Мятежный (ЛП) [Кэти Эванс] (fb2) читать онлайн

Кэти Эванс МЯТЕЖНЫЙ Серия «Настоящий, Грубый & Разъяренный», книга 4

Переводчик: Инночка

Редактор: Ms. Lucifer

Вычитка: Ведьмочка

Альтернативная обложка: Ms. Lucifer

Rogue:

существительное

Личность без принципов; человек, особенно мужчина, который не тот, кем кажется. Подлец.

глагол

Вводить в заблуждение

Уничтожать, разрушать

Поступать как негодяй

прилагательное

Не принадлежащий: например, ни с кем и ничем не связанный человек, не являющийся частью чего-либо. Мятежный, жестокий и непредсказуемый; нарушающий общепринятые нормы: например, продажный полицейский. Или, может быть, даже обаятельный и непредсказуемый мятежный принц…

Плейлист

● Daughtry “WAITING FOR SUPERMAN”

● Bat for Lashes “THE HAUNTED MAN”

● One Direction “STORY OF MY LIFE”

● Lana Del Rey “MILLION DOLLAR MAN”

● Katy Perry “DARK HORSE”

● Alex & Sierra “GRAVITY”

● Daughtry “HOME”

● Beyoncé “XO”

● Alex & Sierra “SAY SOMETHING”

● Secondhand Serenade “THE LAST SONG EVER”

● Armin Van Buuren “THIS IS WHAT IT FEELS LIKE”

1 ЗЕРО

Грейсон

В тот самый момент, когда мой член наполовину погружается в хныкающую от похоти и готовую для меня сучку, я слышу щелчок входной двери. Выхожу из шлюхи, затем хватаю простыню и бросаю ей, а она, лишившись моего члена, стонет в знак протеста.

— Прикройся, сладкая, у тебя есть три секунды…

Две.

Одна.

Первым в дверях материализуется Дерек.

— Тебя хочет видеть отец.

Рядом с ним мой сводный брат придурок Уайатт, и он, кажется, не слишком-то рад меня видеть. Ну что сказать? Это взаимно. Я надеваю джинсы.

— Он послал только вас двоих? — спрашиваю, почти смеясь. — Наверное, если бы я был девушкой, это ранило бы мои чувства.

Оба мужчины, сканируя быстрыми взглядами территорию, входят в комнату. Они не успевают заметить моего приближения. Меньше чем за секунду прижимаю Дерека к стене, а Уайатта удерживаю в удушающем захвате. Разворачиваю их лицом к двери и смотрю, как внутрь проскальзывают остальные мужчины. Их семеро, плюс те двое, что извиваются у меня в руках. Отряд из девяти человек входит в состав возглавляемого моим отцом комитета «Андеграунда» по принудительному исполнению, — каждый здесь мастер своего дела. Но никто, ни один из них, не может сравниться со мной.

— Разумеется, ты прекрасно знаешь, когда дело касается тебя, миссия состоит из девяти человек, — шагнув внутрь, говорит Эрик Слейтер, брат и правая рука моего отца. Эрик суров, молчалив и опасен. Он мой дядя и с детства самый близкий после отца человек. Он научил меня жить среди членов личной маленькой банды моего отца… нет, не жить. Эрик научил меня выживать. Учитывать все обстоятельства и побеждать. Благодаря ему я вырос умнее, сильнее, злее всех. Я выучил всё, что нужно было выучить, приумножив свою силу в миллиард раз. Силу убивать, или убьют меня. Не имеет значения, придётся тебе использовать свои навыки или нет, но это страховка. Ты слышал когда-нибудь о средствах самозащиты, мальчик? Люди крайне редко используют имеющиеся средства. Но даже те, у кого ни черта нет, в конечном итоге тоже нуждаются в них. Видишь стрелу? Используй её. Видишь нож? Завладей им, ударь, научись как с минимальными усилиями нанести максимальный урон…

У меня есть все виды защиты. Мой ум — это компьютер, запрограммированный на оценку ситуации меньше, чем за секунду. Сейчас я точно знаю, что все эти люди вооружены. У некоторых из них по два пистолета: в носках, сзади за поясом или в передних полах пиджаков. Эрик наблюдает, как мои глаза изучают каждого из них, и улыбается, явно мной гордясь. Он распахивает пиджак и опускает взгляд на пистолет у себя на бедре.

— Хочешь получить мой ствол? Держи, Грей. — Эрик вытаскивает его и протягивает мне рукояткой вперёд.

Я чувствую, что Уайатт находится примерно в двух секундах от потери сознания, и тогда ослабляю захват. Отступаю и затем толчком отбрасываю двух мужчин к стене.

— Мне плевать, что он хочет мне сказать, — заявляю я.

Эрик оглядывает спальню. Моя квартира абсолютно чистая. Я не люблю беспорядок. Мне нужно заботиться о своей репутации, и поэтому я хочу, чтобы ни одна муха не смогла пролететь незаметно… И только благодаря моей предусмотрительности я услышал, как эти придурки вошли в мою студию на верхнем этаже.

— Всё ещё трахаешь шлюх? Имея такую внешность, ты можешь заполучить богиню, Грей.

Его глаза сосредотачиваются на женщине в моей постели. Она, конечно, не шедевр, но выглядит очень даже ничего, особенно когда лежит, вжавшись в матрас с выпяченной попкой, и она не ждёт от меня ничего, кроме денег. А деньги я могу дать. Деньги и член, и с тем и с другим у меня всё в порядке.

Подобрав с пола платье, бросаю его шлюхе.

— Тебе пора, милая. Собирайся и иди домой. — Затем обращаюсь к Эрику: — Мой ответ — нет.

Вытаскиваю из пачки, лежащей на ночном столике, пару купюр и сую их в протянутую руку шлюхи. Уходя, она устраивает целое представление, засовывая их в лифчик. Чтобы пропустить её, мужчины расступаются, кто-то свистит, а она в ответ показывает средний палец.

Эрик подходит ближе и понижает голос:

— У него лейкемия, Грейсон. Твой отец должен передать управление своему сыну.

— Не смотри на меня так, будто я могу почувствовать хоть чуточку жалости.

— Он уже всё подчистил. Больше никаких убийств. Все компании теперь исключительно финансовые. У нас больше нет явных врагов. «Андеграунд» — довольно успешное предприятие, и он хочет официально передать его своему сыну. Неужели ты настолько бессердечен, что откажешь отцу в последней просьбе?

— Ну, что сказать, в моих жилах течёт его кровь.

Я хватаю чёрную футболку и натягиваю её, но не из скромности, а чтобы начать загружать своих малюток. Мой глок¹, Ка-Бар², два ножа поменьше, две серебряные звезды.

— Мальчик… — Эрик делает шаг ко мне, и я встречаюсь взглядом с его единственным не искусственным тёмным глазом. Я не видел Эрика несколько лет. Это он научил меня пользоваться «.38 Special»³. — Он умирает, — многозначительно подчёркивает Эрик, кладя руку мне на плечо. — Ему осталось совсем немного времени. Шесть месяцев, а, может, и меньше.

— Удивлён, что он решил, будто я стану волноваться.

— Может быть, когда ты закончишь путаться с бабами, тебе станет не всё равно. Мы, — он указывает на мужчин в комнате, — хотим, чтобы тем, кто возьмёт руководство на себя, был ты. Мы будем тебе верны.

Я скрещиваю руки на груди и смотрю на своего сводного брата Уайатта, «Спеца» — любимчика моего отца.

— Стать мальчиком на побегушках и делать то, что он говорит? Нет уж, спасибо.

— Мы будем верны тебе, — подчёркивает Эрик. — Только тебе.

Эрик резко поворачивает голову в сторону парней. Один из них рассекает себе по центру ладонь. Вскоре остальные тоже следуют за ним.

На пол капает кровь.

Эрик наклоняет голову и режет собственную ладонь.

— Мы клянёмся тебе, — говорит дядя и протягивает мне окровавленную руку.

— Я не ваш лидер, — говорю им.

— Ты станешь нашим лидером, когда узнаешь, что твой отец согласен наконец-то открыть местонахождение твоей матери.

Как только Эрик упоминает её, по моим венам начинает растекаться лёд, и голос твердеет.

— Что ты знаешь о моей матери?

— Он знает, где она, и, если ты не пойдёшь с нами, эта информация умрёт вместе с ним. Из-за морфия он постоянно находится в бредовом состоянии. Нам нужно, чтобы ты вернулся, Грейсон.

Я не позволяю обнаружить на своём лице смятение, которое испытываю. Моя мать. Единственное хорошее, что я помню. Никогда не забуду выражение её лица, когда совершил своё первое убийство. Прямо у неё на глазах я потерял человеческое обличие и позволил маме увидеть, что её сын превратился в животное.

— Где он? — рычу я.

— Он летит на место боя, наш самолёт тоже готов, мы встретимся с ним там.

Я запихиваю в чёрную сумку вещи. Ноутбук. Ещё немного оружия. Когда имеешь дело с моим отцом, то не можешь действовать напрямую. Отец учил меня поступать нечестно. Полагаю, что учился я у самых лучших. Хватаю нож Leatherman⁴, глубоко вонзаю его в свою ладонь и хлопаю по ладони Эрика, наша кровь смешивается.

— Только пока мы её не найдём, — шепчу я. Другие мужчины подходят и жмут мне руку.

Я смотрю им в глаза, чтобы убедиться, что они встретили мой взгляд. В нём таится угроза, и я надеюсь, что если они знают меня, то воспримут её со всей серьёзностью.

Независимо от того, какие произносятся слова, какие совершаются действия, я никогда, никогда не отвлекаюсь от чужих глаз. То, как рыскают направо и налево их глаза, как вспыхивает в них огонь, говорит мне больше, чем информация, полученная при взломе чьего-нибудь компьютера. Но сам я тоже так делаю.

Я никому не доверяю. Моя правая рука не доверяет левой. И как самому могущественному из девяти мужчин, стоящих передо мной, меньше всего я доверяю Эрику Слейтеру. Но так уж вышло, что он тот, к кому я лучше всего отношусь. К нему и моему другу Си Си Гамильтону. Но Си Си навещал меня даже после того, как я уехал, тайно помогая искать след матери. Я доверяю ему настолько, насколько вообще могу доверять человеку. А это значит, что мне по-прежнему приходится проверять Си Си каждый раз, когда он у меня появляется. Никогда нельзя быть уверенным, что отец не знает о наших встречах.

Чёрт, даже с клятвой на крови мне нужно будет убедиться в преданности каждого из этих людей, прежде чем они смогут получить от меня хоть какое-то подобие доверия.

♥ ♥ ♥

Совершив перелёт на самолёте, мы находим отца в лос-анджелесском подразделении «Андеграунда» в закрытой комнате, заставленной камерами. «Андеграунд» — один из источников нашего существования. Место, где каждый сезон два-три раза в неделю бойцы сражаются друг с другом. Мы организуем мероприятия, продаём билеты, устраиваем бои в складских помещениях, в барах, на стоянках — везде, где можно собрать людей и извлечь приличную выгоду. Одни только билеты приносят нам целое состояние. Но игра на тотализаторе дополнительно помогает получить в десять раз больше.

Сегодня вечером мы пришли в бар, переделанный из склада, битком набитый орущими людьми и жёсткими поединками. Раньше мне нравилось планировать места, где будут проходить бои, какой боец и с кем будет драться, но сейчас обо всём этом заботятся другие. Обо всём — от организации до боёв и тотализатора.

Пока продолжается поединок, я спускаюсь вместе с Эриком, глаза сканируют толпу, оценивая количество зрителей, расположение камер наблюдения, выходы.

Мы проходим по небольшому тёмному коридору, останавливаемся у последней двери, и Эрик открывает её рывком.

— Мне надо расценивать твоё присутствие здесь сегодня как то, что ты принял моё предложение? — спрашивает отец, как только распахивается дверь и я вхожу. Сразу же проверяю комнату на наличие выходов, окон, прикидываю количество людей.

Он смеётся, но это очень слабый звук.

— Как закончишь гадать, есть ли у меня снайпер, готовый тебя пристрелить, может, подойдёшь поближе? Надо думать, тебя оскорбляет одно только моё присутствие.

Я холодно ему улыбаюсь. Враги называют Джулиана Слейтера «Головорезом»; его считают человеком, который избавляется от своих проблем старым проверенным способом. Даже сейчас, когда отец слаб и находится в инвалидном кресле, не стоит недооценивать тот ущерб, который он может нанести. В мире, где человек оценивается по своим способностям к разрушению, мой отец был бы ядерной бомбой. И представьте себе. Этот ублюдок уже изрыгает на меня свою словесную блевотину.

— Ты выглядишь здоровым, как бык, Грейсон. Держу пари, ты до сих пор выворачиваешь покрышки и трахаешь перед сном пару сучек. Я бы отдал много больше, чем пенни, чтобы узнать, о чём ты сейчас думаешь, а ты знаешь, каким я могу быть скупым. Чёрт возьми, ты же знаешь, как я поступаю, если у меня украдут хотя бы один пенни.

— Очень хорошо помню. Ведь это я делал для тебя всю грязную работу. Так что давай избавим тебя от этого пенни. И ещё мне кажется, не стоит ждать, пока ты умрёшь. Я прямо сейчас мог бы разбить твой кислородный баллон и хорошенько о тебе позаботиться. — Не отводя глаз от отца, я с холодной улыбкой медленно вытаскиваю из заднего кармана джинсов чёрные кожаные перчатки и начинаю скользить одной рукой внутрь.

С минуту отец молча смотрит на меня.

— Как только закончишь проявлять неуважение, Грейсон, иди и приведи себя в порядок.

Один из парней выходит вперёд с костюмом.

Я спокойно просовываю руку в другую кожаную перчатку.

— Как и прежде, никто не будет знать твоего имени, — начинает отец более мягким тоном. — Как мой сын, ты можешь иметь все деньги и жить так, как хочешь, фактически, я предлагаю тебе жизнь, как у принца. Но мне в этом деле нужна твоя голова и сердце. Работа стоит на первом месте, и ты дал мне слово.

— У меня нет сердца, но ты можешь использовать мою голову. Работа — это всё, что у меня есть, и всё, что когда-либо было. Я и ЕСТЬ моя работа.

Тишина.

Мы изучаем друг друга.

Вижу уважение в его глазах, даже, может быть, немного страха. Мне уже не тринадцать, когда отец так легко мог меня запугать.

— За последние пять лет твоего отсутствия, мои клиенты в «Андеграунде»… — начинает он, — …не видели от нас проявлений слабости. Мы не можем простить ни единого цента долга, иначе нас сочтут слабаками, и сейчас нужно взыскать очень много денег.

— Почему бы не поручить это твоим подручным?

— Потому что никто, кроме тебя, не сделает это чисто. Даже бойцы не знают, кто ты такой. Полное отсутствие следов. Пришёл, ушёл, никаких жертв и стопроцентный успех.

Эрик вытаскивает старую отцовскую беретту и протягивает мне как символ мира, и когда я ощущаю в руке её тяжесть — чуть меньше килограмма стали — то ловлю себя на том, что перехватываю рукоятку и целюсь отцу в лоб.

— А что, если вместо этого я возьму твою беретту «шторм» и настоятельно посоветую начать рассказывать, где моя мать?

Отец окидывает меня ледяным взглядом.

— Когда закончишь работу, я открою, где находится твоя мать.

В ответ на эти слова я взвожу курок.

— Ты можешь умереть первым, старик. Ты уже в двух шагах от смерти, и я хочу её увидеть.

Отец переводит взгляд на Эрика, потом на меня. Интересно, будет ли Эрик действительно мне «верен», пока главный здесь отец — крайне интересно.

— Если я умру, — начинает отец, — данные о её местонахождении можно будет без проблем узнать из письма, уже спрятанного в надёжном месте. Но я ни хрена не скажу, где оно, пока не удостоверюсь, что ты заберёшь принадлежащие мне деньги у каждого из этого списка, и что ты, даже после стольких лет разлуки, верен мне. Ты сделаешь это, Грейсон, и тогда «Андеграунд» станет твоим.

Эрик подходит к ближайшей тумбочке и достаёт из ящика длинный список.

— Мы не станем никому сообщать твоё настоящее имя, — шепчет Эрик, протягивая мне список. — Теперь ты инфорсер⁵, наш сборщик долгов, коллектор, и будешь работать под старым псевдонимом.

— Зеро, — чуть ли не с благоговением произносят это имя остальные мужчины в комнате. Потому что у меня нет личности, и я не оставляю никаких следов. Прослушать сотовый для меня также легко, как и использовать SOCKS⁶. Я — ничто, число, даже не человек.

— Может быть, я больше не откликаюсь на этот псевдоним, — бормочу я, шевеля пальцами в кожаных перчатках, прежде чем протянуть руку, взять и открыть список.

— Ты всё сделаешь, потому что ты мой сын. И потому что хочешь увидеть свою мать. А теперь переоденься и начинай работать по списку.

Я сверху вниз просматриваю имена.

— Чтобы узнать, где сейчас моя мать, я должен шантажировать, запугивать, пытать или просто ограбить сорок восемь человек?

— Сорок восемь человек, которые мне должны, у которых есть то, что принадлежит мне и что необходимо вернуть.

Хватаю вешалку с костюмом и направляюсь к двери. Когда я пытаюсь просчитать, сколько времени займёт получение соответствующей информации о каждом из должников, чувствую, как глубоко в моих костях пробегает знакомый холодок. Сколько месяцев мне понадобится, чтобы встретиться с ними, попытаться договориться сначала по-хорошему, а потом по-плохому?

— О, и ещё, сынок, — окликает меня отец, и когда я поворачиваюсь, его голос набирает силу: — Добро пожаловать обратно.

Я посылаю отцу ледяную улыбку. Потому что он не болен. Готов поспорить на этот список. Но я хочу найти свою мать. Единственного человека, которого я когда-либо в своей жизни любил. Если мне придётся убить, чтобы её найти, я это сделаю.

— Надеюсь, твоя смерть будет медленной, — шепчу я отцу, глядя в его холодные серые глаза. — Медленной и болезненной.

2 ГЕРОЙ

Мелани

Иногда единственный способ остановить вечеринку жалости — пойти на настоящую вечеринку.

В воздухе гудит предвкушение. Разгорячённые тела наталкиваются друг на друга в тесном пространстве, моё тело изгибается среди других танцоров, я выкладываюсь на полную катушку. Я чувствую, как веселье, опьяняя, вихрями кружится вокруг нас.

Кожа блестит от танцев, шелковый золотистый топ и в тон ему юбка облегают мои изгибы так плотно, что мне, вероятно, следовало бы надеть бюстгальтер. Прикосновение влажной ткани только заставляет напряжённые соски натягивать шёлк, что привлекает ко мне несколько проницательных мужских взглядов.

Но сейчас уже слишком поздно, и толпа под кайфом от музыки и танцев.

Я появилась здесь сегодня вечером, потому что один из моих клиентов, для которого я оформляла этот небольшой бар-ресторан, пригласил моего босса и всех моих коллег. Решила, что выпью только один бокал, но осушила ещё пару, плюс тот, что наполовину пустой держу в руке, теперь уж точно последний.

Подходит парень.

Не могу не заметить его внезапную я-хочу-тебя-трахнуть улыбку.

— Потанцуешь со мной?

— Мы уже и так это делаем! — говорю я, двигаясь вместе с ним и сильнее покачивая бёдрами.

Парень обнимает меня за талию и притягивает ближе.

— Я имею в виду, хочешь ли ты потанцевать со мной наедине. В другом месте.

Смотрю на парня и чувствую лёгкое головокружение. Хочу ли я танцевать с ним?

Он симпатичный. Не сексуальный, но милый. Трезвая и милый — нет, нет и ещё раз нет. Но пьяная и милый — вполне возможно. Я пытаюсь найти в своём теле ответ. Покалывание. Желание. И… не-а. Сегодня я всё ещё чувствую… безысходность.

Улыбаясь, чтобы смягчить отказ, отодвигаюсь от парня, но он прижимается ближе к моему телу и нагло шепчет на ухо:

— Конечно, хочешь.

Я смеюсь, отклоняя предложенный им напиток игривым, но твёрдым качанием головы.

Думаю, что уже слишком пьяна, и мне нужно ехать домой.

Но я не хочу раздражать возможного клиента, поэтому целую его в щёку, говорю, что в любом случае благодарна ему, и ухожу. Парень хватает меня за запястье, останавливает и поворачивает к себе, его глаза пылают страстью.

— Нет. Правда. Я хочу отвезти тебя домой.

Снова окидываю его оценивающим взглядом. Парень выглядит богатым и немного избалованным, из тех, кто всегда использует меня, и вдруг чувствую себя ещё более отчаявшейся, ещё более уязвимой. Меньше чем через месяц моя лучшая подруга выходит замуж. Последствия этой свадьбы для меня не просто плохи, а намного хуже. Гораздо хуже, чем кто-либо может себе представить. Когда я думаю об этом, глаза начинают гореть, потому что всё, чем обладает моя лучшая подруга Брук: ребёнок, обожающий муж, — было моей мечтой так долго, что я не могу вспомнить никакой другой мечты.

И вот он — мужчина, который хочет заняться со мной сексом, и я снова испытываю искушение увлечься. Потому что я всегда увлекаюсь. Каждый раз думаю, а вдруг это он, тот самый, мой единственный. И следующее, что понимаю, — я просыпаюсь одна с кучей разбросанных рядом использованных презервативов и чувствую себя более одинокой, чем когда-либо, и ещё раз напоминаю себе, что я хороша только для секса на одну ночь. Ни для кого я не буду королевой, никто не будет относиться ко мне, как к Брук. Но боже, может кто-нибудь просто скажет мне: «Когда ты, наконец, перестанешь целовать лягушек?». Никогда, вот когда. Если ты хочешь заполучить принца, то должна продолжать пытаться, пока однажды не проснёшься, и ты — Брук, и глаза мужчины сияют для тебя и только для тебя.

— Послушай, я делала это тысячи раз, — шепчу я, печально и безнадёжно качая головой.

— О чём ты говоришь? — спрашивает парень, удивлённо подняв брови.

— О тебе. Я делала это с такими как ты. — Я даю парню понять, что имею в виду, окинув взглядом сверху донизу его элегантную внешность и одежду. Тяжесть моей печали и разочарования давят на меня только сильнее. — Я делала это с такими как ты… тысячи раз. И ничего хорошего не получалось. — Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но он ловит меня и снова разворачивает.

— Блондиночка, ты никогда не имела дел с таким как я, — возражает он.

Я снова смотрю на парня, испытывая искушение согласиться, чтобы он отвёз меня домой и мы вместе хорошо провели время.

Но сегодня днём я была у своей лучшей подруги, которую застала с её парнем за долгим и страстным поцелуем, долгим и горячим. Он всё время шептал ей что-то сексуальное, говорил, что любит её таким глубоким и нежным голосом, что мне хотелось заплакать.

Всё внутри меня после увиденного было чувствительно к воспоминаниям и полно тепла, и даже танцы в течение целой ночи не смогли заставить забыть, что я и впрямь лишена любви. Увидев, как целуют мою лучшую подругу, по-настоящему целуют, и поняв, что у неё останется меньше времени для меня теперь, когда она пересмотрела свои приоритеты из-за её новой прекрасной семьи, я начинаю чувствовать, что никогда, никогда не найду такую любовь, как у них. Она всегда была ответственной, всегда была хорошей девочкой, а я — это… я.

Любительница развлечений.

И секса на одну ночь.

— Давай, блондиночка, — уговаривает меня парень, шепча на ухо и почувствовав мою нерешительность.

Я вздыхаю и отворачиваюсь. Парень притягивает меня к себе и смотрит на мои губы, как будто готов убедить поцелуем. Мне нравится, когда ко мне прикасаются. Брук говорит, что я уникальная. Я люблю близость, контакт, жажду его, словно воздух. Но прикосновения мужчин никогда по-настоящему не вызывают ответного отклика. Тем не менее, я всегда испытываю искушение и продолжаю думать, что ОН здесь, прямо за углом, и не могу не попробовать.

Склонив голову на бок и борясь с искушением поцеловать ещё одну лягушку, я ищу остатки своей убеждённости и снова говорю:

— Нет. Правда. Спасибо. Мне пора домой. — Я засовываю сумку под мышку, собираясь уходить, и вдруг тонированные окна во всю стену начинают вибрировать от приглушённого грохота.

Двери распахиваются, и внутрь входит промокшая насквозь пара. Женщина, смеясь, встряхивает влажные распущенные волосы.

— О боже! — восклицаю я, мой желудок сжимается, когда понимаю, что на улице идёт грёбаный дождь.

Я подбегаю к выходу, и какой-то мужчина берётся за ручку двери рукой в чёрной перчатке и галантно открывает её для меня. Я спотыкаюсь на улице, и он хватает меня за локоть, чтобы поддержать.

— Полегче, — говорит он рокочущим голосом, помогая мне обрести равновесие, и я отчаянно моргаю, глядя на светло-голубой «мустанг». Это всё, что у меня есть. И всё, что могу продать, потому что я отчаянно нуждаюсь в деньгах. Хотя, кому он теперь будет нужен? Это кабриолет, немного старый, но милый и уникальный, с белыми кожаными сиденьями, соответствующими цвету крыши. Но теперь, стоящий под дождём с опущенным верхом, он становится моим собственным Титаником на колёсах.

И вместе с ним тонет вся моя жизнь.

— Судя по твоему грустному щенячьему выражению лица, это твоя машина, — говорит рокочущий голос.

Я беспомощно киваю и поднимаю взгляд на незнакомца. Вспышка молнии прорезает пространство, освещая его черты.

И я не могу вымолвить ни слова.

И не могу думать.

И дышать.

Глаза мужчины поймали меня в свои сети и не отпускают. Я вглядываюсь в их глубины, одновременно отмечая, что его лицо потрясающе красиво. Мощная челюсть, высокие скулы, широкий лоб. Классический нос, прямой, породистый, а губы полные, чётко очерченные, твёрдые и… боже, его так и хочется съесть. Тёмные волосы игриво развеваются на ветру. Он высокий, широкоплечий, одет в тёмные брюки и тёмный тонкий свитер с высоким воротом, что делает мужчину одновременно и элегантным, и опасным.

Но его глаза…

Невозможно определить какого они цвета, и дело даже не в цвете, а во взгляде, в его невероятном блеске. Обрамлённые густыми чёрными ресницами, его глаза сияют так же интенсивно, как самые яркие огни, когда-либо виденные мной. Когда они спокойно оценивают в ответ меня, взгляд этих прищуренных глаз кажется таким же мощным, как рентгеновские лучи. И они, кажется, сверкают особенным светом потому, что я — Я — каким-то образом сделала что-то, чтобы изумить этого мужчину, этого… чёрт, я не могу дать ему никакого другого имени. Кроме Эроса. Самого Купидона. Бога любви. Во плоти.

Раньше я думала, что Купидон стрелял из лука, но сейчас у меня ощущение, что меня пронзила не стрела. Я чувствую себя так, словно меня сбили. Ракетой.

Пока я стою здесь, сражённая нависающими надо мной почти ста девяноста сантиметрами абсолютной сексуальности, он хватает мои ключи одной рукой в перчатке, а другую свободную руку кладёт мне на бедро, удерживая на месте. И я его чувствую. Я чувствую, как прикосновение мужчины пробегает вниз по моим бёдрам, завязываясь узлом в животе, пульсируя в самом сокровенном местечке, устремляется вниз по ногам, поджимая пальцы.

— Оставайся здесь, — шепчет он мне на ухо, затем поднимает воротник свитера, пока тот не превращается в капюшон, и бежит через улицу.

Я смотрю, как он направляется туда, где мокнет под дождём моя машина. Порывы ветра такие сильные, что мне приходится обеими руками придерживать юбку, чтобы она не взлетела до талии.

— Подними крышу! — заставляю себя кричать сквозь шум дождя, внезапно решив, как и он, спасти свою машину.

— Я всё понял, принцесса! — Мужчина запрыгивает на переднее сиденье, заводит машину, и крыша начинает подниматься, пока не… останавливается.

Она застряла.

После протестующего визга эта зараза начинает опускаться обратно.

— ВОТ ЖЕ ДЕРЬМО! — Спешу на улицу, и вдруг капли дождя падают на меня, как маленькие пушечные ядра, и я мгновенно насквозь промокаю. Клянусь, мне хочется заорать на них: «Да пошли вы все!». Моя машина, единственная стоящая вещь в моей жизни, разрушается, и мне хочется кричать.

— Ты что, издеваешься надо мной? Бегом под крышу! — Мужчина выскакивает из машины и одним быстрым рывком стаскивает с себя свитер. Он расправляет ткань над моей головой, используя её, чтобы защитить от дождя, пока ведёт меня обратно к небольшому навесу над входом в здание.

— Нет! Я помогу тебе. Моя драгоценная машина! — кричу я и толкаю его в грудь, пытаясь заставить отступить, но он на голову выше и сделан из стали.

— Я разберусь с твоей машиной, — успокаивает он, протягивает мне свой промокший свитер и добавляет: — Подержи. — А потом бежит обратно.

На мужчине белая футболка с круглым вырезом под горло, которая липнет к его скульптурному торсу, когда он пытается принудительно вернуть крышу моей машины на место.

Капли дождя стекают по его обнажённым рукам, намокшая хлопковая ткань футболки прилипла к груди, обрисовывая каждую мышцу. Чёрт. Привлекательность мужчины просто зашкаливает; он только что вывел из строя и выкинул на свалку мой радар мужской сексуальности. Я не могу оторвать глаз от каждого потрясающего сантиметра его тела и от того, как он двигается.

Гром снова сотрясает город как раз в тот момент, когда мужчина, наконец, фиксирует откидывающийся верх моей машины и машет, чтобы я подошла. Он открывает машину изнутри, и я быстро усаживаюсь на пассажирское сиденье, закрыв за собой дверцу.

Незнакомец сидит за рулём и выглядит таким большим и мужественным, что внезапно салон моей машины, в которой мы укрываемся, оказывается слишком маленьким, почти тесным. Холодная, скользкая одежда липнет к коже, сиденья залиты водой, и когда я поворачиваюсь к нему лицом, то слышу хлюпанье, и от смущения начинают гореть щёки.

— Не могу в это поверить, — шепчу я. — Моя лучшая подруга говорит, что я единственная идиотка в Сиэтле, которая ездит на машине с откидным верхом⁷.

В его глазах вспыхивает неподдельное веселье.

— Я тащусь от твоей машины. — Мужчина тянется к приборной доске и проводит по ней рукой в элегантной перчатке из шкурки ягнёнка, из-за чего моя кожа покрывается мурашками. Парень разворачивается своим крупным торсом ко мне с неотразимой разрушительной улыбкой на лице. — Не беспокойся, принцесса. Всё мокрое когда-нибудь высохнет.

Мне с большим трудом удаётся вынести то, как он произносит слово «мокрое».

Или то, как капля дождя повисла на его тёмных ресницах. Вода стекает по загорелым мускулистым рукам. Волосы зачёсаны назад, подчёркивая красивое лицо. Я видела много произведений искусства и красивых людей, великолепные здания и роскошные комнаты, но в тот момент, когда этот мужчина смотрит на меня, не могу вспомнить, видела ли когда-либо что-то, кроме него.

Я даю ему десять баллов из десяти. Мне никогда в жизни не дотянуться до его уровня. И то, как он смотрит на меня… Я уже видела похожий взгляд раньше. Взгляд, которым Ремингтон Тейт одаривает Брук. Именно такой взгляд. Этот мужчина пронзает меня им, и я умираю внутри. Можно ли умереть от одного только взгляда? И если один его взгляд может меня убить, то что сделает со мной одно его прикосновение?

— Итак, — мягко говорит незнакомец проникновенным голосом. Немного выжидает, прежде чем заговорить снова, и меня удивляет, что он не отрываясь смотрит только на моё лицо: не на мою грудь, обтянутую намокшей тканью, не на голые ноги — он смотрит только в мои глаза, рассеянно поглаживая руль. — Хочешь куда-нибудь со мной пойти? — спрашивает он, затем протягивает руку в мокрой чёрной перчатке, чтобы убрать мои волосы за ухо.

То, что я чувствую, настолько далеко за пределами похоти, что я едва могу ему ответить.

— Да, — говорю, дрожа и чувствуя головокружение от желания.

Незнакомец посылает мне улыбку, от которой пульс начинает бешено скакать, его рука задерживается на моём лице ещё на секунду, затем он переключает рычаг передач и выруливает на дождливую улицу. Воздух между нами потрескивает в тишине.

Снаружи слышны только шум дождя и раскаты грома, но внутри машины доминирует его дыхание. Оно глубокое и медленное, а моё — быстрое и нервное.

Мужчина пахнет… как лес после дождя. С лёгким оттенком кожи. Он смотрит на дорогу, но я вижу только его. То, как под мокрой футболкой вздымается его грудь. Как по лицу, скрытому тенью, мелькают городские огни. Как мокрые джинсы облепили его крепкие бёдра. Думаю, мы оба понимаем, что нас ждёт.

Через несколько минут мы кинемся в объятия друг друга, и это знание вызывает в моем мозгу хаос. Я чувствую, что во мне только что проснулся маленький сексуальный гремлин. У меня есть пунктик насчёт мужских сосков, и его мужские соски восхитительно отчётливо выделяются под белой футболкой, чуть не протыкая её, а джинсы… Боже, его джинсы натянуты до предела. Он хочет меня. Хочет заняться со мной сексом. Этот удивительно красивый мужчина, который заставляет меня закатывать глаза от желания.

— Ты всегда такая тихая? — спрашивает он меня неожиданно хриплым голосом, и я резко поднимаю глаза на его лицо — эта его улыбка действительно меня когда-нибудь доканает.

— Мне о-оч-чень-очень х-х-холодно.

Незнакомец кивает в сторону высокого здания отеля, в котором, как я знаю, даже просто пообедать очень недёшево, но его, по-видимому, это не смущает, и он сворачивает на подъездную дорогу.

— Похоже, это самое близкое место, где мы можем обсохнуть.

— Да, оно идеально подойдёт, — слишком нетерпеливо говорю я.

Мне нравятся идеальные вещи, красивые вещи, вещи, полные жизни и веселья. Мои родители — идеальная пара. Я считаю, что обычно тоже выгляжу идеально. Но сегодняшним вечером… Мы пересекаем вестибюль, я провожу рукой по волосам и не могу даже представить на кого я похожа. Держу пари, мокрая крыса кажется самым подходящим сравнением. Ну почему именно сейчас я выгляжу так дерьмово?

Пока он берёт на стойке регистрации ключи от номера, я изучаю его задницу в джинсах, то, как хорошо на нём сидит одежда, и мне кажется, что я не могу подавить дрожь.

Протискиваясь в лифт вместе с другими пассажирами, потираю руки и стараюсь не стучать зубами. Незнакомец улыбается мне через головы пары человек, его улыбка зажигает во мне искру озорства, и я улыбаюсь в ответ.

Следую за ним в номер, а после — в огромную выложенную мрамором ванную. Он берёт свой свитер из моих сведённых судорогой рук и вешает его в стороне, затем, неожиданно тянется одной рукой к низу своей футболки и стягивает её одним рывком, который заставляет поигрывать все его мышцы.

— Снимай туфли, — рыкает он. Я расстёгиваю их и откидываю в сторону.

Когда я выпрямляюсь, у меня перехватывает дыхание от вида его обнажённой груди. Руки оплетены венами, отчётливо видна каждая мышца. От пупка к поясу джинсов спускается тонкая полоска волос. Рельефный пресс, крепкая шея и губы, такие красивые, что их так и хочется поцеловать. Боже. У него есть шрам — большой шрам с левой стороны на рёбрах. Меня захлёстывает волна сочувствия, и я не сразу замечаю, что он меня раздевает.

От возбуждения пульс подскакивает, а соски превращаются в острые пики.

— Что такая девушка, как ты, делает в таком месте? — спрашивает он, нахмурив брови, и я начинаю дрожать, когда незнакомец снимает с меня топик.

Повинуясь импульсу, протягиваю руку и касаюсь пальцем шрама на его груди.

— Что с тобой случилось?

Он расстёгивает молнию на моей юбке и, стягивая её вниз, наклоняется, хватает зубами мочку моего уха и игриво дёргает за неё.

— Ты ведь знаешь, что любопытство убило кошку, котёнок? — шепчет он мне на ухо.

Я пьяно улыбаюсь и только собираюсь открыть рот, чтобы ответить, как меня затыкают поцелуем. Незнакомец застаёт меня врасплох, и я, потрясённая собственной реакцией на его горячий, мягкий, дикий рот, хватаюсь за крепкие мужские плечи, чтобы удержаться. Мой собственный голод потоком вырывается наружу. Его губы раздвигают мои голодные губы. Я стону и зарываюсь руками в его мокрые волосы, чтобы он не переставал целовать меня, и когда его язык проникает внутрь, мои бёдра непроизвольно подаются ему навстречу. Мужчина склоняется надо мной, пожирая своим ртом, по моему телу пробегает дрожь желания, голова откидывается назад и из горла вырывается возглас удовольствия.

Я вздрагиваю, умоляя его прикоснуться к моим соскам.

— Ты пьяна, — шепчет мужчина, оглядывая меня, стоящую перед ним только в трусиках; его глаза полны жара, а мои соски напряжены.

— Только чуть-чуть, — со стоном шепчу в ответ. — Пожалуйста, не останавливайся, я умираю от желания.

Заметно сжав челюсти, мужчина протягивает руку, и я чувствую, как его рука в перчатке перебирает мои волосы. Затем он смотрит на меня, его глаза вспыхивают, когда мужчина, видимо, осознаёт, что в перчатках.

И снимает их одну за другой.

— Уверена? — спрашивает он.

Рассматриваю его кисти, и по мне пробегает нервная дрожь. Они сильные, крупные, загорелые. Боже. Внезапно я чувствую эти руки на своей талии, он поднимает меня, и усаживает на мраморную столешницу, втискивая между моих ног своё тело.

— Ты уверена? — настаивает незнакомец.

И пристально глядя на меня, начинает пощипывать мои соски. Я ясно вижу жёсткость его самоконтроля: если скажу «нет», он остановится, но я киваю, и тогда он стонет, сжимает мои соски самым восхитительным образом и наклоняется, прижимаясь своими губами к моим, на этот раз жёстко. Очень жёстко. Его настойчивый и голодный язык погружается и кружит вокруг моего, стрелы удовольствия проносятся от сосков к пальцам ног, ото рта к лону. Мраморная столешница подо мной, комната, гостиница — всё исчезает, пока не остаются только горячие, сильные, влажные губы, пожирающие мой рот. Пробующие меня на вкус. Руки, ласкающие мою грудь, опускающиеся вниз по бокам. Мысли в голове кружатся, его поцелуй и прикосновения пробуждают во мне жгучую страсть, какой я никогда в жизни раньше не знала. Мои руки гладят его влажную грудь, и когда я касаюсь металла пирсинга на его левом соске, то практически умираю.

— О боже, — выдыхаю я, напряжение переполняет меня, а моя задница ноет от холода мрамора. — Отнеси меня в кровать.

Мужчина несёт меня в комнату и бросает на кровать, и он, похоже, настроен серьёзно. Стянув джинсы, достаёт пакетик с презервативом. Боже. У него огромные загорелые кисти с длинными пальцами. Шрам на ладони. Я действительно хочу, чтобы они были на мне. Во мне. Мужчина стягивает с меня трусики.

— Меня зовут Мелани, — выдыхаю я, откидываясь на кровать, пока он меня раздевает.

Обнажённый мужчина двигается с хищной грацией, от которой сердце в грудной клетке начинает колотиться, а между ног разгорается пламя желания.

— Меня зовут Грейсон, Мелани.

Грейсон кладёт мою руку на свой возбуждённый член и мы вместе натягиваем презерватив; я чувствую под рукой его пульсацию. Грейсон вновь поцеловал меня.

Мне нравится, как он продолжает меня целовать, как наши руки касаются твёрдости Грейсона, огромной, толстой и пульсирующей, пока мы надеваем на него презерватив, и между бёдер становится влажно.

Грейсон скользит пальцем в киску и наблюдает, как закатываются мои глаза.

— Я чертовски сильно тебя хочу, — бормочет Грейсон, целуя меня в шею. И чтобы заглушить мой вздох, поворачивает голову и обрушивается на мой рот. — Я собираюсь подарить тебе лучший секс в твоей жизни, принцесса. — Его влажный язык медленно скользит по моей ушной раковине. — Я буду сосать тебя, пока у меня не заболит челюсть. — Низкий голос Грейсона сводит меня с ума, когда он обхватывает мой затылок и снова начинает целовать, я чувствую, как волоски на шее встают дыбом. — И заставлю тебя кончить так сильно, что ты не будешь себя помнить.

Грейсон продолжает сосать мою грудь, заставляя задыхаться, и делает меня такой мокрой, что тело начинает дрожать.

Я провожу рукой по мускулистой груди Грейсона. Тянусь вверх, поворачиваю голову к источнику его дыхания и стону, только чтобы заставить Грейсона меня поцеловать. Он так и поступает. Крутанув бёдрами, прижимается к моим тазовым косточкам, как будто ему необходим тесный контакт, и, издавая мягкий рычащий звук, просовывает между моих ног руку.

Я хочу его так сильно, что мне больно.

Раздвигаю ноги шире и стону, как только Грейсон входит в меня. Чувствую неловкость, когда тело начинает сжиматься.

— Я сейчас кончу, — тихо шепчу я. — Прости… я не могу… мне так… хорошо… что не могу… сдержаться…

— Кончай, — хрипит Грейсон, — всё в порядке, мы скоро сделаем это снова… кончай…

По телу начинает распространяться чистейший раскалённый экстаз, мои колени раскрываются, эмоции закручиваются в спираль, моё тело стискивает его, сжимает и разжимает, толчки пронзают меня, и я, наконец, делаю то, что заставляет меня сделать грешное тело Грейсона, — кончаю, взрываясь, как ракета.

Я задыхаюсь от силы оргазма, изгибаясь и выгибаясь под ним. Грейсон нереально глубоко толкается, и я неудержимо вздрагиваю и всхлипываю от благодарности каждый раз, когда он полностью в меня погружается, заставляя испытывать чувство… противоположное одиночеству. Противоположное печали или пустоте. И когда пик наслаждения стихает, а он всё ещё там — каждый толстый, горячий, твёрдый сантиметр его члена в моих тисках — сквозь трепещущие ресницы я вижу, как Грейсон смотрит на меня диким, голодным, почти собственническим, но в то же время странно благоговейным и нежным взглядом. Грейсон снова начинает двигаться во мне с экспертной точностью, наши взгляды не могут друг от друга оторваться. Теперь он трахает меня нежно, и когда нарастает и приближается ещё одна восхитительная кульминация, перед глазами начинают плясать маленькие звёздочки.

Никак не ожидала такого, но я снова кончаю. Сильно. Даже ещё сильнее, если такое вообще возможно, потому что мои внутренние стенки болезненны и чувствительны, а клитор пульсирует каждый раз, когда меня таранят его бёдра. Удовольствие стремительно нарастает, пока не обрушивается в чистом взрыве наслаждения. Мои ногти впиваются в кожу Грейсона. Я выкрикиваю его имя, почти испугавшись интенсивности и глубины ощущений. Он заглушает мои крики своим ртом, на этот раз змеёй обвивая своим языком мой, и обрывает своё имя на «Грей…». Он стонет так, будто ему нравится пробовать на вкус своё имя. Мышцы Грейсона напрягаются, грудь касается моей груди, он взрывается и кончает вместе со мной.

Его дрожь утихает после моей, Грейсон перекатывается на спину и, поскольку всё ещё находится внутри меня, то обнимает меня обеими руками, и мне ничего не остаётся, как последовать за ним. Мы, затаив дыхание, какое-то время лежим молча, переплетясь телами и даже не заботясь о том, где чья рука или нога. Я так абсолютно потрясена, качественно оттрахана и просто нахрен сражена, что практически ожидаю увидеть себя разорванной на части, разбросанные по полу.

Через пару минут я издаю протестующий звук, желая встать. Грейсон отпускает меня, позволяя на цыпочках пройти в ванную и привести себя в порядок. И сам следует за мной, завязывая презерватив. Пока я мою руки, подходит сзади, чтобы взять мыло и вымыть свои руки вместе с моими, в это время наши взгляды встречаются в зеркале. Я вижу своё отражение и… нет, я не выгляжу,как мокрая крыса. Мои щёки пылают румянцем, волосы растрёпаны, и когда Грейсон улыбается и обхватывает мою грудь сзади, мне конец.

— Вернись в постель, чтобы я мог заставить тебя ещё немного задохнуться от страсти, — шепчет Грейсон мне на ухо.

— Я не задыхаюсь, — говорю я, беру его руку, ту, что у меня на груди, и тащу его в спальню.

— Ты задыхаешься, стонешь, кричишь, и теперь ты сделаешь это для меня снова.

— Я этого не делаю! — возражаю, падая на спину, и когда он ползёт по мне, то чувствую себя совершенно трезвой. Я больше не пьяна. И знаю, что запомню каждую чёрточку его напряжённого и голодного лица. Я задыхаюсь, когда Грейсон начинает играть с моей грудью. Потом проводит пальцами по грудной клетке вниз, обводит пупок, наблюдая за мной с улыбкой, которая говорит, что он точно знает, что делает. Я улыбаюсь в ответ, потому что плохие мальчики всегда становятся моей погибелью, и касаюсь кольца в его соске, чувствуя, как эрекция у моих бёдер становится твёрже, и тогда поднимаю голову и начинаю тихо сосать сосок. Думаю, я тоже знаю, как играть в эти игры, мой сексуальный бог секса.

— Ну и кто теперь задыхается, — игриво шепчу я.

— Ты чертовски горячая штучка, — говорит Грейсон, переворачивается, увлекая меня за собой, и прижимает мою голову к своему кольцу в соске, будто хочет, чтобы я сосала сильнее. Его большое тело содрогается от удовольствия, и я продолжаю теребить пирсинг зубами и языком. Когда чувствую, как член Грейсона набухает и пульсирует, между моих бёдер растекается желание.

Всю ночь мы дурачимся друг с другом, дразня, пробуя на вкус, лаская и трахаясь.

Каждое прикосновение, каждый шёпот, всё, чем я делюсь с ним, кажется таким правильным. Я как электрический провод, подключённый к нужной розетке, и чувствую, что во мне течёт новая жизненная сила, чуть ли не эйфория.

Во время наших жарких поцелуев замечаю, что Грейсон с игривым любопытством, мерцающим в глазах, смотрит на меня сквозь густые тёмные ресницы.

Расспрашивает обо мне, как будто действительно хочет всё знать, и я чувствую, что мы уже знали друг друга раньше… в каком-то тёмном, запретном месте.

Когда во время очередного занятия любовью Грейсон жарко целует меня в губы, я набрасываюсь на него с силой стихийного бедствия. Но даже если это и есть настоящая катастрофа, ничто не остановит меня и, похоже, ничто не остановит его от обладания и уничтожения меня.

Около пяти утра его телефон звонит в третий раз. Мы продолжаем лениво целоваться, мои опухшие губы очень чувствительны и горят, а груди восхитительно саднят, но я всё равно умоляю о большем. С растущим раздражением от жужжания телефона, Грейсон наконец хрипло отвечает:

— Надеюсь, это что-то важное.

Я переворачиваюсь на живот, чтобы дать ему возможность поговорить и незаметно изучаю его профиль. Пока он беседует по телефону, его глаза, как и одна его рука задерживаются на изгибе моей задницы.

Грейсон обсуждает какие-то связанные с бизнесом вопросы своим низким, грубым голосом, который едва можно разобрать. Я в это время вожу пальцами по животу, стараясь запомнить каждый кубик его пресса. Грейсон продолжает большой рукой тискать мою задницу, а я медленно подбираюсь к его паху, целую твёрдый член и слизываю влагу, что заставляет его на мгновение зажмуриться и резко выдохнуть.

Когда Грейсон, наконец, открывает глаза, его взгляд жёсткий и холодный. Раздражённо рявкнув в трубку набор каких-то цифр, он отключается и некоторое время пребывает в задумчивом состоянии, и тогда я чувствую, как Грейсон от меня отстраняется.

Я сажусь в постели с болезненным ощущением. Ну вот и всё. Мои подозрения подтверждаются, когда его великолепное тело поднимается с постели, в которой он только что был моим. Смотрю, как он исчезает в ванной, и изнутри меня прожигает всепоглощающее чувство безысходности. Понятно, что будет дальше, не так ли? Я знаю. Похоже, взгляд, который я поймала прошлой ночью, был обманом. Влиянием алкоголя. Обманом зрения. Грёбаным трюком, и нужно было бы об этом догадаться. Теперь же я умираю внутри, и не от возбуждения. Маленькая фантазия, мимолётная связь, которая, как мне показалось, у нас зародилась… Всё кончено.

Это не было связью. И даже реальностью. Немного алкоголя, немного дождя, немного гормонов и пара сексуальных фраз, которые заставили меня поверить, что он действительно был опьянён мной так, как никогда в своей жизни.

— Мне нужно улететь раньше, а перед отъездом придётся позаботиться об одном деле.

Грейсон возвращается с зажатой в руке одеждой, и быстро запрыгивает в джинсы. Его челюсть сжата, как будто сложившиеся обстоятельства нравятся ему не больше, чем мне.

— Конечно, — говорю я и чертовски надеюсь, что мой голос звучит достаточно безразлично. Все те оргазмы и то, как я издавала из-за него непристойные звуки, делают ситуацию чрезвычайно неловкой, потому что я слетела с катушек. О боже, я потеряла разум, я потеряла себя в совершенно незнакомом человеке.

Грейсон смотрит на меня, затем открывает рот, и проходит пару мгновений, прежде чем из него действительно что-то вырывается.

— Всё так чертовски сложно. Ты не захочешь, чтобы я был в твоей жизни.

— Не надо. Пожалуйста, не надо. Ты не должен этого делать. Давай оставим всё как есть. Я знаю, как это бывает. Прощай, удачи тебе. Адьос.

Мы не отводим друг от друга глаз, и он шепчет:

— Я не должен был к тебе прикасаться.

Грейсон направляется к двери. Смотрю на его широкую спину, стараясь стойко держать лицо. Я делала так миллион раз. Возводила стены, чтобы не было ни капельки больно. Ни чуточки.

— Один из моих парней прошлой ночью почистил твою машину. — Он останавливается, положив руку на дверную ручку, потом крадучись возвращается, кладёт мне в ладонь ключи от машины и, как это ни странно, целует мои веки. — Твои глаза, — шепчет он. А потом уходит.

Когда за Грейсоном захлопывается дверь, у меня буквально скручивает живот. Я плюхаюсь на кровать после самого восхитительного секса в своей жизни совершенно… подавленная. На меня наваливается сокрушительное одиночество, в тысячу раз больше, чем когда я всего несколько часов назад пошла на вечеринку в надежде почувствовать себя лучше. Ещё одна лягушка. Нет. Боже, он совсем не лягушка. Он… что-то, чему нет имени. А теперь его нет. И той мимолётной связи, в которой я была так уверена, тоже нет.

И я по-настоящему, необъяснимым образом опустошена.

Забираю свои вещи из ванной, а на сердце словно давит тонна кирпичей. Понимаю, что всё до сих пор мокрое, и вздрагиваю, с трудом натягивая на тело влажную одежду. Я не могу найти свои трусики. Оглядываю весь номер. Заглядываю под кровать и клянусь, что когда наклоняюсь, то до сих пор чувствую его в своей набухшей киске. Грейсон.

Чёёёёёрт, даже имя у него сексуальное.

— Ты что, на самом деле забрал мои трусики? — С недоверием смотрю на другую сторону кровати, отказываясь вспоминать, какой желанной я себя чувствовала, когда Грейсон их с меня снимал.

Роясь под покрывалом кровати, слышу щелчок, за которым следуют звуки шагов. Поднимаю голову, чтобы посмотреть на дверь, и растерянно моргаю. Грейсон вернулся? Он стоит прямо передо мной. Меня переполняет совершенно незнакомая мне ранее сильная душевная боль.

Я встаю, внутри всё трепещет. Его тёмно-каштановые волосы восхитительно взъерошены, и они прекрасно сочетаются с глазами Грейсона, глазами, которые, как бокалы в баре, отражают свет, почти неестественно сияя при взгляде на меня. Грейсон высок, безупречно сложен и излучает какую-то неведомую, почти неестественную власть надо мной. Когда он смотрит на меня, даже когда стоит так далеко и почему-то такой отчуждённый и недосягаемый, он только ещё сильнее разжигает желание к нему прикоснуться.

— Ты что-то забыл? — спрашиваю я, умирая от стыда из-за того, что меня застукали за разговором с самой собой. Никто и никогда в жизни не заставлял меня чувствовать себя такой несмышлёной и уязвимой девчонкой.

— Я не брал твои трусики. — Он показывает на светильник и слегка хмурится, как будто не может понять, почему они там оказались. Трусики висят прямо на абажуре.

Мои щёки вспыхивают ярким румянцем.

— Спасибо, — неуверенно бормочу я, снимая их с абажура. — Мне просто они очень нравятся.

Грейсон скрещивает руки на груди и молча наблюдает, как я натягиваю трусики.

— Мне они тоже очень нравятся. На твоей заднице они смотрятся особенно великолепно.

Я надеваю их и притворяюсь, что поглощена своими ногтями на ногах. Грейсон подходит, опускается рядом со мной на корточки и, слегка касаясь, поворачивает мою голову к себе лицом. Тембр его голоса падает до уровня, который становится больше, чем интимный.

— Я хочу отвезти тебя домой. — Мои пальцы начинают сжиматься, а он продолжает тем же низким, хриплым голосом, пока мой желудок не скручивается в узел. — И мне нужен твой номер телефона. Когда я вернусь в город, то снова хочу тебя увидеть.

— Зачем? — противлюсь я.

— Почему бы и нет?

— Ты даже не знаешь моей фамилии, — упрекаю я Грейсона.

— Я знаю длину твоих ног. — Он протягивает руку, чтобы коснуться длинными пальцами пряди моих волос, его глаза ни на секунду не отрываются от моих. — Знаю, что ты боишься щекотки под коленками. Что тебе нравится сопеть мне в ухо. — Он прислоняется спиной к стене и смотрит прямо на меня. — И что хочу поцеловать тебя снова. Я не мог войти в чёртов лифт, зная, что ты лежишь в этой кровати. Мне хотелось увидеть эти… — Он наклоняется и едва касаясь гладит подушечками больших пальцев мои глаза. — Снова. Поэтому риск-аналитик во мне говорит «нет». Это плохая идея. Но ты, похоже, решительная женщина, и я думаю, что будешь постоянно ходить в этот бар, чтобы завести знакомство с очередным мужчиной, пока не найдёшь то, что искала. И мой риск-аналитик говорит, что это гораздо хуже. Кто будут эти мужчины? И кого ты подцепишь в следующий раз, Мелани? — Я снова чувствую себя неловко, но не хочу, чтобы Грейсон это понял, поэтому пожимаю плечами. — Ну, возможно, ты удивишься, узнав, что меня это не устраивает. Возможно, ты удивишься, узнав, что если какой-то мужчина и будет делать разные вещи с твоим телом, то этим мужчиной буду я. — Взгляд. О боже, этот взгляд. — Итак, — в его глазах застывает пытливый вопрос. — Я отвезу тебя домой?

Боже. Я беззащитна перед этим взглядом. Это взгляд, который я желала, который старалась запомнить и который вопреки моему желанию может прорваться сквозь стены и заставить кричать и плакать. Но сегодня я немного пьяна, и мои стены сделаны из бумаги. В целях самозащиты прибегаю к шутке.

— Так благородно с твоей стороны вернуться. У меня от тебя прямо глаза на мокром месте.

— Вот-вот. И когда ты испытываешь самый сильный оргазм, ты тоже льёшь слёзы.

Стоит только это вспомнить, как мои щёки вспыхивают ярким румянцем, и я закатываю глаза.

— Как скажешь.

— Я говорю правду. Это был самый яркий момент ночи.

Я застёгиваю туфли, свекольно-красные, а Грейсон снимает футболку.

— Она сухая. Надень её.

Как только я натягиваю футболку, меня окутывают его запах и тепло. Я наблюдаю с какой непринуждённостью Грейсон надевает свой влажный свитер, а потом выхожу из комнаты вместе с ним, с этим прекрасным Богом, чувствуя на пояснице его руку в перчатке, направляющую меня к лифту. С непонятной улыбкой он изучает мой профиль.

— Не совсем то, что ты себе представляла, когда проснулась этим утром, не так ли?

Моё тело так хорошо оттрахано, что я едва могу ходить, а мои глаза… мои глаза болят. Я не могу сказать Грейсону, что каждый день своей жизни пыталась представить его себе.

— Не совсем то, что я себе представляла, — говорю я. — Сегодня всё было совсем не так, как я себе представляла.

Грейсон запрокидывает мою голову и целует. Но не с похотью. Простой поцелуй.

Благодарный поцелуй после секса, который достаёт до самых глубин, затрагивает нервные окончания и заставляет чувствовать себя уязвимой, желанной и ранимой. И я должна бороться, чтобы не заплакать по-настоящему, как бывает, когда на последний пенни ты загадываешь последнее желание, и оно вдруг сбывается.

Мужчины издевались надо мной, разрушали меня, использовали и оскорбляли. Мне нравится ввязываться в словесные драки. Мне нравится ругаться, злобно фыркать, кричать и быть самой собой. Никто и никогда не вызывал у меня желания плакать, просто разговаривая со мной. Никто и никогда не вызывал у меня желания плакать, но одно-единственное воспоминание, и теперь смотрящий на меня мужчина, похоже, хорошо с этим справляется.

— Какая у тебя фамилия? — шепчу я.

— Кинг⁸, — расплывается Грейсон в трусикосрывательной ухмылке. — И, пожалуйста, без шуток о величии.

Я смеюсь, а потом протягиваю руку, как будто мы незнакомы.

— Мейерс.

Грейсон берёт мою ладонь в свою, его пожатие тёплое, твёрдое, и мои пальцы снова непроизвольно сжимаются. Он отпускает мою руку, достаёт телефон, набирает пароль и протягивает его, наблюдая за мной глазами, которые кажутся самыми умными, которые я когда-либо видела.

— Запиши мне свой номер телефона, Мейерс.

Я добавляю его под именем «Самая горячая задница из всех, что у меня были».

В уголках его губ появляется едва заметный намёк на улыбку, которого достаточно, чтобы вызвать у меня трепет.

— Мило.

Грейсон что-то набирает на клавиатуре, и мой телефон вибрирует от полученного сообщения.

И абсолютно верно.

Я улыбаюсь, а он смотрит на меня с этой своей суперсексуальной едва заметной улыбкой.

И внезапно я чувствую необъяснимое счастье, которое не уверена, что испытывала когда-нибудь раньше.

Грейсон отвозит меня домой на моей собственной машине. Спустя некоторое время мы добираемся до дома, он поднимается со мной на лифте, провожает до двери, целует в лоб, поглаживает подушечками больших пальцев уголки моих глаз и шепчет:

— Я скоро с тобой свяжусь.

Примерно за час до рассвета я опускаю своё трясущееся, восхитительно оттраханное тело в кровать, но не могу заснуть. Я придумываю имя для его профиля на моём телефоне. Сексуальный дьявол. Секс-машина. Бог секса. Божественный плейбой. Я останавливаюсь на его собственном имени и шепчу:

— Грейсон.

Его имя слетает с моего языка, как бархат. Я крепко зажмуриваюсь и чувствую, как трясётся вся кровать. Потом пишу Брук, Пандоре и Кайлу в группе.

Я: Я кое-кого встретила. Ребята, я только что познакомилась с ТЕМ САМЫМ. Не придурок! Он реально довёз меня до дома и проводил до самой двери. ААААА!!! Блин, ребята, если кто-нибудь испортит мне завтрашний день, я снесу тому голову!

Кайл: Ты будешь слишком занята, отсасывая своему новому мужчине, чтобы думать обо мне.

Пандора: Подруга. Ты под кайфом?

Брук: ЧТО? Расскажи мне всё!!!

3 О НЕЙ

Грейсон

Мой телефон вибрирует, и выйдя из здания, я принимаю вызов.

— Тебе, наверное, интересно, почему ты привязан в туалетной кабинке и почему на экране твоего мобильного телефона высветился этот номер, — тихо говорю я в трубку. — Так вот, ты собирался сделать кое-что, что могло стоить тебе твоего члена. Ты собирался прикоснуться к тому, к чему не имел права прикасаться, понял? У тебя есть долг, который нужно заплатить. Даю тебе три дня. Тик-так, тик-так. — Я отключаюсь и швыряю телефон на землю. Потом хватаю второй телефон и набираю номер Дерека.

— Забери меня.

Отправляю ему адрес, затем прохожу пару кварталов и, избавившись от телефона, оглядываюсь на здание, в котором я только что её оставил.

Когда Дерек подъезжает на тёмном внедорожнике, запрыгиваю в него и открываю бардачок. Достаю документы, включая поддельное удостоверение личности.

— Отвези это на склад. Оставайся там. Номер двадцать четыре скоро сделает платёж. Как поживает твоя жена?

— Хорошо. У тебя ещё есть работа?

— А когда же её не было, — отвечаю я.

Мелани. Я уже видел её раньше. Следил за ней издалека. Она из тех девушек, которых хочется трахнуть, но я никогда не знал, насколько сильно, пока не увидел, что она собирается подцепить в том баре одного из моих клиентов. Ей-богу, я набросился на этого мудака совершенно бессознательно, даже не получив с него денег. Мне просто хотелось сбить его с ног, потому что он, блядь, точно не должен был с ней уйти. И никто другой тоже.

Я поглаживаю телефон рукой в перчатке и борюсь с желанием ей что-нибудь написать. Всё равно что. Мне известно, что эта женщина обходится с мужчинами так же, как я с использованными телефонами. Я наблюдал, как она покидала гостиничные номера в горячем, головокружительном беспорядке. Видел, как она появлялась на людях идеально одетой. Видел её смеющейся, плачущей, видел её лицо в женщинах, которых трахал, видел её во сне и даже когда просыпался. Я не могу дать этой женщине то, чего она хочет. Но когда смотрю на неё, меня рвёт на части, корёжит, завязывает узлом. Чувствую себя старым и никчёмным.

Мне нравится смотреть, как Мелани теребит и откидывает волосы, как флиртует, скрещивает ноги, кривит губы и разглядывает ногти.

Мне нравится, как она охотится за очередным мужчиной; нравится наблюдать, потому что где-то в глубине души знаю, что сыт по горло, и её охота закончится в тот день, когда я решу дать ей понять, что намерен стать этим мужчиной.

К ЧЁРТУ ПРЕКРАСНОГО ПРИНЦА.

Она поймала меня.

Я уже выполнил половину работы. Ещё двадцать четыре имени, и тогда Зеро может исчезнуть. Мне не следовало к ней прикасаться, но я это сделал. Мои парни, мои напарники никогда не узнают, что где-то на моём теле есть маленькая ахиллесова пята, и на ней написано её имя.

Им следует знать, что существует только одна-единственная причина, по которой я с ней сблизился. Просто её имя оказалось в моём списке.

4 О НЁМ

Мелани

Я не всегда была в семье единственной дочерью. Вместе со мной появилась на свет и моя близняшка. Она родилась первой и весила два четыреста, а я — чуть больше.

Мама вспоминала, что мы обе были прелестными, маленькими и розовыми, но больше от неё ничего невозможно было добиться. В конце концов, именно папа рассказал мне всю историю. Что я не родилась идеальной… что я родилась с неработающей почкой, а моя близняшка — с тяжёлым пороком сердца. Мы обе боролись за жизнь, но через час стало ясно, что у неё больше нет сил бороться.

Когда у сестры отказало сердце, мне отдали её почку.

Её назвали Лорен и похоронили рядом с матерью моего отца. Каждый мой день рождения — самый грустный день в году. Я хожу на её могилу с моими любимыми цветами; мне кажется у неё, как у моей близняшки, они тоже были бы самыми любимыми, а затем устраиваю самую дикую вечеринку в месяце, потому что чувствую, что ей бы это тоже понравилось.

— Я хочу, чтобы ты всегда выглядела весёлой и счастливой, — бодро говорит мне мама. Я так и делаю. Даже если боль утраты никогда не пройдёт, я полна решимости стать счастливой.

Родители говорили, что хотели, чтобы я была счастлива, потому что они сами очень рады, что я выжила. И поэтому я стараюсь жить счастливо и никогда и ни за что не покажу им, что это не так.

Папа пересчитывает мои улыбки и говорит, что у меня их пять, — всего лишь, — и поэтому я всегда стараюсь, чтобы он увидел одну из них.

Я живу за двоих. Пытаюсь впихнуть в одну жизнь то, что может хватить на две, поэтому каждое утро встаю, надеваю идеальное лицо и обещаю, что сегодня у меня будет безукоризненный день, а когда-нибудь и идеальная семья. Но всякий раз терплю неудачу.

И мои родители это знают.

— Твоя мама хочет, чтобы однажды, когда ты выйдешь замуж и остепенишься, у тебя родились близнецы, — задумчиво сказал мне как-то отец.

— Это было бы здорово, — ответила я с тяжёлым сердцем и с широкой сияющей улыбкой на лице.

Иногда я задаюсь вопросом, а была бы она уже замужем. Лорен.

Иногда у меня бывают плохие дни, и тогда я уверена, что она, пожалуй, дала бы родителям больше поводов для гордости и сделала бы их более счастливыми. И знаю наверняка, что, если бы повезло Лорен, то она приложила бы такие же усилия, как и я, чтобы жить счастливо.

Даже не буду придираться к словам мамы о рождении близнецов, но я мечтаю влюбиться в идеального парня, родить девочку и назвать её Лорен.

Я так часто мечтаю о своём мужчине, что от этого у меня болит голова. Мечтаю о взгляде, похожем на тот, которым на меня смотрел Грейсон, взгляде, который сказал бы мне, что этот мужчина — это живое воплощение идеала — думает, что я ему подхожу. Думает и радуется, что выжила именно я. Потому что иногда мне приходит в голову мысль, что лучше бы это была Лорен.

♥ ♥ ♥

На следующий день после Грейсона

Из кафе «Старбакс» выходит Пандора, одна из трёх моих самых близких подруг. Пожирательница мужчин. Ну ладно, она не людоедка. Просто в высшей степени независима, угрюма, мрачна и скрытна. Но в этом нет ничего страшного, поскольку я счастлива, болтлива и солнечна, так что мы ладим. Хорошо. Мы стараемся. Сегодня с её обычной тёмной помадой и в высоких, до середины бёдер, сапогах, купленных на распродаже, она выглядит круто, как Анджелина Джоли. Пандора несёт наш обязательный кофе к углу улицы, где её ожидаю я, так как сегодня очередь моей подруги покупать кофе. Даже то, как она идёт, пугает мужчин. Молча попивая напиток, мы переходим улицу и направляемся в «Сьюзен Боуман Интерьерс».

Мы создаём красивые вещи, но про Пандору можно сказать, что она это делает чтобы заработать на жизнь, а для меня это творчество. Потому что, когда твой дом встречает тебя уютом, это помогает скрасить дерьмовый день, а мне нравится делать людей счастливыми, пусть даже в таких мелочах.

— Ну, — подначивает она меня.

Я тайком улыбаюсь, уткнувшись в крышку стаканчика с кофе.

— Что ну? — отзываюсь я. Хочется заставить её умолять, потому что во мне сидит маленький дьяволёнок. И Пандора просто пробуждает его во мне. Дело в том, что мы с Пандорой чертовски разные. Поэтому нас с ней всегда одновременно и отталкивает, и притягивает друг к другу, чем мы обе, как мне кажется, втайне наслаждаемся.

— Ну и какого хрена? Расскажи-ка мне о принце, который смог очаровать тебя с первого взгляда.

— Пандора, я даже не могу… У меня просто НЕТ СЛОВ. — От широкой улыбки у меня болят мышцы лица, и я бросаю на неё взгляд, который говорит: «Он вытрахал мне мозг, и мне это понравилось». — Это было… — Бесподобно. Идеально. За гранью совершенства. — Никогда не думала, что такой секс существует. Никогда не думала, что смогу чувствовать прикосновение парня каждой КЛЕТОЧКОЙ.

Всё то время, что мы едем на лифте до нужного этажа и следуем к нашим Г-образным столам, расположенным рядом друг с другом, с моего лица не сходит улыбка.

Я на самом деле никогда раньше не испытывала ничего подобного. И мне немного стыдно делиться этим с Пандорой. Но в то же время хочется взять громкоговоритель и рассказать своим коллегам по работе, что, как мне кажется, я, возможно, только возможно, нашла того самого ЕДИНСТВЕННОГО!

— Ну же, не молчи, как застенчивая девственница! Расскажи, что было дальше, — настаивает Пандора, ожидая пока загрузится компьютер. — Подруга, я сегодня принесла тебе кофе из «Старбакса», и это даёт мне право на всякие грязные подробности.

— А вчера — я тебе, но взамен всегда получаю одно дерьмо, — возражаю я, сидя и рассеянно потирая маленькую отметину за ухом, еле заметный засос… — Я не буду вдаваться в грязные подробности, они — для меня, чтобы подробно разобрать их по косточкам и пофантазировать. Но, Пан, между нами установилась такая связь. Он так на меня смотрел. Смотрел и смотрел, и не мог оторвать от меня глаз.

— Ох, мама дорогая, ты и правда принимаешь экстази, — вздыхает Пандора и кладёт ладонь на лоб, как будто у неё болит голова. Я знаю, что она терпеть не может, когда у меня превосходное настроение, поэтому просто ухмыляюсь и начинаю напевать, гадая, что бы сказала моя мама, если бы об этом узнала.

«Мне не исполнилось ещё и двадцати пяти, а я уже была замужем и родила тебя», — повторяла она мне всю мою жизнь.

И я скажу ей, что через три недели мне исполнится двадцать пять, у меня есть отличные друзья и чёртова карьера.

А теперь, быть может, есть и парень…

Пока мы с Пандорой подбираем и комбинируем ткани для наших текущих проектов, мысли уносятся к телефону.

У меня есть такое правило, что первым должен написать тот, кто накануне отправлял сообщение последним.

Прошлой ночью Грейсон написал «и абсолютно верно», но я, даже не успев опомнится, пишу ему:

Ты здесь?

Честно говоря, не знаю, чего ожидать. Для меня это неизведанная территория. Сегодня я даже не могу сообразить, как меня зовут.

В какой-то момент я находилась на многолюдной вечеринке…

А потом вдруг оказалась рядом с ним.

И он был со мной.

Полностью сосредоточившись на мне.

И меня пугает — нет, неотступно преследует, — не то, что Грейсон подарил мне лучшие оргазмы в моей жизни, хотя они меня просто потрясли, а то, что я что-то почувствовала. Что его прикосновения проникли глубже, под кожу, вошли глубоко внутрь.

Вспомнив, как переплетались наши взгляды, когда мы занимались любовью, я чувствую, что кожа начинает приятно покалывать, и продолжаю смотреть на свой телефон, с нетерпением ожидая, что Грейсон мне напишет.

♥ ♥ ♥

Два дня после Грейсона

Сегодня мы декорируем один из новых домов моего клиента. В «Сьюзен Боуман Интерьерс», независимо от того, кто отвечает за проект, в «тот самый» день, когда происходит фактическая доставка и расстановка мебели, подключаются все. Это, собственно, работает таким образом:

Я встречаюсь с клиентом, узнаю бюджет и пытаюсь понять его вкусы.

Формулирую предложение с подробным описанием приблизительных затрат по каждому помещению, и предлагаю концепцию их оформления.

Составляю планы комнат, делаю замеры, после отсылаю PDF-файлы с ценами по нескольким вариантам, а также изображение интерьера и образцы тканей, выбранные на основе обсуждённых нами ранее идей.

Как только клиент одобряет наш выбор, я его показываю Сьюзен, получаю от неё добро, затем заказываю ткани, мебель, шторы, ковры и ковровые покрытия, и всё это отправляется на склад компании, где проверяется, собирается и обивается. А потом начинается самое увлекательное. Ведь мы на самом деле обычно назначаем дату, когда нашего клиента нет в городе, и добиваемся того, чтобы всё нарисованное в голове воплотилось в реальной жизни.

У меня хорошее воображение, и это то, чем я занимаюсь. Это то, что мне нравится. С тех пор как мне исполнилось три года, я всё себе мысленно представляю. То, как я оденусь в первый школьный день. Как на меня посмотрит какой-нибудь мальчик. То, как учительница в восторге улыбнётся яблоку, которое мама всегда просила брать с собой. Она говорила, что если положить кому-нибудь в руки яблоко, то взамен положишь себе в карман его сердце. Каждый раз, угощая всех яблоками, я чувствовала себя нелепо, но моя мама очень любит быть щедрой ко всем и всегда раздаёт вещи и даже объятия. Да! Она брала меня с собой на благотворительные мероприятия, для которых делала плакаты «БЕСПЛАТНЫЕ ОБЪЯТИЯ», и обнимала всех и каждого. Полагаю, поэтому я тоже большой любитель объятий. Просто они поднимают настроение. В любом случае, радовать людей и жить счастливой, беззаботной, насыщенной жизнью — это то, что я люблю.

— И где это будет стоять? — спрашивает Пандора, разворачивая прелестный стеклянный светильник.

— О, это маленькое сокровище предназначено для комнаты девочки, — говорю я, в третий раз за сегодняшний день проверяя все документы. — И этот старинный розовый туалетный столик, и это маленькое чудо, — я касаюсь носком туфли маленькой полосатой оттоманки, такой замечательной, что мне приходится прилагать все свои силы, чтобы не прижаться к ней. — Разве она не милая?

— Мило то, что ты постоянно вытаскиваешь свой телефон, как будто это живой тёплый щенок.

— Ох, потише! Я проверяю есть ли сеть.

Но с сетью всё… окей.

Хмм.

Странно.

Никаких сообщений. До сих пор.

Иногда парней нужно слегка подтолкнуть. Они пугливы. Случившееся между нами было слишком жарким. Грейсон мог одарить меня «тем самым» взглядом. А прямо сейчас сидеть дома и думать: «Какого хрена, Грейсон, мужик?»

То есть, вполне возможно, у него могут быть такие же проблемы, как и у меня. Я не могу заснуть, не поиграв с собой пальцами. Так-то вот. Грейсон заставляет меня думать только о нём, о его коже, его прикосновениях, и я хочу этого… жажду… чертовски нуждаюсь в этом снова. Я мысленно записалась в общество анонимных Грейсономанов, и только он может вылечить мою болезнь.

Так что ради помощи ему, ради облегчения боли от маленького укола разочарования, которое начинает разрастаться в левой стороне груди, ради того, чёрт возьми, чтобы он узнал, что я определённо всё ещё заинтересована, — и, пожалуйста, если я вообще тебе нравлюсь, сделай так, как ты сказал, и позвони мне, — я подумываю о том, чтобы нарушить своё основное правило переписки и, возможно, написать ему ещё раз.

Должна ли я это делать?

Правила говорят, что не должна. Но я никогда не любила следовать правилам, и Грейсон тоже не похож на человека правил.

Что же мне делать?

Так хочется спросить Пандору, но уже ненавижу самодовольную ухмылку на её лице.

Пусть Грейсон узнает правду о том, что мне необходимо, чтобы он мне позвонил. Не хочу играть в игры. Только не с ним.

Тем не менее, я заставляю себя засунуть телефон обратно в сумку и напоминаю себе, что Рим построили не за один день, а между нами нет никакого романа.

— Мелани, — зовёт меня Пандора, её губы сжимаются в тонкую чёрную линию.

— Что? — невинно моргаю я и улыбаюсь.

— Посмотри правде в глаза. Он мудак.

— Нет.

— Да.

— НЕТ!

— Да…

♥ ♥ ♥

Четыре дня после Грейсона

— От него ничего пока не слышно? — спрашивает Пандора.

Когда подруга подходит к моему столу, за которым я надеялась спрятаться от неё и её пристальных чёрных глаз, мне хочется застонать. Но сегодня случилось так, что у неё категоричная сердитая улыбка, а у меня хмурый взгляд.

В понедельник я не помнила своего имени и была на седьмом небе от счастья. Во вторник всё ещё была полна надежд и оптимизма, но спустилась с седьмого неба пониже. А сегодня не только вернулась на землю, но и сошла на пару ступенек вниз в чистилище, а может быть, и в сам ад. Мне известно лишь то, что сегодня четверг, и в течение уже нескольких дней о Грейсоне абсолютно ничего не слышно.

Я как последняя дура улыбаюсь, смотрю на свой телефон и чего-то жду, но, если быть честной, мой телефон в сумке словно тяжёлый, неподъёмный булыжник, и его молчание говорит о многом — о том, о чём Грейсон, вероятно, не имеет смелости сказать мне сам.

Было здорово. Для одной ночи. Спасибо за секс. Но больше ты обо мне никогда не услышишь.

— Пока ничего, — примирительно говорю я Пандоре, поднимаясь и уходя с телефоном в дамскую комнату. Запираюсь внутри и ополаскиваю над раковиной лицо. Вспоминаю ореховые глаза с зелёными крапинками, взгляд, которым меня одаривал Грейсон Кинг… и чувствую себя настолько несчастной и разочарованной, что поддаюсь растущей в груди лавине эмоций и медленно пишу ещё одно сообщение:

Мне кажется, я тебя выдумала. ☹

Жду ещё пару минут. Потом мою руки, вытираю их, проверяю телефон, разглядываю ногти, снова проверяю телефон. Раздаётся стук в дверь, и одна из моих коллег спрашивает:

— Здесь есть кто-нибудь?

Чёрт.

Я кричу:

— Сейчас выйду! — Потом прохаживаюсь по комнате, перечитываю сообщение, что послала ему, включая хмурый грустный смайлик, и вдруг чувствую себя самой большой дурой в мире.

Сегодня утром я погуглила Грейсона и, к своему удивлению, вообще ничего не нашла.

Никаких следов Грейсона Кинга в интернете. Он мог оказаться призраком.

Призраком, не отвечающим на мои сообщения, незаинтересованным во мне, не чувствующим связи, которая пожирала меня, грызла, преследовала и поглощала.

Призраком, который я, пьяная Мелани, придумала, чтобы перестать чувствовать себя одинокой.

5 ПРИХОДИТСЯ БЫТЬ МУДАКОМ

Грейсон

Не могу вспомнить, чтобы кто-то трахал мой мозг больше, чем отец, поэтому не вполне уверен, что со мной происходит, но только всю неделю я полностью выбит из колеи.

Мелани оставила глубокий след в моей ёбанной голове и основательно забралась под мою грёбаную кожу.

Пытаюсь выкинуть её из своих мыслей, но Мелани остаётся там. В моём подсознании. Играет с моим кольцом в соске, как будто это её персональная игрушка.

Мне так хотелось ощутить её вкус. И вот теперь я её попробовал, но всё равно не удовлетворён.

Я хочу заставить Мелани дышать так, будто она только что выиграла нью-йоркский марафон, хочу заставить её стонать, как чёртов профессионал, выигравший грёбаный Национальный конкурс стонов. И мне очень хочется, чтобы она улыбнулась, как тогда, когда я подвозил её домой.

Я заставлял себя сосредоточиться, включить голову и открыть глаза.

Но Боже Мой!

Принцесса не облегчала мне задачу.

На этой неделе я вычеркнул из своего списка ещё два пункта. И выяснил, что лейкемия моего отца реальна — по крайней мере, эксперты, которых я привёл, это подтвердили.

Отец поселился в двухэтажном хорошо охраняемом доме, недалеко от того места, где через месяц откроется сезон боёв. И это странно. У него даже тембр голоса изменился. И взгляд стал не таким жёстким. А когда я вошёл, он спросил, как у меня дела.

— Осталась половина списка…

— Меня не волнует список. Как твои дела?

Я уставился на него, но не в замешательстве, а с медленно закипающей яростью.

— Ты в течение двадцати пяти лет отлично справлялся с ролью мудака. Нет смысла менять это сейчас, — сказал я и собрался уходить.

— Почему? — крикнул отец, закашлявшись от усилий, которые потребовались, чтобы это сделать.

— Потому что это ничего не изменит. — Тихо кипя внутри, я сжал руки в кулаки, костяшки впились в кожаные перчатки.

Сейчас я нахожусь вне дома, работаю над третьим пунктом из списка, но никак не могу выкинуть принцессу из головы. Не могу забыть её зелёные глаза и то, как из зелёных они превращались в тёмные изумруды, когда она кончала, как какая-то грёбаная ракета, содрогаясь и извиваясь подо мной. Мелани — тот драгоценный бриллиант, который хочет украсть каждый грабитель, тот котёнок, за которым хочет погнаться каждая собака, кобылица, которую хочется объездить, обуздать и приручить — но не насовсем. О, нет, не навсегда, потому что её дикость возбуждает. Её дикость заставляет стать ещё более диким. Её дикость делает тебя чертовски ненасытным.

Проклятье, в последние дни я чувствую себя таким невообразимо голодным, словно не ел уже сто тысяч недель.

Чёрт подери! Убирайся из моей головы, принцесса.

Как только я устраиваюсь за столиком в парке, появляется, наконец, моя цель.

Когда он проходит мимо, я продолжаю сидеть с прикрытыми авиаторами глазами и читаю разложенную на столе газету, под которой надёжно спрятан мой полуавтомат SIG⁹.

— Садись, — говорю я так тихо, чтобы никого не насторожить, но достаточно громко, чтобы быть услышанным этим несчастным гадёнышом, с которым приходится здесь нахрен возиться.

При звуке моего голоса он вздрагивает и лезет в карман за тем, что, как я предполагаю, является каким-то средством самозащиты.

— Парни вроде тебя не в состоянии этого увидеть, но можешь поверить, со всех сторон на тебя нацелены винтовки снайперов. Так что тебе лучше сесть.

Мужчина падает как свинцовое грузило на стул, который я пинком подталкиваю к нему.

— Итак, — говорю я, складывая газету и сосредотачивая на нём всё своё внимание, в то время как моё оружие всё ещё находится под сложенной бумагой и направлено прямо ему в сердце.

Я сдвигаю авиаторы на макушку и, откинувшись назад, изучаю мужчину. Среднего возраста. Дожив до стольких лет, он, вероятно, понял, что до конца своих дней застрял на дерьмовой работе, и тогда решил сделать ставку в надежде найти путь к лучшей жизни, а вместо этого всё стало только хуже.

— Вчера я заглянул к тебе домой, чтобы оставить небольшой подарок, но побоялся, что твоя жена увидит содержимое, а, принимая во внимание характер подарка…

Свободной рукой я подвигаю ему коричневый конверт. Мужчина открывает его дрожащими руками. Когда на стол вываливаются снимки, где изображён он и голая задница его любовницы, от лица несчастного отливает кровь.

— Твою… — задыхается он.

— Она держит тебя за яйца, да? — наклоняюсь ближе, чтобы мужчина мог меня хорошо слышать. Тут же вспоминаю о своих собственных яйцах и маленькой сексуальной голой проблеме, которая в последнее время сводит меня с ума, и моя кровь закипает. — Думал, что сможешь трахнуть эту цыпочку один раз и уйти, но не смог. Она была дикой и тебе это понравилось. Смотрела на тебя так, словно ты был грёбаным божьим даром для женщин; должно быть, тебе это тоже понравилось. — Я замолкаю на три удара сердца, в то время как моя цель становится все бледнее и бледнее. — Держу пари, ты одержим ей, одержим тем, как пахнут её волосы, тем, как она улыбается, как ходит, как флиртует с другими ёбанными мужчинами… Так вот, Хендрикс, я здесь, чтобы сообщить, что у тебя долг перед «Андеграундом» сто шестьдесят восемь тысяч четыреста тридцать четыре доллара за проигрыши в азартных играх, и мы готовы его получить.

Откидываюсь назад и надвигаю на глаза авиаторы.

— Ты не можешь содержать свою киску на мои деньги. Тебе всё ясно?

Парень побледнел как привидение, поэтому можно с уверенностью предположить, что ему всё нахрен ясно.

Я складываю газету и засовываю SIG и всё остальное в карман куртки.

— Один из моих людей встретится с тобой здесь завтра. — Я встаю, потом наклоняюсь к нему и говорю: — У меня есть копии фотографий. Ты получишь их, когда вернёшь то, что должен, но не испытывай моё терпение. У меня так же, как и у тебя, есть большая причина, чтобы побыстрее всё это закончить. — Моя мать. Моя свобода. И мои собственные долбаные яйца, за которые меня держит девушка с золотыми волосами, зелёными глазами и вышибающей дух улыбкой. Да уж, я в ещё большем дерьме, чем этот бедняга.

Когда объект уходит, мы с Си Си молча идём проверять команду. Она находится на напичканной камерами наблюдения «яхте», похожей на морской дом какого-то больного Большого Брата.

Мой отец сидит там, радуясь, что покинул своё жилище, и вникает в суть разработанного плана. Что касается команды…

Я веду слежку за Дереком, чтобы убедиться, что он не выдаст того, что знает, но что касается остальных, я всегда наблюдаю, отслеживаю звонки, просматриваю записи камер видеонаблюдения. Клятва на крови — это хорошо, только я не доверяю даже собственной тени.

И первым, кого необходимо было проверить — это Си Си, потому что он самый близкий мне брат, и я должен знать кому он верен — моему отцу, который кормил его все эти годы, или мне, его кровному брату.

~

— Что ты скажешь, если я сообщу тебе, что в этом стакане смертельно опасное вещество, и попрошу отнести его моему отцу?

— Скажу «да», придурок, а по-твоему, что бы я сказал? — отвечает Си Си, засунув зубочистку в рот и оставив её там. Мы стоим около спальни моего отца, где он находится под круглосуточным наблюдением медицинской бригады. Дверь приоткрыта, и мы видим, как отец, не обращая на нас внимания, разговаривает с Эриком.

— Хорошо. Поскольку ты единственный, кому я доверяю, тебе лучше пойти. Так что иди. — И протягиваю Си Си стакан. — Возьми, но осторожно.

Он смотрит на меня.

— Я знаю как быть осторожным. Только мне хотелось бы знать. Ему будет больно?

— Не так сильно, как он заслуживает, но да. — Я медленно отодвигаюсь назад и смотрю, как Си Си ловко переливает жидкость в стакан с лекарством моего отца. Мерзавец несёт его и шепчет отцу: — Хочешь пить, Слейтер? — и, убедившись, что тот медленно выпивает содержимое, возвращается и садится. — Всё сделано, — спокойно сообщает он.

Си Си так же бессердечен, как и я. Хладнокровен при любых обстоятельствах.

Какое-то время мы сидим молча.

— Там ведь не было яда, так? Сволочь ты, — догадывается он об обмане и выплёвывает в гневе зубочистку.

— Нет, — подтверждаю я и встаю. — Просто хотел убедиться.

Моего отца так легко можно прикончить. Незаметно добавить что-нибудь в капельницу, и он отправится в мир иной. Но даже у преступника должен быть свой кодекс, и у меня такой есть. Я убиваю не ради удовольствия и даже не для себя. И не трогаю семью.

Но это не значит, что я об этом не думаю. Делаю это постоянно. Мне много раз снилось, что я убил своего отца, и тогда я просыпаюсь с облегчением. Пока не вспоминаю, что не убивал его — он жив.

Во мне пульсирует ярость только от того, что приходится его видеть, не говоря уже о том, чтобы выполнять грёбаную грязную работу для отца.

Мы остановились в паре миль от Лос-Анджелеса, и сейчас Си Си следует за мной по коридору яхты. Одна из кают оборудована телефонами и мониторами с графиками и таблицами — здесь сосредоточена вся игорная бухгалтерия, и отслеживаются все ставки на каждый бой «Андерграунда».

— Мы с тобой, Зеро, можешь нам доверять. Я знаю, что это не в твоём характере, но всё же.

— Я сейчас занят парочкой имён из списка, а пока позвони Тине Гласс. Скажи, что мне нужно, чтобы она устроила компрометирующую ситуацию с номером десять. И пусть не передаёт улики никому, кроме меня лично. В эти выходные мне нужно будет поработать над ещё одной целью. Я уеду из города, и, если возникнет чрезвычайная ситуация, используй код.

— Эрик хочет направить тебе в поддержку остальных членов команды.

— Мне ненужна их поддержка. Но мне нужно, чтобы ты помог подловить номер десять. Он безупречно чист и это меня бесит.

— Знаю я, что тебя бесит! — смеётся Си Си.

Я рычу и говорю ему, куда он может засунуть своё знание. Си Си в курсе, что у меня кое-кто есть, по крайней мере, подозревает. И пока я отвлекаюсь на телефон, пытается подставить мне подножку. Но меня никогда не застать врасплох. Я сам сбиваю его с ног и, схватив за ворот, прижимаю к стене.

— Си Си, хватит трахать мне мозг.

— Это не я трахаю твой мозг. — Он постукивает меня по виску, а потом шипит: — Убери её оттуда, мужик, пока о ней не узнал твой отец.

Я чувствую растерянность и начинаю злиться на себя прежде всего за то, что вообще решил, что прикоснуться к принцессе — это хорошая идея.

Но один телефон я всё-таки не отключил, и только потому, что получаю от неё короткие сообщения.

Ты здесь?

Блядь, лучше бы меня здесь не было. Лучше бы я не сидел здесь, не пялился на этот экран, чувствуя боль, словно меня пронзили в сердце ножом, каждый раз, когда читаю её сообщения.

Мне кажется, я тебя выдумала. ☹

Я не ответил Мелани, но мне так хочется написать: «Принцесса, ты даже не представляешь, как близко подлетела к пламени».

С тех пор, как я получил последнее сообщение, прошёл целый день. Но до сих пор продолжаю его перечитывать, испытывая искушение сказать принцессе, чтобы она нахрен забыла обо мне. Я использую её, измучаю и выброшу к чертям собачьим, когда закончу, потому что именно так я и поступаю.

Иногда говорю себе, что если бы я остался дольше на одну ночь, может быть, даже дольше на один трах, то не был бы так одержим. Но её рот просто создан для оральных ласк, как и пухлые губы, и безумно голодный язык. Я дрочил, как сумасшедший, потому что, мать твою, одна только мысль о том, как она берёт в рот, делала меня твёрдым.

Но нет. Даже если бы она отсасывала всю ночь напролёт, уверен, что всё равно я был бы голоден, и тянул её голову вниз, чтобы накормить мной, заставить съесть меня до последней капли.

Тот факт, что я разозлился от того, что наша ночь закончилась слишком рано, и мне действительно хотелось остаться с ней в кровати ещё на пару часов и посмотреть, каково это — быть рядом с ней хотя бы какое-то время, только ещё больше сбивает с толку.

Я сам звоню Тине по другому телефону. Тина Гласс, она же мисс Китти. Эта девушка именно та, кто нужен, чтобы подставить мужчину. Она привлекательна, хорошо выглядит и смертельно опасна.

— Мои люди тебе звонили?

— Конечно, — мурлычет она.

— Я хочу, чтобы доказательства были предоставлены лично мне, — говорю Тине, натягивая перчатки.

— С превеликим удовольствием. Свяжусь с тобой, когда всё будет сделано.

Я отключаюсь и снова смотрю на сообщение Мелани.

Просто удали его, хренов слабак.

Она горячая штучка, но я — это я.

Нужна ли мне на самом деле такая проблема? Чтобы просыпаться посреди ночи со стояком? Я двадцатипятилетний мужчина, с которым желает переспать такая куча шлюх, что стоит только открыть дверь своей спальни и выйти из неё, как обязательно споткнёшься о парочку из них. Но эти зелёные, как листва, глаза, эта тугая киска, плотно обхватывающая мой член. И звуки, которые она издаёт. Неужели я должен мучиться, вспоминая, как это было здорово, как чертовски свежо и сладко она пахла?

— Это невозможно, — шепчу, уткнувшись в свой телефон, и кровь стынет в жилах, когда я думаю о том, как глупо было надеяться, что с принцессой можно провести одну ночь, всего лишь одну ночь, как обычный мужчина. — Это не должно повториться, — говорю я сам себе.

У меня есть работа, которую нужно сделать. Я и ЕСТЬ эта работа.

Жизнь моей матери может быть в опасности, как и жизнь любого, кто окажется рядом со мной. Отец, если захочет, может в один миг отнять всё, что меня заинтересует. Просто чтобы доказать, что он это может. Просто чтобы попытаться меня заполучить. И не имеет значения, что мне хочется завалить свою принцессу грёбаными драгоценностями, когда она лежит рядом со мной вся пресыщенная и потная. Не имеет значения, что мне хочется вернуться и наблюдать, как темнеют эти глаза, когда я заполняю её снова и снова, и снова. Не имеет никакого значения, чего мне хочется. Есть только то, что я должен сделать.

Я быстро отщёлкиваю заднюю панель телефона. «С тобой такого не должно случиться». И начинаю разбирать сотовый на части. «Это может случиться с кем угодно, но только не с тобой. И с кем она в конце концов не окажется, даю девяносто девять и девять десятых процента гарантии, что он будет лучше меня».

Вытаскиваю аккумулятор из своего личного мобильного телефона, извлекаю сим-карту, разбираю каркас, пока у меня в руке не остаются дюжина маленьких кусочков, которые гарантируют, что я никогда больше не получу от принцессы сообщений, а она никогда больше не услышит меня.

Пока я не приду забрать деньги в пользу «Андеграунда».

6 ПЯТЫЙ ДЕНЬ, ПЛАВНО ПЕРЕТЕКАЮЩИЙ В ШЕСТОЙ

Мелани

Через пять дней после Грейсона…

— Значит, он пропал с горизонта? — спрашивает сегодня Пандора, когда я составляю PDF-файл с ценами для одного из моих клиентов.

Я прячу лицо в руках. На секунду хочется притвориться, будто Пандоры здесь нет, что её дыхание не касается моей макушки, а сердитое беспокойство нависает где-то там над нами обеими подобно маленькому облачку с молниями.

Пять дней.

Пять долгих, ужасных дней, после которых все мои надежды превратились в ничто, все мои фантазии померкли, а ожидания оказались обманутыми.

И только взволнованная и сердитая из-за меня Пандора, вероятно, счастлива, что у неё появился хороший повод быть сегодня стервой.

— Да, — наконец выдавила я из себя. — Он, блин, пропал. Надеюсь, ты в восторге.

Я достаю свой телефон, чтобы показать Пан, что в нём нет ни единого словечка от Грейсона.

Пандора смотрит на пустой экран, хмыкает, качает головой и падает на стул.

— Мудак, — говорит она.

— Сволочь.

— Говнюк.

— Мудак!

— Я уже использовала это слово, — замечает подруга.

— Так же, как и этот ублюдок использовал меня, — бормочу я. Разочарование нарастает буквально с каждым часом, и как только я прячу телефон, меня захлёстывает новая волна. Никогда не думала, что так сильно недооценивала наше положение — его и моё. Сегодня уже пятница. Если бы Грейсон захотел встретиться, то позвонил бы раньше.

Мне так больно, что я не в состоянии понять, почему. Может, потому что я думала, что Грейсон другой, а он оказался именно таким, как сказала Пандора. Ненавижу, когда она права, а я ошибаюсь.

Особенно сильно я ненавидела её за то, что она оказалась права в этот раз. А мне действительно так хотелось, чтобы она ошиблась.

Слава богу, она сидит за своим столом молча, и я не слышу ничего типа «я же тебя предупреждала». Если она всё же начнёт, то ударю её так сильно, как хочу прямо сейчас ударить себя за то, что я такая дура.

— Достали меня эти мужики, — выпаливаю я, обнаружив, что молчание Пандоры раздражает меня не меньше, чем вздор, что она несёт. — Чтобы стать счастливой, они мне не нужны. Лучше заведу собаку. Боже! Я только что вспомнила, что, наверное, больше не смогу позволить себе такую роскошь, как маленькая собачка.

— Перестань покупать обувь, — ворчит она.

Вздохнув, потому что не собираюсь объяснять ей, что должна денег намного больше, чем хватит на пару туфель, я щёлкаю мышкой по значку поиска и перехожу к онлайн-объявлению о продаже моей машины. С экрана на меня смотрит фотография моего «мустанга» — с ярко-красным номером вверху и большой надписью «ПРОДАЁТСЯ». Машина — это всё, что у меня есть, но её недостаточно, чтобы покрыть долг. Как и меня. Нас обеих недостаточно.

Впервые за неделю на меня обрушивается суровая реальность. И жестокая.

У меня больше нет ореховых глаз с очаровательными зелёными крапинками, заставляющих меня чувствовать надежду и предвкушение. Я больше не жду с нетерпением сообщений. Мне нужно продать машину, расплатиться с долгами, и чтобы сделать это, придётся разбираться с целой кучей проблем.

Пока была жива бабушка, она всегда говорила, что самый действенный способ почувствовать себя лучше — сосредоточиться на ком-то другом и сделать для него что-то хорошее, потому что ты не единственная, кто находится в бедственном положении.

Я смотрю на Пандору, вспоминая те случаи, когда в этом самом офисе её называли сукой, протягиваю руку, дёргаю за прядь волос цвета оникса и говорю:

— Чёрный цвет волос такой скучный. Тебе нужно что-то изменить, например, добавить ко всей этой саже розовую прядь.

— Да пошла ты, ненавижу розовый цвет.

Я закатываю глаза к небесам — что ж, ба, я попыталась! — затем возвращаюсь к компьютеру и рассматриваю свою машину. Тот, кто поработал над ней, высушивая, пока Грейсон «работал» надо мной, отлично постарался — мозг, пожалуйста, сосредоточься на моём «мустанге».

Для получения идеальных снимков потребовался целый день, чтобы поймать момент, когда солнце осветит мою машину под правильным углом. Вышло просто здорово, и я не могу поверить, что прошло уже несколько дней, но никто не звонит.

А что, если никто не позвонит?

Вверх к горлу начинает ползти комок стресса, и как большой старый кит, перекрывает мне дыхание, и тут Пандора, крутанувшись в кресле, поворачивается ко мне лицом.

— Ну же, сучка, поговори со мной! — вопит она. — С чего ты решила, что он даст тебе больше, чем ты всегда получаешь? Ну, подвёз он тебя, когда твоя машина не завелась, ну, поехала ты с ним в гостиницу. Что ты вообще о нём знаешь, кроме того, что он, по-видимому, дико тебя трахнул, и теперь ты не та Мелани, которую я знаю? Где твоя улыбка, где твой огонь? Ты ведёшь себя так же, как я, и мне это не нравится.

Я высоко вскидываю руки.

— Он сказал, что позвонит… он вернулся, чтобы подвезти меня домой, а я напридумывала себе лишнего, что было ошибкой, всё правильно, моей ошибкой. Я поверила ему. Поверила, что он другой или что между нами есть какая-то особенная… связь. Боже, я такая наивная, но держу пари, для тебя это не новость.

— Забей на него к чёртовой матери, Мелани.

— Уже. А теперь давай закончим о нём говорить. Лучше закажем мне футболку в интернете с надписью «Я ТУТ ГЛАВНАЯ, А ВСЕ МУЖИКИ — КОЗЛЫ». Мне нужно поднять планку выше. Мне нужно заставить их проявить себя, прежде чем дать им шанс. Пойдём сегодня к Брук.

Больше месяца назад в Нью-Йорке Брук раньше срока родила ребёнка, и поскольку у её мужа, члена бойцовского клуба, в настоящее время нет соревнований, они живут в Сиэтле и планируют небольшую церемонию венчания.

Когда мы уже готовы уйти на весь день, Пандора хватает свой рюкзак.

— Ты обратила внимание, как папочка держит ребёнка? Голова малыша в два раза меньше бицепса Реми, — говорит Пандора.

Боже. Надеюсь, я смогу увидеть, как Ремингтон Тейт смотрит на Брук любящими голубыми глазами и улыбается ей со своими ямочками на щеках.

— Кстати, я попросила Кайла пойти со мной на свадьбу. Понимаешь, мне просто хочется положить конец этим лесбийским слухам, — сообщает она мне об этом в лифте.

— Правда? — спрашиваю я, внезапно почувствовав себя отвратительно. — Отлично. Тогда, получается, я буду третьей лишней.

7 ПЕЧАТЬ НА ВСЮ ЖИЗНЬ

Грейсон

Мне всегда снится один и тот же сон.

Он никогда не меняется.

Всегда одно и то же количество мужчин.

Всегда одно и то же время — 4:12 дня.

Я выхожу из автобуса.

На подъездной дорожке к дому выстроилась вереница машин.

Слова моей матери, словно звон колокола, звучат в моей голове: «Однажды он найдёт нас, Грейсон. Он захочет забрать тебя у меня».

«Я не позволю», — обещаю ей.

Но в тот миг я понимаю, что он нас нашёл. Отец, которого я никогда не видел. И на кого моя мать не хотела, чтобы я был похож.

Я стягиваю с плеча лямку рюкзака и сжимаю её в кулаке, готовый обрушить на кого-нибудь полсотни килограмм тетрадей с домашними заданиями и учебников.

В гостиной стоят десять мужчин. Сидит только один. Я знаю, что это он, и кровь в моём теле начинает бежать быстрее. Это всего лишь родная кровь, и, хотя я никогда раньше его не видел, но всё моё существо его узнаёт. У меня не его глаза, но его брови, прямые, чётко очерченные и вечно нахмуренные. У меня его тонкий нос, его мрачный взгляд. Отец рассматривает меня, и по его лицу марширует парад смешанных эмоций, большее количество эмоций, чем я позволяю ему увидеть у себя.

— Боже, — потрясённо выдыхает он.

Затем я замечаю свою мать. Она тоже сидит на одном из стульев, её медовые волосы спутаны, лодыжки связаны, руки туго стянуты за спиной. Она дрожит, и несмотря на то, что её рот заткнут красным платком, пытается со мной заговорить, но слова заглушаются тканью.

— Что ты с ней сделал? Отпусти её!

— Лана, — говорит мой отец, игнорируя меня, его внимание теперь переключается на мою мать. — Лана, Лана, как ты могла? — Он смотрит на неё полными слёз глазами. Но на каждую слезу, пролитую отцом, моя мать проливает дюжину слёз, оставляющих следы на её лице.

— Отпусти её, — снова говорю я, поднимая рюкзак и готовясь запустить им в него.

— Поставь на место… мы сделаем так. — Моей первой ошибкой было послушаться его. Я опускаю рюкзак. Отец становится передо мной на колени и протягивает чёрное оружие, затем понижает голос, чтобы только я мог его услышать. — Видишь? Это SSG с глушителем, так что никто ничего не услышит. Он не на предохранителе и готов к использованию. Застрели одного из этих людей, любого, и я пощажу твою мать.

Мама сильно плачет, качая головой, но отвратительный лысый мужчина, стоящий позади неё, сжимает её шею, не давая двигать головой. Я отхожу на шаг от рюкзака. Он рядом со мной на достаточно близком расстоянии, чтобы ударить по нему ногой, как по футбольному мячу. Я играю в футбол, и могу послать его через всю комнату. Но в кого? А что, если попаду в свою мать?

Я осматриваю оружие и задумываюсь над тем, сколько в нём пуль. Недостаточно, чтобы убить всех, но для того, кто её держит, хватит. Я поднимаю его, озадаченный тем, что моя рука не дрожит. Оружие тяжёлое, и нет никакого страха, только необходимость освободить маму.

Смотрю на мужчину, удерживающего её за шею.

Глаза матери полны слёз.

Однажды он найдёт нас, Грейсон…

Я целюсь как можно дальше от мамы в самую большую часть тела мужчины.

Стреляю.

На его лбу появляется аккуратная тёмная дырка. Мужчина падает.

Мама кричит сквозь кляп и плачет ещё истеричнее, брыкаясь обеими связанными ногами в воздухе.

Отец с удивлённым видом забирает оружие и гладит меня по голове.

Несколько мужчин поднимают мою мать на ноги и тащат вниз к лестнице в гараж.

— Что вы делаете? Куда вы её ведёте? — Я хватаю свой рюкзак и замахиваюсь им на одного мужчину. Другой подходит, хватает меня, сжимает мои руки и раздражённо фыркает в ухо:

— Сынок, сынок, послушай меня, они заключили сделку, и она потеряла тебя. Она лишилась тебя!

— Она никогда не лишится меня. Мама! — Я выхватываю у мужчины из-за пояса нож, вонзаю ему в глаз и прокручиваю. Мужчина с воем отпускает меня, из него хлещет алая кровь, а я сбегаю вниз по лестнице и слышу, как заводится машина.

Отец ловит меня. Влепляет пощёчину. Затем наставляет на меня пистолет. И улыбается, когда я замираю.

— Грейсон, сын мой, даже твои инстинкты заставили тебя остановиться. Ты ведь видел, как такая штука только что убила человека. Ты же не хочешь умереть. Если умрёшь, то не сможешь её спасти. Так что?

Всё моё тело парализовало. Он мило улыбается и приобнимает меня, прижимая пистолет к виску.

— Я знал, что ты мой сын. Я сказал твоей матери, что нехорошо держать тебя вдали от меня. Тринадцать лет, Грейсон. Тринадцать лет я искал тебя. Она утверждала, что ты не мой сын. Я сказал ей, что если ты докажешь, что в тебе течёт моя кровь, то уйдёшь со своим отцом туда, где твоё место. — Он расслабляется и с гордостью меня изучает. — Я предоставил тебе выбор застрелить человека или нет.

Он смотрит на лестницу, где, как я знаю, лежит неподвижное тело. Тело, которое из-за меня больше не будет двигаться.

— Ты убил его. Пуля попала прямо в голову. Ты мой сын, каждая твоя клеточка — моя; ты станешь могущественным и внушающим страх.

Его голос леденит кровь. Когда мы поднимаемся наверх, и я вижу мертвеца, то ничего не чувствую, никаких угрызений совести, ничего. Я хочу убить каждого, убить всех, кто причинил боль моей матери.

— Где она? — спрашиваю безжизненным голосом. Вместе с этим человеком я убил ещё кое-кого. Самого себя.

— Её отвезут в другое место. Потому что настоящих мужчин женщины не воспитывают, слышишь меня? Мой сын не будет воспитываться женщиной. Без отца. Нет, ты станешь таким же, как я.

Я смотрю на машину, выезжающую из гаража и увозящую мою мать. Вспоминаю выражение её глаз, когда я выстрелил в того мужчину. Меня насквозь пронзает холодная паника, какой никогда раньше я не испытывал. Мне нужно, чтобы мама объяснила мне, что я сделал, почему это было неправильно, почему это было неправильно, когда всё было сделано ради неё. Почему её увозят. Моё лицо внезапно становится мокрым, и я получаю ещё одну пощёчину, на этот раз отправляющую меня через всю комнату к стене.

— Довольно, парень! Прекрати это. А теперь посмотри на этого человека? — Мой отец указывает на мужчину, который прикрывает свой глаз там, где я ударил его ножом, кровь запачкала его рубашку и джинсы. — Это твой дядя, Грейсон. Дядя Эрик. Он мой брат, он твоя семья. Мы — твоя семья. Принеси извинения за то, что ты сделал. Если будешь хорошо себя вести и не станешь меня огорчать, я позволю тебе увидеться с матерью. Она будет жить только из-за тебя. Она тоже была моей семьёй, а я забочусь о своей семье, но ей не надо было меня предавать. Она никогда не должна была забирать тебя.

Чтобы понять, как в этой семье всё устроено, мне потребовалось совсем немного времени. Очень мало времени, чтобы понять, что мой отец использовал для подобных случаев только новых людей. К тому моменту, когда мой отец шептал на ухо и провоцировал, ожидая и надеясь, что я покажу себя настоящим Слейтером и совершу своё первое убийство, тот парень, что стоял как манекен позади моей матери и в которого я выстрелил, работал на него только три дня.

Много ночных кошмаров спустя я предположил, что моя мама пыталась просить меня не стрелять. Если бы я не был так решительно настроен её защитить, если бы я оказался слаб, она была бы со мной. Меня оставили бы в школе, сочли бы непригодным для семьи. Но я купился на обещание отца и вместо того, чтобы спасти её, обрёк нас до конца жизни на несчастье. Показал ему, что хотя мне всего тринадцать, но — да… Ради своей матери я убил бы даже его.

Я был хорош. Тренировался. Задавил в себе все эмоции. Стал ничем, нулём. Зеро. И ушёл, когда все клятвы и обещания, что я смогу увидеться с ней, оказались пустыми словами… Я использовал все зацепки и ничего не нашёл. Не помогли и все полученные навыки — я до сих пор не знаю, где моя мама в этом большом мире.

В мою дремоту просачивается шум из спальни. Я мгновенно просыпаюсь и, повинуясь инстинкту, лезу под подушку за ножом. Молниеносно разворачиваюсь и посылаю его в полёт. Нож вонзается в дверь с точностью до миллиметра, едва не задев лицо моего незваного гостя.

— Зеро? — раздаётся в темноте ошеломлённый голос.

Я взвожу курок и прицеливаюсь прежде, чем Харли успевает произнести моё имя. Потом вздыхаю.

— Никогда больше так не делай. — Вскакиваю на ноги и включаю светильник.

Я возвращаюсь к своему списку. Мне не терпится поскорее с ним покончить. Так много имён. Очень много. Я даже не могу остановить взгляд на её имени, стоящим там напротив номера пять.

— Твой отец хочет тебя видеть. Он хочет знать, как обстоят дела.

У моего отца самый странный график сна. Сезон боёв ещё не начался. И в это время он всё время спит. Из-за лекарств и морфия, которые ему дают, весь день он спит, а ночью просыпается лишь на короткое время. Пока Харли меня ждёт, я хватаю список и засовываю ноги в брюки.

— Она тебе понравится, — ухмыляется Харли.

— Прошу прощения?

— Номер пять, — наседает он. — Твой палец… на номере пять.

Я убираю палец и сворачиваю листок в тугой маленький рулон. Моё сердце начинает колотиться от внезапного желания его задушить.

Он не сказал ничего плохого о Мелани, но меня раздражает сам факт, что её имя есть в моём списке. И то, что все парни знают, что она должна нам деньги. Уайатт, Харли, Томас, Леон, Си Си, Зедд, Эрик, мой отец…

Стоит представить принцессу, нежную, уязвимую и беззащитную рядом с этими придурками, и нечто дикое раскручивается внутри и выползает наружу, как кобры из корзины. Только она может заставить меня чувствовать подобное. Как будто я — вместилище смертоносного урагана, у которого нет выхода. Прошлой ночью, перед тем как лечь спать, я сказал себе, что использую остатки чести, чтобы защитить эту девушку от меня. Сказал себе: «Она хочет не тебя. Не настоящего тебя. Она хочет принца, а ты злодей. Ты тот, из-за кого ей приходится работать сверхурочно. Ты и твой отец». Я не хочу вспоминать то, что она пахнет, как летний день, и то, как скользит в постель. Тёплая. Горячая. Настоящая. Мелани. Номер пять в моём списке.

— Эта цыпочка. Она приходила, чтобы попросить больше времени на выплату долга, — говорит Харли, — и теперь её имя почти в конце списка. Она попросила отсрочку. Леон сказал ей, что она может поработать над его грёбаным членом, и тогда они забудут о долге. Если она не сможет заплатить, мы все встанем в очередь, чтобы её трахнуть.

Я тяжело дышу.

Ну уж нет.

Это меня совсем не успокаивает.

Ни у кого не будет ни единого грёбаного шанса её тронуть. Только через мой труп.

— Иди. Я немного пообщаюсь с отцом, — мрачно бросаю я, провожая его пристальным взглядом.

Натягиваю рубашку и жду, когда Харли уйдёт. Я так ахринел от его слов, что хватаю нож и бросаю в мишень, закреплённую на стене. И делаю это несколько раз… Не уйду из комнаты, пока не попаду в самое яблочко двенадцать раз подряд, и это будет означать, что я снова спокоен. Можно было бы, наверное, возложить вину за собственнический инстинкт на мой член. Я вообще-то никогда не любил делиться. Можно было бы списать на некое ложное чувство справедливости — я никогда не считал достойным, когда тот, кто сильнее, пользуется слабостью другого. Это чистая трусость. Но меня интересует другое.

Кто отвезёт её домой?

Стиснув зубы, я замахиваюсь ножом и попадаю точно в центр.

♥ ♥ ♥

— Сын, — говорит Джулиан, и его глаза загораются, когда он видит меня. Слышу сигнал кардиомонитора и замечаю, что справа от него закатывает рукава рубашки Эрик.

— Очередное переливание? — Скрещиваю на груди руки и направляюсь к Эрику, оценивая трёх медсестёр вокруг них. Я не только в долгу перед Эриком за глаз, но и обязан ему жизнью здесь, в этой долбанной странной семейке.

— Ему нужны тромбоциты, — объясняет Эрик.

Ненавижу себя за то, что не могу просто стоять и смотреть. Ненавижу, что чувство долга, верность родной крови заставляет меня закатать рукава рубашки и обнажить вены.

— Я это сделаю.

Когда сажусь рядом с отцом, он поднимает руку.

— Нет. Если тебя вдруг ранят, ты истечёшь кровью до смерти. Не ты. — Он смотрит на Эрика и делает ему знак рукой продолжать.

Эрик ждёт моего одобрения, и я ему киваю. Я всегда воспринимал его слова — можно было бы сказать, что близко к сердцу, если не знать, что его у меня нет. Но все эти годы я воспринимал его со всей серьёзностью. В то время как мой отец отказывался участвовать во всём, что могло бы даже намекнуть на его слабость, Эрик изредка хлопал меня по спине и называл сыном. Но как бы хорошо дядя ко мне не относился, карма-сука — от неё не уйдёшь, и я в долгу перед Эриком за глаз. В семье отца считается, что слова «око за око» — это не просто клятва, они высечены на наших судьбах, словно печать на свидетельстве о рождении.

— Вот список, — говорю я отцу, разворачивая лист, и смотрю сначала на Эрика, потом на отца, в моем голосе звучит угроза — холодная и твёрдая, как сталь. — Я хочу, чтобы ты дал слово, а, следовательно, и каждый твой человек, что никто не прикоснётся ни к одной из моих целей. Любое имя здесь — исключительно моё, и я могу поступать с ним так, как считаю нужным. Я гарантирую взыскание всей суммы долга. Но обеспечу её своими методами.

Эрик смотрит на список, и его единственный глаз фокусируется на цифре пять. Мелани. Он хочет получить шанс трахнуть её? Все хотят её. И я хочу. Хочу схватить его и рассказать об этом маленьком кусочке рая. Он — мой. Но я не могу этого сделать, иначе буду выглядеть слабаком. Нельзя просто выкупить её имя из этого списка, не подвергая опасности саму Мелани, и не только из-за моего отца. Она может стать мишенью для любого моего врага, известного или неизвестного.

— Этот список и каждое имя в нём — моё, — повторяю я ровным голосом. — Только я устанавливаю контакт, только я определяю и получаю оплату — так, как считаю нужным.

— Хорошо, при условии, что Эрик будет ежедневно справляться о ходе работы, поскольку он ведёт здесь мои дела, — соглашается отец.

— Дай слово, — настаиваю я.

— Ты такой упрямый, Зеро. — Отец хлопает меня, достаточно сильно, чтобы произвести звук, но не настолько, чтобы заставить меня пошевелиться, и смеётся: — Я даю тебе слово.

Одного его слова должно быть достаточно, но это лишь слово, и я не прожил бы и дня, если бы безоговорочно во что-то поверил. Он может и солгать. Поэтому я наклоняюсь и похлопываю его по плечу, создавая для стоящих поблизости медсестёр впечатление любящего сына, и шепчу:

— Если кто-нибудь переступит черту, я его уничтожу. Даже своего брата.

В очередной раз вижу уважение в его глазах и расслабляюсь, и он кивает мне, не выдавая никакой реакции. Тогда я выпрямляюсь и бросаю взгляд на Эрика.

— Я уеду на несколько дней. Возьму с собой одного или двух из команды, не больше. Если понадобится, то вызову подкрепление. — Я смотрю на медсестру, вводящую иглу в его вену, потом снова на Эрика. — Спасибо.

Возвращаюсь в свою комнату и чувствую азарт, какой бывает, когда охотишься. Или убиваешь. Или чего-то очень сильно хочешь.

Не позавидую тому, кто решит связаться со мной сегодня вечером. Стоит лишь представить слова Мелани, умоляющей «Андеграунд» об отсрочке. «Пожалуйста, дайте мне ещё немного времени, и я всё заплачу».

Всё это меня крайне напрягает.

Во мне растёт яростное желание защитить принцессу, которое никогда раньше не испытывал, и это стимулирует мощный, как никогда, выброс в кровь адреналина.

Хватаю пару новых телефонов, микросхемы для них, затем бронирую билет онлайн и пакую вещи. Азарт превращается во что-то опасное… не смертельное, но опасное не только для меня, но и для неё.

Наблюдая за Мелани последние месяцы, я понял, что со мной что-то случилось. Я слишком сильно хочу тебя, милая принцесса.

Она проникла в меня, под мою кожу, забралась в мою голову, и как будто просочилась в мою чёртову кровь.

Мне нельзя быть с ней.

Она заслуживает лучшего.

Лучшего, чем любой парень, которого я знаю, и определённо лучшего, чем я.

Но как позволить принцессе свободно разгуливать, одинокой и доступной? Когда я могу постараться, чтобы чёртова кровать, в которой она спит, была моей. Когда я могу держать её лицо в своих руках, смотреть в эти глаза и, чёрт возьми, знать, — быть уверенным на все сто, — что она тоже хочет меня.

Я начинаю отрабатывать список снизу вверх, а не обычным путём, сверху вниз. Тяну время, потому что не хочу брать с неё деньги. Тяну время, потому что она как яркая вспышка, и мне не хочется врываться в её жизнь как апокалипсис, окутывая своей тьмой.

Не хочу вспоминать, что в прошлом месяце увидел, как она пролила кофе, когда шла в офис. Какой выглядела опустошённой, потому что испачкала свой шарф, и весь её наряд был испорчен. С противоположной стороны улицы, где я прятался за газетой, были слышны возмущённые возгласы принцессы, что она скорее уволится, чем отправится на работу в одежде, в которой присутствуют только два цвета! Которая выглядит так уныло! И как можно в таком виде встречаться с клиентом!

Боже, я так смеялся. Смеялся и когда летел обратно к месту, где разместилась моя команда, а потом ещё долго улыбался тому, какой страстной маленькой штучкой она оказалась, и прятал улыбку под ладонью, смотря в иллюминатор.

С того момента, как обнаружил принцессу в своём списке, а затем положил на неё глаз, я стал за ней следить.

Я следил за Мелани, притворяясь, что выясняю её привычки, её слабости, чтобы подготовится к решающему удару. Но правда заключается в том, что я следил за ней, потому что я больной грёбаный мудак, одержимый, как кобель, тем, как принцесса ходит, какую яркую одежду носит, тем, как она жизнерадостно и мило улыбается. Я одержим всей принцессой.

До встречи с ней в моей душе было только два чувства: гнев и отрешённость.

Но принцесса разбудила ещё с десяток. Страсть, разочарование, беспокойство… даже радость. Никогда в жизни мне так сильно не хотелось, чтобы эти зелёные глаза запомнили меня. Потому что я это сделал своей религией.

Беру рюкзак, сумку на молнии, телефоны и документы. Прошу Дерека отвезти меня в аэропорт, и пока еду вставляю микрочип в телефон и включаю его.

Он оживает в моей руке, и чувствуя, как внутри разгорается настоящий огонь, я, наконец, начинаю печатать ей сообщение:

Будь сегодня вечером дома.

8 СООБЩЕНИЕ

Мелани

Субботним утром, как и предписывает наш привычный, давно заведённый распорядок дня, я нахожу своих безупречно выглядящих и улыбающихся родителей завтракающими. Мария, их кухарка, готовит лучше всех в городе, и завтрак у мамы с папой делает меня счастливой, потому что стол всегда накрыт льняной скатертью, сервирован столовым серебром, а еда расставлена таким идеальным образом, что сначала ты наслаждаешься глазами, и только потом тянешься к предложенным блюдам.

— Лэйни! — восклицает мама, когда я вхожу. — Мы с твоим отцом только что обсуждали свадьбу Брук. Когда, ты говорила, она состоится?

— Меньше, чем через месяц. — Я целую маму в щеку, а потом обнимаю своего высокого и красивого отца. — Привет, пап, ты классно выглядишь.

— Видишь? Она, в отличие от тебя, заметила, что я подстригся, — обращается папа к маме, указывая пустой вилкой в её сторону.

— У тебя почти нет волос, как я могу это заметить? Итак, Мелани, расскажи нам о свадьбе. Я всё никак не могу поверить, что Брук выходит замуж раньше тебя. Ты всегда была красивее и намного интереснее, — говорит мама, стиснув мою ладонь, когда я села.

— Уверена, её жених с тобой не согласится, — возражаю я. Ненавижу, что моя мама всегда принижает Брук только лишь ради того, чтобы меня подбодрить. Но мне не становилось от этого лучше — это она успокаивала сама себя, находя оправдания, почему хорошие парни меня не хотят. Иногда мне кажется, что её собственное отчаянное желание увидеть меня в счастливом браке заставляет старину Мёрфи¹⁰ высунуть голову и сформулировать закон: чем больше она этого хочет, тем меньше вероятности, что это произойдёт. О, горе мне, горе.

— И всё же это не оправдывает приличных мужчин вокруг, почему они не могут увидеть, что моя малышка так же хороша. Ты замечательно выглядишь, у тебя красивая улыбка, и ты такая же милая, как твоя мама.

— Спасибо, папочка. Уверена, то, что я до сих пор не замужем, связано с тем, что все мужчины, кроме тебя, — придурки.

— Лэйни! — с укором говорит мама, но на самом деле она не упрекает, а тихонько посмеивается.

— Ну, а сын Улисс, он баллотируется в сенаторы и всё время спрашивает о тебе. Он не блещет умом, но хорош собой и…

— Он гей. Ему нужно прикрытие, папа. Фиктивный брак, чтобы обмануть своих избирателей. Я достойна лучшего.

— Когда мне было двадцать пять… — начинает мама.

— Ты была замужем, и у тебя уже была я, да, да, знаю. Но у меня карьера. И… очень насыщенная личная жизнь. По правде говоря, я встречаюсь с таким количеством парней, что даже не знаю, кого взять на свадьбу Брук, — немного привираю я.

Ну, что сказать, это мои мама и папа. Я люблю их. Мне нравится угождать им. Они любят меня всю мою жизнь. Окружают любовью. Они не только любят меня, но и хотят, чтобы я нашла такую же любовь, как у них. Не хочу, чтобы они когда-нибудь заподозрили то, в чём сама я уже не сомневаюсь, — просто по какой-то причине этого со мной не происходит.

— Ты только помни, что я тебе говорила, кузнечик, — говорит мама. — Выбирай мужчину, который будет относиться к тебе лучше всех. Того, кто не разобьёт тебе сердце, кто станет твоим другом, с кем можно поговорить.

Я ковыряю французский тост.

— Ты так говоришь, потому что папа был твоим лучшим другом. Но у меня есть лучшая подруга, и я никогда не выйду замуж за своего самого близкого друга Кайла. Никогда, — содрогаюсь я, когда представляю себя и моего сексуального лучшего друга, как две капли воды похожего на Джастина Тимберлейка, целующимися. Продолжая ковыряться в еде, я смягчаю тон и добавляю: — Не думаю, что можно планировать такие вещи, мама. Мне кажется, они просто случаются, и вдруг ты стоишь около ринга, где встречаешь мужчину, он тебе подмигивает, и вот ты уже собираешься выйти за него замуж. Или обнаруживаешь, что стоишь под дождём, и всё, о чём молишься, — чтобы то чувство, которое только что пронзило тебя, поразило и человека перед тобой…

Задумчиво смотрю на телефон.

Боже, какая же я дура, дура, ДУРА!

Единственное, что поразило этого мужчину, — похоть, а сейчас он поражён синдромом «убеги-от-Мелани».

Синдромом, который встречается гораздо чаще, чем можно себе представить.

— Верно, нельзя предугадать, в кого влюбишься, — соглашается мама. — Но если ты сможешь отступить назад и прислушаться к своим мыслям, то поймёшь, что не хочешь оказаться под дождём, под ударами грома. Моя мама мне говорила, что всегда нужно выбирать путь с солнечным светом.

— Естественно. Никто по своему желанию не выбирает ужасную жизнь, мама, — стону я. — Просто некоторым людям везёт больше.

— Здесь главное — мудрый выбор, — настаивает она.

Я замолкаю, задумавшись, почему я не смогла быть мудрее пару месяцев назад, когда поставила свою жизнь на одну ночь, одно мгновение, один исход. Смотрю на своих родителей — таких милых и идеальных, в их маленьком пузыре счастья, — и понимаю, что не смогу заставить себя попросить у них денег. Не смогу их так разочаровать. Как я могу взять у них деньги и лишить всей гордости за меня, зная, как много сил они отдали, чтобы сохранить мне жизнь?

♥ ♥ ♥

Когда я возвращаюсь домой, мне становится грустно. Грустно из-за своего долга и тоскливо из-за своего мужчины. Я чищу зубы, смотрю на пустую белую стену и хмурюсь.

— Ублюдок, — бормочу я. — Ты испортил мне всю неделю, чёртов ублюдок. Держу пари, прямо сейчас ты трахаешь какую-нибудь блондинку с грудью третьего размера, да хоть тройняшек-блондинок одновременно. Ты даже не дважды, ты трижды лжец, накормивший меня грёбаным обещанием «я свожу тебя в кино». Клянусь, со мной всё было в порядке, пока ты, Грейсон, не пришёл мне на помощь и не зацепил меня; ты зацепил меня, пусть я и выглядела ужасно с похмелья. Боже, в голове это не укладывается!

Я пинаю ванну, как будто это она виновата, а потом кричу:

— Ауч!

Нахмурившись, иду в спальню, беру пижаму, бреду в гостиную, совмещённую с кухней, чтобы взять немного мороженого, вставляю диск с романтической комедией «Принцесса-невеста» и включаю телевизор. Пара кило жирной пищи, и — поехали. Плюхаюсь на диван, и чувствую пробегающую по нему вибрацию. Нахмурившись, ищу телефон. Нахожу его между двумя диванными подушками, вытаскиваю и откладываю в сторону, чтобы зачерпнуть немного мороженого. И чуть не давлюсь, когда вижу сообщение, которого раньше не заметила.

Будь сегодня вечером дома

Что? У меня сводит желудок. Читаю, от кого это сообщение, и вдруг мне хочется швырнуть телефон в СТЕНУ. Грейсон. Сердито смотрю на сотовый, бросаю на диван и начинаю расхаживать по комнате. Я не собираюсь ему отвечать. С чего бы? Раньше он сам, кажется, не спешил со мной поговорить, а теперь приказывает? Как всемогущий король? Нет, спасибо. Я откажусь от нашего второго свидания, спасибо.

Но всё же проверяю сообщение ещё раз и обращаю внимание, что оно было отправлено несколько часов назад. Говорю себе, что не стану отвечать, а подожду миллион дней, как это делал Грейсон. Откладываю телефон в сторону и кладу в рот большую ложку мороженого, позволяя ему растаять на языке, но желудок сводит от боли, и теперь я не в состоянии смотреть телевизор, а могу только таращится на телефон и облизывать ложку. Потом кладу ложку в контейнер с мороженым, хватаю телефон, зажмуриваюсь и печатаю:

Я дома, но это не значит, что я дома останусь. Всё будет зависеть от…

Ответ приходит быстро.

От?

Ух ты, неужели Грейсон ждал, чтобы ответить, с телефоном в руке? Похоже, так и есть.

Жду целую минуту. С трепетом. Затем печатаю:

От того, кто придёт

Я говорю не о приглашении. Я имею в виду, что убегу отсюда, если Грейсон переступит порог моего дома. Но его ответ молниеносен, и моё сердце начинает колотиться, как будто Грейсон смотрит на меня в упор.

Я

Проклятье! Мне надо уйти. Я должна уйти, мне нельзя с ним видеться! Мне нельзя быть такой уступчивой! Необходимо провести черту. Грейсон уже показал, что значила для него наша ночь, и я не позволю ему или любому другому мудаку снова себя обесценивать.

Нужно уйти до того, как он появится, или когда Грейсон будет здесь, крикнуть через дверь, не приоткрывая её ни на сантиметр, и сказать ему, что меня это НЕ ИНТЕРЕСУЕТ! Ты меня продинамил, ты не захотел сразу со мной связаться, и я не обязана бежать к тебе по первому звонку, проваливай!

Точно. Звучит здорово.

Я решительно направляюсь в гостиную, чтобы закрыть жалюзи. Глянув в окно и потянувшись за шнуром, вижу, как под домом останавливается тёмная спортивная машина, и из неё выходит мужчина в чёрном. Он смотрит на моё окно, и когда наши взгляды встречаются, глаза не могут оторваться и узнают, моё сердце замирает. Душа переходит в режим хаоса. От необыкновенного возбуждения начинают дрожать колени.

Твою мать, это действительно Грейсон.

Что он здесь делает? Чего хочет?

Грейсон направляется в здание, а я поворачиваюсь лицом к закрытой двери, паникуя, потому что не переоделась, потому что просто не одета. Хотя, нет, я в пижаме.

Заметив, что до сих пор сжимаю в руке контейнер с мороженым, кидаюсь на кухню и засовываю его обратно в морозилку вместе с ложкой. Потом начинаю ходить кругами, пытаясь придумать новый план, но мне ни черта не приходит в голову. Подумываю, а не сказать ли охраннику, чтобы тот его не впускал, но слышу сигнал лифта и понимаю, что охранник, должно быть, узнал мерзавца, когда тот привозил меня домой на прошлой неделе.

Решив не оттягивать неизбежное, я жду, когда Грейсон выйдет из лифта, и распахиваю дверь. Он смотрит прямо на меня, и его взгляд сверлит меня, проделывая дыру в моих мыслях. В этот момент одна из моих соседок и её муж проходят по коридору к своей двери.

— О, Мелани, привет. На улице сегодня довольно прохладно, — с полным неодобрением указывает она на белые шёлковые шортики и практически прозрачную свободную майку, надетые на мне, и продолжает идти дальше.

Грейсон следует за ней и заполняет пространство в полуметре от моего порога мускулами, красотой и тестостероном, и, клянусь богом, клянусь, он смертельно опасен, как ядерная бомба. Мои колени, ох, мои колени. Моё сердце. Мои глаза. Моё тело кажется лёгким, как пёрышко, и в то же время тяжёлым, будто танк. Как такое может быть? Грейсон такой потрясающий, что я даже не могу пошевелиться. И моргнуть, и твёрдо стоять на ногах, поэтому я опираюсь на дверной косяк.

Я абсолютно трезва. И это то, о чём я могу пожалеть. Потому что образ Грейсона больше не затуманен ни дождём, ни водкой, ни моими дурацкими иллюзиями о прекрасном принце.

Мужчина, стоящий у моей двери, очень даже реальный, очень большой, очень загорелый, а улыбка Грейсона весьма и весьма очаровательна. У меня нет слов, чтобы описать его позу, тёмные блестящие глаза, твёрдые скулы, гладко выбритую челюсть и то, как лукаво приподняты уголки красивого рта. Его костюм безупречен, сидит как на модели из мужского журнала, а во взъерошенных волосах выбиваются непослушные медные пряди, отчего мне хочется пригладить их пальцами. И вот он здесь, смотрит на меня так, словно ждёт, когда я его впущу. Во мне вспыхивает воспоминание о той ночи, когда Грейсон привёз меня домой. Когда я почувствовала боль после того, как Грейсон любил меня всю ночь. И на следующее утро я обнаружила за ухом маленькую отметину.

Цепляясь за каждый свой инстинкт самосохранения, пытаюсь прикрыть дверь, но Грейсон успевает ухватить её своей большой, сильной рукой.

— Пригласи меня войти, — тихо говорит он, крепко сжимая дверь.

— Моя машина не нуждается в ремонте, всё в порядке, но спасибо, что проверил её, — говорю я, прилагая больше усилий, чтобы закрыть дверь.

Грейсон распахивает дверь и шагает внутрь, и я расстраиваюсь из-за своей неспособности удержать его снаружи. Теперь Грейсон стоит с неправильной стороны двери, закрывая её за собой, как будто это он хозяин моего дома.

— В этом здании есть бельевая шахта¹¹?

— Ты пришёл, чтобы спросить это?

Он пересекает комнату и задёргивает все жалюзи, затем обводит взглядом пространство с такой тщательностью, что у меня внутри начинает всё дрожать.

Похоже, Грейсон хочетубедиться, что здесь нет другого мужчины.

Он ведь не может меня ревновать?

И теперь… теперь, когда Грейсон, кажется, уверен, что здесь никого, кроме меня нет, он начинает подходить ближе и смотреть на мой рот, и я отступаю, потому что инстинкт самосохранения велит мне бежать.

— Ты здесь. Почему ты вдруг оказался здесь? Что, в последнюю минуту отменилось другое свидание? — требую я объяснений.

— У меня назначено свидание с тобой. — Его брови низко опускаются над сверкающими пронзительными, словно у ястреба, глазами. — Ты и близко не рада меня видеть, а я так надеялся.

— Может быть, ты показался мне пьяной галлюцинацией. Может, я так на это надеялась.

Снова возвращаюсь к кухонному островку, и Грейсон заключает меня в объятия, его глаза голодны, в них видно чуть ли не отчаяние. Затем он берёт моё лицо в ладони и прижимается губами к моим, как будто думает — ошибочно — что я принадлежу ему.

— Я, — мягко отвечает Грейсон и снова целует меня так глубоко, что я теряю ход мыслей, пока он снова не произносит мне в губы, — не галлюцинация. И если хочешь, я проведу с тобой всю ночь, напоминая каково это, когда мой язык и мой член глубоко погружены в тебя и как сильно тебе это нравится.

Грейсон наклоняется ко мне, чтобы снова поцеловать. Я отворачиваюсь, и говорю дрожащим голосом:

— Не надо, Грейсон.

— Мне не нравятся слова «не надо», — шепчет он в щёку. — Но доставляет удовольствие, когда ты произносишь «Грейсон».

Грейсон поворачивает мою голову кончиком пальца и смотрит на меня так, будто восхищается моим видом. Отвожу от себя его руку, Грейсон отпускает меня, а я снова отстраняюсь, освобождаясь от него, но не от его пристального взгляда. В первую ночь Грейсон смотрел только мне в глаза, не в состоянии оторвать взгляд, но теперь, теперь он видит меня всю. Я одета в шорты и лёгкую майку, но моё тело начинает гореть, когда его глаза осматривают меня сверху донизу.

— Я давала тебе шанс, но ты его упустил, — выдыхаю я.

— Дай ещё один.

Качаю головой, но не могу остановить глупые крылья огромного живого существа, бьющегося в моём животе. Вдруг в моём доме запахло кожей, лесом, и чёртов Грейсон Кинг стоит там, словно он сам это сделал, уверенный и самодостаточный, и его присутствие каким-то образом притягивает всё моё внимание.

— Зачем ты здесь?

Грейсон берёт пульт, включает телевизор, и я вижу, как на экране мой дорогой, идеальный Уэстли шепчет Лютик¹²: «Как пожелаешь», потом Грейсон смотрит на меня, но улыбается, видимо, каким-то своим мыслям.

— Ты что, смотришь кино?

— Нет, прямо сейчас я наблюдаю за тобой.

Он продолжает улыбаться этой своей весьма сексуальной, но совершенно раздражающей улыбочкой и устраивается на стуле, как какой-нибудь могущественный король. Непроизвольно хмурю брови, потому что Грейсон своим присутствием сумел сжать пространство до минимума. Чувствуя лёгкое покалывание в животе, сажусь на диван, забыв об Уэстли, забыв о Лютик, забыв обо всём на свете, кроме НЕГО. И жду.

— Как ты? — тихо спрашивает Грейсон.

— А сам как думаешь? — угрюмо интересуюсь я.

— По-моему ты чертовски хорошо выглядишь.

— Ты всегда чувствуешь себя как дома там, где тебя не ждут?

Его мягкий смех пробегает по моей коже, будто пёрышко, заставляя тонкие волоски на руках встать дыбом. Грейсон откидывается назад и скрещивает руки за головой, наблюдая за мной холодными, всё понимающими глазами.

— Я здесь, Мелани, чтобы доказать тебе, что ты меня не выдумала, нет.

Его чувственный тон в сочетании со сверкающим прищуренным взглядом говорит мне, что мы оба знаем, что я определённо хочу, чтобы он был здесь — и это заставляет поджать пальцы на ногах. Чёрт, Грейсон меня заводит.

— Из-за тебя я уже собралась было съесть сто килограмм шоколада, — обвиняю его.

Он встаёт, затем подходит и устраивает своё тело рядом со мной на диване.

— Ну вот, сто килограмм моего веса прямо здесь. Перед тобой.

— Мы больше не будем спать вместе.

— Учитывая, что я был внутри тебя, ты должна позволить, как минимум, обнять тебя, пока мы смотрим… а что мы смотрим?

— Принцесса-невеста. Мой любимый фильм на все времена.

— А-а.

Грейсон вытягивает руку вдоль спинки дивана, и моё сердце начинает бешено колотиться.

— Лютик помолвлена с принцем Хампердинком, но её настоящая любовь — Уэстли…

Его губы растягиваются в улыбке, и я замолкаю, когда замечаю, что он ухмыляется. Тихонечко хихикает… надо мной. Это так возбуждает. И, честно говоря, сильно беспокоит.

— Ты плейбой, — шепчу я. — Я знаю, что это так.

— Ты ничего обо мне не знаешь.

— Мне известно твоё имя. Грейсон, — закатываю я глаза.

— Ты подтруниваешь над моим именем с таким дьявольским блеском в глазах, как будто тебе это нравится, и всё это заставляет меня хотеть трахать тебя, пока ты не станешь стонать. — Грейсон притягивает моё лицо к своему. — И я всегда смогу понять, что ты лжёшь, потому что меня с самого раннего детства учили определять лжецов. Это очень легко, когда твой отец всё время лжёт, — выдыхает он, его горячее дыхание на моих губах разжигает огонь внизу живота. — Я думаю о тебе, Мелани. В каждой женщине вижу твоё лицо. Я прилетел сюда только для того, чтобы тебя увидеть. Общение. Отношения. Я не слишком хорош для этих вещей. Но у меня есть кое-что намного лучше. Я вижу, что могу заставить тебя задыхаться. Вижу, что твои зрачки расширены, и ты вместо своего любимого фильма продолжаешь смотреть на мой рот, и мне требуется всё моё самообладание, чтобы прямо сейчас не дать тебе именно то, что нужно нам обоим. Прошла неделя, но что касается меня, — Грейсон обхватывает мой затылок и прикусывает мою нижнюю губу, — я ждал целую жизнь, чтобы погрузиться в тебя.

Грейсон прижимает к себе ближе, и меня охватывает такое страстное желание, что становится страшно. Из-за него, из-за всего этого, из-за жгучей потребности вцепиться в его кожу, прижаться губами к твёрдой линии челюсти, коснуться густых, шелковистых волос.

— Отпусти меня, дай посмотреть фильм, — слабо протестую я.

Грейсон фыркает, его дыхание шевелит завитки выбившихся прядей на моём виске.

— Ты говоришь, что хочешь, чтобы я тебя отпустил, но тогда перестань прижиматься своими красивыми сосками к моей груди, и, если просишь оставить тебя в покое, перестань придвигаться ближе, — урчит он, потираясь своим носом о мой. Близость Грейсона, идущий от него запах леса, тёплое дыхание, губы, оказавшиеся так близко, что я могу ощутить их вкус — всё это вызывает поток желания между бёдер и горячую, ноющую пульсацию в моём лоне.

Я задыхаюсь от его близости, и Грейсон стонет, но предоставляет мне пространство и возможность дышать. Грейсон поднимает голову, и я вижу, что он рассматривает меня как эксперт, оценивающий драгоценность или какой-нибудь раритет. Почему Грейсон так на меня смотрит? Почему именно ТАК? Как будто хочет войти в меня так же сильно, как я хочу его. Как будто хочет большего, чем просто моё тело, как будто хочет высосать из меня кровь, съесть мою душу, а потом молиться мне.

Я тихо закрываю глаза, пытаясь представить, что мы просто встречаемся, что никогда раньше не занимались сексом, а просто смотрим кино. Заставив мышцы расслабиться, смотрю телевизор и чувствую, что он тоже постепенно расслабляется. Вдруг Грейсон вытягивает своё большое тело вдоль дивана и притягивает меня к себе. О, нет. Ненавижу, когда он берёт контроль над тем, что касается меня, но все же мне это слишком нравится.

Я чувствую взгляд Грейсона на своей макушке. Притворившись, что смотрю фильм, нежно перебираю пальцами волосы Грейсона, потом отодвигаю его руку, обнимающую меня, и ворчу, что его локоть впивается мне в грудную клетку.

Его смешок — я даже не могу объяснить, как сильно мне нравится его смех — говорит о том, что Грейсон знает, что мне просто хочется устроиться поудобнее. И я устраиваюсь на нём.

— Так лучше? — спрашивает он, перемещая своё поджарое, твёрдое, длинное тело подо мной.

— Тсс. Мне нравится момент, когда он дерётся с испанцем.

Делаю вид, что слежу за событиями в фильме, но на самом деле борюсь с сильным желанием дать Грейсону второй шанс. Но что, если я влюблюсь в него? Что, если всё выйдет из-под контроля, и я не просто влюблюсь, а с головой окунусь в эти отношения?

Та ночь с Грейсоном?

Она была невероятна. Он был невероятен. Ощущения, его запах, его голос — всё это было невероятным.

Мышцы мужчины напрягаются, и мне страшно, что Грейсон отстранится, но этого не происходит. Я тихо дышу, испытывая всепоглощающее умиротворение, и, наконец, окутанная чувством безопасности, подаренным Грейсоном, поддаюсь желанию прижаться щекой к его груди.

— Как хорошо, — бормочу я. Больше, чем хорошо.

И внезапно понимаю, что нет ничего на свете правильнее этого. Я на этом диване. С этим мужчиной. Его пряный, успокаивающий аромат действует как наркотик, и я не могу не вдыхать его запах ещё глубже, c ещё более острой потребностью.

— Принцесса, — заговорщицки шепчет Грейсон мне на ухо.

— Что? — закрываю глаза и чувствую, как по мне пробегает дрожь.

— Я не собирался звонить.

— Знаю, засранец. Ну и зачем позвонил?

Уэстли и мой испанец сражаются на мечах, но мне кажется, что настоящее действо происходит у моего уха, которое слышит шёпот:

— Я тебе нужен.

— Ты мне не нужен, — фыркаю и сажусь на диване, чтобы посмотреть на него.

Грейсон тоже садится прямо, и в его глазах вспыхивает вызов.

— Может быть, ты нужна МНЕ.

Я останавливаю на нём изумлённый взгляд, а Грейсон стреляет в меня очаровательной улыбкой, дерзкой, но в то же время грустной.

— Знаешь, каково это — всю жизнь носить на себе груз мёртвого сердца, словно ищешь свою могилу? — Он ждёт, что я отвечу, но мне нечего сказать. — Я живу только в те мгновения, когда нахожусь рядом с тобой. Я живу во лжи, но смотреть с тобой этот дурацкий фильм — это не ложь.

— Дурацкий?! — потрясённо выдыхаю я.

— Когда я уйду, запри дверь. Вернусь с едой, — говорит Грейсон смеясь и встаёт.

— Я так устала, что сейчас усну и не смогу снова её открыть, — предупреждаю я, но правда состоит в том, что мне просто не хочется, чтобы он уходил!

— Я открою твой замок так тихо, что ты даже не проснёшься, — спокойно говорит Грейсон, затем возвращается и просовывает руку в перчатке под мою майку. — Но всё равно запри дверь.

— Ты очень властный.

— А ты чертовски сексуальна в этой маечке и шортиках. — Его большой палец скользит под моей грудью, и наши взгляды встречаются. У меня перехватывает дыхание, когда обнаруживаю, что в глазах Грейсона нет ни щитов, ни фильтров. Меня возбуждает то, что я вижу, бурлящее смятение в самой глубине его взгляда приводит меня в замешательство.

— Говорят, у меня фотографическая память. Некоторые образы отпечатываются во мне просто с предельной чёткостью… но ту ночь, Мелани, я помню всё о той ночи яснее, чем любой другой момент моей жизни. — Он хватает меня большой твёрдой рукой сзади за шею и слегка сжимает. — Твои красные стринги. Маленькие дерзкие соски. Ты посмотрела на меня, как принцесса, и сказала, что тебя зовут Мелани. Я слишком хорошо это помню.

На мгновение я переношусь туда. Окунаюсь в воспоминания: в туман страсти, желания, зубов, языков, рук. Умираю от болезненного желания, но мне совсем не хочется быть его игрушкой. Не хочется каждый раз ждать, когда он позвонит. Тогда я беру Грейсона за руку, отрываю её от шеи и, с трудом сглатывая ком в горле, веду Грейсона ко входной двери.

— Я думаю… Грейсон, думаю, тебе лучше уйти. Мои мозги не в состоянии соображать, когда ты рядом. Не знаю, чего ты от меня хочешь, но я не могу играть с тобой в эти игры… только не с тобой…

Когда мы подходим к двери, он смотрит на меня так, словно хочет, чтобы я сама вышвырнула его вон. Словно хочет, чтобы именно Я сказала ему, что не желаю его видеть снова. Хочет почувствовать от этого облегчение? Не дождётся! Ведь я даже не могу начать объяснять, как этот золотистый оттенок загара подходит его образу. Не могу перестать восхищаться интригующими чертами его лица. Не могу сказать, как долго, практически всю свою жизнь, ждала, чтобы почувствовать что-то, искру, трепет, ТО, что чувствую с Грейсоном.

— Через две недели моя лучшая подруга выходит замуж, — шепчу я, затем называю церковь, где всё будет происходить, и начинаю выталкивать Грейсона, всё это время удерживая его взгляд. Горячий, голодный. ВЗГЛЯД. — Если хочешь получить ещё один шанс, если ты настроен серьёзно, то можешь прийти в церковь, — говорю я, затем тянусь к Грейсону и целую в губы, очень нежно. Слышу низкий, рокочущий стон, отступаю и закрываю дверь.

Прислоняюсь к ней, зажмурившись и пытаясь дышать. Боже, этот поцелуй был практически невинным, и всё же он заставил каждую клеточку моего тела содрогнуться.

Через минуту я слышу, как Грейсон рычит через дверь «твою мать». Неужели ему тоже потребовалось столько времени, чтобы оправиться от этого поцелуя? Потом, клянусь, я чувствую, как он опирается на дверь. Закрываю глаза и медленно дышу. И когда он шепчет: «Мелани», прижимаюсь щекой к двери. Я дрожу до кончиков пальцев ног, изо всех сил стараясь говорить ровным голосом:

— Да?

— Я буду там.

Спустя довольно долгое время слышу шум лифта. Подняв руку, дотрагиваюсь пальцами до двери и впервые в жизни ужасно боюсь встретить его, того единственного мужчину, которого так долго ждала.

Внезапно каждая клеточка моего тела, моего трезвого тела, говорит мне, что это он.

Тот единственный.

Тот, кто меня уничтожит. Сделает мне больно. Разрушит меня. Тот, кто может порвать все струны женской души. Он станет тем воспоминанием, хорошим или плохим, которое я никогда не забуду, он будет ТЕМ единственным, о ком я мечтаю.

Вот только Грейсон совершенно не прав.

В нём есть что-то волнующее и тревожное.

Тьма в его ореховых глазах, яркий блеск, который делает Грейсона таким привлекательным для меня, то, как он пахнет кожей и металлом, лесом и опасностью.

Думаю о матери, ведь я всегда считала, что она будет мной гордиться. Вспоминаю свою лучшую подругу, обеспокоенную тем, что Разрывной уничтожит её, как приливная волна. Грейсон не будет приливом. Не знаю, каким он будет, но на ум приходит цунами, ураган, что-то связанное с непреодолимой стихией.

Интересно, появится ли он на свадьбе? Кажется, Грейсон так же беспомощен перед таким притяжением, как и я.

Возвращаюсь обратно в комнату к моему фильму и сворачиваюсь калачиком на диванных подушках, но мои мысли больше не крутятся вокруг самой прекрасной из всех когда-либо написанных сказок. Я шепчу в пустоту комнаты:

— Пожалуйста, если ты всё же собираешься причинить мне боль, пожалуйста, пожалуйста, не приходи на свадьбу Брук.

9 БЕСПОКОЙСТВО

Грейсон

Какого хрена я делаю?

После нескольких дней непрерывной работы, погони за целями из списка, поездок из одного города в другой, из одного дома в следующий, я возвращаюсь домой. Ярко светятся экраны системы видеонаблюдения. Дом спит. Отец и все ребята находятся в снятом на прокат доме. Я срываю одну перчатку, затем делаю то же самое с другой и приношу буханку хлеба, банку арахисового масла и столовый нож.

Мы установили камеры, которые следят за входами, выходами и окнами дома. Ряд компьютеров давит своим немаленьким весом на столы, среди переплетений проводов мерцают огоньки. Я намазываю арахисовое масло на кусок хлеба, шлёпаю на него сверху другой и, пока ем бутерброд, роюсь в коробках с записями и вытаскиваю прошлогоднюю карту памяти с датой боя. Я много думаю о ней. Каждую секунду вспоминаю принцессу.

Мокрую и уязвимую под дождём.

Влажную и тёплую в моих объятиях.

Когда она сообщает мне, что её зовут Мелани.

Когда приглашает меня на свадьбу своей лучшей подруги.

Мелани запускает передачу каждого нервного импульса в моём мозгу, пока в сознании не оживают картины, как она заливается смехом… как прижимается ко мне во время просмотра своего любимого фильма… как выталкивает меня за дверь, будто не может вынести моего вида, а затем тянет назад и целует так, что начисто лишает сил.

Я как идиот стоял там, прислонившись к двери, пока ждал, что она откроет её, и моё сердце готово было выпрыгнуть из груди. Чёрт, я был готов выбить дверь ногой.

Но вместо этого просто ушёл и взял напрокат смокинг, а затем начал искать квартиру поблизости.

Я опасен для неё; дьявол, это она опасна для меня. Нельзя позволить себе отвлекаться на это дерьмо.

Так какого хрена я делаю?

Вставляю карту памяти в картридер и просматриваю запись, напрягая глаза, чтобы увидеть её, так необходимую мне ежедневную дозу Мелани.

«А сеейчаас, леди и джентльмены… — начинает ринг-анонсер¹³ в своём обычном стиле. — Ремингтон Тейт, единственный и неповторимый, РАЗРЫВНОЙ!! РАЗРЫВНОЙ!! Поприветствуйте РАЗРЫВНООГОО!» — кричит он.

На экране один из наших бойцов трусцой бежит к рингу. Это Разрывной.

Он не просто хорош, он лучший из всех, кого я знаю. Самый прибыльный боец, которого мой отец когда-либо спонсировал в «Андеграунде» и которого мы все надеемся продолжать спонсировать, благодаря его рисковому характеру.

«Разрывной, Разрывной», — слышу я рёв толпы через динамики.

Пью содовую и продолжаю смотреть на экран, ожидая увидеть на зрительской трибуне блондинку. Мелани. Она вот-вот должна появиться, как обычно подпрыгивая от волнения, и я напрягаюсь в предвкушении, но изображение застывает, гаснет, а затем сменяется кадрами следующего боя.

Бью кулаком по компьютеру, чтобы заставить его работать. Никакой реакции. Я хмурюсь, перематываю назад и заново запускаю воспроизведение. Происходит та же самая хрень. Допив остатки содовой, бросаю банку в мусорное ведро и с досады грубо тру ладонью лицо, затем иду в комнату Уайатта и включаю свет.

— Кто, блядь, испортил записи?

— Что?

— Это ты испортил их, Уайатт?

— Они, твою мать, за прошлый год. Что в них такого важного? Что ты видишь там такого, чего не видит никто другой, а? Почему отец думает, что ты можешь сделать то, чего не может никто другой?

— Он хочет меня сломать. Только и всего. Тебе чертовски повезло, что отец не пытался проделать то же самое с тобой. Завтра мне нужна полная запись, и мне всё равно, как ты это сделаешь.

Я выключаю свет, иду в свою комнату и пялюсь в телефон.

Какого хрена я делаю? Хватаю нож и чувствую, что его вес немного меня успокаивает. Откладываю свой ЗИГ в сторону, вытаскиваю несколько ножей, засовываю их в задние карманы брюк, по шесть в каждый, затем начинаю один за другим метать их так быстро, что невозможно заметить, как лезвие, вращаясь, успевает сделать в воздухе дюжину оборотов, пока не воткнётся в стену. Я выхватываю ножи из каждого кармана по одному в каждую секунду. Один. Два. Три. Четыре… пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать.

У меня есть взятый напрокат смокинг. Есть билет до Сиэтла и место, где там остановиться. Я испытываю непреодолимое желание, и имя ему — Мелани.

Звонит мой телефон.

— Да?

— Она уже дома. Цела и невредима.

Я бросаю взгляд на часы. 11:34 вечера. Так поздно?

— Завтра тебя сменит Си Си. Я пока работаю над следующим номером, но потом прилечу. — Почему она пришла так поздно?

— Хорошо, босс.

— Она одна?

Жду ответа Дерека.

— Одна. Она ужинала с подругой и с тем блондином, что с ними тусуется. И нет, он не сидел к ней слишком близко.

— Что?..

— На ней, блядь, такое платье. В цветочек.

— И…

— Оно розовое, босс. А ещё жёлтые теннисные туфли, куча браслетов, и у неё распущенные волосы.

Я мысленно представляю принцессу и выдыхаю через ноздри, но в то же время испытываю странную комбинацию чувств умиротворённости и страстного желания, которые проносятся по мышцам, то напрягая меня, то расслабляя.

— Будь начеку.

Отключаю телефон и смотрю на её имя в телефоне. Я не грёбаный подросток, чтобы слать девушке эсэмэски. Я не люблю оставлять следы. Надо сменить этот грёбаный телефон.

С силой провожу рукой по лицу. Если отец узнает, что я её преследую, даже не знаю, что он сделает. Что сделает Эрик. Любой, за кем я когда-либо охотился, может меня через неё достать.

Поэтому оставь её в покое…

Я вытаскиваю ножи, засовываю их обратно в карманы и снова метаю.

— Не могу, — говорю я. Не могу оставить её в покое. И не хочу.

Принцесса заставляет меня чувствовать, что я не робот, что я из плоти и крови, что я человек, а не работа… не монстр, не ублюдок, не Зеро, не число, не ноль.

10 ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Мелани

Хуже всего не то, что в ближайшие две недели придётся гадать, будет ли у меня пара на свадьбе. И даже ненавязчивое желание проверять сообщения. Или слышать, как подлая сотрудница Бека сплетничает в офисе о том, что уж слишком тихо я себя веду, и строит догадки, разбито у меня сердце или нет. Это не самое худшее.

Меня всегда поражает, как в один прекрасный день ты считаешь, что уже достиг наивысшей точки страданий, но оказывается, что это даже не начало. Итак, я хочу выглядеть отлично, верно? Хочу выглядеть эффектно. Если — нет, Мелани, не если, а когда — Грейсон Кинг появится, я хочу, чтобы он потерял из-за меня голову. Хочу, чтобы этот мужчина меня желал, как будто я его следующий завтрак, обед и ужин. Черт, я хочу, чтобы он жаждал меня, как пиршество. И брал меня, как зверь.

Поэтому я делаю бразильскую эпиляцию. Массаж. Педикюр, маникюр, и мои ногти теперь красивого, блестящего красного цвета. Я как никогда хорошо пахну, готова лечь в постель с мужчиной с ореховыми глазами и даже не представляю, что буду делать, если он не появится.

Грейсон сказал, что будет там, и волнующе мягкая и глубокая решимость в его словах меня не испугала. Дело в том, что я надеюсь, что Грейсон появится на свадьбе, поскольку хочет того же, чего и я.

Но не это самое плохое… Хуже всего то, что сейчас вечер накануне свадьбы, и я уже готова, а моё платье подружки невесты — нет.

Я жду в маленькой химчистке, пока работники пытаются найти платье на конвейере для одежды, и я так нервничаю, что барабаню ногтями по прилавку, пока они продолжают вытаскивать одну вешалку за другой. Я отрицательно качаю головой.

— Нет, не оно. Это не платье подружки невесты, сэр, и, по правде говоря, я уже начинаю волноваться. Пожалуйста, последнее, чего мне хочется, это звонить своей подруге и сообщать, что я потеряла платье! Оно красное. Без бретелек. Поищите ещё, пожалуйста.

— Мэм, мэм! — С задней стороны конвейера появляется ещё один парень с моей квитанцией в руке. — Извините, но мы всё проверили, и оказалось, что его доставили не по тому адресу.

— Что? По какому, блин, адресу?! — Я достаю телефон и записываю адрес, затем отслеживаю его и вижу, что он всего в нескольких кварталах отсюда. — У вас есть их вещи, чтобы я могла обменять на свои?

Мужчина кивает.

— Но у меня могут быть проблемы.

— Мой дорогой сэр, у вас уже и так большие проблемы, и я устрою вам хренову тучу неприятностей, если вы сейчас же не отдадите мне то, что принадлежит им, чтобы я могла пойти и забрать своё платье. Позвоните им и скажи, что я уже еду. Пожалуйста!

Он неохотно протягивает мне костюм и цветастое платье. Я хватаю пластиковые вешалки с одеждой и торопливо бегу по улице, а потом поднимаюсь на несколько лестничных пролётов, стучу в дверь и говорю мужчине, который её открывает:

— Извините, в химчистке произошла ошибка, и я думаю, что эти вещи принадлежат вам, а у вас есть то, что принадлежит мне и что позарез нужно мне на завтра.

Мужчина стоит с пивом в руке и оглядывает меня с ног до головы, словно я эскортница, пришедшая доставить ему удовольствие.

Я повторяю в точности то, что только что сказала, и выставляю его чёртову одежду перед собой, чтобы мужчина перестал пялиться на мои ноги.

— Я не смотрел, что там за дерьмо, это делает моя жена, а её нет.

— Пожалуйста, возьмите и проверьте, ваше это или нет, и посмотрите в своём шкафу или где-то там ещё красное платье, которое недавно принесли из химчистки. Это вы можете сделать, не так ли?

После долгих препирательств с недоверчивым мужчиной, я наконец-то получаю своё платье и с облегчением перевожу дух, когда понимаю, что оно всё ещё запаковано в пластик. Слава тебе, Господи.

Я возвращаюсь туда, где мне пришлось припарковать свою машину, в двух кварталах отсюда. В этих маленьких переулках полностью отсутствуют парковочные места. Я перепрыгиваю через лужи, заботясь о своих ботинках, и вдруг слышу через дорогу свист. Останавливаюсь, поднимаю взгляд и вижу там стоящего посередине улицы в угрожающей позе крупного мужчину. Одна моя бровь взлетает вверх, потом другая.

Что за?..

Меня охватывает тревога, а сердцебиение набирает скорость. Я оборачиваюсь, когда слышу шаги позади себя, и вижу двух мужчин. Осматриваю территорию, и внутри скручивается клубок беспокойства. В конце переулка, куда я направляюсь, припаркована тёмная машина. Мне кажется, за рулём сидит человек, пассажирская дверь слегка приоткрыта, как будто тот, кто стоит передо мной, только что вышел из машины.

Внутри просыпается какое-то шестое чувство и продолжает усиливаться сердцебиение. Моё платье, туфли… вдруг ничего из этого не имеет значения, кроме одного — как отсюда выбраться. Я осторожно наклоняю голову и продолжаю идти вперёд, не заботясь больше о лужах, а намереваясь схватить вешалку — единственную вещь, которую можно использовать… для чего? Если добыча побежит в другую сторону, дикие животные начнут её преследовать, а всё в этих мужчинах, кричит, что они хищники, Мелани!

Страх пульсирует во мне, словно живое существо. Каждый шаг, приближающий меня к мужчине в конце пустынного переулка, лишает уверенности в себе.

Я уже собралась было пройти мимо него, как вдруг мужчина делает шаг вперёд, и я робко шепчу:

— Разрешите пройти.

Одной рукой мужчина хватает меня за предплечье и сжимает, как будто заковывая в кандалы.

— Не разрешаю, — рычит он.

Я вздрагиваю и, увидев его пугающее выражение лица, пытаюсь отступить на шаг, но мужчина только крепче прижимает меня к себе. Чувствую запах пота, сигарет, перемешанных со зловонным дыханием, когда он повторяет, глядя на меня сверху вниз покрасневшими глазами:

— Я сказал, что ты никуда не пойдёшь, сука.

В панике, какой я никогда раньше не испытывала, у меня перехватывает горло. Я замахиваюсь вешалкой, на которой висело платье, в попытке воткнуть её острый конец в какую-нибудь часть его лица. Но, прежде чем успеваю нанести удар, другая пара сильных рук хватает меня и с силой оттаскивает за локти.

— Нет! — кричу я, вешалка с платьем со звоном падает на землю. Третий мужчина хватает меня за бёдра, пока второй продолжает держать за локти, и внезапно я оказываюсь в воздухе. Когда они начинают тащить меня к машине, я брыкаюсь. Пытаюсь вывернуться ещё неистовей, но их пальцы впиваются в запястья и икры. Не получается освободиться, сердце обволакивает ледяной страх, мне не хватает воздуха, и я задыхаюсь от ужаса.

— Успокойте эту суку, — говорит им мужчина, сидящий за рулём машины.

Я продолжаю сопротивляться. Один пытается закрыть мне рот, но я бью его свободной ногой по колену.

— НЕТ! — всё время повторяю я. — Нет! НЕТ! — К моему носу прижимают тряпку, и я задерживаю дыхание, потому что знаю, что она должна вырубить меня, и борюсь с собственным желанием сделать вдох. Пинаю мужчину по яйцам и слышу, как он визжит, а потом амбалы вдвоём заталкивают меня на заднее сиденье машины. — ПОМОГИИИТЕ! — кричу я, когда они натягивают мне на голову чёрный мешок и наступает непроглядная тьма.

Мужчины захлопывают дверцу, и у меня перехватывает дыхание от шока. Чувствую, как один из мужчин слегка фиксирует мешок вокруг шеи, закрепляя его. Когда до меня доходит реальность моего положения, сознание поглощает темнота, тяжёлое дыхание отдаётся эхом в ушах, и начинают щипать глаза. Один из нападавших хватает мою грудь и тискает её, другой в это время пускает в ход руки, чтобы облапать меня под прелестным летним платьем. Я начинаю кричать и бороться с новой силой, но сдавленные, приглушённые звуки моих собственных криков умирают внутри мешка, закрывающего лицо. Мне не слышно, о чём шепчутся похитители, но я, стиснув зубы, продолжаю молотить руками и ногами, пытаясь их ударить, пытаясь ударить всё, что могу.

— …маленькая и злющая… давай сначала с ней поразвлечёмся, а потом доставим заказ…

Машину заводят, я, всхлипывая, извиваюсь и брыкаюсь, когда пара рук высоко задирает платье, хватает за бёдра и насильно их раздвигает.

— Давай езжай, где-нибудь по дороге остановимся и оттрахаем её по очереди.

Машина резко ускоряется и так же быстро останавливается.

— ДЕРЬМО.

Я отчётливо слышу это слово.

— Что?

И очень, очень ясно слышу тревогу в этом вопросе.

— ЧЁРТ, ЧУВАК.

Руки уже меня не касаются, и я почему-то замираю, чувствуя, что что-то происходит.

— Что это за хрен? Кто-то из людей Головореза?

— Их там двое.

Прежде чем кто-то успевает ответить, раздаётся звук лопнувшей шины, затем ещё одна шина со свистом выпускает воздух. Я слышу три выстрела, и ещё один в дверцу справа от меня, который, по-видимому, выбивает замок. Дверь похоже не открывают, а с треском вырывают из петель. Та рука, которая ещё оставалась на моей груди, застывшая от шока, отдёргивается, и я слышу испуганный визг и хруст, как будто ломаются кости.

— Твою же мать, это действительно ты!

Слышу треск, вой, затем звук удара тела о землю.

— Я отведу его в какое-нибудь милое и уютное местечко, чтобы мы могли немножко поболтать, — раздаётся откуда-то издалека тягучий голос с техасским акцентом.

В панике обшариваю всё вокруг, но как только нахожу в джинсах мёртвого тела рядом со мной что-то твёрдое и металлическое, меня касается пара рук. Чувствую, как руки неизвестного обвиваются вокруг меня, и ощущаю выброс в кровь адреналина. Нащупав рукоять ножа, хватаю его, замахиваюсь, и, о чудо, мне удаётся вонзить лезвие в твёрдую мужскую плоть, после чего я судорожно отдёргиваю руку. Слышу поверх головы рык, и когда мужчина отпускает меня, чтобы вытащить нож, отталкиваюсь от него и вылезаю из машины, и, ступив на землю, с трудом удерживаю равновесие. Нож со звоном падает на землю, и в ту же секунду я пытаюсь развязать мешок и начинаю бежать, надеясь, что бегу в противоположном направлении от вновь прибывших.

— С тобой там всё нормально, Зи? — протягивает техасец.

Я вскрикиваю, когда понимаю, что направляюсь прямо к нему, и разворачиваюсь, но меня подхватывают сильные мужские руки. Мгновенно начинаю вырываться, но парень не собирается это терпеть. Он рычит от боли, получив от меня пинок по яйцам, затем начинает проворно связывать мои руки и ноги какой-то верёвкой, и у меня нет возможности убежать. Я брыкаюсь, но он силён и быстр, и то, что не смогли сделать несколько человек, чтобы подчинить меня, у этого мужчины получается меньше чем за минуту.

Связав мне сначала лодыжки и запястья, потом колени и локти, он прижимает меня к широкой мускулистой груди и куда-то несёт. Адреналин разносится с кровью по всему телу, но у него нет выхода, и когда я понимаю, что оказалась в заднице и не имею ни единого способа освободиться, меня охватывает дрожь.

Кажется, я довольно сильно порезала мужчину, поскольку его кровь капает прямо на меня. Я извиваюсь в последнем тщетном усилии освободиться и кричу, звуки собственных всхлипов эхом отдаются внутри мешка.

И вдруг понимаю в чём дело. Дело в долге.

Вот теперь-то всё становится очевидно, появление этих людей так очевидно. Они хотели получить свои деньги. Но по идее у меня осталось ещё полтора месяца. У них закончилось терпение? Они планировали меня убить или просто попользоваться? Они хотели доставить меня к одноглазому и к тому тощему мужику, который предложил мне поработать над его членом, когда я попросила больше времени, чтобы найти деньги и вернуть долг?

— Я… я достану деньги, — говорю я, пытаясь справиться с рыданиями, готовыми вырваться из горла.

Должно быть, у меня шок, потому что я не могу с ним бороться, бороться за свою жизнь, и безудержно дрожу. Чувствую обнажённой кожей спины прикосновения кожаной перчатки, и испытываю новые болезненные ощущения в бёдрах и икрах. Вспоминаю Грейсона, бразильскую эпиляцию, день, проведённый в спа-салоне, и хнычу от потрясения. Теперь же я пахну, как свинья, от меня несёт кровью и другими мужчинами, и я начинаю задыхаться от рыданий из-за того, что всё это происходит со мной на самом деле.

— М-моя машина…

Он продолжает идти, а я не могу говорить, задыхаюсь и всхлипываю.

— Моё… моё платье…

Мужчина останавливается, затем я слышу шуршание пластика и понимаю, что он поднял упавшее платье, но оно может быть бог знает в каком состоянии.

— Спасибо, — всхлипываю я. Потом вспоминаю, что он плохой парень, он не собирается мне помогать! Если бы хотел, то отпустил бы меня.

Тело охватывает неконтролируемая дрожь, отчего начинают стучать зубы. Мужчина сажает меня на заднее сидение и пристёгивает ремнями. Запах в машине поразительно напоминает лавандовый аромат саше, которое я положила в свою машину после того, как она практически превратилась в лодку. Визжат шины, и мы уезжаем.

В итоге мы где-то паркуемся, и снова мужчина несёт меня, замирает, опять идёт, крадучись, как будто движется и останавливается, чтобы не быть замеченным. Мы взбираемся по какой-то лестнице, и я слышу, как трещит окно. Идём дальше. Потом я улавливаю звук льющейся воды.

Мужчина опускает меня на что-то мягкое, похожее на мою кровать, и развязывает верёвку на моих запястьях, его перчатки трутся о точки, где пульсирует кровь. Я закрываю глаза и представляю, что это другие перчатки, перчатки другого мужчины. Он успокаивает меня, но тот факт, что на самом деле это другой человек, делает мои страдания ещё более сильными.

Не останавливаясь, мужчина начинает освобождать мои ноги, а затем массирует ссадины вокруг лодыжек.

— П-пожалуйста, не делай мне больно!.. — кричу я, брыкаясь, но успокаиваюсь, когда он отступает. — Это из-за денег?.. Я достану деньги, уже скоро, — начинаю я бессвязно бормотать. — Моя машина выставлена на продажу, просто у меня пока не было покупателей, но всё равно нужно собрать ещё половину, поэтому мне необходимо немного…

И тут он совершает кое-что неожиданное. Мужчина берёт мою руку и крепко сжимает. Не со злостью, а ободряюще. Я замолкаю. Сердце замирает, он держит свою руку на моей слишком долго, видимо, пока не убеждается, что дыхание успокаивается. Тогда мужчина её выпускает. Я чувствую его шаги, слышу скрип окна, моментально протягиваю руку и срываю мешок.

Я в своей квартире. В душе течёт вода. Он ушёл… через балкон по аварийной лестнице?

На мне кровь. Я вся в крови, поэтому полностью одетая забираюсь в ванну и моюсь, тщательно оттирая кожу. Тихо плачу. Я ходила к ним, чтобы умолять этих ужасных людей дать мне ещё немного времени, и они согласились, но время снова заканчивается. С чего это я вообще вдруг решила, что смогу сделать дурацкую ставку и не иметь дел с такими людьми? Я подумываю о том, чтобы попросить кого-нибудь о помощи, но слишком для этого горда. Слишком горда, чтобы рассказать об этом своей лучшей подруге, своим друзьям, слишком горда, чтобы рассказать об этом родителям, которые считают меня совершенством и не способной сделать ничего плохого. И ещё Грейсон. Почему-то, думая о нём, я становлюсь более сентиментальной. Грейсон заставляет меня чувствовать себя в безопасности, как будто он может защитить меня от всего мира. Даже от таких людей.

Но я слишком горда, чтобы позволить единственному парню, который мне небезразличен, об этом узнать. Впрочем, я, похоже, не очень-то ему нравлюсь. Нет. Но для меня это совсем не так. Я тихо плачу в ванной, чувствуя себя такой грязной, и боюсь, никогда не захочу оттуда вылезти.

11 УБИЙСТВО

Грейсон

— ТВОЮ МАТЬ!

Эти ублюдки решили развлечься? Не побоялись прикоснуться к тому, что принадлежит мне? Тогда им лучше… Быть, блядь, готовыми… Умереть. Кто бы ни послал за ней этих четверых, чья бы это ни была инициатива, они — мертвецы. А что касается того урода, которого Си Си привёз с собой на склад? Я убью его к чёртовой матери, раздеру на части, вырву руки и ноги.

Шипя от боли, опускаю кровоточащую руку под проточную воду, глаза горят от ярости, бессилия и боли от осознания того, что они собирались сделать сегодня вечером с Мелани.

Я, блядь, даже не мог с ней поговорить. Я даже не мог сказать ей, что всё будет хорошо. Из-за списка, из-за Зеро, из-за того, что нельзя, чтобы стала известна его связь с «Андеграундом»; поэтому мне пришлось держать принцессу в своих объятиях и слушать её рыдания. Я никогда раньше не обнимал плачущих женщин. А её мольбы не делать ей больно только добавили огня моим и без того обострившимся инстинктам. Они собирались…

Чёрт возьми, я даже думать об этом не могу.

Смотрюсь в зеркало в тусклой уборной склада, мои ноздри раздуваются, лицо бледное от потери крови, глаза сверкают холодным блеском смерти. Я выгляжу сумасшедшим. И чувствую себя сумасшедшим. Открываю зеркальный шкафчик и ищу бинты, вещи с грохотом падают на пол, но я так ничего и не нахожу.

Крепче прижимаю полотенце к ране и пытаюсь завязать его узлом, всё ещё не в силах подавить бурлящее в крови желание убивать.

С тех пор как мою мать увезли, во мне фактически не осталось ни капли человечности. Но, несмотря на моё воспитание, мне хотелось сорвать этот грязный мешок с головы Мелани, вытереть её слезы, посмотреть в глаза и приказать перестать плакать, потому что это каким-то образом выводит меня из состояния равновесия. И приказать ей перестать трястись, потому что это заставляет меня дрожать от ярости. И пообещать ей, что всё будет хорошо, и в следующий раз, когда её кто-нибудь коснётся, это будет мужчина, который захочет доставить ей больше удовольствия, чем он сам получит. Самое смешное, что где-то глубоко в моём извращённом сознании этим мужчиной являюсь я.

В ванную комнату маленького склада, куда привели единственного выжившего после нашей встречи, подкрадывается Си Си.

— Где он, блядь? — кричу я.

— Чёрт возьми, ну и видок. Нужно тебя зашить, мужик.

Я следую за ним на улицу, где уже собралась группа девушек, которые обычно следуют за Си Си.

— Принеси иглу, — говорю я той, кого вижу первой, затем отпихиваю от пластикового стола стул и наклоняюсь, чтобы поговорить с Си Си, только я и он. — Скажи мне, что смог, блядь, хоть что-нибудь из него вытрясти?

Брови Си Си хмурятся.

— Похоже, он не знает, кто его нанял.

— А что насчёт остальных?

— Я спрятал тела. Поэтому ты сможешь увидеть только оставшегося в живых счастливчика.

— Я бы не называл его счастливчиком. — Сканирую окрестности, гадая, кто мог на неё охотиться и почему.

Мой отец, Эрик или кто-то из парней? Целью была она? Неужели это мой отец вмешивается в мои дела после того, как дал мне слово? Или это было предупреждением от одного из моих «верных» братьев по оружию?

Рука онемела, и я не чувствую её, но кожа липкая и тёплая от крови, и я так расстроен, что хочется что-нибудь пнуть.

Клянусь всем святым на свете, если за всем этим стоит мой отец, я его убью.

Продолжаю бороться со своими эмоциями, когда возвращается с иглой брюнетка, чтобы меня зашить, и приносит бутылку спиртного.

— Так, так, теперь, похоже, я всё-таки до тебя доберусь, — мурлычет она. — Что там у нас?

Девушка открывает бутылку с алкоголем, и я протягиваю руку.

— Эта отметина от моей девочки, — рычу я. — Ей не нравится, когда я не звоню. — Не хочется вспоминать, как она рыдала, и как я собирался сорвать с неё мешок… и что ещё сделать? Открыться ей? Этого нельзя делать.

Девушка льёт алкоголь на рану, и я сдерживаю свою реакцию, выдавив:

— Швы делай красивые и плотные. И маленькие. — Я отрываю кусок от своей футболки, прикусываю его, стараясь не издавать ни звука, и наблюдаю, как она меня зашивает.

— Неплохо. Для принцессы, — говорит мне Си Си.

Мне больно, и я до сих пор чертовски зол. Но только сильнее стискиваю зубами ткань.

Пока девушка меня перевязывает, подходит её рыжая подруга и садится мне на колени.

— О, Зет, мы так волновались. — Она облизывает губы. — Что ты хочешь?

— Минди, — говорю я, выплёвывая кусок ткани. — Тебя ведь так зовут, верно?

Она нетерпеливо кивает.

— Минди, сейчас я учу свою подружку стрелять из её нового пистолета. Не думаю, что ей понравится, если ты будешь здесь сидеть.

— О, — слезает она с меня.

— Иди сюда, дорогая, я тебя сейчас долго и медленно поласкаю. — Си Си раздвигает ноги, предлагая Минди сесть на его колено, и пристально наблюдает за мной. — Подружка, да? Она уже знает об этом?

— Сообщу ей об этом завтра, — теперь обращаю внимание на моего лучшего друга. — Си Си… это может исходить из «Андеграунда». Может иметь какое-то отношение к чёртовым долгам. — Немного сильнее затягиваю повязку. — Мне нужно как можно скорее вычеркнуть имя принцессы, и кажется, я знаю, как это сделать.

— Послушай, чувак, нельзя позволить Головорезу узнать, что ты хочешь перекупить её долговые обязательства, иначе он тебя достанет. Он заставит её исчезнуть так же, как и Лану.

— Неужели ты думаешь, что я, мать твою, этого не понимаю? Нет. Мне нужно сделать так, чтобы у неё появились средства заплатить, и она даже не заподозрила, что это сделал я.

Подойдя к маленькому бару, я наливаю себе на два пальца виски и пью, разглядывая на полу дорожку собственной крови. Мелани слишком хороша для всего этого, но теперь она вовлечена. Теперь она больше, чем просто имя в моём списке. Она занесена в чей-то чёрный список, и теперь я взбесившийся ублюдок.

— Кто бы это ни был, они связались не с той девушкой. — Я залпом выпиваю виски и забрасываю в рот викодин¹⁴.

— Обоже, я просто в восторге от выражения твоего лица. Мне почти жаль нашего гостя.

— Отведи меня к нему. — Следуя за Си Си, я прошу его достать мне билет на самолёт на утренний рейс до Вашингтона. — Убедись, что я вернусь к шести, чтобы успеть на свадьбу.

♥ ♥ ♥

Существует три вида ножей для метания. Со смещением центра тяжести в область клинка. Со смещением центра тяжести в область рукояти. И сбалансированный. Очень важны правильный хват и угол метания. При дальнем броске нужно держать запястье разогнутым, чтобы нож не слишком сильно вращался в воздухе. Мой практически не вращается, он летит прямо вперёд. Раньше я тренировался на картонных коробках из-под хлопьев, потом на ивовых, берёзовых, сосновых плитах, висящих на ветру. Теперь передо мной мужчина, и я точно знаю, как перенести свой вес с толчковой ноги на другую, чтобы придать импульс, как двигать предплечьем, локтем прямо перед броском. Дело не в силе, а в изяществе. Не нужно вкладывать много силы. Нож сам её набирает.

Метать с налёта в мишень нужно с той же силой только с небольшим вращением, и стать чуть ближе или дальше. В основе моего умения лежит целая наука, и сейчас я более чем готов её применить.

Мужчина в маленькой угловой комнате склада привязан к стулу. Над его головой ярко вспыхивает лампочка. Его лицо опухло, он истекает кровью, но одного вида его крови недостаточно, чтобы доставить мне удовольствие.

Он смотрит на меня, я смотрю на него.

Дрожь мужчины усиливается, и это меня радует. Чрезвычайно.

Я приближаюсь к нему, стараясь говорить тихо:

— Кто тебя нанял?

— Н-не скажу, я уже говорил твоему д-д-другу.

Открываю свой складной нож и бросаю, задевая его висок. Он визжит, а я продолжаю кидать ножи, пока они не втыкаются в стену вокруг этого мудака, очерчивая его сволочное лицо. Затем я целюсь в середину его бедра. И кидаю.

— Блядь! Ещё один сумасшедший мудак? А я-то думал, что ты хороший!

— Жаль тебя расстраивать, но ты уже встретил хорошего парня. — Я даже не притворяюсь, что улыбаюсь, я ничего не чувствую к этому ублюдку. Ни капли жалости. Достаю ещё один нож и трогаю его остриё. — Я тот парень, на чью девушку ты напал, так что я сделаю тебе ещё больнее. Буду отрезать по маленькому кусочку твоей кожи, по одному за раз. По одному яйцу за раз, по кусочку твоего члена за раз. Отрежу его, буду делать это медленно и больно, пока ты не скажешь мне, кто тебя нанял.

Я вгоняю нож в кончик его пальца, пригвоздив к подлокотнику. Мудак кричит. Улыбаюсь и достаю следующий нож.

— За ней велось наблюдение? — спрашиваю я.

Многие контракты начинаются со слежки и заканчиваются чем-то другим. Бью его по следующему пальцу. Он кричит и мочится в штаны.

— Ты похищал, чтобы потребовать выкуп?

Он задыхается от рыданий. Снаружи доносятся негромкие звуки уличного движения. А мне слышаться её рыдания под грёбаным чёрным мешком, я представляю большие мечтательные зелёные глаза принцессы, и, стиснув челюсти, бросаю ещё один нож, который приземляется прямо в центр его ладони.

— КТО ТВОЙ БОСС? — допытываюсь я.

Сейчас из его ран льётся кровь, но я не остановлюсь, пока из этой мрази не польются слова. Как только он отрубается, оцепенев от боли, я тихо приказываю Си Си:

— Музыку, пожалуйста. Сегодня мы не будем спать.

♥ ♥ ♥

Четыре часа спустя

У меня до сих пор нет имени.

Зато есть чёртова куча злости, тонна грёбаного разочарования, ноль сна и немного боли. Но ни единого грёбаного имени.

Мы не знаем, есть ли на ней метка, чья она цель.

Мне нужно вычеркнуть Мелани из этого списка, и побыстрее.

Как твоя гордость воспримет то, что я предложу тебе денег, принцесса?

Бросишь их обратно мне в лицо?

Ты ведь сделаешь именно это, правда?

Чёрт, я знаю, что ты так и поступишь…

Я вхожу в свою квартиру, но до сих пор не в состоянии избавиться от промелькнувшей перед глазами картины, которую увидел, когда оставил платье Мелани на ручке двери спальни, где она спала в постели, обложившись с обеих сторон горами подушек.

Она была восхитительной. Желанной. Уязвимой. Я стоял там, а моя кровь бежала по венам быстрее, член пульсировал так же сильно, как зашитые бицепсы и левая сторона груди.

Открываю сейф, чуть не выдернув ручку. Некоторые из наших должников попадают в неприятности, и им приходится расплачиваться вещами. Часами, золотом, драгоценностями. Иногда мы держим «барахло» для подкупа чиновников и любого, кто может доставить нам какие-либо неприятности в любом начинании. Иногда мой отец не принимает безделушки, и мне приходится отдавать наличные, заложив вещи, продав или использовав как-то ещё.

Я хватаю сверкающее бриллиантовое колье из полученных мной побочных доходов. Думал, что однажды мама захочет его носить. Теперь же надеюсь, что Мелани захочет его продать.

Я раскусил эту сладкую маленькую девочку, даже если она сложная маленькая штучка. В её прихотливый мозг, вероятно, никогда не приходила мысль, что она может проиграть. Она, должно быть, представляла, что купит себе в перспективе новые туфли или обновит гардероб, или, возможно, закроет кредит на свою машину. Вместо этого теперь её жизнь принадлежит «Андеграунду». Моему отцу. Мне. У нас есть тщательно подобранная команда для ведения бухгалтерского учёта, сбора всех долгов, организации боёв и продажи билетов. Член комитета «Андеграунда» занимается билетами и организацией боёв. Но именно Слейтеры управляют азартными играми и финансовым обеспечением: взысканием долгов и вещами, о которых никто и никогда не должен узнать.

Если Мелани похожа на любую другую женщину, которую я знаю, она примет подарок от своего нового воздыхателя, а потом пожалуется, что колье украли, вместо того чтобы сказать мне правду. Что она продала его, чтобы заплатить долг. И это нормально, она имеет право солгать. Мне тоже приходится ей лгать. Мы будем квиты. Принцесса заплатит свой долг, усвоит урок и никогда не узнает, что я часть её кошмара.

И я никогда не увижу, как её зелёные глаза смотрят на меня с таким же ужасом, как и глаза моей матери.

12 СВАДЬБА

Мелани

Я просыпаюсь и вижу перед собой моё красное платье, висящее на ручке двери спальни. Моргаю, и меня охватывает ужас, когда понимаю, что он был здесь. В моей спальне.

— Кто здесь? — кричу я, натягивая простыню до самой шеи.

Тишина. Вскакиваю с кровати, подбегаю к дверям и резко их все распахиваю на случай, если за ними кто-то прячется. К тому времени, как я заканчиваю кружить как ненормальная по всей квартире, я уже вымотана до предела. Прислонившись к стене, позволяю глазам осмотреть платье. Оно прекрасно. На нём нет никаких пятен. Зато есть бланк с печатью химчистки. Дрожащей рукой я касаюсь шёлка, и в голове мелькают обрывки прошлой ночи. Руки. Кровь. Слёзы.

Кажется, мы выжили оба, я и моё платье, но я умру, если придётся спать сегодня дома. Лучше попрошу Пандору пригласить меня на пару дней, или проведу ночь в отеле, одна.

Боже, но я не хочу быть одна.

Хочу ещё одну ночь с Грейсоном. Я две недели лежала в своей постели, вспоминая ту ночь, когда мы были вместе, и то, что я чувствую к нему, очень далеко за пределами желания, это похоже на потребность. На голод. Мне нужны его руки и его рот. Я хочу, чтобы его пыл и выражение его глаз заставили меня забыть, что у меня раны на бёдрах, на моей гордости и на моём сердце.

Выдохнув, я спешу в ванную, запираю дверь, наполняю ванну и напоминаю себе, что сегодня моя лучшая подруга выходит замуж.

После ванны я натираю свою кожу кокосово-миндальным маслом, натягиваю самые изящные стринги, надеваю красное платье, бирюзовые туфли на шпильках, толстый жёлтый браслет — на мне как минимум три цвета, что всегда заставляет хорошо себя чувствовать — и спешу в квартиру Брук, уговаривая себя перестать гадать, будет ли у меня пара, выплачу ли когда-нибудь долг, смогу ли когда-нибудь снова спокойно спать. Сегодня самое важное — свадьба моей лучшей подруги, и я собираюсь насладиться этим днём.

Я желала счастливого замужества для Брук ещё до того, как она сама этого захотела, и в тот момент, когда Ремингтон Тейт выскочил за ринг «Андеграунда» и попросил номер её телефона, я почувствовала её бабочек и сама не раздумывая дала ему номер. Иначе Брук никогда бы это не сделала.

Теперь она влюблена так, как невозможно себе даже представить. Невеста уже вся в белом, но я отослала мужчин в церковь, потому что ни за что на свете не позволю Реми и Брук начать с того, что может принести им неудачи и беды. Жених не должен видеть невесту в её платье до самой свадьбы.

Недовольные мужчины ушли, хотя Ремингтону это явно не понравилось. А мы с телохранительницей Жозефиной, ставшей по совместительству ещё и нянькой, помогаем украсить цветами из страз волосы Брук, пока ждём прибытия её матери и сестры.

— Чья очередь держать Рейсера? Он только что обслюнявил моё платье, и я не хочу, чтобы его ещё и стошнило на него, — говорит Нора, кивая на маленькое тёмное пятнышко на лифе платья Брук.

Опустив взгляд, Брук изучает пятно и трёт его большим пальцем, на её лице отражается усталое разочарование.

— Брук, твой парень даже не заметит пятно, я гарантирую! Дай Рейсера мне! — прошу я, хватаю малыша, усаживаю его к себе на колени и прижимаюсь губами к его круглой головке. От него пахнет тальком, и он по всему вокруг шлёпает своими ручками.

Брук, занятая перепиской с женихом, бросает взгляд вперёд.

— Клянусь, мы опоздаем из-за пробок, — стонет она.

— Можно подумать, он тебя не дождётся, — взволнованно возражаю я, прежде чем передать Рейсера его бабушке, которая не переставая сюсюкает и воркует над ним. Я подхожу, пересаживаюсь к Брук и пытаюсь сжать в объятиях со всеми её пышными юбками. — Бруки, Реми ждал тебя всю свою жизнь! Ещё десять минут он точно подождёт, поверь мне.

Брук тычет в меня пальцем.

— Не говори ничего такого, что заставит меня плакать, — предупреждает она, осторожно вытирая уголки глаз.

Я киваю, широко улыбнувшись, но, когда беру её руку и сжимаю, в горле образуется комок.

Она моя лучшая подруга. И я единственный ребёнок в семье.

Конечно, у меня есть Пандора, моя подружка-гот, моя полная противоположность — негативная, саркастичная и тёмная, которую я тоже люблю. Но Брук есть Брук, и для меня есть только она одна. Брук не останется в Сиэтле, потому что характер работы её мужа требует, чтобы он отправился на турнир по смешанным единоборствам, и эта ситуация для меня очень волнительна. Никто никогда не думает о лучшей подруге, когда выходит замуж. Но сейчас я счастлива так, что сердце готово выскочить из груди, и в то же время невероятно несчастна. Во-первых, потому что я буду скучать по ней, а во-вторых, потому что с тех пор, как я была маленькой девочкой, мне всегда хотелось надеть белое платье и иметь такого же жениха, что ждёт её у алтаря, чтобы он был безумно в меня влюблён, готов защищать и провести со мной остаток своей жизни.

Но вместо этого мои отношения никогда не продолжались более одного месяца.

Вместо этого прошлой ночью меня чуть… Боже, не думай сейчас об этом.

Брук выходит из машины, и я рада, что отвлекаюсь, помогая ей подготовиться. Я говорила ей, что, поскольку Пит, друг Реми, является шафером и по совместительству бойфрендом Норы, она должна попросить свою сестру быть главной свидетельницей на свадьбе. Кто же захочет, чтобы Нора злилась на тебя всю оставшуюся жизнь? Только не я.

Так что теперь мы с Пандорой, которая, наверное, впервые в жизни тоже в красном, горячие подружки невесты. Хотя Пандора совсем не выглядит счастливой, но в этом нет ничего нового.

Когда я вхожу вслед за Брук в церковь, то вижу его. У двери. И ноги становятся ватными.

Грейсон. Он носит свой очень красивый чёрный костюм так же непринуждённо, как и уверенность в себе. Боже. Как будто он господствует над теми, кто находится рядом.

Я не могу справиться с магнетическим притяжением его присутствия. Грейсон не знает, что просто стоя у широкого входа в церковь, такой таинственный и могущественный, он спасает меня от моих мыслей, моих страхов и моего одиночества, которое вчера казалось абсолютным, как ночь. После двадцати пяти лет осознания того, что я недостаточно хороша, в глазах этого человека я что-то значу. Я желанна. Я достойна быть здесь. То, что я чувствую, странно и волнующе. Жёсткий и решительный, изысканный и чувствительный. Он не знает, что один его вид обдаёт изнутри вихрем жара, согревает потаённые уголки моей души, уносит прочь мои страхи. Внезапно я фокусируюсь на одной мысли.

Он пришёл.

И судя по тому, как Грейсон смотрит на меня своими яростными ореховыми глазами, он никуда не собирается уходить. Без… меня.

Во время церемонии у меня льются слёзы. Я не ожидала от себя такого, но страх прошлой ночи перемешался с радостным волнением от того факта, что парень, которого я так хочу, появился здесь ради меня, и с тихими, но твёрдыми словами бойфренда моей лучшей подруги, дающего торжественное обещание любить её до конца его жизни.

Мне не нравится, что мой макияж испорчен, но когда я стою рядом и слышу, как моя лучшая подруга произносит свою клятву одному из самых заботливых, сексуальных и добрых мужчин, известных мне, то вспоминаю, как говорила ей: «СДЕЛАЙ ЭТО! Иди за ним!». Я помню, как сказала ей: «Окунись в приключение, наслаждайся своей жизнью, ну же, Брук, ведь это РЕМИНГТОН-МАТЬ-ТВОЮ-ТЕЙТ, никто не говорит такому парню «нет»!»

Прямо сейчас я чувствую на себе взгляд Грейсона, и когда украдкой смотрю в его сторону, замечаю в прищуренных ореховых глазах собственнический инстинкт такой силы, что даже дьяволу его не переплюнуть. Сердце сжимается, и я пытаюсь успокоиться и не плакать, говоря себе, что по крайней мере сегодня ночью я буду в безопасности. Буду чувствовать себя под защитой. Потому что он, похоже, никуда меня от себя не отпустит.

Боже, а ведь я вчера могла умереть.

И могу умереть завтра.

Всю свою жизнь я жила сегодняшним днём, но всегда планировала и ждала идеальное будущее. А что, если его не будет? Мне всё равно, зачем он здесь, и внезапно всё становится безразличным, потому что я знаю, чего хочу сегодня вечером.

Шмыгнув носом, вытираю слёзы, затем встречаюсь с его внимательными глазами и смотрю на Грейсона чуть ли не умоляюще, мой живот сводит от возбуждения, когда мужчина отвечает мне взглядом, который говорит гораздо больше, чем просто о том, что он собирается со мной сделать. Его взгляд полон беспокойства, но в то же время он полон огня, кипящего внутри и обещающего сжечь меня самым восхитительным образом. Грейсон здесь, потому что хочет меня. Он жаждет меня, и я в ответ жажду его. Я жажду мужчину, которого встретила той ночью под дождём, того, кто не дал мне промокнуть и незаметно изучал меня, целуя всю ночь напролёт. Того самого, кто вернулся ко мне и попросил дать ему ещё один шанс. Его магнетизм притягивает меня, притягивает непреодолимо. Феноменально.

И когда в часовне отзвучали последние слова клятвы, я даю себе обещание. Клянусь, что бы ни случилось между нами — интрижка, катастрофа, худший звонок в моей жизни — сегодня я смирюсь и не буду противиться судьбе. Я нырну с головой в чувства и последую за своей душой, за своим сердцем, и каждым трепетным покалыванием в жаждущем теле, или, чёрт возьми, моё имя не Мелани.

13 ВЕЧЕР

Грейсон

Церемония занимает миллион грёбаных лет.

Я стою здесь, вооружившись полуавтоматическим ЗИГ-зауэром, почти килограммом стали, но мой член кажется в два раза твёрже, а в груди тяжелее раз в десять. Я чувствую себя, как сбитое на дороге животное. Увидев вчера, как она плачет, я чуть не сорвался. Сейчас, когда она ищет меня в толпе, эмоции в её взгляде начисто лишены покровов, и я не могу толком разобраться в своих чувствах.

Как только она вышла из лимузина вместе с невестой, я не смог сдержать при виде её своего стона. Я до сих пор одержим желанием оказаться с ней рядом, прикоснуться, почувствовать её запах.

Мелани в платье подружки невесты — это клубок противоречий. Всем улыбается, но отдаёт приказы, как генерал. Я наблюдал, как она поправляет шлейф платья невесты, чтобы всё «выглядело красиво», а темноволосая девушка с хмурым взглядом протягивает невесте букет цветов. Мелани избегала смотреть на меня. Может, нарочно, а может, и нет.

Теперь, когда все клятвы произнесены, я в нетерпении стою на тротуаре перед церковью. Меня окружает нестройный хор людей, но сквозь шум я слышу её смех. Поворачиваю голову и вижу, что священник говорит что-то, что приводит её в восторг. Боже, я хочу поцеловать этот грёбаный смех, чтобы заставить его замолчать. Затем я хочу сделать что-нибудь, что снова его разбудит, чтобы он впорхнул в мой рот, где я могу его поймать. Попробовать. Поиграть с ним.

Когда вокруг лимузина начинает собираться толпа, я не теряю ни минуты. Сократив между нами расстояние, останавливаюсь всего в нескольких сантиметрах позади неё и наслаждаюсь представшей передо мной очаровательной картиной: распущенные волосы, ниспадающие на плечи, обтягивающее красное шёлковое платье до лодыжек, обнажённая спина, V-образный вырез на которой демонстрирует тело практически до круглой, задорной задницы.

— Ты меня намеренно игнорируешь? — шепчу я, обнимая принцессу за талию.

— Нет, — улыбается она, глядя на тротуар и заправляя волосы за ухо.

Я опускаю голову, пока мои губы почти не касаются этого ушка.

— Хорошо, потому что я не тот, кого можно игнорировать. — Схватив Мелани за талию, притягиваю спиной к себе. Я проверяю границы дозволенного, радуясь, что вместо того, чтобы протестовать, она прислоняется ко мне.

Чертовски хороший знак, Кинг.

Твою мать, теперь мне не терпится получить больше. Взяв Мелани под локоток, вывожу её из толпы и заталкиваю в нишу у входа в церковь.

Она тяжело дышит, и это ещё более хороший знак. Она тоже хочет тебя, она хочет тебя точно так же, как хочешь её ты.

Я фиксирую принцессу своим телом у каменной стены. Груди Мелани вдавлены в мою грудь, её бёдра — в мои. Скольжу губами по её векам и с трудом сдерживаю глухой стон. Сказать, что я изнемогаю от желания, значит ничего не сказать. Жаль, что у меня нет десяти рук — двух просто недостаточно, чтобы поглаживать ладонями её бока, стискивать пальцами ягодицы, а затем прижимать к своим бёдрам, желая чувствовать её, живую и совершенную, целую и невредимую.

Принцесса трётся носом о моё горло и делает глубокий вдох, как будто испытывает непреодолимое желание почувствовать мой запах. Я прижимаю её к себе и чувствую, как она дрожит в моих объятиях.

Я прошёл прекрасную подготовку.

И могу распознать страх, возбуждение, волнение.

Но коктейль чувств, который я, похоже, порождаю в ней, опьяняет меня больше, чем что-либо на свете. Я крепче прижимаю её к себе. С губ Мелани срывается вздох, и мне требуется всё моё мужество, чтобы не наклонить голову и не выпить его. Нет. Если я возьму в плен эти накрашенные красной помадой губы, то не остановлюсь, пока она не окажется подо мной голой, и я не погружусь в неё так глубоко, что забуду на каком я свете.

Но, клянусь, что вечером…

Я лезу в карман пиджака, открываю там бархатный футляр и достаю из него колье.

— Что это? — Мелани смотрит на сжатый кулак.

Позволяю ей разжать мою руку, и она опускает глаза на бриллиантовое украшение на моей ладони. Это высококачественное теннисное¹⁵ бриллиантовое колье, простое, но необыкновенно красивое. Как и она.

— Кое-что для моей девушки, — шепчу я.

— Твоей девушки?

Я беру колье обеими руками и застёгиваю его у неё на шее.

— Это уж слишком, Грейсон, я не могу его принять, — протестует она.

— Я не могу взять его обратно, не мой размер. — Провожу костяшками пальцев по её горлу, оно тёплое и шелковистое. — Кроме того, колье предназначено для королевы, принцессы.

Поправляю сверкающую нить колье так, чтобы оно легло ей на ключицу, чуть ниже пульсирующей точки. Меня так и подмывает наклонить голову и лизнуть её. Чёрт, руки так и чешутся сделать что-нибудь ещё. Вместо этого я прикладываю палец к маленькому звену, дотрагиваюсь до пульсирующей жилки и поднимаю на неё глаза.

— Мелани, когда ты будешь ждать моего звонка, — я снова провожу подушечкой большого пальца по бриллиантам, — посмотри на эти камни и будь уверена, что телефон зазвонит.

— Кто ты? — спрашивает она меня, задыхаясь в крайнем удивлении.

Мои губы кривятся в сардонической усмешке.

— Извращённая версия твоего… Уэстли, — говорю я, выдержав её взгляд.

Снаружи слышатся крики, и мы понимаем, что невеста уже бросила букет. Мелани спешит туда, а я остаюсь на месте, пытаясь удержать в узде своего внутреннего неандертальца. В ней метр и шестьдесят сантиметров веселья, и она наполняет всё моё существо дерьмом, которое я никогда не рассчитывал почувствовать, не говоря уже о том, чтобы захотеть.

Я, блядь, в полной заднице.

Следую за Мелани в толпу, останавливаюсь прямо позади неё, прижавшись к её спине, и смотрю сверху на лицо девушки. Её ноздри трепещут, втягивая воздух. Она снова меня нюхает. Я стою на месте, позволяя ей привыкнуть ко мне. К моему размеру, моему запаху, моему росту, ко мне. Протягиваю руку в перчатке, чтобы коснуться её волос, и чувствую, как она дрожит. Делаю шаг в сторону, став рядом с Мелани, и провожу тыльной стороной кисти по её обнажённой руке. Слышу учащённое взволнованное дыхание девушки, которое тут же сбивается и замирает, когда я переплетаю свои пальцы с её, посылая сигнал — сегодня вечером ты со мной.

Мы смотрим, как уезжают в лимузине жених и невеста, и Мелани машет им, не выпуская моей руки. Когда машина исчезает вдали, она поднимает на меня своё хорошенькое личико.

Бриллианты так потрясающе смотрятся на ней, что на мгновение я забываю, что они не только служат для украшения её шеи. Похоже, они ставят на ней клеймо. Кричат мне: «Твоё, твоё, твоё».

— Кажется, меня больше некому подвезти, — говорит она.

Будь я проклят, если мне не нравится, как принцесса надувает свои губки.

— Не волнуйся, ты поедешь со мной, — успокаиваю я.

— Мел! Ключи от твоей машины у нас! — кричит нам какой-то мужчина, по воздуху разносится звон ключей. Он вертит их вокруг пальца, и я узнаю того самого пьяного в хлам блондинистого чувака, который пялился на неё с тех пор, как я здесь появился. Он молча сверлит меня глазами. В ответ я буравлю его ещё более грозным взглядом. Продолжай пялиться, придурок, сегодня вечером трахать её буду я.

Темноволосая подруга Мелани похлопывает его по локтю.

— Райли, почему бы вам, ребята, не взять машину Мел? Она и её кавалер могут поехать со мной и Кайлом, — вставляет подруга, бросая предупреждающий взгляд, как будто меня это по какой-то причине должно беспокоить. Не впечатлённый этим, киваю в знак согласия.

Как только мы оказываемся на заднем сиденье машины, девушка говорит:

— Какие у тебя крутые цацки, Мелани.

— А то я не знаю, — счастливо улыбаясь, тычет Мелани большим пальцем в мою сторону.

— Это он подарил тебе колье? — раздаётся шокированный голос подруги.

— Да, Пандора! И его зовут Грейсон.

— Да уж! Грейсон, может ты заплатишь и за очки? Они мне точно понадобятся после того, как я получу повреждение сетчатки от блеска всех этих побрякушек, — интересуется Пандора.

— Пришли мне счёт, — спокойно отвечаю я.

— Что дальше? Свяжешь, что ли, её и попросишь назвать стоп-слово?

— Нет, — улыбаюсь я. — На планете Земля нет такого слова, которое могло бы кого-нибудь от меня спасти.

— Ха-ха. Я рада, что твоему парню весело, — говорит Пандора Мелани, произнося слово «парень» так, как произносят слово «экскременты». Потом снова обращает своё внимание на меня. — Мы очень заботимся о нашей Мэл. Она верила в Санту намного, намного дольше, чем все мы. Так что расскажи нам о себе. Ты как какой-нибудь Гэтсби¹⁶, с кучей денег, но с очень загадочным прошлым? Мы с Кайлом погуглили тебя, но мало что смогли найти. Какие у тебя намерения насчёт нашей девочки?

— Пандора! — пинает спинку сиденья Пандоры Мелани. — Не обращай внимания на мою подругу, Грейсон, — говорит она мне.

Но подруга не собирается меня игнорировать. Она всё время оглядывается на меня через плечо.

— Ты рад, что Мелани не поймала букет?

— С какой стати ему нужно этого бояться? — возражает Мэл.

— Подруга, судя по этим побрякушкам, у него нет намерения жениться. Только потрахаться.

— Пандора!

Я смеюсь, мне очень интересно, почему эта девушка так оберегает от меня Мэл. Нет сомнений, что её сделал такой какой-нибудь грёбаный неудачник.

Она устраивается на переднем пассажирском сиденье так, чтобы быть ко мне лицом.

— У тебя есть жена? — напирает она.

— Что?

— Ты женат? Ты гей? Что с тобой не так?

Ну что ж, посмотрим. В настоящее время единственный, с кем что-то здесь не так, — это она. Я мог бы запросто поиграть с ней в гляделки, но зачем смотреть на эту Злобную Бетти, когда рядом со мной принцесса?

— Пандора, ты совершенно испортила мне весь вечер! — Мелани снова пинает спинку сиденья, потом поворачивается ко мне лицом. Вся в красном, она выглядит восхитительно. Я чувствую себя большим злым волком, смотрящим голодными глазами на эти губы, так и требующие, чтобы их поцеловали, и эти очень опасные, невинные зелёные глаза. — Она права? Ты что, играешь со мной? — с любопытством спрашивает она.

Не знаю, что в ней есть такого, но то, как принцесса смотрит на меня, заставляет член становиться твёрдым. Это моя естественная на неё реакция. Я думал, что могу с ней справиться, как смог убить ради неё прошлым вечером, а это совсем не так. Можно сколь угодно жёстко контролировать себя, но нельзя управлять своими инстинктами. Иногда они управляют тобой.

За всю свою жизнь я убивал только ради одного человека.

Разница состоит в том, что вчера вечером я не испытывал угрызений совести. Я бы не изменил того, что прошлым вечером сделал для Мелани. Я бы сделал это снова, так же быстро убил бы тех троих и так же медленно пытал бы четвёртого. Чёрт, даже медленнее, если бы только мог подольше растянуть. На самом деле сейчас, при воспоминании о тихих, беспомощных криках под надетым на её голову мешком, мне в грудь вонзается нож ярости.

Обхватив рукой талию Мелани, притягиваю её ближе и шепчу на ушко:

— Я с тобой не играю.

Господи.

Я говорю серьёзно.

Так серьёзно, как никогда в жизни.

— Будь честен, — шепчет она в ответ.

— Я не играю с тобой, — повторяю я.

За нами наблюдают с переднего сидения машины, да пошло оно всё на хрен. Одним движением я притягиваю к себе Мелани, усаживаю на бедро и наклоняю к ней голову. Она пахнет так охрененно сладко и сочно, что хочется зарыться носом и найти источник запаха. Я трусь носом об ухо девушки, возбуждённый её близостью, её фигурой, её запахом.

Она дрожит, и мои мышцы в ответ напрягаются.

Что ты делаешь со мной, мой милый, очаровательный номер пять?

Я протягиваю большие пальцы и заставляю её закрыть глаза, чтобы она меня не видела. Чтобы она не смотрела на меня своими грёбаными зелёными глазами, которые кричат: «Спаси, сохрани и возьми меня». И я шепчу голосом, огрубевшим от похоти:

— Когда ты не со мной, я думаю о том, что в следующий раз каждый миллиметр тебя будет принадлежать мне. Я играю в игры, играю жёстко и грязно, но если ты играешь, принцесса, то ты первая, кто когда-либо поступал так со мной.

Она открывает глаза. Эти чёртовы ГОРЯЩИЕ ЖЕЛАНИЕМ, ВЛЮБЛЁННЫЕ в меня глаза.

Её подруга Пандора молчит, и воздух в машине потрескивает от притяжения Мелани ко мне, а моего к ней.

Чёрт, я уже некоторое время стараюсь не быть грубым по отношению к её друзьям, но долго продолжаться так не может. Просто это не в моём характере.

Я стучу по крыше машины.

— Высади нас здесь.

— Здесь? У чёрта на куличках?

— Останови.

С драматическим вздохом Кайл притормаживает у обочины рядом с пустой стоянкой напротив мрачного жилого комплекса. Я помогаю Мелани выйти, затем хватаюсь здоровой рукой за крышу машины и наклоняюсь, чтобы сказать Пандоре:

— Счастлив, что друзья Мелани искренне за неё беспокоятся. Я не идеален, но, честное слово, пока она со мной никто не причинит ей зла.

Мелани молча стреляет в меня глазами, и её друзья уезжают.

— Она ненавидит мужчин, не обращай на неё внимание, — улыбается Мелани и, видимо пытаясь успокоить меня, поглаживает рукой мою рубашку.

Я перехватываю запястье принцессы, движение инстинктивное, чтобы держать дистанцию от людей.

— Хорошее ко мне отношение — последнее, что меня беспокоит. Ты голодна? — Я стискиваю её запястье и чувствую, какое оно гладкое и узкое в кольце моих пальцев, а потом понимаю, что Мелани — единственное, к чему я позволяю себе прикасаться без перчатки. И она такая приятная. Живая. Тёплая. Как кто-то столь чертовски уязвимый может так сильно меня притягивать? Хочется запустить руку под платье и дотронуться до всего её тела, до колье, до горла и выше, чтобы я мог обхватить ладонью это милое, живое лицо, сжать его и зацеловать до потери сознания. Мой голос становится хриплым, когда я шепчу:

— Не ешь свою губку, давай я тебя куда-нибудь отвезу.

Принцесса отпускает губу, а я медленно освобождаю её запястье, и мы стоим, уставившись друг на друга. Вокруг почти нет городских огней, но бриллианты на её шее сверкают так же ярко, как и глаза. Она обхватывает себя руками, и я, не отводя от неё взгляд, пишу сообщение Дереку, а потом мы идём по улице к углу здания, мой взгляд прикован к профилю принцессы. Я не слишком хорош в разговорах с женщинами — я их трахаю, плачу им, а затем выпроваживаю. Мне хочется с ней говорить, и в то же время понимаю, что должен от неё бежать.

Я смеюсь про себя, потому что никогда не думал, что могу быть таким неловким в какой бы то ни было ситуации, и накидываю на её плечи свой пиджак. На улице совсем не холодно, но это платье вызывает у меня желание съесть её целиком. На серебристом внедорожнике подъезжает Дерек, забирает нас и высаживает в одном из тех круглосуточных ресторанов, где плохие завтраки, плохие обеды и плохие ужины, но, похоже, это единственное место поблизости, куда можно заскочить поесть.

Я веду Мелани к кабинке в дальнем углу, откуда можно видеть дверь и каждого входящего, и где наши спины будут прикрыты. Она снимает пиджак и кладёт его на стул, стоящий напротив того места, где сижу я.

Мы сидим рядом.

Но недостаточно близко.

Пока мы изучаем меню, я не могу удержаться. Опускаю руку под стол и тянусь к её ноге. Мелани смотрит в меню, но я вижу, как учащается дыхание девушки, когда начинаю вести пальцем вверх по её бедру.

— Что ты любишь есть? — спрашиваю я, наблюдая, как она снова прикусывает губу.

— Мне нравится то, что для меня вредно. Разве так не у всех? Немного алкоголя. Много шоколада и орехов. Но я заставляю себя есть тонну овощей, чтобы компенсировать вредное полезным. Одна положительная… вещь и одна отрицательная. — Её глаза встречаются с моими и игриво по мне скользят. — А ты?

А я хочу наслаждаться только твоим ртом, твоими сиськами, твоей киской и этой грёбаной губой, которую ты терзаешь своими зубками. Так хочется почувствовать, как эти зубки царапают мой член.

— Я фанат интернациональной кухни. Любой. Тайской, китайской, мексиканской, японской, мне нравится пробовать разные вкусы. Мне нравится… удивляться, когда речь заходит о моём вкусе. Я люблю специи.

— Ты приезжаешь в город по работе?

— Иногда.

— А чем ты занимаешься? — Неподдельный интерес в её глазах заставляет меня чувствовать себя грёбаным мешком дерьма.

— Безопасностью. — Я захлопываю меню. — В компании моего отца.

— Правда? Как интересно! Про тебя не скажешь, что ты человек, который работает с отцом. И вообще с кем-либо, если честно.

Мои губы кривятся в усмешке. Я подаю знак официанту, а затем вопросительно поднимаю бровь.

— То есть, ты хочешь сказать, что не веришь, что я могу быть хорошим мальчиком и не конфликтовать с другими?

— Просто ты производишь впечатление отчуждённости.

— Неужели?

Ну вот, опять она кусает эту чёртову губу.

— Это интригует.

— Ты производишь впечатление игривости и комфорта. Я тоже нахожу это интригующим.

Она улыбается, застенчивая улыбка не может полностью скрыть, как её изумрудно-зелёные глаза наполняются женским восхищением. Может быть, я не могу улыбаться, как она, но поверьте, я тоже ею восхищён. Как только мы делаем заказ, она смотрит на меня, поигрывая широким жёлтым браслетом на руке.

— Моя работа — моё страстное увлечение. Я просто помешана на цветах. Не могу выйти из дома в одежде, в которой не присутствовало бы по крайней мере три разных цвета. Два — слишком просто. Один цвет — абсолютно скучно, а я не хочу быть скучной и бесцветной.

Я снова ловлю себя на том, что смеюсь, и это рядом с ней кажется естественным.

— Не может быть, чтобы ты была скучной и бесцветной. На самом деле, прямо здесь, сидя с тобой, я сам себя чувствую серым.

Её улыбка вспыхивает в тот же миг, что и моя, и мы смеёмся до тех пор, пока перед нами не ставят напитки, и она начинает пить из соломинки.

— Мне нравится, — говорит Мелани с глубоким вздохом огромного удовольствия, откинувшись на спинку стула и расслабившись. Она бросает на меня долгий взгляд. — Это похоже на свидание. И мне кажется, что у меня не было такого целую вечность.

Периферийным зрением я замечаю Дерека, сидящего за соседним столиком напротив Си Си.

— Это и есть свидание. Ты пригласила меня на свадьбу своей лучшей подруги. Это записано в моём ежедневнике.

— Я тебя не приглашала. Только сказала, что ты мог бы пойти, когда закончишь…

— О, мы оба знаем, как сильно нам нравится, когда я кончаю.

Она озорно улыбается, и это никак не успокаивает моё разбушевавшееся либидо. Похоже, Мелани нравится, когда я плохой. Ей нравятся плохие парни.

«Принцесса, ты, блядь, не знаешь, что я самый плохой из всех плохих, — думаю я, а потом мелькает ещё одна мысль: — Чёрт, я не плохой парень, я плохой человек!»

Реальность обрушивается на меня, и я понимаю, что ей не подхожу.

— Ну же, признайся, — настаиваю я, приходя в себя от игривого блеска в её глазах. — Я пришёл, я победил — по крайней мере, позвав тебя на ужин, чувствую себя победителем — и даже выжил после встречи с твоей сердитой черноволосой подругой.

— Пандорой, — смеётся Мелани. — Но она права, спрашивая о колье, оно намного, намного ценнее, чем стою я.

Мелани рассеянно поглаживает колье на шее, и я предостерегающе шепчу:

— Мелани.

— Грейсон…

Чёрт, я вижу, как семена сомнения, посеянные её подругой, прорастают в её маленькой головке. Поэтому стараюсь говорить спокойно, даже тихо, но строго:

— Делай с колье что хочешь. Только не возвращай его мне.

Клянусь Богом, если бы я мог, то послал бы этой женщине телепатически чёртов намёк сделать то, что сделала бы любая умная девушка, стремящаяся выжить.

Мелани может подождать, но, когда время истечёт, она сделает это. Я жду от неё этого. Чёрт возьми, когда она проведёт со мной достаточно времени, ей надоем и я, и всё, что со мной связано, и она бросит всё это быстрее, чем успеет произнести «Грейсон».

От этой мысли всё у меня внутри кипит от гнева.

Рука скользит вверх по бедру Мелани. Меня гложет стремление к ней прикоснуться. Я всегда в перчатках, но сегодня вечером мои перчатки лежат в одном из карманов костюма, а руки обнажены — и я не могу перестать наслаждаться ощущением её гладкой кожи под моими пальцами и ладонью.

Мелани вертит соломинку, как будто хочет что-то сделать, но самое главное, она точно знает, где моя рука, и не делает ни малейшего движения, чтобы её убрать.

— Моя лучшая подруга, чью свадьбу ты только что наблюдал… В детстве, когда бы мы ни играли я была Барби, а она Скиппер¹⁷. Мне всегда доставался Кен. Просто мне казалось, что Кен её не интересует, поэтому я старалась, чтобы он был полностью моим. Она даже не хотела влюбляться. Мне хотелось быть счастливой, беззаботной и однажды влюбиться, а она хотела участвовать в Олимпийских играх. Но в конце концов именно она влюбилась первой, сильно, понимаешь? По-настоящему. В настоящего мужчину. Я была счастлива как никогда, никто, кроме неё не мог заслужить большего. Но сейчас ты смотришь на меня также, как её муж смотрит на неё… — Она поднимает на меня глаза и рассеянно проводит розовым ногтем по бокалу. — Но ты не мой муж, ты в меня не влюблён. Так что тебе надо? — Мелани удерживает мой взгляд. — Пандора права, ты не преподносишь ничего подобного кому попало. Мужчины дарят бриллианты женщинам, когда хотят их купить, или спрятать.

— И тем не менее мы у всех на виду. Я бы никогда не стал прятать такую красавицу, как ты.

Кончиком пальца Мелани дотрагивается до края бокала, и я позволяю своим глазам скользить по тонкой, изящной руке, по её телу, с каждой секундой желание обладать ею становится всё более и более неистовым.

— Ты потрясающе выглядишь в этом платье, принцесса.

— Спасибо. — Её щёки запылали. — Я думала, что не смогу его надеть.

— Ты прекрасно выглядишь. Кончики твоих волос так мило завиваются. Я не могу отвести от тебя глаз, и мне не терпится снять с тебя это платье.

Она опускает взгляд на стол, пытаясь скрыть улыбку.

Я наклоняюсь вперёд, проверяя границы дозволенного и раздвигая их.

— Мы были близки. Ты носишь моё колье. Моя рука лежит на твоём бедре. Мне пришлось выслушивать от твоих друзей всякую хрень. Почему ты такая застенчивая? — Когда она всё же позволяет восхитительной улыбке проявиться, я поддеваю указательным пальцем подбородок Мелани и поднимаю её голову. — Ты думала обо мне?

— В смысле, мечтала и тосковала ли я по парню, который мне не звонил?

Я поднимаю бровь.

— По мужчине, который стоял около церкви и ждал, что ты сделаешь шаг навстречу? И это я.

— Ух ты, спасибо, что прояснил! — нежный звук её смеха заставляет меня стать твёрдым как камень.

Моя рука скользит выше по бедру Мелани, проникает под шёлк платья, чтобы можно было коснуться обнажённой кожи и там. Я уже собираюсь поцеловать её, когда в закусочную входит знакомое лицо. Мой взгляд проходится по нему, и я с облегчением расслабляюсь, когда Си Си коротким жестом даёт мне знать, что он обо всём позаботится.

Твою мать, у меня сегодня нет сил на всякую криминальную хрень. Я не спал почти сорок восемь часов. Порез от ножа на бицепсе болит как сука, и я держусь на чистом адреналине. Пока я жду, когда Си Си подаст знак, что всё чисто, Мелани ковыряется в салате, и мной овладевает знакомая привычка отгородиться от мира.

— Спасибо, что пришёл на свадьбу, — тихо говорит она.

— Пожалуйста, — отвечаю я, тоже тихо.

И вдруг ощущаю расстояние между нами, как громадную пропасть, мешающую мне установить связь.

— Почему ты это сделал?

— Почему я пришёл? — взлетают вверх мои брови.

Мелани кивает, и я больше не знаю ничего, кроме того, что всё ещё жажду связи с ней. Любой связи. Я поглаживаю средним пальцем сливочную кожу на внутренней стороне её бедра, в то же время наблюдая, как вновь прибывший исчезает из моего поля зрения.

— Я пришёл за тобой, Мелани.

— У меня была тысяча одноразовых любовных связей, Грейсон.

— А у меня тысяча и одна.

— Считая меня?

— Нет, принцесса. Когда мы сделаем это снова… ты будешь в совершенно другом списке.

Мы смотрим друг на друга не отводя взглядов, ни один из нас не улыбается, мои глаза жадно впитывают сдержанное любопытство на её лице, длинные золотистые волосы, красивые маленькие груди, вздымающиеся под тканью шёлкового платья, нежный изгиб плеча, и, боже, я хочу всего этого больше, чем ей может это прийти в голову.

Она кладёт руку на моё бедро.

— Что за список? — наклоняет голову Мелани, изучая меня. — Что это вообще такое?

Неожиданное ощущение её руки на моём бедре посылает по моим венам первобытный жар. В одну секунду мы разговариваем, а в следующую я удерживаю рукой лицо принцессы, глядя в зелёные глаза, резко ставшие неистовыми, и изучаю её маленький носик и щедрый рот.

— Для меня это фантазия. Ты — фантазия. А для тебя это будет ошибкой. Продолжительной, приятной ошибкой. — Я смотрю, как темнеют глаза принцессы, но я никогда не был человеком, который смягчает слова. — Я стану всем тем, чего ты никогда не хотела, — предупреждаю я, тяжело дыша, — тем, что тебе совсем не нужно. — Я провожу другой рукой вверх по бедру Мелани. — Иногда моя работа забрасывает меня далеко, я не буду звонить, и тебя это станет злить. — Провожу средним пальцем по шёлку, прикрывающему её лобок. — Я буду эгоистом. И возьму всё, что захочу, и когда захочу. Я не мужчина твоей мечты, Мелани, я твой худший кошмар.

Её глаза стекленеют, она останавливает мою руку, не давая себя ласкать, и прижимается губами к моему уху:

— Я не твоя грёбаная игрушка.

Я хватаю её за плечи и притягиваю к себе.

— Но ты позволишь мне с тобой поиграть.

— Если бы я просто хотела секса, то могла бы получить его от кого угодно.

— Но не такого секса, который получишь со мной. — Я проталкиваю большой палец в рот Мелани, чтобы она попробовала меня на вкус. Всё моё тело чувствует, как она его облизывает. — Я заставлю тебя захотеть этого. Я напишу тебе, когда буду лететь обратно в город, так что когда ты увидишь меня у своей двери, то уже будешь возбуждённой и влажной.

Мелани кусает мой большой палец и сводит меня с ума от похоти, так что я готов впиться в неё губами.

Твою мать.

Может быть, у меня никогда и ни с кем в жизни не будет настоящих отношений.

Но я могу получить это, я могу получить её саму, её тело, её дикое, горячее наслаждение.

Я могу получить это.

О да, сегодня вечером у меня это будет.

Как только я наклоняюсь к Мелани, готовясь накинуться на сочные губы, которые сводят меня с ума, она встаёт.

— Ты засранец, — шепчет она,задыхаясь. — Отвези меня куда-нибудь. Только на одну ночь. Отвези меня куда-нибудь.

Я достаю стодолларовую купюру из пачки в кармане, кладу на стол, накидываю на плечи Мелани пиджак и провожаю к выходу.

14 ВЫХОДНЫЕ

Мелани

Мы едем в квартиру в элитном комплексе, таком дорогом и престижном, что каждый, с кем я работаю, готов продаться с потрохами, чтобы заняться дизайном дома по этому адресу. Здесь оборудованный воротами въезд и высокий уровень охраны на каждом входе и выходе. В самой квартире окна во всю стену, известняковые полы и камины из камня.

Широко раскрытыми глазами и с отвисшей челюстью окидываю взглядом просторное, практически пустое пространство.

— Ты поселился в городе только что? — Я протягиваю Грейсону пальто и когда захожу внутрь, он смотрит на меня восхищённым, осязаемым взглядом.

— Нравится? — интересуется Грейсон бесстрастным голосом, но что-то в его глазах говорит мне, что он хочет, чтобы мне это понравилось.

Я обращаю внимание, что единственный предмет мебели — это огромная королевского размера кровать посреди комнаты, и вид этих белоснежных простыней и пышных подушек вызывает у меня мурашки по всему телу. Мы оба. В этой кровати. Прикосновения, поцелуи, ласки.

Ближайшие к кровати окна выходят на мой дом, и на мгновение мне становится интересно, заметил ли Грейсон, что отсюда можно увидеть мою квартиру, хоть и находящуюся довольно далеко.

— Это место такое потрясающее, но уж очень пустое! — развожу я руками. — Я уже сейчас ясно вижу, что и куда можно поставить. Должна заметить, что ты пришёл к правильной женщине.

— Должен признаться, что не собираюсь пользоваться твоими дизайнерскими услугами. Не люблю нагромождение ненужных вещей. — И всё же Грейсон выглядит приятно удивлённым моим предложением — меня действительно очень сильно цепляет еле заметная ухмылка, тронувшая его полный рот, из которого постоянно вылетают всякие непристойности.

О боже, меня так заводит то, какой этот засранец сексуальный. Грейсон заставляет меня хотеть дать ему пощёчину и тут же трахнуть. Ни один мужчина никогда не приводил меня в такое бешенство, как сейчас он!

— Откуда ты знаешь, что я дизайнер?

Скрещённые на груди руки, плюс эта его чуть заметная ухмылка — и вот результат: я практически задыхаюсь от возбуждения.

— Ты не единственная, кто может работать в Google.

— Тебя «гуглила» Пандора, а не я.

— Точно, — соглашается Грейсон.

Я смеюсь, потому что он явно меня раскусил, а потом признаюсь:

— О тебе не было никакой информации. Ничего.

— И о тебе нашлось не очень много.

— Ну, я могу оживить это место по щелчку пальцев! Я — Мэри Поппинс художественного оформления!

— Принцесса, оно уже живое, потому что ты здесь.

Удивлённая таким комплиментом, я снова перевожу взгляд на Грейсона, и то, как он стоит, просто кричит мне, что Грейсон именно тот, тот сильный мужчина, с кем нельзя шутки шутить, тот, кого хочется видеть на своей стороне. Его тёмная одежда не может скрыть ни мускулов под ней, ни грации и мужественности, с которыми он двигается.

Я с трудом могу смотреть на Грейсона и не броситься к нему, как ракета — сбившаяся ракета, которая до этого летела стабильным, хотя и довольно тревожным курсом. Беспокойно расхаживаю по комнате, гадая, не следит ли он за моей задницей, когда я двигаюсь.

Я нарочно покачиваю бёдрами ещё сильнее и иду по коридору; Грейсон свистит, зовя меня вернуться.

— В эту комнату вход воспрещён.

— Что? Что ты имеешь в виду? — Грейсон подходит и кладёт руку мне на поясницу, очень уверенное прикосновение наполняет меня чувством безопасности. — Ты хоть понимаешь, что твои слова были просто приглашением попытаться взломать замок и всё выяснить? — спрашиваю я его.

— Ты не сможешь его открыть. У меня там куча вещей, но ничего интересного для девушки.

Этим Грейсон только подогревает моё любопытство, я вырываюсь из его рук и поворачиваюсь, чтобы подёргать дверную ручку. Дверь стальная, почти как у банковского сейфа.

— Мелани, — предупреждает Грейсон.

Я смеюсь и отступаю.

— Окей. Это твоя мужская пещера, я туда не пойду. Не надо так волноваться.

— Я не волнуюсь. Эту дверь не откроешь даже бензопилой. Что меня беспокоит, так это твоя настойчивость делать именно то, чего я прошу тебя не делать.

— Мне любопытно! — говорю я, снова смеясь. Мой смех… не могу объяснить, но он, кажется, выводит Грейсона из себя. Грейсон выглядит голодным, и полон решимости успокоить меня своим ртом. Когда он облизывает губы и хмуро смотрит на мой рот, меня пронзает внезапное воспоминание о губах Грейсона на мне, о его языке на моих сосках, и по спине пробегает дрожь предвкушения.

— Не против, если я освежусь? — выпаливаю я.

— Детка, ты воплощение весны, но — вперёд, не стесняйся.

Я закрываю за собой дверь ванной и прислоняюсь к раковине. Едва могу дышать, дрожь пробегает по всему телу, от головы до кончиков пальцев ног. Грейсон хренов мудак, который открыто признался, что просто хочет использовать меня, и мне следовало бы дать ему пощёчину, но вместо этого я хочу трахнуть Грейсона, потому что он сводит меня с ума. Потому что он ответственен за ужасную, настойчивую пульсацию между ног. Все эти недели я гадала, чего он от меня хочет, придёт ли он сегодня вечером.

Что бы Грейсон ни говорил, он всё равно так на меня смотрит, и то, как он смотрит, говорит совсем о другом. Что он хочет меня. И, как Грейсон сказал в тот день в моей квартире, он отчаянно хочет, жаждет, может быть, даже нуждается во мне.

Я никогда не носила ничего из того, что мне дарили мужчины. Теперь же моя шея украшена колье из сверкающих белых бриллиантов, и мне никогда не приходило в голову, что такой жест может столь сильно стимулировать мой ум, моё сердце и моё тело.

Грейсон хочет использовать меня для секса сегодня вечером? Тогда я тоже использую его в ответ, потому что это убивает меня. Меня убивает то, как Грейсон на меня смотрит. То, как он пахнет, ходит, звук его голоса.

Что бы ни случилось, сегодня я не буду спать дома одна.

Быстро мою руки, подмышки, потом поднимаю платье и с грустью смотрю на синяки на бёдрах. Достаю из сумки косметичку и начинаю одно за другим покрывать фиолетовые пятна консилером.

Закончив все эти манипуляции, я замечаю полотенце с красными пятнами и тревожусь, не порезался ли он. Наверное, во время бритья? Меня захлёстывает волна переживания. С Грейсоном всё в порядке? Конечно, всё в порядке, Мелани. Этот мужчина так же непробиваем, как и его стальная дверь.

Когда я хватаюсь за дверную ручку ванной комнаты, пульсация между ног только нарастает. И к тому времени, как я открываю дверь и тихо пересекаю комнату, направляясь к кровати, сердце колотится как сумасшедшее.

Я никогда не была в такой роскошной и такой пустой квартире. Грейсон живёт как какой-то Спартанец, у него практически нет никаких вещей. Я заглянула в гардероб — там были три одинаковые рубашки, три одинаковых пиджака и три пары совершенно одинаковой обуви. Он как какой-то безукоризненно организованный сверхчеловек, который и не планирует задерживаться надолго.

От этой мысли меня пронзает острая боль, но она быстро сменяется вспышкой похоти, которую я испытываю при виде него. Грейсон сидит, откинувшись на спинку кровати, и закинув мускулистую руку за голову смотрит в окно.

О боже, почему мне это так нравится? Потому что он смотрит на твой дом.

Тот факт, что он может меня отсюда видеть, вызывает у меня чувство защищённости, даже если Грейсон никогда больше не позвонит. Даже если он никогда больше на меня не взглянет. Мне нужно это маленькое чувство безопасности, и я цепляюсь за него.

— Тебе видно отсюда мою квартиру? — спрашиваю я и тяну вниз боковую молнию платья. Грейсон поворачивается ко мне, наблюдает, как я приближаюсь, и в его глазах мерцают отблески лунного света. Моё сердце колотится. У него массивная фигура, поведение уверенного в себе человека и властный вид, от которого у меня дрожат коленки. Грейсон сильный. Притягивает к себе словно магнит. Грейсон полон жизни. И наполняет всё моё существо безумным, диким желанием.

— Да, именно поэтому я её и купил.

Понятно, что он шутит, но его слова звучат серьёзно, а взгляд устремлён прямо на мои глаза.

— Можно подумать, у такого плейбоя, как ты, нет занятия лучше, чем пялиться в окно, пытаясь разглядеть МЕНЯ, — поддразниваю я.

— Я делаю больше, чем просто пялюсь в окно, принцесса. Это подразумевает то, что я снимаю перчатки.

Ублюдок.

Чертовски восхитительный ублюдок.

Он как будто мчится на мотоцикле на полной скорости. Он как мотор, скорость… ветер…

Я останавливаюсь в изножье кровати и чувствую волнение, когда замечаю, как Грейсон смотрит на меня, как будто молнии сверкают в его глазах.

— Раздень меня или разденься сама. Выбор за леди, — говорит Грейсон спокойно и лаконично, не делая ни малейшего движения, чтобы повалить меня на кровать.

Серьёзно, сейчас? Так уверен в своём магнетизме, электрическом притяжении, влекущем к нему?

Мой взгляд жадно пробегает снизу вверх по его крепким ногам, по выпуклости, сводящей меня с ума, по груди, которая впечатляюще натягивает материал его белоснежной рубашки. Чувствуя тяжесть и тепло, с пульсом грохочущим в венах, я подползаю к Грейсону, а его пристальный взгляд сверлит меня с молчаливым ожиданием.

— Я думаю, что ты стервец. Но такой сексуальный в этом костюме… — шепчу и начинаю расстёгивать ремень на брюках Грейсона, затем седлаю его колени. Если бы я захотела, то могла бы опустить бёдра и потереться своим изнывающим от желания местечком об эту большую, восхитительную выпуклость. — И я хочу трахнуть тебя жёстко, потому что ты заставил меня думать, что ты лучше, ты заставил меня думать, что хочешь меня для большего, — добавляю я. — Засранец.

Когда я, наконец, расстёгиваю ремень, Грейсон хватает его и с грохотом отбрасывает в сторону, а затем молниеносно перекатывает меня на спину и резко припечатывает мои руки к кровати над головой. Я задыхаюсь, а он улыбается.

— Попалась, — хрипит Грейсон, поглаживая внутреннюю сторону моей руки. Начиная задыхаться от восхитительной тяжести его тела, давящего на меня, я высвобождаю руку, вытаскиваю из-под пояса брюк рубашку Грейсона и начинаю в нетерпении расстёгивать её с самого низа до верха.

Грейсон отпускает моё запястье и медленно задирает платье к бёдрам.

— У тебя грязный рот, Мелани. Знаешь, я легко могу наполнить его спермой, и следующий звук, который ты издашь, будет звуком глотания.

— Может быть, следующим звуком будет твой крик, когда я укушу головку твоего толстого розового члена, — выдыхаю я.

Мои мысли разбегаются, когда Грейсон рычит:

— Сейчас же замолчи. — И целует меня. Жёстко и восхитительно.

На самом деле единственные звуки, что слышны в комнате — скольжение наших влажных языков, шуршание ткани, когда он задирает моё платье выше. Я таю под напором его рта, горячего, настойчивого и более ненасытным, чем любой рот, который когда-либо касался моего… и мне действительно кажется, что всё сказанное нами не значит ничего, а это важнее всего.

Его запах наполняет меня, как жар, разгорающийся в животе, когда Грейсон поднимает мою юбку до талии, чтобы добраться до кружевных чёрных стрингов. Голые ягодицы ласкает прохладный воздух, и в следующую секунду Грейсон обхватывает их своими тёплыми руками.

— Ты рада меня видеть, Мелани? — говорит Грейсон приглушённым голосом, низким и выразительным, и притягивает меня к себе за задницу.

Я хнычу, оттого что так сильно возбуждена.

— Пока ещё нет, — лгу я.

Он проводит своими губами по моим, дразня.

— Уверена?

И снова губы Грейсона, тёплые и бархатистые, скользят по моим.

Чувствую, как вены начинает заполнять тягучая и горячая кровь. И внезапно ловлю себя на мысли, что не могу думать ни о чём, кроме того, что хочу больше, чем один этот поцелуй. Но я никогда не позволю такому человеку как Грейсон об этом узнать, иначе он меня сломает.

— Уверена, — снова лгу я, и вцепившись в крепкую шею Грейсона, провожу языком по его губам.

Этот порыв становится нашей погибелью.

Грейсон стонет и начинает играть своим языком с моим, его губы смыкаются над моими под самым идеальным углом. Мы оба дрожим. Мне даже кажется, мы стонем одновременно, наш поцелуй превращается из медленного и чувственного в быстрый и грубый. Дрожащими руками в спешке расстёгиваю до конца его рубашку. Грейсон хватает лиф платья без бретелек и спускает его вниз к талии, моё тело обнажено за исключением того места, где шёлк окружает бёдра.

Когда он отодвигается, чтобы посмотреть на не очень большие груди, и довольно откровенно торчащие соски, меня затопляет внезапная застенчивость.

Это длится недолго, потому что Грейсон обхватывает холмики, как будто держит в руках бриллианты, сосредоточившись на твёрдых и маленьких, как бусинки, вершинках. Его большие пальцы уделяют им особое внимание, потирая и поглаживая.

— Возможно, ты ещё не рада, — шепчет он на ухо, — но эти маленькие красавицы очень счастливы меня видеть. Просто в восторге… от меня. — Когда Грейсон втягивает одну из них в рот, я испытываю восхитительное наслаждение, от которого у меня сводит пальцы ног. Голова откидывается на подушку, и я издаю низкий горловой стон. Он покачивает бёдрами, дразня меня эрекцией. Я возбуждена, измучена, распалена, вся трепещу. И, дрожа, тоже начинаю двигаться в одном ритме с Грейсоном. Боже, он хочет помучить меня, и я это понимаю.

Грейсон стягивает с меня через голову платье, затем его руки исследуют мои бёдра, перемещаются на напряжённый живот, а потом движутся вверх к груди, чтобы ущипнуть соски. Моя киска горит и сжимается, стоит мне только просунуть руки между полами его рубашки и пробежаться ладонями по тёплой, скульптурной груди Грейсона.

Я дотрагиваюсь до шрама, затем большим и указательным пальцами тяну кольцо в его соске. Вижу, как Грейсон реагирует на мои прикосновения, поэтому жадно поглаживаю его грудь вверх и вниз, очерчивая пальцами рельефные мышцы.

— Тебе это нравится? — шепчу я.

Бесцеремонно толкаю Грейсона, сажусь верхом и сливаюсь с ним в поцелуе, не позволяя ответить. Опустив своё тело, я чувствую, как его эрекция, большая и горячая, идеально устроилась между моих ног, натянув брюки в районе молнии. Боже. Сдвинув полы рубашки в сторону, наклоняюсь и облизываю его пирсинг, а когда он скользит кончиками пальцев по резинке моих стрингов… проникая под кружево; меня пробирает дрожь.

— Иди сюда, горячая штучка, — бормочет он, удерживая мой затылок и заставляя мои губы снова приблизиться к его рту. В тот момент, когда губы Грейсона касаются моих, его палец оказывается во мне. Моя киска сжимается, из меня вырывается стон, и я покачиваю бёдрами, нуждаясь в трении клитора о его твёрдость, в то время как он погружает в меня свой палец.

Грейсон толкается вперёд, как будто ему тоже нужен контакт, и проводит ладонью по груди, царапая шрамом в центре неё мои соски.

— Сочная киска, сочные сиськи, сочная принцесса блондинка.

Когда Грейсон облизывает один сосок, я выгибаюсь и, задыхаясь в сладкой агонии, откидываю голову назад. Инстинктивно сжимаю бёдра, желая большего, жаждая большего, мы оба вжимаемся друг в друга, изо всех сил стараясь стать ближе. Он кусает и ласкает меня, а затем давит языком на сосок, вминая его. Я провожу руками по волосам Грейсона и пытаюсь стянуть рубашку с его массивных мускулистых плеч.

Он вытаскивает из меня палец и перехватывает мои руки.

— Оставь её, — бормочет Грейсон, затем перекатывает меня на спину и поднимает мои руки над головой.

— Но мне так хочется прикоснуться к тебе, — выдыхаю я, извиваясь под тяжестью его тела.

Грейсон зажимает мои руки одной рукой, а другой стягивает галстук и крепко связывает им запястья.

— Сегодня прикасаюсь только я.

— Почему?

— Потому что я так сказал.

Грейсон стаскивает с меня трусики, и я не могу подавить дрожь возбуждения. После опускает голову, и каждый поцелуй открытым ртом, будто пламенем опаляет кожу, а когда он погружает свой язык в пупок, мои бёдра инстинктивно приподнимаются ему навстречу. Я задыхаюсь, тело жаждет его, как сахар, как шоколад, как секс.

— Пожалуйста…

— Ш-ш-ш, — бормочет Грейсон и, раскрыв пальцами киску, поедает её горячим ртом. А когда проникает кончиком языка внутрь, потирая чувствительный вход, из моего горла вырывается стон удовольствия, голова откидывается назад, и меня трясёт от абсолютного удовольствия.

— Боже, из-за тебя я теряю разум, — выдыхает он, снова пробуя меня на вкус.

Я дрожу под ним, выгнув спину, раздвинув бёдра, страстно желая его прикосновений, его языка, его близости.

— Грейсон, — говорю я, глубоко и с хрипом вдыхая воздух. Он такой же, как все парни, с которыми я целовалась под трибунами, которых я когда-либо хотела и которые не хотели меня, он — всё, что для меня под запретом. Его язык кружит вокруг клитора, и я стону: — О боже! Грей… Грейсон… пожалуйста… Ты…

У меня перехватывает дыхание от чувства собственничества, что безошибочно угадывается в глазах Грейсона, стоило ему только поднять голову. Грейсон целует мои тугие соски, затем изучает меня, привязанную им в его постели. Я обвиваю ногами его бёдра, понуждая придвинуться ближе.

— Никогда и никого раньше не просила, но тебя я умоляю: прикоснись ко мне.

— О чём ты умоляешь, Мелани? Это я должен умолять тебя прикоснуться ко мне.

Ладони Грейсона начинают скользить вверх по бокам. Ощущения такие сильные, каждое прикосновение его пальцев заставляет кожу гореть, словно у него на подушечках пальцев языки пламени. Мышцы напрягаются и сжимаются в узел, когда тело снова устремляется туда, куда ведёт меня только он, где он не только удовлетворяет телесный голод, но и получает доступ к месту, где может в клочья разорвать мою душу.

Закрыв глаза и чувствуя, как в них горит влага, я лежу, вытянув над головой руки, связанные его галстуком, а Грейсон играет большим пальцем с моим клитором.

Он делает это жёстко, основательно, мастерски. Наши глаза встречаются, Грейсон с сокрушительной силой сминает мой рот и шепчет:

— Я, блядь, тот, кто никогда и никого не умоляет, но я буду умолять ради этой киски, — хрипит Грейсон, пока его пальцы подготавливают меня, потому что он такой большой, что мне нужно быть влажной и готовой, и, о боже, я так готова.

— Да… — говорю я, в моём голосе угадывается близость оргазма, затем его рот снова обрушивается на мой, наши языки скользят, сплетаются, Грейсон продолжает поглаживать меня, его рука обжигает, когда ладонь накрывает лобок, а палец проникает чертовски глубоко. Я приподнимаю таз, отчаянно пытаясь вобрать в себя каждый сантиметр. Когда я уже готова взорваться, Грейсон немного отстраняется, чтобы расстегнуть молнию на брюках.

Моё зрение затуманено от желания. Грейсон даже не снимает штаны. Он просто спускает их до колен, обнажая эрекцию, крепкие, мощные бёдра.

Пока он устраивается между моих ног, наши рты кружат друг против друга.

— Жёстче! — призываю я. Приподнявшись, обхватываю Грейсона за шею связанными руками, чтобы удержать рядом, и осыпаю поцелуями его подбородок. Прошлой ночью, испуганная, грязная и уязвимая, я нуждалась в нём, он был всем, чего я хотела. Всем, что мне было необходимо. — Я так сильно хочу тебя. Жёстче, — выдыхаю я, внезапно ранимая, дрожащая, нуждающаяся.

Жадно покусываю кольцо в его соске, а Грейсон отвечает мне рычанием и заставляет лечь на спину.

— Нетерпеливая, голодная малышка. — Он обхватывает рукой член, раскатывает резинку и выглядит таким же отчаянным, как и я, когда начинает вводить головку. — Ты этого хочешь?

Мои глаза закатываются от удовольствия, и я кричу:

— Да, всего этого.

Грейсон стонет, когда видит, как падает моя первая слеза, берёт в ладони моё лицо, как будто хочет поймать их, и начинает трахать меня по-настоящему. Наши тела сливаются, и мир наполняется им. Лишь им. Только им.

Грейсон вонзается всё глубже, а я взмываю всё выше и выше. Чувствую, как соски касаются его рубашки, чувствую горячее дыхание на лице, его тело в моём — и это всё, что я осознаю, когда мой мир начинает вращаться вокруг своей оси. Его руки не отпускают моё лицо, удерживая, чтобы совершать сильные, быстрые, искусные толчки.

— Вот так, вот так, расслабься, кончи для меня, Мелани, я держу тебя, — бормочет он, целуя меня в шею.

От трения о его рубашку вершинки грудей розовеют, и мне это нравится. Мне нравится его запах, его руки, его голос.

— Да, — выдыхаю я, когда Грейсон толкается сильнее, отчего мой ритм сбивается. Всё, чего я хочу — больше его, ещё больше его, ВСЕГО ЕГО. — Да, да.

Грейсон рычит, запрокидывая голову, вены на его шее вздуваются от удовольствия, когда приближается к кульминации, и я раздвигаю ноги шире, а Грейсон хватает мои бёдра и толкается глубже, наблюдая, как я теряю контроль.

Я начинаю стонать и метаться, каким-то образом осознавая, что его глаза пожирают меня, когда разбиваюсь на миллион пылающих звёзд.

Мгновение спустя выхожу из оцепенения и замечаю, что Грейсон проводит одной рукой по моему мокрому лицу, а другой — по бёдрам, которые покрыты синяками. Это прикосновение заставляют таять что-то глубоко во мне, что больно вспоминать, но прямо сейчас, в его объятиях, нами овладевает умиротворение и покой. Я чувствую это и в Грейсоне. Словно ему нравится вытирать мои слёзы.

Грейсон целует меня в висок и вытирает остатки влаги на моём лице, а я, расслабленно вздыхая, обхватываю связанными руками его шею и прижимаюсь к его груди.

— Никто не действует на меня так сильно, как ты, — объясняю я хриплым голосом.

— Это потому, что я плохой, — говорит Грейсон, скользя ладонью вверх по моей руке, туда, где мои кисти сцеплены на его затылке.

— Я чертовски, — целует он одно моё веко, — плох для тебя, — целует другое веко, потом целует мой рот, и его пальцы снова начинают играть с моей киской. Собственное тело удивляет меня, реагируя даже тогда, когда я думала, что это уже невозможно.

— Готова к большему?

Я киваю.

Не могу выразить словами то, что чувствую, когда он внутри меня, поэтому даже и не буду пытаться. У этого вообще есть название? У такой связи между людьми. Между женщиной и мужчиной, грёбаным засранцем.

Я смотрю на Грейсона, но он меня не пугает.

Он меня завлекает.

Он меня искушает, возбуждает. Заставляет заявить на него права, как будто я возвращаю часть себя, которая когда-то была потеряна.

Мне хочется приручить его. Позволить Грейсону приручить меня.

Он раскатывает на своём толстом члене ещё один презерватив и встаёт на колени, я чувствую себя уязвимой и незащищённой, но прямо сейчас мне не хочется прятаться. Откровенно показываю ему свой голод, облизываю и целую его крепкую шею, Грейсон, ухватившись за талию, толкается в меня. Когда он полностью входит, я непроизвольно вздрагиваю, кусая жилку, которая выступает на его горле рядом с моим ртом.

Урчание, издаваемое им, говорит мне, что Грейсону это нравится. Тебе нравится, когда я агрессивная? Мои глаза распахиваются, и он смотрит на меня сверху вниз с выражением дикой, голодной, собственнической похоти, но в то же время удивительно трепетно и нежно. На этот раз мы трахаемся лениво, без стремительного натиска, что был до этого, наши тела движутся синхронно, пока я не вижу звёзды, пока всё ближе и ближе не подступает ещё одна кульминация.

— Ну давай, кусай меня сколько хочешь, котёнок, — проталкивает Грейсон в мой рот палец, его глаза смотрят на меня, когда я подчиняюсь, облизывая его и пробуя на вкус. — Хочешь, чтобы у тебя во рту оказался мой член? — дразнит меня Грейсон шёпотом, обдавая ухо горячим дыханием. — Хочешь пососать мой член? Укусить его?

Я задыхаюсь от пробудившегося вновь голода.

— Если я его укушу, то укушу сильно. — Обвив руками шею Грейсона, я впиваюсь ногтями в его кожу, бёдра начинают двигаться быстрее, чтобы не отстать от нарастающего ритма.

Его смех, снова тёмный, чувственный, интимный, сливается со скрипом кровати.

— Если ты думаешь, что я боюсь маленьких зубов, тебе нужно было узнать меня получше, принцесса. — Он проводит влажным пальцем по моим губам и тут же кусает нижнюю и втягивает её в рот, толкаясь сильнее, так что из меня вырывается стон.

Я кусаю его в ответ, и Грейсон стонет так сексуально, что это делает секс намного более интенсивным. Моё влажное, уютное лоно жадно сжимает его, потому что я хочу, чтобы он оставался во мне как можно дольше, но это наслаждение слишком абсолютное, чтобы длиться так долго, как хочется мне, хотя мы оба, похоже, пытаемся ещё немного продержаться.

Матрас под нами скрипит от его толчков всё сильнее и сильнее. Я веду себя так шумно, а Грейсон? Он тоже издаёт глубокие, мужские звуки удовольствия.

— Приготовься, принцесса, я так сильно кончаю, — хрипит он.

— Кончай, — умоляю я. Он понятия не имеет, что я умираю от желания почувствовать, как он взрывается внутри меня, взрывается вместе со мной.

Грейсон ждёт, чтобы почувствовать, как я сжимаюсь вокруг него. Затем, как только я оказываюсь на грани, он отпускает и себя. Грейсон кончает во всю мощь, его тело напрягается, как натянутая тетива, и когда я чувствую, как он дёргается во мне, а его руки стискивают мои бёдра, внутри взрывается удовольствие и меня трясёт с такой силой, что невозможно держать глаза открытыми.

О.

Мой.

Бог.

Я лежу в полной тишине, с трудом осознавая, что Грейсон меня развязывает. Он потирает подушечками больших пальцев мои запястья, затем откидывается на спину и смотрит в потолок, его грудь вздымается, кольцо в соске блестит, отражая свет от пробивающихся сквозь окно солнечных лучей.

Солнце уже встаёт. Я очень не хотела, чтобы оно поднималось, потому что ещё не хочу уходить.

Молча иду в ванную, а когда возвращаюсь в постель, Грейсон смотрит на город, выглядя измотанным, но удовлетворённым. Рубашка вся измята, волосы растрёпаны, красивый рот распух. Мне пора идти. Наверное, пора. Вместо этого я смотрю на Грейсона, на его губы и думаю, сколько женщин целовали эти губы.

Много, Мелани.

Он предупреждал держаться от него подальше, но я не чувствую опасения. Где-то в глубине души мне кажется, что Грейсон морочит мне голову. Иначе зачем бы дарить мне колье? И почему он снова и снова бросает на меня ЭТОТ ВЗГЛЯД?

Однако, мне пора идти, и я возвращаюсь к большой кровати, обшаривая взглядом пол в поисках платья, хотя одна только мысль о том, что придётся возвращаться домой одной, вызывает у меня тошноту. Я могла бы позвонить Пандоре, но тогда нужно быть готовой к тому, что она устроит мне вынос мозга.

— Ты знаешь, где моё платье? — шепчу я ему.

Грейсон распахивает передо мной простыню, его глаза прикрыты, а голос хриплый от усталости.

— Да, я его убрал, чтобы не было беспорядка. Иди сюда и поспи немного.

О боже, у меня правда нет никакого желания уйти, но совсем необязательно, чтобы он знал, как сильно я хочу остаться спать сегодня ночью здесь.

И вот я стою, голая и неуверенная в себе.

— Я не собиралась оставаться, — говорю я, но он смотрит так, словно отдаёт мне приказ. Это очень странно. Я никогда не встречала никого, кто бы мог одним взглядом устанавливать такой контроль.

Ловлю себя на том, что, уступив его силе, покорно направляюсь к нему. Губы Грейсона растягиваются в улыбке, когда он поднимает простыню выше, и я вижу под ней его обнажённое тело.

Сажусь на краешек кровати и быстро заплетаю волосы, иначе мне не заснуть: просто терпеть не могу, проснувшись, чувствовать их на своём лице. Потом скольжу к нему в постель, испытывая удивительную неловкость.

Я чувствую его любопытный взгляд, следящий за каждым моим движением. А когда вздохнув, ложусь на бок на самом краю, лицом к расположенному в дальнем конце комнаты каменному камину, он смеётся у меня за спиной.

— Ты действительно собираешься спать там?

— Не хочу тебе мешать, — нервно смеюсь я. — Обычно я не остаюсь на ночь.

— Просто тебе нравится трахаться, а потом сбегать. Здорово, конечно, принцесса. Но я с тобой ещё не закончил.

Грейсон протягивает руку и тянет меня к себе за косу, и когда я не протестую против этого манёвра и действительно чувствую желание прижаться ближе к его теплу, тихо выдыхает:

— Ты — это нечто, разве нет? — бормочет Грейсон, сжимая мою косу в кулаке и заставляя повернуться лицом к нему. Затем он притягивает мою голову к своей, лоб ко лбу. — Может, хоть сегодня я смогу поспать; ты вытянула из меня все силы.

— Что ты имеешь в виду? — Я смотрю на него снизу вверх и замечаю, как крепко Грейсон сжал челюсти. — Ты плохо спишь?

— Не очень хорошо, но я засну, если ты тоже ляжешь, — мягко поддразнивает он меня.

— Тогда давай, — ухмыляюсь я.

Похоже, мы на несколько минут застываем на месте, он, едва заметно приподняв уголок рта, а я, широко улыбаясь, и мы оба смотрим друг другу в глаза. Понятия не имею, что он видит в моих глазах такого, что заставляет Грейсона так пристально на меня смотреть, но я тоже не могу отвести взгляд. Грейсон такой замкнутый и таинственный, и в то же время я вижу в его взгляде жгучую боль, как будто он отчаянно от меня что-то хочет.

Не что-то, а всю меня.

— Иди сюда, — хриплым голосом говорит Грейсон. Но потом сам решает сделать первый шаг и, высвободив одну руку, притягивает меня к себе. Я льну к его большому поначалу немного напряжённому телу, необычайно остро ощущая каждый участок, где соприкасаются наши обнажённые тела. Где мои груди прижимаются к его рёбрам, щека касается груди, а нога скользит между его ног.

Боже, всё происходящее между мной и этим мужчиной настолько интимно, что я не могу расслабиться, не могу вдохнуть кислород, не могу сформулировать мысль.

Его дыхание становится глубже и… ого, ничего себе. Он спит.

Он заснул, обняв меня, взяв в кольцо своих рук мои плечи, и я не понимаю, почему у меня от этого начинают порхать в животе бабочки.

Замечаю на его рубашке, на рукаве обхватившей меня руки немного крови. Дотрагиваюсь до красного пятна, гадая, не поцарапала ли его. Затем смотрю на его красивое мужественное лицо и думаю о нём. Впервые в жизни хочу лежать в постели рядом с мужчиной, прислушиваться к его дыханию, медленному и глубокому, наблюдать, как он дышит. Я не понимаю своих внутренних реакций на него.

На этого горячего мужчину с тайной комнатой. У кого ещё в мире есть тайная комната?

А у него есть. И Грейсон мне так интересен, что я изучаю его черты и говорю себе, что смогу поспать, когда останусь одна… поэтому дотрагиваюсь до его кольца в соске, смотрю, как он лежит в своей большой одинокой квартире, крепко спит, обняв меня одной рукой, и гадаю, какие ещё секреты он от меня скрывает.

♥ ♥ ♥

Телефон всё звонит и звонит. Застонав, поворачиваюсь и чувствую, как что-то прижимается к моему телу, такое горячее и твёрдое, и это определённо не подушка.

— Что это за звук?

Сонные светло-карие глаза открываются и встречаются с моими, и у меня от этого восхитительного зрелища перехватывает дыхание. Неужели я действительно спала в объятиях этого мужчины? Мужчины, который сказал, что станет моим худшим кошмаром? Он садится в постели, крутит головой, разминая затёкшие мышцы шеи, вскидывает руки вверх и потягивается до тех пор, пока каждый мускул не напрягается и не приходит в норму после сна. Телефон продолжает звонить, тогда Грейсон, ругнувшись, хватает действующее на нервы устройство, встаёт с кровати и выходит голый на балкон. Я пялюсь на его зад, и низ живота начинает покалывать. Какой сегодня день? Суббота? Воскресенье?

«Брук. Реми. Свадьба», напоминаю я себе. «Ты и Грейсон».

Сердце тает.

Я стряхиваю с себя остатки сна и понимаю, что нахожусь здесь уже больше тридцати шести часов. С раннего утра субботы. А сейчас… неужели уже воскресенье?

Я потягиваюсь, и всё моё тело ноет. Вспоминаю вчерашний день. Как мы ели с ним на полу, словно на пикнике. Как валялись в постели. Как я его дразнила. Мне нравится, что Грейсон наблюдал за тем как я делала ему минет. Боже. Я даже мечтать не могла о таких потрясающих выходных.

Прошлой ночью Грейсон расспрашивал о моих фантазиях.

— Ну… — хмыкнула я. — Может, они у меня и есть, но я не собираюсь тебе ничего рассказывать, — озорно прошептала, заглядывая ему в лицо. — А у тебя?

— Фантазии — для людей, которые не могут делать, что хотят.

— Значит, ты делал всё?

— Всё, что хотел.

— Включая меня?

Он рассмеялся: божественный звук.

— Включая тебя. И даже уже несколько раз.

— Включая секс втроём? — поддразнила я его.

— Конечно.

— Правда? — с любопытством вскинув голову, я пристроила подбородок ему на грудь. — Это весело?

Грейсон провёл большим пальцем по моим позвонкам, отвечая на мою улыбку своей собственной улыбкой.

— Для парня — да. Но девушки, похоже, не способны забыть, что это не соревнование.

— У тебя был тройничок только с двумя девушками? — решила я его прощупать. — Это очень глупо с твоей стороны.

— Детка, я не делюсь своими девушками с другими мужчинами, это не в моих правилах.

— Ну, я тоже не смогу делиться с другой девушкой. Я тотчас вышвырну эту сучку из постели. Мне надо чувствовать на себе обе твои руки, а не одну. Пффф!

Он разразился грубоватым гортанным смехом и слегка откинул голову назад, на его шее задёргался кадык.

— Тебя будет достаточно для любого парня, поверь мне.

Чувственность так и сочилась из него, и мне захотелось всего его облизать. Секс с ним был… Это даже невозможно объяснить словами. Я никогда не чувствовала такой сильной связи, такого первобытного восприятия его как мужчины и меня как… женщины.

— А что насчёт анала?

Господи, последовавший за этим смех был таким порочным и сексуальным.

— Конечно. Это всегда весело. — Грейсон посмотрел на меня, затем в его глазах вспыхнуло понимание, и они засияли ярко, слишком ярко, и тогда он обхватил мою задницу тёплой рукой с длинными пальцами. — Иди сюда, Мелани.

Моё сердце забилось быстрее от похоти, зазвучавшей в его голосе. Я люблю секс. Секс — это единственный способ, с помощью которого я когда-либо имела дело с противоположным полом, но вот так — никогда. Никогда не связывалась ни с чем рискованным. Я должна доверять мужчине, с которым была близка, должна быть уверена, что он не причинит мне боль.

— Хочешь мой палец в твоей заднице, принцесса? — прошептал он мне на ухо, и погрузил большой палец в расщелину между ягодицами, отчего кровь у меня в венах закипела. А когда направился к запретному местечку, всё тело сжалось в ответ.

— Грей! — выдохнула я, почувствовав, как его большой палец словно пёрышком коснулся меня там.

— Нравится, принцесса? — Он наблюдал глазами цвета виски, прикрытыми густыми ресницами, как я зажала между зубами губу, чтобы не издать смущённо-распутный звук. Я была такой мокрой, что стал слышен хлюпающий звук скользящего по моим складкам большого пальца Грейсона. А потом его рука проделала обратный путь по спине, нежно касаясь каждого нервного окончания и вызывая истому.

— Мне бы хотелось это попробовать, — призналась я, заглядывая ему в глаза. — Но только с тем, кому я доверяю. Кто позаботиться обо мне и моей безопасности.

— Иди сюда, — сказал он, уложив меня на себя. — Я собираюсь использовать только палец. Ты и так вся дрожишь.

— Мне нравится, это так волнующе, но я не знаю… Грейсон…

— Тсс, — прикоснулся Грейсон своими губами к моим, чтобы успокоить. Он уже был твёрд. Ему нравилось прикасаться ко мне, шептать, и целовать меня, и я медленно расслабилась. Он погрузил свой большой палец в мою попку, а когда я застонала, наклонил мою голову назад и медленно поцеловал ещё раз. — Просто расслабься, впусти меня. — Грейсон дразнил меня, двигая большим пальцем, очень медленно, внутрь и наружу, и я начала дрожать ещё сильнее, двигаясь по нему, пока не почувствовала влагу, выступившую из кончика его члена и попавшую на мой живот.

Грейсон перевернул меня на живот. Молча наклонился и прикусил одну ягодицу, обхватив другую рукой, его большой палец снова скользнул по моей заднице.

— Встань на колени, Мелани.

Тихо всхлипывая, я сделала как он велел, тогда Грейсон провёл рукой по моей спине.

— Грейсон, это такие сильные ощущения…

— Отпусти себя, принцесса. Покажи мне. Чёрт, дай мне посмотреть, как ты разлетаешься на части.

Одной рукой Грейсон гладил мою спину, а другой в это время продолжал меня ласкать. Чувства поглотили меня. Я захныкала, закрыв глаза, когда его пьянящие прикосновения стали дарить мне новые и глубокие ощущения. Грейсон укусил меня за ягодицу и не переставая трахал большим пальцем, а когда ввёл в мою киску средний палец, я перешагнула за грань. Оргазм всё длился и длился.

Когда я кончила, Грейсон прижался ко мне, искушая, своим членом, твёрдым и пульсирующим, так что я могла хорошо это почувствовать, и отодвинул в сторону косу, оголяя заднюю часть шеи, его хриплый от возбуждения голос горячил мой затылок.

— Вот умница, — промурлыкал он, пощипывая мои соски, потирая внешнее колечко моей попки, пока сокращения внутренних мышц не ослабли.

— Это было… невероятно.

Я повернулась и пока пыталась отдышаться, он перекатился на спину и закинул руки за голову. Было трудно дышать, когда воздух насыщен похотью, желанием, животным, первобытным влечением, которое мне никогда раньше не доводилось испытывать. Я хотела, почувствовать в себе его член, хотела с ним делать всё, но будет ли он со мной нежен?

Его тело источало напряжение, мышцы туго натянуты, член снова стоял на изготовку.

— У тебя было много любовниц? — прошептала я, сжимая его в своей руке, и чувствуя беспричинную ревность.

— Любовниц? Нет, вообще-то. Секс-партнёрш — да. — Грейсон обхватил моё лицо рукой и крепко сжал щёки. — Но я никогда не трахал такой ротик, как твой. А теперь открой его пошире, принцесса.

Он встал на колени и потянул меня за косу, и я уже снова была мокрой. Когда он наполнил мой рот, я подняла на него взгляд, он не сводил с меня глаз, следя за каждым движением моего языка, за каждым миллиметром плоти, который я облизывала, за каждым вздохом, который я позволяла себе, лаская его длину.

— Блядь, — прохрипел Грейсон, ритмично вдалбливаясь и мучительно растягивая удовольствие. Я провела по нему языком, наши глаза не могли оторваться друг от друга, словно притянутые магнитом. — Тебе нравится, да? — заурчал он. Меня возбуждало то, как Грейсон со мной говорил. Если бы он сейчас прикоснулся ко мне, я бы кончила. Я намеревалась просунуть руку между ног и поласкать себя. Но вместо этого сжала основание его члена, потому что хотела, чтобы всякий раз, когда у него возникнет желание уйти, он представлял в воображении этот минет…

Я, как правило, отстраняюсь, когда мужчина кончает, и почувствовав, что он напрягся, уже собиралась отодвинуться, но он промурлыкал:

— Всё до последней капли — твоё.

Грейсон сжал в кулаке мою косу, его глаза были требовательны и неумолимы, и мне вдруг захотелось доставить ему удовольствие, попробовать его на вкус, и я это сделала.

Я на мгновение закрываю глаза и позволяю воспоминаниям о вчерашнем дне растаять в воздухе. Открыв глаза, вижу, что Грейсон на балконе всё ещё разговаривает по телефону. Его ноги, крепкие, как стволы деревьев, длинные, мускулистые и волосатые широко расставлены. Икры стройные и сильные, тело покрыто золотистым загаром, его задница совершенна, мускулистая, идеально вылепленная, как и перевёрнутый треугольник его спины от широких плеч до узкого таза. И он там, чтобы любой, у кого есть бинокль, мог видеть абсолютно голого. Стоящего прямо там.

Грёбаного бога секса.

Грейсон открывает стеклянную дверь, продолжая говорить по телефону. Он возвращается в комнату, отключает сотовый, и я замечаю, что у него на предплечье наложена широкая повязка.

Как только он приближается, я поднимаю простыни, потому что жажду его тепла, его близости, его запаха на моей коже.

— Работа? — спрашиваю я.

— Можно сказать и так, — говорит Грейсон, забираясь ко мне под одеяло. Я задерживаю дыхание, потому что его твёрдый член ясно говорит мне, что он тоже жаждет меня. Целую шею Грейсона и сжимаю пальцами его ствол, безуспешно пытаясь их сомкнуть вокруг члена, наслаждаясь тем, как быстро он стал твёрдым. К тому времени, как Грейсон закончил разговор, его член уже был наполовину эрегированным, но теперь он снова полностью встал. О, чёрт, я действительно возбуждаю этого парня. Что он там нашёптывает мне, когда мы трахаемся?

Воспоминания заставляют кожу везде покрыться мурашками.

Он смотрит на меня сонными глазами, и у меня резко сводит пальцы ног. А когда он улыбается своей чувственной улыбкой, я просто умираю от желания.

Вдруг он начинает медленно стягивать простыню с моего тела. Через окно струится яркий солнечный свет, и когда Грейсон откидывает простыню, чтобы посмотреть на меня, я в замешательстве ёрзаю на кровати.

— Не надо, — смущённо пищу я, протестуя, и пытаюсь натянуть простыню.

— Надо, — сурово возражает он, хватает ткань в кулак и снова отбрасывает её в сторону, прижимая меня вниз спиной.

Я тут же вспоминаю о своих шрамах после операции на почках.

— Я не привыкла, чтобы меня видели в таком виде.

— Привыкай к тому, что я всегда буду на тебя смотреть, — мягко говорит Грейсон.

Хотя от его слов лицо залило ярким румянцем, он настолько меня загипнотизировал, что я совершенно неподвижно замираю на кровати, и только грудь вздымается вверх и вниз. ВЗГЛЯД, которым он одаривает меня, ощущается словно реальное, физическое прикосновение. Он пронизывает каждую клеточку моего тела, как будто дрожь пробегает от макушки до кончиков пальцев ног.

Никогда не думала, что взгляд может быть таким властным.

Он заставляет меня забыть о шрамах, о каждом моём страдании.

Казалось бы, если мне пересадили почку, когда я была ребёнком, то шрам будет крошечным. Ничего подобного. Этот рубец в нижней правой части живота рос вместе со всем телом. Онвыцвел, стал бледно-розовым, к тому же косметика делает чудеса, но тонального крема уже не было.

И Грейсон его замечает.

Он проводит пальцем по шраму и кладёт мою руку на свой собственный шрам. Этот жест подкупает. Потому что у него тоже шрамы, но его это не смущает.

Когда Грейсон наклоняется и прижимается губами к моему шраму, на моих глазах наворачиваются слёзы.

— Что с тобой случилось? — бормочет он.

Не знаю, почему Грейсон заставляет меня волноваться, но я смаргиваю слёзы и провожу рукой по его шраму на груди.

— А что с тобой случилось? — задаю я встречный вопрос хриплым от волнения голосом.

— Дамы вперёд, — мягко говорит он, откидываясь назад и глядя на меня уже не сонными, но потемневшими внимательными глазами.

Не уверена, что хочу, чтобы он знал, что одна из моих почек — не моя. Что я перенесла трансплантацию. И мне обязательно нужно принимать таблетки, чтобы мой организм не отторг донорский орган. Что, может, через пару лет мне снова придётся заменить эту почку на новую, если она начнёт сдавать.

Это не те вещи, в которые посвящаешь мужчину, с которым только начинаешь встречаться, или просто трахаешься, или чем бы мы там не занимались. Есть такое реалити-шоу под названием «Замуж за миллионера», и я никогда не забуду, как эксперт Патти набросилась на девушку, которая обрушила несколько серьёзных проблем на голову бедного холостяка.

Ты не станешь поступать так же!

Если парень искренне о тебе не заботится, то ему на это наплевать!

Вместо этого я тихонько дотрагиваюсь до кольца в соске Грейсона, игриво дёргаю за него и слышу, как он задерживает дыхание. Я ухмыляюсь в его внезапно потемневшие голодные глаза и говорю:

— Может, мне тоже проколоть сосок и вставить кольцо?

Он смеётся, потом успокаивается и качает головой.

— Нет, этому не бывать.

— Почему нет?

Он гладит меня по заднице.

— Этому, блядь, никогда не бывать. Никто и близко не подойдёт к тому, что принадлежит мне.

Вдруг я замечаю, что на тугой повязке на его правой руке выступила кровь, поэтому резко сажусь.

— Что случилось? Это я тебя поцарапала?

Он только улыбается про себя, затягивая повязку.

— Чтобы заставить меня истекать кровью, нужно чуть больше, чем коготок котёнка.

— Давай помогу.

Придвинувшись ближе, беру бинт и осторожно обматываю им его мускулистую руку.

— Ты в порядке? — спрашиваю Грейсона.

— В порядке, — небрежно бросает он.

Закончив бинтовать, я под впечатлением оставляю на повязке поцелуй, легонечко прижимаясь губами к бинту, и закрываю глаза от пронзающей меня нежности. Так непривычно, что мужчина заставляет меня чувствовать эту нежность. Обычно мужчины для меня… просто любовники. Я даже не пытаюсь увидеть в них что-то человеческое. Они скорее походят на врагов, с которыми нужно обращаться осторожно. И иногда использовать. Но чувства к этому мужчине, — самые сильные, что я испытывала за всю свою жизнь. Будто я знала его раньше. В какой-то прошлой жизни… в моих снах…

Прежде чем я успеваю поднять голову, Грейсон носом зарывается в волосы у моего уха, заставляя меня улыбнуться в повязку и поёжиться от того, что его дыхание щекочет кожу.

Грейсон, едва касаясь, проводит по моей спине рукой и кладёт её на поясницу. Этот мужчина довёл моё тело внизу до изнеможения, но и верхняя часть получила приличную нагрузку, просто спросите моё сердце, которое в течении тридцати шести часов постоянно сбивалось с ритма. А сейчас он тоже на меня смотрит? Я поднимаю голову, и кожу сверху донизу начинает покалывать. От его улыбки, ленивой и мягкой, я просто таю.

— Это так мило, — говорит он хриплым голосом.

— Что?

— Сестра милосердия Мелани, — шепчет он.

Внутри поднимается волна, и я стону от глупой, мгновенной реакции своего тела, затем запрокидываю голову, обхватываю ладонями его голову и притягиваю к себе, чтобы поцеловать. Грейсон слегка касается моих губ, дразня меня с улыбкой.

Когда мой будильник в телефоне начинает вопить как сумасшедший, я протестующе стону и вдруг понимаю, что сегодня воскресенье — факт, от которого никуда не деться.

— Вот чёрт, сегодня я завтракаю с родителями. — Похоже, он не слишком хочет отпускать мою талию, поэтому я отталкиваю его широкие запястья. — Мистер, мне нужно идти.

— Предлагаю тебе всё отменить, — лениво говорит Грейсон.

— Не могу. Мы всегда завтракаем по воскресеньям, прихожу туда только я, и меня будут ждать. — Я начинаю подбирать своё нижнее бельё и ищу платье. — Если хочешь, то можешь тоже пойти, — не подумав, брякаю я, но, заметив на его лице отчуждение, добавляю: — никаких обязательств. Я имею в виду, это всего лишь завтрак. Даже не завтрак, просто бранч¹⁸.

— Нет, не получится.

Всё ещё сонный Грейсон потягивается, лёжа в постели, потом проверяет свой телефон, сначала один, потом достаёт другой.

— Можно мне воспользоваться твоим душем, я очень быстро? — нервно спрашиваю Грейсона.

— Пользуйся всем, чем хочешь.

И снова я чувствую странную робость… Не знаю, почему он так на меня влияет. Когда у меня случается интрижка, я обычно раскована и если захочу, то могу покомандовать бедным парнем. Но очевидно, что этим мужчиной не покомандуешь. Чувствуя его взгляд на своей заднице, иду в ванную, включаю тёплую воду и пытаюсь расслабиться внутри кабинки. Как только струи воды начинают бежать по моей голове, я медленно выдыхаю.

Грейсон заходит в ванную как раз в тот момент, когда я выхожу из душевой кабины, и пока оборачиваю волосы одним полотенцем, а тело — другим, он включает воду и уже через минуту принимает душ.

Мне совершенно несвойственно находиться с мужчиной в ванной. Брук упоминала, что после тренировки Реми они вместе принимают душ и как сумасшедшие трахаются. Я нахожу это ужасно отвлекающим. В том смысле, что это вытрахивает мозг. Чёрт, и в смысле, что просто хочется трахнуться.

В конечном итоге я на самом деле, будто лишившись рассудка, просто стою и глазею на Грейсона, как он голый вытирает полотенцем свои волосы, как работают его плечи, напрягается пресс, как косые мышцы живота опускаются к его великолепному члену, который, клянусь, огромный даже в спокойном состоянии…

— Решил вот дать тебе кое-чем полюбоваться. Но, похоже, леди жаждет большего?

Слова Грейсона заставляют меня поднять глаза. И пока он снимает целлофановую плёнку, которой обернул повязку, чтобы её не замочить, вижу на его лице умопомрачительную улыбку.

— Специально меня соблазняешь? — ухмыляюсь я и слежу, истекая слюной, как его мускулистая задница входит в гардеробную. — Так ты точно не хочешь со мной пойти?

— Точно. — Он возвращается с ворохом одежды в руке и с улыбкой останавливается передо мной. — Но я очень хочу пойти и сделать с тобой кое-что другое.

— Говнюк. Но это ведь давно всем известно, не так ли?

Нависнув над раковиной, я приближаю лицо к зеркалу и начинаю накладывать лёгкий дневной макияж.

— Ты же не всерьёз. Насчёт приглашения. Правда, принцесса? — спрашивает он, выглядя глубоко встревоженным.

— Мы просто разговариваем и завтракаем, — хмурюсь я. — Мы не планируем захват мира и не обсуждаем ничего сверхсекретного, что тебе нельзя слышать. И это не «знакомство с родителями». Всё, забудь, ты так странно на меня смотришь.

Я пытаюсь расчесать волосы, пропуская их сквозь пальцы, а Грейсон в это время подходит сзади и обнимает меня, удерживая мой взгляд в зеркале. Грейсон обхватывает моё лицо ладонями и поворачивает к себе так, что рот оказывается возле моего уха. Его голос такой же будоражащий, как и ощущение его члена у моего живота.

— Всё, чего я хочу в последнее время, — это затащить тебя в постель и трахнуть сзади, сбоку, а потом под разными углами спереди, чтобы каждый мускул твоего тела сегодня помнил меня. Чтобы каждый вдох, каждый шаг, который ты сделаешь, причинял тебе боль. Я хочу тебя накормить и после всю обмазать едой. Хочу облизать тебя с головы до ног, вымыть в душе, а потом намылить и ласкать каждый миллиметр гладкого миниатюрного тела, пока кормлю тебя своим членом. Хочу вытащить из душа, вытереть насухо полотенцем, помассировать твои сладкие сиськи, перевернуть на живот и затем медленно и сладко трахать в задницу, чего ты так долго ждала.

Кровь бурлит и несётся прочь от всех моих органов и неудержимо концентрируется внизу живота. Я пытаюсь оттолкнуть его, чтобы не заводиться из-за его внимания.

— Пожалуйста, не сейчас.

— Ты хочешь почувствовать меня там, Мелани? — Грейсон покусывает мочку моего уха, посылая поток желания вниз к влажным бёдрам, обхватывает ладонями задницу, как будто она принадлежит ему, и слегка задевает меня там средним пальцем. Там. Снова. — Вот здесь, детка. Хочешь меня большого и твёрдого, толще, чем когда-либо, прямо здесь? Я хочу быть тем, с кем ты отбросишь условности и кому позволишь это сделать.

— Из-за тебя я опоздаю на завтрак, и я буду злиться! — восклицаю, шлёпая его по руке и быстро поворачиваясь к зеркалу, чтобы добавить немного блеска для губ.

— Ты будешь злиться? — От его насмешливого шёпота по моей коже пробегает дрожь. Грейсон притягивает меня за бёдра и изучает мои глаза в зеркале поверх головы. — Знаешь, я питаю слабость к сумасшедшим принцессам. Это меня заводит.

— Тогда переезжай в Европу.

Он массирует руками мои ягодицы.

— Ты сердишься, демонстрируя мне свой пыл, и это действительно меня заводит, — продолжает он тем же хриплым, словно спросонья, голосом.

— О, ты ещё не видел моего гнева, — заверяю я его, поворачиваясь. — Чтобы меня разозлить, нужно очень постараться, но, когда это случается, есть на что посмотреть. Не многие вещи способны это пережить.

— Да ну?

— Обувь, лежащая рядом вокруг или… лампы… вдруг начинают летать… падать… и гибнуть.

— Это правда? — спрашивает он с насмешливым блеском в глазах.

— Абсолютная правда. Я медленно закипаю, но если уж закипаю, то ЗАКИПАЮ!

Когда я всё же заставляю себя надеть одежду, Грейсон остаётся ещё обнажённым, и прежде, чем я успеваю застегнуть молнию на платье, он прижимает меня к зеркальной стене, сдавливая мою грудь.

От прикосновения губ Грейсона мои нервы натягиваются до предела. Я упираюсь рукой в его грудь, чтобы снова оттолкнуть, но вместо этого мои пальцы просто застывают там, осязая его, скользя по широкой, твёрдой, восхитительной мускулистой груди.

— Мне нужно идти, — шепчу я, поглаживая кольцо в его соске большим пальцем.

Он касается губами моих губ, его глаза озорно блестят.

— Ты знаешь, где дверь. — И облизывает мои сомкнутые губы.

— Мне очень, очень нужно идти.

Я обвиваю руками его шею, намереваясь быстро поцеловать, но Грейсон, кажется, имеет в виду другой, более медленный, головокружительный поцелуй и делает так, чтобы это произошло.

Его рука осторожно зарывается в мои мокрые волосы и обхватывает голову. Грейсон наклоняет голову и глубоко меня целует, я чувствую запах зубной пасты и жар нашего дыхания, моё тело выгибается, чтобы стать к нему ближе, а он, горячий и твёрдый, стоит, поддерживая нас обоих, пока я таю под его ртом.

— Грейсон… — протестую я.

Он проводит пальцами по моим волосам и целует меня под другим углом.

— Никто тебя не держит, Мелани.

Я поворачиваю голову, чтобы тоже получить больше доступа к его рту, мой язык поглаживает его, соски трутся о грудь Грейсона.

— Боже, Грей, ты опасен.

— Ты даже не представляешь как, принцесса, — говорит он мне жёстко и бесцеремонно. Мы снова возвращаемся к поцелуям, глубоким и медленным, таким поцелуям, которые заставляют меня слышать наше дыхание, влажные и сладостные звуки.

— Кажется, ты действительно планируешь связать меня и заставить выбрать стоп-слово, — выдыхаю я между ленивыми, голодными движениями его языка.

— Просто выбери одно.

Я задумываюсь, какое бы слово выбрать, но скольжение губ по горлу вырывает из меня тихий стон.

— Хер.

Его смешок отдаётся вибрацией прямо между ног, где мой клитор этим утром особенно чувствителен, и внезапно очень, очень возбуждён.

— Твой грязный грёбаный рот просто умоляет, чтобы его утихомирили, — хрипит Грейсон. — Но к твоему сведению, в следующий раз, когда я окажусь в тебе, хочу услышать своё имя. Именно это слово я хочу услышать, когда буду сзади тебя…

— Мы… мы не будем этого делать. — Я практически слышу, как колотится моё сердце и пытаюсь вырваться.

— Очень скоро мы это сделаем, — тихим голосом обещает Грейсон и, опустив руки к талии, прижимает к себе.

— Нет, я в тебе не уверена!

Грейсон хватает меня за подбородок и, уставившись прямо в глаза, произносит с нарочитой медлительностью, как будто я идиотка:

— Ты можешь быть уверена… что я не позволю никакому другому мудаку… поиметь твою сладкую, тугую маленькую задницу — ты охренеть как легко можешь быть в этом уверена.

— Твой рот грязнее моего. Почему ты вообще преследуешь меня? — тяжело вздыхаю я.

— По той же причине, по которой ты идёшь тусоваться, взрываешь мозг какому-нибудь чуваку, после страдаешь, но продолжаешь искать то, что тебе нужно. Есть три вещи, в которых я не очень-то силён. Способность доверять. Подчиняться приказам — я уже достаточно наслушался их от своего отца. И отказывать себе в том, чего хочу.

— И ты хочешь меня?

Я снова подвергаюсь воздействию жара его губ, внезапно прижимающихся к моему горлу, прокладывающих влажную дорожку к уху, где он шепчет, предупреждая:

— Это ещё слабо сказано, но, да. Я хочу тебя. — Грейсон делает шаг назад. — Я хочу этого так сильно, но не имею права хотеть, Мелани. Только не путай меня с твоим очаровательным принцем.

Они так больно бьют меня, эти слова. Честные и правдивые.

Бьют так сильно, что перехватывает дыхание.

— Если я и приняла тебя за принца, то ты только что разбил мои мечты, — говорю я, закатывая глаза. — Пока, Грейсон.

Мне ненавистна тишина, воцарившаяся за моей спиной.

15 КУДА Я НАПРАВЛЯЮСЬ

Грейсон

— Опомниться не успеешь, как станешь петь в грёбаной церкви в воскресном хоре, — ржёт Дерек, везя меня в дом родителей Мелани.

Хотите знать, почему он везёт меня в дом её родителей?

Потому что я, похоже, с ними сегодня завтракаю.

— Заткнись на хрен, — рычу я.

Дерек хихикает и качает головой, а я угрюмо смотрю в окно.

— Ааааааа, господи, не могу в это поверить, — говорю я сам с собой, потирая лицо, и оглядываю свою чистую одежду. Я пошёл на риск и не взял с собой никакого оружия, и теперь чувствую себя более чем голым — я чувствую себя глупо. Как какой-то мальчишка, собирающийся забрать свою девушку и поехать на выпускной бал.

Есть некоторые вещи, когда ты точно знаешь, правильные они или нет. И я знаю, что не должен сидеть с родителями женщины за воскресным завтраком.

У меня чешется шея. Я подхожу к их городскому дому, сердито дёргая воротник. Я точно знаю, где находится их дом, потому что взломал все устройства Мелани, прочитал каждую страницу, квитанцию и статью, где фигурировало её имя. Я то еще бедствие. Я приближаюсь к двухэтажному дому, чувствуя себя не в своей тарелке, и стучу костяшками пальцев в дверь. Рядом с дверью разбиты цветочные клумбы. Пахнет… свежескошенной травой. В памяти всплывают полузабытые картинки из прошлого, как я тринадцать лет назад помогал маме подстригать газон. В таком же доме, как этот. Прошло тринадцать лет с тех пор, как я последний раз переступал порог таких же дверей в таком же районе. Мне, чёрт возьми, здесь больше не место.

Дерек машет мне из машины, и я показываю ему средний палец, а затем окликаю:

— Эй, я принесу тебе то, что не доем.

В ответ он повторяет мой неприличный жест.

— Я зажевал на заправке буррито, но сегодня утром вы просто воплощение доброты, босс.

Не обращая внимания на насмешку, потому что он во время нашей поездки сюда, конечно же, был не самым приятным спутником и, чёрт возьми, никогда таким не был, я в третий раз стучу в дверь.

Совсем не уверен, как Мелани отреагирует на моё присутствие здесь, но собираюсь оказать ей небольшую помощь и вести себя так, как будто я уже знаю, что она будет чертовски рада меня видеть. Наконец-то.

Дверь открывает домработница.

— Да?

Она разглядывает меня пристально, как будто не может оторвать глаз. И тут я слышу голос, похожий на голос Мелани:

— Кто это, Мария?

— Спасибо, я сам найду дорогу. — Я вхожу в дом, иду на шум и смело врываюсь в столовую.

Отец Мелани вскакивает со стула, удивлённый, но не встревоженный. Его густую шевелюру припорошила седина, и у него такой тип лица, на котором неизменно сияет улыбка. Мать Мелани, красивая женщина с бледным, нежным лицом, напротив, остаётся сидеть, широко раскрыв глаза такого же оттенка, что и у дочери.

— Мелани? — обращается к дочери отец. Мой взгляд блуждает по её телу, и когда наши взгляды встречаются, я вижу, как она легонько дёргает выбившийся из причёски локон, нервно пытаясь найти объяснение. Что? Теперь она бросает меня без поддержки, выставляя идиотом? Между нами потрескивают электрические разряды, и я чувствую, как реагирует моё тело.

— Мистер и миссис Мейерс, — говорю я людям, сидящим за обеденным столом. — Прошу прощения за опоздание.

— Мама, папа, это Грейсон. Он был со мной на свадьбе Брук и Реми. Он…

Мелани поднимает ко мне лицо, прося о помощи. Её широко распахнутые глаза блестят, и, боже, она сводит меня с ума. В моём сознании вспыхивают её образы — игривая женщина, сирена в моей постели, медсестра, которая перевязала меня и после поцеловала, и я чувствую, как разгорающийся внутри огонь воспламеняет мою душу.

— Я её новый бойфренд, и мне очень приятно познакомиться с вами обоими.

Удерживая взгляд отца Мелани, пожимаю его руку. Её мать бросается ко мне и чуть не душит меня в своих объятиях.

— Я так рада знакомству!

Почувствовав себя чертовски неуютно от внезапно окружившего меня сердечного тепла, я не без труда высвобождаюсь и направляюсь к Мелани. Кажется, моё тело подзаряжается лишь от того, что нахожусь рядом с ней. Теперь я могу понять, что такое физическое влечение.

— Он не мой парень, он просто друг, — смеётся Мелани, разыгрывая перед ними спектакль. С довольной улыбкой она смотрит на меня, затем язвительно замечает:

— Изменились планы?

Я отодвигаю стул рядом с ней.

— Похоже на то.

— О, у нас будет новый участник для игры в шарады! — радостно хлопает в ладоши мама Мелани.

Что. За. Хрень!

За всю свою жизнь в моей семье никогда не устраивались семейные обеды, даже когда со мной была мама. Я никогда не сидел за столом с обоими родителями. Не ел за семейным столом. Не проводил время с другими семьями. В их домах.

Не знаю, зачем я к ней сюда приехал.

Чушь собачья. Всё я знаю.

Она — моя цель, но и она выбрала меня. Когда её родители сразу же начинают перечислять все таланты Мелани, глубоко в душе мне не даёт покоя чувство вины, чувство, совершенно мне незнакомое. Наверное, я выгляжу как приличный парень. И даже более чем приличный. Они считают, что если я ей нравлюсь, то достоин её. Блядь, это ранит.

— Грейсон Кинг, хммм… Пытаюсь вспомнить всех Кингов, которых знаю, — трёт подбородок её отец. — Как-никак мы в округе Кинг. А что насчёт телестанции «Кинг-5»?..

— Нет, я не местный.

— Грейсон, хочу заметить, что наш маленький кузнечик не только потрясающий декоратор, она готовит идеальное домашнее мороженое, ещё с тех времён, когда у нас с Лукасом было маленькое кафе-мороженое. Она действительно умеет его готовить!

— Только когда заставляют, — говорит Мелани, ухмыляясь.

Чёрт меня побери, но она восхитительна, как-то получается у неё выглядеть и ранимой, и игривой.

Она делает меня охренительно возбуждённым.

Твёрдым.

Собственником.

Защитником.

Какого хрена?

— И как вы познакомились? — желает знать её мать.

— Как-то раз он спас от дождя мою машину, — вздыхает Мелани.

Глаза матери становятся огромными.

— Это в тот раз, когда ты попала под дождь? — спрашивает она дочь, как будто они уже обсуждали ночь, когда мы встретились.

Мелани краснеет — невозможно не заметить, как ярко вспыхивают её щеки. Я понимаю, что она говорила обо мне со своей матерью, и огонь внутри меня разгорается ещё сильнее.

— Грейсон, надеюсь, ты не думаешь, что мы чересчур эмоциональны, но Мэл за двадцать пять лет ни разу не приводила домой парня. Даже просто друга.

— За двадцать четыре, — поправляет принцесса.

— Почти через месяц будет двадцать пять, — закатывает глаза её мать, а затем изучает меня сквозь ресницы. — Наша Мэл всегда устраивает в день рождения настоящий праздник, — говорит она мне, сложив руки как в молитве под подбородком. — Не терпится узнать, что же она задумала в этом году!

Впервые замечаю, что моя любительница развлекаться не находит слов.

— В этом году, скорее всего ничего не получится, всё так дорого.

— Ерунда. Это же целых двадцать пять лет, важное событие! — говорит отец.

Молчание Мелани наполнено почти осязаемой печалью. Внезапно я замечаю, что мы все трое наблюдаем за тем, как она смотрит в свою тарелку, закусив губу. Когда я понимаю, что ей грустно, мои пальцы судорожно впиваются в бока и меня накрывает волна беспокойства, затем вспышка боли, за которой следует порыв решимости всё сделать лучше.

Боже, она наполняет комнату сиянием. Но когда ей грустно, кажется, что всё погрузилось в темноту. Я и так живу во тьме, и будь я проклят, если позволю её свету погаснуть.

— Итак, значит, шарады! — хлопает в ладоши с притворным энтузиазмом её отец.

Я украдкой касаюсь под столом бедра Мелани и поглаживаю его вверх и вниз медленными, успокаивающими движениями. У меня никогда прежде не возникало стремления утешить женщину, но она, тем не менее, пробуждает во мне такие желания, и я получаю кайф, когда её щеки краснеют, и Мелани снова улыбается, забыв о своей печали. Клянусь, её улыбка поражает меня, словно удар молнии прямо в голову.

Я должен бы чувствовать себя вором, как будто краду мгновения, которые мне не принадлежат. Вместо этого чертовски легко притворяюсь, что они по праву мои.

— Кузнечик, как ты смотришь на то, что мальчики будут играть против девочек? А ты, Грейсон?

Некоторое время спустя Мелани ходит по кругу, вытянув шею, поджав губы, наклоняясь вперёд и клюя воздух. Она сексуальна, и забавна, и смешна, и то, что она делает, каким-то образом заставляет всю кровь устремиться прямо к моему члену.

В общем, оказывается эта игра включает в себя карточки. И мы должны выбрать категорию. Папа Мелани выбрал животных. И она изображает какое-то странное животное.

— Побеждает та команда, которая угадает большее число раз, — говорит её отец, хлопая меня по руке. — Не волнуйся, наш маленький кузнечик никогда не угадает правильно. Журавль! — вдруг выкрикивает он.

— Да! — восклицает она.

— Ты пойдёшь первым, или я? — обращается ко мне её отец.

— Сделайте одолжение, сэр. Я пока что не умираю от желания выставить себя на посмешище.

Он смеётся, достаёт карточку, и я вижу, что это медведь.

Мужчина раскидывает руки в стороны и переступает с ноги на ногу.

— Горилла! — кричит Мелани. Он ухмыляется и поднимает руки ещё выше.

— Жеребец! — кричит миссис Мейерс.

Мистер Мейерс бросает на меня выразительный взгляд и поднимает брови до самой линии волос, как бы говоря: «Вот видишь? Эти женщины такие бестолковые».

Он продолжает представление, а я посмеиваюсь, наблюдая за ними, пока не наступает моя очередь. Украдкой бросаю взгляд в окно и убеждаюсь, что меня с улицы не заметно — если Дерек это увидит, то Зеро придёт конец. Больше не будет никакого уважения к Зеро.

Я достаю карточку, на ней собака. Начинаю рычать, а потом делаю первое, что приходит мне в голову — хватаю подушку и грызу угол.

— Волк! — выкрикивает её мать.

Я зажимаю его зубами и трясу из стороны в сторону.

— О, боже, — в недоумении произносит она.

Мелани покатывается со смеху, а я чувствую себя мудаком. Чёрт, мне хочется, чтобы она догадалась, но на хрен всё это, я не собираюсь скулить, как какая-то собака.

Я роняю подушку на пол и сдаюсь, а она смеётся, обхватив живот, подходит, такая сексапильная, и забирает подушку, игриво проводя пальцами по моим волосам. Теперь я так ясно представляю себе, какими должны быть семейные отношения.

— Моя бабушка любила повторять, — сообщает Мелани, в последний раз взъерошив мне волосы, — что те, кто вместе играют, вместе и остаются.

Она всю свою жизнь была под защитой. Счастлива. Играя в невинную, весёлую игру, она светится. Они все светятся. Они нелепы и глупы, а я никогда в жизни не хотел быть нелепым и глупым. Я убиваю, шантажирую и обманываю нелепых и глупых.

— Тот, кто покажет лучшее выступление, получит последний брауни!

— А сейчас, сынок, — говорит мне её отец после этого объявления, — если ты умеешь делать какой-нибудь трюк, самое время его продемонстрировать. Эти брауни, скажу тебе, просто бомба.

— Ты первый, папа! — объявляет Мелани.

Мистер Мейерс начинает исполнять русский танец под выкрики: «Раз, раз, раз». Её мать вполне похоже представляет гориллу. Мелани смотрит на меня, потом прикрывает рот ладонью и начинает кричать, подражая крику осла. И под конец все смотрят на меня.

Твою мать. Серьёзно?

Это так чертовски глупо.

Но…

Всё дело в том, как она смотрит на меня — заинтересованно, счастливо улыбаясь. Это возвращает меня туда, где она сейчас. И заставляет начать изучать столовую, чтобы найти, что, чёрт возьми, можно придумать. Я замечаю на столе вазу с маргаритками. Ярко-розовыми — как раз для принцессы.

Схватив нож для стейка и отступив на несколько шагов, я швыряю его мимо них через всю комнату. Срезаю половинку маргаритки и прикалываю лезвием к дальней стене.

Тишина.

— Святой гуакамоле! — вскрикивает её отец.

— Просто невероятный трюк! — восклицает её мама.

Пока я откалываю маргаритку, Мелани приносит мне пирожное, и когда она протягивает шоколадный десерт, я вручаю ей цветок.

— Интересный трюк, — говорит она, разглядывая меня и нюхая цветок. — Тебя этому научили на курсах безопасности?

— А тебя научили ослиному языку на курсах дизайна? — Мне хочется, чтобы она покраснела, и это работает. Она смеётся.

Я действую на принцессу как наркотик, и это взрывает мой мозг, вызывая головокружение.

— Это был классный трюк, — слышу я, как отец Мелани шепчет её матери, но моё внимание поглощает грязный рот стоящей рядом грёбаной принцессы, задыхающейся и возбуждённой, игривой и страстной, полной обещаний того, чего у меня никогда в жизни не было.

Я предлагаю ей немного своего брауни, и она откусывает кусочек. Руки тянутся к её волосам, и когда я поднимаю глаза, то вижу, что её родители смотрят на нас с широкими улыбками на лицах, как будто они взволнованы тем, что их кузнечик наконец нашёл парня.

И именно сейчас я понимаю — вот то, что у меня забрал «Андеграунд».

16 ДОЛГИ

Мелани

Всё время до отъезда Грейсона из города мы занимались любовью.

Прямо от родителей он последовал за мной до моей квартиры, поднялся на лифте до двери. Я остановилась, собираясь попрощаться. Но Грейсон впился в мой рот, подхватил на руки и отнёс в спальню.

Он швырнул меня на кровать и сорвал одежду, сначала мою, потом свою. Затем навалился на меня, заставив тело задрожать и выбив из груди воздух.

Грейсон прижал меня, сдавив одной рукой плечо, а другой бедро, и стал жёстко трахать. Я закричала и выгнулась, царапая его спину.

— Смотри на меня.

Я попыталась, застонав.

Он скользнул рукой вверх по спине, под водопад моих волос, и, обхватив затылок, приблизил к себе моё лицо.

— Скажи, что тебе это нравится, — приказал он. — Скажи, что тебе это чертовски нравится.

— Мне это нравится, — простонала я.

Его рот обрушился на меня, и он подарил мне самый лучший в мире поцелуй, самый лучший в мире секс. А затем Грейсон оторвался от моих губ и сбавил темп.

— Смотри на меня, — снова велел он более хриплым голосом, наполняя меня до упора горячей, пульсирующей живой плотью.

Я смотрела на Грейсона, а он смотрел на меня, жадный и сильный, снова и снова погружаясь в меня. Не сдерживаясь. Каждое движение говорило мне, что он нуждался в этом так же сильно, как и я.

Кульминация захватила меня, как шторм. С каждым содроганием, что пронзало меня, другой, более глубокий спазм, пробегал через него, и так продолжалось до тех пор, пока мы оба, задыхаясь, не пришли к финишу. Я крепче обхватила Грейсона бёдрами и руками, прижимая твёрдое, тяжёлое тело к своему и удерживая его немного дольше внутри себя.

Так не хотелось его отпускать. Моё лицо было мокрым от оргазма, но внезапно я почувствовала, что обливаюсь слезами.

Мне страшно, что он заставляет меня чувствовать, и я боюсь реальности моих обстоятельств.

Боюсь из-за того, что должна все эти деньги и что не найду покупателей на «мустанг», и когда через три дня после моего дня рождения истечёт время выплаты, дюжина разъярённых гангстеров постучится в мою дверь, и никто не сможет мне помочь. Никто не сможет их остановить. Даже он.

Я не знаю, как поступить. Я не знаю, что делать. Но никто не заставляет меня чувствовать себя такой эмоционально уязвимой и в то же время такой физически защищённой, как Грейсон, когда меня обнимает.

Тот факт, что он неожиданно пришёл на завтрак, сказал мне больше, чем все его предупреждения. Грейсон выдохнул мне в шею, перекатил нас и устроил в более удобном положении, затем прижал меня к себе, и я почувствовала, как меня захлестнули необычные эмоции.

«Не будь нуждающейся в нем» — сказала я сама себе, но почувствовала себя обманщицей. И услышала свой шёпот:

— Всё, что говорили мои родители… не верь этому. Просто они думают, что их дочь — само совершенство, но я только притворяюсь.

Я отодвинулась от Грейсона и плотнее закуталась в простыню.

Он сел в постели.

— Я всё знаю о притворстве.

— Моя жизнь досталась мне очень дорогой ценой, и мне просто трудно жить в соответствии с ней.

Грей тут же протянул руку и положил мне её на плечо, очерчивая большим пальцем круг на коже.

— Моя жизнь тоже досталась дорогой ценой. Каждый день. — Грейсон откинул с моего лица прядь волос, и наши взгляды встретились. — И каждый день я пытался найти в этом хоть какой-нибудь грёбаный смысл.

От этого откровения у меня перехватило дыхание, и я ждала, ждала и ждала большего, видела это большее в его глазах, но он встал и схватил свою одежду.

— Я рад, что меня здесь ждут, Мелани, — сказал он, одарив меня одной из своих многочисленных обаятельных улыбок.

Когда Грейсон начал одеваться, я отвернулась к окну и обхватила руками живот, пытаясь унять боль. Бр-р-р. Ненавижу, что он снова уезжает. Ненавижу, что это может быть прощанием.

Я хотела спросить, увижу ли его снова, но прежде, чем успела это сделать, он заговорил от двери.

— Береги себя, принцесса.

Я заставила себя ответить:

— Пока, Грейсон.

Как я могу так мало о ком-то знать, и в то же время так сильно в нём нуждаться?

Он не позвонил, но в понедельник утром был другой звонок. Мне поступило предложение купить мой «мустанг».

Когда мы устраиваемся с Пандорой в офисе, я спрашиваю её:

— Так что ты думаешь, это хорошее предложение?

В ответ она любопытствует, почему я продаю свою машину.

Блин. Я пытаюсь думать о чём угодно, только не о правде, о том, что мне необходимо это сделать, и, вероятно, нужно продать всё, кроме рубашки, и даже тогда цифры могут не сойтись, но я просто не в состоянии ей всё рассказать.

— Содержать её непрактично.

— Подруга, ты живёшь ради непрактичного.

— «Мустанг» залило! И теперь он визжит.

— Что очень мило, учитывая, что ты тоже визжишь.

— Фу, ты просто невозможна.

— Мелани… перестань покупать всякое дерьмо, и тогда не нужно будет продавать машину. Видишь эту рубашку? Я делаю то, что называется стиркой, три раза в неделю. Мне нужно таких рубашек всего лишь несколько штук, и всё. Видишь эти сапоги? Это моя визитная карточка. Мне не нужна ещё одна пара туфель.

— Моя проблема не связана с ненужными покупками, тут проблема совсем в другом.

— В чём, в пристрастии к наркотикам? — озабоченно морщит она лоб.

— Я хочу его продать, только и всего, — бормочу я.

— Хочешь продать или вынуждена? — Проницательные тёмные глаза молча изучают меня. — У меня есть идея. Продай колье, которое подарил твой парень.

— Пффф! Даже не подумаю! — отмахиваюсь я рукой, а потом становлюсь мрачной. — Я просто хочу продать свою машину, и мне нужен твой совет. Это хорошее предложение, Пан?

— Я такой же грёбаный декоратор, как и ты, и ни хрена не смыслю в машинах. Спроси у своего отца. Чёрт возьми, спроси своего ненаглядного бойфренда.

— А знаешь что? Я так и сделаю! Я спрошу его, чёрт побери, прямо сейчас! Он будет очень рад получить от меня весточку. — Я достаю свой телефон. — Ведь он даже пришёл к нам на завтрак.

— Надо же, ты притащила его к своим родителям? Неужели? — говорит Пандора, цокая языком с предостережением.

— Да отвали ты, Малефисента! — сердито кричу я, шлёпая её новой мягкой подушкой клиента, которую начала проверять на качество.

Я больше не собираюсь ей ничего говорить.

Равно как и не стану объяснять всю сложность того, что происходит между двумя свободными людьми… а что между нами происходит?

Мы занимаемся сексом, вот что.

Но мне не хочется, чтобы это был просто секс.

Я не знаю, сколько секретов хранит Грейсон, но у него много тайн, и он отказывается при мне говорить по телефону, что странно. Тем не менее, у меня тоже есть свой секрет, поэтому не совсем справедливо так себя чувствовать. Мне бы очень хотелось рассказать ему, и только ему, о своей тайне. Но в то же время я молюсь, чтобы он узнал о ней последним.

Как отнесётся к этому парень, с которым встречаешься, с которым спишь или типа того, парень, чьё уважение и восхищение тебе нужно так сильно, что ты просила — ты умоляла — бандитов дать ещё немного времени, потому что ты должна им больше денег, чем думала? Как сказать ему, что они задрали тебе юбку и пригрозили познакомить поближе со своими членами, если не заплачу вовремя.

Меня тошнит от воспоминаний о той ночи в переулке. Я никогда не смогу облечь всё в слова и позволить кому-либо их услышать.

Я проверяю свои текстовые сообщения. Грейсон был последним, кто мне писал. Вечность назад, когда посетил мою квартиру, и я написала, что останусь дома в зависимости от того, кто придёт, и он ответил: «Я».

Уговариваю себя, что не хочу снова проходить через все эти игры в угадайку. Если он хочет меня, значит, хочет. Так ведь?

Но меня раздражает собственное первостепенное правило переписки. В наши дни отношения гораздо более равноправны.

Я медленно вздыхаю и пишу ему:

Ты будешь в городе на этих выходных?

И к моему удивлению, он сразу же отвечает.

Да.

Моё сердце начинает колотиться. Я отвечаю эсэмэской:

Какие у тебя планы?

Я планировал найти свою принцессу.

Уффф. Мне это слишком нравится.

Принцесса хочет приготовить тебе ужин. Ты придёшь?

Я приду. И нам будет чем заняться кроме ужина.

Радостно улыбаюсь. Сексуальный хам.

В пятницу, в 8 вечера?

Я счастлива как никогда и говорю Пандоре, немного приукрашивая действительность:

— Он приедет в город на эти выходные и только для того, чтобы увидеть меня.

— Ух ты, — звучит без энтузиазма её голос.

♥ ♥ ♥

В течение всей следующей недели я практически хороню себя в работе и кучу времени трачу на отправку некоторых своих личных вещей в магазин eBay, чтобы погасить долг, и как можно быстрее. Мой шкаф внезапно оказался просто огромным, так как у меня осталась только одна пара кроссовок, одна пара туфлей-лодочек, одна пара сандалий, одна пара уггов и одна пара резиновых сапог. Я также опустилась до трёх пар слаксов, двух джинсов, небольшого количества топов и самых необходимых платьев. Труднее всего было расстаться с украшениями, сумочками, платочками и прочей мелочью. Но я сохранила самые яркие из них, чтобы гарантировать, что смогу ежедневно продолжать использовать в одежде три цвета, даже если эти всплески цвета в основном исходят от моих аксессуаров.

В пятницу днём я иду разоряться в магазин органических продуктов Whole Foods, потому что не собираюсь готовить дешёвую еду для Грейсона — просто не могу. Поэтому приношу домой коричневый пакет, полный здоровых и свежих продуктов, надеваю единственный оставшийся у меня фартук — жёлтый с оборочками, купленный в Anthropologie, — и готовлю для него домашний ужин, потому что это кажется хорошим делом, вроде приветствия «добро пожаловать домой».

Что касается меню, я выбрала салат из рукколы и груш с козьим сыром и лёгкой заправкой из уксуса, прованского масла и пряностей, мою фирменную пасту с соусом «Песто», домашний хлеб и на десерт яблочные пирожные с корицей.

Всегда, когда готовлю, я стараюсь думать только о хорошем. И на этот раз, пока режу и готовлю еду, думаю о том, что начинаю медленно осознавать свои собственные потребности, как женщины, потребности, которые я никогда раньше не осознавала, и которые не могла удовлетворить, даже переспав с дюжиной парней, потребности, которые не могут быть удовлетворены, пока не удастся создать с кем-то действительно подлинную связь — пугающую, сильную, необъяснимую. С кем-то, кого меньше всего ожидаешь. Меня преследует лицо Грейсона — серьёзное, улыбающееся, задумчивое. Я не могу перестать вспоминать и воспроизводить в уме его разнообразные улыбки. Ироничную, чувственную, снисходительную, сонную, вежливую, ту, что он дарит Пандоре, и ту малозаметную, которую почти невозможно увидеть, как будто он не даёт себе волю ей поддаться…

Эта мне нравится больше всего.

Потому что мне кажется, что я вытягиваю её из него, даже когда он этого не хочет. Как будто он даёт мне что-то, чего не собирался давать.

— Здесь чем-то хорошо пахнет, и я готов поспорить, что от тебя.

Когда я узнаю тёплый, мягкий голос, раздающийся позади меня, кровь в венах вскипает. Каким-то образом Грейсон проник внутрь квартиры и подкрался ко мне! Не издав ни единого звука. А теперь он обхватывает меня своей большой рукой за талию и разворачивает, и это движение перемещает почти сто девяносто сантиметров плохого парня так, что его губы оказываются всего лишь на волосок от моих. Я впитываю его близость, мои руки скользят вверх в быстром, жадном исследовании по его мощным предплечьям, и в этот момент мои чувства начинают закручиваться в спираль.

— Привет, — выдыхаю я, — я…

Он целует меня целую минуту.

Полторы минуты.

Наши губы двигаются, сливаясь, мои колени подгибаются, потому что его поцелуи лучше, чем всё, что я когда-либо испытывала. И теперь я не могу ни думать, ни говорить, ни даже стоять на ногах.

Грейсон отстраняется, и я чувствую, что под его горячим взглядом краснею.

— Мне нравится, — шепчет он, указывая на мой фартук, и радостный огонёк в глазах Грейсона заставляет меня чувствовать себя так, будто я только что выиграла главный приз на шоу «Железный шеф-повар»¹⁹, а он ещё даже не попробовал мою еду.

— Тебе понравится ещё больше, когда ты поймёшь, что я сама собираюсь накормить тебя десертом, — шепчу я. Его грязный ум, кажется, берёт над ним верх, потому что Грейсон выглядит мгновенно голодным. Смеясь, я усаживаю его на один из двух стульев у кухонного острова. — Это не то, о чём ты подумал, я — о настоящей еде!

— Ты снимешь это для меня? — Он дёргает меня за пояс фартука.

— Может быть, если ты, как хороший мальчик, доешь свою еду.

Он хихикает. Богатый, насыщенный звук и его ухмылка опустошают, захватывая мой мозг.

— Тебе больше нравится, когда я плохой, — замечает он.

Пряча улыбку, наклоняюсь и вытаскиваю тарелку с макаронами прихваткой, сознавая, что он заметил, что на мне под фартуком только короткое платье — возможно, он даже видит, что на мне нет трусиков. От этой мысли меня бросает в дрожь.

Наступает тишина, среди которой раздаётся скрип табурета, когда Грейсон откидывается назад и сбрасывает обувь. Потирая подбородок и наблюдая, как я кружусь по кухне, он говорит со мной, и в его хриплом голосе появляются смущающие, почти насмешливые нотки.

— Никак не могу отделаться от мыслей, чем ты всё это время занималась. — Грейсон делает паузу, затем его голос становится ещё более низким и хриплым, чем когда-либо. — Ты скучала по мне?

— Что за вопрос такой?

Грейсон одаривает меня плутоватой ухмылкой.

— Тот, на который я хочу знать ответ.

Я улыбаюсь ему в ответ, раскладывая на столешнице приборы, а когда ставлю салат и макароны, он обхватывает рукой без перчатки моё запястье.

— Так что?

Наши глаза встречаются, и Грейсон нежно разжигает во мне растущий огонь, проводя большим пальцем по внутренней стороне запястья.

— Скучала? — тихо спрашивает он.

— Да, — еле слышно отвечаю я. Провожу свободной рукой по его подбородку и порывисто наклоняюсь, чтобы поцеловать в щёку. Шепча ему на ухо: — Очень сильно.

Он хищным взглядом следит как я сажусь на табурет на другом конце кухонного острова.

Мы улыбаемся друг другу, улыбки, кажется, растягивают наши губы одновременно. Это всегда было так, с того самого момента, как мы встретились. Наконец я замечаю, что он принёс вино, и наблюдаю, как Грейсон открывает бутылку, ищет в моём шкафу бокалы и возвращается, чтобы налить один мне, а другой себе.

Мы чокаемся бокалами, улыбаясь, и, прежде чем выпить, он шепчет:

— За тебя, принцесса.

— Нет, за тебя, —парирую я, делая глоток.

— Тебе нравится перечить мне, не так ли? — мурлычет он, продолжая взбалтывать и нюхать вино в своём бокале.

Я смеюсь и как только начинаю есть, внезапно чувствую себя самым сексуальным существом на свете. Как будто каждое моё движение соблазняет его, возбуждает и волнует.

Даже моё дыхание не ускользает от внимания Грейсона.

Чувствую, как Грейсон смотрит на мои пальцы, на мои оголённые руки, на открытые плечи, на губы. Я беру вилкой немного салата и тоже смотрю, как он отрывает кусок хлеба и отправляет его в рот. Мы тихо пьём, наблюдая друг за другом, наслаждаясь обществом друг друга. Взглядами друг друга. Энергетикой друг друга. Я декоратор, который верит в фэн-шуй. Я верю в инь и ян. Я никогда не чувствовала такого ян к своему инь. Вообще никогда в жизни.

— Тебе нравится еда? — спрашиваю его.

— Я первый мужчина, для которого ты готовишь?

Прищурившись, делаю глоток красного вина для храбрости, но от нервного спазма в животе лекарства нет.

— Хочешь правду? Да. Ты первый. Так что хорошенько подумай над своим ответом, — предупреждаю я.

— Каждая ложка была такой же вкусной, как и ты.

— Неужели? — улыбаюсь я. Чувствуя себя неуверенно, проверяю его тарелки и замечаю, что он съел всё до последней крошки.

Грейсон откидывается назад, и его взгляд опускается с моих глаз на плечи и грудь.

— Я готов к десерту.

— Подождите, мистер, я ещё не закончила. У меня есть настоящий десерт, но, знаешь, это не я!

Накручиваю немного пасты на вилку чуть быстрее и запихиваю её в рот, слизывая немного соуса «Песто» с уголка рта.

Грейсон пристально смотрит на меня. Он выглядит таким большим, тёмным и сексуальным в моей квартире, и я не привыкла к глубоким маленьким уколам желания, возникающим в груди.

— Как прошла твоя неделя? — спрашивает он.

Меня пронзает вспышка чувств, когда я вспоминаю все ночи, что провела лёжа в постели, более напуганная, чем хотела бы, и более одинокая чем когда-либо. Может, из-за того, что я знаю, с кем хочу быть прямо сейчас. Может, потому что чувствую себя уязвимой и напуганной.

— В общем-то хорошо, — вру ему. — Кстати, хотела ещё посоветоваться с тобой. Нашёлся покупатель на мою машину.

— Ты продаёшь свою машину?

В отчаянии смотрю на Грейсона и замечаю, что его губы внезапно мрачно поджимаются.

— Да, продаю. — Я встаю и беру его пустые тарелки, рассказывая, сколько мне предложили. — Как думаешь, это справедливая цена?

Он молчит, пока я несу его тарелки к раковине, провожая меня взглядом, а потом спрашивает:

— Зачем тебе нужно её продавать?

Не могу не заметить, что для него это не просто любопытство. Похоже, Грейсон настроен решительно.

Поэтому я стараюсь казаться беззаботной, добавив к своему объяснению небрежное пожатие плечами.

— Просто хочу присмотреть что-нибудь другое.

Сначала вздёргивается одна тёмная бровь, за ней другая, а затем озвучивается мучительно медленный и несомненно разумный вопрос:

— Другую машину?

Он на это не купится.

Пока ломаю голову над тем, чтобы сказать что-нибудь как можно более далёкое от правды, Грейсон говорит, вздыхая, как будто я его утомляю:

— Не продавай свою грёбаную машину, принцесса, ни за что на свете.

— Почему?

— Потому что, — цедит он сквозь зубы, — тебе просто необходима твоя машина.

— В офис можно ходить пешком, — легкомысленно парирую я, — а на выходные можно ездить с друзьями.

Он всё ещё выглядит недовольным, и это сразу же вызывает у меня подозрение.

— Почему ты так беспокоишься о моей машине, Грейсон?

После довольно интригующего молчания, во время которого моё сердце тает в груди, я отвечаю за него:

— Потому что благодаря этой долбаной машине мы с тобой познакомились.

Он сердито пожимает мощным плечом.

— Эта машина тебе подходит. И никому другому не подойдёт.

У меня кружится голова от мысли, что он готов защитить то, благодаря чему мы встретились, но мне также грустно от невозможности объяснить ему, что независимо от того, насколько я привязана к этой машине, о себе я волнуюсь ещё больше.

— Моя покупательница — молодая восемнадцатилетняя девушка, и ей она принесёт столько же радости, сколько и мне.

Когда Грейсон снова начинает говорить, в его голосе звучит особая сила, почти приказ.

— Никто и никогда не сможет доставить столько радости, как ты. Ты и есть радость, Мелани. И жизнь. И ещё этот безумный, милый маленький голубой «мустанг».

Я поднимаю руку ко рту, чтобы подавить смешок, потому что Грейсон ужасно милый и заботливый, и когда в ответ он хмурится, я говорю ему:

— Думаю, это очаровательно, Грейсон.

— Это слово и я не подходим друг другу, принцесса.

— Это очаровательно. Ты очарователен.

Грейсон стоит так, словно собирается заставить меня заплатить за такие слова.

— Грейсон, я знаю, что это разобьёт твоё нежное сердце, но мне действительно нужно продать машину. Я просто попрошу на тысячу больше. Что ты на это скажешь? Боже, даже твой хмурый взгляд очарователен.

Он откидывает голову назад и смеётся — звук его смеха богатый и глубокий, — и когда я осознаю, что он никогда не поймёт, насколько тяжелы мои обстоятельства, извиняюсь перед ним, иду на минутку в спальню и звоню заинтересованной стороне, чтобы сообщить, что поднимаю цену на тысячу.

Девушка отвечает, что поговорит с отцом и даст мне знать. Выйдя из комнаты, вижу, как Грейсон стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на меня так, как смотрит мужчина, который не знает, что со мной делать.

— Озвучила новую цену, — объясняю ему, и когда он в отчаянии проводит рукой по своим волосам, я слышу слово «очаровательно», будто шёпот сквозь пряди.

— Ах, принцесса. В самом деле. Я даже не могу… — Он качает головой в явном расстройстве.

— Грейсон, это не имеет значения! — умоляю я. — Даже если машины не будет, ты навсегда останешься моим героем и героем моего «мустанга».

Желая хоть как-то его успокоить, — ведь его переменчивая энергия ощущается в комнате как торнадо, — я подхожу к Грейсону и провожу рукой по его спутанным волосам, пытаясь снова пригладить их, наслаждаясь мягкостью, которая является почти единственной мягкой вещью на его твёрдой голове. Грейсон рычит и хватает меня за талию, удивляя, когда опускает голову, зарывается носом между моих грудей и с яростной нежностью целует область декольте.

— Если ты не собиралась меня слушать, — бормочет он, его голос приглушён моим фартуком, — зачем спрашивать?

— Мне приятно знать твоё мнение.

— В доказательство, что тебе это приятно, покажи, что слушаешь меня, Мелани.

— Прости, — шепчу я, игриво поглаживая его по голове и пытаясь снова сделать счастливым. Угодник во мне просто не может вынести его недовольства. Только не его. — Я заглажу свою вину.

— Хм. — Его глаза внезапно вспыхивают, как факелы. — Загладь свою вину, рассказав, как бы ты хотела отметить своё двадцатипятилетие, — предлагает он.

Между нами возникает секундное колебание. Что скажет Грейсон, если я сообщу, что хочу провести весь день с ним? Весь день с ним и ничего не делать? Что я хочу, чтобы он рассказал мне о своей жизни, о своей семье, что я просто хочу быть с ним, потому что в последнее время я счастливее всего только тогда, когда он рядом?

Высвободившись из объятий Грейсона и заставив сесть на своё место, я приношу на тарелке пирожные с корицей и яблоками, затем поднимаюсь и сажусь на столешницу прямо перед его креслом. Используя свои колени как стол, кладу босые ноги на его бёдра и поднимаю ложку, чтобы накормить Грейсона десертом.

— А где ты провёл свой двадцать пятый день рождения? — спрашиваю я, засовывая ему в рот кусочек пирожного.

Грейсон съедает всё, что я ему скармливаю, и это так горячо и сексуально, как я себе представляла, и даже в десять раз больше. Из-за его глаз. Из-за того, как они смотрят, когда я его кормлю, словно какой-то хищник, выжидающий своего часа, чтобы приступить к настоящей еде.

— Наверное, пьянствовал. Ничего запоминающегося. Когда готовишь, ты тоже заплетаешь волосы? — хрипло спрашивает Грейсон, дёргая меня за узел, пока я пытаюсь скормить ему ещё одну ложку.

Между нами вспыхивает что-то очень интимное. Каждую секунду он раскрывает моё сердце и душу, и нет никакой возможности остановить захлестнувший меня шквал эмоций. Тоска, нежность, желание, голод, нужда, страх, счастье.

— Чтобы волосы на голове не лезли в тарелки.

— М-м-м, — произносит Грейсон, подмигивая, когда я подношу ещё одну ложку с пирожным к его рту. Все мои чувства дразнит наблюдение за его языком, который касается ложки и обегает вокруг неё. Я смотрю, как его губы смыкаются над ложкой, как он смакует её содержимое, как смотрит на меня, когда ест своё пирожное, и по бёдрам растекаются пьянящие ощущения. Его глаза сияют, голодные и блестящие, словно у сукина сына, который знает, что я мокрая и готова для него. Чувствую разжигаемый им внутри меня огонь, как в печи, что выпекала мои пирожные. Откусывая последний кусочек, Грей хватает кончик моей косы и проводит им под подбородком, ведёт вниз, лаская горло, а потом… зону декольте.

Между ног мгновенно растекается поток тепла, киска жадно сжимается, желая снова почувствовать его внутри. Почему всё, что делает Грейсон, так чертовски горячо? Сердце бешено колотится, а мозг кричит: «Прикоснись к нему! Поцелуй его! Оседлай его и почувствуй, покажи, что хочешь его! Пусть он захочет вернуться к тебе! Пусть он захочет ОСТАТЬСЯ!»

Но я не двигаюсь, потому что мне тоже очень хочется, мне правда нужно, чтобы первый шаг сделал он. Поэтому я слезаю вниз и шепчу:

— Мне нужно всё убрать.

Внезапно издав тихий стон, Грейсон накрывает мою ладонь своей, тянет вниз и прижимает к своей эрекции, пульсирующей между его ног и такой твёрдой, какой я никогда раньше не чувствовала, затем поворачивает голову и захватывает мой рот быстрым, пьянящим поцелуем, пахнущим корицей, яблоками и им самим.

— Принцесса, я в таком состоянии уже несколько часов. Часов. С тех пор, как сел, направляясь сюда, на этот чёртов рейс…

— Если ты уже всё равно так долго находишься в таком состоянии, то вполне можешь дать мне десять минут, чтобы здесь прибраться, чтобы больше ничего меня не отвлекало, и остаток ночи я буду занята только тобой, — соблазнительно шепчу я, а затем счастливо хихикаю, когда он хочет меня остановить с тягучей, грубой похотью, бурлящей в его глазах.

— Пять минут.

— Нам некуда спешить, — возражаю я, а затем с тайным умыслом начинаю двигаться медленнее, чтобы его соблазнить. Пока я убираю со стола, Грейсон следит за каждым моим движением, занимаясь со мной любовью глазами. А когда пытается обхватить мою задницу, игриво шлёпаю его по руке. Я отношу тарелки к раковине под тихий смех Грейсона, и под воздействием рокочущего звука не могу подавить вибрирующую пульсацию в теле, умоляющую о его пальцах, губах, зубах, языке. Он уже несколько часов возбуждён, но не знает, что я так же долго умирала от желания и была влажной из-за него.

Грейсон помогает мне отнести остальные тарелки в раковину, и этот жест, наряду с его всепоглощающей близостью, заставляет меня нервничать. Он заканчивает убирать со стола, и я начинаю мыть посуду, наши пальцы соприкасаются, наши тела соединяются в таком количестве точек, что каждая из них обжигает мои нервные окончания.

Когда я домываю последнюю тарелку, он становится позади меня — его тело точно кирпичная стена, — гладит ладонью мой зад и целует сзади в шею самым потрясающим образом.

— Сегодня вечером я как будто впервые за долгое время вернулся домой, Мелани, — говорит Грейсон, и я слышу в его голосе нотки благодарности.

— Для тебя никогда раньше не готовила ни одна девушка?

Я удивляюсь и со смехом оборачиваюсь, но, когда смотрю в его глаза, моё веселье исчезает.

В его глазах есть что-то очень серьёзное и очень, очень нежное.

Стиснутые челюсти Грейсона выглядят более квадратными от силы его голода. Он протягивает руку, чтобы развязать на мне фартук сначала на шее, позволяя ему упасть на талию, а потом тянется к узлу на пояснице.

— Никто не готовил для меня уже тринадцать лет, — говорит он, выбивая из меня дух тем, что я вижу в его глазах. Голод, но не только физический. Голод, который нужно лелеять, принимать и признавать.

Я знаю этот голод. И жажду того же самого.

Глядя на меня так, словно моё принятие — единственное, что он когда-либо хотел, Грейсон переплетает свои руки с моими и ведёт меня в спальню.

Заводит внутрь, поглаживая моё лицо большим пальцем, отчего пульс начинает бешено стучать. Грейсон целует меня; его поцелуй такой бархатный, что я чувствую, будто могу летать. Его тело прижимается к моему, наполняя острым желанием. Когда Грейсон погружает пальцы в мою косу и медленно её расплетает, у меня непроизвольно закрываются глаза. Я встряхиваю волосами и разглаживаю их пальцами, а он накрывает своими ладонями мои и повторяет за мной все движения, словно интересуясь, как я это делаю. Стою с закрытыми глазами и чувствую, как Грейсон неловко, но очень нежно пытается распутать мои волосы.

Вам когда-нибудь хотелось, чтобы кто-то смотрел на вас и видел только хорошее? Как сейчас мне. Я не хочу, чтобы он видел, что иногда у меня внутри полный бардак. Я пытаюсь быть идеальной девушкой. И знаю, что он тоже пытается быть идеальным парнем. Наверное, это нечестно. Но я хочу, чтобы Грейсон видел во мне только хорошее, а сама желаю увидеть в нём всё. Даже плохое. Какое-то время мы целуемся, потом говорим о воспоминаниях из его детства, о его дяде по имени Эрик, о том, как они часто охотились на ранчо в Техасе. Мы говорим о моих уроках балета в детстве, о смущении, которое я испытала, когда упала на своём первом концерте. Мы говорим всю ночь. Но мне хочется знать больше, знать каждый кусочек головоломки, которой он является для меня.

Грейсон не стесняется в выражениях, сообщая, что ему во мне нравится и как сильно он меня хочет. Я всё ещё хочу узнать о нём больше, но наши поцелуи становятся жгучими, такими жгучими, что я уже не могу дышать нормально. Грейсон снимает рубашку и теперь в одних брюках, а с меня срывает фартук и оставляет в коротеньком платьице.

Я ласкаю губами кольцо в его соске. Боже, как я люблю его сосок с кольцом. И стон, который следует за этим. Мне нравится, как другой сосок сморщивается в ответ на мои поглаживания кончиками пальцев.

— На тебе шрамы, и всё же я не могу себе представить, что ты сломлен, — шепчу я, проводя руками по рельефным мускулам его груди, обращая особое внимание на длинный, рубец от шрама. Я очень ценю шрамы. Историю, которую они рассказывают. Смысл, который они несут.

— У меня тоже шрам, — говорю я и, поколебавшись, шепчу: — Знаешь от чего он? Когда я была маленькой, мне понадобилась почка.

Потрясённая собственным откровением отхожу назад, обняв себя руками.

— Мелани, иди ко мне, — приказывает он, и в его глазах мелькает искорка какого-то непонятного чувства. Я делаю шаг к Грейсону, и он стягивает с моих плеч платье, которое сползает до талии и падает на пол.

Я так беззащитна…

Стою, уставившись на свои ноги, и чувствую, что неожиданно краснею. На мне нет трусиков, и я не прикрыла свой шрам.

Грейсон, когда видит мою наготу, выдыхает медленно и шумно, затем стискивает одной рукой мою талию и притягивает ближе, его голос низкий, срывающийся на хрипоту.

— Принцесса, ты само совершенство.

— Ты хоть понимаешь, что я никогда ни с кем об этом не говорила? — шепчу я.

Он ощупывает шрам на моём боку, проводя по нему подушечкой пальца.

— Я заметил, что ты каждое утро принимаешь таблетки.

— Они для того, чтобы моё тело не отторгало почку. Но поскольку мы были однояйцевыми близнецами, доза лекарств небольшая. Организм… принял её почти так же, как если бы она была моей собственной.

Под влиянием момента я наклоняюсь и прижимаюсь губами к самому глубокому, самому уродливому рубцу у основания его грудной клетки.

— А теперь ты скажи мне, как его получил?

— Очень давно, — он касается рукой моих волос, — мой брат… мой сводный брат ввязался в драку. Пришлось вытаскивать его оттуда, так и получил этот сувенир. Это пустяки.

Провожу губами вверх по шраму Грейсона, к шее, к напряжённым мышцам, которые мне так нравятся, и к кадыку, где вибрирует его голос. Грейсон приподнимает мою голову за подбородок и смотрит на меня, горящий взгляд опускается к моей груди, животу, идеально натёртой киске, и то, как он смотрит на меня, будто запечатлевает в своём воображении, посылает мчащийся сквозь меня головокружительный поток импульсов.

— Я хочу быть в тебе, раствориться в тебе.

Когда Грейсон поднимает и несёт меня в постель, его сила становится горячей и неуправляемой, как летняя гроза. Грейсон целует меня в темноте, обхватив мою голову и захватив в плен рот на долгие, опьяняющие минуты.

А потом трогает меня. С каждым прикосновением к соскам мой пульс ускоряется. Грейсон накрывает ладонью мое лоно. Я стону от давления его руки и жадного рта. Его большой палец скользит сзади и начинает ласкать мою маленькую дырочку, медленно меня убивая.

— О боже, Грей, — выдыхаю я, когда свободной рукой Грейсон скользит вниз по животу, всё ниже и ниже, в то время как его язык переплетается с моим. Cо всхлипом раздвигаю бёдра, и он гладит меня, мои складки ещё сильнее увлажняются под его пальцами, и внезапно всё исчезает. Мой долг. Мои сны. Моя работа. Список неотложных дел. Всё исчезает, кроме рта и рук Грейсона во мне, мягкого трения щетины о кожу. Его дыхание становится таким же учащённым, как и моё.

— Ты такая вкусная и такая сладкая, — обжигает мне рот хриплый шёпот. Его тело дрожит от несдерживаемой сейчас силы. Я вижу, даже в темноте, чистую, грубую, агрессивную красоту под маской спокойствия. Мне нравится, как падают стены, когда он меня трахает. Как он сдирает с меня слои один за другим, пока я не становлюсь уязвимой и беззащитной. Как он так же теряет голову, как и я.

— Скажи что-нибудь такое, чтобы доказать, что этого не происходит по-настоящему, — шепчу я.

— Пожалуй, не стоит, мне пока не хочется портить сегодняшний вечер. — В его хриплом голосе слышится похоть, он смотрит на меня, его взгляд сверкающий, яростный. Порабощающий.

— Трахни меня жёстко. — Я задыхаюсь, когда языком Грейсон влажно скользит по моей коже, а средний палец, собирая мои соки, погружается в складки и разжигает во мне огонь.

— Влажная, тугая и готовая, — хрипит он с нескрываемым удовольствием, вводя в меня второй палец со смешком тёмным и гортанным.

Потребность в нём нарастает, вьётся вокруг моих нервов, вплетается в каждую жилку. Грейсон ласкает губами сосок, одновременно поглаживая пальцами киску и попку, сердце бешено колотится в груди, и я кричу.

Горячие движения рта Грейсона пронзают всё моё существо, я прижимаюсь бёдрами как можно ближе к его рукам, пальцами зарываюсь в волосы Грейсона, а тело сжимает погружённые в меня пальцы, словно боясь их потерять.

— Скажи, что хочешь, чтобы я трахнул тебя, долго, жёстко и куда хочу. — Он смотрит на меня, и лицо Грейсона искажается от вожделения.

— Мне просто необходимо, чтобы ты трахнул меня куда сам захочешь, — умоляю я. — Только ты. Пожалуйста.

— Сюда? — С окаменевшим от желания лицом он снова ласкает большим пальцем кольцо ануса и дразнит, чуть проталкивая его кончик внутрь.

Я еле сдерживаю ещё один крик удовольствия.

— Грейсон, хочу, чтобы это случилось с тобой. — Я облизываю губы, моё тело безотчётно сжимается, наша кожа уже блестит от пота, мы оба такие разгорячённые. — Ты же знаешь, как сильно я этого хочу с тобой.

— Это толкнёт нас за грань, Мелани. За грёбаную грань. Ты готова пойти туда со мной? — предупреждает Грейсон, погружая язык в ухо. Моя плоть тает, когда Грейсон медленно прокладывает дорожку из поцелуев вниз. Он играет с соском, пока я, задыхаясь, не начинаю выгибаться, а затем опускается ниже, оставляя горячий, извилистый след, к пупку и дальше к моей гладко выбритой киске. — Но сначала я хочу попробовать тебя на вкус и заставлю задрожать от желания, принцесса.

Грейсон всасывает мой клитор, и я стону как в бреду.

— Боже.

— Бог не поможет тебе, детка, а я могу. — Он дует на клитор, вызывая трепет. — Я хочу поцеловать эту сладкую киску, попробовать на вкус, пососать. — Слегка покусывает, а потом нежно сосёт. Когда Грейсон раздвигает руками мои бёдра и раскрывает половые губы шире для его языка, по моим венам проносится огонь

— Грейсон… — всхлипываю я, внутри разливается невероятное удовольствие, тело раскрывается для его поцелуев, а руки сжимают простыни.

Мне почему-то кажется, Грейсон вознаграждает меня за то, что я приготовила для него ужин. Но будто и что-то требует от меня. Будто заявляет на меня права. На каждый сантиметр моего тела. Когда его большой палец проникает туда снова, я лишаюсь разума и только стону, скулю, хнычу и умоляю, мои бёдра судорожно двигаются вверх и вниз.

— Ты готова, Мелани? — Его глаза широко открыты, но взгляд проницательный и оценивающий.

Я зажмуриваюсь и выдавливаю из себя:

— Да, пожалуйста!

С раздавшимся глубоко в груди рыком, Грейсон вновь опускает голову. Языком Грейсон скользит по моему клитору, затем проникает в мою плоть, исследуя и толкаясь внутрь. В моей душе открываются шлюзы и дают возможность чувствам хлынуть наружу. Кончиком большого пальца Грейсон входит в мою попку, глубже и глубже, возбуждая нервные окончания, о существовании которых я даже не подозревала.

Когда он начинает выделывать большим пальцем что-то невообразимое с моей задницей, удерживая другой рукой мои бёдра и фиксируя положение, тело прошивает разрядом тока. Грейсон контролирует как близко мы находимся, как его губы наслаждаются влажным, умирающим от желания лоном, и каждая жилка в моём теле жаждет его, и только…

Его.

Его.

Его.

Грейсон поднимает голову, его губы влажны от моих соков, и это самое прекрасное, что я когда-либо видела.

— Я хочу трахнуть тебя, — бормочет он, яростно встречая мой взгляд и вводя два длинных пальца в мою киску, чтобы подготовить под себя, — без презерватива. Только я и ты, Мелани.

Почувствовать его в себе? Плоть к плоти? Когда между нами нет никаких преград?

По венам течёт лава, горло онемело, и я с трудом киваю.

— Я всегда использовала защиту…

Вижу в его глазах вспышку чего-то тёмного и неотвратимого.

— Я не использую защиту, принцесса, но я чист и хочу, чтобы это случилось, как только я получу результаты анализов из лаборатории. Тебе можно использовать другие способы контрацепции, которые совместимы с твоими лекарствами?

— Я… можно, Грей.

— Уверена?

Искренняя забота в его глазах только усиливает мою потребность в нём.

— Да! Мой врач говорил, что я, при необходимости, могу использовать противозачаточные таблетки в низких дозах.

Выражение его лица искажается какой-то яростной решимостью, как будто то, что мы делаем, накладывает на нас серьёзные обязательства. Я чувствую, что ему нужно взять меня, взять неистово и так, как он никогда раньше не овладевал девушкой.

— Иди сюда, — говорит Грейсон, хватая меня за волосы. — Я хочу поцеловать тебя жёстко, а трахнуть ещё жёстче. — Он приближает свой рот к моему и добавляет: — Но всё по порядку.

Застонав, когда наши тела вжимаются друг в друга во время поцелуя, провожу рукой по его лицу, зарываюсь пальцами в мягкие, густые волосы, и слышу свой голос, шепчущий в уголок рта его имя. Тело Грейсона дрожит от рвущейся на свободу страсти.

— Повтори ещё раз.

— Грейсон.

— А теперь становись на четвереньки и обопрись на локти, — говорит он хриплым шёпотом.

Боже… это действительно происходит.

Всё тело охватывает дрожь. Нет человека, которому я доверяла бы больше, чем ему. И ни с одним мужчиной никогда не хотела этого делать. И я жажду, чтобы он взял каждую частицу меня, трахнул каждую мою дырочку своим членом, пальцами, языком. Он снова скользит пальцами по моим складкам, собирая влагу моей киске и распределяя её по потайному местечку между ягодицами.

— Чем влажнее, тем легче мне в тебя войти.

— Я так тебя хочу. Мне не надо никаких прелюдий, хватило того, как ты смотрел на меня, когда целовал киску.

— Мелани, посмотри, что ты со мной делаешь? — Грейсон трётся головкой огромной эрекции между ягодицами и сжимает их вместе, чтобы дать мне возможность почувствовать его ритмичные движения. И я чувствую каждую венку, чувствую твёрдость и пульсацию члена. Грейсон, сводя с ума, размазывает мои соки опухшей головкой от киски до задницы. Мои локти и колени дрожат. Трясутся.

— Грейсон… — стону я. Меня просто убивает предвкушение от того, что он так близко и так далеко. Глаза его не видят, но от его запаха у меня кружится голова, и я умираю от желания.

— Ш-ш-ш, детка, я хочу этого больше, чем ты, — проникновенно говорит он сзади меня, поглаживая рукой спину, лаская каждый позвонок. — Я представляю это. Представляю, как сделаю это с тобой. Для тебя.

Я слышу звук рвущегося пакетика с презервативом и облизываю губы, глядя затуманенными глазами на стену перед собой, тело пульсирует для него, киска ревниво трепещет.

— Будет больно? — Я начинаю быстро и неглубоко дышать, почувствовав, как Грейсон слегка надавливает головкой на тугую дырочку.

— Может, да… — дразнит Грейсон, снова проводя своими длинными, грубыми пальцами вверх по спине, потом хватает меня за волосы и оттягивает голову назад, чтобы прошептать на ухо, — а может, нет. Для нас с тобой нет никаких условий. Нет правил. Только то, что нам хочется. А я хочу всю тебя. Хочу сделать то, что ты ещё никому не позволяла. Всё это моё. — Грейсон протягивает руку и сжимает мою грудь, пощипывая чувствительные кончики сосков. Меня пронзают огненные стрелы удовольствия, и моя киска, и то место, куда я хочу, чтобы он проник, крепко сжимаются в ответ.

— Просто сделай это, Грей, — выдыхаю я.

Хриплый ответный шёпот кажется мне лаской.

— Клянусь твоей задницей, сделаю, принцесса. Если ты дразнишь мужчину, желая получить толстый, длинный член в свою прекрасную, тугую маленькую попку, то будь уверена, ты получишь то, о чём просишь. А теперь расслабься, я нанесу смазку.

Хныкаю, когда Грейсон вводит большой палец, а потом его заменяет… что-то намного толще, намного больше, намного твёрже. Восхитительно лучше, и толкается в меня.

— Двигайся мне навстречу, детка, да, то, что надо, это так охренительно хорошо, принцесса, — тихо урчит он, постепенно проталкиваясь вглубь, проводит рукой по животу вниз, чтобы ласкать мою киску.

— О боже, Грей! — кричу я, поворачиваю голову и впиваюсь зубами в свою руку. Я стону, когда он растягивает меня так сильно, что становится почти больно, но это слишком приятно, чтобы быть по-настоящему больно, и мне слишком сильно нравится, как Грейсон медленно двигается, как ласкает мой набухший клитор, чтобы увлажнить и подготовить меня, как наклоняется и прикусывает зубами затылок, словно животное, будто оборотень, желающий меня обратить.

Никогда не чувствовала себя такой наполненной, такой возбуждённой и такой эмоционально уязвимой. Я задыхаюсь и с усилием выдавливаю из себя эти слова…

— Пожалуйста, Грейсон. Двигайся. Трахни меня.

Он сжимает мои бёдра, почти до конца выходит и говорит то, от чего меня словно молнией пронзает новая порция жара.

— Как прикажешь.

Как прикажешь.

Мой любимый фильм, и он это знает.

Эти слова, когда их в фильме шепчет Уэстли, значат так много. И Грейсон шепчет их прямо сейчас, когда я вверяю ему свою единственную фантазию.

К тому времени, как он начинает ритмично, но медленно и осторожно двигаться, я эмоционально раскрываюсь и физически расслабляюсь. От удовольствия, счастья и шквала ощущений от абсолютной наполненности по моему лицу текут слёзы.

В дверь стучат, в ответ моё тело напрягается, дрожит и трепещет, пока я, выжидая, стараюсь лежать совершенно неподвижно. Грейсон не сбавляет темпа и продолжает толкаться, пульсируя во мне, когда находится глубоко внутри, входя и выходя с каждым разом всё легче и свободнее. Его руки на моих бёдрах дрожат, и я чувствую, как наши тела напрягаются, а дыхание с трудом вырывается из лёгких.

— Эй, Ромео, ты можешь взять свой чёртов телефон и ответить?

Тот, кто кричит за дверью, надрывает горло очень Г-Р-О-М-К-О.

Грейсон приглушённо рычит, но не останавливается, мой пульс в венах грохочет, а сердце на грани взрыва. Боже мой, пожалуйста, не сейчас.

— Эй, РОМЕО!

Тяжело дыша мне в ухо, Грейсон ласкает мою киску и шепчет:

— Я не отвечу Дереку, пока ты не кончишь. И не выйду из тебя, пока ты не станешь, прямо сейчас, извиваться и дрожать в оргазме. Что ты скажешь, когда я прикажу тебе кончить, Мелани?

Сексуальный голос Грейсона разливается по моему телу, вырывая из меня стоны. Удовольствие настолько абсолютное, что я не могу ни дышать, ни думать — могу только чувствовать себя взятой в плен и оттраханной, доведённой до высшей точки и полностью ЕГО.

— Не знаю, — стону я.

— Что ты мне скажешь, принцесса?

Грейсон снова толкается бёдрами, нежно, двумя пальцами поглаживая восхитительными круговыми движениями клитор, и я говорю, задыхаясь:

— Как прикажешь.

Поворачиваю голову, и когда он целует меня по-французски, медленно и страстно, я кончаю так сильно, как никогда в жизни. Разрушается каждая частичка меня, моё тело, разум, душа, сердце. Я приглушённо вскрикиваю, чувствуя, как Грейсон мощно сокращается внутри меня. Мы кончаем вместе — он, тяжело дыша, обхватывает меня одной рукой за талию и прижимает к своему телу.

Когда всё заканчивается, мы не двигаемся.

Подушка мокрая, я лежу и тихо всхлипываю. Грейсон дрожит, двигаясь внутри меня, и я не хочу его лишиться. Его член всё ещё во мне. Божественно пульсирует. До сих пор твёрдый. Грейсон отрывается от меня и перекатывается на спину, а я недовольно вздыхаю, тогда он протягивает руку, хватает моё лицо и всматривается в него, ища любой намёк на дискомфорт.

— Твои слёзы. Это хорошо или плохо? Это хорошо или плохо, детка?

— Хорошо, — сиплым голосом говорю ему, потираясь щекой о его ладонь. — Тебе тоже было хорошо?

— Боже, слово «хорошо» даже рядом не стояло, — нежно говорит он, а потом убирает остатки слёз губами, когда он целует мой нос, рот, его глаза тоже становятся влажными из-за какой-то сдержанной мужской благодарности за то, что я только что позволила ему со мной сделать. За то, что мы сделали вместе.

Я немного дрожу, и он шепчет:

— Оставайся здесь, принцесса.

Грейсон встаёт, чтобы избавиться от презерватива и привести себя в порядок, затем возвращается и притягивает меня к себе, заправляя мои волосы за уши, его большое тело укрывает меня.

— Ну и как, действительность соответствует ожиданиям?

Грудь так сильно распирает от эмоций, что мне кажется, я сейчас лопну.

— Даже в самых смелых мечтах я не могла представить себе такого парня, как ты, и то, что ты заставляешь меня чувствовать.

— Принцесса, то дерьмо, что происходит между нами, ненормально. — Его губы на мгновение угрюмо сжимаются, глаза темнеют. — То, как ты иногда вторгаешься в мои мысли, мне не очень нравится, Мелани. На мою работу отвлекающие факторы влияют не лучшим образом.

— Так вот кто я для тебя?

— Отвлекающий фактор? Ты — моя чёртова одержимость. Теперь это уже не фантазия. Ты станешь моей погибелью, принцесса, и мне на это насрать. Просто я не хочу быть причиной твоей смерти.

Яростные, сверкающие глаза не отпускают меня, пока я перевариваю его слова.

В дверь снова стучат.

— Эй, БОСС! Код сто четыре. Повторяю, один-ноль-четыре!

Грейсон сжимает челюсть, как будто понимает, что это значит, затем встаёт со злобным рычанием и бьёт кулаком в стену.

Я сглатываю, перекатываюсь на спину и глубоко дышу, пытаясь прийти в себя.

— Это Дерек? Он что, пьян?

Грейсон хватает одежду и на этот раз кричит от отчаяния и, проходя мимо, снова бьёт кулаком в стену.

Он выходит из ванной, натягивает брюки и чистую белую рубашку и направляется к двери, даже её не застегнув. Захлопывает за собой дверь, а я остаюсь лежать, дрожа и тяжело дыша.

То, что мы сделали, было…

О боже.

Спрыгиваю с кровати, иду в ванную, умываюсь, брызгаю водой на лицо, потом решаю натянуть на себя что-нибудь старое и удобное. Футболку, которую вытаскиваю, я носила в свои самые худшие дни.

Похоже, шестое чувство меня не обманывает.

Грей возвращается, обхватывает моё лицо ладонями и быстро целует в лоб, потом смотрит на меня влажными ореховыми глазами, нежными и извиняющимися, а затем целует мои веки.

— Ложись спать, я постараюсь вернуться как можно быстрее. Дерек останется здесь, обращайся, если тебе что-нибудь понадобится. Он отвезёт куда угодно и будет приглядывать за тобой, пока меня нет.

Кажется, я фальшиво улыбаюсь, кивая головой, но, когда Грейсон уходит, кричу в подушку, сокрушаясь о нашем испорченном вечере.

Я не голодна, но очень люблю поесть, поэтому решаю пожевать немного хлопьев, позже смотрю телевизор, пытаясь успокоить разбушевавшиеся чувства. Затем перебираю ящики письменного стола. Я даже закрываю замки на всех окнах и дверях, но знакомый страх начинает проникать внутрь. И, ожидая его возвращения, поздно засыпаю в постели.

Утром Грейсон звонит, чтобы сказать, что ему нужно кое о чём позаботиться и вернётся он не скоро.

♥ ♥ ♥

Пандоре сегодня выдался случай вынести мне мозги; мне следовало бы понять, что в офисе лучше не хандрить.

— Он срочно уезжает в неизвестном направлении, — говорит она, когда мы идём на работу со стаканчиками кофе из Старбакса, — с понтом дела на втором свидании дарит тебе бриллианты. Как думаешь, кто так делает? Парни, у которых есть любовницы, вот кто. Парни, которые не могут открыто появляться со своими подружками на людях, потому что об этом узнают их жены.

— Ух, какая ты злая, милочка.

— Представь себе, что у него есть любовница! А у тебя с этим парнем был анальный секс.

— Я это ни на что в жизни не променяю, ни на что. — Делаю глоток кофе, и он такой горячий, что чуть не обжигает губы, и мне приходится дуть на него через щель в стаканчике. — Послушай, его вызвали по срочному делу, но он вернётся. Знаю, что так и будет.

— Когда? У тебя на этих выходных день рождения.

— И что? Кому какое дело до моего дня рождения, когда… — Мой голос срывается, и я шепчу: — он — мой Единственный. Он тот самый Единственный, и когда я с ним, мне хочется ущипнуть себя за руку, чтобы убедиться, что это реальность. И, тем не менее, за всё это время, Пандора, ты ни разу не была за меня счастлива. Почему? Почему ты ведёшь себя как грёбаная кайфоломщица?

Пандора останавливается посреди тротуара и таращится на меня.

Что заставляет меня вернуться, остановиться рядом с ней и всё объяснить.

— Ты всякий раз высказывала мне всё плохое, что только могла придумать, и даже ещё больше, — напоминаю ей. — Ты хочешь, чтобы я делилась с тобой и хочешь, чтобы я подбадривала тебя, но знаешь что? Всё, что ты заставляешь меня хотеть сделать, это ни хрена тебе не говорить, потому что ты осуждаешь меня и осуждаешь жёстко, Пандора. Никому не понравится быть рядом с такими людьми, как ты.

Пан моргает, потом хмурится, с потупленным взором начинает идти дальше и произносит извиняющимся тоном:

— Прости, пожалуйста, но я не Брук.

— Я и не хочу, чтобы ты была Брук, я хочу, чтобы ты была за меня счастлива, — уточняю я. — Или, по крайней мере, только наполовину такой зловредной!

— Чушь собачья, ты хочешь, чтобы я была Брук, и знаешь что? — Она останавливается, хватает за руку, заставляя остановиться вместе с ней, и вонзает в меня взгляд, горящий яростной решимостью. — Мне жаль, что я не могу быть твоей лучшей подругой, но её, чёрт возьми, здесь нет, Мел. Так что пиши Брук всё, что хочешь, и жди два часа, пока она ответит, потому что она слишком занята реальным мужчиной, реальным ребёнком и реальной жизнью! Но я единственный реальный друг, который у тебя сейчас есть, и я пытаюсь присматривать за тобой.

— Спасибо, что присматриваешь за мной, но то, что ты говоришь, ранит меня, а ты этого не понимаешь. Это убивает мой оптимизм. Это разрушает все мои надежды на нас — на меня и на него. Знаешь, как ужасно я себя чувствую каждый понедельник, когда Грейсон уезжает? А ты? Я мучаюсь от непонятных параноидальных мыслей, что больше никогда его не увижу, и каждый понедельник в офисе ты заставляешь меня чувствовать себя только хуже. Как будто я не стою того, чтобы он вернулся. — Жду, что Пандора ответит, но она молчит, поэтому продолжаю: — Я понимаю, от чего ты пытаешься меня защитить, но уже слишком поздно, Пан. Я уже влю…

— Чёрт, не говори этого! Не. Вздумай.

Я зарываюсь пальцами в волосы, почти отрывая их от корней.

— Господи, пожалуйста, ради твоего же здоровья, скажи мне имя парня, который тебя такой сделал! — умоляю я её.

Она колеблется, хмуро уставившись на тротуар.

— Поищи его в Книге рекордов Гиннесса под именем «ВЕЛИЧАЙШИЙ МУДАК МИРА», — бормочет она.

— Просто скажи, как его зовут, чтобы мы могли сделать для него куклу вуду или ещё что похуже! — восклицаю я.

Она стонет и хватается за живот.

— Я не могу… я не могу произнести его имя.

— Но почему?

— Потому что он, чёрт побери, везде и сводит меня с ума. Лишает рассудка! Я не стану произносить его имя. Никогда.

— Пан, — тихо говорю я, но она качает головой.

— Послушай, мне жаль, что я испортила твои фантазии, но я пытаюсь быть реалисткой, а ты летишь со скоростью несколько тысяч километров в час, Мелани. Ты встречаешь парня — и вот уже получаешь драгоценности. Он говорит, что его водитель сделает для тебя всё, что потребуется, и чувак везде следует за тобой… — Пандора машет рукой прямо в ту сторону, где объезжает квартал Дерек. — Дарит тебе сногсшибательный, изумительный секс, а потом исчезает. И ты не задаёшь никаких вопросов? Ты покорно ждёшь звонка? Где та Мелани, которую я знаю? У той Мелани, что знаю я, шило в заднице, и она не будет подчиняться приказам какого-то чувака, с которым только что познакомилась. Через два дня твой день рождения. И ты впервые в своей жизни ничего не планируешь. Ты должна его отпраздновать. И точка.

— В этом году я экономлю, понятно? В следующем году устрою крышесносную вечеринку, но не в этом, так что отвяжись.

Поднимаясь в лифте и направляясь к своим рабочим столам, мы обе угрюмо молчим, и тут Пандора сообщает мне своим обычным ровным голосом:

— Проверь сообщения. Похоже, твоя лучшая подруга не в восторге, что никакого праздника не будет. Нам только что прислали билеты.

— Что? — Я в замешательстве достаю телефон и вижу сообщение от Брук.

Мел!!! Приезжай в Денвер! Это же твои двадцать пять лет, я хочу тебя видеть, и Пит уже позаботился о билетах для тебя и П.

Я открываю от изумления рот, затем три раза моргаю и медленно поворачиваюсь на стуле, пока не упираюсь взглядом в Пандору. Она самодовольно улыбается, даже скорее ухмыляется.

— Брук купила нам билеты! БИЛЕТЫ НА САМОЛЁТ! Мы едем к ней! — кричу я.

— Ага, — говорит, кивая как болванчик, Пандора.

С широкой улыбкой на лице пишу Брук:

Ни фига себееее! Спасибо! Я так по тебе скучаю!

И я скучаю по своей лучшей подруге, и, кроме того, Пандора сказала, что у тебя какие-то неприятности с мужчиной.

Что-то в этом роде☹ Просто я ужасно запуталась, ужасно помешана на нём, но беспокоюсь, что он окажется не тем. Мне так нужна моя лучшая подруга! Не могу дождаться, когда увижу тебя.

Прячу телефон и улыбаюсь Пандоре.

— Знаю, знаю, ты чертовски меня любишь, — бормочет она.

— Это правда. Я так люблю тебя и Брук. Значит, мы будем смотреть бои?

— Конечно, дурочка! Как ты думаешь, кто оплатил наши билеты?

Улыбнувшись, я поворачиваюсь обратно к компьютеру и рассеянно поглаживаю колье, и внезапно ощущение бриллиантов Грейсона под пальцами заставляет сердце сжаться от вновь нахлынувшей боли. И тут же в мои внутренности впивается неистовая надежда, когда, дразня и мучая, в голове всплывают его слова.

Мелани, когда будешь ждать моего звонка, посмотри на эти камни и будь уверена, телефон ЗАЗВОНИТ.

17 ПОСЛЕДНИЕ ЦЕЛИ

Грейсон

Кипя от негодования, смотрю через плечо на своего сводного брата Уайатта.

Меня здесь вообще не должно быть. Есть дела поважнее, чем нянчиться с ним, и мысль о том, что я в итоге двадцать четыре часа катаюсь с Си Си по городу, разыскивая своего «пропавшего» брата вместо того, чтобы провести выходные в Сиэтле, вызывает у меня непреодолимое желание кого-нибудь прибить.

Резко дав по тормозам, припарковываю внедорожник, разворачиваюсь и бью кулаком в лицо Уайатта.

— Уй-ё! — кричит он.

Затем я выбираюсь из машины и обхожу её, чтобы вытащить его из салона и подтолкнуть к старому бару, превращённому в склад, где сегодня будут проходить устраиваемые «Андеграундом» бои.

— Ты не можешь тусоваться с нашими бойцами, тем более с этим извращённым ублюдком Скорпионом, — рычу я, когда Си Си вылезает с переднего пассажирского сиденья и следует за нами. — Между ними и нами не может быть дружбы — только бизнес. Ты меня понимаешь, Уайатт?

— Я понимаю, что ты грёбаный мудак, Грей, — говорит он, вытирая кровь из носа.

— У меня здесь не начальная школа. Или ты улавливаешь суть дела, или вали на хрен с моего поля. Си Си больше не будет спасать твою задницу — и я тоже.

— Да, почему бы нам немного не поговорить о том, почему у тебя настроение хуже, чем у цыпочки с грёбаным ПМС! — ухмыляется он. — Так как её, блядь, зовут, а?

Я хватаю Уайатта за рубашку и поднимаю так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, моё терпение на пределе.

— Ты не можешь устраивать грёбаные петушиные бои и бить морду сыну шефа полиции! Он был пьян, ты был пьян, а Скорпиона ударили камнем так, что ончуть не лишился рассудка. Но здесь у нас очень серьёзные дела, Уайатт, а ты так и хочешь всех нас засветить. — Я отпускаю его, рывком открываю дверь, и Уайатт стремительно врывается внутрь здания.

— Эти грёбаные петухи даже не были моими, я просто помогал затачивать их острые когти.

— Уайатт, это просто отвратительно, — говорит Си Си, когда мы входим.

— Никому нет дела, до того, что ты думаешь, Си Си, — огрызается Уайатт.

Я смотрю на своего сводного брата. Избитого. Безрассудного. Легкомысленного. Если бы Си Си не выручал его в те годы, что меня не было, Уайатт был бы уже мёртв или сидел в тюрьме.

— Меня достало, что ты пытаешься что-то ему доказать, — говорю я, сердито толкая брата. — А сейчас заходи и займись делом, пока отец об этом не узнал.

— Ты не скажешь ему?

Я сжимаю челюсти и в сердитом молчании качаю головой. Видит бог, мне стоило бы это сделать. Стоило бы ему всё рассказать. Но наблюдать за тем, какие наказания выносит ему отец, не доставляет мне никакого удовольствия.

— И Эрику тоже не говори, ублюдок меня ненавидит. Чёрт, я не понимаю, почему, ведь это ты выколол его треклятый глаз.

Мы смотрим, как он уносится прочь, и Си Си оборачивается ко мне.

— Извини, что позвонил. Решил, что выдвинуть ему ультиматум должен ты или Эрик. Но у Эрика и так полно дел с твоим отцом.

Я иду внутрь спрятать наличные, полученные от двух моих последних целей, в сейф, где лежат бухгалтерские книги, и побыстрее уйти и поработать над несколькими следующими номерами из списка.

Мне нужно, чтобы работа была сделана, к тому же я должен был сделать её ещё вчера.

За длинным помещением, где расположились мы, раздаётся скрежет перетаскиваемых строительных лесов, который сливается с шумом людей, работающих над обустройством пространства. В «Андеграунде» начинается сезон боёв. Два-три боя в неделю, и каждую неделю в новом месте. Перед вылетом в Портленд, где находится одна из моих последних целей, я наведываюсь к команде.

Уайатт наблюдает за камерами, в то время как полдюжины мужчин устанавливают площадку для поединков.

На мониторах я вижу, что Леон контролирует установку трибун.

Вижу, что Зедд стоит у входа, проверяя, работают ли входные двери.

Харли — этот ест пиццу.

В конце холла слышен голос Томаса и несколько женских голосов, скорее всего фанаток, я полагаю.

В одной из самых больших комнат в окружении кучи медицинского оборудования тихо сидит отец. Подхожу к нему и останавливаюсь. Его кормит медсестра, а сам он выглядит сильно похудевшим. Я задумываюсь, может, действительно этот человек, которого я видел пытающим и убивающим, но и защищающим меня, умирает, и на меня накатывает волна раскаяния. Я встаю у двери, навстречу мне поднимается Эрик. Он уже несколько дней рядом с моим отцом, и у него усталый вид.

— Не ожидал тебя здесь увидеть.

— Как он?

Почему я, блядь, спрашиваю?

Почему меня, блядь, это волнует?

— Слаб. Но всё ещё держится. Он очень хочет, чтобы у тебя всё получилось, — говорит Эрик.

Чувствую, как ходят мои желваки, потому что я не хочу «Андеграунд», я только хочу узнать, где моя мать. Но всё же подхожу и говорю, удивляясь грёбаному милосердию в своём голосе, милосердию, которому он, конечно же, меня не учил.

— Я почти закончил, отец. Остались последние четверо, и весь список будет завершён, а ты получишь то, что тебе задолжали. Но больше всего я желаю услышать, где моя мать.

На его лице появляется слабая улыбка.

— Это место было твоим домом. Мы жили как цыгане, но это был твой дом. Моя мечта, увидеть… что в тебе достаточно сил, чтобы взять всё в свои руки. Хорошо это или плохо. Ты показал, что ты мой сын… но ты ведь и сын своей матери, не так ли? Вот почему Уайатт не справится. Только ты сможешь это сделать.

Снова вижу уважение в его глазах и скрежещу зубами.

— Хорошо это или плохо, но все имена из списка будут вычеркнуты, — обещаю ему я.

♥ ♥ ♥

Уайатт устраивает петушиные бои, путается с одним из наших самых грязных бойцов с дурной репутацией, с тем, кто заставил его избить сына шефа полиции. Мне не нравится эта сторона Уайатта.

Мой брат продолжает сверлить меня взглядом. Пожалуй, мы вообще никогда не ладили. В то время, когда я присоединился к семейному бизнесу, Уайатт был молод и оставался игрушкой моего отца, пока тот не решил, что со мной играть веселее. Если бы я позволил отцу сломать себя, возможно, он и оставил бы меня в покое, но, когда этого не произошло, отец стал просто одержимым. Уайатт не знает, как ему повезло — он этого не понимает.

— Заходила Тина, — ворчит брат. — У неё для тебя кое-что есть, но она отказалась оставить это мне.

— Я с ней свяжусь позже, сейчас не могу. Окажи мне услугу и постарайся сделать доброе дело. — Мне хочется, чтобы он чем-нибудь занялся, а не дулся здесь, лелея обиду. — Договорись с ней о встрече со мной в эти выходные, пусть привезёт то, что мне нужно.

Он сердито смотрит на меня и кивает.

Я тайком краду у Харли кусок холодной пиццы и проглатываю его, убедившись, что Уайатт всё записал.

— Хорошо, спасибо, — хлопаю его по спине. — Приложи лёд, — говорю ему, указав на его нос.

— Отвали.

— Ладно, Уайатт, как знаешь.

Натягиваю перчатки и направляюсь в аэропорт.

Позже, после полёта, когда солнце уже начинает садиться, запрыгиваю на заднее сиденье такси и ничего не видящим взглядом смотрю в окно на мелькающие улицы и гадаю, как там моя принцесса. Внезапно перед глазами возникает картина, как забирают мою мать, и вот на её месте уже вижу лицо Мелани, и во мне с новой силой закипает ярость. Мне нужно вернуться. Нужно закончить со списком и поскорее вернуться. Дерек хорош — он сможет защитить Мелани. Но он — не я. Уайатт спрашивал, какого хрена я так взвинчен и как её зовут? Скоро он всё узнает. Все узнают.

Я достаю два телефона, добавляю её номер в новое устройство с предоплаченным тарифом, и, прежде чем отключить старый, пишу ей, чтобы она получила мой новый номер.

Позвоню в 9.

Отключив старый телефон, я пишу Дереку код с нового, чтобы он понял, что это я, и у меня новый номер. Он тоже отвечает с другого номера. Ещё один код, который говорит, что всё в порядке и Мелани на работе.

Когда такси высаживает меня в нужном месте, я медленно выхожу, натягиваю через голову чёрную толстовку, цепляю за воротник авиаторы и направляюсь в офисное здание. Харли и Уайатт — хакеры Чёрные шляпы²⁰. Они внесли меня в список встреч следующей цели под именем одного из его знакомых. Что касается целей. Они ненавидят, когда ты находишься в их домах или офисах. Они чувствуют себя уязвимыми и опасаются, что такой человек, как ты, тайно проникнет в их окружение.

И всё, что нужно сделать — заставить их почувствовать себя незащищёнными. Как будто от тебя некуда спрятаться. И нет никакой возможности сбежать от тебя из-за грёбаных денег, которые они должны.

Я шепчу секретарше вымышленное имя, беру пропуск и, надев авиаторы, поднимаюсь наверх. Знаю, что повсюду есть камеры слежения. Поэтому на мне перчатки, новые кроссовки, чистая одежда, тело тщательно вымыто и насухо вытерто, волосы спрятаны под капюшоном — никаких следов, я как призрак. Главное — не поднимать голову, чтобы камера не засекла моё лицо.

Выходя из лифта, повторяю своё фальшивое имя секретарше на десятом этаже. К тому времени, когда я вхожу в роскошный кабинет своей цели, тот сидит за компьютером и улыбается, считая меня другом своего сына по колледжу, который собирается обсудить стажировку.

Мужчина поднимает голову и встаёт.

— Дэниел, — радостно восклицает он, протягивая руки.

Рука обхватывает рукоятку SIG.

— Извини, Дэниел задерживается. Даже не пытайся. — Мой пистолет нацелен прямо ему в череп. — Поверь мне, старина. Ты не хочешь из-за этого умереть.

Его лицо слегка бледнеет, он медленно убирает руку, которую начал опускать под стол, назад.

— Кто ты, мать твою, такой?

— Сядь и расслабься, — говорю я мужчине.

Он садится за стол, его спина напряжена, как доска, а я удобно устраиваюсь перед ним, небрежно развалившись на одном из двух стоящих напротив стульев, опираю руку с пистолетом на колено и целюсь прямо ему в сердце.

— Кто ты такой? — спрашивает он со смешанным чувством страха и ужаса.

— Не тот, с кем тебе следует иметь дело. Но у меня есть вот это. — Я достаю копию документа с его подписью и запускаю её по столешнице на противоположный край стола. — Поэтому я здесь. Эту бумагу я получил от своих работодателей. Бумагу, в которой ты даёшь обещание отдать им и мне кучу денег. Двести тысяч, если быть точным. Сегодня я пришёл их забрать. После предупреждения у тебя было два месяца, так что, надеюсь, ты всё-таки готов заплатить.

Парень замолкает.

Он также не предпринимает никаких скорых шагов, чтобы заплатить.

Вздохнув, достаю одну из своих шпионских штучек.

— Или я мог бы сделать этот маленький фильм достоянием общественности. — Я вытаскиваю микрокарту памяти из ручки со встроенной портативной камерой и проигрываю видео, на котором ему знатно отсасывает та, кто я точно знаю, не является его молодой женой.

— Ты ведь женат третий раз, верно? Я полагаю, что твоя третья жена оказалась сообразительной и составила брачный контракт, не так ли?

Видео продолжает проигрываться к полному и абсолютному ужасу мужчины.

Он со стоном обхватывает руками голову.

Я молча вынимаю карту памяти и бросаю ему на стол.

— Вот. Ты можешь оставить это себе. У меня есть своя собственная копия.

Мужчина достаёт чековую книжку, вписывает сумму и дрожащей рукой протягивает мне чек.

— Если кто-то ещё это увидит, мне конец. Ты меня слышишь? Мне конец, — шепчет мужчина, и на его на лбу выступает пот.

Я хватаю чек.

— Мой интерес не в том, чтобы тебя уничтожить. Мы ценим твой бизнес. Но если кто-нибудь последует за мной. Или скажешь хоть слово о том, что здесь произошло, видео будет запущено в прямом эфире независимо от того, дал ты мне чек или нет.

До лифта меня провожает угрюмое молчание. Они не понимают. Эти богачи ничего не понимают. Они думают, что они неприкасаемые, что они подпадут под исключение благодаря их именам. Или именам их знакомых.

Они не понимают, что «Андеграунд» победит. «Андеграунд» всегда побеждает.

♥ ♥ ♥

Я поселяюсь в дешёвом мотеле под другим вымышленным именем. Завтра мне светит ещё один полёт, предстоит наведаться к следующему из списка, и тогда с этим будет почти закончено.

Чёрт, я так вымотался. Мышцы устали, шея одеревенела. Я бросаю сумку рядом с кроватью, прячу пистолет под подушку, запихиваю ножи под матрас, затем переворачиваюсь на спину и, уставившись в потолок, выдыхаю.

Вспоминаю, как принцесса для меня готовила.

Как она мне отдавалась.

Как моё тело вторгалось в неё, и Мелани инстинктивно двигалась навстречу, чтобы получить ещё больше меня.

А потом — как хреново я себя чувствовал, когда мне пришлось уйти, словно меня ударили кулаком, а всю тяжесть этого удара приняла на себя моя девушка.

Всё моё время проходило в «Андеграунде». «Андеграунд» — это моя жизнь, а также средство найти мою мать. Я растворился в нём, как чёрный цвет растворяется в тени. Никто не должен говорить мне — мне, королю грёбаного «Андеграунда», — что «Андеграунд» не создан для полных жизни маленьких принцесс. Я. Блядь. Это. ЗНАЮ.

Но, Господи, как я хочу, чтобы она была со мной.

Я страстно желал эту девушку в течение многих месяцев, но не страсть заставляла меня к ней возвращаться. Где-то в глубине души я всегда знал, что она родилась специально для меня. Где-то там, может быть, задолго до того, как я родился, и задолго до того, как я убил, до того, как моя душа стала грязной и разорванной, мне подарили этого ангела, и всё, что у меня есть, я бы поставил на то, что она была дана мне, чтобы я мог её защитить. Принцесса была создана для меня, а я — для неё. У меня никогда в жизни не было любимой девушки, я даже не был ни в ком заинтересован. Только партнёрши по сексу. Только шлюхи. Только короткие интрижки с девушками из бара. Ничего из того, что продолжалось бы больше нескольких часов, которых вполне хватало, чтобы с ними закончить. Как будто какая-то часть меня это знала, и я только ждал того часа, когда единственная предназначенная мне девушка на свете однажды посмотрит на меня своими дивными глазами сквозь струи дождя, и тогда уже ничто другое, кроме неё, не будет иметь значения, даже самую малость.

Без двух минут девять, и, хотя мне и нравится быть точным, но, прежде чем это осознаю, я хватаю свой новый телефон и набираю её номер. Жду, затаив дыхание. Один гудок, два, и она отвечает. Когда я слышу голос принцессы, то чувствую, что внутри всё переворачивается.

— Алло? — говорит она.

— Никогда не отвечай на звонки с неизвестного номера, только если я не предупредил тебя заранее.

— Тогда не звони мне с чужого номера, балда. — В её голосе слышится смех, под прикрытием сердитого тона, конечно.

— Для меня смена мобильного в порядке вещей, — фыркаю я.

— Зачем? Тебе что, одного мало?

Впервые за много дней я, закрыв глаза, расслабляю мышцы. Боже, она особенная. Как будто предназначена судьбой специально для меня.

Нас воспитывали по-разному, но это не имеет никакого значения. Её учили играть в игры, а меня — играть с опасными вещами.

И, тем не менее, мы здесь. Я одержим своей принцессой, и она, чёрт возьми, не слишком от меня отстаёт. Теперь от меня зависит, выводить ли наши отношения на новый уровень. Мне решать, доверяю ли ей достаточно и уважаю ли её настолько, чтобы дать понять, что я не совсем обычный человек. На хрена. Мне. Нарываться на проблемы.

На самом деле ты не хочешь этого делать, Кинг. Как только расскажешь ей о себе правду, всё будет навсегда КОНЧЕНО.

Нет. Чёрт, я не позволю этому закончиться.

— Ну и… Ты звонил только затем, чтобы послушать моё дыхание? — подстёгивает она меня.

— Нет, это далеко не всё. — В последний раз, когда я слышал голос Мелани, она готовила для меня, а потом отдалась мне так, как никогда никому не отдавалась. Принцесса тепло встретила меня дома, взлохматила мои волосы, улыбнулась мне, захотела меня, дала мне то, о чём я и не мечтал, и теперь я чертовски голоден, словно бешеная собака.

— Ты злишься, что я не позвонил? — хриплым голосом спрашиваю я, понизив тон на случай, если придётся что-то объяснять.

— Даже не заметила!

— Значит, ты сама злишься. Принцесса, я не хотел оставлять тебя, только не так, — тихо добавляю я. Смотрю в грязное окно мотеля, вспоминая о своей новой квартире в Сиэтле, и грудь сжимается под тонной дерьмового сожаления. Очень хочу туда. Хочу свою кровать с простынями за тысячу долларов и с девушкой на миллион, которую так тянет крепко к себе прижать. — Детка, поговори со мной, — слышу я свою мольбу.

— О чём?

— Просто поговори, — выдыхаю я и прижимаю трубку ближе, боясь не услышать её голос. В нём весь солнечный свет. Он сжимает моё сердце, моё нутро и мои яйца, — всё сразу. Мне он необходим, чтобы напомнить себе, что сделанное мной сегодня было просто работой. Ролью. Действием. Частью меня, но не всем. Она единственная, кто видит меня целиком.

— Не знаю, что и сказать, — наконец шепчет Мелани. — Я хочу знать, почему ты уехал, как у тебя дела.

Её тон смягчается и вся тоска во мне как ураган закручивается спиралью. Я выдыхаю через нос, пытаясь удержать поток крови, устремившийся к уже напряжённому члену.

— Мне надо было сделать кое-какую работу, но сейчас я в порядке, — объясняю я. — Ну же, принцесса, расскажи мне что-нибудь.

— Ладно. Я сейчас лежу в постели в трусиках и лифчике.

Мой мозг практически взрывается. На хрен всё. Сердце колотится о грудную клетку, а член грозит проделать в джинсах дыру. Мгновенно представляю: вот она лежит в постели, трусики плотно облегают бёдра, глаза закрыты отяжелевшими веками, и внезапно я оказываюсь в этой самой кровати, рядом с ней, удерживая за косу, чтобы принцесса не могла пошевелиться, пока я трахаю её сладкий, горячий рот своим.

— Разве ты не поэтому мне позвонил? Разве ты не возбуждён? — спрашивает она, не дождавшись моей реакции.

Я запрокидываю голову и начинаю хохотать. За последние месяцы с ней я смеялся больше, чем за все прошедшие годы.

— Принцесса, меня возбуждает всё, что связано с тобой, но я позвонил не поэтому.

— О. Тогда почему?

Я продолжаю представлять её в постели. Да-а-а. Лежащей рядом со мной.

— Ты же заплела свою косу? — Я должен знать. До сих пор не могу сообразить, как она так легко хватает толстые пряди волос, шёлковых, золотых и прекрасных, и сплетает их вместе так, что они, собранные в косу, ложатся у её тонкой белой шеи.

— Да, заплела.

— Ты что, жуёшь губу?

— Да, — тихонько хихикает она.

— Хочу сам пососать твою губку, детка, — улыбаюсь я в волчьем восторге, — но то, что мне больше всего сейчас хочется — быть с тобой, целовать тебя до потери пульса и трахать без резинки. Я собираюсь сдать анализы, так что в следующий раз, когда я тебя трахну, не стану его надевать. Ты бы этого хотела?

— Да, конечно. Только ты, Грейсон, и без резинки, а можно узнать делают ли они экспресс-анализ?

Грудь наполняется нежностью от того, какая она игривая.

— Да, детка, так и сделаю, но я позвонил не для того, чтобы услышать собственный голос. Я хочу услышать тебя. Так что поговори со мной, принцесса.

— О чём?

— О чём же ещё? О тебе, детка.

— Хорошо. Помнишь ту девушку, что хотела купить мой «мустанг»? Она согласилась заплатить на тысячу больше.

Я стону и хлопаю себя ладонью по лбу, затем грубо провожу рукой по лицу.

— Принцесса, я же говорил тебе… продай что-нибудь другое. Только не свою машину. Ты не сможешь без неё.

— Это единственное, что я могу продать, Грей.

— Уверена?

— Да, уверена. Моя машина — это единственное, что я могу продать.

— А колье, которое я тебе подарил, его нельзя продать? — прямым текстом выпаливаю я.

— Нет.

— Нет? Почему нет?

— Потому что это, блин, всё, что у меня от тебя есть!

Сердце при этом признании глухо бухает в груди, а затем продолжает колотиться от обескураживающей потребности заверить её самолично, что это не так.

— Ну уж нет, это неправда.

— Это всё, что у меня есть, Грейсон. Я все дни провожу в одиночестве, и единственное напоминание о том, что ты существуешь и обещал мне позвонить — эти камни. Это единственное, что у меня есть от тебя.

— Ты меня подловила, принцесса. Господи! Разве ты не видишь, что делаешь со мной? У тебя есть весь я, Мелани. Когда я далеко, то чувствую себя лишь наполовину человеком, чувствую, что разорву что-нибудь на части, если в ближайшее время не увижу тебя собственными глазами…

Я замолкаю.

Какого хрена я делаю? Что, где-то здесь рядом чёртова Опра? Прижимаю ладонь ко лбу и делаю глубокий вдох. Заткнись на хрен, чёртова киска!

— Грейсон, когда ты вернёшься домой? — её голос звучит мягче, как будто она слышит мои мысли.

Домой.

Боже, как мне нравится, что она зовёт место, где мы были вместе «домом».

— Ещё не скоро. У меня работа, — шепчу я, растирая грудь из-за внезапно появившейся острой боли, вызванной её словами.

— Но когда ты вернёшься ко мне?

Боже правый, она станет моим концом.

— Скоро, детка, — признаю я своё поражение. На твой день рождения. Когда между нами больше не будет никакого дерьма, когда между нами ничего не будет. — Я скоро вернусь домой, и в следующий раз, когда мне придётся уехать, хочу взять тебя с собой, — хрипло шепчу я. — Просто ответь мне вот на что. Ты моя девочка?

— Сначала скажи, ты мой парень?

Она скучает по мне.

Это слышится в её голосе, в том, как она со мной разговаривает.

— Да, это так, что официально делает тебя моей девушкой. И, Мелани?

Она молчит и тяжело дышит на другом конце провода.

Я добавляю тихим, но непреклонным тоном:

— Когда вернусь, я просто СОЖРУ ТЕБЯ. Пока дышу, ты будешь моей принцессой.

— Ладно, Грей. Тогда ты будешь моим королём, — шепчет она.

О, да, она определённо станет моим концом.

— Думал, мы договорились не шутить о моём королевском статусе.

— Это не шутка, — возражает она. Потом добавляет: — Грей?

— Да?

— Я знала, что ты позвонишь. Вот поэтому я никогда не продам колье.

— Я всегда буду звонить, есть колье или нет. Забудь о нём, детка, и я дам тебе кое-что получше.

Вешаю трубку и пытаюсь взять себя в руки, но от разговора с ней кровь так и кипит. Помню тот первый день, когда я увидел её в «Андеграунде», выкрикивающей имя Разрывного. Мелани подпрыгивала, приветствуя другого мужчину, а я просто стоял там, чувствуя себя странным образом уверенным, и тихий голос в голове говорил: «Она моя». Я понимал, что принадлежу ей точно так же, как знал, что если у меня в кармане список должников, то все долги будут ими погашены, — я принадлежу ей.

Весь я, или часть меня. И какую бы часть меня принцесса ни захотела, она может её получить.

Я всё прекрасно спланировал.

Осталось ещё два номера из списка… кроме принцессы. Я получу подтверждающие материалы по предпоследнему делу в Денвере, и позабочусь о дерьме этой ночью, пока команда будет следить за тем, чтобы подпольные бои прошли гладко. А потом улечу в Сиэтл как раз к её дню рождения. Я сделаю ей сюрприз. Скажу принцессе, что нет, детка, я не порождение дьявола, и скоро ты действительно познакомишься с моей матерью…

Во мне пускают корни первые за эти годы ростки надежды. Я тяжело вздыхаю и переворачиваюсь в постели, пытаясь заснуть, даже когда уже понимаю, что не усну, пока не узнаю, что обе мои девочки целы, невредимы и со мной.

18 АНДЕГРАУНД

Мелани

«Андеграунд» в точности такой, каким я его помню.

Переполненный.

Шумный.

Вонючий.

Нервничая из-за возможной встречи с какими-нибудь грубыми мужиками, но радуясь тому, что Брук нас ждёт, я тащу Пандору к нашим местам у ринга, и тогда-то её и обнаруживаю.

Мою лучшую подругу. Тёмные волосы собраны в высокий хвост, узкие джинсы, топ на тонких бретельках. Она смотрит на ринг, где два бойца до полного изнеможения работают друг с другом.

— БРУК! — кричу я, подбегая к подруге, и она вскакивает со своего места.

Брук была моей лучшей подругой с тех пор, как мы стали достаточно взрослыми, чтобы носить половинки разломленного посередине медальона с надписью «лучшие подруги». Естественно, я до сих пор храню свою половинку в маленькой коробочке под кроватью, а половинка Брук упала во время соревнования по бегу, и мы так её и не нашли. Но в этом нет ничего страшного, поскольку сама наша дружба никогда не разрушится. Я никогда и ни с кем не боролась, не любила и не веселилась так, как с моей лучшей подругой, поэтому, естественно, когда мы сейчас обнимаемся после нескольких месяцев разлуки, поднимается визг.

После крепких объятий мы обе отстраняемся, чтобы произвести тщательный осмотр друг друга. Я хочу убедиться, что мистер Разрывной заботится о моей девочке, но, чёрт возьми, Брук выглядит так… нет слов, чтобы описать блеск её глаз, волос и улыбки.

— Посмотри на себя! — воплю я. Чёрт, конечно же, он заботится о ней, и нет слов, как он её боготворит.

— Нет, посмотри на себя! — возражает она, обнимая Пандору, хотя та, в отличие от меня, не очень-то любит обниматься.

Когда мы устраиваемся на своих местах, подходит Пит и приветствует нас. Он начинает болтать с Пандорой о своём романе с сестрой Брук, Норой. Я не выношу Нору, поэтому рада, что эта сучка в колледже и далеко отсюда. Пит слишком хорош для неё, и я втайне надеюсь, что он влюбится в какую-нибудь более милую, мягкую и умную девушку и порвёт с ней навсегда. Нора была подружкой одного из самых отвратительных бойцов «Андеграунда» с татуировкой скорпиона на большой жирной голове, и этим всё сказано.

Я сжимаю руку Брук, призывая рассказать обо всём, что с ней случилось с тех пор, как мы не виделись.

— Как там Рейсер? Я увижу его сегодня вечером или будет уже слишком поздно? — требую я.

— Конечно, ты можешь зайти к нам в номер! Он так вырос, Мел. Но скажи мне… — Брук замолкает, и её глаза расширяются, когда мы слышим, как из динамиков вылетает слово «РАЗРЫВНООООЙ».

И арена понимает, что время пришло. Разрывной. Ремингтон Тейт. Муж Брук. Бог секса — на случай, если я ещё ни словом о нём не обмолвилась, позвольте просто сказать, мне точно известно, что каждая вагина на этой арене его жаждет.

Бои в «Андеграунде» бывают такими острыми и напряжёнными только когда на ринг выходит он — просто есть в нём что-то. И это передаётся в воздухе: возбуждение, интенсивность, грубая сила и мальчишеская игривость.

— Мои яичники чуть не взорвались, — бормочет Пандора слева от меня.

Стоило Ремингтону «Разрывному» Тейту, одетому в ярко-красный боксёрский халат, выскочить на ринг, Брук тотчас поднимается с места, и я так взволнована из-за того, что нахожусь здесь, вижу это, из-за желания избавиться от собственной неуверенности и этого дурацкого долга, что ничего не могу с собой поделать, и моё тело ничего не может с этим поделать, и мои голосовые связки ничего не могут с этим поделать — поэтому я кричу.

— Реммиииии!!! — Мы с Брук уже обе на ногах, и я не могу удержаться, чтобы не обнять её и тут же не шлёпнуть. — Боже, чёртова шлюшка, не могу поверить, что ты проделываешь это каждую ночь! — говорю я, толкая её.

Она тоже толкает меня, крича:

— Несколько раз за ночь!

И в этот момент Реми подмигивает ей с ринга.

Брук перестаёт со мной дурачиться и улыбается ему в ответ — всё её внимание сосредоточено только на нём. На её теперь уже муже. И пока Реми ждёт своего противника, он продолжает улыбаться и смотреть на неё сверкающими голубыми глазами. О, этот взгляд! Этот ясный Ты-Моя-взгляд, и он такой чертовски нежный, что я чувствую, как эта нежность струится надо мной. Грейсон… Грейсон… Грейсон… внезапно его образ заполоняет мой мозг, и во мне расплывается его собственная версия подобного взгляда. Его собственная версия чуть менее нежная, чуть более сдержанная, гораздо более грубая, намного более тёмная, как будто внутри у него есть что-то болезненное, что мучает его ещё больше, когда наши глаза встречаются. В теле ощущается огромная пустота, только что открывшаяся внутри при одном только воспоминании о нём. О нас.

— О боже, ребята, вы меня убиваете, — говорю я Брук, наблюдая, как на сцену выходит здоровенный мужик. Первые секунды, когда начинается бой, я ещё беспокоюсь за Реми, но потом — бац! Он так тщательно контролирует ситуацию, что беспокойство улетучивается.

— РЕМИНГТОН, ТЫ ЧЕРТОВСКИ КРУТ! — визжу я, притягивая лицо Брук к своему. — Посмотри на себя. Жена и мать, подруга, он так чертовски влюблён в тебя, что я даже не могу этого вынести!

— Ох, Мел, — вздыхает она и обмякает, как будто не в состоянии любить этого мужчину больше, чем сейчас.

Против Разрывного выходит ещё один боец, и клянусь, что от сезона к сезону противники становятся всё более и более крупными.

— Реми! — снова кричу я, когда мужчины на ринге начинают драться.

Мы смотрим, как они дерутся. Брук сжимает мою руку, я сжимаю её в ответ и поднимаю наши сплетённые руки высоко вверх, вопя:

— Реми! Твоя жена страстно тебя желает. Реми!

Из нас двоих Брук всегда была более сдержанной, немного стесняясь высказываться откровенно, но я знаю, что ей нравится, когда я здесь кричу.

— Ремингтон, ты чертовски сексуален! — выкрикиваю от её имени.

А потом Брук оглушает меня, когда вскакивает на ноги и, сложив ладони у рта рупором, чтобы её голос разносился дальше, начинает кричать вместе со мной:

— Ты такой чертовски горячий, Реми, прикончи его, детка!

И он мгновенно заканчивает бой.

Его противник с глухим стуком падает, публика сходит с ума, а я, глупо моргая, смотрю на свою лучшую подругу.

— О, боже мой, так ты теперь научилась кричать? И насколько хорошо натренирован мистер Разрывной, чтобы немедленно доставить удовольствие своей милой маленькой жёнушке?

Я бы продолжила и дальше, но Брук слишком занята тем, что ухмыляется Реми, потому что тот ухмыляется ей, весь покрытый потом, который так и хочется слизать, и я замолкаю, в то время как что-то сильно сжимает моё сердце.

Ведь сейчас я уже никогда не буду первой, к кому обратится Брук, когда ей захочется поплакать, или выговориться, или выйти на пробежку. Моя лучшая подруга глубоко и безумно влюблена в этого мужчину, который, я знаю, прошёл бы через ад и вернулся за ней — потому что он уже это сделал.

Так что, в некотором смысле, у моей лучшей подруги теперь есть новый лучший друг. Он же её муж, отец её ребёнка, её возлюбленный.

Ну а я? Моему парню нравится меня трахать. Он говорит, что принесёт мне только беду, но я чувствую, что он нуждается во мне. Я чувствую, что он по мне скучает. А может, это говорит моя интуиция или мои глупые надежды? Всё, что мне наверняка известно, я влюбляюсь и так глубоко в этом увязла, что огромная тяжесть всего делает невозможными попытки остановиться и прекратить продолжать всё глубже и сильнее погружаться в тёмную и страшную неизвестность.

Боже, я так облажалась.

Брук, кажется, обратила внимание на моё молчание, и я не заметила, что она пристально за мной наблюдает.

— Хочешь поговорить о нём? — тихо спрашивает она, разглядывая меня с проницательностью, присущей только лучшей подруге.

Я киваю, и мне приходится наклониться к ней ближе, чтобы быть услышанной сквозь рёв толпы.

— Позже, не хочу кричать из-за этих придурков!

Когда намеченные на эту ночь бои заканчиваются, мы с Пандорой берём такси до нашего отеля, это, к сожалению, не то место, где живут Тейты — их отель слишком дорогой. Пандора не хотела принимать чью-либо «милостыню», а я давно на мели, так что мы остановились в маленьком трёхзвёздочном отеле в паре кварталов отсюда.

Пандора, впрочем, решает отказаться от посещения этим вечером номера Брук.

— Но почему? — спрашиваю я, подталкивая Пан локтем, и говоря подвинуться дальше на заднем сиденье такси. — Пойдём, будет весело. Мне нужно увидеть Рейсера! В последний раз, когда я его видела, на его головке был только пушок, от него пахло тальком, и на его щёчке, когда он мне улыбался, была одна-единственная ямочка, которая однажды погубит много юных леди. Ну же!

— Не-е, я устала. Вы двое должны наверстать упущенное. А я посмотрю платный канал и буду тебя ждать.

— Уверена, что не хочешь со мной поехать? — Таксист, кажется, начинает терять терпение, поэтому я открываю дверь и жду ещё секундочку.

— Да, уверена. Ты же знаешь, что я скорее приласкаю собаку, чем ребёнка.

Медленно киваю, так как, пожалуй, понимаю. Я получаю от Пандоры больше, чем она думает. Она считает, что я стараюсь весело проводить время, потому что мне не больно, я ничего не хочу и ничего не принимаю всерьёз. Я свои обиды рассеиваю смехом, а она использует гнев как барьер. И я знаю, что иногда при встрече с Брук ей тоже больно, потому что Пандора когда-то тоже была влюблена.

Я могу только предположить, что она очень его любила.

— Пан, — тихо говорю я, — парень, который так сильно тебя обидел… он не единственный, кого ты когда-либо полюбишь.

Даже не знаю, что ещё можно сказать, потому что я не эксперт в чувствах — я едва могу выдержать эмоции, которые вызывает во мне Грейсон, и мне страшно называть это любовью. Чувствую себя ещё более неловко, когда мы останавливаемся у отеля Брук, и таксист недовольно выговаривает:

— Мэм, вы выходите или нет?

Поэтому я быстро выхожу и кричу подруге:

— Увидимся позже. И посмотри комедию!

Такси трогается с места, а Пандора показывает мне на прощание средний палец. Я улыбаюсь и машу ей рукой. Но когда вхожу в лифт, ловлю себя на мысли, что ничего не понимаю. Ничего не понимаю, кроме того, что ещё пару месяцев назад я не знала Грейсона Кинга. А сейчас как я могу так сильно по нему скучать?

Ты, блин, у меня в крови.

Только что ты был во мне, а в следующий миг тебя уже нет. Ты овладеваешь мной, потом меня покидаешь, а я всё жду, опасаясь, что когда ты вернёшься, то снова поступишь так же.

Ну, когда ты вернёшься?

Брук распахивает дверь номера и бормочет:

— Мне нужны все подробности, и немедленно! — она тащит меня в первую по пути спальню, подальше от кучки парней в гостиной.

Брук усаживает меня на край кровати, а затем упирает руки в бёдра, как требовательная сучка-ангел, её глаза светятся от предвкушения.

— Рассказывай. Рассказывай мне о нём всё!

Я возбуждённо смеюсь, но потом тяжело вздыхаю и тычу пальцем ей в грудь.

— Я испытываю какое-то дежавю, вот только бедняжка, которая, похоже, думает, что её подруга влюбилась в неподходящего парня, — это ты.

— О боже, ты любишь его, Мел?

Не верится, что так тяжело говорить о Грейсоне, даже с моей лучшей подругой. Вздохнув, я падаю на кровать и похлопываю ладонью по месту рядом со мной, приглашая её устроиться поближе.

Когда я представляла, что влюблюсь, не думала, что всё будет так. В моём представлении любовь была волнующей и прекрасной, а не пугающей и непредсказуемой.

Мы с Брук лежим лицом друг к другу и улыбаемся, как делали это тысячу раз, делясь секретами, фантазиями и многим другим.

— Бруки, неужели я заслуживаю такой любви? На всю жизнь? Со мной можно весело проводить время, но как ты считаешь… Порой я думаю, что Грейсон просто не хочет пускать меня в другие сферы своей жизни. Иногда мне кажется, я для него просто секс-игрушка, как и для любого другого мужчины, но потом он звонит мне или дарит вот это… — Я дотрагиваюсь до бриллиантового колье, спрятанного под шёлковой блузкой. — Просто он так на меня смотрит… Не знаю, даже не могу подобрать слов, описывающих его взгляд. Но Реми тоже на тебя так смотрит. Это самый ЛУЧШИЙ взгляд. От него у меня жар, учащённое сердцебиение и мурашки по коже. А если бы ты видела его с моими родителями… Видела, как он смеялся, когда мы играли в наши дурацкие воскресные игры. Понимаешь, я просто отказываюсь верить, что ничего для него не значу. Он говорит, что я его девушка.

Брук смеётся, садится и на пару секунд приобнимает меня.

— Мел, ты весёлая и милая, преданная и честная. В тебе так много любви, которой ты готова поделиться. Ты любишь всех, даже незнакомых людей. Ты моё маленькое солнышко. Ему повезло, что ты не только влюблена в него, но ты его любишь. — Брук сжимает мои плечи, её глаза светятся от возбуждения. — Мелани, ты нашла своего принца. И оказывается, что он даже не принц, а король. Ты хоть понимаешь, что говоришь об этом парне без лица и имени с семи лет?

— Послушай, я ждала его всю свою жизнь, а теперь, когда это случилось, не хочу. Чувствую себя неуравновешенной, незащищённой, ранимой, счастливой и ещё боюсь, что это ненадолго.

— Нет! Нет, нет, нет, не отгораживайся. Это Пандора отравляет твой разум? Мел, ОТСТАИВАЙ СВОЙ ВЫБОР. Ты сама хозяйка своим чувствам. Скажи ему. Следуй за ним. Следуй за тем, что сама хочешь. Ведь ты всегда это искала — и теперь, когда нашла, уже не отступишь!

— Ты говоришь это сейчас, потому что больше не любовница! Ты же знаешь, что Ремингтон тебя любит. Знаешь, что он любит тебя так сильно, что никогда не отпустит. И если что-то случится, вы всё уладите, и оба это понимаете. Он будет сражаться за тебя, а ты — за него. А я? Я не знаю, что чувствует Грейсон. Он вроде бы и хочет быть со мной, а потом уезжает на несколько дней. Что бы у нас ни было, это может быть или настоящим, или чем-то, что быстро проходит, например…

— Похотью, — произносит низкий голос у двери.

Я поднимаю голову и вижу на пороге, как всегда мило выглядящего Райли Коула, второго тренера Ремингтона. Мы с Райли большие друзья. За те несколько встреч после боя Разрывного, мы не раз попадали в неприятности, и не только сексуального плана.

Он парень, привыкший хранить секреты. Я это знаю, потому что когда-то пыталась раскопать все секреты Ремингтона Тейта, который преследовал Брук, как таран. На что Райли сказал мне, что никогда раньше не видел, чтобы Ремингтон устраивал на какую-нибудь женщину охоту.

Так что Райли определённо человек, который умеет хранить секреты. В том числе, слава богу, и мои.

Брук всегда говорила, что он похож на грустного сёрфингиста, и она права. Это работает. Но сегодня он больше похож на сердитого блондинистого брата-близнеца Пандоры, хмуро глядящего на меня тем же мрачным взглядом, что и в день нашей первой встречи.

— Что у тебя случилось? — спрашиваю я, возвращая ему такой же хмурый взгляд.

— Если этот твой дружок когда-нибудь причинит тебе боль, мы с ним разберёмся. — Он разминает пальцы, хрустя суставами, но вместо того, чтобы заставить испугаться за Грейсона, этот звук вызывает у меня смех.

— Хочешь сказать, что ты позаботишься об этом или Реми? — спрашиваю я, вставая, и слышу его хорошо знакомый тихий смешок.

— Ладно, ты меня поймала. Пожалуй, возьму с собой Рема, просто для устрашения, — шутливо говорит Райли, но его ухмылка угасает, и губы складываются в прямую линию недовольства. — Никто тебя не обидит, Мелани. Или получит в морду. Мне всё равно, сколько раз нужно будет его ударить, чтобы пустить кровь, но я заставлю его ею истечь.

Я со смехом иду за Брук, когда она тянет меня в гостиную, чтобы показать её драгоценного ребёнка.

— Барби не смогут причинить вред, запомни. Не волнуйся, — бросаю я через плечо Райли и игриво пинаю его, проходя мимо. Когда мы познакомились, он назвал меня Барби, и далеко не в хорошем смысле, так что полученный ответ заставляет его немного утихнуть.

Затем я слышу детский голосок, и душа наполняется безудержной радостью. Я обнаруживаю Рейсера, гордо восседающего на согнутой руке няни-телохранителя Жозефины. Но ему не хочется там оставаться. Рейсер бросается к отцу, который опустошает синий спортивный напиток. Но когда видит приближающегося сына, Ремингтон ловит его одной рукой и швыряет пустую бутылку в кухонную раковину.

Он высоко поднимает Рейсера, издавая рычащий звук, а затем несёт его под мышкой в футбольном захвате, что заставляет стоящую рядом со мной Брук застонать.

— Ремингтон, его сейчас вырвет, — упрекает она.

— О-па, — невероятно самоуверенно произносит он и переворачивает сына в сидячее положение, чтобы избежать катастрофы. Реми устремляет взгляд на Брук, его улыбка вспыхивает двумя сексуальными ямочками, заставляя её простить оплошность, и я клянусь, что чуть не умираю.

А потом Рейсер широко улыбается и тоже дарит маме ямочку, но одну.

— УФ! Вы оба решили меня убить! — говорю я им. — Ремингтон, мне просто необходимо потискать этого ребёнка, а не то пеняй на себя! — Я подхожу и подхватываю Рейсера, прижимая его к себе, и утыкаюсь носом в его маленький животик, нежно с ним воркуя.

Малыш протестует, как будто совсем не в восторге от моих действий, и смотрит на мать, потом на отца, потом на Пита, уже с новой горестной ямочкой на подбородке.

— Что? Я ему не нравлюсь? — Рейсер снова смотрит на мать и отца и так морщит лицо, что ямочка на подбородке становится ещё глубже. — Боже, он сейчас заплачет!

— Что за беда! — смеюсь я и передаю ребёнка Брук.

— Всё в порядке, — говорит Ремингтон и опускается на стул, одной рукой притягивая Брук к себе на колени, а другой передавая лежащую неподалёку игрушку-пищалку Рейсеру.

Рейсер смотрит на игрушку, и вызванный мной плач превращается в визг восторга. Реми улыбается ему, а затем переводит взгляд на Брук и целует её в макушку, и то, что я вижу в его глазах, воистину глубоко поражает меня.

Это та самая настоящая, подлинная я-умру-за-тебя любовь, о которой я всегда мечтала.

— Мел, — слышу я позади себя, и когда поворачиваюсь на голос, то понимаю, что всё это время за мной наблюдал Райли. Он подходит ко мне ближе и зловеще шепчет:

— Можно с тобой поговорить?

Я киваю. Нет никаких сомнений, что в его глазах светится похоть. Чувствую, что он хочет меня, не считая того, что он также хочет со мной поговорить. Прежней мне ничего больше не нужно было, кроме ещё одной ночи с секс-приятелем. Я редко могу отказать привлекательному парню, который хочет меня, но сейчас каждая клеточка моего тела желает только одного мужчину.

Но всё равно киваю Райли, потому что он единственный, кроме Грейсона Кинга, с кем я могу поговорить о том, что не даёт мне покоя.

♥ ♥ ♥

— Вот. — Райли кладёт чек на белую скатерть маленького круглого столика у бара шикарного ресторанчика всего в нескольких кварталах от отеля. — Я копил деньги, — объясняет он.

— Нет! — потрясённо говорю я. — Райли, не глупи! Я не могу их взять! — Отодвигаю чек, чувствуя смущение. Официантка приносит наши напитки, и я жду, пока она уйдёт, прежде чем шёпотом прошипеть: — Это было моё решение. Я сама решила так поступить, ясно?

— Но в первую очередь я тот идиот кто тебе предложил это сделать, — возражает он своим шипением, выглядя искренне оскорблённым и не переставая качать головой. — Ремингтон никогда не проигрывает, Мелани. Никогда. Если бы я знал, что он сдаст бой, чтобы…

— Уф, спасти глупую Нору, поскольку слишком любит Брук. Но даже если бы мне сказали, что он проиграет, я бы никогда в жизни не поставила свои деньги на Скорпиона. НИКОГДА.

— Тогда позволь мне помочь тебе расплатиться с этим долгом. — Я игнорирую его умоляющий взгляд и снова протягиваю Райли чек, тоже качая головой. — По крайней мере, позволь мне всё рассказать Рему, — настаивает Райли. — Он заплатит за тебя, если узнает. Если бы я не дал тебе слово, что никому не скажу…

— Райли, если ты кому-нибудь расскажешь я тебя убью. Мы были пьяны, далеко за городом, ты делал ставки, мне было любопытно, и я тебя расспрашивала об этом, думала, что сделать ставку самой — такая отличная идея, особенно когда дело казалось абсолютно беспроигрышным! Потом мы пошли в твою комнату и отпраздновали, решив, что переспать — это круто. Я и так чувствую себя глупо. Не знаю, о чем я только думала! — В голове вспыхивают мысли о прекрасной квартире — квартире моей мечты, о возможности погасить кредит на машину, и я добавляю: — Ну, хорошо,знаю. Я могла бы внести солидный аванс за свою собственную квартиру и, возможно, даже набраться смелости, чтобы открыть собственную дизайнерскую фирму.

— Тогда позволь мне помочь, Мел.

Я смотрю на чек, и часть меня кричит: «Возьми его! Возьми его, Мелани! Пожалуйста, просто спаси себя от тех монстров!»

Но что Райли рассчитывает получить взамен? Как я могу взять деньги у одного мужчины, когда я влюблена в другого?

— Это очень мило с твоей стороны, но нет. Правда.

Он вздёргивает одну блондинистую бровь.

— А что насчёт твоего нового бойфренда? Ты хотя бы ему позволишь тебе помочь?

Когда я думаю о Грейсоне и обо всех причинах, почему не могу допустить, чтобы он об этом узнал, в груди начинает щемить. Залпом допиваю остатки напитка и признаюсь:

— Думаю, что… если я и попрошу кого-нибудь о помощи… он будет последним.

— Но почему?

— Потому что не хочу, чтобы он узнал, что я настолько глупа! Он и так в курсе, что я в полном дерьме. Райли, мы познакомились с ним, когда мой кабриолет стоял припаркованный на улице под проливным дождём с опущенной крышей — что тут ещё можно сказать. Просто чудо, что он продержался достаточно долго, чтобы узнать меня получше. Я не хочу, чтобы он… потерял ко мне уважение. Разочаровался во мне.

С каждой секундой хмурый взгляд Райли становится все мрачнее.

— Вижу, он уже швыряется бриллиантами? — Райли кивает на колье, наполовину скрывающееся в моём топе. — Ты знаешь, что мужчины делают это, чтобы купить женщин, с которыми спят? Это не имеет ничего общего с заботой о тебе.

— Нет, не так, — возражаю я. — Это значит, что он потратил время, чтобы пойти и отыскать что-нибудь красивое, что, по его мнению, сделает меня счастливой.

— Ты можешь продать это колье и заплатить, Мелани. Просто скажешь ему, что потеряла его или что-то в этом роде, и избавишься от долга. Эти люди могут убить за пять баксов — они грёбаные гангстеры! Даже Эрик — парень, с которым ведёт дела Пит, выглядит в костюме элегантным и безупречным, но этому парню никто ни черта не доверяет. Он просто целует Рема в задницу, потому что Тейт приносит им кучу денег, но все знают, что на фоне его босса Головореза даже Скорпион выглядит похожим на плюшевого мишку. Говорят, у главного есть «смотрящий», который смахивает на какого-то демона прямиком из ада, и он придёт и заберёт долг, хочешь ты этого или нет! — Райли настороженно оглядывается, затем наклоняется через стол ближе, говоря тише: — До Пита доходили слухи, что единственным здравомыслящим парнем был старший сын Головореза, но он не захотел иметь ничего общего с отцом и, по-видимому, много лет назад ушёл из «Андеграунда». Даже собственный сын не хочет иметь ничего общего с таким человеком, как Головорез. Клянусь, я спать не могу от мыслей, что ты всё ещё у них в долгу.

От страха, охватившего меня с новой силой, сердце в груди начинает бешено колотиться, и я поднимаю руки ладонями вверх, чтобы его успокоить.

— Райли, я попросила небольшую отсрочку, окей? Нам просто нужно… перевести дух.

— Что? Какого хрена? Когда ты попросила отсрочку?

— Когда в прошлый раз приезжала увидеться с Брук. Всё нормально. Правда! Я продала свою машину и, возможно, если отдам им половину, то смогу выторговать ещё немного времени.

— Нет, ни хрена не сможешь, они посчитают это как проценты и потребуют, чтобы ты заплатила всё полностью ещё до того, как выйдешь за дверь! Одна к таким мужчинам никогда даже не приближайся. Господи, просто доверься мне и убирайся отсюда, Мел. Я заплатил свой долг и хочу оплатить твой, и если ты мне этого не разрешаешь, то хотя бы пообещай, что позволишь своему новому парню тебе помочь. Если ты слишком горда, чтобы его попросить, просто скажи, что потеряла бриллианты, и избавься от этого долга. Поверь мне.

Кажется, выгляжу я так же безнадёжно, как и чувствую, потому что Райли более решительно добавляет:

— Клянусь, Мелани, если ты не погасишь долг до своего отъезда, я расскажу Тейту, и мы позаботимся об этом для тебя, он и я.

Я задыхаюсь от возмущения.

— Я не позволю тебе или мужу моей лучшей подруги вмешиваться в это, слышишь? И не буду вовлекать в это дело своего парня. Это колье кое-что значит для меня. — Я прикасаюсь к бриллиантам с ужасным щемящим ощущением в груди и думаю: неужели единственный способ освободиться — избавиться от единственной вещи, что подарил мне мужчина, которого я хочу всем сердцем?

— Райли, — шепчу я, почти умоляя, — просто я не та девушка, которая выманивает у своего парня дорогие вещи, чтобы превратить их в деньги.

Он сердито смотрит на моё драгоценное колье, и у меня начинает сводить живот при одной мысли о расставании с чем-то, что связано с Грейсоном.

— Уверяю тебя, для него этот подарок значил совсем не то, что для тебя, — говорит Райли с раздражающей самоуверенностью. — Я никогда не видел парня более влюблённого, чем Ремингтон, и ему не нужно бросаться долларами, чтобы показать это Брук.

— Ну, у Грея другой стиль, и что? Ведь итог тот же самый. Я чувствую, как меня балуют и заботятся, и когда он видит на мне бриллианты, у него в глазах появляется выражение, которое я просто обожаю.

Терпеть не могу, когда кто-то критикует Грейсона! Поэтому я, прищурившись, смотрю на Райли и добавляю, чтобы он, по крайней мере, понял истинную глубину моих чувств к моему мужчине:

— Когда он так смотрит на меня, клянусь, это так прекрасно, что иногда ночью меня мучают кошмары, что всё это мне снится, потому что он слишком хорош, чтобы это было правдой.

— Может, и так, Мелани. А может, он тебе изменяет, тайно встречаясь с какой-нибудь цыпочкой, пока мы тут с тобой разговариваем.

— Ха! — Я поднимаю бокал и делаю глоток. — Он трудоголик. Если мне и есть о чём беспокоиться, так это о той его любовнице, которую зовут «Работа на износ».

Райли мне улыбается леденящей душу, очень недружелюбной улыбкой и кивает в сторону входа в ресторан.

Поворачиваю голову на девяносто градусов, чтобы посмотреть… и тут я вижу, как входит в ресторан он.

Он.

Мать твою, Грейсон.

Всё моё узнавание перерастает в недоверие, волнение, а затем в гнев в сочетании с почти ослепительной страстью.

Такое ощущение, что в его кожу встроен источник энергии, потому что в тот момент, когда он материализовался в ресторане, весь воздух в помещении всколыхнулся. Больше ста восьмидесяти сантиметров чисто мужского совершенства. Грейсон. Чёртов. Кинг. Когда он, следуя за метрдотелем, начинает идти вперёд, во мне просыпаются гормоны. Его взгляд направлен на стол в дальнем конце.

Не могу в это поверить. Мои глаза пробегаются вверх и вниз по его фигуре. Нет слов, чтобы описать походку Грейсона: рука в кармане, мрачное лицо, точёные скулы, гладкие и загорелые щёки, безупречный рот, тёмные волосы небрежно взъерошены; клянусь, его потрясающие волосы — единственное, что в нём небрежно и игриво. Всё остальное — совершенство Бонда 007, даже эти прищуренные, орехово-зелёные глаза, которые кажутся удивительно замкнутыми и отстранёнными. Даже сейчас, спустя два месяца после встречи с ним, я чувствую, что он всё ещё сдерживает самую важную часть себя, но я отлично могу себе представить «нас» и то, чем мы можем быть, и полна решимости сделать так, чтобы это случилось. Грейсон и Мелани живут Долго и Счастливо.

Потом я вижу женщину за столом. Ожидающую его. Рыжую.

Когда Грейсон наклоняется, чтобы поцеловать её в щёку, кровь отливает от сердца.

Мы с Райли только и делаем, что во все глаза смотрим.

И я уверена, что это не он. Грейсон ведь работает… где-то. Это не может быть он.

Но очень на него похож.

Одетый во все чёрное, c блестящими под светом ламп волосами он садится в кресло, самоуверенно откидывается на спинку, а потом начинает говорить, склонившись над грёбаной свечой, с рыжей. Крашеной рыжей. Выглядящей старше, с «замороженным» лицом, лишённым всякой мимики.

Миссис Ботокс.

БОЖЕ МОЙ!

Это не может быть Грейсон!

Мне никто никогда не изменяет, это со мной изменяют.

От гнева скручивает мышцы живота, я пытаюсь дышать и заставляю свои лёгкие расправиться. Потом оглядываю ресторан в поисках чего-нибудь, что можно было бы бросить, но лучшее, что могу придумать — самой броситься на эту дрянную шлюху.

Глаза затуманиваются и болят от внезапного желания заплакать. Уже почти полночь. Через пятнадцать минут мне исполняется двадцать пять лет, а мой парень сидит за другим столиком с другой женщиной. Сейчас мне очень, очень хочется плакать.

Нет. И позволить ему снова видеть, как я хнычу и плачу, словно обиженная девочка? В голове вертятся способы избавиться от этой боли. Но как это сделать, когда он в твоих венах? Как?! Я громко смеюсь и крепко сжимаю руку Райли, но Грейсон даже не смотрит в мою сторону, он далеко и не слышит. Он и его престарелая шлюха увлечённо беседуют в их собственном мирке. В их собственном мире без Мелани. Какая-то часть меня всё ещё отказывается верить, что он мог так со мной поступить.

В голову приходит идея, я хватаю телефон и посылаю ему сердитый смайлик.

Потом говорю Райли:

— Если это он, то по крайней мере посмотрит на сообщение. Он раб своих телефонов.

Как по команде, мужчина за столом отодвигается назад и опускает руку в перчатке в карман, смотрит на свой телефон, смотрит на него долгое, долгое мгновение, затем убирает его и продолжает разговор с рыжеволосой.

Моё сердце только что раскололось на части.

Не знаю, как долго мы там сидим, Райли кипит от злости в своём кресле, яростно его сжимая. Они с Грейсоном мельком встречались на свадьбе Брук, и я могла сказать, что ни один из них не понравился другому. А сейчас на шее Райли вздулись вены.

— Я собираюсь туда пойти…

— И что? — останавливаю я его, потянув за рукав костюма. — Она может быть его клиенткой. Он так и не сказал мне, где будет на этой неделе…

Я замолкаю, когда женщина протягивает ему руку через стол, а он берёт её и то, что было у неё в руке. Затем передаёт ей коробку с бантом. Синюю коробку. Она заглядывает внутрь, выглядит довольной, он улыбается ей в ответ, они пьют вино.

— Официант! — кричу я. — Ещё один, пожалуйста!

♥ ♥ ♥

К тому времени, как Грейсон расплачивается, выписав чек, и они встают, чтобы уйти, я выпила уже приличное количество коктейлей. Райли тоже встаёт. Когда Грейсон и женщина направляются к двери, я сдуру с колотящимся сердцем разворачиваюсь на своём месте.

И вот тогда Грейсон меня видит.

Он смотрит на Райли, потом на меня, и по моему телу словно электрический ток пробегает. Я вижу, как в его глазах сменяется дюжина выражений, но он закрывает их, поворачивается к женщине, что-то шепчет и тянет её к выходу, как будто меня не заметил.

Всё это время он безбожно врал.

Всё это время он, наверное, смеялся над тем, какая я глупая.

Когда Грейсон с ней уходит, я вижу, как он чуть заметно поворачивает голову. Смотрит прямо на меня, и наши взгляды снова встречаются. Он изучает моё выражение, и на краткий миг отстранённость в его глазах сменяется… ревностью? Во мне, словно живой заряд, пульсирует предвкушение от того, как его глаза темнеют от… ярости? Этот взгляд украдкой вызывает покалывание конечностей, а потом Грейсон уходит, забирая её — другую женщину — с собой, ровно в полночь.

С днём рождения, Мелани…

Райли остаётся стоять, а потом смотрит на меня что-это-за-хрень взглядом.

— Твой парень…

— Бывший. — Внезапно меня переполняет неприкрытое и первобытное горе. — Бывший парень. Боже, он даже сообщение не отправил. Даже не… Райли, пожалуйста, пойдём. Пожалуйста, пожалуйста, давай уйдём отсюда.

Независимо от моего желания чувствую, как к глазам подступают слёзы, а мне очень не хочется, чтобы это случилось здесь. Прежде чем Райли снова садится, я его хватаю.

— Пожалуйста, вытащи меня отсюда. Пожалуйста, отведи меня в свой номер… давай просто вернёмся в отель, пожалуйста, — шепчу я.

Он оплачивает счёт, выводит меня из ресторана и прижимает к себе, пока мы идём пару кварталов до отеля. Мне холодно, пробирает до костей. Мы входим в лифт, и я признательна судьбе, что с нами никого нет. Горло горит огнём от осознания, какая я оказалась дура, и колье — его колье — вокруг шеи ощущается стальным грузом, душащим меня своей ложью. Я срываю его с себя и вкладываю в руку Райли.

— Я больше не могу его видеть. Давай просто сделаем это. Продай его за сколько получится, возьми, пожалуйста.

Когда я прокручиваю в памяти взгляд Грея, который тот бросил, уходя… из-за чувства поражения в горле образуется комок.

Он смотрел на меня… уходя… как будто я — ничто.

Как будто мы — ничто.

— Как думаешь, у него есть жена? Семья? — Мой голос срывается, и пока мы идём в номер Райли, я больше не могу задавать вопросы.

— Послушай, я даже не знаю, что и думать. Он не выглядел счастливым, когда увидел тебя, точно тебе говорю.

Всё моё тело начинает дрожать, и я, сжав кулаки по бокам, пытаюсь бороться со слезами.

— Он может пойти трахнуть сам себя и свою шлюху. Грёбаный лжец… Надеюсь, он подцепит от неё какую-нибудь гадость. И вообще, надеюсь, что у них обоих родятся зелёные человечки.

Райли провожает меня в номер и закрывает дверь, внутри меня разрастается чувство глубокого отчаяния и предательства. Никогда в жизни мне не было так больно. Никогда. Я хочу, чтобы боль исчезла. Я хочу, чтобы образ Грейсона, уходящего с другой женщиной, исчез.

Смаргивая слезы, хватаю Райли за рубашку и притягиваю к себе.

— Райли, — умоляю я и прижимаюсь губами к его губам, отчего его глаза расширяются.

— Мел, — протестует он, но мне невыносимо это слышать, поэтому я крепче сжимаю губы.

— Пожалуйста, не говори «нет», — умоляю я. — Пожалуйста, не говори «нет». Клянусь, каждый бабник в мире должен быть кастрирован. Ты сказал, что врежешь ему, если он причинит мне боль. Так вот, мне больно, Райли. Действительно больно, и я так устала. Я так из-за него устала.

Я целую его. Райли в ответ прикасается одними губами, успокаивающе гладя мои руки. Они кажутся тёплыми, знакомыми. Он прижимает меня к своему телу, и мне хорошо. Безопасно. Я целую Райли и в голову приходит мысль, может, именно поэтому секс на одну ночь — это всё, чего я стою. Потому что не могу справиться. Это слишком больно. И всегда появляется кто-то ещё, и по какой-то причине парни перестают видеть во мне что-то интересное. По какой-то причине Грейсон тоже потерял ко мне интерес. Я его потеряла.

Нет. У меня его никогда и не было.

Осознание этого факта разрушает меня, поэтому я предпринимаю попытку ещё раз поцеловать Райли в губы, и он мне позволяет. Руки у него не такие мощные, губы не такие свирепые, но они так мне нужны. Хоть что-нибудь, чтобы постараться остановить мысли о том, как… Грей прикусывает зубами мои соски… тянет… ласкает…

Раздаётся стук в дверь, и когда Райли отстраняет меня, я протестующе стону.

— Я могу понадобиться Питу, — объясняет Райли, и я спокойно смотрю, как он направляется к двери, его фигура расплывается сквозь слёзы.

Я отстёгиваю ремешок на одной туфле и вытираю глаза. Одна ночь с Райли, и утром всё будет выглядеть не так паршиво. Я пойму, что Грейсон Кинг не единственный мужчина в мире. Моё сердце всё ещё будет разбито, но я склею его обратно любым способом, и снова буду счастлива.

Я буду счастлива.

Шмыгнув носом, начинаю быстро расстёгивать блузку и тут слышу знакомый тихий голос.

— Где она?

Никогда в жизни не слышала, чтобы кто-то говорил так тихо и в то же время так гневно.

Кожа покрывается мурашками, а взгляд устремляется к двери.

Высокая, худощавая фигура Грейсона в чёрном перекрывает дверной проём, и я ненавижу, как при виде него мой организм даёт сбой.

Я стою посреди комнаты наполовину раздетая. Пьяная. Волосы спутаны. Лицо в потёках. Когда он входит с пылающим собственническим взглядом, живот скручивает от гнева и боли.

Хватаю туфлю, которую снимала, и швыряю в него.

— Вон отсюда! — кричу я.

Он пригибается, туфля ударяется о стену и с глухим стуком падает на ковёр. Затем Грейсон медленно выпрямляется, преодолевает оставшееся до меня расстояние, хватает за руки и притягивает к себе. Каждая клеточка моего тела ощущает его. Он смотрит на меня с яростью, которую я никогда раньше не видела, и начинает застёгивать на мне пуговицы, всё время эти глаза смотрят на меня, пока мой живот не становится тяжёлым, как камень. Он срывает с себя пиджак, набрасывает его мне на плечи, засовывая мои руки в рукава, и застёгивает. Затем тянется к туфле с ремешками, лежащей на краю ковра. Прежде чем я успеваю помешать Грейсону надеть мне обувь, он натягивает её, ловко застёгивает, и говорит тихим, холодным голосом:

— Обними меня.

— Где твоя чёртова рыжая? — требую я ответ.

— Я сказал, обними меня.

Я не подчиняюсь.

Но Грейсону всё равно.

Он поднимает меня на руки, его пиджак огромный для моей фигуры, и у меня нет выбора, кроме как держаться за его шею. Внезапно я чувствую его запах. Я чувствую запах от пиджака, который Грейсон надел на меня, и от его волос, и от его кожи. Запах леса, кожи и мяты. Жжение в глазах от подступающих слёз возвращается, а боль, терзающая сердце, становится яростной и жгучей.

Когда мы проходим мимо Райли, стоящего в дверях, он решительно произносит:

— Держись от неё подальше.

— Если ты сделаешь ей больно… — начинает Райли, но Грейсон обрывает его.

— Нет, если ты ещё раз к ней прикоснёшься, я тебя убью.

От слов Грейсона — если ты ещё раз к ней прикоснёшься, я тебя убью — меня бросает в дрожь.

Райли делает шаг вперёд, но я поднимаю руку, чтобы остановить его, и отчаянно качаю головой. Я не могу рисковать Райли, потому что никогда — никогда в жизни — не видела Грейсона таким. Всё его тело будто потрескивает от вырывающейся наружу силы. Держа одной рукой, он несёт меня к служебному лифту, бормоча в свой телефон: «Служебный вход», а затем прячет телефон в брюки и ещё крепче прижимает к своей груди.

Крепче, чем когда-либо.

В лифте мы одни, и, хотя он молчит, у него такое выражение лица, какого я никогда раньше не видела.

Кажется, меня сейчас вырвет.

Мы выходим на подземную парковку, ноги и ягодицы обжигает прохладный воздух, я закрываю глаза и сжимаюсь от холода, чувствуя себя совершенно несчастной, но его тело излучает согревающее меня тепло. Интересно, лизала ли она его кожу? Запускала ли пальцы в его волосы? Её он тоже называл принцессой?

Слышу, как неподалёку заводится мотор автомобиля, и, подняв глаза, обнаруживаю, что Грейсон смотрит прямо на меня. Когда наши взгляды встречаются, мои нервы сверху до кончиков пальцев пронзает испепеляющий жар. Тело собственнически кричит, чтобы я заявила права на этого мужчину и увела его от любой другой женщины. Но нет. Грейсон может сводить с ума моё тело, а только я понимаю, что он никогда в жизни не сможет стать моим мужчиной.

Он изменщик.

Лжец.

И сейчас он очень, очень зол.

Перед нами останавливается машина, Грейсон распахивает заднюю дверцу и усаживает меня на заднее сиденье. Во мне вздымается невыносимая сумятица чувств, не помогает даже алкоголь в моём организме.

Грейсон забирается следом за мной, садится справа и захлопывает дверь, затем рукой в перчатке обхватывает моё лицо и заставляет меня повернуться, чтобы увидеть, как он смотрит на меня с разочарованием, вырезанным на его твёрдой челюсти.

— Я не всегда могу рассказать тебе всё о своей работе. И делаю это, чтобы тебя защитить.

— Да пошёл ты! Я видела, как ты держал её за руку. Я видела…

— Ты видела, как я работаю, Мелани. Это всё, что ты видела.

— Я видела, как ты передал ей подарок, ублюдок! Как, скажи на милость, это может быть связано с работой в службе безопасности, а? — Я отталкиваю Грейсона, и он тихо чертыхается. — Чувствуешь себя крутым мужиком, когда за тобой бегает куча женщин? Что, все они обманываются? Думают, что особенные для тебя?

— Господи, да ты только послушай себя!

— Точно, и слушай меня внимательно, Грейсон, это последний раз, когда меня дурят! Ты меня слышишь? — Я стучу в потолок лимузина, надеясь, что Дерек услышит, но он не останавливает машину.

Грейсон смеётся с мрачным неверием, затем проводит рукой по волосам и, сжав кулаки, смотрит на улицу, а я, упрямо цепляясь за свой гнев и неуверенность, устремляю невидящий взгляд на мелькающие мимо витрины.

— Я тебя раскусила, Грейсон. Что у тебя в тайной стальной комнате? Порно? Это то место, где ты общаешься по скайпу с… кто она такая, чёрт возьми?

— Я видел твою помаду на губах другого мужчины, — тихо прерывает он меня, — и я всё ещё могу вернуться, свернуть ему челюсть и продолжать это делать, пока у него не останется ни одного грёбаного зуба. Я хочу, чёрт возьми, чтобы ты смотрела, как я её ломаю хотя бы для того, чтобы раз и навсегда поняла, что ты моя грёбаная девушка, и единственный счастливый ублюдок, имеющий права на мою девушку — это я.

— Я была! — пьяно поправляю я. — Была твоей девушкой.

Грейсон смеётся ещё более мрачно.

— Ты такая чертовски моя, что даже не знаешь, насколько, — говорит Грейсон тихим, угрожающим голосом, и мой пьяный мозг вдруг замечает, что он дрожит от ярости. Его не волнует, что я только что поймала его на измене. Похоже, все его мысли сосредоточены на эгоистичной ревности. А я даже не могу вспомнить, что произошло в комнате Райли, всё, что я помню, это Грейсон и его сука.

— Ты прошёл мимо меня, как будто даже не знаком! — кричу я и бью его в грудь.

Грейсон хватает мои запястья и сжимает их.

— Потому что не хочу, чтобы такая женщина, как она, использовала тебя против меня, чтобы никто не мог использовать тебя против меня. Ты меня понимаешь? Понимаешь, детка? — спрашивает он, понизив голос, нежно, почти умоляюще.

— Я понимаю только то, что ты лжец и изменщик, и ты не хотел, чтобы ОНА знала, что одновременно у тебя есть и Я!

— Твою мать! Серьёзно? Ты была в грёбаной комнате другого парня и раздевалась для него! Ты пытаешься свести меня с ума? — Внезапно яркая боль в его глазах становится настоящей. Боль в его голосе реальна, настолько реальна, что сердце разлетается на осколки, как стекло. — Ты действительно собирались это сделать? Ты действительно собиралась впустить этого ублюдка внутрь себя? — каждое его слово словно осколок, режущий мои внутренности.

— ДА! — чуть ли не со слезами кричу я.

Грейсон вздрагивает, как будто что-то ломается у него внутри, и я начинаю всхлипывать по-настоящему.

Грейсон отпускает меня, как будто ему требуется хоть какая-то дистанция, его голос дрожит, но не от гнева. От боли, и эта боль меня просто разрушает.

— Думаешь, что сможешь трахнуть кого-нибудь, чтобы заменить меня? Думаешь, он заставит тебя чувствовать то же, что и я? Разве я не был для тебя чем-то особенным, Мелани? Ты влюбляешься в каждого придурка, с которым встречаешься?

По моей щеке катится слеза.

Он хлопает ладонью по стеклу и чертыхается.

— К черте всё.

— Это больно, — шмыгаю я носом, разговаривая сама с собой и опуская руки. — Такую боль мне никто и никогда не причинял, Грейсон! Я не могу перестать об этом думать. Ты тоже называешь её принцессой? Проводишь будни с ней, а выходные — со мной?

Он молчит, глядя в окно, его плечи напряжены.

— Я никакую другую женщину не называю принцессой. И не провожу время ни с кем, кроме тебя. Чёрт возьми, я работаю целыми днями только для того, чтобы быстрее вернуться к тебе домой.

— Тогда почему ты был здесь с ней? Знаешь, я не очень люблю давать второй шанс! Но тебе дала все грёбаные шансы, которые ты желал! — всхлипываю я.

— Она для меня ничто, — шипит сквозь стиснутые зубы Грейсон, хватая меня за лицо свободной рукой, — всего лишь рабочий контакт. А ты — всё, ты была всем с того момента, как я увидел тебя, выкрикивающую имя «Разрывного». Ты меня не видела, Мелани, но я с тех пор присматриваю за тобой — ты для меня всё. Можешь ли ты сказать то же самое обо мне? И можешь ли ты сказать о нём, что он ничто?

Какое-то мгновение я непонимающе на него таращусь.

— Он для меня никто, просто друг, клянусь. Мы иногда спали, когда я приходила повидаться с Брук, это ничего не значило!

Грейсон смотрит на свои руки.

— Но он к тебе прикасался.

Я вдруг не могу удержаться от прикосновения к своей груди. Она намного меньше, чем у рыжей.

— Как её зовут? Откуда ты её знаешь?

Грейсон трёт лицо обеими руками.

— Просто деловой контакт. Она делает грязную работу — добывает компромат на мужчин, с которыми мне нужно вести переговоры. У меня никогда не было с ней никаких отношений. Я трахался со многими, но она не была одной из них. Последние несколько недель я спал только с тобой. — Грейсон смотрит в окно и ругается, а я вытираю слёзы.

Я вижу его лицо и вспоминаю, как он ей улыбался, и мой желудок сжимается от новой порции ревности.

— Я хотела вырвать её грёбаные волосы.

— А я хочу вырвать кишки ему! — Он хватает меня за плечи. — Что ты не поняла, когда я говорил, что ты моя?

— Я не собираюсь быть твоей, если ты не хочешь быть моим. Если ты будешь трахаться направо и налево, я тоже буду — око за око!

— Перестань быть упёртой пьянчужкой и послушай меня. Не я изменяю тебе, а ты мне. — Я замолкаю. — Ты мне изменила?

— У нас с тобой всё закончилось в тот момент, когда ты прошёл мимо, и я поняла, что всё это время ты мне лгал, — плачу я, всхлипывая.

— Иди сюда, — хрипит он.

— Зачем?

Я двигаюсь немного ближе, и Грейсон раскрывает объятия, а мои глаза ещё больше затуманиваются от слёз, когда я думаю о том, что ему надо будет объяснить, что Райли знает о моём секрете.

— Мне чертовски жаль, Мелани, — говорит он.

Грейсон притягивает меня к своей груди, и знакомые объятия и комфорт, который я чувствую в его руках, неожиданно открывают мои шлюзы.

— Мне тоже жаль, Грей, — реву я.

Грейсон прижимается очень крепким, почти отчаянным поцелуем к моей макушке, отчего я начинаю всхлипывать сильнее, стискивает с такой силой, что может сломать, и говорит:

— Всё будет хорошо. Тебе больше никогда не придётся бежать к другому мужчине, потому что я буду с тобой. Если ты всё ещё захочешь меня после того, как я расскажу то, что должен.

Я пытаюсь вытереть лицо и вглядываюсь в его глаза.

— Ты заставил меня почувствовать себя недостойной, Грей. Как будто ты меня прячешь. Я не знаю, кто ты, кто твои родители, кто твоя семья, я ничего о тебе не знаю. Пожалуйста, я хочу узнать тебя. Разве ты не видишь, что я хочу узнать тебя, — всхлипываю я.

Грейсон смотрит на меня затравленным взглядом.

— Я прячу тебя, чтобы защитить, потому что ты моя принцесса. — Он проводит пальцем по моему носу. — Я всё тебе расскажу. Просто дай мне ещё немного насладиться тем, как эти глаза смотрят на меня.

Грейсон отчаянно целует мои мокрые веки, как будто то, что он собирается мне рассказать, это очень и очень плохие вещи. Как будто он думает, что после того, как услышу это, я с ним не останусь.

Я плачу ещё сильнее. Потому что привыкла к прикосновениям Грейсона. Его прикосновения уникальны, восхитительны. Я чувствовала их на протяжении восьми недель, и знала, что однажды это меня сломает.

19 ПОТЕРЯ

Грейсон

Мелани обхватывает меня руками за талию и прячет лицо в моей рубашке, а я стягиваю перчатки, засовываю их в карман и провожу большими пальцами по её щекам, чтобы вытереть слёзы.

Покой.

Она самая беспокойная женщина из всех, кого я знаю, но она дарит мне покой. Всё было идеально спланировано.

Мелани осталась в Сиэтле. Я был здесь, в Денвере, собирал компромат на предпоследний номер из списка. Я намеревался прокрасться к нему в полночь, шантажировать и выудить у него деньги, чтобы к завтрашнему дню успеть к ней вернуться.

Но несколько часов назад Дерек прислал сообщение, что она в аэропорту. К тому времени, как бездарный говнюк припарковался, она уже зарегистрировалась и прошла досмотр, где он её и потерял. Я, не сдерживаясь в выражениях, велел ему купить любой грёбаный билет, чтобы попасть в зону вылета и найти её. Он достал билет, но Мелани найти не смог. Поэтому пришлось попросить Си Си просмотреть списки пассажиров, пока не закончу эту чёртову встречу с Тиной и не займусь делами сам.

Но нет. Мелани в итоге оказалась здесь, в том же самом грёбаном ресторане, в то же самое время, что и мы с Тиной Гласс, и она увидела меня. Я не мог позволить, чтобы преступница вроде Тины Гласс пронюхала о нас, иначе Мелани столкнётся с миром Зеро и окажется перед ним беззащитной.

Боже, но боль в её глазах? Если этого было недостаточно, чтобы поставить меня на колени, то это случилось, когда я увидел её в гостиничном номере того придурка.

Нельзя ранить такую женщину, как Мелани, и думать, что она не отреагирует. Нельзя ожидать, что она не попытается избавиться от боли, чтобы снова стать той счастливой девушкой, которую все знают.

Я испугался, что потерял её.

Испугался решимости в глазах Мелани, когда дверь в тот номер открылась и я её увидел.

Увидел боль в её глазах.

И я был зол, чертовски зол, но самой всепоглощающей, неожиданной, приводящей в бешенство эмоцией был страх.

Страх никогда больше не попробовать эти губы, никогда не почувствовать на себе этот взгляд, никогда не сыграть с ней в её дурацкие игры… Единственное время, когда мне на самом деле хорошо — только когда я с ней. Хорошо не когда убиваешь, шантажируешь и делаешь то, чему меня учили. Просто хорошо, когда она со мной.

Мелани тянется ко мне, и когда её волосы касаются моей шеи, по венам устремляется шипящий и дымящийся шквал огня. Изгибы её тела подходят мне идеально. Она садится мне на колени, и её бедро прижимается к члену. Мелани чуть сдвигается, и это заставляет меня тихо застонать в её волосы, а мышцы скручивает в узел. От простого прикосновения на меня обрушивается огненная лава.

Мне так сильно хочется её трахнуть, и хочется наказать за одну только мысль позволить это сделать какому-то ублюдку.

Её волосы растрёпаны, как будто она только что встала с постели этого мудака, но она никогда не будет удовлетворена, пока не окажется в моей постели.

Её глаза блестят от слёз из-за меня.

Каждый мускул моего тела напряжён, я отвожу волосы Мелани в сторону и целую в ухо.

— Мне безумно хочется попробовать твою обнажённую кожу, — бормочу я.

Она выдёргивает мою рубашку из-за пояса брюк и забирается руками под ткань, кладёт ладони на грудь у сердца, касаясь кольца в соске. Мы замираем, её глаза закрыты, щека прижата к моей груди, близость Мелани выворачивает наизнанку.

Я наклоняю голову, и она задерживает дыхание, словно умоляя меня, потом откидывает голову, чтобы мы могли поцеловаться. Наши губы мягко касаются друг друга. Чувствую, как напрягается член, как учащённо бьётся пульс, ощущаю её вкус на своём языке. Жажда выходит из-под контроля, и я заставляю Мелани шире открыть рот и целую медленно и глубоко.

Каждое повторяющееся порхание её языка высвобождает неистовство, непреодолимое притяжение между нами ширится и усиливается.

Мелани откидывается назад, и я смотрю на неё, впитывая её эмоции, когда она медленно поднимает на меня ясные зелёные глаза, и я чувствую, что моя грудь разрывается от того, как она сжимает моё сердце своими изящными белыми руками. Мои чувства к ней больше, чем к кому-либо в своей жизни. Никогда не думал, что способен на это. Потому что слишком рано потерял то, что любил. Я построил вокруг себя крепость, которая не позволяет никому увидеть и доли настоящих, подлинных эмоций.

Но то, что я чувствую к ней…

Никто и никогда не причинял мне такую боль, как сейчас. С тех пор как пропала моя мать, ничто не было для меня по-настоящему важным. Я никогда не позволял себе питать любовь ни к кому и ни к чему. Ни к своему отцу, ни к моему дяде, ни к моему брату.

А сейчас маленькая девочка, которую отец зовёт кузнечиком, способна разорвать меня надвое — меня, грёбаного преступника, остававшегося одиноким большую часть своей жизни. И если бы кто-нибудь из моих врагов узнал, то использовал бы её, чтобы в мгновение ока уничтожить Зеро.

А теперь всё зашло слишком далеко, чтобы позволить Мелани оставаться в неведении. Мне нужно знать, кого она любит — меня или придуманный образ.

Она оставит тебя. Будет презирать. И отвергнет.

Я уже сейчас оплакиваю потерю, но рука Мелани тянется к молнии на моих брюках, и одно лишь прикосновение её пальцев делает меня твёрдым, в то время как сердце в груди пульсирует от потери.

Она уже, чёрт возьми, потеряна для меня.

Я тяжело вздыхаю и закрываю глаза, борясь с собственным желанием взять её прямо здесь и сейчас; но вместо этого останавливаю тянущуюся ко мне руку и целую. Мне хочется пробраться ей под юбку, отодвинуть трусики в сторону и скользнуть в неё пальцем. Она уже тяжело дышит и прижимается к моей шее, голова Мелани от удовольствия склоняется к моему плечу. Но она пьяна, а я зол, ревную и хочу большего, чем просто тело. Мне нужна её грёбаная душа, и я хочу, чтобы она отдала её мне, зная, кто я такой.

Чёртов дурак, она этого не сделает.

Застонав от боли, я наклоняюсь к её губам, и принцесса крепко меня целует.

Мелани бормочет моё имя, и я слышу собственный шёпот, что она была как ангел под дождём… единственная женщина, с которой я когда-либо проводил ночь, из-за которой купил дом, за которой следил лишь для того, чтобы только взглянуть краешком глаза…

По её щеке скатывается слеза, и я уничтожен. Меня потрясает нежность, с какой она льнёт ко мне, даже когда плачет.

Я прижимаюсь поцелуем к макушке Мелани и, кажется, не могу перестать целовать её волосы, и с каждой секундой во мне растёт отвращение к себе.

Остался ещё один из списка. У меня есть доказательства, чтобы прижать его к ногтю. А потом мне нужно будет просто шепнуть ей на ухо, чтобы она отдала мне то чёртово колье, которое я ей подарил, потому что я собираюсь подарить ей другое, ещё лучше, и что с помощью этого колье всё можно решить.

Я получу контроль над «Андеграундом». Буду умнее, лучше и организованнее, позабочусь о том, чтобы моя мать была в безопасности, а что касается Мелани…

Я стучу по крыше машины и опускаю перегородку, отделяющую нас от Дерека.

— Поезжай за её подругой, за её улыбчивой подругой, — говорю я с сарказмом.

Пробормотав что-то вроде протеста себе под нос, Мелани качает головой.

— Не уезжай. Я всё время думала о тебе.

— И позвони кому-нибудь из парней, — говорю я Дереку. — Нужно, чтобы ты остался с принцессой, пока кто-нибудь отвезёт меня в аэропорт. — Я поднимаю перегородку между нами и Дереком и со стоном шепчу: — Не говори так сейчас.

Мелани хватает мою руку и кладёт на вздымающиеся холмики.

— Когда я снова увижу тебя, у меня так болит грудь.

Боже. Она чертовски пьяна.

— Когда ты протрезвеешь, я кое-что тебе расскажу, и, боюсь, тебе это не понравится, — шепчу я, грубо предупреждая. — А сейчас ничего не говори.

— Грейсон…

— Я хочу рассказать тебе кое-что о себе, но не вздумай пытаться меня исправить. Меня нельзя исправить. Ты должна либо принять меня таким, как есть, либо сказать, что хочешь уйти, и я даю тебе слово, что, если ты об этом попросишь, я тебя отпущу.

Мелани замирает и начинает моргать, её голос взволнован.

— Звучит так, будто ты считаешь, что причинишь мне боль.

— Так и есть. — Я смотрю в окно и скрежещу зубами, крепче сжимая Мелани, потому что это может быть последний раз, когда я так её держу.

— Нет, это не так. То, что ты сделал для меня тогда под дождём, — самое хорошее, что кто-либо когда-либо для меня делал.

— Чёрт. Перестань, ты уже говорила это раньше, и это выводит меня из себя.

— Почему?

— Потому что люди, которые тебя окружают должны сами с радостью бросаться делать приятное. Тебе.

— Мне не нравится, когда мне делают приятное, мне нравится, когда люди чуточку плохие. Вроде тебя, — ухмыляется она.

Я смеюсь.

— Да уж, ты точно пьяна. Сама же только недавно хотела меня убить. Затем трахнуть. А теперь хочешь меня канонизировать?

— Потому что ты плохой парень, но хороший человек, и я в тебя, чёрт возьми, влю…

Я затыкаю ей рот поцелуем, потому что не могу этого вынести. Не могу вынести её искренность. И мысль о том, что она, возможно, простила меня сейчас, но не простит, когда расскажу ей, чем занимаюсь, — это то, что я не могу вынести. То, что я чувствую к ней, то, как уважаю её, люблю и восхищаюсь, то, как я хочу, чтобы она была счастлива — стало для меня слишком много значить. И меня мучают мысли от осознания того, что каждый момент, когда я с ней, она может подвергнуться риску. А я не могу ею рисковать. Она должна узнать.

И у Грейсона Кинга с ней не будет никакого будущего.

♥ ♥ ♥

Мелани уже спит, когда Дерек приводит её сердитую подружку, которая кипит от злости, и загружает чемоданы её и Мелани в багажник.

Девушка садится в машину.

— Какого хрена ты с ней сделал? — тут же указывает она на шею Мелани. — Она никогда не снимает своё драгоценное колье. Оно всегда у неё под блузкой, и сегодня тоже было на ней. Так что ты с ней сделал?

И только сейчас я это замечаю.

Мелани сняла моё колье.

У меня всё внутри переворачивается, и, с сожалением проводя пальцами по её обнажённой шее, чувствую, что тону. Но ведь я же сам хотел, чтобы она использовала его, не так ли? Я сам хотел, чтобы она его продала.

Это не должно быть так больно, это даже не должно иметь никакого значения.

— Я отвезу вас обеих в номер в лучшем и более безопасном отеле, — тихо говорю холодным, бесстрастным голосом, не сводя глаз с Мелани. — И был бы признателен, если бы ты составила ей компанию, пока я не вернусь.

— Я сделаю это, потому что у неё сегодня день рождения, а не потому, что ты меня об этом попросил, придурок.

20 В ПОЛНОМ РАЗДРАЕ

Мелани

Я просыпаюсь полностью дезориентированной, а затем, как кирпич на голову, на меня обрушиваются воспоминания.

Я до сих пор пьяна.

Хотя нет, это, скорее всего, похмелье.

Яростный стук в висках заставляет прищуриться, и я пытаюсь определить, где нахожусь. Со стоном ворочаюсь в постели, и вдруг понимаю, что мои волосы заплетены в косу, но я не помню, как её делала. При мысли о том, что Грейсон мог прикасаться к моим волосам, начинает болеть живот.

Вскакиваю на ноги и оглядываю комнату. Уже три часа ночи.

Я заснула в машине?

Здесь просто огромная ванная. Я чувствую себя такой грязной, что начинаю кружить по комнате в поисках своих вещей и вижу чемодан. Быстро срываю с себя одежду, вытаскиваю футболку и хлопчатобумажные трусики, затем, почувствовав нестерпимую жажду, снова брожу по комнате. Выпиваю бутылку воды и оглядываюсь вокруг. Я никогда не бывала в такой большой комнате. Она роскошно оформлена и очень уютна. На стене рядом с деревянными бумерангами висят картины с изображением дикой природы.

Одна стена полностью заставлена полками с книгами, и ещё — закрытая дверь в другую комнату. Я вижу туфли Пандоры у барной стойки и в замешательстве хмурюсь.

Слышу шум из третьей комнаты, заглядываю внутрь и вижу Грейсона.

Внутри всё сжимается, даже когда он меня не видит.

На кровати у него разложены блестящие серебристые штучки. Похоже, он только что принял душ и натягивает рубашку, выглаженные чёрные брюки низко сидят на талии.

Светильники по обе стороны кровати сделаны из оникса, тёплый свет от лампочек в центре невероятно изысканно просачивается через плафон. Он словно целует его золотистую кожу, пробегает по волосам, прикасается к нему так, что я сжимаю руки в кулаки.

Его вид так сильно напоминает мне утро других дней. В его огромной пустой квартире. Когда мы дурачились, когда иногда вместе принимали ванну. Мне казалось, что тогда он был моим.

Но это не так.

В голове мелькает мысль о Грейсоне и той женщине, и меня мгновенно накрывают эмоции.

Потом я вспоминаю Райли.

Нашу ссору.

Что-то ещё случилось?

Когда пытаюсь разобрать, что лежит на кровати, замечаю, что Грейсон, прищурив глаза, тихо за мной наблюдает. Что-то пробегает по его лицу — задумчивая тоска, которая заставляет собственное желание разрезать меня на четвертинки.

— Где мы? — хриплым голосом интересуюсь я.

— В отеле.

— Это не мой отель.

— Теперь твой.

Пирсинг в соске Грейсона, сверкающий в свете лампы, когда он начинает застёгивать рубашку, будто издевается надо мной. Хочется его сосать, пока я объезжаю Грейсона. Дёргать его и играть с ним, пока он трахает меня, пока меня любит. Нет, Грейсон никогда меня не полюбит.

— Зеро… — шепчу я. — Когда я засыпала, то всё время слышала, как кто-то снова и снова повторял это слово. — Ты говорил Дереку, чтобы он кому-нибудь позвонил и забрал тебя из аэропорта, и несколько раз Дерек произнёс «Зеро»… Что это?

Грейсон вздыхает и поворачивается, затем раскидывает руки и осторожно на меня смотрит.

— Это я.

— Зеро? — я чуть не давлюсь этим словом. — Грейсон — это даже не твоё имя?

Грейсон молча выжидает.

Что только вызывает ещё большее недоумение, ещё большее разочарование.

— Зеро? — повторяю я. — Что, чёрт возьми, это значит? Уж точно не количество женщин, с которыми ты трахался. Чёрт, я думала, что знаю тебя!

— Ты думала, что знаешь меня? — Его возмущение словно некий осязаемый предмет. — Это я думал, что знаю тебя! Какого хрена, Мелани? Где твоё колье?! Я нахожу тебя в комнате с каким-то хлыщом! Ты мне скажи, какого хрена. Это у тебя внутри целые катакомбы, принцесса, я здесь не единственный грёбаный лжец!

Раздаётся стук, и внутрь заглядывает парень с прилизанными волосами.

— Я уже готов, жду тебя. Дерек остаётся здесь — в резерве…

— Леон, мне нужно немного времени, — перебивает Грейсон, проходя через комнату и захлопывая дверь перед его носом, но делает это недостаточно быстро. Не раньше, чем я успеваю увидеть человека. И узнать этого высокого, долговязого мужчину.

Явидела его именно тогда, когда недавно в выходные навещала Брук, а потом улизнула одна в «Андеграунд», чтобы умолять об отсрочке долга.

Отсрочка? Ты можешь поработать над нашими членами, как тебе такое предложение, леди?

Я кидаю взгляд на Грея, и меня охватывает ещё более ужасное осознание, и с жуткой болью в животе ко мне наконец-то приходит понимание.

Грейсон, тот тощий парень, которого он назвал Леоном, и та группа парней, которые смеялись надо мной, когда я просила дать мне больше времени; они хозяева и повелители «Андеграунда».

Долговязый уродливый парень смотрел на Грейсона, как на божество, и именно он хотел трахнуть меня в качестве оплаты. Оплаты моего долга. Обессиленно задыхаюсь от осознания этого, на меня накатывают волны тошноты, и я хватаюсь за живот.

— О боже, ты один из них.

Он бросает взгляд на закрытую дверь, потом на меня и говорит:

— Если он тронет тебя хоть пальцем, я отрежу его, да поможет мне Бог, я отрежу их все до единого…

— О боже!

У меня подкашиваются ноги, и, прикрыв рот ладонью, я сажусь на край кровати. Раскачиваюсь вперёд и назад, потому что он не просто лжец, он…

Он…

Я не знаю, кто он.

Внезапно я вспоминаю, как мы впервые встретились… Господи, неужели он следил за мной?

А те мужчины? Неужели он тот парень… тот парень, который отвёз меня домой, а потом ушёл весь в крови?

Это невозможно. Нет. Невозможно.

Я сгибаюсь пополам и держусь за живот, стараясь сдержать рвоту.

— Боже.

— Принцесса, — чуть не с трепетом шепчет Грейсон это слово, направляясь ко мне.

Подлец!

Я вскакиваю на ноги и вытягиваю руку, чтобы удержать его на расстоянии.

— Нет! Стой. Оставайся там, не трогай меня. Просто скажи мне одну вещь… — Меня атакует боль, а в памяти всплывают и множатся другие эпизоды.

Враньё… враньё… враньё…

Я с трудом заставляю себя говорить.

— Ты выбиваешь долги? — Смотрю на Грейсона, и перед глазами всё расплывается от слёз, как будто этот ублюдок недостаточно заставил меня сегодня поплакать. — Ты пришёл взять с меня деньги?

— Так ты обо мне думаешь? — тихо спрашивает Грейсон, стоя в паре метров от меня, а вокруг него бурлит энергия, способная поспорить с торнадо.

Во мне клокочет запредельная ярость, я тянусь к подолу своей футболки.

— Тогда вперёд! — Срываю через голову футболку, скидываю шорты, подбрасываю их ногой в воздух в его сторону. — Забирай. Давай покончим с этим. Наверняка ты получил часть долга за все те разы, когда меня трахал? — Потом начинаю стягивать с себя стринги. — Так сколько же ещё осталось? Сколько? А? — Я отбрасываю трусики в сторону и остаюсь перед ним стоять совершенно голая. — Сколько, Грейсон?

Он застыл как статуя, его глаза сверкают, тогда я подбираю свою футболку, сжимаю в кулак и бросаю её в него.

— Ну же, давай покончим с этим. Просто скажи, сколько раз для этого потребуется с тобой трахнуться.

Он хватает футболку, в одно мгновение преодолевает расстояние между нами, прижимает её к моей груди и тихо и невозмутимо говорит:

— Оденься. Поговорим позже. Мне нужно повидаться с одним человеком, и у меня мало времени, Мелани. Мой отец очень болен…

— Нам не о чем говорить.

— Просто надень это, пожалуйста! — рычит он.

Всё ещё оставаясь злой, но вдруг испугавшись, я снова натягиваю футболку, а Грейсон подходит к окну и в мучительном молчании смотрит на далёкую зелёную гору.

Тишина оглушает.

Моё сердце разбито.

Я даже не сержусь. Просто чувствую, что Грейсон собрал все мои мечты, все мои надежды, все мои эмоции и поместил их в блендер, и теперь они превратились в ничто. И никогда больше не возродятся. Никогда в жизни.

— Кто ты такой? — удручённо спрашиваю я. В горле разрастается огненный ком. — Скажи мне. Скажи мне хотя бы это, Грейсон.

— Зеро — псевдоним. Потому что меня… — Он поворачивается, разводит руки, которые всегда заставляли меня чувствовать себя защищённой, обводя комнату. — Как считают многие, меня невозможно отследить.

Между нами повисает напряжённая тишина.

Взгляд Грейсона затуманивается, он бормочет, как будто не хочет ничего говорить, но какая-то порядочная его часть заставляет это сделать:

— Я давно отошёл от дел, но теперь, так случилось, помогаю собирать долги, причитающиеся моему отцу. Сорок восемь должников. Мне нужно с ними разобраться, чтобы иметь возможность снова от всего этого отойти. Остался только один… и ты… а потом я с этим покончу. И он скажет, где моя мать.

«И ты», — повторяю я про себя, блендер снова закручивает мои эмоции.

— Как твоё настоящее имя? — спрашиваю я еле слышно.

— Ты его уже знаешь, — говорит Грейсон низким и хриплым голосом, и в его глазах мелькает искорка нежности. — Ты стонала его. Кричала. Шептала его. Моё имя Грейсон, Мелани. — Он делает ко мне шаг, как будто ему вдруг стал необходим контакт, но я не вынесу, если он ко мне прикоснётся. Я отступаю, качая головой.

— Значит, ты один из их лидеров. Главарь этих мафиози из «Андеграунда».

В его глазах загораются эмоции, которые невозможно описать словами.

— Если тебе так хочется меня называть, то да.

— Моё колье. Ты ведь не покупал его. Да? — едва могу говорить, мой хриплый голос полон боли.

— Кто-то отдаёт долг не деньгами, а драгоценностями. И мы держим их под рукой для взяток — так что ты права, принцесса, я совершенно точно не покупал твою безделушку.

— Надо же. Мои друзья были правы, для тебя это ничего не значило.

— Который из них? Не тот ли, с которым ты целовалась прошлой ночью? И где колье, Мелани? — Грейсон шагает ко мне быстрее, и я отступаю, пока мой позвоночник не упирается в стену. Он прижимается ко мне, большой хищник с глазами, которые, когда смотрят на меня сверху вниз, каким-то образом завладевают мной.

Грейсон обвивает рукой мою шею, и его голод проникает в меня, делая слабой. Я чувствую, как колени дрожат от его близости. Его запаха. Боже, я скучала по Грейсону и ненавижу себя за то, что делала это. За то, что это делаю.

Он стоит здесь, и я до сих пор делаю это.

Скучаю по нему.

Хочу его.

— Ты убиваешь людей, — хриплю я.

Рукой Грейсон обхватывает моё горло, и подушечка большого пальца начинает медленно выписывать круги, лаская пульсирующую венку, а глаза опускаются к моим губам.

— Иногда, — говорит он низким хриплым голосом.

— Ты их пытаешь?

У меня перехватывает дыхание.

Я задыхаюсь, мне больно. Почему я не могу его разлюбить? Почему я не могу его разлюбить?

— Я делаю то, что должен, — бормочет Грейсон, поглаживая большим пальцем мою шею и продолжая смотреть, продолжая открыто жаждать моего рта. Взгляд Грейсона настолько мощный, что вынуждает нервно облизать губы, и это только заставляет его глаза потемнеть ещё больше. Он жаждет ещё большего.

Моё дыхание больше мне не принадлежит. Но я продолжаю пытаться вобрать воздух в лёгкие, потому что эмоции в груди слишком болезненны, чтобы сдерживаться.

— Глупая недалёкая пустышка, поэтому ты выбрал меня? — спрашиваю я заплетающимся языком.

— Выбрал тебя? Если бы я выбирал женщину, то никогда бы не выбрал тебя. — Он проводит костяшкой пальца по моим губам, продолжая трахать их глазами. — Ты горячая штучка, Мелани, — хриплым голосом продолжает он. — Ты горячая, невинная маленькая зараза, но я никогда добровольно не связал бы себя за яйца с кем-то таким весёлым, смешным, невинным и беззаботным, как ты. Я не выбирал тебя, но я до хрена уверен, что не смогу от тебя освободиться. Ты в моей голове, ты словно демон в моём грёбаном сердце.

— Да пошёл ты! — Я отталкиваю его, но Грейсон хватает меня за запястья, чтобы остановить, и вытягивает мои руки вверх над головой, заставляя тело инстинктивно выгнуться, а кончики сосков задеть его твёрдую грудь. Меня пронзает мгновенная вспышка возбуждения, которая разжигает собственную гневную реакцию на саму себя.

— Попользоваться мной, — кричу я, извиваясь в его тисках, — и выбросить. Таков был план, верно? Трахнуть меня, а потом трахнуть ещё и ещё. Главное найти какую-нибудь блондинку, которая не слишком много думает и не задаёт много вопросов! Ту, от которой сможешь легко избавиться!

— Разве я похож на человека, который пытается от тебя избавиться? — скрежещет Грейсон зубами, крепче стискивая мои запястья и прижимаясь ко мне своей эрекцией. — Я хочу тебя, и хочу новую жизнь, Мелани, — цедит он сквозь зубы. — Я собрал полное досье на тебя и на твоих мужчин, я знаю о твоём долге. И знал о твоей сестре-близняшке ещё до того, как ты мне о ней рассказала, Мелани.

Я задыхаюсь, когда он упоминает о Лорен. Глаза затуманиваются от слёз, тогда он ослабляет хватку на моих запястьях, медленно и ласково проводит ладонью по нежной коже обнажённых рук и мягко продолжает:

— Я знаю, что твои родители потеряли её, и ты винишь себя за то, что выжила. Ведь так?

Кажется, что огненный шар разрастается не только в моём горле, но и в глазах, и в моём сердце.

— Выходит, всю свою сознательную жизнь ты старалась возместить то, что, как тебе кажется, отняла у родителей. Ты пыталась сделать их счастливыми, ты пыталась сделать счастливыми всех вокруг, потому что, видимо, в глубине души не хочешь, чтобы кто-то подумал, что ты не заслуживаешь шанса, которого никогда не получала твоя сестра.

— Перестань, — тихо говорю я, но слёзы текут по лицу, потому что никто и никогда не видел так ясно то, что творится у меня в душе, и мне страшно и больно, а его ореховые глаза просто меня не отпускают.

Взгляд Грейсона яростно нежен и всё ещё жаждет меня, он крепче сжимает мои плечи и добавляет:

— Я знаю, что ты, Мелани, слишком долго использовала секс, чтобы перестать чувствовать себя одинокой, и я знаю, что ты самое прекрасное существо, которое я когда-либо видел, и всегда пытаешься всё сделать лучше. Дать шанс каждой лягушке, потому что и тебе дали этот шанс, верно? Так почему же ты сейчас отказываешь дать шанс кому-то ещё? Любому? Даже такому грёбаному мудаку, как я?

Грейсон скользит рукой по моему лицу и ласкает щёку, ласкает так, как делает это только он. Тот, кого я чувствую под кожей, до самых кончиков нервов, до самых костей.

— Я знаю, что ты бросила учёбу в колледже, чтобы поддержать свою лучшую подругу, когда она получила травму, — добавляет он, — и ты никогда не говорила ей, что взяла академ, потому что не хотела оставлять её одну. Я знаю, что ты из тех девушек, которые покупают «мустанг» в городе, где почти каждый день идёт дождь, потому что это стоит того, чтобы ездить с опущенным верхом в те редкие дни, когда светит солнце. Я знаю тебя, Мелани. Чёрт возьми, я знаю о тебе больше, чем хотел бы знать, потому что я ничего бы не изменил… ни одной вещи… ни одного слова… из толстенного досье на тебя… которое лежит на моём грёбаном столе.

Я с тихим всхлипом отвожу взгляд от Грейсона, но он запрокидывает мою голову назад и заставляет смотреть ему в лицо, которое выглядит уверенно и горячо, так же горячо, как и его жаркий, пронизывающий взгляд.

— А твоя дерзкая «я со всем справлюсь» личина? Она мне нравится. Я знаю её, но за ней вижу проблески тебя, Мелани. Настоящей тебя. Испуганной. Той, кто не любит одиночества. Той, кто уязвима и заставляет меня хотеть сказать, что я с тобой. Иди ко мне, я, чёрт возьми, рядом, принцесса.

— Ты знаешь обо мне всё, а я тебя совсем не знаю! — всхлипываю я.

— Нет, ты знаешь, — возражает Грейсон, обхватывает мою голову и обрушивается на мой рот, и голод в поцелуе опаляет мои нервные окончания, разжигая во мне огонь.

Горячие губы. Вкус нашего поцелуя. Грейсон не единственный, кто жаждет этого вкуса. Я тоже этого очень хочу.

Пожалуйста, пожалуйста, будь умницей, Мелани!

Оставь его, Мелани!

— Боже, — рычит Грейсон, когда мой рот, кажется, становится частью его собственного желания, и я неожиданно обнаруживаю, что мои пальцы впиваются в его бицепс. — Меня учили обманывать и шантажировать, лгать, мошенничать, делать всё, что угодно, чтобы получить желаемое. — Горячие толчки его языка заставляют мои пальцы сжаться, он обвивает руками талию, и моё тело пылает и выгибается к нему поближе. — И я хочу тебя. Эти сладкие маленькие груди. Хочу снова прикоснуться к ним губами. — Одной ладонью Грейсон накрывает мою задницу, а другой — грудь. — Я люблю, когда твои соски набухают для меня. Становятся как бусинки от моего голоса. От одного только моего взгляда. Мне нравится твоя задница. Мне нравится твой чёртов рот. — Грейсон, кажется, сходит с ума, делая всё сразу. Лаская мою задницу. Лаская мою грудь. Пожирая мой рот. Затем он целует шею, высовывая язык, чтобы попробовать меня на вкус. Меня насквозь пронзает дрожь. Боже. Это экстаз. Агония. И то и другое вместе.

— «Зеро» — знаешь, что он делает, принцесса? — Грейсон бросает мне вызов, жарко и чувственно кусая мою нижнюю губу, потом отстраняется, чтобы посмотреть на меня прикрытыми глазами. — Он ищет слабое место, играет с добычей, ломает её и заставляет платить.

Я вздрагиваю от чувственного тона его голоса и шепчу:

— Мне их жаль.

— Хм. Правильно. — Он прижимается ко мне своей эрекцией, наклоняется к моему уху, опаляя горячим дыханием. — Мне кажется, я знаю твою слабость, Мелани. Я знаю твою слабость. Твоя слабость… это я.

— Прекрати.

— Я бы прекратил, если бы ты сказала это серьёзно. Скажи правду, — командует он, затем заключает моё лицо в ладони и смотрит на меня возбуждёнными глазами, ожидая, что я отвечу. — Прямо сейчас. Скажи правду, — соблазнительно шепчет Грейсон, его горячее дыхание касается моего лица. — Ты плачешь? — Он отступает, его взгляд серьёзен и неумолим. — Плачешь… почему? Ведь я ещё не заставил тебя кончить.

Я хочу вырваться на свободу.

Но дрожу от жажды и желания. Это правда, что я хочу его тело, каждый горячий, восхитительный миллиметр, но больше всего на свете я хочу знать, кто он — кто этот мужчина, который оказывает на меня такое воздействие.

Он. Не. Настоящий, Мелани!

Он лжец, игрок, чёртов негодяй и мошенник. Он тебе не нужен! Он не тот, кто тебе нужен!

— Скажи мне, кто ты! — от растерянности я вдруг повышаю голос.

Грейсон смотрит на меня, в его глазах пробегают тёмные тени, затем он удивляет меня, когда отходит и садится на кровать. Ссутулившись, упирается локтями в колени и не отводит от меня взгляд, каждую частичку его тела терзают мучения. Грейсон проводит рукой по волосам, а я задумчиво наблюдаю, как отсвечивающие медью пряди одна за другой укладываются на место. Молчание затягивается, и когда напряжение начинает ощущаться физически, Грейсон нарушает тишину, в его голосе слышится тихая, жёсткая горечь.

— Меня вырастила мать, Лана Кинг. Когда она забеременела, то бросила отца, чтобы защитить меня. Однажды, когда мне было тринадцать, я пришёл домой и увидел её связанной в кресле с кляпом во рту в окружении мужчин, среди которых был и мой отец. Он предложил… — Грейсон замолкает, потом холодно усмехается. — Он сказал, что, если я убью одного из его людей, её освободят. Я не знал, что он заключил с ней сделку, что она сказала ему, что я не такой убийца, как он, и что он обещал отпустить меня, если это правда. Я не знал об этой долбаной сделке, когда взял предложенный им пистолет, прицелился, выстрелил и убил одного из его людей. И больше я её никогда не видел.

Голос Грейсона становится пустым и холодным, как эхо у старой могилы.

Я не уверена, то ли это из-за тона, которым он говорит, то ли из-за отсутствия блеска в его обычно ярких, красивых глазах.

— Дядя Эрик рассказал мне, что отец заключил сделку с моей матерью. Если я окажусь его сыном, он меня заберёт. Мать уверяла его, что я совсем на него не похож. А потом я застрелил человека. Не колеблясь. Просто выстрелил в него. — В душе буйствует война эмоций, чувства к нему запутанны и болезненны, как никогда. — Я сам обрёк себя на такую жизнь, — произносит он. — Наверное, мне следовало застрелить отца. Всё могло закончиться прямо тогда же. Но кровное родство — любопытная штука. — Он смотрит на меня с лёгким замешательством в ястребиных глазах. — Оно связывает тебя. Даже когда ты ненавидишь свой род, что-то в нём есть… — Грейсон бьёт кулаками в грудь. — Где-то здесь ты всё ещё верен ему. Я провёл с отцом восемь лет, надеясь, что он позволит мне увидеть мать. До тех пор, пока не понял, что он никогда не даст мне с ней увидеться, пока знает, что на самом деле мне на него наплевать. Поэтому я пошёл ва-банк, бросил его и попытался найти мать, выполняя небольшие поручения. Я пускался по каждому следу, который смог нащупать. И ничего. Она бесследно исчезла.

Грейсон держится непреклонно и гордо, но я наконец-то вижу хаос в его глазах. Представляю его, подростка, разрывающегося надвое. Использующего свой ум, чтобы выжить, в то же время пытающегося найти и защитить свою мать.

Каждое его тревожное слово проносится у меня в голове, его детство так отличается от моего, что мне сложно его понять.

— А теперь он умирает и призвал меня обратно. У него лейкемия, и отец хочет, чтобы я взял бразды правления «Андеграундом», — грустно смеётся он. — Я даже представить себе не могу такого человека, как он, больным. Но ему нужно передать свой факел. Ещё есть Уайатт, я знаю, что он был для отца большим сыном, чем я. Но ему нужен альфа. — Грейсон достаёт листок бумаги. — До того, как я увидел тебя в этом списке, считал, что смог выкинуть тебя из головы. Ту блондинку из моих снов. И тут снова ты. Ты сидела в грёбаном баре с каким-то грёбаным мудаком, который пытался отвезти тебя домой — и тут ты, чёртов дьявол в ангельском обличье под дождём.

— Даже не говори со мной о дожде!

— Ты сама хотела поговорить, поэтому я сейчас и говорю с тобой. — Грейсон идёт вперёд, останавливается передо мной, слабая улыбка растягивает его губы, сохраняя бесконечное количество печали. — Я не так хотел провести твой день рождения, Мелани. — Его голос — нежный шёпот, от которого сжимается сердце. Я не буду плакать, чёрт возьми, я не буду плакать. Я моргаю и сглатываю. — Всё, о чём я прошу — это позволить мне отпраздновать его с тобой, когда вернусь. Если мне удастся провести с тобой только один день, я хочу провести именно этот день. С тобой.

Мне невыносимо от того, как хорошо Грейсон меня знает. Как понимает меня. Как он воплощает в жизнь все мои мечты и разрушает все мои фантазии. Если бы в следующем году был такой день, когда бы он мне понадобился, это был бы мой день рождения. Но внезапно мне отчаянно захотелось домой.

— Ты уезжаешь прямо сейчас? — шепчу я.

Грейсон пытливо смотрит на меня, вздёрнув брови.

— Я должен. Ещё одна цель. Я в долгу перед своей матерью.

Грейсон подходит и обнимает меня. Я закрываю глаза от тепла, окутывающего меня, от его запаха, от него самого. Когда Грейсон пытается отстраниться, я притягиваю его руки ближе, вдруг почувствовав, что нуждаюсь в этом ещё хоть на минутку.

— Зачем тебе мои руки? — он шепчет мне на ухо. — Ведь я только что сказал, что они сделали больше плохого, чем хорошего.

— Не мне.

— Потому что ты влюбилась в меня, ты влюбилась в меня и во всё моё дерьмо. И даже несмотря на всё то, что я только что сказал, ты всё равно готова отдать мне своё сердце, не так ли, — хрипит он и целует меня за ушком. — Я здесь, чтобы забрать его. — Грейсон снова целует меня за ухом, сильнее. — Позволь мне его забрать.

Я опускаю голову, чтобы успокоиться.

Грейсон тоже опускает свою темноволосую голову и смотрит на мои пальцы на ногах. На каждом ногте написано по букве, идеально-синим на ярко-розовом, на обеих ногах, — ГРЕЙ ♥

— Красивые пальчики.

Я подгибаю их, пряча надписи в ворсе ковра.

— Я сделала педикюр. В лучшем салоне Сиэтла.

«Всё для тебя…» — думаю я тоскливо.

От его улыбки в животе запорхали бабочки, и я жалею, что у меня нет топора, чтобы можно было их буквально убить.

— То, что кто-то смог заставить тебя немного посидеть на твоей беспокойной маленькой заднице, чтобы сделать это, является свидетельством его способностей. — Грейсон смотрит на меня взглядом, который достигает самых потаённых закоулков души, и мой желудок начинает ощущать тяжесть от полной перегрузки эмоциями. — Или твоему умению убеждать, что тебе просто необходимо носить моё имя на своих ногах?

Грейсон опускается на колени, и я задерживаю дыхание, когда он берёт в руки ступню и целует палец.

— Грей, ты целуешь мою ногу, — говорю я тихим хриплым голосом.

— Там написано моё имя.

Когда я высвобождаю ногу, он глубоко-глубоко вздыхает и поднимается на ноги, — выше ста восьмидесяти сантиметров красивого лживого мужчины, — затем молча начинает рассовывать вещи, лежащие на кровати, по карманам чёрной куртки. Я смотрю в темноту, наблюдая, как Грейсон натягивает перчатки, у меня такое ощущение, что я только что потеряла невинность, которая уже никогда не будет восстановлена.

— У меня такое чувство, будто мой парень только что умер. И у меня никогда больше не будет Грейсона.

Если уж мой голос полон грусти, то он выглядит просто разбитым.

— У меня такое чувство, что мой псевдоним только что убил мою девочку. И она никогда не будет смотреть на меня так, как раньше.

Сейчас мы смотрим друг на друга так же, как и раньше. Только обычно мы улыбаемся.

Но на сей раз — нет.

«Уезжай домой, Мелани», — с горечью думаю я.

Грейсон осторожно делает шаг вперёд, а я вспоминаю, как он одержим моими глазами, и чувствую странную грусть, когда он обхватывает моё лицо ладонями, словно желая поцеловать, но вместо этого опускает руки.

— Я вернусь. Оставайся здесь со своей подругой до завтра и подумай, Мелани. Когда вернусь, я рискну позволить тебе посмотреть мне в глаза и сказать, что я тебе не нужен.

Я не знаю, что собирается делать Грейсон, но когда он пересекает комнату, чтобы уйти, меня переполняет калейдоскоп эмоций: ужас, похоть, любовь.

— Грейсон, поклянись мне, что никого не убьёшь! — молю я. — Поклянись, или нам больше не о чем будет говорить. Не о чем.

Пока я жду его ответ на мой импульсивный ультиматум, пульс бешено колотится в висках, в груди, в кончиках пальцев. Грейсон стоит у двери и тихо смеётся, потом достаёт что-то из куртки, вынимает из пистолета магазин, кладёт его на пол и распахивает дверь. Он не дал мне своего слова, но я ему верю.

Не знаю почему, но я ему верю.

Жду, пока Грейсон закроет за собой дверь, а потом срываюсь в страшную истерику.

21 СПИСОК

Грейсон

Эта цель оказалась лёгкой.

Я незаметно проскальзываю в тёмный дом и бужу его, ткнув кончиком своего ЗИГа прямо в висок. Мужчина испуганно вздрагивает, поднимается из постели. Трясясь, как флаг на ветру, открывает сейф и отдаёт деньги.

Вероятно, ему больше никогда не удастся спать спокойно.

Добро пожаловать в клуб, старина…

Но я больше об этом не думаю. Его имя вычеркнуто, сегодняшние бои прошли хорошо. Победа на ринге досталась Разрывному — и меня это вполне устраивает. Разрывной — это деньги, а в «Андеграунде» всё завязано на деньгах.

Но об этом я тоже не думаю.

Я думаю о своей принцессе. Интересно, она спит? Или хотя бы в половину мучается так же, как я. Сейчас шесть утра, я в больнице, сижу здесь и ненавижу то, что уже заранее всё знаю.

Ненавижу, что уже знаю, какие слова она скажет сегодня, когда я к ней приду.

Что я её не заслуживаю, что я лжец, мошенник, что я не тот мужчина, который ей нужен. И это, на хрен. Пожирает. Меня. Заживо.

Не могу спокойно оставаться на месте. Не могу перестать прокручивать в голове всё это дерьмо.

Я всю ночь просидел в больнице, наблюдая, как отец борется за каждый вздох.

Чувствую, что сам задыхаюсь, в лёгких застревает воздух. Я всегда понимал, какова моя жизнь и чего я хочу. Всё было предельно ясно.

Теперь же мне уже ничего не ясно, кроме того, что не могу представить себе и дня без Мелани. Если она меня отвергнет, я уже знаю, что стану одержимым. Что буду преследовать её. Что не смогу отпустить мою девочку. Я должен быть уверен, что она в безопасности, что Мелани пришла в себя, что она смеётся. Мне придётся увидеть, как к ней прикоснётся кто-то другой. Мужчина, которого она захочет — мужчина, которым не могу быть я. Сердце колотится в груди. И при одной только мысли, что кто-то кроме меня к ней прикоснётся, тело разрывает от бушующей внутри огненной бури.

Но я не буду Аидом, который утащил вместе с собой в ад свою Персефону.

Она не Персефона. Она Мелани Майерс Дин, и я её люблю.

Я выдыхаю и закрываю ладонями лицо, дрожа и пытаясь взять себя в руки.

Я болен, а она единственное лекарство.

Болен из-за неё, болен, как мой отец.

Я поднимаю глаза и вижу, что он почти не шевелится в постели, ровное дыхание еле слышно. Да, это больно. Я ненавидел его всю свою жизнь. Отец отнял у меня всё хорошее. И всё же мне больно, что он слаб и близок к смерти, но до сих пор этот ублюдок упорно скрывает то место, где находится моя мать.

Ярость, бессилие — все эти чувства переполняют грудь. Я только что с помощью информации Тины отработал последний объект. Я тщательно поработал по всем номерам из списка, осталась только одна цель… под номером пять.

— Что со списком? — с тревогой спрашивает Эрик после того, как посовещался с докторами и понял, что у отца осталось всего несколько часов. Часов.

— Сейчас еду получить плату, — лгу я, отодвигая стул и поднимаясь.

Но я не буду этого делать. Я верну свою девочку, а потом вернусь сюда и скажу отцу, что ему не удалось. Что ему не удалось сделать меня похожим на него. Окончательно сделать меня эгоистичным и безнравственным.

Я собираюсь вернуть свою девочку, возьму свои наличные и выкуплю её контракт. Отец может заломить любую цену, какую захочет. Он может потребовать за это мою собственную жизнь. Или цену «Андеграунда». Но он скажет, где моя мать, и будет смотреть, как я вычёркиваю имя Мелани, пока отдаю ему деньги, которые она должна.

Он сочтёт меня слабым. Он умрёт, считая меня слабым.

Мне по херу.

Я борюсь за то, что мне дорого, и я буду бороться за это, даже если придётся провести остаток дней в тени, лишь бы быть уверенным, что с моей девушкой всё в порядке.

22 РЕШЕНИЕ

Мелани

— Я хочу уехать домой.

Это первые слова, которые вылетают у меня изо рта, когда на следующий день в дверях моего гостиничного номера появляется Грейсон, весь в тёмной одежде, с недавно вымытыми волосами. Только это не мой принц. Только это не мой рыцарь в сверкающих доспехах. Вернее, мой злодей в чёрном.

— Я правда хочу домой, — повторяю хриплым, надломленным голосом. — Я много думала о… нашем разговоре, и я просто хочу уехать сегодня домой.

Это всё, что я могу сказать.

Ни «привет». Ни «доброе утро». Я даже не комментирую тот факт, что в одной руке Грейсон держит коробочку, или то, что в другой руке у него маргаритка, похожая на ту, что он приколол к стене в доме моих родителей. Когда я вспоминаю тот день, каким реальным он был, как было весело, меня захлёстывают эмоции.

Те, кто вместе играют, вместе и остаются…

Это неправда, ба. Иногда мужчины просто с тобой играют и всё разрушают.

Мне нечего сказать, ведь Грейсон меня предупреждал.

Открываю дверь шире, чтобы его впустить, и чувствую себя так, словно вампир высосал из моего сердца всю кровь. Когда Грейсон входит, комната словно уменьшается в объёме, не отрывая от меня взгляда, он ставит всё на кофейный столик, как будто, только что понял, что я не хочу никаких подарков. Я даже не хочу, чтобы сегодня был мой день рождения.

— Привет, — здоровается с ним Пандора, сидя за маленьким обеденным столом и попивая кофе. Впервые она не говорит с Грейсоном враждебно. Может быть, потому что мы всё утро проговорили об этом, и она, наконец, убедила меня, а я убедила себя, что он СОВСЕМ МНЕ НЕ ПОДХОДИТ.

Но теперь, когда Грейсон рядом, в это так трудно поверить.

Он идёт за мной в спальню, и я чувствую его горе.

Душа кричит, веля мне броситься в его объятия и всё уладить. Как мы можем всё не уладить? Ведь я принадлежу ему. И вот уже более четырёх месяцев Грей и всё, что он есть, принадлежит мне. Но мне нужно, чтобы Грейсон меня отпустил, или он меня сломает.

Я чересчур романтична; он слишком ожесточён, слишком холоден из-за того, что делал всю свою жизнь.

Закрыв дверь в свою комнату, я резко поворачиваюсь, и он притягивает меня к себе и целует. Мы целуемся, не сопротивляясь этому, а наоборот растворяясь друг в друге, целуемся дольше, чем когда-либо целовались. Долгие, долгие минуты… Моё жаждущее тело вдавливается в его твёрдую плоть, руками он держит меня за талию, крепко к себе прижав. Наши изголодавшиеся языки движутся быстро, мы запоминаем вкус друг друга, шелковистость нашего поцелуя. Пока он не стонет, не отрывается от меня и не направляется к окну.

Я вижу, как Грейсон снова пытается возвести стены. Те, которые я разрушила, потому что хотела, чтобы он меня полюбил. И он меня любит. Я знаю, что любит. Это прямо сейчас чувствуется в его прикосновениях и отчаянии в мужских глазах, как будто он хочет отпустить меня, но не может.

Грейсон стоит лицом к окну, засунув руки в карманы, в позе покорителя мира, которую я так люблю. Каждая клеточка моего тела понимает, что он всё осознаёт, но не демонстрирует этого, пока не начинает говорить, так и не повернувшись ко мне. Его голос такой грубый, что раздирает мои внутренности, будто пила.

— Ты точно уверена, что хочешь уехать?

— Уверена, — говорю я, и мой голос тоже похож на скрежет наждачной бумаги.

Грейсон срывается до хрипоты, когда добавляет:

— Тогда Дерек отвезёт тебя в аэропорт.

— Я могу взять такси. — Делаю шаг к Грейсону и останавливаюсь. Что же мне теперь делать? Обнять его? Я не могу. Мне нужно это прекратить.

Я вижу перчатки, которые Грейсон бросил на кровать, и с любовью беру их, испытывая потребность в последний раз их потрогать. Он поворачивается и устремляет взгляд на меня, а мне больно смотреть ему в глаза. В гордые глаза Грейсона Кинга. Я опускаю взгляд и начинаю моргать.

— С кем бы ты в итоге не оказалась, просто знай, что ты была моей первой. Частица тебя всегда будет моей. Когда ты найдёшь своего прекрасного принца, идеального, у которого будет всё, что ты ищешь, ты всё равно останешься моей принцессой, а не чьей-то ещё.

Я сжимаю перчатки в руках, глаза наполняются слезами, потому что его слова причиняют боль, правда в них причиняет боль.

— Пожалуйста, отпусти меня, даже самую маленькую часть меня.

— Я могу заставить тебя полюбить меня, Мелани. Я могу заставить тебя выбрать меня.

Я начинаю плакать и кладу голову на грудь Грейсону, а он вдыхает запах моих волос.

— Это то, чего ты хочешь? Что я буду игрушкой в твоих руках, а ты будешь мной играть, что каждую ночь ты будешь делать плохие вещи, а потом возвращаться, чтобы заняться со мной любовью. И я буду возноситься в рай, когда окажусь в твоих объятиях, и спускаться в ад, когда выйду из них, а эти руки будут совершать что-то ужасное.

— Я владею этим телом, Мел, — говорит он, проводя ладонями по моим изгибам. — Каждым изгибом. Эти руки знают, как тебя любить больше, чем они знают, как делать то, что они делают.

Я вытираю слёзы.

— Мне нравилось, что ты им владеешь. Каждым изгибом. Но любовь всей моей жизни не может делать то, что делаешь ты. Не может.

Грейсон заключает моё лицо в свои ладони.

— Но делает, — говорит он нежно.

Я сглатываю, потому что вынуждена это признать.

— Но лучше бы он этого не делал.

Я качаю головой, но Грейсон смотрит на меня своими пронзительными ореховыми глазами с мерцающими зелёными крапинками.

— И всё же это часть меня, — хрипло говорит он, делая шаг вперёд. — Я не твой принц, я всё, чего ты не хочешь, но ты до сих пор меня желаешь. Я тебе нужен, Мелани, ты ждала меня. Так отпусти мысль о том, кем я должен быть, и…

— Нет! Нет, я не хочу в тебя влюбляться! Только не в тебя! — отталкиваю я его.

— Детка, я не позволю этому тебя опорочить, это очернит только меня. Ты ни о чём не будешь знать. Ни о чём…

— Нет, Грей! Я не вынесу, если узнаю, что ты делаешь что-то плохое!

Грейсон отпускает меня, отступает на шаг и смотрит через окно на улицу. Солнечный свет падает на его лицо, делая его нереально красивым, и, кажется, мне не хватает нервных клеток в мозгу, чтобы осознать происходящее. Мы с Греем расстаёмся. Я хотела любви, я её нашла, а сейчас собираюсь отпустить, потому что… всё не так, как в мечтах и в сказках, не так, как я себе представляла.

Это решение словно бьёт меня в грудь, но инстинкт самосохранения подсказывает, что я должна уйти.

Грейсон поворачивается ко мне, обхватывает ладонями моё лицо, запрокидывая мою голову, что только усиливает боль, и решительно говорит:

— «Андеграунд» будет организован по другому, не как при моём отце. Мелани, у меня хватит решимости…

— Ты не можешь просить меня оставаться рядом с тобой, пока ты шантажируешь людей, запугиваешь их…

Он со стоном закрывает глаза.

— Это будет только бизнес. Никто не пострадает. Пойми, я не могу просто так всё бросить. Это источник заработка для бойцов, которые живут ради этого. Твоя подруга… её муж, Разрывной… они процветают, они существуют благодаря «Андеграунду», они его обожают!

— Я знаю! Я знаю, что эта тьма тоже существует, просто я не могу в ней жить. Я боюсь! — кричу я. Моё признание омрачает глаза Грейсона страданием, и я не знаю, понимает ли он, что, по-видимому, больше всего я боюсь того, что чувствую к нему, и того факта, что он — всё, чего я никогда не желала раньше, а сейчас — всё, чего я хочу.

С болью в груди касаюсь его щеки, смотрю Грейсону в глаза и впитываю его взгляд.

— Ты красив так, что замирает сердце и ты такой хороший. Когда я думаю о тебе, я хочу думать о том, какой ты со мной, Грейсон.

— Ты скорее полюбишь фантазию, чем реального мужчину, — говорит он, и это явно ранит его.

— Нет, сейчас мне больно за реального мужчину. И люблю я реального мужчину. — Я сглатываю. — Брук сказала, что ты мой Настоящий. Так она теперь называет любовь всей её жизни. Но ты не мой Настоящий, Грейсон. Ты мой рыцарь в кожаных перчатках, который перешёл на тёмную сторону.

— Боже, Мелани, ты разрываешь меня на части.

Я снова сглатываю, беру его ладонь и вкладываю в неё перчатки, спокойно принимая тот факт, что я знаю, каким ему приходится быть. И когда Грейсон сжимает свои пальцы вокруг этих перчаток, он сжимает свои пальцы вокруг меня. Его взгляд падает на мои губы, он стремительно целует меня, чуть касаясь, как будто не может удержаться, а затем отстраняется.

— У тебя есть три секунды, — говорит он, — чтобы уйти.

Это больно, как будто отрывают маленький кусочек от сердца, и я не знаю никого другого, кроме моей сестры, кто мог бы отобрать меня у этого мужчины. Полной противоположности всем моим мечтам и фантазиям, который неожиданно стал всем, чего я хочу.

— Две секунды, Мел.

— Грей, останови меня… — вдруг говорю я. О боже, не могу поверить, что ухожу от него!

— Одна.

Боже, Грейсон не станет меня останавливать.

Несмотря на все свои преступные делишки, он не хочет склонять меня к такой жизни. Его жизни.

Я разворачиваюсь, хватаю чемодан со всем, что сюда привезла, и захлопываю за собой дверь. А потом стою у комнаты, где его оставила и из которой не доносится ни звука, и плачу. Пандора встаёт и молча идёт за своим чемоданом.

Я спала чуть ли не со всем Сиэтлом и ни разу не чувствовала себя шлюхой, пока не разбила этому мужчине сердце.

В идеальном мире ты любишь только идеального мужчину.

Но этот мир не идеальный. Я люблю несовершенного мужчину, который грешит, лжёт, крадёт, шантажирует, и, как это ни странно, — хотя и прошло очень мало времени, — даже мой мистер Совершенство или Прекрасный Принц никогда, никогда не сравнится с тем, кого я только что покинула.

♥ ♥ ♥

По дороге в аэропорт мы с Пандорой не разговариваем. Дерек в конечном итоге настоял, чтобы нас отвезти, а я была слишком подавлена, чтобы возражать. Я нашла свою любовь и потеряла. Я нашла всё, что хотела, но всё это было неправильно, и я оставила Грейсона стоять в номере отеля, за который он сам и заплатил, уставившимся в окно, как будто боялся, что если он только взглянет на меня, то сможет приковать к себе навечно.

— Я собираюсь написать Кайлу, чтобы он организовал сегодня вечеринку, — говорит Пандора.

— Нет, — отрезаю я.

— Мел, сегодня твой день рождения.

— Нет! — повторяю я. — Пожалуйста. Мне хочется побыть одной.

Мы поднимаемся на борт. Я даже успеваю запихнуть чемодан на багажную полку самолёта. И вспоминаю его под дождём. Вспоминаю всё, что он для меня сделал.

— Я разберусь с твоей машиной.

— Буду сегодня вечером дома.

— Моя жизнь тоже досталась дорогой ценой. Каждый день. Каждый день я пытался найти в этом хоть какой-нибудь грёбаный смысл.

— Я первый мужчина, для которого ты готовишь?

— Ты меня подловила, принцесса. Господи! Разве ты не видишь, что делаешь со мной? У тебя есть весь я, Мелани. Когда я далеко, то чувствую себя лишь наполовину человеком, чувствую, что разорву что-нибудь на части, если в ближайшее время не увижу тебя собственными глазами…

— Я знаю, что ты, Мелани, слишком долго использовала секс, чтобы перестать чувствовать себя одинокой, и я знаю, что ты самое прекрасное существо, которое я когда-либо видел, и всегда пытаешься всё сделать лучше. Дать шанс каждой лягушке, потому что и тебе дали этот шанс, верно? Так почему же ты сейчас отказываешь дать шанс кому-то ещё? Любому? Даже такому грёбаному мудаку, как я?

Он нёс меня на руках… Я вдруг вспоминаю, как Грейсон нёс меня домой, истекая кровью от нанесённого мной удара ножом, укладывал на кровать, наполнял ванну и сжимал мою руку. Он защищал меня. Поддерживал. Пытался предостеречь меня от него самого, потому что не хотел причинить мне боль, но почему-то, как и я, не мог оставаться в стороне. Я так ясно это вижу. А его ВЗГЛЯД, устремлённый на меня? Вот что реально. Этот взгляд настоящий. Всё остальное дерьмо не имеет значения.

Вспоминаю благодарность и неистовство в глазах Грейсона, когда я для него готовила, и он почувствовал себя… принятым мною таким, какой он есть.

Вспоминаю те времена, когда он открывал мне свои чувства. Он! — человек, который, похоже, не привык вообще ничего чувствовать.

Грейсон понимает меня. С самого начала он знал обо мне всё хорошее и всё плохое, и тем не менее смотрит на меня так, словно я самый драгоценный бриллиант.

И вдруг в голове мелькает мысль, ведь Брук мне говорила: «ОТСТАИВАЙ СВОЙ ВЫБОР, МЕЛАНИ! Ты искала его всю свою жизнь, так борись за это!».

— Пан, — шепчу я, чувства во мне начинают бурлить всё сильнее, пока мне не кажется, что я сейчас закричу или взорвусь, потому что не хочу, отказываюсь жить, спрятавшись от своих чувств. Жить одной, когда я могу быть с ним. Удержит ли меня страх от желания быть с моим парнем? С моим мужчиной? Моим негодяем? Отстёгиваю дрожащими руками ремень безопасности и, чуть не спотыкаясь, срываюсь со своего места, пока не закрыли двери.

— Увидимся в Сиэтле.

— Что ты имеешь в виду? Эй, подруга, я боюсь летать и только что проглотила чёртово снотворное, и ты это знаешь!

— Не останавливай меня. Я не хочу, чтобы ты меня останавливала. Пожалуйста. Пожалуйста, Пан! Он мне нужен. Я его люблю.

Не позволю ей убедить меня в том, насколько я глупа и безрассудна. При одной только мысли о том, чтобы снова броситься в объятия Грейсона, чувствую прилив воодушевления, и внутри всё поёт и выходит из-под контроля. Я едва успеваю выйти из самолёта, как дверь закрывается. На максимальной скорости бегу к терминалу аэропорта, пытаясь найти Дерека.

— Дерек! — кричу я, торопясь, в надежде его поймать. Проскакиваю через несколько раздвижных дверей, и тут меня останавливает какой-то мужчина в ковбойских сапогах и клетчатой рубашке.

— Чёрт меня побери, это ты! — говорит он.

— Что? — удивлённо моргая, смотрю на молодого человека. У него незапоминающееся лицо, простое и дружелюбное, но солнцезащитные очки скрывают глаза, и, хоть убей, я просто не помню, чтобы встречалась с ним раньше.

— Мелани. Ты Мелани, — повторяет он, произнося это слово так, словно только что нашёл золото.

— Я тебя знаю? — спрашиваю, заглядывая ему за плечо и умоляя небеса помочь не пропустить широкую спину Дерека. И тут понимаю, что пора со всем этим покончить, мне хочется вернуться, встать перед Греем и сказать: «Я люблю тебя. Я люблю тебя, доверяю тебе, и у нас всё получится. Как-нибудь. Ты хренов мудак, ты мой принц, хочешь ты этого или нет!».

— Нет, ты меня ещё не знаешь, — улыбается молодой человек и протягивает руку. — Я брат Грейсона, Уайатт. Я случайно услышал, что ты уезжаешь. И даже подумал, что опоздал на твой рейс, а ещё я здесь, потому что надеялся убедить тебя остаться. — Его глаза сверкают, как будто он знает о нас с Грейсоном, знает о том, что между нами происходит. Знает, что мы только что потеряли, потому что я трусишка, а он… он поступил благородно.

Благородно.

И отпустил меня.

Нетерпение из-за желания его увидеть возрастает с каждой секундой.

— Ты собираешься сейчас с ним встретиться? Куда ты едешь? Я рассчитывала, что меня подвезут.

— Вообще-то, сначала я хотел бы повидаться с матерью Грейсона.

— Что? — Радость, которую я чувствую, сражает меня наповал. — Ты знаешь, где она?

— Я сам только что это узнал, но тсс. Ничего не говори Грейсону, это сюрприз. У отца дела идут не очень хорошо… он уже несколько дней лежит в больнице, и ему недолго осталось.

Я практически сбита с толку этой новостью. Переполнена счастьем, надеждой, предвкушением.

— О боже мой. — При мысли о том, как много это будет значить для Грейсона, мои глаза застилают слёзы. Через столько лет он наконец-то увидит свою мать.

— Хочешь поехать со мной и привезти её к нему? — неожиданно предлагает Уайатт.

— ДА!

23 НОВОСТИ

Грейсон

С телефона Мелани приходит сообщение, но тут же внутри всё замирает, когда я понимаю, что пишет не она.

Мои поздравления. Ты победил.

Пишу в ответ.

Ты кто?

Мелани забыла свой телефон в самолёте. Это Пандора. Ты победил, надеюсь, ты счастлив. Она возвращается к тебе. Она слепо, безнадёжно влюблена в тебя — мудака.

Слова обволакивают меня словно одеяло, согревая. И что очень странно, тут же подсознательно в голове звучит предупреждение. Я набираю номер Дерека.

— Где ты, чёрт побери?

— Я подвёз твою королеву и теперь еду обратно. А в чём дело?

— Тащи свою задницу в аэропорт и привези её мне. Привези её мне ПРЯМО СЕЙЧАС, ЧЁРТ ВОЗЬМИ!

Все мои защитные инстинкты вспыхивают с удвоенной силой, смешавшись с диким, первобытным возбуждением от только что прочитанной в телефоне новости.

Она едет ко мне.

Принцесса возвращается ко мне.

Через двадцать минут нетерпеливого хождения туда-сюда звонит Дерек.

— Она уехала. Диспетчер такси видел, как она выходила с парнем в клетчатой рубашке и сапогах.

Внутри всё переворачивается вверх дном, в голове внезапно щёлкает, и кровь в венах превращается в лёд.

Уайатт.

— Сынок, твой отец хочет тебя видеть… — звучит позади меня знакомый голос Эрика.

Я ждал его возле больничной палаты с чековой книжкой, чтобы поговорить и уладить проблемы Мелани. Но теперь смотрю на Эрика и в ярости скрежещу зубами.

— Скажи ему, что я ушёл. Скажи, что скоро вернусь! — Я бегу по коридору, достаю ключи от машины и набираю номер Си Си. — Она у Уайатта. Направляйся на юг города, я возьму на себя север, пусть Дерек выдвигается на восток и собери остальную команду. НАЙДИ УАЙАТТА, ПОМОГИ МНЕ, БЛЯДЬ, НАЙТИ ЕЁ!

Тринадцать лет я искал свою мать.

Тринадцать.

Если не удастся найти Мелани за день, я превращусь в монстра, настоящего монстра на грани безумия с одной единственной миссией.

Найти её, защитить, уберечь, сочетаться с ней браком. НИКОГДА БОЛЬШЕ ЕЁ НЕ ОТПУСКАТЬ.

Я никогда не молился, но сейчас в отчаянии обращаюсь к Богу, в которого никогда не верил, и молю его отнять у меня всё, что он захочет, но только не её.

24 РАЗОБЛАЧЕНИЕ

Мелани

— Так где она? Где она была всё это время? — с любопытством спрашиваю я с заднего сиденья.

Брат Грейсона только улыбается и продолжает углубляться в неблагополучные кварталы на окраине Денвера. Он пониже ростом, и его манера одеваться говорит я-хочу-быть-ковбоем.

Не знаю, может, это шестое чувство, которое, как говорят, есть у женщин, или леденящий взгляд его глаз, или то, как моё сердце учащённо бьётся в груди, но что-то здесь очень и очень нечисто.

И вдруг я понимаю — понимаю, — что Уайатт не везёт меня к матери Грейсона, как обещал.

— Отвези меня обратно, — тихо говорю я.

— Серьёзно? — смеётся он. — Теперь ты отдаёшь приказы? — фыркает Уайатт и встречается со мной взглядом. — Просто давай сделаем так, чтобы он за тобой пришёл. Разве девушкам это не нравится? Быть спасёнными? Мой брат определённо захочет спасти свою «принцессу».

— Послушай, сейчас ему на меня наплевать. Между ним и мной всё кончено…

Когда я протягиваю руку, чтобы открыть дверь, брат Грейсона достаёт пистолет.

— Сядь и заткнись.

Шок от нацеленного на меня пистолета заставляет откинуться на спинку сиденья и мгновенно замолчать. Сердце колотится, в лёгких не хватает воздуха. Я не хочу, чтобы он знал, что мне страшно, но содрогаюсь от ужаса при воспоминании о руках тех ублюдков, которые хватали меня… когда тащили…

Это был он.

— О, поверь мне, ему не всё равно. Чёрт, я превратил изучение его личности в религию. Мой грёбаный отец хотел, чтобы я был таким же, как он, — презрительно усмехается Уайатт. — Он в тебя влюблён. Грейсон целую вечность придерживает твоё имя в этом списке и продвигается от номера сорок восемь вверх, а не сверху вниз, и всё для того, чтобы оттянуть время, когда ему придётся получить с тебя долг. Время от времени он исчезал, и я видел, как он просматривал записи с камер «Андеграунда». Записи боёв, на которые приходила ты. Грейсон просматривал не бои, а те моменты, где была ты. Ставил на паузу, перематывал назад и снова смотрел. О, он заботится о тебе больше, чем о чём-либо другом в своей жизни — и я хотел вынести на хрен ему мозг! Я хотел, чтобы он подумал, что потерял тебя тоже. Хотел так вынести ему мозг, чтобы он не смог закончить список — и тогда «Андеграунд» окажется там, где ему и место. В моих руках. — Уайатт смеётся про себя, и этот смех вызывает в нём какую-то невообразимую ярость. — Он даже заставил моего отца пообещать, что никто не тронет его цели из списка… и всё потому, что этот ублюдок не мог допустить, чтобы кто-то приблизился к тебе.

Уайатт бросает на меня косой взгляд, а его улыбка — самая фальшивая из тех, что я когда-либо видела.

— Поверь мне, принцесса, ему далеко не наплевать на тебя, даже больше, чем на всё остальное. С ним и раньше невозможно было договориться. С тех пор, как его мать куда-то пропала и её нигде не могли найти, ему было насрать на нашего отца. Ему было насрать даже на то, что он жив. Пока не появилась ты…

Снова этот смех, заставляющий зазвенеть в голове сигнал тревоги как раз тогда, когда мне некуда деваться — я в ловушке, в ловушке, средь бела дня, на заднем сиденье машины.

— Грейсон умён и организован, — продолжает его сводный брат, глядя на меня прищурив глаза. — Но в нём нет самого главного. Он хочет, чтобы всё было слишком чисто, слишком красиво, чтобы бизнесом занимались по-джентльменски. Это мой мир. И этот мир ему не нужен. Он делает всё это лишь для того, чтобы узнать, где его мать.

Уайатт снова улыбается, снова смеётся.

Ненавижу эту улыбку.

Ненавижу этот смех.

— Да уж. Красавчик Грей, считающий отца злодеем. Спасающий людей. Убивающий по причинам, противоречащим нашему кодексу. «Андеграунд» — это грязный мир. Когда моего отца не станет, Зеро собирается превратить его в законное предприятие. И что? Мы сядем за круглый стол и будем вести долбаные переговоры? — смеётся Уайатт. — «Андеграунд» так не работает — пока я жив он не будет так работать. Теперь, когда у меня есть ты, я держу его за яйца. Теперь я — тот, кто вычеркнет женщину из его жизни.

— Ты можешь поговорить с Грейсоном и без меня. Я ему больше не нужна, — уверяю я и предлагаю ему: — Почему бы нам не поехать к его матери?

— Блядь, никто не знает, где эта сучка, кроме Головореза, а он ни хрена не скажет! — Уайатт дёргает руль так, что нас заносит в сторону, а потом свирепо смотрит на меня, выправляя машину. — Боже! Мне до смерти интересно, почему мой блестящий, талантливый братец влюбился в такую шалаву, как ты. Но я уверен, что ты классно работаешь ртом.

Я молчу, слишком напуганная, чтобы сейчас говорить.

Грейсон думает, что я уехала. Он меня ОТПУСТИЛ.

Он за мной не придёт.

Я точно знаю каким становится оттенок глаз Грея, когда он на меня смотрит.

Знаю, что он спит, повернув голову ко мне, засунув руку под подушку и уткнувшись в неё лицом.

Что от него пахнет лесом, в котором я хочу навсегда заблудиться и никогда не быть найденной.

И я ни хрена не знаю о его дурацких преступных делишках.

За исключением того, что он все их от меня скрывал.

А теперь я даже не знаю, насколько опасен его брат. Что, если он не только похититель, но в добавок насильник и убийца. Что, если он удерживает меня ради выкупа или планирует пытать просто потому, что может…

Я не знаю, что, чёрт возьми, делать!

— Ну, давай. Осуждай меня. Мне насрать, — выплёвывает парень.

Уайатт загоняет машину в подземный гараж, закрывает за нами ворота и вытаскивает меня из машины, прижав к моему виску пистолет. Холодный. Твёрдый. Стальной.

Уайатт стискивает мою руку и тащит к лифту на подземном уровне, а меня начинает мутить от страха.

— Скажи мне, — говорит Уайатт, когда мы поднимаемся на лифте, я едва слышу его сквозь тяжёлые удары собственного сердца. — Кто выполнял грязную работу Головореза, когда сбежал его драгоценный Грейсон? Я был уверен, что он никогда не вернётся, но нет. Джулиан был готов практически умолять. Он слишком боялся потерять своего золотого мальчика. Когда Джулиан узнал, что болен, он не мог уснуть, думая, что никогда больше не увидит своего драгоценного Зеро, что его «Андеграунд» — бои, азартные игры, прибыльный бизнес, престиж среди боевых лиг — всё это пойдёт псу под хвост, если Зеро не возьмёт бразды правления в свои руки.

Я слышу его слова, но больше всего воспринимаю больное чувство обиды, которое он вымещает на мне.

Надери ему яйца, Мелани! Но я оцепенела.

— Видишь, я не ревную.

Мелани, развернись и беги!

По телевизору это выглядит так просто, но мои дурацкие колени… мои дурацкие колени напоминают желе, и, похоже, я не смогу убежать, чтобы себя спасти.

— Пока у меня есть ты, Грейсон после смерти Головореза ничего не получит, — продолжает Уайатт, открывая створки лифта и заталкивая меня на заброшенный чердак, заваленный старыми деревяшками и высохшими банками из-под краски. — Сядь на этот чёртов стул, или я прострелю тебе ноги.

Без лишних вопросов плюхаюсь на стул, сжимая челюсти, чтобы не стучали зубы.

— Он прямо сейчас умирает. Ты у меня. И Грейсон проиграет. Список не закончен, поэтому он проиграет. Даже если из-за этого братец станет со мной драться, если захочет вернуть тебя, ему придётся в обмен на это от всего отказаться, и я буду вынужден его убить. Но ты — ты хочешь жить, поэтому покажи, как хорошо ты можешь работать ртом, а там посмотрим. — Он смотрит на меня. — Именно так, Мелани. Знаешь ли, я тоже наблюдал за тобой. На всех тех видео, которые пересматривал он. Я наблюдал за тобой. Как подпрыгивают твои сиськи. Как ты кричишь: «Разрывноооой!». Да, мой брат не единственный, у кого на тебя стояк.

Уайатт начинает связывать за спиной мои руки толстой пеньковой верёвкой.

Страх. Теперь он пожирает меня заживо. Я слышу, как клацают мои зубы.

Снаружи свистит ветер.

Уайатт стягивает меня ремнями, а я моргаю, потому что не хочу, чтобы этот засранец видел, как я плачу.

— Грей найдёт тебя и убьёт, — хриплю я, ненавидя страх в своём голосе.

— Дорогая, я уже мёртв, — смеётся он и наклоняется ко мне. — И Грейсон меня не убьёт. Видишь ли, в этом-то всё и дело. Он не любит убивать. Грейсон делает это только тогда, когда вынужден. Но я единственная семья, которая у него останется. Он до сих пор чувствует за меня ответственность. Вытаскивает меня из моего же дерьма. И та часть его души, которая ненавидит быть Слейтером, считает отца виновным в том, что я такой же как он. Грейсон оставит меня в живых.

Уайатт завязывает мне чем-то рот и на какое-то время уходит. Вдруг становится очень тихо, и эта тишина пугает больше всего.

Глаза горят от желания заплакать.

Горло саднит, язык пересох и липнет к ткани, которой он обмотал мне рот.

Сегодня я могу умереть.

Я подвела себя, сестру, родителей. И мне не доставляет удовольствия, что в последний раз, когда я видела единственного мужчину, которого любила, я отказалась от нашей любви. О боже.

Я говорила ему, как он ошибается в отношении меня, но никогда не говорила, насколько он прав. Он никогда не знал, что я счастлива, безумно счастлива, — даже если и боюсь, — оттого, что люблю его. Я не сказала, что, кажется, влюбилась в него в тот самый момент, когда он бросился под дождь, не дав мне промокнуть. Я никогда ему не говорила, что в глубине души считаю, что это круто, что он плохой, и ещё круче, что он так хорош в том, чтобы быть плохим. Никогда не говорила, что даже после того, как он солгал, верила, что он никогда в жизни не причинит мне боли. Я никогда ему это не говорила, лишь только то, что мне страшно. Грёбаная киска.

Грейсон никогда не узнает, но я верю, вне всяких сомнений, что благодаря то ли жестокой иронии судьбы, то ли благословению небес, он мой. И я принадлежала ему ещё до того, как он ко мне прикоснулся.

Грейсон — то, чего я никогда не желала, но теперь он всё, что мне нужно.

И моей веры в это оказалось достаточно, чтобы вернуться к нему. Достаточно, чтобы покинуть мою сказочную страну и последовать за ним прямо в его волнующий и пугающий «Андеграунд». Возможно, он никогда об этом не узнает.

В соседней комнате слышатся шаркающие звуки, и когда шаги снова приближаются, желудок скручивается в узел.

Меня охватывает неконтролируемая дрожь, я пытаюсь поддеть ногтями узел верёвки, впивающийся в запястья. Волосы растрепались и падают на лицо. Я ненавижу это. Я. Это. Ненавижу. Мышцы сводит судорогой, когда кровь бежит по венам в попытке заставить меня двигаться, помочь мне убежать. Стул подо мной скрипит, и я вздрагиваю от этого звука.

Уайатт подходит к маленькому, треснувшему окошку и выглядывает наружу, затем поворачивает голову в мою сторону и пристально смотрит на меня, его взгляд скользит по мне, сидящей в кресле.

В его взгляде можно безошибочно распознать похоть, и это заставляет мой страх выйти из-под контроля. О боже, этого не должно случиться!

Меня пронзает выброс адреналина. Затаив дыхание, я крепко сжимаю запястья и протискиваю в узел большой палец, пытаясь ногтем пролезть в крошечное отверстие, чтобы узел поддался. Просовываю большой палец внутрь, и когда верёвка ослабевает, засовываю другой, развязывая её. Я притворяюсь, что тяну и выгибаю спину, и, наконец, освобождаю одну руку, а затем вытаскиваю другую.

Меньше, чем через три секунды Уайатт возвращается ко мне. Хватает в кулак волосы, стаскивает со стула, и рывком опускает лицом вниз на смятый самодельный матрас.

— Что ты пытаешься сделать? А? Сбежать?

Я изо всех сил стараюсь вывернуться и борюсь, чтобы освободиться, но он переворачивает меня на спину и садится верхом, потом хватает мою грудь и сжимает её. Кровь стучит в висках, лицо пылает от унижения, но я не перестаю с ним бороться.

— Не трогай меня, придурок! — кричу я, брыкаясь и пытаясь скинуть его коленями.

Уайатт заводит мои руки за голову, удерживая их, а я поворачиваю голову и почти не видя кусаю, отрывая кусок плоти.

Уайатт вопит, я, извиваясь, освобождаюсь из-под него, и, тяжело дыша, пытаюсь сориентироваться, в то время как сердце продолжает бешено колотиться в середине горла.

Уайатт рычит и делает выпад, я бью его каблуком, и пистолет со стуком падает на пол. Выплюнув кровь, хватаю пистолет и быстро поворачиваюсь, но Уайатт выбивает оружие из рук.

— Сука.

Подонок бьёт меня наотмашь.

Боль пронзает насквозь, а когда он хватает меня за горло и поднимает в воздух, боль и потребность в кислороде кричат с каждым выдохом, вырывающимся из моего горла. Он подбирает пистолет, я бью ногой, но попадаю в воздух, потом поднимаю колено и врезаю ему по яйцам.

— У-у-у.

Он роняет меня.

Я бегу к лифту, но, заметив в трёх шагах от себя лестницу, бросаюсь к ней, хватаюсь за ручку двери и изо всех сил толкаю её, пытаясь открыть, и кричу:

— Ну же, давай!

Но дверь заклинило, и я уже собираюсь открыть её пинком, когда слышу, как открывается лифт, а за моей спиной раздаётся гневный рёв.

— Иди сюда, грёбаная сука!

И тут дверь, которую я изо всех сил пытаюсь открыть, наконец поддаётся. Она распахивается наружу, и я так крепко вцепилась в ручку, что дёргаюсь за ней, делая гигантский шаг вперёд — чтобы обнаружить, что там нет лестницы, но есть провал глубиной в пять этажей. Моё тело падает в пустоту, и в этот момент я слышу леденящий кровь, отчаянный крик: «НЕТ! ПРИНЦЕССА!», и проваливаюсь в темноту.

25 ПАДЕНИЕ

Грейсон

Мой мир рушится.

С ужасом наблюдаю, как Мелани исчезает в зияющей дыре открытой двери. Что-то овладевает мной. Я пялюсь в пустое пространство и слышу собственный крик: «НЕТ! ПРИНЦЕССА!». Брат бросается на меня, прижимает к стене, вцепившись в руку, в которой я держу пистолет. Я легко его одолеваю, просовываю свой ЗИГ между нами, нацелив его прямо в центр грудной клетки Уайатта.

БУХ!

Ублюдок воет, я бросаю его корчащееся тело на пол и, отшвырнув пистолет, бегу к пустой двери. У меня сдавило грудь. Я не могу дышать. Пятью этажами ниже вижу лужицу золотистых волос.

— МЕЛАНИ!

В ответ — тишина.

Как только из лифта выходит Дерек и мгновенно оказывается рядом со мной, разматывая кусок верёвки, я рявкаю:

— Опусти меня, я не хочу её задеть.

Хватаюсь за один конец верёвки, и он медленно опускает меня на один этаж, потом на два, пока верёвка не заканчивается, и я прыгаю вниз с высоты двух этажей, с проклятием падая на землю.

— Вызови скорую! — кричу я Дереку. — Принцесса. — Я перекатываюсь на бок и подползаю к ней. — Принцесса.

Она бледная и не подаёт признаков жизни. Дорожки крови, вытекающие из губ и носа, покрывают её щеки. Она бормочет что-то неразборчивое.

— Детка, — говорю я, протягивая руку, чтобы нащупать пульс на её шее.

Он еле прощупывается под моими пальцами. Сердце в груди болит. Так чертовски больно. Впервые в жизни чувствую себя беспомощным.

— Мелани, останься со мной, — говорю как слабак. Умоляя. Но, чёрт возьми, она не может меня оставить. Она, мать твою, не может меня оставить.

Я проверяю сзади её шею — похоже, она не сломана, но я не двигаю Мелани. Даже не думаю. Я просто обхватываю её голову ладонями и смотрю, не в состоянии отвести глаз, поскольку думал, что никогда больше не увижу это лицо. Поэтому пристально в него всматриваюсь. Её глаза закрыты, улыбка исчезла, изо рта течёт кровь. И, прежде чем осознаю, что делаю — наклоняю голову и прижимаюсь к её окровавленным губам.

— Детка, прошу, не оставляй меня, — мой голос дрожит и срывается.

Она не шевелится, и я не могу дышать.

Стены смыкаются вокруг нас, высасывая весь кислород. Я, блядь, не могу дышать.

— Мелани, посмотри, что я с тобой сделал. — Руками в перчатках убираю с её лица волосы. Рычу от злости, стягиваю перчатки, засовываю их за пояс джинсов, потом беру шелковистые пряди и заплетаю их в косу, чтобы ей не пришлось беспокоиться о том, что волосы попадут на лицо.

Я чувствую, что теряю контроль, что вот-вот сломаюсь, и ничто больше не сможет меня исправить.

— Останься со мной, — не перестаю умолять я, поднося руку принцессы к своим губам и целую её снова и снова. — Не покидай меня снова. Останься со мной.

Я хочу видеть её глаза. Эти исцеляющие меня зелёные глаза. Чёрт возьми. Мне нужно видеть, как моя принцесса улыбается. Смеётся надо мной. Называет меня мудаком. Говорит, что любит меня.

Двери лифта на подвальном этаже открываются, и я, дрожа от ярости, смотрю, как Дерек толкает ко мне брата. Боже, я сейчас его убью, на хрен.

Я бросаюсь через комнату туда, где со связанными за спиной руками стоит Уайатт, его живот весь в крови. Он ранен, но это меня не останавливает. Хочу схватить все свои ножи и начать резать его конечности, кусок за куском. Хочу услышать его крик, хочу пролить его кровь, хочу ОТОМСТИТЬ ЗА ТО, ЧТО С НЕЙ СЛУЧИЛОСЬ.

В бешенстве от горя, бью его кулаком в лицо.

— Зачем ты её схватил? Зачем? Ты, урод, ЗАЧЕМ ТЕБЕ ОНА?!

— Чтобы вытрахать ТЕБЕ мозг! — орёт этот мудак в ответ, выплёвывая изо рта кровь.

— Что она сказала? — Я трясу Уайатта изо всех сил и потом снова бью кулаком в его челюсть. — Что Мелани сказала, её последние слова перед тем, как она упала?

Уайатт скалится в кровавой ухмылке, и я бью его костяшками пальцев, кровь брызжет из его рта.

— Что она сказала, урод? — требую я, боль так глубока, что я чувствую себя животным. Бездушным. Омертвевшим. Машиной для убийства, и ничего более. Меня пронзает жестокая ярость.

Я разъярённый маньяк, кипящий и страдающий внутри.

Я ей не подхожу, но это не может меня остановить.

Моя принцесса — душа, которой у меня нет.

Раньше я думал, что мёртв.

Но нет.

Я всего лишь спал.

Она разбудила меня, но теперь, если с ней что-нибудь случится, я точно умру. Стану ходячим мертвецом. Я снова бью Уайатта, и он стонет от боли.

— Ты заставлял мою девочку умолять? Заставлял умолять тебя отпустить её?

Уайатт глубоко вздыхает.

— Да, придурок, я заставил её умолять.

— Как она тебя умоляла? Как долго?

— Послушай, я был зол.

— Как долго она умоляла сохранить ей жизнь? Она говорила «пожалуйста»? Говорила?

— Несколько минут. Всего несколько минут!

— Она говорила, что я убью тебя? Она говорила, что я сдеру с тебя шкуру если с её головы упадёт хоть один волосок? — Я снова бью кулаком, и Уайатт со стоном заваливается набок, налетает на стул, увлекая его за собой.

— Зет, она упала сама!.. — умоляет он. — Я просто удерживал её здесь, чтобы ты не смог закончить список!

— Ты, членосос, прикасался к ней, да?

— ДА! Я схватил её за сиськи, я хотел вывести тебя из себя!

Я снова и снова бью Уайатта, крича:

— Поздравляю, я в бешенстве. А ты. Теперь. Труп!

Я снова обрушиваюсь на него, затем обхватываю рукой шею удушающим приёмом и начинаю выжимать из него жизнь.

Обещай, что никого не убьёшь. Слова Мелани всплывают в голове и преследуют меня. Я вспоминаю надежду, вспыхнувшую в её взгляде той ночью, и мои глаза начинает жечь. Обещай мне, что ты никого не убьёшь.

Зарычав от бессилия, я отпускаю Уайатта и, тяжело дыша, вытираю рукой мокрые глаза.

Обещай мне, что ты никого не убьёшь…

— Зеро, — слышу я чей-то крик. — Скорая приехала.

Я подхожу к моей девочке, всё ещё лежащей на том же месте в бессознательном состоянии, падаю на колени и беру её руку в свою.

— Помнишь, я говорил тебе, что никогда ничего не попрошу? — шепчу я. — Но сейчас я тебя умоляю. Вернись ко мне.

♥ ♥ ♥

Когда мне было тринадцать лет, я потерял самое дорогое в своей жизни.

И тогда я построил вокруг себя крепость, чтобы больше никогда не терять то, что мне дорого. Никогда больше не чувствовать себя потерянным, преданным, одиноким или даже похищенным.

Я стал холодным, как лёд, и расчётливым, как робот.

Я никого не впускал в свою душу.

Никого не любил, даже свою семью.

И всё это прекрасно работает, пока ты не ослабишь бдительность.

И наконец-то не позволишь проникнуть внутрь ей.

Светловолосой, зеленоглазой девушке, которая над всем смеётся.

Которая всё и всех любит.

Которая общается с людьми так, как будто для этого родилась.

И ты начинаешь в глубине души желать, чтобы она оказалась с тобой на одной волне.

И неважно, насколько ты демоничен, какой ты засранец, что ты ей лжёшь, отказываешься поделиться правдой о себе, она всё равно хочет с тобой сблизиться.

Она открывает ворота и проникает в тебя, прежде чем ты успеваешь это осознать, и ты чувствуешь себя таким чертовски наполненным, таким чертовски счастливым, что захлопываешь двери и запираешь её внутри, защищая себя, защищая её.

Пока не понимаешь, что ты пропал.

Что ты перестал мёрзнуть, что ты перестал быть роботом. Что ты носишь свою слабость глубоко в сердце, и её боль — это твоя боль.

Что её улыбки — это всё, ради чего ты живёшь.

До тех пор, пока не садишься в больничное кресло и не начинаешь ждать и в первый раз в своей жизни молиться Богу, который никогда не слышал твоих молитв о том, чтобы он позволил тебе увидеть твою мать.

Ты продолжаешь молиться, потому что Зеро здесь не имеет силы. Твои деньги здесь не имеют никакого влияния. Ничто не имеет значения, кроме силы твоего духа, и ты ничего не можешь сделать, кроме как молиться: «Пожалуйста, только не она».

Но это она.

Выходят врачи, чтобы со мной поговорить. Чтобы сообщить мне последние новости.

Она в коме.

Она едва может самостоятельно дышать.

Она где-то далеко, где меня нет, где я не могу до неё достать, не могу защитить. Но я по-прежнему вижу её, чувствую её, слышу её. Нуждаюсь в ней. ЛЮБЛЮ ИСХОДЯЩИЙ ОТ НЕЁ СОЛНЕЧНЫЙ СВЕТ.

Моя принцесса никогда об этом не знала.

Чёрт, я и сам не знал.

Никто из нас не знал.

Глаза печёт, и я тру их руками, а потом смотрю на полученное несколько минут назад сообщение от Си Си, оцепенев от того, что там написано.

Твой отец только что умер.

Не говоря ни слова я встаю и через окно смотрю на неё, мою единственную принцессу, а затем иду по коридору, чтобы спланировать похороны отца.

♥ ♥ ♥

— Поздравляю, Зет.

— Поздравляю, Зет!

— Зеро, поздравляю!

Когда на следующий день после похорон моего отца мы добираемся до резиденции, я с хмурым видом наблюдаю, как с большим закрытым металлическим ящиком ко мне осторожно приближается Эрик.

— Что это? — спрашиваю я. Меня обескураживает не только приём команды, но и документы, которые он держит в вытянутых руках.

— Всё, Грейсон. Право собственности на «Андеграунд». Кое-что, принадлежащее твоей матери. И вот это.

Я в замешательстве смотрю, как он протягивает мне конверт, но теперь мой разум ни черта не соображает. Мне хреново. Чувствую себя полностью разбитым. Я не ел уже сорок часов. Не спал. И ещё не успел принять ванну.

— Я ведь не закончил список, Эрик, — чувствую себя обязанным это уточнить.

— Нет, всё сделано. К тому времени, как твой отец умер, перед всеми фамилиями в списке стояла отметка, что плата внесена.

— Только Мелани не…

— За неё внесла плату подруга.

Он вытаскивает из кармана колье, и я при виде знакомых сверкающих драгоценностей, чуть было не раскрываю себя.

Я дотрагиваюсь до искрящегося бриллиантами колье, которое она носила на шее.

Меня накрывают воспоминания. Мелани, спрашивающая, что это за список. Мелани, желающая войти в мою стальную комнату. Мелани, готовящая для меня еду. Мелани, Мелани, Мелани. Я хочу видеть, как блестят её глаза. Я хочу видеть, как она открывает глаза и смотрит на меня, чёрт возьми, также как и всегда! Полная жизни. Как будто я её Бог. Как будто я её парень.

Принцесса, ты понимаешь, что это значит? Я беру колье в руки и смотрю на него, чувствуя, как вонзается в живот топор и цепная пила в грудь, и мне хочется ей сказать. Ты спасла меня, детка. Ты, блядь, спасла меня. Теперь я могу найти свою мать.

Но в моём сердце нет радости даже от этой новости. Если эти чёртовы зелёные глаза не откроются и не посмотрят на меня, в моём сердце больше никогда не будет радости. Пожалуйста, просто открой глаза хотя бы для того, чтобы сказать, каким грёбаным мудаком меня считаешь. Скажи мне, что это из-за меня ты сейчас в таком состоянии.

— Так это здесь? То, где она находится? — глядя на запечатанный конверт, спрашиваю я Эрика голосом, хриплым от эмоций, которые изо всех сил стараюсь скрыть.

Он кивает на конверт. Тот, что содержит информацию, которую я ждал больше десяти лет. Когда я хватаю бумагу и разрываю её, чувствую, как нечто вцепляется в меня когтями и ножами. Я ждал этого тринадцать лет. Тринадцать. Я делал из-за этого невообразимые вещи. Чтобы найти её. Постараться её защитить.

Вытащив листок, я читаю адрес, написанный отцовским почерком, и тут меня просто бьёт наповал. Врезавшейся торпедой ко мне приходит понимание.

Моя мать лежит на кладбище.

Я стою и пытаюсь всё осмыслить, не шелохнувшись, не дрогнув ни единым мускулом. Я неподвижен, и в то же время внутри меня происходит ядерный взрыв. Вот он. Ответ на вопрос, почему я так и не смог её найти.

Моя мать. Мертва.

Свидетельство о смерти датировано несколькими годами назад. Примерно в то время, когда я покинул «Андеграунд», чтобы найти её. Она жила на острове, на частном острове. Там и умерла. Вскрытие показало, что по естественным причинам. Моя мать умерла в одиночестве на каком-то засекреченном острове, который теперь будет принадлежать мне.

Моя мать умерла.

Мой отец умер.

И моя девочка тоже…

Мысль о том, что она лежит на больничной койке, пронзает меня невыносимой болью. В уме мелькают кадры, как я увидел её без сознания, с разбитой головой, истекающую кровью, увидел хрупкое, бледное и безжизненное тело.

МОЕЙ. ЧЁРТОВОЙ. ДЕВУШКИ.

Пульс на её горле едва прощупывался.

Бледная и неподвижная, Мелани лежала на земле, а мне хотелось лишь поднять её на руки.

Подхожу к бару и с криком бью кулаком в стену.

♥ ♥ ♥

Я просыпаюсь в жуткой тишине, по полу разбросаны бутылки. Эта помойка не может быть моей комнатой. Этот грёбаный бардак не может быть тем местом, где я спал.

Со стоном поднимаюсь, стук в голове отдаётся во всей черепной коробке. Я моргаю и осматриваюсь, инстинктивно вытаскивая из-под подушки пистолет. Взвожу курок, встаю и отбрасываю в сторону упавшую подушку. Это место выглядит так, будто здесь учинили погром, и у какого-то ублюдка не было намерения оставлять здесь хоть что-нибудь целым.

— Ты жив, мужик?

Замечаю Си Си, и, застонав, прячу пистолет обратно. Очевидно, выжила одна вещь, которую этот ублюдок не захотел уничтожить: я.

— Хочешь ещё что-нибудь здесь сломать? — спрашивает он меня.

— Так это сделал я?

Так это я всё здесь разрушил? Великолепно.

Я так чертовски собой горжусь.

— Чёрт, могло быть и хуже. Братан, ты грёбаная легенда, король «Андеграунда», до хрена богат…

— Моя мать умерла. Моя мать умерла, а моя девушка…

Я не могу это произнести. Моё сердце разрывается при мысли о ней. Я обхватываю голову руками.

— Прости, Зет, мне чертовски жаль, что мы не успели вовремя.

— Она возвращалась ко мне, Си Си. Она возвращалась ко мне даже со всеми моими… — я развожу руками, оглядывая беспорядок, который, похоже, наконец-то доказывает, что я преступник, кем и был рождён. — Может, меня и почитают в нашем маленьком тёмном мире, но вне его я дерьмо. Там всем нам не место, Си Си. Такая девушка, как она, заслуживает гораздо, гораздо лучшего. И она. Возвращалась. Ко мне.

Он молчит.

Я начинаю подбирать разбросанные повсюду ножи.

— Если я займусь этим, Си Си, если я займусь «Андеграундом»… то скоро всё изменится.

— Что мне делать с Уайаттом?

— Засади его в тюрьму. Повесь на него все нарушения, связанные с «Андеграундом» и моим отцом. Начнём с чистого листа. — Я смотрю на него. — Си Си, я хочу быть тем мужчиной, которого она хочет. Мужчиной, который ей нужен. Мужчиной, которым я мог бы стать.

— Зет, она может никогда не прийти в себя. Она может оставаться в таком состоянии месяцами, пока её семья не решит, что пришло время отключить аппарат искусственной…

Я хватаю его за грудки и предупреждаю:

— Даже не смей, блядь, договаривать до конца!

Си Си замолкает, и я откладываю всё своё оружие в сторону.

— Грей, с тобой «Андеграунд» станет процветать. Твой отец им тяготился. А ты сможешь перейти на другой уровень. Ты сможешь дать гораздо больше и нашим бойцам, и нашим клиентам.

— Я обо всём позабочусь. Я, как и всегда, обо всём позабочусь, но не сейчас. Не сейчас. Сейчас я не могу. — Я начинаю собирать кое-какие вещи.

— Чувак, где ты собираешься спать?

— Пока что в больнице.

Си Си кивает на лежащий на кровати ящик, мамин ящик.

— А ты не собираешься перед уходом его открыть?

Это металлический контейнер, довольно большой. Я долго смотрю на него, преследуемый этим зрелищем. Потираю крышку и жалею, что не могу поговорить с мамой. Прости, что подвёл тебя. Мне чертовски жаль, что я тебя подвёл.

Я не сумел доказать ей, когда выстрелил в человека, что могу быть хорошим и сдержанным. Мне не удалось вовремя её найти. Я стал тем, от чего она всё время, что я себя помню, убегала. Она умерла, думая, что я убийца, и что я, вероятно, никогда не захочу её видеть. Она умерла, думая, что я преступник, как и мой отец — человек, которого она ненавидела. Причина, по которой я потерял свою мать, та же, по которой я потерял женщину, которую любил. «Андеграунд».

Си Си уходит, а я сжимаю ключ в кулаке и смотрю на замок ящика. Ящик старый, больше обувной коробки, сделан из стали.

— Да пошло оно всё на хрен. — Я заставляю себя вставить ключ в замочную скважину и провернуть. Открываю крышку, она тяжёлая, скрипучая. Затем заглядываю внутрь. Я помню, как мама носила этот кулон с бриллиантом. Очень простой. Каким-то образом в вещах сохранился её запах. Я достаю несколько своих фотографий. Здесь мне пятнадцать лет. Здесь восемнадцать. А здесь двадцать. На всех я или тренируюсь с ножами, или на стрельбище, не подозревая о камере. Охренеть. Какой дьявольский способ встретиться со своей матерью.

Следующее, что я нахожу — стопку писем, перевязанных белой лентой. Скорее всего переданных лично в руки. Потому что на них нет адреса. Только её имя. Я открываю все три и сразу узнаю почерк отца.

Лана,

Мне сказали, что в последнее время ты не настроена на сотрудничество. Позволь тебя заверить, что если ты оставишь попытки покинуть остров, я сам буду тебе писать…

Д

Лана,

У него всё хорошо. Ну, а чего ты ещё могла ожидать от моего сына? Он благополучно рос в стрессовой ситуации и успешно развивается сейчас. Если ты хочешь узнать, спрашивал ли он о тебе? Да, спрашивал. И я заверил его, что с тобой всё в порядке. Не выставляй меня лгуном.

Не могу гарантировать, что позволю тебе с ним увидеться и сведу этим на нет все затраченные на сегодняшний день усилия, но и в его, и в твоих интересах, чтобы ты была на моей стороне.

Д

P.S. Повар на острове находится не просто так. Ешь.

Лана,

Как ты и просила, она на причале. Уговор был заключён ради твоего сотрудничества; оно исчезнет в одно мгновение, если ты когда-нибудь снова бросишь вызов мне или моим желаниям.

Д

Ублюдок. Даже держа её взаперти, он при этом хотел, чтобы она безропотно приняла свою судьбу? Стиснув зубы, вытаскиваю остальное содержимое ящика.

И тут на пол падает связка ключей. Я уже собираюсь нагнуться и поднять их, когда вижу на дне коробки ещё одно письмо.

И это письмо адресовано мне.

Моему сыну Грейсону,

Я вспоминаю о тебе. Каждый день я хочу знать о том, что ты делаешь и как вырос. Я прошу привезти фотографии, и, как ты можешь видеть, я получила их довольно много. Ты вырос и стал таким красивым, как я и представляла. Смотрю на них, желая, чтобы вся твоя внутренняя сила была в состоянии выдержать жизнь с таким тяжёлым человеком, как твой отец. Но я хочу верить, что с тобой всё в порядке. Пытаюсь вспомнить, какой ты сильный, какой жизнерадостный, и говорю себе: однажды ты перерастёшь своего отца, и тогда тебя уже не остановить. Ты станешь именно тем, кем хочешь.

Я писала тебе бесчисленное количество писем, но ни одно из них до тебя не дошло. Так что это письмо я спрятала подальше, чтобы быть уверенной, что оно каким-то образом до тебя дойдёт.

Я помню все наши годы вместе, я цепляюсь за них. И из всех этих лет я чаще всего вспоминаю наше пребывание в Сиэтле. Тебе нравилось, когда мы гуляли по набережной.

Мы любили смотреть на яхты и фантазировали, каково это — иметь дом, который может дать нам такую свободу.

Мы оба хотели перестать убегать, помнишь? Мы устали бегать из города в город, из дома в дом, и всё же каждый раз, когда я говорила тебе собираться, ты делал это тихо и без жалоб.

Я никогда не забуду, каким замечательным ты был сыном, и никогда не забуду тех дней. Когда мы переезжали в Даллас, Огайо, Пенсильванию или Бостон.

Теперь меня окружает вода.

С тех пор как я сюда приехала, я видела проплывающие мимо прекрасные яхты и стала одержима идеей найти способ убедиться, что однажды у тебя будет своя лодка, на которой ты сможешь уплыть далеко от любых неприятностей, подальше от всех плохих людей вокруг тебя.

В итоге, я не нашла другого способа сделать это, кроме как пойти навстречу твоему отцу.

Бежать бесполезно. И даже если бы это получилось, кто мне даст гарантию, что он не выместит свой гнев на тебе, прежде чем я смогу до тебя добраться?

Я оставалась на месте и старалась извлечь из этого всё самое лучшее.

Лучшее, что у меня есть, — это ты, Грейсон.

В этом ящике ты найдёшь то немногое, что представляло для меня ценность, особенно ключи от яхты, которую я хотела тебе передать. Это не так уж много и далеко не всё, что я хотела бы тебе оставить, но я надеюсь, что океан сможет дать тебе то утешение, которое всё это время давал мне.

Твоя любящая мать,

Лана

26 ВО ТЬМЕ

Мелани

Тьма. Холод. Назойливые звуковые сигналы. Я чувствую себя одинокой. Чувствую себя опустошённой. Слышу вокруг себя голоса и хочу пошевелиться, хочу открыть глаза. Почему я не могу двигаться? Не помню. Я вижу лица. Женщина. Мужчина. Знакомые. Хорошо знакомые голоса.

— Мелани? — зовёт женщина.

— Милая, ты помнишь нас?

Я моргаю, и сетчатку обжигает свет.

Кто…

ГДЕ…

Во мне начинает расти паника, и в этот момент в другом конце комнаты я вижу большую фигуру. Моё тело дрожит в ответ, но не от страха, а от какой-то безусловной эмоции, и сердце начинает очень сильно биться. Его лицо напряжено, на нём читается раскаяние и мука. Это страдание меня парализует. Я начинаю чувствовать боль не только в теле. Но и глубоко внутри. Не понимаю, как боль может быть такой глубокой.

Мой рот приоткрывается, но я ничего не могу произнести, и тогда женщина просовывает между моими губами соломинку. Я с трудом глотаю, в горле пересохло. Мужчина — он всё, что я хочу видеть — отталкивается от стены и начинает приближаться, его глаза внимательно изучают меня: мой лоб, брови, нос, губы, скулы, шею.

Когда он подходит достаточно близко, меня мгновенно опаляет сильный жар от того, что я смогла почувствовать запах чего-то другого, отличного от запаха дезинфекции. Лес. Мысли в голове кричат. Лес. Поцелуи. Лес. Любовь. Лес. Опасность. По щеке стекает слеза, я снова открываю рот, пытаясь сказать хоть слово, но ничего не выходит.

— Ох, думаю… может, тебе лучше уйти, — шепчет ему женщина. Не женщина. Моя мать. Моя мама, она обнимала меня, когда мне было три, десять, пятнадцать лет… а что было потом?

Мужчина колеблется.

МУЖЧИНА смотрит на меня так, словно потерял себя, и не думает, что когда-нибудь можно будет вернуть потерю.

— Нет, — хриплю я. — Не уходи.

Он переводит взгляд с моих родителей на меня, и за глубиной этих орехово-зелёных омутов скрывается бурлящий поток чувств. Разочарование, сожаление и ещё одно, более сильное чувство…

Этот мужчина меня любит.

Его глаза покраснели, он выглядит гордым, как скала, и ничто не убедит меня, что он не сидел в том кресле в углу и не плакал обо мне.

Он ждёт, и остальные отступают, чтобы дать нам минуту. Мужчина начинает что-то шептать мне до боли тихо, и низкий тембр его голоса мучает и исцеляет меня одновременно.

— Привет, принцесса, — говорит он, нежно проводя рукой по моей косе.

У меня коса. Кто-то заплёл мне волосы.

Привет, принцесса…

Я не могу вынести того, как он на меня СМОТРИТ. Он стоит, пытаясь держать себя в руках, его тело вибрирует от напряжения. Мужчина выглядит беспомощным. Таким же сломленным, какой я чувствую себя сама. Все мои чувства — это страдание и мука, моё тело зудит, руки болят, а душа горит от желания его обнять. Я хочу быть к нему ближе, утешить его, но не могу пошевелиться, и стремление быть рядом душит, заставляя сердце биться быстрее.

— Ты что-нибудь помнишь? — спрашивает он таким болезненно мягким голосом, который заставляет меня закрыть глаза и вспомнить, что я слышала этот голос. Любила его.

— Врачи сказали, что ты можешь всё вспомнить… или можешь забыть пару вещей.

Я молчу, отчаянно пытаясь удержать в голове звучание его голоса, ведь он так прекрасен.

— Ты Мелани Майерс Дин, — произносит он низким, бесконечно нежным голосом, — пара, которая только что ушла — твои родители. Тебе двадцать пять лет, и ты прекрасный декоратор. Тебе нравится, когда в твоей одежде обязательно присутствует три цвета. Ты любишь то, что для тебя вредно, любишь смеяться, и любишь…

«Тебя», — кричит мой разум.

Он замолкает, как будто у него для меня больше нет слов, и лихорадочно всматривается в моё лицо, как будто у него не осталось ни капли воды, а я — оазис в его пустыне.

— Мелани, — хрипит мужчина, ища в моём лице хоть какие-то признаки узнавания, протягивает руку, но потом передумывает и убирает её. — Я Грейсон Кинг, и я твой мужчина.

Он молча ждёт, сжимая руку в кулак, как будто этого достаточно, чтобы не прикасаться ко мне. Огромный комок эмоций собирается у меня в горле, и пока мы смотрим друг на друга, он выглядит всё более и более отчаявшимся. Затем вытаскивает полы рубашки из брюк, берёт мою руку и проводит ею по гладкой тёплой груди, по шраму, к кольцу в соске. Я чувствую его кожу, его тепло, проникающее в меня, биение его сердца под ладонью. Оно бьётся так же быстро, как и моё, и тут же по моим щекам начинают течь слёзы.

Слёзы радости.

Меня переполняет любовь к нему, и я чувствую себя в безопасности, чувствую, что больше не одна.

— Грейсон, — всхлипываю я.

Из его груди вырывается вздох, как будто он всё это время сдерживал его, затем он касается губами моих век.

— Ты помнишь меня? Помнишь, принцесса? Знаешь, чем я занимаюсь? Кто я такой? Что ты для меня значишь?

Одна за другой мысли в моей голове проносятся и путаются. Я убегаю от него. Я бегу к нему. Я и он.

Я и ОН.

Чёрная перчатка… бриллиантовое колье… поцелуи в темноте… чуть заметная улыбка…

Неожиданно меня накрывает слабость, но даже эта слабость не может удержать от того, чтобы медленно скользнуть руками вверх по его груди, крепкой шее, тёмному, заросшему щетиной подбородку. Вглядываюсь в его глаза, глаза, смотрящие на меня так, как они смотрели на меня с самогоначала.

Так, как Грейсон Кинг смотрит на Мелани.

— Помню ли я тебя? — сипит мой голос. — Я вернулась ради тебя.

27 ИДЕАЛЬНЫЙ

Мелани

Это идеальная ночь для вечеринки.

Это идеальная ночь для поцелуя.

Это идеальная, самая идеальная ночь для любви.

Я сижу на широких известняковых перилах террасы, платье задрано до талии, чтобы Грейсон мог втиснуть своё тело между моих бёдер.

Он растирает большим пальцем мой сосок, и я пытаюсь сдержать стон и с жадностью пожираю его взглядом — его тело, упакованное в чёрный костюм; его волосы, растрёпанные моими руками; его губы, немного испачканные моей красной помадой. Грейсон смотрит на меня, скользя своей большой тёплой рукой по моему бедру и стягивая с меня трусики. Засовывает их в карман пиджака, а потом его рука возвращается, чтобы накрыть моё лоно, в то время как другая рука играет с ноющим соском, от чего перехватывает дыхание.

Можно ли умереть от удовольствия?

Можно ли умереть от того, как твой мужчина смотрит на тебя не отрывая глаз?

Я. Без ума. От этого мужчины.

И готова на всё ради него.

Я месяцами ждала и фантазировала об этом моменте.

За его спиной мне видно, как набирает ход вечеринка — вечеринка, которую он организовал, чтобы отпраздновать мой двадцатипятилетний юбилей, событие более чем трёхмесячной давности. Но для такого человека, как Грейсон Кинг эти мелочи не имеют значения.

Главное — добиться своего.

И от бриллиантового ожерелья из последней коллекции Гарри Уинстона, сверкающего на моей шее, до роскошной вечеринки позади нас, до блеска в его глазах, по которому видно практически до последней детали, что он планирует сделать со мной сегодня вечером, всё говорит, не оставляя никаких сомнений, что мой парень сегодня добьётся своего.

И всё, о чём я могу думать, это о чёртовом времени.

Я так волнуюсь, что не уверена, смогу ли дождаться, пока мы доберёмся до кровати.

Может быть, если я расстегну молнию на его брюках и притяну достаточно близко, чтобы…

Но сейчас сотни наших друзей развлекаются в бальном зале «Цереры». Среди них мой босс и коллеги, родители, друзья, старые и новые деловые партнёры Грейсона. Старые партнёры — опасные люди, которые работают на него, организуя бои в «Андеграунде». Новые входят в комитет яхт-клуба «Кинг», который он основал в честь своей матери.

Любой из них мог выйти наружу и нас увидеть. Его, стоящего передо мной в своём элегантном костюме, и меня… мои уложенные в причёску волосы теперь в беспорядке развеваются на ветру, тело дрожит под руками и губами Грейсона, и под пронизывающим взглядом его прекрасных ореховых глаз.

— Грейсон… — молю его. Он возвышается надо мной и своим телом защищает, закрывая обзор из бального зала, затем наклоняется и проводит губами по моей челюсти.

— Ты выглядишь восхитительно, Мелани, и ты восхитительна на вкус. Кого ты так сильно желаешь?

Я хватаю его за плечи, чтобы удержаться от охватившего меня восхитительного головокружения.

— А ты как думаешь?

— Я ждал этого несколько месяцев, принцесса. Несколько месяцев. — Он щиплет большой рукой сосок и поднимает полушарие моей груди к своим губам, накрывая ртом вершину.

Его язык трёт твёрдую маленькую горошину, и я умираю. Я умираю, пока он сосёт, сначала нежно, потом сильнее, вызывая прилив желания, пробегающий по моему позвоночнику.

Я знаю, что Грейсон — человек, не привыкший к любви. Не думаю, что с тех пор, как более десяти лет назад у него забрали мать, он хотя бы раз любил другого человека. Больше десяти лет он ничего не чувствовал… пока не встретил меня.

Сейчас он голоден. Я ощущала, как в нём нарастает голод с тех пор, как приближалось наше возвращение в Сиэтл и с момента моей долгожданной выписки из больницы. Грейсон голоден, и в нём так взыграло мужское естество, что сегодня вечером ему плевать на всё, кроме своего голода, поэтому он без раздумий и колебаний стягивает вниз рукав моего платья, обнажая другую грудь, и перемещает голову, чтобы пососать и её. Дрожа от накрывшего меня вожделения, я хватаюсь за густые, с медными прядями волосы Грейсона и поднимаю его голову так, чтобы его губы встретились с моими.

— Поцелуй меня, — стону я.

Сначала он обводит взглядом мой рот уже зацелованный им. Проводит указательным пальцем по губам, стирая то, что осталось от помады.

Он не торопится, чёрт возьми, делает это нежно и долго, и я всхлипываю, а потом, когда он опускает рот, чтобы прикусить мою нижнюю губу, вздыхаю. Мы оба со стоном начинаем целоваться, его рот плавит всё вокруг нас, кроме него самого.

Грейсон берёт мою руку и кладёт себе на шею, желая, чтобы мои пальцы обвились вокруг его затылка.

— Здесь в любой момент может кто-нибудь появиться… — шепчу я.

Лёгкий ветерок нежно овевает меня. До ноздрей доносятся солёные запахи недавнего дождя, сырого цемента и травы. Но сильнее всего я ощущаю его запах: влажный лес. Металл и выделанная кожа. Его запахи.

— Я поставил у дверей Дерека. Никто не отважиться выйти наружу.

Его шёпот — больше дыхание, чем голос, больше стон. Грейсон чуть отступает назад, но этого достаточно, чтобы поглотить меня своими ореховыми глазами, которые сверкают, как все звёзды на небе.

— А если мои друзья захотят подышать свежим воздухом? — возражаю я.

— Ну, всю свежесть, что здесь есть, вобрала в себя моя девушка, — ухмыляется Грейсон, окидывая взглядом беспорядок, в котором находится моя одежда. Волосы растрепались и лезут в лицо, я чувствую на щеках выбившиеся завитки. Платье обнажает все неприличные места. Пятки впиваются в поясницу Грейсона, ноги обвиваются вокруг него.

— Посмотри на себя, ты такая сексуальная и полуобнажённая, и только для меня, — хрипло шепчет он, пожирая меня взглядом.

— А что, если я забыла, как это делается? — шепчу я дрожа.

— Тогда мне придётся тебя научить. Язык… — он проводит им по моей верхней губе. — Смотри, мой язык идёт сюда… — и погружает его, влажный и обжигающий, мне в рот. — Моим пальцам нравится здесь, где тепло и влажно, и где ты их так сильно сжимаешь. Желая меня.

— О, Грей, — подаюсь к нему бёдрами, когда он трогает меня своим длинным, умелым пальцем.

— Научить тебя — не проблема. У тебя есть такая красивая, идеальная киска, которая создана для моего члена. И ты больше не прикована к постели, Мелани, — бормочет Грейсон между поцелуями, вводя глубоко внутрь меня свой палец. — Ты очень живая… такая живая, как никогда раньше, твои зелёные глаза сверкают жизнью, тело возбуждено для меня. И эта прелестная голая киска… — бормочет он, наклоняясь… ниже… ещё ниже… и вот его голова ныряет между моих ног.

Грейсон слегка ударяет языком по клитору, и меня пронзает невероятное удовольствие. Он гладит рукой мою спину и одновременно втягивает в рот клитор, водя языком по чувствительной плоти, играя со мной.

Я вся горю и очень сильно, просто отчаянно в нём нуждаюсь. Стискиваю кулаки на его затылке, прижимая за волосы к себе.

Теперь я чувствую, как его губы пощипывают клитор, слегка дёргая, и моё сердцебиение ускоряется, когда Грейсон вводит в киску два пальца.

Прошло уже несколько недель, больше трёх месяцев… как я попала в больницу; сначала кома, потом реабилитация. Всё это время он был рядом со мной. Был рядом, когда я просыпалась и когда засыпала. Глаза щиплет от непреодолимого желания достичь оргазма, и в то же время я чувствую всепоглощающую потребность заняться с ним любовью.

— Грей! — вскрикиваю я, оттаскивая его за волосы.

Он отпускает меня, встречается со мной взглядом, и, улыбнувшись, поправляет чёрный галстук.

— Я люблю, когда ты такая чертовски горячая и влажная для меня. — Он скользит бёдрами между моих ног, притягивает к себе и обнимает мощными мускулистыми руками, осыпая поцелуями лицо.

Мои глаза медленно закрываются. Он жёстко прижимается к моей голой киске. Затвердевший член натягивает молнию на его брюках. Но я знаю, что сегодня он ждёт чего-то особенного. Грейсон говорил, как жаждет погрузиться в меня… потеряться во мне…

И я тоже!

Моя киска всё ещё влажная и слегка сжимается при мысли о том, что мой парень, единственный мужчина, которого я когда-либо любила, займётся со мной любовью. Наконец-то. После нескольких месяцев ожидания, которое кажется целой жизнью. Грей сказал, что очень хочет заняться со мной любовью без презерватива. Мы поговорили с врачами, и я уже в течение некоторого времени принимаю противозачаточные. Врачи также предупредили, что это нельзя делать долго, потому что я до конца жизни вынуждена принимать препараты, препятствующие отторжение почки. Но это нормально. Мы используем эти месяцы на всю катушку.

Я так хочу почувствовать его, быть с ним… Мне не нужна вечеринка. Просто хочется вернуться домой и лечь с ним в постель. Но Грейсон никак не может смириться с тем, что пропустил мой двадцатипятилетний юбилей, и с шиком навёрстывает упущенное.

Он помогает мне поправить платье, прижимаясь к уху жарким поцелуем.

— Готова?

— Раньше я всё решала с помощью вечеринок. Грустно? Вперёд, на вечеринку, девочка. Кто-то вывел из себя? На вечеринку, девочка. Скучно? Просто иди на вечеринку! Как так получилось, что это утратило своё прежнее очарование? — хмуро смотрю на Грейсона, потом тычу пальцем в его твёрдую грудь. — Знаешь, а это ведь твоя вина. Теперь лучшие вечеринки — когда на них присутствуют только я и ты. — Соскользнув с перил, становлюсь на ноги и игривым голосом, чтобы скрыть похоть, вьющуюся внутри меня, предупреждаю: — Когда я пойду, не вздумай смотреть на мою задницу.

— А что, ты это чувствуешь?

— Да! — На дрожащих ногах я направляюсь к арочным дверям, ведущим в бальный зал.

— Твоя принцесса выглядит чертовски сексуальной, — говорит Дерек, открывая мне дверь.

Проходя мимо, Грейсон хлопает его по затылку.

— Прошу прощения, — смотрит на меня Дерек с ухмылкой, демонстрирующей зубы.

— Ты прощён, — со смехом отмахиваюсь я рукой.

Грейсон снова хлопает его по затылку.

— Не думай о ней, не смотри на неё и уж совершенно точно не дразни её. Это моя грёбаная работа.

Меня ужасно забавляет его ревность. Я влетаю в бальный зал с высокими белыми колоннами и уже вижу толпу внутри. Всем им чрезвычайно любопытно побольше узнать о главе нового яхт-клуба «Кинг» — по слухам, он также возглавляет «Андеграунд» — одну из главных ассоциаций по смешанным единоборствам. А ещё внешне очень похож на сексуального «сына Америки» Джона Кеннеди-младшего, а вдруг я его Кэролин²¹…

Обнаруживаю Пандору и Кайла у фонтана с шампанским, наливающих себе по новому бокалу вина. Они тоже почти одновременно замечают меня. Кайл машет рукой, Пандора ухмыляется и поднимает в приветствии бокал, её глаза тепло сияют. Единственное цветное пятно сегодня в помещении, очевидно, я. Все одеты в чёрное и белое, и только я одна — в красном.

— Это чёрно-белый приём? — спросила я у Грейсона, когда мы приехали.

Его губы дёрнулись.

— Чёрное и белое — это не для тебя.

Грейсон поглаживает мою спину, передо мной мелькают мимолётные видения нашего прошлого, и пульс начинает ускоряться.

Меня зовут Грейсон, Мелани…

Я закрываю глаза, смакуя это воспоминание. Когда я была в коме, то ничего не помнила, но после того, как пришла в себя, все воспоминания захлестнули меня с такой силой, что я не могла отделить одно от другого.

Теперь я люблю свои воспоминания. Какой это бесценный дар — знать, кто ты, кого ты любишь, что делала вчера, каковы твои надежды на завтра. Какой это бесценный дар — помнить тот день, когда я встретила человека, которого люблю.

И я помню — каждую его частичку.

Когда я наконец открываю глаза, то чувствую на себе его пристальный взгляд.

Как будто он чего-то ждёт…

И в этот момент навес, образующий высоко над нашими головами искусственный потолок, белый и изысканный, резко раскрывается, и на нас обрушивается масса белых, красных и чёрных воздушных шаров.

Пронзительно вскрикнув, запрокидываю голову, смотрю, как они падают на нас, и вытягиваю руки, чтобы почувствовать, как они подпрыгивают на моих ладонях. Это волшебное, особенное, незабываемое ощущение.

Некоторые из моих друзей берут длинные, гладкие перья, украшающие столы, и используют кончики, чтобы начать лопать воздушные шары. Я заметила, что Грейсон счастлив, когда счастлива я. Сейчас он стоит, откинувшись назад, расставив ноги и скрестив на груди руки, смотрит на меня с улыбкой, наблюдая, как я присоединяюсь к веселью и начинаю лопать воздушные шарики. Когда большинство воздушных шаров упало на танцпол начинает играть группа, звучит музыка, некоторые пытаются танцевать вокруг них, а другие в это время придумали игру из того, чтобы лопать шары ногами.

Я смеюсь, подбираю платье и вонзаю каблуки в воздушный шарик.

Хлоп!

Хлоп!

ХЛОП!

Когда я поднимаю глаза, Грейсон все ещё смотрит на меня.

Я чувствую его счастье, как своё собственное.

Песня Армина ван Бюрена This is What It Feels like гремит вокруг нас, и я начинаю танцевать посреди комнаты под музыку, чувствуя, как она пробегает сквозь меня. Вижу, как Грейсон выдвигает стул и садится, подавшись вперёд и положив локти на колени, блестящие, прищуренные глаза фиксируются на мне, и наблюдают, как я танцую.

Костюм на нём сидит безупречно. Я вижу мускулистые руки, идеальный треугольник его широких плеч, узкую талию, и хочу всё это. Этот рот, который кажется немного более ярким, чем обычно, из-за моих поцелуев. Эти голодные глаза. Этого красивого мужчину.

Он смотрит на меня глазами, в которых светится любовь, и я чувствую, как в животе сворачивается тугой узел, потому что вдруг хочется, чтобы все эти люди исчезли, как воздушные шары, и остались только мы. Он и я. Грейсон улыбается, и я, чувствуя покалывание в животе, улыбаюсь в ответ.

Ещё до того, как мы встретились, он наблюдал за мной, а я этого не знала. Я должна была кое-что ему, — вернее, его отцу, — и Грейсон стал моей тенью, которую я никогда не замечала, но он сам заметил меня. Ему нравится на меня смотреть. Поэтому я позволяю ему наблюдать, как я иду к нему, покачивая бёдрами, потом останавливаюсь в паре метров от него, и Грейсон поднимает руку и подзывает меня указательным пальцем.

Я снова начинаю движение и смеюсь, когда Грейсон хватает меня за талию и тянет к себе на колени.

— Ты хоть понимаешь, как чертовски прекрасно сегодня выглядишь, — шепчет он мне в шею. И в своём тёмном костюме он — Уэстли, который победил того, у кого пять пальцев²², я — Лютик, и теперь… мы можем быть счастливы. Мы уже счастливы.

Грейсон притягивает меня ближе к груди, явно наслаждаясь контактом наших тел и моим запахом.

— Никто не может быть более сексуальным, чем ты, принцесса. Никто на свете. Я мог бы наблюдать за тобой до твоего полного истощения, но мне нужно, чтобы у тебя были силы для того, что я запланировал.

Его сексуальный голос звучит близко к моему уху и доходит до каждой клеточки моего тела. Я начинаю целовать его твёрдую челюсть.

— Когда?

— Когда мы вернёмся домой, — обещает он глухим от вожделения голосом.

Грейсон убирает волосы с лица, и от корней волос до пальцев ног пробегают мурашки. Он — всё, чем я дышу и что вижу. Всё, что я хочу и в чём нуждаюсь. Его глаза, орехово-зелёные и жгучие. Его рот. Губы, которые выглядят и нежными, и твёрдыми. Он ласкает мою обнажённую спину, а по мне пробегают разряды, и пульс учащается от этой ласки, когда он хрипло добавляет:

— Я обожаю тебя. Дорожу тобой. Лелею тебя. И думаю, что чертовски крепко держу.

Всё тело отзывается на его слова. Я чувствую себя такой желанной. Я. Его девушка. Я. Я. Я.

— Да. Держи меня. Люби меня. Повелевай мной сегодня, Грей. Так же властно и твёрдо, как ты повелеваешь своими людьми, — поддразниваю я.

Люди уважают его, благоговеют перед ним, может быть, даже немного боятся.

Но я его не боюсь.

Он может заставить дрожать людей вдвое больше и сильнее, чем я, но не меня. Ладно, и меня может. Он заставляет меня дрожать. Грейсон заставляет меня дрожать от любви. От желания. Но никогда — от страха. Потому что я знаю, он никогда меня не обидит. На самом деле, он единственный, кто действительно может заставить меня чувствовать себя в безопасности.

Грейсон посмеивается низким, глубоким голосом.

— Нельзя управлять змеиной ямой мягко, но я предпочёл бы использовать твёрдую, но нежную руку на моей принцессе.

— Ммм. Надеюсь, ты знаешь, что в моём случае одна рука не подойдёт. Ты должен использовать две!

Мы смеёмся, и Грейсон зарывается носом в мои волосы. Мне нравится, как он называет меня принцессой, даже если сам он не принц. Но в моём сердце он гораздо больше. Он мой Король²³.

♥ ♥ ♥

Мы добираемся до нашего дома уже за полночь. Конечно, это его квартира, но он попросил меня переехать к нему, и теперь она и моя тоже.

Мы пересекаем вестибюль, Грейсон нажимает кнопку лифта и переплетает наши пальцы, а затем удивляет, подхватив меня на руки.

— Ммм? Я и сама могу идти.

— Я знаю, что ты можешь делать многое, в том числе свести меня с ума, когда просто идёшь, но тебе понадобятся все твои силы для того, что мы собираемся сделать. Так что сиди смирно и держись.

Я ухмыляюсь Грейсону и делаю в точности то, что он просит, шепча на ухо, пока мы едем вверх:

— Никто, кроме тебя, не заставляет меня чувствовать себя такой живой. Когда я вдыхаю твой запах, чувствую тебя, люблю тебя. — Я целую его крепкую шею и затылок, радуясь, что в лифте мы одни, поэтому можно покусывать и любовно целовать любую часть тела, до которой способна дотянуться. — Люблю тебя, — шепчу я, закрыв глаза и вдыхая его запах, и провожу рукой вверх по краю его рубашки. — Я так люблю тебя, что скучаю по запаху твоей кожи, волос и твоих рубашек.

Грейсон крепко держит меня одной рукой, обхватывает ладонью другой моё лицо и притягивает к себе.

— Мелани. — Сердце щемит от того, что он смотрит на меня, как будто я его живая, дышащая мечта.

Грейсон накрывает мой рот долгим, горячим поцелуем и не прерывает его, пока мы не доезжаем до нашего этажа. Затем выходит из лифта со мной на руках и заносит в квартиру. Я тереблю воротник его рубашки и шепчу:

— Отпусти меня, чтобы я могла снять туфли и повесить платье, которое ты мне подарил.

Грейсон целует меня в губы, ставит на пол и запирает за нами дверь.

— Одна минута. И ни секундой больше.

Мне нравится ощущение, которое я испытываю, когда мы входим в это место. Я украсила его, ведь Грейсон не может ожидать, что мы будем вечно жить в спартанских условиях, и сейчас я пытаюсь наладить наш быт. Это был гигантский шаг в моей жизни — переехать к мужчине. Мужчине, которого я люблю. Мужчине опасному, могущественному, неуловимому, щедрому, скрытному — всё вместе взятое. Мужчине, которому, несмотря на всё это, я доверяю свою защиту.

— Я только-только привыкаю здесь с тобой жить, — признаюсь я, любуясь своей работой. Картина над камином. Три живых растения у окна разной высоты.

— И я не могу привыкнуть к тому дерьму, с которым мне приходится находиться рядом, чтобы жить с тобой.

Я смеюсь и застенчиво улыбаюсь, когда он следует за мной в спальню.

— Не притворяйся, что тебе это не нравится, потому что я спрашивала твоё мнение обо всём этом. И я ещё не закончила, ты же знаешь. Хочу покрасить главную спальню в королевский синий цвет и добавить немного фиолетового в нашу гостиную. А потом я планирую…

— Хватит, детка.

Мы доходим до спальни, и он начинает развязывать галстук. О мой…

Разве можно быть ещё сексуальнее?

О. Мой. Бог. Сегодня он настроен очень решительно. Отбрасывает галстук в сторону. Снимает пиджак.

— Пока я могу делать с тобой всё, что захочу, ты тоже можешь делать с моей квартирой всё, что захочешь, — говорит мне Грейсон своим самым сексуальным голосом.

У меня нет ни единого шанса.

Да он мне и не нужен.

Я снимаю туфли, которые он мне купил — чёрные с красной подошвой, — и аккуратно отставляю их в сторону.

— Сделайте мне любое неприличное предложение, мистер Кинг, и я отвечу «да».

— Правильный ответ, принцесса. — Подмигнув, Грейсон вытаскивает из кармана пиджака мои трусики и протягивает мне, а потом подзывает меня указательным пальцем свободной руки. — Иди сюда, принцесса, — наконец тихим голосом отдаёт он приказ, чувственный. Горячий.

— Я уже здесь, — возражаю я.

Грейсон отбрасывает мои трусики на стул у окна.

— Ты с другой стороны кровати. А я хочу, чтобы ты была здесь.

О, боже. Да неужели? Он хочет, чтобы я была там, где он. Грейсон расстёгивает рубашку, постепенно обнажая загорелую кожу, от вида которой у меня начинают покалывать пальцы. Я медленно иду к нему и слышу, как он бормочет: «Правильно, принцесса», его голос вызывает у меня трепет. Последние шаги — последние шаги ко мне — он преодолевает сам. Меня начинает трясти от адреналина, я обхватываю руками затылок Грейсона и тотчас провожу губами по твёрдой челюсти, а затем шепчу ему на ухо:

— Да.

Грейсон хрипло стонет, оглаживая руками мою спину и прижимая меня к своему телу — его впечатляющая эрекция вдавливается в мой таз.

— Ты ведь даже не знаешь, о чём я собираюсь попросить… — осипшим голосом смеётся Грейсон.

— Мой ответ — да, Грейсон, — шепчу я, глядя в его суровое лицо. — Я хочу почувствовать тебя. Хочу, чтобы между нами не было преград. Мы это уже обсуждали. Я принимаю таблетки, ты чист, и ты мой. Так что да, ты мой идеальный, сексуальный мужчина. Трахни меня, люби меня, борись со мной, балуй меня, только не оставляй.

— Мелани.

Он шепчет моё имя, как молитву. Через несколько секунд Грейсон расстёгивает последние пуговицы на своей рубашке и отбрасывает её в сторону и прижимает меня к себе. Он просто великолепен с обнажённой грудью. Такой горячий, мускулистый, сильный, крепкий, и вибрирует в моих руках, как провод под напряжением.

Меня пронзает горячечное исступлённое желание.

— Грейсон, раздень меня и возьми меня.

Я царапаю его сильные мышцы, жадно осыпаю поцелуями уголки губ, шею, плечи, расстёгиваю ремень и вытягиваю его из брюк.

Откинув ремень в сторону, наклоняю голову, чтобы лизнуть кольцо в его соске, и зубами тяну за гладкий ободок из белого золота. Грейсон со стоном укладывает меня на кровать и опускается на неё вместе со мной. Его губы прижимаются к моим. Грейсон обхватывает моё лицо своими большими руками, а я держусь за его затылок, мы оба прижимаемся друг к другу, чтобы наши языки могли жадно попробовать друг друга на вкус. Наше дыхание становится прерывистым от недостатка воздуха, но мы не прекращаем целоваться.

Грейсон пирует на моих губах, затем отстраняется и скользит руками под спину, чтобы расстегнуть молнию на платье.

— Грейсон, пожалуйста, — хнычу я, пытаясь притянуть его к себе, чтобы снова поцеловать.

— Ш-ш-ш. Подожди меня немного. — Он стягивает платье вниз по телу.

— Оно помнётся!

— Ш-ш-ш. Я всё улажу. Обещаю. — И он отбрасывает его в сторону, как будто собирается все уладить, купив мне новое, потом берёт мои голые ноги и целует их, поднимаясь вверх по икрам, коленям, бёдрам. — Я хочу поцеловать каждый сантиметр твоей кожи, от кончиков пальцев ног до ушей, до твоей прелестной маленькой головки.

Грейсон накрывает один сосок ртом, проводя языком по его вершине.

— О, пожалуйста. — К чёрту это платье. Какая разница? Кого волнует что-либо, кроме этого?

Грейсон проводит языком по другому соску, поглаживает пальцами бока, грудную клетку.

Я выгибаю спину.

Его зубы скользят по ушной раковине, дёргают за мочку.

Пики грудей пульсируют, когда Грейсон сжимает их между большим и указательным пальцами. Кровь бежит по венам, как обжигающий огонь.

Его губы продолжают мучить меня, безжалостные, горячие, влажные, покрывая мою кожу, пробуя на вкус, покусывая, царапая зубами. Меня окутывает туман удовольствия, каждое чувство во мне нарастает экспоненциально. Он прижимается губами к моему клитору, затем захватывает его и нежно посасывает, и тут же вводит в меня два пальца.

Я чувствую, как ему это нужно. Как Грейсон нуждается во мне. Ведь он чуть меня не потерял. Грейсон дважды чуть не потерял меня — насовсем. Иногда его взгляд становится затравленным, как будто он вспоминает тот момент, когда нашёл меня. Без сознания и почти мёртвой.

Не знаю, кому было тяжелее, ему или мне, но я никоим образом не хочу, чтобы мы снова проходили через что-то подобное. И судя по решимости, которую я вижу на его лице, когда Грейсон смотрит на меня, он тоже не хочет.

— Господи, детка, ты готова? — Он встаёт и расстёгивает молнию на брюках, а я наблюдаю, как высвобождается его член. Пульсирующий и розовый, возбуждённый. Жаждущий меня.

Сегодня никаких презервативов. Внутри меня будет только он.

Трепеща, я сажусь на кровати, мой голос дрожит.

— Не заставляй меня ждать на этот раз, Грейсон. Я так жажду тебя, ты мне так нужен…

Он прижимает палец к моим губам, чтобы остановить, но я так голодна, что втягиваю его в рот.

Грейсон наблюдает горящими глазами, как я провожу языком по его пальцу.

— Хочешь меня? Тогда соси, — хрипло приказывает он.

— А ты заставь, — выдыхаю я.

Он просовывает палец глубже, понуждая сосать.

— Вот так, — урчит он с мягкой улыбкой, поглаживая мой язык пальцем. — Твоё удовольствие и твои потребности принадлежат мне. Я буду владеть тобой, ублажать и сводить с ума, пока ты не потеряешь голову.

Я сосу и покусываю палец, пробуя его восхитительную кожу, и мне так горячо, что я готова рассыпаться в пепел. Медные пряди в волосах Грейсона блестят в свете ламп, он опускает голову к моему лицу, медленно разжимая губы.

Затем эти губы накрывают мои. Мой рот — его, моё дыхание — его, я откидываю голову назад и растворяюсь в самом страстном, самом восхитительном поцелуе. Зубы покусывают, языки сплетаются.

Под моими пальцами его тёплая грудь словно твёрдый бархат. Стоит только его рукам скользнуть вниз к моей попке, как меня пронзает дрожь удовольствия. Рот пульсирует от его укусов, и я прикусываю его в ответ, отдавая столь же много, сколь и беру.

Грейсон укладывает меня на мягкий матрас, затем протягивает руку между нами и проводит большим пальцем по моему лону. А когда опускается вниз по телу и целует киску, я едва могу сдержать глубоко в горле стон. Грейсон поднимает голову и смотрит на меня. Сердце отбивает дикий, бешеный ритм. Его глаза сияют, как драгоценные камни, затем он наклоняется и снова целует мою киску.

— Останови меня, если будет больно.

— Моей киске больно, — стону я, зажимая его лицо между бёдер и извиваясь от сильного наслаждения. — Моя киска болит из-за тебя.

— Всё в порядке, красавица, у меня как раз есть то, что тебе нужно. — Он вводит в меня свой длинный палец. Лоно сжимается, и я с трудом могу удержаться, чтобы не кончить.

Грейсон замечает, как мои руки сжимают простыни, что я близка к оргазму, и тогда двигается вверх и целует меня в губы, давая попробовать свой собственный вкус.

— Твой запах, когда ты так возбуждена, опьяняет. Я всегда тебя так возбуждаю?

Слышу в его словах страстное желание, его голос несёт неповторимую, нежную силу.

— Да, — тяжело выдыхаю я.

Его восхитительно горячие поцелуи сводят с ума. Грейсон касается губами моих век, и меня пронзает любовь, вожделение и непреодолимое желание.

— Мне нужно видеть твои полные жизни зелёные глаза, Мелани. Мне это нужно прямо сейчас… когда я в тебе. Только ты и я.

Грейсон лежит сверху, обнажённая кожа к обнажённой коже, и только колье, как некое его клеймо покоится между моих грудей. Он улыбается, ему это нравится. Грейсон смотрит, как я накрываю ладонями его соски, а я дразню их, один проколотый, другой нет. Мои соски твердеют. Он стонет, когда смотрит на них, и берёт один в рот, как что-то драгоценное. Сосёт так сильно, что лоно сжимается вокруг его пальца.

Я хныкаю и глажу ладонями его кожу.

— Оххх. — Протягиваю руку, ласкаю его эрекцию; на головке выступает смазка, и он твёрд как камень. — О боже, пожалуйста, — тяжело дышу я.

Грейсон вытаскивает палец и смазывает клитор моей собственной влажностью, облизывая мой подбородок и челюсть.

— Да? — хрипит он. Спрашивая, в порядке ли я.

— Да, — выдыхаю я, лаская его член. Провожу большим пальцем по капле, выступившей на кончике. Всё его тело надо мной напряжено, грудь вибрирует с восхитительным урчанием, Грейсон поворачивает голову и прижимается своими горячими губами к моим. Влажным. Наши рты влажные и голодные, дыхание быстрое и нетерпеливое. Мы оба обнажены, и он само совершенство. Его эрекция длинная, толстая, розовая. Я наклоняюсь, обхватываю рукой основание и жадно целую головку.

— О-о-о, чёрт, Мелани, — хрипит он, пока я, осторожно посасывая, смакую его вкус.

Он прерывисто вздыхает, тянет меня вверх, нежно захватив в кулак волосы, и говорит:

— Иди сюда, и давай я сделаю так, чтобы мой член оказался там, где мы оба больше всего хотим.

Я прижимаюсь носом к его горлу и дрожу, зная, что впервые почувствую его без презерватива.

— Хочу тебя, — едва могу выговорить эти слова, я так возбуждена. — Ты даже не представляешь, как я тебя хочу. Я хочу, чтобы во мне был этот член. Этот парень. Этот мужчина. Во мне.

Произнеся моё имя срывающимся голосом, Грейсон перекатывается на спину и укладывает меня сверху. Я задыхаюсь, когда чувствую, как он — твёрдый и пульсирующий — оказывается у моего лона. Раздвигаю ноги над ним, спускаясь ниже к его эрекции, слегка покачивая бёдрами и задыхаясь от возбуждения. Он смотрит на меня горящими зеленовато-карими глазами, а его ВЗГЛЯД — как я люблю этот взгляд.

Целую уголки его глаз, и когда голова Грейсона тянется ко мне, обхватываю руками его шею. Из него вырывается ещё один, более глубокий стон, он сжимает меня в объятиях и перекатывает на спину. Нависнув надо мной, заключает в ладони моё лицо, трахает своим языком мой рот, толкается вперёд бёдрами и вгоняет свой член глубоко внутрь. Не могу сдержать крик, у меня перехватывает дыхание. Он во мне, на всю длину. Боже. Без латекса. Я чувствую, как член Грейсона пульсирует внутри. Удовольствие такое изысканное, что невольно закатываются глаза. Я мурлычу, извиваясь в ожидании большего, изголодавшись как никогда. Грейсон толкается в меня, всё время целуя, и моё тело сжимается при каждом стремительном погружении, крадущем дыхание и заставляющем замереть сердце.

Он яростно впивается в моё горло, понуждая обвить ногами свои бёдра.

— Держись за меня, — говорит он хриплым голосом мне на ухо.

Не могу сдержать стон. Он почти теряет самообладание. И тоже стонет. Толкается. Ритмично двигается. Крутит бёдрами. Заявляет о своих правах. Присваивает.

— Ты нужна мне, — сипит он, — так чертовски сильно нужна!

Пытаюсь не терять темп, крепко цепляюсь за него, когда при каждом движении, при каждом безумном толчке мои бёдра встречаются с его бёдрами. Снова и снова, как будто Грейсон пытается слиться со мной в одно целое. Я обхватываю обеими руками его мускулистое тело, стараясь вобрать в себя как можно больше. Использую пальцы, язык, вжимаюсь бёдрами. Грейсон, Грейсон, Грейсон, колотится сердце, выстукивая его имя. Он скользит покрытой шрамами ладонью вверх по моей руке, заставляя дрожать от жара его кожи. Стонет моё имя и проводит языком по моему соску, его рот познаёт и пробует меня, пальцы трогают и исследуют мои изгибы. Спина выгибается дугой. Тело пульсирует и горит с головы до пят. Не могу поверить в звуки, которые мы издаём в темноте. Он так меня ласкает. Он так пахнет. Он так меня хочет.

Грейсон смотрит на меня, в его глазах бушует такая страсть. Я посасываю мочку его уха. Он вздрагивает, когда я тяну и дёргаю его за ухо, а затем шепчу, что люблю его, люблю, люблю.

Я начинаю кончать, на меня одна за другой обрушиваются волны экстаза. Тихо вскрикнув, дрожу под ним, и чувствую, как Грейсон, замерев и крепко меня сжав, рычит и изливается в меня. Так горячо. Так влажно. Мой король… наполняет меня собой. Всё это так восхитительно и так сокровенно, что у меня щиплет глаза.

Я быстро смахиваю слезинки, и Грейсон шепчет моё имя, нежно прикладывая большие пальцы к уголкам моих глаз.

— Ущипни меня, чтобы я поверила, что это действительно происходит, — внезапно шепчу я.

Вместо этого Грейсон по очереди целует каждое веко и нежно вытирает влагу большими пальцами.

— Нет, не буду. Я не стану делать тебе больно…

Я в ответ щиплю его за кольцо в соске.

— Ой! Нехорошо, Мелани, — отчитывает он, обхватив мою попку и легонько меня шлёпнув.

— Хм. Это было довольно мило, — поддразниваю я, и его улыбка исчезает, а глаза темнеют от вновь накрывшей волны похоти.

— Так хорошо внутри тебя, детка. Чувствуешь? — хрипло спрашивает он, притягивая меня ближе.

— Да, — выдыхаю я. Мое тело сосредоточено на ощущениях, которые Грейсон дарит мне, находясь внутри меня и клянусь, я не хочу, чтобы он выходил из меня.

Грейсон, похоже, думает о том же, заводит руки мне за голову, и, удерживая их, снова начинает заниматься со мной любовью, двигается внутри меня, шепча медленно, нежно и хрипло:

— Скажи, что тебе это нравится.

Я стону и закрываю глаза.

— Боже, ты же знаешь, что нравится.

— Скажи, что хочешь этого.

— Да. Хочу.

— Скажи, что это я, это всегда был я, скажи, принцесса.

— Всегда ты, только ты. Ты можешь быть Зеро в своём мире… но для меня ты — всё.

Наши тела напряжены и синхронно двигаются, наши груди трутся, и когда он целует меня, его пирсинг касается одного из моих сосков. Грейсон целует меня до тех пор, пока наши рты не распухают и не становятся красными, и пока нас не захлестнут наши потребности, желания и эмоции. Я его, а он мой.

Навсегда мой, мой единственный.

Идеальный.

Notes

[

←1

]

Семейство пистолетов, разработанных для нужд австрийской армии фирмой «Glock», получившей название по фамилии её основателя — Гастона Глока.

[

←2

]

Ka-Bar (USMС Mark II) — боевой нож с длиной клинка 177 мм.

[

←3

]

38 Smith & Wesson Special (разговорное.38 Special, 38 Spl или.38 Spc) — патрон центрального воспламенения с цилиндрической гильзой, разработанный американской компанией Smith & Wesson. В 1920–1990 годах стал стандартным патроном используемым большинством полицейских департаментов США.

[

←4

]

Американская фирма, в первую очередь известная производством мультитулов. Также занимается выпуском фонарей под торговой маркой Led Lenser и ножей.

[

←5

]

Член преступной группировки, принуждающий жертву к выполнению воли главаря банды, или приводящий в исполнение приговоры. Принимает меры к избиению или убийству тех членов преступных групп, лояльность которых ставится под сомнение, и к ликвидации опасных свидетелей. Яковлев А. М., «Преступность, как образ жизни», М., 1967 г.

[

←6

]

Сокращение от «SOCKet Secure» — сетевой протокол сеансового уровня модели OSI, который позволяет пересылать пакеты от клиента к серверу через прокси-сервер прозрачно (незаметно для них) и таким образом использовать сервисы за межсетевыми экранами (фаерволами). Самое очевидное применение прокси (как и VPN) — сокрытие реального IP-адреса с какой-нибудь целью, например для обхода блокировок.

[

←7

]

Сиэтл называют городом дождей, он входит в первую пятерку городов США с наибольшим числом дождливых дней в году, и является городом, получающим наименьшее количество солнечного света: среднее количество пасмурных дней в году — 266.

[

←8

]

King — пер с англ. король; монарх; царь; властитель.

[

←9

]

SIG Sauer — пистолет, выпускаемый одноимённой немецкой компанией, производителем стрелкового оружия, входящей в состав базирующегося в Швейцарии холдинга Lüke & Ortmeier Gruppe.

[

←10

]

Имеется в виду закон Мёрфи — шутливый философский принцип, который гласит, что, если что-то может пойти не так, оно пойдёт не так.

[

←11

]

Бельевая шахта (бельепровод, бельевой жёлоб) — это устройство, предназначенное для быстрого перемещения белья с этажей в прачечную или комнату сбора белья.

[

←12

]

Главные герои американского приключенческого комедийно-романтического фильма «Принцесса-невеста», снятого по мотивам одноимённой сказки американского писателя Уильяма Голдмана. В нём рассказывается история батрака по имени Уэстли, который в сопровождении Иниго Монтойя и Феззика, должен спасти свою настоящую любовь, принцессу Лютик, от одиозного принца Хампердинка. Чтобы вызволить из беды свою возлюбленную, прекрасную невесту, отважный герой преодолевает немыслимые препятствия и совершает невероятные подвиги.

[

←13

]

Announcer (ring announcer) — специальный ведущий спортивных мероприятий и соревнований по боевым искусствам (чаще боксу, кикбоксингу, реслингу и смешанным единоборствам), который представляет соперников.

[

←14

]

Викодин — опиоид, сильнодействующее обезболивающее и супрессивное средство от кашля.

[

←15

]

Теннисное колье выполнено по аналогии с теннисным браслетом, который представляет собой изящную линию одинаковых небольших по размеру бриллиантов, инкрустированных в один ряд на гибкой основе. Он получил своё название с лёгкой руки теннисистки Крис Эверт, ракетки номер один 1980-х. В 1987 году во время турнира US Open браслет из белого золота от Cartier соскользнул с руки Эверт и упал в траву. Девушка была настолько взволнована, что обратилась к судье с просьбой остановить игру. Через некоторое время браслет был найден и возвращён хозяйке, а игра возобновилась. С тех пор классический бриллиантовый браслет стал известен как теннисный.

[

←16

]

Джей Гэтсби — персонаж романа американского писателя Фрэнсиса Скотта Фицджеральда «Великий Гэтсби». Загадочный сосед главного героя Ника, молодой богач, нувориш, склонный к демонстративной роскоши, чей род занятий и прошлое окутано для всех тайной.

[

←17

]

Скиппер — младшая сестра Барби. Полное имя Скиппер Робертс. Она первая выпущенная кукла-родственница Барби из многочисленного семейства Робертс. Поскольку Барби постоянно подвергалась критике за свою чрезмерную взрослость и вызывающие формы тела, Mattel был вынужден пойти навстречу пожеланиям родителей. Так появилась Скиппер, чей внешний вид, образ жизни и наряды соответствовали девочке, а не зрелой женщине.

[

←18

]

Поздний завтрак выходного дня, перетекающий в ранний обед. Слово «бранч» (Brunch) образовалось в результате слияния двух английских слов breakfast (завтрак) и lunch (ланч, обед).

[

←19

]

Японское телевизионное кулинарное шоу, созданное Fuji Television.

[

←20

]

Хакеры делятся на категории, называемые Чёрные шляпы, Белые шляпы и Серые шляпы. Эти термины берут своё начало в американских вестернах, где главные герои носили белые или светлые шляпы, а отрицательные персонажи — чёрные шляпы. Хакеры Чёрные шляпы — это преступники, злонамеренно взламывающие компьютерные сети. Они также создают вредоносные программы, которые уничтожают файлы, блокируют компьютеры, крадут пароли, номера кредитных карт и другую личную информацию.

[

←21

]

Джон Кеннеди-младший — единственный сын Джона Фицджеральда Кеннеди, 35-го президента США. Журнал People называл Кеннеди-младшего самым сексуальным мужчиной в мире. Кэролин Бессетт на момент знакомства с ним занимала должность старшего менеджера по работе с VIP-клиентами в модном доме Calvin Klein, где они и встретились. Пара поженилась 21 сентября 1996 года. Они были признанные самой красивой парой Америки, являлись главными иконами стиля 90-х. А 16 июля 1999 года Джон, Кэролин и её старшая сестра разбились на частном самолёте у берегов Мартас-Винъярд, Массачусетс, США.

[

←22

]

Персонаж сказки и фильма «Принцесса-невеста» шестипалый мужчина, герцог, советник принца Хампердинка, Тайрон Рюген мучает главного героя Уэстли в яме отчаяния. Герцог убил отца молодого испанца Иниго Монтойя, сподвижника Уэстли в поисках Лютик, побудив Иниго на поиски убийцы. И Монтойя всегда спрашивает у соперников, сколько у них пальцев на левой руке. В итоге он находит шестипалого и убивает его. А сам Уэстли победил принца Хампердинка, у которого, как и у всех, пять пальцев: трусливый правитель сам бросает шпагу на пол и покидает замок.

[

←23

]

Фамилия Грейсона Кинг (King), что в переводе с английского означает «король».

Оглавление

Кэти Эванс МЯТЕЖНЫЙ Серия «Настоящий, Грубый & Разъяренный», книга 4

Плейлист

1 ЗЕРО

2 ГЕРОЙ

3 О НЕЙ

4 О НЁМ

5 ПРИХОДИТСЯ БЫТЬ МУДАКОМ

6 ПЯТЫЙ ДЕНЬ, ПЛАВНО ПЕРЕТЕКАЮЩИЙ В ШЕСТОЙ

7 ПЕЧАТЬ НА ВСЮ ЖИЗНЬ

8 СООБЩЕНИЕ

9 БЕСПОКОЙСТВО

10 ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

11 УБИЙСТВО

12 СВАДЬБА

13 ВЕЧЕР

14 ВЫХОДНЫЕ

15 КУДА Я НАПРАВЛЯЮСЬ

16 ДОЛГИ

17 ПОСЛЕДНИЕ ЦЕЛИ

18 АНДЕГРАУНД

19 ПОТЕРЯ

20 В ПОЛНОМ РАЗДРАЕ

21 СПИСОК

22 РЕШЕНИЕ

23 НОВОСТИ

24 РАЗОБЛАЧЕНИЕ

25 ПАДЕНИЕ

26 ВО ТЬМЕ

27 ИДЕАЛЬНЫЙ