Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!
Вскипела вода, и она кинула в нее полпачки пельменей, на глаз. Сопроводила лавровым листом, солью… Даша смотрела на пельмени с любовью и нежностью, мешала их лопаткой из белого силикона. Белый силикон вверху – и гладкое, полированное дерево ручки… Она провела пальцами по нему, вспомнила его диаметр и твердость: половые губы приятно зазудили. Воспоминания об этой ручке были приятны до стыда, стыдны до блаженства…Она потерла ноги друг от друга, ловя подступавшее тепло.
– Варитесь-вари-итесь, детки мои, конфетки мои… А тебя, мистер пельмень, – она выловила один, поднесла к губам, – я люблю больше всех. Люблю твое тесто, то, что ты похож на кожу и то, что что ты так вкусно пахнешь… и то, что ты, наверное, такой теплый.
Даша взяла его в руку – обожглась, снова кинула в кастрюлю, кастрюля ответила плевком кипятка.
– Ай! – она прижала обожженную руку ко рту, провела языком, – Ну, не очень-то и хотелось, тоже мне! И вообще вы еще не сварились, вот… Тоже мне.
Даша стукнула крышка о кастрюлю, обиженно села за стол, спиной к плите.
– Ну и не надо, ну и…
Безответная любовь была характерной и, как ей казалось, неотъемлемой частью Дашиной жизни. И не важно, о чем идет речь: ибо нас творит Судьба, а Судьбе этой все едино – что одноклассник, что учитель пения, что пельмень…
Тем временем на таймере, отмерявшем готовность пельменей, оставалось еще пять минут. Она сидела и часто-часто смотрела на часы, на нарисованную стрелку, пикселями пробегавшую по нарисованному экрану. Точнее, конечно, стрелка никуда не бежала: Даша знала это. Да и стрелки, собственно говоря, никакой и не было – одна цифровая иллюзия…
Даша лишний раз вспомнила, сколь обманчиво восприятие и относительно бытие. От этого становилось душно и тоскливо, так что рука сама легла на маленький генератор счастья, конвертированного в эндорфины: продавила ткань шорт внутрь, между половых губ. Потянула вдоль – ткань смялась и промокла до пальцев. Потянула еще и еще раз, растирая возбуждение по клитору… Отняла руку. Экран – смахнуть вверх – таймер: оставалось полторы минуты до готовности. Тоска. Даша стала тереть быстрее, стараясь успеть кончить раньше таймера, раньше первых нот «Cosmo Jazz» или как там называлась та дурацкая мелодия…
Возбуждение спало, оставив мокрый холод. Даша не вставая открыла холодильник: легко жить в кухне два на два. Как назло, из пива было только экспериментальное, рукотворное: претензия на грант авторства завлаба. Дарования, нашего Солнца! «Брожение смешанных культур», чтоб его.
– За ваше здоровье, Сергей Гавриилыч! – Даша подняла бутылку без этикетки, смотря в полупустой, не радующийся здоровью Сергея Гавриилыча холодильник, и опрокинула ее к горлу.
Таймер затиликал. Даша вдохнула с шумом и удовольствием, медленно выдохнула – дно бутылки стукнулось об стол.
– Ну, хороша, чертовка, не спорю-не спорю… Конечно, «Солнце» же наше, Со-о-олнце… – не без зависти протянула Даша.
Кто знал, что стажировка в лаборатории «биотехнологий смешанных культур» так сильно, так неотвратимо бьет по самооценке? Кто знал?..
Даша встала, с болью оторвав голые бедра от стула, выловила дырявой ложкой скромную свою порцию пельменей: сорок два белых тельца. Ровно. Верно, чтобы придать ее жизни осмысленность и цель. Она бросила в тарелку и лавровый лист, поставила на стол кружку с безразличной надписью «Выпускнику!», налила туда инновационно-революционного пива – и, наконец, села есть.
Глоток – пельмень, глоток – пельмень… Глоток – положила на ложку горячий, в пару пельмень… И вдруг Даша поняла, как красив и ярок, безумен мир, и еще кое-что:
– Знаешь, а теперь-то ты никуда не уйдешь, никуда-никуда.
Даша улыбнулась ложке, коснулась губами мягко-горячего теста… И пельмень ответил на ее поцелуй: дрогнув плотью о плоть, растворился в мироздании и Дашиной тоскующей, одинокой, ни-для-кого любви, собрался обратно, по атомам.
И жидкое тепло собралось у ног Даши.
– Ты ж мой пельмешек…
Она взяла его в руку: он почти не жег. Собрала губы в трубочку, подула на него, прижала язык: тепло, только лишь тепло. И тогда Даша дрожащими от восторга и страха руками стянула трусы и шорты, кинула их под стол – они совсем не нужны, совсем-совсем…
И среди столов и стульев деревянных, в белой краске, среди «под кирпич» обоев с тонко-зелеными листьями на них, среди мягких лучей заката – Даша приложила маленький, теплый-теплый пельмень к бедру. Опустила ниже – к лобку, вдоль губ…
– Ай-й, с-с-сш-ш…
Даша поморщилась от жара, выгнула спину, и пельмень в ее руках, ее пальцы в масле и сметане вошли глубже, раздвигая алые малые губы. Она сжала мышцы бедер, задрала голову: ее пальцы двигались поступательно. И Даша положила голову на плечо, дыша глубоко и часто, со стоном, и отрешенно и безразлично стала наблюдать, как пельмени на ее тарелке размножаются почкованием. Растягивалось тесто, едва вмещая удвоившийся комок
