В стране троллей. Кто есть кто в норвежском фольклоре [Автор неизвестен - Народные сказки] (fb2) читать онлайн

Энциклопедия представляет собой серию «портретов» ключевых персонажей норвежского фольклора, — героев быличек, преданий, поверий и сказок. В книгу вошли иллюстрации и тексты известного норвежского художника Т.Киттельсена, а также статья о нем. Читатель не только познакомится с миром норвежской народной культуры, но и узнает о базовых понятиях, необходимых для толкования «фольклорной реальности». Особое внимание уделяется параллелям со сказками, мифами, преданиями других народов, а также отражению образов и сюжетов норвежского фольклора в мировой литературе. Это позволит читателю взглянуть другими глазами как на известные с раннего детства сказки, так и на современное фэнтези, с новым, более глубоким, интересом перечитать «Властелина Колец» и «Хроники Нарнии». 1.0 — создание файла

Народные сказки В стране троллей. Кто есть кто в норвежском фольклоре

Отправляясь в путь

Что мы вспоминаем, когда речь заходит о Норвегии? Вы­сокие горы, прозрачные голубые фьорды, викингов, троллей — сло­вом, то, что стало «визитной карточкой» страны. Но как визитная карточка — только начало знакомства, так и всё это — лишь пер­вое впечатление, за которым скрывается богатый и сложный мир, подчас совсем не похожий на поверхностные представления о нём. Чтобы узнать его по-настоящему, нужно обратиться к истокам — к народной культуре, к тем верованиям, которые возникли ещё в глубокой древности и продолжают жить по сей день.

Дорогой читатель, мы приглашаем тебя в необычное пу­тешествие. Твой путь лежит не от города к городу, а от истории к истории, поэтому тебе понадобятся непривычное снаряжение и особые знания, которые помогут преодолеть не только простран­ство, но и время, увидеть народную культуру изнутри.

Люди, передававшие из поколения в поколение истории, о которых пойдёт речь, жили в мире, не похожем на наш.

Мы привыкли к достижениям науки и техники. Благодаря им мы чувствуем себя хозяевами времени и пространства: цен­тральное отопление спасает нас от холода, и мы уже не зависим от смены времен года. Поезда и самолёты превращают путешествие через полмира в приятную прогулку — дело нескольких часов. Мо­бильная связь помогает нам в любую минуту услышать голос чело­века, находящегося за многие тысячи километров от нас. Для того, чтобы пообедать, нам не нужно самим выращивать хлеб или ловить рыбу — достаточно зайти в ближайший магазин. Радио, телевизор, Интернет дают нам возможность заглянуть в любую точку земного шара, не покидая собственной квартиры.

Поэтому для современного человека мир — не такой уж большой, а время неумолимо летит вперёд, как поезд-экспресс.

Совсем другим люди видели мир в древности — и созна­ние их тоже было иным, отличным от современного. Этот особый тип мышления, взгляды на жизнь и смерть, природу и культуру учёные-фольклористы называют «архаическим сознанием» (архаический — то есть древний, существовавший в далёком прошлом, начальный, от греческого слова, означающего «первый», «основной»).

В чём же главные отличия архаического сознания? Рас­сказчикам и слушателям фантастических, на наш взгляд, историй время представлялось бесконечно повторяющимся, как повторяет­ся смена времён года, как увядают и вырастают вновь трава и цве­ты. Расстояния казались огромными, а любое путешествие было полно трудностей и опасностей.

Природа Норвегии очень сурова. Большую часть страны занимают горы, поросшие густыми лесами, — бесконечные горные цепи с высокими, покрытыми снегом и льдом вершинами и отвесны­ми пропастями. Только горные долины да узкая полоска земли у са­мого моря пригодны для жизни. А на севере страны раскинулась пустынная тундра. Там живут саамы — загадочный народ.

Считается, что саамы были первыми, кто заселил север Скандинавии двенадцать тысяч лет тому назад. С ними связано множество мифологиче­скихпредставлений и преданий. Похожая ситуация сложилась в русском фольклоре вокруг так называемой «чуди белоглазой» — финно-угорских народов, первопоселенцев нынешних Архангельской и Вологодской об­ластей, где они предстают как колдуны и богатыри.

Традиционный норвежский хутор как нельзя лучше соот­ветствует суровым условиям жизни. Всё сложено из толстых брёвен, а амбары, сенные сараи и прочие многочисленные хозяйственные постройки подняты над землёй, чтобы сено зимой и осенью не от­сыревало, а запасы еды были надёжно спрятаны от диких зверей.

Одно из самых распространённых занятий норвежцев — скотоводство. Весной скот — коров, овец, коз — выгоняли на горные пастбища, или сетеры. Выпас длился несколько месяцев — до нача­лаосени, и всё это время в домике на сетере жила скотница, которая следила за стадом и выполняла прочие необходимые работы: доила коров, взбивала масло, делала сыр. Очень часто у хутора было несколько сетеров, располагавшихся на разных расстояниях от него: сначала могли пасти на ближайшем сетере, а потом скот перегоняли дальше, туда, где было больше травы.

Но далеко не всем удавалось прокормиться земледелием скотоводством. Особенно трудно было жителям Северной Норвегии: там, за Полярным кругом, большую часть года лежит снег, а солнца и плодородных земель практически нет. К счастью, всё норвежское побережье очень богато рыбой. Ещё в глубокой древности в многочисленных заливах и бухтах стали появляться временные рыбацкие посёлки (норв. fiskevær — "фискевэр"): люди приезжали туда в пору нереста, рыбачили, а потом снова возвращались домой. Часть пойманной рыбы оставляли себе, а часть обменивали на другие продукты. Со временем такие посёлки обретали постоянных жителей, и самые крупные из них превращались в местные центры торговли.

Но какими бы оживлёнными ни были поселения, надо было соблюдать осторожность. Неизведанное, а значит, пугающее, чуждое человеку пространство начиналось совсем неподалёку — на опушке глухого леса, на берегу бурной горной речки, у подножия тёмных скали­стых гор; безопасность заканчивалась порогом собственного дома. Опушка, берег, порог и становились границами двух неравных облас­тей: своей, которую человек знает и на которую может влиять, и чу­жой — опасной, непредсказуемой и в то же время неразрывно связан­ной с человеком. Это противопоставление — не просто способ отличать лес от деревни, а берег реки, на котором живёшь ты, от бере­га, на котором живут какие-то незнакомые крестьяне. Деление мира на свою и чужую зоны стало частью сознания, способом определять своё место в окружающем мире и строить отношения с ним. Поэтому «свои­ми» и «чужими» могут быть не только знакомые и незнакомые места, но и типы местности: земля — «своя», потому что твёрдая, по ней безопасно ходить; вода — «чужая», в ней можно утонуть. Море опаснее, чем озеро. А лес, в котором можно заблудиться, а то и попасться зверю, и горы, где можно рухнуть с утёса или пропасть в пещере, опаснее, чем поле. Дом, усадьба — это маленький космос, в котором то, что находится у очага, дающего тепло и свет, и сам этот очаг — «своя» область, а холодный и глубокий подвал, или хлев, где стоит скот, или нежилое помещение, куда складывают на хранение зерно, — область «чужая».

Подобно пространству, разграничивается и время. Днём люди работают и общаются, днём светит солнце, днём всё ясно вид­но — значит, это «своё» время, когда человек сам себе хозяин, свобод­но распоряжается собой и тем, что его окружает. Наоборот, ночью люди спят, а их души блуждают где-то далеко-далеко, ночью просыпа­ются и выходят на охоту лесные звери, что-то шуршит и ворочается по углам, и даже в собственном дворе опасно — можно подвернуть ногу и разбить нос. Ночь — «не-своё», «чужое», опасное время.

Точно так же все качества и свойства предметов и людей делятся на «свои» и «чужие». Мужчина силён, способен и к сельско­му труду, и к охоте, и к войне, а женщина гораздо слабее, менее приспособлена к тяжёлой физической работе — и вместе с тем за­гадочнее: она может рожать новых людей. Мужчина в целом более понятен, поэтому область «своего» прежде всего принадлежит муж­чине; а ночное, чужое, таинственное связано в архаическом созна­нии с женственностью.

Т. Киттельсен. Стога в лунном свете. Ок. 1900

Пока человек здоров — он находится в «своей» сфере, а заболев, он не понимает, что с ним происходит, теряет контроль над собственным организмом, в нём что-то меняется, а что — не очень понятно. Болезнь — это неспроста: болезнь пришла «с той стороны».

Так уж сложилось, что большинство людей — правши и дей­ствовать правой рукой им удобнее, чем левой; поэтому правая сторо­на более «правильна», чем левая, а левша — человек, стоящий ближе к «чужому», чем праворукий. Вообще, любое отклонение от нормы, от привычного и понятного порядка вещей — рождение близнецов, не­объяснимо похожих друг на друга, телесные недостатки, лысина или, наоборот, чересчур густые, непослушные волосы, одиночество (ведь вместе людям проще выжить), странное поведение, противоречащее принятому в обществе, умственная неполноценность или, наоборот, редкий талант и удачливость — всё это признаки «чужого».

Из таких единичных заключений о том, что «правильно» и что «неправильно», что принадлежит к «своему» и что — к «чужому», посте­пенно сложилось представление: мир — это две противоборствующие стороны, два враждебных царства. В одном царстве — мы, люди, а в другом... В другом тоже кто-то живёт. Придумать что-то совсем не­возможное человек не в силах, вот и появляются в историях люди не лю­ди, звери не звери. И начали рассказывать о существах с «той» сторо­ны: заросших волосами до пят жителях леса, нечеловеческой красоты женщинах, олицетворённых болезнях, оживших ночных кошмарах. Гра­ницы их царства тоже определены: оно — в лесу, где петляют незнако­мые тропинки, в горах, где пугает путника эхо, в глубинах вод, где поко­ятся тела погибших моряков. С приходом ночи «другое» царство подби­рается к самым дверям. Лазутчики «с той стороны» проникают даже в дома, вползают в щели, подкрадываются к самой кровати.

Но отношения человека с потусторонним миром не огра­ничиваются только враждой. Как бы ни были опасны горы и море, они приносят человеку дичь и рыбу; как ни тёмен и ни страшен лес, без дров зимой замёрзнешь.

Хутор бонда (норвежского крестьянина), сетер, лес, горы и долины, реки, водопады, фьорды и море — всё населено потусто­ронними существами, и с каждым нужно уметь найти общий язык. Например, жителям долин, земледельцам и скотоводам, необходи­мо было «договориться» с обитателями хутора и сетера из параллельного мира, чтобы земля приносила богатый урожай, а скот был тучным и ухоженным. Рыбак, каждый день выходивший в открытое море, должен был знать и о страшных морских существах, грозив­ших гибелью, и о сказочно прекрасных островах, спасавших чело­веку жизнь во время бурь и кораблекрушений.

Жителей потустороннего мира связывают с людьми долгие и сложные отношения, и нередко люди получают от них дары или помощь в затруднительных ситуациях, заключают с ними сделки и договоры, обме­ниваются товарами или даже вступают в любовную связь, а то и в брак.

Т. Киттельсен. Скрип-треск, шелест-шорох. 1900

Люди и их таинственные соседи веками уживаются друг с другом, если соблюдают определённые законы. Но те, кто пренеб­регает ими, кому они кажутся нелепыми предрассудками, остаются совершенно одни, лицом к лицу с грозной природой и стихиями, способ­ными играть человеком, будто лёгкой щепкой.

Во все времена человеку нужно было не только знать, как можно заключить сделку с хозяином леса, но и получить ответы на самые главные вопросы: откуда же взялся мир со всеми его лесами и горами? куда девается человек после того, как умрёт? что будет, когда этот мир погибнет?

Т. Киттельсен. Водопад Рьюкан. 1908

Древние скандинавы верили, что первоначально сущест­вовала лишь бездна — Гинунгагап. Затем на севере образовался Нифльхейм, страна холода и тумана, а на юге — Муспелльсхейм, страна тепла и света. В Нифльхейме бил родник Хвергельмир, из ко­торого вытекали двенадцать подземных рек. Дальше по течению эти реки покрывались льдом. Из этого льда образовался ядовитый иней, заполнивший всю северную часть Гинунгагапа. Под воздействием тёплого воздуха из Муспелльсхейма иней стал таять и превратился в инеистого великана, которого потом прозвали Имир. Заснув, он вспотел, и под левой рукой у него выросли мужчина и женщина. А одна нога с другой зачали сына. И отсюда пошло всё его потом­ство — инеистые великаны.

Также из растаявшего инея возникла корова Аудумла, выкормившая Имира своим молоком. Сама же она лизала солёные ледяные глыбы, и в первый день из них появились волосы, на вто­рой — голова, на третий — тело Бури, предка богов. Бури произвёл на свет великана Бора, от которого родились три первых бога-аса — Один, Вили и Be. Они убили Имира, в потоках крови которо­го погибли все остальные инеистые великаны, кроме его внука Бергельмира. Он сел со своими детьми и женою в ковчег и так спасся. От него-то и пошли новые племена великанов (йотуны).

Из тела Имира асы сотворили мир: из плоти — землю, из крови — море, из костей — горы, из зубов — камни, из черепа — не­бо, из волос — деревья, из мозга — облака.

Залетевшие из Муспелльсхейма искры огня асы поместили на небесную твердь в качестве солнца, луны и звёзд. Они повелели богине Соль править колесницей солнца, а её брату Мани — колесницей луны.

Потом из земли, словно черви, выползли дверги, или кар­лики. Они были созданы до людей и жили под землёй. Слово «дверг» (древнескандинавское dvergr) обозначает маленькое подземное су­щество. Дверги были связаны как с миром людей, так и с миром бо­гов. Дверги были прекрасными мастерами и сделали для богов мно­гие известные магические предметы, среди прочего Гунгнир — копьё верховного бога Одина, Мьёлльнир — молот бога-громовержца То­ра, Скидбладнир — корабль бога плодородия Фрейра.

На морском берегу Один вместе с Вили и Be нашли два дере­ва и сделали из них людей: Один вдохнул в них жизнь и душу, Вили одарил их разумом и движением, Be же наделил их человеческим обликом, ре­чью, слухом и зрением. Так появились первый мужчина Аск и первая жен­щина Эмбла. Для них асы огородили середину земли, выстроив из ресниц Имира стены Мидгарда, йотунам отвели окраины, а для себя возвели на небе Асгард, соединив его с землёй радужным мостом Биврест.

О.О. Багге. Иггдрасиль. 1847

Весь мир же в представлении древних скандинавов был как дерево — ясень Иггдрасиль, ветви которого прости­раются над всеми мирами. На вершине его сидит орёл, в середине четыре оленя щиплют его листву, а дракон Нидхёгг и змеи грызут его корни, по стволу носит­ся белка Рататоск, чтобы передавать но­вости с вершины к корням. Иггдрасиль со­единяет верх (небо), середину (земля) и низ (подземный мир). На небе, которое по углам поддерживают четыре дверга с именами сторон света (Аустри, Вестри,

Нордри и Судри), находятся крепость бо­гов-асов Асгард и палаты Одина Вальгалла. В подземном мире — царст­во мёртвых Хель и разнообразные водные источники. В центре округлой земли располагается обиталище людей — Мидгард. На востоке нахо­дится страна великанов — Йотунхейм. Землю омывает Мировой океан, в глубинах которого пребывает чудовищный змей Йормунганд.

Представления древних скандинавов о мире и существах, населяющих его, до­шли до наших дней благодаря рукописи второй половины XIII века, получившей название «Старшая Эдда». А самое полное отражение древнескандинавская мифология получила в книге исландского учёного, поэта и политического деяте­ля Снорри Стурлусона «Младшая Эдда», написанной в 1222-1255 годах. О том, что означает слово «эдда», споры ведутся до сих пор. Одни пола­гают, что слово происходит от названия хутора Одди, где Снорри воспи­тывался. Другие не сомневаются, что «эдда» образовано от слова, кото­рое иногда употреблялось в значении «поэзия». Третьи доказывают, что «эдда» значит «прабабушка», т.е. название книги свидетельствует о том, что в ней рассказывается о старых-старых временах.

Традиция не остаётся неизменной: другими становятся представления, — соответственно, меняются и формы, в которых они передаются. И лишь немногие фольклорные персонажи сохра­няют связь с героями мифа.

Миф — священный текст, он не допускает сомнения в своей истинности. Поэтому и передаётся миф от посвященных к посвященным; не каждый достоин и способен его хранить и вос­производить. Как только миф перестают считать достоверным по­вествованием о реальных событиях, произошедших в незапамят­ные времена, напрямую влияющих на жизнь человека, он теряет своё мистическое значение. Нет, его не забывают, наоборот, слу­шателей становится всё больше. Только магическое значение ми­фа, его важность для жизни отступают на второй план — главным в рассказе становится сюжет, увлекательность самой истории. Ар­хаический миф неминуемо распадается, разделяется на более привычные нам сказку и легенду, предание.

О том, как устроена волшебная сказка, написано множе­ство интересных научных книг. Но самое главное, чем она отличает­ся от мифа, — то, что в сказку не надо верить. Если тот, кто слушает миф, убеждён, что события эти происходили в глубокой древности или произойдут в неизмеримо отдалённом будущем, то слушатель сказ­ки знает: то, о чём в ней рассказывается, не происходило на самом деле никогда, но это неважно. Следя за забавными или жутковатыми приключениями сказочного героя, человек смеётся, или печалится, или пугается: если в мифе деяния героя отражаются на судьбе всего племени, а то и всего человечества, то в сказке всё внимание сосре­доточено на захватывающей судьбе конкретного персонажа (араб­ского Аладдина, русского Ивана-Дурака, норвежского Эспена Аскелада). Древний, священный смысл в сказке глубоко упрятан — или на­оборот, стал некоторым обязательным украшением, формальным дополнением (та самая «мораль» в конце сказочной истории).

Предания (они же легенды) ближе к мифу, чем к сказке. Но, передавая идущую из глубины веков традицию, рассказывая о сверхъестественных существах и их вмешательстве в жизнь людей, они почти никогда не говорят о загробной жизни, о происхождении или гибели мира. Зато множество преданий посвящены тому, как воз­ник тот или иной древний род, повествует о славных предках и о том, как появлялись прозвища, ставшие родовыми именами. Такие преда­ния учёные называют генеалогическими. А в основе других — объяснение названии той или иной местности: как возникло озеро, или го­ра, или поселение. Это топонимические предания. Третьи же, истори­ческие, повествуют о событиях, которые вошли в историю, о знамени­тых королях, полководцах, поэтах, о войнах и эпидемиях — правда, го­ворят языком фольклора, а не хроники или учебника.

Быличка — жанр по-своему уникальный, похожий и на миф, и на сказку одновременно. Это история, повествующая о том, как чело­век совершенно случайно соприкасается с чудесным, необъяснимым. Недаром в быличках так много имён и названий — рассказчик былички обязательно пояснял, что необычайное происшествие стряслось если не с ним самим, то уж с его близким родственником или другом. Как же можно усомниться в правдивости истории, когда вот сидит сосед, гла­дит седую бороду да неторопливо ведёт речь о том, как случилось ему в молодости повстречать в горах тролля? Такие события рассказчик и его слушатели считали самой взаправдашней правдой — и в то же время в них нет нечеловеческого величия мифологии: её героями ста­новятся самые обычные люди, живущие самой обычной жизнью. Поэто­му быличка — великолепная возможность взглянуть изнутри на то, чем и как жили норвежцы в старину, на завораживающий и наивно-слож­ный мир народного творчества, в котором живущий в водопаде дух так же реален, как сам водопад, а то, что хвастаться и обманывать плохо, так же верно, как то, что таинственный скрытый народец, обитающий в подземных жилищах, наказывает за хвастовство и обман.

Рассказы о существах иного мира передавались из уст в уста, из поколе­ния в поколение. Эта традиция жива: и по сей день в норвежских дерев­нях можно услышать о том, как чей-то сосед или родственник повстречал в лесу бонда из скрытого народца.

Записывать сказки, предания и былички в Норвегии стали ещё в XVIII веке, главным образом священники. Однако только в первой половине XIX века интерес к устному народному творчеству проявился в полную силу. В 1841 году Петер Кристен Асбьёрнсен и Йорген My впервые издали «Нор­вежские народные сказки», а в 1845-1847 годах, вслед за этим сборником, Асбьёрнсен издал «Норвежские волшебные сказки и народные предания».

Т. Киттельсен. Новогодняя сказка. 1903

Одни видят в фольклоре попытку человека одушевить, олицетворить мир природы. Другие полагают, что разгадку этих преданий нужно искать в условиях жизни людей, которые их слага­ли, в их труде и отношении к этому труду. А третьи считают, что по­тусторонний мир фольклора, — на самом деле, таинственный мир нашей собственной души. Воплощая в образах волшебных су­ществ свои стремления к неведомому и неиспытанному, страх смерти и желание любви, человек пытается высказать и осмыслить в себе самом то, что неподвластно разуму.

Все эти подходы по-своему оправданны, и ты обязательно с ними познакомишься, если всерьёз заинтересуешься фольклором.

В необычной книге, которую ты, читатель, держишь в ру­ках, ты найдёшь «портреты» персонажей норвежского фольклора: гигантских троллей, опасной красавицы хюльдры, ужасной Чёрной смерти, и добродушного, похожего на нашего домового, ниссе, и ещё многих-многих других, живущих в земле и в воде, в лесу и в до­ме. И «портреты» не только словесные. Замечательный норвежский художник Теодор Северин Киттельсен, статью о котором ты прочитаешь в конце книги, поможет тебе представить, как выглядело большинство таинственных обитателей Страны троллей.

Переверни страницу и сделай первый шаг по тропинке, ведущей в загадочную страну.

Т. Киттельсен. Лесной тролль. 1906

Лес, бескрайний и дикий, оставил в нас свой след, мы стали частью этой природы. Мы любим лес таким, какой он есть, — сильным и мрачным.

Детьми смотрели мы вверх, на шумящие ветви сосен и елей. Глазами и душой следили за мощными стволами, взбирались по ним, цепляясь за их узловатые ветви-руки, туда, наверх, на самую верхушку, качающуюся от ветра, — в эту прекрасную синеву.

Садилось солнце. На поляны плотной пеленой опускалось одиночество и покой. Казалось, земля не осмеливается пере­вести дыхание, а лес застыл в безмолвном ожидании. Тогда сердце наше начинало бешено колотиться. Мы хотели ещё — мы просили, мы умоляли, мы требовали сказок! Суро­вых, диких сказок для нас, бедных детей. И лес дарил нам сказку.

Она бесшумно подкрадывалась, будто на мягких кошачьих лапах.

Все, что до этого точно окаменело, теперь начинало двигаться. Вдалеке подалась вперёд поросшая лесом гора. Удивление и страх будто бы витали над ней... Вот у неё появились глаза... она пошевелилась... и направилась прямо к нам! А мы зами­рали от восторга и ужаса, мы всей душой любили это чудо! Это же лесной тролль! В его единственном глазу были для нас страх и ужас, золото и богатство — всё то, чего жаждала наша детская душа.

Мы хотели бояться — но мы хотели и противостоять этому страху! Такие маленькие, мы мечтали подразнить тролля, догнать его и украсть его золото. Но больше всего мы хотели заполучить его светящийся глаз. Подумать только! У такого ужасного тролля — такой чудесный глаз!

Он светился и переливался, как ясный день посреди тёмной ночи. То, чего ты раньше не замечал, о чём даже и не думал, отражалось в нём и становилось прекрасным. Лесной ручей струился с серебряным журчанием, сосна расцветала крас­новатыми шишками, даже неприметный мох на скале, ка­залось, сверкал, как гора драгоценных камней, и хотелось упасть и прижаться к нему, как к материнской груди. — Мы любим тебя, глухой, тёмный лес, таким, какой ты есть, — сильным и мрачным. Ты наша любимая книжка с картинками: вот белка грызёт шишку, синица выгляды­вает из сосновых веток, медведь ревёт в рощице. И лес­ной тролль — идёт, тяжело ступая и держа голову высоко над верхушками деревьев: «Бу, бу!»

Т. Киттельсен

Тролль с Бейсфьорда (фотография)

Не многим довелось повстречаться с троллем, но рассказы о тех, кто видел его, передавались из уст в уста, из поколения в поколе­ние и дошли до нас в преданиях и быличках, балладах и сказках. Уви­деть тролля можно в глухом лесу или высоко в горах — там он полно­правный хозяин. Да и сам тролль с виду похож на гору или гигантский валун, поросший мхом и вереском, а иногда и деревьями. Поражают прежде всего исполинские размеры тролля. Ведь ещё бог-громовержец Тор, один из асов, однажды заночевал со своими спутниками в рукавице Скрюмира, приняв её за дом, а храп великана — за землетрясение. В топонимических пре­даниях рассказывается, как виновника­ми происхождения многих гор, расще­лин и озёр стали именно тролли, что неудивительно, ведь предки норвеж­ских троллей — великаны-йотуны стоя­ли у истоков образования мира.

По-разному именуют норвежцы своих горных великанов. Древнескан­динавское название «йотун» в поздней фольклорной традиции сохра­нилось как «ютул». Из глубины времён пришло и слово «рисе». В пре­даниях и быличках, как правило, встречаются все три имени — тролль, йотун (ютул) и рисе, в то время как в сказках великанов называют трол­лями.

Тем не менее слово «тролль» стало общим обозначением горного вели­кана, а иногда и обозначением всей нечисти. Любопытно, что норвеж­ское слово со значением «волшебство, колдовство» — тролльскап (troll-skap) — тоже имеет корень «тролль».

В Хедмарке есть одно глубокое, но не слишком широкое озеро — Вангсмьёса. В одной из быличек тролля по имени Рисе Длинноногий спросили, сможет ли он перейти это озеро. «Я смогу это сделать, даже штаны не замочив!» — ответил тот. Но когда он ступил в воду, она достала ему почти до подмышек. Тогда он решил подняться повыше, чтобы высушиться. Одной ногой он встал на го­ру на западной стороне озера, а другой — на гору на восточной его стороне...

Сила тролля под стать его размерам: он может запросто поднять большую скалу или многовековое дерево. А если уж трол­ли повздорят между собой, то земля дрожит от такой перепалки!

<...> Из тумана раздаётся вопль, такой громкий, что камни осыпаются с гор: «Я хозяин в Йотунхейме!» И очертания двух ютулов, схватившихся в яростной бит­ве, видны над остроконечными вершинами. Дрожит го­ра, грохочет лавина. Смотри, кровь плещется, словно горное озеро, тёмное и глубокое!

Во всю ширь открываются небесные шлюзы. Хлещет по­токами дождь, грохочет гром, словно небесные тела сталкиваются друг с другом, раз за разом с треском сверкают молнии: это Тор кидает свой молот в Йотунхейм! Прячьтесь, прячьтесь! Смотри, олени кидаются врассыпную, только камни летят из-под копыт: «Клип-клап, клип-клап — прячьтесь!»

Становится темно, как в могиле. В горе ворчат сердитые великаны. Огромный молот Тора загнал их туда, заста­вил спрятаться.

Мягко и тихо падает дождь. По каменистой пустыне да­леко разносятся из расщелин и трещин звонкие голоса и рассказывают об ужасном происшествии. И в звеня­щей темноте сливаются они в монотонную песню — ше­лест жёлтой листвы, падающей с дерева жизни. Но далеко-далеко за горами всё ещё слышится глухое ворчание: «Я хозяин в Йотунхейме. Я хочу быть один. Не смейте нарушать мой покой — покой смерти!»

Т. Киттельсен

Великаны могут разрушить любую гору и прорубить зем­лю на много метров в глубину. После некоторых таких битв, по пре­данию, в горах появлялись глубокие расщелины, которые люди на­зывали ютулхог — «след от топора ютула».

Т. Киттельсен. Битва ютулов. 1888

Одно из самых известных таких мест — расщелина между долинами Гломдал и Рендал. Говорят, что это последствие вражды между ютулом из Гломдала и ютулом из Рендала.

След от удара ютула в Рондских горах (фотография)

Рендалский ютул, который жил на горе Сёленфьелль, завидовал своему соседу, гломдалскому ютулу с горы Тронфьелль, потому что по его владениям протекала широкая и глубокая река Гломма, а такой у рендалца и в помине не было. И вот однажды он решил прорубить гору Сёленфьелль, разделявшую долины, чтобы Гломма изменила свой ход и потекла по Рендалу. Он взял свой огромный каменный топор и рубанул по горе, но получилось недостаточно сильно, да и пришёлся удар совсем не ту­да, куда надо. Теперь люди называют это место Вешлехог («малень­кая расщелина»). Ютул разозлился из-за своей неудачи и во вто­рой раз ударил со всей силы. На этот раз появилась очень большая впадина. Но шум и грохот разбудили спящего гломдалского ютула, и он спросил, в чём дело. «Да вот, хочу прорубить проток для своих мельниц», — ответил рендалский ютул и замахнулся для последнего удара. Но тогда гломдалец окончательно проснулся и поднялся на ноги. Он ужасно разозлился, когда увидел, что происходит, и, под­няв гигантский валун, запустил им в соседа. Валун попал рендалцу прямо в голову, и он упал замертво. На том месте до сих пор мож­но увидеть его могилу. Чуть-чуть не хватило ютулу, чтобы прорубить новое русло для Гломмы и направить её в Рендал. Однако благода­ря ему образовалась глубокая и длинная расщелина — ютулхог.

Тёмными ночами обходят тролли свои лесные и горные вла­дения. А в некоторых сказках говорится о том, что тролль живёт вовсе не в лесу и не в горах, а в волшебном замке Сория-Мория или же «к востоку от солнца, к западу от луны». Некоторые же люди утвер­ждают, что настоящего тролля можно повстречать только в Доврских горах. Ведь не случайно выбирает знаменитый норвежский писатель Генрик Ибсен для своего Доврского деда такое прозвище. Доврские горы всегда были пустынными и дикими. В сознании людей они были символом всего самого страшного и опасного, что может быть связа­но с горами. К тому же, по преданию, ещё норвежский конунг Харальд Прекрасноволосый, объединивший Норвегию в единое государство в IX веке, прожил у йотуна Довре пять лет. Так великан отблагодарил конунга за то, что Харальд освободил его из плена. Там Харальд мно­гому научился, а потом мудрый йотун помог ему стать королём.

Древние мифы рассказывают, что предки троллей, йотуны, жили в стране великанов — Йотунхейме. Эта страна распола­галась на востоке или на севере, где-то на краю земли, в дикой и скалистой местности. Места обитания великанов были суровыми и неприглядными, а их самих окружали разные чудовища.

Существа, родственные троллям и йотунам, встречаются и в верованиях других народов.

В индуизме существует несколько демонических великанов — дайтий, сыновей младшей богини земли Дити, мечтавших захватить власть над ми­ром. Наиболее интересны два из них — Хираниакша и Хираниакашипа.

Первый гигант назло богам утопил всю сушу в море. Увидев это, бог Вишну принял форму белого кабана (Шри Вараха), нырнул в воду и поднял на своих плечах землю. Он и убил Хираниакшу — причём их битва длилась тысячу лет. Разгневанный брат великана — Хираниакашипа — захотел отомстить богу. Он упросил Брахму даровать ему неуязвимость на определённых ус­ловиях: Хираниакашипа не должен был умереть ни на земле, ни в возду­хе, ни от огня, ни от воды, ни днём, ни ночью, ни снаружи, ни внутри дома, ни от руки человека, бога или от животного, ни от одушевлённого или неодушевлённого объекта. Но смерть всё-таки настигла его. Во время одного из религиозных диспутов с сыном великан спросил у него, правда ли, что Вишну присутствует везде — даже в этой каменной колонне? Сын от­ветил утвердительно, и тогда Хираниакашипа разбил колонну, чтобы по­казать его неправоту. Но из колонны вышел Нарашимха — существо с го­ловой льва: аватар (воплощение бога Вишну).

Он растерзал гиганта — ведь аватар не был ни человеком, ни богом, ни животным (а чем-то средним), смерть наступила от когтей (ни одушевлённый, ни неодушевлённый объект), вечером (ни днём, ни ночью), на пороге дома(ни внутри, ни снаружи), к тому же Хираниакашипа стоял на коленях (ни на земле, ни в воздухе).

Джентилаки (от латинского gentilis — «благородные») — гиганты из мифологии народа басков, живущего в Испании и Франции. Джентилаки были так велики, что вброд переходили море и со скуки перекидывались мас­сивными скалами. У басков есть старинная игра с мячом — пелота. Её иногда связывают с «каменной» забавой джентилаков. Великаны были очень умны: они открыли выплавку металла, изобрели хозяйст­венные инструменты, научились выращивать злаки. Они исчезли (возможно, ушли под землю или бросились со скалы), когда в небе появилось светящееся облако, по другой версии — звезда, предвещавшая рождение Христа. На территории земель басков имеется несколько неолитических соору­жений, пещер и холмов, которые якобы созданы джентилаками. До наших дней «дожил» лишь один из этих великанов — добряк Олентзеро, раздаю­щий детям подарки под Рождество.

Японские демоны они имеют огромный рост, человекоподобный облик, звериные черты внешности — клыки и рога, а также некоторые странности типа лишних глаз или пальцев. Цвет их кожи может быть любым — например, красным (ака-óни) или синим (ао-óни). Они любят носить одежду из тигровых шкур и сражаются железными дубинами. Первоначально они считались добрыми духами, охраняющими людей от сил тьмы. Позже они превратились в отъявленных злодеев, стражей ада. Впрочем, изображение они до сих пор изредка применяется для отпуги­вания злых сил. Например, на крышах японских домов можно встретить головы они, выполняющие те же охранные функции, что и европейские статуи горгулий.

В греческой мифологии говорится о том, что на заре времён нашу плане­ту населяли гиганты. Кронос (в римской мифологии Сатурн) — древней­ший из них, сын Урана (Неба) и Геи (Земли), брат великанов гекатонхейров и одноглазых циклопов. Первые из них были чудовищно сильны, име­ли пятьдесят голов и сто рук, а вторые смотрели на мир всего одним гла­зом, зато были умны, упрямы и начисто лишены эмоций. Уран настолько боялся своих могучих детей, что заточил гекатонхейров и циклопов в подземное царство Тартар.

Впоследствии циклопы создали множество великих артефактов: лук Ар­темиды, шлем Аида (подземный бог передал его Персею, чтобы тот мог убить Горгону Медузу). Они работали помощниками бога-кузнеца Гефеста, а также по легенде построили огромные крепости в Тиринфе и Микенах.

Греки считали, что шум, исходящий из недр вулканов, — это звуки работы циклопов.

Ирландский эпос упоминает о фомори — племени гигантов, населявших Ирландию в древние времена. О них известно немного — считалось, что фомори были чем-то вроде богов (возможно, аналогом титанов). Соглас­но ирландскому источнику XI века «Lebor nа huidre» («Книга серой коро­вы»), у фомори было тело человека и голова козла. Некоторые из них имели один глаз, одну руку и одну ногу, другие, напротив, были весьма красивы.

Фомори сильно зависели от воды (возможно, даже жили под водой) и пи­тались рыбой. Об этом говорит происхождение их названия — скорее всего, от староирландского «fo muire», то есть «под водой». Они часто упоминаются в связи со «стеклянными башнями в западном океане» — ви­димо, айсбергами.

Следом за фомори в Ирландию пришли фирболги (Fir Bolg — «люди с мешками») — гиганты, получившие своё название оттого, что некоторые из них были якобы порабощены греками, которые заставляли этих силачей таскать землю с низин на холмы в огромных кожаных мешках.

Образ тролля получил развитие в мировой литературе, прежде всего в жанре фэнтези.

У Дж. Р. Р. Толкина в «Хоббите» и «Властелине колец» слово «тролль» использовалось, чтобы перевести эльфийское «торог». Сначала тролли были мрачными, неуклюжими и тупыми созданиями, язык которых не отличался от языка животных. Но Саурон использовал их, обучив той малости, которую они способны были понять, с помощью чар развив их способность мыслить. Поэтому тролли переняли язык от орков, а в западных землях Каменные тролли говорили на сильно упрощённом Всеобщем языке и обращались в камень от солнечного света.

Но затем появились тролли, не виданные ранее. На тёмном наречии Мордора они назывались олог-хай. Никто не сомневался, что это созда­ние Саурона, но что послужило материалом — не известно. В отличие от древнего племени троллей, они (олог-хай) могли спокойно выносить солнце, так как жива была воля, их направлявшая.

Про вооружение троллей известно совсем немного. Их твёрдая чешуя обеспечивала им хорошую защиту, поэтому они не носили никаких доспехов. Из оружия троллей Толкином упомянуты большие круглые щиты итяжёлые молоты.

А вот как описывается тролль в книге Дж. Роулинг «Гарри Поттер и фило­софский камень»:

Это было нечто ужасное примерно четырёх метров ростом, с тусклой гранитно-серой кожей, бугристым телом, напоминающим валун, и кро­шечной лысой головой, больше похожей на кокосовый орех. У тролля бы­ли короткие ноги толщиной с дерево и плоские мозолистые ступни. Руки у него были намного длиннее ног, и потому гигантская дубина, которую тролль держал в руке, волочилась за ним по полу, а исходивший от него запах мог сразить получше любой дубины».

Тролль у Роулинг также не отличается умом, поэтому героям удаётся пе­рехитрить и победить его.

Великаны враждовали с богами и людьми и отличались свирепым и жестоким, упрямым и гневливым нравом. Йотуны стре­мились похитить богинь, а асы — добыть чудодейственные вещи, — зачастую те, что великаны до этого похитили у них: молот Тора или молодильные яблоки богини Идунн. Великаны нередко вторгались в Асгард, жилище богов, преследуя асов на конях или в облике птиц, асы же отправлялись в страну великанов, причём по пути им необходимо было пройти какое-нибудь испытание, продемонстри­ровав свою силу или хитрость.

С одной стороны, йотуны — хранители древних знаний, унаследованных ими от инеистых великанов. Считалось, что вели­каны намного старше богов. Сам Один — верховный ас — отправ­ляется к Вафтрудниру, мудрейшему из йотунов, чтобы узнать о со­творении мира. А с головой великана Мимира Один советуется и из его источника у корней ясеня Иггдрасиль черпает мудрость.

С другой стороны, йотуны нередко проявляют глупость, впоследствии ставшую отличительной чертой их потомков — ска­зочных троллей. Великанов бывает легко обмануть и обхитрить.

Самый известный мифологический персонаж, боровший­ся с йотунами, — бог Тор. Со своим знаменитым молотом Мьёлльниром Тор постоянно участвовал в жестоких сражениях. Его можно считать прототипом всех героев, которые борются с тролля­ми и побеждают их благодаря своему мужеству и хитрости. Велика­ны всё время пытаются похитить волшебный молот Тора Мьелльнир (или же сделать так, чтобы Тор прибыл в их страну без него), но все их попытки заканчиваются неудачно.

Например, в «Старшей Эдде» рассказывается о том, как однажды йотун Трюм украл у Тора его волшебный молот и потребовал в обмен на него невесту — прекрасную богиню Фрейю. Но хитрый Локи научил Тора, как обмануть Трюма: бог, наряженный в одежды Фрейи, сам отправился в Йотунхейм. Ве­ликан был поражён невероятным аппетитом невесты на свадеб­ном пиру: Тор съел быка, восемь лососей и выпил три бочки мёда. Однако хитроумному Локи, переодевшемуся служанкой, удалось убедить Трюма в том, что, пока Фрейа ждала свадьбы, она так тосковала по своему жениху, что и есть не могла. Ниче­го не подозревающий великан принёс молот и отдал его «невесте», а как только Тор получил оружие обратно, он убил Трюма и благополучно вернулся в Асгард.

Несмотря на яростную вражду между богами и великана­ми, в мифологии есть упоминания и о том, как йотуны и асы влюб­лялись друг в друга. Даже Тор, знаменитый убийца йотунов, однаж­ды влюбился в великаншу Ярнсаксу, и у них родился сын Магне. Отец Тора, Один, вряд ли мог бы упрекнуть сына в этом, ведь у не­го у самого был сын от великанши Грид.

В поздней фольклорной традиции великанш называют гюграми. Впервые это название появляется в средневековых балладах. Обычно гюгра ужасна на вид. Нос её длинный, крючковатый и весь покрыт бородавками, седые волосы тор­чат пучками во все стороны, а над такой же седой бородкой виднеются чёрные острые зубы. Но есть и прелестные юные гюгры, которые так красивы и очаро­вательны, что в них влюбляются не только тролли, но и люди. Впрочем, гюгры больше общаются с себе подобными — гюграми, ютулами и троллями. Гюгра — очень хорошая хозяйка, она часто принимает гостей, да и сама любит ходить в гости, правда, на пути с ней нередко слу­чаются разные неприятности: то колокола зазвонят, то сани от быстрой езды загорятся на полпути, а то путешествие затянется, и на восходе под яркими лучами солнца гюгра окаменеет.

Так, один из походов в гости мог обернуться для гюгры свадьбой, а закон­чился гибелью.

Пришла однажды гюгра из Леки, что в северном Трёнделаге, в гости к одно­му богатому ютулу, который жил в Сулитьельме. Был чудесный солнечный день, и гюгра вместе с семью дочерьми ютула отправилась купаться. Добрав­шись до фьорда, они скинули с себя все одежды, уверенные, что их никто не видит, и окунулись в тёплую воду. Но на другом берегу сидел ютул Вогакаллен и наблюдал за ними. Ничего прекраснее обнажённой лекской девицы он не видел за свою тысячелетнюю жизнь! Атак как великан был холост, он решил, чтоему во что бы то ни стало нужно заполучить юную гюгру себе в жёны. Тут же оседлал он самого быстрого коня, взял лук и стрелы и поскакал прямо по фьорду. Но гюгры сразу его заметили и заторопились на берег. Там они быстро накинули свои одежды и пустились бежать. Скорее, на юг, к Хельгеланду!

Т. Киттельсен. Семь сестер. 1888-1890

Когда семь сестёр добежали до острова Алстайнсэйа («Острова всех камней»), они так устали, что упали в изнеможении на землю. Но лекская гюгра знала: за ней, ни за кем иным, гонится старый йотун, и это придало ей сил. Вогакаллен хлестал коня, и тот несся так быстро, что с всадника чуть не срывало плащ. Йотун знал, что если гюгра добежит до Трёнделага, то ему не видать её как своих ушей, потому что там у него нет власти. Отчаяв­шись, он достал стрелу, натянул тетиву и выстрелил в беглянку. А в это время йотун Брённэйконген увидел, как двое влетели в его королев­ство на бешеной скорости. Он был хорошо знаком с лекской девицей и не хотел, чтобы она пострадала из-за старика Вогакаллена. Поэтому он бы­стро снял шляпу и швырнул её наперерез стреле. Стрела пронзила шляпу насквозь, изменила направление и упала в море к югу от Торгфьорда. Гюгра всё бежала и бежала, пока не достигла спасительного Трёндела­га. А йотун уже доскакал до Полярного круга. Но тут взошло солнце — и гюгра вместе с йотуном тотчас же превратились в камень. Так и стоят они, окаменевшие, до сих пор.

Лекская девица стоит на острове Лека, и её платье развевается на ветру. А шляпа, брошенная йотуном Брённэйконгеном, лежит у Брённэйсунда. Она тоже окаменела и превратилась в скалистую гору. В ней есть большая пеще­ра, которая проходит её насквозь, — это след от стрелы. Пещера эта 160 мет­ров в длину, 12-15 в ширину и от 25 до 75 в высоту. А сама стрела лежит в Торгфьорде. Но мы забыли про семерых сестёр — они так и стоят на острове Алстайной.

Когда в Норвегии стала распространяться новая вера — христианство, у великанов появились и новые враги. А самым глав­ным врагом йотунов стал креститель Норвегии король Улав Святой (995-1030). Он, подобно Тору, боролся с йотунами как только мог. Легенды рассказывают о том, что Улав обладал магическими спо­собностями. Он мог управлять горными массивами и скалами. Умел Улав и обращать троллей в камень.

Войско Улава состояло из солдат, одетых в кольчуги и шлемы. Но с нечистью они боролись не только мечами, но и с по­мощью христианских символов. В их снаряжение обязательно вхо­дил крест — он защищал от злых сил и к тому же показывал людям, что христианские воины сражаются за веру.

Т. Киттельсен. Тролль, моющий своего детеныша. 1905

Но тролли не собирались сдаваться так просто! Веками противостояли они грозному Тору, и христианская религия не мог­ла их сокрушить. Хотя большинство преданий во славу Улава повествуют о его победах над троллями, есть и такие, в которых пе­ревес оказывается не на его стороне. Например, когда Улав плыл на своих кораблях по Салтенфьорду, поднялся сильный шторм, ко­торый длился три года, так что Улаву пришлось повернуть обрат­но. Это тролли устроили шторм, чтобы не позволить Улаву кре­стить Салтен.

Впоследствии в преданиях попытки великанов одолеть христиан свелись к борьбе с церквями. Когда по соседству начина­лось строительство церкви, горному исполину это было не по душе. Тролли были не очень изобретательны и чаще всего в порыве яро­сти бросали в церковь каменные глыбы или горные вершины. На са­мом деле, ни одно из преданий, повествующих об этом, не заканчи­вается тем, что церковь действительно была разрушена. Церкви были под защитой Бога и святых, поэтому камни никогда и не попа­дали в цель, а падали рядом.

Существует предание о рисе с горы Утстира, большом и могучем. Этот рисе считал себя владельцем земель во­круг Утстиры и острова Кармэй, и, когда люди начали строить на острове церковь, он хоть и не понял, что они делали, но подумал, что в его владениях затевается что-то нехорошее. Люди хотят ли­шить его власти! А то и жизни! Ну, об этом они пожалеют! Так ска­зал про себя рисе и приступил к обдумыванию коварного плана. Как же ему прекратить это безобразие? Он думал-думал, очень долго, даже забыл о еде и питье, а тем временем строительство продолжалось и церковь росла на глазах. Когда рисе наконец об­наружил, что церковь уже превратилась в здание порядочных раз­меров, он решил, что хватит думать, а пора действовать. Он позвал своего старшего сына и сказал: «Найди-ка камень побольше, при­целься хорошенько и положи конец людским выходкам! Покажи, ка­кой ты у меня молодец!» Маленький рисе обрадовался, что сможет показать, какой он стал взрослый и сильный. Он бросил камень изо всех сил, но не попал в церковь. Камень упал к западу от мыса Вис-нес, да так и лежит там до сих пор, и называют его Саупстейн («Сы­вороточный камень»). Взрослый рисе очень рассердился, поднял первый попавшийся валун и бросил его так сильно, как только мог... Но рисе был настолько силён, что камень перелетел через Кармэй и упал на восточной его стороне. Там его можно увидеть и сегодня. Он называется Смёрстейн («Масляный камень»). С тех пор рисе церковь не трогали. Они поняли, что против неё у них нет никакого оружия.

Не выносит звона церковных колоколов и гюгра. Как заслышит его или увидит, что люди строят новую церковь, хватает огромный камень или ва­лун и бросает им в церковь. Правда, камень никогда не долетает до цели и падает неподалёку. Поэтому в Норвегии около многих церквей можно увидеть большие древние валуны, точно скатившиеся с гор. Иногда вме­сто камня гюгра стреляет по церкви из своего гигантского лука, а в неко­торых преданиях рассказывается, как она приходит в такое бешенство от ненавистного перезвона, что от­рывает свою собственную ногу и бросает её! Нога, упавшая в пруд, гниёт в нём, и из-за неё вода приобретает странный запах... Случается и такое, что колокола звонят на двух церквях одновре­менно, и тогда гюгра никак не мо­жет решить, в какую же из них за­пустить камнем, и так и стоит до рассвета. При первых лучах она обращается в камень. А одна гюгра, по прозванию Мулакьеринга (Сердитая старуха), окаменела, когда пыталась поме­шать людям проехать мимо своей горы в церковь.

Но бывает и так, что тролль соглашается помочь людям построить церковь. Правда, не просто так. Если люди не угадают его имя до конца строительства, то тролль грозится забрать солн­це и луну с неба или отнять у человека жизнь. Но всё-таки в таких историях людей всегда спасает простодушие тролля. Он случай­но раскрывает свой секрет, когда строительство уже подходит к концу, например, напевая песенку о себе. Это напоминает сюжет из «Эдды» о строительстве дворца Одина одним великаном на том же условии — асы должны угадать его имя до конца строи­тельства, иначе он заберёт солнце, луну и прекрасную богиню Фрейю.

Тролли иногда появляются среди людей в человеческом обличье. Человек при встрече с троллем не сразу может догадать­ся, с кем имеет дело, но, заподозрив неладное, ни в коем случае не должен жать незнакомцу руку.

Жил-был мальчик по имени Дове. Однажды его отправили пасти лошадей где-то около Бакке что в долине Риведал. На обратном пути он встретил мужчину. Он никак не мог его разгля­деть, потому что было раннее утро и ещё не до конца рассвело. Ко­гда незнакомец заговорил с ним, мальчик спросил у него, кто он та­кой и откуда. Тот ответил, что он из Бакке, а зовут его Дове. Маль­чик очень удивился и даже растерялся, когда услышал такой ответ. А незнакомец подал ему руку, чтобы поздороваться. Но Дове испу­гался и вместо руки протянул ему подкову. Незнакомец пожал её и тут же исчез. Когда мальчик взглянул на подкову, она была совсем расплющена. То-то обрадовался мальчик своей находчивости.

Только благодаря ей он смог вернуться домой целым и невредимым.

В сказках тролли не покидают своих владений и очень не любят случайных гостей. Когда герой встречает тролля в лесной ча­ще, ему остаётся надеяться только на свою смекалку, ведь тролли не выносят человеческого духа.

Самого известного героя таких сказок зовут Эспен Аскелад, что означает Эспен Замарашка. Однажды, когда он отправился в лес рубить дрова, откуда ни возьмись появился страшный тролль и пригро­зил убить паренька, если тот не уберётся подобру-поздорову из его леса. Но Аскелад не растерялся: он достал из котомки кусочек сыра, сжал его изо всех сил и сказал троллю: «Если будешь мне мешать, то я раздавлю тебя, как этот камень!» Увидев, как парень силён, глупый тролль перепугался до смерти и сам стал помогать ему рубить лес. Ко­гда они нарубили достаточно дров, тролль пригласил Аскелада к себе в гости на ужин. Там они наварили каши, и Аскелад предложил трол­лю поспорить, кто из них больше съест. Тролль сразу согласился, пото­му что был уверен, что в поедании каши ему нет равных. А хитрый Аскелад положил себе на колени мешок и, когда сам наелся до отва­ла, стал скидывать кашу в мешок. А когда и тот наполнился, разрезал его ножом посередине. Тем временем и тролль слопал столько, что не мог больше проглотить и ложки. Тогда Аскелад сказал: «А ты сделай, как я, разрежь себе живот! Тогда сможешь съесть вдвое больше!» До­верчивый тролль так и сделал. И тут же умер. А Аскелад забрал его со­кровища и отправился домой.

Сказочные тролли необычайно бережливы. За свою много­вековую жизнь они накапливают горы золота и драгоценных камней. Иногда эти несметные богатства достаются человеку случайно, как в истории с Эспеном Аскеладом. Но встречаются и такие смельчаки, которые специально отправляются к троллю, чтобы завладеть сокро­вищами. В одной сказке мальчик идёт в услужение к богатому троллю, обманывает его, уводит домой его стада и забирает драгоценности. А в другой — тролль владеет диковинными предметами: серебряными уточками, чудесным покрывалом и золотой арфой, которая дарит всем радость, и эти чудесные вещи герой крадёт по приказу короля. Как и во всех других сказках, тролль предстаёт здесь глупым и довер­чивым, его очень легко одурачить и обвести вокруг пальца.

Но не всегда человек сам приходит в жилище трол­ля. Красивые молодые девушки оказываются его пленницами. Этот мотив часто встречался ещё в Средние века в народных песнях — балладах.

Т. Киттельсен. Ой-ой-ой, теперь в жмурках водит тролль. 1906

Так, в одной из баллад рассказывается, что давным-давно в Норвегии жил король и была у него красавица дочь. Король долго жил вдовцом, но однажды в горах он встретил прекрасную женщину. Влюбившись без памяти, он женился на ней, не подозревая, что его новая жена — самый настоящий тролль:

Чествует король невесту,

Забирает в замок свой

И не знает, сколько горя

Дочери привёз родной.

Новая королева оказалась злой и коварной. Она сразу же захотела выдать падчерицу за своего брата. А когда прекрас­ная девушка отказалась, пригрозила, что заколдует её:

«Брата моего отвергла!

Этого я не стерплю!

Мёртвым деревом ты станешь

На пустынном берегу.

Мёртвым деревом ты будешь

На пустынном берегу,

И в ветвях твоих сухих

Ветер не найдёт листву».

Но за себя принцесса не испугалась. Тогда королева за­колдовала её возлюбленного Юрда:

«Будет он конём,

Серым скакуном,

До тех пор пока стоит

Курган на поле том».

Младая королевна

Недолго горевала,

Сожгла святые камни —

лишь пламя заиграло.

Ты наверняка удивился, о каких камнях идёт речь и как их можно сжечь? Но ведь королева была троллем, а тролли на дух не переносят всего, что связано с христианством. Поэтому королева назвала церковь — грудой камней, а церковный двор — лугом. Принцесса, чтобы расколдовать любимого, сожгла церковь. А по­том притворилась, что согласна выйти замуж за тролля (ютула), что­бы злая королева оставила в покое Юрда:

«Я такая молодая,

Не хочу я умирать!

Лучше буду в Юскехейе

Свадьбу с троллем пировать».

<…>

В гору маленькие тролли

Деву увели толпой.

А её отец счастливый

Возвращается домой.

А её отец счастливый

У дверей своих стоит:

«Что же дочка дорогая

Меня встретить не спешит?»

Королева сказала мужу, что дочь его утонула в море. А между тем в горах тролли отмечали свадьбу:

Двое суток пировали

В Юскехейе под землёй,

Но ни слова не слыхали

От невесты молодой.

Каждый знает, что, если попадёшь в гору к троллям, нель­зя ни есть, ни пить, ни разговаривать, иначе не вызволят тебя отту­да и не увидишь ты больше белого света. Но молчание невесты обидело жениха. Чтобы поразить её и разговорить, ютул распла­вил гору золота и выпил за здоровье невесты. Тогда храбрая де­вушка решила обмануть глупых троллей. Она заговорила с жени­хом и попросила его:

«Выстройте покои мне,

Как в родном краю:

Стены ставят из соломы,

Крышу из былинок вьют».

Кто-то ветки рубит,

Кто-то крышу вьёт —

Быстро для невесты

Новый дом встаёт.

Умная девушка напоила всех троллей мёдом и пивом: пер­вым заснул её жених, а за ним и остальные. Тогда она подожгла дом и со своим слугой побежала к берегу моря. Благополучно добралась прекрасная принцесса до дома, кинулась в объятья своего счастливо­го отца и рассказала ему о злых кознях королевы. Убил тогда король жену-колдунью, и стали они жить с дочерью счастливо, как прежде.

Баллады создавались для прославления королей и ге­роев, а тролли в них предстают как враги, причём хитрые, под­лые и коварные. В балладе об Осмунде Фрегдейева тролль по­хитил королевскую дочь, а герой отправился её спасать. На пу­ти ему пришлось преодолеть множество препятствий, и в конце, сразившись с троллем и победив его, Осмунд привёз девушку отцу.

Похожие истории встречаются и в сказках, причём тролль может украсть несколько девушек. В одной из сказок семиголовый тролль похитил семерых сестёр и спрятал их в своём зам­ке — каждую в отдельной комнате. Но отважный юноша хитростью пробрался в гору, где тролль их спрятал, и спас девушек, а потом женился на одной из них.

У норвежского тролля может быть не только семь голов, но и три, пять, шесть, девять или больше. Всякий раз, когда мы сталкиваемся с несколькими головами или другими «умноженными» частями тела, будь то у змей или у великанов, эта зловещая неправильность выдаёт их связь с первобытным хаосом, стремящимся разрушить мир. Неда­ром у древнегреческого Тифона было сто драконьих голов, а тело до пояса человеческое, ведь он был сыном Геи-Земли и Тартара, Вели­кого Ничто.

Знакомы многоголовые великаны и нашим ближайшим соседям: осети­нам, абазинам, адыгам, абхазам, чеченцам и ингушам, у которых бытуют древние рассказы о богатырях-нартах. Противостоят нартам великаны-ваюги. Бывают ваюги одноглазые, бывают с разноцветной бородой, а бывают семиголовые. Но одна ли у ваюга голова, семь ли, всё равно он туп и неуклюж, и потому всегда проигрывает нартам. А на далёком Вос­токе, у монголов, рассказывают о гигантских многоголовых демонах — мангусах или мангасах. Есть Атгар Жёлтый мангас о пятнадцати головах, есть Хотгор Чёрный мангас о двадцати пяти головах. Некоторые из них те­лом похожи на людей, а некоторые — на змей, но все они огромные — пасть от земли до неба, чтобы глотать целые стада животных и толпы лю­дей. А в Китае дунгане рассказывают о великане Мынгузцы. У него семь голов, и одна из них — лошадиная. Когда дочери императора исполнилось семнадцать лет, Мынгузцы стал приходить к ней по ночам и сосать её кровь. На счастье, отыскался богатырь Понжыр, который сумел победить великана. Тремя стрелами пробил он лошадиную голову, ещё четырь­мя — две соседние, остальные мечом снёс. Женитьба на принцессе стала ему наградой.

Рассказы о том, как тролли похищали людей, бытовали и в народных преданиях. Пленением в горе часто объясняли пове­дение людей, которое не могли понять. Если кто-то вдруг резко ме­нялся, становился замкнутым, необщительным и вёл себя стран­но — значит, этот человек, скорее всего, побывал в горном жили­ще тролля.

Когда тролль влюблялся в молодую и красивую девушку и сватался к ней, то чаще всего получал отказ. Тогда обиженный тролль похищал свою избранницу и уносил к себе в гору.

В Согндале году в 1790-м жил тролль, который по уши влюбился в прелестную девушку — работницу на сетере. Но сколько он за ней ни ходил — всё без толку. И вот однажды он решил её украсть, и, как она ни кричала и ни вырывалась, ничего не помогло: тролль обхватил её своей громадной ручищей и ута­щил в горы. Там, в своём жилище, он посадил её в один конец комнаты, а сам уселся в другом конце, чтобы полюбоваться на свою добычу.

А в это время возлюбленный девушки пришёл на сетер её проведать. Был субботний вечер, и он хотел остаться там до следующего утра, но нигде не мог найти любимую. Тогда он понял, что случилось, и поспешил в горы, туда, где жил горный тролль. Па­рень был не из трусливых, так что он спокойно ждал, пока тролль выйдет из своего жилища. А он был уверен, что рано или поздно это случится.

В полночь он услышал странный шум, доносящийся из горы, и вот раскрылась каменная дверь, и появился тролль, неся в руке ог­ромное ведро. Когда тролль выходил, парень незаметно проскользнул в его жилище. Там он встретился со своей возлюбленной, и они притаились за дверью в ожидании хозяина. Через какое-то время тролль вер­нулся, но он не заметил спрятавшихся за дверью парня и девушку.

Они тихонько выбрались и что было сил побежали к вер­шине горы. Едва добрались, как услышали крики тролля, который очень разозлился из-за того, что у него украли девушку, и пустился за ними в погоню. Но он, конечно, не мог догадаться, что беглецы спрячутся на вершине его собственной горы! Там парень с девуш­кой переждали долгую и полную волнений ночь, а наутро, когда взошло солнце, отправились домой.

Существовало несколько способов защититься от трол­лей. Тролли не выносят крестов, звука церковных колоколов и все­го остального, что связано с христианской религией. В быличках и сказках часто упоминается о том, что люди спасались с помощью серебряного креста — благородный металл лучше всего помогал в защите от тролля. Если люди хотели освободить того, кто находил­ся в горе в плену у тролля, то они спускались в деревню и начинали звонить в колокола. Это чаще всего действовало, и тролль отдавал пленника. А если церковь была далеко от злополучной горы, то ко­локол приносили прямо к горе и звонили там.

Иногда пленники освобождались сами, если им удава­лось воспользоваться для защиты серебряным крестом или молит­венником. Но не всегда удавалось вызволить пленника из горы. Если в сказках и балладах конец, как правило, счастливый — де­вушка спасена и молодой человек женится на ней или, по крайней мере, становится героем и богачом, то некоторые былички конча­ются трагически, — например, как предание о невесте Хельге, ко­торую похитили в день её свадьбы:

Недалеко от хутора Хаугеруд в Хеддале есть гора, которая называется Хельгенотра — в честь молодой невесты Хельги, которую тролль утащил в горы прямо во время свадьбы. Хельга была родом из Бё, что в Телемарке, а жених жил в Хеддале, где и должно было совершиться венчание. Когда по пути к церкви свадебная процессия проходила мимо горы, невеста внезапно пропала. Все очень испугались и сразу догадались, что её похитил тролль. Несколько гостей поспешили в Хеддал, чтобы принести цер­ковные колокола, ведь их звон мог вызволить девушку. Они очень торопились, потому что если бы они не успели спасти Хельгу до за­ката солнца, то было бы слишком поздно, и она осталась бы в пле­ну навеки. Вскоре они вернулись с колоколами и стали звонить в них изо всех сил. Но через какое-то время порвалась верёвка. То­гда они услышали плач Хельги совсем близко. Она уже почти вы­бралась из горы, совсем немного отделяло её от людей. Если бы они позвонили ещё хоть минутку, они спасли бы девушку. Теперь же её снова тянуло в гору, и её плач раздавался всё дальше и дальше. Скалы навсегда сомкнулись за ней. Никогда больше не увидит она солнечного света... Ещё долго после этого люди, проезжавшие ми­мо тех мест, слышали её плач, доносящийся из горы. Особенно горько плакала Хельга, когда мимо проезжала свадебная процес­сия и музыканты играли на скрипке. А однажды парень по имени Кетиль Хаугеруд взял скрипку и отправился в горы, чтобы поиграть для Хельги. Вскоре он услышал протяжный стон. Это Хельга плакала о своей несчастной судьбе.

И всё же не всегда тролль вредит человеку. В сказках тролль бывает и добродушным. Когда он приглашает путников к се­бе в гости, он часто делает это не со злым умыслом, а поступает, скорее, как радушный хозяин. И в быличках рассказывается о том, как тролль помогает человеку, а человек — троллю.

Если вдруг случится человеку под Рождество оказаться далеко от дома, то, быть может, ему повезёт, и тролль доставит его в родные места на своих быстроходных санях, как это случилось с Юханнесом Блессомом.

Рассказывают, что над хутором священника в Вого есть один поросший соснами холм, а точнее — небольшая гора с глубо­кими расселинами и отвесными склонами. Гора эта называется Ютулсберг («Гора ютула»). На одном из крутых склонов отчётливо выделяются гигантские ворота — ворота, сделанные самой приро­дой. Это не какие-то там обычные ворота или дверь, а самый на­стоящий вход в замок ютула — Ютулспортен. Ворота такие огром­ные, что даже тролль с пятнадцатью головами смог бы легко прой­ти внутрь, не склонив шеи.

В стародавние времена связь между людьми и троллями была более тесной, и, когда человек хотел одолжить что-нибудь у ютула или поговорить с ним по каким-то делам, он просто подхо­дил к воротам, кидал в них камень и говорил:

— Открой, ютул!

На воротах осталось много следов от брошенных кам­ней, так что, по-видимому, ютула навещали довольно часто.

 Последним, кто видел ютула, был Юханнес

Сёригарден из Блессома. Как-то раз он отправился в Копенгаген, чтобы разрешить в суде одно дело. Был предрождественский ве­чер, Юханнес уже переговорил с влиятельными людьми, а больше дел у него в Копенгагене не было. Плетётся он по улице, опечален­ный, потому что ему страсть как хотелось попасть домой к Рождест­ву. И вдруг видит: идёт мужчина, высокий, крепкий, в белой куртке с большущими, размером с серебряный далер, пуговицами. Блес­сом даже подумал, что знаком с ним, но человек шёл слишком бы­стро, чтобы разглядеть его как следует.

— Куда торопишься, приятель? — окликнул его Юханнес.

— Да мне нужно поторапливаться, — ответил незнако­мец. — Потому что сегодня вечером я должен быть в Вого.

Ворота ютула в Вого (фотография)

— Если бы я тоже мог там оказаться сегодня! — восклик­нул Юханнес.

— Ты можешь поехать со мной на санях, будешь стоять сзади, — сказал мужчина. — У меня лошадь что надо — милю за двенадцать шагов проходит.

Блессом с радостью согласился, и они тронулись в путь. Блессом еле-еле держался на полозьях, никогда в жизни он не ез­дил так быстро! Они мчались будто по воздуху, на такой скорости невозможно было понять, где небо, а где земля. В середине пути они остановились передохнуть. А когда продолжили путь, Блессом начал замерзать.

— Ох-ох-ох! Там, где мы отдыхали, я потерял варежку, и теперь у меня совсем замёрзла рука, — пожаловался он.

— Потерпи, Блессом! — сказал мужчина. — Уже недале­ко до Вого.

Через какое-то время они остановились, и Юханнес со­шёл. А незнакомец сказал ему: «Пообещай мне, что ты не обер­нёшься, даже если услышишь какой-нибудь шум или увидишь свет».

Юханнес пообещал, но почти сразу забыл об этом. И ко­гда он внезапно услышал шум, доносящийся из горы Ютулсберг, и его путь осветился странным светом, он повернул голову и уви­дел, что ворота Ютулспортен раскрыты настежь, а в проёме стоит ютул. Тогда Юханнес понял, кто его подвёз. А голова его с тех пор так и сидит на плечах задом наперёд.

А вот история о том, как человек помог троллю. Это слу­чилось в Винье, что в Телемарке. Там есть озеро Тутак, которое редко замерзает до Рождества. У этого озера, на хуторе Во, жил-был мужчина, его звали Дюре и о котором говорили, что он не бо­ится ничего на свете.

Однажды в рождественский вечер народ в Во услышал вой и крики с другой стороны озера. Люди испугались, а Дюре спокойно спустился к озеру, чтобы посмотреть, что там слу­чилось. Он сел в лодку и поплыл туда, откуда слышались ужасные звуки. И хотя было темно, он догадался, что это выл огромный гор­ный тролль, но видеть его не видел.

У тролля же было очень хорошее зрение, поэтому он тут же спросил, кто это к нему плывёт.

— Я Дюре Во, — ответил Дюре и поинтересовался, из ка­ких мест тролль пришёл в их край.

— Из Осхауга, — послышался ответ.

— А куда ты направляешься? — снова спросил Дюре.

— В Гломсхауг к моим невестам. Ты меня не переве­зёшь? — сказал тролль.

Дюре согласился, но, как только тролль залез одной но­гой в лодку, та начала тонуть.

— Эй ты, громадина, полегче! — крикнул Дюре.

— Хорошо, — ответил тролль.

Когда они переправились через озеро, Дюре попросил:

— Покажись мне, дай посмотреть, насколько ты огромен.

— Нет, я тебе не покажусь, — сказал на это тролль. — Но я оставлю тебе кое-что на память в лодке.

Рано утром Дюре спустился к озеру посмотреть, что же оставил тролль. В лодке он нашёл большой палец от его рукавицы. Он забрал его домой и измерил: тот был настолько велик, что вме­щал в себя четыре шеппе.

Шеппе — старинная норвежская мера объёма. Соответствует примерно семнадцати литрам.

Как бы ни были огромны, сильны и страшны тролли, есть неизменная сила в природе, способная их побороть. И сила эта — солнце. Ведь только на тролля или йотуна попадает солнечный свет, как он обращается в камень.

Т. Киттельсен. Тролль и Дюре Во. 1902

В высокой чёрной скале жил горный тролль. Только раз увидел он солнце — и окаменел.

Веками лежал он в мрачных горных чертогах и стерёг богатства: серебро, золото и драгоценные камни. Сво­им сиянием груды сокровищ озаряли тёмные своды, а ко­гда тролль шевелился, раздавался звон золотых монет.

Однажды услышал тролль про небесное золото — солн­це — и захотел заполучить его. Не для того, чтобы радо­ваться его лучам, — нет, просто чтобы владеть им, пря­тать его в своём огромном медном сундуке. И вот как-то ночью вылез тролль из горы и принялся рыскать по ущельям, опрокидывая на ходу каменные глыбы и обломки скал. Рёв его раздавался на всю округу. Так тролль искал солнце... Подумать только, как бы оно сверкало в его медном сундуке! Ночь долгая, так что в конце концов он непременно найдёт небесное золото! И тролль раскидывал и крушил камни так, что грохот стоял повсюду и искры сыпались с горы.

Далеко-далеко меж горных вершин будто бы что-то бле­стело. «Что ещё может так сверкать в темноте; навер­ное, это и есть солнце», — подумал он. Тьфу, да это лишь жалкое озерцо!

Нет, так солнце не найдёшь, это ясно. Лучше взяться за дело поосновательнее. Но как?

Т. Киттельсен. Горный тролль. 1905

 И он уселся на вершину горы Ротанутен и стал размышлять. Но и думать оказалось нелегко — не легче, чем найти солнце. Ой, как трудно двенадцатиголовому троллю до­говориться с самим собой. Какой уж тут покой для раз­мышлений. Головы орут, перебивают друг друга — одни ссоры да склоки. Да-а, в ту ночь на Ротанутен была страшная перебранка!

Головы плевались так, что слюна летела во все стороны, корчили друг другу рожи и даже бились лбами от злости. Спокойным оставалось только туловище, на котором они сидели. Всю ночь так проругались. Фу, страсть какая! Будто стучали по жестяному ведру, по стеклу камнем возили, били стенные часы, грохо­тали отбойные молотки, да в придачу гнусаво орали ко­ты, — такой стук, визг, рёв и шум разносились в темноте. ...Между тем рассветало. Медленно струясь, разливался свет. Солнце согреет и обрадует всех — никого, ничего не забудет. Скорбящих и счастливых, ликующих и трус­ливых — всех покроет оно своими нежными поцелуями. Лучи солнца не знают ненависти.

И вот первая заря восходит над тёмной горной грядой. Словно отнялись языки у голов. Ужас охватил тролля, в диком страхе бросился он бежать, перепрыгивая гор­ные пики и вершины. Прочь! Быстрее, спрятаться в тем­ноте, среди золота и серебра!

В бессильной ярости тролль заскрежетал зубами и при­кусил свои злые языки так, что кровь потекла, скрючи­лись грубые пальцы, мышцы и жилы напряглись, словно стальные дуги.

И тут настигло его солнце. У тролля закружились голо­вы, подкосились ноги, и он упал... А в это время ма­ленький горный цветок в расщелине распускал свои лепестки с серебристыми каплями росы навстречу новому дню.

...Далеко внизу, в долине, где светятся маленькие окош­ки, живёт бедный народ, и терзает его страшная нужда. Зима там долгая и суровая. Слишком долгая для таких бедных людей. Только снег да ветер, ветер да снег... А наверху, на горе, так высоко, что кружится голова, за­стыли в камне скалящиеся гримасы! Тёмными ночами снятся они людям, пугая и угрожая...

Т. Киттельсен

Много в Норвегии гор и скал, про которые люди говорят, что это тролли, обращенные в камень. И называются они соответ­ственно: Тролльтинды, Тролльхольм, Тролльхейм, Йотунхейм и т. д. Про образование большой горной гряды Тролльтинды ходит такая история:

Не каждый день йотуны в Румсдале отмечали свадьбу. Но когда это всё же случалось, все великаны собирались на праздник — и из ближних мест, и издалека. По обычаю сперва все отправлялись в церковь, где совершалось венчание, — конеч­но, не человеческую церковь, а тролльскую, что стоит у подножия румсдалского пика. А после начинался свадебный пир.

Собравшись на одну из таких свадеб, гости начали праздновать ещё в дороге. Идти им было не близко, и в предвкуше­нии большого застолья йотуны по пути выпили немало мёда. Вско­ре им стало так весело, что они совсем забыли о времени. Уже на­чало светать, а йотуны всё шли и шли. Они шутили и смеялись, и чем веселее они становились, тем медленнее продвигались вперёд. Ве­ликаны так увлеклись разговорами и шутками, что не замечали, как становилось всё светлее и светлее. Наступило утро, и как только первые лучи солнца упали на землю, вся процессия превратилась в камень. Так она и стоит до сих пор, а название ей — Тролльтинд-ские горы в Румсдале.

В Норвегии есть и другие географические названия, свя­занные с именем тролля: Тролльвей («Дорога троллей»), Тролль-ботн («Ущелье троллей»), Тролльванн («Озеро троллей»). А это зна­чит, что о троллях помнят и верят в то, что хотя бы раньше они су­ществовали.

Сейчас, когда мир так изменился, троллям в нём нет мес­та, но всё равно, приняв облик высоких гор и поросших лесом хол­мов, наблюдают они, всё ли в порядке в их владениях. А может быть, устав от мирской суеты, они решили отойти от дел и направ­ляются в прекрасный замок троллей Сория-Мория...

Великий пир ожидался в замке троллей. Но путь туда не близок, вот и решили тролли пойти все вместе, чтоб ве­селее было: Тронд и Коре, Ивар Женолюб и Борд, Бобб из Мусйерда и старуха Гури Свиное Рыло. Шли они по горам-косогорам, по лесам нехоженым. Гус­то поросли горы елями и соснами, да такими высокими, что доходили троллям до пояса. Тяжелей всего приходи­лось Гури, ведь она несла мешок с едой в дорогу. Но то­ропиться им было некуда. Хоть сотню лет иди — всё рав­но вовремя поспеешь.

Тролльтинды в Румсдале (ксилография). 1887

Впереди у них, на сколько глаз хватит, — высокие тём­ные кручи. Идут взрослые тролли, покашливают, бормо­чут что-то себе под нос, и троллята не отстают, глазеют во все стороны, а Гури плетётся в хвосте, клянёт свою долю. Споткнётся кто — схватят его за шкирку, а как совсем трудно станет — за хвост друг дружку держат. Так и продираются сквозь бурелом. Наконец пришло время отдохнуть. А когда собрались было дальше, за­спорили промеж собой, в какую сторону идти. Тронд говорит: нужно идти прямо, куда нос указывает. А Ивар своё: задом наперёд надо бы — навыворот оно вернее. А Гури всё на мешок жалуется: день ото дня он всё тяже­лее становится, а еды в нём — всё меньше. Но как бы то ни было, а идти надо. Выбрали они тропу, по которой, как видно, тролли и прежде ходили. Пролегала она че­рез горы, как глубокая расселина. А тут ещё в ближайшем же леске Бобб из Мусйерда споткнулся, ступня у него возьми да и отвались. Впро­чем, могло быть и хуже! Пришлось им оставить ступню там и шагать дальше.

Долго-долго шли они, и вот пришли к месту, где тоже лежа­ла сломанная ступня. Для Бобба это как-никак утешение: приятно всё-таки узнать, что не у тебя одного такое несча­стье. Но всё же эта находка показалась им странной. А когда тролли прошли ещё целую вечность и нашли ещё одну ступню, они и вовсе удивились. А Бобб при­смотрелся к этой ступне и воскликнул: «Тронд!»

— Чего тебе? — откликнулся Тронд.

— Это же МОЯ ступня!

И поняли тролли, что вот уже сто лет ходят они по кругу. Коре взял ступню и швырнул её со всей силы. Перелете­ла она через гору и упала в лесное озеро, где и лежит, небось, по сей день. А тут ещё незадача. Мешок с едой протёр у Гури на спине большущую дырку. Рассерди­лась она и говорит, мол, пусть теперь Ивар несёт. Да вот беда, старуха так ослабла в дороге, что потеряла равновесие и перевернулась на голову, когда с неё мешок-то сняли, — уж лучше вернуть его на место, без мешка у неё будто и спины нет.

Долго ли, коротко ли, вышли они наконец на верный путь. В голубой дали, за тёмными горами, мерцало что-то, как звезда. Чудесное сияние переливалось белым и золотым, голубым и зелёным. И старые тролли кивнули друг другу — они-то знали, что найдут дорогу. То и был замок троллей.

Т. Киттельсен. На пир в замок троллей. 1904

Троллята от удивления даже рты пораскрывали. Ничего похожего они в своей жизни ещё не видели. Ах, как же здесь чудесно! Подумать только, замок был весь из зо­лота! Он сверкал, искрился, — и всё это великолепие отражалось в глади озера, по которому тут и там пла­вали серебряные уточки. Из замка доносились звуки танцев и золотых арф, и тёмные верхушки елей шумели в такт музыке. Дух водопада играл на скрипке, да так, что от струн разлетались молнии. Хюльдра кружилась в танце, да так, что своим хвостом задевала уши гос­тей. Вдоль стен сидели тролли и бонды из скрытого народца, пили пиво и мед из золотых рогов и огромных кружек. Ниссе веселились напропалую, придумывали озорные проделки одну за другой, чуть из штанов не выскакивали, только бы превзойти друг друга. Они дрались, мерились силами, сцеплялись пальцами и тяну­ли друг друга в разные стороны с такой силой, что кос­тяшки хрустели.

Через тёмные горы и леса со всех сторон тянулись к замку вереницы странных существ. Некоторые были такие старые, что поросли мхом и кустарником, другие были и того старше, да такие скрюченные, что походили на корни сосны. Они уж и идти сами не могли, их прихо­дилось нести. Кругом всё гремело и звенело, дышало и фыркало: все хотели на пир, в это золото и блеск, в сияющий замок Сория-Мория, дрожащий от шума голосов.

Т. Киттельсен

Когда закончены дневные дела, когда серая мгла опуска­ется на горы и деревни, а по углам начинают клубиться тени, — не стоит без крайней необходимости выходить за порог. Вступает в свои права тюссмёрке — так по-норвежски называются сумерки, время между днём и ночью, между светом и тьмой, когда граница мира людей и потаённой страны скрытого народца становится тоньше: ошибёшься дверью, сделаешь шаг с тропинки — и ты уже на чужой территории, во власти иного мира. И только от тебя и тво­ей удачи зависит, вернёшься ли ты домой или навеки останешься во владениях таинственных соседей, обретёшь богатство или потеря­ешь всё, что имел. Чаще всего повстречаться со скрытым народцем можно по четвергам, по выходным да в канун святых праздников. Так учат старые люди несмышлёную молодёжь... И наставляют обя­зательно брать с собой светильник, выходя из дома в темноту. Оби­татели сумерек и ночи боятся света.

По-разному называют скрытый народец в норвежских народных верованиях: иногда тюссами (tusser) и хюльдрефолком (huldrefolk), что, собственно, и означает «скрытый народец», ино­гда — ундерюрдиске (underjordiske) — «живущие под землёй». Упоминают и другие имена: бергфолк (bergfolk) — «горный на­род»; хаугфолк (haugfolk) — «народ холмов», обитатели курганов, хранители сокровищ и старинных редкостей; двергфолк dvergfolk) — «народ карликов».

Но идут годы, рассказываются истории, перепутываются между собой, как нитки в клубках, — всё труднее отличать одних от других. Словом, скрытый народец. Так и будем его в дальнейшем именовать.

Обитатели скрытого мира, гласит народное предание, старше людей и приходятся им сводными братьями. Их род пошёл от прародителя Адама и его первой жены Асмавы (в дру­гих преданиях её называют Лилит). Асмава и Адам были сотво­рены столь разными по природе, что никак не могли догово­риться и поладить между собой, поэтому избегали друг друга днём и виделись только по ночам. Асмава, конечно, не могла стать доброй помощницей и подругой своему мужу, и в наказа­ние за это она и её потомство были осуждены вести скрытую жизнь и показываться на поверхности земли только по ночам. После этого Бог дал Адаму другую жену, Еву, сотворив её из Адамова ребра.

А другие рассказывают, что как раз Ева — виновница по­явления скрытого народца. У неё было столько детей, что уходило ужасно много времени на то, чтобы по утрам всех их умыть. Одна­жды утром Ева как раз этим и занималась, когда увидела, что к её дому идёт Бог. Ева решила, что немытых детей показывать Богу не­прилично, и спрятала их в соседнюю комнату.

— Какие красивые, чистые, — сказал Бог, глядя на де­тей. — Это все?

— Все, Господи, — отвечала Ева.

— Тогда те, что скрыты от Бога, пусть будут скрыты и от людей, — ответил ей Господь.

Так потомки тех, кто был спрятан от Бога, стали скрытым народцем. Они очень сильно ощущают свою связь с людьми, поэто­му всё время пытаются найти путь назад, в мир людей.

Как утверждают некоторые, упоминание о скрытом на­родце даже есть в Священном Писании. О нём пишет апостол Па­вел в послании христианам греческого города Филиппы: «Пред именем Иисуса всякое колено преклонилось — небесных, земных и преисподних». Слово «преисподние» здесь обозначает не греш­ников в аду и не мёртвых на кладбищах, а тех, кто живёт под землёй, в «подвале мира», волшебных существ, обитающих в зем­ных и горных глубинах.

С тех времён и строит скрытый народец свои церкви в камнях и холмах. Оттуда раздаётся церковное пение и колоколь­ный звон.

Как-то раз рождественским утром двое детей-

близнецов пошли гулять и вдруг услышали откуда-то из глубины гор­ного камня пение: «Сегодня Спаситель родился...» Тогда поняли близнецы, кто это поёт, и закричали: «Он не для вас родился!» И в тот же миг из камня раздался плач.

Прибежали близнецы к священнику и рассказали о слу­чившемся. Тот рассердился и объяснил им, что сказали они не­правду. Кинулись близнецы обратно и стали звонить в колокола над камнем, крича, что Спаситель родился для всех — для земных и преисподних! И тогда услышали они, как обрадовались те, что были в камне.

Случается увидеть удивительные церкви в глухих мес­тах. На севере Норвегии часто рассказывают о том, как скры­тый народец собирается на свою собственную воскресную службу: иные пешком, а иные на лошадях, одетые в празднич­ные наряды, таинственные прихожане толпой спешат в церковь. Правда, увидеть эти скрытые храмы может не каждый, да и то лишь раз в жизни. Как потом ни стараются люди их отыскать, это никак не удаётся.

А вот священники скрытого народца в былые времена частенько навещали священников людских, и даже вели с ними ночи напролёт богословские диспуты, в которых демонстрирова­ли недюжинное знание Священного Писания, и часто побеждали земных противников в споре. Чем глубже христианские представ­ления проникали в народные верования, тем чаще стали утвер­ждать, что глубокие и точные познания скрытого народца в бого­словии охватывают только Ветхий Завет, а о Новом жители лесов и подземелий ничего не знают. В отличие от людей, они продол­жают жить в мире, куда ещё не пришёл Спаситель.

Не только вера объединяет людей со скрытым народ­цем: существа эти рождаются, взрослеют, заводят семьи, а соста­рившись — умирают. Они занимаются домашним хозяйством, разводят скот. И хотя они живут в своём обособленном мире, че­ловеческий мир и мир скрытого народца как будто накладывают­ся друг на друга.

Т. Киттельсен. Скрытый народец.1887-1892

Одни рассказывают о маленьких человечках, обитающих прямо под крестьянскими усадьбами и время от времени навещаю­щих людские дома.

Страшновато бывало, когдапроснёшься вдруг посреди ночи и увидишь: одетые в серое маленькие человечки кишмя-кишат в избе, угощаются, будто у себя дома, ве­селятся... Сколько ни ругайся, ни бранись — всё попусту. Лучше уж сразу схватить ружьё да выстрелить. Закричат тогда незваные гости и выкатятся в ужасе, что клубки се­рые, сквозь щели.

Т. Киттельсен

Другие встречают хозяев волшебных хуторов, укрытых в лесах и горах, владельцев чудесных стад, ростом с человека, мо­жет, немного пониже. Одеваются же и те, и другие или в серое, или в голубое, или в красное и зелёное, как добропорядочные бон­ды в стародавние времена.

А третьи не могут забыть торжественные кавалькады, ко­торые иногда можно повстречать в глуши на закате, всадников в роскошных старинных одеждах, свадебные процессии и невест в золотых коронах и драгоценных поясах. Но эти видения тают бес­следно, как туман.

Люди с побережья, вся жизнь которых была связана с морем, поговаривают о скрытом народце, который, как и они, промышляет рыбной ловлей. Таинственные рыбаки за­брасывают свои сети в тюссеванн — скрытые от людей воды, безопасные и обильные рыбой. Тюссы забрасывают невод так глубоко, как людям и не снилось, и улов их несравненно бога­че. Если человек случайно рыбачит в этих водах, ждёт небыва­лая удача и его.

А иногда мореходы на севере видели вдали светлые очертания островов Хюльдреланд, потаённого королевства: там сияет солнце над зелёными лугами, а нездешние поля дают ска­зочный урожай. И счастлив тот, кто побывал на этих островах или хотя бы видел их, только редко удаётся это людям. Рассказывают иногда старики на севере о рыбаках, чьи суда разбило бурей, а сами они были выброшены морем на недоступные обычным смертным берега Хюльдреланда... «Он спасён», — говорят стари­ки про такого счастливца.

Прекрасна и богата их страна, и умельцам скрытого народца удаётся всё, за что бы они ни брались, гораздо лучше, чем людям.

Известен скрытый народец и своими музыкантами. В Телемарке, например, рассказывают быличку о некоем скрипаче, который, возвращаясь с деревенского праздника, услышал из ельника звуки скрипки. Мелодия была столь пре­красна, а манера исполнения столь не походила на знакомые ему, что он так и застыл заворожённый, а когда песня скрип­ки оборвалась и он захотел посмотреть на дивного музыкан­та, то, сколько ни искал, не увидел ничего, кроме деревьев да лесных полян. Так и не смог он до конца жизни забыть этой лесной мелодии.

Но в то же время музыка скрытого народца таит в себе опасность. Они умеют играть так, что люди не могут усидеть на месте и пускаются в пляс, и нет им покоя, пока не смолкнет музы­ка. А музыканты всё играют и играют — так и затанцовывают лю­дей до смерти...

Скрытый народец — умелые воины. В решающую минуту они встают на защиту своей страны вместе с людьми. Одна из та­ких историй относится ко времени наполеоновских войн.

Т. Киттельсен. Колдовской танец. 1903

Отряд норвежских солдат оказался зажатым в тиски: шведы оттеснили норвежцев к реке и бежать им было неку­да. Гибель казалась неминуемой. Вдруг со стороны гор послыша­лась стрельба. Измученные долгим боем норвежцы, решившие, что это подоспели свои, закричали «ура» и, собрав последние силы, пе­решли в наступление, а шведы, на чьей стороне только что было преимущество, уверились в том, что к противникам идёт свежее подкрепление, и вскоре обратились в бегство.

Те, кто не стал преследовать убегающих врагов, поспе­шили к горам — навстречу подоспевшим на выручку соотечествен­никам. Но там никого не оказалось. Что же это было? Никто не мог понять. Внезапно они услышали барабанный бой — всё громче и громче. И оторопевшие воины увидели странных солдат, об­лачённых в форму давно ушедших времён: правильным строем, молча, повинуясь своему барабанщику, воины скрытого народца уходили прочь.

Скрытый народец не только помогал людям на войне, но и, предчувствуя её приближение, предупреждал их заранее бара­банным боем, что враг близко, что родным местам грозит опас­ность, что заканчивается мирная жизнь с её устоявшимся укладом. Слышался барабанный бой перед битвами старины, а в местечке Дюстер рассказывают, что последний раз он гремел и незадолго до Второй мировой войны.

В этих преданиях слышатся отголоски ещё более древних мифов — историй о ландветтер, духах-покровителях страны. Их по­читали ещё во времена викингов: свирепые морские воины даже издали закон, который предписывал всем, кто возвращается до­мой, снимать с носа корабля излюбленное украшение тех времён — драконью голову, которая могла напугать ландветтер. И все знали, что вражда с ними может обернуться большими не­приятностями для страны.

Помогает скрытый народец людям и в мирное время. Та­кова история об обнищавшем крестьянине и о серебряном короле.

 Жил-был на свете один человек. Год выдался настолько неудачный, что он чуть не потерял свой дом. Бедняк ходил по окрестностям, пытаясь занять хоть сколько-нибудь денег. Но ни-<то ему не мог помочь. Он очень устал и решил присесть отдохнуть. Думы его были тяжелы, он не знал, что будет дальше, как помочь жене и детям. Вдруг откуда ни возьмись присел рядом с ним седень­кий ласковый старичок. Расспросил он крестьянина о его невзго­дах, а потом говорит:

— Уже вечер, а дорога до твоего дома неблизкая. Пере­ночуй у меня.

Повёл старичок бедняка в глубь леса. Странной была та дорога. Казалось, идут они по длинному деревянному мосту: делаешь шаг — под ногой планка возникает, а как позади остаётся — исчезает. И вот показался большой красивый дом, а рядом с ним — несколько домиков поменьше: точно городок в глуши.

— Вот мы и пришли! — сказал старичок.

— Какой у тебя большой двор!

— Да, я — здешний король.

Вошли в дом, и бедняк аж зажмурился, так это сияло зо­лотом и серебром. Ласково встретила его хозяйка, жена старичка, накормила и напоила.

На следующее утро наполнил старичок котомку челове­ка серебряными монетами и сказал, чтобы это серебро он потра­тил на дом.

— Случится когда проезжать мимо — милости просим в гости! Человек поблагодарил за всё и пообещал навестить, ес­ли сможет отыскать дорогу.

— Не беспокойся! Теперь ты без труда найдёшь сюда путь!

У волшебного мира свои законы, которые нельзя нару­шать. Если уж приходится жить рядом с тайным народцем — надо учиться ладить друг с другом. Уклад жизни крестьян Норвегии в ста­родавние времена был напрямую связан с народными верования­ми, с боязнью оскорбить невидимых соседей, с желанием выгодно с ними сотрудничать и жить в мире. Если отношения между людьми и скрытыми от глаз обитателями дома были хорошими, то тюссы помогали в хозяйстве, следили за домом и скотом, дарили хороший урожай; если плохими — то приносили всяческие беды.

Иногда скрытый народец предлагал обменяться скотом. Так, к одной скотнице как-то вечером пришёл старичок.

— Не хочешь ли ты поменять корову на пять коз?

— Почему бы и нет, — ответила она, скрыв изумление.

— Тогда ты получишь и козла в придачу!

Когда же на следующее утро скотница вошла в хлев, там не было коровы, зато стояли пять коз и козёл.

Но бывает и так, что скрытый народец похищает скот или накладывает свою магическую власть на коров. Тогда нужно перебросить стальной предмет через корову, что выбрал скрытый наро­дец, и в тот же миг он потеряет свою власть над ней.

Важное магическое средство в народных верованиях — стальные пред­меты, особенно острые — нож или игла. Перекинув нож через кого-либо или что-либо, принадлежащее потустороннему миру, человек как бы «пе­ререзает» волшебному существу путь назад: так можно у скрытого на­родца что-нибудь отобрать или оставить среди людей понравившуюся девушку (см. статью «Хюльдра»).

Такая функция стальных изделий встречается не только у норвежцев: на­пример, в европейских историях про вампиров сталь, наряду с чесноком, серебром и осиновым колом, служит орудием против нечисти. В русских быличках скотину прогоняют через порог, под которым лежит стальной предмет, чтобы домашние животные не болели и никто не мог их сглазить.

У одного бонда земля уродила на славу, да вот беда — не собрать ему столько в одиночку, а нанять некого. Вышел он вечером в поле и закричал со слезами: «Что же мне делать, не­откуда ждать помощи!» И с окрестных холмов ответили ему голоса, обещая помощь — с одним условием: должен он отблагодарить их пиршеством в конце работ. На том и договорились.

Тут же вышел скрытый народец на поле бонда и в одну ночь собрал урожай. Бонд устроил им большой праздник: украсил дом, накрыл знатный стол и всех пригласил на угощение. Поскольку не нарушил он своего обещания, то и в следующем году сопро­вождала его удача.

Правила важно соблюдать и при постройке дома. Любо­му хозяину известно, что дом нельзя ставить где попало. Прежде чем начать строительство, нужно узнать, не живёт ли там кто-нибудь из невидимого мира. Выбрал место — нужно, как это принято, например, в Западной Норвегии, крикнуть громко: «Живёт здесь кто-нибудь?» Если место занято, ничего не поделаешь — ищи другое.

А можно выбрать сразу несколько мест для постройки до­ма, а потом спать по три ночи на каждом из них. Где лучше всего спалось, там и возводили дом.

И по всей Норвегии верили: где собрался строить, там и сложи весь материал. Если брёвна и камни за ночь никто не тро­нул, то всё в порядке, можно начинать.

«Строительных» примет не счесть, в каждой деревне свои, но все сходятся в одном: если их не соблюсти, то рассердив­шийся скрытый народец может навредить и хозяевам, и скоту, а то и дом на другое место передвинуть.

Так же много правил связано с сетером, который равно принадлежал и людям, и невидимому народцу.

Люди пользовались постройками на горных пастбищах летом, и освободить их требовалось ко дню Святого Варфоломея (24 августа), самый крайний срок — ко второму сентября. Перед выездом всё нужно вымыть и убрать, потому как скрытый народец должен въехать в чистый дом. Последнее, что следовало сделать хозяевам, — накрыть на стол, чтобы обитатели невидимого мира почувствовали людское гостеприимство. Многие ставили на стол рёммегрёт — сладкую норвежскую кашу из сметаны с корицей, которую обычно готовили на праздник, например на Рождество, а также масло и сыр — самое лучшее угощение сетера. Когда за­крываешь дверь, нужно сказать: «Мы уезжаем — теперь ваш че­рёд». На юге Трёнделага также существовал обычай предупреж­дать скрытый народец о своём приезде на сетер. Подходили близко к сетеру и кричали: «Теперь моя очередь — пора и вам честь знать». Причём загодя, чтобы у скрытого народца было время собраться.

Если не покинуть сетер вовремя, зимние хозяева начина­ли волноваться, сердиться. В стены дома по ночам летели камни, ни с того ни с сего поднимался страшный шум, вещи и посуда падали с полок. Так скрытый народец проявлял свое нетерпение.

Бывало и так, что люди не хотели, чтобы в зимнее время кто-то занимал их сетер, тогда они рисовали крест над дверью, или вешали освящённое распятие, или втыкали стальной нож или иглу. Тогда на следующий год, рассказывает предание, не было им уда­чи: молоко кисло, сыр не удавался, то и дело пропадал скот.

А. Блох. Свадебный поезд скрытого народца. 1887

Но скрытый народец мог и сжалиться над тем, кому было некуда пойти. Так случилось и с неким Торхильдом, которому при­шлось зимовать на сетере. Однажды пришёл к нему скрытый народец. Учтиво поздоровавшись, нежданные гости спросили, не позволит ли им Торхильд отпраздновать на сетере свадьбу. Объяснял-объяснял он, что не принадлежит ему сетер, но они так просили, так уговаривали, что в конце концов Торхильд согласился.

Хороша была та свадьба, нарядно убранство, прекрасна сияющая драгоценностями невеста, прибыл даже сам старейшина скрытого народца — гости называли его Трондом. Никогда Торхильд так не веселился, даже на собственной свадьбе. Попил он

и вкуснейшего тюссовского пива, поговорил со старейшиной. Однако заметил, как косились на него тюссы, перешёптываясь друг с другом, приговаривая потихоньку: «Будь осторожен с Торхильдом!

У него есть нож!»

Дневные работы тоже определялись строгими правилами начинались с восходом солнца и заканчивались, когда оно садилось, так как вечер и ночь — время скрытого народца, а они не любят шума и суеты.

Коль скоро потаённые жители невидимы, нужно было быть очень внимательным, чтобы никого не поранить. Так, например, когда валили дерево, следовало кричать: «Поберегись!» или «С дороги!» И воду нельзя было просто выливать за порог, чтобы ненароком кого-нибудь не облить или не ошпарить.

Скрытый народец и люди живут по соседству уже много веков, но всё-таки они принадлежат разным мирам. Страшно тоску­ет скрытый народец по людям и использует для общения любую воз­можность. Иногда скрытый народец завлекает к себе хитростью или лаской, иногда просто похищает молодых девушек — особенно тех, что ночуют в одиночку на горном пастбище. Ухажёры из иного ми­ра, хюльдреманы, могут быть красивы, но гораздо чаще они уродли­вы, с большим и страшным носом. Но это не мешает им добиваться внимания девушек, а некоторые даже хотят жениться на красавице из мира людей. И если случается, что хюльдреман особенно настой­чив, то здесь помочь девушке может только хитрость да смекалка.

Жила летом одна скотница на сетере. Как-то в четверг вечером зашёл к ней незнакомец и стал обхаживать её и так и этак. Сразу догадалась она, что за гость к ней пожаловал, и попыталась избавиться от непрошеного ухажёра, но только ниче­го у неё не выходило. Тогда решила она схитрить:

— Повадился тут дикий бык к моей корове ходить. Под­скажи, как бы мне от него избавиться?

— Да очень просто, — ответил хюльдреман. — Возьми волчьего лыка да гадючьих ягод, и ещё травку, сама знаешь какую. Подожги и дымом окури корову.

Скотница поняла, что третья травка, которую он назвать не мог, — богородичная травка. Собрала она все те травы и окурила себя.

Когда же на другой четверг опять пришёл к ней хюльдре­ман, то сразу почуял, что она сделала, сморщился и крикнул: «Фу! Провела ты меня!» Только его и видели.

Волчье лыко — это народное название волчника обыкновенного (Daphne mezereum). Его невысокие кустики растут по лесам, чаще там, где тень и сырость. В апреле расцветают розовыми и белыми цветками с приятным запахом. Цветки опадают, и только после этого появляются продолгова­тые зелёные листья. Назвали его лыком, потому что у этого кустарника очень прочное волокно, не ломается и не рвётся. А волчьим — потому что ядовитое. Осенью на месте цветков созревают длинные красные ягоды с косточкой внутри. Восьми таких ягод достаточно, чтобы убить человека. Но то, что в больших дозах — яд, в малых может идти на пользу. Раньше волчье лыко широко применяли в народной медицине. Гадючьи ягоды — народное название паслёна сладко-горького (Solanum dulmacara). Это вьющееся растение, встречающееся по берегам рек, в сырых зарослях и болотах. Цветки у него фиолетовые, реже белые, на­поминают цветки картофеля. Это не случайно: они относятся к одному се­мейству. И плоды у них похожи — гроздочка округлых ягод. Только у пас­лёна сладко-горького они очень ядовитые.

Т. Киттельсен. Эй, девушки, открывайте! 1909

Богородичная травка — народное норвежское название ятрышника пятни­стого (Orchis maculata L), русское народное название — кукушкины слёзки, царь-трава. Это невысокий цветок, растущий в светлых лесах, на влажных полянах и болотах. Листья у него покрыты коричневыми пятнами, как шкура гепарда, а причудливые розовые цветки собраны в колос. Он является род­ственником тропической красавицы орхидеи. Он приспособился и к наше­му климату, и к норвежскому, только пришлось ему стать меньше ростом. Потому и красота его цветков не бросается в глаза. Впрочем, красота в нём — не главное. Главное его достоинство — целебные качества, за что назвали его богородичной травкой, — всегда помогает, как Божья Матерь. Потом стали верить, что связан этот цветок с небом не только названием, что он наделён небесной силой и может служить защитой от нечисти.

Но порой хюльдреман может и отомстить за обиду, про­кляв обманувшую его девушку. Так и случилось с одной скотницей: хитростью избавилась она от хюльдремана, но с тех пор всё тело у неё стало болеть так, что не могла она подняться с кровати.

А одной молодой девушке, Эли, которая жила летом на сетере, удалось спастись прямо из-под венца. Вот как это было.

 Как-то Эли случилось ночевать на сетере одной. Была с ней только собака. Только улеглась Эли спать, как от­воряется дверь и входит её жених. «Ну вот, — говорит, — пришло время и свадьбу играть. Вставай, некогда разлёживаться».

А. Шнайдер. Свадьба скрытого народца. 1879

«Пожениться мы собирались, — удивилась про себя де­вушка, — да не так скоро». Жених стоит на своём, а она стала к нему приглядываться, и сомнение её взяло — тот ли он, за кого себя выдаёт, можно ли ему верить? Видит, и собака ощетинилась, рычит на пришедшего к ней гостя. Испугалась Эли и согласилась.

И тут откуда ни возьмись в избушке народ собрался — к свадьбе готовиться. Видит девушка, стоят две старушки и ласково так на неё смотрят. «Очень уж злая у тебя собака, Эли, — говорит од­на из них. — Выгони-ка ты её во двор». Смекнула Эли, что хотела ска­зать старушка, повязала на шею собаке свою красную ленту и вы­пустила пса за дверь. Да крикнула ему вслед, чтобы домой бежал.

Убежала бы и сама, да уж подошли к ней, чтобы наряжать для праздника. Одна из старушек надела ей на грудь ожерелье не­весты и шёпотом стала успокаивать: мол, помощь скоро придёт.

Тут Эли и вспомнила, что когда-то давным-давно с этого сетера пропали две девушки. «Может, это они и есть, вот и хотят помочь», — подумала Эли, и у неё отлегло от сердца. Не стала она им мешать: пусть делают как знают.

А собака тем временем прибежала на хутор и давай выть да на стену, где ружьё висело, бросаться. Тут увидели все на шее у собаки красную ленту Эли и поняли, что с ней что-то неладное приключилось. Собрал бонд работников, взяли они ружья и поскакали на сетер.

Меж тем в избушке всё было готово к свадьбе: и комната убрана, и стол накрыт, и невеста наряжена. А Эли дрожит да всё в окошко поглядывает: не скачет ли кто. Вдруг услышала она вы­стрел. «Господи, спаси и сохрани», — зашептала Эли и сложила ру­ки крестом на груди. Скрытый народец тут же стал срывать с неё наряд невесты, только ожерелье никак им не снять из под скрещен­ных рук. Потом выкатились все серыми шерстяными клубочками вон. Так и спаслась Эли.

А то ожерелье по сей день хранится на хуторе.

Можно забрести в горное царство по ошибке или поддав­шись на уловки. Тогда, если хочешь ещё раз увидеть родной дом, ни в коем случае нельзя разговаривать, есть или пить то, что тебе предло­жат хозяева горы, — можно лишь молчать да молиться. И впрямь, не­хорошая там еда, не для людей: много рассказов есть о том, что, при­глядевшись к нездешним яствам, различал в них гость пятнышки крови.

Кровь в народных верованиях — сильное магическое средство. По законам волшебного мира кровь — это сам человек. Поэтому, кто принял немного крови подземных жителей, тот сам уже до некоторой степени подземный житель. А если волшебное существо проливает свою кровь в человеческом мире, то оказывается связанным с этим миром и уже не может уйти.

Если же посчастливилось выбраться из горы — пока не поспишь ночь дома, нельзя никому рассказывать о том, что с тобой произошло. Но даже те, кто сумел вырваться из-под власти скрыто­го народца, всё равно до конца жизни несут на себе тайную пе­чать, и неуютно им среди людей.

Так, рассказывают про одного старого священника, ко­торый вызволил свою взрослую дочь из плена скрытого народца. Ему пришлось звонить в колокола три четверга подряд. И вот в тре­тий четверг собрал он людей и попросил их встать возле берега ре­ки, взявшись за руки, подобно живой цепи, — и не пускать девушку к воде, когда она появится. Как только начал он звонить в колокола, со стороны леса и в самом деле показалась его дочь — обезу­мев, как дикий зверь, бежала она к реке, чтобы броситься в неё. Крепко сомкнули руки поселяне и спасли девушку. Но она так ни­когда и не смогла стать такой, как прежде.

Однако случалось и так, что люди сами уходили в царст­во скрытого народца, заводили там семьи и лишь иногда, по празд­никам, возвращались, чтобы навестить родных.

Подчас вмешательство скрытого народца в жизнь людей оборачивалось несчастьем. Чтобы связать свой мир с человече­ским более тесными узами, тюссы крали младенцев. Забудет мать положить в кроватку к новорожденному спасительные Библию, Псалтырь или сталь, да ещё оставит его ночью без присмотра, придёт скрытый народец и заберёт маленького, а взамен подкинет своего. Таких детей норвежцы называли подменышами.

Лежит подменыш в колыбели, уродливый, тощий, больше­головый, и только и делает, что ревёт, а подрастёт — говорить тол­ком не умеет, только злится, мычит да камнями во всех швыряет.

Хочешь вернуть своего ребёнка назад, надо мучить подменыша и всячески над ним издеваться, — например, хлестать его три четверга подряд на куче мусора. Если его мать не сможет вынести того, как издеваются над её кровным чадом, она поменяет детей обратно, да ещё укорять будет: «Добрее я была с вашим ребёнком, чем вы с моим!»

Ещё один способ избавиться от подменыша — заставить его говорить. Для этого нужно сделать какую-нибудь очень странную вещь, тогда он от неожиданности и заговорит. А если заставить подменыша сказать, сколько ему от роду исполнилось, то он и вовсе умрёт.

Так, у одной женщины на севере, в Тейстевике, был ребёнок, да такой странный, что женщина задумалась: уж не подменыш ли он? Расти не растёт, на вид страшный, непо­воротливый. Вот и пошла мать к самой старой женщине на хуто­ре за советом.

— Ну, — сказала старуха, — возьми веник и яичную скор­лупку, плесни в скорлупку сливок и веником мешай. Сядь перед ко­лыбелью и прикинься, что масло сбиваешь.

Так женщина и сделала. Как увидел это подменыш, сразу заговорил: «Уж на моих глазах весь лес семь раз на дрова перево­дили, и ни разу я не видал такой маленькой маслобойки и такого большого пестика!»

Т. Киттельсен. Подменыш. 1887-1892

Тут и ясно стало — подменыш это. Опять женщина к ста­рухе пошла: теперь-то что ей делать?

— Э, — сказала старуха, — придётся тебе обойтись с ним так круто, как только сможешь!

Ну та и принялась за дело, как домой вернулась. Схвати­ла подменыша за ноги, перевернула и давай пороть, рук не жалея. Не прошло и недели, как распахнулась дверь и вошла незнакомая старуха. Она бросила настоящего ребёнка в угол и сказала:

— Своего гадёныша принимай, Моё золотое дитятко назад отдавай!

Схватила своего ребёнка и вмиг пропала.

По-разному предстаёт скрытый народец в поверьях и преданиях: то добрым, понятным и знакомым, то жестоким и таинственным. Эта двойственность заложена в самой его загадочной природе — равно и близкой, и чуждой человеку. Издревле персо­нажи быличек и преданий жили в народном представлении бок о бок с людьми, и связывала их сложная система условий, уступок и договоров. Мир сказаний и поверий был неразрывно связан с маленьким космосом, в котором обитали земледельцы, и пастухи, и рыбаки — с деревенским домом и горным пастбищем, с покрыты­ми таинственным лесом горами, с долгими зимами и свинцовой морской водой.

Когда неумолимое течение времени изменило и жизнь че­ловека, и пространство, в котором ему приходится жить, когда на­ступил век больших городов и высотных зданий, — эти сказания ста­ли частью истории, золотыми воспоминаниями народной культуры и предметом исследования учёных. Но маленькие жители подзем­ных хуторов и хозяева волшебных усадеб не исчезли, и мы не раз встречали и ещё встретим их или их близких «потомков» в серьёзных и печальных книгах для взрослых и не менее серьёзных, добрых и ув­лекательных книгах для детей.

Множество преданий о скрытом народце — только часть огромной тра­диции, существующей не только в фольклоре Норвегии. Исследователи считают, что корни этих преданий лежат в ещё более древних северных мифах, которые повествуют о чудесных духах природы, низших божест­вах, имя которым — альвы. «Младшая Эдда» рассказывает о сияющих альвах света, обитающих в Небесном чертоге, и о чёрных, недобрых альвах, живущих под землёй. Сохранились отголоски повествований о том, как людям удавалось встретить альвов, живших в земных лесах, строивших свои жилища в ветвях необыкновенных серебряных деревь­ев, покрытых золотыми цветами (эти деревья так и называются: «альвийскими»). К сожалению, историй таких немного, и обо всём, что связано с древнескандинавскими альвами, мы можем только догадываться — по отдельным выражениям, до сих пор сохранившимся в языке. Об очень красивой девушке говорят: «прекрасна, как альв»; болезнь, о которой думали, что её насылают тёмные альвы, называют «альвийской лихорадкой».

Само название «альвы» известно и за пределами Норвегии. Английские родственники скрытого народца не случайно зовутся эльфами, это слово родственно скандинавскому «альв». Обитают эльфы, как правило, в ле­сах, ведут ночной образ жизни. Не выносят эльфы солнечного света, а по­сле третьего крика петуха — исчезают или превращаются в камень. Не­которые из них способны превращаться в зверей, а некоторые — летать. О том, насколько они злы или добры, судить трудно: эльфы подобны ма­леньким детям, не различающим добра и зла, суть их — игра, а вредят или помогают они в зависимости от своего минутного настроения. Шотландские эльфы, подобно древним альвам, разделяются на Тёмных и Светлых, дружественных и враждебных. Их страна делится на Благой и Неблагой Дворы: встретишься с эльфом из Благого Двора, можешь рас­считывать на его помощь, а столкнёшься с неблагим — хорошо, если уда­стся ноги унести. Шотландские эльфы — среднего человеческого роста (в отличие от своих крошечных английских соплеменников). В немецком языке родственное слово «альп» (Alp) означает «кошмар». И недаром: в фольклоре Германии скрытый народец чаще других пред­стаёт вредоносным и злокозненным.

Французским сказаниям тоже не чужды образы скрытого народца, но здесь их зовут «феи». Самый знаменитый из них — король волшебного народа Оберон, известный и англичанам. Только в английском фольклоре потусто­ронняя держава Оберона находится в чудесном лесу (а нам она знакома в первую очередь по комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь»), и смертный может забрести туда по ошибке, а у французов Оберон — властитель вол­шебного острова, который отделён от людской земли волнами Океана. В Ирландии скрытый народец называется дине ши. Традиция, связанная с ним, прошла длинный путь: в ранних кельтских мифах ши — прекрасные, мудрые и часто опасные существа, не знающие смерти. Проиграв на за­ре времён битву предкам людей, они были вынуждены удалиться и посе­литься в полых холмах Ирландии (которым они обязаны названием своего народа — пустые холмы называются «sidhe», что звучит как «ши»). Но есть у них и собственная страна, лежащая далеко за морем (вспомним Хюльдреланд): эта страна называется Эмайн Аблах, Страна Вечной Юности, где нет ни печалей, ни болезней, ни скорбей. Правит ею могущественный Маннан, владыка моря и покровитель колдовства.

К слову сказать, дивные и мудрые Высокие эльфы Дж. Р. Р. Толкина во «Властелине колец» и «Сильмариллионе» ближе к ранним ирландским и скандинавским преданиям. Зато весёлые и любящие поехидничать над неповоротливыми путниками, но в то же время ревностно стерегущие свои границы и недобрые к чужакам эльфы из «Хоббита» — прямые потомки английского скрытого народца.

Постепенно ирландские мифы о жителях холмов теряют величествен­ность, и дине ши превращаются в невысоких ростом проказливых весель­чаков, которых часто видят водящими хороводы на холмах. Во времена своего величия ши были склонны к занятиям и забавам, схожим с занятия­ми и забавами средневекового рыцарства (есть даже термин «героиче­ские эльфы»), а в более поздних преданиях они ведут себя как большинст­во среднеевропейских эльфов и фей: обожают музыку и пляски и всегда не прочь подшутить над человеком, иногда не очень по-доброму. Много­численны истории о том, как они уводят с собой девушек. Бывает, что ши приглашают к себе на время людских докторов (есть много историй о том, как жителям холмов вдруг понадобилась акушерка). Представление о стране скрытого народца, лежащей неподалёку от ми­ра людей, появляется в разных культурах: два пространства — «наше» и «чужое» — неразделимы, словно человек и его тень.

Т. Киттельсен. Хюльдра. 1897

Летним днём на лесной тропинке ни души. Бодро шага­ешь по утоптанной дорожке; всё вокруг так спокойно и хорошо. Что же тогда тянутся к тебе мохнатые еловые лапы, словно загора­живая дорогу? В тишину леса, всю сотканную из шелеста и шоро­хов, вдруг вплетается новый звук — чистая грустная мелодия, кото­рую выводит необыкновенный женский голос. Поворот тропинки — и перед тобой она, твоя детская мечта, твоя сказочная принцесса! Высокая, статная, с нежной белой кожей. Ласковые глаза сияют ра­достью — они всегда ждали только тебя. По плечам струятся золо­тые, как мёд, пушистые волосы — так и тянет коснуться рукой. Улыб­ка робкая, доверчивая и в то же время обещающая... Ты пропал, охотник!

Тоскуют девушки из скрытого народца в своём прекрас­ном мире и стараются выйти замуж за человека, а если их из­бранник женат, то хотя бы родить от него ребёнка. Называют этих «невест» хюльдрами, от древненорвежского слова huld, что зна­чит «скрытый, спрятанный». Они обычно прячутся от людей, дела­ясь невидимыми, и показываются только по собственному жела­нию, как правило, своим избранникам. Бывает, хюльдра, выбрав себе парня, неделями ходит за ним по пятам, не оставляет его в покое ни днём, ни ночью, ни в поле, ни в доме. И никто, кроме парня, её не видит! Всем остальным кажется, что он разговарива­ет сам с собой.

Очарованию хюльдры противостоять нелегко, но среди людей всё же попадаются стойкие к соблазнам юноши и верные мужья. В таком случае хюльдра принимает вид знакомой и даже жены.

Старый Ула рассказывал, что давным-давно, когда он был ещё молодым, случилось ему как-то раз выжигать лес под пашню на Остэбакье, что ниже хутора Осэбю. Одним вечером пришла к нему хюльдра, прикинувшись его женой, так что Ула ни­чего и не заподозрил.

— Голубушка, — спросил он её, — зачем же ты пришла? Дома что не так?

— Да нет, без тебя соскучилась, — отвечала она.

— Как же ты детей оставила?

— А я их спать уложила.

Поговорили, и она шмыг к нему в кровать. До утра побы­ла, а утром ушла. Только Ула потом сам рассказывал: целует она его ночью, и нет-нет да подбородок язычком лизнёт. Так на том мес­те, где её язык прошёлся, потом больше в жизни щетина не росла!

Как не попасться к хюльдре на удочку? А вот как. Какой бы облик ни принимала хюльдра, какой бы красавицей ни пред­ставлялась, есть у неё один изъян: уродливый коровий, реже — кон­ский, хвост. Обычно она его тщательно прячет, подвязывает, под юбкой скрывает, а он нет-нет да и покажется. Иногда говорят, что у хюльдры спина впалая — как старое трухлявое корыто. Вот так и узнают её охотники и пастухи.

Что дальше делать? Можно бежать без оглядки, можно гнать хюльдру. Имя Господне, молитва и крестное знамение в та­ких случаях незаменимы, но есть и другие средства. В Эстердале рассказывают, как пришла хюльдра к одному мужчине, когда он ночевал в домике на сетере. Понял он, что дело нечисто, и сказал ей идти своей дорогой. А она на своём стоит. Стал он тогда огонь в печи раздувать и видит: пока огонь горит, хюльдры нет, а как за­тухает пламя, одни угольки остаются, она снова тут как тут. Так и промаялся всю ночь. Наутро плюнул, ушёл было с сетера, да вернулся — дела не пускают. Вот и прихватил с собой ружьё на следующую ночь. Как только огонь в печи потух, заглядывает в две­ри хюльдра. Он за ружьё — и выстрелил. В хюльдру, правда, не по­пал, но она так испугалась, что больше не показывалась. Так что силой хюльдру тоже можно одолеть, не только молитвой.

Т. Киттельсен. Хюльдра. 1887-1892

Иногда хюльдра ищет себе пару не в лесу и в горах, а приходит на деревенские танцы: от кавалеров отбоя нет, можно поплясать вволю, да и женишка присмотреть. Развеселится хюльд­ра, а хвост возьми да и выгляни из-под юбки. Если заметит это па­рень, может прочитать молитву, и тогда хюльдра сразу исчезнет, а может ей вежливо шепнуть, что, мол, юбка-то сбилась или что подвязка съехала. В этом случае хюльдра мило улыбнётся и перед тем как пропасть, пообещает награду. И не обманет: наутро най­дёт парень у дверей своего дома жирную корову, овцу или козу. Ищут-ищут хозяина — никто скотину не признаёт. Значит, хюльдра отблагодарила. Из подобных историй видно, что тактичность и веж­ливое обращение ценят не только человеческие женщины.

Благодарит хюльдра не только за вежливое обращение, но и за услуги. Позволит ей охотник у костра погреться да ещё на губной гармошке сыграет — повеселит от души, или отдаст куртку, если нечем ей ребёнка укутать, — и удачная охота ему обеспечена. Рыбака хюльдра порадует хорошим уловом, пастуху, одолжившему повозку, подарит корову, а доярке, с которой делит сетер, в доме приберёт.

Щедро платит хюльдра за оказанное внимание, но обид не прощает. Если хюльдре отказать, она может отомстить: хлестнуть хвостом, так что останется голубая отметина или бородавка, предсказать, что не будет человеку больше удачи, или напророчить скорую смерть. Всё, что она говорит, сбывается. Многие из тех, кто не угодил хюльдре, становились на всю жизнь сумасшедшими или чахли и быстро умирали. Правда, не всегда из-за её капризного и злобного характера. Некоторые сами были виноваты в обрушив­шихся на них несчастьях.

Красавчик был Йенс Клейва. И сам знал, что красавчик. Вбил себе в голову, что все женщины по нему так с ума и сходят, едва увидят. Вот и поклялся, что не женится, по­ка все девчонки в округе по нему сохнуть не будут. Сей­час он водил за нос шестерых, так-то. «А седьмой будет Маргит Ботен», — решил он и принял­ся, как был, в одной рубашке, вырезать большую иво­вую свирель.

Вдруг как треснет что-то над ухом: «Трах!». Йенс вскочил. А перед ним — девушка. Красоты неска­занной, в жизни таких не видывал. «Что это ты строгаешь, Йенс?» — спрашивает. «Да вот свирель. Хочу попытать, не выйдет ли из неё ка­кого мотивчика».

«Попытка не пытка, Йенс. А тебе и вовсе плёвое дело». Давай, Йенс, будь достойным кавалером! Да не тут-то было, чёрт возьми! Красавица так на него смотрит, прямо пожирает глазами. Он покраснел, губы его не слушаются. Всё, что он смог выжать из свирели, было жалкое:

«Пф-пфи-пфи-ти-ти!» «Да уж, — сказала она, — много поту, да мало проку. Дай-ка я теперь попробую». И тут свирель будто сама по себе запела. Йенс и размяк как хлебный мякиш. Играла девушка так, что и Йенс, и сви­рель плакали.

И Йенсу страсть как захотелось взять её в жёны, да и де­вушка вроде бы не прочь. На том и порешили. Только поставила она три условия. Коли Йенс их выпол­нит, будет она принадлежать ему со всеми своими угодьями. Первое: до свадьбы не спрашивать, как её зовут, второе: не рассказывать никому о том, что с ним случи­лось, ни одной живой душе. Третье же условие было: встретятся они через год, не раньше, и он слово даст, что её дождётся.

«Хорошо, — сказал Йенс, — уговор есть уговор». Вытащила красавица что-то из кармана и смазала сви­рель, «Если любишь меня, принесёшь с собой эту сви­рель, когда свидимся в следующий раз». «В этом можешь не сомневаться», — обещал он. Не успела девушка уйти, как Йенс побежал по округе с хутора на хутор. Хвастался да хвалился без зазрения со­вести. Мол, берёт за себя девушку, да не какую попало, а самую настоящую богачку. У неё и хутор, и земли, и большие леса, а уж коров без счёта. В их долине ни од­на ей в подмётки не годится. Да и плевал он теперь на всех!

Такой Йенс стал важный, ходит руки в карманы, толь­ко о свадьбе и думает каждый Божий день. Уж об этой свадьбе заговорят! Перед свадебным поездом — шесть музыкантов, два с барабанами, четыре — со скрипками. Четыре здоровяка в модных шляпах всю дорогу палят из пистолетов, а шестеро прислужников подают пива и браги без меры. Потом он и невеста садятся на холёных коней, а на головах у них подве­нечные короны сверкают. Народу за ними видимо-не­видимо: все собрались подивиться, вся округа, и стар и млад...

Вот так Йенс сдержал своё обещание. Настал заветный день, год истёк: взял он свирель и пошёл на то же место, где встретил красавицу. Сел и ну дуть. А свирель-то пересохла. Тьфу, что за напасть! Только шипит и хрипит. Будто что-то обо что-то царапает — и выходит: «Йенс-хвастун! Йенс-дурак! Йенс-пустобрёх! Йенс — телячий потрох!»

«Трах!» — вдруг треснуло над ухом, девушка тут как тут. Глаза сияют, провела руками по темечку, золотую копну волос надвое разделила, на грудь себе положила, — так и сверкают волосы на солнце.

«Ну, теперь-то я могу узнать твоё имя?» — спросил Йенс. «Зовусь я Хюльдрой, — ответила она. — И вот что, Йенс, я тебе скажу. Такого разгильдяя и болтуна, как ты, я се­бе в мужья брать не хочу, зря ты мной хвастал. И сам ты — как твоя растрескавшаяся свирель!» «Ах так! — закричал Йенс. — Не очень-то и хотелось! Да у меня таких, как ты, на каждом пальце по дюжине. И все без хвостов!»

«Да я-то не такая! Вот я тебе покажу!» — рассердилась Хюльдра.

Подхватила она руками свой хвост да как огреет Йенса по ушам — он и с ног долой.

Эту оплеуху Йенс на всю жизнь запомнил. Глухой, поло­умный, ходит он с сумой по хуторам, побирается. А де­вичья любовь так его и колет. Куда бы бедняга ни при­шёл, везде находится одна воструха, которая непремен­но спросит: «Что, Йенс, много красоток на твоём хуто­ре?» И Йенс аж весь просияет: «О да, они там такие ладные да статные!..»

Т. Киттельсен

Йенса Клейву можно пожалеть. И не только за то, что он потерял рассудок. Будь он чуть-чуть благороднее, как счастливо бы сложилась его жизнь! Если на хюльдре жениться, то она приносит в усадьбу сказочное богатство и процветание. Сама хюльдра толь­ко о том и мечтает, чтобы выйти замуж за человека, но ей нужна его помощь, помощь из нашего мира. Есть определённые условия, ко­торые следует выполнить, — ведь она принадлежит к другому миру, соответственно, ей нужно помочь «пересечь границу». Да и хвост в мире людей ей совершенно ни к чему.

Так вот, если охотник или пастух, увидев хюльдру, понима­ет, что жить без неё не может, нужно ему сначала лишить ее возмож­ности вернуться в волшебный мир. Самый распространённый спо­соб — перебросить через её голову стальной предмет, чаще всего нож. (О волшебных свойствах стали см. статью «Скрытый народец».)

Любопытно, что способ этот работает и в «обратную сторону», то есть с помощью ножа можно вернуть взятое в мир хюльдр. В Согндале был парень, который как-то встретил свадебный поезд с невестой-хюльдрой во главе. Она так ему понравилась, что он не раздумывая перекинул через неё нож. Свита тут же пропала, а невеста запросилась обратно — она, видимо, и так ехала на свадьбу с человеком. Он согласился её отпус­тить при одном условии: она отдаст ему свою сва­дебную корону.

Корона невесты(фотография)

Корона невесты — важная часть национального свадебного костюма. Она делается из дорогих металлов и представляет значительную цен­ность. Это венец, к которому прикреплены уходящие вверх лучи-ветки до 40 см длиной. На них — маленькие перекладинки с висящими пла­стинками-листочками, каждая блестит и звенит при движении. Счита­ется, что такую корону носит Дева Мария. В день свадьбы невеста как бы на один день становится ею — или, во всяком случае, уподобляет­ся ей по чистоте, юности и богатству украшений. Кроме того, корона из серебра должна защитить её от посягательств скрытого народца. А поскольку вещь эта очень дорогая, то иметь её могла позволить се­бе далеко не каждая семья. Как правило, свадебные короны одалжи­вали у соседей, а то и в другой деревне.

Хюльдра согласилась расстаться с короной. А чтобы вер­нуться обратно, велела она парню взять нож, встать к ней спиной и снова подбросить его так, чтобы он перелетел ей через голову. Он всё исполнил — и невеста пропала. На этом примере видно, как работает общее правило, гласящее, что наш мир — «прямой», а «тот» мир — «обратный», и, соответственно, для пересечения грани­цы необходимо либо распространить прямой порядок на его часть, либо самому проделать что-то в обратном порядке.

Не только бросив нож через голову хюльдры можно «включить» её в наш мир. В одной быличке рассказывается, что па­рень дразнил хюльдру своим шейным платком, а потом взял да и обернул ей талию этим платком. И тогда мать хюльдры сказала, что теперь он не может отказаться от её дочери.

Ещё один надёжный способ — пустить хюльдре кровь. Всё равно, каким образом. Можно легонько порезать ей палец — так, чтобы показалась капелька крови, можно просто укусить. Как пра­вило, после этого хюльдра говорит, что не может вернуться к сво­ему народу, и теперь герой просто обязан на нейжениться. (О ро­ли крови в фольклорных представлениях см. также статью «Скры­тый народец».)

Но это ещё не всё, хюльдра ещё не человек до конца. Те­перь её нужно окрестить, а потом повенчаться с ней. По разным бы­линкам, хвост у неё отваливается либо во время крещения, либо пе­ред алтарём во время венчания. Говорят, что в одной церкви в раз­ное время отвалилось таким образом целых семь хвостов. Они и сейчас там хранятся, прибитые к стенке, просто их никто не видит.

Иногда, правда, хюльдра лишается не только хвоста, но и своей необычайной красоты — ведь она становится человеком, а фантастическая красота — почти такая же метка «того» мира, как и хвост. Впрочем, необычайная удача и благополучие доста­ются её жениху в качестве приданого. На её хуторе всегда всего вдосталь и всё лучше, чем у соседей. И жена из нее получается хорошая: ловкая, работящая. Вот только с мужем ей не всегда ве­зёт. Если же он оказывается лентяем или грубияном, хюльдра дол­го терпит, а потом...

Множество быличек рассказывает о том, что было, ко­гда муж переставал уважать свою жену-хюльдру. Вот как-то раз зовёт хюльдра своего мужа к столу, зовёт раз, другой, а он в кузнице подкову куёт и не отзывается. На третий раз приходит хюльдра сама в кузницу, спрашивает, что это он не идёт, а он ей довольно грубо отвечает, мол, не мешай, я работаю. Тогда хюльдра голыми руками берёт раскалённый брусок и сгибает его, как надо. После того как жена доказала своё превосходст­во, муж ей больше не перечит и живут они душа в душу. Правда, одна быличка добавляет: из-за того что хюльдре пришлось лиш­ний раз напоминать о том, что она не вполне человек, она сно­ва утратила часть своей красоты. Что интересно, в подавляю­щем большинстве быличек свою силу хюльдра показывает именно так — сгибанием подковы.

Не только у норвежцев кузнечное дело рассматривается как не вполне обычное, тесно связанное с волшебством, с другим миром. О кузнеце часто говорят, что он колдун. Ещё бы! Ведь он имеет дело с огнём, зна­ет, как придавать форму железу, как сделать всё — от сохи до колечка. Этого не может никто другой, поэтому знания кузнеца рассматривают­ся как священные. Способность кузнеца создавать вещи напоминает о боге-творце, который из подручных предметов создал мир. Сходство кузнеца с богом-творцом внушает уважение и страх. Такое отношение к кузнецу как к носителю странной силы распространено у разных на­родов, от Ирландии до Индии. Встречается оно и у нас. Недаром Вакула, одолевший чёрта в повести Гоголя, — кузнец. Вот и пришедшая из волшебного мира хюльдра так ловко управляется с раскалённым ме­таллом.

Однако нашлась история, в которой хюльдра по-другому проявляет силу. Вот какая.

Много лет назад жил на одном хуторе в доли­не Сокнедал парень. Был он заядлым охотником и рыболовом и почти весь год проводил с соседскими  парнями в горах Сандфьелль. Удивительная история с ним приключилась — непростую он нашёл себе жену...

Как-то осенью расположились они на сетере. Погода — на загляденье! Целыми днями охоться себе, рыбу лови. Куропаток не счесть, добычи много. Да зарядить ружьё — дело нешуточное: тебе и пороховница понадобится, и мешочек с дробью, и огниве с паклей. Словом, времени на выстрел уходило много, но уж чего-чего, а времени в горах хватает.

Как-то вечером наш парень возьми да и не приди ноче­вать на сетер после охоты. Три дня и три ночи не было его, друзья искали-искали — не нашли. Придётся им, видно, с дурной вестью домой возвращаться. Они уж решили, он сам нечаянно себя под­стрелил, да и выкарабкаться не смог. Спустились в долину, а тут на тебе — оказывается, вернулся он на хутор в тот же день, что про­пал в горах. Он и думать не думал, что они его, взрослого, хватят­ся. Вот как, по его словам, всё приключилось.

Вышел он рано поутру на охоту и пошёл вверх вдоль ручья. Страх как захотелось ему куропатку пожирнее подстре­лить, да ни единой птицы не нашёл. Уж и темнеть стало... Видит вдруг парень: на камне у горного ручейка — куропатка. Выстре­лил он, куропатка в ручей и упала. Подошёл, смотрит — девушка у ручья сидит и приветливо так ему улыбается, а куропатку в ру­ках держит.

—  Неужто мимо? — говорит парень.

—  На, возьми, — протягивает ему красавица куропатку.

— Ты что здесь, в горах, так поздно осенью делаешь? — спрашивает парень.

— Работу ищу. У меня и отец, и мать умерли, никого не ос­талось, — отвечает девушка. Не много рассказала она о своей родне, сказала только, что она из Фолдала.

Так и пошли они на хутор вдвоём, да потом и поженились, В первые годы после свадьбы разленился парень. А тут известно как: не потрудишься, не будет тебе ни от земли урожая, ни у скота приплода. Долго его жена просила хоть новую квашню сделать — старая-то поизносилась, дно до дыр протёрлось, не в чем тесто за­месить. Она уж сама для этого и подходящую сосну приглядела. С утра до ночи только об этой сосне и твердит.

Сидел он как-то вечером незадолго до Рождества у оча­га без дела. А на улице метель страшная, ветер завывает.

— Сходи, сруби сосну, — завела своё жена. — Мне кваш­ня нужна. Праздник на носу, пироги печь надо, а у меня и посуды нет тесто поставить. Я больше ждать не буду.

— Да ты посмотри, какая погода! Лошадь — и ту жалко. Тут жена взбеленилась:

—  Ну и сиди сиднем, береги себя и свою лошадь! Видно, придётся бабе самой управляться. Погоди, ты меня ещё узнаешь!

Укуталась она потеплее, взяла топор и отправилась в лес.

Не прошло и часа, как муж решил немного дров нару­бить. Зимой он только эту работу и делал: батраки сами свозили домой сено с полей и сетеров, он с ними никогда не ездил.

Подошёл к дровянику и видит сквозь метель: жена идёт из лесу, пешком, на своих двоих, а на плече чурбак для квашни несёт. Такой толщины чурбак, его и не обхватить человеку руками. Кину­ла она его в снег, чуть мужа не задавила.

— А ну принимайся за квашню! Кабы я тебя так крепко не любила, отведал бы этого! — и кулак ему под нос сунула.

С того дня мужа как подменили. С таким жаром он за ра­боту взялся, что с каждым днём достатка в усадьбе прибавлялось. А квашню смастерил такую крепкую да ладную, что ей до сих пор на хуторе пользуются.

Много было в Норвегии крепких хозяйств, много рачи­тельных хозяев, которые говорили, что они из рода хюльдры, что прапрабабушка их, пока за прапрадедушку не вышла, с хвостом по горам бегала. Мол, это от неё удача досталась. Может, говорили так, чтоб соседи не завидовали. Как же те­перь узнаешь? Только соседи тоже в долгу не оставались — что там хюльдра-прабабушка! Её уже давно и на свете нет, мир её праху... А вот у нас на хуторе настоящий ниссе живёт, за кобы­лами нашими присматривает, а мы ему за это... Но это уже со­всем другая история.

Т. Киттельсен. Ниссе и улитка. 1887

В наши дни многие норвежцы никогда не видели ниссе, поэтому утверждают, что их не существует и никогда не существо­вало. Но это совсем не так! Ниссе издавна живут бок о бок с чело­веком, в их большом роде выделяют несколько различных ветвей, одни чрезвычайно древние, а другие — совсем молодые, им всего лишь несколько веков.

Удивительным образом история распорядилась так, что всех ниссе люди стали называть по самой младшей ветви их рода. С неё и начнётся наш рассказ...

Слово «ниссе» имеет христианское происхождение. Оно восходит к имени святого Николая Чудотворца, одного из са­мых почитаемых христианских святых, известного своей щедро­стью и милосердием. День его кончины, 6 декабря (19 декабря по старому стилю), — большой церковный праздник. В Средние века возник обычай дарить в этот день детям подарки, ведь сам святой очень любил детей. В XVI веке этот обычай стали связывать с Рож­деством, и постепенно образ добродушного старичка с пышной седой бородой, кото­рый дарит рождественские подарки хорошим и послуш­ным детям, зажил самостоя­тельной жизнью у разных на­родов. Так, например, в Гол­ландии, а позже и в Америке, куда эта традиция была при­несена голландскими пересе­ленцами, появился всем из­вестный Санта-Клаус, а в Норвегии — юлениссе, или рождественский ниссе.

Н. Павлович. Родовое древо ниссе. 2007

В разных странах и у разных народов существуют свои рождественские ниссе и Санта-Клаусы. Так, например, у нас есть Дед Мороз, в Белорус­сии — Зюзя, в Германии — рождественский дед, а в Исландии рождест­венских дедов аж 13!

Зюзя, или бог Зимы, — это дед с длинной бородой, который живёт в лесу, ходит босиком и, согласно поверью, вызывает пургу, метель, стужу. Ко­гда бывает сильный мороз, он бьёт своей булавой по деревьям, которые как будто от этого трещат. Временами Зюзя забредает в деревню, что­бы предупредить крестьян о надвигающихся трескучих морозах, изба­вить от холода какую-нибудь бедную семью или дать вдоволь наесться кутьи. Недаром присказка существует: «Зюзя на дворе — кутья на сто­ле». И сегодня нередко можно услышать: «Замёрз, как зюзя!» В основе представлений о рождественском деде, или Вайнахтсмане, — всё те же легенды о святом Николае. Это дружелюбный старик в красной шубе с белой меховой оторочкой, у него длинная белая борода, мешок с подарками и розга. В Рождественскую ночь он одаривает хороших де­тей и наказывает плохих.

Исландским ребятишкам подарки приносит не один, а целых трина­дцать рождественских дедов. Они по очереди заглядывают к ним с по­дарками каждую ночь на протяжении двух недель. Если дети хорошо се­бя вели, то они оставят подарок в их маленьких башмачках. Если дети вели себя плохо, они оставят только картофелину. А если они были со­всем невыносимыми, их может навестить родительница рождественских дедов — грозная Грила или, что ещё хуже, её питомец, рождественский кот Грилы.

Сохранился рассказ о появлении первого норвежского рождественского ниссе. В Рождественскую ночь в далёком 1580 го­ду какой-то мальчик решил подшутить над своей маленькой сестрёнкой. Он взял и выставил на улицу её пустую чашку, а сестрёнке сказал: «Если ты была послушной в этом году, то придёт ниссе и положит что-нибудь в твою чашку. А если ты вела себя пло­хо, чашка так и останется пустой!» В это время ниссе, жившему на том хуторе, случи­лось проходить мимо дома. Услышав слова мальчика, он остано­вился у пустой чашки и положил в неё две серебряные монетки. Эта забава настоль­ко   пришлась   ниссе по  вкусу,  что  с тех пор стал он перед каждым Рождеством подбрасывать мелкие деньги и сладости в пустые кувшины из-под сливок, чашки и корзины.

В наши дни рождественских ниссе множество, и они оби­тают по всей стране. Глава всех рождественских ниссе Норвегии живёт недалеко от Осло. У него есть собственный хутор в комму­не Фрогн, а в городе Дрёбак находится почта, куда каждый год приходят тысячи писем от детей. Считается, что сейчас во главе рождественских ниссе стоит сын того самого ниссе, который впер­вые подарил две серебряные монетки маленькой девочке более четырёхсот лет назад...

Дорожный знак: Внимание! Рождественский ниссе!

С христианством связана и вера в церковных ниссе. Гово­рят, что прежде они жили почти во всех церквях Норвегии. Домик такого ниссе, напоминающий большое гнездо, может находиться в дыре в полу слева от входа в церковь, или на церковном чердаке, или на колокольне. Спит он в старом деревянном башмаке звонаря. Каждую субботу церковный ниссе вытирает пыль со скамей и кафедры, моет полы и выметает паутину из углов. Кроме того, он следит за тем, чтобы мыши не прогрызали дыры в органных мехах. Единственное, чего не любят церковные ниссе, — это колокольный звон. Поэтому в день службы они или стараются уйти подальше от церкви, или остаются сидеть у входа, но закрывают уши руками и сидя так, приветливо кивают прихожанам.

Но, конечно, самой большой известностью пользуются домовые ниссе, самые древние среди рода ниссе. Только с XVIII векаих стали называть так же, как рождественских и церковных ниссе, причём это вошло в обычай только на востоке и на юге Норвегии, под датским влиянием.

В остальных частях страны у домового ниссе много других имён. Так, в Телемарке его называют томтегуббе (tomtegubbe) — «старичок с обжитого места» или тункалл (tunkall) — «дворовый мужичок», в Сетесдале — хаугбонд (haugebonde) — «бонд из кур­гана», в Согне и Северной Норвегии — губонд (godbonde) — «хо­роший бонд». Известно и древненорвежское имя домового нис­се, оно означает «хранитель хутора». Отсюда происходит запад­но-норвежское название домового ниссе: гардвор — gardvor. Эти имена говорят о том, что традиции, связанные с домовым ниссе, очень древние и берут своё начало в почитании умерших предков — хранителей рода. И действительно, в народных по­верьях домовым ниссе очень часто считали основателя и перво­го хозяина хутора.

Странное существо этот ниссе. У него всего четыре пальца на каждой руке, так как не хватает большого. С ниссе лучше дружить, потому что своими восемью ко­ротенькими пальчиками он схватил как-то одного силача и избил его так, что тот остался калекой на всю жизнь. Но вообще-то ниссе не так уж и плох, если только, конечно, давать ему его законную кашу. И каша с маслом не такая уж большая плата за всё то, что он делает. Ниссе ухаживает за коровами и за лошадьми, крадёт сено и зерно с соседских хуторов и делает для своего хозяина всё, что может. Немного­го стоит хутор без ниссе. Но он любит и пошалить. То на чердаке, то в сарае можно услышать, как ниссе, проказничая, хихикает и посмеивается. Часто при лу­не сидит он на высоком въезде в сарай, свесив ножки. А иной раз дёргает на дворе кота за хвост или драз­нит собаку. Или же прикинется комочком шерсти и ле­жит совсем тихо. Если же кто, проходя мимо, возьмёт этот комочек шерсти, чтобы рассмотреть поближе, раз — и выпрыгнет ниссе, а потом встанет в своём настоящем облике — маленький, коренастенький — и расхохочется.

Т. Киттельсен

Т. Киттельсен. Как ниссе кота вокруг пальца обвел! 1887-1892

В старину верили, что ниссе живёт на каждом хуторе, ча­ще всего — в сенном сарае, хлеву или амбаре. Но порой говорили, что дом ниссе находится под самым старым деревом на хуторе, кото­рое ни в коем случае нельзя было рубить. Один из рассказов о таком дереве записал в XIX веке священник Магнус Броструп Ландстад:

Не так давно на хуторе Фьёне в Нисседале жи­ла одна женщина. Каждый вечер относила она под старую липу ка­шу и пиво для ниссе. И каждый раз на следующее утро горшок из-под каши был пуст и стоял вверх дном. Как муж ни просил жену ос­тавить эту затею, она его не слушалась. Тогда однажды вечером под Рождество муж взял топор и решил срубить дерево. Но не ус­пел он ударить топором и трёх раз, как вдруг откуда ни возьмись появился ниссе, схватил его и основательно поколотил. Маленький ниссе настолько сильно избил бедного мужчину, что тот не смог сам вернуться домой. Так он и лежал возле дерева, полумёртвый от побоев, пока люди не нашли его.

На некоторых хуторах верили, что у ниссе есть особая комната в доме или особая кровать, на которую нельзя было ло­житься никому, кроме самого ниссе. Рассказывают, что как-то раз на один хутор пришёл человек и попросился на ночлег. Служанка отвела его в комнату и показала ему кровать. Она предупредила гостя, что на другую кровать ложиться нельзя, так как она принад­лежит ниссе. Гость не поверил этому и лёг в кровать ниссе. Как толь­ко он уснул, пришёл ниссе и тихонько переложил его на лавку у вхо­да. Гость проснулся и опять лёг в кровать ниссе. И снова ниссе пе­ренёс его на лавку, на этот раз не так аккуратно. А гость взял да и лёг в кровать в третий раз, но тут ниссе с такой силой швырнул его на пол, что у него затрещали кости. Еле-еле дополз гость до кровати, указанной ему служанкой, и больше ему никто не мешал спать до самого утра.

Несмотря на свой крутой нрав, ниссе, если к ним отно­ситься должным образом, — превосходные работники. Нет такого дела по хозяйству, которое им не под силу. Они работают без ус­тали с утра до ночи: следят, чтобы коровы давали жирное молоко, убирают навоз, посыпают опилками пол в хлеву, доят коров и зада­ют скоту корм.

Т. Киттельсен. Ниссе и лошадь. 1905

Особенно любят ниссе ухаживать за лошадьми: они сыт­но кормят их, расчёсывают гривы, чистят, заводят их в стойло после поездок и работ и внимательно следят за тем, чтобы никто их не загонял. А если иная лошадь приходится ниссе особенно по сердцу, то она получает просто великолепный уход. И никогда не следует идти в этом наперекор воле ниссе, как это сделал хозяин одного хутора по имени Тор.

Как-то раз  накануне  Рождества Тор зашёл в стойло, чтобы накормить свою лошадь. Там он заметил маленького человечка, одетого в серое, который хитро смотрел на него и смеялся. А кормушка лошади была уже полна. Тор разозлился: "Кто ты такой, чтобы заправлять у меня в хозяйстве?!» Тор был не робкого десятка и достаточно силён. Он захотел схватить ма­ленького человечка, но тот увернулся. Завязалась драка. Челове­чек с лёгкостью подбросил Тора, и полетел тот на двор прямо в сугроб головой, да так и остался там, беспомощно болтая нога­ми. «Кто же ты таков, ради всего святого?» — закричал Тор, и то­гда ниссе исчез.

Охотно помогают ниссе и в поле. Вот что рассказывают очевидцы. Как-то утром пришли косари на один хутор, куда их при­гласили поработать. Там они увидели хозяина, который лежал себе и спал, а в поле в это время косил ниссе. Ниссе работал очень бой­ко, он накосил сена столько, сколько не удалось бы человеку и за целый день работы. К сожалению, ниссе навсегда покинул тот ху­тор со смертью хозяина.

Ещё одна история приключилась на другом хуторе много-много лет назад в пору уборки сена.

Надвигалась гроза, и люди хотели поскорее завезти уже просушенное сено в сарай. Уже запрягли лошадь в подводу и только тронулись, как лошадь вдруг оступилась и сло­мала ногу. Лошадь выпрягли и стали думать, что делать дальше. Никто не осмеливался ввезти подводу наверх по крутому въезду. Казалось, что единственная возможность — разгрузить подводу и внести сено на руках. Тем временем вечерело, и вдруг к людям подошёл маленький человечек. «Что стряслось?» — спросил он их. Ему рассказали, что лошадь оступилась и повредила ногу и те­перь неизвестно, как завезти всё сено в сарай. «Я завезу вам се­но», — ответил человечек, впрягся в подводу и в тот же миг завёз её наверх. «Не думал я, что тебе это под силу», — сказал человеч­ку хозяин хутора, а тот только рассмеялся в ответ. Это, конечно, был ниссе.

Во время уборки хлеба ниссе мог помочь обмолотить зерно. Однажды на каком-то хуторе служанка проснулась среди ночи. Ей послышалось, что кто-то молотил на гумне. Она подумала, что это слуга, и встала, чтобы приготовить ему завтрак. Когда она вошла в кухню, то увидела, что часы показывали полночь. Разуме­ется, на гумне молотил ниссе.

Порой ниссе приходит на помощь неожиданно, но как раз в ту минуту, когда человеку грозит опасность.

Как-то раз старый Исак Нюгард был в лесу и жёг уголь. Он так пригрелся у тёплого костра, что уснул. А костёр тем временем разгорелся. Тогда ниссе закричал Исаку в самое ухо: «Исак, вставай, сейчас сгоришь!» Исак немедленно проснулся и потушил костёр.

Всё это ниссе делают за более чем скромную плату. Дос­таточно оставлять ему каждый четверг у амбара миску сваренной на сливках или на сметане каши и немножко пива. Известны слу­чаи, когда ниссе кормили только один раз в год под Рождество, но он все равно оставался доволен и трудился не покладая рук!

Стоит ли говорить, что ниссе чрезвычайно преданы хо­зяевам, которые относятся к ним с уважением. Трудно себе представить, насколько далеко может иной раз зайти их усер­дие! Так, если на хуторе не хватает зерна, ниссе не побрезгует украсть мешок-другой у соседей. Много рассказывают о дра­ках, которые затевали соседские ниссе между собой, воруя друг у друга добро для своих хозяев. Один из таких рассказов пове­ствует о драке между ниссе с хутора Эйгорден, славного своим зерном, и ниссе с хутора Нерсторхов, знаменитого своими лу­гами и сеном.

Ниссе из Эйгордена любил наведываться в Нерсторхов, чтобы прихватить с собой стожок сена, а его сосед столь же усердно воровал в Эйгордене зерно. Однажды шли они каждый со своей добычей по домам и вдруг столкнулись нос к носу в сосно­вом бору, что находится между этими хуторами. Между ними завя­залась драка, такая ужасная, что шум её люди слышали за много миль от бора. Ниссе из Эйгордена был жестоко побит, и с тех пор благополучие и удача оставили жителей этого хутора.

Есть ещё существо, которое приносит на хутор достаток, — это драгедокка. Она очень маленького роста, порой её даже не заметишь. И занима­ется она только тем, что тащит в дом своему хозяину деньги, еду, удачу и многое другое — словом, всё, что нужно хозяину. Крадёт драгедокка обычно у соседей, которых она может довести до полной нищеты, если её хозяин окажется особенно жадным. Да и сама драгедокка очень непо­седлива, она постоянно просит хозяина давать всё новые и новые зада­ния. Так, однажды она настолько надоела одному бонду, что тот в серд­цах крикнул: «Таскай навоз!» И на следующее утро весь дом несчастного бонда был полон навоза!

Бывает, что драгедокка приносит только одно, например, десятикроновые монеты. А какому-то человеку, поговаривают, она таскала конь­як, и бутылка у него в шкафу никогда не пустела.

В Телемарке рассказывают, как один бонд, идя через горы, увидел ма­ленькую драгедокку. Он решил взять её с собой и сунул в карман. Когда он дома захотел вытащить её оттуда, то обнаружил, что там полно монет. И сколько бы денег он потом ни тратил, количество их не уменьшалось, так что вскоре он смог себе купить большой хутор, а потом ещё и ещё. И люди заподозрили, что здесь что-то нечисто. Он богател, а они бедне­ли, так что всем стало ясно — у него драгедокка! Тогда все собрались и забросали его камнями.

Т. Киттельсен. Король из сказки «Аскелад и добрые помощники». Ок. 1907

Многие боялись драгедокки, так как верили, что создать её можно толь­ко колдовством или клятвой дьяволу. Один человек нашёл в лесу куколку. Он взял её с собой и хотел подарить детям. Но потом передумал, решив, что она слишком красива для игр, и поставил её в шкаф. На следующее утро рядом с ней лежала кучка серебряных монет. Так повелось изо дня в день. Тогда стало понятно, что это не простая куколка, а драгедокка. И человек пошёл к священнику узнать, как ему избавиться от неё, потому что боялся держать её в доме. Священник спросил, помнит ли он то ме­сто, где нашёл её, и как она лежала. «Да, — ответил человек, — я помню это очень хорошо». И священник велел ему отнести драгедокку на то ме­сто и положить её там именно так, как он её в первый раз увидел. Так он и сделал. С тех пор она к нему не возвращалась.

Но всё-таки многие считают, что не так уж и плохо иметь в хозяйстве дра­гедокку. У неё всего два недостатка! Во-первых, за службу ей полагается дарить каждый год новое шёлковое платье, а во-вторых — от неё слиш­ком много грязи.

Случалось, что на каком-то хуторе ниссе не было. То­гда его жители всячески стремились заполучить столь прилежно­го работника.

Иногда ниссе можно просто передать от одного хозяина к другому. Жили как-то два брата, один был богат, а другой беден. Когда бедняку пришлось совсем плохо, богатый подарил ему и его семье ниссе со своего хутора, и это действительно принесло удачу иденьги. Но многие считают, что ниссе можно просто позвать, и он придёт на хутор. А чтобы результат был верным, нужно выйти для этого на перекрёсток дорог, то есть туда, где обычно собираются все жители параллельного мира.

Бывает, что ниссе предлагает свои услуги сам, и тогда он обычно приходит на хутор в виде маленького человечка в красной шапке и спрашивает, не нужен ли хозяевам умелый работник, которому в качестве платы за его труд достаточно раз в год поднести миску каши.

Но, нанимая ниссе, нужно обязательно соблюдать некоторые правила.

Трудовой договор

Настоящий договор заключён навсегда (на веки вечные) по обоюдному согласию между Нильсом Нильсеном (далее Ниссе) и бондом_________ (вписать имя), хозяином хутора_________(вписать название хутора), в том, что Ниссе нанимается служить хозяину верой и правдой и берёт на себя следующие обязательства:

1.    Уход за скотом (уборка хлева, выпас коров, чистка лошадей и прочие к этому относящиеся работы).

2.    Помощь в поле (сев и уборка хлеба, уборка сена и прочие к этому относящиеся работы).

3.    Помощь на кухне (мойка посуды и чистка до блеска котлов, ка­стрюль и сковородок).

4.    Прочая помощь по хозяйству, например: молотьба, починка утвари и инструмента и прочее, относящееся к этому, по пер­вому требованию хозяина.

5.    Обеспечение счастья, удачи и благополучия на всём хуторе.

За это хозяин обязуется:

1.    Кормить Ниссе раз в неделю в четверг вечером кашей, а 1 (один) раз в год, на Рождество, выдавать такой каши боль­шую миску.

2.    Соблюдать тишину после двенадцати часов ночи (полуночи) и заставлять своих домочадцев от мала до велика и всех до единого делать то же самое.

3.    Не перечить Ниссе, если тот выберет себе любимую лошадь, а именно: не отбирать у той лошади излишков сена, которые ей даст Ниссе, не загонять ту лошадь до смерти, не хлестать её без надобности кнутом. Если же Ниссе выберет себе любимую корову или козу, то и тогда не препятствовать ему ухаживать за той коровой или козой.

4.    Оказывать по мере сил и возможностей всяческое уважение Ниссе и всецело подражать ему во всём, в чём Ниссе принима­ет участие, а именно: к домочадцам от мала до велика и ковсем до единого относиться ласково, к домашнему скоту — без жестокости, к работе — с усердием, к отдыху — с умеренно­стью, к еде — с воздержанностью, к одежде — со скромностью.

5.    Рассказывать молодым поколениям о Ниссе и обучать их всячески верному, вежливому и почтительному с ним обхождению.

Если случится так, что Ниссе не соблюдёт условий этого договора, то падёт тогда вечный позор и на него, и на родственников его, и на де­тей его. Если же условий договора не выполнит хозяин, то за Ниссе ос­таётся право:

1.    В случае незначительного нарушения условий данного дого­вора предупреждать об этом хозяина шумом в доме и хлеву, битьём посуды на кухне, причинением мелкого вреда хозяй­ской собственности (утвари, инструменту и прочее) и вообще по-всякому, как Ниссе сочтёт нужным.

2.    В случае значительного нарушения условий данного договора расторгнуть его в одностороннем порядке и покинуть немед­ленно по расторжении данного договора хозяйский хутор на­всегда (на веки вечные) без возврата.

Прочие экстренные случаи должны разрешаться сторонами по обоюдному согласию и доброй воле немедленно и с достижением скорейшего и надёжнейшего перемирия.

На этом согласны и скрепляем своё согласие печатью и подписями.

/Ниссе/

/Хозяин/

Также следует помнить, что ниссе не любят, когда в их присутствии упоминают имя Господне. Забыв об этом, можно попасть впросак, как это случилось с одним бондом и его женой. Как-то раз разговаривали они друг с другом, горько сетуя на свою бед­ность, когда бонд сказал вдруг, что было бы неплохо, если бы у них ниссе был прислугой. Едва он сказал эти слова, как с чердака по­слышались шаги ниссе. «Ну вот, — сказал бонд, — он у нас есть!» (Господи Иисусе, что ты такое говоришь?» — воскликнула его жена, и в тот же миг они услышали, как ниссе проломил чердак и ушёл из дома, прихватив с собой кусок стены.

Кроме того, нужно понимать, что если ниссе придёт жить на хутор, будет очень непросто прогнать его оттуда. Более того, иногда всё происходит наоборот: сам ниссе вынуждает хозяев пе­реехать на новое место, лишь бы от него избавиться. Но часто это заканчивается тем, что, как только последняя повозка трогается с места, на ней вдруг видят маленького человечка, одетого в серое, который сидит и смеётся над бедными хозяевами.

Зачем же прогонять такого полезного работника, спро­сите вы? На то могут быть две причины. Некоторые особо набож­ные бонды считали ниссе нечистой силой и боялись связываться с ними, каких бы выгод это ни сулило. Один бонд как-то посетовал в разговоре, что у него нет такого помощника по хозяйству, как ниссе. И что же? Когда он вернулся на хутор, то увидел, как какой-то человек в красной шапке ухаживал за лошадьми. Так повелось изо дня в день, и бонд стал подозревать неладное. Он просил но­вого работника уйти с хутора, но всё было зря: жизнь на хуторе стала беспокойной. Дошло до того, что работник однажды сильно ударил хозяина. Он закричал: «Вон! И где ты был, когда Иисус поя­вился на свет?», но ниссе (а это был он) только криво усмехнулся в ответ. Избавиться от нежеланного помощника смогли только то­гда, когда полгода отзвонили в колокола в трёх церквях в каждый церковный праздник.

Вторая причина, по которой хозяин может захотеть изба­виться от ниссе, связана с крутым нравом ниссе. Они чрезвычайно обидчивы и абсолютно не терпят вмешательства в свои дела.

Самое страшное оскорбление, которое можно нанести ниссе, — съесть его кашу. За это можно поплатиться жизнью. Рас­сказывают, что на каком-то хуторе служанка съела кашу, предна­значавшуюся ниссе. Тогда ниссе разозлился и до смерти закружил её в танце, приговаривая: «Ты съела мою кашу, теперь тебе придётся потанцевать со мной!»

Ниссе очень легко обидеть словом. На хуторе Нерсвеа в Эстердале ниссе случайно разбил кружку. Когда хозяйка хутора во­шла вечером в хлев и увидела осколки, она так разозлилась, что нача­ла громко ругать ниссе на чём свет стоит. А ниссе стоял за кувшином и слышал всё, что она говорила. Её слова показались ему очень обид­ными: «Я служил тебе так много лет только за еду. Неужели нельзя было простить мне разбитой старой кружки? До сегодняшнего дня я ра­ботал на тебя — теперь хватит!» С того вечера в хлеву стало неспокой­но. Сено кончилось, коровы отощали — пришлось ехать на сетер за сеном сразу же, как только выпал снег. И вот на сетере, когда хозяйка хутора уже лежала в кровати, в комнату вошли двое. Одеты они были в серое. Хозяйка перепугалась и притворилась, будто спит. Один из них сказал: «Смотри, спит, ух я ей сейчас отомщу за те злые слова, что она сказала этой зимой, когда я разбил кружку в хлеву!» Как только хо­зяйка это услышала, вскочила она в кровати и закричала: «Вон отсю­да! Ничего вы мне не сделаете, я ведь «Отче наш» на сон прочла!» Тут же оба исчезли через печную трубу, только их и видели.

Ниссе не выносит плохого обращения с животными. На од­ном хуторе служанка рассказывала, что много раз слышала, как ниссе горько плакал в хлеву: так плохо обращались на том хуторе со скотом. Наконец ниссе не вынес этого и просто уехал с хутора.

На другом хуторе лошадей заводили в стойла сразу по­сле долгих поездок, когда они были все в мыле. И вот однажды толь­ко хозяин вышел из стойла и закрыл за собой дверь, как она снова открылась. Он снова захлопнул дверь, а она снова распахнулась, да при этом больно ударила хозяина. Он опять закрыл дверь и ос­тался стоять у стойла. И тогда человек услышал плач ниссе, доно­сившийся изнутри. А утром к приходу хозяина лошадь была вычи­щена и накормлена.

Но если ниссе служит бонду на хуторе исправно, ни в ко­ем случае не стоит давать ему новой одежды в благодарность за работу, иначе можно потерять его против своей воли. Если ниссе получает в подарок новую одежду, то он немедленно уходит с хутора или перестаёт работать и приносить удачу. В старину на од­ном хуторе жил ниссе, который мыл за хозяйку всю посуду. Ей достаточно было поставить грязные кастрюли, тарелки и чашки на очаг, как тут же приходил ниссе и всё перемывал. Кроме того, благодаря ниссе хутор был очень богатым. Но хозяйке было жаль, что ниссе так плохо одет. Она сняла с него мерку и сшила ему всё но­вое. Тогда ниссе загордился и сказал: «Ну, хватит с меня работы, больно у меня костюм богатый, чтобы мыть посуду». После этого его больше никогда не видели, и хутор стал беднеть, пока совсем не обнищал.

В близком родстве с норвежским ниссе состоит русский домовой, кото­рый есть в каждом доме.

По общему поверью, он живёт около печки или на печи, а если у хозяина есть лошади, то в конюшне. Если лошадь ему нравится, то домовой холит её, заплетает гриву и хвост, хорошо кормит, но когда животное ему при­ходится не по нраву, то он мучает его и порой забивает до смерти. По­этому многие хозяева покупают лошадей той масти, которая «ко двору», то есть любима домовым.

Если у людей хорошие отношения с домовым, то он заранее предупреж­дает о несчастьях, караулит дом и двор; в противном случае он бьёт посу­ду, кричит и топает. Если домовой любит хозяев, то заплетает им волосы и бороды в косы, а тех, кого не любит, щиплет ночью до синяков. Иногда он наваливается во время ночи на человека, спящего на спине, и давит его, или, как говорят, топчет, так что невозможно пошевелиться. Если спросить у домового, к добру он топчет или к худу, то можно узнать, что тебя ожи­дает в скором будущем.

При переезде обязательно нужно в последнюю ночь перед выходом из старого дома с хлебом и солью позвать домового на новое место, так как он приносит в дом счастье, а в хозяйство — удачу.

Стоит сказать, что ниссе не являются существами исклю­чительно сухопутными. Широко известны корабельные ниссе, оби­тающие в щелях на палубе на старых деревянных кораблях. Они находятся на борту в течение всего плавания и, если на море нет никакой опасности, спят большую часть дня. В жаркий день их мож­но увидеть спящими на палубе у якоря!

Не следует, однако, считать, что ниссе на корабле — это бесполезный балласт. Как и все ниссе, они могут оказать капитану и команде поистине неоценимые услуги! Например, корабельные ниссе умеют предсказывать погоду. Если увидишь корабельного ниссе стоящим но носу корабля, ветер будет попутным. Но если ниссе стоит на корме, то кораблю придётся плыть против ветра. Ес­ли же приближается шторм, ниссе обязательно сообщит о нём шу­мом и грохотом в трюме. Кроме того, он всегда найдёт способ предупредить капитана, если корабль вот-вот сорвёт с якоря, и обяза­тельно разбудит уснувшего на вахте матроса, чтобы корабль не сел на мель. А во время непогоды часто видели, как корабельный ниссе держит мачту, чтобы она не упала. Когда корабль стоит у причала, ниссе охраняют его от воров. Считается очень плохой приметой, если корабельный ниссе сходит на землю и не возвра­щается: это предвещает крушение.

Ниссе такие же разные, как люди, но их объединяет одно. Где бы ни жил ниссе: на хуторе, в церкви или на корабле — везде он хлопочет, обустраивая, ухаживая и наводя порядок, — если, ко­нечно, получает свою законную кашу.

Быстра и проворна горная речка. Преодолевает она по­роги и стремнины, кажется, неистощима её сила. А на берегу, в от­далении от хутора, притулилась и мельница. Крутит быстрое тече­ние колесо, и скрип его сливается с журчанием воды. Рад мельник: будет мельница хорошо работать — будет и хлеб в доме. Только бы не случилось чего. Остановятся жернова — жди беды.

Водяные мельницы появились в Англии и континентальной Европе в XIII веке. Затем очередь дошла и до Норвегии, однако крестьяне не торопились обзавестись в хозяйстве таким новшест­вом. Может, не последней причиной тому была боязнь духов воды?

Р. Боркгревинк. Мельничный дух. 1934.

Но соображения выгоды всё же взяли верх, и тогда водяную мель­ницу построил себе почти каждый хозяин хутора.

Самым горячим временем для помола была осень — вре­мя паводков. Днём времени не хватало, поэтому приходилось ра­ботать и ночью. Ночная темнота, шум воды и трущихся жерновов создавали особую атмосферу. Мельник легко мог задремать, и в его полусонном сознании рождались рассказы об удивительных событиях на мельнице. Если жернова отчего-то вдруг останавлива­лись, не трудно было предположить, что дело тут нечисто.

Норвежцы верили, что на каждой мельнице жил мельнич­ный дух — квернкнур (kvernknurr). Его имя состоит из двух частей: kvern — «мельница» и knurr, что означает «ворчание, бурчание» и напоминает звук трущихся жерновов, особенно при нехватке воды.

Квернкнуром в народе называют и праздник Св. Эгидия — день помино­вения святого, который избавлял от засухи. Отмечался этот праздник пер­вого сентября. Есть примета, что если в этот день в реке мало воды, то проблемы с водой для мельницы будут на протяжении всей осени.

Мельничный дух отвечает за помол зерна. Он не страдает от нищеты: как и у скрытого народца, у него много золота и серебра. Существует древний обычай оставлять ему пиво и еду на Рождество, чтобы увеличить помол в будущем году. Но стоит только забыть об этом или обидеть его как-то иначе — и он начинает вредить человеку, оста­навливая мельничное колесо. Мельничный дух требует угощения за право пользования мельницей и не любит, чтобы зерно мололи по праздникам, вечером или ночью: в это время он отдыхает и не хочет, чтобы ему мешали. Но если это всё же случается, он хватается за мель­ничное колесо и не отпускает, пока не взойдёт солнце или не запоёт петух. В таких случаях его надо обязательно задобрить. Однако нахо­дились и смельчаки, которые не желали угождать мельничному духу.

Самую известную быличку о схватке человека с мельнич­ным духом мы находим в сборнике сказок и преданий, составлен­ном П. Кр. Асбьёрнсеном:

Жил-был один человек. Была у него мельница

близ водопада, и в ней, как водится, жил мельничный дух. Остав­лял ли ему мельник по обычаю лепёшки да пиво на Рождество, чтобы помол увеличить, — мне неведомо; похоже, не оставлял, ведь только соберётся он зерно молоть, дух как схватится за мельничное колесо — и остановит мельницу. Так ничего намолоть и не удавалось.

Мельник даже не сомневался, чьи это проделки. Собрал­ся он раз под вечер зерно молоть, взял с собой на мельницу котёл с дёгтем и развёл под ним огонь. Пустил воду на колесо. Мельница поработала немного и остановилась, как он того и ожидал. Взял тогда мельник шест, высунулся из окошка — и давай колотить по жёлобу, где вода текла, и тыкать шестом в воздух вокруг мельнич­ного колеса, чтобы духа прогнать, — да всё напрасно. Потом мель­ник решил посмотреть, нет ли кого за дверью. Открыл дверь и обомлел: посреди дверного проёма стоял мельничный дух и зе­вал, да так широко, что одна его челюсть касалась порога, а дру­гая доходила до верхней балки.

— Ты когда-нибудь видел, чтобы так широко зевали? — спро­сил мельничный дух.

Тут мельник схватил стоящий на огне котёл и плеснул ки­пящую жижу прямо ему в рот со словами: «А ты когда-нибудь чувст­вовал, чтобы так горячо обжигало?» Тогда мельничный дух отпустил колесо и поднял ужасный рёв. С тех пор никто его там больше не видывал и не слыхивал и люди спокойно мололи своё зерно.

Подобным образом люди поступают не только с мельничным духом. Рас­сказывают, что, когда герой норвежских быличек Пер Гюнт на охоте в го­рах готовил себе суп, очаг в охотничьем домике так дымил, что пришлось открыть окно. Откуда ни возьмись появился тролль и просунул в окно свой нос, такой длинный, что он доставал до очага.

— Видел когда-нибудь такой носище? — сказал он.

— А ты пробовал когда-нибудь такой супище? — не растерялся Пер Гюнт и вылил содержимое котелка ему на нос. Тролль взвыл и бросился наутёк. А с окрестных гор раздался хохот других троллей. Они кричали ему вслед: «Нос в супе, нос в супе!»

Так же одна старушка отвадила троллиху, явившуюся на мельницу:

В одной деревушке было полно нечисти, которая не давала молоть зерно. И вот одна бедная старуха попроси­ла у владельца мельницы разрешения помолоть немного вечером. Тот сперва отказал, но, так как ей нечем было кормить детей, он её пожалел и согласился. Поставила старуха на огонь котёл с дёгтем и села у очага. Тут вошла женщина, поздоровалась и стала разгре­бать угли в очаге, а старуха стала сгребать их обратно в кучу. Странная гостья спросила старуху, как её зовут, и та ответила, что её зовут Сама. Женщине это имя показалось странным, но она ни­чего не сказала и снова стала разгребать угли. А старуха так ра­зозлилась, что взяла да и опрокинула котёл с дёгтем на гостью. Та завопила: «Отец, отец, Сама обожгла!» «Сама обожгла, сама и расхлёбывай», — раздалось из соседней горы.

Быличка о троллихе принадлежит к числу бродячих сюже­тов, т.е. сюжетов, переходящих из одной литературы в другую. Они дополняют мистическую картину, связанную с мельницей. Мельнич­ный дух уходит здесь на второй план.

Этот сюжет встречается у Гомера в девятой главе «Одиссеи». Здесь рас­сказывается о том, как Одиссей у циклопа Полифема назвал себя Никто. Он ослепляет дикого гиганта, завопившего, «призывая циклопов, которые жили с ним по соседству средь горных лесистых долин по пещерам». Но ко­гда они спрашивают, кто его ослепил и почему он так громко кричит, По­лифем отвечает: «Други, Никто! Не насилье меня убивает, а хитрость!» Когда циклопы это услышали, они посмеялись и пошли своей дорогой.

К подобным сюжетам относится и быличка о кошках на мельнице из сборника П. Кр. Асбьёрнсена:

Один портной вызвался помочь мельнику мо­лоть зерно. Он сел на пол, начертил вокруг себя мелом круг, а по кругу написал слова молитвы «Отче наш». Теперь ему и сам чёрт был не страшен. В полночь дверь распахнулась, и в неё ворвалось великое множество кошек. Они поставили в печь котёл и развели огонь. Потом одна из кошекпопробовала опрокинуть котёл, но портной отпугнул её от печи. Затем кошки стали танцевать вокруг него, да так быстро, что у портного закружилась голова. Одна из кошек протянула лапу, чтобы достать до портного, но тот вытащил нож и отрубил её. Кошки с криком разбежались. До рассвета порт­ной проспал, а потом пошёл на хутор. Хозяин встретил его радуш­но, а вот жене его нездоровилось: она была бледна и прятала ле­вую руку. Портной всё понял и рассказал об этом хозяину.

Не у всех хватает смелости открыто противостоять нечисти. Так, один крестьянин по имени Стуре-Нильсен только принялся было молоть зерно вечером, как мельница остановилась, хотя воды было достаточно. Вышел он за дверь посмотреть, что случилось. Тут мельни­ца загудела, и её жернова за­крутились в другую сторону. Крестьянин вернулся и увидел, что мука рассыпана по полу и вся испорчена. Навёл он поря­док, но вскоре мельница опять остановилась. И так повторя­лось несколько раз. Стуре-Нильсен понял, что дело тут нечисто. Он остановил мельницу и поспе­шил домой. Правда, потом люди говорили, что над ним просто подшутили ребята. Не верили, что виной был мельничный дух, и смеялись над стариком.

Представления о мельничном духе, который мешает работе мельницы и требует угощения, встречаются и в верованиях русской деревни, причём образ этого существа часто неотделим от образа водяного. Ино­гда, правда, у этого духа есть даже собственное название. Так, напри­мер, на вятских мельницах обитали мелкие бесы — ичетики, которых пред­ставляли в виде мохнатых человечков с длинной всклокоченной шевелю­рой, а также женский дух по прозванию шишига, имевший обыкновение отдыхать на мельничном колесе. Однажды шишига остановила мельницу, сев у мельничной шестерни, и отказывалась сойти до тех пор, пока мужик не привезёт ей листового табаку. Когда же тот выполнил её просьбу, мельница заработала как прежде.

Сохранились рассказы о том, как при запуске мельницы появляется страшное существо, с которого течёт вода. Но чаще мельничная нежить невидима, она даёт о себе знать шумом, голосами, неожиданным запус­ком или остановкой мельницы. Со всеми этими персонажами мельник должен был заключить договор, подкреплённый жертвоприношениями, которые осуществлялись не только при поломке или неисправности мель­ницы, но и при её постройке, в преддверии весеннего паводка или при ежегодном запуске после ледохода. Жертву можно было принести непо­средственно в момент обряда, а также в форме завета (обещания). Жертвой служили хлеб или домашние животные, в основном чёрной мас­ти. Ходили слухи, что мельник мог принести в жертву и человека. Подоб­ные представления порождали страх перед мельником, а порой и откры­тые претензии к нему в случае гибели у мельницы людей или животных. Погибший таким образом доставался, по поверьям, нечистой силе.

Некоторые былички повествуют о говорящих мельни­цах. Если с мельницей поговорить, она станет работать быстрее. Одного крестьянина мельница спросила: «Что делает твоя жена Мари?» Тот ответил, что она моется. Тогда мельница стала приго­варивать всё быстрее: «Тогда мне нужно спешить! Тогда мне нуж­но спешить!» В таких быличках, однако, рассказывается лишь о мельнице, об исходящем от неё шуме, — мельничный дух в них не упоминается.

Т. Киттельсен. Дух водопада. 1887-1892

Светлой лунной ночью присядь у водопада, —ты уви­дишь и услышишь, как внизу, в чёрной пропасти, среди пенистых водоворотов, фоссегрим исполняет величест­венную музыку—мелодии, созданные самой природой. Сначала ты различишь лишь могучий рокот, но потом музыка очарует тебя, и тебе самому захочется слиться с бурлящим потоком созвучий.

Все песни, что боязливо таились в лесах и в горах, все голоса природы оживают в струнах его скрипки, и венчает их мощ­ный аккорд, сотканный из звуков языка древних гномов. Шумят ели, шелестят осины, журчат ручьи и звенят берё­зы. Свежие ветры ликуют высоко в горах, вздыхает лес­ная тишина, а глубокое лесное озеро поёт под нежные и печальные звуки ивовой флейты.

Дух водопада мечтательно склоняется над своей скрип­кой. Смычок звучно ударяет по струнам и своим беспре­рывным движеньем влечёт засобой—ввысь над пропа­стью, вниз впучину.

Фоссегрим играет с закрытыми глазами, вглядываясь внутрь себя. Кажется, музыка пронизывает его, —послу­шай, как он притопывает ногой в такт. Игра его вечна. И вот блестящие чёрные скалы стано­вятся могучими стенами храма, где свободно парят ме­лодии вечности. Высоко по синеве воздушного свода плывёт прозрачная луна, отражаясь в глубоких чёрных омутах и искрящихся водах извилистой реки. На небе одна за другой загораются звёзды. И звуки буд­то стали неукротимыми, и каждая капля будто хочет под­няться в небо и, сияя, слиться с мириадами звёзд. А вдох­новенный музыкант-виртуоз сидит внизу с закрытыми глазами, склонившись над скрипкой. Игра духа водопа­да—это цепь, что приковывает его к водной бездне.

Т. Киттельсен

Дух водопада не только гениальный музыкант, но и не­превзойдённый учитель. Он может научить своему искусству и че­ловека. По преданию, нужно отыскать водопад, который даёт на­чало пяти рекам, — именно там обитает дух, слывущий в народе лучшим учителем музыки.

Слово «фоссегрим» (fossegrim) — дух водопада — состоит из двух частей: foss — «водопад» и grim — «страшный, суровый». Последнее в древне-скандинавской мифологии было одним из имён бога Одина.

Желающий стать первым скрипачом среди людей нахо­дится всегда. Вот и идёт этот отчаянный парень к водопаду. Однако все знают, что просто так фоссегрим не раскроет тайну чудесной игры на скрипке, поэтому ученик должен принести с собой бараний окорок, и лучше всего — украденный на соседнем хуторе.

Почему такой подарок нужно поднести фоссегриму, объ­яснить нетрудно. Деревенский скрипач за свою работу обычно по­лучал четвёртую часть забитой овцы в качестве вознаграждения. Да и по форме окорок имеет некоторое сходство со скрипкой. На­ходились такие скрипачи, которые ради забавы натягивали струны на копчёный окорок и играли на нём.

Чтобы перенять мастерство у духа водопада, нужно вы­брать для урока подходящее время. Охотно обучает фоссегрим своему искусству в ночь на Ивана Купала (24 июня). В Северной Норвегии наилучшим временем считают Рождественскую ночь. Ча­ще же всего люди говорят, что приходить к водопаду со скрипкой нужно три четверга подряд по вечерам. В первый четверг надо бро­сить в водопад угощение. Но в этот раз урок не состоится — фоссегрим будет есть. В следующий четверг нужно прийти к водопаду и настраивать скрипку, и только на третий раз — играть на ней.

Если духу водопада понравится окорок, схватит он музы­канта за руку и будет водить его рукой со смычком по струнам до тех пор, пока у того кровь из пальцев не выступит. Зато после это­го смельчак сможет играть так, что деревья будут кружиться в тан­це, а водопад — остановит своё течение. Те немногие, что научи­лись играть на скрипке у фоссегрима, так искусно могут настроить свой инструмент, как никто другой.

Не только в норвежских преданиях встречаются духи, способные награ­дить человека каким-нибудь мастерством или умением. Например, со­гласно шотландской легенде, поэт Томас Лермонт, или, как его прозвали, Томас Рифмач, получил дар предвидения от королевы эльфов за то, что не побоялся пойти с ней в волшебную страну и верно служил ей долгих семь лет. После чего вернулся в свой родной город Эрсильдун и прослыл на всю Шотландию поэтом-прорицателем. Согласно легенде, пророче­ства Томаса Рифмача продолжали исполняться на протяжении последую­щих пяти веков после его смерти. Интересно, что для русской культуры Томас Рифмач — фигура знаковая. Считается, что М. Ю. Лермонтов явля­ется потомком этого шотландского рода.

А в уральских сказах Бажова мы читаем о том, как Хозяйка Медной горы награждала резчиков по малахиту необыкновенным умением в обраще­нии с камнем, открывала им его тайны. Однако не каждый мастер мог по­хвастать знакомством с Хозяйкой. Она выбирала только тех, кто искрен­не любил своё дело: работал с душой и до денег жадным не был.

Однако не все способны добросовестно выполнять условия соглашения. Всегда найдутся такие ловкачи, которые не прочь научиться искусству фоссегрима и даже захватят с собой бараний окорок, но...

Как-то раз захотел один человек научиться играть на скрипке. Это было довольно странно, потому как все знали, что он был очень скупой и никогда не позволил бы себе по­жертвовать целый окорок духу водопада. Люди отговаривали его, ведь фоссегрим не станет учить музыке без вознаграждения. Но парень был очень упрям и никого не слушал. Пришёл он к водопа­ду, остановился, посмотрел на окорок... И тот показался ему слишком большим. Кому может прийти в голову выбросить столько мяса? Вот скряга и отделил аккуратненько самые хорошие куски мяса от кости. «Вот так-то лучше», — подумал он и бросил кость в воду. Теперь оставалось только ждать. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем появился фоссегрим. Вид у него был серди­тый. И всё-таки дух водопада научил парня настраивать скрипку, но тот остался недоволен: «Я же пришёл сюда за тем, чтоб нау­читься играть!»

«Ты кости посмел мне без мяса отдать, так, скрипку на­строив, не сможешь играть», — ответил фоссегрим.

Довольно часто игру фоссегрима можно было услышать и с мельницы, которая стоит недалеко от водопада.

Однажды вечером Томмес Скотбаккен из Брункеберга, что в Телемарке, ночевал на мельнице у водопада Хэге. Но фоссегрим играл на скрипке так, что Томмес не мог усидеть на месте, ноги сами шли в пляс. Он танцевал и танцевал и не мог ос­тановиться, а дух водопада всё играл. Так прошла целая ночь. На­конец Томмес не выдержал и закричал: «Именем Иисуса, когда же всё это прекратится?» Тогда звуки скрипки стихли, и Томмес смог перевести дух.

Редко кто попадает к духу водопада не по своей воле, обычно люди сами разыскивают духа с тем, чтобы обучиться его мастерству в обращении со скрипкой. Однако народная песня, записанная в Эстердале, в местечке Юа, что неподалёку от водо­пада, рассказывает о том, как фоссегрим украл девушку вместе с телегой сена, на которой она ехала, и заточил её в свой водо­пад. Но девушка не растерялась. Она оставляла за собой след из соломинок, и люди смогли найти её и освободить.

Небольшое озеро в чаще леса. Над неподвижными тёмными водами — головки нежных белых лилий. Рука так и тянется сорвать прекрасный цветок... Но берегись! Стоит лишь его коснуться — вмиг провалишься в глубо­кий омут, водяной крепко обхватит тебя своими длинны­ми скользкими руками и потянет на дно...

Т. Киттельсен

Водяной, или нёкк (nøkk), — обитатель рек и лесных озёр, которыми так богата Норвегия. Он упоминается ещё в скандинав­ской мифологии — под именем «нюкр» (nykr). Имя это настолько древнее, что следы его можно обнаружить практически во всех гер­манских языках: к примеру, в английском оно перешло в народное название чёрта — Старый Ник (Old Nick).

Т. Киттельсен. Водяной. 1904

Нёкк не любит выходить из воды и показываться на гла­за человеку в своём истинном обличье. Потому те, кому всё же довелось увидеть водяного, часто описывают только торчащую из воды голову с длинной спутанной бородой, большими ушами и страшно горящими глазами-плошками. Бытовало поверье, что появление водяного предвещает утопленника. И это не случайно, ведь образ нёкка является олицетворением той опасности, той враждебной человеку силы, что таят в себе тихие воды озёрных омутов. Естественно представить, что водяной заманивает людей в воду и тянет их ко дну. Потому большинство рассказов о нёкке — это истории о его коварстве.

Как и всякая нечистая сила, водяной считался особенно опасным после захода солнца. Было даже такое суеверие: если пить воду прямо из реки после захода солнца, на губах и носу мо­жет появиться особая болезнь — «укус нёкка» (nøkkebit).

Впрочем, укусы — самая безобидная из проделок водяно­го. Когда же он пытается утащить человека под воду, в ход идёт его главное волшебное свойство: умение превращаться во что угодно. Так, одно из древнейших упоминаний о водяном — средневековая народная баллада «Хейему и нёкк» — повествует о том, как водяной обернулся красивым, богато одетым юношей и пришёл в деревню на танцы, чтобы обманом увести к себе первую красавицу и певу­нью по имени Хейему. Вопреки ожиданиям, баллада кончается по­ражением водяного: девушка догадалась, кто перед ней на самом деле, и убила его. В человеческом обличье предстаёт водяной в большинстве преданий Северной Норвегии, где он выступает не столько как коварное чудище, сколько как хозяин и покровитель во­дяных духов и, к тому же, как искусный музыкант.

Водяной может превращаться в самые разные предметы: в скользкий камень под ногой путника, переходящего горную речку; в плот, который исчезает, стоит на него наступить; в драгоценно­сти, что мерцают на дне и манят к себе всех, кто мечтает о лёгкой наживе. Может нёкк обернуться и срубленным деревом на берегу, чтобы утащить в воду детей, когда те заберутся на его ветви. В других поверьях он предстаёт в образе птицы, жуткий крик которой предвещает утопленника.

Но больше всего рассказов — о превращении водяного в красивую лошадь светлой масти. Мирно пасётся она на берегу водоёма, привлекая доверчивую детвору своей игривостью, а прак­тичных взрослых — возможностью даром получить прекрасную ра­бочую скотину. С помощью этой хитрости водяной пытается усадить себе на спину человека, чтобы вместе с ним броситься в воду.

Существует несколько вариантов историй о встречах лю­дей с нёкком-лошадью. В одних быличках рассказывается о путни­ке, что повстречал на берегу прекрасную белую лошадь и захотел взобраться на неё, чтобы продолжить свой путь верхом. Заметив же, что рот животного полон пены, он понял, кто перед ним на са­мом деле, и, отвернувшись, быстро прочитал молитву. Тогда ло­шадь бросилась в реку и скрылась под водой. Другие рассказы по­вествуют о том, как одному бонду удалось обхитрить водяного:

Т. Киттельсен. Водяной в облике белой лошади. 1909

Как-то раз увидал один крестьянин серую лошадь. Её от­кормленные бока так и лоснились, потому мужик решил, что из неё выйдет отличная рабочая лошадка. Правда, сперва он долго макушку чесал: откуда бы этакой лоша­ди здесь взяться? — но так ничего и не придумал и бро­сился домой за уздечкой. Спрятал узду хорошенько за пазуху — и назад. А лошадь бродит, как и прежде, скло­нив голову к траве.

«Ну, жеребчик! Поди сюда, милый, поди!» — стал приго­варивать мужик.

«Жеребчик» и пошёл. А сам только и думал, как бы уса­дить мужичонку к себе на спину.

И вдруг мужик — хвать его за обе ноздри! Туг уж пошла дру­гая пляска. Как ни прыгал, как ни брыкался водяной, уздечка сидела прочно. Хлопнул мужик коня ласково по лоснящемуся боку: «Ну, теперь со мной пойдёшь, радость моя!» Отныне водяной был в его власти. Но смирным этот же­ребец не стал, ведь его заперли в душной, вонючей ко­нюшне, его, привыкшего плескаться в прохладных лес­ных озёрах и скользить меж водяных лилий. А когда его выводили из стойла, было и того хуже: крестьянин взду­мал вспахать на новом жеребце весь свой надел. Де­лать нечего, водяной тянул плуг — только земля во все стороны летела: силы-то в нём было как у двадцати ло­шадей.

«Жеребец просто на вес золота! Работает как чёрт и ничего не ест», — радовался мужик. Но иногда случалось — пугал его пронзительный взгляд колдовских лошадиных глаз, зелёных, как глубокий омут. А после захода солнца серый конь впадал в такое неис­товство, что никому в конюшне покоя не было. Он гром­ко ржал, лягался и рыл землю копытом — только опилки да солома летели во все стороны. Мужик поначалу лишь посмеивался над этим. Но день ото дня на душе у него становилось всё тяжелее. Вскоре он и вовсе потерял покой. Непонятная тревога обручем сдавливала его грудь, а по телу временами пробегала дрожь. Ему всё время мерещились глубокие, тёмные во­ды и отражённые в них лучи солнца, и чудилось, что сам он медленно погружается в бездонную пучину.

В конце концов позвал мужик своего работника и ска­зал: «Ула, снимешь уздечку с серого жеребца, дам тебе десять далеров!»

«Отчего ж не снять! Тут работы-то всего на двенадцать шиллингов», — ответил Ула.

Но стоило парню снять уздечку, как конь кинулся напро­лом сквозь стену конюшни, так что брёвна во все сторо­ны разлетелись.

А старая Ингер Баккен, что жила у озера, рассказывала потом, как серый жеребец одним махом перескочил че­рез её огород. «Из ноздрей его шёл дым, хвост стоял тру­бой, — добавляла она. — А как он летел! Богом клянусь, прыгнул прямиком в воду — только брызги поднялись!»

Т. Киттельсен

В фольклоре многих народов Европы дух воды предстаёт в образе лоша­ди. И это не случайно: ведь лошадь в представлении наших далёких пред­ков была тесно связана с потусторонним миром и сверхъестественными силами, являясь одновременно символом плодородия, богатства (вспом­ните счастливую подкову) и смерти. Считается, что истоки поверий о водя­ной лошади следует искать в культуре Средиземноморья. Встречается этот образ и в преданиях южных славян, но особенное развитие он полу­чил на севере Европы, прежде всего в Скандинавии. Рассказы о лошади-водяном можно услышать не только в Норвегии, но и в соседних с ней Швеции, Дании и Исландии. Популярность этого мотива отражается в язы­ке. Так, в норвежском фольклоре нёкка нередко называют страумхест (straumhest), где straum — «поток», a hest — «лошадь»; то же — в шведском: беккехест (bächehäst) — «речная лошадь»; с фольклорными представле­ниями многие связывают и норвежское название пенного гребня волны (так называемых белых барашков) — бримхест (brimhest). Широко распространён этот фольклорный образ и на Британских остро­вах, в преданиях кельтских народов. Самый известный из подобных пер­сонажей — шотландский водяной келпи. Он может принимать человече­ский облик, но чаще всего предстаёт в виде чёрной (реже — белой) лоша­ди с магическим взглядом. Келпи обычно враждебен людям и стремится утащить их в воду, при этом часто, так же, как нёкк, пытается усадить че­ловека себе на спину, а малышей и вовсе может ухватить зубами на ска­ку. Как и нёкка, келпи можно на время приручить — при помощи особой волшебной уздечки, но, когда действие чар закончится, он станет ещё опаснее. Согласно преданиям, одно из излюбленных мест обитания шот­ландского водяного — озеро Лох-Несс, потому и знаменитое лохнесское чудовище многие считают воплощением келпи.

Но больше всего историй ходило о лошади, которая похи­щает маленьких детей. Даже сегодня, когда уже мало кто верит в нёкка, норвежским детям запрещают играть у воды — «а то водяной к себе утащит». Вот как об этом рассказывают народные предания:

Лет сто назад нёкка видели в Херадсбюгде. А дело было так. Трое малышей играли на берегу реки. Тут откуда ни возьмись появилась серая лошадь, подошла к ребятишкам и лег­ла на землю. Недолго думая, двое мальчуганов, те, что постарше, забрались к ней на спину. «Я тоже хочу, — захныкал младший, — подтяните меня наверх!» (По-норвежски это звучит как «нюк мей уппи!» (nykk meg uppi!), т.е. глагол «подтяните» — nykk — в этой фра­зе созвучен имени водяного.) И только он это сказал — лошадь вскочила на ноги и вместе с теми, кто уже сидел на ней верхом, бросилась в воду, так что брызги поднялись столбом. Это был нёкк, превратившийся в лошадь. Он, конечно, хотел забрать с собой всех трёх мальчиков, но, услышав своё имя, поспешил скрыться.

Согласно норвежским преданиям, назвать нёкка по име­ни — самое надёжное средство спасения от его чар. Кроме того, против водяного, как и против всякой нечисти, помогали молитва и любой стальной предмет. Наконец, прогнать его можно было и просто плюнув в воду или бросив туда камень.

Но иногда участь человека считалась предрешённой, и ни­как нельзя было её изменить. Так, в местах, где люди особенно часто гибли в воде, со времён Средневековья и вплоть до наших дней быто­вали истории о кровожадном водяном, который каждый год требовал себе жертву в виде утопленника. Прежде чем заполучить несчаст­ного, водяной высовывался из воды и издавал ужасный вопль: «Время пришло!» Так повествует об этом следующая быличка:

Случилось это на одном затерянном в лесах ху­торе. Как-то раз услышали люди, как водяной кричит из реки: «Вре­мя пришло!» А вскоре из леса выбежал незнакомый человек и бро­сился прямо к реке. Поняли люди, что это и есть жертва водяного, и едва успели удержать его, отвели домой, подальше от воды. Не­много времени прошло, как почувствовал тот человек смертельную жажду и попросил хозяев напиться, только чтобы вода была непре­менно из реки или из фьорда. Выпил — и вскоре умер: не смог из­бежать предсказанной ему гибели от воды.

Многие черты в образе и характере водяного роднят его с другими персонажами норвежского фольклора. Как и морское чудо­вище драуг (см. статью «Драуг»), водяной преследует свою жертву. Кроме того, многие поверья приписывают ему, так же, как фоссегриму, музыкальный талант (см. статью «Дух водопада»): есть немало бы­личек о том, как нёкк обучает людей игре на музыкальных инструмен­тах. Согласно другим рассказам, он, подобно квернкнуру (см. статью «Мельничный дух»), может останавливать мельничное колесо.

Страх воды издавна присущ всем людям. Потому образ злокозненного водяного духа существует в поверьях большинства народов. Так, в далёкой Японии верили, что в прудах и омутах живёт существо по име­ни нуси, которое может утащить человека на дно, ухватившись за его тень на воде. Подобно нёкку, нуси способен превращаться в человека — юношу или девушку, а также в змею или гигантского паука, который сво­ей паутиной может затянуть под воду целый дом.

Поразительно много общих черт обнаруживает с норвежским собратом и наш русский водяной. И места для жизни он выбирает те же, что и нёкк, — глубокие озера, омуты, запруды и плотины. И на вид он такой же лохматый и волосатый, обросший тиной, водорослями и мхом, с длинной густой бородой. И характер у него столь же скверный, если не хуже: он не только топит людей, но и насылает болезни, устраивает водоворо­ты и наводнения, вызывает сильные ветры и губит посевы на прибрежных полях. Потому наши прадеды, в особенности рыбаки и мельники, стара­лись задобрить водяного, жертвуя ему первый улов рыбы, внутренности и туши убитых животных, хлеб, водку или деньги. И превращаться во что угодно русский водяной умеет не хуже нёкка. Чаще всего его встречали в образе старика или ребёнка, а также в обличье разных животных: со­баки, ягнёнка, рыбы и лебедя. Надо заметить, что русский водяной более хозяйственный, чем его норвежский родич: он печётся о рыбе и птице, пе­реманивая её из других озёр; пасёт по прибрежным лугам табуны своих лошадей и стада коров. Кроме того, наш водяной нередко бывает семей­ным. Он женится на русалке или утонувшей девушке, и та, как всякая же­на, занимается хозяйством, рожает и воспитывает маленьких водянят и в придачу заботится о душах других утопленников. Кстати, ни одно из средств против нёкка не годится в борьбе с русским водяным. Обитатели отечественных водоёмов не боятся услышать своё имя или получить пле­вок, тут нужны средства посильнее, такие, например, как чеснок, папо­ротник, верёвка, сплетённая из девяти полос липового лыка, пуговица от свадебного наряда, святая вода. А если ничего из этого под рукой не ока­залось, можно загадать водяному загадку или задать вопрос, на который он не сможет ответить.

Представления о внешнем виде водяного также могут различаться в зависимости от возраста преданий и места их бы­тования. Например, в старинной балладе о Хейему нёкк — вовсе не мокрое чудище из лесного болота, а настоящий морской царь, который приплывает за девушкой на своём собственном корабле. А в некоторых районах Норвегии нёкка называют «во­дяным троллем» и утверждают, что у него несколько голов, — со­всем как у обычных троллей. Наконец, есть былички, в которых «водяным (или морским) троллем» называют существо, которое обитает в море и является человеку то большой уродливой рыби­ной, попавшей на крючок, то чудовищным великаном. Похожие истории рассказывают в Вестеролене и о хавмане (см. статью «Духи моря»).

Как-то поплыли Юхан Перса и Элиас Нильса на остро­ва поохотиться на морских птиц и собрать птичьих яиц. В тот день им везло: жирных гаг настреляли да яйцами целый ящик наполнили. Из дома они взяли кофе и еду, да к тому же в лодке припасли небольшую фляжку, — надо ж себя побаловать. Развели костёр, покурили, по­болтали немного о том о сём, а потом Элиас и говорит Юхану: «Последи-ка ты за кофе, а я возьму лодку и по­рыбачу».

В тот день клёв был отменный, но ни одной рыбёшки поймать не удавалось. Казалось, будто чья-то крепкая рука дёргает за крючок, а когда вытаскиваешь леску — крючок пустой. Тут Элиас и заподозрил, что дело нечисто.

«Ну, погоди, раз ты такой голодный, может, вот это по­пробуешь?» — пробормотал тогда Элиас, посмеиваясь в бороду. Взял старую рыбацкую рукавицу, наполнил её всяким хламом и прицепил на крючок. Не успел удочку забросить, как леску потянуло на дно. Чувствует Элиас — на крючке что-то тяжёлое. Стал тя­нуть изо всех сил, да всё напрасно. Но не таков он, чтобы вот так просто сдаваться: намотал леску на ук­лючину, поплевал на руки и давай опять тянуть. Вдруг поклёвка прекратилась. Элиас уж было подумал, что крючок оборвался, как вдруг из воды появился здоро­венный морской бычок: головой во все стороны мота­ет — от рукавицы избавиться хочет. И несётся рыбина прямо на Элиаса. Стукнулась с треском об лодку и лег­ла на воде — на Элиаса во все глаза смотрит. Такой страсти Элиас отродясь не видывал: в широко раскры­той пасти болтается крючок с приманкой, а сама ры­бина пыхтит и стонет, жабры раздуваются, словно ог­ромный пузырь, а маленькие косые глаза блуждают во все стороны. Тело её сплошь покрыто шипами, а кожа висит на ней, словно лохмотья.

Тут Элиаса зло взяло, что какой-то проклятый бычок испортил ему всю рыбалку. «Эй, ты, глазей сколько влезет, — крикнул он, — а только я тебя ничуть не бо­юсь!» Изловчился он, схватил морского зверя, выдер­нул крючок и плюнул с досады прямо ему в пасть. «Вот тебе, свинья ты этакая!» — сказал Элиас и выбросил рыбину в море...

Прошло время, и случилось так, что Элиас опять отпра­вился на рыбалку в те места. На этот раз он был один. Оставил Элиас лодку в тихой заводи и пошёл пригото­вить кофе. А пока кофе варился, решил побродить по острову. Волны бились о каменистый берег, заливая солёной водой каждую расселину, а вокруг на скалах кричали птицы.

Тут и вспомнил Элиас о рыбине, что попалась ему здесь на крючок не так давно. Откуда ни возьмись, видит — прямо перед ним на камне лежит та самая тварь. «Долж­но быть, выдра её тут бросила. Едва ли она ещё жива, смотри, вон вся высохла», — подумал он и потрогал её ногой. А рыбина возьми да и оживи: стала биться, изви­ваться, как сумасшедшая, пастью воздух хватать. Тогда Элиас поддал её ногой покрепче, так что полетела она прямо в море.

И вдруг стала рыбина расти, расти и превратилась в жуткое чудище. Поднялось чудище из воды, разинуло пасть размером с корабельный сундук и проревело: «Ну что, может, и теперь захочешь плюнуть мне в пасть, Элиас? Только вот что я тебе скажу...» Дальше Элиас слушать не стал. Кинулся он прочь, да с такой прытью, что только пятки засверкали. Вскочил в лодку и всю дорогу до дома грёб так, что пот лился с него градом. И только когда к берегу причалил, вспомнил Элиас, что там, на огне, у него кофе варится...

Т. Киттельсен

Кто же такой на самом деле водяной и почему пред­ставления о нём так запутанны и противоречивы? Возможно, всё дело в том, что когда-то в древности нёкк был владыкой всех водных просторов Норвегии и обладал огромной магической си­лой; но с течением времени представления о водных обитателях становились всё детальнее, появлялись новые персонажи, и нёкк постепенно «передал» им большую часть своих полномочий и способностей. А сам отправился «на покой» — в тихие тёмные омуты лесных озёр, чтобы там на досуге подстерегать незадач­ливых представителей рода людского.

Т. Киттельсен. Морской тролль. 1881

Если ночью в углу комнаты вдруг сгустится мрак... Если чёрной тенью что-то скользнёт к твоей кровати... Если окажется под боком что-то жаркое и пушистое — не поймёшь, то ли кошка, то ли копна волос... Если в темноте вдруг навалится на грудь страшная тяжесть... Если снова и снова снится кошмар, будто тебе не хвата­ет воздуха... Если ты просыпаешься с криком, весь в поту, словно чуть не умер от удушья... Знай, к тебе приходила мара.

Н. А. Абильгор. Кошмар. 1800

Очень-очень давно свёл человек знакомство с марой. Ещё в «Круге земном», книге скандинавских преданий, записан­ных Снорри Стурлусоном, рассказывается, как мара замучила легендарного правителя Швеции по имени Ванланди. Он был воином и путешественником. В своих странствиях он дошёл до страны финнов, где женился на дочери царя Дриве. Он провёл с ней зиму, а весной уехал, обещав вернуться через три года. И не вернулся. Тогда Дрива подкупила колдунью Хульд, чтобы та либо вернула ей Ванланди, либо умертвила его. «Когда шло кол­довство, Ванланди был в Упсале. Ему вдруг захотелось в страну финнов, но друзья его и советники запретили ему поддаваться этому желанию, говоря, что оно, наверно, наколдовано финнами. Тогда его стал одолевать сон, и он заснул. Но тут же проснулся и позвал к себе и сказал, что его топчет мара. Люди его бросились к нему и хотели ему помочь. Но когда они взяли его за голову, ма­ра стала топтать ему ноги, так что чуть не поломала их. Тогда они взяли его за ноги, но тут она так сжала ему голову, что он сразу умер». Скальд Тьодольв говорит об этом так:

Ведьма волшбой

Сгубила Ванланди,

К брату Вили

Его отправила,

Когда во тьме

Отродье троллей

Затоптало

Даятеля злата.

Пеплом стал

У откоса Скуты

Мудрый князь,

Замученный марой.

Если писали о маре в XIII веке, то рассказывали о ней ещё раньше. Предания эти могут восходить к VIII веку, а живёт мара с человеком и того дольше. Не случайно известна она не толь­ко северянам, но и нам, славянам.

Все знают нашу кикимору. Чаще всего её представляют зелёной и про­тивной, и живёт она будто бы на болоте. Это не так. Кикимора живёт в до­ме. Иногда говорят, что это жена домового. Любопытно, что в разных местах её называют по-разному, в том числе — морой, марухой, марой. В Белоруссии же марой называют любую нечисть. В Польше рассказыва­ют сказки о том, как мара вредит людям, принимая разный облик. Ещё марой называют чучело, которое сжигают на костре в ночь на Ивана Ку­полу. Видимо, раньше мара была просто злым духом, воплощением смер­ти, мора. Кстати, её имя происходит от того же корня, что и русские сло­ва «мор» и «смерть». Но возможно, существовал и глагол с этим корнем, означавший «бить, разбивать, ударять, сжимать, хватать, душить». Несо­мненно лишь одно: совпадение имен русского и норвежского персона­жей — не случайность, а закономерность. Кстати, в слове «кошмар» тот же корень, только пришло оно в русский язык сравнительно поздно, в XVIII—XIX веках, из французского.

«Мара», «мара»... Да что же она, наконец, такое и отку­да берётся? На первый вопрос ответить очень сложно. Дело в том, что она — оборотень и может принимать самые разные обличья. Чаще всего это молодая красивая женщина, но может мара пред­ставляться и уродливой старухой, и страшилищем без головы, вро­де драуга (см. статью «Драуг»). С недавних пор её видят даже в об­лике человека в тёмно-сером костюме и шляпе. Может она прини­мать вид животного — чаще всего кошки. В норвежском языке есть даже отдельное слово, обозначающее мару-кошку, — марекатт (marekatt).

Кошка — маленькая, грациозная, ласковая и домаш­няя — в фольклоре многих народов связана с женщиной, а вот мужчина на кошку не похож. Он скорее напоминает дикого лесно­го зверя — неукротимого, сильного, агрессивного, поэтому если мужчина становится оборотнем, то превращается в волка или медведя. Таких оборотней тоже очень хорошо знают в Норвегии. Их называют варульвами и манбьёрнами (см. статью «Оборотни»). Но, несмотря на различия, можно сказать, что мара и варульв — один род волшебных существ, близкие родственники. У них есть общая черта: по некоторым преданиям, они одинаково появляют­ся на свет — от греха родителей. Например, если супруги не хра­нили друг другу верность или если мать пошла против Божьей во­ли и пыталась облегчить себе родовые муки: проползала под пупо­виной новорожденного жеребёнка или пролезала через конскую упряжь. Так делали, потому что считали, что у лошадей роды про­ходят легко. Пролезая в упряжь, женщина как бы становилась ло­шадью, ведь раньше люди верили, что сходство вещей не случай­но, но выражает их родственную природу, а сходство, искусствен­но созданное, связывает вещи и живых существ реальными связя­ми. Это основной принцип магии.

Есть и другое поверье. Оно гласит, что если у матери ро­дилось семь дочерей подряд, то младшая станет марой. Но не все­гда марами рождаются. В Халлингдале верят, что марой становит­ся в старости женщина, никогда не бывшая замужем. А в Гранвине поговаривают, что старые девы превращаются в мару уже после смерти. Тогда они — сморщенные, скорченные, уродливые — рыс­кают по ночам в поисках молодых влюблённых и мучают их, выме­щая на них свою злобу. В других же местах говорят, что и молодень­кие девушки могут стать марами, если они сильно полюбят. Присох­нет девушка к парню, не пьёт, не ест — так тоскует, а он на неё и внимания не обращает. Вот засыпает она, и во сне всё равно о нём думает, а в это время от её страсти появляется мара и мучает парня. Бывает, что парни узнают, из-за кого к ним мара приходит. Тогда ночной кошмар заканчивается весёлой свадьбой. Но если оказывается, что страдала по нему замужняя... тут добра не жди.

Не совсем понятно, что происходит с влюблёнными женщинами: то ли они сами в мару превращаются, то ли мару насылают, как свои тёмные мысли. Ведь рассказывают, что мару можно именно наслать, как сглаз или болезнь. Так поступила колдунья Хульд, убившая Ванланди. Мару может наслать недоб­рый человек, желающий кому-нибудь вреда. Такая мара и прихо­дит в виде кошки. Иногда разных зверьков, которые душат спящих, посылает скрытый народец. Это тоже мары. И сами люди из скрытого народца могут оборачиваться марой, впрочем, как и тролли. Такое смешение образов означает, что, когда история рассказывалась, самым важным было действие персонажа. Смотря по тому, что он делает, его и называли. Если он мучает, душит спящих, — значит, это мара.

Существует и христианское объяснение того, откуда и зачем приходит мара. Это нечистый дух, который мучает за грехи, и даже сам сатана. Если в голове твоей дурные мысли — жди ночью мару. В Сетесдале говорят, что мара душит того, кто играл на скрипке в день поста.

Но мара не только портит сон и приносит кошмары. Она может по небрежности задушить человека насмерть. Бытует пове­рье, что если мара сумеет пересчитать все зубы спящего, то подчи­нит себе его волю. А если она сделает это быстрее, чем над спящим прочтут «Отче наш», то он почти наверняка умрёт. Чтобы сберечь свой сон, а то и жизнь, выполняют определённые ритуалы. Самое простое средство отогнать мару — имя Господне и «Отче наш». Но это может не подействовать. «Языческие» и просто «физические» средства оказываются куда действеннее. И первое из них — нож. Тому, кого мучает мара, нужно положить нож на грудь лезвием от себя — и исхитриться так спать. Когда мара придёт, чтобы усесться ему на грудь и душить, то напорется на нож и умрёт. В Хафслу рас­сказывают, что один человек, к которому повадилась ходить мара, так и сделал. Наутро рядом с ним лежала мёртвая женщина. Черты её были странно знакомыми. Он в ужасе узнал свою дальнюю род­ственницу.

Точно так же иногда помогает выстрел или просто гром­кий крик: мара пугается и пропадает. Но куда чаще используются магические способы борьбы. Тот же нож можно просто положить под подушку — тогда это уже не оружие, а оберег. Вместо ножа можно класть ножницы — главное, чтобы это был сделанный чело­веком металлический острый предмет — знак того, что человек под­чинил себе стихию. И стрелять можно не просто ради шума. Если зарядить ружьё пулей, отлитой из фамильного серебра, то выстрел приобретёт магическую силу и наверняка поразит мару. Ещё один магический оберег — пентаграмма.

В Норвегии её так и называ­ют — «знак мары» и рисуют для защиты над дверью, над окнами или просто над кроватью. Иногда вместо пентаграммы рисуют христианский крест. Действие ножа-оберега можно усилить, если про­вести определённый ритуал. В разных уголках Норвегии делают так: связывают вместе нож и какую-нибудь одежду и три раза обводят этим свёртком вокруг се­бя, причём обязательно против солнца. Есть незначительные вари­анты. В Салтене нож завязывают в платок и сначала кладут на го­лову, а уж потом водят по всему телу. Обязательный элемент ритуа­ла — магические слова, заговор. С последними словами заговора нож должен выпасть из платка на пол.

Первый раз заговор против мары был записан в 1786 го­ду в местечке Сельюрд и выглядел так:

Мара, мара, знай о том,

Если ты пробралась в дом,

Уходи добром!

Или выгоню ножом,

Или выгоню копьём (мечом)!

Симон-бич в дому!

Сейчас заговор этот известен по всей Норвегии, правда, как любой фольклорный текст, с вариантами. Есть такие:

1.    Мара, мара, знай о том,

Если ты пробралась в дом,

Гоню тебя прочь!

Камнем и тростью,

Железом и костью.

Придёт Улав-святой —

Не бывать тебе живой!

Скорей к чёрту провались!

Мара, мара, берегись!

2.    Мара, мара, знай о том,

Если ты пробралась в дом,

Гоню тебя прочь!

В море волна бьёт,

Дерево тонет, камень плывёт,

Считать тебе велю волны в море!

Мотив счёта-препятствия для нечистой силы встречается у самых разных народов. В центральноевропейской традиции надоедливому дьяволу, ко­торого ученик колдуна вызвал по ошибке, следует дать задание считать песчинки на морском дне. А чтобы спастись от вампира, нужно насыпать маковых зёрен: он не сможет удержаться и начнёт их считать. Так уж уст­роены вампиры: пока всё не пересчитают, не успокоятся. Вампиры на­столько увлекаются подсчётами, что не замечают, как приходит рассвет. Схожие поверья встречаются даже на Дальнем Востоке: там принято сы­пать рисовые зёрна. В Чехии есть обычай в канун Вальпургиевой ночи, самого большого шабаша в году, насыпать на порог песок или сено, что­бы ведьмы не могли войти в дом, пока не пересчитают все песчинки или травинки. У нас в России так же спасаются от «ходячих» покойников. Если кто-то из родственников никак не может упокоиться в могиле, надо об­сыпать дом горохом или каким-нибудь ещё зерном — пускай считает до самой зари.

Читаться эти заговоры могут и без ритуальных действий с ножом, потому что упоминание ножа или другого магического средства для архаического сознания почти то же самое, что реаль­ное обладание предметом, ведь имя вещи неразрывно связано с вещью таинственными узами. Поэтому так сильна была вера в заговоры и молитвы — в волшебную силу слова. Тем интереснее упоминание в заговоре Симона-бича. Что бы это могло быть? Это тоже очень распро­странённый оберег против мары. Другое его название — «марина метёлка».

По-русски это называется «ведьмина метла». Если на де­реве (чаще всего на берёзе, но иногда и на деревьях хвойных по­род) селится маленький-маленький гриб-паразит, то ветка, которую он облюбовал, изменяется: она начинает сильно ветвиться, плотно обрастает листьями или хвоей и на вид действительно начинает на­поминать метлу. Вот этой-то веткой и можно отогнать мару. Счита­лось, что на дереве появляются такие ветки, потому что мара на нём качалась. Если принести такую ветку в дом, то мара, придя, увидит, что она здесь уже была, и никого не тронет. В народе этим средством пользовались вплоть до 1938 года. Метёлки вешали над кроватью, втыкали за косяк над дверью или клали на грудь того, к кому приходила мара. Были определённые правила, как надо не­сти такую метёлку домой. Ни в коем случае нельзя идти по дороге, где провезли умершего, а лучше всего пройти через перекрёсток трёх дорог. На западе Норвегии эти искорёженные ветви часто свя­зывали с другими волшебными существами, называли их гюгриной метлой или хюльдриным веником.

Ну а если нет под рукой волшебной веточки? И даже но­жа? Есть еще один очень простой и забавный способ отвадить ма­ру. Отходя ко сну, в Гаусдале меняют местами ботинки: левый башмак ставят справа, а правый — слева. И при этом трижды чи­тают заговор. Можно по-другому переставлять ботинки: развора­чивать их носками от кровати, ставить носками врозь. Главное — сделать это не так, как ставят обычно, нарушить традиционный по­рядок, чтобы мара запуталась, растерялась и не смогла добрать­ся до жертвы.

Но это всё, скорее, предупредительные меры. Кое-что можно сделать, даже когда мара ужепришла. Не обязательно сра­зу кричать: «Господи, помилуй!» Один мужчина из Бюкле ударил пришедшую к нему мару по ноге и сказал: «Приходи утром и про­си, чего у меня нет». На следующий день пришла соседка и спраши­вает, нет ли у него стебля гороха, чтобы ей дать, а горох-то в Бюкле и не рос!.. Важнее всего тут, что мара была узнана, стало понят­но, кто приходит в её образе. Ранят мару, как правило, для того же. За ней остаётся кровавый след, который приводит утром к её дому. Иногда жертва узнаёт мару в лицо и называет человеческим име­нем — тогда наваждение тоже прекращается.

Допекает мара не только людей, но и домашних живот­ных. Определить это можно по двум признакам: если корова или лошадь утром вся мокрая от пота и выглядит замученной, значит, на ней ездила ночью мара. Так это и называется: мареритт (mareritt) — «скачка мары». Второй признак: у лошади в хвосте или гриве появляются слипшиеся или свалявшиеся пряди волос. В Нор­вегии их называют марелокк (marelokk), «марины прядки», а в Рос­сии — колтуны или гостецы, и тоже считают, что гостецы появляют­ся от злого духа по имени Гостец.

В русской традиции рассказывается о том, что на лошадях ночью ездит домовой. Если ему скотинка не полюбилась, то он её и мучает: ездит на ней, пока у неё на боках пена не выступит, косички заплетает — колтуны. Он же забирается в кровать и щекочет, а то и душит спящих. Делает до­мовой это иногда из озорства, а иногда — предупреждая об опасности. Подобное совпадение мотивов вряд ли случайно. Учёные предполагают, что древнейшим названием домового и могло быть имя «мара». Возмож­но, в незапамятные времена, пять тысяч лет назад, в пантеоне индоевро­пейцев существовал дух, который мог заботиться о доме и одновременно мучить жильцов. Только потом в нашей традиции он распался на два об­раза, на дедушку-домового и кикимору, его жену, а у скандинавов полу­чилась злобная мара и хитрющий ниссе.

Во всех представлениях древних есть своя логика, и «марины прядки» — тому пример. Если на дереве, на котором раскачи­валась мара, вырастает густой пучок веток, то на кобыле, на кото­рой скакала мара, появляется плотно свалявшаяся прядка волос. Если обнаруживаются такие прядки, скотину надо спасать. Годятся те же средства, которыми защищают человека: втыкать над дверью «марину метёлку», чертить на косяках «марин знак» (пентаграмму), оставлять рядом со скотиной косу лезвием вверх — мара порежет­ся и оставит кровавый след, по которому её легко будет найти.

Кажется, что от мары никто ни разу добра не видел — од­ни только мучения. Вот уж воистину чертовка! Но даже такую злыдню под силу приручить человеку. Не раз догадливые мужчины даже женились на своём ночном кошмаре. Вот одна такая история:

Приключилось с одним парнем несчастье — по­вадилась на нём мара каждую ночь скакать. И невдомёк ему было, как она в комнату попадает, пока однажды не заприметил дырку в стенке. Ну, он её колышком и заткнул.

Прошла ночь, а наутро видит — по полу голая женщина на четвереньках ползает. Он пошёл, одежды купил, приодел её. И такой она оказалась раскрасавицей, что краше и быть не может. Парень отвёл девушку в церковь, а когда её окрестили, с ней и по­венчался. И прожили они душа в душу восемь лет, то ли пятерых, то ли шестерых детей прижили. Только вот как-то под Рождество из­рядно муж перебрал винца. И стал, пьяный, допрос жене устраи­вать, как да что и какого она роду-племени. Она ответила, что не помнит ни отца, ни матери. А он ей: «Где ты на свет появилась, и я не знаю — не ведаю, а откуда ты ко мне пришла, сейчас пока­жу», — и вытащил колышек. Она тут же в дырку — шмыг! — и нико­гда уж больше муж жену свою не видел.

Счастливая это история или не очень? Трудно ответить. Можно ведь сделать из неё и такой вывод: как ни старайся, а чело­века из нежити не сделаешь. Есть хорошая русская поговорка, вы­ражающая ту же мысль: «Как волка ни корми, он всё в лес смотрит».

Испокон веков разводили в норвежских крестьянских усадьбах скот. Молоко и длинная шелковистая шерсть, жирная сметана и сыр, — не было бы ничего этого у бондов, если бы не козы, не коровы, не овцы. Потому и холят их хозяева, зимой обе­регают от холода, а летом уводят пастись на дальние горные се­теры, где трава сочнее и гуще, — у кого животные худые да боль­ные, тот и останется без еды да без тёплой одежды. И какое это горе для всего хутора, если вдруг повадится в стадо страшный неприятель — волк! Перережет он коз да овец, утащит маленьких ягнят — пропадут даром все заботы и труды, останутся дети го­лодными. Плачут женщины, проклинают серого разбойника, а мужчины собираются на охоту — с оружием, с кольями, с лов­чими сетями.

Слепая и яростная сила дикого зверя пугает сама по се­бе; а если этот зверь угрожает постоянно и никогда не знаешь, от­куда ждать нападения, — немудрено, что он становится одним из главных символов тёмной стороны жизни.

В старину верили, что слова обладают силой, которая способна изменять реальность. В названии кроется тайная суть предмета, имя — такая же часть своего владельца, как рука или но­га. Или лапа.

Часто поминаешь скрытый народец — и он уже тут как тут; не в добрый час назвал волка волком — глядишь, а он и явился за тем, кто болтает. Чем опаснее и непредсказуемее существо, тем больше давали ему прозвищ. Волка в быличках называют по-раз­ному: вредитель, сероногий, серый тролль, старый хрыч, иногда просто и пугающе — Серый. Одно из имён волка — варг. Это слово пришло из глубины времён, оно — близкий родственник русско­го «враг». В старинной балладе поётся:

Тот, кто Варгом меня зовёт,

Знает — голод во мне живёт;

У того, кто Серым меня назвал,

Я ещё ничего не взял;

Я не спорю и с тем, кто, боясь как огня,

Золотою Лапой кличет меня.

И насколько же странным нам покажется то, что де­тям иногда давали имена вроде Ульв — Волк — или даже Бьёрнульв — Медведь-Волк! Но для того, кто привык соблюдать фольклорные законы, в этом не было ничего удивительного: тот, кто называл так ребёнка, надеялся, что страшное имя от­пугнёт от малыша зло и подарит ему волчий слух, медвежью силу и удачу на охоте.

Рассказы о встречах с оборотнями попадаются не только в норвеж­ских сказках и быличках. В фольклоре любого народа есть свои из­любленные сюжеты, связанные с превращением в животных; некото­рые учёные объясняют это тем, что оборотничество в сказках и преданиях — отражение древних верований. В незапамятные вре­мена люди верили, что у каждого рода есть своё животное-покрови­тель, которое хранит род от бед и дарит ему, если его правильно по­читать, свои способности и силу.

Предания о людях, оборачивающихся животными, не ограничиваются всем известными европейскими волками и летучими мышами. Самый большой «зоопарк» оборотней — в Японии. Наиболее из­вестны оборотни-лисицы (кицунэ). Они принимают облик прекрасных дев и очаровывают мужчин, но не стоит им доверять: коварные обольстительницы, чрезвычайно жадные к деньгам, преследуют толь­ко свои цели.

В образе красавиц появляются и кошки (таких оборотней называют нэко-мата). Они совсем не безобидны: часто кошкой становится после смерти отвергнутая или оскорблённая возлюбленная, жаждущая мести. Нэкомата может просто сожрать обидчика.

Есть в Японии оборотни — енотовидные собачки, тануки. Они, как прави­ло, добродушны и неудачливы: чаще всего истории о них строятся на том, что тануки попадает в неловкую или опасную ситуацию, а человек его вы­зволяет. Потом тануки благодарит человека как умеет — например, хит­ростью доставляет ему богатство.

А вот в Сербии рассказывают об оборотнях-зайцах. Мы привыкли к тому, что зайчик — персонаж исключительно мирный, а часто — трусливый и всеми обиженный. В сербском же фольклоре заяц-оборотень преследу­ет охотников (чтобы защититься от него, нужно иметь с собой чёрную со­баку без единого светлого пятна), исцеляет от бесплодия и дарует муж­скую силу, насылает и лечит бессонницу. Часто зайцем оборачивается чёрт, чтобы вредить людям.

Страшный оборотень бурятского фольклора — анахай — вредит в ос­новном маленьким детям, превращаясь в собаку или кошку (часто од­ноглазую).

В Африке встречаются оборотни-тигры и леопарды — аниото. Кроме того, существует великое множество поверий, связанных с тем, что животные превращаются не в людей, как классические оборотни, а в дру­гих животных, — когда минует срок их жизни, если в течение какого-то времени их никто не видел, если они не слышали колокольного звона или голоса петуха; уж или змея в двенадцатом поколении становится вьюном; летучей мышью становится обычная мышь на седьмом году жизни; с Пет­рова дня (29 июня) кукушка превращается в ястреба; весной ласточки превращаются в лягушек; рысью становится волчица, когда принесёт по­томство пять раз; воробьи превращаются в мышей, а мыши — в воробьёв в зависимости от погоды.

Не всегда оборотничество связано со злом. Можно вспомнить хотя бы Василису Премудрую и Марью Маревну — царевен из русских сказок, менявших облик по своему усмотрению и помогавших героям чарами. Они становятся не вредителями, а волшебными помощниками, но их при­надлежность к потустороннему миру не исчезает.

Скандинавская мифология знает и «добрых» волков, Фреки и Гери, возлежащих у ног верховного бога Одина, питающихся мясом с его стола, — но и их имена означают «жад­ный» и «прожорли­вый». Каждую ночь обегают они землю и рассказывают сво­ему божественному хозяину обо всём, что видели и слышали. Но всё-таки самый великий волк «Стар­шей Эдды» — символ зла и ужаса. Имя его — Фенрир. Урод­ливому и могучему сы­ну коварного шутни­ка бога Локи, ему суждено сыграть страш­ную роль в последней битве богов и вели­канов, в которой боги потерпят поражение. Пасть его огром­ная (как рассказывают мифы, верхняя его челюсть — до неба, а нижняя — до земли) поглотит солнце, и сам Один падёт в борьбе с ним.

Именно эта демоническая природа волка, связанные с ним представления о страхе и потусторонней силе находят отра­жение в более поздней фольклорной традиции. Так появились страшные истории о варульвах, людях-волках, способных обра­щаться в зверей по собственной воле.

Мрачное это колдовство, и зловещим выглядит уже само превращение. Чаще всего тайной превращения в волка владеют мужчины — но известны с древности и колдуньи, которым случалось оборачиваться волчицами. Рассказывают ещё, что волчья магия пе­редаётся из поколения в поколение у саамов.

Одна из быличек подробно передаёт рецепт, прибег­нув к которому, можно поменять человеческое обличие на звериное: нужно переползти на животе через ремень, сделанный из кожи повешенного, которого надлежит вырыть из могилы в ночь с четверга на пятницу, в первом часу после полуночи. Другое средство — более традиционно: завернуться в волчью шкуру, произнеся соответствующие заклинания.

Размерами и кровожадностью варульвы превосходят обычных волков. Серые хищники редко нападают на людей — разве что зимой, когда трудно найти иную пищу. А вот колдуны в волчьей шкуре не могут насытиться, не вкусив человеческой плоти. Рассказывают о них, что тёмными ночами рыщут они по лесам, кого ни встретят — разрывают в клочья: их сжигает жаж­да крови. Верный признак того, что не от обычного волка при­нял смерть человек, — то, что нетронутой осталась правая ру­ка жертвы. Какой-то тайный запрет не даёт оборотням к ней прикоснуться.

В обычное же время, пребывая в человеческом обли­ке, они ведут вполне заурядное существование. В Тресфьорде рассказывали о некоем Арне Серой Лапе, прожившем там много лет. Никто не знал, откуда он пришёл в посёлок, но ка­тилась о нём молва, что был он настоящим колдуном-оборот­нем. И хотя жил он самой что ни на есть обычной крестьян­ской жизнью, тяжёлой и трудной, и соседи на него не жаловались — ни человеку, ни скотине не поздоровилось бы, столкнись они с Арне Серой Лапой в тот час, когда на нём была волчья шкура.

Почувствовав неодолимое желание сделаться зве­рем, Арне опрометью бросался в лес и там, уже изменив об­личив, бродил часами, разыскивая жертв. Если же дело проис­ходило во время покоса — только таращился опасливо на острые косы в руках работников, пробираясь по своим делам. Утолив жажду, он принимал человеческий вид, возвращался к людям и как ни в чём не бывало брался за обычную дневную работу.

А так, говорит быличка, был он человеком слабым и болезненным. В помощи никому не отказывал, да и вообще вёл себя очень добродушно — только всё равно было в нём что-то тяжёлое. Недоброе.

Будучи наполовину обыкновенными людьми, оборот­ни могут жениться на обычных женщинах. В историях о таких браках часто повторяется один и тот же сюжет, варианты ко­торого встречаются не только в норвежском фольклоре. Суп­руги отправляются на дальний луг накосить сена для скота. Там муж неожиданно предупреждает жену, что ему надо не­надолго удалиться, и советует ей, если она увидит что-нибудь пугающее или неожиданное, обороняться косой. Озадачен­ная женщина остаётся одна, и вскоре на неё нападает гигант­ский волк. Она цепенеет от ужаса и, только когда волк подхо­дит совсем близко и даже отрывает подол её платья, тычет в него косой. Волк убегает. А вечером жена обнаруживает, что муж лежит в постели совсем больной. Она ложится у стен­ки и слышит, как ночью муж встаёт, чтобы что-то выкинуть. По­том женщина случайно находит спрятанные в укромном месте под камушком телячью шкуру, копыта и оторванный подол юб­ки. Вот тогда-то она понимает, кто такой её муж на самом де­ле. Как складывается их семейная жизнь в дальнейшем, былич­ки умалчивают.

Не всегда превращение в волка происходит добро­вольно — очень часто оно связано с местью, с мотивом нака­зания: хочет колдун покарать кого-нибудь, вот и накладывает на него заклятие, заставляя человека некоторый срок прожить алчным бессловесным зверем. В Танедале, у горных саамов, рассказывают об одной юной паре. Решила молодая девица после бурной ссоры покинуть своего возлюбленного, не зная того, что парень, с которым она встречается, к волшебству способен. Разозлился юный колдун и обратил красотку в вол­чицу — пять лет должно было пройти, прежде чем суждено ей было снова стать человеком.

Месяц за месяцем разные люди видели неподалёку от поселений огромную хищницу в девичьем пояске, и говори­ли о ней, что не трогает она ни людей, ни овец, ни коров — похищает из дворов собак да кошек и пожирает их. Далеко охотилась она от родной деревни — и боялись её люди, хотя особенного вреда она не причиняла. И никому не удавалось её убить.

Наконец вернулась волчица-девушка в знакомые мес­та. Но недолго бродила она по лесам: то, что не удавалось крестьянам, у которых она воровала кошек, удалось отцу её возлюбленного — пала она от его пули. Когда он подошёл взглянуть на только что убитого им зверя, волчица ещё дышала. И услышал саам человеческий голос из зубастой пасти: «Ещё два года оставалось мне терпеть, и стала бы я вновь челове­ком. Передай от меня привет своему сыну и скажи, что раскаи­валась я в том, что оставила его». Произнеся это, волчица ис­пустила дух.

Л. Кранах. Манбьёрн. 1550

Знает фольклорная традиция и способ избавить за­колдованного от волчьего обличья. Для этого, если ты узнал в животном, которое собирается похитить у тебя корову или овцу, человека, нужно сказать: «Возьми это во имя Господне!» Тогда страшилище немедленно превратится в человека. В Валдресе рассказывают, как один крестьянин, у которого варульв хотел унести корову, произнёс заветные слова — и тут же уви­дел перед собой не кого-нибудь, а самого настоящего принца.

Не только в волков способны обращаться колдуны и их жертвы. Не менее часто встречается в норвежских преда­ниях образ манбьёрна, человека-медведя.

Ни свирепостью, ни вкусами манбьёрн не отличается от варульва — разве что в рассказах о манбьёрнах часто го­ворится о том, что оборотень-медведь особенно опасен для беременных женщин. Некоторые страшные истории свиде­тельствуют, что, похитив человеческий плод, манбьёрны, не по своей воле обращённые в медведей, способны вернуть себе первозданный облик. Есть и былички о том, как манбьёрны, похищающие крошечных детей, растят их у себя в берлоге, и спустя годы появляются среди людей странные мужчины — молчаливые, силой и выносливостью далеко превосходящие своих ровесников...

Человек-медведь так же, как и варульв, ворует из стад коз и телят, так же опасен для человека, так же — в сво­бодное от блужданий в медвежьем облике время — живёт сре­ди людей, и так же это иногда заканчивается трагически для него и его близких. Трогательные норвежские сказки, одна из которых называется «Белый медведь король Валемон», а дру­гая — «К востоку от солнца, к западу от луны», говорят о зло­ключениях принца, обращённого в медведя и женившегося на девушке.

Сюжет, лежащий в основе этих сказок, — один из са­мых популярных в мировом фольклоре. Юная красавица даёт согласие стать женой белого медведя: только в «Короле Валемоне» она принцесса, самая добрая и красивая из трёх сестёр, и вступает в такой удивительный брак, повинуясь таин­ственным предзнаменованиям, а в другой сказке — бедная де­вушка, которая выходит за медведя, пообещавшего её отцу богатство, чтобы спасти родных от голода. Живут девушки у медведей-мужей, не зная горя, а по ночам зверь становится человеком — с одним условием: на него нельзя смотреть при свете. Всё больше девушки привязываются к странным своим супругам и вдруг получают от матерей дурной совет — обма­нуть мужа, тайком взглянув на него при свете огарка свечи, пока он спит. Следуя этому совету, они видят, что на супруже­ском ложе вместо медведя спит прекрасный принц, и тут воск свечи капает ему на лицо, обжигает, принц-медведь просыпа­ется и говорит, что заколдовала его злая колдунья и, если бы девушка соблюла условие, вскоре вернул бы он себе челове­ческий облик. А теперь они должны расстаться — видно, судь­ба ему вернуться к колдунье. К востоку от солнца, к западу от луны стоит её замок в одноимённой сказке, и должен принц по давнему уговору жениться на уродливой принцессе троллей, которую заколдовавшая его мачеха прочит ему в жёны. Обе сказки заканчиваются хорошо: девушки, преодолев множество испытаний, находят мужей, хитростью побеждают злодеев и, выполнив магические задания, лишают недоброе колдовство силы — принц остаётся человеком и мужем избранницы, а кол­дуны и тролли лопаются от злости. Но не у всех героев подоб­ных рассказов жизнь складывается так счастливо.

Т. Киттельсен. Белый медведь король Валемон. 1912

В старинной саамской легенде способностью стано­виться медведями обладают и отец, и мать двух мальчиков. Ино­гда отец отлучается из дома на долгое время, возвращаясь та­ким же, как был, но не желает отвечать на вопрос, где так долго пропадал. В одно из его исчезновений мать не находит сил ожи­дать возвращения супруга и идёт разыскивать его сама, а, най­дя по следам, обнаруживает в берлоге огромного медведя, го­ворящего голосом её мужа, и получает от него такой же страшный магический дар. Их сыновья, напуганные потерей и матери тоже, ищут родителей по всему лесу. Встретив огром­ного медведя, они решают, что именно он и убил их маму и па­пу. Когда они стреляют в чудовищного зверя, он падает замерт­во и тут же превращается в их отца. Со смертью мужа с женщины спадает животное обличие, и плачущие дети видят идущую к ним маму. Только одна нога у неё — медвежья лапа. Кусочек звериной шкуры так и пристал к ней навсегда.

По другим быличкам, так просто манбьёрна не убьёшь. Против него действенны только пули, изготовленные из чистого серебра. В некоторых местах верили, что медведя мож­но лишить всех сил, пристально глядя ему в глаза; некоторые говорили, что помочь утихомирить медвежью ярость могут лас­ковые уговоры. Медведи, по крестьянским поверьям, не выносят шума и крика — поэтому отпугнуть от себя ужасного лесного хозяина можно, изо всех сил дуя в козлиный рог.

Часто в волшебной сказке медведь предстаёт добро­душным, неповоротливым и благожелательным к человеку, в предании волшебник, умеющий менять обличие на звериное по своей воле, — хранитель священного знания, а в быличке че­ловек, оборачивающийся медведем или волком, либо страшен и яростен, либо очень несчастен.

Все эти истории воплощают очень важное для архаи­ческого сознания представление — о том, что всё на свете спо­собно перетекать из одной формы в другую, а в одном и том же теле могут обитать разные существа. Почему же так разли­чается отношение к превращениям? Разгадка — в том, какие перемены происходят в мировосприятии людей. Чем больше ук­репляется в человеческом сознании представление об индиви­дуальности, о неповторимости человеческой души, тем меньше кажется оборотничество благом, тем сильнее страх, который оно вызывает. Волк древней сказки говорит человеческим голо­сом, не теряя собственной сущности; волшебник принимает вид птицы или зверя, оставаясь собой. Оборотень же в быличке — не человек, не зверь и даже не демон. Повинуясь своей жажде крови или будучи обращён в чудовище вражеской магией, он становится зверем и отныне обречён скитаться без приюта, жи­вя одной-единственной надеждой — когда-нибудь обрести окончательную форму, стать до конца животным или до конца человеком. Вот потому-то такой тоской и страхом наполнены более поздние истории о варульвах и манбьёрнах, и редко ко­гда они заканчиваются хорошо.

Т. Киттельсен. Она бродит по стране. 1894 - 1900

<…>

От чумы с её метлою

нет спасенья.

Ни тому, кто сыт по горло

этим ужасом и болью,

кто о скорой просит смерти.

Ни тому, кто так напуган,

что пред Богом на коленях,

и не веря, хоть минутку

просит жизни.

Всех сметает без пощады

в холод смертный,

мусорную кучу жизни...

Т. Киттельсен

«Она бродит по стране»

Вот бредёт по дорогам сгорбленная старуха в чёрном бала­хоне, — заходит и в большие города, и на маленькие хутора. Шаркают ша­ги — Берген, Тундсберг, Осло, селения, затерянные в лесах Телемарка. А вот уже и Нидарос, и долины, укрывшиеся в горах, — Тилдал, Гудбрандсдал, Иннердал, и необъятный северный Нурланд. Тихо-тихо становится там, где она проходит. Смерть несёт с собой старуха, смерть и болезнь. Люди, заслышав о её приближении, бегут в лес, в горы, пытаясь скрыться от неизбежной гибели. Несёт старуха в одной руке метлу, а в другой грабли. Грабли и метла у неё необыкновенные: если прореживает она людей граблями, кому-то удаётся спастись, если выметает метлой — пус­теет место, вымирает город, умолкает деревня. Нет пощады никому.

Это сама Чёрная смерть, воплощение великой чумы, об­рушившейся на Норвегию, — один из самых жутких образов нор­вежского фольклора.

Скандинавские верования, связанные с чумой, появилась в XI веке. В 1070 году немецкий хронист Адам Бременский, автор наиболее полного описания народов и обычаев скандинавских и балтийских земель, рассказывает о языческом храме древних свеев в Упсале: «У их богов есть свои жрецы, которые совершают жерт­воприношения. В случае чумы или голода они приносят жертву Тору, в случае войны — Одину, а если празднуют свадьбу — то Фрейру».

Чума известна человечеству с древних времён. Страшная болезнь, ныне, к счастью, почти исчезнувшая, возникала внезапно и сопровождалась сильнейшей лихорадкой, болью в сердце, сухим кашлем, возникновением на теле огромных волдырей — бубонов (отсюда название «бубонная чу­ма»). У больного шла горлом кровь, через 3-4 суток после начала забо­левания он погибал, а труп умершего от чумы стремительно чернел, по­этому чуму и прозвали «Чёрной смертью».

Одной из первых эпидемий, о которых существуют сведения в летописях, была так называемая «Юстинианова» чума, разразившаяся в Восточной Римской империи в 551-580 годах и охватившая почти весь Ближний Восток. Чума 1346-1353 годов, Чёрная смерть, эпидемия, небывалая по интенсивности и количеству жертв, стала истинным бедствием не только для Норвегии — по­гибла большая половина населения тогдашней Европы, от 20 до 34 миллионов человек. По всему миру в те годы от чумы умерло 75 миллионов. Зародилась эпидемия где-то в Китае, в 1334 году, купцы и воины пронесли её по Великому Шёлковому пути на запад. В 1346 году она добралась до Италии, Сирии и Крыма, в 1347 косила Грецию, в 1348 захватила Испанию, Южную Англию, Рим и Норвегию, в 1349 вымирали Вена и Франкфурт-на-Майне, Каринтия и Любек. В 1350 эпидемия разразилась в Польше. Такая огромная смертность и опустошение в Европе объясняются разны­ми причинами, самые важные из которых — голод, терзавший Европу ещё до прихода Чёрной смерти, а соответственно, очень низкая рождаемость и нищенское существование, которое влачили бедняки, скученность и ан­тисанитария, невозможность отделить больных от здоровых. Кроме того, медицина того времени не могла предложить никакого лечения, кроме молитв-заговоров и прижигания чумных бубонов.

Чума возвращалась снова и снова вплоть до XVIII века (в Москве, напри­мер, последняя эпидемия чумы была в 1771 году).

В конце XIX века русский учёный Владимир Хавкин изобрёл первую в ми­ре противочумную вакцину.

Т. Киттельсен. Чума на лестнице. 1896

Предания, в которых Чёрная смерть является самостоятель­ным персонажем, возникли только в XIV веке, и неспроста. Эпидемия чумы, разразившаяся в Европе в 1346-1353 годах, унесла почти две трети населения Норвегии; именно она уничтожила всё, что остава­лось от грозного и величественного времени викингов, на многие го­ды покончила с богатством и силой страны. Норвегия стала другой.

Много страшных предзнаменований сопутствовало появлению Чёрной смерти. Например, как раз на годы эпидемии пришлось невиданное на­шествие птиц — свиристелей. Поэтому они стали символами чумы и беды. В немецких и нидерландских диалектах за ними закрепились названия Todtvogel («птица смерти»), Pestdrossel («чумной дрозд»), а в голландском языке даже официальное научное название свиристеля так и осталось Pestvogel («птица чумы»). И на иконах, которые должны были предохра­нить от чумы древние города, Младенец Иисус держал в руках свиристе­ля — вместо традиционного щегла.

Появление Чёрной смерти окутано тайной. По одной версии, её занесли в Норвегию корабельные мыши и крысы, зара­зившиеся от своих причерноморских собратьев, ведь в Крыму и Причерноморье чума начала свирепствовать на два года рань­ше. Некоторые полагают, что чума пришла из Англии. Однажды в бергенской гавани остановились на рейде странные тихие кораб­ли, говорит легенда. Они не были повреждены бурей, но команды на их палубе не оказалось. Когда жители Бергена подплыли к ним на лодках, чтобы посмотреть, что же случилось, они нашли в каютах и кубриках тела матросов и купцов, убитых неизвестным неду­гом, а в трюмах — прекрасную шерсть, которую те везли на прода­жу. Бергенцы взяли шерсть с собой: не пропадать же добру. Шерсть с заражённых кораблей стали продавать на рынках, раз­возить по городам и весям — и вместе с товаром по стране начала расползаться смертельная болезнь.

Иногда Чуму видели с толстой книгой, переплетённой в чёрное. Сверяясь с таинственными записями, старуха выбирает себе жертв.

Многие считают, что это и есть та самая книга, которую написал в незапа­мятные времена святой мученик Киприан, который до обращения в хри­стианскую веру был великим колдуном. С помощью этой книги можно вы­звать дьявола или обрести власть над нежитью. Рассказывают о том, как умирающий чародей пытается передать Чёрную книгу, а вместе с ней — всё своё недоброе волшебство, а иначе смерть никак не берёт его к себе.

То, что в книге Чёрной смерти узнают великую книгу колду­нов, свидетельствует о потусторонней, таинственной природе духа болезни — воплощения зла. С другой стороны, в этом можно увидеть и отголосок иного предания, церковного, — о книге жизни, в которой записаны имена всех живущих, и дела их, и час их кончины. Чёрная смерть — одновременно и посланец ада, и исполнитель высшей воли.

Ни в коем случае нельзя идти на сговор с Чумой, говорит предание. Как-то раз её перевёз через реку лодочник. Старуха подошла к переправе, держа под мышкой толстую книгу. Там значились имена всех, кому на роду написано умереть от чумы. Обратившись к первому перевозчику, Чёрная смерть назвалась и попросила переправить её на другой берег. Но лодочник был смелым человеком и отказался: не станет он перевозить такую бе­ду! А другой лодочник очень страшился смерти и согласился пере­править потустороннюю гостью, если избавит она его от ужасной погибели. Чума вползла в лодку и говорит: «Греби на ту сторону, а уж в книге-то я потом погляжу!» Лодочник решил, что они уже обо всём договорились, и перевёз Чёрную смерть.

Оказавшись на другом берегу, Чума, как обещала, рас­крыла книгу, поглядела и, пожав плечами, сказала перевозчику: «Такова моя власть: прибираю всё, до чего могу дотянуться. Не бойся смерти». Закричал лодочник, заплакал в отчаянии и пошёл домой. Не дойдя до родной деревни, присел под деревом отдохнуть и отдал Богу душу. И смерть его не была ужасной — умер он легко. А старуха продолжила свой путь...

Т. Киттельсен. Через реки и озёра. 1894 - 1900

Злобные духи болезней встречаются в фольклоре любого народа. Как и большинство тёмных, хтонических духов, они ужасны обликом, многие из них криворуки, одноглазы, хромы. Они не только насылают или отзывают болезнь — в определённом смысле они сами являются ею: прогнав духа, прогонишь заразу. Бороться с ними можно при помощи заклинаний и заго­воров, представляющих собой чёткую последовательность формул, произ­носить которые должен особый, посвященный человек — знахарь, шаман или старейшина, обладающий тайным знанием, и в особенной обстановке.

В русских сказках и быличках рассказывается о сёстрах с отвратитель­ным характером и не менее жуткими именами — Огнея, которая насыла­ет лихорадку, Трясея, ведающая ознобом, Хрипуша, она же Грынуша, чья специальность — тяжесть и хрипы в груди, Ломея, вызывающая ломо­ту в теле, и многие другие. Сколько их всего — неизвестно: в фольклор­ной традиции есть числа 7, 12, 44 или даже 77. Изображали их об­нажёнными бабищами с крыльями за спиной; они считались дочерьми Лиха, владыки зла и несчастья, а более поздняя традиция, уже испытав­шая влияние христианского мифа, приписала их в дочери библейскому царю-убийце Ироду.

Умершие от чумы — не совсем обычные покойники. Не по­хороненные по христианскому обряду, их останки лежат в опустев­ших церквах, в заброшенных домах, на вымерших хуторах. Далеко человек обходит эти проклятые места, и зарастают они густым лесом, и недобрые творятся там дела. Большинство преданий о таких мес­тах рассказывают о том, как заблудившийся путник, потеряв дорогу в лесной чаще, натыкается на опустевшее селение. Удивлённый, бродит он по улицам, заглядывает в окна, заходит в разрушенную церковь — и везде видит выбеленные дождями и временем кости жертв Чёрной смерти. Пугают его шорохи и шёпот, ползущие по уг­лам этих домов и церквей. Но странник преодолевает свой страх, со­бирает эти кости и хоронит их в освящённой земле, а потом зовёт людей и показывает им забытое селение.

Т. Киттельсен. Чума летит. 1894 - 1900

Но есть и другие истории. В одной из них через несколь­ко сотен лет после эпидемии заблудившиеся в лесу путники заглядывают в заброшенную церковь и видят, как вкруг алтаря рассе­лись скелеты, внимательно глядящие пустыми глазницами в книжки псалмов, открытые на словах «Когда мы страждем в сильнейшей ну­жде». Скрипят под чьей-то невидимой рукой провисшие на петлях двери церкви, в двери заходит и смиренно крадётся к скамье мед­ведь — как будто желая принять участие в богослужении мертве­цов, и путникам является ангел, предсказывая, что минет срок и такая же беда придёт в страну снова.

Люди, встретившиеся с Чумой, даже уцелев во время эпи­демии, всю последующую жизнь находятся в особых отношениях с потусторонним миром.

Бывает, что они старятся, но не могут умереть, пока не исполнится известное условие. В одной из быличек рассказывается о старике и старухе, которые страдают до тех пор, пока их долина вновь не заселится людьми. В другой — точно такая же древняя че­та обречена на вечную дряхлую старость. Но вот однажды, перед Рождеством, жена слышит откуда-то с поля странные чистые голо­са, предрекающие, что дни её окончатся на исходе рождествен­ских праздников: радостная, она возвращается к мужу, и они сча­стливо умирают в один день, встретив святой праздник.

Т. Киттельсен. Церковь в лесу. 1894 - 1900

Норвежские предания, в которых говорится о Чёрной смерти, — пожалуй, самые мрач­ные из всех, но есть среди них и не столь беспросветные. История о девочке-куропатке из Юстедала внушает надежду. Жители долины Юстедал пали жертвами чумы, и пришедшие уже после окончания эпидемии люди из соседней долины нашли там только маленькую, со­вершенно одичавшую девочку. Она походила скорее на малень­кую птичку, чем на человека, — та­кой она была юркой и пугливой, да и помнила всего несколько слов — «мама» да «маленькая куропаточ­ка». Девочка пережидала эпиде­мию   в   гнёздышке,   выстланном птичьими перьями, и вся была ими покрыта, а ещё говорят, что перья у неё были самые настоящие, она поросла ими, как дикая куропатка. Люди забрали девочку с собой, а поскольку она не помнила своего настоящего имени, прозвали её Юстедалской Куропаткой (Joste-dalsrypa). Малышка выросла в приёмной семье, а потом вернулась в долину Юстедал, где прожила долгую жизнь. От её потомков пошёл состоятельный и влиятельный род — Рюпеслектен.

А в долине Сетесдал живо другое предание. Девушка, ос­тавшаяся в живых одна из всей долины, сама отправляется на за­пад в поисках людей. Выйдя из дома, она запирает за собой дверь и выбрасывает ключ в ручей. Если верить легенде, с тех пор и вся местность эта называется Нёклебек (nøkler по-норвежски — «клю­чи», a bekk — «ручей, мелкая речушка»).

На смену погибшим родам идут новые поколения, ключи выброшены, наступают новые времена. После того как по стране прошла Чёрная смерть, возврата в прошлое больше нет.

Т. Киттельсен. Пляска смерти. Ок. 1894

Лето сменяется зимой, и заросшие тёплой зелёной тра­вой пастбища укрывает холодный белый снег. Год сменяет год — гля­дишь, и полные сил мужчины превратились в седовласых стариков, а беспомощные младенцы выросли и стали крепкими и ловкими охотниками и пастухами, а жёны их укачивают по вечерам их собст­венных детей. Всё на свете меняется, и у всего есть своя противопо­ложность — на этом и стоит мир. Всё закономерно, всё правильно, и не должно вмешиваться в раз навсегда заведённый ход вещей.

Всё, что родилось, когда-нибудь умрёт. Человек покидает мир живых и отправляется в царство мёртвых. Никому из людей не удастся окончательно разгадать тайну смерти, пока их собственная жизнь про­должается — и никому из тех, кто умер, не прийти назад. Откуда-то из не­ведомых далей будет дух предка наблюдать за жизнью осиротевших де­тей, иногда награждать, иногда наказывать, или отправится вкушать вечные радости в небесных чертогах, или воплотится в очередном потом­ке, удивительно похожем на умершего деда, — но таким, каким человек был когда-то, ему уже не стать. Плачут, и поют, и угощают родственники соседей на поминках — прощаются с усопшим навсегда. Пожил добрый человек, поработал, оставил детей, внуков — пора ему уходить: печально живым, одиноко, но ничего не поделаешь. Пройдёт время, и глубокое го­ре сменится светлой грустью — всё закономерно, всё правильно.

Но иногда естественный ход событий меняется. Преступле­ние или нелепая случайность ломают заведённый порядок, и тоска по усопшему превращается в страх. Иногда мёртвые возвращаются.

Пришельцы с того света могут выглядеть по-разному и раз­ного искать в мире живых. Но встречи с ними опасны для живущих — на том, кто не может найти себе покоя в царстве мёртвых, лежит какое-то проклятие, и любому, кто с ним столкнётся, добра это не пред­вещает. Бродячим покойником человека делает «неправильная», «плохая» смерть, будь то гибель некрещёного младенца, подлое убий­ство, жертва которого оставлена без честных похорон в освящённой земле кладбища, наложение на себя рук или смерть от загадочной болезни. Несправедливо оборвавшаяся жизнь словно продолжается «по ту сторону» — пока не будет выполнено некое условие или, если причиной посмертной участи стало преступление, совершённое са­мим человеком, пока душа не искупит свой грех. Иные духи напрямую обращаются к человеку, моля его о помощи, иные видят в нём свою жертву, а о целях некоторых никому и вовсе не известно.

Норвежцы называют духов, непонятно зачем явившихся в мир живых, — скрёмт (skrømt). Невидимые, они блуждают среди людей, почти ничем не выдавая своего присутствия, — и только зве­ри могут их почуять и узнать.

Пастухи рассказывали, как иногда стадо овец останавливалось и не двигалось с места, хотя для этого не было ни­каких причин, но собака чувствовала что-то неладное и начинала с лаем носиться вокруг стада. Кнут Лиен из Йерхинна как-то шёл по старой Королевской дороге, и вдруг его пёс почему-то забеспоко­ился и заскулил. Вскоре Кнут услышал отдалённый звон колоколь­чиков, похожих на те, которые бывают на конской сбруе, но на до­роге не было никого, кроме самого Кнута и его собаки.

Единственный способ увидеть скрёмт — это «позаимство­вать» у животного его зрение. Существует и фольклорный рецепт, позволяющий это сделать.

Некий Сивер и его отец рубили дрова в Нурмарке, около Маттисплассена. Как-то ночью, когда они уже поели и легли спать, их разбудил яростный лай — их собака металась так, как будто в дом проник посторонний.

Они вышли во двор и услышали у калитки чьи-то шаги, но вокруг было пусто. Отец Сивера сказал: «Собака видит то, что мы не видим. Я слышал от одного парня из Ромерике, что надо прикос­нуться к глазам собаки, а затем к своим, и тогда мы сможем увидеть всё, что видит она».

Так они и сделали, и увидели четверых странно одетых муж­чин с копьями в руках, а собака бросалась на них и лаяла изо всех сил.

В русском фольклоре собака не просто чувствует мертвеца, но и может его отпугнуть.

А у японцев есть интересная легенда о слепом музыканте, который дол­жен был играть для невидимых призраков, хотевших забрать его душу. Чтобы спасти несчастного, священник покрыл его тело особыми иерогли­фами, забыв, однако, про уши. Когда на следующий день призраки поя­вились снова, они увидели лишь его инструмент и уши (не защищённые иероглифами). Призраки оторвали бедняге уши и исчезли. Таким обра­зом душа и жизнь музыканта были спасены.

Чем закончилось это происшествие, история умалчивает, но ни в одной быличке о невидимых призраках не рассказывается о том, что скрёмт умышленно вредил человеку. Остальные живые мертвецы далеко не так безобидны.

Йенгангер (gjenganger) значит «приходящий снова». Так в норвежском фольклоре зовутся умершие, вернувшиеся в мир живых, приняв обличие, которое имели до гибели, — привидения. Они почти всегда появляются с какой-то особой целью — как правило, довершить то, что не успели, вернуть долги или наказать врагов. Иногда их цель — помочь, предупредить или дать совет. Так бывает, хоть и очень редко.

Один крестьянин из Ромерике столкнулся с привидением по дороге на соседний хутор, у опасного горного обры­ва: всадник на белом коне появился невесть откуда, бешено про­мчался мимо, а у самого края пропасти бесследно исчез. Сколько крестьянин ни пытался спуститься с этого обрыва — не мог заста­вить свою лошадь даже попытаться справиться с препятствием.

Тогда он развернулся и отправился домой, поняв, что всадник — привидение человека, когда-то погибшего, сорвавшегося с утёса, — являлся предупредить его об опасности.

Йенгангеров чаще всего встречают неподалёку от места их кончины. Жертвы убийц, например, являлись возле могил или там, где погибли, поджидая виновника своей смерти, чтобы отомстить. По поверьям, их белые фигуры часто пугали людей, забредших на кладбище после наступления темноты. Те, кого обезглавили, говорит предание, блуждают вокруг места казни, держа под мышкой собственную голову. Но могут они приходить и в людские дома. Со­баки узнают их и воют. Привидения дышат за дверью, задувают свечи, стонут на лестницах, а иногда щиплют по ночам тех, кто им неугоден, — синяки, неизвестно откуда взявшиеся поутру, в нор­вежских поверьях именовались «пятнами покойника». Говорили, что мертвецы всегда найдут свой путь в темноте.

Т. Киттельсен. Мертвецы. 1891 - 1894

Один из способов отвадить гостя с того света — спросить его напрямую, что ему нужно от живых. Иной раз привидению дос­таточно было получить какую-то важную для него мелочь, чтобы упокоиться с миром.

Обычно считалось, что после смерти человек несёт наказание за зло, со­вершённое на земле. Древние египтяне верили, что призраки должны пройти через множество испытаний, прежде чем они смогут узнать о своей участи в подземном мире. В греческой мифологии они бродят по Царству мёртвых, пока Харон не перевезёт их на лодке через реку Ахе­рон. В Японии считали, что человек, совершивший при жизни гнусные де­ла, после смерти становился йикининки — призраком, пожирающим мертвецов. Освободиться отпроклятия можно было, лишь упросив свя­щенника прочесть молитву или исповедовать духа.

Ханс Ларсен из Карлсёй как-то почувствовал себя так плохо, что ему пришлось лечь в больницу в Трумсё. В углу его палаты на крючке висели брюки, оставшиеся от предыдущего пациента.

Однажды вечером в комнату зашёл человек. Он был высо­кий, с тёмной бородой и в чёрной куртке. Собственно говоря, Ларсен не был уверен, что он вошёл в комнату, потому что ему показалось, что незнакомец просто появился ниоткуда. Человек подошёл к крюч­ку в углу и взял оттуда брюки, как будто хотел забрать их с собой.

Ларсен испугался и сказал: «О Боже мой!» Внезапно че­ловек исчез, словно провалился под землю.

Когда к Ларсену пришла медсестра, он всё ей рассказал. «Не может быть, — сказала она, — человек, которого вы описали, умер две недели назад. И я не могу поверить, что он мог вернуться за такой ерундой!»

В Японии существует легенда о духе молодой девушки, умершей вскоре после свадьбы и начавшей появляться в доме. Она выглядела так же, как и при жизни, и появлялась всегда в одном и том же месте, над сундуком со своими нарядами. Свекровь предложила отдать вещи в храм. Когда де­вушка появилась перед священником, он спросил её, чего она хочет. Оказалось, что она не может обрести покой из-за любовного письма, хранившегося в сундуке. Когда воля покойной была исполнена и письма были сожжены, она перестала тревожить живых. Только священник про­чёл её письмо и унёс его тайну с собой в могилу...

Никакое оружие не властно причинить вред призраку. Как и с любой нечистью, с ожившими мертвецами можно справить­ся при помощи заклинаний; а чем глубже в народные верования проникало христианство, тем чаще появлялись истории о том, как йенгангеры исчезали при виде креста или заслышав молитву.

Много поверий и похоронных ритуалов связано с преду­преждением превращения обыкновенного умершего в привидение. Обязательно сжигали солому, на которой лежал покойник. Сжигали все, на чем могли остаться следы умершего, — выпавшие воло­сы, ногти, кровь. Они давали подземным силам власть над мертве­цом, ведь по законам архаического сознания часть неразрывно связана с целым.

Т. Киттельсен. Череп с косой. 1894-1900

В некоторых областях Норвегии существовал обычай па­дать на колени перед гробом. Это делалось, чтобы попросить про­щения у умершего, иначе он мог вернуться мстить.

На грудь покойнику клали книгу псалмов, ноги прибивали гвоздями. Когда гроб выносили, то сначала обходили с ним три раза вокруг дома, чтобы мертвец не смог найти дорогу назад. Счи­талось, что нельзя вносить гроб на кладбище через главные воро­та. Носилки, на которых несли гроб, надо было оставить гнить там же, где хоронили, или отдать их бедным на дрова.

Прежде чем опустить гроб в могилу, его трижды обносили и вокруг церкви. Лопаты, которыми копали могилу, в виде креста кла­ли рядом. Только выполнив всё это, можно было уезжать домой с уве­ренностью, что покойник не вернётся. Те, кто не был в этом полно­стью убеждён, рассыпали льняное семя перед дверью, так как вери­ли, что мертвец не может зайти в дом, не пересчитав все семена.

По славянской традиции, людей, умерших не своей смертью, хоронили босыми или со связанными ногами, подрезали сухожилия под коленями, чтобы они не могли восстать и прийти к живым. На шею умершему клали косу или серп, делали гроб из осины или забивали в крышку гроба осино­вый кол, на могилу сыпали угли из своей печи или ставили горшок с горя­щими углями...

В Рождественскую ночь мертвецы собираются на молит­ву. Приглушённый свет горит в церкви, и давно умерший священник стоит перед алтарём. «Месса мертвецов» — так зовут её люди. Го­ре тому, кто забредёт в церковь на такую службу — мертвецы по­стараются не отпустить его, пока он не окоченеет насмерть.

Иногда льющийся из окон свет привлечёт случайного прохожего, а иногда незадачливый прихожанин заснёт во время дневной мессы, а проснётся уже ночью, когда все живые люди дав­но покинули церковь, оставив её для мёртвых. Как бы то ни было, надежда выбраться оттуда живым остаётся всегда.

В. Ст. Лерке. Месса мертвецов. 1879

Если один из призраков был родственником или знакомым бедняги, оказавшегося в церкви в неурочный час, говорят былички, он мог помочь ему. В Нурланде, Вестфолде и Телемарке рассказыва­ли похожие истории о женщине, которую спасла умершая соседка.

Однажды собралась эта женщина на рождест­венскую утреннюю службу. Проснувшись ночью и увидев свет в церкви, она подумала, что проспала, и, наскоро собравшись, по­спешила выйти из дома. Церковь была полна народу, но, как ни странно, она никого не узнавала, хоть и казалось, что некоторых из присутствующих она где-то видела.

Когда священник начал службу, женщина заметила ря­дом с собой свою соседку, — умершую за несколько недель до Ро­ждества. Соседка рассказала ей, куда она попала. «Надень свою накидку и уходи как можно скорее, пока священник не закончил го­ворить, иначе они убьют тебя!»

Женщина так и сделала. Когда она шла, мёртвые пово­рачивались к ней и пытались её схватить. Накидку с неё сорвали, но она успела выбежать из церкви и захлопнуть за собой дверь.

Когда утром народ пришёл в церковь, накидка лежала на полу, разорванная в клочья.

Некоторым людям встреча с призраками приносила и удачу. Рассказывают о мальчике, который не только присутство­вал на мессе мертвецов, но и получил от мёртвых подарок.

Почти три столетия назад в церкви Каутокейно была ночная служба, куда пришла и семья саамов с шестилетним сыном Пером. На службе Пер заснул. Когда всё закончилось и лю­ди стали выходить из церкви, родители забыли про Пера, а он так и остался спать между скамьями. Затем ушёл священник, заперли дверь, и в церкви стало тихо.

Через некоторое время Пер проснулся от шума, — цер­ковь вдруг вновь наполнилась молящимися. Среди них Пер увидел и свою бабушку, которая умерла полгода назад. А какой-то старик подошёл к Перу и спросил его:

«Как ты сюда попал? Разве ты не знаешь, что это мёртвые проводят здесь службу?»

И когда Пер испугался и начал звать маму, к нему подо­шла его бабушка и сказала:

«Ты — первый живой человек, который попал на мессу мёртвых, и поэтому ты можешь загадать желание».

Услышав её слова, Пер успокоился и пожелал стать очень сильным.

В это время родители Пера везде его искали. Но только когда священник пришёл в церковь в первый новогодний день, они нашли своего мальчика у алтаря. Он рассказал обо всём, что с ним случилось, о том, что это бабушка сказала ему встать у алтаря, что­бы злые силы не смогли причинить ему вреда.

Мальчик рос, и скоро выяснилось, что его желание дейст­вительно сбылось. Уже в десять лет он мог поднимать стокилограм­мовые мешки с мукой и нести их куда захочет.

Когда он вырос, он стал просто невероятно сильным. Одна­жды он взял камень размером в кубический метр, положил его на пле­чи и пронёс сто метров, а затем ещё столько же обратно. Люди назы­вали его Сильный Пер, и его род до сих пор слывёт сильнейшим среди саамов. Потомки Пера по праву носят своё имя «Сильный».

Не всем так повезло. Некоторые люди так и не смогли рассказать, что они увидели на мессе мертвецов...

Другие же, напротив, остались живы после встречи с при­зраком, но вынуждены были хранить молчание. Расплатой за не­умение держать встречу с представителем потустороннего мира в тайне зачастую была смерть.

Особо жестоко за болтливость наказывали духи-хранители кладов, — ди хине (de hine), которые стерегут спрятанные сокровища, как, например, призрак богача с хутора в Энебакке. Победить в борь­бе с таким духом — задача сложная, но некоторым удавалось и такое.

Когда самый большой скряга деревни умер, в ту же секунду из дома исчезли все его деньги, золото и серебро. Его жена и дочь, оставшиеся в нищете, каждую ночь слышали звон мо­нет, доносившийся из его комнаты, но, когда они заходили в комна­ту, там никого не было. Жених дочери решил выяснить, в чём дело. Он пошёл на церковное кладбище, извалялся в земле, а затем вер­нулся в комнату богача и спрятался там.

В полночь он заметил, как дверь открылась и в комнату во­шёл умерший богач. Он достал из тайника в полу деньги, положил их перед собой и начал пересчитывать. Дух не мог увидеть парня, так как того хранила освященная земля. Ближе к утру парень неза­метно выбрался из комнаты и пошёл на кладбище, где увидел, что могила богача была открыта. Он лёг туда и стал ждать. Вскоре поя­вился и сам покойник и попросил парня вылезти из могилы, но тот ответил ему, что он не сделает этого, пока богач не расскажет, где спрятано всё его золото и серебро. Мертвец не хотел этого делать, но в конце концов ему пришлось согласиться. Он отвёл парня на пустырь неподалёку от кладбища и показал ему тайный вход в под­земелье, где и лежали все сокровища. Теперь мертвец хотел вер­нуться в могилу как можно быстрее, но перед этим ему пришлось дать парню обещание никогда больше не тревожить мир живых.

Так парень вернул деньги вдове и получил дочку в жёны, а хутор — в приданое.

Славяне называли таких духов кладовиками, кладовыми и кладенцами. В корейской традиции дух, хранящий клад, назывался Согин.

Случалось, что мёртвые сами рассказывали живым о за­рытых кладах, — но нарушение обещания молчать грозило смер­тью и тем, кому духи добровольно раскрыли тайну.

Сто пятьдесят лет назад на хуторе в Западной Норвегии жил парень, которого звали Якоб. Как-то вечером он собрался на танцы. По дороге повстречал он двух незнакомых девушек, которые с ним поздоровались, а он поприветствовал их в ответ. «Далеко ли со­брался?» — спросила одна. «Нет, всего лишь на танцы». «А с нами не по­танцуешь?» — спросила другая. «Почему бы и нет», — сказал он. «А от­куда вы?» — «Какая разница? Мы же можем потанцевать». Так они и сделали. Через некоторое время девушки остановились и поблагода­рили его за танец. Они сказали, что если он последует их совету, то станет богатым человеком. Раз он вырос в Фьельморберге, то может най­ти клад. И они укажут ему место, где тот зарыт. Но если парень прого­ворится, с ним случится несчастье. После этого они исчезли.

Так как было ещё рано, Якоб не хотел возвращаться до­мой, а продолжил свой путь на танцы. Там он столько выпил, что рассказал всем, что танцевал с двумя таинственными девушками, которые указали ему на сокровища. Когда танцы закончились, Якоб пошёл домой спать, а клад решил выкопать утром. Но когда он проснулся, то почувствовал себя так плохо, что не смог встать с кровати, и через три недели умер. С тех пор многие искали клад в горах, но никто ничего не нашёл.

В Южной Норвегии, в Агдере, Сетесдале и Телемарке чаще всего можно было встретить «межевого духа», дейлдегаста (deildegast). В этих местах с давних времён было больше всего тех, кто владел внушительными наделами земли, и тех, кто пользовался ею, платя хозяину за это деньги, иногда последние. От того, есть ли у тебя земля, часто зависела сама жизнь — а потому и владение традиционно считалось святым и незыблемым. Тайное изменение границы владений было одним из самых серьёзных преступлений, хуже любой кражи, — почти во всех земледельческих культу­рах. «Проклят нарушающий межи ближнего своего!», «Да будет проклят тот, кто передвинет межевой ка­мень между собой и сосе­дом!» — сказано в Ветхом Завете. В Средние века за это следовали тягчайшие и жестокие наказания: на­пример, руки преступника зажимали между раска­лёнными камнями.

Как строго ни ка­рай за нарушение гра­ниц — не всегда легко об­наружить его. Но существовало нечто, что удерживало людей от этого лучше любого зако­на, — риск никогда не упокоиться после смерти и вечно исправлять содеянное. По народному поверью, преступники после смерти воз­вращались на место преступления и без отдыха таскали тяжёлые камни на место, где межевым знакам полагалось лежать. Но камни выскальзывали из рук духа в тот самый момент, когда казалось, что он уже справился с заданием. Этих несчастных и звали межевыми духами. Одни говорили, что душа после смерти привязывается к этим камням, другие — что человек, передвигающий камни, прини­мает вид птицы или лесного духа.

Некоторых людей не волновали древние заветы.

Рассказывают о жадном Исайе Бюгге, бывшем священником в Балле в 1647-1697 годах. Местность Балле весьма болотиста. Исайя, недолго думая, погрузил межевой камень в одно из глубоких болот и тем самым присвоил себе часть соседских земель.

Но ему пришлось за это поплатиться. Став межевым ду­хом, много сотен лет он не может найти себе покоя. Каждую ночь он пытается вернуть камень на место, но это никогда ему не удаёт­ся, и тогда он воет и беснуется, а на следующую ночь снова вынуж­ден начать свой сизифов труд. Иногда ему почти удаётся вытащить камень из трясины, и тогда над болотом раздаётся его торжествую­щий хохот, но в последнюю секунду камень всё равно выскальзыва­ет из его рук и падает на дно.

Камень слишком тяжёл для межевого духа. Так же тяжёл, как и его грех. И даже если ему удаётся вытащить камень на твёрдую землю, он не может вернуть его на место, так как межевой камень становится всё тяжелее и тяжелее при приближении к цели — месту, где камень когда-то стоял. Межевой дух не может его сдвинуть с мес­та, каким бы сильным он ни был (а эти духи знамениты своей огром­ной силой), и рано или поздно камень всё равно скатывается вниз. А Бюгге бежит следом и страшно воет, проклиная свою участь.

Мучения межевого духа будут продолжаться до самого Судного дня, ведь никто не сможет обрести покой в могиле, едино­жды посягнув на священные границы между землями.

Но есть единственный способ избавить межевого духа от проклятия — передвинуть межевой камень на его законное место. Так случилось и в нашей истории.

Люди, жившие на землях, раньше принадлежав­ших священнику, боялись духа, но однажды на хутор забрёл па­ренёк, который вызвался освободить грешника от кары, а жителей хутора — от ночных завываний. Ночью он вышел к духу и сказал: «Теперь ты поведаешь мне, где лежал камень, и я отнесу его туда». Так и было сделано, и с тех пор дух перестал появляться и обрёл на­конец покой.

Подобный счастливый финал — редкость. Как правило, лю­ди страшились межевых духов и не решались помочь им. Поэтому большинству межевых духов суждено мучиться до дня Страшного суда.

Гораздо охотнее люди помогали обрести покой умершим младенцам, хоть и рисковали при этом своей жизнью.

В средневековом мире отношение к детям было совсем другим, чем сейчас. В беспомощном, ещё не умеющем говорить и мыслить ребёнке редко видели отдельную личность, человека, ну­ждающегося в заботе и любви, — ребёнок был будущим продолжа­телем рода, наследником богатств, частью сообщества: маленьким взрослым, заготовкой взрослого мужчины или женщины. А зачем же нужен наследник, которому нечего наследовать, в бедной се­мье, если и взрослым-то есть нечего? Для чего ребёнку мучиться от голода и холода, не проще ли от него сразу избавиться? Тем более что медицины в нашем её понимании тогда и не было, и множество детей погибало от болезней, которые сейчас легко вылечиваются. А уж если женщина рожала без мужа, вне брака, то считалась опо­зоренной навек — и ей приходилось выбирать: либо скрыть свой грех от всех, уничтожить его последствия, либо сохранить ребёнка и обречь себя на одиночество, презрение и нищету. И не всякая, далеко не всякая, выбирала жизнь чада.

Дух некрещёного младенца, оставленного умирать в ле­су, без погребения, или ребёнка, которого не успели крестить и вместо похорон просто закопали в овраге или на перекрёстке, в «нечистом» месте, назывался утбюрден (utburden). Это существо очень опасно. Народное поверье гласит: если встретить его, оно непременно потребует отнести себя на кладбище, грозя страшной смертью в случае отказа. Но люди, согласившиеся взять утбюрдена на плечи, всё равно обречены на гибель. Чем ближе кладбище и освящённая земля — тем тяжелее становится младенец, и, когда до кладбищенской ограды остаётся несколько метров, он стано­вится настолько тяжёл, что проваливается сквозь землю вместе со своим несостоявшимся спасителем.

На Украине рассказывают о мавках (навки, нявки) — мертворожденных или не успевших получить крещение детях.

Но был способ помочь утбюрдену и не пострадать при этом: дать ему имя. Тогда его можно будет похоронить.

Правила строго-настрого запрещали хоронить младен­цев, умерших до крещения, в освящённой земле кладбища, но ма­тери прибегали к помощи церковных служащих и сочувствующих людей. При раскопках обнаруживали маленькие гробики около церковной или кладбищенской ограды. Близость к святому месту давала надежду на то, что мёртвые обретут покой.

В местечке Тролльхёле, к югу от Бергшёен, по вечерам многие слышали жалобный детский плач, навевающий тос­ку. Днём там всё было тихо, а ночью ни один человек не осмеливал­ся идти в нечистое место. Старый Пер Бренн пожалел младенца, ко­торому никто не хотел помочь, отправился ночью в Тролльхёле, дал младенцу имя и узнал имя его матери. Так ребёнок был окрещён и обрёл покой, а имя его матери старый Пер никому не сказал, как любопытные ни старались его узнать.

Имя матери ребёнка было открывать опасно. Человека, не сумевшего сохранить тайну, не ожидало ничего хорошего.

В Свартхольте, на заброшенном сетере, по ночам раздавалось детское хныканье. Однажды в тех местах остано­вился на ночлег юноша. В полночь его разбудил человек в сером. «Не будешь ли ты столь любезен и не окажешь ли мне маленькую услугу? — спросил он оторопевшего странника. — Всего-то нужно достать из подпола останки младенца отнести их на кладбище и предать земле». В обмен на эту услугу парень захотел узнать имя матери. Её звали Кари, но человек в сером предупредил юношу, что если он откроет это кому-либо, ему придётся умереть.

Парень достал маленький скелет из-под пола и похоро­нил его на кладбище, а потом отправился в кабак.

Э. Сут. Мать-убийца. 1895

По дороге домой он шёл мимо дома матери этого ребёнка, которая зарабатывала на жизнь тем, что продавала вино. Она не удержалась от колкости в адрес юноши, отчего он рассердился и сказал: «Если бы ты знала, что я сделал для тебя, ты бы дер­жала язык за зубами». И рассказал ей про серого человека и дет­ский скелетик. Как только он произнёс последние слова своего рас­сказа, он почувствовал себя плохо, а на следующий день умер.

Одна девушка из Сирдала родила ребёнка. Но, поскольку она не хотела, чтобы кто-то об этом узнал, она задушила его и закопала в овраге возле Дюрескарет, после чего люди начали слышать страшный плач, доносящийся из-под камней на дне оврага.

Все решили, что это хюльдра, но на самом деле то дух младенца не мог упокоиться, ведь его не окрестили.

Однажды воскресным вечером мать ребёнка шла мимо этого оврага вместе с подругами. И вдруг они услышали дикий вой, ещё громче и ужасней, чем раньше. Тогда детоубийца прокричала: «Заткнись, отродье!» В ответ раздался леденящий душу вопль, и детский голос произнёс: «Мама дала мне имя! Теперь меня зовут Отродье». Все это слышали, и девушке пришлось признаться в убийстве своего ребёнка.

Дать утбюрдену имя — задача не из лёгких, ведь утбюрден никогда не покажется человеку на глаза, и нельзя определить, како­го он пола. Но всё же люди придумали, как избавить его от мук:

Я крещу тебя с надеждой.

Нарекаю Сигрид или Юном,

Во имя Отца и Сына

И Святого Духа.

Русские называли некрещёных младенцев Адамами или Евами.

Рассказывают в Норвегии и о добром духе, духе-спутни­ке, которого норвежцы чаще всего называют вардёгер (vardøger). Это имя имеет древнескандинавское происхождение и связано со словами «охранять, защищать». Кроме этого, у духа есть ещё мно­го имён — его знают и как двойника, и как спутника; одни считают, что он имеет облик животного, к другим он приходит в виде помы­слов и желаний. Этот дух неотступно следует за человеком и помо­гает ему. Он всегда появляется прежде самого человека. О его приходе расскажут звук открывающейся входной двери, шум на ле­стнице, шаги, кашель и кряхтение.

Хотя двойника обычно нельзя было увидеть, это не значи­ло, что его нет рядом. Поэтому людям приходилось быть очень осто­рожными. Входя в дом, они не захлопывали дверь, чтобы не задеть спутника. Старики говорили, что если бросить около себя что-то тя­жёлое, то можно испугать двойника или даже причинить ему вред.

О духе-двойнике люди рассказывают во всех частях стра­ны, а некоторые даже видели его. В Восточной Норвегии говорят, что нельзя провожать незнакомого человека из дома на улицу, что­бы в доме не остался его двойник. В некоторых деревнях Телемарка считают, что вардёгер может предсказывать судьбу — человек будет жить долго, если он увидел своего двойника в обычной одеж­де. Но если тот появлялся в рваном саване, то можно было быть уверенным — скоро в этом доме будут оплакивать покойника...

Иногда можно было увидеть двойника другого человека. Один крестьянин рассказывал о такой встрече:

Я был молод и работал на хуторе у Анны. У неё работал и старый вдовец, о котором я и хочу рассказать. Вот собрались все как-то на сетер за сеном, а я и старик остались на хуторе. Нам надо было пойти скосить траву вокруг дома. Я собирал нам поесть, когда увидел, как от хутора вверх по холму идёт этот самый старик с косой на плече. Я вышел на улицу, но его уже нигде не было видно. Я поискал его и увидел, что он косит траву на дворе как ни в чём не бывало. Я спросил его: «Разве это не ты уходил от­сюда?» Но это был не он. Тогда я понял, кого я увидел.

Зловещим преданиям об оживших мертвецах и духах-привидениях повезло, пожалуй, едва ли не больше, чем всем былич­кам и сказкам разных народов, — такую богатую традицию они породили впоследствии. Вряд ли найдётся человек, ни разу в жизни не видевший фильма ужасов о зомби, не читавший готического рома­на о привидениях или не игравший в компьютерную игру, по­свящённую борьбе храброго героя со злобными призраками под­земелий. Тем не менее эти предания представляют собой только «нижний этаж» огромного мифологического комплекса, в основе которого лежит попытка человека приблизиться к разгадке тайн жизни и смерти. Чем сложнее представление человека о мирозда­нии и собственной личности, тем глубже он размышляет над этими загадками, тем сложнее становится образ загробного мира и уча­сти, ожидающей смертного после того, как он покинет свою обо­лочку. Но даже в быличках, которые норвежские крестьяне расска­зывали о духах и мертвецах,  являвшихся по ночам на болотах, за околицей и на заброшенных сетерах, сквозь мрачный, а иногда за­бавный флёр можно увидеть основное правило, действующее на всех уровнях мифологической традиции. Зло, привнесённое в мир, порождает зло; человек, преступающий вечные законы, открыт для потустороннего мира, и некому его защитить. Мёртвые тихо спят в зем­ле, пока не нарушен ес­тественный миропоря­док, а безголовые чудо­вища и страшные умер­шие младенцы начинают шевелиться там, где че­ловек своей собствен­ной волей пробуждает тёмные силы.

Во все времена кормило норвежцев море, ведь рыба — главное богатство жителей побережья. В любую погоду выходили на промысел рыбаки, забрасывали сети, добывали себе пропитание.

Погода в северных морях изменчива. Внезапно налетает шквальный ветер, вздымает огромные валы, и разражается такой шторм — ничего вокруг не видно. Швыряет рыбачье судёнышко из стороны в сторону — тут остаётся надеяться только на свои силы и умение да на Господа уповать.

Многие погибали в морской пучине. На берегах Трёнделага и Северной Норвегии не было, пожалуй, ни одной семьи, в которой не по­теряли бы отца, мужа или брата, не в добрый час ушедшего на промысел.

Т. Киттельсен. Драуг. 1887 - 1892

Тела погибших невозможно было найти и захоронить, а значит, и души их не попадали ни в ад, ни в рай и были обречены на беспокойные скитания до самого Страшного суда. Норвежцы ве­рили, что погибшие в море, чьи тела не были похоронены в христи­анской земле, становились драугами — отвратительными и несчаст­ными существами, которые носятся по морским волнам в полусгнив­ших лодках и леденящим душу криком предвещают новую бурю.

За три последних столетия накопилось много свидетельств о встречах с драугом. Очевидцы так описывают его внешность: спе­реди драуг выглядит как обычный человек, одетый в старинную ры­бацкую одежду, но вместо головы у него — комок водорослей. Таким предстаёт он, когда выходит на сушу в поисках места для могилы. По­ка не упокоится драуг на кладбище, не будет ему мира.

разных вариантах известна история о битве драугов с по­койниками суши. Рассказывают, как однажды ночью драуг, выйдя из моря, пробрался на церковное кладбище, разрыл одну из свежих могил, выбросил лежавшие там останки и улёгся в гроб сам. Это, разумеется, возмутило остальных кладбищенских мертвецов, которые не стали церемониться с наглым пришельцем. Наутро людям, пришедшим в цер­ковь, открылась поразительная картина. На кладбище царил настоя­щий хаос. Повсюду были разбросаны доски от сломанных гробов (ими дрались покойники), засохшие водоросли, сломанные вёсла и обломки лодок (оружие драугов, пришедших на помощь своему собрату).

Т. Киттельсен. Битвадрауговипокойников. 1894-1900

Однажды осенью два брата, Мортен и Андерс, отправились на двух лодках в Вадсё с грузом рыбы. Погода была ясная, дул попутный бриз. Днём позже братья плыли обратно и к вечеру достигли Клубвика. Внезапно поднялся сильнейший восточный ветер, и лодка Мортена перевернулась, а сам он утонул. Андерс же благополучно до­брался до бухты, где ему пришлось причалить из-за плохой погоды. Он вытащил лодку на берег и пешком пошёл в селение. Тут он увидел, как из воды вышел мужчина и направился к нему. Андерс остановился подож­дать, потому что узнал в этом мужчине своего брата. Подойдя, Мортен схватил его и потащил к морю со словами: «Ты не захотел помочь мне, и теперь пойдёшь со мной на дно морское!» Тогда Андерс закричал: «На помощь, все, кто покоится в могилах!», а Мортен крикнул: «На помощь, все, кто живёт в море!» Раздался страшный вой и крик. Мертвецы стали драться на стороне Андерса, а драуги — на стороне Мортена. Драугам пришлось отступить, только потому Андерсу и удалось остаться в живых. На следующий день Андерс снова пришёл на то место за лодкой и уви­дел валяющиеся повсюду доски от гробов и водоросли. Их было так много, что они мешали пройти. Андерс поставил камень в память о том, как мертвецы боролись на стороне живых людей. А мыс, у которого пе­ревернулась лодка Мортена, получил название Мортенснес.

Иногда, впрочем, драуг выходит на сушу не для спасения собственной души, а чтобы загубить чужую. Драуга называют «морским мстителем»: он стремится утолить свою злобу на то, что душа его не нашла успокоения.

Торговец Кристенсен Хусбу во время плавания сделал остановку на ночлег в Флохольме. Едва он среди ночи сошёл на берег и направился к постоялому двору, как к нему подошёл ка­кой-то рыбак и настойчиво предложил немедленно вернуться в мо­ре, а когда Кристенсен, поняв, кто перед ним, отказался, драуг по­пытался утащить его силой. Однако Кристенсен был человек не роб­кого десятка. Противоборство продолжалось до тех пор, пока с первыми лучами солнца драуг не растворился в воздухе, оставив по­сле себя склизкий ком морской травы, похожий на медузу.

Бывает и так: сойдёт рыбак на берег и решит почистить свои рукавицы. Видит — камень подходящий лежит неподалёку. Вот примется он хлопать рукавицами по камню, а это и не камень вовсе, а голова драуга. Тут уж хорошего не жди. Не простит драуг обиды. Будет пресле­довать человека и на земле по ночам, и когда тому случится в море выйти.

Время от времени раздаётся над волнами жуткий крик, которым драуг предупреждает о скором шторме. Если кому-то до­велось услышать вопль драуга, не нужно испытывать судьбу, самое время срочно плыть к берегу. Сколько раз драуг прокричал, столь­ко человеческих жизней и заберёт надвигающаяся буря.

Гораздо хуже не только услышать драуга, но и увидеть, как он плывёт в своей полусгнившей лодке. Встреча с драугом в мо­ре почти всегда кончается плачевно. Рассказывают, что когда он подплывает совсем близко, можно разглядеть его страшные крас­ные глаза, а вместе с ним в лодке можно увидеть всех представите­лей твоего рода, которые когда-либо погибли в море, и у тебя са­мого крайне велик шанс попасть в их компанию.

А уж если человеку не раз удавалось уйти от драуга в мо­ре, да к тому же он встречал чудовище на берегу, — нет надежды на спасение. Так случилось и с Кристианом Вестервалем.

<...> Настал тот памятный день, когда ураган сокрушил цер­ковь, так что только её обломки носились над кладбищем. Рыбакам, вышедшим в море, оставалось лишь бороться за свою жизнь, ведь шторм напал на них так внезапно, будто кто-то невидимый развязал тугие тесёмки и выпус­тил его из мешка.

Лодки переворачивались одна за другой. Некоторым несча­стным удавалось взобраться на киль, но их тут же накрывало и уносило волной. Кто-то видел смерть своего брата, кто-то — отца, но о том, чтобы помочь им, нечего было и думать. А вдалеке разрезала пенящиеся волны красивая, искус­но построенная лодка. Это Кристиан Вестерваль вышел в море в третий раз, чтобы показать своё бесстрашие. Он стоял у руля, бледный, с упрямым выражением лица. О том, что было дальше, рассказывал Йенс Глеа, кото­рый всё время был рядом с Вестервалем. Юхан Перса, сидевший на носу лодки, вдруг закричал: «Господи Иисусе, лодка Улы и Ларса перевернулась!»

«Постарайтесь их ухватить! Мы идём прямо на них!» — крикнул Вестерваль, белый как мел. Волна подняла лодку Вестерваля над перевёрнутым судё­нышком. Какой тут скрежет раздался! А с обеих сторон тянулись к ним руки утопающих... Ларса удалось выта­щить, но Ула был слишком тяжёл. Он уцепился за борт и жутко вопил. Лодка же неслась с такой скоростью, что пе­на летела хлопьями, а вокруг вздымались белые валы. «Возьми руль, Йенс!» — крикнул Вестерваль, свесился за борт, схватил Улу и потащил его. Силы-то у Вестерваля было не за­нимать! Ула вцепился в него мёртвой хваткой обречённого. В то же мгновение из воды поднялась громадная ручища и отбросила Улу в сторону. Потом показалась ещё од­на, — схватила Вестерваля и утащила за собой в пучину. Старый Йенс у руля с ужасом наблюдал за дикой схват­кой в бушующем море. Вдруг один из троих превратился в высоченного парня в рыбацкой одежде и схватил Вестерваля за горло... На этом всё и кончилось. Все трое ушли на дно, а лодка стрелой понеслась дальше. Тогда-то все и поняли, что Вестерваля утащил не кто иной, как драуг.

«...Добрый был человек Вестерваль. А уж Господь дер­жит небесные врата открытыми и для худших грешников, чем он», — говаривал старый Йенс.

Т. Киттельсен

Иногда драуг ещё на берегу ухитряется попасть в трюм корабля, притворившись балластным камнем, покрытым водорос­лями. Обнаружить его можно, только когда корабль оказывается в открытом море: внезапно судно резко без видимых причин ускоря­ет свой ход. Это значит, что драуг гонит его вперёд, к смерти.

Не только встреча с драугом несёт беду мореходам. В разных странах Ев­ропы давно известна история о «Летучем голландце» — корабле-призра­ке с командой из мертвецов, обречённых вечно бороздить океан.

Согласно этой легенде, в 1641 году один голландский корабль возвращался из Ост-Индии. Капитану корабля Ван Дер Декену приглянулась одна из пассажи­рок — прелестная молодая девушка, которая ехала домой с женихом. Ван Дер Декен убил жениха и посватался к девушке сам, но та не вынесла горя и броси­лась за борт. После этого корабль попал в сильный шторм недалеко от мыса Доброй Надежды. Суеверные матросы решили, что буря — Божья кара за пре­ступление капитана; на корабле вспыхнул бунт. Тогда капитан застрелил зачин­щиков и дал клятву дьяволу, что ни один матрос не сойдёт на берег, пока корабль не обогнёт мыс, — даже если на это уйдёт вечность. Этим Ван Дер Декен навлёк на свой корабль проклятие. Вот уже несколько сотен лет «Летучий голландец» ни разу не приставал к берегу, а матросы его стали призраками. Повстречаться с ним во время шторма — зловещее предзнаменование для любого судна.

Есть несколько верных способов отогнать чудовище, ко­торые помогали морякам гораздо лучше, чем «Отче наш» и крест­ное знамение. Как огня, боится драуг человеческих экскрементов, если вымазать ими палубу или бросить их в драуга, он моменталь­но скроется. Не терпит драуг и никакого железа, а также, будучи обитателем студёных морских пучин, не любит тепла.

Редко, но бывают случаи, когда драуг помогает человеку в благодарность за какую-либо услугу.

Т. Киттельсен. Драуг. 1895

Как-то раз Артур Брокс с командой ловил рыбу у берегов острова Сенья. Вдруг они увидели, как из моря вздымает­ся громадная рука драуга. Матросы страшно перепугались, но ка­питан догадался, чего хочет «морской мститель», и бросил в воду рыбацкую рукавицу. Рука исчезла. На следующее утро, когда Брокс продолжил ловлю, раздался голос:

Ты, что дал мне рукавицу,

Отправляйся восвояси,

Буря близится морская.

Рыбаки поспешили вернуться на берег. Через некоторое время начался шторм небывалой силы, десятки людей погибли. Предупредив о приближении бури, драуг отплатил благодарно­стью за добро.

По мере того как корабельное оборудование совершен­ствовалось, способы предсказания погоды улучшались, и возрас­тала безопасность морских плаваний, свидетельств о встречах с драугом становилось всё меньше и меньше. В наше время его, ка­жется, не встречают вовсе. Значит ли это, что драуги исчезли? Со­мневаемся. Может быть, теперь они плавают чуть дальше от бере­га, чем раньше, но наверняка и сейчас где-то в волнах Норвежско­го моря качается разбитая лодка, а в ней — одетый по-старинному рыбак, озлобленный и жаждущий земного покоя.

Волна вздымается за волной, и вот уже не видно, где конча­ется море и начинается небо, всё сливается во мглу и хаос: пенится во­да и свищет ветер — ломает мачты и раздирает паруса. Шторм ревёт, и не слышно треска рвущихся снастей, не слышно ни молитв о спасе­нии, ни криков людей, гибнущих в пучине. Лишь в разверстой пасти во­доворота видно свирепое лицо и извивающийся, как змея, рыбий хвост. То маргюгра, играя, топит корабли, сея разрушение и смерть.

Маргюгра (margygra — букв. «морская гюгра») — огромная, свирепая и опасная морская ведьма — один из самых древних обра­зов норвежского фольклора. Упоминается морская ведьма ещё в «Старшей Эдде». Там её зовут Хримгерд, она из рода йотунов, и зло­бе её нет предела. Описание маргюгры мы находим в средневековых сочинениях «Королевское зерцало» и «Книга с Плоского острова».

Маргюгра(рукопись«Книгис Плоского острова». 1387-1394)

Вместо ног у маргюгры — рыбий хвост, а между пальцами грубых мужских рук — перепонки, как у лягушки. Голова её похожа на лошадиную: уши подняты вверх, а ноздри широко раздуваются. У маргюгры холодные зелёные глаза и огромный рот. Перед штор­мом она выплывает из пучины морской, держа в перепончатых ру­ках рыбу. Считалось, что, если она съедает её, у моряков есть шанс спастись. Но уж если она играет с рыбой или швыряет её в корабль, жди беды: наверняка будет шторм, и ещё какой. Маргюгра любит топить корабли: она подбрасывает их своим сильным хвостом, и те, вращаясь в смертельной воронке, уходят на дно.

В саге об Улаве Святом рассказывается о его встрече с маргюгрой у побережья Испании. Однажды морская ведьма увидела корабль Улава Святого и захотела его потопить. В жес­токой борьбе Улав смертельно ранил маргюгру, и она с жутким криком погрузилась в пучину.

Младшая родственница маргюгры — норвежская русал­ка хавфруа (havfrua — буквально означает «морская дева»). Ска­зать точно, когда в норвежской фольклорной традиции появилась морская дева, невозможно, но её образ встречается уже в средне­вековых балладах.

Т. Киттельсен. Русалка. 1887-1892

Сверкает и играет волнами море. Вокруг разносится его мечтательный шёпот, исполненный тихой дро­жащей печали. И вот уже море и воздух будто сли­ваются в единое целое, и весь этот трепещущий мир простирается далеко-далеко, дальше голубых очер­таний вод.

Тогда из глубин и появляется русалка. Её прекрасные золотые волосы волнами ниспадают на плечи, а взгляд бездонных, как море, глаз мечтательно устремлён на берег. Мерцая, будто жемчужины, пенятся вокруг неё белыми барашками волны, а она всё глядит вдаль, слов­но её мысли белыми птицами парят в скрытой от нас не­постижимой вечности.

Т. Киттельсен

Когда светит солнце, русалка сидит на камне, поёт и расчёсывает свои прекрасные длинные волосы. Песня её может сулить хороший улов и удачное плавание или, напротив, предска­зывать шторм, кораблекрушение и смерть.

Она неравнодушна к земным обитателям и способна на сильное чувство. Если её любимый погибает, она будто умирает вместе с ним, надолго погружаясь в глубокую печаль.

Чтобы привлечь своего возлюбленного, хавфруа обеща­ет ему всё самое лучшее: корабль, что может идти по земле, как по морю, лошадь, бегущую по голубой волне, как по траве, коль­чугу, которую не в силах пробить даже острый меч. И хотя обеща­ния свои морская дева всегда выполняет, связать с ней судьбу ре­шаются очень немногие.

Об одном из таких смельчаков рассказывается в саам­ском предании: молодой человек сел русалке на спину, и в одно мгновение они оказались на дне морском, где всё кругом сияло, словно золото, где дышалось легко, как на свежем воздухе. Вре­мя там бежало незаметно, и когда молодой человек вернулся до­мой, то увидел, что все его приятели-сверстники давно уже стали стариками.

Но такая концовка — не самая распространённая. В большинстве быличек человек, которого морская дева увлекла за собой в пучину, никогда больше не возвращается. Вот одна из та­ких историй:

Старый рыбак, перед тем как выпить, часто говаривал: «Доброго тебе здоровья, хавфруа». Однажды он с двумя приятелями ушёл далеко в море. Погода была прекрасная, с моря дул слабый ветерок. Вдруг рыбаки услышали чудесную песню и уви­дели быстро приближающуюся к ним лодку, в которой сидела кра­сивая молодая женщина с роскошными волосами, переливавшими­ся на солнце, словно золото. Женщина подплыла к рыбаку, что не скупился на добрые пожелания русалке, и сказала: «Ты всё время пил за моё здоровье, а теперь моя очередь выпить за тебя!» С эти­ми словами она увлекла его за собой на дно морское. С того дня рыбаки никогда больше не видели морскую деву и ничего не слы­шали о своём приятеле.

Ослабить чары морской девы люди пытались, звоня в церковные колокола. Но нередко за это приходилось жестоко расплачиваться.

Однажды хавфруа увлекла за собой в пучину юношу из Трена. Родным удалось вызволить его из беды и вернуть домой колокольным звоном. Но перед тем, как проститься с воз­любленным, морская дева коснулась его лица, и юноша навсегда потерял рассудок.

Встречаются в норвежском фольклоре и страшные рассказы о том, что человек, увидевший русалку, обречён на смерть.

Как бы то ни было, главное — не причинять морской деве зла, ведь того, кто обидит её, ждёт страшная месть: русал­ка может сделать человека нищим на всю жизнь или вообще лишить его жизни, оставив глубоко в пучине.

Поэтому каждый норвежский рыбак, выходящий в мо­ре, знает, что надо остерегаться морской девы. Появляется хавфруа обычно в ясную погоду, и, если сталкиваешься с ней ли­цом к лицу — погода не изменится, а увидишь её со спины — бу­дет шторм, сметающий всё на своём пути.

В давние времена считалось, что о приближающей­ся буре говорит и появление хавмана (havmann переводится как «морской человек»). Была примета, что ветер будет дуть с той стороны, где этот морской дух покажется на глаза. У хавмана длинные волосы и борода, он может быть разме­ром с моржа. Рассказывают о хавмане на побережье Мёре, Трёнделага и Северной Норвегии. Иногда его называют «морским царём».

Название «хавман», так же, как и «хавфруа», закрепляется в норвежской традиции достаточно поздно — не ранее XVI века. В северных преданиях он предстаёт в образе хавгуда (havgud — «морской бог»). О предках хавмана хафстрамбре (hafstrambr) и хафгуфе (hafgufa) рас­сказывается в древней «Истории Норвегии» и в «Королевском зерцале». Теми же словами называют и китов, что указывает на корни этих пред­ставлений. О хафгуфе в «Королевском зерцале» говорится как о гигант­ской рыбе, а о хафстрамбре в «Истории Норвегии» сообщается, что у него нет ни головы, ни хвоста, одно туловище. Само слово strambr озна­чает «что-то толстое, раздутое». Священник XVIII века Ханс Стрём так описывает хафстрамбра: у него нет рук, зато плечи его широки, а боро­да —длинна.

Рыбаки хавмана очень любили, ведь он выглядел таким мирным и безмятежным, когда, случалось, засыпал на поверхности воды и громко храпел, дуя в свои огромные усы.

Т. Киттельсен. Морской царь, играющий на арфе. 1877-1878

Хавман очень музыкален и прекрасно поёт. Часто его изображают играющим на арфе. Как и русалка, он поёт и для се­бя, и с корыстной целью — чтобы привлечь внимание человека и за­манить его в ловушку.

Это, пожалуй, единственная тёмная черта в образе хавмана: он легко может околдовать любую понравившуюся девушку и увлечь за собой в пучину.

Одну из жертв хавмана звали Осхильд. Одна­жды девушка пропала, и никто не мог её отыскать. Прошло уже много лет, а о ней всё не было вестей. Но как-то ночью к её мате­ри пришёл хавман и рассказал, что Осхильд давно уже стала его женой и теперь ей нужна помощь — она вот-вот родит, и нет хри­стианина, который мог бы принять у неё роды. Мать девушки по­шла за ним и помогла дочери родить ребёнка. На обратном пути она услышала песню Осхильд, несущую добрую весть о её счаст­ливом возвращении домой. Девушка, действительно, вернулась.

Как-то воскресным днём Осхильд пошла с матерью в церковь. Вдруг погода резко испортилась, и у церкви появилась огромная армия морских троллей во главе с хавманом. Они пришли за Осхильд. Женщины уже было потеряли надежду, как вдруг случилось чудо: на борьбу с морскими чудовищами сошли святые с икон и встали на защиту Осхильд и её матери. Морским духам при­шлось вернуться назад в море ни с чем. Но через некоторое вре­мя молодая женщина, видимо, стосковавшись, вернулась к хавману и своему ребёнку, и никто больше о ней ничего не слышал.

Рассказы об обманутых хавманом девушках встречаются во многих средневековых балладах: молодой, прекрасный жених оказывается духом моря. Но иногда бывает и наоборот: жертвой предстаёт хавман — девушка заставляет его страдать, нанося глу­бокую сердечную рану.

Одна из самых известных баллад на эту тему — «Агнетте и хавман». В ней говорится о том, как юная Агнетте однажды встре­тила хавмана, который высунулся из воды, чтобы поприветствовать пленившую его девушку. Он тут же предложил ей руку и сердце, и, околдованная его чарами, Агнетте не смогла противиться и по­следовала за ним. Они прожили вместе на дне морском восемь лет, год за годом у них рождались сыновья, и всё было хорошо, по­ка однажды Агнетте не услышала бой церковных часов и не умолила отпустить её на службу. Хавман супругу отпустил, попро­сив скорее возвращаться домой к маленьким детям. Но она не за­хотела. Хавман звал её, просил вспомнить о малышах. В ответ Агнетте сказала, что забудет обо всём, что было в прошлом, даже о детях, и никогда больше не вернётся.

Может быть, как раз такие истории несчастной любви к земной девушке и заставили хавмана остепениться и не искать невест за пределами моря, а сделать спутницей своей жизни краса­вицу русалку? В некоторых быличках рассказывается о браке хавмана и морской девы и — об их сыне мармеле (marmæl означает «морской говорун»).

Родина таких быличек — приморские районы от Мёре до Кольского полуострова. Сюжеты о мармеле встречаются уже в сагах XIV века. На протяжении многих столетий представления о его внешности почти не менялись. Так же, как у хавфруа и хавмана, вместо ног у мармеля рыбий хвост. Ростом он не больше ребёнка. Жадными, любопытными глазами мармель смотрит на мир, запоминая каждую мелочь. Согласно народ­ным представлениям, он очень умён, может дать хороший совет (например, где лучше всего ловить рыбу), поэтому к нему отно­сятся с большим уважением.

Но говорить с мармелем — целая наука. Нельзя, напри­мер, задавать ему глупых вопросов. Мармель не любит, когда его недооценивают.

Так, один рыбак как-то ночью встретил в море мармеля, и, вместо того чтобы отпустить его, вернулся с ним в деревню и посадил в сарай, а на следующий день, выходя в море, взял с собой. Он знал, что мармель может ответить практически на любой вопрос, и хотел выведать секрет удачной рыбалки. Но чтобы проверить, настолько ли мармель мудр, как о нём говорят, спросил: «Скажи, сколько мне ещё жить осталось?» Мармель же таких вопросов не любил: «О чём тут говорить! Ещё неизвестно, добе­рёшься ли ты до берега», — сказал он и скрылся в море. И вдруг от прекрасного солнечного дня не осталось и следа: море взволнова­лось и перевернуло лодку. Рыбак спастись не смог, а историю эту рассказал его помощник, чудом оставшийся в живых.

К другому рыбаку мармель подплыл как-то ночью и с не­возмутимым видом сказал, что тот вскоре станет отцом: у него ро­дится два сына, но первый из них умрёт сразу после рождения. Ры­бак же не испугался, а спокойно сказал: «Зато они не будут ругать­ся из-за наследства». Но таких примеров, когда человеку удаётся не растеряться в разговоре с мармелем, — немного.

Мармель так же, как хавман и хавфруа, может предсказы­вать непогоду и будущее в благодарность за оказанную помощь. Эти герои часто просят о тёплой одежде, и человек, который не пожалеет своей рукавицы, куртки или свитера, будет щедро вознаграждён.

В Вефсне жил человек, известный под именем Слервпол. Однажды он вышел в море у Тувена и закинул сеть. Вдруг в лодку запрыгнул мармель и сел на скамейку, дрожа от хо­лода. Рыбак снял с себя тёплый свитер и дал его мармелю. Тот по­дарку очень обрадовался, завернулся в свитер и пропел:

Мармель

Спасибо, добрый человек!

Тебе удача глянет вслед.

Теперь же ты плыви домой,

Не долго на море покой.

С этими словами он скрылся за бортом. Рыбак же успел собрать снасти и добраться до дома. С тех пор он боялся выходить в море, не спросив совета у мармеля.

Хавфруа и мармель часто попадаются на крючок рыба­ка, и, если рыбак будет умён и сразу отпустит этих морских жите­лей, они его щедро отблагодарят: хавфруа — ценными подарками, а мармель — мудрыми советами.

Он стал скорее тащить леску, думая, что ему повезло и попалась хорошая, большая рыба. Вытянул, смотрит — а там мармель: крючок прочно засел у него в плавнике. Стараясь не причинить ему боли, рыбак осторожно вытащил крючок, и мармель тотчас скрылся в море. Но через минуту снова появился и сел на корму, трясясь от холода. Тогда рыбак дал своему маленькому гостю рукавицу, в которой тот смог поместиться целиком. В благодарность мармель на­родил его хорошим уловом. А тот сразу понял, что мармель ещё нераз вспомнит о его доброте. Через день рыбак снова отправился в море. Погода была прекрасная: светило солнце и дул слабый ветерок. Улов был небывалый. Но потом вдруг появился мармель, сел на нос лодки и пропел:

На земле покой, на земле тишина,

Уходи же отсюда скорей, старина,

Ведь на море штормит, ведь на море гроза.

Руковицу мне дал, —

Уходи, старина.

И снова скрылся в море. Рыбак понял, что надо поскорее уходить, собрал сна­сти и начал грести домой. По пути он видел другие рыбацкие лодки и преду­преждал их об опасности, но никто не верил. Все только смеялись над ним, за что в результате поплатились жизнью. А рыбак, прислушавшийся к совету мармеля, успел благополучно добрать­ся до дома.

Схожая быличка повествует о том, как русалка однажды попалась на крючок рыбакам с побережья Хельгеланда.

Отец и сын отправились далеко в море порыбачить. Как только отец закинул леску в воду, он сразу почувствовал, что начало клевать. Каково же было его удивление, когда, вытащив леску, он понял, что поймал русалку. Сын, увидев, что крючок проч­но засел во рту у морской девы, попросил отца освободить её. Оба они были очень взволнованны, когда осторожно, пытаясь не сделать ей больно, стали вытаскивать крючок. Наконец она была освобож­дена, а отец с сыном продолжили рыбалку. Вечером, с хорошим уловом, они возвратились домой и, уставшие, легли спать. Ночью мальчику приснилось, что к нему пришла русалка и нежным голосом сказала: «Сегодня ты спас меня от смерти, и в благодарность за твою доброту я хочу тебе кое-что подарить. Завтра утром увидишь у ворот своего дома двух козлов — они твои».

Когда мальчик проснулся, во дворе действительно стояли два отличных козла. Но он не осмелился взять их, ведь хозяином жи­вотных вполне мог оказаться сосед или кто-нибудь другой. А сон — всего лишь сон.

Весь день отец с сыном были на рыбалке, а когда верну­лись, козлов у ворот уже не было. Ночью мальчику снова присни­лась хавфруа: она обещала подарить ему лодку, самую быструю на свете. Приплыв утром к тому месту, о котором говорила мор­ская дева, юноша увидел чудесную лодку, но поверить сну и взять подарок он снова не решился и уплыл, оставив лодку в бухте.

Через три дня морская дева снова пришла к юноше ночью и сказала: «Я знаю, что ты не веришь мне, но всё действительно так, как я говорю. Завтра в западной бухте ты можешь забрать все подарки».

На следующий день, увидев лодку и козлов в западной бухте, юноша поверил словам русалки и принял дары.

Полурыб-полулюдей мы встречаем не только в скандинавской фольклор­ной традиции, но и в мифах других народов мира. В сочинениях древне­греческих авторов рассказывается о мудром морском старце Главке (греч. «лазурный, зеленоватый, сверкающий»). У него рыбий хвост вместо ног, а тело — как у человека. Главк раньше был рыбаком, но однажды, отведав морских водорослей, так захотел жить в море, что бросился в воду и остался там навсегда — волосы и борода его стали зелёными, всё тело покрылось чешуёй, а ноги срослись в рыбий хвост.

Дар пророчества, которым обладают хавман и мармель, сближает их с греческим водным духом Нереем, который также предсказывал измене­ния погоды и давал полезные советы. Образ мудрого духа морей встре­чается и в преданиях древних индийцев и персов, ему соответствует кельтский дух Нехтан, этрусский Нетунс, римский Нептун. Близкий родственник хавмана — греческий Тритон. Это «чудо морей» в «Аргонавтике» описывается как высокий статный мужчина с рыбьим раздвоенным хвостом вместо ног.

Образ норвежской морской девы близок к образам дочерей Нерея — длинноволосых красавиц Нереид.

Морская нимфа Сцилла — родственница норвежской русалки и маргюгры. Сцилла так же, как все русалки, любила сидеть на берегу, расчёсывая свои прекрасные длинные волосы, и так же, как маргюгра, отличалась су­ровым нравом: часто нападала на корабли и топила их. У русалки много общего и с греческими сиренами: норвежские морские девы, как и греческие полуженщины-полуптицы, заманивали сладкозвуч­ным пением рыбаков и моряков в свои сети.

В восточнославянской традиции полулюдей-полурыб называют фарао­нами или мелюзинами. Рассказ о превращении войска фараона в полулюдей-полурыб (развитие ветхозаветного сюжета об исходе евреев из Египта) есть в древнерусской рукописи начала XVII века «Сказание о пе­реходе Чермнаго (т.е. Красного) моря». Эти морские духи подплывали к кораблям и заговаривали с моряками и, если им что-то не нравилось, насылали страшную бурю. Есть параллели образу норвежской русалки и в цикле былин о Садко. Вспомним сюжет о несостоявшейся женитьбе Садко на морской царевне.

Некоторые сюжеты японской и индонезийской мифологии перекликаются с преданиями о русалке, хавмане и мармеле. На Индонезийских островах бытует легенда о рыбаке, поймавшем на крючок не рыбу, а морского ца­ря. Рыбак помог морскому царю освободиться от крючка, за что получил щедрые подарки. В первых письменных памятниках японской литературы зафиксирован сюжет о молодом человеке, женившемся на морской ца­ревне и прожившем с нею на дне морском много лет.

В народных преданиях часто говорится о том, что хавман, хавфруа и мармель умеют готовить себе пищу и едят — как люди.

В быличке о Юхане и Симоне Сандёй, которые отпра­вились в море тёплой летней ночью, рассказывается об их встрече с хавманом. Они выбрали хорошее место, хотели уже бросить якорь, как вдруг из воды появился хавман и попросил их как можно быстрее отплыть подальше, потому что своим яко­рем они угодили прямо в кастрюлю, в которой он варил себе ужин. Хавман был так зол и рассержен, что рыбаки испугались и поспешили домой.

В отличие от хавмана и мармеля, русалка может появ­ляться не только на поверхности моря. В быличке «Хавфруа предсказывает несчастье» говорится о том, как она пришла на хутор Локрейм на острове Хестёй и сказала, что отныне это ме­сто будет называться Ундстад (Ondstad — «злое, проклятое ме­сто»), потому что южная сторона хутора сгорит, а с северной стороны на него обрушится оползень. Случилось всё так, как она предсказала.

Морскую деву часто подозревали в краже корма для ско­та, считая, что у неё есть свои, невероятно прожорливые коровы. В Хедмарке рассказывали, что корм точно пропадёт, если на Ми­хайлов день, 29 сентября, задует южный ветер, потому что именно в этот день, день сбора урожая, приходила хавфруа со своими ко­ровами. Ограждая себя и свои запасы, люди заранее ставили пе­ред дверями хлева чучела, чтобы помешать ей войти. Жители при­морских деревень очень боялись русалку, считая, что именно с её появлением связан падёж скота.

У хавмана, мармеля и русалки есть много общего. Неда­ром их часто считают одной семьёй. Сюжеты историй о хавмане и мармеле часто одни и те же. Однако морской деве присущи чер­ты, отличающие её от параллельных мужских образов. Хавфруа — самая любимая жительница морей как у норвежцев, так и у их сосе­дей датчан. Вера в её существование долго жила в сердцах людей. В XVIII веке даже была организована экспедиция из Копенгагена на Фарерские острова, целью которой было доказать, что хавфруа действительно существует. А образ русалочки из одноимённой сказки X. К. Андерсена знаком читателям всего мира.

Предание гласит, что морской змей рождается на суше. Лежит крошечный змеёныш среди камней и корчится в страшной злобе. Тело его — членистое и уродливое, как у древесной гусеницы, что заползает на ветви и по­жирает листву. И хоть он ещё совсем маленький, но уже настолько зол, что бросается и кусает всё живое вокруг, и яд течёт из его пасти.

Когда змеёныш подрастает и нора его становится слиш­ком тесной, он стремится наружу. И тогда он ползёт по лесам и полям, от озерца к озерцу, и становится всё больше и всё ужаснее, вызывая испуг и отвращение у других созданий. Нигде не находит он покоя, везде ему мало места. Без устали движется он вперёд, от озера к озеру, глаза сверкают зеленым огнем, он извивается и жалит самого себя, подхлёстываемый вечным прокля­тием самого своего существования. И вот он видит море. И огромное могущественное море притягивает его своей чудесной печальной песнью: «Иди ко мне, иди ко мне!» Там, в глубине, довольно места. В ки­пящей пучине вод находит он покой от жуткого дневного света, от острых солнечных лучей, жалящих, словно шипы. Там, глубоко-глубоко, на морском дне, лежит змей и растёт, растёт. На много миль вытягивается его тело, по­крытое водорослями и морской слизью, тысячами расте­ний и мелких паразитов.

Слышали ли вы убаюкивающие, однообразные звуки моря? Знаком ли вам ужас морских пучин? И теперь змей стремится обратно, наверх, во всём сво­ём уродстве. Хочет взбить море в пену, так, чтобы оно бурлило огромными волнами, хочет разбивать вдребез­ги суда и рыбацкие лодки, приводить в ужас людей и зве­рей — сделать море пустыней... Создатель, защити нас от морского змея!

Т. Киттельсен

Т. Киттельсен. Морской змей. 1887 - 1892

Легенды о морских чудовищах взволновали Северную и За­падную Европу где-то в XV! веке — ведь как раз тогда европейцы на­чали всерьёз осваивать морские просторы. Второе дыхание предания о морских змеях получили уже в не столь далёкие времена в связи, как это ни странно, с появлением лесопилок: древесный мусор, оказывав­шийся в воде — опилки, ветки, целые деревья, — переносился реками в разные районы и мог породить новые рассказы о морских животных, уж очень сильно по описанию напоминающих брёвна.

Каких только чудищ не встречали мореходы прошлого! Огромные кракены топили корабли, гигантские спруты утаскивали моряков на дно, великий морской змей бороздил просторы океанов. Но и в наши дни водные глу­бины таят неизведанное: то здесь, то там видят страшных чудовищ. Пожа­луй, самая известная загадка связана с шотландским озером Лох-Несс, где обитает таинственное существо, ласково прозванное Несси. Оно из­вестно ещё со времён освоения кельтских просторов римскими легионе­рами. Множество людей утверждают, что видели его, но учёные никак не могут встретить Несси и доказать существование подводного монстра. Не только Шотландия и Норвегия могут похвастать своими чудовищами. У берегов Крыма, в районе Карадага тоже живёт морской змей. Появля­ется он у берегов Чёрного и Азовского морей, а упоминания о нём восхо­дят чуть ли не к Геродоту. Как и положено морскому змею, он оставляет следы огромных зубов на дельфинах и периодически показывается людям, но не учёным. Существует даже свидетельство о том, что на поимку чудо­вища отправляли полк красноармейцев, правда, безрезультатно. Счита­ется, что этот случай лег в основу повести М. Булгакова «Роковые яйца».

Предком норвежского морского змея считается Мировой Змей Йормунганд, сын Локи, брат Фенрира и Хель. Он был сбро­шен в море и вырос там до огромных размеров, так, что мог обхва­тить весь мир своим телом, — «поясом земли» зовётся он в «Песне о Хюмире» в «Старшей Эдде». В этой песне рассказывается в том числе и о том, как Тор поймал на крючок Мирового Змея:

Насадил на крючок

защитник людей,

убийца змея,

голову бычью;

пасть разинул,

наживку увидя,

враждебный богам

пояс земли.

Тор-победитель

к борту ладьи

вытащил смело

пёстрого змея,

молотом бить

стал он по мерзкой

вершине волос

родича Волка.

Взревели чудовища,

стали гудеть

подводные скалы,

земля содрогнулась,

канула снова

на дно эта рыба.

В «Младшей Эдде» рассказывается, как Тор встречается с Йормунгандом при состязании с правителем Йотунхейма велика­ном Утгарда-Локи:

«И в тот же миг выскочила на пол серая кошка, и не ма­ленькая. Тор подошёл к ней и, подхватив посреди брюха, стал под­нимать. Но чем выше он поднимал кошку, тем больше выгибалась она в дугу. И когда он поднял её так высоко, как только мог, она ото­рвала от земли одну лапу. И больше у Тора так ничего и не вышло».

На самом деле это была не кошка, а Мировой Змей, как открыл Тору впоследствии Утгарда-Локи. Сказал он: «Мне показа­лось достойным не меньшего удивления и то, что приподнял ты кош­ку. Правду сказать, были напуганы все, кто видел, что она подняла с земли одну лапу: ведь то была не кошка, как тебе мерещилось, а Мировой Змей, всю землю обвивающий. И едва достало у него длины удержать на земле хвост и голову. И так высоко ты поднял ру­ку, что близко было до неба».

Но самая главная битва ждёт Тора с Йормунгандом в Рагнарёк. Мировой Змей выберется на сушу из океана и будет сражаться с Тором. Ас победит, но и сам погибнет от яда.

Рагнарёк — в скандинавской мифологии гибель богов и всего мира, сле­дующая за последней битвой богов и чудовищ.

С приходом новой веры морской змей, наряду с тролля­ми, стал символом враждебных христианам сил. Например, есть свидетельства о том, как в 1028 году. Улав Святой сразился с мор­ским змеем и швырнул его в гору Сюльте, от чего на отвесном скло­не горы так и остался след.

Со времён Средневековья сохранилось описание нор­вежского морского змея. Олаус Магнус сообщает о нём в своём труде «История скандинавского народа», изданном в 1555 году в Венеции, следующее:

«Те же, кто плавает вдоль побережья Норвегии с торговыми или рыбацкими судами, рассказывают удивительные истории о том, что возле Бергена в расщелинах и пещерах водится змей огромного размера — двухсот футов длиной и двадцати футов толщиной. Этот змей вылезает из норы светлыми летними ночами, чтобы поживиться телятами, ягнятами и поросятами, или плывёт в море, чтобы насытить­ся полипами, крабами и прочими морскими животными. С его шеи свисают длинные волосья, его тело покрыто чёрной острой чешуёй, а злые глаза сверкают красным пламенем. Он нападает на суда, хвата­ет и проглатывает людей, поднимаясь из воды подобно колонне».

Очень часто реки, ущелья и водопады в Норвегии имеют необычную историю. Пока морской змей растёт и переползает из озера в озеро в поисках более просторного и удобного места оби­тания, по пути с ним могут случаться разные неприятности. Много драматических сказаний посвящено гибели морского змея в водопа­де или в оказавшейся тесной для него речке. Так, водопад Ормсет-фоссен — «Змеиный водопад» — получил своё название после гибе­ли в его водах морского змея. А змей из озера Моссван, решив пе­ребраться в озеро побольше, разбился о камни в стремнине речки.

Но не всегда истории столь трагичны. Как гласят преда­ния, некоторые реки были созданы как раз морскими змеями, пере­биравшимися в более просторные озёра. В стародавние времена в Лилле-Осен жил морской змей. Однако когда он вырос, то захо­тел перебраться в Осеншёен. Так вот след от тела змея и есть та речка, что теперь соединяет эти озёра.

Пожалуй, наиболее известна история про змея из само­го большого в Норвегии озера Мьёса. Об этом можно прочесть в хронике города Хамара за 1550 год.

Как-то в полночь в соборе зазвонили все колокола, а орган заиграл сам собой. Когда же епископ вышел посмотреть, что происходит, то увидел, что в храме стало светло как днём. В ту же ночь колокола звонили и в монастыре, и в церкви по соседству. Казалось, будто два неприятельских войска сошлись на битву. Это случилось в те времена, когда гигантский морской змей, столь большой, что от острова он мог дотянуться до берега, стал показываться людям на глаза средь бела дня. И до этого в озере появлялись змеи и плавали вдоль берега. Но вот появился самый огромный и вылез на прибрежные скалы. Глаза его были больше мужского кулака, с шеи свисала чёрная грива.

Один из слуг епископа взял лук и стал осыпать чудовище стрелами. Многие из них попадали в глаза, из них потекла зелёная жидкость, и вскоре вся скала окрасилась в зелёный цвет.

В конце концов змей умер от ранений. Ночью была страшная буря, и змея вынесло на остров Хельгёйа. Там он и остал­ся лежать и гнить. Запах был столь невыносимым, что люди, жившие неподалёку, могли умереть от этой вони. Епископ приказал собрать людей и сжечь тело. Многие приплыли на остров, чтобы помочь: кто-то рыл яму, кто-то возил дрова. Наконец змея сожгли на огром­ном костре. Но ещё долгие годы на острове лежал его скелет.

Позже немецкие ремесленники приехали посмотреть на останки, и им разрешили забрать скелет с собой. Но он был так ве­лик, что люди никак не могли его унести. Потом всё же справились, увезли, переработали — в общем, скелет очень пригодился.

А слуга епископа получил хорошее вознаграждение за то, что убил змея и никто от него не пострадал.

Говорят, что морские змеи поднимаются на поверхность только в безветренную погоду, ещё лучше в жаркую, но только ко­гда нет солнца, потому что они не выносят солнечного света.

Интересное свидетельство о встрече с морским змеем оставил один па­ренёк. Он видел змея зимой. Тот вылез из подо льда, пробив прорубь, а потом нырнул обратно. Подобных рассказов больше не встречается: змея можно скорее увидеть принимающим солнечные ванны на берегу, чем в проруби зимой.

Самый знаменитый змей Норвегии живёт в озере Сельюрдсватн. Неоднократно проводились даже научные экспедиции с целью выяснить, действительно ли существует подобное живот­ное. Но, увы, безрезультатно.

Но не только Сельюрдсватн славится змеем: кого-то похо­жего видели и в Трёнделаге в Сносаван, и в других озёрах страны.

При встрече с морским змеем люди ведут себя по-разно­му. Некоторые при виде него теряют разум, ведь обликом он ужа­сен, его огромную пасть «украшают» чудовищные зубы. А другие умудряются даже как следует разглядеть чудовище. Так, если верить одному капитану, змей у него на глазах перевернулся в воде на спи­ну, и на несколько секунд показался его белый живот (спина-то у не­го тёмная) и четыре коротеньких лапы. Но чаще всего рассказыва­ют, что тело змея напоминает ствол дерева или бревно. Поэтому иногда случаются ошибки. Один смельчак, увидев в воде что-то, на­поминающее змея, не побоялся подплыть поближе. Но выяснилось, что это просто древесный мусор: брёвна, ветки, тина и трава.

Э. Коса. Морской змей в Сельюрдсватн. 1905

Но не только Сельюрдсватн славится змеем: кого-то похо­жего видели и в Трёнделаге в Сносаван, и в других озёрах страны.

При встрече с морским змеем люди ведут себя по-разно­му. Некоторые при виде него теряют разум, ведь обликом он ужа­сен, его огромную пасть «украшают» чудовищные зубы. А другие умудряются даже как следует разглядеть чудовище. Так, если верить одному капитану, змей у него на глазах перевернулся в воде на спи­ну, и на несколько секунд показался его белый живот (спина-то у не­го тёмная) и четыре коротеньких лапы. Но чаще всего рассказыва­ют, что тело змея напоминает ствол дерева или бревно. Поэтому иногда случаются ошибки. Один смельчак, увидев в воде что-то, на­поминающее змея, не побоялся подплыть поближе. Но выяснилось, что это просто древесный мусор: брёвна, ветки, тина и трава.

Морские змеи досаждали в основном рыбакам и моря­кам. Но люди всё равно находили средства против чудовищ. Одни привязывали на корму корабля что-нибудь из серебра: змей следо­вал за блестящим предметом, кусал его и погибал, поскольку сереб­ро — известное средство от всякой нечисти. Других же спасала сме­калка. Считалось, что змеям по вкусу кровь, так некоторые пачкали рыбьей кровью какую-нибудь доску, выкидывали за борт и, пока змей отвлекался на приманку, благополучно добирались до берега.

Долгое время ходила молва о морском змее, который поселился во фьорде у Йельмеланда, что в Рогаланде, и люди совсем не могли выходить в море. Но как-то раз пришлось одному человеку плыть из Россэена в Эйнес. Через некоторое вре­мя он заметил, что что-то плывёт за лодкой. Несчастный ужасно ис­пугался, потому что понял — за ним плывёт морской змей. Он не знал, что и делать. Но так как человек он был находчивый, то сде­лал надрез на пальце, выпустил несколько капель крови на отло­манный кусок доски и выбросил её за борт. Морской змей бросил­ся облизывать доску, а моряку хватило времени, чтобы добраться до берега.

А морской змей тем временем продолжал делать жизнь людей невыносимой. В конце концов он появился в Элесунде и пе­регородил морской путь между Йельмеландом и Фистером. Это привело к тому, что многие не могли добраться до города или до церкви. Надолго для жителей фьорда настали трудные времена: не хватало еды, и люди терпели нужду. Наконец они пошли к священ­нику за советом и согласились, что нужно вознести молитву Богу.

В церкви Йельмеланда священник отслужил молебен. Ко­гда служба закончилась, все услышали снаружи лошадиное ржа­ние. Люди устремились на улицу, чтобы посмотреть, откуда эти зву­ки, и увидели вставшего на дыбы морского коня во фьорде. Он про­плыл в Бокн-фьорд и Финнёй-фьорд и, прежде чем достиг Иельмеланда, проревел три раза. Потом он прошёл Бракен с северной стороны острова Финнёй и заржал так громко, что слышно было в трёх округах. Потом он поплыл к Халсне и взревел там во второй раз. У Эйенеса морской конь заржал в третий раз и встретился с морским змеем в Элесунде. Змей попытался ускользнуть, но мор­ской конь погнался за ним — и была великая охота.

Три раза обошёл морской конь Йельмеланд-фьорд, пре­жде чем настиг морского змея, и они сошлись в такой битве, подоб­ной которой никто не видел ни до, ни после. Они дрались так ожес­точённо, что морской конь потерял одно копыто, но в конце концов он взял верх и перекусил морского змея надвое. Весь фьорд окра­сился кровью.

Гребень со спины и часть тела морского змея прибило в бухту со стороны Йельмеланда, и по сей день она зовётся Гребне­вой бухтой. Хвост морского змея остался там лежать и гнить, и от этого разнеслась по округе такая вонь, что скот умирал, деревья и кустарники в соседних хуторах засыхали и листва увядала на лес­ных склонах. Копыто же морского коня прибило к Йельмеланду, его вытащили на сушу и принесли на хутор священника, и там его ис­пользовали как закром — в копыто входило 1600 литров зерна.

После битвы морской конь уплыл обратно в море, и боль­ше никто его не видел.

Морской конь не упоминается в скандинавской мифологии и сагах, впер­вые он появляется в народных верованиях в конце Средневековья. Одна­ко подобное существо известно ещё из греческой традиции — это гиппокамп, наполовину лошадь, наполовину рыба, водный конь из упряжки Нептуна. Уже известный нам Олаус Магнус в своём труде описывал это чудовище так: «Голова у него, как у лошади, и ржёт он, как лошадь, но ко­пыта у него, как у коровы. Пропитание он добывает и в море, и на земле. Редко кто может поймать его. Он достигает размеров взрослого быка. Хвост же у него раздвоен, как у рыбы».

От соседства со змеем бывают одни напасти. Помимо того что морские змеи едят скот и людей, они приносят разруше­ния. Так, во фьорде Трондхейма обитал змей, который захотел сва­лить гору. За дело он взялся основательно — и Трондхейм затопи­ло. А обломки этой горы и до сих пор лежат во фьорде.

Даже простое появление морского змея предвещает большие несчастья, причём это касается всей страны. Змей может стать предвестником войны, беспорядков, изгнания короля. Но на­пасти могут обрушиться и на деревню: хутор сгорит, озеро пересо­хнет, скот падёт, урожай погибнет. В одной из быличек с морским змеем связывают даже приход чумы. Останки убитого храбрым юношей чудовища источали такую нестерпимую вонь, что в этих краях появилась сама Чёрная смерть.

Тысячелетиями лежит дракон на золотых сокровищах. Крылья его покоятся на королевских коронах, драгоцен­ных камнях и сундуках, набитых блестящими кольцами. Зорки его огненные глаза, а пасть изрыгает пламя и дым. Лишь изредка выползает чудовище из своей пещеры, с шумом летит над морем, оставляя за собой дым и ис­кры, как падающая звезда. У людей подгибаются колени от страха: только бы укрыться где-нибудь поскорее. Немногие смельчаки отваживаются проникнуть в его пе­щеру, чтобы отвоевать сияющий клад. И никто не воз­вращается назад. Меч скользит из ножен... но его уже встречают скрюченные когти. Тлетворное дыхание дра­кона разъедает щит и приносит смерть. И вот выбеленные веками черепа героев становятся убежищем для змей и мышей.

Лишь время побеждает страшного дракона. Сон его раз от разу становится всё длиннее и длиннее. Сменяет­ся не одно поколение людское, и вдруг появляется в не­бе дракон и снова предвещает войны, чуму и всяческие беды, вселяя ужас в сердца.

В наши времена дурные предвестия дремлют. Дракон стал преданием. Он спит тяжёлым смертным сном. Зия­ют его пустые глазницы, крылья бездвижны.

Т. Киттельсен

Т. Киттельсен. Дракон, охраняющий сокровища. 1892

У многих народов дракон  стал олицетворением злых сил — разве что в восточных преданиях бывает по-другому.

Некоторые утверждают, что предания о драконах возникли в Китае, но на самом деле хтонические змееподобные существа из-под земли и из глубин морских встречаются в фольклоре всех народов. В поисках рацио­нального объяснения этому возникло предположение, что источником всех легенд стали скелеты динозавров: находя скелеты древних животных, наши предки пытались представить себе их облик — так появились исто­рии о драконах.

В Китае драконы считались божественными животными, наделёнными не­обычайной мудростью. Они к тому же были символом императорской власти. В аптеках Китая долгое время продавали лекарства, в состав ко­торых входил истолчённый драконий зуб. Многие из этих зубов принадле­жали динозаврам, и возраст их был сто пятьдесят миллионов лет! По другой версии, легенды о драконах привозили путешественники, уви­девшие питонов или варанов в Индии и Индонезии.

Интересно, что в Норвегии появление легенд об огнедышащих крылатых чудовищах тоже связывают с природным феноменом. В июле 1240 года король Хокон Хоконсен видел комету — огромную звезду с длинным хво­стом. В 1564 году один священник заметил в небе что-то, напоминающее «горящий сноп соломы». В Эстердале рассказывали, что «дракон выгля­дит как сноп искр и можно увидеть его перелетающим от горы до горы». А в другом районе Норвегии в светлые лунные ночи можно было наблю­дать маленькие огоньки, летавшие с огромной скоростью по воздуху. Скорее всего, это были метеориты, кометы и падающие звёзды. Между прочим, в Солёре, что в Хедмарке, кометы до сих пор продолжают назы­вать «драконами».

Находим мы описания драконов, жутких существ, врагов всего живого, и в древнескандинавских мифах. В «Старшей Эдде» говорится о чёрном драконе Страны Мёртвых — Нидхёгге, который терзает трупы умерших. И страшный Рагнарёк, конец мира, знаме­нует появление чёрного дракона:

Вот прилетает

чёрный дракон,

сверкающий змей

с Тёмных Вершин;

Нидхёгг несёт,

над полем летя,

под крыльями трупы —

пора ей исчезнуть.

В «Младшей Эдде» рассказывается о драконе Фафнире. Однажды на прогулке бог Локи убил выдру, которая оказалась че­ловеком. Чтобы откупиться от отца погибшего юноши, богам при­шлось отдать очень много золота, в том числе и волшебное кольцо, преумножавшее богатства. Добыли его силой в стране чёрных аль-вов, поэтому на кольце лежало проклятье: любой, завладевший кольцом и золотом, поплатится своей жизнью. Так и случилось. Сы­новья убили отца, чтобы завладеть богатством, а потом перессори­лись между собой: Регин бежал, а Фафнир превратился в дракона и стал хранителем сокровищ.

Регин встретил славного воина Сигурда и уговорил его убить дракона. Когда же убийство свершилось, Регин напился кро­ви своего брата и лёг спать, велев Сигурду изжарить сердце драко­на. Случайно конунг обмакнул палец в кровь дракона и попробо­вал её. Тогда случилось чудо — Сигурд начал понимать язык птиц.

Он услышал разговор двух синиц, обсуждавших зловещие планы Регина, который решил отомстить победителю дракона за смерть брата. Сигурд убил коварного союзника и забрал всё золото себе. Но проклятые сокровища принесли ещё много несчастий своим владельцам.

Упоминания о волшебном кладе и герое, добывающем его, встречаются у разных народов: в «Старшей Эдде» это Сигурд, в датской традиции во­ин носит имя Сивард. Но истоки всех преданий мы находим в древнегерманском эпосе. Главный герой «Песни о Нибелунгах» Зигфрид завоёвы­вает несметные сокровища Нибелунгов, но золото, к несчастью, прино­сит только горе и смерть.

С приходом христианства образ дракона становится од­ним из обличий сатаны. Битва рыцаря с драконом — это борьба до­бра со злом, Бога с дьяволом. В Апокалипсисе огромного красно­го дракона с семью головами и десятью рогами побеждает воинст­во ангелов во главе с архангелом Михаилом.

Самым известным змееборцем можно назвать святого Георгия, предания о котором распространились по всему свету. Римский воин Георгий в 303 году претерпел мученическую смерть за то, что был христианином. Легенда рассказывает, что он изба­вил от дракона город в Ливии. В Норвегию предание пришло в позднее Средневековье и очень быстро распространилось. Суще­ствует множество баллад о кровожадном драконе, который хотел поживиться мясом христиан и напиться крови невинных девушек. Однако смелый рыцарь спасает королевскую дочь, которой выпал жребий отправиться на съедение змею, и отказывается от награды, потому что он слуга Господа.

Миф о борьбе бога или героя со змееподобным чудовищем существует практически во всех культурах. Можно вспомнить хотя бы борьбу Тора с Мировым Змеем или русские сказки про Змея Горыныча. В русской тра­диции легенда о борьбе с драконом известна как «Чудо Георгия о змие». Сам же Георгий-победоносец стал покровителем Москвы, его изображе­ние находится на гербе города.

Деревянная голова дракона на носу корабля — излюбленное викингами украшение. Чудовище должно было вселять ужас в сердца врагов. Однако по возвращении домой голову снимали, потому что дракон мог напугать ландветтер — покровителей род­ной земли (см. статью «Скрытый народец»).

По старинной норвежской пословице, «нет на свете та­кого змеёныша, который не хотел бы стать драконом». Рассказыва­ют, что драконы происходят от обыкновенных змей. Когда змея со­всем состарится, говорят одни, у неё вырастают крылья и она взле­тает драконом. Другие сказания описывают более сложный способ. Если змея убьёт петуха, говорят они, то у неё вырастут кры­лья, если после этого она нападёт на лошадь, то у неё появится гри­ва, а после того как змея убьёт человека, наградой ей станет коль­цо вокруг шеи, и она сможет считать себя полноценным драконом. А некоторые сказания повествуют о змеиной битве, которая так ужасна, что люди редко осмеливаются смотреть на неё. Когда семь или девять змей сражаются между собой и одна начинает проигры­вать, то остальные окружают её и жалят, и она обращается в ка­мень. После этого выживших неодолимо тянет к воде. Первая из них, что сумеет напиться, возвращается к окаменевшей змее, куса­ет её и, превратившись в крылатого дракона, улетает.

Обычно драконы селятся в горах, но их жилище всегда располагается неподалёку от моря или озера. Они выбирают пе­щеру поглубже и дремлют там в глубине, охраняя сокровища. И только по ночам людям иногда случается увидеть дракона, ле­тающего от горы к горе.

Сверканье драконьего клада манило многих искателей приключений, но заполучить драконьи сокровища — задача поис­тине не из лёгких. И совсем уж немыслимо справиться с ней без вол­шебных снадобий и тайных знаний. Необходимо три раза обойти вокруг горы дракона, непрестанно повторяя заклинание, поминая имя Всевышнего, Девы Марии и взывая к ангелам. Даже если смель­чаку повезёт и он отыщет пещеру с сокровищами в отсутствие дра­кона, с собой непременно надо иметь серебро, мускус и немного воды из подземного источника. Воду нужно вылить на клад — толь­ко тогда можно прикасаться к сокровищам.

Появление дракона может предвещать пожар, смерть или войну. Как ни странно, норвежские драконы обычно мало интересуются похищением красавиц. Только в Мёре рассказыва­ют о летучем змее, который воровал девушек и уносил их к себе в пещеру.

Т. Киттельсен. Пробуждение дракона. 1903

Священник Фэйе, собиравший истории о драконах, по­вествует о победе над чудовищем. Как-то раз, перед" самым венча­нием, молодая невеста захотела полюбоваться собой в свадебном наряде. Но зеркала в церкви не было, а наряд был так красив, что решила она посмотреться хотя бы в воду озера, что было в не­скольких шагах. С тех пор девушку никто больше не видел. И как ни искали её — найти не смогли.

А потом неподалёку от этих мест видели дракона. Пыта­лись его убить, стреляли в него — бесполезно: дракон был неуязвим. И тогда священник из той самой церкви отлил две пули из фамиль­ного серебра, взял с собой слугу и отправился на озеро подстере­гать злого змея, который не заставил себя долго ждать. Заго­ворённые пули смогли пробить броню чудовища, хоть и не сразу. Когда мёртвый дракон упал в воды озера и пошёл ко дну, священник и его слуга поднялись в горы и нашли его пещеру. Там хранились не­сметные сокровища, а на груде серебра лежала и свадебная коро­на несчастной невесты.

Олаус Магнус рассказывает об убийстве дракона в Кон­стантинополе, где Харальд Суровый, вождь варягов, и его слуга сражались с чудовищем в подземной тюрьме. Сначала слуга уда­рил страшилище молотом и свалил его с ног, а Харальд добил его кинжалом.

На севере Норвегии, на побережье Офотена, лежит ог­ромный камень, прозванный Серебряным. О нём говорят, что в старину он был жертвенником. Под камнем есть глубокая нора — обитель дракона. Тело у него змеиное, а голова и руки — челове­чьи. Этот дракон может предсказать мореходам судьбу, и поэтому ему приносили подношения и перед отплытием, и после возвраще­ния с добычей.

В некоторых частях страны рассказывают о следах дракона. В горах находили отпечатки ног с пальцами размером в два раза больше человеческих. Но самих драконов давно уже не видели.

Однако царём всех змей в Норвегии считается не дра­кон, а линорм. Он во многом похож на дракона, но о его внешно­сти нет однозначных сведений. Известно только, что линорм во много раз больше обыкновенной змеи и иногда крылат. Он может ничем не отличаться обликом от гигантского змея, но порой описы­вают линормов, у которых есть две передние лапы (у драконов же может быть как четыре, так и две лапы), острый рог и густая грива на голове, а также длинный хвост, увенчанный ядовитым шипом. Глаза линорма похожи на огромные тарелки, длинный раздвоен­ный язык свисает из пасти. В Валдресе говорят, что линорм белый и на шее у него краснаяполоса, а в других областях Норвегии — что у него на спине зигзагообразный узор. В Эстедале рассказыва­ют, что своим именем линормы обязаны своим любимым деревь­ям — липам, возле которых им так нравится селиться (норвежское слово linde переводится как «липа»), но на самом же деле это древ­нее название, сохранившееся и в немецком языке, состоит из двух частей, каждая из которых в переводе означает «змей».

Целых две коммуны в Норвегии выбрали линорма в качестве символа на гербе.

В Стьёрдале символ заимствован с поздравительного письма от 1344 года. На старой печати округа нахо­дилось изображение святой Маргариты, стоящей на поверженном линорме. Она была девушкой из бога­той семьи из Антиохии в Сирии, претерпела мучени­ческую смерть около 300 года, но помимо этого сла­вилась тем, что победила дьявола в обличье линорма. Главная церковь округа была посвящена этой святой, поэтому она стала покровительницей города.

А округ Скиптведт выбрал линорма из-за предания, которое связано с чудовищем, долго жившим в окру­ге и мучившим народ. Каждое утро он прилетал и об­вивался вокруг шпиля церкви, а ночами улетал. У змея была грива, как у лошади, змеиное тело и кры­лья. Никто не мог войти в церковь, пока линорм был там, но в конце концов его убили отравленной стре­лой. Линорм упал в озерцо к востоку от церкви, и с тех пор вода в нём потемнела, стала непригодной для питья. Озерцо так и называют — Драконья дыра.

Считается, что линорм достаточно умён. Он хищник, по­стоянно мучимый голодом, и питается мясом лошадей и овец, кото­рых заглатывает целиком.

Как и дракон, линорм охраняет сокровища. В одном мес­течке линорм охранял клад, равный налогам, собранным со всей страны за семь лет. Змей был настолько большой, что обвивал всю гору. Если кому-нибудь случалось проходить мимо, то его встречал изрыгаемый линормом огонь и ужасающий грохот. В другой час­ти Норвегии говорили о кладе, которого хватило бы на то, чтобы кормить всю страну в течение тридцати лет. Но он так и лежал, не принося никому добра, ибо никто не мог подступиться к богатству, которое охраняли линорм и волшебный лев.

Как видим, норвежские драконы и линормы только и делают, что охраня­ют несметные сокровища. В русской традиции змеи ведут себя немного по-другому. Вы, конечно, сразу вспомните о Змее Горыныче и Никите Ко­жемяке. Змей в наших сказках и преданиях обращается в человека, имен­но поэтому он не только губит народ, но часто похищает царевен и бе­рёт их себе в жёны. Иногда, принимая облик прекрасного молодца, змей подговаривает влюбившихся в него девушек убить брата или мужа. Но не всегда змеи обладают дурным характером.

На Урале, например, существует множество преданий о Великом Поло­зе и его дочерях Змеёвках. Полоз был хозяином всех богатств в горах и под землёй. Огромный змей иногда принимал вид человека — доброго старичка, а дочери — прекрасных девушек. Полоз мог указать старате­лям, в каком месте искать золото, а мог и «отвести» золотую жилу, если человек был нечестен, жаден и не относился бережно к владениям Горно­го хозяина.

Много удивительных рассказов сохранилось на Урале и про Голубую змейку, и про Медной горы Хозяйку. Змейка оборачивалась девушкой и могла как накликать беду, так и щедро одарить. Хозяйка Медной горы, необыкновенно красивая женщина, одетая в зелёное, как бы малахито­вое, платье, принимала вид ящерки с человеческим лицом (не правда ли, напоминает дракона с побережья Офотена?). Хозяйки подземных сокро­вищ очень справедливы: сначала они испытывали человека, а потом мог­ли щедро одарить или страшно наказать.

Раз есть в норвежских преданиях чудовища, то всегда на­ходится и герой, способный их одолеть. Существует поверие, при­писывающее саамам дар изгонять всякую нечисть.

Одна деревня очень страдала от змей. И вот как-то раз странствующий саам согласился за плату избавить на­селение от такой напасти, разузнав хорошенько заранее, что в ок­руге не встречали белого змея. Ведь от простых гадов он знал сред­ство, а победить могучего царя змей простому человеку было не под силу. Юноша потребовал собрать со всей деревни одежду, всю её надел на себя, а затем отправился в лес и разложил огром­ный костёр. Потом он достал флейту и начал играть. Вскоре со всех сторон к нему потянулись змеи, они ползли прямо в костёр. От ка­ждого сгоревшего змея поднималась жуткая вонь. Так продолжа­лось довольно долго. Саам, конечно, испугался такого количества гадов, но оставался у костра, продолжая играть на флейте. Внезап­но со стороны горы раздался грохот — это из своей пещеры вылез сам гигантский царь змей. Он сверкал глазами и со страшной ско­ростью несся на отважного человека, желая сразу же проглотить его. Юноша начал прыгать туда и обратно через костёр, не пре­кращая играть на флейте. Линорм следовал за ним и постепенно сгорел. Поднялась ужасная вонь. С линормом было покончено, а саам спасся, хотя получил много ожогов. С тех пор в округе никто не страдал от змей.

Но есть и другая история.

Один юноша, прознав, что в соседнем селении страдают от змей, вызвался помочь. Нашёл в горах полянку, разло­жил там огромный костёр. Но прежде чем зажечь его, ещё раз спро­сил, водятся ли в округе линормы. Юношу заверили, что ни разу не только не видели, но и не слышали об этом. Тогда смельчак зажёг костёр, а сам залез на высокое дерево и стал призывать змей. Пе­ред этим он сказал: «Если первыми появятся большие змеи, тогда всё будет хорошо, если же сперва приползут маленькие, то наста­нет мне конец». И вот появилось несметное количество змей: снача­ла малюсенькие, потом всё больше и больше. Все они попадали в огонь и погибали. Но вот в горе раздался ужасный шум, юноша за­кричал от страха. Огромный змей кинулся на дерево, но достал только до нижних ветвей. Следом за ним появился другой, ещё боль­ше и страшнее. И он попытался достать юношу, но не смог — храб­рец залез на самую верхушку. Тогда появился третий, самый боль­шой и страшный. Он вытянулся во всю свою длину, достал до самой верхушки дерева, схватил юношу и увлёк его за собой в огонь.

С этой поры в округе змеи не появлялись. Но самое уди­вительное, что на той полянке на горе Летьенберг больше не растёт трава, и даже снег не ложится там зимой.

С древних времён сохранилось поверье — если съесть белого змея, или линорма, или дракона, то обретёшь сверхъесте­ственную силу: станешь очень мудрым и сможешь видеть прошлое и настоящее. О неудачных попытках добиться этих даров рассказы­вают множество историй: некий искатель тайных знаний с великими трудностями ловит белого змея с красно-жёлтой полосой вокруг шеи, варит его и собирается съесть. Но тут что-нибудь заставляет выйти его на улицу, а в кухню заходит маленький ребёнок и пробу­ет приготовленное блюдо. Дитя радостно бежит к взрослым и рассказывает, к примеру, что корова скоро родит рыжего телёнка. А по волшебному закону дар получает только первый попробовав­ший змея, так что можно себе представить «радость» неудачливого охотника за мудростью.

Про человека разумного и сведущего в Норвегии до сих пор говорят, что «он белого змея съел».

Давно уже рыцари в сияющих доспехах не собираются на битву с драконом, чтобы освободить прекрасную принцессу, и мудрые линормы не предсказывают судьбу морякам, но тёмными беззвёздными ночами нет-нет да и промелькнёт в воздухе непонят­ный огонёк, пропадёт овца на сетере или найдут в горах странные следы. А то какой-нибудь малыш удивит вдруг всех недетским умом и проницательностью, и задумаются соседи: взаправду ли исчезли со света все белые змеи, драконы и линормы.

К. Крог. Теодор Киттельсен. 1892

Вот вы и познакомились с таинственными существами, населяющими Норвегию, и знакомство началось с самого про­славленного обитателя норвежских гор и лесов — тролля.

Троллей многие считают злыми, уродливыми, глупыми и непре­менно старающимися навредить людям. С этим, конечно, можно поспо­рить — ведь порой и сами люди выглядят не лучше. Да и как бы, например, вы отнеслись к тому, что какой-нибудь замухрышка-человечек явился в ваш лес, где вы и ваше семейство мирно проживаете уже лет этак пять­сот, — а этот негодяй ещё вздумал шуметь и рубить ваши деревья? Но как бы то ни было, тролли мало кому кажутся привлекательными. Впрочем, увидеть их удаётся далеко не каждому, тем более в наши дни.

И здесь на помощь приходят люди, чья творческая сила и своеобразное мировосприятие открывают нам глаза на таинствен­ные и загадочные явления, на которые в обыденной жизни мы почти не обращаем внимания. Именно таким человеком был замечательный норвежский художник Теодор Северин Киттельсен (1857-1914).

Считается, что во многом благодаря Киттельсену и его рисункам норвежцы узнали, как выглядят настоящие тролли. Даже самых, казалось бы, диковинных персонажей художник изобразил с такой убедительностью, что нам не приходится сомневаться: он ви­дел их своими глазами. А однажды он прямо сказал об одном из своих коллег-художников: «И он рисует троллей? Он? Который ни разу в жизни не видел ни одного тролля?»

Киттельсен родился 27 апреля 1857 года в Крагерё — ма­леньком городке, застроенном причудливыми старинными деревян­ными домиками, городке, где, по словам самого художника, «в каждом уголке и закутке пряталась сказка». Теодор был вторым из восьми детей в купеческой семье. В приморском Крагерё каждый местный мальчишка на вопрос, кем он хотел бы стать, уверенно отвечал: «Мо­ряком!» Но только не Теодор: уже с ранних лет он увлёкся рисовани­ем и мечтал сделаться художником или скульптором. Его школьный учитель как-то сказал, что, если б мальчик учился так же хорошо, как рисовал, — из него бы вышел большой человек. Кроме того, Теодор, как и его сверстники, обожал страшные истории, а впоследствии при­знавался, что для них, мальчишек, не было ничего более волнующего и захватывающего, чем наблюдать за непогодой на море. Там, за бу­шующими волнами, в глубине, в чаще водорослей, играл свою песню морской царь — хавман. А какие прекрасные цветы росли в тех кра­ях! Теодор запомнил их на всю жизнь и был уверен, что нигде он не ви­дел цветов красивее, чем в окрестностях родного Крагерё.

Но кроме сказки детства, в жизнь вторгалась и жестокая дей­ствительность. Когда Теодору было одиннадцать лет, отец будущего художника, Юханнес Киттельсен, умер, и семья в скором времени обед­нела. Теодору рано пришлось зарабатывать на жизнь — он пошёл в помощники к часовщику. Уже тогда его рисунки вызывали интерес и вос­хищение земляков. Особенно ему удавались зарисовки из жизни и ка­рикатуры. Среди знакомых семейства Киттельсенов нашлись те, кто убедил Теодора отправиться в Кристианию — как тогда называлась сто­лица Норвегии — и помог ему деньгами на поездку. Там Киттельсен побыл учеником маляра, но работа оказалась слишком тяжёлой и со­всем не такой, как он ожидал, и Теодор уехал домой, решив, что теперь ему не избежать участи быть моряком. Он бродил по берегу, смотрел на пароходы, но больше его взгляд привлекала красота природы род­ных мест, к которой он с детских лет чувствовал особую привязанность.

Уже много лет спустя в книге «Колдовство» Киттельсен пи­сал о том своеобразном отношении к природе, которое сызмаль­ства было свойственно его землякам — норвежцам. По словам ху­дожника, «лес, бескрайний и дикий, оставил в нас свой след». По вечерам, когда заходило солнце и лес словно замирал в тихом без­молвном ожидании, сердце мальчика начинало учащённо биться. Оно просило сказки, которая была одним из немногих утешений и развлечений скудной повседневности. «И лес дарил нам сказку. Она бесшумно подкрадывалась, будто на мягких кошачьих лапах. Всё, что до этого точно окаменело, теперь начинало двигаться».

За деревьями и камнями просыпались неведомые силы, таинственные существа, внушавшие одновременно и страх, и не­одолимое любопытство. Открывает глаза лесной тролль и в тиши­не подкрадывается всё ближе — вот-вот настигнет и схватит! Этот страх приводил мальчика в восторг, и он мечтал, подобно сказоч­ному Аскеладу, подразнить тролля, сразиться с ним и отнять его не­сметные богатства. Теодор осознавал, что, невзирая на страх, он не может представить себе жизни без этой жуткой и волнующей сказки. А что, если попробовать запечатлеть её, показать детям и взрослым, каков этот тролль на вид? Так Киттельсен окончательно решил во что бы то ни стало сделаться художником.

Однако сначала ему опять пришлось трудиться учеником ча­совщика — на сей раз в городе Арендале. Работа не приносила особой радости мальчику, который в свободные минуты пытался заняться лю­бимым делом — рисованием. Его хозяин, немец по фамилии Штейн, хо­рошо относился к ученику и говорил, что из него никогда не выйдет ча­совщика, но может получиться художник. Как-то раз он попросил у Тео­дора его рисунки — не сказав, для чего они ему нужны. Тот с радостью собрал многое из того, что успел нарисовать, не подозревая, чего хо­чет добрый часовщик. И вот однажды Штейн торжественно сообщил мальчику: на его рисунки обратил внимание Дидрих Мария Ол — чело­век состоятельный, знавший толк в искусстве и помогавший талантли­вым землякам. Ол пригласил Теодора к себе домой, где долго беседо­вал с ним. Он пытался предостеречь Киттельсена, уверяя его, что путь художника — один из самых трудных и вряд ли принесёт ему спокойную и беззаботную жизнь. Но Теодор был непреклонен, и Ол, убедившись в твёрдости намерений юноши, объявил, что Киттельсен может отправ­ляться в столицу Кристианию на учёбу в школу искусств. О плате за его обучение Ол уже позаботился. Конечно, учёба в столице стоила нема­лых денег, и он не мог собрать их в одиночку, но многие состоятельные арендалцы откликнулись на его призыв, и нужная сумма была собрана. Потрясённый, Теодор не знал, как благодарить за подарок. Так, словно по мановению волшебной палочки, для будущего художника началась новая жизнь. Осенью 1874 года он во второй раз отправляется в столи­цу — теперь уже с твёрдой целью стать художником.

В Кристиании Киттельсен становится учеником известного архитектора Вильхельма фон Ханно, одновременно посещая занятия в классе Юлиуса Миддельтуна. Он многому научился у них, но этого было недостаточно. В те времена считалось, что по-настоящему хоро­шее образование норвежский художник может получить только за границей. По этой причине осенью 1876 года Теодор поступает в Ака­демию художеств в Мюнхене, где вместе с ним учатся его молодые зем­ляки-норвежцы — Эрик Вереншёлл, Эйлиф Петерссен, Герхард Мюнте и другие. Особенно он сдружился с Вереншёллом, вместе с кото­рым впоследствии иллюстрировал норвежские народные сказки.

Жизнь в Мюнхене была оживлённой и подчас более раз­нообразной и весёлой, чем на родине. Друзья-художники часто по­сещали местные таверны и кабачки, где сталкивались с самыми разными людьми. Пристально всматриваясь в окружающих, их ха­рактеры и особенности, Киттельсен почерпнул немало идей и вдох­новения для своих работ. В свободное время он старался выбрать­ся на природу, хотя виды Альп и окрестностей немецких городов не могли сравниться с видами норвежских гор и лесов.

В эти годы Киттельсен активно работает в жанре анималистики — изображения животных. Он рисует их везде, даже укра­шает ими протоколы заседаний общества скандинавских художни­ков! Мелкие зверушки — лягушки, мыши, жабы; насекомые — кузне­чики, жуки и другие — становятся его излюбленными персонажами. Киттельсен старался «очеловечить» их, сделать похожими на лю­дей. Однажды он изобразил их своими восторженными почитателя­ми, собравшимися вокруг его собственного портрета. Кто-то, рас­крыв рот, тычет пальцем: смотрите-ка, вот он каков! Кто-то усердно строчит на бумаге так, что чернила разливаются по полу. А малень­кий лягушонок, возясь на полу за спинами родителей, не упускает случая подраться с жуком.

Но благополучная жизнь Киттельсена в Германии не могла продолжаться долго. Тяжёлым ударом в 1879 году явилось известие о том, что Дидрих Мария Ол больше не имел возможности поддержи­вать его материально. Отныне Теодору пришлось справляться само­му. А прокормить себя одними рисунками было крайне сложно.

К 1880 году положение Киттельсена становится настолько бедственным, что он вынужден вернуться на родину. За два года пре­бывания там он успевает отслужить в армии и подготовить иллюстра­ции к нескольким изданиям, самое известное из которых — двухтомник норвежских народных сказок. Коллега и однокашник Киттельсена, уже известный к тому времени художник Эрик Вереншёлл, реко­мендовал своего друга как человека, обладающего «живым воспри­ятием» и «необузданной и необычайно изобретательной фантазией». Правда, собиратель сказок Петер Кристен Асбьёрнсен поначалу опасался того, что рисунки Киттельсена могут напугать маленьких чи­тателей, так что художнику даже пришлось кое-что переделывать.

В этой книге мы уже встречаем Киттельсена-сказочника, который, смело фантазируя, не боится изображать самых страшных и загадочных существ, в частности троллей. Несмотря на то что ху­дожник в эти годы находится в поиске и только начинает вырабаты­вать свою манеру рисования, его иллюстрации позволили норвеж­цам по-новому воспринять свои сказки и сказочных героев: теперь каждый мог увидеть их своими глазами! Забегая вперёд, скажем, что Киттельсен и в дальнейшем охотно иллюстрировал норвежские сказки, — последующие их издания не обходились без его рисунков.

В 1883 году Киттельсен, получив стипендию, едет в Париж, однако французская столица принимает его чересчур холодно и не­приветливо. Поэтому год спустя художник снова оказывается в Мюн­хене, где его рисунки публикуются во многих изданиях, в том числе в трёхтомной «Книге сказок для детей» (1883-1887). Несмотря на успех и признание публикой его таланта, Киттельсен по-прежнему испыты­вает материальные трудности — иногда он вынужден подбирать капу­стные листья с поля, чтобы не умереть с голода. По его признанию, от голода и тоски по родине он чуть не сошёл с ума. В одном из писем он признаётся: «Мне более всего по душе таинственное, сказочное и ве­личественное в нашей природе, и, если я не смогу впредь совмещать свою работу с изучением природы, я боюсь, что невольно отупею в своих чувствах. Мне становится всё более и более ясно, что я должен делать, у меня всё больше и больше идей — но я должен вернуться до­мой, иначе из этого ничего не выйдет». Таким образом, Киттельсен оп­ределяет стезю своего творчества и осознаёт своим главным делом изображение загадочной и прекрасной норвежской природы.

Но, чтобы вновь увидеть родные края, нужны были деньги на билет, а у художника их не было. Лишь благодаря норвежским друзьям, собравшим необходимую сумму, Киттельсен весной 1 887 года возвращается в Норвегию — теперь уже навсегда.

Какое-то время он живёт в родном городке Крагерё у сво­ей сестры Tea и её мужа Иммануэля Скёйена, которые держат сте­кольную лавку. Вскоре, однако, лавка закрывается, а Иммануэлю предлагают работу смотрителя маяка на Лофотенах, куда он отправ­ляется вместе с сестрой и Теодором. Там, на маленьком островке Скомвэр, со всех сторон обдуваемом холодными ветрами, Киттельсен с головой окунается в работу: он иллюстрирует собрание швед­ских сказок, драму Хенрика Ибсена «Пер Гюнт» и книги датчанина Эрнста Бойесена. Кроме того, он наконец воплощает давно заду­манные замыслы: «Жизнь в стеснённых обстоятельствах», «С Лофотенских островов» и «Колдовство» становятся первыми книгами, це­ликом созданными им самим. Помимо иллюстраций, Киттельсен пуб­ликует тексты собственного сочинения, обнаруживая незаурядный писательский талант.

Т. Киттельсен. Пер Гюнту Доврского деда. 1913

С отрывками и иллюстрациями из «Колдовства» вы уже по­знакомились в этой книге. Киттельсен начал работать над ней в 1887 году, но вышла она лишь пять лет спустя. Это своего рода ми­ни-энциклопедия персонажей норвежского фольклора и народных ве­рований. Колоритные портреты норвежской нечисти дополняются не менее захватывающими рассказами, основанными на быличках, кото­рые многие норвежцы, в отличие от сказок, считали и до сих пор счи­тают вполне достоверными! Здесь мы встречаемся с самыми разными существами: лесным троллем, скрытым народцем, хюльдрой, водяным, ниссе... Особенно интересны рисунки, представляющие лесного трол­ля и водяного (с. 20, 121). Оба они изображены как неотъемлемая часть окружающей природы, как естественные обитатели лесов и во­доёмов. Когда мы рассматриваем эти рисунки, у нас создаётся впечат­ление, что эти существа всегда жили и будут жить среди природы, а ес­ли мы их не видим, то в этом никто, кроме нас, не виноват. Художник словно призывает нас: раскройте глаза, всмотритесь внимательно в то, что кажется привычным и обыкновенным, — и вы увидите, что кро­ется за гранью обыденного! Скорбный облик фоссегрима (с. 116) вы­зывает у нас сочувствие, нам жалко его — одинокого, прячущегося в водопаде и исполняющего мелодию, которую, увы, никто не слышит. А тролль, хитро ухмыляющийся и сверкающий глазом, словно бы даёт понять: эге-ге, берегитесь, я здесь! Хотя всё же он кажется не столько страшным, сколько забавным. Вообще, рисунки из этой книги пробуж­дают самые разные чувства: вот безобразный многоголовый тролль, карабкающийся в гору, вот весельчак ниссе, потешающийся над кош­кой, а вот жуткий морской змей, грозящий прямо-таки проглотить ма­ленькое судёнышко с людьми на борту... (с. 51, 96, 204).

Книга «С Лофотенских островов» — гимн природе северной Норвегии, людям, живущим в нелёгких условиях, и загадочным сущест­вам, их окружающим. Среди иллюстраций — как бытовые зарисовки, так и картины природы, приоткрывающие её потаённую жизнь (с. 10,32).

Как мы видим, Киттельсен с самого начала творчества пошёл несколько иным путём, нежели большинство художников. Обыч­но при слове «художник» мы сразу представляем человека с кистью, палитрой и мольбертом, автора монументальных картин, высота кото­рых может быть больше человеческого роста (как, например, у всем известной картины «Три богатыря» русского художника В. Васнецова). Киттельсен же в основном работал как иллюстратор, то есть его про­изведения изначально должны были появиться на страницах книг. По­этому они, как правило, небольшого размера (с книжную страницу) и многие из них — чёрно-белые. Кому-то это может показаться не столь интересным, как, скажем, большие и красочные полотна, но у избран­ного Киттельсеном жанра было важное преимущество: его рисунки публиковались в книгах, а книги выходили большими тиражами. Таким образом с творчеством художника могло познакомиться множество людей, и для этого вовсе не обязательно было посещать выставки и картинные галереи. Хотя, наряду с этим, Киттельсен, конечно, создавал и более привычные для нас большие цветные полотна — такие, как, на­пример, «Эхо» (1888) (с. 6), а многие его рисунки выходили как в цвет­ном, так и в чёрно-белом варианте, — например, изображение водя­ного, сверкающего бездонными глазами на фоне чёрной глади озера.

В 1889 году в жизни художника происходит поворотное собы­тие: он встречает девушку по имени Инга Кристине Дал, родом из города Дрёбака (где, как ты уже знаешь, обитает юлениссе — норвежский Дед Мороз). Она была на одиннадцать лет младше Теодора. Они полюбили друг друга и поженились уже через два месяца после знакомства. Их ско­рый брак оказался счастливым, и у них родились девять детей! Прокор­мить такое большое семейство было очень нелегко, особенно художни­ку. Хотя Киттельсены постоянно испытывали денежные затруднения, Инга до конца жизни была опорой семье и поддержкой своему му­жу. Она была талантливым ор­ганизатором и помогала мужу устраивать выставки, а для де­тей была также и домашней учи­тельницей. Сам же отец семей­ства никогда не упускал случая поделиться с ними секретами художественного мастерства.

Семейство Киттельсенов неоднократно переез­жало. Самым долгим и счаст­ливым было пребывание в имении Лаувлиа в долине Сигдал. Они построили свой дом, обставив и украсив его так, что каждому было ясно: здесь живут люди творческие! Киттельсен оказался искусным резчиком по дереву — стоит только взглянуть на шкафчики и стулья, украшенные причудливыми изображениями троллей и древних королей, чтобы это по­нять. Благодаря своему причудливому убранству усадьба напомина­ла прямо-таки сказочный терем, где сама обстановка навевала вдохновение. В таких благоприятных условиях художник работает весьма плодотворно, выпуская одну книгу за другой. О некоторых из них следует сказать особо.

Как мы уже говорили, ещё во время пребывания в Германии излюбленной темой рисунков Киттельсена становятся животные. И вот в 1893 году выходит целая серия таких рисунков, объединённых общим заглавием «Есть ли у животных душа?». Жабы, лягушки, птицы, насеко­мые изображены здесь в ситуациях, весьма характерных для человече­ской жизни: праздники, пирушки, сватовство, семейные отношения, детские игры — и иллюстрируют свойства и типы человеческого харак­тера. Глядя на эти рисунки, мы невольно догадываемся, что ответ на не­простой вопрос: есть ли у зверушек душа? — может быть только утвер­дительным: да, конечно есть! Тем более если они изображены с душой. Скажем больше: под пером Киттельсена почти все становится оду­шевлённым, живым и близким. Особенно интересно то, что некоторые из зверушек становятся «коллегами» Киттельсена — самыми настоя­щими художниками, на которых находятся и «критики».

В 1900 году Киттельсен выпускает свою самую «страшную» и, пожалуй, самую значимую книгу — «Чёрная смерть», над которой он на­чал работать в 1894-1895 годах. Это иллюстрированная поэма, вклю­чающая 15 стихотворений и 45 рисунков и повествующая об одном из самых трагических событий в норвежской истории — эпидемии чумы, раз­разившейся в Средние века и унесшей жизни больше половины норвеж­цев. Образ главной героини — самой Чумы, с метлой и граблями опусто­шающей города и сёла, — был навеян не только фольклором, но и ре­альными обстоятельствами жизни Киттельсена. В первые месяцы после женитьбы они с Ингой жили в доме в Скате, недалеко от тех мест, где ро­дился художник. Там их иногда навещала одна старуха, столь же без­образная внешне, сколь и мерзкая по характеру, которую в округе так и прозвали: Чума. Судя по всему, Киттельсен представлял себе эту стару­ху, создавая страшный образ Чумы. Удивительно, что все объекты на иллюстрациях к «Чёрной смерти» изображены так, как будто художник (а вместе с ним и зритель) смотрит на них с высоты детского роста! Это мы видим, в частности, на таких рисунках, как «Чума на лестнице» (с. 157).

Т. Киттельсен. Гениально! 1893

Другая книга, вышедшая в 1900 году, — «Тирилиль Тове» — вновь погружает нас в тайны природы. Зоркий глаз художни­ка, всматриваясь в, казалось бы, обыкновенные пни, деревья и кор­ни, видит в них пугающие и завораживающие образы. Грань между реальным и фантастическим практически невидима.

В книгу «Замок Сория-Мория», задуманную для детей, Киттельсен включил ряд своих иллюстраций к сказкам, снабдив их собственными текстами, выполненными в такой же «сказочной» ма­нере. Киттельсен по-прежнему уделяет много внимания фольклор­ным персонажам. На рисунке «Тролль, задумавшийся над тем, сколько ему лет» мы видим горного великана, трогательно похоже­го на человека, и даже с кинжалом на поясе. Судя по выражению его лица, он погружён не то в дрёму, не то в глубокую задумчи­вость: «В самом деле, чёрт подери, сколько же мне лет?» То, что он стар, не вызывает сомнения: достаточно взглянуть на его ссутулен­ную спину и грубые мозолистые руки. А вот что, интересно, растёт у него на голове? Не только волосы, но и трава, и деревья, что ещё раз подчёркивает его при­надлежность к миру приро­ды. Ответит ли тролль на свой вопрос? Вряд ли, ибо, вероятно, он так стар, что, сколько ему лет, просто не­возможно сосчитать, к тому же тролли, как известно, — существа далеко не из самых умных. Но это не мешает нам любоваться ими и восхи­щаться мастерством худож­ника. Автобиографию, вы­шедшую в 1911 году, Киттельсен недаром назвал «Люди и тролли, воспомина­ния и грёзы». Здесь он рас­сказывает о своей жизни — начиная с детских лет и за­канчивая  годами зрелости. Помимо увлекательного повествования, книга включает множество рисунков, в том числе детских и юношеских.

Заслуги художника перед Норвегией были отчасти возна­граждены ещё при его жизни: в 1908 году за свою деятельность он был удостоен рыцарского ордена Святого Олава — высшей госу­дарственной награды Норвегии. Но, к сожалению, даже активная работа и столь высокое признание не спасли Киттельсена и его се­мью от постоянной нужды. В 1910 году местный банк отказал им в поддержке, и они с болью в сердце вынуждены были продать свой дом в Лаувлиа — дом, где каждая половица была пропитана их ду­хом, духом Искусства. Последние годы художник и его семья жили сначала в пригороде Осло, а затем в местечке Йелёйа, недалеко от города Мосс. Несмотря на одолевавшую его болезнь и тяжкое сознание того, что он не в силах прокормить семью, Киттельсен ра­ботал до последних дней. И он навсегда остался в сердце норвеж­цев как художник поистине народный, сумевший запечатлеть то, что жило в душе и в сердце у каждого соотечественника. Благода­ря его творчеству не только норвежцы ближе знакомятся со своими сказками, преданиями и природой родной страны, но и люди из многих других стран переживают волнующее знакомство с Норве­гией, полной сказок и первозданной красоты природы.

Старый друг Киттельсена художник Кристиан Скредсвиг посвятил ему следующие слова: «Киттельсен оставил после себя пустоту. Он был уникален — и не будет никого, кто бы мог сравнить­ся с ним. Даже тролли исчезли вместе с ним навсегда. Во всяком случае, я с тех пор их никогда не видел». На самом деле тролли ни­куда, разумеется, не исчезли. Мы всегда можем увидеть их благода­ря Киттельсену — сначала на его картинах, а потом, чего доброго, в лесу или в горах нам вдруг покажется чей-то сверкающий и под­мигивающий глаз... И мы уже будем знать, что эти тролли вовсе не такие злые и страшные, какими порой кажутся.