Спорим, она будет моей? (СИ) [Мария Перевязко] (fb2) читать онлайн

Спорим, она будет моей?

Глава 1. Матвей

— А вот ее? Ее слабо?

— У, Тима, это мы уже проходили, — подмигиваю я другу.

Замечаю, как его брови лезут на лоб, он недоверчиво косится на меня и сужает глаза.

— Сдурел? Сколько ей? Двенадцать?

— Восьмикласница-а-а-а, — напеваю я и улыбаюсь во все тридцать два.

Тима фыркает, делает вид, что мои похождения ему отвратительны, но я-то знаю правду: уважает меня, набирается опыта, хочет брать с меня пример, но боится. Ничего, мы это исправим. Все он может.

— А эта как тебе? ­— продолжает игру Тима, играя бровями.

­­— Лапуля, свободна в пятницу? — выкрикиваю я и закусываю нижнюю губу, балдеют они от этого.

Вот и она, порозовела, завелась, девочка. Перекидывает волосы на другую сторону и лучезарно улыбается мне.

— В восемь?

— В девять, — дразню я ее.

— Заметано, — кивает она и дефилирует мимо, точно супермодель.

Округлившиеся глаза Тимы провожают ее тонкую фигурку, голова уже прокрутилась до упора.

— Тимоша, — мягко говорю я ему и кладу руку на его плечо, — шею сломаешь. Задниц, что ли, раньше не видел?

Он смущается, посылает мне сердитый взгляд, но тут же возвращается к игре.

— Так, посмотрим. А вот эта?

Мы вместе громко гогочем, потому что «этой» оказывается наш общий друг Федор.

— Над чем ржем, кретины? — добродушно спрашивает он и запрыгивает к нам на подоконник.

— Да вот я понять не могу, — говорит Тима, тыкая в меня пальцем, — он – бог, что ли? Все девчонки с ума по нему сходят. В чем секрет?

Федор на голову ниже меня, но умен не по годам. Мне даже интересно, что он ответит.

— Опять в эту хрень играете? ­— усмехается Федя. — Штука в том, что вы выбираете не тех девчонок. У этих смазливых телок каждые выходные турне по клубам. Думаете, Матвейка – единственный и неповторимый? Да для них любой красивый мальчик – единственный. Но только на одну ночь.

— Что ты хочешь сказать? — миролюбиво интересуюсь я, хотя на самом деле чувствую, как на меня накатывает волна злости.

Потому что Федя задел за больное, рану перцем посыпал, урод. Рожу бы ему начистить, но тогда придется объясняться. А я не собираюсь распахивать перед ним душу, не стоит он того. Да и никто не стоит.

— Я хочу сказать, — терпеливо продолжает Федя, — что ни одна нормальная девчонка не клюнет на тебя.

— «Нормальная» это как? — встревает Тима.

— Без тонны косметики на лице, умная, преуспевающая в учебе, серьезная девочка.

— Типо этой? — ухмыляюсь я, кивая головой в сторону.

Химичка идет по коридору ровным шагом, расправив плечи и прижимая к груди стопку книг. Юбка-карандаш соблазнительно обтягивает ее бедра, а верхняя пуговка на рубашке расстегнута. Эх, если бы не эти дурацкие книги.

— Козлы! — с чувством выдает Федор. — Это же моя сестра!

Я кошусь на Тиму, ожидая поддержки, но он завис. Видимо, тоже рассматривает пуговки на ее рубашке. Татьяна Викторовна устроилась к нам в школу сразу после окончания универа. Красотка, ничего не скажешь. Да и над Федором поприкалываться всегда весело.

Тима переводит на меня мрачный взгляд.

— Перебарщиваешь, Мат, — серьезно заявляет он.

— Да ну вас! — отмахиваюсь я.

Федор тем временем хватает меня за локоть, пытается привлечь мое внимание.

— Вот она, — говорит он с усмешкой.

Я поворачиваю голову и морщусь. Этого еще не хватало.

— Плакса? — пренебрежительно спрашиваю. — Ну уж нет!

Тут даже сложно фантазировать. На мой взгляд, какое-то бесполое существо. Вечно в мешковатой одежде, волосы торчат в разные стороны, не слышало оно, что ли, о расческе? Неповоротливый, неряшливый гном. Вот, кто такая Плакса.

Федя качает головой, и я замечаю эту его противную улыбочку, которая возникает на его лице, когда только он знает правильный ответ.

— А ведь Плаксой ее сделал ты, — произносит он почти с упреком.

— Что с того? — огрызаюсь я, глядя на то, как эту с позволения сказать «девчонку» сбивает с ног какой-то парень и даже не останавливается, будто бы она бестелесный призрак.

— А то, — учительским тоном продолжает Федор, — что все ее проблемы начались с тебя. Тебе с ней ничего не светит, что бы ты ни делал.

— Я и не собираюсь ничего делать, — отзываюсь я холодно. — И вообще, знал я, что ли, что она разрыдается тогда? Я же просто пошутил!

Тима сверлит меня взглядом, хочет что-то сказать, но боится потерять мое расположение. Иногда меня бесит его нерешительность.

— Да говори уже!

— Оставьте вы ее в покое, — мямлит Тима, опуская глаза, — девчонке и так досталось. При всей школе опозорилась, кличку эту дурацкую получила, по-моему, она достаточно настрадалась.

Некоторое время мы все молчим. Потом Тима спрыгивает с подоконника и улыбается нам. Догадываюсь, что он хочет попрощаться и ускользнуть на свои любимые занятия по боксу. Но Федя его прерывает. Резко поворачивает ко мне голову и пронзает меня взглядом.

— Тогда и хвастаться завязывай, — серьезно говорит он, — будто ты можешь уложить любую. Терпеть не могу лжецов!

Я натягиваю на лицо улыбку и наклоняюсь к нему так близко, что теперь мне отчетливо видны все его прыщи.

— Я знаю, что ты делаешь, Федя, — говорю я спокойно, — но на провокацию не поведусь. Плакса – не мой уровень, ясно?

Я тоже слезаю с подоконника и, не глядя на друзей, топаю по коридору.

— А, по-моему, ты просто боишься! — кричит мне в спину Федя, а я заталкиваю в уши наушники и делаю громкость на максимум.

Глава 2. Олеся

Подготовка к олимпиаде по алгебре доконает меня. Не сплю уже вторые сутки. Но оно того стоит. Иду к своей цели, несмотря ни на что. Я собираюсь стать лучшей. Хочу поступить в хороший универ на бюджет и забыть об этой ненавистной школе. Это все, что меня заботит.

Выхожу из библиотеки и сталкиваюсь в дверях с Оксанкой.

— Ты что? — изумляюсь я. — Разве ты не обратишься в прах, если переступишь порог?

Оксана цокает языком и поджимает губы, якобы обиделась. Потом игриво шлепает меня по заду и обнимает за плечи. От нее разит каким-то дорогущим парфюмом.

— Я тебя искала, — заявляет она. — Мне скучно! Пойдем в кино?

— Оксан, ты же знаешь, не до того мне.

— Опять нужно готовиться к очередной учебной фигне? — вздыхает она.

— Олимпиада по алгебре, — напоминаю я.

— Ла-а-адно, пай-девочка, хотя бы сделаем кружок вокруг школы?

Погода стоит чудесная. Весеннее солнышко греет совсем по-летнему. Замечаю бабочку, первую в этом году, показываю ее Оксане.

— О, я их обожаю! — она хлопает в ладоши. — Давай догоним?

Не дожидаясь моего ответа, она уже летит за бабочкой. Очарование Оксаны в том, что порой она ведет себя, как ребенок. Я улыбаюсь и устремляюсь за ней. Нахожу ее на детской площадке за школой. Кроме нас здесь никого нет, и хорошо, иначе бы нам прилетело от беспокойных мамочек. Оксана забралась на горку и замерла на деревянной площадке под треугольной крышей. Слежу за тем, как она манит меня рукой к себе. Вздыхая и еще раз осмотревшись по сторонам, взбираюсь на горку и останавливаюсь рядом с ней. Бабочку сносит потоком воздуха, и она взмывает в небо.

— Вот, блин! — с чувством говорит Оксана. — Не рассмотрела?

— Не успела.

— Очень красивая! — мечтательно произносит Оксана. — Ну ладно, пошли отсюда.

Я уже двигаюсь к лестнице, когда подруга хватает меня за локоть.

— Замри, — шепчет она, ­— пригнись, пригнись!

Я послушно усаживаюсь на корточки и посылаю Оксане вопросительный взгляд. Она прикладывает палец к губам и указывает головой куда-то вбок. Чуть-чуть приподнимаю голову и замечаю двух парней, стоящих у забора. К ним поспешно шагает третий. Я узнаю их. Все они – наши одноклассники. Двое шушукающихся у забора – Федор и Матвей. А спешащий к ним парень – Тимофей. Теперь я понимаю, почему Оксана так занервничала. Влюблена она в этого Тимофея по уши.

— Они говорят о тебе, — шепчет Оксана и хмурит брови.

Теперь и я прислушиваюсь. Они осматриваются по сторонам и, не заметив никого поблизости, повышают голоса.

— Согласен я, только успокойся, ладно? — говорит Матвей и проводит рукой по волосам.

Я закатываю глаза и сквозь щель между разноцветными досками продолжаю наблюдать за ним. Тот еще самодовольный придурок. Кроме внешности, ничем не богат. Хотя, ошибаюсь, отец, кажется, у него какая-то шишка. В общем, внешность и брендовые шмотки. Пустышка.

— Рад, что ты передумал, — отвечает Федор, хлопая друга по спине. — Ставлю пятак, что Плакса тебе не даст!

Знала я, что Федя любит всех подначивать, но своими глазами никогда не видела. Противно до одури, если честно. Мне хочется выйти из нашего укрытия и как следует им накостылять, только вот я не смогу. Не зря они прозвали меня Плаксой. Никогда не умела постоять за себя. Да и с этими… даже пытаться не стоит.

Оксана кладет руку мне на колено и кривит лицо. Сочувствует мне. Понятное дело, на нее таких пари не заключают. Она своя.

— Пфф, готовься расстаться с денежками. Скоро я узнаю, что эта неудачница прячет под своей плащ-палаткой!

Кажется, меня сейчас вырвет. Парни отвратительно хохочут, хоть уши закрывай.

— Конечно, ага! Скромница отделает тебя как надо, только полезь к ней! — голос Федора удаляется, хорошо, значит, они уходят.

— Это я ее отделаю! — слышу я раскатистый бас Матвея.

И тишина… длящаяся ровно секунду.

— Ужас какой, Леська! — Оксана прикладывает руки к щекам и снова хмурится. — Как же им не стыдно!

— Угу, — бормочу я, — не стыдно. Твой, между прочим, с ними заодно.

Оксана сердито встряхивает кудрями.

— Тима ни слова не сказал, — бросает она сухо.

— Вот именно, — отзываюсь я. — Вот именно.

Глава 3. Матвей

Не люблю, когда меня недооценивают. Уж не знаю, чего добивается Федя, бросая мне вызов, сейчас мне плевать на его выгоду от всей этой затеи. Этот всезнайка думает, что мое самолюбие так просто уязвить? Что ж, он ошибается. Никакая девчонка не сможет втоптать меня в грязь. Теперь уже нет.

Пока я широко шагаю по школьному коридору, Федор стоит, прислонившись к стене и следит за мной любопытным взглядом. Он уверен, что Плакса меня отвергнет, я же знаю, что – нет. На мне синяя рубашка, подчеркивающая цвет моих глаз, и черные джинсы. Я неотразим.

Пока я иду к ней, несколько знакомых девчонок строят мне глазки. Я им киваю и подмигиваю, отчего они весело взвизгивают и перешептываются между собой. Тима прав, они сходят по мне с ума. И да, в основном, дело в моей внешности. В отличие от Феди, я не вижу в этом ничего плохого. Он считает девчонок, с которыми я провожу время, поверхностными куклами, и что? Он думает, что на свиданиях ведут высокоинтеллектуальные беседы? Эх, Федя, отличник Федя, так хорошо учится, но ничего не знает о реальной жизни.

— Привет! — говорю я.

Плакса сегодня выглядит ужаснее обычного. Или мне просто так кажется, потому что так близко я к ней еще не подходил. Непонятная длинная юбка до пола из подозрительного шуршащего материала, голубая растянутая водолазка. Волосы заколоты в тугой пучок, из которого торчит погрызанный карандаш.

Она сидит на лавке, копается в своей бесформенной сумке и не обращает на меня ни малейшего внимания. Я замечаю ехидный взгляд Феди и быстро отвожу глаза.

— Как насчет потусить сегодня вечерком? — непринужденным тоном продолжаю я.

Тогда она поднимает на меня глаза. Они у нее практически черные, надо же. Необычные. Это меня немного стопорит, поскольку я не ожидал увидеть в ней ничего красивого.

— В семь, — твердо произносит она, а на моем лице расцветает победоносная улыбка.

Конечно, она не устояла. Вот Федька охренеет! Мне уже не терпится выложить ему все.

— В восемь, — теперь я снова чувствую себя хозяином положения.

Я вдруг понимаю, что на самом деле немного сомневался, клюнет ли она на удочку. Зубрилки – существа непонятные. Не уверен, что они в принципе умеют развлекаться.

— В семь, — повторяет она, не сводя с меня черных глаз.

Я крепко стискиваю зубы, но продолжаю дружелюбно ей улыбаться. Рыбка на крючке, и это главное.

— Чудно. В семь так семь. Я за тобой заеду.

После этого быстро удаляюсь, тем самым оставляя за собой последнее слово.

Федя даже не скрывает своего торжества. Широко улыбается мне.

— Ну что, отшили тебя, красавчик?

Я демонстрирую ему выражение глубочайшей скорби. А потом резко обнажаю зубы в хищном оскале.

— Да сейчас! Согласилась, как миленькая!

Федя меняется в лице, таращит на меня глаза. Я беззаботно посвистываю, наслаждаясь моментом. Утерли тебе нос, Федя, прими это!

— Гони бабло, — мурлычу я.

— Рано, — хмурится Федя. ­— Может, она не придет. Решила пошутить над тобой.

Я посылаю ему насмешливый взгляд.

— Ты меня видел? Придет, конечно. Зато я буду совсем в другом месте с совсем другой девчонкой.

— Ты, кажется, не совсем уловил правила игры, — лекторским тоном говорит Федя. — Спор заключался не в этом.

Я выдыхаю воздух через нос и хмурю брови.

— Типа тебе недостаточно того, что она согласилась на свидание?

Федя и не думает отступать, смотрит на меня, как учитель на двоечника.

— Спор заключался не в этом, — повторяет он, как будто я идиот, не понимающий с первого раза.

— Она же страшная! — взрываюсь я. — Не собираюсь я с ней…

— Что тут у вас?

Тима приземляется рядом и швыряет на пол свой рюкзак.

— Операция «Красавец и Чудовище» началась, — улыбаясь, сообщаю я Тиме и обнимаю его за плечи, но взгляда от лица Феди не отвожу.

Федор ухмыляется и качает головой. Тима напрягается, начинает ерзать на подоконнике.

— Вы никак не успокоитесь, да? — бурчит он.

— Пусть золотой мальчик приложит немного усилий, — таким приторным противным голоском отзывается Федя, и мне хочется втащить ему. — А то привык, что ему все достается на блюдечке.

Мне не нравится, что я ведусь на его манипуляции, но ничего не могу поделать. Я хочу, чтобы он усвоил одну вещь: в этой школе я царь и бог, и любая девчонка будет моей, если я того захочу.

— Спорим, она будет моей? — на этот раз я обращаюсь к Тиме. Хочу, чтобы и он поучаствовал вместо того, чтобы молча осуждать меня. Я же вижу, ему любопытно.

Тима нервно дергает головой и опускает взгляд.

— Я не буду в этом участвовать.

— О, ведь мы такие правильные, — дразнит его Федя.

— Да заткнись ты, — говорю я, — не хочет – и не надо.

Дома я заваливаюсь на кровать и достаю свой блокнот для рисования. Картина так и стоит перед глазами, нужно только выпустить ее на бумагу. На некоторое время я перестаю быть собой и полностью погружаюсь в процесс.

Глава 4. Олеся

— Ты что, плакала? — спрашивает мама обеспокоенно.

Я опускаю глаза и судорожно стараюсь выдумать какую-то отговорку. Мама ставит передо мной тарелку с горячим омлетом и садится напротив. Выжидает.

— Просто не выспалась, — я пытаюсь натянуть на лицо дружелюбную улыбку.

— Может, расскажешь, что случилось? — доверительным тоном просит мама, пока я ковыряю вилкой омлет.

Вздыхаю. Поднимаю глаза на маму. Она смотрит на меня по-доброму, как в детстве, когда я валялась в постели с высокой температурой, а она всеми возможными способами пыталась меня развеселить. Вот и сейчас у меня такое ощущение, будто бы она собирается включить мою любимую «Русалочку» и вручить мне коробку с пирожными.

— Устала? — продолжает задавать вопросы мама. — Много задают, да? Переутомилась?

— Да не в учебе дело! — неожиданно для самой себя выпаливаю я. — Дело… в другом.

— В чем же? — хмурит брови мама.

Я не знаю, как ей сказать. Меня выбил из колеи тот подслушанный нами разговор парней. Они с таким пренебрежением говорили обо мне, так у них все просто. Кто их воспитывает, если они позволяют себе делать подобные ставки? То есть, затащить девчонку в постель – для них просто развлечение, игра. О чувствах девушки они даже не думают, это неважно. Мне противно, просто до тошноты! А самое поганое то, что они спорили на меня.

Я знаю, что парни меня сторонятся, даже не так, они просто не замечают меня, будто бы я – невидимка. Так было всегда, и я к этому привыкла. Но с тех пор, как я получила свое прозвище, разрыдавшись на сцене, кое-что изменилось. Теперь одна половина школы меня игнорирует, как и раньше, а вот другая – в открытую смеется надо мной. В некотором роде я стала популярна. Все знают, кто такая Плакса. А некоторые, особо одаренные, даже заключают омерзительные пари.

— Есть один парень, — говорю я и вспоминаю самодовольное лицо главного красавчика Матвея Калиновского, — вернее, даже несколько. Они…

Мама смотрит в сторону, поджимает губы.

— Обижают тебя?

Киваю, ухмыляюсь. Все-то она знает. Грустно, конечно. Если я заговорила о парнях, значит, скорее всего, они меня обижают. И ведь не поспоришь, она права.

— Не обращай внимания, Леся, и они отстанут. Ты у меня – умница и красавица, а они слишком избалованны и глупы, чтобы понять это.

Я чувствую, как мое лицо напрягается, сердце бьется чаще.

— А если не отстанут?

— Тогда я пойду к директору.

— Только не это, мама! Я же уже не ребенок! Я уже достаточно взрослая, чтобы самой во всем разобраться.

— Не вздумай с ними ругаться, дочь. Ты только сильнее их раззадоришь.

— То есть, ты предлагаешь мне ничего не делать? ­— сердито спрашиваю я, поднимаясь из-за стола.

Мама ласково улыбается мне, и я вижу по ее глазам, что этот разговор закончен. Она знает, что я поступлю именно так. Я всегда так поступаю. Я просто не умею защищаться, меня этому никто не научил.

Я замираю и несколько долгих секунд всматриваюсь в мамино лицо.

— А если я стану играть по их же правилам? — высказываю я мысли вслух. — Если ненадолго стану такой, как они?

— Не выдумывай, дочь.

В этих словах я слышу нечто другое. «У тебя не получится, — вот что говорят мамины глаза. — Даже не пытайся». И именно в это мгновение я принимаю решение рискнуть: хоть раз в жизни сделать неправильный выбор.

В школе я весь день сижу, как на иголках. Знаю, что рано или поздно он подойдет. И, конечно, он подходит.

Я замечаю его приближение краем глаза и делаю вид, будто сосредоточенно что-то ищу в сумке. Я ужасно нервничаю, мне даже приходит в голову отказаться от этой идеи и последовать совету мамы: просто игнорировать его.

— Привет! — здоровается со мной Матвей, но я не реагирую. Я все еще пытаюсь упорядочить мысли, но без успеха.

— Как насчет потусить сегодня вечерком?

На этот раз я собираюсь с силами и поворачиваюсь к нему. Я волнуюсь так, что у меня подрагивают пальцы, и я засовываю руки в карманы. Смотрю прямо ему в глаза, надеюсь на то, что сумела скрыть свое волнение. Он даже не догадывается, что я в курсе их с дружками грязных в отношении меня планов. Эта мысль успокаивает меня.

— В семь, — отвечаю я спокойно.

Кто бы мог подумать, что у меня получится? Сама в шоке!

Замечаю его торжествующую улыбку. Представляю, каким альфа-самцом он чувствует себя сейчас. Наверное, думает, что Плакса безмерно счастлива получить приглашение на свидание от такого красавчика, как он. И пусть. Я научу его уважать девушек. Не позволю издеваться над чувствами других!

— В восемь, — развязно поправляет он меня.

Я все еще смотрю на него. Неужели он и правда думает, что я согласна на все, лишь бы провести с ним один вечер? Видела я девчонок, с которыми он проводит время. Они чуть ли не пятки ему облизывают. Неудивительно, что он считает себя выше всех на свете.

— В семь, — повторяю я, хочу, чтобы он понял, что я тоже не пальцем делана.

Он быстро соглашается и обещает за мной заехать. Уж не знаю, откуда он возьмет мой адрес, да это и неважно.

Достаю вспотевшие ладони из карманов и искоса поглядываю на то, как Матвей движется к своему дружку. Знаю я, о чем они там болтают, козлы. С облегчением делаю глубокий вдох. Рядом со мной усаживается Оксана и приветливо улыбается мне.

— Что это сейчас было? — любопытствует она.

— Калиновский, — небрежно пожимаю плечами.

— Ты думаешь, я могла его не узнать? — напирает Оксана. — Что ты ему сказала? Надеюсь, не стеснялась в выражениях, посылая его?

— О. Я согласилась на свидание.

— Ты сделала что?!

— Оксан, — говорю я сердито, кивком головы указывая на Матвея и компанию, сидящих на излюбленном подоконнике, — посмотри на них. Как думаешь, о чем они говорят? Не отвечай. Они говорят обо мне: о том, как развели маленькую Плаксу. Видишь, они смеются. Только это сейчас. А потом смеяться буду я!

— Что ты задумала, Леська? — с придыханием спрашивает подруга, таращась на меня во все глаза.

— Я тоже хочу заключить пари. Спорим, этот напыщенный болван влюбится в меня без памяти? Вместо того чтобы затащить меня в койку, он будет бегать за мной, как собачонка!

Оксана сглатывает слюну и пожимает протянутую мной руку.

— Я, конечно, за. Но ты посмотри на него, Лесь.

— «А теперь посмотри на себя» - ты это хочешь сказать?

Оксана отводит глаза, замолкает. По-видимому, я попала в яблочко.

— Вот что, — говорю равнодушно, — сегодня мне потребуется весь твой гардероб.

***

— Без обид, — говорит Оксана, поглядывая на то, как я роюсь в ее вещах, — но я даже не представляла, что ты можешь быть такой самоуверенной.

Понятия не имею, что ей отвечать. Говорить правду мне совсем не хочется. Потому что правда заключается в том, что я вовсе не самоуверенная. Не знаю, что на меня нашло там в школьном коридоре, только вот сейчас мое настроение переменилось. Я смотрю на шмотки Оксаны, и ком встает в горле. Я не могу такое носить, я не хочу, я не знаю, как! В ту секунду, когда я спорила с Оксаной, я была на эмоциях, меня дико взбесили эти тупые парни, мне хотелось доказать им, что чувства важны. Но заставить Матвея в меня влюбиться… это же невозможно. По своей воле он никогда бы не позвал меня на свидание. Это все Федя устроил, черт бы его подрал!

В очередной раз вспоминаю слова мамы. «Игнорируй, не обращай внимания, притворись, что тебе все равно». Неуверенно прикрываю одну дверцу Оксаниного шкафа и встречаюсь глазами с подругой. Секунду назад я собиралась пойти на попятную, знаю, Оксана бы меня поддержала, но я вижу в ее взгляде что-то новое, и это меняет мое мнение. На ее губах расцветает улыбка, а глаза сияют решимостью. Она удивлена моим поведением, она думает, что во мне произошли какие-то грандиозные перемены. Она видит перед собой не зашуганную серую мышь, а самоуверенную девушку, способную изменить целый мир. Она видит не меня, но отчего-то мне так не хочется разрушать этот образ в ее голове.

Я возвращаюсь к шкафу и достаю оттуда красную кожаную обтягивающую мини-юбку и черный топ на узких бретельках. Оксана многозначительно поднимает брови и кивает.

— Хороший выбор!

Вообще я никогда не придавала шмоткам особого значения. Для меня это было неважно. Но, насколько я поняла, для парней правильный наряд – чуть ли не самое главное в девушке.

Переодеваюсь я, скрывшись за открытой дверцей шкафа. Не люблю светить своим телом перед кем-либо. Оксана это знает, и, когда я прикрываю дверцу шкафа и предстаю перед подругой в этом странном образе, ее голова повернута в сторону. Глядя в зеркало, я морщу лицо. Я не похожа на свое отражение. Я вижу перед собой легкодоступную девицу, которых так любит клеить Калиновский.

— Гм. У нас с тобой явно разные размеры, — бормочу я, с ужасом разглядывая собственное отражение. У меня появляются реальные опасения, что эта юбка вот-вот разойдется по швам, я практически слышу стоны ниток, удерживающих куски ткани вместе.

Замечаю в зеркале Оксанино лицо, она подошла ко мне и смотрит на меня с немым восторгом.

— Вот и нет, — отвечает она, — оно и должно так обтягивать. Леська, у тебя просто бомбическая фигура! Зачем ты носишь эти монашечьи шмотки?!

Адресовываю подруге укоризненный взгляд. Можно подумать, так важно, что ты на себя надеваешь, тьфу ты! Оксана тем временем хмурит брови, что-то ей не нравится.

— Твое нижнее белье – это что-то с чем-то, — выдыхает наконец она. — Снимай!

— А? — я кривлю лицо. — Так. Ты мне это прекращай. Я иду на это свидание только чтобы доказать свою правоту. Нижним бельем светить перед Калиновским я не собираюсь!

Оксана криво ухмыляется и подмигивает мне.

— А вдруг войдешь во вкус?

Цокаю языком и кручу пальцем возле виска. Совсем Оксанка сбрендила, если думает обо мне так.

— Да шучу я, — смеется подруга, ­— просто твой страшный спортивный лифчик торчит и портит все впечатление. Если не хочешь им светить, придется его снять. Это же топ. Его носят на голое тело.

Послушно делаю то, что говорит Оксана. Для меня это в новинку, но ощущения приятные. Ощущаю свободу. Или что-то вроде того. Только теперь осознаю всю глубину декольте черного топа. Красиво, ничего не скажешь. Невольно думаю о том, что мама бы назвала такой прикид вульгарным.

— Ну, ты чего? — подбадривает меня Оксана. — Ты чудесно выглядишь. Осталось что-то придумать с волосами, и образ готов!

— А что с ними? — недовольно бормочу я, мне уже начинает надоедать крутиться возле зеркала.

— Сейчас принесу плойку!

Спустя час и сорок пять минут мои мучения наконец заканчиваются. На мне короткая юбка и откровенный топ. На ногах – блестящие туфли на шпильках, в которых я с трудом могу сделать несколько шагов. На лице – тонна косметики. К счастью, мне удалось убедить Оксану не лепить мне на глаза накладные ресницы, отделалась малой кровью – тушью. Но моргать все равно тяжело. Как девушки это выносят?!

С моими волосами Оксана сотворила что-то невообразимое: они ниспадают ровными волнами и блестят так, будто я собралась сниматься в рекламе брендового шампуня. Честно говоря, не представляла, что мои волосы могут выглядеть так. Глядя на себя такую, мне начинается казаться, что я и в правду смогу влюбить в себя Калиновского. Да мне даже и делать ничего не придется!

— Ну, красотка, — шепчет Оксана. — Обалдеть можно!

Улыбаюсь, но не слишком сильно. Мне страшно смазать ярко-красную помаду, которую подруга так старательно наносила на мои губы. Последний раз смотрюсь в зеркало. От увиденного мое сердце сжимается в груди. Видела бы меня мама…

Глава 5. Матвей

Припарковался возле подъезда. Жую мятную жвачку и листаю фотки в Инстраграме. Представляю, каким скучным будет этот вечер. Тянет свалить отсюда, но нельзя. Хочу, чтобы Федька наконец заткнулся и признал свою неправоту. Я – Матвей Калиновский. Меня хотят все без исключения!

Конечно, я не потащу Плаксу в койку, делать мне нечего. Думаю, я выиграю спор и без этого. Сделаю пару компрометирующих фото, и Федька выложит мне обещанные денежки. А главное, его пренебрежительный взгляд сменится на уважительный. Задумываюсь о том, на кой хрен пытаюсь впечатлить этого прыщавого молокососа. Прихожу к выводу, что дело не в Федьке, дело в самом вызове. Я доказываю самому себе, что справлюсь с любой девчонкой, даже страшненькой и закомплексованной.

Мимо проходит мамашка с коляской. Выразительно пялюсь на ее зад. Фигня. Что с ними происходит после рождения мелких спиногрызов? Глаза тускнеют, грудь обвисает, походка становится тяжелой, спина – сутулой. Трагедия, одним словом.

А вот за мамашкой семенит еще одна фигурка – вот это уже совсем другой коленкор. Худенькая, хрупкая, при параде. Невыносимо хочется забить на Плаксу и склеить эту девчонку, поехать с ней в клуб, отдохнуть как следует. Пялюсь на часы, потому что смертельно устал ждать эту зубрилку. Не появится сейчас, пошлю все далеко и надолго, оторвусь по полной в компании той крошки. И плевать на Федю с его подколами.

Не успеваю додумать мысль, как пассажирская дверь открывается, и ко мне в машину запрыгивает это чудесное видение. Вот уж кто действительно без комплексов. Ослепительно улыбаюсь ей своей коронной улыбкой. Где-то я ее уже видел.

— Добрый вечер, Матвей, ­— говорит она, и я подскакиваю на месте как ужаленный.

Да быть того не может! Я пялюсь на нее на все глаза. Чертовщина какая-то! Чушь полная! Но нет, это и в правду Плакса. Только вот тюнингованная, стильная, версия 2.0.

— Пла… Олеся? — изумляюсь я, и мой голос скрипит, как несмазанная телега.

Она неодобрительно смотрит на меня, затем уголок ее ярких красных губ все же ползет кверху. Ей нравится, что она застала меня врасплох. А вот мне – нет. Нужно брать себя в руки.

Пытаюсь отвести взгляд от ее лица, и мне это удается. Теперь я таращусь на ее колени. Сдается мне, я первый парень из школы, которому это удалось. У нее красивые ноги. Меня так и тянет заорать на нее, спросить, сумасшедшая она, что ли, раз прячет такое сокровище под своими любимыми уродскими юбками в пол?!

Конечно, я этого не делаю. Перевожу взгляд на собственные руки и тихонько делаю глубокий вдох.

— Мы поедем или как? — спрашивает она.

— Да. Едем.

Облизываю пересохшие губы. Ловлю себя на мысли, что я волнуюсь. Я! Волнуюсь! Совсем из ума выжил. Хотя это понятно. Я понятия не имею, о чем с ней говорить.

— Тебе ведь нет восемнадцати, — ворчливо начинает она, когда мы выезжаем на оживленную трассу, и мне сразу становится легче, передо мной все та же Плакса, ­— каким образом ты водишь машину?

— Не бери в голову, — мягко отзываюсь я, — я вожу с десяти лет. Папка научил. Тебе не о чем беспокоиться.

— Гм. Посмотрим.

— Посмотришь, — улыбаюсь я, вдавливая педаль газа в пол. — Куда бы ты хотела пойти?

— Удиви меня.

Я кошусь на нее, поднимаю одну бровь, но она смотрит перед собой. Ее руки сжаты в кулаки, щеки бледные. Мне хочется взять телефон и сделать фото, Тима с Федей мне просто не поверят. Плакса, блин, красотка!

На первое свидание я всегда их привожу сюда. Клуб «Синий дым». Здесь мрачно, многолюдно и большой выбор разноцветных коктейлей. Девочки такое любят.

— Что будешь? — наклоняюсь к ее уху, чтобы она слышала мой голос, утопающий в потоках громкой ритмичной музыки.

— Колу со льдом! — отвечает она, так же приближаясь к моему лицу.

Я засматриваюсь на ее ключицы. Черный топ на ней позволяет мне увидеть многое, очень многое. Она замечает мой взгляд и обнимает себя за плечи. Ей неуютно. Для меня это очень плохо. Нужно срочно исправлять ситуацию. Я заказываю виски со льдом и коктейль дня. Называется «Пьяная роза». Колу она может и дома попить. А сейчас нужно немного раскрепоститься. Это для ее же пользы. Сомневаюсь, что она была в клубе хоть раз в жизни.

Беру напитки у бармена и устанавливаю перед ней высокий бокал с розовой жидкостью и кусочком грейпфрута на ободке. Она вопросительно смотрит на меня и плотно сжимает губы. Я подмигиваю ей и поднимаю свой стакан. Она не просто не следует моему примеру, она разворачивается и движется к выходу, пробираясь сквозь плотную толпу потных и разгоряченных тел. Я с раздражением выпускаю воздух из ноздрей, осушаю стакан одним глотком и устремляюсь за ней.

Нагоняю ее уже на улице, она без особого успеха пытается снять бумажный браслетик, который ей нацепил мой знакомый на входе и который предназначается для свободного поглощения алкоголя.

Не успеваю сказать и слова, как она обдает меня ледяным взглядом.

— Я невнятно выразилась? — спрашивает она злобно. — Я, кажется, просила просто колу. Если ты не будешь уважать мои желания… Ай, ладно, не знаю, чего я ожидала.

— Ты просила удивить тебя, — терпеливо отзываюсь я.

Она издает громкий смешок и смотрит на меня, как на тупого ребенка.

— Да. Я так сказала. Но ты не удивил. Ты, Калиновский, ничем не отличаешься от других, думаешь только о себе! Зря я согласилась на это свидание.

— Это точно! — огрызаюсь я. — Никакие шмотки не превратят тебя в нормальную девчонку!

Она еще несколько секунд пялится на меня, затем разворачивается и уходит. Сплевываю на землю и быстро шагаю к машине. Все настроение угробила, маленькая идиотка!

Сижу в машине, потирая лоб. Сплоховал, конечно. Сам виноват. Этот ее прикид сбил меня с толку. Совсем забыл, какая она правильная. Не стоило пытаться ее споить. Обычно это работает, но, блин, это совсем не обычный случай!

В боковом зеркале замечаю какое-то движение. Ну, нет. Да как же так?! Плаксу окружили какие-то пьяные козлы, руки к ней свои тянут. Черт. Черт! Где ее мозги?! В таком виде шляться по дорогам в полном одиночестве! Правильная, блин. Умная.

Недолго думая, завожу мотор, резко даю по газам, останавливаюсь рядом с ними. Она медленно отступает назад, в глазах паника. А эти противно гогочут, облизываются, звуки всякие непристойные издают. Где их только делают, таких?

Выскакиваю из машины и бегу к ним, на ходу размышляя, что теперь делать. Вообще-то драться мне еще не приходилось. Бывало, что к моим девчонкам лезли какие-то козлы, но обычно это были одинокие пьяные недоумки и конфликт удавалось решить словами. А чтобы вот так, толпой, такого еще не было.

— В машину! — ору я, хватая Олесю за руку. ­— И двери заблокируй!

Она вздрагивает, но слушается. Даже пытается бежать, хотя на шпильках у нее получается не очень хорошо. Я хочу последовать ее примеру, но один из этих гопников больно сжимает мое плечо.

— Ты типа рыцарь? ­— спрашивает он, наклоняя голову и всматриваясь в мое лицо налитыми кровью круглыми глазами.

— А ты типа козел! — отвечаю я, и зарабатываю этим сильный удар в челюсть.

Глава 6. Олеся

Меня трясет. Судорожно ищу телефон, чтобы вызвать полицию, но нигде не могу найти крохотную сумочку, которую мне одолжила Оксана. Нет ее, и все тут.

Поднимаю глаза как раз в тот момент, когда Матвей падает на землю. Прикрываю рот рукой и вжимаюсь в сидение, потому что тот тип, что только что одним ударом уложил Калиновского, теперь движется к машине. Он останавливается возле пассажирской двери и пробует ее открыть. У него не выходит, ведь двери я заблокировала. Тогда он наклоняется к окну и, плотоядно глядя на меня, жестом просит меня приоткрыть окошко. У меня ощущение, будто бы я проглотила по меньшей мере полкило камней. Не могу дышать. Задыхаюсь. Только бы он не разбил окно.

Некоторое время он стоит возле машины и глазеет на меня. Слышу, как его дружки зовут его по имени. Толян. Они хотят уйти. Один из них боится, что «Толян завалил красавчика». О, Господи. Не могу поверить, что со мной это происходит.

Они удаляются. Становится легче дышать. Наклоняюсь вперед и вижу тело, лежащее на асфальте. Матвей не двигается. Мне страшно.

Я открываю дверь машины и бегу к нему. Он не реагирует на свое имя, но дышит. Слава богу, дышит.

Озираюсь по сторонам в поисках помощи, но вокруг только пьяные компании. Эти люди меня пугают. Они могут оказаться такими же, как этот Толян.

— Калиновский!

Я со всей силы отвешиваю ему пощечину, и он распахивает глаза. Первое, что он говорит – грубое матерное слово. Оно и не удивительно. Из его разбитой губы сочится кровь.

— Встать можешь? — спрашиваю я, все еще осматриваясь по сторонам. Мне кажется, что эти упыри могут вернуться. Хочу убраться отсюда поскорее.

Вместо ответа на мой вопрос, Матвей проводит рукой по губам и, заметив следы крови на руке, морщится. Потом встает на ноги и поднимает на меня глаза, полные бешеной ярости.

­— У тебя кукуха совсем улетела? — орет он, грубо хватает меня за руку и тащит к машине. — Ты нормальная, нет?! Нельзя в таком виде расхаживать по здешним улицам, если не хочешь подзаработать! Ты собиралась домой идти пешком?!

— Отпусти меня! — я безуспешно пытаюсь вырвать свою руку, но Матвей и не думает разжимать пальцы. — Пусти, я сказала! Да отстань ты!

Он заталкивает меня на пассажирское сидение и с силой захлопывает дверь, обходит машину и садится на место водителя. Нажимает кнопку блокировки дверей. Снова переводит взгляд на меня.

— Если хочешь свалить с провального свидания, вызывай такси, ясно?

Его голос уже мягче, но все равно он зол. Я потираю руку, которую он недавно так сильно сжал, киваю головой. Чувствую, что еще одно слово – и я расплачусь.

— Твое? — он кладет клатч Оксаны мне на колени и заглядывает в мои глаза.

Я снова киваю и опускаю ресницы. Не хочу, чтобы он видел мои слезы. Хватит уже, все насмотрелись.

— Ну, тише, — произносит он на удивление спокойным голосом. — Уже все позади.

— Спасибо, — бормочу я и чувствую, как слезы отступают. Не в этот раз.

— Да не за что, — ухмыляется он. — Не мог же я тебя бросить.

— Вообще-то мог бы, — говорю я, искоса поглядывая на него.

Он вдруг наклоняется ко мне, и меня снова на секунду бросает в дрожь. К счастью, он этого не замечает. Его интересует бардачок, а вовсе не я. Он достает оттуда влажные салфетки и усмехается, глядя как я отодвигаю колени ближе к двери.

— Да не съем я тебя, — улыбается он и морщится от боли, на его губе появляется капелька крови.

Я чувствую запах его одеколона, и у меня почему-то кружится голова. Наверное, все из-за стресса. Прикрываю глаза и откидываюсь на спинку сиденья, стараясь привести дыхание в норму.

— Ты правда думаешь, что я мог бы оставить тебя одну в такой ситуации? — недоумевает Калиновский. — Такого ты мнения обо мне?

Приоткрываю глаза и наблюдаю за ним, пока он этого не видит: слишком увлечен извлечением пастилки жвачки из упаковки. Красивый он. Ужасно симпатичный. Глаза у него не голубые, не блеклые, как у рыбы, а синие, яркие, как будто бы он носит линзы. Волосы густые, темно-каштанового цвета, красиво уложены, несмотря на потасовку с гопниками. Кожа идеальная, на пару оттенков темнее моей, без единого изъяна, хотя нет, есть один небольшой белесый шрам, на подбородке. Чувственные губы, обворожительная улыбка. Если бы он не знал о том, насколько красив, был бы вполне приличным человеком.

— Хочешь? — спрашивает он, и я сглатываю слюну. Потом понимаю, что он говорит о жвачке и успокаиваюсь: мысли читать он не умеет.

— Нет, спасибо.

— Ты в порядке? Сильно испугалась?

— Хватит вопросов, ладно? Просто отвези меня домой.

Едем мы молча. Изредка поглядываю на Матвея, но его лицо непроницаемо. Думает о чем-то своем. Наверное, жалеет, что все пошло не по плану, и соблазнить меня не удалось.

— Эй! Ты пропустил поворот! — возмущаюсь я, провожая глазами светофор. — Мой дом в другой стороне!

Матвей бросает на меня короткий серьезный взгляд и выдает:

— Мы едем не домой.

Глава 7. Матвей

— Как не домой? — верещит Плакса и подпрыгивает на сидении. — Останови машину! Немедленно останови!

Усмехаюсь, глядя на ее перекошенное лицо. Несмотря на то, что несколько минут назад я по-рыцарски защищал ее от местной гопоты, она считает меня самим дьяволом, восставшим из ада. Не хочет больше ни минуты оставаться наедине со мной, но мне плевать, если честно.

Если бы я отвез ее домой, как и обещал, больше бы мы не встретились, а я так не хочу. Мне надо впечатлить ее, изменить ее мнение обо мне, причем срочно, иначе – все пропало. Федька еще год будет издеваться надо мной. Да и самому себе такой прокол я не прощу.

— Не истери, ладно? — прошу я, изо всех сил пытаясь скрыть нарастающее раздражение. — Заедем в одно место, а потом – домой.

Олеся как-то странно на меня смотрит, и мне становится не по себе. Хоть я и отвернулся и давно слежу за дорогой, чувствую ее обжигающий взгляд на своей щеке. Слышу ее тихий вздох, и мое лицо перестает гореть. Помимо практически черных глаз есть в ней что-то не от мира сего: будто бы что-то сверхъестественное, хоть я и не верю во всю эту муть.

Приехали. Жму на тормоз, ставлю авто на ручник и вылезаю из машины. Знаю, что она пойдет за мной, куда ей деваться? Уже стемнело, а здесь ни одного источника света, кроме звезд и желтой растущей луны.

Я немного напряжен, потому что не собирался осквернять мое священное место присутствием Плаксы. Эта мысль пришла ко мне в последний момент, и я решил, что это – самый простой выход из сложившейся ситуации. А сейчас пожалел. Пусть так было не всегда, но теперь – это место только мое.

Но уже поздно. Когда я разворачиваюсь, замечаю, что Плакса уже взобралась на плато. На ней нет обуви, и я содрогаюсь при мысли, что она лезла сюда босиком. Наверняка, изодрала все ступни.

Она замирает и округляет глаза.

— Это… Это потрясающе.

Хмыкаю и слежу за ее взглядом. Она говорит о закате. Нигде в городе нельзя рассмотреть его так, как здесь. Это плато на возвышенности – мое любимое место. Отсюда видно все самое важное, и ничто не мешает.

— Полосатый закат, — говорит Олеся полушепотом, — мой любимый.

Я с удивлением поворачиваюсь к ней, потому что ни разу не слышал ни от кого ничего подобного. Звучит бредово. Но загвоздка вот в чем: она дословно высказала вслух мои мысли. Ведьма, не иначе.

— Нравится, значит? — отвожу от нее взгляд с трудом, если уж быть совсем откровенным.

Закат сегодня, действительно, потрясный, но то, как она на него смотрит… Так, Калиновский, возьми себя в руки! Походу некисло тебя по башке приложили.

— Очень, — соглашается Олеся. — Как ты нашел это место?

Стискиваю зубы. Догадывался, что она спросит, вроде бы был готов, но все равно ощущения паршивые. Гребаные воспоминания. Не хочу об этом думать. На фиг надо!

— По случайности, — быстро говорю я и перевожу тему. — Не пожалела, что приехала сюда со мной?

— Хммм? Да не знаю. Ноги мерзнут.

Ноги у нее мерзнут! Это место – моя отдушина. Мой личный островок рая. А у нее ноги мерзнут. Тьфу ты, блин.

— Поехали домой, — сердито говорю я и направляюсь к склону, покрытому сырой травой.

— Еще минутку, ладно? — просит она, не глядя на меня, а я тем временем неодобрительно кошусь на ее босые ноги.

— Ноги, значит, замерзли? — ехидно переспрашиваю я, когда она начинает двигаться в мою сторону. — А ты обувь носить не пробовала?

— Ай! — взвизгивает она, по всей видимости напоролась на камень, оно и неудивительно. — Ты самый умный, что ли?! Эти туфли сводят меня с ума, а ты хочешь, чтобы я в них по горам лазила!

— Ладно, не ори, — в два шага оказываюсь возле нее.

— Что ты… А ну поставь меня на землю! Ты что творишь?!

А Плакса, оказывается, легкая, как пушинка. Перекидываю ее через плечо, как мешок с картошкой, и тащу вниз. Она мечется, как пойманная рыбешка, извивается, по спине молотит кулачками. Не больно, но спускаться мешает здорово. И так мало чего вижу под ногами, а равновесиеудерживать с дрыгающимся грузом на плече оказывается сложновато.

— Ты в своем уме?! — визжит она где-то там сзади. — Здесь же охренительно крутой склон!

Сглазила, как пить дать. Потому что именно после этих ее слов я цепляюсь ногой за траву и заваливаюсь вперед. Она вопит во все горло, у меня глаза лезут на лоб. Мы кубарем летим вниз. Теперь и я присоединяюсь к воплям Олеси. Наш испуганный хор из ругательств меня оглушает. Или это земля, оказавшаяся внезапно прямо перед моим лицом. Не знаю. На мгновение меня вырубает, потом резко прихожу в себя. Я больше не слышу воплей Плаксы, и мое сердце совершает кувырок в груди. Доигрался. Молюсь всем богам, чтобы она не сломала шею. Пытаюсь подняться на ноги, когда до моих ушей доносится нечто странное. Смех. Она ржет, как сумасшедшая кобыла. С похрюкиванием и подозрительными звуками, отдаленно напоминающими икоту.

— Жива? — зачем-то спрашиваю я, проводя рукой по губам. Снова кровь. Да и ладно уже. Главное, что эта ненормальная не переломалась.

Еще несколько секунд смеется. Заразительно, блин. Не могу удержаться и присоединяюсь к ней. Теперь мы хохочем во все горло, как ненормальные. Странный вечерок, ничего не скажешь.

Глава 8. Олеся

Калиновский останавливает машину возле моего подъезда. Пока он паркуется, я с ужасом обнаруживаю, что перепачкала не только одежду Оксаны, но и сиденье машины Матвея, не говоря уже о коврике под ногами. Видимо, я меняюсь в лице, поскольку он говорит с усмешкой:

— Не парься, я тоже насвинячил.

Стараюсь скрыть свое удивление, ведь мне казалось, что Калиновский – из тех парней, что дорожат своей машиной больше, чем, к примеру, своим здоровьем.

Матвей выглядит помятым, но довольным, как кот. По-видимому, такой вечер пришелся ему по вкусу. Что же до меня… Не знаю. Ощущения необычные. Для меня это в новинку: столько времени проводить с парнем. Да еще и с главным красавчиком школы. Мне не удалось его толком узнать, но некоторые открытия я все же сделала.

Первое. Он не боялся испачкать руки, хотя раньше я думала, что такие парни чуть ли не больше всего на свете пугаются одной возможности того, что их внешность хоть как-то пострадает. Его губа немного распухла и все еще кровит, а ему хоть бы хны. Удивительное дело.

Второе. Он не пытался по-хамски ко мне приставать, хотя я была готова к такому повороту, даже предусмотрительно взяла с собой газовый баллончик, который занимал почти все место в крохотной сумочке Оксаны. Между прочим, он бы очень мне пригодился, когда меня окружили те бугаи, но, разумеется, на тот момент сумка была невесть где. Со мной так всегда.

Третье. Он не собирался отступать. Этот чертов спор был для него важен. Чувствую это всеми фибрами души, он отвез меня на то свое место только, чтобы усыпить мою бдительность и пробудить во мне что-то вроде благодарности за сей щедрый жест. Надо сказать, у него получилось. Это место действительно заворожило меня.

От мыслей меня отвлекает серьезный взгляд Калиновского. Он давно припарковался и теперь смотрит на меня и чего-то ждет. Догадываюсь, чем заканчиваются все его свидания. От меня он этого не дождется.

— Спасибо, что подвез, — говорю я исключительно деловым тоном и едва заметно киваю.

Момент немного нервный, потому что я знаю, что ужасно выгляжу. После нашего падения со склона, в моих волосах застряли сухие ветки, а колготки порвались в нескольких местах. А он же, напротив, выглядит, как бог. Все ему нипочем, аж бесит. Волосы правда тоже растрепаны, но отчего-то это ему даже идет.

— Спасибо, что составила компанию, — беспечно отзывается он и отводит глаза.

Понял, что этим все и закончится. Я открываю дверь и вылезаю из автомобиля. Он окликает меня по имени, и я поворачиваюсь. Протягивает мне несчастную миниатюрную Оксанину сумку. Удивительно, что я все-таки верну ее владелице.

Принимаю сумку из его рук, и наши пальцы соприкасаются. Быстро отдергиваю руку, потому что ощущения странные: между нами пробежала эта чертова искра. Робко поднимаю глаза, и натыкаюсь на торжествующую улыбку Калиновского. Он понял, что я попала на крючок, и радуется. Погано!

Я не успеваю ничем ответить на это его выражение лица, потому что, когда я собираюсь с мыслями, его машина уже скрывается за поворотом. Надо же было мне так облажаться в конце! Дала слабину, и он тут же это почувствовал, как хищный зверь улавливает запах страха своей жертвы.

Обреченно топаю к подъезду и злюсь на саму себя. Вся эта катавасия затевалась с целью переубедить Калиновского, дать ему понять, что он полный придурок, если считает, что любую девушку так просто совратить милой улыбочкой и идиотским подмигиванием. Игра окончена, и победа в этот раз осталась за ним. Но будет и второй раунд. И на этот раз в дураках останется он.

Как можно тише проворачиваю ключ в замке и на цыпочках захожу в квартиру. На кухне орет телевизор, и мама звенит посудой. Я быстро сбрасываю ненавистные туфли и бегом по коридору несусь в ванную. Я успеваю задвинуть щеколду, когда мамин голос зовет меня.

— Я сейчас! — кричу я, стягивая грязные и рваные колготки.

Если мама увидит меня в таком виде, истерики не миновать. Она думает, что все это время я провела в библиотеке. Узнай она, что вместо этого я была на свидании с мальчиком, у нее случился бы нервный срыв, я в этом даже не сомневаюсь. А тут еще и мини-юбка, рваные колготки и растрепанные волосы. Да она просто с ума сойдет!

Моя совесть начинает жрать меня изнутри. Вообще-то я не привыкла врать маме, но повод показался мне весомым. Нельзя вечно игнорировать обидчиков и пускать все на самотек. Иногда полезно менять привычки.

Несмотря на сотню отговорок, тяжесть в груди никуда не девается. Стоя под горячими струями воды, я размышляю о том, хороший ли я человек. Мама всегда мне говорила, что я отличаюсь от остальных, что во мне так много добра и света, и я верила ей. Но теперь я уже не так в этом уверена. Даже сейчас я чувствую, как толпа богатеньких разгильдяев затягивает меня в свои ряды. Никогда я не хотела быть похожей на них. Но сегодняшний день… Было здорово не думать о будущем один вечер. А ведь они так живут постоянно.

После того, как я закончила начальные классы, нам пришлось переехать в другой район. Мама тогда сказала, что в этой школе все будет по-другому, потому что в ней учатся в основном избалованные ребятишки с богатыми родителями. Но зато образование здесь гораздо лучше. Она уверяла меня, что проблем не будет, если я не стану обращать внимания на издевательства и подколы со стороны одноклассников. И какое-то время она была права. Меня, конечно, дразнили, но я была в состоянии вытерпеть их издевки. Несмотря на их деньги и гарантированное шикарное будущее, это были злые дети, по-настоящему жестокие, которые принимали только таких, как они сами. Остальные же были для них просто заводными куклами, которые существовали лишь для их развлечения.

Из всего этого стада только один человек каким-то образом остался неиспорченным. Оксана умудрялась не портить отношения ни с нами (эдаким средним классом или «нищебродами», как про таких, как я, говорили за спиной), ни с ними (капризными избалованными беспечными прожигателями жизни). Она была золотой серединой: в дорогой брендовой одежде, но милой и вежливой с школьниками в шмотках с рынка или сэконд хэнда. Мне повезло сдружиться с ней. Больше достойных людей в школе я не видела.

С этими сумбурными мыслями вылезаю из душа и закручиваюсь в полотенце. Предусмотрительно спрятав Оксанины вещи под ванну, открываю дверь и сталкиваюсь нос к носу с мамой. У нее в руках туфли на шпильках, которые я сбросила на пороге. Она держит их так, будто бы это не шикарная обувь, а пакетик с фекалиями. Она нехорошо сужает глаза, и я тотчас понимаю, что мне снова придется врать.

Глава 9. Матвей

Кто бы сомневался, что она втюрится в меня. Снова и снова прокручиваю в голове момент, когда она отдернула свою руку от моей, как будто она не дотронулась до меня, а сунула пальцы в розетку. Я видел, как тогда ее лицо изменилось: она испугалась, не ожидала от себя такого, зато я ожидал. Что поделать, что я так действую на особей женского пола?

Пока еду до дома приказываю голосовому помощнику позвонить Феде. Представляю, как он расстроится, когда узнает, что я все же выиграл. Не захочет расставаться со своими денежками, будет упрямиться, но с истиной не поспоришь: он продул, а я победил.

С улыбкой слушаю долгие гудки. Где его черти носят? Или уже и трубки от меня брать боится?

Наконец, отвечает:

— У аппарата.

На фоне, как обычно, слышны визги детишек и вопли его уставшей, вечно сердитой матери.

— У меня сегодня весь день чешутся уши, — весело говорю ему, — даже не знаю, к чему это. Может, к деньгам?

Некоторое время он молчит, поэтому я слушаю, как на том конце провода его мать отчитывает Федину младшую сестренку за то, что она пыталась сожрать батарейку. Весело там у него.

— Гонишь! — после долгой паузы выдает он.

— Ни в коем случае, — протягиваю я, останавливаясь возле дома и краем глаза замечая машину отца. — Я произвел на нее неизгладимое впечатление, поверь мне. Дрожала, как осиновый лист.

— То есть, ты ее… — непонимающим голосом мямлит Федя. — Уже?!

— Да ну тебя, — огрызаюсь я. — Нет. Тут другое. У нас любовь.

Отключаю громкую связь, глушу мотор и вылезаю из авто.

— Федя, ну скажи ей! — прямо в трубку ноет ребенок, и я корчу рожу, потому что это было уж очень громко.

— Детский сад какой-то, ­— бормочу я.

— Завтра, Мат. Обсудим все завтра, — быстро говорит Федя и обрывает связь.

Меня это нисколько не удивляет. Федор стесняется своей семьи, это я уже давно понял. Если я живу в шикарном частном доме, то он ютится в крохотной двушке с отцом, матерью, сестрами и братом. Все об этом знают, но он все равно пытается скрывать данный факт.

Дверь в дом оказывается незапертой. Не успев снять куртку, слышу звенящий голос матери:

— Убирайся к черту!

Морщусь и медленно снимаю верхнюю одежду. Интересно, что на этот раз? В отличие от маминого голос отца спокойный и размеренный. По-моему, он не повышал голос никогда, уж таков он есть. У него суперспособность: он может опустить человека ниже плинтуса, при этом воздержавшись от лишних эмоций.

— Раньше ты была другой, — говорит он даже как-то печально.

— Раньше ты не таскал в дом всякую дрянь! — парирует мама, и я слышу звон разбитого стекла.

Что-то новенькое. Останавливаюсь возле открытых дверей в зал и прислоняюсь к косяку. Мама разбила дорогую китайскую фазу. Отец флегматично поглядывает на осколки, но ничего не говорит.

— В дом? — спрашиваю я, хмуря брови. — Серьезно?

Мама вздрагивает и закрывает лицо руками. Отец поворачивает ко мне голову и адресует мне усталую улыбку.

— Разумеется, нет, сын. Ты же знаешь, как мама любит преувеличивать.

— Ты обещал! — всхлипывает мама, пряча лицо. — Обещал, что больше этого не будет!

А это уже показательный номер для меня. Слезы, сопли, мольбы. Мама – святая, а отца уже заждалась раскаленная сковорода где-то там внизу. Как же достало это все.

Разворачиваюсь и быстро двигаюсь к лестнице. Отец перехватывает меня возле первой ступеньки.

— Не бери в голову, ладно? Снова на нее что-то нашло. Успокоится. Все будет в порядке.

— Да неужели? — резко отзываюсь я и стремительно поднимаюсь к себе.

Не хочу сейчас с ними говорить. По отдельности еще куда ни шло, но когда они вместе – это сущий ад. Никогда не понимал, зачем люди остаются вместе, если так ненавидят друг друга?

Падаю на кровать и достаю альбом для рисования. Это мне всегда помогает, чтобы восстановить душевное равновесие. Хорошее настроение как ветром сдуло. Открываю свой последний рисунок, и меня немного отпускает. Еще долго разглядываю его прежде, чем погрузиться в сон, так ничего и не нарисовав.

Глава 10. Олеся

Просыпаюсь от того, что все мои кости страшно ломит. Уснула прямо за столом, упав лбом на раскрытую тетрадь. Подготовка к олимпиаде съедает почти все мои силы. Вернее, съедала. Вчера я толком не позанималась, похоже, что уснула практически сразу. По крайней мере, новых решенных задач на бумаге не возникло.

Мысленно ругая себя за безрассудство, смотрю на часы и теперь ругаюсь вслух. Уже восемь часов! Опоздаю в школу! Вот уж чего не хватало.

Мама встречает меня на кухне совсем не приветливой улыбкой. Вчера мы немного повздорили из-за туфель, которые я забыла спрятать с остальной одеждой Оксаны. Я сказала, что взяла их у подруги, чтобы примерить, но мама, похоже, учуяла в моих словах ложь. В общем, спать мы разошлись недовольные друг другом.

Иногда у меня создается впечатление, что мама слишком уж меня опекает. Всю жизнь она мне внушала, что нет ничего важнее учебы, и я не смела ей перечить. Учиться мне нравилось, и мама всегда меня поддерживала в этом и помогала, чем могла. Но, глядя на нее сейчас, у меня возникает какое-то противное ощущение. Она смотрит на меня так, как будто я не оправдала ее ожиданий. Либо мне это показалось со сна. Потому что в следующее мгновение она уже сладко улыбается и молча протягивает мне мою любимую кружку с кенгуру, от которой исходит приятный травяной аромат.

Делаю внушительный глоток и расплываюсь в улыбке.

— Чудесный вкус! Спасибо, мама.

— Утро не доброе? — усмехается она. — Ты должна была выйти из дома пять минут назад.

— Проспала, — бросаю короткий взгляд на часы, делаю еще один глоток и поспешно ставлю кружку на стол.

Поворачиваюсь спиной и собираюсь нестись к входной двери со всех ног, но мама не дает мне этого сделать.

— Постой, Лесь. Наш вчерашний разговор не дает мне покоя.

— Да. Мне тоже. Неприятно вышло.

Вообще-то времени для беседы с мамой у меня нет, но просто так отвернуться от нее и уйти я не могу. Воспитание не позволяет. Терпеливо жду продолжения ее речи.

— Разумеется, ты можешь развлекаться, — туманно говорит мама, отвечая на какой-то незаданный вопрос. — Я вовсе не против прогулок. И каблуки… Ты можешь носить каблуки, если тебе хочется. Но, по-моему, ты достаточно высокая и так. Разве нет?

Метр с кепкой. Очень высокая. Почти что жираф. Я начинаю раздражаться, потому что стрелки на часах неумолимо бегут вперед.

— Мы можем отложить этот разговор? — прошу я, сдерживая нервные нотки в голосе.

— Да, конечно. Прости, что задержала. Беги.

Вылетаю из дома, на ходу застегивая пальто. Оказывается, на улице во всю льет дождь, а я и не подумала взять зонт. Тихонько ругаюсь и перехожу на бег трусцой. Вообще-то в спорте я не сильна, так что выдыхаюсь уже на следующей улице. К счастью, останавливаясь перед пешеходным переходом, замечаю Оксанку, которая стоит под ярко-желтым большим зонтом и внимательно изучает пузыри на луже.

Окликаю ее по имени несколько раз, и после третьей попытки она все же поворачивает голову ко мне. Перекричать шум дождя оказывается непросто, да и мой голос сам по себе тихий.

— Леська! — обрадованно восклицает подруга, прижимает меня к себе и берет под локоть так, чтобы зонт защищал нас обеих от упорного вертикального ливня. — Погода классная, правда?

Пока мы переходим дорогу, она весело щебечет о красоте природы, а я отвечаю ей неловкими кивками головы и мычанием, потому что сама в этом ничего красивого не вижу. Дождь всегда наводит на меня тоску.

На тротуаре она неожиданно замирает, и я поднимаю на нее непонимающие глаза.

— Я трещу о какой-то ерунде, — говорит она с упреком, — когда говорить должна ты! Я совсем забыла спросить о вчерашнем. Ну а ты-то? Ты-то чего молчишь? Как все прошло?!

От нетерпения у нее расширяются накрашенные глаза и трепещут ресницы.

— Я расскажу, только давай не будем стоять на месте. Мы опаздываем.

Оксанка закатывает глаза и насмешливо косится на меня. Она не понимает мою страсть приходить в школу пораньше, говорит, что важна каждая минута сна, и нечего тратить драгоценное время на лишнее сидение в школе.

Вкратце пересказываю ей наше вчерашнее «свидание» с Калиновским. Оксана победоносно улыбается, когда слышит о том, какой эффект произвел на золотого мальчика мой наряд; морщит нос, когда я рассказываю ей о клубе и о том, как Матвей всучил мне алкогольный коктейль; выкатывает глаза, когда слышит о гопниках, окруживших меня, и о моем своевременном спасении.

— Целое приключение! — выдыхает подруга, когда я замолкаю: о том, что чуть не потеряла ее сумку, я решаю умолчать. — Получается, Матвей – твой герой? Кто бы мог подумать!

— Герой?! — недоумеваю я. — Да он бы сделал все, чтобы выиграть пари. Готова поспорить, что, если бы не это, он бы и пальцем не пошевелил ради моего спасения!

Оксана посылает мне недоверчивый взгляд и хмурится.

— Я в этом не уверена, — заявляет она. ­— Ты видишь в людях только плохое.

Понимаю, почему она так говорит. Увидела своего ненаглядного, поднимающегося по ступеням в школу. Тимофей в два прыжка оказывается рядом с другом и с удовольствием жмет ему руку. Калиновский отвечает на рукопожатие и притягивает его к себе, хлопая по спине. Сразу же вспоминаю последний взгляд Матвея перед тем, как он вчера уехал, и его усмешку победителя. Брр.

Хочу попросить Оксану идти чуть-чуть помедленнее, переждать, пока они зайдут в школу. Уже не боюсь опоздания, уже все равно. Мне совсем не хочется сталкиваться с ними, но Оксана наоборот тянет меня вперед изо всех сил. Переубедить ее не получится.

— Привет! — кричит подруга, когда мы оказываемся рядом со ступенями в школу.

Тимофей дружелюбно смотрит на нас, машет рукой и возвращается к разговору с Калиновским. Последний удостаивает нас короткого кивка.

Когда мы заходим в школу, лицо Оксаны омрачено печалью. Она пытается это скрыть за широкой улыбкой, но у нее плохо получается.

— Что было дальше? — спрашивает она с интересом, пока мы раздеваемся, очевидно, чтобы избежать моих расспросов о ее кислой физиономии.

На секунду задумываюсь. Отчего-то мне не хочется рассказывать ей о том месте, куда меня привел Калиновский потом, и где я любовалась завораживающим и прекрасным закатом. Вспоминаю и о нашем болезненном падении, из-за этого мои ноги теперь в синяках и ссадинах. Не могу сдержать улыбку.

— Что? — не унимается Оксанка. — Я же вижу, что-то произошло!

Меня спасает звонок на урок. Оксана сужает глаза и качает головой, что говорит мне о том, что она так просто от меня не отстанет.

После уроков меня задерживает в классе математичка. Пока она втолковывает мне что-то о грядущей олимпиаде, я замечаю краем глаза спину Калиновского. Он стоит в коридоре и непринужденно болтает с девчонками из параллельного класса. Уходить, по всей видимости, он не собирается. А это значит, что мне придется протискиваться мимо него, когда учительница закончить вещать. Погано!

— Леся, ты где витаешь? — спрашивает математичка, и я слышу некоторую обиду в ее голосе. Она обожает свой предмет, и это делает ее прекрасным, хоть и несколько требовательным учителем.

— Извините, — бурчу я, переключая внимание на нее: ее близко посаженные глаза внимательно изучают мое лицо.

— Ничего. Ты все поняла? Есть какие-то трудности?

Я быстро киваю, довольная тем, что могу еще некоторое время провести в этом кабинете. Может, к тому времени, когда мы закончим, Калиновский скроется с моих глаз. Сама не понимаю, почему мне так не хочется, чтобы наши дороги пересеклись, но мне сейчас не до этого.

— Никак не удается, — говорю я серьезно, — решить одно уравнение. И я бы…

— Честно говоря, — обрывает меня математичка извиняющимся тоном, ­— я ожидала другого ответа. Обычно ты не просишь о помощи. У меня сейчас совещание, давай-ка мы с тобой займемся твоей проблемой завтра после уроков. Что скажешь?

— Да. Конечно.

Еще раз кошусь на дверь. Калиновский, конечно же, никуда не делся. Учительница замечает выражение моего лица и тихо спрашивает:

— У тебя все в порядке?

— Лучше не бывает, — отвечаю я миролюбиво и натягиваю на лицо вежливую улыбку.

Все-таки встречи с ним не избежать. Ладно. Нужно взять себя в руки.

Будто бы специально он загородил весь проход своей широкой спиной. Я замираю на пороге и стараюсь как-то его обогнуть, но у меня ничего не получается. Хочу попросить пропустить меня, но натыкаюсь на взгляд девушки, с которой он разговаривает. Увидев меня, ее восторженный взгляд меняется на презрительный: будто бы она заметила не меня, а противное досаждающее насекомое. Она поправляет свое и без того идеальное угольно-черное каре, чуть закатывает глаза и одаряет Калиновского ослепительной улыбкой. Я тихо вздыхаю и улавливаю носом знакомый аромат мужского парфюма. Затем тыкаю пальцем в его плечо, и он поворачивает голову ко мне:

— Можно пройти?

Глава 11. Матвей

— Можно пройти? — спрашивает Плакса.

Мне кажется, или она избегает встречаться со мной глазами? Это хороший знак. Отвешиваю ей театральный поклон и отступаю в сторону.

— Прошу вас, мадмуазель.

Вообще-то я думал, что она проторчит в классе до вечера, но мне сегодня везет. Ждать пришлось совсем недолго. На мою выходку она реагирует тихим вздохом и торопливо удаляется по коридору, шурша излюбленной длинной юбкой. Сразу же вспоминаю ее колени и ухмыляюсь про себя.

Затем быстро прощаюсь с моей внезапно возникшей собеседницей (они всегда появляются из неоткуда) и несусь за Плаксой.

— Убегаешь от меня? — спрашиваю, поравнявшись с ней и переходя на шаг.

— Делать мне больше нечего, — грубит она в ответ.

— Какие у нас планы на сегодня?

— У нас? — бросает она через плечо.

— У нас, — улыбаюсь я. — Вчера все пошло наперекосяк, нужно это исправлять.

Она резко тормозит и сверлит меня глазами. Я даже успеваю подумать о том, что она откажет, такой у нее серьезный и суровый взгляд. И я оказываюсь прав.

— Мне некогда, — решительно говорит она, убирая выбившуюся прядь волос за ухо. — Нужно заниматься.

— Можем позаниматься вместе, — предлагаю я, про себя раздражаясь на эту зацикленную на уроках заучку.

Она хмурит брови и продолжает пилить меня прищуренным взглядом. Затем вдруг наклоняет голову и резко спрашивает:

— Зачем?

Я теряюсь, но только на секунду. Если бы она знала, какие у меня на нее планы. Если бы знала, что это из-за меня она получила свое прозвище, и теперь половина школы перешептывается и смеется за ее спиной… Но она не знает.

— Что «зачем»? — строю из себя дурачка.

— Зачем тебе это? — невозмутимо продолжает она. — Пригласил бы ту девчонку, которая только что слюни на тебя пускала.

Это мне нравится. Не могу скрыть улыбку, растекающуюся по моему лицу. Увидев мою довольную физиономию, Плакса кривится и срывается с места.

— Ревнуешь? — снова догоняю ее. — Не стоит. Поклонницы всегда где-то поблизости. Что уж тут поделать, если я так красив?

У Плаксы такое выражение лица, будто бы ее сейчас стошнит. Она качает головой и молчит. Когда мы доходим до дверей из школы, она поворачивает голову ко мне:

— Ты не ответил на вопрос.

Хмыкаю и отворачиваюсь от нее.

— У кого-то совсем плохи дела с самооценкой, если нужен ответ на этот вопрос.

— И все же? — я ждал, что она смутится, но не тут-то было. Надо же.

— Ну, допустим, ты мне интересна.

Она сбавляет темп и заглядывает в мое лицо. В ее черных глазах пляшут озорные огоньки. Внезапно я чувствую себя утратившим контроль, и мне это совсем не по вкусу.

— Хорошо. Позанимаемся вместе, — милостиво соглашается она, и мне хочется удавить ее.

Как же так случилось, что она вынудила меня сказать эти слова? Конечно, это все не в серьез, но все же как-то противно. Больше никто не превратит меня в слабака и слюнтяя. Несмотря на все недостатки моего отца, в некоторых вещах я его понимаю. Он не придает значения мимолетным связям. Для него это эмоциональная разрядка, выплеск негатива, не более того. Может быть, именно поэтому, возвращаясь домой к семье, он такой спокойный и хладнокровный. Может быть, так и надо. Хотя я все же считаю, что при таком образе жизни обзаводиться семьей – страшная ошибка. Потому что от последствий не скроешься.

­Я отмахиваюсь от сумбурных мыслей и слежу за тем, как Плакса сворачивает в библиотеку и придерживает для меня дверь. Я застываю на месте и сдвигаю брови.

— Ты серьезно?

Она равнодушно пожимает плечами и заходит внутрь. Я сердито выдыхаю через нос, глядя на то, как за ней закрывается дверь. Мне в очередной раз безумно хочется свалить отсюда, забить на чертово пари и пойти в какой-нибудь клуб. Вместо этого я забегаю в библиотеку вслед за Плаксой и хватаю ее за локоть. Она вздрагивает от неожиданности и посылает мне хмурый взгляд. Замечаю, что толстая дама-библиотекарь не сводит с нас глаз, и наклоняюсь ближе к умнице и отличнице.

— На улице прекрасная погода, — говорю я, — солнышко светит, птички поют, весна, а ты собираешься торчать здесь? Мы могли бы позаниматься на свежем воздухе. Здесь вообще проветривали когда-нибудь?

Библиотекарша вперевалочку уже движется в нашу сторону. Щеки Плаксы быстро краснеют. Она нервно дергает плечом, избавляясь от моей руки, и вылетает из библиотеки. С улыбкой показываю толстухе на прощание знак мира в виде буквы V и двигаюсь в сторону двери. У нее такое выражение лица, будто бы это не библиотека, а церковь, а я – демон, решивший заглянуть на огонек. Забавно.

Мое приподнятое настроение портит Плакса, налетевшая на меня, как только я оказался в коридоре.

— Что ты творишь? — злится она. — Если учеба тебя не интересует, оставь меня в покое!

Молча следую за ней, развлекая себя тем, что глазею по сторонам. Все классы закрыты, только дверь в кабинет химии чуточку приоткрыта.

— Интересно, есть здесь хоть один человек, способный зайти в библиотеку и не умереть со скуки?.. — ворчит Плакса себе под нос.

— Ничего не имею против библиотек, — отзываюсь я, — но предпочитаю ходить туда один. Считаю, это место священно и совсем не предназначено для болтовни.

Плакса, по-моему, от такого заявления дар речи потеряла. Того и добивался. Заливать красиво я умею и даже горжусь этим. В ее взгляде что-то меняется. Неужели кто-то начинает меня уважать? Замечает мою ехидную ухмылочку и тут же отводит взгляд.

— А ты, кстати, совсем не умеешь общаться, — заявляю я.

Ожидаю, что она станет защищать себя и протестовать, но в ответ она только фыркает.

— Я ведь не просто хочу с тобой делать домашку, — терпеливо продолжаю я. — Я хочу узнать тебя, а ты тащишь меня туда, где за разговоры бьют по рукам линейкой.

Она усмехается и качает головой. Полдела, считай, сделано. Я почти ее рассмешил.

В этот самый момент мы проходим мимо приоткрытой двери класса химии. Та вдруг распахивается, и из кабинета выносится Тима. Он едва не сбивает с ног Плаксу. Если бы я вовремя не загородил ее собой, она бы снова собирала пыль с пола.

— Осторожнее!

— Из… Извини, — смущенно бормочет Тима, и его глаза широко распахнуты. Он явно не ожидал наткнуться на кого-то в коридоре.

— Тима-Тима, — протягиваю я. — Уроки давно закончились. Что ты здесь делаешь?

Не свожу с него глаз. Вот это уже интересно, потому что его уши красные, как маки. Он чего-то скрывает, и ему стыдно.

— Просто задержался, — быстро отвечает он. — Дела были. Ладно, мне пора бежать. Не надо!

Последнюю фразу он говорит мне, но опаздывает. Я уже приоткрыл дверь и увидел все, что хотел. Изо всех сил стараюсь не заржать и адресую другу многозначительный взгляд. Замечаю, как его лицо начинает покрываться пунцовыми пятнами. Тима совершенно не умеет врать и выкручиваться. Его тело всегда выставляет все напоказ. Он кивает на прощание Плаксе и быстро движется по коридору.

Через секунду я оглядываюсь и встречаюсь с другом глазами. Он едва заметно отрицательно качает головой. Ну, что ж. Я и не собирался ничего выбалтывать Феде. По крайней мере, пока что.

Глава 12. Олеся

Мы устроились в сквере неподалеку от школы. На улице действительно красота: лучше, чем в библиотеке. Солнце нежно ласкает мою бледную кожу, и я не щурюсь от удовольствия только потому, что мой самодовольный спутник тогда непременно скажет что-то вроде: «я же говорил!».

Раскладываю на длинной скамейке учебники и тетради. Калиновский молчит и смотрит перед собой. Не знаю, рядом с ним я чувствую себя как-то иначе. Пока не понимаю, нравится ли мне это чувство или же нет. Вспоминаю времена, когда мне нравился один мальчик, давно, еще в прошлой школе. Рядом с ним мне было некомфортно, я замыкалась, становилась еще более молчаливой, чем обычно, боялась повести себя как-то не так, сказать что-то не то. С Калиновским все по-другому. Я не испытываю чувство тревоги или страха, не слежу за словами и не боюсь сказать лишнего. Сравнивать этих двоих, конечно, странно, но выбора у меня нет. Во-первых, потому что с другими мальчиками наедине время я не проводила никогда: не в моем это характере.

А, во-вторых, Калиновский, в отличие от того добродушного болтливого мальчишки, мне ни капельки не нравится! Это только игра, и, несмотря на ощущение какой-никакой безопасности, нужно быть настороже. Сегодня мне удалось выбить из него некое признание в симпатии, и это было здорово, хоть я и знаю, что это ложь. Просто смотреть на то, как избалованный богатенький мальчик теряет свою власть, - услада для моих глаз.

Пока я размышляю об этом, Калиновский берет мою тетрадь и небрежно крутит в руках, будто это игрушка.

— Ты что, записываешь вообще все, что говорят учителя? — хмыкает он, всматриваясь в мои каракули.

— Вообще-то они не просто так чешут языками у доски, — мрачно отвечаю я и морщу нос.

Ненавижу, когда к моему труду относятся с пренебрежением. У него-то все схвачено, ему не нужно стараться попасть на бюджет в универ, ведь за него всенепременно заплатят родители. Бесит, что таким, как он, все достается так просто. Даже странно, что у Калиновского в лучших друзьях Федя – парень из многодетной малообеспеченной семьи. А вот Тимофей – другое дело. Тоже семья при деньгах. Но он-то хоть стремиться к чему-то. Серьезно занимается спортом.

Я мельком поглядываю на Калиновского, раздумывая, как лучше спросить. То, что мы видели пять минут назад, не выходит у меня из головы. И вовсе не потому, что я люблю собирать грязные сплетни. Дело в Оксане.

— Слушай, — начинаю я, вертя в руках карандаш, — твой друг, он… Я правильно поняла, что…

Никак не могу закончить мысль, даже противно. Но я заметила сальный взгляд Калиновского, когда он заглядывал в кабинет химии после того, как оттуда вышел Тимофей. Мои предположения, скорее всего, верны. Но мне все равно нужны доказательства.

— Ну же, у тебя получится! ­— дразнит меня Матвей с широкой улыбкой.

— Ты понял, о чем я, — мямлю в ответ я и чувствую, как начинаю краснеть.

— Любопытная, значит, — заключает Калиновский и тут же его брови ползут вверх. — Или нет. Он тебе нравится?

Не мне, а моей подруге. Но этого я говорить не собираюсь.

— Никто мне не нравится, — холодно отвечаю я. — Ладно, закрыли тему. Где твоя тетрадь?

— Ты все правильно поняла, — говорит Матвей довольным тоном. — Ну дает, Тимоша. Я даже не ожидал от него такого. С училкой крутит!

— Это всего лишь твои домыслы, — мне не хочется верить, что Оксана после стольких лет влюбленности так и останется ни с чем.

— Да ну? — ухмыляется он. — Там больше никого не было. Он и она. Пустой класс. Красные уши Тимофея. Разве картина не ясна?

— Не ясна, — резче, чем планировала, отзываюсь я. — Может, он хотел исправить оценку, и у него не вышло. Может, его оставили после уроков за плохое поведение. Да может быть тысяча причин!

— Ой, ну хватит, — Матвей бросает мою тетрадь обратно на скамейку и закатывает глаза. — Святая наивность. Тима вырвался вперед и оставил нас с носом! Мало того, что она старше, так ведь все при ней.

Он продолжает говорить всякие пошлости о нашей учительнице химии и, между прочим, сестре его друга Федора, а я быстро убираю учебники и тетради обратно в сумку. Не хочу это слушать. Как я вообще могла в это вляпаться? Сижу с этим придурком, строю из себя не пойми что. И ради чего? Ему ведь ничего не докажешь. Для него мир – рынок, а любая девушка – кусок мяса. И вот он ходит между прилавков, важно заложив руки за спину, и рассуждает, что посвежее, а что – с душком.

­— Эй! Ты куда?

— Не могу здесь заниматься, — отвечаю я, не в силах сдержать злость. — Уж очень воняет!

Он в изумлении таращит на меня глаза, но поднимается следом за мной. Его лицо искажает высокомерная гримаса.

— Заниматься здесь и правда трудно, — говорит он, намеренно понижая голос, — потому что здесь душно! Оказывается, дело не в библиотеке. Там, где ты, всегда духота!

Я рывком застегиваю молнию на сумке, разворачиваюсь на каблуках и ухожу.

— Да открой ты глаза! — орет он мне в спину. — Не все вокруг такие же святые, как ты! Мир полон удовольствий, а ты лишаешь себя этого, сидя в своей библиотеке и прячась ото всех!

Такие удовольствия не по мне. Этот козел не знает, о чем говорит. Для кого-то это, может, и удовольствие, а другие потом страдают, залившись слезами. Как, например, Оксанка. Даже думать об этом больше не хочу. Проиграл ты пари, Калиновский! Никогда больше даже не заговорю с тобой!

Глава 13.1 Матвей

Провожаю недобрым взглядом удаляющуюся спину Плаксы. Она идет короткими быстрыми шажками, ссутулившись и глядя себе под ноги, при этом каким-то образом умудряясь не путаться в своей длинной страшной юбке. Типичная всезнайка, осуждающая всех и вся. Меня так и подмывает догнать ее и высказать все, что я не успел. Но этот порыв быстро проходит, и я начинаю осознавать то, что натворил. Вообще-то для привлечения внимания девушек раньше мне не приходилось делать ничего. Они всегда сами проявляли инициативу, сраженные наповал моей внешностью. А с Плаксой надо было фильтровать речь, а я к этому не привык, и теперь пожинал плоды своего легкомыслия.

Теперь все коту под хвост. И моя разбитая губа, и совместная поездка в машине, и Плато. Ё мое, я привел ее в то единственное место, где я чувствую себя настоящим собой. Как мне вообще взбрело это в голову? Ну да ладно. Я бы мог еще постоять здесь и пожаловаться на жизнь самому себе, но тогда я бы стал слишком похож на Федора. А это уже ни в какие рамки…

Дома никого, хотя почти во всех комнатах горит свет, несмотря на то, что солнце еще высоко. Проделки мамы. То ли ей просто лень нажать на пару выключателей, то ли она делает это специально назло отцу, ведь платить за электричество, разумеется, не ей. Я больше склоняюсь ко второму варианту.

— Вау, — говорит она, завороженно осматриваясь по сторонам, — у тебя классный дом!

Придумала бы что-то пооригинальнее, что ли. Слышал это уже сто раз, поэтому не удосуживаюсь смягчить тон:

— Я в курсе.

Глупо хихикает и заваливается на диван, поглядывая на меня хитрым взглядом. Она худая, но в меру, мне такие по душе. Красивая улыбка, кошачьи повадки, длинные красные ногти, черные прямые короткие волосы. Я бы сказал: стандартный набор. Именно то, что мне нужно, чтобы немного расслабиться. Имя ее я забыл: то ли Марина, то ли Карина, а может, Ирина. Наткнулся на нее, когда возвращался из сквера, откуда сломя голову унеслась Плакса. Стояла у дороги, будто бы поджидала меня. Нисколько не удивлюсь, если так и есть. Некоторые девчонки не терпят, когда их отшивают, а ведь именно это я и сделал, когда в школьном коридоре прервал нашу беседу из-за Плаксы. Они хотят вернуть свою прежнюю уверенность, доказать самим себе, что еще на что-то способны. Пусть доказывает. Сегодня мне это на руку.

— Зачем ты за ней бегаешь? — непринужденным тоном спрашивает моя гостья.

— Я? — кривлю лицо. — Да будет тебе известно: я ни за кем никогда не бегаю.

— Да вот как-то не похоже, — ухмыляется она и поднимается с дивана. — Хочешь кофе?

Впервые в жизни девчонка предлагает мне кофе, находясь у меня дома. Это до ужаса странно, но я согласно киваю. Это даже любопытно.

Она отправляется на кухню, звенит посудой и включает кофемашину. Возвращается с двумя дымящимися кружками и присаживается рядом со мной. От нее пахнет имбирными пряниками, странный выбор парфюма, на мой взгляд, такой запах ей совсем не подходит. Для меня она сделала капучино без сахара, и я немного удивлен: откуда она знает мои вкусы?

Отпивает свой латте и мило мне улыбается.

— Знаешь, если бы мне сказали: «Карина, однажды ты будешь сидеть в доме Матвея Калиновского и пить кофе», я бы ни за что не поверила!

Значит, все-таки Карина. Что ж, поддерживать беседу я умею.

— А тебе так хотелось попасть ко мне домой?

Она демонстративно опускает ресницы и изображает смущение, хотя ее щеки по-прежнему бледные, а глаза серьезные.

— Конечно. А кто бы ни хотел? Так, зачем ты за ней бегаешь, Матвей? Что в ней такого?

— Не люблю, когда меня допрашивают незнакомки, пусть и очень симпатичные.

Она едва заметно улыбается и отставляет наполовину пустую чашку. Затем быстро наклоняется ко мне и целует меня в губы. Ее помада на вкус, как грецкие орехи: немного горькая, но послевкусие интересное. Нас прерывает домработница. Ее вежливое покашливание заставляет Карину отпрыгнуть от меня в сторону. Меня это забавляет, и я тихо усмехаюсь.

— Прошу прощения, но снаружи вас ждет друг.

— Друг? Кто именно?

— Он просил передать вам только эту фразу.

Быть не может! Оставляя Карину сидеть в недоумении, несусь к входной двери, хватаю куртку и выскакиваю на улицу. Бегло осматриваюсь по сторонам и замечаю его в саду на скамейке. Он тоже видит меня и расплывается в улыбке.

— Племянник.

— Влад?! — не верю своим глазам. — Ты как здесь? Какими судьбами?

— Я тоже соскучился по тебе, — отзывается он, поднимается на ноги и крепко обнимает меня.

Это, пожалуй, единственный человек, которому я всегда рад.

— Зайдем в дом? — предлагаю я и тут же добавляю. — Там никого нет, можешь быть спокоен.

— Да? — недоверчиво переспрашивает Влад и кивает в сторону крыльца.

Поворачиваю голову и вижу Карину, закутанную в плед и внимательно следящую за нами.

— Новая Джульетта? — улыбается он мне.

— Не мели чушь! — огрызаюсь я и машу рукой Карине. — В другой раз, ладно?

— А она не разнесет дом? — задумчиво спрашивает Влад, пока мы идем к его мотоциклу, который он оставил на подъездной дорожке. — Все-таки бросаешь девчонку ради какого-то мужика. Может и вспылить.

— Пусть разносит, — флегматично отзываюсь я. — Все равно там домработница.

Глава 13.2 Матвей

До бара добираемся с ветерком. Я уже и забыл, каково это, тусить с Владом. Долгое время он жил за границей, то ли на Кипре, то ли в Америке. Не удивлюсь, если на необитаемом острове, от него можно ожидать всего, что угодно. Каждый вечер, проведенный в его компании, – приключение. Даже дух захватывает.

Он останавливается возле своего любимого бара. На том даже вывески нет, а чтобы оказаться внутри – надо спускаться по ржавой не внушающей доверия лестнице. Влад любит это место не просто так. Во время своей юности он частенько «отжигал» здесь. Ностальгия у него, одним словом. Я бы предпочел совсем другое заведение, но спорить с Владом – себе дороже.

Он усаживается на барный стул и подмигивает мне. Я кошусь на соседний стул с отвращением: такой на нем добротный слой пыли. Влад непонимающе сводит брови, следит за моим взглядом и прикрывает глаза.

— Совсем ты избаловался, старина, — мягко говорит он и смахивает пыль голой рукой. — Когда-то на этом стуле сидел один мой друг. Добродушный парень, мухи не обидит. А в тот вечер так надрался, что разбил о собственную голову бутылку. Времена были…

Он улыбается воспоминаниям и почесывает щеку с недельной щетиной. Замечает в углу бармена и машет ему рукой, делает заказ.

— Как ты вообще? — спрашиваю я, осторожно приземляясь на этот злосчастный стул. — Почему не позвонил? Если бы я знал, что ты будешь в городе…

— Да брось. Ты же знаешь меня. Лучше расскажи, как ты? Удалось унять тоску?

С Владом хорошо, но иногда я забываю, как много он знает. В мои худшие моменты жизни он оказывался рядом и играл роль моей жилетки. Теперь приходится расплачиваться за собственную слабость: говорить о том, о чем хотел бы забыть навсегда.

— Да, конечно. Время лечит. Все проходит, — сыплю банальностями я.

— То есть, нет, — заключает Влад и поднимает высокую пивную кружку. Делает внушительный глоток и утирает пену с губ.

— Не знаю, — говорю я честно. — Иногда вспоминаю. Часто езжу на Плато.

— Где она сейчас? — спрашивает Влад серьезно.

— Диана? — зачем-то переспрашиваю я, и мне становится не по себе, так давно не произносил ее имя вслух, что даже сердце екнуло. — Откуда же мне знать? Пишет картины, наверное, выставки устраивает. У нее ведь талант. А спонсоры найдутся.

Последнее предложение говорю сухо и презрительно, сам не узнаю свой голос. Хотя, в любом случае, от Влада ничего не утаить, как бы я ни пытался.

— Художницы – они такие, — повторяет Влад то, что уже говорил мне, по-видимому, слова поддержки закончились. — И неужели больше никого нет? Никто не зацепил?

— Мне это больше не нужно, — отвечаю отстраненно и смотрю в сторону. — Беру пример с твоего брата. Если не усложнять, то и мучиться не придется.

Брат Влада – мой отец. Не знаю, что они не поделили, но мой дядя никогда не заходит в отцовский дом. Они не общаются и не терпят, когда в разговоре упоминают, что они родственники. Поэтому я жду взрыва, но Влад выглядит на удивление спокойным. Он вздыхает и делает очередной глоток.

— Ты на Стаса не смотри. Твой отец занимается тем же, что и ты: старается залечить раны. Ведет себя, как мальчишка. Пора бы давно все забыть. И тебе, и ему.

— Что забыть? — уточняю я и натыкаюсь на встревоженный взгляд Влада. У него такой вид, будто он запамятовал, что здесь не один.

— Ай, да плевать. Снимай ты свою куртку, хватит париться! Давай выпьем за встречу. Не бойся ты, оно не отравлено.

Мы чокаемся кружками и выпиваем. Я стягиваю куртку и кладу к себе на колени.

— У тебя что-то выпало.

Влад наклоняется и поднимает с пола мой блокнот. Прежде, чем я успеваю сказать хоть слово, он открывает его и рассматривает мои рисунки с присущим только ему вниманием и интересом.

—Ну, насмотрелся? — быстро спрашиваю я и тянусь, чтобы забрать свою вещь, пока не поздно, но он поворачивается ко мне спиной и продолжает листать мои рисунки.

— А ведь если бы не твоя Диана, ты бы так не умел, — философским тоном говорит Влад, а к моему горлу подкатывает ком. — Научись быть благодарным.

— Поблагодарить ее? — шиплю я и осушаю кружку. — Серьезно? Поблагодарить за то, что влюбила меня в себя? Или за то, что искала вдохновения в штанах других мужиков? А может, за то, что превратила меня в бесчувственное чудовище?

Влад поворачивается ко мне, и к моему удивлению на его лице появляется улыбка.

— С каких пор ты мне врешь? — спрашивает он и показывает мне мою последнюю зарисовку.

Все-таки увидел. Черт.

— Это ведь не Диана. Кто это, Матвей?

— Никто.

Влада я люблю, но рассказывать про Плаксу ему я не планировал. Он, конечно, не осудит, но, глядя в его глаза, я начну осуждать себя сам. Так он влияет на меня. Не знаю, почему.

Он пытливо пялится на меня. Объяснений не избежать. Поэтому я заказываю себе еще пива. А потом - еще.

— Просто у нее красивые глаза, — бессвязно бормочу я, Влад придерживает меня за плечи, иначе бы я точно уже валялся на полу. Мы выходим на улицу, и он прислоняет меня к холодной стене и лезет в карман за телефоном.

— Она не от мира сего, — продолжаю я, тряся его за рукав. — Колдунья! Настоящая колдунья. Правда же? Ты же видел! Скажи!

— Околдовали тебя, значит, — смеется он, а мои глаза закрываются. Эти его слова - последнее, что я помню.

Глава 14. Олеся

— И что теперь? Конец? — Оксана сидит на постели, поджав под себя ноги и внимательно смотрит на меня.

— Да, — отвечаю резко и быстро, надеюсь, она не станет меня разубеждать. — Вот, я принесла твои вещи. Постирала, пока мама не видела, иначе было бури не миновать. Извини, что отдала не сразу.

Подруга не обращает внимания на сумку с одеждой и продолжает задумчиво разглядывать мое лицо.

— Я так и не поняла, что именно пошло не так, — говорит она, чуть нахмурив брови. — Матвей что-то сделал? Что-то сказал тебе?

­— Да просто он – козел. Вот и все. Не о чем тут говорить.

Я хочу побыстрее закончить с этим, потому что, если тянуть, Оксана может заметить, что я что-то скрываю. Я пока не решила, стоит ли ей говорить о похождениях ее ненаглядного Тимофея. Лезть в чужие отношения – так себе затея. Скорее всего, останешься крайней. А с другой стороны, может, ей лучше узнать побыстрее, что у нее нет с ним шансов. Я же вижу, как ей тяжело.

— Ты что-то недоговариваешь, — все-таки замечает подруга и облизывает пересохшие губы.

— Ладно, — нерешительно бормочу я, все равно она все видит по моему лицу.

Я замолкаю на несколько секунд, размышляя, как лучше преподнести ей неприятную информацию. Скольжу взглядом по длинным радужным шторам, чуть дрожащим от сквозняка, по ореховому гардеробу с приоткрытыми дверцами, по сиреневому бархатному покрывалу, на котором сидит Оксана. Останавливаюсь на лице подруге и тяжело вздыхаю.

— Я кое-что узнала сегодня, — неохотно говорю я. — Наверное, тебе стоит об этом знать.

— Говори уже, — нетерпеливо прерывает меня Оксана.

— Дело в том, что… В общем, Тимофей с кем-то встречается!

Быстро выпаливаю последнюю фразу, потому что иначе, боюсь, что не смогу. Причинять боль ей мне хочется меньше всего. Но без боли не обрести свободы. Так мне думается.

Она недоверчиво смотрит мне в глаза, вижу, как к ней приходит осознание, и она быстро отворачивается. Ее рука сжимает покрывало так, что вокруг появляются складки. Мне кажется, еще немного, и она порвет плотную ткань ногтями.

— И кто она? — не глядя на меня интересуется подруга, ее голос срывается, и я хочу броситься к ней и обнять ее, но меня что-то сдерживает.

— Я… Я не знаю.

Внезапно решаю не говорить о том, что ее соперница – наша учительница. Информация, в целом, компрометирующая. И девчонке с разбитым сердцем об этом явно не стоит знать.

— Вот как? — переспрашивает она упавшим голосом. — Спасибо, что сказала.

— Ты… Не в обиде? Все нормально?

— Нормально. Оставь меня одну, пожалуйста.

Выхожу из ее квартиры с тяжелым сердцем. Жду лифта, про себя ругая саму себя. Мне кажется, что можно было это сказать как-то по-другому, мягче, что ли. Мысль о том, что из-за моих слов Оксана теперь там рыдает в одиночестве, сводит меня с ума.

Добираюсь до дома непонятно как, погруженная в раздумья. К счастью, мама ничего не замечает, и мне удается спокойно прошмыгнуть в свою комнату и усесться за домашнее задание.

Утром встаю раньше будильника и еще раз перепроверяю, все ли сложила в сумку. Удовлетворенная, отправляюсь на кухню и завариваю чай. Мама еще спит, и мне это только на руку. Устала от всех разговоров, ничего не хочу.

Однако в школе меня ждет сюрприз. Перед классом прямо на полу сидит Тимофей и что-то листает в телефоне. Я резко торможу и пытаюсь понять, заметил ли он меня. После вчерашней истории у меня в голове невольно возникают картины с участием его и Татьяны Викторовны, хорошенькой учительницы химии. Когда я уже выдыхаю и решаю потихоньку удалиться по коридору, он отрывается от телефона и смотрит прямо на меня.

— Привет, — улыбается он мне и поднимается на ноги.

Он высокий, выше меня головы на две, подкаченный. В отличие от самодовольного Калиновского, от Тимофея так и веет добротой. Понимаю, почему он так зацепил Оксану. В нем есть что-то хорошее.

— Привет, — отзываюсь я сухо, очень надеюсь, что на этом обмене любезностями наш разговор и закончится.

— Ты сделала домашку? — интересуется Тимофей, следя за мной добрыми, как у щенка, карими глазами.

Киваю и открываю сумку. Проще дать ему списать, чем стоять тут и болтать ни о чем добрых полчаса.

— Нет-нет, ­— останавливает он меня. — Просто у меня не получается одна задача, и я подумал, ты же вроде в этом шаришь, можешь мне объяснить, как ее решать?

А вот это что-то новенькое. Кошу на него глаза с недоверием.

— Хм. Это займет какое-то время.

— Понимаю, — сокрушается он и отводит глаза. — Время – деньги, да? Извини, что я попросил, учитывая вашу историю с Матвеем. Неудивительно, что ты не хочешь мне помогать.

— Не в этом дело. Просто сейчас мне надо самой подготовиться к занятиям.

— Тогда не сейчас. Может быть, после уроков?

Чувствую в этом подвох. Один из лучших друзей Калиновского ни с того ни с сего вдруг заинтересовался учебой и решил обратиться за помощью именно ко мне. Очень смахивает на западню. И я сознательно решаю туда угодить. И это не из любопытства. А из-за Оксаны.

— После уроков я абсолютно свободна.

В коридор начинают стекаться заспанные раздраженные школьники, и наш разговор заканчивается. Я стою у класса, прислонившись спиной к холодной стене, и прикрываю глаза. Возможно, сегодня у меня получится отплатить Оксане за всю ее доброту. Я сделаю все для того, чтобы Оксана наконец была счастлива.

Глава 15. Матвей

Голова тяжелая, как будто вытащили мозг и затолкали туда кирпичи. Понимаю, что все плохо еще до того, как открываю глаза. Свет до ужаса яркий, тело вялое и не желает поддаваться контролю, горло так пересохло, что даже болит. Заставляю себя усесться на кровати и тру виски. Вспоминаю, что вчера гулял с Владом. Кажется, выболтал ему много того, чего не хотел. Да и плевать уже.

Иду в ванную, наклоняюсь и жадно пью воду прямо из-под крана. Без резких движений поднимаю голову и смотрю на свое отражение в зеркале. Выгляжу помятым. Хотя даже не так, хуже. В данный момент я похож на малолетнего неудачника. Меня сразу же охватывает злость. Я всегда добиваюсь своего. Я – Матвей Калиновский. Меня уважают и ставят другим в пример. Этот жалкий тип передо мной – не я.

Стремительно возвращаюсь в комнату и захлопываю за собой дверь. Затем долго ищу телефон и в итоге нахожу его прямо перед собой на столе, где смотрел уже трижды. Чертыхаюсь и набираю Тиму. Он отвечает почти сразу же, чувствуется, что он запыхался, значит, как всегда, на пробежке. Что движет людьми, которые встают на рассвете и бегают, как шизики, по улицам? Это понять мне не дано.

Вместо приветствия я перехожу сразу к делу:

— Походу ты нравишься Плаксе.

— Чего? — переспрашивает Тима и секунду переваривает услышанное. — С чего ты взял?

— Они психанула после твоего вчерашнего рандеву с красоткой-училкой.

— Это не то, о чем ты подумал, — Тима пытается придать голосу уверенности, но я-то его знаю: он напуган тем, что я выведал его секрет.

— Да мне все равно, что у тебя с ней. Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня.

— Что? — спрашивает настороженно.

— Позовешь Плаксу на свидание и исправишь то, что натворил.

— Я натворил? — удивляется Тим и хочет что-то добавить, но я перебиваю его.

— Ты смешал мне все карты. Из-за тебя она больше со мной не заговорит. Будешь нахваливать меня. Скажи, что я на досуге котят с деревьев снимаю, не знаю, что-нибудь придумай.

Он молчит. Слышу только его нервное сопение.

— Я же просил не вмешивать меня в это, — наконец говорит он почти что умоляюще. — Мне не по душе все эти ваши игры с Федей.

Прижимаю телефон к щеке плечом и пытаюсь надеть джинсы. Этот разговор начинает меня утомлять.

— А ему, думаешь, по душе то, что ты вытворяешь с его сестрой?

Вообще-то я не собирался шантажировать друга, как-то само вырвалось. Он снова молчит, на этот раз я не слышу даже его дыхание.

— Сделаю, — отвечает грубо. — Ты бы занялся чем-то полезным вместо того, чтобы девчонкам жизнь портить.

Ответить он мне не дает, сбрасывая звонок. И правильно делает. Только так он может оставить за собой последнее слово.

Знаю, что это неправильно, так обращаться с Тимой, он мне действительно нравится, как человек, но победить в нашем с Федей пари мне нужно любым способом. Я не позволю этому надутому всезнайке оказаться правым. Я – не лузер, в отличие от него. Пусть он это запомнит раз и навсегда.

На кухне натыкаюсь на мать. Она наливает в чайник воду и, вздрогнув от неожиданности, поворачивается ко мне.

— Молоко закончилось, — говорит она с печалью в голосе, будто бы это самая большая проблема на свете.

— Ясно, — отвечаю я только для того, чтобы что-то сказать.

— Если хочешь, могу сделать яичницу.

— Ты же знаешь, я не завтракаю, — терпеливо говорю я, борясь с раздражением.

— С каких пор? — мама поднимает на меня опухшие глаза, но ее взгляд отрешенный.

— С тех самых, когда вы с отцом по утрам стали лаять, как собаки.

Сил сдерживаться больше нет. Да и голова разламывается на части. Открываю шкафчик и беру пачку обезболивающих таблеток. Думаю, в школе они мне пригодятся. В ответ на мою гневную реплику мама прикрывает глаза рукой, но, к счастью, не спешит мне отвечать.

— Отца нет, — меланхолично выдает она, когда я уже натягиваю куртку в прихожей. А то я сам не понял.

Не хочу продолжать этот спектакль и дергаю ручку входной двери. Однако мама, как фурия, подлетает ко мне со спины и сильно сжимает мой локоть. Сделав над собой усилие, поворачиваюсь к ней, стараясь сохранить более-менее спокойное выражение лица.

— Почему ты винишь во всем меня?! — спрашивает она, захлебываясь словами.

— О. Поверь мне, я виню вас обоих. Почему бы вам не развестись, мам? Вы же не любите друг друга!

Она отпускает мой локоть и смотрит себе под ноги. Вообще-то я думал, что она взбесится, но мама выглядит спокойной, только уставшей.

— Любовь не длится вечно, милый, — говорит она скорбно. ­— Но я не хочу, чтобы ты страдал из-за нас.

— Поздновато спохватилась, — ядовито бросаю я и выхожу во двор. Затем поворачиваюсь и впиваюсь в мамино лицо глазами. — Не надо прикрываться мной, хорошо? Если главный камень преткновения – я, считай, что ты получила мое благословение. Разводитесь. Всем так будет лучше.

До школы иду так быстро, что мою рубашку можно выжимать, когда я прибываю на место. Целый день в голове каша, и я даже не сомневаюсь в том, что завалил контрольную по истории. Но сейчас меня это не заботит. Глотаю очередную таблетку обезбола и устраиваюсь в углу, откуда хорошо видно происходящее. Плакса бредет под ручку с фигуристой подругой. Прохожусь заинтересованным взглядом по последней и переключаюсь на своего верного друга Тиму. Он стоит возле школы, опершись на перила лестницы. На самом деле, я не уверен, что у него получится выполнить мою просьбу. И вовсе не факт, что Плакса поведется на его дифирамбы в мою честь. Но это все равно лучше, чем просто просиживать штаны. По крайней мере, я знаю, что Тима приложит все силы, чтобы я выглядел в глазах Плаксы рыцарем на белом коне. Потому что ему есть, что терять.

Чья-то рука оказывается у меня на плече, и я лениво кошусь на подошедшего ко мне человека.

— Новая стратегия? — спрашивает Федя не без ехидства. — Тима играет роль злодея, наша Плакса проводит с ним время и понимает, что он – сущий дьявол. А Матвей Калиновский – ангел с крылышками. Лучше уж быть с ним?

В ответ я только презрительно фыркаю и продолжаю наблюдение. Теперь я вижу только их удаляющиеся спины.

— А мне нравится, что ты крутишься волчком, Мат, — смеется Федя, разворачиваясь на каблуках и направляясь в другую сторону: надо же, понял, что мне не в кайф болтать с ним.

— Смотри, как бы не сесть в лужу, — весело добавляет он, не оборачиваясь. — Продолжай в том же духе!

Глава 16. Олеся

Оксана весь день ходит, как в воду опущенная. Каждый раз, когда я бросаю на нее взгляд, она натягивает на лицо кривоватую улыбку, думает, что я не вижу, как ей погано. Но я вижу. И мне все это очень не нравится. В столовой, когда Оксана украдкой смахивает с ресниц слезинку, я даже начинаю радоваться нашему утреннему разговору с Тимофеем. Наплевать, подослал ли его Калиновский или он по собственной инициативе вызвался помогать другу, я рада, что согласилась встретиться с ним после школы. Пока не представляю, как именно буду строить беседу, но это уже дело десятое.

После уроков Оксана цепляется за мой локоть и просит провести вечер с ней. Наконец-то признается, что ей непросто смириться с тем, что ее возлюбленный нашел себе девушку. Меня чуть ли не выворачивает, когда я ей отказываю и натыкаюсь на ее непонимающий грустный взгляд.

— Дела? — удивляется она. — Опять твоя Олимпиада?

— Да, она, — выпаливаю я.

Спасибо тебе, подруга, что за меня придумала мне оправдание. Хотя, на мой взгляд, недостаточно убедительное. Думаю, со стороны кажется, что из меня никудышный друг. И пусть пока будет так.

Я специально задеваю рукой сумку одной из девчонок, стоящих кружком и весело щебечущих о чем-то. Разумеется, они смотрят мимо меня, зато замечают Оксану и вовлекают ее в свою беседу. Я, разумеется, остаюсь в стороне, но это как раз то, что мне нужно: отвлечь внимание подруги.

— Побегу, — шепчу я Оксане на ухо, и та едва заметно кивает.

Тимофей поджидает меня у лестницы, при виде меня мило улыбается, и дальше мы идем вместе.

— Где будем заниматься? — спрашиваю дружелюбно.

— Можно у меня, — предлагает Тимофей, и перед моим мысленным взором сразу же возникает возмущенное лицо мамы. Она бы такое не одобрила.

— Хорошо, — отвечаю я.

Мне кажется, что это отличная идея, потому что дома Тимофей, наверняка, будет чувствовать себя расслабленно. Может, мне повезет, и он сам выложит мне все о своей личной жизни. Может, мне даже не придется вытягивать из него информацию клещами.

Оказывается, что он живет на другом конце города. Через двадцать минут ходьбы у меня начинают гудеть ноги. Я, конечно, понимаю, что он – спортсмен, но раз уж так случилось, что сегодня я иду рядом, мог бы и немного сбавить темп.

— Прости, я привык ходить один, — говорит он, когда я наклоняюсь якобы завязать шнурки. На самом деле у меня просто закололо в боку.

— Да ничего, — пыхчу я и провожу странные манипуляции с обувью, надеюсь, что он не смотрит.

Выясняется, что Тимофей немногословен от слова совсем. Только что прозвучала его первая фраза за все двадцать минут. Он насвистывает что-то себе под нос и смотрит в небо. Чтобы увидеть его лицо, мне приходится запрокидывать голову. Встаю и стряхиваю невидимые пылинки с юбки, чтобы еще немного передохнуть. Совсем не хочется показывать ему, что я устала, как собака. В голове проносятся полчища мыслей, как можно завязать разговор, но мне не по душе ни одна. Я, как и он, не сильна в разговорах. К счастью, Тимофей приходит мне на помощь, потому что эта тишина уже начинает здорово нервировать.

— Что ты думаешь о Матвее? — спрашивает он в лоб.

Я тут, значит, стараюсь, как бы помягче влезть к нему в душу, а он и не думает со мной церемониться. Ну ладно.

— Надутый индюк, ­— сразу же откликаюсь я и вызываю этим широкую улыбку на лице моего спутника.

— Возомнил себя повелителем Вселенной, — продолжаю я, не в силах остановиться, — и считает, что каждый обязан восхищаться им. Хотя в голове одни девки, развлечения и удовольствия!

Тимофей дает мне высказаться, затем искоса смотрит на меня. Замечаю, что он старается идти медленнее. Очень старается, так, что пару раз даже споткнулся.

— Ты знала, что его родители разводятся? — спрашивает он заинтересованно.

Это новость застает меня врасплох. Не знала.

— Пытаются развестись уже три года, и все никак, — добавляет Тимофей и чему-то усмехается. — Мат мне это рассказал на одной тусовке. Перебрал с алкоголем тогда. Через минуту уже жалел о том, что поделился со мной. Я видел по его глазам. Он не откровенничает со мной, не любит говорить о своих проблемах, все держит в себе. Я понятия не имею, что у него в голове, а тебе так быстро удалось это выяснить.

— Гм. Намекаешь, что я спешу с выводами? — спрашиваю угрюмо.

— Не намекаю, — сверкает улыбкой он, — прямо говорю. Он – загадка даже для меня, хотя я по сути – его единственный друг. Еще есть его дядя, но он редко бывает в наших краях.

Мы останавливаемся на светофоре, и я смотрю себе под ноги, переваривая услышанное. Я и правда многое не знаю о Калиновском, но не уверена, что хочу знать.

Тимофей поглядывает по сторонам, убеждается, что дорога пуста и перебегает на другую сторону. Я хмыкаю и многозначительно пялюсь на красный сигнал светофора. Тимофей на другой стороне дороге озадаченно смотрит на меня. Загорается зеленый, и я неторопливо перехожу дорогу. Мой спутник покачивает головой и снова улыбается. Любит он это дело.

— Всегда соблюдаешь правила? — весело спрашивает он, переводит взгляд вперед и вдруг меняется в лице.

Улыбка меркнет, глаза резко становятся холодными и даже злыми. Он срывается с места и устремляется куда-то вперед. Я бросаюсь следом за ним, ничего не понимая. Когда я добегаю, вижу следующую картину: высокий широкоплечий мужчина лежит на спине, а Тимофей сидит на нем и в ярости лупит по нему кулаками. Его пытается оттащить хрупкая девушка, отчаянно цепляется за его плечи, но у нее, конечно, ничего не выходит. Я не вижу ее лица, только спину.

— Тима, прекрати! — взвизгивает она, и я теперь понимаю, кто это. Наша учительница химии – Татьяна Викторовна. Теперь все обретает смысл.

— Хватит! Прекрати немедленно! Да отцепись ты от него, это мой жених!

Последние ее слова оказывают на Тимофея нужное влияние. Он прекращает махать кулаками, но с мужчины не слазит.

— Что? — тихо спрашивает он, глядя перед собой.

— Это мой жених, — повторяет учительница, заламывая пальцы.

Мужчина тем временем, пользуясь тем, что его обидчик отвлекся, сплевывает кровь на асфальт и с силой ударяет Тимофей кулаком в лицо. Мой одноклассник дергается, но на удар не отвечает. Он медленно поднимается на ноги и наконец решается посмотреть на девушку. Ее «жених» громко ругается и тоже пытается встать.

— Но, Таня, — говорит Тимофей все так же тихо, и я не могу смотреть на то, каким жалким и потерянным выглядит его лицо, — как жених? Мы же… У нас же…

— Мы были в ссоре, — всхлипывая, отвечает Татьяна Викторовна, — мы с ним почти расстались! Но теперь все изменилось, — она приближается к лицу моего одноклассника и начинает шептать, по-видимому, чтобы «жених» не услышал. — Тимочка, ты пойми, у него квартира, а я больше не могу жить в этом аду. Мне очень жаль, но ты ведь умный мальчик, ты знал, что это у нас продлится не долго. Я ведь твоя учительница. Прости меня.

Тимофей, как припадочный, мотает головой, будто не может принять то, что только что произошло.

— Ты ведь не серьезно? Он же руку на тебя поднял!

К этому времени так называемый жених Татьяны Викторовны уже оказывается на ногах и двумя руками отталкивает Тимофея прямо на меня, и я чудом успеваю отпрыгнуть в сторону.

— Это не твое дело, сопляк! — рычит он, сверкая глазами. — Проваливай, пока я не вызвал копов!

Его лицо выглядит очень плохо, разбиты губы, сломан нос, уже заметен серьезный синяк на скуле. Я осторожно тащу Тимофея за куртку на себя, опасаясь попасть под горячую руку, но он уже остыл и теперь смотрит на меня так, будто увидел впервые.

— Пойдем отсюда, — говорю я.

Он кивает, бросает последний отчаянный взгляд на Татьяну Викторовну, будто бы ждет, что она его остановит. Но она уже нежно поглаживает по щеке своего «жениха».

Тимофей разворачивается и быстрым шагом идет вперед, не разбирая дороги. Несмотря на то, что мне его безумно жаль, у меня закрадывается мысль, что это к лучшему. Во всяком случае, для Оксаны.

Глава 17. Матвей

Домой идти не хочется, поэтому я застываю рядом с черной металлической дверью и без промедления нажимаю на потертую кнопку звонка. Влад оставил мне свой адрес на смятой бумажке, которую предусмотрительно затолкал мне в карман. Иногда он бывает до ужаса старомодным.

Массивная дверь распахивается спустя три минуты, и в дверном проеме показывается осунувшееся бледное лицо Влада. На нем черный банный халат и синие тапочки.

— Ты еще не встал, что ли?

Захожу в прихожую, снимаю обувь и верхнюю одежду, краем глаза замечая старый добрый беспорядок в квартире. Влад не любит убираться, а, чтобы с ним жила женщина… не помню такого. Кстати, интересно, почему?

— Ну теперь встал, — недовольно бормочет Влад и падает в кресло. — Что привело тебя в такую рань?

— Рань? Дядь, уже три часа дня!

Влад поднимает руки в примирительном жесте, дескать, давай не будем спорить.

— Как там твоя колдунья? — потирая щетину и загадочно улыбаясь, спрашивает он вдруг.

— Кто? А. Вот черт! — Я спихиваю гору каких-то фантиков и бумажек на пол и усаживаюсь в соседнее кресло. — И что еще я вчера нес?

— Да много всего. Но мне больше всего понравилась история про колдунью.

— Кончай издеваться, — отмахиваюсь от него я. — Я не привык поглощать алкоголь в таких количествах!

— И это очень хорошо, — с видом познавшего жизнь мудреца говорит Влад, в его руке уже откуда-то появилась початая бутылка с минералкой.

Он прикладывается к ней, запрокидывает голову и жадно пьет. Его кадык ходит вверх-вниз несколько долгих секунд. Затем он бросает на меня какой-то незнакомый взгляд и завинчивает крышку бутылки.

— Ты должен прекратить это, — серьезно говорит он и с силой швыряет ее мне.

Я бы сказал, что в этом действии даже есть какая-то жестокость. Будто бы он надеялся, что я не догадаюсь ее поймать. К счастью, бутылка пластиковая, а у меня неплохая реакция.

— Прекратить что?

Влад звучно выпускает воздух из ноздрей и переплетает пальцы вместе.

— Когда я был в твоем возрасте, мне нравилась одна девочка. Я был по уши влюблен. А она любила пошутить. Мне стоит заканчивать эту историю, или ты все понял и так?

— Не понял.

— Ну хорошо, — мы боремся взглядами несколько секунд, и он отступает первый, хотя я думаю, что он сделал это специально. Поддается мне. Значит, я ему и про пари выболтал. Вот дурак!

— Она сказала, что не против быть моей девушкой, но ей нужны доказательства моей любви.

— И? Доказал? — ухмыляюсь я.

— Доказал.

Мне даже странно, что Влад когда-то был мелким идиотом. Это на него совсем не похоже: вестись на манипуляции каких-то сопливых девчонок. Видимо, та мадам ему очень нравилась.

— Она была старше и водилась со взрослыми парнями, — Влад поднимает глаза к потолку, его взгляд рассеян и задумчив. — Потом оказалось, что они вместе придумали задание для меня. Хотели повеселиться. Она привела меня к высокому обрыву, мы стояли и смотрели на сверкающую воду внизу. Она велела мне прыгнуть с тарзанки туда. Мол, вода холодная, и я, наверняка, не осмелюсь. На свою голову осмелился.

— Черт, — искренне говорю я.

Он проводит большим пальцем по подбородку и посылает мне грустную улыбку.

— Всего лишь руку сломал, повезло. Там было мелко. И она об этом знала.

— Черт возьми, — повторяюсь я, морща лоб. — И как же ты повелся на это?!

— И сейчас бы повелся. Она была бесподобна. Но суть истории не в этом. Рука страшно болела, но самое худшее было не это. Она обманула меня. Она не собиралась встречаться со мной, была слишком гордой для этого.

Я чувствую, будто становлюсь меньше ростом под его грозным взглядом. На этот раз он не отступает, и глаза отвожу я.

— Не давай обещаний, которых не сможет исполнить, — серьезно, даже жестко, говорит Влад. — Не играй с чувствами. Это слишком опасно.

— У меня совсем другой случай, — оправдываюсь я. — Плакса не станет из-за меня прыгать с обрыва.

— Этого ты знать не можешь. Я хочу, чтобы ты позвонил ей, и все рассказал. Прямо сейчас.

А вот теперь он начинает меня злить. Какое он имеет право указывать мне, что делать? Да его и рядом никогда нет! Что вообще он знает о моей жизни?

— Слушай, ты мне не отец и не наставник. Ты – чувак, который изредка появляется в моей жизни с мудрыми советами и бутылками пива. Я это очень ценю. Но не настолько, чтобы слушаться тебя беспрекословно!

— Ты сделаешь то, о чем я тебя прошу, — безапелляционно заявляет он.

— Иначе что? — смеюсь я. — Уедешь в Африку? Да и скатертью дорожка!

Я резко встаю с кресла и роняю бутылку с минералкой на пол. Он следит равнодушным взглядом за тем, как я надеваю кроссовки.

­— Иначе это сделаю я, — тихо говорит он.

— Да что ты?! Ты приехал, чтобы портить мне жизнь? Это твоя цель? Знаешь что, ты был жалким неудачником, раз над тобой издевалась девчонка! А я – по другую сторону. Завидуешь мне? Ладно. Не ты первый, не ты последний. Но уясни одну вещь: я никогда, слышишь, никогда не стану унижаться перед девкой! Я – не ты.

Я в ярости несусь к входной двери, но голос Влада заставляет меня замереть. Я понимаю, что веду себя не слишком адекватно, и пытаюсь взять себя в руки, и моментами мне даже это удается. Например, сейчас. Несмотря на весь мой гнев, я хочу дослушать, что он скажет. Потому что его ничем не проймешь. Спокоен, блин, как удав! И это вызывает уважение.

— Хочешь знать, что случилось с той девчонкой? — любопытствует его голос из комнаты.

— Догадываюсь! Живет себе припеваючи.

— Она несчастна, — Влад уже стоит на пороге в комнату и смотрит на меня с противной жалостью. — Теперь можешь идти.

Домой иду медленным шагом, раздумывая над словами Влада. Прекрасно понимаю, из-за чего меня понесло. Снова он мне напомнил про Диану. И да, в том случае мы с Владом действительно были похожи. Но с тех пор утекло много воды. Я больше не лузер, которого предали. Давно уже нет. Ведь нет?

Вибрация телефона в кармане возвращает меня в действительность. Звонит Тима.

— Дело в шляпе? — бодрым голосом интересуюсь я, отвечая на звонок.

— Гм. Не совсем. Тебе лучше приехать.

Я чуть ли не подпрыгиваю на месте, потому что со мной говорит не Тима. Голос, вне всякого сомнения, принадлежит Плаксе. Как обычно, тихий и нерешительный.

— Что случилось? — спрашиваю, сглатывая слюну.

— Просто приезжай, ладно? — раздраженно говорит она и вешает трубку.

Интересный поворот, ничего не скажешь. Судя по голосу, она расстроена. Неужели Тима все ей рассказал?! Что же ты натворил, друг?..

Глава 18. Олеся

Кладу телефон Тимофея на стол и начинаю нервно теребить края свитера. С того момента, как он накостылял жениху Татьяны Викторовны, он не проронил ни слова. Практически бежал оттуда, как сумасшедший. С большим трудом мне удалось угнаться за ним и не потеряться на незнакомых петляющих улицах.

Теперь мы сидим у него дома, по всей видимости, в его комнате и играем в молчанку. Тимофей выглядит хуже некуда: бледный, взъерошенный, с абсолютно пустым лицом. Его остекленевший взгляд меня здорово напугал, именно поэтому я решила позвонить Калиновскому. Боюсь, одной мне не привести его в чувство. Кто я ему такая? Да я даже заговорить с ним не могу! Что здесь скажешь? Какие-то банальности вроде «ничего страшного, все пройдет»? Может, вообще не стоило идти за ним. Даже не представляю, что ему сейчас нужно. Оксане было нужно побыть одной. А ему?

— М… Мне уйти? — спрашиваю осторожно, чтобы не напугать. Вдруг он забыл о моем присутствии?

Тимофей переводит на меня абсолютно пустой взгляд. Видит ли он меня вообще? Сложно сказать. Вдруг его глаза проясняются. Отвечает мне не сразу, наверное, ищет хоть какие-то слова.

— Нет. Мне кажется, я свихнусь, если останусь один.

Киваю и стараюсь убрать из своего взгляда жалость. Но не слишком-то получается. Мой лоб напряжен, лицевые мышцы уже даже начинают побаливать.

— Что ты чувствуешь? — спрашиваю я, сама не знаю, зачем.

Он утыкается взглядом в стол и сжимает руки в кулаки.

— Чувствую себя идиотом. С чего я вообще решил, что она полюбит меня? Я не достоин этого. Но, блин, неужели достоин тот кретин?!

Он впивается в меня глазами, ища поддержки, и я усердно мотаю головой из стороны в сторону.

— Нет.

— Она не давала мне никаких надежд. Сам себе все придумал, — сокрушается Тимофей, роняя голову на руки и пряча от меня лицо. — Сам виноват!

— Ты не виноват.

— Кто тогда? Кто?!

Он в ярости бьет кулаком по подушке, и я невольно вздрагиваю. Я точно знаю, кто виноват в этой ситуации, но не уверена, что Тимофей готов это услышать. Тем более, от меня.

— Какое же я дно…

— Да хватит! — не выдерживаю я. — Виноват тут только один человек. Татьяна Викторовна. Ей не следовало морочить тебе голову. Она ведь – взрослый человек, могла бы и позаботиться о последствиях своих решений.

В тот момент, когда я решаю, что Тимофей сейчас пошлет меня далеко и надолго, в комнату заходит Калиновский и поочередно рассматривает нас.

— Что стряслось? — спрашивает он, и Тимофей вдруг бросается ему на шею.

Я отвожу глаза и начинаю делать вид, что меня очень интересуют мои ногти. Какой-то неловкий момент, и я явно тут лишняя.

— Тим, что не так? Что с тобой?

Калиновский отстранился, но держит Тимофея за плечи. Я это вижу в зеркале на стене, не рискую поворачиваться к ним. Как бы незаметно улизнуть отсюда?..

Тимофей косится в мою сторону, я прекрасно понимаю этот намек и, чувствуя облегчение, поднимаюсь на ноги.

— Ухожу.

— Подожди меня на кухне, пожалуйста, — обращается Калиновский ко мне, и я с удивлением замечаю на его лице тревогу. Похоже, он действительно переживает за друга. Вот это номер: получается, он умеет думать о ком-то, кроме себя любимого.

Я выхожу из комнаты, ничего ему не отвечая. Сама еще не решила, выполнять ли мне его просьбу. День выдался странным, и мне очень хочется поскорее оказаться в собственной постели. К счастью, родители Тимофея еще не вернулись, и просторная кухня свободна. Я медленно бреду туда по коридору, рассматривая по пути фотографии в рамках, висящие тут и там на стенах. В основном здесь запечатлен Тимофей со всевозможными спортивными призами. По-видимому, родители очень им гордятся. В голове сразу же возникает картина, где Тимофей в отчаянии поливает грязью самого себя, лишь бы обелить свою возлюбленную. Выглядело это, мягко сказать, неважно. Зрелище, когда парень принижает самого себя, оказывается, выглядит до ужаса отталкивающим. Усмехаюсь мысли, что Калиновский бы ни в жизнь такого о себе ни сказал, уж этот вправит Тимофею мозги. Не зря я ему позвонила.

Несколько раз у меня возникает порыв уйти, но почему-то я все же остаюсь. Мне хочется удостовериться, что Тимофей в порядке. Много всяких историй слышала о подростках с разбитыми сердцами, истории которых заканчиваются страшно. А, Тимофей, несмотря на вспыльчивость и излишнее самобичевание, кажется мне неплохим человеком. Не хочу, чтобы с ним случилось что-то ужасное.

Спустя час и пятнадцать минут на кухню прокрадывается Калиновский. Он идет так бесшумно, что я его замечаю только, когда он нависает надо мной. Быстро убираю телефон и вопросительно смотрю на него.

— Уснул, — шепотом говорит Матвей, как будто Тимофей может его услышать из другой комнаты. — Пойдем, пока его предки не вернулись.

На улице зябко, все какое-то серое, моросит противный дождь.

— Я рад, что ты не ушла, — признается Калиновский устало, затем тяжело вздыхает. — Тиму тяжело пришлось. Развели его, конечно, знатно. Не думал, что она такая…

Матвей не договаривает и скрипит зубами. Знаю, что он сдерживается из-за меня, и меня это даже немного трогает.

— …коза, — заканчиваю его мысль не совсем так, как ему бы хотелось. — Пусть будет «коза». Не представляю, как он будет ходить в школу.

— Я тоже. Но он справится. Тима очень сильный. Думаю, не только в физическом смысле. Отойдет. Со временем привыкаешь…

Он обрывает свою мысль, и его щека дергается. «Привыкаешь»? Так он это сказал, как будто чувствовал то же самое. Показалось, наверно.

— Я вызову тебе такси, — быстро меняет тему Калиновский и достает мобильник.

— Не надо, я поеду на автобусе.

— Никаких возражений, — твердо говорит Матвей. — Хватит с тебя приключений на сегодня. И… — он переводит на меня серьезный взгляд, — спасибо, что не бросила его.

— Как я могла?

— Вообще-то могла бы, — дразнит он меня, используя против меня мою же фразу.

Я сразу вспоминаю наше неудачное «свидание», когда он защитил меня от местных хулиганов, и улыбаюсь.

— Правда, что твои родители разводятся? — выпаливаю вдруг я, и сразу же пугаюсь своего вопроса.

Калиновский хмурится и с подозрением косится на меня.

— Я Тиму рот заклею, — бормочет он, — ничего нельзя рассказать.

— Извини, если влезла не в свое дело.

— Да чего уж. Разводятся, не разводятся – не знаю. Мне они не докладывают. Но обстановочка – так себе, — весело улыбается он. — Твое такси приехало.

Как не вовремя! Отчего-то мне совсем не хочется уходить вот так, посреди разговора. Это, наверное, впервые, когда никто из нас не орет на другого, и даже жаль упускать возможность спокойно поговорить. Я нехотя плетусь к такси. Открывая дверцу, поворачиваю голову и смотрю на то, как Калиновский копается в телефоне. Даже среди этих серых домов, грязных тротуаров и унылых улиц он выглядит не похожим на других, будто бы явился из другой, идеальной Вселенной.

Залезая в машину, злюсь на саму себя: мне хотелось, чтобы он обернулся. Тупая девчачья фантазия. У нас вроде бы только что возникла какая-то связь, но, похоже, так думаю только я.

Стук в окошко заставляет меня подпрыгнуть на месте. Я опускаю стекло и вижу лицо Калиновского, покрытое крохотными дождевыми каплями.

— Слушай, может, — говорит он, ­— встретимся завтра? Просто об этой истории с Тимой знаем только мы с тобой. Больше не с кем поговорить.

Я изо всех сил сдерживаю ликование, так и готовое прорваться наружу.

— Согласна. Мне эта мысль тоже не дает покоя.

— Тогда дай мне свой телефон.

Я просовываю аппарат в окошко, и он вбивает мне свой номер. Затем звонит самому себе, убеждается, что мой номер сохранился у него и возвращает мне телефон.

— Ну, до завтра, — мягко говорит он, и я поднимаю стекло.

Машина трогается с места, а я не могу перестать глупо улыбаться. Никто из нас и словом не обмолвился о том, почему мы с Тимофеем оказались вместе. Пари все еще в силе, и я это прекрасно понимаю. Только вот раньше для меня это было делом чести, порывом восстановить справедливость, и не более. А теперь мне начинает нравится то, что происходит. Не уверена, что это хорошо, но я не хочу об этом думать.

Глава 19.1 Матвей

Таксист затыкается только, когда я выхожу из машины. Чаевых от меня он явно не дождется. Хватило мне сегодня чужих излияний, еще и этот заладил: жена у него не такая, видишь ли. Куда не посмотрю – везде одни несчастные да убогие. Ха, вот и машина отца. Легок на помине. Даже застываю на месте, думаю, не сбежать ли отсюда, пока не поздно?

Решаю все же остаться: по крайней мере, посуда по кухне не летает, звона разбитого стекла не слышно. Захожу, снимаю обувь и куртку. Отец выходит ко мне в коридор, раскинув руки в стороны, будто бы собрался обниматься. Я стараюсь на него не смотреть.

— Плохой день, — говорю я прежде, чем он успевает сказать хоть слово.

— Ничего, — мгновенно отвечает он, — мама испекла блинчики. И… к тебе тут пришли.

— Чего-чего сделала мама? — переспрашиваю я, следуя за ним в гостиную.

Там, за столом сидят мама и Федя. Всюду витает запах свежеиспеченных блинов, как в детстве. В какую-то параллельную Вселенную попал походу.

— Давайте ужинать, — добродушно говорит отец и усаживается во главе стола.

Мама лучезарно улыбается мне, поднимается со стула и идет за порцией блинов для меня. Федя хлопает меня по плечу, когда я занимаю место рядом с ним.

— Ты что здесь забыл? — тихо спрашиваю у него.

Честно, только его мне сейчас не хватало! Я, конечно, понимаю, что ему в радость любой повод сбежать из своей крохотной квартирки, но я его не звал. Он не обращает внимания на мой совсем не дружелюбный тон.

— Просто поболтать зашел. Прикинь, Танька съезжает. Оказывается, нашла себе какого-то богатенького лопуха. Скоро у меня будет своя комната!

— Мм… Классно, — ядовито шиплю я, вспоминая слезы на глазах Тимы.

Черт возьми, он плакал у меня на плече, саму Плаксу перещеголял! И это из-за его «Таньки». Слов нет.

— Да тебе не понять, — говорит он, с упреком глядя на меня. — Ты никогда не делил с кем-то комнату.

— Да куда уж мне, — ворчу я, заталкивая в рот блинчик, что только что мама поставила передо мной.

С удивлением смотрю на то, как мама и отец разговаривают. Вот это да! Не ругаются, не сверлят друг друга глазами, не молчат, надувшись друг на друга. Разговаривают. Причем весело. Как старые друзья. Я успеваю подумать о том, что, возможно, чудо свершилось, и у них все налаживается. А потом приходит осознание: у нас гости, нужно держать марку. Тьфу ты, купился на очередное представление!

— …и она не против, как думаешь?

Перевожу взгляд на Федора. У него на лице написано, что он ждет ответа на какой-то вопрос.

— Оём ы?

Федя кривит лицо и сужает глаза, пытаясь вычленить из моего чавканья слова. Я запиваю блин водой и повторяю:

— О чем ты?

— Ты меня вообще слушаешь? — Федя недоволен тем, что я погружен в свои мысли и игнорирую его. Никак он не осознает, что мы не одного поля ягоды, и я всего лишь позволяю ему называть меня другом.

— Оксана, — говорит он, — думаешь, она…

— Кто? — обрываю я его грубо. — Стоп. Подружка Плаксы? Оксана?

Федя склоняет голову.

— Думаешь, она…

— Нет, — лыблюсь я.

— Да дай ты мне сказать!

— Зачем? Не будет она с тобой мутить. Ты себя видел?

Наконец-то расшевелил его. Глаза Феди краснеют от злости, тоненькие, почти женские пальцы с силой сжимают вилку. Но голос он умудряется контролировать.

— Поэтому я и здесь, ­— терпеливо говорит он, натягивая на лицо улыбку, его глаза при этом ледяные, как кристаллы льда. — Хочу тоже урвать кусочек пирога. Пока Плакса пляшет под твою дудку, ты мог бы посодействовать мне.

— Ага, — говорю я, откидываясь на спинку стула и отставляя пустую тарелку. — То есть, еще сегодня днем ты ехидничал, что мне с Плаксой ничего не светит, а сейчас вдруг поверил в мои силы? Не, бро, так не пойдет.

Я кошу глаза в сторону родителей, но они заняты друг другом. Уже минут пятнадцать. Что творится?!

Федя наклоняется ко мне и говорит быстро и нервно.

— Она мне нравится уже давно, понимаешь? И твои шашни с Олесей очень кстати. Мы могли бы устроить что-то вроде двойного свидания. Что тебе стоит?

У него из рта несет помоями. Так и хочется отодвинуться от него, а лучше угостить его жвачкой.

— Федя-Федя, — воркующим голосом говорю я. — Теперь я понимаю твою выгоду от нашего пари. Но ты ошибся, если подумал, что я стану тебе помогать.

— Значит, не станешь? — зло переспрашивает он. — Хорошо. По-моему, несправедливо, что Плакса до сих пор не в курсе, по чьей вине появилась ее дурацкая кличка, как считаешь? Пора бы ей узнать об этом.

Переплетаю пальцы вместе, и они хрустят.

— Матвей, не делай так, я же тебя просила! — возмущается мама с другого конца стола.

— Извини, — миролюбиво говорю я и поднимаюсь на ноги. — Мы ненадолго выйдем в сад.

Хватаю сопротивляющегося Федю за шкирку и тащу к выходу. К счастью, родители не замечают, что происходит.

По пути свободной рукой хватаю его зашитое сто раз пальто и потрепанные ботинки. Выволакиваю его в сад и с силой швыряю прямо на газон вместе с его дешевыми вещами. Он теряет равновесие и падает на живот, как беззащитный ребенок. Затем резво переворачивается на спину и горящими глазами таращится на меня.

— Пшел вон! — сквозь зубы процеживаю я. — Решил меня шантажировать? Это твоя большая ошибка!

— Ты пожалеешь об этом, Мат, — шипит он в ответ. — Ты горько пожалеешь!

— Не смеши меня, — бросаю я через плечо, возвращаясь к дому. — Где ты, а где я?..

Глава 19.2 Матвей

— Где твой друг? — спрашивает мама, встречая меня на пути в гостиную.

— Ему срочно понадобилось уйти, — улыбаюсь я ей.

— Приятный молодой человек. Помогал мне с блинами. Почему ты так редко приглашаешь в гости друзей?

Приятный?! Вместо ответа я неодобрительно качаю головой и прохожу в гостиную. Вообще-то у меня нет никакого настроения сидеть тут с родителями, и я бы ни за что не вернулся сюда, если б не забыл телефон.

Отец все так же сидит во главе стола. У него в руке прозрачный широкий стакан, на дне которого плещется светло-коричневая жидкость. Вообще-то отец выпивает редко. По крайней мере, раньше я за ним такого не замечал.

Мама обгоняет меня и застывает за спиной отца. Кладет руки на спинку его стула, и они оба поднимают на меня глаза. Выглядит так, будто они узнали, что один из ник болен раком.

— Что? — мне уже хватит событий на сегодня, поэтому я еле сдерживаюсь, чтобы не нагрубить и не уйти в свою комнату.

— У нас с папой есть новость, — ласково произносит мама и опускает взгляд на отца.

— Если вы сейчас скажете, что у меня будет братик, я выйду в окно.

Никто даже не улыбается моей шутке. Я готов заорать.

— Только не говорите…

— Сын, — с укором говорит отец, — разумеется, нет.

После этой его фразы к маме возвращается ее излюбленное выражение лица, будто она только что проглотила кусок плесени.

— Мы решили развестись.

Они молча изучают меня глазами. Интересно, какой реакции они от меня ждут. Я должен быть в шоке, или что? На самом деле я уже и не думал, что они наконец решатся на это. Еще совсем недавно я мечтал о подобном вечере. Их скандалы (вернее, вопли матери и равнодушное спокойствие отца) выводили меня из себя. В этом доме я не мог даже спокойно пообедать. Но, когда они вот так выпалили мне о разводе, я почему-то не чувствую радости. И облегчения. Вообще ничего. Чувствую себя смертельно уставшим, вот и все эмоции.

— Рад за вас, — сухо говорю я. — Спасибо, что сообщили. Что-то еще?

— Эээ… — это протягивает мама, она явно ожидала чего-то другого.

— Ты должен знать, что мы любим тебя, — доверительным тоном произносит отец, — и, что бы ни случилось, мы рядом с тобой. Мы расстаемся друг с другом, не с тобой. Тебя это никак не коснется.

Такой он, конечно, простой. Ладно. Кажется, он и правда верит в свои слова.

— Я знаю, пап. Я устал и пойду к себе, ладно?

Не дожидаясь разрешения, топаю по лестнице и думаю о том, зачем люди вообще сходятся. Из-за удобства? Из-за денег? Из-за великой нерушимой любви? Ха. Забавно.

***

Сегодня на ней джинсы, узкие и укороченные. Вижу ее щиколотки. Если бы не длинная туника ужасного болотного цвета, я бы и не узнал ее, наверное. Не похоже это на нее. Наверное, все жуткие юбки в стирке.

— Ты пялишься на нее, — говорит Тима вполголоса.

— Просто задумался, — перевожу взгляд на него.

Тима выглядит паршиво. Помятое лицо, капюшон на голове, еще и пятно на толстовку посадил и не замечает.

— Ты в норме?

Он ковыряет пальцами лоб.

— Давай не будем. Что у тебя с ней?

— С Плаксой? Ничего. Пока что. Влад считает меня козлом.

— Влад здесь? — удивляется Тима.

— Ага. Вчера читал мне нотации о важности чувств. Запарил.

— Калиновский, может встанешь и поделишься с классом, если тебе так неимется?

Учитель истории, маленький женоподобный мужичок с живыми цепкими глазками и большим красным носом, сверлит меня испытующим взглядом.

— Почему нет? — я поднимаюсь с места и окидываю его равнодушным взглядом. — Я говорил другу о том, как важны чувства.

Девочки завороженно таращатся на меня. Еще бы. Услышали знакомое слово и сразу растаяли. Плакса тоже поворачивается ко мне, но ее глаза неприкрыто осуждают меня. Готов поспорить, она недовольна тем, что я прервал урок, и ей нечего больше строчить в своей тетради.

— Быть может, вы это обсудите на биологии? — грозно интересуется учитель.

По классу прокатывается волна мерзкого хихиканья.

— О’кей, — говорю я и сажусь обратно.

Тимофей поглядывает на меня с уважением. Потом вдруг наклоняется ко мне и говорит:

— Влад ведь фигни не скажет. Сам знаешь.

После уроков пытаюсь найти Олесю в толпе, но без успеха. Тима на химию не пошел, каким-то макаром свалил на свои тренировки. Значит, и он думает, что я козел. Просто потрясающе. Особенно после того, как я весь вчерашний вечер подтирал ему сопли.

Натыкаюсь на Плаксу на улице, когда уже оставил попытки найти ее. Здорово ударяю ее дверью по затылку, она ойкает и роняет тетради.

— Вот черт. Не хотел.

Ее подружка Оксана стоит в нескольких метрах, спиной к нам, окруженная стайкой девчонок. На вопль Олеси они все поворачивают головы к нам и обворожительно улыбаются мне. Все, кроме Оксаны. Она смотрит на подругу, потирающую голову, ледяным взглядом и тут же отворачивается.

— Проблемы в раю? — интересуюсь я, нагинаясь и поднимая ее тетради.

— Гм. Вроде того, да.

— Ты… Свободна сейчас?

— Более чем, — не сводя глаз с Оксаны, щебечущей с девочками, отзывается она.

— У тебя красивые ноги.

— Что? — хмурится она.

На этот раз мы пришли в кафе, в которое я частенько захаживаю, когда не хочу идти домой. Я заказываю два молочных коктейля, думается мне, такое придется ей по вкусу.

— Я говорю, тебе идут джинсы. Ходи так почаще.

— Тебя забыла спросить! Извини, — не успев толком вспылить, смягчается она. — Один негатив везде. Заразилась.

— Понимаю.

Я тяну время. Знаю, что должен ей рассказать, но пока не могу. Я должен это сделать раньше Федора. Пусть она узнает от меня. Но… Знаю, что тогда все будет кончено. Хочу найти лазейку. Я могу выиграть это пари. Да я уже чувствую, что она прониклась. Я почти что ей нравлюсь. Совсем не обязательно рассказывать ей о том, что ее репутация в школе испортилась из-за меня, прямо сейчас. Я ведь могу это сделать в конце дня. За день многое может случится. А могу и вообще не рассказывать. Пусть Федя ей все выложит, черт с ним. Зато пари я выиграю. Будет знать, неудачник, как брать меня на понт!

— Матвей?

Она смотрит на меня своими наивными черными глазищами, и мне становится жарко.

— Ты в порядке? Выглядишь…

— Да, все нормально. Нормально.

Она не отводит взгляд. Две черные бездны пытаются поглотить меня. Нельзя играть чувствами. Это опасно. Влад со сломанной рукой. Ее колени. Ее гипнотизирующий взгляд. Черт возьми!

Я подлетаю из-за стола так, что задеваю коленями столешницу. Звон посуды. Испуг в глазах Олеси.

­— Я больше не могу. — говорит кто-то за меня, — не могу больше. Извини меня. Зря я все это… Я не могу!

Несусь к выходу из кафе, что есть сил, по пути чуть не сбивая официантку с нашими коктейлями. Понимаю, что не оплатил счет. Усмехаюсь. Все кружится… Кто-то берет меня под руку.

Глава 20.1 Олеся

С самого утра в голове вата. Мама снова пытается завязать диалог о наших отношениях. Еще спрашивает про Олимпиаду. Я вдруг вспоминаю, что пропустила встречу с математичкой. Из-за всех этих передряг с Тимофеем, Оксаной и Калиновским я попросту забыла, что обещала учительнице позаниматься после уроков. Не сомневаюсь, что она ждала меня и даже расстроилась из-за моего отсутствия. Как я говорила, математика – для нее все. И, конечно, ей обидно, когда на ее предмет, на ее знания, которыми она так стремится поделиться, забивают. Погано!

— Милая, что с твоим лицом? Все так плохо? Устаешь, да?

Ага. Только вот не от учебы. От чужих проблем.

— Немного. Все нормально, я справлюсь.

Мама вытирает руки о фартук и усаживается напротив меня. На плите шипят котлеты.

— Конечно, справишься. Олимпиада ведь на следующее неделе, так? У тебя еще есть время подготовиться. И… Я не хочу, чтобы ты что-то от меня скрывала, — меня передергивает, хоть я пытаюсь не показать этого. — Те парни… Они отстали от тебя?

Снова приходится врать. Я говорю, что последовала ее совету и предпочитаю не замечать их. Она вроде довольна, хотя брови немного изогнуты, как будто она хочет спросить о чем-то еще, но не может подобрать правильных слов. К счастью, ее внимание переключается на котлеты, и я быстро поднимаюсь и направляюсь к выходу. Если я хочу проверить домашку перед уроками, нужно выйти немедленно.

— Ты надела джинсы? — кричит мама из кухни, и я замираю с одним ботинком в руке.

Мама вплывает в прихожую и улыбается мне.

— Ну… да.

— Я не помню их, — говорит мама, чуть склонив голову набок.

Конечно, не помнит. Я не надевала такое целую вечность. С них, можно сказать, пришлось стирать пыль. Пожимаю плечами и продолжаю одеваться.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — интересуется мама слишком уж дружелюбно.

Не знаю, что она хочет услышать. Что я их надела, чтобы впечатлить богатого избалованного мальчика? Что я увязла по самые уши в игре, правил которой до сих пор толком не понимаю? Что я впервые в жизни чувствую себя по-настоящему живой?

— Я люблю тебя, — говорю я с широкой улыбкой и берусь за ручку двери.

Оксану я встречаю, как обычно, у школы. Она стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на то, как я приближаюсь к ней. Она, как всегда, выглядит безукоризненно, однако я вижу что-то недоброе в ее глазах. И это не последствия слез или что-то подобное. Она злится.

— Привет! ­— радостно говорю я, останавливаясь напротив нее.

Сегодня я вполне готова поддержать ее, выслушивать хоть весь день про ее великую неразделенную любовь к Тимофею. Но она почему-то молчит, пожирает меня глазами и молчит.

— Все нормально?

— Это ты мне скажи, — выплевывает она.

— Не поняла.

— К Олимпиаде, значит, тебе надо готовиться. Дела у тебя. Времени нет на подругу!

— Ох, слушай, если ты об этом… Мне жаль. Я все исправлю, сегодня я в твоем распоряжении.

«До конца дня», — добавляю про себя и не могу сдержать глупую улыбку. Даже немного раздражает. Наша запланированная встреча с Калиновским вызывает во мне слишком уж много эмоций. Положительных.

— То есть, ты даже не собираешься мне рассказывать! — негодует Оксана и проводит рукой по волосам.

На ее лице я читаю обиду. Она похожа на ребенка, у которого отобрали конфету.

— Рассказывать о чем?

— Не строй из себя дуру! — она переходит на крик, такой жалобный крик, она не привыкла орать на людей, и ей не слишком хорошо это удается. — Я видела вас вчера. Говоришь, у Тимы появилась девушка? И теперь ты вся светишься! Джинсы напялила! Под ручку с ним ходишь! Думаешь, я не могу сложить два и два?!

Ах вот, о чем она подумала. Ну я сама виновата, нельзя было встречаться с Тимой вот так, прямо перед школой. Нужно было убедиться, что Оксана ушла домой, а не оставлять ее болтать с одноклассницами, думая, что теперь она ничего не заметит. Дура, действительно!

— Нет, ты не так всё…

— Я дала тебе шанс объясниться, — перебивает меня Оксана, шмыгнув носом. — Ты им не воспользовалась. А теперь уже поздно. Видеть тебя не хочу!

Она разворачивается на каблуках и идет в школу. Я пытаюсь ее догнать, но она машет на меня руками, как будто я привязавшееся к ней кусачее насекомое.

— Не лезь ко мне, ясно тебе? Тихоня, блин!

Да, девицы с разбитым сердцем – страшные создания. Кто бы мог подумать? Боюсь, тут мои никакие слова не помогут.

Почти весь день проходит в размышлениях о том, как мне теперь исправлять ситуацию с подругой. Вместо того, чтобы сделать ей лучше, получилась какая-то ерунда. Как, в прочем, и всегда. Ничего, рано или поздно все уладится.

Сбегаю из класса математики одной из первых. Знаю, что должна извиниться перед учителем, но сейчас я к этому не готова. Приближающаяся Олимпиада кажется мне чем-то далеким и незначительным. Успеется.

Вылетаю из школы и задерживаюсь возле дверей. Наблюдаю за тем, как Оксана притворяется счастливой и беззаботной, окруженная толпой таких же двуличных девчонок. Эта коллективная дружба – что-то с чем-то. По крайней мере, выглядит со стороны не очень: по-моему, каждая из них мечтает перещеголять другую в громкости смеха и размахе жестикуляции. Смотрится неестественно.

Я собираюсь с силами и уже почти готова сделать несколько шагов и выцепить Оксану из этого адского девчачьего кружка, но кто-то чуть ли не сбивает меня с ног. Дверь ударяет меня по затылку, и я ойкаю. Перед глазами мельтешат крохотные звездочки, боль в голове отдается в зубах.

— Вот черт! Не хотел.

Сразу же узнаю голос Калиновского. Конечно, кто бы это еще мог быть? Он собирает мои тетради с пола и протягивает их мне. Уже через пять минут мы шагаем в сторону кафе, в которое он меня пригласил. От его глаз не укрылось то, что мы с Оксаной поссорились. И, честно говоря, это его внимание к деталям мне льстит. Можно подумать, он интересуется моей жизнью. Однако ведет он себя странно. Почти ничего не говорит, выглядит задумчивым и рассеянным.

Кафе мне нравится. Чистые столики с клетчатыми скатертями. Удобные плетеные стульчики. Доброжелательный персонал. Матвея тут, по всей видимости, знают: несколько раз с ним здоровались и называли по имени.

Он говорит, что у меня красивые ноги, и я до ужаса смущаюсь. Как будто мой секрет раскрыли. Неужели он догадался, что я надела их специально для него? Какой позор! В ответ на комплимент я огрызаюсь: дурацкая школьная привычка. Обычно мне говорят подобное ехидными ироничными голосками. И смеются. Но он не смеется, и голос его серьезный. Даже слишком. Поэтому быстро извиняюсь, чувствуя себя при этом последней идиоткой. Очень нервничаю. Напоминаю себе, что это ненастоящее свидание. Ненастоящее. Свидание понарошку. Нечего бледнеть и краснеть.

Калиновский молчит и пялится в одну точку. Напряжение висит в воздухе, и я открываю рот:

— Тимофей чувствует себя лучше?

Я спрашиваю тихо, но мой вопрос все же не теряется в шуме чужих голосов. Он будто не слышит. Продолжает изучать скатерть. И мне это совсем не нравится.

— Матвей?

Он поднимает на меня затуманенный взгляд. Его лицо бледное, а на лбу пульсирует венка. Я силюсь разгадать его чувства, но мне это не удается.

— Ты в порядке? Выглядишь…

Я хочу сказать, что он выглядит испуганным. Потому что это описание подходит больше всего, но он прерывает меня.

— Да, все нормально. Нормально.

Дважды повторил слово «нормально». Дела явно не очень. Не свожу взгляда с его лица, оно – как карта, и я пытаюсь найти крестик, где же закопан клад. Он вдруг психует. Подлетает с места, как кошка, которой наступили на хвост. Переворачивается стакан с салфетками. Солонка и перечница оказываются на полу.

— Я больше не могу, — сиплым голосом говорит он, и его руки дрожат. — Не могу больше. Извини меня. Зря я все это… Я не могу!

Он несется к двери, и я вскакиваю и бегу следом за ним. Пари. Он говорит о пари, это точно. Он не хочет больше меня обманывать. Сказать, что я в шоке – ничего не сказать.

Догоняю его возле двери, и он вдруг останавливается и покачивается. Хватаю его под локоть, и делаю это очень вовремя, потому что иначе он бы упал.

— Эй! Матвей, приди в себя! Ты тяжелый. Эй!

— Нужна помощь? Вызвать скорую? — к нам подлетает обеспокоенная официантка и прикладывает крошечные ладошки к щекам.

— Не… не надо, ­— говорит Матвей, сглатывая слюну. — Все нормально. Нормально.

— Да что ты заладил?! Так, давай выйдем на воздух.

Мы выходим, и он тут же падает на плетеный стул. У этого кафе есть и терраса на улице.

Я придвигаю другой стул к нему и сажусь рядом.

— Может, все-таки врача?

— Не надо. Просто голова закружилась.

Опираюсь руками на колени и придвигаюсь к нему. Пытаюсь заглянуть в его лицо.

— У тебя что-то случилось, да? Что-то плохое? Ты можешь мне…

— Хватит, ладно? — ледяным тоном прерывает он меня и наконец поднимает голову: его глаза источают мороз. — Это был я.

— Эмм…

— Это был я, что непонятного?! — взрывается он, и мне на мгновение кажется, что он совсем обезумел. — Из-за меня ты стала Плаксой. Это был я.

Глава 20.2 Олеся

Я сижу, положив руки на колени, и слежу за тем, как подрагивают кончики моих пальцев. Ощущение, когда на тебя направлена сотня внимательных взглядов, безумно пугает меня. Мысленно пытаюсь подготовиться к этому, потому что я следующая. Сейчас все смотрят на Федора Воронина, но, судя по его нагловатому виду, он получает от этого удовольствие. Любит быть в центре внимания. Мне этого не понять. Чувствую, как Мысль медленно подкрадывается, еще чуть-чуть и вырвется на поверхность, как десятки крохотных пузырьков со дна омута. Нельзя этого допустить, нельзя! Загоняю ее поглубже и повторяю про себя слова. Сейчас главное – слова. Не запутаться, правильный порядок, интонация. Вот так. Беззвучно шевелю губами, повторяю стихотворение в последний раз.

Федору аплодируют. Я не знаю, насколько хороши стихи его собственного сочинения, но зал ликует. Мысль снова подступает, как ком к горлу. Прочь! Не сейчас! Вот-вот и произнесут мою фамилию. Мои ноги деревенеют и будто прирастают к полу с бордовым ковром. Федор на сцене отвешивает шутовской поклон. Аплодисменты не стихают. Еще есть время. Мысль, опять она, почти прорвалась!

— Победа в конкурсе чтецов важна для твоего будущего. Это поможет в поступлении, — говорила мама с утра, ее заплаканные глаза покраснели и даже как будто увеличились в размерах.

Она говорила это абсолютно пустым голосом, как робот.

— Я не могу оставить тебя одну, — мой голос был слабым, но искренним.

Плевать я хотела на поступление, на дурацкий конкурс, на школу! Сегодня слишком тяжелый день.

— Не смей со мной спорить! — вскрикнула мама и обожгла меня злым взглядом. — Ты пойдешь в школу и победишь в конкурсе! Поняла меня?

Я-то поняла. И я сделаю все, как просит мама. Если ей от этого станет легче. Хотя бы капельку. Со всех сторон на меня обрушивается звонкий голос. Называют мою фамилию. Краем глаза замечаю, как Федор, окруженный родственниками, принимает поздравления. У меня такой группы поддержки нет. Само собой. Сегодня я сама себе группа поддержки. И не только себе.

Держаться. Не подпускать Мысль.

Поднимаюсь на сцену медленно, ноги не слушаются, путаются, и мне, конечно, кажется, что сейчас, вот сейчас я споткнусь и упаду на потеху всей школе. Я даже уже слышу их смех. Но нет, не спотыкаюсь и более-менее ровным шагом подхожу к микрофону. Мы с Федором почти одного роста, поэтому изменять высоту микрофона не надо. Очень жаль. Мне бы не помешали лишние тридцать секунд.

Собраться. Читать с выражением. Как дома. Ты дома. Перед зеркалом. Ну, как репетировала.

Я начинаю. Стараюсь смотреть в одну точку, где-то впереди. Не опускать взгляд. Заканчиваю первое четверостишие. Сердце гулко стучит в ушах, так, что я почти не слышу собственный голос. Работает ли микрофон? Читаю дальше. С выражением. Без запинки.

МЫСЛЬ. Замолкаю. Только на секунду. Борюсь с собой. Продолжаю. Вдруг чувствую, как волосы встают дыбом. Какое-то движение в области живота, теперь на бедре. Что-то шевелится. Что-то… Что-то у меня в кармане! Что-то живое!

Тишина. Одно только мгновение. Засовываю руку в карман и нащупываю что-то мохнатое. Оно взбирается мне на руку. Тишина сменяется пронзительным визгом. Это кричу я. По моей руке лезет серое нечто, цепляясь крохотными коготками за кожу. Сбрасываю это с себя, продолжая визжать во все горло. Это мышь. Всего лишь мышь.

Разум теряет контроль. МЫСЛЬ пришла. Я ее впустила. Мой визг превращается в сдавленное рыдание. Оно прорывается наружу. Теперь это настоящий рев со всхлипываниями и подвываниями. Микрофон работает. Определенно. Я обессиленно, точно в замедленной съемке, приземляюсь на пол. Не могу перестать плакать. Только сейчас я расслабляюсь и позволяю себе отдаться горю. Вчера умерла моя бабушка.

***

Молчу. Перевариваю. Калиновский дотрагивается до моей руки, и я быстро ее отдергиваю. Нет уж. Нет.

— Слушай, прости меня. Я был дураком. Мы же мелкие были. Я думал, это будет забавно. Разве же я мог знать, что ты среагируешь так?

— Мышь? — тихо спрашиваю я. — Мышь, серьезно? Мышь?!

— Я же говорю, был дураком. Я не знал, что ты их так боишься!

Калиновский оправдывается, как может. Это было бы даже забавно в какой-нибудь другой ситуации.

— Я не боюсь мышей, — отчеканиваю я каждое слово.

— Эм... А в чем тогда…

— Ты все испортил! — взрываюсь я, мне уже плевать, что он только что чуть не хлопнулся в обморок. — Я должна была победить в этом конкурсе! Должна была! Я обещала!

Вскакиваю на ноги и бегу от него подальше. Не хочу, не хочу видеть его! Но этот придурок несется за мной.

— Это было так важно? — удивляется он. — Я не знал. И я не думал, что они так надолго это запомнят да еще и кличку тебе придумают. Думал, разок посмеемся, и всё.

Резко торможу и гневно смотрю на него. У него такое изумленное выражение лица, будто бы он недоумевает, как это я его еще не простила. Самодовольный кретин!

— Важно? — с придыханием спрашиваю я, во мне так и кипит ярость. — Днем раньше у меня умерла бабушка. И мама ни о чем меня не просила. Кроме этого. Она просила победить в конкурсе. А я подвела ее! Из-за тебя!

Калиновский открывает рот, хочет что-то сказать, но, по-видимому, не знает что.

— Оставь меня в покое! Не подходи ко мне больше!

Несусь, как ненормальная, просто вперед. Все равно, куда. Лишь бы больше не видеть его. Только я почувствовала, что в нем есть что-то хорошее, как он сразу же это уничтожил. Ничего хорошего в нем нет! Первое впечатление оказалось правильным. Поверхностный идиот. Пустой. Бездушный. Бессердечный.

Глава 21. Матвей

— Да как я мог это знать? Как?! Если бы люди вешали на грудь таблички вроде: «У меня умер близкий человек, не беспокоить», было бы куда проще! Но у нее не было никакой таблички!

Тима слушает меня внимательно, ковыряет пальцами подбородок, теперь трет губы. Отнимает руку от лица и говорит:

— Хочешь сказать, сейчас бы ты поступил по-другому?

— Конечно! — возмущаюсь я. — За кого ты меня принимаешь? Что? Ну, говори. Ненавижу, когда ты что-то недоговариваешь!

Тима мнется, как обычно. Если бы я не потребовал выложить все, как есть, но бы обязательно сменил тему. Такой уж он есть. Боится нарваться на конфликт.

— Да что говорить? Не поступил бы. Сейчас ты так говоришь, потому что пообщался с ней, сблизился, если можно так сказать. А на тот момент тебя не волновали ее проблемы, дела и неурядицы в семье. Ты видел забитую девчонку и хотел повеселиться. Помнишь, что ты тогда сказал? Помнишь или нет?

Я не могу найти себе места, мечусь по комнате Тимофея, как зверь в клетке. Не могу остановиться. Черт!

— Ну а я тебе напомню, — не дождавшись моего ответа, продолжает Тима. — Ты сказал: «мыши должны держаться вместе».

— Да помню я! Дураком был. Ослом. Ну что мне теперь сделать?!

— Ну, к примеру… Извиниться, — улыбается Тим, и мне нестерпимо хочется ему врезать: еще один умник нашелся!

— Извинялся уже. Не помогает это.

Тима хлопает рукой по дивану.

— Сядь ты уже. Задолбал маячить. Ты говоришь, был ослом. Так не будь им и дальше.

Плюхаюсь на диван рядом с другом и многозначительно поднимаю брови, дескать, ну давай, расскажи мне, как.

— Я хочу сказать, ты можешь поступить правильно. Что сделано, то сделано, здесь уже ничего не исправить. Но сейчас… Еще не все потеряно. Остановись. Отступись. Прими поражение. Оставь ее в покое. Ты извинился, это главное. Не хочет принимать извинения – это уже ее дела.

— Да не могу я! — снова подлетаю на ноги. — Не могу, понимаешь?!

— Честно, Мат? Не понимаю.

Молчу. Сверлю его глазами. Не понимает он. Все он понимает, просто не признается даже самому себе. Его растоптали, выжали, как половую тряпку, использовали, как одноразовую салфетку, унизили, уничтожили. Как бы он ни пытался врать себе, мне или кому-то еще, в нем теперь есть эта слабость, эта противная склизкая ненависть к самому себе, это чувство одиночества и вяжущее чувство собственной неполноценности. Какие бы призы на соревнованиях он ни занимал, он будет знать, что в каком-то смысле, самую малость, пусть даже где-то глубоко-глубоко, он неудачник. Маленький мальчик, которого однажды обидели, и теперь он ненавидит всех и вся.

Я хочу искоренить это чувство, выжечь, расплавить, выгнать из себя. Если он готов мириться с ним, пусть мирится. Я – не буду. С меня хватит. Я получаю, что хочу. Я – не лузер. И никогда им не стану. Пусть даже это было бы самым правильным из всех решений.

— Она тебе нравится? — спрашивает Тима серьезно, в его глазах нет ни капли веселья или ехидства.

И почему-то меня это пугает до дрожи. Лучше бы он издевался и прикалывался.

— Я… Я не знаю. Она не похожа на других. Такая наивная и… Глаза у нее… Тим, давай закроем тему.

Он усмехается и отводит взгляд. Потом резко снова фокусируется на мне, и мне совсем не нравятся его жалостливые глаза.

— Ты понимаешь, что потом возненавидишь себя? — тихо, но очень проникновенно говорит он, я прямо-таки чувствую, как он желает мне добра: противно до безумия. — Если, конечно, продолжишь играть в эту игру…

«Э, нет, — думаю я. — Это сейчас я себя ненавижу. А потом меня не смогут достать ни ты, ни Федя, ни телки с крашенными волосами и сорок вторым размером одежды. Потому что потом я стану неуязвим. Я стану победителем, и все вы будете меня уважать».

Подхожу к ее пятиэтажке неспешным размеренным шагом. Останавливаюсь возле подъезда и достаю телефон. Она берет трубку после пятого гудка. Все-таки решилась. Это меня радует.

— Что надо? — грубо спрашивает она.

Значит, мой номер не удалила. Еще один хороший знак.

— Спустись вниз. Я у твоего подъезда.

— С чего бы это? Калиновский, я же ведь просила, — она понижает голос до возмущенного шепота, — я же ведь просила оставить меня в покое.

А если бы действительно этого хотела, трубки бы не брала, заблокировала бы. Эх, девочки, вас так просто раскусить. Любопытно тебе, видно же.

— Спустись. Тебе понравится то, что я скажу.

Слушаю ее задумчивое молчание. Вместо ответа она сбрасывает звонок. Чертыхаюсь и смотрю на то, как солнце скрывается за домами. Невооруженным глазом можно увидеть, как быстро оно садится.

Значит, все же я ошибся, и она не так любопытна, как я думал. И такое случается. Значит, придумаю что-то другое.

Вдруг слышу длинный пронзительный писк, это открывается дверь подъезда. Она в халате, сверху накинула куртку, но все равно вид забавный, такой домашний. Зато темные волосы распущены и в беспорядке лежат на плечах. Последний луч солнца падает на них, и они переливаются на свету. Она выглядит…

— Это что? Подожди, это… Ты издеваешься, что ли?!

Я протягиваю ей свой дар, и она крутит пальцем у виска.

— Ты совсем ненормальный?

— Я подумал, что…

— …будет забавно, да? Ты всегда так думаешь!

— Ты же сказала, что не боишься мышей.

— Да, не боюсь. Это ж надо было, — ворчит она, — клетку с мышью мне притащил. Совсем мозги растерял. Проваливайте оба!

Она собирается уходить, и я ставлю клетку на землю и тянусь к крохотной решетчатой дверце.

— Ты что делаешь?! — почти визжит она.

— А что? Если не хочешь, чтобы она жила у тебя, пусть живет на воле.

Она подхватывает клетку и почти что прижимает ее к груди. Очень трогательное зрелище.

— Она же домашняя! Ей нельзя на воле!

Я улыбаюсь. Она еще хмурится, разглядывает животину, вроде бы даже замечаю тень улыбки на ее губах. Потом выражение ее лица резко меняется, переводит взгляд на меня.

— Это всё? Теперь отстанешь? Жест я оценила.

— Нет, не всё. Я решил, что все должно быть по-честному. Я выставил тебя плаксой при всей школе. Теперь твоя очередь.

Она наклоняет голову, как будто говорит с полоумным, и переспрашивает:

— Хочешь, чтобы я унизила тебя перед всеми?

Развожу руки в стороны и киваю, мол, воля твоя. Я вижу, как она собирается отсечь мое предложение на корню, но в ней есть это… Желание поквитаться. Я вижу это в ней.

После затянувшихся размышлений, ее глаза сужаются, как у хищной птицы.

— Я подумаю об этом.

Она вводит код домофона и открывает дверь. Клетку бережно прикрывает курткой.

— А ты говоришь, я не могу.

— Не можешь что? — она поворачивает ко мне голову.

— Удивить тебя.

Глава 22. Олеся

— Что это у тебя? — упавшим голос спрашивает мама, когда я возвращаюсь обратно в квартиру.

Она прекрасно видит клетку и ее маленького пушистого обитателя. Я даже немного побаиваюсь, как бы мама не хлопнулась в обморок.

— Это для биологии! — нахожусь я и тащу своего нового друга в свою комнату.

— Как для биологии? — верещит мама из коридора. — Надолго ЭТО с нами?! Ты же знаешь, я до ужаса боюсь мышей!

— А это и не мышь, — терпеливо и громко объясняю ей. — Это землеройка!

— Час от часу не легче, — тихо ворчит мама и умолкает: наверное, не выдерживает и уходит.

Ставлю клетку в угол комнаты на пол и рассматриваю крохотное животное. Глазки-бусинки следят за мной с интересом. Задумываюсь о том, что зверька надо покормить и двигаюсь к двери. Поднимаю глаза и натыкаюсь взглядом на маму. Она стоит, прислонившись к дверному косяку, и следит за мной мрачным взглядом.

— Кто тебе принес клетку?

— Гм. Подруга.

— Подруга, значит? — повторяет мама, не сводя с меня напряженных глаз.

У нее такой вид, как будто она что-то знает. Что-то такое, чего не знаю даже я.

Я кое-как огибаю ее и иду на кухню, она семенит за мной. Раньше все было по-другому. Раньше я ничего от нее не скрывала, и уж тем более не врала. Но теперь мне ложь дается как-то проще. Особо не чувствую угрызений совести. Маме знать про всё ни к чему. Тем более я догадываюсь, что бы она сказала. Не принимай подарки, игнорируй, уходи, склони голову, сдайся, позволь вытирать о тебя ноги! Надоело!

Она всю жизнь велит мне все игнорировать. Но разве так можно жить? Она-то не игнорировала. Она радовалась жизни. И подарки принимала. И на свидания бегала. И даже родила ребенка. Кто виноват в том, что мой отец сбежал? Это вовсе не значит, что моя жизнь сложится точно так же, как и ее. Я понимаю… Вернее, я понимала, что она хочет оградить меня от всего этого. Хочет предостеречь меня от ошибок, которые она сама совершила. Но это уж слишком… Нельзя жить, постоянно закрывая на все глаза.

Открываю холодильник и пялюсь в одну точку. Спиной чувствую ее задумчивый взгляд. Резко поворачиваюсь к ней и в отчаяние сжимаю кулаки.

— Это была не подруга, это был парень. Богатый, красивый и избалованный. Как раз такой, каких нужно игнорировать, мама.

Она меняется в лице, явно не ожидала от меня таких жестких слов. Хочет что-то ответить, но я ей не даю. Нужно пользоваться моментом, пока во мне есть эта удивительная решимость.

— И я больше не могу носить эти дурацкие юбки. Они же уродливые! И в них тяжело ходить. И жарко. И стыдно, если уж быть совсем честной.

— Но…

— И каблуки! — меня уже понесло, ничего не поделаешь. ­— Я низкая, мама. Практически все девочки в школе носят каблуки, и в этом нет ничего такого!

Я беру передышку и вдыхаю побольше воздуха. Мама смотрит на меня каким-то новым печальным взглядом.

Холодильник отчаянно вопит, требует, чтобы закрыли дверцу.

— У тебя переходный возраст, — успокаивающе говорит мама. — В тебе играют гормоны. Но ничего, это пройдет. А насчет этих мальчиков… Ты знаешь мое отношение. Я не хочу, чтобы…

— …чтобы я повторила твою судьбу! Знаю, слышала! — огрызаюсь я и захлопываю холодильник. — Ведь твоя судьба так ужасна. Скажи, ты жалеешь, что родила меня?

Глаза мамы выкатываются из орбит. Она в ужасе на меня смотрит, будто бы я сказала что-то необратимое, по-настоящему жестокое. Но меня давно мучает этот вопрос. Поэтому я наблюдаю за ней внимательным холодным взглядом.

— Разумеется, нет, милая! Не было и дня, чтобы я пожалела об этом. Но ты не представляешь, как тяжело воспитывать дочь одной. Ни за что не пожелаю тебе этого.

А вот теперь мне неловко. Мама считала, что воспитывает меня правильно. Она оберегала меня, поддерживала, помогала, как могла. А я… неблагодарная дочь. Что здесь скажешь?..

Вообще-то я хочу извиниться. Но язык не поворачивается. Все, что она делала «во благо» превратило меня в слабое беззащитное существо. В Плаксу. Они правы, что так меня называют. Все они правы.

Я быстро отвожу взгляд. Я сделала маме больно и больше не могу смотреть ей в глаза. Шагаю в свою комнату стремительно, по пути задевая предметы мебели. Новые синяки – ерунда. Да и вообще все – ерунда. Кроме одного. Нужно покормить мышь.

***

Кручу в руках телефон. Уснуть не получается. В любой другой ситуации я бы позвонила Оксане. Но сейчас не могу. Боюсь того, что она может мне сказать. Не хочу потерять ее. Как ей объяснить, что ее Тимофей мне не нужен?

Раньше мы могли звонить друг другу в любое время. Такой был уговор. Если кому-то из нас плохо, второй непременно выслушает.

— Уговор все еще в силе? — спрашиваю я.

Все-таки набрала подруге. Само вышло. Она громко дышит на том конце провода. Я жмурю глаза и жду. Я уже готова к тому, что она положит трубку, но она не кладет.

— Да, — говорит она. — Извини. Я не знаю, что на меня нашло. Как я могла подумать, что ты вытворяешь такое за моей спиной?!

Какое облегчение! Я открываю глаза и слабо улыбаюсь.

— Ну, любовь слепа.

Она смеется и вдруг резко становится серьезной.

— Сегодня меня пригласил на свидание Воронин.

— Ч-чего?! Федор?

— Ага. Краснел, бубнил, путал слова. Жалкое зрелище!

— И как ты его отшила? — ухмыляюсь я и переворачиваюсь на живот.

— А я не отшила. Согласилась. Беру пример с тебя.

— Не… не поняла.

— Ну, знаешь, ты приняла приглашение Калиновского потому, что хотела доказать всем, что не все девчонки готовы ради него унижаться и выполнять его команды, — меня передергивает: я, конечно, перед ним не унижалась, но чем-то он меня зацепил, это точно. — А я согласилась на это свидание, потому что хочу посмотреть на девушку Тимофея.

— Как-то одно с другим не вяжется…

Еще мне хочется добавить, что она видит ее каждый день. В школе. И что она уже не девушка Тимофея, а просто наша учительница.

— Свяжется! — упрямо заявляет Оксана, и я не смею ей перечить.

Затем я выкладываю ей все о наших встречах с Калиновским. Так приятно делиться этим с кем-то, что я без конца улыбаюсь и тараторю, как ненормальная. Оксана, по своему обыкновению, переспрашивает, восклицает и, готова поспорить, постоянно прикладывает руку к груди.

А потом она мне подает идею. Засыпаю я довольная и умиротворенная. Потому что я знаю, что очень скоро Матвей Калиновский окажется в моей шкуре. Сам же хотел справедливости. Он даже не подозревает, во что влип.

Глава 23. Матвей

Компания собралась интересная, даже мне немного не по себе. Это, скорее всего, из-за Фединых взглядов. Он так гордится собой, что то и дело важно выпячивает подбородок и пытается смотреть на меня сверху вниз, как бы говоря: «Смотри, и без твоей помощи справился!». И его совершенно не волнует, что его спутница, Оксана, непоседливо ерзает на стуле, вертит головой по сторонам, короче говоря, выказывает все признаки того, что ей невообразимо скучно в его компании. Она согласилась на свидание с ним, и это, видишь ли, делает его героем дня. Я до сих пор не совсем понимаю, что такая девчонка, как Оксана, собирается ловить с ним, но это дело ее. Что-то тут, конечно, не так. Не зря же Олеся притащила меня сюда. Похоже, наедине их оставлять нельзя.

— Ты позвал Тимофея? — спрашивает Олеся, наклоняясь ко мне, чтобы больше никто не услышал.

В это же время Федя пытается неуклюже сделать Оксане комплимент, при этом его лицо краснеет, а прыщи становятся ярко-бордовыми. Смотрел бы и смотрел! Прямо-таки бальзам на душу. Выпендрежник хренов.

— Да, но не факт, что он придет, — так же тихо отзываюсь я, не отводя глаз от Фединого лица: у него вон уже и капельки пота выступили на лбу!

Олеся, явно разочарованная моим ответом, откидывается на спинку стула и кладет руку на локоть подруги. Такой еле заметный жест, означающий: «Держись, скоро эта мука закончится!».

Крепко сжимаю высокий стакан с молочным коктейлем. Мы снова пришли в мое кафе, и я невольно вспоминаю прошлый раз, когда чуть было не хлопнулся в обморок, как какая-нибудь неженка-девчонка!

Вообще-то мне не нравится то, что Олеся так интересуется Тимофеем. В прошлый раз мне показалось, что я все выдумал, и он ей не нравится, как парень. Но чего это она тогда так жаждет встречи с ним? Не надо было звать его. Но она, блин, попросила. И поглядывает она на меня все еще с недоверием. Я счел правильным выполнить ее просьбу, это же пустяк. Нужно вернуть ее расположение всеми возможными способами. Если я хочу добиться своего… И даже плевать, если она придумает для меня какое-нибудь задание, которое выставит меня на посмешище по ее меркам. Я убежден, что мой авторитет в этой школе уже не подорвать. Пусть даже она заставит меня голышом танцевать джигу в школьной столовой. Даже любопытно!

Пока я размышляю, Федор заводит шарманку о будущей Олимпиаде, спрашивает у Плаксы что-то насчет каких-то новых задач. Олеся теряется и что-то мямлит в ответ. Оксана сидит, поджав губы, и поглядывает на дверь. Вдруг на ее миловидном лице расцветает улыбка, и я слежу взглядом за тем, куда она смотрит.

Вот оно! Теперь все понятно. Даже от сердца отлегло!

— Всем привет! — бодро говорит Тимофей и падает на стул рядом со мной.

— Привет-привет, — отвечаю я, привычно хлопая его по спине.

Вся наша честная компания рассыпается в любезностях, и некоторое время они бурно, но односложно обсуждают, как у кого дела. Воспитанные все какие.

Потом наступает тишина, и слышно только поскрипывание стульев, по которым все начинают беспокойно елозить. Кроме меня. Я сегодня наблюдатель.

Тима зачем-то косо поглядывает на меня, и я читаю в его взгляде неодобрение. Даже молча он умеет нагадить в душу. Все еще считает, что я поступаю с Плаксой плохо. Неправильно. Да и фиг с ним!

— Оксан, ты, кажется, интересовалась боксом. Вроде бы что-то говорила такое. Так вот наш Тимка тебе все расскажет об этом. Даже успеешь пожалеть, что спросила.

Разумеется, она ничего такого не спрашивала, просто мне сегодня хочется побыть Купидоном. И, что кривить душой, реакция Феди превзошла все мои ожидания. Он пытается прожечь во мне взглядом дыру, а мне всего лишь щекотно.

— Ой, да! — глаза Оксаны искрятся, она быстро кивает мне в знак благодарности и переключает все свое внимание на Тиму. — Это та-ак интересно!

Тима польщен. На мгновение опускает глаза, и я вижу, как на его лице проявляется знакомая мне улыбка скромника. О боксе трепаться он любит. Пол секундочки для разгона и пошло-поехало. А что? Эти двое и правда неплохо бы смотрелись вместе.

Олеся легонько толкает меня локтем в бок, чтобы привлечь мое внимание. Когда она получает то, что хотела, серьезно смотрит на меня.

— Я обдумала твое предложение, — так по-деловому говорит она, и я усмехаюсь. — И я согласна. Это будет справедливо. И, как только ты это сделаешь, больше никаких обид.

— И что же я должен сделать, чтобы справедливость восторжествовала? — насмешливо спрашиваю я.

Тогда она наклоняется ко мне и тянется к моему уху губами. Он нее пахнет мылом и ромашкой. Какая прелесть!

Она, по-видимому, подготовила целую речь и теперь нашептывает ее мне на ухо. После того, как она заканчивает и отстраняется от меня с видом победительницы, у меня отвисает челюсть. Она просит слишком многого. Я предложил ей попробовать втоптать меня в грязь, как я поступил с ней. Она же хочет обратного: подняться на мой уровень! Такого я от нее не ожидал, хотя стоило. Какая девчонка не захочет возвыситься за чужой счет? Хотя, признаться честно, я в ней разочаровался. Она казалось мне выше всего этого.

— Ну так что? — невинно спрашивает она, и я вижу, с каким удовольствием она это делает.

Слова не идут. Я не могу это сделать. Совсем недавно я клялся Тиме, что никогда этого не сделаю. Больше никогда. Переступить через себя ради дурацкого пари, которое придумал прыщавый идиот? Хотя… Возможно, если я ей уступлю, дело пойдет быстрее.

Плакса все еще пялится на меня, и ее глаза вроде бы чернее обычного. Настоящая тьма. Она хочет, чтобы я бегал за ней, чтобы при всех называл ее своей девушкой. Она хочет прилюдно загнать меня под каблук. Хочет, чтобы ее уважали, и ей завидовали. И я понимаю ее желание. И я бы ни за что не согласился, если бы не одно «но». Она наивная. Я так сыграю, что она поверит, что мои чувства настоящие. Пара букетов, дорогих туфель и отпадных комплиментов, и она станет моей во всех смыслах. И тогда пари выиграно. Да, я снова унижусь, но всего на несколько дней, на неделю, максимум. Зато потом Золушка снова превратится в Плаксу, а я окажусь на троне.

— По рукам, ­— как можно спокойнее отвечаю ей, утопая во тьме ее глаз.

Глава 24. Олеся

Мне хочется завопить. Нестерпимо хочется схватить Оксанку за руку и выволочь ее на улицу! И все ей рассказать. Выложить все как на духу! И я бы так и поступила, если бы не видела, как она счастлива, слушая странную тарабарщину Тимофея про антрекоты и гринчи*. Ее глаза широко распахнуты и даже рот приоткрыт, она ловит каждое слово Тимофея, будто бы ей скоро сдавать экзамен по боксерскому сленгу, и, если она его завалит, Вселенная взорвется.

Эти мысли приводят меня к Олимпиаде. Федор что-то говорил о каких-то новых задачах, а я совсем расслабилась в последнее время и даже не удосужилась поговорить об этом с учителем. Олимпиада на носу, а я чуть ли не летаю под потолком из-за того, что мне только что сказал главный школьный красавчик. Как глупо.

Калиновский принял мое предложение. Честно говоря, я была почти что уверена, что он откажется в своей высокомерной манере. Скажет что-то вроде: «Ты меня вообще видела? Чтобы я да за кем-то бегал…». Ну что-то в таком духе. Готова поспорить, что вначале он так и подумал, потому что его лицо забавно перекосило. Не ожидал от меня такой прыти. Потом он замешкался, сосредоточенно решая какие-то важные вопросы в своей голове, аж складка на лбу проступила. А потом согласился. Легко и непринужденно. Будто бы я предложила ему не увиваться за мной при всех своих товарищах и поклонницах, а сходить погулять в парк. Не одно и то же так-то. Совсем разные вещи.

Как же сильно он хочет выиграть это пари! Калиновский предложил мне отыграться: сделать так, чтобы я его наказала за ту историю с мышью и дурацким прозвищем, приклеившимся ко мне. Признаться откровенно, вряд ли то, что я придумала, можно назвать полноценной местью. Калиновского не так-то просто опозорить. Если, конечно, в кругах богатенькой молодежи не считается позором ходить под ручку с изгоем. Что-то мне подсказывает, что считается.

Поднимаюсь из-за столика и прощаюсь со всеми. Мне пора заниматься, и так слишком много времени упустила из-за дурацких игр. Выхожу на улицу и оборачиваюсь, чтобы убедиться, что Оксана хорошо проводит время. Они сидят у окошка, и, определенно, эточуть ли не лучший день в жизни подруги.

Только собираюсь двинуться в сторону остановки, когда меня останавливает знакомый голос.

— Постой.

Невинно моргаю и улыбаюсь Матвею. Его лицо серьезно, уголки губ опущены. Он изучает меня долгим взглядом, а потом вдруг оказывается в сантиметре от меня. Я чувствую запах его парфюма, резкий и, я бы сказала, сногсшибательный. Потому что меня мои ноги буквально подкашиваются. Он вынуждает меня отступить к стене кафе, и я чувствую спиной неровности кирпича и холод.

— Т-ты что?

— Да так, — как-то нехорошо ухмыляется он, — просто тренируюсь.

Ощущаю его дыхание на своих губах. Уверена, что вот-вот и он меня поцелует. Этот момент длится целую вечность, и я уже начинаю нервничать. Мои глаза закрылись сами собой и осталось только ожидание. Но ничего не происходит. Медленно открываю глаза и вижу усмешку на губах Матвея. Он уже отстранился и забавляется, глядя на меня. Весело ему, видишь ли!

Во мне зреет злость. Самая настоящая ярость. Да как он смеет так со мной?!

— Мечты-мечты… — мурлычет он и сворачивает обратно в кафе. — Девичьи мечты так прекрасны.

За ним закрывается дверь с оглушительным хлопком. Или, по крайней мере, мне он кажется оглушительным. Я так и стою, прижавшись к стене и сжимаю кулаки. Чувствую себя оскорбленной. И не совсем понимаю, почему. Неужели еще минуту назад мне и правда хотелось, чтобы он…

Да нет, глупость какая-то.

Срываюсь с места и шагаю в противоположную от остановки сторону. Мне нужно проветриться, взять себя в руки. Может, и колени перестанут дрожать. Совсем уже спятила! «Ты же знаешь, что он играет с тобой. Ты все знаешь, — твердит мой внутренний голос в голове, — и все равно продолжаешь мечтать о чем-то! Да что с тобой такое?!».

Наверняка, Калиновский думает, что я влюбилась в него по уши. Поэтому и заставляю его бегать за мной. Только вот он ошибается, очень ошибается! Я просто хочу, чтобы его перестали считать пупом земли. Он – обычный парень. Как все. Ну, может, немного красивее других. Что теперь? Пусть раньше он ни за кем не бегал, а бегали за ним, все меняется. Он узнает, каково это – уважать девушку, а не просто играть с ней. Я добьюсь этого!

Неожиданно кто-то хватает меня за локоть, и я подскакиваю на месте. Где-то я ее видела. Ну да, точно, в школе, где же еще? Короткие идеально гладкие блестящие черные волосы, острый, чуть вздернутый нос, резкие черты лица. Она выглядит старше. Если бы я не знала, что она учится в школе со мной, решила бы, что ей за двадцать. И глаза какие-то раздражительные, нетерпеливые, несмотря на дружелюбную улыбку.

— Полякова, — называет она мою фамилию так ласково, приторно сладким голоском, даже волосы на руках встали, хотя, казалось бы, никакой опасности нет. — Ты ли это?

Что за вопрос такой?

— Я, — неуверенно отвечаю.

— Выглядишь… — она делает паузу, пробегаясь безразличным взглядом по мне, — не так, как всегда. Что-то изменилось.

— Э-э, — высказываюсь я.

— Знаю! — как ни в чем не бывало продолжает эта девица. — Решила, что ты лучшие других! Так?

— Что?

— Возомнила себя королевой. Так?

Это ее «Так?» здорово действует на нервы. Звучит как-то угрожающе. Хотя в остальном тон ее голоса вполне дружелюбный, так говорят с близкой подругой, когда хотят втолковать той, что она не права.

— Я не понимаю, — на всякий случай пытаюсь незаметно сделать шаг назад. Но она замечает и сокращает расстояние между нами.

— Матвей Калиновский – не твоего поля ягодка, милая, — продолжает она сюсюкать. — Я достаточно ясно выражаюсь?

— Вполне, — тихо отвечаю я, а остальное уже говорит кто-то за меня, кто-то, кто все еще злится. — Ягодка, надо полагать, твоя?

Она в недоумении поднимает тонкие брови, и улыбка сползает с ее лица.

— Дерзишь? — удивляется она. ­— Ладно. Но я тебя предупредила. Запомни это.

Она удаляется, вальяжно виляя бедрами. Не представляю, как она умудряется это делать на таких-то каблучищах. Значит, поклонницы Калиновского не все так безобидны, как я думала. Что ж, в этот я раз я решаю вспомнить политику мамы и игнорировать. Потому что другого выбора у меня нет.

* здесь Олеся перевирает названия терминов профессионального бокса (апперкоты и клинчи, соответственно)

Апперкот – особый дуговой удар, выполняемый на ближней дистанции по траектории снизу-вверх.

Клинч – прием, при котором один соперник сковывает руки другого, фактически «обнимая» его и не допуская атакующих действий.

Глава 25. Матвей

— Совсем уже жених, ты посмотри на него!

Так и застываю, не успев донести вилку до рта. Вот не хватало мне этих банальных фразочек от маминой пышногрудой подружки. Они тихонько щебетали на кухне, когда я вошел. Вернее, это мама говорила тихо, а голос ее подруги громом раскатывался по всему дому. Просто, когда я заходил, очередь вещать была маминой: вот и весь секрет.

— Поди у него и невеста есть?

У этой маминой подружки есть одна особенность: она никогда не говорит со мной напрямую, и получает ответы, интересующие ее, от окружающих взрослых. Это она объясняет тем, что совершенно не умеет общаться с детьми. На этот раз я решаю говорить за себя сам. — Нет у меня никакой невесты, — хмуро отвечаю я и наконец-то доношу вилку до рта.

Сразу же на ум приходит испуганное лицо Олеси, вжавшейся в стену кафе. И то, как ее затравленный взгляд смягчается, затем веки смыкаются, а губы трепещут в ожидании. Черт, да мне стоило немалых усилий взять себя в руки и не поддаться на эту провокацию, которую я сам же и устроил. К счастью, разум взял верх. Она была поражена. Не поняла, что это сейчас произошло. Зато я понял. Она не сможет сопротивляться долго.

— На свиданки, значит, бегает? — продолжает допрашивать маму эта крупная женщина. — Эх, помню я времена… — она мечтательно поднимает глаза к потолку, полностью забывая о моем присутствии, и вдруг спохватывается, вспомнив о чем-то важном. — Оль, так мы ведь не закончили! Продолжай, давай. Что было дальше?

Ох уж эти женские разговоры. Мечтаю побыстрее разделаться с жареной картошкой и улизнуть к себе наверх.

— Ой, ладно. Столько уже воды утекло… — говорит мама со вздохом. — Чего ворошить прошлое?

— Ты мне это брось! — сердито и очень уж громко отзывается женщина. — Сказала «А», говори «Б»!

— Да о чем там говорить? — смущенно бормочет мама. — Не отступился. Хотя я и была жестокой.

Мамина подружка громко хлопает себя по коленям.

— Не сдрейфил, значит? Сейчас таких днем с огнем не сыщешь! Раньше все же в мальчишках был какой-то стержень, что ли. Не то что сейчас… Волосы в розовый красят, прости меня Господи. Так ты чего замолчала? Продолжай, продолжай.

У меня кусок в горло не лезет. Значит, подруги решили вспомнить молодость. Поболтать о былых похождениях. И я должен слушать, кто там боролся за сердце моей матери? Чудесно. Просто отлично! Я уже собираюсь оставить эту несчастную картошку в покое, когда слышу то, отчего меня бросает в дрожь.

— Ну… Прыгнул с тарзанки, сломал руку. Это я узнала позже, а так он даже не кричал, ничего такого. Просто крепко сжимал локоть здоровой рукой и улыбался. Думал, бедолага, что теперь я буду с ним.

Медленно поворачиваюсь к ним и, не моргая, смотрю на маму. Ее лицо светится от воспоминаний. Давно я такого не видел. Обычно она мрачнее тучи. Наши взгляды встречаются, и она испуганно прикрывает рот рукой.

— Ой, ты еще здесь?

Молчу и продолжаю сверлить ее взглядом. Таких совпадений просто быть не может! В моей голове со скрипом и шумом начинает складываться картина. Значит, вот она, та самая роковая взрослая незнакомка, разбившая сердце Владу. Одному брату, значит, разбила сердце, а за другого вышла замуж. Это все обретает смысл. Я имею в виду то, что мой отец и Влад в контрах. Все вечно крутится вокруг баб.

Я поднимаюсь из-за стола и несу полупустую тарелку в раковину.

— Он огорчился, что ты говоришь не о его отце, да?

— Нет, — отвечаю я холодно. — Я не огорчался, просто тяжелый день.

Не проходит и часа, как я оказываюсь перед уже знакомой дверью и еще через тридцать секунд смотрю прямо на Влада. Он пропускает меня в квартиру и прикрывает за мной дверь.

— Ты все еще любишь ее? — выпаливаю я.

Он серьезно и внимательно смотрит на меня, затем кивает на мою обувь.

— Давай-ка ты разденешься, зайдешь, и мы нормально поговорим.

— Нет уж, ты мне ответишь, — рычу я. — Любишь?

Влад опускает глаза и цокает языком. Качает головой, скорбно изучая свои босые ноги.

­— Ты знаешь.

Он не спрашивает, он утверждает. Затем поднимает на меня затуманенные глаза.

— Кто тебе сказал?

— Кто мне сказал, что ты любишь мою мать?! — реву я, но быстро беру себя в руки. — Она сама. Случайно вышло.

— И ты злишься?

— Конечно, я злюсь, Влад! Ты мог бы быть моим отцом! Тогда все бы было по-другому. Да вы же идеально подходите друг другу!

Влад скребет ногтями щетину на щеке и посылает мне многозначительный взгляд.

— Ты собираешься и дальше кричать с порога? Или, может быть, покричишь в комнате? Там все-таки удобнее.

Злиться на Влада долго просто невозможно. Кресло, на котором я сидел в прошлый раз, снова завалено каким-то барахлом. Поэтому я сажусь на диван.

— Ты прав только отчасти, — начинает он прежде, чем я успеваю снова накинуться на него. — Мы подходили друг другу. Раньше. Очень и очень давно. Как я уже говорил, она была гордой и не потерпела бы рядом с собой сопливого школьника. Что бы я ни делал, она только смеялась надо мной и закатывала глаза. Это было слишком уж больно, поэтому я оставил попытки, хотя в тайне следил за ней и мечтал о том, чтобы она обернулась, когда уходила после уроков, окруженная стадом громил. Она никогда не оборачивалась. А потом случился мой брат.

— Как это?

— Увидел, как я слежу за ней. Назвал меня трусом и обещал показать, как нужно общаться с девочками. Неплохо показал, да?

Глава 26. Олеся

Весь вечер пытаюсь собраться с мыслями и взяться наконец за учебу, но я нервничаю и путаюсь в элементарных вещах. Представляю, как бы удивилась моя учительница, если бы увидела меня сейчас. Она привыкла видеть во мне собранную и серьезно настроенную ученицу, но сейчас я просто запутавшаяся девчонка, смертельно напуганная из-за предстоящих событий.

Да, мне хотелось и все еще хочется поставить Калиновского на место, но я не учла одну маленькую деталь: что будет со мной? Я не люблю быть в центре внимания. Даже страшно представить, сколько врагов я себе наживу в лице тайных поклонниц Матвея. Или даже не тайных. Некоторые не скрывают своего интереса. Взять хотя бы эту черноволосую девицу с якобы дружескими советами…

Плюс ко всему, я не знаю, как быть чьей-то девушкой. Пусть даже фальшивой. Не знаю, как вести себя, что и когда говорить. А то, может статься, что именно я пострадаю в этой истории еще больше. И теперь винить будет некого: сама ввязалась. Нужно найти пособие для чайников: как быть чьей-то девушкой. Вот что.

На форумах в интернете пишут всякие глупости, типо «смейся над его шутками» или «побольше улыбайся». И еще про тактильность. Об этом я вообще как-то не думала. То есть, мне придется прилюдно с ним обниматься? Или еще что похуже?! Да я даже наедине с ним так нервничаю из-за прикосновений, что колени дрожат. Что же будет на публике? Ох, несчастье!

Заканчиваю копаться в интернете в полвторого ночи. Глаза болят и слезятся от разглядывания яркого экрана монитора в кромешной тьме комнаты. Начиталась какой-то ерунды. По запросу «как сделать так, чтобы окружающие считали тебя девушкой парня, хотя на самом деле ты ею не являешься» результатов не нашлось совсем. Оно и не удивительно. Слишком все сложно.

Однако утром мое настроение меняется. Не сильно, конечно. Я решаю вести себя, как обычно. Только вот немного сменить образ, чтобы уж не слишком убого выглядеть на фоне Калиновского. Потому что это его дело – изображать моего парня. А я уж как-нибудь сориентируюсь.

— Ты чем занимаешься? — мама заглядывает в комнату и следит за тем, как я орудую ножницами.

— Обновляю гардероб, — шутливо отзываюсь я, хотя мамин тон голоса мне не понравился, тут явно жди беды. Или Разговора.

У мамы в руках тазик с грязной одеждой, который она, по всей видимости, несет в ванную, вернее, несла. Потому что теперь она застывает на месте и строго смотрит на меня.

— Это все для этого парня с мышью?

Парень с мышью. Что ж, неплохо.

— Нет, просто хочется что-то нового, весна же, — я стараюсь говорить все так же небрежно и весело, чтобы мама не заподозрила, что я на взводе.

Если бы она узнала, что я затеяла, устроила бы скандал. Хотя я и сейчас чувствую ее напряжение. Не нравится ей, что я начала с мальчиками общаться и наряжаться. Она думает, что теряет надо мной контроль. И очень может быть, что она права. И, если раньше я беспокоилась, что она подумает обо мне, то сейчас недоумение в ее голосе вызывает во мне только чувство, будто бы я все делаю правильно. Когда-то я считала, что, чтобы избежать ошибок и боли, нужно неукоснительно следовать материнским советам. Сейчас же я считаю, что думать нужно своей головой. И только своей.

— Только, пожалуйста, не забывай об учебе, — сдается мама, и я адресую ей лучезарную улыбку.

— Да, конечно, мама.

И на этот раз улыбаться было сложно. Она попала в яблочко. Учеба каким-то образом сместилась на второй план. Но, с другой стороны, я всегда была отличницей. Когда другие одноклассники устраивали вечеринки и тусовки, я сидела за учебниками. Могу же я хоть раз в жизни побыть обычным подростком?

Очень надеялась, что встречу Оксану, но не встретила. Прихожу в школу позже, чем обычно. В коридоре уже собралась толпа народу. Как обычно, они стоят кучками, некоторые гогочут так, что хоть уши зажимай, некоторые – шепчутся, другие сонно озираются по сторонам, будто забыли, куда пришли. Типичное утро в школе.

Вдруг меня вихрем сносит с пола, и я беспомощно болтаюсь в воздухе, аж сердце екает.

— Что за…

— Привет, солнышко, — «вихрем» оказывается Калиновский. — Рад снова видеть твои колени.

Ставит меня на пол, как ни в чем не бывало, и небрежным жестом обвивает рукой мою шею. Теперь мы идем по коридору вроде как «в обнимку», хотя я не совсем понимаю, куда мне девать свои руки. Да еще и голова кружится, то ли от того, что он покрутил меня в воздухе, как куклу, то ли от его парфюма. Пора к этому привыкнуть, что ли.

Мы дефилируем по коридору, собирая взгляды окружающих школьников. Даже «сонные мухи» вдруг очухиваются и таращатся на нас. Девчонки, как я и предполагала, хмурят брови и недоуменно перешептываются между собой. Я слышу шелестящие обрывки фраз, вроде:

— «…с Плаксой? Серьезно?»

— «…прикол, конечно…»

— «а я видела их вчера вместе, точно вам гово…»

— «…а она ничего!»

Я утыкаюсь взглядом в последнего говорившего. Им оказывается низкий паренек, кажется, классом младше. Он перехватывает мой взгляд и лукаво подмигивает мне.

Надо же, просто прошлась по коридору в сопровождении Калиновского – и слухи уже расползаются по всей школе. Я слышу, как их пальцы стучат по сенсорным экранам телефонов: совершенно точно эсэмэсят своим приятелям. Тоже мне, блин, событие!

Мы останавливаемся у класса, я прижимаюсь спиной к стене, и надо мной нависает Калиновский, упираясь руками в стену. Он не сводит с меня веселого взгляда.

— Прекрати дрожать, — с улыбкой и очень тихо говорит он.

Я что, дрожу?! И он это видит?! Так, спокойно.

— Я не дрожу, ясно? Просто замерзла! — нагло вру я, но глаз не отвожу.

А вот это совсем выбивает меня из колеи. Он садится со мной за одну парту. Оксана только рада, она уже заняла место Калиновского рядом с Тимофеем. А вот мне это совсем не по душе. Как тут сосредоточишься, когда в воздухе витает этот аромат, ноздри щекочет, заставляет думать о всяком таком… о чем не положено думать в школе!

Пока учитель объясняет тему урока, я глазею по сторонам, пытаясь взять мысли под контроль. Дверь приоткрыта, и я замечаю какое-то движение в коридоре. Присматриваюсь внимательнее и вдруг встречаюсь глазами с темноволосой нимфой. Она смотрит прямо на меня, но ощущение такое, будто бы я попала не под ее взгляд, а под наковальню. Желудок сжимается, и я прямо чувствую, словно уменьшаюсь в размерах. Она отводит Взгляд, поправляет волосы и исчезает из моего поля зрения.

— Знаешь, что поможет нам «укрепить», — с иронией шепчет мне на ухо Матвей, — наш статус в обществе?

— Что? — упавшим голосом спрашиваю я.

— Туса. Грандиозная туса, которая как раз так удачно выпала на сегодняшнее число.

— Что? Нет! Мне нужно…

— Да-да-да. Тебе нужно заниматься. Но сегодня пятница. И день рождения Карины. Так что можно и отдохнуть, — он наталкивается на мое непробиваемое лицо, поднимает брови и нагло использует свой главный козырь, — ты ведь сама этого хотела!

Я глубоко вздыхаю и провожу рукой по лицу. Кем бы ни была эта Карина, меня не приглашали на ее день рождения. Это я и говорю Калиновскому, но он только хмыкает и закатывает глаза.

— Ты что, забыла? Ты теперь со мной.

Глава 27. Матвей

— Ты вообще как, в норме? — спрашивает Тима таким знакомым мне правильным тоном. — Хочешь отправить Олесю в самое логово волков?

Мне нравится, что он не понимает моих поступков. Это делает меня кем-то вроде гуру. А объяснять я люблю. По крайней мере, ему. Пусть мальчик учится у лучших.

— Во-первых, — улыбаюсь я, примеряя новенькую черную рубашку, — я не уважаю навязчивых людей. А она прямо-таки липучка. Везде таскается за мной, сует нос, куда не надо, хоть и фигура – ништяк.

— Карина? — Тима стоит в соседней примерочной и возится с «молнией» на брюках, что-то у него там заело.

— Она. Пусть уже смирится с тем, что я занят, и она мне не интересна.

— А она тебе не интересна? — искренне удивляется Тим. — Вроде бы по всем параметрам тебе подходит.

­— Не начинай, а? Сейчас – не интересна. У меня есть дело поважнее, сам знаешь. О чем это я? А! Во-вторых, Плакса, то есть, Олеся должна увидеть мое отношение к ней. А такая тусовка – самое подходящее для этого место.

Ткань, скрывающая меня от других людей, бесцеремонно отодвигается в сторону, и Тима заглядывает в мою примерочную.

— Твое отношение? — переспрашивает он, хмурясь.

Я стою к нему спиной и вглядываюсь в выражение его лица в зеркале. Затем делаю импровизированные «кавычки» пальцами и говорю по слогам, а то подумает еще невесть, что:

— Мо-е о-тно-ше-ни-е!

Занавеска резко задергивается, и я слушаю, как Тима возвращается в свою примерочную. Некоторое время мы молчим.

— Знаешь, на что это все похоже? — вдруг спрашивает он. ­

— Ты же все равно скажешь.

­— А похоже это все на то, что Олеся тебе нравится. В самом прямом смысле этого слова. Вспомни, ты всегда говорил мне, что на такие тусовки нельзя приходить с подружкой, а теперь что? Что изменилось? Или ты и правда решил остепениться?

На этот раз я вторгаюсь в его примерочную и кривлю лицо.

— Совсем спятил? Ты посмотри на себя! Это не ты ли решил остепениться? Зачем тебе галстук?!

Будь на его месте Федор, тот бы сразу же стащил галстук и принялся оправдываться. Тим же нисколько не смущается, поправляет воротник рубашки и остается доволен собственным отражением в зеркале.

— Знаешь, чего я не могу понять? — он поворачивается ко мне и хитро поглядывает на меня. — Почему ты так держишься за это пари? Ты уже и с Федей разругался из-за него. И с Владом. И…

— Ну же, продолжай. И с тобой, да? Я что-то пропустил?

Я уже начинаю раздражаться. Пусть нацепит хоть сотню галстуков одновременно, да пусть хоть костюм себе из них сошьет, в душу-то ко мне зачем лезть?!

Тима буравит меня взглядом несколько долгих секунд и отводит глаза. Его лицо напрягается, уголки губ еле заметно подрагивают.

— Ты шантажировал меня, — тихо говорит он. — Если ты уже об этом забыл, то я помню. Ты так хотел заполучить Плаксу, что не постеснялся угрожать мне. Хочешь рассказать Федору о том, что у меня было с его старшей сестрой? Рассказывай. Только вот даже не думай, что этим ты сможешь заставить меня поддерживать любое твое решение.

Я в ступоре смотрю на него. Этому чудаку удалось вызвать во мне чувство вины. Да, я просил Тиму замолвить за меня словечко перед Плаксой, и да, возможно, я был с ним резок и неосторожен в выражениях. Но я и не предполагал, что у Тимофея сложилась в голове такая картина. Я открываю рот, чтобы заверить его, что не собирался и не собираюсь раскрывать его тайну Феде, но, по-видимому, момент упущен, потому что я не успеваю сказать и слова.

— Ну, я на кассу. Догоняй! ­— он уже напустил на себя его привычный добродушный вид, и из-за этого я чувствую себя еще хуже.

Тима – один из немногих людей, которые не судят обо мне по обложке. Несмотря на раздражение, мне немного льстит то, что он пытается добраться до корня моей проблемы. Он хочет помочь, я даже не сомневаюсь в этом. А я умудрился подорвать нашу дружбу. Вот ведь и правда осел!

***

Я очень надеюсь, что она не нацепила одну из своих любимых юбок в пол. Ну, пожалуйста, только не это!

Мы с Тимой крутимся возле подъезда, как два придурка. Кавалеры ждут своих дам. До чего я докатился?

Тима, похоже, считывает это всё по моему лицу и тихо усмехается.

— Да расслабься ты. Мы же не на свадьбу собрались.

— А ощущения, как будто на свадьбу, — бормочу я недовольно.

В этот момент открывается дверь подъезда, и перед нами предстают две богини. Кто бы мог подумать, что из недр этой обшарпанной пятиэтажки могут появиться такие красотки? Вообще-то я пялюсь только на одну. На ней красное облегающее платье с черными вертикальными полосками и черные бархатные туфельки на каблуке. Я не успеваю налюбоваться этой прелестью, потому что она застегивает длинный серый плащ и поднимает на меня смущенные глаза.

— Мадам, — выдыхаю я, при этом стараюсь говорить спокойно и уверенно.

Она понимает, что я оттопырил локоть в сторону не просто так и берет меня под руку.

— Ты уверен, что это хорошая идея? — говорит Олеся полушепотом, и я чувствую, как нервно подергиваются ее пальцы.

— Ни о чем не беспокойся, — твердо говорю я. — Все пройдет гладко. Голубки? Вы идете?

Выясняется, что Карина тоже живет в частном доме. Причем в размерах он ничуть не уступает моему. Я предложил прийти на час позже, чтобы пропустить скучный сбор гостей, и, думаю, не зря. Из дома уже вовсю грохочет музыка. На подъездной дорожке толпится народ. Кажется, здесь собралась и впрямь вся школа.

Олеся цепляется за мой локоть изо всех сил. Ее ноги то и дело заплетаются, и мне приходится подхватывать ее, чтобы она не растянулась на асфальте.

— Просто веди себя… Ну, как моя девушка, — шепчу я ей на ухо, и она пронзает меня холодным взглядом, дескать, спасибо за совет, а то я сама бы не справилась.

Мы заходим в дом и раздеваемся. Я сразу же замечаю Карину. Ее сложно не заметить в разношерстной толпе. На ней блестящее золотое платье с таким вырезом, будто бы она намерена сегодня же завлечь в свои сети, как минимум, одного миллионера. А здесь ведь только школьники. Для кого весь этот маскарад?

Она обворожительно нам улыбается и задерживает взгляд на мне несколько дольше, чем на других. Ну, еще бы. Из-за моей спины показывается Олеся, она все еще не может привыкнуть к каблукам, и это вызывает во мне только умиление. Карина оценивающе оглядывает ее с головы до пят и протягивает руку, увешанную такими же золотыми и блестящими браслетами.

— Рада знакомству, — говорит она, приподнимая уголки губ. — Карина.

Глава 28. Олеся

Из-за этих каблуков у меня начали болеть ноги еще в лифте Оксаниного дома. Поэтому, когда мы заходим в гигантский дом именинницы, я уже почти не чувствую собственные ступни. Ребята снимают верхнюю одежду и уже движутся навстречу гостям, а я еще вожусь с туфлями: решила дать ногам передохнуть хотя бы пару минут.

Смотрю на то, как Оксана воркует с Тимофеем, и улыбка сама собой появляется на лице. Она счастлива, да и Тимофей вроде увлечен разговором. И я не могу не заметить, как он скользит взглядом по брючному костюму Оксаны. Здорово, что Калиновский тогда в кафе подкинул им тему для беседы. Иногда он меня удивляет своими внезапными добрыми поступками. Если, конечно, за этим не стоит что-то другое…

Кажется, я замечаю именинницу: это я поняла по ослепляющему золотому платью. Его обладательница скрыта от меня спиной Калиновского, и я поспешно натягиваю туфли обратно и, чуть прихрамывая, подхожу к Матвею. А потом я вижу ее лицо. Очень знакомое и очень пугающее.

— Карина!

Она смотрит на меня, чуть сощурив глаза, и искусно делает вид, будто мы встретились впервые. Я осторожно отвечаю на ее рукопожатие: ее ладонь холодная и мягкая, и мою руку она сжимает до боли, при этом дружелюбно улыбаясь.

— Олеся, — лепечу я, и она моментально теряет ко мне интерес.

Ее взгляд сфокусирован на Калиновском, она чуть не облизывается, глядя на него. По-видимому, она может держать себя гордо и непринужденно со всеми, кроме него. Матвей же напротив игнорирует ее взгляды и берет меня за руку, ободряюще улыбается мне.

— Проходите, — говорит Карина сладким голоском и вроде как обращается ко всем, но смотрит исключительно на Матвея, — чувствуйте себя, как дома. Бар – вон там. Бассейн – направо. На втором этаже есть бильярдная. В общем, разберетесь.

Мы идем парами: Тимофей с Оксаной в стороне, а рядом мы с Калиновским. Неожиданно Карина берет меня под локоть и пристраивается к нам третьей: теперь я оказываюсь между Матвеем и ей. Честно сказать, ощущения какие-то противные. Меня пугают лицемерные люди, а ей в этом деле нет равных.

— У нас там на кухне небольшой девичник, — тихонько говорит она, и ей приходится наклоняться, чтобы быть ближе к моему уху.

Ее каблуки гораздо серьезнее моих, и я даже немного завидую тому, с какой легкостью она на них передвигается. Некоторые рождаются в рубашке, а она, похоже, родилась в туфлях!

Я поднимаю голову и натыкаюсь на ее вопросительный взгляд. Не знаю, что она хочет от меня услышать.

— Здорово, — бормочу я, — у тебя очень красивый дом.

Она пропускает мою реплику мимо ушей и продолжает пожирать меня глазами.

— Ты к нам присоединишься? — наконец спрашивает она миролюбиво. — Так?

— Я… Ну…

— Так?

— Девочки, может поделитесь, о чем вы так заинтересованно перешептываетесь? — это вмешивается Калиновский, и я готова расцеловать его за это.

Карина сразу же меняется в лице, на ее губах расцветает широкая улыбка, а глаза сияют огнем. Она тянется к нему и легонько шлепает его по локтю, при этом задевая мою руку.

— А тебе это знать ни к чему, — капризно протягивает она, многозначительно кивает мне, ослабляет хватку, а через секунду отлепляется от нас и грациозно отправляется на кухню.

Я провожаю ее глазами и замечаю короткий взгляд в мою сторону, при этом брови изогнуты дугой, дескать, она ждет моего положительного ответа.

— Не обращай внимания, — легкомысленно говорит Матвей, протягивая мне хрустальный бокал с шампанским: мы уже добрались до бара.

— Я и не обращаю, — бурчу я, делая крохотный глоток.

Шампанское потрясающе вкусное, пузырьки лопаются у меня на языке, и я чувствую, как мое тело наполняется блаженным спокойствием. То, что мама наливала мне на донышко бокала на Новый год, даже рядом не стояло. Представляю, сколько стоит одна бутылка этого божественного нектара.

— Ты не увлекайся, — с укором говорит Матвей и усмехается, глядя на мой опустевший бокал. — Кое-кто же не пьет алкоголь.

— Сегодня можно, — говорю я хмуро и нагло требую еще.

Сидя в плетеном кресле, наблюдаю, как Оксана с Тимофеем отрываются на танцполе. Калиновский от меня не отходит, хотя я чувствую, что ему хочется пообщаться со сверстниками.

— И часто ты посещаешь подобные мероприятия? — лениво интересуюсь я: мне нравится смотреть на то, как разноцветные пятна, которые рождает машина для светомузыки, гуляют по телам танцующих одноклассников.

Калиновский задумчиво морщится и крутит в воздухе растопыренной пятерней. По-видимому, это означает: «Время от времени».

— Потанцуем?

Я поднимаю руки кверху и едва не проливаю свой напиток на себя. Танцевать я никогда не умела, да и как-то позориться не хочется.

— Почему ты всего боишься? — спрашивает вдруг Калиновский, глядя на меня в упор.

— Гм. Я? Боюсь?

— Вот именно! Ты же хотела, чтобы все вокруг видели нас вместе, а теперь сидишь в углу, как мышь.

— Ах как мышь?!

— Ты поняла, что я хотел сказать. Если хочешь, чтобы нас считали парой, веди себя соответственно.

Я в бешенстве поднимаюсь на ноги и одариваю Калиновского своим самым гневным взглядом, который только могу изобразить в данный момент.

­— В таком случае я пойду к девочкам и расскажу им, какой у меня чудесный парень! — рычу я и неловко двигаюсь в сторону кухни.

Калиновский вроде пытается протестовать, но я его не слушаю. В каком-то смысле он прав. Если я хочу показать себя во всей красе, начинать надо со сплетниц. А это значит, нужно попасть в этот девчачий кружок избранных. На мне дорогое платье Оксаны, а мой сопровождающий – сам Матвей Калиновский. Да это ж как два пальца об асфальт!

— О, Олеся, — первой меня замечает Карина и поднимается с кресла, которое иначе как троном не назвать, — как я рада, что ты все-таки решила заглянуть!

— А я-то как рада! — у меня, кажется, начинает получаться лицемерить.

— Ну же, присаживайся скорее. Девочки, вы знакомы с Олесей? Да, это она. Сегодня мой день рождения, но суперзвезда – ты!

Карина смеется, но я не понимаю, что означает этот смех. Уж больно заливистый и неправдоподобный. А дальше на меня сыпется град из всевозможных вопросов, и я еле успеваю отвечать.

— Как тебе удалось его заполучить, он же главный красавчик школы!

— Э-э… Ну, не знаю.

— Ты даешь ему списывать, да?

— О. Нет.

­— А правда, что у него татуировка в том самом месте?

— Я не проверяла.

Оказывается, быть в центре внимания – это весело. Эти ярко-накрашенные жадные глаза повсюду, скрип пододвигаемых ближе стульев, и смех. Но не такой, который раздается в спину и потом звучит в ушах в постели перед сном. Нет, это другой смех. Тот, который звучит, когда ты рассказал действительно смешную шутку.

— Так. Дайте-ка девочке передохнуть, а то вы совсем ее утомили. Милая, давай-ка выйдем на балкон. Свежий воздух здорово помогает прочистить мозги. Так?

Чтобы попасть на балкон, нам приходится преодолеть две весьма крутые лестницы. А эта Карина не так плоха, как мне показалось сначала. Ну влюблена она в Калиновского, а кто не влюблен? Да каждая на этой кухне сохнет по нему, но не испытывает ненависти ко мне. Им просто любопытно, как это, быть его девушкой.

— Очень впечатляет, — выдыхаю я, когда мы проходим на огромный балкон.

Здесь просторно, почти нет мебели, зато пол устлан потрясающим ковром с узорами. Обзор отсюда просто сказочный. Дом Карины стоит на возвышении, и отсюда видно почти весь город.

— Знаю. Я прихожу сюда подумать.

Ее короткие волосы подхватывает порыв ветра. Она смотрит перед собой и прикладывает руку с длинными ногтями к подбородку.

— У тебя классная стрижка! — выпаливаю я. — Действительно, здоровская. Тебе идет!

Карина прислоняется к перилам спиной и теперь пронзает меня взглядом.

— Ты не можешь быть ей, — говорит она, — не можешь быть ей заменой. А я могу.

— Я не понимаю, — грустно отзываюсь я. Мне хочется поддержать этот диалог, и мне досадно, что у меня не выходит.

— Ты ничего не знаешь о нем, так? Откуда ты вообще взялась?!

Я опускаю глаза. Отчего-то мне тоскливо от того, что я не нравлюсь этой гордой красотке. А девочкам на кухне я вроде понравилась.

— Он встречался с девушкой постарше. И она бросила его, — жестко говорит Карина. — Как можно его бросить? Он ведь такой один. Как?!

Я застываю в нерешительности. Она ведь говорит о Калиновском? У него была девушка? Настоящая девушка? И это не шутка?

Я подхожу ближе и тоже прислоняюсь к перилам.

— Мне жаль, что ты так за него переживаешь, — искренне говорю я и мне даже хочется ее обнять.

— Тебе жаль? — внезапно выкрикивает она. — Меня?! Да ты кто вообще такая, чтобы жалеть меня?

Она оказывается прямо передо мной и хватает меня за плечи. Я потрясенно смотрю в ее горящие злобой глаза.

— С ним должна быть я, — шипит она мне прямо в лицо. — Не глупая простушка вроде тебя, а я!

— Так скажи это ему.

— Что? — ее лицо искажается от изумления. — Ты так уверена в себе? Ты правда думаешь, что лучше меня?

Я хочу сказать, что ничего такого не думаю, но она напирает на меня, как танк. Я понимаю, что моя спина уже находится в воздухе, а она продолжает толкать меня в пропасть, еще чуть-чуть и я сорвусь вниз. К горлу подкатывает тошнота. Я пытаюсь ухватиться за перила, но они куда-то делись, и мои руки беспомощно хватают воздух.

— Не смей задирать передо мной нос, ­— говорит Карина и отпускает меня. ­— Не смей.

Я слышу стук ее каблуков где-то вдалеке и устало опускаюсь на пол. В следующее мгновение меня рвет прямо на ее дорогущий узорчатый ковер.

Глава 29. Матвей

Я удивлен, как просто она общается с девчонками, которые все эти годы издевались над ней в школе. Конечно, я не мог оставить ее без присмотра на этой кухне, кишащей «монстрами» в женском обличье. Но, выходит, что моя помощь Плаксе не требуется. Она уже завоевала внимание всех девчонок, а виновница торжества – Карина – сидит одна и косится в ее сторону совсем не дружелюбно. К счастью, меня она не замечает.

Решаю оставить Олесю упиваться своей славой и отправляюсь обратно к ребятам, по пути размышляя о том, как алкоголь интересно влияет на «мою девушку». Я, разумеется, знал, что он придает смелости, но, чтобы настолько… Очень любопытно!

Меня перехватывает группа накаченных футболистов. Они уже давно пытаются заманить меня в свои ряды, но я не особенно дружу со спортом. По крайней мере, не люблю потеть на публике. Они хлопают меня по спине и плечам, шутками-прибаутками пытаются отвлечь мое внимание и вытащить из меня признание того, что я безумно мечтаю присоединиться к ним. Ну как можно их винить? Если бы им удалось задуманное, интерес к футболу возрос бы до небес. Я вежливо отказываюсь, наверно, в сотый раз, когда меня ослепляет золотое сияние. Карина молча берет меня за руку и тянет куда-то вперед. Футболисты ободряюще гогочут нам вслед.

Она затаскивает меня в пустую комнату с коричневыми стенами, кожаным диванчиком, массивным столом и стулом на колесиках. На стене прямо передо мной висит голова олени. Ужас, я думал, что такое уже давно не в моде. Может, тут и шкура медведя где-то есть?

— И что это было? — спрашиваю безразлично.

Я прекрасно вижу, что настроение Карины оставляет желать лучшего, но не собираюсь потакать ей. Наверняка, бесится, что все внимание досталось Плаксе. Еще бы, я бы на ее месте тоже бесился. Но я-то тут причем?

— Я приглашала тебя на свой день рождения, — Карина пытается говорить сдержано, но у нее едва заметно подрагивают губы.

— Я в курсе. Иначе бы меня здесь не было, — улыбаюсь я.

— Я приглашала тебя на свой день рождения, — повторяет она громче. — Тебя. Так?

Глядя на то, как я развожу руки в стороны, она наконец теряет контроль.

— Я не звала эту зубрилку! Зачем ты ее притащил?! Это закрытая вечеринка, и мне неприятно, что по моему дому бродит не пойми, кто!

— Она – моя девушка, — я стараюсь говорить медленно и внятно.

Она подходит ко мне ближе и заглядывает мне в глаза.

— Зачем ты это говоришь? Зачем обманываешь меня? Хочешь, чтобы я ревновала?!

Я делаю шаг назад и прикрываю глаза.

— Не все вертится вокруг тебя, дорогая.

Она не собирается сдаваться, снова подходит ко мне и проводит рукам по волосам.

— Что тебе от нее надо? Разве она даст тебе то, что тебе нужно?

Я молчу, наблюдая за ней без особого интереса. Удивительно, но мне совершенно не хочется, чтобы она подходила еще ближе. Даже немного противно. Раньше мне нравилось, когда девушки ведут себя подобным образом, забывают о самоуважении, совершают легкомысленные поступки. И этот жалобный взгляд… Как будто побитый щенок просит о том, чтобы его приютили, подарили хоть капельку доброту. Фу, блин. Мерзость. На щенка она совсем не тянет.

— Карин, давай расставим все точки над i. Не лезь в мои отношения и мою жизнь. То, что мне нужно, ты мне не дашь.

— Правда? — томно переспрашивает она и приспускает бретельку с плеча.

Она красива. И в любом другом случае я воспользовался бы этой ситуацией, но не теперь. Во мне что-то сломалось, и в этот момент я это отчетливо осознаю. Карина берет мою руку и кладет ее на застежку платья. Наклоняет голову, приподнимается на цыпочки, закрывает глаза.

— Карин, пожалуйста. Я не хочу тебя обижать.

Она открывает глаза, и я вижу, что они все так же решительны.

— У меня день рождения, Матвей. И я хочу получить свой подарок.

— Твой подарок лежит на столе с остальными. Между прочим, его упаковывала Олеся.

— Плакса?! Снова она? Калиновский, что с тобой стало? — Карина рывком возвращает бретельку платья на место и пронзает меня ледяным взглядом. — Что она сделала с тобой?

— Мне наскучил этот разговор. Возвращайся к гостям, развлекись, как следует.

Я поспешно шагаю к выходу, когда слышу ее тихий и злобный шепот.

— Нужно было закончить начатое.

— Что?

— Я сказала, что, если ты продолжишь эти позорные отношения, я закончу начатое! — кричит она и вылетает из комнаты, чуть не сбив меня с ног.

— Что ты с ней сделала? — ору я ей вслед, но она теряется в толпе.

— Тим. Тим! Помоги мне найти Пла… Олесю. Срочно! И Оксане скажи.

— Да что случилось-то?

Друг непонимающе смотрит на меня, но мне некогда ему что-то объяснять.

­— Просто сделай, что я прошу, ладно?

На кухне ее нет, и девчонок тоже. Осматриваю еще несколько комнат, но найти ее не могу. У меня все холодеет внутри. Чувство вины заполняет все нутро. Что, если с ней случилось что-то плохое? Из-за меня! Из-за того, что мне так хотелось отвязаться от Карины, я совсем не подумал об Олесе. О том, что в этом доме ей могут причинить зло. Но разве я мог знать, что Карина совсем слетит с катушек?!

— Она здесь! — кричит Тим. — На балконе!

Таксист неодобрительно пялится на нас в зеркало заднего вида. Пришлось заплатить ему вдвойне, чтобы он согласился везти Олесю почти что в беспамятстве. Решаю, что отправлять ее домой в таком виде нельзя. Сдается мне, ее мама этого не оценит. К себе домой ее тащить мне не хочется: не хватало еще, чтобы она увидела очередной скандал моих родителей. Поэтому я везу ее к Владу. Чтобы разблокировать Олесин телефон, беру ее вялую руку и прислоняю палец к экрану. Нахожу контакт ее матери и пишу ей смс о том, что Олеся останется ночевать у подруги.

Ну, могло быть и хуже. Она просто мертвецки напилась. К счастью, угроза Карины оказалась всего лишь угрозой. Олеся в порядке. Все хорошо. Я повторяю себе это всю дорогу, пока мы едем. А еще во мне зарождается какое-то новое чувство, очень напоминающее гордость. Мне нравится быть парнем Олеси. Пусть даже фальшивым. Ее начинают бояться популярные девчонки. А другие – смотрят на нее с уважением. Она может расположить к себе людей. Просто не знает об этом. И, как ни странно, дело не во мне. Просто она такая.

Глава 30. Олеся

Это какой-то ад. У меня болят ноги, раскалывается голова, веки такие тяжелые, как будто тени, которыми Оксана долго и сосредоточенно намазывала мою кожу, в составе имеют гранитную крошку. А еще… Я не знаю, где я! Это осознание сваливается на голову, как наковальня, и я распахиваю глаза. Какое-то незнакомое место, кругом раскиданы вещи и пахнет чипсами и мужским дезодорантом. Я лежу на диване, а рядом в кресле вижу мужской силуэт. Это так похоже на кадр из фильма ужасов, что мне хочется закричать. Но мои глаза привыкают к полутьме, и я понимаю, что это всего лишь Калиновский. Его голова откинута наверх, и он мирно посапывает во сне.

— Матвей! — громким шепотом обращаюсь я к нему. — Матвей! Проснись!

Похоже, он – не из тех, кого просто разбудить. Я пытаюсь совладать со своим телом и подняться с дивана, когда вижу еще одного человека. Он стоит в дверном проеме и смотрит прямо на меня. Мне становится нехорошо. Ощущение, будто бы я попала в западню.

— Все хорошо, — говорит незнакомец тихим и непринужденным тоном. — Я – дядя Матвея. Не бойся. Ты в безопасности. Пойдем-ка на кухню, я налью тебе стакан воды.

При слове «вода» я понимаю, как сильно хочу пить. Плетусь за ним на кухню и ненавижу свое непослушное тело. Это шампанское было такое вкусное, и, наверняка, качественное, так почему тогда теперь я так ужасно себя чувствую?!

Осушаю стакан одним глотком и неуклюже ставлю его на стол. Дядя Матвея – молодой небритый мужчина с выразительными карими глазами и острыми скулами – смотрит на меня чуть-чуть насмешливо. Похоже, все мужчины из семейства Калиновских учатся этому взгляду с самого детства. Он снова наполняет стакан до краев и, пока я жадно пью, говорит:

— Матвей привез тебя сюда, потому что не хотел волновать твою маму. О, нет, не беспокойся, она знает, что с тобой все хорошо. Матвей обо всем позаботился. Ты – Олеся, верно? А я – Влад. Приятно познакомиться. Сейчас дам полотенце.

Последнюю фразу он говорит потому, что при упоминании мамы у меня начинает дрожать рука, и вода теперь стекает по щекам, как будто я недееспособна. Очень стыдно и неловко. Чувствую, как краснею, поэтому вытираю лицо полотенцем долго и тщательно.

— С-спасибо. Извините. Мне ужасно неловко.

Он только отмахивается.

— Присаживайся. Это же молодость, ничего страшного в этом нет. Знаешь, сколько раз я напивался в школе?

Он смеется, глядя на мои округлившиеся глаза, и еще раз кивает на стул. Я усаживаюсь на самый краешек и складываю руки на коленях.

— Тем более, — многозначительно говорит он, — «с кем поведешься…», верно?

Я неуверенно киваю и опускаю глаза. Вспоминаю о том, что Тимофей мне говорил: Влад – хоть и родственник Матвея, но еще и один из самых близких его друзей. Вот, почему он так спокойно отнесся кдвум внезапно нагрянувшим подросткам. Никакого осуждения и нотаций. Никаких истерик и наказаний. Судорожно прокручиваю в уме всех своих родственников. Есть ли у меня кто-то похожий?..

— Ты – симпатичная девочка, Олеся, — внезапно говорит дядя Матвея, но, к счастью, я не слышу в его голосе чего-то безнравственного или даже грязного.

Его слова, скорее, напоминают речь заботливого отца, чем коварного взрослого соблазнителя. Но он такой красивый и загадочный… А на мне это дурацкое платье. Еще и подол подвернулся выше, чем стоило бы. О чем я вообще думаю?!

— Гм? Спасибо.

— У тебя, наверное, много ухажеров?

Я не сдерживаюсь и удивленно моргаю.

— У кого? У меня?

Он кивает со сдержанной улыбкой и продолжает смотреть на меня. От его взгляда я чувствую себя не в своей тарелке. Наверное, так будет выглядеть Калиновский в свои тридцать.

Смотрю на свои руки и стараюсь не шевелиться, но дурацкое платье скользит, и еще чуть-чуть и я скачусь с этого стула прямо на пол.

— Я это говорю к тому, что у меня создалось впечатление, что ты – хорошая девушка. И, по правде говоря, компанию ты себе выбрала неподходящую.

Что-то я погорячилась насчет отсутствия нотаций. По-моему, именно их дядя Матвея мне и читает.

— Ты не подумай, — говорит мужчина, укладывая локти на стол и сцепляя пальцы в замок, — я люблю своего племянника, просто у него столько тараканов в голове… Я не хочу, чтобы ты из-за него пострадала.

Мне хочется ответить что-то резкое, сказать, что я сама могу решить, что мне делать, но язык не поворачивается. Он выглядит слишком сопереживающим, слишком заинтересованным. А еще я у него в гостях. И не могу позволить себе грубить. Поэтому я продолжаю молчать и изредка поглядывать на него.

— Понимаешь, — вздыхает Влад, — Матвей очень… очень многое пережил. Он – прекрасный человек, но пока не понимает этого.

— Вы говорите о девушке?

Брови мужчины приподнимаются.

— Он рассказал тебе о Диане? Я удивлен!

Так вот, значит, как ее зовут. Сразу же в голове всплывает образ Карины. Черт, она ведь чуть не столкнула меня с балкона! О, Господи!

— Да ты не волнуйся так. Я ничего ему не скажу о нашем разговоре.

— Чего не расскажешь?

Я вздрагиваю и все-таки соскальзываю со стула. На Матвея я теперь смотрю, сидя на полу. Он закусывает губу, чтобы не расхохотаться, и мне хочется его ударить.

— Так, ладно. Нужно отвезти тебя домой, мисс Катастрофа, — говорит он, помогая мне подняться.

Я сердечно благодарю дядю Матвея за все, и мы выходим на улицу. Калиновский хочет вызвать для меня такси, но я отказываюсь. Хочу прогуляться. Вообще-то у меня совсем нет сил, но от меня так несет, что проветриться просто необходимо. Матвей пожимает плечами, и я расцениваю это, как знак согласия.

Мы бредем по тротуару и молчим, пока я не решаюсь нарушить тишину.

— Что это было за шампанское такое? — возмущаюсь я. — Разве в таких шикарных особняках не должны подавать крутые и дорогие напитки?!

— Это и было крутое и дорогое шампанское, — смеется Матвей и предугадывает мой следующий вопрос. — А то, что тебе так хреново, так это потому, что ты опустошила весь бар!

— Не смешно! И там еще оставалось, я точно помню!

Отсмеявшись, Калиновский вдруг напускает на себя серьезный вид.

— Влад просил тебя держаться от меня подальше?

Не знаю, что говорить. Дядя Матвея мне понравился. И он очень проницателен, если заподозрил что-то неладное.

— Это неважно… Мы просто болтали. Он – классный.

— Влюбилась? — дразнит меня Калиновский.

— А ты?

Он непонимающе пялится на меня и хмурит брови.

— Влюблялся когда-нибудь?

Он резко отводит глаза, и все мышцы его лица напрягаются. Складка на переносице становится все глубже. Мне кажется, он вот-вот лопнет от такого мыслительного процесса.

— Это не твое дело, — жестко отвечает он спустя несколько секунд.

— Она… Очень обидела тебя, да?

— Не суй нос в мои дела! — орет он мне прямо в лицо, разворачивается и быстрым шагом уходит.

Ну что ж, тоже своего рода прощание. Мы почти что дошли до моего дома. Я прислушиваюсь к своему телу, и у меня такое ощущение, будто бы вместо крови по моим венам гуляет желе.

Я захожу в лифт, и только тогда понимаю, что на мне шикарное, но очень короткое платье Оксаны, а маме я сказала, что буду в библиотеке. И, кстати, эта вонь никуда не исчезла. Грядет что-то страшное. Я вытаскиваю ключи и с третьей попытки попадаю в замочную скважину. Потом со всем разберусь. А сейчас хорошо бы просто завалиться на свою кровать.

Глава 31. Матвей

— Зачем ты ей сказал? Ну кто тебя просил?!

— Остынь, племянник. Кто кому что сказал?

— Ты меня услышал!

У меня прямо кулаки чешутся. Я не мог и подумать, что Влад может так меня предать! Только он знал про Диану. Он один. Я ему доверял, как самому себе, а теперь что? Так важно было не дать мне обидеть девочку, что даже можно секреты мои выбалтывать?

Я так и стою на пороге, глядя на непонимающее лицо Влада.

— Может, ты…

— Не зайду я, пока ты не признаешься в том, что сделал!

— Пафоса-то сколько, — хмыкает Влад. — Что я, по-твоему, сделал?

— Рассказал ей про Диану!!!

Влад пожимает плечами и смотрит на меня, как на болвана.

— Хотел бы я сказать, что виновен, но это был не я. О Диане ей рассказал кто-то другой.

С одной стороны, я чувствую облечение: Влад все-таки хороший мужик. А с другой стороны, кто еще, черт возьми, мог знать о моих отношениях с Дианой?!

— А вот теперь объясни, — настойчиво требует Влад, когда я все-таки захожу в его квартиру, — что такого в том, что Олеся знает о Диане?

Я облокачиваюсь руками на кухонный стол Влада, по всей видимости, поживший долгую хорошую жизнь, потому что под давлением он трещит и обиженно скрипит.

­— Об этом никто не должен был знать, — недовольно бурчу я.

— Почему? — невинно интересуется Влад.

С каких пор он записался ко мне в психологи? Хотя, чего греха таить, это я сам его туда записал. Не нужно было плакаться у него на плече тогда. Но других плеч поблизости не было, а если бы я не выговорился, я бы, наверно, взорвался. Или замкнулся в себе. И то, и другое – не круто. Так что Владу я очень благодарен, но выражать ему свою признательность прямо сейчас не намерен. Потому что я зол и расстроен.

— Почему?! Ты издеваешься, что ли?

***

С утра я понимаю, что облажался. Ну и что, что Олеся узнала о моей бывшей? Что с того? Я мог сказать, что не понимаю, о чем она говорит. Мало ли кто придумывает обо мне всякие небылицы. Я же пользуюсь популярностью. Слухи вокруг меня так и витают. Помнится, кто-то сочинил байку, что я – альфонс, разводящий зрелых дам на деньги. Смеялся я, конечно, знатно. Даже не стал отрицать этого. И народ почему-то еще больше меня зауважал.

Ну и… Я мог бы рассказать всю правду Олесе. Мог бы надавить на жалость, бросили меня бедного несчастного, пожалейте меня. Да ладно, кого я обманываю, не мог бы. Признать тот факт, что когда-то был слабаком и подкаблучником – да никогда! Это-то меня и взбесило. Она не должна была узнать, что где-то во мне есть эта червоточина.

Влад ясно дал мне понять, что думает, будто я запал на Плаксу. И поэтому, мол, не хочу предстать перед ней не в лучшем свете. Я захлопнул дверь прямо перед его носом. Вообще что-то в последнее время стал нервным. И не запал я на нее! Не могу, конечно, отрицать, что в ней что-то есть… Что-то манящее, необычное, сверхъестественное. Но это все проходит. А популярность, восхищение и уважение других – остаются навсегда.

Выхожу из своей комнаты в пол первого дня. Сегодня суббота, и у меня нет никаких дел. Разве что вот… нужно исправить ситуацию с Олесей. Зря я наорал на нее, зря вспылил. Хочу набрать ее номер, но решаю, что лучше все же поговорить лично.

Слышу с первого этажа голос отца. Интересно, что он здесь делает в выходной. Неужели решил пообщаться с сыном? Тихонько спускаюсь по лестнице и внимательно прислушиваюсь.

— Ты так и не ответила на вопрос, — как всегда размеренно и спокойно говорит отец.

— Не понимаю, что ты хочешь от меня услышать, — мама пытается перенять манеру общения отца, но у нее не выходит, ее попытки даже немного забавляют меня. — Мы, кажется, с тобой приняли решение. И причем здесь он?

­— Он был здесь или нет? — теперь в голосе отца я слышу отдаленные нотки нетерпения.

— Нет, — сухо отвечает мама. — Я даже не знала, что он в городе. Ты счастлив?

Чувствую на себе чей-то пристальный взгляд, что даже мурашки по коже. Поворачиваю голову и замечаю домработницу. Она сразу же пытается улыбнуться, хотя я видел это ее предыдущее осуждающее выражение лица. Можно подумать, она не подслушивает их разговоры! Тоже мне! Машу на нее рукой, мол, уберись с глаз моих! Она опускает голову и продолжает стряхивать пыль с полок разноцветной метелкой.

Дверь неожиданно распахивается прямо перед моим лицом, и я вижу удивленное лицо матери.

— Ты, — говорит она, — уже встал?

Мне так и хочется ляпнуть что-то вроде «нет, я еще сплю, это только мираж», но вместо этого говорю доброжелательно:

— Да, мам. У нас сегодня намечается семейный завтрак?

Она скашивает глаза и тихо вздыхает. Затем я слышу звук ее быстрых шагов по лестнице.

— Заходи, заходи, — требует отец, глядя на меня из угла комнаты. — Присаживайся. А теперь скажи мне: как давно приехал мой брат?

— Где-то неделю назад, — отвечаю я хмуро.

Решите уже свои проблемы, в конце-то концов! Вы же все равно решили развестись! Влад тут вообще каким боком?

— Вот оно как, — протягивает отец и исподлобья смотрит на меня. — Тогда все понятно.

Отец знает, что я общаюсь с Владом. Я ему, конечно, не докладываю, но он каким-то образом сам все узнаёт.

— Что именно? — спрашиваю без интереса.

— Забудь, — отец натягивает на лицо знакомую мне улыбку, — забудь. Извини, что спросил. Как твои дела в школе?

На протяжении всего этого банального разговора мне хочется завопить о том, что он – взрослый мужик. А взрослым полагается решать свои семейные проблемы, а не пускать их на самотек. Я, конечно, этого не делаю. Хотя впервые за долгое время я был близок к тому, чтобы высказаться. Как знать, может однажды я все же не сдержусь.

Из дома выхожу, размышляя о Владе и отце. Ну не смогли они поделить одну женщину, что ж из этого такую трагедию устраивать? Как будто женщин в мире мало. Я стараюсь не думать о том, что предмет их ссоры – моя мать. Просто безликая неведомая сердцеедка. Так как-то проще.

Мои бесконечные мысли испаряются из головы в одну секунду. Это происходит, когда я вижу знакомую прыщавую физиономию Федора. Он насвистывает какую-то мелодию и двигается на улице, весело размахивая своим бесформенным рюкзаком. И все бы ничего, только вот он выходит из подъезда Олеси.

Глава 32. Олеся

— Как успехи? — мама засовывает в стиралку вещи и, к счастью, пока меня не видит. — Как Оксанина мама?

Понимаю, что можно даже не пытаться прятаться и сбегать в свою комнату. Тут уже без вариантов. Я так устала, что не хочу больше ничего скрывать. Я захожу в ванную и устало прислоняюсь к стене. Пусть все увидит сама.

Мама поворачивает ко мне голову, ее глаза медленно округляются, а брови ползут наверх.

— Как тебе? — спрашиваю я, делая поворот на 360 градусов.

Она скользит по мне растерянным взглядом и останавливается на моем лице.

— Это… Что это, дочь?

— Это платье. Красивое, правда? — я так понимаю, комплиментов не будет.

Мама встревоженно смотрит на меня, как будто не может поверить своим глазам. Снова возникает это чувство: она разочарована во мне, я не оправдала ее ожиданий, нужно срочно извиниться и покаяться. Я выбрасываю это из своей головы.

— Оксана дала тебе его поносить? — с надеждой спрашивает мама. — Ты не похожа на себя!

— Можно и так сказать. Она одолжила мне его для вечеринки. Мы ходили на день рождения одной знакомой.

Мама вздыхает и отставляет тазик с бельем в сторону.

— Почему ты мне соврала?

— Ты бы не поняла, — я снимаю туфлю, стоя на одной ноге и стараясь держать равновесие.

— Разве я когда-нибудь запрещала тебе отдыхать с друзьями?

Мне хочется рассмеяться ей в лицо. Громко, оглушающе. Но еще я хочу, чтобы она поняла меня, а не сдала в психушку, так что лучше просто попытаться донести свою мысль.

— Нет, не запрещала. Но тут есть один нюанс. У меня нет друзей, мама. Я благодарю небеса за то, что в моей жизни появилась Оксана. И она – мой первый и единственный друг.

— Не говори глупости, — хмурит брови мама, — а девочка из соседнего подъезда? А паренек из кружка по рисованию, как его… Миша, кажется?

— Мне было пять, мама! А сейчас я выросла! Если Оксана решит уйти, у меня никого не останется. А знаешь, почему? Потому что никто не хочет дружить с изгоем!

— Не называй себя так! Никакой ты не…

— О, мама, я изгой. Изгой, изгой, изгой! И, знаешь, почему так вышло? Даже не догадываешься?

Меня здорово несет, и я уже не могу остановиться. Сонливость как рукой сняло. Только сейчас я ясно вижу полную картину своей жизни. И вот он, источник моих неудач, сидит передо мной и нервно кусает губы. И мне бы по идее должно быть жаль мою мать в данный момент, но мне не жаль. Не жаль, и все!

— Всю жизнь я терплю издевательства одноклассников! — я, как вулкан, извергаю из себя горькие и жгучие слова. — «Потерпи, Лесечка!»; «Не придавай значения, Лесечка!»; «Не обращай внимания, Лесечка!». Да сколько можно?! Меня всю жизнь и за человека-то не считали, но сегодня все изменилось! О! С сегодняшнего дня все будет по-другому!

Извержение закончено. Остались только хлопья пепла, плавно оседающие на землю.

— Тебе нужно проспаться, — холодно говорит мама, подтягивая к себе тазик с бельем, больше она на меня не смотрит. — А завтра мы поговорим.

Я важно разворачиваюсь и, пошатываясь, отправляюсь в свою комнату. Зверек в клетке изучает меня глазами-бусинками. С чувством удовлетворения я опускаюсь на кровать. Впервые я высказала маме все, что думаю. И в эту секунду я полна гордости за себя. Но только в эту секунду.

На следующий день я просыпаюсь от кошмарного сна. И только через несколько мучительно долгих мгновений я осознаю, что это был не сон. Я и правда вчера нагрубила маме. Да еще и обвиняла ее во всех смертных грехах. Мне стыдно. Жутко стыдно даже показать нос из комнаты. Но у моей мыши закончилась вода в поилке. И надо бы оформить ей завтрак. Ответственность за эту зверушку теперь лежит на мне.

В тайне надеюсь, что мама вышла в магазин или куда-то еще, но она сидит на кухне и, видимо, ждет меня. Кивает головой на стул и не сводит с меня пристального взгляда.

— Не думала, что мне придется читать тебе лекцию о вреде алкоголя, — задумчиво говорит она вместо приветствия.

— Прости меня, — пищу я в ответ и пытаюсь дотронуться до ее руки, но она отдергивает руку в сторону.

— Наверное, я, действительно, где-то недоглядела, — продолжает говорить она, — не так тебя воспитывала, давала не те советы.

— Нет! Ты все делала правильно, это я виновата. Это я соврала тебе и пошла на эту вечеринку! Напялила это несуразное платье и каблуки. Строила из себя кого-то, кем я не являюсь. Мне очень жаль, мама, прости меня.

В ее глазах я читаю одобрение, и чтобы завершить то, что я начала, я говорю:

— Где мои юбки в пол? Я соскучилась по своим юбкам!

На мамином лице расцветает улыбка. Я добилась того, что хотела. Она больше не злится. Да, мне жаль, что я обидела маму. Но все остальное… это просто слова, которые она хотела от меня услышать. Я больше не верю в эти страшные юбки и в то, что учеба – самое главное в жизни. Я не думаю, что, наряжаясь в дорогие и красивые вещи, я перестаю быть собой и кому-то подражаю. Я – не моя мать.

— Ты совсем забросила уроки, — наставительно говорит мама, — ты ведь понимаешь, что учеба для тебя сейчас – самое важное?

— Да, мама, — напустив на себя виноватый вид, откликаюсь я. — Я понимаю.

Затем раздается звонок в дверь. На моем пороге стоит Федя Воронин и выглядит так, будто это я его пригласила. Вместо объяснений он проходит в мою комнату и выпаливает:

— Матвей Калиновский поспорил со мной, что сможет тебя соблазнить. Только поэтому он крутится вокруг тебя.

Гм. Интересненько.

Глава 33. Матвей

Какую игру он ведет? Что забыл в доме Олеси? Хотя тут несложно и догадаться. Обиженный мальчик пришел, чтобы напакостить в ответ. Причем пришел не ко мне, это так на него похоже, со мной разбираться у него кишка тонка, нет, он пришел к ней, к девчонке. Вот слабак!

Даже не знаю, что и делать: догонять его не вижу смысла, все равно разговоры с ним никуда не приведут, и еще не уверен, что смогу сдержаться и не расквасить его прыщавое лицо; а идти к Олесе домой уже как-то не хочется… Да что там, мне просто страшно. Не знаю, что он ей наговорил про меня. Возможно, игра закончена, и она на меня даже не взглянет. От этой мысли у меня холодеет спина, и сердце замирает в груди. Плевать. Надо с ней поговорить, и точка.

В тот момент, когда я собираюсь с духом и уверенно сворачиваю к ее подъезду, железная дверь с писком открывается. Я тут же решаю, что это знак, и ускоряюсь, чтобы успеть прошмыгнуть в щель: код домофона я до сих пор не знаю, хотя пора бы уже. Делаю маневр, чтобы обогнуть человека, выходящего из подъезда, но вдруг узнаю его кроссовки. Вернее, ее.

Поднимаю глаза. Она удивленно таращится на меня, держа мне этом в каждой руке по увесистому пакету с мусором.

— Эм. Привет. А я – к тебе.

— Класс, ­— язвительно говорит она, отводя взгляд. — Я вроде бы тебя не приглашала.

— Разве девушка обязана приглашать своего парня? Я думал, это работает как-то по-другому, — улыбаюсь я, но она не поддерживает моего напускного веселья.

Все еще не смотрит на меня, и все ее тело какое-то напряженное, не так, как всегда. Я пялюсь на нее во все глаза, но так и не могу понять, рассказал ли ей Федор о пари или нет. Это сводит меня с ума! Так и тянет прям в лоб спросить, что он здесь делал.

Похоже, она не может придумать, что отвечать, и начинает двигаться в сторону мусорных баков. Я выхватываю у нее один пакет – тот, что побольше, – и иду в ногу с ней.

— Я вообще-то пришел, чтобы извиниться, — я хочу сказать это серьезно и с достоинством, но выходит какое-то трусливое бормотание. — Прости, что наорал. Просто эта тема задевает меня. Если хочешь, я расскажу тебе всё.

А вот последнюю фразу я не планировал, само как-то вырвалось. Зачем я это сказал? Не хочу даже вспоминать о Диане, и уж тем более не хочу рассказывать о ней Олесе! Но начало уже положено, так что выхода нет.

Замечаю, что она поглядывает на меня с интересом. Вроде оттаяла. Значит, Федя ничего ей не рассказал.

— Извинения принимаются, — говорит Олеся и закидывает пакет с мусором в бачок, затем отряхивает ладони.

Я следую ее примеру и выжидающе смотрю на нее. Она задумчиво разглядывает небо, затем скашивает глаза на меня.

— Да, я хочу знать.

Вот зачем? У девочек, что ли, это врожденное: тяга к чужим бедам и разбитым сердцам? Любят они эти страдания, жить без них не могут. Ладно. Как знать, возможно, это сгладит все углы. Может, нужно позволить себе разок-другой побыть слюнтяем перед девушкой, разрешить ей быть главной. Увидит, какой я на самом деле милый и пушистый, и врата приоткроются. И какая разница, что на самом деле я уже – совсем другой человек. Западают девчонкам в душу такие грустные любовные истории, что уж тут поделаешь.

— Хорошо. Тогда пойдем? — я киваю на подъезд, но она с ужасом смотрит на меня.

— Там мама, — объясняет она. — Знаешь, что. Она скоро уйдет на посиделки с подружками. Тогда и приходи.

Ушам своим не верю! Она зовет меня к себе домой? При этом дает понять, что квартира пуста? Я не ослышался?

А еще у меня появляются сомнения. Федор все-таки что-то ей рассказал. Это все похоже на какую-то ловушку.

— Ты что? Покраснел? — хмурится Олеся. ­— И думать забудь! Я зову тебя только по одной причине: хочу услышать интересную историю. Если ты не можешь себя контролировать…

— Да понял я, — обрываю я ее. — Ни о чем таком и не думал. Когда мне прийти?

Квартира Плаксы оказывается малюсенькой. В прихожей мы едва можем разойтись. Отмечаю про себя, что она распустила волосы. Я нагибаюсь пониже, чтобы развязать шнурки и стереть торжествующую ухмылку с лица. Затем Олеся гонит меня в ванную – мыть руки. Совсем, как моя мама. Только потом она допускает меня до своей комнаты.

Здесь мало свободного пространства. Почти все место занимает стол из светло-коричневого дерева. Кровать небольшая, застелена голубым покрывалом в белую полоску. Я стараюсь не задерживать на ней долгого взгляда. Вид из окна как раз на знакомые уже мне мусорные баки. Очень мило. На окнах жалюзи вместо штор. Еще есть небольшой гардероб, стул на колесиках, лавовая лампа и торшер на длинной ножке. Вроде бы здесь очень чисто и светло, но мне все равно как-то неуютно.

— Это мама обставляла, — говорит Олеся, с многозначительным видом пододвигая ко мне табурет, который она чуть раньше принесла из кухни.

Сама она садится за компьютерный стул, и теперь мы сидим напротив друг друга. Вздыхаю.

— Слушай, может, лучше домашку сделаем?

На ее лице появляется хитрая улыбка, затем гаснет.

— Если не хочешь говорить, то…

«…то проваливай отсюда к чертям». Думаю, что-то такое бы она сказала, если бы я ее не перебил.

— Да нет. Там и рассказывать, в общем, не о чем. Она училась в старших классах, я – на два класса младше. Она была популярной. Длинноволосая шатенка с зелеными глазами. Не знаю, почему она выбрала меня, но так уж сложилось. Тогда я был обычным школьником, — на этом месте Олеся кривовато ухмыляется, но ничего не говорит. — Я… Был влюблен, наверное. Мне нравились наши долгие разговоры и то, что ее помада напоминала на вкус карамель. И Плато…

— Плато? — оживляется моя слушательница. — То, куда ты меня привозил?

— Это было наше место, — киваю я. — Оно было особенным. Диана… Диана тоже казалась мне особенной. Я думал, что это всё навсегда. Ну и… Вышло иначе.

Олеся смотрит в пол, переваривая услышанное. Закусывает щеку, резко поднимает глаза на меня.

­— Ты считаешь, это нормальная концовка?

— Этот табурет – какое-то наказание! — взрываюсь я и нагло перебираюсь на кровать. Олесю это нисколько не беспокоит, она крутится на стуле, оказывается лицом ко мне и ждет.

— Ну что говорить? Я увидел ее в компании каких-то взрослых парней, устроил разборку. Она сказала, что я ограничиваю ее свободу, и на этом разговор был окончен. Мне казалось, что она старше и мудрее, и я, действительно, не прав.

Лицо Олеси искажается. Ей меня жаль. Мне хочется встать и выйти.

— И что было дальше?

— Дальше… Дальше я узнал, что я был у нее не один такой влюбленный дурак. Проще говоря, застукал ее с другим. Она не удивилась, не испугалась, не просила прощения. Она просто бросила меня, напоследок обвинив меня в том, что я ничего не понимаю в любви.

— О, Боже…

Олеся, преисполненная сочувствия ко мне, плюхается на кровать рядом со мной и берет меня за руку. Ее глаза гипнотизируют меня. Я вижу, как сочувствие сменяется злостью.

— Так нельзя, — говорит она холодно, — так нельзя поступать с людьми. Это было жестоко. Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это.

Я вдруг чувствую, как у меня в носу что-то щекочет, а к горлу подступает ком. Только не это. Не собираюсь ли я разрыдаться прямо перед Плаксой?! Прекрасно. Очень даже собираюсь!

Она внимательно следит за каплей мерзкой соленой жидкости, стекающей по моей щеке, но в ее взгляде вместо осуждения или испуга застыло немое восхищение. Она дотрагивается до моего лица бережно, как будто я хрустальная статуэтка, и пальцами стирает слезу. В этот момент она такая удивительная и непостижимая, что мне безумно хочется просто, чтобы этот момент не заканчивался.

Она ничего не говорит. Просто продолжает держать меня за руку и смотреть на меня. У меня возникает ощущение, будто бы вся моя боль исчезает во тьме ее бездонных глаз. Никогда не чувствовал ничего подобного. Я растворяюсь, меня больше нет. Я наблюдаю будто бы со стороны за тем, что происходит. Она тянется ко мне, и я понимаю, что через секунду она меня поцелует. Ее губы осторожно прикасаются к моим, и по всему моему телу пробегают мурашки. А затем на меня что-то находит. Я отпрыгиваю в сторону, падаю на пол и больно ударяюсь затылком об угол ее гардероба. Она смотрит на меня круглыми непонимающими глазами.

— Извини, — бормочу я, пытаясь подняться. — Прости меня. Мне нужно… Нужно мне.

Я выскакиваю из ее квартиры, схватив на лету свою одежду и обувь, и глубоко дышу. Не так. Все должно быть не так! Это должно было произойти не из-за Дианы. Не из жалости. И не из-за пари. Это должно было случиться по совсем другой причине…

Меня колотит всю дорогу до дома. Я чувствую себя ничтожеством. И совсем не потому, что я раскрыл Олесе свою слабую сопливую сторону. А потому, что ко мне вдруг пришло осознание: я так ненавидел Диану, так сильно мечтал измениться, что мои мечты воплотились. Я изменился. Я, черт возьми, стал Дианой! Я использую людей, я диктую людям, как жить. Даже Тимофея пытался перевоспитать, чтобы мне не было одиноко. Что бы я ни делал, моя слабость, моя ненависть к самому себе никуда не испарится. Скольких бы людей я не впечатлил своим образом жизни и своей властью, я останусь прежним, и мне придется жить с самим собой.

Глава 34.1 Олеся

Вообще-то я не совсем понимаю, что делаю. Ноги, можно сказать, сами привели меня сюда, руки нажали кнопку звонка, а сердце ритмично стучит в груди. Думаю, если посмотреть со стороны, я выгляжу, как человек, принявший какое-то важное решение и задумавший воплотить его в жизнь сию же секунду. Но на самом деле это поступок импульсивный, непонятный, непродуманный до конца. Бывает так, что ты знаешь, что творишь какую-то бессмыслицу, но продолжаешь ее творить. Сейчас со мной именно это и происходит.

Кажется, никто и не думает открывать мне дверь, жду уже целую вечность. Но я и не подумаю никуда уходить. Знаю, что рано или поздно эта дверь откроется, и я получу, что хочу. И я права. Дверь открывается через минуту. К этому времени я уже нажала на звонок четыре раза.

У мужчины потрепанный вид: синеватые мешки под глазами, всклокоченные волосы, глаза – две узкие щели. При виде меня он натягивает на лицо вежливую улыбку и открывает глаза шире. Я вижу яркие красные прожилки на его глазных яблоках, почему-то они привлекают внимание.

— Простите, ­— бормочу я, — за беспокойство.

— О. Не стоит извиняться. Рад, что ты зашла. Проходи.

Интересно, насколько сильно его раздражение? Если меня внезапно разбудить, я готова впиться в глотку нарушителю моего сна. У него, наверно, все иначе, либо он очень хорошо умеет скрывать эмоции.

Я так и топчусь на пороге, пытаясь заглянуть мужчине через плечо.

— Вы… один?

Теперь Влад озадаченно глядит на меня. Затем выдыхает носом воздух и хитро прищуривается.

— Племянника здесь нет, если ты об этом.

— Об этом! — радостно говорю я и наконец прохожу внутрь.

В квартире ничего не изменилось с последнего моего визита. Первый мой порыв – взять веник и хорошенько тут подмести. Или пылесос. Или швабру. Хорошо бы и пыль стереть. Я мысленно осаживаю себя и поворачиваюсь лицом к мужчине.

— Извините, что так ворвалась. Просто я хочу… мне нужно кое-что узнать.

— Помогу, чем смогу, — обещает он и подводит меня к креслу.

Я садиться не хочу. Мне кажется, если я позволю себе расслабиться хоть на секунду, весь мой запал исчезнет. Влад падает в кресло и складывает руки на животе, смотрит перед собой и благосклонно позволяет мне собраться с мыслями.

— Не знаю вашего отчества… — начинаю я и закусываю губу.

— Просто Влад, — улыбается он.

Просто Влад, значит. Катаю его имя на языке. Непривычно. Мне все же хотелось бы узнать отчество. Он слишком напоминает мне Матвея манерой двигаться и этими взглядами. А это только сбивает.

— Я пришла сюда, потому что вы – тот, кто обладает нужной мне информацией.

Он поднимает брови и с уважением смотрит на меня несколько секунд.

— Как официально, — смеется он. — И какого рода информация тебе необходима?

Подстраивается под мой деловой тон, мне нравится, так проще.

— Я хочу знать, где она сейчас, — говорю тихо и задумчиво.

Вспоминаю лицо Матвея, когда он делился со мной самым сокровенным. Эта девушка нанесла ему столько ран, изорвала его сердце в клочья, сумела в корне изменить его жизнь. Но она так сильно запала ему в душу, что он до сих пор не смог забыть ее. В очередной раз вспоминаю наш с Матвеем неудавшийся поцелуй, как он отскочил от меня и пулей вылетел из моей квартиры. Кем надо быть, чтобы оставить такой неизгладимый след в чьей-то душе? Я не знаю, зачем, но я хочу ее увидеть.

— Кто? — спрашивает Влад, непонимающе сводя брови на переносице.

— Диана. Девушка Матвея.

Он качает головой и вздыхает. Колеблется. Вздыхает еще раз.

— Я тоже был подростком, — говорит Влад серьезно, — и я тоже не стал бы слушать советы взрослых. Поэтому не буду тебя переубеждать. Я дам тебе то, что ты хочешь. Но только потому, что ты кажешься умной девчонкой. Давай без глупостей, хорошо?

Киваю, пожалуй, слишком усердно. Я бы могла сказать ему, что хочу просто посмотреть на нее со стороны. И все. Но он вроде бы решил, что я умная. Не хочется его разочаровывать.

***

Я не была на выставках уже очень давно. Мама меня водила, когда я была помладше. Мне нравилось, было в этом что-то необыкновенное. Я чувствовала себя взрослой, способной понять чего-то, чего не могут понять дети моего возраста. Но эта выставка… покорила меня. Я никогда не видела, чтобы картины выглядели, как живые. Будто бы, если приглядеться, листья на деревьях покачиваются от ветра, вода переливается на солнце, а облака плывут по небу. А лица… Если долго всматриваться в изображенное на бумаге простым карандашом лицо, появляется ощущение смущения, и хочется отвести взгляд, будто бы ты без разрешения вторгся в чье-то личное пространство.

Разглядывая один из таких портретов, я даже забываю о своей истинной цели. Пока мне об этом не напоминают. Я замечаю ее краем глаза и сразу же перевожу на нее восторженный взгляд. Высокая девушка с длинными темными волосами, заплетенными в толстую косу, она весело болтает с какой-то молодой парой. На ней невесомое фиолетовое платье и серебристые туфельки на крохотном каблуке. Она смеется на весь зал и склоняет голову, прикрыв глаза. Ей явно говорят комплименты. Я узнаю ее. Влад отдал мне ее фотографию с тех времен, когда Матвей и она – были парой. Я представляю их вместе сейчас. И они вместе произвели бы настоящий фурор.

Мне становится не по себе. Не знаю, что я хотела увидеть, придя сюда. Может, я надеялась, что она растолстела и покрылась бородавками? Может, мне хотелось поверить, что я моложе и красивее. Но нет. Нас даже сравнивать нельзя, но я, конечно, все равно это делаю. Я стою в другом конце зала, но даже отсюда чувствую энергию, которая от нее исходит. А что исходит от меня? Неуверенность, страх и, очень может быть, запах пота? Чудесно. Эта Диана – воплощение красоты и грации. Не сомневаюсь, что она разбила не только сердце Матвея, но и множество других. Что я здесь делаю? Нет. Хватит. Я убедилась, почему Калиновский не смог забыть ее, вот и ладушки. Соревноваться с такой – немыслимо.

И тут случается ужасное. Молодая пара куда-то исчезает, и теперь эта талантливая красотка Диана движется прямо ко мне. У меня начинается паника, возникает мысль сбежать. Если вот прямо сейчас со всех ног броситься к выходу, она не успеет и понять, что произошло. Но ноги приросли к полу. А еще меня греет мысль, что она идет не ко мне. Сейчас свернет, справа есть и другие посетители. Ну или сейчас. Может, сейчас? Нет. Не свернет.

— Привет! Что-то приглянулось?

— Гм. Э-э…

— Меня зовут Диана! Я – автор этих работ.

— У вас… настоящий талант, — это все, что у меня получается из себя выдавить.

Диана реагирует так, будто ей сказать такое впервые.

— Спасибо большое! Мне очень приятно, — она пилит меня пристальным взглядом, затем лучезарно улыбается. — Знаете, у вас очень выразительное лицо.

— Выра… О. Спасибо.

— Да вы не смущайтесь. Я вам это, как художница, говорю, — она вдруг придвигается ближе и переходит на громкий шепот. — Слушайте, а вы очень торопитесь? У меня есть к вам предложение.

Она что, и мое сердце решила разбить?! Нет уж.

— Я не…

— Ну же, не отказывайтесь так быстро. Я хочу написать ваш портрет. Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Я смотрю на то, как она перекидывает свою косу на другую сторону. Интересно, у нее голова не устает носить такую тяжесть?

— Я… Я не против.

А что? Раз уж я здесь, и у меня появился шанс пообщаться с этой нимфой, почему бы им не воспользоваться? С красотой все понятно. С талантом тоже. Но я хочу рыть дальше. Что еще скрывается под этой жизнерадостной маской? Да, не скрою, я испытываю что-то вроде зависти. Всю жизнь моим примером была мама, но ее лицо так не светится. Я хочу перенять что-то и у других людей.

Диана хлопает в ладоши и радостно хватает меня под руку.

— Забежим в подсобку за моей сумкой, и – вперед!

— Но… У вас же выставка в самом разгаре.

— Ай, да что уж там, — отмахивается Диана, увлекая меня в сторону незаметной дверцы, — я чувствую прилив вдохновения! Думаете, я сумасшедшая?

Она так широко улыбается, что, мне кажется, ее устроит любой ответ.

— Думаю, это ваша изюминка.

Глава 34.2 Олеся

— Не против, если мы перейдем на «ты»? — спрашивает бывшая девушка Матвея, роясь в ящике стола.

В ее студии просторно и свежо, окна открыты нараспашку, и ветер свободно гуляет по комнате, взъерошивая мои волосы. Довольно холодно, но, несмотря на это, как-то уютно. Там, где работают творческие люди, у меня всегда появляется такое ощущение: смесь восторга, трепета и желания приобщиться ко всему этому. У меня особых талантов к творчеству никогда не было, немного обидно. Хотя несколько лет ходила в музыкальную школу, училась играть на фортепиано. Было сложно, но здорово. Жаль, что бросила.

— Да, конечно.

Рядом с Дианой я все еще чувствую себя какой-то недоделанной, но потихоньку привыкаю. Что уж тут поделаешь? Она взрослая и харизматичная. У некоторых есть природное обаяние, у других нет. Смирись, Леся, и живи дальше. А еще постарайся подружиться с ней, узнать ее лучше. Другого шанса не будет. Постарайся просто впитать побольше этого внутреннего света. Хуже уж точно не будет.

— Олеся, верно? Плохая память на имена. О, правда? Значит, запомнила. Тебе кто-то посоветовал мою выставку?

— Просто случайно зашла и нисколько не жалею. Это действительно было классно. Вы потрясающая.

Диана смотрит на меня, демонстративно хмуря брови, и мне сразу же становится не по себе. Чувствую себя провинившимся ребенком. Что не так? Что я сделала?

Ее суровая мина тут же смягчается, на лице расцветает жизнерадостная улыбка.

— Забыла, что мы перешли на «ты»? К чему эта серьезность? — весело говорит она и устраивается возле мольберта.

Кивает мне на заляпанный засохшей краской табурет. Я послушно сажусь, сложив руки на коленях.

— Нет. Не пойдет. Свет! — объясняет она, сгоняет меня со стула и переставляет его в другое место. — Другое дело. Вот так. Ты учишься в школе? Смотри на меня, хорошо? Извини, что так командую, просто мне уже не терпится начать!

— Да ничего. Да. Учусь в школе. В десятом классе.

Диана высовывается из-за мольберта, и ее глаза недоверчиво смотрят на меня. Взгляд тускнеет, губы плотно сжимаются в тонкую линию. Она небрежным жестом поправляет волосы и снова улыбается, но эта улыбка выглядит фальшивой.

— В десятом, значит? Хороший возраст!

Я отчетливо вижу, что она пытается казаться веселой, но, определенно, что-то случилось. Может, все творческие люди такие? Внезапная перемена настроения – обычное дело?

— Я сказала что-то не то? — осторожно спрашиваю.

Она тут же театрально вздыхает, заталкивает карандаш прямо в волосы и садится на пол.

— Иди сюда, — говорит она, — ты такая молчаливая, но, мне кажется, я могу тебе доверять. Иди, не бойся, здесь удобно. Садись. Правда ведь, удобно? Люблю это место.

Вопросительно смотрю на нее. Вообще-то здесь не то что бы удобно. Доски на полу шершавые и колючие, еще и неровные. Чтобы принять более-менее комфортную позу, мне приходится постараться.

— Просто ты мне кое о чем напомнила, — говорит Диана, напарываясь на мой выжидающий взгляд, и уголки ее губ ползут вниз. — Мой десятый класс. Незабываемое время.

Конечно, у такой, как она, – любое время незабываемое. Я же считаю школу – необходимой каторгой, периодом колкостей, нервных срывов и бесконечных тетрадей в клетку. Уныние – одним словом. Хотя, следует признаться, в последнее время из-за событий, связанных с Калиновским, все кажется другим. Каким-то… волнующим. Чтобы не предстать перед Дианой плаксивой зубрилкой, я цепляюсь за эту мысль.

— Волнующее.

Она радостно шлепает меня на руке.

— Точно! Как правильно ты сказала! — она сужает глаза и теперь прямо-таки прожигает меня заинтересованным взглядом. — У тебя есть ухажер? Ах, что я такое говорю, у тебя, наверняка, сотня ухажеров! Но ведь есть кто-то особенный, правда?

Что-то в последнее время мне часто стали задавать этот идиотский вопрос. Звучит, как какая-то насмешка, но глаза Дианы серьезные и внимательные.

— Ну… есть один парень, — мямлю я неуверенно.

Она сразу же мечтательно поднимает глаза к потолку и перебивает меня. Я этому несказанно рада, потому что не придумала, что говорить дальше.

— В десятом классе у меня тоже был один особенный человек, — с придыханием говорит она. — Только не смейся, он был гораздо младше меня, но как он меня любил…

Блин, да я и не думала смеяться! Был младше? Она, что ли, говорит о…

— …Матвей. Он был таким наивным и милым. Рядом с ним мне казалось, что я – не просто школьница, я – целый мир.

У меня пересыхает в горле. Я еще не встречала людей, которые бы выворачивали свою душу перед первым встречным. Это так странно. И одновременно так круто! Кажется, я здесь именно за тем, чтобы это услышать. Невиданное везение!

— Но, ведь, наверняка, были, — я стараюсь говорить медленно и аккуратно, — и другие.

Она поворачивает ко мне голову, и весь ее вид теперь какой-то настороженный и даже испуганный.

— Ты ведь такая красивая, — добавляю быстро, и она тут же расслабляется.

— Да-а-а. Были. Но… Можно скажу честно? Я была такой дурой. Матвей любил меня по-настоящему, по-взрослому. А мне казалось, что он меня душит, мне хотелось свободы и новых впечатлений. Если бы можно было все вернуть назад…

Она замолкает и водит пальцем по полу, рисуя невидимые узоры. Я смотрю на нее, и все меняется. Я больше не вижу в ней света и энергии. Я вижу девчонку, которая наделала ошибок и сожалеет об этом. Она поступила с Матвеем жестоко, очень жестоко. Но она расплачивается за это. Черт возьми, она несчастна. И он тоже.

Я больше не хочу на нее смотреть, не хочу ее видеть. Потому что я знаю, если этих двоих сейчас поставить рядом, их история продолжится. Погано!

Я думала, что пришла сюда, чтобы посмотреть на высокомерную холодную девицу и убедиться, что я – лучше. Но я прониклась к ней, да еще и узнала, что эти двое до сих пор не забыли друг друга. Оказывается, я хотела выяснить, что он теперь свободен, а она – всего лишь призрак из прошлого, а в итоге разбила свое сердце собственными руками. В этом во всем паршивом душевном состоянии есть только один плюс: я кое-что поняла о себе. Несмотря на все гнусные и злые поступки Калиновского, несмотря на все его манипуляции и игры, несмотря на его вечную насмешку в глазах, он мне небезразличен.

И именно поэтому я бормочу какие-то извинения и выскакиваю из студии как черт из табакерки. Диана многословно и громко просит меня остаться, но я не в силах это терпеть и дальше. Мое щеки в очередной раз становятся мокрыми. И что? Я – Плакса! И я это принимаю!

Глава 35. Матвей

К счастью, дома никого нет. Врубаю музыку на полную мощность, колонки дребезжат, и пол немного вибрирует. Нужно отвлечься, вышвырнуть все надоедливые липкие мысли из головы. И я знаю, как это сделать. Помимо музыки, заполоняющей все вокруг, мне нужен чистый лист бумаги и карандаш. На какое-то время меня отрубает, и это – именно то, что мне сейчас требуется.

Снова становлюсь собой, когда рисунок уже закончен. Критически осматриваю то, что только что сотворил. Получилось хорошо. Лучше, чем я ожидал. Значит, мне удалось запомнить все мельчайшие подробности. И это не удивительно.

У меня получилось воссоздать тот самый момент. Олеся смотрит на меня с бумаги каким-то по-ангельски чистым взглядом, будто бы я – самое важное, что есть в этом мире. Я не заслуживаю этого, но просто обязан был оживить это воспоминание. Потому что я хочу помнить, хочу видеть это каждый день. Не могу позволить себе забыть это чувство. И то, что она сделала дальше… тот ее хрупкий осторожный поцелуй… Как я мог допустить это?! Влад был прав, я не должен был втягивать Олесю в свои игры, это неправильно и безнравственно. Тогда я не знал, что буду чувствовать, мне казалось это незначительным, малюсеньким ущербом для других, который обернется настоящей победой для меня. Но что мне эта победа, если Олеся ощутит хоть одну каплю того, что я ощутил при расставании с Дианой? Даже подумать страшно. Впервые за очень долгое время мне не плевать на чувства других людей.

Нужно проветриться и до конца продумать, как поступить дальше. Шагая по сырому асфальту, я думаю о том, что не хочу больше оправдывать свои поступки. Пора уже принять тот факт, что я – просто дерьмовый человек. Да, наверное, я таким был не всегда, и мне очень хочется винить обстоятельства и других людей, но правда в том, что я допустил это. Я позволил себе стать слабым, я позволил себе стать злым и обиженным на всех и вся, я позволил себе вмешаться в жизнь Олеси и каким-то непостижимым образом смог добиться ее хорошего отношения.

Сразу же вспоминаю о Владе. Неважно, что он до сих пор страдает из-за своей первой любви, он смог запихнуть свои чувства подальше и жить с этим. Он настолько сильный, что пожертвовалсобой и отношениями с братом, чтобы не мешать чужому счастью. Я восхищаюсь им. И я сделаю то же самое. Мне нужно отпустить ее, я больше не хочу пачкать ее чистую душу своими грязными руками.

Ну да. Пришел сюда по инерции. Что ж. Здесь все началось, и здесь же и закончилось. Это место идеально подходит для того, чтобы просто посидеть в тишине напоследок.

Усаживаюсь прямо на мокрую траву, какая разница? Это пустяки. Зато я подоспел вовремя, как раз садится солнце. Я стал редко бывать здесь, наверное, это к лучшему. Каждый раз на этом Плато я думал о Диане и о себе несчастном. Сегодня я думаю о том, какое будущее ждет Олесю. Она такая умная и добрая, сопереживающая и смешная. Она – удивительный человек уже, и я улыбаюсь от мысли, какой она станет в будущем, когда ее внутренние лидерские качества раскроет кто-то, достойный ее. Конечно, не я. Даже думать забудь!

Прислушиваюсь к пению птиц и шуму машин где-то вдалеке. Никогда не обращал внимания на то, сколько здесь можно услышать всяких звуков. И шепот ветра в высокой траве, и жужжание шмеля, ищущего место для ночлега, и треск веток, как будто где-то совсем рядом пробирается сквозь кусты какой-то дикий зверь. Или… Или человек. Неожиданно на меня накатывает волна необъяснимой радости. Я вскакиваю на ноги и оборачиваюсь. Ну, конечно, это Олеся! Кто еще может знать об этом месте?

Это не Олеся.

Смотрим друг на друга несколько невыносимо долгих секунд. Затем она нарушает тишину:

— Я… не знала, что ты здесь. Даже не надеялась на это.

Сколько раз я мечтал встретить ее на этом самом месте. Сколько раз фантазировал, как высказываю ей все, что во мне накопилось. Но сейчас… Мне просто нечего сказать.

Диана выглядит почти такой же, какой я ее запомнил. Только волосы стали длиннее, а взгляд – тоскливее.

— Ностальгия напала? — усмехаюсь я.

Но мне совсем не до смеха, если что. Я вдруг понимаю, как выглядит эта картина. Она небось думает, что я так и сижу тут с момента нашего расставания. Да и… в каком-то смысле так и есть.

— Вроде того… То есть, нет. Я всегда помнила. Просто сегодня захотелось прийти. Закат все еще хорош, да? — смеется она и плавно движется ко мне.

Когда-то я с ума сходил по ее походке и манере держаться. В ней по-прежнему есть эта неземная невесомость и нежность, но мне ужасно хочется ее развернуть: пусть плывет в другую сторону, ну, пожалуйста! Я делаю шаг в сторону, чтобы между нами было какое-то расстояние. Она это замечает и адресует мне укоризненную улыбку. Очень напоминает ситуацию, когда в детстве на важном семейном торжестве тебя пытается обнять какая-то незнакомая троюродная тетушка, а ты пытаешься спрятаться за мамину юбку.

— Даже не обнимешь? — удивляется Диана. — Раньше тебе нравилось обниматься.

— Раньше я не знал, что ты разобьешь мне сердце.

Я говорю это так просто и непринужденно, сам диву даюсь. И это не притворство, я, действительно, могу спокойно говорить об этом. Вот это да!

Она приподнимает брови лишь на секунду, затем обиженно поджимает губы и обнимает себя руками. Подол ее фиолетового платья колышется на ветру и легонько прикасается к моим коленям. Я чувствую ее запах, как долго я скучал по этому запаху, до сих пор в ящике стола валяется пушистая резинка, которой она закалывала волосы. Раньше я подносил ее к носу и вспоминал все счастливые моменты. Сейчас – этот запах ассоциируется с болью. Резкий, неприятный.

— Я оставлю тебя, — говорю я, не в состоянии больше поддерживать это неловкое молчание.

— Нет! Не уходи, — я слышу мольбу в ее голосе и с удивлением кошусь на нее.

— Я хотела… хотела сказать тебе.

— Что же?

— Нет, не перебивай! Я хотела сказать, что ничто не кончено! Я была не права! Давай…

— Стоп.

Раньше она могла заставить меня замолчать одним повелительным движением руки, теперь – нет. Она непонимающе моргает и смотрит на меня, как на незнакомца.

— Стоп. Ничто не кончено? Ты издеваешься, что ли, Диан? Все кончено уже давно, и это было твое решение. Зачем ты вообще говоришь об этом?

Она смотрит на меня сердито и недоверчиво. Будто бы она ждала, что я брошусь к ней в объятия. Что с ней такое вообще?

— Ты любил меня по-настоящему! — с жаром выпаливает она. — Это было настоящее чувство, я все помню! Не отворачивайся от меня. Настоящее чувство не может пройти, я знаю! Я хочу все вернуть. И плевать, что ты моложе. Ты так возмужал. Теперь у нас все получится! Ты что, смеешься?!

Конечно, я смеюсь! Это ж надо, нести такую чушь!

— Ты – молодец, — в перерывах между смехом бормочу я. — Ты – просто нечто! Спасибо.

— Что такого смешного я сказала?!

— Да дело, в общем-то, не в тебе, — я кладу руку ей на плечо и улыбаюсь, — просто я, оказывается, свободен. Найдешь ты еще свои настоящие чувства, не переживай, только вот не со мной.

— И вот еще что, — это я говорю уже в некотором отдалении, ­— больше никогда не пытайся заговорить со мной.

Глава 36. Олеся

— Ну, как настрой? Боевой?

Мама считает, что перед важным мероприятием нужно хорошенько позавтракать, поэтому на кухне переплетись между собой всевозможные ароматы, и почти весь стол уставлен всякими сковородками, тарелками, мисками и даже огромным противнем. Она постаралась на славу, и мне стыдно признаться, что я совсем не голодна, более того, меня немного мутит, и голова идет кругом.

— Да. Наверное. Спасибо, столько всего наготовила!

— Пустяки, ­— радостно отзывается мама. — Главное, чтобы у тебя все прошло сегодня гладко. Кушай, кушай. Налить чаю? С ромашкой. Натуральное успокоительное! Сильно нервничаешь?

Нерешительно усаживаюсь, ставлю локти на стол и рассеяно наблюдаю за тем, как мама суетится вокруг меня. Как мне ей признаться, что я совершенно не готова к Олимпиаде? Вчера пыталась решать новые задачи, но так и не смогла сосредоточиться. Я никогда не была такой безответственной, и сегодня это здорово меня мучает. Да, учеба – не самая важная вещь в мире, но меня так воспитывали, что, если уж за что-то взялась, будь добра завершить начатое.

— Так. Давай-ка, вдохни поглубже. Вот так. Не забывай, какая ты у меня умница. Нечего так уж переживать. В первый раз, что ли?

Мама изо всех сил старается меня поддержать, и я растягиваю губы в вымученной улыбке.

­— Давай, поешь что-нибудь. Что ты хочешь?

Я хочу, чтобы на меня не заключали глупые пари, а действительно интересовались мной; хочу носить струящиеся воздушные платья и ловить на себе взгляды восхищения; хочу, чтобы я могла заплести волосы в косу, и это не выглядело убого!

— Булочку с корицей, пожалуйста.

Мама крутится вокруг меня вплоть до моего выхода из дома, даже предлагает проводить меня до школы, но, к счастью, мне удается переубедить ее. Еще чего не хватало!

Всю дорогу до школы меня так и тянет зарыться в учебник, но, как любит повторять один наш учитель: перед смертью не надышишься. Мне предстоит отсидеть один урок в школе, а затем – отправиться на автобусе в другую школу, где проводится Олимпиада. Сейчас нужно думать об этом. Только об этом!

Ищу глазами Калиновского. Ничего не могу с собой поделать. Его нигде нет. Тимофей стоит рядом с Оксаной, и я не хочу помешать их оживленной беседе. Федор Воронин, вместе с которым мы участвуем в Олимпиаде, стоит чуть дальше и пилит взглядом сладкую парочку. Где же Калиновский? Просто хочу убедиться, что после того, что произошло, у нас… гм… все в порядке.

Он появляется, когда вот-вот должен прозвенеть звонок на урок. В коридоре шумно и многолюдно. Он протискивается сквозь толпу и хватает меня за руку.

— Поговорим?

Не дожидаясь моего согласия, тащит меня за руку подальше от толпы. Это довольно сложно, группки оголтелых школьников толпятся, где только можно. Матвей раздраженно закатывает глаза и шикает на семиклассников с грозным видом. Они быстренько освобождают нам угол, и Калиновский взбирается на подоконник. Я замечаю, что несколько нервничаю и стараюсь избегать зрительного контакта с ним. Почему-то все время вспоминаю то, как он бежал от меня, сломя голову. Вот не могла сдержаться и не лезть к нему с поцелуями! Дурацкая эмоциональность! Теперь выгляжу полной дурой. Позор-то какой.

— Я хотел сказать, — глухо говорит Матвей, озираясь по сторонам, — что это все не для меня. В смысле, фальшивые отношения. Извини. Я обещал тебе, что исполню любое твое желание, но это – не могу. Мне жаль.

Неужели мои губы настолько отвратительны? Или я недостаточно красива, чтобы быть частью даже фальшивых отношений? Он даже не смотрит на меня. Мне так обидно, что словами не выразить! А чего я, собственно, хотела? Я же познакомилась с его бывшей девушкой. Эта чокнутая Карина была права: кто я такая, чтобы занять это место? Пусть даже понарошку.

Блин! Какая-то часть меня, эгоистичная часть, думала, что Калиновский сбежал, потому что просто испугался, потому что у него есть ко мне какие-то чувства, потому что, наконец, он больше не хочет выигрывать это тупое пари! Какие же глупые мысли! Что только не придумает женский изобретательный мозг, чтобы обезопасить себя от боли! Он все-таки не забыл ее, Диану, вот тебе и причина. Я для него – никто. Как назло, не могу ни пошевелиться, ни выдавить из себя хоть слово.

— И, еще… Извини, что пытался тебя споить, когда ты этого не хотела. И за то, что те гопники пристали к тебе, это тоже моя вина. И за насмешки всей школы из-за моей тупой шутки с мышью. И за то, что наговорила тебе Карина. Прости, ладно? Я больше не потревожу тебя. Все твои неприятности из-за меня.

Ммм… Значит, теперь нас мучает чувство вины. Ладно. Мне хочется залепить ему хорошую такую пощечину. Да, он действительно виноват! Но только вот все то, что он перечислил – давно в прошлом, и больше меня не беспокоит. Он виноват в том, что снится мне почти каждую ночь; в том, что моя голова забита исключительно мыслями о нем; и в том, что эта его Диана такая неописуемая красотка, да как с такой соперничать вообще?!

Меня чуть ли не трясет от злости. Да как он может рвать эти воображаемые отношения, притом выставлять себя таким добреньким и милым. Одолжение он, блин, мне делает! Благородный рыцарь решает избавить леди от проблем! Да это мои фальшивые отношения, я их придумала, и только мне их и рвать!

— Нихрена! — почти кричу я, и он поднимает на меня удивленные глаза. Да, я тоже умею ругаться.

— Что? — одна его бровь нервно подергивается.

— Что слышал. Это я больше не хочу тебя видеть, понял? Нельзя шарахаться от девушки, если она хочет тебя поцеловать, ясно тебе? Это, как минимум, невежливо! И вообще, не такой уж ты и красавчик! Это просто у нас почти все парни в школе страшные, и на их фоне ты кажешься симпатичным!

Я несу полнейший бред, но Матвей на удивление серьезно смотрит на меня, ожидая продолжения.

— Что-то еще?

— О да! Ты наглый и заносчивый козел!

— Так.

— А еще ты пытаешься казаться таким брутальным и сильным, а на самом деле в тебе живет крохотная ранимая девочка, которой однажды сделали больно, и которой нужно вечно подтирать сопли!

А вот это был удар ниже пояса. Всем известно, что для мальчика нет хуже оскорбления, чем назвать его девочкой. Я тут же прикрываю рот ладонью, не знаю, зачем, слова все равно уже вылетели. Вижу, как непроницаемое лицо Матвея напрягается, и он сглатывает слюну, но ничего не говорит. Удивительный самоконтроль, на мой взгляд.

Моя злость куда-то исчезает, и взамен ей приходит беспросветная тоска. Я молча бреду по коридору, и внезапно осознаю, что он пуст. Я не услышала звонок на урок. Наверное, со мной такое впервые. Но, что интересно, я никуда не тороплюсь. Мне просто плевать. Вместо того, чтобы нестись в кабинет, я заворачиваю в женский туалет, захожу в кабинку, опускаю крышку унитаза и сажусь. Мне надо привести в порядок мысли. И эта задачка посложнее всех тех, что я решала раньше.

Не помню, как я села в автобус. Помню только свой собственный голос, который кому-то очень правдоподобно заявлял, что я не прогуляла урок, а была в кабинете медсестры. Знаю, что никто не будет проверять правдивость моих слов. Я впервые прогуляла урок.

— Леся, все нормально? Ты поняла, как решать новые задачи?

Математичка сидит через проход справа от меня. Я смотрю на нее, словно в тумане. Задачи. Ну да. Мы проехали где-то половину пути. В окнах мельтешат серые дома, спешащие куда-то пешеходы и редкие кусты.

— Нет, — я пожимаю плечами.

— Нет?! — математичка чуть ли не падает в обморок.

— Нет. Я – ненормально. И нет – я не знаю, как решать эти чертовы задачи. И… Знаете, что. Остановите автобус.

— Тебе плохо? — математичка встревоженно наклоняется надо мной и заглядывает в мое лицо. — Ох, да ты вся зеленая!

— Остановите автобус! ­— повторяю я громко.

После нескольких попыток привести меня в порядок, мою просьбу все же выполняют. Автобус останавливается, и я выхожу на улицу.

— У нас не так много времени, — глядя на часы, объявляет математичка, — подыши свежим воздухом, и мы… Леся! Ты куда?!

Вряд ли кто-то будет догонять меня. Тем более, так резво я не бегала даже на экзамене по физкультуре. Не хочу больше быть той, кто знает все ответы и умеет решать самые сложные уравнения. Такую никто и никогда не полюбит. В боку начинает колоть, сердце пытается пробить грудную клетку, но я не останавливаюсь. Хочу забыться. Хочу наконец убрать это напряженное лицо Калиновского из своей головы. Мне нужно, чтобы все померкло. Вот уже и красные круги появляются. Значит, дело почти сделано.

Глава 37. Матвей

После уроков думаю заскочить к Владу и рассказать ему о том, что сделал. Не то что бы мне нужно было чье-то одобрение, нет, скорее, мне просто нужно поделиться с кем-то неравнодушным.

Знаю, что поступил с Олесей правильно, и я талдычу самому себе об этом весь день, чтобы отогнать любые сомнения. Она сильно разозлилась, наговорила мне много всего, но это только к лучшему, пусть лучше злится. Не мог и представить, сколько всего она смогла во мне рассмотреть за такой короткий промежуток времени. Она – молодец. Без меня ей будет только лучше.

Влада дома не оказывается. Или он просто хочет побыть один. В любом случае, я и так слишком долго донимал его своими проблемами. Чувствую себя каким-то опустошенным и обессиленным. Домой идти не хочется, но Тима на очередной тренировке, Влада нет, а Олеся… Да, это уже не вариант.

На подъездной дорожке стоит машина отца. С улицы крики вроде не слышны. Может, они и в правду смогли найти общий язык? Хотя бы напоследок. Мне все еще не верится, что они разведутся.

Захожу внутрь. Тишина. Возможно, родители разбрелись по разным комнатам и сидят там, как мыши. Что, вообще-то, совсем на них не похоже. Становится как-то тревожно. Я медленно прохожу в зал и вижу троих людей. Родители сидят за столом, и вид у них при этом такой, будто они увидели призрака. И оно понятно. Спиной ко мне чуть впереди стоит Влад. Узнаю его ровную спину и эту синюю рубашку, которую я ему подарил. Интересный поворот.

— Всем привет! — мой голос грубо нарушает тишину, и после моих слов тишина становится еще более зловещей.

Из всех присутствующих обращает на меня внимание только отец. Он переводит на меня свирепый взгляд, сразу же меняет выражение лица на более дружелюбное и едва заметно кивает.

— Эм… Общаться будет проще, если вы попробуете открыть рты и обменяться парой-тройкой реплик, — улыбаюсь я: не знаю, как они выносят эту тишину.

Тут Влад поворачивает ко мне голову и недвусмысленно дает понять мне, что я здесь лишний. Ну, действительно. А где я, собственно, не лишний?

Пожимаю плечами и выхожу из комнаты. На лестнице меня нагоняет отец и кладет руку мне на плечо.

— Сын, у тебя все в порядке?

— У меня? — смеюсь я. — А у тебя?

Он усмехается, и я ошарашенно кошусь на него. Где же его хваленое спокойствие? Он так часто моргает, что, будь у него ресницы раз в десять подлиннее, он бы уже порхал под потолком.

— Давай прогуляемся, — это вроде бы звучит, как предложение, но в том же время понимаешь, что отказаться невозможно.

Когда мы выходим в сад, я размышляю о том, как он смог оставить этих двоих одних в доме. Я прекрасно все понял, когда он спрашивал меня про Влада. Его мучает ревность, и это ясно, как день.

— Знаешь, что я увел у брата девушку? — ни с того ни с сего спрашивает отец. — Твою маму?

— Ну… я слышал что-то такое, но, по-моему, «увел» - слишком громко сказано. Просто подсуетился раньше.

Отец хмыкает и покачивает головой из стороны в сторону.

— Нет. Именно увел. Если бы я не заметил, как он за ней увивается, я бы и внимания на нее не обратил. Но я заметил. Во мне проснулся дух соперничества. И я вроде как победил. Но вот…

— Но вот что?

Раздражения скрыть не получается. Завоевал он девушку, победил. Что ж тогда за семья у нас такая? Что стряслось с той красивой историей любви?

— Позже она призналась, что встречалась со мной только для того, чтобы позлить моего брата. К тому моменту мы были в браке два года, — отец горько усмехается и проводит рукой по волосам. — Если Влад и злился, он этого не показывал, он просто перестал с нами общаться. Но, когда у нас с твоей матерью заходил о нем разговор, или просто упоминалось его имя, она заметно грустнела и уходила в другую комнату. А однажды он пришел… Я был на работе, а когда вернулся, увидел, что она держит его за руку и чуть ли не светится. Не знаю, что между ними тогда произошло, но в тот день я избил своего брата и запретил ему переступать порог моего дома.

Начинает накрапывать дождик. У меня нет слов, чтобы что-то сказать папе. Хотя один вопрос все же у меня есть.

— Ты вообще когда-нибудь любил маму?

Он реагирует моментально:

— Конечно! Стал бы я жениться на ком-то только для того, чтобы насолить брату? Я действительно влюбился в нее. Только вот не удосужился поговорить с братом и все ему объяснить. Я поступил, как свинья, сын. Не дал двум влюбленным быть вместе.

— Эй, пап! — я останавливаюсь и слежу за тем, как он поступает точно так же и изучает меня внимательным взглядом. — Ты ведь поступил так во имя любви. Не вини себя.

Давно я этого не делал. Чувствую себя маленьким, утыкаясь носом в плечо отца. Он похлопывает меня по спине, отстраняется, все еще держа меня за плечи и глядя на меня с благодарностью.

— Я тебе скажу так, — серьезно произносит он, — если испытываешь к девушке какие-то чувства, не тяни, скажи ей об этом.

Я нервно топчусь на месте, затем нерешительно кошусь в сторону отца.

— Но, если со мной ей будет хуже, чем без меня?

Отец хмурит брови и смотрит на меня, как на неразумное дитя.

— А это уже не тебе решать, ­— говорит он уверенно. — Не бери на себя слишком много. Иначе будешь, как Влад. А он воссоединился со своей любимой только спустя десятки лет.

— А вот тут не понял. То есть, как это он… Стоп. Пап.

Он с интересом следит за тем, как вытягивается мое лицо.

— Пришло время побыть хорошим человеком, — непринужденно говорит отец, но я все равно чувствую, сколько боли от скрывает за своим неизменным хладнокровием. — Знаю, мы с мамой здорово подпортили твою жизнь, и я за это прошу прощения. Надеюсь, с этого дня все будет иначе. Не смотри на меня так, я не бросаю тебя. Просто поступаю, как должно. Если что, я всегда рядом.

Последний раз подмигнув мне, он движется к своему автомобилю. Дождевые капли стекают по моим волосам, капают мне на нос и скатываются по подбородку. Я считал Влада каким-то сказочным героем, но кто бы мог подумать, что героем окажется мой отец?..

Глава 38. Олеся

— Ты заболела?!

Мама появляется из ниоткуда и смотрит на меня перепуганным взглядом. Я поворачиваю ключ в замке и морщусь от боли. Когда падала на асфальт, ободрала ладони и порвала юбку. Ее-то не жалко, давно надо выбросить этот мусор. А вот руки противно пульсируют, и любое прикосновение к чему-либо вызывает новый приступ жгучей боли. И хотела бы я сказать, что оно того стоило, но нет. На какое-то мгновение моя голова действительно прояснилась, и мне удалось забыть и о Калиновском, и об Олимпиаде, с которой я так постыдно сбежала, и о маме, обо всем на свете. Но я как-то не подумала, что этого краткого мига мне не хватит. А теперь вдобавок к воспоминаниям еще и ладони гудят. Да и подташнивает до сих пор. Спорт – явно не мое. Как будто раньше этого не знала?..

— Лесь, что с тобой? Ответь мне! Почему ты дома? Заболела, да?

— Можно и так сказать, — бормочу себе под нос, снимая обувь.

— Сейчас… Сейчас, вызовем врача, — мама хватается за телефон. — Что болит? Где? Сейчас.

— Не суетись, — стараюсь говорить мягко, — со мной все в порядке. Юбку только порвала…

— Да бог с ней, с юбкой, — мама напряженно всматривается в мое лицо, прикладывает ладонь к моему лбу и явно ждет каких-то объяснений.

— Не знаю, что сказать, — опуская глаза, мямлю я. — Просто я не пошла туда, вот и все. Не до того мне. Ничего не хочу.

— Не хочешь, — растягивая слова повторяет мама и непонимающе сводит брови. — Как это не хочешь?

— Прошу, давай поговорим позже. Мне нужно побыть одной.

Мама семенит за мной в комнату и застывает у двери, смотрит на то, как я падаю на кровать лицом вниз.

— Расскажи мне, — требует она, и я чувствую, как пружины кровати прогибаются под ее весом. — Я же вижу, что с тобой что-то происходит. Расскажи мне про него.

Я приподнимаю голову и посылаю маме удивленный взгляд.

— Про кого?

— Ты стала наряжаться, я видела у тебя косметику, учеба тебя мало волнует. Думаешь, я не была молодой? Здесь явно замешан мальчик.

Угрюмо опускаю голову обратно.

­— Один из тех, что издевался над тобой?

— Хватит! — подскакиваю на кровати и сажусь, поджимая под себя ноги. — Я не хочу о нем говорить. Да и что говорить? Что он оказался не таким плохим, как я думала? Или что до таких, как я, ему дела нет? Так я ему отвратительна, что он даже от пари отказался! Мама, скажи мне честно, я уродливая? Поэтому ты за то, что бы я носила эти страшные юбки? Мне уже ничего не поможет, да? К чему выпендриваться! Может, ты и права. Может быть…

— Тише, тише. Лесь. Ты в самом деле так думаешь? — мама смотрит куда-то сквозь меня мутным взглядом, затем резко фокусируется на мне и ободряюще улыбается. — Конечно, нет, милая. Ты очень красивая! А что касается этих юбок… В твоей школе учатся высокомерные отпрыски богачей. Я всего лишь хотела, чтобы они видели в первую очередь тебя, а не твои ноги. Понимаешь, о чем я? У них на уме всякие глупости. И что это за пари, о котором ты говорила?

— Неважно… Это уже неважно. Все кончено. Я буду учиться, мама. Буду прилежной ученицей, как раньше.

— Нет.

От неожиданности я теряю дар речи. Глазею на маму, как на диковинное мифическое существо. Она сидит, гордо расправив плечи, и смотрит на меня непоколебимым взглядом.

— Знаешь, я и не думала, что, оберегая тебя от собственных ошибок, я причиняю тебе боль, — говорит она. — Теперь я это вижу. Собирайся.

Только не это. Молю небеса о том, чтобы она передумала. Сейчас я не способна ехать на эту дурацкую Олимпиаду снова.

— Куда? — вяло спрашиваю я.

— В магазин, — быстро отвечает мама. — Купим тебе все, что захочешь. У тебя должен быть собственный стиль в одежде, подберем тебе что-нибудь. И еще: я больше не буду давить на тебя с учебой. У тебя есть своя голова на плечах, причем очень симпатичная и с мозгами, я верю, что ты поступишь верно. Прости, что не доверяла раньше.

— Гм. Кто ты? И что ты сделала с моей мамой?

Она смеется, легким движением откидывает волосы со лба и сразу же выглядит моложе лет на десять. Никогда не задумывалась, что эта ее удушающая забота обо мне отбирает силы и у нее.

В магазине она ходит за мной молча, только иногда одобрительно улыбается, когда я прикладываю к себе ту или иную вещь. Только, по моему сигналу заглядывая в примерочную, она нарушает тишину:

— Ого!

На мне черное платье с расклешенной юбкой чуть выше колена, с кружевами на рукавах и красивым блестящим поясом. Я выгляжу… странно. Наверно, потому что я стою в примерочной, а не рядом с Оксаниным гардеробом.

— Что касается того мальчика, — таким пренебрежительным тоном говорит мама, как будто она только что достала из-под ногтей что-то особо мерзкое, — он – совсем кретин, если не влюбился в тебя по уши.

Я чувствую, как начинаю краснеть. А еще мне становится легко. Давно я не испытывала такой легкости и вдохновения. Ощущение, как будто все мне по плечу. Я смотрюсь в зеркало еще раз, и на этот раз мне начинает нравиться то, что я вижу. Никогда не понимала людей, которые получают удовольствие от шоппинга. Тем более, с мамой. Но сегодня я чувствую, как непонятная мне энергия с бешеной скоростью разливается по моему телу. В эту секунду я действительно счастлива. И благодарна…

Мама дружески подмигивает мне и оставляет меня в одиночестве: дает мне еще одну возможность покрутиться перед зеркалом и напоминая мне о важности гармонии с собой.

Глава 39. Матвей

Странное ощущение. Вроде бы раньше отца тоже частенько не было дома, но сейчас без него дом кажется совсем пустым. Прохожу сразу в свою комнату, не хочу беспокоить маму и Влада. Видимо, им есть о чем поговорить.

Слова папы не дают мне покоя. По его логике я должен признаться Олесе и просто наблюдать за тем, что будет дальше. Но в чем я должен признаться? В том, что заключил спор с прыщавым зазнайкой, повелся на его манипуляции и согласился ради разнообразия соблазнить хорошую невинную девочку? Ладно, не так: я сознательно это сделал, Федя выступил в роли нашептывающего дьявола на моем плече, но решение принял я. Мне за это отвечать. Или признаться в другом? В том, что я сам не до конца понимаю. Например, в том, что я силой заставляю себя не думать о ней? Или в том, что ее глаза мерещатся мне повсюду? Что мне хочется с ней разговаривать, хочется знать ее мнение обо всем, что происходит? Отец заявил, нужно сказать ей о своих чувствах. А чувствую я много, очень много всего. Пусть будет так. Я скажу ей обо всем, о, я сделаю это! Папа прав, она должна знать.

Хочу сделать это как можно быстрее, пока не растерял всю свою смелость. Заказываю такси и требую, чтобы водитель прибавил газу. На каждом светофоре схожу с ума, ерзаю и цепляюсь руками за кожаное сиденье. Как назло, каждый раз перед нами загорается красный сигнал. Начинаю нервничать, подумать только, когда я последний раз так нервничал из-за девчонки? Так, лучше об этом не думать. Таксист резко давит на педаль тормоза, перед автомобилем откуда не возьмись вырастают две малолетки. Водитель грязно ругается и фыркает. Чувствую, как моя былая решимость отступает. Стискиваю покрепче зубы, чтобы ненароком не попросить таксиста развернуть машину.

Когда мы прибываем на место, рубашка липнет к моему телу, хотя в машине на полную работает кондиционер. Расплачиваюсь и вылезаю из автомобиля. Чтобы немного остыть, делаю круг вокруг дома Олеси. Поступок странный, по крайней мере, для меня. Но с задачей более-менее справился: вроде голова прояснилась. Стою у подъезда в надежде, что кто-нибудь выйдет или зайдет. Звонить Олесе мне не хочется. Чувствую, что должен поговорить с ней лично. Ждать приходится довольно долго, даже успеваю замерзнуть. Затем дверь подъезда медленно приоткрывается. Из дома неспеша выкатывается шарообразная старушка, провожает меня недобрым взглядом и что-то бормочет мне в спину. Звучит, как какое-то заклинание, преимущественно из согласных.

К счастью, я запомнил номер Олесиной квартиры. Беру себя в руки и без промедления жму на кнопку звонка. Дверь распахивается почти сразу же и передо мной появляется Олесина мама. Это я понимаю по заколке, которой собраны ее волосы – знакомая вещица.

— Да?

— Ээ… А Олеся дома?

Взгляд женщины становится заинтересованным, она кривовато чему-то ухмыляется и качает головой.

— Нет. Она ушла гулять с подругой. Что-нибудь ей передать?

— Нет. Спасибо. Я лучше сам.

— Отлично!

— Ну тогда я… пойду.

Не успеваю договорить, мама Олеси захлопывает дверь. Мне кажется, или она невзлюбила меня с первого взгляда?..

Ничего. Сдаваться я не собираюсь. Правда не могу вспомнить, где живет Оксана. Звоню Тимофею. Он отвечает спустя долгих пять гудков. Он явно запыхался.

— Отвлекаю от тренировки?

— Есть такое дело, — Тим переводит дух и продолжает, ­— но ничего, пора отдохнуть. Какие дела?

— Слушай, я звоню не для того, чтобы потрещать. Ты случайно не помнишь адрес Оксаны?

— Хм. А тебе для чего?

— Пфф. Не для того, о чем ты подумал. Я ищу Олесю. Они сейчас вместе.

— Вот как? Ну, я тоже собирался к Оксане. Встретимся?

Тима сверлит меня хитрым взглядом, затем отводит глаза и улыбается уголками губ.

— А я знал! — не без гордости говорит он. — Это ж очевидно было!

— Прекращай, — осаживаю его. — В последний раз мы наговорили друг другу много всего. Не уверен, что она вообще захочет меня видеть.

— Захочет, захочет, — успокаивает меня Тим. — Ты же легендарный Матвей Калиновский!

­— Издеваешься?

— Чуть-чуть, — Тима разводит руками и многозначительно косится в мою сторону. — Только вот есть одна неувязочка. По пути сюда я позвонил Оксане, и она одна. Олеси с ней нет.

— Тьфу ты! Что ж мне так не везет-то? Наверное, она уже дома.

— Нет. Ты не понял. Оксана сегодня с Олесей не общалась.

Хмурю брови и непонимающе смотрю на Тима.

— Как это?

Он пожимает плечами.

— Так. Похоже, что у Олеси появились новые друзья. Да это и не удивительно. Она стала популярнее, когда стала общаться с тобой.

— По… популярнее? О, черт!

— Да не волнуйся ты так. Популярнее тебя уж точно не станет, — смеется Тима, я хватаю его за плечо, разворачиваю к себе и впиваюсь в его лицо глазами.

— Ты не знаешь, наши сегодня никаких вечеринок не устраивают?

— Да что с тобой такое? Не знаю я, не интересовался.

— Если она добралась до нее… — не могу закончить фразу.

Передо мной снова всплывает перекошенное от злобы лицо Карины. Она угрожала ей, эта сумасшедшая могла заманить ничего не подозревающую Олесю в ловко расставленные сети. А уж потом… Нет. Глупости. Олеся – не дура. Она бы никуда не пошла с ней. Или пошла?..

Глава 40.1 Олеся

Раскладываю новые вещи на кровати и любуюсь ими, как какая-нибудь дурочка. Эйфория от похода по магазинам все еще не прошла. Да и мама продолжает вести себя странно. Конечно, по-хорошему странно. Купила в магазине замороженную пиццу и как раз в этот самый момент читает инструкцию на кухне. Не припомню, что подобное вообще когда-нибудь случалось. Мама обычно отдает предпочтение только домашней «правильной» пище. Полуфабрикатов в нашем доме никогда не держали, я и не думала, что этот порядок изменится. На самом деле, день выдался просто удивительный. Несмотря и на заминку с утра.

Как назло, в этот момент смотрю в зеркало и вижу, как улыбка начинает медленно сползать с моего лица. Снова Калиновский. Да сколько же можно о нем думать? Забудь. Забудь сейчас же!

День продолжает меня удивлять, потому что мое желание сбывается. Раздается звонок в дверь и отвлекает меня. Несусь в прихожую, на ходу застегивая пуговицы на новом платье: дома решила все снова перемерить.

На лестничной площадке стоит девушка. Вроде из параллельного класса. Да, точно. Она была на кухне на той вечеринке по случаю день рождения Карины. Именно эта девчонка задавала больше всего вопросов про мои якобы отношения с Калиновским. С нее все началось. Потом к расспросам присоединились и остальные. Но именно она была той, из-за кого меня приняли в этот девичий кружок. Я испытываю что-то смешанное из благодарности и стыда. С Калиновским-то у меня ничего толком и не было. А еще я безуспешно пытаюсь вспомнить ее имя. Она, похоже, замечает складки на моем лбу, и фальшиво улыбается:

— Привет!

— Привет…

Она продолжает смотреть на меня так, будто чего-то ждет. Но чего? Приглашения войти? Или я что-то ей обещала на той вечеринке? Ох, то дурацкое шампанское. Никогда больше не стану пить алкоголь!

Мы выразительно пялимся друг на друга, пока из коридора не появляется мама.

— О, здравствуй! Лесь, не познакомишь меня со своей подругой?

— Да, конечно, — бурчу я, как же неловко: самое время вспомнить ее имя… нет, никак. — Это…

— …Юля! — радостно выпаливает девица, и я вздыхаю с облегчением. — Добрый вечер. У нас тут неподалеку одна… встреча. Только девочки, газировка, попкорн и проектор. Будем смотреть кино. Я подумала, будет здорово, если Леся присоединится к нам.

Мама поглядывает на меня, пытается понять, хочу ли я туда пойти. Обалдеть можно! Сейчас же вечер понедельника, я еще не бралась за уроки, раньше мама в жизни бы меня никуда не отпустила в такое время. Но сегодня какой-то волшебный день.

— Одну минутку, — миролюбиво говорит мама и тянет меня за локоть в комнату, — ты проходи, не стесняйся.

Мама заталкивает меня в комнату, закрывает дверь и вопросительно смотрит на меня.

— Ты хочешь пойти?

Хочу ли я? С одной стороны, мне понравилось быть одной из девчонок на кухне. Заинтересованные лица, понимающие взгляды, шутки, понятные только девочкам, разговоры о парнях. Да, это было здорово. И я бы с удовольствием повторила. Но, с другой стороны, эта Юля странновато улыбается: словно робот, которому отдали приказ улыбаться. Есть в ней что-то… хотя, о чем это я? Они всегда улыбаются странно, эти девчонки. Особенно, когда общаются друг с другом. То есть, Юля считает меня одной из них? Не могу понять, хорошо это или плохо.

И еще одно меня останавливает. Карина. Она явно не в себе и уж точно не жалует меня. Одержима Калиновским, и считает всех, кто с ним хоть раз заговорил – врагами. От нее можно ждать неприятностей. И нужно ли мне это?

Мама продолжает изучать меня глазами, и я утыкаюсь взглядом в пол.

— Мы можем просто поесть пиццы и устроить просмотр кино дома, — шепчет мама.

Во мне что-то противно лопается. Мама чувствует мой страх, и мне это не нравится. Если я дальше буду всего бояться, как можно получать удовольствие от жизни?! Тьфу ты, логика Калиновского, будь он неладен. Плевать. Карина – просто девчонка, моя ровесница, пусть и слегка того. Не справлюсь я с ней, что ли? Тем более остальные девчонки вроде бы ничего против меня не имеют.

— Я пойду, — твердо говорю я и добавляю менее решительно, — если ты не возражаешь.

Мама кивает, но ее улыбка становится чуть менее жизнерадостной. Мне сразу же становится не по себе. Наверняка, мама рассчитывала провести этот день вдвоем.

— Ну-ка повернись, — командует мама и проводит какие-то манипуляции за моей спиной. Затем показывает мне бирку, которую, по всей видимости, только что оторвала от платья. — Вот так лучше. Не задерживайся допоздна. И знай, ты чудесно выглядишь!

Юля оказывается очень болтливой. По пути до назначенного места она успевает вывалить на меня всю свою биографию, больше по части ее отношений с парнями, разумеется.

— …ну я и решила, что с меня хватит. Он бы еще на жигулях приехал, — фыркает Юля и крутит пальцем у виска. — Мое самое короткое свидание в жизни.

Я уже ничего не говорю по поводу того, что все наши парни-сверстники разъезжают на машинах без прав. Тут есть шанс высказаться по другому поводу.

— Так ведь он учится в школе. Как он может заработать на дорогую машину? Может, он эту вообще своими руками собрал.

Юля выглядит озадаченной, небрежно поправляет волосы.

— Да. Сам собрал. Разве это имеет значение? — спрашивает с надеждой.

— Ну… вообще, да. Значит, руки из того места растут. Сможет тебе починить плойку, если что.

Ее глаза выкатываются, а ротик приоткрывается.

— Правда?! — изумляется она. — А фен? Тоже починит?

Я улыбаюсь, глядя на нее.

— Не знаю. Спроси у него.

Она опускает глаза и тихонько вздыхает.

— Девочки сказали, он нищеброд. Не нужен мне такой. Хотя он… знаешь, он до сих пор подбрасывает мне конфеты в сумочку. С сахарозаменителем. Думает, я не замечаю. Это… Девочки, говорят, это жалкое зрелище.

— Вообще-то это мило.

— Правда же? Ты – просто прелесть! Вот мы и пришли.

Мы заходим в дом и поднимаемся на верхний этаж. Затем Юля выходит из лифта и легко протискивается в щель между решетчатой железной лестницей и вспархивает по шаткой лестнице наверх. Я следую за ней. Обычно на таких дверях висят внушительные замки, но только не на этой.

— Ээ… Гм. Ты говорила что-то о посиделках с девочками и кино, — я окидываю напряженным взглядом толпу, дергающуюся под ритмичную непонятную мне музыку.

— Я соврала, — простодушно отвечает мне Юля и указывает рукой вперед. — Только посмотри, какой вид!

Раньше я никогда не была на крышах высотных домов. Зрелище, действительно, завораживающее. А еще я чувствую опасность. Здесь целое сборище из парней и легкомысленных девчонок. Почти у каждой из них в руке пластиковый белый стаканчик, и я догадываюсь, что за жидкость внутри. На тех, кто ближе всего к краю крыши, смотреть жутко, и я перевожу взгляд на Юлю.

— Пойдем! — кричит она мне на ухо. — Потанцуем!

Она пытается увлечь меня вперед, но я хватаю ее за локоть. Она обескураженно смотрит на меня.

— Это все не для меня! — громко говорю я. — Спасибо, что позвала, но я лучше…

— Струсила?

Этот голос мне знаком, я лениво поворачиваю голову. На этот раз на ней не золотое платье, вообще не платье, рваные джинсы и простая белая футболка.

— Нет. Просто я предпочитаю развлечения другого рода.

— Дай-ка угадаю, запереться в библиотеке и сидеть над пыльными книжками, так?

Стискиваю зубы и отворачиваюсь. Юля подходит к Карине и что-то быстро ей говорит. Мне слышны только обрывки фраз, такие как: «…нормальная», «…не надо», «…просто расслабься». Значит, Карина у нас – матка, королева пчел. И одну из своих подопечных она прислала за мной. Меня это не то что бы удивляет. Удивляет другое. С чего это я отправилась в самую середину «танцпола» и отобрала у какой-то рослой девицы ее стаканчик?

Глава 40.2 Олеся

Это так здорово, чувствовать себя частью огромной шумной покачивающейся толпы. Как будто тебя больше и нет, есть только это громадное нечто: вздымающееся и опускающееся, снова вздымающееся. И руки, всякие руки повсюду: тонкие, крупные, мускулистые, живые. Словно змеи, собравшиеся для тайного, понятного только им, ритуала. И еще музыка… Не совсем обычная, иногда красивая, изысканная мелодия, а потом бац, и стук, и рев, и удары. Электронная музыка.

— Эй, Леся!

А еще ветер. Очень сильный и властный, хочет сбить с ног, но не выйдет, потому что я больше не хрупкая девочка, я – нечто из переплетенных тел, рук и музыки. Меня так просто не свалить.

— Леся, ну же!

Кто-то отчаянно цепляется за мой локоть, дергает меня, выцепляет из толпы.

— Ну? — спрашиваю жестко, даже слишком.

Юля, подружка Карины, моментально теряется и нервно прикусывает губу. Затем бросает на меня какой-то грустный взгляд.

— Разве ты не собиралась уйти? — с надеждой спрашивает она и этим сильно меня злит.

Мешаю я ей, что ли?

— Нет, не собиралась! Здесь весело.

— Но, может… Ой! — Юля краешком глаза следит за кем-то сбоку, затем расплывается в уже знакомой мне фальшивой улыбке и протягивает мне свой стакан. — Хорошо. Держи. Веселись, ты это заслужила.

Принимаю ее дар раздраженно, даже расплескиваю несколько капель прозрачного содержимого на пол.

— Достали все говорить, что мне делать, — огрызаюсь я, и непроизвольно шарю глазами по толпе.

Резко отрываю себя от этого занятия и хочу извиниться перед Юлей. Не знаю, что на меня нашло. Вернее, знаю. Но не она – причина моего гнева. Но ее уже и след простыл. А, нет. Вон она, стоит метрах в десяти от меня со своей лучшей подружкой Кариной. Обе пялятся на меня. Юля – робко и испуганно. Карина – с победоносной белоснежной улыбкой. Хорошо, что не успела извиниться. Если уж она такая подпевала этой чокнутой, значит, моя грубость оправдана.

Глядя прямо на них, поднимаю стакан, мол, пью на этих здоровье и делаю несколько внушительных глотков. Вкус противный и странный, горло обжигает так, что, создается впечатление, будто в этот момент я могу дышать огнем. К моему облегчению, стакан как по волшебству вылетает из моей руки и устремляется прямо вниз с крыши.

Прямо над моим ухом Юля ругается так, что любой сапожник бы позавидовал. Все эти отвратные слова так не вяжутся с ее тоненьким милым голоском, что я таращусь на нее во все глаза. Тогда и понимаю, что стакан не просто так полетел вниз, его выбила у меня из рук Юля. Какого черта?! Мое новое платье липнет к телу, половина этой едреной жидкость пролилась в полете прямо на меня.

— Что ты творишь?!

— Не пей эту гадость, — отвечает Юля, ее щеки раскраснелись, а дыхание все еще сбивается, но она уже контролирует свою речь и действия, даже улыбаться пытается. — Пойдем я налью тебе газировки. Хорошо?

А потом я скашиваю глаза и натыкаюсь взглядом на лицо Карины. Оно перекошено от злобы и негодования. И я все понимаю. Сразу же, моментально.

— Что там было? — спрашиваю Юлю ровным голосом.

Она качает головой, поджимает губы. Молчит.

— Спасибо, — искренне говорю я.

Она морщит лоб и берет меня за руку.

— На фиг газировку. Налью тебе воды. Пойдем. Нет, не туда. Обойдем с другой стороны.

Мы обходим толпу, и я наклоняюсь к самому уху Юли.

— Почему ты так ее боишься?

Она удивленно взмахивает ресницами.

— А ты не боишься? После этого? Я веду тебя к выходу, окольными путями. Тебе нужно уйти. Сейчас же.

Вырываю у нее руку и резко останавливаюсь. Здесь музыка тише, и людей почти что нет. Разве что несколько влюбленных парочек уединились и смотрят на звезды. Или… милуются. Блин, да мы выбрали для остановки худшее место на свете!

— Я не собираюсь сбегать, — говорю уверенно и, надеюсь, убедительно, — у Карины больше нет повода для ревности. У меня с Калиновским ничего нет. Так и передай ей. Пусть оставит меня в покое. А вообще, знаешь, я сама ей все скажу!

— Нет! — Юля взвизгивает и вцепляется в мою руку острыми ногтями. — Только не сейчас. Она не в духе.

— Да мне плевать!

Не без труда отцепляюсь от хватких пальцев Юли и резко разворачиваюсь на каблуках. И… сталкиваюсь в упор с каким-то парнем. Наши лбы стукаются в лучших традициях сопливым мелодрам. Мы одновременно хватаемся за головы. И так же одновременно начинаем смеяться. Цирк, не иначе. Хоть уменя и немного темнеет в глазах, успеваю отметить, что парень-то очень даже ничего.

— Извини, — отсмеявшись, говорит парень, поглаживая ушибленную голову. — Не смотрел, куда иду.

— Да чего уж там, — бормочу я сконфуженно, — на меня уже пролили какую-то отраву, дважды пытались прогнать, так все и должно было закончиться.

Парень улыбается. У него возникают ямочки на щеках, а улыбка такая добрая и широкая, а еще он не пользуется гелем для волос, что для парней из нашей школы – небывалая редкость. Каштановые волосы топорщатся в разные стороны, ниспадают на глаза, и он то и дело трясет головой, чтобы ничто не мешало обзору.

— А может, начаться? — он говорит это с такой теплотой, что я даже напрягаюсь: а не замышляет ли он что-то недоброе?..

Сомнения все пропадают, когда мы начинаем общаться. Узнаю, что он не из нашей школы, что несказанно меня радует. Значит, обо мне, наверняка, не слышал. Зовут его Андрей, и это имя ему идет. И он совсем не похож на Калиновского. Никакого высокомерия, надменных взглядов с высока и насмешки в глазах. Он робок и нечасто смотрит мне в глаза, смущается и иногда не находит слов. Читает книги и не пьет алкоголь. У него в руках – бутылка с водой. И на протяжении всего разговора он теребит этикетку, пока от отрывает ее совсем. Вместо того, чтобы сбросить ее с крыши, как поступил бы, мне кажется, любой школьник, он заботливо сворачивает ее и отправляет в карман. Этот Андрей – какое-то чудо. Идеальный вариант для меня. Да и в те редкие моменты, когда он все же смотрит на меня, его лицо застывает, а глаза светятся от восторга.

Одного я не пойму: почему, черт возьми, почему мне так скучно?! Почему я постоянно представляю, что он – это вовсе не он, а совсем другой человек. Жестокий и холодный. С легкой ухмылкой и злыми словами, готовыми сорваться с его губ в любой момент. Забудь ты уже про Матвея, забудь! Перед тобой сидит твой принц, пусть и без коня. Просто…

Я не отдаю себе отчет в том, что делаю. Я просто беру за подбородок этого испуганного парня и притягиваю к себе.

Глава 41. Матвей

— Трубку не берет, ­— злюсь я, посылая очередной хмурый взгляд в сторону Тимы и Оксаны.

Мы сидим у нее в квартире, точнее, они сидят, а я болтаюсь по комнате, как придурок.

— Да сядь ты уже, не нагнетай, — просит Тим и поворачивается к Оксане. — Тебя точно не приглашали на тусовку? Ты же у нас девчонка популярная.

Оксана избегает его взгляда, смотрит в стену и явно о чем-то размышляет. Я сбрасываю звонок и мчусь к ней.

— Ты что-то знаешь? Говори, ну же!

— Отцепись от нее, Мат, в самом деле, что с тобой?

Послушно убираю руки с плеч Оксаны и усаживаюсь на пол перед ними, опустив голову.

— Это правда настолько серьезно? — кисло спрашивает девчонка и повышает голос на полтона. — Потому что, если нет, Матвей, я…

— Правда! — обрываю ее. — Карина совсем с катушек слетела. Она может навредить твоей подруге, как ты не понимаешь!

Она прикусывает губу, на мгновение поднимает глаза к полотку, затем с видимым усилием выдает:

— Сегодня у них вечеринка на крыше. Но я не уверена, что Леся с ними…

— На крыше?! — содрогаюсь от одной только мысли.

Тим как-то недоверчиво смотрит на меня.

— Тебе не кажется, что ты перегибаешь? — осторожно спрашивает он, боится меня вконец взбесить.

— Если вам плевать, — сердито отзываюсь, — то я пойду туда один.

— Нет, мы пойдем! — тут же вклинивается Оксана, и я слышу, как она резко несется за мной к выходу.

Всю дорогу я иду впереди них и слушаю шушуканье за спиной. В один момент Оксана повышает голос, и я могу разобрать слова.

— Ты, действительно, веришь в это? — спрашивает она.

— А ты нет? Посмотри на него.

Закатываю глаза. На мой взгляд, совсем не время обсуждать мои чувства к Лесе. Не хватало того, чтобы кто-то из них поделился этим с ней самой раньше меня. Выйдет совсем нелепо. Торможу и жду, когда они подойдут.

— План такой: — нервно сглатываю подступивший к горлу ком, — мы находим ее и уводим оттуда. А потом вы дадите мне с ней поговорить наедине.

Оксана смотрит на меня так, будто целится из ружья. Я отвечаю на этот вызов, и она отводит глаза. Тима усмехается и качает головой.

— Разделимся, — командую я после того, как мы оказываемся на крыше среди потной и разрозненной толпы.

Вечеринка уже дошла до момента, когда начали образовываться небольшие группки людей с абсолютно разными интересами, вкусами в одежде и доходами семей. Моя любимая часть. Во всяком случае, раньше была любимой. Никогда не знаешь, с кем столкнет тебя судьба в этот раз. Но сегодня мне начихать на эту вечеринку, и этих малолетних алкашей, и на судьбу тоже. Я высматриваю Лесю в каждой из этих мини-групп, но безрезультатно. Начинаю волноваться. А потом вижу знакомую хитрую физиономию. Карина глядит на меня приветливо, я бы даже сказал – приглашающе. Что ж, примем приглашение.

— Привет, милый, — воркует она и выгибает посильнее спину: она завязала длинную белую футболку узлом, и тут хочешь-не хочешь заметишь ее гладкий ровненький животик без единого изъяна.

Потому как что? Если во внешности нет изъянов, они в голове. Кому это знать, как не мне.

— Привет. Я ищу Полякову.

— Я не удивлена, — процеживает Карина и отворачивается от меня.

Приближаюсь к ней. Мы стоим у самого края крыши. Карина держится за перила, но ее пошатывает из стороны в сторону. Выглядит, честно сказать, довольно стремно.

Останавливаю взгляд на ее правой щеке и продолжаю терпеливо:

­— Ты знаешь, где она?

— У тебя хватает наглости спрашивать меня об этом? — выплевывает Карина и поворачивает ко мне голову: — Хотя, знаешь, я скажу тебе! Во-он там, видишь? Среди милых влюбленных пар. О. Зрелище, от которого невозможно оторваться. Плакса нашла себе Сопляка под стать.

Отталкиваюсь от земли и делаю два быстрых шага, когда она окликает меня по имени. Мысленно считаю до трех, чтобы успокоиться, и поворачиваюсь к ней. Она уже не держится за перила, облокотилась на них спиной и смотрит в небо. Ее голова и плечи застыли над пропастью. Упасть с такой высоты – значит, разбиться в лепешку. Чем она думает?!

— А если бы я сорвалась, — словно читая мои мысли, заявляет она, — если бы нечаянно оступилась и полетела вниз, ты бы скучал по мне?

— Не будь идиоткой! — резко отвечаю я и отворачиваюсь от нее, у меня есть дела поважнее.

Пока своими глазами не увижу Олесю с каким-то там «сопляком», ни за что не поверю! Но я вижу. Застываю на месте. Ничего. Ничего в этом такого нет. Люди знакомятся на вечеринках, сидят вместе, болтают. Это не обязательно значит, что… Не успеваю додумать мысль. Как завороженной смотрю на то, как Олеся, она сама, первая, берет и целует этого болвана в губы.

Отворачиваюсь. Не хочу на это смотреть. Вот она, получается, судьба. Я прилетел сюда, возомнив себя великим спасателем, рыцарем, чертовым героем. А спасать, похоже, нужно не ее, а меня. От моих фантазий в глупой башке. И чего я только ждал? Если бы я сказал ей все сразу. Вместо того, чтобы отказываться от нее, я мог выплеснуть все, что во мне скопилось, и посмотреть, что будет. Но теперь момент упущен. Прости, пап. Твой сын – полный кретин.

Глава 42. Олеся

Ничего. Ни-че-го. Зато он не подскочил, как будто его током шибануло. И не усвистал от меня в панике. Ну и что, что он пялится на меня какими-то испуганными, или нет, скорее, удивленными глазищами? Зато он все еще здесь. Не так-то все и страшно, оказывается.

Тишину придется нарушать мне. А то он так и будет глазеть на меня до скончания веков. Оно, конечно, приятно: то, что поцелуй со мной настолько его ошеломил. Надеюсь, в хорошем смысле. Но молчание что-то затянулось и действует на нервы.

— Что-то похолодало, да?

— Похолодало? Н-не знаю. А! Тебе холодно? Дать толстовку?

А вот теперь чувствую себя скверно. Андрей милый. Воспитанный. Не похож на глупых парней из моей школы. И вроде бы я ему нравлюсь. А что делаю я? Всеми возможными способами пытаюсь отвлечься от того, что меня мучает. Неправильно это. Низко. Да, в какой-то момент я хотела уподобиться этим парням и девочкам из моей школы. Наплевать на мораль и дурацкие правила поведения. Но до чего я докатилась? Использую бедолагу, чтобы отыграться за все страдания, причиненные мне совершенно другими людьми? Погано!

— Нет. Не нужно. Просто мне уже пора. Время позднее, а завтра в школу.

— Да. Конечно, — он с готовностью подскакивает на ноги и подает мне руку. — Не против, если я тебя провожу?

Как было бы здорово встречаться с таким парнем. Не сомневаюсь, что он бы заботился обо мне, встречал и провожал, дарил милые букеты и смотрел… вот так, как он смотрит прямо сейчас. Видит, что я замечаю, и резко отворачивает голову в сторону.

— Скажи, а ты когда-нибудь… ну, встречался с девушкой? То есть… Конечно, встречался. Я имею в виду…

— Хочешь спросить, любил ли я когда-нибудь?

Киваю. Ужасно смущаюсь. И с чего я вообще решила забраться к нему в душу? По-моему, и так достаточно натворила. Но слова обратно в рот не засунешь.

— Да, но… Ты, наверно, будешь смеяться. Мне было тринадцать. Скажешь, что это было несерьезно? Но для меня было серьезно. Мы все лето провели вместе. Занимались всякой ерундой. А потом она уехала… И больше не возвращалась.

Андрей непроизвольно ускоряется, говоря все это. Похоже, хочет поскорее закончить этот разговор. Но я не отстаю.

Даже не думала смеяться или осуждать его. Меня интересует совсем другое.

— И ты… ну, вспоминаешь о ней? Скучаешь?

Он пожимает плечами, смотрит перед собой.

— Иногда. В последнее время все реже. Ты же знаешь, человек привыкает ко всему. А ты? Ты когда-нибудь влюблялась?

— То есть, ты можешь представить себя с другой? — не унимаюсь я. ­— Можешь впустить в свою жизнь кого-то нового?

На этот раз он не отводит взгляд. Смотрит на меня внимательно и вроде как задумчиво.

— А как ты думаешь?

Ну да. Сглупила. Не подумала. Зачем вообще подняла эту тему?..

— Я задал один вопрос, и, хоть ты и не отреагировала, ответ я получил.

— Да… — мне хочется провалиться сквозь землю, меньше всего мне хотелось обидеть его: человека, который был ко мне по-настоящему добр. — Некрасиво получилось. Про…

— Не извиняйся. Сам виноват, должен был спросить раньше.

Всю оставшуюся дорогу мы идем в молчании. Я бы предпочла, чтобы он развернулся и бросил меня одну, потому что чувство вины душит меня, висит на шее, как тяжеленный булыжник. Но, похоже, Андрея воспитывали, как джентльмена, и, что тут скажешь, им удалось добиться поставленной цели.

Он доводит меня до подъезда. Мы останавливаемся, и я понятия не имею, что говорить. Простого «пока» будет явно недостаточно. А лишние высокопарные слова только все испортят. К счастью, он открывает рот и говорит первый:

— Знаешь, ты классная. С тобой интересно разговаривать. И… Если ты вдруг передумаешь или… в твоей жизни что-то изменится, я с удовольствием составлю тебе компанию. Предлагать дружить не буду, это было бы слегка лицемерно. Потому что я знаю, чего хочу. Дай-ка свой телефон.

Он вбивает в мою записную книжку свой номер. А я просто стою и беспомощно пялюсь на него. Меня не отпускает ощущение, что я совершаю очередную глупость. Но я прекрасно знаю, что совершила бы подобную глупость сотню раз. Потому что, как бы я ни старалась, я не стану такой, как все они. Я не могу использовать людей, не могу перешагивать через чужие чувства, как через кучи навоза. Кто знает, может однажды я наберу этот самый номер, и моя жизнь изменится. Потому что я буду готова впустить в свою жизнь кого-то нового. И только по этой причине.

***

Старательно делаю домашнее задание на завтра. Не позволяю себе отвлекаться, максимально концентрируюсь на учебе. В пол двенадцатого звонит Оксана. К этому времени я почти закончила, осталась только одна задачка, проще простого. Могу позволить себе небольшой перерыв.

— Ну и? — говорит она. — Что это был за красавчик? Ты вообще собиралась мне позвонить? Или, стой! Ты еще с ним?!

— Э-э… Откуда ты знаешь? Как ты вообще…

— Твой Калиновский всех на уши поднял, искал тебя, как сумасшедший. А все… поезд ушел. Так ему и надо! Так. Давай рассказывай. Кто он? Высокий? Симпатичный? Из нашей школы?

— Оксан, притормози, — заталкиваю карандаш в волосы и нервно сжимаю черновик с решенными уравнениями. — Что ты сказала? Матвей искал… меня?

— Да забудь ты о нем! Лучше…

— Оксан!!!

Далее я воспроизвожу то же самое, что сказала Юля, выбивая у меня из рук стаканчик с той непонятной жидкостью, к которому приложила руку Карина. А именно: очень некрасивые бранные слова, которые, конечно, отпечатались навсегда в моей памяти.

Оксана молчит. Просто молчит. Я даже не слышу ее дыхания. На всякий случай проверяю, не сбросила ли она звонок. Не сбросила.

— Извини, — говорю я.

— Ни… Ничего. Что ты хочешь знать?

— Все по порядку.

Может ли быть… Может ли быть, что Матвей забыл эту восхитительную девушку Диану? Может? Андрей свою забыл. Или близок к этому. Так, может быть… Может быть, Калиновской тоже готов открыться кому-то новому? Просто он это еще не понял.

Ловлю каждое слово, произнесенное Оксаной, вжимая телефон в ухо и комкая листок бумаги. Она говорит… И говорит много. И от ее слов внутри меня будто начинается ураган, за которым следует тишина и покой…

Продолжение следует…

Глава 43. Матвей

Стук в мою комнату. Сначала робкий, нерешительный, потом – громче, костяшками пальцев, настойчивый и требовательный. Могут меня сегодня оставить в покое?

— Я сплю!!!

— Матвей, открой, пожалуйста.

Ладно. Распахиваю дверь и поспешно иду назад, падаю на кровать и зарываюсь в плед с головой. Если Влад хочет доставать меня, пусть, только вот из кровати я не вылезу. Надоело все.

— Я хотел поболтать. Ну, знаешь, как раньше. Могу попытаться представить, — Влад присаживается на кровать рядом и нервно поправляет покрывало, — что ты сейчас чувствуешь. Я здесь. Отец уехал. Мне кажется, нам нужно это обсудить.

— Только не сейчас, — прошу я его, вытащив из пледа только голову. — У меня был непростой день. Хочу просто… Короче, уходи.

Влад опускает глаза и беззвучно шевелит губами. Затем все-таки спрашивает:

— Злишься на меня?

— Нет, не злюсь.

Сейчас отчего-то он выглядит совсем молодо, может, чуть старше меня. Поэтому я следую за своим порывом.

— Один вопрос. Почему ты тогда отступился от нее? Почему позволил своему брату жениться на ней? Если ты так сильно ее любил, почему допустил это?

Он смотрит на меня, чуть изогнув брови, затем понимающе улыбается. Опускает глаза, как будто ему вдруг становится стыдно и некоторое время молча водит пальцем по узору покрывала. Затем прикрывает глаза и говорит:

— Я мог бы сказать, что желал счастья брату. Мог бы сказать, что хотел, чтобы была счастлива она. Но правда в другом. Я попросту струсил. Знаю, ты не это хотел услышать.

— Струсил? — смотрю на него с неподдельным интересом.

Он пожимает плечами.

— Именно. Испугался, что она снова сделает мне больно. Я боялся, что второй раз этого не вынесу. Ох, Матвей, я был слабаком, как ты любишь выражаться. Я признаю это.

Сверлю его серьезным взглядом, но думаю о Лесе. Как же мне хотелось просто подскочить к этому козлу, которого она целовала, и просто отлупить его как следует, разодрать костяшки пальцев о его мерзкую физиономию! И было бы здорово, если бы он ответил, разукрасил и мое лицо. Было бы легче… Это было бы как в древние времена: поединок за руку девушки. Низменные инстинкты никуда не деваются: выживает сильнейший. А я просто сбежал. Да, я тоже струсил. Испугался ее взгляда, который она могла бы мне послать. Страшнее всего – увидеть в ее глазах презрение и отвращение.

— Сейчас бы поступил по-другому? — спрашиваю отстраненно, каким-то чужим голосом.

­Влад берет меня за плечи и вглядывается в мое лицо напряженным взглядом.

— Конечно! Любой ответ лучше, чем неведение. Борись за нее, Матвей, сделай все возможное, чтобы она выбрала тебя. Молчи, я знаю, что ты хочешь сказать! Да. Она может выбрать другого. Но ты будешь знать, что ты попытался, ты боролся, это будет честный проигрыш.

— Проигрыш… — усмехаюсь я и отворачиваюсь.

Не хочу, чтобы он видел мое лицо сейчас.

— Проигрывать не стыдно, Матвей. Стыдно – ничего не делать и искать себе оправдания.

Он дважды мягко хлопает меня по спине и выходит из комнаты. Слышу, как осторожно закрывает за собой дверь. Такие все вокруг мудрые, с ума сойти!

Полночи ворочаюсь, не могу уснуть. Снова и снова прокручиваю в голове ту картину. Она и этот хмырь. Кто он вообще такой? Откуда взялся? Хотя… Она же отпадная. Рано или поздно кто-нибудь бы появился. Если бы кто-нибудь сказал мне в начале года, что я буду сходить с ума по Плаксе, я бы покрутил пальцем у виска и сказал бы в ответ что-нибудь колкое и глупое. Просто невероятно. И вот, где мы теперь…

Утром поспешно собираюсь и даже не смотрю в зеркало. Догадываюсь, что оттуда на меня будет таращиться недовольный тип с синяками под глазами и тусклым взглядом. Даже видеть не хочу. В голове сумбур и каша. Отказываюсь от завтрака, который предлагает мне мама. Она выглядит иначе, надела свой самый простой халат, волосы распущены, смущенная улыбка на лице. Никакой косметики. Никакой скованности в движениях. Она порхает по кухне, как мотылек. Подлетает ко мне и обеспокоенно смотрит.

— Неважно выглядишь.

— Спасибо, — бурчу я и ожидаю расспросов, упреков или советов.

Но я удивлен. Она просто молчит и смотрит на меня. Потом проводит рукой по моему лицу с нежностью и теплотой. А затем привлекает меня к себе, эти объятия необыкновенно долгие и ласковые. В конце концов, я сдаюсь и тоже обнимаю ее. Почему-то мне хочется плакать, как будто я ребенок, у которого сломалась любимая игрушка, и меня утешают.

Иду в сторону школы обходными путями и не просто так. Мне надо кое с кем поговорить. Я вижу его издали. Он, как обычно, идет вразвалочку и машет своим портфелем туда-сюда, как первоклассник. В два счета нагоняю его и теперь иду рядом. Он хмыкает и ничего не говорит. Но его походка меняется, он насторожен и ждет от меня подвоха. Когда мы останавливаемся на переходе все же не выдерживает.

— Снова будешь драться?

Усмехаюсь и смотрю на него.

— Нет. Буду извиняться.

Он недоверчиво морщит прыщавый лоб.

— Неужели?

— Честно. Я был не прав. Мы ведь друзья, Федь, я не должен был говорить тебе такое. У тебя жизнь – не сахар, я знаю, и мне не следовало принижать тебя. Ты ж гений! Я, по сравнению с тобой, дуб дубом!

На его лице появляются проблески самодовольства. Лесть он любит, я прекрасно об этом знаю. Но я говорю все это без какого-то умысла, просто чувствую, что должен со всем разобраться. Так будет правильно.

— Домашку, что ли, не сделал? — глупо хихикает, совсем, как девчонка.

— И это тоже, ­— улыбаюсь я. — Без обид?

— Без обид, — соглашается он.

Загорается зеленый свет, и мы переходим дорогу.

— И насчет того нашего пари…

Он тут же заинтересованно пялится на меня, вижу его знакомое заинтригованное лицо: с таким лицом он всегда внимательно меня слушал, когда я рассказывал ему очередную байку о какой-нибудь цыпочке.

— Ты выиграл. Я выхожу из игры. На сколько мы там спорили? На пять? На десять?

— К черту деньги, — он отворачивается от меня и смотрит себе под ноги.

— Это говоришь мне ты?!

— Это же я все испортил! — вдруг взвизгивает он. — Ты проиграл из-за меня! Если бы я тогда не рассказал ей…

— …не рассказал ей о чем? Федя?

— Я… Я был зол. Ты еще и Оксану свел с качком. Измазал меня в грязи, буквально и фигурально. Я хотел отомстить. И ты был прав, я ничего не мог тебе сделать. Ничего, кроме этого.

— Не рассказал ей о чем?! Чтоб тебя! Отвечай мне!

— Убери руки, Матвей! Ты же сам сказал – без драк! Отвяжись!

— Так. Хорошо. Теперь спокойно. Что ты ей…

— Матвей?

Она. Сцепила руки в замок. Смотрит то в землю, то на меня. Наконец решает остановиться на мне и пытается улыбнуться. Выходит не очень.

— Привет.

Прочищаю горло, потому что в глотке моментально пересохло. Она выглядит потрясно. Голубая блузка с квадратным вырезом, что открывает прекрасный обзор на ее изящные ключицы, и невесомая юбка до колена, тоже голубая, но немного темнее.

— Привет.

Федя лепечет какое-то неразборчивое приветствие и смывается. Ничего. Я еще доберусь до него. Вряд ли он сказал ей что-то страшное, раз она стоит здесь и пытается заговорить со мной.

Она молчит. И я беру на себя смелость заговорить первому.

— Слушай, то, что я тогда сказал… Как повел себя с тобой… Несправедливо и неправильно. И…

— Да, — обрывает она меня. — И я тоже не хотела называть тебя… В общем, не хотела оскорблять. Это было как-то по-детски.

Невольно замечаю, что киваю, как дурак, уже, наверное, с минуту.

— Так, значит…

— Да. Мы же – взрослые люди. Ну, почти что. И разойтись нужно тоже по-взрослому.

— Разо…йтись?

­— Ну да. Ты все правильно сказал. Это была глупая идея – строить из себя пару на публике. Больше не хочу ничего из себя строить. Хочу быть собой.

— И я.

Она улыбается и потирает пальцы рук. Напоследок едва заметно кивает и поворачивается ко мне спиной. Слежу за тем, как она быстро вбегает по лестнице и скрывается в дверях школы. И что же я стою столбом? Почему я просто стою? Почему не бегу за ней? Мне столько всего нужно ей сказать, а я сказал какую-то глупость. Вообще ничего не сказал! Неподходящий момент… Просто неподходящий момент. Ищу оправдания? Да. Хочу провалиться под землю? Да. Все скажу ей после школы? Да!!! Я сделаю это. И ничто больше не остановит меня. Проигрыш так проигрыш. Я обязан попытаться.

Глава 44. Олеся

Слышу его голос и медленно поворачиваюсь. Он говорит с Федей Ворониным. Он взбешен и даже хватает Федора за куртку и трясет. Снова? Они снова обсуждают пари? Не могут прийти к какому-то решению? Смертельная усталость наваливается на меня тяжелым железобетонным покрывалом. Да и ладно. Нужно положить этому конец. Как бы там ни было, Матвей Калиновский – не моего поля ягода. Правильно сказала Карина. Не хочу больше мучаться и тешить себя какими-то надеждами. Ни к чему хорошему это не приведет.

Двигаюсь в его сторону и ловлю себя на мысли, что я иду к нему не для того, чтобы «положить этому конец». Я просто иду. И все. Тянет меня к нему. Хочу поговорить. Посмотреть на его лицо, заметит ли он перемену в моем стиле? Понравится ли ему? Увижу ли одобрение в его глазах или удивление? Да что угодно!

— Привет.

Он мигом переключает внимание на меня, Феди будто бы больше не существует. Он озадачен. Окидывает меня долгим пронизывающим взглядом, мне даже становится не по себе. Раньше бы мне не понравился такой бесстыдный взгляд какого-то золотого мальчика. Но сейчас мне приятно. И немного неловко.

Отвечает на мое приветствие после длительной паузы. Федор за это время успевает скрыться в толпе. Похоже, я спасла его.

Матвей внезапно начинает говорить: прерывисто, нервно, возбужденно. Он говорит, что поступил со мной несправедливо, неправильно. Я в свою очередь прошу прощения за те оскорбления, что ему наговорила. Чувствую дикое разрастающееся напряжение между нами. Кажется, что еще чуть-чуть и воздух затрещит.

— Так, значит, — мямлит Калиновский, и я зачем-то перебиваю его.

Хочу, чтобы он старался. Пусть все исправит. Пусть не даст мне все испортить. Хочу видеть доказательства, что я для него – не выигрыш в лотерею. Не глупая кукла, за пластмассовое тело которой делают ставки на аукционе. Я – не вещь, которую коллекционируют. Я – живой человек. Взрослый человек.

Говорю ему это. Говорю, что мы – взрослые люди. Пойми же ты меня, Калиновский. Мы взрослые люди, и я жду от тебя взрослых обдуманных поступков! Говорю, что глупо было притворяется парой на людях. Подчеркиваю слово «глупо». Говорю, что лучше будет разойтись мирно. Давай же. Если ты что-то ко мне чувствуешь, ты не дашь мне продолжить! Ты возьмешь инициативу в свои руки. Ну же! Если я не ошиблась в тебе, если ты, действительно, забыл Диану и готов двигаться дальше, ты сделаешь что-то. Ну хоть что-нибудь!

Но он ничего не делает. Смотрит на меня своими синими потрясающими глазами и молчит. Понятно. И я получила ответ на незаданный вопрос.

Быстро киваю и убегаю от него в школу. Быстрее, быстрее! Наверное, никогда в жизни я не неслась в школу с таким остервенением. Лишь бы подальше. Лишь бы поскорее.

Оксана не дает мне забыть о нем даже на уроках. Что-то спрашивает, хихикает, толкается локтем под партой.

— Пожалуйста, прекрати, — шиплю я на нее.

— И не подумаю! — заявляет она. — Получил красавчик по первое число? От ворот поворот? Продул пари, бедняга. Страдает, наверно. И поделом!

Не в силах больше терпеть это. Вылетаю из класса, не спросив разрешения. Математичка что-то кричит мне в спину. Мне жаль, что я подвожу ее. Снова. Но ничего не могу поделать. Учеба учебой, но сейчас из меня никудышняя ученица. Не могу сосредоточиться, не могу думать.

К счастью, в женском туалете никого нет. Наконец-то могу успокоиться и насладиться одиночеством. Но не тут-то было! Дверь открывается, и я с ужасом ожидаю, что сейчас передо мной возникнет недовольное лицо учителя. Но все оказывается не так страшно. Это всего лишь Оксана.

— Могу я побыть одна хоть пять минут?! — рявкаю я неожиданно для самой себя.

Оксана медленно приближается и взбирается на подоконник рядом со мной. Молчит. Потом тихо говорит:

— Сказала, что тебе нужна помощь. И заверила, что мы быстро. Так что давай по существу. Что произошло?

— Ничего! Ничего не произошло.

— А по Калиновскому и не скажешь. Видела бы ты, как он таращился на тебя, когда ты выбегала из класса. Чуть за тобой не метнулся, я была быстрее.

— Хорошо… Хорошо.

— Что между вами происходит?

— Я не знаю, Оксан. Я просто хочу… Хочу, чтобы он что-то сделал, понимаешь?

— Да я помню. Чтобы бегал за тобой, как собачонка? Что? Это же твои слова. Ладно. Извини. Не прожигай во мне дыру. По-твоему, он ничего не делает? Вон только вчера с ума сходил, боялся, что тебя кто-то обидит, летел тебя спасать на всех парусах, все телефоны оборвал. Я просто думала… что тебе это не нужно, что ты встретила кого-то другого.

— Встретила! Но я думать не могу ни о ком другом. Не знаю, что это за безумие. Просто не знаю! Я не доверяю ему, боюсь его, ненавижу его, но я… думаю о нем, скучаю по нему, блин, я мечтаю о нем. Я совсем больная, да?

Оксана смотрит в пол, молчит, потом покачивает головой и поднимает на меня глаза, полные нежности и доброты.

— Нет. Просто ты влюбилась.

Фыркаю и больше не смотрю на нее. Скажет тоже. Всего лишь громкие слова и не более. Да, в нем что-то есть, но…

— Отрицай, не отрицай – это так, Лесь, — Оксана печально улыбается и обнимает меня за плечи. — Скажи ему. Он дурак, сам не догадается.

— Выставить себя на посмешище? Опять? Это ты мне предлагаешь?!

— Поступай, как знаешь. Но я бы, на твоем месте, сказала.

— Сказала? Правда? А Тимофею ты сказала?

Ее улыбка меркнет, ресницы опускаются.

— Нет, не сказала. Знаешь, почему? Столько лет я бредила им, теряла от него голову, даже не заговорив ни разу. А потом заговорила. И, оказалось, что он очень хороший человек. Но не мой. Мы с ним – хорошие друзья. Но розовые очки спали, я не влюблена в него. Ты ведь не хочешь потратить столько лет впустую, как я?

Аргумент весомый. Сказать нечего. Мы возвращаемся в класс, и весь оставшийся учебный день проходит без дурацких душевных разговоров. Разве что я задерживаюсь в классе математики после уроков. Прошу прощения у учительницы. Она откидывается на спинку кресла и сцепляет руки вместе.

— Да, такого я от тебя, конечно, не ожидала, — говорит она и мягко улыбается, у нее тут же появляются морщинки вокруг глаз, но она говорит без упрека или обвинения. — Постарайся больше так не делать. Если не хочешь участвовать в Олимпиаде, так и скажи. Я же понимаю вас молодых, у вас кровь кипит, гормоны играют, жить хочется. Живи, Олеся, живи!

Я благодарно ей улыбаюсь и уже собираюсь уходить, когда она вдруг говорит:

— И сделай уже что-нибудь с Калиновским, а то он, глядя на тебя, уже всю парту слюнями залил.

Потом она, моя строгая и сдержанная учительница математики, загадочно подмигивает мне. Обалдеть можно! То есть, и она что-то заметила. Но раз все так очевидно, что же он так холоден со мной? Что с ним такое? Гордость не позволяет признаться самому себе в чувствах ко мне? Надоело это все. Почему я должна делать первый шаг? Я, конечно, не в старинном романе, и вряд ли мужчина станет сражаться за меня на шпагах, но уж сказать пару слов он в состоянии!

Об этом я размышляю по дороге домой. Солнце слепит глаза. Я жмурюсь, и, когда открываю глаза, замечаю рядом со своей тенью еще одну. Резко торможу и оглядываюсь. Калиновский смотрит мне прямо в глаза решительно и серьезно.

— Зараза! Зачем так пугать?

Я все еще немного зла на свою судьбу, и на его пассивность, и на саму себя за мечтательность и дурацкие надежды.

— Мне нужно кое-что сказать. Выслушаешь?

— Нет! Не хочу!

Он на мгновение хмурит брови, но быстро продолжает:

— Я все равно скажу.

— Ну, что сделаешь. У нас свободная страна.

— Помолчи, пожалуйста, и послушай.

— А ты не командуй!

Он как будто хочет взять меня за руку, но резко передумывает. Выглядит забавно. Вместо этого он подходит ко мне ближе. Еще ближе. Нависает надо мной, как скала. Смотрит. Снова чувствую его запах. Как обычно, кружится голова. Смотрит и молчит. Ни на секунду не отрываю взгляда от его глаз. Никаких поблажек.

— Ну?

— Я тебе уже говорил, меня однажды бросили. Жестоко, бессердечно. И я замкнулся в себе. Я думал, что больше никогда не испытаю подобных чувств ни к кому другому. Более того, — в его глазах появляется злость, и меня это немного пугает, — я строго-настрого запретил себе подобную слабость.

— Слабость?

— Именно так. Я стал популярным. Я разбивал сердца девчонок, и мне было плевать. Я заключил… черт, я заключил пари.

Замолкает. Ждет моей реакции. Прямо-таки сверлит мое лицо глазами.

— Пари? — невинно переспрашиваю.

Он говорит четко, каждое слово твердое, точно камень.

— Я заключил пари на тебя. Я поспорил на деньги, что я тебя… Ну, ты знаешь. Блин, ты же все это знаешь! Федя признался, что рассказал тебе обо всем!

Провожу рукой по щеке, делаю задумчивое лицо. Отвожу взгляд.

— Знаю.

— Не понимаю, почему ты все еще разговариваешь со мной! — в сердцах выкрикивает он.

— А, так мне уйти? Без проблем.

Поворачиваюсь к нему спиной и иду дальше. Как же бесит. Какая-то сахарная липкая надежда нашептывает мне на ухо, что это признание, это же признание в любви, давайте танцевать вальс и вплетать в волосы цветы! А разумная сторона, сторона циничная и сдержанная, цедит в другое ухо, что Калиновский всего лишь снимает груз с души, решает покаяться, и ничего больше. Снова застываю на месте. Мне нужна определенность!

Калиновский так и не сдвинулся с места. То есть, если бы я шла дальше, он бы… Так, ладно.

— Зачем ты мне все это сказал? — кричу я ему, отошла уже на солидное расстояние.

Он подбегает ко мне, останавливается, переводит дыхание.

­— Не знаю. Я мог бы извиниться, но это так тупо. Я натворил дел, я знаю. Диана меня растоптала, понимаешь? Втоптала в грязь. Я сам стал этой грязью. Но ты…

— Я – не она, — сухо говорю. — Поняла уже. Еще бы! У меня нет и никогда не будет такой идеальной косы через плечо и этой бешеной энергии. И помады с карамелью! И платья на мне так не сидят!

Калиновский ошарашенно поднимает брови.

— Ты что, с ней знакома?

— Познакомилась. Хотела увидеть ее. Она идеальна! Из вас бы получилась чудесная пара. И она помнит о тебе. Она хочет тебя вернуть. Беги к ней, что же ты?

На его лице появляется уже знакомая мне усмешка. Ненавижу! Так и хочется пнуть его как следует!

— Она приходила ко мне, — объявляет он. — Ты правда думала, что я все еще что-то чувствую к этой чудной даме? Да мне хотелось бежать сломя голову!

— Говори, что хочешь, но я тебе не верю! Мало ли, чем ты мне запудришь голову, чтобы выиграть это свое несчастное пари!

Калиновский хватает меня за руку и стискивает пальцы.

— Мне плевать на это пари. И на Диану плевать. Разве ты не видишь, что я… что мне нужна ты? Мне плевать на все остальное!

— Мне не плевать! — выдергиваю руку и пячусь назад. Меня колотит озноб, трудно дышать. — Я не могу быть с человеком, который боится показать свою слабость. Главный страх для него – стать для кого-то уязвимым. Как я могу любить такого бесчувственного робота?!

Продолжаю пятиться назад. Мое сердце бешено колотится в груди. Пульс в ушах заглушает все остальное. Я пристально смотрю в лицо Калиновского, и я вижу, как его щеки становятся мокрыми. А затем он падает. Он падает на колени и не сводит с меня глаз.

— Как же ты не понимаешь, — дрожащим голосом говорит он, — я уже слаб. Рядом с тобой я – тот еще слабак.

Не могу поверить в то, что вижу. На нас оглядываются прохожие. Я подбегаю к нему и пытаюсь поднять его на ноги, но он действительно совсем слаб, в физическом плане. Обмяк, как переваренная вермишель. Тогда я тоже встаю на колени, и теперь мы похожи на двух ненормальных. Я глажу его по щекам, смываю его боль и страх. Он бормочет что-то бессвязное, и я больше не могу сдерживаться. Жадно целую его в губы, и все остальное становится неважным. Я забываю о том, кто я и кто он, о пари, об учебе, о своих страданиях и о своих целях. Я просто чувствую, что все правильно. Теперь все встало на свои места.

Глава 45. Матвей

— А что скажешь насчет вон той? — хитро спрашивает Тим, указывая головой вперед.

— Нет. Слишком простая. Мне нужна необычная!

— А вот эта?

­— Спятил, что ли? По-твоему, у меня совсем нет вкуса?!

Тим смотрит на меня, приподнимая уголки губ. Эта его усмешка действует на нервы. И так волнуюсь, еще и он издевается.

— Не думал, что я доживу до этого дня, — многозначительно говорит Тима и подходит к худенькой продавщице. — Подскажите, пожалуйста, какая у вас есть самая необычная, умопомрачительная, наикрасивейшая орхидея? Мой друг хочет сделать подарок матери девушки. Сами понимаете, тут дело нешуточное.

Вот ведь козел! Флиртует с цветочницей, когда у меня тут, можно сказать, вопрос жизни и смерти! Хотя, надо признаться, у него получается. Вот и на щечках девушки проявляется румянец, реснички опускает, поглядывает на него с нежностью. Вряд ли дело только в прибыльном клиенте, явно симпатизирует ему. И, надо же, Тима не смущается, наоборот, по-хозяйски облокачивается на стойку, скрещивает ступни и что-то щебечет девушке на ухо. Щечки розовеют еще сильнее. Так. Не время для глупостей. Успеет еще наиграться.

Подхожу к ним и смотрю прямо на продавщицу. Требуется какое-то время, чтобы она отвлеклась от Казановы-Тимофея и обратила внимание на меня.

Выходим из магазина спустя тридцать минут. Вроде бы выбрал, что надо. Вообще-то я в цветах не разбираюсь, но, по словам симпатичной продавщицы, «от такой красоты любая женщина будет в восторге». Хотя…

— Тим, я вернусь. Нет, все-таки возьму ту, сиреневую. Мне кажется, эта…

Тима кладет руки мне на плечи и смотрит на меня долгим пронизывающим взглядом.

— Успокоился? У вас все наладилось. Олеся довольна, ты счастлив. Все в порядке. Понравишься ты ее маме. Какой маме ты не нравился?

— Тьфу ты, дурак!

Смеется. Весело ему, блин. Резко меняется в лице и подмигивает мне.

— Смена караула! — радостно говорит он и легонько ударяет меня кулаком в плечо.

Это он так прощается, краем глаза замечаю, как он заворачивает обратно в магазин цветов. Вот, проказник.

Мне навстречу несется Олеся. На ней белые широкие брюки и черная блузка с коротким рукавом. Она похожа на модель, которая выпорхнула прямо со страниц модного журнала. Где же были мои глаза раньше? Как я мог не замечать такой красоты все эти годы учебы вместе?

Она подлетает, обнимает меня за шею и целует в губы. Отстраняется. Внимательно смотрит. Ее черные глаза снова гипнотизируют меня. При этом чувствую, как на губах появляется блаженная широкая улыбка, не поддающаяся контролю.

— Это тебе.

Протягиваю ей букет ромашек. Кроме этих милых цветов там еще какие-то ветки, похожие на папоротник, малюсенькие синие цветочки и мохнатые зеленые лапы непонятного растения. По мне, так будет ромашек. Леся завороженно смотрит на мой дар, принимает аккуратно, подносит к носу, вдыхает аромат. Потом встает на носочки и снова меня целует. В ее черных глазах пляшут искорки удовольствия. Вроде бы что-то резко меняется. Она прячет взгляд. Руки опускаются, и букет повисает вниз головой.

— Что? Что не так?

Пытаюсь дотронуться до ее руки, но она не позволяет.

— Ты кое-что не знаешь, — говорит она после паузы, видно, что слова даются ей нелегко. — Вообще-то я не хотела говорить, но не могу больше скрывать. Неправильно это.

Так. Чувствую, как по моему телу поднимается волна паники. Почти уже до горла добралась. Так.

— Так.

— Это касается пари. Видишь ли… я знала о нем с самого начала.

— С самого… Подожди, как это?

Леся отправляет мне короткий напряженный взгляд.

— Мы с Оксаной слышали вас. Там, за школой. На детской площадке. Мы зачем-то спрятались и подслушали.

— Ох, черт…

Олеся кривит лицо, опускает глаза.

— С того времени многое изменилось, — стараюсь говорить убедительно, — ты думаешь… Это все еще важно?

Она мгновенно реагирует. Поднимает голову и радостно улыбается.

— Нет! Уже неважно. Просто решила рассказать.

Мы идем вперед, рука об руку и только тогда до меня начинает доходить.

— Постой-ка. Получается, ты обо всем знала, но все равно согласилась на свидание со мной! Зачем?!

— Гм, — она сжимает мой локоть крепче, — мне не понравилось то, как ты говорил о девушках. Я хотела… наказать тебя, что ли. Восстановить справедливость. Хотела, чтобы кто-нибудь наконец-то тебя послал. Без обид.

— Да какие обиды? — бурчу я. — Но меня так никто и не послал. Ты ведь не собираешься это сделать?

— Не собираюсь, — ухмыляется она. — Это мне больше не нужно. Я же не знала тебя.

— Получается, не я один такой уж грешник, — смеюсь я. — Кто бы мог подумать? Мы оба играли в игры. Скажи, кто же в итоге победил?

Олеся с подозрением косится на орхидею, которую я держу так аккуратно, насколько это вообще возможно, кривится и выдает:

— Уж точно не моя мама. У нее есть точно такой же цветок.

Резко останавливаюсь и пялюсь на нее круглыми глазами.

— Да как же… Я же… Слушай, я не знал. Сейчас мы вернемся и… Вот черт!

Лицо Олеси непроницаемо. Затем начинает дрожать губа. Она больше не может сдерживаться и заливисто хохочет.

— Видел бы ты, — сквозь смех говорит она, — себя! Просто умора! Да пошутила я. Очень красивый цветок. Ей понравится, обещаю. Да не хмурься ты так.

— Смешно ей, обалдеть можно. Шутница какая!

Я демонстративно отцепляю ее руку от своего локтя и ускоряюсь. Она поспешно семенит за мной и умоляет не бежать так быстро, ведь она на каблуках. Я послушно притормаживаю, и мы снова идем рядом. Она успокаивающе гладит меня по спине, и моя тревога улетучивается.

Подходим к знакомому подъезду. Теперь я знаю код домофона. Да и не только это. Я знаю, что сегодняшний вечер пройдет отлично. Может, не все будет гладко. Возможно, будет много неловких пауз и взаимопонимание установится не сразу. Но это обязательно произойдет. Я знаю, что впервые после той истории с Дианой мне не страшно быть слабым, открытым, с распахнутой душой. Я знаю, что я – не победитель, не стальной безэмоцинальный человек с механическим сердцем, которого показывают на выставках и которым все восхищаются. И я этому рад.

*******************************************************************************************************

Оглавление

Глава 1. Матвей

Глава 2. Олеся

Глава 3. Матвей

Глава 4. Олеся

Глава 5. Матвей

Глава 6. Олеся

Глава 7. Матвей

Глава 8. Олеся

Глава 9. Матвей

Глава 10. Олеся

Глава 11. Матвей

Глава 12. Олеся

Глава 13.1 Матвей

Глава 13.2 Матвей

Глава 14. Олеся

Глава 15. Матвей

Глава 16. Олеся

Глава 17. Матвей

Глава 18. Олеся

Глава 19.1 Матвей

Глава 19.2 Матвей

Глава 20.1 Олеся

Глава 20.2 Олеся

Глава 21. Матвей

Глава 22. Олеся

Глава 23. Матвей

Глава 24. Олеся

Глава 25. Матвей

Глава 26. Олеся

Глава 27. Матвей

Глава 28. Олеся

Глава 29. Матвей

Глава 30. Олеся

Глава 31. Матвей

Глава 32. Олеся

Глава 33. Матвей

Глава 34.1 Олеся

Глава 34.2 Олеся

Глава 35. Матвей

Глава 36. Олеся

Глава 37. Матвей

Глава 38. Олеся

Глава 39. Матвей

Глава 40.1 Олеся

Глава 40.2 Олеся

Глава 41. Матвей

Глава 42. Олеся

Глава 43. Матвей

Глава 44. Олеся

Глава 45. Матвей