Подожди, Симона, я сейчас.

Отошёл в сторону, что-то ожесточённо говоря в суб-кольцо, потом ещё отошёл.

И пружины во мне разжались. С таким толчком, что в себя я пришла только на другой стороне улицы. В спину неслись вопли клаксонов и, кажется, голос Мэта. Но я всё бежала, бежала — пока не закололо в боку. Тогда я остановилась и задрала голову к облакам между крышами. Холодный ветерок целовал разгорячённые щеки, шевелил волосы. Я снова могла дышать полной грудью, и видеть, и слышать.

И думать…

Магические предки, что я натворила?!

Стоять в обнимку на глазах у кричащей старухи было сущим кошмаром. Но ещё большим позором и ужасом было поддаться рефлексу "застали — беги".

Надо написать Мэту, извиниться, попросить о встрече… Может, он ещё не уехал.

И объяснить, почему я сбежала, на этот раз в самом буквальном и возмутительном смысле слова? Почему на меня так подействовали нападки безобидной пожилой дамы, которая просто забыла, что на дворе не прошлый век? Да я скорее язык себе откушу. Отварю, потушу с луком, залью сметанным соусом и съем — чтобы точно ничего не разболтал!

Но это позже.

Сначала всё-таки напишу. Что-нибудь…

Я достала из сумки суб-ком, включила — и поняла, что листок с кодом Мэта остался в моей комнате в особняке Талхара.

Глава 16. Кроличья нора

— Чушь собачья? Так и сказал? — возмущалась Марлена, накручивая на щипцы длинную прядь. — Вот жмот! Разожрался на джеландских харчах, а земляков поддержать жила давит.

Вчера я наконец решилась подсунуть Талхару последний номер "В своём кругу". Знала, что это негодная затея, но перед Марленой было совестно. Газета задыхалась без денег. Вдруг я ошибаюсь и в глубине души мой шеф жаждет сделаться медийным магнатом, просто не знает, с чего начать?

— У "Нашего голоса" в попечителях Базиль Мявски, тот самый, который кошачьи корма выпускает! И Жука Лайски, ну знаешь — сеть собачьих гостиниц? А у нас будет Вечи Талхар — всё и сразу! Да мы "Наш голос" за пояс заткнём! — горячо мечтала Марлена.

Увы. Вечи Талхар без колебаний объяснил, на что употреблял бы "переселенческие газетёнки", не отдавай он предпочтение туалетной бумаге. А для полной ясности добавил целый букет цветистых оборотов. Повторять их Марлене я не стала. Моя внутренняя лингвистическая машина на профилактике, имею право.

— Значит, ну его в болото! — подруга тряхнула кудрями, любуясь собой в зеркале, и взялась за баночку с кремом. — Найдём кого покруче.

Несмотря ни на что, настроение у неё было боевое: мы собирались в клуб танцевать. Вдвоём. Харальд оставался дома.

Идея принадлежала Марлене: "Ты совсем закисла у этого жлоба. Надо тебя проветрить!" Я спросила, знает ли она клуб "Кроличья нора", и Марлена взвизгнула от восторга: "Точно! "Кроличья нора"! Давно хотела туда сходить. Молоток, Симона! Говорят, там клёво".

— Не хочешь мужа пригласить? — спросила она, проходясь по носу пуховкой.

— Зачем? Вечер себе испортить?

Вот так. Немного досады в голос, каплю раздражения, и не показывать, что от одного упоминания о Мэте внутри всё переворачивается.

— Почему испортить? — притворно удивилась Марлена.

Как будто мы с ней десять раз об этом не говорили.

— Потому что ему от меня нужно только одно.

На самом деле я не знаю, что ему нужно, и от этого голова кругом.

— И что? Он тебя возбуждает? Получай удовольствие и не парься!

— Марле-ена, — простонала я.

Как ни странно, на душе полегчало. Словно подруга оттянула часть моих эмоций на себя.

— Мне настоящего мужа искать надо, а не в игрушки играть.

Этот аргумент всегда действовал безотказно. Вот и сейчас Марлена помолчала, ставя на трюмо коробочку с тенями и беря в руки тушь, потом глубокомысленно вздохнула:

— Это да-а… Слушай, а давай я тебя сведу с нашим светописателем. Зовут Гарик. Нестарый, свободный, с постоянным видом на жительство.

В Татуре этот Гарик был репортажным светописателем, продавал снимки в крупные газеты. В Чуддвиле зарабатывал на жизнь съёмкой детей и котиков, а во "В своём кругу" подвизался исключительно "чтобы квалификацию не терять". Так рассказывала Марлена. Сама я Гарика ни разу не видела. И видеть не желала.

Рассуждая трезво, к рабочему виду на жительство не мешало приложить гарантию в виде бессрочного брака с местным жителем. Но что скрывать: пока я не выброшу Мэта Даймера из головы, не смогу смотреть ни на кого другого. А как это сделать, если он всё время попадается на глаза?

Только никаких слёз, Симона! Ты же не хочешь, чтобы тушь потекла? И тем более не хочешь объяснять Марлене, с какой стати ты расплакалась.

Да с такой, что Мэт Даймер больше никогда не попадётся мне на глаза, вот с какой!

Четыре дня он не давал о себе знать. И правильно. Такому, как он, незачем возиться с такой, как я. Он Даймер, я нищая переселенка с травматическим комплексом. И он показал мне, какой должна быть женщина, достойная его внимания. Стоит ему мигнуть, сотня глянцевых девиц без психологических проблем выстроится в очередь. Он гонялся за мной только из самолюбия.

Но ведь гонялся…

Я внесла его код в записную книжку суб-кома и раз двадцать порывалась написать. Набирала сообщения, мучительно тыча пальцами в крохотные кнопочки, но ни одно не отправила. И всё время, вопреки логике и здравому смыслу, ждала весточки от него.

— Хотя нет, — передумала Марлена, проведя помадой по нижней губе. — К троллям Гарика! Сейчас пойдём и заловим тебе офигенно сексуального мужика. Такого, чтобы глянуть — и отдаться.

Издав боевой дикарский клич, она скрылась за створкой платяного шкафа.

— Не надо мне никакого другого муж… чины, — одними губами прошептала я темноте за круглым слуховым окном. — И отдаваться другому я не хочу!

Бросила вороватый взгляд на дверцу с лаковым бликом от торшера и выхватила из сумочки суб-ком. Мне не хватало опыта с проклятыми кнопками, пальцы спотыкались, на экран всё время выскакивали не те буквы. Когда Марлена выпорхнула из-за шкафа в белом облегающем платье выше колен, я успела набрать только: "Приходи сегодня после девяти в кл…"

— Что пишешь? — с жадным любопытством спросила она.

Казалось, её глаза, как у какого-нибудь морского членистоногого, сейчас выпрыгнут из глазниц на гибких стебельках и сунутся к моему экрану.

— Стих, — брякнула я. — Ой, у тебя не затяжка на правой ноге?

Марлена принялась разглядывать свои колготки… нет, чулки — она приподняла подол, демонстрируя кружевную резинку, — но и обо мне не забыла:

— Что за стих? Читай!

— Э-э… "Осень" называется.

Ох, я так не могу — думать двумя параллельными потоками. "Забыл я горькую секунду, когда ушла ты от меня…" Нет, это классика! Ладно, срифмую, как придётся.

— Я тебя не люблю, — слетело с губ, — я тобой не болею, не мечтаю, не плачу, не жду и не смею. Я не верю в надежды и сладкие сны, я закрою глаза и умру до весны.

Пальцы между тем отстукивали: "...клуб "Кроличья нора".

Уф! Стих сочинить легче.

— Мрак, — сказала Марлена.

— Ага, — подтвердила я.

Если бы меня не отвлекали, я бы, наверно, опять струсила и не нажала кнопку "Отправить". Теперь — всё. Мэт не ответит, и я умру… до весны. А весной воскресну и буду жить дальше. Как — не знаю. Но всегда бывает "дальше", верно?

Марлена повертелась передо мной, демонстрируя голую спину и красные туфли на высоченных каблуках, страшно довольная собой.

— Слушай, Симона, платье твоё, конечно, здоровское, скромная элегантность и всё такое. Но у тебя поразвратней ничего нет? Мы же отрываться идём. Чем парней завлекать будешь?

— Тобой, — сказала я.

Марлена польщённо расхохоталась.

А я тискала в руках суб-ком, чувствуя, как потеют ладони, и ругала себя. Кто так пишет? Ни "здравствуй", ни "извини", ни "пожалуйста" или "не мог бы ты, если у тебя найдётся время"...

Но это море лишних слов — до вечера набирать.

Ой… Я же не подписалась! Он просто не поймёт, от кого письмо.

На громогласный смех Марлены из-за перегородки выглянул Харальд, бодрый и даже причёсанный, но в растянутой футболке и широких мятых штанах.

— Марли, зайка, на обратном пути молока купи, тип-топ? — выдал он. — Люблю тебя.

— Ага! — зло фыркнула Марлена, когда за нами захлопнулась дверь квартиры. — Молока ему посреди ночи. Щассс!

 

 

Клуб "Кроличья нора" обитал в здании бывшего литейного завода, построенного в те времена, когда даже промышленные сооружения украшались архитектурными излишествами. В лучах прожекторов на стенах выделялись фигурные арки, многоярусные карнизы и прочие рюши с оборочками, увековеченные в кирпиче. Две мощные трубы стремились в ночное небо, подсвеченное вечным городским заревом. Огни на трубах складывались в длинные заячьи уши.

Внутри и правда была нора. Темнотища, рёв, грохот и толпы счастливо скачущих кроликов. Короткие разноцветные вспышки заставляли белое платье Марлены флюоресцировать. Она была, как фонарик в море мрака. На нас обращали внимание, нам ухмылялись, что-то говорили, куда-то звали.

Но подруга проявила недюжинную стойкость. Смеялась, сверкая зубами, но отнекивалась и упорно пробиралась сквозь толчею, волоча меня за собой, как будто… искала кого-то?

Едва эта мысль пришла в голову, как Марлена выпустила мою руку и повисла на шее у незнакомого мужчины с мощной холкой и фигурой типа квадрат. Стоп, почему незнакомого? Это же Мик Пик. Обладатель трёхэтажного дома и мечты о наваристых супах и пятерых детишках.

Марлена, я тебя убью!

Господин Пик отыскал для нас низкий разлапистый диванчик в дальнем зале, где музыка была немного спокойнее, а вспышки не так резали глаза. Правда, втроём мы едва уселись — больно широк оказался наш кавалер. Чтобы не мучиться, Пик утащил Марлену танцевать, по-хозяйски оглаживая её голую спину. Подруга успела послать мне бесстыжую улыбку, крикнув в ухо: "Не скучай!"

Я осталась одна. В темноте и одуряющем грохоте. Злая, как голодная горгулья.

Меня "проветрить", значит? Использовать, как прикрытие для своей интрижки!

И уйти нельзя. Вдруг Мэт всё-таки… Нет. Глупо надеяться. Даже если он здесь, ни за что не найдёт меня в этом бедламе.

Но я не двигалась с места, время от времени проверяла свой суб-ком и таращилась во мрак, где силуэты танцующих колыхались, будто щупальца гигантской актинии.

Внезапно их заслонила крупная мужская фигура. Увы, не та, которую я надеялась увидеть. Лицо со смутно прорисованными чертами тоже было чужим.

Я покачала головой, даже не пытаясь разобрать, что говорит незнакомец. Я не танцую, не желаю что-нибудь выпить и не нуждаюсь в компании. Для вас я госпожа Нет.

Но этого слова он, кажется, не понимал. Наклонился ко мне, хищно блестя белками глаз. Да так и замер в позе холопа перед барыней, косясь на руку с суб-кольцом, опустившуюся ему на плечо. Обладатель кольца заставил господина Холопа выпрямиться. Несколько секунд они сверлили друг друга взглядами, затем господин Холоп отступил и растворился среди теней и вспышек.

Жёсткие лучи веером ударили в спину моему заступнику, на миг обведя его силуэт слепящей каймой.

— Вы не против моей компании, госпожа Бронски-Даймер?

Эти слова я скорее угадала, чем услышала. Приглашающе похлопала по мягкому сиденью дивана — и только когда Мэт опустился рядом, поняла, каким фривольным был мой жест.

— Могу предложить коктейль с ананасовым соком, кокосовым молоком и капелькой росы, — чтобы перебить грохот музыки, ему пришлось кричать. — Веселья у них нет.

На низком столике поджидали два стакана с мутным желтоватым напитком, в каждом соломинка и вишенка на ободке.

То есть он аккуратно поставил коктейли, чтобы освободить руки, и только потом взял господина Холопа за шкирку… Почему-то стало смешно.

— Часто сюда ходишь? — спросил Мэт.

— Нет, что ты! Просто мы с подругой решили…

— И где подруга?

— Пригласили на танец.

— Странно.

Он улыбался. Лицо и тон оставались серьёзными, но я чувствовала его улыбку, как чувствуют солнце сквозь сон.

— Почему странно?

— Потому что из вас двух я бы пригласил тебя.

— Ты же её не видел.

— Зато я видел тебя, — Мэт наклонился к моему уху.

Мы не касались друг друга, но я всем существом ощутила его близость. Сразу всё вернулось: и гостиница в Бежене, и площадка над оврагом, и мой побег, и горячие горькие мысли о том, что случайный любовник, купивший мою ночь за отметку о браке, наглый чужак, которого можно забыть, если очень постараться, превратился… в кого? Не знаю. В человека, без которого мне плохо.

— Мэт, я хотела сказать… Извини, что я тогда убежала. Мне было…

— Стыдно. Я понял.

Ни тени иронии в голосе. Это дало мне силы продолжить:

— Я… не могу, когда видят, как... И говорить об этом не могу.

— Хорошо, не будем говорить, — отозвался он. — Сейчас тоже хочешь сбежать?

— Не хочу.

Мэт подал мне руку открытой ладонью вверх, и я вложила в неё свою; наши пальцы переплелись.

На душе стало легко и спокойно. Он не в обиде, готов терпеть мои странности и целомудренно держаться за руки вместо того, чтобы закинуть на плечо и утащить в нору.

— О чём думаешь?

— О том, что я ничего о тебе не знаю. Нет, правда. Мы так мало разговаривали...

Его губы дрогнули. Глаза казались чёрными и блестели, как ночной пруд под луной.

— Ты в курсе моей личной жизни. Разве этого мало?

— Знаю имена твоих жён, — гм, звучит так, будто у него гарем. — И что двух последних ты вряд ли любил.

Мэт сморгнул и отвернулся, устремив взгляд на танцующую толпу.

— Прости. Я не должна была…

— Нет, я просто задумался. Пожалуй, ты права. — Он поцеловал мне запястье. — Видишь? Ты знаешь меня лучше, чем я сам.

Он был именно таким, как сказала Марлена — офиге… невероятно привлекательным мужчиной. Всегда, а сейчас особенно. Под пиджаком тёмная рубашка, расстёгнутая глубже обычного, волосы в живописном беспорядке — так и хотелось запутаться в них пальцами.

Я потихоньку придвинулась, и Мэт обнял меня.

— Что ещё тебе рассказать?

— Что хочешь.

Даже сидя так близко, нам приходилось повышать голос, чтобы слышать друг друга.

— Ладно, начну с начала. Моя мама погибла, когда мне было пять. Несчастный случай. До двенадцати я жил у деда, ещё пять лет учился в закрытой школе в Жетсете. Потом поступил в Умсфорд, изучал экономику и право. В каникулы работал на Чакте оператором туманных насосов. Помнишь, я рассказывал, как ел ядовитую рыбу-фонарь? Ещё был бурильщиком в Руме...

— Бурильщиком? — переспросила я.

— Южнее Чакты туман залегает глубоко, но пласты богатые… — он усмехнулся, поняв, что я спрашиваю о другом. — Это обычная практика — начинать с низов, переходя со ступени на ступень, чтобы изучить деловой процесс изнутри. В Руме было по-своему интересно, но Чакта понравилась мне больше.

Он стал рассказывать об эффектах опалесценции в верхних слоях тумана, о песнях голубых китов, которые выбрасывают фонтаны на высоту четырёхэтажного дома, и о серых китах, которые пахнут огурцами, а ещё о карликовых морских дракончиках с золотыми крыльями. Когда-то по общественному показывателю я смотрела большой фильм о природе Крайнего Востока Джеландии. Сейчас кадры, всплывающие из глубины памяти, мешались с картинами, рождёнными воображением, в красочную волшебную сказку.

Я невольно позавидовала Мэту, видевшему чудеса заповедного полуострова своими глазами. Даже открыла рот, чтобы об этом сказать, но вовремя спохватилось. Не хватало ещё, чтобы он подумал, будто я напрашиваюсь на дорогостоящее романтическое путешествие.

Не все свободные дни Мэт проводил на буровых установках и насосных станциях. Он любил активные забавы — горные лыжи, подводное плаванье, сёрфинг. На втором курсе увлёкся скалолазанием и отправился с друзьями на Стену. Инструктором в летнем лагере была девушка на год старше него. Дочь геолога, она училась на горного инженера, любила горы больше всего на свете, даже больше Мэта…

Когда ему исполнилось двадцать один, они заключили временный брак без обязательств — чтобы не ссориться с отцом, который не одобрял выбор старшего наследника. Через полгода продлили. А потом Мэт уехал на буровую, звал Лидию с собой, однако у неё в планах было восхождение на гору Куницу, не самую высокую на Стене, но самую коварную…

Я была тронута тем, что Мэт поделился со мной этой историей. В то же время крепло ощущение, что он прячется за прошлым, как за щитом, не подпуская меня к своему настоящему.

Когда он прервался, чтобы смочить горло, я спросила:

— А потом? Как вышло, что ты пошёл работать в полицию?

— Вместо того, чтобы сидеть в фамильной башне, управляя миром? Это тебя интересует?

Сказал вроде бы в шутку, но в интонациях прозвенела резкая нота.

— Я боялась, что ты неправильно поймёшь. — За его реакцией могло стоять многое: семейные драмы, личные разочарования, расчётливые женщины. Не только у меня есть больные места. — Мэт, мне ничего от тебя не нужно, ни денег, ни подарков, ни связей…

Он весь стал колючим, как ёжик. Так и чудилось, что в бок сейчас воткнутся иголки. Пришлось добавить:

— Не сердись. Но я сама могу заработать себе на жизнь.

Если у меня будет полноценный вид на жительство.

— Так в этом всё дело? Боишься быть зависимой?

Он почему-то расслабился. А я загрустила: он опять не так понял, вернее не совсем так, а ещё не доверял мне настолько, чтобы говорить о серьёзном и важном. Неудивительно, конечно. Но всё равно обидно.

— Тебе нравится работать у Талхара?

От неожиданности я растерялась.

— Как сказать… Иногда это интересно.

Если сейчас он начнёт допытываться о вещах, которые я обязалась хранить в тайне, или о Геллерте… Честно, я не знала, что буду делать.

— А ты, Симона, расскажешь что-нибудь о себе? Как дела у твоего брата?.. Но лучше не здесь. Честно говоря, я уже оглох и охрип. Может, посидим ещё немного и переберёмся в какой-нибудь тихий погребок? Сказал бы, поедем ко мне, но ты ведь откажешься.

— А если не откажусь?

Хмелея от собственной смелости, я потянулась и осторожно поцеловала его. Пусть к нам обращены десятки глаз, под защитным пологом темноты и грохота я чувствовала себя в безопасности.

Мэт вернул поцелуй, улыбнулся нежно, но рассеянно и перевёл взгляд куда-то на танцпол.

— Извини, мне нужно… — он посмотрел мне в глаза. — Симона, я отлучусь на полчаса. Подождёшь меня?

Я кивнула, и он переставил соломинку из своего стакана в мой.

— Зачем это?

— Знак невербальной коммуникации, как говорят у вас, лингвистов. Сообщает всем, что ты занята и твой спутник сейчас подойдёт.

Он поцеловал мне пальцы, легко вскочил на ноги и ввинтился в толпу.

А я… Я пошла за ним, не забыв прихватить клатч.Подписаться на автора

Глава 17. Соломинки и стейки

Некоторое время мне удавалось держать Мэта в поле зрения — высокую тёмную фигуру, лавирующую среди других фигур с ловкостью танцора, но разрыв между нами всё увеличивался. Потом человек, за которым я следовала, повернул голову, луч прожектора чётко обрисовал его профиль, и я поняла, что это не Мэт.

Упустила!

И куда теперь? В какой стороне остался мой диван с двумя соломинками?

Вздохнув, я побрела, куда глаза глядят, но толком не видят.

Глаза вывели к суровой кирпичной стене — внутренняя отделка клуба была выдержана в индустриальном стиле.

Я встала лицом к залу и попыталась сориентироваться. Слева диваны, просторные, как тюленьи лежбища — можно валяться целой компанией, что посетители клуба и делали. Справа…

Не может быть!

Шагах в двадцати стена изгибалась скобкой, образуя тесный закуток, и в этом закутке Мэт шептался со светловолосой девушкой в чёрной юбке до колен и строгой светлой блузке. Так одевался персонал клуба.

Я закрыла глаза и снова открыла. Мэт остался Мэтом, бледные отсветы, омывающие его плечи и лицо, не позволяли обмануться, я даже анимы в нём чуяла. Девушка была высокая, стройная и приятная во всех отношениях.

Вот она высунулась из укрытия, за рукав потянула Мэта к двери, выкрашенной в тон стенам, отперла суб-замок. Оба быстро оглянулись по сторонам и друг за другом шмыгнули внутрь.

А я стояла, оглушённая, и смотрела туда, где они только что были. Просто стояла и смотрела. В зияющей пустоте. Пока не заломило в груди.

Тогда я впустила в лёгкие воздух...

В темноте светилось белое платье Марлены. Они с господином Пиком вынырнули из роя танцующих и пристроились тискать друг друга у той самой двери, за которой скрылся Мэт. Будто в насмешку.

Я отвернулась и пошла — куда ноги понесли.

Ноги чудом вынесли к дивану, и он, опять же чудом, оказался свободен.

Мёртвой рукой я взяла коктейль, сунула в рот соломинку — другая тут же ткнулась мне под нос. Соломинка Мэта. Я выхватила её и швырнула на столик.

Но откуда мне знать, что это его соломинка? Они же одинаковые. Может, его — та, через которую я пила?

Вторая соломинка тоже полетела на стол, заляпав его бледными кляксами.

"Не имею привычки встречаться с двумя женщинами одновременно".

Да встречайся хоть с тысячью, но без меня!

И как продолжение кошмара — развязный мужской голос у самого уха, грубая рука на плече, тяжёлое тело, плюхнувшееся рядом на диван… Ещё один приставала.

Я даже запаниковать по-настоящему не успела.

В одно мгновение темнота вокруг ожила, превратившись в кинобоевик. Возня, вскрики — сквозь грохот музыки; еле слышный звон разбитого стекла. И финальная мизансцена: двое в чёрных брюках и светлых рубашках волокут прочь пьяного здоровяка, а передо мной стоит, потирая кулак, Мирэле Талхар.

— Зря ты одна пришла, — Эл сел на диван, широко расставив ноги. — Тут обычно спокойно. Но девушке лучше ходить с компанией.

— Я с подругой, — ответила машинально. — Её пригласили танцевать.

— А ты чего не танцуешь?

— Не хочу.

— Тогда поехали домой. Я на машине.

Мне не хотелось никуда ехать, не хотелось ни с кем разговаривать, но кажется, сейчас это было лучшим выходом. Не ждать же подлеца... с двумя соломинками.

— Я только предупрежу подругу, — пусть она меня и бросила.

На экране высветилось одно новое сообщение. Я не стала читать его при Талхаре-младшем. Написала Марлене, что уезжаю, и покосилась на светлые пятна на полу в россыпях стеклянных осколков. Оба коктейля всмятку.

— Мне надо найти администратора, заплатить за стаканы.

— Ты-то причём? — фыркнул Эл. — Пошли. Без нас уберут.

Причём или не причём, а персонал захочет на кого-нибудь свалить вину, чтобы не взыскали с самих. Была у меня похожая ситуация дома, в Татуре.

— Брось! — Эл рассмеялся. — Это мой клуб.

В другой раз я бы удивилась, но сейчас было всё равно.

Ехали молча. Дороги были почти пусты — только празднично сияли городские огни и Арки огненными дугами пламенели в вышине. Несколько раз в сумочке вспискивал суб-ком, и каждый раз Эл поглядывал — наверняка на клатч, но казалось, на мои колени, едва прикрытые полами полупальто.

Неожиданно он свернул к круглосуточному магазинчику.

— Посиди. Я сейчас.

Как только он вышел, суб-ком пропищал снова.

Я решила взглянуть. Хотя и так знала, что увижу. Одно сообщение от Марлены. И девять — от Мэта Даймера.

Первое послано, когда я была ещё в клубе: "Немного задержусь. Дождись меня!"

Мерзавец.

Потом: "Симона, где ты?"

"С тобой всё в порядке?"

"Ответь, пожалуйста!"

"Симона, напиши мне, я волнуюсь!"

И дальше в том же духе.

— Мерзавец, — повторила я шёпотом, чувствуя, как злые слёзы жгут глаза.

При такой настырности с него станется выкинуть какую-нибудь гадость. Заявиться в особняк Талхаров. Или того хуже — поднять на ноги полицию.

Закусив губу, я набрала: "Еду домой".

Ответ пришёл мгновенно. Ещё бы: Даймеру не нужно мучиться с кнопками, продиктовал суб-кольцу, и готово.

"Прости. Был занят. По делу".

Разумеется.

И вдогонку: "У тебя всё хорошо?"

Скрипнула зубами.

"Да".

"Встретимся завтра? Обещаю искупить вину и показать место, где готовят самые вкусные шоколадные пирожные".

"Нет".

И чтобы наверняка понял: "Не пиши мне больше".

Успела как раз к возвращению Эла.

Талхар-младший купил букет тёмно-алых роз и глянцевый журнал.

Букет в шуршащей обёртке лёг мне на колени, вернее на сумку — салон наполнился сладким благоуханием. Журнал с грудастой блондинкой на обложке нашёл место на приборной панели. В глаза бросилось название: "Котяра".

Я попыталась перепихнуть розы со своих колен на колени Эла, но он оказался сильнее.

— Тебя обидели в моём клубе. Считай это компенсацией от заведения.

Интересно. Раньше он выдавал мне компенсации не хрустящими розами, а хрустящими купюрами. Это было неловко, но как-то… более конструктивно, что ли.

Мужской журнал "Котяра". И цветы. Раз, два, три… семь.

Добрые силы, защитите меня!

Когда сворачивали на улицу Каштановую, к особняку Талхаров, Мирэле выдал перл:

— У тебя красивые ноги. Зря ты их прячешь.

Поставив свою чёрную зверюгу на площадке у задних дверей, он вызвался проводить меня до комнаты, на вежливые возражения начхал, а грубить нанимателю я не решилась. Не съест же он меня.

Но доставать ключ и отпирать дверь при нём не стала.

— Благодарю за помощь, господин Талхар. Вы меня очень выручили.

— Эл, — перебил он. — Для тебя просто Эл.

Прижал меня к стене и поцеловал.

То есть, наверное, это был поцелуй Но больше походило на пережёвывание плохо прожаренного стейка. Стейком, разумеется, была я. Эл очень удивился, когда я начала трепыхаться. Стейки ведь не трепыхаются.

Розы, зажатые между нами, протестующе шуршали. И когда Эл наконец отпустил меня, я ударила его по лицу этими самыми розами. С хрустом и треском. Жаль, шипы со стеблей были удалены.

Талхара-младшего перекосило от злобы, но пока я собиралась испугаться, он взял себя в руки.

— Ты чего? — спросил охрипшим голосом. — Я же с серьёзныминамерениями. Выходи за меня замуж.

А я думала, меня сегодня уже ничем не потрясти.

— Но… я и так замужем.

— Фиктивно! А я предлагаю настоящий бессрочный брак.

Он стряхнул прилипший к щеке лепесток и снова подался ко мне, явно не сомневаясь, что я паду в его объятья, сражённая щедрым предложением.

Пришлось выставить перед собой многострадальные розы. Щит и меч в одной обёртке.

— Простите… Эл, но... мои моральные принципы не позволяют изменять мужу, пусть и фиктивному!

Мирэле ухмыльнулся:

— Твоим принципам осталось жить меньше пяти недель.

Попробуй засни после такого. Я немного пометалась по комнате — насколько позволяла мебель. Наплакалась от души. Начала собирать чемодан, но одумалась и даже вздремнула пару часов при свете утреннего солнца. Хорошо, накануне у Вечи Талхара как раз случился "день девочек", вернее ночь, и чтение газет перенесли на обеденное время.

Отбыв повинность, я закрылась у себя. Сидела, завернувшись в одеяло, глядела в окно — и думала. Мирэле Талхар сделал мне официальное предложение. Как отказать ему, чтобы не нажить врага, не потерять работу и обещанный вид на жительство?

Разумная и хваткая девушка вцепилась бы в Эла всеми дестью ноготками. Молод, здоров, успешен, богат, не урод, не жадина. А что груб и вульгарен, так у каждого свои недостатки.

В чём проблема?

А в том, что рядом с ним сердце не бьётся сильнее, кровь не горит, дыхание не перехватывает, мысли не пляшут восторженным хороводом. Целовать и касаться его подавно не тянет. Наоборот, думаю об Эле и ёжусь, и тоска берёт, хоть в окно прыгай. Вниз головой.

Лаврентиус писал, что мужчины-цверги привлекательны для корыстных женщин. Приятно думать, что я не такая. Хотя в Бежене с Мэтом Даймером вела себя, как самая настоящая… Я отлично знаю — кто. И знаю подходящее слово. На татурском, джеландском, чехарском, белянском и лазорийском. Однако не буду произносить его даже мысленно.

Ну вот, опять всхлипнула. К троллям этого Даймера!

Нет.

Подумать о нём обязательно нужно. Причём с холодной головой.

Суб-ком на столе был нем, как рыба. Я просила не писать мне, и Мэт не писал.

Могут ли его слова быть правдой? Есть ли шанс объяснить его тесное общение с клубной блондинкой служебной необходимостью? Она… Допустим, информатор. Как в детективах. Но о чём сотрудница ночного клуба может информировать старшего инспектора из экономического департамента? Кто с кем танцевал, кто сколько выпил? Там даже разговоры не подслушаешь. Слишком громко.

Правда, клуб принадлежит Талхару, человеку из списка Ругги. Или его сыну — неважно.

Что-то в этом есть. Допустим, клуб — место воровских сходок, и Мэт пробрался в служебные помещения, чтобы подсмотреть за бандитами. Несерьёзно как-то. Не верю я, что джеландская полиция так работает. Что ещё? Проверить маркировку на пластинках с танцевальной музыкой. Вдруг контрафакт? Заглянуть в бухгалтерские книги. Без ордера? Как мальчишка из летнего лагеря юных следопытов.

Он пришёл в клуб, потому что я позвала. Или нет? Таких совпадений не бывает. Либо ты юный следопыт, либо у тебя свидание. Или он решил совместить полезное с приятным?

Я мысленно увидела вчерашнюю сцену: укромный уголок, в который можно заглянуть только с того места у стены, где стояла я, Мэт и блондинка, впритирку друг к другу, как влюблённые голубки. Ни поцелуев, ни объятий, но поза такая интимная, что невозможно усомниться: эти двое — вместе. Потом она берёт его под руку, ловит взгляд, проскальзывая в дверь, и тянет за собой...

Снова показалось, что я задыхаюсь под снежной лавиной.

С Жанин так не было. Про Жанин я ему поверила. Всему поверила.

Он и теперь всё объяснит, расскажет красивую сказку о китах и драконах, будет обворожительно улыбаться, сладко целовать, уложит меня в постель, а потом встанет и уйдёт к очередной блондинке. Потому что меня ему мало. И вообще он никому ничего не должен.

Как писал великий Лео-Ник Дик, коготок увяз — всей птичке пропасть.

Так вот, у случившегося есть и положительная сторона: я узнала правду, когда птичку ещё можно спасти. Надо только ампутировать лапку с коготком.

Скрипнула зубами, давя набежавшие слёзы.

Я и раньше не надеялась стать любовью всей его жизни, но верила, что останусь единственной — пока мы вместе. А делить его с блондинками из подсобки… Этого не будет.

Глава 18. Свадьба на концерте

С утра мы с Вечи Талхаром инспектировали рестораны, а после обеда меня забрал Эл. В Чуддвиль на заработки приехал татурский ансамбль "Дядя Ку-Ку". Талхар-младший ангажировал их для своего клуба, а меня приставил переводчиком.Вокалиста, он же клавишник и лидер коллектива, звали Дядей. Здоровенный краснолицый блондин лет тридцати. При нём состояли братья-близнецы Ку, невысокие и чернявые. Гитарист Ку Один и ударник Ку Два. Раньше ансамбль назывался "Дядя и Ку-Ку", но в процессе творческой эволюции союз "и" потерялся.В миру музыканты одевались в потёртую кожу, на сцене — в стилизованные татурские народные костюмы. Вышитые рубахи, холщовые штаны, деревянные башмаки, овечьи малахаи на головах, и всё это щедро приправлено брутальными железками в стиле "механиков".Днём, перед концертом гостям устроили экскурсию по городу. Экскурсия включала в себя прогулку по историческому центру, посещение татурской едальни "Благородная отрыжка", магазина музыкальных инструментов, музея науки и техники, бара "Донышко", тира "Яблоки в молоке", галереи бордельной культуры "Красная подвязка" и выставки фурснаков. Артисты вели себя, как непослушные дети. Галдели, дурачились, трогали руками всё, что можно и нельзя, меня в том числе. Сначала я старалась быть дипломатичной, потом начала лупить по наглым лапам, а Эл только ухмылялся.К полуночи, когда мы добрались до "Кроличьей норы", я вымоталась, как ездовая лайка в конце длинной дистанции. И спасибо за это магическим предкам! При виде огненных ушей на каменной башке клуба лишь тупо заныло сердце — на большее не осталось сил.Музыканты любят общаться с публикой, сказал Эл, а больше половины народу в зале — джеландцы. Меня поставили у кулисы с микрофоном в руках и велели переводить все членораздельные звуки, которые издадут артисты — не считая собственно песен. Что-то вроде "Я хочу видеть ваши руки!" или "Вы — обалденная публика!"На деле членораздельные звуки пришлось собирать из нечленораздельных.Но не это было самым ужасным. Репертуар! Вот что привело меня в отчаяние. Даже рабочий режим не спасал.Именно ансамбль "Дядя Ку-Ку" исполнял танцевальную переделку песни "Раз-два — бузина", под которую я впервые столкнулась с "котятами" и "щенками". Этим бессмертным шлягером и открылся концерт.— Два-три — глухари! — кричал Дядя.— Три-четыре — дыни тырим! Пойте с нами!— Четыре-пять — гусей щипать! — подхватили братья Ку. — Пять-шесть — козья шерсть!— Шесть-семь — мак посей! — надрывались все трое хором. — Семь-восемь — коноплю косим! Восемь-девять — детей делать!На этом месте я сумела отключить сознание.Включалось оно автоматически, когда Дядя швырял в слушателей выкрики типа:— Двигай тылом, братва!Попробуй ещё найди в джеландском подходящее выражение, чтобы передать не только смысл, но и манеру, экспрессию.От рёва динамиков внутренности просились наружу, софиты били в лицо, клубился дым со вкусом пороха, вспыхивали блицы светописцев и подсветка кинохроникальных аппаратов. У подножья сцены колыхалась возбуждённая толпа, как алчная протоплазма, готовая затопить мир. Во рту появился привкус железа, в голове мутилось. Я боялась, что не доживу до конца концерта.После каждого номера Дядя нырял за кулису, у которой я стояла, — промочить горло из плоской чёрной бутылки. На его вокальные данные и связность речи это почти не влияло, а вот на здравомыслии сказывалось. Шутки становились всё менее пристойными. Восьмую песню о любви быка к бурёнке он и вовсе посвятил мне, затем встал на колени и заявил:— Увезу тебя я в тундру… Нет, в Татундру. Тьфу, в Татур!Татут… то есть тут на Эла что-то нашло. Возможно, у него имелась своя плоская чёрная бутылка, не знаю. Талхар-младший коршуном взмыл к микрофону и громогласно объявил, что я его невеста, а свадьба через месяц.Расторопный осветитель навёл на нас прожектор, следом повернулись объективы светописцев и кинохроникальных аппаратов. Эл попытался меня поцеловать, но я успела отвернуться, и его губы мазнули около уха.После этого концерт продолжился как ни в чём ни бывало. Наконец отзвучала последняя песня под названием "Мы домой, а вам не кашлять". Публика осталась танцевать. А музыканты с помощниками и организаторами концерта отправились в зал для особо важных персон, собираясь заслуженно надраться.Рассудив, что коньяк лучший переводчик и объединитель народов, я попросилась домой. Эл проводил меня к машине.Видно было, что он зол. Но я не удержалась:— Зачем вы объявили о свадьбе? Это же неправда!— А ты хотела, чтобы этот кобель завалил тебя за кулисами? — рыкнул Талхар-младший.И где связь, спрашивается?Однако на этот раз я почла за лучшее промолчать.Под гул в голове забралась на заднее сидение, обняла сумку и…— Госпожа Бронски! — раздался голос водителя. — Просыпайтесь, приехали.

 

Наутро минувший день показался дурным сном, как и выходка Эла.К завтраку Талхара-старшего я опоздала и впервые читала ему в массажной комнате. Мой шеф лежал на столе, по пояс укрытый простынёй. Диди разминала ему плечи, он довольно постанывал, а я старалась сложить буквы перед глазами в осмысленные слова.— Ещё один случай так называемой "эпидемии старения", — после вчерашнего дебюта на сцене голос у меня сел. — На глазах десятков свидетелей Норман Кетлер, третьекурсник университета Алгебридж, из молодого человека спортивного сложения превратился в седого сгорбленного старика. Это произошло во время тренировки студенческой волейбольной команды, в которую Нормана приняли совсем недавно…— Хватит, — раздражённо прервал меня Талхар. — Дальше.Перевернула страницу — и сердце моё сковало холодом. Под рубрикой "Сплетни и скандалы" красовались мы с Элом — в четверть полосы! Светописатель поймал момент, когда Эл тянулся ко мне, а я ещё не успела отвернуть лицо. Вид у меня был растерянный, рот приоткрыт. Казалось, наши губы сейчас сольются.Заголовок над снимком гласил: "Свадьба на концерте".Какая свадьба?! Репортёр "Чуддвильских хроник" волшебных мухоморов объелся?Талхар, недовольный заминкой, поднял голову от стола.— Что там?— Ничего интересного, — ответила я равнодушным тоном, впервые обманув шефа.И позволила себе задуматься о своём. То есть о поцелуях. Раньше я считала, что все поцелуи одинаковы, их надо избегать или терпеть. Но целоваться с Мэтом Даймером мне нравилось с самого начала, и чем дальше, тем больше. Даже сейчас от одной мысли дыхание участилось… А в груди разлилась тоска. После нежных горячих губ Мэта служить стейком для Эла было не просто неприятно — невыносимо.Что бы ни навыдумывали газетчики, замуж за Талхара-младшего я не выйду. Лучше уж высылка в Татур!Я встряхнулась и перешла к рубрике "Новости спорта".— Чемпионат мира по мордобою продолжается. Сегодня на дракодроме сошлись мордобойцы-тяжеловесы Хуко Перкотти из Лазории и Стукан Биток-Лупеску из Чехара...Диди с силой надавила Талхару на поясницу и лукаво подмигнула мне.Она явно видела снимок в " Чуддвильских хрониках" — и сделала собственные выводы.

 

И не только она. К обеду посыпались сообщения от Марлены. Оказывается, о нас с Элом написали ещё три газеты. А "Наш голос", подробно освещавший приезд татурского ансамбля, откуда-то вызнал моё имя. Марлена жаждала подробностей.Честно говоря, мне совсем не хотелось её видеть. Но если Марлена вознамерилась чего-то добиться, перед ней и Стена не устоит. Три дня подруга заваливала меня сообщениями, на четвёртый я сдалась. В конце концов, у меня тоже была к ней пара вопросов.Я предложила встретиться в кафе "Хвост трубой". Потому что там весело и кошки. Только поэтому.Мы заняли место на втором этаже, на галерее, откуда частично просматривался основной зал внизу.На подставке, прибитой над нашим столиком, стоял большой керамический кот, полый внутри. В полость кота вела круглая дырка, прикрытая решётчатой дверцей. За ней, как в клетке, сидела механическая птичка, насвистывая тихую приятную мелодию. Когда усы-стрелки на большом хронометре внизу показали ровно пять, дверца распахнулась, птичка выехала наружу, громко сказала "Кис-кис-мяу!" и вернулась в клетку.Марлена пришла в восторг. Оказывается, она ни разу не была в "Хвосте".Нас обслуживал молодой человек, одетый котом-пиратом. Из-под головной повязки торчало мохнатое ухо с серьгой, полоски на тельняшке имитировали полоски на кошачьей шкуре, на боку болталась кривая бутафорская сабля. На груди было вышито имя "Том". Он поставил передо мной заказ — мороженое "Мячики" и чай "Нос по ветру".К горлу подступил комок.— А почему чай так называется? — спросила Марлена, строя Тому глазки.— А вы посмотрите на ягоды морошки и на кошачьи носики, — он с удовольствием улыбнулся в ответ. — Похожи, правда?— Э-э, нет.Том вздохнул.— И по-моему, — нет. Но наш креативный директор считает, что да. Идея в том, что нос у кошки мокрый. Знаете, как в старину моряки определяли направление ветра?Марлена сунула палец в рот, медленно облизнула и подняла над головой, не сводя с Тома томного взгляда. Бедняга неловко кашлянул.— Примерно так, да. Вот и кошка всегда знает, откуда ветер дует, и держит нос по нему. То есть по ветру. Да вы не волнуйтесь. Название названием, а чай-то по-настоящему вкусный. И мороженое тоже вкус… ой.Мне на колени вскочила пушистая бело-пепельная кошка, оперлась передними лапами на стол и нахально лизнула розовый шарик мороженого.— Привет, Синеглазка, — сказала я. — Ты точно знаешь, что значит держать нос по ветру.Вряд ли во всём Чуддвиле найдётся вторая кошка с единорогом в душе. И почему-то я до слёз была рада её видеть.Том хотел принести мне другую порцию, но я заверила, что мы с Синеглазкой договоримся.— Очень умная кошка, — сообщил официант. — Не хотите взять домой? Это бесплатно. Надо только бумаги оформить.— У меня нет дома."Мрррм?" — оглянулась на меня Синеглазка.Том ушёл, а я рассказала Марлене, что в "Кроличьей норе" ко мне дважды пристал пьяный хам.Подруга зашипела не хуже кошки, мне даже почудилось, что лаковые ногти на её руках удлинились и заострились. Может, среди предков Марлены водились оборотни?— Говорили, солидное место! — кипятилась она. — Нет, всякое, конечно, бывает. Но чтобы аж выводить пришлось... Тут тебе не Татур, народ с понятием. Твой-то куда глядел? Ты же роскошного парня подцепила! Я видела, как вы обнимались. Ещё порадовалась за тебя. Думала, ты с ним и уехала.Странно, но при этих словах я не испытала привычного желания спрятаться под стол: как же, кто-то видел моё непристойное поведение и говорит об этом во весь голос!Может, потому что другие эмоции оказались сильнее.Среди них была даже одна хорошая: отрадно узнать, Марлена всё-таки не бросила меня и подходила проверить, всё ли в порядке, — только я, увлечённая Мэтом, её не заметила.— Слушай, Симона, ты уверена, что второй раз к тебе подвалил тот же самый тип?Нет, я совсем не была уверена. Второго приставалу я толком и не видела. Но  маловероятно, чтобы к скромной девушке в скромном платье, которая сидит у стенки и никого не трогает, за короткое время проявили внимание сразу двое дурно воспитанных мужчин. Или нет?— Хорошо, что оба раза нашлось, кому вступиться, — заключила Марлена. — Водятся всё-таки в Джеландии настоящие мужики.Она мечтательно вздохнула — явно о своём.В следующую секунду в её глазах зажёгся огонёк жадного любопытства:— Так что там за "Свадьба на концерте"? Давай, признавайся! Это же сын Талхара, который нам собеседование устраивал, да? У вас всё серьёзно? А ты молчала!Я клятвенно уверила, что инцидент в клубе — недоразумение чистой воды. Стычка пьяных петухов.— А я думала, на свадьбе погуляю, — расстроилась Марлена.В утешение она заказала себе кусочек торта "Топтыжка на снегу". Шоколадный бисквит, густой слой сметанного крема, посыпанного сахарной пудрой, а поверх — выразительные отпечатки кошачьих лап.— Это точно формочка такая? — уточнила Марлена у Тома, с подозрением косясь то на торт, то на Синеглазку. Моя хвостатая сотрапезница всё так же с упоением трудилась над розовым шариком мороженого, только язычок мелькал. — Кошки у вас тут не топтались?— Что вы, у нас всё стерильно!Марлена попробовала, прислушалась к своим ощущениями, попробовала ещё — и вскоре от торта не осталось даже кошачьих следов. А подруга наконец призналась, что хотела видеть меня не только для разговоров о приключениях в "Кроличьей норе".— Тут такое дело. На злоперерабатывающием заводе будет экскурсия для прессы. Я случайно узнала. Позвонила им и договорилась, чтобы нас тоже пригласили. Хочу разворот под это дело отдать.— Думаешь, читателям будет интересно? — удивилась я. — Ты же сама говорила, наша аудитория — простые татурские переселенцы.— А это смотря как подать. Напирай больше на внешнее — условия труда, столовая там, комната отдыха. И зарплату, зарплату не забудь! Баек каких-нибудь из истории приплети. Ты же этой лабуды много знаешь.— Постой-постой. Ты хочешь, чтобы я туда пошла?— А кто ещё? Ты же мой лучший автор! Даже друзья Харальда тебя хвалят, а они знаешь, какие придирчивые? Тут же нужна конфетка, а ты сможешь! — тон у Марлены стал восторженно-подхалимским. — Если заводу понравится, они заключат с нами договор на информационное обслуживание, и проблема финансирования будет решена! Я тебе премию выпишу.Мы с Синеглазкой доели мороженое, и я отдала ей вазочку — вылизывать.— А почему ты сама не пойдёшь, если это так важно?— Понимаешь, мне надо на фестиваль корнеплодов. Капуста, репа, баклажаны, песни и пляски… Человек полосу заказал, наличными платит. Немного, да, но это живые деньги! Лучше карась в руках, чем лосось в море.— То есть ты за карасём, а я за лососем?— Сечёшь! — Марлена сделала вид, что не заметила иронии. — Завод никак нельзя упускать. Это же большой концерн! Даймеры! Седьмая строчка в списке первых семей. Если мы перед ними засветимся… У-у! Что там твой Вечи Талхар? Букашка! А Даймеры — это сила!..Марлена говорила что-то ещё, но у меня в голове огненными буквами пульсировало: "Даймеры" — и я уже знала, что соглашусь.Пусть это случайное совпадение. Насмешка судьбы.Но для чего-то же ей понадобилось смеяться надо мной именно так? Я просто обязана выяснить — для чего.Подписаться на автора

Глава 19. Добро и зло

Журналистов было человек двадцать — вместе со светописателями и операторами кинохроникальных аппаратов. Женщин, не считая меня, три штуки. Две дамы в годах болтали, как старые приятельницы. Одна, высокая, черноволосая, худая и суетливая, без конца на всех шикала. Другая, низкорослая, широкая, в связках дикарских бус и юбке до пят, вела себя вальяжно и говорила мужским прокуренным голосом. Третьей оказалась девушка на пару лет моложе меня. Большие тёмные глаза, тоненькая фигурка, брюки, свитерок.

Мы посмотрели друг на друга и не сговариваясь решили держаться вместе.

Вики Ренье, "Джеландия сегодня", извещала карточка у неё на шее.

Нам всем раздали такие. А ещё нарядили в халаты, шапочки на резинке и бахилы до колен. Защитные маски разрешили не надевать, пока не дойдём до вредных цехов.

У выхода из раздевалки ждал улыбчивый мужчина лет тридцати пяти, экипированный так же, как мы, только вместо карточки на груди у него висела маска. Мужчина представился начальником заводской пресс-службы Райнхардом Бёзгутом.

— Прошу всех за мной.

По гремящей металлической лестнице мы поднялись на площадку над машинным залом, в котором могла бы, не толкаясь, поместиться пара-тройка океанских лайнеров. Среди агрегатов высотой с дом и круглых цистерн, похожих на маленькие планеты, люди казались муравьями в светлых защитных костюмах.

— Начну с пары банальных утверждений, — заговорил Бёзгут приятным голосом. — Зло правит миром. Увы, это так. Но добро всегда побеждает зло. По крайней мере, на нашем предприятии.

Журналисты отозвались вялыми смешками.

— Противоборство добра и зла движет мир вперёд. В нашем случае с помощью моторов и силовых установок на чистом зле. Кстати, коллеги, все знают, что чистое зло на самом деле вовсе не чистое, а обогащённое добром? В научной среде принят термин "благородное зло", и это более верное определение. В ближайшие два часа нам с вами предстоит посмотреть в глаза злу, подержать в руках добро и увидеть, как они вступают в нерасторжимый союз, готовые служить на благо человеку…

Я перестала слушать. После вчерашнего разговора с мамой на душе было муторно. В газетах писали о новой волне арестов в Татуре, причём среди чиновной знати. Было заведено масштабное дело о заговоре против короны, и Артура по этому поводу уже допрашивали! Я так разволновалась, что даже на завод не хотела идти, но пришлось — раз пообещала Марлене...

Высокая девушка в халатике и бахилах раздала всем картонные пакеты с сопроводительными материалами. Вики вытащила пухлую папку с эмблемой завода, пролистала, хмурясь на схемы, диаграммы и таблицы.

— Ничего в этом не понимаю. Я вообще хочу писать о культуре. Господин Бист, наш главный, обещал мне — потом, после стажировки. А сейчас гоняет, куда попало.

— Поскольку завод расположен вблизи города, — продолжал Бёзгут, — производство полностью размещено под крышей, а вопросам безопасности уделяется повышенное внимание. В любой непредвиденной ситуации мы сможем быстро локализовать утечку. Хочу заметить, содержание зла в воздухе несколько повышено. Это неопасно. Но если вдруг вы почувствуете необоснованное раздражение, желание порвать свой блокнот в мелкие клочья или дать в нос соседу, немедленно наденьте маску и обратитесь к любому из сопровождающих.

Блокнот, точно! Все уже делали заметки, даже стажёрка Вики, одна я хлопала ушами.

Пресс-секретарь не спеша повёл группу вдоль ограждения, рассказывая, как и откуда поступает на завод сырьевое зло. Я же осталась на месте и сосредоточилась на раскопках. Добыть зло из глубинных пластов наверняка легче, чем найти ручку в моей изящной дамской сумочке объёмом с пивной бочонок — чтоб ей лопнуть!

Ага, вот и раздражение…

Блокнот и ручка были извлечены на свет. Собираясь присоединиться к группе, я бессознательно отметила, что от лестницы к нам идёт мужчина в халате, бахилах и с карточкой на шее. Видимо, опоздавший.

А потом крепко зажмурилась. Бёзгут не говорил, что от зла бывают галлюцинации!

Тогда почему мне мерещится Мэт Даймер?

Досчитала до пяти и открыла глаза.

Фантом Мэта смотрел на меня с подозрением. Его халат был расстёгнут, под халатом виднелись клетчатая рубашка и джинсовый жилет. Настоящий Мэт никогда не снизошёл бы до такого простецкого наряда.

— Вам нехорошо, сударыня? — вкрадчиво осведомился фантом.

Намекает, что я сошла с ума?

— Что вы, я отлично себя чувствую, господин Дайм…

— Дайли, — он сунул мне под нос карточку на толстой тесёмке. — Мартин Дайли, "Секреты высоких технологий".

Что ж, хозяин имеет право находиться на своём предприятии. Но я читала справку по Даймерам. В Чуддвиле концерну принадлежат пятьдесят девять промышленных объектов. Почему из всех Мэт выбрал именно этот и именно сегодня? А главное, с какой стати ему притворяться журналистом?

— Что ты здесь делаешь? — вопрос Мэта прозвучал негромко, но от интонации по спине пробежал мороз.

— Работаю. А вы меня преследуете, господин… Дайли?

Я сделала вид, что приглядываюсь к карточке.

И что меня ничуть не ранит его презрительное:

— Думаешь, мир крутится вокруг тебя?

— Ни в коем случае, господин Дайли. Уверена, в уютной подсобке вас ждёт ещё одна очаровательная блондинка. А может, и не одна. На таком большом заводе и блондинок, и подсобок наверняка предостаточно…

— Что ты несёшь? Какие блондинки? Какие подсобки?

— Простите, — перед нами возникла девушка из пресс-службы. Кстати, блондинка, на что указывал выбившийся из-под шапочки пшеничный локон. — Вы не могли бы надеть маски? Пожалуйста.

Несколько человек из журналистской группы с недоумением смотрели в нашу с Мэтом сторону. Похоже, под конец перепалки мы оба повысили голос. Неужели это действие зла?

Сумку и пакет я поставила или, скорее, уронила прямо на пол. Растерялась, не зная, куда деть ручку с блокнотом.

— Давай подержу, — неожиданно предложил он.

Пресс-девушка помогла мне с завязками, Мэт справился сам.

Журналисты тоже надели маски, и теперь все мы выглядели одинаково безлико.

— В процессе переработки зла используется не только добро, но и другие элементы субстанции — то есть все, кроме веселья, — рассказывал Бёзгут, ведя нас вниз по лестнице. — Туман поставляют с болот Сюгавана и с Чакты. Росу, как нетрудно догадаться, берут из Рогуна, озера-моря, принадлежащего семье Даймеров.

Семье, а не концерну, отметила я про себя.

В этот момент Вики спросила шёпотом:

— Ты знаешь этого бородатого?

— Какого бородатого? — я оглянулась на наших спутников.

У одного из операторов действительно имелась бородка.

— С которым вы ругались, — уточнила Вики.

Бородатого?!

— А… этого… Сталкивались пару раз. Он мне денег должен.

Вернее, наоборот.

Я поискала взглядом Мэта. Но он исчез, словно и правда был всего лишь фантомом.

 

 

Добро варилось в гигантском чане, как перловая каша, а мы наблюдали за процессом через окошки из огнеупорного стекла. Когда каша превратится в кисель, её спрессуют, усилят некоторым количеством порошкового зла и пустят на производство всевозможных фильтров, предохранителей и прокладок для устройств и аппаратов, использующих чистое зло в его естественном газообразном состоянии.

Прежде всего, для автомобилей.

Господин Бёзгут дал в руки журналистам демпфер, предназначенный для нейтрализации вредных веществ, выходящих из камеры сгорания. Демпфер выглядел, как морская губка песочно-серого цвета. На ощупь он был упругим, бархатистым и чуть тёплым.

— И чтобы добраться до этой вот ерундовины мне на сервисе полмашины разобрали, — возмутился оператор с бородкой. — За работу содрали в три раза больше, чем за деталь!

Инженер из цеха добра, до сих пор скромно стоявший в сторонке, мягко улыбнулся и объяснил, что доступ к демпферу затруднён намеренно. Благодарить за это надо лихачей, которые в погоне за скоростью, острыми ощущениями и красивым выхлопом пытаются демонтировать нейтрализаторы опасных газов.

Газы влияют на эмоции. Если вынуть фильтр-сеточку из глушителя, человек вдохнёт — и чертыхнётся. Может, в сердцах бросит окурок мимо урны. Это мелочи. А вокруг машины без демпфера зло буквально кипит, стелется за ней шлейфом, заражая агрессией десятки людей. И что хуже всего, опьяняет водителя злым азартом…

Нас пугали опасностями зла, но пугаться решительно не получалось. Вслед за демпфером Бёзгут пустил по рукам кусочек доброй руды — на вид комок затвердевшей грязи размером с крупный пирожок. Однако его не хотелось выпускать из ладоней — как детёныша фурснака, ласкового и урчащего. В то же время одолевало желание поделиться этим чудом с другими.

В цеху добра группа задержалась на целый час. Маски были сняты, лица цвели дружелюбием, руки бережно передавали друг другу руду, демпфер и образцы другой продукции, принесённые в контрольную комнату специально для нас.

Все, кто не был знаком, перезнакомились. И надо же — в группе оказался Гарик Толкацки, тот самый светописатель, которого сватала мне Марлена. Мы полдня провели рядом и не знали, что работаем на одно издание! Гарик был на полголовы ниже меня, лысоват, поджар и пучеглаз, а в душе тролль, но человек, сразу видно, хороший. Добрая руда тоже неказиста собой — и что с того?

Гарик взял в руки свой большой чёрный светописец и сделал несколько снимков: я с добром, я с демпфером и салонным фильтром, я с Бёзгутом, то есть с Райнхардом, и с инженером Руди Рёцки, он тоже славный…

На прощание каждому гостю подарили по крошечному, в полногтя, осколку доброй руды. Оператор с бородкой любезно придержал нам с Вики дверь.

В коридоре стажёрка зевнула, смущённо прикрыв рот ладонью.

— Ночью пришлось дежурить.

— Где? — не поняла я.

— В редакции. Ну, знаешь, принимать и обрабатывать новости от агентств, звонки от экстренных служб, от читателей… Представь, они ночью звонят. И типография тоже. Вообще господин Бист хотел на ночь постоянного сотрудника нанять, но никто не идёт. Зарплата маленькая, а по ночам работать кто согласится? Вот и дежурим по очереди.

— Я соглашусь.

С трудом удержалась от смешка: точно такой же ответ дал мне Мэт Даймер почти два месяца назад на совсем другой вопрос...

— Только мне нужен вид на жительство.

— Зачем? — удивилась Вики.

— Я из Татура.

— Правда? Ты так хорошо говоришь по-джеландски.

— Пишу тоже неплохо. Если верить тому бородатому.

Отличное решение: газета заплатит за меня поручительский взнос, я буду работать задаром, пока всё не верну, а жить — письменными переводами.

Так я и сказала Вики.

Она сочувственно поохала и заверила, что добрый господин Бист обязательно согласится.

Правда, когда мы стояли у центрифуги, где очищенное зло мешалось с жидким добром, превращаясь в зло благородное, я начала сомневаться, что добрый господин Бист будет настолько добр.

Но бывают же чудеса на свете. Может, судьба для того и направила меня на завод, чтобы я встретилась с Вики и услышала о вакансии ночного дежурного, а вовсе не из-за Мэта.

У входа в зал с резервуаром чистого зла Бёзгут велел всем надеть маски и лично проверил, плотно ли они сидят.

— Забыл предупредить. Аниматы особенно чувствительны к элементам субстанции. Если кто-то из вас носит в душе аниму, прошу, будьте чрезвычайно осторожны и сдержанны. Зло отзывается на отрицательные эмоции. Чем больше вы злитесь, тем сильнее оно на вас влияет.

Кроме нас с Мэтом и Гариком, в группе были ещё два анимата. Высокая черноволосая дама оказалась кикиморой, а у пожилого журналиста с усами щёткой в душе соседствовали кентавр и пикси.

— Разве маски не должны нас защитить? — возмутилась кикимора.

Благостное настроение, навеянное добром, улетучилось. Площадка у смотрового окна была тесной, журналисты толкались, пытаясь занять местечко поудобнее. Оператор с бородкой бесцеремонно ширнул меня в правое плечо и указал на свой аппарат, прошипев:

— В сторону! Работать мешаешь.

А я, по его мнению, не работаю? Он думает, легко конспектировать на весу, с двумя сумками в руках? Вернее, с одной на плече, другой на запястье… Мне, между прочим, тоже надо увидеть, что там, за стеклом, и поближе рассмотреть защитный костюм инженера из цеха зла, смахивающий на скафандр космоплавателя. Иначе как потом репортаж писать?

Очень хотелось объяснить всё это хамоватому оператору, причём так, чтобы наверняка понял. Но я зажала блокнот и ручку в одной руке, другой нащупала в кармане кусочек добра — и молча посторонилась.

За что тут же получила тычок в левое плечо.

— Не загораживай!

Гарик, с большим чёрным светописцем в руках, скорчил мне страшную рожу. Поскольку от природы он походил на помесь жабы с крысой, это было действительно страшно.

— Куда же мне деваться? — не выдержала я, пытаясь сместиться так, чтобы не закрывать обзор ни оператору, ни Гарику.

В итоге упёрлась носом в затылок кикиморе, которая тут же грозно шикнула:

— Тише! У меня записыватель работает! Понимать надо!

А мне, как настоящему духу воздуха, остаётся стать невидимой, безгласной, взлететь под потолок и рассеяться на молекулы?

Словно в ответ, меня потянули за локоть.

Мэт! Или его фантом?

Обоим тут делать нечего.

Но не успела я запротестовать, как обнаружила себя перед самым стеклом. И не смогла отвести глаз.

Немного ниже нас в камере с округлыми стенками, покрытыми серебристо-белым защитным напылением, клубилось зло. Оно было огненным и воздушным, летучим и грациозным, оно взвивалось ввысь прозрачными оранжевыми языками, танцевало пламенными змейками, парило драконами с золотыми крылышками, сверкало глазами-рубинами. Оно было прекрасно. И оно шептало что-то волнительное и манящее…

Расслышать, что именно, мешали переругивающиеся голоса: кикимора препиралась с двумя молодыми журналистами.

Я открыла рот, чтобы прикрикнуть на скандалистов — но и на этот раз сдержалась. Когда знаешь, что находишься под влиянием, контролировать себя гораздо легче.

— Довольно, коллеги! — повысил голос Бёзгут. — Пройдёмте в следующий зал.

По дороге он рассказал, что сотрудники, занятые на производстве, носят герметичные костюмы с системой регенерации воздуха, а офисные работники обязаны всегда иметь при себе маски.

Слушали его плохо. Одни пристыженно переглядывались и отводили глаза, другие продолжали негромко огрызаться друг на друга, третьи просто приходили в себя.

Зря они повели нас сначала к добру, потом ко злу. Надо было наоборот.

Но впереди ждало кое-что получше простого добра — фуршетный стол, разноцветный и весёлый от обилия закусок.

Журналисты сразу оживились и подобрели. Я оглянулась в поисках Мэта.

Опять пропал!

На всякий случай поинтересовалась у Вики:

— Ты Мартина Дайли… того бородача не видела?

Она покрутила головой.

— Вроде был. Вот только что…

Значит, галлюцинации не у меня одной. Нет никакого Мэта. Есть бородач, и очень может быть, что я тоже кажусь ему кем-то другим. Он ни разу не назвал меня по имени. Зато помог пробиться к окну. А когда я на него посмотрела, ответил тяжёлым "полицейским" взглядом.

Но взгляд не улика. Может, бородач — бывший военный? Или просто любит подавлять окружающих. А куда вероятнее, бородача тоже нет и он привиделся Вики, как мне померещился Мэт. Влияние элементов субстанции на разум людей до конца не изучено…

Глава 20. Гром и молния

У меня был план: пока идёт фуршет, прогуляться по заводу в одиночку. Это ведь не запрещено? Постоять на галерее машинного зала, без помех рассмотреть колонны для охлаждения и конденсации зла — чтобы потом красиво описать.Но без провожатых ориентироваться в лабиринте безликих переходов оказалось непросто, и вместо галереи я вывернула к большому помещению, полному высоких, мерно гудящих коробов с решётчатыми стенками. Такого нам точно не показывали.За рядами коробов кто-то был. Слишком далеко, чтобы окликнуть и спросить дорогу. К тому же в человеке, крадущемся вдоль противоположной стены, я узнала свою неугомонную галлюцинацию.Логично. Куда я, туда и мои фантомы.Фантом Мэта был не один. Компанию ему составлял невысокий плотный мужчина в  халате, бахилах и маске. Скорее местный служащий, чем ещё один заплутавший журналист.Оба фантома скрылись за неприметной дверью, и я без страха поспешила за ними. Было чувство, что весь завод — одна огромная иллюзия. Сказка. Или кошмар. Наверное, в магические времена весь мир был таким, безумным и странным, нереальным, как сон.Но дверь, в которую шмыгнули Мэт и его спутник, вела в самый обыкновенный пустой коридор. Ни души, ни звука. Гладкий тёмный пол, светлые стены.Может, за поворотом ждёт что-то интересное?..У поворота меня и сцапали — пикнуть не успела.— Вы преследуете меня, госпожа Бронски? — тихо и яростно, но с оттенком иронии.Руки крепче оков. В упор — светло-карие глаза, в которых мешались брызги солнца, орочья тьма и эльфийский туман.Ещё был запах, едва уловимый, но узнаваемый безошибочно — легчайший флёр аниса и грецкого ореха. Не от конфеток, не от освежителей — из глубин души…Я поняла это только сейчас, будто прозрела, и не смогла удержать открытие в себе:— Никогда не знала, что анимы пахнут! Анис — это эльф, орк — грецкий орех.— Значит, так ты меня вычислила, по запаху? — он совсем не удивился, даже обидно стало. — Ещё одна грань твоего таланта? Ладно, пойдём, потолкуем.И поволок меня по коридору, держа за талию.Узкая крутая лесенка, ещё одна дверь… Склад? Контейнеры, стеллажи, ящики, тусклый свет. И рычащие нотки в приглушённом голосе:— Так, а теперь рассказывай! Что ты должна сделать?Развёрнутый репортаж для Марлены. Но он же сейчас не об этом?Задать вопрос я не успела. Пол под нашими ногами вздрогнул; снизу пророкотал гром, стены ответили утробным дребезжащим гулом.Мэт оставил меня и кинулся назад к двери.— Чёрт! Заблокировало…Пока он пытался вскрыть замок с помощью суб-кольца, случился второй — толчок? взрыв? — сильнее первого. Всё вокруг застонало и заходило ходуном, будто склад был трюмом корабля, который проглотил гигантский кит. Стеллажи затряслись, роняя ящики с полок, один грохнулся прямо мне под ноги — еле увернулась. Свет мигнул пару раз, но выровнялся, где-то далеко коротко взвыла сирена.Это не могло быть землетрясением. Чуддвиль стоял в центре Застенной низменности, одного из самых сейсмически спокойных районов планеты.— Симона, ты цела? — оглянулся Мэт.Распахнул дверь и сразу захлопнул — из коридора дохнуло жаром и дымом.— Ничего, есть другой выход.Он взял меня за руку и повёл за собой. На минуту я позволила себе поверить, что всё обойдётся — так спокоен он был и так явно знал, что делать. Но оказалось, от второго толчка у контейнеров оборвало крепления, один съехал с места и перегородил собой запасную дверь.— Грузовые ворота.До них мы не дошли.На этот раз загрохотало наверху, сначала тяжело, лениво, как будто не всерьёз, потом — оглушительным горным обвалом. Лампы в испуге закрыли глаза, мир сорвался с оси и полетел кувырком, волоча нас за собой — в черноту, в пропасть, навстречу гибели. Удары сыпались один за другим, я ждала, что сейчас меня придавит, расплющит, пропорет насквозь каким-нибудь железным штырём…Но громыхнуло в последний раз, и стало тихо. В кромешной темноте было слышно, как разгромленный склад агонизирует, издавая то лязг, то скрежет… то всхлипы.Нет, всхлипы — это я.— Тише, Симона, тише, — шёпот в самое ухо.Во рту ощущался привкус гари, в затылке пульсировало, ныли бедро и локоть, телу было неудобно, жёстко и… уютно, вот парадокс. Я попробовала шевельнуться и поняла, что лежу на боку, прильнув к груди Мэта. Мы оба живы и почти невредимы. Повезло.Вспыхнул желтоватый огонёк, осветив его лицо, растрёпанные волосы и ссадину на скуле.Замечательная штука — суб-кольцо.И всё же за такие деньги оно должно уметь больше.Развеять потолок, обернуться летающей каретой и унести нас к морю, пальмам и тёплому песку.Ладно, согласна на лужайку у проходной!..Слабый луч выхватил из мрака часть металлической конструкции прямо над нашими головами. Близко. Очень. Должно быть, оборвалась транспортная ферма для перемещения контейнеров.Что её держало, не давая нас раздавить, было непонятно. Долго ли сохранится такое положение — тоже. Но… Повезло — не то слово.

 

— Существует порядок действий на случай аварии, — тихо заговорил Мэт. — Уверен, пожар уже потушен, спасательная команда скоро будет здесь. Надо немного подождать.— Только никто не знает, где мы.Если я позволила себе слабость, это не значит, что меня нужно утешить сказкой "всё будет хорошо, нас обязательно спасут".— Я подал сигнал бедствия, — Мэт немного отодвинулся, чтобы удобнее было буравить меня взглядом. — Пока мы ждём спасателей, может, расскажешь, для чего ты здесь на самом деле, Симона?— А ты? Зачем тебе маскарад на твоём собственном заводе?— Он не мой собственный.— Ну твоей семьи. Неужели тебя не знают в лицо?— Интересно... — протянул он. А потом — резко: — Ты работаешь на Талхара?Вот так вопрос!— Конечно, работаю. Я его переводчик.— Позволь, я объясню, как это выглядит, — его голос превратился в скальпель, разрезающий шёлк на живой коже. — Сначала ты присутствуешь на допросе Ругински в Бежене. Через пару недель появляешься на приёме под ручку с сыном криминального главаря из его показаний. Потом сопровождаешь Талхаров во время секретной встречи и явно пользуешься доверием… Подозрительно, не находишь?Секретные встречи... Главари…— Это потому что я из Татура? Если переселенка, значит, преступница?— Наконец, — на тон громче, — ты зовёшь меня в клуб, принадлежащий Мирэле Талхару, и исчезаешь без объяснения причин…Я попыталась вырваться из его объятий. Но груда металла за спиной пресекла попытку в бегству не хуже злого конвоя: прикладом в поясницу, гирькой по черепу — ласково так, не до крови, только чтобы руки от боли отнялись...Мэт прижал меня к себе, накрыв затылок тёплой ладонью.— Тихо, не глупи. Голову расшибёшь.Я дождалась, когда станет легче, и посмотрела ему в лицо:— А сейчас, позволь, я объясню тебе, как это выглядит.Нет, я не собиралась устраивать базарную склоку. Но вдруг другого шанса не будет, вдруг мы пропадём здесь?.. Так пусть услышит сейчас — и про блондинку, и про подсобку, и про лицемерное "я встречаюсь только с одной женщиной"…Сначала Мэт делал вид, что не понимает, о чём речь. Потом удивился:— Ты видела меня с… — он оборвал себя.— С "объяснением причин", так её зовут?В тот же миг я оказалась на спине, Мэт надо мной.— Так ты мне в отместку решила выскочить за Талхара? И как он? Лучше меня?В каком смысле — лучше? В постели?..— Все лучше тебя! — выпалила я, теряя разум от обиды и гнева. — Вообще-то я ещё не сказала ему "да", но теперь скажу!Дыхание Мэта обожгло мне рот; объятья превратились в тиски.Вдруг он зажмурился и сжал челюсти, будто справляясь с приступом боли.— Это зло! Где-то утечка. В нас обоих говорит зло, Симона.Он рывком отстранился и лёг кверху глазами, тяжело дыша.Зло. Одно слово — как бочонок холодной воды на голову…Мы помогли друг другу надеть маски. Я нашла в кармане кусочек добра, подержала в кулаке и показала Мэту.— Не знаю, поможет ли это.Мы соединили руки. Ладонь Мэта была такой горячей, а камешек таким крохотным, что я совсем его не чувствовала. Но на душе стало спокойнее, ярость улеглась. Только дышалось по-прежнему трудно, и дымом тянуло всё сильнее.— Ты его любишь? — спросил Мэт.— Кого?— Значит, нет.Усмешка в голосе — как спичка в тлеющий костёр. Я рванула маску.— Какая тебе разница? Что ты от меня хочешь? Я свою часть сделки выполнила!— Так для тебя это просто сделка?— А для тебя нет? Ты хотел жену на одну ночь, ты её получил!— Одна ночь — это был твой выбор!— Неправда. Ты купил меня, как товар, чтобы удовлетворить сиюминутную похоть!— А потом забрать с собой и посмотреть, что у нас может получиться!— И вышвырнуть, как сломаннуюигрушку, когда надоем? В руки департамента по делам переселенцев!На секунду меня поразила абсурдность ситуации: лежать в обнимку на холодном твёрдом полу и ругаться, как скандальные супруги.— Хочешь продлить брак? — он тоже сдвинул маску. — Переезжай ко мне из своей разбойничьей берлоги. Разберёмся в твоих делах с Талхарами... Насколько глубоко ты увязла? Я должен знать, чтобы вытащить тебя.Что?! Он всерьёз считает меня бандиткой — и готов покрывать, если я буду жить с ним?Мозг сжало горячим обручем. Внутри всё дрожало, горло разъедала кислота, злые слёзы сыпались из глаз, а с губ — не менее злые слова...Не знаю, чем бы это кончилось, если бы Мэт не сгрёб меня в охапку и не заткнул рот поцелуем.Так жадно и горячо он меня ещё ни разу не целовал, а я словно этого и ждала — и злилась именно оттого, что он медлил. В голове жарко билась кровь, нет, не кровь — лава, и когда Мэт разорвал поцелуй, я потянулась к нему, чтобы затопить своим огнём.— Нет, Симона, стой, — только севший голос и сильный, частый стук сердца выдавали, что он чувствует то же, что и я. — Надо выбираться отсюда, пока мы не поубивали друг друга.Он был прав.Я больше не пыталась разобраться в своих эмоциях — гремучей смеси разочарования, оскорблённой гордости, жгучего желания и леший знает чего ещё. Просто не давала всему этому взять над собой верх.Осторожно, выверяя каждое движение, ползла за Мэтом сквозь железные завалы. Послушно ждала, пока он отгребёт в сторону разбитые коробки с какими-то баллонами, обёрнутыми в пузырчатую плёнку, и вскроет аварийный люк в полу. Закусив от страха губу, спускалась по скобам, едва видимым в слабом мерцании кольца-фонарика. Куда-то шла…Пока нас не перехватили и не вывели на свет, от которого слезились глаза. Там были люди, одетые, как космоплаватели, и воздух — свежий, сладкий, и небо, и простор, и кареты службы спасения и медицинской помощи.Снаружи завод выглядел почти нетронутым: необъятных размеров бело-синий прямоугольный параллелепипед с надписью "ДАЙМЕР", лишь один угол чуть смят, закопчён и облит пожарной пеной. В воздухе таял запах гари и цветов. Значит, тушили дорогими смесями с хорошим содержанием росы и добра.Голова очистилась, но чувства сгорели дотла в недрах бело-синей коробки — вместе с нашим, одним на двоих, кусочком добра и моим татурским полупальто. Пришлось кутаться в выданный медиками плед.Мэт аккуратно взял меня за плечи.— Тебе обработают повреждения и отвезут в город, а я должен задержаться. Ничего не хочешь мне сказать?— Я не состою в банде Вечи Талхара и не собираюсь замуж за его сына.Он сдержанно улыбнулся.— Клянусь, что с девушкой в клубе меня связывают исключительно деловые отношения. По подсобками я не шныряю, блондинками не интересуюсь.Помолчал, вглядываясь мне в лицо.— Прости за всё, что я тебе наговорил.Всклокоченный, помятый, в царапинах; ткань на плече, торчащем из-под приспущенного пледа, надорвана и вымазана чем-то белым.Наверное, если бы у меня остались чувства, я бы сейчас захотела расчесать его спутанные волосы, расправить воротник, подвернувшийся под грязный джинсовый жилет, а лучше снять этот жилет к троллям. И смешной жёлто-розовый плед тоже снять. Стереть с лица озабоченность и усталость. Рубашку…Нет, рубашка пусть останется.Потому что я ему не верю. Точнее, верю, но не до конца. А он не верит мне...— Я свяжусь с тобой, — сказал Мэт. — Ответишь?Отвечу, куда денусь.Если не умру со стыда, когда чувства вернутся.Подписаться на автора

Глава 21. Предложение, от которого нельзя отказаться

Вечи Талхар был в ярости. Он кричал, потрясал кулаками, пару раз даже топнул ножкой по дубовому паркету. И всё это, чтобы донести до меня свою высочайшую волю: никаких больше "переселенческих газетёнок", никаких прогулок по аварийным заводам, встреч с подругами-авантюристками и вообще самовольных отлучек, даже в свободное время. Не для того за меня платят поручительский взнос, чтобы я задохнулась в пожаре или подставила голову под рухнувшую балку.С этим трудно было спорить. Я получала жалование из его рук, жила в его доме, ела за его столом — и должна ставить его интересы выше своих журналистских амбиций. Да и положа руку на сердце, после происшествия на заводе амбиции эти изрядно потускнели.Но спрашивать разрешения, чтобы сходить на пункт суб-связи?.. Нет уж, простите. Тем более что разрешения мне не дали. Зачем куда-то идти, если в особняке есть мощный суб-коммуникатор, по которому можно говорить хоть с южным полюсом! Нет, денег мы с тебя не возьмём. Каким скаредой надо быть, чтобы брать плату с невесты своего сына?От этого признания я потеряла дар речи, и привычное "дочка", слетевшее с губ шефа, ударило, как обухом по голове.Сегодня же объяснюсь с Элом! И если придётся покинуть дом, так тому и быть.Но сначала я всё-таки позвонила маме, которая в условленный час ждала в пункте суб-связи в Татуре.Голос в трубке был еле слышен:— Артура забрали в следственную тюрьму…И все мои заботы сразу показались мелкими. Татурская тюрьма — очень плохое место. Но что ещё хуже, это знак: следствие настроено серьёзно, и по делу о заговоре Артура почти наверняка приговорят. А это в лучшем случае десять лет в Чёрной крепости, самом жутком узилище герцогства…Пришло два сообщения от Мэта с предложением встретиться. Я ответила, что пока не могу и позже выйду на связь сама. Я хочу его видеть, что скрывать, но у меня к нему много вопросов, у него ко мне ещё больше, нам предстоит очень непростой разговор. А два непростых разговора подряд я просто не выдержу.Вечером я отыскала Эла в библиотеке, и это было удивительно. До сих пор казалось, что библиотека нужна Талхарам исключительно для статуса. Резные стеллажи красного дерева волшебно сочетались с тиснёными корешками книг на джеландском и татурском, три солидных стола поблёскивали пустыми лакированными столешницами, лампы под зелёными абажурами всегда оставались тёмными, а сидения массивных кожаных кресел — непримятыми. Раз в дверях я встретила Диди с парой альбомов по искусству. "А любовные романы я держу у себя", — сообщила она, подмигнув.Сейчас в библиотеке горел верхний свет, за центральным столом под лампой сидел Эл Талхар в фуфайке из толстого байкового трикотажа и усердно возился с какой-то большой книгой. Так усердно, что даже кончик языка высунул, а меня заметил, лишь когда я подала голос:— Добрый вечер, господин Талхар... Эл. Извините, не помешаю?— Заходи, — он мотнул головой, не переставая разглаживать страницу в книге. — Глянь, что покажу.Я глянула. Перед Элом был раскрыт не старинный фолиант и не атлас мира, а что-то вроде альбома для светописных снимков. "Вроде" — потому что с листов чёрного картона сияли улыбками знакомые звериные мордочки: розовые — кошачьи, голубые — щенячьи. У правой руки Эла лежала россыпь наклеек, каждая размером с половинку игральной карты, у левой — ворох клейких бумажек, свернувшихся трубочками.— Новая коллекция, "Котёнок и щенок в школьном бассейне", — похвастался он, сверкая крепкими белыми зубами не хуже нарисованных зверушек. — Эксклюзивный набор "Плаваем, не тонем". Всего триста штук на всю Джеландию!Даже жаль стало портить ему настроение.Ладно… Вдох!— Простите, Эл. Я благодарна за всё, что вы для меня сделали. Поэтому хочу быть честной… Я не люблю вас и не буду вашей женой.Вот и всё. Совсем нетрудно.Эл поднял на меня взгляд. Его улыбка выцвела до хищного оскала.— Это из-за Мэта Даймера, да? Что глазами залупала? Думала, так сложно разузнать, кто твой якобы фиктивный муженёк?Он откинулся в кресле, широко расставил руки и упёрся ладонями в край столешницы.— Только пользы тебе от такого мужа... Я бы свою жену на улицу не выгнал и не бросил без куска хлеба. А ещё я бы вытащил из тюрьмы её брата. Особенно, когда ему шьют измену короне. Тут уже не Чёрной крепостью пахнет, а вышкой, верно?Высшая мера? Мама об этом не говорила!— Откуда вы знаете? — пролепетала я.— Обижаешь, детка. Знаю, за что он попал, знаю, где сидит, как сделать оттуда ноги и кому дать на лапу, чтобы не мешали. Пойдёшь за меня, вывезу твоего Артура. И мамашу с папашей заодно… Что молчишь? На Даймера надеешься? Так он ручек марать не будет. Закон, мол, есть закон, ничего не попишешь, — передразнил Эл мерзким голосом. — Это мы, грязные татурцы, за своих поперёк всякого закона глотку рвём…Он поднялся из-за стола и медленно направился ко мне. В свете люстры его чёрные волосы блестели, как вакса, в глазах тлел жар непрогоревших углей. Я попятилась. Не хочу снова быть стейком.Эл остановился, сунул руки в карманы.— Не бойся. До свадьбы не трону. Но никаких свиданок с Даймером, поняла? Не позорь меня. И о нашем договоре ему не болтай. Просто подумай, что сделает твой богатенький полисмен, если узнает, что я собираюсь устроить побег заключённому и нелегально привезти его в Джеландию?

 

Я думала. Весь вечер, и ночь, и утро. Мои наниматели ходят по грани закона, а Мэт ходит следом, поджидая, когда они эту грань переступят, — чтобы схватить за руку и утащить за решётку.В темноте разрушенного склада он обещал мне защиту, если я сдам Талхаров. А ещё — свою постель и призрачный шанс на продление брака…Это в детстве я верила в благородных рыцарей, готовых на подвиги из любви к прекрасным дамам. Теперь я взрослая девочка и понимаю: у Мэта нет связей в Татуре, он может сочувствовать мне, но не пойдёт штурмовать следственную тюрьму с пикой наперевес, тут Эл прав. Зато он с удовольствием ухватится за сведения о побеге и выжмет из них всё, что сумеет. Что будет с Артуром, не его печаль.Варианты? Я могу довериться Мэту и принять его помощь. Или поселиться у Марлены и продолжить поиски работы. Могу выйти замуж за какого-нибудь Гарика или плюнуть на всё, вернуться в Татур, и будь что будет. У меня есть выбор, а у Артура нет. Талхары — его единственный шанс.Поэтому я собралась с духом и написала Мэту, что всё-таки выхожу за Эла. На встревоженные вопросы отвечала, что всё в порядке. Увидеться отказалась. Не настолько я доверяла себе, чтобы глядя Мэту в глаза, притворяться счастливой невестой другого…Обменялась несколькими сообщениями с Марленой и Вики. Господин Бист, главный редактор "Джеландии сегодня", был не прочь взглянуть на меня, но решительно не собирался платить никаких взносов, и Вики чувствовала себя неловко. Впрочем, теперь это не имело значения.Эл держал слово и с поцелуями больше не лез. Домашний арест был отменён. Теперь меня всюду возили в тюремной карете и под конвоем, то есть в просторном "вояже" цвета мокрого асфальта и в сопровождении пары телохранителей из стаи котят и щенков.В магазин за новым пальто со мной отправились Диди и Виви. "Не волнуйся, — уговаривали они на два голоса. — Эл, конечно, хамоват, но умом не обижен и парень неплохой". При этом Виви улыбалась слишком широко, а Диди стреляла глазами по сторонам.На мой четвёртый день в статусе невесты Талхара-младшего состоялся ещё один разговор с мамой. Она бодрилась: с Артуром всё в порядке, адвокаты считают, что следствие растянется не меньше, чем на полгода — может, за это время удастся как-то выкрутиться.Денег мама просила не посылать, даже не просила, а требовала. Но я в тот же день поехала на почту и перевела ей половину своих невеликих сбережений.— Зря, — фыркнул Эл, которому, естественно, доложили.Может, и зря. Однако спасательная операция отложена до свадьбы, а это через месяц с куцым хвостиком. Что же, мне до тех пор сидеть, ручки сложив?

 

На пятый день мы с Марленой расположились в маленькой уютной пиццерии за столиком на двоих. Столик был так мал, что на нём едва помещались тарелки и стаканы с лимонадом.Марлена не знала, каким образом сказка о "свадьбе на концерте" обернулась былью, и от души радовалась моему "счастью". Даже великодушно разрешила отдохнуть от газетных трудов — но только до конца медового месяца! И то если уговорю Эла стать попечителем "В своём кругу".Провернуть это легче лёгкого, убеждала Марлена. Надо только подловить его в нужный момент…— Тот самый момент. Ну, ты понимаешь… Главное, завести его на полную катушку. Чтобы мужик от тебя чумел. Тогда он для тебя, что хочешь, сделает. Верёвки будешь из него вить!Над стеклянной дверью брякнул колокольчик, и я увидела Мэта. Он шёл прямо ко мне. По узкому проходу между стойкой и рядом столиков. В плаще нараспашку и привычном дорогом костюме. Аккуратно причёсанный, чисто выбритый, похожий на ожившую мечту.Охранники, сидевшие у стены, двинулись ему наперерез. Но Мэт сверкнул значком, и котёнок со щенком поджали хвосты. А Марлена... шустро освободила ему место! Похоже, для неё не имело значения, что за мужчина рядом со мной, лишь бы он был. А если мужчин несколько и они готовы рвать друг другу перья из хвоста, тем веселее.Котёнок и щенок, помявшись, отошли в сторонку.— Заметил тебя через окно, — соврал Мэт, усаживаясь напротив. — Как твои дела?Я пожала плечами, на всякий случай пряча руки под стол.Мэт отмахнулся от подлетевшего официанта и заговорил тихо, чтобы не услышал мой зверинец:— Ты действительно этого хочешь? Если тебя принуждают, скажи мне, Симона. Что бы у тебя ни случилось, я могу помочь.Не можешь, Мэт. В том-то и дело, что не можешь.Это было большим испытанием: сидеть так близко, смотреть ему в лицо, видеть тревогу и сочувствие в изменчивых глазах, тень озабоченной морщинки над переносицей, вопросительно приоткрытые губы. И не выдать своих чувств, не послать ему невольного знака. А попутно, как всегда, убеждать себя, что ему нужно от меня только одно… Нет, два! Ещё — доносить на Талхаров.Удобная психологическая уловка: поверить, что он эгоистичен, коварен, расчётлив и вообще виноват во всём — и чем дальше я от него держусь, тем целее буду.Но он и правда ни разу не сказал, что испытывает ко мне что-то кроме плотского интереса. А помощь предлагал, потому что это его работа — защищать, служить и делать карьеру...— Спасибо, Мэт. У меня всё хорошо, ты зря беспокоишься.А я молодец. Даже улыбнуться сумела.— В самом деле? — его тон похолодел. — Не объяснишь, что заставило тебя переменить решение?Он вдруг наклонился через стол, и я вскочила на ноги. Если он коснётся меня, я просто сломаюсь… Мэт тоже поднялся, но мои охранники успели вклиниться между нами.— У вас есть, что предъявить госпоже Бронски? — выпалил тот, что помельче. Котёнок.— Сдаётся мне, инспектор, вы тут не по делам полиции, — пробасил тот, что покрупней. Щенок. — Так что идите себе подобру-поздорову.— Или я вызываю адвоката, — Котёнок демонстративно выудил из пиджака суб-ком.Девушка за стойкой следила за перепалкой округлившимися глазами.— Не надо, Марек, — сказала я. — Мы уже всё выяснили.И направилась к выходу, предоставив Щенку расплачиваться. Девушка за стойкой облегчённо выдохнула.Когда мы подъехали к особняку, обнаружилось, что место у крыльца занято другим серым "вояжем". Эл как раз усаживал в него фигуристую блондинку, очень похожую на давешнюю Джекки. На прощанье она прижалась к нему, а он в порыве чувств ухватил её пониже спины, смяв нежно-розовый кашемир приталенного демисезонного пальто.Я не стала делать вид, что возмущена, он — притворяться виноватым.Но неужели ему проще выкрасть заключённого из татурской тюрьмы, чем найти себе такую жену, чтобы и по вкусу была и могла изображать рядом с ним "настоящую джеландскую леди"? Странные существа эти мужчины.Вечером в коридоре я столкнулась с Гицей.— Хочешь, скажу, что видела в пламени? — спросила она.Не хочу. Но проще выслушать и не ссориться.— Видела я, — низким напевным голосом начала домоправительница, — парня, высокого, красивого, с глазами голубыми, как небо, и душой лёгкой да вольной. За что, говорит, цепями к земле приковала, долгом связала? Зачем жертву за меня принесла — меня не спросила? Чем мне теперь расплатиться, как жить с этим?От слов и от надрыва, звучащего в них, пробирала дрожь, но я взяла себя в руки. Если Гица хотела склонить меня на сторону Эла, она выбрала престранный способ!— И что вы посоветуете? — спросила я вежливо.— А это сама решай. Моё дело смотреть и ждать, твоё — выбирать и действовать. Ответь себе: хочешь быть, как я? Коли не хочешь, помни: сердце — твоё оружие, нет его сильнее.С этими словами Гица послала мне загадочный взгляд и удалилась.

 

На следующий день Эл повёл меня в ресторан. От клуба я наотрез отказалась — одна мысль о "Кроличьей норе" вызывала нервный озноб. В результате мы два часа просидели в мраморном зале с колоннами, статуями и магическими фонарями, мучительно пытаясь найти тему для разговора. Пока я не догадалась спросить о наклейках.Эл сразу ожил. Я узнала, что наклейки по мотивам мультфильмов джеландской студии "Ляли-Люли" он собирает с детства. Как в три года получил первую из маминых рук, так сразу понял, что коллекционирование произведений искусства — это его.Когда ему исполнилось семь, отец решил, что мальчику пора обходиться без мамы, дал ей денег и велел исчезнуть. Вечи Талхар оставлял любовниц при себе, только когда они рожали ему детей, а едва дети подрастали — спроваживал на все четыре стороны. Жена у него была одна — баба Гица, и разводиться он не считал нужным.Баба Гица! Вот это сенсация. Но Эл не пожелал делиться подробностями — он взахлёб рассказывал о наклейках. Пришлось делать вид, что слушаю, и время от времени вставлять подходящие междометия. Вечер определённо удался.Наконец был съеден десерт, и мы вышли на улицу.Сквозь облака светила полная луна, отчего небо походило на негатив светописного снимка: белёсые разводы по тёмному фону. Над стоянкой щедро горели фонари, отзываясь блеском в стёклах и фарах дремлющих автомобилей.Эл сжал мой локоть.Через одну машину от звероподобного "хищника", на котором мы приехали, стоял белый "кугуар", маленький и изящный, как кошка рядом с медведем, а перед кугуаром Мэт — сложив руки на груди и не отрывая от нас непроницаемого взгляда.Он не пытался подойти, даже не шевелился. Как статуя Возмездия в здании суда, одетая в плащ с поднятым воротником.— Что ему надо? — прорычал Эл.После заката воздух заметно остыл, повеяло зимой, и его дыхание заклубилось сердитым облачком.— Могу подойти и спросить. Хотите? — притворяться равнодушной перед Элом было до жути легко. Злить его — даже приятно.Пусть локтевой сустав грозил треснуть под стальными пальцами — это такая мелочь!А Мэт всё смотрел и смотрел — пока мы не сели в машину.А Эл всё пыхтел и пыхтел, как бешеный носорог — всю дорогу до особняка.Почему-то именно сейчас всплыли в памяти странные слова Гицы: "Моё дело — смотреть и ждать… Хочешь быть, как я?" Что она имела в виду?Утром от Мэта пришло сообщение: "Я должен увидеться с тобой без свидетелей. Если откажешься, я сообщу в департамент по делам переселенцев, что ты обманом вынудила меня к фиктивному браку, и тебя вышлют в 24 часа. Так и скажи Талхару".

Глава 22. Драконы в моей душе

Я так и сказала.И теперь сидела, дожидаясь Мэта, в нетопленом и неухоженном зальчике бывшей закусочной при бывшей заправочной станции, притулившейся на пятачке между двумя путепроводами. Выбор места и времени Мэт оставил за мной, но всё решил Эл...Сквозь пыльную стеклянную стену было видно обветшалый навес над пустыми заправочными колонками, за ним, в отдалении, приподнятый участок окружной дороги, а справа — склон холма, в который врастала опора двухуровневой эстакады на выезде из города.На склоне резвились четверо подростков с суб-досками, способными скользить по любой относительно гладкой поверхности. Опасные игры, учитывая, что внизу пролегала ещё одна дорога. Но когда дети бывали осторожны?Под новое длинное пальто из чёрного драпа с начёсом я надела тёплый свитер, однако к тому моменту, как в поле зрения показался белый "кугуар", успела слегка продрогнуть. Подъезд к заправке со стороны эстакады из закусочной не просматривался. Как и пологий серпантинный спуск к нижней дороге."Кугуар" неторопливо обогнул навес и остановился по другую его сторону у бордюра — носом к выезду. Занятно. Мэт опасался, что придётся быстро удирать?Он был одет в тёплую куртку. Знал, куда ехал. Неторопливо осмотрелся, толкнул дверь и подошёл к моему столу.— Здравствуй, Симона.— Здравствуй, Мэт.Он выдвинул чёрный облезлый стул, оглянулся на стеклянную стену, явно недовольный тем, что окажется спиной к выходу, но всё-таки сел напротив меня. Только сначала проверил, нет ли на сидении пыли.Пыли не было — Котёнок и Щенок всё вытерли.— Странное место ты выбрала.Трудно было не согласиться. Я предпочла бы кафе, в крайнем случае людный парк, а не эту неприютную пустошь.— Ты же хотел без свидетелей. Тут их точно нет.Владелец заправки разорился, и Талхары подумывали купить её — раз их интересы распространялись теперь и на элементы субстанции."Лишних глаз там не будет, — напутствовал меня Эл. — Так что держись понаглее. Требуй развода. Будет артачиться, припугни скандалом. Мол, сынок главы концерна "Даймер" думал, что с переселенкой можно не церемониться, попользовался и вышвырнул без гарантий и компенсации. Из этого такую шумиху можно раздуть... Семейка ещё и приплатит, чтобы вам мирно разбежаться. Если что, мои парни поблизости. И не трусь, у нас в департаменте всё схвачено…"Тогда зачем отправлять меня на эту встречу?Некоторое время мы молчали. Мэт смотрел на меня, я смотрела на косогор и подростков.Он заговорил первым:— Даже не спросишь, зачем я тебя позвал?— Мне всё равно, — ответила, не повышая голоса. — Шантаж — это низко. Не ожидала от тебя.— Послушай, Симона, — Мэт поставил локоть на стол, сжал пальцами переносицу. — Не знаю, почему ты выбрала его, из любви или из расчёта. Это не моё дело…Его ладонь расслабленно скользнула вниз, заслонив нижнюю часть лица. Как-то я читала о языке жестов: когда человек прикрывает рот, он говорит неправду.— Полагаю, нас подслушивают, — Мэт плотно сомкнул пальцы, и его голос зазвучал глуше. — Это не проблема, моё суб-кольцо создаёт акустический экран. Но среди чурилов есть умельцы, которые читают по губам.— Смешно, честное слово, — возмутилась я.— Может быть. И всё-таки прошу тебя прикрыться. Пожалуйста, Симона.Он произнёс это очень мягко, без нажима, и я... послушалась. Всё-таки Мэт знал, как на меня воздействовать. С самого начала знал…А ещё он мог быть прав. Для чего-то же Эл заманил нас в это безлюдье.Снаружи подсматривать неудобно: Мэт сидел спиной к стеклянной стене и меня загораживал. Да и безлюдье тут относительное: подростки откочевали со своего пригорка к нашей заправочной станции. Неужели наблюдатель — среди них? Или нас снимает тайный светописец, припрятанный на стене, среди пустых скособоченных прилавков? Запись получится весёлая: сидят двое, зажав себе рты, и — тишина-а-а…— Ты в опасности, Симона, — вдруг сказал Мэт. — Погоди, не спорь, выслушай меня. Ты никогда не спрашивала, в чём мой талант…Завладев моим вниманием, он позволил себе паузу и дальше заговорил не торопясь:— Ты видишь анимы, я вижу угрозу одного человеку другому. Как маленькое грозовое облако над головой. Это не дар предвидения. Естественная смерть, болезни, несчастные случаи, стихийные бедствия, неожиданные происшествия — ничего этого я чувствовать не умею. Только злой умысел. Если злоумышленник находится рядом с жертвой, я вижу, как от него к ней тянутся своего рода щупальца. Когда я ушёл из концерна, мой приятель по Умсфорду как раз набирал людей в иностранный отдел. Я подумал: почему нет? На службе закону мой талант может приносить пользу.Он умолк, дожидаясь, когда я наконец пойму.— Хочешь сказать, Эл Талхар представляет для меня угрозу? Он планирует меня убить?Ужасно глупо. Зачем?— Угроза не всегда означает смерть. — Мэт был серьёзен. — По крайней мере, скорую. Но в этом браке тебя не ждёт ничего хорошего.Как будто я не знаю! Да мне думать страшно о том, что будет через месяц.— Дело ведь не в чувствах, не в виде на жительство и не в деньгах, я прав? — он смотрел так пристально, что я невольно подняла глаза — и потерялась в его зрачках, как в звёздном небе. — Чем он тебя поймал? Молчишь? Я навёл справки. Хотел понять, что изменилось в твоей жизни за ту пару дней после аварии, и не нашёл ничего, кроме одной вещи… Это связано с арестом твоего брата, да?Нельзя было смотреть ему в глаза! Я изо всех сил постаралась скрыть испуг, но должно быть, выдала себя какой-то безотчётной моментальной реакцией. Может, ресницы дрогнули, или зрачки расширились, или лицевые мышцы напряглись.Мэт удовлетворённо выпрямился.— Что он тебе пообещал — купить судью? Или взорвать тюрьму?Я крепче зажала себе рот. Признаться нельзя — и молчать сил нет. Запоздало отвела взгляд и уставилась на мальчишек, вздумавших гонять вокруг заправочных колонок. Сквозь толстое стекло долетали обрывки их возбуждённых воплей.— Можно сделать по-другому, Симона. Я знаю пару первоклассных адвокатов, знакомых с татурским правом. Об оплате не беспокойся. Уверен, они справятся с вашими крючкотворами. Заодно поднимем прессу. Твой брат выпускал журнал, верно? Значит, это вопрос корпоративной солидарности. Твоя работа на "В своём кругу" тоже кстати. У нас журналисты стоят друг за друга.Эл был прав, запрещая мне видеться с Мэтом. Пять минут — и он меня почти убедил. Я так хотела ему верить!— Тебе не нужно возвращаться к Талхарам, Симона. Поедем со мной. Сейчас.— А если не поеду, ты сдашь меня департаменту?— Святое Облако, нет, конечно! Это был предлог, ты же понимаешь, — он побарабанил пальцами по столу. — Симона, о чём тут раздумывать? Идём!В его голос прорвалось недовольство. Словно он устал притворяться мягким и доброжелательным. Словно сейчас взорвётся.Мне стало не по себе.

 

Лихорадочно соображая, как быть, я перевела взгляд на пейзаж за окном...— Ой, Мэт! Смотри!Подростки за стеклом уже не нарезали круги вокруг колонок, а сгрудились у "кугуара" и явно творили что-то нехорошее.Мэт оглянулся. Вскочил, как ужаленный, и кинулся вон, бросив на ходу:— Не выходи! Я сейчас!Слышно было, как он кричит хулиганам. Затем — вспышка значка, и подростки, попрыгав на доски, с гиканьем понеслись прочь. Мэт — за ними. Бегом. Глупый! Разве этих жеребят догонишь?Его машина, прекрасная белая машина была вся в пятнах красной и зелёной краски из распылителей.Нет, какой всё-таки болван!..Во мне валом поднялось раздражение, и у этого раздражения был очень знакомый вкус…Мэт понял, что на своих двоих за малолетней ватагой не угонится. Но вместо того, чтобы вернуться ко мне, этот тупица…— Стой! Куда? Мэт!Когда я выбежала наружу, дверца уже хлопнула, "кугуар" с рёвом и визгом рванул с места, оставив позади огненный цветок выхлопа.На асфальте, где только что стояла машина, среди разноцветных пятен валялся баллончик из-под краски. А ещё круглая металлическая сеточка и ком засохшей грязи. Хотя откуда ей взяться? Дождя неделю не было...Холодея смертным холодом, я подняла голову — как раз чтобы увидеть, как автомобиль, описав два круга вокруг бугра, на котором стояла заправка, выскочил на нижнюю дорогу, сорвался в занос и кувырком полетел с обочины, давя кусты.— Мэ-э-эт!!!Не помню, как я скатилась с пригорка, перебежала пустую дорогу. Чуть не упав, съехала вниз по травянистому откосу, на котором рвано чернели борозды, пропаханные падающим авто.Раненый "кугуар" лежал кверху брюхом в топкой низинке, его колёса ещё крутились. В воздухе вокруг машины дрожало красноватое марево — или у меня мутилось в глазах?Дверца с водительской стороны была приоткрыта, из неё высовывалась безвольная рука.Несколько секунд я в оцепенении смотрела на эту руку. Потом, проглотив ком в горле, бухнулась на колени в ледяную жижу, заглянула в разбитое окошко.Мэт скорчился на боку. Очевидно, он пытался выбраться, но то ли смятую дверцу заклинило, то ли сил не хватило…Дурень проклятый! Болван! Тупица!"Да", — поддержал меня прекрасный призрачный дракон с золотыми крыльями и глазами-рубинами.И другие подхватили: "Да… Да..."Наглец, обманщик, манипулятор! Похотливая скотина! Так ему и надо!.."Так... Так его, гада..." — согласились драконы. Их длинные прозрачные тела вились вокруг Мэта, плавали в воздухе, лёгкие, как бумажные змеи, и гибкие, как мурены.Я истерически расхохоталась.Всё это уже было. Не на заводе — раньше. В комнате с бархатным пологом, малиновым диваном и жаровней… в огне на вине…"Брось его, брось, — шелестели драконы. — Слышишь, трещит? Скоро загорится… Беги! Спасай себя! А ему поделом…"— Поделом, — выдохнула я.Подёргала дверцу — не поддаётся. Ущипнула себя между большим и указательным пальцами. С остервенением — чтобы до слёз, до сбившегося дыхания...— Эй! Не думай, что так легко отделаешься! Слышишь меня?Мэт не шевелился, его глаза были закрыты, а дышит или нет — непонятно.— Не смей умирать! Я ещё не всё сказала, что о тебе думаю!Край окошка щетинился битым стеклом. Я накрыла его полой пальто, упёрлась ногами в бок машины и рванула дверцу, вложив в этот рывок всю свою злость, всю обиду, всё плохое, мелкое, жестокое, что жило у меня в душе.Дверца поддалась, и я рухнула спиной в лужу.Сунулась в салон, взяла Мэта за обе руки и потянула, так же упираясь ногами и стараясь не обращать внимания на то, что ладони у него в крови, и лицо в крови, и тёмная куртка подозрительно намокла и потяжелела. Перед глазами плыл мрак, живот от натуги грозил лопнуть. Зато драконьего шёпота слышно не было. А я тянула, тянула, тянула — по липкой грязи, хлюпающей под ногами...Взметнулось зарево, от горящей машины ударило волной жара — а я всё тянула. Вдалеке завыли сирены — а я тянула…Когда мочи тянуть не осталось — просто сидела, положив голову Мэта себе на колени, и смотрела, как на обочине сбиваются в стадо автомобили специальных служб и к нам по откосу спускаются "космоплаватели" с носилками.Меня тоже положили на носилки, и это было кстати, потому что ноги не слушались. Но когда мои носилки хотели погрузить в другую машину, я поднялась и сказала, что должна ехать с мужем. Имею право. Вот смотрите, у меня идентификатор с брачной отметкой…Всю дорогу врачи хлопотали вокруг Мэта. За их спинами в бледно-зелёных робах ничего не было видно. Судя по суете и напряжённым голосам, состояние пациента внушало тревогу. Но я всё равно улыбалась. В голове билось в такт пульсу: "Живой. Живой. Живой..."Подписаться на автора

Глава 23. Разговор с собой, или Вся правда о Симоне

— Знаешь, по-моему, следователь мне не поверил. Ладно, фильтр глушителя. Но демпфер нельзя вытащить, не разобрав половину автомобиля. А этого не сделаешь за десять минут. Или за пятнадцать — сколько мы с тобой просидели? Только я видела его своими глазами, даже поддела носком ботинка. В руки, правда, взять не успела. Но вряд ли зло настолько затмило мне глаза, чтобы я перепутала кусок добра с грязью.

— Я вот думаю, вдруг кто-то из этих мальчишек субер? Техновидец или заклинатель. Может такое быть?.. У Талхаров служит один бездельник по прозвищу Ломака. Он умеет доставать монетки из кофейного автомата силой мысли, а у него и таланта, считай, нет, один намёк. Помнишь схему двигателя и системы выпуска? Мне кажется, искусный человек мог вывести демпфер дистанционно, по всем этим каналам и трубкам.

— Так странно говорить с тобой, не надеясь на ответ. Слушать свой голос в тишине. Аппараты жизнеобеспечения иногда попискивают, но я уже привыкла, не обращаю внимания. А шум в коридоре раздражает. Не думала, что в больнице так беспокойно. Всё время кто-то ходит, гремят каталки, медсёстры и врачи перекликаются, не понижая голоса. Это сейчас ночь и почти тихо. Город за окном цветёт огнями. Очень красиво. Такие вещи замечаешь по-настоящему, только когда некуда спешить…

— Прости, что несу всякую ерунду. Доктор Арцельс велел разговаривать с тобой как можно больше. Спать я всё равно не хочу. Меня тоже обследовали, взяли анализы, вкололи какое-то средство против зла и ещё одно — от нервов. Нервы — это потому, что меня к тебе не пускали и вообще хотели отправить домой. Но потом передумали. Даже обрадовались, что я не уехала и разрешили присутствовать при третьей операции, представляешь? Было страшно. Но доктор Арцельс сказал, что ты сильный. С такими повреждениями, как у тебя, мало кого довозят до больницы. А я ещё тащила тебя, не думала, как это скажется… Доктор меня похвалил. Смешно, да? И велел думать о том, что всё будет хорошо. Врачи потом говорили, операция прошла как по маслу. На удивление.

— Не знаю, куда дели мою одежду. Её теперь только выкинуть. Сижу перед тобой в больничном — рубашка в цветочек, халат в горошек и тапочки с помпонами. Не падай в обморок, когда увидишь. Ещё прикатили койку на колёсиках. Правда, сплю я плохо. Всё снится, как твоя машина летит под откос и как ты там лежишь… И драконы. Во сне они настоящие, здоровенные, зубастые и огнедышащие. Ты видел драконов? Мне кажется, их видят только аниматы. Или только я, потому что умею чувствовать анимы. Может, у зла тоже есть анима?

— Нет, я не то говорю. Вернее, не так. Надо — как будто прошло уже лет шестьдесят и у нас взрослые внуки. Сидим мы в креслах-качалках, вспоминаем и смеёмся. Потому что всё было давным-давно и теперь похоже на сказку. Нам ведь ужасно повезло с этой аварией на заводе. Нет, я понимаю, вашему концерну сейчас невесело. Производство стоит, акции падают. Но мы на себе испытали, как действует зло, и узнали, что ему можно сопротивляться. Хотя с твоей стороны было глупостью кидаться вдогонку за мальчишками. Они напали на машину под влиянием зла, но ты-то большой и умный. Мог бы хоть под ноги сначала посмотреть… А! Ты же не был, когда нам показывали демпфер. Не изучил материальную часть… Но для этого у тебя есть я. Цени!

— Хорошо, что я тогда всё высказала. Больше не осталось, за что на тебя злиться. Ну, почти. Вроде ни к чему теперь вспоминать, но меня очень задело это твоё "Вещи брось". Помнишь, в записке? Наверно, ты хотел сказать, чтобы я не тратила время на сборы, если будет шанс успеть на твой рейс, но писал второпях, не думая, как путано и обидно это звучит. Видишь, я уже сочиняю тебе оправдания. Хотя до сих пор не знаю, как ты на самом деле ко мне относишься…

— А то, что я сказала там, на заводе… что все другие лучше тебя. Это неправда. Не было никаких других. Вообще никого не было. То есть… Ладно, я расскажу. Ты всё равно меня не слышишь. Я никому никогда об этом не рассказывала. Ни маме, ни Эрике, ни Лире… Это мои подруги — дома, в Татуре.

— Мне ещё не было семнадцати. Я ходила на специальные языковые курсы при университете. На самом деле моя мама лучше всяких курсов, но сертификат добавлял баллы при поступлении. И практика ещё никому не мешала. Кроме меня. Ха-ха… Даже сейчас трудно решиться. Ладно. Там в лингафонной комнате был лаборант. Без пяти минут выпускник, высокий красивый парень. Просто картинка. Девчонки по нему с ума сходили. И я тоже. Дело было весной, текли ручьи, я думала: ещё пара месяцев, он получит диплом, и я больше никогда его не увижу. В женских журналах как раз писали о том, что лучше сделать и ошибиться, чем не сделать, а потом жалеть. И о том, что женщина не должна бояться брать инициативу на себя. Сейчас, наверное, тоже пишут. Но я не читаю…

— В общем, я решилась и написала ему записку. Пригласила на свидание. Видишь, какая я была смелая? Дурочка. Волновалась ужасно, была почти уверена, что он не придёт. А он пришёл. Мы гуляли, взявшись за руки. Он повёл меня на окраину, к старым рабочим баракам. Потом там построили казино… А тогда было много деревьев, старых деревянных домов и Тёмная речка с крутыми заснеженными берегами. По-своему красиво. Но дело, конечно, было не в красоте и романтике. Я потом узнала, что у него есть невеста, дочка судьи. Мне её показывали. Худая сутулая девочка в очках… А он был из простых. Вырос в одном из этих бараков. И привёл меня туда, где никто из знакомых невесты не мог нас увидеть.

— Мы гуляли допоздна, много целовались. Это было… скорее мокро, чем приятно. Но я чувствовала себя ужасно взрослой. А когда улицы опустели, он завёл меня в один из трёхэтажных бараков. Подъезды там не запирались, зато подоконники были широкими, сейчас таких не делают. Думаю, он и до меня многих туда водил…

— Честно говоря, я струсила и вообще не так представляла себе свой первый раз. Но решила, что отступать поздно. К тому же любопытно было. И вот в тот момент, когда всё только-только случилось, кто-то из жильцов вышел на лестницу… Помню ужасный хриплый голос, который выкрикивал ужасные слова. Я до того дня таких слов и не слышала. Помню смутную чёрную фигуру, почему-то косматую. Может, это была шапка или меховой воротник. А ещё этот человек отходил нас метлой. Не знаю, зачем он шёл из дома с метлой. Поздно вечером, почти ночью. Может, он был дворник. Этой метлой он и выгнал нас на улицу. Не совсем одетых... Помню чувство ужасающего, оглушительного позора, такого, что хотелось умереть на месте…

— Я после этого слегла на неделю, то ли простудилась, то ли перенервничала. А с тем парнем мы больше не виделись. Я даже боялась заходить в лингафонную комнату, прогуливала занятия — впервые в жизни. Ещё я поняла, что в моём лингвистическом образовании есть пробел, и Большой словарь бранной и обсценной лексики надолго стал моей настольной книгой.

— Я зубрила в день по пятьдесят слов, не считая вариантов и примеров. Это помогло мне выбраться из психологической ямы. Но внутри как будто что-то сломалось. Или перегорело. Мои однокурсницы влюблялись, крутили романы, а я даже думать об этом не могла. С головой зарылась в учёбу. Потом уже пробовала ходить на свидания, целоваться. Один раз даже согласилась остаться на ночь. Но пока он был в душе, спросила себя, зачем я это делаю. Чтобы доказать, что я не хуже других? Кому? Ради чего? Я же не хочу! Словом, я собралась и сбежала. Надеюсь, мой неудавшийся любовник смог это пережить. С тех пор я решила не привлекать внимания мужчин, и мне это вполне удавалось. Но с тобой всё пошло не так…

— Дело во мне, признаю. Я сильфида, а анимам воздуха свойственна ветреность. Мама всегда предостерегала меня от импульсивных поступков. Очень настойчиво предостерегала…. Я даже боялась, что она как-то узнала о той истории с лаборантом. И только недавно она рассказала мне о собственной ошибке. О моём настоящем отце.

— В двадцать пять мама вышла замуж за механика Гунара Бронски, у него сейчас мастерская по ремонту швейных машин… Родила Артура и вернулась на работу в МИД. Однажды на дипломатическом приёме на неё обратил внимание благородный господин Альдо Риль, заместитель кабинет-барона. В свои шестьдесят он выглядел значительно моложе, я видела светописные снимки. Но он не анимат. То есть я думаю, что нет. В Татуре для человека на такой должности это немыслимо!

— Он и правда был хорош. Осанка, порода. И ухаживал красиво, мама говорила... А ещё она говорила, что таким людям не отказывают. Он потребовал, чтобы она развелась, хотя у самого была семья, жена, двое детей. Меня записали как дочь Гунара. Гунар и относился ко мне, как к дочери. Правда Артура любил больше. Я никогда не понимала, почему у них с мамой такие странные отношения. Вроде бы тянутся друг к другу, а живут врозь.

— Риль взял с мамы слово, что правду я узнаю только после его смерти. Зачем, спрашивается? Что мне делать с этой правдой? Отец он мне лишь по крови, а так чужой человек. Он разрушил мамину жизнь и никогда не делал попыток увидеться со мной. Только учёбу оплатил. Любил ли он маму? Любила ли она его хоть немного? Она не хочет об этом говорить. Вот Гунара точно любит...

— И у нас с тобой тоже всё наперекосяк. После той ночи в Бежене мне было так стыдно, что я видеть тебя не могла. И не понимала, на кого больше злюсь, на тебя, за то, что не оставил мне выбора, или на себя, за то, что не сказала тебе "нет". Не захотела сказать... Поддалась своим желаниям, списав всё на обстоятельства и твою настойчивость. Я же от природы не холодная и не бесчувственная, я просто забыла, какой была до того как… хм, попала под метлу... А ты заставил меня вспомнить. Вот так. Десять лет бегала от мужчин и прибежала к тебе…

— Ты знаешь, что ваши джеландские временные браки пошли от племенных обычаев "лесных людей"? Туземцы бунтовали, когда их женщины уходили к колонистам просто так. А временные союзы, скреплённые подобающим ритуалом, их полностью устраивали. И чтобы выкуп хороший был. Потом стали привозить невест из Драгоценных земель, но на всех не хватало, и появился закон, по которому женщина могла сменить мужа через оговорённое время. Звучит прогрессивно, но на самом деле там ужас что творилось, я для Марлены об этом писала. А в конце пыталась объяснить, что в наши дни временный брак — это проверка чувств, демонстрация серьёзности намерений. Но если хочешь знать, что я правда думаю...

— По-моему, это до ужаса цинично. Одно дело просто встречаться или жить вместе. Мечтать, сомневаться, ссориться, мириться, строить планы, не зная, к чему это приведёт, расстанетесь вы или будете вместе до конца дней. А временные супруги это… это любовники по расчёту! Вы как будто говорите друг другу: я буду любить тебя ровно полгода, а потом перестану, и в такой-то день и час мы снова станем друг другу чужими… Но для тебя, наверное, всё иначе. Ты проще смотришь на вещи. Ты вырос среди этого. А меня считаешь лицемеркой, если не хуже.

— Помнишь приём в башне Даймеров? Представляю, как это выглядело в твоих глазах, что ты обо мне думал... Ты же и сейчас уверен, что я пошла бы с любым, кто предложил бы мне брак? Нет, не пошла бы. И не пойду!

— Дело в том, что я всё время чувствовала себя виноватой. Перед Артуром, перед мамой. За то, что я здесь, а они — там. Хотела искупить вину, пожертвовав собой. Но это же глупо. Магические предки, до чего это было глупо! Я даже не знаю, действительно ли Талхары способны вытащить Артура. И Гица права, я бы не хотела, чтобы меня спасли такой ценой. И мама бы не хотела. Хватит. Больше никаких жертв, никаких сделок. Я не смогу помочь родным, если не буду в мире с собой. Понимаю, что теперь на твоих адвокатов рассчитывать не стоит. Лечись, поправляйся, а я попробую сама. Начну с прессы, как ты предлагал. Я тут познакомилась с одной девушкой из "Джеландии сегодня"...

— Даже не представляла, что могу столько времени говорить без остановки. Ты наверное дождаться не можешь, когда я заткнусь. Торчит тут неизвестно кто, болтает без умолку. Неужели у тебя нет никого близкого? Рядом с тобой не я должна сидеть, а твой отец, брат, любимая женщина... Не временная жена, доставшаяся по случаю, а та, за которую ты жизнь отдашь. Ох... Получается, и отдал…

— Я стараюсь всё перевести в шутку, но сам видишь, что выходит. Это потому что мне страшно. Ты лежишь тут, опутанный трубками и проводами, в этих накладках, как рыцарь в белых латах, пол лица скрыто лечебными пластинами, будто шлемом. Сколько бы в них ни было добра и росы, я не знаю, достаточно ли этого. Я ничего не знаю! Вот, опять слёзы... Можно я тебя поцелую? Прикоснусь губами... тут, где ямочка. Не больно?Возьму тебя за руку, прижмусь лбом к ладони… вот так… осторожно, как пушинка. Ты только не умирай, пожалуйста. Я ведь… Я, кажется, люблю тебя.

Глава 24. Что за свадьба без драки?

По ночам "Кроличья нора" состояла из темноты, дыма и грохота. Днём в большие окна второго этажа, где раньше помещалась заводская контора, щедро лилось солнце. Радовалось чему-то, глупое. Или дразнилось?

С платьем и фатой мне помогла незнакомая девушка из клуба, чернявая и глазастая. Наверняка тоже с чурильской кровью. Макияж я сделала сама. Снятую одежду комом запихнула в тряпичный мешок и вместе с сумкой бросила за диваном.

Диди не подпускали ко мне с тех пор, как она, сжалившись, пообещала отправить весточку Марлене и честно попыталась это сделать. Теперь и за ней приглядывали. А Гица в ответ на все мои просьбы только щурилась, как старая кошка — не поймёшь, что у неё на уме.

В воздухе танцевали пылинки. Такие лёгкие, беспечные и, на первый взгляд, свободные, они были заперты в неволе, как и я.

Не знаю, для чего предназначалась эта комната с диванами. Для отдыха артистов, приглашённых в клуб, для преступных дружков Эла — или для временного содержания несговорчивых невест? Передо мной дымился суб-кофейник, стояли блюда с фруктами и пирожными. Последний полдник приговорённой. Интересно, у кого-то в такой момент бывает аппетит? У меня — не было.

Хронометр на стене отсчитывал последний час моего брака с Мэтом. Жёсткий корсаж давил на рёбра, пенная груда юбок погребла под собой диван, на котором я сидела, — видно было только спинку и немного подлокотники. Свадебное платье шили в мастерской Виви. Естественно, учтя все пожелания Эла.

Туфли на высоченных каблуках я скинула, голые плечи укутала в палантин из меха фурснака. Следила за движением стрелок и разговаривала с Мэтом. Как в больнице, только мысленно. За три недели заточения это вошло у меня в привычку.

Сейчас я в который раз рассказывала ему обо всём. Словно живому.

— Ту ночь я так и просидела в темноте. Мне казалось, что городские огни вошли в палату и водят вокруг нас хоровод, и мы то становимся лёгкими и взлетаем в ночные небеса, то тяжелеем и падаем, каждый раз всё ниже. Не знаю, был это бред от недосыпа — или предчувствие... Я всё-таки прилегла на пару часов. Проснулась, когда сестра пришла сменить раствор в капельнице, подняла голову и увидела, как блестят твои глаза в щёлочках век.

Кажется, я тогда немножко сошла с ума. Ничего не помню — только как ты прошептал моё имя... А потом откуда-то взялся доктор и сказал: "Что же вы плачете? Радоваться надо. Вы совершили чудо". Набежали врачи, меня отправили погулять.

Я умылась, перекусила, купила газету внизу в киоске. Заодно выяснила, что мою одежду постирали и почистили. Чудо! А когда вернулась, у тебя был визит на высшем уровне. Четверо телохранителей в халатах поверх чёрных костюмов — и твой отец. Он заслонил собой весь свет от окна в конце коридора и шествовал, будто король по замку, который только что сдался ему на милость. Смотрел так брезгливо. Но я была рада. Какая бы кошка между вами ни пробежала, он всё-таки пришёл, пусть и на третий день.

Потом у тебя был следователь. Потом ты спал.

В это время явилась сиделка, нанятая твоим отцом. Я сказала себе: "Симона, не закипай, это даже хорошо". Думала, схожу уволюсь, перевезу вещи к Марлене, и снова к тебе. Правда, было страшновато. Вдруг вы с отцом поговорили и решили меня прогнать. Но я всё равно собиралась вернуться. Врачи были на моей стороне. Они считали, что я иду тебе на пользу.

Кто мог предположить, что меня просто не выпустят из особняка?

Эл сказал: "Не думаешь о брате, подумай о своём легавом. Станешь мне примерной женой, и он доживёт до старости". Легавый это по-вашему борзой.

Нет, подозрения у меня были. Очень удобно — заманить в безлюдное место, подстроить несчастный случай. Но зачем? Просто устранить соперника? Нелепица! Почему Эл так упорно хочет на мне жениться? Он же не любит меня. Я даже как женщина мало ему интересна. Он предпочитает пышных блондинок. Я видела, к нему таких привозили. И ему не нужен временный брак, как тебе. Он хочет привязать меня к себе на всю жизнь. Для чего?

Правда, однажды ночью он выпил и вломился ко мне, но дальше холла не прошёл. Меня перевели в специальные апартаменты с отдельными удобствами и комнатой для охраны. Когда раздался шум, я подбежала к двери спальни и услышала, как ругается Эл, между прочим довольно любопытно, а Лёлик оправдывается. Мол, в темноте вас не узнал, думал, кто-то из парней по пьянке. По-моему, Лёлик мне сочувствует.

Суб-ком у меня отобрали сразу же. На окнах оказалась защита — ни открыть, ни разбить, по дому меня водили под конвоем. Тогда я сделала вид, что смирилась. Всё надеялась, ты догадаешься, что мне нужна помощь, пошлёшь кого-нибудь. Но ты, наверное, решил, что я опять сбежала. Может, даже вздохнул с облегчением. Ты же из-за меня чуть не погиб.

Чтобы не сойти с ума, я снова начала брать уроки чурильского. Зубрила целыми днями. А неделю назад… Они просто сидели в холле и трепались. Не котята и щенки, а чурилы, которых я раньше не видела. Они говорили о том, что кто-то пробрался в больницу и что-то сделал, я не поняла, что именно, но... "Даймер больше не проблема". Эти слова я разобрала совершенно ясно.

У меня будто душу вынули, голова закружилась, и я прислонилась к деревянной панели, чтобы не упасть.

Потом подумала: а если и упаду, какая разница?

Тут Лёлик, который стерёг меня в тот раз, сказал каким-то не своим голосом, тихим, ясным и очень серьёзным:

— Не надо, госпожа Бронски, не думайте о плохом. Вам нельзя падать духом. Будьте терпеливы. Никогда не знаешь, как повернётся жизнь.

Это было так непохоже на него, что я смогла собратья с силами и дойти до своей комнаты. А на другой день Гица попеняла мне:

— Что сидишь, будто неживая? Третий раз говорю, повторяй за мной. — И она медленно произнесла по-чурильски: — "Карты говорят, будет тебе счастье, как обещано". Будет, как желается, — добавила уже по-татурски. — Ты верь бабе Гице, баба Гица не обманет!

Думаю, и она, и Лёлик просто хотели уберечь меня от глупостей, на которые способен человек, когда ему нечего терять. Им же невдомёк, что у меня есть пара неоконченных дел. Брата спасти. За тебя отомстить. И чтобы легче было держаться, я стала убеждать себя, что совершенно неправильно поняла тот разговор. Что с тобой всё в порядке, ты лежишь, поправляешься и в своё время встанешь на ноги. А моя задача — дождаться своего шанса.

Нашему с тобой браку осталось двадцать минут. Через двадцать пять сюда войдёт Эл, и мы спустимся в зал, где уже всё готово для церемонии. Из мэрии привезут переносной терминал, а с терминалом приедет чиновник. Он может быть куплен, но если я скажу "нет", на открытый подлог он вряд ли пойдёт. Должны быть ещё посторонние люди. Гости, деловые партнёры, возможно даже светописатели из светской хроники. Иначе зачем устраивать такую помпезную церемонию? В общем, я думаю, это и есть мой шанс…

 

 

В тишине громко лязгнул дверной замок, и я невольно вздрогнула.

Не дотерпел!

Поспешно сунула ноги в туфли. Отвернулась к стене, по который скользили полосы тёплого послеполуденного света, — но боковым зрением следила за дверью.

На вошедшем был полосатый двубортный костюм с накладными плечами, которые так любил Эл. Однако что-то в нём показалось неправильным...

Сердце огненной белкой кувыркнулось в груди.

— Мэт?!

Хотела вскочить, но ноги отнялись.

Казалось, он шёл ужасающе медленно — человек, одетый как Эл Талхар, с лицом и повадкой Мэта Даймера — а стоило моргнуть, очутился прямо передо мной. Как призрак.

— Не рада меня видеть?

Кривая улыбка. И голос. Его голос.

— Мэт! Ты… Но мне сказали… То есть я подслушала, что тебя…

— Убили, — быстро закончил он. — Это был спектакль. Мою смерть разыграли, чтобы обмануть убийц. Симона, мне жаль. Я не думал, что тебе позволят об этом узнать. Им было выгодно, чтобы ты считала меня живым.

— Нет, стой, подожди. Это не ты. На тебе личина!

Я не могу поверить и обмануться, просто не переживу...

— Верно, личина Эла Талхара. И ты видишь сквозь неё, не знаю как. И в клубе видела, и на заводе, — он сел рядом на диван, сдвинув в сторону мои необъятные юбки. — У меня лицензия на частичную личину. Только лицо и рост. Обычно этого достаточно. Но на тебя не действует… Симона! Посмотри на меня. Помнишь, я рассказывал, что личину можно снять прикосновением? — он взял мою руку, прижал к щеке. — Видишь? Я настоящий.

От ощущения живой, тёплой кожи стало почему-то ещё страшнее.

— Это невозможно, — в голове стучало, мысли разлетались, как осколки разорвавшейся гранаты. — Если ты жив, ты должен быть в больнице, лежать пластом. Врачи говорили, восстановление займёт до полугода.

— Я вообще не должен был уцелеть в той аварии, но уцелел. Благодаря тебе. Успешно перенёс все операции и поправился с такой скоростью, что доктора отказывались верить. Ты спасла меня, мой феникс, — он быстро коснулся губами моего виска.

— Феникс? Анима феникс? Это ошибка. Я сельфида.

— И феникс. В больнице у тебя взяли кровь и провели анализ на аниму. У тебя их две. Ты правда не знала? Наши таланты не действуют на нас самих, но неужели некому было посмотреть и сказать тебе? Феникс тоже даёт талант, вернее врождённое свойство. Возвращать к жизни тех, кто тебе дорог. Поэтому с твоими родными в Татуре не случится ничего плохого. Поэтому я выжил и пришёл за тобой.

— Погоди, это всё замечательно, но совершенно невозможно. — Одно Облако знает, чего мне стоило рассуждать здраво и не сорваться в истерику. — Моя мама сильфида, мой отец обычный человек. Откуда взяться фениксу? Спящая анима, которая передаётся через поколения? Я читала, что такое бывает. Но… нет. Слишком невероятно!

— Тише, Симона, не волнуйся.

Он прижался губами к моему лбу. И стало вдруг невыразимо, до головокружения легко. Так, что захотелось смеяться. Это действительно Мэт. Настоящий, живой. Только он умел целовать так нежно и волнующе.

И только он умел всё испортить одной фразой:

— Ничего невероятного. Думаю, феникса носил в душе твой биологический отец. Благородный господин Альдо Риль.

— Нет. Благородные не бывают аниматами. Они утверждают, что аним не существует.

— Только на публике. Потому что считают анимы своей привилегией, знаком превосходства. Потому что если признать за простонародьем право на анимы, то придётся признать и право на власть. Вся знать Татура — аниматы. Это же не секрет, Симона. Или секрет только для народа Татура. Даже ваш герцог Демар — упырь. А твой отец был фениксом. И возможно, кем-то ещё. Но феникс — анима огня и воздуха, сильфида тоже воздух. Вступило в силу притяжение стихий.

— Стой, откуда ты знаешь, что… Я никому не говорила, кто мой отец!

— Мне говорила. В больнице.

Казалось, я схожу с ума. Мэта нет, это всё у меня в голове. Он не мог слышать…

— Слышать мог. Осознать — нет. Поэтому вызвал сенсуалиста-гипнотизёра, и он вытащил из моей памяти всё, что ты говорила. Должен сказать, это был долгий процесс. Три ночи и почти три дня…

Всё?

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы вникнуть в сказанное.

Всё?!

Меня подбросило, как мячик. Куда делась немощь в ногах!

Но Мэт не выпустил моей руки и мгновенно победил в перетягивании каната, то есть меня. Я запуталась в ворохе юбок — и приземлилась на колени к этому наглецу, прямо в его объятья. На запястье защёлкнулось что-то холодное, тяжёлое, явно металлическое… Наручники?!

Стальная цепочка в мизинец толщиной тянулась к запястью Мэта, перехваченному вторым "браслетом".

Наручники не походили ни на массивные татурские оковы, ни на лёгкие шнуры, которые были в ходу у джеландской полиции.

— Я арестована? — от шока сел голос.

— В некотором роде, — негодник ухмыльнулся в своём фирменном стиле, нахально и обезоруживающе мило. — Я знал, что ты опять захочешь сбежать.

И было отчего. Я крепко зажмурилась и закрыла лицо свободной рукой, безбожно размазывая макияж.

— Симона, тебе нечего стыдиться. У каждого есть свои скелеты в шкафу, и если это все твои страшные тайны, ты просто ангел.

Я дёрнулась, пытаясь отсесть с его колен.

— Пусти!

— Обязательно отпущу. Но сначала посмотри на меня, Симона. Посмотри и ответь на один вопрос.

Я заставила себя поднять голову. И утонула в тёплом солнечном море его глаз.

— Какой… вопрос?

— Ты выйдешь за меня замуж?

Ох.

— Скажи мне, живому, не лежащему на смертном одре. Ответь не из жалости или чувства вины, не под давлением обстоятельств, не под угрозой высылки, без принуждения, добровольно. Ну, почти… — Он звякнул наручниками. — Не тревожься, я помогу тебе и твоему брату, что бы ты ни решила. Это само собой разумеется. Никаких обязательств, никаких сделок, никакой оплаты по счетам. Всё, кажется? А теперь прислушайся к себе и ответь, честно, как есть… Ты согласна стать моей женой?

Мой разум кипел и искрил, как зелье в ведьмином котле.

Это происходит со мной? На самом деле?

Нахлынул страх. Словно я стою у обрыва, внизу плещется океан, и надо прыгать.

Я не готова, вот так, прямо сейчас…

Предатель-язык присох к нёбу, и я смогла только кивнуть. Слабо и нерешительно. Потом ещё раз — энергично, но судорожно. А после этого, чтобы Мэт не усомнился в ответе, потянулась к его губам. Или он к моим. В общем, на этот раз наши устремления полностью совпали. Поцелуй был долгим, медленным, пьянящим, мне казалось, я лечу или падаю, в тот самый океан, в самую пучину. Надо было за что-то держаться. Я попыталась обнять Мэта за шею — обеими руками.

Звякнула цепочка, тонкий стальной браслет врезался в запястье, и ледяным душем пришло осознание: мы в клубе Эла Талхара, в волчьем логове, полном зубастых хищников. Сидим, целуемся, милуемся, болтаем, о чём в голову взбредёт, будто мы бессмертны и неуязвимы.

— Мэт! — я перепрыгнула с его коленей на диван. А проклятые юбки — водопад атласа и шифона — остались. Как свидетельство преступления. — Тебе надо уходить. Они сейчас будут здесь.

Хронометр на стене показывал, что мои двадцать минут истекли.

— Сними с меня эту штуку!

Я тряхнула рукой, и кольцо на запястье поймало блик света из окна.

— Сниму, обязательно сниму. Когда всё закончится, — Мэт сжал мои ладони. — Просто верь мне, Симона.

 

 

За дверью послышался шум, двойные створки распахнулись.

Нам предстала немая сцена: Эл в таком же костюме, как у Мэта, с хризантемой в петлице, замер на пороге и сначала резко побледнел, затем начал медленно багроветь. Его свита из котят-щенков при параде и клубных девушек, наряженных подружками невесты, тянула шеи, таращась на нас, как на привидения.

Вернее, на Мэта.

Точно! На нём же личина Талхара-младшего...

Только абсурдность ситуации помогла мне не впасть в оцепенение от страха.

— Эл? — растерянным тоном обратилась я к своему "жениху", застывшему в дверях. Потом демонстративно перевела взгляд на Мэта. — Эл?

— Да, милая? — любезно осведомился он, поднимаясь на ноги. Еле слышно шепнул "Не бойся" и, бросив взгляд на людей в дверях, подпустил в голос стали: — Вижу, у нас завёлся самозванец? Дулап, Пьетрут, взять его!

Ого. Мэт знает, как зовут любимых котят Эла.

Он вёл себя совсем иначе, чем настоящий Талхар, но оба здоровяка-чурила дрогнули, с подозрением уставившись на своего хозяина. А тот отмер наконец и рявкнул так, что стёкла в окнах зазвенели:

— Ты! Отойди от моей невесты!

И сразу перешёл на чурильский, спуская с цепи своих… нет, не котят — разъярённых волкодавов.

— Не советую, — в правой руке Мэта появился малюсенький, не больше кастета, суб-самострел. Будто из рукава выпрыгнул.

Беззвучный выстрел поставил паркет у ног Эла на дыбы. С треском полетели щепки, с визгом кинулись наутёк подружки невесты, мешая котятам и щенкам строиться в боевой порядок.

Мне до крика хотелось присесть и закрыться руками, а лучше спрятаться за диван. Но Мэт стоял невозмутимый, как скала, и я сдержалась.

Четверо зверюг Эла оказались вооружены обычными пистолетами — порох, пули, глушители. Сам Талхар-младший выхватил суб-самострел, почти такой же, как у Мэта, только грубее, крупнее, с тупым воронёным рыльцем и крохотным дулом.

Наши скованные руки взлетели в воздух.

И это всё? Всё, что Мэт может противопоставить пяти стволам?..

Суб-самострел в руке Эла моргнул бледным огоньком.

И — ничего!

Ни боли, ни крови.

Только в двух шагах от наших поднятых рук по воздуху пробежало вертикальное мерцание — словно блик по стеклу.

Посыпались злые щелчки выстрелов… и дробный стук падающих на пол пуль. Запахло порохом. Невидимое стекло насмешливо взблёскивало, отражая все атаки. И я поняла, что вижу действие настоящего боевого суб-щита.

— Кончай! — рявкнул Эл, злющий, как тролль, у которого отобрали добытое в драке золото.

Дулап с Пьетрутом схватились за ножи.

Это что же, пулей и суб-лучом щит не пробьёшь, а кулаком и холодной сталью — можно?

Но не успела я обмереть от ужаса, как стеклянная стена, вспыхнув, двинулась навстречу нападающим, и оба со всего маху опрокинулись навзничь — похоже, их ещё и разрядом шарахнуло. Третий щенок, отставший на пару шагов, остановился в последний момент. А Лёлик и вовсе никуда не побежал, так и торчал баобабом позади Эла.

За окном раздались сирены.

Будто сигнал…

Лёлик рывком заломил Элу руку, заставив согнуться пополам, и скрутил кренделем!

Мне захотелось протереть глаза. Но всё было наяву. Под забористую брань Талхара-младшего третий щенок обернулся, гневно тявкнул, вскинул пистолет... Мерцающая стена не растерялась и ударила его в спину. Лёлик дружески кивнул Мэту.

А потом в комнату ворвались люди — много людей в боевой экипировке штурмового отряда полиции. Видно, просочились в клуб тишком, ещё до сирен.

Мэт сразу погасил щит и вызвал наладонный значок. Нас не тронули. Лёлика положили на пол вместе с Элом и отпустили только после пяти минут препирательств и звонков начальству. Эл напрасно протестовал и требовал адвоката; моего несостоявшегося жениха без церемоний уволокли вниз. Изумительная картина. В окно было видно, как их с Талхаром-старшим грузят в бронированный полицейский фургон. Только смятая хризантема на полу от Эла и осталась.

Мэт коротко переговорил с командиром отряда. Оказывается, наручники со встроенной защитой используют при перевозке арестованных и свидетелей, которым может грозить расправа. А я, представьте себе, такой свидетель и есть!

Командир поднял лицевой щиток шлема и усмехнулся:

— Ты знаешь, инспектор, что у твоей свидетельницы просрочен вид на жительство?

— Она сегодня же его продлит, — Мэт и глазом не моргнул. — Я просил госпожу Бронски повременить в интересах следствия.Подписаться на автора

Глава 25. Пятьдесят второй этаж

Мы были до ужаса комичной парой. Мэт в костюме нувориша из подворотни и я в платье, огромном, как каравелла при полном парусном вооружении. Спасибо, меховая накидка из фурснака скрывала непомерное декольте, а фату я бросила в клубе.

Полицейские не дали мне переодеться в своё. Как же: посторонние должны немедленно покинуть место проведения следственных действий! Командир штурмового отряда смотрел на нас с ухмылкой. Он явно знал, кто такой инспектор Даймер — и что ещё в обед я носила ту же фамилию.

— Наркоотдел — вредные ребята, — беззлобно хмыкнул Мэт. — Они давно брызжут ядом из-за того, что нашему отделу позволили влезть в их операцию. И плевать, что сначала это была наша операция. А меня там вообще быть не должно, я в отпуске по ранению, — и этот нахал подмигнул мне, будто предлагая оценить отличную шутку. — Так что давай не будем тянуть. С парней станется досрочно натравить на тебя приставов департамента. Надеюсь, ты не передумала?

— А если передумала? — не удержалась я. — Знаешь, у меня чуть сердце не остановилось, когда они палить начали. Неужели трудно было предупредить?

Мэт прогнал с лица улыбку.

— Прости, не успел, — он сказал это так покаянно, так искренне, что остатки моей обиды растворились, как сахар в кипятке.

А может, это накидка из фурснака подействовала умиротворяюще...

Мэт меня спас. От Талхара-младшего с его зоопарком. От "ребят" из наркоотдела — настоящих борзых, или легавых, как говорят в Татуре.

Это была отчаянная авантюра.

Сначала, узнав, что я ушла и не вернулась, он связался со своим шефом. Тот выяснил через агентов в особняке, что я жива-здорова, но меня удерживают силой и принуждают к замужеству.

Рисковать агентами, чтобы вызволить меня — кроме Лёлика, на полицию работала горничная Аннин — никто бы не позволил, тем более, что операция близилась к завершению. И тогда Мэт предложил план: взять старшего и младшего Талхаров, когда они будут меньше всего этого ожидать, то есть во время свадьбы. У порога нарколаборатории, спрятанной — надо же! — в подземелье под клубом. День и час церемонии на тот момент ещё объявлены не были, но Мэт предсказал их с абсолютной точностью. А ещё обещал указать источник суб-ингредиентов для "успеха" и сдать поставщика. За право первым войти в клетку с тиграми…

Что такое "успех", я понятия не имела, но сейчас это было неважно.

— Честно говоря, — сказал Мэт, — у меня в этом деле с самого начала был личный интерес. Я надеялся прояснить всё до арестов, но помешала диверсия на заводе. Потом я сам вышел из строя…

— Диверсия?

У меня была ещё тысяча вопросов, но он отложил объяснения на потом.

Мы подъехали к мэрии Чуддвиля.

Величественное здание, облицованное суровым серым гранитом. Мощные полуколонны, на страже входа — львы и грифоны. Клянусь, их каменные морды так и вытянулись при виде моего наряда, а челюсти заскрежетали, готовясь упасть!

Мэт оставил машину на стоянке для служебного транспорта. Имел, оказывается, право. И помог мне протащить через дверцу проклятые юбки, которые с трудом помещались на заднем сидении довольно просторной чёрной "мурены". После гибели бедняги "кугуара" Мэт взял её на прокат.

На нас смотрели. Но Мэт держался так, словно ему чихать. Я подумала и решила, что мне — тоже. И на то, что я опять завишу от его доброй воли, и на каблуки, и на юбку, за которой не видно ступеней, и на очередь к терминалу…

Я как будто перенеслась на три месяца назад. Тот же экран, разделённый на два окна, тот же контур ладони для идентификации личности. Но тогда рядом со мной стоял незнакомец и я цепенела от ужаса. А сейчас…

"Регистрация брака" — высветилось на экране. Я сдержала невольный вздох. Палец Мэта без колебаний потянулся к кнопке "Бессрочный брак" — но замер за миг до касания.

— Согласна? — и напряжение в глазах. Словно он не уверен в ответе.

— Да, — прошептала я.

Несмотря на все вопросы, сомнения, страхи и переживания, разом всколыхнувшиеся в душе.

— Да! — повторила громче.

В разделе "Бессрочный брак" было в три раза больше пунктов, чем мне помнилось по Бежену, и чтобы перебрать их все, потребовалось в пять раз больше времени.

— Теперь я понимаю, почему в Джеландии так популярны временные браки, — проворчала я, когда мы доковыляли до пункта "Финансовые обязательства и претензии". — Надо было всё-таки зайти в дамскую комнату и переодеться.

— И ты опять вышла бы замуж в джинсах?

— Так ты нарочно торопил меня, чтобы я осталась тортом на копытцах?

— Тортом? Сладкий торт… М-м, звучит соблазнительно, — Мэт окинул меня крайне заинтересованным взглядом.

Ох… К таким шуткам я не привыкла.

Потом у нас случилась первая почти семейная ссора.

Он, видите ли, нажал кнопку "Полная ответственность", а мне настоятельно советовал выбрать "Без обязательств":

— Если я разорюсь и мои счета пустят на оплату долгов, у тебя должно остаться, на что жить.

— Но у меня ничего нет.

— Будет.

— Ты сейчас не о какой-нибудь финансовой афере?

— Ни в коем случае, — тон его был серьёзен, но взгляд горел весёлым азартом. — Ты же собиралась сама зарабатывать на жизнь. Кто я такой, чтобы присваивать твои кровные?

— Молодые люди, вы, конечно, очень красивые, но нельзя ли побыстрее? Целый час стоите! — раздался из-за спины сварливый женский голос.

— Когда заключаешь договор на всю жизнь, спешить не стоит, — Мэт лучезарно улыбнулся нетерпеливой даме.

Дама сказала "О!" — поправила причёску, стрельнув в Мэта густо накрашенными глазами, и отошла к своему лысоватому спутнику с брюшком. Отчего-то казалось, что их брак не продлится долго.

А мы с Мэтом наконец добрались до финала. То есть до фейерверка с поздравлениями и призывом "скрепить союз двух любящих сердец страстным поцелуем". Покосились друг на друга. Мэт приподнял бровь — и мне вдруг ударило в голову, как от игристого.

А пусть смотрят!

Когда заключаешь брак на всю жизнь, ни к чему стесняться чувств.

В следующую секунду мы уже целовались — как в последний раз. Или как в первый. Нас же два часа назад чуть не убили. Можно считать, жизнь началась заново. И неважно, что туфли жмут, бока терзает тугой корсаж, а проклятая юбка стоит между нами плотным комом.

Ещё мешал какой-то шум… шелест… голоса…

Мы вынырнули из глубин реальности, существующей для нас двоих, в реальность общую, состоящую из улыбающихся лиц и аплодисментов!

Аплодисменты и поздравления провожали нас к выходу. Голова у меня шла кругом, губы расползались в улыбке, а к глазам подступали слёзы. В общем, полнейшее смятение чувств. И нести юбку было на удивление легко.

На улице смеркалось, в посеревшем воздухе пролетали редкие снежинки. Кажется, первые в этом году? Я столько времени просидела взаперти, что не могла сказать наверняка.

Когда мы спускались по невысокой лестнице, я наступила на край одной из нижних юбок, каблук подломился и… я очутилась на руках Мэта со всем моим парусным вооружением.

Обняла его за шею, зажмурилась и стала ждать, когда мы упадём. Моя стихия воздух, но сама я не пушинка, а он после аварии…

— Можешь открыть глаза, — Мэт поставил меня на асфальт у самой машины.

Он тяжело дышал, но зачем-то старался это скрыть. Глупый.

Я забралась в салон, как разъевшийся хомяк в тесную нору, Мэт сел за руль и вдруг стукнул себя по лбу.

— Вот балда! Совсем забыл, — он достал из внутреннего кармана тёмно-синюю коробочку, а из неё два кольца. — Нет, подожди!

Отвернулся, включил музыку, и салон заполнили лёгкие, нежные, как перезвон льдинок, звуки рояля.

Движения Мэта были каким-то рваными, дыхание беспокойным. Волнуется? Мэт Даймер волнуется! Разве такое бывает?

Он смотрел на меня внимательно, странно беззащитным взглядом, без своей привычной насмешливой самоуверенности, и у меня стеснило в груди.

Мэт взял мою руку, поцеловал пальцы и бережно надел тонкий ободок с вкраплениями крохотных камней. Кольцо село так, словно подбиралось под размер. А когда настала моя очередь, я несколько секунд не двигалась, просто держала его ладонь, тёплую, сильную, отданную в моё полное распоряжение — сейчас... и навсегда?

За окнами крутился вечный двигатель городской жизни, вокруг толпились чужие машины — ни намёка на романтику, но было чувство, что мы парим в невесомости, одни на свете, и миг соединения наших рук в узком проёме между автомобильными креслами подобен таинству...

 

 

Дорогой мы молчали. Я чувствовала себя ошеломлённой и немного потерянной. В одночасье моя жизнь круто переменилась — к лучшему, сомнений нет, но это требовалось осознать.

Мэт не мешал. Я так глубоко ушла в свои переживания, что очнулась, только когда нас разом накрыла тьма и шуршание шин стало неестественно гулким. "Мурена" вкатилась в подземный гараж, а я, разиня, не успела разглядеть здание над ним. Прозевала момент.

Мы поднялись наверх в зеркальном лифте, и его двери растворились в небольшой холл, обставленный по-домашнему. Сразу в квартиру. Раньше я такое только в кино видела.

Холл вёл в гостиную с панорамными окнами во всю стену. За окнами были огни — до самого горизонта. Мигали, двигались, карабкались ввысь. Целое королевство разумных светляков. На фоне неба, тускло-медного над городом, а выше синевато-серого, с отливом в фиолетовый, плыла мерцающая дуга одной из Великих Арок. Левее выделялись силуэты двух небоскрёбов.

— Тот, что поближе, башня Даймеров, — объяснил Мэт, приобнимая меня за талию. — Второй — Сантимелей.

— На каком мы этаже?

В лифте я не следила за кнопками.

— На пятьдесят втором. Над нами ещё двадцать восемь.

— Я думала, ты живёшь на самом верху. Не знаю почему.

Мэт усмехнулся.

— Я тщеславен. Но не настолько. Кстати, у меня для тебя маленькая приятная новость. Мои адвокаты добились возвращения твоего брата под домашний арест. Это ещё не победа, но для начала неплохо.

— Мэт! Как… Когда? — от волнения я не находила слов. — Ты же…

— Лежал бревном первые три дня. Но как только смог говорить, связался с кем надо, и колёсики завертелись.

Он развернул меня к себе.

— Послушай, Симона. Новобрачному стыдно так поступать, но сейчас я должен вернуться на службу. Да, на ночь глядя… Мишель, это мой шеф, мне уже суб-ком оборвал. Потом в наказание можешь побить меня битой для игры в поло или чем захочешь.

— Конечно, — пробормотала я. — Ой! То есть, конечно, иди, если надо.

— Ты дома, Симона, — Мэт держал меня за пояс и смотрел в глаза. — Чувствуй себя свободно, не стесняйся, делай, что хочешь, пользуйся, чем угодно, здесь всё твоё. Еды у меня немного, но перекусить хватит. Если тебе нужно личное пространство, можешь занять гостевую спальню. Только ради магических предков, не убегай. Хорошо?

В его голосе звучало столько настойчивости и тревоги, что захотелось рассмеяться. Он же не думает, что я в самом деле…

Внутри стало тепло-тепло. Я обняла его и прижалась к плечу.

— Я никуда не уйду. Даже не надейся.

Напоследок, чувствуя прилив крови к щекам, попросила расшнуровать мне платье.

— Наверное, я и сама смогу. Но вдруг нет.

Он сделал, как я просила. Легко коснулся пальцами спины, скользнул губами по шее, издал тихий вздох и простился. А я осталась — наедине со стуком своего сердца и эхом приятного трепета в теле.

В тишине пустой квартиры юбки шелестели особенно навязчиво. Я избавилась от платья, свалив его бесформенной грудой на пол гостевой спальни, приняла душ, переоделась в джинсы и рубашку. Ботинки обувать не стала, осталась в одних носках.

Кухня в серо-стальных тонах отделялась от гостиной раздвижной перегородкой молочного стекла. Ожившая картинка из каталога, всё по последнему слову. В духовом шкафу можно запечь кабанчика, холодильник похож на корабль пришельцев. Я сделала себе пару бутербродов с бужениной, сыром и листьями салата, вскрыла банку консервированных персиков. Еды немного, так это называется? В шкафах горы незнакомых упаковок. Разбираться в них прямо сейчас не хотелось; о кладовой и говорить нечего.

Этот день, полный страхов, потрясений и чудес, измотал меня. Однако возбуждение ещё не сошло, и я отправилась осматривать квартиру.

Большая... Как и следовало ожидать. Обстановка в аскетичном современном стиле. Много воздуха, низкая мебель простых форм, приглушённые цвета.

Интерьер следовало назвать мужским. Но я не стала бы ничего менять, только добавила чуточку мелочей для уюта.

В спальне Мэта с квадратной кроватью и гардеробной обнаружился выход на балкон, или скорее, террасу. Рядом располагался маленький тренажёрный зал, напротив — кабинет. Суб-техники в нём было больше, чем у Харальда в аппаратной. На краю письменного стола лежала рекламная брошюра автомобилей марки "кугуар". Я увидела оскаленную морду на обложке и засмеялась в голос.

Вот же она — "кошка в его руках"!

А ещё Синеглазка в кафе "Хвост трубой", которую я передала ему из рук в руки, не желая терпеть обидный допрос.

Столько намёков и знаков.

Как я сразу не догадалась?

На боковой стене висел стенд с дюжиной светописных снимков.

В крупном молодом мужчине, одетом и подстриженном по моде тридцатилетней давности, я без труда узнала Мерсера Даймера. Несмотря на улыбку, его взглядом можно было крошить гранит. Большая тяжёлая рука главы концерна лежала на плече хрупкой молодой женщины в летнем платье. Её тонкое лицо показалось странно знакомым — как будто когда-то я его уже видела, причём не в журнале, а в жизни.

Между родителями — маленький мальчик, белокурый, очень хорошенький и очень счастливый. Умом я понимала, что это Мэт, но распознать отдалённое сходство сумела только минут через пять упорного разглядывания — исключительно волевым усилием. А кто в три года похож на себя взрослого?

С соседней карточки смотрел подросток — с потемневшими волосами, в форме частной школы с вензелем на груди, и это точно был Мэт! Такой серьёзный и такой забавный.

Импозантный пожилой господин в кресле у камина, очевидно, приходился ему дедом.

Совсем иначе этот господин выглядел на борту яхты, в компании рослой женщины в годах. Бабушка Мэта? Оба в грубых свитерах и штормовках, за плечом деда виден спасательный круг, море за кормой суровое, не южное.

Они все были разными, представители трёх поколений Даймеров, но фамильные черты угадывались с одного взгляда.

Следующий снимок был сделан на фоне седых гор и синих небес. Мэт, совсем молодой и дерзкий, прижимал к себе смеющуюся девушку с короткими растрёпанными волосами. Лицо сердечком, курносый нос, веснушки.

Я постаралась заглушить голосок ревности, шептавший, что Мэт должен был спрятать этот снимок перед тем, как привести в дом меня.

Не должен, сказала себе, радуясь, что ни капли не похожа на Лидию.

Я разглядывала стенд час, не меньше, пытаясь по листкам плотной глянцевой бумаги прочитать жизнь Мэта.

Больше всего было снимков матери и деда. И ни одного свежего портрета отца, ни одного изображения младшего брата. Как его — Эдмунд? Наглый, самодовольный красавчик.

Я налила себе апельсинового сока, погасила свет и села в гостиной, думая о том, что могла прожить эти три месяца в роскошной квартире рядом с добрым и заботливым мужчиной.

Но к чему бы мы пришли?

Я бы влюбилась по уши, тут и говорить не о чем. А Мэт? Смог бы он разглядеть во мне что-то особенное, что отличало бы меня от Жанин, Нэлли и других женщин? Если бы я не разбудила в нём сомнения и подозрения, а следом азарт охотника.

Возможно, сегодня Мэт был бы только рад, что наши пути наконец расходятся — и моё сердце не замирало бы в предчувствии счастья, а рвалось на части от горечи.

На кресле рядом валялся клетчатый плед. Я закуталась в него и легла на диван — так было удобнее наблюдать светляков за окном.

А вдруг он женился на мне только из благодарности? Я дважды спасла ему жизнь. Когда вытащила из готовой вспыхнуть машины. Потом — как феникс…

За этим я понадобилась Талхарам? В качестве ещё одного средства продления жизни?

Феникс. Не могу поверить.

Неужели мне достаточно просто хотеть, чтобы с Артуром и мамой ничего не случилось, и это поможет?

Ладно. Скоро вернётся Мэт, мы поговорим, и всё станет ясно. Надо только подождать…

Глава 26. Там, где только я и ты

За окном было светло, и я целую минуту не могла понять, где нахожусь. Грифельные пальцы башен трогали небо, затянутое белёсой пеленой. Город, бескрайний как море, купался в лёгкой дымке. Утро сейчас, день или вечер?

Ноздри дразнил запах выпечки. Блины… оладьи? Со стороны кухонной перегородки, наглухо задвинутой, слышалось характерное позвякивание.

У Мэта наверняка есть домработница…

Я одёрнула рубашку, пригладила волосы и, кутаясь в плед, подкралась к перегородке. В носках можно ступать бесшумно.

Высокая створка легко скользнула по идеально выверенным направляющим. Я собиралась только в щёлку заглянуть. Но услышала:

— Доброе утро, соня. Заходи.

Мэт с улыбкой обернулся от плиты. В рубашке поло, мягких домашних брюках и клетчатом переднике. Представить не могла, что когда-нибудь увижу его таким.

— Когда ты вернулся?

— Поздно. Не стал тебя будить.

На сковороде тремя бледными лепёшками скворчали и пузырились оладьи. Ловко поддев каждую деревянной лопаткой, Мэт по очереди перевернул их румяной стороной вверх.

— Ты всё-таки ухитрилась от меня удрать, — со вздохом упрекнул он. — Диван слишком узок для двоих. Чем тебе не угодили кровати?

— Я… не собиралась засыпать. Хотела дождаться тебя. Просто так получилось…

Он ведь дразнится?

Мэт сдвинул сковороду в сторону, прижал меня к себе и поцеловал в лоб.

— Ой нет! Я же неумытая.

— Ты похожа на взъерошенного воробья. И мне нравится твой запах, — он уткнулся лицом мне в волосы. — Голодная?

Плед соскользнул, и Мэт поймал его, выпустив меня из объятий.

А я не знала, как себя вести.

— Ты умеешь готовить, — пробормотала очевидное.

— Как и положено холостяку. Но должен признать, оладьи — вершина моих кулинарных талантов.

Я всё-таки умылась, и мы позавтракали. Кухню наполнял блёклый рассеянный свет, будто утро никак не могло проснуться, но горка солнечных оладий на тарелке дышала аппетитным жаром, пышные шапочки взбитых сливок игриво переглядывались с глянцево алыми бусинами засахаренных вишен.

На меня нахлынуло ощущение полноты жизни. Весь последний месяц я провела, будто с камнем на шее и мешком на голове. А сейчас на душе было свободно и празднично, пасмурная погода не портила настроения. Просто сидеть на кухне, пить чудесный кофе, уплетать восхитительные оладьи, видеть перед собой лицо дорогого человека, даже смущаться под его смешливым взглядом, — всё это казалось счастьем.

Потом мы съездили в полицейское управление на допрос, и это оказалось не так страшно, как я думала. Может, потому что Мэт всё время был рядом. Мне даже вернули суб-ком, изъятый у Эла. Мы перекусили в небольшом кафе и направились в особняк Талхаров — забрать мои вещи.

Там всё ещё шёл обыск. Люди в форме и в штатском простукивали стены и ступени на лестницах. Никого из прежних обитателей не было видно. Только наверху нам встретилась Гица в цветастой юбке и малиновом платке. Вопреки всякой логике я ощутила вину перед ней. Словно это из-за меня её жизнь полетела кувырком, а близкие оказались в тюрьме. Я хорошо знала, что чувствует человек в такой ситуации.

Но домоправительница улыбнулась:

— Вижу, нашла ты своё счастье. А я нашла своё. Отплатилось ему за сыночка моего, — её горячие молодые глаза хищно блеснули.

— Сыночка?

— Был у меня сын, милая, — с охотой отозвалась Гица. — Ах, какой у меня был сын! Знала бы ты… Сгубил, паук ядовитый. Заплатил его жизнью за молодость свою. Вроде мой Байят ночью со скалы сорвался. Но баба Гица правду знает. Давно это было, быльём поросло. А баба Гица всё помнит. Ждать умеет… Вот почему не было у змея этого прямых наследников. Ни одному зажиться не дал. А Эл всем в него пошёл, Эла он бы не тронул. Но и кроме Эла найдётся, чьей жизнью яичку молодильному силу придать.

— Вы дадите показания? — спросил Мэт.

Гица перевела на него взгляд.

— Дам. Отчего ж не дать. И тебе, милый, не мешало бы.

Я редко видела Мэта озадаченным, и сейчас был как раз такой момент. Он ведь не знал повадок Гицы.

— Есть, что сказать, не молчи, — сердитый укор в её тоне мешался с лукавством. — Не прячь за семью замками, не таи под спудом. И назад не гляди, отпусти прошлое. Что было, то минуло. Новый день на дворе.

— Что это значит?

— А это ты, милый, сам думай-решай — значит что или не значит. А бабку старую не пытай, отпусти. Ваши и так покоя не дают, весь дом перевернули…

— Она гадалка, — объяснила я Мэту, когда за нами закрылась дверь моей комнаты. — С тремя очень редкими анимами. Думаю, её талант — чувствовать проблески будущего.

Собралась я быстро. Взяла только то, что привезла из Татура и что подарил мне Мэт на первую "свадьбу". Длинное чёрное пальто, в котором я теперь ходила, было куплено на деньги Эла. Но оно пострадало в аварии и оттого стало родным. Другого у меня всё равно не было.

 

 

Мэт предложил пообедать в ресторане… Или взять пиццу и поехать домой. И я поняла, что после года скитаний по чужим углам отчаянно хочу ощутить себя именно дома, испытать забытое чувство безопасности и умиротворения, которое несёт в себе это слово. Пусть дом Мэта ещё не стал по-настоящему моим, но надёжные стены, вид на город, парящий в облаках, тишина и мы вдвоём — это лучше всего на свете!

По дороге Мэт рассказал, что на счету Талхаров много чёрных дел. Убийства, похищения, рэкет, отмывание денег, организация подпольных публичных домов. На этом фоне контрабанда диких фурснаков из Татура, распространение непроверенных средств омоложения и содержание незарегистрированной волшебной курочки — мелочи, не стоящие внимания.

Талхаров методично и неторопливо разрабатывали два отдела — отдел Мэта и отдел по искоренению организованной преступности.

— Пытались, кстати, подослать к ним ещё одного агента. Как раз на твоё место. Личный переводчик — это отличная возможность.

— Женщину? — догадалась я, вспомнив претендентку номер один у дверей приёмной. — Высокая, тёмные волосы, сухощавое лицо?

— Вижу, спалился наш агент, — хмыкнул Мэт.

Мы поднялись в квартиру, вскипятили чайник, и Мэт продолжил рассказ.

Некоторое время назад на чёрном рынке появилось новое стимулирующее зелье "успех". Оно не только вызывало эйфорию, но и усиливало способности человека — умственные, физические, творческие, словом мобилизовало все ресурсы организма, позволяя добиться того, о чём возвещало своим названием. Успеха в избранной сфере. Ещё один простой и быстрый способ поймать за хвост Великую Джеландскую Мечту.

Но платить за удачу приходилось не одними деньгами. Зависимость наступала уже после третьей дозы, быстро приводя к нервному истощению и болезням. А порой расплата настигала мгновенно — молодой энергичный человек в четверть часа превращался в дряхлую развалину, и мало чей организм мог выдержать столь быструю метаморфозу…

Когда след "успеха" привёл к Талхарам, их дело передали отделу по борьбе с наркотиками, два других отдела остались на подхвате. Но параллельно Мэт вёл собственные розыски. Нанял детектива из бывшихполицейских, который сохранил за собой сеть осведомителей. С одним из них Мэт и встречался в бане, где под видом участников съезда рестораторов собрались главари иностранных банд.

— Теперь понимаешь, почему я тебя подозревал? — он положил мне на тарелку большой кусок ароматной пиццы с копчёной курицей и шампиньонами. — Каждый раз, как только я говорил себе: "Чушь! Она слишком прямодушна для всей этой грязи", — ты опять ввязывалась в такую историю, что волей-неволей приходилось записывать тебя в соучастницы. Честно говоря, я чуть умом не тронулся, пытаясь решить эту загадку.

— И когда ты мне поверил?

Неприятно, когда тебя называют наивной, пусть и справедливо, но это лучше чем считаться преступницей.

— В глубине души я верил тебе всё время. Ты ни разу не пыталась использовать наше близкое знакомство ни в интересах Талхаров, ни в своих собственных. И ты не аферистка. Иначе вцепилась бы в меня клещом, а не обивала пороги сомнительных контор в поисках работы. И ещё кое-что. Помню, в Бежене я очень удивился, — губы Мэта дрогнули в улыбке. — Ты была такой неопытной. Даже целоваться толком не умела. Не смущайся! По-моему, это мило. К тому же ты на глазах делаешь успехи…

Я поискала на столе нож или вилку. Но Мэт с самого начала предложил не чиниться — не на банкете! — и есть руками. Предусмотрительный.

Опять же, если я его уколю, это будет нападение на полицейского.

А вот вылить на голову лимонад будет в самый раз. Я вытерла руки салфеткой и потянулась к стакану.

— Я очень хотел тебе верить, — продолжал Мэт, не подозревая, что рискует стать жертвой страшного преступления. — Но каждый раз факты вынуждали сомневаться. Вдруг передо мной гениальная притворщица? Ты была чертовски убедительна в роли Моны Даймер. И я разозлился. Не на тебя — на себя. Думал, что ошибся в тебе, а я давно не ошибался в женщинах.

Нет, пожалуй, лимонадом тут не обойтись. Я огляделась. Шкафчики, ящики. Может, чайник? Или турка. О, тостер!

— Что-то ищешь? — предупредительно осведомился Мэт.

— Что-нибудь тяжёлое. Стукнуть по твоей самодовольной голове.

— За что?

Вот кто умеет притворяться невинным.

— За то, что много о себе воображаешь. И за то, что считаешь, будто я не умею целоваться.

Мэт улыбнулся, как кот, которого поманили миской жирной сметаны.

— Хочешь доказать обратное?

Это был поцелуй со вкусом сыра, сладкого перца и лимонной воды. Как по мне, очень неплохо приготовленный. То есть исполненный. И с моей стороны — тоже!

— Это было достойно, — согласился Мэт. — Но пару моментов стоит подтянуть.

Я шутливо стукнула его по плечу. Он удержал мою руку.

— Знаешь, я понял, что всё ещё страшно голоден. Я голодал три месяца. И парой кусков, — он отодвинул пиццу в сторону, — не наемся. А ты?

Под его взглядом, наполненном тёмным хмельным мёдом, по телу прошла сладкая дрожь и осела тяжестью на самом дне… точно по адресу. Было приятно, неловко, волнительно, чуточку тревожно.

И с каждой секундой это ощущение росло.

Чего он ждёт — пока я запаникую и запрусь в ванной?..

— Ты не против устроить брачную ночь, не дожидаясь собственно ночи? — осведомился Мэт низким искушающим голосом, при этом очень терпеливо.

А вот у меня голос куда-то пропал.

— Ещё день, — сглотнула, собираясь с силами. — Но… я не хочу начинать семейную жизнь с отказа от исполнения супружеского долга.

Мэт настороженно замер.

Испугался, что я опять уступаю давлению?

А я сделала то, чего сама от себя не ожидала… Подмигнула ему.

И всё вопросы разом отпали. Всё-таки язык жестов — гениальная штука. Одно движение веком, а сколько смыслов. И какой эффект!

Пока мы, обнимаясь, целуясь и теряя одежду, перемещались в сторону спальни, я набралась дерзости пошутить, что провела ночь, как бедная родственница. Имею право проверить, удобна ли постель в моём новом доме. Как хозяйка!

— Просто обязана, — заверил Мэт, мягко опрокидывая меня на эту самую постель.

О-о...

Я думала, в прошлый раз было хорошо.

Да я понятия не имела, что такое хорошо!

Увидеть звёзды ночью может всякий. А вот днём, да не единожды… Не зря говорят, что орки неутомимы, а эльфы крайне изобретательны.

Мэт шептал о золотом зареве в моих глазах, а я… стонала? Не могу поверить! Это точно я?..

 

 

К тому времени, как небо усеяли настоящие звёзды, мы оба были, как обмякшие моллюски на берегу. Лежали, переплетясь щупальцами, смотрели на городские огни, сияющие ярче звёзд — и продолжали разговор, прерванный "голодным бунтом" Мэта.

Я будто листала колдовской гримуар, открывая тайну за тайной.

Мэт рассказал, что Тадеуш Геллерт, счастливый обладатель молодильного яйца, всё-таки решился отнять жизнь, остановив выбор на своей старшей сестре, которой врачи давали от силы год — немногим меньше, чем ему самому. Наследственный недуг, ничего не поделаешь. "Она всё равно обречена, — оправдывался Геллерт на допросе. — Я лишь хотел, чтобы её смерть не была напрасной".

Когда не в меру находчивого господина брали с поличным, он плакал, каялся, а под шумок расколотил чудо-яичко и успел слизнуть половину — вместе со скорлупой. Тем самым урвал себе лет семь отменного здоровья, которые проведёт, наслаждаясь уютом тюремной камеры.

Остатки яйца отдали несостоявшейся жертве, и врачи сообщили, что госпожа Франтишка Геллерт идёт на поправку.

Мэт сразу понял, кто отправил предупреждение. Это стало ещё одним аргументом в мою пользу. Если я так испугалась за родных Геллерта, которым, может, ничего и не грозило, значит, ни в чём серьёзном не замешана. Просто Талхары меня чем-то прижали...

— Я не должен был отпускать тебя после диверсии, — вздохнул Мэт. — Но так надеялся найти хоть какие-то улики по горячи следам.

Он поморщился, будто от горькой редьки, и приступил к объяснениям.

Изначально его личные "розыски" были связаны с семейными делами и Талхаров не касались. Пока однажды детектив не сообщил, что Эдмунд Даймер, младший брат Мэта, развлекается на закрытых вечеринках в компании Эла Талхара.

Мэт давно взял за правило проверять все сомнительные контакты брата. А тут ещё нюанс: на приёме Эдмунд и Эл повели себя так, словно до того дня знать друг друга не знали.

Кроме прочего, Мэт заинтересовался "Кроличьей норой".

Заброшенное заводское здание неподалёку от "Осей и шестерней" Талхаров долго не находило покупателей. Высокая цена, большие затраты на восстановление. Но в один прекрасный день его купил Эл — от имени группы соинвесторов. Развалину во мгновение ока починили, разукрасили и превратили в модный клуб.

Детектив нашёл подходы к одной из работниц, которая согласилась провести Мэта в контору хозяина и показать дверь в загадочный подвал, куда имели доступ только доверенные люди Эла. Тайную операцию назначили как раз на тот вечер, когда мы с Марленой собрались в "Кроличью нору".

На этом совпадения не закончились. В клуб принесло Эла, он засел в конторе и уходить не собирался. Тогда Мэт послал свои планы к магическим предкам и отыскал меня.

У нас были все шансы встретить утро на пятьдесят втором этаже. Но работница клуба сообщила, что хозяин вышел в зал. После этого к делам он обычно не возвращался, а проводил остаток ночи в приватном кабинете с какой-нибудь красоткой.

И Мэт решил воспользоваться шансом.

— Как кот, погнавшийся за двумя мышами, — усмехнулся он. — Есть у нас в Джеландии такая присказка.

В темноте Мэт надел личину. Они с работницей клуба притворились влюблённой парочкой, ищущей уединения, а детектив остался караулить у дверей.

— Мик Пик! — осенило меня. — Вот кто твой детектив!

Мэт просиял, довольный моей сообразительностью.

— А твоя подруга Марлена — его новая пассия. Этот прохвост даром времени не терял.

— Только не говори, что он в самом деле приходил в редакцию искать домовитую татурскую невесту!

В темноте глаза Мэта блеснули.

— Должен сознаться, после нашей встречи на приёме я дал Мику ещё одно задание.

— Следить за мной?

— И собирать информацию. Выяснить, например, что представляет собой твоя так называемая газетная работа.

Наверное, следовало смертельно обидеться, но Мэт позаботился, чтобы мне было не до того…

— Я и представить не мог, — пробормотал он, выравнивая дыхание, — что ты увидишь меня сквозь личину, вообразишь себе тролль знает что и с досады бросишься в объятья Эла Талхара.

Вот тут я действительно обиделась. Повернулась к нему спиной и целых пять минут не откликалась на поцелуи и ласки. Ладно, не пять. Но три — точно!

— Думаю, Эл уже тогда задумал на тебе жениться, — продолжал Мэт после того, как мы окончательного помирились. — Тот приставала в клубе наверняка был подослан, а Талхар собирался предстать твоим спасителем. Классика жанра. Но я подоспел раньше, и ему пришлось повторить попытку. Я, конечно, поступил опрометчиво, засветился рядом с тобой без личины. Он наверняка заподозрил, что я подбираюсь к подпольной лаборатории…

Прежде чем отправиться на разведку, Мэт отыскал старинный план промышленного квартала. На нём между будущим клубом и будущим заводиком Эла по выпуску запчастей для колясок были показаны обширные катакомбы непонятного назначения, которые на поздних планах отсутствовали. Именно в этих катакомбах и наладили производство "успеха", связав их подземным ходом с обоими зданиями. Сырьё получали через клуб под видом напитков и закусок для бара, а готовую продукцию отправляли с завода "Оси и шестерни" в амортизаторах для колясок. Через "Кроличью нору" не распространяли. Единственный клуб в старой части города, где не было продано ни одной дозы.

— В учредительных документах я нашёл имена пары мелких теневых дельцов, которые работают на моего брата, а в списке поставщиков подставные фирмы, через которые он проворачивает кое-какие аферы. А когда спустился в подвал… — Мэт помрачнел. — Там были контейнеры с суб-элементами. Ингредиенты для "успеха". С маркировкой перерабатывающего завода Даймеров. Да, того самого. У меня остался там хороший знакомый, надёжный человек. Он нашёл доказательства хищений, но, видно, был недостаточно осторожен. И преступники сыграли на опережение. Устроили взрыв на глазах прессы, чтобы в суматохе уничтожить улики, а заодно обрушить акции концерна.

— Конкуренты? — предположила я.

Мэт горько усмехнулся.

— Когда котировки достигли дна, знаешь, кто первым бросился скупать? Мой брат, через подставных лиц. А потом, на заводе, когда я снял личину… Думаю, его сообщники испугались. Поняли, что я подошёл слишком близко, и решили от меня избавиться. Не хочу думать, что Эд в этом замешан... Он вор и мошенник, но надеюсь, не убийца.

Однако в голосе Мэта надежды не слышалось.

Стало до слёз больно за него.

Я знала, как трудно оказаться одной в чужой стране, знала, каково это — жить с оглядкой, скрывая свою природу. Но что бы ни случилось, в семье я всегда находила поддержку. Даже Гунар, с самого начала осведомлённый, что я не его дочь, неизменно был на моей стороне.

Я обняла Мэта, прижалась лбом к его виску, мысленно шепча: я здесь, с тобой, и всегда буду с тобой, не брошу, не предам, я твоя семья. Он обнял меня в ответ, глубоко вздохнул, и мы замерли, слушая дыхание друг друга — две крупинки тепла в ледяной ночи большого мира, где так трудно найти того, кому можно довериться без остатка, до самого нежного донышка души…Подписаться на автораhttps://litgorod.ru/profile/1212/books

Глава 27. Семья и семья

Утро было поздним, ленивым и нежным.

Мы валялись на пушистом ковре перед суб-камином, доедали остатки пиццы, пили лёгкое вино и неторопливо целовались. Всё, как в романах.

Из динамиков лился голос Дины Карар:

 

Грёзы —

Что в ночи приходят

И с собой уводят

В чудесную страну,

 

В мир

Сбывшихся желаний,

Светлых ожиданий,

В мою весну.

 

Там —

Всё будет хорошо,

Там —

Мой принц меня нашёл,

Там —

Сбываются мечты,

Там —

Есть только я и ты...

 

Пламя в топке казалось совсем настоящим, я даже потрогала — нет, не жжётся. Оранжевые языки плескались, покорные несуществующей тяге, невольно вызывая в памяти змеиный танец зла. Но очарование псевдоживого огня от этого не меркло. Не омрачал света в душе и нежданный снегопад за окном, от которого день стал похож на вечер.

Мэт рассказывал о своём детстве. О том, как дед учил его кататься на лыжах и управлять яхтой, названной именем бабушки. Тот самый Мэйнер Даймер, который отправил зонд в космос за волшебными спорами. Тогда он уже отошёл от дел, коротал дни, глядя на звёзды, рассуждал о происхождении жизни и субстанции. И охотно взял на себя заботу об осиротевшем внуке.

Свою маму Мэт почти не помнил. В его детском сознании образ Мелинды Даймер слился с образом "тёти Белли", как он тогда её называл. Лицо матери сохранили лишь старые светописные снимки, которые Мэт берёг как драгоценные послания из прошлого…

Они были двойняшками, Мелинда и Белинда. Поначалу отец Мэта встречался с Белиндой, затем познакомился с её сестрой, влюбился и женился. А через шесть лет воздухоход Мелинды Даймер упал в море у берегов Лазории.

Добрая тётя Белли всё время была рядом — и с маленьким Мэтом, и с его большим папой, за которого вскоре и вышла замуж, уже беременной. Мэта тут же спровадили к деду, потом упрятали в очень консервативную закрытую школу.

Эдмунда никогда не отсылали из дома. Он рос вспыльчивым своевольным мальчишкой, на учёбу плевал, а его проделки с каждым годом становились всё опаснее.

Ему было четырнадцать, когда Мэт добыл свой первый биржевой миллион.

— Я любил острые ощущения, гонки, сёрфинг, горы, но в финансовых делах всегда проявлял осторожность. Излишнюю, как считал отец. В насмешку он дразнил меня тихоней. Это было его условие: игра на бирже и миллион до окончания Умсфорда. Иначе командовать мне буровиками на Крайнем Востоке до седых волос. Неплохой, кстати, был вариант, — Мэт усмехнулся. — Но тогда я этого не понимал. Лез из кожи вон, чтобы показать себя, и справился на год раньше. Миллион плюс ещё сорок пять тысяч на гоночную "джинн-комету".

В тот день он подкатил к загородному особняку отца, и Эдмунд выбежал его встречать. Вернее, не его, а длинную сверкающую машину на чистом зле — двести драконов под капотом. Отец хлопнул Мэта по плечу: "Ай да тихоня!" И посоветовал Эдмунду брать с него пример: "Захотел твой брат крутую тачку, заработал — и купил, а ты только клянчить и горазд. Через десять лет он будет управлять концерном, а ты отсыпаться в полицейском участке после пьяного дебоша и умолять, чтобы за тебя внесли залог".

То ли эти слова произвели на Эдмунда впечатление, то ли он сам что-то для себя решил, но с того дня младший сын Мерсера Даймера взялся за ум. Школу окончил одним из лучших, а миллион сколотил ещё до выпуска. И едва получив права, купил себе "летучего змея" в триста драконов.

Вскоре стало ясно, что младший брат задался целью во всём превзойти старшего. Сначала Мэт пожал плечами: глупо и недостойно соревноваться с мальчишкой на шесть лет моложе. Потом разозлился, и некоторое время они с Эдмундом бежали ноздря в ноздрю, как два призовых жеребца, а отец с удовольствием поощрял их соперничество.

— Настал момент, когда я сказал себе: какого тролля! Если Эд в чём-то лучше меня, это здорово, пусть его таланты служат на благо концерна. Мы можем дополнять друг друга. Он дерзок и предприимчив, но часто идёт на неоправданный риск, я лучше вижу картину в целом и просчитываю последствия. Хотя от ошибки это меня не уберегло...

Мэт покрутил в руках пустой бокал и отставил в сторону.

— Пять лет назад отец доверил мне юридическое подразделение концерна. Я готовил своё первое крупное поглощение, лично выверял каждую цифру, каждую букву в договоре. Но руководство компании, которую мы собирались взять под контроль, вдруг заявило, что наши условия неприемлемы. И это после того, как всё было согласовано двести раз!

Когда выяснилось, что другую сторону кто-то ввёл в заблуждение, подменив документы, компания уже уплыла в руки Шиллингеров. Мерсер Даймер устроил сыну разнос. Заслуженный, согласился Мэт. Коль скоро не уследил, что какой-то проходимец пакостит у него под носом.

Начались внутренние проверки.

Искали вредителя, лазутчика конкурентов — а обнаружили пропажу полумиллиарда гольденов, которые утекли на иностранные счета, как вода сквозь пальцы. Вор по-лисьи замёл следы. Но ищейки Мерсера Даймера не зря едят свой хлеб с белужьей икоркой. Обнаружилось, что все нити ведут к… Мэту.

Фальсификация была исполнена филигранно.

— Я бы сам поверил, если бы не знал, что ни при чём. Но что поверит отец… этого я не ожидал. Дед пытался нас помирить, рассказывал, что в молодости отца так же обманул лучший друг, поэтому он всё время подспудно ждал удара в спину. Но не от меня же, леший побери!

Пытаясь выяснить, кто его подставил, Мэт начал с Эдмунда. Потому что знал: брат сам рассчитывал на место в совете директоров. В свои сопливые двадцать два! А главное, Мэт не раз замечал над головой отца тень дурных намерений, исходящих от младшего сына. Ничего серьёзного. При угрозе жизни облако было бы темнее и гуще. Но если Эдмунд хотел обокрасть концерн, ради денег или чтобы насолить Мэту, это вредило и отцу.

Явных доказательств сходу найти не удалось, и слово Мэта было против слова Эдмунда. А слово Эдмунда, поддержанное словом его матери, имело особый вес.

В своё время Эд не пожелал сдать анализы на аниму, заявив, что это его частное дело — нередкое в последнее время явление, особенно среди молодёжи. О его таланте тоже ничего известно не было. Мэт подозревал, что талант Эдмунда связан с влиянием на людей. Что-то вроде способности запутывать, сбивать с толку и в то же время вызывать доверие. Но если человек предупреждён и сопротивляется, эффект практически сходит на нет. В этом особенность "психологических" талантов.

Белинда, со своей эльфийской анимой, умела очаровывать. Мерсер был в курсе, но доверял жене. И младшему сыну...

Что-то всплеснуло в памяти — как рыбина в мутных водах; я забросила удочку, но Мэт рассказывал дальше, рыбина сорвалась с крючка и ушла в глубину.

Отец потребовал от Мэта вернуть переданные ему акции, все пятнадцать процентов, а его самого намеревался сослать на мелкую должность в глухомань, где кроме шахт добра ничего не было. Мэт ушёл, хлопнув дверью.

Около года они не общались. Потом отношения стали потихоньку налаживаться.

Мерсер признал, что погорячился, но в причастность Эдмунда так и не поверил. А Мэт поставил себе задачу однажды схватить брата за руку. Пусть он лишился доступа к внутренним документам концерна, работа в полиции открывала другие возможности. Он сумел восстановить схему, по которой ушли деньги, отыскал анонимные счета в банке маленького островного государства, но делиться с отцом информацией не спешил — пока не сумеет доказать, что это дело рук Эда.

— Первое время я держал окна затемнёнными. Не хотел смотреть на чёртову башню, думал даже квартиру сменить. Но потом решил, что этот вид будет мне напоминанием. А то забуду и расслаблюсь. Жить местью не для меня.

Он улыбнулся, словно и правда махнул рукой на прошлое.

— У меня остался пакет голосующих акций. Четыре процента — подарок деда. Ещё процент я добрал, пока работал в концерне. Претендовать на них отец не мог. Только через суд.

— Пять процентов это много или мало? — спросила я.

— Хватит, чтобы в спорной ситуации решить исход голосования. Впрочем, пока я на госслужбе, мои голоса заморожены, любая деловая активность запрещена, даже дивиденды не начисляются. Но к счетам доступ открыт, — он сверкнул улыбкой. — А если в деньгах, пять процентов — это огромная сумма. Так что я всё равно остаюсь богатым парнем. Ещё одна причина отправить меня к магическим предкам, а потом жениться на наследнице. Отдаю должное хватке Талхаров.

Мне потребовалось секунд десять, чтобы сообразить: наследница — это я. И речь идёт о нашем первом, временном, браке.

— Но как? Мы же… без финансовых обязательств.

Наверное, вид у меня был ужасно озадаченный. Мэт рассмеялся.

— Так ты не выяснила, что означает код "пятнадцать — семьдесят два"? А же видел, ты запомнила цифру.

И намеревалась сходить в библиотеку — поискать в справочниках. Потом решила: зачем? Через три месяца наш договор всё равно не будет иметь значения.

— Это пункт о чрезвычайных обстоятельствах. В тот момент он показался мне нелишним. Дополнительные гарантии. Положим, тебе потребовалось дорогостоящее лечение или ты устроила погром в ресторане…

— Что?!

— Все расходы легли бы на меня. Неосторожно, признаю, но всё к лучшему. По этому же пункту, в случае моей смерти тебе досталось бы десять процентов моих средств. Адвокат Талхаров не сомневался, что сумеет превратить десять процентов в сто. Был, оказывается, такой прецедент. Меня собирались обвинить в злоупотреблении твоим зависимым положением. Эд и Белли подтвердили бы. А я, как ты понимаешь, уже не смог бы оправдаться...

Мэт говорил что-то ещё, но я словно оглохла. В голове не укладывалось, как незаметная переводчица, у которой не то что денег, даже платья не было, пока не подарили, очутилась в центре многоплановой преступной аферы. Наркотики, финансовые махинации, диверсии, убийства. Вырванное у меня перо феникса стало бы лишь приятным бонусом к большому кушу. Или не стало. Кажется, Талхары не до конца понимали значение слова "добровольно".

А Мэт чуть не поплатился жизнью за свой великодушный порыв...

Он заметил моё состояние. Обнял за плечи и спросил, бывала ли я когда-нибудь на росяном озере. Большом озере, таком, что берегов не видно, а в непогоду волны поднимаются выше кедров в Застенной пуще. Знаю ли я, что зимой озеро Рогун не замерзает, а на острове Майло посреди него даже в лютый мороз тепло, как летом, и легко приживаются экзотические растения, завезённые из тропиков.

— Покончим с делом Талхаров и махнём на Рогун, только ты и я.

 

 

В назначенный час на связь вышел адвокат из Татура. Он одолжил моей маме суб-кольцо, и мы обе чуть не расплакались. Вернее, мама и правда расплакалась — как же так, дочка взяла и очутилась замужем. Совершенно без предупреждения! Потом мама рассказала, что Артур дома уже две недели, здоров, бодр, шлёт привет — и теперь уже я не сдержала слёз.

Я сидела за мощным стационарным суб-коммуникатором в кабинете Мэта. Сам он ушёл размяться на тренажёрах — потому что "я здоров, как ломовой лось, но это между нами".

Закончив разговор, я не стала ему мешать и отправилась в кухню, чтобы ещё раз обследовать холодильник и кладовку с продуктами.

Подумать только, я не становилась к плите целый год. Не скажу, что обожаю готовить, но сейчас руки так и горели. У меня есть дом, и фантастическая кухня, и мужчина, который в самом деле вряд ли сыт парой кусков пиццы. Вчера Мэт угощал меня оладушками, сегодня моя очередь показать, что в жёны ему досталась не безрукая неумеха.

Начать лучше с чего-то простого — пока я тут не освоюсь, — но с изюминкой. Изюм у Мэта, кстати, был. Но сладкое — в другой раз. А пока…

Подсказкой стала бутылочка с сырным соусом. Даже не знала, что его продают готовым.

Выбрала четыре крупные картофелины, завернула в пищевую фольгу, уложила на противень. Не сразу разобралась с суб-духовым шкафом, мигающим огнями, как приборная доска в кабине воздухохода — я такие только в журналах видела.

Не успела выбрать подходящую сковороду, как вошёл Мэт, и я украдкой вздохнула: сюрприз не удался. Но получилось ещё лучше: мы стали готовить вместе. Я нарезала грибы, он покрошил лук. Я растопила масло, он достал ветчину. Места на кухне хватало, мы никуда не спешили, но всё равно то и дело сталкивались. Застывали на пару секунд, улыбаясь друг другу, и под солнечным взглядом Мэта в груди становилось тепло, словно у сердца свернулся пушистый котёнок.

Когда смесь для начинки была готова, как раз подоспела картошка. В обычной духовке её следовало запекать час на среднем огне, но субстанция ускорила процесс вдвое. И хорошо, потому что от запаха ветчины вовсю текли слюнки.

Мы разрезали каждую картофелину вдоль. Отогнув края фольги, но не снимая её, выложили на тарелку часть горячей аппетитной мякоти. Щедро начинили картофелины ветчиной с грибами, залили сырным соусом и опять поставили в духовку.

Немного начинки осталось.

— Можно будет вечером с картошкой доесть, — предложила я, кивнув на тарелку с излишками.

Мэт посмотрел странно, и мне захотелось откусить себе язык. Такую картошку в фольге подают в недорогих закусочных. Это вам не росяной осётр и не салат с морскими гребешками. А я ещё собралась скормить ему объедки…

— Вечером мы приглашены в башню на семейный ужин, — сказал Мэт. — Мне только что звонил отец. Он хочет с тобой познакомиться.

Значит, Мэт доложил Мерсеру Даймеру, что женился. Естественный сыновний поступок.

— Нет, я ему не говорил. Но я шпионю за ним, а он за мной. Не бойся, мой отец бывает тяжёлым человеком, но он не монстр и всегда обходителен с дамами, — Мэт ободряюще улыбнулся, и я осознала, что сижу, прижав руки к лицу, при этом щёки у меня горячие, а пальцы ледяные. — Ты шикарная женщина, у тебя есть стиль. Он это оценит, вот увидишь.

Шикарная женщина?..

Мэт отвёл мои руки от лица, поцеловал в уголок губ.

— Мы, конечно, можем отказаться. Но я не хочу, чтобы думали, будто я тебя скрываю.

Будто он меня стыдится…

Сырная корочка как раз подрумянилась, мы достали противень, дали картошке немного остыть и пообедали. Было вкусно. Но сколько Мэт ни нахваливал наше общее кулинарное творение, утреннее чувство приятной беззаботности ушло безвозвратно.

Когда мы поставили посуду в посудомоечную машину, в воздухе разлилась мелодичная трель, и громкоговоритель суб-домофона бесстрастным женским голосом сообщил:

— К вам посыльный из центра заказов Крамма и Рэнни.

— Пусть поднимется, — сказал Мэт в суб-кольцо и повернулся ко мне. — Я взял на себя смелость заказать тебе платье. Если не понравится, наденешь старое.

 

 

Мне понравилось.

Платье было тёмно-синим с рукавами три четверти, отороченными широким белым кружевом изящного плетения. Подол ниже колен. Вырез едва открывал ключицы.

В этом платье я выглядела ещё лучше, чем в бордовом... И правда — шикарно. Может, оттого что на этот раз подарок радовал, а не страшил, и я улыбалась своему отражению.

А ещё у меня была возможность привести в порядок причёску. В большой ванной, примыкающей к спальне Мэта… нашей спальне… нашлось приспособление для укладки волос. Мэт назвал его умным суб-феном. В комплект входили светописец в виде глаза на подвижной ноге, экран, демонстрирующий трёхмерные изображения, коллекция картинок с причёсками и шапочка из плотного, но лёгкого материала.

На всё ушло пять минут. Шапочка надулась на голове, возникло ощущение, что волосы перебирает невидимая бережная рука. Вот и секрет неизменной элегантно-небрежной причёски Мэта. А я всё удивлялась: неужели он каждое утро бегает к парикмахеру?

Немного подкрасила лицо и вышла в гостиную, держа левую руку за спиной.

Мэт полдня убеждал меня, что ужин у Даймеров — рядовое событие, но сам нарядился в костюм-тройку ещё более изысканного и дорогого вида, чем его обычные пиджачные пары. Строгий галстук был прихвачен золотым зажимом, на манжетах блестели драгоценные запонки. Я невольно замерла на месте — таким далёким показался в эту минуту мой муж. Пришелец из мира слияний, поглощений, биржевых игр, крупных сделок и больших денег, ради которых можно подставить собственного брата…

А потом Мэт улыбнулся, легко и солнечно, как умел он один — и иллюзия рассеялась.

— Не робей, Симона. Ты даже не представляешь, как невероятно выглядишь. Жаль, об украшениях я не подумал, — он вздохнул так расстроенно, что мне стало смешно.

— В самом деле. Никакого почтения к старой доброй джеландской традиции.

— Какой традиции?

— Ну как же. Ты говорил, что молодой муж обязан подарить жене бриллиантовое колье. А сам второй раз платьем отделываешься. Куда это годится?

— Ты права, никуда...

Взгляд Мэта стал подозрительно задумчивым, и я поспешила заметить:

— Сюда подошёл бы тот браслетик с сердечками.

— Только носит его сейчас какая-нибудь модница с мусорного завода, — беспечно усмехнулся Мэт.

Слишком беспечно для человека, которому этим самым браслетиком нанесли смертельную обиду.

Я картинным жестом протянула ему левую руку. Словно для поцелуя — как делают дамы в фильмах о старинной жизни.

Браслет скользнул по запястью, холодя кожу. Мягко мерцала серебристая цепочка, тонкая, словно нить; покачивались искристыми звёздами сапфировые сердечки, больше похожие на крохотные синие капли.

Мэт сделал шаг и действительно поцеловал мне ладонь. Потом запястье, потом… вздохнул с сожалением:

— Не стоит. А то опоздаем.

Глава 28. За сверкающим фасадом

Мы и правда опоздали.

Из-за густого снегопада Чуддвиль стоял в пробках. Пушистые хлопья бились о лобовое стекло, как белые бабочки; в чистых слезах новорожденной зимы струились и дрожали огни Осьминога. А мы, не взяв тёплой одежды, сидели в прогретом салоне, будто в рубке корабля, плывущего сквозь сказочный снежный океан.

Руки Мэта лежали на руле, из-под рукава выглядывал привычный уже "Кселор".

— Когда я в первый раз увидела твои часы, подумала, что ты взяточник. Не обижайся, это у меня татурское.

— Знала бы ты, что подумали ребята в нашем отделе! — он хмыкнул. — На третий день меня оставили один на один с четырьмя огромными мусорными баками. Где-то в них затерялся оловянный солдатик, малюсенькая фигурка, и её требовалось срочно откопать. Как-нибудь расскажу, что там была за история... Поиск улик — не моя работа. Но наши шутники подстроили так, что у меня был выбор: пожаловаться Мишелю или испачкать руки. Жаловаться я, естественно, не стал.

Мэт весь сиял — будто делился счастливейшим воспоминанием.

— В конце недели мы пошли в полицейский кабак. Как новичок я поставил всем выпивку. Сверху добавил коробку сигар. И наблюдал, как парни жмурились от удовольствия, делая первые затяжки, а потом с яростью плевались, когда вкус первосортного табака во рту сменился вонью гнилой капусты. А что вы хотели? Я нашёл сигары в одном из тех баков. Не пропадать же добру! Даже Мишель не знает, во что мне обошёлся этот фокус. Но оно того стоило.

Я не знала, смеяться или плакать.

— Как тебя только не убили.

— Оружия при себе ни у кого не было. Зато свидетелей — полный бар. Кстати, после того случая я и взял за правило не выходить из дома, не облив себя суб-кондиционером с головы до ног.

— Но по-прежнему носишь рубашки от Ариго.

— Каюсь, привык к добротным вещам. Могут у меня быть маленькие слабости?

"Мурена" вкатилась в особую секцию подземного гаража под фамильным небоскрёбом Даймеров на десять минут позже назначенного срока. В гараже было светло, тепло, у стен дремали десятка два дорогих авто. Молодые люди в чёрных костюмах вежливо открыли дверцы "мурены". Один поднялся с нами в лифте, но в мраморный холл с коврами, диванами и бугенвиллией на стенах не вышел.

В холле нас встречали. Всей стаей. То есть семьёй.

Сам вожак во всём своём грозном величии — медведь-гигант из заповедных лесов Крайнего Востока, каким он запомнился мне ещё с приёма. Но тогда я просто в зоопарк сходила — поглазеть на хищников из высшего света с безопасной стены вольера. А сейчас очутилась в естественной среде их обитания, в том самом лесу, где, как гласит джеландская поговорка времён освоения, медведь и есть хозяин.

Белинда, в чём-то сиренево-перламутровом и струящемся, была легка, как фея летних сумерек. Изящество, грация, располагающая улыбка. Лицо, похожее на то, что я видела на снимках в кабинете Мэта, — и такое же молодое.

Не сомневаюсь: к услугам жены одного из самых могущественных людей Джеландии — все способы сохранения молодости, от медицинских до древнемагических, но хоть какие-то признаки прожитых лет должны быть. Невозможно поверить, что у этой прелестной девушки, на вид чуть за двадцать, взрослый сын.

Красавчик Эдмунд торчал тут же, не сводя с меня наглого взгляда. Неужели узнал?

Я нынешняя ничуть не похожа на "настоящую джеландскую леди" почти трёхмесячной давности. Цвет волос, макияж, стиль одежды — всё другое. А лицо — кто вспомнит? В тот вечер перед Даймерами прошли многие десятки, если не сотни гостей.

Но не каждого им представили как однофамильца…

Неловкая ситуация.

Впрочем, пока всё было хорошо.

Если не считать сомнительного комплимента от Мерсера Даймера:

— Мэт, отдаю должное твоему вкусу.

И шпильки от его супруги:

— Поздравляю, Симона. Для вас сбылась Великая Джеландская Мечта.

Движением зрачков она указала на Мэта и многозначительно улыбнулась.

Ну да. Выгодное замужество. Простой и верный путь к успеху.

И почему у меня чувство, что я съела дохлую мышь?

Это чувство и подтолкнуло ответить:

— Не думаю, что моя скромная история заслуживает сравнения с Великой Мечтой. Но вы правы, Мэт прекрасный человек. О таком муже можно только мечтать.

— Это мне повезло с женой, — он поддержал меня под локоть. — Редкая удача — встретить женщину, которой интересен ты сам, а не твой счёт в банке.

Улыбка Белинды не поблёкла ни на гран, выражение фиалковых глаз не изменилось. Я и не поняла бы, что это камень в её огород. Но Эдмунд вдруг развернулся к Мэту:

— А ты, братец, в своей полицейской псарне разучился себя вести!

Вот когда проявилась разница в возрасте: мать само хладнокровие, а сын кипит, как чайник.

— Довольно, — негромкий голос Мерсера Даймера кнутом рассёк воздух, тяжёлый взгляд обратился на сыновей, затем на меня. Потребовалось усилие, чтобы не опустить глаза и не втянуть голову в плечи. — Пройдёмте в столовую.

Через несколько минут мы уже сидели за обеденным столом в большой светлой комнате. Бежевый жаккард на стенах, мебель в кремовых тонах, крупные чайные розы в мраморных вазах, магические фонари в фигурной оправе. И вид на вечерний город, звёздным скоплением сияющий далеко внизу. Снегопад наконец перестал, небо прояснилось, и было ощущение, что мы парим в космосе.

Подумалось: первые семьи, как горные орлы, вьют гнёзда на вершине мира, чтобы чувствовать себя его повелителями.

— Где вы познакомились с Мэтом, Симона?

Сервировка стола выглядела изысканно, но перекармливать нас на ночь не собирались. Белинда посоветовала отведать карпаччо из лосося или фаршированных овощей. Кажется, это было даже вкусно. Однако Мерсер Даймер сидел прямо напротив, и под его взглядом мне кусок не лез в горло.

— В Бежене.

— Отдыхали на озёрах?

За доброжелательно-светским тоном почудился сарказм. Наверняка Даймер-старший уже вызнал всю мою подноготную.

— Симона — переводчик, — вмешался Мэт. — Выполняла кое-какую работу для полицейского управления Бежена.

— О, как интересно! — оживилась Белинда.

Эдмунд, сидевший на правом торце стола, отчётливо хмыкнул. И я наконец осознала, что именно в нём показалось мне странным в прошлый раз...

Беседа текла мирно. Расспросы о доме, родителях, работе и моих впечатлениях от Джеландии перемежались кулинарными восторгами и замечаниями о погоде. Я немного расслабилась. Неуютно быть мишенью общего внимания, но кажется, никто не собирался побивать меня камнями. Или золотыми слитками — что там у Даймеров под рукой.

Ещё бы Эдмунд не смотрел так, будто подозревал, по меньшей мере, в мировом заговоре...

Мы успели дважды поднять бокалы, когда глава концерна объявил, что сейчас подадут веселье.

— Вы когда-нибудь пробовали веселье, Симона?

Уж не был ли господин Даймер, всемогущий и всевидящий, осведомлён о меню нашего с Мэтом свадебного обеда в "Море Изобилия"? Я бы не удивилась!

— Должен заметить, это весьма неожиданно — после первого же трёхмесячного брака сразу заключить бессрочный. Вы уверены, что не поспешили?

Вот он, вопрос дня.

— А к чему медлить? Мы убедились, что хотим быть вместе, — ладонь Мэта легла мне на запястье, придавая сил. — Не вижу смысла лишний раз ходить в мэрию.

От бесцеремонности... свёкра? — подумать только! — жгло в груди. Но не было желания зареветь в три ручья, вынести лбом бронированное окно и отправиться в свободный полёт с неизвестно какого поднебесного этажа, лишь бы избежать неудобных расспросов. Наоборот, хотелось бросить вызов этим чванливым снобам. Доказать… нет, показать, — доказывать я никому ничего не собираюсь! — что достойна мужчины, который сидит по левую сторону от меня, готовый поддержать и защитить от самого страшного зверя на свете — от своей родни.

— Собственно, — добавил Мэт, — это у меня наследственное. Ты, помнится, не разменивался на временные браки.

Как ни странно, Даймер-старший не рассердился, наоборот взглянул на сына чуть ли не с одобрением.

— Вот что, Мэт, возвращайся. Хватит уже, показал характер. Сменишь старого Петруса в Утландском филиале. Это не весь концерн, но хороший его кусок, и он целиком твой.

— Ценю твоё доверие, — отозвался Мэт нейтральным тоном. — Но мне нравится моя работа.

— У тебя теперь семья, пора думать о будущем. Или так и будешь бегать по чужой команде?

— Меня повысили. Теперь я командую, а другие бегают.

— А вы что скажете, Симона? Вас это тоже касается.

Показалось странным, что Мерсер завёл столь щекотливый разговор при всех. Неужели вообразил, что я приму его сторону, соблазнившись троном королевы филиала? Утланд… Кантон площадью с два Татура — или с Татур, Чехар и ещё чуть-чуть. Правда, крупных городов там мало. Зато природа, говорят, красивая.

— Вы правы, господин Даймер, касается, — я улыбнулась кротко и любезно. — Именно поэтому я поддержу любое решение Мэта.

Святое Облако, зачем он так смотрит? Я же поседею к концу ужина.

— Как я понимаю, вы анимат, Симона. Значит, обладаете неким талантом?

А тон такой, что я сразу почувствовала себя на допросе в татурской тайной полиции. Пыточный подвал. Цепи, пилы, щипцы, клещи, калёное железо...

— Я вижу чужие анимы.

Принесли веселье. В самый раз — разрядить обстановку.

Даймер-старший отослал официанта, намереваясь лично разлить особенный напиток.

В почтительном молчании все следили, как он наполняет радугой росяной туман.

Но я зря перевела дух.

— Итак, Симона, вы можете сказать, какие у нас анимы? — Мерсер поставил передо мной чарку, полную разноцветных огоньков. — Просто так, на глаз.

— Конечно, может, — громко вмешался Эдмунд. — Мой драгоценный братец её просветил!

Застенный волк тебе братец, подумала я. Могла ведь и раньше заметить, что в нём нет ни одной фамильной черты Даймеров.

Мэт явно собрался дать Эдмунду отповедь, и теперь уже мне пришлось придержать его за руку. Семейный ужин и так балансировал на грани скандала.

— Пригласите кого-то, о ком я не знаю, — предложила, глядя на Мерсера. — Ваш официант не анимат. Но один из охранников носит в душе кентавра и гидру. Тот, черноволосый, который был с нами в лифте.

— Якуб, — в глазах Даймера-старшего проступил ленивый интерес. — Но для начала ответьте, кто я, Симона?

— Орк. Чистый орк, как минимум в третьем поколении, — я и не знала, что могу различать такие нюансы. — А госпожа Даймер — чистый эльф.

— Зовите меня Белиндой, дорогая, — ласково улыбнулась красавица. — Ах, я придумала! Давайте позовём Лизетт. Это помощница моего мужа и тоже анимат.

Среди изящных перстней госпожи Даймер суб-кольцо было совершенно незаметно. Наверняка эксклюзивная модель с золотым напылением и бриллиантами.

— Лизетт, зайдите к нам в столовую.

— Отставить, Лизетт, — велел Мерсер. — А что насчёт Эда, Симона? Он не сдавал анализов, но для вас это не препятствие, верно? Тем более, анимы обычно наследуются. Вам нужно просто сложить одно и другое.

Может, он всё знает, а я сделала неверные выводы? Спящая или скользящая анима, которая проявилась через поколения, скорее всего со стороны матери. Уникальный случай, из тех, что бывают раз в сто лет. Просто решено хранить это в тайне, чтобы не провоцировать пересуды.

Но чего в таком случае добивается Мерсер? Проверяет меня? Считает шарлатанкой, охотницей за миллионами? Или хочет убедиться, что семейная тайна не покинет этих стен?

А Эдмунд?

Его густые брови сдвинулись над переносицей, тёмные глаза угрожающе сверкнули.

И я решилась:

— Это не тот случай, господин Даймер.

Скажу правду. Если попросят молчать, буду нема, как целый косяк рыб, мне не жалко.

— Я знаю эту гадюку! — Эдмунд вдруг вскочил на ноги, и я поняла, что сейчас он меня ударит.

Но Мэт оказался быстрее.

Резкое движение, звон посуды, брызги соуса — и вот уже правая рука Эдмунда вывернута, прижата к столу, а сам он боком лежит на тарелках, скребя по скатерти левой рукой.

Белинда вскрикнула, я торопливо поднялась и отбежала на безопасное расстояние.

— Ты дурак, братец! Тебя облапошили, как тупого гоблина! — Эдмунд выплёвывал слова между хрипами и бранью. Абсолютно банальной, как отметила аналитическая часть моего сознания. — Это же цыпа из эскорта! Грегор заказывал её на мальчишник… Ай! Пусти-и!

— Ещё одно неуважительное слово о моей жене, и я сломаю тебе руку, — ледяным тоном предупредил Мэт, делая с братом что-то такое, от чего тот глухо подвывал, а стол вздрагивал и мелко звенел посудой, будто в ужасе.

— Мерсер! — взвизгнула Белинда.

— Мэт, отпусти моего сына! — прогрохотал Даймер-старший, поднимаясь во весь свой исполинский рост.

Меня тряхнуло.

… отпусти моего сына!

— Не думаю, что Эдмунд ваш сын! Его анимы — эльф и цверг. У вас в роду были цверги, господин Даймер?

Мерсер окаменел.

— Если не верите мне, покажите его лицензированному специалисту по считыванию аним. Или просто проведите экспертизу!

Хорошо, что в наше время нет настоящей магии и взглядом нельзя убить. Иначе это были бы мои последние слова.

— Мерсер, ты слушаешь публичную девку? — подала голосБелинда.

В это время Эдмунд дотянулся до столового ножа. Но раньше, чем я успела выкрикнуть предупреждение, Мэт бросил его лицом вниз и заломил руки за спину.

— Ах ты!.. — непечатно взвыл Эдмунд.

— Мерсер! — заверещала Белинда.

— Мэт Даймер! — взревел глава концерна.

Он двинулся в обход стола с явным намерением схватить Мэта своими здоровенными ручищами.

Мэт легко отшагнул в сторону, и я восхитилась: он взял с собой наручники на семейное торжество!

Эдмунд выпрямился, весь в соусах и салатах, с заведёнными назад руками. Встал, широко расставив ноги, багровый от унижения и злости.

— Эта лживая тварь таскалась с тем татурцем, Элом Талхаром. Была с ним на юбилейном приёме, помнишь? — он обращался к Даймеру-старшему. — Парень оказался наркодельцом. Его на днях арестовали.

— Тот, которого ты приводил ко мне с инвестиционным предложением? — нахмурился Мерсер и приказал Мэту: — Сними с него наручники.

— Не раньше, чем он расскажет, как поставлял суб-элементы с нашего завода для подпольной нарколаборатории. Читал в газетах об эпидемии старения? Эд по уши в дерьме, и это дерьмо вот-вот всплывёт. Концерну долго придётся отмываться.

— Сними с него наручники, я сказал!

— Не могу. Эдмунд Даймер задержан по обвинению в производстве, хранении и распространении опасных дурманящих веществ, — отчеканил Мэт.

— Риггса ко мне! — рыкнул Даймер-старший в суб-кольцо.

— Мы уходим, — Мэт подхватил меня за талию и, не слушая отцовских окриков, быстро вывел за дверь.

В холле было пусто.

— Риггс — это начальник службы безопасности, — тихо говорил Мэт, увлекая меня к лифту. — На самом деле я не могу задержать Эда без санкции прокурора, разве что за нападение на полицейского. Но учитывая, что мы братья… в некотором роде... а это башня Даймеров…

Он не стал продолжать, но и так было ясно, что без поддержки армии, авиации и флота забрать Эдмунда не удастся. Самим бы ноги унести.

Лифт пришёл почти мгновенно. Видимо, им пользовались только члены семьи.

— Не знаю, почему, но мне кажется, Эдмунд сын Вечи Талхара, — сказала я. — Они даже похожи.

Теперь это казалось очевидным. То же скуластое лицо, жгучие глаза, широкие крылья носа — дикий чурильский огонь в золочёной оправе эльфийского шарма.

Но красавица Белинда и бочонок Вечи?..

Шок схлынул, меня начала бить дрожь. А ещё остро захотелось на улицу — вдохнуть снежной свежести в надежде очистить мысли и избавиться от ощущения липкой грязи в душе.

Я заставила себя посмотреть на мужа. В его глазах были лишь озабоченность и тревога, но это пока он на нервах, пока не задумался о том, что услышал...

— Мэт, я должна сказать, — горло сдавило. — Всё, что он говорил, неправда. Я никогда…

— Что? Конечно, ты никогда! — Мэт прижал меня к себе и коснулся губами скулы. — Неужели боишься, что я поверю бредням Эда? Выбрось из головы!

— Прости, — я уткнулась лбом ему в шею, вдыхая родной запах — его собственный и его аним.

— Это ты меня прости. Знал же, что веду тебя в змеиное гнездо, но не думал, что дойдёт до такого.

Двери лифта открылись, Мэт выглянул наружу и потянул меня за собой. В гараже никого не было, "мурена" стояла на месте.

— Мишель, — сказал Мэт в суб-кольцо и нахмурился. — Связи нет.

— Потому что мы под землёй?

— Скорее всего.

Но сам Мэт, похоже, в это не верил.

Он открыл мне дверцу машины, почему-то заднюю.

— Ложись на сидение и не поднимайся, пока я не вернусь.

— А ты?

— Наверх. Отцу грозит опасность, я видел...

— Я с тобой.

— Тогда у меня будут связаны руки. Симона, прошу. Мне надо знать, что ты в безопасности.

Я забралась в "мурену", поджала ноги и, пристроив под голову клатч, закрыла глаза. К чему эти предосторожности, кто станет меня выслеживать? Но если Мэту так спокойнее — пусть. Даже хорошо, что мы не на "кугуаре". В спортивном купе сзади тесно, а здесь почти как на диване у нас в гостиной, только вида на город не хватает…

Я лежала, вдыхая запах кожаных кресел, и думала о том, что не поцеловала Мэта на прощание.Подписаться на автора

Глава 29. Отец и сын

Прошло полчаса. В гараже было тихо, как в мавзолее. Казалось, пролети за окном комар, будет слышно. Я беспокойно ёрзала, убеждая себя, что с Мэтом не случится ничего плохого. Мой феникс защитит его, надо желать этого всей душой, верить и ждать.

Но много бы проку было от моего феникса, не вытащи я Мэта из готового вспыхнуть авто?

Эта мысль заставила резко сесть и спустить ноги на пол.

Прости, Мэт, я должна что-то сделать.

В гараже было двое ворот и одна дверь, все заперты. Ни ручек, за которые можно взяться, ни кнопок, на которые можно надавить, ни рычагов, за которые можно потянуть. И это только внутренний выход-выезд. А есть ещё внешний, ведущий непосредственно на улицу, и он тоже наверняка на замке.

Но допустим, я выбралась. Что дальше? Личного ком-кода друга и начальника Мэта у меня нет. Вызову полицию, а Мерсер Даймер отошлёт. Кого послушают?

Так или иначе, наружу мне не выйти. Зато обратно в башню путь открыт.

Лифт примчался на зов послушным псом и принял меня с распростёртыми объятьями. То есть дверьми. Кнопок на его панели было как пунктов в нашем с Мэтом брачном договоре. Попробуй догадайся, какую из них нажимал гидра-кентавр Якуб.

Присмотревшись, я заметила, что две кнопки — "102" и "112" — выделены бледно-оранжевыми ободками. Подумала и выбрала ту, что пониже.

Добрые силы. Пониже — это сто второй этаж?

Подъём казался бесконечным. Куда бы я ни повернулась, зеркала отражали бледное напряжённое лицо и глаза, пылающие заревом неведомых пожарищ.

Сто один, сто два… Двери раскрылись в знакомый холл.

Он был пуст. Хорошо, но странно. Это же башня концерна — родовой замок, неприступная твердыня. Стен с кольями и рва с крокодилами простым глазом не видно, но они есть, тут и сомневаться нечего. Так почему колья не колются, а крокодилы не кусаются, и где верная стража с бердышами наголо?

Или это тот случай, когда крепость взяли изнутри?..

Первым делом я достала суб-ком — связи по-прежнему не было. Разулась. Оставив туфли и сумочку на полу у стены, пошла в тонких колготках по холодном мрамору.

Прокралась к дверям столовой, заглянула…

У разгромленного обеденного стола на полу ничком лежал человек в чёрном костюме. Казалось, о его светловолосую голову разбили томат.

Тишина стояла, почти как в гараже, и Белинду я заметила не сразу. В глубине комнаты был устроен диванный уголок — обивка цвета ванили, резные спинки, просторные сидения. Первая леди концерна забилась в самое дальнее кресло и, обняв себя за плечи, глядела в никуда.

— Где они? — спросила я.

Пришлось повторить дважды, прежде чем в ответ прозвучало глухое:

— Наверху. В кабинете.

Там, куда ведёт кнопка "112"?

Я заставила себя склониться над лежащим. Кажется, дышит… Дышит ведь? Рядом валялись осколки от бутылки вина и ремешок наручников. Расстёгнутый, а не разрезанный.

— Надо позвать кого-нибудь. Госпожа Даймер, вы меня слышите? Как связаться с охраной?

Волшебное слово "охрана" достигло сознания Белинды, и она подскочила ошпаренной кошкой.

— Стой на месте, девка! Ни с кем ты связываться не будешь. Сказано — ждать, будем ждать!

— А кто сказал ждать — Мэт?

Белинда презрительно рассмеялась, но всё же ответила — то ли стремясь раззадорить себя, то ли заговаривая зубы мне:

— Мэт? Нет, разумеется! Он тоже требовал вызвать охрану. Подлый мальчишка сам ни на что не способен. С Эдом ему не справиться. Эд всех переиграл — и так называемого братца, и так называемого папашу, и сейчас обернёт ситуацию в свою пользу…

Госпожа Даймер приближалась ко мне крадущейся походкой, держась немного боком и приподняв перед собой руки с длинными розовыми ногтями. Точно — бешеная кошка.

— Всё из-за тебя, — шипела она, сверкая глазами. — Откуда ты только взялась такая… видящая!

Струящийся шёлк её платья мерцал сиреневым и жемчужными муаром, руки были пусты. Но кто знает, на что способно золотое суб-кольцо на тонком пальчике?

Я попятилась, задев сервировочный столик. Он отозвался тонким дребезжанием, и я не думая выхватила бутылку игристого из ведёрка со льдом.

— Не подходи!

Белинда замерла, её взгляд метнулся к раненому в чёрном костюме.

Да, госпожа Даймер, такой бутылочкой можно знатно раскроить череп. Жаль, у меня силы не хватит, и рука с сердцем обязательно дрогнут.

Скоро вы об этом догадаетесь. Так что я пойду, пожалуй.

В лифт! На сто двенадцатый этаж…

 

 

Говорят, дуракам везёт.

Я могла приехать прямо в лапы к Эдмунду. Но мудрый лифт выплюнул меня в пустой закуток с напольными растениями.

Закуток примыкал к коридору, одетому глянцевым камнем. На стенах висели акварели под стеклом, с потолка подмигивали лампы ночного освещения. Я шла, и за мной бежали блики — будто шпионы.

Гадать о направлении не было нужды. Шагах в тридцати из-под широкой арки в коридор вырывался яркий свет, а когда я приблизилась, стали слышны голоса. Один, кажется, голос Эдмунда, то ли ругался, то ли чего-то требовал; другой звучал слишком глухо, чтобы понять, кому он принадлежит.

Собрав всё мужество, я осторожно заглянула в проём под аркой.

Пустая приёмная. А дальше, в необъятном кабинете… Я отпрянула, зажав себе рот. Постояла, слушая, как колотится сердце, и выглянула снова в отчаянной надежде — вдруг померещилось?..

Мэт лежал в нескольких шагах от огромного стола. На боку, наискось, в такой позе, будто устроился передохнуть, — щекой на вытянутой руке. У его подмышки по светлому ковру расплывалось алое пятно…

Бутылку я не выронила только потому, что пальцы на горлышке свело, и спиной сползла по стене. В голове было черно, как в заколоченном гробу. А с той стороны крышки всё бубнил и бубнил злобный голос. Я подняла руки, чтобы заткнуть уши… Холодное потное стекло бутылки коснулось щеки, и это привело меня в чувство.

Он жив!

Если охранник внизу жив, значит, Мэт и подавно.

Будто в подтверждение, невнятный бубнёж из кабинета оформился в слова:

— ...спасти своего бесценного сыночка…

Спасти!

Дрожащей рукой я поставила бутылку на пол, очень бережно, чтобы не брякнула, и опять заглянула в кабинет, на этот раз сосредоточив внимание на том, что творится за столом. На Мэта старалась не смотреть.

А за столом творилось грандиозное вымогательство с суб-самострелом у виска. Мерсер Даймер колдовал над какой-то штуковиной, похожей на кассовый аппарат в магазине, у его плеча стоял Эдмунд, щерясь, как хищник при дележе добычи. У Мерсера левая сторона лица и воротничок рубашки были в крови, но в остальном он выглядел так же опрятно, как за ужином, даже галстука не распустил.

— Извини, опять сбился, — низкий голос прогудел спокойно и устало.

— Время тянешь? — Эдмунд с силой ткнул дулом "отцу" в скулу.

Вот кто избавился и от галстука, и от пиджака, и рубашку расстегнул во всю грудь. Соус с лица стёр, но кое-где осталось. Волосы Эдмунда были всклокочены, глаза бешено вращались. Просто бесноватый какой-то.

— Может, уберёшь блокаду суб-частот? Будет проще, — под пальцами Мерсера защёлкали клавиши.

— Ничего, — оскалился Эдмунд, — дойдёт и по проводам.

Его самострел был чёрным, хищным и в два раза больше, чем тот, который я видела у Мэта.

— Хватит юлить, папаша. Даю тебе минуту. Не уложишься, и кое у кого во лбу появится дырка!

Он отвёл оружие в сторону, чтобы указать на Мэта, и рассмеялся.

— Семь ступеней защиты, за минуту не успею, — поморщился Мерсер.

Лёгкая досада, не более.

Что же вы, господин Даймер, мысленно взмолилась я. Вам же этого навозного жука на одну руку положить, другой прихлопнуть! Чего вы ждёте?

— Ладно, три минуты, — выдал Эдмунд, — и стреляю ему в живот!

Клацанье клавиш на секунду прекратилось, Мерсер скосил глаза на Мэта. Ему, наверно, и не видно толком из-за огромного стола...

Я тоже посмотрела, не удержалась.

И встретилась с Мэтом взглядом!

Чуть не заорала.

Его глаза под полуопущенными веками казались почти чёрными, но блестели живо и осмысленно. Настойчивые движения зрачков снова и снова указывали куда-то в сторону стола. Или под стол?..

Лишь с третьего раза я разглядела суб-самострел у массивной ножки. Мэту до него было рукой подать. Привстать, потянуться — и подать.

Но Эдмунд заметит малейшую попытку...

Мэт не двигался. Только беззвучно шевелил губами, глядя мне в лицо.

На первом курсе у нас были занятия по артикуляции, однако меня в филологи готовили, а не в тайные агенты. Это чурилы умеют читать по губам.

Что ты хочешь сказать, Мэт? Я не понимаю!

Паника накатила и схлынула, включился рабочий режим, в мозгу прояснилось.

Мэту нужен самострел, и Мэт может его взять. Если кто-то отвлечёт внимание…

Точно! Он буквально выписывал губами, по буквам: "о-т-в-л-е-к-и".

Но как?

Как?!

Я пружиной взвилась на ноги, на ходу прихватив с пола бутылку, и со всей силы шарахнула её о стену.

А потом издала пронзительный вопль человека, сорвавшегося со сто двенадцатого этажа.

Надо было прятаться, но я застыла на месте, сжимая в мокрой ладони горлышко разбитой бутылки и каждым нервом вслушиваясь в звуковой фон.

В кабинете возня?

Показалось?

Суб-самострел бьёт беззвучно...

Я закусила кулак. По стене пенной кляксой стекало игристое. В ушах колоколом гудела кровь. Шли секунды. Одна, две, три…

Да пропади всё пропадом!

Я не таясь шагнула под арку.

 

 

Диспозиция в кабинете разительно переменилась. Мэт стоял позади стола, живой и на вид невредимый. А Эдмунд лежал. Правда, не на полу, а на столе — должно быть, в прошлый раз понравилось. Мэт опять крутил ему руки, при этом Эдмунд скулил, как щенок, которому прищемили лапу. Мерсер сидел — отъехав на стуле к самому окну.

Больше я ничего рассмотреть не успела.

Из коридора донеслись голоса, шум…

— Симона, сюда!

Мэт одной рукой вздёрнул своего пленника на ноги, другой приставил суб-самострел к его виску. Мерсер подобрал оружие Эдмунда.

Так мы и встретили вошедших. За баррикадой стола, Мэт — прикрываясь Эдмундом, как живым щитом, а я… Меня без разговоров спрятал за свою медвежью спину Мерсер Даймер.

Белинду я узнала по голосу и с опаской выглянула из-под локтя главы концерна как раз в тот момент, когда красавица влетела в кабинет, в волнении рассказывая о наших с Мэтом преступных делах, о нападении на её мальчика и убийстве мужа. Да-да, убийстве! Подлом и коварном.

Вот, значит, как Эдмунд собирался поступить с человеком, который всю жизнь считал его сыном...

Заметив Мерсера, Белинда осеклась на полуслове. Её сопровождающие, пятеро здоровенных лбов с боевыми суб-шокерами в руках, тоже застыли, таращась на воскресшего шефа и всю нашу компанию.

— Мерсер, дорогой, ты жив! — нашлась госпожа Даймер.

Такая нежная, слабая и любящая, она устремилась навстречу супругу…

— Кеттенхунд! — прорычал "дорогой". — Задержите эту женщину. И этого… щенка Эдмунда.

Люди Мерсера были слишком хорошо вымуштрованы, чтобы колебаться и задавать вопросы. Если кто-то из них состоял в сговоре с Эдом, сейчас он предпочёл об этом забыть. Напрасно Белинда разыгрывала представление под классическим названием "Оскорблённая невинность". Сердца под чёрными костюмами остались глухи к мольбам прекрасной дамы.

Эдмунд не выдержал:

— Мама, прекрати.

— Ты дурак, Эд! — она вздёрнула подбородок, вмиг оставив притворство.

Вернее, сменив одну маску на другую.

Свергнутая королева. Хрупкая лилия в клыках мастиффов...

— Пройдёмте, госпожа Даймер, — сказал мастифф по фамилии Кеттенхунд, твёрдо держа её за плечо.

Эдмунда уволокли следом безо всякого почтения.

— У-у! Осторожней, бараны, у меня рука прострелена! — неслось из приёмной под стук решительных шагов.

Полминуты, и всё стихло.

— Отец, без полиции обойтись не получится, — негромко сказал Мэт. — Я вызову наших людей. Они подъедут тихо, без мигалок, а потом передадут задержанных Управлению безопасности.

Джеландия держалась на больших концернах. Преступления против членов первых семей считались делом государственным, и занималась ими особая служба.

Мерсер Даймер медленно склонил голову — словно вековой дуб согнулся.

В таком положении и стоял, пока Мэт договаривался с коллегами.

Но едва с этим было закончено, глава концерна сделал шаг вперёд. Выдавил тяжело, будто стену сдвинул без бульдозера:

— Сын.

И умолк.

Наверное, это означало: "Прости, если сможешь, я безмерно виноват перед тобой. Спасибо, что спас меня и концерн". Во всяком случае, хотелось верить, что господин Даймер имел в виду именно это.

Нельзя требовать от него раскаяния и душевных излияний прямо сейчас. Его мир только что рухнул, а жизнь перевернулась.

Мэт ответил вымученной улыбкой:

— Отец.

Его лицо заливала восковая бледность, на висках бисером блестел пот, и моё терпение лопнуло. Потом поговорят!

Я подошла вплотную, бережно ощупала его плечи, грудь, нырнула руками под пиджак. Мэт вздрогнул, а мои ладони ощутили горячую влагу.

— Ты всё-таки ранен, и молчишь?!

— Ерунда. Царапина, — отмахнулся он.

И рухнул прямо на меня.

 

 

Парк за окном частной клиники купался в солнце, таком ярком, что пожухшие крылатки на клёнах светились оттенком меди. Сквозь стекло пробивался птичий щебет, островки снега на газонах съёживались и исчезали на глазах. Всё-таки для настоящей зимы даже в Джеландии рановато.

Изголовье больничной кровати было поднято в дневное положение, и Мэт дремал полулёжа, склонив голову к плечу. Двухчасовой разговор с Мерсером Даймером оставит без сил и здорового, а Мэту даже вставать ещё не разрешали, хотя он утверждал, что чувствует себя отлично.

Я остановилась на пороге гостиной, где было всё, чтобы убить время — полка с романами, вещатель, показыватель, проигрыватель, даже стационарный суб-коммуникатор. Гостиная соединялась с маленькой спальней для родственников пациента. Но я ночевала рядом с Мэтом. Сейчас вторая койка стояла за ширмой, а вечером медицинская сестра подкатывала её к кровати раненого: чем ближе феникс, тем сильнее благотворный эффект.

— Симона, — Мэт приоткрыл глаза и улыбнулся. — Полежишь со мной?

Кровать у него была, конечно, не двуспальной, но заметно шире, чем в городской больнице. Ему бы королевское ложе из люкса для молодожёнов привезли, если бы попросил. Ведь клиника принадлежала лично Мерсеру Даймеру.

Я вытянулась рядом с Мэтом и заглянула ему в лицо. Вид утомлённый, но в глазах довольный блеск.

— Вижу, договорились?

— Угу, — он попытался обнять меня и досадливо крякнул. — Болит ещё, гадость такая.

— Лежи смирно, герой-любовник.

— Сжалься! Я болен. Мне нужна интенсивная терапия.

Я придвинулась вплотную и осторожно пристроила голову на его здоровое плечо.

— Так лучше?

— А поцеловать?

— Поцелуй надо заслужить. Давай рассказывай.

Мэт вздохнул, улыбка на его губах растаяла, как снег за окном.

— Афера Талхаров оказалась глубже и опасней, чем я думал. Эд собирался сместить отца. Заручился поддержкой нескольких интриганов из совета директоров и рассчитывал сам занять кресло председателя, а затем ввести в совет настоящих отца и брата. Но даже с теми акциями, что он успел скупить, и с теми, что выманила у отца Белли, им всё равно не хватало голосов. Немного…

— Твоих пяти процентов! — осенило меня.

— Именно. Думаю, если бы не наш ужин с сеансом публичного разоблачения, меня бы в конце концов прикончили, а Эд сделал всё, чтобы самому жениться на тебе. Я заметил, какие взгляды он тебе посылал.

Я фыркнула. Хотя на самом деле мне было страшно. Вот так живёшь на свете, никого не трогаешь, строишь своё маленькое счастье, а в это время кто-то уже вписал тебя в свои зловещие планы и готов отнять всё, что тебе дорого. Из-за каких-то поганых денег.

— За четыре года в полиции меня ни разу не пытались убить, представляешь? — задумчиво произнёс Мэт. — Вот тебе и опасная работа.

— Так, может, откажешься?

Мэт медленно вздохнул.

— Моё место рядом с отцом, я рождён для этого. Хотя честно говоря, мир нормальных людей нравится мне гораздо больше, чем мир миллиардеров. Люди везде одинаковы. Но деньги сводят с ума. Мой дед умел с этим бороться. Думаю, я сохранил способность понимать, что на самом деле важно в жизни, только потому что он был рядом. Если у меня что-то не складывалось, я шёл к нему, а не к отцу.

Потому что отец выставил его из дома ради Белинды и её ребёнка от другого мужчины. Эл и Эд. Надо было догадаться!

— Когда я ушёл из концерна, дед страшно переживал. Это его и подкосило. Мужчины в нашей семье легко доживают до ста лет. А ему было девяносто четыре.

Анимы дают не только талант, у кого полезный, у кого приятный, а у кого непонятно для чего нужный, но и полтора-два десятка лишних лет жизни. Если повезёт, конечно. Альдо Риль, мой отец по крови, ушёл к магическим предкам в восемьдесят два. Неплохо для обычного человека, но не для анимата. Зато Вечи Талхар собирался жить вечно, жертвуя самыми близкими. И что-то мне подсказывало: однажды Эл или Эд тоже стали бы приправой к молодильному яичку. Если у Талхара-старшего не припрятаны про запас другие дети.

Белинду Даймер пугала не столько смерть, когда-нибудь в будущем, сколько старость, которая у женщины начинается уже после двадцати двух — так она заявила на допросе.

Главным своим капиталом Белинда считала красоту. А чего стоит красота без молодости? Не той, которую дают химия, хирургия и суб-технологии — жалкий осколок древней магии, а истинной, исходящей из таинственного источника внутри её собственного женского естества. Надо лишь пробудить этот источник должным образом. Талхар-старший снабжал любовницу чудодейственными духами и кремами, от которых её кожа сияла, как у шестнадцатилетней, раз в год давал волшебное питьё с вытяжкой из молодильных яиц. А принимая в себя мужчину, пережившего "истинное омоложение", Белинда причащалась его целительной энергии.

Просто невероятно! Занятой Мерсер и не подозревал, какими средствами его красавица-жена поддерживает юный вид.

Не было оснований считать, что Белинда приложила руку к гибели сестры. Но расследование того давнего дела решено возобновить…

— Пресса уже знает, — сказал Мэт. — Котировки пошли вниз, брокеры советуют мелким акционерам продавать. Концерн ждут трудные времена. Но отцу это только на пользу. От жизненных несчастий он всегда спасался работой. А сейчас работать придётся как никогда. Собственно, ничего другого у него теперь нет.

— У него есть ты.

— И он заставит меня пахать, как проклятого, — усмехнулся Мэт. — Но не спеши расстраиваться. Прежде чем согласиться, я поставил несколько условий, и ему пришлось их принять. Во-первых, какой бы ад ни творился в делах, у меня всегда должно быть время для семьи, — его тёплые пальцы легко погладили мою щёку. — Во-вторых и в-третьих… это пока секрет. Но обещаю, тебе понравится.

Некоторое время мы полушутя препирались. Мэт ни в какую не желал ничего объяснять. Я даже подумала, не обидеться ли как следует. Для профилактики. Чтобы иметь от меня секреты не вошло у него в привычку.

Тут он притянул меня к себе, на секунду прижался губами к моим губам, а когда отстранился, его солнечно-карие глаза были серьёзны.

— Знаешь, я вдруг подумал… Я ведь звонил тебе в общежитие. Мне сказали, что ты уехала, и я решил: нет так нет. Если бы ты не пришла на тот приём, мы могли бы никогда больше не встретиться. И даже не узнать, что упустили. Так в жизни и бывает. Люди сталкиваются случайно, и кажется, между ними может произойти что-то важное. Но они расходятся из-за мелочи. Даже не так — расходятся, позволяя сиюминутным течениям жизни нести себя прочь друг от друга и мимо. Сталкиваются, как щепки на воде, расходятся снова, пока в конце концов не теряют друг друга насовсем… Я говорю банальности, да?

— Мне нравятся банальности, — заверила я. — Можешь продолжать, я не против. Можешь даже сказать самую банальную из всех банальностей на свете. Ту самую, которую ещё никогда не говорил.

— Вроде "я люблю тебя"? — в его глазах эльфийскими изумрудными иглами блеснула хитринка.

— Это вопрос?

— А ты как думаешь?

Как я думаю?..

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты невозможный тип?

— Это вопрос?

Нет, ну как с таким разговаривать!Подписаться на автора

Глава 30. Остров чудес

Быть богатым, значит, без проблем путешествовать во времени.

В далёком Чуддвиле зима близилась к концу. Улицы были вычищены, остатки снега вывезены за город, а лебяжий пух с неба испарялся, едва касаясь асфальта, обработанного суб-реагентами. Только в парке Времён Года всё шло, как заведено природой: медленно оплывали под солнцем ноздреватые сугробы, звенела капель, вдоль дорожек журчали ручьи…

Но здесь, в Утланде, в двух часах лёту от столицы, зима и не думала отступать.

Из-под облаков мир казался двухцветным. До горизонта стелились белые перины, а поверх — или сквозь них? — огромными лохматыми клоками темнели вековые хвойные леса.

Посреди снежного пейзажа лежало облако, будто небесная медведица, спустившаяся подремать в обнимку с медвежатами. Медвежата пытались выбраться из материнских объятий, медведица возилась, призывая шалунов к спокойствию — белые клубы тяжело вздымались и перекатывались.

Но откуда тут облако? Мы же не в высокогорье.

— Это и есть озеро Рогун, — сказал Мэт. — Смотри.

Мы все приникли к окну. Мы — это я, Артур, Гунар, мама и Синеглазка у неё на руках.

Кошка, сама похожая на облачко с лёгким налётом городского смога, назначила маму любимой нянькой, едва увидев. Изменница! Урчала мне в ухо, с колен не слезала, на плечах каталась. Даже костюмы приходилось подбирать ей в тон, светлые, в крапинку — кошачью шерсть никакой суб-кондиционер не берёт. И вот тебе на.

В последнее время Синеглазка стала отличать Мерсера. Надо было видеть его смятение, когда кошка впервые вскочила к нему на колени. Я кинулась спасать глупенькую, пока этот человек-бронепоезд не раздавил её, как мошку…

— Благодарю, Симона, — сухо проронил он, но в тёмных глазах словно лёд треснул. — Милая зверушка.

Мерсер должен был прибыть завтра, к самой церемонии, а потом сразу улететь. Потому что дела, дела, некогда.

Мама и Гунар всё любовались на облако — или озеро? — пытаясь что-то рассмотреть за плотной белой завесой, а Артур вернулся на широкий угловой диван у противоположного борта и поглядел на меня. Ну, облако, сказал его взгляд. На земле. И что такого?

Брат вообще держался так, будто каждый день летал на частных воздухоходах, и все эти пухлые диваны светлой кожи, столики красного дерева, гардеробная, душевая кабина и ростовой освежитель на борту для него привычное дело. Он органично вписался в обстановку: спортивная фигура, невозможно синие глаза, уверенная улыбка, непринуждённые манеры — и это после всех злоключений. О чём только девушки думают?

Мы ухнули вниз, в густой молочный туман, прошли его насквозь и опустились на воду. Без резкого толчка и фонтана брызг, словно лист с ветки — как умеют только новейшие воздухоходы с энергетическим элементом из субстанции.

Самое интересное, что с земли, то есть с воды, не было видно никакого облака — открытое зимнее небо, как будто мукой присыпанное. Лишь над гладью озера кое-где вилась дымка, где жемчужная, где бирюзовая, где розоватая, а в воздухе летали стаи золотых светляков. От них вода искрилась, точно под лучами солнца.

— Ого, — не сдержался Артур.

— Вы только посмотрите! — воскликнула мама и погладила Синеглазку по головке. — Красота какая! Правда, умница моя?

— Мр-р, — согласилась кошка.

За окном вырос райский остров — с жёлтым песком, тропической зеленью и яркими цветами.

Так из нарождающейся весны мы сперва перенеслись в глухую зиму, а затем прыгнули в самый разгар лета.

 

 

Гости прибывали весь день и всю ночь — до следующего утра. Их селили в небольших бунгало под сенью пальм, кипарисов или самых обыкновенных берёз и лип.

Церемония была назначена на полдень, но задержалась на полтора часа из-за Марлены.

Перед завтраком подруге вздумалось поплавать. Как устоять — вода же тёплая! Вокруг острова были расставлены буйки, но Марлена то ли не заметила их, то ли не приняла всерьёз предупреждение "дальше не заплывайте, а то потеряетесь" — и попала в облако фиолетового тумана в блёстках и радужных переливах. На неё с громким писком налетели крохотные феи с крылышками. Марлена думала, они указывают путь к острову, но феи заманили её в такое место, где под слоем тёплой воды таился ледяной омут.

У Марлены свело ноги. К счастью, на помощь пришли маленькие дельфины-телепаты и согласились проводить незадачливую купальщицу к берегу при условии, что прежде она поиграет с новыми друзьями… Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы Мик Пик не поднял тревогу и за Марленой не выслали спасательный катер.

Кстати, Пик оказался исключительно милым человеком. Он действительно владел трёхэтажным деревянным домом в леске под Чуддвилем. С дырявой крышей, щелястыми стенами, прогнившими полами и удобствами во дворе. Но Марлена не сомневалась, что вместе они всё починят — как только потеплеет, так сразу и начнут. Две недели назад она была у врача — и "поздравь меня, Симона, я беременна!" А ребёнку нужны воздух и простор.

Харальд не приехал. Не потому, что не хотел встречаться с Марленой и её новым мужем. Просто он любил свою работу ещё больше, чем Мерсер Даймер. Два месяца назад я свела бывшего Марлены с Мэтом. В итоге Харальд получил лабораторию, где в состоянии абсолютного счастья творил свою Великую и Великолепную Волну, или "суб-технологии без субстанции" — готовый слоган для рекламной компании.

— Мне кажется, за этой разработкой будущее, — сказал Мэт отцу, отстаивая своё решение. — Универсальная система массовой коммуникации. Дешёвые функциональные устройства для тех, кто не может позволить себе полноценный суб-ком. В Джеландии, в Татуре, в Соккии, где угодно. Это же потенциально безразмерный рынок. И мы будем на нём первыми.

Мерсер только рукой махнул. После большой татурской авантюры на спорные затеи сына он смотрел с философским смирением. И подозреваю, жалел порой, что перед ним не прежний "тихоня".

Эта авантюра и была тем самым "во-вторых", ради которого Мэт согласился вернуться в семейное дело. Даймеры обязались взять на себя строительство грандиозного татурского злоперерабатывающего комплекса, от которого отступились Геллерты — и правильно сделали, между прочим. Какой отдачи ждать от вложений в тонущий корабль, когда его капитан не в себе?

Первые семьи Джеландии знали тайну, тщательно скрываемую от народа Татура: герцог Демар пил кровь, как самый настоящий упырь, нападая на тех, кто подвернулся под руку, точнее под клык, — на прислугу, телохранителей и даже кабинет-баронов. Люди регулярно оказывались в больнице…

Геллерты решили, что иметь дело с таким правителем себе дороже. Поэтому интерес концерна "Даймер" в Татуре восприняли как подарок судьбы. Злоперерабатывающий комплекс был необходим стране, чтобы взбодрить экономику, разорённую политикой герцога. Но ещё больше Татур нуждался в здоровой деловой атмосфере.

Это понимали и кабинет-бароны, и владельцы крупного капитала. От кровопийцы на троне устали все, даже члены его семьи. И когда новый джеландский партнёр сделал заинтересованным лицам рискованное, но заманчивое предложение, они подумали, подумали и решились…

Как-то утром жители Татура с изумлением прочли в газетах, что герцог Демар отрёкся от престола в пользу старшей дочери Катрины и скрылся в неизвестном направлении.

Лишь посвящённые знали, что накануне один из чиновников принёс на заседание кабинета склянку с кровью и древний артефакт из хранилища Даймеров. Почуяв кровь, Демар потерял контроль над собой и бросился на сидящего рядом барона. При этом изо рта у него вылезли клыки, на руках выросли когти, а глаза налились красным.

Редчайший случай, когда анима пробуждает в человеке гены древнего магического предка.

Барон отделался испугом, потому что в этот момент вступил в действие артефакт Даймеров. Он был сделан в виде серебряной головки чеснока как раз для защиты от упырей. Герцог взглянул на диковину, чихнул — и впал в спячку. Как полагают учёные, обследовавшие его под большим секретом, проснётся он не раньше, чем через триста лет.

Даймеры действовали без ведома других первых семей, и им досталось за самоуправство. Под горячую руку Мерсера едва не исключили из Совета Тринадцати. Но кризис в Совете нанёс бы урон Джеландии, и на случившееся закрыли глаза. В конце концов, изменения в Татуре всем только на пользу.

На это Мэт и рассчитывал.

Брать тюрьму штурмом — это для бандитов. Деловой человек найдёт лучший способ.

— Обычно мы не вмешиваемся в дела государств, — заметил он, улыбаясь. — Но чего не сделаешь ради любимой женщины.

Новая герцогиня Татура, в душе русалка по матери, узаконила анимы вместе с талантами и объявила полную амнистию. Артур получил свободу, но отказался переезжать в Джеландию: "Ты что? Мы теперь дома так развернёмся!" — и с головой нырнул в политику. Даже собрался участвовать в назначенных на лето выборах. Пока — в городской совет.

Концерн тоже оказался в выигрыше.

Сначала в прессе разразился скандал, акции Даймеров рухнули, но почти сразу пошли в рост. Все кинулись вкладывать деньги в Татур. И тут выяснилось, что лучшие места уже заняты. Договариваясь о строительстве комплекса и поставках зла, Мэт успел заключить десятки соглашений, очень выгодных для татурских воротил в краткосрочной перспективе и сверхвыгодных для Даймеров — в долгосрочной.

 

 

Времени для семьи у Мэта не оставалось, что бы ни обещал ему отец. На сон и то хватало едва-едва. Поэтому мы переселились в фамильную башню, и Мэт всюду брал меня с собой — на заседания, переговоры, встречи, деловые форумы, в поездки, ближние и дальние. А в Татуре я заодно работала переводчиком.

Без шуточек в духе "Даймер-младший боится оставлять жену без присмотра" не обошлось, но постепенно все привыкли. "Хочу, чтобы ты понимала, чем мы занимаемся", — говорил Мэт. Кроме того, как ещё мы могли проводить время вместе?

В день, когда его выписали из клиники, мы зашли перекусить в "Хвост трубой". На моих коленях, как по волшебству, очутилась Синеглазка, лизнула мороженое и посмотрела мне в лицо просящим взглядом. Подумалось: если у меня теперь есть дом, то почему бы не завести кошку? Мэт не возражал. А я тогда ещё не догадывалась, какая неспокойная жизнь нам предстоит.

Не знаю, почему Синеглазка выбрала меня. Лаврентиус писал, что единороги и фениксы существа разных стихий, но одного магического разряда — и те, и другие способны творить светлые чудеса.

В общем, Мэт возил за собой меня, а я — Синеглазку. Надо же мне кого-то обнимать, пока муж занят!

Переездов и людей она не боялась. Случалось, во время особо горячих споров в совете директоров вспрыгивала на стол, отвлекая внимание на себя. Первое время все были недовольны — кроме пары завзятых кошатников, но вскоре суровые дельцы стали встречать хвостатую дипломатку улыбками, кивая друг другу: "Да, господа, мы и впрямь увлеклись".

На переговорах с партнёрами и конкурентами Синеглазка частенько забиралась к кому-нибудь на колени и звонко урчала или, напротив, уклонялась от ласкающей руки. И вскоре мы убедились, что кошка никогда не ошибается в людях.

Настал день, когда акции концерна превысили осенние значения, и на губах Мерсера Даймера появилась улыбка — впервые после ареста Эдмунда и Белинды.

Тут Мэт и сказал, что в жизни каждой девушки должна быть хотя бы одна настоящая свадьба. Коль скоро первые две вышли не очень.

Сначала это показалось ужасной нелепицей. Мы окончательно женаты почти три месяца, а учитывая обилие событий, как будто три года. Что ещё нужно? Затем вспомнилось мамино: "Жаль, я не побывала на твоей свадьбе". Я тогда отшутилась, но глубоко в душе почувствовала смутное неудовлетворение. Вроде бы ни к чему она, эта свадьба, одна морока, но чем дольше я думала, тем острее саднило сожаление, будто потревоженная заноза.

Церемонию решили провести на росяном озере Рогун, на острове Майло, где вечное лето.

С моей стороны гостей было немного. Кроме родных, две татурские подруги с мужьями, Марлена с Пиком и Сюзанна Мореску, с которой мы делили комнату в общежитии для переселенцев.

Я попросила Мэта пристроить её в цветоводческое хозяйство, принадлежащее концерну, и заплатить поручительский взнос. А чтобы не ворчал, рассказала, как Сюзанна переживала, что мы с ним "разминулись" наутро после нашей первой ночи. И что именно Сюзанна пожертвовала привезённый из дома пакет почтовой службы Чехара, чтобы сложить оставленные Мэтом вещи.

Он рассмеялся:

— У тебя есть ещё знакомые, о которых надо позаботиться? Тогда лучше создать фонд.

Я вытаращила глаза, и он пояснил:

— Фонд помощи переселенкам из Татура и Чехара. Чтобы женщинам, которые действительно заслуживают шанса в Джеландии, не пришлось вступать в фиктивный брак и зависеть от всяких проходимцев.

Идея показалась неожиданной, но я поделилась с Марленой, потом с Вики из "Джеландии сегодня", и обе загорелись. С обретением семейного счастья Марлена совсем забросила свою газету, но её кипучая энергия требовала выхода. Вики по-прежнему не давали писать о культуре, посылали в разные скучные места, вроде заводов, птицеферм и заседаний общественного совета при мэрии, так что она с удовольствием вызвалась организовать благотворительный концерт для деловой элиты. Сборы оказались на удивление хорошими.

А ещё я, поколебавшись, пригласила на Майло Гицу с правнучками.

Диди привезла с собой кавалера. Лёлик перестал брить голову, сменил майку с котёнком на костюм с галстуком и превратился в симпатичного сероглазого брюнета атлетического сложения. Был баобаб под прикрытием, а стал настоящий орёл пиковой масти!

Бывшую домоправительницу тоже было не узнать. Волосы она остригла и покрасила в чёрно-фиолетовый цвет, платок и пёструю юбку сменила на элегантную шляпку и ярко-малиновый костюм строгого фасона. Как законная наследница мужа Гица получила и его особняк, и легальные предприятия, и даже чудесную курочку-несушку — её пришлось поставить на учёт.

Страшно представить, сколько Гица шла к этому дню, медленно, со вкусом готовя холодное блюдо своей мести. Притворялась верной помощницей супруга, а сама предсказаниями и советами по шажочку подталкивала его к краху. Меня она тоже использовала, но и помогала на свой лад. А к свадьбе преподнесла набор парфюмерии и косметики на молодильных яйцах.

Я взяла только из вежливости.

Гица покачала головой:

— Не бойся. Это люди бывают плохими, а яйца всегда хороши. И быть красивой для любимого мужа — не зло.

Сегодня я и так была красивой. В платье с открытыми руками, но под горло, окаймлённое широкой плетёной тесьмой льдистого оттенка; лиф с лёгким напуском, под ним поясок из такой же тесьмы, юбка, струящаяся по бёдрам, и летящий подол. Просто, удобно, изящно. Мэт в лёгком льняном костюме, с маленькой бутоньеркой, но без галстука — как вызов канонам и условностям.

С северной стороны острова был устроен причал, к которому пришвартовался наш воздухоход, а с южной на воде лежала внушительных размеров круглая площадка, выстланная тёмными палубными досками. Там стояли столы и играл камерный ансамбль. Места хватило и для большого свадебного торта, и для цветочной арки, и для магической церемониальной чаши на мраморной подставке, взятой из того же хранилища, что и серебряная луковица чеснока...

Ещё у Даймеров был свой маг. Не синтетик или заклинатель, наделяющий субстанцию нужными свойствами, а чародей, способный… наверное, на настоящее колдовство? С трудом верилось, что этот невысокий человек по имени Лиам может мановением руки усмирить бурю, вонзить меч в камень, превратить калифа в аиста, призвать на службу диких зверей — и что там ещё умели волшебники древности?

Маги наших дней жили в оковах запретов и ограничений.

Нельзя прямо или косвенно вредить людям и их имуществу, нельзя влиять на человеческую психику, вмешиваться в случайные и вероятностные процессы. Значит, на биржах, казино, скачках, лотереях и тому подобном не заработаешь… Аниматам с их слабенькими талантами можно, а настоящим кудесникам — нет. Деньги и ценности разрешено и создавать, и продавать, но только как магические творения. Если поймают в магазине с наколдованными гольденами, посадят за фальшивомонетничество.

Дозволяется лечить, искать клады и полезные ископаемые, в том числе суб-элементы.

Этого первые семьи в основном и ждут от магов, давая им взамен защиту и покровительство. Чтобы всякие, вроде Талхара, не схватили, не уволокли в подвал и не заперли под стеклянным колпаком.

— На самом деле запреты это так, на всякий случай, — улыбаясь говорил Лиам вчера вечером, когда Мэт нас познакомил. — Просто из воздуха я сделать ничего не могу. Ну почти ничего… Или скажем, заставить вас бросить господина Даймера и полюбить меня. Не возьмусь, даже не просите! — он весело блеснул ровными белыми зубами. — На озере высокой суб-фон, я живу тут в своё удовольствие. Меня редко беспокоят. Держат больше для того, чтобы не перебежал к конкурентам. Ха-ха!

Шорты, майка, светлые глаза, волосы цвета платины, подстриженные неровно, словно ощипанные, гладкое моложавое лицо, по которому невозможно определить возраст, и привычка смеяться по любому поводу. Ничего из ряда вон. И всё равно этот человек внушал робость.

— Так может, нам не стоило из-за такой мелочи… — вежливо начала я.

— Что вы! — просиял маг. — Я с радостью. Это же приятное событие!

Мэт ободряюще сжал мою руку и улыбнулся.

Глава 31. Котята — это хорошо

На церемонию Лиам надел алую рубаху, на шею повесил венок из вербены и блестящий амулет. Пасс руками — и на гостей посыпались голубыелепестки, в воздухе запахло лавандой. Скрипки умолкли. Стали слышны крики птиц, шорохи, вздохи, покашливания, шарканья ног, плеск воды о сваи площадки. А ещё, очень отчётливо — как Марлена, толкнув в бок Вики, спросила громким шёпотом: "Почему не розы?"

Мы с Мэтом обменялись взглядами. А потому что!

Тихо, как ветер в камышах, загудела-запела флейта, лёгкими переливами рассыпался звон колокольцев, вступила виолончель. Из-под наших ног, из воды вокруг площадки, стали подниматься редкие огоньки. Похожие на снежинки из янтаря, они свивались в рой и струйкой света стекали в чашу, украшенную финифтью. Эмалевые цветы на стенках чаши налились пламенем.

Лиам достал из воздуха длинную розу.

— Белая… — разочарованно выдохнула Сюзанна.

Шипы у розы были редкие, но острые.

Укол — словно кровь из пальца взяли, и лепестки окрасились нежным коралловым тоном. От агрессивного багрянца мы дружно отказались.

В вихре последних огоньков роза канула в чашу. Музыканты заиграли симфоническую обработку чурильской песни "Как до утренней зари, до зари пили мы сладкий мёд, мёд любви". Звучало очень романтично.

Пить из чаши мы не стали — хотя бы потому что она большая и тяжёлая. Просто соединили над ней руки. Со дна сейчас же выстрелил сноп огня, окутав нас разноцветными искрами. Я ждала этого, но всё равно едва удержалась, чтобы не зажмуриться.

В тот же миг пол ушёл из-под ног.

Гости ахнули.

Думаю, со стороны это выглядело красиво: пара, увитая спиралями огней, кружась, словно в танце, медленно воспаряет ввысь. Надо будет потом посмотреть записи с хроникальных суб-аппаратов. Перед глазами проплывал то лежащий внизу зелёный остров, то бескрайний водный простор в бликах и дымке — берегов даже с высоты было не разглядеть.

Я чувствовала себя невесомой. Страха не было. Нас несла колдовская сила Лиама, но внутри жила уверенность, что мы не упадём, не можем упасть, пока глядим друг другу в лицо и не размыкаем рук. Наверное это и есть истинная магия. Не знаю, какой видел меня Мэт. Мне чудилось, что он весь лучится светом. В солнечных глазах сверкали искры изумруда, янтаря, сердолика; всё растворялось в этом тёплом ласковом мерцании — и озеро, и остров, и столы с гостями, и я сама...

Когда мы опустились на площадку под горячие аплодисменты гостей, наши руки оказались стянуты золотистой лентой. Лента обернулась парой змеек, которые разделились, обвив наши предплечья — Мэт сбросил пиджак и закатал рукав рубашки, чтобы показать всем витиеватый, играющий в свете дня узор.

Лиам говорил, что "метки" ничего не значат и исчезнут завтра к утру. Мы втроём придумали церемонию буквально на коленке, скомпоновав обрывки старинных ритуалов и популярные мотивы из фильмов и книг.

Никаких клятв и красивых слов.

Только тихое, глаза в глаза:

— Я люблю тебя, Симона.

— Я люблю тебя, Мэт.

Будто мы одни на свете.

И долгий поцелуй.

От обычая, связанного с букетом невесты, мы отказываться не стали. Стараниями Лиама в моих руках оказался толстенький пучок белых фиалок, таких свежих и милых, что стало жаль с ними расставаться. Но я повернулась спиной, бросила — и была вознаграждена радостным девичьим взвизгом.

Сюзанна, пунцовая от корней волос до выреза светло-голубого платья, прижимала букетик к груди.

— Фиалки, — лепетала она смущённо и счастливо. — Нежность, чистота и невинность…

Мы с Мэтом переглянулись, сдерживая смех, и я тихонько спросила:

— Помнишь, в Бежене ты оставил мне цветы гибискуса? Полгода умираю от любопытства… Что ты хотел этим сказать?

— Эм-м… Вообще-то я просто думал сделать тебе приятное. Но если пофантазировать... Что ты нежна и прекрасна, как эти цветы? Нет, гораздо прекраснее.

— На языке цветов, я имею в виду.

— Что я любовь всей твоей жизни? Нет? Не угадал? Быть не может… Честно, Симона, никогда не интересовался такими вещами. Помню, это были самые красивые и необычные цветы в лавке. С ними что-то не так?

— Я тебе потом расскажу, — пообещала коварно, покосившись на Сюзанну.

Первой нас поспешила поздравить мама, сияющая, как само счастье. Вдруг она воскликнула:

— Симона, какое чудесное колье! Мэт, это изумительно, вы такой молодец!

Холодок на шее, лёгкая тяжесть на груди… Вместо шероховатых изгибов тесьмы пальцы ощутили скользкие твёрдые грани. Откуда?!

Моё суб-кольцо умело создавать зеркало. Трюк съедал уйму энергии, но сейчас я не удержалась: плёнка амальгамы, затянувшая воздух, отразила моё потрясённое лицо, белую ткань платья, а на ней — нечто ажурное, сверкающее. В первый миг подумалось, что это тесьма волей Лиама превратилась в алмазы. Но нет — узор, соединяющий чистые, как роса, камни в звёздное кружево, был иным. А вид Мэта, довольный до крайности, говорил, что в сотворении этого чуда Лиам выступил лишь посредником.

Одна часть меня кричала: "Зачем? Это безумие! Расточительство!" — другая замирала в немом восторге. Колье лежало на воздушном шифоне, будто созданное специально для этого платья… для меня. И на обнажённой коже наверняка будет смотреться не хуже.

— Мэт, это…

— Старая добрая джеландская традиция, — проворковал он, склоняясь к моему уху.

Ах так? Я слегка отстранилась, заглянула в нахальные солнечные глаза, а потом прильнула к его губам. Не сомневаясь, что заставлю кровь в жилах мужа гореть огнём — ярче всех бриллиантов, горячее пожара. И пусть только посмеет сказать, что я не умею целоваться!

А гости… Их дело — смотреть и завидовать.

 

 

Наконец все расселись, и в крохотной вазе на каждом столе появилось по цветку апельсинового дерева. Лиам раскланялся в ответ на удивлённые возгласы. Может, ему и нравилось жить отшельником, но свой дар он демонстрировал с удовольствием, а восхищение принимал как должное.

Надо будет как-нибудь приехать и поболтать с ним хорошенько.

Когда будет время.

Осенью я собиралась поступать на историю магии. Но перед этим стоило пройти курсы по управлению благотворительными организациями…

— Мы так за тебя рады, — тихо сказала мама. — За вас обоих.

Она перевела сияющий взгляд на Мэта и смахнула с ресниц слезинку.

— Простите, это от радости.

За нашим столом собрались только ближайшие родственники. Исключение — Лизетт Трой, личная помощница Мерсера Даймера. Вот уже десять лет эта стройная черноволосая женщина с алконостом в душе проводила рядом с отцом Мэта по десять часов в день, без выходных и отпусков. Мерсер сам говорил, что без неё как без рук, а то и без головы. Но мы посадили их вместе не только потому, что лишить концерн "Даймер" головы, даже на сутки — преступление против Джеландии.

— Она в него влюблена, — сказала я Мэту на первый или второй день нашей совместной "работы".

Лизетт не позволяла себе никаких вольностей, но только слепой не заметил бы, как она смотрит на шефа, когда думает, что этого никто не видит.

— Он знает, — пожал плечами Мэт.

Красавицей Лизетт не назовёшь, и ей уже тридцать семь, а как обмолвился однажды Мерсер, "найти хорошего помощника труднее, чем хорошую жену". Но Святое Облако, можно же совмещать, в конце концов! И хватит уже бегать за юными трепетными феями.

Пусть Мерсер посмотрит на Лизетт в открытом платье и со сводницей Синеглазкой на коленях. Потанцует, погуляет в романтической обстановке…

— Хотел поздравить вас в узком кругу. И вручить по случаю, — Даймер-старший, одетый в безукоризненный светлый костюм, положил передо мной папку с эмблемой концерна. У меня ёкнуло в печёнках. — Три процента, как обещал.

Это было выторгованное Мэтом "в-третьих". Совсем, на мой взгляд, не обязательное, даже немного пугающее, но… приятное. Пакет акций на моё имя. Чтобы была обеспечена на все случаи жизни. И чтобы стала совсем-совсем Даймер. Каждая акция — десять голосов, как у всех членов семьи.

Пока я для вида листала бумаги, плохо соображая от волнения, Мерсер протянул сыну ключи с серебряной буквой "Ш" на чёрном брелоке. У Мэта заблестели глаза.

— "Шарлиз" снова на плаву?

В памяти возник светописный снимок из кабинета в нашей квартире на пятьдесят втором этаже: его дед и бабушка, ещё не старые, на борту судна в неспокойном море. На заднем плане виден край спасательного круга, на нём — первые буквы названия судна…

Мэт рассказывал, что после смерти жены дед потерял охоту к морским прогулкам и снимался с якоря, только чтобы покатать внука, а в последние его годы яхта и вовсе ржавела на приколе.

— Проще было купить новую, но я подумал, ты захочешь эту. Теперь малышка сверкает, будто свежеотчеканенный гольден. Всё в старом стиле, как во времена отцовской молодости. Даже музыкальный автомат с песнями Дины Карар в кают-компании и баскетбольное кольцо на палубе.

Мне показалось, или в голосе Мерсера звучали извиняющиеся нотки? Этот остров действительно место чудес!

Глава концерна пригубил вина, и его лицо вновь приобрело твёрдость гранитной глыбы.

— Вы оба заслужили свадебное путешествие. И я не против, если оно будет кругосветным.

— Звучит заманчиво, — усмехнулся Мэт. — Но сейчас, боюсь, не до того. Может, летом.

— Считаешь себя незаменимым? — Мерсер посуровел. — Отправление через три дня. Это приказ. И без внуков не возвращайтесь.

Он демонстративно посмотрел на мой живот. Естественно, плоский.

Жар бросился мне в лицо. Нет, я понимаю, что концерну и, страшно сказать, миллиардам Даймеров нужны наследники, а больше им взяться неоткуда, но нельзя же так беспардонно!

Пока я подбирала слова, чтобы тактично, но твёрдо отстоять своё право самой принимать решения такого рода, все за столом дружно заулыбались, даже строгая Лизетт. Мама промокнула платочком уголки глаз.

— Симона, не забудь вовремя сообщить. Я приеду нянчиться с маленьким.

— Отличная идея, — поддержал Мэт.

Нет, иногда он совершенно невыносим!

Я поглубже вздохнула, собираясь объяснить ему и всем, что на ближайшие годы у меня другие планы. Но наглец, который сегодня в третий раз стал моим мужем, сжал мне колено под столом. Беззастенчиво, возмутительно, не считаясь с приличиями и… приятно, не буду лукавить. Со всеми переменами в жизни я совсем потеряла стыд.

И моя решимость дрогнула. Это важно — учиться, работать, что-то представлять из себя, быть самодостаточной женщиной, а не довеском к богатому мужу. Но оно ведь от меня не убежит? Хотела сказать, что мы подумаем. И вообще лучше не загадывать, а положиться на природу...

Тут Синеглазка перескочила с колен Лизетт на плечо Мерсера (тот удивлённо крякнул), спустилась на стол и поднырнула лбом под мою ладонь, оглушительно мурлыча.

— Котята? — чудилось в этом мурлыканье. — Соглашайся! Котята — это хорошо.

Ого. Кажется, скоро я стану переводчицей с кошачьего.

Я почесала кошку за ухом.

— Ладно, уговорили. Котята так котята!

Надо было видеть лица сидящих за столом.

Только Мэт с Синеглазкой обменялись понимающими взглядами.

Да эти двое в сговоре!

Теперь точно не отверчусь…

Мяу.

 

Конец.Подписаться на автора

От автора. Кое-что любопытное о "Жене-беглянке"…

Далеко-далеко за горной системой под названием Стена лежит страна Джеландия, где сбываются желания и исполняются мечты…

Сказочный зачин вполне уместен, поскольку Джеландия не только иронически объединяет в себе признаки некоторых реальных государств и территорий, но и имеет волшебно-утопические черты.

В Джеландии, как и в нашем мире, есть проблемы, сложности, даже преступления, есть и плохие люди, но проблемы решаются, преступления раскрываются, злодеи получаются по заслугам, а хороших людей "у нас гораздо больше", как пела в своё время Людмила Гурченко.

Не зря отцы-основатели Джеландии последовали мудрому завету капитана Врунгеля: "Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт", — и объявили всенародный конкурс на название государства.

Организатором выступила старейшая газета страны "Джеландия сегодня". Со всех уголков обширной державы в редакцию полетели тысячи писем с предложениями, а затем на страницах газеты было устроено голосование.

Победило предложение восьмилетнего мальчика Джоя из маленького посёлка на Крайнем Востоке.

Желания — Желандия... Джеландия!

В награду тогдашний председатель Совета Тринадцати и премьер-министр страны Мартин Шиллингер пообещал исполнить одно желание юного фантазёра.

Что ж, давши слово — держись.

Мальчик Джой обладал не только живым воображением, но и практической сметкой. Он попросил не мороженого, не пирожных, не игрушечных солдатиков и не пони, чтобы кататься по двору, даже не дом для своей семьи, ютившейся в бараке на окраине шахтёрского посёлка, а рудник добра, на котором его отец работал простым проходчиком. Пришлось Шиллингеру выкупить рудник у тогдашнего владельца, который, пользуясь случаем, заломил за свою собственность несусветную цену.

Вскоре за Джеландией закрепилось второе неофициальное название Страна Желаний, а затем и более определённое — Страна Сбывшихся Желаний.

Её столица тоже носит подобающее имя — Чуддвиль, а стоит сей град на реке Чудинке. Естественно, чудеса в Чуддвиле случаются гораздо чаще, чем во всём остальном мире. Правда, те, кто надеется, что счастье и успех упадут в руки сами, без усилий, обычно бывают разочарованы. Чудо тоже надо заслужить.

Фамилии первых семей образованы от названий денежных единиц, часто не самых крупных, ибо курочка по зёрнышку клюёт — и при должном усердии может наклевать целое состояние.

Мелкими "зёрнышками" в нашем случае стали английские шиллинги, чешские геллеры, французские (и не только) сантимы, "зёрнышками" покрупней — венгерские форинты, сербские (и не только) динары…

Фамилия Даймер отсылает к дайму, монете достоинством в 10 центов. Утверждают, что дайм является самой маленькой по размеру монетой, выпускаемой в США в наши дни. Но это не помешало Даймерам занять седьмую строку в списке тринадцати первых семей Джеландии.

Образ Мэта Даймера, как и его фамилия, навеяны строчкой из старой джазовой песни Puttin' On the Ritz, сочинённой Ирвингом Берлином для одноимённого фильма: "...spending every dime for a wonderful time…" ("...тратя каждый дайм на красивую жизнь…"). Puttin' On the Ritz (ставить на "Риц") — это идиома, которая означает "Одеваться богато". Мэт Даймер отнюдь не праздный прожигатель жизни, но принарядиться и развлечься действительно не прочь.

А песни в исполнении вымышленной эстрадной звезды Дины Карар поются на мелодии двух других песен прошлых лет.

Песня "Я так тебя ждала, и ты пришёл...", предшествующая первой ночи Мэта и Симоны, — на мотив песни Джорджа Гершвина The man I love ("Мужчина, которого я полюблю"). Рекомендую исполнение Эллы Фицджеральд (Ella Fitzgerald) или Лины Хорн (Lena Horn). Мелодической основой песни "Грёзы, что в ночи приходят…", которую герои слушают наутро после заключения бессрочного брака, стала песня Traeume ("Сны"; читается "Тройме" — "e" после "a" указывает на умляут, когда нет возможности обозначить его специальным символом) в исполнении Франсуазы Арди (Francoise Hardy). Певица — француженка, но песню она поёт на немецком языке, в котором "сон" и "мечта" называются одним словом Traum (Traeume — множественное число).

Песню из мультфильма о котёнке и щенке можно петь, как угодно. А ужаснувший Симону хит "Раз-два — бузина" татурской группы "Дядя Ку-Ку" отсылает к песне Eins zwie polizei ("Раз, два, полиция") итальянского исполнителя Mo-Do.

В книге немало "говорящих" фамилий и названий. Некоторые из них очевидны, другие — нет. Например, в университете Умсфорд, который окончил Мэт Даймер, человек без ума учиться точно не сможет. Фамилию доктора Спирински нетрудно связать с аспирином, бухгалтера Каунти — с английским глаголом count ("считать").

Адвокат Швиндлер — господин посложнее. С немецкого его фамилия переводится как "плут", "мошенник", "обманщик", "жулик".

Немецкий язык удобен для соединения несоединимого — и образования составных слов. Так, кофейня "Зюссбиттер" получила своё имя от двух немецких прилагательных: suess — "сладкий" (читается "зюс"; снова умляут) и bitter — "горький". Эту двойственность подчёркивает вывеска перед входом в кофейню, где второе слово начинается с прописной буквы. В главе под названием "Сладко и горько" Симона не только пьёт горький кофе со сладким сахаром, но и испытывает очень противоречивые переживания.

Пресс-секретарь со злоперерабатывающего завода — персонаж эпизодический; его дело — представлять своё предприятие, и больше ничего, посему фамилия этого господина указывает на названия двух важнейших элементов субстанции, с которыми работают на заводе: boese — "злой" (читается "бёзе") и gut — "добрый".

Что же касается любителя татурских девушек, ради которого Марлена бросила своего конька-горбунка Харальда, то его имя и фамилия радикально контрастируют с внешностью и сутью. Помните детский рассказ "Мышонок Пик" Виталия Бианки? А мультипликационного Микки Мауса? Вот из них и родился Мик Пик.

И снова на минутку вернёмся на экскурсию по заводу. Представьте себе серьёзный зеркальный фотоаппарат в руках профессионала. Здоровенный, тяжёлый и обязательно чёрный. Настоящий полнокадровый зверь! Возможно, вы слышали, что такие фотоаппараты называют большими чёрными камерами — БЧК. Соответственно, фоторепортёр Гарик из "В своём кругу", как и его коллеги из более солидных изданий, используют БЧС — большой чёрный светописец.

Это далеко не все маленькие секреты "Жены-беглянки", обо всех просто не расскажешь. Но надеюсь, что зная факты, приведённые выше, читать книгу будет веселее.

А напоследок вспомним ещё один старый фильм, уже отечественный — "Начальник Чукотки" и цитату из него: "Откуда едешь?" — "С Чукотки". — "А куда?" — "На Чукотку..."

Симона явно бежит от своего счастья. Но куда? К счастью! Почему? Потому что Земля круглая.

И вообще бегать полезно для здоровья. А читать интересные книги — для нервной системы.

Желаю вам больше хороших книг!

 

Ваша Кира КалининаПодписаться на автора

Оглавление

Глава 1. Залётный гость

Глава 2. Сладко и горько

Глава 3. День

Глава 4. Ночь

Глава 5. Утро

Глава 6. Столица полна неожиданностей - 1

Глава 7. Столица полна неожиданностей - 2

Глава 8. Толмачиха Сима

Глава 9. Ох, нелёгкая это работа

Глава 10. А на мужчин мы смотрим свысока… слегка

Глава 11. В гостях у сказки

Глава 12. В своём кругу

Глава 14. Больше чудес, хороших... и странных

Глава 15. Обрыв

Глава 16. Кроличья нора

Глава 17. Соломинки и стейки

Глава 18. Свадьба на концерте

Глава 19. Добро и зло

Глава 20. Гром и молния

Глава 21. Предложение, от которого нельзя отказаться

Глава 22. Драконы в моей душе

Глава 23. Разговор с собой, или Вся правда о Симоне

Глава 24. Что за свадьба без драки?

Глава 25. Пятьдесят второй этаж

Глава 26. Там, где только я и ты

Глава 27. Семья и семья

Глава 28. За сверкающим фасадом

Глава 29. Отец и сын

Глава 30. Остров чудес

Глава 31. Котята — это хорошо

От автора. Кое-что любопытное о "Жене-беглянке"…