Мои ночные рефлексии [Ирина Гербертовна Безотосова-Курбатова] (fb2) читать онлайн

Ирина Безотосова-Курбатова Мои ночные рефлексии

Памяти моего дорогого прекрасного мужа — Васюши

1. ЗИМНИЙ САД В БИБЛИОТЕКЕ, или Моя интеллектуальная жизнь

2019 г. Апрель. Я начинаю свою книгу «Мои ночные рефлексии» о своей (и не только о своей!) жизни. Название этого Введения — не ошибка: не библиотека в зимнем саду (как было бы логичнее), а именно Зимний сад в библиотеке, ибо логика в том, что в 17-метровой комнате по всему ее периметру на стеллажах от пола до потолка расположилось более четырех тысяч моих любимых книг (в соседней комнате в кабинете мужа — еще более тысячи), а посередине комнаты на трёхъярусном каскаде-острове — оранжерея (зимний сад). Когда к нам кто-то приходит впервые, то, как правило, одни видят только цветы (и не замечают книг!), а другие — только книги (и не замечают цветы!). Нас это забавляет, но не удивляет (понятно, что человека притягивает его доминанта). Цветы — мое относительно недавнее увлечение (в последние 20 лет) — наслаждение и медитация, но, пожалуй, страстью я это не назову. Вообще, моя страсть — вода (См. мое эссе «Страсть к воде: мои заплывы»), однако, самая большая моя страсть — КНИГИ — она первая и самая сильная моя страсть, которая определила содержание всей моей жизни — навсегда.

Очень давно еще в Камышине в 1967 году (я тогда училась в восьмом классе) в одно из воскресений зимой, проведя, как обычно, почти весь день в читальном зале нашей городской библиотеки (с потрескивающей буржуйкой в углу читального зала!) и взахлеб читая «Письма Маяковского к Лиле Брик» (в случайно мною обнаруженном на полке томе Литературного наследства), я ощутила прилив острого наслаждения от чтения, от новых знаний, от погружения в другие миры других людей, НО — самое главное! — от других — не официозных, не формальных, не скучных (а интересных!) текстов — и потом, выйдя из библиотеки на улицу и увидев ослепительный белый снег в начинающихся сумерках, поняла, даже скорее остро осознала, что в жизни буду получать наслаждение, в основном, только от чтения. Так оно и вышло. Здесь же отмечу, что тогда мне в маленьком волжском городке не дано было знать, какой вой поднялся по поводу выхода этого 65 тома Литературного наследства «Новое о Маяковском» (об этом я узнала только сейчас, спустя полвека (!), вспомнив этот день и заглянув в интернет, где опубликованы все эти указы «сместить, запретить, заменить» и т. д. за 1958 год. — год выхода этого тома). Я сразу забеспокоилась и кинулась к Блоковским томам Литературного наследства 1980–1987 годов и — с облегчением выдохнула — нет, в них составители все на месте, даже 20 лет спустя (Луи Арагон защитил: «Только посмейте тронуть!»).

В Камышине (в котором проходило мое интеллектуальное становление) можно было подписаться почти на любое собрание сочинений (Бальзак, Мопассан, Диккенс, Толстой, Достоевский, Чехов и многие другие) и мы с мамой регулярно подписывались на эти «огоньковские» собрания сочинений и они украшали нашу библиотеку многие годы (и сейчас, конечно, несмотря на то, что в ней по прошествии стольких лет приобретено много других прекрасных книг, и, особенно, как ни странно, в 80-е годы, и, конечно, — изданных после перестройки в 90-е гг. и потом — в нулевые и в десятые).

Однако поразительно было другое — в районной и городской библиотеках было очень много хороших книг, например, в 1969 году спокойно стоял впервые (после журнального варианта «Мастера и Маргариты») М.Булгаков со своим знаменитым «Бегом»), эту книгу мне потом «подарит» моя приятельница-библиотекарь, видя мое острое желание её иметь (со словами: «Её все равно никто не читает»). Мистика, но только вчера узнала, читая последнюю книгу Михаила Веллера «Огонь и агония» (2019) — главу об интеллектуальной жизни 70-х годов ХХ века, о том, что этот «синий Булгаков» на черном рынке в Ленинграде стоил 50 рублей!

Моя жизнь — это, в основном, история моих знаний, которые я черпала из книг. Книги я до умопомрачения постоянно читала в библиотеках (сначала в Камышине, потом, когда мы переехали в Волгоград в 1975 году — моем любимом Волгограде, очень много — в тогда еще Ленинграде).

Но главное наслаждение всей моей жизни — это книжные магазины, которые на протяжении очень многих лет были моей настоящей интеллектуальной страстью. Скользя взглядом по книжным полкам, я могу безошибочно сказать о многих книгах, где, когда, при каких обстоятельствах они были куплены, что я при этом испытывала, когда я их читала (чаще — сразу, в тот же вечер, устраивая себе пир интеллектуальной тишины).

И, с другой стороны, я часто мысленно вспоминаю книжные магазины моего неизменного маршрута по субботам в течение многих лет (в том числе и те, которых давно уже нет («Современник», «Техническая книга», в центре Волгограда, книжный магазин на Волгогрэссе, а недавно перестал существовать и «Диалог» (в советское время — «Политическая книга») на моей любимой Аллее Героев), которые дарили мне эту книжную радость, прекрасно помня какие книги я в каждом из них покупала — горячо благодарю их за подаренное мне наслаждение! — (См. об этом подробно в моем эссе «Мои прогулки по городу»). Интересно, но мои прогулки в любом городе — это книжные маршруты. Недавно обнаружила, что в Волгограде этот маршрут у меня был значительно длиннее и гораздо живописнее (в основном, вдоль прекрасной Волги с ее удивительными песчаными косами), чем был в Ленинграде, где, в основном, маршрут пролегал по Невскому — «Лавка писателей», «Дом книги» (дальше), а по Литейному — «Академкнига», «Подписные издания» и магазин «Глобус» на иностранных языках).

Сегодня, мы чаще заказываем книги по интернету в магазине «Лабиринт» (начиная с 2012 года — приобрели более 300 книг за восемь лет), однако, по-прежнему (какая радость!) пасемся и в тех, которые выстояли в бурные 90-е и вялые 2000-е («Книжный мир» на нашем Авангарде, где мы живем, «Учитель» на улице Кирова (в 5 минутах ходьбы от нашего дома). Именно в «Учителе» я открыла для себя несколько лет назад прекрасную серию «Интеллектуальный бестселлер читает весь мир», когда купила «На солнце и в тени» Марка Хелприна (самая лучшая, на мой взгляд, сага о любви! — вряд ли кто-то найдет где-нибудь еще такую глубину чувств!!!).

То, что еще остались книжные магазины в городах — это загадка (сейчас практически никто не читает или предпочитает электронный вариант). Мы тоже с мужем в 2015 году купили каждому по планшету и скачали по интернету много интересных книг (мне даже удалось скачать William J. Stoner — как сонет № 73 У.Шекспира перевернул всю жизнь главного героя!).

Но, по иронии, судьбы именно 2015 год оказался очень «урожайным» в отношении книг, они лавиной появлялись в газетных киосках: интересные серии о путешествиях издательства «Амфора», которое, к сожалению, позже обанкротилось, но именно это издательство напечатало полную версию «Москва слезам не верит» — так я открыла для себя гения — сценариста и писателя Валентина Черныха и поняла, благодаря кому этот фильм получился гениальный. И в этом же 2015 году (лучше поздно, чем никогда) открыла для себя другого гения — Анатолия Рыбакова и его шедевр «Дети Арбата» — до сих пор не могу понять, почему он прошел мимо меня в конце 80-х!!! Такой многогранной, многоуровневой книги нет больше нигде, ни в какой литературе!!! Даже Сталинградскую битву он описал так талантливо, что я впервые до самой глубины осознала трагичность и величие нашего прекрасного героического города.

Я очень благодарна судьбе за то, что именно книги определили главное содержание моей жизни и именно книги сделали мою рефлексию содержательной, глубокой и такой многогранной, а не личный опыт, который, как известно (на что указывал еще умный Александр Герцен) есть беднейшее средство познания этого мира.

Все, что мне интересно в этой жизни, все темы и проблемы, которые я попытаюсь затронуть в моей книге — все они своим источником размышлений обязаны книгам.

Вообще, если жизнь каждого человека представлять в контексте основных векторов ее содержания и наполнения, то таких основных векторов (областей) у меня десять: книги (чтение) — об этом на протяжении всей этой книги, английский язык (См. мое эссе «Мой английский») и литературоведение (См мое эссе «Мои прогулки по городу») — это моя филология), психология (См. мое эссе «Моя психология»), музыка (сначала на пластинках, а в последние годы на более, чем 200 дисках классической и инструментальной музыки и, конечно, по радиостанции «Орфей» — на очень маленьком музыкальном центре с «серьёзными» колонками музыку слушаю много десятилетий каждый день), город и его среда (См. мое эссе «Мои прогулки по городу», степи и леса (отдельного эссе на эту тему решила не писать — но «вставочки» будут разбросаны по всей книге — по бескрайним нашим степям особенно много бродила часами за верхней Горной поляной в полном одиночестве в течение пяти лет с 1993 по 1998 гг. и — по лесам — в 80-е гг. — на Карельском перешейке), путешествия на машине (См. мое эссе «Наши путешествия на машине»), вода (См. мое эссе «Страсть к воде: мои заплывы») и — дом (См. об этом ниже), который и «вбирает в себя» почти все перечисленные выше векторы содержания моей жизни:

В нашем доме 8 основных сфер: библиотека из более 5 тысяч книг (расположены только по периметру вдоль стен от пола до потолка — многие восклицают: «Какие красивые обои!»), оранжерея — зимний сад (суккуленты-крупногабаритники на всех трёх окнах и — на 3-х-ярусном острове-каскаде, который был придуман в 2005 г. одним талантливым мебельщиком (физик по образованию), все цветы — в элегантных темно-коричневых кашпо, в таких же — и три прудика с плавающими листьями (аллюзия плывущих осенних листьев на моей незабвенной Иловле) и — среди всего этого темного царства — пламенеющая, как костер, солевая лампа), балкон (как только мы переехали в эту квартиру, я уже на следующий, 1999, год «отрисовала» собственный дизайн и по нему балкон застеклили и обшили деревом (не пластиком!), а Вася укрепил широкие для цветов подоконники, а на окна я купила «римские шторы» из бамбука, больше на балконе ничего нет, кроме пуфика — никаких шкафчиков, никаких полочек, никакого хлама (это повергло как-то в непередаваемый восторг проверяющего пожарного!), а за окном — аллея с большими деревьями (вязами и ясенями), которые летом полностью закрывают дом напротив и создают иллюзию «дождевых лесов Коста- Рики», сквозь которые скользят лучи нашего южного солнца, поэтому, когда сидишь с чашечкой кофе, то совершаешь прогулку по кронам деревьев (мы на четвертом этаже) — не надо ехать на популярные аттракционы в Европу и ходить по натянутым высоко среди деревьев пешеходным канатам, а ночью — висит луна на восточном небе (все окна выходят на восток) или небо усыпано звездами (наша аллея не освещена и особенно в бинокль видны россыпи звёзд) и в этой тишине слышен шелест листьев деревьев и стрекотание сверчков — истинная медитация, как и музыка (См. выше), которую я слушаю утром и иногда вечером на музыкальном центре, компьютеры: ноут-буки (путешествия в YouTube, часто по Колымской трассе и по рекам Сибири и Урала), планшеты-андроиды — со скачанными текстами — «читалки», телевизор на кухне (восторг Леонида Каневского! и — нашего тоже!), ванная, где мы принимаем каждый вечер меридиальный душ и где я «плаваю» с целым комплексом упражнений, наконец, кухня, в которой мы вкусно трапезничаем (никакая сила меня уже не затащит в общепит, даже если это будет высоко разрядное место — «жевать чужие слюни», как остроумно сказал один молодой криминалист в сериале CSI!).

Многие европейцы жалуются на свои маленькие квартиры, в которых им тесно и не очень комфортно находиться, поэтому они всю свою жизнь проводят на улицах в клубах, кафе и ресторанах. Наша квартирка — это 42 кв. метра, а балкончик — 1.5 кв. метра! НО! Она — не тесная! Например, в 5-метровой прихожей — только картина на стене и пуфик (что однажды привело в шок одного Васиного клиента по фотоаппаратам: он долго не мог понять, в чём огромная разница между его такой же квартирой и нашей — всё спрятано в строенных шкафах). И в ванной, и на кухне тоже много открытых пространств (тоже всё спрятано, а стены открыты). Но самое главное — это содержание нашего дома. Огромный интеллектуальный мир — книги. Мир природы — оранжерея и кроны деревьев за окнами. От всего этого никуда не хочется уезжать. Наш дом — это наша жизнь, наша душа. Ещё Лев Толстой сказал: «Счастлив тот, кто счастлив дома».

А, если под домом подразумевать и пространство любимого города (См. мое эссе «Мои прогулки по любимому городу»), то это сильнейшие для нас места притяжения. И несмотря на то, что многие превратились в микрорайоны с многоэтажными домами, тем не менее любимые рощи ещё остались, в которых можно совершить полноценную почти лесную прогулку (от дома — на расстоянии вытянутой руки — ни на чём не ехать — дорогОго стоит!). А старый бульвар на ул.64 Армии (где я жила 23 года), там осталось еще 28 видов деревьев и кустарников — мы с Васюшей специально посчитали в 2015 году (уже не 38, как это было в далеком 1987 году, когда я однажды переводила на английский язык текст из диссертации (она и была этому бульвару посвящена!) для одной прелестной женщины, которая мне сказала, что редкие европейские бульвары могут похвастаться таким биологическим разнообразием деревьев!), а бульвар на улице Кирова — 3-километровая прелесть почти без разрывов для машин! — с очаровательными двойными желтыми фонарями! А наша несравненная Волга с Сарпинским островом (одним из 3-х самых больших речных островов в Европе) — прямо напротив нашего места, где мы живем (5-10 минут пешком от дома до пристани и 15 минут до Сарпушки — на пароме!).

Васюша и я — не граждане мира! Нам не надо бежать из дома в поисках интересной жизни. Как можно, вообще, бежать от своей интересной жизни (об этом очень тонко рассуждает героиня, университетский преподаватель, в книге «Недоразумение в Москве» Симоны де Бовуар). А — там, что там? «Всё- чужое!» — с ужасом повторял Юрий Лотман, приехав как-то в Германию на конгресс по семиотике культуры. И я его хорошо понимаю! Как понимаю и И.А.Гончарова, который в поздние годы своей жизни упирался и ни за что не хотел ехать на юг «поправлять здоровье», повторяя: «Ну, ежели вы свезете меня туда вместе с моим кабинетом!» — и это И.Гончаров, который, всем известно, в возрасте 40 с лишним лет на фрегате «Паллада» два года неистово носился по морям и океанам (но штормы он и тогда не выносил!).

Вообще, если человек в своей жизни сумел создать свой прекрасный дом и среду обитания вокруг, он вряд ли с такой маниакальной страстью будет стремиться к путешествиям. В «Нравственной философии» Ральф Эмерсон о том, кто путешествует, пишет, что он «убегает от самого себя от недостатка самобытного развития». А Артур Шопенгауэр в «Афоризмах житейской мудрости» написал жестко: «Внутренняя пустота и отвращение к самому себе гонят людей в общество, на чужбину или в путешествия».

Итак, все перечисленные мною сферы жизни представляют для меня исключительный интерес и наслаждение. Они будут основными в этой книге.

Свои тексты я хочу сделать «живыми», т. е. «читабельными» (считаю, что, в основном, тексты как в научной, так и художественной литературе чаще всего «тошнотики», сквозь которые продираться порой очень неприятно).

Чтобы текст был приятным для чтения, он должен соответствовать четырем критериям, а именно: быть точным (мысль должна соответствовать слову); быть глубоким (проникать в самую суть проблемы); быть быстрым и лёгким (и при этом компактным, но емким) и, наконец, быть интересным.

Эту формулу «хорошего читабельного текста» (как я ее назвала — «интеллектуальный квадрат текста») я предложила еще в своем авторском курсе (См.: Методические рекомендации к авторскому курсу «Рефлексивная психология в контексте культуры» Волгоград, 1998 — Лекция № 14, С. 19–20;) и в своей диссертации (См.: «Развитие рефлексии студентов технического вуза в процессе обучения психологии». Самара. 2004, С. 242).

А еще мои тексты должны отвечать двум идеалам нашего бытия: состоянию «высочайшей образованности» и состоянию «величайшей простоты» (формула жизни Ф.Гёльдерлина — и моя тоже!) — поэтому у меня везде ссылки на умных и образованных авторов. И — очень много примеров — для простоты восприятия («живое знание», по С.Франку) — без этих примеров это были бы формальные, скучные, неживые тексты.

И еще. Я хочу, чтобы меня читали умные, образованные и добрые читатели (другие читатели — мне не нужны!).

Несколько слов о названии книги. Перебрала в лингвистической игре очень много вариантов: жизнь — как пунктир, как миг, как мгновение, как волна(ы), как блики, как качели, как синусоида (оказывается, есть с таким названием роман у В.Пикуля!), как дихотомии, как антиномии, как оксюморон, как когнитивный диссонанс, как принцип дополнительности, как иллюзии, даже «И-И» (в противовес С.Киркегору с его «Или-Или»), подчеркивая значимость всего в этой жизни, а не — непременного выбора). Но, во-первых, много книг с такими названиями уже изданы — их пруд пруди в интернете (и можно нарваться на авторское право), а, во-вторых, многое стало просто затертым клише и трюизмом.

И тогда я задала себе вопрос: «Что для меня в жизни очень важно?». Ответ пришел мгновенно: «рефлексия» (размышление) — самое радостное состояние моей души — это к тому же и — тема моей диссертации) и — конечно, «ночь» (самая лучшая для меня часть суток). И получилось очень точное и очень ёмкое название моей книги «Мои ночные рефлексии».

Они («Мои ночные рефлексии») будут написаны (в отличие от размышлений Марка Аврелия «Наедине с собой») совсем в другой — не поучительной — стилистике!). И — в отличие от «Ночных бдений» Бонавентуры — не в средневековом готическом стиле (хотя…).

И, поскольку, мои тексты написаны не по принципу диахронической линейности (скучной последовательности), а по принципу «синхронического анализа» (по Ф. де Соссюру), то -

Каждое эссе — автономно и можно читать отдельно — не по порядку.

2. МОЙ АНГЛИЙСКИЙ

Начну немного с необычного ракурса. Хорошо известно, что существуют целые профессиональные династии (военных, врачей, учителей и других). Но мало кто знает, что есть и противоположная сторона: когда упрямые дети категорически не хотят идти по стопам авторитарных родителей (а, может быть, и не авторитарных) и выбирают наперекор — другие профессии, которые часто могут им и не соответствовать. Не могу судить, как разыгрывался жизненный сценарий в одном конкретном случае, но он, на мой взгляд, интересный. Один из примеров — очаровательная дочь одного прелестного врача-психиатра (не знаю, была ли мать тоталитарной — мне она такой не показалась, хотя я ее и видела в своей жизни только один раз). В свое время дочь категорически не захотела стать врачом (сама рассказывала об этом), а поступила в политех. Когда ее мать в возрасте 78 лет, трагически погибла на собственной яхте (на нее упала балка) и нужно было продолжить профессиональную деятельность матери (у нее был известный в нашем городе психиатрический центр по реабилитации), дочь призналась в интервью журналистам, что горько пожалела, что когда-то не стала врачом.

Но есть ещё один сценарий (третий): когда авторитарные родители всё-таки не в состоянии убить любовь ребёнка к предмету. Это — про меня.

История моей влюбленности в английский язык началась с 5 класса (1963 г.). Годом раньше (в четвертом классе) наша мама решила нас обучать английскому (она его знала превосходно — закончила американскую школу в Харбине). Занятия проходили в ее стиле — жестко — и поэтому состоялось только 2–3 занятия, мы сидели зажатые, мама своим энергичным голосом вводила нас сразу в лабиринт спряжения глагола «to be». Но, видимо, ей эти занятия самой были в некоторый напряг — да и некогда было (тогда еще в 1963 году субботы были рабочими — отдыхать по субботам стали только с 1967 года) и свободного времени почти не было).

Много лет спустя (к тому времени я и сама уже преподавала английский язык на своих любимых курсах при пединституте) я случайно узнала, что когда-то в Магадане мама тоже преподавала английский на курсах, мне стало страшно интересно и я ее стала расспрашивать, сколько человек было в группе и сколько времени это длилось. Она, как ни странно, но очень нехотя, сказала мне правду: после первого занятия из 15 или 17 человек на следующее занятие не пришел никто. Я одновременно испытала сильнейшие амбивалентные эмоции: была потрясена, но и не удивилась, испытав на собственной шкуре ее методы. С нами мама уже больше никогда не пыталась заниматься английским, но тем не менее я на всю жизнь запомнила тот вечер нашего первого занятия: было около восьми часов вечера, я отпросилась одна погулять, вышла на улицу, светила огромная луна, я смотрела на нее и с восхищением повторяла «moon», мне навстречу неслись грузовики с зажженными фарами (недалеко была автобаза и они, наверное, возвращались после рабочего дня) и я испытала, ни с чем не сравнимое, интеллектуальное волнение от совершенно новых знаний.

Год спустя, в пятом классе в школе нас стали обучать иностранным языкам. Мы, конечно, стали учить английский — именно английский кардинально и изменил нашу жизнь. Мы учились в школе № 1, но директор не дал английского в пятом классе, для мамы это было неприемлемо, и она отдала нас в школу № 4, которая находилась очень далеко от дома (нам приходилось туда добираться пешком около 40 минут, транспорта никакого не было). Как послушные дети, мы не роптали, более того, мне там нравилось (школа располагалась в очень красивом 4-х-этажном здании, бывшем до революции реальным училищем, стояла на самом берегу Волги и вид из окон был сказочный). Но сейчас, по прошествии многих лет, видя, как быстро бегают в школу дети из нашего двора буквально за 3 минуты, я осознала, что мы все-таки много сил тратили на дорогу и мы были единственные в классе, кто жил от школы так далеко (конечно, это была не 3-х часовая опасная дорога в джунглях в школу, как это бывает в латино-американских или азиатских странах), но рядом с нашим домом было две школы в шаговой доступности, куда мы спокойно могли бы ходить. Но наша мама об этом не думала, а если и думала, то со знаком наоборот, считая, что ходить далеко очень полезно (и, наверное, она была бы права, если бы не мой ревматизм сердца, который всю жизнь давал сильную усталость, но она о нем не догадывалась — я ведь не жаловалась!). Но вернемся к моему английскому.

Лето 1964 года. Все это лето мы провели, как всегда, на даче, а я часами сидела в машине с 3-х — томником учебника Валентины Скультэ «English for Little Ones». Название «Английский для малышей» — обманчиво, ибо в нем было много серьезных текстов (даже с интригующими детективными сюжетами!) о повседневной жизни англичан. Я с упоением погрузилась в эту атмосферу и на протяжении трёх летних месяцев освоила все (!) уроки, прочитала все сопутствующие методички с пояснением грамматики и выучила более 1,5 тысяч слов (20–30 слов каждый день!). Не знаю, сколько слов выучил Корней Чуковский в свои, кажется, 19 лет, сидя где-то на чердаке в Одессе и переводя «Листья травы» Уитмена, но для 12-летней девочки (как я это вижу сейчас) это было серьезным осознанным интеллектуальным усилием, но она его преодолела только благодаря интеллектуальному наслаждению, которое она испытывала. В школе учительница от моих новых знаний была в шоке, а мама долгое время о них даже не догадывалась (мой английский она оценит только более, чем 25 лет спустя, в 1990 году, когда я ее попрошу послушать меня перед экзаменом по кандидатскому минимуму — она, по ее словам, была сильно потрясена: «Ты так знаешь английский?»). А тогда я стала жадно читать. Сначала американские «Readers», которых почему-то было много в иностранном отделе нашей городской библиотеки, но они мне не нравились (я их считала скучными и пустыми). А вот когда мама стала с 1966 года выписывать польские журналы на английском языке «Mozaika» (и «Mala Mozaika»), то неожиданно передо мной открылся целый мир (тексты были разноплановыми и располагались в десяти направлениях: англоязычные авторы (их биографии) и их произведения (отрывки из романов и рассказы), поэзия, английская грамматика, страноведение (Великобритания, США, Канада), искусство, разговорный английский в топиках и диалогах об англичанах, американцах, их традициях и образе жизни, наука. Я с упоением в отрывках (но в оригинале!) читала Уильяма Шекспира, Чарльза Диккенса, Уильяма Теккерея, Вальтера Скотта, Вашингтона Ирвинга, Марка Твена, Шарлоту и Эмили Бронте, Джейн Остин, Сомерсета Моэма, Вирджинию Вулф, Айрис Мёрдок, Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда (моя будущая выпускная дипломная работа по литературоведению в институте), Артура Конан-Дойла, Агату Кристи и многих других. Путешествия по странам были восхитительны (чего стоили статьи о путешествиях по Темзе (в семи номерах за 1967-68 годы!!!), Тура Хейердала (по океанам), путешествия по английским каналам и прогулки по английским садам, улицам, музеям, театрам. Уже в 1974 году — комплекс упражнений из Йоги и упражнения для сердца. Прекрасные рецепты королевского пудинга (в 1972 году) и много- много всего самого необычного. Мы выписывали «Mozaika» по 1977 год (полных 12 лет), а потом ещё в 1981 и 1985). Помню, как в метель в один из зимних дней 1982 года я отнесла более 120 номеров в мастерскую в центре Волгограда на Пушкинскую улицу и отдала в переплет, а потом составила подробный каталог (все они со мной до сих пор — и ласкают взор с верхней полки восьмого стеллажа).

Несмотря на то, что монологи Гамлета У.Шекспира наизусть я знала еще в школе, все-таки по-настоящему романы в оригинале я отважилась читать только после второго курса института. Повторяться не буду — это авторы, упомянутые выше, но уже не отрывками как в «Mozaika», а в полном варианте, однако многие были для меня и новым откровением: Aldous Huxley «Crome Yellow», John Steinbeck «The Winter of Our Discontent», Henry James «The Aspern Papers», James Joyce «A Portrait of the Artist as a Young Man», Thornton Wilder «The Cabala», Truman Capote «Breakfast at Tiffany~s», John Fowles «The Ebony Tower», Irwin Shaw «Evening in Byzantium», Tennessee Williams «Orpheus Descending», David Lawrence «The Rainbow» & Lawrence Durrell «Justin», Archibald Cronin «The Northern Light», John Braine «Room at the Top», Margaret Mitchell «Gone with the Wind».

Читать книги на английском я продолжаю до сих пор. Это мое наслаждение! В моей библиотеке — около 500 неадаптированных книг: о большинстве из них хранит моя благодарная память (где и когда я их покупала и какие эмоции испытывала при их чтении). Однако многие выпускники ин. яза практически ничего не читают. Особенно книги в оригинале. Но меня однажды поразило другое. Оказывается, в свое время книги для домашнего чтения в нашем университете (который в свое время в 1980 году и открылся на базе нашего педагогического института!) многие студенты читали по-русски, т. е. переводные (о чем вскользь как-то обмолвилась одна моя знакомая (которая английский язык вообще-то знает), сказав: «Как хорошо, что многие авторы к тому времени были уже переведены на русский»!). Однако мои преподаватели моего любимого педа (который многие пренебрежительно называют «педун»!) в 70-е годы, чтобы запустить механизм чтения англоязычной литературы в оригинале, мудро поступали — давали только непереведенных на русский язык авторов для домашнего и аналитического чтения. Правда, кошмарик начинался для меня (на перемене меня иногда окружали и требовали пересказать в нескольких словах — небольшое резюме на английском, чтобы хоть что-то ответить на занятии). Но справедливости ради скажу, что две девочки из нашей группы читали самостоятельно. А в основном (70 % курса) были бессовестными «пофигистами», которые потом очень даже неплохо устроились в жизни (См. мое эссе «Мир непрофессионалов»). Они и преподавали так, что «ушки в трубочку сворачивались» (например, как-то стою между стеллажами в отделе иностранной литературы в библиотеке и невольно слушаю урок болгарского языка, который происходит за столами рядом — и преподавательница, разбирая текст, постоянно говорит своим слушателям: «Это слово я не знаю. А это — посмотрите в словаре» (!!!). И — не стыдно!

На вечерних курсах иностранных языков, где я преподавала английский язык 17 лет (См. мое эссе «Мои прогулки по городу»), в основном, преподаватели были вполне на уровне, но два случая меня удивили. Однажды слушатели пожаловались на преподавателя французского языка, потому что она не знает слова из учебника (!) — справедливый упрёк! А второй случай — очень смешной. Муж одной из молодых преподавательниц как-то прибежал разъяренный к заведующей курсами со словами: «Что это у Вас здесь за курсы, если моя жена вынуждена к занятиям готовиться по шесть часов!». Заведующая спросила меня — что это может означать? Я ответила очень лаконично: «Она плохо училась в институте». «Я так и думала. А ты сколько готовишься?». По традиционной грамматике, текстам учебника и топикам — полчаса. НО: если нужен новый интересный материал — не меньше часа (иногда и больше, но точно — не шесть часов!).

Вообще, моя страсть к английскому языку располагалась только в зоне чтения текстов. Я никогда не стремилась — никогда! — к общению с иностранцами. В отличие от многих наших девиц я никогда не бывала в интуристе (Что вообще я там забыла?).

Был только один случай такого общения пока я училась в институте — в 1979 году была организована выставка картин в картинной галерее на Краснознаменской, которую привезли из Англии. Я подошла к куратору выставки и этот англичанин почему-то очень оживился, стал показывать картины. Но на мой вопрос: «А где русские картины?» — показал свои знания в древнерусской иконописи (что-то было даже у них выставлено). Но я не унималась: «Нет, где наши картины золотого века русской живописи Х1Х века?». Он о существовании целого золотого века в истории русского искусства не знал (а может быть, не выдал себя?). Но видно было, что его это заинтересовало. Я стала называть художников (Левитан, Айвазовский, Репин, Поленов, Саврасов, Шишкин, Куинджи, Васнецов, Верещагин, Рерих, Коровин). Он все добросовестно записал в свой блокнот. Мы расстались очень тепло (спросил, откуда я так хорошо знаю английский — я ответила, что учусь на факультете иностранных языков в педагогическом институте) — и подарил прекрасно оформленный проспект выставки.

Второй случай произошел на моих курсах в начале 90-х: ко мне в группу буквально напросились молодые американцы-мормоны. Я им сразу сказала: «Никакой политики!». Они были очень недовольны. Очень завидовали моим студентам (сами, по всей вероятности, нигде не учились!). На наши вопросы об их образе жизни отвечали очень уклончиво. Но они приносили с собой роскошные журналы (чаще — о природе Америки, где я увидела осиновые леса — деревья — не наши тонкие осины — были огромными!). Наше общение продолжалось недели две и не оставило, к сожалению, никаких приятных впечатлений ни у кого из моей группы.

Третий случай произошел в Германии зимой 1998 г. Когда на границе Польши и Германии немецкие таможенники попросили нас всех из автобуса выйти, я подошла и спросила по-английски, кто из офицеров знает английский язык и может подойти к моему пожилому больному отцу в автобусе. Мне ответили — старший офицер — а он, улыбаясь, уже шел мне навстречу, спросил фамилии, отца и мою, быстро нашел наши паспорта, и мы пошли в автобус. Он был очень доброжелательный (огромный контраст с польскими таможенниками сутками ранее на белорусско-польской границе), сказал, что отец похож на профессора (действительно воротничок белой рубашки на фоне темного свитера, которые я купила перед поездкой, достойно смотрелись). Он пожал мне руку, и я осталась в автобусе. Потом еще несколько раз мой английский очень в этой поездке меня выручал — когда звонила по телефону, покупая талоны, и когда отправляла письмо в Канаду, по просьбе знакомого, на почте. Но я не могу без улыбки не написать о той реакции со стороны тех, кто ехал со мной в автобусе: они были ошеломлены, как быстро я справилась с ситуацией, используя только английский (они всё повторяли, если бы они так знали английский — им в Германии никакой немецкий не был бы нужен!(?). Я, конечно, очень тогда была рада, что старший офицер хорошо говорил по-английски (но другие ведь — нет!). Потом я выяснила, что многие образованные немцы до 40 лет английский знают (теперь уже, 23 года спустя — до 60 лет!). В нашем автобусе всем молодым людям, которые в ту поездку ехали за покупкой машин в разные города Германии, было до 40 лет.

Но самый смешной случай произошел в 2011 году на Украине, когда мы с моим мужем Васюшей сдуру (по-другому сказать не могу) туда попёрлись в июне месяце (См. мое эссе «Наши путешествия на машине»). На выезде из Днепропетровска около АЗС к нам неожиданно подлетел какой-то поляк и на ломаном русском стал втюхивать какую-то посуду. Отделаться от него было проблематично и вдруг мне пришло в голову заговорить с ним на английском и я включила очень быстрый темп, однако … решила сделать всё по-честному — уж коли он такой бедный, пообещала всё у него скупить (заодно проверяя, насколько он английский язык всё-таки знает!), но … уже через 5–7 моих предложений его … как ветром сдуло и он убежал от нас с бешеной скоростью! Мы ошарашенно переглянулись, не ожидая такой молниеносной реакции (Васюша с удивлением спросил: «Что ты ему сказала?»), а потом мы дружно расхохотались (оказывается, иностранный язык может быть даже и оружием!).

Жалею ли я, что так ни разу за свою жизнь и не побывала ни в Англии, ни в Америке? Скажу честно — нет. Зато я много читаю и много знаю из книг, как живут люди в этих странах. Мои путешествия по этим странам такие знания мне никогда бы не подарили! Ничего не лежит на географической и социальной поверхности! Когда человек путешествует, он воспринимает всё только внешне: смены ландшафтов (к тому же их не так уж и много: леса, горы, степи, пустыни, болота, моря, озёра, реки), различные города и сёла (архитектурно чаще достаточно однообразные — за редким исключением), образы жизни людей (работа, отдых, развлечения) — по-настоящему увидеть мир с его неповторимостью, деталями, нюансами, оттенками — невозможно, не погрузившись в глубину. Нужен анализ. Но анализ возможен только на глубине. Поверхностное восприятие дает только впечатления. Вот за впечатлениями многие только и гоняются. И еще гоняются за тем, чтобы было, что потом рассказать (или чтобы было, что потом вспомнить).

Настоящий глубокий анализ можно найти только в книгах, только в текстах. Ради таких глубоких знаний я и учила английский язык — с самого начала.

3. МОИ ПОСТУПЛЕНИЯ В ВУЗ

Мы с сестрой Эвелиной закончили школу в июне 1969 года и уже в июле мама нас повезла (с постельным бельем, подушками!!!) на поезде в Ленинград (я поступала на английское отделение в ЛГУ, а сестра Эвелина в педагогический институт на дошкольное отделение, которое ей выбрала мама — сама она поняла, кем она хотела бы стать (а именно — топографом) только после 60 лет (!). В Ленинград мы приехали в 5 утра, было холодно, неуютно и мне почему-то — очень одиноко. Документы в оба вуза сдали в тот же день, нас направили, естественно, в разные общежития, но первую ночь в этом городе мы (со своими подушками) переночевали все вместе в какой-то новостройке на улице Бассейной у совершенно незнакомых людей по рекомендации от знакомых. Мама уехала на следующий день домой, а мы поехали в свои общежития. Моя следующая ночь в общежитии ЛГУ на Васильевском острове была зловещей: мрачная комната с обшарпанными стенами на 15 коек, 5–6 абитуриенток отстраненно мрачных, никто ни с кем не разговаривает, а одна из них — до 12 ночи прыгала по пустым незанятым кроватям и орала «Быть или не быть — вот в чем вопрос» (дальше монолог Гамлета не продвигался), я всю ночь не сомкнула глаз и на следующий день попросилась в общежитие к сестре (паника аутиста). Экзамены я все сдала на 4, но с конкурсом 35 человек на место о поступлении и речи не было (психологически я к этому была готова).

Я была уверена, что после года неустанных штудий я этот барьер возьму, но вторая попытка поступления в тот же ЛГУ оказалась чрезвычайно любопытной: по сочинению я получила «отлично» (сделала обзор современной зарубежной художественной литературы по свободной теме), а вот на устном экзамене по русскому языку мне изощренно с наслаждением поставили «двойку», при этом издевательски приговаривая: «Как это вам поставили за сочинение отличную оценку? Этого не должно было быть!». Все мои ответы по билету экзаменаторы оценивали как неправильные, а на мои справедливо-недоуменные вопросы, а как же правильно, в той же издевательской манере отвечали, что они не обязаны мне говорить, как будет правильно. Уже вернувшись домой в Камышин, я по памяти проверила все свои ответы и все они оказались абсолютно верными. В третий раз я подала документы в Ленинградский педагогический институт и сдала два экзамена на 5, и два — на 4, плюс у меня было полбалла за грамоту по английскому языку и литературе, но по проходному баллу не набрала всего 0,5 балла (!). Но, когда я стояла у стенда и искала себя в списках, то услышала, как одна девица с удивлением произнесла: «Ой, я в списках, а у меня не хватает до проходного 2 балла!». И в этот момент я поняла, что есть какие-то (мне неведомые) непреодолимые препятствия, зловещие силы, которые вмешиваются в мою судьбу (что это за силы я осознала только спустя 4 года в том же Ленинграде в 1975 году).

Итак, полное понимание проблемы обозначилось только в 1975 году (к этому времени я «успешно» поступала еще два раза, но в 1973 году сдалась и — в отчаянии поступила в Ленинградский книготорговый техникум (заочно), чтобы закончить его с красным дипломом и иметь возможность сдавать только один экзамен по английскому в ЛГУ). В техникуме я училась с упоением, многое в моем сознании было структурировано, книжный мир мне открылся как огромный космос, преподаватели были на очень высоком уровне (я им очень благодарна!) и свой красный диплом я получила.

И вот 1975 год. Экзамен по английскому языку в ЛГУ длится 45 минут: средних лет дама забрасывает меня всякими вопросами, почему-то нервничает и … ставит все-таки «четверку» — в этот момент для меня все рухнуло (шестая попытка — катастрофа!!!). Не помню, как вышла из аудитории, но хорошо помню, как целый час рыдала, держась за ворота у здания филологического корпуса. Документы я сразу забрала. Но через три дня моя сестра сообщает, что преподаватель университета меня разыскивает (эта преподавательница совершила подвиг: она начала разыскивать меня, вспомнив, как я в разговоре с ней обмолвилась о родной сестре в Ленинграде (та же фамилия, то же отчество) — она приложила немало усилий, чтобы найти место, где у сестры была временная прописка (в какой-то деревне у какого-то художника — друга ее подруги) — она поехала туда в жуткую непогоду, нашла этого художника и взяла адрес подруги (тоже в глухой деревне) и снова поехала в ту другую деревню, нашла подругу и рассказала ей всю правду, которая не дает ей спать по ночам — она «завалила» очень талантливую девочку и справедливость должна победить. Она оставила свой телефон, по которому я ей и позвонила, мы договорились встретиться в фойе филологического корпуса университета в 11 часов следующего дня после того, как она сходит на прием к ректору. Почему-то у меня не было радости, а было смутное грустное предчувствие, что счастье мне сегодня не улыбнется. Оно и не улыбнулось. В назначенный час она подошла ко мне вся в слезах, сказала, что ректор снял ее со вступительных экзаменов и дал чётко понять, что преподаватели у них не ошибаются. И еще и — самое главное — она сказала, что я у нее была в двух «запретных» списках (красном — ни в коем случае не ставить «5» и черном списке КГБ).

Потом умный художник, у которого моя сестра была временно прописана, услышав историю нашей мамы (белая эмиграция в Китае, работа переводчицей в Токио, возвращение в СССР в 1937 году, арест, ГУЛАГ), только и воскликнул: «Девочка, куда ты лезешь?». О масштабах такого тотального контроля со стороны КГБ невозможно было даже догадаться!

Но счастье мне все-таки улыбнулось!!! Через три недели позвонила мама и сказала, что мы поменяли свою 3-х-комнатную квартиру в Камышине на 4-х-комнатную квартиру в Волгограде. Я помню, что свое решение не оставаться в Ленинграде, а уехать жить в Волгоград я приняла мгновенно (не хотела быть «лимитой» и очень хорошо понимала, что с моим здоровьем мыкаться по общежитиям равносильно самоубийству!). Вообще я считаю, что ни для кого ни один город не стоит таких жертв!!!

В Волгоград я приехала уже через две недели и этот город стал моей судьбой, моей радостью, моим счастьем. Уже на следующий год, сдав один экзамен по английскому языку на «отлично» (КГБ «проворонило» меня или там оказались интеллигентные порядочные люди?), я поступила в педагогический институт на очное отделение факультета иностранных языков (английское отделение) и — начался новый отсчет времени в моей судьбе. Училась я с упоением, наслаждалась одним из красивейших городов в мире (центр города поразительно красив!) — но об этом отдельное эссе «Мои прогулки по любимому городу».

С КГБ в своей жизни напрямую я никогда не сталкивалась. Думаю, это происходило, потому что я, по своей сущности, не диссидент, не бунтарь, не революционер, не инакомыслящий человек, но не по причине трусости, а по причине абсолютной аполитичности (любые партии мне чужды!). В какой-то степени в свое время я понимала Джонатана Свифта, когда читала о том, как он бегал из одной партии в другую (не состоять ни в какой, наверное, было ему нельзя). Но еще и потому, что я очень рано поняла, что переделать других абсолютно невозможно (изменения могут происходить только внутри каждого человека). Любые попытки как подчинить всех, так и защитить всех обречены на неудачу. В свое время я очень увлекалась темой декабристов (покупала много книг, ездила на специальные экскурсии в Ленинграде) — их трагедию остро переживала как свою личную (много лет искала ответы на многие вопросы и, наконец, глубоко осознала, что, несмотря на всем известный стих Пушкина «Не пропадет ваш скорбный труд и дум высокое стремленье», на самом деле — их давно все забыли и никто даже не вспоминает!!!). Сколько жизней было разрушено и уничтожено — ради чего? и — ради кого???

Однако при своей аполитичности и не стремлении звать на баррикады, у меня были сформированы с юности свои принципы и принадлежности к определенным философским течениям и концепциям, которые я никогда не скрывала (это моя идентификация, от которой я никогда не откажусь). Так, я в свое время очень интересовалась экзистенциализмом. Мы на студенческом научном кружке (СНО) по литературоведению проблемы экзистенциализма горячо обсуждали в связи с литературным творчеством Айрис Мёрдок, но потом после этих споров никто никого никуда не вызывал и ничего не запрещал, и я думала,что такие обсуждения достаточно невинны и не могут быть опасны. Но не тут-то было! Спустя почти десять лет (несмотря на перестройку!!!) уже работая в сельхозинституте, на занятиях по философии при УМЛ (университете марксизма-ленинизма), на одном из семинаров я стала говорить о значении сущности и существования отдельного человека, о его индивидуальности, о его неповторимой судьбе. На занятии присутствовал один «старичок» с кафедры марксизма-ленинизма, ему мое выступление не понравилось (зато оно очень понравилось всем остальным слушателям) и он решил доложить тем, от кого он, видимо, и был «командирован»). Я об этом узнала на следующий день от нашей очаровательной преподавательницы, она прибежала ко мне в мою аудиторию, где я вела занятия, вызвала меня в коридор и попросила быть осторожнее, правда, якобы она сумела убедить его в моей благонадежности. Я, конечно, всю ночь не спала, маму травмировать не стала, но — меня, к счастью, никто никуда не вызвал. А я мысленно поблагодарила свой милый пед за данную мне возможность в течение пяти лет учебы в институте быть самой собой в своем интеллектуальном поле и не дрожать, как пескарь. Больше подобных ситуаций в моей жизни не было, за исключением неожиданно объявленного ГК ЧП в 1991 году, которая не на шутку напугала маму и, думаю, этот стресс и спровоцировал у нее рак и ее уход из жизни через полтора года.

После окончания института в 1981 году меня единственную (из, так сказать, блестящих студентов) никто ни в какую аспирантуру не пригласил (думаю — по той же понятной причине), по распределению я попала в детский сад (!), заведующая которого при встрече садистски пообещала заставить меня отрабатывать у неё все три года! Поэтому все лето, как сумасшедшая, я носилась по разным школам города (вставала в 6 утра), чтобы найти место учителя английского языка, но — все было бесполезно и безрезультатно (в Советском Союзе была скрытая безработица и многие после институтов не могли устроиться на достойную работу по своей специальности, даже инженеры! НО! об этой серьезной проблеме я никогда нигде не читала!

Мне потом много лет спустя расскажет мой муж (Васюша) — как он после политехнического института был направлен на тракторный завод в Харьков (не инженером! не мастером! — а — помощником мастера!), но с женой и маленьким сыном их даже в одну комнату не поселили в общежитии: только в разных — пришлось уехать. А потом он два года искал место инженера, но работал шофёром (даже уехал в село своего детства Писарёвку Фроловского района), потом устроился лаборантом в сельхозинституте — пока … военкомат не призвал его офицером в Минобороны (в политехе он закончил военную кафедру) и — судьба ему улыбнулась!!!

Садистские мечты заведующей детским садом, к счастью, не сбылись! Заведующий Кировским РОНО (когда я осмелилась всё-таки попасть к нему на прием в августе) оказался умным и интеллигентным человеком, но к тому времени мест в школах уже не было (сказал, что, если бы пришла раньше — без колебаний направил бы меня в английскую спецшколу). В итоге я попала воспитателем в группу продленного дня в 112 школу нашего Кировского района (с детишками третьеклассниками мы очаровательно подружились — после выполнения ими домашней работы я их водила на прогулки, иногда даже в песчаные карьеры, где они с упоением прыгали и домой, счастливые, возвращались все в песке — много лет спустя я осознала, как это было опасно — но все обошлось!), через полгода, хотя директор школы очень не хотела меня отпускать, ушла преподавателем английского языка в судостроительное училище (ПТУ № 19). Это было счастье! А еще через три года (в 1985 году) устроилась старшим лаборантом на кафедру иностранных языков в сельскохозяйственный институт и через два года была избрана в штат преподавателем на этой кафедре.

К этому времени меня уже серьезно увлекла психология (я сама искала новые горизонты для своих знаний — в литературоведении мне было уже тесно — к тому же мой вклад в эту науку я расценивала как вторичные знания уже существующих текстов, как интерпретацию чужих знаний, которые хороши для обсуждения за вечерним чаем (так думала я тогда!) — да простят меня литературоведы, чей труд я считаю очень высокого интеллектуального уровня — не зря Ницше всегда подчеркивал: «Мы — филологи» — не историки, не философы и не психологи!

И в том же 1987 году меня неожиданно пригласили (впервые в моей жизни) преподавателем психологии на кафедру педагогики (См. мое эссе «Моя психология») и — снова для меня начался новый отсчет времени. Готовясь к лекциям, я спала по 4 часа, прочитывая к каждой лекции не менее 50 источников (лекции были раз в 2 недели) и уже за два года я проштудировала больше тысячи книг (сейчас в моей библиотеке по психологии их более двух тысяч) и к экзаменам по кандидатскому минимуму по общей и педагогической психологии (туда еще добавили и возрастную — чего делать было неправильно — прихоть комиссии!) я была очень хорошо подготовлена. Не имея базового психологического образования (даже годичных курсов по психологии! — чем шокировала как-то одну такую «годичницу», как их называют) мои знания по психологии были очень глубокие (которыми я и удивила комиссию — сказали — поразила).

И начался для меня долгий период погружения в другие знания по теме моей диссертации — рефлексии. Он длился целых 15 лет. Я помню этот период — как бесконечное сидение в библиотеках — но я получала от этого истинное удовольствие. И истинное наслаждение получала я от покупки книг по психологии (и не только) в книжных магазинах (См. мое эссе «Мои прогулки по любимому городу»), а потом, конечно, от чтения их долгими ночами (мои ночные рефлексии).

Таким образом, до защиты диссертации было еще очень далеко (См. об этом — в отдельном эссе — «Моя диссертация»).

4. МИР НЕПРОФЕССИОНАЛОВ

Для меня знания — самый сладкий источник наслаждения (с этого я начала свою книгу). Но из всех источников знаний я предпочитаю книги. Являются ли книги — самыми информативными источниками знаний (помимо всех остальных — кино, театр, музыка, искусство, ТВ, интернет и другие) — да, так считает Джеймс Гибсон, потому что книги, по его мнению (и я с этим полностью согласна!) — это явные знания, а все остальное — неявные знания. Но почему приобретение знаний в процессе чтения не стало интеллектуальной потребностью для большинства людей (еще Ролан Барт в своих работах по семиотике сетовал: «Каждый второй француз ничего не читает: половина Франции лишена (сама себя лишает) возможности получить удовольствие от текста»). Но, по мнению Карла Юнга, проблема в том, что интеллектуальная деятельность сама по себе очень энергозатратна, а значит — утомительна. Но ведь для некоторых (правда, очень немногих) людей — она протекает как наслаждение! То есть это все-таки вопрос интеллекта, его глубины и его жажды поиска новых знаний! Эта проблема тесно переплетается с другой — почему вообще почти никто ничего не хочет знать и почему так мало профессионалов.

С этой проблемой в своей жизни я столкнулась очень рано (не в детском садике, конечно, но уже в школе). Поделюсь несколькими примерами.

На уроке английского языка в 6 классе при изучении Джека Лондона на вопрос одного мальчика, как по-английски будет «Белый клык» учительница потупилась — и вместо того, чтобы сказать «White Fang» сказала «White Tooth» (так клык стал просто зубом). Я слово «клык» по-английски уже знала, но смущать учительницу не стала — промолчала. Дальше больше: выписывая своей красивой рукой на доске текст, слово «strive» перепутала с несуществующим в английском языке словом «strave». Я снова ничего не сказала, но, когда отвечала у доски с выученным текстом, ошибку повторять не стала, а сказала правильно, однако она меня поправила (на неправильное слово), но я спокойно повторила правильно. На следующем уроке она при всех признала свою ошибку.

Вообще, наши уроки английского часто проходили очень своеобразно: учительница (кстати, выпускница ЛГУ!) приносила в класс романы и повести английских писателей на русском языке и кто-то из учеников (не она!) их читал перед классом — как правило, читала я, поэтому хорошо запомнила!

Учительница русского языка не читала современную зарубежную литературу и была не в курсе новых романов (но мне почему-то до сих пор стыдно, что я ее о них спросила один раз, невольно поставив ее в неудобное положение — правда, спросила не в присутствии других школьников, а когда мы после занятий как-то в зимний вечер шли домой (нам было по пути) — стыдно — потому что ее своим вопросом поставила в неловкое положение. В целом, о школе у меня очень приятные воспоминания — я очень любила учиться). Но были, к сожалению, правда, редкие нюансы.

Так, уроки по общей биологии в 10 классе проходили откровенно халтурно: учительница (кстати, очень привлекательная внешне) просто клала учебник на стол и по нему спокойно рассказывала, не отрывая глаз (я при этом испытывала амбивалентные эмоции: восхищалась её прекрасным зрением и одновременно возмущалась её наглостью). Кстати, много лет спустя некоторые преподаватели сельхозинститута (со слов студентов) также приходили в аудиторию, клали на кафедру учебник и по нему спокойно, не отрывая глаз, читали лекции (!!!). Но в институтах уже в конце нулевых был придуман другой изощренный метод: учебник сканировали и выводили в аудитории на большой экран на стене (все полтора часа лектор сидел зевал — я сама это видела! — а студенты списывали «лекцию» с экрана). С ноутбуками стало, вообще, все значительно и предельно проще!

Вернемся в нашу школу. Ввели в старших классах предмет по основам медицины. Пришла стоматологичка и все уроки рассказывала… про свой домашний быт! Я снова (впервые открыто, правда, только среди своих одноклассников) была возмущена, но мне сказали, что нечего мне выделываться, что всем это нравится, а слушать «дурацкую» медицину никто из них не намерен. А я очень была намерена! И мое желание исполнилось! К счастью, в нашем педагогическом институте по понедельникам нам, девочкам, преподавали прекрасную медицину (несмотря на то, что было трудно, все равно я вспоминаю эти лекции и практические занятия с наслаждением и с огромной благодарностью! — и очень многое из них помню до сих пор!).

Когда я училась еще в восьмом классе в отделе иностранной литературы в городской библиотеке неожиданно открылся кружок английского языка, который вела моя учительница (та самая!). В группе было человек десять. Она почему-то предложила учебник для 4 курса (!) университетов. Мне очень нравилось ходить на эти вечерние занятия (прообраз моих будущих курсов иностранных языков в Волгограде!!!). Правда, в целом, группа была слабая. И каково было мое удивление, когда в мае к нам в класс пришла с проверкой из РОНО одна из слушательниц. Она, увидев меня, очень смутилась и даже сказала, что она, вообще-то, географ по профессии. Знания английского у нее были ниже среднего.

Окунуться с головой в мир непрофессионализма мне пришлось сразу после окончания школы, когда я (после неудачной попытки поступления на английское отделение ЛГУ) записалась на заочные подготовительные курсы сразу при двух университетах — Саратовском и Ленинградском. И начался цирк! За сочинение в ЛГУ мне поставили двойку, сопроводив краткой рецензией: «Я не знаю, откуда ты списала, но уверена, что списала (думаю, что ключевое слово здесь «я не знаю»). Конечно, эта тетрадь с сочинением не сохранилась, зато чудесным образом сохранилась другая рецензия из СГУ (только косвенно). Дело в том, что, получив этот профессиональный «шедевр», я отправила «работу над их ошибками» в письме маме, которая была в то время в Москве в командировке, но она не успела получить его на главпочтамте и письмо вернулось домой в Камышин. Его-то я и нашла вместе с конвертом, которое мама положила вместо закладки в свою любимую книгу «The Old Wives Tale» Арнольда Беннета. Нашла это письмо я 40 лет спустя (!), когда составляла каталог нашей библиотеки. Занимаясь русским языком после школы, мне захотелось нырнуть в глубину (штудировала даже академика Виноградова), поэтому дотошно изучала морфологию с синтаксисом, в результате мои знания со знаниями преподавателя из Саратова не совпали: «Сначала» и «потом» определила как наречия, указывающие на время (по Баеву) — мне исправили «просто наречие времени», «занята» определила как предикативное прилагательное (рецензент определила как просто краткое прилагательное), «снявши голову, по волосам не плачут» охарактеризовала как обобщенно-личное предложение, как обычно характеризует пословицы Руднев, но мне ехидно написали «Таких не бывает!». Самые главные издевательства над моими знаниями во время моих поступлений в Ленинграде меня ждали впереди (См. мое эссе «Мои поступления в вуз». Несмотря на все трудности, на ин. яз я поступила в Волгоградский педагогический институт позже, когда мы уже переехали жить в Волгоград, и это были 5 восхитительных лет, преподавание было среднее, но, в целом, атмосфера была прекрасная (особенно благодаря литературоведческому студенческому научному кружку, в котором я четыре года была старостой!). Но был один эпизод на четвертом курсе, в результате чего я заработала панические атаки. Одна из преподавательниц решила надо мной поиздеваться на экзамене по аналитическому чтению (при моей хорошей памяти я не помню как ее звали — вытеснение травмирующей ситуации, по Фрейду?), видимо, ее раздражал мой английский и она считала меня «слишком умной» (это странно, потому что самоуверенной я никогда не была, преподавателей никогда не проверяла и не исправляла). Когда я взяла билет, она вдруг говорит: «По билету ты отвечать не будешь, и продиктовала мне другие вопросы, а билет возьми с собой» (я этому значения не придала и села готовиться). Мне достался текст из У.Теккерея, я несколько раз его прочитала, выписала все сравнения, окзюмороны и всякие другие лексикологические штучки по ее вопроснику и — на всякий случай! — «прокрутила» содержание моего несостоявшегося билета, но, не углубляясь в тонкости. Когда же я подошла к ней отвечать, она вдруг говорит: «Будешь отвечать по билету, я тебе ничего не говорила!». Сначала я оторопела от такой наглости, но потом решила «поиграть» и ответить экспромтом, приняв ее вызов (текст-то я знала прекрасно!). Наверное, в тот момент я была действительно самоуверенна, если согласилась на такую авантюру, филология все-таки требует вдумчивого и бережного отношения. Отвечала я хорошо, но не на отлично и она с садистским удовольствием эту «четверку» мне влепила, а потом (как мне рассказали позже) больше месяца бегала по институту и всем говорила, как я у нее получила «четверку» на экзамене (о своей подлости она, конечно, умолчала). Заведующая кафедрой (она же мой научный руководитель) Алла Евгеньевна Томахина, когда узнала все подробности, была очень возмущена и расстроена, сказала, что нужно было вопрос поднять в деканате, но я этого делать не стала. Моя интеллектуальная репутация не пострадала (ей никто почему-то не верил, или чувствовали, что что-то здесь не так!). Однако внутренне я была, видимо, сильно напряжена, началась сквозная бессонница (за ночь ни секунды сна!) и я тяжело заболела. У меня начались беспричинные панические атаки, особенно в темных кинозалах (от кино пришлось отказаться) и — что самое страшное — в автобусах (что называется, в замкнутых пространствах), а, поскольку электричку я не любила, автобус был единственным транспортным средством, чтобы добраться до института (поездка занимала 45 минут). Как я медленно из этого ужаса выходила и как мне «помогли» врачи — расскажу отдельно в эссе «Мои болезни: с врачами и без врачей». Вот так, зависть к чужим (то есть моим) со стороны преподавателя знаниям, НО и моя собственная беспечность — чуть меня не погубили.

После института, работая в группе продленного дня в 112 школе (в советское время устроиться по специальности было очень проблематично — скрытая безработица, о которой почему-то никто не говорит!), я столкнулась с жуткими незнаниями английского языка у одной из учительниц английского языка (например, слово «физика» на английском звучит как «физикс», но она произносила «фюзикс»! и это еще цветочки!!!).

А вот моя работа в судостроительном училище (простое ПТУ!) оставила в памяти воспоминания о прекрасных людях с хорошими глубокими знаниями (это были не только преподаватели, но и мастера производственного обучения (даже Сашу Черного наизусть читали!), как, впрочем, и о самих ребятах, большинство из которых потом поступило в политех!).

Но и там (в училище) был презабавный эпизод. На моем «открытом» уроке по английскому языку присутствовала дама из РОНО и, «разбирая» мой урок, сразу предупредила: английского она не знает, она — географ (везет же мне на географов!), но кое-какие методические замечания сделает. Нормально???

Но, когда, спустя 4 года после окончания института, я попала в вуз (сельскохозяйственный институт) на кафедру иностранных языков, я испытала настоящий шок от незнания английского языка старшими преподавателями (простые преподаватели английский знали). Эти старшие преподаватели путали активный залог с пассивным, вообще, в тексте, который я должна была, как лаборант, напечатать, ошибка следовала за ошибкой. Я оторопела и не знала, что делать, обратилась к заведующей кафедрой, было видно, что ей это крайне неприятно, но она сказала, что надо напечатать правильно, без ошибок, но: «Я вас умоляю им ничего не говорите!!!». Я им ничего, конечно, не сказала, но в течение всех 25 лет преподавания в этом институте была погружена в жуткую атмосферу непрофессионализма и откровенной безграмотности (когда несколько лет назад скачала мистические рассказы американского писателя Джонатана Кэрролла, поинтересовалась его биографией: он рассказал, как одно время не мог устроиться работать ни в один из приличных университетов, после того, как поучаствовал в анти-правительственной демонстрации, кроме как — в один захудалый сельскохозяйственный университет, как он написал — полный отстой! — в котором отработал целых два года! — читала и думала — а 25 лет отработать — слабо?. Все равно, конечно, я очень благодарна судьбе и за сельхоз: там меня никто никогда бесцеремонно не контролировал, я читала свои авторские курсы по психологии (особенно по рефлексивной и экологической психологии), но самое главное — в лихие 90-е — никто из преподавателей не был выброшен на улицу! Это — правда!

Но все же разница между моим педагогическим институтом и сельскохозяйственным была огромная. В отличие от моего любимого педа, где уже в 70-е почти все студенты были задействованы в СНО, в сельхозе студенческие научные кружки не только не поощрялись, но агрессивно игнорировались (зав. кафедрой разрешил мне вести только психологический кружок, но не научный!) и только в конце 90-х их обязали организовывать студенческие научные конференции, но доклады были на очень низком уровне. Вообще, студенты в сельхозе не хотели учиться, некоторые даже хвастались, что за 5 лет учебы не открыли ни одного учебника, на гос. экзамены приходили с уже «распределенным» известным им билетом, бесцеремонно усаживались поудобнее, открывали принесенный учебник и списывали из него ответы на вопросы прямо на глазах у комиссии! А дипломные работы сдирали из дипломных работ предыдущих лет, подставляя другие цифры!). Мне было очень непросто уговаривать свое сознание, что ничего не происходит (бороться с этим было бесполезно — это система — как сейчас стало модно: многие с восхищением оправдываются!).

Но кошмар меня поджидал в нулевые, когда началось тестирование знаний студентов в он-лайне и закономерно выяснилось, что все студенты по всем дисциплинам отвечают гарантированно только на «двойки» и деканаты обязали преподавателей отвечать вместо студентов (помню, как я носилась по компьютерам со скоростью гончей, т. к. многие преподаватели отвечали очень медленно, потому что сами сидели с учебниками и словарями, в противном случае, они тоже отвечали на «двойки»!). В общем, как я в этом дурдоме не сошла с ума, трудно сказать, но депрессия от такой работы была серьезная. Правда, я благодарна судьбе, что она меня не столкнула с другим унижением — писать дипломные работы за студентов (это стало обычной практикой во многих вузах уже после 2010 года — но я уже уплыла на свою прекрасную пенсию!!!). Причем преподаватели пишут дипломные работы абсолютно бесплатно (одна моя приятельница — кандидат экономических наук — из-за этого унижения вынуждена была уехать в другую страну (Чехию) — она изнурительно корпела над этими дипломными до 5 утра!).

Масштаб деградации сегодня — зашкаливает (недавно позвонила моя подруга-математик и рассказала грустную историю: ее подруга в школе — тоже математик — написала директору докладную записку, уведомив ее о том, что 14 из 23 человек класса напишут выпускную контрольную работу на «двойки», но они ее написали на «четверки», потому что в туалете их уже ждали ответы!!!), а родители учеников победно ей утирали нос (она подала заявление на увольнение).

Сказать, что в 60-е и 70-е все поголовно учились было бы абсолютно не правдой, но 30 % все-таки учились, а 15 % — учились хорошо (моя приятельница доцент из ВОЛгу считает, что сейчас не учится практически никто). Правда, и раньше случались абсурдные ситуации: одной моей однокурснице не хотели ставить «3» на госэкзамене по английскому языку, потому что она делала чудовищные ошибки на уровне 5 класса, но это не помешало ей поступить в аспирантуру в Мориса Тореза (правда, на вступительном экзамене, говорят, сбежался весь институт «послушать» ее «прекрасный» английский), защитить сначала кандидатскую, а затем и докторскую диссертации по английской филологии (!), она до сих пор работает в университете и до сих пор все шарахаются от ее английского — но молча, в глаза никто не решается ее уличать в чудовищной безграмотности.

Еще в 1988 году в одной научной публикации («Особенности обучения и психического развития школьников 13–17 лет») было выявлено большое число показателей низкого интеллектуального развития школьников, среди которых особенно выделялись: недостаточная сформированность самостоятельного мышления, отсутствие анализа и обобщения, неудовлетворительное развитие смысловой и образной памяти, несформированность в учебной деятельности приемов, способов и навыков интеллектуальной работы (им трудно конкретизировать теоретические положения, трудно осуществлять сравнения, сделать выводы, доказательно ответить на поставленные вопросы), несформированность познавательной потребности как потребности в приобретении новых знаний) и основная ориентация в процессе учения не на получение знаний, а на оценку (внешняя мотивация превалирует над внутренней, а эмоциональная сфера превалирует над интеллектуальной, о чем еще в 20-х гг. ХХ в. писал Л.Тёрстоун и спустя 60 лет подтвердили Р.Зайонс и наши отечественные психологи, на исследования которых я сослалась выше).

Именно то обстоятельство, что тревогу бьют зарубежные ученые, говорит о том, что там — тоже далеко не всё благополучно. Помню, как я понимающе улыбалась много лет назад, когда читала о том, как возмущался Ф.Ницше, учась в свое время в университете, по поводу того, что никто из студентов не учится! И это — в просвещенной Германии! И — это еще Х1Х век! А что в ХХ веке? Ха! А в ХХ веке умный Карл Ясперс в своей «Философской автобиографии» напишет буквально следующее: «Большинство студентов не имеет к университету никакого отношения: студенты учатся только для того, чтобы сдать экзамены и добиться положения в обществе, они не приобретают подлинных знаний, а вызубривают необходимый для экзамена материал». К.Ясперс дает и убийственную характеристику своим коллегам: «Лишь единицы из них соответствовали настоящему уровню высшей школы и поддерживали этот уровень» — поэтому он всегда испытывал свое одиночество среди коллег». До боли знакомые мысли! Как я его понимаю!!!

Но что получается? А получается мрачная картина: только 15–25 % взрослых способны мыслить абстрактно (поэтому типология Ж.Пиаже о сформированности формальных операций и способности к теоретическому мышлению, оказалась искусственной и ложной). Таким образом, глубокая индивидуальная база знаний и развитый рефлексивный интеллект у большинства — довольно редкое явление и — более того — многие взрослые часто демонстрируют дефекты как мышления (оно эгоцентрированно и ригидно), так и внимания (оно концентрировано на случайных, часто не интеллектуальных, а эмоциональных аспектах жизненных событий).

Добавьте ко всему этому ложное сознание, недостоверную, поверхностную, ложную и лживую память, пустую, примитивную речь современных «интеллектуалов», которые формально учились как в школе, так и в вузе (!!!).

Про диссертации, которые защищаются за деньги (если быть более точным — которые просто покупаются (и в последнее время — это стало обычной нормой для 70 %), за какие-то услуги, по звонку или просто левой ногой вытягивают из интернета без каких-либо ссылок и т. д.) говорить не буду, потому что это уже не просто система, а девятый вал, который накрыл ВАК с головой. Такой откровенной повальной низкопробной халтуры, которая выдается за будто бы приличные научные знания, мир не видел никогда.

Правда, справедливости ради, надо признать, что ВАК с такими диссертациями начал вести войну. Так недавно я узнала, что одну особу с нашей кафедры (спустя 8 или 9 лет после её защиты в Москве!) всё-таки лишили учёной кандидатской степени по педагогике из-за её низкопробной халтуры. Эта особа пришла к нам на кафедру в 2003 году (за её спиной — высокопоставленный свёкор — проректор, который, вообще-то, сам по себе и умный, и интеллигентный человек — но со снохой ему явно не повезло — очень глупая и очень наглая!). Где-то через несколько лет она составила такую Рабочую Программу, от которой я была в шоке — такой откровенной халтуры я не видела в своей жизни никогда! — от слова никогда! — и открыто сказала ей об этом! и также открыто сказала заведующей кафедрой! Но в ответ услышала не передаваемое по смыслу: «А тебе не всё равно? Это же её программа!». То есть, как всегда, только мне было не всё равно! Поэтому, когда я узнала, что кому-то в ВАКе тоже стало не всё равно — не скрою — я была очень рада, но не в смысле злорадства (которое мне не свойственно), а в смысле справедливости — справедливость в этой жизни торжествует очень редко!

Навсегда запомнила заметку «Умники и умницы» в «Книжном обозрении» в далекие теперь уже 90-е. Автор рассказывал о Всероссийском конкурсе на лучший очерк о климате и погоде, в котором победила 19-летняя девица, о таланте которой все визжали с восторгом. Пока… один интеллектуал не прислал гневное письмо о том, что эта девица внаглую списала слово в слово талантливое описание климата одного выдающегося профессора из очень известной энциклопедии. Какой поднялся вой! Но я поаплодировала автору статьи даже не за то, что вывел бессовестную девицу на чистую воду, а за то, что сделал очень точный вывод: «С девицей всё ясно, но … комиссия…».

Я часто с грустью думаю — зачем такому «цивилизованному» обществу хорошие (а тем более прекрасные) знания? Все кричат о безграмотности врачей или летчиков (потому что их «знания», в основном, приводят к катастрофам), но никто не говорит о всепоглощающем явлении во всех областях нашей жизни!!!

Но меня (так же, как и Ролана Барта) всегда волновал вопрос, неужели в таком незнании многим удобно (и самое главное) — интересно жить? И — да, и — нет. С одной стороны, как говорили древние христиане (в Апокрифе от Филиппа), истина не пришла в мир обнаженной, но она пришла в символах и образах (нужны усилия для получения таких знаний, чтобы раскрыть эти символы, но — париться мало, кто хочет!). Но, с другой стороны, в тех же Апокрифах высказана чрезвычайно интересная мысль: «Не всем тем, кто всем обладает, положено познать себя; однако те, кто не познает себя, не будут наслаждаться тем, чем они обладают; но лишь те, кто познал себя, будут наслаждаться этим»).

Мои рефлексии (размышления) завели меня еще дальше: те, кто не только познал себя, но и познал мир, в котором живет, будут наслаждаться этим. Жак Лакан в своих работах часто говорит об отчуждении человека от самого себя, но нигде не говорит об истинной причине этой трагедии (о которой уже знали много веков назад). Карл Маркс говорит об отчуждении человека от вещей, которые он не производит. Но невозможно все производить, достаточно познать эти вещи. Но и этого недостаточно. Чтобы наслаждаться этим миром, его нужно полюбить. Если в жизни человека не происходят глобальные катаклизмы, то счастье в этом мире строится на знании и любви (это касается всего: выбранной профессии, места, где человек живет, его собственного дома и т. д.). Однако и этого недостаточно, если нет трудолюбия: одной любви недостаточно, нужна забота о том, что любишь.

Таким образом, формула нашего счастья в нашей жизни очень проста: знания, любовь и трудолюбие.

(известно, что З.Фрейд определил жизнь лаконично: любовь и работа).

5. МОИ БОЛЕЗНИ: С ВРАЧАМИ И БЕЗ ВРАЧЕЙ

Наша жизнь наполнена навязанными нам мифами. Один из них — благоговение перед врачами. Но насколько врачи компетентны? Насколько они знают свою профессию? И насколько им можно и нужно доверять? У меня, к огромному моему сожалению, опыт встреч с врачами, мягко говоря — печальный. Наверное, правильнее было бы сделать беглый обзор из далекого прошлого и обозначить в каждом случае возникшую проблему.

Гипертония. Скорее всего высокое давление у меня было давно (из-за сильных стрессов еще в детстве), но в поле зрения врачей я попала в возрасте 19 лет в 1971 году в июне, когда оформляла медицинскую справку для поступления в ЛГУ. Знакомая врач, померив мое давление, изменилась в лице и попросила медсестру принести другой прибор, т. к. этот, по ее мнению, сломался. Но другой показал то же высокое давление (160/110) с высокой тахикардией. Справку она выписала «нормальную», но не предложила никаких лекарств. А я вспомнила, как я себя ужасно чувствовала несколько месяцев назад в ночные смены на силикатном заводе, когда мне, как лаборанту ОТК, нужно было выходить на мороз и испытывать кирпичи (я сидела на табуретке вся красная и не могла двинуться с места из-за ужасной тяжести в голове — спасибо рабочим ребятам, которые кирпичи приносили к прессу). Я только сейчас понимаю, какое это могло быть давление тогда. Тот год для меня был трудным (помимо работы в 3 смены, я еще занималась на подготовительных курсах сразу в двух университетах — ЛГУ и СГУ — и выкладывалась по полной). Так я и пошла по жизни с высоким давлением, гипертоническими кризами, тошнотой, рвотой и частым сердцебиением. Хороших лекарств мне никто не предлагал. Я всегда спасалась горячим душем по вечерам, когда приезжала домой со стуками молотка в голове (это было в течение десятилетий моим единственным лекарством и — как теперь выясняется — очень правильным). Только три года назад я стала принимать бисопролол 5 мг (оно было выписано не мне, а моему мужу), которое убрало тахикардию со 100 и выше до 65 и понизило давление до нормального (и еще я поняла, что бисопролол надо пить не утром натощак, как написано в инструкции, после чего давление резко падает, а после обеда, тогда резко давление не снижается).

Сломанный палец. Это было в том же году, но немного раньше где-то весной 1971 года в том же Камышине. Работая на силикатном заводе лаборантом, я по неосторожности оступилась и упала в яму и — повредила ногу. Она сильно болела, но хирург, помяв ее, отказался делать рентген, однако при этом язвительно добавил: «Если палец срастется неправильно — поломаем!». Все случилось так, как врач предрекал, но ломать его я наотрез отказалась.

Дифтерия. Это уже было в 1978 году в Волгограде. В августе нас, студентов, послали на практику в пионерский лагерь, который, к счастью, находился в черте города и недалеко от дома. Через неделю в среду днем я вдруг неожиданно (как никогда!!!) почувствовала себя очень плохо, резко поднялась температура и — впервые в жизни, несмотря на свою гипертрофированную ответственность, отпросилась и уехала на неожиданно подвернувшемся такси домой. Я не понимала, что со мной происходит — температура под 40 и самое страшное — я совсем не могла дышать!!! Приезжали три «скорых» с интервалом в несколько часов, на следующий день пришла участковый врач, поставила диагноз — грипп — и выписала таблетки. Мне лучше не становилось. Я по-прежнему металась по постели, постоянно делала глотательные движения (что-то мне мешало), несколько раз теряла сознание (я была заперта в себе). В субботу утром пришел врач из поликлиники (очень интеллигентный в очень преклонном возрасте — подрабатывал на пенсии, сам из Ленинграда), попросил открыть рот и — застыл в ужасе: «Девочка моя, у Вас — дифтерия!», но при этом очень быстро добавил: «Но Вы с ней справились самостоятельно!». Бегло посмотрел на выписанные участковой таблетки от гриппа и произнес: «С такими лекарствами можно только отправиться на тот свет». После его антибиотиков я быстро поправилась и уже на следующей неделе была со своими пионерами. И только в мае этого года (41 год спустя!), купив очень интересную книгу «Вообще чума» в главе «Дифтерия» я узнала, какой страшной болезнью я тогда заболела (эта болезнь настигает обычно девушек — после 20 лет — мой случай!) и что 50 % заболевших погибает!) и что, наверное, мои глотательные движения заменили мне трахеотомию.

Панические атаки. В эссе «Мир непрофессионалов» я уже описала случай, который со мной произошел в 1980 году в январе на 4-м курсе, когда одна преподавательница решила надо мной поиздеваться и я, к сожалению, приняла вызов, который погрузил меня в сильнейший стресс. У меня начались беспричинные панические атаки. Это возникало в темном зале кинотеатров и в автобусах (выражалось это в том, что меня охватывало сильнейшее беспокойство, внутри как будто что-то взрывалось, очень кружилась голова). И я совсем перестала спать. Совсем. Интуитивно невропатологу я сказала только о бессоннице, она небрежно посмотрела на меня, попивая чаек, и выписала какие-то таблетки (которые мне не помогли). Больше я к врачам не ходила. Панические атаки я мужественно терпела 4 месяца, а сквозную бессонницу — целый год (и стала страдать ею всю оставшуюся свою жизнь, особенно в моменты сильного напряжения).

Через двадцать лет, когда мы познакомились, мой муж рассказал мне о трагедии своего двоюродного брата, учившегося примерно в те же годы, что и я, в политехническом институте и неожиданно заболевшего (подозреваю, что у него случилось от стрессов то же самое, что и со мной) — его лечили несколько раз в психиатрической больнице, но его страдания были, наверное, после такого лечения непереносимыми, мальчик покончил с собой. Выслушав этот до боли грустный рассказ о больной душе, я вдруг остро ощутила глубину своей болезни и особенно — то, чего я избежала, положившись только на себя и не попав в лапы врачей.

Зубы. Про зубы писать достаточно тривиально и неинтересно (они у всех болят! и — все боятся их лечить!). Но один случай после окончания института был любопытный. Осенью 1981 года у меня неожиданно заболели зубы: была ноющая, пульсирующая, тотальная, иногда без перерывов, боль, опоясывающая все зубы и десны. Я не понимала, в чём причина, и терпела почти десять месяцев. Иногда от острой боли замирала, потом отпускало, потом всё снова повторялось. К врачам не пошла (конечно, очень боялась и думала — пройдет). В июле мы с мужем на неделю поехали в Ростов. И вдруг как-то, сидя на скамейке в парке, я почувствовала, что боль стала отступать. Я не верила своему счастью! Через три дня боли уже никакой не было! Как будто ее не было никогда! Я включила логику! Причина?! Явно не климат (он такой же, как у нас дома в Волгограде). Питание? Вряд ли! Но что касалось моих зубов? Зубная паста!!! А я ее с собой в Ростов не взяла! А что не так было с пастой? Дома выяснила — фтор! Через месяца два (как будто для меня!) в журнале «Здоровье» прочитала об индивидуальной непереносимости фтора. Если бы я обратилась к врачам, вряд ли они смогли бы точно установить причину моих невыносимых болей. Даже могла бы повторить судьбу (косвенно, конечно) последней жены Юрия Нагибина — Аллочки: после смерти мужа у неё стали страшно болеть зубы и она, конечно, побежала к врачам. Перенесла несколько операций. Дело приняло настолько угрожающий характер, что она вынуждена была уехать в Америку и там тоже было несколько операций. Пока — один умный врач не прописал ей нужный антибиотик — мгновенно исчезли адские боли и нарывы. Навсегда!

Щитовидка (Паркинсонизм? Инсульт?). Шли годы. Почти 10 (а точнее — 9) лет спустя, в 1987 году, когда я уже работала преподавателем в вузе (сельхозинституте), меня с моей первой кураторской группой послали в колхоз на сбор помидоров на два месяца (с 8 августа по 8 октября). Эти два месяца были сплошным кошмаром (нужно было поднимать студентов в 6 утра и находиться с ними в полях до 6 вечера). А вечером они не ложились до 2 ночи, бегая по кустам (но я за ними не гонялась). Меня выручали мои заплывы (См. мое эссе «Страсть к воде: мои заплывы»: это было на Цимлянском водохранилище, где Дон разливается на километры!). После ужина в семь вечера я уплывала и возвращалась уже под звездами около 11 вечера). Так уплывала я каждый день. Но теперь я думаю, что, хотя эти заплывы меня не уберегли от болезни, но спасли от гибели. Дело в том, что я вдруг стала гипотоником с давлением 90/50 и чувствовала себя очень плохо (от усталости хотелось завернуться в пыль). Эти два месяца все-таки закончились и у студентов началась учеба. Я впервые стала читать лекции по психологии (пригласили на кафедру педагогики) и поскольку все было для меня новым и готовилась к лекциям я очень основательно (прочитывала по 50 книг за две недели к каждой лекции), спала я по 4 часа в сутки и — тяжело заболела. Случилось это на первой же лекции (я стояла за кафедрой и — вдруг — меня бросило назад, но на ногах я удержалась, меня охватила непонятная дрожь, которая потом меня не будет отпускать годами). Врачи связывали это с щитовидкой. Один терапевт в медицинской карте написал, что «после его микстуры больной стало значительно лучше» (больше к нему я не пошла — на возмущение не было ни сил, ни времени). Другая врач стала выбивать мне койку-место в больнице, и я слышала, как она в другом кабинете по телефону кричала, что она больную потеряет через 3 месяца, при том, что мне она сказала, что в больнице я буду лежать не менее года! Я спросила, чем меня будут лечить, она ответила, что гормонами. Я категорически отказалась (лет 10 спустя один терапевт в Ленинграде пожал мне руку за мужество и правильное самостоятельное решение (очень редкий случай, сказал он). Мною двигало только одно — как я подведу зав. кафедрой?! Какая больница?! Мама, не вникая в глубину моей драмы, сказала, что она со мной возиться не будет. Больше семи лет я ходила «на цыпочках». По ночам, чтобы уснуть (голова тряслась на подушке) я старалась подпирать рукой подбородок, его же я подпирала на практических занятиях, когда сидела за столом, потому что меня бросало в разные стороны (вообще, мне казалось, что моя голова держится на ниточках). Когда я входила в аудиторию на лекциях, первая задача была дойти до стола, у меня кружилась голова, внутренняя дрожь не позволяла мне стоять на одном месте (мне нужно было ходить, но ходить я могла только вдоль стен, потому что в открытых пространствах между кафедрой и доской я находиться тем более не могла — беспокойство усиливалось). Это было на каждой лекции. Я стала медленнее ходить. Слава Богу — меня на лекциях и на других практических занятиях спасала моя хорошая память — я не пользовалась никакими записями (уже это избавляло меня находиться на одном месте и наклонять голову, чтобы читать текст (тексты были внутри меня — моим достоянием). Я и сейчас, многие годы спустя, могу прочитать любую тему, почти ничего не потеряв по содержанию. Мои лекции были как строго академичные с точки зрения базового содержания, так и творческие, неформальные по стилю изложения (См. об этом в моем эссе «Моя психология»). К врачам я не ходила, но как-то по пути в институт я в буквальном смысле забежала в реабилитационный центр, в коридоре встретила невролога и попросила сделать мне рентген мозга (в 1987 году об МРТ еще даже не слышали), но он, выслушав меня, сказал, что это абсолютно ни к чему, потому что у меня банальный синтез невроза с остеохондрозом)! С тех пор я оказалась один на один со своей болезнью. Молча страдала. Но однажды не выдержала, зажгла свечи в своей комнате ночью, долго сидела и размышляла о том, что, наверное, больше переносить такие страдания мне невыносимо … Поразительно, но уже на следующий день мне стало немножко легче. Облегчение длилось три месяца, а потом все вернулось. Но я уже знала, что мне может быть легче и болезнь может отступить и стала ждать облегчения. На это ушло еще три года. А потом стало на самом деле полегче, но окончательно я более-менее восстановилась только через 12 лет (более или менее — потому что иногда в моменты стрессов и перегрузок симптомы начинают возвращаться (внутренняя дрожь, головокружение, слабость, внутреннее качание головы, бросание из стороны в сторону, неуверенность, страх). Но теперь я владею акупрессурой, делаю йоговское релаксирующее дыхание, каждый вечер «плаваю» и делаю упражнения в ванне, принимаю меридиальный и точечный душ, работаю с точками тревоги, делаю массаж и много чего еще, что и не снилось нашей медицине в поликлиниках (эти бы мне знания тридцать лет назад! Но и за сегодняшние знания я благодарю судьбу!!!).

И все-таки что это со мной было? Проявление ОКР? Паркинсонизм? Щитовидка? Или действительно инсульт? Но что бы это ни было, это была тяжелая болезнь, которая терзала меня годами и которую я молча и безропотно переносила на ногах (без врачей).

Тревожное расстройство и депрессия. Разницу между депрессией и тревожным расстройством можно понять только, задав себе вопрос о том, к какому времени это относится: к прошлому и настоящему (депрессия) или к будущему (тревога). Скорее всего я больше в своей жизни страдала от острой тревоги, но и что такое депрессия я знаю очень хорошо (иногда она могла длиться у меня несколько месяцев), когда полностью отсутствует энергия, ужасная в душе тяжесть, физическая невозможность просто встать с дивана (очень хорошо она описана у Эмили Бронте в ее cтихотворении «Я не могу идти»): «The night is darkening round me, The wild winds coldly blow; But a tyrant spell has bound me And I cannot cannot go». Я часто задаю себе вопрос: что же из них больше терзает душу — если в большой и продолжительной степени — то оба состояния. Я испытывала страшную тревогупри поступлениях, на экзаменах в институте (но не в школе!), на экзаменах по кандидатскому минимуму (смешно вспоминать, но, когда я вышла из аудитории, в которой только что сдавала на протяжении сорока минут экзамен по английскому языку, и вот теперь, стоя у окна, я была в полной уверенности, что я его провалила, пока мимо меня не пронеслась одна из членов комиссии, кандидат филологических наук Эмилия Валерьевна, и, коснувшись меня, не произнесла: «Ирочка, блестяще!». Я ей не поверила и в себя начала приходить только тогда, когда, объявляя результаты, и пока председатель комиссии не сказал, что мой ответ был самый лучший за многие годы существования комиссии). И, когда много лет спустя в Самаре, я приехала на предзащиту, и минут за 15 до нее я не могла держать листочек в руках (так тряслись руки, и одна аспирантка, увидев это, бросилась меня успокаивать!). Однако уже в процессе как самой предзащиты, так и 2 месяца спустя на самой защите, я была вполне собранна. Но ни в какое сравнение вся эта ерунда не идет с тревогой о близком человеке (болезни мужа держали меня в страшном напряжении более семи лет: инсульт, транзиторная атака — две больницы, неожиданно нейропатия пятки с огромными нарывами) — См. мое эссе «Жизнь вдвоем».

Хотя депрессия и тревога вроде бы имеют разную картину протекания процесса (одна по принципу торможения, другая по принципу возбуждения), обе они очень травматичны для психики, а, если они еще и чередуются, то ни о каких лекарствах и речи быть не может (я их и не принимаю никогда).

Фрустрация. Она длилась семь лет (!!!) и связана была с моими поступлениями в вуз (См. об этом в моем эссе «Мои поступления в вуз и КГБ»). Огромное напряжение. Отчаяние. Безысходность. Тупик.

Ревматоидный артрит. Диагноз «ревматизм сердца» мне поставили врачи еще в институте, но лечения никакого не предложили, правда, после второго курса я по бесплатной путевке ездила в санаторий в Сочи, где чуть не погибла от родоновых ванн, но, когда я попросила их отменить, зав. отделением пригрозила меня выкинуть из санатория, сославшись на то, что у меня нет противопоказаний в путевке (как она сказала, это могут так себя вести только почки), но в ответ я ей тоже пригрозила судом (редчайшая настойчивость с моей стороны!) и она их отменила. Вообще, моя хроническая усталость еще со школы, видимо, и объясняется ревматизмом (но, как недавно, к своему немалому удивлению, я прочитала в журнале «О чем вам врачи не говорят» силы мне придавало повышенное артериальное давление). Сильно артрит меня в жизни не беспокоил, но относительно недавно пять лет назад в 2015 году я неожиданно повредила колено (быстро бежала за троллейбусом и оступилась в ямке — и вдруг меня пронзила острая боль). В интернете прочитала о травматоидном артрите и о том, что и второе колено скоро тоже будет травмировано — так и случилось. Никакие мази не действовали, я спасалась своим точечным душем по вечерам и массажем и в итоге четыре месяца я проходила с острой болью. Но — в целом, колени меня, в общем, не беспокоят за исключением тех случаев, когда на них идет нагрузка (если приседаю на корточках — сразу пронзает резкая боль, но я стараюсь избегать этих ситуаций).

А острый артрит проявился неожиданно два года спустя — и тогда я не просто срочно обратилась к врачам, но умаляла их мне помочь — но снова — все бесполезно. Это случилось в мае 2017 года. Как позже я поняла, я отравилась творогом (причем, видимо, не сразу, а постепенно, потому что по вечерам в течение двух-трех недель я стала ощущать себя как в панцире, а потом неожиданно резко подскочило давление — под 200 и выше). Я решила срочно сдать кровь на анализ (участковый врач сразу сходу поставила мне подагру, выписав одну таблетку аллопуринола). И все. Давление не спадало месяц (сейчас не представляю, как я его пережила с ночными и утренними галлюцинациями, вернувшимися паническими атаками, стиснутыми, как в тисках, висками, обмороками). Я позвонила участковой и на мой вопрос: «Почему не действует даже физиотенз?» она равнодушно ответила: «Что вы хотите — у вас ведь почечное давление» и бросила трубку. Вызывала скорую помощь — ноль. В конце месяца прорвалась к зав. поликлиникой и попросила срочно меня принять, но она сказала: «Вам надо записаться на прием». Потом выяснилось, что принимает дежурный врач (зав. отделением, оказывается, об этом не знала!). А дежурный врач (старушенция с перстнями на всех 10 пальцах — прости меня. Господи!) сказала, что я очень впечатлительная и мне нужно попить пустырник (!!!) Домой я возвращалась, как в тумане, твердо решив все тщательно посмотреть в интернете. Но в интернете я уже задала вопрос не о почечном давлении, а другой (поразмышляв о том, от чего мне прописали лекарство, а от чего нет — я вышла на повышенный креатинин и поняла, что срочно надо понижать именно его (125, вместо нормального 97). Так, я вышла на одном из сайтов на леспефрил, который уже вечером снизил мне давление до 175 (как я радовалась!) и больше уже к 200 оно не возвращалось. Но самое интересное другое: мочевина у меня была повышена незначительно (9,1 против нормы 8,3), а мочевая кислота вообще была в норме (420 против нормы 446 по верхнему краю). И, вообще, с чего она взяла подагру (подагрический артрит), когда у меня ревматоидный артрит? Когда по записи через месяц я попала на прием к нефрологу и в двух предложениях рассказала, как меня спас интернет, она, криво усмехнувшись, сказала: «Вам врач не нужен!». А когда стала выписывать рецепт с тем же леспефрилом и фильтрум-сти (я сказала, что его я тоже стала принимать, когда поняла, что отравилась), она снова повторила: «Вам врач не нужен!». Но этот диалог происходил 2 месяца спустя после того, как я заболела! За два месяца я, наверное, погибла бы! Разумно задать вопрос: что лучше — интернет или такие врачи?

Сердце. Как говорят, сердце очень тонкий орган и лишний раз человека беспокоить не будет, но все-таки и оно под невероятными нагрузками и стрессами может не выдержать и дать о себе знать. Меня, в общем, боли в сердце, если и беспокоили, то терпимо, но однажды, в 1994 году в июле (когда я испытывала очередные стрессы своей судьбы) у меня разыгрался невероятный приступ по силе, по боли (как будто воткнули огромный штырь и поворачивали в сердце). Я в буквальном смысле каталась по дивану, чтобы как-то уменьшить боль. Это длилось часа четыре. Скорую вызывать не стала, помня, как она может помочь. И скоро все прошло. Правда, потом долго чувствовалась слабость. Был ли это инфаркт или микроинфаркт не могу сказать, но мне помог мягкий массаж, который я делала в течение 4 часов.

А что такое аритмия сердца я узнала в 2002 году, когда меня безжалостно мурыжили в Ростове-на-Дону в связи с защитой диссертации (См. мое эссе «Моя диссертация»). Сердце стало останавливаться после каждого второго удара. Так продолжалось полтора года (пока я не защитила диссертацию в Самаре, где ко мне отнеслись очень интеллигентно и с большой теплотой).

Клиническая смерть. Это случилось неожиданно в 1995 году. Подруга пригласила помочь наклеить обои в строящемся большом доме ее родителей, мы работали несколько часов, а потом нас ждал чудный обед, на котором предложили выпить домашнее красное вино. Вино ее отчима мне понравилось, а молодое вино ее брата — нет, но отказываться было неудобно и полстакана я выпила. Через минут 15 я почувствовала себя очень странно: комната наполнилась густым паром, все окружающие меня за столом стали удаляться, а я провалилась в какой-то коридор и, пока я по нему летела, меня строго спросили: «Ты понимаешь, что ты умираешь?» и я спокойно ответила: «Да, понимаю», но — в конце увидела свет, а потом очутилась в прекрасной долине, себя увидела входящей в какие-то чудные врата, а вокруг, протягивая ко мне руки, стояли молодые женщины в древнеримских тогах. Я еще раз окинула взглядом волшебный пейзаж вокруг и отметила без удовольствия: «И здесь так много солнца!» (я люблю пасмурную погоду). Потом я вздрогнула и снова оказалась в той же комнате, но уже лежала на кровати, все были напуганы, подруга кричала: «В этом доме есть хотя бы валерьянка?». Валерьянку быстро нашли, подруга ее схватила и — быстро выпила сама, не очень соображая, что делает. Потом мне дали выпить лекарство, и я стала приходить в себя. Рассказала, где была, а они — что произошло со мной — как это увидели они со стороны: я вдруг резко побледнела, голова упала, я захрипела и стала сползать со стула, подруга быстро меня подхватила и отнесла на кровать (она сказала, что я была невероятно легкая), глаза мои были открыты, жизни в них уже не было, они были стеклянные. Все это продолжалось больше 15 минут (версии разнятся). Потом я резко вздрогнула и — очнулась. От скорой я категорически отказалась (и чем бы она мне помогла?). Целый год потом я чувствовала себя слабо. Меня часто спрашивают, изменилась ли я после этого внутренне, нет не изменилась, потому что уже к тому времени у меня были серьезные знания по психологии и философии и этот необычный опыт я посчитала не как предупреждение от чего-то, а как возможное путешествие после жизни. Что касается нравственной сферы, то менять ничего было не надо, как я люблю шутить, у меня в программе моего сознания заложено давно — защищать других (иногда в ущерб себе), как и положено аутисту.

Аутизм. То, что я аутист (в мягкой форме синдрома Г.Аспергера) я разобралась относительно недавно. Но то, что меня утомляют люди (чужие, грубые, скучные), я понимала еще с пионерского лагеря (коллективные мероприятия, нахождение в комнате с 20 другими — это всегда вносило дискомфорт в мою душу). По тестам Г.Айзенка моя интроверсия очень высокая, но ни К.Юнг, ни Г.Айзенк на глубоком психологическом уровне интроверсию не исследовали (а Юнг скорее на психофизиологическом уровне). Поскольку в последнее время с возрастом мое социальное отчуждение усилилось, я всерьез заинтересовалась этой проблемой. Постепенно выстроилась интересная картинка с критериями мягкого аутизма, которые очень совпадают с моими качествами и предпочтениями: Общение с другими утомляет и истощает. Застенчивость. Навязчивый невроз. Страхи. Непереносимость шума. Непереносимость скандалов. Любовь к собственному дому. Прекрасная память, но не на лица (прозопагнозия — см. ниже — в отдельном параграфе этого эссе). Любовь к открытым пространствам и прямым линиям (в Ленинграде я, в основном, гуляла по Невскому и Литейному, правда, это были мои книжные маршруты), а степи (открытые пространства) я люблю больше лесов (закрытые пространства). Восхищение сложными интеллектуальными системами. Обожание идеального порядка. Плохая моторика (далеко не идеальный опорно-двигательный аппарат). Страх высоты. Непереносимость лжи. Любовь к прогулкам. Любовь к закатам (наверное, это есть стремление к спокойствию). Обожание ночи! Непереносимость раннего утра (хорошо помню свою тревогу по утрам, когда училась в школе, которую любила!). Я — как объект бесцеремонной эксплуатации (в личностной сфере аутиста заложена программа помощи другим) — это было на протяжении очень многих лет пока я не научилась все-таки говорить другим «нет», чтобы окончательно не разрушить себя.

Прозопагнозия. Я всегда знала, что часто не узнаю лица людей (но такое неузнавание было некритичным — только в отношении тех людей, которые появлялись в моей жизни не часто), но были и забавные случаи, как тот, когда однажды я ответила на приветствие студента в коридоре института, назвав его по имени, на что он, улыбаясь мне (спасибо ему за понимание!), сказал, что его зовут по-другому и учится он на мехфаке, а тот, с кем я его перепутала — на агрофаке!).

Но один эпизод в моей жизни забавным не был. Вспоминаю я его с острым чувством вины. Как я везде говорю: со студентами у меня никаких отношений никогда не было. И это правда. НО однажды в июне 1987 года после занятий по английскому языку с заочниками ко мне подошел очень приветливый молодой человек, который, как никто, поразил меня своей неподдельной искренней радостью жизни, он умолял меня о встрече. Я только-только, наконец, разошлась со своим вторым мужем и тоже была наполнена радостью жизни: в тот же день мы поехали вдвоем погулять в центр города: у Астраханского моста спустились к Волге и ушли далеко вправо, и неожиданно очутились под очень крутым обрывом: вдруг он очень крепко меня обнял, притянул к себе и … спросил, сколько мне лет. На тот момент мне было 35 (ему 24), но я почему-то сказала 36 — он тихо охнул, но потом еще сильнее притянул меня к себе и выдохнул: «А, хоть сколько!». У нас с ним было несколько восхитительных встреч: один раз он увидел меня в автобусе, отъезжающем от остановки — а сам он стоял на противоположной остановке! — но … уже через три остановки он стоял рядом со мной (догнал на попутке) и мы с ним в тот день побродили по нашим лесам; второй раз в 10 вечера позвонил в дверь нашей квартиры (где-то узнал мой адрес!!!) — открыла моя сестра (была с мужем у нас в отпуске) и, поскольку они занимали мою комнату, пригласить его мне было некуда — мы с ним вышли в ночь и … два часа гуляли по нашему бульвару. Его звали Хасан (из Дербента). Наши отношения не вошли в глубокую фазу. После сессии он уехал домой. Прошло 15 лет. Зимой 2002 года в один из напряженных дней сессии меня, как всегда, окружала целая толпа студентов около 203-й аудитории, жаждущих зачета, а в самой аудитории сидело ещё 25 человек, готовящихся к экзамену. Вдруг меня окликает мужчина (стоит в такой кавказской шапке — не снимает ее — меня это немного напрягает, но замечание ему не делаю) и просит уделить ему время. Я смотрю на него, думая, что он заочник, и говорю: «Сейчас не могу, придите, пожалуйста, через два часа — я освобожусь и Вас приму, хорошо?», сказала я и даже коснулась его руки. Он посмотрел на меня долгим взглядом, повернулся и — ушел. Через два часа я уже была свободна, но никто не пришел. А ещё через две недели в библиотеке ко мне вдруг подошла зам. директора Алла Борисовна (мы были в очень хороших отношениях) и спросила меня, нашел ли меня один мужчина лет сорока, который меня искал, очень про меня много расспрашивал и говорил обо мне очень много приятных слов, которых она редко о ком за свою жизнь слышала. И вдруг я сразу остро осознала, кто ко мне приходил. Впервые в своей жизни я так пострадала от своей дурацкой прозопагнозии! А ещё в момент нашей встречи я буквально еле стояла на ногах из-за огромной нагрузки и из-за тяжелой сердечной аритмии (См. мое эссе «Моя диссертация»). В общем, всё было против! Я долго еще сильно переживала (от одной мысли, что он решил, что я сознательно сделала вид, что мы не знакомы — но я никогда бы так не поступила — никогда!). До сих пор я испытываю вину! Но, с другой стороны, если бы Хасан пришел через два часа, думаю, мы бы тепло пообщались.

Только относительно недавно у неврологов (особенно у Оливера Сакса, который сам страдал от прозопагнозии, как на лица (на двери его кабинета висела табличка: «Пожалуйста, назовите свое имя, если даже мы с Вами виделись час назад — я Вас могу не узнать!»), так и топографической и описал свои очень курьезные случаи в своей блестящей книге «Глаз разума»), я узнала о своей болезни и о том, что «виновата» веретинообразная извилина в лицевой области мозга в правом полушарии. А топографическая прозопагнозия была для меня серьезной проблемой. Именно поэтому я ходила всегда только по знакомым маршрутам и панически боялась незнакомых мест. Но меня всегда спасала логика. Один раз, возвращаясь поздно из института в своем любимом Волгограде, я решила сократить путь и пошла по дворам и — заблудилась. Абсурд! От волнения все стало мелькать перед глазами (я резко остановилась и вспомнила, что центр Волгограда уютно лежит между Волгой и железной дорогой — на ж/д вокзал я и шла, и меня отделяли только две параллельные улицы — в общем, все встало на свои места и я быстро выбралась). Два других случая связаны с нашими путешествиями. Мы путешествовали по Крыму, муж остался в машине, а я с фотоаппаратом побежала фотографировать Левадийский дворец и, когда возвращалась назад, вдруг увидела дорогу поднимающуюся и одновременно спускающуюся вниз — куда бежать? — вниз или вверх? Меня охватила паника. Но тут я снова вспомнила логику своего движения ко дворцу — вниз! — значит, я должна бежать наверх! — почти сразу увидела нашу машину. Второй эпизод был тоже в Крыму, но годом раньше. Я побежала фотографировать Дом Волошина в Коктебеле и — заблудилась (См. об этом в моем эссе «Наши путешествия на машине»).

Зрение. Пожалуй, поскольку это моя главная врожденная патология, с нее нужно было и начать, но до самого последнего времени она сильно меня не беспокоила, и я давно научилась с ней жить, правда, не всегда было мне легко. Помимо того, что у меня сильная миопия и астигматизм, у меня также врожденный мелкоразмашистый нистагм и до 9 класса я носила цилиндрические очки, правда, они почти не коррегировали. И вот в 9 классе я решила их снять навсегда, ни с кем не советуясь. Все бы ничего — но, когда в классе на английском нужно было читать художественную литературу на русском перед классом (так учительница без зазрения совести облегчала себе задачу преподавания английского языка! — (См. мое эссе «Мир непрофессионалов»), класс требовал меня. Конечно, можно было бы отказаться, но я люблю держать удар, поэтому сначала это была пытка — все прыгало перед глазами, но уже через несколько дней я барьер преодолела, и никто ничего даже не заметил. Я давно привыкла жить с легким туманом, но недавно туман усилился в правом (моем лучшем!) глазе, в глазах полились водопады, и я понеслась в платную клинику. Молодая особа принимала меня мягко-жестко (в целом, достаточно образованна, но, как это принято у врачей, настращала и запугала обнаруженной катарактой и еще другими патологиями — вылила пол-ампулы атропина, после которого больше суток я провела в ужасе (похожий ужас описывает и мой любимый Оливер Сакс — с ним это проделал его собственный друг-офтальмолог!). Через неделю я была на приеме у других офтальмологов — нашей знакомой (кандидат медицинских наук) и ее коллеги профессора, они немного смягчили удар. Через месяц пошла в другую платную клинику к доктору, который вызвал у меня доверие (она подбирала очки мужу 2 года назад), но, к огромному моему сожалению, доверие оказалось ложным, она провела меня по тем же кругам ада (с навязанным полным платным обследованием, которое стоит немалых денег), снова застращала, упорно навязывая цилиндрические очки (но мое сопротивление на следующий день по телефону поддержала наша знакомая-офтальмолог: если в течение более 50 лет вы прекрасно обходились без них — они вам не нужны! — спасибо умному врачу!).

И, как видно, не все офтальмологи такие безжалостные. Я не могу не поблагодарить ещё одного прекрасного врача-офтальмолога в Камышине, когда мы с сестрой пришли к ней на прием и попросили ее освободить нас от трудных упражнений по физкультуре (учительница была невероятно грубой!), а она, улыбнувшись, сказала: «Девочки, не волнуйтесь, я вас от физкультуры освобожу совсем!». Надо было видеть ярость физручки, когда мы ей вручили справки об освобождении от занятий (для меня это был один из самых счастливых дней в моей жизни!)

Мои размышления о том, почему в юности я не захотела стать врачом, сводились к одному ответу — чтобы не видеть страдания людей, а врачами, думала я тогда, становятся очень мужественные люди. НО теперь мои размышления приняли неожиданно другой и очень интересный поворот: видя на протяжении всей своей жизни злобно-равнодушное отношение врачей к своим пациентам, я убеждена, что многие становятся врачами (помимо желания приобрести неоправданно завышенный статус) не для того, чтобы помогать людям, а для того, чтобы получать удовольствие от страданий других — так часто они бывают жестоки! 80 % врачей перед собой не видят человека с его внутренним миром, образованностью, подчас с не меньшим профессиональным статусом, а видят растерянного, подавленного и абсолютно беззащитного человека (такова участь пациента) со своей проблемой, или — видят только болезнь и не видят человека вообще (но, может быть, равнодушие даже и лучше, чем издевательства!).

Так, например, недавно одна относительно молодая женщина (49 лет) пришла на приём к платному врачу по поводу своей больной ноги, которая беспокоит её уже давно (до этого визита никто из врачей ничего не предлагал). Зато этот визит она запомнила надолго. Врач безапелляционно изрекла: «Только операция. И не факт, что Вы после неё, вообще, сможете ходить!». Непревзойденная издёвка!

Именно об этом по горькой иронии судьбы в этом году я прочитала в очень автобиографических книгах («Нога как точка опоры», «Глаз разума» — эссе «Остаточное зрение» и «В движении. История жизни») Оливера Сакса, который полухамское, а иногда откровенно хамское к себе отношение со стороны врачей — своих коллег! (и в случае поврежденной ноги в горах Норвегии, когда ему было 40 лет и в случае меланомы глаза, когда ему уже было 72 года) комментирует как-то растерянно мягко (даже оправдывая такое отношение!!!). А вот Пол Каланити (умирающий от рака легких в 37 лет американский талантливый нейрохирург) написал пронзительную автобиографическую книгу в последний год своей жизни «Когда дыхание растворяется в воздухе») — терпеть хамство со стороны врача-молокососа (как Пол справедливо выразился), отменившего основное лекарство, которое поддерживало Пола многие месяцы, не стал и вступил с ним в спор, но — «молокосос» так и не вернул лекарство в список обязательных! Более того, прозвучала фраза «Если бы Вы не были врачом, разговор вообще бы даже не состоялся!» То есть это надо понимать так «Если ты не врач, то ты — никто!»

В последнее время я очень много размышляю (и не только я) о том, сколько чудовищных ошибок (часто катастрофических) навязывает нам современная цивилизация: дорогие бесполезные лекарства (капкан от фармацевтики), навязанные или ложные диагнозы, принуждение ложиться непременно в больницу (ловушка от медицины). Как-то в интернете прочитала статью «Почему не надо ставить капельницы. Откровения врача» Антона Родионова (она недавно была перепечатана в журнале «О чем вам врачи не говорят»). Убийственная информация, подтвердившая все мои опасения в отношении чрезмерного использования капельниц в больницах (очень часто в случаях, когда в этом нет абсолютно никакой необходимости (таблетки справляются в этих случаях весьма эффективно), а в некоторых случаях — капельницы вообще противопоказаны, как указывает автор статьи: при сердечной недостаточности (и я, наконец, поняла, почему моему мужу от этих нескончаемых капельниц в военном госпитале становилось всё хуже и хуже, пока я не забрала его своим волевым отчаянным решением — домой), отеке легких, тромбофлебите, нарушении функции почек. Из других источников я узнала, что капельница может спровоцировать инсульт. Но! На капельницах держатся все больницы (таблетки пациенты могут пить и дома!!!). То есть без капельниц больницы пришлось бы все закрыть!!!???

А что сами больные? Многие по своей безграмотности испытывают к капельницам священный трепет (эффект плацебо). Но недавно я сделала любопытное открытие — многие в больницах лежат с удовольствием: ничего не надо делать, ни за что не отвечаешь, всегда накормлен, а персонал может быть даже внимателен. Но какие же это должны у людей быть их дома, что больницы им милее???

Вообще, складывается парадокс: с одной стороны, врачи, кроме медикаментозного лечения, ничего не предлагают (они об этом сами часто не знают и/или им это ни за что не выгодно!), а, с другой стороны, люди сами ничего не хотят знать, более того, им лень делать гимнастику, лень ходить гулять, лень принимать ванну или точечный душ, лень читать книги и лень узнавать много нового, лень учиться, лень заниматься каким-либо спортом, лень придерживаться здорового питания, лень делать качественную уборку в своем доме (вообще, Дом — это индикатор Души человека) и … этот список можно очень долго продолжать, к сожалению.

Может быть, действительно мы кем-то так устроены, то есть так запрограммированы, что все ответы нужно искать в нас самих (ведь не зря так часто срабатывает эффект плацебо). Более того, многое в себе мы разрушаем сами и потом — не умеем или не хотим всё восстановить.

Иными словами, стать самому себе и врачом, и психологом.

Но это требует и колоссальных знаний, и трудолюбия. В общем, ничего нового. Всё — как всегда.

6. «МОИ» МАНЬЯКИ

Первый раз в очень необычную ситуацию я попала в Камышине в 1971 году, когда мне было 19 лет. Я возвращалась в первом часу ночи со второй смены на силикатном заводе (где я работала лаборантом). Был май месяц. Бархатная южная ночь! В городе ни души. И мне захотелось из центра пойти домой пешком (сначала по центральной улице старого города, потом подняться по своей Волгоградской улице), это заняло бы минут 30 неспешным шагом. Я вышла из автобуса и пошла по правой стороне улицы вдоль домов частного сектора (по левой располагались двухэтажные купеческие кирпичные дома). И вот иду я вдоль прекрасных деревьев (дома за ними почти не видны) и вдруг слышу настойчивый шепот за деревом: «Девушка! Девушка! Идите сюда! У меня бутылка коньяка и — 24 см!». Я сначала не поняла, в чем дело, пока не увидела ЕГО — выходящего из-за дерева — абсолютно голого! Он не успел ко мне приблизиться — через мгновение я была уже очень далеко (никогда в жизни так быстро не бегала!). Я бежала, не останавливаясь, до самого дома — мне казалось, что он все время за мной гонится (я ни разу не оглянулась) и уже дома почти упала в полном изнеможении. Ночью не могла уснуть. На следующий день более — менее пришла в себя, а через несколько дней даже осмелела и спросила у своей замужней приятельницы на заводе: «24 см — это много или мало?». Она опешила (пришлось рассказать): «Ну, это зависит от того, в каком он состоянии» — уже через три месяца, выйдя замуж, я поняла, чего я избежала. Но однажды, много лет спустя, я услышала возглас одной девицы: «Вот бы он мне встретился!!!».

Второй случай произошел в ту же весну (тоже в Камышине). Я снова возвращалась со второй смены в половине первого ночи, но уже благоразумно доехала до конечной автобусной остановки и уже спускалась по своей улице (до дома 3 минуты), но для полной безопасности шла по абсолютно пустой дороге (а не по тротуару). И вдруг впереди увидела целую группу фэзэушников (мы еще со школы их всегда очень боялись и старались обходить стороной). Но они шли прямо на меня и то, что один из них впереди идет с открытым ножом, я по причине своего плохого зрения, увидела только тогда, когда напрямую уже с ними столкнулась. Их было человек десять. Все молчали и смотрели на меня. Меня охватило удивительное спокойствие, я молча коснулась лезвия ножа и только тихо произнесла: «Пропустите, пожалуйста». Кто-то из них тоже тихо произнес: «Какая смелая!». Они раздвинулись и дали коридор пройти. Я, не оглядываясь, сказав спасибо, пошла дальше. Никто не стал меня преследовать.

Это то ли восхищенное, то ли зловещее молчание вернуло меня к событиям пятилетней давности, в лето 1966 года (с которого, наверное, и надо было начать это эссе). Мы закончили 7-й класс и жаждали похода, который нам обещал директор школы. Директор давно забыл про свое обещание, но мы пришли к школе с рюкзаками и требовали похода. В это время к школе приближалась пожилая географичка, которую на уроках никто никогда не слушался и дым стоял коромыслом (стыдно об этом вспоминать!). Её и «схватил» директор, подогнал грузовую машину, мы все в нее запрыгнули, заехали домой к учительнице, чтобы она могла взять с собой необходимые вещи — и мы поехали в Гусевку в 30 км от нашего города (где мы были в пионерском лагере с сестрой год назад и которую я обожала). Приехали. Расположились в кустах на берегу прекрасной речки Иловли (прямо напротив села — нам казалось это безопасно). Все было хорошо до наступления вечера, когда мы, поужинав, сидели вокруг костра — и вдруг на фоне заката мы увидели, как по мосту идет вереница местных парней (человек 15!). Наша пожилая учительница впала в панику, она немедленно заставила нас всех подняться, взять с собой одеяла и бежать на проселочную дорогу. Когда мы очутились на дороге, надвигающаяся на нас шеренга подошла к нам вплотную и, молча проследовав мимо нас, расположилась вокруг нашего костра. Никогда не забуду этих минут! Стоим на дороге, рядом какое-то мелкое озерцо, в котором отражается прекрасный месяц на фоне синего неба, а Марья Ивановна повторяет: «Нас всех сейчас изнасилуют, убьют, а меня посадят в тюрьму». Она рыдала. Потом приняла решение бежать за помощью к местному главному агроному. Я бежала впереди всех, оглядывалась и подгоняла: «Быстрей! Быстрей!» (тоже стыдно об этом вспоминать!). Все закончилось хорошо. Мы все переночевали в новом строящемся доме (все спали на полу на своих одеялах, но были рады тому несравнимому по степени наслаждения чувству безопасности, которое мы испытали той ночью). Утром нам принесли наши вещи и отправили на рейсовом автобусе домой. Потом нам рассказали, что тех парней милиция выловила, но они твердили, что никакого вреда нам не причинили, что испугались мы сами и убежали тоже по собственному желанию, а они приходили просто в гости (формальная сущая правда, которая на самом деле является хорошо замаскированной ложью, где притаилась скрытая угроза). Из этого похода я сделала важный вывод — путешествуя, никогда не останавливаться около населенных пунктов (годы спустя я достаточно много читала о растерзанных жизнях вот такими милыми «общительными» местными парнями (как недавний случай с семьей алтайского журналиста, которую расстрелял из ружья и полностью растерзал местный подросток, тайком наблюдавший за ними в кустах на берегу реки в течение 45 минут и позавидовавший не только их обеспеченности, но той любви, с которой они друг к другу относились).

На следующий год мы все-таки побывали в прекрасном походе, который организовал математик, наш новый классный руководитель Григорий Семёнович Запорожцев (мы были на той же Иловле, но расположились далеко от населенных пунктов). Иловля в этом месте немного уже, чем в Гусевке, зато она поросла настоящим непроницаемым лесом. Этим и воспользовался один из моих одноклассников и стал систематически меня притапливать, подкрадываясь сзади. Где-то на пятый раз я попыталась дать ему отпор, но он реально разозлился и продержал меня под водой достаточно долго, чтобы я уже распрощалась с жизнью. Когда он, наконец, меня отпустил, я в ужасе бросилась к нашему классному. Григорий Семенович, фронтовик, все понял мгновенно. И — со своими любимыми словами, с которыми часто к нам обращался на уроках: «Ах, ты дрянь такая!» уволок придурка в кусты. Больше я этого придурка около себя не видела. Ночью я почти не спала, смотрела на далекие звезды (мы были без палаток) и любовалась огромными раскачивающимися на сильном ветру деревьями, чувствуя таинственную силу неизведанного! Прекрасные воспоминания!

Но в 1974 году в Ленинграде произошло одно событие, которое могло оказаться для меня смертельным. До сих пор не могу поверить, что осталась жива, потому что почти уверена, что вмешались потусторонние таинственные силы. В мае-июне в Ленинграде я сдавала экзамены после 1-ого курса в книготорговом техникуме (училась заочно). Сестра сняла для меня «угол» в Веселом поселке (в 2-комнатной квартире проживала дама после 50-ти со своей старушкой-матерью (после 80-ти). Дама, вообще-то, была со странностями, на которые тогда я не обратила внимание. Так, она на вторую ночь попросила меня перейти в ее комнату, потому что она считала, что соседи ее травят чем-то через стенку. Я согласилась и утром заверила ее, что ничего не почувствовала. Экзамены были каждый день три дня подряд. Так случилось, что старушку увезли в больницу, а дама перестала ночевать дома. И в один «прекрасный» вечер я оказалась перед закрытой дверью. После «Кармен» я приехала поздно, метро уже было закрыто, всю ночь я провела в подъезде на лестнице (подходил какой-то милиционер, приглашал к себе, я, конечно, отказалась). Около 5 утра я не выдержала и вышла из подъезда в белые ночи, надеясь сесть на ранний автобус. Подошел небольшой автобус, развозивший рабочих на какой-то завод, сказали, что подвезут недалеко от Невской Лавры, но надо будет немного пройти пешком. Я согласилась и — вышла. Кругом пустырь, валяющиеся повсюду кирпичи и — ни души. И вдруг из ниоткуда появился ОН. Мне навстречу шел низкорослый плотный мужчина лет 30. Он поравнялся со мной, мы молча встретились глазами и прошли мимо. Я слышала гул его шагов. Потом он остановился, и я почувствовала спиной (но не оглядывалась!), что он пошел за мной. И вот с этого момента начинается мистика. Внутренний голос постоянно повторял: «Только не бежать! Только не бежать!» Я даже замедлила шаг и шла очень четко с прямой спиной. Потом по часам я вычислила, что шла я около 17 минут! И вот я свернула в узкий переулок и вижу уже Невский проспект, но неожиданно, чуть не сбив меня, вывернул какой-то автобус и пронесся мимо. Автобус сбил мой ритм. Я побежала. ОН нагнал меня в несколько прыжков, я повернулась к нему лицом, а ОН сильно схватил меня за горло и стал душить (при всей моей прозопагнозии я долго до мельчайших деталей потом помнила его красное напряженное лицо, покрытое какими-то бородвками). К своему счастью, я успела закричать (я потом долго еще слышала свой голос, стелющийся по переулку). В этот момент с грохотом открылось какое-то окно сзади меня и тот или та, кто его открыл, увидел ЕГО, а не меня. ОН меня отпустил, а я припустила изо всех сил на Невский. Не знаю, преследовал ли он меня (я ни разу не оглянулась!). Увидела на тротуаре метущую метлой дворничиху, подбежала к ней, в шоке сказала, что меня чуть не задушили и спросила, где ближайшее метро. Она показала и добавила: «Ой, деточка, там тоже каждый день убивают!». Через 40 минут я уже была у сестры, еще 40 минут от рыданий ничего не могла ей объяснить. Она оставила меня отоспаться, а в 2 часа дня я уже была на экзамене по зарубежной литературе, сдала его на «отлично» (как во сне), а вечером в 6 часов мы были уже в «нехорошей» квартире (можно было без кавычек — аллюзия понятна) и забирали свои вещи, чтобы уже никогда в жизни там не появляться (сестра днем через милицию выяснила телефон ее места работы (редактор газеты какого-то санитарного института) — созвонилась с ней и потребовала, чтобы она нас ждала дома в назначенное время). Она молча нам открыла дверь, всегда собранный мною мой чемодан уже стоял у входа с зубной щеткой и полотенцем, она молча у входа же натягивала на себя рваные чулки, торопясь, видимо, побыстрее уйти, и мы молча покинули квартиру, не попрощавшись. Еще несколько лет я не могла видеть мужчин в костюмах в серую клеточку (в метро через несколько дней чуть не упала от страха в обморок), белые ночи не только не полюбила, а стала воспринимать болезненно (правда, и без этой травмы мне они никогда не нравились — я всегда обожала только наши южные, как говорят, бархатные ночи).

Из всех моих приключений это было для меня самое травмирующее и чем дальше оно в моей памяти отодвигалось, тем страшнее мне становилось — что бы со мной было, если бы мне не приказывали не бежать и — я бы побежала. Этот эффект последействия людям, пережившим ужас, хорошо знаком. Недавно в интервью с одной женщиной, пережившей Сталинградский кошмар на вопрос, было ли страшно, она ответила: «Тогда — нет, сейчас страшно». Я ее очень хорошо понимаю, так как в сознании начинают крутиться другие сценарии, которые могли бы произойти тогда. Потом в моей жизни будет еще несколько «ужастиков» с эффектами последействия, но все-таки не таких драматичных.

Осень 1980 года. Пятый последний курс института. Нас посылают на педагогическую практику в школы различных районов нашей области. Я в деканате попросила послать меня «подальше». Но поскольку по одному не посылали, то в Новоаннинск «загремели» девять девчонок (я об этом не знала, думала, что пошлют меня одну, но, когда они об этом узнали, по чьей милости они оказались так далеко, выразили свое недовольство, правда, не агрессивно). В общем, четверых девочек поместили в частном секторе (у хозяек), а пятерых — в двух комнатах местного интерната, который находился рядом со школой (и школа и интернат стояли на отшибе). Неделя пробежала очень быстро. Наступила суббота и практически все девочки (самовольно) уехали в Волгоград. Все, кроме двух «законопослушных» — меня и Светы из Волжского. Из интерната все школьники разъехались по деревням и хуторам. Мы в 2-х-этажном здании остались одни. Было уже поздно — около 11 часов вечера. Мы со Светой сидели за столом, уже в ночных рубашках, пили чай. Я, как обычно, рассказывала «ужастики» из Агаты Кристи. И вдруг я услышала своим тонким слухом какой-то шорох у входной двери и, продолжая рассказывать, так же таинственно прошептала: «А сейчас кто-то тихо пытается к нам проникнуть». Света сидела лицом к окну (я спиной). Вдруг она, что-то увидев, резко побледнела и прошептала: «Мне уже не встать. Закрой быстро форточку!». Я молниеносно вскочила на железную кровать и практически захлопнула форточку в рожу, которая там торчала. Я побежала к входной двери через тамбур и увидела, как ходит ходуном деревянный засов. Быстро сообразила, вернулась к столу, схватила вилку и вставила ее в зазор засова, чтобы его не раскачали (спонтанные решения в экстремальной ситуации — потом сама удивлялась, как быстро иногда работает интеллект!). Мы выключили везде свет. За окнами нас атаковала целая орда пьяных местных парней (потом стало известно — 15 человек!), шаря фонариками по окнам и угрожая нам расправой, когда они до нас доберутся. Выключив свет, мы убежали в комнату рядом с тамбуром (там окна не было), и — включили свет. У меня неистово стучали зубы. А Света сидела на ведре с медвежьей болезнью. Та ещё картинка! Она сидит на ведре и в панике кричит: «Нам надо отсюда немедленно уйти!». Я, стуча зубами: «Я никуда отсюда не уйду». Вдруг слышим за дверью: «Мы еще вернемся!». И стало тихо. Она меня все-таки уговорила уйти. Мы быстро оделись. Выбежали в ночь. Но успели закрыть дверь на амбарный замок. Побежали по улице. У какого-то дома стояли мужики с бабами, мы бросились к ним. Объяснили ситуацию и попросили проводить нас до вокзала. Никто не двинулся с места — им некогда. Мы побежали дальше (все время нам казалось, что за нами кто-то гонится!). На вокзале нашли милиционера и попросили проводить нас до гостиницы. Он не может — он на дежурстве. Побежали дальше. В гостинице сказали — мест нет. Я вынула 10 рублей — тут же нашелся номер (очень грязный — но мы и этому были рады). Вскоре выяснили, что мы вообще в гостинице единственные, все номера свободные!!! Всю ночь мы не спали — боялись, что кто-нибудь к нам вломится, постоянно прокручивали сценарии «а если бы …». Было очень страшно. Наутро в воскресенье мы ушли к себе в интернат. Открыли дверь. Света говорит, пойди на 2-й этаж, проверь, есть ли кто-нибудь. Я медленно, как сталкер, стала подниматься на второй этаж и прошла весь коридор. Комнаты были закрыты. Никого. На свой страх и риск остались (в грязную гостиницу возвращаться желания не было). Да и кто-то из школьников уже приехал из дома. Мы были не одни.

А в понедельник мы узнали много интересного. Оказывается, еще в пятницу наших девочек, которые жили в частном секторе, тоже атаковали местные и уже потащили в машину, но хозяйка отбила. Они немедленно упаковали чемоданы и уехали на автобусе в Волгоград в институт, чтобы уже больше никогда не возвращаться. Но не тут-то было! В деканате им напомнили, что они комсомолки и что, если они не вернутся назад, практика им зачтена не будет. НО деканша все-таки срочно связалась с начальником милиции Новоаннинска. Он немедленно всех нашел (вот тут — то и выяснилось, что их было 15 человек и что ими руководил только что освободившийся рецидивист, который прекрасно знал, что разбитые окна — это приличный срок и что надо снимать с засова дверь (моя вилка нас спасла!). Рецидивист должен был через 3 дня жениться, в милиции валялся в ногах и пообещал, что больше никто к нам и на три километра близко не подойдет. Так оно и вышло. За полтора месяца нашей практики (до середины октября) мы никого уже не видели и нас никто больше не потревожил (оказывается, как иногда ситуация может быть прекрасно управляемой!).

80-е годы прошли спокойно. За исключением одного, скорее забавного, эпизода в 1987 году, когда я со своими студентами приезжала в Ленинград на несколько дней. Как-то, зайдя в столовую, я поймала на себе странный взгляд молодого гардеробщика. Когда мы, пообедав, зашли за одеждой, на протянутый мною номерок, он, ухмыляясь, сказал: «А вот нет вашего пальто — и не будет!». Я оторопела. Но мой пятикурсник студент Борис сразу все понял и свирепо произнес: «А ну-ка быстро принес шубу — а то я тебе голову оторву!». Шуба была принесена мгновенно. Потом долго студенты восхищались моими «магическими чарами» создавать необычную интригующую обстановку. Это мнение я не разделяла, но некоторые эпизоды конца 80-х и наступавших 90-х годов были пугающие, но не роковые.

В сентябре 1989 года после проведенного литературного вечера, посвященного юбилею Ахматовой, в книжном магазине (См. мое эссе «Мои прогулки по городу») ко мне подошла моего возраста довольно миловидная женщина с восторгом и — одновременно — с упрёком: почему я всё так прекрасно рассказала об Анне Ахматовой, а не о Марине Цветаевой (она — ее страстная поклонница!). Очень настойчиво просила мой телефон (я ей дала наш кафедральный). И — начались бесконечные звонки с приглашением в гости. Я к ней в гости ехать очень не хотела (и по причине своей занятости, и по причине своей нелюбви ездить в гости), но все-таки поехала. Жила она в противоположном конце города. Встретила она меня очень гостеприимно (в гриле крутился петушок, хорошее вино). Но … она крепко в меня вцепилась, сидела на диване ко мне впритык, постоянно гладила мои руки и … уговаривала остаться на ночь. Меня не отпускала мысль: нужно побыстрее вырваться домой (было очень скучно!). О возможной опасности я догадалась потом. После 12 ночи я, наконец, вырвалась, но она ринулась за мной и поехала со мной до моего района. К себе я её и не думала приглашать (но она сказала, что ей есть, где переночевать). И — мы расстались, к счастью, навсегда. И — до меня дошло … Я вспомнила ситуацию двухлетней давности в Ленинграде, когда по знакомству, я должна была пройти обследование на предмет своей щитовидки. Приехала в поликлинику я в 8 утра, а уехала — в 6 вечера (помимо сдачи нужных анализов и ожидания результатов (?) все это время очень милая врач, немного старше меня, не отпускала меня ни в прямом, ни в переносном смысле: она все время гладила меня, держала за руку, говорила что-то о моей коже (что она не сухая, как обычно при этой болезни). И даже спустя год потомеще несколько раз спрашивала обо мне у нашей знакомой (но тогда я не догадалась, а теперь — что называется дошло — и то с опозданием!). Но эти эпизоды угрожающими для меня не были (наверное, потому, как мне кажется, что в обоих случаях эти прекрасные женщины понимали, что я — то как раз ничего не понимала!).

Как-то, в 1993 году ранней весной уже в Волгограде, возвращаясь после своих курсов английского языка, как всегда поздно вечером (после десяти) я, входя в арку своего дома, услышала торопливые догоняющие меня шаги, интуитивно я шагнула резко вправо, и боковым зрением слева увидела, как какой-то молодой тип на меня падает, но промахивается и летит на землю и при этом вдруг начинает вопить на весь район. Я рванула в арку, но от страха у меня свело челюсть и, когда я прибежала домой, я сразу посмотрела на себя в зеркало. Трясло меня еще долго (рада была своей реакции!).

Второй эпизод произошел сразу на следующий вечер. Снова подхожу к арке, но уже вхожу в нее. Снова слышу сзади шаги. Убыстряю шаг и резко сворачиваю к первому подъезду. Оглядываюсь назад: идет высокий плотный мужчина в светло-коричневом плаще — на меня — ноль внимания, проходит мимо. Я смело продолжаю путь к своему четвертому последнему подъезду, мысленно ругая себя за трусость. Но неожиданно он уверенно поворачивает к моему подъезду и у входа останавливается, поджидая меня. Я оцепенела. На первом этаже лампочка не горит. Темно. Я ничего не вижу. Медленно приближаюсь к нему. Приблизившись, вижу, что одной рукой он держит свой пенис, а другой за руку хватает меня. И тут я заорала во все свое горло (в жизни своей так не орала!). Он от неожиданности отпускает мою руку, а я влетаю в подъезд и, как по ниточке, взмываю вверх на свой 5-й этаж. Оглядываюсь только тогда, когда вставляю ключ в дверь и вижу его кепку между 4-м и 5-м этажами. Наконец, я дома. Не стоит говорить о том, как долго я приходила в себя.

Но эта история имела необычное продолжение. Через день мне моя приятельница с 1-го этажа взволнованно рассказывает о наглом типе, который голый стоял часов в 6 вечера на 3 этаже и насмерть напугал соседку, которая поднималась с ребенком по лестнице. Она от увиденного схватила ребенка и скатилась на 1-й этаж. Тарабанила в дверь, вызвала соседа снизу и вместе они поднялись наверх. Но гад уже был полностью одет и нагло ухмыльнувшись, заявил, что ей померещилось и быстро удалился. Но по описанию очень подходил под «моего» ночного гада!

Я была серьезно напугана. Даже просила как-то наряд милиции на автобусной остановке проводить меня до подъезда (они проводили меня до квартиры, посмеиваясь, а вдруг он меня уже ждет в подъезде?!)

Но потом как-то напряжение спало, такие случаи больше не повторялись, и я успокоилась. Но было еще пять эпизодов в 90-е, которые в моей памяти остались скорее, как курьезные, нежели зловещие. Хотя…

Первый эпизод произошел в Волгограде на главпочтамте. Декабрь 1993 года. Как обычно, я зашла на главпочтамт, чтобы позвонить Элечке (своей сестре). После разговора, проходя первую дверь на выходе, я оказалась в какой-то толкотне и услышала сердитый женский голос: «Что так ломиться!». Не придав этому значения, я вышла на улицу и в этот момент на меня сзади обрушилось что-то невероятно тяжелое, но я успела отскочить, однако в этот момент огромный мужик вцепился в меня и стал трясти, приговаривая: «Наконец, я вас нашел! Ищу по всему городу! Вы мне безумно нравитесь — невыщипанные брови, овал попы … То вы около сельхоза, то на Академической (назвал все места, где я работаю!). Вон моя белая Волга, сейчас поедем в рестораны… куда хотите! и я уже вас никогда не выпущу!!!». Я в ужасе смотрела на это огромное 50-летнее чудовище с воспаленными глазами, оттолкнула его, побежала, но обернулась и крикнула, что если когда-нибудь еще раз он ко мне приблизится, я обращусь в милицию… Он вдогонку что-то кричал о том, что я даже не представляю, от чего отказываюсь! Больше, к счастью, он мне не попадался.

Этот эпизод напомнил мне куда более романтическую историю в моей жизни десятилетней давности. 1983 год. Ростов-на-Дону. Июль. Около 6 вечера. Страшный ливень. Я стою на автобусной остановке. Огромная толпа жаждущих уехать. Никакого транспорта. И вдруг подъезжает такси. В нем полно (как потом выяснилось) мелких вьетнамцев (студентов меда). Но втиснуться кому-то еще можно. Все ринулись. Но водитель (молодой человек моего возраста) демонстративно вышел из машины, обогнул капот, подошел ко мне и сказал: «Я возьму только эту девушку!». Вьетнамцы где-то вышли. Он попросил сесть к нему на переднее сиденье. Мы очень приятно разговаривали. Он спросил, кто я по профессии. Я сказала, что преподаю английский и что я замужем. Он только слегка побледнел, ни о чем не спросил, но, когда мы доехали, вдруг с жаром стал умолять меня о том, чтобы я на следующий день пришла на это место, что он очень будет ждать меня, что он будет не на этой колымаге, а на белой Волге, что он провезет меня по всем ресторанам Ростова и саунам и вообще везде, куда я захочу. Деньги брать наотрез отказался и просил пообещать, что я приду. Конечно, я не пошла, но белая Волга подъехала и стояла больше часа (мы видели из окна). Мне было безумно стыдно за свой обман (мою ложь в жизни по пальцам пересчитать!) и почему-то было его и себя жаль. А вдруг это моя судьба, думала я тогда. Но в то же время, эта поездка могла для меня оказаться роковой. Его психологическая ошибка заключалась в том, что мне, в общем, совсем не нужны были рестораны, а сауны я вообще терпеть не могу. Если бы он предложил мне что-то другое (например, просто погулять по городу), кто знает… Но это воспоминание очень светлое.

Второй эпизод произошел снова в моем любимом Волгограде в художественной галерее в мае 1994 года. Специально нашла время и около 5 вечера поехала на сезонную выставку современной живописи в галерею на углу проспекта Ленина и набережной Краснознаменской. К моему удивлению, я была в зале одна. Вдруг рядом со мной оказался мужчина лет 50-ти (представился работником галереи). Стал задавать вопросы: нравится — не нравится. Мы как раз стояли около картины с лунным пейзажем, и я сказала (без всякой задней мысли), что интересно было бы оказаться здесь ночью и увидеть луну, освещающую именно эту картину (огромные окна галереи к этому располагали). Он улыбнулся и отошел. Я еще побродила около 10 минут, спустилась со второго этажа вниз, взяла свою сумочку с курточкой (как всегда беспечно оставленные на скамейке) и направилась к выходу. Но дверь оказалась заперта. До конца работы галереи еще оставалось два часа. У меня была назначена встреча в центре через 20 минут. Никто снаружи в галерею не рвался. Внутри была зловещая тишина. Интуиция подсказала мне никуда от двери не отходить. Стояла как вкопанная. Смутно понимала, что ситуация связана с моими неосторожными словами. Но где ОН? Внутри? Ждет сумерек? Что со мной будет? Когда начать стучать в дверь и кричать о помощи? Напряженно размышляла я минут 10. Вдруг дверь снаружи начала медленно открываться и через нее, оставляя очень маленький зазор, начал протискиваться этот упитанный мужик, держа впереди огромный пакет, из которого торчало несколько бутылок шампанского! Когда он вошел внутрь, я с огромной скоростью выскочила наружу на улицу (я была спасена!). А он вдогонку кричал: «Ну, куда же Вы? Вы же сами хотели остаться здесь на ночь!!!». Я повернулась и выразительно сказала только одну фразу: «Но не с Вами!» — я бежала тогда на встречу к другому человеку (жалею, что невольно нахамила ему, надо было как-то помягче). Но урок из этой ситуации я извлекла на всю жизнь.

Третий эпизод произошел тоже в Волгограде по моей оплошности. Никогда в жизни я не проезжала свою остановку! Я ехала от подруги на электричке одним прелестным декабрьским вечером 1996 года. В какой-то момент я задремала (после шампанского) и, когда открыла глаза, то 16-этажки Руднева уже мелькали позади. Что делать? Ехать в центр? Но оттуда уже никакие автобусы (было 10 вечера) не ходят — в 90-е годы была огромная транспортная проблема. Выходить на следующей — Горной поляне? Но — это пустыри и березовая роща (сам маленький поселок оставался в стороне справа). Я приняла решение — выйти. На перрон я вышла одна. Только фонари надо мной грустно покачивались. Сердце неожиданно защемило: «Вот тут-то меня и сцапают!» — почему-то сказала я себе. Как всегда, я не очень хорошо ориентировалась (прозопагнозия), но направление я знала. Увидела длинный бетонный забор и решила пойти вдоль него. Вот тут — то мне навстречу и вынырнули чуть старше меня два мужика со словами: «Вот сейчас мы ее и сцапаем!». Я похолодела. Ничего не говоря, молча очень долгим взглядом посмотрела каждому в его третий глаз (это было время моих увлечений парапсихологией). Они застыли на месте. Я медленно прошла мимо. Они молчали. Я также медленно ушла по тропинке в сторону рощи. За мной никто не гнался. Их голосов я не слышала. Когда я вошла в рощу — уговорила себя оглянуться — никого. Пошла очень быстро. Но не бежала. Быстро миновала рощу и вышла на дорогу — среди машин я уже была в полной безопасности. Дома пришла в себя. Неужели «сомнительные знания» (как называют парапсихологию ученые) спасли мне жизнь, и я их загипнотизировала? Или они посчитали меня сумасшедшей и не рискнули связываться? В любом случае — это сработало!

Четвертый эпизод я никогда в жизни бы не предсказала! Волгоград. Май 1994 года. Все произошло в моем сельхозинституте (прямо, скажем, на рабочем месте!!!) У меня было «окно», и я решила сходить за фруктами на небольшой рынок недалеко от нашего института. Поскольку была перемена, около института было много студентов, лавочки, мимо которых я шла, все были заняты сидящими студентами. Вдруг вижу боковым зрением, как один из студентов резко поднялся и пошел в мою сторону. Я не придала этому значения. Вдруг слышу: «Можно я Вас провожу?». «Зачем? Нет в этом необходимости». Но он пошел рядом, зловеще молчал, не отставал и, как зомби, пошел со мной по подземному переходу, сопровождал меня до рынка и — я решила ничего не покупать и вернуться на кафедру. Неожиданно он стал повторять, как мантру: «Теперь я Вас буду сопровождать везде и всегда!». Я перестала отвечать, быстро шла и главное для меня в тот момент было — скрыться на кафедре. Я думала, что потом он просто отстанет и уйдет. Но не тут-то было! Он, как вкопанный, встал у двери, и, когда я выглянула, он продолжал стоять! Мне после пары нужно было поехать в центр, и я на секунду представила, что он везде будет меня преследовать. Честно, в ту минуту я запаниковала. И — срочно позвонила декану мехфака Валерию Ивановичу Федякину (прекрасному человеку, умному, образованному и — замечательному спортсмену). Объяснив ситуацию, я попросила его прислать мне на помощь какого-нибудь старшекурсника. Валерий Иванович отреагировал молниеносно: «В моей практике такого никогда еще не было! Ну и дела! Я приду сам! Немедленно!». Но, когда он появился, мерзавец, что-то почувствовав, сбежал. Этот студент у меня никогда не учился! Где его искать? Но, к счастью, его знала, оказывается, наша лаборантка Танечка. Она училась заочно на агрофаке. А он — очно. На пятом курсе, через месяц защищает диплом. И — назвала его фамилию. Все закрутилось в правильном направлении. Руководителем дипломной работы у него был Евгений Александрович Литвинов (мы были в хороших приятельских отношениях). Мне сказали написать заявление, чтобы его отчислили из института. Но, конечно, это была чрезвычайная мера и я от нее категорически отказалась. Как отказалась и от его извинений, как отказалась и от его огромного букета белых лилий. Меня интересовал только один вопрос — почему это произошло в принципе??? Оказывается, как потом рассказал Евгений Александрович, этот тип сидел на скамейке чем-то обкуренный и на вопрос-вызов такого же придурка (Прости мою душу, Господи!): «А, слабо тебе закадрить вон ту преподавательницу?» — мгновенно двинулся в мою сторону. Дальше — то, что я описала выше.

Пятый эпизод произошел в феврале 1998 года в Саратове. Я приехала оформлять в немецкое консульство для отца документы на ПМЖ в Германию. Днем забежала в гостиницу (рядом с консульством) и заплатила за одну ночь. Гостиница оказалась очень грязной, обшарпанной, к тому же мне дали номер в самом конце коридора (рядом с моей была еще одна комната, из которой выглянул какой-то противный тип). У меня появилось дурное предчувствие, но меня заверили, что у них никогда ничего страшного не происходило (я еще глупо пошутила — ну, значит, я буду первая!). Я очень спешила в турагентство для оформления своей визы (и нужно было успеть позвонить сестре в Петербург (См. мое эссе «Круг общения: сверхценные привязанности»). В общем, абсолютно без сил, вернулась в гостиницу я в семь вечера. Мерзкого типа видно не было, его комната была закрыта. Что-то мне подсказывало, что надо незаметно и быстро лечь спать. В специальной комнате я умылась, почистила зубы и, вернувшись в свою комнату, выключила свет и легла. От напряжения прошедшего дня, меня всю трясло, и я не сразу уснула. Но я лежала очень тихо. Потом (в 12 ночи) услышала шаги и поворачивающийся ключ в соседней комнате. И — уже минут через 10 — тот же ключ вставлялся в замочную скважину моей двери. Я замерла. Свой ключ изнутри я не стала оставлять. Моя интуиция с самого начала подсказывала мне создать иллюзию моего отсутствия. Его ключ в мою дверь, к счастью, не вставлялся. Он несколько раз потряс дверь. Отошел. Возвращался еще два раза — потом все стихло. Я так и не заснула (моя обычная ситуация). Боялась поворачиваться — кровать предательски скрипела. Но рядом с подушкой положила свой перочинный ножик, с которым всегда отправлялась на прогулки по степям и рощам (кто-нибудь скажет: «Ну, и как он может спасти?» — именно такой вопрос мне когда-то задал и декан мехфака Валерий Иванович — на что я улыбнулась и ответила: «Конечно, махать ножичком глупо. А вот — нежно обнять и — вонзить в шею отморозка — самое то!». Валерий Иванович сначала оторопел, потом улыбнулся и сказал: «Здорово!»). Утром я встала в 9 часов. Ушла умываться. А когда вернулась, увидела резко открытую дверь и его в проеме, практически «с отвисшей челюстью»: «А Вы чё — ночевали здесь?». Я быстро нырнула к себе (все у меня уже было собрано) и немедленно покинула зону опасности.

Ещё один забавный случай произошел со мной в поезде в сентябре 2003 года, когда я ехала впервые в Самару со своей диссертацией. В купе нас было только двое. Рядом со мной всю ночь лежал очень хмурый моего возраста мужчина, который умудрился не сказать мне ни слова! Я была напряжена. Не сомкнула глаз! Утром отправилась умыться и сделала свой обычный макияж. Когда вошла в купе, он, увидев меня, вдруг вскочил и заговорил: «Как Вас зовут? Куда Вы едете? Вы в Самаре в первый раз? Я Вам её покажу! Можно я буду Вас сопровождать?». Когда мы вышли на перрон, он в буквальном смысле стал меня преследовать — сказал, где находятся телефоны-автоматы (мне нужно было позвонить) и со мной спустился вниз и, как я поняла, не собирался меня терять. Но я чуть ли не милицией ему пригрозила (так хотелось сказать ехидно — раньше нужно было думать! — но не сказала, потому что это прозвучало бы как приглашение). Причину такой метаморфозы в восприятии я знала: вечером он меня не увидел (один мой знакомый художник часто повторял: «Тебя нужно увидеть!»), а утром после нанесенного макияжа — вдруг разглядел! Так что вечером моя неброская внешность спасла мне, наверное, жизнь!

Таким образом, в моей жизни таких встреч с неадекватными типами хватало. Хорошо, что все закончилось более или мене благополучно.

Я вынесла один серьезный урок — мы особенно в опасности, когда находимся на чужой территории. Никогда не надо думать, что «здесь никого нет». Очень хорошо это показано в фильме «Дельта». Но бывают и неожиданные ситуации (как в четвертом эпизоде) — вроде бы и на своей территории (какая может быть опасность около института, где ты работаешь и многие тебя знают?) среди большого количества людей? Но, нет — может.

Но самая важная сторона этого вопроса — психопаты вокруг нас. Написано уже достаточно много книг, серьезных исследований. Лучшие, на мой взгляд, книги: Кент. А.Кил. «Психопаты. Достоверный рассказ о людях без жалости, без совести, без раскаяния» (2015) и особенно: Марта Стаут «Социопат по соседству. Как распознать и противостоять» (2018). Но совсем недавно вышла и далеко неоднозначная книга: Кевин Даттон «Мудрость психопатов» (2022) — с дотошным психологическим анализом психопатии. Очень интересны, на мой взгляд, и книга шведского психолога Томаса Эриксона «Кругом одни психопаты» (2021) и особенно «Скрытые манипуляции для управления твоей жизнью: газлайтинг» Стерн Робин (2022). Феномен «газлайтинг» появился относительно недавно после забытого фильма «Газовый свет» (1944) и означает именно психологические манипуляции газлайтера с сознанием другого, доводя его до сумасшествия.

То, о чем рассказала я в этом эссе, — случайные встречи. Одних избежать можно было бы, другие — сложнее. Но, в целом, наша доверчивость или наша безрассудность (или даже тупость) являются нами же расставленные для самих себя ловушки, в которые мы легко можем попасть — часто это приводит к непоправимым трагедиям. Поэтому я намеренно очень захотела рассказать об этом более детально, погрузившись очень глубоко в психологию ошибок (См. мое эссе «Жизнь — как пунктир: психология ошибок»). Правда, одному моему знакомому такая рефлексия решительно не понравилась, и он прислал мне по электронке престранное рассуждение о том, что ошибок в жизни нет, а есть … только карма. Но тогда я хочу спросить: «А зачем нам дан, вообще, интеллект?». Прав был Владимир Соловьев: «С рассудком чувство даже не боролось! Рассудок промолчал, как идиот!».

В эссе «Наши путешествия на машине» я расскажу про эпизоды, где мы с мужем были конструктивно осторожны (и — избежали ошибок), а где — нет (но всё, к счастью, обошлось!).

7. СТРАСТЬ К ВОДЕ: МОИ ЗАПЛЫВЫ

Все четыре стихии (землю, воздух, огонь и воду) я люблю. Но, если земля и воздух с нами всегда, огонь и вода — реже. Огонь мы ощущаем, в основном, визуально и в небольшой степени — тактильно: тепло (поэтому я предпочитаю газовую, а не электрическую плиту). На воду смотреть я люблю, но ощущать ее — в гораздо большей степени. Именно поэтому я люблю быть в воде, а не на воде. Именно поэтому я не люблю никакие плавсредства (лодки, катамараны, байдарки, корабли и прочее). Ни на какую яхту меня не заманить. Во-первых, качает. Во-вторых, огромные зеркальные водные просторы неприятны для глаз. К тому же довольно однообразный пейзаж (по сравнению с пейзажами из окна машины). Играет разными красками только небо (но небо — везде, нет необходимости куда-то на чем-то уплывать).

Только в воде (а не на воде) я испытываю наслаждение от кинестетических ощущений. И — как ни странно — только в воде (а не на воде) я всегда чувствую себя уверенно. Да, безусловно (врать не хочу) бывало и тревожно, и откровенно страшно, но я никогда — никогда! — не паниковала в воде. А случаи были разные.

За всю свою жизнь я плавала только в тринадцати водоемах. В трёх морях: в Черном море, в Азовском море и в Балтийском море (Финском заливе). В четырех реках: в Волге, на Дону, на Иловле и в Карповке (протекают в нашей Волгоградской области). В двух озерах (Суходолье — на Карельском перешейке) и на нашем речном острове Сарпинском. И в четырёх прудах — в нескольких километрах от нашего дома. Все они в моей памяти вызывают восхищение.

ЧЁРНОЕ МОРЕ. Плавать я научилась на Черном море летом далекого 1959 года, за два месяца до поступления в школу в первый класс. Мы с отцом поехали в Евпаторию. Сразу же в первый день я получила сильные ожоги с болезненными волдырями, но быстро восстановилась и с наслаждением погрузилась в морскую стихию, почти сразу отбросив круг. Я много ныряла (чего потом в жизни не делала никогда). На следующий год уже мама летом повезла нас в ту же Евпаторию, но почему-то часто штормило и я больше помню себя на берегу, где я на песке выделывала всякие гимнастические упражнения и даже «собирала вокруг себя толпу» (правда, больше в своей жизни я никогда этого тоже не делала). Зато мама в шторм далеко заплывала, оставляя нас одних на берегу. Однажды за это ее отчитали подошедшие женщины «Вы так рискуете — подумайте о своих маленьких девочках!». Но мама самоуверенно ответила, что она прекрасный пловец (что было правдой) и ничего с ней случиться просто не может (НО она даже не подозревала, какие волны могут ее неожиданно подстерегать — просто повезло!). В этом я лично убедилась сорок лет спустя. А печальной иллюстрацией в подтверждении этой грустной истины может быть эпизод прекрасного романа «Дальний край» Бориса Зайцева, в котором молодая, красивая, богатая, сильная женщина, превосходная пловчиха Ольга гибнет от волн в течение буквально нескольких минут прямо на глазах у главного героя романа в том же Черном море (которое, кстати, древние греки терпеть не могли за его холодную воду и за бесконечные штормы!).

В следующий раз я попала на Черное море только 20 лет спустя, в 1978 году, получив бесплатную путевку из института за хорошую учебу и работу (два года была председателем профбюро факультета (пирожки и раздевалки меня окончательно доконали), но — главное — по причине своего ревматизма сердца и гипертонии.

Сочи. Июнь. Я каждый день бегу в 6 утра на пляж плавать в холодной утренней воде (не понимая, что мне это противопоказано из-за моих почек — но так решила мама, ведь она меня уважать перестанет, если я не буду плавать в 6 утра!). Эти заплывы были запоминающимися. В первый же день я вошла в воду в шторм, но все же заплыла и покачалась на волнах, получив сказочное удовольствие. Но, когда стала выходить из воды, волны меня потащили назад. Нахлебалась конкретно! Так несколько попыток. И тут до меня дошло, что у меня нет техники выскакивать из воды в шторм и мне судьба приготовила сюрприз — утонуть у самого берега. Такого сценария своей жизни я уж точно не хотела и помню, что было тогда почему-то очень стыдно — утонуть около берега! Я поняла, что мне надо отплыть и, отдохнув на волнах и набравшись сил, выскочить на берег. Так я и сделала. Потом уже никогда с этим проблем не было. Проблема появилась с неожиданной стороны. Когда днем я пыталась уплыть в море, меня сразу же предупреждали гудки с военных сторожевых кораблей (я их не видела, но гудки хорошо слышала). Мне сказали с этим не шутить. Но так хотелось уплыть далеко! Однажды я попросила мальчика с ОСВОДа (береговой охраны) на лодке отвезти меня подальше, чтобы потом сопровождать меня на ней, когда я буду плыть рядом. Он согласился. Гудков не было (видимо, решили, что он уже меня спасает).

По утрам я регулярно продолжала бегать плавать. Когда был шторм, на нашем пляже от санатория «Золотой колос» никогда не выставляли запрещающих знаков. Рядом были санатории военного министерства и еще какой-то для обкомовских работников. Там эти запреты в шторм строго соблюдались. И часто я совершенно одна качалась на волнах, а на соседних пляжах в рупор слышала грозное: «Назад! Купаться запрещено!» Мужчины на берегу стояли и, наверное, меня тихо ненавидели. Ни тогда, ни сейчас я не радовалась, мне было их жаль.

Но был в Сочи один эпизод на воде, который мог закончиться трагично. Был обычный день. После обеда (не только по утрам) я тоже ходила плавать. В тот раз меня потянуло поплыть подальше (а вдруг не будет гудков?) Гудков действительно не было. Я прибавила скорость. Вокруг были сказочные просторы! Никогда еще я не чувствовала себя так свободно! Но потом решила, что сильно увлеклась! И — решила все-таки поплыть назад. Повернулась, но … берега я не увидела. Кругом была одна спокойная вода и огромное равнодушное небо. Я одна. Несколько секунд я была в ужасе и в оцепенении. Потом приказала себе успокоиться и «включить логику». Сразу поняла, что ориентиром для меня может служить только солнце, которое, к счастью, было и — было не в зените. Я вспомнила, что, когда я плыла туда, оно было справа от меня, значит, на обратном пути оно должно быть слева (в момент, когда я лихорадочно размышляла, солнце было сзади). Я резко развернулась в нужном направлении и очень быстро поплыла (и сейчас, спустя много лет, очень хорошо помню свое состояние!). Через несколько минут я уже видела берег. Кто оказывался в похожей ситуации, поймет, что я испытала не просто радость, а огромное облегчение. В прошлом году в одном из репортажей рассказывали о двух братьях из Саратова, которые в Сочи на море заплыли далеко, потеряли ориентир, поругались и, видимо, поплыли в разные стороны (один из них утонул). Жуткая история.

По-настоящему жуткая история произошла и со мной. Снова на Черном море. Но уже снова 20 лет спустя, в 1998 году. Джубга. Июль. Мы с приятельницами отдыхаем в доме отдыха повышенной комфортности (с изумительной изумрудной ванной в наших апартаментах!). Но я о другом. В первый же день вечером не так поздно около семи вечера на закате солнца я решила поплавать и отплыла не так далеко (метров 300) и, когда я возвращалась, и до берега оставалось метров 100, услышала очень странный гул. Начала вертеть головой. Ничего подозрительного не вижу. На море штиль. Внутрь закралась тревога. Вечером в холле решила расспросить дежурных. Одна из них про гул ничего мне пояснить не смогла (никогда не заплывала), но сообщила очень важную информацию: плавать нужно только прямо от пляжа, слева и справа от пляжа никогда не плавать (слева всегда идут высокие волны, а справа — очень острые камни). Я этому совету следовала все 8 дней (из 10). Заплывала достаточно далеко. Но проблема была из-за большого количества лодок, водных мотоциклов и всяких бананов, которые пролетали от меня в нескольких метрах (несколько раз — в нескольких сантиметрах). Было тревожно-неприятно, но я научилась их не замечать: намеренно поворачивалась к ним спиной, лишая их удовольствия меня пугать. Видя мое отчаянное мужество — вынужденно меняли курс.

Но за день до нашего отъезда — на море разыгрался серьезный шторм, и я решила уплыть далеко, поскольку всегда была «Без ума от шторма» (как в одноименной чудесной книге Нормана Оллестада). Да к тому же все эти мотоциклы и бананы остались в шторм на берегу — абсолютная свобода (тем более еще в первый день я у катамаранщиков спросила, можно ли далеко заплывать (вспоминая сторожевые корабли в Сочи 20 лет назад) — они посмеялись и сказали, плыви хоть в Турцию — всем по барабану!). Но, когда я заходила в неспокойную воду — услышала в рупор слова «Внимание! Купаться запрещено! Утром уже один труп есть!». Но меня это, конечно, не остановило. Заплыла я очень далеко (берег сзади казался ниточкой — и то, потому что выпирали в море две горы). И тут метрах в 20 от себя впереди я увидела ЕЁ — огромную очень высокую вогнутую волну (скажу честно: я оторопела и меня она реально испугала). Я резко повернула назад и очень быстро поплыла к берегу. Дул сильный ветер в сторону берега. Он меня все время «сдувал» вправо, я этого не замечала и, конечно, я абсолютно забыла о тех волнах, о которых предупреждала дежурная. До берега было метров 100. И вдруг! — я услышала тот самый гул, обернулась назад — небо я уже не увидела — надо мной нависала высокая 2-х-метровая серая волна, которая через секунду швырнула меня так, что своей пятой точкой я стукнулась о дно. Когда меня вынесло на поверхность — вдохнуть было невозможно — я уже нахлебалась воды, а тут еще и косынка сползла на горло и тихо меня душила — и меня снова швырнула волна и я снова стукнулась о дно. Впервые в жизни я начала молиться («Спаси и сохрани!»). После третьего швыряния о дно ко мне вернулся рассудок, и я приняла единственное правильное техническое решение — плыть не к берегу, а параллельно ему. Это спасло мне жизнь. Через 10 минут я уже выходила на берег, наконец, ценой чуть ли не собственной жизни, «расшифровав» тот гул, который слышала в свой первый день плавания.

И только двадцать лет спустя по интернету, в разных источниках получила, наконец, полную информацию о тех гудящих волнах. Оказывается, это так называемые «стоячие волны», которые возникают постоянно при впадении реки в море. Когда совсем недавно в Youtube я смотрела фильм о сплавах на трёх лодках прекрасных ребят из Сибири по Лене, узнала, что они тоже столкнулись с этой проблемой, когда решили порезвиться напоследок в Северном Ледовитом океане после того, как прошли Лену. Как они сами рассказывали, когда они увидели стоячие 3-метровые волны, они остолбенели. Одну из лодок засосало, но, благодаря мотору YAMAXA, она сумела выскочить целой и невредимой. Что касается меня, то, когда я возвращалась после своего «блестящего» заплыва и шла мимо тех самых катамаранщиков, они, глядя на меня, поняли, что это я тонула (они смотрели на меня в бинокль), потому что на шее у меня болталась та самая шелковая желтая косынка, которая меня в роковые минуты тоже чуть не задушила (но мне было не до нее). Один из них был особенно рад, потому что накануне пригласил меня c моей приятельницей на шашлыки в горы и мы видели (когда днем в кафе пили кофе), как его "волга" проезжала туда-сюда (видимо, качественно затарился на своей белой "волге" (белые волги в моей жизни играют какую-то мистическую роль!), но мы, конечно, в назначенный час не пришли — и вот теперь он не скрывал свою ехидную радость! Я молча прошла мимо, а часов в семь вечера (семь часов спустя!) меня стала неожиданно бить сильная дрожь (эффект последействия) и поэтому вечером за мое спасение мы пили с приятельницами шампанское (которое привезли из Абрау-Дюрсо), а я выпила бутылку шампанского всю целиком (вот уж действительно, кто не рискует, тот не пьет шампанское!).

Еще на Черном море я побывала три раза уже в нулевые во время наших с Васей автомобильных путешествий: в 2001 году в Коктебеле, в 2002 году в Евпатории и в 2011 году в Джанхоте. Но это уже были заплывчики, а не заплывы. После Джубги тогда в 1998 году таких заплывов у меня уже не было никогда. Думаю, что во мне все-таки поселился внутренний страх (хотя в этом самой себе было признаться нелегко — это осознание пришло позже). Но до Джубги еще были эпизоды в моей жизни, которые без улыбки вспоминать невозможно.

АЗОВСКОЕ МОРЕ. В азовском море я плавала только один раз, но этот заплыв был тоже запоминающимся. В 1982 году я со своим вторым мужем Виктором поехала в Ростов-на-Дону (эпизод с белой Волгой, который я описала в эссе «Мои» маньяки» произошел в следующем году). Виктор постоянно был на работе (программистом на Россельмаше), я одна наслаждалась прекрасным городом, но по выходным он не работал и в одну из суббот мы на электричке решили съездить в Таганрог. И, конечно, мне обязательно нужно было поплавать в Азовском море! Виктор остался на берегу, а я поплыла. Заплыла довольно далеко, вода была очень теплой и спокойной. Я наслаждалась. И вдруг я обо что-то стукнулась. Дальше плыть было невозможно, я утыкалась в песок, сообразила, что надо выбираться (поплыть назад, как все предусмотрительные люди — ни за что!). С трудом, но я выбралась из, видимо, огромной ямы и пошла по мелководью пешком. Оглянулась — берег далеко — но я все-таки Виктору помахала. Потом снова началась глубина и я соскользнула в воду. Через какое-то время я опять наткнулась на песок, снова выкарабкалась и снова пошла «по воде». Мне эти падения на мелкоте надоели (никогда раньше с этим не сталкивалась!) и я решила поплыть назад (последовательно снова проделав все три провала и подъема). На берегу меня ждал неулыбающийся бледный Виктор, как я ему махала он не видел, зато видел, как я «шла по воде». Я объяснила. Да, не для слабонервных. Спросил, не испугалась ли я. Как ни странно — нет, мне даже было весело. Но сейчас почему-то вспоминается это как-то напряженно. Я, наверное, знаю причину. Два года назад в YouTube узнала о коварстве Азовского моря, которое своими «зыбучими песками» поглотило и проглотило немало людей. Даже представить страшно: как они могли поглотить и проглотить и меня — навсегда! — и никто бы никогда не нашел!

ФИНСКИЙ ЗАЛИВ. В Финском заливе я плавала в 80-е гг. в районе Ораниенбаума. У него все характеристики мелкого водоема, особенно частые волны (так же, как и у неглубокого Индийского океана — об этом в своих книгах пишет Федор Конюхов). В штиль я никогда не попадала, всегда немного штормило противными волнишками. Но я научилась уворачиваться и мне плавать там почему-то очень нравилось. Как-то в один из августовских дней на прекрасном закате я качалась на волнах, и одна женщина сказала Виктору на пляже, когда увидела, как он всматривается в сторону воды: «Не волнуйтесь — ваша жена млеет». В десятку! Именно такую радость я всегда испытывала в воде.

Правда, один эпизод (еще в конце 70-х) запомнился. Я уже поплавала и сидела на берегу, читала, когда ко мне подошла сестра (она играла в волейбол недалеко) с каким-то потрепанным мужиком за сорок: «Он не верит, что ты лучше всех плаваешь». Я никогда в жизни ни с кем не соревновалась (кроме одного случая с пьяными бандитами, спасая свою жизнь на Волге (См. ниже), никогда не хвасталась и никогда второй раз не заходила в воду, если я уже поплавала. Но они меня уговорили. И мы поплыли. Волны были приличные и со всех сторон. Я была спокойна. Отплыли мы метров на 100, не больше. Я плыла немного впереди и в его сторону не смотрела, но, когда я посмотрела на него, я вдруг с ужасом увидела, что его накрывают волны одна за другой. Я понимаю, что ему стыдно было признаться, что пловец он никакой. И тут он говорит: «Поплыли назад, а то береговая охрана подплывет и баграми стянет с тебя купальник — голая пойдешь по берегу!» (и … буль-буль-буль под воду). Когда он появился на поверхности, я ему спокойно ответила: «Ну, мне это точно не грозит — я в сплошном купальнике, а вот без плавок скорее всего останетесь — Вы!». Но все же благоразумно быстро повернула назад. Волны оказались сзади — его больше не накрывало. Когда вышли на берег, он быстро молча, отвернувшись от меня, пошел резко в сторону, не попрощавшись (тогда я дала себе слово с незнакомыми идиотами никогда больше не плавать!!!).

НАРВСКИЙ ЗАЛИВ. На него в 1985 году мы поехали с мужем случайно, чтобы остановиться в кемпинге в Усть-Нарве (в Эстонии). Но кемпинг оказался такой невообразимо грязный, что от этой идеи я категорически отказалась. Однако в Балтийском море все-таки поплавала. Но — очень неудачно. Наверное, этот Нарвский залив еще мельче, чем Финский. Я это поняла не сразу. Меня на пляже предупредили: если поплыву далеко, сигналить будут с маяка и могут серьезно оштрафовать. Я поплыла. Сначала было все хорошо. Потом услышала протяжный вой. Я ускорилась. Вой не прекращался. Через какое-то время все-таки решила повернуть назад. И вот тут всё и началось! На обратном пути меня бесконечно (как никогда!) стали лупить волнишки — со всех сторон — очень часто. Они с башни меня прекрасно видели! Сигналить перестали. Я конкретно нахлебалась. А они, уверена, наслаждались! Никто штрафовать меня не прибежал.

А с Финским заливом у меня связано одно очень теплое воспоминание о прекрасной прогулке в августе 1998 года в тех же места, но я поехала туда одна. Было холодно. Шел дождь. Дул сильный ветер. Ни о каких заплывах речи не было. Берег был пустынный. Я ушла по берегу очень далеко. Когда вышла снова в лес, поняла, что заблудилась. Встретила одного очень приятного пожилого путника, спросила, как пройти на электричку, он улыбнулся в ответ: «Вы имеете в виду — как проехать?». Нет, как пройти. Он снова улыбнулся, посмотрев на мои босые мокрые ноги и туфли в руках: «А…, я Вас понял». Еще около часа я шла к электричке и благодарила судьбу, что все так хорошо закончилось.

ОЗЕРО СУХОДОЛЬЕ. Снова Ленинград. Карельский перешеек. Середина 80-х. Впервые моя сестра со своим мужем Леонардом привезли меня на озеро Суходолье к своим приятелям в 1985 году. Был теплый августовский вечер (мы ехали часа два на электричке, затем час на автобусе, потом пешком по лесу часа два). Вечер был достаточно поздний, солнце уже заходило за горизонт, но я, конечно, страстно захотела поплавать. Ширина озера — два километра (недавно проверила по интернету), температура воды в тот вечер — 15 градусов (север Карельского перешейка, место, где озеро впадает в Ладогу). Меня холодная вода не остановила, и я быстро бросилась в воду, доплыв до противоположного берега, коснулась дна, но выходить не стала, а быстро поплыла назад. Меня обогнала лодка, все, кто в ней был, молча крутили пальцами у висков. Мне не привыкать. Я, счастливая, улыбнулась им в ответ. Заплыв занял у меня 1.5 часа. Все на берегу были озадачены (никто из них так не плавал — они все были спортсменами-байдарочниками). Но на следующее утро мои почки дали о себе знать — я встала с ужасно раздутым лицом. Хозяева нашего приюта (палаточного лагеря) в шоке повторяли: «Ирина, у нас нет здесь скорой помощи! Что делать?». И, хотя такое со мной было впервые, я паниковать не стала и спокойно ответила, что через час утренней прогулки, я восстановлюсь. И действительно все встало на свои места. Я, правда, прыгая с камня на камень, перепрыгнула через гадюку (она грелась на камнях, свернувшись клубком (но и эту проблему я избежала).

В каждый свой приезд я всегда переплывала это прекрасное озеро. Никто никогда меня не преследовал, не запрещал, ни на какие сети я не натыкалась (хотя в нем разводили форель!). Поэтому я свои заплывы на Суходолье вспоминаю с благодарностью. Правда, был один эпизод, который я все-таки вспоминаю с нервной дрожью. Но это был не заплыв, а попытка (мне навязанная) поплавать на байдарке. Я села (никто не объяснил, как правильно упираться коленями), меня толкнули, и я бодро замахала веслом, быстро очутилась метрах в 100 от берега, попала в течение (которое я никогда не чувствовала, когда переплывала озеро). Меня стало сильно раскачивать и понесло в Ладогу. Неожиданно мне навстречу появилась лодка с какими-то парнями и они закричали: "Немного в сторону". Вот тут я не на шутку испугалась и в отчаянии завопила: "Я не умею!". Они в ответ ехидно: "А мы тоже!". Но они быстро уплыли, оставив меня один на один с проклятой байдаркой, которая неожиданно развернулась, и я отчаянно начала плыть к берегу. Байдарка стукнулась о песок, и я сидела, грустно размышляя, что делать дальше (место было незнакомое, но я догадывалась в какой стороне наш лагерь). Вдруг по тропинке увидела бегущего мужчину, обмотанного полотенцем: "Вас толкнуть?" — "Пожалуйста, если можно". В общем, в течение какого-то времени я гребла, стараясь прижиматься к берегу. Когда увидела своих, почувствовала невероятное облегчение. Но они не просто хохотали, они — ржали. Дело в том, что за мной они наблюдали в бинокль и видели, как меня вынесло на берег. Но это было место бани, и они видели то, чего, озабоченная байдаркой, не видела я — бегущего к воде после бани голого мужика, который оторопел, увидев меня, остановился, повернул назад, а потом прибежал, уже обмотавшись полотенцем. После такого приключения я поклялась себе, что больше никогда в жизни ни в какую посудину, ни большую, ни маленькую, ни за что не сяду.

ВОЛГА. Волга — главная река в моей жизни. На ней я живу почти всю свою жизнь: с 1960 года до 1975 — в Камышине, с 1975 — в Волгограде. В Камышине Волга — море (около 5 км в ширину): Волгоградское водохранилище.

Еще летом в Камышине 1963 года перед пятым классом в летнем пионерском лагере в парке я на Волге чуть не утонула. Вожатые повели нас купаться на центральную (тогда — бетонную) набережную в центре города (уже много лет там купаться строго запрещено). Вдруг мы с одной девчонкой увидели тонущую девочку и решили вдвоем ее спасти, поплыли. Но девчонка, видимо, в последнюю минуту испугалась и повернула назад. Подплыла только я одна, опыта спасания на воде у меня, конечно, не было, и она быстро меня схватила за шею, уселась на меня (без преувеличения) и я ушла под воду. Мне было невозможно ее сбросить, так как девочка оказалась очень упитанной. Так несколько раз я видела то голубое небо, то зеленую воду. Находящиеся рядом курсанты нас обеих вытащили. Та, которую я пыталась спасти, уже успела на мне отдышаться. А я нахлебалась воды очень сильно. Несколько минут лежала на бетоне неподвижно (никто меня не откачивал — пришла в себя и на этом всё закончилось). Этот неприятный эпизод тогда не вызвал у меня никаких последствий и отторжения от воды — тоже.

Мы часто с мамой ходили на Волгу, но с собой в свои достаточно длинные заплывы она меня не брала. До восьмого класса. Летом после 8-го класса я попросилась поплыть с ней вместе, она нехотя согласилась, но была потрясена, как я хорошо научилась плавать. А потом я стала на Волгу ходить одна.

Так, с 16 лет начались мои сказочные одиночные заплывы на закате солнца. Плавала я только брассом (мой основной и единственный стиль). Уплывала очень далеко, противоположный берег был часто ближе, чем тот, откуда я стартовала. За исключением одного случая, никто никогда на том в те времена абсолютно пустынном пляже меня не побеспокоил (даже об одежде, оставленной на берегу, я никогда не беспокоилась и ее никто никогда не трогал — никого, как правило, на берегу и не было). Этот пляж находился в небольшой бухте Беленькая (напротив на том берегу бухты располагалась детская исправительная колония и городок к нему прилегающий). На том берегу бухты был тоже небольшой пляж, на котором местные жителя купались (не уголовники, конечно). Но местные жители именно купались, а не плавали (я с ними никогда не сталкивалась, потому что уплывала в открытую Волгу, а их пляж оставался где-то далеко справа). Но однажды (когда мне было 19 лет) довольно пасмурным днем, когда я отправилась в свой обычный 3-х-часовой заплыв, проплывая мимо их пляжа, боковым зрением увидела отплывающую от берега лодку, которая двигалась в мою сторону. Поскольку зрение у меня хуже слуха, я не сразу увидела молодых бритых уголовников, в «зю-зю» пьяных, но зато хорошо услышала отборный мат в мою сторону и плеск выбрасываемых бутылок из-под водки в воду. Я мгновенно приняла решение: плыть срочно назад (я хорошо слышала их угрозы, что они со мной сейчас сделают). Но я поняла, что они хоть и на лодке, но только с одним веслом и им все-таки трудно было меня догнать. Я развила бешеную скорость (сердце выпрыгивало, в висках стучало молотком) и через минут пять уже оторвалась от них, а через 10 минут уже убегала в одном купальнике с пустынного пляжа, одеваясь на ходу. Что было потом с этими мерзавцами — не знаю (убегая, я ни разу не оглянулась, как я это всегда делала в минуты опасности). Больше подобные эпизоды никогда не повторялись.

Вообще, этот пляж имел существенный минус — на нем часто стояла неприятная вонь от стоков, которые регулярно сбрасывал поблизости стоящий мясокомбинат. Еще один минус был в том, что от нашего дома было довольно далеко и возвращаться надо было, поднимаясь в гору (Камышин очень не столько холмистый, сколько бугристый). Но все равно эти свои заплывыя в памяти храню как свое прекрасное "водяное время" в своей жизни. Прекрасное одиночество смелой девочки.

Но один заплыв оказался особенный. Июнь 1974 г. Мне 22 года. Я работаю лаборантом в Камышинском военном строительном училище (лучшее место работы в моей жизни — меня окружали очень образованные и очень воспитанные люди!). Мой непосредственный начальник — майор (потом — подполковник) Валерий Александрович Двинин — пловец (еще зимой вызывает меня на спор: кто из нас лучше проплывет). Было начало июня. Я сижу за своим столом в конце рабочего дня. Вдруг Валерий Александрович стремительно заходит и говорит: "Ирочка, вы обещали зимой, поплывем сегодня? Я жду вас на пляже в 18–30 вечера".

Я была озадачена: в этом сезоне я еще не плавала (не успела набрать форму), но вызов приняла (как обычно в своей жизни). Мы стартовали с пляжа военного городка, который я не очень любила: надо было спускаться вниз по длинной крутой лестнице, на берегу в воде в отличие от "моего" пляжа было много камней и булыжников — но вода была чистая. В общем, ровно в 18.30 мы зашли в воду и наш заплыв начался. Конечно, никто никого не старался обогнать — мы просто все четыре часа разговаривали. На берег мы приплыли в 23.00 под южными звездами. К моему немалому удивлению, нас ждала целая толпа (человек 25), поднимались по лестнице наверх мы под аплодисменты, а неизвестный военный командировочный из Москвы подарил мне прекрасный букет цветов (и ничего, что — из соседних клумб!). Оказывается, некоторые пришли с биноклями и имели возможность "отслеживать" нас на всем протяжении нашего заплыва. Домой я пришла около 12, но мама устроила мне очень неприятную сцену о моем неподобающем поведении (?). Все равно я порой вспоминаю об этом заплыве с чувством радости от общения с умным интересным человеком (больше никогда — ни до, ни после — я ни с кем далеко не плавала). Это было единственное исключение среди моих одиночных заплывов в жизни, которые я так люблю и так ценю, но которое оставило (вопреки моему аутизму) очень светлое воспоминание.

Так, в Волге в Камышине я далеко плавала восемь лет. В 1975 году мы переехали (по обмену квартир) в Волгоград, где тоже была прекрасная Волга, но другая. Это уже было не море, а живая естественная река с холодной водой и быстрым течением. Но! Какая красивая! В центре города на протяжении всего главного проспекта Волга с ее прекрасными песчаными косами — видна отовсюду: идете ли вы пешком или смотрите из окна троллейбуса (или автобуса). А в Кировском районе в южной части города, куда мы переехали жить, в районе Руднева, находится пристань, с которой на пароме за 10–15 минут вы попадаете на один из 3-х самых больших речных островов в Евроре — Сарпинский (более 20 км в длину и более 10 км — в ширину) — природа сказочная — идете по дороге, слева от вас длинный, весь в зарослях, лиман, а справа — "азиатская" степь, вдали — сосновый бор, а впереди в получасе ходьбы — осиновая рощица, за которой в нескольких метрах — большое вытянутое озеро — но эту красоту мы познали только следующим летом. Но то лето 1975 года в Волгограде было очень жарким, и мы ездили купаться на Сарпушку несколько раз в неделю до середины октября! Пляжи там были сказочные: песчаные, о которых в Камышине только можно было мечтать. Но! Дальние заплывы делать было невозможно по двум причинам: быстрое течение и — везде на скорости снующие лодки (в нескольких сантиметрах от меня проскакивающие — я помнила ужасную историю с молодым лейтенантом, отличником, только что блестяще закончившего наше Камышинское военное училище, которому именно в Волгограде лодка срезала все лицо — он выжил, но остался инвалидом: прекрасное достойное будущее для него рухнуло за одну секунду!).

Чтобы не рисковать, выход я нашла: плавала против течения (поэтому почти не сносило) или плыла вниз по течению сколько хотела, но возвращалась назад потом по песчаному берегу пешком (чудная прогулка!).

А иногда все-таки выплывала и качалась на волнах от проходящих мимо пароходов (сейчас так в Европе на Атлантике развлекаются сёрферы!).

Иногда Волга бывала сердитой (редко), и я наслаждалась волнами. Помню как-то в середине 80-х, вдоволь наплававшись, я решила вернуться домой и пошла на пристань. Подошел очень необычный паром с огромной верхней открытой палубой (откуда он взялся?) и я, конечно, понеслась наверх и села у самого края невысоких перил. Погода резко испортилась: небо покрылось свинцовыми тучами, подул сильный ветер, пошел дождь, началась настоящая буря. Паром раскачивало так, что некоторым казалось, что посередине Волги мы завалимся на бок и утонем. У меня страха абсолютно не было (я ведь дома, на Волге, а не посередине Ладоги в шторм, как в сентябре 1975 года, когда я плавала на туристическом пароходе "Мамин-Сибиряк" — вот тогда было страшно и я бы до берега в холодной воде точно бы не доплыла!). И я не сомневалась, что здесь на Волге в случае чего до берега я точно доплыву. Состояние души было мистическое (я обожаю шторм!). Но всё закончилось благополучно. Прошло много лет. И все эти годы (да и сейчас) я вспоминаю этот случай с острым ощущением счастья («мое» мгновение!).

К сожалению, в начале 90-х годов пристань на Сарпушке разобрали и выходить на берег стало жутко (с моим страхом высоты): по длинному вертикально спускавшемуся с парома трапу и — никаких перил. От поездок я вынуждена была отказаться (только однажды летом 1994 года я с одним своим другом поехала за Волгу: еще был чудный берег с дюнами — через два-три года он исчезнет навсегда!). Уже давно (больше 20 лет) в Волге я не плаваю. Началась эпоха сначала долгих моих прогулок по степям, а потом — наших с мужем восхитительных путешествий на машине (См. об этом в моем эссе «Наши путешествия на машине»).

ДОН. Очень красивая "домашняя" река (ее обожал Василий Михайлович Песков). Течет среди равнинных степей, достаточно спокойная, но в некоторые стремнины я попадала (но было не страшно). Переплывала я Дон дважды в одном и том же месте: напротив Калача-на-Дону, где уже почти и не река в чистом виде, а ее значительное расширение перед Цимлянским водохранилищем (в этом месте ширина где-то 1.5 км).

Первый раз это было в июне 1979 года, когда нас послали на летнюю практику в пионерский лагерь им. Ю.Гагарина (который находился на противоположном берегу Дона). Место сказочное: не только степи, а постоянно перетекающие друг в друга лесистые балки на высоком берегу Дона. Заплыв я решила сделать в сильный шторм (свинцовые тучи, серьезные волны!). Когда на берегу поняли, что я уплываю, какие-то совсем незнакомые мне молодые люди прыгнули в лодку и, очень деликатно ко мне подплыв, попросили разрешение меня сопровождать (!!!). Но я очень хотела плыть одна. Но они сказали, что они не могут не плыть рядом, потом решили взять меня легким испугом: а если меня утащит 60-килограммовый сом — я посмеялась и — проплыла туда и обратно с очень приятным эскортом (мой брасс их покорил — "У нас тут никто так не плавает").

Второй раз в это место мы с мужем приехали с нашими друзьями на машине почти 30 лет спустя в 2008 г. (я очень была взволнованна, когда увидела заброшенный пионерский лагерь, но природа в отсутствие людей была прекрасной: дикой с выросшими большими деревьями). Мы переплыли часть Дона (не как я когда-то). Тихая вода. Голубое с легкими облаками небо. А меня вдруг захлестнула глубокая ностальгия — просто разрывала на части!

Невозможно было снова представить тот далекий оживленный пляж с "моими пионерчиками", которых я обожала (водила их на Дон чаще, чем положено, в четыре утра вставала на маленькие походы по окрестностям (как-то старший воспитатель спросила меня, почему я не хожу по ночам на Дон «на шашлыки», но я ее с ужасом спросила — Что я там забыла? А директор лагеря, неожиданно встретив меня на тропинке в последний день нашего пребывания, строго сказал, что знает о моих «нарушениях», но тут же пожал мне руку и сказал, что такого воспитателя он никогда не встречал и никогда не встретит!), по ночам я им рассказывала всякие "ужастики" из Эдгара По, Агаты Кристи и Стивена Кинга, переходя из одной комнаты в другую — их было три), а они тоже организовывали всякие "страшилки": чуть до инфаркта однажды не довели, сказав, что такой-то мальчишка упал с мостика на камни — и я помчалась туда и минуты три искала «упавшего» — а они всем отрядом уже шли мне навстречу с огромным букетом полевых цветов, а один солидный крепыш говорил: «Моя мамка всегда мне говорит — путь к сердцу женщины лежит только через цветы!»), по вечерам мои 12-13-летние мальчики заставляли сесть в низкие карусели только меня одну (других "желающих" покататься на халяву быстро выбрасывали) и все вместе быстро карусель раскручивали так, что надо мной мелькали только звезды, всегда и везде мои мальчики, отталкивая друг друга, спорили, кто меня будет держать за руку (чаще с обеих сторон) — все это мгновенно пронеслось перед глазами 30 лет спустя и я почувствовала невыразимую грусть, но не от того, что это безвозвратно ушло (это всегда со мной в моей памяти), а от того, что так быстротечно время.

Но по-настоящему дальние долгие заплывы я осуществляла в 1987 году на Цимлянском водохранилище (Дон шириной не один километр) в Колпачках (тоже Калачевского района), когда меня туда послали со студентами 1 курса (моей кураторской группой) на сбор помидоров (с 8 августа, неожиданно выдернув из отпуска до — 8 октября). Эти два месяца были сплошным кошмаром: нужно было поднимать студентов с 6 утра и находиться с ними в поле до 6 вечера. А вечером они не ложились до 2-х ночи, занимаясь "кустотерапией" — но я за ними по кустам не гонялась. Меня выручали мои заплывы. После ужина в семь вечера я уплывала и возвращалась уже под звездами около 11 вечера (смешно вспоминать, но моя напарница, преподаватель химии, с которой мы делили вагончик на двоих, когда мы еще ехали в свой пункт назначения в автобусе, все время меня спрашивала, хорошо ли я умею плавать, потому что она — очень хорошо, но при первом же заходе в воду, доплыв до буйка в нескольких метрах от берега, она повернула назад, а я поплыла, естественно, дальше и вернулась только … через четыре часа. Когда я вошла в вагончик, она бросила на меня быстрый очень недобрый взгляд и процедила: «Сумасшедшая!»). Так уплывала я каждый день. Я проплывала мимо островов, но ни на один из них не выходила (кроме одного случая, когда за мной буквально увязался один моего возраста водитель автобуса и — так посинел в воде, что пришлось выйти на первый же остров — он сказал: «Сейчас займемся сексом и я разогреюсь!» — но я твердо отпарировала: «Ещё чего! Никакого секса! Будешь сейчас у меня приседать 100 раз!» — под каким-то моим гипнозом он стал неистово приседать, наконец, порозовел — потом мы вперед уже не поплыли, а развернулись назад. Да, не сдержала я данное самой себе слово когда-то на Финском заливе — с незнакомыми идиотами не плавать! А он, кстати, в тот же вечер, в 2 часа ночи еще умудрился вломиться к нам в вагончик — приставленные к двери моей напарницей медные тазы — с грохотом разлетелись! — и стал требовать от меня ночного заплыва! — я категорически отказалась — он меня обвинил в трусости! — а моя напарница сказала, что только ко мне могут среди ночи так врываться!). Вообще, во время долгих заплывов мне ориентироваться было очень легко: слева вдали всегда был высокий берег Дона. Вода всегда была спокойна. Никаких стремнин и водоворотов. Никаких шныряющих лодок. Но опасность все-таки была: водоросли и трава (иногда острые затопленные деревья). Однажды моя левая рука запуталась в траве и сколько я ее не дергала, она меня держала крепко. Потом я догадалась покрутить по часовой стрелке и, наконец, высвободилась. Не для слабонервных. И это были мои последние в жизни смелые долгие одинокие заплывы. Так уже больше я не плавала никогда.

ИЛОВЛЯ (правый приток Дона). Очень живописная лесистая река в Волгоградской области течет 358 километров. Первый раз я ее увидела в Тихомировке в пионерском лагере в 1962 году после 3 класса (в 10 лет). Сама река мне запомнилась смутно, хотя я на ней до одурения плавала, но … в "лягушатнике", который был очень длинным и качественно загораживал обзор реки. Тот первый пионерский лагерь мне запомнился тоже в контексте моего плавания. Дело в том, что через неделю после приезда, я на утренней линейке упала в обморок (чудом виском не задев кирпичи, обрамлявшие клумбу, потому что упала во весь рост "вертикально"). Причины этого обморока я так и не узнала, медики были очень взволнованны, продержали меня в медпункте в постели неделю, скрыв этот эпизод от родителей. Хорошо запомнила ужас на лице врачихи, когда она меня увидела в первый же день моей выписки на соревнованиях по плаванию в том же "лягушатнике". Она глазам своим не поверила: "Это же ты у нас лежала? Тебе категорически запрещено плавать, тем более участвовать в соревнованиях!!!" Но я уже успешно проплыла свою дистанцию и довольная выходила из воды.

Второй раз я увидела сказочную Иловлю в возрасте 13 лет три года спустя в 1965 году в прелестной Гусевке. Я уже чувствовала себя уверенным пловцом в черном сплошном купальнике: плавала по реке куда хотела (никаких "лягушатников" там и в помине не было!), очень часто — среди божественных желтых и белых кувшинок! Молодой физрук сразу оценил мои способности, поставил меня на пьедестал так высоко, что разрешал мальчишкам заходить в воду "Только после Ирочки!" (мне это, конечно, льстило, но сейчас мне стыдно). А, когда мы отправились в 30-километровый поход в Каменнобродские пещеры (с ночевкой в местной школе), он заставил мальчишек нести мое одеяло, а сам постоянно держал меня за руку, и в пещеру я заползала первой после него (все эти симпатии были очень невинные, он ничего лишнего себе не позволил и даже ни разу не сказал, что я ему нравлюсь). И еще. В Гусевке через Иловлю был мост, высотой в 3 метра. Мальчишки с него прыгали. И только одна единственная девочка — тоже прыгала, т. е. я. Думаю, за мою смелость мальчишки терпели эти "унижения".

Еще несколько слов о Каменном Броде (в честь него и пещеры называются и сам мужской монастырь). Так вот в тот поздний вечер нашего похода (можно сказать — ночь) девушки — вожатые взяли меня с собой на озеро, в котором под луной я чудесно плавала одна (вожатые были у костра на берегу). Многие годы я считала, что я все-таки на самом деле плавала в Иловле (а они называли, как я тогда думала, это озером за приличную ширину). Но — нет!!! Действительно в озере!!! Вчера ночью, набирая этот текст, я решила уточнить расстояние от Гусевки до Каменного Брода (да, действительно мы в своем походе прошли 30 километров — как я и запомнила). Но ответ на свой другой вопрос я получила из ролика одного молодого человека, который в течение 17 минут облетал на вертолете окрестности Каменного Брода и я, к своей огромной радости, увидела в этом маленьком селе несколько озер (прямо Венеция какая-то!!!).

В Гусевку после похода мы вернулись очень счастливые (особенно завораживающими были пещеры — подробнее о них я узнала много лет спустя из прекрасного документального фильма о Донских пещерах, которые на сотни километров образуют огромный каскад рукотворных туннелей и лабиринтов и еще многое узнала более подробно — из интернета).

Год спустя в 1966 г. у нас на Иловлю в Гусевку был очень неудачный поход (об этом я рассказала в эссе «Мои» маньяки»), и еще год спустя был еще один, но уже удачный, но очень короткий поход на Иловлю с новым классным руководителем Григорием Семёновичем Запорожцевым. Но именно то лето 1965 в Гусевке — одно из самых замечательных и пронзительных воспоминаний пионерского детства.

В 2005 году (спустя 40 лет) мы на машине с мужем специально заехали в Гусевку. Все было вроде прежним — та же прекрасная река, но мост был построен новый в метрах 100 от старого (от которого остались одни торчащие остовы), вместо школы, в которой размещался наш летний пионерский лагерь — женский монастырь. Около него на ветру раскачивались величественные пирамидальные тополя. Я безмолвно стояла минут десять и горячо благодарила судьбу за то прекрасное лето в моей жизни.

Но в Иловле мне судьба приготовила еще одни маленькие заплывы — у Меловых Гор в районе Захаровки. В 2007 году мы решили отметить мой день рождения 1 сентября именно на Иловле. Это чудное место (сочетание гор и реки — редкое для нашего ландшафта). В этом месте река делает поворот и получается довольно широкая запруда, в которой я и поплавала. Мы потом много раз на машине ездили на это место, чтобы полюбоваться красотой реки и гор, или, выбирая именно этот маршрут, когда ездили в Камышин).

КАРПОВКА. Очень небольшая речка (36 км), раньше впадала в Дон, теперь — в Волго-Донской канал. Я в ней плавала всего несколько раз с обеих сторон (берегов) в районе села с одноименным названием. Ее берега не лесистые (как у Иловли). А вода из-за родниковых ключей — холодная. Мы всегда проезжали на машине мимо по Ростовской трассе, и смотрится она с высоты моста очень живописно. Но никаких приключений она мне не подарила, зато в ней я чувствовала себя безопасно (никаких сетей).

САРПИНСКИЕ ОЗЁРА. На Сарпинском острове существует достаточно много озер, многие вытянуты, как лиманы, с буйной растительностью, некоторые — очень даже полноводные. Мы любили ходить от пристани к такому большому вытянутому озеру, где располагалась турбаза от химзавода. Пешком идти минут 45, по утоптанной дороге мимо лиманов, всяких рощиц — осиновых, смешанных, хвойных — а рядом бежала справа «азиатская» степь. Само озеро имело песчаное дно, по краям — деревья и заросли. Оно было настолько крупным, что имело несколько пляжей, а сама турбаза с домиками и со своим пляжем была в стороне, ее не было видно.

С этим озером связаны приятные воспоминания. Однажды летом 1984 года я со своими учащимися ПТУ № 19 (Судостроительное училище), где я преподавала английский, ездила на это озеро с ночевкой (днем мы плавали — и они, как когда-то на каруселях мои пионерчики на Дону, «катали» меня по озеру на веревке (один конец веревки был у меня, другой — у них) с достаточно большой скоростью (было очень трудно упросить их этого не делать — мне было неловко (не мои же они бурлаки!), но они говорили, что им это очень приятно — катать по воде любимого преподавателя. Но, скажу честно, ощущения были те еще!). Вечером мы сидели у костра и поскольку это был конец мая, то по вечерам было достаточно холодно и хотелось запрыгнуть в костер. Но в костер хотелось запрыгнуть и по другой причине — комары. Таких туч комаров я не могла предвидеть. А когда я решила броситься в воду, и поплыла, то они чуть не съели всю мою голову. В общем, та еще ночка!

Однако чаще у меня это озеро ассоциируется с жаркими летними днями: с плывущими на голубом небе облаками, высокой травой по берегам и веселым жужжанием стрекоз. Но однажды меня сильно поранила щука (я потом у специалистов узнала, что хищница любит это делать). Я, наверное, сама была виновата, заплыла в сплошные заросли, там, где ее дом, не мой, и плыла я, как хорошо помню, на скорости. Все равно это сказочные воспоминания (Сарпинские озера и Волгу на Сарпушке никогда не променяю ни на какие Мальдивы или Сейшелы! — которые видела только в интернете!).

ПРУДЫ в ВОЛГОГРАДЕ. В окрестностях Волгограда довольно широкая система прудов. Самый ближний пруд — в 15 минутах ходьбы от нашего дома (я много лет ходила туда гулять и несколько раз там плавала, но вода в нем далека от чистой). Однажды летом 1993 года один водитель на грузовике, проезжая сверху по дороге, умудрился увидеть меня, съехал вниз и стал возмущаться тем, что я плаваю в такой грязной воде, настойчиво стал звать в чистые водоемы (он знает, где). Я, конечно, отказалась. И поскольку место было достаточно уединенное, я его быстро покинула (Агату Кристи на английском под тенью деревьев почитать не удалось). Тем не мене природа там была необыкновенная, вокруг дубовые балочные рощи, а сам пруд окаймляют пирамидальные тополя. Но по-настоящему красиво было вокруг — прекрасные степи и луга. НО на сегодняшний день там построили огромный микрорайон с многоэтажками. Степи и луга исчезли. Навсегда.

Вторые два пруда находятся тоже в черте нашего района — по 45-му маршруту дачного автобуса. Один пруд в Старой Отраде — у дамбы, достаточно большой, плавать в нем было приятно, но воспоминания с ним связаны странные. Там почему-то много чаек, достаточно нахальных, одна меня как-то норовила клюнуть в голову, я постоянно уворачивалась, даже пыталась подныривать (что у меня получается плохо, я не ныряльщица), но она еще минут пять меня преследовала. Вот уж поистине порой не знаешь, откуда ждать угрозу. (Кстати — о чайках. Как-то по каналу «Поехали!» в проекте «Место гения» в одном эпизоде Игорь Оболенский рассказал прелюбопытную историю. Оказывается, чаек ненавидел Иван Бунин и с возмущением упрекал Чехова, как мог тот додуматься назвать пьесу в честь такой мерзкой птицы! Если бы не мой эпизод, я, наверное, была бы, мягко говоря, удивлена. Но Бунин был очень наблюдательным человеком, а может быть, и его, как меня, чайки атаковывали!). Кроме чаек есть еще мерзкие вороны! В августе 2021 года, когда я шла по бульвару недалеко от своего дома, я вдруг услышала жуткое карканье и не успела опомниться, как меня сзади атаковали вороны (одна села на голову — но я ее отбросила рукой), потом они сделали круг и снова пошли в атаку спереди, но одну я успела отбить тяжелым рюкзачком, а на вторую (она не решилась атаковывать, а уселась на спинку скамейки и нагло смотрела на меня) я атаковала. Каркать они перестали. Преследовать меня не стали. В интернете дома я прочитала, что они действительно нападают сзади, что мстительны, что лучше их вообще не злить (одного индуса они преследуют уже много лет!). Мне все мои знакомые посоветовали сменить маршрут и хотя бы не гулять там недели две. Но я решила иначе: это мой любимый город, это мой любимый район, это мой любимый бульвар. И что — я должна это всё отдать каким-то паршивым воронам? Ни за что! Я пошла по тому же маршруту на следующий же день! Надела темные очки, кепочку с козырьком, взяла тяжелый рюкзачок и зонт с длинным наконечником! Я хотела с ними сразиться! Было очень страшно! Но я мужественно прошла по всему длинному маршруту — никого. И на следующий день — никого. Больше я их никогда не видела! Так что индус — трус. А советчики в интернете — полные идиоты).

А маленький прудик находился немного дальше. Он очень домашний. Весь заросший (мой любимый ландшафт). Плавала в нем я только один раз. Но мы часто с мужем любили на машине кататься по этому маршруту и проезжать именно мимо него (крутой спуск и крутой подъем, а прудик в ложбинке между этими подъемом и спуском), там — сказочные закаты и ранние сумерки с отражением в воде молодого месяца.

И, наконец, пруд в верхней Горной Поляне (22 км от города). Добраться можно только на машине. Для себя мы его открыли только в 2000 году поздней осенью. И уже в следующем году Вася часто стал меня туда возить «на заплывы». Несколько лет подряд я была без ума от этих заплывов, проводила в воде часа два-три (Вася терпеливо ждал у машины). Это даже, наверное, скорее не пруд, а озеро (естественного происхождения с холодными бьющими снизу ключами). Ширина его небольшая (100 метров) зато в длину с различными поворотами среди камышовых зарослей — гораздо больше. Мы приезжали в разное время суток (днем, ранним и поздним вечером) и всегда вода была прелестной. Но в 2004 году я неожиданно наткнулась на сети, не запуталась (они оказались очень толстые капроновые), но я вынуждена была долго скользить именно по ним. Ощущения не для слабонервных. В тот же вечер, как социально активный человек, я сразу разыскала директора совхоза, но он равнодушно сказал, плывите, куда хотите (сети нагло отрицал!). Потом выяснилось, что пруд был отдан в аренду, расставлены везде сети, и все рыбаки должны были платить деньги за пойманную рыбу. Несколько раз я натыкалась на какие-то бутылки и другие скользкие предметы. А потом прошел слух, что туда еще забрасывают и динамиты, чтобы глушить рыбу. Риск нарваться на них был очень большой. Мое терпение длилось четыре года и потом, несмотря на огромную любовь к воде, в 2008 году я прекратила плавать в этом пруду (и в других водоемах — тоже).

Я открыла для себя другое водное наслаждение — наслаждение от плавания в домашней ванне. Это, можно сказать, мое потрясающее концептуальное открытие. Конечно, я и раньше по вечерам лежала в ванне (не только стояла под душем). Но со временем я придумала много упражнений в самой ванне (начиная с 2010 года). Вообще-то, сделать это открытие меня заставило мое плохое здоровье, на которое я всю свою жизнь мало обращала внимание. Да, помню, что зимой, гуляя, вдруг осознала, что еле волочу правую ногу. Посмеялась и продолжала идти дальше. Но летом того же года мы с мужем решили съездить за Волгу, т. е. на Сарпушку. Очень все изменилось. Наш пляж 70-90-х годов справа от пристани — исчез: прекрасные песчаные дюны поглотила вода, осталась одна грязная трава. Пляж перенесли в другое место — слева. Хотя и много чудного песка, но ужасно много мусора. После небольшого заплыва решили вернуться домой. До парома было еще больше часа, и мы решили возвращаться на частной лодке (бизнес был хорошо налажен). Договорились с одним таким перевозчиком. И вот, когда нужно было закинуть высоко через борт лодки правую ногу, я, к своему ужасу, поняла, что сделать это не могу. Она тяжелая и не поднимается. Вася рядом смеется, думает, что я так прикалываюсь. Но мне не до шуток. Что делать? Когда я поймала недоуменный взгляд лодочника, я отчаянно обеими руками схватила ногу и перекинула ее за борт лодки.

К неврологу я не побежала. Но приняла жесткое решение делать упражнения в ванне. Сама разработала комплекс упражнений (См. ниже). И вот уже более десяти лет без единого пропуска («Несмотря ни на что»! — девиз мой с юности) каждый вечер или ночью я делаю в воде эти упражнения. А потом не просто стою под душем, а делаю меридиальный душ (сильной струёй вожу по условным меридианам сверху вниз (конечно, я знаю, что настоящие меридианы, как описывает китайская медицина, имеют очень витиеватые маршруты — но я вожу струёй душа по, так сказать, «условным» меридианам), а также точечный душ (направляю ту же сильную струю на все свои болевые точки и также — на основные три точки тревоги, по несколько секунд на каждую).

Так, я себя спасла. Восстановилась довольно быстро. Ванна, думаю, уберегает меня от многих проблем. Я убеждена, что, если бы традиционная медицина рекомендовала этот образ жизни, или сами люди поняли бы эту огромную пользу для своего здоровья и не ленились бы каждый вечер отдаваться воде — они уберегли бы себя от многих болезней!!!

Ванна! Теперь она не только мой самый любимый водоем, а единственный «прудик», в котором так сказочно прекрасно «плавать». Перед всеми остальными водоемами ванна имеет 11 «железобетонных» преимуществ:

*Никуда не надо не только ехать, а даже не надо выходить из дома. *Полная безопасность (при ее длине 1.5 метра — утонуть в ней невозможно) — никакой тревоги! *Вода в ней чистая, питьевая, проточная (не грязная, не соленая) — у нас колонка. *Поскольку для меня в воде главное — кинестетика, ощущения, ванна создает оптимальный объем воды вокруг моего тела, как, когда я плыву в водоеме (больше я просто не в состоянии охватить!). *Разработанные мною упражнения дают нагрузку на все группы мышц и соединительные ткани (большая нагрузка, чем обычное плавание).

*Упражнения я делаю с закрытыми глазами (ощущения острее). *Температура воды в ванне — 35–39 градусов (в каком еще водоеме нашей не очень жаркой северной России я смогу получить такую терапию для своих не очень здоровых почек?). *В ванне я лежу совершенно одна, и никто из чужих меня никогда не побеспокоит (ни с чем не сравнимое чувство защищенности). *Благодаря тому, что я не просто одна, а наедине с собой, я вхожу в сферу глубокой рефлексии (особенно интеллектуальной рефлексии — много интересных мыслей у меня зарождалось именно в ванне — и, когда я работала над диссертацией, — иногда даже, быстро выпрыгивала из ванной, чтобы срочно что-то записать!!!). *Ванна — один из лучших видов медитации с ее релаксирующим эффектом. *Ванна — в любой момент, всесезонное наслаждение, а не только летом!!!

Вот эти 10 УПРАЖНЕНИЙ В ВАННЕ (для неленивых избранных):

Для позвоночника, щитовидной и поджелудочной железы: ложитесь в наполненную на треть водой ванну (температура 35 гр.) и поднимайте туловище над водой, одновременно поднимайте и опускайте в воде руки (начинайте с 5 раз и доведите это трудное упражнение до 35 раз).

Для ног: немного по ванне спуститесь вниз, поставьте пятки на противоположный край ванны, но так, чтобы на этот раз колени были в воде, и начинайте поочередно вниз сгибать и разгибать коленные суставы — в воде (107 раз).

Для рук: Сжимайте в кулачок и разжимайте кисти рук в воде (53 раза).

Для рук: Выкручивайте вдоль туловища энергично влево — вправо руки (35 раз)

Для ног, живота и позвоночника: приподнимите ступни ног (но они должны быть в воде) и начинайте их вращать сначала во внешнюю сторону 35 раз, а потом во внутреннюю сторону — 35 раз.

Для ног: Сгибайте и разгибайте в коленях ноги, возвращая их в выпрямленное положение на дне или на противоположный край ванны (35 раз).

Для растяжки ног: Поднимайте из воды по пять раз попеременно каждую ногу, выпрямив вертикально своему туловищу — как «свеча» (35 раз).

Для ног и таза: энергично сталкивайте вместе и затем разводите колени (53 раза).

Для внутренних органов и позвоночника: Покатайте свою попу направо и налево по дну ванны от края до края (53 раза).

Повторите второе упражнение.

Так, я создала «импортозамещение» разных водоемов простой ванной, которая не только дарит мне наслаждение, но и, очень надеюсь, позволит сохранить здоровье, душевное равновесие и, возможно, вернет силу духа.

Итак, моя страсть к воде — не исчезла (из-за новых возникших обстоятельств), а — осталась со мной — навсегда. Чему я безмерно благодарна судьбе.

8. МОИ ПРОГУЛКИ ПО ЛЮБИМОМУ ГОРОДУ

Наверное, страсть к одиноким прогулкам есть у немногих людей. Многим это кажется пустым занятием. Другим — скучным. Третьим — утомительным. И чаще — одиноким. Не так давно в процессе консультации я уговаривала одного своего бывшего студента (сегодня — уже давно преуспевающего бизнесмена) погулять по центру хотя бы часа два — и погрузиться в рефлексию, чтобы «привести свои мысли в порядок» (чего он хотел). Он был очень удивлен: «Как? Просто так ходить по улицам?». — «Нет, посетите картинную галерею, например». Один раз он все-таки погулял — но почувствовал себя очень одиноко. Действительно — прогулки наедине с собой — это встреча с самим собой. И — насколько человек интересен — настолько и прогулки будут приносить не просто удовольствие, а — радость.

Прогулки по городу — это, безусловно, к тому же — одна из форм медитации (ее форм существует множество: путешествия, искусство, чтение, музыка, йога и др.). Медитация может происходить на определенных уровнях: энергетическом, физиологическом, эмоциональном, интеллектуальном и духовном. Она так же может выполнять определенные функции, которые, в свою очередь, могут способствовать: релаксации (расслаблению после напряжения и стрессов), равновесию (между процессами возбуждения и торможения, а также возвращению в основной центр ЦНС), катарсису (очищению от ненужных вредных токсичных структур на всех уровнях), стимуляции (здоровому возбуждению, накоплению здоровой энергии), наполнению (впечатлениями, информацией, знаниями), переключению (с травмирующей ситуации — на расслабляющую интересную прогулку). И чем насыщеннее содержание прогулки, чем больше она приносит радость, тем большим психотерапевтическим эффектом она будет обладать. Все эти размышления о медитации занимали меня много лет.

Известно, что Зигмунд Фрейд в течение многих своих долгих десятилетий два раза в день (после утреннего приема пациентов и после ужина) неизменно совершал долгие прогулки по улицам чудесной Вены. Правда, норвежский психиатр Финн Скэрдеруд, прошел по его маршруту и — не впечатлился (как он сам об этом написал в своей книге «Беспокойство. Путешествие в себя» (2000). Не знаю, по какому маршруту шел Скэрдеруд, потому что у Фрейда было несколько маршрутов: он шел мимо дворцов и домов, выполненных в прекрасных архитектурных стилях, иногда пересекал Старый город, а иногда шел вдоль набережной Дунайского канала. Но всегда шел мимо двух мест: лавки торговца сигарами у церкви Святого Михаила (нужно было пополнять запасы, т. к. в день Фрейд выкуривал более 20 сигар — роковая ошибка — он заработал себе рак гортани, который терзал его многие годы, перенес бесчисленные неудачные операции) и — книжный магазин «Букум», принадлежащий его издателю, которому отдавал свою рукопись или забирал оттиск своей очередной книги для правки. Иногда Фрейд гулял не один (со своими детьми или с коллегами). Но чаще он гулял один.

Я привела Фрейда в качестве достойного примера, чтобы показать в каком контексте и с какими целями можно совершать прогулки по городу. Есть, наверное, несколько условий для осуществления прогулок в городе по определенным маршрутам. На мой взгляд, их может быть три: визуальная привлекательность самих маршрутов (красивые места), притяжение конкретных объектов, находящихся на этих маршрутах, и — определенный контекст, в который вписываются эти прогулки. У Фрейда — это была красивая Вена с ее архитектурой и каналами («визуальная привлекательность»), это была лавка продажи сигар, а также книжный магазин («конкретные объекты притяжения») и, наконец, годами отработанный распорядок дня («контекст»).

Мои прогулки в Волгограде начались с 1975 года и длились 23 года. Сначала определенным контекстом был институт, в котором я училась в течение 5 чудесных лет. А потом — незабвенные курсы иностранных языков, на которых я преподавала английский язык в течение 17 лет. В те годы мои прогулки были связаны с возвращением после занятий (вечерние прогулки). Но — были и прекрасные субботы, когда я приезжала в центр исключительно ради книг и чашечки кофе в приятном кафе. Тогда маршрут был достаточно длинным и охватывал семь книжных магазинов. А теперь все по порядку.

1975 год. Мы переехали из Камышина в Волгоград. Город (особенно в отличие от тогдашнего Камышина с его грязными неухоженными домами) потрясающей красоты. Но даже, сравнивая его не с Камышином, а с Ленинградом, смею подчеркнуть красоту Волгограда. Если Невский, по которому я много лет гуляла, лежит, в основном, среди внушительных семиэтажных зданий строгой архитектуры ХУШ-Х1Х века, а зеленых зон практически нет, то в Волгограде, наоборот, вся центральная улица (Ленинский проспект) на всем своем протяжении имеет посередине широкий бульвар с большим разнообразием деревьев (тополя, липы, голубые ели, березы, клены, акации, каштаны) и с прекрасными клумбами — розариями. И, если кто-то захочет найти точку обзора центра города, то лучшего места, чем на углу медуниверситета (сейчас там Волгофарм) не найти: вы увидите такую прекрасную круговую панораму с прекрасными зданиями, утопающими в зелени, что дух захватывает! И, если Нева в Петербурге со стороны Невского абсолютно не видна, а ее присутствие выполняют каналы, то в Волгограде Ленинский проспект лежит параллельно Волге, и она со своими прекрасными песчаными косами отовсюду видна (и, когда вы идете по проспекту, и, когда вы едете на автобусе или троллейбусе — достаточно просто повернуть голову). Конечно, кому-то такое сравнение (да еще вроде как чуть ли и не в пользу Петербурга) покажется дерзким, но я это делаю только в контексте присутствия природы как визуальной привлекательности (наравне с красивыми зданиями). Здания в центре Волгограда тоже 7-ми-этажные (иногда с причудливой архитектурой) — их строили пленные немцы под руководством ленинградских архитекторов (получились очень похожи на архитектуру северной столицы с оригинальной облицовочной плиточкой — хотя они выглядят не так масштабно и не по сплошной линии). Более того у нас в городе здания построены не впритык (много воздуха! О чем когда-то мечтали в Х1Х веке умные архитекторы в Нью-Йорке — у них и девиз поначалу был «Много воздуха!» — но, как известно, экономия победила и — был построен город с ошеломительными небоскребами, но без воздуха, без огромного неба над головой (дома почти смыкаются на головокружительной высоте) и без зеленых зон (в Центральный парк надо еще ехать!). Но самое смешное (а может — грустное), что этим городом все восхищаются и завидуют тем, кто там живет (абсурд!), правда, в последнее время я все чаще вижу ролики о другом Нью-Йорке. Я уж не говорю о том, как восхищаются Петербургом (и совершенно справедливо! Я уверена, что Петербург — один из самых красивых городов в мире — а Венеция, например, на мой взгляд, с ее отравленным гнилым воздухом и грязной водой — не идет ни в какое сравнение! И то, что мне недавно впаривали, что сам И.Бродский ею восхищался гораздо больше, чем родным Ленинградом (а когда-то до Венеции написал: «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать») — но потом передумал). Однако вспомним холодные, разрушающиеся дома Венеции, описанные Генри Джеймсом в его «Письмах Асперна».

Мало кто знает, но и у Стефана Цвейга есть очерк «Посещение Ленинграда» в рамках очерков «Поездка в Россию», где он с нескрываемой завистью (даже со злостью!) говорит о красоте Петербурга, особенно его задели роскошные проспекты, широкие каналы (которые, вообще-то, не очень широкие) и гигантские круглые площади, которые построить позволил себе Петр 1, но — не смогли позволить себе европейские короли (он это ядовито охарактеризовал не иначе, как русское мотовство, которое проявилось в мотовстве пространства).

Наш город, как и все южные города (Ростов-наДону, Краснодар, Кременчуг на Украине) имеет еще одну прелестную деталь городского пейзажа — дикий виноград, заползающий иногда очень высоко на последние этажи и обвивающий окна и балконы домов. Очень трогательная красота! Но ее надо видеть! И я ее всегда видела и вижу. Наслаждение невероятное (вот только вчера прошла по улице Мира!). Но у зданий Волгограда (в Ростове, кстати, — тоже) в центре есть еще одна особенность — они монохромны (превалирующий цвет — желтый). И это не недостаток, а гармоничное достоинство, которое очень уравновешивает центральную нервную систему. А разноцветные, пестрые дома (как в Саратове, Самаре, Норвегии), хотя и вносят будто бы разнообразие и даже кого-то веселят, но могут вызывать и — разрыв, неустойчивость и даже беспокойство. Не зря умные англичане еще больше уравновесили восприятие — сделали исторический центр Лондона почти тотально серым (но это — мои ландшафтные рефлексии).

Итак, первое условие для прогулок по городу — визуальная привлекательность, красота самого города. Второе условие — притяжение конкретных объектов. Третье условие — контекст. В первый год своей жизни в Волгограде мои прогулки начались не сразу. Сначала нужно было город изучить и понять. С моей прозопагнозией (См. мое эссе «Мои болезни: с врачами и без врачей»), т. е. с затрудненной ориентацией на местности, я думала, что мне сделать это будет сложно. Оказалось, совсем нет, очень даже легко! Из-за простого профиля города — он вытянут, как известно, на 114 км и располагается вдоль Волги. А в центре ориентироваться было вообще просто: центр города лежит между Волгой и железной дорогой!

В тот первый год моим контекстом была работа в книжном магазине на Академической в техническом отделе. Благодаря этому, я все книжные магазины в центре уже знала, но специальных прогулок по ним не совершала — в это время я в своем книжном магазине сама работала. Но уже тогда были объекты притяжения по другим маршрутам прогулок по городу — по окончании моего рабочего дня, после семи часов вечера, я уезжала на троллейбусе или шла пешком в центр сначала по Рабоче-Крестьянской улице (своему названию она не соответствует — очень элегантна: дома с причудливыми башенками со сталинским ампиром, а сейчас и вовсе — стеклянные новоделы), потом — по Астраханскому мосту через речку Царицу, которая, к сожалению, давно уже, как и многие речки в Москве, спрятана в трубу (но в советское время внизу под мостом по всей территории был очаровательный пейзаж — сплошная зеленая зона с густыми кронами больших деревьев). И, наконец, выходила на Ленинский проспект и шла или по широким тротуарам, или в середине по бульвару в тени огромных деревьев среди роскошных клумб с розами. На Аллее Героев (с величественными пирамидальными тополями, голубыми елями и множеством кустов, которые придают особое очарование и создают иллюзию леса) шла в сторону Волги (она лежала впереди, как на ладони) к кафе «Керамика», где пила кофе (не такой, увы, вкусный, как на Невском), но сама атмосфера из-за уютного интерьера была сказочной. Выходила из кафе я уже в бархатную южную ночь (дело было уже ближе к поздней осени) и снова поднималась по Аллее, по другой ее части, перейдя через Проспект, туда, где Вечный огонь (он всегда был для меня местом притяжения), потом уже шла через нашу большую красивую Площадь Павших Борцов и затем поднималась по улице Гоголя к Привокзальной площади (слева оставался сквер — часть Городского Сада). Уже давно был поздний вечер. Но — впереди был момент не для слабонервных — взятие штурмом «двойки» (единственного автобуса, уходившего в Кировский район). В 70-е годы на «двойке» можно было уехать всегда, даже в час ночи. Но всегда гудела толпа (даже в час ночи!). Главная тактика заключалась в том, чтобы попасть в автобус так, чтобы можно было легко найти местечко, и всю дорогу (45 минут), безмятежно расслабившись, сидеть и смотреть в окно. Я не могу сказать почему, но мне практически всегда удавалось встать в первом ряду и, как правило, дверь оказывалась прямо напротив меня, но в нее, эту дверь, нужно еще было молниеносно взлететь (иначе толпа могла снести), но тогда мне и это удавалось делать легко. Сейчас, по прошествии стольких лет, я удивляюсь, почему меня это сильно не напрягало (не то, чтобы я считала это нормальным явлением — нет, конечно, тем более эти безобразия творились только с «двойкой», другие автобусы и тем более троллейбусы в городе были вполне себе цивилизованными). Ответ, наверное, в том, что я испытывала необъяснимое восторженное состояние, когда автобус потом мчался в темную ночь и сначала проезжал мимо огней большого красивого города (особенно очаровательна была подсветка среди «древнегреческих дорических» колонн городской администрации (тогда — Обкома КПСС) — для того времени не частое явление), а затем нырял в такие «черные пасти», которые и можно было наблюдать только из окна безопасного автобуса: Дар-Гора с ее жутким частным сектором,мрачный отрезок страшных оврагов после Чигиринской (сейчас там еще одна Лента), и особенно — кромешная тьма после Обувной фабрики и — до самого нашего Кировского района (в те годы никакого университета, ни тем более Ленты и Ашана и в помине не было). В общем, эти контрасты очень щекотали нервы и вызывали у меня почти мистический восторг. Наверное, я действительно любительница острых ощущений от необычных маршрутов.

Был один случай, который спустя годы вспоминаю не только я. В конце 80-х я, как обычно, в конце сентября отправилась на день рождения к своей подруге в Сарепту. На электричке я ездить не любила. Поехала на автобусе. На нужной остановке надо было выйти и перейти дорогу, а потом долго идти по огромному степному пустырю, заросшему камышами, через реальные болота по узкому деревянному настилу. Идти после автобуса пешком примерно 35 минут. Всё мне казалось не так страшно, но в тот день у меня в институте были поздние занятия и на тропинке в болотах я оказалась уже в очень густых сумерках (как это описано в «Собаке Баскервилей»): идти было жутковато, слева и справа от меня стояла зеленая жижа: я еще подумала: «Это реальное болото или можно выплыть? А вдруг меня сзади кто-нибудь столкнет?». Пришла я к праздничному столу в 10 вечера. Когда вошла, меня встретила компания из 10–12 человек (все друг друга знаем). НО все сидели с напряженными лицами. Кто-то тихо спросил: «Ты откуда?». Я ведь не могла появиться в это время (все знали расписание электричек). За окном была ночь. Кто-то снова спросил: «Ты … шла через болота?». «Ну, да, я на автобусе ехала, а потом — через камыши». Никто не мог поверить в такое безрассудство! Всем было не по себе. Вспоминали об этом даже годы спустя. Но и этот маршрут я всегда любила.

1976–1981 годы. Годы учебы в институте. Другой контекст. Новые смыслы. Занятия на нашем факультете иностранных языков были исключительно во вторую смену, т. е. начинались с 14 часов дня («нулевка» с 12.00). В моей жизни началась и длилась пять лет прелестная идиллия (для такой «100 % совы», как я — это был подарок судьбы). Заканчивались занятия без 10 минут девять вечера. И, если на занятия я неслась сломя голову, иногда даже на троллейбусе (никогда не опаздывала), то после занятий я всегда шла пешком — какой бы уставшей я ни была. Я не представляю свою учебу в институте без этих вечерних прогулок и, наоборот, именно эти вечерние прогулки не мыслимы без учебы в институте. Они были наполнены контентом моих занятий, смыслом моих новых знаний, смыслом всей моей жизни. Мой маршрут начинался с чашечки кофе, которую я успевала выпить в кафе «Волга» на другой стороне проспекта (напротив нашего института наискосок справа). Кафе работало до 21 часа, но я успевала. Кофе, конечно, был так себе, но атмосфера была вечернего города. Помню, как однажды я подошла к стойке уже со своей чашечкой, но напротив меня оказались некстати какие-то москвичи (я это поняла по разговору этих трех молодых мужчин) и бесцеремонно стали меня разглядывать. Мне это было неприятно до такой степени, что чашка дрожала у меня в руке, я вынуждена была ее поставить на стол и быстро уйти. Но такое, к счастью, было только один раз. Зарядившись энергией кофе, я выходила и мой маршрут пролегал сначала по Ленинскому проспекту вдоль домов по тротуару (посередине по бульвару я ходила очень редко, т. к. приходилось на перекрестках переходить на тротуар и снова возвращаться из-за разрывов для машин — НО однажды очень теплой бархатной ночью я все-таки решилась пройти по бульвару среди красивых лунных фонарей и — получила огромное удовольствие — никто не встретился, было немного страшно (я шла поздно в 11 вечера после заседания нашего научного кружка) — но эта ночь иногда мне даже снится!).

Потом мой маршрут протекал по-разному. Или я сворачивала сразу на улицу Гагарина, проходя мимо величественного Планетария (в котором до сих пор ни разу не была!) и потом шла по улице Мира мимо областной научной библиотеки, или — на Порт-Саида (с очень красивым открытым сквером слева и очень презентабельными, с большими окнами, домами справа) и снова шла по улице Мира (элегантные светло-желтые 3-х-этажные дома с тем самым очаровательным вьющимся диким виноградом), или — шла до широкой Комсомольской улицы с прекрасными тополями — невероятно красивой, поднимающейся вверх на эстакаду (но постоянно это будет только через пять лет). Однако пока я училась в институте чаще всего я все же шла по почти всему Ленинскому Проспекту, пересекая все эти наши красивые улицы и выходила на Аллею Героев и всегда шла к Вечному огню. Это одно из моих самых сильных мест притяжения. Вспоминаю как-то очень поздний зимний заснеженный вечер. Я вышла из института поздно (в 11 вечера) — после заседания нашего студенческого научного литературоведческого кружка (СНО) и пошла по своему любимому маршруту (все уехали на троллейбусе). В городе было пустынно. Я шла одна. У Вечного огня — никого. Я одна — во всей Вселенной! Это были «мои минуты» (как говорила героиня романа «Обед в ресторане «Тоска по дому» Энн Тайлер). От вокзала в тот поздний вечер я умчалась на коммерческом «Икарусе» (это всегда была нечаянная радость!).

Был у меня в мои студенческие годы еще один маршрут. Объектом притяжения была наша Центральная набережная. К ней я шла почти так же, т. е. до Аллеи Героев, но поворачивала не направо, в сторону вокзала, как обычно, а, наоборот, налево и — шла вниз к Волге, потом уже на набережной поворачивала налево и уходила далеко вдоль Волги в обратную сторону (как бы снова в сторону института), но минут через 20, снова поворачивала назад и, дойдя до Аллеи, поднималась вверх своим обычным маршрутом до вокзала. Очень часто по Набережной я шла от 11 до 12 ночи совершенно одна (не боялась, что не смогу уехать домой — в те годы, к счастью, это было невозможно). Эти поздние прогулки по Набережной в моей памяти отложились как исключительно осенние (дождь, мгла, туман) и зимние (метель, снег). Когда я описывала каталог нашей библиотеки в 2012 году, я нашла у 27-летнего А.Пушкина пронзительные строки: «Весна, весна, пора любви. Как тяжко мне твое явленье, Какое томное волненье. В моей душе, в моей крови… Как чуждо сердцу наслажденье … Все, что ликует и блестит, Наводит скуку и томленье. — Отдайте мне метель и вьюгу, и зимний долгий мрак ночи». Это мое стихотворение. Никогда бы не подумала, что Пушкин весну тоже не любил! Клайв Льюис дал этому прекрасное грустное объяснение: «Весна — это только ожидание жизни». А поэтому (добавляю я) — это время волнения, тревоги и одиночества. Но я в годы учебы в институте ничего подобного не испытывала. Я любила гулять одна. И — мне никогда не было одиноко. Я никогда не искала наслаждений! Я искала дожди, туманы, вьюгу, мрак ночи, штормы. Я любила плыть одна (в прямом и в переносном смысле).

И все это было в контексте литературоведческого кружка (где мы засиживались допоздна — поэтому и мои очень поздние прогулки по городу). Мы обсуждали современную зарубежную литературу (в основном, в рамках модернизма, но не только). Многое в те годы печатал журнал «Иностранная литература» и многие романы выходили на языке оригинала: Айрис Мёрдок и ее роман «Черный принц» в контексте экзистенциализма (См. об этом в моем эссе «Мои поступления в вуз и КГБ»), где постоянно подчеркивается невероятная хрупкость человеческой жизни (читайте недавно вышедшую книгу Нассима Талеба «Антихрупкость», но — какой ценой она достигается?), Джеймс Джойс и его роман «Портрет художника в юности» (о мучительном поиске самого себя сквозь призму нездоровья), Вирджиния Вулф и ее прелестные эссе о человеческом достоинстве (например, «Своя комната»), Герберт Лоуренс (и его роман «Любовник леди Чаттерли» — он вызвал бурную и неоднозначную реакцию, мне, например, был ближе и симпатичнее ее интеллектуальный муж, нежели малообразованный любовник-олух), Джон Фаулз и его тогда недавно вышедший у нас роман (и на английском — тоже!) «Башня из черного дерева» (в котором ставились необычные вопросы: как всего за три дня герой (30-летний живописец и критик) неожиданно осознает (как об этом удивительно проникновенно написано в Предисловии), что все его и материальное благополучие, и семейный уют, и особенно его собственное замкнутое в геометрических пределах элегантных абстракций творчество — не что иное, как формы добровольного самозаточения в башню комфортабельной несвободы) и, конечно, Фрэнсис Скотт Фицджеральд и его потрясающий роман о человеческой неблагодарности и жестокости «Великий Гэтсби». Это была для всех нас совершенно новая другая литература и я, как староста кружка, включала ее в процесс обсуждения на наших встречах. Все это было очень интересно! И делало жизнь глубокой, насыщенной и необычной!

В годы учебы в институте был у меня и еще один объект притяжения — Училище искусств на улице Мира, где по субботам часто бывали камерные музыкальные вечера (симфонические, оркестровые, фортепианные, струнные, скрипичные и многие другие). Я очень любила эти вечера! Музыканты часто приезжали из Москвы, из Ленинграда, из Саратова и других городов. Зал был небольшой, но очень уютный (и всегда — переполненный). Когда открылся ЦКЗ в речном порту на Волге с его божественным органом, я, конечно, ездила и туда. И к моему маршруту добавилась центральная лестница, по которой я поднималась уже поздними вечерами после концертов и вид города с лестницы открывается очень необычный, почти мистический (таинственные — как бы поднимающиеся где-то высоко — с освещенными окнами, высокие дома — слева и справа) — такой панорамы нет ни в одном, как мне кажется, из волжских городов..

1981–1998 годы. Сразу после окончания института ни в какую аспирантуру меня не пригласили (понятно — почему), но зато уже через два месяца в сентябре мне предложили 2-х-годичные (тогда) курсы иностранных языков при пединституте (в корпусе на Академической) «для лиц с высшим образованием», где я преподавала английский язык (до конца 80-х — вела в одной группе, а потом, когда они стали одногодичными — уговорили вести в двух группах («сильной» и «с нуля») — поэтому я стала ездить на вечерние занятия после своей основной работы четыре раза в неделю). Эти 17 лет я вспоминаю с восхищением. Правда, самые первые занятия в первой (для меня) группе оказались не простыми. Мне намеренно дали одну группу со словами: «Говорят, что ты очень хорошо знаешь английский — больше из наших преподавателей никто ее не хочет брать!». Дело в том, что группа эта была очень сильная и уже перешла на 2-й курс обучения, а на 1-м курсе у них вел преподаватель, который проходил 2-х-месячную стажировку в Англии — с прекрасным произношением — но он уже не работал. Я про себя подумала: «Ну и — что?». В своем английском я была уверенна. Но — группа встретила меня в штыки. Сначала они мне задавали вопросы, где их преподаватель (хотя им все объяснила администрация). Потом сидели надувшись. Демонстративно молчали. Я старалась ничего этого не замечать и не реагировать. Но и заискивать перед ними — не могла. Даже вела себя намеренно холодно (не ожидала от себя). Свои занятия с самого начала я строила не стандартно. Главными критериями были глубина, содержательность, ясная структурированность и, самое главное, — интерес. Однако, теплую атмосферу сначала я им не дарила (как это потом будет в моих группах на всех моих занятиях — всегда). Это противостояние длилось ровно два занятия. Когда я пришла на третье, то почувствовала какое-то изменение. Поздоровалась. Села. А они все встали — и окружили мой стол. Сказали, что виноваты передо мной. Сразу не поняли, какого уровня преподаватель перед ними. Английский я, оказывается, знаю лучше всех (?). А мое произношение не только не хуже, а даже лучше того преподавателя («Но Вы же не были в Англии?» Как я поняла, в этом и заключался весь «мой минус»). В общем, все закончилось очень большой взаимной симпатией. Весь год я им дарила много интересной информации (из литературоведения и психологии), но — на английском. Подружились так, что в конце мая окончание учебы отметили в парке Саши Филиппова (пили шампанское из бутылок, но это не выглядело вульгарно, а как-то очень трогательно). А потом после получения дипломов они организовали прекрасный вечер с прекрасным накрытым столом на дому (у одной прелестной девушки в квартире там же — на Рабоче-Крестьянской). Было сказано много теплых слов. Потом в течение последующих 17 лет у меня будут другие группы, некоторые (особенно в 1989 — 1990-е годы) — также невероятно талантливые и интересные (по специальности это были врачи, инженеры, архитекторы, преподаватели, в 90-е — еще и студенты). После занятий они, как правило, меня не отпускали — вместе выходили на улицу, вместе ехали на троллейбусе и вместе бродили в центре по вечернему городу (а в мае как-то все вместе уехали с ночевкой на дачу к одному из слушателей — химику — и всю ночь разговаривали, а днем совершили прелестную прогулку по окрестностям).

Но, конечно, в основном, я бродила по улицам города одна. В годы курсов мой маршрут после занятий был неизменен — я садилась на троллейбус, доезжала до Центрального рынка, выходила и спускалась в подземный переход и потом поднималась по Комсомольской — и шла к ж/д вокзалу. Мне очень нравилась улица Комсомольская. Я шла по ее левой части (эстакада — справа от меня) и любовалась красивыми домами, между которыми было много воздуха и — темное вечернее небо. Это небо всегда было разным, но всегда — мистически красивым (бурым с серыми облаками — осенней ночью, темно-синим — зимой, бирюзово-желтым — весной). Нигде (ни в Волгограде, ни в Ленинграде) неба такой сказочной красоты между домами я никогда не видела. А сама улица уже тогда светилась огнями. Очень красивый городской пейзаж. Но это все было в контексте «моих английских курсов».

Сразу после окончания института начались и мои субботние книжные маршруты. Я приезжала в центр около 5 вечера, выходила на Академической и сразу шла в два книжных магазина (№ 9 и «Букинист»), которые располагались в одном здании, в одном вестибюле, в двух шагах — напротив друг друга, где я когда-то работала и где были мои друзья, с которыми я сохраняла теплые отношения на протяжении многих лет. Поскольку книги в советское время было купить чрезвычайно трудно, мои «теплые связи» меня очень выручали (много хороших книг было куплено именно в этих магазинах — книги из серии «Литературные памятники», книги эпохи «Серебряного века», книги на английском языке — оригиналы из самой Англии (в 90-е), книги по психологии — например, Джеймс Гибсон в 1 экземпляре достался только мне, потому что доцент из педа от него отказалась!). Я им очень благодарна (и — ей тоже)! Но после того, как они упросили меня в 1989 году прочесть перед покупателями какую-нибудь литературоведческую лекцию (им для галочки) — и я выбрала Анну Ахматову (на её юбилей) и на свою голову «произвела фурор» — они ведь меня не знали в этом амплуа (эта злосчастная лекция столкнула меня и с необычной ситуацией, которую я описала в своем эссе «Мои» маньяки») В общем, им очень захотелось общаться со мной чаще и они стали приглашать к себе домой в гости Они знали, как я люблю книги и знали, что ради них отказываться не буду (правда, я тоже приходила не с пустыми руками — пекла свои «Наполеоны»). Меня это стало напрягать, я решила завалить их подарками (благодарность за книги). Но не тут-то было! Они любили повторять фразу «Нам твои подарки не нужны! Нам нужна ты сама». И я поняла, что попала в ловушку. Уже приняла решение освободиться из «сладкого плена» и к ним больше не ездить. Но вдруг наступила эра рыночной экономики и книги валом покатились в книжные магазины. «Блат» прекратил свое существование, как явление и — навсегда исчезла всякая зависимость. Но я все равно девочкам очень благодарна: умной, смелой, отзывчивой Наташе Орловой, очаровательной Наташе Назаровой, еще много лет меня «одаривавшей» прекрасными книгами — Оле Кусмарцевой. Мы долго еще оставались в хороших отношениях.

А мой маршрут продолжался. На троллейбусе я переезжала мост и выходила на «Современнике» — какой это был огромный магазин! Там у меня «знакомств» (кроме одной продавщицы) не было, и я наудачу (как, собственно, во всех других магазинах), покупала книги. Но два момента были очень необычными. Как-то в марте 1986 года в букинисте на Мира купила два первых (из девяти) тома «Истории всемирной литературы» и страстно захотела приобрести всю подписку. Помню, как в жуткую метель приехала в «Современник» и в Подписном отделе стала их просить помочь мне (а вдруг кто-то отказался — ведь кто-то же сдал эти 2 тома!). Они стали рыться в картотеке и вдруг сказали: «Да, подписчик умер, а его родственники отказались. Мы ее можем переоформить на Вас». Не могу не выразить свою радость, но одновременно и — боль от утраты совсем незнакомого мне человека (тогда я подумала — и у меня в жизни может возникнуть ситуация, когда мои книги после меня будут никому не нужны). А второй случай я вспоминаю с улыбкой. Из Ленинграда привезла 2-х-томник Пикуля (на обмен) и я принесла его в «Современник». За день до этого изучила все, что предлагали на обмен и остановилась на 2-х-томнике Александра Бенуа «Мои воспоминания» в «Литературных памятниках». Помню, как пришла в магазин. Была суббота. Народа у прилавка было много (в эпоху дефицита многие книги меняли). Я помню, как я достала Пикуля — а дальше … как во сне … Вдруг толпа (человек сорок) вплотную подошла сзади, окружила меня кольцом, наступила гробовая тишина и только один вопрос, произносимый шепотом, как волна перекатывался в воздухе: «На что меняют? На что меняют? На что меняют?». Я почувствовала, что теряю сознание (такая мощная энергетика стояла в воздухе!). Не помню, как произошел обмен (он у меня был единственный в моей жизни). Бенуа благополучно стоит и сейчас на полке. Мне потом сказали, что за Пикуля могли и убить.

После «Современника» я шла по прекрасному бульвару и сворачивала на Аллею Героев в «Политическую книгу». Там в советское время интересных книг было мало. Но были и удачи. Помню почему-то очень жаркий сентябрьский день 1987 года (это я один-единственный раз вырвалась из колхоза и сразу помчалась в центр). Народа было, как всегда, мало. Посередине зала (стеллажи были только по периметру) разлегся огромный пес (московская сторожевая). Я ее осторожно обошла и на полке увидела «Структуру повседневности» Фернана Броделя (такие мощные умные энциклопедические знания человеческих цивилизаций я встретила впервые! Истории стран и возникновение городов! Технические революции! Обмен товарами (история абсурда!). Я была потрясена. Купила, не раздумывая (второй том «Игры обмена» там же — в декабре 1988 года, а третий том «Время мира» в июне 1992 года). Эти знания мне пригодились в 2002 году, когда я разработала свой второй (после «Рефлексивной психологии» (1998) авторский курс «Экологическая психология». В 90-е годы этот магазин стал «Диалогом» и именно там после перестройки я уже «паслась» от души вплоть до 2018 (его последний год).

А потом я спускалась вниз по Аллее и в «Дюймовочке» выпивала чашечку кофе. Кофе был преотвратительный (хоть я и заказывала всегда «двойной»). Но — атмосфера! Огромные окна. Прекрасные деревья за окнами. Падающий снег. И предвкушение от возможности купить еще что-нибудь из книг наполняло душу несказанной радостью. Я выходила и мчалась по Ленинскому проспекту в сторону своего любимого педа к «Учителю». Там я искала книги на английском и, благодаря двум издательствам: «Прогрессу» и «Радуге», у меня сегодня в библиотеке около 400 неадаптированных изданий (к тому же многочисленные сборники аналитического чтения с современными английскими и американскими писателями). Я поражаюсь, что в советское время издавали столько умной интересной литературы (сейчас ничего такого нет!), а поскольку на английском читали единицы, то все эти прелестные книги доставались мне. Я всегда там что-нибудь находила. Потом я мчалась на улицу Мира в «Техническую книгу», но там книги по психологии стала покупать только в 90-е (вообще, судьба этого магазина тоже грустная: держался до последнего — в нулевые его выперли в подвал напротив (но они создали очень уютный интерьер и в течение еще лет 12 там были чудные книги!). А вот в «Букинисте» рядом в том же сентябре 1987 я умудрилась купить 6-томник Л.С.Выготского (к началу чтения своих лекций я его проштудировала — как он мог все это написать к своему последнему 38 году жизни? Обаяние текста — невероятное! В научном мире он по-настоящему недооценен (ни тогда при своей короткой жизни — он вечно вынужден был бегать по подработкам по всем местам, будучи смертельно больным, ни — сейчас!).

Так заканчивался мой прелестный книжный маршрут в центре. Я медленно шла по улице Мира на вокзал (иногда, правда, в 80–90 гг. заходила к своей подруге Наташе Кузнецовой (защитила диссертацию по педагогике) на чашечку чая — она вообще очень обаятельная женщина и очень гостеприимный человек!). Но это было ранними вечерами — после семи. А поздними вечерами после 10 я возвращалась из библиотеки им. А.М.Горького, часами там просиживая в читальном зале и, конечно, в отделе иностранной литературы. Это тоже была целая эпоха в моей жизни. Она длилась долгие годы! Но уже в конце 80-х библиотеки стали комплектоваться все хуже и хуже. Однажды заведующая читальным залом попросила меня составить список вышедших книг по психологии по приоритету (их почти уже не финансировали). В розничной торговле книги стало купить гораздо легче, чем найти их в библиотеке. И многие книги, которые есть в хороших частных библиотеках, отсутствуют в библиотеках — и сейчас. Атмосфера в библиотеках — особая (для тех, кто читает, а не для тех, кто приходит знакомиться («Москва слезам не верит») — но я знаю похожие истории и из реальной жизни! Но мне особенно нравилось уже, можно сказать, ночью выходить из библиотеки. Я попадала в мир чарующего ночного города с его прекрасными фонарями, светящимися окнами больших домов, шумом машин и — огромным ночным небом. Это и была волшебная мистическая атмосфера.

Но маршрут мой заканчивался тогда, когда я приезжала на Руднева в свой Кировский район и еще минут 5–7 шла от остановки по своей пустынной улице 64-й Армии по верхнему ярусу, вдоль вытянутого второго дома, примыкающего к моему, с его чудной (тогда) роскошной подсветкой магазинов, которая очень красиво отражалась на снегу зимой. Тогда там была целая рощица вязов (наш Кировский район весь утопает в вязах — так и хочется провести аналогию с городом Шекспира — Стратфордом-на-Эйвоне, в котором в ХУ1 — ХУ11 вв. было более 1000 вязов!). А потом ныряла в зловещую арку и быстро ее пробегала (См. мое эссе «Мои» маньяки»). Или же, чтобы не нырять в арку, я бежала не вдоль дома, а сворачивала сразу на углу вправо и шла через неосвещенный двор среди деревьев и кустарников, которые мне очень нравились, но они тоже таили в себе невидимую угрозу.

Эти долгие восхитительные прогулки по моему любимому городу продолжались у меня до 1998 года (в течение 23 лет). В 1997 году прекратили свое существование курсы иностранных языков. Но с группой я еще занималась до января 1998 года. Потом в моей жизни произошли очень важные изменения. 8 сентября 1998 года я встретила свою судьбу и началась эпоха путешествий на машине (См. мое эссе «Наши путешествия на машине»). Мы с мужем (он бесподобный интеллектуал!) вместе увеличили нашу библиотеку с 3 (моих) до 5,5 тыс. (наших книг) и продолжали покупать книги — везде (приезжали в центр на машине или на маршрутке), НО таких долгих пеших прогулок не совершали. Постепенно исчезли и все любимые книжные магазины (объекты притяжения).

Известно, что Клайв Льюис терпеть не мог путешествия. Он любил прогулки.

Но какая между ними разница? Думаю, путешествия — это действие, скорость, возбуждение, драйв. А прогулки — это покой, умиротворение, медитация, состояние души.

А что же больше любила я? А что больше любите — Вы?

Наверное, я всё-таки, как и Клайв Льюис, больше люблю прогулки. Путешествия на машине я тоже очень любила. НО! Они несут с собой не только действие, скорость, возбуждение, драйв, но и — тревогу, напряжение, порой страх, иногда — сильную усталость. И — самое главное — если путешествие долгое, — ночёвки в чужих местах (даже, если в любимой машине) — а это абсолютная незащищенность. Конечно, в наших путешествиях на машине я не была парализована страхом и даже не испытывала явную тревогу, но для меня не спать дома — всегда было непросто.

Другое дело — прогулка! Это — покой, умиротворение, медитация, состояние души … но и — возбуждение от огней большого города, его дыхания, его мистики, его тайной жизни за окнами, его огромного тёмного ночного неба … Но — главное — обязательное в тот же вечер возвращение домой — в уютный надёжный и защищенный мир. Атмосфера дома для меня (а под домом я имею в виду и свой любимый город) — ни с чем не сравнимая радость и наслаждение. Прогулка всегда заканчивается возвращением домой (да и сама прогулка — тоже дома — всё вокруг родное). Поэтому на прогулках в любимом городе я никогда не была напряжена. Я, наоборот, была всегда в безопасности, всегда защищена. И это для меня главное достоинство прогулок — в отличие от путешествий — умиротворение от защищенности. Думаю, Клайв Льюис тоже так воспринимал прогулки (доказательством тому — его явная нелюбовь к путешествиям — возможно, из-за тревоги, неизменно возникающей в них или каких-то других неожиданностей, неудобств и сюрпризов, как правило, вряд ли с радостью ожидаемых).

9. ОДНА БОЛЬШАЯ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ ДРУЖБА

Наша интеллектуальная дружба с Семеном Семеновичем Зельдовичем длилась практически тридцать пять лет. В 1985 году в сентябре я пришла работать в СХИ. И в ту же осень одна моя приятельница с кафедры иностранных языков решила познакомить меня с Семеном Семеновичем, редактором газеты «Мичуринец», зная о моей страстной любви к книгам. При этом сказала — не пожалеешь! И я не пожалела, наоборот, очень ей за это благодарна! Был прекрасный мягкий осенний день. Мы вместе пошли в его редакцию на четвертом этаже. Первое впечатление — потрясающее — для того, кто впервые входил в эту комнату, сразу погружался в стихийный огромный мир книг, которые были везде: лежали стопками на его столе, плавно также стопками перемещались на стулья, горы книг громоздились по всей комнате — во всех углах, посередине. Еле протиснувшись среди этого божественного хаоса, мы подошли к столу — и познакомились. Он, отменный джентльмен (всегда! на протяжении всей своей жизни!) мгновенно встал и выпрямился, тепло пожал мне руку — и тут же кинулся освобождать стулья от книг, чтобы мы могли сесть: «Эти чертовы книги, скоро меня отсюда выживут», но сказал он это, конечно, шутя и с огромной нежностью — к книгам. И сразу же предложил чашечку кофе с очень вкусными конфетами (этот прелестный книжно-кофейный ритуал потом сказочно длился еще двадцать пять лет).

Уже при первой встрече выяснили, что круг чтения у нас практически совпадал: классическая и современная художественная литература (русская и зарубежная), литературоведение, психология, философия. Точек несовпадения почти не было (но он был, безусловно, сильнее в публицистике, как он часто говорил — «Я же все-таки журналист!» А я — в современной зарубежной литературе и зарубежном литературоведении (в течение прекрасных 5 лет учебы в институте они были объектом моих студенческих научных исследований). Но литературоведение было общей нашей с Семеном Семеновичем интеллектуальной страстью на протяжении всех долгих чудесных лет общения.

Так, мы с Семеном Семеновичем были в счастливом книжном потоке (как это обозначил в своей психологии Михай Чиксентмихайи), потоке, в котором и происходит становление креативной и профессиональной личности. Эта креативность и это счастливое состояние души может происходить только при постоянном поиске информации. В основном люди время от времени что-то почитывают. А человек, находящийся в постоянном потоке, читает всегда: систематически и системно. В своей жизни я могу назвать только 7 человек, которые были в постоянном книжном потоке, которые всегда много читали и хорошо ориентировались во всех новинках, собирали книги в свою домашнюю библиотеку (у Семена Семеновича библиотека в несколько тысяч книг, которые он покупал до конца своей жизни, которые он любил, которые ласкали его взор, напоминая о прекрасных моментах приобретения и чтения — он сам постоянно об этом говорил). Находясь в этом книжном потоке знаний, мы часто и много говорили о книгах. Со временем мы стали их друг другу дарить, причем он всегда дарил не тривиальные книги, а особенные (где он их находил?) Так, он как-то в начале 90-х подарил мне «Серьезные забавы» блестящего английского филолога Джона Уайтхеда, а как-то — «Комедию книги» — тоже о забавных приключениях книг — венгерского исследователя и писателя Иштвана Рат-Вега. Выбор книг — неслучаен. Семен Семенович обладал мощнейшей интеллектуальной иронией и подписывал книги в том же ключе — забавно — ироничном. Он, как мало кто, умел шутить и иронизировать (но при этом — как-то очень тепло, по-доброму). Например, французский семиолог Ролан Барт в своем замечательном эссе «Удовольствие от текста» сетовал о том, что половина французов абсолютно ничего не читает (обозначил это явление как национальное бедствие), т. е. французы сами себя лишают удовольствия от чтения книг. Семен Семенович свое сожаление по этому же поводу выражал иначе: «Ну, ребята (обращался он к тем, кто не читает книг), ну, так же нельзя! Что же вообще скоро будет?». Мы с горечью обсуждали с ним стремительное исчезновение наших любимых книжных магазинов в Волгограде после 90-х: «Современника», «Технической книги», двух букинистов, «9-го на Академической». Но эти разговоры мы вели уже в 10-е годы. А тогда в 80-е годы 20 века он в своей прекрасной газете почти в каждом номере делал небольшую колонку обзора недавно вышедших книг — для студентов и преподавателей. И, когда он пригласил меня (почти сразу) стать нештатным корреспондентом своей газеты, я с радостью согласилась. В течение многих лет я писала заметки из области психологии и, конечно, — о книгах. Семен Семенович щедро иногда отдавал под мою статью почти целую страницу (не первую, конечно, а вторую — в те годы их было только две — но каких!!!) Однажды в 1986 году произошел беспрецедентный случай — мою большую статью полностью слово в слово (ничего не добавив и с тем же названием!) перепечатала газета Политехнического института, но с пикантным добавлением — авторов статьи вдруг оказалось двое — причем моя фамилия стояла второй. Семен Семенович показал мне этот номер газеты со смехом: «Можете подать на них в суд — имеете право по закону!». У меня такого желания не было. Но спросила, что его так развеселило. «Ну, как же — наша газета такая популярная и интересная, что у кого-то возникло желание похитить наш материал».

Семен Семенович в первую очередь был журналистом и редактором. Но и очень интересным преподавателем (на кафедре философии). Скучные и формализованные знания он погружал в свой любимый контекст человеческих отношений (особенно взаимоотношений между мужчиной и женщиной). Он считал, что эти проблемы должны обсуждаться на занятиях. Делал он это с большим чувством такта и — юмора. Студентам нравились его занятия. Именно такое знание социальной психологии привело его невольно и к психотерапии. Дело в том, что к нему в его редакцию приходили многие (преподаватели, студенты) — «излить душу». Он гордился тем, часто это повторял, что он никогда эти «тайны» никому не разглашал. Его безупречную честность в отношениях люди чувствовали. Вообще, он умел дружить. Был надежен, добр, умен, был интересным собеседником. Он умел создавать теплую атмосферу. Так, благодаря космической орбите Семена Семеновича, в его кабинете бывал чуть ли не весь институт!

Прошли годы. В 2010 году я ушла из института. В моей жизни произошли перемены. Но в 2014 году я неожиданно вдруг ощутила острую необходимость снова пообщаться с Семеном Семеновичем, спросить его, как он себя чувствует, как воспринимает другое время бытия, что из книг читает, от чего получает удовольствие, что его огорчает. Набирая телефон, я волновалась: все-таки на тот момент ему уже было немало лет, и — вообще — жив ли? Но мне быстро ответил знакомый голос, полный энергии и радости. Все так же много читающий и много размышляющий Семен Семенович! Мы проболтали больше часа. Начался новый отсчет времени, начался новый этап нашей интеллектуальной дружбы.

Это были еще несколько лет, когда Семен Семенович мог выбираться в центр и посещать свои любимые книжные магазины. В ноябре 2014 года мы договорились встретиться в «Меркурии» у Астраханского моста (я там должна была выкупить книги из интернет-магазина «Лабиринт»). Встреча была очень теплой — обменялись подарками: он мне подарил только-только изданного своего любимого Оскара Уайльда (портрет которого всегда на видном месте висел в его редакции) «Музыка будет по-немецки. Вы все равно не поймете» (в книге собрано более 1300 фраз и афоризмов (впервые изданы «Максимы для наставления чересчур образованных»), а я — «Философию с шуткой» и «Онтологический детектив». Пять лет спустя мы вместе будем «охотиться» за недавно переведенным у нас сборником самых остроумных англичан (среди которых, в первую очередь, конечно, Оскар Уайльд) «Джентльмены шутят. Фунтик английского юмора» — оба — в разных местах, но нам удалось достать эту книгу!

Но в тот ноябрьский очень холодный вечер мы проехали на маршрутке до Аллеи Героев и пешком прошли до «Диалога», который все еще оставался прекрасным местом книг. Много шутили и вспоминали своих коллег по институту. А потом — началась «телефонная эра». Благоразумно сохранив стационарные телефоны, мы с Семеном Семеновичем могли почти каждые три дня за вечер больше часа все так же интересно интеллектуально общаться — в основном, наши разговоры были о книгах, причем не только о недавно вышедших (правда, всегда в начале разговора Семен Семенович, как истинный интеллектуал, задавал мне два вопроса «Что купили из книг?» и «Что сейчас читаете?». Мы очень много за те шесть лет вспоминали нашу русскую классику, в частности, А.Чехова, которого он обожал и ставил выше всех. Очень любил его фельетоны (чудный юмор — «как прелестно!», часто говорил Семен Семенович). Но я ему возражала и говорила, что поздний Чехов мне намного больше нравится (например, «Черный монах»), там уже грустная рефлексия, но какая глубина!). Он специально уехал на дачу (библиотека с собраниями сочинений находилась в загородном доме), перечитал, потом позвонил мне, и сказал, что давно не читал «такой прелести».

Вообще, в литературных предпочтения у нас с Семеном Семеновичем почти не было разногласий (когда разговор строится на приятии и согласии в отношении любимых авторов и тем — эмоциональный фон может быть бесконечно приятный, потому что испытываешь радость от взаимопонимания). Но когда наши точки зрения не совпадали, и появлялся (как это обозначил еще Поль Рикёр) конфликт интерпретаций, мы могли и поспорить, но мягко. Однако это было очень редко.

У нас с Семеном Семеновичем было и еще одно чрезвычайно интересное совпадение. Мы — абсолютные урбанисты. Он любил большой город. Его шум, движение, зажженные фонари и освещенные окна домов. Как он сам мне рассказывал, загородный дом его дочери — сказка. Зона комфорта во всех отношениях — еще и в атмосфере очаровательной Ахтубинской поймы и среди собственного огромного сада с прекрасными экзотическими растениями, специально выписанными из Южной Америки. И библиотека собраний сочинений в доме! Казалось бы, чего еще желать? Ему все там нравилось. Но … он очень тосковал по городу («Я готов отсюда уйти пешком!») и говорил мне фразу, которую года два назад услышал от кого-то из известных людей (не запомнил автора этой фразы) — «я — «асфальтовый человек», т. е. безумно люблю город и хочу постоянно в нем быть, а не в смысле известного корейского фильма). Эта фраза ему очень понравилась, и он часто ее повторял. Мне она тоже очень понравилась, и я ее тоже люблю повторять. Эта страсть к городу и объясняет нашу с Семёном Семёновичем нелюбовь ко всяким дачам!

В последние два года своей жизни Семен Семенович уже не мог выходить из дома, не мог посещать свои любимые книжные магазины. Чтобы он не чувствовал себя в книжном вакууме и оставался в том же нашем любимом литературном потоке, я стала посылать ему книги по почте, которые ему почтальоны приносили домой. Мы сразу созванивались, и он, и я нетерпеливо считали дни, когда посылочка придет (как он всегда любил говорить «закручивалась интрига»). Обычно (кроме одной почти детективной ситуации — пришлось звонить на главпочтамт и всех «ставить на уши») все быстро доставлялось. Радости его не было предела. Одна из последних посылок была «Еретик» М.Веллера) (2019).

Но сейчас, вспоминая этот последний год нашего общения, я очень надеюсь, что это был мой маленький вклад моей огромной благодарности, которую я всегда испытывала к человеку доброй души, большого ума, огромных всесторонних знаний, мастера великолепных бесед. Семен Семенович, интеллектуал, насмешник, блестящий ироничный собеседник (обаяние ума которого и сделало нашу интеллектуальную дружбу такой долгой чарующей и интересной) будет всегда в моем сердце.

10. МОЯ ПСИХОЛОГИЯ

Когда я училась в педагогическом институте психология как предмет нам читалась на четвертом курсе, но тогда я не только не заинтересовалась ею, более того — испытала шок от того, как нам ее преподавали (лектор на протяжении всех лекций утомительно читала по своим конспектам нудные определения (как-то — понятие ощущения она дала в 14 вариантах и … вся лекция закончилась!), а практические занятия у нас всегда были с линейками и бесконечными таблицами (и — разговорами на какие угодно пустые темы)! Тем не менее к экзамену по психологии я подготовилась очень тщательно, но недоброжелательная лекторша влепила мне четвёрку с очень странным комментарием: «Возможно, Вы, Курбатова, и знаете психологию даже лучше, чем я (произнеся это с противным смешком), но я все-таки поставлю Вам четвёрку, потому что из одного моего определения Вы пропустили одно слово, правда, не существенное». Как ни странно, но я даже не расстроилась (психология ведь не была моим любимым предметом, как были английский и литературоведение) и весело ответила ей: «Да, ради Бога!» (она, наверное, думала, что я её буду упрашивать!? — никогда в жизни не унижалась!) — и видно было, что она осталась недовольна, поскольку не сумела нанести мне душевную травму! Однако уже тогда я понимала, что нам преподают совсем не ту психологию, потому что часто повторяла, что мое любимое литературоведение — это не что иное, как психология текста. Но тогда хороших книг по психологии просто не было, а мои мысли о тесной связи литературоведения с психологией получили реальное подтверждение только в конце 80-х, когда я неожиданно в Букинисте купила книгу Лидии Гинзбург «О психологической прозе» (1977) и тогда же — «Эстетику словесного творчества» (1987) Михаила Бахтина и прочитала в ней о формализации и деперсонализации текстов у структуралистов. Но — до «Психологического литературоведения» (2006) Валерия Белянина с его «светлыми», «темными», «веселыми», «печальными», «красивыми», «сложными», «смешанными» текстами (почему автор не проанализировал столетия существующие «жуткие» и «страшные» тексты в готической и романтической литературе — осталось для меня загадкой) — прошло еще 25 лет после того, как я закончила институт и — два года спустя после защиты моей диссертации. Но в моей диссертации есть очень много интересного о взаимосвязи художественного текста и психологии — и об этом — в отдельном эссе «Моя диссертация».

1987 год. После двух лет очень напряженной работы старшим лаборантом на кафедре иностранных языков Волгоградского сельскохозяйственного института (вечного печатания на машинке текстов часто с переводами с и на английский язык порой откровенно безграмотных текстов (См. мое эссе «Мир непрофессионалов»), параллельно проводя занятия со студентами более, чем на 1.5 ставки — безвозмездно, конечно, и при этом — организуя всякие ремонты аудиторий с мелом, штукатуркой, краской), я, наконец, в мае прохожу по конкурсу (на одно место было два претендента — но противостояние было то ещё! — из-за некоторых очень склочных особ) на должность преподавателя английского языка на этой же кафедре. НО! буквально уже через неделю моя судьба принимает неожиданный резкий поворот: после научной конференции (на ней я делала доклад по психологии, которой уже два года серьезно увлекалась) ко мне вдруг подходит заведующий кафедрой педагогики Алексей Константинович Коняхин и говорит, что потрясен моим выступлением и — предлагает перейти на его кафедру и — стать преподавателем психологии (объясняет, что целый год ищет психолога — их преподаватель психологии Людмила Ивановна Кусенко (потом мы с ней — бесподобно очаровательной женщиной и прекрасным педагогом (через несколько лет она успешно защитит кандидатскую диссертацию по педагогике) — станем хорошими друзьями) ушла в декретный отпуск — он объездил все вузы города, но никого уговорить не смог — а через четыре месяца в октябре начинается новый учебный год, а место психолога до сих пор вакантно! Он уверен, что у меня с такими знаниями всё получится!). Он стоял и лучезарно улыбался! Я была ошеломлена! В моей голове пронеслась буря противоречивых мыслей: Я — что? — должна предать свой любимый английский? — Конечно, нет, я же преподаю его на вечерних курсах! Как бы я много книг по психологии ни прочитала к тому моменту — все равно это же начать с нуля, осилю ли я этот колоссальный объем новых знаний? — Осилю — ведь на моей стороне огромная жажда новых знаний и — потрясающая (как считают многие) работоспособность! А как же мое любимое литературоведение? — Но ведь меня всегда и интересовало только психологическое литературоведение!

Решение я приняла мгновенно: сказала «да». И начался для меня новый отсчет времени. В тот год от своих курсов я отказалась (тосковать по ним было некогда, к тому же на кафедре иностранных языков они попросили их не бросать и еще целых два года я вела английский чуть ли не на полную ставку — как благотворительную помощь — а на свои курсы я вернулась уже через год). Спала я в течение года только четыре часа в сутки (это при том, что сразу после 2-х-месячного колхоза со студентами я очень сильно заболела (См. мое эссе «Мои болезни: с врачами и без врачей»), но к каждой лекции (к счастью, один раз в две недели!) успевала прочитывать не менее 50 (!) книг. Дисциплина называлась не просто психология, а — «Общая психология»(фундаментальные знания! — и они мне очень нравились!) и читала я её студентам по специальности «Инженер-педагог» (много позже ее переименуют в безликое и мало кому понятное «профессиональное обучение»). А в январе впервые психологию ввели еще и для аспирантов (собрали аудиторию больше 100 человек — со всех факультетов обучения и всех специальностей!). Было невероятно трудно! Но я выстояла — и интеллектуально, и энергетически, и эмоционально, и даже физически (никто не замечал, что я еле стою). Довольно быстро я отбросила (в аудитории) свои еженощные конспекты на маленьких листочках и читала потом всегда лекции без каких-либо бумажек (оставляла их дома) — свободно (но пополняла для себя их все 23 года — всегда приходила на занятия с новой информацией и новыми знаниями — поэтому студенты, особенно умные и пытливые экономисты (на всех факультетах психологию как дисциплину ввели только через несколько лет) в середине 90-х любили мою психологию так, что не ходили даже на обед, чтобы занять места поближе, а потом иногда любили приходить ко мне на лекции через год-два и уже не в свои аудитории, но потом упрекали меня: Но Вы нам об этом не рассказывали! — Конечно, не рассказывала — я сама узнала об этом только сегодня в два часа ночи (!) — и это была истинная правда!

Сразу для себя я сформулировала несколько принципов чтения лекций: лекции должны быть академичными (с серьёзными фундаментальными знаниями); они должны быть живыми и интересными (с многочисленными примерами как из художественной литературы, так и из жизни, НО без пустой и пошлой бытовухи!); лекции должны строиться по принципу множественной логики (несколько точек зрения на одну и ту же проблему); все проблемы должны рассматриваться не только как явление или как психологическая научная категория, но и с т.з. уровней ее существования (нечастое явление в науке!), и — более того — обязательно должна быть выявлена взаимосвязь между этими уровнями — гармоничны или нет они между собой (еще более редкий анализ в науке!). Тогда в начале своего научного пути я еще не пришла к своей формуле текста (которую я осмыслила только к 1998 году, ввела в свой авторский курс по рефлексивной психологии и назвала «Интеллектуальный квадрат текста»: «точно», «глубоко», «быстро» и «интересно» (эти критерии относятся также и к лекции — она ведь и есть — текст!); по форме лекция не должна быть только монологом, но также — диалогом и даже — дискуссией — НО занимать не более 10 % всего времени!; на лекциях должны звучать вопросы от лектора к аудитории (но не с целью потерзать слушателей на предмет их «незнания» (как у нас в институте проделывали с нами некоторые (их было немного) преподаватели — я всё время ёрзала: когда они собираются начинать читать свою лекцию? — времени уже не оставалось!), и — из аудитории (с целью простимулировать их рефлексию); на лекциях также уместны интересные эксперименты — некоторые, как, например, «эффект конфабуляции» по психологии памяти были невероятно интересными!!!

Я никогда на своих лекциях не критиковала ученых (считала это некорректным) и почти никогда не выражала своего личного мнения, чем вызывала недоумение и недовольство некоторых студентов. Но я это делала специально — хотела, чтобы у них таким образом развивалась рефлексия. Когда я в аудиторию приходила впервые, то почти всегда задавала 5 вопросов и говорила, что ни на один они сразу не ответят, причем эти вопросы касаются только их самих и не содержат научных терминов (например, Назовите самые счастливые моменты в своей жизни, или Какой час суток для Вас — самый энергичный и самый приятный? или Какой Ваш самый любимый пейзаж? или Какой цвет Вам (не)приятен? или Совпадает ли Ваш реальный возраст с Вашим биологическим и интеллектуальным?) — и, как правило, честно признавались, что сразу ответить не могут, а объяснить почему — тем более (никогда об этом не задумывались!). Я очень надеялась, что мои лекции действительно приглашают к рефлексии. Многие открывали в себе много нового (от восторженного: «Теперь как можно больше читать!» до — неприятного: «Спасибо Вам большое, благодаря Вам, понял какое я дерьмо!» (???)) или неожиданно многое вокруг становилось понятным и очень интересным. После моего авторского курса «Рефлексивная психология в контексте культуры» я попросила своих студентов написать эссе о своих впечатлениях, но также попросила их обойтись без дифирамбов в мою сторону, а поразмышлять о том, какое влияние на них он оказал (что из этого получилось — в экспериментальной части моей диссертации — ответы очень искренние!). Я благодарна своим студентам за то, что они меня внимательно слушали (в силу своего здоровья я не обладаю громким голосом и этому рада), но даже в очень больших лекционных аудиториях всегда стояла тишина (как-то в педе по расписанию ошибочно поставили два курса вместе — моих филологов и ин. яз — больше 200 человек! — но никто не хотел уступать! Я вошла вовремя, а другой лектор опоздала на… 20 минут — и я начала лекцию — тишина стояла потрясающая! — прибежавшему преподавателю их пришлось чуть не силой извлекать из аудитории! — мои коллеги меня не любили — я их понимаю!). А еще я благодарна своим студентам за то, что они очень понимали мой юмор! Взрывы хохота часто случались на моих лекциях. Нет, я никогда не слышала аплодисментов (это было принято в университетах дореволюционной России), за исключением одного раза, когда я процитировала У.Блейка: «Что понятно дураку — мне не интересно»), но зато после лекций студенты ко мне спускались всегда и окружали (7–8 человек, иногда 15). Нет, конечно, были и в моей практике случаи, о которых, наверное, мои коллеги не написали бы, но я напишу. Их за всю мою жизнь было всего три. И все — в ранние 90-е. Если мои лекции очень нравились инженерам на факультетах повышения квалификации в нашем СХИ (об этом ниже) и в колледже «Нефти и газа» (они даже приходили заранее и — все! — чем очень удивляли и радовали администрацию!), то в Доме офицеров (курсы для офицеров запаса — с целью переквалификации — правда, офицеров было там мало) — аудитория была, в целом, напряженная и очень скучная. Второй раз это было в банке (разовая лекция для сотрудников, из которых один толстый дядя демонстративно сразу ушел, но всем остальным очень понравилось). И третий раз в Волжском, где один очень пронырливый доцент философии организовал для журналистов какие-то курсы (но обязательно с психологией!), где была аудитория очень внимательная и отзывчивая (женщины), но один — тоже толстый и мрачный — откровенно скучал (я решила его попотрошить своими вопросами: «Ах, Вы так хорошо знаете психологию? Проверим!» Результат был гораздо хуже, чем я себе представляла). Всё это я пишу для того, чтобы поблагодарить всю мою аудиторию (и студентов, и преподавателей, и слушателей ФПК и сотрудников!) за их прекрасное понимание и любовь к психологии. Только благодаря им, я поняла, что серьёзную психологию (психология тоже бывает разной!) любят только умные люди (много раз в этом убеждалась!!!).

Для своего глубокого погружения в психологию я с огромным удовольствием выпустила сначала свою первую методическую разработку «Формирование интеллектуальной рефлексии у студентов» (1995), в которой предложила студентам ответить на 150 вопросов, затем методические рекомендации к своему авторскому курсу «Рефлексивная психология в контексте культуры» (1998), затем методические рекомендации «Психология воспитания студентов в вузе»: формирование рефлексивной среды в вузе (2004), затем методические рекомендации в формате учебного пособия «Психология человека. Методологическая рефлексия научной психологии» (2005), затем учебное пособие «Социальная психология (в контексте социальной рефлексии)» (2008) и учебное пособие «Технология профессионально ориентированного обучения» (2010) — с 33 тестами и интерпретацией результатов.

В целом, я также разработала восемь (плюс один) лекционных курсов по восьми (плюс один) дисциплинам: для студентов-педагогов: «Общая психология», «Психология профессионального образования», «Рефлексивная психология в контексте культуры» (мой первый авторский курс), «Инженерная психология» (мой второй авторский курс, который в свое время предложил мне декан мехфака Валерий Иванович Федякин), «Экологическая психология» (мой третий авторский курс); для студентов-ветеринаров: «Возрастная психофизиология и психология» (читала только один год — потом забрали на зоофак — там он и должен быть, но невольно я попала в «круговорот закулисных игр» не по своей воле: потом это еще два раз повторится! — читайте об этом ниже); для аспирантов: «Психология человека»; для непедагогических специальностей: «Психология и педагогика» и — для студентов колледжа «Нефти и газа»: «Социальная психология».

Вообще-то, таких курсов (и к ним Рабочих программ) я создала не девять, а одиннадцать (и эти два курса неожиданно для меня обрели почти криминальную оболочку — интригу (которую так любил Семён Семёнович Зельдович (См. мое эссе «Одна большая интеллектуальная дружба»). История этой интриги (даже — этих интриг) такова.

В 1992 году в нашем вузе был образован технологический факультет (сначала отделение), деканом которого стал очень интеллигентный и во всех отношениях элегантный доктор наук Александр Яковлевич Никитин. Он очень талантливо всё организовал и даже — факультет повышения квалификации, куда приезжали специалисты со всей страны (я на нем читала психологию). Аудитория была очень приятная (умные образованные инженеры!). Пикантная ситуация заключалась в том, что эти инженеры пришли как-то к Александру Яковлевичу и попросили невозможное: пусть преподаватель психологии читает им как можно больше дисциплин … даже можно … все. Александр Яковлевич оторопел и пересказал мне, смеясь, цель их визита. Мы оба по-доброму посмеялись. Но он вдруг сказал: «А для наших студентов Вы можете предложить какой-нибудь интересный курс по культуре, например?» (курс психологии тогда студентам непедагогических специальностей ещё не читался).

Тогда я уже серьёзно работала над своей диссертацией (сдав все кандидатские минимумы) и отвлекаться ни на что не хотела (тем более — на такой огромный объем знаний!). НО меня снова захватила жажда знаний (как сказал в Х11 веке французский богослов Хьюго Сен-Викторский: «Лишних знаний не бывает!») и предложила свою «Историю культуры». Снова засела за книги (за год прочитала более 200!). Снова бессонные ночи. Погрузилась в такие головокружительные лабиринты и такие темы: Культура Античности и Осевое время. Культура Средневековья и Возрождения. Византия. Русская культура ХУ11-ХХ вв. Западноевропейская культура ХУ11-ХХ вв. Культура Русского Зарубежья. Культура отечественного андеграунда. Модернизм в искусстве и литературе. Американская цивилизация и ее массовая культура. Влияние культуры на формирование самосознания личности и — многие другие. Было невероятно интересно и невероятно нелегко! НО этот курс послужил прекрасным фундаментом (уже через четыре года) для создания в 1996 году элективного курса «Рефлексивная психология в контексте культуры» (Методические рекомендации к этому курсу были опубликованы в 1998 году) и — этот же авторский курс вошел в экспериментальную часть моей диссертации (апробация этого курса для диссертации была в 1998–2001 гг).

Конечно, я сильно усложнила свою жизнь. Мне гораздо проще (и, наверное, правильнее было бы!) разработать курс не по истории культуры, а, скажем, «Психология и литература», а затем свой авторский курс не «в контексте культуры», а «в контексте литературы», которую я хорошо знала по своему филологическому образованию и чтению). НО меня Александр Яковлевич попросил именно о культуре (да и никакая литература тогда не вписалась бы в преподаваемые в нашем вузе дисциплины!). Только через несколько лет в вузах будут введены и Русский язык и Литература, и — Культурология, и Психология и педагогика — официально и повсеместно в нашей стране. И вот только тогда вдруг кафедра философии решит, что это их дисциплина и что я со своим английским образованием на культурологию никакого права не имею. Разговор состоялся между мною и заведующей кафедрой философии, но в присутствии декана мехфака Валерия Ивановича Федякина. Я сказала: «Допустим. Не имею. Но у меня все-таки филологическое образование, а не очень сомнительный марксизм-ленинизм!». Вообще-то мне заведующая нравилась и ссориться с ней я не собиралась! И при моей адской загруженности за лишние дисциплины не цеплялась (легко всё им отдала — свою серьёзную Рабочую Программу — тоже — мне никогда ничего не было жалко!). НО, как потом выяснилось, Александр Яковлевич обращался до меня и на кафедру философии, НО они ему сказали, что читать новую дисциплину они не готовы!

Второй раз они снова были не готовы в 2004 году, когда был образован «Центр Преподавателей Высшей Школы» (для тех преподавателей сельскохозяйственной академии, у которых (а это — почти у всех) не было высшего педагогического образования) — оно поэтому было им предложено как дополнительное. Я читала там психологию. И вдруг ко мне однажды подходит красивая и обаятельная Любовь Анатольевна — заведующая Центром — и очень просит взять новую дисциплину «История, философия, методология науки». Я очень удивилась: «Там же ясно написано философия науки (а не психология науки!) — вот пусть кафедра философии и читает — сам Бог им велел!». Любовь Анатольевна покраснела и с трудом произнесла: «Они наотрез отказались — они в этом году не готовы! Помогите, пожалуйста, Вы ведь сможете!». Мне она была очень симпатична, и я не хотела, чтобы она меня долго упрашивала. Я уступила. Сели с мужем в машину. Объездили все книжные магазины. Купили больше 20 книг (потом многое читала в библиотеке). Снова засела за «шедевры». Снова (как 12 лет назад!) глубоко погрузилась во все мыслимые и немыслимые века и периоды, но уже не культуры, а истории, философии и методологии науки (меня особенно интересовали научные знания и их формы; ошибки при анализе, гипотезы и программы, научные парадигмы — и всякая другая научная белиберда (шучу). В общем, 60 часов (из них 20 лекционных и 40 семинарских) я добросовестно провела. А мне говорят: «Ну, и Рабочую программу — надо тоже написать!». «Как? Философы же в следующем году будут сами читать! Они что — по моей Программе будут работать?». Но — настояли — и в итоге отпечатала 33 страницы Программы с развернутым конспектом (лекций и семинаров) и очень внушительным списком литературы (эти Учебные программы — как по Истории культуры, так и по Истории науки храню, как «драгоценные реликвии» А, если вдруг кто-то усомнится в правдоподобности всех этих абсурдных коллизий, то достаточно заглянуть в архив вуза и найти там экзаменационные ведомости этих дисциплин с фамилией преподавателя в них, то есть — моей фамилией). Итак, они второй раз на всем готовом «въехали» в новую дисциплину.

Но на этом противостояние, а, значит, интрига не закончилась. А неожиданно имела продолжение. Валерий Иванович, тонкий психолог, понимая всю несправедливую (в отношении меня) ситуацию, как-то намеренно предложил дать возможность студентам выбрать между моей психологией и их философией — на то они и элективные курсы! (и достаточно жестко добавил: «И в расписании занятий будут стоять фамилии преподавателей — назвал мою и — еще одну»). Ту, которую он назвал, стояла рядом. Что тут началось! Сценка та ещё была! — даже с топаньем ног: «Вы не посмеете!».

Введенные в вузах элективные (авторские) курсы — курсы по выбору — непередаваемый, по своему абсурду, потрясающий фарс! Поскольку большинство преподавателей оказалось бы в глубочайшем нокдауне — так и хочется написать другое слово! — их студенты просто не выбрали бы! — поэтому администрация даже и не рискнула экспериментировать (хотя обязана была это сделать без каких-либо экспериментов!). Решила всё «гениально просто» — один курс — в одном семестре, другой — в другом для всех студентов (классическое «добровольно-принудительно»).

Когда в 2005 году на вузовских преподавателей обрушилась лавина документаций — этот дурдом до сих пор «процветает»! Когда его остановят? — нужно было создать по каждой дисциплине УМК — Учебно — методический комплекс — в каждом получалось от 100 до 200 страниц), к тому же сказали, что нужно было всё это сделать уже … вчера — НО я со своими восемью дисциплинами не успела их подготовить за неделю. Новая заведующая нашей кафедрой недовольно спросила: «Почему?». Ответила: «Потому что у меня их … восемь». Она отреагировала молниеносно: «Чё так много нахватала?». — «У меня только три элективных моих авторских курса — остальные пять по вузовской программе министерства». Но справедливости ради скажу, что она не поленилась через какое-то время прийти на кафедру и просмотреть все мои Рабочие программы. Мы сидели рядом, она довольно долго их листала и потом, посмотрев на меня пристальным взглядом, вдруг сказала: «Я тебе завидую! Поразительно интересно!».

А сколько лекций прочитано перед многочисленными огромными аудиториями! Сколько заседаний психологических клубов (а потом в середине нулевых — и научных кружков — конечно, не в таком объеме, как в моем любимом педе) я провела за эти годы! Самый первый — в декабре 1987 года — был посвящен З.Фрейду — собрал полную аудиторию — более 70 человек! — какие смелые вопросы мы обсуждали на нем — для многих — ошеломительные знания (не хотели расходиться и после 12 вечера!).

А сколько я провела индивидуальных психологических консультаций — бесплатно — они требовали к тому же определенных особенных психотерапевтических (немедицинских) знаний (очень много книг купила и прочитала по клинической психологии и по многим разным видам психотерапии!). В 2005 году пришлось отстаивать право на такие консультации (в ректорате думали, что немедицинской психотерапии вообще не существует!). Конечно, в запретные для меня области я не вторгалась никогда, только в те, которые на границе (поэтому не надо было мне «дразнить гусей» и вообще говорить о психотерапии!) Психологические консультации проходили невероятно успешно, и — когда они увидели, какое огромное количество студентов, аспирантов и сотрудников академии очень хочет проконсультироваться (за два месяца ко мне пришло 53 человека! — и с каждым я общалась не менее часа), то сразу попытались заставить перевести всё в платное русло (причем сделано это было невероятно по-хамски! — некая проректорша (редкостная стерва — но всегда со сладострастно-садистской улыбочкой (как прав был П.Ганнушкин, написав в 1901 году потрясающую статью «Сладострастие, жестокость и религия»!) — улыбки тоже бывают очень разные!) вызвала меня на ковёр и устроила разнос: «Вы не работаете!» «???») — «Потому что Вы не зарабатываете деньги!!! Вы должны зарабатывать для вуза деньги!» (через некоторое время до них дошло, что это в вузе в принципе запрещено законом!). Но я испытала глубокий шок, наотрез отказалась с кого-либо брать деньги (сказала: «Как Вы себе это представляете — чтобы со своих студентов и аспирантов я собирала деньги?!») и тут же написала заявление об уходе с полставки заведующей «Психологическим центром». Но из тех, кто ко мне приходил, никто не пострадал — я, как кандидат психологических наук (это право отнять у меня было невозможно!) продолжала свое психологическое консультирование и общалась со многими в свободных аудиториях, конечно, бесплатно.

Я часто задаю себе вопрос: ради каких таких психологических знаний я так глубоко погрузилась в бесконечные лабиринты? Что уж такого я бы не узнала, если бы осталась со своим английским и литературоведением, на которые у меня тоже ушли годы (английский язык я очень серьезно учила с 12 лет (См. мое эссе: «Мой английский») — это бесконечные листания тяжелых словарей — все новые слова выписывала в разных контекстных вариантах!). Это серьёзная глубинная грамматика! Это многоликая лексикология! Это тонкая стилистка! Всему этому (и много чему ещё!) я посвятила более 35 лет (а психологии на сегодня — потому что я все время в потоке — это видно во всех моих эссе этой книги — тоже 35 лет!). Кто-нибудь саркастически бросит: нормально — всё стала изучать сразу с пелёнок! Если бы было такое возможно, то — с удовольствием! А, если серьёзно, то просто с 1985 по 1997 — английский и психология изучались мною одновременно (но после 1998 года (когда перестали существовать кусы) английский отошел на второй план (осталось только постоянное чтение книг для души).

Мои взаимоотношения со студентами и аспирантами были очень теплыми (хотя бы ради этого можно в жизни было напрягаться и жертвовать многим!). Говорю это не для какой-то дешевой популярности! Мне и так в моей жизни никто не собирался с самого начала, улыбаясь, бежать навстречу. Но один очень любопытный эпизод произошел в конце 90-х. Нас всех созвали на какое-то мероприятие вместе со студентами мехфака в большую аудиторию на третьем этаже. В президиуме уже сидели преподаватели, а я, как всегда, решила сесть вместе со студентами на «амфитеатрах». Проходя мимо, вдруг услышала свое имя (это один почтенный доцент приглашал сесть рядом). Я улыбнулась и вежливо отказалась, пояснив: «Не люблю сидеть в президиуме». И вдруг он ехидно так говорит: «Ну, конечно, если Вы занимаете первое место у студентов как самый лучший преподаватель — значит, теперь нас можно игнорировать!?». На моем лице, видимо, отразилось сильное удивление, но я не успела задать вопрос, как он меня лихо опередил: «И не надо делать вид, что Вам об этом неизвестно!». Но мне действительно ничего не было известно! Его я расспрашивать не стала: уже началось заседание факультета, и я убежала наверх «ко всем». Но после заседания я подошла к декану Валерию Ивановичу Федякину (о нем уже много теплых слов сказала), попросила о минутке аудиенции, но на ходу он слушать не стал, и мы пошли в его кабинет. Его я спросила — что всё это значит. Валерий Иванович сильно смутился: «Да, Вы уже (как только стали их проводить) несколько лет в рейтингах преподавателей среди студентов занимаете первое место на всех факультетах, где преподаете психологию». А психологию я вела на всех факультетах (кроме двух!). Но почему я об этом не знаю и почему Вы мне не сказали? Валерий Иванович еще больше смутился: «Нам ректор сказал Вам об этом не говорить». Я потеряла дар речи: «Это почему же?». «Он сказал: «Она и так о себе очень высокого мнения!». Вы тоже так думаете, Валерий Иванович? Нет, он так не думал. Но приказ ректора выполнил. Я стала размышлять. Ведь ректор меня не должен знать хорошо. Тогда откуда такая личная неприязнь? И я поняла. Кажется, с 1996 года у аспирантов ввели новый курс «Математическое моделирование», который и стал читать сам ректор. Я никогда со студентами и аспирантами коллег не обсуждала (за исключением тех случаев, когда они, переполненные эмоциями, сами не пытались мне всё рассказать — но я темы эти старалась не поддерживать). И вот в тот 1996 год аспирантов было очень много. И однажды они не выдержали и со мной поделились тем, как им читают новый курс, как профессор на каждой лекции напоминает им, что он закончил не какой-то там СХИ, а — Баумана, а сам часто делает ошибки и думает, что он — звезда (так и сказали!), но — продолжали они, он не догадывается, что звезда — совсем не он, а… Я все же думаю, что он как раз и — догадался. Но мне было неприятно. А когда в нулевые он заставит Валерия Ивановича засесть за докторскую (отстранив его от деканата!), это для Валерия Ивановича будет очень болезненно (он обожал свой факультет и очень гордился тем, что он декан (его самого все очень любили!!!). Я помню, как заходила к нему в выделенный ему отдельный кабинет, где он грустно сидел за столом, а настольная лампа освещала его почти законченную диссертацию, но он не был рад и говорил об этом! Он говорил, что без факультета не может жить ни минуты! Он очень страдал! Я всё время переживала: какая необходимость была отстранять его от любимой работы? — написал бы он ее немного позже — что бы изменилось? Через год Валерий Иванович тяжело заболел онкологией и еще через год — его не стало (непоправимая потеря! — на совести одного человека (это мое личное мнение и — промолчать я не могу!).

Но я рада, что успела сказать Валерию Ивановичу, какой он замечательный декан, какой он умный, отзывчивый, прекрасный человек, а какой интеллектуал, а какой спортсмен! Как-то однажды, стоя на лестнице перед входом в институт (он бежал на тренировку в кроссовках), я ему искренне сказала, что он смотрится гораздо лучше многих студентов — и это была правда! (ему было очень приятно это слышать).

А сколько было потрясающе интересного на лекциях, практических занятиях, на консультациях и, вообще, — в процессе внеаудиторного общения!

Все темы психологии студенты слушали зачарованно и узнавали очень много нового для себя: например, при изучении мозга в эксперименте ФАПМ (функциональная асимметрия полушарий мозга — открыл Р.Сперри): почему кто-то пессимист, а кто-то оптимист, почему в аудитории кто-то любит сидеть слева, а кто-то справа, почему кто-то любит осень и закаты, а кто-то весну и восходы и, вообще, почему при дисфункции правого полушария снижается скорость обработки информации и процесс понимания смысла, а левого — наступает деформация процессов логических операций; а при изучении сознания и бессознательного выясняли, к каким механизмам психологической защиты (на мой взгляд, одно из самых важных открытий З.Фрейда) они часто прибегают (вопреки делению их на примитивные и зрелые (См. Н.Мак-Вильямс. Психоаналитическая диагностика (2004) — НО такое деление часто очень условно! — я их разделила на три категории: психопатические, т. е. опасные для других (реактивная агрессия, проекция, отрицание, компартментализация, регрессия, реверсия, вымещение, рационализация, всемогущий контроль, морализация, расщепление, аннулирование), невротические, т. е. деструктивные для себя (аутоагрессия, интроекция, идентификация, идеализация, диссоциация, дереализация) и психотерапевтические (компенсация, вытеснение, включение, изоляция, отреагирование, интеллектуализация, фантазирование, сексуализация, сублимация) и при этих открытиях мои студенты часто размышляли!; при изучении психологии личности кого-то привлекали конституциональные концепции Э.Кречмера и У.Шелдона (используемые культуристами в своих тренировочных комплексах), а кого-то Я-концепции Э.Шпрангера (выбирая свою ценностную ориентацию), Э.Бёрна (увлекаясь транзакциями «родителя», «ребенка» и «взрослого») и М.Розенберга (определяя свои основные образы из шести), правда, Я-концепция К.Роджерса сократит их до трёх: Я-реальное, Я-должное и Я-идеальное, объяснив, к чему может привести их несогласованность между собой: между первым и третьим — к депрессии, а между первым и вторым — к тревоге, НО всё зависит от отношения человека к величине рассогласования (такое отношение может привести даже к исчезновению Я-должного — к полной безответственности или Я-идеального — нарцисс в нем не нуждается: он лучше всех!); а проблема кризиса идентичности (Э.Эриксон) способствовала глубоким размышлениям и даже необходимости индивидуальных психологических консультаций; проблема когнитивного диссонанса (Л.Фестингер) вызвала шок от понимания того, что он встречается везде, вызывая порой глубочайшее разочарование: хотя, конечно, весь его принцип строится на очень разных тонких дифференциациях как в логике, так и в психологии, а также в культуре, часто он возникает даже не потому, что мы чего-то сами не знаем или не понимаем, но и потому что нас обманывают (примером может служить фильм «Что скрывала ложь» (2000) — где героиня испытывает мощнейший когнитивный диссонанс!), но прежде всего еще и из-за социальной установки, которая может быть как положительной, так и отрицательной, превращающейся в ловушку (как научная категория была разработана У.Томасом, Ф.Знанецки, Л.Ланге: были описаны все три компонента ее структуры (когнитивный, аффективный, поведенческий), которые вроде бы должны между собой коррелировать, но этого может и не происходить и тогда между установкой и поведением может существовать расхождение (парадокс Р.Лапьера) — но, если посмотреть на это глубоко, то парадокса никакого нет, а есть дисфункции интеллекта и нравственной сферы личности (это напоминает ошибку рефлексии (Г.В.Гегель) — См. мое эссе «Моя диссертация»). Привожу два примера из собственной практики.

Пример из реальной жизни: осень 1997 года. Моя прелестная приятельница кандидат психологических наук и заведующая кафедрой в педе Татьяна Александровна Саблина (уже давно живет в Москве), любительница интеллектуальных розыгрышей, организовала фуршет и пригласила врачей и психологов для интересного общения. Но, как иногда это бывает, в центре внимания оказался довольно неприятный тип, который всё время хвастался, как он ездил по Америке. И вдруг я решила его спросить: «А в каких штатах Вы были?». Он почему-то занервничал, а потом вдруг выпалил: «Тоже мне — психологи! Уже полчаса вам тут всем лапшу на уши вешаю — а вы все и поверили!». Но я отреагировала сразу: «Потому что мы все здесь считаем, что здесь собрались только — порядочные люди» (социальная установка). Он слегка дернулся, резко отодвинул стул, встал и быстро покинул комнату. Меня спросили, как я догадалась — чисто интуитивно, а вопрос решила задать такой, чтобы остановить его трёп (но не думала, что он не сможет ответить на такой простой вопрос). Но всё равно нам всем было, конечно, неприятно (вот уж действительно — когнитивный диссонанс!).

Второй пример настолько интересный, что достоин отдельного рассказа:

Пример из реальной жизни (из моей преподавательской деятельности и психологической практики) — это апофеоз когнитивного диссонанса: 1991 г. Декабрь. В тот год заведующая отделом иностранной литературы в нашей областной библиотеке уговорила меня вести английский в кружке при ее отделе раз в неделю (по субботам). Я была сверхзагружена и отказывалась, но она меня все-таки уговорила, зная, что у меня всегда будет полная аудитория. И, конечно, туда ринулись и мои студенты из СХИ (группа оказалась довольно большая, но было очень интересно). Там были и взрослые слушатели (читатели библиотеки) и среди них — очень хайповый настоящий режиссер из НЭТа (я взяла его по просьбе своей подруги: он ведь — друг их семьи!). Мы там даже ставили Оскара Уайльда (а этот тип — режиссировал). Мне он был не очень приятен (а меня, как позже выяснится, он вообще терпеть не мог!). Но как-то так случилась, что в один поздний субботний вечер мы все дружно, как обычно, вышли из библиотеки, а мне именно с ним оказалось по пути (в сторону железнодорожного вокзала). Погода была сказочная! Шел снег. Фонари были в легком тумане и на режиссёра вдруг снизошло какое-то умиротворение. И — он разоткровенничался. Говорил что-то вокруг да около и — вдруг: «Вы поймете лучше, о чём я, когда я Вам прочту …» и вдруг стал читать свои стихи (а я мгновенно выхватила из сумки блокнот и быстро стала всё записывать, пока он томно закатывал глаза к фонарям). Когда он понял, что я все успела записать, он попытался, шутя, блокнот у меня отнять, но к этому я была почему-то готова и держала блокнот крепко, потом быстро спрятала в сумке. Он немножко занервничал, но я его заверила, что никому его показывать не буду (тогда — слово сдержала!). Вот этот очень трогательный стишок:

«Где ты раньше был? Я б не носился по весне, как тополиный пух / Где ты раньше был? Я б не бесился на фазендах Волгоградских шлюх! / Где ты раньше был? Я бы не дрался, вырубая всех, кто не со мной! / Где ты раньше был? Я бы не знался с пьяной Волгоградскою шпаной! / Где ты раньше был? Ведь я послушный! Только было всем не до меня! / Где ты раньше был? Мне так был нужен тот, кто ждет и не гасит огня! / Я не знаю, что со мною будет. И впишусь ли я в вираж судьбы. Жму под 200 — только шепчут губы: Где ты раньше был? Где ты раньше был?» (он даже сказал, какому юноше (мне незнакомому) он его посвятил!).

Я ехала домой под сильным впечатлением (а стишок сохранила навсегда!). Но я не знала, что настоящий шок — еще ждет меня впереди: через недельку ко мне в институте подходит мой студент Саша Ш. и так хвастливо говорит: «А знаете, меня Эдуард Александрович пригласил к себе домой!! Не кого-нибудь! Никого из наших! Даже — не Вас! (так и сказал!!!) А — меня! Что мне посоветуете с собой принести? Коньяк?». Я оторопела: «Ни за что! Возьмите шоколадку!». Меня раздирали амбивалентные чувства: рассказать — не рассказать? А вдруг это преувеличение? И Саша мне не поверит? И я ничего Саше не сказала (он ведь взрослый человек!). И Саша, сияющий, со своими круглыми щёчками, танцующей походкой от меня отошел. На следующей лекции Саша не появился. И на второй — тоже. Как я переживала — невозможно описать! Саша появился только через две недели. На перемене я к нему подошла: он стоял у окна, красный, взволнованный, и задал один-единственный вопрос: «Вы знали?» — «Узнала совершенно недавно и — случайно» (про стишок ничего ему не стала говорить). Он задает следующий вопрос: «Почему Вы мне не сказали?!» — «Но Вы же были переполнены собственным тщеславием! … Неужели всё-таки что-то произошло?». Слава Богу — нет!!! И он мне рассказал всё подробно: Когда он к нему пришел, дома никого не оказалось (а Сашу он уверял, что дома будут жена и дочь!). Стол был накрыт потрясающий! Он все пытался Сашу приобнять (по-дружески, разумеется!). Потом он предложил коньяк с тостом: «Давай с тобой выпьем за ту, которая нас познакомила!» (т. е. — за меня) «Потому что это ее единственное достоинство — других у неё нет!». Саша сказал, что только в тот момент он вдруг сразу протрезвел и всё сразу понял. Коньяк дальше пить отказался — и быстро ушел. Он так и сказал: «Если бы он на ВАС не попёр (как он посмел!) — я бы не догадался, пока он…». Вот такой когнитивный диссонанс приключился у Саши (надеюсь — на всю жизнь!). А тот режиссер (Э.А.Ш.) потом уехал в Америку попытать счастье в Голливуде, но, говорят, фортуна ему не улыбнулась и — «в вираж судьбы он — не вписался»!

Одними из самых интересных тем были темы в контексте психологии общения: социальное восприятие, оно основано на двух основных средствах: вербалике (слово) и невербалике (жесты, взгляд, походка и др.) и — бесконечные споры студентов о том, что более точно в восприятии человека (однажды дело дошло до «ринга»: я доказывала точный смысл и эмоциональную нагруженность слова (например, слово «кофе» спасло жизнь героине в одном из рассказов А.Кристи в результате ятрогенного эффекта — когда я пересказывала этот эпизод в напряженной тишине — одна девушка, вскрикнув, чуть не упала в обморок), и о том, что же из невербальных средств более замаскировано: «Неужели всё и всех можно обмануть?», но я ответила, что есть один индикатор личности, который очень трудно замаскировать — это смех, который очень обнажает истинную сущность человека, только прислушайтесь к смеху: глупому, пошлому, надменному, придурковатому, наглому, развязному, вкрадчиво-нежному (лапша для женщин!), похотливому, сытому, самовлюбленному, лелейно-простодушно-вкрадчивому (смех психопата до …), безжалостному (смех психопата после…) и …скупой смешок (если кто-то умеет расшифровывать эти тонкие невербальные дифференциации, то вряд ли ошибется!), а вот в бесконечные ловушки может угодить слабый интеллект: эффект ореола («внешность обманчива!»), эффект первичности (первое впечатление у большинства обманчиво, т. к. срабатывает тактика ложной самопрезентации другого), эффект новизны (новое восприятие часто обманчиво, особенно это касается сплетен, им подвержен стереотипный интеллект), эффект присутствия (сковывает и меняет поведение человека вплоть до полной утраты его ответственности — это сделает кто-то другой!), эффект ложной уникальности (у нарциссов: переоценивают себя и недооценивают других!), эффект ложного консенсуса (обманчивое мнение, что другие похожи друг на друга и думают так же), эффект конгруэнтности настроения (наше восприятие других зависит от нашего настроения! — этим многие пользуются! — сначала накормить и напоить! — а потом …), эффект информационного дефицита (незнание приводит к ложным выводам и поступкам!) и терминологического непонимания (несовпадение смысла из-за неточного слова «Что Вы имеете в виду?»), эффект феномена каузальной атрибуции (анализ и интерпретация причин поведения другого человека ищут в самом человеке (его установках, мотивах, ценностях) или в ситуации (внешних обстоятельствах), в которой он оказался) — споры ученых в течение многих десятилетий (вечные дихотомии! — См. мое эссе «Моя диссертация»).

А вот проблема социальных ролей (понятие в социологию ввел Р.Линтон) (известно выражение У.Шекспира «Весь мир — театр и все мы в нем актёры») вызвала живой интерес и на нескольких занятиях мы специально «разыгрывали» их основные законы: ролевого ожидания (в контексте ожидания от них отношения и поведения к своим родителям!), ролевой конгруэнтности (их соответствия роли студента), внутриличностных ролевых конфликтов (можно ли одновременно блестяще проигрывать сразу несколько ролей: на лекции быть лектором и дарить много информации, быть преподавателем — рассказывать интересно, доступно и — быть психологом — создавать в аудитории теплую незабываемую атмосферу — та ещё задачка!). Да, социальные роли помогают (ожидаемая программа поведения!) но и навязывают много установок и стереотипов, которым современный человек должен следовать (См. «Одномерный человек» Г.Маркузе) — т. е. что должно гибко меняться от роли к роли, а что оставаться неизменным, чтобы человек оставался самим собой? — Это очень серьезные и очень взаимосвязанные между собой (это понимают немногие!) проблемы: психология совместимости и психология одиночества (однажды Д.Мережковский сказал: «Когда я один, я — полный, когда я с кем-то — я только часть») — поэтому с другими он одинок, потому что другие с ним психологически и интеллектуально несовместимы. НО мои студенты Д.Мережковского категорически отвергли, когда на вопрос, вслед за Омаром Хайямом: «Что Вы предпочтете (если не встретите свою судьбу) — одиночество или… с кем попало?» аудитория ревела: «С кем попало!!!». То, что для Д.Мережковского было сладостным одиночеством в блаженном уединении, для многих — непереносимое страдание (в основном, современный человек боится одинокой изоляции). Многие мои студенты так и говорили: «Хоть какие-то части пусть совпадают!», не зря любят говорить: «Мы — на одной волне!». НО я их догоняла вопросами: «Всего на одной? И — на какой: главной или второстепенной?» (но ведь человек — это океан с огромным количеством волн!). И даже, когда привела слова Парацельса: «Пусть не принадлежит другому тот, кто может принадлежать самому себе!!!», а потом буквально обрушила на них поток литературы талантливых психологов: «Лабиринты одиночества» (1989) о космическом, социальном и культурном одиночестве, Д.Ризман и его «Одинокая толпа», Дж. Левингер и ее «пустая раковина брака» (что в свое время Н.Бердяев называл «одиночеством вдвоем»), а также — и недавно опубликованный Э.Кляйненберг и его «Жизнь соло» (2014), а затем — поток литературы талантливых писателей-одиночек: в Х1У в. в Италии Ф.Петрарка и его «Об уединенной жизни», в ХУ1 в. во Франции М.Монтень в своей башне, в Х1Х в. в Англии сестры Бронте в глухом захолустье Западного Йоркшира среди своих вересковых пустошей, в ХХ в. в США Дж. Сэлинджер в густом лесу, С.Кинг в США в штате Мэн (при его баснословном богатстве не имеет ни яхты, ни самолета, ни дорогого авто — они ему не нужны!). Все эти примеры я приводила, не призывая к одиночеству (конечно, нет!), а для того, чтобы, с одной стороны, они понимали саму проблему и не испытывали ужаса, если судьба их с ней столкнет, а с другой стороны, чтобы обрели себя и свой внутренний мир (который может быть наполнен захватывающими знаниями и глубокими интригующими размышлениями). НО МОИ СТУДЕНТЫ ХОТЕЛИ ЗНАТЬ ВСЁ О ПСИХОЛОГИИ СОВМЕСТИМОСТИ, и мы с ними погружались в потрясающий (под разными знаками!) мир жизни вдвоем.

ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ СОВМЕСТИМОСТЬ — самая интригующая тема в психологии! Хотя до сих пор её полноценной теории не создано (зато есть несколько диагностических опросников: Межличностных отношений Т.Лири, FIOB (на осноае трёхфакторной гипотезы психологической совместимости У.Шутца, «интроверсии-экставерсии» и совместимости темпераментов Г.Айзенка, совместимости установок Л.Р.Акоффа и Ф.Э.Эмери) и др). Вообще-то, я к опросникам и всяким тестам отношусь, мягко говоря, сдержанно, если не сказать честно — отрицательно (хотя когда-то в 90-е очень ими увлекалась!). Они раздуты часто до неимоверных размеров с сотнями вопросов (а по каждому — не поверите! — достаточно пяти кардинальных вопросов — и всё!). Что касается нашей темы, то она очень сложна. Во-первых, в какой области проводят психологический анализ и измерения: на работе, в семье, у друзей, у туристов, у космонавтов или — в области психологических романтических (иногда и интимных отношений) у влюбленных (См. очень умные специальные тексты и прекрасные тесты на психологическую и сексуальную совместимость у английских авторов М.Яффе и Э.Фенвик в их книгах «Секс в жизни женщины»(1991) и «Секс в жизни мужчины»(1990). (См. также: С.Ковалев «Психология современной семьи» (1988) — НО предупреждаю: вам придется продираться через многочисленные терминальные и инструментальные ценности и применить прием индивидуального ранжирования — но это того стоит! А еще именно в этой книге вы найдете когда-то в 80-90-е годы нас очаровавшую диаграмму совместимости установок Акоффа-Эмери!).

НО тема любви и всё, что с ней связано интересует больше всего! И такая психологическая совместимость исследуется на трёх основных уровнях: Психо-физио-энергетическом; Функционально-ролевоом и Ценностно-ориентационном.

Психологическая совместимость всегда начинается с притяжения (однозначно: другой должен понравиться! Может и не возникнуть во взгляде опия (как в рассказе «Амок» С.Цвейга), но другой должен быть приятен (и это должно быть взаимно!). На первом уровне все эти анатомо-психо-физиологические характеристики в сумме и создают пресловутую химию. НО иногда суммы может и не быть (это относится ко многим явлениям в жизни), а возникает одна мощная доминанта (это понятие в психологию ввел Алексей Ухтомский), причем она может быть как под знаком +, так и под знаком —, и она в нашей жизни играет огромную роль. Итак, при первом контакте всей гаммы оттенков может и не быть (но может и быть!), а лишь одна доминанта, но она захватывает человека целиком (как это случилось с 56-летним Иваном Буниным на Французской Ривьере в 1926 году, когда он впервые увидел 26-летнюю Галину Кузнецову — и покорила его не столько ее молодость и внешность, сколько ее легкое заикание,которое и пронзило насквозь душу и тело писателя! А она? Чем увлеклась она? Достоверно известно только то, что, уходя от своего мужа-таксиста на его язвительную реплику, что Бунин бросит ее через три дня, она будто бы также язвительно ответила: «Лучше быть с Буниным три дня, чем всю жизнь с таким дураком, как ты!» Но известно, что эти три дня превратились в долгие годы совместной жизни в присутствии жены Бунина (Веры Муромцевой), но всё-таки Галина потом бросит великого писателя и уедет со своей новой любовью (Марго) навсегда в Штаты (для Бунина это будет незаживающая рана до конца его дней!). У многих физиологические отношения играют первостепенную роль (другие, конечно, тоже присутствуют, но болтаются где-то на периферии сознания). В общем, правит бал «горизонталь» (а ведь еще в ХУШ в. Ф.Ларошфуко настойчиво советовал «до брака держать глаза открытыми, а после брака можно и закрыть!). Но у многих все как раз наоборот. И вот, когда глаза, наконец, открываются, вот тут-то из периферии сознания несется в центр сознания много «неожиданностей» и выясняется много чего: в сфере внешности (визуалистики, аудиалистики, кинестетики): «У него, оказывается, сколиоз и одна нога короче другой» или «А она, оказывается, крашеная блондинка, а говорила — естественная» или «Она без косметики, как ведьма» или «Какой всё-таки у неё неприятный визжащий голос!» или «Нет, кожа у моей первой жены была очень шершавая, а у второй — мягкая, нежная»); в сфере характеров (в основном, акцентуированных (понятие «акцентуация характера» введено в психологию К.Леонгардом): среди них самые токсичные и даже опасные: истероидный (в результате бесконечных истерик своих жен быстро покинули этот свет А.К. Толстой (в возрасте 58 лет!), который написал «Князь серебряный» — а ведь он безумно полюбил ее сразу с момента их встречи на балу (а вот И.С.Тургенев охарактеризовал ее так: «Лицо чухонского солдата в юбке»!!!) и написал знаменитый сонет «Средь шумного бала случайно/В тревоге мирской суеты/Тебя я увидел, но тайна/Твои покрывала черты» — еще какие тайны! — и до встречи и — после встречи!) и он долгие годы ждал их воссоединения (а она время не теряла — родила двоих детей от никому неизвестных мужчин и от всех это скрыла!), но потом часто терзала его своими истериками!) и Евгений Баратынский (в возрасте 44 лет! — именно после бурной сцены, которую ему закатила жена!), или У меня на консультации: Через два месяца после свадьбы он с ужасом думал: «И что я теперь всю жизнь должен жить с этой истеричкой?» или «Почему я не заметил, что она такая лживая?» или «Невозможно тщеславная — постоянно ждет лести и хочет быть в центре внимания! Мне уже перед друзьями неудобно!», НО бывает и другое: однажды один студент в колледже «Нефти и газа» в группе стал говорить, что он как раз очень хочет, чтобы его жена была истеричкой, даже бешеной — с ней будет интересно, не то, что с этими скучными селедками — почти все ребята в группе развернулись к нему и произнесли чуть ли не хором одну фразу: «Ты что — дурак что ли?»; гипертимный: с неуемной энергией («Боже, он уже в 7 утра врубает свою долбанную музыку, а я хочу еще часа два поспать!» — очень часто слышала); гипотимный («Она никуда не хочет ездить и все время сидит дома — говорит — устала!»); лабильный и циклоидный: («Никогда даже не подозревала, что он — «человек настроения» — и теперь я всю свою жизнь должна буду под него подстраиваться?»); пассивно-агрессивный: главная стратегия — укреплять свою независимость через скрытую оппозицию и сопротивление («Всё делает по-своему и исподтишка!»); импульсивный: постоянный поиск новых впечатлений, компаний, очень поверхностный («Дома никогда не бывает — вечно носится куда-то с подружками!»); компульсивный психопат: («Вчера побил на кухне посуду — что дальше? Я его боюсь!»); параноидный: подозрительный, мнительный, конфликтный («Сейчас он уснет, осторожно его пальчиком открою его телефон и посмотрю — с кем это он все время общается!?» — недавно в ток-шоу «На самом деле»); шизоидный: замкнутость, отчуждение, эмоциональная холодность потрясающе описана в автобиографическом романе «Пора надежд» Чарльзом Сноу. Надеюсь, читая все эти перлы, Вы поймете, почему великий Лев Семёнович Выготский любил постоянно повторять «Ключ к психологии — в патологии» (продолжение этой фразы смотрите в моем эссе «Моя диссертация»). Я перечислила только 1/3 таких патологических характеров — представляете, как легко можно нарваться на такое «чудо в перьях», выбирая единственного/нную на всю жизнь. А можно и не трудиться определять тип, а сделать это откровенно пошло, как это сделала недавно одна актриса, крича с экрана: «Ну, как мы могли вместе ужиться, если у меня го…стый характер, и у него такой же го…стый!); в сфере темпераментов: считается, что несходство темпераментов ведет к разнообразной жизни (это так и не так — можно долго об этом спорить, но одно известно точно: самый толерантный тип — флегматик (он уживается со всеми, кроме как с самим собой! Ещё бы! Та ешё парочка — два тормоза!): «Она меня предупреждала, что она — холерик, но не предупредила, что любит запускать тяжелые предметы … и очень метко!»; когда в моего деверя (в его юности) от его первой жены полетели ножницы и просвистели в 2 см от его глаз — он развелся на следующий же день! А когда в моего мужа его вторая жена (еще не будучи даже женой!) запустила острым зонтиком, он стерпел и … терпел еще 13 лет!); в сфере образа жизни (совы и жаворонки — почти никогда не совместимы! Или страдают всю жизнь — очень серьёзная тема!); в сфере ценностей и установок: считается самым главным условием психологической совместимости, но это не совсем так (например, я знаю одну пару, которая конфликтовала многие годы: каждый отстаивал «свою» позицию (он — ярый коммунист, она — демократ), даже соседи приходили через несколько этажей (!), узнать, о чем такие бурные сцены, но они до сих пор живут вместе, любят друг друга, обожают свою дачу и своих внуков!); в сфере пристрастий (самые опасные: азартные игры, наркомания и шопинг (я не представляю, какого уровня интеллект у тех, кто заходит в торгово-развлекательный центр в 9 утра и …выходит из него в 11 вечера! — и таких полно!)); в сфере привычек («Я с ним разведусь: невозможно видеть и слышать, как он ест!» или «Господи, она спокойно ковыряется в носу, когда мы занимаемся сексом!!! — что тут скажешь?! И такое бывает!); в сфере знаний («Какой, оказывается, он ограниченный!»); в сфере интеллекта (на сегодняшний день в психологии выявлено 9 типов интеллекта (по Г.Гарднеру), НО базовый — никто не отменял!: («Она, оказывается, абсолютно тупая — куда я смотрел?) или «Ему объяснить ничего невозможно: черно-белое мышление»; в сфере памяти («Она всё забывает, сколько раз не выключала утюг! Мы, наверное, скоро все сгорим!» или «Наши воспоминания никогда не совпадают: кто-то врет или плохая память?»); в сфере интересов («Она вечно тянет меня по ее любимым музеям — я их терпеть не могу!); в сфере быта (здесь все ясно — «Любовная лодка разбилась о быт»); в сфере досуга («Она постоянно по воскресеньям ходит к маме — и так будет всю жизнь?); в сфере отдыха летом («Я интеллектуал и спокойный — люблю лежать на берегу и слушать шум волн, а она, оказывается, — любит носиться, как бешеная, по горам — и как мы будем отдыхать вместе?) и зимой («Он бредит горнолыжными курортами — а я боюсь высоты и терпеть не могу снег!).

Всё, о чём я выше написала — мною не придумано! (и даже, там, где Вы, может быть, вздрогнули или Вам стало противно — чистая правда!) — это я слышала на своих занятиях и на своих консультациях (кроме одного случая)!

Однажды на практических занятиях (как раз студенты делали тест на психологическую совместимость) разговор зашел о том, какое поведение в браке допустимо, а какое — нет. И я осторожно сказала, что люди условно делятся на три категории: с первыми грубо себя вести и переходить рамки нельзя никогда (Пример из жизни: дочь моей приятельницы вышла замуж, родила ребенка (сына) и вдруг решила, что теперь ей можно расслабиться и — так наорала на мужа с угрозами, что она не позволит и что с ней этот номер не пройдет, что на следующий день увидела только очень короткую записочку «Я ухожу навсегда», слово он сдержал и больше никогда уже не вернулся). Со вторыми можно иногда (и тут — как карта ляжет: или эти редкие вспышки будет он/она терпеть, или, когда терпение лопнет, тоже он/она может уйти навсегда (Пример из жизни: моя подруга прожила со своим вторым мужем 13 лет — с бурными сценами, скандалами, но любила его безумно, однако это не помешало ей выставить его с чемоданом из дома в 12 часов ночи — больше к ней он не вернулся никогда! (я потом ей говорила: «А если бы тебя так выставили в глухую страшную ночь и единственным местом для тебя был вокзал!!!», но она отвечала: «Я об этом не подумала!»). Точно такая же история случилась и у моего мужа с его первой женой — только его чемоданы были выставлены не на лестничную площадку, а … полетели через окно!). А вот с третьими можно всегда и как угодно (Пример из жизни и моей практики: Эту пару бомжеватого вида мы с мужем увидели случайно на даче у знакомых. Она доминировала, он терпеливо подчинялся (много лет!). Её излюбленной забавой было лупить его банкой из-под кофе, а он, удачно уворачиваясь, всегда отчаянно вопил: «Лизанька! Лизанька! Не надо! Мне больно!» — но не успела я договорить, как все в группе вдруг обратили внимание на то, как изменился внешне один наш крупный студент из Калмыкии: он весь побагровел, сжал кулаки и процедил: «Это ей промеж глаз никто ни разу не врезал!». Всем стало не по себе, и я поняла, что пора с образами заканчивать. А потом мы перешли к обсуждению результатов теста, НО вдруг только через 15 минут, всех охватил неудержимый хохот, который длился минут пять (эффект последействия).

Можно предлагать какие угодно модели брака, бесконечные критерии психологической совместимости (поверьте — я много об этом размышляла!!!), говорить о правильном выборе, о ценностях, и об установках, о доверии, о понимании, о благодарности, о счастье, и, конечно, о совпадении: интеллектов, темпераментов, образа жизни (вообще я — не за контраст и — не за дополнение свойств, я — за совпадение во всем! — потому что оно не порождает конфликты, а дарит восхитительное единение душ (правда, некоторые считают, что этот вариант скучный, потому что только разногласия вызывают интерес и споры, НО, согласитесь: полного совпадения никогда и не бывает — всегда ведь будут маленькие различия!).

И я в своих размышлениях пришла к 5-компонентной формуле (определения качества) жизни вдвоем, которая не содержит конкретных предметных установок, а только — состояния! Только 5 состояний, на мой взгляд, дает настоящее счастье (а уж какими способами и методами оно достигается — это очень индивидуально!).

Итак, жить вдвоем должно быть: Легко! Приятно! Интересно! Надежно! Безопасно! Поставьте или плюс или минус в каждом состоянии.

Я проверила — точно! Со своими родителями (к сожалению) у меня — одни минусы, с первым мужем — 3 плюса, со вторым — 4 минуса, с третьим — все плюсы!!!).

И, наконец, главное. Чтобы моим студентам было интересно на моих занятиях — я очень много читала (ночи напролёт!). Но главное — не только это! Главное — я всегда хотела создать на занятиях очень теплую интеллектуальную и эмоциональную атмосферу. И очень надеюсь, что мне это удалось. И даже не потому, что я много трудилась. А потому что — я своих студентов — любила. Мне было с ними, в большинстве случаев нашего общения, очень уютно! Конечно, я не могу сказать, что абсолютно все студенты были вовлечены в мою ауру в процессе внеаудиторного общения (да это и невозможно — их было тысячи на протяжении многих лет моего преподавания). Но те студенты, которые входили в мой круг общения, всегда были отзывчивы и благодарны!

Мне вспоминаются многие случаи с разными студентами в течение многих лет: как они приходили на кафедру за мной и мы вместе шли на занятия — лекцию или практическое (чудный эскорт!), как они спрашивали меня, что почитать после лекций, а потом радовали меня своими новыми знаниями (а кто-то это помнит до сих пор!!!), как они занимали места на перемене, чтобы быть поближе (девочки-экономисты даже не ходили на обед в буфет), как мы вместе ездили в Ленинград и бродили на Мойке в метель (а я еще — а они благоразумно — нет!) походила по тонкому льду — к счастью, ничего не случилось!), а потом — все ночи подряд до утра в общежитии я им рассказывала психологические триллеры, а они завороженно слушали, как как-то на мой день рождения 1 сентября они принесли на кафедру огромный арбуз и огромный (немыслимых размеров) букет цветов в потрясающей корзинке и мы, чтобы «не дразнить гусей», то есть моих коллег по кафедре, уехали на Горную поляну и на полянке разожгли костёр и с наслаждением лопали этот арбуз, как мы вместе ездили за Волгу на нашу несравненную Сарпушку и бродили по сосновым борам, как мы ночами гуляли по городу (по центру и нашему Кировскому району по бульвару среди чудных фонарей) — часто очень поздними вечерами, как они много раз приезжали ко мне домой и мы на моих пластинках поздними вечерами (часто — до трёх ночи!) в потрясающей тишине слушали адажио божественного Томазо Альбинони!

НО мне особенно никогда не забыть, как как-то одним июньским вечером 1993 года после экзамена по общей психологии в пединституте (я там подрабатывала) в 22.00 мои студенты (вся группа!) попросили меня перейти в другую аудиторию и там я вдруг увидела на столе на маленькой кафедре на белоснежной скатерти выложенное большое сердце из спелой клубники (а мои студенты-филологи стояли рядом и, улыбаясь, говорили «Это только для Вас! Это — только Ваше!». Мы, конечно, съели это чудо вместе!

В этой жизни есть одна радость — настоящему чувству никакие запреты не помешают, как бы «сильные мира сего» не старались! Несмотря ни на что!

Итак, стоило ли погружаться в лабиринты психологии? Ради таких знаний — ДА! Но главное — даже не это. Главное — ДА!!! — ради таких студентов! Нежное чувство к моим студентам я сохранила на всю свою жизнь!

И с некоторыми из них мы до сих пор поддерживаем теплые отношения. И некоторые из них до сих пор мне звонят и просят сбросить на электронку список новых книг по психологии. И некоторые из них до сих пор приезжают ко мне в гости, и мы общаемся так же, как в старые добрые времена.

Я благодарна судьбе за то, что моя профессиональная жизнь состоялась и продолжается до сих пор. Что до сих пор кто-то остро нуждается в консультациях по психологии. И эти консультации дарят им уверенность в себе. Без психологии и ее прекрасных знаний жизнь не была бы такой полной, глубокой и интересной.

Психология — везде …

11. МОЯ ДИССЕРТАЦИЯ

1989 год. Я уже два года преподаю психологию. Лекции, практические, консультации — всё кружится в быстром вихре. Очень много читаю. Обозначились предпочтения: очень заинтересовала тема «Я-концепция» (которая исследовала не просто феномен, а его уровни и взаимосвязи). Но как и где найти научного руководителя по психологии — для меня остается тайной за семью печатями. Выручает снова заведующий кафедрой Алексей Константинович Коняхин (который два года назад и «переманил» меня к себе на кафедру). Зная о том, что в пединституте можно прикрепиться соискателем на кафедру психологии, он уверенным жестом (это еще были годы для него полного благополучия и профессиональной радости бытия), снимает трубку телефона и звонит заведующему кафедрой психологии Леониду Константиновичу Максимову (тогда еще кандидат психологии) и говорит обо мне: дает отличную рекомендацию моим знаниям. Но, несмотря на это, на назначенную встречу я ехала, что-то предчувствуя, ужасно волнуясь и — не зря. Встретил он меня недружелюбно, смотрел исподлобья, даже сурово (потом на протяжении всего общения в течение двух лет он будет держать меня в напряжении), задал несколько вопросов, среди которых был и тот, что бы я хотела исследовать. Когда я сказала про Я-концепцию, он тут же резко меня оборвал: нет, этой темой он руководить не будет, он сам и все в его окружении занимаются только рефлексией (как потом выяснится — очень модная тема). Я мгновенно вспомнила, с бешеным приливом теплоты, Аллу Евгеньевну Томахину (моего научного руководителя по литературоведению в свои студенческие годы), которая никогда не запрещала, а только приветствовала самостоятельный выбор научных тем своими студентами, как это делал в свое время Резерфорд, но я — со своей участью смирилась. Соискателем меня приняли (за что я очень благодарна), но руководство было специфическим: вокруг все были математики и физики, поэтому и рефлексия ими изучалась в математической плоскости и — исключительно в рамках сомнительной теории деятельности, а мне предстояло погрузиться в гуманитарную (что я и сделала — но мое погружение было одиночным и одиноким), поэтому ни на один свой вопрос я ответа ни разу не получила, мой руководитель отвечал или нет, или не знаю в своей манере. Но я решила мужественно все выдержать и уговорила себя не обращать внимание на такие пустяки. И — включила свою волю, как я это всегда делала в трудные минуты своей жизни.

Конечно, совсем врасплох я застигнута не была и что такое рефлексия, конечно, знала (с рефлексами — точно не путала!), когда-то очень давно прочитав «Максимы и рефлексии» И.В.Гёте, где он архитектуру назвал застывшей музыкой в камне, а во всяком произведении искусства гениально видел концепцию. И, поскольку психологию я изучала к тому времени уже четыре года (с 1985), то многое именно в гуманитарной сфере я уже знала. Я открыла для себя философские рефлексии М.Аврелия («Наедине с собой»), трагическую рефлексию П.Абеляра (произнёсшему основную формулу человеческой жизни: «Извне — нападения, внутри — страхи»), романтизм, как эпоху индивидуальной культуры, в несравненных текстах В. Жирмунского, рефлексии в форме эссе Ф.Бэкона и Э.Шафтсбери, психологическое литературоведение Ш.Сент-Бёва, который уже тогда соединил литературу и психологию и создал биографический метод (это приписывается К.Ясперсу), метод, который в свое время так блестяще применили Л.Сенека в 1 в. (без нравоучений — настоящая рефлексия о свободе, мужестве и мудрости человека, о том, как надо стать самому себе другом) и М.Монтень в ХУ1 в. (с поразительно честной рефлексией!), с удивлением и радостью открыла для себя психологическое литературоведение Д.Овсянико-Куликовского, где он как бы возразил Ф.М.Достоевскому, написав, что важнее истина, а не красота, а свою жизнь назвал интеллектуальной радостью бытия, я узнала у И.Тэна о том, что можно использовать художественную литературу как психологический метод и у В.Дилтея, который впервые ввел понятие наук о духе в своей потрясающей романтической герменевтике, о том, как можно изящно соединять тексты истории, литературы и психологии (показывая тесную взаимосвязь между описанием, пониманием и объяснением), и о том, как его последователь Э. Шпрангер будет не просто подчеркивать важность понимающей психологии, а противопоставлять ее нормативной науке) — много позже в своей диссертации, дотошно разбираясь в вопросе о художественной литературе как психологическом методе и о художественной литературе, к которой может быть применен психологический метод, я наткнулась на неверную интерпретацию слов В.Дилтея у Л.Выготского: известно, как зло посмеялся В.Штерн над психологией, добываемой из романов, имея в виду известное выражение В.Дилтея: «В Лире, Гамлете и Макбете скрыто больше психологии, нежели во всех учебниках психологии вместе взятых», но парадокс заключается в том, что сам Дилтей эту фразу не произносил, а только приводил ее как мнение других, более того, он это мнение не разделял, напротив, он считал, что литература и история без психологического анализа остаются темными.

Однако, это всё-таки не так: сила художественной литературы такова, что она одновременно может являться и психологическим методом (как считали Ф.Бэкон («Чтение делает человека знающим, чтобы мыслить»), И.Тэн (художественную литературу ставил выше трудов многих историков), У.Джеймс (называл «Исповедь» Августина Блаженного гениальным психологическим анализом («Вернись в самого себя, во внутреннем человеке обитает истина»), Г.Гадамер (писал о чтении как внутреннем диалоге души с самой собой), К.Ясперс (открыл Осевое время, когда и появилась рефлексия в текстах у интеллектуалов), З.Фрейд (в своей психоаналитической рефлексии и определил глубину неудовлетворенности человека современной действительностью и выход из этого состояния через художественную литературу), А.Адлер (использовал художественную литературу как метод в своей индивидуальной психологии), Ж.Батай (глубоко и проникновенно расскажет в своем душераздирающем рефлексивном «Внутреннем опыте» о том, как открыл для себя нежность намокших деревьев), К.Леонгард (написал прекрасную книгу «Личность в художественной литературе»), М.Юрсенар (в «Воспоминаниях Адриана» (более интеллектуальной книги я не знаю!) настаивала: только книги могут быть подлинным местом рождения человека), С.Цвейг (НО этого гения с тончайшей рефлексией его художественная литература не спасла от жестокой действительности), Р.Барт («неуютно чувствуешь себя в своей современности, явившись либо слишком поздно, либо слишком рано, но, когда получаешь удовольствие от текста — обретаешь свою индивидуальность»), Ф.Зелинский (восхищался античной рефлексивной литературой), Ю.Лотман (различал текст-содержание и текст-выражение), Б.Теплов (считал, что психологи методом анализа художественной литературы фактически не пользуются), М.Бахтин (писал о магии текста и всю свою жизнь был под ее обаянием) и — психотеропевтическим методом, при этом как для пишущего (считал З.Фрейд, в первую очередь имея в виду эффект сублимации), так и для читающего (хотя и не признавал психологического романа, но метод чтения впервые использовал именно К.Юнг при лечении шизофрении для активации плохо функционирующего интеллекта, библиотерапию как метод психосинтеза применял Р.Ассаджиоли) и хорошо известно, что именно художественная литература оказала огромное влияние на психиатрию: считается, что литература как бы ее опередила чуть ли не на 50 лет и более (многие синдромы и феномены взяты из романов: синдром Отелло (у У.Шекспира), Пиквикский синдром (у Ч.Диккенса), этапы бреда (у Н.В.Гоголя), феномен двойника (у Э.По, Э.Т.Гофмана, Ф.М.Достоевского) — недаром Ж.Делёз назвал писателей «клиницистами цивилизации», а Платон когда-то сказал: «Всякий роман есть просто глава из патологии духа» — нет, не всякий роман и не всякая литература, а только та, которая наполнена рефлексией, и которую можно отнести к рефлексивной литературе (в своей работе я привела «условный» горячий спор между учеными по поводу того, какую литературу можно считать рефлексивной, а какую — нельзя, и, вообще, — когда началась интеллектуализация литературы — с Дж. Джойса или всё-таки гораздо раньше?).

В те же 1980-е годы я открыла для себя гения герменевтики Г.Шпета (так безжалостно расстрелянного в Томске в 1937 году), в которой он также анализировал литературу и искусство и, интерпретируя законы рефлексии языка (в споре о множественных смыслах текста), настаивал на объективной интерпретации: герменевтика должна исходить из положения, что каждый данный её знак имеет одно значение, что слово кажется многозначным только до тех пор, пока ещё мы не знаем, для передачи какого значения оно здесь служит), потом Л.С. Выготский (при такой короткой жизни написал такие глубокие тексты!) будет говорить о рефлексии, в которой протекает внутренняя речь, где слово гораздо больше нагружено смыслом, чем во внешней, именно там превалирует смысл над значением, фраза над словом, весь контекст — над фразой — гениально! (ниже я ещё вернусь к спорам о речевых упражнениях), я также погрузилась в проблему явного и неявного знания, которую обозначил Дж. Гибсон (тогда я, наконец, осознала, почему выше всего ценю тексты, чтение — а не театр, не кино и не искусство — только в книгах и только в текстах спрятана и выражена многогранная чудесная рефлексия — действительно — явные знания!).

Все эти авторы были опубликованы, и я их уже прочитала в 1980-е годы. Но они скорее отражали то, как рефлексия сама реализуется в текстах (и это было чрезвычайно важно для меня!), а не то, что она из себя представляет как феномен, как явление со своей внутренней сущностью, уровнями развития, функциями проявления, многоликими формами и видами существования. Для глубокого исследования проблемы нужны были другие тексты. И они появятся только в 1990-е годы Но было еще одно но: в 1987 году в Новосибирске вышел сборник научных статей, который так и назывался «Проблемы рефлексии» — и в котором почти все тексты были написаны таким формальным языком (о формализации и деперсонализации текста говорил М.Бахтин, о втором типе формализма — Л.Божович), что у меня сложилось впечатление, что авторы, мягко говоря, не любят то, о чём пишут, а я, добросовестно прочитав их все, чуть не заработала шизофрению. Тогда я еще не окунулась (мой пролёт!) в глубокие, умные, но живые тексты классической философии (особенно Г.В.Гегеля, И.Канта, Ф.Шеллинга, И.Фихте и Дж. Бёркли (последний в своих рефлексиях «Сейриса» обозначит высшим благом и целью человека интеллектуальное познание, на которое нужно положить, как на алтарь истины, не только свою молодость, но и всю жизнь — это и про меня!), т. е. тексты интеллектуальных философов — как их назвал Ф.Шлегель (и против которых, назвав их теории отрицательными теориями, в ХХ в. резко выступит М.Шелер — очень глупый выпад!). Поэтому к навязанной мне теме я испытывала острые амбивалентные чувства. Правда, некоторых наших отечественных психологов я читала с удовольствием, а именно: Б.Зейгарник и ее «Теории личности в зарубежной психологии» (1982) и «Патопсихология» (1986) — но только год назад в 2019 году я узнала о ее необычной очень трагической личной и научной судьбе у А.Алтера (ни в каком интернете Вы об этом не прочтете!): мужа расстреляли в 1938 году, осталась на руках с двумя маленькими детьми, своих докторских диссертаций она написала три (первую не утвердили, вторую украли и она из чувства страха уничтожила копию, чтобы вор не смог обвинить ее в собственном плагиате (!), третью защитила только в 1965 году (в 65 лет), стала профессором, а затем и деканом психологического факультета МГУ); И.Кон и его книга «В поисках себя» (1984) — исследование рефлексии в научных и биографических текстах, правда, его автобиографическая книга «80 лет одиночества» (2008) с таким многообещающим названием (!), за исключением нескольких эпизодов, мне показалась перегруженной лишней абсолютно не интересной информацией), Б. Братусь и его «Аномалии личности» (1988) — (когда я лихорадочно искала в 2002 году руководителя для защиты своей готовой диссертации, мой муж (я слишком была напряжена, чтобы позвонить самой — ниже об этом расскажу) дозвонился до мэтра, но тот отреагировал вяло-небрежно: «Нет, меня эта тема совсем не интересует»). Я его понимаю.

А пока в 1989 году собрали всех аспирантов и соискателей для сдачи экзаменов по кандидатскому минимуму. Я сдала четыре экзамена за 1.5 года. Сначала по общей психологии (мои знания произвели на комиссию очень сильное впечатление), потом по педагогической и возрастной психологиям за один присест (но, как позже выяснится, вторая была лишней), по английскому языку (описала в эссе «Мои болезни: с врачами и без врачей» — о том, как я остро переживала, но всё оказалось совсем наоборот), наконец, по философии. В общем, все барьеры были достойно преодолены — и … я отправилась в дальнее одиночное и одинокое плавание. Мой руководитель, забрав с собой некоторых молодых преподавателей (мне тоже с иронией предложил — но как я оставлю свой любимый Волгоград?), уехал в Нижневартовск, организовав там психологическую лабораторию, потом защитил докторскую диссертацию (годы спустя вернулся). А тогда это был август тревожного 1991 года. А за год до этого как-то вдруг неожиданно приехала профессор психологии из США. Я ее не видела. Зато мой руководитель попросил меня перевести на английский и напечатать на машинке его текст о его научном исследовании. Я, не задумываясь, конечно, как всегда, с радостью согласилась. Текст был не маленький (страниц 20–30). Я добросовестно просидела над ним три ночи. И, когда американка его получила, то сказала, что теперь всё встало на свое место и она всё, наконец, поняла. Но — захотела познакомиться с переводчиком. Но мой руководитель сказал ей, не моргнув глазом, потрясающую фразу: «Это — группа переводчиков». Он сам мне всё это рассказал (со смешком). Потом сам же мне рассказал (тоже — со смехом), что в открытке на Новый год профессор передает очень теплый привет группе переводчиков.

Итак, оставшись без руководителя, я забрала свои документы соискателя с выпиской о кандидатских экзаменах и мне в аспирантуре почему-то строго сказали, что они мне больше ничего не должны! (???)

Настали 90-е годы. Хотя я и осталась один на один со своей будущей диссертацией, но отказываться от рефлексии я уже не захотела — я ее полюбила. Именно рефлексия меня и привела к самому интересному направлению в философии и психологии — герменевтике — она в нашей стране и появилась сначала в журнале «Логос», а потом уже отдельными книгами. Герменевтика очень разнообразна: уже упомянутые мною выше романтическая герменевтика В.Дилтея и герменевтическая логика Г.Шпета; онтологическая герменевтика М.Хайдеггера, Г.Гадамера и Ю.Хабермаса (и, несмотря на то, что Ю.Хабермас отстаивал эффективность рефлексии понимания (то, что импонирует мне), а Г.Гадамер — эффективность традиции (то, что мне чуждо) — их спор, как известно, послужил причиной возникновения «герменевтического бума» в 70-е гг. ХХ в. — тексты Гадамера мне показались очень глубокими; феноменологическая герменевтика Э.Гуссерля, который считал идею «Я мыслю» идеей абсолютной прозрачности, интеллектуальной ясности и совершенного совпадении Я с самим собой (как и все классические интеллектуальные философы), более того — он прекратил долгий и утомительный спор в науке в отношении двух альтернативных тенденций изучения сознания: 1) трансценденталистской (ориентированной на модель рефлексии, т. е. всегда направленной на объект) и 2) герменевтико-экзистенциальной (ориентированной на модель понимания, т. е. всегда направленной на ситуацию, контекст), объединив эти две модели в своей «Философии жизни» (эти бессмысленные (потому что эти модели друг без друга существовать не могут!) споры тоже могут вызвать шизофрению!); глубинная герменевтика А.Лоренцера, который предлагал изучать рефлексию в контексте автобиографического романа и который соединил герменевтическую логику текста (психологическое понимание «по горизонтали») с психоанализом (психологическое понимание бессознательного «по вертикали», но последний нельзя рассматривать, как настаивал М.Шелер, как «игру на понижение», а, наоборот, как «психоаналитический круг» высшего порядка от медицины через психологию к философии); герменевтическая интерпретация знаков и символов Поля Рикёра, который в своем исследовании «Конфликт интерпретаций» предложил свой «герменевтический круг понимания»: сначала мы имеем бытие в мире, затем мы пониманием его, затем интерпретируем его и уже затем говорим о нем — правда, Рикёр почему-то противопоставил рефлексии ложное сознание, как это показал, по его мнению, психоанализ — но мне интересно: разве рефлексия тоже не может быть ложной?) — вообще, П.Рикёр считает, что исследование во всех планах может быть осуществлено в контексте общей герменевтики (соединении различных дисциплин: лингвистической семантики и семиологии, психоанализа, феноменологии, сравнительной истории религий, философии культуры, литературной критики) — так можно избежать двойственного смысла и различных интерпретаций, приводящих к терминологической путанице, (См. о том, как многие разные термины в психологии — об одном и том же — в моей работе); экспликативная лингвистика Г.Гийома, в которой он блестяще исследовал проблему объяснение-понимание (как когда-то В.Дилтей, а потом и Г.Мюнстерберг), но при этом четко противопоставил мышление — речи, поскольку считал, что самая глубинная часть языка в гораздо большей мере зависит от постоянного глубокого раздумья человеческого мышления: мышлению открываются вещи, открытые мышлением вне речи, когда мышление сосредоточено на самом себе, чем от непосредственного упражнения в речи (здесь, по сути, Гийом говорит о важности рефлексии и косвенно серьёзно противостоит Л.Витгенштейну с его знаменитыми языковыми играми в его «Философских исследованиях», через которые я продиралась без интеллектуального восторга, как и Дж. Уиздом (назвав их «придурковатыми»), как и Б.Рассел (который нашел его позитивные утверждения тривиальными, а негативные необоснованными, и выразил недоумение: почему такая философия имела такое влияние, что целая школа выдающихся умов могла в ней находить, ибо такая философия может быть лишь средством бесцельной забавы за вечерним чаем), но зато у Ж.Делёза языковые игры Витгенштейна вызвали восторг (мне стало понятно почему после того, как я прочитала его «Логику смысла», где он на протяжении многих страниц восхищается логикой смысла поверхности события у Л.Кэррола (а не глубины!), против которого резко выступал А.Арто, нехотя соглашаясь с последним и признавая, что Арто достиг абсолютной глубины в литературе, НО всё же Кэррол, по мнению Делёза, остается мастером поверхностей, а между тем именно на этих поверхностях располагается вся логика смысла (однако хочется спросить: какого смысла?) — этот спор Делёза с Арто и с самим собой напомнил мне полный разнос К.Дойля Джоном Фаулзом в его книге эссе «Кротовые норы» (русск. пер. 2004), в которой одна из лучших повестей К.Дойля «Собака Баскервилей» подверглась жесточайшей критике: эту повесть он назвал поверхностным комиксом для массового читателя, с карикатурными персонажами и бездарными женскими образами, с тупым Ватсоном, с хотя и умным с его роскошными обобщениями, но почти всегда отсутствующим Шерлоком Холмсом, с нагнетающей обстановкой только благодаря мрачным эпитетам, с вечно присутствующей Гримпенской трясиной (которая никогда, по мнению Фаулза, не бывает черной, но которая, вообще-то, автором вымышлена!) среди Дартмурских болот (в которых, опять же по мнению Фаулза, невозможно утонуть! — а вот и нет, ещё как можно! — специально об этом читала в английских источниках!), и, вообще, — с постоянной напряжухой только от того, что Конан Дойл, оказывается, владеет техникой повествования особым способом: он, как битой, наносит мощные удары справа и слева, только потому (!), что сам владеет очень агрессивными видами спорта: крикетом и боксом, к тому же он никогда читателю не дает опомниться (именно в этой длинной повести!), потому что всё несётся с бешеной скоростью (вот только здесь Фаулз попал в десятку! — всё остальное — завистливый бред!). Вот так невольно я привела пример психологического метода в художественной литературе (не смогла пройти мимо такого «шедевра» и не могла не защитить прекрасного писателя!). НО ведь сам Джон Фаулз — глубокий писатель, которым я восхищалась ещё в 70-е годы (См. мое эссе «Мои прогулки по любимому городу») — зачем его понесло в такую завистливую критику (захотелось массовой славы, а не только у интеллектуалов?).

Но, если всё-таки вернуться к играм (в своей работе я специально обратила на это свое внимание, хотя бы ради того, чтобы понять, почему игры мне неприятны) и задать вопрос о том, насколько игра способствует развитию рефлексии, то ответ будет: совсем не способствует. Й.Хёйзинга в своей книге «Homo Ludens», хотя и исследует именно игровую рефлексию, но ссылается всё-таки на стоиков, которые, в свою очередь, понимали отсутствие ясно осознаваемых границ между игрой и знанием, однако тем не менее и они использовали лишенные смысла и построенные на грамматических ловушках софизмы. А Э.Финк переделывает известную формулу Ф.Шиллера в: «Пока человек играет, он не мыслит, а пока он мыслит, он не играет», вообще, человеческую игру он считает глубоко двусмысленным экзистенциальным состоянием (а я добавлю: игры в большинстве своем не честны, не прозрачны, не открыты — рефлексия там даже «не ночевала»!). Но лучше всех об этом и с большой долей сарказма скажет Г.Гадамер: игрок хорошо знает, что такое игра, и то, что он делает, есть «только игра», но он не знает, что, в точности, он «знает», зная это (только об игре?).

Вернемся к рефлексии в герменевтике. К герменевтике (как выше было обозначено П.Рикёром) относится классический и современный психоанализ и постструктурализм (многие ученые, будучи психиатрами, свои исследования часто проводили во всех этих направлениях (в 90-е я их с огромным интересом читала!): Ж.Делёз, которого упоминала выше, Р.Барт, который так старался привить всем французам «удовольствие от текста» и считал, что литература — это последний островок спасения от массовой культуры, царства сплошных стереотипов, Ж.Лакан и его знаменитые Семинары (разрабатывал проблему речи пустой и речи полной (в процессе диагностики и лечения психических заболеваний), «царских функций»), однако не всё и не всеми воспринимается из его постулатов, а кое-что вообще считается полным бредом (например, когда Лакан эрективный орган приравнивает квадратному корню из минус единицы (!); М.Фуко, который очень необычно проблему рефлексии видит не в контексте самопознания, а заботы о себе; Р.Лейнг в своем герменевтико-экзистенциальном анализе в своей гениальной книге «Расколотое Я» проводит границу между работой пациента и работой психиатра, т. е. это герменевтическая деятельность психиатра, направленная на экзистенциальное положение пациента, в которой, как поясняет уже К.Ясперс в «Общей психопатологии», психиатр должен прояснить экзистенциальную отчужденность пациента (потому что логическая ясность выше ясности экзистенциальной); А.Кемпински тоже (правда, немного в другом контексте) выше экзистенции («Я есть») ценит эссенцию (собственное Я, сущность), потому что именно от конструкции Я (тема, которую я когда-то хотела исследовать!) зависит внутренний и внешний порядок, это требует большого интеграционного усилия и от этого зависит покой души, но, к сожалению, оно утратило свою стабильность и его структура не обозначена, при этом автор «Экзистенциальной психиатрии» с большим сожалением пишет о триумфе именно экзистенциализма (Ж.Сартр, А.Камю), хотя, в принципе, это течение и отражало суть европейской культуры, которая на протяжении нескольких веков шла по экстравертированному пути на завоевание мира и ценность человека определялась его внешними достижениями (НО! этот спор дихотомии «сущность» — «существование» блестяще разрулил ещё веком раньше (!) гениальный Г.В.Гегель, который в своей «Науке логики» вывел формулу: «Ошибка рефлексии», где показал, что обычно рефлексия ошибочно рассматривает сущность как нечто только внутреннее, НО! по его мнению, каков человек внешне, таков он и внутренне, более того — если внешнее человека не тождественно его внутреннему, то одно также бессодержательно и пусто, как и другое (!). НО Гегеля не услышали! А его, вообще, кто-нибудь читал? Похоже классических интеллектуальных философов мало кто читал — а зря! Особенно это касается В.Франкла, который в своем экзистенциальном психоанализе логотерапии на первое место поставил смысл и при этом абсурдно — полностью отказался от рефлексии, т. к. считал, что только в рефлексии акт познания превращает субъекта в объект, таким образом вызывая расщепление самосознания Эго (на субъект и объект) и нарушенное Эго чувствует себя деперсонализованным: он предлагал и свой метод психотерапии — дерефлексию — выкинуть рефлексию и обходиться без нее — ведь в задачу духа не входит наблюдать и отражать самого себя, сущность человека, считает Франкл, направленность вовне, и поскольку мы интенциональны, постольку мы экзистенциальны. Если бы Франкл читал И.Фихте и Ф.Шеллинга, то знал бы, что только в процессе рефлексии мы одновременно являемся и субъектом, и объектом, т. е. созерцающим и созерцаемым, но это происходит только в высшем акте рефлексии (во второй рефлексии), где после расщепления в первой рефлексии — сознание потом вновь становится единым. А, если бы Франкл прочитал и Г.В.Гегеля, то уж точно знал бы, что рефлексия бывает разная (Гегель выделил более 40 видов рефлексии, при этом гениально как бы обозначил пути ее развития: от неразвитой, незрелой, незавершенной до … полной, мыслящей, анализирующей, теоретической, научной). Более того, Франкл не написал бы, что только невротик интересуется своим состоянием, а не предметами (как нормальный человек), т. е. его совсем не смущало, что вообще-то рефлексия — это в первую очередь — размышление, анализ, понимание смысла (того самого смысла, который он в своих текстах упорно искал!). Ему надо было бы почитать и К.Ясперса, который в этом вопросе был категоричен: «Никакое осознание смысла без рефлексии невозможно!» (хотя сам Ясперс в своей «Общей психопатологии» и вывел патологические «рефлексивные характеры», к которым отнес истериков, ипохондриков и не уверенных в себе) — но это в области патологии! Как известно, Л.Выготский сказал гениально: «Ключ к психологии — в патологии: всякий нормальный человек есть более или менее сумасшедший и должен психологически пониматься именно как вариант того или иного патологического типа» (???).

И самое важное — наука редко рассматривает феномены и явления с точки зрения их уровней развития. Если бы Франкл честно признал, что имеет в виду незрелую, невротическую, деструктивную рефлексию и при этом показал бы пути ее преодоления и превращения ее в зрелую, мыслящую, конструктивную — то это была бы совсем другая логотерапия! А что касается его презрительного «интересуется состоянием», то у И.Канта одним из определений рефлексии есть то самое «состояние души» (которое понимается философом как нормальное высшее умиротворение).

В 90-е гг. в Петербурге в Публичке в научном зале иностранных журналов (который почему-то назывался Ленинским (?!) я открыла для себя много интересного, когда стала читать английские и американские журналы по психологии (Journal of Personality & Social Psychology, Psychological Review, Psychological Reports, American Psychologist, Journal of Abnormal Psychology): о проблеме рефлексивности-импульсивности в обучении (Kagan J.), о том, что в современной жизни высшие интеллектуальные способности плохо коррелируют с успехом (Epstein S. & Meier P.), что методы лабораторных экспериментов часто используют не для проверки гипотез, а для демонстрации их очевидной истинности (Mc Guire W. J.), что в системе образования до сих пор доминируют старые методы (James P.), о том,что индивидуальная база знаний играет первостепенную роль в когнитивной сфере (интеллект, память, внимание) человека (не зря А.Пятигорский считал, что именно знания являются первичным фактором развития рефлексии, а самосознание — вторичным), более того — дефицит в индивидуальной базе знаний является одной из причин умственной отсталости (Glaser J., Campione J., Brown A., Ferrara R.). С другой стороны, я убеждена, что неточность мышления связана именно с дефицитом знаний (вспомним Ф.М. Достоевского, который считал, что неточно говорят необразованные люди).

К 1996 г. у меня был собран огромный синтезированный материал (синтез, который Пьер Жане в «Психологической эволюции личности» (2010) называл сборной солянкой, в чем его обвиняли, но он четко парировал: «Психология уже по определению своего предмета касается абсолютно всего. Она универсальна. Психологические явления есть везде: их столько же в литературных произведениях, сколько и в анатомических исследованиях мозга») — этот мой материал (более 10 тысяч ссылок в четырех больших гроссбухах) необходимо было структурировать, систематизировать и проанализировать (на это ушло ещё три года). В 1999 г. я набрала весь текст на машинке (но, думая, что у меня не примут в век компьютеров такую архаику (на самом деле, как сказали мне в Самаре, — приняли бы!) — перенабрала всё это еще и на компьютере, при том, что абсолютно не владея элементарной компьютерной грамотностью, к сожалению, сделала это через принудительные переносы строк — все 257 страниц (кто знает, о чём я, поймёт мой адский труд! — сейчас этот текст я печатаю, автоматически растягивая строчки: где были эти знания тогда? — это тоже мой пролёт!).

Вся диссертация «Развитие рефлексии студентов технического вуза в процессе обучения психологии» состоит из трёх глав. В первой главе «Теоретические подходы к исследованию рефлексии личности» рассмотрен феномен рефлексии в контексте 10 различных научных направлений (классическая философия, современная герменевтика, структурно-семиотический подход, экзистенциальная философия, экзистенциальная психология, культурно-исторические концепции, теории личности, экспериментально-психологические теории интеллекта, процессуально-деятельностный и образовательный подходы, педагогическая психология), выделив более 30 определений понятия «рефлексия» в большом спектре значений (новых знаний, сознания, самосознания, самопознания, языка, мышления, размышления, смысла, логоса, логики, самореализации, самовлияния, критической переоценки ценностей, переживания, состояния души), но конкретизировав ее определение как единый смысловой центр личности; выявив более 80 видов рефлексии; проанализировав проблему возникновения и развития рефлексии (причины, условия и цели) в онтогенезе (а так же ее уровни и функции); наконец, разработав и обосновав свою теоретическую модель развития рефлексии (состоящую из трёх основных сфер: когнитивной, герменевтической и экзистенциальной). Во второй главе «Методологические проблемы развития рефлексии в образовательном процессе вуза» была проанализирована проблема развития рефлексии в современных парадигмах психологии образования (и выделена гуманитарная парадигма (о гуманитарной психологии писал в свое время В.Шкуратов) и предложены рефлексивные методы в педагогической психологии (основной — психологический анализ текстов интеллектуальной культуры в контексте рефлексивных экзистенциалов). В третьей главе «Организация и содержание экспериментальной работы по развитию рефлексии студентов технического вуза в процессе обучения психологии» — не обычной психологии, а «Рефлексивной психологии в контексте культуры» с 16 темами (Культура и цивилизация: место человека в мире; Психологическая рефлексия античных и средневековых текстов: компаративный анализ; Психология парадокса в текстах Х11-ХХ вв.; Рефлексивная поэзия У.Шекспира; Психологическая рефлексия в русской поэзии А.С.Пушкина, И.Бродского; Психология одиночества: Эмили Бронте и Эмили Диккинсон; Психология любви в восточной, европейской и русской литературе; Психология любви в русской поэзии; Психология смерти в философии, психологии и литературе; Психология самоубийства в психологии и литературе; Русская экзистенциальная философия о самосознании, самопознании и смысле жизни; Психологическая и философская рефлексия Серебряного века русской культуры (психология изгнания); Психология ужаса и страха в английском готическом и русском романтическом рассказе и балладе; Рефлексивная медитация текста и о тексте — «Интеллектуальный квадрат текста» (моя авторская формула); Рефлексивный анализ текста «идеального» и текста «необычного»; Рефлексия в искусстве и музыке (западноевропейская средневековая готика, русская архитектура эпохи Предвозрождения, духовная музыка Средневековья, психология контрапункта И.С.Баха), основанной на 300 источниках мировой культуры в контексте восьми основных рефлексивных экзистенциалов (они выделены).

Вот так основная идея и содержание моей 257-страничной диссертации (а сколько было бы страниц (500???), если бы текст был набран обычным способом растянуто — без принудительных переносов?), базирующаяся на 573 источниках из философии, психологии, литературоведения и литературы) с более, чем 10 000 ссылками, уместилась почти на одной (с небольшим абзацем) странице (!). Скажу честно: все эти обязательные «определены», «выявлены», «выделены», «конкретизированы», «обозначены», «обоснованы», «разработаны», «апробированы» — мне глубоко противны, и я их в этом эссе ни за что не хотела использовать, но, поразмышляв, решила их оставить по двум причинам: меня те, кто от науки, не поймут: что это такое: «узнать, что такое рефлексия в науке», надо: «Выделила более 30 определений понятия «рефлексия», и — потому что странно все-таки смотрится весь этот околонаучный язык в нормальном тексте (правда, все эти научные перлы у меня только в заключениях после глав — на 10 страницах из 257).

Вообще, текст я создавала очень долго (15 лет), но — с любовью и всеми силами старалась уходить от любых скучных формализованных описаний. Главным принципом была множественная логика (условно сталкивая противоречивые порой точки зрения на одну и ту же проблему). Меня интересовало очень много вопросов, в первую очередь — абсурдных. Особенно: почему в науках так много споров (иногда яростных) — ни о чём. Например, это касается многочисленных дихотомий (непременно «Или — или!!!»), начиная со Средневековой схоластики в битве между реалистами — номиналистами, в которой тогда победили номиналисты, к моей радости, однако в наши последние три века мы наблюдаем, по мнению не только У.Джеймса, снова погоню за всеобщим (НО ведь без общего не выделишь частного) и — дальше на протяжении многих веков понеслось всё в том же противостоянии: дедукция (которую обожал Шерлок Холмс) — индукция; синтез — анализ (вспомним И.Канта, любившего синтез и Г.Гегеля, любившего анализ, З.Фрейда с его психоанализом и Р.Ассаджиоли с его психосинтезом, однако прекрасную формулу предложил наш психолог В.П.Зинченко: анализ через синтез); номотетический — идиографический (Дж. Кэмпбелл так долго «крутил» этими методами в своих моделях экспериментов в социальной психологии, что стало тошно); тождество — различие (любимая тема постструктуралистов: М.Фуко считал, что в текстах до ХУ1 в. категория сходства играла главную роль и его «Слова и вещи» — это история тождественного, а «История безумия в классическую эпоху» — это история иного и только в ХХ в. различие как категория начинает играть значительную роль: Ж.Делёз в своей книге «Различие и повторение» именно различие относит к понятию рефлексии, но честно признается, что это в свое время Ф.Шеллинг заставил выйти из ночи Тождества); эссенциализм — экзистенциализм (Ж.П.Сартр, А.Камю, провозгласившие экзистенциализм, и П.Тиллих, А.Кэмпински — эссенциализм — См. об этом выше); диалог — монолог (М.Бахтин с его диалогической концепцией, однако Л.С.Выготский выше ставит монолог как более сложную форму речи, но исторически позднее развившуюся, чем диалог, а вот О.Вейнингер страстно и во всех смыслах ставит монолог выше как форму индивидуальной рефлексии); обозначенные в лингвистике де Соссюром диахрония — синхрония, в которой Ю.Лотман превозносил глубину первой из-за сложной системы памяти, но М.Мерло-Понти убрал это противопоставление, заявив, что вторая есть лишь поперечный разрез первой. Итак, все эти дихотомии в науке (кровавые противостояния!) можно продолжать бесконечно. Умный К.Ясперс сказал, что мы должны всегда принимать противоположности как должное: всё, что существует само по себе, без своей противоположности, равносильно застою, утрате всякой инаковости (и Ясперс не видел дихотомии ни между пониманием и объяснением, ни между объектом и субъектом (См. об этих дихотомиях — выше). А тонкий Г.Башляр, говоря об известной дихотомии «эмпиризм — рационализм» пишет о том, что они в научном мышлении связаны той поистине странной и столь же сильной связью, которая соединяет обычно удовольствие и боль (первый нуждается в том, чтобы быть понятым, второй — чтобы быть примененным). Это, наверное, можно было бы сказать о всех «искусственных» противостояниях (дихотомиях).

Но особенно меня поразило, как В.Вунд ввел в психологию неразрешимую дихотомию двух психологий (экспериментальную и культурную), хотя ещё Г.Челпанов в отношении тоже двух психологий (рациональной и эмпирической) говорил, что это две части одной и той же психологии. Экспериментальная психология со всё сметающим валом экспериментов и тестов, как известно, «правила бал» на протяжении всего ХХ века, практически, вытеснив все остальные (особенно любые рефлексивные), поскольку превратила активность в фетиш (по мнению М.Чудаковой — действие победило рефлексию), наблюдая только за тем, что движется, по меткому замечанию Ж.Делёза, и испытывая безумный страх перед интроспекцией, т. е. самонаблюдением, к которому некоторые ученые относились резко отрицательно: А.Бергсон, Р.Тарнас, Л.Выготский (как ни странно!), В.Бехтерев (совсем не странно: его «Объективная психология не нуждается в самонаблюдении, субъективный анализ — излишний!»), а об отрицательном отношении В.Франкла уже было сказано — выше).

А споры о том, какая наука должна быть теоретически базовой для всех наук (на протяжении столетий это была философия, но это может стать и психология (как предрекал еще В.Вунд). Философия не должна ставить условия нашему знанию и не должна мешать научному прогрессу (считал К.Ясперс), а Х.Ортега-и-Гассет, вообще, считал всю философию парадоксом (но толерантный Р.Тарнас говорит просто о голосе в разговоре). Я к философии отношусь сдержанно: она какая-то неживая, в ее текстах слишком много пространных рассуждений ни о чём и совсем нет человека (кроме «немецкой философии, которая — единственная живая форма философии» (Ж.Батай), в общем, почти вся философия — о чём? Другое дело — психология (умная, живая, страстная, любящая) и она (прав Пьер Жане!) — везде. Но такая психология — не вся и не любая! НО какой должна быть психология? Предметом психологии должен быть мыслящий субъект (И.Кант), личность более редкого духовного склада (Г.Башляр, П.Успенский), а Ф.Зелинский считал, что содержанием психологии составляет анализ ума, но, по его мнению, — такой науки ещё не существует. А, может быть, эту роль давно взяло на себя мое любимое по-настоящему рефлексивное литературоведение? Ведь недаром Х.Блум сказал, что в Англии и США философия вообще давно заменена литературной критикой.

2002 год. Я лихорадочно ищу научного руководителя для своей диссертации (на 5 минут!). Нужно делать всё цивилизованно: обязательно нужна рекомендация! Через знакомых психологов выхожу на ростовского доктора психологических наук (ее тема — «Психология доверия»! — сразу покупаю ее книгу!) и еду на автобусе в Ростов-на-Дону на встречу с ней и заодно на 3-й Российский философский конгресс (где я его участница с докладом и научной статьей «Интеллектуальная рефлексия» (моя к тому времени подготовленная диссертация так и называлась «Интеллектуальная рефлексия в контексте гуманитарной психологии» — 242 страницы плотного теоретического текста, к которому потом будет добавлен весь экспериментальный материал и библиография). Приехала ранним утром и успела попасть в гостиницу «Ростов» (других затолкали на левый берег Дона, а я — в центре прекрасного города!). Звоню ей из гостиницы, около 10 часов, она говорит, что едет уже в университет, но я могу быстро подъехать к ней прямо домой. Я ей говорю, что могу не успеть, да и беспокоить дома ее не хочу (вечные мои панические комплексы кого-то побеспокоить!) и, можно ли мне подъехать на кафедру — она соглашается. Никогда не забуду, как неслась по каким-то холмам с сухой травой в поисках психологического корпуса университета, который оказался на отшибе (или я его со своей топографической прозопагнозией «штурмовала» не с той стороны? — один мужчина интеллигентного вроде вида, указывая мне путь, проговорил: «Там какое-то заведение», сочтя меня точно сумасшедшей). Но я ее опередила и ждала ещё не меньше 40 минут. Она появилась — вальяжная, очень довольная собой (четыре года назад защитила докторскую, сейчас зав. кафедрой, пробивает собственный диссертационный совет). Я ей отдаю свою работу, она её в руках крутит, говорит, что очень занята, что потом договоримся, но что я должна появиться на каком-то заключительном мероприятии философского конгресса (на который я и приехала), и что я там должна ее найти (я резко отказываюсь: как я ее там буду искать и — самое главное — зачем? — она тоже, наверное, как и тот мужик час назад, смотрит на меня как на сумасшедшую — говорит: как знаете). Я возвращаюсь домой.

Проходит месяц — она мою работу еще не прочитала. НО я срочно должна приехать в середине ноября, чтобы прикрепиться как соискатель (таков порядок). В середине ноября мы с мужем на своей «шестёрке» едем в Ростов-на-Дону. Та ещё поездочка была! Глубокая осень. Моросит дождь. Выезжаем в ночь. Печка в машине не работает. Холодрыга конкретная. Меня трясёт (и от холода, и от психологической «радости» впереди). Перед Ростовом делаем маленькую остановку. Васюша должен поспать часа три-четыре. Я, как всегда, не сплю: в голове стучит молотком: «За что такие мучения?». В сияющий Ростов влетаем в 7 утра, находим небольшую уютную стоянку, любуюсь осенними листьями на асфальте, которые так контрастируют с моим состоянием души. К ней домой (маленький домик, затерявшийся где-то в центре — Васюша всё быстро находит) приезжаем в 9 утра: она принимает нас в зачуханнной прихожей. На нашей машине едем в главный корпус университета и оформляем нужные документы. Отдаем 7 тыс. новенькими купюрами и получаем сомнительный обрывок бумажки с каким-то штампом, не с печатью (позже выяснится: оплатить нужно было всё до 1 ноября и только 4 тыс. (она еще говорила: «Вообще-то, нужно 15 тыс., но я Вам сумму уменьшила!»), потому что, как мне объяснили в благородной Самаре, у меня были сданы все кандидатские экзамены и опубликованы все нужные статьи (стоит ли писать о том, что она потом попросила отвезти ее на рынок и я, к своему изумлению, увидела, как она расплачивается «нашими» новенькими деньгами!). Но это всё ерунда по сравнению с тем, как она потом целый год меня кошмарила: прочитала мою диссертацию она только после того, как мы приехали к ней в Ростов во второй раз уже в январе при 25 градусах мороза (!) и заплатили не одну тысячу. И — это не самое страшное. Когда она всё-таки мою работу прочитала, то начались пляски моей смерти. Она сказала, что у меня слишком крутой бульон (и это правда), что надо выбросить это и то (в результате в мою итоговую работу не попал развернутый текст об интеллектуальной рефлексии, и большой текст, где я представила серьёзный анализ когнитивных факторов, формирующих рефлексию (знания, интеллект, память, интеллектуальное внимание и язык), а также текст, где я провожу серьёзные параллели между рассудком и разумом и — очень много всяких интеллектуальных вставочек — всё это осталось за бортом. Навсегда. Итак, сказала она, всё это надо выкинуть, а всё, что осталось — растянуть. Почему нужно было такое препарирование текста, дойдет до меня много позже. И ещё она сказала: «У Вас нет анализа!», что меня повергло в шок (прочитав ее докторскую, я поняла: в ней самой часто встречающейся семантической единицей по контент-анализу была фраза «Я считаю!»). Издевательства надо мной продолжались почти год. У меня началась тяжелая аритмия (сердце стало останавливаться после каждого второго удара — это будет потом в течение 1.5 лет). И после очередного телефонного разговора я поняла одно: чтобы сохранить собственную жизнь — надо бежать без оглядки! НО куда и к кому?

Той ночью я рыдала до 3 часов и попросила Васюшу (он лучше в этом разбирался) найти в интернете мне какой-нибудь другой университет. И он нашел! На следующее утро я позвонила в Самару, и они сказали, что у них диссертационного совета по психологии нет, а вот в педагогическом университете по какой-то психологии точно есть (я мгновенно поняла, что это то, что мне нужно — по педагогической психологии). Так оно и оказалось! И, когда я позвонила туда, очень приятный женский голос меня спросил: «А хотите поговорить с председателем диссертационного совета, он стоит рядом со мной?». Я не верила своему счастью! Это был Владимир Петрович Бездухов (д.п.н.), он сразу спросил о теме моей диссертации и, когда я произнесла слово «рефлексия», очень обрадовался и сказал, что он тоже ею занимается! «Немедленно приезжайте, хотя, знаете — сейчас май, потом все уйдут в отпуска, лучше приезжайте к 10 сентября на защиту диссертации (чтобы увидеть сам процесс изнутри)».

Потом он признается, что мы поступили неправильно, что надо было ехать сразу (меня впереди ещё ждали «рекомендации» с поправками текста — об этом ниже) и было целое лето впереди для возможных исправлений. Но то лето 2003 года я уже не была как натянутая струна (но аритмия всё равно стойко держалась!), а радостно расслабилась — ведь впереди меня ждал успех всей моей интеллектуальной жизни (хотя, конечно, скромный). Летом мы с Васюшей отправились в свое самое длинное путешествие («кругосветку») — (См. об этом в моем эссе «Наши путешествия на машине»).

8 сентября 2003 года я села в ночной поезд (в одном купе с каким-то придурком полу-маньяком, поэтому совсем не сомкнула глаз — См. мое эссе «Мои» маньяки»). С вокзала позвонила Владимиру Петровичу и на трамвае отправилась к нему домой (без всякого страха — он очень интеллигентный человек!), отдала ему свою работу, вместе на трамвае мы поехали в университет, чтобы оформить документы для гостиницы, и я отправилась туда. Встретились снова мы на следующий день (он сказал, что всю ночь до самого утра читал мою диссертацию, и сразу решил, что моим главным оппонентом будет не кто-нибудь, а сам А.Г.Асмолов). Через несколько часов я уже была на защите диссертации какой-то тупой, но дерзкой девицы, а потом решался мой вопрос: кого назначат руководителем моей готовой диссертации (хотели все — шучу и не шучу!), но, к счастью, назначили Владимира Петровича: был прекрасный вечер, все были в очень хорошем настроении после фуршета и я успела на свой 10-часовой вечерний поезд.

Второй раз в Самару я поехала к 1 ноября, чтобы прикрепиться официально соискателем и заплатить 4 тыс. (вот здесь и раскрылся весь наглый обман в Ростове!). Я приехала с уже готовой версией диссертации (после незначительных замечаний руководителя). На кафедре вывели несколько экземпляров через принтер и раздали всем психологам, чтобы они её уже знали перед предзащитой (но один психолог мне посоветовал ее переделать до 2-х (вместо 3-х глав).

В третий раз в Самару я приехала 20 ноября (21 — предзащита). Предзащита была назначена на 14.00. Волновалась до самой защиты — очень. Процедура предзащиты была очень интеллигентной (но мне было задано много вопросов: почему только две главы, ведь у Вас такой объемный материал — переделайте в 3 (я не выдала того, кто мне это посоветовал!), у Вас очень много философии — Вы, что — философ (нет, филолог, философия — для теоретической и методологической базы), а где у Вас педагогическая психология? — В экспериментальной части. — Согласны, но она должна быть и в теоретической, а то вся Ваша диссертация — по общей психологии, а у нас нет диссертационного совета по общей психологии!) — на это у Вас уйдет не меньше полугода! Я сказала, умоляя: «Дайте мне 3 недели!». Все замерли. И мой руководитель в звенящей тишине твердо сказал: «Она — справится».

И я — справилась! В Волгограде уже на следующий день мы с Васюшей сели в машину, объездили все книжные магазины города, купив более 25 книг по педагогической психологии и психологии образования и за три недели я сделала мощные вливания в текст диссертации.

А в тот вечер после предзащиты у меня оставалось несколько часов до поезда и я бродила по центру города, испытывая абсолютное счастье (я опустила то, как они меня все очень хвалили!) — такое редкое состояние в моей непростой жизни (шел мелкий дождь, я шла по мокрому асфальту по набережной вдоль Волги, которую Василий Аксёнов сочтет красивее, чем в Ницце, и благодарила судьбу за эти мгновения).

Четвёртый раз я приехала в Самару 16 декабря (с готовыми экземплярами диссертации — для библиотеки) и, чтобы с руководителем «вычистить» автореферат (который я подготовила еще дома), но задача оказалась непростой: Владимир Петрович пытался меня редактировать, но я яростно сопротивлялась (свой любимый текст на «растерзание» не отдала! — в итоге он сформулировал сам: Объект исследования, Предмет исследования, Цель, Гипотеза, Научная новизна и Положения, выносимые на защиту) — потом на самой защите ко мне будут приставать с вопросами именно по его формулировкам (но я его, конечно, не выдала!), а мой очаровательный главный оппонент потом скажет: «Там, где Вы — видно и — хорошо, что Вы почти везде!».

Потом я уехала на поезде в Петербург к этому своему главному оппоненту — очень известному в нашей стране психологу Галине Степановне Сухобской, доктору психологических наук (А.Асмолов тогда приболел). Мне она безумно понравилась: умная, очень тактичная, со своей сложной судьбой (которую она почему-то с потрясающей обнаженной искренностью мне рассказала). Про мою диссертацию она сказала одну фразу: «Я бы такую диссертацию не написала!». Ошеломленная, я пыталась возразить, но она снова ее повторила. Я сказала, что в Ростове у меня не нашли никакого анализа, а Владимир Петрович сказал, правда, тоньше: «У Вас нет своего отношения» — но она ответила: «Абсолютно всё у Вас есть в очень точных пропорциях!». Так случилось, но я больше никогда ее в своей жизни не увидела (мы потом созванивались и даже договаривались встретиться летом, но я не смогла приехать) и поэтому чувствую острую вину перед ней. После Петербурга я снова вернулась в Самару и мы с редактором типографии еще несколько часов пыхтели над моим авторефератом (она делала какие-то свои замечания, но они были не существенные и я уже не сопротивлялась, а она всё повторяла две фразы: «Впервые вижу человека, который так блестяще знает свою диссертацию» и «Когда выпустите книгу по своей рефлексивной психологии — я буду Ваш первый читатель, хорошо?». Я пообещала, но книгу так и не написала (я решила оставить ее просто как рекомендации). Домой я вернулась под самый Новый год!

Пятый раз на саму защиту мы с Васюшей поехали на нашей «шестёрке», которая ещё летом в «кругосветке» ломалась не менее 12 раз (рассказала об этом в эссе «Наши путешествия на машине»), но, хитрюга, зимой она вела себя безупречно, зато у меня под лучами теплого зимнего солнца, когда я подставляла лицо, ужасно разболелись зубы (но я была этому рада: они отвлекли меня от страшного напряжения, которое я испытывала). Выехали 9 февраля в 9 утра, поехали по Саратовской-Сызраньской дороге (через Камышин) и влетели в Самару 1.30 ночи. И сразу обосновались в уже знакомой мне гостинице.

На следующий день со своей напарницей (лыжница международного уровня), которая всё время повторяла, что она совсем не знает свою диссертацию по педагогике и не успела ее выучить, мы ездили по магазинам и рынкам и закупали продукты на фуршет (мне не забыть, как она небрежно махала целлофановым пакетиком, в котором толстой пачкой лежали 5-тысячные купюры, но, забыв на прилавке как-то сдачу в несколько тысяч, абсолютно не расстроилась! — я еще немного поразмышляла: что в жизни всё-таки лучше: быть уверенным от собственных знаний или быть уверенным от собственных денег?). Шел мокрый снег. Наступал вечер. Мы с Васюшей решили съездить в какой-то крутой супермаркет — поискать лопату, чтобы при необходимости откапывать нашу заднеприводную — но ничего не нашли. Вернулись в гостиницу. Надо было выспаться (защита, к моей радости, была назначена на 14.00). Думала, что, как обычно, будет сквозная бессонница. Но, нет! Я проспала всю ночь! На следующий день — 11 февраля — Васюша бегал к дворнику за лопатой. Приехали в университет около 12. Накрыли стол для фуршета. Вижу какую-то женщину на стуле, которая вцепилась в мой автореферат. Владимир Петрович говорит мне кто это (доктор психологии из Тольятти), они хотели профессора из Оренбурга, но она не приехала. Я (наверное, как могло ей показаться, дерзко) очень вежливо ее спрашиваю: «А что — разве Вам автореферат по почте не пришел?». Отвечает: «Еще как пришел! — я уточняю!». Мы с Владимиром Петровичем переглядываемся. Я даю себе установку: «Она абсолютно не стоит твоих волнений!» (попала в десятку, когда услышала, как она на защите пыталась на меня напасть по поводу моих «экзистенциалов» в рефлексивной психологии, крича буквально следующее: «Народ! Народ! Вы слышите? Экзистенциализм снова наступает!!!» — я должна была бы вздрогнуть от этих слов, потому что в моей судьбе они связаны с КГБ (См. мое эссе «Мои поступления в вуз»), но не вздрогнула, потому что она слово это произносила «экзистенционализм»). Её никто не слушал (по иронии нас судьба еще столкнет через два года в Петербурге на повышении квалификации, и она первая меня узнает, назовет по имени и будет сама любезность!). Ученые, которых я уважаю, оценили мою работу очень высоко, а доктор психологии Гарник Владимирович Акопов несколько раз повторил: «Великолепная работа!» (они с самого начала сказали, что еще каких-то два года назад они провели бы ее как докторскую, но ВАК гайки закрутил).

После защиты (лыжница светилась от счастья!) мы отправились пешком в кафе «Ассоль» на банкет. Все были очень расслаблены. Сказали много тёплых слов, отдельный тост — за моего Васюшу, который всех сразил, когда сидел с поднятыми двумя диктофонами в каждой руке во время всей защиты, но он не мог пить вино — нам предстояло еще везти профессоршу (ту самую!) в Тольятти. Мы всех горячо поблагодарили за доброту и интеллигентность и — вышли навстречу жуткой метели — а уже через 10 минут — умчались в долгий зимний мрак ночи.

12. НАШИ ПУТЕШЕСТВИЯ НА М А Ш И Н Е

2000 год. Наши путешествия на машине начались в августе 2000 года как только эта машина («шестёрка») была мужем вручную собрана после того, как она была, в свою очередь, им же разобрана «до винтика» в 1999 году (можно было бы и без кавычек). Сейчас, более 22 года спустя, оглядываясь назад, с горечью могу признать, что я не знала — под что «подписывалась»! В течение почти полутора лет и в зной, и в дождь, и в метель и в гололед мы ходили километра три пешком в арендованный у друга гараж (точнее Васюша несколько раз в неделю ходил и ремонтировал машину, а я прибегала к нему с бутербродами и помогала держать какие-нибудь запчасти — однажды это была коробка передач «на весу» на ремнях, думала, мой пупок развяжется). Теперь я хорошо понимаю, что такие нагрузки были ему противопоказаны. А тогда такой затянувшийся эксперимент казался хотя и нелегким, но все же профессиональным приключением, в котором мой гений все может!!! Да и увернуться от такого испытания было невозможно из-за наших скромных финансовых возможностей и — огромных долгов (образовавшихся у мужа из-за взлетевших неожиданно процентов в банке, когда он взял ссуду на покупку дома в 1995 году, а потом судорожно перезанимал у знакомых деньги, чтобы покрывать проценты). Вот этим знакомым и нужно было отдавать долги уже давно (были письма с угрозами) — еще три года назад.

И вот машина собрана! Началась горячая и холодная обкадка (машина тугая, капризничает, неожиданно остановилась посередине второй продольной на Тракторном, я неистово машу руками и останавливаю огромный поток машин, а сама бегу и сзади начинаю толкать машину (Вася за рулем) картинка не для слабонервных! Но через день все же принимаем решение ехать в Кременчуг на расстояние 1100 километров в одну сторону (столько же обратно).

Итак, 25 августа 2000 года путешествие на Украину началось! Выезжаем в ночь. В 11 вечера уже сели в машину и трогаемся. Поехали через Максима Горького (по Горнополянской дороге, по которой потом будем проезжать сотни раз и называть ее свой домашней — в ту ночь не рискнули: дорога очень пустынная — не освещена). Я впервые в такой ночной поездке (для Васюши — это привычная ситуация — два года до меня он по этой дороге ездил, почти всегда — один). Но даже для него ситуация тоже необычная — из-за вновь собранной его руками машины (как себя поведет?). Я испытываю восторг и ужас одновременно. Все гремит, дрожит и ревет, в салоне гуляет не просто сквозняк, а дует ветроган из всех щелей, я сижу в свитере, а Вася нет — гаишники должны видеть его погоны (он уволился из армии с правом ношения формы), чтобы не было лишних вопросов. Но вопросы появились уже на Тацинке: «Почему Вы в форме?». Вася, уже отъезжая от ДПС, говорит: «Да, чтобы всякие дураки лишних вопросов не задавали». До гаишника доходит поздно: «А это вы кого имеете в виду? … Да я вас в следующий раз…». Но мы уже мчимся прочь в черную пасть ночи. Кругом безмолвные степи, очень редко вдали мелькают огоньки небольших сел, чаще переезжаем небольшие мосты через маленькие речки, в основном, почему-то «Безымянки» (с лингвистической фантазией у нашего народа туговато). Но переезжаем и через внушительные мосты (через Дон у Калача-на-Дону) с огромным блокпостом), а через 228 километров неожиданно спускаемся к мосту через Северский Донец у Белой Калитвы (от красоты реки с ее милыми огоньками у меня захватывает дух). Я чувствую себя на подъеме — на западном склоне неба висит красная луна и хочется так ехать бесконечно долго. Но к границе с Украиной (в Новошахтинске) подъезжаем уже под утро. Выполняем все таможенные процедуры и пересекаем буферную зону в 10 километров. И, когда от Дебальцево уезжаем по трассе в сторону и мчимся уже по настоящей Украине, меня вдруг охватывает страшная тревога: «Чужая страна! Что мы здесь забыли? Когда мы будем снова дома?». Я ничего не говорю Васе, молчу. Тревога не отпускала меня больше часа. Что это было? Мрачное предчувствие майдана и «Дебальцевского котла» — краха Украины в 2014 году?

Манера езды Васи — напряженно-экстремальная (только через год я немного выправила ситуацию и уговорила останавливаться хотя бы через сто километров). А сейчас останавливаемся у каких-то больших озер позавтракать и отдохнуть. Я спать не могу. Но через два часа снова в путь. Жуткая жара. Когда проезжаем мимо терриконов и маленьких шахтерских поселков Донбасса я фотографирую, выставляя фотоаппарат из окна на ходу. Сам фотоаппарат и мои руки черные от копоти. Вот тут я и вспоминаю непонятный тогда для меня (в мае 1998 года) в гостях у моей подруги за столом ответ их знакомых — молодых специалистов-судоремонтников из Украины, которые по распределению института в Николаеве попали в Волгоград, о том, что возвращаться домой они не хотят, потому что их поселки так покрыты черной сажей, что не видно даже, какого цвета дома и заборы. Теперь я это все «вижу» сама.

Пролетаем окраины Донецка. На закате солнца въезжаем в Днепропетровск, который, несмотря на советскую (все дома похожи) архитектуру, мне почему-то очень понравился. Внушительные мосты через Днепр. Левая сторона очень холмистая с уютными особнячками. Выезжаем из города и летим дальше вдоль Днепра по достаточно пустынной дороге. Машины попадаются редко. Природа сказочно красива. Наступает вечер. Когда побежала в кустики, вернулась с мокрыми ногами от вечерней росы. Это мне не понравилось. У нас дома сухие степи. Вспомнила Александра Македонского, который старался завоевывать только сухие земли (влажная Индия была ошибкой). В Кременчуг мы влетели уже в густые сумерки в десятом часу вечера. Встретились с «кредиторами» (с первым предстояло еще встречаться три года (но он очень обрадовался деньгам), а у второго с окончательным расчетом Вася задержался очень долго). Я была очень напряжена. Сидела в машине, которая не закрывалась на ключ и которую из-за этого нельзя было покинуть, хотя я и знала номер квартиры. Наконец, Васюша появился и я испытала огромную радость. И вот тут возникла тревожная, но интересная ситуация. Надо было где-то заночевать. Вася стал говорить о каком-то сослуживце (который в данный момент понятия не имел, что к нему скоро кто-то ввалится с ночным визитом). Я не хотела никого беспокоить, но и не имела представления, как разрешить ситуацию. Он не знал, захочу ли я ехать сразу обратно в ночь и ночевать в машине где-нибудь на дороге в безопасном месте. А я не знала, сможет ли он везти машину сразу обратно и можно ли где-нибудь остановиться. Когда, наконец, неожиданно до нас дошло, что я готова и с удовольствием хочу ехать обратно, а он может и хочет побыстрее уехать из города — нас охватила двойная радость от такого совпадения наших желаний (в течение всех последующих 13 лет наших путешествий наши желания всегда гармонично совпадали!). Мы влетели в Днепропетровск уже часов в 12 ночи, Васюша на скорости покатал меня по городу, а потом мы остановились и переночевали в машине на выезде из Днепропетровска около каких-то палаточных магазинчиков. «Вкусно» выспавшись, утром часов в семь, двинулись дальше, постоянно от радости вопя: «Домой! Домой! Домой!». В дальнейшем это станет нашим девизом во всех путешествиях. Жара спала. Стал накрапывать дождик. Машина вела себя безупречно. И еще тысячу километров мы отмахали за 13 часов, влетев в Волгоград с нашей южной стороны уже по Горнополянской дороге в десятом часу вечера. Очень уставшие, но очень счастливые, мы подъехали к дому. Но домой сразу попасть не смогли. Мой бывший студент вызвался присмотреть за квартирой, но пригласил какую-то незнакомую ему девицу на романтический ужин (без нашего ведома), а мы вдруг вернулись на сутки раньше! Такой облом! Странно, но я еще перед ним извинялась за неожиданно быстрое возвращение (а он — нет). Иногда я оглядываюсь назад и поражаюсь своему робкому поведению — абсурд.

В ту осень 2000 года мы до одурения катались на машине по окрестностям и часто по вечерам (несмотря на то, что много работали, и я к тому же продолжала заканчивать диссертацию, неистово печатая на портативной машинке). Но однажды очень поздно вечером, катаясь по пустынной дороге 45 дачного автобусного маршрута, мы наткнулись на криминальных персонажей, когда делали разворот на конечной остановке, но сумели быстро дать по газам (Васюша — асс!) и ускакали домой. Дома, уже ложась спать, вдруг в полной мере осознали всю опасность таких безрассудств (а если бы машина поломалась, мы бы оказались в лапах этих случайных уродов?) и дали слово друг другу больше так не рисковать. А я вспомнила жуткий случай из «Комсомолки» о юной паре из Казани (только-только поженились и решили покататься на подаренном родителями новеньком внедорожнике 31 декабря, поехали на край города и на конечной автобусной остановке молодой муж по неопытности, разворачиваясь, застрял в снегу, но, непонятно откуда взявшиеся подозрительные типы, вызвались им помочь и… убили их, угнав автомобиль. Безутешные родители потом горько пожалели об этом «кровавом» подарке).

2001 год. На следующий год тоже в августе (15 числа) мы снова отправились в путешествие в Кременчуг отдавать долги. Выехали также в ночь, но на час раньше — в 10 часов. Та же, но уже не такая страшная ночь, та же, но уже не такая неизвестная дорога, то же, но уже не такое необычное пересечение границы под утро, тот же, но почему-то позже, чем в первый раз — около 12 ночи, приезд в Кременчуг. Мы уже были увереннее (и еще зимой, «путешествуя по картам», наметили интересный маршрут после Кременчуга — в Крым (Коктебель). Покидая Кременчуг, Вася остановился у киоска, купить шоколадку. Продавщица, совсем молоденькая девушка лет 18, узнав, что мы из России, вдруг разрыдалась, все повторяя: «Вы — из России! Вы — из России!!!». Какой смысл она вкладывала в эту фразу (муж не стал ее расспрашивать), но ее рыдания говорили о тоске по России и, возможно, о неприятии той страны, где она жила (или это было то же, как у меня год назад, мрачное предчувствие горькой судьбы этой страны — за 13 лет до роковых событий майдана?). Ночевка была спонтанной и очень напряженной — в какой-то Александрии (ясно, не в Египте), у какой-то заправки, с сомнительными типами вокруг (а машина все так же не закрывалась на ключ!), мы, не выдержав, быстро рванули в Кривой Рог (город весь утопал в зелени) и успели немного выспаться на троллейбусной остановке до 7 утра (никто не побеспокоил). Часов в 10 утра завтракали у какого-то поля с гудящими над головами проводами ЛЭП, а потом помчались по дороге, которая все время шла, с одной стороны, параллельно сказочным лиманам, а с другой — милым рощицам, в одной из которых мы немного отдохнули. А потом появился знаменитый Крымский канал, вдоль него мы ехали довольно долго (если именно этой водой снабжался украинский Крым, то мне их очень жаль — вонь стояла невыносимая). Но мы ехали в приподнятом настроении, постоянно пели «У моря, у синего моря» и вот, наконец, мы подъехали к Феодосии, решив заночевать на берегу моря. Дул очень сильный ветер. Место, где мы оказались, было диким пляжем, рядом с шоссе, но нас всю ночь «оберегала» от неожиданных хулиганов одна компания из примерно 10 человек, на двух машинах, которая оказалась очень интеллигентной (сквозь сон я со своим хорошим слухом поняла, что они отмечали какую-то годовщину окончания какого-то Московского института), было много шуток, негромкого смеха и — никакого мата! Редкая удача! Утром они уехали. А мы, позавтракав, поехали в Феодосию, которая нас очаровала — была похожа на вкусные розовые пирожные (из-за цвета домов). Но уже через несколько часов мы подъезжали (вдоль бесконечных виноградников) к Коктебелю (главной цели нашего путешествия). По сравнению с Феодосией он показался нам достаточно хаотичным, неуютным, грязноватым (сейчас, говорят, спустя 20 лет, он выглядит по-другому), но мы спешили к дому Волошина, который очень оригинально построен самим художником, и — с большим вкусом. Вася остался у незакрывающейся машины, а я с фотоаппаратом помчалась к дому Максимилиана. Когда я по набережной стала возвращаться назад, то через некоторое время поняла, что заблудилась и ушла далеко. Мобильных еще у нас не было. От страха не найти Васюшу (а как он меня будет искать?), я погрузилась в панику, но — на секунду. Включив логику, я поняла, что здесь много поворотов, поэтому я вернулась назад к дому Волошина, и стала медленно, как сталкер, двигаться — и в первый же поворот повернула … и увидела Васюшу — он мне махал. Такое пронзительное счастье испытала — почти с ревом кинулась к нему, а он сказал, что я долго отсутствовала — он тоже начал беспокоиться. Все наши страхи растворились в море (примерно в трёх километрах от Коктебеля). Мы по очереди сделали маленькие заплывчики, рядом возвышалась красавица Карадаг (на нее часто подымался Волошин — всегда без головного убора — и в жару, и в дождь), а потом вкусно перекусили кавказской едой. День был прелестный — мы неслись среди мягких дюн в сторону Керчи на грузовой паром. Сама Керчь сказочно красива, дома, в основном, белоснежные и очень много зелени, Мы ехали под кронами больших деревьев (нигде раньше такого не встречала). На таможне Вася оформлял документы недолго. Я сидела в машине и лопала булочку, но меня окружила стая собак и требовала поделиться. А рядом стояли автобусы с украинскими номерами в сторону Украины и я слышала, как один водитель говорил другому, что они уже дома, на Украине, что скоро их родной город — Винница (я удивилась — ничего себе — скоро! — еще впереди не одна сотня километров!), и что как хорошо быть дома и при этом — плакал. Я была потрясена. Конечно, чувство Родины и чувство дома — несказанные ощущения! И они у нас должны быть! Но с другой стороны — что они наделали?! — еще десять лет тому назад о таком чудовищном отчуждении и речи быть не могло. Наша общая страна — все дома. Мы впервые пересекали Керченский пролив и впервые были на пароме со своей машиной. Ощущения непередаваемые. Море немного штормило. Паром был, что называется, «под завязку», его кренило в разные стороны и было немного страшно. Когда лет 10 спустя я смотрела фильм режиссера Романа Полански «Призрак» (2010), где увидела мощный паром, поняла, на какой ненадежной посудине мы плыли (хотя разве есть после «Титаника» что-нибудь надежное?). Через полчаса мы уже резво скакали вдоль веселых полей в Краснодар, в который мы влетели уже в 11 часов. Была ночь. «Все пело и плясало» (наш ночной Волгоград, как нам показалось, был провинциальнее и гораздо спокойнее). В одном из уличных кафе выпили довольно противный кофе «на вынос». Но настроение не испортилось. Помчались дальше по ночным улицам теперь уже миллионника с вызывающими витринами магазинов. Река Кубань сверкала огнями. На ночевку остановились на ДПС далеко за городом. И это была вторая (после дикого пляжа под Феодосией) очень спокойная ночь. В Волгоград на следующий день мы вернулись днем, но за 20 км до города около переезда вдруг на своей полосе увидели двигающуюся на нас лоб в лоб легковушку — она на подъеме (!) обгоняла Камаз — но Васюша в кювет улетать не собирался, а плотно прижал ее к Камазу — почти под колеса — водитель был белый, как мел, — но разъехались и улетели прочь (никто никому ничего предъявлять не стал). Наверное, от стресса решили поскакать в степях по бездорожью (что на нас наехало?). В итоге почти сломали какой-то «домик» и следующие месяцы машина подверглась реконструкции (полностью заменили кузов, убрав люк, через который вечно все текло). Выбрали тот же цвет — бежевый.

2002 год. Наша третья поездка в 2002 году во всех отношениях была бесподобной — везде сказочно везло (хотя где-то что-то бронировать мы не хотели из-за тогда еще небезопасных и грязных мотелей, каких в той же Америке пруд пруди. (Мне запомнился один рассказ из серии «Куриный бульон для души», в котором однасредних лет американка, сбегая от депрессии, по совету своего психотерапевта, решила умчаться далеко, куда глаза глядят, и переночевать в мотеле, и, когда она уже подъехала и увидела «сверкающую чистоту», долго стояла, но так и не решилась окунуться в эту грязь, потом круто развернулась и — уже без депрессии — радостно понеслась домой).

Вспоминается и «наш» случай. Как-то подъехали на трассе перекусить в кафе (он же мотель «Санта Барбара»!) И, когда уже сидели за столиком, подъехал джип с кодом номеров 55 (из Омска — нам всегда нравилось определять, откуда путешественники — многие коды уже знали наизусть) — вышли две молодые семьи с детьми и спросили, можно ли переночевать и насколько безопасно — им принесли жутко серое постельное белье и заверили, что все безопасно, ведь освещено — я подняла глаза, увидела качающийся на ветру тусклый фонарь — и мне за них стало реально страшно (потом еще долго старалась их оберегать, держа в своих мыслях в эзотерическом фокусе).

Так вот — перед этой третьей поездкой мы заранее зимой проложили маршрут по картам и замахнулись на весь Крым. Выехали уже не ночью, а в половине восьмого вечера. Тоже август — 17 августа. Сказочный вечер, прекрасный грустный закат на одной стороне, веселый полумесяц — на другой стороне. Вокруг много подсолнечниковых полей. На границе оказываемся впервые не под утро, а в 2 часа ночи. Быстро без проблем (тогда еще!) ее пересекаем и через каких-то полчаса останавливаемся на ночлег, ужинаем (спим, конечно, в машине). На следующее утро, очень отдохнувшие, продолжаем наше путешествие и уже в 6 вечера (впервые засветло) въезжаем в Кременчуг, который до этого я видела только ночью. Вася покатал меня по нему, показав не только центр, но и Нагорную часть. И — особенно то место, где он жил в течение пяти лет. Мы подъехали к его дому. Очень уютный дворик с г-образным 5-этажным зданием, в нескольких метрах от него — огромный парк. Но самое главное — от него в 5 минутах ходьбы плескался чудный Днепр с его мягкими песчаными берегами. Небольшой город (с его чуть больше 200-тысячным населением) мне тогда показался очаровательным. Поистине, как Васюша говорит, «пенсионский» город (где очень приятно жить в немолодом возрасте) — по сравнению с ревущими мегаполисами. Но 9 лет спустя наше впечатление уже будет другим (как и сама Украина). Но в тот раз это чувство умиротворения долго нас не покидало, пока мы неслись в сторону Крыма через Запорожье. Начался дождь. Мы приняли решение заночевать у ДПС. В 7 утра уже летели по мосту через Днепр вдоль его знаменитых порогов и — одного из трех самых крупных речных островов в Европе (первый — остров Житный на Дунае, второй — наш остров Сарпинский на Волге, напротив нашего дома в Волгограде, третий — тот самый, мимо которого проезжали, остров Хортица в Запорожье). А потом — по их главной улице с архитектурой советского сталинского ампира (очень понравилось). Немного накрапывал дождь, но уже через час небо просветлело и нас ждал впереди теплый солнечный день. Впереди была Евпатория (в которой я была еще в далеком детстве в 1959 году с отцом, когда и научилась плавать и в 1960 — с мамой). Перед нами лежал очень ровный (то, что я люблю) уютный городок. Мы подъехали к морю. Машину поставили в нескольких метрах. Вода была кристально чистой, но — очень мелкой. От дальнего заплыва я сразу отказалась (не хотелось тревожить Васюшу, да и после того, как я чуть не утонула в Джубге четыре года назад (об этом рассказала в своем эссе «Страсть к воде: мои заплывы») рисковать уже не хотелось). Немножко побултыхались и взяли курс на Севастополь. Город был прекрасен на закате дня. Подъехали к памятнику затонувшим кораблям. Я побежала фотографировать. И снова в путь. Стали опускаться ранние сумерки. Впереди Форос. Спускаемся по крутой дороге и попадаем в какое-то очень странное фешенебельное местечко. Вокруг гуляют декольтированные дамы очень преклонного возраста — с бокалами в руках. Мы в буквальном смысле на машине протискиваемся среди них. Видно, что они удивлены появлению машины (которой, по всей вероятности, там быть не должно). Мы так и не поняли, что это за место, но эта заторможенная вальяжность «полуголых старушек» — «впечатлила». Я вспомнила, как я таких же видела (правда, разного возраста) когда-то в Сочи, когда меня в институте отправили в санаторий (как я там плавала я рассказала в эссе «Страсть к воде: мои заплывы», а как меня там лечили — в эссе «Мои болезни: с врачами и без врачей»). Тогда я впервые в своей жизни видела, как курортники «отрываются» (заводят дешевые романы, кувыркаются в кустах, зависают в ресторанах, каждый вечер бегают на танцы, устраивают друг другу сцены). Не могу сказать, что меня это возмущало, я это и не осуждала (упаси, господи!) — это ведь была их жизнь — но какая скучная, пошлая и пустая была эта жизнь! — без пеших прогулок, без очаровательных экскурсий в дендрариум, без автобусных экскурсий в Ново-Афонские пещеры и на озеро Рицу в Абхазии, без смелых заплывов, без интересных умных встреч и т. д.). Но, возможно, кто-то это вполне себе и в себе — сочетал! — «слоеные пирожки» тоже бывают, НО редко!

После Фороса поехали в сторону Ялты, но решили все-таки встать на ночевку. Увидели автобус и встали около него, но он неожиданно уехал. Поняли, что здесь оставаться опасно. А через полчаса вдруг увидели очень внушительный строящийся объект — санаторий (из Минска), с огромными воротами, с охраной за большим стеклом. Мы встали рядом. Удивительно, но нас не побеспокоили, правда, ночью с визгом въехала пожарная машина (грохот был не для слабонервных, но опять мы стояли в стороне и все обошлось). Всю ночь выл страшный ветер, ревел шторм, я поднимала голову и видела слабый качающийся огонек высоко на вершине Айпетри (мы были у подножья горы). Было тревожно, но и спокойно одновременно (мы — «под прикрытием»).

Следующее утро было поразительно спокойным. На море — штиль, ни следа от ночной бури. Мы приближались к Ялте. Чуть не проехали мимо. Дорога очень узкая и круто спускается вниз, как в какое-то ущелье. Спрашиваем у молодого мужчины на какой-то автобусной остановке: «Куда ведет дорога?» Отвечает: «В центр». «В центр чего?». «В центр города». «Какого города?». «Ялты». Фуух… Ну, и «тошнотик»!!! По Ялте промчались быстро. Много светлой зелени. В Алушту почему-то заезжать не стали (дорога туда шла круто вверх). Нам снова очень хотелось поплавать в море в Коктебеле. Но, подъезжая к Коктебелю, поняли, что поплавать не удастся: погода резко испортилась, пошел дождь, море заштормило. Мы сидели в машине и вкусно обедали, но нужно было быстро уезжать, неасфальтовую дорогу стало сильно размывать, и мы могли и не выбраться.

Курс взяли (через Старый Крым) на границу через Мариуполь, в который мы въехали около 10 вечера. Город показался нам очень большим (750 тысяч, как я потом посмотрела в Википедии, но уже в 2019 — 440 тыс.???) и очень красивым (дома в YouTube убедилась, что наше впечатление было правильным — действительно, очень красивый). Но на границе четыре часа стояли в очереди длинной вереницы машин (впервые за все наши путешествия). На следующий день, безмятежно переночевав в машине у границы (со стороны России), поехали домой через Ростов-на-Дону и уже, выезжая из него, стали мчаться мимо очень красивых светло-лиственных лесов (и это были настоящие леса, а не лесополосы: необычно было видеть эти крупные массивы лесов среди степей!). Именно этот прекрасный ландшафт я долго вспоминала. И, когда вдруг неожиданно прочитала в GEO за февраль 2017 года письмо читательницы из Батайска, которая, как катком, прошлась по прелестной во всех отношениях статье «Евразия на Дону» (GEO за декабрь 2016 г.), обвинив ее автора во всем, в том числе и в отсутствии лесов в Ростовской области, я не промолчала и в тот же день отправила возмущенное письмо в редакцию, которое как ни странно было напечатано в мае того же 2017 г. (правда, с большими сокращениями и — без моего «отстаивания» лесов) под заглавием из моего ответа «Всем нам надо научиться воспринимать мир многогранно» — у меня было продолжение — «и видеть в нем множество смыслов»). Домой приехали тихим летним вечером, только-только спустилась наша бархатная южная ночь. Я мысленно поблагодарила судьбу за эту во всех отношениях прелестную поездку. В следующем году не всё так было безупречно.

2003 год. Эта поездка была последней на Украину по возвращению долгов и первой — по своей продолжительности (со 2 по 8 августа — семь дней — шесть ночей — конечный пункт назначения — Москва — мы эту поездку назвали «кругосветкой»). Но с самого начала нужно было прислушаться к совету одного преподавателя, предупредившего накануне о том, что не нужно заправляться в Лукойле (у них идет «грязный» бензин), а только в Випойле. Но Вася — это бывало очень редко — заупрямился — и заправился «грязным» бензином, который на протяжении всей нашей многодневной поездки забивал фильтры, мы останавливались (более 10 раз) — и Вася ремонтировал машину, В общем, та еще поездочка! Но мы все равно с радостью путешествовали и несмотря на то, что везде опаздывали (должны были вовремя заехать к Васиным родственникам в Орел, и в Москву попасть к назначенному времени к моей знакомой — коллеге с кафедры иностранных языков) — все-таки решили, что все, что наметили — обязательно посетим. После Кременчуга это был, конечно, Киев. Я была потрясена необычной красотой этого чудного города («Матери городов русских») — эти сказочные холмы, на которых расположен город, эти мосты через чудный Днепр (правда, с «цветущей», к сожалению, водой), эти потрясающие зеленые парки, эта изящная архитектура (и современная — в том числе — с необычными, похожими на ладьи, балконами: ладья — один из символов города). В течение полутора часов, уже выехав из Киева, в буквальном смысле слова я рыдала, приговаривая «Достался же кому-то такой красивый город!!! Почему он не наш? Он должен быть наш! Исторически, по справедливости!!!» — Прости, мою душу грешную, Господи!

Пересекли границу, когда уже начали опускаться сумерки. Перед нами возникла ситуация нешуточного выбора: ехать направо в Хомутовку (где родился Васин папа) или ехать налево в Севск (родина моей бабашки по маминой линии и место учебы в педагогическом техникуме Васиного двоюродного дяди — генерала Алексея Ильича Безотосова, с которым он поддерживал теплые отношения). Поехали в Севск по отменному асфальту (генерал позаботился!). Кругом — мои любимые болота. В центре городка поразила высокая колокольня у церкви (а рядом местные «зажигали» под отвратительную кричащую музыку, наверное, даже не замечая чарующей красоты). Быстро уехали от этого невыносимого контраста. Неслись уже по абсолютно пустынному тракту Курской области, слева и справа обступали леса, было немного не по себе (наш Юг России гораздо более оживлен). Ночевали под Железногорском среди (утром только увидели) разбитых машин. Завтракали в каком-то потрясающе красивом лесу (уже дома пытались по карте найти это место — но так и не нашли). В час дня уже были в литературной Мекке — Спасском-Лутовинове — поместье моего обожаемого гениального мягкого Ивана Сергеевича Тургенева — я была восхищена абсолютно идеально построенным поместьем: во-первых, барский дом в виде подковы — одноэтажный особняк (тогда, когда мы там были — сейчас в YouTube вижу рядом дом светло-фиолетового цвета с мезонином) — значит, нет утомительных лестниц, как, скажем, у Толстого в Ясной Поляне, во-вторых, около самого дома с его чудными пристройками нет загораживающих и, соответственно, мешающих обзору, деревьев, создавая зону опасности, как у того же Толстого с близко стоящими к его дому березами, и, вообще — сам ландшафт — с одиноким дубом в центре сказочного среднерусского пейзажа: огромными деревьями в невероятных размеров парке (Толстой считал, что его парк лучше — неправда!), с огромным Тургеневским прудом вдали (у Толстого пруд гораздо меньше!) и темными лесами на горизонте. Я стояла в одном из самых красивых мест, которые я когда-либо видела, и грустно размышляла: зачем Тургенев вечно гонялся во Францию за Полиной Виардо, довольствуясь «краешком чужого гнезда» (как написал в биографии Тургенева Анри Труайя), ведь он постоянно чувствовал себя гостем (сам об этом писал), — и — еще более уничижительно — «сором, который забыли вымести» (а ему в то время не было еще и сорока лет!)? Дворянские усадьбы в России интеллектуально не были изолированы: из Европы можно было выписать любые книги, любые журналы и они доставлялись в глушь практически за неделю или две (почти такая же скорость доставки книг сейчас и у интернет-магазинов!). Что мешало Тургеневу постоянно жить в своем сказочном поместье, наслаждаясь тишиной, книгами, общением с друзьями-литераторами (А. Фетом, Л.Н. Толстым, например)? Одиночество. Оно его преследовало везде. Ему в жизни практически не встретилась прелестная женщина его уровня (или он сам ее не увидел?), с которой можно было бы прожить самую лучшую жизнь на свете — «жизнь вдвоем». Утешает и наполняет русской гордостью только одно — Иван Сергеевич, конечно, был и счастлив в своей усадьбе — ведь пять из его шести великих романов были написаны здесь (а как он обожал охоту! — тоже здесь — в нашей чудной среднерусской полосе!).

После Спасского-Лутовиново мы ринулись в Орел (опаздывали из-за поломок машины на целые сутки), но туда нас не пустили (ждали приезда президента). Огорчились, но не обиделись (Владимира Владимировича мы любим!!! — Я, вообще, много лет определяла людей на вменяемость и способность быть благодарным в зависимости от того, как они относятся к России и — Владимиру Владимировичу Путину!).

Сразу устремились к Толстому в Ясную Поляну. Расстояние между поместьями двух русских гениев — 113 км (которые мы преодолели за два часа — останавливались перекусить). А Тургенев и Толстой вынуждены были преодолевать это расстояние целый день в своих каретах. Но какие прелестные, должно быть, были эти путешествия!

Ясная Поляна встретила нас с дождем. Не стали задерживаться и устремились к Туле. Город встретил нас ливнем. Но он нам очень понравился. Такой промышленно-фундаментальный. Заменили «дворники» и помчались в Москву. В одном из туннелей машина снова встала. Васюша попросил вынуть из «бардачка» какую-то маленькую проволочку и, что-то перемотав, поехал дальше (так с этой проволочкой до Волгограда и доехали спустя трое суток — я шутила: «Может быть, все на проволочках будем держать?»). Ночь провели у знакомых в Подмосковье — засиделись до трёх ночи, с шампанским, с разговорами — утром встали только в 10, через час после завтрака — снова в путь. На МКАДе снова встали, спас сзади камаз, который ехал не быстро. Свернули — и Вася снова «ремонтировался». Потом Ваасюша покатал меня по Москве. Справа и слева мелькали знакомые здания (конечно, МГУ). Заезжали по делам на Мосфильм. Но нам надо было торопиться — попасть в Красногорск (Васюша по договору с «Зенитом» должен был вернуть нереализованные фотоаппараты — успели впритык).

И вот, наконец, мы выезжаем из Москвы на закате солнца. Необыкновенно красиво. Справа — сплошные сосновые боры (Васюша находит точное слово для сосен — «карандаши»). Едем по Каширскому шоссе, решили ехать по трассе М-4 «Дон» (остановились перекусить в специально оборудованном месте (очень редкий случай!) — около прелестного мистического «темного омута»). Обсуждали, какой город выбрать. Из двух городов (Липецк или Воронеж) — выбрали второй. Но обязательно с посещением Ельца (так получилось, хотя и не специально, эта «кругосветка» оказалась еще и Бунинским кругом (города, где он в то или иное время жил — Харьков (мы через него впервые поехали, направляясь в Кременчуг — о впечатлениях от города расскажу при повторном его посещении в 2011 году), Москва, Елец, Воронеж). Перед Ельцом встали на ночевку среди машин таких же путешественников. Ночь прошла спокойно — «под звездами». Утром на лужайке с васильками — ремонтировались. И — поехали к Бунину. В Ельце посетили маленький домик, который родители снимали для маленького Вани, когда он учился в гимназии (теперь небольшой музей). Очаровательный экскурсовод (прелестная немолодая женщина) для нас одних провела интересную экскурсию, мы ее сфотографировали на фоне огромного папоротника и лампы (такая же была в кабинете у Блока!). Провинциальный Елец очень и похож (в центре — двухэтажные купеческие дома) и — не похож на другие города (огромные соборы, внушительный мост через Сосну) — сильные впечатления. А вот Воронеж нас не очень впечатлил. Правда, река, конечно, очень живописна, а сам город немного хаотичный, но, безусловно, чувствуется, что это, конечно, мегаполис. Но, может быть, его очарование от нас ускользнуло? Думаю, что так оно и было.

А потом — понеслись домой. И отмахали 800 км от Воронежа за 12 часов на «автопилоте». Правда, романтический ужин при свечах (в придорожном кафе не было света) около Михайловки с отменными отбивными котлетами — долго потом вспоминали. Домой приехали в три ночи.

В октябре того же года через два месяца съездили в Донецк — отдать внушительную порцию (последнюю) долгов — заранее договорились встретиться посередине пути, т. е. при въезде в Донецк. Поездка была очень быстрой, можно сказать, молниеносной. Возвращались под проливным дождем.

Так закончились наши путешествия на Украину в нулевые годы. Думали, что больше туда не поедем никогда — но через 8 лет — очень захотелось! Что из этого вышло (См. ниже (по хронологии) — 2011 год).

2004 год. В тот год мы решили проехать по всему нашему российскому прибрежному Кавказу. Снова август (12 число). Мы выезжаем не в ночь, а, наоборот, рано утром, чтобы быть в Джубге около полуночи, а потом утром пойти в сторону Абхазии. Впервые едем совсем другой дорогой — по южной части нашей области — через Котельниково — вокруг уже, наверное, и не степи с их прелестными перелесками, а полупустыня (правда, еще не Калмыцкая — там все ровно — без единого кустика! — это мы увидим только через два года). Дорога абсолютно пустынная, почти никто не встречается ни в ту, ни в другую сторону. Мне немного не по себе (такое же было впечатление от Херсонских степей, по которым мы скакали в сторону Крымского полуострова в 2001 году — было также пустынно, одиноко и еще вокруг — абсолютно голая земля — без единой травинки (я все удивлялась — потому что в свое время, читая роман Гайто Газданова «Призрак Александра Вольфа», была очарована его описанием Херсонской степи — неужели так все изменилось спустя каких-то восемьдесят лет?). Но, как и планировали, приехали в Джубгу в 11 вечера и встали среди других машин около кафе. Васюша быстро уснул. Мне не спалось. Около трёх ночи почувствовала какую-то вокруг движуху, приподнялась и оторопела — на меня кто-то нагло уставился сквозь щелочку стекла со стороны водителя. Моя реакция была мгновенной: «А, ну — ка, брысь отсюда, шакал!» (от себя не ожидала!). А он не ожидал, что кто-то не спит и быстро отпрянул. Но и другие не спали (я увидела, как из машины рядом с нами быстро выбежали, по-видимому, отец со взрослым сыном, чтобы догнать «барсеточников», но успели только ногами огреть их сзади — те благополучно запрыгнули в свои машины). До семи утра больше никто не побеспокоил. Утром проснулись от нестерпимого солнца, с которым в лоб и пришлось ехать до самой границы с Абхазией (в которую мы поехать не захотели — машин на границе было много). Кавказ в тот год меня не впечатлил. Очень крутые подъемы и спуски. Васюша — умничка (даже на спуске фуру умудрился подрезать, она завизжала). Я сидела ни жива ни мертва. Страх высоты. Жара. Бьющее в глаза солнце. В Адлере Васюша принял решение меня спасти и — очень быстро помчался назад. Около 10 вечера нашли местечко в кемпинге в Агое. Наблюдала три вида ночевки — в домиках напротив, в палатках рядом, и в машине (наш вариант). Сладко засыпая, думала, как хорошо быть в нашей машине (не в чужом домике и не в палатке с комарами). Утром взяли курс на Тамань (конечно, к Лермонтову!). Горы в сторону Новороссийска были уже не такие крутые, чаще с мягкими перевалами и долинами. В Новороссийск заезжать не стали (это мы сделаем семь лет спустя). Скоро появились степи и ровные долины (почти как у нас). По пути заехали в Анапу (просто проехали по центру города — рассмотреть его не особенно удалось — я снова подумала: «Города все-таки надо изучать пешком»). В Тамань приехали днем, посидели в кафе рядом с домиком Лермонтова. Хорошо помня, как отозвался Лермонтов о городке (в одноименной повести), как о «самом скверном городишке из всех приморских городов России» (конечно, какая-то девчонка его чуть там не утопила!!!), он нам тоже не очень понравился (особенно, когда мы увидели сети недалеко у берега — меня кинуло в дрожь) — поплавали, конечно, но плыть далеко расхотелось и мы уже через два часа летели в сторону Краснодара. Заезжали в город не как в 2001 году ночью, а еще засветло и долго продирались вдоль унылого частного сектора. И сам город уже не так нас очаровал. Ночевали на выезде (какой-то ростовчанин на своем мощном джипе по-хозяйски расположился около нас, прикрыв собой и оградив нас от магистрали с грохочущими грузовиками — они даже перевели поток машин на другую полосу для взвешивания грузов, не захотев, видимо, с ним связываться, а он, не спеша, перешел на заднее сидение и — всё погрузилось в почти ночную тишину: приглушенные звуки были где-то). Я восхитилась его таким не выпячивающимся спокойным достоинством! Вот уж действительно — скромно и со вкусом! Утром он тихо (без хлопанья дверями, как у многих) уехал раньше нас. А мы целый день ехали по своим любимым дорогам с нашими бархатными степями, иногда останавливаясь отдохнуть и перекусить (особенно запомнилось живописнейшее местечко на берегу довольно крупного пруда — кафе «Белый лебедь» — ну, и название, если — с ассоциациями!). Домой вернулись ранним вечером.

2005 год. Как ни странно (объяснить я это почему-то не могу!), но следующим августом мы решили поехать целенаправленно именно в Тамань (остановиться планировали в гостинице). Все это не сочеталось с нашим стилем путешествий, но мы вдруг захотели вдоволь поплавать в море (по рекомендации одного нашего преподавателя лучшим местом будет поселок Веселовка, который находится всего в 18 км от Тамани). Выехали под вечер около 8 по Ростовской нашей любимой трассе в надежде заночевать в машине где-нибудь после Ростова. Под утро Васюша предложил остановиться около Аксая (тихий сонный городок), но меня охватила необъяснимая тревога и я попросила ехать дальше (много позже мы узнали, что именно около Аксая было логово «амазонок» — кровавой семейки, которая безжалостно убивала ночных путешественников). Только около 3-х часов пристроились на шоссе около таких же машин (но приятного сна почему-то не получилось), в 9 утра взяли курс на Краснодар (по пути отведали в придорожном кафе шашлыки «на косточке» — очень вкусные, но космически дорогие — обычно я на это не обращаю внимания). Только около 5 вечера стали подъезжать к Тамани. Дул сильный ветер, Чёрное море очень штормило (как и Азовское, мимо которого проезжали несколько часов назад). С большим трудом нашли отдельный номер в одной из гостиниц, который был вроде «люкс», но с жуткой железной кроватью, с какими-то табуретками, вместо кресел или хотя бы стульев, но зато с санузлом и душем (это для нас главное!). Машину Вася поставил рядом — под окнами. Вечером после дождя пошли погулять и что-нибудь купить на ужин. Городок унылый. Ночь была снова какая-то неприятная. Утром были ужасно разбитые и встали только в 12 часов. Позавтракали и отправились на море. Плавать. Вода не понравилась: мутная с водорослями (решили, что это из-за ночного дождя). Но самое главное — мы были, как сонные мухи, и ехать в Веселовку не было сил. Так скучно проболтались день и вечер. Снова переночевали в ужасно неуютном номере. Все такие же были невероятно уставшие — на следующий день около 12 дня, закупив в местном магазине Краснодарского вина и шампанского, рванули домой. Уже часа через два почувствовали себя намного лучше («Домой! Домой! Домой!»). И весь день и всю ночь ехали по нашим степям, размышляя о том, почему мы были такие «пришибленные». Пересмотрели несколько вариантов (неуютная гостиница, а, может быть, и токсичная энергетика от предыдущих постояльцев, какие-нибудь магнитные бури, неласковое море, а, может быть, чем-то отравленная вода (канализацией, например), чуждый нам стиль наших путешествий — с остановкой в пункте Б на несколько дней). А, может быть, какая-то причина ускользнула от нас, а она и была основная. Но очень интересно другое. Через несколько месяцев ко мне на консультацию пришла одна милая аспирантка и вдруг неожиданно рассказала мне о такой же ситуации, которая произошла с ней и с ее молодым человеком, когда они поехали на море в Лазаревское примерно в то же время, когда там (но в другом месте) были и мы. Она сказала, что они там пробыли неделю, остановились в частной небольшой гостинице, но, как, больные, уставшие и разбитые (без каких-либо признаков отравления) пролежали все дни на пляже, не в состоянии пойти или поехать куда-либо еще и даже, как она сказала — пошевелиться. Никогда раньше ни у него, ни у нее такого не было. Действительно, что это с нами было?

2006 год. Начиная с этого года, мы (вплоть до 2011 года) путешествий на 1000 км не предпринимали. Одной из причин была неуверенность в «новой» машине. В мае мы купили Volkswagen Golf (ей было 20 лет и она вся была «заезженная» — на ней предыдущий владелец таксовал), но она нам почему-то очень понравилась (даже то, что она была низкая), и она была очень изящная, спортивная, компактная (соответствовала нашей психологии), она нравилась и другим — пару раз к нам подходили с просьбой ее продать. Мы ее, конечно, отдали в приличную автомастерскую, заплатили немало денег и ее привели в надлежащий вид. Но в тот год мы только дважды съездили в мой Камышин (один раз в июне по делам, уточнять документы), а другой раз в августе — просто поностальгировать). Вообще, регулярно в Камышин мы стали ездить с 2005 года (в тот год мы также на обратном пути заехали в Гусевку (эту поездку и свои эмоции я описала в своём эссе «Страсть к воде: мои заплывы») и случайно так совпало, что я там оказалась ровно сорок лет спустя!

Не знаю, будет ли у меня время и возможность рассказать о моих сложных отношениях с Камышином: мне было очень комфортно учиться в школе (училась с упоением, по английскому и литературе — лучшая ученица в школе, хорошие отношения с одноклассниками — никогда не ссорились!), я обожала городскую библиотеку и просиживала там в читальном зале часто и подолгу. Поэтому именно в Камышине возникла моя страсть к книгам (и именно там я навсегда в своей жизни погрузилась в свой интеллектуальный мир (См.: «Введение»), и именно в Камышине так же возникла другая страсть — моя страсть к воде и именно там начались мои дальние заплывы в Волге (См. мое эссе «Страсть к воде: мои заплывы»). К тому же я очень любила питомник (он был в 5 минутах ходьбы от дома) и лыжные прогулки зимой были сказочными (и хотя, мягко говоря, я не очень хорошая лыжница, тем не менее с упоением носилась по склонам и даже как-то поехала на трамплины в конце питомника и мужественно несколько раз с них прыгала). Вообще, Камышинский питомник — самое лучшее для меня место для лыж, потому что идешь по накатанной лыжне (или сам ее прокладываешь, но это было редко), и, главное, нет жуткой крутизны всех этих горно-лыжных курортов, на которых лыжи разъезжаются, поскольку колеи нет. И вообще — это райское местечко — рядом с домом. А еще я так же очень любила городской парк (помню, как я однажды шла по нему в июле днем в сильный дождь, но почему-то была очень счастлива). Я очень любила кинотеатр «Дружба», в который несколько раз в месяц ходили в кино с родителями (реже — с одноклассникам) и у меня остались в памяти необычные потрясающие итальянские фильмы, и то, как мы потом возвращались на автобусе домой и бурно обсуждали их содержание. Я очень любила мост через Камышинку (город раскинулся по обе ее стороны) — помню как с одним курсантом (как он сам подчеркнул, что он не просто с Украины, а с западенции) гуляли как-то в жутко морозный вечер и ради смешного эксперимента я положила на перила моста подаренную им шоколадку («упадет — не упадет»?) и она стала на резком ветру покачиваться но — он ее быстро схватил — и засунул себе в карман. Очень ловкий и «щедрый» юноша — западенция!

Но, с другой стороны, в те годы Камышин был очень неуютным городом — с обшарпанными двухэтажными купеческими зданиями (которые, если они ухожены — невероятно могут быть красивы, как в Волгограде, как в Новочеркасске) и — очень унылым частным сектором. Такой же обшарпанный был и ж/д вокзал, очень грязный внутри. И очень жуткая была бетонная набережная на Волге (а набережной на Камышинке вообще не было — только грязный песок). Гулять по такому городу было неприятно. Но мое отрицание этого города было еще и из-за другого: в школе у меня не было друзей, хорошие отношения — да (но только мы приглашали одноклассников в гости, и мама их угощала). А после окончания школы я вдруг почувствовала свое одиночество — у меня совсем не было друзей, т. е. не было никого (кроме Таечки, но с ней мы, к сожалению, редко виделись — См. о ней в моем эссе «Жизнь как пунктир: психология ошибок»), кто бы мне был интересен и приятен и — я очень хотела навсегда покинуть этот город.

Меня услышали. В 1975 году мы переехали в Волгоград, который мне сразу безумно понравился и я в него без памяти влюбилась (без преувеличения).

В течение многих лет в Камышин меня не только не тянуло, но я сознательно этому очень сопротивлялась. Даже в 1983 году (8 лет спустя) меня уговорили туда съездить, но поездка мне была неприятна. Никогда (даже после окончания института) у меня никогда не было желания поехать туда и рассказать о своих успехах. Но, однако, спустя еще 14 лет, в 1997 году, я вдруг неожиданно для себя остро захотела увидеть Камышин, потому что вдруг поняла, что я по этому городу скучаю. Я купила билет на автобус. Всю ночь не спала. Утром в 5 утра встала с очень больной спиной, но решение ехать не отменила. Очень волновалась. Когда показался питомник, от волнения вся дрожала. На автовокзале пришлось полчаса ждать открытия кассы (перед местным буфетом с названием «Провинция»), чтобы купить обратный билет на 16 часов (позже не рискнула — могла в Волгограде не уехать на автобусе домой — после 8 вечера уехать из центра на «двойке» было невозможно — такое было время 90-х!). В Камышине у меня на все было только 1,5 часа. И — я понеслась: вниз по Волгоградской улице мимо нашего дома (изменений мало — только чудовищно громоздкие нависающие застекленные балконы второго этажа и еще один, пристроенный к нашему, гараж), потом — вниз по Пролетарской, чтобы увидеть улицу Камышинскую, где мы жили с самого начала в течение года, пока не дали квартиру, снимали полдома и ходили в 1-ю школу (тот же песочек на улице, дома были обложены кирпичом и «наш» я определить точно не смогла, от большого сквера, где мы до одурения носились и играли в «казаки-разбойники», не осталось ничего — одна трава). Дальше по Пролетарской, завернув на Октябрьскую — увидеть свою любимую библиотеку с чудными «луковками» наверху, но — от нее не осталось и следа — на ее месте был пустырь). Передать, что я почувствовала в этот момент, нет сил. Несусь дальше к Волге — та же забетонированная неприглядная набережная, но — моя любимая Волга — огромная, спокойная, с легким бризом и — на воде качается алый парус (в мое время парусников никогда не видела — только лодки). Я задерживаюсь на 10 минут (с собой термос с кофе и бутерброды с сыром — кофе почему-то расплескался и бутерброды оказались мокрыми — ну, ничего, все съела). Впереди — наша 4-я школа. Такая же величественная из красного кирпича. Меня не хотят пускать (ремонт). Сжалились. Несусь на наш 4-й этаж в наш класс (10 б). Сюрприз — это уже не класс, а библиотека. Разговорилась с библиотекарями (из всех учителей работает только «англичанка», только что ушла домой). У меня был ее домашний телефон, как и телефон одного моего одноклассника (заранее сумела найти по справке). Но позвонить тогда никому не решилась (решилась позвонить учительнице только семь лет спустя, разговор был странным: она никого из наших одноклассников не помнила, кроме одного — Саши Ушакова (он хорошо учился, был влюблен в нашу одноклассницу, но брак оказался очень неудачным) — он умер от онкологии — вообще, по ее мнению, что можно помнить 35 лет спустя (?), и при этом — ни одного вопроса о том, как сложилась наша с сестрой судьба, правда, в контексте разговора, когда она сказала, что знает, что я преподаю английский, я вскользь сказала, что и психологию тоже, что защитила кандидатскую диссертацию по психологии — в ответ — гробовая тишина — именно в ту минуту я подумала, что хорошо, что я не захотела приезжать в прошлые годы, чтобы рассказать о своих успехах — хвастаться глупо (я это всегда знала!), со-радование, как об этом писал Ф.Ницше, может почувствовать только друг — другим это сделать невыносимо сложно, на это они не способны). Я успела на обратный автобус и приехала в свой обожаемый Волгоград вовремя. Но с тех пор Камышин уже меня никогда не отпускал! Несмотря ни на что, я поняла, что тоже его люблю, а свое болезненное к нему чувство «расшифровала» как реакцию на свои чудовищные неудачи, которые я все-таки преодолела (хотя и потребовалось целых семь лет!), а, значит, надо преодолеть и свое болезненное отношение к этому городу (но на это потребовалось уже 30 лет!). После защиты диссертации в 2004 году, возвращаясь из Самары, мы с Васюшей проехали через Камышин (у меня бешено колотилось сердце, так же бешено оно колотилось и в 1998 году, когда автобус ночью из Германии тоже проехал через весь Камышин), но именно с 2005 года мы в Камышин стали ездить регулярно (иногда и два раза в год). И всегда я испытывала жуткое волнение и радость (это были встречи не с людьми, а встречи с городом). Вообще, мои отношения с городами связаны с моими ощущениями внутренними, которые, как правило, я испытывала во время прогулок по ним, посещая какие-нибудь места (в первую очередь, книжные магазины и библиотеки), т. е. они не связаны с конкретными людьми. Иными словами, города для меня — это пространства, а не люди.

Именно поэтому полного отчуждения от города (и от других мест, где я раньше жила или бывала), не произошло. Если бы я ассоциировала города с людьми, то эффект был бы такой же, как описано в одном малоизвестном рассказе Грэма Грина «Дух безгрешности», где главный герой, попав в маленький городок своего детства, не просто испытывает сильные эмоции от воспоминаний, которых от себя не ожидал, но от — искаженной действительности своего прошлого. Но все-таки встречи с прошлым и принятие или неприятие мест, где раньше жил — абсолютно индивидуально — это хорошо описано у американского психоаналитика Стивена Гросса в его книге «Искусство жить» (2015) (неточный перевод с английского «Examined Life» — «Исследованная жизнь. Как мы теряем и находим себя»), где он пишет о своем отце, который ни за что не захотел узнать маленький город из своего далекого прошлого (в Венгрии, на границе с Украиной) — «это не тот дом, эта не та мельница», на самом деле все было то же самое, и — быстро захотел покинуть это место. Гросс объясняет это так: «места, в которых нет больше любимых нами людей, становятся для нас чужими и совершенно незнакомыми»). Но такое восприятие не у каждого человека. Там же рассказывается о женщине из Буэнос-Айреса, у которой была примерно в тех же местах деревня, в которой она родилась, но от нее ничего не осталось — только большой дуб, но она в течение нескольких лет привозила на это место сначала свою сестру, потом свою подругу, потом детей, потом внуков — и осуществляла прогулку по уже несуществующим улицам и домам, показывая места, где и что было. Индивидуальное восприятие! У кого-то — благодарное, у кого-то — отчужденное (и — даже — враждебное). В своем прошлом все места (Усть-Неру на Крайнем Севере, Камышин) я очень люблю и постоянно в них бываю (в YouТube). Моя сестра, к примеру, с которой у нас общее прошлое, никогда ничего не вспоминает и в YouТube не путешествует. Говорит, что ей это абсолютно не интересно (??!!).

Что касается самого Камышина, то его пространство (особенно после 2008 года) очень изменилось. Весь город изменился до неузнаваемости. Появилась очаровательная набережная на реке Камышинка (они ее почему-то стали называть бухтой). Плиточка выложена таким образом, что везде пробивается трава. Центральная набережная на самой Волге с 2008 года была полностью реконструирована — прекрасная, но уже сплошная, плиточка, чудные фонари (могу согласиться Василием Аксеновым, который в нулевые годы сравнивал набережную в Самаре с набережной в Ницце (не в пользу последней! — Камышинская тоже может посоперничать с набережной в Ницце!) — но ее я увидела позже — только в YouTube. Вместо утомительной дороги мимо кранового завода в советское время — около ж/д вокзала под железнодорожным полотном прорыли туннель и весь транспорт, ныряя в него, очень быстро поднимается по красивой улице (слева — прекрасные многоэтажки и некоторые дома с прелестными розовыми террасами, а справа — в двух метрах — за крутыми обрывами — течет Волга, вечером все освещается «французскими» фонарями). Все здания в городе покрашены в приятные спокойные цвета (от двухэтажных купеческих особнячков не оторвать глаз!), а микрорайон около Саратовского шоссе — не похож ни на какие (просторный — в нем очень много воздуха!). И особенно прелестно Камышин смотрится со стороны Волги (это я тоже видела по YouTube) — не мегаполис, конечно, но веет очарованием немаленького и очень красивого города.

Все это отступление о Камышине я сделала на одном дыхании, чтобы пояснить, почему мы с Васюшей на машине так часто туда ездили (и прояснить свое отношение к нему — в первую очередь — для себя — через сначала — непростую болезненную рефлексию, которую я, к сожалению, избегала долгие годы, но потом — рефлексию зрелую, просветленную).

Осенью того же года на мой день рождения с моими подругами поехали на машине на Ахтубу через Среднюю Ахтубу. Пикник очень удался, но сама река нам не понравилась (очень мелкая, в воде стоишь по пояс) — мы больше никогда туда не возвращались.

2007 год. 31 июля поехали снова в Камышин, но решили съездить еще на 60 км дальше — в Нижнюю Добринку (туда, где родился когда-то мой отец) Это село оказалось потрясающе живописным — Волга еще шире, чем в Камышине, противоположного берега не видно. В село заходит и маленькая бухточка, в которой тоже купаются (безопасно). Случайно подслушали местных — они часто с придыханием произносят слово «Камышин» (он для них как священный город — столица района, конечно, раз в 100 больше!). Это немецкое село выглядит очень ухоженным, чистеньким. Я вспомнила, как ко мне однажды на консультацию пришел студент и рассказал очень забавную историю. Как-то его друг пригласил в гости вот в такое приблизительно немецкое село. Оно его поразило до глубины души своей чистотой и уютом (что около домов, что внутри домов, что в целом — на улицах). Он сказал мне, что никогда не представлял себе, что можно так жить. Приехав домой, рассказал своим домашним, мать спросила: «А что у нас грязно?» Он ответил одним словом: «Мама, у нас — срач». Она обиделась и неделю с ним не разговаривала. Он тоже расстроился, что невольно ее обидел, места себе не находил и решил прийти ко мне за психологической помощью. Я ему объяснила, что он был абсолютно прав (у нас действительно большинство людей понятия не имеет о чистоте, еще и природная лень — это же надо регулярно напрягаться!). Но главная причина кроется, на мой взгляд, в другом — в том, что многие просто не чувствительны к красоте и порядку (они просто не замечают их отсутствие). Предложила только ему самому навести в доме образцовый порядок (чтобы его поняли). Чем все закончилось — не знаю.

11 августа съездили (по случаю — передать клиенту отремонтированный фотоаппарат) в Урюпинск (от Московской трассы — еще 34 км). Сам город не особенно впечатлил (унылые голубые потрескавшиеся пятиэтажки в центре города и неоднозначный частный сектор: «советские» дома перемежаются с навороченными коттеджами (впрочем, как и везде), но главное очарование — сама природа — особенно Хопёр. Потом уже на закате солнца специально заехали в Борисоглебск, который нам понравился больше — очень симметричный, очень уютный. Выехав на трассу, остановились у развала и купили очень большую плетеную ивовую корзину — необыкновенной красоты (все эти годы она украшает наш зал).

16 августа (спустя ровно 20 лет!!!) поехали в Колпачки, где я два месяца отдувалась со студентами в колхозе и где я плавала по четыре часа каждый вечер в Цимлянском водохранилище, возвращаясь «под звездами» (об этом я рассказала в эссе «Страсть к воде: мои заплывы»). То, что я увидела, повергло меня в шок — полное запустение: пустынный берег, огромная равнодушная вода, почему-то во многих местах с торчащими из воды деревьями (так обмелело?), полуразрушенные кирпичные здания, все заросло, и — было жуткое ощущение опасности. О заплыве и речи не могло быть. Вася пошел «в кустики», я его стала торопить — он: «Ну, как получится», как всегда, инстинкт самосохранения у него не включился. Я стояла ни жива — ни мертва. Моя интуиция не обманула. Недалеко послышались мужские голоса. Вася медленно стал выходить из кустов, но все понял и быстро побежал к машине, вскочил, завел двигатель и — мы рванули. Васюша говорит со смехом: «Если бы была «шестерка» — точно бы застряли в песке!», но эти слова, к счастью, он произносит, когда мы уже несемся по дороге. Не для слабонервных!

19 августа совершили очень интересную поездку в Астрахань. Решили поехать очень рано и встали в 5 утра (потом не пожалели — возвращались домой при потрясающем закате солнца в пустыне). Ехать надо было 420 км (и столько же обратно). Весь путь лежал среди полупустыни и пустыни — ни одного кустика! Было очень жарко. В город въехали в три часа дня и покатались по центру. Особенно был роскошен кремль. А рукава Волги! А сколько мостов! Венеция! Решили пообедать в кафе на набережной. Ждали примерно 1,5 часа. Любовались ивовыми лесами на противоположном берегу. Я сказала Васюше, что Астрахань — один из немногих городов, где приятно жить, кроме одного «но»: все вокруг, в основном, говорят по-татарски и по-казахски — очень восточный город. Несколько месяцев спустя, на занятиях меня аспиранты спросили, понравилась ли мне Астрахань. Я ответила «очень», но — это не европейский город. Они спросили, почему. Из-за восточной речи вокруг. Всё всем стало понятно, кроме одного. В коридоре он меня догнал: «Что Вы имеете против татар?». Отвечаю: «Абсолютно ничего». «А почему тогда Вы их так выделили?». «Потому что их там много! До Ивана Грозного это жебыло татарское ханство. Или Вы не в курсе и хотите возразить?». Возражать было нечем. Может быть, я действительно использовала не ту коннотацию?

28 августа мы поехали с нашими друзьями и одним знакомым в Калач-на-Дону (собственно, знакомый и был из Калача, он предложил показать нам дорогу в тот пионерский лагерь им. Юрия Гагарина, на противоположном берегу Дона, в котором я была воспитателем почти 30 лет назад! — я об этом подробно рассказала в своем эссе «Страсть к воде: мои заплывы»). Мы вернулись снова в это место уже вдвоем с Васюшей 28 октября и покатались по чудным склонам лесистых, пылающих осенними листьями, балок (по асфальту, конечно). Звенящая тишина. Вокруг никого. Никакого ощущения опасности. Спустились на машине вниз к воде. Перед нами лежал спокойный красавец Дон. Уезжать не хотелось. Потом в течение нескольких лет мы иногда будем сюда приезжать, в основном, осенью. А я часто думаю о том, что в таком невероятно красивом месте было бы логично построить какое-нибудь место отдыха (турбазу, кемпинг, санаторий). А пока там — только старый заброшенный пионерский лагерь, который мне щемит душу.

1 сентября на мой день рождения вместе с моими подругами поехали на Иловлю около Захаровки, там река красиво поворачивает и образует широкую запруду. А рядом — потрясающие меловые горы. Пикник очень удался. Даже поплавали (вода была теплая). Потом заодно съездили и в Каменно-Бродский мужской монастырь (попали на службу). Домой неслись уже почти ночью. Слева на темном восточном небосклоне висел радостный полумесяц, мелькали огоньки деревень, вдали — сосновые боры, рядом — лиственные лесополосы, за которыми красивыми красками полыхал закатный западный небосклон. Мы умиротворенно молчали. А Васюша умело вез нас всех домой.

2008 год. В июле вдруг захотели поехать в аномальную зону Медведицкой Гряды (сильнейшую геоактивную зону — цепь старых холмистых гор, высотой 200–380 м), которой Вадим Чернобров в своей «Энциклопедии загадочных мест в России» (2005) — первом в мире путеводителе (как утверждают авторы) по аномальным зонам, таинственным и удивительным местам — посвятил более 50 (!) страниц, намеренно не указав точного местонахождения, а только расплывчато — в Волгоградской и Саратовской областях (при этом зловеще предупредил: самостоятельно туда не лезть, а только в сопровождении проводника из экспедиционного центра «Космопоиск»). Мы, как всегда зимой, «попутешествовали» по картам, и решили, что ехать в Жирновск (где Чернобров родился и где он увидел впервые НЛО на автобусной остановке, уезжая учиться в Москву — это стало судьбоносным моментом в его жизни) нам нет смысла, а можно подъехать со стороны Даниловки. Но поездка была, конечно, спланирована через Камышин (потом должны были ехать через Котово). В Камышине я попросила Васюшу отвезти меня на «мой» берег Волги, где в 70-е годы я совершала свои долгие головокружительные заплывы (См. мое эссе «Страсть к воде: мои заплывы»). Берег было не узнать: вместо пустынного мистического берега я увидела грязную спускающуюся вниз к воде дорогу и везде — огромное количество неказистых гаражей, около которых тусовались пьяные мужики (один из них почти наполовину залез ко мне в салон машины — когда Вася ушел фотографировать — пришлось резко сбросить его, открыв дверь, чтобы выйти из машины). Еле отделалась. Васюша вовремя вернулся и мы поехали на центральную набережную перекусить. Потом во время пути к Медведицкой Гряде я в легком шоке размышляла: как бы я ходила на этот криминальный берег плавать, если бы мы в 1975 оду не уехали из города? А сейчас стояла жуткая жара. Мы понеслись навстречу «НЛО» и острым ощущениям! Но уже через час пошел жуткий дождь (ничего не предвещало такого поворота судьбы!) и, подъехав к Медведицкой Гряде, мы, по определению, не смогли бы на нее попасть. Во-первых, ливень. Но не только. Главное препятствие — не то, чтобы асфальтовых, а — вообще никаких дорог. Переться по бездорожью было безумием, тем более в ливень. А у нас — обожаемый нами, но все-таки — полудохлый «Golf»! Так мы и ехали по дороге, любуясь прекрасной панорамой аномальной гряды, манящей вдали, но недоступной. В общем, нас туда не пустили.

В середине августа, планируя поездку в ночной Ростов и ночной Таганрог (началась эпоха путешествий по ночным городам), отдавая дань памяти только что ушедшему из жизни Александру Исаевичу Солженицыну, решили поискать дом в Ростове-на-Дону, где он жил. Поехали через Котельниково, по пустынным дорогам, а потом по участку, по которому раньше не ездили — кругом одни мои любимые болота (Васюша, как всегда, комментировал: «БолотИной запахло!» — его чудные неологизмы!). В Ростов въехали уже, когда стемнело и ДПС-ник, нас остановивший, в Таганрог направил нас по объездной дороге. Она оказалась во всех смыслах жуткой. Раздолбанная в драбодан, абсолютно не освещенная, не понятно куда ведущая! Мне было не по себе и я в неосознанном состоянии все повторяла: «Васюша, где наша развилка?» — до сих пор не понимаю, почему не Волгоград, почему не Авангард, а именно «развилка» (наш микрорайон), которую в своей речи я так никогда не называла, хотя это и почти официальное ее название. Наконец, мы все-таки выехали на приличную трассу и помчались к Таганрогу. Не передать ночной красоты моря с огоньками, вдоль берега которого ехали. Сам Таганрог оказался очень буйным: была полночь, из разных ресторанов вываливались орущие толпы, а мальчики-мажоры гоняли по городу на дорогих иномарках со скоростью под 200 км/час. (даже Краснодар в 2001 году отдыхает!). Решили поужинать (своими котлетками, как всегда) в каком-то строящемся коттеджном поселке. Ни души. Вышли из машины и, как обычно, стояли сзади у капота. Вдруг в меня чем-то пальнули и это что-то отскочило. Молниеносно прыгнули в машину и умчались. Приморский город!

В Ростов-на-Дону попали только в два ночи. Город уже спал. Проехали мимо сверкающего всеми огнями 3-х-этажного кофейного дома («1000 видов кофе — круглые сутки — только для Вас!») — моя кофейная душа дрогнула от восторга (да, Волгоград на фоне коммерческого Ростова — «отдыхает» и … всегда «отдыхал»!). Дом Солженицына с трудом, но нашли (он уже был загорожен другими новыми строящимися домами) — пришлось выйти из машины и немного пройти пешком, но сфотографировать ночью его уже не получилось — просто постояли в тишине, поблагодарив его за его мужество, за его талант и за то, что он был.

«Подночевывали» (я уже писала об этом) в месте, где свирепствовали «амазонки»: именно тем летом растерзали в машине одну немолодую пару, а год спустя — истребили всю семью собровца Дмитрия Чудакова из Нижнего Новгорода. Мы подъехали не ночью, а когда уже рассвело (стояли на трассе — а не в лесопосадках — от 4-х до 9 утра). Это спасло нас (тогда, конечно, мы об этом ничего не знали!).

1 сентября спонтанно решили на мой день рождения съездить в Камышин. После своей 10-часовой лекции я быстро поехала домой, а Васюша пригнал машину из гаража и вот в 12 дня мы уже выезжаем из города и мчимся к Меловым горам и Иловле, потом — через Ольховку и мимо Гусевки (наш любимый маршрут). Заехали на центральную набережную (а там — какие-то странные работы — бульдозеры вывозят землю — тогда мы еще не знали, что делают «французскую» набережную, которую увидели только через несколько лет в YouTube). Потом — на второй участок (Васюша даже в строительный магазин забежал, что-то купил). Но самое интересное — это книжный магазин, по уровню не уступающий столичному (купили огромную «Русскую историю» Василия Ключевского и — такую же огромную — «Энциклопедию комнатных растений»). Мне постоянно приходилось отвечать на звонки-поздравления (тогда в той поездке мне почему-то это было очень приятно, а обычно я к этому отношусь спокойно). Когда поехали назад домой, то в памяти остались два момента: потрясающей красоты закат над Камышинкой, когда пересекали мост (только однажды в далекие 80-е я похожую красоту заката наблюдала с электрички над Кавголовскими озерами в Ленинграде) и — мистическое состояние души в степи ночью (мне казалось, что степь меня обнимает и обещает прекрасную жизнь впереди).

2009 год. 31 июля поехали во Фролово (отдать клиенту отремонтированный фотоаппарат). Сам городок с большими претензиями (еще бы — как-никак столица района!). Все мои студенты, которые у меня учились из Фролова, потрясающие патриоты своего города (лучше Фролова — ничего нет!). Мы туда еще раз в том же году поехали в туманном ноябре и город встретил нас очень оригинальным освещением. А в тот раз в июле поехали домой через Писаревку (Васино детство и юность — босоногие прогулки по красивым балкам, купание в большом пруду посередине деревни, ранние подъемы на на сбор урожая на комбайне (бабушка ласково будила: «Приехал внучек мучиться — пора вставать»), первая любовь…). Вася всегда был привязан к месту своего детства и юности. Несмотря на то, что уже после демобилизации из армии в свои трудные годы (до меня) он все-таки понял, что жить постоянно он там совершенно не хочет, тем не менее в наш первый вечер знакомства он мне сказал, что у него есть «домик в деревне». Звучало романтично, но на деле оказалась такая развалюха, что я ее даже фотографировать категорически отказалась (на тот момент мы уже давно были вместе и создали наш прелестный уютный дом в 2-х-комнатной квартирке). Я потом немного над ним подтрунивала. Вообще, сама Писаревка — очень неоднозначное село, которое приглашает к серьезным размышлениям. С одной стороны, много красивых домиков с солидной даже импортной сельскохозяйственной техникой рядом с домом, а, с другой — то там, то здесь лежащие прямо на дороге под солнцем пьяные мужики. Кто много трудится, тот и живет хорошо, даже — очень хорошо. А кто …

А — затем заехали в Захаровку на нашу любимую Иловлю (снова приедем сюда накануне моего дня рождения — 31 августа).

Продолжались путешествия в «ночные города». В августе поехали в Саратов. По дороге напевали «Огней так много золотых на улицах Саратова». Но, к немалому нашему удивлению, город встретил нас полной темнотой (экономия?). Было почему-то в этом интеллигентном городе много пьяной молодежи (даже на наш вопрос показать дорогу — ничего не поняли и не в состоянии были что-то вообще сказать!). Решили на обратном пути проехать через Камышин. А он, наоборот, весь утопал в яркой иллюминации (на мосту, на всех центральных улицах — висели не просто фонари, а мощные гирлянды). Свет бил в глаза. Правда, уже на выезде по нашей Волгоградской улице все было тускло и свой дом я еле заметила. Наконец, умчались в ночные степи.

В том же августе съездили в «ночной» Тамбов, в котором раньше никогда не были. Въехали в 10 вечера. Ехали мимо частного сектора. Почему-то в некоторых домах мыли окна. Вообще, город показался провинциальным. Но это обманчиво. Красота Тамбова с его купеческими 2-х-этажными домами ночью была незаметна. Это потом в YouTube я их рассмотрела (но, к сожалению, они исчезают с невероятной скоростью). Город, несмотря на воскресенье, был тихим. Но вся тусовка была у фонтана на Привокзальной площади. Почему-то много африканцев (учатся в меде?). Но все равно он произвел впечатление гораздо более приятное, чем Таганрог.

Но самое незабываемое путешествие в тот год было в Волгодонск. Оно получилось спонтанным. Где-то в середине сентября Васюша неожиданно пригнал к дому машину без пятнадцати минут пять вечера: «А поедем в Волгодонск? — посетим папу (Васюшин папа умер 12 апреля 1999 года — 9 лет тому назад — тогда на похороны мы впервые рискнули поехать на еще не отремонтированной «шестерке» — в ночь, но — в нашем дворе около дома неожиданно украли (вырвали) из машины аккумулятор — после долгих поисков и невероятного напряжения — выехали только под утро, а уже из Волгодонска в ту поездку Вася поехал по 18-километровому (тогда еще не отремонтированному) кошмарному отрезку дороги — в общем — та еще поездочка!). «А поедем!» Обед у меня был готов, быстро пообедали и уже через 15 минут выехали из города. На кладбище успели за несколько минут до полного заката солнца (без пятнадцати минут девять вечера). Мистические ощущения. Город погружался в сумерки. По Ростовской трассе остановились перекусить у какого-то кафе (как всегда, со своими бутербродами). Играла приглушенная музыка. Уже около 2-х ночи, подъезжая к Волгограду, недалеко от нашей любимой «петельки» вышли из машины в степь и Вася, как когда-то на второй вечер нашего знакомства (См. эссе «Жизнь вдвоем») моей рукой водил по небу и показывал звезды, которые (в отличие от меня) хорошо знал. Его «бесцеремонность» меня забавляла (я знала, что это — только желание мягко мною «покомандовать»).

2010 год. 2 мая (с друзьями) хотели поехать на шашлыки на Дон, но все было разлито, трасса под водой, развернулись и поехали к Меловым горам, на Иловлю в районе Захаровки. Прекрасная весна была в разгаре. Высокая трава вокруг. Пушистые кроны деревьев. Прозрачная речная вода. Пикник с Васюшиными шашлыками удался.

Весь год в дальние поездки не ездили, а только по ближайшим окрестностям. Несколько раз на Дон на Трёхостровскую (само село лежит на противоположном берегу, а на этом — грузовой паром, к которому ведет отменный асфальт). Мы обычно доезжали до парома, любовались Доном, а затем выбирали местечко неподалеку. Это одно из самых любимых наших мест (всего 100 км от нашего дома — а природа сказочная: изумрудно-зеленые поля окаймляют леса — настоящая «Шотландия»!). И, конечно, ездили в Калач-на-Дону, там сплошные сосновые боры, но нас все время тянуло в лесистые балки «моего» пионерского лагеря на противоположном берегу Дона!!! А ближайшие маршруты — каждую неделю — наши «петельки» — Варваровское и Береславское водохранилища (25–30 км от нашего дома). Это наши «домашние» прогулки.

В декабре 2010 года купили почти новый (с пробегом всего в 7 тыс. км!) FORD FUSION (германской сборки). В отличие от GOLF — высокий и надежный. Васюша на нем — как король. Сразу его понял (такой машины у нас никогда не было!). Решили на следующий год всласть попутешествовать!

2011 год. Самый наш насыщенный по путешествиям год.

7 мая 2011 года отправились за тюльпанами в Калмыкию и — в Элисту. На протяжении всей поездки шел дождь и даже ливень. Это не испортило нам настроения, наоборот, моя любимая погода. Все время ехали около Ергененских холмов (завораживающе красивые), но тюльпаны нам не встретились. Сама Элиста — компактная, очень зеленая, и ее тоже обнимают Ергененские холмы. Но на дорогах — беспредел: когда стояли у светофоров на красный, калмыки неслись мимо, улыбались, махали руками и даже сигналили — чего стоите? (только разве что не крутили у виска!) Храмы — величественные. Шахматный городок — очаровательный.

19 июня поехали к Михаилу Шолохову — в станицу Вёшенскую. Около Суровикино свернули с Ростовской трассы и помчались по очень хорошему асфальту с запахом только что скошенной травы. В станицу въехали на раннем закате солнца. Дон показался очень узким и мелким. Сама станица не утопает в зелени (имею в виду улицы). Дом Шолохова смотрится фундаментально — барский.

28 июня — 1 июля. Украина. Поехать решили за справками с места работы Васи в Кременчуге (для оформления второй пенсии — которыми так и не воспользовались!). Мы созвонились, попросили все приготовить к нашему приезду, нам пообещали, но при этом настойчиво уговаривали не приезжать — мол, вышлют по почте. Мы тогда не придали этому значения! А — зря! Но очень хотелось снова на Украину! Выехали в обед — около часа дня — и неслись по залитой солнцем трассе (для нас, ночных путешественников, — необычно). У таможни (опять Новошахтинск) уже были около 9 вечера. Вот тут всё и началось! Во-первых, я сразу обратила внимание на то, что въезжает очень мало машин (всего три) и — все они только с украинскими номерами! Я забеспокоилась — Вася сказал не обращать внимания. Во-вторых, процедура с оформлением документов — явно издевательская (это не так, перепишите иначе (например, я написала «гражданка России», нет — «Надо «гр. России»). И еще — запомнила странную фразу таможенника: «Ну, если вы будете возвращаться …» (я посчитала это как именно через эту таможню). Но, наверное, он имел в виду совсем другое: «Если вы вернетесь», а может быть, даже «Если вы, вообще, вернетесь». Глагол в несовершенном виде меня напряг не сильно, но я его отметила (если бы он сказал в совершенном виде — думаю, я бы нас развернула назад — без вариантов!). Но что за всем этим стояло? Мурыжили нас три часа! Когда оказались на Украинской территории, перекусив (уже в 12 ночи), решили ехать до Донецка. Неожиданно пошел сильный дождь, перешедший в ливень. Вася (при его безупречной ориентации на местности) немного заблудился (не ездили по этой дороге 8 лет!). На ночевку встали у Донецкого аэропорта — очень красивый, весь сверкал огнями (красиво так сверкать ему оставалось только три года!!!). Тревога меня не покидала. Васюша уже через три часа проснулся, попросил заварить чаю (раньше никогда этого не было!) и — уже через 15 минут мы мчались в Кременчуг, чтобы успеть к 3 часам дня. Около Днепродзержинска я справа от себя увидела тюрьму (свежепокрашенную в яркий желтый цвет, с мощной колючей проволокой вокруг). Я снова забеспокоилась: «Васюша! Васюша! Смотри! Смотри! Раньше ее здесь не было!». Но Васюша снова сказал, не обращай внимания! (В 2015 году по телевидению в репортаже одного профессора из Мариуполя, который к тому моменту отсидел полгода в тюрьме, спросили: «А Вы знаете в какой тюрьме Вас держали?», ответил: «Конечно, знаю: около Днепродзержинска». Я похолодела). В Кременчуг успели вовремя. Вася один ходил за справкой. Я сидела в машине. Через полчаса он вернулся. Я посмотрела и сразу увидела ошибку в справке: вместо Василий было напечатано Валерий. Он вернулся. Исправлять сразу отказались (надо заново собирать подписи). Заверили, что вышлют по почте (и выслали). Потом уже в Волгограде Васюша мне рассказал, что он понял, что что-то не так. А тогда он просто мне сказал: «Быстро отсюда уезжаем! Но не той же дорогой — 700 км, а через Харьков! В 3 раза короче!». Не очень понимая, но очень чувствуя опасность, неслись очень быстро. В Харькове мы были уже около 10 вечера. Город мы не узнали. Вместо обшарпанного замызганного города, который мы увидели в 2003 году, перед нами был ухоженный с прекрасным асфальтом, отремонтированными зданиями, с освобожденной от бетона речкой с прозрачной (вместо мутной жижи) водой и зеленой травкой по берегам, с прекрасными парками и с чудными фонтанами, город и — студентами вокруг в белых рубашечках, штудирующих конспекты (я спросила Васюшу: «Ты видел когда-нибудь читающих студентов у фонтанов у нас в городе?»). Добавьте к этому множество кафе и ресторанов с негромкой музыкой и очень вежливых харьковчан, показывавших нам дорогу. Не город — сказка. И ведь кто-то создал эту красоту!? Да, узнали мы много позже, это — трижды мэр города Геннадий Кернес (он и жизнь свою скорее всего отдал за любимый город, который хотел сделать одним из 100 самых успешных городов мира, а — во время евромайдана пообещал тому, кто снесет памятник Ленину, переломать обе ноги и обе руки, чтобы «нечем было» — но все-таки снесли!). Но, уже подъезжая к границе, снова почувствовали напряжение, таможенник резко останавливает с угрозой в голосе: «Стою наблюдаю за вами — а что это вы так медленно едете?». Однако, увидев Васину форму, да еще и афганское удостоверение украинского образца, — смягчился, взял под козырек и пожелал счастливого пути. Так, мы навсегда покинули Украину.

Но что это было? Нам потом популярно объяснили, что с нашими российскими номерами мы вполне себе могли угодить в ту самую тюрьму около Днепродзержинска, если бы нас там кто-нибудь «вовремя» увидел. Более того, мне стала очень понятна фраза таможенника с глаголом несовершенного вида (это был посыл, но не явный). И особенно понятен холодок, который я почувствовала в 2002 году в тогда еще Украинском Крыму на серпантинах под Судаком, когда мы проезжали мимо огромных зеленых массивов (в которых уже с 1993 года были лагеря бандформирований). И вспомнилась тревога в голосе одного местного жителя, когда мы спрашивали дорогу в объезд Судака: «Там вообще опасно» (снова посыл!). Мы тогда это со смехом ложно интерпретировали — никакие серпантины нам не страшны! И, конечно, стала понятна моя огромная необъяснимая тревога в самом начале наших поездок в 2000 году, когда ехали в районе Дебальцево — это название для меня — острый нож в сердце!

После пересечения границы в то путешествие 2011 года мы «вкусно» выспались в машине на нашей российской стороне и утром понеслись в Белгород, город, в который когда-то могли даже после Крайнего Севера уехать жить (родителей очень звали знакомые по Усть-Нере, но не сложилось — они поссорились). Город оказался редкостной красоты и изящества. Центр очень стильный и очень домашний одновременно (очень редкое сочетание!). К тому же по нему протекает Северский Донец (мимо которого мы проезжаем у Белой Калитвы). Пожалела ли я, что в свое время мы туда не поехали? Нет, мое сердце уже давно занято моим любимым Волгоградом. Да и близость к границе (всего 29 км) — напрягает.

Потом мы взяли курс на Воронеж (который был после дождя) и понеслись по трассе М-4 «Дон», чтобы потом свернуть на Волгоградскую трассу. Попали в жуткий ливень (машину швыряло в разные стороны, как никогда), но Васюша уверенно ехал вперед. В час ночи остановились у придорожного кафе (накормили от души, т. е. много — но — невкусно). Подночевывали у Тацинки на очень симпатичной и очень аккуратной стояночке для машин (везде бы были такие!). 1 июля днем уже были дома со смешанными чувствами от увиденного и пережитого.

7 августа поехали по малому кругу — в Ахтубинск (там в свое время служил папа Васюши — городок компактный, но офицерские дома огорожены огромным серым бетонным забором — мрачновато). Проезжали мимо Капустина Яра (городок тоже абсолютно огорожен), но места — Ахтубинская пойма — потрясающе красивы. В Ахтубинске я неожиданно попросила Васюшу спуститься к реке, чтобы перекусить. Рядом находилась лодочная станция. Все время по тропинке проходили люди. Когда уже собрались уезжать и сели в машину, к нам подошли двое полуголых молодых мужчин (они с еще такими же полуголыми двумя уже около часа — я наблюдала, пока Вася, как всегда медленно дожевывал — мурыжили недалеко какую-то дохлую колымагу) — «Дайте телефон позвонить!». Я взяла ситуацию в свои руки, телефон им не дала, твердым голосом сказала продиктовать номер и набрала сама. Какой-то мужик (по наверняка отрепетированному сценарию) вопил на том конце, что не может их найти. Я ему объяснила, где находятся его «друганы». Мы сели в машину и стали выезжать, но двое других к этому моменту свою колымагу уже притащили и развернули ее поперек дороги. Расчет был на то, что мы будем требовать уступить нам дорогу. Но мой мудрый Васюша их очень ловко и быстро на нашем Fordике объехал (стекла мы быстро подняли), а они уже — все четыре наглые рожи — сидели голые на своем драндулете — и вроде нам улыбались. Мы ускакали прочь. Всю дорогу обратно размышляли: чего же нам все-таки удалось избежать? Вырванного телефона? Или они думали, что мы (из другой области — по коду машины) встали на ночевку в этом удобном месте — и планировали на нас напасть ночью с целью угона машины? В общем, косяк был мой — мы нарушили наше же табу: съехали с трассы и спустились к реке. Хорошо, что все обошлось!!!

1 сентября на мой день рождения мой Васюшка повез нас на Кавказ!!! Решили снова проехать половину по побережью в сторону Новороссийска. Выехали в час дня. Снова поехали через Котельниково по пустынным одиноким дорогам. К вечеру пошел дождь. Около Желтой Глины слегка заблудились. Но Васюша быстро нашел дорогу. В два часа ночи уже рассекали по Краснодару. Город, на удивление, спал после дождя. Заночевали мы в три часа ночи. А утром бодро понеслись к кавказским горам. Настроение было (как никогда!) на подъеме. Проезжая мимо Крымска (который через пару лет будет почти стерт с лица земли от наводнения!) поразились его сказочной красоте (он весь утопал в экзотических южных цветах!). Неслись по отменному асфальту (о котором ни в 2004, ни в 2005 годах, когда мы здесь путешествовали, и мечтать было невозможно!). Поехали в Абрау-Дюрсо и позавтракали прямо на берегу озера. Плавать почему-то не хотелось. Хотелось моря! И вот мы въезжаем в Новороссийск (который мы почему-то всегда раньше объезжали!). Мое первое впечатление 1998 года оказалось более восторженным. Сейчас (13 лет спустя!) город показался довольно обветшалым. К тому же и тогда, и сейчас, на мой взгляд, особенно унылыми выглядят окружающие город горы — белобрысые и лысые. Зато нам безумно понравился чуть позже незнакомый нам до этого город Дивноморск — нам он показался очень изящным и интеллигентным (хотя в нем, в основном, пятиэтажки, как и в Новороссийске, но здесь они покрашены в солнечный желтый цвет). Плавали в море мы в Джанхоте. Стоянка была не рядом, поэтому отлучались по очереди. Сначала пошла я. Море будто бы было спокойное, но с очень тяжелой высокой прибрежной волной (я такое видела впервые), а идти по острой гальке было невыносимо. Выплывать я не решилась — в двух метрах у пирса качался 3-х-ярусный прогулочный теплоход. Я не знала, когда он отчалит — испытывать судьбу не стала (несколько лет позже в одном из репортажей по ТВ слышала, как наша россиянка в Греции попала под винты такого же прогулочного катера — думаю, она не почувствовала опасности в такой же ситуации и — поплыла). Швыряло из стороны в сторону, поэтому выходила из воды я почти горизонтально, цепляясь за натянутую веревку, нечаянно снесла лежащую на моем пути «тетку» — извинилась. У Васюши — такая же неприятная ситуация. В общем, «поплавали». Зато, возвращаясь, долго сидели в машине в купальниках и наслаждались поездкой среди высоких, поросших лесом, гор — такого сказочно красивого Кавказа (мы сделали тысячу прекрасных снимков!) мы не видели никогда. Уезжать очень не хотелось, но и домой очень хотелось — в дождь понеслись снова к Краснодару. Ночевали в Ростовской области у Сальска (очень вкусно поужинав в одном придорожном кафе — я даже попросила добавки пюрешки — со мной в жизни такого не бывало!) — около какого-то то ли озерца, то ли болотца — рядом с фурами. Дома были на следующий день днем. Это путешествие на Кавказ было одним из лучших в нашей жизни, хотя с купанием в море не повезло (потом я, изучив вопрос в интернете, узнала, что такие прибрежные высокие тяжелые волны стали все чаще появляться в Черном море, их происхождение неизвестно, существует несколько версий, но в любом случае — они не радуют отдыхающих. Одна наша знакомая прошлым летом в Анапе из-за них неделю почти не плавала).

11 октября (специально, чтобы полюбоваться золотистой осенью на Иловле) поехали в Камышин. Еще очень захотели поужинать в кафе на берегу Камышинки и — снова посетить на втором участке тот чудный книжный магазин, как в 2008 году. И, конечно, посмотреть на центральную набережную, которая стала такой прекрасной, что превзошла набережную в Ницце! Красками прекрасной осени полюбовались. А вот со всем остальным вышел полный облом! Оба кафе оказались закрыты. От книжного магазина осталась одна жалкая полка и еще полка с какой-то обувью (и уже не молодой улыбающийся хозяин, как тогда, а унылая особа не смогла объяснить причины такой деградации, зато она сказала, где можно поужинать — в какой-то «Метелинке» — «Поверьте, очень приличное место»). Я очень волновалась, Васюше необходимо хорошее питание под лекарства, ругала себя, что не взяла свои надежные бутерброды. В столовой почти ничего не осталось. Повариха странно водила половником по какой-то кастрюле, и я довольно строго спросила, что в кастрюле. Она врать не рискнула и ответила: «Куски говядины — персоналу на ужин». Но я жестко сказала: «Дайте нам говядину!» (Других я всегда умею защищать!) Так я Васюшу накормила! Назад поехали в жуткий дождь: у моста образовалась пробка (!). Город был тускло освещен (куда подевалась яркая иллюминация, которая нас в час ночи встретила два года назад после темного Саратова?). И на набережную уже ехать не было никакого смысла. Мы стремительно умчались домой в дождливую ночь.

2012 год. 3 июня съездили в Калач-на-Дону (как всегда, к «моему» пионерскому лагерю на противоположный берег Дона). Потрясающе изумрудное лето. Сказочные белые облака. Дон — величавый и неспешный.

24 июня совершили необычную поездку через Волгодонск в Шахты и Новчеркасск. Волгодонск нас встретил отрешенно-сонный (у меня всегда о нем складывалось впечатление как о городе, где очень хорошо медитировать — там ничего не происходит). Даже представить невозможно, что в 90-е это был город конкретных бандитов, которые обложили всех в городе данью (даже книжные магазины!). Конечно, я понимаю, что это все может быть обманчиво, но, когда бы мы ни приезжали, все выглядело спокойно: ни мальчиков-мажориков (как в Таганроге), ни с гиканьем проезжающих на «красный» (как калмыки в Элисте), ни пьяной молодежи (как в Саратове). Город очень приятный. А Цимлянское водохранилище — особенно тихое болото (мой ландшафт!). В Шахты ехать не особенно хотелось, но, поскольку уже много лет нас в академии и в университетах города терзали документацией именно «спецы» из Шахт — любопытство взяло вверх. Хотя и 200-тысячник, но очень неприглядный — да еще с огромным страшным терриконом прямо в центре! Я почему-то представила, что вот такое чудище может быть передо мной, когда я пью свой чудесный кофе по утрам (не для слабонервных!). Но лучше бы мы сразу поехали в Новочеркасск! Город редкостной красоты! Триумфальная арка! Дворцы! Соборы! Чудесные двухэтажные купеческие дома! Потрясающие трёхэтажные дворянские особняки с мезонинами! Улицы широкие, прямые (Петербург!). Мы въехали уже в сумерки и не смогли как следует оценить зеленые берега реки Аксай (позже в YouTube я всё это подробно увидела). Мы перекусили моими отбивными на какой-то уютной улице и пожалели, что заезжали в Шахты (только время потеряли — правда, Шерлок Холмс сказал бы, что это тоже опыт, но я думаю иначе — лучше любоваться истинной красотой, чем набираться опыта в токсичной среде какой-то помойки). Домой вернулись под утро.

30 июля решили покататься в заброшенном парке в Бекетовке (когда-то в далекие 60-е — центр Кировского района!). А потом на следующий день — поехать в Хопёрский заповедник. Но то, что мы там увидели, повергло нас в шок. «Парк Юрского периода» — мрачное запустение повсюду, чащи, дебри, тропинки все заросли, крутейшие осыпающиеся берега вдоль Волги, дорога так близко от обрыва, что только чудом не свалились в пропасть, из которой мрачно торчали высокие деревья, сама Волга сверху — тоже не для слабонервных!!! — везде широкие сплошные медленно крутящиеся водовороты! Быстро наступали сумерки, и мы приняли решение немедленно уехать. Возвращались мимо таких же, как в парке, запущенных 2-х, 3-х-этажек, с узкими маленькими окнами, грязью, болтающимся на веревках грязным бельем, везде — мусор, битые бутылки! Армагеддон! Дома от тяжелых впечатлений долго не могли прийти в себя. На следующий день никуда не поехали.

12 августа (только через две недели!), придя в себя, поехали в Хопёрский заповедник. Мы заранее по интернету собрали информацию (куда можно заехать, на какие экскурсии попасть). Но не тут-то было! Ни с какой стороны въехать на машине было невозможно — везде грозные запреты со штрафами! Был прекрасный закат. Мы решили поехать вокруг заповедника после Новохоперска (дорога там была) и, хотя в сам лес не попали, но он был постоянно рядом на расстоянии вытянутой руки — поэтому мы получили большое удовольствие. Скоро наступила почти ночь, мы сделали крутой разворот и понеслись по нашей трассе М-6 — домой!!!

1 сентября вдвоем поехали на Трёхостровскую (нашу Шотландию!) — отметить мой день рождения. Взяли много вкусностей и на закате дня около Дона устроили милый пикничок прямо в машине (выходить не стали). Место выбрали у самого Дона. Дул сильный ветер. Вода бурлила. Долго любовались закатом. Возвращались уже почти ночью. Поехали через аэропорт (он сверкал огнями). Нырнули в поток машин и уже через полчаса были дома.

2013 год. Это наш последний год наших путешествий.

13 июля поехали в Рахманиновскую усадьбу около села Ивановка в Тамбовской области (строго говоря, усадьба Сергею Рахманинову никогда не принадлежала — она принадлежала его родственникам Сатиным, но долгое время (с 1890 по 1917) Рахманинов там подолгу жил и работал). Сейчас это усадьба-музей, где проводятся концерты, научные конференции, творческие вечера. Мы попали на такой из них — посвященный Ирине Архиповой. Но внутрь мы, конечно, не пошли — не хотели. Главное, как всегда, для нас была атмосфера вокруг. Как когда-то в своих воспоминаниях писала Нина Сатина «Вокруг широкие поля». Вокруг необыкновенно красивая природа: широкие поля, глубокие высокие леса, речушки, озерки, болотца, трава по пояс (никогда не думала, что найду всю эту прелесть в Тамбовской области — мне казалось, что природа там не такая разнообразная). Вокруг было много машин. Суета. Мы решили съездить еще в одно местечко в 30 км отсюда — в Знаменку (там когда-то родилась жена Пушкина — Наталья Гончарова — и там должен был быть прекрасный парк). От парка почти ничего не осталось (на берегу строилась лодочная станция), было уже очень поздно и что-то увидеть в темноте было невозможно. И мы приняли решение — поехать назад. Мы поехали обратно, решив «подночевывать» на трассе на стоянке. Но впервые в жизни нам это не удалось: около Михайловки среди фур и легковых автомобилей никто заснуть не мог — всюду сновали «барсеточники». Они подходили к машинам (проверяли — спят — не спят). Я сразу вспомнила Джубгу 2004 года. Но здесь они вели себя нагло. Милиция находилась рядом (несколько ментов стояли на трассе). Но они абсолютно ни на что не реагировали! Мы решили не рисковать и поехали в ночь — домой.

Начинались, снова, как ни странно, лихие времена. Еще в 2011 году, когда мы отправились в путешествие на Кавказ, мы при выезде из города вдруг увидели огромные постеры «Внимание! Грабежи и разбои на дорогах! Не ночуйте на трассе — только у ДПС или в мотелях». Вернувшись из поездки, я, в недоумении, позвонила в нашу районную милицию, но майор не стал ничего объяснять, только несколько раз повторил: «Не останавливайтесь! Не останавливайтесь!».

Через неделю Васюша тяжело заболел (инсульт). Через два года мы продали машину. Больше мы уже не путешествовали.

Я благодарна судьбе за то, что в течение тринадцати лет мой Васюша возил меня везде, куда я только хотела (но всегда хотели мы вместе — никогда никаких разногласий!). За то, что мы ни разу не попали ни в какое ДТП (благодаря Васюше!). За то, что нас никто нигде не растерзал (спасибо судьбе!). За то, что это были наши годы звенящей радости, глубокого понимания и настоящей человеческой любви. (См. подробно о нашей прекрасной жизни в эссе «Жизнь вдвоем»).

13. КРУГ ОБЩЕНИЯ: МОИ СВЕРХЦЕННЫЕ ПРИВЯЗАННОСТИ

Я часто говорила своим студентам: ничего в нашей жизни нет дороже человеческого общения. И это так и есть. Но — какого общения? Общение бывает очень разным: приятным и неприятным, страстным и холодным, глубоким и поверхностным, интересным и скучным, взаимным и безразличным, всепрощающим и требовательным, интеллектуальным и эмоциональным, бескорыстным и выгодным. Эти дихотомии (противопоставления) можно продолжать долго (а между этими, условно говоря, крайностями существует огромный диапазон оттенков, тонких дифференциаций и подводных течений). Часто нас окружают не те люди, которых мы хотели бы видеть рядом с собой. Очень редко (почти никогда) наше общение наполнено доверием и открытостью, бескорыстием и сочувствием, молниеносной реакцией и видением оттенков, полным отсутствием эгоизма и тончайшей деликатностью, пронзительной благодарностью и мягким юмором, искренностью и полным отсутствием фальши и — бесконечным желанием говорить обо всём на свете. НО так или иначе — в процессе общения формируются привязанности, которые должны делать нас более защищенными, но также дарить чувство любви и радости. Именно привязанность, по мнению, автора теории привязанности в психологии развития Дж. Боулби, сопровождается самыми сильными чувствами и дает самое сильное ощущение безопасности.

Но может ли привязанность быть направлена только на кого-то, а не на что-то? И можно ли считать, что привязанность эквивалентна любви? В теории межличностных отношений, на мой взгляд, эти вопросы недостаточно полно и глубоко проработаны. Чтобы внести определенную ясность, скажу, что в идеале привязанность и должна нести в себе и сильное чувство любви и безусловное чувство защищенности, но, поскольку межличностные отношения — это взаимный процесс, в реальной жизни — и то, и другое может быть выражено по-разному и в разной степени: сильная привязанность как чувство любви, но без чувства безопасности и защищенности, или, наоборот, достаточно выраженная степень защищенности, но без сильного чувство любви. К тому же со временем в жизни в процессе развития межличностных отношений и то, и другое может быть ослаблено (и даже вовсе — исчезнуть).

Что касается объектов обожания и привязанности — то они могут быть чем угодно (например, обожаемая кукла у ребенка-аутиста, с которой он не расстается никогда — именно она является его сверхценной привязанностью). Существует мнение, что сверхценные привязанности чаще возникают у интровертов и аутистов. Вообще, интроверт (или здоровый аутист) обязательно стремится к глубоким и полным знаниям до страсти, читает много и с упоением — в потоке (См.: мое эссе «Одна большая интеллектуальная дружба»), становится профессионалом (не карьеристом) — недаром на хвастливое «Я могу написать таких диссертаций, как моя — «Эстетическое отношение искусства к действительности», — еще 400» Чернышевского — ехидный Ап. Григорьев ответил: «таких — да»). Я эту диссертацию Чернышевского читала, когда училась в восьмом классе — очень перегрелась, честно сказать, удовольствия получила — ноль.

Может показаться, что для аутиста у меня сверхценных привязанностей многовато, но — почти все мои четыре интеллектуальные сверхценные привязанности лежат в гуманитарной плоскости: чтение (литература) — (См. мое Введение и другие эссе), английский язык (См.: мое эссе «Мой английский»), литературоведение (См.: мое эссе «Мои прогулки по любимому городу»), психология (См.: мои эссе «Моя психология», «Моя диссертация»). Все эти мои четыре сверхценные привязанности наполнены чувством сильной любви, а также в определенной степени и — защищенности, т. к. давали безусловное чувство профессиональной уверенности в себе (благодаря глубоким знаниям и хорошей памяти).

Что касается остальных четырех моих сверхценных пространственных привязанностей — город (См.: мое эссе «Мои прогулки по любимому городу»), вода (См.: мое эссе «Страсть к воде: мои заплывы»), прогулки и путешествия (См.: мои эссе «Мои прогулки по любимому городу» и «Наши путешествия на машине») и — Дом (См.: мое эссе «Введение»), то они, скорее, наполнены только сильным чувством любви (но не чувством безопасности и защищенности).

А теперь — о людях.

Можно ли то же сказать о людях?

В моей жизни было три сверхценных привязанности: моя мать, моя сестра и мой муж (Васюша). И — несколько — просто привязанностей. Можно сделать психологический рефлексивный обзор о взаимоотношениях с людьми, меня окружавшими. В первую очередь, о том, кто был для меня наиболее значим, т. е. о главных сверхценных привязанностях в моей жизни.

Рассказывать об этих взаимоотношениях нелегко. Две из них закончились крахом — моя мать и моя сестра мою привязанность безжалостно уничтожили, остались одни осколки. Единственная (третья) привязанность ничем (кроме болезней) не была омрачена — это привязанность к моему мужу. Но Васюша — умер (но именно ему я безумно благодарна за годы нашей совместной жизни!). Надо ли вообще об этом писать? Тем более с моей патологической неспособностью врать (как все аутисты). НО мне очень хочется заново все пересмотреть — окунуться в глубокую рефлексию.

Моя мать: История исчезновения привязанности. Свою маму (её звали Евгения Александровна Курбатова) я обожала с раннего детства (сколько себя помню — начиная с 2-3-х лет). Несмотря на то, что она родила нас с сестрой поздно (в 36 лет) — она была красива (высокого роста с копной темно-каштановых волос, большими серыми глазами), обаятельна, образованна, но с очень необычной судьбой: родилась во Владивостоке, потом ее отец в Гражданскую войну смог вывести всю свою семью (с женой и пятью детьми!) в Китай — а его двух родных братьев, владевших пароходствами в Сибири — расстреляли! — в Харбине стал заместителем управляющего крупным банком и знал китайский так, что сами китайцы закрывали глаза и думали, что перед ними китаец, но, когда их открывали, с изумлением видели перед собой европейца; потом мама, закончив с золотой медалью «американскую» школу, уехала в Токио и работала переводчицей с японского и английского в посольстве, потом вышла замуж за русского-советского офицера и решила вернуться в СССР (ее отец умолял ее не возвращаться — опасно!), но итог такого возвращения был катастрофический — ее посадили на 10 лет, а мужа — расстреляли; уже на Севере она познакомилась с нашим отцом, который ее и защитил после того, как ее во второй раз посадили, но больше уже никогда ее не трогали.

На протяжении многих лет для нас мама была непререкаемым авторитетом во всем. И я всегда чувствовала с ней безусловную защищенность. По крайней мере — пока мы учились в школе. Она очень вкусно готовила (мясные блюда, пирожки, торты — сама очень любила поесть). Только спустя годы я поняла, что вкусно поесть и хорошо одеться — ее две главные страсти (Однако сама она очень часто хвалилась: «Никто у меня не сможет отнять английский и плавание!) — но мне это всегда было странно слышать, во-первых, потому что никто и не собирался отнимать — и как это вообще возможно? А, во-вторых, она была все-таки не единственная, кто хорошо знал английский, и кто прекрасно плавал!).

НО: тогда я была абсолютно уверена совсем в другом, что наша мама все-таки больше всего на свете любит книги: она еще с Крайнего Севера подписывалась на собрания сочинений (а в Камышине я вместе с ней уже участвовала в этих подписных акциях в книжных магазинах и на почте — иногда стояли в очереди по ночам). И к середине 70-х годов у нас была библиотека (более 200 книг) в большом книжном шкафу, которую я обожала. Эта страсть к книгам мне передалась сразу и навсегда. Однако ее «искренняя» любовь к книгам однажды проявилась с очень неожиданной стороны. Мы с сестрой как-то в книжном магазине увидели 2-х томник Кинословаря (1970), который стоил 7 руб. — и мы его купили.Вообще-то карманных денег у нас никогда не было (только на сочники в школьном буфете) — лишь спустя лет 20 наша мама с удивлением прочитала в японской газете (в конце 80-х они свободно продавались в газетных киосках и она их с удовольствием читала — японский язык она знала хорошо), что детям, оказывается, нужны карманные деньги — для формирования собственного достоинства). В тот первый год после школы мы еще не работали (так решила мама), т. е. мы потратили деньги, которые были нам даны для чего-то другого. В общем, мы были в шоке от того, что она устроила нам грандиознейший скандал (почему — догадались — мы не спросили разрешения!). Зато потом в течение многих лет она часто пользовалась этим двухтомником (он стоял в ее книжном шкафу).

Когда мы переехали в Волгоград, она постоянно заглядывала в газетные киоски, но книжные магазины не посещала никогда. Да, она постоянно перечитывала те книги, которые стояли в ее книжном шкафу (Тургенева, Гончарова, Флобера, Стендаля, Мопассана, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, авторов на английском языке и других) — но круг ее чтения был ограничен книгами в ее книжном шкафу и журналами. И — она никогда не стремилась к новым знаниям (правда, к новым знаниям почти никто не стремится!). Ее это нисколько не смущало. Даже, когда у меня в комнате в течение 15 лет была собрана мной довольно большая библиотека (к началу 90-х — более 2 тысяч книг), она удивлялась, но не без раздражения, а иногда просила что-нибудь почитать (я охотно ей книги давала, но возвращала она мне их с пятнами супа или выпадающими листами со словами, видя мое расстроенное лицо: «Книги и созданы для того, чтобы ими пользоваться». Конечно, мне не раз говорили, что я и сама, подчеркивая слова в книгах, отношусь к ним варварски, тоже их «порчу» — но я вынуждена была это делать (из-за больных почек долго не могла сидеть за столом, ложилась на диван и подчеркивала нужные мысли в книгах фломастером, лежа (особенно это длилось многие годы, когда я работала над диссертацией). А пометки умных людей в их книгах — для меня всегда радость.

В Камышине мы с мамой много и с удовольствием общались, обсуждая прочитанные романы в журналах («Новый мир», «Иностранная литература» — это были журналы для интеллигенции и там действительно печаталась очень серьезная современная литература, — и, конечно, «Литературная газета», такого высокого интеллектуального уровня, как тогда, у этой газеты уже потом не будет никогда, а с 2001 года — это вообще будет отстой (очень поверхностный и абсолютно неинтересный материал! — можно было бы об этом и не писать — но «Литературку» я очень любила — поэтому считаю, что в нулевые у меня это счастье украли!).

Тогда — у нас с мамой не было никаких разногласий, она с наслаждением доминировала, я ею восхищалась, ей это очень нравилось (наши взгляды совпадали!).

А еще мы вместе плавали (она, конечно, отличный пловец, но плавала она вольным стилем на боку, а я почти сразу стала плавать брассом — ее это тоже почему-то напрягало). Правда, после 8 класса я уже любила свои самостоятельные одиночные одинокие заплывы.

Зимой мы в питомнике катались на лыжах. Но как-то почему-то однажды она решила спуститься в овраг (?) и неудачно сломала ногу — как будто можно сломать ногу удачно, а, вообще-то, наверное — можно (3 месяца пролежала в гипсе в больнице). Я уже писала в другом эссе «Наши путешествия на машине», где я, вспоминая Камышин, говорила, что Камышинский питомник — идеальное место для спокойных лыжников (ни крутых высокогорных маршрутов, ни необходимости долго добираться до места, всегда — отличная лыжня, всегда — прекрасный сосновый и еловый лес).

У нас в Камышине была дача. Другой такой я в жизни не видела никогда. Она была в потрясающе живописном месте: наши дачи лежали в долине между высокими склонами, на которых росли деревья и весной распускались ландыши и — узкой речкой (исток Камышинки) со студеной водой. На даче было всё! Но ездить туда детям (а потом уже и выросшим девочкам) нужно было обязательно! Беспрекословно! И хотя отец нас особо не заставлял работать (полив из шлангов, да сбор урожаев, правда, сестра с ненавистью вспоминает мелкую черную смородину, которую, как она сказала недавно, собирать было сплошной мукой, а я не помню, чтобы меня это напрягало, зато помню сами красивые кусты смородины, которые, как стена, отгораживали нас от другой дачи — да, у каждого свои воспоминания, которые нас очень характеризуют), однако отвращение к даче из-за такого принуждения у меня выработалось до конца жизни. Но есть и другая причина: почему-то я не люблю дары дачи, почти ничего, кроме яблок и помидоров (которые с успехом продаются и в магазинах) — огурцы, груши, сливы, ягоды — это все не для меня — поэтому, наверное, я без всякой ностальгии вспоминаю вроде как очень вкусные различные законсервированные (отцом, не мамой!) в 3-х-литровых банках овощи в рассолах и маринадах, бесчисленные в сиропе фруктовые и ягодные компоты. Именно поэтому я — абсолютно не дачница.

Вообще, я очень люблю свою «большую пятерку»: сливочное масло, сыр «Пармезан», хороший мягкий кофе, мясо говядину в виде фарша и бифштексов, помидоры — всё, больше мне ничего не нужно!

Еще одна причина нелюбви к даче заключается в том, что ночью я должна всегда быть дома — в комфорте (в своей постельке и среди своих книг!). Правда, справедливости ради надо сказать, что в Камышине мы на даче (в отличие от наших соседей по даче!) никогда и не ночевали (на своей машине расстояние до дома — всего 7 км — преодолевали за 10–15 минут!). Но скорее всего — из-за мамы. Потому что пока мы томились на даче — мама там всегда отсутствовала. Она приезжала на дачу только пару раз за лето (собрать малину). Мы этому очень радовались (в основном, я — я ведь ей всегда радостно улыбалась!). Зато соседские бабы ее, наверное, тихо ненавидели — она появлялась, как царица (в топике — сама себе сшила — классная, но довольно вызывающая по тем временам, одежда!). Вообще мама — молодец! Благодаря журналу «Frau von Heute» (ГДР) научилась очень хорошо шить (я ей благодарна за те замечательные платья (и не только), которые она нам с сестрой шила в нашем подростковом возрасте!).

Мама (особенно на фоне отца) смотрелась привлекательно во всех отношениях: она всем казалась красивой, умной, образованной, уверенной в себе. Но она никогда не умела общаться с людьми из-за своего непререкаемого тона (она работала главным бухгалтером на небольшом заводе запасных частей). Она не была коммуникабельна. Помню, как однажды я (мне было не больше 14 лет) шла по городскому парку в выходной день — там всегда устраивался променад камышан в своих лучших нарядах — все друг с другом здоровались, останавливались, смеялись — (я больше никогда в своей жизни такого радостного общения горожан между собой не встречала — эффект маленького города) и — вдруг в какой-то момент я остро почувствовала обиду за свою маму (что она никого в этом городе не знает, что у нее нет друзей и что она никогда в парке не гуляет). Довольно скоро я поняла, что ей это было, возможно, и не нужно (но как знать?), но тогда я навсегда запомнила это свое внутреннее острое чувство сопереживания.

А вот отец (несмотря на то, что у него не было и 10 —классного образования (так сложилась его жизнь — очень рано женился — было не до учебы), хотя его отец был директором школы в Нижней Добринке, куда мы с мужем ездили в год его столетия — в 2007 году — См. мое эссе «Наши путешествия на машине») и по-русски делал мелкие ошибки) был очень коммуникабельным. У него везде были знакомства. Он всегда умел устроить свои дела. У него всегда были деньги. Его все уважали и даже заискивали. Он умудрился (в обход мамы, к ее справедливому возмущению), на ее заводе постоянно доставать запчасти для своей «Волги-21», щедро их оплачивая. Он регулярно по несколько месяцев в году совершал вояжи к своим многочисленным близким родственникам в Казахстан, Новосибирск, Ухту, Москву (и я уверена, что с подарками он никогда не парился — он ведь сам подарок! — и они всегда его визиты вспоминали (и до сих пор вспоминают! — с придыханием!). С 52 лет он уже не работал (большая — 120 руб. — северная пенсия!) Но иногда ему было скучно, и он устраивался куда-нибудь на работу (например, в 1966–1967 гг. зимой он работал в нашем местном драматическом театре электриком (художником по свету) — очень, надо сказать, талантливо он «рулил» светом и тенью (он вообще технически был одаренным механиком — машины знал превосходно, на Севере заведовал огромным автопарком). Вообще, я благодарна отцу, что он нас туда брал. И хотя я абсолютно не театралка, я любила наш Камышинский театр за ту атмосферу, в которую я попадала. Такой ауры я больше не чувствовала ни в одном другом театре, ни в Москве, ни в Ленинграде (наверное, из-за небольшого уютного зала). Правда, мама считала, что актеры очень посредственные — все время разглядывают зал. Со всеми отец и там был в хороших отношениях.

Но я вспоминаю один любопытный эпизод (уж не знаю, какому разделу психологии он соответствует!). Это связано с этим же театром, но произошло это уже, хотя и в Камышине, но 17 лет спустя! — в 1983 году. Мы решили с моим вторым мужем съездить в Камышин, но к нам намертво «приклеился» и отец (он умел это делать виртуозно!), причем не в форме просьбы «Можно и я с вами поеду?», а в форме диктата «Я поеду без всяких яких» — кстати, его любимое выражение! Таким образом, от его «маккиавеллиевских манипуляций» спастись было абсолютно нереально. Остановились у его знакомого из Нижней Добринки (он давно купил себе дом в Камышине, потом в 90-е уехал на ПМЖ в Германию) и пошли в тот же день в гости к его давнему приятелю — а там оказалась в гостях и его 37-летняя дочь из Новосибирска (когда-то она очень хотела поступить на ин. яз, но так и не поступила, вышла замуж за солдата, который стал офицером (но сейчас я думаю, что он был прапорщиком — он служил почему-то только в одном месте), родила ему троих детей, но — в гости к своему отцу она приехала одна). Мы с Виктором уже хотели попрощаться после 10-минутного визита и оставить старых друзей наедине, как вдруг неожиданно приходит ОНА (подруга его дочери), которая при виде моего отца с визгом и воплями (не преувеличиваю!) кидается ему на шею, а он ее тоже бурно обнимает (здесь и выясняется, что 17 лет назад они вместе работали в местном театре — она, тогда 20-летняя девушка, помощником режиссера — сейчас она уже давно трудится на автобазе диспетчером). В общем, она всех пригласила к себе домой (отец тоже побежал в обнимку с только что найденной «подругой юности», бросив своего старого друга — его старый друг остался дома в одиночестве — мне его было очень жаль). В квартире, куда нас пригласили, оказался ее образованный муж (закончил политех). Быстро накрыли стол с какими-то напитками. И весь вечер (до двух ночи!) вся компания лихо отплясывала. Все, кроме хозяина дома и меня — мы с ним весь вечер, сидя в креслах, проболтали на разные темы, и он косвенно дал понять, как неприятна ему его вульгарная жена (она, правда, сама сказала, бурно жестикулируя, что они вроде как будут разводиться, но — «пусть только попробует до исполнения 14 лет их сыну!»).

В общем, в обществе отец был милейшим человеком. А дома — властным тираном. Требовал к себе исключительное отношение (мог закатить безобразную сцену, если мама не положила в его тарелку ножку курочки — почему все считают, что это лучшая часть курицы, а не грудка?). Мог приехать после своих «путешествий» и залезть в наше отсутствие в наши тумбочки и перечитать нашу девичью переписку с мальчиками, грубо все разворошив (он вообще-то никогда не интересовался нашей жизнью, но что касается «фрейдовских мотивов», то здесь он проявлял агрессивное и нездоровое любопытство).

Позже настоял, чтобы сестра купила в Ленинграде породистого щенка (восточно-европейскую овчарку), но никогда им не занимался, надолго уезжал в свои турне к родственникам по СССР (и потом это я бежала в свой обеденный перерыв (на всё про всё — 1 час) с работы домой 3 км в одну сторону и 3 км обратно — в течение четырех месяцев каждые из трех лет подряд, чтобы выгулять и покормить песика — гонки были те еще! — с моим ревматизмом сердца — как только выжила?). Песик перенес чумку в возрасте 6 месяцев и у него были проблемы с мочеполовой системой, выводить его нужно было чаще. Как-то бедный пес напрудил ему в сапог и он его стал бить строгим ошейником — я бросилась, конечно, песика защищать, а он развернулся и с ненавистью этим же строгим ошейником ударил меня по лицу (к счастью, попал не в глаза, а в губы — но видок был конкретный!). Всё зажило, к счастью, без последствий.

Но мое отношение к нему было сформировано задолго до этого эпизода — в очень раннем детстве (мне было около 3-х лет), когда я однажды, сидя на табуретке, застыв от ужаса, наблюдала, как отец зимой в мороз выталкивает другой табуреткой маму из дома. Сестра этого ничего не помнит (она вообще из нашей общей жизни едва помнит 10 %). И, когда я все-таки, спустя лет 30, решилась спросить об этом маму, она странно на меня посмотрела, поджала губы и ответила, что она этого не помнит (мне все стало ясно — как просто: просто не помнит, а не то, чтобы «Нет! Нет! Что ты! Этого не было! Ты все выдумала!»). Но после этого эпизода я уже не могла его любить. Я его, наверное, боялась (хотя не показывала это), он мне был неприятен (но не могу сказать, что я испытывала ненависть — мне это вообще не свойственно — такие накалы страстей во мне не заложены и поэтому не бушуют). Он мое отношение к себе чувствовал. Но конфликты с ним я старалась обходить — но не из-за трусости! — у меня был девиз: «Если изменить ничего нельзя, надо ситуацию обойти, а если можно изменить — надо достойно противостоять!».

В общем, атмосфера в семье была натянутой. А после зимы 1964 года (мы учились в пятом классе) родители страшно поругались и начались годы периодических скандалов со всеми вытекающими нюансами. Впоследствии мама переняла, к великому моему сожалению, тактику властного поведения, унижений, оскорблений (особенно это проявлялось в тотальном контроле в вопросах позднего возвращения домой — стоило где-то задержаться и прийти домой — не дай Бог! — позже 10 вечера — разыгрывался невероятный скандал — всегда — и в 18 лет, и — в 36). Но еще в юности, живя в этом кошмаре, я себе поклялась, что никогда никого в этой жизни унижать не буду — ни при каких обстоятельствах!!! — надеюсь, я эту клятву сдержала, потому что мои студенты часто говорили мне, что я к ним отношусь без высокомерия и унижений и — что их особенно поражало — «на равных», но всегда «На Вы» — это особенно было забавно в группе продленного дня с моими «третьеклашками» — некоторые учителя в школе на меня «наехали»: мол, «что выпендриваешься и мы на твоем фоне вроде как уже и не «интеллигенция» — я ответила, что дети у меня вызывают уважение и я таким образом формирую их достоинство). А что они (не все!) не интеллигенция — это они поняли совершенно правильно. Правда, был у меня и забавный случай: один очень умный и образованный мальчик уже в ПТУ (Судостроительном училище № 19) с хорошим английским наотрез как-то отказался отвечать на уроке — пока я его «не назову на ты» — он видите ли чувствует сильный дискомфорт от той холодной дистанции, которую я выстроила, называя его «на Вы». Хорошо помню, как стоял он за последней партой среднего ряда и в упор на меня смотрел долгим очень серьезным взглядом (хихикать в группе перестали). Но я не дрогнула. Объяснила почему. Но и он тоже не уступил. Ответил на следующем уроке. И сказал, что я все равно не права. Мы потом с этой группой ездили с ночевкой на Сарпушку (См. мое эссе «Страсть к воде: мои заплывы»).

И еще несколько примеров из взаимоотношений с мамой. Они любопытны тем, что демонстрируют ту «защищенность», которая, по умолчанию, должна была возникать при формировании сверхценной привязанности. Тем более, что мама всегда подчеркивала, что она — «мой настоящий друг».

Когда я училась на втором курсе института в мае по почте мне неожиданно пришла повестка о том, чтобы явиться на прием к следователю. Мне ее вручила мама со словами: «Ты во что-то вляпалась? Имей в виду — я тебя выручать не буду!» (как будто она меня когда-нибудь серьёзно выручала — если не считать ситуацию, когда она выслала мне деньги на обратную дорогу из Кемерово). Конечно, ситуация для меня была экстраординарная и было немного страшно. Но у меня был настоящий друг — Алексей Борисович Новопавловский — старше меня — у нас, кроме интеллектуальных, никаких других отношений не было, но который всегда дарил мне уверенность в себе. Я ему позвонила — он просил перезвонить ему сразу же после визита в милицию — и потом он сразу все уладит. Меня встретили два молодых следователя. Увидев перед собой интеллигентную девушку — они растерялись. Дело в том, что мое имя было в записной книжке у молодого человека, которому грозил срок около 12 лет (за изготовление наркотиков). Знакома ли я с ним? Я честно сказала — конечно (его звали Геннадий). Когда я работала в техническом отделе книжного магазина, он был моим постоянным покупателем (очень интересовался химией!). Да, мы с ним встречались около 3-х месяцев. Но, когда я узнала, что он сидел (сначала почувствовала интуитивно, потом попросила его показать мне паспорт — тогда там были такие отметки), я решила с ним расстаться. Он ни в какую не хотел меня отпускать. Расставание (с его стороны) было очень болезненным, и я чувствовала вину пере ним (?). Прошло с тех пор два года. Я уже два года училась на ин. язе в институте и его ни разу не видела. И о его бурной деятельности даже не догадывалась (что было абсолютной правдой — он меня ни во что не посвящал). В общем, следователи отнеслись ко мне хорошо, сказали, что удивлены, что такая девушка с ним встречалась (но мне не захотелось им подыгрывать — это было бы нечестно по отношению к нему — и я им ответила, что он достаточно, несмотря на свою криминальную жизнь, образован, что мама у него — врач, и вообще — он и воспитан, и очень обаятелен — что было правдой). Их это слегка задело: «А мы что — не образованны и не …» — и с большим удовольствием вручили мне повестку в суд. Новый шок. В суд я идти ни за что не хотела: что я должна там сказать? Мой друг позвонил знакомому генералу и тот сказал: «И не надо идти в суд. Пусть накануне заседания суда отобьет телеграмму о том, что свои показания подтверждает. Этого более, чем достаточно». Я этому очень обрадовалась, тем более, что именно в это время я уезжала в санаторий в Сочи. Я все так и сделала. Но дальнейшей судьбы талантливого химика я не знаю. Однако мама еще долго трепала мне нервы.

Второй случай ее «поддержки» как раз и связан с моей поездкой в санаторий в Сочи. Когда мне дали эту путевку в санаторий, мама отдала назад мне мою стипендию (но из этих 56 руб. мне нужно было еще купить обратный билет на самолет (22 р.) и купальник (наверное, он стоил около 10 р.). Мама мне с собой никаких денег не дала: «У тебя же бесплатная путевка и ты там будешь на всем готовом!». Но сразило меня не это. А то, что она очень жестко добавила: «И не вздумай мне присылать телеграмму и просить денег, даже, если ты их потеряешь!» (однако справедливости ради вспоминаю и другой случай — лет 10 спустя, когда она перед моим отъездом в Ленинград, зашла ко мне в комнату и подарила 10 руб. — я очень была тронута!). А тогда — все для меня закончилось хорошо — и деньги я не потеряла, и билет обратный заказала, и купальничек классный купила, в котором плавала во все шторма (См. мое эссе «Страсть к воде: мои заплывы») и на две платные экскурсии съездила в Абхазию — на озеро Рицу (правда, после дождей вода в нем не была сказочно голубой) и в Ново-Афонские пещеры, где уже тогда были залы с чудной подсветкой и органной музыкой. И еще — я каждый день совершала многокилометровые пешие прогулки в центр Сочи через дендрарий и обязательно заходила в уютное кафе и выпивала там чашечку кофе и лопала очень вкусную булочку. Единственно, что я не могла объяснить, так это — почему я не могу пойти в ресторан с одной (буквально повисшей на мне) 42-летней университетской преподавательницей истории из Иркутска, но деньги были не главной причиной: рестораны меня не притягивали никогда.

Третий случай произошел тоже в институте, когда я училась на 4 курсе. Меня назначили ведущей (в паре с моим сокурсником) на ежегодно устраиваемом в ноябре вечере факультета иностранных языков (всегда — грандиозное событие — с переполненным актовым залом!). Проблема для меня была не в том, как я выдержу энергетику огромного зала (тогда я еще с этим справлялась), а в том, в чем я буду одета (у меня не было ни достойного платья, ни приличных туфель). Я попросила помощи у родителей (обычно я никогда ничего у них не просила), но они оба (особенно мама — она же мне настоящий друг!) заявили резкое и категоричное «нет». Вряд ли кто может представить мое отчаяние (я в своей комнате рыдала так, что думала, что мое сердце разорвется) — отказаться я не могла, и — как я объясню? И вдруг меня осенило — моя стипендия! Она была повышенная — 56 р. (но я ее всегда отдавала маме), и, поскольку я ее должна была получить через несколько дней, я решила ничего не отдавать и все купить самостоятельно. Впереди был тяжелый разговор с мамой (но я выстояла). Она в гневе сказала, что больше никогда стипендию у меня не будет брать, но и покупать мне тоже ничего не будет. Горькая ирония заключалась в том, что она ничего никогда мне и не покупала. Она любила говорить: «Ты и так молода — а мне надо одеваться», лихо крутясь перед зеркалом в новой очаровательной шубке до пят (я к этому относилась абсолютно спокойно и улыбалась — меня такие вещи никогда не задевали!). А тот вечер в институте был потрясающим. Мы с Андрюшей Переходником прекрасно отвели на английском языке вечер, а мне сказали, что я была элегантна в своем новом тонком шерстяном красном платье и туфельках на высоких каблуках: мне в шутку кто-то сказал, чтобы я его вовсе не снимала). Мне это напомнило один эпизод из моего преподавания в СХИ. Как-то в начале 90-х я рискнула прийти в институт на свой день рождения в очень короткой юбке (1 сентября студентов, как правило, еще не было — они были в колхозах). И вот иду я со своим тортиком «Наполеоном», чтобы отметить день рождения, как обычно, на кафедре, по пустому коридору и вдруг чувствую что-то не так. Поворачиваюсь назад — вижу своих студентов-мальчиков (человек 10), которые бесшумно меня окружили сзади и почти хором, глядя на мою короткую юбку, задали один единственный вопрос: «Почему Вы так всегда не ходите?». Я ответила, что их, вообще-то, здесь не должно было быть. Но не скрою — было приятно (да простят меня за такое отступление).

Так, моя сверхценная привязанность к маме постепенно стала таять. Многое способствовало ее исчезновению: постоянный диктат, постоянное желание унизить, полное отсутствие эмпатии и заботы. Например, когда я тяжело заболела в 1987 году (См. мое эссе «Мои болезни: с врачами и без врачей») и вскользь только намекнула на свое состояние, мама тут же отпарировала: «Имей в виду: я с тобой возиться не буду!». Помню, как я ответила: «Да и не надо со мной возиться — я сама справлюсь». И справилась. Хоть на это понадобилось много лет.

Очень не хотелось бы, чтобы мой рассказ о родителях сводился к перечню «мелких придирок» (сама удивляюсь, но они меня морально не разрушили: они не повлияли ни на мое восприятие мира, ни на мое отношение к людям, ни на мое поведение, более того — в некоторых случаях я об этом рассказывала с самоиронией), но эти эпизоды все-таки совсем бесследно не проходили: во — первых, безусловно, формировали у меня неуверенность в себе (которую потом в жизни мне приходилось преодолевать невероятными усилиями), во-вторых, они создавали атмосферу напряжения, в которой я вынуждена была жить, но — от которой я позже все-таки научилась дистанцироваться — я просто в течение многих последующих лет очень много работала: уезжала в 7–8 утра, а приезжала, ведя занятия английского языка на вечерних курсах 4 раза в неделю, в 10–11 часов вечера (родители уже спали и — ночь была моя!) — и это был мой единственный выход.

Но — главное (я всегда помнила об этом!) — нужно было сохранить в себе душевную мягкость и тонкость восприятия (как писал в своих эссе Хорхе Борхес: «Мой отец был умным человеком, а, значит, мягким» — в буддизме это называется укрощенный ум). Ф.М. Достоевский вообще по реакции на трудные ситуации определял «хорошего человека», если реакция была мягкой (человек расстраивался), значит, это хороший человек, но, если злился — про такого в своем «Дневнике писателя за 1876 год» в 23 томе 30-томного академического издания (1980) — он очень точно и едко написал: «Готов мстить каждому за свое ничтожество!».

Вообще, родителей в определенной степени можно было понять (они прошли через ГУЛАГ — лагеря, ссылки). Правда, вся их дальнейшая очень долгая жизнь после Крайнего Севера была внешне очень благополучной: Никаких болезней! Никогда! 3-х-комнатная квартира в Камышине, а потом после переезда в Волгоград (благодаря отцу — спасибо ему большое!) и прекрасная 4-х-комнатная — в Волгограде! Самые высокие пенсии (132 руб.) — у них было всё … кроме хороших отношений между собой — они никогда друг другу не уступали, каждый стремился доминировать! И это был не просто конфликт между лидерами, это была борьба за власть (территорий, имущества, даже — человеческих душ)!

Моя сестра: История личностной деградации. Эвелина (Эля, Элечка, как я ее всегда называла) была в моей жизни второй очень сильной привязанностью. Мы росли вместе (двойняшки): мы вместе дома делили одну комнату, всегда вместе делали уроки, вместе ходили на школьные вечера — и — никогда не ссорились! Мне всегда казалось, что она ко мне относится так же, как и я к ней. Но это только казалось. Спустя много лет я сделала анализ ее поведения в детстве и юности и открыла одну очень важную деталь: она всегда была спокойна (это отмечали все), но она никогда не улыбалась. Поэтому, когда позже она меня встречала на вокзале в Ленинграде и не улыбалась (даже в ответ на мою улыбку!) — для меня, как ни странно, это было привычно (хотя в глубине души было неуютно). Но только теперь я понимаю, что в ее спокойствии я не сумела прочитать главное — равнодушие и, как потом выяснилось, даже скрытую враждебность. Со временем ее отношения ко мне стали реально враждебными, но никогда я не хотела разрывать с ней даже такие отношения.

Если сделать ее быстрый основной психологический профиль, то главное для нее было (деньги тогда еще не выступили на первый план!) — обратить на себя внимание и почувствовать собственное превосходство, но не путем сложного профессионального развития, а более легким путем — для этого достаточно было вырваться из дома и уехать в Ленинград. Только одна фраза, как рефрен, повторявшаяся в жизни, «Эвелина живет в Ленинграде!» — возвышала ее над всеми провинциалами и делала ее исключительной (как в ее собственных глазах, так и в глазах других — она была в этом уверенна!). И это, действительно, многие годы работало! И мама часто повторяла: «Моя дочь живет в Ленинграде!». Этому способствовал и извечный дефицит продуктов и товаров (она приезжала домой в гости, как фея, с сервелатом, сгущенкой, шпротами и — прекрасными книгами, которые вручала маме и она ставила их в свой книжный шкаф, особенно книги о животных, которые потом несколько лет спустя она же тайком и вывезет из Волгограда, как и тостер, который она когда-то подарила — тоже будет «украден», потому что лежал на антресолях — мама, когда все это обнаружилось, была в шоке!).

Моя сестра в своей жизни никогда особенно не парилась (ее собственное любимое выражение «Я не парюсь!»): ни в выборе профессии (в своей юности она понятия не имела, кем она могла бы и должна была бы стать (хотя в школе хорошо успевала по истории) — поняла это только после 60 лет и то — потому что увидела перед собой пример землемера-топографа — у сына своего третьего мужа), ни в глубоком погружении получения знаний (по ночам не пыхтела за учебниками и словарями — а контрольные за нее делали другие), ни на работе (перекладывала карточки в картотеке) — всегда хвалилась: «Пришла домой — и забыла о работе» (тогда, как у меня после полного трудового дня с вечерними подработками с 12 ночи уже дома — все только начиналось! — подготовка к лекциям, занятиям на курсах, работа над диссертацией), в ее судьбу никто никогда не вмешивался (как КГБ — в мою — См. мое эссе «Мои поступления в вуз и КГБ»). Поэтому я не понимаю — откуда в ней такая ненависть к своей стране (а ведь она в свое время была членом КПСС! а я — никогда не была!), такое раболепие перед Европой (Финляндией и Литвой), и — такая жестокость к некоторым людям???

Ее учеба в Ленинграде — это книготорговый техникум (с отличием), после которого она получила прекрасное направление не продавцом в какой-нибудь книжный магазин, а на книжную базу (должность товароведа). Я к ней приезжала в гости, и она меня встречала достаточно доброжелательно (а я — восторженно повторяла: «Элечка! Ленинград!». Не скрою — мне намеренно хотелось подчеркнуть ее значимость, потому что я прекрасно понимала, что ей может быть и очень одиноко в чужом городе. Думаю, в те годы ей было приятно купаться в моем обожании (сейчас, наверное, она это, как и всё остальное, будет отрицать — и я с очень большим опозданием понимаю, что сильно переборщила — пусть и в искреннем — обожании!).

Мы вместе ездили на Финский залив, гуляли по паркам (но в леса она стала ездить позже, уже будучи замужем). Она брала меня на экскурсии (например, в 1975 году мы ездили на 3-х-дневную автобусную экскурсию по Пушкинским местам Тверского края — потрясающая поездка! — сказочная пробуждающаяся июньская природа изумрудных полей, тихих речушек и — готический вид старинных усадеб — я всегда буду ей благодарна за эту поездку!).

Когда я бывала в Ленинграде, на обеденный перерыв я всегда приходила к ней на работу (сотрудники ко мне относились очень тепло — а ее начальница отдела, Людмила Кузьминична, даже нас обеих однажды пригласила как-то к себе в гости домой с ночевкой и испекла нам чудный торт!), правда, эта поездка потом чуть не стоила мне жизни (См. мое эссе «Мои» маньяки»).

В обед мы отправлялись в кафе «Петушок» на Васильевском, где подавали очень вкусные обеды (их, как мне казалось тогда, особенная жизнь на работе отличалась от нашей жизни в Волгограде — потом я поняла, что в нашем миллионнике все это тоже было — просто в кафе и рестораны мы не ходили обедать (в образовательной сфере это было не принято).

Была у сестры подруга Лена Иванова (с той же базы), которая очень часто приглашала Эвелину к себе в деревню «Голубая дача» Всеволожского района (бывшая финская территория) по воскресеньям — на обеды (недавно она всё яростно отрицала — была у неё в гостях пару раз!). Мы даже вместе встречали с ними Новый 1975 год! Потом в 1976 году Лену с ее подругой Ниной она пригласила в гости к нам в Волгоград — мы все вместе погуляли по нашему чудному центру, съездили на Сарпинский остров за Волгу, они и в Камышин съездили на нашу дачу, и на автобусе за чехонью на Дон в Калач-на-Дону. А наша мама, как всегда, была очень гостеприимна — это ее королевская черта! — Эвелина такой чертой никогда не обладала! — даже этим хвасталась — «Никогда никаких столов не накрывала! Я не парюсь!»).

В 1979 году в январе сестра в возрасте 27 лет вышла замуж за Леонарда Кострицкого (он закончил ЛГУ: математический факультет, отделение — астрономии, потом аспирантуру по философии математики, но работал специалистом высшей категории в главной библиотеке Ленинграда — публичке — так страстно любил книги!), он был на 18 лет ее старше, и она переехала жить к нему в коммуналку. Вообще-то этот брак мог и не случиться, потому что официально Леонард жениться не спешил, но, когда они вдвоем впервые приехали в 1978 году летом к нам в Волгоград, мама быстро всё поняла и закатила ему форменный скандал: просто припёрла к стенке: «Вы собираетесь жениться на Эвелине?». Он стал огрызаться: «Вас это не касается!»). Она опять шла в атаку: «Тогда какое право Вы имели сюда приезжать?». Я не только присутствовала при этой сцене, но еще и защищала Эвелину от мамы (Эвелина рыдала). Через полгода свадьба состоялась.

Леонард открыл мир лесов и началась эпоха лесных походов — ранее в моей жизни невиданных и тогда же в начале — середине 80-х я стала плавать на озере Суходолье — (См. мое эссе «Страсть к воде: мои заплывы»). Но, в основном, в Ленинград я ездила за книгами (это была всепоглощающая страсть и многое я могла терпеть ради них). Уже в самом конце 70-х я стала понимать, что мне в гостях у сестры неуютно и неохотно улетала из любимого Волгограда (в котором мне всегда было уютно). Поведение сестры резко и откровенно стало меняться.

Где-то в конце 80-х произошел один очень неприятный случай. Я зашла на работу за сестрой, до конца рабочего дня оставалось полчаса. Уже все собирались домой. На тот момент в комнате была Эвелина, я и Лида, с которой они очень давно уже вместе работали (а когда-то в молодости вместе путешествовали по Есенинским местам, много задиристо шутили). Лида стояла за шкафом и переодевалась во что-то теплое — на улице был мороз. Вдруг неожиданно без стука открылась дверь и по-свойски зашел мужчина — то ли свой клиент, то ли свой сотрудник. Лида взвизгнула и упрекнула его в бесцеремонности: «Стучаться надо!». И вдруг Эвелина громко говорит буквально следующее: «С какой стати? Ты же не замужем — пусть смотрит! Вот на меня — нельзя — я — замужняя женщина! А ты — кто?». На такой хамский выпад бедная женщина, которая в свои 40 с чем-то действительно ни разу не была замужем и очень остро, по-видимому, это переживала, разразилась горькими рыданиями (мужик выбежал за дверь), а я бросилась Лиду защищать — как ты смеешь такое говорить, поразительная подлость!!! Но Эвелина методично повторила это еще раз и ни один мускул на ее лице не дрогнул, невыносимый плач Лиды ее нисколько не смутил. Я на всю жизнь запомнила эту бесчеловечную жестокость.

Похожий садизм — она сама без стеснения со смехом мне об этом рассказала: в «нулевые» годы она, как инструктор, сопровождала группу на велосипедах — сама она страстная и умелая велосипедистка — и вместо 20–30 км, если я не ошибаюсь, она их заставила проехать все 70 км — это я точно помню (!!!). В конечном пункте почти все участники лежали на земле без чувств и долго не могли прийти в себя — только у двух человек — у одного парня и у нее самой — были импортные отличные велосипеды — а у всех остальных — советский хлам. Я спросила ее: «А ты знала, что им будет тяжело и они сильно устанут?» — «Конечно!», ответила она с садистским смешком.

Но так же без чувств на земле лежала и я — уже летом в 1998 году, когда она меня спонтанно решила провести по глухим лесам 30 км (они с Леонардом потом «колесиком» по карте уточняли расстояние) — я подвоха не почувствовала, когда она неожиданно вдруг предложила раньше выйти из автобуса (мы были даже не в кроссовках, а в босоножках). По жаре мы шли с 9 утра до 6 вечера, я (гипертоник с юности) не подавала вида, что мне тяжело, но, когда, наконец, вышли уже на автобусную остановку, я, вся бордовая — с диким гулом в ушах (думаю, мое давление было под или за 200), рухнула на асфальт и лежала минут 40 (до приезда автобуса) — Эвелина смеялась (так же, по наблюдениям умного Скотта Фицджеральда, Хемингуэю очень нравилось чувство превосходства, приходящее при виде страданий соперника (См. об этом: Стюарт О`Нэн. К западу от заката (2019) — но для Хемингуэя это должен был быть обязательно соперник, а для моей сестры — просто слабый или умышленно подставленный ею человек.

Вообще, со мной это был не единственный случай. Как-то мы торопились на электричку в Зеленогорске, но она уже отходила и подавала гудки, и — вдруг Эвелина сказала: «Бежим!» (я бежать не хотела — нужно было пробежать всю платформу, нырнуть под носом у состава и влететь в 1-й вагон — какой смысл? — следующая электричка уже через 15 минут!). Но — она уже бежала! Мы успели. Все 55 минут до Финляндского вокзала у меня сильно болело сердце, и я дышала «огнем» (один знакомый врач потом сказал, что мои легкие могли просто сгореть!).

О том, как так случилось, что Эвелина стала такой чёрствой и жестокой, я стала размышлять и уже почти пришла к выводу, что её сделал такой Ленинград. НО, во-первых, она никогда не жила в тяжелых условиях (как многие приезжие на заводах и строительных площадках!), наоборот, совершенно не пыльная работа! А, во-вторых, я всё-таки вытащила из своей памяти один эпизод, который опровергает «стала». Декабрь 1968 года. Вечер в школе. Обычно из военного училища приводили взвод курсантов первого (редко второго и никогда — третьего) курса. Но в тот вечер был взвод именно третьего курса. Курсанты долго стояли у стены, нехотя мялись и на медленные танцы девочек почти не приглашали (потом скажу почему). И вдруг Эвелина резко шагнула в их сторону и стала их в буквальном смысле выталкивать на середину, чтобы они начали приглашать и танцевать. Я эту сцену только видела (что она при этом говорила — я не слышала — была не рядом). Резонанс был ошеломительный! От Эвелины этого никто не ожидал (она ведь всегда такая очень спокойная!). Дома мама, когда узнала от нас о случившемся, восхищенно произнесла: «Какая молодец!». Но я хорошо помню свои слова в ответ: «Никакая она не молодец — этих ребят невесты ждут дома!». Так оно и случилось: после такого грубого выпихивания, она обратила на себя внимание взводного, он пригласил её на танец и … у них закрутился роман (он бывал у нас дома, мама кормила его вкусными обедами, а отец на машине на зимние каникулы отвез его на поезд в Петров Вал!). Но… уже через месяц он прислал Эвелине письмо с просьбой его забыть, потому что дома давно его ждёт невеста! Для неё это был страшный удар: она долго рыдала, потом грубо меня оттолкнув, убежала на улицу. Мама пришла с работы и кинулась ее искать, бросив в мою сторону «Тебе это не понять!». Мне это было слышать неприятно. Зато к маме осознание того, что она не знала свою дочь! — придет только через 25 лет!

В 1984 году в Ленинград должна была полететь мама, но отец тоже настоял (его «маккиавеллиевские манипуляции», о которых я писала выше) и они полетели оба. Уже через неделю мы с Виктором встречали их в аэропорту в Волгограде. Я впервые видела, чтобы нам так радовался отец, он был безмерно рад — и почти рыдал (мы были в буквальном смысле озадачены). Потом дома он все рассказал. Оказывается, они все вместе жили в 3-х-комнатной квартире свекрови одной подруги — те все разъехались по своим дачам). Когда вечером Эвелина с мужем возвращались с работы, они демонстративно проходили мимо родителей, закрывались в «своей» комнате и ужинали отдельно (как она потом с невозмутимым видом мне сама объяснила: родители должны были сами себя кормить и ещё им что-нибудь покупать на ужин!). Это уже была какая-то новая форма дикости. Отцу особенно было обидно — Эвелина была его любимой дочерью (мама с самого начала подчёркивала, что Эвелина похожа на него, а я — на нее), он никогда на нее денег не жалел (мне он никогда ничего не покупал и я к этому всегда относилась спокойно и даже считала это нормальным явлением, хотя, конечно, это не нормально). Итак, он каждый год, приезжая в Ленинград, покупал ей очень дорогие югославские сапоги (совсем недавно она попыталась все это отрицать, но, видя мое возмущение, нехотя бросила: «Может, что-то и покупал!»). А тогда он уже в конце их пребывания в Ленинграде решил все-таки выяснить, почему она так себя ведет. «Что случилось?» — спросил он, провожая ее утром на работу на электричку. «Ничего не случилось. Деньги давай! Больше ничего не нужно — что тут непонятного?». Он был сражен. Отдал сумочку и побрел обратно.

А в 1987 году в феврале зимой, приехав в гости в Ленинград (на студенческие каникулы нас иногда отпускали на несколько дней), теперь уже я была погружена в беспрецедентное хамство. Она со мной просто не разговаривала. Нигде. Ни дома («да» — «нет»), ни на работе (просто проходила, как мимо мебели). Я попыталась с ней объясниться на рынке утром (до ее работы) со слезами на глазах спросила: «Что происходит? В чем моя вина?». И получила стандартный ответ подлого человека: «А что ты сама не знаешь разве?». Я не знала (в конце этого эссе я озвучу ее ответ, который я услышала от нее в 2008 году — 21 год спустя!).

Но дело в том, что именно в тот приезд я увидела огромную перемену во взаимоотношениях между Эвелиной и Леонардом — вместо «Элечка» и «Леочка» они стали называть друг друга полными именами — «Эвелина» — «Леонард» и интонации были — жесткие. Больше к уменьшительным мягким суффиксам они уже не вернулись никогда. Задавать вопросы было глупо (она никогда не была открытым и честным человеком, она всегда была лживой (мама всегда говорила с детства: «Эвелина всегда врет» и недаром Борис, ее сегодняшний муж, часто говорит ей «Хватит врать!»), т. е. она не просто врала и врет, а врала и врет с упоением, сама верила и верит в это (неврологи называют таких конфабуляторов «правдивыми лжецами» — См. об этом в прекрасной книге «Дуэль нейрохирургов» (2015) Сэма Кина).

Но были, вероятно, и еще две причины. Одна из них относится непосредственно ко мне: именно в тот мой приезд неожиданно в гости пришел наш родственник — двоюродный брат — из Новосибирска (Виктор Эрлих был в командировке) и мы с ним очень живо обсуждали всякие научные проблемы (я была в начале своего научного пути, а он уже через два года в 1989 году защитил кандидатскую диссертацию по истории, потом в 2010 году — докторскую). Видно было, что моей сестре это общение было неприятно, а на следующий день Витя снова захотел приехать, но она мне сама сказала, что по телефону она ему отказала. Вторая причина касается Леонарда (но это мои предположения). В 1985 году (т. е. за два года до этого) их разыскали родственники Леонарда — литовцы — оказалось, что Леонард по отцу наполовину литовец (раньше думал, что у него польские корни — это бабушка со стороны матери этот факт скрыла: его родители рано разошлись, а мать умерла в блокаду). Между ними и литовцами началось очень интенсивное общение, в котором, возможно, между Эвелиной и Альгисом (двоюродным братом Леонарда — он был моложе его на 13 лет и старше Эвелины — всего на 5 лет) возникла особая симпатия. Эта симпатия, по всей вероятности, и была причиной возникшего отчуждения между супругами. Но факт остается фактом: Эвелина изменилась радикально: к родителям относилась неподобающе (мама после последней поездки в Ленинград сказала только одну фразу «Я не знала свою дочь», ко мне — с неприкрытой ненавистью, к своему мужу — очень холодно-сдержанно.

Вообще, как мне много лет спустя рассказала соседка Галя, с появлением Эвелины в квартире их мирная жизнь закончилась. До неё они жили очень дружно. В одно мгновение Эвелина положила конец «мужским междусобойчикам» —выпивать вместе они уже не могли. Атмосфера была напряженной, особенно после того, как дочь Галины Ольга вышла замуж за парня с Украины (между ним и Эвелиной возникло непримиримое противостояние). Об этих скандалах я могла только догадываться. Галя мне сказала только одну фразу: «Эвелина всех всегда сталкивала лбами». И я думаю, что это так и было. Мне сама Эвелина рассказала только об одном случае, который это подтвердил (как она будто бы видела, как парень утром выводил из комнаты какую-то девицу, рассказала об это соседке, а соседка — всему семейству — скандал был ужасный!). Я, слушая рассказ Эвелины, удивилась только одному — как она об этом узнала? И вдруг она говорит: «Знаешь, я как-то в 5 утра встала в туалет и увидела силуэт этой девицы в проеме двери». Я отреагировала мгновенно: «Ты? В 5 утра? Ты же никогда утром в туалет не встаешь!». И тут я вижу, как она густо покраснела (редчайшее явление!), но поспешно парировала: «А тогда встала!». И я поняла — вся история от начала до конца была ею выдумана!

Шло время. Именно в этот период вырвалась наружу еще одна ненависть — к своей стране и государству в целом. Зато она подобострастно — трепетно относилась к Литве, к литовцам и ко всем родственникам Леонарда. Уже тогда мама (мы с ней обе — очень большие патриоты своей страны, несмотря ни на что!) говорила с возмущением о холопстве Эвелины (кто такие литовцы — чухонцы — вспомним, как об этом писал в «Медном всаднике» Пушкин — разве могут они сравниться с великой Россией? — я маме аплодировала!).

Снова шло время. Мамы не стало в 1993 году. И следующие пять лет были для меня временем нешуточных испытаний спасения своей души, когда я осталась один на один с отцом: его цель была (как он сам сказал): подчинить меня — поэтому он наложил запреты на все: я не имела права пользоваться телефоном (я все время ходила звонить по телефону-автомату на улицу через дорогу — часто почему-то, помнится, в метель и в дождь — зато в свою любимую погоду!), балконом, который был в его комнате (белье я сушила в ванной), телевизором (он мне как раз был и не нужен!), я практически ничего не готовила на кухне (кроме тортиков для своих гостей — уже в 2 часа ночи, когда он уже давно спал), холодильник я вынуждена была перенести в свою 8-ми-метровую комнату (он беспардонно им пользовался!) — в общем, в 4-х-комнатной квартире я жила в крохотной комнате с 3-мя тысячами книг (но она не была тесной — а очень, по мнению многих, уютной (одна моя подруга назвала ее «Маленький Париж») — с теплой интеллектуальной атмосферой (где к тому же всегда звучала классическая и инструментальная музыка моих пластинок, и под которую мы пили шампанское, ели вкусное мясо и лопали мои «Наполеончики») и в которую попадали мои друзья и мои студенты, надеюсь, с радостью. Таким образом, мои девизы с юности «Несмотря ни на что!» и «Из всего можно сделать конфетку!» — прекрасно работали.

А я продолжала (уже реже) приезжать в Ленинград (мой мазохизм было не остановить!). Прекрасно понимая отношение к себе (правда, справедливости ради надо сказать, что иногда (очень редко!) мой приезд проходил не очень болезненно, например, летом 1996 года), я не представляла себе полный разрыв с сестрой — я была к ней очень привязана и я ее любила. Но как надо было сильно поиздеваться, чтобы я, наконец, созрела для принятия решения (потребовалось еще почти 20 лет!).

1995 год стал судьбоносным — мы нашли маминых оставшихся родственников. Точнее, это я первая эту весточку получила (в 1993 году нечаянно в автобусе ко мне подошла одна моя коллега из училища (в котором я не работала на тот момент уже 8 лет!) и сказала, что помнит, что моя мама из белой эмиграции — сказала, что мне нужно срочно поехать на конгресс белой эмиграции из Харбина, который вот-вот должен состояться в Санкт-Петербурге). Я позвонила Эвелине и именно она попала на этот съезд. Там ей посоветовали дать объявление о розыске родственников в Харбинскую газету, выходящую в Новосибирске. Но только спустя два года один из дальних родственников по линии жены нашего дяди случайно, сидя в библиотеке, наткнулся на это объявление в газете — и — позвонил дяде в Вышний Волочек.

И — начался отсчет нового времени. Как-то в очередной раз я прибежала на главпочтамт звонить Элечке, а она меня огорошила новостью — нашелся дядя (я разрыдалась — долго не могла прийти в себя) — дядя Георгий (дядя Жора — мама его почему-то называла только Юрой — он очень удивился) живет в Вышнем Волочке — почти всю свою жизнь (безжалостное КГБ ответило маме отказом на ее запрос о нахождении ее родственников в очередной раз в — конце 60-х годов!) — это было родовое гнездо его жены (которая, к сожалению, два года назад умерла), куда он вернулся из Харбина в 1948 году, похоронив обоих родителей (умерли от рака) — но его посадили как «врага народа» на 6,5 лет (если я не ошибаюсь), но он снова уже в 50-х жил в Вышнем Волочке. Наша мама бы позавидовала ему (он работал переводчиком на местном заводе в какой-то швейцарской компании). У них с женой когда-то был прелестный дом с огромным садом, но в середине 60-х, прокладывая центральную улицу в городе, частный сектор был снесен и через два года они оказались на том же месте, но — в 2-х-комнатной квартире на втором этаже 5-ти-этажки. Именно туда в мае 1995 года мы и приехали в гости к дяде. Дяде на тот момент было уже 85 (ходил он с трудом, но нас на вокзал пришел встретить), а в ментальном плане все было прекрасно: он много читал, начал изучать французский язык. Но нашу маму он вспоминал без теплоты — говорил о ее и о Людмилином (другой их сестры) трудном характере и их постоянных ссорах, а меня постоянно проверял на знание английского и удивлялся, что я проверку выдерживаю (я ведь никогда не жила в англоязычной среде, а к высшему образованию он относился скептически — зависть?) — в общем, я ему не понравилась. А Эвелина, наверное — да, потому что она из Петербурга приезжала к нему несколько раз (мыла окна, он платил ей долларами — с удовольствием сама мне об этом рассказывала!!!). В 1996 году я приезжала в Вышний Волочёк во второй и — в последний раз.

Но самое главное — это то, что мы узнали о судьбе двух других маминых сестёр. Судьба Людмилы оказалась счастливой (по сравнению с мамой) — еще в Шанхае (куда она уехала из Харбина — в поисках своего счастья): она, будучи фотографом, на одном из Британских кораблей познакомилась с врачом, вышла за него замуж и навсегда уехала в Англию, прожив в его поместье до своих 67 лет, побывав в молодости даже на одном из приемов королевы и произведя там фурор своей красотой и нарядами (умерла от рака). Они с братом (нашим дядей) не только все годы переписывались, но и виделись — она приезжала в Москву (незадолго до своей смерти). Так же он постоянно виделся (связь никогда не обрывалась!) с Валентиной, у которой тоже судьба сложилась не трагично. Она уехала в Америку. Там со своим первым или вторым мужем обосновалась в Южной Калифорнии в пригороде Лос-Анджелеса маленьком городке Whittier, потом еще, кажется, два раза выходила замуж). Тетя Валя активно общалась со своим братом (нашим дядей) и его сыном Никитой (назван в честь прадеда), который давно со своей семьей жил в Вильнюсе (изредка приезжая к отцу в Вышний Волочёк). Тетя Валя дважды приезжала в Вышний Волочёк в гости (последний раз в 1993 году — за два года до нашего приезда в 1995 году!). Она все еще была жива (ей было за 80) и за столом, который соседи и дальние родственники дяди устроили в честь нашего приезда в самый первый раз (было очень трогательно!), одна из соседок шепнула мне, что ее домик оценивается в 400 тыс.$ (но Эвелина грубо оборвала: «Подожди — вдруг нам ничего не достанется!». Я этому не придала значения (к деньгам я равнодушна).

В декабре 1997 года нашему отцу от старшей его дочери от первого брака Гели пришли документы на ПМЖ в Германию. Вся ситуация его отъезда была очень напряженной: он то хотел ехать — то не хотел. Выписываться наотрез отказывался (я понимала, что без этого смысл его отъезда был ничтожный: мне нужно было продать квартиру, потому что везла его в Германию я на свои (которые должна была занять) деньги — и я считала это справедливым (все его накопленные деньги я потом отдала Геле (3 тыс. марок), которые он бесконечно пересчитывал, перепрятывал, (вообще, он прекрасно знал, что я у него не возьму ни копейки — никогда!). Его мерцательный Альцгеймер чуть меня не довел до психбольницы. Наконец, пришли к консенсусу, была оформлена на меня генеральная доверенность, и я, впервые, оставив его одного, на ночном поезде уехала в Саратов 3 февраля 1998 года, чтобы оформить его отъезд в Германию. Поезд в Саратов пришел в 5 утра, я в метель шла по Московской улице и искала нужное здание, в 6 я уже стояла в очереди на оформление в немецком консульстве, а в 3 часа дня все готовые документы были у меня на руках. НО! Нужно было еще в каком-нибудь туристическом агентстве для себя оформить документы на визу, чтобы его сопровождать. Подсказали туристическую фирму. А там мне говорят: «Нет, не будем оформлять — а вдруг Вы останетесь в Германии? — нас из-за Вас лишат лицензии!». Я сквозь слёзы говорила им чистейшую правду: «НЕТ — никогда! Я люблю Россию! Я живу в красивейшем городе-миллионнике! Я обожаю Волгоград! У меня 4-комнатная квартира! Я преподаю в вузе! Я должна скоро защитить диссертацию по психологии! А что я буду иметь в Германии? Жить в маленьком городке и разливать духи по флакончикам?». Они были потрясены и сказали, что подумают, просили зайти около 6 вечера. А я сразу помчалась звонить Эвелине в Петербург просить помочь мне с визой (вдруг у меня в Саратове не получится?). Как сейчас помню сгущающиеся сумерки, я стою в телефоне-автомате на центральном проспекте, идет мокрый снег, а я умоляю сестру выслать мне визу по моей доверенности. Но в ответ я слышу ледяное «Нет!». «Но почему?». — снова слышу: «Нет!». В 6 вечера я была в турфирме, они сказали, что, поскольку я на другой фамилии (не на фамилии отца) может, никто и не заподозрит, они согласны, документы будут готовы через неделю, а завтра в 10 утра их надо подготовить. Я им оставила (без всякой расписки!) один миллион рублей и отправилась в гостиницу, шагнув в пасть черной ночи, на встречу с очередным «моим» маньяком в гостинице (См. мое эссе «Мои» маньяки»).

Утром (радуясь, что осталась жива и невредима) я помчалась прочь из гостиницы в турфирму, там все необходимые документы были оформлены и уже через несколько часов я мчалась домой в Волгоград на автобусе. Через неделю 11 февраля я снова на автобусе летела в Саратов в пургу и гололед (некоторые трассы, например, в Тамбов, были перекрыты), прибыла в город за 15 минут до закрытия турфирмы (мобильных еще не было — еле-еле их нашла — они переехали в другое место! — напряжение было колоссальное!) и на ночном поезде укатила назад в Волгоград. Дома меня ждал отец с «абсолютно поехавшей крышей» — долго не открывал дверь, что-то мычал, потом лежал в кальсонах около батареи — Армагеддон! — начался лихорадочный поиска больниц, чтобы его хоть как-то восстановить (в итоге неделю продержали его в областной больнице) — оставалась неделя! Из больницы я его забрала 19 февраля (предварительно купив билеты на автобус в Германию) — еле стоящего на ногах, полусоображающего, иногда сопротивляющегося (всегда был нетерпим к любым чужим просьбам!), наконец, усадила в автобус — и мы двинулись в Германию. В 200 км от Волгограда около Михайловки автобус намертво поломался, водители куда-то сбежали, всю ночь мы простояли в степи в полном неведении. Утром я (только мне это было жизненно необходимо! — автобус был полон молодых мужчин, ехавших в разные города Германии за машинами!), с парочкой еще не совсем пьяных парней (смешно было от них слышать — «Мы с Вами!»), организовала, остановив на трассе попутку, поездку на ближайшее ДПС. Там уже один из водил, оказывается, докладывал по телефону о ситуации начальству: выслали дополнительный автобус из Саратова (но он в дороге тоже поломался), только в 7 вечера (ровно через сутки!) мы пересели в прибывший «новый» автобус с уже другими, очень адекватными и приятными водителями и через Москву, белорусско-польскую, потом польско-германскую границу поехали в Германию (об инциденте на границе я рассказала в своем эссе «Мой английский»). На протяжении всего пути все в автобусе с замиранием сердца следили за моим папой (сначала все думали, что это мой дедушка — все-таки 90!): довезу — не довезу (особенно один из водителей: Анатолий очень переживал — спасибо ему огромное!). Еще та была поездочка! Но многие кошмарные детали той поездки опускаю — поверить в них невозможно. Но я выдержала! В Германии я пробыла неделю. Уже на третий день меня накрыла острая ностальгия по моей Родине (я тосковала по нашим просторам, нашим необозримым степям — в Германии все города и городки «въезжают друг в друга»). В общем, я с огромной радостью вернулась в свой любимый Волгоград!

А по возвращении в Волгоград я узнала, что Эвелина именно в день моего возвращения 1 марта 1998 года улетела в Америку. Тётя решила пригласить именно ее (английского она не знала — но это было, видимо, не важно). Она пробыла в США 2 месяца, но, вернувшись, не спешила мне звонить. Потом я ей написала возмущенное письмо. В августе, невзирая на мои филиппики в письме, она вдруг срочно приглашает меня в Ленинград и, ничего не объясняя, просит перевести кучу документов (свои и Леонарда) — на английский язык (я еще со смехом спрашивала — для «geen card»?). Она с ехидным полусмешком отвечала — да, да. Все выяснилось через полтора года — после смерти тети (которую она на полгода от меня скрыла). В своем завещании тетя свой дом в Калифорнии и все свои накопления завещала только Эвелине и Леонарду. И переводила я весь этот ворох бумаг именно для этих целей. То, что мне ничего не досталось, было понятно, но то, что тетя лишила наследства своего любимого племянника Никиту, с которым много лет общалась, было абсолютно непонятно. Логика подсказывала только одну причину: наговор Эвелины: Никита плохо относился к своему отцу — редко его навещал (дядя умер на год раньше тети), а Ирине вообще деньги нельзя давать — она все спустит на книги! Сумма наследства мне до сих пор неизвестна (я только один раз спросила ее об этом по телефону 9 лет спустя — она, конечно, как всегда, соврала и — перестала со мной общаться на целых два года!). Мне это было и не нужно, я не собиралась у нее ничего вырывать. Но тогда в 1999 году моя ситуация была сложная: мой муж, с которым я познакомилась в том самом 1998 году, после «неудачного бизнеса» — брал сумму у банка под проценты (на строительство дома и герболайф) в Кременчуге еще в 1995 году — потом там все тоже рухнуло — имел очень серьезный долг на пару со своей бывшей женой (20 тыс. долл.). И я вынуждена была в 1999 году унизительно просить ее выручить нас (я очень боялась за Васюшу — однажды пришло письмо с угрозами его убить — тогда, наверное, на долгие годы в моей душе и закрался этот парализующий страх за его жизнь, который меня никогда уже не отпускал, особенно, когда он тяжело заболел в 2013 году). То, как и когда сестра отдавала деньги — отдельная песня! Сначала она решила выдать нам кроху — первую порцию денег. Вася поехал за деньгами сам в Петербург через Москву (где должен был попасть на фотовыставку). И, когда он приехал в Ленинград, я позвонила Эвелине по ее домашнему телефону. Она взяла трубку и вдруг говорит: «Да все хорошо. Он приехал. Ему очень здесь понравилось. Он хочет остаться!» Я спросила: «Это что — шутка такая?» (даже не могу описать свое состояние, хорошо понимая, что это подлая ложь). «Нет, не шутка». Я попросила позвать к телефону Васю: «Что это все значит? Я, конечно, понимаю, что это вранье». Он в шоке мне отвечает на каждое из двух моих предложений: «Я сам не знаю. Конечно». Он мне потом рассказал, что на тот момент деньги ему она еще не передала, и он, неожиданно оказавшись в такой подлой ситуации, не знал, как себя вести. Леонарда уже не было в живых (31 декабря 2000 года он неожиданно умер (причина осталась неизвестна — просто отказали ноги — она его кремировала). А через полгода в июне 2001 года она уже была не одна и в августе вышла замуж за Евгения, который уже в ноябре умудрился написать мне с угрозами письмо с невообразимыми каракулями — письмо какого-то бомжа — рефреном там повторялась одна фраза — это наши деньги (но я не претендовала!) и, если я хоть раз заикнусь о деньгах — он нашлет на меня всех казаков Волгоградской области!

Начался криминальный детектив. Санта Барбара — отдыхает. Да, что там Санта Барбара — мой любимый Достоевский — отдыхает! Началась «движуха» в прямом смысле слова. Я «поставила на уши» всех своих знакомых в милиции (меня понять можно — целый полк надвигается!). По их рекомендации, написала серьезное заявление на этого «крутого» Евгения в милицию (но за моим заявлением начальник милиции не явился — обычная практика, как мне потом объяснили). А в это же самое время мой Васюша пошел на прием к главе (на тот момент) администрации Ворошиловского района Волгограда (мы узнали, что он — по иронии судьбы — брат Евгения!). Тот оказался очень интеллигентным человеком, прочитал письмо своего (как выяснилось) сводного брата, и — оторопел. И тут же дал ему убойную характеристику: «пьяница и наркоман» и пообещал разобраться. Но разобраться не успел — Евгений умер! Никто не знает причины — Эвелина его тоже кремировала — вряд ли он в свои 50 лет об этом просил! А его сводный брат еще покачал головой — вот, мол, жил себе холостяком всю жизнь, а потом вдруг женился и — сразу умер!

Через полгода Эвелина снова вышла замуж (тоже, встретив будущего мужа в туристическом походе). Наши отношения восстановились только 2 года спустя. В июле 2003 года она позвонила и согласилась, наконец, отдать нужную сумму, чтобы покрыть все долги. Васюша снова ездил за деньгами (но дома уже был новый муж Борис, который произвел приятное впечатление). Пройдя через все эти унизительные просьбы, я была рада (моего Васюшу больше никто преследовать не будет!).

В общем, деньги — главная доминанта в жизни моей сестры. Все определяется только ими. Неужели именно деньги развили в ней три черты: агрессию, лживость, и подлость? Когда Васюша тяжело заболел и попал в госпиталь, зная об этом, — она не позвонила мне ни разу! И со своей очень тяжелой ситуацией я была один на один — совершенно одна.

Вообще — и это самое главное — Эвелина свое прошлое — до Ленинграда — вычеркнула навсегда. Она ничего не помнит. И не хочет вспоминать. Если я в YouTube уже тысячу раз побывала в нашей Усть-Нерочке (где мы прожили свои первые 7 лет) и «проехала» миллион раз по Калымским трактам (я оставила там часть своей души), а сколько раз мы с Васюшей ездили в Камышин (а сейчас я — в YouTube) — то она этого не сделала ни разу (говорит, ей это не интересно! — А память души? — или — Нет никакой души?). Как-то я попросила адрес Лены, но она наотрез отказалась его мне давать (не хочу, чтобы вы меня обсуждали!). Судьба Лены ее не трогает (а ведь именно Леночка когда-то устроила ее на очень престижное место ВТО «Маска»). Не могу забыть ее директора — Марианну Васильевну — очень умную, очень образованную и очень красивую женщину, которая часто мне, когда я приезжала в Ленинград, отдавала очень дефицитные книги (это вызывало у многих неоднозначную реакцию!) и которая не один раз говорила: «Ирочка, ну скажи, что вы с Эвелиной — не сестры — слишком вы — разные! Все у вас отличается — внешность, ум, образованность, даже — душа. Ну, скажи, может быть, у вас отцы разные?». Я улыбалась, но объяснить ничего не могла — почему мы такие разные. В буддизме такие различия при абсолютно равных условиях объясняются кармой (См. новую книгу Далай-Ламы «Мой путь» (2020). Но современная психология тоже дает ответы на этот вопрос. Сейчас, имея определенные знания по психологии, думаю, влияние генетики на психологию человека — не решающий фактор, так же, как и влияние окружающей среды. Решающий фактор — сам человек — только он может изменить (если необходимо) «плохую» генетику, и — самое главное — выбрать из окружающей среды то, что соответствует только ему: в различных сферах (интеллектуальной, нравственной, профессиональной, бытовой) — именно то, что человек выбрал для себя — и будет его сущностью, истинным лицом (См. о созвучной моим мыслям концепции культуры К. Гирца о выборе определенных паттернов культуры, которые влияют на формирование концепции человека и его обретение индивидуальности). В нашем случае — в одной и той же социальной среде выросло два диаметрально противоположных — на всех уровнях — человека.

В 2008 году (как я уже писала), когда я решила все-таки задать невинный вопрос о сумме наследства, в гневе она выпалила: «Как, вообще, ты смела приезжать ко мне в Ленинград в нашу одну комнату!». Слышать такое было дико, потому что приезжала я раз в год на неделю и только два раза на десять дней! Зато к нам в Волгоград они вдвоем приезжали на месяц и занимали только мою комнату, никогда у меня, даже не спрашивая разрешения — я им сама ее с радостью отдавала!).

Вообще, это просто немыслимо было выслушивать такие мелочные, с одной стороны, и такие чудовищно абсурдные, с другой стороны — претензии!

И — последнее. Совсем недавно спросила Эвелину: «Это нормально, что ты не знаешь и не спрашиваешь ни одного телефона моих друзей и знакомых, если вдруг со мной что-то случится? Я ведь осталась совсем одна». Ответ буквально был следующим: «А в чем проблема? Если с тобой что-то случится, дверь взломают — сейчас это без проблем — а в телефоне у тебя обозначено «сестра». Вот такой грустный оксюморон — «безжалостная забота»!

Этот ее ответ — апофеоз ее деградации. В ранней юности я ни в каком страшном сне не могла и представить, что можно такое услышать от родной сестры! Я ведь её искренне любила и была к ней привязана в течение многих-многих лет.

Моей третьей сверхценной привязанностью стал мой муж Васюша. Он был, безусловно, послан мне свыше за все мои «мышкины слёзки». Все 22 года и 4 месяца нашей жизни вдвоем я ни разу с ним не была несчастна и никогда не была одинока (многие годы, засыпая, я говорила про себя: «Продлись, продлись, очарованье!»). Даже, когда он болел — я была с ним очень счастлива, несмотря на невероятные тревоги за него. Мы были гармоничны: нам было вместе и легко, и приятно, и интересно, и безопасно, и надежно (моя «5-ти компонентная формула состояний психологической совместимости» (См. мое эссе «Моя психология») и (См. о нашей жизни в моем эссе «Жизнь вдвоем» — ниже).

14. ЖИЗНЬ ВДВОЕМ

В недавнем американском научном психологическом исследовании рассматривался вопрос о том, в каком окружении человек чувствует себя наиболее счастливым: в семье, с родственниками, в профессиональной сфере, среди друзей, вдвоем. В нашей многогранной жизни могут быть, конечно, разные варианты, но исключительное большинство «победило» — «жизнь вдвоем». До встречи со своим третьим мужем (побывав до этого в двух браках!) я бы поспорила с этим выводом, но 22 года абсолютно счастливой нашей жизни вдвоем подтверждает его. Иными словами — не каждый брак — счастливый, но если он счастливый, то ничего лучше на свете быть не может. Ну, и уж коли я залезла в эти сравнительные характеристики, расскажу сначала о предыдущих своих браках.

Первый раз замуж я вышла в 1971 году, когда мне только-только исполнилось 20 лет. Это случилось в Ленинграде, куда я в третий раз приехала поступать и снова не поступила, причем очень несправедливо (См. мое эссе «Мои поступления в вуз и КГБ»). В общежитии на Московском проспекте в конце августа после зачисления почти все разъехались по домам, а мы с одной девочкой из Кирова всё что-то тянули (я пыталась устроиться куда-нибудь на работу, чтобы остаться в Ленинграде — даже ездила на сторожевые вышки в какую-то охранную зону! — как я там с моим здоровьем собиралась стоять ночами и леденящими утрами?). Комендант разрешила нам немного пожить, но переселила нас на второй этаж. Рядом с нашей комнатой оказалась комната с поступившими уже ребятами — неожиданно они нас вечером пригласили к себе в гости и создали очаровательную дружескую атмосферу: очень интересная беседа, сказочно звучащая гитара и очень вкусный накрытый стол (все три основных условия жизни образованных древних римлян). Их было трое, нас — двое. Третьего мальчика я не запомнила, но из двух хороших ребят я сразу выделила «испанца» (для непосвященных — поступил на отделение испанского языка): он был невысокого роста (но и не маленький), темный шатен, плотненький (мой типаж), приятный — с глазами в крапинку, в очках, умный, образованный, очень начитанный и — божественно играющий на гитаре. Но меня притянули его знания (до него с такими образованными мальчиками я не была знакома), а мою соседку — его гитара: она все восклицала: «Испанец! Гитара!»). На следующий вечер они с ответным визитом пришли к нам, мы их встретили тоже чудным столом, а в 12 часов ночи вдруг решили отправиться на Литераторские мостки Волковского кладбища — «в гости» к любимым писателям. Поскольку после 12 ночи общежитие уже было закрыто, ничего умнее не придумали, как спрыгнуть со второго этажа (мальчики прыгали первыми, а нас уже ловили). Ночная прогулка всем очень понравилась (симпатии друг к другу уже четко обозначились). А утром, когда мы после ночи еще мирно спали в своих комнатах, ворвалась комендант со своей свитой и орала так, что я думала — наступил конец света. Это она наши ночные прыжки именно так и восприняла, потому что за нами (какой ужас!) в бинокль наблюдали иностранцы из гостиницы «Ленинград», которая находилась как раз напротив, и ей утром уже все было известно (КГБ?). В общем, нам всем сказали немедленно покинуть общежитие. Так, мы с Володей Соловьевым из Кемерово («испанцем») оказались в снятом им с его другом (вторым мальчиком — он на тот момент уехал домой) домике (вернее половине его) в Озерках (пригороде Ленинграда).

Началась наша жизнь вдвоем. У нас сразу установились очень теплые отношения (мы много гуляли по городу, ездили на Кировские острова, в нон-стопе интересно разговаривали на все темы, слушали музыку, сидели в библиотеке — именно он открыл мне «Мастера и Маргариту» Булгакова — мы вместе читали этот роман (журнал «Москва», который мы с мамой не выписывали) в библиотеке им. А.Блока на Невском), но, поскольку замуж я не собиралась, интима не было (несмотря на то, что спали мы в одной постели — это правда). Вообще-то, в Камышине у меня был молодой человек (мой одноклассник — тоже Володя). Сказать, что он был мой жених, будет не совсем верно. Отношения с ним у нас были сложные. Еще зимой в 10 классе я попыталась ему объяснить, что зря он «за мной бегает» — как тогда говорили. Но он меня слышать не хотел. Все считали, что он меня ужасно любит: на всех наших школьных вечерах он всегда старался меня перехватить, плотно очень прижимал и … сопел. А еще он часто свистел (хобби такое, видите ли). И, когда ему что-то не нравилось, у него ходили желваки (интуитивно я это относила к агрессии, но его мама считала, что Воля (его домашнее имя) и мухи не обидит!» — а уже через два года мои предчувствия оправдались). А еще он был троечником (разве могла я полюбить троечника? Ни за что!). Но его родители после окончания школы «засунули» его в филиал Саратовского политеха в Балаково Саратовской области (его дядя там был судья), где он на тот момент умудрился уже проучиться 2 курса (куда к нему в гости они однажды уговорили меня поехать — и я поехала: жили в общежитии, спали в одной постели, но ничего между нами не было). Он пел мне песни под гитару (часто песню «Ему б кого-нибудь попроще, но он циркачку полюбил»). Я откликалась на его любовь и мне даже стало казаться, что я к нему испытываю ответные чувства, но в глубине души он мне даже был неприятен (как потом я поняла — я умела себя уговаривать!). К тому же вот уже более 4-х месяцев он мне не написал ни одного письма (в тот год я должна была поступать в Саратов — весь год занималась на подготовительных курсах сразу при двух университетах, но в конце июля все-таки из Саратова улетела в Ленинград — так решила моя мама, да и я была — за), поэтому я посчитала, что обязательств перед ним у меня нет (однако, как потом я узнала, для него мой отъезд из Саратова в Ленинград стал серьезной психологической травмой).

Но события разворачивались стремительно. Наступил сентябрь. Начались занятия в институте. И очень быстро я поняла, что Владимир на занятия ходить не хочет. А к этому времени моя сестра устроила меня на работу в банно-прачечный комбинат в каландровый цех, где при температуре под 40 градусов нужно было очень быстро выдергивать в спутанном белье, например, мокрый пододеяльник, из огромного бака и быстро распрямлять его без единой складки на тяжелый раскалённый, с грохотом крутящийся, барабан (работали в паре с разных концов барабана) — и так все 8 часов: выдергивать — распрямлять, выдергивать — распрямлять (такие нагрузки и при такой скорости, и при такой температуре с моим давлением 160/120 в спокойном состоянии!). Работала я в 1 и 2 смену (понедельно). Утром я вставала в 4-30 утра: мы быстро завтракали, Володя снова ложился спать, а я ровно в 5 … вылезала в окно (чтобы не будить по коридору соседку из второй половины дома) и неслась на электричку в кромешной тьме, а через 20 минут уже стояла у Финляндского вокзала на автобусной остановке в гуще ревущей толпы и искала среди бесконечно подъезжающих автобусов свой номер, пристально вглядываясь в тусклые номера, потом после штурма ехала на нем минут 30, а затем снова пересаживалась на другой и через полчаса выходила и пешком шла еще минут 15 до работы — на самой окраине города. Таким образом, вылезала из окна я в 5 утра и через 2 часа в 7 — уже стояла у крутящегося барабана — не для слабонервных. Вторая смена начиналась в 16.00 и заканчивалась в 24.00 (у проходной меня всегда встречал Володя). Так продолжалось 1.5 месяца (как я выжила — для меня загадка — когда я увольнялась, начальник отдела кадров так и сказал: «Как такая интеллигентная девушка вынесла здесь полтора месяца?»). Но, когда я не работала, мы с Володей продолжали много гулять, читать, слушать классическую музыку на пластинках и его песни под гитару (особенно часто он мне пел «Маленький принц» — обворожительная мелодия, а какие слова!) — и много разговаривать (это была не богема, с ее неряшливостью и безалаберностью (помните у Ахматовой о «Бродячей собаке»: «Все мы бражники здесь, блудницы, Как невесело вместе нам!»), а — интеллектуальная романтика). А еще мы очень любили сидеть в кафе «Огонёк» и лопать пирожки с мясом — с потрясающе вкусным бульоном (жили мы на мои заработанные деньги и те деньги, которые я дома заработала и отложила на зимнее пальто, но и Володя однажды умудрился получить стипендию!). На занятия он не ходил — и будто бы искал работу (ассенизатором он работать не хотел, а другие не предлагали). Я его понимала. И меня это почему-то совсем не напрягало! А в это время наши теплые отношения перешли в горячие: 16 сентября он признался мне, что не может иметь детей, поэтому наша близость абсолютно безопасна. У меня до него не было сексуального опыта, я ему поверила и … уступила. В конце октября я уволилась с работы и должна была пойти учиться вместе со своей сестрой (она уже ходила на занятия) в книготорговый техникум (очно). На ноябрьские праздники мы с Эвелиной вдвоем уехали в какой-то дом отдыха (ей выделили две путевки), а, когда через 2 дня я вернулась, то, подходя к дому, почувствовала какую-то странную тревожную перемену: свет горел не так, как обычно. Да, это приехала его мать, чтобы забрать его домой (для меня осталось загадкой: что он мог ей написать, чтобы она приехала, думаю правильный ответ только один — выманить меня в Кемерово — и это им удалось). Уже через день мы ехали в поезде, а через 3 дня я оказалась в Азии (так я воспринимала всё, что за Уралом), в чужом городе среди чужих людей. Мороз стоял конкретный (мама, узнав, куда и с кем я уехала — была в ярости и старое зимнее пальто мне не выслала — я же должна была купить новое в Ленинграде!). И к тому же я оказалась гарантированно беременна (я, конечно, почувствовала в себе физиологические перемены, но об этом я узнала только на приеме у гинеколога — но этого не может быть! — врач посмотрела на меня после моих объяснений — как на полную идиотку!). И снова от меня ему — ни слова упрёка в том, что он меня бессовестно обманул! Я его любила и мне с ним было очень хорошо. Наша интеллектуальная романтика продолжилась: в гости приходили его одноклассники: его друг Юра (очень воспитанный молодой человек из очень хорошей семьи), Валя (его бывшая девушка), его двоюродные брат с сестрой, одноклассница Наташа, и ее сестра — Галина Александровна Жерновая: ГЖ, как ее называли сокурсники, тогда такая аббревиатура была в моде (потом годы спустя — кандидат искусствоведения, профессор — я узнала об этом сначала в картотеке диссертационного зала, потом в интернете), которая мне очень нравилась за ее нестандартный независимый ум, высокую образованность (закончила Новосибирский университет русскую филологию — уже тогда дома у нее в ее 24 года ею была собрана прекрасная библиотека), за обаяние ума и чудные беседы, которые мы бесконечно вели — эту интеллектуальную ауру мне никогда не забыть! Мне также очень понравилось Кемерово (столица Кузбаса — почти 500 тысяч жителей), в котором, как и в Волгограде, превалирующий цвет домов в центре — желтый (солнечный). Мы гуляли по красивому городу: по вечерам заходили в уютное кафе, где работала барменшей подруга двоюродного брата Володи — прелестная Люба — мне она очень нравилась (которую потом он безжалостно бросит, и свадьба расстроится) — и угощались вкусными винами) — тогда я чувствовала себя счастливой. Но была и другая серьезная сторона нашей жизни. Семья Владимира — это его 45-летняя мама (кондуктор троллейбуса), тихо пьющая не только по праздникам, его на год моложе брат Толик, сильно пьющий почти каждый день, и его 14-летняя сестренка, очень хорошенькая школьница с замашками взрослой женщины (их отец давно трагически погиб в шахте) — все они жили в 3-х-комнатной квартире (нам выделили отдельную комнату). Сначала все было не так плохо. Мы официально зарегистрировались и сыграли свадьбу дома в декабре. НО: надо было устраиваться на работу! Я уже писала, что в советское время это было сделать проблематично. Как-то в жуткий мороз ездила на силикатный завод (как и в Камышине — далеко за городом), но мест в лаборатории не было. Володя вроде бы искал работу, но — не находил. Раздражение со стороны его матери нарастало (я ее понимаю!). Наконец, Галина Александровна помогла мне устроиться в ее школу библиотекарем. Но неожиданно произошел неприятный случай: когда Володи дома не было, Толик, в «зю-зю» пьяный, вломился в нашу комнату и — так очень конкретно и доходчиво, помахав большим своим кулаком перед моим носом, сказал, что, когда Вовка уйдет в армию через два месяца, он со мной расправится — а, может быть, и — раньше!!! Прекрасно осознав свое настоящее и особенно будущее, я собрала свои вещи и ушла к Галине Александровне и Наташе, предварительно на почте отбив маме телеграмму с просьбой выслать мне денег на обратную дорогу. В этот момент я остро поняла, что все это время жила иллюзиями, что мой обожаемый муж работать никогда не будет, а когда он уйдет в армию, моя жизнь реально будет в огромной опасности. Ночь я переночевала у друзей, не сомкнула глаз — и мне казалось, что я схожу с ума. Володя не хотел меня отпускать, снова уговаривал остаться (мы ведь за эти полгода совместной жизни ни разу не поссорились!), но уже на следующий день мама переслала деньги (да, она меня спасла — спасибо ей огромное!) и уже через день я села в поезд и уехала из этого города навсегда. Когда я приехала 12 марта в Камышин домой, меня никто не узнал, оказывается, я похудела на 15 кг! Вся моя трагедия заключалась в том, что я любила этого человека и он мне не сделал ничего плохого (никогда не обижал!), мне с ним было интересно, легко и очень приятно (все мои лучшие ночи были с ним!) — но … на него нельзя было положиться. Я не чувствовала с ним себя защищенной. И это была единственная причина моего отъезда и развода с ним. Но ему об этом я ни разу не сказала (даже, когда через месяц он приехал в Камышин уговаривать меня не разводиться). Он ушел в армию, потом поступил в МГИМО на журналистику (все три года, пока я еще жила в Камышине, я получала от него нескончаемые письма, но я не ответила ни разу). Даже в своей глубокой рефлексии наедине с самой собой, я до сих пор не могу ответить себе на вопрос: почему я ни разу ему не ответила и почему ни разу ничего ему не объяснила. На меня нашло какое-то оцепенение. Думаю, что я не осознавала тогда, какая у меня была глубокая травма. Но она была и об этом знало мое подсознательное. Если бы он был ответственным человеком и устроился на работу еще в Ленинграде, я бы с ним, наверное, не рассталась! И впереди в моей жизни, может быть, и не было бы тяжелых испытаний (но нам многое знать не дано). Но, с другой стороны, мы бы никогда не встретились с Васюшей (и какая бы была его грустная судьба после Украины?!)! А перед Володиной мамой (которая, скорее всего тоже была автором того зловещего спектакля, который разыграл передо мной Толик!) я всю жизнь чувствовала вину (она вынуждена была поменять свою 3-х-комнатную квартиру на соседскую 2-х-комнатную — хищные соседи очень этого хотели! — чтобы любимый сын смог съездить ко мне в Камышин). В начале 80-х мы с моей мамой случайно увидели его по телевизору в репортаже из Прокопьевска Кемеровской области: как журналист он общался с иностранцами — внешне он изменился — стал крупнее и увереннее в себе.

Моя жизнь в Камышине продолжалась еще ровно три года. Сразу после моего возвращения из Кемерово через месяц домой к нам пришел снова Володя Онищенко — он уже был курсантом (родители — отец подполковник — перевели его из института в Камышинское военное строительное училище), мы стали встречаться (я снова уступила), но окончательно расстались уже через год по нескольким причинам. Формально из-за ссоры между нами (которой не было, но была его инициатива — он взял реванш!). А на самом деле (я поняла это тогда, когда через год сразу после выпуска его направили служить в Германию) причина была очень «уважительная»: с моим «белоэмигрантским прошлым» ни в какую Германию он бы не попал. Но его срочно нужно было все равно женить (иначе он не попал бы в Германию тоже!). И его женили на девушке из деревни, откуда родом были его родители (но невеста к тому моменту заканчивала Московский текстильный институт). По выражению моей приятельницы, «свадьба была похожа на поминки» (но это может быть преувеличение), однако точно известно, что его родители дали установку командиру не пускать его в увольнение, потому что он им сказал, что он «сбежит к Иринке». Мне слышать это было странно, характер у него уже давно очень изменился (так, например, он мне часто говорил, что издевается в казарме над курсантом по фамилии Соловьев — вот тогда я и осознала, что моя интуиция в отношении «мухи не обидит» была очень достоверной). Через несколько лет я узнала, что жена родила ему дочь от другого мужчины и он с ней расстался (тоже, наверное, ловил хайп через реванш, но, говорят, что это она сама нашла ему новую жену). В общем, как всегда — Санта-Барбара!

Мой второй брак вообще не должен был состояться. Это оказался вынужденный брак (с моей стороны) из-за огромного чувства страха. Все пять лет в Волгограде, учась в педагогическом институте, я не встречалась ни с кем. Я с упоением училась и мне было реально некогда (См. мое эссе «Мои прогулки по городу»). Но в конце 4-го курса нас предупредили, что всех незамужних девочек пошлют на три года в деревню. Всё бы ничего, может быть, я и «оттрубила» бы три года в какой-нибудь Чухонастовке (которой нас вечно «пугал» наш математик), НО: мой отец настойчиво повторял, что он поедет вместе со мной и мама его к этому активно подталкивала (чтобы избавиться от него). Мой ужас не передать (См. мое эссе «Круг общения: мои сверхценные привязанности»). Дело в том, что я не очень хотела рассказывать об одном эпизоде в том эссе, но, поскольку именно он подтолкнул меня на второе замужество — придется. В 1976 году, когда мы переехали год назад в Волгоград, отец уехал в Камышин на дачу (он ее еще к тому времени не продал) и позвонил, как мне передала мама, чтобы я приехала на автобусе с нашей собакой (восточно-европейской овчаркой) к нему на дачу (подвоха я никакого не почувствовала — до этой поездки не было ни одного момента, чтобы почувствовать опасность). Мне даже в голову не пришло — отказаться — а ведь сама поездка была очень не простой (пёс ни за что не хотел сидеть на специально мною купленном ему сиденье, облизал (даже через намордник!) лысину впереди сидящего мужчины (тот был возмущен!), я вынуждена была спустить его в проход, но он все время ёрзал по проходу — в общем, — четыре часа полного напряга!). На автовокзале нас встретил отец и вечером на даче за ужином он так невзначай открыл бутылочку вина и … началось. Он постоянно гладил мои колени, а я, не улыбаясь, но вежливо методично сбрасывала его руки. Интуитивно я понимала, что нельзя ни в коем случае его злить (как два года назад в Ленинграде, если помните мое эссе «Мои» маньяки», — ни в коем случае нельзя было бежать! — и я медленно шла целых 17 минут!), а здесь — один на один с мерзавцем я проявляла выдержку около часа, потом мы легли спать в одной комнате на разных кроватях (их было две) и я всю ночь, ни разу не сомкнув глаз, пролежала ни жива ни мертва — до утра. Утром он на машине подвез на автовокзал, и я уехала в Волгоград. Мое состояние не передать! Но я все же решилась рассказать всё маме, а она с гневом ответила: «Я не верю ни одному твоему слову — он очень целомудренный!». Но, когда через год одна наша знакомая в присутствии мамы вальяжно, с чувством превосходства, почти легла на его плечо, и сказала: «Купите мне лодку!» — она почему-то все сразу поняла и пришла в ярость (наверное, и еще кое-что увидела у этого целомудренного). Но самый отвратительный случай произошел ровно 20 лет спустя (!) в 96-м году, когда неожиданно вся в слезах пришла ко мне моя соседка Светочка (ей было тогда 57 — выглядела на 27!!! — все мерзкие бабы ей завидовали и подчеркивали ее возраст, чтобы она слышала, а восторженные мужики спрашивали, почему она так и не вышла замуж, а она с добрым смехом отшучивалась: «Ах, как жаль мне тех, кто мне не встретился!») — я ее обожала и мы с ней тепло общались (она накрывала потрясающие столы в своей уютной квартирке напротив моей) — и вот, придя ко мне, она рассказала, что недавно попросила моего отца починить ей кран, а он явился подшофе и стал к ней приставать. Как сейчас вижу, как навзрыд рыдает Светочка у меня в комнате (ее мучил только один вопрос, неужели она такая бэ…, что он… — ему на тот момент — на секундочку! — уже было 89!!! — к нейполез?). Целых полчаса я приводила ее в чувство и успокоила ее только тогда, когда рассказала свою историю. Ее это успокоило (не она одна!) и одновременно ужаснуло (могло бы быть и хуже! — но, чтобы она «глубоко въехала в тему» — я очень образно повторила картинку и попросила ее представить, что это она (а не я) один на один ночью в глуши на окраине городка на какой-то даче… в общем, я умею отрезвлять и успокаивать одновременно. НО самое главное не это. После своего случая я с ним разборки не устраивала. А за Светочку я решила заступиться! А в ответ он «гениально» просто ответил с позиции отменного мерзавца: «А вы же ничего не стоите!!!». «А чего стоишь ты — малообразованный подлец?» (я знала, что он очень был уязвим, что не получил образования, но по-другому защитить Светочку я не могла).

Вот так перед 5-м курсом у меня остро встал вопрос срочно выйти замуж. Но за кого? Я ни с кем не встречалась, поклонники у меня, конечно, были и — не один. Когда я до института работала в книжном магазине в техническом отделе (можно сказать — в мужском), как мне директор магазина сказала, что с моим приходом выросло количество покупателей и продаж книг в техническом отделе. Ещё бы! Но по другой причине! Я составила полный библиографический каталог всех имеющихся в моем отделе книг, неликвидные стала посылать в другие города (особенно сотрудничала с Новосибирском) — до меня все это было от случая к случаю. И, когда штатный библиограф пожаловалась на меня директрисе (Екатерине Михайловне), что я много разговариваю с покупателями (!), она неожиданно встала на мою сторону, сказав ей: «Вы не жаловаться должны на эту девочку, а быть ей благодарны — она за Вас делает Вашу работу и Вы этого даже не поняли!». А, когда я увольнялась, чтобы поступить на ин. яз., она умоляла меня не уходить: «Я Вас в будущем хочу оставить директором магазина после себя» (пришлось объяснить, что моя жизнь будет связана только с преподавательской деятельностью и — только с английским!). Так что я не только (как им казалось легкомысленно) болтала с мальчиками. Но, к сожалению, среди этих мальчиков не было моего единственного. С Виктором Шиковым, программистом из солидного КБ, как со своим покупателем я познакомилась с самого начала работы в книжном магазине. Даже не представляла, что могу за него выйти замуж — он мне решительно не нравился (ни внутренне, ни внешне: довольно поверхностный, не начитанный, неинтересный собеседник (стереотипная речь без содержания, как будто статью из газеты читаешь — зато очень любил все нудно пояснять), худой, среднего роста, в очках, невыразительные глаза, недоброе лицо, вечно как будто прочищает горло, когда очень хочет казаться значительным). Мне он был неприятен. Но он терпеливо-хищно ждал своего часа: моего согласия — 5 лет, даже несколько раз приезжал ко мне домой в гости на чай. Я себя долго уговаривала, чтобы на такое согласиться. Наш брак просуществовал 6 лет. Первые полгода мы (по моей инициативе) снимали квартирку (1-комнатную) в центре на Пражской. Для меня это были восхитительные полгода, потому что я была там одна (он постоянно был в Ростове-на-Дону в длительных командировках). В первое же лето мы поехали в Зарайск (его родина) в гости к его маме (городок очень живописный с чудной небольшой речкой, текущей среди дивных полей). Его маме (уборщице) я не понравилась, зато, кажется, понравилась всем его остальным очень образованным родственникам в Москве и Коломне. В той поездке я поняла, что они были удивлены нашему с ним контрасту — во всем — особенно, в щедрости души. Я, конечно, его спросила: «Ты разве всегда приезжал без подарков? Т. е. подарком была только твоя персона?». Разозлился. Конечно, подарки — не самое главное в жизни. Я, например, никогда не жду их, особенно не люблю, когда их дарят по особым дням. Мой друг Семён Семёнович (См. мое эссе «Одна большая интеллектуальная дружба») всегда спрашивал о том, что подарил мне муж (Васюша), например, на 8-е Марта. И я отвечала — ничего (он ужасался), но, когда я говорила, что только за последний месяц мы друг другу купили то-то и то-то (он восхищался). Так вот — Виктор был скупым. Причем во всем — особенно в деньгах (например, через четыре года он мне заявил, что премиальные он будет оставлять себе — я улыбнулась и сказала — хорошо), словах, эмоциях. Не сдержанным, а именно скупым и, особенно, раздражительным по мелочам. Он не орал, не ругался, не скандалил (за исключением одного случая, когда однажды я поставила на стол тарелку с цветной капустой в сухарях на сливочном масле — он вдруг с раздражением сказал, что он терпеть не может сухари — что я забыла? — и — неожиданно так шарахнул эту тарелку об стол — что все сухари чудным образом вылетели из тарелки (сама тарелка не разбилась) и приземлились на полу — я ни слова не сказала, взяла веник и тщательно подмела пол, очень радуясь ситуации, потому что внутренне сказала себе: «Вот ты и подписал себе приговор» и взяла курс на развод). Моя подруга Наташа, услышав мой рассказ, отреагировала мгновенно: «Да ты что! Я бы так шарахнула ему сковородкой по башке, что мало бы не показалось!». Вообще, в жизни я никогда на хамство почему-то не отвечала (у меня не хватало энергии ругаться). Когда мы совершали прогулки, он мог изводить меня беспричинно и доводить до слез (за все шесть лет только на трёх прогулках он вел себя нормально (в Таганроге на Азовском море (См. мое эссе «Страсть к воде: мои заплывы»), на Сарпушке глубокой осенью в длинном походе и — однажды летом в поездке в усадьбу Достоевского Даровое около Зарайска — за те три прогулки я ему благодарна). Вообще, я к нему относилась очень хорошо (это видели все, и он потом это признал). Я покупала ему много книг (особенно переводные толстые издания по программированию издательства «Мир»). Он их никогда не читал. Я недоумевала: «Почему ты не читаешь?» — «Я читаю на работе». — «А когда ты работаешь?». Мои вопросы ему не нравились. Однажды он психанул (без причины!) и убежал с воплями: «Брошусь под поезд!» (также вела себя и вторая жена у Васюши! — таких психопатов, оказывается, пруд пруди!). В это время я мыла окно. Бросила все и побежала разыскивать его по рельсам (та ещё пробежечка была!) — не нашла (вечером он сказал, что пошутил и хотел меня попугать). Точно также он пошутил, когда в декабре 1986 года он потребовал разменять нашу 4-х-комнатную квартиру с родителями через суд. Я наотрез отказалась. Тогда он резко сказал, что будет со мной разводиться! Я замерла и не верила своим ушам: наконец! сам сказал! От счастья я была на седьмом небе! Дело в том, что все эти годы у меня было острое чувство вины перед ним — после свадьбы его вычеркнули из очереди на квартиру и мы его прописали у себя (через два года потом после развода его восстановили в очереди и дали квартиру в новом доме — я в ней никогда не была). Но на следующий день я напомнила ему, что жду его в ЗАГСе в 6 вечера. Он не понял — зачем? — Подать заявление на развод. — Я пошутил. — Зато теперь я не шучу. А потом начались разборки — с его стороны: Почему я никогда не ездила с ним на турбазы ни летом, ни зимой? — Я не люблю турбазы! — Почему я отпускала туда его одного (должна была трупом лечь … но не отпускать!!!) —??? — «Ты вечно мне изменяла!» — ??? — «Психологически… с каждым столбом!» — «Ты себе представляешь, как я с каждым столбом тебе изменяю?» — самому стало смешно! — «Вообще ты что-то путаешь: не изменяют с каждым столбом, а — ревнуют к каждому столбу …». В общем, было с ним жить не просто не легко, а тяжело. Когда родители узнали о том, что мы разводимся, долго пребывали в шоке: «Вы же никогда не скандалили (уж они-то это делали виртуозно и постоянно!) — вас никогда не было слышно!». Я решила никому не рассказывать, как он порой тихо шипел, но никогда не было понятно, чем он на самом деле был недоволен. НО — самое главное — мне с ним было очень одиноко (как сказал Николай Бердяев «одиночество вдвоем»). Я это чувствовала всегда. Мне было легко с Володей (первым мужем). И было очень легко с Васюшей (третьим мужем). Так что выходить замуж вроде как по расчёту (даже спасая свою жизнь от мерзавца) — не надо было. Хорошо еще, что он часто отсутствовал (в это время я была очень счастлива!).

Если между моими первым и вторым браками пролегает десять лет, то между вторым и третьим — одиннадцать. За все эти годы у меня практически никого не было, за исключением нескольких случаев (один мальчик до института — мы с ним встречались несколько месяцев, после развода один эпизод, длящийся ровно… три дня — с моим дальним родственником, художником и журналистом, тоже Владимиром из Подмосковья, НО такого, как говорил А.Солженицын, «кишкомота» я никогда в жизни не видела! — еле ноги унесла) и два эпизода уже в 90-е (сейчас расскажу). После смерти мамы весь 1993 год у меня была глубокая депрессия. К тому же мне очень тяжело было находиться дома один на один с отцом (См. мое эссе «Круг общения: мои сверхценные привязанности»). Но в январе 1994 года меня неожиданно «бросили» на чтение лекций в Дом офицеров (офицерам запаса) и там я познакомилась с Мишей (но он оказался совсем не офицером, а инженером — выяснилось это, когда как-то вечером он зашел ко мне на курсы английского языка). Мы начали встречаться, но это было абсолютно против моих жизненных установок: женат и — моложе меня на семь лет (но об этом я узнала позже). Чтобы никогда не совершать подобную глупость с женатыми мужчинами, женщинам достаточно посмотреть идеальный на эту тему трагический фильм «Вторая истина» с Мишель Мерсье в главной роли (мои эмоции были очень близки эмоциям героини — только под поезд я бросаться не хотела). Но по-настоящему я оценила своего друга в очень нестандартной ситуации. Февраль 1995 года. Вечер. У меня закончились занятия на моих любимых курсах. Как всегда, в окружении своих слушателей, спускаюсь по лестнице. Мы уже все знаем (видели из окна), что на улице жуткая метель. Вдруг вижу, как нам навстречу по лестнице поднимается мой друг, при всех подходит ко мне, обнимает и говорит: «Я очень соскучился, приехал увидеть тебя (он на машине), но я тороплюсь домой (живет в противоположном конце города — на Спартановке) — не знаю, как ты доберешься домой — там страшная метель!» — и мы спускаемся дальше вниз. Но в этот момент всё слышал и всё понял мой слушатель Эдик (27-29-летний умный, очень нестандартный талантливый программист) — он громко сказал: «Ирина Гербертовна, не беспокойтесь — я буду рядом — не пропадем!». Михаил (очень озадаченный) быстро ушел. А на улице Эдик предложил мне гениальный конструктивный план: «Сейчас глупо стоять и ждать автобуса. Мы с Вами сейчас пойдем посидим в кафе на Ленина, потом я Вас провожу на автобус, должен убедиться, что Вы в безопасности, а сам пойду переночую к другу, потому что в свое Городище я уже точно не попаду». Гениальный план Эдика сработал! Мы посидели в уютном кафе — он очень живой интересный собеседник! — метель утихла уже через час, и я на коммерческом автобусе улетела в ночь. Очень благодарна Эдику — РЫЦАРЬ. Мы еще общались некоторое время (Васюше он очень понравился!), он даже составил мой гороскоп по каким-то новейшим компьютерным методикам (все повторял с ужасом, что у меня очень необычная судьба: высочайший интеллект и постоянное около меня присутствие смерти). А потом он женился и как-то рассказал мне, что его жена (которая меня никогда не видела!) очень ревнует его ко мне, дошла до того, что нашла каких-то подружек, которые учились заочно у нас в сельхозе, и расспрашивала их (мне было слушать это неприятно и противно, потому что эти подозрения абсолютно беспочвенны и абсолютно глупые!) — но подобных эпизодов в моей жизни было несколько. А моему другу я не стала объяснять, как он поступил — а сам он ничего не понял. Но этот эпизод меня привел в чувство, и я приняла решение расстаться (но не сразу). Однажды в летний жаркий день 24 июня 1995 года я как-то зашла на Авангарде в нашу церковь Параскевы. Службы не было. Внутри почти никого не было. Стояла тишина. На прилавке были выложены очень интересные книги, и я выбрала большой фолиант Архиепископа Иоанна Сан-Францизского (Шаховского). И, когда я достала уже кошелек, ко мне быстро подошел мужчина моего возраста и — мгновенно за меня заплатил. «Это Вам подарок от меня!» Я начала сопротивляться: «Это не повод для знакомства». — «Нет, не повод. Но я от Вас теперь не отстану! У меня никогда не было такой женщины!» (Мне его мама потом скажет, что, когда в тот день он пришел домой, он сказал родителям эту же фразу: «Я встретил женщину, такую, какой у меня никогда не было… и — никогда — не будет!» — его мама удивилась: и ты уже знаешь заранее, что вы расстанетесь?). Мы из церкви вышли вместе. Пошли к Волге (он попросил разрешение подписать книгу — и написал сочиненный им на ходу стишок «Бриллиантовая ночь» — о бриллиантовой ночи там не было ни слова, рифмовал что попало с чем попало в своем не совсем трезвом состоянии). Так началось мое знакомство с «восхитительно» развязным музыкантом-гобоистом Славиком Лукьяновым (безусловно, умным, безусловно, образованным, безусловно, обаятельным (он очень нравился всем моим подругам — кроме меня, добавляла я — а он отвечал, что это только кроме тебя (вообще, его выходки очень препятствовали формированию моей к нему симпатии, например, как-то, зайдя к нему домой вечером после своих английских курсов, я извинилась и поспешила уйти к себе домой — а он в прихожей, пока я надевала один ботинок — запустил в меня мой второй — а его мама сказала, прибежав на его вопли: «Ирина, Славика можно понять — зачем ты так рано уходишь? — я увидела ящик с крупным луком и представила, как он не ограничится одним моим ботинком и пустит в ход другие снаряды — быстро ушла»). Все женщины были от него без ума — он умел любить нежно — без правил и запретов. Но при всем при этом он был абсолютно безответственным. И очень много пил. Я впервые в своей жизни увидела стеклянные глаза. После 11 месяцев такого безумного общения я поняла, что моя жизнь в опасности. Но, почувствовав скорый разрыв, он решил меня опередить и первый поставил точку сам, переключившись на коллегу по работе. Я была только рада.

Таким образом, начиная с 1971 года (первого моего замужества) и до 1998 года (если вывести за скобки два неудачных брака и несколько описанных коротких встреч), когда я, наконец, встретила свою судьбу, я была абсолютно одна — 16 лет! Но я никогда не чувствовала одиночества (депрессию — да, но не одиночество!). Моя жизнь была чрезвычайно насыщенна, я очень много работала, на нескольких работах, работала над диссертацией — скучать было решительно некогда. Однажды в 1993 году меня пригласили мои знакомые из университета в свой интеллектуальный клуб, где был весь цвет нашего города: будущий ректор ВОЛГу, заведующие кафедрами, доктора, доценты (тогда они все были относительно молоды, а сейчас из них половины уже нет) — в перерыв все мужчины ушли покурить в отдельную комнату, а в ней стоял столик с книгами и я подошла к нему. И вдруг я почувствовала, что что-то не так, оглянулась и увидела, как они (человек восемь) кольцом меня окружили и хором спросили: «Вы — чья?». Я быстро и уверенно ответила: «Ничья». Но они отказывались верить.

8 сентября 1998 года. Мне звонит мой риэлтор и напоминает о том, что мы приглашены в гости в квартиру на ул. Кирова, которую я хочу купить (а она идет со мной для оформления документов). Квартирка мне очень понравилась, но подруга хозяйки, преследуя свои интересы, пригласила к тому же еще и на свои именины (Натальи). По этому случаю я купила шампанское и такую виноградную кисть, которой можно было угостить человек восемь. Когда мы пришли, то вдруг хозяйка категорически отказалась от сделки, но ее подруга настаивала (потихоньку шепнув мне, что уговорит её! — она хотела потом у меня пожить! — я не возражала), а, когда они увидели мой подарок, им тем более стало уже неудобно нас не пригласить. Но весь сыр-бор (особенно со стороны хозяйки!) был не ради нас, а ради мужчин (я про себя иронично недоумевала: какие тут могут быть мужчины?). Через 20 минут они пришли один за другим: первый — высокий, статный кровельщик (Георгий Иванович), второй — невысокий, хорошо сложенный, с умным, но очень, как мне показалось, уставшим лицом — офицер запаса (Василий Михайлович). Мы прекрасно провели вечер: интересно беседовали, ели очень вкусную еду и — главное — уговорили хозяйку на продажу квартиры. НО для этого я должна была найти машину, чтобы отвезти ее в Елань, куда она хотела переехать (!?). В 12 ночи мы покинули квартиру и я — между двумя интересными мужчинами — вышла навстречу прекрасной ночи. От кого из мужчин нужно было срочно избавиться мы с Василием Михайловичем по умолчанию, не договариваясь, поняли сразу и — решительно затолкали сопротивлявшегося Георгия Ивановича в проходящий в сторону его дома автобус. Освободившись, мы вдвоем пошли навстречу нашей судьбе. Мы шли по темному неосвещенному моему бульвару (См. мое эссе «Введение») — но светила чудная луна и все было видно. Самый первый вопрос, который мне был задан — с какого я года — я ответила — с 1951 — как он обрадовался! Он — с 1950! Я удивилась: «Что это Вы так обрадовались? Обычно все хотят моложе!». Нет, Василий Михайлович ни за что моложе не хотел — у него был опыт в его третьем браке на 10 лет моложе — значительная разница поколений: разные фильмы, разные книги. Я возразила: «Проблема не в разнице возраста (хотя я сама тоже всегда предпочитала ровесников) — а в разнице уровней интеллекта и образованности». Потом позже я узнала, что моя гипотеза попала в «десятку». Когда мы стали подходить к моему дому, он, волнуясь, быстро проговорил, что он был четыре раза женат! Чтобы его успокоить, ответила — ну, это может ни о чем не говорить! Он тут же подхватил мою тональность и уже почти гордо произнес: «Это все-таки, наверное, говорит о моей порядочности — я на женщинах женился!». Но мне такой гордый порыв не совсем понравился и я, шутя, парировала: «А разводились — тоже из чувства порядочности?». Но я заметила, что его это не смутило. И еще он добавил, что с последней женой он формально еще не разведен. Мы подошли к моему дому и попрощались, он попросил мой домашний телефон, я повторила дважды и — мы расстались. Нашему знакомству я особого значения не придала и звонка от него не особенно ждала. Позвонил он только через неделю (потом объяснял это так: ты же должна была уехать в Елань!). Но авантюра с Еланью у меня, к счастью, провалилась и та квартирка «накрылась». Он попросил встретиться, но я почему-то в тот вечер не захотела (он подумал — знает себе цену!) и пригласила его к себе домой на следующий день к 8 часам вечера. На следующий день ровно в 8 в дверь позвонили. Васюша (как потом я его бесконечно буду называть — а он меня Ирисочка) буквально ворвался в квартиру и сразу широким шагом пошел в зал (где у меня грустно лежали связанные мои 3 тысячи книг — подготовка к несостоявшемуся обмену четыре месяца назад!). Но я его пригласила в свою комнату на кофе. Однако мы решили сначала пойти погулять на Волгу, где он моей рукой показывал мне звезды (которые, в отличие от меня, хорошо знал). Домой вернулись около 12 — и начались восхитительные разговоры обо всем на свете — особенно путешествия по лабиринтам наших жизней. Ушел он в 6 утра. Мы договорились завтра снова встретиться в 8 вечера. Но гулять мы уже никуда не пошли, а снова проговорили — до 7 утра. А на следующий, третий, вечер мы почему-то не договорились о встрече, и я лежала на диване и умирала от ожидания — позвонит — не позвонит. Он позвонил ровно в 8 из автомата и сказал, что мы не договорили — когда он может ко мне прийти — я ответила — сейчас — и мы снова были вместе уже через 10 минут и — снова проговорили всю ночь. Еще накануне я говорила себе, что надо, наверное, повстречаться в течение года, но … задала себе несколько разумных вопросов (о том, сколько нам лет (а жизнь так коротка для дурацких проверок), о том, где Васюша будет жить (он снимал квартиру и уже через месяц хозяин должен был вернуться) — но я уже чувствовала, что он мне становится дорог и его надо спасать — это в моем духе! В общем, я сама ему предложила утром остаться навсегда, и мы погрузились в атмосферу невыразимого восторга (бегали по квартире и хором друг друга спрашивали: «Сколько нам лет?» и также хором оба отвечали «Пять!» — не сговариваясь!). Его счастливое лицо округлилось, он все повторял: «Я нашел опору!». Я спросила: «А тебя ничего не смущает в этой фразе?». — «Нет. А что?» — «Знаешь, в одном фильме один мужик говорит малознакомой женщине такую же фразу, а она вдруг резко выходит из машины и уходит». Но Вася не понял. Зато я поняла, почему он не понял: в течение многих лет он, вероятно, нес такой тяжелый груз жизни (потом это подтвердилось!), что, встретив впервые на своем пути надежного человека, он почувствовал огромное облегчение (в психологии тема обоюдной надежности в браке — вообще не разработана — только один раз в журнале «Psychologies» напечатали письмо-вопль одного мужчины о том, как он всю жизнь чувствует себя абсолютно незащищенным, потому что его жена никогда не работала и всё — на нём — а вдруг он однажды заболеет? — это был настоящий крик души). Так, после долгих многолетних скитаний и неудачных браков, без жилья (всё отдал предыдущим женам!), без прописки, без надежной подруги, с огромными долгами (См. мое эссе «Наши путешествия» — как мы в течение 3-х лет ездили на Украину отдавать долги!) он вдруг получил всё: абсолютно верного и надежного друга, 4-х-комнатную квартирку в центре района, постоянную прописку (я его прописала уже на следующий день с формулировкой «Прошу прописать моего друга» — все в паспортном столе от моей «смелости» застыли в лёгком шоке — такого у них еще не было, обычно маскируются под родственников), реальную возможность вернуть все долги и много чего еще! А я, когда увидела гору фотоаппаратов (тогда — еще пленочных, потом — цифровых), выложенных на мой письменный стол, и — то, с каким невероятным усердием он их ремонтировал, про себя произнесла только одно слово — трудяжка! — и в одно мгновение оба мои ленивые предыдущие мужья померкли навсегда. В тот же вечер мы отправились забрать его вещи (в три захода). А через день к моему риэлтору мы явились уже вместе (она тоже была в шоке) и Васюша стал ее консультировать по методам работы (его опыт по герболайфу). Только через три месяца мы сумели обменять свою 4-х-комнатную квартиру на 2-х- комнатную (переезжали в день рождения Васюши — 6 декабря — и нам помогали его сыновья и мои мальчики (бывшие студенты — спасибо им огромное!) — и сразу отдали все наши долги по Волгограду (у меня был долг за поездку в Германию, когда я отвозила отца на ПМЖ) и — купили машину — великолепную «шестёрку» (См. мое эссе «Наши путешествия на машине»).

Так, началась настоящая жизнь вдвоем. Несмотря на то, что мы работали, все остальное время мы всегда были вместе. Мы сразу поставили четыре стратегические цели: отремонтировать машину, отдать все долги, защитить мою диссертацию, сделать хороший ремонт в квартире. Машину Васюша ремонтировал около двух лет, разобрав «до винтика» (См. мое эссе «Наши путешествия на машине»), все долги отдали только через пять лет: к 2003 году (См.: мое эссе «Круг общения: мои сверхценные привязанности»), диссертацию я защитила тоже через 5 лет (Васюша меня возил в Самару на нашей «шестёрке» — там он всем понравился до такой степени — еще бы! всех докторов наук возил безропотно, куда они только хотели, а на самой процедуре защиты сидел и одновременно в двух руках безмолвно держал диктофоны — что на банкете все подняли отдельный тост только за него!), а вот ремонтом квартиры занимались ровно 10 лет (когда я, как последний штрих, заказала из Германии шторы из специального плотного шелка в 2008 году). Васюша умел великолепно всё делать сам (и делал: сначала промежуточную мебель — пока не накопили денег на хорошие материалы и не сделали специальный заказ; сам настелил линолеум — везде; сам сделал сайдинги на потолках на кухне, в ванной и в прихожей (из дерева), и — на стенах (из МДФ). Уже в 2000 году мы сделали кафель на заказ в ванной и на кухне (Васюша виртуозно потом немного его доложил); отрисовав дизайн, заказали балкон только из дерева; купили хорошую бытовую технику. Купили межкомнатные двери, которые Васюша сам поставил. Деньги на защиту моей диссертации заработал для меня тоже Васюша (моя сестрица от украденного наследства никогда бы мне их не дала!). После защиты мы смогли вплотную продолжить заниматься домом, но я настояла, чтобы оградить его от лишнего напряжении: отныне делать всё на заказ (стеллажи книг по всему периметру зала и Васюшиного кабинета, три письменных стола, деревянные евроокна по всей квартирке, оригинальный 3-х-ярусный остров-каскад для цветов в зале). В 2007 году мы однажды сели в машину и объездили многие магазины в поисках хорошей посуды (купили европейские керамические наборы для круп, столовые сервизы из испанского и французского стекла, чайные и кофейные сервизы из тонкого чешского фарфора и многое другое — через год после кризиса всё исчезнет). Всё это требовало сил, энергии, трудолюбия, здоровья. Мы часто на машине ездили на Куйбышевские склады в поисках интересных вещей (там купили как-то красивое бра). И при этом не надо забывать, что Васюша ремонтировал фотоаппараты до глубокой ночи, а утром уже ехал на точки выдачи: сначала на Тракторный, потом — в Центр, потом в Ворошиловский, и, наконец, в Кировский районы. Он был настоящий мастер — гений (цифровые фотоаппараты требуют колоссальных технических знаний!). Недаром кто-то в Avito написал о нем очень короткую фразу: «Он может всё!»

В 2001 году Васюша привез из Москвы большой компьютер и началась у нас компьютерная эпоха, которая длилась практически до конца его жизни (как гениальный инженер, он постоянно делал Upgrade) — это его вдохновляло но, как я потом с грустью поняла, и — деструктировало (это были стрессы — от нового вида деятельности — об этом позже). Но у Васи была одна очень выраженная особенность — вникать везде, где только можно, — во всё интересное и новое! Однажды я предложила Сергею (его другу со студенческих лет) поступить к нам во вновь образовавшийся Центр Преподавателя Высшей Школы и через год получить солидный диплом дополнительного образования (он ему был более, чем кстати: его как раз пригласили читать лекции на курсах по программированию). Но ленивый и жадноватый (обучение было платное) друган — отказался. Услышав это, мой Васюша запрыгал в кресле: «А я? А я? Почему ты мне не предлагаешь? Я хочу!!!». Он с упоением ездил на занятия — и получил вожделенный диплом, которым потом очень гордился! Вообще, Васюша очень хорошо учился! У него были прекрасные знания! Когда уже через несколько дней после его переезда ко мне я решила познакомить его со своими хорошими соседями — бывшим директором школы Валентиной Федоровной и ее мужем, офицером запаса, Александром Андреевичем, то неожиданно Валентина Федоровна нежно его обняла и с восторгом произнесла: «Это Вася! — лучший ученик нашей школы!» А он: «А — это Валентина Федоровна — наш завуч» (тогда)). Мне было безумно приятно это слышать! Мы потом еще несколько лет (до самого их ухода) ходили друг к другу в гости (очень теплые воспоминания! — спасибо им огромное!). Поэтому мне было очень неприятно слышать, как его первая жена, как-то в июне 2001 года, пригласив нас на свою дачу на шашлыки, несколько раз, вспоминая молодость, повторила: «Ну, что с него было взять — он был всего-навсего студент!». Я не верила своим ушам и немедленно парировала: «Но ведь студент — это уже высокий статус — это будущий инженер!». Но она меня в упор не слышала и повторила именно эту фразу еще раз — спустя год!!! Боже мой, думала я, она даже спустя столько лет, когда Васюша, безусловно, уже давно состоялся как инженер, как офицер, как личность, — ничего не поняла (к тому же, если она имела в виду пресловутые деньги, то Васюша, даже студентом, всегда подрабатывал! — это знали все!). Вообще, он всегда зарабатывал деньги! И всегда помогал своим женам, как настоящий друг. Я смеялась: «Какой ты — многогранный — второй жене помогал торговать коврами и посудой (она из торгашеской среды), третьей — гнать самогон (женщина попивала), с четвертой авантюрного склада — рухнул в герболайф и — в огромные долги. Нет, нет, я вовсе не хочу кого-то в чем-то уличать! НЕТ! Мне здесь очень интересна психология. Они все по своему образованию были (как любит говорить один знакомый доктор биологических наук) пэтэушницы, т. е. закончили ПТУ (но справедливости ради — у четвертой был техникум). В любом случае, по сравнению с Васей, очень низкий уровень развития! И, как говорил Ральф Эмерсон, низкий уровень никогда не увидит высокий! Никогда! Они Васю и не видели, и не понимали, и не ценили, и — тем более — не были благодарны. Ни о какой гармонии невозможно было и мечтать. Мне он тоже очень помогал, но уже в своей родной интеллектуальной стихии! Мы покупали очень много книг! С упоением носились (на машине и пешком) по книжным магазинам. Вместе за 22 года нашей чудесной жизни вдвоем мы собрали около трёх тысяч книг! Никогда никто никому ни в чем не препятствовал! Правда, у Васюши было несколько «закидончиков», но я вспоминаю об этом скорее с теплой иронией: Возвращаемся из Самары после защиты. Говорю, давай пообедаем вон в том милом придорожном кафе! Вдруг он говорит: «Ну, если ты уложишься в 100 рублей (февраль 2004 года!) — я согласен!». Я сильно удивилась «такой экономии» (и об этом сказала!) — но, как всегда почему-то в своей жизни, решила «поиграть» и — вызов приняла и — уложилась!!! И — какой это был щедрый и вкусный обед!!! — щи он попросил двойные, обалденная капуста по-английски, вкуснейшие котлеты! — по сравнению с банкетным столом в Самаре, на котором всё было невкусно, но который нам обошелся с напарницей по защите — на секундочку! — в 14 тысяч рублей!!! — небо и земля (в пользу дорожного кафе!). В другой раз года через три он вдруг снова заупрямился. Два часа ночи. Несемся по московской трассе М-6 — кафе «У Ибрагима». Говорю, давай поедим здесь шашлычки, до дома еще далеко. Соглашается, но опять выставляет условие — «шашлык — один на двоих». Я недоумеваю, но не спорю, и принимаю «коварное» решение. Заказываем. Приносят. В общем, я хитро весь шашлык подсунула ему (он же за рулем! А я и картошку вкусно полопала!). Но посчитала, что, чтобы уж совсем не быть побежденной (шучу), все ему рассказать, но только, когда уже отъедем. Он был реально удивлен и смущен: «Да? Правда? Я съел весь шашлык? Какой кошмар! А как же ты — голодная?». «Нет, картошки мне вполне хватило, но давай договоримся на будущее, что больше эта дурость не повторится — ты мне очень напоминаешь моего мелочного второго мужа!». Я никогда не прибегала ни к каким сравнениям, но Васюша действительно больше никогда не ставил абсурдные регламенты (тем более у нас всегда были деньги). Мы никогда не ссорились. Теперь (не хочу это ставить себе в заслугу), но я понимаю, что это от того, что я не переношу никакой ругани. У меня на нее нет никакой энергии. Но и Васюша (немного импульсивный и даже вспыльчивый), быстро останавливался. Наши ссоры длились … не более 2–5 минут. Вообще, наш тандем — это, в основном, мои идеи (дизайн по дому, литературные маршруты путешествий) и Васюшины претворения (но и у него идей было много!). В выражении чувств он был сдержаннее меня (это я его вечно тискала и без устали называла ласковыми именами), а, если я его просила сказать мне что-нибудь теплое, он неизменно отвечал «батарея». Мы оба начинали хохотать. Нам было очень хорошо вместе. У нас дома всегда была очень теплая атмосфера. С самого начала нам не надо было друг к другу привыкать. Мне (он сказал — и ему) уже на третий день нашей совместной жизни казалось, что мы давно уже (если не всегда) живем вместе. Мы совпадали почти во всём на 90 % (если это вообще разумно оценивать в % — наверное, всё-таки — нет!): по идеологии (конечно, были не за коммунизм! и нам одинаково нравились определенные персоны в политике); по типу существующего строя (возвращение назад в СССР — никогда! — мы неплохо адаптировались к новому «капиталистическому» комфортному миру, в котором нет унижающего человека дефицита); по восприятию мира (мы оба не граждане мира); по патриотизму к своей стране (очень большие патриоты!); по очень большой любви к России и к Волгограду; по образу жизни (оба — интеллектуалы, оба — совы); по предпочтениям в еде; по страсти к езде на машине (могли легко ехать тысячи километров и особенно ночью!); по стилю путешествий (только пункт А (наш дом) и — сам путь — в пункте Б находиться не больше 1–3 — х часов, а часто — только 20 минут); по стилю одежды (практично-спортивная); по темпу и ритму речи (не медленная и не быстрая); по тональности (средние регистры, у Васюши очень приятный тембр голоса); по смеху (не поверхностный, Васюша очень приятно смеялся); по шуткам (как правило, одинаковой стилистики); по желанию всегда улыбаться. Разница между нами была только в трёх моментах: я люблю, в основном, зарубежные фильмы, а Васюша — отечественные (однако все нулевые годы мы вместе по ночам смотрели американские сериалы и, когда в 10-е их почему-то перестали показывать, оба очень об этом сожалели). Я испытываю страсть к воде, а Васюша её терпеть не может (я его часто подкалывала: как ты был плавруком в пионерском лагере?). И еще Васюша не любил прогулки. Я это поняла с самой первой: шел медленно (в гараж носился метеором!) с каменным выражением лица — я пошутила на грани литературного ехидства (он никогда себе этого не позволял!): «Ты, Васюша (это волшебное имя я произносила всегда!), как держиморда!». Волшебное имя не помогло — он возмутился! — «Но я же сказала как». Снова не помогло. Вообще он внутренне и внешне никогда не был хамом. Никогда! Я этим чрезвычайно дорожила, потому что выросла в среде беспардонных отношений! Никакого мата! Никогда! И папа его был таким же! А вот его мама могла (как он рассказывал) со страстностью настоящей казачки … загнуть. Но свою маму он очень любил и папу — тоже. Родители были хорошие — детей своих любили. Жаль, что разошлись (отец в свои 36 лет, уже будучи начальником строительного подразделения химзавода (подумать только!!! — построил всю нашу развилку — и его многие вспоминают с восторгом!) ушел в армию и потом дослужился до подполковника (ушел, когда Васе было уже 16, сестрам — 11 и 8) и уехал служить на Дальний Восток, а мать за ним не поехала — ей жаль было бросать огород!). Через несколько лет он перевелся в Волгодонск и встретил там женщину, с которой психологически очень гармонировал и они вместе (она за ним ездила везде и очень его любила!) прожили 30 лет! В декабре 1998 года (через три месяца после нашего знакомства) я, можно сказать, организовала поездку в Волгодонск на 69-й день рождения папы — это была во всех смыслах прекрасная поездка (а через 3 месяца папы не стало). А мама умерла от онкологии еще в далеком 1987 году в возрасте 57 лет.

Когда Васюша вернулся окончательно в Волгоград и мы встретились, мы стали тесно общаться с его родственниками. Сестрами и сыновьями от первого брака. Я к ним полетела на всех парусах (как это я умею делать!), потому что понимала, что у Васи было чувство вины перед ними из-за его долгого отсутствия и, в общем, из-за неучастия в их судьбе (его вторая жена этому препятствовала, была очень скандальная, даже постоянно умудрялась жаловаться командирам на своего мужа (Боже мой! На Васюшу! За что?) — один из них в Хабаровске, как-то случайно увидев ее из окна, чтобы с ней не пересекаться, вытянул руки и со словами: «Нет! Меня нет! Меня нет!» — выпрыгнул в окно! Сама она все 13 лет никогда не работала! Никогда! Зато весь год, пока Васюша рисковал жизнью в Афганистане (он сам туда напросился) — она весь год прожила с парнем моложе себя более, чем на 15 лет, который однажды и разбил вдребезги всю, привезенную Васей дорогостоящую аппаратуру, а она, будучи очень самоуверенной, стала требовать в посланных ею телеграммах (одну за другой!) присутствия Васи, чтобы он прилетел из Украины немедленно! И Вася, не представляя, что его ждет, прилетел — а умный следователь сразу ввел его в эту специфическую щекотливую тему (предварительно потребовав у любовников подробные объяснительные!) — Вася подал на развод — а она в гневе сама полетела на Украину — требовать у командования, чтобы ее перевели тоже на Украину (!) — но командование (сразу разобравшись кто есть кто) грудью встало на защиту Васи — и наглая беспардонная малограмотная жена (прости мою душу грешную, Господи!) — впервые получила отлуп (но уже через два-три года она сумела обменять оставленную ей Васей 3-х-комнатную квартиру в Хабаровске — на такую же в Волжском). В 1997 году (за год до встречи со мной) их пути пересеклись и довольно «смелые» детишки (20-летняя дочь и 16-летний сын), как я поняла, стали папу третировать — похлопывали по плечу, приговаривали: не волнуйся, мол, папочка — мы от тебя теперь не отстанем! Я при этом не присутствовала, их в глаза никогда не видела, но я сразу очень остро поняла, что Васюша сильно переживает и испытывает огромный стресс. И поскольку он мне был уже безумно дорог, и поскольку я интуитивно чувствовала его очень хрупкое здоровье, и поскольку я не переношу хамство ни в каком виде, — я приняла решение его защитить и оградить от токсичного общения. Но, на удивление, сильно напрягаться не пришлось: они, видимо, прозондировали почву и выяснили мой статус (вузовский преподаватель). Явиться к нам домой они не рискнули (но очень даже рискнули год назад — к его предыдущей жене!). Был только один звонок, какая-то женщина, правда, не очень уверенным заплетающимся голосом, все выясняла, есть ли у него недвижимость на Авангарде (я спокойно, но твердо ей объяснила, что не дом (она все упирала на дом), а квартира есть, но она моя, а я его жена, а Вы — кто?) — бросили трубку. Да, в этой ситуации не всё просто. И можно очень по-разному ее интерпретировать (кто-то — даже не в пользу Васи). Но я знаю очень горькую правду: все его болезни, которые потом на него обрушатся через 15 лет, своими корнями уходят также и в его 13-летнюю жизнь, наполненную перманентными жуткими стрессами (не смею вдаваться в подробности!). Третировать такого умного, такого образованного, такого талантливого, такого трудолюбивого и при этом — такого очень мягкого человека — надо было быть очень злой и очень тупой.

Итак, мы стали активно общаться с родственниками Васюши. С Наташей (средней сестрой — у них с Васюшей всегда были хорошие отношения) — у нее двое сыновей (старший Андрей стал священником, потом защитил кандидатскую по истории, младший был шофером) и с Татьяной, портнихой (с шестью детьми, из которых, к сожалению, четверо отсидели в тюрьме — двое — не один раз) у неё с Васюшей никогда не было понимания. Но самое плотное общение было с сыновьями (старшим — Сергеем, на тот момент опером, закончил юридический колледж и физкультурную академию (просто излучал из себя суперменство!) и с младшим — Михаилом, на тот момент собиравшимся жениться и ничего из себя не представлявшим). Наша жизнь была очень напряженной: работа, Васины клиенты, которые приезжали часто и домой (помимо точек выдачи), а сыновья приезжали, когда им вздумается — без приглашения (часто в 12 ночи — я не очень напрягалась тогда — мы же совы). Я очень хотела, чтобы Васюшин статус отца был высоким и непререкаемым. Сразу сама предложила помочь поступить на мехфак заочно в нашу (тогда еще академию) младшему Михаилу. Но старший Сергей сказал, что Мишка подождет, а срочно нужно устроить Настю (его жену), т. е. перевести с платного частного института на наш экономический факультет (бесплатный). Я на следующий же день побежала к декану факультета (Зинаиде Николаевне), у нас с ней были хорошие отношения, потом к ректору (на тот момент Лемякину, которого я не знала, но он меня почему-то знал и очень тепло принял), а, когда все официально было подписано, мне пришлось еще побегать и «доздать» некоторые предметы. Но, в общем, Настя меня потом не беспокоила. А вот младший сынок — Михаил — тот еще подарок: все вступительные экзамены сдал «гарантированно на двойки» (мой друг Семён Семёнович, который был в комиссии, страшно возмущался и несколько раз мне выговаривал: «Ира! У него бездна ошибок! Почему он такой безграмотный? Он даже слово «рожь» написал без мягкого знака!» и по другим предметам — ноль!). И «сдавать» некоторые экзамены и зачеты я тоже была вынуждена не один раз и не один год! А через пять лет я вдруг опять сама очень захотела, чтобы поступила Наташа (Васюшина средняя сестра) на мехфак на платное отделение (она — после техникума). И мне нисколько не жалко было оплачивать ее учебу почти четыре года (с моих отпускных — так совпадало по времени). Она — молодец! Училась самостоятельно, на «отлично», была старостой группы и получила (как она часто нам говорила) огромное наслаждение и от учебы, и от общения. Довольно часто (5–7 раз в год) мы с Васюшей для родственников, но чаще для своих друзей, накрывали праздничные столы (до 15 приглашенных). Мои бифштексы, отбивные, торты «Наполеоны». А какие Васюша делал салаты с чесночком! Атмосфера была очень интересная, дружеская (ни на кого не похожая — это все признавали!). В основном, вели разные разговоры (Васюшка иногда вспоминал свои прыжки с парашютом, службу, мы оба — наши путешествия), иногда даже устраивали танцы (у нас довольно просторная прихожая). А ещё мы часто моих подруг брали в мини-путешествия на Ахтубу, на Дон, на Иловлю (См. мое эссе «Наши путешествия на машине»). НО в относительно длинные путешествия уезжали только вдвоем — один-два раза в год (См. — там же). А по окрестностям катались очень часто (сначала — почти каждый день, потом — несколько раз в неделю). Был постоянный любимый маршрут, как мы его называли между собой — на «петельки»: на Варваровское водохранилище (Варваровку) около учхоза «Горная поляна» и к лесополосе, немного не доезжая до Нового Рогачика (в общей сложности — туда — обратно — 60 километров). Чаще — на закате солнца и также очень часто — в густые сумерки — ближе к ночи. Васюша ночью ориентировался превосходно. Никакой пространственной прозопагнозии у него не было. Никогда не блуждал (даже в незнакомых местах). В общем, мне Васюша подарил целый мир путешествий по разным ландшафтам: наши степи (чаще по Ростовской трассе — мы их любили больше всего!), полупустыни (в сторону Астрахани и Калмыкии), леса и перелески (Средняя полоса России — в сторону Москвы), мои любимые болота (кое-где в Ростовской области после Волгодонска), высокие горы (на Северном Кавказе), холмистые горы (в Крыму), моря (Чёрное и Азовское), реки (Волга, Дон, Иловля, Северский Донец) и — бесконечное множество маленьких рек. Часто домой возвращались поздним вечером или ночью. Ставили машину в гараж (в 2003 году гараж купили в ГСК-9 в километре от дома) и бежали, взявшись за руки, вниз по улице вдоль частного сектора, потом по нашим улицам. Эти поздние возвращения особенно дороги: они былиокутаны романтикой, таинственностью, чувством единения со Вселенной, радостью бытия, восторгом от возвращения домой, погружением снова в свой прекрасный очень уютный дом. Все нулевые годы были прекрасными и — безоблачными.

В 2007 году Васюша организовал установку домофонов на всех четырех подъездах (ему помогали старшие по подъездам — спасибо им огромное: Надежде Алексеевне из нашего второго подъезда, Нине Николаевне из третьего подъезда и Ларисе Васильевне из четвертого), с первым Васюше пришлось пыхтеть самому (тогда еще старшей там не было). В 2009 году Васюша (с его жаждой публичной деятельности и неуемной энергией) добился капитального ремонта нашего дома (регулярно ездил в МУ ЖКХ и выбивал его в департаменте), возглавил его и за лето все было идеально сделано (последний штрих: я, как психолог, выбрала по цветовому кругу Кандинского желтый цвет и строители нашли именно такой — до сотого оттенка!!! — потом многие дома в Бекетовке были покрашены именно в этот «апельсинчик» — но наш дом народ с тех пор стал называть «жёлтый дом»!). К этому времени Васюша стал старшим по дому, и мы подумывали создать собственное ТСЖ. Но как-то поехали поднабраться опыта в другую часть города и — «набрались» таких впечатлений, что от идеи отказались навсегда. Но угрожающая ситуация все равно нас настигла (в 2010 году наш дом решила перехватить бандитская компания — они подделали подписи наших жильцов и присвоили дом себе — Васюша пошел в атаку!). Начались нервотрёпки — участковый, милиция, прокуратура, но до суда дело не дошло, потому что другая управляющая компания пригласила нас к себе. НО: нужно было обойти все 80 квартир и оформить невероятное количество документов (все упало на Васю! — много лет спустя, я остро поняла, что это должна была всё сделать новая управляющая компания!!!) и — в областной администрации отбить наши позиции (с директором новой управляющей компании поехал Васюша) — т. е. сразиться с бандитами (которые сами по себе оказались «очень милыми» людьми и с большим респектом отнеслись к Васе). Я очень не хотела, чтобы он ехал на то совещание (аргументировать свои страхи я не смогла — этот род деятельности мне был абсолютно не знаком — и удержать его было не в моих силах). Итог был грустный: та поездка для него оказалась по степени напряжения и волнения (он мне рассказал, что, когда выступал — губы у него пересохли) — триггером (спусковым крючком) для сахарного диабета 2-го типа: у него сразу сахар поднялся до 18! Для нас (особенно для меня) это был удар. Я его на такси сразу повезла сначала к терапевту, потом к эндокринологу в поликлинику при военном госпитале. Осматривали довольно равнодушно (всё бубнили — у Вас диабет!). Выписали таблетки (которые он принимал до конца своих дней). Я в книжных магазинах города скупила все книги (штук 20) по диабету и все прочитала (какой должен быть образ жизни, какое должно быть питание — «втыкалась» во все тонкости и нюансы, пока не сложилась относительно полная картинка). Интернет тоже помог. В общем, с этой болезнью нужно было научиться жить. Это произошло в мае. А за два месяца до этого — в марте — он переболел очень тяжелым гриппом (с высокой температурой и даже — бредом). Заболел он под выходные (поликлиника не работает), я оббегала все аптеки и выпросила в одной из них ципролет (он после этого быстро поправился).

И весь 2010 год как-то мы никуда не ездили, катались по окрестностям. Осенью я рискнула и — уволилась с работы — ушла на пенсию. И сразу стала помогать Васюше, как старшему по дому. Но сначала было не особенно трудно — пока правительство не ввело ОДН и не стало разбрасывать все израсходованные ресурсы — воду и свет — на всех жителей дома: в переводе на нормальный язык — добропорядочные граждане должны были платить и за всех наглых, которые не платят). Было очень много нервотрёпок: я составляла какие-то «простыни» по израсходованным ресурсам на каждую квартиру, подбивала какие-то дебиты с кредитами — пытались вычислить, кто не платит (дошли и — до прокуратуры, но от неё, как всегда, никакого толка!).

Но в целом — в нашей с Васюшей жизни всё было очень хорошо. В декабре 2010 года купили почти новый FORD и весь 2011 и 2012 годы (до конца июля 2013 года) много путешествовали: на Украину, на Кавказ и было много других прелестных поездок (все они описаны в моем эссе «Наши путешествия на машине»). Летом 2012 года Васюша в своем кабинете занялся «строительством» (у нас был принцип «Совершенству нет предела!») — поднял до потолка книжные стеллажи (то, что в свое время должны были сделать те, кому их заказывали!), переделал полностью компьютерный стол (тоже был сделан с браком). Я очень волновалась: помогала держать тяжести (тогда все обошлось). Я хорошо помню, что, засыпая ночью, я очень часто говорила: «Продлись, продлись, очарованье!».

НО всё неожиданно изменилось летом 2013 года. Мы съездили в усадьбу Рахманинова. На обратном пути бандиты-барсеточники нам подремать на трассе не дали. Туда — обратно в нон-стопе пришлось проехать 1200 км. Но всё вроде тоже обошлось. Прошла неделя и мы решили покататься, как обычно, по окрестностям (правда, по не совсем обычному маршруту). Заехали в степь (чего мы обычно не делали!) и Вася решил выйти из машины (чего мы никогда не делали!). Меня охватила странная тревога: «Васюш, может, просто посидим в машине, и ты не будешь выходить?». Но он проявил (не частое для него) упрямство — и вышел. Погулял около 10 минут. Вернулся — и мы поехали в гараж. А когда шли из гаража, у него стала неожиданно сильно кружиться голова. Дома головокружение продолжилось. Больше никаких других симптомов не было. Но потом поднялось давление (до 180). На следующий день вызвала скорую — никакого диагноза. Вызвала участкового врача — она посоветовала больше гулять на свежем воздухе. Только, когда через 10 дней (!) я заметила нарушение речи — всё поняла. Побежала на прием к зав. отделением в медсанчасть № 40, договорилась — привезла Васюшу на такси (он уже еле шел), но она, увидев его состояние, наотрез отказалась его брать (нет неврологического отделения — а до этого было?). Я снова вызвала такси, и мы полетели в военный госпиталь (точнее в поликлинику). Меня там отчитали, почему я немедленно не вызвала врача (объяснила, что вызывала — и не одного). Так, моего Васюшку с диагнозом ишемический инсульт положили в стационар. Он, когда услышал диагноз, очень разволновался и стал повторять: «Вот я попал! Вот я попал!». Я его стала успокаивать — я всё сделаю — мы всё преодолеем! Он меня не слышал. Замкнулся. Перестал меня замечать. НЕ улыбался! Я пробыла с ним до конца дня — до 7 вечера. Уехала домой на троллейбусе не просто в подавленном состоянии — когда я стояла и ждала в центре маршрутку, чтобы уехать домой — я была раздавлена — и даже не только потому что он заболел, а потому что я для него вдруг стала никто. Конечно, сразу стала искать, как всегда, ему оправдание — он был в другом состоянии сознания и — ему было передо мной неудобно (и, наверное, так оно и было — но это было слабое утешение). И еще — в тот момент мой любимый город перестал существовать — все куда-то ехали, смеялись, переговаривались — а я стояла одна — во всей Вселенной — один на один со своей горькой судьбой (состояние дереализации). Вернувшись домой, я долго сидела в кресле, без еды, без сна и все размышляла — где моя вина, почему я его не уберегла? Но уберечь его было очень сложно (спустя год я прочитала о воздействии на человека магнитных бурь — а в тот роковой день были сильные магнитные бури — которые, по мнению Чижевского, могут вызвать инсульт или инфаркт — т. е., если бы он не вышел тогда в степи из машины … но как знать?). А ещё — он никогда по вечерам не хотел принимать горячий душ — никогда! (как это делала я всю жизнь — много десятилетий, спасаясь с юности от головных болей — и тем самым, наверное, уберегая себя от страшных болезней, ведь от горячей воды расширяются сосуды) и — никогда не хотел пить лекарства — никогда! — за исключением одного раза: в декабре 2010 года он допоздна делал очередной UpGrade новому компьютеру, я волновалась и все время говорила остановиться, но он упрямо продолжал. А ровно в 2 часа ночи он сам пришел ко мне в зал и говорит: «У меня отнимается левая рука и левая нога!». Я немедленно сразу его уложила в постель, померила давление — под 200, и дала лекарство. Тогда всё обошлось. И вот сейчас глубокой ночью я сидела — оцепенев от страха, боли и тревоги — за моего Васюшу. Оцепенение длилось всю ночь. Но потом я взяла себя в руки. Придя в себя, на следующее утро, я уже знала, что буду делать. Дело в том, что за семь лет до этого я увлеклась неврологией и купила, прочитала и узнала много нового: у Александра Лурия в его книге «Основы нейропсихологии» (2006) — о функциональной организации мозга, о локальных системах мозга и о мозговой организации психических процессов; у Дэвида Гэймона и Аллена Брегдона в их книге «Супермозг» (2010) о различных функциях мозга; у Юджина Сэдлера-Смита в его книге «Интуиция и мозг» (2011) — всё об интуиции и о логических ошибках; у Рика Хансона и Ричарда Мендиуса в их книге «Мозг и счастье: Загадки современной нейропсихологии» (2011) — о причинах страдания, о счастье, о любви, о мудрости; у Сандры Амонд и Сэма Вонга в их книге «Тайны нашего мозга» (2009) — о зонах мозга, о тревожности, о медитации, об инсульте и — о счастье, которое кроется скорее в излюбленных привычках, чем в разнообразии; у Марка Хаймана в его книге «Мозг — обратная связь» (2010) — о больном мозге самого автора книги; у Даниэля Амена в его книге «Измените мозг — изменится и жизнь» (2009) — о зонах мозга, о терапии любовью, о глубокой медитации, а также в его книге «Великолепный мозг в любом возрасте» (2011) — о 10 факторах, улучшающих работу мозга, о четырех кругах здоровья; у Ирины Давыдовой в ее книге «Секреты мозга» (2010) — о феномене компенсации при травмах мозга, о пище для ума и правильном дыхании; у Стивена Джуана в его книге «Странности нашего мозга» (2009) — о том, что так удивляет, поражает и пугает в нашем мозге — от испуганного до травмированного мозга — 35 нарушений; у Антона Малютина в его книге «Иррациональный мозг» (2011) — почти о том же, что и у Джуана, но не только. НО — самое главное — у Нормана Дойджа в его гениальной книге «Пластичность мозга» (2010) — о головокружительном путешествии в различные зоны мозга с потрясающими примерами болезней мозга; о восстановлении мозга после инсульта: упражнения, чтение, пересказ, тренировка памяти, пешие прогулки (в 2017 году у нас вышла его еще одна потрясающая книга — «Мозг, исцеляющий себя» — о четырёх пластических изменениях, о тонких дифференциациях, об энцефалопатии, о депрессии, о том, как правильно ходить; и, конечно, у несравненного по обаянию Оливера Сакса в его книге «Человек, который принял жену за шляпу» (2011) — о прозопагнозии, амнезии, сенсорной невропатии, о шизофрении и о других страшных невропатологиях с потрясающими примерами и о стойкости простого человека (например, Бестелесная Кристи) — потом у нас издали и — я купила и прочитала ещё 10 книг Сакса!!!

Итак, я хорошо знала, что буду делать я. Когда заведующая отделением жестко и жестоко предрекла: «Рот кривой так и останется (ничего подобного — он полностью встал на свое место!). Речь вряд ли восстановится (восстановилась!). Качание тоже не пройдет» (к сожалению, не прошло). Но я уже не застыла от её слов в ужасе, а удивленно спросила: «Почему?». Она усмехнулась: «Возраст» (Васе на тот момент было 62). Но я, ища защиту у Нормана Дойджа, твердо ей возразила: «62 — это не 82! И пластичность мозга никто не отменял!». Она обомлела (может быть, она, вообще, об этом не слышала?!). В госпитале я была каждый день до последнего. Привозила еду (мясо, каши, фрукты). Следила за лекарствами (но там с этим контролем было все в порядке). Уже через день стала делать Васюше массаж лица (много упражнений нашла в интернете за одну ночь — сделала много выписок — массажистка, как-то подойдя, сказала: «Нет, нет, не вставайте, продолжайте делать — у нас в методичке таких упражнений нет»). С приставленным к Васе солдатиком (очень умненьким Никитой!) вместе сопровождали Васю в туалет, «гуляли» по коридору. НО мой Васюша всё также продолжал весь дрожать, ложку ко рту подносил с трудом по той же причине, его сильно качало, кружилась голова и ходить ему было очень тяжело, хотя он при этом — всё делал самостоятельно. НО лучше ему не становилось! И, самое печальное — его постоянно по несколько раз в день топили в капельницах! (См. мое эссе «Мои болезни: с врачами и без врачей»), что при сердечной недостаточности — противопоказано!!!

Через 20 дней я приняла отчаянное решение забрать его домой (его мне отдали с облегчением (как мне показалось) — а в Эпикризе был расписан «весь букет» его болезней: сахарный диабет 2-го типа, гипертония, ИБС, энцефалопатия, атеросклероз, ишемический инсульт мозжечковой зоны — и обозначена самая высокая степень риска — 1У!!! (высокая степень риска смерти). Но я решила бороться! Дома (несмотря на то, что я оказалась буквально один на один с болезнью — без умных врачей, без поддержки со стороны моей сестры и друзей — никто никогда не звонил!!! — кроме Максима Крыжановского — ему огромное спасибо! И кроме Людмилы Викторовны Супрядкиной — она звонила мне каждый вечер — очень ей благодарна!). Но для меня было две радости: мой Васюша постоянно дома — со мной и — туалет — в 2-х метрах от его комнаты — по стеночке можно легко передвигаться (в госпитале он был очень далеко от палаты). Сначала он у меня падал, я его поднимала. Был очень слаб. Но потихоньку медленно что-то стало меняться. Я мужественно шла вперед. Я все время делала ему массаж лица (и он сам параллельно со мной стал потом его делать), делала гимнастику ног и рук (постоянно сгибала-разгибала). Часто (много раз в день) просила повторить скороговорки (некоторые Васюша знал наизусть) и я читала (одна из форм медитации), а он за мной повторял стихи о природе из недавно купленного роскошного альбома «Природы чудные мгновенья… Времена года в русской поэзии Х1Х-ХХ вв.»(2013) с иллюстрациями наших русских художников (для выработки нужного темпа и ритма). И еще — стала читать прозу Пушкина «Повести Белкина», а потом упросила читать самого Васюшу и — обязательно пересказывать — для тренировки памяти. Он часто говорил, что хочет спать — я никогда не возражала: «Спи, котёнок! Но потом я тебя достану!». Эта гимнастика мозга дала свои результаты. Через 20 дней мы впервые вышли на улицу: на прогулку. Но, выйдя из подъезда, Васюша закричал: «Кошмар! Кошмар!» и убежал домой. Однако на следующий день потихоньку выбрались в нашу зеленую аллею у дома и гуляли по ней потом целую неделю. Он говорил: «Всё вокруг качается — ветки, листочки». Но постепенно все стало «устаканиваться». А еще через две недели мы уже дошли до сбербанка, и он сам (!) получил свою «пенсюшку» (как мы ее ласково называли между собой). А через неделю пошли продлили ОСАГО (я тогда еще надеялась, что восстановлю его полностью — но мне это оказалось не под силу).

Весь 2014 год мы гуляли только в своем районе. Дома Васюша умудрился (я сопротивлялась — он настоял!) сделать целый стеллаж (из 6 полок для 88 книг серии «Сто великих») электрической циркулярной пилой (которую он купил для своего инструментария) — недавно услышала вопрос: «Циркулярная пила? В квартире?» — и в этот момент горько осознала — это, наверное, не совсем нормально?! — но для Васюши это было очень даже нормально — а я во всем его поддерживала — он ведь специально сделал изящные шкафчики у батарей в зале и в своем кабинете — и всё там было аккуратно спрятано на полочках и — закрыто). Так вот, когда он пилил этот стеллаж, грохот и шум на весь дом стоял такой, что уши затыкать было бесполезно. А опилок с визгом вылетело столько, что покрыли пол в прихожей и в его кабинете в несколько слоев (да, Лёша прав — не для квартиры). Но — проехали. Стеллаж стоит очень изящно так, что его не видно (примыкает к «цветочному каскаду»).

Васюшино здоровье улучшалось. Мы подобрали правильный режим дня (не сразу), правильные лекарства, если это вообще возможно (теперь я за этим следила — мне хватило пару моих от ужаса произнесенных слов, когда увидела, что он пропустил прием). Давление чаще было в норме (скорую я вызывала только два раза — и то — от его чрезмерных усилий — как-то бросился помогать мне давить мясо в электромясорубке — его кровяное давление после этого подскочило до 170 — на скорой приехала врач — очень приятная пожилая дама и порекомендовала немецкое лекарство физиотенз как «скорую помощь» — оно потом будет нас выручать все последующие годы!). А электромясорубку я немедленно подарила подруге (оградив его от чрезмерных импульсивных действий!).

Только в январе наступившего нового 2015 года мы поехали на маршрутке (раньше в автобусах и маршрутках его сильно укачивало) в Ворошиловский торговый центр (купили часы на кухню), а потом на троллейбусе — в книжный магазин «Диалог» на Аллею Героев (накупили книг!!!). Весь 2015 год был прекрасный (в газетные киоски хлынули лавины очень хороших книг и — мы каждый день выходили «на охоту», бегая от одного киоска к другому у нас на Авангарде (См. мое эссе «Введение») — эта безудержная книжная вакханалия будет продолжаться полтора года — до осени следующего года — потом всё исчезнет — как будто бы там ничего никогда и не было!). Весной в том же году мы впервые купили планшет Android (сначала мне — для быстрого набора текстов, потом для Васюши — у него он даже с большей диагональю). Но тексты я так и не стала там набирать (ноутбук привычнее), а вот использовать их, как «качалки» электронных книг — очень получилось! Васюша оценил это высоко и с упоением стал накачивать литературу — мне и себе. Это стало целой эпохой (тогда еще многое скачивалось бесплатно). Васюша освоил это виртуозно. Даже у меня иногда получалось (особенно современные английские и американские издания на языке оригинала). Васюша стал увереннее ходить. А 29 апреля 2015 года мы отправились по моему любимому длинному маршруту (7 километров) — мы раньше по нему иногда (еще до болезни) ходили. Стоял пронзительный весенний день: по улице Никитина в гаражах красили байдарки, готовясь к водным путешествиям, вокруг была буйная молодая зелень, пели птицы, светило яркое теплое солнце. Мой Васюша почти бодро шагал, перепрыгивая через канавы (запечатлено на снимке!) и совсем не устал. Я была на седьмом небе от счастья! Но Васюша все равно говорил, что его качает. Поэтому в августе принимаем непростое решение — продать машину. Нам помогает мой бывший студент (ныне главный инженер солидного предприятия — Лёша Тимченко — спасибо ему огромное!). А гараж продали только через год (и заодно с ужасом выяснили — какие бандиты нас там в гаражах окружали!). С облегчением от всего избавившись (меня и раньше гараж напрягал — Васю одному туда я умоляла не ходить (у одной моей хорошей приятельницы несколько лет назад в гаражах убили зятя!).

В 2016 году Васюша захотел в прихожей перенести счётчик (возражать я не решилась — его стихия! — но очень волновалась — все-таки нагрузка! Уговорила — всё делать медленно). К концу лета он работу закончил. Все вроде было хорошо. НО в конце октября у него стало скакать давление, и я вдруг к своему ужасу как-то за завтраком увидела, что его левая рука висит, а на прогулке он как-то волочит леву ногу. Сердце мое сжалось. На следующий день я вызвала участкового врача, она засомневалась, выписала направление в 15-ю больницу, и мы уехали на скорой уже через час (со мной была его сестра Наташа). Но к этому времени у него уже рука восстановилась, он даже шутил, но, когда я вечером уходила, то увидела, что мой Васюша подавлен и опять (как 3 года назад в госпитале) меня в упор не видит. Но теперь у меня острой обиды не было — надо было его снова спасать. Приехала домой. Снова сидела в кресле — без еды, без сна и снова мучительно размышляла — в чем моя вина и что я сделала не так? Потом вышла на балкон — светили крупные звёзды — космос был безжалостно-равнодушен — стала задавать те же вопросы и просить, чтобы ничего не случилось. Горько плакала. И — на следующее утро зав. отделением сказал, что МРТ инсульт не показывает (может быть, это была только транзиторная атака — но не инсульт), но … надо дождаться заключения рентгенолога. Отлегло от сердца. Все 10 часов была с Васюшей в больнице (и так по 10 часов я буду рядом с Васюшей все 10 дней). Сама больница — сплошные мрачные пустые огромные коридоры с переходами — как катакомбы — идти по ним, возвращаясь вечером — не для слабонервных. А когда выходишь из больницы (она находится на отшибе у канала) — ничего почти не освещено! — какие-то кусты, какие-то пустыри, я в тот первый вечер заблудилась (но это бы была не я!), очутилась между высотками и гаражами и решила пойти назад, предчувствуя, что впереди мрачный тупик. Но дома вечером уже не так была напряжена. НО на следующее второе утро тот же зав. отделением сказал: «Рентгенолог всё-таки подозревает острую фазу инсульта». Не знаю, как устояла на ногах. Снова 10 часов с Васюшей. Вообще (по сравнению с военным госпиталем), в этой больнице — полный бардак (за приемом лекарств я вынуждена была следить сама, потому что медсестры все делали от случая к случаю («Вы уже принимали лекарство?» — спрашивали они у больных (?!) — поэтому каждое утро я вызывала такси и мчалась в больницу (таксисты, в основном, попадались хорошие: многие рассказали мне свои судьбы — хоть пиши отдельную книгу! — чаще грустные, но и веселые — тоже (например, один вернулся с ПМЖ из Германии только потому, что ему немцы не дали жарить шашлыки на своем участке — даже в полицию увезли — «Вот козлы! — теперь я в России делаю, что хочу!»), но были и неприятные — один сделал вид, что GPS ничего не показывает и долго кружил между домами (вместе со счётчиком, конечно!), а другой вообще (я должна была заплатить 126 руб.) не дал мне сдачи с тысячи (но мне нужно было быстрее к Васюше и для меня это были сущие мелочи).

Но гроза пришла откуда я её не ждала: как-то утром я застала около Васи его младшую сестру Татьяну. Увидев меня, она как-то странно на меня посмотрела и быстро ушла. Васюша лежал молча. Я, ничего не подозревая, погрузилась в обычные свои заботы: прием утренних лекарств, потом завтрак, потом процедуры, туалеты, сбегала вниз по коридорам за водой и «вкусняшками», потом обед, дневной сон — я все время рядом. Перед ужином приходила другая сестра — Наталья (рассказывала, сколько их знакомых умерло на Веселой Балке — вроде как хи-хи-ха-ха (!?). Но я остро чувствовала, что мой Васюша напряжен. Она скоро ушла. Я еще сидела часа два. А перед уходом решила проводить его в туалет — как всегда мы это делали, чтобы я была спокойна. Но Васюша встать на ноги не смог! Все забегали! С медсестрами повезли его на каталке. Уезжала я с очень тяжелым чувством. Всю ночь не спала. Утром перед выходом из дома позвонила ему и слышу его командирский голос (редко): «Привези мне планшет!». Какой еще планшет — ты лежать должен! Как ты, вообще, себя чувствуешь? «Нормально». Все обошлось! Причину я узнала только через четыре месяца (он не хотел меня расстраивать!). В эссе «Жизнь — как пунктир: психология ошибок» я написала о нелепой смерти его старшего сына, он умер три года назад в августе 2013 года, в то же самое время, когда у Васюши случился инсульт (и я, по понятным причинам, эту трагедию от него скрыла — редчайшая ложь с моей стороны! — сумела его убедить, что «Сергей уехал на ПМЖ в Чехию» — кстати, он туда действительно одно время собирался!). А Татьяна, точно зная время моего прихода в больницу, приехала на 10 минут раньше меня и сразу ему сказала: «Ты ждешь Сергея? Не жди — он умер три года тому назад!». От стресса он вечером не смог встать с постели! Я до сих пор не могу даже комментировать эту тупую жестокость (как я правильно сделала три года назад, никого к нему не подпустив в госпитале — всё взяла на себя!). Васюшу продержали в больнице 10 дней (молодая врач при выписке сказала: ни одно из 2-х МРТ инсульт не подтвердила. Ни один врач инсульт на снимках не увидел, но заведующий все равно вам его поставил (?!) — сейчас понятно — чтобы получить деньги от страховой компании!!! Про заведующего отделением — отдельный разговор: не совсем еще пожилой, с уставшим видом, но быстро ходивший по коридору, как по своей вотчине (но отношение к персоналу не менторское), но в его кабинете — всё сплошь заставлено многочисленными иконами (большими, средними и маленькими). Когда я эту показуху всю увидела — мне стало не по себе. Как такое возможно? В отдельной палате он мне сразу отказал (я хотела с Васюшей быть круглосуточно). И, конечно, про острую фазу инсульта рентгенолог не говорил (!), а его окончательный диагноз (который не был подтвержден ни первой, ни второй МРТ!) был поставлен им намеренно — всё было сделано, чтобы потерзать меня (он видел, как трепетно я отношусь к своему мужу!!!). И ещё — я почти уверена, в капельницах Васюше гоняли только физраствор (!!!). Это называется Терапия завистью и злостью!

После выписки еще месяца четыре Васюша дома часами лежал наедине со своими грустными мыслями о сыне. Я недоумевала — ведь его состояние (поскольку инсульта не было!) было во много раз лучше, чем после госпиталя! Не зная истинной кровавой причины от сестрицы, я все время интуитивно ему говорила очень точные слова «Васюша, у тебя это чисто психологическое состояние, а не соматическое!». После больницы я ввела по вечерам в ванне специальный меридиальный душ (махала струей Шарко (не сильной) по условным меридианам (я знаю, что они протекают по нашему телу очень витиевато с поворотами) сверху вниз примерно по 10 векторам — руки, ноги, спина, грудь — осторожно: в общей сложности, делала до 170 махов), себе — тоже, но не столько).

В общем, кое-как удалось его вывести из этого ступора и жизнь побежала своим чередом. 2017 год для Васюши был достаточно спокойным (это у меня с мая по август было почечное давление, но болеть мне было решительно нельзя и как я с этим справилась, я рассказала в своем эссе «Мои болезни: с врачами и без врачей»), продолжались прогулки, книги, «качалки» электронных книг, интересные фильмы, всякие «придумки» по компьютеру (он часто менял системы — раньше это были Windows 98, Windows 2003, Windows XP, Linux Ubunta, другие виды Linux, Windows 7, Windows 10). У Васи была страсть менять эти системы и на моем ноут-буке (он не только не спрашивал меня, хочу ли я этого или нет — а я не хотела! — я привыкала к ним и меня всё устраивало! но он даже не ставил меня в известность! — поэтому, когда я поздно вечером открывала свой ноут-бук, чтобы срочно что-то сделать для работы, и вдруг видела чужой незнакомый дизайн — я, конечно, в три часа ночи начинала беспомощно вопить: «Васюша! Васюша! Как и куда здесь нажимать?». Он гордо несся к моему столу и, как победитель, всё мне показывал (он — всё знает, а я — тупица). Я ни разу не наорала, ни разу! (но справедливо возмущалась — почему не предупреждает заранее?), и в шутку часто говорила о его коварстве! Но я хорошо понимала почему он это делает: он счастлив — он нужен — он востребован (я очень рада, что никогда не закатывала сцен, как кто-нибудь другой, возможно, на моем месте). Но, вообще-то, ему не было необходимости, по большому счёту, доказывать свое превосходство передо мной (он всё в технике знал гораздо лучше меня — и я этим только гордилась — и тысячу раз в день называла его гением («мой генюша»).

Вот в такой интеллектуальной и эмоциональной атмосфере мы жили. Мы ни разу не пожалели, что уже не ездим на машине (наверное, правильнее было с ней расстаться ещё раньше: дороги стали опаснее, и с точки зрения «дураков», и с точки зрения бандитов, и с точки зрения ночной романтики (они все стали освещены! Чарующая мистика исчезла!), и, с точки зрения автобанов — обзор ландшафтов стал ограниченнее из-за высоких дорожных отбойников, и, вообще, — мы во всех местах, где хотели, уже побывали и даже — по многу раз!). Я стала «путешествовать» в YouTube — c упоением (даже шутила, что, может быть, реально раньше мне бы этого было более, чем достаточно: сидишь себе на 4-м этаже на Авангардике и — скользишь на бешеной скорости по ледовой поверхности Арктики — и никакой опасности!). Особенно я полюбила сплавы по рекам (и особенно — по моей Индигирке). Но Васюша почему-то к этому остался равнодушен. Зато снова со страстью накинулся на всякие UpGrade. Он бесконечно что-то переносил (покупал много флэшек и карт памяти на 128 Гб), снова «игрался» с системами (забраковал сначала Windows 10, долго фыркал — сырая, гонялся и снова ставил Windows 7, потом понял, что ее уже не поддерживают, успокоился). Потом мы решили «уйти» от своего мощного компьютера, который он сам в 2010 году собирал (рискуя своим здоровьем! — См. об этом — выше) с большим монитором с большой диагональю из Петербурга (но процессор очень сильно шумел — стал раздражать), нам посоветовали бесшумный неттоп (стали бегать его искать — но очень вовремя один умный продавец «просветил» о его слабой видеокарте (и я об этом прочитала у Леонтьева!) — отказались). И сам компьютер продали. Но потом у Васи начались игры со сменами планшетов (и это, несмотря на то, что прекрасный Android у него был уже два года и расставаться с ним он не собирался!) и ноут-буков (моя подруга Леночка по институту, давно живущая в Москве, сказала мне по телефону, что вся Москва предпочитает только HP (Hewlett-Packard) а не Asus), но, по иронии судьбы, у нас был и тот, и другой. И — всё равно — у Васи началась лихорадка. Меняться со мной (туда-сюда). Освобождаться от одного — покупать другой (современнее, мощнее!). В общем, в процессе «игр» в течение двух-трёх лет подарили друзьям (друзьям не продавали! — это моя позиция) несколько планшетов и три ноутбука (два Asus и один HP). Я ничему не препятствовала! Васюше это нравилось и этого мне было достаточно. Переживала я не из-за денег (никогда! — даже с такими расходами мы не бедствовали — правда, я шутила — Эвелина (моя жадная сестрица) тебя бы убила! Но он парировал — или я — её!), переживала я из-за того, что он все время содержимое перегонял с одного ноут-бука на другой (это было трудоемко и его это напрягало). В эти годы усилилась ещё одна страсть — шахматы (Васюша хорошо играл в шахматы) — он стал безудержно их покупать и заказывать по почте и через банк (средние, большие, дорогие, как правило, и не очень, некоторые тяжелые — я их несла домой сама — ему тяжести нельзя!). В общей сложности — более 12 комплектов (!). Я не возражала, и сама участвовала во всём этом. Для меня главное в жизни было — Васюшино настроение (все остальное — абсолютно неважно!).

Но шутки себе позволяла. Часто говорила: «Васюша, у тебя проблема с выбором: бесчисленные паяльники, дрели, шуруповёрты, шахматы, компьютеры, жёны (я — пятая) …». Но его это не смущало. Он действительно наслаждался разнообразием. А я, наоборот, выбираю не то, чтобы тщательно и долго — наоборот, очень быстро вижу то, что мне нужно. НО: то, что я выбираю — потом мне становится очень дорого, я это люблю и менять ни за что не хочу! Например, когда я заказала в 2008 году очень дорогие немецкие шторы (из прекрасного плотного шёлка — не мнутся, не выгорают, не линяют, не рвутся — потрясающего оттенка — кофейные — с желтинкой и горчинкой — на солнце играют всеми цветами и оттенками!), моя умная соседка Лариса Васильевна ехидно сказала: «А, если они тебе надоедят?». Я ответила ей мгновенно: «Никогда! Я их люблю!!!». Это касается всех вещей (за исключением — знаний — они должны быть разнообразны!). Конечно, бывают исключения, но это в том случае, если я долго не могу найти то, что я хочу (это было с выбором люстры в зал). Но, как правило, я разнообразия вещей не люблю и знаю почему — я, наверное, как аутист, предана своему выбору, своей любви. Вообще, считаю, что постоянный поиск разнообразия — возбуждает и напрягает мозг (Васюшин — точно напрягал!), хотя новизна мозгу очень будто бы полезна! Спорный вопрос (См.: недавно изданную у нас книгу Адама Алтера «Не оторваться! Почему наш мозг любит всё новое и так ли это хорошо в эпоху интернета» (2019). Это было наше четвёртое отличие с Васей.

Но есть и пятое. Оно для меня оказалось болезненным. Дело в том, что я всегда в жизни искала знания в книгах (английский, психология). Я не люблю расспрашивать людей. Никогда этого не делала! А Вася — нет. Да, он много читал. НО: постоянно любил расспрашивать продавцов (хотя мы понакупили книг по компьютерам — более 150 (потом многое раздарили!) — и он их читал — не все, конечно, но читал!!!). Продавцы (за исключением одного-двух случаев) на его вопросы ответить не могли (я ему говорила — они всего-навсего продавцы!). Но он умудрялся задавать вопросы и в области машин (его стихия!). Не скрою — я выходила из себя, мне было горько и обидно, я постоянно ему говорила: «Что ты из себя строишь идиота, ты же — гений (и это было правдой!), а — из идиотов делаешь профи — это же смешно и противно!». В общем, каюсь, я всегда сердилась, возмущалась и расстраивалась! Но его было не переубедить! У него была своя логика — «по крупицам собираю информацию»! Но здесь меня было не переубедить! Потому что эту информацию можно получить только от профессионалов, т. е. у знакомых IT-шников — и такие знакомые у нас были! Чего стоил Андрюша Чурунов! — мы тесно и тепло общались друг с другом долгие годы!

Но всё равно — всё было хорошо. Мы много читали, гуляли, продолжали покупать много книг, выезжали иногда в центр. В последние два года пристрастились ездить в Леруа-Мерлен (на маршрутке от нашего дома — 5 минут!) — купили два прекрасных компьютерных кресла — в кабинет Васюши (вместо стульев). Заменили стремянку (на более легкую и изящную). Заменили люстру в зале (наконец, выбрали правильную — Васюша ее сам вешал на потолке). Через Сити-линк купили новую европейскую газовую колонку. Также через Сити-линк купили новую тоже европейскую стиральную машину (старая (5-летняя!!! Bosch — вся проржавела — в каком подвале она была сделана?). Васюша заказывал много всяких технических разностей — с упоением! Я надеялась, что мы потихоньку препятствия преодолеваем. Правда, у Васюши была еще одна проблема — его правое ухо почти не слышало. Но эта проблема у него возникла очень давно — задолго до того, как мы встретились. Например, на таможне в 2000 году, ему говорят: «Товарищ майор, Вам сюда». Он держит ладошку у правого ушка, но не слышит: «А?» — я кричу: «Васюш, тебе — туда!». В 2017 году купили слуховой аппарат с моим комментарием: «Чтобы с бабами во дворе активнее общался — а то они думают, что ты их не понимаешь» (а мне было больно!). Он: «На кой чёрт мне эти бабы!?». Но я настояла. Перед телевизором Васюша этот аппарат тоже иногда надевал.

Наступила осень 2018 года. Тоже октябрь (как и два года назад). После одной из прогулок Васюша вернулся с ледяной ногой (правой). Скорее всего не успели надеть тёплую обувь (мой пролёт!). Она сильно болела, и я все время (особенно ночью, когда боли усиливались) подбегала с грелкой, мазями, растирала. Срочно записались к платному терапевту. Она порекомендовала сосудистого хирурга (выписав статины, от которых я два года назад категорически отказалась, прочитав инструкцию — тысяча рублей полетела в ведро). А теперь я, скрепя сердце, стала их Васюше давать. По телефону созвонилась с военным госпиталем — договорилась о консультации с сосудистым хирургом. На всякий случай — собрала рюкзачок (вдруг срочно положат?!). В такси сидела почти без сознания. Но прием оказался не страшным. Похвалил Васюшины ножки (у нас таких нет!), но статины сказал пить (ему лично помогают). Когда вернулись домой и лежали отдыхали на диване, я, счастливая, слушала свой любимый треск сорок за окном, и радовалась, что всё хорошо! НО: уже через две недели у Васюши на пятке появились язвы (одна была в половину пятки — бордовая с гноем). Я вся сжалась. Интуитивно приняла срочное решение, ни с кем не советуясь! — немедленно отменить статины (потом позже в интернете нашла статью одного американского врача, который с потрясающей пронзительной честностью и мужеством просил прощение у всех своих пациентов, которым в течение 12 лет — и себе — назначал статины и у которых потом возникли необратимые побочные эффекты, в основном, тяжелая амнезия и нейропатия (наш случай!). Снова несемся в такси на консультацию. Я, замерев, спросила: «Это гангрена?» — «Пока еще нет» (!!!). Назначил медицинский спирт (никаких мазей!). Я спросила — можно ли продолжать делать ему массаж ноги? Рядом сидела другой хирург — она была удивлена и потрясена, что я это уже делаю и сказала, что массажем можно спастись от гангрены (и рассказала о единственном им известном случае, когда врач массажем спасла ногу своему больному). И еще она почему-то сказала Васе, что он своим таким хорошим состоянием после инсульта обязан только своей жене. Когда приехали домой, я поклялась себе, что до ампутации ноги никогда не допущу! И — не допустила! На это потребовался целый год: каждое утро я бежала смотреть пяточку (она заживала очень медленно!), сразу делала массаж и так 20–30 раз в день и даже чаще (а два раза в день начала делать 20-минутный мягкий массаж всего тела — в том числе по методу Томаса Боуэна). Когда гуляли, Вася ходил очень медленно — было больно! И так — в течение всего 2019 года! Я боялась не самой ампутации (я бы справилась!), но — Васюша!!! Я прекрасно понимала, что для него это была бы полная катастрофа! Он вообще, как говорят, по жизни был очень раним во всех смыслах! Его травмировало буквально всё: холод (Ты точно закрыла мое окно?), комары (Нет, не нужен мне на балконе романтический ужин с комарами — мне и на кухне неплохо!), шум (Кто это там всё стучит? — Васюша, а ты забыл, как ты стучал, дрелил и перфоратил в течение 15 лет и даже сейчас?), неправильно кем-то у дома припаркованная машина (Она тебе мешает? — смеялась я), проходящая мимо девица в рваных джинсах (Оно тебе нужно — снова смеялась я). Как-то по ТВ смотрела эпизод про двух братьев-американцев, которые сдуру решили спуститься в свой Большой каньон без страховки: один из них сорвался с высоты 6 метров, просидел больше суток, пока другой брат не вылез с трудом наверх и не вызвал помощь (его спасли, но нога распухла и ее пришлось ампутировать). А через год они снова попёрлись туда же — тот без ноги, на каком-то тонком штыре — весело прыгал и был доволен жизнью! Я застыла в удивлении: даже не могу себе представить такие радостные эмоции у Васюши — без ноги! Я часто с разными интонациями (иронией, горечью, надеждой, упрёком, любовью) говорила: «Кто из нас двоих — воин?». А он без всякого смущения отвечал: «Конечно, — ты!». Так, его фраза, произнесенная на третий день нашей совместной жизни: «Я нашел опору!» стала пророческой, если — не кармической.

В тот 2019 год Васюша пристрастился к экологическому мороженому «Горький шоколад» и, когда мы выходили гулять, он со своей пяткой уютно усаживался на скамеечку с мороженым и начинал его вкусно есть (медленно, с чувством, с толком, с расстановкой). А я в это время носилась кругами, как мопс с мокрым носом, по магазинам и делала покупки (но я была счастлива — Васюша на свежем воздухе!). Пятка полностью зажила к концу 2019 года (была чистенькой, как у младенца — с небольшими следами-шрамчиками).

Покупка книг, игры с компьютером, интересные ток-шоу по телевизору — все это интеллектуальное наслаждение продолжалось. Бывали, конечно, случаи его «застывания» (когда, он, например, в Ашане «застыл» и не знал, куда идти — я его оставила выбрать что-нибудь в DNS, а сама ушла в цветы и просила его туда пойти, но он забыл: я ему помахала — и он меня увидел (до болезни такое даже представить себе было невозможно!!!), а дома он был гораздо увереннее, расслабленнее, чем на улице. После нескольких таких случаев, я больше никогда его одного не оставляла (правда, по продуктовым супермаркетам он ходил везде самостоятельно, выбирал что-нибудь и потом подходил ко мне с выбранными покупками к кассе). Вообще, мы всегда везде были вместе и всё делали вместе! А он — мой рыцарь!!!

Всё изменилось в 2020 году. Весной. Когда началась пандемия и нас посадили на лок-даун. НО ещё в марте (как потом мы осознали!) мы оба с Васюшей переболели Covid-19 (у ВАсюши был сильный кашель, а у меня — лёгочная недостаточность: я три ночи подряд задыхалась — вообще, нечем было дышать (мне в больницу было категорически нельзя — А Васюша?) — я в течение двух-трёх часов бегала по залу и делала себе по акупрессуре массаж меридианов сердца — и помогло!!! А потом уже я вспомнила, как сказала себе как-то утром: «Надо же — кофе совсем не пахнет!»). Но всё обошлось! А до мая мы послушно просидели дома. И потом — когда вышли на прогулку — я увидела, что Васюша стал слабее — стал хвататься за меня (при ходьбе). Я старалась себя успокоить — восстановимся. Но его стало сильно качать (сильнее, чем обычно). В 15-й больнице еще четыре года назад тот самый зав. отделением сказал мне, что качает его не от инсульта, а от его энцефалопатии (но скорее всего — и от того, и от другого — у Васюши ведь инсульт в мозжечковой зоне!). Мы снова стали медленнее ходить. И так — всё лето. А 7 сентября поехали на маршрутке сначала в Ленту, а потом пешком перешли в Мвидео (Васюша любил там бродить). Когда вышли и пошли на маршрутку, я с тревогой заметила, что ему плохо. Но именно в этот день мы решили в какой-нибудь аптеке купить новый тонометр. И, когда в аптеке, ему померили давление, то оказалась, что у него аритмия (никогда раньше такого не было!) и пульс — 38 ударов. Мою тревогу невозможно передать! Дома я уложила его в постель. И в течение потом 3-х недель по ночам (каждые 15 минут я прибегала к нему, щупала пульс, приносила кофе) и ночью и, особенно по утрам — пульс был 38, 40, 43 — потом более-менее и — снова — 37, 45, 44. На следующий день на такси поехали в платную клинику (рядом), ему выписали лекарство и повесили холтер (он показал страшные перебои). Но ровно через три недели всё прекратилось. И аритмии как будто никогда и не было! Следующую встречу у кардиолога назначили на январь 2021 года. Я ещё подумала: наверное, это было чисто функциональное нарушение (у меня такая аритмия (но только с пропусками, без брадикардии) длилась полтора года с 2002 по 2004 из-за стрессов при подготовке к защите диссертации). А у Васюши эта аритмия началась сразу после смены нами производителя Цикория. Этот новый цикорий был куплен 6 сентября (когда я его покупала, меня почему-то охватила странная тревога!). И уже на следующий день после утреннего нового цикория у него началась эта страшная аритмия! Я его перевела на слабый кофе (от греха подальше!). И он начал по назначению врача принимать амиодарон: 3 таблетки в день (потом я узнала, что в западных странах это лекарство запрещено!).

Наступил день рождения Васюши. 6 декабря. 70 лет! Мы, как всегда, в последние 7 лет отметили его вдвоем. Потом встретили Новый 2021 год — тоже, как всегда вдвоем. 1 января ходили гулять. Шутили. Смеялись. Ничего не предвещало беды. А на 2-е января мне снится страшный сон: на меня летит огромный шкаф и падает рядом. Проснулась с чувством острого страха: Васюша!Думаю, надо на прогулке быть очень осторожными (он вечно капризничает, когда я прошу переступать бордюры, если проезжает мимо машина). После завтрака я сидела за своим письменным столом и — вдруг слышу сильный грохот! Молниеносно прибегаю в ванную и вижу, как с обезумевшим видом Васюша ключом пытается закрутить кран в полотенцесушителе, а из него уже вырывается мощная струя горячей грязной воды! Мне стало за него страшно! В мгновение я скатилась на второй этаж за добрым соседом слесарем Василийм Николаевичем. Он был дома и также молниеносно откликнулся, прибежал и всё закрыл (правда, пришлось на день всех вырубить — через день пришел слесарь из Жилслужбы). Я быстро вымыла пол. Васюша стоял растерянный и говорил соседу: «Вот я стал уже не трудоспособен!». Мне стало невыразимо больно, я его быстро обняла и сказала: «Васюша! Что ты такое говоришь! Ты — гений!!!». Вроде я его успокоила. И вечер, и ночь прошли спокойно. И весь следующий день — тоже. А утром 4-го января у него неожиданно поднялась температура 38-8. Я уложила его в постель. Решили, что у него ковид (сосед, который прибегал, сильно кашлял!). У Васюши немного болело горло и немного тоже кашлял. А потом я увидела мокрые штанишки на пижамке. Залезла в интернет. Все признаки ковида (эти — тоже). Позвонила в скорую. Ответили через полчаса: «Нет, мы не приедем — температура небольшая. Тест на ковид не делаем. Сатурацию кислорода не меряем». Бросили трубку. Температура то поднимается, то опускается почти до нормальной (по утрам — 35.6). 6 января проходят зловещие симптомы со штанишками (я бегала в аптеку и купила французское лекарство). 7-го — ухудшение (стал от слабости падать в ванной — я справлялась с ситуацией — поднимала). Температура — до 39. А вечером в своем кабинете открутил со стены переходник — мы месяц назад планировали докупить книжные полки (ездили в Леруа-Мерлен — но ничего подходящего не было) и он захотел подготовить стену (но ему нельзя напрягаться! — мы договаривались!). Увидела открученный переходник, когда вышла из ночной ванны, впервые за 7.5 лет его болезни — разрыдалась при нём! На следующий день звоню Лёше Тимченко (он недавно переболел ковидом, лежал в больнице). Подтверждает все симптомы. И в субботу днем привозит хорошие лекарства. За обедом Васюща не хочет есть овощной суп. Я опять разрыдалась, умоляя его поесть (иначе он будет отравлен лекарствами!). Немножко поклевал. Но в туалете его неожиданно вырвало. Укладываю на диван в зале. У него меняется дыхание — со свистом. Звоню в панике своей подруге Наташе. Она меня успокаивает: «Не волнуйся — при простуде это бывает. У меня всегда страшные хрипы и свисты» (Вспоминаю свисты и хрипы своей Таечки из Камышина — пытаюсь себя успокоить). Но говорю: «Васюш, вызовем скорую?». Он соглашается. Пока звоню в скорую — вдруг вижу, как мой котёнок вдруг покраснел и резко сползает с дивана и судорожно ползет к книгам (меня пронзает острая боль: я уже начинаю понимать! — вижу мое такое дорогое красивое тельце — эти мои родные руки (я их очень любила особенно — ни у кого таких не было — накачанные с пушистыми волосиками — все это, как ураган, проносится в моем сознании) — я кидаюсь к нему, начинаю поднимать — не могу — быстро набираю номер соседа — прибегает — мы вместе с Василием Николаевичем поднимаем Васюшу на диван — и сосед уходит к себе на балкон ждать скорую (у нас не работает домофон). Васюша начинает тяжело дышать (лежит лицом вниз), я его переворачиваю — спрашиваю, почти кричу: «Васюша! Ты меня слышишь?». Он отвечает: «Слышу!». И — всё. Его лицо вдруг изменилось: резко посерело, осунулось, стало очень грустным. Моего Васюши больше нет!!! Его у меня вырвали за несколько минут! Я начинаю его бесконечно обнимать и целовать…

Поскольку на понедельник Лёша предложил отвезти Васюшу на КТ лёгких — звоню ему и произношу с трудом: «На КТ не надо ехать. Он умер». Лёша отвечает: «Я сейчас приеду!». «Нет, не надо» — говорю. «Нет, я приеду!». Только через полчаса все приезжают почти одновременно: Лёша (спасибо ему огромное! — я ему очень благодарна!), скорая, потом полиция, потом специальные службы — я не была в ступоре (ни тогда, ни потом — ни разу!), всё помню до мельчайших подробностей: вопросы, ответы, действия … С 9 часов вечера (времени смерти моего Васюши) это длится в пределах одного часа. Потом около часа мы с Лёшей сидим в зале в креслах напротив друг друга — я всё время плачу (не истерю) и всё время спрашиваю (как когда-то четыре года назад, стоя на балконе), что я сделала не так? — я все время за эти семь с половиной лет после Васюшиного инсульта делала всё, чтобы он выздоровел: всё взяла на себя (покупка продуктов, приготовление пищи, уборка квартиры, массажи, гимнастики, ночные души), окружила его заботой, комфортом, каждое утро, чтобы погасить его тревогу, прибегала часик с ним полежать — он сразу начинал вкусно посапывать, засыпал, а каждую ночь, когда он вставал, всегда вставала вместе с ним, потом укрывала, успокаивала, целовала — всё это мне было абсолютно не трудно! Я и еще 10–15 лет всё бы выдержала!). На Лёшу я почти не смотрю. Лёша стоически всё слушает молча — не каждый человек решится такое выдержать — на это нужно мужество (о чём Лёша думал — я не могу знать). Только один раз (когда я говорила, как сильно я Васюшу любила) он сказал: «Это было видно». Лёша уехал около 12 ночи.

Я осталась одна. Снова сидела в кресле. Как в июле 2013 года и как в октябре 2016 года. Снова чувствовала ужас, отчаяние, осознание неумолимости судьбы, но настоящая острота осознания придет только на следующий день и — потом все 9 месяцев в нон-стопе будет держать меня, схватив за горло (в прямом смысле), я не смогу дышать и начнутся забытые панические атаки. А в ту мою первую ночь без Васюши я всю ночь напролёт вспоминала нашу счастливую с ним жизнь в течение наших 22 лет и 4-х месяцев. Меня будто кто-то обнимал (Васюша?) и крепко держал за плечи: одна картинка сменялась другой, наши дальние путешествия — (вот мы несёмся по Киеву) и ближние — по окрестностям (вот за нами гонятся менты — а почему вы перед нами повернули назад? — потому что мы всегда здесь поворачиваем — А-а-а — так бы и сказали (?), наши прогулки по нашему району — в берёзовые рощи (особенно в одну туманную ночь на Васюшин день рождения), наши ежедневные прогулки, которые он потом всё-таки полюбил: «А куда мы завтра пойдем? А что будем покупать?», наши посиделки у телевизора (умные сериалы), наши трапезы (в последние годы — по расписанию), наш смех, его анекдоты, которые он чудно пересказывал (один он рассказал мне уже на третью ночь нашего знакомства — и я смеялась взахлеб так, что думала, что разбужу соседей), наша поездка в Самару на защиту моей диссертации (как он мне всегда помогал!!!).

Легла в постель я только в 6 утра (завтра никуда не надо было). Оставила везде включенный свет. И дала себе слово — не спать! — боялась утром сойти с ума. На следующий день в воскресенье пошла в церковь на службу — отстояла два часа (каждое воскресение потом в течение месяца — я на службе — с дивными песнопениями). Впервые в жизни в тот вечер возвращалась в пустой дом. С понедельника и всю следующую неделю — подготовка к похоронам: всё время рядом со мной два человека (Лёша и Наташа (средняя сестра Васюши), иногда — Женя Симонов. Я им бесконечно благодарна! Только, благодаря Лёше был организован почётный караул (в наших воинских частях — полный бардак), в морге на опознании мой Васюша лежал, как всегда — очень красивый, в пятницу сами похороны — в жуткую метель — я одна сижу с Васюшей в катафалке (с сопровождающими служащими, конечно), за нами в машине едут Лёша с Наташей. Потом — отпевание в Никитской церкви, я Васюшу целую в последний раз, а потом — у могилы — залп салюта и звуки оркестра. И — всё.

После поминок все разъезжаются. Мы с Лёшей возвращаемся к нам домой. Где-то часа три-четыре он снова мужественно слушает меня. Я не могу остановиться. Потом он уезжает. Все пять последующих ночей я не сплю. Везде зажженный свет. В голове крутятся безумные мысли. У меня начинается затрудненное дыхание (часто совсем не могу дышать). Постоянно делаю массаж меридианов сердца. И по утрам — начинаются панические атаки. Когда утром просыпаюсь, у меня внутри что-то взрывается, я задыхаюсь, вскакиваю — и начинаю судорожно бегать по комнатам час или два (также жестко делаю гимнастику — как мне кажется — разгоняю свое «оцепенение»). А по вечерам мне становится тесно и страшно в квартире, я тоже, как и по утрам, начинаю быстро ходить, но на балкон я выйти не могу (меня неудержимо тянет оттуда спрыгнуть!). Но днем на прогулках по бульвару в течение двух часов меня немного отпускает, и я чувствую себя лучше (но спазмы в горле не отпускают!). И также немного лучше я чувствую себя глубокой ночью: меня выручают мои «ночные бдения», мои «ночные рефлексии» (ночная медитация): чтение (почти каждый день я езжу или иду пешком в «Акварель» и покупаю там книги в магазине «Университетский проспект» на втором этаже — до его закрытия в июне — я у них купила больше 25 книг, которые по ночам жадно читала: биографию Клайва Льюиса Алистера Макграта (2019) — о потрясающей одинокой судьбе (она меня медленно расслабляла); новую биографию Фрэнсиса Скотта Фицджеральда «К Западу от заката» Стюарта О^Нэна (2019) — о жизни моего любимого писателя, наполненной безудержной вакханалией, глубокими при этом мыслями, ни на кого не похожим талантом и пронзительным осознанием собственного краха; книгу «Случайный турист» Энн Тайлер (2018) — о герое, который, по словам его жены, умудряется «лихо проскочить по жизни» (таких «проскочивших», вообще-то, пруд пруди!); «Путеводитель по современным страхам» Константина Филоненко (2020) — безуспешно пытаясь отыскать «свои» страхи и рецепты освобождения от них; «Организм: перезагрузка» Константина Заболотного (2019) — лихорадочно читая главу «Мужское здоровье» — Господи! Зачем мне это? С горечью читаю, что главный враг мужского здоровья — генетика; «Coorie — шотландское искусство счастья» Габриэллы Беннетт (2019) — понимая, что именно такое счастье у нас с Васюшей и было; «Мой путь» Далай-Ламы (2020), который буквально всё сводит к кармической судьбе (С. 70 и др. стр.) — значит, всё запрограммированно в какой-то, как я думаю, спиралевидной матрице?

А еще меня спас, как ни странно, телевизор (канал «Поехали!»), а точнее Игорь Оболенский с его бесподобным циклом фильмов «Место гения» о писателях, художниках и актёрах (я садилась пред телевизором в два ночи и до четырёх ночи в полном изумлении смотрела этот «сериал» — в это время моя боль ослабевала, но всё равно была глубоко во мне). Наверное, потому что я была очень зажата, но мне показался Тбилиси (много фильмов снято там — Оболенский женат на грузинской актрисе) каким-то очень маленьким и тесным (если это не так, то пусть меня поправят). Неужели мое скованное психическое состояние вызвало такое сужение восприятия? Однако ни Москва, ни Петербург в этих фильмах такими мне не показались (но я в них бывала много раз — я эти города знаю!).

31 марта неожиданно от ковида в больнице умирает Наташа (средняя сестра Васюши)! Страшное потрясение!!! У нас с ней было столько планов на будущее — я хотела помочь ей поменять квартиру — и у нас бы это получилось! Она шутила: «Я теперь, Ирина, прилипла к тебе, как листочек!»). Мы, вообще, с ней очень сблизились: каждый день звонили друг другу по телефону ровно в 7 вечера, много друг другу рассказывали — до 8–9 часов. После ее ухода — снова пустыня. Я опять остро ощутила своё несчастье и впервые — одиночество (в ушах постоянно звенело: «Я — одна. Я — совсем одна!). Как я понимаю одну молодую женщину из англо-ирландского фильма «Крах» (2013), у которой умирает маленький сын и она не находит себе места и постоянно повторяет: «Он так любил обниматься!» и вдруг неожиданно просит полицейского: «Обнимите меня, пожалуйста!». Мне не нужно, чтобы меня обнимали, мне нужен только «тёплый голос по телефону». Сестра не звонит вообще: «дорого» (я эту травму снова остро переживаю). По скайпу видно, что ей весело, она радуется жизни, со мной, как всегда, груба, даже изощренно хамит — и я с ужасом начинаю осознавать, что она радуется моему горю (не зря она раньше, когда я была одна, до Васюши, в течение многих лет мне часто бросала в лицо: «Ты одна, а нас — двое!»). После такого скайпа у меня сильно болит сердце. И однажды я ей говорю, что она никогда в общении не могла найти ни правильные слова, ни верный тон, ни тонкую интонацию (она мгновенно скайп вырубает). А через неделю у меня скайп пропадает, я его сама восстанавливаю, но пропадают все контакты. И, наконец, я впервые в жизни принимаю окончательное решение — их не восстанавливать.

Ещё одна проблема проявилась неожиданно, вернее две: дикий грохот по утрам из парка (шла его реконструкция) и истошные до визга вопли соседки сверху (как никогда) — так продолжалось всю весну и лето. Панические атаки и затрудненное дыхание будут не отпускать меня 9 месяцев!!!

Чтобы помочь себе пережить свое острое горе и не сойти с ума, ещё в феврале я составляю целый план своих действий, недействий и состояний:

Почему Васюша так быстро умер: С ним расправился ковид, который был (год назад или повторный)? Недавно узнала, что ковид вытягивает белок из мышц и они становятся слабыми (у Васюши так и было!) От инфаркта? От энцефалопатии (откуда она вообще взялась? Причины могут быть две: в очень раннем детстве Васюша ночью спросонья на скорости очень сильно ударился о косяк двери — осталась серьезная шишка — могла она «проявиться» спустя годы? Или от того, что в 1993 году в сильный ветер «разбился» с парашютом — были поломаны обе ноги — а, может быть, и сильно был поврежден мозг от удара? — и тоже «аукнулось»» спустя годы!)? От атеросклероза? От комплекса причин? По заключению патологоанатомов — это «Застойная сердечная недостаточность. Атеросклеротическая болезнь сердца» (не от инфаркта, не от инсульта).

В чём моя вина? Что меня все время терзает: Не успела опередить его перед полотенцесушителем (был же вещий сон)! Делала жестко массаж позвоночника (но не грудной клетки). Не вызвала вовремя скорую помощь! Нервничала, когда упрямился или что-то кидался делать (надо было быть спокойнее!). Иногда расстраивалась, когда было высокое давление (редко это показывала, а надо было — никогда!). Так и не смогла уговорить его научиться правильно ритмично ходить; правильно дышать и медитировать. И наотрез отказывался плавать.

Последние минуты его жизни — всё время перед глазами — и будут до конца моей жизни! У меня развивается острое посттравматическое стрессовое расстройство! В последнее время засыпаю только в 7–9 и даже в 11 утра!

Что утешает: Не был прикован к постели. За 7.5 лет не было ни одного инсульта, ни одного инфаркта. Избежал Альцгеймера. Никогда ничего не болело. Всё время гулял (чем дальше — тем охотнее «А куда мы сегодня пойдем? Что будем покупать?»). Вылечили нейропатическую пятку (избежали ампутацию ноги). Все эти годы вел интересную интеллектуальую жизнь (книги, компьютер). Многое делал по дому с удовольствием (Гений! — любил, когда я так его называла — а говорила я это постоянно!). С упоением ходил по магазинам. Очень любил наш Дом. Молниеносная смерть не дала Васюше войти в фазу страдания.

Что делать: Всё оставить на своих местах — Васюша дома. Потерпеть — сколько мне еще осталось жить? Отдать другим только инструменты и кое-что из вещей (его чашечка должна стоять на полочке!). Научиться посылать в космос SOS! Вернуть себе «мой балкон» (но, думаю, это мне не удастся). Вспоминать только радостные события (постоянно визуально и ментально «крутить» в голове только счастливые картинки из прошлого)! Научиться контрастному мышлению (качать + из — ). Сконструировать свое настоящее (концептуально) — почти невозможная задача! Черпать мужество у себя самой (ведь я всегда в своей жизни со всем справлялась!) Написать книгу о Васюше и нашей жизни вдвоем. Иногда ходить в церковь на вечернюю службу. Читать Библию. Открыться иному миру (ментально и визуально — насколько это возможно). Всеми силами души надеяться, что там Васюше хорошо. Желать и ждать встречи, когда придет время.

Чего не делать: НЕ плакать! Стараться НЕ корить себя за ошибки. Стараться НЕ терзать себя последними минутами его жизни. НЕ сидеть всё время дома. НЕ разрушать себя!

Что придает силы: Вербализация своих травматических состояний (осознание до самых глубин души). Атмосфера ДОМА. Покупка книг. Чтение по ночам (мои ночные рефлексии). Компьютер и YouTube. ТВ. Музыка. Цветы в моем зимнем саду. Прогулки по бульварам и рощам (бегу вдоль лесов в «Акварель»). Поездки в Центр (но там для меня давно утрачен навсегда смысл — нет любимых книжных магазинов, которые и были моим контекстом и очарованием жизни). Сарпушка (но скорее всего это тоже неосуществимо — мой любимый берег справа исчез, провалился и вместо прекрасных песчаных дюн — осталась грязная трава!). Плавание в Волге (но хотя пляж на этой стороне расширили — всё равно очень тесно и очень много людей — плавать неприятно!). Ночная ванна. Гимнастика (2 раза в день). Акупрессура. Медитация. Общение с друзьями (но — увы! — многие друзья оказались не друзьями — на похороны к Васюше (кроме тех, о ком я уже выше написала) из-за ковида не пришли). «Теплый голос» по телефону (не все, кто мне звонит, но три человека — точно). Написание своей биографической и автобиографической книги «Мои ночные рефлексии».

ЖИЗНЬ — как ПУНКТИР — только МИГ между ПРОШЛЫМ и БУДУЩИМ.

НИКТО ИЗ НАС НЕ ВЕЧЕН …

P.S. Пишу 27 июня 2022 года. Острая фаза моего горя немного отступила (спустя только почти полтора года). Полностью закончена моя книга «Мои ночные рефлексии» (310 страниц). В ближайшие дни в областном нотариате оформлю авторское право на свою книгу. Договариваюсь с Петербургским издательством «Супер» об издании книги — конечно, очень волнуюсь, чтобы не обманули!

Почти каждый день прохожу пешком 5–7 км до «Акварели» (как я почти бегу мимо лесов — описала в своем последнем эссе «Антиэпилог»), там открылся «Читай-город» — снова вернулось желание (после полугодового локдауна из-за пандемии) покупать книги (за 2 месяца купила восемь книг: две по-английски (сейчас по ночам читаю Bram Stoker. Dracula), шесть — по психологии (среди них: Кевин Даттон. Мудрость психопатов (2022) — но мудрыми психопатов я категорически не считаю!

Женя (мой бывший студент Евгений Симонов — ныне успешный бизнесмен), бесконечно проходя в течение трёх последних лет круги ада сотен судов, чтобы отбить своих двух мальчиков у абсолютно безответственной и агрессивной бывшей жены (я ему помогаю с текстами исков по психологической части) умоляет меня написать еще одну книгу «Как в этом мире не сойти с ума».

Я его очень понимаю, но пока ничего не обещаю.

P.P.S. Пишу 22 июля 2023 года. У Жени всё хорошо: и своих мальчиков он отбил (они теперь с ним навсегда — по закону). Он снова (теперь удачно) женился, и третий сын родился! И новый дом купил! Сейчас его достраивает!

А у меня всё плохо: издательство «Супер» меня обмануло! 16 обязательных экземпляров моей книги в Российскую Книжную Палату до сих пор не выслали (а по закону должны были это сделать сразу после напечатания первой партии книг не позднее, чем через 7 дней). В РКП — только электронный вариант моей книги (выяснила по телефону). Напечатали ли они оплаченных мною полностью и сразу еще 14 ноября 2022 года 200 экземпляров моей книги — неизвестно (моего представителя допустить категорически отказываются). Жду результатов проверки Роспотребнадзора! НО семь моих авторских экземпляров мне после настойчивых требований всё-таки выслали (изданы прелестно! — но не без моих нервов!).

15. ЖИЗНЬ — КАК ПУНКТИР: ПСИХОЛОГИЯ ОШИБОК

Все мои рассказы в этой книге выполнены в жанре эссе (как понимали это Ф.Бэкон и К.Ясперс). Но все они написаны в различных формах: автобиографической (в основном), биографической (тоже — в основном), психологической (не только с точки зрения повседневной жизни, но и — научной психологии), бытовой (редко), приключенческой, детективной, готической (когда было реально очень страшно!).

Но это эссе я составила как КОЛЛАЖ — соединила разные истории, разные описания, разные фабулы, разные формы, разные тональности, разные ритмы и разные темпы. Получилась ЖИЗНЬ — КАК ПУНКТИР. Но наша жизнь такой и является (синонимами здесь могли бы выступать как синусоида, как качели, но не выступают, потому что это не одно и то же!). С одной стороны, наша жизнь целостна и течет в одном направлении (в будущее). Но, с другой стороны, наша жизнь — не линейна: у неё есть повороты, остановки, долгие паузы, разрывы (это и показывает пунктир — не синусоида и не качели), причем — как в пространстве, так и во времени.

Однако все это многообразие я соединила вместе (синтез) ради одной цели — показать и рассказать об ошибках, которые мы все совершаем (анализ).

В последнее время (в контексте череды трагедий) я особенно остро размышляю о том, какую роль в нашей жизни играет ошибка (почему она возникает, что чаще к ней приводит, кто в большей степени ей подвержен, всегда ли можно ее предотвратить, всегда ли можно ее исправить, и всегда ли за ошибки несет ответственность сам человек).

Что такое ошибка? Как ни странно, но точного определения (кроме многочисленных видов ошибок) не существует ни в лингвистике, ни в психологии, а существует только несколько общих значений этого термина (отступление от правильной модели или эталона, ошибочное убеждение, неадекватная или неправильная реакция) — См.: Ребер А. Большой толковый психологический словарь (2000). На самом деле, в нашей жизни все гораздо проще: ошибка — 1. это то, чего не надо было делать или говорить) или 2. это то, что, наоборот, надо было делать или говорить (упущенные возможности) — синдром (страха) упущенных возможностей (СУВ) — Fear of Missing Out (FOMO) введен в 2004 году Патриком Макгиннисом (НО: «упущенные возможности» и «страх упущенных возможностей» — это тоже не одно и то же (первые — из прошлого (вызывают сожаление), вторые — относятся к настоящему и будущему (вызывают страх).

Многие ошибки в жизни совершаются человеком в очень различных ее сферах (некоторые психологи называют их жизненными сценариями или жизненными сюжетами). Считается, что таких жизненных сценариев 36, некоторые сокращают это количество до 12, но я в своей диссертационной работе их сократила до восьми: 1. Семья. 2. Место жизни (Дом. Город). 3 Профессия и профессиональное окружение: школа, вуз, работа. 4. Он и она (любовь). 5. Другие (родственники, друзья, соседи, отдаленный социум). 6. Отдых (прогулки и путешествия (по городам, на море, в горах, степях, лесах …). 7. Образ жизни: Увлечения: интеллектуальные (чтение), культурные (театр, концертные залы, художественные выставки, музеи …) — все зависит от выбора различных паттернов культуры (К.Гирц), спортивные (альпинизм, дайвинг, плавание…). 8. Здоровье.

И существует, на мой взгляд, восемь основных причин совершения ошибок: 1. Знания (дефект когнитивной сферы): вернее — их недостаточнось или их отсутствие — недаром часто восклицают: «Ну, кто знал!»). 2. Интеллект (его низкий уровень), который эти знания неправильно и неточно интерпретирует, наделяя ложным смыслом. 3. Неправильно расставленные акценты (важные моменты расцениваются как незначительные) (интеллектуальная сфера) — «Я не придал(а) этому значение). 4. Упрямство (дефект личностно-волевой сферы, но скорее — интеллектуальной) — в психологии также трактуется как форма агрессии («Все равно сделаю по-своему!»). 5. Воля: уступчивость другому под влиянием упрямства (диктата) этого другого (дефект волевой сферы) — когда другой допускает ошибку, но его не останавливают. 6. Безответственность и отсутствие контроля (дефект интеллектуальной, нравственной и волевой сфер) — «Все будет и так нормально — зачем нервничать?»). 7. Гордыня (дефект нравственной и интеллектуальной сфер) — «Со мной ничего не случится». 8. Судьба (роковое стечение обстоятельств, о котором знать не дано, однако здесь может включаться интуиция, но к ней обычно не прислушиваются!).

Мы совершаем в этой жизни разные ошибки. Но самые главные ошибки в жизни — это выбор спутника жизни и выбор профессии.

1. СЕМЬЯ

(какие ошибки могут быть совершены в жизни в семье?)

Вообще территория семьи — это территория, замкнутая во всех смыслах. Почти никто не знает, что происходит в каждой семье, пока события не принимают угрожающий криминальный характер (как, например, недавно убийство матери 15-летним школьником в Миасе только за то, что она отняла у него компьютер — и таких примеров сотни!). В другом смысле замкнутость семьи (в виде почти предопределенного замкнутого круга судьбы) заключается в том, что мы не выбираем своих родителей (и в некотором смысле — даже детей, когда вступает в свои права плохая генетика, например). Именно поэтому психология ошибки здесь почти отсутствует. Мы можем только принять или не принять данную нам судьбой реальность. И можем выстроить определенную тактику поведения. Можем сопротивляться. Можем подчиняться. Можем жить незаметно. Можем жить параллельно. Варианты есть. Но их немного. А иногда — их нет.

Примеры из реальной жизни. В одном американском проекте «Здесь живет зло» реальные люди (как правило, жертвы насилия в семье) рассказывают реальные истории, которые произошли с ними много лет назад (именно много лет назад — сразу об этом рассказывать невозможно). У некоторых из них ПТСР — посттравматическое стрессовое расстройство (когда страшные события не забываются, а остро переживаются постоянно — снова и снова крутятся, как в замедленном кадре), у других — огромное чувство вины перед близкими (не спасли). То, что происходило в этих семьях, чудовищно: рассказывает брат, как его мать и его сестра убили отца из-за денег (банальная алчность, которую невозможно оправдать ничем); рассказывает мать, как ее муж убил всех их 3-х маленьких детей во сне (в течение года он по отношению к ним проявлял жестокость — полиция не реагировала!); рассказывает сын, как его мать убила его отца и затем — его бабушку (все тщательно распланировала и даже вовлекла в это сына (рассказчика!), и, когда он осознал, что наделал, было уже поздно); рассказывает дочь, как их отец их с сестрами постоянно насиловал, потом убил какую-то женщину (после его ареста они переехали жить к тете и кошмар закончился, но, когда выросли — общаться между собой перестали); рассказывает отец о своем очень жестоком сыне с детства (например, как-то разбили походный лагерь в лесу, но 10-летний (!) сын заставил всех перейти в другое место), а в возрасте 18 лет расстрелял 10 человек в супермаркете и потом покончил с собой; рассказывают пожилые мать и отец о своем неуправляемом сыне — в детстве дважды пытался задушить свою сестренку, поэтому они много лет жили в страшном напряжении, но потом он поджог чуть ли не полгорода и ему дали пожизненное (невозможно слушать их исповедь и видеть горе матери — истерзанное лицо, но, как она сама сказала: неожиданно (после 35 лет ада) вдруг наступило странное облегчение, которое ее больше не покидает); рассказывает мать о своем муже, который убил несколько человек и ее дочь (девочка старалась его не раздражать и даже переехала на другую квартиру, но он обманным способом выманил ее из дома, отвез в лес и убил); рассказывает дочь, как отец убил ее маму и всю семью их соседей (отец был тираном — терзал их, бил, угрожал — обращения в полицию, как везде, заканчивались ничем, а потом он их выследил и вломился в чужой дом к соседям, которые их у себя от него прятали); рассказывает мать, как ее муж убил ее двух маленьких сыновей, устроив поджог (он все заранее распланировал до мелочей — даже бирки с новых школьных форм не срезал и потом отнес их в магазин и получил назад деньги); рассказывает брат, как его мать убила его двух сестер, продержав их в голоде, под столом не один год (однажды одна из девочек вырвалась и опека пришла домой, но задавала вопросы в присутствии жестокой матери: дети были напуганы и — ничего не рассказали); рассказывает муж, как его двоюродный брат убил свою собственную жену, а потом и его прелестную жену, выкрав ее силой из дома.

Все убийства — запланированы. Как правило, жертвы искали помощи в полиции или в службе опеки. Кошмарная жизнь часто продолжалась годами. И, как говорят сами участники этих событий, всегда были знаки (на которые, к огромному сожалению, мало кто обращает внимание!).

Пример из реальной жизни: Трагедия в Суровикино. Волгоградская область. 1984 год. В феврале 1984 года мы получили телеграмму от наших родственников (внучатых племянниц отца) срочно приехать в Суровикино: умерла их мама 40 дней назад. Причина смерти молодой сорокалетней женщины была ужасна: ее зарубил топором на крыльце их собственного дома ее собственный муж. Мотивы преступления трагично-тривиальны — ревность. И это при том, что жена никогда не давала никакого повода: была преданной женой, чудной матерью двух юных девочек (19 и 16 лет), прекрасной хозяйкой, очень добрым отзывчивым человеком — ее все в маленьком городке любили и уважали. Муж готовился, как потом выяснилось, несколько дней и однажды, подкараулив, ударил ее сзади. Его не посадили. Признали невменяемым и поместили в психиатрическую больницу, в которой он и умер, спустя какое-то время, но не сразу. Прошли годы. Девочки получили образование. У них — хорошие семьи. Все благополучно. Но можно ли в жизни забыть этот ужас? И как, вообще, можно предотвратить такую трагедию и не совершить ошибку в выборе спутника жизни?

Пример из реальной жизни. 3 ноября 2007 года во Владимирской области ночью в смертельном ДТП на своем автомобиле разбился прекрасный актер Александр Дедюшко в возрасте 45 лет — и разбилась вся его семья (жена и маленький сын). Подробности аварии ужасны. На огромной скорости актер вылетел на встречную полосу и врезался в идущую навстречу фуру — все мгновенно погибли на месте. НО я хорошо помню одно интервью по ТВ за полгода до трагедии, в котором он говорил о своей страстной любви к поездкам на машине и — почему-то несколько раз подчеркнул, что у него большая ответственность перед женой и сыном, поэтому ездит он аккуратно (слушая его, мне вдруг стало ужасно не по себе — зачем об этом говорить? — вроде как подчеркивает и хвастается своей заботливостью). В тот роковой вечер им, к сожалению, были нарушены все запреты: из Владимира от своих друзей они выехали в ночь, не отдохнув (одна из версий — уснул за рулем), был уже ноябрь и на дороге было скользко (но резина была летней!), и — самое главное — он ехал на огромной скорости. Все три причины абсолютной безответственности привели к трагедии. Три роковые ошибки — жуткий коктейль. Я долго не могла прийти в себя.

Пример из литературы (Торнтон Уайлдер. День восьмой) — основано на реальных событиях. Провинциальная Америка. Лето 1902 года. Шахтерский городок Коултаун штата Иллинойс. Две молодые семьи — очень между собой дружны. Часто ходят друг к другу в гости, устраивают барбекю (шашлыки). Но однажды, когда они, как обычно, отдыхали, кто-то сзади из ружья послал пулю в затылок и насмерть застрелил одного из мужчин — Брекенриджа Лансинга, отца семейства. Началось расследование. Подозрение пало на второго мужчину — Джона Баррингтона Эшли, его друга, мужа и отца другого семейства. Никаких аргументов. Никаких улик. Никаких мотивов (кроме одного надуманного — будто он был влюблен в жену друга). Тем не менее он предстал перед судом, был признан виновным и приговорен к смертной казни. Но он ни в чем не был виноват! И — ему удалось бежать из-под стражи по дороге к месту исполнения приговора. Начались годы скитаний — из одного места в другое, из одного городка — в другой, он пытался устраиваться на работу (например, ночным портье в гостинице), но это было опасно, прятался в лесах, переплывал бурные реки, мерз, голодал и — постоянно испытывал страх. А в это время его жена испытывала за него страшную тревогу, его дети страдали. Уже через пять лет прокуратура штата полностью сняла все подозрения и подтвердила его невиновность (благодаря новым открывшимся обстоятельствам). Но истина была обнаружена гораздо позже, благодаря местной учительнице русского происхождения, которой удалось разговорить одного из сыновей убитого — и он во всем признался — это он убил собственного отца). Невиновного Джона Эшли так и не удалось найти. Он исчез. Подумали: наверное, утонул. (Из-за одного трусливого подонка — столько искалеченных жизней!).

Марина Цветаева и ее семья. У Марины Цветаевой был прекрасный муж — Сергей Эфрон (в ранней юности познакомились в Коктебеле в доме гостеприимного Максимилиана Волошина и сразу же поженились). У них было трое детей (сначала родилась Ариадна (Аля), потом Ирина и затем уже в эмиграции Георгий (Мур). У Иришки судьба трагическая: Марина воспитывала ее в строгости (привязывала к стулу, чтобы не мешала творить за письменным столом, по выражению самой Цветаевой: «Ирка пикнуть не смела!»), родственники мужа один раз ребенка забирали к себе в ужасном дистрофическом состоянии — выходили, просили снова отдать ребенка, но Марина обеих девочек отдала в приют, а забрала обратно только любимую дочь Ариадну, а Иришка в 3 годика — умерла. С 1914 по 1916 Марина была очень увлечена Софьей Парнок (они расстались, и она вернулась к мужу). В эмиграции в Чехии семья жила очень бедно. (жили на гроши, которые выручала Аля, вышивая шляпки (!). Марина никогда нигде не работала: писала стихи. Обстановка в семье была напряженная: спорили — возвращаться в СССР или нет. Марина была против. Дочь и муж — за. Первая вернулась Ариадна, но была арестована в 1939 году и провела в ГУЛАГе 9 лет. Сергей Эфрон бежал из Франции за организацию политического убийства (был расстрелян в СССР в 1941 году). В том же 1941 году 31 августа в возрасте 48 лет Марина Ивановна покончила жизнь самоубийством, надеясь, что таким образом спасет сына. Но Георгия (ему не было и 16!) сразу же послали на фронт, и он погиб в первом же бою. Ариадна — художница и переводчица (благодаря хлопотам Бориса Пастернака) вернулась в Москву. Она написала книгу о своей матери «О Марине Цветаевой», которую очень любила. Сама она прожила интересную, но очень одинокую жизнь (и ощущение глубокого умиротворения испытала в один из вечеров лишь однажды!). Почему судьба Цветаевой так трагична? Почему она такая нежная и страстная в стихах, и — по отношению к другим людям, но — могла быть безжалостной в своей собственной семье? Никто никого не имеет права судить. Но после погружения в жизнь Цветаевой еще в 80-е и осознания причин всей ее трагедии, читать ее стихи я уже не смогу никогда.

Жан Поль Сартр и Симона де Бовуар. Как не сложилась их семья. Он — знаменитый философ-экзистенциалист, она — известная французская писательница, идеолог феминистского движения. Они познакомились очень рано (им было только за 20), внешне они очень разные: он — маленького роста, щуплый, с редкими волосами, она — стройная, красивая, элегантная, ухоженная. НО: у них кровь «одной философской группы» — потрясающие интеллектуалы, сногсшибательные собеседники, обаяние ума обоих привело в постель. НО оба противники «буржуазного» брака (по определению Айрис Мёрдок, «брак — это долгое плавание в тесной каюте»), оба тесной каюты категорически не хотели, они выбрали большую палубу на гигантском лайнере под названием «Вседозволенность». Они договорились, что могут друг другу изменять с кем хотят, когда хотят, как хотят, и при этом — ни в коем случае не ревновать и — обязательно рассказывать о новой любовной связи, не скрывая никаких деталей — ведь они писатели и философы!!! (Большей дикости я себе и представить не могу!). И — понеслось! (За пикантными подробностями отсылаю к книге «Знаменитые писатели Запада: 55 портретов» несравненного Юрия Безелянского (2008). Эта дурная бесконечность (как говорил Гегель) длилась 50 лет! Остановить эту безудержную сексуальную гонку смогли только болезни и смерть. Жан Поль Сартр умер в 1980 (75 лет). Симона де Бовуар пережила его на 6 лет. И все эти шесть лет она жила в квартире с окнами, выходящими на кладбище Монпарнас (где был похоронен Сартр). Наверное, это были самые тяжелые годы ее жизни: привела ли ее рефлексия к осознанию об упущенных возможностях: о несостоявшейся большой глубокой любви двух выдающихся людей, которые так и не обрели друг друга!

2. МЕСТО ЖИЗНИ: ГОРОД. УЛИЦА. ДОМ

(какие ошибки мы можем совершить при выборе места жизни: города, улицы, дома) и жизни в доме)

Пример из реальной жизни. Камышин — Волгоград. 1975 год. Мы только что переехали жить в Волгоград, и я сразу стала регулярно ходить в отдел иностранной литературы Областной библиотеки (тогда она еще размещалась в торце здания медицинского института). Как-то в одно из воскресений после обеда я оказалась за одним столом с поразительно красивой девушкой (огромные серые глаза, очень правильные черты лица, шикарная копна ярко рыжих волос и — очень умная и милая улыбка) — мы разговорились и я сразу поняла, кто передо мной — Алиса Штабель (из Камышина). Я ей не призналась, кто я (и об этом спустя 10 лет очень горько пожалела!). За пять лет до этой встречи, к нам домой в гости пришли наши знакомые девочки (мы с ними что-то вроде как дружили) со своей подругой — Инной. Они хотели послушать, как я наизусть читаю «Черного человека» Есенина. А потом мы еще долго общались. И вот в тот вечер несколько раз была произнесена фраза: «Ты не видела сестру Инны — Алису! Писаная красавица! Учится на немецком отделении ин. яза в Волгограде». И вот передо мной сидела действительно — невероятно красивая девушка — и рассказывала, как она подрабатывает преподавателем в сельхозе и какие сложные технические тексты на мехфаке ей приходится переводить (она их даже возит домой в Камышин и показывает папе (будучи образованным немцем — он хорошо знал язык — и то, говорила Алиса, находил их трудными) — он был тогда главным инженером на Крановом заводе (наша мама его знала — изысканно интеллигентный!). Что мне помешало тогда поближе с ней познакомиться, пригласить в гости — кажется, меня отпугнула именно ее яркость (я предпочитаю неброскую красоту). Но тогда о ее непростой жизни в Волгограде я даже не догадывалась. Прошло ровно 10 лет. В 1985 году я пришла работать в сельхоз на кафедру иностранных языков. И чуть ли не в первый же день спросила о ней у заведующей кафедрой: работает ли еще Алиса. Она бросила на меня странный взгляд и довольно равнодушно произнесла: «Она умерла». Меня как будто прошило тысячами молний: Как? Когда? «Недавно. В 37 лет. От родов. И она, и ее двойняшки погибли». И она начала (опять достаточно небрежно) говорить об Алисе: что она не была замужем, что жила все эти годы в общежитии, что общалась в сомнительных кругах актеров нашего драматического театра, что была очень щедрой — дарила им подарки. Слушая эту бесчувственную речь откровенно некрасивой завистливой женщины и при этом испытывая невероятную пронзительную боль и обиду за Алису, я думала: «Это такая должна быть цена за жизнь в большом городе?». Потому что эту трагедию я расцениваю не как результат врачебной ошибки, а как результат ошибки выбора места жизни (я очень понимаю Алису, почему она не хотела жить в маленьком городе — грязном обшарпанном (тогда!) Камышине — и почему хотела жить в большом красивом городе с его большими возможностями и яркими впечатлениями) и, наверное, как результат рокового стечения обстоятельств что-то пошло не так (не те окружающие ее люди, не тот выбор единственного) в этой конкретной судьбе прелестной, но очень одинокой девочки (мне доподлинно известно, что в 90—е ее отец остался навсегда в Камышине около любимой дочери (а его родной брат и все родственники уехали на ПМЖ в Германию).

Однажды на одной из лекций с аспирантами мы обсуждали вопрос выбора места для жизни — я предположила, что, если в течение 5 лет удача не улыбается, то из такого города надо уезжать. После лекции ко мне подошла девушка и поблагодарила за рефлексию: она живет здесь уже 7 лет и — ничего не складывается — она приняла вернуться домой!) и ей стало необыкновенно легко!

Пример из реальной жизни. Девушка из Твери (сама об этом написала) после окончания факультета иностранных языков несколько лет преподавала английский в одной из школ в Москве. Почти вся зарплата уходила на съемную квартиру. Сильно уставала (1.5 ставки!). По выходным ее хватало только на уборку квартиры и остальное время — отсыпалась. Москвы она не видела вообще! Поразмышляв о своей напряженной и неинтересной жизни в Москве — приняла решение вернуться в Тверь к родителям — в свой, оказывается, очень красивый и уютный город, в свою милую комнату, к своим друзьям и — в свою школу, где стала преподавать английский. И поняла — можно многого добиться и быть счастливой — не только в Москве.

Пример из реальной жизни. Новоаннинск. 1980 год. Мы на педагогической практике в школе (См. мое эссе «Мои» маньяки»). Городок в те времена — очень зачуханный. Но и там, как некоторым казалось, можно жить не хуже, чем в «столице». Заместитель директора школы хвасталась перед нами, студентками: «А что вы видите в Волгограде? — только учеба? А сколько раз в месяц вы бываете в театре? А сколько — в ресторанах? Вот мы, например, с мужем (он — главный инженер Новоаннинского района) на своей машине регулярно выезжаем в Волгоград (посещаем любые магазины, универмаг, художественные выставки, театры, отрываемся в ресторанах — ведем вполне цивилизованную городскую жизнь и при этом — у нас свой огромный дом и — чистый воздух!).

Все это так, думала я, слушая ее. Только мне не хочется ходить на работу по грязным без асфальта неосвещенным улицам, а за своими обожаемыми книгами и любимым кофе — ездить за тридевять земель (к тому же — не всегда человек будет молод и способен уехать хоть на край света (об этом очень интересно написано в книге «Going Solo» — «Жизнь Соло». Новая социальная реальность Эрика Кляйненберга (2014). Иными словами — хочется жить в красивой и комфортной среде — на расстоянии вытянутой руки. А через месяц после этого разговора нас, наконец, отпустили на два дня домой. В Волгоград автобус пришел в восемь вечера. Шел сильный дождь. Я очень хотела побыстрее поехать домой … под горячий душ, к маминым пирожкам и — к своим книгам. Но — мой город был так красив, что я еще час, как завороженная, бродила по улицам в центре города и никак не могла насладиться прекрасными тротуарами, огнями большого города, чудными бульварами, красивыми домами, силуэтами фонарей на фоне дождя, легкого тумана и темного, покрытого облаками, неба. Мама была удивлена, почему я домой приехала так поздно.

Пример из реальной жизни (ТВ-проект «Криминальная Россия»). 90-е гг. Девушка в 11 вечера (еще не поздно!) возвращается к себе домой (Москва),поднимается на свой этаж и вставляет ключ в замок своей квартиры. Вдруг в квартире напротив резко открывается дверь, из нее вылетают двое, мгновенно хватают Людмилу и затаскивают в свою квартиру. Обездвиживают. Засовывают в огромную спортивную сумку и — вывозят в … Калугу. Там держат, как пленницу. На первом этаже. Как-то с ней остался только один «охранник» и … заснул. Лето. Людмила очень осторожно открывает окно и — выпрыгивает. Бежит изо всех сил. Пробегает какой-то сквер. Страшно боится, что наткнется на бандитов. Не решается спросить — где милиция. Наконец, решается и — через 10 минут оказывается в отделении милиции. Там ей поверили. У девушки оказалась очень хорошая зрительная память. И она запомнила номер дома. Всех выловили. Банда оказалась очень кровавой — занималась «отжимом» квартир. Девушке невероятно повезло! Совсем недавно другую девушку сожгли в ее же квартире. (Ее ошибки — никакой! Судьба. Но и та же самая судьба оказалась к ней благосклонна!).

Пример из реальной жизни. Свое безграничное восхищение Волгоградом я выразила в эссе «Мои прогулки по городу». В Волгограде я жила в двух местах: на ул. им. 64 Армии и ул. им З.Маресевой. Место первого дома (на 64 Армии) в те годы (все 23 года!), когда я там жила с 1975 года, было во всех отношениях — прекрасным! Рядом — с автобусной остановкой (3 мин. ходьбы) — очень удобно было возвращаться поздними вечерами после института и потом — после курсов: я бежала в какой-то мистической ауре под иллюминацией магазинов, быстро ныряя в арку, быстро летела вдоль своего дома и, наконец, взлетала на свой 5-тый этаж, но всегда останавливалась у окна и любовалась северным небом (туда окна нашей квартиры не выходили). А через дорогу находился чудный бульвар, который по многообразию деревьев мог посоперничать с европейскими бульварами (я об этом уже писала). Перед домом была большая лужайка с зеленой травой, на которой иногда играли в футбол ребята из рядом стоящего училища, а мы — часто выгуливали своего пёсика. Вокруг дома росли высокие пирамидальные тополя — они были посажены близко к нашим южным окнам и защищали от знойного летнего солнца. Рядом, буквально в 100–200 метрах, возвышались Ергенинские холмы, где мы иногда гуляли, а зимой катались на лыжах (конечно, это не сказочный Камышинский питомник, но всё же!). Уже подальше (700 м) была березовая роща (куда мы ходили гулять). В те времена легко бегали на паром и переправлялись на Сарпушку, а там — «испанские пляжи» с дюнами из белого песочка и — соснами. Но тот дом мне особенно дорог, потому что в нем были прекрасные соседи (в отличие от дома, куда мы потом переехали). Никто никогда не орал, никто не крутил громкую музыку, никто не играл сутки подряд на пианино (как в Камышине), никто не топал (ни снизу, ни сбоку — такое тоже бывает!), рядом не было орущего парка (с вечно включенным громким радио), не было орущего двора!!! Это было действительно прекрасное место!!! Жалею ли я, что не живу там? Нет — потому что там мало что осталось: рядом построили две 9-ти-этажки (буквально в 10 метрах от нашего дома!). Зеленая лужайка исчезла навсегда (там — парковка). А Ергенинские холмы застроены многоэтажками.

Пример из реальной жизни (рассказ моей подруги). Это случилось в 80-х годах в Подмосковье. Компания старшеклассников отмечала Новый год. Было весело. Вышли во двор уже поздно вечером. Кто-то из ребят вспомнил, что оставил кассету дома. Хозяйка квартиры крикнула своим друзьям, что она сейчас быстро эту кассету им скинет вниз на снег — и побежала в дом. Через минуту уже с кассетой в руках она вбежала на балкон, поскользнулась и … вылетела с 9-го этажа… Трагедия невероятная. Погибла на глазах у всех. Спасти девушку не удалось. (Ошибка: отсутствие осторожности).

Пример из реальной жизни (рассказ знакомого телемастера). Волгоград. Как-то телемастер устанавливал нам цифровую «тарелку» на крыше дома. Разговорились. Сказал, что живет в коттедже в «Долине нищих» — так народ язвительно называет богатый поселок на Горной Поляне, который, вообще-то, находится в достаточно уединенном месте. Наши другие знакомые даже говорили, что стараются домой туда попасть пораньше — до девяти вечера. Поэтому я Сашу спрашиваю: «Видеокамеры у Вас там есть?». Отвечает: «Восемь штук по всему периметру». Удивляюсь — что так много? — говорит: «Мне в жизни хватило одного эпизода, чтобы быть осторожным всю свою оставшуюся жизнь». И рассказал о событии, которое с ним приключилось много лет назад, когда он пришел из армии (жил тогда еще со своими родителями в многоквартирном доме — они уехали на дачу, он дома был один). 5 утра. Звонок в дверь. Он спросонок машинально, не посмотрев в глазок, открывает дверь и — сразу (как он сам выразился) получает в «лободынь». Три месяца пролежал в больнице с черепно-мозговой травмой. Из дома всё вынесли. Таких доверчивых в их доме оказалось несколько человек. Никого не нашли. (Ошибка в беспечности).

Пример из реальной жизни (рассказ моей приятельницы). Волгоград. Как-то в одной из квартир их семиэтажного дома прорвало трубу, и горячая вода хлынула сильной струёй. Хозяин квартиры вызвал специальные службы, но вода успела залить весь пол и начала проникать к соседям. Он сильно разнервничался (или по причине самой неожиданной экстренной ситуации, или по причине страха перед соседями), но… за несколько минут у него случился обширный инфаркт, и он мгновенно умер. Ему не было ещё и 50 лет! И зачем он так разволновался из-за какой-то злосчастной трубы!!! (Ошибка — стрессовая реакция оказалась во много раз сильнее стимула).

3. ПРОФЕССИЯ: ШКОЛА. ВУЗ. РАБОТА

(какие ошибки можно совершить в профессиональной сфере, какие из них могут оказаться роковыми)

Самая главная ошибка — это выбор профессии. Статистики, конечно, нет, но по-настоящему «находят себя» меньше 17 %. (чтобы человек соответствовал профессии, а профессия соответствовала ему — это проблема конгруэнтности). Здесь все должно совпадать: база профессиональных знаний, когнитивные способности, любовь к профессии.

Как правило, наши профессии мирные и не травматичные (за исключением профессий шахтеров, летчиков, военных и др.). Но есть подводные камни.

Пример из реальной жизни. Июль 2013 года. Волгоград. Инженер нашей управляющей компании обратилась ко мне с деликатной просьбой: сказать Сергею (старшему сыну моего мужа) не выкачивать нечистоты из люка, который находится на территории школы, где работает учителем ее дочь, хотя бы во время тихого часа, когда дети спят в летнем дневном лагере (поднимается невообразимая вонь — дети задыхаются). Я по телефону сразу же вызвала Сергея, он приехал быстро, но на мою просьбу отреагировал резко: «Нет! Нет!». Я спросила почему и добавила — это же яд! Он со смешком, уходя, добавил: «Пусть нюхают!». А через две недели произошла трагедия. Поскольку своим рабочим-ассенизаторам никакой специальной предохранительной экипировки они не выдавали, однажды один из рабочих из люка наверх не вернулся. Сергей, как предприниматель, приехал и спустился вслед за ним. Но тоже наверх не поднялся. Следующим был его заместитель — тот же финал. Вызвали МЧС. Вытащили всех троих. Но только последнего увезла скорая и его спасли. Первым двум уже ничем помочь было нельзя. Очень грустно: но кто нанюхался гремучей смесью из углекислого газа, сероводорода, метана и аммиака? Эти нелепые смерти можно было элементарно избежать (очень просто: соблюдать технику безопасности!). Обычная преступная безответственность и отсутствие контроля. Но не только: судьба послала знаки (почти открытым текстом!), но они были проигнорированы (гордыня? упрямство?).

Пример из реальной жизни. Нулевые гг. Волгоград. Мы знали Марину еще по книжному магазину «ЛиБрис», где она работала продавцом. Этот магазин находился рядом с нашим домом и мы часто туда заглядывали и покупали много книг (особенно по вечерам, возвращаясь домой). Марина нас встречала очень приветливо. Но просуществовал этот книжный магазин около 7 лет, потом его закрыли. Снова Марину мы увидели неожиданно несколько лет спустя в нашей управляющей компании (оказывается, к тому времени они с мужем купили квартиру на улице Кирова именно в том доме, где мы с моим мужем когда-то познакомились и она в нем стала председателем ЖСК — а с нашей управляющей компанией сотрудничала по договору). Она все также прекрасно выглядела: высокая, крупная, сильная, с румянцем на щеках. Но поздоровалась с нами более, чем прохладно (мы уже не щедрые покупатели книг!). Признаюсь честно — я не ожидала такой метаморфозы и расстроилась (мы ведь всегда думаем, что к нам относятся так же, как и мы — с симпатией). Но потом это как-то забылось и больше мы ее не видели. А через полгода Марина умерла (ей не было еще и 50 лет). Я испытала шок. Почему? И начала размышлять. Врачи диагностировали рак, а сама Марина считала, что ей не надо было ехать летом на юг и тем более — загорать. У меня своя версия причины ее болезни. Во-первых, современная медицина абсолютно не поддерживает катастрофического влияния загара на организм. Во-вторых, еще в 60-е годы ХХ века немецкий врач Хаммер доказал (за что отсидел в тюрьме! Но потом скоро умер) огромную роль стрессогенного фактора в появлении онкологии. В своих размышлениях я пришла к очень грустному выводу: Марину «убила» ее новая работа. Для нее она была незнакомой и поэтому требовала напряжения. К тому же капризные жители часто портят жизнь председателям ТСЖ или ЖСК своими претензиями (в Санкт-Петербурге несколько лет назад председатель ТСЖ в доме моей сестры — получил инфаркт и вынужден был уйти — случай далеко не единичный!). А у Марины (плюс ко всему) были бесконечные проверки всяких служб: санитарных, пожарных, налоговых и т. д. Она была в постоянном стрессе. Может быть, именно поэтому тогда она поздоровалась напряженно (а мне показалось — прохладно: мы иногда неправильно, к сожалению, интерпретируем ситуации). Конечно, кто-то скажет, что скорее всего у нее было слабое здоровье (плохая генетика) — допустим (хотя внешне все выглядело как раз наоборот!). Другие скажут, что она оказалась недостаточно стрессоустойчивой — возможно (но для этого нужно быть здоровым и сильным или — владеть приемами медитации, чтобы обеспечивать баланс, равновесие в центральной нервной системе). Но я задаю другой вопрос: могла ли Марина (если мои предположения верны) избежать болезни? Думаю, да. Для этого ей надо было избежать этой работы председателя ЖСК. Иными словами (я к этому выводу пришла после долгих мучительных размышлений) — если у человека не очень хорошая генетика, ему следует избегать работы, требующей напряжений.

Пример из реальной жизни (в рамках проекта «Следствие вели с Леонидом Каневским»). 1989. Нижний Балыклей (Волгоградская область). По распределению после техникума в село приехала молодая девушка Олечка Стрельченко — экономист (необыкновенной красоты, как отмечали все). Местные мужики не могли от нее оторвать глаз. Но никто не решался подходить. Кроме двух мерзких парней 20 лет. Они стали к ней приставать, караулить ее возле дома, где она снимала комнату, дело дошло почти до откровенного приставания с распусканием рук. Но как-то она сумела их оттолкнуть и на свою беду — обозвать их тупыми ослами (что было абсолютно справедливо!). Уроды решили отомстить. Однажды поздним вечером они подошли к ее крыльцу, поднялись и постучали в дверь. Она никогда бы им не открыла, но они ее обманули, сказав, что председатель избирательной комиссии (а она входила в ее состав) попросил их принести документы ему домой. Девушка открыла и — они сразу на нее накинулись, избили, связали и повели ее через всё село … на казнь в сторону глубоких оврагов. Там несчастную изнасиловали, потом убили, потом — сожгли. Страшная судьба! За что? В чём она провинилась? Ни в чём! (Статистки нет — но печальных случаев (может быть, не таких жестоких) с девушками, уезжавшими на три года после окончания института по принудительному распределению в глухие села — немало, и тех, кто там застревал навсегда — еще больше!). Это такая и меня могла ждать судьба по распределению?

Пример из литературоведения (о профессии писателей). Шаламов В. Колымские тетради (2007). Варлам Шаламов не был литературоведом (он был гениальным писателем), но есть у него одна «золотая» статья «Об одной ошибке художественной литературы», которая заключалась в том, что «Художественная литература всегда изображала мир преступников сочувственно, подчас с подобострастием. Художественная литература окружила мир воров романтическим ореолом, соблазнившись дешевой мишурой. Художники не сумели разглядеть подлинного отвратительного лица этого мира. Это — педагогический грех, ошибка, за которую так дорого платит наша юность. Мальчику 14–15 лет простительно увлечься «героическими фигурами» этого мира; художнику это непростительно. По прихоти истории наиболее экспансивные проповедники совести и чести, вроде Виктора Гюго, отдали немало сил для восхваления уголовного мира». Но ни Достоевский, ни Толстой, ни Чехов не романтизировали преступный мир. Мода на налетчиков в 20-е гг. охватила советскую литературу (Бабель, Сельвинский, Ильф и Петров (Остап Бендер) и дальше — понеслась безудержная поэтизация уголовщины. Варлам Шаламов в своих Колымских рассказах дает ужасающий портрет этого преступного мира — грубый, безжалостный, лживый, вероломный, безответственный, наглый, беспардонный и бесстыдный — его никогда, по мнению писателя, не исправить и не перевоспитать. Он знал этот отвратительный мир, как никто: Шаламов провел на Колыме 16 лет. Несмотря на тяжелую судьбу, Шаламов на всю жизнь остался патриотом — он ненавидел эмигрантские журналы и печататься там категорически не хотел.

Что касается ошибки художественной литературы — то Шаламова не услышали. Уже давно идет вал такой литературы и таких фильмов.

Пример из реальной жизни (в рамках проекта «Следствие вели» с Леонидом Каневским). Ленинград. Конец 60-х гг. Рабочее общежитие по ул. К.Маркса (правда, в виде коммуналок). Комсомолка. Спортсменка. Просто красавица. 25-летняя Катя делит комнату с двумя другими девушками. Однажды средь бела дня ее находят в комнате с 42 ранениями (зарублена топором!). Под подозрение попадают все: все кого, Катя в своей недолгой молодой жизни успела обидеть (поскольку права качала со всеми): выпертый с завода алкоголик, девушка из общежития, выкинутая за непристойное поведение, а также ее, т. е. Катин, 40-летний любовник — архитектор (который потом в честь своей любимой на ее могиле воздвигнет памятник всем мистическим силам, изобразив себя … голым, а ее … мертвой), и заодно его бывшая супруга, НО никто из них ее не убивал! А убила Катю совершенно случайная воровка, которая случайно залезла к ним в комнату, но, когда Катя неожиданно случайно вернулась с покупками и, зайдя в комнату, впервые воровку увидела, то сразу начала качать права, завязалась драка, они выбежали на лестничную площадку (там их увидел сосед), но уверенная в себе Катя вернулась в комнату и вытащила свой топор из-под кровати, которым и была зарублена воровкой!!! (Абсурд!).

4. ОН И ОНА: ЛЮБОВЬ

(чаще мы делаем ошибки при выборе спутника жизни, но — не только)

Пример из литературы. «Легкое дыхание» Ивана Бунина — шедевр в мировой литературе и — грустный, но прекрасный образец психологической ошибки. Оля Мещерская была самой красивой, самой обаятельной, самой умной, самой смелой девушкой из всех гимназисток: от всех остальных отличалась изяществом, нарядностью, ловкостью, ясным блеском живых глаз (никто к тому же не бегал на коньках так, как она, ни за кем на балах не ухаживали столько, сколько за ней, и почему-то никого не любили так младшие классы, как ее). Ее к себе в кабинет для разборок с нотациями постоянно вызывала уже немолодая классная дама. «Вы уже не девочка» — многозначительно сказала начальница. «Да, madame» — просто, почти весело ответила Оля. «Но и не женщина» — еще многозначительнее сказала начальница. «Простите, madame, Вы ошибаетесь: я — женщина. И виноват в этом — знаете кто? Ваш брат. Это случилось прошлым летом в деревне…». А через месяц после этого разговора казачий офицер, 56-летний некрасивый и плебейского вида, не имевший ровно ничего общего с тем кругом, к которому принадлежала Оля Мещерская, застрелил ее на платформе вокзала, среди большой толпы народа. На секундочку! Только за то, что она дала ему прочесть одну страничку своего дневника, а вернее — только за одну фразу: «Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого». Этот странный сумасшедший порыв (который мог описать только Бунин!) прелестного создания к полному ничтожеству (который на суде ее же во всем и обвинил, и оболгал) и стал роковой ошибкой. Но на самом деле роковая ошибка была не в этом — а в том, что она бросила ему вызов, не зная о том, что ничтожества — всегда мстительны! Оля Мещерская, которая была, как никто, достойна страстной, всепоглощающей светлой любви, и у которой было всё для такой любви (как она вычитала из папиных книжек): черные, кипящие смолой глаза, черные, как ночь, ресницы, нежно играющий румянец, тонкий стан, маленькая ножка (за которой вечно гонялся Пушкин!), и многое-многое другое, но главное — легкое дыхание («которое у меня есть — ты только послушай!» — говорила она однажды своей любимой подруге на большой перемене). А теперь — с медальона на кресте смотрят эти пронзительные глаза, а это легкое дыхание рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре.

Когда бы я не перечитывала эту новеллу, меня всегда захлёстывала огромная волна симпатии к Олечке Мещерской! Я всегда видела её и умной, и талантливой, и образованной, и бесподобно красивой, очень доброй — с тонкой душой (никого не любили так младшие классы, как её). А её трагедию воспринимала именно как трагедию, совершенно случайно, подстерегшую эту юную девушку в этой коварной жизни. И уж не как эпизод из бытовухи! Но, к моему немалому удивлению и огромному возмущению, совсем недавно прочитала в комментариях у Л.С.Выготского его пересказ «Лёгкого дыхания» (собственно, то же, что я сделала выше), где он определил эту трагедию просто как «житейскую муть». Сам пересказ — просто «шедевральный» (Отсылаю к «Психологии искусства» (1987) С. 140–156). А Олю Мещерскую Выготский (наш великий психолог!) в упор не увидел, посчитав её заурядной провинциалкой, видимо (?), гимназистки, прошедшей свой жизненный путь, ничем не отличавшийся от обычного пути хорошеньких, богатых и счастливых девочек (банальная зависть?), потому что, когда в своем пересказе он передавал то, что рассказывала Олечка своей подруге, ему … было смешно (С. 152–153)!!! Не могу передать, что я почувствовала, читая это бред! И уж особенно совсем не смешно мне было, когда он написал о «любившем её и обманутом казачьем офицере, которого она завлекла (???) … застрелившего ее на вокзале среди толпы народа» — этот «любивший и обманутый» на суде её во всем обвинил и оболгал, как последнее ничтожество!

Вот уж действительно — конфликт интерпретаций (о которых писал Поль Рикёр в своих очерках о герменевтие в сборнике с одноименным названием (1995).

Пример из литературы. «Дворянское гнездо» И.С. Тургенева — пронзительный роман о еще одной несостоявшейся любви. Только Лиза Калитина (в отличие от Олечки Мещерской) не обладала бурной энергией юности, не неслась к своим мечтам на всех парусах, не искала в жизни наслаждений (даже невинных), но она была также, как Олечка, — правдива (но при этом — спокойна, уравновешенна, набожна). В отличие от Олечки, Лиза глубоко полюбила — нет, не законченного мерзавца, но, к сожалению, тоже человека малодостойного (трусливого, нерешительного и двуличного, не зря ее мать называла Федора Лаврецкого «тюфяком»). Их отношения развивались стремительно: этому способствовало все — неожиданное сообщение о смерти его жены в Париже (да, его жена была красивой, даже обворожительной, но — наглой, жадной, хищной, как тогда говорили — бесстыдной), нежелание Лизы отдавать предпочтение другому навязанному ей «жениху» — богатому, беспардонному, циничному карьеристу Паншину, он потом без зазрения совести очень скоро и станет любовником жены Лаврецкого (на фоне которого Лаврецкий действительно смотрелся очень достойно!), НО главное — это та единственная летняя сказочная романтичная ночь в саду, где они случайно оказались рядом (нет, не случайно: это Лаврецкий почти в томительном бреду ходил кругами и искал встречи с Лизой!) и — наконец, объяснились друг другу в любви (она вся дрожала, а он … — нет, ничего не было, кроме робкого поцелуя…). Они были взволнованны и счастливы. Но судьба немедленно расставила все по своим местам и — преподнесла сюрпризы: Лизу в грубейшей форме отчитала старая тетка (как она посмела назначить свидание женатому — Лиза попыталась опровергнуть и то, и другое), а через какое-то время «воскресла» и жена Лаврецкого и — приехала в поместье, очень изощренно заявив свои права. Всё рухнуло! Истерзанная Лиза приняла решение уйти в монастырь. И та же самая старая тетка, узнав об этом, пришла в ужас. Отговорить ее она не смогла — хотя рисовала ей страшные картины жизни в монастыре. Конечно, говоря с позиции современной аналитической психологии — она же и навязала Лизе огромное чувство вины, практически ее уничтожив!

Прошло 8 лет. Старики умерли. Снова весна! Снова цветущий сад! Прозрачный воздух! Щебет птиц. И — беззаботный смех молодежи, носящейся по дому, играя в прятки.

И только где-то очень далеко еще жива была Лиза, молча молящаяся в своей крохотной келье.

Пример из реальной жизни. Волгоград. Мой сосед Леня был очень милым молодым человеком, но — пил. Первый брак развалился. Вторая попытка была с парикмахершей — он переехал жить в ее отдельную 1-комнатную квартиру. Все шло хорошо. Пока однажды они не поехали в деревню к ее родственникам. Был обычный день. Леня с братом жены что-то делали во дворе. Брат в разговоре сказал: «Надо посоветоваться с сестрой! т. е. — с женой Лёни. Но прямой Лёня брякнул: «Чего советоваться с этой дурой?». А дальше — было интересно. Его жена такую характеристику себя случайно услышала, но виду не подала и скандал не закатила. Она вернулась в город (под каким-то предлогом) раньше, молниеносно поменяла замки в своей квартире, собрала все его вещи и отвезла их его маме (моей соседке, которая и рассказала мне всю эту историю) — с очень коротким аргументом: «Он опозорил меня на всю деревню!» (его ошибка как дефект нравственной или все же интеллектуальной сферы? но все-таки так и хочется написать очень доходчиво, как говорят ребята из моего любимого Top Gear, т. е. переведя на нормальный язык — сам дурак!).

«Любовный пентагон». Александр Сергеевич Пушкин за свои 37 лет любил многих женщин (См., например: Губер П.К. Дон-Жуанский список Пушкина (1993). Но, когда он уже был женат, и на арене появился Жорж Дантес (его будущий убийца), любовные страсти кипели так, что образовали не любовный треугольник и не любовный квадрат, а — любовный пятиугольник — пентагон. Об этом очень мало кто знает, кроме филологов-профессионалов (думаю, потому что Пушкин — это «наше всё», как сказал о нем Аполлон Григорьев). Так вот «наше все» безумно любил свою жену (Наталью) — это не оспаривается (в «Письмах к жене» он всегда обращается к ней мой ангел, моя душка, моя красавица, моя царица (правда, и — моя дурёха) — но, в целом, эти письма мне не показались ни страстными, ни нежными, ни глубокими — представляю, как меня сейчас растерзают пушкинисты! — но это моя личная точка зрения). НО! Пушкин был увлечен и сестрой Александрой (этой версии придерживаются некоторые пушкинисты, а на экскурсиях по Пушкинскому Петербургу еще в Ленинграде (!) экскурсоводы даже показывали потайную дверь, куда Александр Сергеевич приходил к ней на свидания!). Потом появился красавец Дантес (высокий, статный, умный, образованный и смелый — у нашего Пушкина не было только первых двух преимуществ), в которого безумно влюбилась Натали — но — при этом проявила удивительное достоинство и преданность своему мужу (именно в этом была причина их дуэли — Пушкин мучительно ревновал и очень страдал). Но Дантес, как известно, женился на другой сестре — Екатерине (недостойный поступок!) — и вот теперь очень страдала Натали. После дуэли Дантеса выслали из России (со своей женой он вернулся во Францию). А теперь — самое главное — Натали все простила Александрин и ездила к ней в гости в поместье ее мужа в Австрию (Вену). Но Наталья Николаевна не простила Екатерину и никогда не бывала у неё во Франции (правда, Екатерина довольно скоро умерла от родовой горячки в возрасте 34 лет).

Вот такой любовный пентагон! И в результате каких ошибок этот пентагон образовался?

Александр Блок и Любовь Менделеева. Оба — из именитых семей (ректора университета и выдающегося ученого), оба — одного возраста — с детства друг с другом общались (их имения — Шахматово и Боблово) находились по соседству, у обоих с юности — общие интересы и общие друзья, у обоих в юности возникла сильная симпатия друг к другу (он написал в честь своей невесты цикл «Стихов о Прекрасной Даме» — где воспел ее, как неземное чистое создание!). И… заигрался. После свадьбы Блок заявил невесте, что физической близости между ними не будет — это грязно и недостойно Прекрасной Дамы. Здоровая, розовощекая, крупная, статная, дышащая скифской энергией (где он в ней увидел неземное создание?), Люба такой судьбы, понятно, для себя не хотела. Она взбунтовалась (посуда летала по комнате). Практически то хрупкое начало отношений — было уничтожено. Запоздалая близость, конечно, наступила, но она протекала уже в череде измен с каждой стороны. Их жизнь вдвоем была напряженная (к тому же за Сашу боролись сразу две женщины — его мать и его жена). А ведь все могло быть абсолютно по-другому (если бы не было этой надуманной придуманной ошибки)!

Михаил Афанасьевич Булгаков и три его жены. С каждой из своих жён Булгаков прожил ровно по 8 лет. С Татьяной Лаппа они встретились в Киеве, когда он учился еще в гимназии, потом в университете (она приехала погостить в Киев к родственникам из Саратова). Чувство вспыхнуло мгновенно (родители Таси (как ее называл Миша) даже увозили ее домой чуть ли не силой. Но они все равно поженились и она его в трудные военные годы трижды спасала от смерти (от голода — когда они рубили ее золотую цепь и продавали очередной кусочек и покупали себе еду; от холеры — она, медсестра по образованию, выходила почти умирающего мужа; от наркомании — «трупом легла», но не давала морфий, а иногда откровенно подбрасывала плацебо — он кидал в бешенстве в неё всё, что попадет под руку — но Тася была непреклонна). Когда Булгаков уехал в Москву за своей будущей славой (и не ошибся!), она, преданная жена, поехала с ним. Жили бедно и где придется. На одном из приемов противный Алексей Толстой, бросив взгляд на измученную Тасю, едко процедил: «Жён надо периодически менять. Их должно быть три!». У него самого так и было. Булгаков последовал его совету и бросил Тасю (для неё этот разрыв был очень болезненным), женившись на модной, самоуверенной, только что вернувшейся из Парижа, и побывавшей в Константинополе, Любови Белозерской (ее впечатления и воспоминания — это же материал для его романов!). Она, в основном, скакала на лошадях и подавала утром несвежий вчерашний чай (с Булгаковым так было нельзя!). А потом он встретил свою единственную — Елену Сергеевну Булгакову, которая на момент их встречи — на секундочку! — была замужем за генералом Евгением Шиловским (который, в свою очередь, увел ее у своего подчиненного адъютанта Юрия Неелова, отослав его служить очень далеко) и имела от него двух сыновей. Этот третий брак оказался очень счастливым. Они были очень гармоничны. И она окружила его уютом (который он видел только у своей мамы дома в Киеве). Она была рядом с ним до конца, после его смерти (от некроза почек) Елена Сергеевна, дав ему клятву все издать, сохранила весь его архив, прятала от КГБ его великие произведения, обивала пороги издательств (везде — отказ!) и — наконец — только в 1966–1967 году в журнале «Москва» — 26 лет спустя после смерти писателя! — великий роман «Мастер и Маргарита» был издан! Подвиг! Именно Елене Сергеевне мы бесконечно обязаны мужеством любви! Некоторые имели дерзость упрекать ее в меркантильности (гонорары от европейских издательств были высоки!)! А она пообещала отдать половину гонорара тому, кто принесет на могилу ее дорогого Миши — цветы (этот человек на эти деньги построил яхту и назвал в честь великого писателя!). (судьба Булгакова очень драматична, но возможные — кто-то скажет — ошибки — и подарили нам гения, благодаря третьей жене — его единственной!).

Пример из литературы: Джеймс Г. Женский портрет. Настоящий психологический роман. Но главная идея — это претворение в жизнь концепции американского философа Ральфа Эмерсона — доверие к себе (Ничьих советов не слушать! Слушать только свой голос — он самый верный!) — так и поступает главная героиня Изабелла — очень молодая, очень красивая, очень обворожительная, очень умная, очень образованная, прекрасно воспитанная, как любая американка — очень энергичная и смелая, даже дерзкая — в неё не просто влюблены, а ее безумно любят: умный, образованный, достаточно молодой, очень обаятельный, владеющий прекрасным поместьем, английский лорд Уорбертон; такой же умный, энергичный, очень перспективный, окончивший университет, молодой человек по имени Каспар, американец, который до конца будет бороться за свою любовь (а она его будет яростно отшвыривать!); наконец, — тихий, бесконечно тонкий и остроумный болезненный Ральф, который, надо полагать, и назван в честь философа (ну, и другие, как иногда говорят — по мелочи, кто попадается ей на пути) — но выберет она себе в мужья (к тому времени неожиданно разбогатев и получив от родственников наследство) — альфонса, проходимца, фальшивого с ног до головы, но с изящным внешним лоском, некоего Озмонда, который, как и полагается, превратит ее жизнь в ад. (Когда я читала этот роман, продираясь через 500 страниц этого очень, бесспорно, умного и интересного текста (с прекрасным психологическим анализом — чего стоит, например, рассуждение о том, что такое «Наше Я» — это то, что нас определяет: наш дом, наши книги, которые мы читаем, общество, в котором мы вращаемся, наша мебель, наша одежда), но — с абсолютно бездарной фабулой и еще более бездарным воплощением идеи Эмерсона, спрашивала себя: как это, вообще, можно быть такой умной и одновременно такой дурой? (ответ прост — чудовищная ошибка героини — в ее упрямстве!). А, вообще, можно ли назвать упрямого человека — умным человеком? Некоторые люди справедливо считают: упрямый — это обязательно тупой.

Уильям Шекспир и его жена. Энн Хэттуэй была старше своего 18-летнего Уильяма на 8 лет. Происходила из зажиточной семьи (в доме ее родителей было 22 спальни!). И она была хорошенькой (если судить по сохранившемуся ее портрету), несмотря на все сплетни о ней! Она родила ему троих детей. Из-за запрещенного браконьерства на оленей (по одной из версий), за что в те времена можно было поплатиться жизнью, Шекспир сбежал в Лондон. Был сначала в театре суфлером, затем актером, потом построил свой театр и стал гениальным драматургом (написав 154 сонета, 37 пьес и две поэмы). В возрасте 46 лет вернулся к своей жене в Стрэтфорд-на-Эйвоне, построил огромный дом, забросил творчество (поэтому и возник «Шекспировский вопрос», т. е. многие засомневались — а он ли автор всех этих шедевров?). Но недавно ученые высказали предположение, что он просто очень устал и его мучила депрессия. Умер он в 52 года, возвращаясь из таверны, где отмечал свой день рождения.

Фрэнсис Скотт Фицджеральд и Зельда Фицджеральд. Первые 8 лет своего брака они были очень счастливы и — богаты. Дело в том, что, когда Скотт сделал предложение дочке судьи штата Алабама города Монтгомери американского Юга, он получил отворот-поворот — беден. Это заставило его засесть за его первый роман («По ту сторону рая» (1920), который принес ему славу и деньги. Потом в 1925 году появился шедевр американской литературы «Великий Гэтсби». Они были уже женаты, купили особняк в средиземноморском стиле на Манхэттене. Это была, как потом в своем потрясающем эссе «Крах» напишет Фицджеральд, «жизнь взаймы». Они вели безудержный беззаботный образ жизни с эксцентричными выходками (катались на крышах такси, голыми появлялись на спектаклях, однажды Скотт и его друг привязали к стулу официанта и очень «серьезно» хотели его распилить — но не нашли пилу!). Но самое главное — они очень много пили. Они были «достойными» представителями «века джаза» (этот термин придумал Скотт Фицджеральд). Остановить эту вакханалию смогла только болезнь Зельды (у нее начались помутнения рассудка, был поставлен диагноз «шизофрения» и она до конца своей жизни стала пациенткой психиатрических клиник). У Скотта, наконец, наступило горькое осознание неотвратимости судьбы, к которой они лично приложили немало усилий. Он продолжал много работать. Но последующие романы (неоконченный «Последний магнат» и — особенно его пронзительно автобиографический роман «Ночь нежна»), но как ни странно об этом сейчас писать, успехом в Америке уже не пользовались, денег становилось все меньше (они уходили на лечение Зельды) и Скотт уехал в Голливуд и принял унизительные условия быть сценаристом. Фицджеральд с иронией цитирует Б.Шоу: «Если вам не достается то, что вам нравится, пусть понравится то, что достается». Но обмануть душу невозможно. Скотт впал в клиническую депрессию (он ненавидел всё: радио, рекламу, повизгивание рельсов, мертвую загородную тишину, ночь, потому что не мог заснуть, день, потому что он приближает к ночи, всех — людей, особенно женщин, которые никогда не работали (намек, вероятно, на жену). Он умер от сердечного приступа в 44 года. Зельда пережила его на 8 лет и погибла в одной из психиатрических клиник — в пожаре.

5. ДРУГИЕ

(об отрицательной роли других в нашей жизни)

Пример из реальной жизни. Камышин. С этой прелестной девушкой (моей ровесницей) я познакомилась сразу после окончания школы, когда несколько месяцев временно работала библиотекарем в маленькой библиотеке около мясокомбината (а она была постоянным штатным сотрудником). Когда она вышла снова на работу (после завершающей сессии заочного обучения в культпросветучилище в Волгограде) — я ее впервые увидела: очень худенькая (очень хрупкая — более точное слово), с невероятно тонкими руками с голубыми венами, огромными печальными серыми глазами и — розовыми красивыми губами, на которых всегда была робкая улыбка. Мне она сразу безумно понравилась! Ее хрупкое здоровье — ее жизнь! — висела на волоске (она тяжело дышала, часто со свистом), но я никогда не задавала ей лишние вопросы: я понимала, что у Таечки Рябовой очень больное сердце (острый ревматический эндокардит?). Но почему? И — как давно она больна? Однажды меня «просветила» некая бойкая Катя (училась в одной с нами школе): «А ты знаешь, что до четвертого класса Тая была очень здоровым, даже упитанным, ребенком пока зимой не провалилась под лед на реке Камышинке: кто-то из ребят позвал на реку побегать по льду». Из этой ситуации тяжело пострадала только Таечка, все остальные отделались простудой или испугом. И кто — эти кто-то? Кто ее потащил на реку (дело в том, что дом Таечки находился очень далеко!)? И почему именно она так жестоко пострадала (судьба?). Сейчас, спустя много лет, ничего не зная о ее дальнейшей судьбе, я снова благодарю Таечку за ту прелестную ауру, которую она излучала, за понимание и щедрость (это именно Таечка «подарила» мне «синего» Булгакова со словами «Его все равно никто не читает» (См. Введение), за абсолютное отсутствие какого-либо намека на зависть к сытому, благополучному и здоровому окружающему ее миру, за тонкую красоту (о которой сама она могла и не подозревать). Но сейчас я пытаюсь успокоить себя только тем, что она всегда чувствовала с моей стороны неподдельное восхищение ее красотой, ее умом (и об этом я ей говорила!) и — ее мужеством жить.

Пример из литературы (Одоевский Вл. Княжна Мими — а я бы назвала: Сплетня как непревзойденное оружие). О том, как можно расправиться за сравнительно короткий срок не с одним, а сразу с восемью человеками блестяще описано в новелле Владимира Одоевского «Княжна Мими» (Поверьте: аналога на тему сплетни в мировой литературе — нет!!!). За легкомысленным названием скрывается череда чудовищных трагедий, приведших к четырем смертям и четырем покалеченным жизням!!!) и все — из-за одной лживой сплетни, которую организовала и распространила одна легкомысленная гадкая завистливая старая дева (та самая княжна Мими!). Все началось с ее завистливого хищного взгляда, брошенного на балу (где она вечно, никому не нужная, подпирала стену) в сторону прелестной молодой танцующей баронессы Дауэрталь, танцующей с … кем? План жестокого мщения возник молниеносно. Скоро уже весь город знал об измене баронессы своему мужу. Тем более любовник (Габриель Границкий) был лучшим другом ее брата и жил временно в их доме. Судилище стало все выслеживать: кто — с кем — где — как — и — понеслось! Сплетня дошла до тетушки барона, и она срочно вызвала к себе своего племянника — молодого барона. Но племянник, друг «любовника» молодой баронессы, отказывался верить этому бреду! Однако она его заставила поверить в эту грязную лживую интригу! И — приказала выдворить его из города. Но дело зашло слишком далеко — оно дошло — до дуэли, на которой несчастный «любовник» — был убит. Но весь ужас был в том, что он не был любовником баронессы — никогда! — а страстно любил совершенно другую женщину — молодую графиню Лидию Рифейскую, с которой был знаком еще до ее замужества и с которой потом его разлучили. Снова неожиданно встретившись, они вспомнили прежнюю свою клятву («вспыхнул огонь из-под пепла») и решили возвратить потерянное время. Но муж графини (от страшных догадок?) скоропостижно умер от удара. Молодая графиня осталась вдовой, безутешно оплакивая своего настоящего любимого, убитого на дуэли. Баронесса от несправедливого наговора (ее честь была поругана!), потрясенная, слегла. И — умерла. Старый барон, ее муж, не выдержав позора, тоже скончался. Молодой барон и двое секундантов были сосланы — далеко от всех наслаждений светской жизни, которая и была их единственным счастьем. Одна княжна Мими была довольна: когда в ее присутствии намекнули, что «Здешние дамы могут похвастаться, что они очень искусно убили до смерти баронессу», саркастически ответила: «Убивают не люди, а беззаконные страсти». Вот так из зависти выползла сплетня, которая и разрушила восемь жизней! (И — это не просто дефект нравственной сферы — это полное ее отсутствие!).

Пример из реальной жизни. 1987 год. Август. Меня буквально «сняли» с автобуса, когда я в свой законный отпуск должна была поехать в Воронеж в гости. Нужно срочно было отправляться совсем в другое место (Колпачки) — в колхоз со студентами (своей первой кураторской группой) — на сбор помидоров. Целых два месяца были кошмарными (я это вскользь описала в своих эссе «Страсть к воде: мои заплывы» и «Мои болезни: с врачами и без врачей»). Да, действительно было очень нелегко как физически (вставать нужно было в 6 утра!), так и психологически (студенты «отрывались» как хотели — но я им не препятствовала). И — это несмотря на то, что по вечерам (как когда-то в пионерском лагере на Дону своим дорогим «пионерчикам») я им рассказывала интересные истории и, вообще, относилась к ним очень доброжелательно. Но то, с чем мне пришлось столкнуться — я даже представить себе не могла. Дело в том, что, когда я училась в институте, мы о преподавателях никогда не сплетничали (и я хорошо понимаю почему — мы учились!). А в сельхозе студенты почти никогда (за исключением единиц) не учились (См. мое эссе «Мир непрофессионалов») — вузы очень разного уровня. В таком отстое бурлили любые сплетни. В частности, тогда в колхозе про себя от одной своей студентки я узнала, что я, оказывается, «весь год жила с каким-то студентом». Передать мое состояние невозможно! Я так была ошарашена, что только и сказала ей: «Это по определению невозможно — я три месяца назад разошлась с мужем и — живу с родителями» (как будто оправдывалась!). Она сверкнула своими злыми глазами и — усмехнулась. Никогда в жизни я ни с какими студентами никакие границы не переходила! Никогда! Для меня в тот момент все рухнуло! И начался в моей душе — ад. Виду я, конечно, старалась не подавать. По вечерам уплывала на 10 километров в Цимлянском водохранилище. Но даже эта релаксация меня не спасла — я тяжело заболела. Сначала у меня (гипертоника с моим обычным 150/110) рухнуло давление (90/50) — мне было очень тяжело ходить и силы мои растаяли — я все время себе говорила: «Почему нельзя завернуться в пыль и — исчезнуть?». А уже в начале октября скорее всего произошел инсульт плюс щитовидка (свое жуткое состояние на протяжении многих лет я описала в своем эссе «Мои болезни: с врачами и без врачей»). Но из лап врачей (хотели положить в больницу на год!) я вырвалась, потом годами стоически переносила постоянные головокружения, внутреннюю дрожь, головные боли и многое другое. Поэтому я очень верю, что из-за гадкой сплетни можно действительно даже умереть. Потом несколько лет спустя, я обо всем (и о том, что творилось в колхозе — тоже — но это была другая история) рассказала декану факультета Валерию Ивановичу Федякину. А другая история эта была связана тоже с одним очень намеренно организованным Армагеддоном («возглавлял» всю эту колхозную дребедень один пятикурсник с агрофака, очень неприятный тип, и мы с моей напарницей старались, вообще, с ним не пересекаться — но он решил, наверное, показать нам (особенно мне!), что мы без него никто — и в одно из воскресений просто исчез. А вечером неожиданно вырубилось все электричество — и весь лагерь погрузился во тьму. И вдруг в этой кромешной тьме раздался рев «тысячи моторов» — это ворвались местные рокеры — человек 25–30. Моя напарница была в ужасе. Но я, как обычно, включив логику, поняла, что спасти «своих девственниц» мне не под силу, и приняла решение — пойти в свой вагончик и — лечь спать. Моя напарница такого решения от меня не ожидала: «Что с нами со всеми будет?». «Ничего не будет!» — сказала я уверенно — и сама в это поверила. Всю ночь ревели моторы, слышался визг, мат, обрывки каких-то выкриков. А потом часа через три-четыре все стихло. На следующее утро появился «главнюк» и подошел ко мне: «Ну, как вы тут без меня?». «Нормально». Он опешил: «Как это нормально — что … ничего не произошло?» Я снова ответила: «Все прекрасно!». Такой облом! Он, наверное, думал, что я буду истерить, побегу жаловаться в институт, а он издевательски будет доказывать нашунесостоятельность как «приставленных преподов» (у нас, кстати, никаких полномочий и не было — я это с самого начала поняла (и меня это совершенно не задевало! Но зачем из мужского института нужно было посылать преподавателей женщин?). Валерий Иванович, три года спустя, с огромным интересом выслушал мою историю, очень пожалел, что я не приехала к нему в деканат (но тогда я его совсем не знала — только потом наше общение (как и с Семеном Семеновичем) переросло в большую интеллектуальную дружбу (См. мое эссе «Одна большая интеллектуальная дружба»). И еще. Он по-доброму засмеялся и вдруг сказал по поводу моих переживаний о сплетне (запоздалая психотерапия?): «Ирина, не расстраиваться надо было — а гордиться — многие бы хотели, чтобы в них влюблялись!». Скажу честно — я совсем не хотела гордиться — во мне снова прошелся смерч! — и — я с ним поспорила. Это психология мужчины (любого — даже такого невероятно порядочного, каким был Валерий Иванович!). А психология женщины (вот здесь соглашусь — не любой) — другая. Совсем недавно у меня произошел очень неприятный конфликт со своей «подругой» — она считает, что теплых отношений вообще никогда не бывает, т. е. её надо понимать так: между теплыми нормальными и горячими порочными отношениями — очень тонкая грань, как она выразилась, — капля (вообще-то слово «капля» употребляют совсем в другом контексте, в контексте терпения: «последняя капля»). Я была расстроена. И решила спор не продолжать. Правда, меня поразил не столько смысл ее бреда, сколько та злость, с которой все это было сказано. Но по телефону вечером она снова нападки продолжила: «Ты же сама меня учила Фрейду!». «Во-первых, не тебя, а своих студентов. Во-вторых, Фрейда интерпретируют всегда неверно, потому что сам он ничего такого никогда не говорил, а, наоборот, всегда подчеркивал, что «сексуально озабоченные» — это всегда больные люди. Недаром сам Фрейд уже после 46 лет всякие отношения со своей женой прекратил (в отличие от Юнга — тот всегда был озабочен своими юными пациентками!)». Но, на мой взгляд, «сексуально озабоченные» — это, как правило, в первую очередь — пустые примитивные люди (я не говорю здесь о глубоких отношениях, о глубокой любви (в литературе такая любовь описана, на мой взгляд, только однажды — в книге «На солнце и в тени» Марка Хелприна (2016) — аналога описания такой любви больше нет нигде — многие могут остро позавидовать!).

Но я часто думала о другом: как все-таки (нет, не противостоять — это невозможно!) как пережить сплетню и — не умереть. Давно пришла к выводу — надо научиться быть стрессоустойчивым. Владимир Леви в своих поздних книгах часто пишет о том, что «побеждает наглейший из наглых». Это правда. Но это также значит, что мне давно нужно было стать злой и наглой? Но это — не про меня и не для меня! Так кто же становится жертвой сплетен? Невротик. Получается так: агрессивный злобный завистливый психопат сплетничает, а невротик — страдает. Вообще, иногда даже вроде интеллигентных людей в их фантазиях в отношении других заносит очень далеко. Один декан на полном серьёзе говорил, что, если он видит преподавателя и студента разного пола, разговаривающих в коридоре, больше 2-х раз — значит, между ними существуют какие-то отношения! (я горько шутила — ну, тогда я переспала с половиной академии!). А сейчас бы он подозревал — и однополых в крамольных отношениях? Что людей толкает к такому бреду? Собственная скучная пустая жизнь? Зависть?! Злость?! Тупость?! Ханжество?!

6. ОТДЫХ

(какие ошибки мы совершаем, отправляясь на отдых?)

Несколько эпизодов описано в моих эссе «Мои» маньяки» и «Наши путешествия на машине».

Несколько примеров из кинофильмов, основанных на реальных событиях:

«Волчья яма» (2005). Фильм основан на реальных событиях. Да, действительно, в 90-е годы в Западной Австралии совершались страшные убийства путешественников и автостопщиков маньяком Иваном Милатом (в фильме — Майк Тейлор). И, хотя реальные убийства происходили в лесах, в фильме сюжет перенесли на территорию Большой Песчаной Пустыни около кратера Волчья яма (куда 300 000 лет назад упал метеорит и создал воронку диаметром 875 м и глубиной 60 м), и куда в один «прекрасный» день и отправились на взятой напрокат машине один парень и две девушки — полюбоваться потрясающей красотой пейзажа. Было весело. Прикольно. Пока не пошел дождь. И пока — не поломалась машина. Вокруг — пустыня. Пустынная дорога. Очень далеко от дома. Ребята простояли до ночи. Никого. И вдруг — фары грузовичка. Они с надеждой ринулись к нему, добродушному мужчине лет сорока: отвезите на большое шоссе. Нет, у него мало бензина. Лучше он отвезет их к себе — и — починит их машину. Сам он постоянно смеется (реальные маньяки обычно много смеются — таким образом располагают к себе). Ребята радостно соглашаются, не чувствуя подвоха и — попадают в его логово. Он предлагает им чай (в который что-то подмешивает), они отключаются почти сразу и утром просыпаются, прикованные цепями в большом ангаре. Жуткие моменты невозможно пересказывать. Итог такой — девушки обе погибают (одна почти сразу, другой удалось вырваться, и она бежит на шоссе, останавливает машину, но маньяк настигает и убивает старичка-водителя, а ее возвращает). Удалось вырваться только парню. Полиция продержала его около года как подозреваемого в убийстве девушек. Но девушек так и не нашли, как не было и никаких улик против него. Логово с маньяком тоже найти не удалось (ошибка таких путешественников — безответственность в организации путешествия — ненадежность машины, а лучше было поехать на двух машинах — для подстраховки).

«Райское озеро» (2008). Весь фильм демонстрирует полный пофигизм к опасностям со стороны одной пары, которая решила перед свадьбой съездить очень далеко на очень красивое озеро. Когда они уже почти приехали, то в глухом лесу увидели табличку «Частная территория. Строительство объекта». Они посмеялись и, проехав вдоль забора, на чужую территорию все-таки въехали. НО вдруг по навигатору услышали: «При первой же возможности поверните обратно!». Они снова посмеялись и — смело ринулись дальше. Увидели озеро чудной красоты. Но … на берегу сидели подростки и бегали две породистые собаки. Их это не смутило — они разбили палатку. Сладко и беззаботно провели ночь. А на следующий день почти сразу почувствовали агрессию со стороны подростков. Они на эту молодую пару натравили собак. Жених в схватке одну из собак убил. Этим он вызвал дикую неконтролируемую ярость. Все закончилось очень плохо. На своей машине уехать они быстро не смогли (подростки к этому времени уже все заблокировали, навалив веток). Жениха они жестоко убили сразу. Девушке удалось сбежать, и она долго кружила по этой огороженной частной территории, пока не попала в дом … родителей юных отморозков (она сразу все поняла, бросив взгляд на одну из тех двух собак). (Без комментариев — и так все понятно).

«Головокружение» (2009). Лето. Балканы. Беззаботные студенты едут весело в машине «покорять» горы Хорватии. Не всех из них притягивает альпинизм. Но на них обрушивается вся остальная компания — все будет тип-топ! И вот они — перед крутыми склонами. И, когда с трудом преодолевая подъем, оказываются, наконец, наверху, выясняется, что нужно перейти на другую сторону (там очень классно!) по очень длинному качающемуся над очень глубокой и очень широкой пропастью веревочному с натянутыми железными тросами мосту. Некоторые делать это не хотят. Снова их уговаривают. По одному начинают переходить. Очень сложно. Очень опасно. У некоторых — сильное головокружение. Когда последний из них уже почти достигает финиша — вся конструкция с грохотом обрывается — и девушка повисает над пропастью. С риском для жизни один из парней ее вырывает из пропасти. Все перешли! Но — назад пути нет! Можно двигаться дальше! И никто из них даже не подозревает, что они здесь не одни, что они — в смертельной опасности на чужой незнакомой территории и что все для них только начинается или — уже заканчивается! Сразу один парень попадает в расставленную ловушку — капкан и — его почти перерезает пополам. Другого сражает арбалет — погибает мгновенно. Остальные — от очень тренированных и хорошо вооруженных банд пытаются убежать, спрятаться. Кошмар длится долго. Погибают — все. И — жуткий комментарий в конце — «За последние годы на Балканах зарегистрировано 3270 неразгаданных исчезновений». (и снова — без комментариев — и снова — все понятно).

«Корпоративка» (2006) и «Лесная глушь» (2007) — оба фильма, в основном, с одинаковым сюжетом — специально организованные тренинги в совершенно глухих, но, как оказалось, очень опасных местах. В первом случае ребята столкнулись с нацистами из второй мировой, во втором — с до зубов вооруженными религиозными сектами, о существовании ни первых, ни вторых (по специальным картам — там никого нет) в ФБР даже не подозревали. Практически никто не выжил. (Ошибка — роковая случайность).

«Спуск» (2005). Красивые, умные, веселые и смелые девушки несутся на двух машинах в удаленную местность к пещерам высокого уровня сложности. Переночевав в уютном, специально обустроенном домике в лесу для путешественников — с вкусными продуктами и шампанским — уже утром они спускаются на веревках в очень глубокую пещеру. Настроение прекрасное. Если что-то пойдет не так, специальные службы в курсе, где их искать. Но, когда происходит обвал породы и дальнейшее продвижение невозможно, они от старшей подруги узнают страшную правду — в погоне за первенство открытия она затащила всех в совершенно неизведанные никем пещеры и специальные службы будут их искать не здесь! Паники нет — девочки тренированные и умеют контролировать реальность. Но жуткая реальность подбрасывает все новые сюжеты — не для слабонервных! Парализующий ужас начался тогда, когда их ото всюду стали атаковывать мерзкие существа (спелеологи знают — это не мистика). Они попадали в ледяные гроты, многочисленные сифоны (одна из самых захватывающих книг о пещерах французского спелеолога Норбера Кастере «Моя жизнь под землей» (2015), но везде их преследовал кошмар — погибли почти все (роковая ошибка — в подлом обмане одного человека и — доверчивости других).

«Штормовое предупреждение» (2007) — вполне реальная ситуация: несмотря на штормовое предупреждение, молодая пара выплывает в открытое море на своем катерочке, где их и настигает шторм. Уж лучше было им пересидеть промокшими насквозь в своей лодке. Но они причалили к незнакомому острову и попёрлись на незнакомую территорию — искать укрытия. Нашли большой дом и — снова попёрлись в чужой дом, который оказался большим свинарником, где их и застукали хозяева: отец и два его дебильных взрослых сына. Жесть — невероятная! На грани умопомрачения! Но смелая жена сумела спасти их обоих! (без комментариев — все понятно).

«Мертвый штиль» (1989) — не уверена, что фильм основан на реальных событиях, но тоже очень поучительный: какие ошибки совершать не стоит. Тоже молодая пара выплывает в открытое море, но уже на своей роскошной яхте и неожиданно из милосердия подбирает потерпевшего якобы крушение молодого человека (его огромный красивый корабль качается вдали). Муж ему не верит (и правильно делает!), запирает его в трюме, а сам уплывает на лодке к кораблю — посмотреть, в чем дело. Находит там много мертвых девушек и возвращается назад — но попасть на свою яхту уже не может (бандит обманным путем выбрался из трюма, связал жену и завладел яхтой). Жене все-таки удается его обезвредить и выбросить за борт. А ночью в лучах сильного прожектора яхты в черной пасти океана — найти своего любимого мужа. (снова ошибка — в доверчивости).

Пример из реальной жизни. Август 2002 года. Мы с Васюшей мчимся на Украину. К Белой Калитве подъезжаем около 12 ночи. Едем мимо автобусной остановки. Безлюдно. Но вдруг видим стоящую молодую женщину с младенцем на руках. Одно мгновение — смотрим друг на друга — ничего не говорим — проносимся мимо. Немного не по себе. Когда я своим студентам рассказывала этот эпизод, то в тишине несколько ребят воскликнули: «Ага! А за остановкой — 8 мужиков — с вилами!». Все в аудитории нервно засмеялись (я подумала: молодцы ребята — уже конструктивно осторожны!).

«Поворот не туда» (2003) — основан на реальных страшных событиях. Парень и девушка занимаются скалолазанием по не очень высоким горам. Они уверены, что рядом никого нет. Он уже выбрался наверх — она кричит ему, чтобы он ее подтянул. Не понимает, почему он этого не делает — нервничает. Вдруг чувствует на своих руках кровь, а через мгновение видит, как кто-то сбрасывает его вниз (мертвого). Она в ужасе. Но ее саму уже кто-то вытягивает и — волочит по дороге (себе на обед). А через месяц в лапы этим лесным деградантам (семейка, долго жившая в лесах, с неизбежным инцестом) попадает уже целая компания молодых ребят и девушек, у которых сломалась машина в глухих непроходимых лесах Вирджинии. Их тоже настигают эти деграданты, окружают и начинают методично очень ловко отстреливать своими луками. Девушка за несколько минут до своей смерти (но изо всех сил все-таки надеется выжить) кричит своему молодому человеку (они помолвлены): «Обещай мне, что мы никогда в жизни больше не поедем ни в какие леса!» (никогда больше и не поедут). Других — затаскивают в свое мерзкое логово. А во дворе они видят целый парк чужих машин истерзанных владельцев (роковая ошибка — беспечность — «Здесь никого нет!»).

Примеры из американского проекта «Жуткие свидания», основанные на реальных событиях (во всех случаях ошибка — полная беспечность):

«На озере». Молодые ребята впервые поехали на свое первое свидание на машине. Подъехали к озеру. Молодой человек показывал своей спутнице Луну, установив фотоаппарат на штативе. Романтика! Вдруг какой-то тип (как потом выяснилось — из Парагвая) подошел сзади и спросил, как пройти туда-то. Пока ребята ему объясняли, он их обошел, встал перед ними, вынул пистолет и стал их методично расстреливать. Юноша был застрелен сразу, девочка, израненная, сумела выползти на дорогу, где ее и обнаружила другая пара на машине — поэтому она выжила.

«Прогулка вдоль железной дороги». Парень с девушкой решили уйти с вечеринки и погулять ночью наедине. Еще двое за ними увязались, но ушли. Наконец, они остались одни. Но неожиданно перед ними появился тип, связал их и стал избивать. Парень погиб (ошибка — та же)

«На реке». Подъехала молодая пара на машине к реке. Вдруг неожиданно подъехала другая машина. Выскочили бандиты. Обоих избили, ее — еще и изнасиловали. Уехали. Пока они приходили в себя, услышали снова приближающуюся машину. От страха, что это вернулись те же бандиты, прыгнули в холодную воду и проплыли 3 км. Оба спаслись. Но потом все равно — расстались. (ошибка — та же)

«Случай на пикнике». Девушку незнакомый парень пригласил на первое свидание. Организовал очень красивый пикник: с салфеточками, вкусной едой. Девушка была на седьмом небе. Но вдруг потом — стал неожиданно к ней приставать. Она его оттолкнула. Он изменился в лице — молча все собрал, погрузил в машину, и они молча поехали. Он также молча привез ее к ее дому. Прошло пять лет. Вдруг он неожиданно явился к ней домой с ноутбуком (она ему обрадовалась и впустила в дом!) и стал ей показывать фотографии. Но вдруг так же неожиданно выхватил пистолет и направил на нее, она, пятясь, сумела выбежать из дома, он стал стрелять ей в спину. Она, как подкошенная, рухнула на траву, а он — на своей машине два раза ее переехал. Девушка выжила, но навсегда теперь прикована к инвалидному креслу. Однако она все равно рада, что осталась жива, разводит цветы и благодарит судьбу за свое спасение (двойная ошибка — та же).

«Ужин в кафе». Девушка пригласила малознакомого парня в кафе на ужин со своими друзьями. Он пытался изобразить из себя успешного предпринимателя, но при этом не очень учтиво относился к своей спутнице. Всё и сразу хорошо понял муж подруги и — церемониться с ним не стал — просто выгнал из-за стола (Какой молодец — редкий случай!). Но тот подождал и потом на машине все же уговорил подвезти ее к ее дому. А через два дня он ждал ее уже у ее дома и, когда она подошла к двери — очень жестоко ее избил (ошибка — та же)

«Ужин в баре». После ужина в баре с незнакомым мужчиной женщина повезла его на своей машине к себе домой (!). В ее же собственном доме он нанес ей несколько ножевых ранений и угнал ее же автомобиль.

«В машине». Девушка согласилась на свидание, но — в присутствии ее друзей в знакомом ресторане. Однако села в его машину к совсем незнакомому ей человеку (!). Он поехал совсем по другому маршруту, выехав на трассу, ведущую из города. Стал вести себя очень агрессивно. Она сумела дозвониться до полиции (из-за грохота машин и сирен он не слышал, о чем она говорила). Полиция отреагировала мгновенно, но в огромном потоке машин вычислить преступника ей не удалось. Девушка в отчаянии — открыла дверь и выпрыгнула из машины. Побежала сразу на трассу. Лавировала среди несущихся мимо машин. Полиция, наконец, ее заметила. Все закончилось хорошо (можно быть осторожным — в одном и — абсолютно безрассудным — в другом).

«На яхте». Респектабельный незнакомый мужчина приглашает молодую женщину на свою яхту. И сразу же грубо начинает к ней приставать. Удивительно, но ей удается вырваться — она сбегает с яхты, бежит по пустынному доку, каким-то пустырям, наконец, только часа через два выбегает на шоссе и ловит попутку (ошибка — та же).

«В гараже». В этой истории девушка, кажется, ничем не рисковала и была очень предусмотрительна. Во-первых, когда согласилась на первое свидание, она была с ним знакома около года (он был представительным юристом и приходил к ней в кафе почти каждый день), во-вторых, они должны были просто вместе поужинать в дорогом ресторане. И, когда они сели в машину, и он сказал, что нужно заехать к нему домой, он на минуту забежит за платежной карточкой (забыл дома), она не напряглась. А — дальше, как в ускоренной ленте: на большой скорости он подъехал к своему дому и молниеносно открыл пультом гаражные ворота и за одну секунду ворота за ними закрылись. Он целую неделю издевался над ней, как хотел, насиловал, избивал и говорил, что теперь она его пленница — навсегда. И, когда он уехал однажды на работу, она нашла очень узкое окно, которое загораживал очень массивный холодильник, но она сумела его отодвинуть невероятными усилиями, протиснуться сквозь окно (ее хрупкие габариты это ей позволили) и — побежала по улице к соседнему дому — а в этот момент ее мучитель уже подъезжал к дому. И — выскочив из машины, побежал за ней. Но соседи ее быстро провели в свой дом и вызвали полицию. Ему дали условно два месяца (!). Вообще, очень часто в Америке дают условный срок, если дело не закончилось убийством (за него дают пожизненный срок).

«На подводной лодке». Эта трагическая история облетела весь мир. 10 августа 2017 года знаменитый кораблестроитель Петер Мадсон пригласил на свою лично им спроектированную 18-метровую субмарину «Наутилус» известную шведскую журналистку Ким Валль, чтобы отправиться в небольшое плавание, из которого она уже никогда не вернется. За несчастным случаем с потопленной лодкой в заливе Коги, которым хотел замаскироваться Мадсон, вскрылось жестокое преступление: девушка была зверски им убита: обезглавлена, расчленена и выброшена за борт. Психопат в своих сексуальных фантазиях (так считают врачи) издевательства и убийство тщательно заранее спланировал, приготовив пилу, отвертку, пластиковые ремешки и шланг. (Была ли ошибка со стороны Ким? Конечно. То, что о плавании знает весь мир, еще не гарантирует никакой защищенности от психопата — на подлодке в замкнутом пространстве они были одни — один на один). Она была на чужой территории. И она не догадывалась, что знаменитый кораблестроитель — психопат (ошибка — в дефекте когнитивной сферы).

На своих лекциях я своим студенткам всегда говорила о трёх табу: никогда не садиться в чужую машину, никогда не заходить в чужой дом, никогда не приглашать незнакомых людей в свой дом. На одной из лекций с задней галёрки однажды в тишине все услышали злобный голос: «Зачем Вы это им говорите?». Повисла жуткая тишина. Я решила пошутить: «Вы один из тех, кто девочек заманивает?». Ответ в том же жутком ключе: «А хотя бы — и так!» После этой лекции ко мне подошла одна девочка, вся дрожала: «Спасибо Вам большое за предупреждение! Очень страшно!».

Пример из литературы и экранизации романа: Сименон Ж. Красные огни.

Муж и жена едут на отдых из Парижа на юг Франции. Часто стоят в пробках (все время перед ними — красные огни), потому что все хотят в отпуск на Юг Франции! Но они все время на протяжении всей дороги яростно ругаются! Он периодически хлещет коньяк во всех придорожных забегаловках. Она в 2 часа ночи в ярости хлопает дверью и убегает (решила ехать на поезде). В поезде — почти никого. Ночь. Вдруг неожиданно какой-то тип начинает к ней приставать. Затаскивает в тамбур и насилует. Через час ее отвозят в больницу. А тем временем муж подбирает на дороге голосующего типа (того самого!). Едут вместе — муж начинает о чем-то догадываться. Должны проехать полицейский патруль — бандит ему угрожает, чем-то прикрывается — полиция ничего не замечает. Едут дальше. Заезжают в небольшой лес. Бандит пытается его убить. Но муж оказывается сильнее — выталкивает его из машины… и несколько раз его переезжает. Утром он разыскивает и находит свою жену в больнице (трогательное примирение!). Потом полиция находит его и отвозит на место преступления. По пути ему говорят, что убит преступник, который только что сбежал из тюрьмы (на его счету — несколько убийств!). Приезжают. Полиция — скорее всего догадывается, что на самом деле произошло, но обвинение ему не предъявляют, наоборот, говорят, пожали бы руку тому смелому парню, которому удалось его убить. Но, может быть, по их мнению, такой ботаник на такой подвиг не способен? В общем, все обошлось и все довольны (кроме одного). Пара продолжает путешествие (забрав от родственников своих детей) — в умиротворении. НО — какой ценой!

7. ОБРАЗ ЖИЗНИ: УВЛЕЧЕНИЯ

(практически любое увлечение, особенно спортивное, может быть опасным)

Плавание: См. мое эссе «Страсть к воде: мои заплывы»

Пример из реальной жизни (из рассказа очевидцев). 2003 г. Лазаревское. На море шторм. Плавать в море безрассудно. Но молодой человек около 30 лет гуляет с двумя молодыми особами. Чтобы показать и доказать им, какой он крутой, лезет в море и практически за одну секунду огромная волна швыряет его на камень, и он разбивается насмерть в 5-10 метрах от берега. Весь пляж замирает от ужаса. Спасти его было невозможно (комментировать это тоже невозможно — и так все понятно).

Альпинизм — пожалуй, самый травматичный вид спорта и форма увлечения. Опасно всё: лавины, падения с высоты (особенно в пропасть), обвалы льда, плохое снаряжение, неверные решения (ошибки восхождения и спуска), холод (приводящий к обморожению), атмосферное давление ниже 720 мм рт. ст., недостаток кислорода, расстройство здоровья (обычно — инсульт или инфаркт) — я помню, как с холодком в сердце, прочитала про одного англичанина, который умер в 35 лет от сердечного приступа после восхождения уже в вертолете (таких примеров очень много).

Например, наш Эльбрус (стратовулкан) — 5642 м над уровнем моря — каждый год забирает больше 20 жизней.

А Эверест (Джомолунгма) — 8848 м над уровнем моря — уже унес более 300 жизней. Так, наиболее «выдающимся» был 1996 год (хотя и не самым «урожайным») — тогда 11 мая в коммерческой экспедиции, организованной знаменитым альпинистом Скоттом Фишером (он тогда тоже погиб) для «клиентов», погибло 8 человек, пропало без вести — 4, пострадало — 2. Эта экспедиция вошла в историю не только альпинизма, а потому что английский журналист Джон Кракауэр сразу написал о ней книгу (сам был участником, но не профессиональным альпинистом!) — «Разреженный воздух» (1997), по которой и был снят впоследствии знаменитый фильм с тем же названием. Но мировое сообщество альпинистов было возмущено тем, что не всё было описано достоверно, особенно роль нашего соотечественника (одного из, можно сказать, самых знаменитых альпинистов — Анатолия Букреева, который в том же 1997 году написал свою книгу о той страшной трагедии — «Восхождение» (1997), но в том же году и он — погиб в Непале.

Что людей так тянет в горы? Покорять вершины и доказать всем (или — кому-то конкретно)? Побороть собственные страхи и стать сильнее? Стать знаменитым? Убежать от скучной жизни?

Дайвинг. Дайвингом увлекаются многие. Как правило, это не так опасно… если нет пещер, в которых можно заблудиться (как это произошло с юным сыном психотерапевта из Италии: он заплыл в пещеру, а выбраться оттуда уже не смог — кислорода не хватило (См. фильм «Комната моего сына» (2001), и если — нет подводного течения, которое может унести в открытое море или океан (См. фильм «Открытое море» (2003) — где молодая пара была вынесена в открытое море и пробыла там долго, но их никто не искал: они нигде не были зарегистрированы — потом их атаковали акулы).

Вообще, о подводных течениях и зыбучих песках на море никто никогда нас не предупреждал! Поэтому, когда я плавала в Азовском море, даже не представляла себе всей серьезной степени опасности (См. мое эссе «Страсть к воде: мои заплывы»).

Водный туризм. Сплавы. Август 2007 г. Трагедия в Китае. Погибло три человека (руководитель группы Сергей Черник и два его сына). Река Юрункаш — очень опасная: глубокие каньоны с крутыми отвесными скалами и многочисленными «бочками» (6 к. с), в которых катамараны и перевернулись. Они должны были пройти по реке первыми. НО риск был огромный (их предупреждали!!!). Игра в рулетку? Вызов судьбе?

Туризм — походы в леса. Каждый год (как передали сегодня в СМИ) в лесах пропадает бесследно (погибает) свыше 400 человек. В этом году заблудилось более 5000 человек. Конечно, бывают счастливые исходы — вот только что после 3-х ночей, проведенных в глухом лесу, нашли 3-х-летнего малыша (цел и здоров), а другой — 4-х-летний — даже построил себе шалаш!

Пример из реальной жизни. Я вспоминаю одну историю из «Комсомолки» 20-летней давности. Молодые родители отправились на своей машине с двумя маленькими детьми по грибы в глухие Костромские леса. Детей заперли в машине. Сами углубились в чащу. Их растерзал медведь. Дети в машине задохнулись (таких трагедий тоже, к сожалению, очень много).

8. ЗДОРОВЬЕ

Почему мы болеем? Можно ли наши болезни предотвратить? Несем ли мы ответственность за свои болезни (за их появление, во время их протекания)? Действительно ли виновата генетика? Какую роль болезни играют в нашей жизни? Думаю, что на все эти вопросы до сих пор нет ответов. Один знакомый врач как-то сказал: «Одни болеют на 1 %», но делают вид, что на все 100 %, а другие, наоборот, даже не подозревают, как тяжело больны (молча страдают). Какие ошибки приводят к серьёзным болезням?

Пример из реальной жизни (статья из журнала «Psychologies»). Москва. Одна успешная, красивая женщина (50 с хвостиком) вдруг неожиданно страстно влюбилась в 46-летнего мужчину и вышла за него замуж. Еще до их свадебного путешествия у него случился микроинсульт, на который они не обратили особого внимания и — отправились путешествовать по Италии. Но скоро разразился обширный инсульт, который его практически парализовал. Молодая жена увезла своего молодого мужа на дачу, наняла лучших докторов, использовались новейшие методы реабилитации — сама она уволилась с работы. Началась долгая борьба за жизнь. Ей говорили: «Ты не обязана за ним ухаживать — вы ведь только недавно познакомились!». Она, как исключительно порядочный человек, возражала: «Ну, как же — муж все-таки!». Долгие годы невероятного напряжения, страха, усталости, бессонниц — практического результата почти не дали — он умер через 7 лет (коварный рубеж для инсульта!). Она, еще не старая женщина, но состарившаяся от постоянных нагрузок и безысходности, умерла через четыре месяца после него — у нее был диагностирован рак мозга. Очень грустная история. НО: можно ли было всего этого избежать? Ее дочь, которая сейчас возглавляет, кажется, центр реабилитации после инсульта, считает, что на многое (особенно высокое давление) нужно научиться обращать внимание и научиться предотвращать будущие катастрофы (хотя бы регулярно принимать таблетки).

Пример из реальной жизни. Волгоград. 2016 г. Эта драма разыгралась на моих глазах. В больницу этого мужчину привезли в плачевном состоянии — с обширным геморрагическим инсультом. Его жена вела себя агрессивно и все время на него нападала: «Зачем тебе нужно было целый день пилить в саду деревья!? И зачем ты потакал своему начальнику и возил его, куда он захотел и — днём и ночью! И — вообще — все в вашей родне со слабыми «черепушками» — и сестра твоя умерла от того же!». Слушать это было невозможно!!! На следующий день его увезли на операцию, а потом перевели в другую палату. Я, правда, не удержалась и спросила ее, кто она по профессии — оказалось, в прошлом она была обкомовским работником (!) Скорее всего, причиной его инсульта стала напряженная работа, перегрузки, а с такой женой и — стрессы.

Пример из реальной жизни (из проекта «Следствие вели»). Инсульт случился у мужчины лет 60. Жена ни разу в больнице его не посетила. Более того — выписала его из квартиры (выгнала из дома). Через суд квартиру вернуть назад ему не удалось. Пока лежал в больнице — услышал по радио об упражнениях, которые нужно делать для восстановления сил. И стал их делать! И не просто регулярно, а — неистово! Через два года не просто восстановился, а стал сильнее, чем был до болезни! Но поскольку жить было негде — ушел в леса, построил шалаш, рыбачил, охотился, покупал продукты в сельском магазине на свою небольшую пенсию. Погиб случайно трагически: местные мужики пальнули из ружья в кусты, где он в это время находился, спасая местного мальчика от тирана отца.

Пример из реальной жизни. Волгоград. 1995 год. Я в гостях у Аллы, сестры одного знакомого. Очень приятная женщина и очень гостеприимная. Когда уже выходили, чтобы разъехаться по домам, у лифта все обратили внимание на необыкновенно красивое кожаное пальто (до пяточек) у ее снохи. Сноха с гордостью сказала, что это пальто подарил ей папа и стоит оно очень дорого (миллион) — папа, военный пенсионер — подполковник, работает на 3-х работах: в автосервисе, еще где-то, а по ночам дежурит сторожем — всю семью (жену и двух своих взрослых дочерей) обеспечивает. А буквально через несколько месяцев у него остановилось сердце — в 52 года (безусловно — от чудовищных перегрузок!). А на похоронах будто бы вдова повторяла только одну фразу: «Как же мы теперь будем жить — ведь всё было только на нём?!».

Пример из реальной жизни (из интернета). Молода девушка (17 лет) решила с подругой погулять. Была холодная весна. Дул резкий ветер. Головной убор она решила не надевать. Результат не заставил себя ждать — домой с прогулки она вернулась уже с перекошенным лицом — неврит. Последующее долгое дорогостоящее лечение. До конца болезнь не прошла. Лицевая дисфункция — тоже полностью не исчезла. (ошибка — в безответственности за собственное здоровье!).

Смерть в Венеции. Нет, это не прекрасная новелла Томаса Манна. В Венеции в возрасте 69 лет умер выдающийся немецкий композитор Рихард Вагнер. Существует несколько версий его смерти: романтическая (будто бы он умер в гондоле, но это не так). По другой — будто бы за несколько часов до этого события они с его женой Козимой повздорили, она ушла на прогулку, а когда вернулась… Достоверно известно только одно — она не разрешила сразу его забрать, а в течение 25 часов (!) лежала рядом с ним, целовала и обнимала его (редкая любовь!).

Жизнь Ги де Мопассана. Ги де Мопассан — величайший французский писатель, друг Ивана Сергеевича Тургенева, описавший в своем рассказе «Страх» эпизод из жизни друга с потрясающей мистической и психологической глубиной (я все время задаю вопрос: почему сам Тургенев этого не сделал?) прожил на этом свете всего 42 года. Почему так мало? Да, генетика. Да, наследственность (его мать и его брат страдали душевным расстройством). Но изначально в юности он был здоров и жизнерадостен. Обожал Сену и до одурения плавал по ней, работая веслами, на своем ялике — часами, днями, неделями. Потом через несколько лет он приобретет яхту, назовет ее в честь своего знаменитого романа «Милый друг» и так же до одурения будет носиться по Средиземному морю. Он изводил себя и как писатель — романы, повести, рассказы — неустанный труд, невероятная работоспособность! Все это требовало сил, времени, главное — здоровья. Но не это его уничтожило. Главной страстью его были женщины и безудержный и бесконечный секс с ними (об этом писали все, кому не лень, и он сам — тоже). Но по-настоящему он никого не любил (сам об этом часто говорил!). Не удивительно: это был чисто механический секс: он сам всегда писал: «Все женщины одинаковы». НО — это глубокое заблуждение! Если серьезно поразмышлять, то прав Мопассан будет только в том случае, если ему встречались только среднестатистические стереотипные женщины (и — ни разу не встретилась его единственная!). Но так или иначе — такая изнурительная жизнь привела его к катастрофе: первые симптомы болезни проявились в 28 лет, потом усилилось стремление к одиночеству, отвращение к жизни, страх смерти. Ему созвучны были слова его друга Г.Флобера: «Все мы в пустыне. Никто никого не понимает — мы всегда будем одиноки». Было несколько попыток самоубийства (с пистолетом, острой бритвой). Фазы возбуждения чередовались с фазами депрессии и фазами бреда, потом наступали периоды бешенства. Так продолжалось годами. Незадолго до смерти друзья вывезли Ги на берег моря, где он мог видеть качающуюся на волнах свою любимую яхту, но он, если и узнал ее, только едва улыбнулся, посылая ей свой прощальный привет.

Мне почему-то было всегда безумно жаль Мопассана — это ведь гений французской литературы! По глубине, проницательности и тонкости описания — ему нет равных во всей французской литературе (может быть, исключением будет только недавно вышедший роман «Наследие» Жана-Поля Дюбуа (2019) — пронзительная книга о душевном состоянии главного героя — врача по профессии, который так и не смог найти свой смысл жизни)!

Но почему для Мопассана все так быстро и трагически закончилось? В чем его главные ошибки жизни? Если за скобки вынести его гиперсексуальность, то — и прогулки на лодках и написание книг — всё вроде бы правильно. Можно сделать один вывод: плохая генетика не справилась с чрезмерностью или — чрезмерность поглотила плохую генетику. Иными словами — это смертельный коктейль. И, наверное, это может быть главной опасностью для здоровья у многих людей. То есть, если хорошая генетика — делайте со своей жизнью, что хотите (но — осторожно!), а, если плохая генетика — будьте очень осторожны!!!

Вот так осторожно прожил свою жизнь (на секундочку! 86 лет!) выдающийся философ, психиатр и психолог (автор концепции Осевого времени в истории, пограничных ситуаций и биографического метода в психиатрии) Карл Ясперс (он с детства страдал сердечной недостаточностью, которая сопровождалась интоксикацией организма и слабостью — в детстве не принимал участия в забавах и играх, а потом всю свою жизнь ограничивал себя от чрезмерных нагрузок: не мог читать лекции более 15 минут (!), отказывался от руководящих должностей) и сам написал об этом в своей «Философской автобиографии». Однако его серьезная и очень глубокая «Общая психопатология» (на русск. 1997) насчитывает 1053 страницы! Которая, безусловно, требовала от К.Ясперса огромного интеллектуального напряжения, но … видимо, прекрасная умиротворяющая тишина кабинета способствовала ослаблению напряжения и — это имело решающее значение!!! — его прекрасная любящая и любимая жена Гертруда — с юности!!!

Но есть еще одна в нашей жизни опасность — автоматизм. Некоторые психологи считают, что есть вещи, которые можно и нужно делать автоматически (чтобы не отвлекаться!). Ни в коем случае!!! Наоборот, нужно всегда быть включенным в то, что делаешь. В противном случае –

Или — попадешь в драматическую ситуацию, как это случилось с Гайто Газдановым, которую он описал в своем автобиографическом романе «Ночные дороги»: он до изнеможения подрабатывал на такси и как-то ночью, возвращаясь привычным путем домой, прыгая с крыши на крышу (а в одном месте нужно было осторожно спрыгнуть с одной на другую) он «на автомате», вися, прежде чем спрыгнуть, вдруг с какой-то невероятной интуицией всё-таки решает посмотреть вниз на крышу и … видит под собой внизу на высоте сотен метров, как в глубокой пропасти — только один сверкающий ночной Париж … невероятным усилием воли заставляет себя подтянуться и спасает себе жизнь, а нам — непревзойденного гения!).

Или — не будешь помнить: а сделал ли ты это? Один мой знакомый как-то пожаловался, что скоро дойдет до психоза при мысли: а закрыл ли он входную дверь своей квартиры? Я ему пояснила: это потому происходит, что он дверь закрывает автоматически (в это время думает о совсем других вещах, а должен — только о двери). И, на всякий случай, ещё посоветовала: после того, как он закроет дверь, немного потянуть на себя, чтобы остался след в ладошке (ладонь будет чувствоваться еще некоторое время). Сработало! Он забыл о своей проблеме. Но есть случаи из-за автоматизма — драматичные и травматичные, а иногда — курьёзные (говорят, А.Эйнштейн по своей забывчивости варил свои часы, а яйцо — держал в руке).

Дело в том, что при таком автоматизме мы утрачиваем осторожность.

Более того — сокращаем свою жизнь, забывая то, что делали «на автомате».

16. «НА ЧУЖОМ ПРАЗДНИКЕ». Эпилог

Именно такой вопрос («Вы на чужом празднике?») однажды задал мне один практически незнакомый мне человек в далеком 1984 году, когда мы с коллективом нашего судостроительного училища выехали на пикник на берег Дона и расположились у старого моста недалеко от Калача-на-Дону. Я посмотрела на него, улыбнулась и ответила: «Да». Он сказал: «Я так и понял». И отошел. Ни до этого, ни после — мы никогда с ним не общались.

Такую проницательность в отношении себя я больше никогда не встречала. Более того — все окружающие люди считали меня очень общительной. А, когда в 1993 году (моя приятельница-программист часто приглашала меня с моими студентами в свою лабораторию в корпус гидрофака на тестирование) я по американскому тесту на тип темперамента получила «87 % меланхолии» (этот процент я запомнила на всю жизнь!), мои студенты, окружившие меня, были, как они сами сказали, в шоке, и более того: решили, что этот тест «фуфло». Но в наступившей тишине я тихо сказала им: «Нет, ребята, это — правда». Тогда кто-то умненький быстро отреагировал: «Это значит — Вы нас обманываете?». Нет, мне очень нравится с вами общаться, я очень люблю свою профессию, но я — меланхолик и у меня часто бывают депрессии.

С «такими данными» мне, возможно, не надо было выбирать социальную профессию (в ранней юности я мечтала быть так же и океанологом — моя страсть к воде!), но я ни за что не жалею о выборе профессии преподавателя (я ее очень люблю и у меня всё получилось!) А моя филология и моя психология — это моя страсть к текстам! Океанология — физическая наука и она не смогла бы дать мне столько интересных знаний!

Я часто задаю себе вопрос: «Была ли я счастлива в своей социальной профессии?». Да, была. В первую очередь, мне очень нравилось получать различные филологические и психологические знания, во-вторых, мне так же очень нравилось этими знаниями делиться. Однажды, помню, после лекции ко мне подошел один студент и сказал: «У Вас так много знаний и Вы ими так щедро делитесь! Я бы — не стал!». Я очень удивилась. Никогда не считала это щедростью, более того, считала, что это долг преподавателя — дать как можно больше знаний. Никогда не думала, что это может быть как-то в ущерб мне. Хотя… в повседневной жизни иногда ко мне возвращались ситуации, когда меня или «просвещали», или даже «поучали» моими же знаниями (то есть они возвращались ко мне, но уже с другим (не моим!) авторством!) — иногда это вызывало у меня улыбку, иногда — лёгкую досаду.

Вообще, как бы ни было мне в этом мире неуютно, сколько я себя помню, я всегда бежала всем навстречу с огромным желанием помочь! В школе я легко всем давала списывать (что выводило из себя мою маму!), в той же школе отдувалась за всех (просили как можно подольше!), когда приходили проверяющие на урок по литературе (правда, один раз я тоже была не очень готова, но всё обошлось).

В институте — та же песня (помню, как преподавательница по страноведению заставила меня отвечать всё занятие (никто почему-то из нашей маленькой группы не был готов и я это хорошо запомнила, потому что она недовольно сказала — не она же будет всё занятие говорить!), а одна девица (потом прекрасно устроившаяся в жизни!) так часто давила мне на ногу (если я не подсказывала ей сразу!), что нога потом болела.

Уже, работая в сельхозинституте, в мае я часто читала свою психологию и вместо тех преподавателей, которые уже вычитали все свои часы, и деканы меня просили встать вместо них (чтобы 120 студентов не болтались по институту!), а мне и в голову не приходило, что я свои часы тоже давно вычитала (потому что я их никогда не считала!), не скрою, что наградой мне всегда был безумный восторг студентов, когда я неожиданно входила в аудиторию и слышала: «Ура! Психология! «…» не будет!».

На кафедре я была перегружена часами (особенно в начале нулевых), потому что зав. кафедрой из-за другой преподавательницы не хотел получать инфаркт! На своих вечерних английских курсах в 80-е мне вполне достаточно было одной (всегда сильной) группы, но в начале 90-х меня начальница уговорила взять еще одну «с нуля», потому что она во мне уверена (так, все последующие годы я стала возвращаться домой в 10 вечера не два, а четыре раза в неделю — но, надо признаться честно, что именно эти две группы меня очень выручили в непростые 90-е, когда в нашем институте задерживали зарплату на 2 месяца, а на курсах — никогда и к тому же она была в два раза выше моей основной!). Все свои подработки я выполняла только по просьбе (разовые лекции в организациях, курс лекций в Волжском зимой в 1991 году, курс психологии в Доме офицеров в январе 1994 года, серьёзный курс лекций для референтов в машиностроительном техникуме на Красном Октябре в мае 1994 года, восемь лет (1994–1998, 2004–2008) с перерывом — в колледже нефти и газа).

НО я никогда не гонялась за деньгами! Никогда! Я всегда откликалась на чью-то просьбу! И это не было манипулирование мною (все эти просьбы для меня были желанны — они располагались в круге моих знаний и моих интересов.

НО всё-таки,когда мною кто-то пытался грубо управлять, я не уступала, как, например, когда я только-только поступила в институт, мне в деканате очень авторитетный доктор наук снисходительно-безапелляционно сказала, что я буду посещать только ее научный кружок по лексикологии — мне бы хитро промолчать, но я сразу смело сказала: «Нет! Я люблю только литературоведение и буду ходить только туда!» — надо было видеть, как она сначала опешила от такой «наглости», а потом угрожающе сказала: «Ну! Ну!», а я приготовилась к мести с ее стороны уже в конце 1 курса на экзамене по языкознанию — но она оказалась благородным человеком и тогда, и потом — на кандидатском!

А сколько индивидуальных консультаций (не в уютной аудитории тет-а-тет!) неожиданно, вырывающих меня из моего уютного дома: кого- то бросил муж и нужно было быть рядом (не один случай!), кого-то бросил жестокий любовник, кто-то серьезно заболел (тоже не один случай!) — и я мчалась через весь город и не на разовую встречу!

Одна моя подруга (с таким же базовым образованием — английским!) виртуозно как-то дважды! спихнула на меня своего научного руководителя профессора философии, чтобы позаниматься с ним английским и перевести доклад — в 1988 году и 10 лет спустя в 1998 году перед его поездками в Англию (но общение с ним оказалось очень приятным!). А, когда нужно было прочитать лекцию в школе у ее же сына — то это сделала не она (философ!), а я — по ее просьбе (НО наша дружба до одного момента не была ничем омрачена и я ей благодарна за поддержку, когда я проходила по конкурсу в 1987 году).

Когда нужно было из больницы спасать тяжело больного моего бывшего студента (его маме было некогда — ее на тот момент отвлекал бизнес!), то это мы с Васюшей забрали из больницы его к себе домой и окружили заботой!

С одной подругой в 1995 году вместе в пять утра собирала «передачу» для ее сына в тюрьму, а спустя 26 лет в 2021 году «нашла» ее и окружила заботой, щедро поддерживая ее в ее сложной жизненной ситуации (автором которой была только она сама!), не считаясь с расходами своей небольшой пенсии (НО в 1995 году наша дружба была теплой — с обеих сторон).

Но особенно бережно относилась я к одной своей подруге, многие годы одаривая ее разными подарками (качественными продуктами в 90-е — маслом, сыром — правда, один раз и она в 90-е поделилась со мной горохом — она часто потом это вспоминала), а в последние годы — планшетами, ноут-буками (для внуков), тостером, кофемолкой, мясорубкой, пылесосом, изящной солевой лампой, прелестной люстрой, унитазом, немедленно нами купленном, чтобы спасти ситуацию, и — многим чего еще (потребуется камаз, чтобы всё это загрузить!). НО! Все эти подарки — абсолютная ерунда! Главное — мое постоянное беспокойство о ней, о ее здоровье. Я ей всегда звонила. И, как правило, всегда знала, когда она в больнице, и ее навещала! Даже, когда у меня самой было давление за 200 (в сентябре 2001 года), я поехала к ней и увидела ее скачущей на зеленой лужайке (оказывается, в больницу она попала планово и вполне себя неплохо чувствовала! А я — падала). Но она мне не позвонила ни на следующий день, ни через два месяца, чтобы узнать, как я доехала и выздоровела ли. Она мне не звонила практически никогда.

О том, как мы с Васюшей многих моих подруг брали в небольшие путешествия на своей машине на пикники, я описала в эссе «Наши путешествия на машине». А о том, как мы накрывали роскошные столы в течение 15 лет — в эссе «Жизнь вдвоем». Часто люди вспоминают, как раньше люди ходили друг к другу в гости! НО разве только хождением в гости определяется основное содержание и качество дружбы? Именно понятие «друзья» в социальной сфере моей жизни (не социальное поле выбранной мною профессии — своих студентов и слушателей я обожала! — здесь всё было прекрасно!) оказалось впоследствии грустной стороной моей жизни.

Когда мой Васюша тяжело заболел, никто из моих подруг не откликнулся! Никто! Все семь с половиной лет! Когда он умер, никто из моих подруг не пришел на похороны! Никто! Все сказали: «Извини — ковид!». Абсурд этих отмазок я остро почувствовала, когда увидела в столовой в том же зале группу из 35 человек (они пришли все и без масок — к своему коллеге). В первые месяцы после смерти (и до сих пор спустя год!) практически никто из моих подруг не звонит. Никогда. Но и это — не главное.

Только в последние годы я остро стала чувствовать отношение к себе (равнодушие, грубость, неуместный юмор, неблагодарность, откровенное хамство). Что, я раньше этого не видела? Видела. Но я никогда этому не придавала значения. Я всегда считала, что мы — разные и к этому надо относиться терпимо, толерантно. Мои студенты, прослушав мой авторский курс по рефлексивной психологии, писали о том, что я научила их дать другому быть другим. Но сейчас я перед ними испытываю острое чувство вины в том, что не научила их не впускать в свою жизнь токсичных других.

Я очень жалею о том, что другие (равнодушные, грубые, завистливые, лживые и подлые (как моя сестра) были в моей жизни! И ведь отчасти я сама в этом виновата! Наша толерантность в их глазах делает нас слабыми. Об этом (я был мягким человеком, а, значит, для других — слабым) прекрасно написал Юрий Нагибин в своем Дневнике (2009). Толерантность отнимает у нас наше собственное достоинство! Мы позволяем им так к нам относиться!

Особенно в последние два месяца я остро размышляю о толерантности и мягкости русской души, о ее терпеливости (длящейся порой десятилетиями!) И вот сейчас, когда мои размышления привели меня во все эти грустные лабиринты, я понимаю, почему я не захотела написать отдельное эссе «Мои подруги». Нет, у меня нет ни горечи, ни даже обиды (я уже давно научилась с этим жить — жестокое привыкание), но мое мышление (как никогда) вдруг стало черно-белым, без компромиссов. И, если только два месяца назад слова моей сокурсницы, живущей в Москве, о том, что у неё нет ученой степени, зато она доцент по должности (избрали навсегда!) и что «под ней 8 человек», вызвали у меня недоуменную улыбку — то теперь мне не смешно (не потому что она доцент — а ведь она, как раньше говорили, — никто! — хотя так тоже нельзя говорить!), а потому что «под ней 8 человек».

И, если раньше моя толерантность на долгие годы приучила меня говорить «Да, ради Бога!» или — «Ну, и что?», как говорил Энди Уорхол: «Мама меня не любила — Ну, и что? Я преуспел, но до сих пор одинок — Ну, и что?» — кстати, о его одиночестве написано в прекрасной пронзительной книге: О.Лэнг. Одинокий город (русск. пер. 2019), то теперь ко многому толерантно относиться вряд ли получится. И на откровенное хамство (во всех его проявлениях!) гораздо правильнее отвечать полным неприятием (а порой и достойным отпором) и — обязательно — дистанцированием.

Тогда в далеком 1984 году на Дону на пикнике я не стала расспрашивать того преподавателя о его проницательности. Я знала, почему он увидел меня. Моя глубокая меланхолия никогда не позволяла мне быть безудержно веселой (как отрываются все всегда вокруг — и тогда тоже!).

В раннем детстве, проведя в Москве год в больнице в глубоком отчаянии и, практически, в одиночестве, испытав все ужасы больничной жизни, а потом в жизни — никогда не чувствуя себя в безопасности дома (См. мое эссе «Круг общения»), прочитав всю нашу до боли болезненно рефлексивную русскую художественную литературу, я давно осознала, что я просто не могу радоваться жизни, когда столько страдания вокруг от таких людей («Как тяжело ходить среди людей и притворяться непогибшим» — писал А.Блок). Но ведь так не должно быть!!!

17. МОИ РАДОСТНЫЕ МИСТИЧЕСКИЕ МГНОВЕНИЯ. АНТИЭПИЛОГ

Каждый раз, когда я иду (почти бегу) в книжный магазин «Читай-город» в «Акварели» по асфальтовой тропинке вдоль наших балочных лесов нашего Кировского района (от Авангарда до Ашана), заглядывая сверху вниз в глубину «чащи» или любуясь чередующимися с лесами полянами и степными просторами, я воображаю вересковые пустоши Англии и вижу, как по ним также стремительно идет Эмили Бронте, вдыхая ароматы трав. Много лет именно в эти 45 минут пешком (или 8 минут на автобусе раньше, когда работала) я всегда вспоминаю это прелестное хрупкое существо, полностью идентифицируя себя с ней. При абсолютно разных наших с ней жизнях (концептуально и по содержанию) я всегда видела в ней родную душу, ее боль, ее грусть, ее одиночество, ее аутизм (она наотрез отказалась после нескольких неудачных поездок в Брюссель и Йорк покидать родной дом и — осталась в нем навсегда до конца своей такой короткой жизни). НО почему-то я в ней (как и в себе) всегда видела и другое — радость жизни, которую она в первую очередь черпала из книг (как и я), из своего таланта и из скромной неброской окружающей природы (у нас похожие степи: в Англии они, в основном, зеленые, но в августе они выцветают и становятся похожими на наши — желтые, однако англичане называют их золотистыми).

Поэтому (несмотря ни на что!) я часто вспоминаю из чаще всего вечно амбивалентных — всё-таки радостные мгновения своей жизни, за которые бесконечно благодарна судьбе! Эти радостные моменты порой приходили неожиданно — как мгновения, но иногда длились очень долго — годами) — и, как правило, не были связаны с людьми (но иногда — были). О многих таких моментах я рассказала в своих эссе. Мне хочется пробежаться по этим сладостным мгновениям (точно не повторяя то, о чём уже написала в других текстах), и по принципу синхронии (на нем построена вся книга), и по принципу глубины диахронии (которая может быть, вообще-то, очень утомительной, но, надеюсь, я этого в своей книге избежала).

Я всегда была включена в медитативное состояние почти вселенского масштаба: я всегда чувствовала присутствие иных пространств. Это меня спасало от перманентной парализующей депрессии и бесконечной изматывающей напрягающей тревоги. Эти рефлексивно-медитативные состояния как будто защищали меня от токсичной и враждебной, как правило, действительности вокруг.

В тайге на Крайнем Севере я испытывала невероятный восторг от цветущего шиповника (и потом в своей жизни, и сейчас, когда я его вижу, я погружаюсь в то давнее из раннего детства мистическое состояние — оно уводила меня от моих ранних детских травм). Огромные деревья старого парка в больнице в Москве спасали меня от тяжелой реальности, даря иллюзию прекрасной (пусть и не моей) жизни. В Крыму в Евпатории однажды я была очарована ночным звёздным небом, которое увидела, неожиданно выйдя в сад наших знакомых (это было как обещание зачарованной жизни впереди). В Новомосковске (нынешнее название) меня завораживали бескрайние степи на окраине города, где мы пошли в первый класс и поэтому год жили у своих родственников (эти пейзажи переключали меня от неуютной действительности чужого дома). В Камышине мои дальние одиночные и одинокие заплывы на Волге (берег позади оставался в виде ниточки) на потрясающих неземных закатах я ощущала ни с чем не сравнимое блаженство, возвращаясь назад (именно эти заплывы воспитали во мне силу воли и мужество). Такое же мистическое блаженство я испытывала, когда плавала на Цимлянском водохранилище в Колпачках, проплывая мимо островов, на которые мне не хотелось выходить (я и не выходила), и, уже возвращаясь под звёздами, так остро хотелось к ним улететь — подальше от окружающей меня деструктивной не моей действительности! В Волгограде, многие годы совершая свои одинокие вечерние прогулки в центре города (но уже в абсолютно конструктивном радостном контексте — когда все пять лет я с восторгом училась в институте и потом, когда 17 лет преподавала английский язык на своих любимых вечерних курсах) я всегда ощущала тепло Вселенной и поэтому никогда не чувствовала себя одинокой. Однажды в августе (уже в нашей новой квартирке на Авангарде), неожиданно проснувшись в три часа ночи, я вышла на балкон — и окунулась в мистический пейзаж — всё было залито желтым лунным светом: кроны деревьев внизу, соседние дома, асфальтовая дорога нашей улицы — всё вокруг вибрировало, звенело, было неспокойно, но это была чарующая тревожность, будто сам Космос посылал мне сигналы о своем существовании.

Очень часто занятия в институте, где я долгие годы (25 лет) преподавала, заканчивались очень поздно и, когда я шла по темным неосвещенным пустым коридорам намеренно одна, я испытывала осознанный страх, который меня не отпускал пока я не выходила в освещенный вестибюль.

И, наоборот, выходя после занятий на курсах английского, я никогда не была одна, потому что с моими слушателями мы не хотели расставаться и нас всех вместе троллейбус уносил к сказочным дивно мерцающим огням большого города, и мы испытывали восторг единения.

В наших поездках с мужем на машине по Югу России, когда мы мчались по бескрайним открытым степям (вокруг была темная ночь и лишь редкие огоньки вдали манили иллюзией счастливой жизни), я также чувствовала, как меня обнимает открытый бесконечный Космос.

Но в такое мистическое блаженство погружало меня не только пространство. Книги всегда были для меня целой Вселенной, целым Космосом с миллионами миров, в которых я оказывалась, благодаря своему ночному чтению — всегда читая до 2-3-х ночи (даже если нужно было утром вставать в 6–7 часов! — это был для меня радостный ночной нектар и я этим своим ночным часам не изменяла никогда — ни при каких обстоятельствах! — и сейчас я читаю до 4-х часов ночи).

Помню, как в 90-е годы (когда на книжный рынок хлынули огромными потоками книги всех мастей и направлений), я ночами напролёт читала Конан Дойла (английское издание в трёх томах с мельчайшим шрифтом), специально создав в своей комнате атмосферу заколдованного ужаса и страха, погрузив все пространство комнаты в темноту, но оставив слабый луч света, падающий только на текст, от абажура из шёлка персикового цвета (я испытывала непередаваемый мистический мандраж!). Это были и есть мои ночные рефлексии.

Таким образом, я научилась также, и сама создавать именно ту чарующую атмосферу радости, которая спасала меня от грустной и напряженной действительности.

Именно такую атмосферу тепла на протяжении многих лет я создавала и на своих занятиях по английскому языку (для своих слушателей курсов в педе) и по психологии (для своих студентов и аспирантов). Во-первых, я никогда никого не заставляла учиться (я убеждена в том, что знания человек должен получать добровольно и с удовольствием), во-вторых, атмосфера на занятиях должна быть не только не напряженной, а, наоборот, теплой и радостной. Надеюсь, что всё это у меня в моей жизни получилось.

С другой стороны, высокие серьезные требования в жизни я предъявляла только к самой себе (я — 100 % интернал): глубокие и многогранные знания (тысячи прочитанных книг), бесконечное трудолюбие (невзирая на нездоровье, усталость и вечную тахикардию 120 — никогда ни от чего не отказывалась, выдерживая невероятные нагрузки и живя практически только на втором дыхании) и — безграничная и бескорыстная любовь к знаниям, к своей профессии (и к своим слушателям и студентам) — это и была моя формула счастья моей жизни.

Не спорю, это трудное счастье. Но лёгкой поверхностной жизни я не искала никогда. Однако парадокс моей жизни очень любопытный. С одной стороны, я никогда не искала каких-то встреч, каких-то наслаждений, от любых тусовок меня реально тошнило. Наоборот, я всегда стремилась только к одиноким прогулкам (в городе или в степи) и — всегда искала дожди, туманы, метели, мрак ночи и — штормы, в которых так любила плавать в своем мистическом одиночестве до — самозабвения. Моим девизом был девиз Парацельса «Пусть не принадлежит другому тот, кто может принадлежать самому себе». Но — не только себе. Принадлежа себе, я также, безусловно, была включена и в Космос, постоянно ощущая его теплое присутствие и мистическое влияние.

НО, с другой стороны, я всегда хотела лёгкости и простоты бытия, лёгкости и простоты общения. Я абсолютно равнодушна к деньгам и богатству. У меня никогда не было дорогих (никаких!) украшений — это спасало мне мою жизнь и — не раз. Я никогда не мечтала о большом доме (я люблю свою маленькую 42-метровую, но очень уютную квартирку с 5 тысячами книг!). Мне не нужны дорогостоящие путешествия (особенно за границу — вообще, что я там забыла? — всё есть в Youtube!). Я обожаю прогулки по своему любимому городу и по нашим степям и рощам.

А общение с другими предпочитаю только лёгкое, тёплое, пронзительно открытое, искреннее (без тени фальши!), благодарное, наполненное глубокими знаниями, обаянием ума, тонким юмором и обязательно — самоиронией, с безусловной обратной связью с тонкими и, может быть, даже и сложными, но понятными другому, оттенками. Эти тонкие дифференциации располагаются в разных позитивных сферах общения. В негативных предпочитаю честное черно-белое мышление (без фальшивой двусмысленности). Я благодарна тем, кто мне такое общение дарил и дарит.

Эпилог и Антиэпилог написаны по принципу дополнительности (как его вывел Нильс Бор), т. е. вся наша жизнь — это сплошные антиномии и дихотомии, она всегда амбивалентна, противоречива и одно и то же может быть чем-то для нас и одновременно — не быть (смотря как посмотреть), особенно, если мы движемся по синусоиде (иногда жизнь просто — иллюзия).

БЛАГОДАРНОСТИ

Я благодарю своих самых первых (и самых восторженных) читателей — Алексея Владимировича Тимченко (для меня — Лёша), моего бывшего студента мехфака (сейчас — очень талантливый главный инженер), обладающего глубоким умом и прекрасным сердцем настоящего друга, который молниеносно прочитал мои тексты и сделал деликатные замечания), Любовь Михайловну Рыльщикову (для меня — Любаша), к. фил.н., мою коллегу, превосходно владеющую немецким и постоянно читающую море книг на обоих языках — без разницы, которая не сделала ни одного замечания, но оказывала мне потрясающую в нон-стопе интеллектуальную и психологическую поддержку, Ларису Васильевну Ботнер (для меня — Ларочка), мою соседку, химика по образованию, обладающую острым умом и высокими человеческими качествами, Евгения Александровича Симонова (для меня — Женя), моего бывшего студента-педагога (сейчас — журналист, главный редактор журнала «Фермер»), который оказал неоценимую профессиональную помощь в сложных цифровых лабиринтах.

Контакты автора.

Ирина Безотосова-Курбатова живет в своем любимом Волгограде и ей можно написать на эл. почту: bezotosova-kurbatova@yandex.ru

Оглавление

1. ЗИМНИЙ САД В БИБЛИОТЕКЕ, или Моя интеллектуальная жизнь

2. МОЙ АНГЛИЙСКИЙ

3. МОИ ПОСТУПЛЕНИЯ В ВУЗ

4. МИР НЕПРОФЕССИОНАЛОВ

5. МОИ БОЛЕЗНИ: С ВРАЧАМИ И БЕЗ ВРАЧЕЙ

6. «МОИ» МАНЬЯКИ

7. СТРАСТЬ К ВОДЕ: МОИ ЗАПЛЫВЫ

8. МОИ ПРОГУЛКИ ПО ЛЮБИМОМУ ГОРОДУ

9. ОДНА БОЛЬШАЯ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ ДРУЖБА

10. МОЯ ПСИХОЛОГИЯ

11. МОЯ ДИССЕРТАЦИЯ

12. НАШИ ПУТЕШЕСТВИЯ НА М А Ш И Н Е

13. КРУГ ОБЩЕНИЯ: МОИ СВЕРХЦЕННЫЕ ПРИВЯЗАННОСТИ

14. ЖИЗНЬ ВДВОЕМ

  НИКТО ИЗ НАС НЕ ВЕЧЕН …

15. ЖИЗНЬ — КАК ПУНКТИР: ПСИХОЛОГИЯ ОШИБОК

  1. СЕМЬЯ

  2. МЕСТО ЖИЗНИ: ГОРОД. УЛИЦА. ДОМ

  3. ПРОФЕССИЯ: ШКОЛА. ВУЗ. РАБОТА

  4. ОН И ОНА: ЛЮБОВЬ

  5. ДРУГИЕ

  6. ОТДЫХ

  7. ОБРАЗ ЖИЗНИ: УВЛЕЧЕНИЯ

  8. ЗДОРОВЬЕ

16. «НА ЧУЖОМ ПРАЗДНИКЕ». Эпилог

17. МОИ РАДОСТНЫЕ МИСТИЧЕСКИЕ МГНОВЕНИЯ. АНТИЭПИЛОГ

БЛАГОДАРНОСТИ