Глава I. Наполовину я монах, наполовину художник

Возлюби ближнего твоего, как самого себя.

Евангелие от Марка. 12:31.

Мы должны терпеть других, чтобы другие терпели нас.

Ван Гог. Письма к Тео. 25 мая 1889

Нет, нет, никогда! Кее Вос

Она и никакая другая.

Ван Гог

Ван Гог в отчаянии бродил по улицам Амстердама, закрывая ноющую от ожога ладонь. «Неужели я обманывал себя?.. О боже, Бога нет!» – думал он. Десятью минутами раньше в доме своего дяди, проповедника Йоханнеса Стриккера, Винсент поднес руку к зажженной лампе и сказал:

– Дайте мне видеть ее ровно столько, сколько я продержу руку на огне.

– Ты не увидишь ее, – прозвучал, как приговор, ответ дяди, пока кто-то из домашних тушил огонь.

План 28-летнего Винсента растопить сердце священника, отца его возлюбленной Кее, с треском провалился…

Впервые Ван Гог увидел свою кузину Корнелию (Кее) Вос пять лет назад перед поступлением в университет для изучения теологии. Она была старше на 7 лет, не отличалась особой красотой, за это время успела овдоветь и одна воспитывала восьмилетнего сына. Не женщина, а мечта для Винсента! Его всегда привлекали люди, пережившие тяжелые времена или в них прибывающие. В университет он так и не поступил, но за полгода до истории с лампой, в августе 1881 года, сделал Кее предложение:

– Я люблю вас как самого себя! – перефразировал Винсент слова Евангелия.

В ответ прозвучало ледяное:

– Нет, нет, никогда!

Влюбленный Ван Гог понял эти слова не как отказ, раз и навсегда закрывший двери к сердцу кузины, а как обретение «куска льда, который он прижимает к своей груди, чтобы растопить». Винсент решил доказать всем: ей, родственникам, а главное, самому себе, что достоин руки Корнелии – и стал активно налаживать социальные контакты с теми, кто мог бы помочь ему обрести финансовую стабильность.

Годом раньше Винсент наконец-то определился, кем он хочет стать в жизни – художником. Путь к осознанию своего призвания оказался мучительным. Но в самые отчаянные моменты поиска себя именно рисунки помогали ему выжить – Ван Гог обменивал их на еду. Возможно, это наводило его на мысли о том, что рисование – дело, которым ему стоит заниматься в жизни. В письмах к брату Тео он писал: «По дороге я кое-где зарабатывал кусок хлеба, выменивая его на рисунки, которые были у меня в дорожном мешке. <…> в этой крайней нищете я почувствовал, как возвращается ко мне былая энергия, и сказал себе: «Что бы ни было, я еще поднимусь, я опять возьмусь за карандаш, который бросил в минуту глубокого отчаяния, и снова начну рисовать!»^[7].

Первым учителем рисования Ван Гога была его мать Анна Корнелия, она поддерживала в сыне занятия живописью. Из самых ранних рисунков Винсента известны капитель колонны коринфского ордера и «Амбар и фермерский дом». Ему тогда было 10–11 лет. Даже по этим работам видно, что способности художника у него были. Позднее в школе-интернате, где чувствительному Винсенту совсем не нравилось, были достойные художественные классы, но о них он позже никогда не вспоминал. А рисовал Ван Гог постоянно, часто сопровождал свои письма рисунками. Дальнейшее образование художника Винсент Ван Гог получал либо самостоятельно, изучая книги и посещая музеи, либо обучаясь частным образом в мастерских известных художников. Систематически учиться он не мог. Попытка получить профессиональное образование в Королевской академии изящных искусств в Брюсселе, куда Винсент подал документы через полгода после того, как решил стать художником, с треском провалилась. Как и желание обучаться в антверпенской Академии художеств. А вот сам процесс рисования приводил его в восторг: «Каким счастливым я чувствую себя с тех пор, как снова занялся рисованием. Оно давно уже привлекало меня, но я всегда считал рисование чем-то невозможным и недостижимым для меня. Теперь же, полностью сознавая и свою слабость, и свою мучительную зависимость от многих вещей, я тем не менее вновь обрел душевное спокойствие, и прежняя энергия с каждым днем возвращается ко мне»^[8].

Ради стабильного будущего с Кее Винсент работал с удвоенной силой, создавая все новые и новые рисунки. Для этого в качестве модели выбирались все, кто готов был позировать. В портрете дочери Якоба Майера очень хорошо заметен характерный почерк Ван Гога – карандашная линия вибрирует так, как будто у художника дрожит рука. Но это лишь характерный прием и свидетельство экспрессивной натуры. Как ни старались внушить Винсенту «доброжелатели», что ему стоит присмотреться к коммерчески успешным художникам, перенять чужую манеру написания картин ему не удалось, да и не хотелось. Он остался верен себе.

Еще до объявления Винсента, что он хочет стать художником, его отец Теодорус (Дорус) заказал сыну четыре карты Святой земли для его пасторской работы. Он заплатил за них по десять франков. Один «шахтерский» набросок купил преподобный Абрахам Питерсзен, который давал Винсенту рекомендательное письмо к проповеднику в Боринаже – городе углекопов, где Ван Гог ранее служил катехизатором. Правда, за него на самом деле заплатил отец Винсента. Дядя Корнелис, увидев первые работы начинающего художника, сделал заказ на несколько работ и заплатил по 2,5 гульдена за двенадцать городских видов. Но более серьезно помогать начинающему художнику богатые родственники не хотели. Слишком сильно было подорвано доверие семьи, а страсть Винсента к его кузине Корнелии еще больше усугубляло ситуацию. Сам он объяснял свои чувства так: «Тому, кто хочет работать и стать художником, нужна любовь; во всяком случае, тот, кто стремится воплотить в своей работе чувство, должен раньше испытать его сам, должен жить по велению сердца»^[9].

Попытки Винсента продолжить ухаживания за кузиной Вос после ее решительного отказа казались родне настолько неделикатными, что отец-пастор в сердцах проклял своего сына! Но даже это не повлияло на желание получить согласие на брак с Кее, Винсент нашел все свои прошлогодние рисунки-штудии двухтомного самоучителя Шарля Барга «Упражнения углем», взял копии с офортов Милле, работы из «Курса рисования», а также выполненные по книге «Руководство по основам рисования» Армана Кассаня и отправился к своему бывшему начальнику Херманусу Терстеху (Х.Г.) – управляющему головным филиалом фирмы «Гупиль & Ко», чтобы представить себя в новом качестве и предложить свои работы для коммерческих целей. Год назад Терстех был категоричен: не представлял Винсента художником и не собирался ему помогать, хотя и прислал ему ранее набор акварелей. Но это было еще до громкого заявления – «Я – художник».

Такое отношение было связано с неудачной попыткой Ван Гога сделать карьеру арт-дилера в этой фирме. «Гупиль & Ко» была ведущей на рынке продажи произведений искусства: подлинников и эстампов. Родной дядя Винсента Ван Гога, его полный тезка, был в ней компаньоном. Помимо него ближайшие родственники-дяди – Хендрик Винсент (дядя Хейн) и Корнелис Маринюс (дядя Кор или К.М.) – также были арт-дилерами.

Винсент начал работать продавцом в торговой фирме «Гупиль и Ко» в возрасте шестнадцати лет. Он обожал рассматривать произведения искусства и читать о художниках. Уже в этом возрасте Ван Гог начал собирать коллекцию репродукций, которую перевозил с собой во время бесконечных переездов и развешивал по стенам в каждой комнате, где он жил. Но! Работа в офисе была ему глубоко противна, особенно в сфере продажи произведений искусства: «У искусства нет худших врагов, чем торговцы картинами <…>. Они льстят публике, поощряют ее самые низменные, самые варварские склонности и вкусы»^[10]. Кроме того, образ жизни Винсента с его частыми походами в публичные дома возмущал приличное общество, к которому принадлежали его родители и родственники. Увольнение было неизбежно. И когда Винсент как ни в чем не бывало пришел к тем, доверие кого он предал, конечно, его не ждал радушный прием.

К тому времени, как Винсент окончательно определился и выбрал для себя стезю художника, его дядя и тезка арт-дилер Винсент Ван Гог (1820–1888), известный как дядя Сент, два года назад из-за болезни оставил свой пост партнера в «Гупиль & Ко» (Goupil & Cie). А ведь именно благодаря ему бизнес на фирме расширился до продажи оригиналов картин и рисунков. Дядя Сент был бездетным и благоволил к Винсенту. Проработай тот в компании дяди дольше, он мог бы унаследовать даже и его бизнес! После ухода из «Гупиль & Ко» дяди и самого Винсента на фирме продолжал работать Тео. Но невысокая в начале карьеры должность не позволяла ему влиять на решение о приеме на продажу картин брата. Свою карьеру Тео начал младшим сотрудником филиала в Гааге, где до него работал сам Винсент. Вскоре он стал преуспевающим арт-дилером и с 1884 года работал в головном офисе в Париже. Он успешно продавал картины Клода Моне, Поля Гогена, но не собственного брата.

В Брюсселе во время неудачной попытки получить художественное образование Ван Гог познакомился с молодым художником Антоном Герардом Александром Риддером ван Раппардом (1858–1892) – младшим сыном состоятельного адвоката – и пытался стать ему другом. Несколько лет молодые люди общались и переписывались. В одном из писем Раппарду Винсент сравнивал занятия живописью с отношениями с любовницей:

«Существует два рода любовниц. Есть такие, с которыми занимаешься любовью, все время сознавая, что с одной или даже с обеих сторон нет постоянного чувства и что ты не отдаешься своему увлечению полностью, безусловно и безоговорочно. Такие любовницы расслабляют человека, они льстят и портят его; они подрезают крылья очень многим мужчинам.

Любовницы второго рода совершенно не похожи на первых. Это collets montes – фарисейки, иезуитки! Это женщины из мрамора, сфинксы, холоднокровные гадюки, которые хотят раз и навсегда связать мужчину по рукам и ногам, не платя ему со своей стороны безоговорочным и полным подчинением. Такие любовницы – сущие вампиры: они леденят и превращают в камень.

<…> приравниваю любовниц первого рода, подрезающих мужчинам крылья, к тому направлению в искусстве, которое переходит в банальность; любовниц же второго рода, les collets montes, что леденят и превращают в камень, я приравниваю к реальности в академическом смысле.

<…> помимо этих двух женщин существуют и другие – из семейства Дамы Натуры или Реальности, однако, чтобы завоевать одну из них, нужна большая душевная борьба.

Они требуют от нас ни больше ни меньше, как всего сердца, души и разума, всей любви, на которую мы способны; при этом условии они подчиняются нам. Эти дамы просты, как голуби, и в то же время мудры, как змии (Матф., X, 16); они прекрасно умеют отличать тех, кто искренен, от тех, кто фальшивит.

Эта Дама Натура, эта Дама Реальность обновляет, освежает, дает жизнь!»^[11]

Жизнь без женщины Винсент не представлял, поэтому ему так страстно нужно было добиться расположения Кее Вос. Забыв былые обиды, он переступил порог фирмы «Гупиль & Ко» и показал свои работы бывшему начальнику-недоброжелателю. К своему счастью, Ван Гог получил от Терстеха одобрение копий репродукций старых мастеров. Вдохновленный Винсент решил найти себе наставника и отправился на обучение к мужу двоюродной сестры – состоявшемуся художнику Антону Мауве. Тот писал пейзажи и сцены из деревенской жизни, которые очень нравились зрителю. Мауве был одним из организаторов Голландского общества рисовальщиков и руководил художественной ассоциацией «Мастерская Пульхри». Он на короткое время стал наставником Винсента в живописи. Мауве побуждал Ван Гога работать в технике акварель, к которой Винсент приобщился еще до того, как окончательно решил стать художником, но никогда после этого периода к ней не возвращался.

Ван Гог чувствовал невероятный прилив энергии и со всей страстью принялся рисовать. Но уже через полгода шел по Амстердаму с обожженной рукой и сомневался в существовании Бога. Теперь невозможность союза с Кее стала для него очевидной. «Я немедленно должен найти себе женщину, – писал Винсент брату Тео, – иначе я замерзну и превращусь в камень».

И тогда он встретил Син…

Пусть уж лучше живет, чем гибнет. Класина Хорник (Син)

Это была не страсть, а просто обоюдное понимание насущных потребностей каждого из нас.

Ван Гог

В январе 1882 года Класина Мария (Син) Хорник шла по промозглой зимней Гааге, с трудом переставляя отекшие от беременности ноги, в поисках куска хлеба. К 32 годам, а выглядела она лет на десять старше, это была ее четвертая беременность. Из трех предыдущих выжила только одна девочка, ей было 4 года. Зарабатывать на жизнь Син умела только одним способом – самым древнейшим. Работа швеей или поденщицей не сложилась.

– С вами все в порядке? – спросил Винсент, – вы выглядите не совсем здоровой.

– В моем положении… – ответила Класина.

– Где же отец вашего ребенка?

– У него нет отца…

– Я художник. Вы согласитесь позировать мне? Конечно, я не смогу платить вам, как полагается натурщице, но у вас будет крыша над головой, и я разделю с вами свой хлеб.

Ван Гог привел Син в свою мастерскую на Схенквег и сделал ее своей постоянной натурщицей и любовницей. Более того, он поехал с нею в роддом в Лейдене, чтобы договориться о будущих родах. Оказалось, что ребенок Син лежал неправильно и, чтобы спасти жизнь им обоим, нужна была операция, во время которой ребенка повернут щипцами. Все это было тревожно, но врачи надеялись, что все пройдет благополучно. Родить она должна была в июне, через полгода после их встречи.

Когда окружение Винсента высказывало недоумение по поводу его «новой семьи», у Син была еще пятилетняя дочь, которая теперь жила вместе с ними, он парировал: «Мне кажется, что каждый мало-мальски стоящий мужчина сделал бы в подобном случае то же самое. Я нахожу свой поступок таким простым и само собой разумеющимся, что даже не считал нужным говорить о нем».

– Имею я право жениться или нет? – вел Винсент безответный диалог со своей семьей и, отвечая сам себе согласием, действительно хотел связать себя узами брака с уличной женщиной. Для него не существовало классовых или иных различий между людьми. Ван Гог не терпел лицемерия и ханжества. А то, что в его кругу считалось пороком, для него таковым вовсе не являлось.

Своеобразное мировоззрение Винсента Ван Гога за полтора года до описываемых событий привело к тому, что отец решил отправить сына в сумасшедший дом, точнее, в город безумцев Гел.

Были ли для этого основания?

К 27 годам Винсент не получил никакого законченного образования, он вообще к академическому обучению был не склонен – в возрасте пятнадцати лет бросил школу, чтобы больше никогда в нее не вернуться; не обзавелся семьей; а самое главное – не мог обеспечивать сам себя на минимальном прожиточном уровне. В среде голландских протестантов это считалось тяжким грехом. Но! Он никого не убил, не воровал, не вступал в драки, не был насильником. Он лишь перестал заботиться о каком-либо комфорте: мог спать на улице, мог ничего не есть, кроме картофеля и черствого хлеба, не мылся неделями, был готов отдать нуждающемуся последнюю рубашку и проповедовал, как мог, слово Божие, пробуя себя в качестве катехизатора.

Строго говоря, он в точности следовал тому, что написано в Евангелие: не заботься ни о чем, так как Господь позаботится о тебе^[12], не стяжай себе сверх необходимого, бьют по правой щеке, представь левую^[13] и так далее. Но в семье уважаемого протестантского пастора – его отца Тедоруса (Доруса) Ван Гога, никто не собирался, включая главу семейства, следовать тому, что написано в Евангелии буквально. Дорус Ван Гог был представителем голландского протестантизма, в котором наслаждение от обретенного благосостояния вполне могло соседствовать с упованием на Божию благодать. «Кто не умеет добиться минимального успеха в бренной жизни, не добьется его и в жизни духа»^[14] – «нормальному» человеку это должно быть ясно.

Возможно, это было ясно всем, кроме Винсента. Он хотел жить настоящей жизнью без полумер: «Я – человек одержимый, способный и обреченный на более или менее безрассудные поступки»^[15] – и не хотел ни под кого подстраиваться. Да, его беспокоило, что он вынужден постоянно находиться в финансовой зависимости от других людей и более всего от брата Тео. Но беспокоило не на столько, чтобы что-то реально изменить в своей жизни. Он мог отправиться в дальнее путешествие без гроша в кармане, рассчитывая на милость Божию, брался выхаживать безнадежных больных, был скромен в еде, одежде и жилье до самоистязания. Ван Гог не нашел ни одного человека, кто поддержал бы его в этом яростном стремлении к самоотречению и служению людям: «Человек несет в душе своей яркое пламя, но никто не хочет погреться около него: прохожие замечают лишь дымок, уходящий через трубу, и проходят своей дорогой»^[16]. Его образ жизни вызывал опасения, побуждал держаться подальше, а то и вообще возникало желание изолировать от приличного общества странного Винсента.

Пастор Дорус очень устал нести финансовое бремя содержания своего взрослого сына: ему в том числе пришлось заплатить круглую сумму, равную его годовому доходу, чтобы Винсента не призвали на военную службу. И теперь он готов был «передать» его на содержание в лечебницу для душевнобольных. Но, чтобы признать человека сумасшедшим, нужно было медицинское заключение врача или свидетельство всех членов семьи. От осмотра Винсент отказался. Поэтому для вынесения неутешительного вердикта был создан семейный совет. Отец Винсента Теодор Ван Гог собрал всю семью: жену Анну Корнелию, младших сыновей Тео и Корнелиса, дочерей Анну, Элизабет и Виллемину.

Как вы думаете, что они решили тогда, в 1880 году? Доподлинно неизвестно, но вполне вероятно, что все единогласно признали старшего брата и сына безумным. Поэтому Винсент Ван Гог бежал в бельгийский Боринаж, где ранее был катехизатором. В город углекопов – потемневших от угольной пыли и обреченных на гибель людей, город, где его постигло одно из самых больших разочарований. От него отвернулись те, ради кого он готов был отдать последнее, готов был страдать – люди, которым он как учитель катехизиса проповедовал слово Божие. Над ним смеялись даже дети, которым он еще недавно пел церковные гимны и рассказывал истории из Евангелие. Ему не верили ни паства, ни руководство миссии, от имени которой он проповедовал, его не хотели слушать.

Первым не выдержал семейного бойкота брат Тео. Он послал брату 50 франков. Гордый Винсент хотел было отказаться, но крайняя нужда не позволила ему сделать это. Душевные терзания Винсента дошли до своего предела. Он изо всех сил хотел делать то, для чего был рожден на этом свете, но не знал, что это: «И я кое на что годен, и я имею право на существование! Я знаю, что могу быть совсем другим человеком! Какую же пользу могу я принести, чему же могу я служить? Во мне есть нечто, но что?»^[17]. До этого момента Винсент был продавцом произведений искусства, учителем французского для мальчиков, катехизатором. И в каждой из этих ипостасей потерпел сокрушительную неудачу.

А теперь, пребывая в состоянии эйфории от обретения семьи, Винсент был готов бросить вызов буржуазному обществу и «покинуть свой круг, который и без того давно уже изгнал» его. Одного он не учел: жизнь художника напрямую зависит от его окружения. Если вокруг нет почитателей, а главное, покупателей, то становится просто не на что жить.

– Я буду знать только одно – рисование, а у Христины будет только одна постоянная работа – позирование, – заявлял Ван Гог своему брату Тео, рассчитывая, что тот будет поддерживать материально не только его одного, но и всю его семью. И, пока Тео терпел такое положение вещей, Винсент активно работал.

В этот период Син стала его главной моделью. Особенно проникновенно Винсент передал ее образ в рисунке обнаженной женской фигуры под названием «Скорбь» и парной к ней «Корни». Ван Гог описал их в своем письме Тео: «Несколько корней дерева в песчаной почве. Я старался одушевить этот пейзаж тем же чувством, что и фигуру: такая же конвульсивная и страстная попытка зацепиться корнями за землю, из которой их уже наполовину вырвала буря. С помощью этой белой, худой женской фигуры, равно как посредством черных искривленных и узловатых корней, я хотел выразить мысль о борьбе за жизнь. Вернее, так: я пытался быть верен стоявшей перед моими глазами натуре, не философствуя; поэтому в обоих случаях я почти непроизвольно передал атмосферу этой великой борьбы»^[18].

Борьба за жизнь, которую хотел вести Винсент, вызывала раздражение и у его ближайшего окружения, и у продавцов произведений искусства.

– И раньше ты не добился ничего, кроме полного провала, и сейчас будет то же самое, – возмущался его образом жизни Терстех.

– Я хочу пройти через радости и горести семейной жизни для того, чтобы изображать ее на полотне, опираясь на собственный опыт, – парировал Винсент.

– Ты сошел с верного пути… – говорили ему.

– Лучше всего понимаешь, что такое любовь, когда сидишь у постели больной, да еще без гроша в кармане^[19], – отвечал Ван Гог.

Винсент представлял себе женитьбу с Христиной в самых радужных красках: «Поженившись, мы с Христиной всячески ограничим себя и будем изворачиваться изо всех сил. Мне тридцать лет, ей тридцать два, так что мы уже не дети. Конечно, у нее есть мать и ребенок, но последний как раз и снимает с нее пятно, потому что к женщине, которая является матерью, я всегда испытываю уважение и не спрашиваю ее о прошлом. Я рад, что у нее есть ребенок: именно поэтому она знает то, что должна знать. Ее мать очень трудолюбива и прямо-таки заслуживает орден, потому что в течение долгих лет ухитрялась поднимать семью из восьми детей. Она не хочет ни от кого зависеть и зарабатывает на жизнь тем, что ходит работать поденщицей»^[20].

Роды Христины были тяжелыми, но разрешились благополучно. Винсент был в палате уже через двенадцать часов после рождения мальчика. Возможно, он пришел бы и раньше, но он и сам недавно был в больнице, проходя лечение от венерического заболевания, которым наградила его Син. Может быть, поэтому она не ожидала, что Винсент придет за ней, и очень обрадовалась, а через несколько дней написала, что, вероятно, он нашел другую… Но он пришел снова и был потрясен, как плохо она выглядела, и буквально заставил пообещать, что она поправится.

Мальчика назвали Виллемом. Винсент был по-настоящему счастлив и искренне привязался к малышу: «Когда <…> малыш, радостно посмеиваясь, ползет ко мне на четвереньках, у меня нет ни малейших сомнений в том, что все хорошо. Как часто этот ребенок служит мне утешением! Когда я дома, он ни на минуту не оставляет меня; когда я сижу за работой, он дергает меня за полу куртки или карабкается по моей ноге, пока я не посажу его на колени. В мастерской его занимает все, и он тихонько играет кусочком бумаги, обрывком веревочки, старой кисточкой; этот малыш всегда доволен»^[21]. Все эти восторженные рассказы наводили родственников на некоторые мысли о том, что, может быть, Винсент и является отцом ребенка, на что Ван Гог отвечал резкое «нет». Материнству он посвятил целый ряд своих работ. Это была его излюбленная тема. Можно критиковать его работы, созданные графитным карандашом, говорить, что они лишь ученические. Но одно бесспорно: Винсенту удавалось передать реально состояние модели. В его рисунке женщины с дочерью на коленях чувствуется, что герои лишь позируют для него и друг с другом эмоционально не связаны, но каждый пребывает в своем состоянии, которое Ван Гогу и удается передать. Он мог передавать реальное настроение людей, которых писал. Поэтому ему и нужна была натура! Бездушный гипсовый слепок ничего не выражает, он был совершенно бессмысленен для художника Ван Гога.

К сожалению, восприятие действительности Христиной было иным. И, несмотря на то что Винсент дал ей и ее детям крышу над головой, помог организовать роды и поддерживал ее после и даже собирался жениться, в какой-то момент Син вернулась к старому занятию, а Винсент начал испытывать глубокое разочарование от очередной неудачи: «Я работал, экономил и все же не избежал долгов; я был верен женщине и все же вынужден был покинуть ее; я ненавидел интриги и все же не завоевал доверия окружающих и ничего не имею за душой»^[22].

Через полтора года совместного проживания под давлением Тео и других родственников, которые в противном случае отказали бы Винсенту в материальной помощи, Ван Гог уехал в Дренте, оставив Син и детей. Его сердце разрывалось: «Тревога о судьбе этой женщины, моего бедного малыша и второго ее ребенка камнем лежит у меня на сердце»^[23]. Свою боль от расставания Винсент выразил в пейзаже с дубовыми пнями^[24]. После Дренте, проведя некоторое время в родительском доме и не найдя понимания у родителей, Ван Гог все же вернулся к Син, чтобы провести с ней и детьми Рождество.

Винсенту казалось, что, оставшись без его защиты, Син рано или поздно наложит на себя руки. Так и случилось. В 1904 году, через 14 лет после смерти Винсента, Класина Хорник утопилась. Ван Гог ничего не знал о ее жизни. После того Рождества они больше никогда не виделись. Хотя Винсент некоторое время и посылал ей деньги, выделяя их из своего скудного содержания.

В каком-то смысле он вел себя как представитель русской интеллигенции «ходящий в народ». До отмены крепостного права в России в 1861 году желание помогать несчастным было навязчивой идеей в дворянскойсреде. Но очень многие оставили воспоминания о невероятно плачевном состоянии крепостных, жизнь которых порой напоминала больше жизнь животных, а не представителей рода человеческого. Все попытки точечной помощи были обречены на неудачу.

Люди, с которыми сталкивала жизнь Винсента Ван Гога и к которым он питал наибольшее сочувствие, были формально свободны. Но крайняя нищета делала их зависимыми от милости других людей. Винсент им сочувствовал совершенно искренне, но его чувства не разделяли члены его семьи. Для них его желание организовать у себя в мастерской столовую для бедных или жениться на уличной женщине с двумя детьми, да и простое общение с ними были непонятными, вызывали протесты и негодование.

Временное перемирие с родителями наступило после того, как Анна, мать Винсента, сломала ногу. В то время семья пастора жила в Нюэнене – маленьком экономически ослабленном городке на севере Нидерландов. Туда отца Винсента перевели, чтобы подавлять бунты местного населения в интересах протестантской общины. Работы, созданные в это короткое время душевного равновесия и семейной идиллии, спокойны и уравновешены как по цвету, так и в рисунке. Когда Винсент прикладывал достаточно усилий, работы выглядят вполне законченными и достойными быть выставленными в художественных салонах. Хотя в отдельных элементах проскакивает постоянная внутренняя тревога и беспокойство Ван Гога. Например, в образе облетевшего дерева, расположенного рядом с другими, пышно убранными осенней листвой.

Фортуна благоволит смелым. Марго Бегеманн и Гордина де Грот

Если хочешь что-то делать, не бойся сделать что-нибудь неправильно.

Ван Гог

– Ты что-нибудь приняла? – спросил встревоженный Винсент.

– Да… – ответила Марго Бегеманн, упав на землю. У нее начались спазмы, она потеряла дар речи, стала биться в судорогах и конвульсиях, но требовала, чтобы Ван Гог поклялся, что ничего никому не скажет.

– Ладно, я поклянусь в чем угодно, но при условии, что ты сейчас же избавишься от этого зелья. Засунь пальцы в рот и постарайся, чтобы тебя вырвало, не то я позову людей!

Незамужняя сорокатрехлетняя Марго Бегеманн, дочь одного из богатейших представителей протестантской общины в Нюэнене, влюбилась впервые в своей жизни. И в кого? Во всеми отвергнутого и презираемого Винсента Ван Гога! Женщина приняла стрихнин из-за невозможности быть рядом с возлюбленным. Она жила с двумя своими старшими сестрами, ни одна из которых не была замужем, по соседству с домом пастора – отца Ван Гога. Ее отец был предыдущим пастором Нюэнена и оставил дочерям приличное состояние. Ко времени знакомства с Винсентом оба родителя Марго ушли в мир иной.

Марго и Винсент познакомились во время болезни его матери. Младшая из сестер Бегеманн обладала чутким сердцем и с большой заботой отнеслась к Анне Корнелии Ван Гог. Она приходила в дом Ван Гогов: чинила одежду, читала вслух и помогала другим по дому. Видя трепетное отношение к матери со стороны Винсента, Марго прониклась к старшему сыну Анны особым чувством, которое только усиливалось тем, что Винсент был загадочным и угрюмым художником. Их совместные прогулки, во время которых, по заверению Винсента, он «берег ее в том отношении, в каком она могла уронить себя в глазах общества», вызвали возмущение семьи Бегеманн. А после того, как их застала вдвоем племянница Марго, влюбленные попали в опалу. Сестры набросились на Марго с обвинениями в легкомыслии, а на Винсента с упреками в распутстве. О женитьбе, которую предложил Винсент, не могло быть и речи. Его амплуа странного неудачника не вызывало желания семьи Бегеманн породниться. После этого неприятного разговора с сестрами, который привел к нервному расстройству и, как следствие, к попытке самоубийства через отравление, Марго отправили на лечение в Утрехт. Винсент приезжал навестить ее: «Я провел с нею почти целый день… Чертовски трогательно видеть, как эта женщина (такая слабая и доведенная пятью-шестью другими женщинами до того, что приняла яд) заявляет, словно одержала победу над собою и обрела покой: «И все-таки я тоже любила». Раньше она никогда по-настоящему не любила. Эти дни я так полон горя, которое нельзя ни позабыть, ни заглушить, что сам чувствую себя больным»^[25].

Любопытно, что по прошествии пяти лет Винсент посылал ей свои картины, считая ее частью своей жизни. Хотя ни одного портрета Марго написано не было. Родственники влюбленной женщины решили дать Ван Гогу шанс и предложили подождать с женитьбой два года. Ждать Винсент отказался. Их отношения прекратились. Тем более что в это время Марго была не единственной женщиной в его ближайшем окружении.

Меньше чем через год после этой грустной истории, в конце июля 1885 года, всплыл нелицеприятный факт с беременностью постоянной натурщицы Винсента Гордины де Грот.

Знакомство с ней состоялось во время визита в Нюэннен друга Ван Гога Антона Раппарда. Мы его уже упоминали в истории о Кее Вос. Именно в письме к нему Винсент сформулировал свое отношение к живописи, как общение с женщиной. Раппард обладал хорошими манерами и привлекательной внешностью, поэтому, когда они вдвоем заходили в крестьянские дома в поисках моделей, их принимали гораздо охотнее, чем если бы Винсент был один. Гордине де Грот было двадцать девять лет. Она была не замужем, жила с матерью и младшими братьями. В ней Ван Гог нашел идеальную модель. Ее портреты характерны для его живописи периода Нюэннена. Лицо показано очень крупно, скульптурно выписано широкими пастозными мазками. Винсент никогда не приукрашал свои модели. Если сравнить лицо Гордины, с которой у него явно были более близкие отношения, чем просто у художника и модели, с портретом акушерки, то симпатии окажутся не на стороне де Грот. Лицо акушерки написано светлее, и белый бант придает всему образу более жизнеутверждающую ноту, в отличие от безысходной мрачности и даже испуга во взгляде Гордины. Подобных «голов» крестьянок Винсент нарисовал несколько десятков. Через живописание крестьян он хотел постичь их суть: «Крестьян надо писать так, словно ты сам один из них, словно ты чувствуешь и мыслишь так же, как они». Но вряд ли эти, пусть и очень реалистичные, портреты могли послужить привлечению новых заказчиков.

Семья Гордины послужила вдохновением для картины, одной из немногих признанных современными искусствоведами шедевром Ван Гога, созданных в то время, – «Едоки картофеля». Ее называют первым серьезным произведением Винсента. Здесь и многофигурная композиция, и психологическое взаимодействие между героями картины, и свето-теневая проработка. Эту работу вполне можно назвать исторической картиной, так как она детально передает быт, внутреннее убранство дома и одежду крестьян Нюэннена 1885 года.

Это была первая тщательно подготовленная работа. Такая серьезная подготовка была связана с тем, что Тео планировал выставить ее на художественном салоне. Сюжет «крестьянская семья за столом» был популярен в то время. Три года назад Ван Гог видел картину художника Йозефа Израэлса «Крестьянская семья за столом», а годом ранее картину Антона ван Раппарда.

В письме брату Тео Винсент писал о своей идее: «На этой неделе я намерен начать композицию с крестьянами, сидящими вечером вокруг блюда с картофелем. Впрочем, возможно, что свет я сделаю не вечерний, а дневной, или тот и другой, или, как скажешь ты, – «ни тот, ни другой». Но, независимо от того, получится у меня что-нибудь или нет, я все равно начну делать этюды для разных фигур»^[26]. И позднее: «Я не отправлю тебе «Едоков картофеля» до тех пор, пока не буду убежден, что в них что-то есть. Но я двигаюсь с ними вперед и думаю, в них появилось нечто совершенно иное, чем все, что ты когда-либо видел в моих работах»^[27].

Винсент не ошибся. Его труды не пропали даром. Все многочисленные эскизы голов и рук, работа над которыми заняла целую зиму, сыграли свою роль в рождении «Едоков картофеля». Сам Ван Гог думал о ней следующее: «В ней я старался подчеркнуть, что эти люди, поедающие свой картофель при свете лампы, теми же руками, которые они протягивают к блюду, копали землю; таким образом, полотно говорит о тяжелом труде и о том, что персонажи честно заработали свою еду. Я хотел дать представление о совсем другом образе жизни, чем тот, который ведем мы, цивилизованные люди. Поэтому я отнюдь не жажду, чтобы вещь нравилась всем и чтобы каждый сразу же приходил от нее в восторг»^[28].

В восторг не пришел НИКТО! Новаторские идеи Ван Гога не нашли отклика ни у кого из его современников. Брат, зная взрывной характер Винсента, мягко указывал ему на недостатки картины. А художник ван Раппард не пощадил чувствительную натуру друга: «Ты согласишься со мной, что подобная работа не может быть задумана всерьез… Почему ты все видишь и трактуешь столь поверхностно?.. Как далека от правды эта кокетливая женская ручка на заднем плане… И почему мужчине справа отказано в праве иметь колено, живот и легкие? Или они расположены у него на спине? И почему рука у него должна быть на метр короче? И почему он вынужден довольствоваться половиной носа? И почему у женщины слева вместо носа нечто вроде чубука от трубки с маленьким кубиком на конце?»^[29]

Справедливы ли были слова Раппарда? Если подходить к оценке картины Ван Гога с позиций академизма, то да, все эти замечания имеют место быть. Но дело в том, что художник Винсент Ван Гог – новатор. Он собирался создать и создал новый стиль в живописи. И хотя его относят к постимпрессионистам вместе с Полем Синьяком и Жоржем Сера, он не похож ни на кого. Импрессионисты «доказали», что картина может и не быть проработана детально, что в картине может быть главным впечатление. Ван Гог был первым, кто показал, что живопись может и не быть приятной и идеализированной. И это было за 22 года до того, как Пикассо создал своих «Авиньонских девиц». Тогда французская публика была уже подготовлена, в том числе и картинами Ван Гога, который не захотел ни под кого подстраиваться: «Я ведь все больше и больше пытаюсь быть самим собой, не очень заботясь о том, сочтут мою работу уродливой или красивой»^[30].

Стиль, в котором Ван Гог писал свои работы, и в частности «Едоков картофеля», отличался от принятого изображения нищих и крестьян. Взять, к примеру, картину Люка Филдса «Очередь в ночлежный дом» 1874 года. Сюжет вызывает сочувствие у зрителя, но само живописное письмо не отличается от манеры написания портретов знатных особ или сцен буржуазной жизни. Ван Гог же считает, что писать крестьян нужно по-другому – по-крестьянски.

Винсенту представлялось, что и отношения между мужчиной и женщиной в среде крестьян более подчинены инстинктам и менее подвержены условностям. Этим он в том числе заманивал в Нюэннен своего друга Раппарда. Но в этом вопросе Ван Гога ждало глубокое разочарование.

Когда факт беременности Гордины де Грот стал очевидным, а в апреле 1885 года, в момент написания будущего шедевра, девушка практически все вечера проводила в мастерской художника, все, знавшие Гордину, считали виновником ее беременности Винсента. Он свою причастность отрицал, но скандал разразился серьезный. Возмущение крестьян распространилось на соседние с Нюэнном города. Так, прихожане Гелдропа обвинили пастора – отца Винсента в недостаточной строгости как лидера общины, раз его сын позволяет себе подобное поведение. Из-за этих событий после возращения из Гелдропа, куда Дорус ван Гог поспешил, чтобы уладить конфликт, отец Винсента скончался от инсульта на 63-м году жизни, не дожив трех дней до тридцатидвухлетия сына. Винсент отреагировал своеобразно: «Умирать тяжело, но жить еще тяжелее»^[31].

Сестры обвинили старшего брата во внезапной смерти отца. Его положение в родительском доме стало невыносимым. В конце ноября 1885 года Винсент покинул Нюэннен, чтобы отправиться в Антверпен, а оттуда в Париж.

Жизнь с братом Тео под одной крышей в Париже, недолгое обучение в студии французского художника Фернана Кормона, где в это время также обучался Анри Тулуз Латрек, отвлекли Винсента от мрачных мыслей. Он стал завсегдатаем парижских борделей и даже влюбился в итальянку Агостину Сегатори.

Она не разбила мне сердце. Агостина Сегатори

Она страдает, и ей нездоровится. Я ни в чем ее не виню.

Ван Гог

– Я, конечно, тебе не судья. Суди себя сама! – вспылил Винсент. Но все же порвал расписку, по которой хозяйка кафе «Танбурин» должна была вернуть ему картины, написанные Ван Гогом для оформления ее кафе.

Этим благородным жестом он хотел показать, что все еще доверяет ей и сочувствует, так как, возможно, ей, 45-летней женщине с большим опытом в прошлом оказания любовных услуг, а теперь содержащей молодого любовника – художника Августа Хагборга, пришлось сделать аборт.

– Убирайся отсюда! – кричала Винсенту разъяренная Агостина.

А начинались отношения Ван Гога и Сегатори мирно и дружелюбно. Поиск натурщиц и покупателей для своих произведений привел Винсента в популярное в Париже кафе «Тамбурин». В нем посетителям предлагали не только питание и отдых, но и удовлетворяли потребности в интимных утехах. Хозяйка кафе Агостина Сегатори долгие годы была натурщицей многих известных художников Парижа: ее портрет в разные годы писали Камиль Каро и Эдуар Мане, имела влиятельных покровителей и смогла скопить нужную сумму денег для открытия кафе. Его она называла «скорее музеем», так как выставляла в нем на продажу полотна многих известных в то время художников. А посетители называли эротическим кафе «У Сегатори». Итальянка согласилась принять «на выставку» и работы Винсента. Ван Гог был настроен не только по-деловому, но и романтически. Свои чувства он выражал в написании букетов.

Здесь, в Париже, Ван Гог в очередной раз попробовал учиться живописи. Для этого он выбрал частную художественную студию (ателье, от фр. atelier) французского художника Фернана Кормона. Несколько лет назад его полотно «Каин» поразило воображение многих. Грандиозность замысла, потрясающие данные рисовальщика и огромные размеры картины сыграли в пользу художника. А вот вольная интерпретация образа Каина как доисторического неандертальца вызвала критику, что также увеличило славу художника и позволило через два года открыть собственное ателье для обучения живописцев. Кроме того, Кормон входил в состав жюри художественного Салона в Париже. Это привлекало молодых художников.

Среди известных учеников в мастерской Кормона совершенствовали свои навыки Анри Тулуз-Лотрек и Эмиль Бернар одновременно с Ван Гогом, а позднее русские художники Виктор Борис-Мусатов и Николай Рерих. Фернан славился школой постановки рисунка и богемным образом жизни: любил женщин, экзотические путешествия и экстравагантные наряды. В учениках ценил самобытность. Принимал Винсента таким, какой он есть, лишь призывал к большей проработке своих картин.

В это время работы Ван Гога были максимально академичными. Тогда же появляются и более «коммерческие» картины, написанные на продажу. С изображением мельниц и гуляющих парижан. И все же узнаваемая манера письма, в которой он пользуется маслом так, как будто рисует картину пастелью или карандашом, проявляется и в этот период. И в портретах Агостины Сегатори, которые мы смотрели ранее, и в пейзажах.

Интересный парадокс. Винсент приехал в Париж учиться более классическому рисунку, но именно с этого времени, с 1886 года, в европейском искусстве начинается период постимпрессионизма, к которому позднее искусствоведы отнесут и работы Ван Гога.

После того как в мае Тео отправился просить руки своей возлюбленной, отказ со стороны Сегатори стал казаться Винсенту невозможным. Даже когда она не приняла букет фиалок (картина, в отличие от прочих натюрмортов с цветами, выставлявшихся в «Тамбурине», так и осталась у Винсента), он продолжал упорствовать. «Она не разбила мне сердце», – радостно писал он в письме брату. Когда он услышал, что Сегатори влюбилась в другого, то лишь осудил сплетников. «Я достаточно хорошо ее знаю и доверяю ей», – настаивал он. Когда она велела ему «уходить», Винсент подумал, что она лишь пыталась защитить его. «Если бы она встала на мою сторону, ей бы не поздоровилось», – объяснял он происшедшее.

Несмотря на то что ему велели убираться, несмотря на вполне реальную опасность, несмотря на молодчика из «Тамбурина», который с угрозами заявился на улицу Лепик («Ее официант ворвался в твою квартиру без ее ведома»), Винсент вернулся в ресторан, несомненно, уверенный в том, что он все еще мог добиться ее любви. Неизвестно, что произошло дальше. Свидетельства из вторых рук разнятся, а словам Винсента доверять нельзя. Одно известно точно: произошла драка. Кто-то – управляющий или один из его приспешников – попытался вышвырнуть Винсента вон. Он сопротивлялся. Последовал обмен ударами. Возможно, нападавший «бросил Винсенту в лицо пивной бокал, поранив ему щеку», а может быть, «порвал о его голову один из натюрмортов с цветами». Так или иначе, Винсент скрылся с места происшествия, истекающий кровью, опозоренный и в полном отчаянии.

Залечивая раны в тревожном ожидании вердикта из Амстердама, Винсент взял бумагу и перо, чтобы попробовать найти объяснение последней постигшей его катастрофе. Он говорил о происшедшем как о сорвавшейся сделке. По его словам, он вернулся в «Тамбурин» только для того, чтобы забрать свои картины и репродукции, поскольку тревожился за их судьбу в свете предстоящей распродажи, вызванной банкротством. Винсент утверждал, что спор начал не он, а управляющий. «В одном ты можешь быть уверен, – заверял он Тео. – Я больше не буду ничего писать для этого ресторана». Что же касается самой Сегатори, Винсент решительно оправдывал ее. Он представлял ее, как когда-то Син Хорник, очередной невинной Mater Dolorosa – Богоматерью Скорбящей, которую следовало не наказывать, а жалеть. «Она страдает, и ей нездоровится, – объяснял Винсент. – Я ни в чем ее не виню».

Свое разочарование Винсент вылил на холст, создав четыре картины с образами увядающих подсолнухов.

Перед переездом в Париж за короткое пребывание в Антверпене Винсент Ван Гог создал целый ряд живописных и графических произведений Ван Гог был в то время свободен в своем самовыражении и писал с натуры. Живой человек, выбранный им самим, вдохновлял его гораздо больше, чем натурщик в мастерской Фернана Кормона в Париже и тем более гипсовая статуя. Виды Стеена, которые Винсент считал достойными продаваться в галереях, не вдохновляли продавцов произведений искусства.

Антверпен стал для Винсента роковым в том плане, что такого количества доступных женщин, общества которых он искал постоянно, не было больше нигде. И это сыграло с ним злую шутку. У него диагностировали сифилис. В то время его условно лечили ртутью. Условно, потому что полного излечения не наступало, а ртуть приносила новые мучения. Финалом жизненного пути человека с подобным диагнозом, как правило, был сумасшедший дом. В сочетании с наследственной эпилепсией шансов на долгую и продолжительную жизнь было не много. После отъезда из Парижа Ван Гогу осталось жить всего два года. Их он планировал провести в братстве художников. Его планам не суждено было сбыться.

Братство художников. Поль Гоген

Славный Винсент и ядовитый Гоген продолжают составлять счастливую пару.

Поль Гоген. Письма к Тео

– Мне совершенно необходимо уехать, – писал Поль Гоген брату Винсента Тео.

– Погода стоит ветреная и дождливая, и я очень счастлив, что не один, – писал Тео со своей стороны Винсент.

– Несмотря на некоторые разногласия, я не могу держать зла на человека с таким добрым сердцем, когда он болен, страдает и взывает ко мне, – смягчился Гоген.

– Наши дискуссии наэлектризованы до предела, – волновался Ван Гог.

– Винсент становится очень странным, но борется с этим, – пытался сдерживать свои эмоции Поль.

Гоген приехал в Арль 20 октября 1888 года. А через два месяца, 24 декабря этого же года, Тео ван Гог мчался на поезде в Арль, чтобы увидеть своего брата в психиатрической лечебнице.

Что же произошло за эти два месяца?

– Ах, дорогие мои друзья, пусть мы и сумасшедшие, но все-таки можем испытать оргазм посредством глаз, разве не так?^[32] – писал Ван Гог в письме Эмилю Бернару в первой половине августа 1888 года.

Винсенту было всего 35. Но его способность вступать в интимную близость с женщиной становилась все слабее из-за мучившей его неизлечимой тогда болезни – сифилиса. Поэтому последние отведенные ему два года жизни он уже не думал о возможности серьезных отношений с женщиной или о создании семьи, а сосредоточился на идее объединения художников ради высокой цели служения искусству: «Мне кажется, если я найду еще одного художника, который захочет разрабатывать тему юга и, подобно мне, будет так поглощен работой, что согласится жить, как монах, раз в две недели посещая бордель, а в остальное время не отрываться от работы и не терять попусту время, тогда все устроится превосходно»^[33].

В ожидании такого художника Ван Гог с энтузиазмом рисовал. Во все предыдущие годы, когда Винсент жил надеждой создать семью и испытывал чувства к женщинам, его картины, как ни странно, были полностью лишены эротизма. В образах Син было много страдания. Когда у нее родился ребенок, Винсент тщательно проработал тему материнства. Но никакой красоты тела или намека на близость с женщиной, изображенной на картинах, нет. В период общения с Марго Бегеманн и Гординой де Грот, результатом которого стали «Едоки картофеля», в грубовато выписанных фигурах есть гротеск изображения быта крестьян, но не чувственная сторона их жизни. В парижский период картины с образом местных проституток настолько прямолинейны, что отдают пошлостью и дешевой доступностью, а не эстетически выписанной эротикой.

Совсем другое настроение появляется в так называемый арльский период. Тогда, когда реальная интимная жизнь Ван Гога идет на спад, картины начинают излучать волнующий эротизм. И не важно, что пишет художник! Будь это портрет мужчины или женщины, или образ цветущего дерева – все светится изнутри. Сам Ван Гог объяснял это так: «Чем больше я становлюсь беспутной и больной старой развалиной, тем больше во мне говорит художник и творец»^[34].

На самом деле Винсент был окрылен своей мечтой братства художников даже больше, чем ранее созданием семьи. Он представлял себе, как вместе со своими братьями по цеху будет стоять у основания Центра новой художественной жизни Европы. Ван Гог, которому было трудно наладить контакт даже с одним человеком, купил двенадцать стульев для предполагаемых слушателей. (!!!) К своему дому он планировал присоединить в будущем музей и художественную школу. Проект, который через несколько десятков лет реализует сначала в России, а потом в Америке русский художник Николай Рерих.

Вдохновение давало ему творческую энергию. Образ экзотического зуава, безжалостного в бою и неутомимого в любви солдата, не двусмысленно передает страстность натуры Винсента. Взгляд зуава выражает воспоминания о былой страсти и самого Ван Гога. Колористическое решение картины, построенное на контрасте противоположных цветов в оттенках красного и зеленого, усиливает этот эффект. Винсент выбрал это противоречивое сочетание цветов намеренно. Оно встречается и в других работах художника. В картине «Ночное кафе в Арле» Винсент так описывал его значение: «В этой картине я пытался выразить неистовые человеческие страсти красным и зеленым цветами. Комната кроваво-красная и глухо-желтая с зеленым бильярдным столом посредине; четыре лимонно-желтые лампы, излучающие оранжевый и зеленый. Всюду столкновение и контраст наиболее далеких друг от друга красного и зеленого; в фигурах бродяг, заснувших в пустой, печальной комнате, – фиолетового и синего. Кроваво-красный и желто-зеленый цвет бильярдного стола контрастирует, например, с нежно-зеленым цветом прилавка, на котором стоит букет роз»^[35]. И еще: «Я пытался показать, что кафе – это место, где можно погибнуть, сойти с ума или совершить преступление. Словом, я пытался, сталкивая контрасты нежно-розового с кроваво-красным и винно-красным, нежно-зеленого и веронеза с желто-зеленым и жестким сине-зеленым, воспроизвести атмосферу адского пекла, цвет бледной серы, передать демоническую мощь кабака-западни».

Мир глазами Винсента был полон противоречий и столкновений. Даже простой натюрморт содержал все ту же колористическую напряженность. Так, в натюрморте с олеандрами и книгами Золя^[36] нежно-розовые с кроваво-красным цветы обороняются темно-зелеными листьями, как будто шипами. При внешней красоте не стоит забывать о ядовитости олеандра. Содержащиеся в нем вещества могут вызвать у человека остановку сердца. Ван Гог так думал о них: «Эти чертовы буйнопомешанные деревья растут так, что напоминают больных атаксией^[37], застывших на месте. Они усыпаны свежими цветами и в то же время целой массой уже увядших; листва их также непрерывно обновляется за счет бесчисленных буйных молодых побегов»^[38].

В графическом рисунке сидящего зуава видны зачатки того, что сделает потом с лицами своих моделей Пабло Пикассо: глаза не обязательно должны быть на одном уровне, и соответствующее физической реальности расположение рук и ног тоже не имеет значения. Но в годы интенсивного творчества Ван Гога зрители были к этому не готовы. Винсент знал об этом и с сожалением писал брату: «Когда пишешь гладко, как Бугро, люди не стесняются тебе позировать; я же, как мне думается, теряю модели потому, что они считают мои полотна «плохо написанными», сплошной пачкотней. Словом, милые потаскушки боятся себя скомпрометировать – вдруг над их портретом будут смеяться»^[39].

Пройдет 60 лет, и над гораздо более «странными» картинами Пикассо никто уже не будет смеяться. За них будут хорошо платить. Арт-дилеры будут заискивать перед маэстро Пабло. А он, потешаясь над ними, нарочно будет давать право первого выбора то одному, то другому. Винсент не сожалел об этом, он даже радовался и надеялся на то, что его труд, так же, как и его современников, которые прокладывают новые дороги в искусстве, не пропадет даром: «Боюсь, положение не изменится до самой нашей смерти. Если нам удастся хотя бы облегчить существование тем художникам, которые придут вслед за нами, то и это уже кое-что»^[40].

В пару к страстному зуаву была написана юная мусме^[41]. «Чтобы справиться с моей мусме, я должен был экономить умственную энергию, – писал Винсент брату Тео, – мусме́ – это японская или в данном случае провансальская девушка лет 12–14. Теперь у меня два готовых портрета – зуав и она… Написана девушка на белом фоне, богатом нюансами зеленого веронеза. На ней полосатый корсаж – лиловый с кроваво-красным и юбка – королевская синяя с крупными желто-оранжевыми крапинками. Тело – матовое, серо-желтое, волосы – лиловатые, брови – черные, а ресницы и глаза – прусская синяя с оранжевым. В пальцах зажата веточка олеандра»^[42].

После написания основной картины был выполнен карандашный рисунок. Сейчас он хранится в ГМИИ имени А. С. Пушкина в Москве. А был написал для художника Эмиля Бернара, с которым Ван Гог учился в мастерской Кормона в Париже.

Картина «Мусме» была создана под впечатлением от романа Пьера Лоти «Госпожа Хризантема». В нем автор повествует о коротком «браке» японской восемнадцатилетней девушки и военного из Франции во время пребывания французского флота в Японии. «Брак» на определенный срок был заключен подобно сделке, согласно которой родители невесты получали от жениха определенную ежемесячную плату за свою дочь. Мусме́ означает «девушку или очень молодую женщину. Это одно из самых славных слов в японском языке; в нем словно есть что-то от французского moue («му» – гримаса) – от той приветливой и чудной гримаски, что не сходит с их лиц, – а еще больше от frimousse («фримусс» – мордашка) – такой милой, несуразной мордашки, как у них»^[43] – пишет Лоти в своем романе. Винсента, как правило, привлекали опытные женщины старше его. Но под впечатления романа он своей кистью поразмышлял и на тему привлекательной юности. На картине Ван Гога запечатлена неизвестная модель с веткой того самого смертоносного олеа́ндра в руке.

Годом ранее в Париже Винсент написал картину «Куртизанка», по литографии японского художника Кесай Эйзена^[44], работы которого были в личной коллекции Ван Гога. Не оригиналы, их он не смог бы себе позволить, но оттиски. По ним он сделал еще три работы с японскими мотивами. Винсенту была очень близка контурная декоративность японских художников. Он сделал ее в своих работах несдержанной и движущейся: «Мне думается, изучение японского искусства неизбежно делает нас более веселыми и радостными, помогает нам вернуться к природе, несмотря на наше воспитание, несмотря на то что мы работаем в мире условностей»^[45]. Даже в одном из своих автопортретов изобразил себя на фоне японской гравюры.

Приехав в Арль, Ван Гог как будто сбросил с себя все наносное, все чужое и стал самим собой. Он работал с невероятной скоростью. На одно живописное полотно у него уходило 1–2 дня. Его сады легки и полны очарования. Это не легкость впечатления, принятая у импрессионистов. А скорее возможность увидеть все цветовые нюансы окружающей природы, впитать полноту ее красоты. На примере картины с изображением уличного кафе можно посмотреть, как Ван Гог создавал эскизы своих работ. Хотя часто все было наоборот: сначала картина, потом эскиз для брата или для друзей.

В ожидании приезда Поля Гогена Ван Гог обменялся с ним автопортретами. За последние несколько лет своей жизни, в период с 1886 по 1890 год, автопортретов было создано как минимум 36. Но это было связано не с самолюбованием, а с отсутствием моделей.

Для реализации идеи братства художников Винсент снял Желтый дом. Именно там Ван Гог собирался устроить своеобразный центр искусств в сообществе с другими художниками. После обустройства своей комнаты он ее тщательно зарисовал.

В своих мечтах о братстве художников Винсент видел свое объединение с близкими по духу людьми. Гоген, опять же в мечтах, был для него близким другом, точнее даже фантазией на тему дружбы, не имеющей к реальному Полю никакого отношения. Ван Гог всегда страдал от невозможности установить контакт с другими людьми, от ощущения отчужденности от общества и семьи. Эту социальную изоляцию Винсент называл тюрьмой. Единственное спасение для себя он видел в выстраивании любых близких отношений: будь то дружба, братская любовь или романтическая привязанность. «А знаешь ли ты, что может разрушить тюрьму? – писал он своему брату Тео. – Любая глубокая и серьезная привязанность. Дружба, братство, любовь – вот верховная сила, вот могущественные чары, отворяющие дверь темницы. Тот, кто этого лишен, мертв. Там же, где есть привязанность, возрождается жизнь»^[46].

Поль Гоген, ответив на призывы Ван Гога, приехал в Арль. Винсент спланировал их совместное проживание за счет своего младшего брата Тео, который должен был продавать картины обоих художников и высылать им деньги. К сожалению брата, Тео не нравились картины Винсента. На протяжении всех лет, когда Винсент занимался живописью, Тео просил писать его что-то другое. И поэтому предложить его картины покупателю так, чтобы момент купли-продажи состоялся, он не мог. И совсем иная ситуация была с творчеством Гогена. Его полотна Тео нравились, и он их с радостью продавал. Думал ли Винсент о том, что, нахваливая брату творчество Поля, он тем самым выращивает рядом с собой человека, который будет вызывать зависть, раздражение и даже ярость? Конечно, нет. В его идеалистических фантазиях не было места для обдумывания реальных последствий.

И, когда после приезда Поля в Желтый дом Тео продал в Париже именно его работу «Бретонки», Винсент испытал смешанные чувства. С одной стороны, радость за продвижение их общего дела. С другой стороны, досаду на то, что он к этому продвижению оказался совершенно не причастен.

Художники вместе ходили в бордели и на пленэр. Некоторые работы были написаны в одном и том же месте. Неподалеку от стен старой части Арля находился огромный римский некрополь Аликамп. Глядя на картины обоих художников, написанных в этом месте, становится понятно, почему Тео и покупатели конца XIX века отдавали предпочтение более мягкой и сглаженной манере письма Гогена, а не более жесткой, графичной, с черными контурами картине Ван Гога. В защиту Винсента стоит сказать, что не все картины Гогена были однозначно более выигрышными. Например, тема сбора винограда у Ван Гога вышла более обобщенной и более универсальной. Не случайно именно она первой привлекла внимание коллекционеров. Во время экспонирования на восьмой выставке «Группы двадцати» в Брюсселе она была куплена бельгийской художницей Анной Бош за четыреста франков, а потом приобретена русским коллекционером Иваном Морозовым и сейчас хранится в Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Работа Гогена на эту же тему более конкретизирована: на первом плане сидит уставшая после работы женщина с лицом, которое напоминает скорее мордочку лисички, чем человеческое лицо. И какой бы задумчивой она ни казалась, странное ощущение при взгляде на картину не покидает.

Испытывая при этом на себе влияние Гогена Винсент пишет картину «Воспоминание о саде в Эттене», в которой смело соединяет разные планы, пишет фигуры крупно, приближенно к зрителю. В этой работе чувствуется также влияние пуантилизма Сера, о котором Ван Гог пророчески сказал в одном из писем: «Сейчас уже можно предвидеть, что эта техника, как и любая другая, не станет всеобщим правилом. По этой причине «Гранд-Жатт» Сера, пейзажи Синьяка, выполненные крупными точками, и «Лодка» Анкетена станут со временем еще более индивидуальными и еще более оригинальными»^[47]. Сюжетом для картины послужили воспоминания о семье, матери и сестрах в условиях все возрастающей трещины в отношениях с Полем.

Была у двух компаньонов и стычка из-за женщины – дамы, которая относилась к типажу, привлекательному для Винсента, – хозяйки привокзального кафе Мари Жину. Как ни хотел бы Ван Гог написать ее портрет, ничего не получалось. Но все изменилось после приезда харизматичного Поля. Мадам Жину с удовольствием согласилась позировать и пришла в Желтый дом. Винсент воспользовался случаем и тоже написал ее портрет. Работал он импульсивно, быстро и страстно. Работать, как Гоген по воображению, он не мог, Поль писал картины аккуратно, продуманно и вполне мог работать по памяти. Ван Гогу, как всегда, необходима была натура, чтобы создать образ. Первый портрет Мари в духе Винсента вряд ли мог ей понравиться: черты лица выписаны грубовато, цвет лица имеет зеленовато-землистый оттенок. Здесь у Гогена было явное преимущество. Он внес в картину важные детали интерьера, характеризующие модель и создающие уют. Все это он написал по картине Ван Гога «Ночное кафе», мы разбирали ее выше. Через год с небольшим, уже в 1890-м, Винсент напишет как минимум четыре портрета Жину по эскизу Гогена именно к этому портрету. Но самым проникновенным, подчеркивающим красоту, женственность и даже загадочность Мари будет второй портрет Винсента, точная дата написания которого остается под вопросом. Художник придал лицу своей модели утонченные черты, наполнил взгляд меланхоличной задумчивостью. Ван Гог, не стремясь, возможно, к этому, изобразил мадам Жину красивой. Так как его живопись передает внутреннее состояние, вполне можно представить, как хорошо и умиротворенно он чувствовал себя в это время. Так что более вероятно, что портрет был написан все же через несколько месяцев после периода напряженного сотрудничества с Гогеном.

Поль относился к коллеге настороженно. В самом начале истории их знакомства в Париже оба художника обменялись картинами в залог взаимной симпатии. Но, оказавшись вдвоем в замкнутом пространстве, не смогли преодолеть противоречий и столкновений двух неординарных творческих личностей. Винсент нарисовал стул Поля, с размещенной на нем зажженной свечой. В пару к нему он написал и свой стул с трубкой. Интересно их сравнить. Стул Ван Гога явно крепче, массивнее и грубее. У Гогена – более изящный, утонченный. Таким было видение Винсента. Позднее, прочитав единственную хвалебную статью о своем творчестве молодого журналиста Альбера Орье, Ван Гог упрекнул его в том, что тот не упомянул сначала картины выдающегося художника Гогена. Их стоило бы отметить первыми, а уж потом его собственные. Гоген написал портрет Винсента, запечатлев его любимые подсолнухи.

А через два месяца произошло полное крушение всех надежд Винсента Ван Гога в дополнение к неутешительному диагнозу – сифилису и дурной наследственности, – среди близких родственников Винсента несколько человек страдали приступами эпилепсии.

– Уехать собрался? – спросил Винсент.

– Да, – ответил Гоген.

И даже не так уж важно, как на самом деле произошел тот случай с отрезанным ухом. Нанес ли себе увечье Винсент сам под воздействием алкоголя и находясь в отчаянии, или это сделал Гоген, как утверждают немецкие исследователи: доктор Ханс Кауфманн и доктор Рита Вилдеган. Важно, что этот акт означал признание невозможным разрушить внутреннюю тюрьму Ван Гога. И с этого момента начались регулярные помутнения его рассудка, которые привели к скорой смерти в 37 лет.

Помимо традиционной версии раннего ухода из жизни Винсента Ван Гога в результате самоубийства существует теория о том, что причиной смерти стало убийство по неосторожности. Ее придерживались американские писатели Стивен Найфе и Грегори Уайта Смит, о чем они написали в книге «Ван Гог. Жизнь» в 2011 году. Они утверждали, что 27 июля 1890 года Ван Гог не сам себе выстрелил в живот. Это сделал 16-летний Рене Секретан. Юноша проводил лето в Овер-сюр-Уазе – последнем месте пребывания Винсента – и вместе с товарищами часто насмехался и даже издевался над странным художником. Ван Гог смог вернуться в свою гостиницу и через два дня скончался от ран.

Рене Секретан рассказал о своих отношениях с художником Виктору Дуато в 1950-х годах, накануне своей смерти. Он согласился на интервью после анонса нового фильма о Ван Гоге«Жажда жизни» с Кирком Дугласом в главной роли. Контраст внешности актера с реальным человеком, которого он собирался играть, был настолько разительным, что Рене не мог больше молчать.

Но как бы то ни было, хотя Рене невероятно откровенно рассказал о своем агрессивном и жестоком поведении по отношению к Винсенту, он так и не признался в непосредственном участии в истории с роковым выстрелом 27 июля 1890 года. Относительно событий того дня Рене поведал только, что Винсент стащил револьвер у него из рюкзака.

Если это так, то зачем Винсент сказал, что сам выстрелил в себя? Возможно, не хотел, чтобы молодой человек, пусть даже и его обидчик, пострадал, а возможно, просто слишком устал: «Если мне суждено умереть – я не стану намеренно искать смерти… но не буду пытаться избежать ее, если она придет, – ты будешь стоять на костях, а это крайне неустойчивая позиция».

Винсент Ван Гог не разрешил вызвать к себе врача и скончался от полученного ранения.

Эпилог

Не верь, что мертвые – мертвы.

Покуда в мире есть живые.

И те, кто умер, будут жить.

Ван Гог. Памяти Мауве

Художник Винсент Ван Гог на протяжение своей недолгой жизни искал любви страстно и неистово: «Нужно любить – любить как можно больше, ибо в любви и заключается подлинная сила, и кто много любит, тот делает много и способен на многое, и что делается с любовью, то делается хорошо»^[48]. Но судьба к нему оказалась суровой. Любви родителей в детские годы не хватило на то, чтобы дать Винсенту домашнее образование – в возрасте 11 лет его отдали на обучение в интернат. Для чувствительной натуры мальчика это стало большим ударом. Не выдержав отрыва от дома, он сбежал оттуда.

Позднее родительские чувства подверглись испытаниям бесконечными неудачами сына и несоответствия его личности и образа жизни их представлениям. Винсент с сожалением писал брату Тео: «Па не может понять меня или сочувствовать мне, а я не вписываюсь в образ жизни Па и Ма – у них я задыхаюсь и в конце концов умер бы от удушья», и еще: «Боюсь, может случиться, что отец и мать так никогда и не оценят мое искусство»^[49]. Любовь братьев и сестер не была постоянной, и даже Тео, с которым отношения были самыми близкими, не всегда справлялся с ролью любящего брата.

Дамы вообще избегали Винсента: мрачное выражение лица, неопрятный вид, эксцентричное поведение, бедность – он мог рассчитывать на внимание лишь женщин легкого поведения, у которых искал утешения с 19 лет. Это началось еще в Гааге, во время службы в «Гупиль & Ко». Город маленький, все быстро стало известно. Для достопочтенных родственников и пастыря-отца такое поведение было неприемлемым. Это привело сначала к переводу Винсента в другой филиал компании, а потом и вовсе к увольнению.

Но Ван Гог не терял надежды и до конца своих дней верил, что через живопись он сможет не только раскрыть себя, но и другим дать возможность раскрыться, чтобы объединиться с ними в любви через искусство. У Винсента была развита художественная интуиция. Он точно предсказал, как будет воспринято его искусство при его жизни и что станет с пуантилизмом: «Если работать, как Бугро, то можно рассчитывать на успех: публика ведь всегда одинакова – она любит лишь то, что гладко и слащаво. Тому же, у кого более суровый талант, нечего рассчитывать на плоды трудов своих: большинство тех, кто достаточно умен, чтобы понять и полюбить работы импрессионистов, слишком бедны, чтобы покупать их. Но разве мы с Гогеном будем из-за этого меньше работать? Нет. Однако нам придется заранее примириться с бедностью и одиночеством»^[50].

В самом конце 1888-го, когда самому Винсенту оставалось жить всего полтора года, у его знакомого почтальона Рулена родился ребенок и художник, всегда неравнодушный к теме материнства, уговорил родителей написать несколько портретов малышки. Ничего умилительного в этих образах нет. Глаза девочки безысходно смотрят мимо зрителя. Малышка, как будто осознав всю бессмысленность своего существования, только родившись, уже ничего не ждет от жизни. Похожий взгляд и у матери ребенка Августины. Хоть у картины и поэтическое название «Колыбельная», но личное чувство безысходности Винсенту преодолеть трудно. Тот же взгляд и у среднего сына Камиля Рулена. Больше повезло старшему сыну Армаду. Его взгляд скорее настороженный, чем отреченный. Часто на портретах Винсента изображаемые не смотрят на зрителя. Даже когда Ван Гог писал портрет своей матери Анны Корнелии, ее взгляд был направлен в сторону.

Винсент выражал себя посредством того, что он изображал на холсте: «Чтобы пытаться точно изобразить то, что находится у меня перед глазами, я использую цвет более произвольно, так, чтобы наиболее полно выразить себя»^[51]. Реалистичность изображаемого Винсента совершенно не интересовала. Более того, он считал, что, стремясь к фотографичности, художник многое теряет: «Цвет нельзя назвать локально верным с иллюзорно-реалистической точки зрения; это цвет, наводящий на мысль об определенных эмоциях страстного темперамента. <…> точно соответствующие натуре колорит и рисунок никогда не вызовут в зрителе столь сильного волнения»^[52].

Первая любовь зрителя придет к Винсенту через 25 лет после его смерти, а при жизни ему глобально не везло. Параллельно с мучительными поисками себя Винсент чувствовал тотальное одиночество. В письмах он использовал образные метафоры, чтобы описать свое состояние: «Птица в клетке отлично понимает весной, что происходит нечто такое, для чего она нужна; она отлично чувствует, что надо что-то делать, но не может этого сделать и не представляет себе, что же именно надо делать. Сначала ей ничего не удается вспомнить, затем у нее рождаются какие-то смутные представления, она говорит себе: «Другие вьют гнезда, зачинают птенцов и высиживают яйца», и вот уже она бьется головой о прутья клетки. Но клетка не поддается, а птица сходит с ума от боли…»^[53]

А ведь что стоило компании ближайших родственников Ван Гога с их филиалами в нескольких крупных городах и обширной клиентской сетью помочь начинающему художнику Винсенту??! У Пикассо не было никаких связей в Париже, куда он приехал из Испании, и так же, как Ван Гог, он нищенствовал, пока не нашел своего покупателя. Ренуару с заказами периодически помогали обеспеченные родители друзей по цеху. Но почему у Винсента не сложилась карьера художника? Ведь талант у него был. Да, его рисунки, а потом и картины никогда не отличались тщательной проработкой деталей, но он мог легко ухватить суть изображаемого. Ответ прост – творчество Ван Гога не нравилось даже самому ближайшему его окружению, в том числе и Тео. Поэтому не было и продаж.

В последние два года жизни Ван Гога живопись осталась его единственным средством общения с людьми. Пока модели позировали Винсенту – они были его друзьями. А вместо слов были прикосновения кистью к холсту. Реальная жизнь Ван Гога состояла из многих ограничений, но в творчестве для него не было границ. Будучи от природы графиком и хорошо чувствуя линию, он подчинил себе краски и кисти настолько, что они стали работать на него, подобно карандашам, создавая четкие контуры и моделируя образ экспрессивными штрихами.

С одной стороны, Винсент был стопроцентным неудачником, но с другой – его не сломили никакие жизненные обстоятельства: даже в пребывании в сумасшедшем доме он смог найти положительные моменты: «Видя реальность жизни различных сумасшедших и душевнобольных, я избавляюсь от смутного страха, от боязни безумия. Мало-помалу я смогу приучить себя считать сумасшествие такой же болезнью, как всякая другая»^[54]. И еще: «И хотя тут постоянно слышишь ужасные крики и вой, напоминающие зверинец, обитатели убежища быстро знакомятся между собой и помогают друг другу, когда у одного из них начинается приступ. Когда я работаю в саду, все больные выходят смотреть, что я делаю, и, уверяю вас, ведут себя деликатнее и вежливее, чем добрые граждане Арля: они мне не мешают»^[55].

Когда Винсент выходил из тяжелых состояний абсолютной подавленности, то имел здравый ум и тонкость восприятия мира. Чего нельзя сказать о его брате Тео, который сошел с ума через два месяца после гибели Винсента, а еще через четыре умер в сумасшедшем доме, полностью потеряв человеческое обличье. Среди работ Винсента есть один рисунок, возможно, это портрет Тео и как минимум один подписанный портрет брата.

Нехватка любви, от которой так страдал Винсент Ван Гог в жизни, теперь щедро дарится ему почитателями его творчества: любителями искусства и коллекционерами. Оказалось, Винсент смог достучаться до сердца каждого и через свою живопись испытать любовь миллионов. «Я постоянно надеюсь совершить <…> открытие, – писал он, – например, выразить чувства двух влюбленных сочетанием двух дополнительных цветов, их смешением и противопоставлением, таинственной вибрацией родственных тонов. Или выразить зародившуюся в мозгу мысль сиянием светлого тона на темном фоне. Или выразить надежду мерцанием звезды, пыл души – блеском заходящего солнца. Это, конечно, не иллюзорный реализм, но разве это менее реально?»^[56]

Благодаря тому что Ван Гог остался верен себе, хотя почти никому и не нравилось при его жизни то, что он делал, побуждает множество людей со всей планеты любить его сейчас: изучать жизнь, всматриваться в картины, находить ответы на свои вопросы и любить, любить, любить. Значит, Винсент достиг своей цели: «Я хочу делать рисунки, которые бы волновали и трогали людей <…>, чтобы о моих работах сказали: «Этот человек чувствует глубоко, этот человек чувствует тонко»^[57].

Время подтвердило, что это именно так.

Глава II. Я делаю, что могу, но я не живописец! Пабло Пикассо

Не судите, и не будете судимы, не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете.

Евангелие от Луки. 6:37

Женщина и Пикассо – это как живопись и кисть. Неразрывно. Жизненно необходимо. Фатально.

Если бы даже ему было некого любить, он все равно любил бы – что угодно, хоть дверную ручку.

Оливье Видмайер-Пикассо (внук Пабло Пикассо)

Глаз на конце пениса. Ольга и Мария-Тереза

желание заставляет греметь море

которое там в тесноте берет его в плен

и поджигает прутья

длинная процессия прутьев поджигает их тюрьму

где там в тесноте моря желание прячется

и бьет в набат

Пабло Пикассо 11.03.1937

Когда же продолжали спрашивать Его,

Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха,

первый брось на нее камень.

Евангелие от Иоанна 8:7

– Ты спасла мне жизнь, – сказал 45-летний Пабло Пикассо голубоглазой блондинке с соблазнительными формами, пока та одевалась.

Вот уже несколько недель Мария-Тереза Вальтер каждый день позировала для Пабло, но ни разу не поинтересовалась, что он имел в виду под этими словами. Она была скромной 17-летней девушкой, четвертым ребенком в семье. Ее настоящим отцом был богатый предприниматель родом из Швеции. У него была другая семья и трое детей. Мать Марии-Терезы, будучи замужем, работала у него секретарем. Хотя предприниматель и не собирался на ней жениться, с мужем она все-таки развелась и с четырьмя детьми вышла замуж повторно. Так Мария-Тереза обрела приемного отца.

– У вас интересное лицо, – сказал ей Пикассо во время их первой встречи в Париже на улице у галереи Лафаетт. Я хотел бы написать ваш портрет. Я чувствую, что вместе мы сделаем что-то грандиозное! Я – Пикассо.

Юная девушка не имела никакого представления, кем был этот привлекательный мужчина в элегантном галстуке, с дорогим зонтом в руках. Искусство ее не интересовало. Она занималась спортом: академической греблей, гимнастикой с мячом и велоспортом. Увидев ее замешательство, Пикассо повел Марию-Терезу в книжный магазин и, широко улыбаясь, сказал:

– Вот, смотрите, эта книга написана обо мне!

Юной Вальтер было приятно, что ее новый знакомый – художник. Это напоминало ей о головокружительном романе ее матери с живописцем, и втайне она надеялась, что тот и был ее настоящим отцом. Девушке льстило, что Пабло назвал ее красавицей. В семье ее критиковали за «ужасный» греческий профиль.

– Я хочу увидеть вас снова, – произнес Пикассо. – Давайте встретимся в понедельник, в 11 утра на станции метро «Сент-Лазаре».

Мария-Тереза пришла, как «приходила» потом день за днем на протяжении почти девяти лет. Ее мать поощряла «общение» дочери с известным художником. И даже выделила им место для уединенных встреч в гончарном сарае у дома.

До встречи с Пикассо Мария-Тереза была невинна. А теперь познавала не только основы живописи, наблюдая за работой известного художника, но и радости плотских утех без каких-либо границ или запретных тем. И не так уж важно, состоялась ли близость маэстро и его музы во время их второй встречи 11 января 1927 года или через полгода – 13 июля – в день совершеннолетия Марии-Терезы, как позднее она рассказала своей дочери Майе, для Вальтер Пикассо стал смыслом и основой всей ее жизни.

К моменту их встречи Пикассо уже очень тяготился многолетним браком с русской балериной Ольгой Хохловой. Они жили в самом престижном районе Парижа в роскошных апартаментах шестого этажа на улице Ля Боэти. Основные комнаты располагались полукругом относительно входа. Далее длинный коридор вел в служебные помещения. Интерьер был оформлен мадам Пикассо в буржуазном стиле. Здесь супруги принимали представителей высшего света. Среди гостей четы Пикассо была и Габриэлла Шанель, в наряды которой любила одеваться Ольга.

Через пять лет брака Пабло выкупил апартаменты этажом выше и сделал из них мастерскую. Туда никто не мог приходить без приглашения, даже его жена. Порядок и чистота были чужды Пабло. Он не выкидывал ни одной вещи, вплоть до спичечного коробка или записки от прачки. Мог снять двери чулана и унести их в свою мастерскую, решив, что на них будет хорошо писать картины. Став очень богатым человеком, вместо уборки Пикассо просто покупал новый дом. Как-то, уезжая из квартиры, он забыл закрыть окно в мастерскую, и голуби приспособили ее под свои нужды. Вернувшись Пабло счел голубиный помет на своих картинах вполне подходящим дополнением и не стал его убирать. А для Ольги – девушки дворянского происхождения, все эти эксцентричные выходки были тем, с чем непременно нужно бороться.

Так почему Пабло выбрал в жены именно ее и оставался в браке с русской балериной 37 лет, вплоть до ее смерти в 1955 году? Совершенно разные как день и ночь, как лед и пламень, вместе Пабло и Ольга составляли полную картину мира. Вероятно, это была судьба. Они просто не могли пройти мимо друг друга.

Когда в России полыхала февральская революция 1917 года, а в Европе шла Первая мировая война, в Риме с большим успехом проходили «Русские сезоны» – балеты под руководством Сергея Дягилева. В то время Пикассо отчаянно хотел жениться. Пабло было 35, его две последние любовницы накануне свадьбы меняли свое мнение, не желая становиться мадам Пикассо, и оставляли его. А он хотел семью и детей. Друг – писатель, художник и сценарист Жан Кокто – уговорил Пабло развеяться и поехать с ним в Рим, чтобы участвовать в качестве декоратора в постановке балета «Парад», либретто к которому написал он. Друг предложил внести волны кубизма в театр. Для Пикассо такая работа была совершенно новым опытом. В то время Пабло и правда увлекался кубизмом, который он разрабатывал вместе с двумя другими художниками: Хуаном Грисом и Жоржем Браком. Отправной точкой кубизма в творчестве Пикассо считается картина «Авиньонские девицы» 1907 года.

Традиционно считается, что картина была написана под впечатлением от выставки иберийской скульптуры в Лувре и под воздействием творчества Сезанна. Лица-маски несколькими годами ранее писал в своих картинах Поль Гоген. Как, например, в картине «Фрукты» из собрания ГМИИ им. А. С. Пушкина в Москве или «Сбор винограда в Арле». Сам Пикассо говорил, что «самое сильное художественное потрясение я пережил, когда мне открылась возвышенная красота скульптур, созданных безымянными африканскими художниками». А еще Пикассо и его коллегам по кубизму очень хотелось создавать новую реальность. Разложить существующую, видимую глазом на простые элементы и собрать другую, сделав ее еще более реальной. Чтобы таким образом стать настоящими творцами.

В поисках истоков возникновения этих угловатых, с неестественными искажениями форм исследователи внимательно изучили жизнь Пикассо. И обнаружили в его подростковом периоде ошеломляющую историю. В возрасте 13 лет Пабло присутствовал при вскрытии трупа женщины посредством рассечения черепа. Это случилось в деревне Хорта де Эбро (Испания) в компании его друга Палареса, который и пригласил его посмотреть это зрелище. От увиденного Пабло стошнило, и на вскрытии второго трупа он уже не присутствовал, но сцену вскрытия долго не мог забыть. Обнаружив такой яркий факт в биографии революционного художника и отчаявшись найти хоть какие-то логические объяснение возникновению кубизма, некоторые авторы ссылаются на это событие, как на породившее в живописи Пикассо появление расколотых, угловатых форм. И мы не будем его полностью сбрасывать со счетов. Любой опыт оставляет отпечаток в сознании и, безусловно, влияет на творчество.

Помимо странной изобразительности «Авиньонских девиц» они еще и «воспевают» жизнь представительниц древнейшей профессии, первое название картины было «Философский бордель». Все это, конечно, не могло понравиться Ольге, супруге Пикассо. Поэтому автор, чтобы поскорее избавиться от будущего всемирно известного шедевра, продал картину коллекционеру и кутюрье Жаку Дусе за 25 000 франков, что на то время было совсем не дорого.

Возвращаясь к повествованию об одноактном балете «Парад» с декорациями Пикассо скажем, что он стал скандальным, впрочем, как и некоторые другие балеты «Русских сезонов»: «Весна священная» и «Послеполуденный отдых фавна». Занавес, выполненный Пикассо, еще не предвещал бури. Он вызвал искреннее восхищение публики и напоминал о «голубом» и «розовом» периодах в творчестве мастера. Но эта артистическая идиллия лишь ослабляла бдительность любителей искусства, и тем болезненнее было восприятие всего остального. «Зрители были поражены первым балетом с кубистическими костюмами и декорациями. Они хотели убить нас. Женщины бросались на нас, вооруженные шляпными булавками. Нас всех спас Аполлинер. Его голова была перевязана, он был одет в военную униформу и стоял перед нами подобно крепостной стене», – вспоминал Жан Кокто.

Желая реализовать на сцене давно поразивший его воображение театр марионеток с реальными людьми вместо кукол, Пикассо создал такие костюмы, чтобы движения артистов походили на кукольные. В качестве материалов он использовал дерево, жесть и папье-маше. Это произвело обратное впечатление на публику. Не порадовала ее и музыка Сати, включающая в себя городской шум и треск пишущих машинок.

Позднее Пикассо вспоминал, что кубизм был для него и его окружения попыткой найти новую систему живописного языка взамен уходящего в прошлое академизма. Его произведения оказали большое влияние на русских художников. В 1914 году картины Пикассо привез в Москву коллекционер Сергей Щукин. Среди представленных на выставке работ были «Женщина с веером» 1907 года и «Дама с веером» 1905 года. В искусствоведческой классификации их относят к протокубистскому или африканскому, периоду в творчестве Пикассо. Увидев их на выставке, русский философ Сергей Булгаков написал статью, озаглавленную «Труп красоты». Эпиграфом к ней стали слова из погребальных песнопений: «…Вижду в гробех лежащую по образу Божию созданную нашу красоту безобразну, бесславну, не имущую вида…» Не только он один пришел в недоумение от африканского стиля. Николай Бердяев также выразил свои мысли по следам выставки: «Кажется, что после страшной зимы Пикассо миръ не зацвететъ уже какъ прежде, что въ эту зиму падаютъ не только все покровы, но и весь предметный, телесный миръ расшатывается въ своихъ основахъ».

Насколько правы были русские философы?

Русское искусство берет свое начало в иконописи. Когда в Европе уже были созданы «Мона Лиза» Леонардо и «Рождение из пены» Боттичелли, творили Ян ван Эйк и Дюрер, на Руси были только иконы и иконописцы, а светского искусства до конца XVII века просто не существовало. Поэтому даже для начала XX века работы Пикассо, явно не стремящегося оставаться в рамках гармоничного и эстетически приятного искусства, казались странными и вызывающими. Даже в Европе далеко не все понимали и принимали кубизм, а в России тем более. Другой герой нашей книги русский художник Николай Рерих перед отъездом в Париж в 1900 году писал своей невесте: «При моих особенностях в живописи мне, пожалуй, легче здесь занять некоторое место (конечно, временное, до возвращения), нежели дома, здесь уже ничему не поражаются и ничто никого не шокирует»^[58]. А со стороны Пикассо было ли это на самом деле поругание Красоты? Да нет, испанский художник не ставил такой задачи. Он, наоборот, видел особую красоту в том, что делал и искал новые средства художественной выразительности.

Через 30 лет после этой выставки в России он сформулировал свои взгляды на искусство так: оно всегда «является чем-то подрывным. Оно не должно быть свободным. Искусство и свободу, подобно прометееву огню, необходимо похищать, чтобы использовать против установленного порядка. Когда искусство становится официальным и открытым для всех, оно превращается в новый академизм. <…> свободное выражение завоевывают, а не получают в дар. Творчество не принцип, который можно утвердить, как нечто имеющее право на существование. Единственный применимый здесь принцип заключается в том, что если творчество существует, то лишь для использования против установленного порядка. Только русские по наивности полагают, что художник может вписаться в общество. Они понятия не имеют, что такое художник»^[59].

Вряд ли Пикассо знал о том впечатлении, которое произвело на русских религиозных философов его творчество за 30 лет до этого высказывания. Да и, говоря «русские», обращался он скорее к политикам, чем к философам. А во время совместной работы в театре его коллеги из России – художники Бакст, Бенуа и в большей степени Гончарова и Ларионов – благосклонно отнеслись к новаторским идеям испанца и в ответ с радостью делились с ним хитростями создания декораций и эскизов костюмов.

«Русские сезоны» позволили Пабло не думать о Первой мировой войне, отвлекали от мыслей о друзьях, которых призвали в армию. И дали совершенно новый круг общения. Тогда, в начале 1917 года, Пикассо впервые увидел Ольгу Хохлову. Она танцевала партию Доротеи в балете «Женщины в хорошем настроении» и сразу обратила на себя внимание художника. Ольга была дочерью полковника русской армии, на десять лет моложе Пабло. Учиться балетному искусству начала в частной школе Санкт-Петербурга в 14 лет. Это считается достаточно поздно для балетного искусства, но Хохлова смогла окончить школу и пройти отбор в труппу Сергея Дягилева. С 1911 года она уже гастролировала в Европе и в США. В 1915 году балерина в последний раз навестила родных в России, она даже не предполагала тогда, что этот визит будет последним. Спустя годы стало известно, что отец и трое ее братьев погибли, а мать с сестрой жили в Грузии.

Дягилев отговаривал Пикассо жениться на Хохловой и даже предлагал ему в жены другую артистку. Но Пабло был непреклонен и хотел добиться расположения Ольги любой ценой. А так как без брака она не хотела уступать его настойчивым ухаживаниям, он был не прочь жениться. Это стремление не мешало Пикассо посещать в то же время публичные дома как в Риме, так и в Неаполе. Любопытно, что и Ольгу отговаривали выходить замуж за Пабло. Причем сама мать художника, в то время когда он привез познакомить с ней невесту (Портрет Марии Пикассо Лопес): «Бедная девочка, ты понятия не имеешь, на что обрекаешь себя. Будь я твоей подругой, то посоветовала бы не выходить за него ни под каким предлогом. Я не думаю, что с моим сыном, который озабочен только собой, сможет быть счастлива хоть одна женщина». Но…

18 июня 1918 года Ольга Хохлова и Пабло Пикассо обвенчались в Париже в православном соборе Александра Невского. Перед самой свадьбой Ольга серьезно повредила ногу. Травма поставила крест на ее карьере: балерина еще некоторое время после брала уроки, но больше никогда не выступала на сцене. Жан Кокто, державший во время венчания корону над головой Ольги, позднее вспоминал, что чувствовал себя участником постановки «Борис Годунов», настолько непривычна и театральна была церемония для далеких от религиозных обрядов богемных французов^[60]. Молодожены поклялись друг другу в верности: «Мы, нижеподписавшиеся, клянемся жить до смерти в мире и любви. Тот, кто нарушит этот контракт, будет приговорен к смерти». Но, несмотря на нарушение клятвы, Пабло не умер, а дожил до 93 лет.

Медовый месяц пара провела в Биаррице – месте, где любили отдыхать представители русской аристократии и обеспеченные французы. Коко Шанель также была там частым гостем, и ее смелые купания в специальном костюме без рукавов и юбки послужили Пикассо вдохновением для написания небольшой картины «Купальщицы», размером с альбомный лист.

Молодожены были частыми гостями на балах, приемах и маскарадах. Эта тема нашла отражение в одной авангардной работе «Любовники». Хотя в это время уже начинается неоклассический период творчества Пикассо, однородным его искусство никогда не было. На картине изображены мужчина и женщина в маскарадных костюмах, между ними флирт, кокетливая игра, оба улыбаются. После того как Пабло откликнулся на предложение друга Жана Кокто погрузиться в театральную жизнь, он и сам чувствовал себя актером, исполняющим роль примерного семьянина, хозяина дома и представителя высшего общества. На картине мужчина в смокинге, дама в вечернем платье – жизнь похожа на праздник.

На определенное время этот праздник доставлял удовольствие Пабло. Буржуазная жизнь была чем-то новым, неизведанным. А 4 февраля 1921 года сбывается его давняя мечта – в год 40-летия Пикассо рождается его сын Поль (в семье его называли Пауло). И, конечно, тема материнства врывается в творчество уже известного художника. Лето этого года семья проводит в Фонтенбло. Там Пикассо пишет монументальное полотно «Мать и дитя» размером 1,43×1,73 м. Интересно сравнить эти основательные с крупными фигурами картины реального материнства 20-х годов с идеализированными, написанными на 15 лет раньше. Там в роли матери выступают изящные хрупкие модели. Их лица меланхоличны, позы слегка угловаты. Более поздние матери основательны, даже тяжеловесны, очень материальны и телесны. В более ранних работах была скорее поэзия материнства, в картинах начала 20-х годов его созерцание таким, какое оно есть. Позднее Пикассо будет рассуждать о том, что женщина не может полностью раскрыться, не познав материнства.

Помимо грандиозных полотен Пабло создал и практически миниатюру в таком стиле размером 14,5×9,5 см. Но даже в миниатюре сохраняются утрированные крупные формы и матери, и ребенка. Правда, стоит заметить, что образ «большой женщины» появился в картинах Пикассо еще в 1920 году. Нет точных сведений, когда именно была написана «Сидящая женщина». Возможно, и в период поздней беременности Ольги, а возможно, это общее ощущение жизни того времени, которая с каждым годом казалась Пикассо все тяжеловеснее и обременительнее.

Летом следующего года Пикассо с семьей отдыхал на море в Бретани. Там были созданы более лирические работы на тему материнства. Формы остались крупными, но линии стали более плавными. А в утонченном карандашном рисунке Ольга и Пауло изображены в виде изящно-прекрасной древней статуи. Художник как будто преклоняется перед Вселенской Матерью. Также величественно выглядит женщина, льющая воду, написанная годом ранее. Как символ живоносного источника. Оставаясь в том же вдохновении, Пикассо пишет идиллическую картину семьи на морском берегу. И вместе с этим произведением как будто достигает пика в познании семейного счастья. После этого момента он больше никогда не испытает его в таком «чистом» виде. Все станет запутанно и странно, будут существовать несколько параллельных жизней. Но тогда, летом 1922-го, когда сыну было только 1,5 года, Пабло испытал наивысший миг семейного блаженства.

Любопытно наблюдать развитие интереса художника к любовной теме. В 18, оставив обучение в Королевской академии художеств, что вызвало гнев родного дяди, платившего ему пособие, Пабло с головой окунулся в разгульную ночную жизнь Мадрида. Источником вдохновения для художника служили случайные пары в публичных домах. Он делал быстрые наброски, такие как рисунок «Диван», в которых страсти открыты, стремления изображенных людей понятны и просты. Пабло продолжает любовную историю в своих работах и в следующем 1900 м году во время участия во Всемирной выставке в Париже. Картины далеки от академизма, но позы удачно схвачены и чувства переданы очень достоверно.

А в 1921 году, после почти трех лет брака, Пикассо пишет ироничную картину «Мужчина и женщина». Глядя на картину, создается впечатление, что на ней изображены муж и жена, сидящие обнаженными у телевизора. Он подпирает рукой голову, она держит его за руку. Оба не замечают наготы друг друга и абсолютно равнодушны к партнеру, хотя и сидят рядом. Более неэротичной картины двух обнаженных людей, пожалуй, трудно представить.

К этому времени отношения между Ольгой и Пабло начинают ухудшаться. Ольга с головой погружается в материнство, а Пабло начинает искать новую музу и находит ее. Отношения четы Пикассо с соседями на Французской Ривьере не всегда складывались гладко. Кто-то не желал их принимать по той причине, что отец Ольги – инженер железнодорожных путей – продолжал работать на советскую власть так же, как когда-то работал на царя. Но было и множество дружественно настроенных людей. Так, у четы Пикассо завязываются контакты с супругами Мерфи. Музой Пабло становится дочь американского миллионера, жена и мать троих детей Сара Мерфи. Она вместе с мужем и детьми приедет в Антиб из Нью-Йорка в поисках более спокойной жизни. Ее муж Гаральд даже начнет во Франции рисовать. Они станут собирать в своем доме художников, писателей, поэтов: Эрнест Хемингуэй, Зельда и Скотт Фицджеральд, Гертруда Стайн, – будут завсегдатаями на их вечеринках. А Пикассо будет с упоением рисовать американскую красавицу. Чувства останутся платоническими, и Ольга будет считать все эти портреты своими. Но давайте посмотрим на них более внимательно. Портреты Ольги 1923 года отличаются большей четкостью линий, какой-то однозначностью. На портретах, где предполагаемо изображена Сара, она напоминает фрески эпохи Ренессанса.

Сравните фото Пабло и Сары Мерфи на пляже в Антибе и картину «Любовники» 1923 года. В картине явно присутствуют черты Сары. Тем более что произведение находилось в ее частной коллекции до того, как попало в музей.

В отношениях с женщинами, да и по жизни в целом, Пикассо чувствовал себя бесстрашным матадором. Впервые он увидел корриду совсем ребенком. Ему было восемь, когда отец решил познакомить сына с традиционным испанским развлечением. Маленький Пабло был настолько поражен увиденным, что нарисовал своего первого в жизни «Пикадора». И этот образ сильного мужчины, бесстрашно смотрящего в лицо смерти и даже побеждающего смерть, был навсегда запечатлен в его сознании. И это при том, что всю свою жизнь Пабло старался избегать разговоров о смерти, а вид больного человека приводил его в ужас. Он боялся и хотел побеждать одновременно. Когда в 1901 году нужно было представить для выставки в галерее Амбулаза Воллара, он пишет несколько работ на тему корриды. И уже тогда в одной из них появляется тема жертвы – лошади, на которой выходит на бой с быком матадор. Лошадь сама не принимает участия в битве тореро и быка, это не ее битва. Но она нужна матадору, она несет его на своей спине и безмолвно приносит себя в жертву, если так складываются обстоятельства. Все женщины Пикассо должны были вжиться в этот образ.

В 1912 году – в год начала серьезных отношений с Евой Гуэль, безвременно ушедшей возлюбленной периода кубизма, Пикассо снова напишет «Тореро». На картине угадывается лицо матадора в верхней части композиции, а вот черты быка весьма условны в картине, да и лошади не видно. В отношениях с Евой, о которых мы расскажем подробнее чуть позже, не было борьбы, и жертва тоже была не нужна. Пикадор правил естественно, ему не нужно было никого побеждать. А в картине 1922 года, когда в отношениях с женой Ольгой Хохловой появился раскол, Пикассо пишет «Корриду» с умирающим матадором. Чтобы не умереть окончательно, он находит вдохновение в Саре Мерфи, а с 1927 года в Марии-Терезе Вальтер.

За два года до встречи с новой 17-летней возлюбленной Пабло пишет картину «Поцелуй» так, как будто это выражение любви двух людоедов. Вроде бы и страсть есть, но она уже переходит во взаимное пожирание. Период неоклассицизма заканчивается, и, творчество Пабло приходит сюрреализм.

Когда Ольга Хохлова увидела сюрреалистическую картину «Три танцора», она пришла в ярость. Как когда-то для русских философов, для нее эта картина была оскорблением в лучших чувствах любви к балету. Она предпочитала академический стиль в живописи, и крупнейшему новатору в искусстве приходилось все годы совместной жизни с Хохловой сдерживать себя. Правда, благодаря Ольге мы имеем удовольствие созерцать картины Пикассо в классическом стиле.

Находясь в браке, Пикассо не мог открыто выражать в живописи свои чувства к Марии-Терезе. Поэтому он вписывал ее фигуру в натюрморт с гитарой (Натюрморт) или писал женщину в кресле так, чтобы никто никогда не узнал, кто ему позировал в этот момент. Этот прием Пабло использовал и раньше, когда влюбился в Еву Гуэль, находясь в отношениях со своей постоянной спутницей и натурщицей Фернандой Оливье. Интересно сравнить два похожих по цветовой гамме натюрморта 1920 и 1927 годов (Ваза для фруктов и гитара). В более поздней работе предметы натюрморта находятся в непосредственной близости. В них есть что-то общее, их окружают объединяющие линии. Тогда как в более ранней работе предметы находятся на почтительном расстоянии, их линии не перетекают друг в друга. Их объединяет общий стол, но на нем каждый занимает свое, отведенное ему место.

Ежегодно летом Пикассо с Ольгой и их маленьким Пауло отдыхали на море, на Лазурном Берегу. И в 1927 году, после большой выставки работ Пикассо в галерее Розенберга, тоже. Прошло уже полгода, как Пикассо встретил Марию-Терезу, и это была пора самых волнующих тайных свиданий. Мадмуазель Вальтер вспоминала, что это было время сплошных поцелуев, ревности и объятий. Фантастические фигуры купальщиц, написанные Пабло в 1927–1928 годах, связаны с его тайной любовью к Марии-Терезе (Композиция). Некоторые из них сохраняют антропоморфность, другие просто передают образы половых признаков. Известно даже высказывание Пикассо о том, что у него есть глаз на конце пениса. Иногда Ольга и Мария-Тереза появляются на одном полотне одновременно.

Часто на картинах этого периода купальщица держит ключ. Этим ключом она открывает и сердце горячего испанца, и дверь коттеджа (Купальщица, открывающая кабинку), который Пикассо снимает рядом с летним лагерем, куда направилась Мария-Тереза и где неподалеку отдыхал он сам с Ольгой и маленьким Пауло (Пауло на ослике, Сын художника в костюме Арлекина).

В 1930 году Пикассо купил замок в деревушке Буажелу под Парижем, где собирался поселить Марию-Терезу. Этого не случилось. Но там были скульптурные мастерские Пикассо, и именно там он создал наиболее яркие портреты возлюбленной. Обратите внимание на очень нежный и чувственный портрет Марии-Терезы «Сон» («Мечта»). Один из самых знаменитых того времени. Здесь как раз голова девушки написана как будто рассеченной. Фотограф Брассай, с которым Пабло связывала многолетняя дружба, создал целый цикл фоторабот, где Буажелу. Сегодня в бывших мастерских Пикассо – небольшой музей, L’Atelier du sculpteur.

Мария-Тереза была необходима Пикассо как воздух. На протяжении почти десяти лет наиболее активной стадии их романа они много времени проводили вместе. Зачастую гуляли в парке, ходили в цирк с его шестилетним сыном Пауло. Мария была очень спортивной девушкой: любилаплавание, лодки и каяк. А в вопросах интимной близости была очень раскрепощенной. Пикассо стал для нее проводником в мир реализации его сексуальных фантазий, имеющих садомазохистские наклонности. Последние вызывали у Марии-Терезы смех, который Пабло весьма расстраивал. Часто девушка должна была плакать, чтобы исполнить волю художника. Позднее она вспоминала эти слезы как часть произведений искусства, которые создавал Пикассо. В лице Марии-Терезы Пикассо нашел ту самую жертву, с помощью которой он мог выпустить внутреннего монстра. Пабло не воспринимал девушку как свою вторую жену, а видел в ней младшую сестру или даже дочь, с которой вступал в преступную связь.

Мария-Тереза вспоминала, что, имея садистские наклонности, Пикассо не испытывал удовольствия от причинения физической боли, хотя и создал несколько гравюр с недвусмысленным названием «Изнасилование», он жаждал полного подчинения и психологического превосходства. В творчестве это выражалось в том, что, изображая себя и Марию-Терезу в виде монограммы, он показал латинскую букву «Р» гораздо большего размера. А провокационные гравюры вошли в большую серию «Сюита Воллара» по имени коллекционера и арт-дилера Амбруаза Воллара, который выступил заказчиком комплекта из 100 листов графики. В обмен на этот комплект Пикассо получил одну картину Сезанна и одну Ренуара для своей коллекции.

В своем сознании Мария-Тереза на протяжении всей жизни считала Пабло Пикассо «своим». Нет, она не претендовала на все его время, но воспринимала других женщин, которые были в его жизни, второстепенными, а себя основной. Когда Пикассо жил с Франсуазой Жило, это были сороковые годы, а его дочери от Вальтер было 13, Пабло виделся с матерью Майи два раза в неделю, и она считала, что у них серьезные отношения. Поэтому она сказала Франсуазе, у которой уже было двое детей от Пабло:

– Не пытайтесь когда-нибудь занять мое место.

– Я лишь заняла свободное, – ответила Жило, и не лукавила. Сердце Пикассо могло с легкостью найти пространство для нескольких женщин.

Интересно, что в 1932 году Пикассо уже не стал скрывать свою новую возлюбленную от широкой публики и представил ее портреты на масштабной выставке в галерее Жоржа Пети. Среди других полотен там было знаменитое «Обнаженная, зеленые листья и бюст».

А через 7 лет отношений Пабло услышал:

– Я беременна, – сообщила ему Мария-Тереза радостную новость.

Пикассо при этих словах встал на колени и самозабвенно стал повторять:

– Это величайшее счастье в моей жизни!!!

А 24 октября 1934 года он заявил своей возлюбленной:

– Завтра я развожусь.

Но это завтра так никогда и не наступило. Но не потому, что сам Пабло был против развода. Дело в том, что в Испании до 30-х годов XX века бракоразводных процессов вообще не существовало. А Пикассо оставался испанским подданным. И именно к 1934 году новое правительство приняло решение о введении процедуры расторжения брака.

Процесс шел очень медленно. Пабло спешил, чтобы дело было решено к тому времени, когда Мария-Тереза родит. Совместное имущество, так же как и картины Пикассо, должны были быть поделены поровну. Их сын Пауло после развода оставался бы с матерью. Для того чтобы совершить развод, первоначально по суду нужно было провести опись существующего имущества. Это требовало много времени. Пикассо, не дожидаясь окончания процесса, объявил Марии-Терезе, что он свободен и держал на руках свою дочь Майю в день, когда она родилась. Но в марте 1938 года новое правительство во главе с Франко снова отменило разводы в Испании. Ради обретения свободы Пикассо даже хотел получить французское гражданство, но ему отказали из-за имеющихся сведений о его близости к анархистам в 1905 году.

Мария-Тереза хранила черно-красный галстук Пабло, в котором впервые его увидела, до конца своих дней. Она также хранила прядь его волос, листок бумаги с ее портретом и календарь 1927 года – года их судьбоносной встречи. Их совместную дочь, известную под именем Майи, Мария-Тереза назвала одновременно в честь матери и в честь умершей любимой сестренки Пабло – Марии де ла Консепсьон.

А в 63 года, через 4 года после смерти Пикассо, Мария-Тереза Вальтер покончила с собой… Никто так и не узнал истинных причин этого поступка. Пабло был смыслом ее жизни, и без него ее не существовало.

В своей книге «Пикассо» внук Марии-Терезы Оливье Видмайер-Пикассо пишет, что Ольга узнала о существовании Марии-Терезы и Майи только в 1945 году, когда ее сыну Пауло шел уже двадцать второй год. Он и рассказал матери об этом. В это очень трудно поверить, но, вероятно, источник информации внука самый достоверный. Как бы там ни было, Ольга Хохлова до конца своих дней считала себя «мадам Пикассо» и предпочла этот титул половине состояния своего знаменитого мужа, так и не согласившись на развод.

В 1953 году Ольга узнала о том, что у нее рак. Через два года она умерла, проведя последние месяцы жизни в больнице. Ни Пабло, ни сына Пауло в тот момент рядом не было. Ее похоронили на кладбище Гран-Жас в Каннах. Пабло пережил жену на 18 лет. Дочь Пауло и внучка Ольги Марина в своей книге «Дедушка» напишет, что русская балерина Ольга Хохлова умерла очень одинокой. До конца дней она бережно хранила в сундуке воспоминания когда-то яркой счастливой жизни и не хотела жить другой, уже без Пабло Пикассо. Православная Библия на русском языке, распятие, балетные пуанты и пачка, блокноты для записей и театральные программки, фотоснимки, письма на французском и русском языках, связанные розовой и голубой шелковыми ленточками, – перебирая все это Ольга еще чувствовала себя живой, но на самом деле уже не жила.

Что же у Пабло и Ольги «пошло не так»? Причин для разрыва было много. Они изначально были слишком разными, как две вращающиеся по своим орбитам планеты, которым бы не суждено было встретиться. О ненасытной страсти и желания плотских отношений Пикассо знали многие. Ольга не могла ее удовлетворить, у нее были проблемы со здоровьем по женской части. Могла ли она понять своего мужа и дать ему свободу? Нет. Для нее, православной христианки, венчанный брак означал быть вместе и в горе, и в радости. Для Пикассо воздержание от близости было подобно смерти. Он не испытывал подобного религиозного рвения. Каждый из них жил в своей системе ценностей и следовал им.

Возможное снисхождение к мужским «слабостям» было описано в художественном романе «Мадам Пикассо» английской писательницы Энн Жерар (Дианы Хэгер). Она взяла историю отношений испанского художника и Евы Гуэль, которая произошла до встречи с Ольгой Хохловой. Отношения закончились достаточно быстро в связи со скоропостижной смертью Евы. Но, умирая, она якобы давала Пабло свое благословение на физическую близость с другими женщинами, понимая, что иначе он не сможет. Это выдуманное благородство и чуткость к потребностям другого человека, описанные в романе, не могли произойти в реальности, Ольга на это пойти не могла.

Благодаря Еве в творчестве Пикассо появились многие картины в стиле аналитического и синтетического кубизма. Ее образ, как позднее и Марию-Терезу, Пикассо скрывал от своей постоянной спутницы Фернанды Оливье. Нет почти ни одного ее реалистичного портрета. Но есть море любви, выраженной в изгибах музыкальных инструментов и отражающейся в тысячах кубистических фрагментов.

Моя Красавица (Ma Joliy). Фернанда Оливье и Ева Гуэль

Сперва ты ни о чем таком не думаешь, только о том, что напишешь их.

А уж потом переходишь к чему-то еще.

Пабло Пикассо^[61]

O Manon ma jolie, mon cœur te dit bonjour band at the Cirque Médrano

Ты увидишь, моя красавица:

Счастье – это подарок,

который мы находим,

Когда про себя забываем.

Из песни Claudio Capeo «Ma Jolie»

– Господи, если ты существуешь, молю, сохрани жизнь моей дорогой Кончиты, – молился 14-летний Пабло, пока в соседней комнате врач осматривал его младшую сестру.

– Я готов отдать тебе самое дорогое, что у меня есть, – мой дар художника, – продолжал мальчик в отчаянии, – обещаю, если она выживет, я больше никогда, слышишь, НИКОГДА не возьмусь за кисть.

Белокурая сестренка Пабло по имени Консепсьон, или Кончита, как ее называли дома, умерла от дифтерии, когда ей было 8 лет. Юный художник запечатлел ее в карандашном рисунке за два года до смерти. А через год после этого трагического события написал огромное полотно в академическом стиле с аллегорическим названием «Знание и милосердие». Врач у постели больной сосредоточенно считает удары пульса, а монахиня принесла умирающей женщине ребенка и стакан воды.

Смерть невинной души, тогда еще неосознанно, Пабло воспринял как знак, что женщины всегда будут возложены на алтарь его творчества.

И жизнь подтверждала это.

С его любимой Евой Гуэль (наст. имя Марсель Умбер) им суждено было быть вместе всего несколько лет, с 1912 по 1915 год. Их планы на долгую счастливую семейную жизнь разбились о ее неизлечимую болезнь. Несостоявшиеся отношения заставили Пабло снова и снова переживать боль от утраты сестры, а еще и друга, покончившего с собой в 1901 году. Карлос выпустил себе пулю в лоб из-за неразделенной любви к той, которая испытывала чувства к Пабло. Картина «Жизнь» написана как посвящение другу, его любви и семье, о которой он мечтал, но эти мечты жестоко оборвались. В картине помимо частной истории есть и обобщенное страдание, сопровождающее человека на всех этапах жизни. Справа сдержанный образ матери, заранее готовой разделить все страдания ее ребенка. На заднем плане внизу отчаяние одиночества, вверху, возможно, страдания от любви.

Период взаимоотношений с Евой совпал с художественными поисками в области кубизма. Пабло чувствовал уверенность в своей руке, управляющей кистью, поэтому хотел писать не только привычными линиями, создавая узнаваемые контуры, а изобрести новый художественный язык, своеобразный код или орнамент, с помощью которого он будет являть новые образы. Принято считать отправной точкой кубизма картину «Авиньонские девицы», о которой мы говорили выше, но его постоянная спутница на тот момент, Фернанда Оливье, в своей книге пишет, что это были пейзажи. Возможно, подобные этому (Дерево). Из-за долговременных отношений с Фернандой первое время художник скрывал свое увлечение новой моделью. Поэтому единственной реалистичной картиной, на которой, возможно, изображена Ева, является полотно «Художник и модель», написанное за год до смерти девушки. Его обнаружили в мастерской Пикассо уже после его ухода из жизни. Картина выбивается из всех остальных этого периода и, возможно, она не закончена. Портретное сходство модели на картине и Евы не слишком прочитывается, судя по сохранившемуся фото. Но нежные чувства переданы прекрасно.

Сохранилось изображение портрета Евы, написанного другим художником Pierre Girieud в 1911 году – в год знакомства с Пикассо. А одна из немногих фотографий Евы в кимоно долгое время хранилась в архиве Гертруды Стайн – писателя, литературного критика и мецената. Она была практически первой из ближайшего окружения Пикассо, кто догадался о том, что у мастера появилась новая муза. Надпись на кубистической картине Ma Jolie (Моя красавица) не могла, по ее мнению, быть посвящена Фернанде Оливье. Гертруда так описала Еву:

«В это время у Фернанды появилась новая подруга, о ней она мне часто рассказывала. Это была Ева, которая жила с Маркусси^[62]. И однажды вечером все четверо пришли к нам на улицу Флерю – Пабло, Фернанда, Маркусси и Ева. Мы тогда впервые увидели Маркусси, а потом увиделись с ним только через много лет.

Я могла бы очень хорошо понять, почему Фернанде нравилась Ева. Как я уже говорила, героиней Фернанды была Эвелин Too, маленькая и недоброжелательная. Так вот здесь присутствовала французская Эвелин Too, маленькая и совершенная».

Впоследствии, когда Пикассо уже окончательно расстался с Фернандой и стал жить с Евой, навсегда покинув Монмартр, он уже не скрывал от Гертруды своей личной жизни. Они находились в оживленной переписке, и, когда болезнь Евы прогрессировала, он жаловался ей в письме:

«Моя жизнь – ад, я провожу время между больницей и метро по дороге в больницу». И позднее: «Моя бедная Ева мертва… я испытываю невыносимую боль».

Первая картина, которую приобрела у молодого Пикассо Гертруда Штайн, была «Молодая девушка с цветочной корзиной» 1905 года. В те годы Пикассо жил в крайней бедности и при этом нехотя продавал свои картины. Было жаль с ними расставаться. В этом ему часто помогали друзья Макс Жакоб и Пако Дурио. Пять лет назад Пабло не знал ни слова по-французки, но живо интересовался любым искусством, жадно впитывая в себя творческие эксперименты импрессионистов, Энгра, Делакруа, а также древних финикийцев и египтян. А материальная сторона жизни явно хромала. Иногда приходилось расплачиваться картинами за обед. Так появилась работа «Проворный кролик», размещавшаяся в кабаре с одноименным названием. На ней изображен Пабло в костюме арлекина с Жерменой – той самой возлюбленной друга Касагемаса, из-за которой он застрелился у нее на глазах.

Фернанда вспоминала, что она неделями не выходила из дома, так как ей не во что было обуться. Правда, возможно, у нее не было обуви по другой причине – Пабло просто не хотел, чтобы она куда-нибудь выходила или встречалась с кем-нибудь. Он слишком хорошо знал образ жизни художников и моделей Монмартра. Когда они встретились, у каждого были далеко не первые более-менее серьезные отношения. Поэтому Пабло было даже на руку, что холодными зимними днями Фернанда не вылезала из постели – в квартире было так холодно, что невозможно было согреться без одеяла.

Будущего всемирно известного художника пока мало кто знал. Хотя уже был проведен ряд выставок, в том числе и в галерее арт-дилера Амбруаза Воллара. Его портрет, написанный Пикассо в кубистическом стиле, который Амбруазу не очень нравился (сравните его с портретом кисти Ренуара или Сезанна), был приобретен русским коллекционером Сергеем Щукиным незадолго до революции 1917 года и сейчас находится в собрании ГМИИ им. А. С. Пушкина. Реалистичный портрет в графике тоже был и очень точный. Хотя именно Воллар поддержал его кубистическое направление.

Картины молодого Пабло стоили совсем не много. Впервые произведение «Молодая девушка с цветочной корзиной» с несколько иным названием – «Цветок мостовой» приобрела галерея Кловиса Саго за 75 франков (примерно $15). Затем, заплатив двойную цену, картину купила Гертруда Стайн. Позднее, после смерти Стайн, произведение попало в коллекцию Нью-Йоркского музея современного искусства, далее в собрание Дэвида Рокфеллера и уже после его смерти в другую частную коллекцию со стоимостью более $100 млн.

Кто же изображен на этой картине?

Официально уже год спутницей Пикассо была Фернанда Оливье. До Евы было «еще далеко». Но Фернанда выглядела совсем иначе. Она была высокой, яркой рыжеволосой девушкой с миндалевидными глазами и чувственными губами. Ее реалистичные портреты кисти Пабло вполне сравнимы с ее фото. Потом, правда, когда художник увлекся кубизмом, появились и кубистические портреты (Портрет Фернанды), чем модель была не очень довольна. В порыве негодования она даже отправилась к другому художнику и другу Пабло Кес ван Донгену, чтобы тот написал ее портрет, на котором она была бы так же прекрасна, как в жизни. Художник написал, Пикассо пришел в ярость. Но в любом случае девушка с корзиной – это явно не Фернанда.

За год до встречи с Фернандой Пикассо жил с натурщицей по имени Мадлен. Она отличалась невероятно худощавым телосложением, поэтому ее легко узнать на рисунках и некоторых картинах Пабло 1904 года (Женщина с забранными наверх волосами). Портретное сходство «цветка улицы» с другими работами прослеживается. И хотя нет тому документальных подтверждений, смелое предположение мы можем сделать. Кроме того, Мадлен была беременна от Пикассо. И пока беременность продолжалась, художник, мечтая стать отцом, написал, пожалуй, одно из самых своих возвышенных произведений на тему материнства. Никогда позже, даже когда на свет появятся четверо его детей, мать и дитя на его картинах не будут такими трепетными, хрупкими и трогательными. Только по одному этому произведению можно сказать, что Пикассо был способен на проникновенные, трогающие душу и вызывающие умиление образы. Но он не хотел писать такие. Хочется поблагодарить Пабло Пикассо за то, что и для таких чувств на его холсте было время и место. Сохранился также карандашный эскиз (Мать и ребенок) к этой работе. Но ребенку не суждено было родиться. О причинах биографы пишут разное: возможно, был выкидыш, а возможно, Мадлен сделала аборт и это стало причиной их разрыва с Пикассо.

Фернанда Оливье (наст. имя Амели Ланг или Лэнг) по сравнению с Мадлен была более образованной, говорила на хорошем французском и элегантно одевалась. Она работала натурщицей и пришла в мир художников, знакомая с живописью. У нее даже были любимые авторы – импрессионисты Ренуар, Дега, Тулуз-Лотрек, Моне, Сезанн и Жорж Сера. Но больше всего она любила картины Гогена и Ван Гога, посмертные выставки последнего как раз проходили в Париже в 1901 и 1905 годах. Фернанда была ровесницей Пабло, привлекательна, высокого роста, имела веселый нрав и очень оптимистичный настрой. И это несмотря на очень неудачный брак. Она родилась внебрачной дочерью знатного человека и росла в приемной семье его родственницы – владелицы магазина декоративных искусственных цветов. В 18 лет ее соблазнил сотрудник магазина Пол Першерон, и хозяйка посоветовала выйти за него замуж. После замужества Фернанда терпела от мужа побои и, выражаясь современным языком, домашнее насилие. Возможно, в результате этого у нее и случился выкидыш, после которого она больше не могла иметь детей и сбежала от мужа. Он не давал ей развода, поэтому во время знакомства с Пабло Фернанда формально была мадам Першерон.

Пабло, видевший ранее рыжеволосую красавицу в своем богемном, но нищем квартале Бато-Лавуар только мельком, как-то столкнулся с ней на улице лицом к лицу. Широко улыбаясь, и протягивая ей только что спасенного от ливня котенка, предложил посетить его студию. За некоторое время до этого события Пикассо уже нарисовал себя и Фернанду любовниками, так ему понравилась девушка. Художник составлял с ней явный контраст (Автопортрет): небольшого роста, не очень следящий за собой, пишущий мрачные огромного размера картины, которые ее просто шокировали (Старый гитарист). В то время Пабло находился в своем «голубом» периоде. Одевался в одежду голубого цвета и писал картины преимущественно в голубых тонах, считая голубой «цветом всех цветов». Правда, в интервью Пьеру Дексу Пабло сказал о том, что голубой цвет был для него еще и цветом смерти, так как появился в его творчестве после самоубийства друга. И, конечно, это был цвет ночи – времени, когда Пикассо чаще всего работал.

С появлением в его жизни Фернанды краски явно изменились: появились нежнейшие, почти прозрачные оттенки розового, теплые охристые, оранжевые и красноватые оттенки. Вдохновленный артистами цирка Медрано, Пикассо с упоением писал их портреты. Одно из самых масштабных полотен этого периода «Семья комедиантов» размером более 4 кв. м. Пикассо было всего 23 года, но восхищение его полотнами этого периода людьми во всем мире говорит о том, что уже тогда он был очень серьезным и зрелым художником. Всем знакомая «Девочка на шаре» тоже была написана в это время, так же как и «Семья акробатов с обезьяной».

В 1933 году, когда Пабло стал знаменитым на весь мир, а Фернанда проживала в одиночестве и бедности, она решила написать книгу воспоминаний «Пикассо и его друзья». Пикассо приложил все возможные усилия и все связи, чтобы не выпустить книгу в печать. А через 50 лет после их расставания, незадолго до смерти Фернанды в 1966 году, Пабло передал своей бывшей возлюбленной 1 млн фр. франков, что примерно составляло $250 000, за отказ от печати второй части воспоминаний под названием Souvenirs intimes. Книга вышла в Лондоне только в 1988 году, когда ни Фернанды Оливье, ни Пабло Пикассо уже не было на этом свете.

Из этих воспоминаний мы узнаем, что Фернанда пробовала рисовать и любила курить опиум. Причем научил этому ее именно Пабло. Есть одна знаменитая и очень выразительная картина «Мальчик с трубкой» 1905 года. У мальчика в руках не совсем та трубка, с помощью которых курили опиум, но дата написания картины и период увлечения наркотическими веществами с 1904–1908 годами совпадают. Еще одна картина, которую выделяют особо и связывают с этим увлечением, – «Дама с веером». Фернанда вспоминала, что, именно находясь под воздействием опиума, она поняла, что испытывает к горячему испанцу особые чувства. Но после того, как один из художников по фамилии Wiegels, живший в Бато-Лавуар, покончил жизнь самоубийством под воздействием опиума, пагубное увлечение Пикассо было забыто навсегда.

Уже тогда в самых своих первых серьезных отношениях Пабло показал, какой бы он хотел видеть идеальную семейную жизнь. Женщина должна постоянно находиться дома, готовая в любой момент позировать или предаваться ласкам. Лучше бы, чтобы она вообще не выходила из дома. В отношениях с Фернандой он всегда сам ходил за покупками и всем необходимым. Интересно, что позднее, когда черта бедности будет уже давно пройдена, его спутница Франсуаза Жило вспоминала, что поехала в роддом в брюках Пабло, так как ее собственная одежда не нее не налезала, а просить денег для покупки новой она не хотела.

Фернанда чувствовала свое превосходство – Пабло был без гроша в кармане и в качестве жилья предлагал свою захламленную мастерскую. Поэтому она не спешила переезжать к нему, а продолжала поддерживать отношения с предыдущим любовником Лораном Дебьеном. Как-то за время ее отсутствия Пабло даже соорудил своеобразный алтарь с вещами Фернанды. Это был ящик, накрытый белой блузой, в которой Пикассо впервые увидел ее, а на ней стояли две лазорево-голубые вазы эпохи Луи-Филиппа с искусственными цветами в стиле Сезанна. Выше висел портрет Фернанды, выполненный ручкой и карандашом, посвященный их первой встрече. В Испании подобные алтари в домах посвящают родственникам, ушедшим в мир иной. Пикассо же любил использовать вещи тех, с кем он был когда-то близок, в своих произведениях и коллажах, чтобы они продолжали жить в его искусстве.

В изображениях художника и модели еще нет минотавра (Спящая обнаженная и Спящая женщина), он появится только во время отношений с Ольгой. Пока что художник имеет человеческое лицо и часто смотрит на спящую модель. А свою мечту о многих красивых женщинах Пабло выразил в картине «Гарем» 1905 года.

Неожиданным и странным моментом в жизни Пабло Пикассо и Фернанды Оливье было усыновление ребенка. Как было отмечено ранее, Фернанда не могла иметь детей. Но Пабло очень хотел стать отцом, периодически писал картины на тему материнства, и осенью 1906 года тоже. Поэтому в какой-то момент развития их отношений, а точнее, когда Фернанда стала замечать, что за написанием картин Пабло проводит времени больше, чем в ее обществе, она решилась на усыновление. Известна даже точная дата – 9 апреля 1907 года, когда Пабло и Фернанда пришли в детский дом на Монмартре и удочерили 13-летнюю девочку-подростка по имени Раймонда. Точнее, формально удочерила девочку Фернанда. Она была все еще замужем и очень боялась даже начинать разговор о разводе с мужем, который ее бил. Видимо, тогда процесс усыновления был намного проще и ей с неофициальным мужем Пикассо разрешили взять под опеку ребенка. Очутившись в Бато Лавуар среди творческих личностей, девочка была окружена повышенным вниманием. Каждый старался ей что-то подарить. Фернанда ее красиво причесывала и одевала перед школой, а Пабло изрисовал целый блокнот смешными рисунками. Сохранился портрет Раймонды, нарисованный Пикассо. К этому времени также относится одна из картин Пикассо из серии «Мать и дитя». Она отличается от всех других тем, что здесь на лицах и матери, и ребенка как будто маски. С одной стороны, это был год увлечения Пикассо иберийскими скульптурами и различными примитивами, именно в этом году появились «Авиньонские девицы». А возможно, чутье художника подсказывало, что все это материнство, к сожалению, ненадолго. Так и случилось. Оно продлилось всего четыре месяца. Девочка-подросток не могла не заинтересовать художника Пикассо. Он нарисовал ее, вынимающую занозу из пальца ноги или просто рассматривающую ее в очень откровенной позе (Маленькая сидящая обнаженная). Позднее сделал также по рисунку картину. Французский биограф испанского художника Анри Гидель в своей книге «Пикассо» пишет, что Фернанда обнаружила Раймонду обнаженной в постели Лорана Дебьена – своего бывшего любовника. В результате все более осложняющейся ситуации Фернанда отправила девочку обратно, не предупредив об этом Пабло.

Пикассо выходит из себя от этих событий и предлагает своей любовнице расстаться. Идти Фернанде было некуда. Правда, удачные продажи картин Амбулазу Воллару несколько укрепили положение художника, и через некоторое время он даже смог снять для Фернанды комнату. Но вскоре она снова вернулась в его мастерскую.

А в 1911 году Пикассо был арестован за кражу «Моны Лизы».

Зачем могла понадобиться основателю кубизма эта прекрасная леди??! В газетах прошел слух о том, что радикально настроенные художники и поэты во главе с Пикассо и его другом Аполлинером Гийомом занимаются похищением произведений классического искусства, возможно, с целью их уничтожения.

На самом деле Пабло Пикассо не был вором. Но за несколько лет до этого происшествия имел неосторожность приобрести украденные из Лувра иберийские скульптуры III и VI веков. Они хранились в его мастерской, и многие посетители видели их. Когда пропала «Мона Лиза», Пикассо сильно волновался, что его могут заподозрить в причастности к краже. Поэтому решил избавиться от них. Вместе с Апполинером они придумали отдать их в редакцию газеты и надеялись, что на этом все и закончится.

Но их арестовали. Правда, очень скоро отпустили из-за отсутствия доказательств причастности авангардистов именно к пропаже шедевра Леонардо да Винчи.

Иберийские скульптуры в том числе послужили для Пабло Пикассо вдохновением для написания его революционной картины «Авиньонские девицы»^[63] в 1907 году. С этой картины традиционно начинают отсчет возникновения кубизма в живописи. В тот год Пикассо, посетив Этнографический музей Трокадеро (в настоящее время его коллекции входят в состав Музея Человека в Париже), был потрясен работами мастеров стран Африки и Океании. Еще в конце XIX века в европейском искусстве наметилась тенденция следования естественности «примитивов» народов, живущих ближе к природе, в отличие от городских жителей, чье искусство стало выхолощенным и рафинированным. Кубизм принес Пикассо славу и деньги. Коллекционеры со всего мира скупали его новое революционное искусство. Начиная с 1909 года Пабло Пикассо больше никогда не будет нуждаться.

А всемирно известными шедевром «Мона Лиза» стала именно после этой кражи. Картину нашли через 2 года в Италии и вскоре вернули в Париж.

В год, когда произошли все эти странные события, Пабло Пикассо впервые увидел двадцатисемилетнюю Еву Гуэль. Она стала для него островком спокойной, размеренной жизни. Пусть и всего на три года. Существует легенда, возможно, основанная на реальных событиях, что, когда Пабло и Ева впервые увидели друг друга в кафе, там звучала песня с припевом Ma Jolie (Моя красавица). Эти слова стали для Пабло символом Евы, знаком ее присутствия в его жизни. Поэтому все картины с этими словами, а также с фразой «я люблю Еву» посвящены это миниатюрной, заботливой и нежной девушке (Ма Джоли и Скрипка). Цветовая гамма этих работ, состоящая из оттенков охры и коричневого, сдержанна. Она направляет мысли зрителя «вглубь»: в размышления о смысле жизни и искусства. Картины периода аналитического и синтетического кубизма очень музыкальны. И не только потому, что в них часто присутствуют музыкальные инструменты. Ритмичное повторение горизонтальных и вертикальных линий начинает звучать. Сознание уходит в абстрактные ощущения, так как ничего конкретного на полотне не представлено. А картина «Женщина в сорочке», также посвященная Еве, предвосхищает период сюрреализма в творчестве Пикассо. Ее считают неимоверно эротичной, передающей яркую сексуальность Евы Гуэль. Чтобы понять эротизм происходящего, вероятно, нужно посмотреть на шедевр вживую. Но если воспользоваться только электронным или печатным изображением, то видно, что автору было уютно и тепло со своей моделью. Вся ее фигура как одна большая вагина, в которой можно раствориться и забыться. Есть и более реалистичный эскиз к этой картине, где фигура и лицо Евы сохраняют свои привычные черты.

В отличие от Фернанды, Еве нравились собственные кубистические портреты. Она во всем поддерживала и вдохновляла своего любимого Пабло. Особенно важна была поддержка Евы, когда умер отец Пикассо. Он успел представить ему свою возлюбленную. Начало Первой мировой войны также было тяжелым временем для Пикассо. Многие его друзья были мобилизованы. А Фернанда первой поставила точку в отношениях с Пабло, увлекшись художником-футуристом Умбальдо Оппи. Узнав об этом, Пабло было легче принять решение расстаться, иначе он просто не мог найти причину и начать новую жизнь с Евой. В дальнейшем, чтобы прокормить себя, Фернанда продавала работы Пикассо, который с каждым годом приобретал все большую известность. С Оппи отношения не сложились, и Фернанда не нашла для себя ничего лучше, чем заниматься проституцией. Немного играла в театре и кино, присматривала за детьми, была продавщицей и даже астрологом. Когда ее больную артритом и наполовину оглохшую положили в больницу с тяжелым воспалением легких, жена Брака, которая поддерживала связь с Фернандой, попросила Пикассо помочь ей. Пабло отправил ей конверт с деньгами. «Самой дорогой для нее вещью, как сказала Фернанда журналисту, было маленькое зеркальце в форме сердца, которое он привез ей из Нормандии – в далекие времена Бато-Лавуар»^[64]. Полученный от Пабло путем шантажа один миллион франков позволил ей прожить достойно последние годы своей жизни. Она скончалась в возрасте 85 лет.

После разрыва с Фернандой через несколько лет Пабло обустроил для них с Евой новую квартиру с просторной мастерской. Правда, ее окна выходили на кладбище, и это стало, к сожалению, трагически символично: через два года Ева отправилась оттуда в больницу, чтобы уже не вернуться никогда…

Часто думают, что Пикассо писал женщин сначала в классическом стиле, потому что любил их. Когда же его чувства ослабевали, то на помощь художнику приходили кубизм и сюрреализм. На самом деле стиль отражает лишь художественные искания Пабло. И потом, он никогда не хотел передать внешнюю красоту женщины, так приятную и привычную многим. Его волновало все вместе: впечатление, отношения, чувства. Иногда первое, что он учитывал и переносил на холст, была внешняя красота. А потом следовали другие планы. Они были разные и не всегда лицеприятные. В картинах Пикассо выражал все нюансы взаимоотношений с женщинами.

Грустная участь у стула, пронзенного мандрагорой. Дора Маар

что за грустная участь у стула пронзенного старой мандрагорой – кривой – мелко порубленный – сшитый белой ниткой как платье новобрачной и ударом шпаги полученным рожком газовой горелки которой вспыхивает северная заря разложившая для просушки на увядшем цветке из куска сиреневого шелкового смеха желтый лимон счетов небылиц и оранжевых слез спикировавших на машину приторной ночи.

Пабло Пикассо 2 июля 1937 года

– Вот скажи, как же ты можешь быть ценителем искусства и при этом променять стоящее произведение на безделушку? – возмущался Пабло.

Прошло больше года с того момента, когда Дора Маар попросила Пикассо нарисовать акварельный рисунок для того, чтобы она могла бы выменять его на золотое кольцо с ярким рубином-кабошоном и агатами. Тогда Пабло выполнил ее просьбу, но сейчас, по прошествии столько времени, вдруг возмутился. Они шли быстрым шагом по парижскому Новому мосту, и день был явно испорчен.

– Ах так, – Дора приняла вызов и уже не могла справиться с собой. Она сорвала перстень с пальца и выбросила его в Сену.

Последующие несколько дней Дора безрезультатно пыталась его найти, так как сразу же пожалела о содеянном. Она приходила на берег Сены каждый день, но увы, кольцо исчезло бесследно. Пабло тоже жалел о случившемся, и, чтобы сгладить ситуацию, предложил:

– Мне очень жаль… я подарю тебе другое!

Пикассо решил сделать кольцо своими руками. Чернилами и цветными карандашами нарисовал портрет Доры и вставил его в оправу с эмалевыми цветами и драгоценными камнями. Кольцо получилось слишком хрупким и чрезмерно дорогим. Поэтому Дора не могла носить его постоянно. Тогда она купила еще и кольцо с сапфирами, украшенным агатами. И вот его-то она носила постоянно. А то, эксклюзивное, она хранила до самой смерти в 1997 году вместе с другими произведениями Пабло, будучи не в силах расстаться с их общим прошлым. А в 2017 году кольцо было выставлено на торгах Sotheby‘s с эстимейтом £300–500 тыс.

Дора Маар, настоящее имя – Генриетта Теодора Маркович, была сюрреалистической музой Пабло в тяжелые предвоенные годы и в первый период немецкой оккупации Франции. Она была свидетелем написания грандиозного как по содержанию, так и по размеру (3,5 на почти 8 метров) полотна «Герника».

Картина, ставшая одной из самых значимых в творчестве Пикассо, была заказана правительством Испании ко Всемирной выставке в Париже 1937 года. Именно на этой выставке в павильоне СССР была показана скульптурная группа Веры Мухиной «Рабочий и колхозница», оцененная французскими критиками как величайшее произведение искусства. А картина Исаака Бродского «Выступление В. И. Ленина на митинге рабочих Путиловского завода в мае 1917 года»^[65] удостоилась Гран-при.

На родине Пабло в то время шла гражданская война. А 26 апреля 1937 года немецкий «Легион Кондор», поддерживая партию националистов Франко, совершил воздушный налет на город Герника в автономной провинции Басконии. В результате бомбардировки случился сильнейший пожар, унесший жизни множества мирных жителей. Пикассо глубоко переживал эту трагедию и писал картину с особой страстью. А перед написанием в январе 1937 года создал целую серию сатирических офортов «Мечты и ложь Франко». Значительная часть прибыли от реализации тиража в 900 экземпляров была направлена испанскому республиканскому правительству. Дора – профессиональный фотограф, запечатлела этапы создания грандиозного полотна на фотопленку. Благодаря Доре мы можем сейчас созерцать и процесс создания, и самого Пабло во время этого процесса. Все фото сейчас хранятся в Музее Пикассо в Париже. А само полотно во время Второй мировой войны находилось в Америке, направленное туда на временную выставку, а сейчас находится на родине автора в Музее королевы Софии в Мадриде.

Процесс написания «Герники» совпал с непростым личным периодом ее автора. Пикассо был все еще женат на Ольге, хотя по решению суда они больше не жили вместе. У них был совместный сын Пауло, которому исполнилось 16. С Марией-Терезой и дочкой Майей он тоже не жил постоянно, но часто навещал их и вместе с ними проводил летние месяцы на отдыхе. Финальным аккордом в запутанной личной жизни стала вспыхнувшая любовная страсть с Дорой Маар. Хотя сам Пикассо, по воспоминаниям Франсуазы Жило, говорил, что Дора его привлекала больше своим интеллектом. С ней можно было поговорить об искусстве. Она была самой зрелой из всех возлюбленных Пикассо. На момент знакомства с Пабло ей было 29 лет. Вспомним, что Ольге было 26, а Марии-Терезе 17. Дора родилась в творческой семье, была дочерью хорватского архитектора и француженки-акварелистки. Детство провела в Аргентине, где работал отец. Хорошее знание испанского сразу установило между ней и Пабло более близкий контакт.

Такой любовный треугольник, или даже ромб, так как участников уже четверо, не мог не отразиться на «Гернике». Картина многопланова. В искореженных болью фигурах, изображенных на гигантском полотне, угадываются и черты женщин Пикассо. Тем более что однажды в его студии произошла реальная драка между двумя женщинами.

В студии во время написания картины находилась Дора. Однажды туда пришла и Мария-Тереза.

– У меня ребенок от этого человека, – сказала она Доре, – Находиться рядом с ним положено мне. Уходите.

– У меня не меньше оснований находиться здесь, чем у вас, – парировала Дора, – Я не родила ему ребенка, но это ничего не меняет.

Тогда Мария-Тереза обратилась к Пабло:

– Решай, кому из нас уходить.

– Я не собираюсь решать, – ответил Пикассо, – меня все устраивает, мне нравитесь вы обе. Предлагаю вам решить этот вопрос в борьбе^[66].

И борьба действительно состоялась. Пабло не вмешивался, он «вдохновлялся» увиденным, чтобы точнее передать эмоциональный накал в картине.

Для «Герники» понадобилось особое пространство, поэтому Пабло писал ее в новой мастерской на улице Гранд Огюстен. Ее нашла ему Дора. Изначально он хотел написать картину с одним из его любимых сюжетов – «художник и модель». Но, когда узнал размеры заказанного полотна, пришел в замешательство. Случившаяся трагедия в Гернике окончательно определила тему. А Дора была идеальным фотографом. В Париже она изучала декоративное искусство и фотографию. К моменту знакомства с Пикассо успела показать на выставке свою знаковую работу – фотомонтаж «Папаша Убю», с которой и сейчас начинают рассказ о сюрреалистической фотографии. Убю – символ ленивого, трусливого и злого правителя. Он – главный герой пьесы Альфреда Жарри «Король Убю, или Поляки», поставленной впервые в 1896 году на сцене парижского «Нового театра». Моделью для фото Доры послужил новорожденный малыш броненосца. Фотомонтаж бил в десятку и по актуальности темы, и по качеству исполнения.

На момент знакомства с Дорой Пабло вовсе не жил один. Одиночество ему претило. После того как от него ушла Ольга с сыном, а с Марией-Терезой жить вместе он не стал, Пикассо пригласил в Париж своего друга юности Хайома Сабартеса, который стал впоследствии его секретарем и доверенным лицом. История написания его портретов показывает путь развития творческого метода Пикассо (Портрет Хайме Сабартеса): от реализма к сюрреализму. Хотя сам себя сюрреалистом Пабло никогда не считал.

У Доры была оригинальная прическа с короткими волосами. На одном из реалистичных портретов, выполненных Пикассо в 1936 году (Женщина с поднятыми руками), они растрепаны по подушке и на реалистичном портрете следующего года остаются такой же длины (Портрет Доры Маар 4). Об их первой встрече Пикассо рассказывал так. Он увидел Дору в своем любимом кафе «Две образины», на ней были черные перчатки с розовыми цветочками. Очевидно, понимая, что за ней наблюдают, она сняла перчатки и стала играть в ножечки между пальцами. Периодическиона промахивалась, отчего руки оказались в крови. Пикассо заинтересовался девушкой и попросил отдать ему перчатки, чтобы хранить их у себя в специальном месте для памятных вещей.

Так Пикассо обрел новую музу и запечатлел на картине их бурную страсть. Он по-прежнему минотавр, она – его добровольная жертва (Дора и минотавр).

Пикассо писал портреты двух своих женщин – Марии-Терезы Вальтер и Доры Маар – практически одновременно. Вот облокотившаяся блондинка с синими глазами (Облокотившаяся Мария-Тереза), а рядом чем-то явно не очень довольная брюнетка (Бюст женщины в шляпе). А в самом начале отношений в 1936 году в портрете Марии-Терезы (Женщина у окна), которую Пабло писал всегда с такими плавными округлыми формами, появляются острые пальцы, как будто ножи, с которыми играет Дора Маар. На портрете Доры этого же года у нее как раз такие острые пальцы с зеленым маникюром, который экстравагантная девушка очень любила. Были и картины, на которых присутствовали сразу две девушки. Пикассо и раньше обращался к сюжету «подружки» и даже был не прочь посмотреть на любовные игры двух женщин, но сейчас подобные картины приобретали новый смысл.

Но была на портретах 1936–1941 годов еще одна женщина – Нюш Элюар, жена поэта Поля Элюара, чьей первой женой была Гала, ставшая позднее постоянной спутницей Сальвадора Дали. Поль встретил хрупкую очаровательную Нюш в 1929 году. Ее настоящее имя Мария Бенц. Она была помощницей в цирке и танцовщицей. Еле-еле сводила концы с концами, чтобы выжить. Вскоре они поженились. Но это не был «традиционный брак». Сюрреалисты, к которым принадлежали и Поль, и Дора, проповедовали свободную любовь. Поэтому Поль был не против отношений его жены с Пикассо. А Дора и не могла противиться, так как она уже знала о Марии-Терезе и изо всех сил старалась показать, что ее не волнует наличие у Пабло помимо нее еще двух возлюбленных. Ее портреты нежны и прекрасны. Один из самых реалистичных, 1941 года, был в точности повторен композиционно и по стилю, но моделью служила Дора Маар.

Дора была самой эмоциональной и непредсказуемой. Ни одну другую свою спутницу он не писал столь разнообразно в плане внутреннего состояния. От спокойной, элегантной и прекрасной, как на портрете с алыми ногтями, цветными волосами и загадочной полуулыбкой до истеричной – подобные портреты потом объединят термином «плачущая женщина». Создавая их, Пикассо вовсе не думал как-то унизить или исказить черты своей модели. Как он позднее сам говорил, он лишь писал то, что было в ней самой. Конечно, ее психика была расшатана и увлечение сюрреализмом не помогало ее укреплению. Дора могла быть и высокомерной.

Дора была фотографом и художником, поэтому она была не только моделью, позировавшей для Пикассо, но и художником, написавшим портрет великого Пабло. «Я тоже пыталась ухватить его образ. Божественный лик. Фас и профиль в смешанной манере Пикассо. Вы скажете: «Пикассо?» Да, Пикассо. Я не претендую на первенство, но не могу не подчеркнуть, что подобный фотомонтаж использовала уже за пять-шесть лет до него. Наложение одного снимка на другой, сопоставление двойного женского профиля – уже тогда я работала в манере Пикассо».

И не только художником, но и человеком, побудившем Пикассо^[67] к новым экспериментам. Он начинал с фото Доры, печатал их, потом размещал их под стеклом, добавляя между ними ткань или кружево.

В первые месяцы окончания оккупации Дора стала все чаще говорить о том, что у нее что-то украли: то собаку, то велосипед. Кроме этого она стала публично осуждать образ жизни и Пабло, и Поля, призывая их к покаянию. Они же, в свою очередь, обвиняли друг друга в ее состоянии. Элюар говорил о жестокости Пикассо, а тот, в свою очередь, о мистике сюрреалистов, которая свела бедную Дору с ума. По совету доктора Лакана Пикассо определяет Дору в клинику для душевнобольных и с этого момента отдаляется от нее. Он не из тех, кто будет помогать женщине выходить из психологического кризиса. Тем более что на его жизненном пути встречается новая муза – Франсуаза Жило.

С Дорой Маар Пикассо поддерживает связь до 1954 года. И для него было важно, что она помнит его и все еще испытывает к нему сильное чувство. Она жила в Менербе в доме, который Пабло купил для нее. Правда, он считал нормальным останавливаться там позднее с Франсуазой. А когда узнал, что Дора заменила унитаз, который он расписал, то запретил себе даже думать о ней. Все, к чему он прикасался, по его мнению, было священно. Он готов был оставлять своим женщинам дома, но никогда картины или рисунки, кроме тех, которые дарил. Если женщина, которую он также считает своей, не ценит его творение, она больше не достойна внимания.

После смерти Пикассо Дора очень переживала, что его похоронили не по-христиански, без отпевания. Вторую половину своей жизни она стала очень внимательно относиться к следованию христианским заповедям, к чему призывала и Пабло. Он лишь отмахивался от Доры. Часто в коротких биографиях Пикассо, когда перечисляют всех его возлюбленных и рассказывают, как ужасно закончилась их жизнь, к ним причисляют и Дору. Но она не жила в нищете, как часто пишут о ней. Дора жила в доме, купленном для нее Пабло, жила скромно, согласно своим христианским убеждениям, занималась живописью. А когда было материально тяжело, она продавала наименее значимые для нее картины Пикассо.

Когда ее друг Джеймс Лорд предложил написать о ней монографию, чтобы весь мир узнал ее не только как любовницу Пикассо, но и раскрыть ее как неординарную творческую личность с под углом феминизма, Дора отказалась, сказав: «Пикассо позаботился о феминизме и довольно об этом. Я не хочу, чтобы обо мне что-нибудь писали. Писатели так или иначе – предатели».

Несмотря на кризисы и лечение в психиатрической больнице, Дора Маар прожила долгую жизнь и скончалась 16 июля 1997 года, когда ей было 89 лет.

Ни единого удовольствия без привкуса горечи. Франсуаза Жило

Когда мужчина смотрит на спящую женщину, он пытается ее понять.

Когда женщина смотрит на спящего мужчину, она думает, с каким соусом будет лучше его съесть.

Пабло Пикассо

Вознаграждением за любовь является дружба.

Пабло Пикассо

– Знаешь, чего бы мне очень хотелось? – заговорил Пабло, – чтобы ты прямо сейчас поселилась в этом лесу; бесследно скрылась бы, чтобы никто не знал, что ты там. Я бы дважды в день приносил тебе еду. Ты бы спокойно работала, а у меня в жизни появилась бы тайна, которую я бы ни за что никому не раскрыл. По ночам мы бы выходили вместе, бродили, где вздумается, ты не любишь людских толп и была бы совершенно счастлива, потому что забывала бы обо всем мире и помнила только обо мне^[68].

Так говорил Пабло молодой французской художнице Франсуазе Жило, в очередной раз озвучивая свою мечту о «долгой и счастливой совместной жизни». Они познакомились на выставке работ Франсуазы, когда ему было 62, ей 22. Разница в возрасте в 40 лет только усиливала их взаимное притяжение. «В юности, даже когда еще не достиг твоего возраста, – откровенничал Пабло, – я не находил никого, похожего на меня. Мучился ощущением, что живу в полном одиночестве, и ни с кем не говорил о том, что думал на самом деле. Утешение находил только в живописи. Взрослея, постепенно встречал людей, с которыми мог обменяться несколькими словами, потом еще несколькими. А с тобой – совершенно согласен – мы говорим на одном языке. Я с первой же минуты понял, что мы сможем общаться»^[69]. Франсуаза позднее признавалась: «познакомившись с Пабло, поняла, что передо мной нечто очень значительное, с чем можно потягаться. Эта перспектива подчас казалась пугающей, но и страх может быть восхитительным чувством. Поэтому я решила: пусть наши силы настолько неравны, что я рискую потерпеть сокрушительное поражение, этот вызов отвергать нельзя»^[70].

– Полюбить минотавра невозможно, – сразу предупредил Пабло, – во всяком случае, он так считает. И ему это кажется несправедливым. Потому-то он и устраивает оргии. Велит местным рыбакам похищать девушек с близлежащих островов. Когда дневная жара спадает, приводит скульпторов и натурщиц на свои вечеринки с музыкой и танцами, и все жадно поглощают моллюсков и шампанское, покуда меланхолия не сменится эйфорией. И вот тогда начинается оргия^[71].

Чтобы проиллюстрировать свои слова, Пабло показал Франсуазе свой эстамп, на котором минотавр наблюдал за спящей женщиной, и прокомментировал:

– Он изучает ее, хочет прочесть ее мысли, пытается выяснить, любит ли она его, потому что он чудовище, – сказал Пикассо, посмотрел на Франсуазу и продолжил: – Знаешь, женщины до того странные существа, что способны на это. Трудно сказать, хочет ли он разбудить ее или убить.

Так Пабло готовил Франсуазу к тому, что ее ждет. И чем больше он пугал девушку, тем интереснее ей становилось. Это было следствием очень жесткого воспитания ее отца, который считал самым главным в процессе взросления – борьбу со всеми возможными страхами. Боишься высоты – лезь на самую высокую гору; падаешь в обморок при виде крови – смотри на нее до исступления; не умеешь плавать – будешь плавать каждый день, и все дальше и дальше. Так, к восьми годам Франсуаза уже ничего не боялась и даже сама искала опасности. Поэтому встречу с Пикассо-Минотавром она восприняла как вызов судьбы, который с любопытством приняла.

Впервые образ Минотавра появляется в работах Пикассо в 1928 году, через год после знакомства с Марией-Терезой. Причем первые изображения включают в себя только голову и ноги быстро бегущего животного. А на заднем плане, как будто пронзая все тело человека-быка, красуется фаллический символ, выполненный хоть и условно, но достаточно узнаваемо (Минотавр бегущий).

Все!!! С этого момента Минотавр осознал себя, вырвался на свободу и побежал.

В 1933 году в Париже под названием «Минотавр» начал издаваться сюрреалистический журнал. Его идейными вдохновителями стали Жорж Батай, Андре Бретон и Поль Элюар. Когда к Пикассо обратились с просьбой сделать макет обложки, Пабло с удовольствием согласился, ведь образ сильного и свободного в своих проявлениях минотавра был одинаково близок и сюрреалистам, и самому Пабло. Для создания коллажа он даже использовал искусственные листья, взятые со шляпки своей официальной супруги Ольги.

Параллельно Пикассо пишет целую сюиту, посвященную своему герою. О ней мы говорили в главе, посвященной Ольге и Марии-Терезе. Здесь отметим особенно трогательную работу «Минотавр и женщина за занавесью». Как нежно и ласково девушка прижалась к могучему зверю. Как доверчиво она на него смотрит. Это была идиллия Пабло и Марии-Терезы. С Франсуазой все было иначе. Она принадлежала уже к другому типу умных, свободолюбивых и способных отстоять свои права женщин.

В 1934-м Пикассо создает ряд работ из серии «Девочка ведет слепого минотавра». Поэтому он и сказал как-то Марии-Терезе, что она спасла ему жизнь. Она за ручку вывела его внутреннего зверя наружу, позволила ему максимально быть собой и искренне полюбила чудовище. Получится ли совершить подобный подвиг любви у Франсуазы?

Когда Франсуаза Жило приняла приглашение посетить студию Пикассо, то пришла вместе с подругой, желая увидеть работы живой легенды. Шел 1943 год. Выставляться Пикассо в то время не мог. Нацистский режим признал его искусство дегенеративным и запрещенным. При этом он мог продолжать творить, у него дома была даже горячая вода, что было редкостью в то время, и к нему постоянно приходили посетители, и не только французы. Он даже отливал бронзовые скульптуры, что было совершенно запрещено, так как вся бронза шла в работу к любимому скульптору фюрера Арно Брекеру. У Пикассо были серьезные связи. Он мог обратиться за помощью в Министерство внутренних дел к Андре-Луи Дюбуа или к немецкому послу Отто Абецу. Так его прошения доходили и до Мюллера.

Первой картиной, которую увидела в мастерской Пабло на улице Гранд Огюстен Франсуаза, был «Петух» 1938 года. Яркая, независимая, очень уверенная в себе и привлекающая внимание птица. Франсуаза не отметила тогда, насколько символично это было. В природе петух – это вожак стаи птиц, которые никогда не живут по отдельности. Вожак может вступить в «любовную связь» с любой из них тогда, когда ему удобно, и столько раз, сколько ему необходимо. Он единственный самец стаи и если видит соперника, то вступает с ним в бой, чтобы сохранить свое право на обладание всеми курами в стае. И хотя Франсуаза Жило знала про непростые взаимоотношения Пабло с женщинами, она все же, вероятно, не предполагала весь ареал распространения и мощь его чувственного влечения. А Пикассо предупреждал: «Все существует в ограниченных количествах – особенно счастье. <…> Если так дорожишь любовью, что хочешь ее продлить, нужно ни в коем случае не предъявлять каких-то чрезмерных требований, которые помешают ей все усиливаться в течение предельно долгого срока»^[72].

О Доре Маар Франсуаза знала и раньше, до знакомства с Пабло. Она была фигурой заметной в арт-среде. Позже они с Пабло вместе ходили на ее выставку. Дора принимала участие в антивоенной сюрреалистической постановке пьесы Пабло «Желание, пойманное за хвост». Сюрреализм позволяет не стесняться в выражениях. И если кому-то кажется, что только современное искусство XXI века рушит все мыслимые и немыслимые грани приличия и ведет ко вседозволенности, то эта пьеса 1941 года говорит о том, что все это было и раньше. В любовной сцене сама любовь интерпретируется очень просто: «уж наверное я вас люблю раз прибежала по-соседски в шлепанцах и голышом поздороваться с вами и напомнить что вы меня любите и хотите к себе прижать меня всю целиком маленькую любовницу каковой я вам и прихожусь и полновластной хозяйкой своих мыслей о вас столь нежном поклоннике моих прелестей каким вы кажетесь – не смущайтесь поцелуйте меня сочно еще разочек – и еще тысячу других разочков»^[73]. Этот фрагмент частично отражает отношения Пабло и Доры. А ее портреты 1941 года вторят тексту. От некоторых бросает в дрожь, они как острое блюдо проходят через наши органы восприятия, обжигая, как «Женщина с артишоком». Другие царапают ноготками нашу душу, отдаются покалыванием в кончиках пальцев, такие как «Женщина с кошкой». Но есть моменты, когда художник, а потом и мы вместе с ним, отдыхает и пишет что-то спокойное, привычное глазу. Когда не нужно изо всех сил стараться постичь смысл изображаемого, а можно просто наслаждаться женственностью и красотой (Дора Маар. 1941).

В мастерскую Пикассо на улице Гранд Огюстен Дора приходила только тогда, когда Пабло хотел ее видеть и звонил ей. Доре приходилось днями посиживать дома в ожидании этого звонка. Но и она приняла правила игры возлюбленного Минотавра. Ее последние портреты кисти Пикассо датируются 1944 годом. На одном из них «Женщина в зеленом», на лице Доры маска, подобно той, что покрывало лицо блудницы в картине «Авиньонские девицы». Взаимное притяжение между двумя эксцентричными творческими людьми доживало свои последние дни. И уж совсем мрачна «Женщина в голубом». Хотя, справедливости ради, нужно сказать, что то, что мы воспринимаем в творчестве Пикассо как нечто негативное, может вовсе и не быть таковым. «Я, когда пишу, всегда стараюсь дать людям неожиданный образ, – говорил Пикассо Франсуазе Жило, – более того, тот, которого они не приемлют. Вот в чем моя цель. В этом смысле я всегда стараюсь быть раздражающим. То есть даю человеку образ его самого, элементы этого образа собраны из обычного видения вещей в традиционной живописи, затем перегруппированы настолько неожиданным, волнующим способом, что ему невозможно избежать тех вопросов, которые этот образ вызывает». В этой формулировке «даю человеку образ его самого» скрыт большой секрет интереса к искусству Пикассо как при его жизни, так и после нее. Все образы узнаваемы. И так как они передают многомерный спектр наших чувств и эмоций, то их актуальность с годами будет только усиливаться.

Франсуазу Пикассо писал иначе, чем всех предыдущих возлюбленных. Ольга – классическая красавица-аристократка, Тереза – чувственная и отдающаяся, Дора – угловатая, нервная, экспериментирующая. Франсуаза – устойчивая, цельная и обязательно с зеленым цветом волос. Причем такое видение первым определил художник Анри Матисс, с которым Пабло Пикассо был дружен и очень уважал его и как человека, и как художника, а также имел его картины в своей личной коллекции. Тогда замечание Матисса несколько задело Пабло, они с Франсуазой еще даже не жили вместе, а другой художник уже думал о том, как бы написать портрет его избранницы. Но когда сам взялся за кисти и краски, то волосы действительно вышли зелеными. Самый известный ранний портрет Франсуазы – «Женщина-цветок», он был написан в тот момент, когда Франсуаза переехала к Пабло. В тот год Пикассо написал очень жизнерадостную картину «Радость жизни». В центре Франсуаза в виде цветка, и все вокруг напоминает настоящий рай. А его политические взгляды, Пикассо состоял в коммунистической партии, также отразились в портрете Франсуазы. Она была изображена со знаком серпа и молота во лбу.

Когда Франсуаза переехала к Пабло, то обнаружила, что два раза в неделю в одни и те же дни он куда-то исчезает. Потом ей стало ясно, что он проводит время с Марией-Терезой и Майей. К такому положению вещей нужно было приспособиться и принять их. С этим Франсуаза справилась. Но это было не последнее испытание.

Сложнее было выстроить нормальные отношения с Ольгой Хохловой. В своей книге о жизни с Пикассо Франсуаза вспоминает, что Ольга буквально не давала им с Пабло прохода. Она следила за всеми перемещениями своего все еще официального мужа и его новой возлюбленной и часто оказывалась там же, где и они.

В 1947 году у пары родился сын Клод, в 1949-м дочь Палома. Пикассо выступал за рождение детей, так как был уверен, что дети создают новые проблемы и отвлекают от старых. Отношения с Франсуазой в силу многих обстоятельств были сложными, и Пабло надеялся, что материнство послужит их улучшению.

Правда, только беременность была самым счастливым временем для них обоих: «Во время работы, – вспоминала Франсуаза, – он постоянно прерывался и выходил из мастерской, чтобы выкурить сигарету и поговорить со мной. Мы были рядом круглые сутки… Некоторые мужчины очень мало отдают себя любви, и с ними никогда не узнаешь возвышенной стороны этого чувства. Но с Пабло было не так. Если он посвящал себя чему-то, то без остатка. Женщина сразу ощущала себя Психеей из древнего мифа: изведав божественной любви, она шла на край земли, лишь бы вновь обрести ее. Или, в случае Пабло, она оставалась рядом с ним – несмотря ни на что. Он умел зачаровывать и мастерски создавал вокруг женщины особый мир, мир, в котором величайший в мире художник прославлял на своих картинах ее красоту»^[74].

Ко времени появления на свет сына и ожидания дочери относится еще одна сюрреалистическая пьеса Пикассо «Четыре маленьких девочки». Хотя сами девочки появляются в его графических работах задолго до этого (Сюита Воллара 095). В ней есть описание этих событий: «Ягодки мои, вишенки мои, черешенки мои, червишенки мои, виноградинки мои, птички мои, пишу вам отсюда, за тысячу лье от всех заметных знаков и всяких экивоков, освещение сметает реяние парусов и с размаху бьет по ставням. Дочь жестянщика произвела на свет этой ночью на постоялом дворе, ликующая радость стать матерью пухлого щекастого карапуза, проявленного на пленке, великое проявление, невероятное явление, радостное открытие, которое открытые углы белых крыльев голубок протащили от одного вкусного супа к другому вокруг радуг, расколовшихся о мрамор. Отец и мама чувствуют себя хорошо, а ангелы появятся еще не скоро». А начинается пьеса веселой песенкой:

В лес мы больше не пойдем,
Лавры срезаны опять.
Мы красавицу найдем:
Пусть идет их собирать.
Вместе пустимся мы в пляс,
Вот как пляшется у нас:
Можешь петь и танцевать,
Кого хочешь целовать.

В нем слышится желание свободы. И хотя Пабло сам был инициатором появления детей, его не покидала мысль, что они ограничивают его свободу. На следующий год после рождения сына Пикассо написал картину на тему материнства. На ней фигура Франсуазы, как это часто бывало в ее портретах, расположена фронтально. Ее лицо смотрит прямо и открыто на зрителя. Образ находится посередине полотна, и он почти симметричен, что отражает ее характер – целеустремленный и решительный. Но ничего трогательного или возвышенного, как это было в картине 1905 года, в изображении матери и ребенка больше нет. Изможденное, уставшее лицо Франсуазы с оттенком кожи утопленницы. При этом, конечно, есть фото счастливого отца Пабло с малышом.

А после рождения Паломы Пабло больше не писал картин на тему материнства. Ближе к семидесяти она больше не интересовала Пабло. И по-человечески это можно понять! Тем более что его старший сын Пауло – ровесник Франсуазы – вызывал у него досаду и разочарование: страдал пагубными привычками (алкоголь и наркотики), был безработным, жил на пособие отца и периодически попадал в неприятности.

Поэтому никакой поддержки в воспитании детей Пикассо Франсуазе не оказывал. А ей действительно было тяжело продолжать выполнять все обязанности жены, делового партнера, хозяйки дома, поддерживать развитие собственного художественного таланта с двумя маленькими детьми. Это при том, что Пабло был достаточно скуп на выделение денежных средств и не делал никакой скидки на то, что женщине нужно восстановиться после родов. Он вообще был очень нетерпим к болезням женщин. И тут встал тот же самый вопрос, который когда-то возник в отношениях с Ольгой. Что делать мужчине с непомерными сексуальными аппетитами, если его женщина больна (у Франсуазы были длительные кровотечения) и не может ему соответствовать?

Став матерью, Франсуаза Жило, думая о будущем «большой семьи» Пабло, предложила ему принимать у себя Марию-Терезу и Майю, чтобы Клод и Палома могли познакомиться с сестрой и подружиться, а не узнавать об их жизни из газет. Пикассо сначала не пришел в восторг от этого предложения, но потом согласился, полагая, что это может его позабавить. Так стали выстраиваться дружелюбные отношения всех членов «большой семьи». А еще через несколько лет Франсуаза предложила Пабло переехать в большой дом, чтобы там под одной крышей могли бы жить они с детьми, Пауло – сын от Ольги Хохловой со своей женой Эмильен и двумя детьми, и Мария-Тереза с дочерью Майей.

У Франсуазы были определенные доводы на эту тему. «Мне казалось, – вспоминала Франсуаза Жило, – будто мы плывем на корабле и попали в самое сердце бури, и теперь ради спасения людей стоит пожертвовать грузом – случайными связями, ложью и ненужными загадками. Я чувствовала, что с потерей каждого человека, который был хоть каким-то образом связан с Пикассо, вокруг него оставалось все меньше теплоты и неравнодушия. Я прекрасно видела, как он раз за разом говорил людям, что по вине каких-то посторонних людей в его жизни все идет не так, и я думала, с этим можно покончить, если собрать их всех в одном месте. Мы могли позволить себе купить достаточно большой особняк, чтоб у всех было по крылу, а Мария-Тереза, как мне казалось, могла бы присматривать за домом. Я стремилась все объединить, но все разваливалось на куски»^[75].

Несмотря на явное неудовольствие Пабло, Франсуаза подыскала, на ее взгляд, подходящий для этой цели дом: «Это был просторный особняк в районе Варенн, просто дворец по сравнению с квартирой на Гей-Люссак, тесной и, прямо скажем, ужасной. Я думала, в комфорте нам хотя бы легче станет вести нашу эксцентричную жизнь. Наверное, когда отчаиваешься, начинаешь цепляться за любую надежду. В конце концов я убедила Пабло посмотреть на дом. Он вышел и сказал, что ему не нравится архитектура»^[76].

Франсуазу спасала забота о детях и работа. 1 апреля 1952 года открылась ее персональная выставка. А годом ранее крупный арт-диллер Даниэль-Анри Канвейлер, давний покупатель работ Пикассо, заключил с Франсуазой долгосрочный контракт, что позволило ей обрести финансовую независимость от Пабло. Жан Кокто оценил ее творчество так: «В живописи, – писал он, – Франсуаза использует синтаксис Пикассо, но с женской лексикой, исполненной грации. И этот синтаксис составляет остов ее творчества». После выставки правительство Франции пожелало приобрести один натюрморт, подобный этому (Чай), кисти Жило^[77].

Пикассо тоже активно работал. От муниципалитета в 1952 году он получил заказ на роспись капеллы в Валлорисе. Тогда же он снова возвращается к теме распятия. Интересно, что эта серьезная философская тема появляется в творчестве Пикассо в моменты серьезного кризиса в его личной жизни. Первый раз «Распятие» в сюрреалистическом стиле было написано в 1930 году, когда он разрывался между сохранением формальных семейных отношений с Ольгой и страстной любви к Марии-Терезе. По прошествии двадцати лет на восьмом десятке Пабло снова переживал кризис в личной жизни. Работа над часовней, которая сейчас известна как Храм мира, была в том числе возможностью через творческий акт найти баланс, спокойствие и примирение. Это была физически очень трудная работа, учитывая возраст художника. Пабло работал по восемь-девять часов в день. Начал он с темы войны. Она была ему очень понятна. Пабло стал свидетелем двух мировых войн и гражданской войны в его родной Испании. А также постоянном соперничестве женщин из-за него. Композиция разместилась на оргалите 5×10 м. В работе над ней Пикассо помогал давний опыт работы в театре, когда нужно было учитывать то, что на полотно будут смотреть с большого расстояния. «Храм Мира» на противоположной стене чем-то напоминает его «Радость жизни» 1946 года. За тем исключением, что в центре не единственная, узнаваемая Франсуаза, а две обнаженные женщины. И не совсем понятно, они танцуют или борются. А у пегаса очень ярко выражены половые признаки. Центральная композиция лаконична и проста. Четверо схематически нарисованных человека разных цветов, символизирующих представителей разных рас, протягивают руки к голубю, который с легкой руки Пабло стал символом мира в 1949 году – в год рождения его последнего ребенка Паломы, названной «голубкой» в честь этого символа. Закончил работу над росписью капеллы он только в 1958 году. Тогда в его жизни действительно наступил мир. И в ней осталась одна-единственная женщина.

В год работы над Храмом мира Пикассо написал портрет Элен Пармелен – искусствоведа и художественного критика. Она поразила воображение художника объемом и цветом своих волос. Он так и называл ее – «женщина с желтыми волосами» (Портрет мадам Элен Пармелен). Муж Элен – художник Парижской школы Эдуар Пиньон участвовал в оформлении первых Авиньонских фестивалей. А Элен Пармелен издала целый ряд книг о Пабло Пикассо. Пара жила в одной из комнат над мастерской Пабло. Они стали его друзьями до самых последних дней.

В 1954 году фотограф Эдвард Куинн запечатлел большую часть «большой семьи» на Лазурном берегу. Счастливое семейство! Это было их будущее в представлении Франсуазы, но не Пикассо. Он не хотел ограничивать себя рамками семьи и выстроенных отношений. Да и Мария-Тереза не пришла в восторг от этой идеи. Она все еще претендовала на роль гораздо большую, чем человек, который будет просто «приглядывать за домом». А Франсуаза очень хотела определенности и не была готова к тому, что в этот и так широкий семейный круг близких людей войдет кто-то еще.

Но круг расширялся, и с этим ничего нельзя было поделать.

Почти одновременно с Франсуазой, еще в 1944 году, Пикассо познакомился с молодой журналисткой Женевьевой Лапорт. Она приехала на встречу с известным художником ради интервью для журнала, чтобы узнать из первых уст смысл его непонятного для современной молодежи искусства. Обычно Пабло такие вопросы раздражали. Но сейчас он сделал исключение и ответил, так как был очарован восемнадцатилетней красавицей:

– С каких это пор художник должен растолковывать свое искусство? Они, оказывается, не понимают… А когда ты ешь устрицы, разве что-нибудь понимаешь? И что ты в это время должна понимать? Ведь картина – не математическая задачка. Картина говорит на языке искусства, она предназначена не для понимания, а для того, чтобы пробудить в душе зрителя какие-то чувства…

Это первое интервью, возможно, так и осталось просто интервью, а может, и нет. Но после него девушка уехала в США на целых семь лет и вернулась как раз к семидесятилетию Пабло. Тут-то страсти и разыгрались. Как бы забавно или смешно это ни выглядело, но именно в этом возрасте, осознавая неизбежный скорый закат периода донжуанства, Пабло «пустился во все тяжкие». Он часто оставлял Франсуазу одну с детьми, а сам разъезжал по Франции, проверяя, насколько еще сильны его мужские чары, и покоряя все большее количество женщин. Поэтому возвращение молодой поклонницы, которая писала стихи и могла вдумчиво поговорить об искусстве, было очень кстати. Пикассо создает ее графические портреты и коллажи. В них чувствуется невероятная легкость. Как будто они созданы студентом, переполненным жизненной энергией и большими планами на жизнь, а не всемирно известным художником семидесяти лет. Сравните с картинами, посвященными Франсуазе и детям (Франсуаза, Клод и Палома). Здесь краски мрачные, фигуры массивные. Семейная жизнь была явно в тягость. В картине «Мама и играющие дети» его семья просто превратилась в символы.

Пикассо со всеми своими детьми и Франсуазой Жило. Лазурный берег, 1954. Пикассо в компании со своей женой Франсуазой Жило (вторая слева) и его четырьмя детьми, старшими Пауло и Майей (от Ольги Хохловой и Марии-Терезы Вальтер) и младшими Клодом и Паломой (дети Пикассо и Франсуазы Жило, в центре). Фото Эдварда Куинна

Франсуаза узнала о романе Пабло от мадам Рамье, хозяйки гончарной студии, которая находилась рядом с их виллой в Валлорисе. Ей было мучительно больно. Но она, принимавшая Пикассо таким, каков он есть, ждала, что он расскажет ей о своей связи сам и тем самым сохранит хотя бы последнюю нить доверия, которая их еще связывала. Но он не рассказал. И Франсуаза решила, что это конец. Финальная точка в ее увлекательном путешествии навстречу вызову судьбы по имени Пабло Пикассо была поставлена. Она решила начать новую жизнь с детьми и без него.

«Я начала презирать его, – говорила она, – и не могла ему простить, что он превратился из человека, которого я любила, в человека, который вызывал у меня презрение. Вместо него я видела развратного старика, и происходящее было настолько смехотворно и нелепо, что я даже не могла ревновать. Из наших отношений ушла вся поэзия и романтика, а секс стал совершенно отвратительным. Не было такого, что желание испарялось долго и постепенно, а это значило, что между нами действительно что-то оборвалось навсегда. С этим непросто было смириться, ведь сексуальная часть наших отношений всегда особенно связывала нас. Может, если бы я пошла к психоаналитику, он рассказал бы мне, как справиться с накопившейся обидой. Но я ни к кому не ходила и продолжала прогибаться под тяжестью несправедливости. Я ведь настолько моложе его, думала я, я сейчас должна быть в самом расцвете сил, а вместо этого меня топчут ногами. Мне нужно было как-то справиться с этими горькими мыслями и чувствами, и я попросила у него разрешения пожить шесть месяцев с детьми в горах. Мне казалось, там я смогу все обдумать и мне не придется каждую ночь, что он проводил дома, ссориться с ним на почве секса и осознавать, что мне он стал неприятен с сексуальной точки зрения. Он наотрез отказался»^[78].

Именно в это время ушла из жизни любимая бабушка Франсуазы. Она в свое время спасла ее от серьезных травм, когда вовремя остановила ее отца, который жестоко избил ее после заявления дочери, что она не станет юристом, а будет художником. И на всем протяжении непростых отношений с Пабло бабушка была для Франсуазы ее поддержкой и опорой. Без нее было особенно тяжело справляться. Но в этот момент отец, узнав из газет о романе Пикассо, нарушил многолетнее молчание и пообещал ей и детям поддержку, если она решится уйти. Плюс ко всему в это время, бывая в Каннах, Франсуаза начала встречать в небольшой католической церкви Ольгу Хохлову-Пикассо. Теперь женщины были в похожем положении. И хотя они никогда об этом не говорили, могли бы друг друга понять. «Там всегда царило спокойствие и всюду стояли цветы, – вспоминала Франсуаза. – Каждый раз я видела там Ольгу. Неожиданно для меня она, очевидно, предпочитала молиться там, а не в православной церкви. Мы никогда не разговаривали, но я чувствовала: во мраке церкви между нами негласно наступил мир»^[79].

После того как Франзуаза написала Пабло письмо о том, что решила уйти, он все-таки сдался и признал существование Женевьевы и даже расплакался. Это был единственный случай подобного раскаяния за все время их совместной жизни. Пикассо клялся, что разорвет отношения с Женевьевой. Дальше, несмотря на описание этой истории многими биографами и самой Лапорт, точной истории нет. То ли Женевьева не захотела принять предложение Пабло к совместному проживанию, то ли он уже не захотел продолжать отношения, ставшие всеобщим достоянием. Но это не помешало им сохранить хорошие отношения.

В 1954 году вышла книга Женевьевы Лапорт «Всадники тьмы». Это был сборник ее стихов с семью гравюрами Пикассо. Ее презентация состоялась в ресторане Эйфелевой башни.

Через пять лет Женевьева вышла замуж, и не за Пикассо, а за бывшего члена французского Сопротивления. Она стала достаточно известным кинодокументалистом. Сняла 18 фильмов об Африке. Кроме того, Лапорт была активным писателем и среди ее книг есть «Тайная любовь Пикассо» и «Великий Пикассо».

А в июне 2005 года 79-летняя Женевьева Лапорт решила выставить на аукционе подаренные ей двадцать работ Пикассо. Один из рисунков «Одалиска» с образом обнаженной Женевьевы купили за $575 000.

Когда Франсуаза все-таки ушла 29 декабря 1953 года, Пикассо написал две картины с обнаженной женской фигурой и мужской тенью (Тень, падающая на женщину), оставшейся от художника в его излюбленном сюжете «Художник и модель». Через год, рисуя Франсуазу с детьми, Пабло уже не наделяет ее образ узнаваемыми чертами. Это просто изображение матери двоих детей.

Несмотря на расставание, Пикассо ожидал, что он все равно останется главным мужчиной в жизни Франсуазы Жило.

– Ты должна отказываться допускать другие лица на мои картины, – возмущался Пабло, – если бы ты знала, как расстраивалась Мария-Тереза, когда я начал писать Дору Маар, и как страдала Дора, когда я вернулся к портретам Марии-Терезы.

– Я никогда не стремилась быть «лицом» в живописи Пикассо, – ответила Франсуаза.

– Ты просто равнодушное чудовище! – бросил ей Пабло в сердцах.

Этот диалог вышел из-за того, что вот уже несколько дней Пикассо с упоением писал портреты другой блондинки, Сильветты Давид. Они познакомились в гончарной мастерской Велларисы. Ее жених создал кресло, которое напомнило Пабло подобное с шарами на подлокотниках, в котором он когда-то писал Дору Маар. Его он увидел и приобрел, а Сильветту пригласил в качестве модели (Портрет Сильветт Давид). Его привлекала необычная внешность девушки. Удивительно, что она не сделала карьеру модели. Высокий хвост и челка позволяют безошибочно узнать ее в любом стиле на картинах Пикассо. После многих сеансов маститый художник предложил девушке выбрать один из портретов для себя. Сильветта выбрала наиболее реалистичный. Пабло написал сверху: «Pour Silvette» (Для Сильветт) – и передал его своей модели. Продав свой собственный портрет кисти Пикассо, Сильветта смогла купить в Париже жилье. Вновь увидеть картину она смогла только через 60 лет, придя на выставку в Кунстхалле в Бремене.

Франсуаза ушла от Пикассо не просто так. Появился мужчина, который признался ей в любви и уговаривал построить с ним семейное счастье. Это помогло решиться на расставание с Пабло, хотя дальнейшая совместная жизнь с ее спасителем не сложилась. Но в 1955 году она все же вышла замуж за друга юности художника Люка Симона. И в этом же году ушла из жизни официальная жена Пикассо Ольга (ур. Хохлова). Теперь, несмотря на возраст, а может быть, и благодаря ему, 74-летний Пабло становится одним из самых завидных женихов Франции.

– Возможно, вы могли бы развестись с Люком Симоном и выйти замуж за Пикассо? – раздался через пять лет звонок в квартире Жило, – так было бы проще всего урегулировать вопросы в отношении детей. Потом вы сможете развестись, но дети хотя бы обретут законные права^[80].

Это был мэтр Баке де Сариак, адвокат Пикассо. Дело в том, что во Франции в 1955 году еще не приняли закон, позволяющий признавать отцовство вне брака. Поэтому Франсуаза пыталась как-то через адвокатов решить вопрос о получении детьми хотя бы фамилии отца.

Такому предложению она, конечно, была крайне удивлена и даже сначала не восприняла его всерьез, но потом задумалась. Тем более что дети тоже стали ее уговаривать сделать это. Ее жизнь шла размеренно. В течение светового дня она писала картины в родительском доме, а вечера проводила с Люком и детьми. У нее теперь их было трое. От Люка в 1956 году она родила дочь Аурелию. Люк любил всех детей, но был против, чтобы Клод и Палома носили фамилию Пикассо.

И тут в январе 1961 года вопрос о присвоении детям фамилии Руис Пикассо решился положительно. Это подтолкнуло Франсуазу к принятию предложения Пабло, и в феврале она попросила развод у своего мужа Люка. А 2 марта Пикассо взял и женился! Но не на Франсуазе, а на Жаклин (ур. Рок). Все прошло настолько секретно, что даже его адвокат не знал о свадьбе. Франсуаза поняла, что Пабло таким образом мстил ей за то, что она была единственной женщиной, которая после расставания с Пикассо смогла построить нормальную жизнь, обрести призвание и признание, родить еще одного ребенка и выйти замуж, даже дважды. С Люком она все же развелась и вышла замуж повторно в возрасте 49 лет за вирусолога Джонаса Солка, открывшего вакцину от полиомиелита.

К моменту выхода этой книги Франсуаза Жило жива, в 2021 году ей исполнится 100 лет. Она продолжает заниматься живописью. Ее картины находятся в собрании Музея Пикассо в Антибе, Музея современного искусства в Нью-Йорке (MOMA), музея Тель-Авива в Израиле, музея женщин в Вашингтоне, Музея современного искусства в Париже. Ее работу в качестве художника, писательницы и феминистки отметили высшей наградой французского правительства – она стала Офицером Почетного Легиона.

А Жаклин была кузиной мадам Рамье, той самой, которая рассказала Франсуазе о Женевьеве Лапорт.

Вы правы! Вы всегда правы! Жаклин Рок

Только любовь имеет значение.

Пабло Пикассо^[81]

В конечном счете, каждый может думать только о себе.

Бесконечный поиск реальности заводит нас в непроглядный мрак.

Реальностей так много, что их невозможно охватить все разом – в итоге ты не уверен ни в чем.

Пабло Пикассо^[82]

– Прошу вас, не делайте этого. Не устраивайте всеобщего посмешища, – молила Жаклин.

– О чем ты говоришь? Чего именно не делать? – удивленно спросил Пабло.

– Франсуаза не должна выезжать на арену и открывать бой, – ответила Жаклин. – Что напишут в газетах?

В ответ Пабло только рассмеялся.

– Газеты столько летпечатают обо мне всякую ерунду, и если б эта была худшей! Раз мы с Франсуазой так хотим, так и будет. Пусть газетчики изощряются, как только могут.

– Но это похоже на цирк, – все еще протестовала Жаклин.

– Совершенно верно, – ответил Пабло. – Похоже на цирк. А что в цирке плохого? Так или иначе, мне нравится эта идея. Если другим не нравится, тем хуже для них.

Жаклин поняла, что Пабло не переубедить. Смахнула с глаз слезы, откинула волосы назад и сказала:

– Пожалуй, вы правы. Я не поняла. Вы всегда правы.

И вышла^[83].

В этом диалоге вся Жаклин – Жаклин Рок, последняя муза и вторая официальная жена Пабло Пикассо (Жаклин с цветами), прожившая с ним двадцать лет – дольше остальных его женщин именно потому, что знала, что он всегда прав. А возмутило ее то, что он пригласил Франсуазу Жило проехаться верхом на лошади на открытии корриды, организованной в Валлорис в честь Пикассо. Это очень било по женскому самолюбию Жаклин, но она ничего не могла поделать. Такова была воля Пабло.

Жаклин пришлось с трибуны, находясь рядом с Пикассо, наблюдать за тем, как Франсуаза торжественно выехала верхом, сделала круг, побуждая лошадь исполнить традиционный танец, и зачитала объявление о том, что коррида будет проводиться в честь Пикассо. Все две тысячи человек кричали: «Да здравствует Пикассо!» – и аплодировали человеку-легенде. «Ты была великолепна, – сказал он Франсуазе после мероприятия. – Совершенно неотразима. На сей раз ты должна остаться, мне бывает весело только с тобой. Ты создаешь нужную атмосферу. Если уедешь, я сдохну от скуки»^[84]. Жаклин мирилась и с этим.

Жаклин Рок родилась в 1927 году в Париже. Когда девочке было два года, отец ушел из семьи, и она с четырехлетним братом осталась жить с матерью в небольшом домике для консьержей. Обида на отца осталась на всю жизнь. Мать работала швеей и умерла от инсульта, когда дочери было 18. На следующий год девушка вышла замуж за инженера Андре Ютена. В браке родилась дочь Катрин. Когда девочке было четыре года, в 1952 году родители развелись и Жаклин, ей было к тому времени 25, с дочкой стала жить на Французской Ривьере, взяв себе обратно девичью фамилию Рок. Ее кузина мадам Рамье попросила Жаклин помочь с работой в гончарной мастерской. Это был конец туристического сезона, поэтому основным занятием миниатюрной Жаклин (она была на 5 см ниже Пабло, а его рост был всего 165 см) было общение с Пикассо. Он бывал там часто, а она немного говорила на его родном испанском. Дом, в котором она жила, назывался в переводе с французского «козочка» («Ле Зике»), поэтому Пикассо называл Жаклин «мадам Зет».

Почему именно ее 2 марта 1961 года семидесятидевятилетний Пабло повел к алтарю?

В 1953 году очень известный и очень богатый художник тяжело переживал свой разрыв с Франсуазой Жило. «Пикассо был несчастен, так несчастен, как может быть только испанец, – вспоминала Элен Пармелен. – И тогда женщины стали выстраиваться к нему в очередь. Это было ужасно. Люди приходили к нам и рекомендовали своих знакомых, с которыми ему непременно надо познакомиться. Однажды ко мне пришла весьма известная особа и сказала, раз я такая близкая подруга Пикассо, я должна помочь ему, а у нее как раз есть знакомая девушка-испанка, которая прекрасно сложена и умна, – и она-де будет идеальной для него парой. Я ответила, что такими вещами не занимаюсь. Творилось что-то невообразимое»^[85].

Журналисты не скупились на смелые предположения о том, кто же получит звание «мадам Пикассо». Из воспоминаний дочери Майи: «Я принимала их всех, и тех, что он приводил домой, и тех, что подцеплял в поездках. И каждый раз говорила: «Ну, уж точно не эта». С каждым разом они становились все моложе, и потому с некоторыми я даже находила общий язык». Поль был менее благосклонен и называл кандидаток попросту «папочкиными шлюхами»^[86].

А что же Жаклин?

Есть версия, часто используемая при беглом описании биографии Пикассо, что он долго ухаживал за Жаклин, даря ей каждый день по одному цветку. А она не уступала его напору и сдалась только через продолжительное время. Красиво, но не очень правдоподобно. Более реальной кажется другая версия, по которой Пабло Пикассо часто не обращал никакого внимания на присутствие рядом Жаклин Рок, а то и вообще «обходился с ней чудовищно». Она даже сообщила ему, что покончит с собой, на что Пабло ответил полнейшим равнодушием, и она, отложив самоубийство, просто стала воспринимать все происходящее как должное, называть Пикассо «Монсеньором» и выказывать еще больше почтения. Тут, немного отойдя в сторону от повествования, для яркой иллюстрации этих событий приведем в пример фильм режиссера Стивена Шейнберга «Секретарша». В нем главная героиня проходит испытание на полное подчинение мужчине: не логичное, ничем не объяснимое, кроме выполнения воли того, кто отдает распоряжения. И это прочитывается им как доказательство любви и возможность соединиться в браке. В свое время такое испытание прошла Мария-Тереза. У них с последней возлюбленной Пикассо оказался похожим грустный финал…

Жаклин смогла пройти все испытания Пабло, и со второй половины 1954 года она оставалась рядом с ним до конца его жизни. 18 октября Пикассо написал свое последнее литературное сочинение, которые он писал без знаков препинания, подражая сюрреалистам, в кризисные моменты жизни, когда не мог творить с помощью живописи и графики:

К чему все оплакивать и оплакивать миндальные деревья в цвету? и суету вокруг сводчатой арки меда подвешенной к кровле где сверкает конек свежерожденный как этот денек и столь очевидный при взгляде в окно. Ладони полные соли окружают извив музыки бьющей в набат на приспущенных знаменах. Час раннего пробужденья вгрызается в черствый хлеб – и волочит свои внутренности под умывальней. Ярость сопровождает парад и фанфары.

Накануне своего семидесятитрехлетия Пабло яростно снова начал работать.

Уже с первых встреч Пикассо был поражен внешним сходством Жаклин с одной из героинь картины Делакруа «Алжирские женщины». Той, которая сидит справа и ее лицо расположено в профиль к зрителям. Это сходство, а также известие о смерти Анри Матисса 3 ноября 1954 года дает импульс к созданию 15 живописных полотен. Пабло всегда приходил в восторг от «Одалисок» Матисса из восточного гарема, да он и сам был не прочь стать его обладателем.

Изображение в первой работе строится за счет контурных линий – абрисов девушек. Художник не раскладывает фигуры на составляющие, а позволяет нам насладиться, насколько это возможно, узнаваемостью образов. Пикассо пока еще «примеряется» к сюжету. Сам для себя пытается понять, что хотел высказать его коллега и что хочет сказать он сам. Конечно, он пишет девушек жестче, схематичнее, чем Матисс, у которого тепло и мягкость исходят от каждого сантиметра полотна.

На третьей из пятнадцати работ сами фигуры девушек не так важны. На первый план выходит их сексуальность. Мы видим ярко выраженные гениталии и груди. Пикассо не вуалирует смысл картины, а показывает его напрямую, без всяких условностей.

Седьмая версия отличается от всех остальных: она выполнена в черно-белой гамме и вместо многофигурной композиции присутствует только один женский образ в профиль. И далее от одной работе к другой Пикассо пытается определить, нужно ли вводить главного персонажа и кого именно: лежащую обнаженную или одетую сидящую?

В финальной пятнадцатой картине этого цикла Пикассо приходит к портретному изображению Жаклин в восточном наряде. Вот оно для него наивысшее воплощение сексуальности – реальный человек, который находится рядом здесь и сейчас. Другие женщины сливаются с фоном, существуют в качестве отражения реальной действительности, но на первый план выходи ОНА – величественная и прекрасная. Эта картина заслуженно признана настоящим шедевром и уже в наше время побила многие рекорды по стоимости продажи – $179,36 млн.

Сразу после написания картины серии «Алжирские женщины» были представлены в галерее Lousie Leiris и вызвали большой интерес. Через год вся серия была выкуплена коллекционером Виктором Ганцем за $212 тыс. и продавалась потом по одной в разные частные коллекции и музеи.

Пикассо стал писать портреты Жаклин начиная с мая 1954 года. На многих из них ее взгляд направлен в сторону, а вся фигура монументальна и величественна, как у сфинкса (Жаклин со скрещенными руками). Судя по изображениям, в ней он видел надежную опору, человека, на которого можно положиться. И что бы ни писали биографы, как бы ни склоняли ее имя, называя ее «сиделкой» и «прислугой», а не любимой женщиной, потому что при ней Пикассо был отрезан от мира и утратил связь даже с самыми близкими людьми, для Пабло она стала идеальной спутницей на последние 20 лет его жизни. Посмотрите, какой нежный и уютный портрет обнаженной Жаклин создал Пикассо летом, во время отдыха в Ницце (Лежащая обнаженная). Конечно, она была источником вдохновения для Пабло.

В 1955 году, когда его первая жена Ольга умерла, овдовевший Пикассо получил право вступить в новый брак. Но он не спешил.

Начиная новую жизнь с новой возлюбленной, Пикассо всегда переезжал. Для себя и Жаклин он приобрел виллу «Ля Калифорни» – особняк конца XIX – начала XX века с красивым видом на Канны. Вместе с ними жила Майя – дочь Пабло и Катрин – дочь Жаклин от первого брака. Правда, Майя жила с ними недолго, вскоре ей исполнилось двадцать, и она уехала на родину отца в Испанию. Перед этим она слышала телефонный разговор, в котором ее отец предложил ее матери Марии-Терезе пожениться. Точно неизвестно, что она ответила, так как, судя по последующим событиям, без него она не представляла своей жизни. Сын Майи позднее написал в своей книге, что Мария-Тереза просто отказалась.

А Жаклин все сильнее укрепляла свои позиции. Известно, что Пабло очень любил животных. Во время их совместной жизни с Франсуазой у них какое-то время жила коза. Он даже сделал знаменитую скульптуру из бронзы по ее образу. Правда, запах от животного был настолько невыносим, что Франсуаза отослала ее подальше из дома. Жаклин знала, что Пабло скучает по ней и к его семидесятипятилетию преподнесла ему оригинальный подарок в виде живой козочки. Пикассо ее обожал, назвал Эсмеральдой и писал ее на своих картинах.

Есть очень теплое семейное фото 1957 года, на котором Пабло Пикассо запечатлен с детьми Клодом и Паломой, прыгающими в скакалку. И в этом же году, возможно, даже в этот же день, судя по интерьеру и шортам Пикассо на фото, когда Жаклин учила его танцевать. На заднем плане картина «Купальщики в Ла Гаруп».

Во второй половине 57-го года Пикассо обращается еще к одному своему знаменитому предшественнику – Диего Веласкесу и его шедевру «Менины». Отметив таким образом год 300-летнего юбилея создания картины! Пабло написал 46 вариаций на тему инфанты и ее окружения. Пикассо больше интересовали отдельные персонажи, чем полная композиция. В чем-то он был похож на главную героиню, вокруг которой вращается жизнь всех, кто ее окружает, и каждый старается угодить. А какую роль художник отвел Жаклин? Кем она стала в интерпретации шедевра Веласкеса?

Похоже на Жаклин изображение Марии Агустины Сармьенто – у нее и темные волосы, и большие карие глаза. На картине Веласкеса она подает инфанте кувшинчик для питья и, склонившись в услужливой позе, с обожанием смотрит на девочку. В 28-й вариации они изображены вдвоем, и что-то в этих фигурах явно похоже на реальных Пабло и Жаклин. Хотя традиционно считают, что образ Жаклин появится только на 46-й вариации. Она спокойно смотрит на нас из рамы картины или зеркала. В «Менинах» в зеркале отражаются король с королевой – родители инфанты. Пикассо называл Жаклин «маман» в ответ на ее «монсеньор». Конечно, Пабло старел, в 57-м году ему было уже 76. Он все больше превращался в капризного ребенка, нуждающегося в заботе.

Жаклин было всего 30, но она стала часто болеть и даже перенесла операцию на желудке. Болезни, а особенно болезни женщин, вызывали у Пабло тревожные мрачные воспоминания. И вот уже появляется женский образ с расколотой головой, от которого ему стало так плохо в далеком отрочестве. И любимый им Минотавр: устрашающий снаружи и очень уязвимый внутри (Голова Минотавра). Пикассо проходит еще раз по всем своим внутренним страхам, как бы проверяя, на месте они или нет. К проблемам со здоровьем Жаклин добавлялась неудовлетворенность от интерпретации «Менин» Веласкеса, распространявшаяся в целом на занятие живописью: «Что за отвратное занятие, – повторял он. – Люди думают, художнику нужно только уметь рисовать… Это хуже смерти на арене, это и есть смерть на арене!»^[87] Да, для Пикассо занятие живописью было подобно корриде. Это очень сложно понять тем, кто просто смотрит на работу художника со стороны. Ну что тут такого сложного? Опускаешь кисть в краску, проводишь ею по холсту. Ну получилось не совсем так, как хотел, ну и что??! Для художника процесс создания картины – это постоянный выход из зоны комфорта. Преодоление внутренних барьеров и возможность открыть новые грани этого мира. Мы не видим физических ран на его теле, но эмоциональное потрясение художник испытывает почти постоянно. А разочарование от невозможности воплотить первоначальный замысел только усиливает страдание. Поэтому художники периодически пишут картины с сюжетом «Распятия». Пикассо не был исключением.

Чтобы избавиться от мрачных мыслей, он решает переехать. И на этот раз выбирает замок XVIII века Вовенарг. Он находится на горе Сент-Виктуар, которую писал в своих картинах Сезанн. Пикассо очень нравилась идея, что он «купил гору Сезанна». Правда, всего через 3 года он снова решил переехать. На этот раз на провансальскую виллу «Нотр-Дам-де-Ви» с видом на Мужен. Пабло даже построил к нему дорогу. Этот переезд совпал с работой еще над одной серией, посвященной шедевру прошлого. На этот раз Пикассо выбрал «Завтрак на траве» Мане.

В книге «Пикассо: творец и разрушитель» автор Арианна Стасинопулос-Хаффингтон пишет о том, что Пабло Пикассо предчувствовал, что Жаклин Рок возьмет над ним власть, боялся этого, пытался осмыслить происходящее и найти возможный выход в работе над этой серией «Помимо прочего», в «Завтраке на траве» воплотились страхи и противоречивые чувства, которые вызывали у него отношения с Жаклин. В процессе создания вариаций на тему «Завтрака» он искажал их тела до тех пор, пока его тело «не сжалось на финальном холсте до собственной зеленой тени, а напротив него… сидит властная, хищная фигура Жаклин»^[88]. На протяжении его борьбы с Мане положение вещей было совсем иным, но Пикассо чувствовал, что слабеет, и явно боялся грядущей власти Жаклин». Давайте посмотрим на эту серию повнимательнее.

Первая работа цикла подготовительная, она вводит нас в размышления художника. Вот он сам – справа, напротив – его женщина. Она представлена крупной, дородной. В центре картины есть еще одна женщина, и наш герой устремил взгляд именно в ее сторону. Она как будто хочет выйти из озера, а он ей в этом помочь. Картина была написана 27 февраля 1960 года. Весь февраль будет существовать этот любовный треугольник на картинах серии «Завтрак на траве». На них будет то появляться, то исчезать тень еще одного мужчины.

А в мае Жаклин пришлось лечь в больницу. Вполне вероятно, что Пикассо опасался, что с ней может что-то случиться, так же как когда-то с его любимой сестренкой, а потом с Евой. Именно в это время страхов и переживаний Пабло через своего адвоката предложил Франсуазе выйти за него замуж. Возможно, это предложение изначально и не было местью в чистом виде. Так он «подстраховался» на случай внезапной смерти Жаклин. К июлю фигура мужчины в посвящении Мане становится более заметной и даже наряжается в яркий плащ. К августу он снова исчезает.

А 2 марта 1961 года Жаклин Рок становится второй мадам Пикассо. Причем пожениться им удалось тайно, так чтобы журналисты ничего не узнали.

– Я выиграл! – Пикассо радовался как ребенок, – я поклялся, что женюсь без журналистов. Мне удалось!

Что изменилось в серии «Завтрак на траве»? Действительно ли от Пикассо теперь останется только тень? По-разному. Есть вариант от 13 июля, когда мужская фигура доминирует над женской, а есть, где наоборот. Как будто в этих картинах он перерисовал все возможные варианты взаимоотношений с женщинами, всегда с присутствием другой и иногда с соперником.

Однажды Пикассо написал портрет Жаклин со своими детьми от Франсуазы Жило. Жаклин была ко многому готова, и она, приняв когда-то решение во всем подчиниться воле своего Монсеньора, несла этот крест. Но и ее терпению мог наступить предел. У них с Пабло не было совместного ребенка. И вовсе не из-за неспособности Пикассо вступить в интимную связь. В свои 80 лет (!!!) он еще был полон сил и возможностей. А вот Жаклин после рождения Катрин больше не могла иметь детей. Клод и Палома всегда напоминали ей об этом. Кроме того, у них наступил сложный подростковый возраст: Клоду в год женитьбы отца было 14, Паломе 12. Жаклин приняла решение, что им будет лучше жить дальше без них, и дети больше не смогут проводить у них пасхальные и другие каникулы. Сложно представить, что она приняла такое решение в одиночку, без согласия самого Пабло. Почему он не захотел больше видеть детей? Пикассо все больше уходил в себя, и любое общество, кроме тех людей, кто действовал по определенным правилам, его утомляло. Как бы там ни было, но визиты Клода и Паломы в дом отца заметно сократились, а потом и вовсе прекратились.

И вот тогда Франсуаза и решилась на издание книги о своей жизни с Пикассо, так как ей больше нечего было терять. Книга вызвала много шума и три судебных разбирательства. Их выиграла Франсуаза. Тираж не арестовали, все с упоением и любопытством читали подробности личной жизни великого Пикассо. Пикассо так и не возобновил общения с Клодом и Паломой, хотя и писал картины, посвященные теме семьи.

За 1963 год Пикассо написал сто шестьдесят портретов Жаклин и продолжал это делать до самой смерти.

После перенесенной в 1965 году операции на предстательной железе сексуальная жизнь для Пикассо осталась лишь в воспоминаниях. Ему было 84 (!), и он признавался в разговоре своему другу фотографу Брассаю, который написал книгу бесед с Пикассо, что желание интимной близости, как и желание курить, все равно есть, несмотря на невозможность его осуществить.

Но ведь для этого и есть живопись, чтобы на холсте реализовывать все свои желания. Картины 1965 года наполнены эротическими фантазиями и попыткой осмыслить, какие еще кроме сексуальных могут быть отношения художника и модели, когда первый уже стар? Поэтому он пишет себя сразу в двух лицах: в роли художника и в роли наблюдателя. Да, Пикассо писал похотливые картины (Поцелуй). Возможно, вспоминая свою молодость, возможно, мечтая что-то прожить еще раз хотя бы в картинах. И это было искренне и честно, как все, что он делал до этого.

Можно ли назвать работу «Женщина и мушкетер» великим искусством? Она интересно решена по цвету: выразительное сочетание желтого лица мушкетера с голубовато-сиреневатым цветом фона отлично усиливается ярко-рыжими кудрями женщины, продающей свое тело, и ее розоватыми чулочками. Приятно ли то, что мы видим? Но искусство и не должно быть всегда приятным. Сюжет понятен и будет актуален во все времена. Так что эта картина вполне может остаться в вечности.

Кто-то считает, что все поздние работы Пикассо, написанные после 1965 года, наполнены отчаянием и ужасом от ощущения собственного бессилия и предчувствия конца. Поверьте, не все! Позднее, когда искусствоведы всего мира будут внимательно разглядывать последние автопортреты Пикассо 1972 года, они почти в один голос скажут, что в них присутствует страх. От зловещих оттенков зеленого веет холодом. Возможно. Но это инстинктивный страх от осознания присутствия перед открывающейся вечностью или тайной жизни. Появление на свет и уход из жизни одинаково непознаваемы и торжественны.

Пабло Пикассо скончался 8 апреля 1973 года в возрасте 91 года. В последний путь его провожала Жаклин, сын Поль и узкий круг самых близких приближенных. Других детей и бывших не официальных жен Жаклин на похороны не допустила.

Ее отчаянию не было предела, но внезапная гибель человека из ближайшего окружения переменила ее состояние из глубоко подавленного в созидательное. После длительного раздела многомиллионного наследия Пабло Пикассо она помогала организовывать выставки его работ и хотела открыть в замке Вовенарг Фонд имени Пикассо. Но местные жители были против.

Она пережила своего любимого Монсеньора на 13 лет и скончалась накануне открытия большой выставки Пабло Пикассо в Мадриде, которую сама же и организовала.

В три часа утра 15 октября 1986 года, на 60-м году жизни Жаклин Пикассо выстрелила себе в голову из пистолета, подаренного ей на день рождения самим Пикассо. Предварительно она составила список тех, кого приглашала на собственные похороны. Согласно ее воле, она была предана земле рядом со своим мужем Пабло Пикассо, в парке замка Вовенарг.

Оставшиеся в живых обвинили Жаклин в том, что она сделала несчастным Пабло Пикассо, ограничив для него любые контакты с внешним миром, а главное, с детьми. Хотел ли этого сам Пикассо, мы никогда не узнаем. Но как женщина, желающая, чтобы ее обожаемый мужчина был только с ней, она действовала последовательно и точно. Была ли Жаклин счастлива с Пабло? Возможно. Она не оставила мемуаров, поэтому ее достоверных слов мы не имеем. Ей не хватило сил жить дальше, хотя у нее была память о муже и немалые средства для жизни. Но воли к жизни не осталось.

Эпилог

Если бы я не был художником, я хотел бы быть тореадором.

Пабло Пикассо

Чтобы узнать, что ты жив, надо увидеть свою смерть.

Поль Элюар

Любовь, Искусство, Секс и Смерть – четыре столпа жизнеописания Пабло Пикассо.

Любовь была дарована ему судьбой.

Искусство стало смыслом его жизни с ранних лет.

Секс ему был необходим как воздух.

Смерти он боялся, но она всегда была где-то рядом.

– Он был красив словно ангел и демон одновременно, от него нельзя было отвести взгляд, – говорила о своем сыне, Пабло Пикассо, его мать донья Мария. Символично, что именно ее фамилию прославил и увековечил будущий всемирно известный художник. «Ангел» родился в 1881 году в Малаге, на юге Испании и вырос в коренастого черноглазого юношу ростом 165 см. Небольшой рост Пабло с лихвой компенсировал невероятный магнетизм и обаяние личности. Он прожил 91 год, имел семь жен. Две из них были официальными и две покончили с собой после его смерти. Пикассо произвел на свет четверых детей, последняя дочь появилась, когда Пабло было 68 лет.

В детстве восхищение матери сыном разделяли родные сестры, бабушка и две тети, а позднее к ним присоединились практически все женщины, которых Пабло встречал на своем жизненном пути.

Роды были очень тяжелыми, и акушерка даже успела сказать роженице, что ребенок, кажется, мертворожденный. Доктор, брат дона Хосе, Сальвадор, взял неподвижное тельце младенца и, как гласит легенда, выдохнул ему в лицо дым гаванской сигары. «Мертворожденный» сморщился и громко закричал. Молодая мать, испытав сначала стресс тяжелых родов, потом страх, что младенец вот-вот умрет, и, наконец, потрясение от его «возрождения», возблагодарила всех святых, вернувших ей сына. Их имена и составили большую часть имени Пабло Пикассо при крещении – Pablo Diego José Francisco de Paula Juan Nepomuceno María de los Remedios Crispiniano de la Santísima Trinidad Ruiz Picasso, – по мысли обезумевшей от счастья матери, это должно было защищать ее бесценное сокровище и впредь. Счастливое возвращение к жизни ребенка было для нее знаком особого расположения к нему Бога.

Мама дала Пабло отличное напутствие: «Если изберешь путь солдата, быть тебе генералом. Если захочешь быть монахом, то станешь папой». На что Пабло через много лет ответил: «Вместо этого я избрал путь художника и стал Пикассо».

Созерцание красивой женщины, интимная близость с ней, написание ее образа – звенья одной цепи для Пикассо в проявлении Любви. Иногда он даже писал в своих картинах половые органы с глазами или сами органы вместо глаз, например в картине ПАРА 1971 года.

Первый сексуальный опыт Пабло произошел достаточно рано – в 13–14 лет. Это были женщины с улицы Красных фонарей или цирковые артистки. Одну из них, возможно, знаменитую наездницу Розиту д`Оро он запечатлел в карандашном рисунке в возрасте 15 лет.

Пикассо часто обвиняют в донжуанстве и ставят ему в упрек многочисленные любовные связи. Но давайте быть честными. Еще до первых серьезных отношений с Фернандой Оливье, которую Пабло встретил в 1905 году, он очень хотел стать мужем и отцом. Об этом свидетельствуют и картины, написанные Пикассо на тему материнства, начиная с 19-летнего возраста. Его возлюбленная натурщица Мадлен забеременела, но ребенок не появился на свет, случился выкидыш. Расстроенный Пабло продолжал выливать свою грусть и нежность в картинах «голубого» и «розового» периодов (Семья Арлекина).

Фернанда Оливье официально была замужем за другим и не могла иметь детей. Кроме того, это она первой предпочла ему другого.

Ева Гуэль, на прочные отношения с которой Пабло возлагал большие надежды, внезапно умерла.

Ольга Хохлова, хотя и стала его женой и родила столь долгожданного сына, предложила слишком буржуазный образ жизни. Такая жизнь противоречила самой натуре Пабло.

Мария-Тереза была для него идеальной спутницей: послушной, нежной, преданной и очень любящей секс. Но она совсем не разбиралась в живописи и не могла поддержать интеллектуальный спор. Пикассо искал в ней спасение от слишком неподходящей для него жизни с Ольгой. Но, когда «стал свободен», уже не мог удовлетвориться обществом только Марии-Терезы.

Дора Маар была слишком вспыльчива и противоречива. От нее Пикассо в конце концов устал. И хотя к этому моменту у него уже было двое детей, возможно, появление совместного ребенка с Дорой продлило бы их отношения, но она, как и Фернанда, не могла забеременеть. Да и после психологического кризиса слишком религиозные взгляды на жизнь Пикассо не смог бы разделить.

Франсуаза Жило была прекрасным партнером: умна, разбиралась в живописи, ценила Пабло и как человека, и как большого мастера. Родила от него двоих детей. И, возможно, они бы и прожили вместе до конца дней, но она не дождалась буквально двух лет до смерти Ольги Хохловой, после чего Пикассо мог бы официально вступить в новый брак и его женой вполне могла бы стать Франсуаза. Но она ушла сама раньше и забрала детей, тем самым поставив крест на продолжении отношений.

Жить без женщины великий Пабло не мог и не хотел. Поэтому в 79 лет женился вторично на Жаклин Рок и уже не расставался с возлюбленной до конца своих дней.

Последние годы своей жизни он провел почти в полном уединении. Его внучка Марина, дочь Пауло, которая так мечтала иметь ласкового и любящего дедушку, но в силу многих причин не обрела его в лице Пикассо, писала об этом времени так: «Отгородившись от всего своим творчеством, он потерял всякий контакт с реальностью и замкнулся в собственном непроницаемом внутреннем мире. Его творчество было его единственным способом общения, его единственным видением мира. Он еще ребенком был замкнут в аутическом универсуме. В Малаге, учась в школе, пока другие ученики слушали объяснения преподавателя, он неустанно изрисовывал свои тетрадки изображениями голубей и корриды. Он презирал учителей, делавших ему выговор за это. Его рисунки значили больше, чем все уроки арифметики, испанского языка или истории»^[89].

Больше всего картин за всю свою жизнь Пабло Пикассо посвятил женщинам, пытаясь постичь их природу и через взаимодействие с ними познать себя. Он не останавливался в этом процессе до последнего вздоха. И, когда он понял, что доживает последние дни, Любовь, Искусство, Секс и Смерть слились для него в одно. Его последняя картина «Лежащая обнаженная и голова» не что иное, как гроб, в который он вот-вот переместится, написана за день до смерти. Теперь он знал, что этого слияния невозможно достичь при жизни, но он вот-вот его достигнет, и тогда все противоречия исчезнут, уступив место полной гармонии.

Глава III. Вера в себя и дальний путь Николай Рерих

Если мы любим друг друга,

то Бог в нас пребывает,

и Любовь Его совершенная есть в нас.

(1 Ин 4:11–12)

Связаны любовью вы с Нею.

Нити любви есть нити счастья связующие.

Ощути ее Луч в сердце своем как реальность.

Мыслью предайся общению с Нею.

Грани Агни Йоги 1957 г., п. 100

Лада. Санкт-Петербург

Было бы не худо моей Ладе – первому человеку, заставившему меня думать не только о самом себе.

Н. К. Рерих^[90]

Люби, люби меня, Ладушка, чувство это будет нашим источником вдохновения.

Н. К. Рерих^[91]

«Лада моя, хорошая моя Лада,

Могу ли я приехать прямо из мастерской? Этот безобразный вечер, кажется, не хочет наступить.

Всеми помыслами твой

Н.Р.»^[92].

«Дорогой мой Майчик,

Скучно без тебя, вчера целый день глаза были на мокром месте. <…>

Целую без конца.

Лада»^[93].

Так будет думать и чувствовать молодой художник Николай Рерих каждый день и час после первой встречи со своей Ладой (Еленой Шапошниковой). А до того, как они впервые увидели друг друга, он, конечно, думал больше об археологии, чем о любви.

В то время 25-летний Рерих, преподаватель Императорского археологического института в Санкт-Петербурге, обучал будущих археологов рисованию, читая свой авторский курс «Художественная техника в приложении к делу археологии», и собирался проводить раскопки в Новгородской и Псковской губерниях. В связи с чем пришел к археологу и коллекционеру Павлу Арсеньевичу Путятину и ждал князя в прихожей его имения.

Дело у него было важное. Князь как раз жил рядом со станцией Бологое Новгородской губернии. Это был значимый регион для археологических изысканий 1899 года. Но в один миг все мысли молодого человека о раскопках исчезли, потому что на пороге дома появилась ОНА.

Высокая, стройная, с копной каштановых волос, ниспадавших до пояса. Николай Рерих потерял дар речи и буквально забыл, кто он и зачем здесь находится. Перед ним было само совершенство, истинное воплощение женственности и красоты. Совершенство звали Еленой Ивановной Шапошниковой, и была она дочерью известного архитектора Ивана Ивановича Шапошникова и племянницей князя Путятина.

В ожидании князя Николай Рерих провел три дня в его имении. И за эти дни его жизнь совершенно изменилась. Из увлеченного исключительно стариной и археологией Рерих превратился в страстно влюбленного юношу.

Через год после той встречи Николай Рерих напишет сказку о прекрасной Царевне и о Певце, назвав ее «Вера в себя». Она будет опубликована сначала под названием «Певец», а позднее как «Детская сказка». Начиналась сказка так:

«Царевна славилась и лицом, и умом, и потому многие весьма хорошие люди желали сосватать ее. Среди этих женихов были князья, воеводы, и гости торговые, и ловкие проходимцы, которые всегда толкаются в знатных домах и выискивают, чем бы услужить; были разные люди. Царевна назначила день, когда могут прийти к ней женихи и сказать громко при ней и при всех, что каждый надеется предоставить своей жене; царевна была мудрая».

Судя по ранним произведениям Николая Рериха, до встречи с Еленой Шапошниковой земные женщины его как будто совсем не интересовали или казались неинтересными с художественной точки зрения. Позднее он напишет своей возлюбленной: «Сколько бы ни пришлось ждать, я не узнаю другой женщины; странно, мне противны они»^[94]. Видимо так и было. В карандашных рисунках и живописных работах 1890-х годов присутствуют в основном пейзажи, архитектурные зарисовки или мужские образы воинов и былинных героев. Легкое романтическое настроение можно было бы уловить в голове Венеры или Юноны, если бы это не были академические рисунки с гипса, выполненные по заданию в Императорской академии художеств, где обучался Рерих. Правда, в студенческом дневнике Николая есть две записи^[95]:

08.01.1895 Завтра начало занятий. Теперь буду писать молодое женское лицо – надоели эти старики…

11.01.1895 В этюдном труднейшее женское лицо – краски чисты до невозможности. В общем недурно. Рисунок вечерний довольно хорош…

Действительно хорош!

Позднее в одном из писем художник обещал Елене «зарисовать» ее углем на оберточной бумаге и, видимо, зарисовал, только со спины. А более классический портрет написал с ее дяди – князя Путятина.

Он – сын петербургского нотариуса, художник с юридическим образованием. Она – дочь известного архитектора, академика Ивана Шапошникова, и внучатая племянница Михаила Илларионовича Кутузова. Ему 25, ей 20.

Родители с обеих сторон отнеслись скептически к возможности такого союза. Тем более что для Елены были и более завидные предложения.

«Один перед другим хвалились женихи: кто именитым родом за тридевять поколений, кто богатством, но один из них ничем не хвалился, и никто не знал, откуда пришел он».

Николай Рерих это чувствовал. «Мне страшно к вам ехать; страшно за то, что не знаю, как примет меня Екатерина Васильевна»^[96], — писал он своей Ладе. Да и мать самого Рериха, судя по его письмам, не стремилась знакомиться с родителями невесты, иначе Николай не написал бы Елене в сентябре 1900 года такие слова: «Ладушка, милая, родная, скажи слово, черкни слово (курсив Н. К. Рериха), и я разорву с моими все, ибо что они для меня без тебя?»^[97] И все же это не влияло на его чувства: «При воспоминании о тебе весь я наполняюсь какой-то радостью, мне становится как-то светло и бодро, особенно же если представляю, что и ты обо мне думаешь»^[98]. И еще: «Вчера вечером наконец получил твое письмо, которое (к стыду сознаюсь) перечитал 5 раз и ношу при себе – этакая непростительная сентиментальность»^[99].

Молодой Николай Рерих уже не мыслил себя отдельно от своей возлюбленной, в письмах он рассказывал ей подробно о всех делах и часто спрашивал у Елены, как поступить. Когда в июле 1900 года ушел из жизни его отец, Рерих находил поддержку только у нее: «Опять чуть не плачу, но не от горя, а от радости, ибо сейчас получил твое письмо. Да, тебя можно любить, нужно любить, и только твоя любовь дает мне силы. Знаешь, несчастье еще ближе нас поставило. Какая ты хорошая, какая сердечная, добрая. Спасибо, спасибо, спасибо. Не можешь представить, до чего дорого и необходимо мне твое слово»^[100].

Отец Николай Рериха, петербургский нотариус Константин Федорович Рерих, последний месяц жизни провел в Доме презрения для душевнобольных имени Александра III на Удельной улице в Санкт-Петербурге. Некогда уважаемый в городе человек, последние два года он страдал манией преследования, частичной потерей памяти, слуховыми галлюцинациями и другими признаками душевного расстройства^[101]. И, конечно, его сыну Николаю Рериху очень нужен был понимающий друг, которого он не находил в своем ближайшем окружении: матери, младших братьев Владимира и Бориса и старшей сестры Лидии.

В сентябре 1900 года Николай Рерих отправился в Париж, учиться в мастерской французского живописца Фернана Кормона, так и не женившись на своей Ладушке, чем поставил ее в крайне неловкое положение.

– Майчик, Майчик, что ты наделал^[102], – сокрушалась Елена.

– Прости меня, родная моя, – молил Николай, – ведь ни одной неосновательной лжи я за собой не знаю. На все я имел основание. На согласие матери надеялся я на основании ее же разговоров, что она женитьбе не помешает. О 4000 я говорил, имея ввиду 2000 от великого князя с места, о котором прошлою зимою Свиньин чуть ли не поздравлял меня, и 2000 от мамы, которые она теперь и будет давать.

Речь шла о получении должности секретаря Иператорского общества поощрения художеств, которую Николай Рерих все-таки получил после возвращения из Европы. Конечно, молодой человек очень хотел жениться, но не смог убедить родных с обеих сторон в своевременности женитьбы. Основным камнем преткновения стала материальная сторона и сомнения родителей, что молодой художник сможет обеспечить семью. Тяжело перенося в Европе разлуку с любимой, Николай Рерих в письмах старался убедить Елену, что есть два пути развития их отношений: первый – ожидание, когда он получит хорошую должность, а значит и соответствующее материальное обеспечение, а второй – полная неизвестности и нестабильности совместная жизнь в Париже уже сейчас. «Первый путь вернее и покойнее, – писал Николай, – но он сравнительно только тепл, и в результате только приятная теплота, а второй или холоден, или горяч, и если холод этот, как уж говорил я, в конце концов все же сведется к средней теплоте, то могущий быть жар будет велик и согреет и нас, и многое, многое другое»^[103]. Так Рерих реализовывал в жизни то, что описал в своей сказке. Там Певец говорил так:

Царевна! Ты красива, и много я слышал об уме твоем,

но где же дела твои? Нет их, ибо нет в тебе веры в себя.

Выходи, царевна, замуж за князя древнего рода

и каждый день читай в его алой книге имя свое

и верь в алую книгу!

Выходи же, царевна, замуж за именитого гостя торгового,

засыпь палаты свои сверкающим золотом

и верь в это золото!

В покое спи на золотом ложе

и верь в этот покой!

Покоем, золотом, алыми книгами закрывайся, царевна,

от самой себя!

Моего имени нет в алой книге,

не мог я засыпать эту палату золотом

и куда иду я – там не читают алой книги и золото там не ценно.

И не знаю, куда иду я, и не знаю, где путь мой,

и не знаю, куда приду я, и нет мне границ,

ибо я верю в себя!..

Пылкие слова Николая попадали на благодатную почву. Елена Шапошникова была готова к большим свершениям в жизни. Проявляя себя как талантливая пианистка, она хотела развивать именно эти свои способности. Но проявилась в другом, став оригинальным мыслителем и мудрым наставником для людей из самых разных стран и городов.

О личности Николая Рериха, его удивительно скромной и интеллигентной натуре красноречиво рассказывает эпизод, который он очень подробно описал Елене в своем письме. Случилось это на улице Берлина. Молодой художник обратился к даме, чтобы узнать, как пройти к промышленному музею. Спросил и тут же покраснел от смущения, что нарушил покой красивойженщины. А когда она оказалась очень приветливой и даже поинтересовалась, что он делает вечером, тут же решил, что это дама легкого поведения и побежал от нее прочь со всех ног. Про вечерние развлечения Берлина писал так: «Идти в кафе смотреть безобразия – скучно»^[104]. В отличие от других героев нашей книги, которые свою телесную страсть лелеяли и всячески удовлетворяли, Николай Рерих был очень аккуратен в проявлении именно этой грани своих чувств: «Меня очень радует, что чувство к тебе, которое я сейчас поминал, стоит во мне отдельно от страсти. И страсть есть, и большая, но я думаю, она – ничего, это дело нашей природы; лишь бы страсть была честна. Не скрою, как часто мне хочется целовать тебя, как хочется мне гладить руку твою и крепко, очень крепко тебя обнимать. Я думаю, в этом ничего постыдного нет, и скрывать это не надо»^[105].

– Верь в свою Ладу, не обманет тебя, – как-то сказала Николаю Елена. И он помнил эти слова все долгие месяцы жизни за границей. Даже тогда, когда любимая писала ему холодные, жесткие письма под диктовку своей матери о мести, обиде и требовала вернуть свои письма обратно. Екатерина Васильевна втайне надеялась, что парижская жизнь отвлечет молодого художника и он забудет ее дочь.

Рерих не забыл. Он писал пылкие письма своей любимой: «Милая моя Лада <…> Я верю в Тебя, моя хорошая <…>. Знаешь, у Тебя большая душа и глубокая. Когда ехал на вокзал, вдруг нестерпимо захотелось мне заехать к Тебе, и еще раз, хоть минутку, посмотреть и разок поцеловать Тебя, мою славную…»^[106] Мать Елены тем временем вывозила ее на балы и просила подробно писать об этому своему жениху.

А жених удивлялся парижской жизни: «Чем я больше приглядываюсь к Парижу, тем более он мне не нравится, т. е. для работы, конечно, он очень хорош, но впечатление нации и общего духа какое-то трупное, разлагающееся. Народ развратный и как-то цинично развратный, так что на свежего человека эти парижские дамы действуют прямо отталкивающе. И рядом с этим развратом какая-то монастырская условщина: большинство браков заключается чуть ли не через сваху, причем роль невесты самая пассивная. Если бы это рассказывали не так знающие парижскую жизнь люди – прямо бы трудно поверить»^[107].

При всей тоске в живописи Рериха того времени так и не появились женские портреты. А может, потому и не появились? Может, как раз от отчаяния он задумал картину «Мертвый царь», на которой скифы должны были похоронить своего царя? За всю свою жизнь Рерих не написал ни одного привычного для нас портрета своей жены. Лада появится на его полотнах в определенных образах, о которых чуть позже. А в 1900-х интересы художника лежали в области «старины глубокой».

Перед самым знакомством с Рерихом Елена Шапошникова с матерью были на выставке и видели его картину «Сходятся старцы». На ней изображен совет старейшин: спинами к зрителю в круге собрались мудрейшие рода для решения важных вопросов. Уже тогда будущая жена художника выделила его из остальных. А в 1901 году Николай Рерих написал и вовсе мрачную картину «Зловещие»^[108]. Черные вороны в мрачном предчувствии добычи, безмолвно сложив крылья, сидят среди бездвижных камней. Мотив связан в том числе и со смертью в 1900 году отца художника. Но более всего с настроениями в русском обществе. Несмотря на мрачность, «Зловещих» приобрел Александр III для своего музея. В том же году была написана картина «Идолы», посвященная языческому периоду истории Руси.

Влюбленный Николай писал из Парижа нежные, полные возвышенных чувств и надежд на будущее письма. Елена в ответ холодные и отстраненные. Писала, глотая слезы, под диктовку матери, которая так и не приняла их отношений. На что Рерих отвечал:

«<…> я люблю Тебя, люблю чистым сердцем, как не любил никого, да и не полюблю. Так, как люблю Тебя, так любят только один раз. Я пишу эти слова и плачу, и что-то дрожит во мне, страшно боюсь, ведь только в Тебя верил я. Теперь я уйду окончательно от мира; мне остается только одна моя творческая работа, и только ею и ее результатами отвечу я на сомнения Твои. Об одном только прошу Тебя, дорогая Лада моя, не бросай музыку, человек, владеющий каким-либо искусством, не должен третировать его – это нехорошо. Не бросай музыку и не будь жестока к людям; у женщин больше чутья, нежели у нас, почему оно молчит в Тебе теперь?»^[109]

«Он хорошо умел складывать песни; песни его напоминали всем их молодые, лучшие годы, при этом он говорил красиво, и его любили слушать».

Ситуация прояснилась, когда Елена, обладавшая сильной волей и твердостью характера, решила сама поехать в Париж к своему любимому. Матери она сказала, что хочет вернуть свои письма и окончательно порвать отношения. Благодаря этой хитрости их встреча с Николаем состоялась. Елена Шапошникова все объяснила своему жениху, и больше они не разлучались.

«– Что же ты принесешь жене своей? – спросил певца царь.

– Веру в себя, – ответил певец.

<…>

– Я верю в себя, – продолжал он, – и эта вера ведет меня вперед; и ничто не лежит на пути моем. Будет ли у меня золото, впишут ли имя мое в алых книгах, но поверю я не золоту и не книге, а лишь самому себе, и с этою верой умру, и смерть мне будет легка.

<…>

– Хочу веры в себя; хочу идти далеко; хочу с высокой горы смотреть на восход!» — воскликнула царевна в сказке Рериха.

В 1901 году в домовой церкви Императорской академии художеств состоялось венчание Николая Рериха и Елены Шапошниковой. Так Царевна выбрала Певца, который предложил своей любимой веру в себя и дальний путь. Позднее в 1920 году Н. К. Рерих написал картину «Неведомый певец»^[110] на тему своей сказки. А вскоре после свадьбы молодожены отправились вовсе не в романтическое путешествие, а в настоящее паломничество по древнерусским городам.

Порой обстоятельства даже угрожали жизни путешественников. Однажды в поисках следов каменного века молодожены отправились в лодке через одно из Новгородских озер. В лодке обнаружилась пробоина, и вода стала быстро прибывать. Ветер усиливался, а заткнуть течь не получалось. Один из гребцов мрачно произнес:

– Не доедем.

– Говорил, нужно было взять у Кузьмы новую лодку, – говорил другой.

– А плавать умеете? – спросил первый.

– Нет, не умеем.

– Ну, тогда еще хуже, – прозвучал безысходный ответ.

И вдруг Елена Рерих твердым голосом произнесла:

– Все-таки глупо тонуть, – и стала грести еще сильнее. Первый гребец приободрился и произнес:

– Ну если так, то доедем!

Но другой продолжал настаивать:

– Куда тебе. Скоро дно у лодки отвалится!

Но через тридцать минут отчаянного сопротивления стихии лодка все же продвинулась к берегу. Все облегченно вздохнули, а первый гребец сказал:

– Не иначе что Преподобный Сергий вынес из западни.

И уже с сочувствием к пассажирам:

– Спину-то, Елена Ивановна, пожалейте. Не поденная работа^[111].

Мужества Елене Ивановне было не занимать, потом еще много раз Николай Константинович будет отмечать это качество своей жены, оттого и на картинах его она будет появляться в образе ведущей женщины-вдохновительницы.

А тогда во время паломничества Н. К. Рерих зарисовывал памятники древнерусской архитектуры, а Елена Ивановна их фотографировала.

Из работ этого периода получилась целая архитектурная сюита.

С ней приключилась история.

Россия не принимала официального участия во Всемирной выставке 1904 года в Сент-Льюисе из-за русско-японской войны, так как американцы в то время очень симпатизировали японцам. Но русским художникам очень хотелось показать в далекой Америке свое оригинальное искусство. Поэтому они живо откликнулись на предложение купца-меховщика Э. М. Грюнвальда на чрезвычайно льготных условиях перевезти за океан их работы, выплатив ему очень скромный процент только после продажи картин.

В то время задолженность г. Грюнвальда была такова, что кредит ему уже никто не давал и для спасения дел он пускался в различные авантюры, в том числе и в это турне в Америку с произведениями русских художников. Грюнвальд собрал свыше двухсот работ, устроил павильон и писал, что картины отлично покупаются. Многие художники передали картины на крупные для того времени суммы: проф. М. Г. Сухоровский отправил на 38 000 руб., В. Е. Маковский на 30 000, Н. К. Рерих на 14 000. Всего было передано произведений на 400 000 руб. Все картины были проданы с аукционов Америки за долги и за неоплаченные таможенные пошлины.

Судьба большинства картин неизвестна. Но 42 этюда из 80 этой архитектурной серии, написанной Николаем Рерихом после путешествия по городам России в 1902–1903 годах, были выкуплены близким другом семьи Рерихов Кэтрин Кэмпбелл в 1967 году из музея в Окленде и в 80-е годы переданы в дар Государственному музею Востока в Москве. Неизвестно, сохранилась бы эта серия, оставшись в России во время революции. Как, например, серия этюдов, написанных после путешествия на Валаам, – она пропала во время революции.

Во время путешествия по древнерусским городам в 1902 году в деревне Окуловка Новгородской области родился первенец Рерихов Юрий – будущий ученый-востоковед, а еще через два года младший сын Святослав. Он, как и его отец, посвятит свою жизнь живописи.

В год рождения Юрия не было написано ни одной работы на тему материнства. Кормящая женщина появится на холсте Рериха однажды, через 22 года после этого события. Детских портретов тоже не было. Из жанровых сцен – картина «Город строят» и более сказочная «Заморские гости» (эскизы и первые варианты писались двумя годами раньше), ее воспроизводят в школьных учебниках и книгах по русскому и «сказочному» искусству. Николай Рерих написал как минимум 12 работ на этот сюжет, включая набросок и эскизы. Очень она понравилась зрителям, и повтор ее заказывали для частных коллекций много раз. Так что Рерих писал жене, что устал уже от этого сюжета. Можно сказать, что эта картина стала визитной карточкой дореволюционного периода в творчестве Н. К. Рериха.

Когда мальчики подросли, Николай Константинович ходил с ними на этюды. Юрий, хоть и не стал художником, прекрасно рисовал в подростковом возрасте, но потом сосредоточился на знании языков и науке. Старший сын с самого детства отличался невероятными способностями. «Начал самоучиться читать и писать в самых ранних годах, – вспоминал позднее его отец, – написал свою первую поэму, которая начиналась: «Наконец я народился». А затем рассказывалось о каком-то путешествии на верблюдах. Тогда все мы читали такие записи с любопытством, думая, откуда у четырехлетнего, если не трехлетнего, малыша непременно верблюды; а ведь теперь никто не сказал бы, что такое воображаемое путешествие на верблюдах не было бы ко времени».

С рождением второго сына Святослава, в семье его называли Светиком, дети так и не появляются на полотнах Рериха, а только «Святые Борис и Глеб». В этом смысле Святослав компенсирует нехватку семейных портретов – он станет художником-портретистом и напишет множество портретов своих отца и матери. Про творчество сына Николай Рерих скажет так: «Будет ли это портрет, или этюд лица, или пейзаж – во всем будет и воздушность, и убедительность, и какой-то совершенно особый, присущий ему реализм. <…> В картинах Святослава замечаем именно гармоническую напряженность всех частей картины. Великое качество произведений, если в него не вкралось безразличие».

В письмах к жене 1902–1904 года Николай Рерих по-прежнему невероятно нежен, как и до женитьбы. Он обращается к своей супруге «Миленький мой Мисик» или «Мисинька – любушка моя, голубчик мой золотой, ненаглядный». Сыновьям передает приветы: «Поцелуй Юшку и Светку. Небось малыши не вспоминают?», «Юсик бережет ли маму?», «Надо и ребятам что-нибудь привезти, а то Юрик и не признает чего доброго». А в ответ Елена пишет: «Юсик тоже скучает. Вчера не хотел гулять без тебя, все вспоминал, а сегодня ужасно обрадовался твоему письму и пристает, чтобы я ему помогла написать тебе. Целый день не расстается с твоей карточкой, пошел гулять и взял ее с собою»^[112], и про младшего сына: «Светка объелся и приходится уезжать в понедельник вместо субботы. Он немножко умнеет, очень чисто говорит promener (фр. гулять) и Зветочка»^[113] и еще: «Светкина любовь ко всему живому простирается и на дождевых червей, улиток и пр. мерзости. Набрал этой гадости целую массу, все ведерки и банки заняты этой коллекцией, и не позволяет выбрасывать, приходится делать это потихоньку». Они переписываются в Европе, живя какое-то время из-за финансовых трудностей в разных городах, Рерих пишет письма из Италии, Германии (здесь проходил лечение) и Москвы, где принимает участие в выставках, активно знакомится с коллекционерами и меценатами, продает свои работы. В частности, пишет, как благотворительница Якунчикова Мария Федоровна собирается купить картину «Заповедное место». Она действительно находилась в ее собрании. Значит, сделка состоялась.

Позднее, когда дети вырастут, они станут ближайшими помощниками во всех делах своих родителей. Отец будет о них писать: «И Юрий, и Святослав умеют сказать о ценностях народных. Умеют доброжелательно направить молодое мышление к светлым путям будущего. Юрий – в науке, Святослав – в искусстве прочно укрепились».

До 1917 года семейная жизнь четы Рерихов проходила в активных делах и заботах. Глава семейства в 1906 году стал директором рисовальной школы при Обществе поощрения художеств, где активно проводил полезные реформы. Так, именно в период его руководства была основана Мастерская для увечных воинов – реабилитационное заведение в период Первой мировой войны: «Когда изделия этих мастерских были выставлены, то произошло даже недоразумение. Некие скептики начали уверять, что это работы не инвалидов, а каких-то вполне подготовленных прикладных художников. Помню, как обиделись этим руководители наших мастерских, ибо они искренне гордились успехами таких особенных учеников»^[114]. А в 1911 году в школе были открыты Женские художественно-промышленные мастерские.

Рерих принимал активное участие в культурной жизни России, сотрудничал с меценатами, в том числе с княгиней Тенишевой, которая организовала на территории своего имения в Талашкине художественные мастерские. В период с 1911 по 1914 год работал в Талашкине над мозаичной стенописью алтарной части церкви Святого Духа. Образ Царицы Небесной, созданный в алтаре, наиболее близок византийскому образу «Богоматерь на троне с двумя ангелами» из монастырской церкви-гробницы в Бачково (Болгария, вторая половина XII в.)^[115]. Образ обогащен особым видением автора и многими деталями: присутствуют стилизованные под древнерусские орнаменты и сказочные персонажи, характерные для художников начала XX века (например, в оформлении церкви Спаса Нерукотворного в Абрамцеве). Художник повторит его через 20 лет. Первый раз образ Царицы Небесной появился в творчестве Рериха в 1906 году. Постепенно он сольется с образом супруги Елены Ивановны в некое единое Вселенское Женское начало. Себя он будет изображать коленопреклоненным, достойным коснуться лишь краешка ее одеяний.

Пока Рерих искал средства для невыразимого женского начала, земной образ Елены Ивановны написал в 1909 году известный русский художник Валентин Серов. К своему коллеге Николай Константинович относился с большим уважением, а о написании этого портрета вспоминал так: «Мы всегда вспоминаем дни, когда он писал портрет Елены Ивановны. Писал он долго. Много было набросков (где они?). Все время после сеансов мы долго беседовали за чаем, и тут мы полюбили Серова, не только великого художника, но и великого человека. В нем жила истинная честность. Она делала его осторожным в тех случаях, когда он был не уверен в чем-то. Но, если он распознавал нечто подлинное, ценное, он становился несломимым другом и поборником. На него можно было полагаться – не изменит. Безвременная потеря его была тяжка для художественного мира. Гораздо тяжелее, нежели многие думали. Нельзя говорить только о великом мастере – Серов был тем светоносным маяком, куда обращались глаза и ждалось сочувствие и ободрение».

Среди множества эскизов сценических костюмов во время работы над театральными декорациями в 1909 году появляется печальный образ Ункрады – девушки, тоскующей о чем-то далеком и недостижимом. Это был эскиз к несостоявшейся пьесе А. М. Ремизова «Трагедия об Иуде, принце Искариотском», написанной по апокрифу «Сказание об Иуде Предателе». В роли Ункрады должна была выступать актриса В. Ф. Комиссаржевская, но из-за ее смерти в 1910 году постановка не была осуществлена^[116]. Ункрада – племянница царя Искариотского мечтает о далекой родине своей матери-пленницы. Родине, где есть поля с белыми цветами, березовые рощи и северное море^[117].

В продолжение этой темы написана картина «За морями земли великие», где мечтательный взор юной девушки устремлен вдаль. Все эти мечтания в жизни семьи Рерихов первую половину жизни были о далекой Индии, а вторую – о недостижимой России.

В 1907 году семья начала присматривать для себя дом в Финляндии для проведения там летних месяцев. Тогда случился еще один инцидент, в котором Елена Рерих снова проявила невероятное мужество.

«День был холодный, еще ездили на санях и в шубах, хотя в Выборге, откуда выезжали, потеплело. Угрюмый финн на рыженькой лошадке повез Николая и Елену за город по непрочному льду большого озера. Берега виднелись далекой узенькой каемкой, а со всех сторон угрожали полыньи, и лишь держалась прежде накатанная дорога. Возница свирепо погонял лошаденку, которая, чувствуя опасность, неслась изо всех сил. Местами она проваливалась выше колена, и возница как-то на вожжах успевал поднять ее, чтобы продолжить скачку. Мы кричали ему, чтобы он вернулся, но он лишь погрозил кнутом и указал, что свернуть с ленточки дороги уже невозможно. Вода текла в сани, и все принимало безысходный вид. И тут Елена Ивановна произнесла свое знаменитое: «Как глупо так погибать».

Лошадь скакала бешено, не нуждаясь в кнуте, и все-таки вынесла. Когда сани подъехали к пологой гранитной скале, то оказалось, что лед уже оторвался от берега и лошади пришлось сделать неимоверный скачок, сани нырнули в воду, но уже копыта карабкались по скале, и сбежавшиеся люди подхватили».

Интересно, что в первый год знакомства Николая Рериха и Елены Шапошниковой он спрашивал в письме привезти ли ей «легкий златоустовский кинжал на кавказскую поездку»^[118]. Елена просила мать подарить ей холодное оружие, и Николай решил передать ей на время один из своих кинжалов – «легкий и красивый», так как «острое не дарят».

Дом тогда нашли, и это оказалось через несколько лет очень кстати.

В 1916 году семья Рерихов выехала в Сартавал (Финляндия). А в 1917 году Финляндия провозглашает свою независимость от России, и Рерихи оказываются за границей. Они вернутся на Родину только проездом в 1926 году. Встретятся с Луначарским и Чичериным, передадут в дар Советской России серию картин «Майтрейя» (Будда Грядущего), вдохновят русских художников группы Амаравелла на выставку в Нью-Йорке, встретятся с Игорем Грабарем.

Это будет после, а в 1917-м вместе с революцией они начали новую для себя жизнь в новых странах, с новыми людьми.

«– Но ты оторвешься от мира. Люди не простят тебе. Веря лишь в себя, одиноко пойдешь ты, и холодно будет идти тебе, ибо кто не за нас – тот против нас, – сурово сказал царь.

Но певец не ответил и снова запел песню. Пел он о ярком восходе; пел, как природа верит в себя и как он любит природу и живет ею. И разгладились брови царя, и улыбнулась царевна, и сказал певец:

– Вижу я – не сочтут за врага меня люди и не оторвусь я от мира, ибо пою я, а песня живет в мире, и мир живет песней; без песни не будет мира. Меня сочли бы врагом, если бы я уничтожил что-либо, но на земле ничто не подлежит уничтожению, и я создаю и не трогаю оплотов людских. Царь, человек, уместивший любовь ко всей природе, не найдет разве в себе любви – к человеку?»

Любовь к человеку нашла Николая Рериха и его жену. Где бы они ни жили – в Европе, Америке, Индии, – они притягивали людей своим невероятным союзом. Людям хотелось быть рядом с ними и что-то делать для них.

Огненный опыт. Лондон

Нужно вам ждать пробуждения нового духовного сознания.

Многие сомнения рассеете в дальнейшей работе.

Считаю нужным и неизбежным подъемы и упадок силы.

Мудрости Голос откроет двери Неизвестного.

Листы Сада Мории. Зов

– Рерих? Выставка его картин? Не может быть! Он же умер в Сибири… – так рассуждал один из посетителей выставки Рериха в галерее Гупиль в Лондоне в 1920 году. Но Николай Константинович был тогда жив и полон сил. Правда, в определенном смысле тот посетитель был прав. Именно в этом году художник как будто родился заново, и его дальнейшая жизнь уже отличалась от предыдущей. И все это благодаря его жене Елене Ивановне. Но обо всем по порядку.

В 1920 году семья Рерихов оказалась в Лондоне по приглашению Сергея Дягилева. Художник работал над декорациями к операм «Снегурочка», «Сказка о царе Салтане», «Садко», балету «Весна священная». Постановки «Русских сезонов» должны были быть представлены в Ковент-Гардене. Рериху 46. Помимо работы в театре под впечатлением от встречи с индийским поэтом, художником и общественным деятелем Рабиндранатом Тагором и в процессе подготовки к путешествию в Индию в его творчестве появляются женские образы, так свойственные традиционной индийской культуре. Он возвращается к размышлениям, побудившим его в 1905 году написать притчу «Девассари Абунту» и сделать несколько рисунков к ней.

Так поют про Девассари Абунту.

Знала Абунту, что сказал Будда про женщин Ананде^[119], и уходила она от мужей, а тем самым и от жен, ибо где мужи, там и жены.

И ходила Абунту по долинам Рамны и Сокки и в темноте только приходила в храм.

И даже жрецы мало видели и знали ее.

Так не искушала Абунту слов Будды.

И вот сделалось землетрясение. Все люди побежали, а жрецы наговорили, что боги разгневались.

И запрягались все в погребах и пещерах, и стало землетрясение еще сильнее, и все были задавлены. И правда, удары в земле были ужасны. Горы тряслись.

Стены построек сыпались и даже самые крепкие развалились.

Деревья поломались, и, чего больше, реки побежали по новым местам.

Одна только Девассари Абунту осталась в доме и не боялась того, что должно быть. Она знала, что вечному богу гнев недоступен, и все должно быть так, как оно есть.

И осталась Девассари Абунту на пустом месте, без людей.

Люди не пришли больше в те места. Звери не все вернулись.

Одни птицы прилетели к старым гнездам.

Научилась понимать птиц Девассари Абунту.

И ушла она в тех же нарядах, как вышла в долину,

без времени, не зная места, где живет она.

Утром к старому храму собирались к ней птицы и говорили ей разное: про умерших людей, части которых носились в воздухе.

И знала Абунту многое занимательное, завершенное смертью, незнаемое людьми.

Если солнце светило очень жарко, летали над Девассари белые павы, и хвосты их сверкали, и бросали тень, и трепетаньем нагоняли прохладу.

Страшные другим, грифы и целебесы ночью сидели вокруг спящей и хранили ее.

Золотые фазаны несли лесные плоды и вкусные корни.

Только не знаем, а служили Абунту и другие птицы – все птицы.

И Девассари Абунту не нуждалась в людях.

Все было ей вместо людей: и птицы, и камни, и травы, и все части жизни.

Одна она не была. И вот, слушайте изумительное, Абунту не изменилась телом, и нрав ее оставался все тот же.

В ней гнева не было: она жила и не разрушалась.

Только утром рано прилетели к Девассари лучшие птицы и сказали ей, что уже довольно жила она и время теперь умереть.

И пошла Абунту искать камень смерти.

И вот приходит в пустыню, и лежат на ней многие камни, темные.

И ходила между ними Абунту и просила их принять ее тело.

И поклонилась до земли. И так осталась в поклоне и сделалась камнем.

Стоит в пустыне черный камень, полный синего огня.

И никто не знает про Девассари Абунту^[120].

Эта притча образно рассказывает о жизненном пути монахов и монахинь, которые, усмирив свою плоть, отказавшись от любви земной, обретают любовь высшего порядка, лишенную страсти и чувственности. Рерих симпатизирует своей героине. Девассари в его глазах достойна восхищения. «Знала многое занимательное, незнаемое людьми», «в ней гнева не было», «она знала, что все должно быть так, как оно есть» – вот те качества, которые воспевает Рерих-поэт. Поэтому, когда Рерих-художник пишет образы обнаженных женщин, в них нет и намека на эротизм. Сравните сдержанный этюд 1920 года с его более чувственным прототипом, написанным индийским живописцем на сто лет раньше. Индиец придал своей модели кокетливый взгляд, направленный за пределы картины, плечико игриво вздернуто, грудь выписана с анатомическими подробностями. Рерих, повторив позу, сделал линии чуть менее плавными и обобщенными. Устремил взгляд своей модели на птицу. Отчего эмоциональный посыл картины изменился. Для художника Рериха женщина прекрасна, если она «не искушала слов Будды».

К тому же времени относится карандашный рисунок с головой восточного мудреца в чалме, лицо которого развернуто в ¾ от зрителя, а взгляд направлен вниз. Рядом с лицом огненная чаша. С этим образом и связано то новой рождение, о котором говорилось выше. Рисунок был сделан методом автоматического письма. Именно так Николай Рерих нарисовал портрет своего духовного Учителя и ниже записал от него указание: «УЧИСЬ».

Как в жизни Рериха появилась тема духовного Учителя?

Во-первых, как и у многих представителей русской интеллигенции, после 1917 года у Николая Рериха остро стоял вопрос выбора дальнейшего жизненного пути. Его мысленный взор был устремлен к просторам Индии, чья культура давно его привлекала и манила сама по себе, а еще и в контексте поиска истоков возникновения русской культуры. Как мы знаем, Рерих был увлеченным археологом и «копал» глубоко.

Во-вторых, в эти переломные годы Николай Константинович Рерих испытывал серьезные проблемы со здоровьем. Настолько серьезные, что он составил завещание. Поэтому ощущение того, что жить осталось не долго, концентрировало работу мысли и хотелось сделать что-то значительное.

В-третьих, у Рериха шла большая внутренняя работа, которая вылилась в серию стихов «К мальчику». В них он вел философский диалог с самим собой. Вот одно из них.

ВЕЧНОСТЬ

Мальчик, ты говоришь,
что к вечеру в путь соберешься.
Мальчик мой милый, не медли.
Утром выйдем с тобою.
В лес душистый мы вступим
среди молчаливых деревьев.
В студеном блеске росы,
под облаком светлым и чудным
пойдем мы в дорогу с тобою.
Если ты медлишь идти, значит
еще ты не знаешь, что есть
начало и радость,
первоначало и вечность.

Кроме того, Елена Ивановна Рерих, разделявшая все интересы мужа, с детства имела необычные пророческие сны и видения.

Оказавшись в Лондоне, Рерихи сблизились с теософскими кругами, о которых ранее ничего не знали. Там они нашли ответы на определенные вопросы. Теософы рассказали Рерихам о иерархическом принципе духовного водительства – передача знаний от Учителя к ученику. Когда они увидели рисунок Учителя, сделанный Рерихом, то смело приняли его в свои ряды, а Рерих обрел своего нематериального Наставника и 24 марта записал от него первое послание.

Как происходило общение с обретенным Учителем и какое значение в этом процессе играла супруга Рериха?

Ощущение духовного водительства, того, что кто-то направляет ее действия, было у Елены Ивановны с детства. В Лондоне в 1920 году в Гайд-парке именно она впервые увидела их общего с мужем Учителя вживую. В том числе и чтобы продолжить это взаимодействие, они надеялись получить визу для дальнейшей поездки в Индию, о которой давно мечтали.

Из мыслей и указаний духовного Учителя в последующие годы Елена Ивановна Рерих составила 11 книг, объединенных общим названием «Живая Этика» или «Агни-Йога»: «Листы Сада Мории. Зов», «Листы Сада Мории. Озарение», «Община», «Агни-Йога», «Беспредельность», «Иерархия», «Сердце», «Мир Огненный», «Аум», «Братство», «Надземное». Она «слышала» тексты, как правило, в одно и тоже время утром, затем их записывала и только потом приступала к своим обычным делам.

В первой книге «Живой Этики» есть такие слова:

Ко благу направляйте ваших друзей.

Не скрывайте Наших сообщений.

Следите сердцем за Нашим внушением.

Трудитесь, и познаете свет.

Я укажу вам путь – знак Наш сердцем поймете.

Знайте, Учителя откроют вам лиру, чуду подобную,

ее сила одарит даром уловления человеков.

Чтобы понять, насколько серьезно Николай Рерих относился к получаемым его женой сообщениям, свидетельствует описанный им в письме эпизод:

«Приехала эта барыня из Гонолулу с чеком на $300 и сказала, что больше у ней нет, но она должна [выделение Н. К. Рериха] иметь мою вещь. Получила Eclipse (Затмение) из Игоря и сразу со стены увезла в Гонолулу.

Итак Master дал мне «на дорогу». Не сомневаюсь, что он даст и больше, чтобы выйти из нашего положения»^[121].

И то, что он писал своему сыну Юрию:

«Говорю определенно, ибо хочу, чтобы выдержал свое испытание. Между тем Ты уже нарушал писанное Тебе. И теперь Ты вопреки нашим письмам поехал на юг. Ты скажешь, что это мелочь. Но если в деталях Служение извращается, то и в главном могут быть изменения. Почем знаешь Ты, что упущено Тобою этим несвоевременным отъездом. В наши двери стучится вечное чудо, и можем ли мы самовольничать и тем лишаться многого. Не будем обычными, ибо тогда лишь обычное нам уготовлено. Этой поездкой Ты доказал свое малолетство, а потому прошу Тебя: не повтори уклонений и не оттолкни ждущее Тебя»^[122].

На самом деле внимательный исследователь жизни Рерихов найдет гораздо больше свидетельств, и все же: как мог 47-летний образованный мужчина всерьез воспринимать подобные указания?

Этот вопрос не дает покоя многим. Есть желание очеловечить Учителей или Махатм, сделать взаимодействие индийских мудрецов с русским художником и его женой более осязаемым. Но если мы обратимся к тому, что оставили нам по этому вопросу сами Рерихи, то увидим, что все было именно так – «бестелесно». Взаимодействие происходило на ментальном, а не вербальном уровне. Указания приходили во снах или наяву, но не посредством физического общения. Хотя и несколько реальных встреч все же было. И даже известно из воспоминаний Елены Ивановны, что она несколько сожалела, что не побеседовала с Учителем во время встречи в Гайд-парке, хотя у нее и была такая возможность.

Свою последующую жизнь семья Рерихов вела как будто одновременно в двух мирах: в земном, привычном для нас, и другом – ментальном. Позднее этот особый жизненный путь был назван «Огненным опытом».

Благословенны препятствия – ими растем. Америка

Я восхищаюсь искренне вашим искусством и могу сказать без преувеличения, что никогда еще пейзажи не производили на меня столь глубокое впечатление, как эти картины.

Альберт Энштейн^[123]

Для наших успехов мы сами не должны считать себя заурядными людьми – тогда пропадет смелость и уверенность, а без этих качеств никакого города не возьмешь.

Н. К. Рерих^[124]

В 1920 году директор Чикагского института искусств Роберт Харше пригласил Н. К. Рериха устроить турне с его работами по городам Америки. Было привезено 115 картин. Среди них «Меч мужества», «Сокровище ангелов», «Град обреченный», «Идолы», «Ладьи строят», «Экстаз».

Зинаида Фосдик, близкий друг семьи, так описала их первую встречу в Нью-Йорке: «И вот он сам – среднего роста, с полными света голубыми глазами, остроконечной бородкой, благородной головой, излучающей какую-то невидимую благожелательную мощь, и с необыкновенно проникновенным взглядом; казалось, он мог увидеть глубину человеческой души и найти самую ее суть. Рядом стояла его жена Е. И. Рерих – настолько красивая, что захватывало дух. <…> У нее сильный характер, ясный, глубокий ум. Она очаровательна в обращении, умеет всех приласкать, обнять, и вся она светится внутренней красотой. Кроме того, она обладает большой внешней красотой. Дивные карие глаза, ясный большой лоб, изумительные черные длинные брови, прелестный, неправильный, но тонкий нос, красивый тонкий рот, очаровательная улыбка с ямочками на щеках и удивительный цвет лица – румянец на слегка смуглом лице. Кожа на лице как персик, ни одной морщинки под глазами, у рта, а ей теперь сорок три года. Волосы черные с сильной проседью, она завивает их. Не имеет никаких фотографических карточек – как мы ее все ни просили, не позволила себя снять… <…> Всегда стремилась к познанию духа и много [книг] читала по философии и религии»^[125].

Помимо привезенных с собой картин, показывающих американскому зрителю образцы русской культуры, Рерих и в Америке продолжал писать картины, посвященные России и ее будущему. Вершиной этих размышлений стала серия картин «Санкта» 1922 года, посвященная жизни монахов в монастыре при наставничестве святого преподобного Сергия Радонежского.

В 1920-е годы в советской России активно работал центр современного искусства – Музей художественной культуры (МХК) под руководством Малевича, Татлина и Родченко. А в Америке Николай Рерих одним из первых стал основателем культурных учреждений в Нью-Йорке. Школа Общества поощрения художеств, директором которой был Н. К. Рерих в Санкт-Петербурге, стала прототипом основанного им в 1921 году американского Мастер-Института объединенных искусств. Кроме него было создано объединение художников Cor Ardens (Пылающие сердца), а годом позже был открыт Международный культурный центр «Корона Мунди» (Венец Мира). А в 1924 году в Нью-Йорке открылся Музей Н. К. Рериха – единственный на то время посвященный творчеству одного художника. Музей современного искусства (МоМА) был основан при содействии клана Ротшильдов только в 1929 году.

Сотрудники, возглавившие культурные учреждения Рериха, выбирались интуитивно. Вот, что пишет Зинаида Фосдик о приглашении стать одним из них. Встреча произошла в Hotel des Artistes”(«Отеле художников»). «Этот великий человек и его жена приняли меня так, как будто знали меня! Более того, они стали говорить со мной о своих планах на будущее, их миссии в Соединенных Штатах и о том, что должно было последовать далее, в то же время выражая глубокий интерес к моей музыке и преподавательской работе. (…) В тот же вечер были заложены идеи общей работы – создания первой из наших организаций, основанных профессором Рерихом».

Из писем сыну Юрию, который в 1922 году работал в Парижском университете на Среднеазиатском, Индийском и Монголо-тибетском отделениях, а до этого окончил Гарвардский университет США по отделению индийской филологии, мы знаем, с какой заботой Николай Рерих относился к своей жене Елене через 22 года брака: «Мама очень устала с переездом. Я так счастлив, что могу ей дать этой зимой – и прислугу, и хорошую квартиру»^[126].

Художник и основатель культурных учреждений Николай Рерих по-прежнему не писал портретов своей любимой жены. Почему? Во-первых, он не был портретистом. Еще во время обучения в Императорской академии художеств, выбирая себе наставника в живописи, Николай Рерих планировал продолжить обучение в мастерской Ильи Ефимовича Репина. Но академик нашел, что рисунок у господина Рериха довольно слабый, и не взял его в ученики. Так Николай оказался в мастерской пейзажиста Архипа Ивановича Куинджи. О чем никогда не жалел и многому у него научился. Особенно работе с цветом и яркими красочными контрастами.

Все годы, проведенные в Америке, и то грандиозное культурное строительство, которое было развернуто эмигрантом из России, прошли в тесном сотрудничестве с духовным наставником, от которого Рерихи регулярно получали четкие указания к действию всех членов семьи. Учреждения Рериха просуществовали до 1935 года. Параллельно в мире в 1917 году на средства частных инвесторов была основана Лондонская галерея Тейт. А в 1929 году в Советской России Музей художественной культуры закончил свое существование. Его коллекция была передана в Государственную Третьяковскую галерею.

Ведущая. Индия

Мне сдается, что самые мои национальные вещи будут написаны именно за границей^[127].

Н. К. Рерих. 1900 г.

Быть художником, вести за собой публику, чувствовать, что каждой нотой своей можешь дать или смех, или слезы – это ли не удовлетворение?

Н. К. Рерих

– Родной, миленький Масик, получили Твое первое письмо от 26 сент. Как Ты хорошо пишешь и до чего приятно получать Твои вести. Как Ты и знала – мы доехали тихо и гладко!^[128]

– Родненькая моя, сегодня в 7½ – 8 утра я проснулся от Твоего голоса. Точно Ты постучала в дверь и что-то напомнила. <…> Верно, очень часто дух Твой здесь с нами, ибо так ощущаем все Твое присутствие^[129].

В 1923 году давняя мечта Рерихов наконец сбылась – они прибыли в Индию. Полтора года проведя в подготовке к масштабной экспедиции, первое время даже жили в доме, когда-то бывшем резиденцией далай-ламы. Затем, оставив свои учреждения в Америке под руководство младшего сына Святослава, остальные Рерихи предприняли экспедицию по Центральной Азии. Оказавшись в стране своей мечты – в Индии, Николай Рерих более глубоко осмысливает роль женщины в жизни современного ему общества. Картина «Змий мудрости» передает идею «возрождение» женщины, картина «Звезда Матери Мира» вторит ей. Совсем недавно в США было введено всеобщее избирательное право. Роль женщины в жизни общества становится все более значительной. Николай Рерих, признавая ведущую роль женщины в их с Еленой союзе, пишет картину «Ведущая», изображая мужчину коленопреклоненным перед увлекающей его к горной вершине женщиной. Рерих повторит ее позднее в разной цветовой гамме и, немного меняя композицию, несколько раз. Такое уважение и даже почтение неудивительно, если почитать воспоминания Николая Рериха о том времени: «Деятельность Е.И. [Елены Ивановны] и ее внутренний смысл должны стоять примером. При отправлении нашей Азиатской экспедиции предполагалось, что Е.И. понесут в легкой дэнди, ибо она верхом не ездила. Но после первых же дней Е.И. решила, что она «на людях не поедет», села на коня и всю экспедицию проделала на коне, на яке, на верблюдах. При этом замечательно, что лошадь, многих заносившая, под Е.И. шла всегда спокойно. Е.И. первая русская женщина, проделавшая такой путь. А тропы азийские часто трудны – и узкие горные подъемы, и речные броды, и трещины, и тарбаганьи норы. Ну да и встречи с разбойными голоками тоже не очень приятны. Но замечательно присутствие духа Е.И. в самый опасный час. Точно Жанна д‘Арк, она восклицает: «Смелей! смелей!» Да, было много опасных встреч, и всегда проходили без страха, без вреда. Так и шли».

Тогда же была написана и картина «Матерь Мира». Женскийобраз уже не привязан к какой-либо конкретной художественной традиции, а является живописной квинтэссенцией представлений о женском начале во Вселенной. И параллельно появился более земной узнаваемый образ кормящей матери, прототипом которого являлась Турфанская Мадонна. В ней Николай Рерих видел связующую ноту между Востоком и Западом: «Помните ли турфанскую Матерь Мира с младенцем? Среди Азии, может быть несториане быть манихеи оставили этот облик. Или, вернее, этот облик остался претворенным от времен гораздо более древних»^[130]. В ней также представлена эволюция богини Маричи, которая, будучи раньше жестокой пожирательницей детей, постепенно превратилась в заботливую хранительницу их, сделавшись духовной спутницей Кувера, бога счастья^[131].

Ко времени завершения Центрально-Азиатской экспедиции Николай Рерих пишет образ своей супруги как основателя нового философского учения «Живая Этика», или «Агни-Йога», в образе восточной женщины, несущей огонь. «Агни-Йога» состоит из 11 книг, каждая из которых повествует о законах миропорядка, синтезируя философские размышления многих мыслителей, монахов и духовных лидеров.

О том, как Николай Рерих относился к жене, а через нее и ко всем женщинам мира, говорит картина 1931 года «Мадонна Лаборис», или «Труды Богоматери». Местонахождение шедевра долгое время оставалось загадкой для многих коллекционеров и ценителей творчества русского мастера по всему миру, ее знали только по репродукциям и более поздним повторениям. По счастливому стечению обстоятельств картина была найдена в одной американской семье, долгое время хранившей этот «бриллиант» и даже не представлявшей его ценности. В преддверии предстоящего Русского аукциона Bonhams в Лондоне картина была оценена в 800 000 – 1 200 000 фунтов стерлингов.

Одновременно с написанием картины «Труды Богоматери» Рерих описал ее сюжет словами: «Трогательно и проникновенно посвящает христианство Богоматери следующую легенду: «Обеспокоился Апостол Петр, ключарь Рая. Сказывает Господу: «Весь день берегу врата, никого не пускаю, а наутро новые люди в Раю». И сказал Господь: «Пойдем, Петр, ночным дозором». Пошли ночью и видят: Пресвятая Богоматерь опустила за стену рая белоснежный шарф Свой и принимает по нему какие-то души. Возревновал Петр и вмешаться хотел, но Господь шепнул: «Ш-ш! не мешай!».

И вот перед нами райские сады, светящиеся золотисто-салатовыми оттенками. Среди деревьев со спелыми, похожими на яблоки плодами мы можем разглядеть красивые архитектурные строения, рельефный ландшафт и фигуры Спасителя, апостола Петра и Богородицы. Сады окружены мощными крепостными стенами с башнями. Но при всей своей мощи лазурно-синяя крепость с садом кажется парящей над землей, подобно Ноевому ковчегу или сказочному летающему кораблю. Удивительное соединение легкости и одновременно незыблемости! На переднем плане рваные вершины скал и мерцающие на них языки адового пламени. Среди скал несколько представителей мира теней… Эти два мира: Рай – мир гармонии, творчества, духовной красоты, и Ад – пространство хаоса, безверия, отчаяния и пустоты, разделены пропастью, и только тонкая серебряная нить, символизирующая плат Богородицы, дает надежду и возможность тем, кто силен духом, перейти по нему как по струне, натянутой над бездной из мира безысходности в мир спасения.

И мы видим таких смельчаков! На плате совсем близко к Богоматери расположена восходящая женская фигура… Женщина идет первой, мужчина показан стоящим на вершине скалы в самом начале восхождения следующим за ней, при этом ее фигура полна достоинства и спокойствия, уверенности и благодарности за переброшенный плат, за предоставленную возможность на спасение. Это расположение фигур отнюдь не случайно. Год написания картины – 1931-й – относился к периоду создания семьей Рерихов движения Единения женщин общества имени Рериха по всему миру. В том же году Н. К. Рерих пишет статью-воззвание «ЖЕНЩИНАМ», в которой и описывает сюжет картины Madonna Laboris. Статья является своеобразным призывом к женщинам об ответственности и осознанию своей особой миссии Жены, Сестры и Матери, а также Вдохновительницы в будущем духовном водительстве: «Женщины, ведь вы соткете и развернете знамя мира. Вы безбоязненно станете на страже улучшения жизни. Вы зажжете у каждого очага огонь прекрасный, творящий и ободряющий. Вы скажете детям первое слово о красоте. Вы научите их благословенной иерархии знания. Вы скажете малым о творчестве мысли. Вы можете уберечь их от разложения и с первых дней жизни вложить понятие героизма и подвига. Вы первые скажете малым о преимуществе духовных ценностей. Вы произнесете священное слово Культура. Великое и прекрасное дело заповедано вам, женщинам!»

Любовь женщины, ее терпение, мудрость, мягкость и забота, умение сглаживать «острые углы» в отношениях, умение прощать и видеть лучшее в человеке может менять людей. Благодаря своей матери, исповедовавшей христианство, Николай Рерих имел духовного наставника в лице светоча Русской православной церкви – о. Иоанна Кронштадтского. Вот как Рерих вспоминает о своем общении с будущим святым: «Какие это были истинно особые дни, когда Христово слово во всем вдохновенном речении Великого Прозорливца приносило мир дому. Это не были условные обязанности. Вместе с о. Иоанном входило великое ощущение молитвы, исповедание веры…» Это исповедание веры будет поддерживать Николая Константиновича всю его жизнь в любых, самых сложных жизненных перипетиях. А помогать и вдохновлять его будет его верная спутница, жена Елена Ивановна Рерих. В той же статье-обращении к женщинам Рерих приводит слова своей жены: «В тяжкие дни космических катаклизм и человеческого разъединения и дегенерации, забвения всех высших принципов бытия, дающих истинную жизнь и ведущих к эволюции мира, должен подняться голос, призывающий к воскрешению духа, к внесению огня подвига во все действия жизни, и, конечно, этим голосом должен быть голос женщины, испившей чашу страдания и унижения и закалившейся в великом терпении. Пусть теперь женщина – Матерь Мира – скажет: Да будет Свет!»

Картина «Труды Богоматери» наполнена этим светом! Им пронизаны и другие полотна Рериха, запечатлевшие возвышенный женский образ, поднятый на пьедестал Любви, Знания и Красоты в культуре многих народов.

В 1932 году увидела свет «Мадонна Орифламма», отразившая идею международного соглашения, посвященного охране культурного наследия по всему миру – Пакту Рериха и его отличительного символа Знамени Мира. Культура, по мнению Николая Константиновича Рериха, – основа эволюции человека. Пакт Рериха, подписанный в 1935 году всеми американскими государствами, является выраженной в договоре квинтэссенцией идей многих мыслителей и культурных деятелей о сохранении основы эволюции для будущих поколений. На картине Знамя Мира держит женщина, так как Рерих верил в то, что в будущем женщина будет больше восприимчива к внедрению основ культурного развития в жизнь семьи.

Картина «Камень несущая» также посвящена Елене Ивановне. На фоне бездонного синего неба, которое занимает большую часть картины, и белых Гималайских вершин стоит женщина. Ее фигура походит на каменное изваяние. На голове ее корона, в руках она держит ларец с сокровищем Мира – камнем Чинтомани. Камень – символ кристаллизованного духовного огня, положительных качеств духа – терпения, жертвенности, мужества, доброжелательности, преданности, любви и т. д.

И дивились все.

И шумел за окном ветер, и гнул деревья, и гнал на сухую землю дожденосные тучи – он верил в себя.

В 1938 году Николай Рерих с женой и старшим сыном Юрием просили советского консула в Индии рассмотреть возможность их возвращения в СССР. Министерство иностранных дел ему отказало. Как, впрочем, и советское посольство в Латвии. Николай Рерих писал картины, посвященные России, величию русского народа. Русской женщине-богатырше посвящена картина «Настасья Микулична». «Величественный прообраз русского женского движения – давно был нам близок. Характерно женское движение в русском народе – в народах Союза. Выросло оно самобытно, как и быть должно. Женщина заняла присущее ей место мощно, как поленица удалая. Народы волею своею показали здоровое, преуспевающее строительство».

Даже в 1941 году Николай Рерих не оставлял попытки вернуться в Советскую Россию. Он пишет картину «Ждущая», частично повторяя сюжет картины 1918 года «Вечное ожидание». Одинокая женщина в терпеливом ожидании смотрит вдаль – излюбленный мотив Рериха – мотив прекрасной Сольвейг – чистой, благородной девичьей души, ждущей воплощение мечты. Прошлое, пусть ранее и прекрасное, теперь собрано в виде маленькой покосившейся избы – изжитое поле деятельности. Настоящее – ожидание. Будущее – небо, в которое неотрывно смотрит девушка, зовущее, неизвестное и притягательное.

При этом жили Рерихи в индийской долине Кулу так: просыпались в семь утра, слушали новости по радио, читали газеты, про них Рерих писал, что «правда дрожит в извилистых строках». Потом все расходились по своим рабочим комнатам. Николай Константинович писал картины и статьи. Елена Ивановна работала над рукописями и книгами. Старший сын Юрий занимался переводами. Святослав тоже создавал картины. По хозяйству помогали две девушки – сестры Людмила и Раиса Богдановы. Раиса еще и печатала на машинке тексты для Елены Рерих. Местные жители называли их дом маленьким монастырем^[132].

В 1946-м Амторг в лице А. Гусева заинтересовался творчеством Николая Рериха и стал устанавливать контакт с художником с целью приобретения его картин для музеев СССР. Наркомпрос в лице Яременко видел в Н. К. Рерихе «русского патриота, любящего свою Родину»^[133] и что его должны также знать в Советской России, как и Репина. Но, к сожалению, эти переговоры ни к чему не привели.

Николай Рерих до последнего вздоха надеялся вернуться в СССР. Буквально сидел на чемоданах. 13 декабря 1947 года его не стало. Он умер тихо, в своей постели, окруженный любящими близкими людьми: женой и старшим сыном.

«Жутко было вернуться в дом опустевший, – писала после кремации тела по индийскому обряду Елена Ивановна Рерих в Америку 15 декабря 1947 года, – жутко смотреть на стеклянную дверь его мастерской, из-за которой он больше не выглянет, не выйдет полюбоваться на горы и небеса, освещенные огнем солнечного заката.

Наш Светлый и Любимый ушел, как и жил – просто и красиво. Истинно, мир осиротел с его уходом. В нашем тяжком горе находим утешение в сознании, что ему была дарована лучшая доля – закончить свою светлую деятельность прекрасным аккордом, среди безумия мира еще раз провозгласить и поднять Знамя Мира и на этот раз в столь любимой им Индии».

Эпилог

Пожалуй, самой важной темой в живописи для понимания природы взаимоотношений Николая и Елены Рерихов является картина 1931 года Fiat Rex! («Да здравствует, король!»)

На полотне изображены три фигуры: мужчина, женщина и их духовный наставник. Прототипами героев картины послужили реальные исторические персонажи: Эккехард II и его супруга маркграфиня Ута, жившие в XI веке в Германии. Их скульптуры, исполненные в XIII столетии, в числе фигур 12 других основателей Наумбурга украшают готический собор Петра и Павла в этом городе. А в ГМИИ имени А. С. Пушкина в Москве хранятся гипсовые бюсты – копии этих статуй.

Эккехард обладал большой военной мощью и был верным сторонником императоров Конрада II и Генриха III. Император Генрих в документе 1041 года назвал Эккехарда II «вернейшим из верных». В 1029 году Герман и его брат Эккехард пошли навстречу желанию Конрада II и перенесли резиденцию Цайцского епископства в Наумбург, после чего епархия получила свое современное имя Наумбург-Цайц. Эккехард умер бездетным в 1046 году. После его смерти Ута в возрасте 46 лет, отказавшись от наследства мужа, ушла в монастырь аббатства Гернроде, которым управляла ее сестра Хацеха.

Создание триптиха происходило параллельно с написанием Еленой Рерих книги «Иерархия» из серии «Живая Этика». В ней большое внимание уделяется взаимодействию человека со своим духовным наставником и понимание определенной иерархической структуры общества в духовном плане. Согласно концепции, изложенной в книге, для самосовершенствования человеку нужно встретить в своей жизни наставника, который поможет ему. В ее письме от 10 мая 1937 года встречается упоминание о том, что держит в руках мудрец в восточных одеяниях на центральной части триптиха. «Обруч с одним камнем-алмазом есть символ Братства и Его Главы, – пишет она о триптихе. – Обруч этот отвечает сияющему обручу, видимому над головою Высоких Духов»^[134].

Этот триптих всегда находился в доме Рерихов в Наггаре и никогда не экспонировался на выставках. После ухода из жизни Николая Рериха Елена Ивановна брала триптих с собой в Дели, Кхандал и Калимпонг. Когда в 1955 году и ее не стало, младший сын Святослав перевез его в свое имение Tatguni Estate под Бангалором^[135].

Смысл триптиха в том, что в этом союзе двух людей объединяло прежде всего духовное братство, направляемое мудростью Учителя.

Послесловие

Любовь – это искусство, подобно тому как жизнь есть искусство.

Эрих Фромм

Герои книги «Страстное искусство» – мужчины, но прежде всего они художники. Помогло ли им особое живописное восприятие мира в искусстве любви? Или художественное творчество всегда стояло для них на первом месте, а любовь к человеку имела второстепенное значение? С одной стороны, живопись была для них способом жизни, диалога с окружающим миром, тем, без чего они не мыслили себя. С другой – и Ван Гог, и Пикассо, и Рерих признавали необходимость присутствия рядом любимой. Каждый из них выразил свое отношение к женщине по-своему, своеобразно. Последовательность глав в книге выбрана не случайно. Любовные перипетии трех известных художников можно выстроить линейно, как периоды развития отношений.

Винсент Ван Гог был романтиком. Его страстное желание любить и быть любимым вылилось в творчество без остатка. Настоящих долгосрочных отношений с женщиной так и не сложилось, они оставались на стадии букетно-конфетного периода и коротких встреч. «А ведь наслаждение прекрасной вещью (имеется ввиду произведение искусства. – Прим. автора), подобно обладанию женщиной, и есть миг бесконечности»^[136], — считал Винсент. Самой известной его картиной стали «Подсолнухи» во многих вариациях. Букеты Ван Гога и есть его гимн несостоявшейся любви, когда все еще только в ожидании, в предвкушении.

У Пабло Пикассо отношения состоялись, их было много, даже, возможно, слишком много для одного человека за одну жизнь. Они были разными, но их объединяло то, что они заканчивались, не обрываясь окончательно. Исключение составили самые последние с Жаклин – они закончились со смертью самого Пикассо, и еще с Евой, которая слишком рано ушла из жизни. Его очень много известных картин – портретов любимых и любящих женщин, но знаковым считается полотно «Авиньонские девицы», изображающее проституток. Пикассо хотел дать картине более острое название – «Философский бордель», но арт-дилер отговорил его от такой радикальности. Да, картина была написана в первой трети жизни, но и в последние годы, несмотря на постоянные и официально оформленные отношения, Пикассо все продолжал и продолжал обращаться к теме обольщения и теме продажной любви. Рядом с Пабло были верные, любящие жены и матери, а он, как и Ван Гог хотел познать природу тех, кто готов отдаваться за деньги и без любви. Почему? Как-то Пикассо сказал: «Видимо, только у таких женщин я и могу найти утешение»^[137]. Вероятно, это было сказано не серьезно, а, возможно, творчество его настолько испепеляло, что хотелось порой лишь удовлетворения страсти без душевного контакта или пусть и не настоящего, но полного принятия и понимания.

Николай Рерих не испытывал никакой тяги к блудницам. Он их сторонился, они его не интересовали. Женщина воспринималась им как богиня, как духовный лидер, на которого возложена ответственная миссия в будущем. Быть рядом с таким человеком было, вероятно, так же не просто, как и с двумя другими героями книги. Рерих писал: «Недаром нынешний век называется веком Матери Мира. В этом величественном понятии заключается и признание женщины как не только равноправного, но существа, облеченного особым доверием для выполнения неотложных мировых задач»^[138].

И знаете, что считал Рерих самым главным? Что должна дать миру женщина? ДОБРОТУ!

«Среди этих действительно неотложных, нависших задач будет прежде всего внесение в мир доброты. Иначе говоря, внесение самого широкого и глубокого добротворчества. Уж очень недобр стал мир. Уж очень недобры люди. Объясняйте это обстоятельство чем хотите, но все же отсутствие доброты является понятием международным. Точно бы люди утратили знание, как им прикоснуться друг к другу. Понятие сердца так часто истерлось, как бы испепелилось. Если среди высоких мировых задач Матери Мира Она прежде всего установит земную деятельность сердца, то это уже будут поистине открытые врата в сад прекрасный»^[139].

Как же это трогательно и прекрасно! Но отвечает ли это задачам современного общества или слова звучат слишком отвлеченно от жизни и даже наивно? Каждый находит ответ на этот вопрос сам. Для меня не так важно, какой статус в обществе имеет женщина, но если от ее общества кому-то становится лучше, то она достойна того, чтобы стать музой и быть возведенной на пьедестал любви средствами искусства.

Кристина О’Крейн

Список иллюстраций

Предисловие. Винсент Ван Гог. Пшеничное поле с кипарисами (вариант). Сентябрь 1889. Лондонская Национальная галерея, Лондон; Пабло Пикассо. Склеп (Братская могила). 1945. Нью-Йоркский музей современного искусства (МоМА), Нью-Йорк.

Глава I. Фото Кее Вос-Стриккер с сыном Яном. Октябрь 1881; Винсент Ван Гог. Самый ранний известный рисунок – Коринфский ордер, графика. 1863; Винсент Ван Гог. Амбар и фермерский дом. Карандаш. Февраль 1864; Винсент Ван Гог. Дом священника и церковь в Эттене. Перо, чернила, карандаш. 1876; Винсент Ван Гог. Копатель. Акварель, уголь. Октябрь 1881. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Мальчик, режущий траву. Акварель, черный мел. Октябрь 1881. Музей Крёллер-Мюллера, Оттерло; Винсент Ван Гог. Дочь Джейкоба Майера. Рисунок, ручка, карандаш. Июль 1881. Музей Крёллер-Мюллера, Оттерло; Винсент Ван Гог. Осел и тележка. Рисунок, карандаш. Октябрь 1881. Музей Ван Гога, Амстердам; Теодор ван Гог, отец Винсента. 1881. Портрет; Винсент Ван Гог. Старые дома и новая церковь в Гааге. 1882. Холст, масло. Частная коллекция; Винсент Ван Гог. Улица с рабочими, копающими траншею. Карандаш, тушь. Апрель 1882; Жан Франсуа Милле. Сеятель. 1850. Бостонский музей изящных искусств, Бостон; Винсент Ван Гог. Сеятель. 1881. Музей Ван Гога, Амстердам; Фото Терстеха; Антон Мауве. Автопортрет. Муниципальный музей Гааги, Гаага; Антон Мауве. Утренняя поездка на пляже. 1876. Рейксмюсеум, Амстердам; Винсент Ван Гог. Ветряные мельницы близ Дордрехта. Перо, чернила, акварель, графитный карандаш, мел. Август 1881. Музей Крёллер-Мюллера, Оттерло; Винсент Ван Гог. Пляж с ходячими людьми и лодками. 1882. Частная коллекция; Винсент Ван Гог. Вход в Пешот-банк, Гаага. Рисунок, карандаш. Март 1882. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Церковная скамья с верующими. 1882. Музей Крёллер-Мюллера, Оттерло; Винсент Ван Гог. Угольная шахта в Боринаже. 1879. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Согнутая фигура женщины. Рисунок, карандаш. 1882. Музей Крёллер-Мюллера, Оттерло; Винсент Ван Гог. Голова женщины. Рисунок, карандаш. 1882. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Печаль. Рисунок, черный мел. 10 апреля 1882. Художественная галерея в Уолсолле, Великобритания; Винсент Ван Гог. Зарисовка дерева. Акварель, мел. 1882. Музей Крёллер-Мюллера, Нидерланды; Винсент Ван Гог. Девушка на коленях у колыбели. Рисунок, карандаш, уголь. 1883. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Женщина с ребенком на коленях. 1883. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Осенний пейзаж. Картина, масло, холст. 1885. Музей Фитцвильяма, Кембридж; Винсент Ван Гог. Осенний пейзаж с четырьмя деревьями. Картина, масло, холст. 1885. Музей Крёллер-Мюллера, Оттерло; Винсент Ван Гог. Коттедж с крестьянами, возвращающимися домой. Масло, холст. 1885. Музей Соумайа, Мехико; Винсент Ван Гог. Коттедж с сараем в Декрепите и женщиной из магазина. Масло, холст. 1885. Частная коллекция; Фото Марго; Гордина де Грот, портрет. 1885. Холст, масло. Частная коллекция; Винсент Ван Гог. Голова старой женщины в белом чепчике. Масло, холст. 1885. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Голова крестьянки с белой шляпой. Масло, холст. Апрель 1885. Национальная галерея Шотландии, Эдинбург; Винсент Ван Гог. Едоки картофеля. Апрель-май 1885. De Aardappeleters. Холст, масло. 82×114 см. Музей Винсента ван Гога, Амстердам; Йозеф Израэлс. Крестьянская семья за столом. Холст, масло. 1882; Антон ван Раппард. Художники по плитке. 1883–1884. Музей Ван Гога, Амстердам; Пабло Пикассо. Авиньонские девицы. 1907. Нью-Йоркский музей современного искусства (MoMA), Нью-Йорк; Люк Филдс. Очередь в ночлежный дом. 1874. Британская галерея Тейт, Лондон; Винсент Ван Гог. Ваза с пионами и розами. Живопись, масло, холст. 1886. Музей Крёллер-Мюллера, Оттерло; Винсент Ван Гог. Ваза с подсолнухами, розами и другими цветами. Масло, холст. Сентябрь 1886. Мангеймский кунстхалле, Мангейм; Фернан Кормон. Каин. 1880. Музей Орсе, Париж; Фото ателье Фернана Кормона (ок. 1885). Спиной к камере Анри де Тулуз-Лотрек; Винсент Ван Гог. Ваза с мальвами. 1886. Кунстхаус, Цюрих; Винсент Ван Гог. Мельницы. 1886. Музей в Зволле; Винсент Ван Гог. Мулен де ла Галетт. Мельницы Монмартра. Лето 1886. Художественная галерея и музей Глазго, Шотландия; Винсент Ван Гог. Бульвар Клиши. Живопись, масло, холст. Март 1887. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Два срезанных подсолнуха. 1887. Холст, масло. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Два срезанных подсолнуха II. 1887. Холст, масло. Музей изобразительных искусств, Берн; Винсент Ван Гог. Два срезанных подсолнуха III. 1887. Холст, масло. Метрополитен-музей, Нью-Йорк; Винсент Ван Гог. Голова женщины с распущенными волосами. Картина, масло, холст. Декабрь 1885. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Стоящая обнаженная женщина с боку. Рисунок, карандаш. Февраль 1886. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Голый стоящий мужчина спереди. Рисунок, черный мел. Январь 1886. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Вид на Хет Стин. Декабрь 1885. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Зуав. Живопись, масло, холст. Июнь 1888. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Сидящий Зуав. Рисунок, карандаш. Июнь 1888. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Японейзери: Мост под дождем (после Хиросигэ). Картина, масло, холст. Октябрь 1887. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Японейзери: Цветущее сливовое дерево (после Хиросигэ). Картина, масло, холст. Октябрь 1887. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Абрикосовые деревья в цвету. Живопись, холст, масло. Апрель 1888. Частное собрание; Винсент Ван Гог. Миндальное дерево в цвету. Живопись, холст, масло. Апрель 1888. Музей Ван Гога, Амстердам; Винсент Ван Гог. Ночная терраса кафе. Живопись, холст, масло. Сентябрь 1888. Музей Крёллер-Мюллера, Оттерло; Винсент Ван Гог. Ночная терасса кафе. Рисунок, перо, тушь, карандаш. Сентябрь 1888. Далласский музей искусства, Даллас; Винсент Ван Гог. Ночная терасса кафе. Рисунок, перо, тушь, карандаш. Сентябрь 1888. Далласский музей искусства, Даллас.

Глава II. Мария-Тереза Вальтер. Фото, ок. 1927 Архивное фото. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Лицо Мари-Терезы. Октябрь 1928. Пикассо на балу графа де Бомона, Париж, 1924. Ман Рэй, фото, фрагмент. Фото 1927 года; Мария-Тереза Вальтер. Фото, ок. 1928. Архивное фото. Музей Пикассо, Париж; Ольга Хохлова в роли наложницы султана, в балете «шехерезада». Фото, ок. 1916. Фонд Альмины и Бернара Руиз-Пикассо; Пабло Пикассо. Столовая комната на улице Ля Боэти. 1918–1919. Бумага, карандаш. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Гостиная на улице Ля боэти: Жан Кокто, Ольга, Эрик Сати, Клайв Белл. 1919. Музей Пикассо, Париж; Мастерская Пикассо на улице Боэти, Париж, 1932. Фотограф Брассай. Фото 1 и 2. Архивное фото. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Автопортрет. 1917. Бумага, карандаш. Частная коллекция; Пикассо, Ольга Хохлова и Жан Кокто в Риме. Фото, 1917. Фото, оригинал в Музее Пикассо, Париж; Мишель Мишель-Жорж – Жорж. Открытие балета «Парад» в Париже (Поль Розенберг, Мари Лорансен, Сергей Дягилев, Мисия Серт, Эрик Сати, Жорж-Мишель, Пикассо, Жан Кокто). 1917, Музей изобразительных искусств, Сан-Франциско; Пабло Пикассо. Автопортрет. 1907. Холст, масло. Народная галерея, Прага; Пабло Пикассо. Авиньонские девицы. 1907. Холст, масло. Нью-Йоркский музей современного искусства (MoMA), Нью-Йорк; Пабло Пикассо. Парад. Проект костюма акробата. 1917; Пабло Пикассо. Портрет Игоря Стравинского. 1920. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. «Занавес к балету Парад». 1917. Холст, темпера. Центр Помпиду, Париж; Ольга Хохлова в роли нимфы в балете «Послеполуденный отдых фавна». Фото, ок. 1916. Фото из книги: John Richardson «A Life of Picasso: The Triumphant Years, 1917–1932». (Vol 3); Пабло Пикассо. Портрет Гийома Аполлинера для «Каллиграмм». 1916. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Портрет Марии Пикассо Лопес. 1923. Музей современного искусства в Арль; Пабло Пикассо. Купальщицы. 1918. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Мать и дитя. 1921. Музей Пикассо, Малага; Пабло Пикассо. Женщина с ребенком на берегу моря. 1921. Чикагский институт искусств, Чикаго; Пабло Пикассо. Сидящая женщина. 1920. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Источник. 1921. Музей современного искусства, Стокгольм; Пабло Пикассо. Семья на море. 1922. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Диван. 1899. Музей Пикассо, Барселона; Пабло Пикассо. Объятия. 1900. Музей Пикассо, Барселона; Пабло Пикассо. Мужчина и женщина. 1921. Частная коллекция; Пабло Пикассо. Портрет Сары Мерфи. 1923. Частная коллекция; Пабло Пикассо. Женщина в голубом и розовом. 1923. Бернский музей изобразительных искусств, Берн; Пабло Пикассо. Ольга в задумчивости. 1923. Музей Пикассо, Париж; Сара Мерфи и Пабло Пикассо на пляже в Антибе, 1923. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Сидящая женщина (Сара Мерфи). 1923. Мемориальный художественный музей Аллена, Оберлин; Пабло Пикассо. Любовники. 1923 г. Национальная галерея искусства, Вашингтон; Пабло Пикассо. Пикадор. 1889. Дерево, масло. Коллекции Клода Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Коррида 2. 1901. Частная коллекция; Пабло Пикассо. Тореро. 1912. Бернский музей изобразительных искусств, Берн; Пабло Пикассо. Коррида. 1922. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Поцелуй. 1925. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Танец (три танцора, три танцовщицы). 1925. Британская галерея Тейт, Лондон; Пабло Пикассо. Портрет Ольги в кресле. 1917. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Ольга Хохлова в мантилье. 1917. Музей Пикассо, Малага; Пабло Пикассо. Ольга Пикассо. 1923. Частная коллекция; Пабло Пикассо. Женщина в кресле. 1927. Фонд Бейелер, Риен; Пабло Пикассо. Натюрморт. 1927. Музей искусств округа Лос-Анджелес; Пабло Пикассо. Ваза для фруктов и гитара. 1927; Пабло Пикассо. Композиция (женская фигура на пляже). 1927 ($1,4 млн). Частная коллекция; Пабло Пикассо. Купальщица, открывающая кабинку. 1928. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Пауло на ослике. 1923. Фонд Альмины и Бернара Руиз-Пикассо, Мадрид; Пабло Пикассо. Сын художника в костюме Арлекина (портрет Пауло). 1924 ($2,0 млн). Частная коллекция; Пабло Пикассо. Сон. 1932 ($155,0 млн). Частная коллекция; Дом Пикассо в Буажелу, 1930-е. Фото – Брассай; Пабло Пикассо. Сюита Воллара (009). Изнасилование. 1931. Оттиски находятся в Национальной галерее Австралии, Канберра, Музей Людвига, Лондон; Пабло Пикассо. Сюита Воллара (049). Изнасилование. 1933. Оттиски находятся в Национальной галерее Австралии, Канберра, Музее Людвига, Лондон; Пабло Пикассо. «Обнаженная, зеленые листья и бюст». 1932. Частное собрание; Пабло Пикассо. Знание и милосердие. 1897. Музей Пикассо, Барселона; Пабло Пикассо. Жизнь. 1903. Художественный музей Кливленда; Пабло Пикассо. Дерево. 1907. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Художник и модель. 1914. Музей Пикассо, Париж; Марсель Умбер (Ева Гуэль). Фото, 1914. Фото из архива Гертруды Стайн, на обороте написано: Ева, друг Пикассо, 1914–1916; Пабло Пикассо. Портрет Гертруды Стайн. 1905–1906. Холст, масло. Метрополитен-музей, Нью-Йорк; Пабло Пикассо. Проворный кролик. 1905. Холст, масло. Метрополитен-музей, Нью-Йорк; Поль Сезанн. Портрет Амбруаза Воллара. 1899. Петит Пале, Париж; Пьер Огюст Ренуар. Портрет Амбруаза Волларда. 1908. Частная коллекция; Пабло Пикассо. Портрет Фернанды. 1909. Музей современного искусства в Дюссельдорфе, Дюссельдорф; Пабло Пикассо. Портрет Мадлен. 1904. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Женщина с забранными наверх волосами. 1904. Чикагский институт искусств; Пабло Пикассо. Мать и ребенок. 1904. Художественный музей Гарварда, Кембридж; Пабло Пикассо. Любовники. Париж. Август 1904. Тушь, акварель и уголь на бумаге. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Автопортрет. 1901–1902. Национальная галерея искусства, Вашингтон; Пабло Пикассо. Старый гитарист. 1904. Чикагский институт искусств, Чикаго; Пабло Пикассо. Семья комедиантов. 1905. 212,8 x 229,6 см. Национальная галерея искусства, Вашингтон; Пабло Пикассо. Семья акробатов с обезьяной. 1905. Художественный музей в Гетеборге, Швеция; Пабло Пикассо. Дама с веером. 1905. Национальная галерея искусства, Вашингтон; Пабло Пикассо. Спящая обнаженная. 1904. Частное собрание; Пабло Пикассо. Гарем. 1906. Художественный музей Кливленда, Кливленд; Пабло Пикассо. Спящая женщина (Медитация). 1904. Нью-Йоркский музей современного искусства (МоМА), Нью-Йорк; Пабло Пикассо. Мужчина, женщина и ребенок. 1906. Базельский художественный музей, Базель; Пабло Пикассо. Мать и дитя 1907. Холст, масло. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Маленькая сидящая обнаженная. 1907. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Ма Джоли (женщина с гитарой). 1911–1912. МоМА, Нью-Йорк; Пабло Пикассо. Скрипка (я люблю Еву). 1912. Государственная галерея Штутгарта, Штутгард; Пабло Пикассо. Женщина в сорочке, сидящая в кресле (Ева). 1913 ($24,7 млн). Метрополитен-музей, Нью-Йорк; Пабло Пикассо. Герника. 1937. Центр искусств королевы Софии, Мадрид; Герника в процессе создания. Париж, 1937. Фотограф Дора Маар. Фото стадий 1–6. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Любовники. 1919. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Портрет Хайме Сабартеса, сидя. 1900. Музей Пикассо, Барселона; Пабло Пикассо. Женщина с поднятыми руками. 1936. Музей Пикассо, Малага; Пабло Пикассо. Портрет Доры Маар 4. 1937; Пабло Пикассо. Дора и минотавр. 1936. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Облокотившаяся Мария-Тереза. 1939. Частная коллекция; Пабло Пикассо. Бюст женщины в шляпе (Дора). 1939. Фонд Бейелер, Риен; Пабло Пикассо. Женщина у окна (Мария-Тереза). 1936 ($17,2 млн). Частная коллекция; Пабло Пикассо. Портрет Нюш Элюар. 1937. Музей Пикассо в Антибе; Пабло Пикассо. Портрет; Франсуазы. 1946. Музей Пикассо в Париже; Франсуаза Жило. Фото, 1940-е годы; Пабло Пикассо. Сюита Воллара (068). Минотавр, склонившийся над спящей. 1933. Оттиски находятся в Национальной галерее Австралии, Канберра, Музее Людвига, Лондон; Пабло Пикассо. Минотавр бегущий. 1928. Музей Пикассо в Париже; Пабло Пикассо. Макет для обложки журнала «Минотавр». 1933. MoMA, Нью-Йорк; Пабло Пикассо. Сюита Воллара (066). Минотавр и женщина за занавесью. 1933. Оттиски находятся в Национальной галерее Австралии, Канберра, Музее Людвига, Лондон; Пабло Пикассо. Женщина с артишоком. Живопись, 1941. Музей Людвига, Кельн; Пабло Пикассо. Дора Маар с кошкой. 1941. Частная коллекция; Пабло Пикассо. Дора Маар. 1941. Национальная портретная галерея, Вашингтон; Пабло Пикассо. Женщина в зеленом (Дора). 1944. Фонд Бейелер, Риен; Пикассо и его дочь Майя на балконе. Фото, 1944. Архивное фото, Музей Пикассо, Париж; Клод и Палома Пикассо, Париж, 25 января 1966. Фото, Ричард Аведон. Фонд Ричарда Аведона; Пабло Пикассо. Сюита Воллара (095). Гарпия с головой быка и четыре девочки. 1934. Оттиски находятся в Национальной галерее Австралии, Канберра, Музее Людвига, Лондон; Пикассо купает в море своего сына Клода, Валлорис, 1948. Фото – Роберт Капа; Пабло Пикассо. Чай. 1952. Коллекция доктора Мэла Йоакума, Калифорния; Пабло Пикассо. Распятие. 1930. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Дружба народов (война и мир). Роспись часовни в Валлорисе; Пабло Пикассо. Портрет мадам Элен Пармелен. 1952. Частная коллекция; Пикассо со всеми своими детьми и Франсуазой Жило. Лазурный берег, 1954. Фото Эдварда Куинна; Пабло Пикассо. Франсуаза, Клод и Палома. 1951. Частная коллекция; Пабло Пикассо. Мама и играющие дети. 1951. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Тень, падающая на женщину. 1953. Израильский музей, Иерусалим; Пабло Пикассо. Портрет Сильветт Давид. 1954. Бременская картинная галерея, Бремен; Пабло Пикассо. Жаклин с цветами. 1954. Коллекция Кэтрин. Хутин-Блэй, Париж; Жаклин Рок в соломенной шляпке. Канны, 1957. Рене Бурри, фото 1; Эжен Делакруа. Женщины Алжира в своей квартире, 1834. Лувр, Париж; Анри Матисс. Одалиска с турецким креслом. 60×73 см, 1928. Национальный центр искусства и культуры Жоржа Помпиду, Париж; Пабло Пикассо. Жаклин со скрещенными руками. 1954. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Лежащая обнаженная. 1955. Музей Пикассо, Париж; Пикассо с Клодом и Паломой, вилла Калифорния, Канны, 1957. Фото – Дэвид Дуглас Дункан; Пабло Пикассо. Купальщики в Ла Гаруп. 1957. Женевский музей искусства и истории, Женева; Диего Веласкес. Менины. 1656. Холст, масло. Прадо, Мадрид; Пабло Пикассо. Менины (Мария Агустина Сармьенто). Интерпретация № 3. 20 и 26 августа 1957. Музей Пикассо в Барселоне; Пабло Пикассо. Менины (Мария Агустина Сармьенто и инфанта Маргарита Мария). Интерпретация № 28. 10 октября 1957. Музей Пикассо в Барселоне; Пабло Пикассо. Голова Минотавра. 37×27,7 см. 1958. Государственная галерея Штутгарта, Штутгарт; Эдуард Мане. Завтрак на траве. 1863. Музей Орсе, Париж; Пабло Пикассо. Женщина с детьми. 1961. Филадельфийский музей искусства, США; Пабло Пикассо. Семья. 1965. Частная коллекция; Пикассо на пляже, Канны, 1965. Фото – Люсьен Клерг; Пабло Пикассо. Поцелуй. 1969. Частная коллекция; Пабло Пикассо. Женщина и мушкетер. 1967. Метрополитен-музей, Нью-Йорк; Пабло Пикассо. Автопортрет. 30 июня 1972. Фьюджи Телевижн, Токио; Мария Пикассо Лопес, мать Пабло Пикассо, фото ок. 1900. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо. Портрет матери художника. 1896. Музей Пикассо, Барселона; Пабло Пикассо. Пара. 1971. Музей Пикассо, Париж; Пабло Пикассо в возрасте 14–15 лет. Фото, 1896. Оригинал хранится в Музее Пикассо, Барселона; Пабло Пикассо. Мать и дитя. 1901. Художественные музеи Гарварда, США; Пабло Пикассо. Семья Арлекина. 1905. Частная коллекция; Последняя картина Пабло Пикассо. Лежащая обнаженная и голова. 1973. Частная коллекция.

Глава III. Николай Рерих. 1900. Фото с сайта Музея Рериха в Нью-Йорке; Елена Рерих. 1900. Фото с сайта Музея Рериха в Нью-Йорке; Николай Рерих. 1893. Фото с сайта Музея Рериха в Нью-Йорке; Н. К. Рерих. Портрет мужчины. 1890-е. Музей Николая Рериха. Нью-Йорк.; Н. К. Рерих. Натурщица (этюд). 1893–1897. Горловский художественный музей, Украина; Н. К. Рерих. Мотив Буданского болота при весеннем разливе. 1890-е. Музей Николая Рериха, Нью-Йорк; Мария Рерих, Владимир Рерих, Лидия Рерих, Константин Рерих, Николай Рерих, 1883–1884. Архив NRM; Владимир Рерих, Борис Рерих, Николас Рерих. 1887. Архив NRM; Н. К. Рерих был выпускником гимназии Карла Мая, ее выпускников называли «майцами», или «майскими жуками». Шестой справа: Николас Рерих. Конец 1880-х. Архив NRM; Слева Николай Рерих. 1893. Архив NRM; Хелена Рерих, Николас Рерих. Ок. 1905. Архив NRM; Николай Рерих, Елена Рерих. Начало XX века (1908–1910). Архив NRM; Н. К. Рерих. Псков. Окна дома XVII века (Окна старого дома). 1903. Музей Николая Рериха, Нью-Йорк; Н. К. Рерих. Пейзаж (Углич, церковь Св. Леонтия Ростовского за Волгой). 1904. Горловский художественный музей, Украина; Н. К. Рерих. Суздаль. Монастырь Александра Невского. 1903. Салон Русское искусство, Нью-Йорк; Святослав Рерих, Юрий Рерих. 1906–1907. Архив NRM; Н. К. Рерих. Заморские гости. 1901. Национальный художественный музей Республики Беларусь. Минск; Святослав Рерих, Николай Рерих, Юрий Рерих. 1912. Архив NRM; Третий слева: Николай Рерих. 1901–1905. Санкт-Петербург. Архив NRM; Николас Рерих. 1910. Архив NRM; Слева направо: Николай, Юрий и Святослав Рерихи. Около 1915 года. Архив NRM; Елена Рерих. 1910–1920. Архив NRM; Н. К. Рерих. Горница. # 10 (Комната Садко). 1920. Серия Эскизы к опере «Садко» Н. А. Римского-Корсакова (не авт. название). Собрание Джо Джагода, Даллас; Н. К. Рерих. Сцена с тремя фигурами в костюмах. 1920. Серия Эскизы к балету «Весна священная» И. Ф. Стравинского. Гарвардский университет, Кембридж; Песнь потока. # 18 (декоративное панно). 1920. Сюита «Сны мудрости» (составлена в 1920 г.). Музей Николая Рериха, Нью-Йорк; Н. К. Рерих. Девассари Абунту с птицами. 1905. Эскизы к «Индусской постановке». Частная коллекция; Н. К. Рерих. Этюд. Ок. 1920. Частная коллекция, США; Н. К. Рерих. Аллал-Минг. 1920. Музей Николая Рериха, Нью-Йорк; Н. К. Рерих. Святые ушли – Глеба хранителем поставили. # 17. 1920. Музей искусств университета, США; Елена Рерих, Нетти Хорч, Николай и Юрий Рерихи. Июль-август 1923 года. Архив NRM; Елена Рерих. 1930-е. Архив NRM; Юрий, Николай, Святослав Рерихи, ок. 1942 года. Архив NRM; Николай Рерих. 1945–1947. Архив NRM; Елена Рерих. 1930-е. Наггар, Индия. На заднем плане: триптих «Фиат Рекс» (1931) Николая Рериха. Архив NRM.

Иллюстрации