Грёнланд (СИ) [Александр Владимирович Калмыков] (fb2) читать онлайн

<p>

Грёнланд</p>

<p>

Девять веков тому назад</p>

   Эйрик Рауди не врал, Грёнлад действительно оказался зеленой землей. Естественно, под Грёнладом он не подразумевал весь огромный остров, по размеру лишь чуть-чуть не дотягивающий до континента, и большей частью покрытый льдом. Зеленая Земля - это несколько больших фьордов, в глубине которых, вдали от холодного Лабрадорского течения, растут трава и карликовые леса. Она находится намного южнее Исландии, располагаясь на широте норвежского Согне-фьорда, и исландцы охотно поверили, что климат здесь пригоден для сельского хозяйства. И действительно, сейчас, во время средневекового климатического оптимума, лето достаточно длинное и теплое, чтобы заготавливать впрок достаточно сена. Скандинавские поселенцы на острове живут тут не то чтобы припеваючи, но и не впроголодь, в чем скоро мы и сможем убедиться.

   Переход в прошлое прошел на редкость удачно. Кораблик лишь ухнул вниз на полметра, и тут же выскочил обратно, при этом лишь чуток черпнув бортом волну. Мы все облегченно вздохнули. Вот на суше отправлять экспедицию в прошлое очень просто: Возводится деревянный помост, на него становятся исследователи со своим скарбом, а то и с лошадью. Все грудятся в кучу, а после броска в прошлое падают на землю с небольшой высоты. Всё незамысловато и вполне безопасно.

   На море же гораздо сложнее. Тут путешественники сидят в длинном кораблике, и как не вытягивай эллипсоид силового поля, вместе с судном придется переместить энное количество воды. И ладно несколько лишних тонн нагрузки, но ведь еще нужно избежать совмещения нашей воды с древней. В противном случае создавшееся давление взметнет вверх водяной столб как от взрыва морской мины. Перемещать суденышко над водой и ронять хрупкое деревянное плавсредство с высоты тоже не выход.

   В общем, инженеры нашли выход, одновременно отправляя сферический сегмент древнего моря еще дальше в прошлое, а уже на освободившееся место перебрасывая наш кораблик. Но все равно перемещение по морской кротовине остается делом довольно опасным. Однако, выбора у нас нет.

   Лет двадцать назад, когда физики, изучившие найденную машину времени, разработали теорию кротовых нор, или червоточин, весь ученый мир пришел в восторг. Ну, не весь конечно, а лишь имевший доступ к тайне. Так вот, предполагалось, что на Земле имеется множество таких мест, в которых для путешествия в прошлое энергии требовалось на несколько порядков меньше, чем обычно. То есть стандартной двухсотмегаватной батареи было вполне достаточно, чтобы отправить небольшую экспедицию на две-три тысячи лет назад. В обратном же направлении, "по течению времени", и вовсе хватало небольшого аккумулятора. Главное, держаться поближе к центру червоточины, иначе расход энергии значительно возрастает.

   За несколько лет всю планету тщательно обследовали, и, в полном соответствии с теорией, обнаружили несколько дюжин кротовых нор. На этом эйфория историков и закончилась. Ведь если мы раскрутим глобус и начнем наугад тыкать в него пальцем, то куда попадем? Правильно, три раза из четырех в океан. А остальные точки придутся на Антарктиду, пустыни, горы, арктическую тундру, бескрайнюю тайгу, тропические леса или безбрежную Великую евразийскую степь.

   Из всех этих мест добраться до цивилизации непросто, а уж вернуться и точно найти временной туннель практически невозможно, тем более, в открытом море. Жители двадцать первого века потеряли уважение к океанам, которые можно за считанные часы пересечь на реактивном лайнере. Но в прошлое отправлять любые анахронизмы, за исключением Хрономаяка, категорически запрещено. Можно лишь выбрать любое судно эпохи - базальтовый плот, долбленку, папирусную ладью, да хоть каноэ с балансиром. А для более поздних периодов даже наборное судно. Но эти суденышки не могли гарантировать возвращение в заданный район, да и средства навигации в те эпохи практически отсутствовали. Люди тогда плавали вдоль берега, ориентируясь по наземным приметам.

   Так и оказалось, что исследовать прошлое с помощью кротовин почти невозможно. Лишь России повезло. У неё имелись и три червоточины, и почти безграничные запасы электроэнергии, что позволяло отправлять исследователей в прошлое за сотни километров от выхода туннеля. Тем более, что на суше не нужно тащить с собой корабль с многотонной массой воды. Так что почти все древние города русских были им доступны - и Новгород, и Киев, и Смоленск находились в зоне досягаемости. Российские коллеги этим пользовались, и организовали целую Службу по спасению древних артефактов, в первую очередь летописей.

   А вот ближайшая к Западной Европе кротовина выходила у южной оконечности Гренландии, и вела на восемь-десять веков назад. Добраться от острова до континентальной Европы на реплике средневекового судна и вернуться обратно теоретически можно, но вероятность благоприятного исхода достаточно мала. Эксперименты показали, что благополучно преодолеть тысячи километров бурного моря на деревянной скорлупке без спутниковой навигации и даже без компаса весьма непросто. А ведь еще нужно вернуться назад в точку переноса.

   К слову, когда Эйрик вел корабли в свое новое поселение, то до цели дошла лишь половина его эскадры. И это от куда более близкой Исландии! Так что вояж в Берген или Глазго, где как раз девять веков назад открывался новый кафедральный собор, сочли мероприятием невозможным. Конечно, некоторые отважные историки изъявляли готовность остаться в прошлом навсегда, а материалы исследований спрятать в условленном месте. Но международный центр хроноисследований был категоричен: Никаких долговременных экспедиций, а тем более поселенцев, несущих риск изменения прошлого. Может быть, квантовой физике и волновой хронометрии они аборигенов не обучат, но и самых крошечных изменений хватит, чтобы исковеркать ход времени.

   Кстати, в той найденной машине времени были оставлены дневники хронопутешественника, из которых следовало, что он кардинально поменял историю. В его мире тон задавала Индия, о Древнем Риме слышали не больше, чем сейчас о Кушане, а про эллинов вообще мало кто знал. А ведь этот исследователь, натурализованный в нашей античности под именем Гнипхон, был не полководцем или вождем, а всего лишь скромным учителем риторики.

   Правда, физики клялись, что если хрононавт вошел в кротовину из нашей реальности, то значит, она существует и будет существовать всегда. Ведь мировая линия объекта не может прерываться, и пространство-время не может исчезнуть. А все изменения просто образуют новую реальность. Но, с другой стороны, для создания второй вселенной потребовалось бы бесконечное количество энергии. Решить данный парадокс мог бы эксперимент, но проводить его, естественно, никто не собирался.

   Так вот, пока русские, китайцы и перуанцы спокойно исследовали свое прошлое, историкам Западной Европы приходилось скучать. Изучать скандинавские поселения в самой Гренландии, представлявшие собой просто кучку полуземлянок, организаторы проекта поначалу не хотели. Но группа влиятельных лиц, имевших, как и я, скандинавские корни, все же настояла на экспедиции.

   Меня рекомендовали зачислить в команду хрононавтов как специалиста по эпохе викингов, и мою скромную персону такое предложение несколько покоробило. Ну да, монографии по походам норманнов сделали имя Олава Андерсона известным в научных кругах. Но ведь эпоха-то совсем не та! Это лишь борзописцы - журналисты и популярные писатели пишут про поселения "викингов" в Гренландии. Но это все равно, что называть всех янки английскими пиратами, а в командировку на Дикий Запад рекомендовать специалиста по буканьерам.

   Среди первых поселенцев в Гренландии, возможно, и были люди, участвовавшие когда-то в пиратских набегах. Но и они прибыли на остров с целью основать фермы, а не ограбить кого-нибудь! А уж их потомки и вовсе никогда не бывали в викинге, занимаясь исключительно мирным трудом, заготавливая сено для коров и охотясь на тюленей. Лишь изредка кто-нибудь из поселенцев мог, отправившись в Маркланд за лесом, разорить индейскую хижину. Но называть из-за этого всех гренландцев морскими разбойниками, это нонсенс. Мы же не называем современный Нью-Йорк поселением каперов, хотя основавшие его голландцы и англичане пиратствовать и любили, и умели.

   Впрочем, в древнескандинавских диалектах я действительно разбирался, как и в нюансах раннесредневековой жизни, так что идея путешествия в смежную эпоху мне импонировала. Можно будет посмотреть на быт скандинавов и послушать истории об их предках-викингах. Конечно, все записанные исландские саги я читал. На языке оригинала, естественно. Но там больше рассказывалось о самих исландцах, да и период описывался более поздний, чем походы норманнов.

   В общем, на хронопутешествие я согласился без раздумий. А уж когда поговорил с кураторами экспедиции, то постарался ускорить отправление, насколько возможно. Считанные месяцы, посвященные хождению на лодке под парусом, запоминанию береговых примет и зубрежке хронологии двенадцатого века, пролетели как одно мгновение, и вот мы здесь.

   Я покрутил головой, высматривая отличия от нашего времени. Место то же самое, но стало чуть холоднее, а солнце успело подняться над горизонтом. Корабль сопровождения, разумеется, исчез. И если бы у нас имелась рация, то по всем каналам мы услышали бы только помехи.

   Подняв к глазам простейшее навигационное приспособление - дощечку со вбитыми в нее гвоздиками, я направил ее к вершинам дальних скал, служившим ориентирами. Как и следовало ожидать, все точно совпало. Скалы оказались на месте. Этот навигационный прибор очень пригодится нам при возвращении, чтобы найти червоточину в море, на расстоянии нескольких километров от берега.

   Мои спутники - Алекс Морозов и Альберто Моретти тем временем подняли мачту и заклинили ее в гнезде. Наше суденышко представляло собой просто большую парусно-гребную килевую лодку, длинной меньше восьми метров. На ней можно пройти по спокойному морю вдоль берега и зайти в фьорд, а большего нам и не требовалось. Насколько аутентична сделана лодка, сказать не могу. В "мое" время, т.е. в девятом веке, суда строили иначе, и за три столетия многое изменилось. Впрочем, мы по легенде являемся иностранцами, так что и так сойдет. А как лодку правильно классифицировать, я даже не задумывался. Морозов вообще называл ее поморским карбасом.

   Алекс и Альберто такие же ученые-историки, как и я, только специализируются по Византии. Выбор специализации на первый взгляд странный. Однако, сойти за своих среди скандинавов двенадцатого века мы все рано не сможем. Ведь мир, как говорится, маленький. Назовись мы купцами из Швеции или Дании, и настоящие купцы, торгующие в Гренландии, нас тут же раскусят. Поэтому мы представимся гостями из Миклгарда.

   Нас троих выбрали за знание морского дела и умение говорить по-гречески. Основы исторического фехтования также были всем знакомы, хотя драться с кем-либо в прошлом категорически не советовалось. Для поддержания легенды мы везли ряд товаров, востребованных в Гренландии. В основном, это железные изделия - топоры, косы, ножи, рубанки, стамески и прочая мелочь. Имелось также немного солода, меда, соли и дегтя. Собственно, задача собрать весь скарб и стала главной трудностью при подготовке экспедиции. Ведь все железные изделия должны быть строго аутентичными. Никакой легированной стали, никакого хромирования, и вообще никаких анахронизмов попадаться не должно. Правда, допускалось использование быстроразлагающейся пластмассы и пенопласта. Из них сделаны, к примеру, наши яхтсменские шлемы. А самую сложную задачу - собрать аптечку, со всеми ее скальпелями, шприцами и щипчиками, инженеры решили еще несколько лет назад.

   В общем, все технические трудности преодолены, и нам осталось всего лишь покататься на лодке да совершить экскурсию по экзотическому поселению. И этого визита мы ждали с нетерпением, хотя и по разным причинам. Говоря откровенно, своим товарищам я страшно завидовал. Пусть мои предки даны владели всей Англией, но от всех их деяний не осталось ровным счетом ничего. Все завоевания были быстро утеряны, а вклада в мировую науку и культуру они тоже не внесли, не считая древних саг. А вот Италия в свое время не только создала империю, объединившую весь античный мир, но и заложила основы всей европейской цивилизации. Ну а Россия и сейчас сверхдержава, что являлось немалым поводом для гордости. Мне же гордиться, по большому счету, было нечем. И потому с нашим хронопутешествием я связывал кое-какие надежды.

   Плаванье много времени не заняло. Попутный южный ветер и начинающийся прилив быстро несли нас в нужном направлении, и уже через полдня мы входили в Эйнарсфьорд. Правда, вместе с нами несло и многочисленные льдины, так что я начал опасаться, что на обратном пути выход из фьорда окажется закупорен. Но пока в заливе льда было немного, и плаванью он почти не мешал.

   Чем дальше от моря, несущего холод и соленый туман, угнетающие растения, тем зеленее становились берега. Вскоре начали попадаться и жилые строения, но я пока не торопился причаливать. Судя по траектории движения солнца, мы очутились примерно в конце июня или в начале июля. Это значит, что ночь будет короткой, всего пару часов, и довольно светлой. Так что лучше пройти как можно больший путь, пока капризная погода нам благоприятствует.

   Мы стартовали в прошлое тридцатого июня 2036 года, а тайминг нам поставили ровно девять веков. Но автомат переноса наверняка гарантирует только место, а время выбирает сам, исходя из ряда факторов. И сама червоточина немного пульсирует, и сильного волнения на море в месте переноса быть не должно, и высота прилива обязана соответствовать той, что на старте. О наличии ледяных полей и говорить нечего. Поэтому точность в год или даже два считалась нормальной. Главное, что нам досталось лето. Пусть Алекс и уверяет, что зима у него в Волгограде холоднее, чем в южной Гренландии, но попасть в зимний шторм среди айсбергов приятного мало.

   Пока же мы совершали не опасное путешествие, а приятный круиз на яхте. Солнышко пригревало, мимо проплывали холмистые берега, на которых все чаще появлялись каменно-земляные постройки. Пару раз мы видели шлюпки с аборигенами, гребущими веслами, но близко к ним не подходили.

   Наблюдая за скалами, проливами и островами, мы между делом перекусывали вяленной говядиной и свежеиспеченным хлебом. Это конечно не моя любимая пицца, и не обожаемые Алексом равиоли с мясом, но еда сытная и питательная, придававшая нам сил. А когда нас стал морить сон, мы по очереди прикорнули на полчасика.

<p>

Первый контакт</p>

   Цель нашего путешествия - Гардар лежал в полусотне километров от океана, в самом конце Эйнарсфьорда, где последний изгибается и почти встречается с Эйриксфьордом. На тонкой перемычке между этими заливами и находится резиденция гардарского епископа, ставшая своеобразной столицей средневековой Гренландии.

   Но прежде, чем отправиться в "столицу", хорошо бы проверить мои способности контакта на обычных гренландцах, да и стемнеет скоро. Из этих соображений мы стали высматривать удобную пристань, но на северном берегу, ближе к которому держалась лодка, высились громадные кручи, а фермы пропали. Однако, как я и ожидал, за очередным поворотом мы нашли, как нам показалось, настоящий порт. Во всяком случае, там у причала покачивалось целых пять морских кораблей, не считая лодок, наподобие нашей.

   Два самых мелких кораблика, вероятно, принадлежат жителям дальних гренландских фьордов. А вот на трех кораблях побольше прибыли иностранцы. Сами гренландцы двенадцатого века большие суда не строили, за неимением леса и железа. Отлично, вот мы и затеряемся в толпе заморских гостей. Как раз то, что нужно для первого контакта.

   Причалив чуть в сторонке от флотилии и надежно привязав канат к большому камню, мы скинули спасжилеты и шлемы - обязательное требование техники безопасности во время плаванья, и взяли сумки с аптечками первой помощи. Без них мы не имели права ступить на берег.

   Экипировавшись таким образом, наша компания отправились вдоль пристани к самому большому холму, покрытому травой. Именно так выглядел большой дом гренландцев. Ограды вокруг жилища не возводились, ибо нашествий здесь, на краю света, не ожидалось. Огораживались лишь загоны для скота и поля.

   Лодку мы, разумеется, оставили без охраны. В замкнутом сообществе, проживающем в суровых условиях, воровство недопустимо, и случается оно едва ли не реже, чем убийство. Да и вообще в скандинавской культуре доблестью считался грабеж иноземцев, а не кража.

   По дороге мы во все глаза разглядывали плавсредства аборигенов. Все большие корабли были явно торговые - широкие, с глубокой осадкой, высокими бортами и небольшим количеством весельных портов. Драконьи головы у них если и имелись, то здесь, у дружественной земли, были сняты. Щитов на планширах тоже не наблюдалось, за исключением одного кнорра. Насколько я мог разглядеть, для их крепления имелись специальные вырезы в шпангоуте, так что привязанные к ним щиты гребле не мешали. Опускаются ли у кораблей мачты, сказать наверняка было нельзя. Сейчас они горделиво высились, а на их верхушках крутились позолоченные флюгеры, указывающие ветер.

   Экипаж, ввиду темного времени суток, очевидно, спал. Из-под навесов и шатров, закрывавших корпуса кнорров, доносились богатырский храп и невнятные возгласы. Кормчие почивали неподалеку на берегу в персональных палатках.

   На торговые корабли сравнительно мирной эпохи лично я взирал хоть и с любопытством, но без особого пиетета. Вот если бы мне удалось узреть боевой драккар, тогда другое дело. Но Алекс пришел от корабликов в полный восторг, и все рвался потрогать руками настоящий средневековый кнорр. Мы с Альберто едва ли не силой оттащили его от берега. Незачем врываться ночью, пусть и светлой, на чужой корабль и будить усталых моряков. Еще не так поймут спросонья и примут за грабителей.

   А вот в жилой дом можно без зазрения совести стучаться в любое время суток, что мы и сделали. Это команды больших кораблей настолько многочисленны, что в дом не влезут, а нас троих должны принять гостеприимно. Мало того, туземцы посчитали бы странным, если бы три человека остались ночевать в лодке, когда рядом имеется роскошное теплое жилище. А мы должны вести себя как можно естественней.

   В дверях нас встретил подросток лет пятнадцати, представившийся как Холлфрид Суконная Шапка, и предложивший свое гостеприимство. В ответ я, как и положено знатному купцу, надменно поинтересовался, от чьего имени он приглашает. Надеюсь, голос у меня был твердым, ибо внутри я весь трясся. Как-никак, моя первая встреча с хроноаборигенами.

   Мальчонка оказался сыном Энунда, хозяина поместья. Пока его отец спал, он оставался дежурным капитаном порта и дневальным по дому, в который Холлфрид нас и повел по узкому извилистому коридорчику.

   Дом, правда, мне не очень понравился. Ошалевшие от недостатка строительного леса гренландцы построили его из необработанных булыжников и пластов дерна. Бревенчатыми были лишь столбы, подпиравшие крышу, и стропила. Это просто какая-то пародия на большой норвежский дом!

   Но внутри оказалось довольно уютно, хотя и сильно пахло дымом. Плошки с расплавленным жиром, служившие лампами, освещали длинный зал с рядом боковых ниш, укрытых шкурами. Холлфрид указал нам свободное место и предложил поужинать вяленой тюлениной, от чего я вежливо отказался. Дело в том, что являясь высшим звеном в цепи питания гидробионитов, тюлени отличаются крайне отвратительным вкусовым качеством. В принципе, тюленину можно есть, если вы специально обученный человек, всю жизнь проживший на крайнем севере. В противном случае вам понадобится недельная голодовка только для того, чтобы согласиться попробовать сей деликатес на вкус. А еще мясо ластоногих очень жирное. Без хороших приправ его лучше вообще не пытаться готовить, но с приправами в Гренландии туго. Лишь несколько видов трав, которые и сами по себе способны напрочь отбить аппетит.

   Конечно, во время подготовки нас пичкали тюлениной, пытаясь приучить питаться этой гадостью. Но в итоге добились лишь стойкого рвотного рефлекса на неё.

   Холлфрид с любопытством глазел на Моретти, чья южноитальянская внешность выдавала пришельца из дальних земель, и вежливо задал пару вопросов - откуда мы, куда плывем, да чем торгуем. Как я и рассчитывал, местный говор оказался вполне понятен, и общались мы без труда.

   Чтобы завязать хорошие отношения с местными жителями, я вытащил из сумки нож в кожаных ножнах - образец товара, и сунул мальчишке в руки:

   - Хочешь получить от меня в дар этот нож?

   Глаза у Холлфрида разгорелись, хотя, скорее, в них просто отражался свет лампы, но он все-таки нашел в себе силы отказаться:

   - Это дорогой подарок, а я ничего не могу предложить взамен.

   Однако, подобную реакцию я предвидел, и потому сделал ход конем:

   - Дай мне взамен свой, и будем в расчете.

   Тут уж гренландцу возразить было нечего, и он мгновенно стал обладателем сокровища, а я заполучил образец скандинавского средневекового ножа. Точнее, ножика. А еще точнее, жалкого огрызка. Рукоять у него была большая, как и положено, а от лезвия оставалась лишь крохотная полоска длинной в мизинец, настолько тонкая, что того гляди сломается. И это сын бонда! Да уж, с материальным обеспечением дела у островитян обстоят плоховато.

   Впрочем, дальше будет еще хуже. Сейчас в Исландии и Норвегии наблюдается тенденция усиления власти церкви, и Гренландию этот процесс тоже затронул. Здесь уже имеется свой епископ, владеющий обширными землями и получающий причитающуюся ему десятину. На острове развернулось строительство новых больших храмов, и туда требуется церковная утварь - колокола, витражи, вино для причастия, облачения священников, и прочие абсолютно ненужные для выживания вещи. А для оплаты всего этого богатства надо посылать все больше людей за моржовой костью, вместо того, чтобы собирать лес и ковать железо в Маркланде. Ну, или менять у норвежцев те же моржовые бивни на металлические изделия. Да и само строительство церквей отнимает немало трудовых ресурсов, которые здесь наперечет.

   А еще епископ и священники начнут держать множество бездельников - прислугу, дьяконов, звонарей, монахов, церковные хоры. Для крошечного населения, не имеющего элементарных ресурсов, содержание полутора десятков церквей и огромного кафедрального собора - это непозволительная роскошь. Вместо того, чтобы развиваться и основывать постоянные колонии в Маркланде, а потом и в Винланде, здешние скандинавы тратят все силы впустую! И это пока еще климат сравнительно теплый, а спрос на северные товары высокий. Хотя Холлфрид сказал между делом, что в это лето травы опять мало, и сохнет она плохо.

   Но через столетие-другое станет намного холоднее. Период вегетации сократится, и продуктивность сенокосов снизится. В то же время плавучие льды помешают охотиться на тюленей. Плаванье в Гренландию для норвежских купцов станет очень трудным, да и спрос на моржовую кость упадет. Впрочем, все ближайшие охотничья угодья из-за чрезмерной эксплуатации природных ресурсов уже будут опустошены. А еще на остров переберутся многочисленные и очень воинственные эскимосы. Столько испытаний сразу скандинавская колония, ставшая никому не нужной, уже не выдержит.

   Тем временем Холлфрид, убедившийся в наших добрых намерениях и получивший заверения, что Альберто не раб и не колдун, разговорился и поделился ценной информацией: Епископский престол в Гардаре уже десять зим занимает Арнальдр. Отлично, значит прибыли мы точно, и на дворе сейчас 1136-й год. Печальный, надо сказать, год для Норвегии. Тамошний король Харальд Гилли скоро будет убит, а после его смерти начнется вековой период свар и гражданских войн. Ну да ладно, пока мы не знаем, что ждет завтра нас самих. Пора и на боковую.

   Валялись в постели мы недолго. Несколько часов освежающего сна, и можно продолжать путь. Экипажи кораблей и лодок тоже просыпались, сворачивали тенты и готовились поднимать паруса, пока не стих попутный ветер. Как говорит поговорка, ветер никого не ждет. Опоздаешь, придется грести, а тяжелый пузатый кнорр с маленьким экипажем на веслах идет куда как медленнее узкого длинного сорокавесельного драккара.

   Что интересно, у здешних кораблей паруса были разного цвета. У самого большого кнорра парус белый с красными и синими полосами. Почти как российский флаг, только повернутый вертикально. У второго классическое чередование красных и белых полос, как на иллюстрациях с кораблями викингов. Прочие же суда довольствовались некрашеными белыми полотнищами, как и наша лодочка.

   Корабельщики на нас оглядывались, но подходить знакомиться не спешили. Они тут не хозяева, а такие же гости, как и мы.

   Однако, когда Альберто уже отвязывал швартов, мы все-таки дождались нового контакта. Нас посетил паренек лет восемнадцати, высокий как жердь и облаченный, несмотря на путешествие, в новую одежду. Его одеяние составляли узкие штаны, куртка из выкрашенной в синий цвет шерсти, кожаные башмаки и широкий ремень, украшенный блестящей пряжкой. Волосы норманна были, согласно новейшей моде, сравнительно короткими, и едва закрывали уши, а бороденка только собиралась вырасти.

   Норвежец двигался плавно, как кот, и походил на сжатую пружину, готовую в любой миг распрямиться с разрушительной силой. Примерно так же двигались лучшие бойцы среди реконструкторов, с которым мне приходилось иметь дело. А взгляд - пристальный, быстро оценивающий наше вооружение и нашу боеспособность, напомнил взгляд опытного коммандос, прошедшего несколько кампаний. А еще точно так же на меня смотрел один их кураторов экспедиции. Тогда еще мелькнула мысль - если откажусь от предложения, то проживу очень недолго.

   Подойдя к причалу, парень встал на слегка согнутых ногах, заткнув руки за пояс, поближе к ножу, и выглядел абсолютно уверенным в себе викингом, да еще из тех, кто стоит на носу драккара. Убедившись, что я смотрю на него, он важно представился:

   - Я Ивар Кольбейнсон.

   Ох, фу-ты ну-ты, Кольбейнсон он. Мал еще парнишка, чтобы величать его по-отчеству.

   А голос-то у юноши зычный. Сразу видно, что Норвегия - горная страна. Ты говоришь, стоя на одной горе, а твой собеседник на другой. Ну, или на разных кораблях во время бури. С таким голосом даже еще не изобретенный рупор не нужен.

   - Мы остманы, - добавил Ивар, показывая на корабли.

   Ну да, это в Европе норвежцы и даны - норманны, т.е. северные люди. А в Исландии и Гренландии они остманы, потому что приплыли с востока. Так, а теперь пора и мне представиться, только надо напустить на себя важный вид:

   - Я Олав Андерсон из Миклгарда. Мои предки жили в Нореге и Данмёрке, и я решил повидать мир, отправившись в северные воды. А это мои люди - бонд Алекс Айсман и Альберто Моретти.

   Итальянца за северянина никак не выдать, а вот у Алекса типичная нордическая внешность, так что пусть его лучше считают за своего, хотя и забывшего язык предков. А "Айсман" - вольный перевод фамилии "Морозов", звучит вполне по-германски.

   Норвежец пристально осмотрел и нас, и наше плавсредство, но это испытание мы с доблестью выдержали. О том, что мы иностранцы, свидетельствовали и не совсем обычная одежда, и лодка, собранная из хорошо подогнанных досок и скрепленная железными гвоздями. Сами гренландцы собирали свои утлые суденышки из плавняка, с бору да с сосенки, как выразился Алекс, сшивая их жилами и увязывая китовым усом.

   Однако, мы явно не могли пересечь океан даже на столь прекрасной лодке, и Ивар деликатно полюбопытствовал, где наш корабль.

   - В море путей много - туманно ответил я. - Отправился на запад разведать пути, пока мы наносим визит в Гардар.

   Лезть с расспросами у суровых северян не принято, да и понятие коммерческой тайны им знакомо. К тому же, как гласит пословица, "не говори, куда идете, пока туда не придете". Так что о нашем мифическом корабле Ивар больше не спрашивал. Зато от пластикового морского шлема, который надел Морозов, он не мог глаз оторвать. Было видно, что ему хочется потрогать диковинку, но Кольбейнсон лишь ровным голосом поинтересовался:

   - Это каменный шлем?

   - Нет, просто покрашен серой краской, - охотно объяснил я. - И он не боевой, а лишь уберегает голову от ударов о рею. Там внутри кора дерева. А если упасть за борт, такой легкий шлем будет держать голову над водой.

   Объяснение юношу вполне удовлетворило, но тут настал черед Алекса любопытствовать. Он непременно желал узнать, может ли древняя ладья плавать в бейдевинт, и как на ней берут рифы, и есть ли там крытая палуба, и хранят ли норвежцы свои щиты в чехлах, как византийцы, и еще тысячу вещей.

   Ивар, похоже, как истинный купец, был полиглотом, и желание Морозова осмотреть кнорр, выраженное на древнеславянском пополам с греческим, понял вполне ясно. Признав в Алексе ровню себе, как по роду, так и по воспитанию, он чуть улыбнулся, первый раз за время беседы высказав эмоции, и гостеприимно пригласил Айсмана на корабль, сопроводив приглашение взмахом руки:

   - Мы тоже все идем в Гардар. Айсман будет желанным гостем на нашем кнорре.

   Отпускать своего помощника к чужакам мне очень не хотелось. Но, официально, целью экспедиции является сбор данных о прошлом, и было бы странно, если бы ее руководитель отказал в экскурсии на древний корабль. Поэтому, скрепя сердце, я дал Алексу разрешение совершить круиз на норвежском судне.

   Морозов схватил свою сумку с неизменной аптечкой, подхватил мешок с вещами, и выскочил на берег. Когда они встали рядом, я смог оценить рост Ивара - почти метр восемьдесят. Ненамного меньше, чем у нас с Алексом. Парень был очень высоким для средневековья. Впрочем, хотя здешние норвежцы и ниже своих далеких потомков сантиметров на десять, но они все равно намного выше остальных европейцев.

   На этом мои наблюдения за норвежцем и закончились. Морозов едва ли не вприпрыжку побежал к кораблям, увлекая за собой нового друга. Вот так, не успев и глазом моргнуть, я лишился трети своего экипажа. Однако, судьба вскоре послала мне взамен другого моряка. Пока мы ждали отчаливания всей эскадры, с корабля со щитами сошел человек с кожаным мешком и быстрым шагом направился к нам.

   - Я Снеррир Торлётссон, по прозвищу Язык, - еще издалека поприветствовал он нас. - Твой Айсман поплывет на моем корабле, а я на твоем. Побеседуем по дороге.

   Разглядев попутчика поближе, мы с Альберто многозначительно переглянулись. Внешне Снеррир очень походил на Ивара, видимо, приходясь ему близким родственником. Такое же лицо, тот же рост, те же рыжеватые волосы. Только он был раза в два старше и намного плечистее, и у него имелась длинная борода, заплетенная в две косичка.

   Однако, при всем внешнем сходстве, про Ивара с его покерным лицом нельзя было сказать наверняка, подходит ли он к вам, чтобы пырнуть ножом, или просто желает поздороваться. Но у Снеррира на лице явно читалось, что он хочет обжулить. Не знаю, как он торгует, в наше время у него никто бы подержанную машину не купил. Но, по крайней мере, при всех своих габаритах Торлётссон не выглядел опасным. Если про Ивара можно точно сказать, что когда он хватается за меч, через секунду одним живым человеком становится меньше, то Снеррир если и вытащит нож, то разве что с целью срезать кошелек.

   Так как по легенде я тут плавал впервые, то охотно уступил Снерриру, знающему здешние воды, рукоятку рулевого весла, и осторожно начал расспросы.

   Норвежец оказался настоящей находкой для шпиона. Болтая без умолку, он поведал, что привез товары из Бергена, а последнюю зиму провел в Вестрибигдаре - западном поселении. Там неподалеку большие моржовые лежбища Нордсета и охотничьи угодья, так что они загрузили корабли и моржовой костью, и канатами из моржовой шкуры, и ценным мехом. Сюда норвежцы добирались долго, потому что мешал южный ветер, а теперь им надо произвести расчеты и с бискупом, и с кое-какими грёнлендингами.

   Странно, если корабли шли с севера, то почему же они не свернули в Эйриксфьорд, а сделали крюк, несмотря на противный ветер? Чего ради? Непохоже, что на последней стоянке норвежцы закупались чем-то ценным. А ведь в Эйриксфьорде находится богатейшей поместье Гренландии - Браттахлид. Эту усадьбу основал сам Эйрик, выбрав себе лучшие земли, и там всегда имеются дорогие товары.

   Но на прямой вопрос, кто сейчас управляет Браттахлидом, и как там идут дела, Снеррир неопределенно махнул рукой и сменил тему разговора, заявив, что дела Гиркланда куда интереснее дел маленького хутора.

   Далее наступил мой черед повествовать о событиях великих и значительных. Рассказывал я все более о делах военных, в которых разбирался лучше, чем в ценах и в конъюнктуре рынка. Норвежец с непритворным интересом слушал о битвах греков с сельджуками, взятии Кастамона и осаде Гангры, и заговорщицки подмигнул, услышав прозрачный намек об интересе гиркландского кейсара к Киликии, за которую активно боролись все ее соседи.

   Наверно, с подробностями я немного перестарался, ибо мой собеседник принял меня за участника всех этих баталий, служившего в норманнской или в варяжской страже. Правда, и мои шрамы на лице, заработанные во время исторических реконструкций самого жесткого формата, тоже намекали о боевом прошлом их носителя.

   Впрочем, самоуверенный Торлётссон мне почти не завидовал. Он даже небрежно заметил, что хотя и не утруждал себя службой вождям, однако вполне этого достоин по своему образу жизни.

   Затем настала очередь Снеррира рассказывать занятные истории, и в этом жанре он заткнул меня за пояс. Его невероятные рассказы о плаваниях, приключениях и заморских чудесах могли составить конкуренцию фрайхеру Мюнхгаузену.

   Альберто, которому я кратко переводил сказанное, лишь посмеивался, но рассказчика это ничуть не смущало. Каждая следующая история была интереснее и фантастичнее предыдущей. Да уж, вот тебе и устное народное творчество. А кто-то еще может верить, что в исландских сагах рассказывают исключительно правдивые истории.

   Разумеется, как ученый, я прекрасно понимаю, что Исландская Сага - это повествование о реальных событиях, преподнесенных рассказчиком с выгодной для него стороны, и порой богато приукрашенное выдумками. Заказчик саги может приписывать себе чужие заслуги, оправдывать свои прегрешения и замалчивать кое-какие неприятные моменты. Редко когда скальд строго придерживается объективности и не искажает повествование в угоду одной из сторон. Да и в этом случае он частенько выдает свои догадки за факты. Скажем, скальд не знал, что к моменту повествования герой саги уже женился на дочке другого персонажа, и придумывает хитроумную схему сватовства. Или герой пошутил, что охотился на куропаток, а повествователь принял это за чистую монету и красочно описывает сцену охоты.

   Тем временем фьорд, по которому мы плыли, потихоньку заворачивал влево, и ветер, доныне попутный, начинал нам мешать. Скорость лодки заметно упала, и стало ясно, что к ночи мы доплыть не успеем. Однако вечер был светел, погода безоблачна, кормчий правил нашим суденышком весьма умело, а время за разговорами летело быстро, и я ни о чем не беспокоился.

   Но, наконец, когда началась история про перевозку пяти белых медведей из Гренландии в Норвегию, мы все-таки пристали к берегу. Если бы не длинный полярный день, то мы бы причалили затемно, сейчас же еще было хорошо видно.

   С трепетом в душе я окинул взглядом небольшую долину, со всех сторон зажатую морем и горами. Вот он какой, Гардар - финал моего путешествия. Здесь, на узком перешейке между двумя самыми заселенными фьордами, раньше располагалось место тинга. Впрочем, народ тут и сейчас регулярно собирался, и тинговые землянки постоянно подновлялись. В одной такой полуземлянке, специальной гостевой для заморских купцов, Снеррир и предложил мне переночевать, а заодно познакомиться со всеми кормчими.

   Вскоре остманы отвязали свои сундуки, вытащили скарб на сушу, разложили одеяния для просушки, покрыли гостевую землянку шерстяным сукном, а на улице поставили котелок с варевом. Здесь же рядом у входа мы и расселись на принесенных скамеечках.

   Заморские купцы хотя и приплыли вместе, одной флотилией, но были из разных краев. Большинство норвежцы, но один корабль прибыл из Исландии. Исландцам до Гренландии добираться ближе, но кораблей у них очень мало. Свои невысокие леса они вырубили подчистую еще несколько поколений назад, и лесоматериалы для хозяйственных нужд импортируют с континента. Корабли же покупают у норвежцев, если сумеют сойтись в цене.

   Меня сразу представили купцам как человека видного и знатного, а указывая на моих спутников Снеррир добавил:

   - С ним два бонда, и оба стоящие. Прочие же спутники отправились на корабле дальше, разведать побережье.

   Впрочем, Морозова, имя которого моряки сократили с Айсмана до Исы, норвежцы уже знали.

   Из кормчих, с которыми мы познакомились, мне больше всего импонировал Хермунд Кодрансон - высокий черноволосый исландец средних лет с полуседой бородой. У нас с ним нашелся общий интерес в виде старинных исландских саг, коих мы знали немало. Мало того, для Хермунда саги были не просто легендарными историями тысячелетней давности, а рассказами о деяниях прямых предков. Он не преминул похвастать, как бы между прочим, что является внуком Хердис, дочери Болли и Тордис, и, стало быть, праправнуком самого Снорри Годи.

   Высоко оценив мое знание исландского эпоса, Хермунд даже пообещал мне рассказать новую сагу, лишь недавно сложенную, о сыновьях Дроплауг. Однако, при всей нашей взаимной симпатии с Хермундом, обсуждать предания я старался осторожно, памятуя о родственных связях последнего с персонажами саг. Скажем, весьма неприятный типчик Стюр Убийца был тестем Снорри Годи, следовательно, приходясь моему собеседнику прапрапрадедом. Поэтому мне не следовало отзываться плохо как о самом Стюре, так и о его двоюродных братьях. Кузены у древних скандинавов считались очень близкими родичами.

   Впрочем, знанием родовых преданий его интересы не ограничивались. Хермунд блеснул эрудицией, поведав мне историю про Троюборг из древнегреческого эпоса. При этом он знал даже предысторию конфликта - и как Приам, испугавшись пророчества, велел вынести младенца Париса на мороз. И как богини Фрейя, Сив и Фригг просили Александра-Париса рассудить, кто из них наикрасивейшая. И как Эркулес, собрав войско, напал на Илиум-Трою, которая в то время не была сильна ни стенами, ни числом жителей. Он убил конунга Ламедона имного люда, разрушил крепость, разграбил добро и похитил Хесиону. Ставший царем Приам требовал у греков возмещения, но получил лишь угрозы, и тогда, созвав тинг, объявил о походе. Поход же, возглавленный Александром, закончился на острове Спарта похищением Элены.

   Но, как ни интересно было послушать занятные истории о прошлом, важнее было знать о будущем, а главную скрипку у купцов задавали норвежцы, причем они были явно озабочены какой-то проблемой. Больше всех волновался молодой Симун Полушубок - высоченный крепкий парень, ростом с меня, но более плечистый, и явно буйный по характеру. Хотя по возрасту и одеянию он не являлся самым знатным из остманов, но все внимание было уделено именно ему. Симун приплыл на корабле своего дяди Кетиля Кальфсона, доблестного мужа, бывавшего во многих краях и немало видавшего на своем веку. Этот умудренный опытом судовладелец успокаивал своего дылду-племянника, обещая завершить дело так, что все останутся довольны. Но племянник от его уверений почему-то нервничал еще сильнее.

   Еще, помимо уже известных мне Снеррира и Ивара, здесь присутствовал брат Хермунда - Торгильс Кодрансон. Братьев Кодрансонов таинственная проблема явно не радовала, и они лишь хмурились, слушая разговоры норвежцев. А вот Снеррира происходящее откровенно забавляло, и он подзуживал юного Симуна, уверяя парня, что тот уже давно стал зрелым мужем и способен решить любую проблему, в чем завтра все и убедятся. Никто не скажет, что руки у него растут из колен. А если что, так они с Иваром будут рядом. Взглянув на хладнокровного Ивара, излучавшего спокойствие, Симун действительно приободрился, и предложил отужинать.

   Сам Ивар в прения не встревал, продолжая обсуждать с Алексом, которому присвоил громкое прозвище "Стейнгрим" - "Каменный Шлем", особенности судостроения и судовождения в разных странах. Я их смеси разноязыких слов не понимал, да впрочем, и не старался, думая о своем. Впрочем, когда приступили к трапезе, я заметил, что у Морозова в руке нож с рукояткой из моржового бивня, Ивар же пользовался греческим ножиком. Верно, Кольбейнсон подарил свой нож новому другу за прозвание, которое он ему придумал, а Алекс посчитал нужным отдариться в ответ.

   После ужина, дождавшись, когда Хермунд пошел проверять, хорошо ли устроились его люди, я догнал исландца и прямо спросил, что тут за совы во мху прячутся. Кормчий не стал отнекиваться и лишь устало пожал плечами:

   - У купцов тяжба с епископом, а он самый могущественный человек в этой стране. Поэтому мы и взяли людей из Вестрибигдара, чтобы они поддержали нас на тинге. И скажу прямо, не нравится мне это дело. Остманы неуступчивы и мстительны. Если они повздорят с местным властителем, то просто уплывут и никогда не вернутся, а нам-то нужно торговать с грёнлендингами.

   К этому времени вестрибигдарские кормчие, державшиеся особняком в соседней землянке, уже спали. Постепенно улеглись почивать и все экипажи - исландцы, норвежцы и западногренландцы, прибывшие с ними. В нашей землянке тоже сгребли все угли из костра в угольную яму и засыпали золой, чтобы утром не разводить огонь заново, и вскоре отовсюду слышался разномастный храп.

   Мне же не спалось. Я чувствовал, что здесь что-то не так. Но, пройдя по берегу, все еще хорошо видимому в ночных сумерках, немного успокоился. Военных приготовлений заметно не было, щиты остались на кораблях, стражу не выставляли, и обход ночью никто не делал. Все до единого обитатели лагеря уже спали крепким сном.

<p>

Гардар</p>

   Утром уставшие после долго плаванья моряки никуда не торопились и продолжали дремать, хотя уже настало время, когда встают. Мы же втроем, хорошенько умывшись, облачились в парадное одеяние, причесали короткие бороды, накинули плащи, и отправились на разведку в Гардар. Мечами мы не опоясывались, так как изображали обычных купцов, и потому прицепили к поясам короткие широкие тесаки с односторонней заточкой, так называемые лангсаксы. Для быстротечной схватки с пиратами или разбойниками саксы вполне хороши, а стоят они намного дешевле настоящих мечей. Для последних требуется дорогая сталь, да и закаливать двухлезвийный клинок без обуха намного трудозатратнее.

   Тинговое поле, начинавшееся прямо от берега, одновременно служило пристанью и складами. Неподалеку высились объемистые сараи, но ввиду хорошей погоды товары, как привезенные гостями, так и наготовленные гардарцами, лежали просто под открытым небом. Повсюду валялись связки моржовых клыков, шкуры, сыры, какие-то мешки. В сторонке лежали жерди, разномастный плавняк и даже целые бревна. И все эти сокровища никто не охранял! Да уж, поистине райское местечко. На континенте в каком-нибудь большом порту оставленный на ночь бесхозный товар быстро сменил бы владельца. Впрочем, где-нибудь в глухом норвежском фьорде, где вокруг все свои, нравы тоже мало отличаются от гренландских.

   Утлые лодочки аборигенов, вытащенные на берег или качающиеся на воде у причала, меня не заинтересовали. По сравнению с величественными ладьями викингов они слишком малы и примитивны. К слову, скандинавы смогли выйти в бурное Северное море лишь тогда, когда их корабли стали прочными и по-настоящему мореходными. А простенькие суденышки, собранные на деревянных шипах и увязанные корнями деревьев - это примитив, пригодный лишь для прибрежного каботажного плаванья. Мореходный же норманнский кнорр средних размеров крепился семью тысячами железных гвоздей, а деревянных гвоздей в нем было на порядок меньше, и лишь на наименее ответственных деталях. Так что мимо пестрых лодок, собранных, наверно, из десятка пород деревьев, и связанных китовым усом, я прошел без интереса.

   Остановившись поодаль, мы оглядели местность, хорошо видимую при дневном свете. Слева от поля поднимался холм, далеко справа высилась круча, а между ними раскинулась плодородная долина, изрезанная канавами и низенькими каменными оградами. Ни деревьев, ни даже высокого кустарника в долине не осталось, но на той стороне залива зеленел низенький лесок. Фауна острова ограничивалась низкорослыми коровками, пасущимися на выгонах, и мелкими пташками, порхающими повсюду. Правда, коров тут были буквально сотни. Наверно, больше, чем на всех хуторах фьорда, вместе взятых.

   Бегло осмотрев канавы, валики и прокопы, служившие как для полива, так и для водоотведения, мы констатировали, что с системой ирригации в долине Гардара полный порядок. Остановившись у одной из канав, я принюхался. Характерный запах ни с чем нельзя было спутать, от воды явно несло навозом. Ага, вон и сама куча, сваленная в канаву. Гренландцы наконец-то догадались, что удобрение сенокосов способствует повышению кормопроизводства. Да уж, без удобрений прокормиться с полей в Гренландии непросто. Ветер с моря несет соленую влагу, а северный ветер приносит холод. И это сейчас, пока климатический оптимум еще не закончился. Вот даже здесь, в самом плодороднейшем месте острова, с влажным эвтрофным сенокосом, аграрии вынуждены прибегать к удобрению. И если у обитателей Гардара хотя бы имеется обильный источник навоза, то на хуторе, где мы устроили первую ночевку, больших коровников не наблюдалось. А без достаточного количества говядины и молочных продуктов фермерам приходится собирать дикорастущие клубни, ягоды и водоросли, и заедать все это тюлениной.

   Между тем, в многочисленных реках и озерах острова плещется множество рыбы, которой хватило бы для пропитания многочисленной колонии... если бы гренландцы её ели. На раскопках в Гренландии среди десятков тысяч прекрасно сохранившихся костей животных рыбьи кости практически не встречаются. Отсутствуют в раскопках и рыболовные снасти, крючки и грузила. Между тем, в соседней Исландии именно рыба спасла островитян от вымирания.

   Бегло изучив систему ведения местного сельского хозяйства, мы наконец-то подошли к храму. Церквей в Гренландии хватало, но сразу было видно, что эта является главным собором.

   Десять лет правления Арнальдра явно не прошли даром. Он успел закончить возведение огромного даже по континентальным меркам храма длиной метров тридцать. К примеру, Нидаросский собор в Тронхейме этого века был не намного длиннее. Правда, он гораздо выше.

   Грубовато обработанные глыбы красного песчаника, из которых сложили стены, вызвали бы усмешку, если только не помнить, что сооружением собора занималась крошечная община, с трудом выживавшая на краю света, и все-таки сумевшая построить это огромное строение. Недостроенной осталась лишь колокольня. Ее тоже возводили из камня, и она уже высилась метров на пятнадцать.

   Да уж, сколько же трудозатрат понадобилось от маленького населения для возведения циклопических по местным меркам построек! К тому же одновременно строится или будет вскоре построено не меньше десяти церквушек. А когда возведение храмов закончится, нужно будет постоянно тратиться на убранство церквей, на содержание клира, причетников, учеников, хористов, монахов, прислугу. И фермеры с пастухами, на чьем хлебе стоит эта орава, должны выбиваться из сил, чтобы выплатить церковные подати. А еще епископат отправлял десятину на континент - примерно тридцать пар моржовых клыков ежегодно. А каждая пара, между прочим, в Исландии стоит марку серебра или три коровы.

   Архитектура собора считалась классической для этого периода - крестообразная форма, длинный неф и короткий трансепт. Вход традиционно располагался с западной стороны. Слева и справа находились часовни, но пока еще старые, на каменных основаниях и с дерновыми стенами. Выглядело все, в целом, неплохо. Даже низенькие окна были закрыты зеленым стеклом, пусть и совершенно непрозрачным. А внутри я узрел настоящее чудо - стены были выложены резными деревянными панелями. Немыслимая роскошь для арктического острова, обитатели которого трясутся над каждой деревяшкой, не выбрасывая даже обломки изношенной мебели.

   Пока мы осматривали достопримечательности, аборигены, в свою очередь, глазели на нас, но с расспросами никто не лез. Алекс шепотом заметил, что тут как в старинной русской деревушке - сначала напои, накорми, в баньку своди, спать уложи, а потом уже задавай вопросы.

   Сама заутреня для меня интереса не представляла, и я осторожно разглядывал богомольцев. Туземцы были одеты бедновато, почти вся одежда у них сшита из некрашеной ткани и грубо выделанной кожи. Правда, здешние меха хороши, но по случаю летней погоды их мало кто носил.

   По окончанию службы я не стал сразу подходить к епископу, а прежде вернулся к лодке и взял подарки - шест с насаженными на него топорами и косами, а также пару мешочков с инструментами. Своих спутников я оставил на хозяйстве под предлогом незнания ими местного языка. Дескать, мне надо просто совершить визит вежливости, а вам и тут дел найдется достаточно. Ходите, высматривайте, исследуйте, следите за обстановкой. Алекс с Альберто охотно согласились заняться более интересными вещами, чем скучным официальным визитом, и я вздохнул с облегчением. Хотя в экспедицию мне специально подобрали коллег, не знающих древнескандинавского, но кое-как по-германски они все же изъяснялись, и могли понять, о чем я толкую с бискупом.

   Арнальдр тем временем удалился в свои палаты, и я подошел к привратнику, торчавшему подле входа.

   Увидав меня вблизи, служитель попятился, пока не уперся спиной в стену, в которую он тут же постарался вжаться. Ну что ж, мне к подобному приему не привыкать. Что поделаешь, внешность у меня не самая располагающая. Вот, к примеру, лично мне хорошо известно, что я почтенный профессор истории и немного поэт, тайком переводящий древние висы на современный английский. Но когда смотрю на себя в зеркало, то меня берет оторопь, потому что я вижу там громилу с квадратной челюстью, со сломанным носом и шрамами во всю рожу. Поэтому на людях я всегда появляюсь или в строгом костюме, или же в наряде реконструктора, в котором мои шрамы вполне уместны.

   Но испуг служки сразу прошел, как только я обратился к нему по-гречески:

   - Доложи преосвященству, что прибыл купец из Миклгарда Олав Андерсон.

   Служитель почтительно поклонился и ответил на разборчивой латыни, что не понимает греческого языка. Ну что же, мне не трудно, могу повторить и на латыни. Поняв, что я не пират и не людоед, гренландец проворно убежал известить начальство о визите странного гиркландца.

   Нравы здесь царили простые, а может на краю мира народ просто соскучился без новостей, и меня без малейших проволочек пригласили на аудиенцию к фактическому правителю Гренландии.

   Епископские палаты, а именно пиршественный зал, тоже блистал роскошью по-гренландски. Здесь стены были не только обиты досками, украшенными резьбой, но местами еще и завешены пологами. В целом, палаты выглядели вполне пристойно.

   В самом конце зала приемов среди бегающей челяди восседали два важных человека. Первый из них, высокий норвежец средних лет, занимающий настоящее кресло, наверняка единственное на острове, и был епископ Арнальдр. По-прежнему облаченный в парадное одеяние, он не выглядел породистым надменным аристократом, и скорее походил на умудренного жизнью крестьянина - бережливого, работящего, и держащего своих домочадцев в строгости. Сидевший рядом с ним пожилой гренландец в дорогих мехах явно был здешним вождем, ибо держался с епископом на равных. Он выделялся ростом и, хотя пребывал в преклонных годах, все еще выглядел силачом, не согбенным летами. Я уже понял, что это большой хёвдинг Сокки Торирсон. Купцы охарактеризовали его как человека покладистого, то есть признающего права других вождей, и поступающего с ними по справедливости. И действительно, с виду он был умный и нрава мирного.

   Оба властителя выглядели немного встревоженными и уставшими от забот, но встретили меня приветливо, не высказывая спеси, и сподобились беседы со мной. Мне сразу же принесли стул, тем самым показывая, что меня признали человеком значительным.

   Приветствовав властителей как подобает, и передав слугам шест, я извлек из мешка ножи, рубанки, буравчики, шилья, ножницы для стрижки овец и даже корабельные заклепки. Пусть их немного, но для островитян каждый инструмент был просто на вес золота.

   Приняв подарки, любознательный Арнальдр с интересом осмотрел топоры ручной ковки и выбрал экзотический цельнокованый, отличающийся от традиционных для Скандинавии сварных. Слуги, зная нрав хозяина, уже притащили ему инструменты и заготовку топорища. Правда, березового, хотя и выструганного из свилеватого комеля. Что поделаешь, с растительностью в Гренландии совсем плохо, ясень здесь не растет.

   Примерив топорище к проушине, епископ быстрыми движениями обстругал его и, приладив кожаную прокладку, ловко насадил топор. Архиерей, несмотря на сан, был явно не из тех, про кого говорят, что у него десять больших пальцев.

   Полюбовавшись результатом, Арнальдр отложил инструменты, отослал челядь и, как только слуги удалились, обратился ко мне по-гречески:

   - Мне доложили, что прибыл человек из Константинополя, назвавшийся купцом, но более похожий на воина. Кто же ты?

   - Просто историк, - честно признался я. - Изучаю битвы и сражения, как былых времен, так и нынешние.

   - Только изучаешь? - с сомнением уточнил Арнальдр, указав пальцем на мои шрамы.

   - Историк должен понимать то, что учит. Поэтому я плавал на кораблях, рубил лозу мечом и ходил в строю со щитом в руке. Боевыми шрамами похвастать не могу.

   Епископ посмотрел мне в глаза, но поняв, что в таком вопросе врать незачем, спросил главное:

   - Тебя послал эллинский кейсар?

   Ну вот мы и подошли к сути, и дальше я отвечал на древнескандинавском:

   - Нет, меня послали потомки норвежцев и данов, почитающие землю своих предков и желающие процветания Грёнлада.

   Я кратко, но в ярких красках описал перспективы колонизации сначала Маркланда, в котором племена скреллингов немногочисленны, а после и Винланда. Там такая благодать, что скот никогда не падает от недокорма. Единственным препятствием для переселения служил недостаток провизии в Гренландии. Ведь для освоения нового континента остров становился перевалочной базой, а еды здесь едва хватало даже для местных. Если же многие мужчины уедут за океан, то оставшиеся гренландцы начнут голодать. Впрочем, и без того существование гренландских поселений находится под угрозой. Несколько холодных длинных зим подряд, или участившиеся летние засухи могут погубить почти все фермы.

   Казалось бы, откуда в прибрежной зоне взяться дефициту воды. Но нюанс в том, что в отличие от Исландии, согреваемой теплым Гольфстримом, юго-западный гренландский берег омывается холодным течением, над которым тучи непременно выпадают дождем. Поэтому самому острову осадков достается немного. На берегу холодного океана, несущего соленый туман, трава растет плохо. Рядом с ледниками, угнетающих своим холодом рост травы, еще хуже. А самые плодородные участки находятся в глубине фьордов, вдали и от морского брега, и от ледников. То есть, и дождевой, и талой воды там мало.

   И вот, - продолжал я, - столкнувшись с дефицитом пресной воды для полива, обитатели ферм побегут в Гардар и Браттахлид, где прокормить всех просто не смогут. И тогда Грёнланду суждены будут беды и упадок. А климат уже потихоньку меняется, и если вспомнить рассказы ваших дедов, то вы это поймете.

   - Это верно, - признал Сокки. - Уже во времена моей молодости сена собирали все меньше, и работникам все чаще приходилось жевать тюленину. И так из года в год. Нас выручил епископ, подсказавший скидывать навоз в водяные рвы. А мой отец Торир Торкельсон рассказывал, как однажды пришлось тяжко, когда два лета подряд трава не росла.

   Клиенты, видимо, уже были почти готовы, и мне осталось лишь красочно поведать о предстоящем похолодании и нашествии инуитов.

   - Однако, обнадежил я, - выход имеется. В здешних озерах и фьордах полно вкусной жирной рыбы, которой хватит для пропитания всей колонии. Гренландцы отчего-то ее не ловят, но рыболовство может поправить их дела, и они пойдут на лад.

   Закончив речь, я протянул мешочек с рыболовными принадлежностями - крючками, блеснами, грузилами и мотками лески из конского волоса, которые собирался преподнести в дар острову.

   Арнальдр не удержался, и, открыв мешок, тут же попробовал привязать леску к крючку. Несмотря на всю ученость епископа, пальцы у него были ловкие и умелые, и быстро справились с задачей.

   Но Сокки к подарку даже не притронулся. Недовольно глядя на меня, старик непререкаемым тоном заявил:

   - Здесь, в дальних землях, рыба совсем другая. Ее нельзя есть.

   Ну врет ведь! Неожиданно заготовленные фразы вылетели у меня из головы, и я вспылил:

   - Это полная чушь! Пока рыба свежая, ее можно спокойно кушать и заготавливать впрок.

   Я ожидал, что за подобную дерзость меня вытолкают взашей, и у меня даже на мгновение потемнело в глазах. Но епископ с хёвдингом лишь переглянулись, и старик нехотя развел руками:

   - Да, это выдумка. Но если мы позволим всем ловить рыбу, то любой самый нищий работник сможет уйти с фермы и зажить самостоятельно. Мало кто захочет жить по колено в навозе, питаясь отвратительной тюлениной! И кто тогда будет кормить моих коров? Наши хозяйства постигнут тяжкие невзгоды. Все слуги уйдут бродяжничать, а потом вообще собьются в шайки и начнут грабить поместья! Что тогда станет с моими внуками, что я оставлю им в наследство?

   Сокки Торирсон от волнения тяжело задышал, и лишь через минуту, немного успокоившись, продолжил:

   - Нет, нет, нет. Мои предки вовсе не были глупцами. Пока ловля рыбы запрещена, ни один работник не покинет коровник. Им просто некуда идти. Поэтому неприятности у нас бывают только от чужеземцев. А теперь прости, утлендамэн, мне надо разобраться с одной такой чужеземной проблемой, созданной злокозненными и вероломными остманами.

   Сокки торопливо ушел, и все мое красноречие обрушилось на одного епископа:

   - Но новые колонии! Маркланд и Винланд - это лишь побережье огромной земли, больше всей Европы. Рано или поздно христиане ее все равно заселят, и страны, совершившие это деяние, станут великими! Я вижу это будущее так же ясно, как тебя сейчас, но пока не вижу в этом будущем грёнлендингов. Первыми Винланд заселят конунги Энгланда и Фраккланда, а жителям Нордрлёнда ничегошеньки не останется. Однако, пока не поздно все изменить.

   Арнальдр пристально смотрел на меня, без гнева, и даже с симпатией, но с явным несогласием. На мгновение он взглянул на крючки, соблазнительно блестевшие на столе, и заговорил так мягко и вкрадчиво, как тигр подкрадывается к добыче:

   - Я понимаю, что там много богатых ничейных земель, заселенных лишь скреллингами. Но скажи Олав, ты знаешь, сколько зим люди живут в Гренландии?

   - Полтора века, - не задумываясь выпалил я, так что иерарх удивленно вскинул брови.

   - А в Исландии?

   - Почти вдвое дольше.

   - Верно, - Арнальдр задумчиво погладил подбородок. - Ты многое знаешь. Тогда тебе ведомо и то, что все это время у них царили хаос и беззаконие. Исландцы тогда были самоуправные и полные несправедливости. Даже между родичами вспыхивали ссоры и усобицы. На тинге всегда оказывался прав тот большой бонд или годи, кто приведет больше сторонников, а мнение мелких бондов, не говоря уже о выходцах из низов, значения не имело. А если даже альтинг голосовал за изгнание сильного хевдинга, то имея поддержку многих людей, он мог жить спокойно.

   Ну, тут епископ Америки не открыл. Исландские вожди-годи, сконцентрировавшие в своих руках земельную собственность, сделали тинговое народоправство сущей формальностью. Воевать или нет с соседями, решали лишь годи, а их тинговые, не имевшие влиятельных родственников, должны были подчиняться. В сагах не только хевдинги, но и их подручные то и дело хвастают, что никогда не платят виры за убийство и грабеж. Чтобы остановить разбой, простым людям требовалось нанять банду удальцов, или же собрать толпу соседей и родственников посмелее. А причина такого хаоса лежит в раздробленности исландского общества на патрилокальные семьи, являвшиеся экономически самостоятельными субъектами, мало связанными друг с другом.

   Арнальдр, однако, продолжил свою мысль и сделал неожиданный вывод:

   - В старой Исландии вожди, ведомые своими бесчинствами, могли творить что угодно, никому не платя виры и не давая выкупа. Там их самоуправство часто кончалось убийствами, а здесь, где каждая пара рабочих рук на счету, кровная вражда между семьями может погубить всех. Сейчас в Гренландии объявляет вне закона епископ. Полагаю, что когда-нибудь все гренландцы и исландцы признают власть короля, и междоусобицы совсем прекратятся. А теперь подумай, миклгардец, - Епископ даже повысил голос. - Поселенцы люди всегда свирепые и драчливые. И если новые западные земли они начнут заселять самостоятельно, не подчиняясь королям, то как скоро там воцарится закон? Да, на Западе сможет прожить много людей, и они быстро расселятся, как сорная трава распространяется по полю, но там будут царить дикие нравы. Кто первым вытащил оружие, тот и прав. А если они еще соберут большую армию, как во времена завоевания Англии данами, то кровь польется рекой!

   Видя, что я порываюсь возразить, епископ предостерегающе поднял руку:

   - Не буду больше молотить длинную солому. Ты, Олав, совершенно прав, ратуя за колонизацию Маркланда. Но идти она должна под твердой рукой короля и церкви, которые одни смогут избавить нас от напастей. Да и тем не стоит спешить. Как ты знаешь, Александр конунг быстро подчинил себе все народы в мире, но не смог их удержать. Не кажется мне, что мы прогадаем, если не станем торопиться. Я напишу норвежскому конунгу, чтобы весной прислал больше кораблей. А покуда держи язык во рту, и не обещай никому золото и зеленые леса.

   Несмотря на всю мягкость и доброжелательность епископа, у него был вид человека, не привыкшего к отказам. И потому мне действительно оставалось только молчать. Аудиенция, похоже, была закончена, а моя миссия провалена. Толку-то от письма. Нынешний король скоро будет мертв, а ближайшие сто лет норвежцам станет не до экспедиций.

   Однако, собеседник еще не считал разговор оконченным:

   - Олав, сейчас мне нужно помочь Сокки разобраться с последствиями одного беззакония. - Арнальдр ждал, что я спрошу, какого, но так как я промолчал, то он сам объяснил. - Норвежские торговцы потребовали церковное имущество - найденный на берегу корабль без владельца, а когда суд им отказал, испортили его. Я объявил норвежца Эцура вне закона, но тот продолжал упорствовать, отказываясь примириться. Пришел в собор во время богослужения и скандалил, понося церковь. Тогда Эйнар сын Сокки взял топор и зарубил скандалиста.

   О, что-то такое я читал в сагах. Там тоже речь шла о береговом праве, по которому бесхозный корабль принадлежит тем, кто его нашел. Но точно не помню. Меня сильнее интересовал ранний период, и эту сагу я давненько не перечитывал. Однако, раз я угодил в гущу события, следует все хорошенько выяснить:

   - Неужто Эйнар специально принес в церковь оружие, чтобы совершить убийство?

   - Нет, - твердо ответил епископ, - ничего такого он не замышлял, а топор взял у одного из богомольцев. Убийство не было запланированным, и свершилось сгоряча.

   Эта история начинала меня интересовать все больше.

   - И что произошло дальше?

   - Друзья и родичи убитого стали распускать сплетни, что это было сделано чуть ли не по моему наущению, а после я якобы отказывался отпевать Эцура. Нам еле удалось уговорить остманов получить выкуп. А мне сказали, ты приплыл вместе с ними. Пойдем, надо проследить, что примирение пройдет должным образом. Трудно ждать хорошего, когда имеешь дело с остманами. Я опасаюсь, что дело может закончиться новой сварой.

<p>

Тяжба</p>

   Мы пошли к берегу, и мысли у меня перескочили с Маркланда на тяжбу. Надо же, как плохо я подготовился. Хроники учил, а художественную литературу за этот период перечитать забыл! Похожую историю я вроде бы знал, но читал про нее больше десяти лет назад, и на фоне множества саг и тысяч имен она просто затерялась в памяти. А ученые, собиравшие хронологию двенадцатого века, полагали меня лучшим в мире знатоком саг, и в эту область не лезли.

   Между тем на тинговом поле уже приготовили лавки для зрителей. Люди хевдинга расставили козлы, из клети притащили столешницы, и Сокки со своим младшим сыном Тордом раскладывали на столах меха для выплаты возмещения. Оценивали стоимость товаров Хермунд Кодрансон и Кетиль Кальфсон, причем последний то и дело причитал, какой тяжкий урон им нанесен, и каким видным человеком был убитый Эцур.

   Сам Эйнар - высокий черноволосый человек средних лет, приметный и на вид незаносчивый, восседал на лавке рядом с епископом и сиял оптимизмом.

   Другая тяжушаяся сторона в лице Симуна нервно расхаживала взад-вперед по полю, глядя исподлобья и бормоча ругательства. Истец производил на всех впечатление человека буйного и злого на язык, но свой тяжелый нрав он пока сдерживал.

   К этому времени на лавках и прямо на склонах уже собралось сотни две зрителей. Прибывшие на процедуру примирения люди не были вооружены. Никто из торговцев не взял с собой щиты, шлемы, луки, копья и мечи. Топоры, естественно, имелись у большинства, но и их держали открыто, а не прятали под плащами. Лишь у предводителей на боку висели саксы, такие же, как и у меня.

   Пока все выглядело мирно, но чувствовалось, что мы явно оказались внутри каких-то серьезных разборок. Надо хорошенько вспомнить нужную сагу, точнее, всего лишь прядь, и прямо сейчас. Я схватился за лоб, приговаривая, как Морозов, "думай голова, шапку куплю". Однако, вспоминалось плохо. Вроде бы там присутствовал один злонравный персонаж - Кольбейн Торлётссон. Мне уже приходилось слыхать о нем, и чаще дурное. Он лезет во все дырки, всюду сует свой нос, все его знают, и почти все ненавидят, кроме таких же, как он, дружков-отморозков. Он походя убил главного героя повествования вместе с его с братом, а в эпилоге еще и прикончил норвежского короля. Впечатляющая биография! Хотя, если верить хроникам, а к ним у меня доверия куда больше, чем к байкам, конунга убил его сынок Ивар Кольбейнсон. Стоп-стоп, так это же мой дорогой юный друг! О, ну зная последнего, я охотно поверю, что он сможет убить хоть десяток королей.

   У меня в голове закрутилась какая-то важная мысль, и я вдруг понял, что все пазлы давно бы стали на место, если бы я не думал постоянно о рыбе и заокеанских колониях.

   Подойдя к столам, я тихонько спросил у исландца, придирчиво осматривающего очередную шкурку:

   - Скажи, Хермунд, как Снеррира назвали при рождении?

   - Кольбейн сын Торльота, - кратко ответил кормчий, не отрывая взгляда от меха.

   Меня будто иглой укололи. Неужто, наш Мюнхгаузен и в самом деле редкостный удалец?

   Но потенциальный убийца сидел под холмом со своими людьми, спокойно переговаривался с Алексом, топором пока не размахивал, и даже не думал подходить к гренландцам. Из норвежцев лишь Ивар стоял рядом с епископом и, почтительно нагнувшись, о чем-то его расспрашивал.

   Странно, но ничего ужасного пока не происходит. Сокки с помощниками все раскладывал меха, коих накопилась немалая груда, и расхваливал товар, не жалея слов. Оценщики же называли стоимость шкурок, судя по лицу хёвдинга, явно заниженную. Но запас шкур у владетеля Браттахлида был бесконечным, а под конец он достал кожаный мешок, горделиво объявив, что у него имеется редкостный доспех.

   При словах о доспехе я живо навострил уши. Мне мигом представился ламелляр, примерно такой же, как найденный в Бирке: ряды доспешных пластинок, соединенных шнуровкой, такие же оплечья, и при этом пластинки не одинаковы, а разной формы и толщины, в зависимости от расположения.

   Но, открыв мешок, гренландец гордо выложил на стол черную кольчугу, всю блестящую от постоянного смазывания жиром. Впрочем, а чего еще ждать? Ведь в сагах пластинчатые доспехи начнут упоминаться только в следующем веке.

   Впрочем, у норманнов раннего средневековья любая броня была в дефиците. Помню, как еще в детстве смотрел русско-норвежский фильм про викингов "Пленник дракона". В России он, кажется, назывался "Деревья на камнях". И вот там очень правдоподобно показывалось, что кольчуги и железные шлемы у морских разбойников являлись редкостью.

   Так, а если хорошо подумать, то эта кольчуга у Сокки, сына Торира, сына Торкеля, сына Лейфа, сына Эйрика должно быть принадлежала еще первым поселенцам. Глаза у меня разгорелись еще сильнее, чем прежде. Не в силах отвести взор от древнего сокровища, я подошел ближе и дрогнувшим голосом спросил:

   - Сокки, скажи, это броня самого Эйрика?

   Хёвдинг, весьма невзлюбивший меня за революционное предложение начать ловлю рыбы, все-таки печально улыбнулся, узрев во мне знатока древностей, и покачал головой:

   - Нет. Эйрика хоронили по языческому обряду, и с ним в курган положили все его доспехи и оружие. А это кольчуга Лейфура Эйриксона.

   Ничего себе артефакт! За кольчугу самого Лейфа Счастливого я готов отдать все, что у меня есть в лодке, да и саму лодку в придачу. И как только Сокки решился с ней расстаться!? Это же явно последняя кольчуга на острове. Все остальные давно пушены на перековку. Хотя, если присмотреться, то и у этой несколько нижних рядов колец отчекрыжено. Верно, гренландец желает передачей фамильной ценности продемонстрировать готовность к примирению.

   Паче чаяния, неуступчивые оценщики, рассмотрев кольчугу, отозвались о ней нелестно, обозвав никчемным ржавым куском железа. При этих словах я чуть за сердце не схватился. Впрочем, общая сумма имущества уже превысила оговоренную выплату, и тяжбу можно было завершать.

   Однако, негативный отзыв оценщиков послужил спусковым крючком, и гигант Симун, расхаживающий взад-вперед вдоль столов с ценностями, возмущенно схватив кольчугу, бросил ее на траву:

   - И это барахло мне предлагают за Эцура! - заорал норвежец, явно не привыкший смирять свой нрав. - Я-то надеялся при встрече с Эйнаром накрыть его труп камнями, а вместо этого мне хотят всучить всякую дрянь!

   Сокки от такого поведения истца встревожился не на шутку. Опасаясь, что кровник передумает мириться, он торопливо напомнил:

   - Я сполна выложил оговоренную виру. Когда же ты ее возьмёшь?

   - Когда Чистый четверг выпадет на Страстную пятницу! - завопил Симун так, что его было слышно на всем тинговом поле.

   Хёвдинг отчаянно сделал последнюю попытку к примирению, призвав норвежца к благоразумию:

   - Симун, ты отвечаешь дурно и недостойно.

   Но неуступчивый норвежец, водрузив стопу на ближайший камень, торжественно провозгласил:

   - Я никогда не протяну руку Эйнару-убийце. Скорее, я готов обагрить его щеки в крови. За его поступок нет возмещения!

   Принеся нерушимую клятву на камне, Симун выхватил топор у одного из своих людей и яростно зашагал к недругу, а Сокки бессильно выкрикнул ему вслед проклятие:

   - Смотри, остман, как бы ты сам не подавился своей кровью до того, как Эйнар падет на землю. Не судьба тебе стоять над его трупом!

   Эйнар действительно не желал пасть в битве. При виде Симуна, приближающегося явно не с миром, он вскочил на ноги и живо изготовился к обороне.

   До галантного века, когда дуэлянты могли любезно развлекать друг друга беседой, было еще далеко. Но скандинавы, тем более знавшие друг друга лично, зачастую перед битвой обменивались парой фраз. И острое словцо тут ценилось не меньше хорошего удара. Вот и сейчас длинных приветствий не было, и тяжущиеся говорили кратко:

   - Эйнар, - закричал норвежец, приближаясь быстрым шагом - выбери место, где упадет твоя голова.

   - Место моей голове там, где она растет, и от одних слов она не упадет, - не остался в долгу гренландец. - И я еще посмотрю, как ты и твои родичи будете валяться в крови.

   Свидетели начинавшегося поединка стояли или сидели, кто молча, а кто возмущенно крича, и лишь Ивар решился действовать. Юноша, вытащив топорик из-за пояса, кошкой скользнул за спину Эйнара, но наносить удар не спешил, ожидая момента, когда сможет убить хёвдинга на законных основаниях.

   Симун, то ли полагаясь на преимущество в силе, то ли не соображая от ярости, сделал широченный замах топором, которым мог бы разрубить Эйнара пополам. Однако гренландец легко уклонился и опередил соперника, ударив того сбоку в висок.

   Едва только брызги крови упали на лицо Эйнару, как в спину ему нанес свой мощный и хорошо поставленный удар Ивар. Сын гренландского вождя выронил из рук секиру, медленно осел и свалился на землю.

   Увидев умирающего брата, к нему немедленно бросился Торд, но гнев слишком сильно помутил ему рассудок. Вместо того, чтобы осторожно приблизиться к опасному противнику, гренландец просто бежал наобум вперед, одновременно занося оружие для косого удара. Ивара таким примитивным приемом было не взять. Резко присев, он вытянул левую руку с топором вперед, словно колол мечом, одновременно правой ладонью упираясь в торец топорища, и углом лезвия пронзил гренландцу горло.

   Вот тебе и примирение. Несколько секунд, и на земле лежат один убитый и двое умирающих. А дальше события помчались, как при ускоренном просмотре.

   Арнальдр в гневе вскочил, требуя остановиться, и Ивар покладисто опустил оружие. Но к нему уже мчался, выхватив по пути дровяной топор из ближайшей поленицы, следующий родич убитого, судя по крикам с мест, Тормод.

   Кто сказал, что кистевое вращение тяжелым топором невозможно? Вполне возможно, если сил много... а ума мало. Изображая из себя то ли вертолет, то ли мельницу, Тормод демонстрировал свою огромную силищу, но исход стычки сомнений не вызывал. Движения остмана были коротки и предельно экономны, он мог бы так сражаться часами. А вот его соперник совершенно не думал об экономии сил и ритме дыхания, которые являются основой исторического фехтования. Провести такого соперника смог бы и подросток.

   Неудивительно, что парень "наивно" принял пятую, хм... сабельную защиту, если так можно выразиться о топоре. В общем, Ивар принял защиту Святого Георгия, воздев древковое оружие, прикрывая голову. Он как будто говорил гренландцу - "Боже мой, смотри, я такой неумелый, что пытаюсь поставить жесткий блок одной рукой на пути тяжелого топора. Вокруг столько места, но я стою столбом и не пытаюсь уйти от прямого удара. Ну, так бей же!" Тормод от души и замахнулся обеими руками, намереваясь перерубить норвежца пополам. Замах длился столь долго, что Тормода можно было прикончить хоть два раза подряд. Спасло гренландца только присутствие епископа. Ивар лишь схватил противника за локоть и поддел его топором под колено, опрокинув на землю.

   Арнальдр мог бы быть доволен, на этот раз все обошлось ушибами, без малейшего кровопролития. Но оказалось, что епископ уже упустил ветер. Норвежцы не захотели остаться в стороне от драки, да и гренландцы тоже не были смиренными ягнятами. Конечно, обычно островитяне ведут себя не столь скверно, как остманы, если их не задирают. Но сейчас их задели, и многие аборигены приготовились биться.

   Ждать битвы долго не пришлось. Гости острова, едва увидев неуспех тяжбы, мигом ополчились, достали топоры с саксами, и во всеоружии приступили к плану "Б". Хорошо еще, что они не побежали к кораблям за щитами и копьями. То ли боялись, что их перебьют в спины, то ли считали применение тяжелого вооружения на тинге незаконным.

   Гренландцы тоже похватали топоры, ножи и палки. Тесаков у них не имелось, лишь хозяйственные ножи с коротким лезвием. Саксы в хозяйстве не нужны, и тратить дефицитный металл на них слишком расточительно. К тому же для выковки и закалки даже однолезвийного тесака требовалось слишком много угля. Этого в условиях строжайшей экономии не могли позволить себе и местные хёвдинги. В Гренландии даже правильный топор и то не могли сделать. Все местные топоры, за исключением импортных, были примитивными, перекованнымииз дрянного металлолома и без всякой закалки.

   Но даже без современного оружия гренландцы были настроены весьма решительно. Ни вожди, ни епископ не могли остановить кровопролитие, и началась потасовка. Больше полусотни человек, рассыпавшись по полю, стали яростно лупить друг друга своим примитивным оружием.

   Меня, с детства воспитанного на реконструкциях средневековых сражений, просто замутило от этой деревенской драки топорами и дрекольем. Я привык к правильному бою, когда воины спокойно выстраивают стену щитов, ощетинившуюся копьями и мечами, а потом, согнувшись так, что видно лишь макушку шлема, медленно сближаются приставным шагом. Здесь же просто две толпы в беспорядке смешались, и фермеры с торговцами лупасили друг друга чем попало.

   Гренландцы, неробкие по нраву, были отважны и ловки, но не слишком сноровисты в ратном деле. В правильном бою или в поединке норвежцы, привычные умерщвлять, легко одолели бы их. Но бой сразу рассыпался на отдельные даже не поединки, а схватки, лишенные малейших признаков благородства. Не зря в сагах подчеркивалось, что задуманные убийства старались совершать наверняка, подкарауливая соперника в засаде или нападая на дом ночью, и желательно имея численное преимущество. Нынешняя стычка исключением не стала. Все старались наброситься на противника вдвоём-втроём, и лучше со спины, так что воинских навыков и отваги норвежцев было недостаточно для победы. Хотя многие остманы с детства привыкли прикрывать щитом и разить копьем, но сейчас ни того, ни другого у них не имелось.

   Замечу, что здешнее архаичное фехтование не ведало отработанных защит при бое без щитов, и заменяло их активным перемещением. Поэтому норвежцы, немного владевшие рассыпным боем вне строя, умело уклонялись от ударов, бросали на топоры гренландцев свои плащи, перехватывали рукой палки и пинали противников ногами. Но все их воинские навыки и отвага лишь нивелировали численное преимущество противника. А гренландцы, охотившиеся без лука на тюленей, моржей и северных оленей, были весьма проворны. Видя, что остманы, сражаясь без доспехов, предпочитают держать дальнюю дистанцию, совершая редкие выпады, они наоборот старались сблизиться, и рубили часто. Конечно, удар топором не провести скрытно. Его слишком легко предсказать, а повернуть топор после начала взмаха слишком трудно. Но от диагонального удара, да еще на короткой дистанции уйти сложнее, особенно когда тебя рубят сразу с двух сторон.

<p>

***</p>

   Будучи не раз в прошлом... точнее, в будущем, судьей на реконструкциях, я привычно охватывал взором сразу всех состязающихся. Вот Кетиль Кальфсон, спрятав за спиной лангсакс и выставив вперед левую руку с топором, медленно отступает от наседавших гренландцев.

   Вот Снеррир-Кольбейн, перехватив оружие за середину топорища, а в левой руке зажав плащ, вертится как юла, буквально разбрасывая противников в стороны своими длиннющими руками. Вроде бы хвастун-хвастуном, но в бою держится отменно. Но даже войдя в раж, норвежец остался верен себе и громко похвалился, что его встреча с грёнлендингами была бы короче, будь при нем меч, или если бы ему не пришлось отбиваться от многих противников разом.

   Вот рядом остман Торир Смурный, не успевший снять чехол с топора, мощно рубит обеими руками. Его соперник расторопно делает шаг вперед, гася встречным импульсом тела энергию удара, но все-таки валится контуженным, без единой раны став непригодным к бою. Однако, товарищ упавшего прибегает к старом надежному приему фиксации противника с последующим нанесением удара. Схватив Торира за ворот, он быстро колит его в шею своим коротеньким ножиком и сразу отскакивает, уворачиваясь от убийственного топора.

   Маленьким островком стабильности, или скорее утесом, стали Эйвинд Бочонок и Рунольф Сходня, занявшие круговую оборону. Они стояли не спина к спине, а с интервалом, достаточным, чтобы спокойно скользить в стороны, пропуская удары.

   Так, а где же наш северный витязь Ивар? Он мог бы уже упокоить еще десяток противников. Но парнишка продолжал спокойно стоять на месте рядом с епископом, державшим умирающего Эйнара, и испытывающе смотрел на меня. Он как бы спрашивал, на чьей стороне я выступлю.

   Да ни на чьей! Однако, мне действительно надо что-то делать. На крики епископа, тонущие в общем оре, никто внимания не обращал. Ратоборцев нужно силой развести в разные стороны, но соваться в эту свалку - чистое самоубийство. Впрочем, далеко не все присутствующие заразились яростным безумием, и несколько человек все же попытались разнять дерущих. Это были исландцы братьев Кодрансонов и западногренландцы. Они-то все рассчитывали на мирное тинговое состязание, и война им совершенно не нужна. Мир, как говориться, тесен, и других рынков сбыта и сырья у них просто нет. Поэтому исландцы осторожно подступали к краю бранного поля, прикидывая, как им получше разнять буянов. Но пока островитяне примерялись, Морозов решил действовать радикально, и его высокая фигура вдруг метнулась прямо в центр сражения.

   - Алекс, куда! - Мой крик потонул в общем гвалте, и я почувствовал лед в животе. Его же сейчас затопочут! Так, мне нужно быстро найти что-нибудь длинное и прочное, вроде оглобли. Но пока я растерянно крутил головой, Альберто сообразил первым, и уже мчался ко мне с длинной жердиной наперевес. Я взялся за другой конец жерди, и мы с Моретти навалились на спины дерущихся. Начало было неплохим, но свалив несколько человек мы остановились. Ладно, попробуем-ка взять пониже, на уровне лодыжек.

   Осторожно, чтобы не нанести увечья, мы начали подсекать ноги драчунам, и дело пошло веселее. С другой стороны поля брани мирные гренландцы повторили наш прием, а исландцы притащили невод. Слава Времени, тут нашлись разумные рыбоеды, и их рыболовные сети оказались весьма к месту.

   Когда бойцы переместились на землю, драка сама по себе затихла, и тут уже голос Арнальдра прогремел, как божий глас, повелев всем бросить оружие. А следом и я поднапряг свои легкие, предложив всем невредимым отойти в сторону, а раненым остаться на месте для лечения.

<p>

Последствия тяжбы</p>

   Недавние ратоборцы, пошатываясь, вставали и уходили прочь, а я бросился искать Алекса. Увы, но среди вставших его не оказалось. Он получил колотое ножевое ранение аорты, и умер меньше, чем за минуту, пока мы утихомиривали буянов. Впрочем, даже если бы я подошел сразу, то ничем не смог бы помочь. Спасти его могло бы лишь хирургическое вмешательство в стационаре.

   Мы с Альберто молча принялись осматривать пострадавших, дезинфицировать раны, фиксировать их хирургическим пластырем и перевязывать, не забывая об антибиотикотерапии.

   Итоги недолгой, но весьма кровавой схватки оказались печальны. По случаю летней погоды все участники сражения были облачены в тонкие куртки и легкие шерстяные шапочки. Щитов, шлемов и корпусных доспехов никто с собой не взял, следствием чего были многочисленные глубокие раны, порой смертельные. Помимо убитых в самом начале Симуна, Эйнара и Торда, гренландцы и норвежцы потеряли в бойне по два человека, а еще по одному смертельно раненому с каждой стороны умрет до вечера.

   Некоторым пострадавшим мы разрешили уйти домой, других просили отнести в помещение и оставить там рядом с собором, чтобы клир присматривал за ними до исцеления. Когда аптечки опустели, а неперевязанные раненые почти закончились, мы дали служкам краткие инструкции, как чистить раны. Говорить приходилось, в основном, мне. Альберто разбирался в медицине получше меня, но местные слушали его неохотно, полагая чужаком и колдуном.

   Когда инструктаж уже закончился, раздался громовой голос Арнальдра:

   - Где Олав Андерсон?

   - Здесь он, - мрачно отозвался я, заканчивая бинтовать последнего бедолагу, и втайне мечтая, что архиерей передумает и отменит запрет на рыболовство.

   Но епископ подошел лишь поблагодарить за оказанную помощь, и мы не сказали друг другу много слов.

   После я добрел до нашей лодки и устало уселся на сундук, потерянным взглядом уставившись в просторы фьорда. Мне хотелось кусать траву от досады. Свою миссию я выполнить так и не смог, и даже если попытаться снова лет через тридцать, то ничего не получится. Поступиться властью здешние правители не захотят. И из-за них же погиб Алекс! Как, однако, все неудачно складывается! Не удивлюсь, если на обратном пути лодка перевернется, и здесь в фьорде мои неудачи и закончатся.

   Из прострации меня вывел Кетиль Кальфсон, смущенно трепавший бороду и не знавший, как начать разговор:

   - Хм, Олав. Не знаю, кто нанес удар твоему Иса Стейнгриму, но обвинят нас, остманов. Ведь это Симун начал битву. Скажи, придется ли тебе по нраву, если за его убийство ляжет вира? У нас хватит средств дать за него надлежащую цену. Три сотни бледного серебра!

   Необычная щедрость для норвежцев. Впрочем, попробовали бы они поскупиться, если неподалеку крейсирует мой дромунд, набитый редкостными удальцами, искусно владеющими оружием, и он вот-вот может показаться на рейде. По крайне мере, так считают остманы.

   Мне, конечно, было чихать на выкуп, но я машинально ответил вызубренную роль:

   - Ближних родичей у Айсмана на корабле нет, а дальние согласятся взять виру.

   Погрузив на суда своих погибших и раненых, норвежцы немедля отчалили, но у меня еще оставалось одно дело. Вообще-то, на случай трагического исхода была заранее заготовлена легенда, что у нас на корабле есть мед, в котором мы сможем доставить погибшего домой. Но мне показалось правильным оставить его здесь, и Альберто был со мной согласен. Всех павших гренландцев уже перенесли в церковь и приготовились отпевать. Но я попросил епископа провести отпевание профессора по самой ускоренной процедуре, дабы мы смогли как можно скорее сняться с якоря.

   Арнальдр оказался в затруднении, но нас выручил, как ни странно, мой недруг Сокки:

   - Не Стейнгрима сейчас очередь, - мрачно заметил старый вождь, - а сынов хёвдинга. Но мне понравилось бы, если бы ты как можно скорее уехал, а вернулся бы как можно позже.

   Я вежливо ответствовал, что мы весьма желали бы тут и вовсе не появляться, и что мало здесь у меня хорошего, с чем мне пришлось бы расстаться.

   Когда начались светлые сумерки, мы уже плыли вслед за остманами. Снеррир, как ни в чем не бывало, снова включился в нашу команду. Он ждал все это время в лодке, и гренландцы его не трогали, потому что на борту суденышка норвежец считался нашим гостем. А мы оставили очень хорошую репутацию лекарей, если не чародеев, и аборигены нам благоволили.

   Разумеемся, при всем своем тщеславии Кольбейн остался не только затем, чтобы побольше рассказать нам о своих подвигах, о которых мы после поведаем в Миклгарде. Он вовсе не тратил время зря и узнавал новости у исландцев, став как бы лазутчиком во вражеском лагере.

   Ветер нам препятствовал, вынуждая браться за весла, но плыть было недалеко - всего лишь на ту сторону залива. Стоит ли говорить, что всю дорогу Кольбейн неуемно хвастал, расписывая свою удаль и отвагу. Оказывается, сегодня он повстречал немало врагов, и все они остались на месте. И как ни сильны были грёнлендинги, как ни искусно владели оружием, никому из них не суждено видеть Снеррира у своих ног мертвым. Зато многих из них не миновала его секира.

   Много раз прорывал он вражеский строй, рубя шеломы и пронзая щиты. Битва была столь суровой и ужасной, что море далеко от берега окрасилось кровью. Счет сраженных им лично недругов перевалил за три десятка, причем каждому остман успевал перед убийством сложить вису, соответствующую обстоятельствам.

   Торлётссон был так убедителен, что мы с итальянцем даже начали сомневаться, все ли хорошенько рассмотрели. Еще немного, и мы стали бы почитать за правду то, что он поведал о битве. Про убийство Эйнара норвежец тоже не забыл, прозрачно намекнув на свое участие в нем короткой висой:

   Стоял недалече я,

   когда пал хевдинг.

   Оба норвежских корабля бросили якорь в маленькой заводи, на берегу которой не было ни жилья, ни причального знака, и мы пристали рядом, наполовину вытащив лодку на берег. Работа на веслах и занимательная история немного привели меня в чувство, и высадившись на землю, я занялся бытовыми хлопотами. Ставил с Альберто палатку, таскал хворост из низенького лесочка, варил похлебку.

   Между тем норвежцы готовились к следующей битве, но меня эти приготовления уже не трогали. Как же меня это все достало! Эти цепляющиеся за власть хёвдинги и церковные магнаты, эти жадные торговцы, эти ложные правила чести. Тот, кто действительно проявил благородство - русский профессор, погиб из-за них, а они даже не чувствуют вины. И вот для этих людей я старался? Да пусть поотдают друг друга троллям, я вступаться не стану.

   Остманы провели всю ночь на кораблях, громко похваляясь, что у них все до единого удалые храбрецы, которых не надо подстрекать бить врагов, а грёнлендингам будет скорая погибель, если они сюда сунутся.

   Но новая битва не состоялась. Гренландцы понимали, что брать на абордаж высокобортные корабли пришельцев, забитые исполчившимися воинами с хорошим оружием, им придется очень дорогой ценой. Даже одной битвы с неодоспешенными норвежцами хватило, чтобы остудить горячие головы. Да и епископ предпочитал решить дело миром. Остманам же хотелось убраться подобру-поздорову из враждебной страны, пока Сокки не разослал ратную стрелу по хуторам. Ну, или что тут у него на острове вместо стрелы. Поэтому, когда показался знакомый парус вестрибигдаров, явно везущих парламентеров, норвежцы долго не раздумывали.

   Кетиль, правда, храбрился, уверяя что на кораблях у остманов такая сила, что ни один грёнлендинг не осмелится бросить в них копье. Но говорил он как-то неуверенно. И даже легкомысленный Снеррир задумчиво заметил, что в Гардар съехались люди, и их отнюдь не мало. И коль скоро в фьордах станет известно о немирье, то соберутся сотни боеспособных мужей. При таком настрое неудивительно, что остманы охотно приняли парламентеров, сошедших на берег.

   Делегацию возглавлял некий Халль, уполномоченный епископом замириться любой ценой, даже если Сокки это не понравится. С таким настроем стороны быстро провели переговоры и пришли к компромиссному решению. Что касается виры, то гренландцы рассчитали все так, чтобы снизить ее до минимума. Вождей Эцура и Эйнара посчитали равными по стоимости. Алекса, которого здесь знали как Иса Стейнгрима, справедливо сочли жертвой норвежцев, а по статусу приравняли к Симуну. Еще три погибших гренландца - Бьорн, Торд и Торфинн, стоили трех убитых остманов - Крака, Торира и Вигхвата. Наконец, неоплаченной осталась смерть самого бедного и неимущего из погибших туземцев - некого Торарина Ловчилы. Вот за него и следовало выплатить небольшую виру, благо, что близких родственников, готовых мстить, он не имел.

   Такие византийские хитрости помогли обеим сторонам сохранить лицо. Счет убийств закрылся. Епископ остался при своем, как бы подтвердив свое береговое право, да еще взял с бузитеров пусть символический, но штраф. Это стало полной победой епископства, победой закона над беззаконием.

   Остманы же вполне удовлетворили свою кровную месть. Мало того, раз им официально засчитали больше убитых врагов, чем противнику, то они вышли победителями, причем почти что абсолютными, ибо отделались лишь мизерной вирой. Ведь у скандинавов считалось особой доблестью не просто убить человека, но еще и не заплатить за смерть. А за бойню, устроенную прямо на тинге, цена вышла небольшой.

   Переговорщики тут же пересчитали монетарное серебро, и стороны расстались весьма довольные, хотя и без малейшей приязни. На прощание Халль изыскано пожелал остманам, чтобы их плаванье было плохим и недолгим. Те не остались в долгу, спрогнозировав грёнлендингам неудачную охоту и плохую траву, а персонально Арнальдру предсказали, что у него выпадет вся борода. Впрочем, пожелание было высказано чисто для проформы, ибо епископ, соблюдавший каноны недавних соборов, бороду и не носил.

   Несмотря на примирение, норвежцам не стоило радоваться. Они объявлялись вне закона, гренландцам запрещалось продавать им продукты, а при случае их можно было безнаказанно убить. Таким образом, перед купцами встала задача раздобыть пропитание для длительного плаванья. Да и не факт, что погода позволит им скоро выйти в море. Вполне возможно, что еще придется долго ждать на берегу, а значит, провизии нужно запасти как можно больше.

   Еще до рассвета норвежцы снарядили торговую экспедицию за провиантом, отправившуюся пешком к ближайшей ферме. Однако, на поход на рынок она походила мало. В отряде купцов насчитывалось три десятка бойцов, все до единого с топорами и копьями! Некоторые в кожаных куртках, несколько человек в назальных шлемах и войлочных доспехах, а двое даже в кольчугах. Кое-кто и со щитом. Кольбейн свою броню даже на суд не брал, а тут вдруг надел. Ну понятно.

   Спал я беспокойно, и, услышав тяжелые шаги, проснулся сразу. Торговцы шли, сгибаясь под тяжестью добычи, и выглядели весьма довольными. Увидев, что идут свои, итальянец, стойко несший вахту, пока я отдыхал, тут же упал без сил и мгновенно заснул. Меня же заинтересовало, откуда взялись все эти припасы. Вряд ли гренландцы расстался бы с такими сокровищами по-доброму. И главное, как остманы все это объяснят? Ведь хотя по скандинавским обычаям отнимать добро грабежом - это, безусловно, доблесть, но не сразу же после примирения. А воровать тайком - очень подло, это удел трусов. Единственное, что не возбраняется, это подобрать ничейную вещь без хозяина. Впрочем, когда именно так поступили гренландцы с кораблем норвежцев, тем это почему-то не понравилось.

   Окликнув Кетиля, тащившего, как и все, немаленький мешок, я как можно более невозмутимо поинтересовался:

   - Неужто кто-то встретил вас приветливо и согласился продать припасы?

   - Не нашлось там приветствующих, усадьба оказалась заброшена, - также невозмутимо ответил кормчий. - Там жил... эээ... Торарин. Да, Торарин, тот самый, павший на тингвом поле. Нет, обитателей больше не было. Торарин был настолько беден, что не имел слуг.

   Меня уже не на шутку распирало любопытство, как же он отвертится, и я невинно переспросил:

   - Если он жил один и так бедно, то где же вы взяли столько добра?

   Ивар Кольбейнсон в запачканной кровью стеганке хмыкнул, и я, памятуя его боевые навыки, предпочел больше не развивать тему, но тут встрял Кольбейн, севший на своего любимого конька. Скинув свою ношу, он радостно выпалил:

   - Случилось так, что Кетиль нашел пещеру.

   - Вот как, - с трудом сохраняя серьезное выражение лица, переспросил я, - расскажи-ка.

   - Так. Сначала он вдруг прилег поспать под кустом...

   Ага, прямо во время боевого похода лег и уснул, а вся его рать стояла вокруг и смотрела, как он дрыхнет. Весьма правдоподобно! Но на норвежца уже нашло вдохновение, и он самозабвенно продолжал плести прядь своей истории:

   - А когда проснулся, рассказал нам сон, будто под этим кустом скрыт вход в подземелье. И правда, там оказалась огромнейшая пещера, и в этом подземелье прятались несметные сокровища: Шестьдесят туш животных, тысяча фунтов масла и еще много сушеной рыбы.

   Ага, таких замороженных туш, что кровь с них до сих пор капает. Да уж, история про пещеру Кетиля и тридцать викингов ничуть не хуже сказки про пещеру Ходжа-Бабы. В другое время она бы меня немало повеселила, да и сейчас изрядно подняла настроение.

   Но Время меня побери, как же не помочь такому замечательному рассказчику, дав маленький совет на будущее. Все равно я хотел перевернуть весь мир, кардинально изменив будущее. Что там судьба какого-то купца и нескольких его людей. В грядущих норвежских междоусобицах их погибнут тысячи.

   Как только Снеррир закончил повествование, я сразу взял быка за рога, постаравшись донести до норвежца тонкости логического мышления:

   - Кольбейн, друг мой, ты ведь скоро отправишься в Норвегию, и там наверняка добьешься аудиенции у короля?

   Горделиво подбоченившись, остаман довольно кивнул:

   - Конечно, не такой я человек, чтобы конунг отказался меня слушать.

   - Но может быть, гренландский епископ тоже отправит к нему весточку и будет обвинять тебя в прегрешениях. Не знаю, как у вас в Норвегии, но если бы у себя дома я поссорился с бискупом и не желал отправиться в изгнание, то поспешил бы к королю с дарами, покаялся в содеянном, и объяснил, почему не мог поступить иначе.

   Мысль о том, что король может иметь иные источники информации, чем его рассказ, самоуверенному Кольбейну, похоже, в голову доселе не приходила. Однако, обдумав её, он быстро пришел к правильному выводу:

   - Верно, Арнальдр захочет выставить нашу доблесть в самом неприглядном свете, постарается очернить наши добрые поступки, и обелить свои преступления. И Харальд скорее поверит священникам, чем купцам. Тогда стоит продумать, как нам лучше рассказать, чтобы отстоять свое достоинство.

   Приятно, что я сумел сподобить нашего Мюнхгаузена все-таки взяться за ум. Но Ивар, по-видимому, не доверял внезапному озарению отца, вдруг ставшему рассудительным. Паренек положил ему руку на плечо, посмотрел в глаза тяжелым взглядом и твердо сказал:

   - Если мы хотим остаться в Норвегии, то рассказывать все стоит как можно точнее, ничего не утаивая и не приукрашивая.

   Внезапно мир вокруг померк, и я видел лишь чернющий-пречернющий туман, в котором сверкали черные же молнии. Длилось это лишь долю секунды, и норвежцы даже не заметили, что мне стало дурно. Зато Моретти успел проснуться и смотрел на меня встревожено, не понимая, что случилось.

   В это время Кольбейн задумчиво переводил взгляд с Ивара на меня и обратно, пытаясь представить, как это можно рассказывать чистую правду, но все-таки понял:

   - Ты прав, родич, - серьезно ответил Снеррир. - Расскажем конунгу все без малейших прикрас, и тогда удостоимся его почета и уважения.

   Разложив добычу, норвежцы начали снаряжать корабли к долгому плаванью. Они решили выйти в океан и там оставить корабль в дрейфе, выжидая попутного ветра до Исландии. Но нам с Андреа по понятным причинам дожидаться их не стоило. Мы расстались с остманами с добрыми чувствами, пожелав друг другу всего хорошего и обменявшись дарами. Кольбейн и Ивар приглашали нас к себе в Батальд, если нам случится побывать в Норвегии. Наши новые друзья заверили, что хотя сами они редко бывают в своем хуторе, но дом их хорошо обустроен, и у званных гостей будет вдоволь отменного питья, всяческих яств и превосходных кубков. Я обещал приехать при случае, хотя и понимал, что мы вряд ли свидимся вновь.

<p>

Новый мир</p>

   К счастью, южный ветер, державшийся долгое время, утих, сменившись попутным северным. Этот же ветер разогнал льдины, закупоривавшие выход из фьорда. Нас быстро несло в море, да еще помогал отлив. Вскоре нам осталось лишь немного довернуть в сторону точки рандеву, и можно будет попрощаться с негостеприимной Зеленой Землей.

   Проверив по прибору положение лодки относительно берега, я открыл сундучок с хрономаяком и без колебаний нажал на сенсор. Мгновенно потемнело, налетел холодный шквал, а лодку сильно тряхнуло. Альберто, имевший солидный опыт хождения под парусами, сразу махнул рукой в сторону открытого моря, показывая, что нужно держаться подальше от берега.

   Мы начали яростно грести, помогая парусу, но весла постоянно приходилось бросать, чтобы вычерпать воду. Помпы нам не полагалось, и мы замучились махать бадьей, выплескивая воду за борт.

   И тут, задыхаясь от усердной работы, я вдруг ясно вспомнил сказание о виденном нами гардарском побоище. Это была даже не сага, а всего лишь прядь, небольшой рассказ, повествующий о Гренландии - "GrФnlendinga ЧАttr". Сейчас я четко помнил каждое слово, и проговорил про себя всю прядь от начала до конца. Там описывались и находка корабля, ставшего причиной спора, и развитие конфликта, и его кульминация, и последующие переговоры. Даже придуманная Снерриром сказка про пещеру с сокровищами тоже вошла в текст. Обо мне, к счастью, там не упоминалось, ибо я и сам не погиб, и никого не убил, а исцеление раненых не считалось деянием, достоянным упоминания.

   Это надо же так оконфузиться! Перечитай я эту прядь перед путешествием, и сразу сообразил бы, что встретился с ее персонажами. Тогда и Алекса бы спас, и епископа предупредил бы, и он счел бы меня провидцем, к которому стоит прислушаться. Но теперь уже ничего не исправить.

   Между тем, штормовой ветер не стихал, вокруг плыли клочья тумана, закрывавшие обзор, а корабля сопровождения все не было видно.

   Не знаю, продержались бы мы до конца бури, но вскоре послышался протяжный гудок и сквозь туман блеснул свет прожектора. Нас наконец-то нашли! Вот только подошедшее судно было каким-то... необычным. Обводы корпуса закругленные, бушприт представлял собой стилизованную голову дракона, а надстройки, сгрудившиеся к корме, отдаленно смахивали на китайские пагоды. И еще расцветка. До сих пор я ни разу не видел, чтобы борта судна раскрашивали вертикальными полосами.

   Нам скинули веревочную лестницу, помогли забраться на палубу и отвели в каюту. Моретти, почти не спавший последнее время, сразу свалился на койку, но меня глодало любопытство. Я хотел изменить время, и очень похоже, что нечаянно мне это удалось. Вот только куда повернул временной поток?

   Спасшие нас моряки выглядели вполне обычно - высокие сапоги, прорезиненные плащи с капюшоном, широкие бороды. А говорили они явно на скандинавском наречии, только сильно исковерканном. Однако большую часть слов я понимал, оставшиеся угадывал по контексту, а иногда переспрашивал, чтобы мне назвали синонимы.

   Для беседы со мной капитан и старпом, оба Харальды, только с разными отчествами - Свенсон и Олаффсон, перешли в кают-компанию, хотя это мог быть и капитанский салон, и мы сразу же приступили к разговору.

   - Откуда вы свалились? - недоуменно вопросил капитан Харальд. - Нет, понятно, что в такой день можно ждать чего угодно. Но радар показывал пустое море, и вдруг из ниоткуда появляется ваше суденышко.

   Про радар я не уверен, может это слово означает сонар, спутниковый навигатор или даже детектор гравитации, но смысл был понятен. Отвечать я тоже старался как можно яснее:

   - Мы из прошлого. Здесь же находится временная червоточина.

   К моему удивлению, капитан и старпом не только сразу поняли про временной туннель, но восприняли новость совершенно спокойно, лишь слегка пожав плечами.

   - Странно, на картах червоточина не указана. Но чему удивляться в такой-то день. А из какого вы века?

   - Год тысяча сто тридцать шестой. Это когда погиб молодой норвежский король Харальд Четвертый Гилли.

   - Харальд Святой!? - одновременно воскликнули тезки.

   Свенсон задумчиво почесал свою густую бороду, и уверенно заявил:

   - Я не историк, но все знают, что этот король умер в глубокой старости во время крестового похода.

   - Так, подождите, - возмутился я. - Когда это Харальд Четвертый успел стать святым?

   - Собственно, при жизни он особой святостью не отличался, - признался старпом, - скорее беззаботностью и любовью к женщинам. Но он удачно избавился от всех претендентов на престол, и за сорок лет его правления Норвегия, уставшая от распрей, стала процветающей державой. Кроме того, Харальд Святой упорядочил запутанную систему престолонаследия, и после него уже не было гражданских войн и раздоров. Норвежцы перестали обращать свою удаль и мужество в дурь и смуту. И при нем же началось освоение Арнальдрии - вот этого вот континента за океаном.

   Стена салона с красочным панно оказалась экраном, и на нем появилась карта мира, на которой Североамериканский континент действительно был обозначен как Арнальдриланд.

   Пока я потрясенно рассматривал карту и читал надписи, выполненные вполне понятной латиницей, капитан подозрительно разглядывал меня. Наконец, он дрогнувшим голосом попросил меня снять капюшон. Я скинул плащ, и моряки дружно ахнули, а старпом даже неумело попытался перекреститься.

   Вместо объяснений, капитан указал на висевшую в углу большую икону, изображавшую сурового вида разбойника в кольчуге, сжимавшего одной рукой короткое весло, а другой меч. Приглядевшись, я понял, что все шрамы на лице иконописного викинга копируют мои, да и другие признаки совпадают - цвет и форма бороды, сдвинутый нос, квадратная челюсть, отступившие со лба волосы. Портрет явно писал человек, не видевший меня вживую, но расспросивший очевидцев.

   Я вопрошающе взглянул на собеседников, и те смущенно пояснили, что это святой Олав Андерсон, покровитель воинов, моряков и морских разбойников.

   Вот спасибо, я в жизни никого не ограбил, и даже в школе не отнимал деньги на завтраки, хотя выделялся среди одноклассников ростом и силой. И меня вдруг записали в покровители пиратов!

   Но старпом меня немного успокоил, заверив, что в европейских водах пиратов давным-давно не осталось. Просто существует древняя морская традиция обязательно держать на борту икону этого святого.

   - Выходит, - сделал вывод Олаффсон, - твой спутник - это святой Андреа, исцеляющий раненых, покровитель военно-полевой медицины.

   - Верно, - улыбнулся я, - вот будет для него сюрприз, когда проснется. А Иса Стейнгрим тоже входит в святцы?

   - Он покровитель острова и вообще всех северных земель, причем в России тоже. Только русские его знают под именем святого Алекса Морозофа. Здесь в Грёнланде ему воздвигнуто святилище, куда съезжаются паломники и из норвежских земель, и из русских. А сам остров по давнему соглашению демилитаризован. На нем нет ни крепостей, ни воинов.

   Ясно. Значит, профессор все-таки проговорился, что он вовсе не германец, а исландцы или западногренландцы это услышали и передали епископу.

   Капитан явно никуда не спешил и, кажется, даже рад был отвлечься от тяжких дум. Поэтому они со старпомом показали мне краткий курс истории Норвегии и мира, добавляя свои комментарии.

   Как мне уже стало понятно, главным идеологом колонизации Америки выступал архиепископ Арнальдр, бывший епископ гренландский. А покровительствовал ему сам святой Олав Андерсон, ведавший будущее. Мероприятию вскоре был присвоен статус крестового похода, и потому для него находились и средства, и люди. Поток поселенцев был небольшим, но постоянным, и из года в год заокеанские поселения росли, как грибы.

   Мелкие племена скрелингов старались крестить и привести к присяге конунгу, а отказавшихся изгоняли или убивали. Когда же накопилась критическая масса, и поселенцы смогли выставить войско в пятьсот копий, не считая крещеных дикарей, то они стали истреблять и крупные племена. После ряда войн туземцы сообразили, что выхода у них нет. Большинство подчинилось пришельцам, а те, что с тяжелым нравом, стали массово мигрировать. К концу правления Гилли процесс колонизации уже стал необратимым, как и было предрешено святым Олавом.

   Разумеется, в последующие века не все у норвежцев шло гладко. Иногда вспыхивали бунты, на троне порой воцарялись слабые короли, при которых правили алчные министры. Но государство стойко переживало тяжелые времена, не распадаясь на части, и упорно продолжало расти.

   Харальд Гилли, расправившись с соперниками, начал активно вмешиваться в датские междоусобицы, и в итоге его сын взял власть в Дании в свои руки. В том же двенадцатом веке внук Гилли сперва устраивал набеги на Шотландию, а после вступил с ней в союз против Англии. Когда же три сына шотландского Вильгельма Льва погибли в битвах или в английском заточении, норвежский король женил своего наследника на Маргарите Шотландской. Момент был выбран весьма удачный. Правивший в это время Иоанн Безземельный, старше своего тезки из нашей истории на два года, но столь же бездарный, проиграл все войны, которые вел. Ему ничего не оставалось, как подписать мирный договор, отказавшись от прав на Шотландию и, заодно, на Ирландию.

   Ставший Норвежско-датско-шотландским королем Харальд VII славных завоеваний не совершал, если не считать мелких стычек в Ирландии, предпочитая улаживать дела миром и сосредоточившись на внутренних реформах. Он опирался на церковь, давал самоуправление городам и не позволял аристократии обезземелить крестьян. Его считали мудрым и дальновидным, и был он по нраву людям. При нем колонизация Арнальдрии получила новый толчок, а Шотландия стала перевалочной базой по пути на запад. Теперь не обязательно было делать огромный крюк через Исландию и Гренландию. Золотой век Гренландии на этом закончился, сменившись Серебряным.

   Для плавания напрямую через океан норвежцы стали строить двухмачтовые корабли, оснащенные латинскими парусами, а примитивный компас вскоре усовершенствовали, посадив магнитную стрелку на ось. Из-за малочисленности населения северного королевства поток в Арнальдрланд был, по меркам нашего Нового времени, небольшим, но постоянным. Крестьяне, безземельная аристократия, купцы и просто авантюристы охотно отправлялись в Новый мир. Всех смутьянов и недовольных тоже ссылали за океан. По соглашению с Норвегией, туда же отправлял своих бунтовщиков и английский король.

   В общем, норвежский конунг мог быть доволен, как желток в яйце. Единственное, что так и не удалось потомкам Гилли, это закрепить унию со Швецией. Попытки объединения предпринимались не раз, но всегда безуспешно.

   В тринадцатом веке в хронологии Западной Европы уже не осталось знакомых имен, но остались государственные интересы и претензии знати, а потому история старалась держаться старой колеи.

   В четырнадцатом веке, когда началась большая англо-французская война, норвежцы активно вмешались. Хотя Англии долго сопутствовал успех, но война стоила дорого. Банкирские дома больше не давали англичанам в долг, а французы смогли организовать успешную оборону и позже перешли в контрнаступление. Благодаря норвежскому флоту, высаживающему десанты на побережье, и ударам шотландцев с севера, английские войска на острове были раздерганы и в итоге разбиты по частям. После полувековой войны Англия, которую наши шотландцы почитали корнем греха, перешла под власть Норвегии, за исключением Плимута и Корнуолла, доставшихся французам. Победитель без ложной скромности воздвиг себе в Лондоне памятник, на котором было высечено: "Король Харальд Девятый пришел в Англию, бился за страну и преуспел".

   С Францией с тех пор воцарился длительный мир, не прерываемый четыре века. Воевать норвежцам в Европе приходилось, в основном, с Германией, хотя и раздробленной, но все еще могущественной.

   Едва восстановив целостность страны, французы тут же заинтересовались новым Светом, и Харальд IX полюбовно поделил с ними области влияния. Франции достались современные мне Флорида, часть южных штатов и низовья Миссисипи. Потомки потом критиковали Харальда за этот "дар", но он поступал сообразно обстановке. Континент казался бескрайним, а норвежские подданные были слишком малочисленны, чтобы заселить его целиком. Гораздо важнее было иметь в Арнальдрии добрых друзей, на которых можно положиться в войне с аборигенами. К тому же, подданным двух стран не возбранялось селиться в колониях соседей, сохраняя при этом прежнее гражданство.

   Пятнадцатый век ознаменовался усилением Испании, тоже пожелавшей себе новые земли. Что примечательно, на Пиренеях история начала меняться сразу после моего вмешательства, буквально через двадцать лет. Хронологию этого века я недавно зубрил, и потому легко смог заметить отклонения. Началось все с того, что молодой принц Санчо Кастильский неудачно отправился в поход и умер на пару лет раньше срока, так и не успев стать королем. В итоге, разделения Кастилии и Леона не произошло, и Испания объединилась на полтора века раньше.

   И вот, в пятнадцатом веке, после долгих споров испанцам подсунули самые завалящиеся земли - нынешнюю Центральную Мексику с набиравшими силу ацтеками и северную часть Южной Америки, покрытую сельвой и казавшуюся бесполезной. Территория нынешних-прошлых Аргентины, Чили и Уругвая пока оставались бесхозными.

   Протестантизм, появившийся немного раньше, в шестнадцатом веке расцвел пышным цветом, неся с собой религиозные войны по всей Германской империи, а иногда и в Испании с Францией.

   По иронии судьбы Нидерланды снова оказались под властью Испании, хотя уже совсем с другой династией. Решимость зарождавшейся буржуазии отстаивать свою независимость автоматически повлекла серию войн, в которых Норвегия как могла помогала Голландии. Иногда дружеским нейтралитетом, а иногда и военным флотом. Как я и ожидал, после обретения голландцами независимости история повторилась, и они начали активно воевать с недавними покровителями, ставшими конкурентами. Несмотря на то, что Соединенное королевство Норвегия была сильнее Великобритании нашей истории, борьба оказалась тяжелой. Норвегии приходилось противостоять Швеции, Испании, немецким княжествам, да еще содержать флот в Арнальдрии. В общем, весь семнадцатый век прошел в серии Голландских войн, закончившихся весьма трудной победой и объявлением Норвегии империи. Это случилось в 1700 году.

   Тут мне стала понятна причина устойчивости Норвежской державы. К примеру, в нашей истории и Англия и Испания не считали американских колонистов полноправными гражданами, не говоря уже о туземцах. На них смотрели исключительно как на источник доходов для метрополии. Не удивительно, что колонии восстали, как только окрепли. Но так исторически сложилось, что для норвежского короля его заморские земли - Исландия, Гренландия и Дания были полноценными частями страны, населенными такими же подданными, и даже говорящими на похожем языке. Поэтому законы действовали одинаково для всех. После присоединения Шотландии законы унифицировали далеко не сразу, но шотландцы с норвежцами все равно были равны перед троном. Новые колонии тоже рассматривались как продолжение страны, и все колонисты, включая крещеных индейцев, обладали ровно такими же правами. Они собирали местные тинги и отправляли представителей в Норвегию на Эйратинг, начавший века спятнадцатого приобретать черты современного парламента.

   Голландия после присоединения к Норвегии также автоматически уравнялась в правах со старыми провинциями. Ее мануфактуры и купцы получили доступ к рынкам империи, торгово-промышленную верхушку наградили имперскими титулами, а следующее поколение уже предпочитало разговаривать и составлять договора на английском, а не на голландском.

   Тут стоит заметить, что хотя в державе поначалу доминировал норвежский язык, но после присоединения Англии все изменилось. Численность новых подданных составляла едва ли не половину граждан соединенного королевства, и они являлись самой экономически активной частью населения. Что еще важно, к тому времени английская нация, больше не делящаяся на норманнов и саксов, уже вполне сложилась. А английский язык после трехвекового прозябания без письменности значительно упростился. Все юридические и научные термины в нем были взяты из французского или напрямую из латыни. При этом любовь англичан к сокращению слов привела к тому, что тексты на их языке были значительно короче норвежских, гаэльских или голландских. И, вполне естественно, расчетливые купцы предпочитали пользоваться именно английским, легким в обучении, кратким в текстах и весьма распространенным в деловых кругах. Через три века норвежский оставался официальным языком Двора, международным языком на флоте, и... деревенским говором северной окраины. Это все вполне объяснимо. Придворные церемонии всегда очень консервативны, а знать любит изобретать какие-нибудь отличия от простонародья - вычурные непрактичные наряды, сложные приемы столового этикеты и использование в быту иностранного языка. Вот так и получилось, что к восемнадцатому веку двуязычие уже твердо укоренилось в Норвежской империи. Высшая знать кичилась тем, что говорит на непонятном простонародью наречии, а самый последний норвежский рыбак полагал себя благородным потомком викингов, равным королям.

   Вскоре после покорения Голландии взошедший на престол новый король Харальд XIII, жаждущий бранной славы, обратил свой взор на восток. Шведы категорически не желали присоединяться к островной империи, и даже, в пику норвежцам, сохранили у себя католичество. Неизвестно, дошло бы в итоге дело до нападения на непокорную Швецию, но та не вовремя поссорилась с Россией, и вскоре русские уже дошли до Уппсалы.

   - Дошли в буквальном смысле, по льду, во время холодной зимы, - восхищенно заметил капитан. - Шведский король понял, что его дело не слишком хорошо, и воззвал к соседу о помощи. Он не жалел слов, расписывая свои несчастья, и призывал подмогу. Вот поводом "защиты" Швеции Харальд и воспользовался, тут же введя войска на территорию соседа и "великодушно" предложив России оставить за собой Финляндию. Однако, у русских, и не только у них, уже давно накопились счета к норвежцам. Надо признать, мы тогда были крайне заносчивы и склонны к притеснениям. Норвегия не пропускала купцов через свои моря, установив монополию на торговлю в северных водах. И многие страны тогда благосклонно восприняли предложение России о союзе.

   Кстати, замечу, что в нашей истории русский Петр Великий охотно учился у голландцев морскому делу и прочим наукам, но не спешил перенимать у них общественное устройство, самое передовое в мире. А при его наследниках, взявших в привычку совершать дворцовые перевороты, и потому ищущих поддержки знати, крестьян еще больше закабалили. Это замедлило развитие России и потом сильно ей аукнулось. Но в этом мире русские пошли по англо-голландскому пути, и со временем достигли небывалой промышленной мощи, став несусветно богатыми.

   И вот очень быстро образовалась антинорвежская коалиция, включающая Францию и честь германских князей, а в противовес ей выступили Испания, Турция и еще куча мелочи, вроде Богемии. Война шла долго. Члены коалиций не выдерживали и заключали мир, а то и вставали на другую сторону, но соперничавшие державы не сдавались.

   Наконец, через тридцать лет непрерывных сражений император Харальд подумал, что у Норвегии, кажется, не все благополучно. Он, наконец, понял, что нужно уважать права других империй, имеющих в достатке силы, а спорить лишь с теми, кто имеет малое. Поэтому конунг посчитал разумным во избежание зла заключить мир с соперником.

   В 1736 году две великие державы подписали трехвековой мир, которого с тех пор строго придерживались, относясь друг к другу доброжелательно и с уважением. Этот мир развязал сторонам руки. Обе империи не скудно воздали добром верным союзникам, и жестоко отомстили недругам. Россия занялась Польшей и Турцией, вечно несущими беспокойство и злобу, а позже Бранденбургом и Австрией. Норвегия же наконец взялась за Францию. В последней уже давно царил абсолютизм, приведший страну к глубочайшему кризису. Расточительный двор и постоянные войны требовали денег, но налоговые льготы правящих сословий и разорительная система откупов не позволяли наполнить казну, а третьему сословию не давали поднять голову. Дворянство желало забрать у короля власть, а податный люд мечтал о правах, как в Норвегии. Оставалось просто поднести спичку к этой бочке пороха, чтобы она взорвалась.

   Харальд XIII, к тому времени умудренный опытом, уже не был склонен к ссорам, но почитал необходимым отплатить французам, бросившим ему вызов. И ему удалось разгромить французскую армию и даже взять Париж. Но на волне революции к власти во Франции пришли талантливые патриотически настроенные офицеры, сумевшие поднять на борьбу весь народ. Покорение Франции и ее колоний затянулось надолго, и с перерывами длилось до девятнадцатого века. Потом еще были войны с бывшими испанскими колониями, попытка завоевания Индии, ссоры с Китаем, колонизация Африки. Но все войны бушевали где-то далеко, а в Европе последние полвека царили мир и блаженство. До сего дня, конечно.

   - Так, Свенсон, - не выдержал я, - а что тут вообще происходит!? Почему вы все какие-то кислые и постоянно твердите про "такой день". Что происходит в мире?

   Харальды мрачно переглянулись, немного помолчали, и Свенсон печально вздохнул:

   - Я не желаю скрывать от тебя такое известие. Мы упомянули, что три столетия назад заключили трехвековой мир с Россией?

   - Угу.

   - Так вот, договор истекает сегодня, буквально через два часа. А ядерных ракет у русских куда больше, чем у нас.

   - А у вас... а у нас с ними что, какие-то разногласия?

   - Как обычно у больших держав, - пожал плечами Олаффсон, - когда те не могут поделить сферы влияния - в немецких княжествах, в Италии, в западных колониях, в Китае и Африке. А еще торговые соглашения, пошлины, тарифы, квоты. И когда срок мирного договора закончится, а новый не подпишут, это де-юре уже война. Вот мы и болтаемся у нейтрального острова, и не знаем, чем все закончится.

   Карта на экране исчезла, сменившись изображением конференц-зала, и радостный голос дикторши прощебетал:

   - Срочная новость. За два часа три минуты до полуночи представители Норвегии и России в Капстаде согласовали еще один спорный пункт мирного соглашения. Осталось всего восемнадцать.

   Часы в углу экрана мигнули, и на одну минуту осталось меньше.