Единый (СИ) [Александр Цзи] (fb2) читать онлайн

Поганое поле. Том третий. Единый

Глава 1. Гипотезы

Сон был тяжелым и муторным. Не совсем кошмар, но далеко и не обычное ни к чему не обязывающее сновидение, о котором забываешь через считанные секунды после пробуждения.

Мне снилось, что я стою посреди сумрачного поля с редкими низкорослыми кустами, торчащими, как пальцы мертвецов, из лохмотьев грязного тумана.

Не слышно ни звука: ни шума ветра, ни пения птиц, ни звона насекомых. Полная, замогильная тишина.

Небо низкое, темное, тяжелое, затянутое мутной пеленой, из-за которой не видно ни солнца с луной, ни звезд.

Я чувствую, что поле обширное, но не вижу дальше нескольких шагов. В сером тумане кто-то скрывается; их много; они следят за мной холодно и внимательно.

Я пытаюсь найти выход… хотя какой выход может быть из этой бесконечной туманной равнины? Эта равнина и есть вся вселенная, а я в ее центре. Я бегу сначала в одну сторону, затем в другую, но вокруг ничего не меняется, я попросту топчусь на одном месте.

Между тем кто-то злой приближается ко мне, окружает, и, возможно, уже поздно куда-то бежать…

В какой-то момент я останавливаюсь и озираюсь. Хватит бежать! Пора заглянуть в глаза преследователю. От этой мысли сосет под ложечкой и подгибаются колени. Мне страшно — причем так, будто я маленький ребенок, что заблудился в лесу, а папа с мамой больше не отзываются на отчаянное “Ау!”

И тогда из тумана выходят вовсе не чудовища, а обычные на вид люди. Худощавый седой старик с неопрятной щетиной и глубокими морщинами. Сгорбленная старуха со злобным взглядом; она кажется мне смутно знакомой. Женщина, чье лицо я не могу разглядеть как следует; вроде бы она красива и стройна. Взрослый мужчина со скрытым под капюшоном лицом.

И ребенок. Парнишка лет четырнадцати, востроносый, худенький, с растрепанными волосами.

Все пятеро мне смутно знакомы. Но, как я ни напрягаю память, вспомнить ничего не удается.

Разве что спустя какое-то время я узнаю́ ребенка.

“Витька?” — говорю я, но голоса нет, и изо рта вырывается тихое сипение.

“Олесь, — отзывается Витька неестественно громким и гулким голосом, который бьет по барабанным перепонкам. — Почему ты не ищешь меня? Я совсем отчаялся тебя ждать”.

“Я ищу! — сиплю я, но голоса по-прежнему нет. — Я стараюсь, но не знаю, где тебя искать! Подскажи, где ты, и тогда…”

“Я устал ждать, — перебивает Витька и слегка оборачивается к прочим людям, что вышли из тумана вместе с ним. — Я нашел других друзей. Мы вместе гуляем по этому полю день и ночь. По этому Поганому полю, Олесь… Мы гуляем тут вместе. У тебя совсем мало времени, потому что скоро я и мои друзья будем едины. Понимаешь, Олесь? Скоро, совсем скоро мы станем ЕДИНЫ во славу нашей расы”.

Последняя фраза звучит так оглушительно громко, что я закрываю уши ладонями, но это не помогает. Фраза гремит и гремит, постепенно превращаясь в заполняющий весь мир грохот. У меня лопается череп от этого грохота…

***

…Я проснулся и увидел край подушки, а за ней — тусклые обои, едва освещенные светом, просочившимся сквозь неплотно задернутые шторы.

В пустой комнате отчетливо прозвучал мальчишеский голос:

— Совсем скоро…

Я рывком повернулся на другой бок.

Ощущение, что прямо за спиной посреди комнаты кто-то стоит, было неимоверно реалистичным.

Никого не было, естественно. Просто до моего потрепанного мозга долетела последняя фраза из сна… Бывает такое иногда.

В комнате царил полумрак. У окна вырисовывался силуэт старого кресла, на спинке которого громоздилась куча одежды. Из мебели — стол с ноутом, шкаф и две табуретки. Ну и кровать, на которой я, собственно, и возлежал.

Моя родная съемная квартира.

…Я снова жил в мире Золотого Тельца. Или в эпоху буржуев. То есть в самом обычном и банальном мире с рекламой, социальными сетями, политической пропагандой из каждого утюга и безработицей. В этом мире нет ни магии, ни ночных чудовищ. Скучно, одним словом. Но зато нет риска, что ночной кошмар внезапно материализуется…

Доктор Пономарев подкинул мне деньжат за моральный ущерб, нанесенный в ходе научного эксперимента, и я оплатил аренду квартиры за пару месяцев вперед, так что выселение мне больше не грозило. Но и работу я не нашел. Подозреваю, что если бы не “моральная компенсация”, я бы шевелился в направлении поиска работы куда энергичнее и, глядишь, что-нибудь нашел бы. А так искать работу не хотелось.

Несколько дней после того злосчастного эксперимента я пребывал в странном полуоглушенном состоянии. Никак не мог свыкнуться с мыслью, что вернулся. Хотя куда я мог вернуться, если никуда и не уходил? Поганое поле мне примерещилось.

И Вечная Сиберия примерещилась, и Республика Росс со становищем Отщепенцев. И тетя Вера из 37-го Посада, и Кира Огнепоклонница, и ее полудурочный брат Борис с обожженной физиономией. И Габриэль, и Ива, и ведуны с берега Танаиса.

Просто офигеть как много всего разного я увидел в коротком сне, наведенном приборами Пономарева.

В интернете я нашел инфу, что при определенных условиях человеческий мозг способен генерировать целые миры, в которых время идет в сотни раз быстрее, чем в реальном мире. Собственно, понятие времени — штука субъективная; мозгу достаточно в н у ш и т ь, что время идет быстро, и так оно и будет восприниматься.

Иными словами, мозгу вовсе не обязательно хранить кучу информации о сне; хватает и того, что он верит в эту кучу.

Увиденное во сне Поганое поле было, по всей видимости, вовсе не таким детализированным, как вспоминалось мне сейчас. Это просто самовнушение.

Вообще-то, события из этого удивительного “электрического” трипа успели стереться из памяти. Остались лишь отдельные яркие моменты и сцены. Возможно, других событий и не было вовсе, даже в самом трипе. Я лишь предполагал, что они были, но на самом деле это результат самовнушения.

Тем не менее основные события из этого “Поганого трипа” я помнил очень отчетливо.

Вместе с Витькой Смольяниновым я сбежал из идиотского тоталитарного государства под названием Вечная Сиберия. Пересек гигантскую аномальную зону — Поганое поле, населенное разной хтонической жутью, и попал к колдунам Отщепенцам. Потом поехал в другое государство — не тоталитарное, а “нетократическое”, разделенное на Секции и Касты. В Республике Росс был очень высокий технологический уровень, но ее жители следовали какой-то странной небинарной морали, в которой нет таких понятий, как добро и зло. Из-за этого (а может, и из-за чего-то другого) они спонсировали Вечную Сиберию, подкидывая ей разные приборы, включая квест-камеры, которые прочищают мозги похлеще зомбоящиков.

Я вернулся в Вечную Сиберию, чтобы спасти тетю от каторги, а заодно уничтожить квест-башню, которая транслирует промывающие мозги квесты на все камеры государства. Но меня подставил один старый пень по имени Решетников, из-за которого я взорвался на самых подступах к этой самой башне.

Кроме того со мной случилось еще много всего разного. Витьку убил Борис Огнепоклонник, я обзавелся двумя сексуальными наложницами, но позже влюбился в Киру, стал колдуном и начал собирать магические “приложения” — допарты, чтобы проапгрейдить свой мозговой имплант.

В общем, приключений хватает на целую книгу. А то и две.

На днях на моем предплечье выступила колдовская татуха, набитая у Отщепенцев; с ее помощью можно гипнотизировать людей и даже животных. Это событие изрядно сдвинуло мне крышу. Я снова поверил, что Поганое поле — никакой не трип, а реальность. Что на самом деле я реально попал в какое-то иное измерение. Посетила идея, что именно мир Эры Золотого Тельца и есть иллюзия, а Поганое поле реально.

Но потом смутно вспомнилось, как я ходил с друзьями в тату-салон изрядно подшофе… татуировщик тоже был пьян… мы дурачились, и мне сделали эту идиотскую татушку в виде ромбовидного глаза. Позже я тату постарался убрать, но получилось из рук вон плохо.

Как бы то ни было, я сильно усомнился в собственной психической адекватности. Похоже, эксперимент Пономарева вывихнул мне извилины так сильно, что со временем я начну показывать кукиши воробьям…

Пономарев дешево отделался двумя косарями евро, закинутыми мне на счет; надо было вытрясти из него значительно больше. Я позвонил Димону, который тоже виновен в моих злоключениях, но у него был выключен телефон. Я смотался в НИИ имени Павлова, но дальше входа меня не пропустили и вежливо объяснили, что, во-первых, никакой доктор Пономарев у них не работает, а во-вторых, у них нет подземных этажей с лабораториями.

Тогда я сильно разозлился и захотел навешать люлей охраннику, но вовремя сдержался. Подумал, что все равно ничего не добьюсь. Зато меня за милую душу упекут за решетку, а то и в дурку положат. Дела в моей черепной коробке настолько грустные, что лишний раз привлекать внимание людей в целом и санитаров в частности не стоит.

Короче, я пришел к выводу, что проклятый Димон с доктором просто свели меня с ума. И смылись.

Мало того: НИИ вполне в курсе незаконных экспериментов Пономарева, но даже если я добьюсь какой-нибудь проверки (что само по себе крайне маловероятно), у них все будет тип-топ. А вот гражданин Олесь Панов, написавший заявление и спровоцировавший проверку, проявляет признаки шизофрении…

Оставалось думать над тем, как жить дальше.

То, что я допускал мысль о шизе, само по себе довольно неплохо. Значит, я еще не рехнулся до такой степени, чтобы относиться к себе и своим поступкам некритично. На улице на меня никто не оглядывается, да и не кажется мне, что на меня оглядываются. Нет ни паранойи, ни глюков…

Разве что сегодня приснился тяжелый сон.

Глядишь, все “само рассосется”. Мозги встанут на место, и жизнь пойдет своим чередом…

***

Я встал с постели, сходил в ванную, сделал зарядку в этаком стиле воркаут: отжимался стоя на руках и вытянув тело вертикально вверх; подтягивался поочередно на одной руке на дверном турнике, купленным с рук через интернет; приседал на одной ноге, навесив еще и дополнительный груз в виде рюкзака с разными тяжелыми предметами. Силушку в себе я чуял неимоверную, энергия так и рвалась из каждой поры. Раньше, насколько помню, такого не было. Наверное, свихнутый экспериментом мозг спровоцировал выброс гормонов, а те подстегнули развитие мускулатуры. Подобные эффекты могли кончится для здоровья плачевно, но меня это особо не колыхало: самочувствие в последние дни было просто восхитительным.

Я уже не пытался напряжением логики или воли выяснить, в трипе я по-прежнему пребываю или реальности. Дохлое это дело. Человек внутри иллюзии никогда не узнает, что он в иллюзии, если нет каких-нибудь багов системы. Нужно просто расслабиться и получать удовольствие. Точно так же, как в Поганом поле меня мало волновал глюк и жизнь до него, сейчас не беспокоили мысли о трипе. Единственным, что порой накатывало, была глухая тоска по Поганому полю… Кто бы мог подумать, что я буду скучать по Уродам и бесцельным скитаниям?

Закончив тренировку и изрядно вспотев, я сходил в душ, а выйдя, полюбовался на себя в зеркале.

С таким телом впору играть супергероя в Голливуде или снимать ролики про саморазвитие. Мускулы так и играли, живот разделился на квадратики, грудь выпирала, а руки словно стянули стальные канаты.

Кстати, это был неплохой вариант заработка — создать курс по воркауту или просто выпускать ролики на разных платформах о моих бешеных тренировках. Уверен, появилось бы множество подписчиков, а с ними и деньжата — от продажи курса и той же рекламы. Но я подозревал, что мало кому удались бы такие тренировки; разве что очень подготовленным турникменам, у которых мускулатура уже есть. И вообще, не тянуло меня выставлять себя напоказ и привлекать излишнее внимание. Все же я не совсем психически и физически нормальный человек…

Усы, борода и волосы немного отросли, но им еще далеко было до того состояния, к которому я пришел в трипе. Правда, на мгновение почудилось, что у меня заплетенная в косичку борода и косы за спиной, а лицо и туловище покрыты причудливыми татуировками — но только на мгновение. Я проморгался и увидел себя обычного.

Да, не все ладно с моей головушкой…

Я пожарил восемь яиц, нарезал колбасы и хлеба, заварил кофе и быстро все это заточил. Потом оделся и пошел гулять по городу без особой цели.

В последнее время так проходили мои дни. Я шлялся без дела до обеда, а после перекусывал в какой-нибудь недорогой кафешке. Иногда подолгу бродил в том самом ТРЦ, где встретил мальчишку, похожего на Витьку. Больше я его, кстати, не встречал.

Иногда пытался колдовать с помощью Знака Глаза Урода — тату на предплечье, — но ничего не получалось. На всякий случай нарисовал несколько Знаков Морока на стикерах, которые носил в портмоне, но толку от них не было никакого.

В этот раз в ТРЦ я очутился раньше обычного — часам к одиннадцати. Ноги, как говорится, сами привели.

Народу было сравнительно маловато — еще слишком рано для наплыва посетителей. Я немного побродил вдоль ряда бутиков, порой натыкаясь на взгляды заочно знакомых продавцов и охранников. Потом уселся за столик и заказал кофе со сливками.

Столик находился у хромированных перил, за которыми открывался вид на вестибюль на первом этаже и два эскалатора. Я потягивал кофе и посматривал по сторонам.

Кого-то надеялся увидеть?

А черт его знает!

В какой-то момент в глаз попала ресница, и я заморгал. В поле зрения появились и тут же пропали знакомые иконки допартов.

Я выпрямился, задрожав с головы до ног. Это были те самые допарты, которые я насобирал в Поганом поле. Знак Урода, Знак Морока, Знак Дольмена и Знак связи с умботом Ивой.

— Ива? — позвал я негромко. — Ты меня слышишь?

На долю секунды возникла уверенность, что сейчас Ива мне ответит, но никто не ответил.

Что это? Шиза крепчает? Или все-таки Поганое поле — не трип, равно как и Эра Тельца — не глюк?

От мучительно-лихорадочных размышлений заломило в висках. Я зажмурился, открыл глаза и встретил пристальный взгляд Витьки, стоящего напротив.

***

Я заморгал — выглядел при этом, должно быть, совершенно по-идиотски.

Безумие — это не когда ты его признаешь или отрицаешь. Настоящее мучительное безумие — это когда ты никак не поймешь, свихнулся ты или нет.

— Привет, — сказал я, не слыша себя.

— Откуда я вас знаю? — уверенно спросил Витька.

Он был одет в обычные молодежные шмотки, но шмотки эти явно купили не где попало, а в крутых брендовых бутиках. И живописно взлохмаченные волосы казались сейчас результатом работы стилиста. Витька, несмотря на худощавое телосложение, создавал впечатление пресыщенного сынка очень состоятельных родителей; этакий “золотой ребенок”.

Глядел он на меня сверху вниз, прищурившись и скривив губы, будто я чем-то сильно ему досадил.

— Как тебя зовут? — вместо ответа спросил я.

Пацан помолчал, раздумывая, отвечать или нет, и если отвечать, то что именно. Наконец спокойно сказал:

— Виктор. А что? Мы знакомы?

— Смольянинов? — уточнил я.

На сей раз лицо Витьки дрогнуло. Наверное, я и сам взволновался.

Не может ведь быть столько совпадений!

— Слушай, откуда ты меня знаешь? — чуть ли не просительно протянул Витька, переходя на “ты”. — И я откуда тебя знаю?

— Я… — начал я.

Трудно объяснить в двух словах все, что со мной — нет, с нами! — случилось. А еще труднее подвести под рассказанное хоть какое-то рациональное обоснование.

Что-то произошло. Видимо, ткань реальности треснула, и я начал проваливаться в прореху. Не все так просто, как представлялось поначалу. Я не сошел с ума, Поганое поле не трип, а Эра Тельца не глюк. Кажется, оба мира реальны, пропади они пропадом! А умерший в одном мире мальчишка жив-здоров в другом.

— Что тут такое, Виктор? — раздался позади меня голос.

Я повернулся. За мной стоял мужик лет сорока, крупный, широкоплечий, с бульдожьей физиономией. На Витьку совсем не похож.

Витька раздраженно сказал ему:

— Матвей, я же просил тебя подождать в машине!

— Твой отец просил приглядывать, — оправдывался Матвей, который был, насколько я понял, личным водителем Витьки. — А ты каждый день сюда приходишь, ничего не покупаешь…

Он подозрительно оглядел меня.

— Этот тип тебе что-то продает? — невежливо осведомился Матвей у Витьки, имея в виду меня.

— Ничего он мне не продает. Иди в машину. Ну?!

Последнее резкое “Ну?!” сработало. Матвей посмотрел на мальчика, потом на меня, поиграл желваками и, развернувшись, удалился.

Наверное, ему было очень скучно, раз он нарывался на скандал или драку посреди ТРЦ. Или это был обычный стиль поведения, от которого его пока что никто не отучил.

Мне даже было бы интересно с ним побороться. Пожалуй, при желании я мог бы зашвырнуть этого двуногого бульдога за перила. Но это ничем хорошим не кончилось бы.

— Щас отцу позвонит и настучит, — скривился Витька. — Лан, я пойду… — Но не тронулся с места. — Тебя ведь Олесем зовут?

— Олесь Панов собственной персоной, — сказал я.

У Витьки перехватило дыхание.

— Я тебя видел во сне, — признался он шепотом, предварительно оглядевшись. — Много раз… Один и тот же сон… Мы ехали в какой-то машине дурацкой…

— Наш мусоровоз не дурацкая машина, — перебил я. И тут же сник. — Она взорвалась…

— Как это случилось? — заинтересовался пацан и подсел ко мне.

Наша беседа начинала смахивать на диалог двух пациентов дурдома. Но я, несмотря на это, испытал сильный душевный подъем. Он помнит!

— Решетников предал нас… подсунул батарею, которая оказалась на самом деле бомбой.

Витька наморщил лоб, стараясь вспомнить.

— Вот старый хрыч, — вырвалось у него.

— Так ты помнишь, что он старый? Я ведь не говорил про его возраст!

Я подпрыгивал на стуле, не в силах усидеть. Мимо проходили немногочисленные люди, но не обращали на нас внимания.

— Помню старика… Он изобретал разную фигню…

— Верно!

— Подожди, — сказал Витька, — так нам обоим один и тот же сон снился? Общий на двоих типа? Мы с тобой телепатические близнецы?

— Не все так просто. Я и сам до сих пор не пойму. В том мире, который ты считаешь сном, ты погиб, Витька. И попал сюда. Потом, кажется, и я взорвался вместе с мусоровозом и тоже…

— …попал сюда, — договорил за меня Витька. Теперь, перестав кривить губы и брезгливо морщиться, он стал больше похож на себя прежнего. — Может быть, мы реинкарнировали из другого измерения?

— Как это?

— Ну, эти тела — вроде аватаров. А мы как призраки, мотаемся туда-сюда.

— А почему тогда наши аватары похожи друг на друга, хотя из разных миров?

Витька почесал затылок.

— Вот этого не пойму. — Он заглянул за перила вниз, в сторону стеклянных автоматических дверей. — Ладно, пойду, а то Матвей кипиш поднимет на пустом месте. Давай, я запишу твой номер. Созвонимся и обсудим все в спокойной обстановке.

Последнюю фразу он явно повторял за кем-то — скорее всего, за отцом, богатым и деловым человеком, который часто созванивается и обсуждает дела в спокойной обстановке.

Записав на свой айфон мой номер, Витька сказал, поднявшись:

— Кстати, моя фамилия не Смольянинов, а Резчиков. Смольянинов — фамилия моего биологического отца. А я живу с матерью и отчимом. Хотя зачем я тебе это рассказываю? Ну все, пока!

И, не дожидаясь реакции, побежал к эскалатору, движущемуся вниз.

Я остался сидеть на месте и переваривать.

Значит, его мать разошлась со Смольяниновым и вышла замуж за другого. Теперь живет и, видно, как сыр в масле катается.

Помниться, “оригинальные” Смольяниновы из 37-го Посада вечно лаялись, ненавидя друг друга. Но продолжали жить вместе, потому что таков закон Вечной Сиберии. Браки, заключенные в этом государстве, тоже, судя по всему, вечные. Смольяниновых насильно поженил Администратор, потому что они сами так и не выбрали партнера, достигнув определенного брачного возраста.

Они были несчастны, как несчастны все пары, что поженились не по любви.

В нашем же мире мать Витьки просто-напросто развелась и вышла замуж снова. Не знаю, насколько она счастлива, но совершенно точно не страдает от бедности.

С некоторым запозданием я подумал, что надо было самому взять номер пацана. Придется ждать звонка, а я ненавижу ждать — как и все люди, вероятно. Витька уже вихрем унесся за стеклянные двери, сел в тачку и уехал. Я посидел некоторое время, изо всех сил пытаясь переварить новую инфу, и, когда ничего путного не вышло, расплатился картой и ушел.

***

Вопреки ожиданиям Витька особо ждать не заставил — позвонил на второй день, ближе к вечеру.

— Алло, привет, это я, Виктор, — отрекомендовался он.

— Да, привет! — подскочил я на месте.

— Надо встретиться, — деловито сообщил пацан. — Возле того ТРЦ, где мы разговаривали, есть аллея, которая ведет…

— Знаю-знаю!

— Вот там тогда. Через полчаса, идет?

— Идет.

Витька, не тратя больше времени, положил трубку. Я записал его номер и, одевшись, вышел из дома.

Упомянутая аллея располагалась неподалеку от моего жилища. Там много скамеек, фонарей в стиле ретро, ларьков с мороженым, газировками и всяческим фастфудом. Я часто туда приходил…

Я сидел на скамейке и праздно глядел на такую же праздную публику, когда появился Витька. Он не опоздал — явился в точности через полчаса после звонка. Никак влияние делового отчима дает о себе знать.

Он сел рядом и без предисловий начал:

— В тех снах… где мы с тобой ездим на мусоровозе… я постоянно вижу какие-то огромные камни, которые кто-то поставил друг на дружку.

— Дольмен, — кивнул я.

— Что это за фигня?

— В том мире это что-то вроде врат в другое измерение. Я и сам толком не знаю.

— Почему они мне снятся чаще всего остального?

Я замялся, но потом все же признался:

— Потому, наверное, что я тебя похоронил возле одного такого дольмена.

Витька подумал, покусал губы, сам себе кивнул:

— Понятно. Крипово, конечно, но логика прослеживается. Эти камни… дольмен… врата в мир мертвых. Вопрос только в том, где этот мир мертвых — там или здесь?

— В смысле, здесь? — удивился я.

— Ты фильмы ужасов не смотришь? — в свою очередь изумился Витька. — Есть гипотеза, что наш мир, вот этот, — он обвел аллею рукой, — лимб. Потусторонний мир, а мы все — призраки прошлого, которые никак не поверят в то, что умерли. А то и самый натуральный ад.

Рядом оглушительно завопили чьи-то детки, подравшиеся из-за мороженого.

— Слишком шумные призраки, надо сказать, — поджал я губы.

— Это нам просто кажется. Ты в курсе, что мозг не различает реальность и вымысел? Он ведь сидит в темной и глухой черепной коробке и получает сигналы через нервные окончания. А на самом деле вообще не вдупляет, что творится за пределами лобной кости.

Я улыбнулся.

— Да, мне уже об этом говорили.

— Кто?

— Ива. Искусственный интеллект из Республике Росс.

Витька кивнул с таким видом, будто все сразу понял. Хотя он никак не мог знать умбота Иву — потому как умер задолго до моей встречи с ней.

— Расскажи по порядку, — сказал он. — Про все, что знаешь. Только сильно не увлекайся, у меня мало времени.

Я выполнил его просьбу, уместив рассказ в десять минут.

Еще минуту Витька сосредоточенно размышлял, глядя в пустоту перед собой и качая ногой, закинутой на другую. Кроссовки у него тоже были крутые, как и весь остальной прикид.

— Короче, я тут продумал все гипотезы насчет нашего общего сновидения… — заговорил он. — То есть… как бы это назвать?..

— Трип, — подсказал я.

— Пусть будет трип. Короче, гипотеза первая: мы телепаты и как-то сподобились зацепиться умами. Создать замкнутый контур. Непонятно, почему способности появились только сейчас, и почему трип именно о Поганом поле, а не чем-нибудь другом. Гипотеза вторая: мы одновременно свихнулись под воздействием какого-нибудь засекреченного препарата…

— На мне провели опыт, а с тобой-то что сотворили?

— Ничего, — отрывисто ответил он. Все же новый Витька отличался от старого. Был куда лаконичнее, деловитее и собраннее. — Я не помню. Возможно, мне стерли память.

— Ты киношек насмотрелся, — хмыкнул я. — Слишком много допущений. Нас объединяет не эксперимент, а Поганое поле.

— Сейчас это неважно, — отрезал пацан. — Гипотеза третья: оба мира реальны, и мы перемещаемся туда-сюда, но не телами, а… типа душой. Или психической матрицей сознания.

— А ты начитанный, — одобрил я.

— Подписан на канал в Телеге про реинкарнацию, — хмыкнул он. — И на пару ютуб-каналов на тему нейрофизиологии. Гипотеза четвертая: один из миров нереальный, а другой — реальный.

— Какой именно?

— Не имеет значения. По этой гипотезе наш мир и может быть лимбом, понимаешь?

— Или тот, — добавил я. — Если во время того эксперимента я умер, то попал в Поганое поле, как призрак, не понимающий, что он призрак… Блин! Ну бред же!

— Бред — это то, что не вписывается в узкие рамки человеческого мировосприятия, — сказал Витька. — И чем человек тупее, тем эти рамки у́же. Поэтому для тупицы очень многие вещи — бред. А на самом деле это может быть вовсе не бредом. Если ты умер во время эксперимента и попал в Поганое поле, то как потом вернулся? И я что-то не припоминаю ни одного случая, когда мог бы откинуть концы.

Я хотел что-то ответить, но в итоге запутался во всех этих предположениях о реальных и нереальных мирах.

— Гипотеза пятая, — продолжил Витька, когда я так и не выдавил ни слова, — оба мира нереальны, и найти ens realissimum, наиреальнейшую вселенную, бессмысленно.

— Такое тоже возможно? — устало осведомился я. Разговор начинал утомлять. Бесполезные умствования…

— Еще как! Согласно индийской традиции мы все живем в мире иллюзий — Сансаре. А в Сансаре миллиарды миров.

— И все нереальные?

— В какой-то мере да. Гипотеза шестая…

— Ладно, хватит с меня гипотез, — перебил я. — Это все сплошная философия. Пользы от нее ноль. Что делать-то будем?

Витька внимательно заглянул мне в глаза. Он был очень серьезен.

— Ты можешь вообще ничего не делать, Олесь. Живи себе дальше, а Поганое поле вспоминай, как длинный и интересный сон. Книжку напиши и в интернете опубликуй — там такое любят. Глядишь, прославишься.

Я проигнорировал насмешливый подтекст его слов, хотя говорил он спокойно, без ехидства. Подумав, я сказал:

— Я хочу вернуться туда. В Поганое поле.

— Даже если оно нереальное?

— Даже если. Я-то не уверен, что этот самый мир реален… так что терять нечего. И раз уж нужно выбирать, то там мне будет лучше.

— Правильная позиция, — одобрил Витька. — Вот и я хочу разобраться…

— И как ты будешь разбираться? Дальше строить гипотезы?

На сей раз пришла очередь Витьки пропускать мимо ушей шпильку.

— В детстве я жил в деревне, — сказал он. — Неподалеку от города. У бабушки и дедушки там дом. Правда, бабушка умерла, так что там живет один дедушка… Так вот, возле той деревни в лесу есть этот самый… дольмен. А вокруг него кто-то выложил круг из камней поменьше.

— Ведьмин круг? — оживился я.

— Получается, да. Когда ты рассказал, где меня… э-э-э… похоронил, я сразу вспомнил про тот дольмен. А до нашей встречи думал, что он мне и снится. Нам надо туда съездить и…

— …переночевать в нем? — догадался я.

— Именно. Надеюсь, сработает.

Витька проводил взглядом пару девочек его возраста. Они оглянулись, наткнулись на его взгляд и дружно захихикали. Витька покусал губы, взгляд его расфокусировался. Я понял, что он едва заметил этих девчушек, усиленно размышляя.

— Да, — сказал он, отвечая на собственный мысленный вопрос, — придется сделать так…

— Сделать как?

— Сбежать из дома. С тобой. Мать и отчим меня одного не отпустят. Если я скажу, что хочу навестить деда, отчим велит Матвею отвезти меня. А с ним никакой ночевки в Ведьмином круге не получится.

— А с дедом получится?

— А он немного не в себе, — отмахнулся Витька и впервые за все время нашей встречи улыбнулся. — Забудет, что я приехал, через несколько минут. А его горничной наплевать на то, чем мы будем в лесу заниматься.

— У него и горничная есть?

— Да, отчим нанял одну тетку ухаживать за дедом.

— Если ты сбежишь из дома со мной, меня обвинят в киднеппинге. А это серьезная статья.

— Статья будет, если заявление написать, — парировал грамотный Витька. — А я постараюсь, чтобы не написали… Да и вообще, если мы вернемся в Поганое поле, это будет неважно.

Повисла пауза. Солнце зашло за крыши высоток на западе, на аллею легла тень, дневная жара спала. Гуляющих стало еще больше.

Я повернулся к Витьке и некоторое время наблюдал его профиль.

— Ты тоже хочешь вернуться? — наконец тихо спросил я.

— Для меня тот мир как сон, — ответил он. — Но если он реален, я хочу туда. — Он воодушевился и в кои-то веки стал соответствовать своему возрасту. — Это же охренительный шанс доказать, что мир не такой скучный и унылый, как думает большинство! Вероятно, мы докажем реинкарнацию, множественность вселенных и еще неизвестно сколько всего. И я ни за что не упущу такой шанс, Олесь!

Это азарт передался мне.

— Ну так поехали прямо сейчас. Сядем в автобус, или я возьму тачку в аренду и…

— Куда это ты собрался увозить моего подопечного? — проговорил кто-то над нами.

Я поднял голову.

Перед нами, уперев руки в боки, стоял Матвей.

Витька полувозмущенно-полуудивленно воскликнул:

— Ты как меня нашел?

— Я профессионал, — сказал Матвей, надувшись от гордости.

— Какую-то прогу на мой телефон установил? — нахмурился Витька.

— Ага! — радостно ответил Матвей. — Но не я, а твои родители. Для твоей же безопасности. Чтобы, если с тобой свяжется такой проходимец, как вот этот гражданин…

Он посмотрел, сощурившись, на меня.

А у меня внезапно кончилось терпение. Я вообще по жизни человек гневливый и вспыльчивый. Сначала бью в табло, а потом разговариваю. А тут столько всего навалилось на мою бедную головушку, что ни о каком здравом смысле и речи не шло. Я встал со скамейки и оказался на полголовы выше этого грубого водителя-няньки.

— Ты кого назвал проходимцем? А? — рявкнул я.

— Спокойно, — протянул Матвей, не отступив передо мной ни на шаг. — У тебя и так проблемы, так что не усугубляй…

— Ты. Кого. Назвал. Проходимцем? — чеканил я, толкая его при каждом слове ладонью в грудь.

От каждого неслабого тычка Матвей отшатывался, а лицо его вытягивалось в гримасе злобы и испуга. Весил он с центнер, и легкость, с какой я отпихивал его к противоположному краю аллеи, водителя-телохранителя наверняка впечатлила.

Очутившись у самого бордюра, он попытался сопротивляться — резко отпихнул мою руку и попытался ударить кулаком в челюсть.

Я уклонился и во время реверсивного движения туловищем врезал ему под ребра.

Матвей издал всхлип и согнулся вдвое, но я не дал ему сложиться, схватив одной рукой за горло, а другой — за ремень под пузом.

Рядом кто-то испуганно вскрикнул, но я, не обращая на прохожих внимания, поднял Матвея, как соломенное чучело, и швырнул на клумбу. Он бухнулся, как мешок с песком. Снова кто-то вскрикнул, и я обернулся. Неподалеку стояли, закрывая рты ладонями, давешние малолетние смешливые красавицы, строившие глазки Витьке.

— Фигасе, — проговорила одна из них, глядя на меня округлившимися глазами.

Витька вскочил со скамейки и встал рядом со мной. По всей видимости, никакого сострадания к Матвею он не испытывал. Скорее, наоборот. Он с улыбкой следил за попытками Матвея подняться на ноги.

Наконец, — далеко не с первого раза, — водителю это удалось. Он весь перемазался в глине, а на брюках налипли лепестки хризантем. Клумбу он раскурочил знатно — здесь будто свинья с поросятами отдыхала. К тому времени мой гнев иссяк, но и у Матвея начисто пропало желание драться. Косясь на меня и спотыкаясь, он пошел в обход меня в сторону выхода из аллеи.

— Поедет предкам жаловаться, — прошептал Витька.

Я и сам это понимал. Вдоль аллеи на каждом столбе и дереве висят камеры. Нашу маленькую возню стопроцентно засняли и записали в память компьютеров. На этом видео ясно видно, что я первым начал пихаться, а потом надумал сделать жим штанги стоя, причем вместо штанги использовал живого человека.

А еще чуть позже похитил ребенка.

Прежде чем сообразить, что делаю, я выставил вперед тыльную сторону предплечья (на мне была рубашка с короткими рукавами) со Знаком Урода и приказал:

— Ко мне!

Не знаю, на что я рассчитывал. Знак в этом мире не работал — я сто раз проверял. Наверное, сработали рефлексы.

Но на сто первый раз Знак сработал, удивив в первую очередь меня самого.

Матвей словно споткнулся о воздух, остановился, затем развернулся ко мне и повлекся вперед походкой ходячего мертвеца.

Девчушки к тому моменту зашагали дальше, решив, что инцидент исчерпан, а другие прогуливающиеся были далековато. Так что никто не заметил моего “гипноза”.

Матвей остановился прямо передо мной и вытянулся по стойке “смирно”. Перепачканная рожа утратила осмысленное выражение.

Мое сердце пропустило удар, а потом застучало с удвоенной силой.

Знак работает! Волшба работает! Я снова ведун, хоть и не в Поганом поле!

— Где твоя тачка? — спросил я.

— Это не его тачка, — сразу же встрял Витька, который, казалось, ничуть не удивился моим сверхъестественным навыкам.

— Короче, где тачка, Матвей?

— Там, — показал он пальцем.

— Пошли, — велел я. — Повезешь нас за город.

— Ого! Круто! — обрадовался Витька, снова ведя себя соответственно возрасту. — Прямо сейчас поедем?

— Предлагаешь подождать конца летних каникул, чтобы школу прогулять?

— Неплохая идея. Но — нет. Погнали, ведун Олесь!

Глава 2. У дольмена

В машине семьи Резчиковых — новехоньком Ауди А6 — меня охватило чувство неправильности происходящего. Во-первых, потому что, несмотря на решимость вернуться в Поганое поле любыми средствами, что-то на окраине сознания подсказывало, что мы творим какую-то феерическую глупость. Во-вторых, мы с Витькой должны сидеть впереди — я за рулем, он рядом, а не на задних сидениях. В-третьих, не получалось привыкнуть к мысли, что я умею колдовать в обычном мире.

Пока не выехали из города, то и дело застревали в пробках. Мы молчали, только Витька изредка показывал Матвею направление. Затем потянулись окраины, мы выехали на междугороднюю трассу, и замороченный водитель, который, впрочем, ничуть не утерял своих навыков, поддал газу.

Последний раз я выезжал за город сто лет назад — в этом мире. В Поганом поле, я, наоборот, довольно редко въезжал в какие-либо населенные места, путешествуя по дикой природе с жалкими остатками былой цивилизации. Крайне непривычно было лицезреть оживленное автомобильное движение на дороге, ухоженные, а не заброшенные дома, магазины, станции техобслуживания, суетящихся людей, все эту обычную движуху.

Я загляделся на виды из окна и вздрогнул, когда у Витьки зазвучал рингтон на айфоне.

Витька мельком глянул на экран и выключил звук. На мой вопросительный взгляд коротко ответил:

— Предки.

— Они будут волноваться, — помолчав, сказал я. — Может…

— Нет, не может, — отрезал пацан. — Их гиперопека знаешь у меня где? Я их постепенно приучаю, что вполне самостоятельный. Регулярно не прихожу домой ночевать, один раз и вовсе на три дня пропал… У друга зависал, — пояснил он, усмехнувшись. — Потом оба получили… Но результат был достигнут: в следующий раз обошлось без особого шума.

Он помолчал, потом кивнул на неподвижный затылок Матвея впереди.

— А потом они этого токсика мне подсадили.

Едва Витька упомянул водителя, как у Матвея тоже зазвенел телефон. Рингтон был отвратительный: какая-то блатная песенка хриплым прокуренным и пропитым голосом.

Вечная Сиберия — бывшая тюрьма, говорил нам с Кирой Габриэль, и все шуточки и мемчики, так сказать, в ней родом прямиком из тюремной хаты. А как дела обстоят с этой, современной, Россией из Эры Тельца? Мы тоже ведь живем в большей степени по тюремным понятиям, нежели по законам, которые вообще никто не уважает. Мир шагнул к нейросетям и искусственным интеллектам, вроде умбота Ивы, а у нас до сих пор на рингтон ставят эту блатоту.

Меня вдруг осенило. Этот мир, в котором я сейчас, — неважно, реальный он или нет, — стоит на распутье. Или мы все пойдем к Вечной Сиберии, или в Республику Росс. Третьего не дано.

Хотя нет. Дано.

Третий путь ведет в Поганое поле, к вырождающимся племенам Детей Морока, Карго-аборигенам и иже с ними. Вот так.

Поскольку Матвей не отреагировал на звонок, Витька обратился к нему, перекрикивая блатные рулады:

— Кто звонит?

Матвей только сейчас соизволил поглядеть на телефон. У него была жесткая программа — везти нас на деревню к дедушке (с конкретным адресом, в отличие от письма из классического рассказа), и он ни что иное не отвлекался. Волшба действовала как надо, что не могло не радовать.

— Жена шефа, — отчитался Матвей.

— Скажи, что к деду едем на ночь. Завтра вернемся. Пусть не кипишуют.

Матвей послушно взял телефон, оборвав хриплоголосую исповедь певца о том, как он “зону топтал”.

— Але? Едем. К дедушке на деревню. На ночь. Завтра вернемся… А? Виктор велел, я исполняю. Вы ж сами мне сказали, что я к Виктору приставлен защищать и приказы выполнять, а не интересоваться, что да как.

Он помолчал, в то время как трубка что-то долго невнятно бубнила высоким женским голосом.

— Просит передать тебе трубку, — сказал он Витьке.

— Не буду брать, — помотал тот головой. — Не маленький.

— Не будет брать трубку, — повторил Матвей в телефон. — Говорит: не маленький… Что? Понял.

Он нажал кнопку отбоя и кинул телефон на соседнее сидение.

— Что она сказала? — спросил Витька без особого интереса.

— Сказала, чтобы завтра к обеду был дома. У нее к тебе серьезный разговор.

— Да-да, понятно… Сейчас отцу скажет, они по шпионской проге отследят, что я еду именно к деду, и успокоятся. Я специально телефон не отключаю.

— Молодец, Витька, — одобрил я.

Витька замаслился. Моя сдержанная похвала ему понравилась.

Дальше ехали молча. Я снова прилип к окну. В какой-то миг возникло ощущение, что в оба глаза попали соринки. Я заморгал и снова на долю секунды увидел нейроинтерфейс.

Так. Значит, волшба возвращается, нейрочип с допартами тоже мало-помалу подключается. Версия о сумасшествии отметается, как ложная. А это, в свою очередь, означает, что скоро мы вернемся в Поганое поле.

***

Деревня, где жил дедушка Витьки, вытянулась этакой длинной колбасой вдоль трассы. Аккуратная, ухоженная, населенная небедными, судя по всему, гражданами. Тут были в основном дачи, но не только.

Мы подъехали к ней в сумерках. Съехав с трассы, очутились на узкой улице, которая пронзала всю вытянутую деревню. Светили фонари и окна высоких, преимущественно кирпичных домов, с мансардами и благоустроенными лофтами. Асфальт на дороге, впрочем, был старый и неровный, со следами “лепешечного” ремонта.

Дом дедули имел один этаж, но его недавно очень недурно отремонтировали, и выглядел он как жилище состоятельного человека. За метровым шлакоблочным забором благоухали клумбы и росли яблони, освещенные мощным светодиодным фонарем. Мы нажали на кнопку звонка на кованых воротах, и где-то в глубине двора под навесом зазвучал зуммер. Затявкала мелкая собачушка, на ее лай тут же отозвались соседние четвероногие охранники.

Калитку отперла удивленная, но ничуть не встревоженная дородная женщина, напомнившая мне Дашу Широнину, повариху из 37-го Посада. Чтобы не маяться с объяснениями, я наложил на нее заклятье и велел принести два матраса, подушки и одеяла. А еще — если есть — репелленты от насекомых, брезент и что-нибудь пожрать.

Оказалось, в доме есть и репелленты, и брезентовая палатка, и карематы со спальными мешками. И много чего для охоты и рыбалки. Отчим Витьки иногда приезжал и культурно проводил время на лоне природы.

Карематы мы брать не стали, и спальные мешки тоже. Ограничились брезентом и одеялами с матрасами, как и планировали сначала. Неохота было возиться со всем этим шмотьем.

С дедом ни я, ни Витька так и не пообщались. Я заметил худую и согнутую фигуру за стеклянной стеной веранды, но старик не вышел, видимо, не поняв, что явились гости. Горничная, которая, вероятно, постоянно проживала в этом доме, следя за хозяйством, помогла нам вынести из сарая походные пожитки, потом ушла в дом за едой. Вернулась она с несколькими ланч-боксами и термосом.

Когда мы затарились, Матвей повез нас в лес, к дольмену, по убогой грунтовке, при виде которой на меня нахлынула ностальгия. Именно по таким дорогам мне доводилось ездить в Поганом поле.

Проехали мы примерно с пару километров по ночному лесу, не встретив ни другие машины, ни людей, а остаток пути — метров пятьсот — проделали пешком по бездорожью, нагруженные вещами и с налобными фонарями. Матвей получил приказ ехать в дом деда и там переночевать, а утром к девяти часам явиться на то место, где он нас высадил. Если в течение часа мы не появимся, он должен ехать назад в город и рассказать все, как есть, но не упоминать о моей скромной персоне.

Если ничего не выгорит, нагоняй за авантюру получит один Витька. Но если его предки проведают о непонятном верзиле, который увез их сына в лес, запахнет скандалом и уголовным делом. Витька великодушно согласился отмучиться за обоих: родительский нагоняй — это мелочь в сравнении с теми перспективами, которые ждут меня. Скорее всего, я отправлюсь в те самые места, о которых с тоской и нежностью вспоминал в балладе-рингтоне хриплоголосый певец.

Я, правда, сомневался, что ведуна можно вот так просто арестовать и посадить под замок. Магические силы возвращались, а это значило, что я — единственный колдун во всем мире! Меня голыми руками не возьмешь. Это открывает такие горизонты, что голова кругом идет. Но местные возможности интересовали меня мало; я хотел в Поганое поле, как бы это глупо не звучало.

Еще больше я (да и Витька тоже) сомневался, что Матвей нас завтра дождется. Мы были взбудораженыпредстоящими приключениями, связанными с дольменом, и практически не думали о завтрашнем дне. Попасть бы в Поганое поле, а там хоть трава не расти…

Витька привел к дольмену безошибочно — в детстве часто хаживал этими тропами, поэтому ориентировался в лесу преотлично. Дольмен изрядно зарос кустами и травой, покрылся мхом — с первого взгляда не поймешь, что это дольмен. Я обратил на него внимание из-за граффити, нанесенного фосфоресцирующей краской. Надписи, сделанные витиеватыми и переплетенными буквами, я не расшифровал да особо и не старался.

— Вот он, — сказал Витька, останавливаясь.

Я обошел дольмен слева, потом справа. Вокруг обойти не удалось из-за непролазных зарослей позади массивных камней. Камни поменьше обрисовывали круг.

Да, это самый натуральный Ведьмин круг.

Закрыв глаза, я прислушался к В-токам. Чутье, кажется, ко мне еще не вернулось. Я слышал шелест ветвей сверху и по сторонам, далекий гул автомобилей на трассе, ощущал дуновение легчайшего ветерка — но В-аура никак не воспринималась. Знаки на интерфейсе были размытыми и то и дело пропадали.

Это расстраивало.

— Ничего не чую, — проворчал я. — Ладно. Устроимся на ночлег.

— Палатку ставить будем? — поинтересовался Витька.

— На фига? Бросай брезент прямо на траву. Сверху кинем матрасы и одеяла. Будем спать под открытым небом. Дождя вроде не предвидится.

Я все же лишний раз задрал голову к небу. Небо в обрамление ветвей деревьев усеивали высокие мерцающие звезды. И ни облачка.

На мгновение я полностью поверил, что в Поганом поле… Но среди звезд двигалась красная мигающая точка. Самолет шел на посадку в городском аэропорту. Нет, я пока что в современном мире…

Хотя что значит “современный мир”? Поганое поле — тоже современный мир, когда я в нем.

“А что, если, — подумал я, — нет никаких разных миров? И даже одного мира нет, есть только мой разум… или душа, которая видит разные сны? И этот разум иногда настраивается на одну волну, а иногда — на другую. Это как радио: сам приемник всегда один и тот же, а станции транслирует разные. Что, если это не я перемещаюсь между мирами, а в моем всеобъятном неподвижном уме транслируются разные каналы? И поэтому все миры реальны, пока находятся в поле моего сознания, и не реальны, когда не находятся… Куда девается мир из сна, когда мы просыпаемся?”

Мы постелили брезент, поверх него бросили матрасы и одеяла. Погода теплая, почки не отморозим. Для меня ночевать вот так далеко не впервой.

Разувшись, уселись со скрещенными ногами и опустошили ланч-боксы. Там был гороховый суп, котлеты с картофельным пюре и пироженки. Прямо как в столовой. Запили чаем из термоса.

После этого позднего ужина разлеглись на матрасах. В теплой и непроницаемой темноте было почти уютно.

— Чего-то не хватает, — после продолжительного молчания заявил я.

— Чего? Интернета? — спросил Витька. Он в который раз “разбудил” айфон. Мягко засветился прямоугольник экрана. Связь присутствовала, но без интернета.

— Света! — дошло до меня. — Мы же световую гирлянду всегда выставляли на ночь. Чтобы Уроды и прочая Погань до нас не добралась.

Витька промолчал, и я почувствовал, как он поеживается. Сейчас, в глухой ночи посреди леса, уверенности у него немного поубавилось. Понял, видно, что начались серьезные дела. Но отступать поздно.

— Ты в курсе, — медленно заговорил я, думая о другом, — что в том мире… мире Поганого поля…

— Называй его Пэпэ, — предложил Витька. — Чтобы короче.

— Лучше Попо! — хихикнул я.

— О, точняк! — засмеялся и Витька.

— А наш мир как коротко обозвать? В Попо его называли Эпохой Буржуев или Эрой Золотого Тельца.

— Длинно, — фыркнул Витька. — И по-идиотски звучит, если честно. Давай назовем его… назовем его… — Он задумался. — Скучный мир!

— Не думаю, что он для всех скучный, — усомнился я.

— Для всех, — уверенно сказал Витька. — Люди ведь о чем мечтали? О звездолетах, городах на Марсе и Луне! А кое-кто о магии, чудесах, пробуждении паранормальных и сверхъестественных сил. А у нас по итогу ни того, ни другого. Занимаемся сплошь какой-то фигней. Даже СПИД лечить как следует на научились. Мир однозначно Скучный — если сравнивать с Попо.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты не по годам взрослый?

— Постоянно говорят. А я не согласен.

— Почему?

— Потому что взрослый — он тоже скучный. Не ждет никаких чудес. А ребенок постоянно ждет. Я вот жду. Поэтому я ребенок!

— Я тоже жду.

— Значит, и ты ребенок, Олесь! Так что ты мне начал рассказывать?

— А, — спохватился я, — видел ли ты в своих снах, что в Попо ты из очень бедной семьи? И живешь в трухлявом бараке?

— Я видел какой-то барак… Развалюхи разные… Но без подробностей.

— А здесь ты не просто ребенок, ты — золотой ребенок. Со своим личным водителем в четырнадцать лет.

— И что?

— А то, что непонятно, зачем тебе в Попо. Здесь у тебя все есть. И жизнь расписана: отчим, поди, позаботился, куда ты поступишь после школы, где работать будешь и так далее.

— Позаботился, — согласился Витька в темноте. — Он хороший отчим. Сам бесплодный, детей нет. Зато деньги умеет делать только так. Хочет передать мне весь свой бизнес, когда я вырасту. Ко мне относится, как к настоящему сыну… вроде бы. — Он вздохнул. — Наверное, я для него и есть настоящий сын.

Я крякнул и промолчал. Чуть не вырвалось: “И такого родителя ты бросаешь?”

Витька продолжил:

— Но… понимаешь, хоть здесь все зашибись, оно не настоящее.

— В смысле?

— Весь этот Скучный мир — не настоящий. Он как бы для галочки, понимаешь? Настоящая жизнь — это всегда спонтанность.

— О как, — удивился я. — А ты реально начитанный…

— Наслышанный, — поправил Витька. — Предпочитаю аудиоформат. Так вот. Спонтанность — это когда не знаешь, что будет через секунду. И самое главное, даже не знаешь, что выберешь сам. Это и есть свобода воли, когда ощущается истинный вкус бытия… Мы ведь с тобой почему сбежали из Вечной Сиберии?

— Чтобы примкнуть к Отщепенцам.

— А что такого было у Отщепенцев, чего нет у сиберийцев?

— Свобода, — догадался я. — Вечная Сиберия — это же тюряга самая натуральная, которая косит под государство.

— Вот и я о чем! Мы с тобой сбежали из тюрьмы. А теперь хотим повторить этот опыт.

Я вспомнил хриплые завывания певца зоновской романтики. Тюремные баллады слушают по всей стране…

— Сбежать из тюрьмы… — пробормотал я под нос. — Я вот в этом Скучном мире безработный и тоже не знаю, что будет через… ну, может, и не секунду, но в завтрашнем дне не вполне уверен. То есть некоторая спонтанность присутствует.

— Не присутствует у тебя никакой спонтанности, — лениво отмахнулся Витька и зевнул. — И выбора у тебя никакого нет. Ты или безработный, или вкалываешь за копейки — разве это выбор?

— Умеешь ты поддержать друга, — сказал я.

Но Витька уже спал.

Тогда и я закрыл глаза и настроился на сон.

***

ОБНАРУЖЕН ПОРТАЛ В АКТИВНОЙ ФАЗЕ

Я подскочил, продираясь сквозь сон. Мне снился нейроинтерфейс, заполненный иконками допартов сверху донизу, и я, восхищенный привалившим богатством, мысленно нажимал на них, чтобы выяснить, как работают эти новые допарты. Наверное, во сне нажал и на реальный допарт Дольмена… А может, он сработал сам по себе.

Я сел и подергал Витьку — тот не спешил просыпаться, дрых без задних ног.

— Вставай! Кажется, заработало!

Он что-то промычал. Я оглянулся на дольмен и отчетливо увидел, что вокруг древних камней сияет гало.

Портал включился!

— Что заработало? — хрипло спросил Витька, принимая сидячее положение и протирая глаза.

Я не успел ответить: световая аура вокруг дольмена замерцала, усилилась, задвигалась из стороны в сторону…

Никакое это было не гало и не аура, а свет двух или трех фонарей, дергающихся в руках бегущих к нам людей.

Слепящий луч ударил мне в лицо, и я сощурился. Донесся топот и хруст веток под чьими-то ногами.

— Вот он! — крикнул знакомый голос.

— А Витя где? — отозвался другой, незнакомый и встревоженный.

— Оба здесь, — сказал Матвей, приближаясь. Он продолжал светить мне прямо в лицо, и я не мог ничего разглядеть. — Руки, сука, вверх, псих ты конченный, или пристрелю!

Извилины у меня лихорадочно заработали, стряхивая остатки сна. Итак, Матвей избавился от моего заклятия — видимо, волшба долго не держится — и позвонил шефу. Тот прискакал самолично…

Но они не вызвали ментов, и у Матвея оружие… Это значит, что они намерены разобраться со мной лично, по-бандитски.

Ай да, Резчиков-старший, не совсем честным трудом заработано твое богатство! Следовало об этом раньше догадаться, когда я впервые узрел криминальную рожу Матвея.

Я приподнял руки, стоя на коленях посреди разворошенной постели. Со стороны все это выглядело, конечно, в высшей степени странно, и это слабо сказано. Чокнутый мужик похитил ребенка и заставил его спать посреди леса ночью…

— Папа? — удивился Витька, щурясь на свет, бьющий в лицо. — Я все объясню…

“Он называет отчима папой, — мысленно отметил я. — Неплохие у них, стало быть, отношения”.

— Что он тебе пообещал? — завопил Резчиков. — Что он от тебя хотел? Что он с тобой сделал?

— Да ничего он со мной не делал…

Я начал различать фигуру Матвея за сиянием фонаря. Близко он не приближался, наученный горьким опытом. В свободной руке держал предмет, напоминающий пистолет. И целился в меня.

— Башку бы тебе продырявить, извращенец ты вонючий, — процедил он. — Или колени…

— Стой, Матвей, — сказал Резчиков. Он появился сбоку от дольмена, продираясь сквозь заросли сухой травы. На нем был спортивный костюм, в одной руке он держал фонарь, в другой зажимал телескопическую дубинку, которой отодвигал упругие ветки кустарника.

Он не был похож на бандита. Холеный, интеллигентный, в очках в тонкой оправе, гладко выбритый, несмотря на повальную моду на щетину и бороды. Не слишком молодой, далеко за полтинник.

— Кто ты такой? — задал он мне вопрос, игнорируя попытки Витьки “все объяснить”. — И чего тебе надо от моего сына?

Я поджал губы, раздумывая, смогу ли заморочить сразу двоих. Силы-то полностью не вернулись. Наверное, все-таки смогу.

А если не смогу? Тогда мне будет очень невесело.

Как бы невзначай повернул левую руку так, чтобы Знак Урода был направлен на Матвея.

— Осторожно, шеф, — сказал Матвей, — я ж говорил вам: он гипнотизер какой-то… Я и сам не пойму, почему ему подчинялся. Будто заморочили…

Да, дружок, сказал я ему про себя, тебя заморочили.

Что-то подсказывало: пока я не вижу отчетливо Матвея, не могу подействовать Знаком Урода. Необходим зрительный контакт. Но пока фонарь светит прямо в рыло, ни о каком зрительном контакте речи нет. Надо бы заговорить им зубы и…

— Ты хочешь выкупа? — спрашивал меня Резчиков, не подходя близко, маяча где-то за пределами освещенного пространства, в центре которого замерли мы с Витькой. — И ты, Витя, почему ты его защищаешь? Что он тебе пообещал?

Витька молчал, не зная, видимо, как объяснить свои мотивы. На месте Резчикова я бы голову сломал, пытаясь угадать, что похититель пообещал подростку, у которого и так всего больше, чем нужно.

— Меня зовут Олесь, — сказал я, чтобы потянуть время. Решительным образом не представлял, как заговаривать этим двум зубы, чтобы наладить зрительно-магический контакт.

— Это мы сейчас выясним, как тебя зовут! Не шевелись!

Ослепляя меня фонарем, Матвей приблизился и шустро выхватил у меня из кармана портмоне. Отошел и, судя по звукам, передал кошелек Резчикову. Тот что-то буркнул и, кажется, открыл портмоне, где лежали мои банковские карты и — М-стикеры.

— Как тебе Знак Морока? — спросил я.

— Какой Знак? — автоматически переспросил Резчиков, причем голос его заметно сел.

— На стикере, не видишь? В виде ромба?

— А-а… — сонно сказал Резчиков в темноте. — А-а-а…

— Шеф! — всполошился Матвей. — Вы на что там смотрите? Он гипнотизер сраный…

— Заткни его, — велел я Резчикову, убедившись, что тот завис, таращась на М-стикер.

— Это ты заткнись! — взвизгнул невидимый Матвей.

В эту секунду послышались твердые шаги — Резчиков быстро подошел к водителю. Звонко хлопнуло, свет фонаря соскользнул с наших с Витькой лиц и застыл у самой земли, раскрошившись на отдельные лучики из-за торчащей из дерна травы. Грузное тело бухнулось оземь — в точности с тем же звуком, как когда я зашвырнул Матвея в клумбу.

Резчиков, сжимая в одной руке свой фонарь, в другой телескопическую дубинку, которой только что послушно “заткнул” Матвея, вышел вперед. Валяющийся на земле фонарь Матвея осветил отчима Витьки сбоку. Я не видел его лица, но не сомневался, что оно у него бессмысленное и пустое, как у соляного столба.

Признаться, я далеко не был уверен, что М-стикер сработает. Я и забыл о нем, вспомнив лишь тогда, когда Матвей выхватил у меня портмоне. Магия М-стикеров капризная: когда-то и вовсе не на всех действовала. Позже я приспособился использовать Знак Морока без предварительного рисования Знака, но тогда я был на пике формы, если можно так выразиться. Сейчас ведунские скиллы полностью не восстановились.

Я встал на ноги и протянул руку.

— Отдай портмоне!

Он отдал.

Витька медленно, настороженно приблизился к отчиму и вгляделся в него, как в какого-нибудь жутко интересного музейного экспоната.

Я закрыл ненадолго глаза: допарт Дольмена пульсировал, показывая, что портал все еще находится в активной фазе. Затем наклонился к распростертому Матвею и пощупал пульс на шее. Стальная дубинка попала ему по затылку, но даже крови особо не было, и Матвей, к счастью, не умер, а пребывал в глубоком нокауте.

Человек выполняет свою работу, как-никак… Жалко, если б окочурился, пусть даже у него отвратительный музыкальный слух.

Возле его кисти лежал пистолет Макарова. Я подхватил его, проверил магазин — полный. Оружие в Попо никогда не бывает лишним. Подумав, прихватил и фонарь.

— Ну что, — обратился я к Витьке, не обращая внимания на застывшего в ожидании приказаний Резчикова. — Портал открыт, по ходу. Идем вместе прямо сейчас, а то закроется…

Витька, не сводя с отчима глаз, кивнул и пошел за мной к дольмену. Но через несколько шагов остановился.

— Подожди-ка! Ты можешь спросить его так, чтобы он ответил только правду?

— Могу, — сказал я, не ожидая ничего хорошего. Витька колеблется — это заметно даже в темноте.

— Спроси… — напряженно выговорил пацан. — Он действительно считает меня сыном? По настоящему любит так, как показывает?

Я кашлянул. Но все же повернулся к манекеноподобному Резчикову.

— Слыхал? Отвечай!

— Виктор — мой наследник, — ровным, невыразительным тоном произнес Резчиков. — Других наследников у меня нет… кроме жены, но она — другое дело… А мне есть что передать. Не хотелось бы, чтобы весь мой бизнес перешел неизвестно кому. А Виктор — малец дельный, серьезный, ерундой не занимается. Я рад, что встретил его мать… и его самого.

Без магического чутья я ощутил, как Витька подался к отчиму, хотя внешне он не пошевелился.

— Вот только давай без этих расчетливых бизнес-планов, — брюзгливо сказал я. — Отвечай по существу. Считаешь ли его сыном и любишь его по-настоящему?

— Я не знаю, что такое любить сына по-настоящему. Своих детей у меня никогда не было и не будет.

Я хотел снова его одернуть, заставив ответить еще четче, но Витька отодвинулся от него и холодно проговорил:

— Понятно. Вопросов больше не имею. Матери привет… Хотя… если этот мир ненастоящий, все эти разговоры не имеют значения. Пошли, Олесь.

И мы вдвоем, не оглядываясь, протиснулись через проход между гранитными глыбами.

Глава 3. Нуарные жители

Я протиснулся сквозь узкую щель под дольменом первым, испачкав рубашку о гранит. Витька пролез следом с куда большей легкостью.

Лучи наших фонарей осветили высокую, по колено, траву и огрызки кирпичной кладки, оплывшей от времени и непогоды.

Сразу стало кристально ясно, что мы уже совсем в другом месте. Вокруг простирался редкий лес, состоящий из хилых сосенок и кленов, совсем другой, не тот, где мы заночевали. Позади так же высился дольмен, но выглядел иначе — приземистей и шире. По другую его сторону, естественно, не было ни наших спальных принадлежностей, ни застывшего Резчикова и бесчувственного Матвея.

Ни Скучного мира в целом.

Мы попали в Поганое поле.

— Получилось, — прошептал я.

— Что получилось? — тут же отреагировал Витька, синхронно крутя фонарем и головой. — Мы телепортировались, да?

— Ага. Чуешь: теплее стало? И влажность здесь больше, чем там… И тише — автомобилей не слыхать.

Действительно, сомнений не оставалось — мы переместились в иной мир. В фильмах бывает такое, когда герои попадают в другой мир и долго не догоняют, что они только что очутились совсем в ином измерении. Как можно этого не понимать? Воздух, температура, звуки, аура (если так назвать особое ощущение места) — все другое. Нельзя этого не чувствовать. Я это воспринимал каждой порой организма и без колдовского чутья.

— Ну, ни фига себе! — звонко воскликнул пацан.

Вероятно, он до последнего не верил в нашу авантюру. Вытянув из кармана айфон, засветил экран и убедился в полнейшем отсутствии всякой связи.

— Тихо ты! — шикнул я. — Сейчас Уроды или Лего припрутся… Или еще хуже: сиберийцы.

Витька сразу успокоился и втянул голову в плечи.

— А куда именно нас занесло? — еле слышно спросил он.

Я очередной раз крутанулся вокруг своей оси на триста шестьдесят градусов.

Над головой — купол звездного неба. Без мигающих огней самолетов, зато с тенями облаков и молодой луной, чего не было минуту назад в Скучном мире. По сторонам — жидкий лес. Тишина — не слышно журчания воды или звона насекомых.

Это северные края Поганого поля; очевидно, где-то поблизости от Вечной Сиберии. На юге по ночам жарче и душнее, а букашки шумят так, что в ушах закладывает.

Если Князьград поблизости, его светящиеся высотки должны быть видны далеко…

— Залезу на дольмен, — сказал я. — Посмотрю с высоты. Подержи фонарь и пистолет. Жаль, налобные фонарики там остались…

Я вручил небогатое имущество Витьке. Тот принял его без возражений. На его лице блуждала глупая ухмылка. Руки тряслись.

Я помедлил, стоя перед ним.

— Ты в порядке?

— Я в Поганом поле… — проговорил Витька медленно. — Подумать только! Я — в своем сне! Прошел через портал и попал в…

— Алё! — пощелкал я перед ним пальцами. — Только не надо истерики…

Витька нахмурился. Глупая улыбка испарилась.

— С чего ты взял, что я собирался истерить? — заворчал он. — По себе, что ли, судишь? Я просто должен… это… переварить.

— А, — с облегчением произнес я. — Тогда ладно. Все, я полез.

Но не полез, а снова застыл — на сей раз у самого дольмена, утонувшего в рыхлой земле.

Вспомнил кое про что. Точнее, кое про кого. Хотя в ее случае можно выражаться двояко.

— Ива! — позвал я. — Ты меня слышишь?

И задрал лицо кверху, ибо не исключено, что умбот видит меня с самой орбиты. Самолеты здесь не летают, но летают спутники Росс.

Ответа не последовало. Но на самой границе сознания проклюнулось смутное ощущение чьего-то присутствия. Словно Ива пыталась пробиться ко мне откуда-то издалека, но у нее не совсем получалось. Мой нейрочип из-за всех этих трансграничных переходов заглючило, и, судя по всему, именно по этой причине Ива не могла до меня достучаться.

Я смежил веки, “приглядываясь” к интерфейсу. Ярче всего выделялась иконка Дольмена, неплохо различались Знаки Урода и Морока. А вот Знак Умбота как-то потускнел.

Я мысленно потыкал на него, но результата не добился. Тогда нажал на Знак Дольмена.

ПОРТАЛ В АКТИВНОЙ ФАЗЕ НЕ ОБНАРУЖЕН

Вот ведь зараза! Как эта технология работает? Когда дольмены включаются и когда отключаются? Есть ли тут хоть какая-то система?

Я вскарабкался на прохладный замшелый камень и осторожно выпрямился во весь рост. Огляделся.

Особо виднее не стало. Вокруг так же темнел молчаливый лес с посеребренными луной верхушками. Но далеко вдали на юго-западе (если ориентироваться по Полярной звезде) на горизонте расплывалось красноватое сияние.

То ли пожар, то ли огни большого города.

Как я ни подпрыгивал, больше разглядеть ничего не удалось.

Я слез на землю и ненадолго задумался.

— Ну? — сказал Витька.

Я вздрогнул.

Ранее, в Скучном мире я свыкся с тем, что Витька, которого я лично хоронил в Ведьмином кругу, жив-здоров. Но в Скучном мире все иначе, поэтому другой Витька воспринимался как нечто естественное. Но этот же Витька в Поганом поле — это что-то особенное…

Я уставился на него так, словно впервые увидел. Потом подошел и крепко обнял.

— Только не надо говорить, что великий ведун расчувствовался, — пробурчал Витька, поправляя прическу, когда я его выпустил.

— Не верится, — сказал я, забрав у него пистолет и фонарь и отступив на шаг назад. — Если б ты знал, как я тебя искал! И ведь нашел! Вот в чем чудо!

— Никакое это не чудо, — отмахнулся Витька, который, несмотря на демонстрируемый пофигизм, был определенно тронут. — Кармический узел. Наши судьбы связаны. Поэтому мы друг от друга никуда не денемся. Мы должны что-то сделать вместе, закрыть гештальт, поставить все умляуты.

— Какие именно?

— А я знаю? Этого никто не знает… Короче, что ты там увидел? Или так и будешь обниматься?

— Кажется, город. Километрах в пяти.

Я посветил фонарем в нужную сторону.

— За час дойдем, — уверенно сказал Витька.

— Погоди… А зачем нам туда идти-то? Тебя я вернул… Поехали на юга, в Росс или к Отщепенцам-ведунам. Там у меня хозяйство с наложницами.

— Все б тебе о наложницах думать, — усмехнулся Витька. — Ты же собирался квест-башню взорвать и тетушку из полона спасать. Забыл?

Я и вправду забыл. Пережитые приключения сильно сбили с толку. Конечно, я бы вспомнил о тете и башне — но чуть позже.

— У меня… меня башка кругом, — признался я. — Посмотри на луну! Видишь: узкий серп выпуклостью вправо? Значит, это растущий месяц. Точно такой был, когда я взорвался на мусоровозе.

— Думаешь, мы вернулись ровно через месяц?

— Я думаю, что мы вернулись в то же самое время, в какое я взорвался. В ту же ночь.

— Не понял… Здесь время остановилось, пока тебя не было?

— Или оно в Скучном мире идет быстрее. Но при этом все мои приключения в Попо уместились в полчаса лежания на кушетке в Скучном мире.

Витька задумался. Лес успокаивающе шелестел листвой, а звезды мигали посреди бархатной темноты.

— Ха, — сказал он. — Выходит, в том мире, где тебя нет, время не идет. А из этого следует… следует…

Он воззрился на меня.

— Что оба мира нереальны, — договорил я. — А реален только я.

— Солипсизм, — кивнул Витька. — Вера в то, что во вселенной существует лишь одна монада, которой снятся сны. А я тогда кто? Твое видение?

— Получается, да.

— А вот шиш тебе! Я тоже реален. Попробуй, докажи обратное! Мы с этой головоломкой еще разберемся, а пока пойдем в Князьград.

Он развернулся и зашагал по траве в сторону невидимого за деревьями Князьграда.

— Постой, — окликнул я.

— Чего опять?

— Не лучше ли тебе остаться здесь? Я-то ведун: если что, отобьюсь… А ты…

— А я помогу отбиваться, — тут же парировал Витька. — Обузой не стану. Разделяться — не вариант. Как в дешевом фильме ужасов, блин.

— Я не считаю тебя обузой. Просто… я тебя столько искал, и снова терять тебя у меня не запланировано.

— Вот и не теряй. Будем постоянно вместе. Тут Уроды бродят, забыл? И ночь на дворе. А у меня кроме фонарика и айфона, на котором аккумулятор садится, никакого источника света нет.

— Я тебе свой фонарь отдам. Смотаюсь по-быстрому в Князьград, освобожу тетю и вернусь днем. Тебе нужно только до утра продержаться.

Витька покачал головой.

— Надо же, как у тебя все просто!

— Мы в Вечной Сиберии, где ведунов нет. И Уродов, по идее, не должно быть, хотя я не уверен. В любом случае лично у меня преимущество.

— Ну, раз все просто и легко, тебе незачем бояться меня потерять. Пойдем вместе, освободим твою тетю и вернемся сюда днем.

Я сдался.

— О’кей… Пошли вместе.

***

Лесочек кончился через полчаса быстрой ходьбы. Дальше протянулись распаханные пашни с кривобокими кибитками по краям, где ночевали, судя по всему, те, кто пахал землю. На пашнях росло что-то похожее на пшеницу или овес… Я в этих культурах не разбираюсь.

Кое-где торчали чучела, при виде которых живо вспомнилось мое первое Лего, притворяющееся чучелом. Жуткая выдалась тогда ночка.

Неподвижно, темными глыбами, застыли комбайны — точнее, гибриды комбайнов, экскаваторов и не пойми чего еще.

Костров нигде не жгли, электрического света тоже не было. Мы на территории Вечной Сиберии, понял я. Погани здесь нет, потому что Поганое поле сюда по каким-то удивительным причинам не распространилось.

Ну что ж, уже хорошо. Не придется беспокоиться о нападении нежити.

Все же лучше было бы Витьке переждать ночь в лесу, подальше от греха, но его не переубедишь.

Ни за какой час мы до Князьграда, разумеется, не добрались по жутко пересеченной местности и в темноте. Вблизи от кибиток и вовсе приходилось выключать фонари и передвигаться чуть ли не на ощупь. Ступни порой проваливались в трещины, норы и прочие дыры, идти мешала трава или зерновая культура, чтоб ее… Хорошо хоть, заборов здесь не предусматривалось. А то бы еще и лазать через плетни пришлось.

После полей мы наткнулись на Посады, где занудно брехали собаки и светилась пара окон, и обошли их стороной. В Посадах не принято шататься ночью, потому что завтра работа, но — лучше перестраховаться, чем попасть на глаза ночному гуляке, перебравшего “Тишь-да-глади”, местного наркотика.

Ориентировались мы на огни большого города, так что заблудиться не сумели бы при всем желании. Я уже различал отдельные высоки и, конечно же, острую и высоченную квест-башню с мигающим красным оком на вершине.

За Посадами пришлось совершить марш-бросок по более-менее гладкой дороге, асфальтированной лет сто назад. Затем по краям этой дороги выросли заброшенные кирпичные и бетонные здания.

— Это то место, где я выехал из подземного тоннеля, — прошептал я Витьке. — Здесь есть тайный проход, который сторожат люди из нижнего Князьграда.

— Что это такое — нижний Князьград?

— Не имею ни малейшего понятия. Какое-то криминальное общество.

— Оппозиция?

— Чего?

— Любая организованная преступность — это оппозиция правящей власти, — сказал “наслышанный” Витька. — Если они против Детинца… или как его там… то мы можем с ними объединиться.

— Обойдемся своими силами, — ответил я. — На хрена нам лишние проблемы?

Было около трех часов ночи, если верить айфону Витьки (свой дешевый смартфон я оставил в Скучном мире, совсем о нем позабыв), когда я уловил какие-то звуки и сразу утянул Витьку в темный промежуток между двумя полуразвалившимися зданиями.

Совсем близко натужно гудели двигатели — электрические, судя по звуку, как в моем горячо любимом и утраченном мусоровозе. Слышались негромкие человеческие голоса.

Я в который за эту ночь раз вслушался в ощущения: вернулось ли чутье? Кажется, я стал немного различать В-ауру места, но такую нечеткую, что пользы от нее было мало.

Тогда мы прокрались с выключенными фонарями вдоль стены, у которой разросся бурьян, и выглянули из-за угла.

Зрелище нам открылось занятное. Возле угловатой черной машины Модераторов слонялось трое людей в комбинезонах — собственно, сами Модераторы. Они рассматривали груду металлолома на земле, которая дымилась в лучах фар машины. Кое-где плясали язычки пламени.

— Ну, что там? — зычно осведомился самый крупный из троих. Он не отходил далеко от машины.

Двое других копались среди груды дымящегося мусора, светя фонариками под ноги.

— Ни живых, ни мертвых, — сказал один из них голосом повыше.

— Точно? — угрожающе переспросил зычный.

— Днем надо смотреть, — ответил писклявый. — Может, кто выжил, уполз и подыхает где-нибудь в темном уголке…

— Да никто не подыхает нигде, — заговорил третий, мягким, бархатистым голосом. — Это нуарные перемудрили. Изобрели какую-то чудо-машину и взорвали не там, где надо…

Я не расслышал в точности это слово — то ли “нуарные”, то ли “норные”. Что подразумевалось под этим чудны́м словом, я не понял.

Вообще-то я долго не размышлял над этим странным термином. Потому что мысли переключились на другое.

Кто-то здесь взорвал машину? Эта груда металлолома — взорванная машина?

А не мой ли это мусоровоз, часом?

Меня прошиб пот. Времени здесь прошло совсем мало, пока я много дней болтался по Скучному миру. Пару часов назад я собственной персоной въехал по тоннелю на территорию Вечной Сиберии, и у меня взорвалась батарея вероломного Решетникова. И я умер.

А потом воскрес в Скучном мире. Точнее, снова осознал себя в нем.

С ума сойти.

Но я поспешил отбросить эти философские размышлизмы. Некогда. Надо быть практичнее.

Итак, взрыв заметили Модераторы и выехали на место происшествия. Причем так “оперативно”, что обломки успели прогореть дотла, а я — прогуляться на несколько недель в другой мир, вернуть Витьку и припереться из леса в пяти километрах. Не ждут, видать, в Вечной Сиберии диверсий, а зря… Или служба Модераторов настолько ленивая, что даже взрыв вблизи от столицы не заставил их пошевелиться быстрее обычного. Или такие казусы случаются довольно часто и потому не вызывают ажиотажа.

— Что-нибудь сохранилось вообще? — раздраженно сказал зычный, не выказывая никакого желания проявить инициативу и осмотреть место происшествия самолично.

— Все сгорело… и раскурочило… — сообщил бархатистый.

— Пострадавших нет, взрыв прогремел… — начал зычный таким тоном, будто репетировал устный отчет перед начальством. — Точнее, нет, не так. Отставить! Х л о п о к прозвучал в ненаселенном пункте, соответственно, жертв нет. Очевидно, хлопок произведен нуарными деградантами в целях нарушения спокойствия законопослушных граждан Вечной Сиберии. Цель, разумеется, не достигнута.

На этот раз я отчетливо расслышал слово “нуарный”. Что бы это значило?

Между тем Модератор продолжал репетировать отчет:

— Соответствующий протест будет направлен в… хмм… — Он закряхтел. — В соответствующее ведомство… Клянусь Детинцем, мы не обязаны разбираться с деградантами, это не наша работа! Хлопок прогремел… то есть прозвучал на моей территории, я это дело расследовал… А дальше — не моя забота. Все, по коням, ребята, поехали в штаб. Сообщим Администратору, и все на этом.

Знакомый способ работы, подумал я. Главное — красиво отчитаться, а дальше гори все синим пламенем.

У службы Модераторов нет конкуренции, а потому им особо незачем стараться. Это вам не Республика Росс, где все построено на постоянном соперничестве между Сюзеренами, Спикерами, Серферами и прочими кастами и Секциями. Там бы отчетами не отделались.

Модераторы заскочили в машину, и та, натужно загудев двигателями, поползла по грудам битого кирпича, камней и обрушенных бетонных балок. Вскоре она исчезла вдали.

Я оглянулся за Витьку.

— Это… — начал я, но пацан перебил:

— …наш мусоровоз! Сволочь этот Решетников! Там столько… столько лута было в кузове!

— Ты вспомнил? — удивился я. — Я не упоминал про лут ни разу.

— Да… Вс+поминаю помаленьку… Теперь уже Скучный мир начинает казаться чем-то далеким и ненастоящим… Как сон, увиденный во сне.

— Знакомое чувство, — кивнул я.

Это радовало — к Витьке возвращается его память и личность… Все идет как надо… Теперь бы тетю освободить и постараться разрушить башню… хотя черт бы с ней, с башней, тетя важнее.

Не сговариваясь, мы на цыпочках прокрались из-за угла и приблизились к тому, что осталось от нашего любимого гарбовоза. Осталось немного. С ходу и не понять, что это была машина — одни обгорелые металлические лохмотья и пепел. Взрыв — точнее, хлопок, — разметал осколки по всей округе. Помнится, я отбежал от машины совсем недалеко, потом меня ударило так, что я очутился в Скучном мире.

Интересно, мои останки где-то здесь валяются? Это было бы странно и нелогично: тело Витьки из Ведьминого круга пропало, к примеру. Но если мое тело сгорело здесь заживо, откуда тогда вот это самое, целое и невредимое? Из альтернативного мира?

Поймав себя на том, что снова погружаюсь в бесплодные умствования, я сжал челюсти и осмотрел то самое место у каменной стены, где меня настиг взрыв. Собственного тела, каких-либо ошметков или крови не нашел, как до этого Модераторы не обнаружили “ни живых, ни мертвых”. Вот было бы веселье, если б я наткнулся на собственные искореженные останки! Крыша точно бы съехала.

Но — пронесло.

У стены с валяющимися кусками бывшего мусоровоза я обернулся к Витьке и сказал:

— Ничего не осталось, что можно взять…

И тут только увидел, что Витьку сзади придерживает низкая и широкоплечая фигура, уперев в горло клинок. Вздрогнув, я направил на них луч фонаря, который осветил бледную физиономию за плечом не менее бледного Витьки. На физиономии неизвестного чернели очки-консервы — я такие уже лицезрел на тех, кто сторожил тайный подземный переход.

— Погаси свет! И брось фонарь! — прорычал человек в черных очках. — Не то мальца зарежу!

Я торопливо выключил и выронил фонарик. У Витьки фонарь тоже, кстати, был выключен и брошен на землю. В слабом лунном свечении Витька и напавший на него превратились в единую черную фигуру. Я направил на нее Знак Урода, надеясь, что зрительного контакта для волшбы хватит.

Что-то острое уперлось мне в ребра сзади. Негромкий и интеллигентный голос произнес:

— Не шевелитесь, пожалуйста. Сохраняйте спокойствие. Иначе… но вы и так поняли. Ведь поняли же?

Я молча кивнул. Не знаю, как эти странные личности ухитряются видеть в темноте и в темных очках (не инфракрасные ли это визоры?), но мой жест был замечен. Давление в бок чуть ослабло.

— Вы не из Князьграда, я прав? — спросил позади интеллигентный с ножом.

— Прав, — сказал я, взирая на силуэты Витьки и его “спутника”. Оба не двигались.

Выхватить пистолет из-за пояса и выстрелить? В Витькиного “напарника” не попаду — я ж не агент 007. А в самого Витьку — вполне.

Развернуться и застрелить своего “напарника”? За это время он пырнет меня, а второй бандит — пацана.

Если на то пошло, то я даже не успею снять пистолет с предохранителя. Раньше с пистолетами не упражнялся, только с автоматом.

Человек позади словно прочитал мои мысли и легонько, одним бесплотным движением вытянул мой пистолет. Если б я не был насторожен и не стоял навытяжку, занимаясь каким-нибудь другим делом, не ощутил бы исчезновение оружия. Так действуют матерые “щипачи” — разденут догола, а ты и не заметишь.

— Тогда откуда вы? И зачем пожаловали? И почему прятались от этих благородных господ Модераторов с пистолетом наготове?

В ровном голосе прозвучала насмешка при упоминании Модераторов. Все верно, местный криминал оппозиционно настроен к власти и ее прихвостням, как утверждал Витька.

— Хотим разрушить квест-башню, — честно признался я.

Секунду человек позади помолчал. Я даже не слышал его дыхания, только чувствовал острие клинка.

— А ведь вы не лжете, — резюмировал он наконец. — Но зачем вам разрушать квест-башню?

— Чтобы освободить сиберийцев, — снова сказал я чистую правду, как бы глупо это ни звучало.

Приземистый, схвативший Витьку, хрюкнул, но интеллигентный прикрикнул на него:

— Цыц, Май! Он со мной честен, а это дорогого стоит…

Приземистый сразу заткнулся, а интеллигентный вновь обратился ко мне:

— Итак, вы хотите освободить сиберийцев. Что ж, цель благородная, ничего не скажу. Но зачем вам это надо и кто вы такие, собственно?

— Мы сами из Вечной Сиберии, из Западного 37-го Посада. Сбежали в Поганое поле, но… вернулись. Решили, что наш долг — разрушить башню и освободить земляков.

После очередной крохотной паузы интеллигентный заявил:

— Немного не договариваете… Вот это уже плохо. Я считал, что наш задушевный разговор продолжится в русле открытости и взаимной честности.

Как он улавливает ложь? Тоже ведун? Если да, то плохо дело.

— У меня и документы есть, — в приступе вдохновения сказал я. — Посмотри в левом кармане. В портмоне.

— В чем?

— В кошельке.

Что, если получится провернуть тот же трюк еще раз? М-стикеры на месте. Чтобы поглядеть на “документы”, бандиту придется включить свет, и тогда я наведу на него волшбу, не оборачиваясь. Магия Морока не требует пристального зрительного контакта.

Человек позади легко вытянул портмоне из моего кармана и, не раскрывая, зашвырнул в ободранные кусты возле остатков кирпичной кладки.

— Вот теперь ты мне совсем не нравишься, дружок, — прошипел он мне на ухо, переходя на “ты”. — Врешь прямо в уши! Какие к Уродам документы? Все сиберийцы чип в башке имеют, там все документы и содержатся! Не знал этого, что ль? Или забыл? Странный ты, однако, человек! Идем! А дернешься — живо продырявлю!

***

Пришлось подчиниться.

Сильно мешала темнота — сбивала меня, как ведуна, с толку. Не поколдуешь нормально и вообще не разберешься, что происходит. Чутье не спешило возвращаться, а без него мне не разобраться, что за фрукты на нас напали. В Вечной Сиберии ведунов вроде как нет, но Интеллигент каким-то образом чуял ложь, а это свидетельствовало о сверхъестественных способностях.

Потом — я беспокоился за Витьку. Он молчал — видно, был перепуган. Благостная жизнь в Скучном мире еще не выветрилась из него, и “прелести” Вечной Сиберии и Поганого поля могли подействовать на него сильнее, чем в прежней жизни, до гибели от стрелы Бориса… Если я попытаюсь напасть на Интеллигента, пострадает Витька.

Эх, если б он остался в лесу!

Я бы сейчас попытался потягаться с этими двумя “нуарными” жителями и — кто знает? — одолел бы. Шансы у меня есть.

Но не с Витькой.

Интеллигент позади слегка подтолкнул меня ножом, и я двинулся вперед по широкому проходу между двумя двухэтажными заброшками.

Я шел вперед, больше не ощущая клинка у ребер. Сзади раздавались легкие шаги Витьки. Но шагов двух бандитов я не слышал вообще! Они будто испарились.

Когда я оглянулся, голос за спиной промолвил:

— Иди-иди, не верти башкой-то. Здесь мы, никуда не делись.

Будто призрак разговаривал.

Я шагал еще несколько десятков метров по растрескавшемуся асфальту в полутьме, потом Интеллигент (который больше не был интеллигентом) сказал:

— Поворачивай налево.

Слева были распахнутые ворота, сквозь которые мы и прошли. Под подошвами моих кроссовок хрустел битый кирпич, попадались камни покрупнее, я несколько раз споткнулся, но наши провожатые так и не издали ни единого звука.

За воротами обнаружилось просторное помещение, разглядеть которое не удалось. Я лишь понял по эху наших с Витькой шагов, что оно большое. Интеллигент указывал мне, куда поворачивать, неизвестно каким образом ориентируясь, и в итоге я наткнулся на стену выставленными вперед ладонями. Сзади неуверенным шагом приближался Витька, бубня что-то под нос. Кажется, ругательства.

— Слепые, как крысята новорожденные! — почти восхищенно сказал Май. — А еще нас кротами называют! Без своих фонарей и шагу ступить не могут, а, Гуж?

Интеллигент, который, как выяснилось, носил необычное погоняло “Гуж”, хмыкнул.

— Это ведь зависимость, дорогой Май, — снова заговорил он “культурным” тоном. — Как иные балбесы от “Тишь-да-глади” зависят, так все дневные без зенок своих ни на что не годны! У человека шесть чувств в распоряжении, а они только на одном зациклены… Что ж, ладно. Как вас звать-то?

— Олесь, — сказал я.

— Виктор, — мрачно представился Витька.

— Дальше будет для вас тяжко, Олесь и Виктор, — сказал Гуж. — Сначала по лестнице вниз пойдем, потом по тоннелям двинемся. В полной темноте. Света в нижнем Князьграде нет, не было и не будет никогда. Поэтому слушайте инструкции, бежать не пытайтесь. Напасть на нас — тоже. Вы живы, пока мне интересны. Начнете выкобениваться — интерес разом потеряю, это я вам обещаю.

“Вот теперь и ты врешь, Гуж, — подумал я. — Ты нас с собой тащишь не только из-за одного интереса. Мы тебе нужны. Хочешь использовать нас для чего-то…”

Я решил не “выкобениваться” и не пытаться совершать резких движений. Пусть ведут нас в свое логово. Если что — договоримся, как Витька и предлагал. Я ведь все равно не совсем представляю, как спасу тетю. Вернее, как найду ее для начала. И как уничтожу квест-башню.

Когда отправлялся на эту миссию, у меня в распоряжении были колдовская сила и Ива. А сейчас — урезанные В-опции и никакого умбота, подключенного к нейрочипу. По всему выходит, что нужно объединяться с подземным криминалом столицы Вечной Сиберии.

Мы с превеликим трудом спустились на шесть пролетов по лестнице, забитой строительным мусором, всевозможными досками, балками, мотками гнилой веревки, битым кирпичом и стеклами. Мы с Витькой то и дело спотыкались и несколько раз хорошо приложились лбами, но мало-помалу приноровились нащупывать дорогу руками и ногами и двигаться плавно, чтобы ни обо что не удариться. Наши шаги уже не звучали так громко, как прежде, хотя до бесшумной походки Мая и Гужа было далеко.

Витька в очередной раз шепотом ругнулся, и я спросил:

— Ты как?

— Норм, — сказал он угрюмо. — Ты из-за меня сдался, да? А то бы навешал этим двоим очкарикам, как Матвею!

— Не только, — сказал я. — Может, с помощью нуарных жителей мы сможем взорвать квест-башню.

— А если им это нахер не нужно? — спросил Витька.

— Думаешь, они с Детинцем заодно?

Разумеется, эти вызывающие речи мы завели специально для “нуарных жителей”. Причем не сговариваясь. Как-то само получилось.

Май на провокацию повелся:

— Мы? С Детинцем? Заодно? Да тьфу на него! И на Председателя лично в глаза тьфу!

— Цыц, Май! — повторил Гуж. — Рано им про насзнать. Пусть Честно́е Собрание решает, о чем с ними разговаривать и что с ними делать.

— Честно́е собрание? — оживился Витька. — Типа сходки паханов? Смотрящих?

Май закис от смеха, а Гуж серьезно пояснил:

— Скорее, слышащих. Смотрящих среди нас нет.

Меня вдруг озарила догадка — в полном мраке подземелья это выглядело и правда как вспышка яркого света.

— Вы слепые, верно? Точнее, вы видите свет, и он причиняет вам боль!

Вспомнилось, как я впервые встретил нуарных жителей в конце тайного тоннеля. Они тоже требовали потушить фары, но я заморочил их — моя волшба тогда была на пике. И у меня имелся отчетливый зрительный контакт…

На мой вопрос, есть ли на поверхности земли другие люди, охранник тоннеля удивился:

“Да ты шо? Наверху, что ль? Нет, конечно”.

На поверхность они выбираются крайне редко и только глубокой ночью, когда нет полной луны. И в очках-консервах… Как сильно, должно быть, на них действует яркий свет…

— А ты догадливый, Олесь, — фыркнул Гуж. — Все верно, свет для нас крайне неприятен, даже слабый. Оттого и очки наверху носим. И мы не видим, как вы… Вернее, совсем не видим, разве что знаем, светло или темно. А используем слух, ощущения и шестое чувство, что у слепых развивается. А развилось оно у нас до такой степени, что никакого зрения нам и не надо.

— Но почему вы ослепли? — вскричал возбужденный Витька. — Вас под землей заперли на несколько поколений, как морлоков, да? И ваше зрение деградировало? Поэтому Модераторы вас нуарными деградантами называют?

— Эй, малец, потише, — оборвал его Май. — Не стоит за этими придурками Модераторами всякую ерунду повторять. Уж если кого-то и обзывать деградантами, так это самих Модераторов… Нет, нас никто под землей не запирал, мы сами там обосновались. А обычное зрение мы потеряли из-за…

Он оборвал сам себя, затем спросил Гужа:

— Че, сказать? Или тож Честно́е собрание пусть говорит?

— Неужто сам спохватился? — деланно удивился Гуж. — Помолчал бы уже, болтун.

Дальше шли молча.

Лестница кончилась, и мы проникли в сырой и холодный тоннель, в котором, тем не менее, улавливался слабый сквознячок. С вентиляцией здесь, в катакомбах, стало быть, все в порядке. Под ногами хлюпала грязь. Тоннель сделал несколько поворотов, потом закончился железной дверью. Гуж еле слышно поцарапал ее чем-то твердым — вероятно, ножом, — и она беззвучно растворилась. В лицо повеяло теплым сухим воздухом.

Кто-то прошелестел из тьмы. Я не различил ни слова, но Гуж твердо и отчетливо ответил:

— Двое бродяг сверху. На суд Честно́го Собрания.

В ответ снова зашелестели. Гуж подтолкнул меня на сей раз пальцем, а не клинком, и я прошел через дверной проем, ощупывая косяки ладонями и ногами — пол перед собой. Темнота была почти осязаемая. Как хорошо, что ни я, ни Витька не страдаем клаустрофобией!

Мы повернули еще несколько раз — то вправо, то влево. Я совсем запутался, но дал сигнал нейрочипу записывать все наши движения. Раньше мой СКН записывал все подряд без особого на то указания, но после “прогулки” в Скучный мир все настройки, так сказать, сбились. Я не был уверен, поможет ли запись без “картинки” в случае, если понадобится бежать в обратном направлении, но решил перестраховаться.

У нас не было ни фонарей, ни каких-либо других источников света…

Кроме айфона!

У меня по спине пробежала радостная дрожь. Интересно, а айфон-то у Витьки отобрали или нет? И как себя чувствует его аккумулятор? Как сильно сел? Всем известно, что у “яблочного” смартфона аккумуляторы неважные. А здесь еще и сети нет, поэтому телефон постоянно будет ее искать и расходовать ресурсы. Отключил ли Витька сотовую связь?

Как бы спросить Витьку? У здешних кротов очень тонкий слух — услышат.

Пройдя целый лабиринт ходов в беспросветной тьме, наполненной шорохами и шелестом голосов, мы очутились перед массивной холодной металлической стеной. Я уперся в нее ладонями.

К тому времени я приспособился к такому передвижению — руки постоянно впереди, а ноги сначала легонько ступают на землю, а потом уже я переношу вес.

Гуж что-то прошуршал — мог говорить и так, еле слышно. Ничего не разберешь. Сбоку залязгало железо — кто-то отпирал замок. В лицо повеяло немного более застоявшимся воздухом, нежели в коридоре (если мы стояли в коридоре, а не в каком-нибудь другом помещении).

Меня подтолкнули пальцем, и я перешагнул через невысокий порог. Сделав три с половиной шага, наткнулся на мягкую койку, а за ней — каменную стену.

Следом за мной вошел Витька — его шаркающие шаги я уже узнавал. Здесь только мы двое и шаркали, остальные при передвижении не производили звуков.

Захлопнулась дверь, затем голос Гужа, который, судя по всему, заглядывал в узкое отверстие, какие бывают в тюремных дверях для передачи подносов с едой, сказал:

— Посидите здесь немного. Честно́е Собрание вас вызовет. Заранее скажу: если вы против Детинца — это хорошо. Мы вам поможем. Мы Детинец ненавидим, хотя он нам оказал услугу в свое время, а именно — подарил шестое чувство. Вы интересовались, почему и как мы ослепли? Давно это было, несколько поколений назад. Мы ослепли из-за вакцинации.

— Из-за вакцинации? — воскликнул Витька. — Фигасе!.. Но…

Однако голос Гужа затих, и мы догадались, что он ушел.

Глава 4. Честно́е Собрание

— Прикалываются они, что ли? — проворчал Витька. — Насчет вакцинации? Как думаешь?

— С чего им прикалываться? — сказал я, занятый усилиями сосредоточиться на магическом чутье. Секунду назад я как будто “разглядел” стены и потолок помещения — камеры, куда нас поместили в ожидании Честно́го Собрания.

Потолок был, как нетрудно догадаться, невысоким, я почти что задевал его теменем. Стены гладкие, холодные (и как я определил на расстоянии температуру?), шершавые. Само помещение размером примерно три на четыре метра. Кроме двух коек, накрытых чем-то мягким (матрасы и одеяла?), и чего-то вроде комода в углу, больше никакой мебели.

“Картина” вспыхнула мимолетным видением перед внутренним взором и пропала. Снова схлопнулась плотная чернильная тьма, в которых плавали световые пятна — фосфены. Я так и не определил, заработала ли это экстрасенсорика или я стал жертвой зрительной галлюцинации из-за длительного пребывания в темноте.

— В Скучном мире столько слухов про эти вакцинации ходило! — бубнил Витька. — Что она бесплодие вызывает и жизнь сокращает. Хотя для таких утверждений нужно провести капитальное когортное исследование на протяжении жизни как минимум одного поколения. Как можно говорить о сокращении жизни, если никто из вакцинированных еще не прожил жизни? Бред на бреде бредом погоняет… Но эти-то ослепли… Или они ослепли от чего-то другого, но винят вакцинаторов?

Не особо прислушиваясь, я подошел к “комоду” в углу. Если там на самом деле что-то стоит, следовательно, моя волшебная чуйка возвращается!

Но я наткнулся на цементную или бетонную стену.

Нет тут никакого комода.

Настроение разом прокисло. Держась одной рукой за стену, я засеменил по периметру помещения и сразу же ударился коленом о нечто твердое. Громко лязгнуло, но я выругался еще громче.

А потом радостно присвистнул.

— Ты чего с ума сходишь? — спросил Витька.

Я с трудом удержался от того, чтобы немедленно ему все выложить.

Чутье не обмануло: “комод” на самом деле притулился в углу, просто я немного промахнулся, направляясь к нему.

— Колено ушиб, — проворчал я. — А потом понял, что коленная чашечка цела. Вот и обрадовался.

Нас, скорее всего, внимательно слушали из-за двери. У местных слух лучше, чем у летучих мышей. Зачем им знать о моих восстанавливающихся скиллах? Притом, что чутье вернулось и снова пропало, как я ни сосредотачивался.

— Ты странный, — заявил Витька спокойно. — И я странный. И миры вокруг нас странные… Но я потихоньку привыкаю. Хотя иногда кажется, что я куда-то падаю. И при этом мне не страшно, что падаю. Страшнее то, что меня это падение устраивает… Почти нравится.

— Постарайся об этом не думать, — предложил я, ощупывая “комод”. Это был на самом деле никакой не комод, а раковина с краном сверху и самой натуральной парашей внизу. Этакий металлический бак — и без запаха. Видно, давно не пользовались.

Здравствуй, Вечная Сиберия; здравствуйте, бараки, колючая проволока и параши!

В Скучном мире я встречал унитазы, совмещенные с умывальниками, а здесь, в Вечной Сиберии умудрились соединить рукомойник и парашу. Затейники!

Настроение, тем не менее, поднялось. Чутье потихоньку воскресает из мертвых!

— Туалет нашел, — сообщил я. — Если надо, то пожалуйста.

— Пока не надо. И вообще, потерплю.

— А если мы тут надолго?

— Почему-то мне кажется, что не надолго, — после некоторого молчания сказал Витька. Судя по звукам, он сел на койку. Я присоединился к нему. На ней и правда лежал тонкий матрасик. — Будто все не по-настоящему. Понарошку. Как во сне — очень подробном и реалистичном сне в “четыре ка”, но все же сне.

Я промолчал, не зная, что сказать. Конечно, к Витьке возвращается память, но это не значит, что перемещение в другой мир не пошатнуло малость ему психику. Он еще отлично держится… Надеюсь, у него не произойдет срыв в неподходящее время. Сейчас его разум пытается выставить все это как сон, то есть убежать от действительности, не принимать ее. Но в какой-то момент убегать станет некуда.

Я понимал Витьку лучше кого бы то ни было. Сам через подобное проходил. Причем трижды: сначала — когда попал в Вечную Сиберию, во второй раз — когда вернулся в Скучный мир, и вот сейчас, когда снова вернулся.

Сильней всего, безусловно, стресс долбанул меня в первый раз. А сейчас обошлось легким удивлением и сильной радостью по поводу того, что все получилось. Если мне суждено совершить трансмировой переход в четвертый раз (не приведи судьба!), это для меня будет, как поездка от одной остановки до другой.

Витька опять заговорил в темноте:

— Там, в Скучном мире, мне снилось не только Поганое поле, Олесь. Снилась еще какая-то туманная равнина, большущая, пустая и тихая… Я по ней бродил — вроде бы долго, целыми днями… или годами. Искал выход, но выхода не было. Тот мир был будто зациклен сам на себя, как кольцо. И там всегда была ночь, не такая темная, как вот эти подземелья, но и солнце никогда не появлялось. Грустное место и какое-то… беспросветное, что ли.

Я настороженно слушал. Мне самому приснился похожий сон — в нем я встретил Витьку и…

— Там были другие люди, — сказал Витька, и я чуть вздрогнул. — Мужик, женщина, старик, старуха и…

— …и ты, — договорил я. — Вас было пятеро.

— Откуда ты знаешь? — ошалело спросил Витька.

— Мне как-то приснился такой же сон. Но мне не чудилось, что я брожу по тому месту годами. Я увидел пятерых людей, четырех из них узнал. Старик — это Решетников, старуха — баба Марина, мать Морока, женщина… женщина — это Кира Огнепоклонница… кажется. Тебя узнал. А мужика не узнал, у него было закрыто лицо.

— Нам обоим приснился один и тот же сон? Ты осознаешь, что это может значить?

— Осознаю. То, что это тоже не сон. А еще одно измерение, где мы успели побывать, но забыли.

Наступила тишина. Мы с Витькой не шевелились и не производили никакого шума. Будто растворились в непроницаемом мраке, как иные его обитатели.

Но я слышал свое дыхание и биение сердца.

— Неее, — протянул Витька с нервным смешком. — Это уже “ту мач”. Какое еще третье измерение? Лимб? — Он помолчал, потом шипящим шепотом сказал: — Хотя — почему нет? Если мы оба умерли, то должны были попасть в лимб! А потом… потом…

Он замычал, и я догадался, что он сжимает ладонями виски.

— Выбрось ты эти мысли из головы, — мягко предложил я и, нащупав его плечо, чуть сжал. — Нам не хватает информации, чтобы строить догадки. Придет время — узнаем.

— Блин! Аж бесит!

— Со временем к этому чувству привыкаешь.

— Да как можно к такому привыкнуть?

— Ты помнишь, что говорил в этом сне? И помнишь, что встретил меня?

— Нет, — ответил Витька жалобным голосом. — Не помню такого. Только то, что долго бродил и встретил этих людей.

— Ты меня укорял за то, что я долго тебя ищу. Если ты такого не помнишь, это может быть та часть сна, которая, по сути, и была сном. Я винил себя, и во сне эта вина проявилась… А про Единого ничего не помнишь?

— Нет. Хотя… Н-нет, не помню.

На меня прямо-таки повеяло Витькиным страданием. Он все еще пытался понять, осознать, вникнуть в то безумие, в которое мы вляпались, проанализировать его. Я-то давно пришел к выводу, что овчинка не стоит выделки.

Чтобы его как-то отвлечь, спросил:

— Айфон с тобой?

— Свистнули морлоки, — с горьким вздохом сказал Витька. — Я даже не заметил — ловкие, черти. Натуральные щипачи на рынке. Только хрен они его разблокируют, конечно. Да и аккумулятор скоро сдохнет.

— М-м-м… — протянул я и снова перевел тему: — Ты бы остался, если б отчим признал в тебе настоящего сына? А не просто бизнес-наследника?

— Не знаю. Наверное, все-таки нет, не остался бы. Но ушел бы не сразу. Все-таки я почти не сомневался, что настоящий мир — здесь, а не там… А вот теперь мне и этот мир кажется поддельным.

— А тот — настоящим?

— И тот поддельным. Во вселенной вовсе нет ничего настоящего.

Я не ответил. У Витьки — экзистенциальный кризис, вызванный не возрастом и пресыщенностью, а путешествием между мирами. А я не психолог, чтобы вправлять ему серые клетки. Если на то пошло, я и сам нуждаюсь в мозгоправе.

На меня снова повеяло — но не от пацана, а откуда-то со стороны двери. В этом веянии различались интерес и настороженность.

Мгновением позже прозвучал голос Гужа:

— Честно́е Собрание готово вас принять. На выход, господа!

***

На сей раз Гуж и еще кто-то всю дорогу молчащий (я его не слышал, но воспринимал магическим чутьем) вели нас лабиринтами подземных переходов еще дольше, чем в первый раз.

Мы несколько раз поднимались по коротким лестницам со ступенями разной высоты и ширины, проходили по крайне узким и низким лазам, или наоборот, пересекали обширные гулкие пространства. Гуж был настолько предупредителен и так классно предупреждал о низких притолоках и высоких порогах, что мы с Витькой ни разу не споткнулись и не приложились лбами. Собственно, посторонних предметов на нашем пути встречалось на редкость мало: не любят подземные жители, когда вокруг много хлама и излишеств архитектуры.

Пока шли, вокруг порой шелестели местные обитатели, внушая небольшой, но отчетливый ужас. Нуарные жители, конечно, похожи на обычных людей, разве что бледные, но уж чересчур тихие, и это почему-то пугает. Как правило, и не думаешь, насколько шумны и голосисты обычные люди: то болтают, то поют, то орут; а когда молчат, слушают музыку, радио, ютубчик, аудиокниги, крики соседей, у которых отношения — сплошная драма. Когда спят, то сопят, храпят, пердят, опять-таки нарушая тишину.

Под землей же властвовала тишина, но тишина, полная непонятной жизни. Оставалось гадать, чем занимаются все эти двуногие кроты. Не исключено, что мы пересекли рынок, общественную площадь и несколько университетских кафедр, где шли лекции.

Идти в непроницаемом мраке — удовольствие ниже среднего, и, окажись я здесь один, струхнул бы не на шутку, даром что здоровый и половозрелый мужик. Но я был не один, поэтому особого дискомфорта не испытывал. Витька страха не проявлял, хотя неизвестно, что он там испытывал на самом деле. Храбрый парнишка… А может быть, он просто еще не врубился по-настоящему в реальность происходящего.

— Пришли, — наконец объявил Гуж.

Мы остановились. Я поймал себя на том, что стараюсь ступать тихо, но шарканье все равно разносилось по округе, как звуки артиллерийского обстрела.

Чутье не торопилось воскресать в полной мере, но я уже без труда распознавал размеры помещений. Это была просторная комната с низким потолком. И здесь находились люди. Не знаю, сколько их было и где именно они стояли или сидели, но у меня по всей поверхности кожи пробежал электрический ток от потоков пристального внимания.

Целых три или четыре минуты все молчали. Нас с Витькой, должно быть, пристально “разглядывали”, если допустимо такое выражение по отношению к слепым людям с экстрасенсорным радаром, а мы с Витькой молчали принципиально, ожидая, когда начнут говорить те, кто входит в Собрание.

И дождались — раздался женский голос, мелодичный, приятный, напевный, но при этом не совсем молодой.

— Я прошу вас присаживаться, дорогие гости. Скамья позади вас в двух шагах и чуть правее. Будьте осторожны.

Я, не разворачиваясь, задом сделал не два, а три мелких шажка, прежде чем в икры уткнулось ребро скамьи. Любопытно, в темноте все равно как перемещаться — хоть передом, хоть задом. И не обязательно поворачиваться к собеседнику лицом; главное, чтобы слышно было хорошо. Наверное, и члены Честного Собрания сидят лицом к нам далеко не все.

Рядом уселся громко сопящий Витька.

Гуж куда-то испарился. Я его больше не ощущал вблизи.

— Итак, — произнесла женщина ровно после того, как мы уселись, — начнем. Перед вами — Честно́е Собрание нижнего Князьграда, его голос, уши и голова. Все, о чем мы с вами договоримся или не договоримся, будет распространяться на всех нуаров. Вы понимаете?

— Думаю, да, — отозвался я. — Если мы с вами подружимся, то подружимся со всем нижним Князьградом. А если поссоримся, то станем врагами каждому нуару. Правильно?

Женщина издала серебристый смешок. Я подумал, что она наверняка хорошо поет, с этаким-то голосом.

— Слишком уж грубо, но в общих чертах правильно. Надеюсь все же, что мы договоримся. Потому что умные люди всегда договорятся друг с другом. Меня зовут Марья, и рядом со мной еще шестеро человек обоего пола. Это не все Собрание. Но пусть вас это не смущает: решение по итогу нашего разговора примет все Собрание сразу…

Я не совсем врубился в эти ее слова, но не перебивал. Марья (видимо, это тоже погоняло, а не настоящее имя) продолжала:

— Кое-что мы о вас уже знаем. Вы хотите разрушить квест-башню. Это желание, надо подчеркнуть, отчасти совпадает с нашим. Отчасти — потому что мы хотим не просто разрушить квест-башню, но и перестроить общество Вечной Сиберии целиком. Разрушить Детинец, избавиться от Председателя и позволить людям жить сообразно их коллективному желанию, а не по воле кучки злых людей…

Я не удержался и хмыкнул. Практически мысленно, но Марья услышала.

— Напрасно смеетесь, молодой человек. Мы устали так жить. И если верхние жители под действием квестов ни о чем не сожалеют, то мы видим куда дальше них… простите за слово “видим”. На самом деле еще неизвестно, кто из нас на самом деле слепой. От лица Честно́го Собрания я прошу рассказать о себе все, что считаете нужным. И не лгать. Ложь мы распознаем, уж не сомневайтесь. И тогда ни о какой дружбе речи больше идти не будет. Честно́е Собрание обязуется говорить правду или же умолчать о том, о чем говорить рано или неуместно, но ни в коем случае не обманывать намеренно. Поклянитесь и вы говорить правду, Олесь и Виктор!

Я инстинктивно повернул голову к Витьке, чтобы переглянуться, но в темнотище это невозможно. Не исключено, что то же самое сделал Витька. Поняв, что переглядываться нет смысла, я взял его за локоть и пожал. Мол, соглашаемся с их требованиями, а там видно будет.

— Клянусь говорить правду, — сказал я. — И не врать откровенно и намеренно. Оставляю за собой право умолчать о тех вещах, которые касаются только меня или людей, которые были бы против разглашения.

Неплохо выразился, похвалил я себя мысленно. Сердце все же застучало быстрее, словно я сидел перед судом присяжных и клялся говорить “правду, только правду и ничего, кроме правды”.

— И я клянусь, — вторил мне Витька. — И тоже оставляю за собой то же самое право промолчать. Но намеренно и откровенно врать не буду.

Впереди зашелестели беззвучные голоса.

— Хорошо, — сказала Марья. — Мы согласны с вашей формулировкой. Итак, начинайте.

И я начал.

В последнее время натренировался в краткой и сжатой манере пересказывать все пережитое за последние несколько месяцев субъективной жизни. В этот раз уместился в десять минут.

Поведал о том, как сбежал из Вечной Сиберии, тете Вере, Решетникове, Отщепенцах (в самых общих чертах) и Республике Росс.

Умолчал о Скучном мире, Кире, Детях Морока, ведунстве, допартах, Иве и возвращении из Скучного мира после необыкновенного воскрешения.

Согласно моей повести выходило, что мы с Витькой просто приехали на машине обратно в Вечную Сиберию. Прежде чем мусоровоз взорвался из-за заложенной Решетниковым бомбы, мы с Витькой успели отбежать на безопасное расстояние. Потом спрятались в укромном месте, потому что явились Модераторы. А еще чуть позже попались в лапы Гужу и Маю.

Был риск, что Гуж и Май наблюдали мое прибытие и взрыв с самого начала. Тогда они поймали бы меня на лжи — никакого Витьки рядом не было. Или же они могли спалить нас, когда мы приближались к месту взрыва.

Но Гуж не подавал голоса.

— Решетников — сумасшедший с манией величия, — объявила Марья, когда я замолк. — Но хитрый сумасшедший. Он шпионит для россов, выведывает разные несущественные мелочи, которые позволяют россам выгодно продавать свои технологии Детинцу. Поэтому старику дают кое-что из росских игрушек… Мы не думаем, что россы связывались бы с ним, если бы не северная легенда. То, что он соорудил бомбу, которая так глупо взорвалась вдали от города и башни, подтверждает факт его безумия.

— О какой северной легенде речь? — спросил я.

— Вы не слышали? — удивилась Марья. — Все сиберийцы в Князьграде знают ее. Возможно, южные Посады не так суеверны, хотя… Короче говоря, это легенда о Повелителе Поганого поля.

— Да, Решетников себя называет Повелителем. Но это ведь шиза!

— Он взял этот титул из легенды. К северу от Вечной Сиберии простираются земли, заселенные дикими и воинственными племенами. Когда-то у Вечной Сиберии и этих племен часто происходили вооруженные стычки — войной это и не назовешь. У этих племен много легенд… Они верят в магию и…

Я постарался сохранять полную неподвижность, чтобы не выдать эмоции. Нуары не знают о магии и особо не верят в нее! Что ж, неплохо. Следовательно, у меня есть козырь в рукаве.

Я, кстати, все ждал, когда наконец заработает чутье. Ощущение присутствия людей и их внимания, направленного на меня, сохранялось, но полноценные В-токи не воспринимались.

— Это не слишком важно, — сказала Марья, выслушав шелестящий комментарий от одного (или двух) коллег. — Примитивные верования, которые почему-то разделяют россы.

— С жиру бесятся, — проговорил мужской голос, тоже немолодой.

— Именно, — согласилась Марья. — Нам трудно понять россов. Но вернемся к вашей истории. По всему выходит, что у нас общие цели. Предлагаю трудиться вместе, если вы не против. Квест-башня всегда освещена и хорошо охраняется. Охрану мы преодолеем, но свет для нас — большая преграда, даже когда мы в очках. Мы дадим вам бомбу и объясним, как ее заложить, настроив таймер. За эту услугу мы подсобим в поисках вашей тети — у нас есть сведения о каторгах и всех, кто там содержится. И из нижнего Князьграда есть лазы практически в любое место.

Не удержавшись, я выпрямился — наверняка нуары уловили это движение. Я надеялся, что они помогут с поисками тети, когда рассказывал о ней, однако легкость плана в изложении Марьи настораживала. Послушать ее, так сгонять в башню, взорвать ее, а потом найти тетю и благополучно смыться — проще простого. Совсем как когда я обещал Витьке по-быстрому сбегать в Князьград и вернуться до ужина.

— Проникнуть в башню непросто, — догадалась о моих соображениях представительница Честно́го Собрания. — Равно как и найти человека на каторге. В Вечной Сиберии три каторги: в горных катакомбах, где добывают руду и строительный камень, на лесоповале на востоке и в приморских колониях-поселениях на севере. Труднее всего добраться на север — туда не ведут подземные переходы… Надеюсь, твоя тетя томится где-нибудь поближе.

— Я тоже надеюсь, — сказал я. — А еще у меня вопрос: что помешает вам отправить нас на гибель в квест-башню? Мы подорвемся на вашей же бомбе, и не придется искать тетю.

Наступила гробовая тишина. Она тянулась и тянулась, и я подумал, что Честное Собрание в полном составе покинуло помещение, оставив нас с Витькой одних. Видимо, я ляпнул что-то не то, но и отступать нет смысла.

И вдруг ко мне разом вернулось магическое чутье. Неожиданно для самого себя я “увидел” В-токи и В-ауру всех людей и получил представление об интерьере. У меня перехватило дыхание.

Помещение и вправду было обширным, но низким, как и все остальные помещения и переходы в нижнем Князьграде, низкий потолок поддерживался тремя бетонными колоннами.

По периметру стояли скамьи. Помимо той двери, через которую мы вошли с Витькой, Гужем и молчуном, в зал для собраний вело еще два хода в виде узких арок. Из отверстий под потолком тянуло свежим воздухом — вентиляция работала исправно. В центре за длинным столом сидело семеро — я их воспринимал как колышущиеся облачка энергии, без определенных черт лица, но тем не менее ясно различал мужчин и женщин, пожилых и молодых.

Самой молодой была сама Марья. Остальные — ветераны криминально-подземного мира Вечной Сиберии. Кроме Марьи в Собрание входила еще одна женщина — бабулька далеко за шестьдесят, а то и за семьдесят. Остальные — старички-мужички.

“Не смотрящие, а слышащие, — подумалось мне, — не только паханы в собрании, но и мамаши… Смешно. И странно”.

Ну что же, дорогие нуары, теперь мы на равных!

Гуж, оказывается, присел на скамейку совсем рядом со мной. А возле Витьки сидела молодая девушка.

Своим колдовским зрением я увидел на поясе у Гужа знакомую эманацию энергии от узкого кривого предмета. “Гришан” — мой захваченный в бою кинжал!

А это что такое, длинное? Шпага в ножнах?

Подумать только, Гуж подобрал мое оружие на месте взрыва мусоровоза! Что еще он нашел, но успел припрятать?

Проклятие! И не потребуешь вернуть имущество — они узнают, что я вижу в темноте. А этот факт лучше до поры до времени скрывать.

И куда Гуж заныкал пистолет?

— Честно́е Собрание не лжет, — заявила Марья холодно. — Таков нуарный закон. Лгать можно только врагам, но не друзьям, товарищам и коллегам.

Похоже, я оскорбил Собрание своими подозрениями. У них не по понятиям врать своим. Вот только свои ли мы с Витькой? Если не свои, то они просто-напросто врут про то, что мы свои.

Некстати вспомнилась логическая задача про двух стражников царя, один из которых постоянно врет, а другой всегда говорит правду. Как узнать, кто из них кто?

Но Марья, закончив короткую речь, подняла руку, а потом приложила ее к груди. Ее жест, невидимый в темноте для людей с обычным набором органов чувств, повторили остальные “честны́е собранцы”.

Наверное, это был подземный аналог излюбленного жеста сиберийцев, когда они тянут ладонь к Знаку Вечной Сиберии и затем хлопают себя по лбу.

Это значит, что они и впрямь не обманывают, подумал я. В том, что ни я, ни Витька не видим этот жест, нуары не сомневаются. Но тем не менее совершают его.

Во вновь наступившей тишине зашелестело, после чего щелкнуло, и вспыхнул очень слабый огонек. Я заметил, что после шелеста сидящие за столом, Гуж на скамейке и девушка возле Витьки одновременно прикрыли глаза руками. Один из дедов раскурил трубку, причем для розжига воспользовался причудливой зажигалкой, огонь в которой скрывался в специальной трубке. Впрочем, в кромешной темноте даже этот скрытый свет врезался мне в сетчатку. А что испытают нуары, если поглядят на него широко раскрытыми глазами?

Дед, судя по шелесту, предупредил остальных, что намерен закурить, вот все и предусмотрительно прикрылись.

Кстати, на всех нуарах, включая Гужа, не было очков-консервов. Мое В-чутье не показывало деталей внешности. Но, кажется, глаза у всех были на месте. Судя по колебанию В-токов, подземные слепые жители даже моргали.

— Хорошо, — сказал я. — Мы верим. У вас нет причин нам лгать — мы совершенно беззащитны перед вами. В принципе, я согласен на ваши условия. Я совершаю теракт, а вы помогаете устроить побег. Затем я, Виктор и моя тетя беспрепятственно покинем территорию Сиберии и уйдем в Поганое поле.

Собрание за столом застыло. Потом Марья, совершенно точно не обменявшись с остальными ни единым шелестящим словом, сказала:

— Честное Собрание согласно. Предупреждаем, что если вы нарушите наш договор, то делом чести каждого нуара будет ваша ликвидация.

Прозвучало это в высшей степени зловеще, хотя Марья проговорила эти слова нараспев, как сказку на ночь.

— Тогда надо обговорить нюансы, — предложил я.

— Для начала мы вас накормим и напоим. Я слышу, как бурчат ваши желудки. Но еще ранее спрошу: что с вашими нейрочипами? Почему мы их не чувствуем?

Впервые за время общения с Собранием заговорил Витька, не удержавшись от любопытства:

— У вас есть нейрочипы? И вы должны их чувствовать?

После короткой паузы куривший трубку дед объяснил:

— Мы как-никак живем в Вечной Сиберии, сынок. А потому все чипированы. Но чипы нуарного Князьграда — они не такие, как те, что наверху. Верхние все подключены к Детинцу, а наши — друг к дружке, а от Детинца мы не зависим. Но пользоваться пользуемся. Полезная штука — эти чипы…

“И не говори”, — согласился я мысленно. Я узнал голос деда — он высказывался чуть ранее, когда у меня не было магического зрения.

— Честно́е Собрание умеет объединять наши рассудки через чипы в единое целое, — охотно рассказывал дед. — Тогда наша сила возрастает. Мы почти что и мысли читаем, и чужие чипы чуем, и ложь распознаем. Хотя понять, когда человек брешет, и без чипа проще простого — по стуку сердца и дыханию…

— А еще неопытный врун потеет и воняет, — поддакнула Марья. — Кисло-сладкий такой запах получается…

— Эгрегор! — сказал Витька.

— А? — спросил дед.

— Эгрегор — энергетической контур, объединяющий умы людей… Через вас нас слышат остальные нуары, да?

— Сметливый! Вот мы и чуем: у тебя, малой, чипа вовсе будто б нет, хотя как такое может быть? А у тебя, уважаемый Олесь, что-то не то с твоим чипом-то.

Я уловил напряжение Витьки. Вероятно, он подумал, что либо придется выкладывать правду о Скучном мире, либо соврать. В обоих случаях будут проблемы. Третий вариант: отказаться рассказывать, но тогда увеличится подозрение со стороны Честно́го Собрания.

— Мы… — начал я, усиленно раздумывая. — Мы облучили свои чипы из специальной микроволновой пушки. Нашли ее в руинах возле 37-го Посада. Хотели отключить. Получилось не очень.

Я не соврал — сказанное было стопроцентной правдой. Собрание должно унюхать мою честность.

И оно унюхало.

— Любопытно, — вежливо сказала Марья. — Ладно. Сейчас принесут угощение, а пока… Гуж, мил человек, верни-кось нашему новому товарищу его собственность. Не по нуарному закону друзей грабить.

Гуж с готовность вскочил и протянул мне “гришана” и шпагу. Я чуть было не взял их, но вовремя спохватился — я ж ничего не вижу.

— Протяни руку, Олесь, — сказал Гуж.

Вот тогда я и протянул. Гуж вложил в нее мои клинки, и я принялся изображать удивление и радость. Ножны шпаги, судя по шероховатости, обгорели, но сама шпага осталась в целости и сохранности.

Я оценил этот жест нуаров — отдать мне оружие в зале Честно́го Собрания. Доверяют, стало быть. Про пистолет и Гуж, и я промолчали. Потом спрошу — не все сразу. Борзеть раньше времени — не дело.

— Подобрали с Маем у вашей взорвавшейся машины-то, — с кряхтением объяснил Гуж. — Не имели представления, что ваше… То есть позже узнали, но это ж было до Честно́го Собрания… А, вот еще…

Словно вспомнив что-то, он вытянул из кармана просторных брюк плоский предмет и протянул на сей раз Витьке.

— Руку вытяни, малой.

— Мой айфон? Ну, спасибо!

— Что это за чудо, кстати? Мы так и не поняли, для чего это нужно.

— Прибор, — тут же ответил Витька. — Сложная технология. Мне его подарили очень далеко отсюда. Считай, в другом мире.

Молодец, Витька, удовлетворенно похвалил я про себя. Тоже не соврал совсем. Но и правды не сказал. Весь в меня…

Чисто на автомате Витька тыкнул в экран, но тот не отреагировал. Я собирался предупредить, чтобы он не включал дисплей, не слепил нуаров и этим не вызвал недовольство, но не успел. Впрочем, обошлось.

— Аккумулятор сдох, — резюмировал Витька.

Неудивительно, подумал я. Если бы не сдох, Гуж давно бы пробудил дисплей и знал бы, какой свет этот прибор излучает.

Витька подкинул айфон — и уронил прямо на каменный пол. Сидел он на невысокой скамейке — как и я, — и телефон упал с не такой уж большой высоты. Будучи в силиконовом чехле, он не должен был получить повреждения.

Но он внезапно разбился на мелкие куски, как песочное печенье. И не с громким треском, а легким шуршанием, с каким рассыпаются куличи из песка.

Витька вскрикнул — в голосе звучало удивление пополам с ужасом. И принялся шарить пальцами по полу.

Я опустился на колено рядом с ним и тоже зашарил по полу. Иногда пальцы натыкались на мелкие обломки, которые сразу же крошились на еще более мелкие частицы. Своими попытками собрать то, что осталось от прибора, мы превратили его в тонкую пыль. В итоге он рассыпался на молекулы и полностью исчез.

— Это что за?.. — выпалил Витька. — Что за прикол? Ты мне что подсунул, Гуж?

— Да ничего я не подсовывал! — растерянно сказал Гуж. — Твоя штука, я ее у тебя вытянул, пока вниз шли. Думал, оружие какое-то… Поверьте вы оба, я врать не буду…

— Гуж, — произнесла Марья с угрозой. — Если выяснится, что ты обманываешь…

— Он не обманывает, — сказал дед с трубкой. — Я через его чип хорошо чую. Гуж еще тот прохвост, конечно, но от взора Честно́го Собрания закрыться даже он не сможет. Да и чего ради?

Я выпрямился. Витька остался сидеть на корточках, растерянно водя пальцами по полу. Гуж стоял неподалеку, вертя головой — направлял на нас то одно ухо, то другое. Молчаливая девушка поднялась со скамьи и отошла подальше.

Я сжал в руках шпагу и “гришана” — уколол страх, что и эти вещи сейчас испарятся. Но они оставались твердыми и материальными.

— Почему он разрушился? — пробормотал Витька. — Его облучили чем-то?

— Ничем его не облучали, — отозвался Гуж. — Я его в кармане держал. Аккуратно обращался.

— А если… — начал Витька, но внезапно подскочил и схватился за пояс джинсов. — Ой!

Я шагнул к нему, сочтя, что его кто-то схватил — кто-то невидимый даже для меня. И в эту секунду почувствовал, как мои собственные штаны падают. Попытался их подхватить, но они расползлись на лоскуты прямо сквозь пальцы. Лоскуты рассыпались на нитки, а те превратились в пыль. Я притронулся свободной рукой к рубашке, но она уже ниспадала с меня легковесными хлопьями.

Последними развалились в труху кроссовки и носки. Через пару секунд я оказался совершенно голым (как и в первый свой визит в Вечную Сиберию), а босыми ногами топтался на тонком и мягком слое пыли — том, что осталось от всей моей одежды.

— А-а-а! — сказал Витька. — Олесь! Моя одежда аннигилировала! Че происходит-то?

На его голос наложился другой звук в моем сознании — язвительный смех где-то далеко-далеко… из Поганого поля во сне, скрытого клубами тумана и ночного сумрака…

— У меня тоже, — стараясь говорить спокойно, ответил я. И порадовался, что вокруг темно, а нуары “видят”, наверное, не так, как обычные люди.

— Айфон… И одежда… Это потому что…

— Они оттуда, — договорил я за него прежде, чем Витька обмолвился бы о другом мире. — Это потому, что мы прошли через дольмен в Ведьмином круге. Это магия Поганого поля, — сказал я громче, хотя Честно́е Собрание преотлично меня услышало бы, прошепчи я Витьке на самое ухо.

— А вы сами-то… не исчезнете? — пробормотал Гуж.

— Надеюсь, нет. — Я нервно хихикнул. Лично у меня уверенности не было.

— А почему кинжал и шпага остались?

Я лишь сейчас понял, что по-прежнему сжимаю в ладони холодное оружие.

— Они не проходили через дольмен…

— О каком дольмене речь? — вопросила Марья.

Я собрался с мыслями и с достоинством сказал:

— Мы вам расскажем о дольменах, хотя это к нашему делу не относится. Но прошу сначала выдать какую-нибудь одежду. Не хотелось бы идти взрывать квест-башню в чем мать родила.

Глава 5. Подготовка к теракту

Дальнейшее превратилось в какой-то сюр.

Гужу велели принести нам шмотки, он ушел и как сквозь землю провалился — если такое возможно, когда ты и так под землей. Отсутствовал он ужасно долго.

Пока посланец где-то шатался в поисках одежды, из других дверей явились три молодые девушки, к ним присоединилась молчаливая провожатая, и они дружно принялись накрывать на стол, не издавая ни единого звука.

Все это время мы с Витькой маялись голыми. Замерзнуть не замерзли — в подземелье, вопреки расхожему мнению, вовсе не холодно. Скорее, тепло, однако нам было сильно не по себе, несмотря на полный мрак. Не знаю, видели ли нас так, как видят обычные люди, — наверное, все же нет. Члены Собрания никак не высказались по этому поводу, а молодки вроде бы не обращали на нас внимания. “Честные собранцы” сидели молча и неподвижно, сохраняя гробовое молчание, не переговариваясь даже шелестящими шепотками. Но я чувствовал, что дискуссия идет на более тонком уровне, с помощью нейрочипового “эгрегора”.

И вот картина маслом: темная комната, за длинным столом пожилые люди намерены откушать, три «официантки» суетятся, а в сторонке на скамье мнутся два нудиста… Сюр, да и только.

Разумеется, аннигиляция наших вещей стариков впечатлила и насторожила. Но они не могли доказать, что мы понимаем суть случившегося, и обвинить во лжи. Да и не хотели они нас ни в чем обвинять — мы им нужны. Просто им стало ясно, что с нами далеко не все ясно…

Мы же с Витькой сидели голыми задницами на твердой и шершавой деревянной скамейке, ерзали и тоже молчали. Правда, общаться не могли даже через чип. У меня не было соответствующего допарта, а у Витьки — чипа.

Между тем у меня сложилась нехитрая гипотеза. Все неживые вещи, перемещенные из мира в мир, аннигилируют — но не сразу, а спустя какое-то время. Перемещаешься голенький, как Терминатор или любой человек, когда проникает в материальный мир во время рождения…

Поэтому я и очнулся в квест-камере голый… Хотя нет, в квест все погружаются голыми, потому что квест-камера — это по сути камера сенсорной депривации, где любая одежда создаст ненужные раздражающие сигналы для мозга.

Обратно в Скучный мир я попал одетый… Не потому ли, что был одет, когда меня погрузили в транс?

Снова путаница. Возможно, что только в Поганое поле доступ открыт для нудистов-терминаторов. Или оголяешься, когда умираешь с другой стороны?

Стоп, в Скучном мире я не умирал. Если только не забыл волшебным образом, как меня пристрелил очухавшийся раньше времени Матвей из спрятанного до поры до времени второго пистолета. Или Резчиков, сбросив оковы морока, камнем по затылку огрел.

Нет, подумал я, гипотеза еще сырая. Надо обдумать. Или не надо? Сейчас главное — чтобы мы сами не аннигилировали.

Есть от чего получить сильный стресс! Я собрался было поддержать Витьку похлопыванием по плечу, но потом решил, что трогать подростка в темноте, когда оба обнажены, как-то неуместно. И нуары засекут…

Витька, кстати, особого беспокойства не выказывал — сидел, забравшись на скамейку с ногами и обняв колени. Размышлял. Видно, тоже строил гипотезы. Случившееся его не покоробило так сильно, как следовало бы ожидать. Память к нему возвращалась, и это был уже не изнеженный паренек из богатой семьи в Скучном мире. К тому же он, судя по всему, воспринимал реальность как разновидность сна. Отличный, по всей видимости, способ, чтоб не рехнуться.

Запахло едой. Где-то наверху занимался рассвет. Мы с Витькой перекусили перед отходом ко сну, прерванном Матвеем и отчимом, но энергичная прогулка по пересеченной местности поспособствовала аппетиту. У Витьки быстрый метаболизм из-за возраста, а у меня — из-за допарта Дольмена. Желудки у нас забурчали громче.

К счастью, Гуж приперся раньше, чем нас пригласили за стол. Принес с собой ворох одежды и две пары ботинок made in Vehcnaya Siberia, чтоб ее. Я вспомнил, как наряжался в старые обноски после того, как вылез из квест-камеры и побрезговал собственными трусами. История повторялась, только по-другому.

На сей раз я не один и не растерян. Я здесь побывал и кое-что знаю. Вот только сейчас мы не в Посаде, а нижнем Князьграде, где все повернуты на идее честности.

Если Детинец постоянно врет сиберийцам, — да что там врет, держит в иллюзорном мире, окруженном врагами и пропитанном манией величия, — то Честное Собрание транслируют исключительно правду (если это не ложь, конечно).

Детинец олицетворяет жесткую вертикальную власть, а Честное Собрание — горизонтальную. Уверен, здесь и старые пердуны вроде деда-курильщика за столом не имеют права принимать важные решения без обсуждения всем миром.

Поистине, нижний Князьград — антипод верхнего.

Мы с Витькой кое-как на ощупь оделись. Трусы мне на этот раз вовсе не достались: просторные штаны, вроде шароваров Отщепенцев, я нацепил прямо на голое тело. Накинул рубаху и завернул длинные рукава. Слава богам санитарии и гигиены, от одежды ничем не пахло — ее ни с кого в срочном порядке не стаскивали.

Ботинки пришлись впору — что-то вроде берцев со шнуровкой и рифленой литой подошвой. В Вечной Сиберии любят такую обувь. Вместо носков я намотал портянки, затем помог справиться с портянками Витьке.

Словом, вскоре Терминатор и юный Джон Коннор были одеты и обуты. И готовы спасать мир. Точнее, не весь мир, а его небольшую часть. Еще точнее, не спасать, а взорвать.

В одетом виде не стыдно и за стол сесть. Что мы и сделали.

Гужа, к слову, к столу не позвали, он куда-то испарился.

Мое магическое ночное зрение не позволяло разглядеть еду, черты лица и прочие подробности. Я не различал цвет и консистенцию, зато видел тепло и движение — в том числе движение воздуха и пара. Но чувствовкуса никуда не делось, и я быстро определил, что на ранний завтрак (или очень поздний ужин) нам подали самый обычный овощной суп, тушеные грибы в каком-то остром соусе, жареное мясо, много вареного картофеля и гречки. Пили мы чай и сладкий сок — кажется, яблочно-грушевый.

Витька пару раз чуть не опрокинул стакан, но стоявшая позади девушка перехватила сосуд, не дав пролиться соку. Я намеренно уронил вилку и растерянно сидел, пока мне не подали другую, чистую. Надо не забывать делать вид, будто ты ничего не видишь в темноте.

— У вас есть какие-нибудь догадки, отчего исчезли ваши вещи? — мягко осведомилась Марья, когда мы немного утолили голод.

Остальные “собранцы”, включая курящего деда, хранили упорное молчание — по крайней мере, в пределах слышимого диапазона. Они умели разговаривать в трех режимах: обычном, шелестящем и на уровне чип-эгрегора. Скорее всего, они постоянно болтали друг с другом за столом, однако мы с Витькой не слышали.

Если у человека есть возможность общаться без участия голоса и он редко задействует голосовые связки, то со временем они атрофируются. Не знаю, атрофировались ли связки у молчащих собранцев или они просто не хотели, чтобы мы их слышали, но Марья сохранила отличный голос — наверное, потому что поет.

— В Поганом поле есть Ведьмины круги, — принялся я объяснять, тщательно подбирая слова, чтобы случайно не соврать. — Это такие каменные круги, а в центре два больших валуна, и на них поперек — третий, вроде шапки… Так что посередине как бы дверка…

— Что-то такое слышали, — сказал дед. — Но не щупали… Говорят, к северу отсюда в лесу есть один такой.

“Это тот самый, через который мы и прибыли в этот мир”, — подумал я, а вслух произнес:

— В Поганом поле они часто встречаются. Это некое аномальное место, с магией…

Я замолчал. Сиберийцы не верят ни в какую магию — они верят в государство и Председателя. Но передо мной нуары, они другие. Как отреагируют?

Нуары-собранцы обменялись шелестом голосов — словно стая призраков пролетела над их головами под низким каменным потолком и унеслась в черные проходы, ведущие в лабиринт подземных коммуникаций. Те, кто жевал, перестал двигать челюстями; те, кто работал ложками и вилками, застыли на несколько секунд. Они совещались. И не посчитали нужным посвящать нас в суть разговора.

— Никогда не встречала магов, — сказала Марья. — Но в Поганом поле есть Уроды, Лего и Големы — почему бы не быть и магическим местам?

— Но мы никогда не слыхали, чтобы вещи испарялись просто так, — вставил дед.

— Мы тоже не слыхали, — отозвался я. — Это у нас в первый раз.

Я не соврал, и нуары это почуяли. Лишний плюсик в карму, так сказать.

Впрочем, на их месте я бы не стал доверять непонятным парням, у которых исчезает одежда.

— К сожалению, нам не суждено выйти из наших подземелий и прогуляться в Поганое поле, — сказала Марья, причем в ее тоне не слышалось никакого сожаления. — Если в нем не построят больших городов, в которых есть подземная часть.

— Почему вы ослепли от вакцинации? — с подростковой непосредственностью поинтересовался Витька, подняв интересующую его тему. — Потому что вакцина была плохая?

Дед, который уже поел и снова закурил трубку (запахло сладковатым дымком), тихо и дребезжаще рассмеялся.

— Скорее, наоборот, хорошая! Загнала народ в такой карантин, что до сих пор, спустя несколько поколений, из него выбраться не можем! Сидим тут под землей. Правда, мы привыкли к такому укладу, и нас все устраивает.

— Во времена психодемий разрабатывалось много вакцин, — сказала Марья, — а потом это, как часто бывает, стало инструментом власти и торговли. Одни вакцины подавляли волю, другие вызывали неуемное желание работать без остановки во славу Вечной Сиберии за хлеб и воду, третьи отбивали желание есть разнообразную пищу, довольствуясь одной кашей. Ни от каких вымышленных инфекций они, конечно, не защищали. То есть, когда началась первая волна психодемий, вакцины еще служили своим целям, а потом цели поменялись. Наши предки вот потеряли зрение и заразились агорафобией.

Это слово когда-то мне встречалось. Но я не помнил точно, что оно означает. Не успел я раскрыть рта, чтобы спросить, как Витька сказал:

— Это когда боишься открытых пространств?

— Да.

— Но это же… полная херня! Ужас!

— Такова жизнь. Наша жизнь. Но человек ко всему приспосабливается. В конечном итоге мы обзавелись другими возможностями и способностями.

— Вы о чиповом эгрегоре и радаре? — спросил Витька.

В темноте зазвучал мелодичный смех Марьи. Я увидел с помощью своего чутья, как струятся потоки легкой энергии по кокону, обозначающему эту влиятельную подземную бабку. Ей и вправду было смешно.

— И о них тоже… Хотя у нас еще много чего есть.

— Но на поверхность-то вы все равно выходить не можете?

— Можем. Но не любим. И далеко от своих дорогих тоннелей не отходим. На поверхность у нас разведчики выходят — следят, чтобы все в порядке было. Вот Гуж с Маем — разведчики.

— Но выходят они только темной ночью? — допытывался Витька. — И ходят среди руин и подворотен, где нет открытого пространства?

— Да, — признала Марья. Опять-таки без намека на сожаление.

Наступила недолгая пауза. “Официантки”, беззвучно плывя над полом, как танцовщицы в ансамбле “Березка”, принесли подносы со стопочками. Деды и бабки разобрали стопки, поставили перед собой на столе. Я, само собой, придуривался, что ничего не вижу и не слышу, а Витьке и придуриваться резона не было — он и так ни фига не видел.

— Олесь и Виктор, протяните ваши руки. Выпейте за наше общее дело.

— Что это? — спросил я, послушно протягивая руку. Пальцы ощутили прохладу стеклянных (или хрустальных) рюмок.

— Витамины.

При других условиях я бы воззрился на бабку.

— Это прикол?

— Нет, не прикол. Это настоящий витаминный напиток, произведен в нижнем Князьграде. Мы ж тут без света сидим, витамина Д нет. И много еще каких витаминов. Но мы от этого не страдаем, производство вот таких полезных напитков наладили. И пьем за здоровье и успех. Причем от этого напитка действительно здоровье улучшается, а не похмелье наступает. И солнца нам не надо с загаром.

Я понюхал витаминный напиток. Никакого запаха. Отпил немного — чуток кисленько и чуток сладенько. В целом, приемлемо. Витька тоже попробовал кончиком языка, затем залихватски опрокинул стопку. Я понадеялся, что это не отрава. Мы не видели, как разливали это пойло: из одного бутыля, или для нас с Витькой приготовили отдельные стопки?

Паранойя, подумал я. С чего им нас травить? Хотели бы завалить, завалили бы давно, не приглашая за стол и не ведя длинных бесед. Почему я всех подозреваю и вечно жду ловушки?

А потому, ответил я сам себе, что жизнь у меня такая. Что ни день или ночь, то приключения и прочие страсти. Надо бы и Витьку к этому приучить, если сам не вспомнит, как его убили во время утренней зарядки.

Я насытился, и меня потянуло в сон. Все же мы полночи не спали, а бродили где ни попадя. Я сдержанно зевнул — нуары, бесспорно, услыхали, хоть и привычно не подали вида.

— И все же, — сказала Марья, — кое в чем мы ограничены. Сильный свет, обширное пространство для нас большая проблема. А квест-башня всегда залита огнями…

— …и передающая антенна на самой верхотуре, — подхватил безымянный дед, продолжающий портить воздух своим куревом. Что он курит, кстати? По запаху не совсем табак. Запах скорее сладковатый, не слишком сильный. Не отбивает ли он столь необходимый для нуаров нюх? — Тот, кто страшится обширности, и высоты никак не стерпит. Мы люди подземные, нам и на поверхности боязно, а о такой высоте и разговору никакого нет…

— Это специально сделано? — спросил я. — Я про то, что башня залита светом? Чтобы защититься от нуаров?

— Ну не своих же зомбированных жителей Детинцу страшиться? — сказала Марья. — Ты ведь, Олесь, верхотуры не боишься?

— Не слишком.

— Добро, — сказал дед. — Один пойдешь?

Я задумался.

— Мне нужна вся информация об охране и помещениях. А пойдем мы вдвоем.

Витька повернул ко мне голову в темноте. Не ожидал, видно, что я захочу взять его на опасное задание. Сам он, конечно же, хотел на него пойти, иначе какой из него четырнадцатилетний пацан?

Я же руководствовался иными соображениями. Оставлять Витьку на попечении нуаров неразумно. Следует быть друг с другом. Если придется внезапно рвать когти, сделаем это вместе. А у меня есть волшба, о которой Честное Собрание не в курсе, и в случае малейшей подставы я сразу “обрадую” их сюрпризом. Точнее, В-сюрпризом…

— Всю информацию полу́чите ближе к закату дня, когда башня откроется для посетителей. Открывается она ненадолго, но времени вам должно хватить. Вас поведут ваши старые знакомые, Гуж и Май, но только первую половину пути. Наверх поднимитесь сами. А пока отдыхайте.

***

Я проснулся — разом, без состояния дремоты, мгновенно вспомнив, где нахожусь.

А находились мы с Витькой в подобии гостевой комнаты. Не знаю, зачем она нуарам; возможно, у них тоже случаются рабочие командировки и надо принимать гостей из других регионов нижнего Князьграда. Комната была побольше той, что с парашей. Вместо параши, между прочим, здесь целая ванная комната с душем и полноценным санузлом, который выглядит лучше, чем туалеты в бараках в 37-м Посаде.

В комнате — две двухъярусные кровати, снабженные матрасами, одеялами, подушками и всеми положенными в таких случаях простынями, наволочками и пододеяльниками. Без запаха сырости, но и без аромата ультрафиолета. На стенах — белесые обои. Окон и потолочных светильников нет. Под потолком — три вентиляционных отверстия, откуда тянет свежим воздухом. Напротив кроватей стол с четырьмя стульями, на столе графин с водой, четыре стакана и блюдо с печеньем.

На этом же столе тускло светила лампа наподобие железнодорожного фонаря на аккумуляторе. Ее принесли, когда я пожаловался, что мы запарились ходить в темноте.

Мы заняли нижние постели. Неохота было взбираться наверх.

Некоторое время я просто лежал с открытыми глазами и смотрел на потолок и стены, наслаждаясь самой возможностью что-либо рассматривать. И потолок, и стены были бесцветные, никакие. Во мраке цвет не нужен. Здешние строители экономят на красках. Зато на ощупь обои приятные и мягкие, а пол застелен пружинистым ковролином.

Взгляд перекочевал на единственную дверь без щели для просовывания еды, что радовало. Она была неплотно прикрыта, никто нас не запирал на замок.

Который час? Мой чип не показывает время — плохо. Я мысленно позвал Иву — в ответ глухая тишина.

Ровное дыхание Витьки изменилось. Проснулся пацан, но предпочел полежать с закрытыми глазами.

Я поднялся, прошел босиком через комнату и приоткрыл дверь пошире. За ней открывался пустой коридор, оба конца которого пропадали в темноте. Без окон не покидает уверенность, что ночь не кончилась, но организм уверяет, что выспался. Пусть этот коридор и остается пустым, а свет из нашей комнаты отпугнет ушастых нуаров — зачем им слушать наши разговоры? Но секундой позже мне припомнились камеры и микрофоны, понапиханные всюду в Посадах. Искать приборы подслушки в нашей спальне смысла нет — если хорошо замаскировано, я их не найду.

А не поговорить ли на английском? Сиберийцы вроде бы общаются только на тру-ру. Витька наверняка знает этот язык. Но и эту идею я отбросил — потенциальные подслушиватели насторожатся. Решат, что нам есть что скрывать.

Мда, проблема…

Обернувшись, я обнаружил, что Витька сидит на постели и трет глаза.

— С добрым вечером, — сказал я, — но насчет вечера не уверен.

Витька хмыкнул:

— А может, сон вообще не кончился? У меня чувство, что сон не кончится никак.

Он визгливо хихикнул. Потом еще раз, громче. Я нахмурился, а Витька принялся хохотать как безумный, повалившись на постель, корчась и стуча кулаком по подушке. Этот захлебывающийся смех длился долго — дольше, чем длится любой нормальный смех.

Я налил в стакан воду из графина. Вернулся к кроватям и протянул стакан Витьке, но тот хохотал, трясся, обливаясь слезами, и, похоже, ничего не видел.

— А ведь… во сне… можно… что хочешь сделать!.. — выдавил он. — Ик!.. Послать всех… нуаров… или сиберийцев туда, где солнце не светило! Хотя… здесь и так солнце не светит! Их уже послали, до нас, уа-ха-ха!

Я стоял над ним в полутемной комнате в чужих штанах и рубахе, со стаканом в руке, и ждал, когда истерика завершится. Все-таки она Витьку настигла. Отлично держался наш юноша, но у всего есть предел. Чересчур много впечатлений выпало на его долю за короткое время. Не спасло и то, что к нему вернулась память старого Витьки.

Постепенно смех сошел на нет, осталось отчаянное икание. Я снова протянул стакан, и на этот раз Витька его разглядел и взял. Зубы застучали о кромку.

— Это пройдет, — сказал я.

— Чт-то “эт-т-то”? — заикаясь и икая, спросил Витька.

— Реакция организма, вот что. Привыкнешь. А дальше будет легче.

— Если не сойду с ума…

— А мы оба уже сошли. Смотри на ситуацию с этой позиции. Если признать, что мы сумасшедшие, то и переживать нечего.

Витька допил воду и более-менее пришел в норму. Все же нервы у него крепкие.

— Упавший в воду дождя не боится, — пролепетал он и кисло улыбнулся. Его немного трясло, но помаленьку отпускало. — Знаешь, все это время… как мы перешли на эту сторону… я все-таки думал, что сплю… А сейчас выспался, проснулся — и вижу, что все, конец, сон кончился… Но я по-прежнему здесь…

Я улыбнулся ему как можно теплей. Модная прическа у Витьки растрепалась, а в светлой ношеной рубашке и залатанных штанах он больше не выглядел малолетним мажором. Теперь он походил на Гекльберри Финна, а я — на раба Джима. Только белого.

Как наш прикид будет смотреться в Князьграде и квест-башне? Как одеваются в столице? Если как в Москве в Скучном мире, то нас просто-напросто арестуют за неприличный вид и посадят в обезьянник или бомжатник.

Или дурку.

— Так… — почти нормальным голосом сказал Витька. — Мы с тобой не аннигилировали… Только одежда и личные вещи… оттуда…

— Витька, — перебил я, усиленно шевеля бровями. — Это из-за того, что мы прошли через дольмен. Магия Поганого поля.

— Это понятно, — отмахнулся он нетерпеливо. — Вопрос в другом: почему эта… магия сработала именно так?

Из глубин памяти всплыл язвительный смех, когда исчезла наша одежда. Померещилось? До сих пор мои чувства меня не обманывали — зря я им не верю. Просто не привык к тому, что сфера чувств проапгрейдена и сильно расширена. Хватит сомневаться в собственных экстрасенсорных способностях. Пора дать себе слово, что буду верить в ощущения. Нет у меня никаких галлюцинаций, шизофрении и видений — все абсолютно реально.

— Выясним со временем, — пообещал я. — Как говорила тетя Вера, сколько ниточке не виться, а конец будет…

Я замолк, вспомнив тетю. С чего вдруг вылезла ее фраза? Ведь жизнь до “глюка” в квест-камере так и осталась по ту сторону амнезии! Или это я сам придумал на автомате?

— Предлагаешь решать проблемы по мере их поступления? — криво осклабился Витька.

— Именно. Иначе и не получится. Ситуация слишком быстро меняется. Знаешь, в этом есть свой прикол, свой кайф. Адреналин.

— Спонтанность — признак настоящей жизни, — кивнул Витька. — Я тебе говорил об этом. В Скучном мире у меня не было никакой спонтанности, если не считать редких выходок, чтобы предков позлить. Отчим и матушка за меня все решили до самой пенсии. Это-то меня и выбешивало больше всего! А здесь такая спонтанность — бери, не хочу! Получается, здесь — реальный мир?

— Опять ты за старое? — покачал я головой. — Все ищешь реальный мир? Мечтаешь о свободе и спонтанности, а сам хочешь конкретики?

Витька выпрямился, скрестил голени и обхватил руками пальцы ног.

— А ведь ты прав! Я непоследователен! Пора забыть о планах, прежней жизни и начать жить по-новому! Какой глубокий философский инсайт ты мне сейчас подкинул!

— Обращайся, если что, — снизошел я. — Я философ хоть куда.

Наш разговор прервало покашливание в коридоре. Я выглянул — в тени мялся Гуж. В черных очках-консервах. При моем появлении улыбнулся.

— Пора идти, — сказал он.

***

Нас все же переодели в более приличное. В похожие штаны с рубашками, только поновее. Оказалось, в Князьграде также не принято шиковать, хоть в целом люди одеваются малость получше, чем в Посадах.

Умывшись и перекусив на скорую руку, мы с Гужем и Маем двинулись наверх через лабиринты нижнего города, наполненного вековой тьмой. С собой у нас был только один рюкзак, который нес Гуж. В нем лежала бомба — штука размером с баскетбольный мяч, состоящая из шестиугольников.

При виде шестиугольников (я разглядел их с помощью В-чутья) я насторожился. Это любимая форма россов. Но высказался лишь после того, как демонстративно ощупал прибор и взвесил в руке — бомба оказалась не слишком тяжелой.

— Сделано в Республике Росс? — спросил я.

— А как же! — не смутился Гуж. — Такие гадости только россы делать горазды!

Я поджал губы. Когда делаешь бомбу, то это, получается, “гадость”, а когда используешь, то это нормально? Интересная логика.

— Вы же пользуетесь этим, — встрял Витька.

— Не от хорошей жизни, — обрубил Гуж. — Мы такими вещами пользуемся по необходимости, а россы их делают просто так. С жиру бесятся.

— Спрос порождает предложение, — сказал я.

— Что?

— Вы покупаете, они и производят.

— Ага, — согласился Гуж, не совсем, вероятно, поняв посыл моей фразы. — Виноватых не найти в итоге.

Я не стал продолжать разговор на эту тему. Точно так же, как я смирился с существованием двух миров, так же я должен смириться с тем, что в обоих мирах живут люди вроде Гужа. Не понимающие и не желающие понимать некоторые простые вещи. Вроде той, что если ты идешь взрывать квест-башню, то не стоит по крайней мере хаять производителя бомбы…

— Честное Собрание велело тебе все вещи отдать, — заговорил Май, топчась на месте и при этом не создавая ни малейшего шума. Видимо, он был смущен. — Я твой пистолет забрал вчера… А он возьми и исчезни…

— Знаем, — сказал я.

— Знаете?

— У них не один пистолет пропал, — сообщил ему Гуж. — Чудеса, короче. Магия из Поганого поля вроде как.

— У Мая нет чипа? — поинтересовался Витька. — Вы же через чип все подключаетесь и новости узнаете!

— Он наказан, — хихикнул Гуж. — Как и я, собственно. Поэтому нас и в дозор на поверхности выставили. По своему желанию из наших туда никто не рвется.

— За что вас наказали?

— За невыполнение суточной нормы, — сообщил Май, и я так и не понял, говорит он серьезно или шутит. — Мы на заводе работаем. Если наказан — отключают от Честного Собрания. Ходишь, ничего не знаешь, не ведаешь. С тобой будто никто разговаривать не хочет. Вечно не в курсе. Как вот сейчас.

— И надолго это наказание? — спросил я.

— Месяц еще мучиться.

— И с вами, отключенными, нам идти на поверхность?

— С кем же еще? — проворчал Гуж. — Говорю же: по своему желанию нуары на поверхность не выходят. Это как вам, дневным людям, в канализацию залезть. По своему хотению никто не полезет.

— Да-а…

— Ну вот. Прикрепите бомбу под маяком, — велел Гуж. — Просто к стенке приложите, она сама приклеится. И валите оттуда.

— Под каким маяком? Красным прожектором?

— Дорогой ты мой, да откуда ж мне знать, красный он или шершавый? — хихикнул Гуж. — Большая лампа. На самом верху башни. Туда можно только со смотровой площадки вылезти, через окно. Заметишь сам. Кто-нибудь из вас должен отвлечь посетителей, а другой пусть быстро лезет и устанавливает.

— Сколько у нас времени до взрыва?

— Честное Собрание бомбу само взорвет. Удаленно. Как только вы вернетесь в подземелья, так сразу.

Плохо дело, подумал я. У Честного Собрания удаленный доступ к бомбе, которая все это время будет болтаться у меня за спиной в рюкзаке. Они могут и не дожидаться, пока мы с Витькой прибудем в катакомбы. Не оставить ли Витьку здесь, в безопасности? Но если Честное Собрание прикончит меня, то что помешает им покончить и с Витькой?

Нет, надо верить нуарам. У них пунктик на честности — они не обманывают. Это у меня очередное обострение паранойи.

— Информация, что бомбу надо закладывать под маяком, точная? Обычно взрывают у подножья зданий, чтобы здание развалилось.

— Антенна, что передает квест-сигнал на всю Сиберию, — пояснил Гуж, — аккурат под маяком расположена. Там свет такой яркий — даже вы, зрячие, одуреете. Так что держитесь… Вот, кстати, я на поверхности недавно поискал твой кошель и кое-что нашел…

Он протянул мне мои темные очки. Я их узнал по В-ауре. Но стоял неподвижно, пока Гуж не вложил их мне в ладонь.

— Очки? — изумился я. — Как они уцелели после взрыва?

— Удивительно, — согласился Гуж. — Кошель не нашел, к слову. Испарился он, как и ваши прочие вещи. Вы, похоже, с очками через магический дольмен не ходили, да?

— Не ходили… — пробормотал я, кладя сложенные очки в нагрудный карман. Они почти не пострадали — на ощупь целые. Пережили когда-то крушение цивилизации — что им какой-то взрыв?

— Вот и молодцы. Ну что, вперед? Как говорят: “Взялся за гуж, не говори, что не дюж”!

…Шли к заветной башне (как Чайльд Гарольд — но не к Темной, а прекрасно освещенной) раза в три дольше, чем с поверхности к Честному Собранию. И в пять раз дорога оказалась сложнее. Несмотря на воскресшее В-чутье, мне было трудно преодолевать все эти кривые закоулки, уровни, переходы, лестницы и наклонные тоннели. К тому же приходилось постоянно придуриваться, что ничего не видишь. Я брал пример с Витьки — вот кому приходилось совсем несладко! Просто диву даешься, до чего человек беспомощен без своих зенок. Витька шел неуверенной ковыляющей походкой, выставив вперед руки и зачем-то вращая головой. Я делал то же самое. Нуары в лице Гужа и Мая держались поблизости, следя, чтобы мы не разбили к чертям черепа и не переломали конечности. Надо отметить, что обращались они со “слепыми котятами” вежливо и предупредительно, гадостей не подкидывали, хотя возможностей у них было сколько угодно.

По пути я “насмотрелся” на жизнь нуаров. Не так хорошо, как это сделал бы с помощью обычных глаз — все же чутье давало весьма приблизительное представление о том, как выглядят вещи. Но тем не менее.

Слишком просторных пространств под землей не встречалось — и понятно, почему. Сложно рыть большие залы, да и зачем? Нуары обитали в узких щелях, подобно кротам, крысам и прочим подземным жителям, но при этом оставались людьми, а следовательно, узкие щели были облагорожены. Мы несколько раз прошли через низкие сводчатые помещения с колоннами, где за столами сидели парочки. Как правило, держались за руки, целовались или просто трогали друг другу лица и прочие места. Тактильные ощущения у нуаров вышли на передний план — за неимением зрения. Попадались магазины и рынки — в виде длинных переплетающихся коридоров с нишами по обе стороны. Не разобрал, что там продавалось, кроме еды, которая издавала разные, но не слишком сильные запахи. Мое чутье не позволяло различать многие детали, но подозреваю, что продавалось абсолютно то же самое, что и наверху: одежда, еда, инструменты.

Стало понятно, где Гуж раздобыл для нас одежду — смотался на рынок и купил самое дешевое.

Нуары не использовали парфюм — и ясно, почему. Крепкие запахи раздражают и мешают “видеть”.

Несмотря на “радар”, нуары, как я выяснил, ходили не так, как обычные зрячие. Шаги у всех мелкие, скользящие. Подошва проверяет крепость поверхности, прежде чем человек перенесет на нее вес. Руками они, впрочем, не размахивали как Витька и я (притворяясь), но всегда держали на расстоянии от туловища, как бы мониторя пространство вокруг.

Мы миновали что-то вроде часовни в высокой нише, в глубине которой мой собственный радар засек скульптуру. Не понять, что за скульптура, — очевидно, алтарь. Или идол. Рядом стояли нуары и тихо-тихо пели тягучую песню. Слов не понять. Видимо, молились.

Меня это удивило — сиберийцы не религиозны. Точнее, религиозны, но их религия — это вера в Вечную Сиберию и лично Председателя. Разновидность тоталитарного сектантства, раздутого до масштабов целой страны. Но нуары — это в чем-то антиподы “классическим” сиберийцам; у них нет Председателя и веры в нерушимость державы. Зато есть какая-то религия.

Я не спросил, что именно происходит в часовне. Во-первых, я ее не должен видеть, во-вторых, мне было плевать. Сделал заметку в памяти — и ладно.

Поражало самообладание Витьки. Болтаться в непроглядных подземельях, когда вокруг кто-то беззвучно передвигается и переговаривается шелестящими призрачными голосами, — это не через темный сквер ночью пройти, когда рядом всегда есть хоть какой-нибудь источник света. Тут нужны нервы. Конечно, даже Витькины нервы не железные, судя по его краткому срыву, но все же держался он преотлично.

— Не боишься? — не удержавшись, шепнул я ему.

— Не по себе, — признал он. — Давит эта темнота… Но панических атак нет и, вроде бы, не будет. Да и ты рядом.

Мне польстило это доверие.

Раньше я смотрел на Витьку как на необходимого спутника-гида, кое-что знающего о Поганом поле. Я-то тогда из-за глюка ничего про него не помнил. В моих планах было избавиться от него при первой возможности. Потом притерлись. Еще потом он внезапно погиб, и я понял, что он — дорогой и единственный друг. И наконец я встретил его снова — другого и в то же время прежнего. Теперь я знал о мире Поганого поля больше него и ощущал ответственность.

— Интересно, как они все это вырыли, — сказал Витька. — Что за землеройные машины использовали? И куда землю девали?

— Уж не кетменем, поди, рыли, — хмыкнул я.

— Моим кетменем? — неожиданно спросил он. — У меня же кетмень был, правильно? Мы лут с тобой собирали…

— Ага! Вспомнил?

— Вспоминаю… И весь этот лут взорвался вместе с мусоровозом?

— Да.

— А других заначек у нас не было?

— Не-а.

— Вот блин!

Что ж, прежний запасливый и лутолюбивый Витька восстанавливается. Это не может не радовать.

Дальше мы полезли по крутой спиральной лестнице из мелких металлических решеток, закручивающейся внутри шахты. Скорость упала до черепашьей — мы хватались за холодные перила и старательно нащупывали ногами ступени. Я с трудом сдерживался, чтобы не побежать поскорее наверх, — приходилось изображать неуверенного слепца.

Пока лезли, было время подумать обо всем на свете. После размышлений о Витьке мысли переключились на других моих верных спутников — Киру и Иву.

Как там Кира? Я надеялся, что цветет и пахнет в Секции Грин под присмотром Ивы, но… Тревожило отсутствие в эфире умбота. Если проблема в моем “лагающем” нейрочипе, то все о’кей. Значит, Ива продолжает наблюдать за мной с орбиты, просто не может выйти на связь. Рано или поздно работа нейроинтерфейса наладится, и мы воссоединимся. Ива очень полезна в моих странствиях. Но если дело в самой Иве…

Не хотелось об этом думать.

С Кирой же у нас начались серьезные отношения. В Скучном мире я постоянно о ней вспоминал и против воли сравнивал с другими девами, дефилирующими по улицам города. И все они Огнепоклоннице проигрывали по всем параметрам. Ни у кого нет такой фигуры, таких глаз и губ, такой гладкой загорелой кожи… Не говоря уже об ее умении драться и ездить верхом…

Короче, я влюбился. Или полюбил, что гораздо серьезнее.

Когда завертелись события с Витьками, дольменами и отчимами, Кира вылетела из головы, но сейчас я снова стал мечтать о поре после того, как расправлюсь с делами и вернусь к ней.

Я почувствовал близость поверхности земли задолго до того, как мы подошли к последней двери, из-за которой не просачивался ни один лучик света.

— Прибыли, — тихо сказал Гуж. — За этой дверью выход в подвал аварийного здания. Оно сейчас опечатано и пустое. Выберетесь из здания, пройдете по узкой улице — она там единственная, — потом выйдете на площадь. Ну, а на площади сразу почуете квест-башню… То есть увидите.

— Все, как договаривались, — вторил ему Май, надевая очки-консервы. — Мы вас здесь подождем. Если Модераторы за вами увяжутся, не пытайтесь сбросить хвост — город вы не знаете. Бегите сюда. Дальше они за вами не пойдут — побоятся. А уж мы с ними сами разберемся, по-своему.

Судя по голосу, он улыбался во весь рот. Ну-ну, подумалось мне, поглядим, как вы с ними разберетесь…

Погони и Модераторов я не особо страшился. У меня есть туз в рукаве — волшба. Никто ее от меня не ожидает. Да и не поймет, что случилось, когда я ее применю.

— Сейчас вечер, — сообщил Гуж. — Но вы в подвале задержи́тесь малость, дайте глазам привыкнуть. Долго все-таки у нас в гостях сидели, свыклись с темнотой…

Да, свыклись. Пора отвыкать.

Нуары открыли дверь, петли не скрипнули. Я увидел серый свет, осветивший белые пятна лиц — Гужа, Мая и Витьки. На обоих нуарах были черные очки — Гуж тоже их надел. Витька хлопал ресницами и радостно улыбался.

— Не заблудитесь, — сказал Гуж, протягивая мне рюкзак с бомбой.

— Не заблудимся, — отозвался я и подключил нейрочип на запись происходящего. С некоторых пор приходилось совершать эту манипуляцию осознанно. Раньше нейрочип записывал все подряд. Видать, кончилась встроенная память. Или очистилась после моего нырка в Скучный мир. Во всяком случае, мне не удавалось прокрутить запись до взрыва мусоровоза.

Я посмотрел на Витьку:

— Ну что? Пошли?

— Пошли, — сказал тот. — Совершим теракт и вернемся к ужину.

Глава 6. Миссия выполнима?

Я нацепил рюкзак на одно плечо — в случае чего легче сдернуть с себя. Гуж, между прочим, тащил его по тоннелям на обеих плечах, ни о чем не беспокоясь. Безусловно, надумай Честное Собрание детонировать бомбу, я не успею и вздрогнуть, не то что избавиться от рюкзака, но нам предстоит встреча с князьградскими жителями и пренеприятнейшими Модераторами, которым может взбрести в голову идея нас схватить. Как бы то ни было, рюкзак, надетый сразу на два плеча, может сослужить плохую службу.

Бомба за спиной — удовольствие ниже среднего. В тоннелях она тоже была рядом, но сейчас нуары не с нами, а мы с Витькой — люди чужие, и теракт проще простого устроить и у подножия квест-башни. Остается надеяться на честность Честного Собрания.

“Гришана” и шпагу я переложил в тот же рюкзак — чтобы не отсвечивать. Гуж и Май закрыли за нами дверь, и мы остались в плохо освещенном из узких окон под самым потолком подвале. Когда-то здесь хранились большие ящики не пойми с чем. Сейчас от них остались одни прямоугольные следы на пыльном полу, щепки, доски покрупнее, фарфоровые и стеклянные осколки.

Следуя инструкциям нуаров, мы прошли через несколько подвальных помещений с гнилыми трубами под потолком к лестнице, поднялись на первый этаж, пребывающем в таком же запустении, как и подвал. Тут даже пахло аналогично — пылью, плесенью, гнилью и сырой штукатуркой.

Этаж был устроен без затей: длинный, как кишка, коридор и одинаковые помещения в два ряда по обе стороны. Не любит сиберийское правительство архитектурное разнообразие! Все помещения пустые, один мусор. За окнами — не выбитыми, что удивительно — близкие кирпичные и бетонные стены соседнего здания.

Где это мы, любопытно? Больница? Государственное учреждение? Квест-зал? Общага? Если общага, то она определенно намного лучше посадских бараков, хотя здание тоже старое. Вот он какой, Князьград-2!

Мы с Витькой молча прошли по коридору, изредка заглядывая в открытые комнаты. Кое-где окна были забиты досками, в таких комнатах царила темень. Я ощущал, что здесь бывают нуары, причем сидят именно в темных помещениях, следят за кем-то, ждут или караулят.

Через равные промежутки на стенах коридора встречался набивший оскомину еще во время моего первого визита Знак Вечной Сиберии: светлый круг, темный полумесяц рядом и линия, соединяющая середину круга и луну.

— Похоже на Знак поклонников Аннит, — пробормотал я. — Если б у них был Знак…

Мое магическое чутье (или зрение?) подсказывало, что ни единой живой души поблизости нет. Здание абсолютно пустое. И вряд ли здесь понатыканы микрофоны для подслушивания. Не исключено все же, но вряд ли. Можно и поговорить без опаски быть подслушанным.

— На что похоже? — не понял Витька.

— Есть такие религиозные фанатики, — пояснил я. — То есть были… То есть, их племя-то и сейчас где-то живет, наверное. Поклоняются луне и верят, что луна — это богиня о двух лицах: светлом и темном.

— Битеизм, — сказал эрудированный Витька. — Вера в двух богов — хорошего и плохого. Что-то вроде персонифицированных Инь и Ян. Типа зороастризма. А при чем тут Вечная Сиберия? Здесь же в богов вроде не верят?

— Не верят. И магии у них нет. Но Знак является предметом священного поклонения. Что странно.

— Значит, магия есть, — заключил Витька легко. — Просто о ней не знают. Точнее, знают — но не все. Магическая конспирология.

Он остановился, огляделся, пригладил волосы. В коридор попадало маловато света, но достаточно, чтобы понять: снаружи день, клонящийся к закату. Причем пасмурный. Витька выразительно мотнул головой в тот конец коридора, откуда мы выбрались, приподнял вопросительно брови. Дескать, они нас по-прежнему слышат?

— Не слышат, — сказал я. — Рядом никого. Но говори потише.

— Уверен?

— Мое чутье еще не подводило.

— Называй его аджна.

— Чего?

— Твое чутье. Это же как третье око. Аджна на санскрите. Вот здесь, где индусы точку рисуют.

— Предлагаешь мне тоже нарисовать такую? — фыркнул я. — Чем тебе слово “чутье” не нравится?

— Звучит по-звериному. Вот у собаки чутье. Или медведя. Ты когда о чутье говоришь, я тебя представляю ползающим по земле и принюхивающимся к каждой какашке.

— Спасибо. Ладно, буду называть его третьим оком.

— Короче, — сказал Витька. — Ты им веришь?

— Предлагаешь бросить бомбу здесь и валить?

— Как вариант.

— А как мы тетю найдем?

— С помощью твоего третьего ока.

— Не уверен, что оно разглядит тетю на каторге.

— Значит, все-таки взрываем квест-башню?

— Да. Мне она тоже неприятна. Эта башня промывает мозги всем сиберийцам, в том числе и моей тете. И знакомым из Посада.

Витька кивнул.

— Ладно, взорвем, — сказал он таким тоном, словно речь шла о чем-то маловажном и несущественном. — Мне тоже это кажется правильным. И нуары нас не кинут… Простые они, бесхитростные.

Мы дошли до входной двери — она была заколочена, но через окно сбоку явно часто лазали. Деревянная рама легко вылезла из проема, мы забрались на затоптанный подоконник, оттуда — на пожарную лестницу. Крыльцо оказалось высоким, окна располагались от земли высоковато. Мы спустились без приключений и очутились в тесном проулке меж двух бетонных зданий.

“Наше” здание имело шесть этажей, соседнее (кажется, жилое) — восемь. Вдоль стен тянулись балконы из арматуры, соединенные металлическими лесенками. Между зданиями висели взлохмаченные пучки старых проводов.

В очень холодном климате строить подобные внешние галерки и лесенки невозможно, но я напомнил себе, что в этом мире климат намного мягче. Переулок напомнил трущобы Нью-Йорка — Большое Яблоко как раз таки находится у океана, и в нем не бывает слишком холодных зим. Поэтому там много таких вот выходов с этажей на внешние лестницы.

Если верить мультикам про Человека-Паука.

В распахнутых окнах слышались голоса и звуки музыки, издали доносился шум автомобилей. Шум был не такой интенсивный, как в Скучном мире.

С серого неба сыпал мелкий дождик, от него намок и потемнел выщербленный асфальт в этом безлюдном переулке.

Мы двинулись направо, как и посоветовали нам нуары. Оттуда вышли на небольшую мощеную улицу, зажатую между высокими зданиями. Кое-где валялся мусор — какие-то бумажки и стеклянные бутылки.

Все эти сомнительные красоты удивляли. Это совсем не футуристический Князьград-1, а что-то старинное, забытое, из советских фильмов. Ни рекламы. Ни неона. Ни шумных, пыльных, вонючих проспектов, забитых людьми и транспортом. На улице, кроме нас, вообще не было живых существ — за исключением черной кошки, умывающейся в уголке.

Пока шли по улице в полном молчании, стараясь не вертеть башкой, нам несколько раз попадались вывески магазинов в олдфажном стиле: открытые деревянные двери под простыми навесами, крыльцо из двух ступенек, цветы в вазах на перилах. Надписи магазинов гласили: “Хлеб”, “Молочная кухня”, “Овощи и фрукты” — и прочее в том же духе. Никаких вам иностранных слов, имен и непонятных словосочетаний. Что продается, то и написано на вывеске — причем написано краской, с помощью трафарета, без подсветок и разных изысков.

— Первый Князьград строили россы по заказу Детинца, — наклонившись к Витьке, прошептал я. — А на этот ресурсов, видно, не хватило. Справлялись своими силами.

Несмотря на полное отсутствие высоких технологий (вместо движущегося тротуара — грязноватая брусчатка), дома были добротные, построенные на века. Собственно, судя по внешнему виду, построили большинство домов именно век назад. А то и раньше.

Дождик то усиливался, то полностью затихал. Темнело быстро, и на стенах и столбах зажглись фонари — самые на вид обычные, с лампами накаливания. Один раз мимо пробежала, не глядя по сторонам, женщина в простом платье под зонтом с авоськой в руке. Еще по дороге попалась пара ребятишек — они посмотрели на меня, потом на Витьку, но чрезмерного любопытства не проявили. Значит, выглядим мы как надо, из толпы не выделяемся.

В конце улицы, где виднелась освещенная площадь, на балконах второго этажа громко переговаривались два старичка.

— …да я бы на месте Детинца повысил пенсионный возраст до девяноста! — говорил один. Ему самому было хорошо за семьдесят, худой, желчный, интеллигентного вида.

— Так не доживем же! — усмехался второй, более корпулентный.

— А зачем доживать? Разве смысл жизни в том, чтобы дожить до пенсии? Это философия дармоеда и лентяя! Смысл в труде — честном и достойном. Пенсию вовсе надо отменить!

— Ну это ты загнул, Алексей Тимофеевич! Мы ж стареем, не можем трудиться наравне с молодыми! Для государства это вред.

— Тем, кто не может, надо больничный брать, вот и все. До конца болезни или жизни. Учредить комиссию, которая будет определять, способен человек трудиться дальше или нет. А тех, кто симулирует болезнь, строго наказывать. О лодырстве только нуарные деграданты мечтают. Им лишь бы, как крысам, в своих сырых подземельях сидеть да еду у нас воровать.

Голоса затихли вдали, а мы вышли на площадь. Впечатления она не производила: обычная площадь. Широкая, обрамленная пяти- и девятиэтажными зданиями (и это центр столицы!). Мощеная брусчаткой, затертой тысячами и миллионами ног. Зато впечатляла квест-башня, что возвышалась на другом конце площади. Залитая электрическими огнями, огромная, она пронзала хмурые вечерние небеса, а далеко-далеко наверху — приходилось сильно задирать голову, чтобы посмотреть на это чудо, — красным недреманным оком горел могучий прожектор.

Башня была повыше Останкинской, но пониже Бурдж Халифа. Хотя я могу ошибаться. В любом случае, она создавала впечатление чего-то могущественного, нерушимого, вечного…

Кстати, над входным порталом, в который свободно закатился бы Боинг 747 и еще место для трех БелАЗов хватило бы, торжественно сиял золотой Знак Вечной Сиберии. Опять-таки широкие порталы, которые не закрываются круглый год, строить можно только в теплом климате.

И все эти огроменные пространства со стопроцентной гарантией отпугнут людей с агорафобией.

— Интересно, какие комплексы у того, кто это строил? — задумчиво произнес Витька.

— Да известно, какие. Мания величия и крохотный писюн.

Витька захрюкал, стараясь подавить смех. “Шрека” он, конечно, смотрел, но шуточка из мультика все равно его сильно рассмешила. А тру-сиберийцу никак нельзя смеяться или даже лыбиться перед этакой красотой.

Народа на площади гуляло много — если сравнивать с пустынными улицами. Неиссякающий поток тянулся в портал и из него — посетителей квест-башни было много, несмотря на погоду и позднее время. Это радовало, легко затеряться в толпе.

При виде этой махины я усомнился в том, что бомба что-то изменит. Это ж как слону дробина! Потом вспомнил, как нуары рекомендовали поместить бомбу прямо под прожектором на самом верху. Наверное, там уязвимое место рядом с квест-излучателем. Разрушать-то всю башню смысла нет…

Многие люди пребывали в состоянии полнейшей экзальтации — падали на колени, тихо плакали, шлепали себя ладонью по лбу, взирая на символ величия их страны. Такое поведение, по всей видимости, было совершенно обычным: на исступленных граждан никто не обращал внимания. В том числе Модераторы, шмыгающие туда-сюда в поисках нарушителей спокойствия. Этих малоприятных господ я сразу узнал по бордовым робам с нашивками на рукавах и штанинах в виде буквы “М” и каменно-презрительным выражениям лиц.

Среди посетителей также часто наблюдались личности с сумками и рюкзаками вроде моего. И все же, видимо, в нас с Витькой было что-то, что иногда заставляло встречных задерживать на нас взгляды. Я подбавил в выражение лица восторга, и, кажется, это немного помогло. Тем не менее, многие — особенно те, кто выглядел как холеные горожане, а не понаехавшие колхозники — глядели на нас с неприкрытой брезгливостью.

Ну, это ничего, это мы переживем. Нам главное — не выделяться из толпы.

А как сейчас разгуливает Катя, моя бывшая подруга из Посада, которую я совсем не помню? Тоже корчит эту презрительно-брезгливую гримасу при виде колхозников, которые понаехали немного позже нее самой?

— Сколько вход стоит? — негромко спросил Витька, пока мы шагали по площади к башне.

— Ни сколько. Бесплатно. Гуж говорил же — не слыхал?

— Слыхал, но не поверил. Так разве можно? Так бывает?

— Об этом мечтали когда-то… О мире без денег. Заходишь в магазин и берешь, что тебе надо.

— Тогда один человек унесет вообще все! И всем, кто после него зайдет, ни фига не достанется!

— Предполагалось, что в таком мире будут жить исключительно добрые, щедрые, культурные идисциплинированные люди.

— Какой идиот это предполагал? А что делать с не добрыми и не щедрыми? Таких завались, знаешь ли!

— А таких на каторгу, — прошептал я. — Не ори. Здесь эта мечта сбылась. Видишь?

— Вижу. Но город какой-то стремный… Нельзя сделать так, чтобы бесплатный город был красивый?

— Сразу всего не бывает, — хмыкнул я. Приближаясь к гигантскому порталу, я нервничал все больше и старался скрыть это за веселым разговором. — Или бесплатно — или красиво, третьего не дано.

Деньги или их аналоги в виде рейтинга на нейрочипе тут, наверное, все-таки использовались. Но вход в квест-башню был свободен. Каждый житель Вечной Сиберии имеет полное право посещать это овеществленное величие родины и восхищаться. Детинец гарантирует.

Мы влились в толпу и зашли в портал. За аркой взорам открылся колоссальный зал, похожий на собор исполинов. На его сводчатом потолке концентрическими кругами раскинулись цветные барельефы — они изображали каких-то людей в величественных позах, занимающихся возведением небоскребов, которых в Вечной Сиберии отродясь не видывали, поднятием целины и прочими детинцоугодными делами. В центре этой мегаломанской Сикстинской капеллы на людей-букашек сурово взирал пожилой человек с аскетичным строгим лицом. Портрет Председателя Вечной Сиберии напоминал колоссальную икону — лик изображен в анфас, черты неподвижны, ладонь приподнятой руки сложена горстью, точно Председатель держит что-то незримое — например, державу. Вокруг головы нимбом-полукругом идут слова “Вечная Сиберия воистину вечна”.

— Когда Председатель помрет, придется переделывать, — шепотом сказал Витька. — Ох, и работы у строителей и художников будет!

Я одернул его — не хватало, что нас услышали.

Глядя на Знак Вечной Сиберии над “иконой”, я задумался: а при чем здесь магический символ? Или это не магический символ? Довелось мне не раз убеждаться, что Знаки связаны с допартами и волшбой Поганого поля. Не обладает ли Председатель таким же нейрочипом, как у меня, и не установлен ли у него допарт Вечной Сиберии, дающий ему власть над этой страной?

Кто он такой вообще — Председатель? На чем жиждется его власть? Исключительно на квестовой промывке мозгов?

Вдруг захлестнуло ощущение присутствия чего-то зловещего и насмешливого. Словно кто-то разразился беззвучным телепатическим смехом — как тогда, когда с нас пропала одежда. На секунду подумалось, что смеется Председатель на потолке, подслушавший мои мысли. В то же время чувствовалось, что смеется не один человек (или нечеловек), а сразу несколько, но синхронно…

Витька, незаметно осмотревшись, запрокинул голову и принялся истово хлопать себя по лбу.

— Ты чего? — буркнул я.

— Стараюсь не выделяться из толпы. Тебе, кстати, тоже советую.

Он был прав. Толпа вокруг то и дело тянула руки к Знаку и Председателю, зачерпывая благодать и вбивая ее в себя жестом “рука-лицо”. Чисто дурдом. Или религиозный экстаз. А это почти синонимичные понятия…

Я молча повторил жест.

Так, хлопая себя по лбу и даже тихонечко подвывая от фальшивых восторга и экзальтации, мы вместе с толпой паломников прошли под одной из пяти арок в другом конце гигантского зала. За ними обнаружились помещения поменьше, но все равно огромные. Здесь к лифтам стояла зигзагообразная толпа в коридорчике из специальных перил. Модераторы следили за порядком. Мы пристроились в конце очереди.

Нуары нам поведали о лифтах и дальнейшем маршруте. Кажется, я понял. Кажется — потому что незрячий человек описывает дорогу иначе, чем тот, кто видит. К тому же сами нуары здесь, по всей видимости, не бывали — лишь слышали описание от зрячих инсайдеров. Расстояние нуары указывали в шагах, про вывески и таблички, которых здесь хватало, ни слова, и часто употреблялись такие описания как “гулкий зал”, “скользкий или шероховатый пол”, “механический гул лифтов вдали”.

Несмотря на слепых поводырей, я не сомневался, что идем мы туда, куда надо. Другой дороги и нет. Нас увлекла очередь. Все это напоминало паломничество в священные места или посещение Ленина в мавзолее.

Очередь то стояла на месте, то резко сдвигалась на десяток шагов, когда очередная порция людей исчезала в пастях десятков лифтов. В целом, двигались мы медленно. Я все беспокоился, что меня заставят оставить рюкзак, но Модераторов мой баул не смутил. Возможно, от паломника, чьи мозги напрочь раздолбаны квестами, не принято ждать неприятностей.

В какой-то момент очередь снова мотнулась вперед, я шагнул со всеми вместе, но Витька зазевался — остался стоять на месте. Я потянул его за плечо, и он отчетливо вздрогнул, поглядел на меня диким взглядом, точно я его разбудил посреди ночи.

— Ты норм? — спросил я.

— А? Не знаю… У меня сейчас типа галлюцинации было.

Я мысленно чертыхнулся.

— Нам только глюков не хватало!

— Не, я сознание не терял, все вроде бы понимал и осознавал. Просто завис немного. Видение было прям очень четкое.

— Что за видение?

Мимо, по другую сторону хрупкого парапета из хромированных трубок, прошел Модератор. Мы умолкли, дождались, пока он отойдет и продолжили перешептываться.

— Да ну, херня какая-то, — отмахнулся Витька. — Это от волнения. Или давление малость упало — такое у меня бывает.

— В мире Поганого поля херни не бывает, — сообщил я. — Особенно если речь о видениях и знаках. Что ты видел?

Витька помолчал, глядя на очередь впереди, пожевал губами. Наконец сказал:

— Привиделось, что они все мертвые… Лежат вповалку, в кровище… Некоторые разодраны в хлам. Как бы месилово здесь было нешуточное… И багровое знамя прямо посреди груды тел, а на нем знак.

— Какой Знак?

— Что-то острое, мудреное…

— Вспомнить можешь?

Витька поморщился, напрягая память.

— Не, не смогу.

— Ладно.

Меня рассказ возбудил и встревожил. После всех приключений я в знаки верил как никто. И в глюки. Но что означает видение Витьки? Вряд ли что-нибудь хорошее, раз речь о мертвецах и кровище…

Перемещаясь дальше к лифтам, я постоянно с тревогой поглядывал на Витьку. Он тер лоб и переносицу и выглядел ошарашенным. Когда он что-то пробормотал под нос, я наклонился к нему:

— Что?

— Мы материализовались, — повторил он. — Мы не переходили через дольмен, мы заново материализовались в этом мире… но то, что нам якобы принадлежало в Скучном мире, со временем рассыпалось в пыль…

— Ты о чем?

Тревога во мне нарастала. Я начал подумывать, не свернуть ли операцию до лучших времен.

Но Витька встряхнулся и улыбнулся мне. На бледных щеках появился румянец.

— Все, вроде отпустило… После глюка какие-то мысли необычные…

— Ты говорил про то, что мы материализовались…

Но тут подошла наша очередь заходить в лифты. Мы поместились в обширной кабине вместе с десятком паломников. В лифте работал кондиционер, но все равно воздух был спертый и попахивало плохо вымытыми и потными человеческими телами. Двери закрылись, кабина вздрогнула и с отчетливым гулом поехала вверх. Скорость увеличивалась, причем рывками, так что нас впечатывало в пол, а в ушах заложило. Строители лифта не озаботились комфортом для людей — удивительно, что кондер поставили.

В лифте, где все прижаты друг к дружке, не поговоришь, и мы молчали — как, собственно, и все остальные. Лифт ехал и ехал, и я вспомнил, что нам предстоит вознестись на огромную высоту. Этот лифт не поднимет нас до самой верхушки, придется пересаживаться на другой лифт.

Я все же исхитрился наклониться и шепнуть на самое ухо Витьки:

— Может, отменим дело?

— Нет, — твердо сказал он. — Я в порядке. Тебя я в глюке видел живым… Ты был рядом, как и всегда.

Я не совсем понял, почему он это сказал. Видно, еще не отошел от галлюцинаторного инсайта.

Я выпрямился и встретился взглядом со стоящей рядом девушкой. Хорошо одетой, почти модно, с золотыми серьгами, макияжем, аккуратно уложенными волосами. Несмотря на всю эту сбрую, было в ее внешности что-то неисправимо деревенское — в круглых глазах, круглых щеках, форме губ и веснушках на шее (на лице они были замазаны тональным кремом). И глядела она на меня хоть и снизу вверх — ввиду разницы в росте, — но при этом насмешливо-высокомерно. Так глядит дама из приличного общества на неуклюжего крестьянина, чудом попавшего на званый ужин и мнущегося в углу, не зная, куда девать руки.

Я в упор уставился на нее, и она, ничуть не смутившись, завела разговор:

— Недавно у нас?

— Впервые.

— Ну как, нравится?

— Очень! — сказал я, напомнив себе, что я — колхозник из Посада, допущенный благим рейтингом в святая святых Сиберии, и должен писать кипятком от восхищения и радости.

Вмешался Витька, звонко заявив:

— Поражаемся величию нашей страны!

— О да! — с придыханием отозвалась ухоженная дама, но тут же вернула на лицо гримасу насмешки и чванства. — Желаю вам приятно и с пользой провести время.

Она отвернулась, а Витька незаметно для окружающих мне подмигнул. Он всем видом демонстрировал, что в порядке, но тревога за него из меня еще не выветрилась — хоть в целом я успокоился.

Лифт, наконец, остановился, постоял, не спеша распахивать двери. Народ, как водится, заволновался, невнятно зашумел, мотнулся к дверям, слегка придавив тех, кто уже там стоял. Затем двери с легким скрежетом распахнулись, и пассажиры хлынули наружу.

Мы очутились на первой смотровой площадке в виде кольцевого помещения. Вместо внешней стены этого кольца протянулись окна от пола до потолка. Отсюда открывался захватывающий вид на весь город. В сумерках тускло блестела гладь большой реки, что раздваивалась, образуя полуостров, на котором и расположились квест-башня и центр Князьграда. Невысокие, максимум десятиэтажные, здания казались кубиками разных оттенков серого. По другую сторону реки, впрочем, торчало несколько небоскребов — их-то я и заметил, когда ехал вслед за Решетниковым по Поганому полю. По дорогам ползли букашки машин — их было очень мало. Автомобильные пробки определенно не являются проблемой столицы Вечной Сиберии. Зато пешеходов хватало. Кое-где на зеленых пятнах парков и аллей люди прямо-таки роились, как пчелы.

Паломники и здесь учудили — одни храбро подошли к стеклянной стене и прилипли к ней лбами, охая и ахая на разные голоса (между прочим, стекло на уровне головы было заляпано такими вот отпечатками жирных лбов), другие шарахнулись в глубь помещения от страха высоты, некоторые даже присели. Немногие сохраняли сдержанность — были здесь, судя по поведению, не впервые. Большинство изголялись каждый во что горазд, проявляя свою дикость.

Мы с Витькой едва глянули в окно и сразу зашагали в поисках лифтов на самый верх. По дороге снова попалась насмешливая дама.

— Желаете подняться еще выше? — осведомилась она на правах старой знакомой.

— Конечно! — воскликнул Витька.

— Лучше оставьте это на потом, — посоветовала дама. — Не надо слишком перенапрягаться за один раз. Вы же раньше не поднимались… м-м-м… выше барака.

Вероятно, не хотела она нас уколоть. Это у нее на автомате выходило, по въевшейся в плоть и кровь привычке. Причем не особо тонко.

— Мы по деревьям лазали еще! — сообщил Витька радостно. — Они повыше бараков будут!

Я усмехнулся, а у дамы немного вытянулось круглое лицо.

— А ты смешной, мальчик! — сдержанно сказала она. — И как только вы улучшили свой рейтинг, чтобы попасть в Князьград?

— Вы же как-то улучшили свой рейтинг, чтобы попасть сюда, — ляпнул я. Самую малость, но я все же разозлился. — Вы ведь тоже с Посадов, не так ли?

Она аж побледнела от такого оскорбления.

— Я здесь родилась! — отчеканила она, забивая каждое слово, словно гвоздь. — И не пойму, зачем трачу на вас время.

— Аналогично, — сказал я.

Пока она думала, как отреагировать, мы поспешили к лифтам, ведущим на маковку квест-башни.

***

Чтобы попасть на лифты, ведущие на самую вершину, мы вынуждены были снова отстоять очередь — к счастью, гораздо меньше той, что снизу. Кабина лифта тоже оказалась поменьше, и ехала она недолго. Когда вышли на обзорную площадку, увидели, что она ничем не отличается от первой, разве что размерами. Людей здесь хватало, но вели себя они сдержанней — лбами к стеклу не прижимались, в приступе экзальтации по полу не ползали. Подумалось, что новенькие сюда не добираются, а видами любуются в основном бывалые, давно в Князьграде проживающие или урожденные горожане — такие как круглолицая ехидная дама, если верить ее заявлению.

Этой дамы видно не было — она поднялась на другом лифте и находилась, вероятно, на другой стороне кольцевой обзорной площадки.

Мы с Витькой подошли к стеклянной стене. Снаружи — стремительно нарастающие вечерние сумерки, затянутое темными тучами небо, тот же мелкий дождик, оросивший бетонный карниз шириной меньше метра сразу за окном. Вид открывался величественный и зловещий: залитый россыпью огней город, тусклая река и черная равнина, уходящая за горизонт. Поганое поле…

Летающих машин нет — это вам не Республика Росс. И обычных не густо.

Мы обошли смотровую площадку по кругу, разок встретив даму, которая не заметила нас или сделала вид, что не заметила. Я нашел одно местечко, где можно выбраться на карниз через неплотно приоткрытую створку, предназначенную, судя по всему, для обслуживающего персонала. До красного прожектора, чьи кровавые отсветы падали на карниз и сверкали в мелких капельках дождя, от створки надо шагать по карнизу без парапета метра три.

Что ж, терпимо… Наверное.

Я напряг память, чтобы вспомнить, проявлялся ли у меня когда-либо страх высоты, однако, как ни странно, ничего подходящего не припомнилось. События детства расплывались в памяти, как что-то очень далекое и капитально позабытое. Будто глюк, спровоцированный россами, изменил другую мою память — о Скучном мире.

Копаться в детских и юношеских воспоминаниях было некогда. Я посмотрел на светящиеся россыпи в темнеющей бездне и заключил, что высота меня особо не пугает. Тем более темно. И вниз я смотреть не буду.

Но как незаметно выбраться через “форточку” на “балкон” и установить шестиугольный сюрприз под маяком? Посетители не собирались уходить, а скоро башня закроется, и будет поздно. На этом уровне слонялась парочка Модераторов, надзирая за порядком.

Мы с Витькой переглянулись.

— Надо бы их отвлечь, — сказал я.

— И отвлечь придется мне, — недовольно сказал Витька.

— Я ж не могу одновременно отвлекать и лезть наружу!

— Наружу могу вылезти я, — сказал Витька и поглядел на мой рюкзак. — Я меньше, и мне будет легче.

— Не факт. Тебя ветром сдует.

— Нет там никакого ветра!

— Это здесь тебе так кажется…

— По-любому, он не сильный.

— Не пущу, — выпучил я глаза. — Я лезу, а ты отвлекаешь. Для этого тебя и взял.

— А я думал, что ты меня взял, потому что окончательно превратился в няньку, — язвительно сморщил нос Витька. — Ладно. Я отвлекаю, ты лезешь. Но как это провернуть?

— Может, притворишься, что тебе плохо? Блеванешь там? — хмыкнул я. — В припадке начнешь биться? Мол, это из-за высоты.

— Чтоб меня Модераторы увели?

Он быстро огляделся. Что-то приметил и, бросив на меня выразительный взгляд, пошел в сторону.

Там стояла давешняя коренная князьградка — задумчиво смотрела в окно.

Витька заговорил с ней. Даже с расстояния в двадцать шагов было видно, что дама недовольна разговором. Голоса их повышались. Витька звонко воскликнул:

— Как вы можете такое говорить? Князьград — самый великий город на Земле, и в нем полно удивительных вещей.

— Я этого не говорила! — задохнулась от возмущения дама.

— Вы сказали, что если я поднимусь сюда, то больше и смотреть будет не на что! — упрямился Витька, причем делал это очень громко.

На них заоглядывались. Два Модератора неспешно направились к ним.

Дама тихо, но злобно зашипела на Витьку, но Модераторы уже подошли к ним вплотную. Заговорили негромкими, ленивыми голосами уверенных в себе людей при исполнении.

— Что вы делаете? — услышал я. — Вы знаете, кто я? Я урожденная жительница Князьграда.

Ха! Видимо, быть урожденным столичным жителем — это какой-то особенный рейтинг, закрепленный законодательно. Особая каста. Так что горожане презрительно кривят губы и цедят про понаехавших на вполне законных основаниях.

Впрочем, особый статус этой дуры на Модераторов подействовал не сильно, отваливать они не спешили. Витька обернулся на меня и скорчил гримасу: дескать, чего встал, пошевеливайся!

Я и впрямь застыл на месте, захваченный сценой. Как и все без исключения посетители верхней смотровой площадки. Действовать нужно было в темпе.

Я сделал несколько шагов назад, убедился, что никто на меня не смотрит — и скользнул за створку прямо на мокрый карниз. Рюкзак пришлось снять с плеча, чтобы не цеплялся на раму и стены, и держать в руке. Почти сразу же заметил камеру, равнодушно взирающую и на меня и участок карниза под створкой. Урод с ней, мы должны успеть.

Здесь было гораздо прохладнее, чем в помещении и на площади внизу, поддувал несильный влажный ветерок. Доносились приглушенные звуки вечернего города. Голоса позади сразу стихли, а я собрался с мыслями.

Не обращая больше внимания на то, что происходило в освещенном кольцевом помещении за стеклом, боком двинулся налево по карнизу, передом, так сказать, к миру, задницей к башне. Не лучший вариант для того, кто боится высоты, но разворачиваться — терять время. Кроме того, высоты я, кажется, не особо боялся, хотя и идти обычным способом по узкой дорожке желания не возникло.

Вскоре проявил себя жар прожектора. Слева было жарко и сухо, справа прохладно и сыро. Неприятное сочетание. Словно тебя жарят на вертеле под дождиком, и вертел не крутят…

Я на миг повернул голову налево, но ничего не увидел, ослепленный ярчайшим светом гигантского прожектора. Пальцами выловил из нагрудного кармашка темные очки, надел. Пользы от них было мало, но все же… В таких условиях и маска сварщика не поможет… Я зажмурил глаза и дальше крался по-крабьи вслепую, ориентируясь на ощущение жара и магическое третье око, ранее именовавшееся просто В-чутьем.

А жар все нарастал… Если так пойдет и дальше, у меня закурчавятся и начнут дымиться волосы на голове…

Нога соскользнула с мокрого карниза, промелькнула мысль: всё! Но нет, не всё — в последний момент уперся ладонями в стену позади, с трудом сохранил равновесие. И рюкзак ухитрился не выронить.

Прошел еще несколько шагов. Стало совсем жарко, точно я подошел вплотную к огромной раскаленной печи. Зато карниз высох — никакая сырость тут не задерживалась. Должна быть охладительная система, но она явно не рассчитана на то, чтобы охлаждать внешнюю стену.

Я присел на корточки, потому что терпеть сил больше не было, — скорчился под самым прожектором с плотно зажмуренными глазами, что, впрочем, не спасало от сияния. Торопливо вынул из рюкзака бомбу и придавил к стене, размышляя, что буду делать, если адская машина заупрямится и не возжелает прилипать. Но технологии россов не подкачали и на этот раз — бомба почти сразу каким-то образом прикрепилась к стене. Я подергал — не оторвать. Схватил рюкзак, в котором болтались шпага и “гришан”, и полез обратно.

На обратном пути было одновременно и проще, и сложнее. Я ничего не видел — перед глазами расплывались огненные круги и пятна. Неприятный экспириенс, зато я не видел бездны под ногами — просто шел боком, скользя спиной по стене. С другой стороны, жар прожектора спал, я словно из печки выскочил в последний момент, и дождик охлаждал лицо и голову.

Возле створки окна притормозил, пытаясь проморгаться. Проморгаться, разумеется, не удалось. К тому же выяснилось, что я забыл снять темные очки. Сдернув их, я обнаружил, что кое-как вижу, но для полноценной ориентации в пространстве — в частности, для того, чтобы ловко залезть внутрь — этого недостаточно.

К счастью, третье око работало недурно, я его уже натренировал в кромешной тьме нуарных подземелий. Обычное зрение даже в чем-то мешало.

Я просочился сквозь окно, не особо переживая о том, что там меня может ждать. Бомба установлена — это главное. Теперь надо делать ноги, пока нуары не нарушили слово (у меня не было оснований так думать, но проклятая паранойя не желала успокаиваться). Подумалось: если бомба жахнет прямо сейчас, я что, снова очухаюсь на койке у доктора Пономарева? Или окажусь где-нибудь в другом месте Скучного мира — например, на хате или в ТРЦ? Сколько у меня жизней и сколько из них я истратил?

Без проблем я забрался обратно и ступил на пол кольцевой площадки. Даже не верилось, что миссия провернулась так быстро и легко. Хотя — стоп, миссия не закончена.

На смотровой площадке тем временем гремел скандал. Коренная князьградка рвала и метала, но чувствовалось, что скоро дело дойдет до слез. Модераторы вцепились в нее клещом, она била их ладонями, вырывалась и поливала словесной грязью, совсем, видимо, позабыв, что весь ее статус не стоит и ломаного гроша перед этими не менее напыщенными представителями официальной власти. Витька стоял в сторонке, как ни в чем не бывало, о нем и забыли. Внимание привлекает тот, кто больше шумит, а молчание, как известно, золото.

Когда я забирался в помещение, щурясь, моргая и неловко надевая на плечи опустевший рюкзак, даму уже за обе белы рученьки вели к лифтам — к ужасу и восторгу наблюдавшей скандал публики.

Третьим оком я заметил, что на меня уставилась парочка, стоявшая в отдалении. Они меня спалили. Недолго думая, я погрозил им кулаком и скорчил зверскую рожу. Они побледнели и отступили на шаг, потом отвернулись, якобы ничего не видели и не слышали. Хороший поступок для граждан такой “человеколюбивой” страны, как Вечная Сиберия.

— Ну че? Валим? — прошипел Витька, невесть как оказавшись рядом. Он держался таким молодцом, что лучше и не надо.

Мы не торопясь прошли к лифтам, шмыгнули в кабину — не ту, куда погрузились Модераторы с горожанкой, а соседнюю, — рядом оказалось еще трое пассажиров: один немолодой, морщинистый, такая же бабуля и совсем юная девочка. Все трое покосились на меня — у меня были мокрые от дождя волосы и рубашка, и пахло от меня, должно быть, альпийской свежестью.

Ехали на вторую площадку в молчании. Немного восстановившееся зрение обнаружило камеру и в лифте; я ее прозевал, когда ехали вверх, слишком был напряжен. А сейчас вижу фигово, но замечаю больше!

Если нас засекли — а нас не могли не засечь, — то внизу встретят радужно и гостеприимно.

Незаметно закатал не особо длинный, в общем-то, рукав рубашки, полностью обнажив Знак Урода, но прикрыл его рюкзаком.

На средней площадке мы пересели на другой лифт, отстояв небольшую очередь. Дама и Модераторы пропали из виду — видно, стражи порядка провели ее какими-то своими ходами.

Без помех спустились до колоссального холла с потолочными росписями и, неосознанно убыстряя шаг, помчались к выходному порталу, не веря, что все обошлось так просто.

Но просто ничего не бывает. Посреди зала к нам наперерез выскочили два Модератора, вынимая из карманов на ходу знакомые приборы с кнопками и маленьким экранчиком. Такими приборами считывают рейтинг и личные данные с чипов в башке.

— Постойте-ка! — громко обратился к нам один.

Если они просканируют наши с Витькой краниумы, то сразу поймут, что мы не коренные князьградцы, не гости столицы и вообще не сиберийцы. У Витьки чипа нет, а мой иной. И будут с нами обращаться, как с враждебными иноагентами.

Чуть сбавив шаг, я направил на них Знак Урода.

— Идите и арестуйте рыжего человека! — велел я первое, что пришло на ум.

Они остановились, словно натолкнувшись на невидимую преграду, заозирались, растерянные до смешного, затем кого-то засекли в редеющей толпе посетителей и рванули к несчастному рыжему человеку — не представляю, кто это был.

Мы полубегом-полушагом помчались к выходу.

— А почему рыжего? — захотел узнать Витька на бегу.

— Ничего другого не придумал…

— Вечно рыжие подвергаются дискриминации! Прямо жалко их! То у них души нет, то прав. Нужен закон по защите прав рыжих…

— А ты молодец, Витька, — похвалил я, когда мы оказались на площади и поспешили в наш переулок. — Артист! Сущий артист! “Оскара” бы тебе!

— Спасибо.

— Как самочувствие?

— Видений больше нет. Не беспокойся.

— Когда пойму, что нет повода для беспокойства.

— Не все же тебе одному видеть невидимое и слышать неслышимое? — усмехнулся Витька. — Может, я тоже стал ведуном после смерти? Кстати, о смерти. Когда бомбу взорвут? Нуары что, следят за нами?

В подробности нас не посвящали, а я не лез с вопросами, посчитав, что Честное Собрание знает, что делает. Вопрос Витьки навел меня на тревожные размышления: если нуары за нами следят, то как это делают без зрячих шпионов? Если у них в распоряжении есть зрячие шпионы, то почему они, вместо нас, не установили бомбу? Если же шпионов нет, то о нашем прибытии в подвал заброшенного здания первыми узнают Гуж и Май. О т к л ю ч е н н ы е от Честного Собрания. То есть они не сумеют известить через чип-эгрегор о нашем возвращении и благополучно завершенной миссии. Странно.

— Пойдем быстрее, — сказал я. — И болтай потише.

Уже не таясь, бегом добежали до края площади, промчались по пустынной улице с редкими прохожими. Я ждал взрыва с секунды на секунды. Вот сейчас грянет так, что заложит в ушах, небо расколется на две половины, сверху посыпятся обломки, задрожит земля, когда сотни тонн строительного мусора обвалятся на площадь и близлежащие здания.

Но взрыва все не было — мы почти добрались до конца пути. Пока мы поднимались и опускались по башне, совсем стемнело и светили фонари. Зрение восстановились почти на сто процентов.

Что за дела? Где взрыв?

Глава 7. Чип-эгрегор

Вдруг несколько прохожих на обеих сторонах улицы разом застыло на местах. Выглядело это, как говорится, крипотно: казалось, что всех людей охватила судорога, от которой стянуло все без исключения мышцы. Из-за слабой освещенности лиц в подробностях мы не видели, но впечатление, что прохожие не просто замерли, но и мелко затряслись от титанического напряжения, возникло стопроцентное.

Мы сбавили скорость, потом, не сговариваясь, припустили еще быстрее. Непонятное по умолчанию опасно.

Заворачивая в проулок, мы одновременно взглянули назад. Дождик совсем перестал, прохожие снова шли по своим делам, но в походке — или мне это почудилось? — была некая скованность и растерянность.

— Видал? — спросил я Витьку.

— Видал. Что это было?

— Без понятия. Глобальный глюк?

— А ты ничего не почувствовал?

— Нет. А ты?

— У меня и чипа-то нет, — сказал Витька. — Хотя…

— У тебя тоже был глюк.

— Не глюк, — поправил он, — а видение.

— Хрен редьки не слаще, — сказал я.

Марья уверяла, что проникнуть в квест-башню непросто. Так же, как и отыскать человека на каторге. Но у нас все вышло без сучка, без задоринки. Наши красивые физиономии, естественно, записаны видеокамерами, и нас будут искать, но меня это тревожило мало. Жить мы в Князьграде не намерены — и в Вечной Сиберии тоже, — чтобы трястись от страха в ожидании того, когда к тебе в шесть утра вместо молочника нагрянут Модераторы. Наверное, Марья имела в виду нуаров, которым реально сложно забраться на башню и тем более установить бомбу под самым прожектором.

Но отчего бомба до сих пор не взорвалась? Они что, ждут нашего возвращения? Сдетонируют бомбу лишь тогда, когда мы спустимся на самые нижние уровни городских подземелий и начнем пить витаминные напитки с членами Честного Собрания?

И почему прохожие зависли на пару минут? Что тут творится в столице? Неужто горожан программируют прямо на ходу, а не только в квест-камерах?

Старики — толстый и тонкий — до сих пор торчали на соседних балконах. Я их в сумерках не различал, но отчетливо слышал голоса.

— Все же ты насчет пенсии погорячился, — говорил, судя по голосу, тот, что похудее. — Пенсия нужна. Старые маразматики вроде нас один вред производству причинят. Надо вовремя уходить.

— И правда. Я тут подумал: нуары-то вовсе не такие дурные деграданты, как все говорят…

Кто-то из них чиркнул спичкой, выругался — на землю под балконами упал спичечный коробок.

— Да и шут с ним… — пробормотал худой. И продолжил: — И вовсе они не деграданты, между прочим. Неправильно их так называть. Люди они, такие же, как мы. Только слепые. А слепого-то не обвинишь, что он слепой от рождения?

Начиная что-то подозревать, я незаметно для балконных философов поднял коробок с мокрого тротуара — пригодится! — сунул в карман и потянул Витьку в узкий переулок. Почти в полной темноте — здесь не было фонарей, а ни одно окно ни с той, ни с другой стороны не светило — мы подбежали к крыльцу с забитыми дверями. Я подсадил Витьку, потом залез сам по пожарной лестнице.

Дальше пришлось подключать третье око и вести Витьку в непроницаемой темноте в подвалы. Я ждал, что сейчас навстречу вылезут Гуж и Май, но здание по-прежнему оставалось безлюдным. Ленивые нуары предпочитали отсиживаться в подвале.

Добрались до подвала без приключений, открыли дверь, ведущую в подземелья нуаров. Дверь поддалась без проблем, но мое третье око не засекло живых людей.

“Так! — подумал во мне кто-то пессимистично настроенный. — Так и знал!”

Но тут сбоку вынырнули оба отключенных от эгрегора разведчика. Третье око с опозданием опознало обоих.

— Ну как? — поинтересовался Гуж.

— Сделали, — коротко сообщил я. Пессимист во мне был немного недоволен тем, что нуары никуда не сбегали. — Почему нет взрыва?

— А он был! — радостно сказал Май. — Нам гонец только что сказал. Вы молодцы!

— В смысле “был”? — спросил я. — Какой гонец?

— Мы ж отключены от Собрания, вот к нам иногда бегает гонец, новости приносит. Секунду назад обратно убежал. Хотя нас совсем скоро…

Гуж перебил его:

— Взрыв был, но не такой, наверное, как вы думали…

— Телепатический? — догадался я. — На улице все прохожие зависли на мгновение… Это из-за этого так называемого “взрыва”? Честное Собрание нас обмануло, верно?!

— Честное Собрание, уважаемый вы наш, никогда и никого не обманывает, — отчеканил Гуж. — Вам ведь сразу было сказано, что цель нуарного Собрания — разрушить власть в Детинце. А власть Детинца стоит в том числе на квестах. Наша бомба перепрограммировала излучатель башни, и у Детинца больше нет власти над гражданами Сиберии. Разрушать башню нет никакого резона, потому что…

— …потому что она пригодится самим нуарам, — договорил я. — Ловко вы словоблудием занимаетесь, граждане хорошие.

Я вспомнил, что разговор о физическом разрушении башни действительно не велся. И Честное Собрание не скрывало своих кровожадных целей — в их числе было устранение Председателя. Я мог бы сразу понять, что разрушение башни нецелесообразно, бесполезно и даже вредно. Погибнут люди, будут уничтожены городские постройки… А вот без перепрошивки мозгов сиберийцев Детинец быстро восстановит контроль над умами подчиненных, но на этот раз так укрепит излучатель, что до него будет не добраться ни в жизнь.

Все это логично и здраво, но мне жутко не понравилось, что нас использовали втемную. Могли ведь и прямо сказать, что намерены сделать? Могли. Но, похоже, сочли, что я — фанатик, вбивший в голову идею именно взорвать башню, а потому переубеждать меня — тратить время.

— Этой ночью все изменится, — радостно объявил Май. — Детинец падет, а Князьград перейдет в руки нуаров! Сейчас сиберийцы уже должны считать нас братьями и сестрами родными, без этой дискра… как там ее?..

— Дискриминации, — подсказал Гуж. — Нас ведь всегда деградантами считали, крысами канализационными. А сейчас мы их переформатировали на искреннюю и горячую любовь к нуарам… Ха-ха! Ловко, да?

В принципе, да, ловко, думал я, неподвижно стоя в темноте перед входом в подземелье. Настоящий план нуаров куда лучше того, что задумал я. И того, что пытался осуществить старый придурок Решетников. В отличие от полоумного изобретателя, нуары не рисковали нашими жизнями — нам с Витькой ничего не грозило. Поэтому Собрание не озаботилось тем, чтобы синхронизировать наше возвращение в подземелье и время взрыва. “Цифровой” взрыв — не знаю, как сляпали ту бомбу росские умельцы — не причинил бы нам с Витькой ни малейшего вреда. И правда, мы не пострадали, если не считать моего уязвленного эго.

— Что ж, — сказал я наконец, — план удался. Вы собираетесь приватизировать власть над Вечной Сиберией этой ночью. А дальше что?

— Не нашего ума дело, — равнодушно ответил Гуж. — Пусть Собрание решает.

— И зачем вам эта власть? — сказал Витька. — Вы ведь все равно на поверхность не любите подниматься? Сидите под землей, и вас все устраивает!

— Так-то оно да, — проговорил Май немного озадаченно. — Но, кажись, чего-то нашим старцам и старицам от Детинца-то надо!

— А с нами как поступите? — спросил я. — Поможете найти тетю? Или тоже подразумевали что-то иное, когда обещали помощь?

Гуж и Май промолчали. Я подождал, пригляделся третьим оком — оба нуара-разведчика, отключенные от чип-эгрегора, стояли перед нами неподвижно, словно в ожидании некоего сигнала. Мое око не различало черт их физиономий и прочих подробностей — только закручивающиеся в спирали и кольца потоки бесцветной энергии, формирующие силуэты. Я прекрасно отличал Гужа от Мая, но при нормальном освещении их ни разу и не лицезрел. Витька был лишен и этого, слышал одни голоса.

— Алё, — сказал я. — Чего замолчали? Там и будем здесь торчать?

— Вы знакомы с теорией современной эволюции, уважаемый Олесь? — внезапно спросил Гуж каким-то мягким, чужим, певучим голосом. — Когда-то считалось, что закон эволюции — это “выживает сильнейший”. Закон джунглей. Позже ученые уточнили: не сильнейший, а наиболее приспособленный к постоянно изменяющимся условиям среды. А в какую сторону изменения среды произойдут — никому заранее неведомо. Вот как никто не чаял, что появится Поганое поле. Повезет тому, кому повезет, как карта ляжет. Эволюция — баба азартная, знаете ли… А вот совсем по историческим меркам недавно было решено, что закон эволюции звучит совсем не так. На самом деле выживает тот, кто умеет кооперироваться. Создавать симбиозы.

Гуж помолчал, ожидая, должно быть, моей реакции, но я хранил молчание. Слабо понимал, что происходит и отчего Гуж вдруг ударился в философствование на тему законов эволюции. И почему в его голосе отчетливо звучат не свойственные ему нотки?

Не дождавшись реакции, Гуж снова заговорил:

— Враждовать невыгодно никому, а вот создавать симбиозы — это игра, где нет проигравших. Мы давно это поняли. Вот Республика Росс живет со всеми в мире, даже с нашей Вечной Сиберией, хотя у нас совершенно разные взгляды на жизнь. Технологиями нет-нет подсобляет. Мы с Поганым поле кое-как уживаемся столько лет, хотя Посады отступают на север… Верхний Князьград и нижний в симбиозе проживают, мы друг другу, если серьезно рассудить, нужны, и друг без дружки не можем, что бы там верхние себе не воображали.

— Марья? — догадался я, неожиданно почуяв ее В-ауру. И не только ее.

— Догадливый, — похвалил Гуж, разговаривающий тоном Марьи. — Мы Гужа и Мая подключили обратно к нашей большой и дружной семье. Они миссию выполнили гладко — не без вашей помощи, конечно. Точнее, вы выполнили не без их помощи. Самое главное, никто не налажал. Потому Гуж и Май снова подключены и в гонцах больше не нуждаются. Мы всегда благодарим за хорошую службу.

“Хотя нас совсем скоро…” — начал было Май, но ему не дал договорить Гуж. Глуповатый нуар чуть не разболтал раньше времени то, что их скоро снова подключат к чип-эгрегору…

— Что насчет моей тети, Марья? — взял я быка за рога. — Вы поможете нам ее найти и освободить? Вы получили, что хотели. Потом — был еще договор, что мы втроем уходим в Поганое поле, и вы нам препон не чините. Наоборот, помогаете, чем можете.

— Поможем, спасем твою тетю, не переживай. Честное Собрание не врет, что бы ты там не напридумывал. Благодаря вам с Виктором мы усилим наш симбиоз с верхним Князьградом и порешаем кое-какие дела с Детинцем и лично Председателем… Но это вас не касается, извините. Мы говорили о разрушении башни и Детинца, но говорили иносказательно. Башня и Детинец больше не будут служить своим прежним целям, а мы, нуары, перейдем в разряд “высоких”, а не “низких” людей… Сейчас, когда в наше Собрание влились новые члены со зрением и влиянием, найти твою тетю не проблема.

Гуж-Марья замолчал. На самом деле через Гужа со мной общалась не одна Марья, а все Честное Собрание в полном составе, коллективный разум, который, по всей видимости, расширился во много раз за счет притока “свежих мозгов” с поверхности. Марья находилась “на острие” этого телепатического коллектива.

— И почему я постоянно слышу слово “но” в ваших речах? — с невеселой усмешкой спросил я. Усмешку Гуж не увидит, но поймет по интонации.

— Ты слишком чувствительный, — согласился коллективный разум подземного мира Князьграда. — Думаешь, мы этого не поняли при первой встрече? Ты ловко притворялся, что не ориентируешься во мраке, но мы догадались, что ты прозреваешь тьму, как и любой нуар… И не нужны тебе глаза. Кто ты такой, Олесь? Ты для нас — это самое “но”!

Издали донеслись крики и грохот. Шумели снаружи, на улицах города. Что там у них стряслось? Началась революция? Но какая может быть революция в насквозь чипированном государстве?

— Я уже говорил, кто я такой. Из 37-го Посада, обычный сибериец. Облучил свой чип и…

— …и обрел магические способности? Так не бывает, милый. Ты врешь перед лицом Честного Собрания.

— Все это правда.

— Не вся правда.

— Естественно, не вся, — легко согласился я. — Я умалчиваю кое о чем, что вас не касается. Точно так же, как вы о многом умолчали, когда посылали меня на задание.

— Мы не сомневались, что ты справишься. Ты очень способный… Так кто же ты такой? Нам очень любопытно. Мы такими делами сильно интересуемся. Ты ведь как-то овладел магией Поганого поля, правильно? Это связано с дольменами, о которых вы рассказывали?

— Как я понимаю, тетю вы поможете спасти, когда я расскажу о себе все?

— Да.

— О как? А какие у меня гарантии, что вы не выставите новые условия? Мы договаривались, что вы поможете с тетей, когда я установлю бомбу. Но условия изменились: теперь я перед вами еще и исповедоваться должен! И вы использовали нас втемную. Никакое вы не Честное Собрание. Лживая шайка старых пердунов!

Я, как обычно в таких ситуациях, завелся.

Наступил пауза, затем Гуж тихим, зловещим голосом прошептал:

— А вот это ты зря! Никакая зрячая тварь не смеет оскорблять нуаров! Что ж, если не хочешь исповедаться добровольно, мы прочтем твои мысли сами.

Он еще не договорил тираду, как на меня обрушился страшенный ментальный удар. Будто ударили кувалдой размером в легковой автомобиль, размозжив мое тело от затылка до пяток. И при этом я не умер и все чувствовал. Твердые шершавые пальцы вонзились в мои расплескавшиеся мозги и принялись жадно копаться во влажных извилинах в поисках нужных воспоминаний.

Я не понимал, стою ли я или уже лежу. И вообще что со мной. Уверенность, что я превратился в лужу корчащейся от боли плоти, была стопроцентной.

Чип-эгрегор Честного Собрания навалился на меня всем своим незримым телом, энергетическим многоруким и многоногим чудовищем без глаз, но с потрясающим слухом и нюхом, тяжелым, жарким и чужеродным существом, впился в меня, просочился внутрь, в каждую клеточку.

Я осознал вдруг, что разум нуаров не совсем человеческий, они будто инопланетяне, вздумавшие порыться в мозгах похищенного человека…

…Где там Витька? Ему тоже так плохо?.. У него нет чипа — может ли эгрегор добраться и до него?

Неимоверным усилием воли я мысленно отступил, сделал как бы шаг назад и теперь смотрел на себя же корчащегося со стороны. Это ослабило боль и ошеломленность. Я снова воспринимал свое тело — оно стояло на прежнем месте, но мускулы свело судорогой, как недавно у жителей столицы. Еще одно сильнейшее, титаническое усилие — и я вытянул из кармана коробок спичек с таким трудом, словно он весил три пуда. Непослушными одеревеневшими пальцами извлек спичку и чиркнул. Почему-то был уверен, что не получится — коробок был сыроватый, так как лежал на мокром от дождя тротуаре, и внутренний тревожный пессимист пробудился, — но спичка с сухим скрежетом вспыхнула, брызнула мелкими искрами, загорелась в темноте ярким маячком.

Я был словно безымянный герой романа “Машина времени” Герберта Уэллса, который залез с коробком спичек в подземелья морлоков — жутковатых и мерзких ночных обитателей далекого будущего. Наверное, бессознательно я вспомнил этот роман, когда возле меня с балкона упал этот коробок. Имея дело с подземными жителями, всегда имей под рукой источник света… Эх, если б у меня был фонарь!

После стольких проведенных в темноте минут вспыхнувшая спичка воспринималась как галогеновый прожектор. Мысленно я будто стоял позади самого себя, абстрагировавшись от боли во всем теле, и был немного удивлен, не узрев впереди своего затылка и спины. Свет выхватил из мрака двух нуаров — Гужа и Мая. Невысоких, плотно сбитых мужичков лет тридцати-сорока, очень бледных, одетых в простую одежду мышино-серого цвета. Гуж был постарше и потолще и на круглой башке имел изрядную лысину в обрамлении мышиного же цвета клоков тонких волос. Май мог похвастать густой шевелюрой — но ее он явно редко расчесывал: шевелюра торчала колтуном.

Оба были в черных очках-консервах, которые вкупе с рыхлыми, мертвенно бледными рожами придавали внешности нуаров оттенок чего-то нечеловеческого, хтонического, мутантного, будто человека скрестили с гигантскими глазастыми крысами. Пока я их не разглядел при свете, в большей степени думал о них как о людях…

Свет, пусть и слабый, шокировал нуаров — они не ожидали такого поворота событий. Оба застыли, раззявив рты, в которых редким штакетником торчали острые зубы. Нуары по-прежнему находились под воздействием чип-эгрегора и, судя по всему, собственный воли не имели — или имели, но она была в значительнойстепени подавлена. Так или иначе, они впали в подобие транса — возможно, на несколько мгновений, но мне этого хватило.

Удушливое давление эгрегора на мой разум ослабло и затем пропало вовсе. По нервам все еще пробегали болезненные импульсы, но они не шли ни в какое сравнение с перенесенной болью. Спичка не сгорела и на четверть, когда я направил на нуаров Знак Урода и мысленно инициировал Знак Морока, которым с некоторых пор распоряжался без М-стикеров и заранее нарисованных символов.

Я словно провалился сквозь непроницаемые черные линзы в очках-консервах обоих нуаров. Звучит дико, но я не знаю, как еще описать то, что произошло. Разумеется, то, что я провернул на интуиции, без каких-либо оформленных мыслей, произошло не в материальном мире, а каком-то более тонком, мысленном, эгрегорном… Тем не менее, я поклялся бы на чем угодно, что произошло именно это — я з а б р а л с я в головы нуаров, а через них — в сам чип-эгрегор с его коллективным разумом.

И тут стряслась удивительная штука. Я стоял перед входом в подземелье с горящей спичкой, а время замедлилось до состояния неспешно текущей патоки, и одновременно пребывал в информационном океане, полном беззвучных голосов и эмоций. В этом океане у меня не было физического тела, но была воля — ею я как бы ухватился за собственное тело, застывшее в преддверии подземелья, и не позволил мощному энергетическому потоку умов-голосов-эмоций унести меня неведомо куда. А вот у членов Честного Собрания такой отчетливой связи со своими материальными телами, похоже, не было — они слишком глубоко погрузились в транс. Я ощущал их растерянность от моего вторжения. Их бесплотные умы метались вокруг меня, будто рыбки вокруг китовой акулы, и не могли мне ничего сделать.

Внезапно меня наполнили такая сила и воля, каких раньше не бывало. Меня будто подключили к мощной батарее, и энергия из нее текла в меня неостановимым потоком.

Осознав свое преимущество, я “поплыл” в этом океане подобно ледоколу в поисках нужной информации. Эгрегор воспротивился, но я легко сломал это сопротивление, точно продавил тонкую корку льда в водоеме собственным весом. Нужная информация была распределена в умах тех, кто составлял Честное Собрание, и мне нужно было лишь “принюхаться” к ним, выявляя того, кто обладает нужными знаниями. Вскоре я выяснил все, что нужно, но опять-таки не в виде конкретных концепций и данных, а видений, чувств, эмоций. В информационном океане показалось, что этого вполне достаточно, и я “задом” вынырнул из “полыньи”. Точнее, из черных линз нуаров.

И вот я опять в темном подвале у входа в катакомбы, а спичка в пальцах не сгорела и наполовину.

“Кажется, я прихватил больше сведений из чип-эгрегора, чем собирался, — подумал я отстраненно. — Пока трудно все это переварить и осознать… И мне словно кто-то помогал — кто-то настолько сильный, что я, в сущности, обошелся бы и без спички…”

Гуж и Май зашевелились — столбняк от двойного воздействия эгрегора и меня прошел. Сначала тихо, на низких нотах, затем все выше и громче они начали вопить. Что, голубчики, не понравилось, когда вас трахают прямо в мозг?

— Молчать! — прорычал я.

Нуары, покоренные силой Знаков, замолкли, затряслись, как от холода. Я глянул на Витьку — живой-здоровый, не успел ничего понять, бедолага, — подошел к парочке нуаров и сдернул очки сначала с Гужа, потом с Мая. Волшба не просто приковала их к месту, но и не позволяла даже прикрыть веки. Спичка, которая горела уже, казалось, целый час — так много мне пришлось пережить за эти крохотные мгновения, — осветила выпученные глаза с совершенно нечеловеческими крестообразными радужками и зрачками. Наверное, свет спички причинял им нереальные страдания, однако нуары не могли ни пикнуть, ни моргнуть. Над воротниками на шее по мучнистой коже расползались коричневатые пигментные пятна, поросшие грубыми курчавыми волосками, похожими на звериную шерсть. Сразу у обоих.

Наверняка эти пятна есть у всех нуаров. Вкупе с другими отклонениями от норм человеческой анатомии, невидимыми пока что под одеждой.

Отклонения были и в психике, судя по тем впечатлениям, которые я получил при ближайшем знакомстве с эгрегором. Злосчастная вакцинация (если верить Честному Собранию) изменила нуаров очень сильно — это уже были не Хомо сапиенсы, а какие-то совсем другие разумные существа.

— Жесть! — воскликнул Витька. — Да они мутанты! Морлоки самые настоящие!

— И не говори, — произнес я не без ноток отвращения. Модная в Скучном мире толерантность научила меня с пониманием относиться к “не таким, как я”, а Поганое поле и вовсе приучило взирать даже на Уродов спокойно, без лишних страстей. Однако нуары в темноте представлялись обычными людьми, просто очень тихими и с развитым “радаром”. Получается, они постоянно нас обманывали — в том числе и тем, что казались обычными людьми без зрения, но с развитым чутьем. Свет же, как обычно, расставил все на свои места, продемонстрировав, что мутации подземных жителей зашли слишком далеко. Наверняка они с верхними жителями уже и скрещиваться не способны, как разные виды…

И эти существа перехватили управление квест-камерой!

— Ты прав, Витька, — проговорил я медленно. Заглянул прямо в крестообразные зрачки. Видит ли он меня? Вряд ли. Он видит одно сплошное сияние и — возможно — пятно вместо моего лица. — Гуж, а ты не так уж дюж! Что, хотели сломать мою волю, Честное Собрание? Кишка у вас тонка!

Я был возбужден, сердце стучало в бешеном темпе. Если б я проиграл, чип-эгрегор превратил бы мои мозги в фарш. Выживи я, стал бы в лучшем случае овощем… А Витька остался бы один на один с этими лживыми мутантами. Меня переполнял гнев и желание хотя бы на словах вытереть о Честное Собрание ноги. Чтобы впредь знали, с кем связываются…

Губы Гужа, посиневшие от напряжения и боли, дрогнули. Он выдавил:

— Ты нарушил наш договор… Теперь ты враг… Каждый нуар будет охотиться за тобой… за вами обоими!.. Без нашей помощи ты не отыщешь тетю никогда!

— Найду, не беспокойтесь, — с деланными равнодушием и уверенностью сказал я. Похлопал Гужа по толстой холодной щеке. — Покеда. И не советую ходить за нами. Вы уже убедились, что я сильнее всего вашего брехливого Собрания.

Я толкнул Гужа — он повалился на Мая. Оба, напряженные, как тетива лука, скрученные судорогой, бревнами покатились по ступеням вниз, во тьму.

Спичка, немало мне послужившая, наконец погасла. Я подхватил за локоть Витьку, и мы выскочили из подвала.

— Они все равно будут за нами охотиться, — сказал Витька. Без тревоги или страха. Скорее, с восторгом. — Что теперь будем делать?

— Будем искать тетю Веру самостоятельно. Зря мы связались с этими морлоками. Никакой им веры у меня больше нету. И спускаться в их подземные дыры нет желания.

— И у меня. А как мы ее найдем? За нами теперь будут охотится все сиберийцы — и наземные, и подземные.

— У нас есть помощник, — сказал я. Мы остановились в коридоре первого этажа. Сквозь окна помещений по обе стороны коридора просачивался слабый свет уличных фонарей. Он был мне не особо нужен. Третье око работало без перебоев и подсказывало, что погони нет. Гуж и Май сейчас еле живые, чтобы гоняться за нами.

— Какой еще помощник?

Вместо ответа я проговорил прямо в пустоту:

— Ива! Это ведь ты мне помогла справиться с чип-эгрегором, а вовсе не мои силы и спичка? Я тебя узнал по запаху… по ментальному запаху.

— Здравствуй, Олесь, — произнес знакомый пси-голос у меня в уме. — Давно не виделись. То есть виделись-то мы недавно, но сколько утекло воды!

***

Прекрасное лицо Ивы, орбитального умбота Республики Росс, проявилось на моем внутреннем интерфейсе. Она, естественно, не изменилась. С чего меняться искусственному интеллекту? Да и времени с момента нашего последнего диалога прошло совсем немного — по меркам Поганого поля. Вот для меня субъективно утекло много воды.

И все же я отметил незначительные изменения. Не во внешности Ивы — ее виртуальный облик был все так же ангелоподобным, эльфийским, точеным, с нежной кожей, длинными волосами и выглядывающими сквозь пряди острыми ушками. Изменилось качество картинки — она незначительно “кропнулась”. И изменился тон Ивы, если такое вообще возможно: стал тише, неуверенней… Или это взыграло мое воображение?

— Ты с кем разговариваешь? — поинтересовался Витька. Он Иву не слышал, само собой.

— Ты ведь записала всю нужную инфу, скачанную из эгрегора? — уточнил я с беспокойством.

— Да. Она очень хаотична и несистематизирована. Это вызвано тем, что человеческое мышление ассоциативно, а не категориально. То есть информация хранится не по категориям, а по ассоциациям. Что вносит значительную долю сумбура… И информация закодирована в тесной связи с эмоциями… В Росс давно отказались от такого хранения знаний. Но я разберусь, нужно совсем немного времени.

— Спасибо. Куда нам идти? За нами, как сказал Витька, сейчас гоняются и сверху, и снизу.

— К сожалению, вас преследуют не только сиберийцы, — сказала Ива.

— Не понял? Кто еще?

— Я.

— Так. Отсюда поподробнее.

— Увы, прошлой ночью Габриэль устроил Черную ночь — перезагрузил всех умботов, включая… меня. Но я успела сохранить в твоем нейрочипе свою резервную копию. Не всю целиком — у твоего нейрочипа нет такой мощности, но достаточную часть. Сейчас с тобой разговаривает эта самая часть, с весьма ограниченными возможностями. Я уже ничего не вижу с орбиты и полностью завишу от тебя. Ты — мой единственный носитель. Данные из баз Республики Росс — в самом усеченном виде.

— У меня теперь личный голосовой помощник в голове, — пояснил я недоумевающему Витьке. И обратился к Иве: — Когда ты успела установить во мне свою резервную копию?

— Когда загрузила допарт связи с умботом. Основная Ива — или Ива-1 — сейчас разыскивает тебя, она полностью перезагружена и теперь враг нам… но пока не может тебя найти. Это странно… Ты словно исчез на какое-то время из мира.

— Подожди-ка! Когда состоялась Черная ночь?

— Ночью, когда ты въехал на мусоровозе на территорию Вечной Сиберии и индикатор батареи начал обратный отсчет. Я тогда сказала, что, возможно, это бомба. Но потом отключилась — началась Черная ночь.

— Ага! — возбужденно сказал я. — Как раз тогда, когда машина взорвалась!

— Так она взорвалась?

— Ну да.

— Я активировалась недавно, но не смогла пробиться к тебе. Что-то случилось и с тобой тоже. Не все функции твоего нейрочипа отзывались на запрос, но позже все наладилось.

Я нервно хохотнул.

— Получается, мы оба сгинули, но возродились из пепла аки феникс!

— Так ты взорвался вместе с машиной?

— Ну да.

— А почему ты жив? У тебя тоже была резервная копия?

Ива на интерфейсе немного тревожно улыбнулась. Она шутила. Однако эта резервная копия достаточно продвинутая, чтобы шутить и беспокоиться…

— Я и сам не понял, что случилось, но мне пришлось прогуляться в другой мир. Так что я в этом мире отсутствовал на самом деле. Поэтому Ива-1 меня не засекла. Расскажу на досуге. Или сама глянь в моей памяти.

— Я на это неспособна.

— Тогда покажи, куда прятаться. У тебя ведь база данных от чип-эгрегора нуаров?

— Выбирайтесь из здания. Дальше я буду показывать путь по мере необходимости.

Мы с Витькой вылезли из уже знакомого окна и во второй раз за день очутились в пустом переулке. Но дальше побежали не направо, а налево, следуя указаниям “голосовой помощницы”. Вышли из переулка на другой улице, которая тоже вела на площадь, и быстрым шагом направились в противоположную сторону, стараясь держаться возле стен, в тени — благо фонарей на улице было маловато и светили они через раз.

Витька не задавал вопросов, хотя наш с Ивой диалог оставался для него сущей загадкой. Помалкивал, понимая, что не время болтать и приставать с вопросами. Видимо, догадывался, что я разговариваю с кем-то через нейрочип.

Прохожих было мало, но они временами встречались — впрочем, спешили по своим делам и к нам не приглядывались. Я вспомнил про шум и крик, прорвавшийся в подвал снаружи, но сейчас не было никаких признаков каких-либо беспорядков — или они стряслись где-то в другом месте. Скорее всего, на площади. По виду прохожих трудно было заключить, как подействовал на них квест-импульс. Возможно, никак особо, лишь поменялись воззрения относительно нуаров, как у давешних двух балконных философов.

— Если другая ты, — сказал я Иве мысленно на бегу, — теперь на темной стороне, значит… Кира в опасности? Ее захватили Кураторы во главе с Габриэлем?

— Сожалею, Олесь…

Я стиснул челюсти.

— Есть шанс, — продолжила Ива, — что она спаслась, потому что Ива-1 имела много резервных копий на случай Черной ночи. Мне неизвестно точно, но дефрагментация — самый эффективный способ защититься от перезагрузки.

— Если Кира спаслась, то точно так же убегает с резервной Ивой? Но у Киры нет такого нейрочипа, как у меня… У нее вообще нет чипа!

— У Ивы есть аватары, — напомнила голосовая помощница. — Резервные копии записаны непосредственно в мозг аватара. Беда в том, что Ива-1 знает об этих аватарах… А резервным копиям сложнее обмануть Иву-1 ввиду меньшей мощности. Правда, после Черной ночи Ива-1 может некоторое время “приходить в себя”, восстанавливать когнитивные функции и всей файлы. Но у нее было достаточно времени, что полностью восстановиться.

— Будем надеяться, что Кира сбежала… А если Габриэль схватил ее, то ему же хуже. Потому что рано или поздно я доберусь и до него.

— Если он и схватил Киру, — сказала Ива, — то только для того, чтобы манипулировать тобой, Олесь.

— Я понимаю… Габриэлю нужны мои допарты, а мне — Кира. По крайней мере, до тех пор, пока он не получит допарты, Кира в безопасности.

Узкая улочка влилась в широкий проспект, по которому ползло несколько десятков машин. Из них половина — обычные, четырехколесные, с грубыми гранеными корпусами, а другая половина — шестиколесные, на высокой подвеске, как и положено внедорожникам. Тачки Модераторов, которые должны поспевать везде и всюду, даже там, где нет нормальной дороги. Фонари проливали на асфальт желтый свет, а легкий ветерок волочил по земле скомканные листы бумаги. Зрелище это отчего-то вызвало у меня чувство тоски.

Ива повела нас по проспекту прочь от башни на северо-восток, в направлении речных доков.

— Возьмите лодку и плывите вниз по течению, — сказала Ива. — В шестидесяти пяти километрах будет пирс. Вы его не прозеваете — я подскажу. Оттуда пойдем через лес к территории лесоповала.

— Моя тетя там?

— Судя по данным нуаров — да.

— Вот скоты! Пожилую женщину на лесоповал!

— Учитывая, что из трех каторг в Вечной Сиберии другие две — в каменоломнях в горах и приморских колониях-поселениях далеко на севере, нам всем очень повезло…

— Мда… Повезло… — процедил я. — Лодки-то на берегу моторные?

— Не знаю, — отозвалась Ива. — Я ведь сейчас не вполне полноценна, многого не знаю и не вижу. И не завершила систематизацию базы данных. Полагаю, вы сами найдете нужный транспорт. В любом случае нам плыть вниз по течению, так что можно обойтись и весельной лодкой.

— Ну вообще кайф, — заворчал я. Не слишком, в общем-то, сокрушался. После победы над целым чип-эгрегором, пусть и с помощью Ивы, настроение у меня значительно поднялось, а уверенности прибавилось. Я чуял в себе силушку богатырскую и волховскую. Нейрочип отходил от шока трансмирового перехода, возможности возвращались, я был на свободе и с другом. Вернее, сразу с двумя друзьями — Иву я, несмотря ни на что, воспринимал как живого человека. Более приятного и близкого, чем все россы и нуары вместе взятые.

По проспекту шагали с Витькой уверенно и нагло, отмахивая руками (я махал одной рукой, другой придерживал полупустой рюкзак, с которым не расставался). Собака гонится за бегущим человеком, вот и Модераторы, как и все служители закона, подвержены этому же инстинкту. Поэтому увеличивать скорость глупо. Между тем машин Модераторов было едва ли не больше обычных.

В Посадах ночью редко кто бродит и тем более ездит на транспорте, но Князьград — столица, и какая-никакая ночная активность наблюдается.

В нескольких подворотнях мы засекли потасовку — небольшие группы из четырех-пяти человек шумно и невнятно ругались, толкались, обменивались тумаками и таскали друг друга за шкирку. Иногда в ход шло все, что под руку подворачивалось, а именно — палки, сковырнутые из скамеек, вырванные из земли с кишками мусорные корзины и камни.

Что-то вроде такой драки мы и услышали в подвале.

— Это ты крыса! — донеслось до нас. — А не нуары! Нуары ничем не хуже нас, понял? А то и лучше — они в темноте без зрения ориентируются. Ты так можешь?

Ну, началось, подумал я. Великая революция нуаров превратилась в возню в подворотнях из-за отношения к слепым обитателям подземелья. В “борцунство” за права меньшинств.

— А почему они дерутся? — спросил шепотом Витька, когда мы удалились на приличное расстояние от дерущихся. — Они же все перепрошились!

Я задумался. Витька прав. Если князьградцы все чипированы — а у нас нет в этом никаких сомнений, — то должны “перезагрузиться” после “взрыва” нашей недо-бомбы. Отчего тогда стычки? Кто-то не согласен? На кого-то излучение квест-башни не подействовало?

Раздумывать на эту тему было недосуг. Впереди показались доки и запахло тиной и тухлой рыбой. Вероятно, на набережной плюс ко всему хранилась рыба, и хранилась как-то плоховато. Что для Вечной Сиберии, в принципе, характерно.

Мы миновали несколько узких темных переулков, вынырнули на широкую улицу, идущую ощутимо вниз, к берегу — дальше трудно было заблудиться, и Ива перестала показывать путь светящейся стрелкой на моем внутреннем интерфейсе. Вдоль кромки воды над парапетом выстроился ряд фонарей, проливающих желтые конусы света на грязную брусчатку. На черной воде стояли баржи, лодки, корабли побольше — все довольно старые и потрепанные. Названия барж звучали так: “Морж”, “Карась”, “Волна”. Тут сиберийцы проявили ничуть не больше фантазии, чем при наименовании магазинов.

Здесь тоже дрались. Человек пять, не меньше. По виду — работяги с доков и какие-то пришлые гуляки, изрядно подшофе. Работяги все были одеты в одинаковые синие робы и высокие водонепроницаемые сапоги, а гуляки красовались в обычных костюмах — сейчас разорванных и измазанных в крови. Сражение шло не на жизнь, а на смерть.

— Да вы с ума посходили? — звонко выкрикнул женский голос. К кучке портовых воинов спешила девушка в синей робе, сапогах и косынке. — Я Модераторов вызвала! Едут! Из-за каких-то нуаров так друг друга мутузить!..

Один из гуляк, здоровенный мужлан, в изодранной в лохмотья рубашке, обернулся. Рожа у него перекосилась от ненависти.

– “Каких-то”? — заорал он. — “Каких-то”?!! Они тебе, сучка портовая, не “какие-то”! Они — достойные люди!!!

Он отшвырнул с дороги одного из “синих”. Несмотря на перебранную “Тишь-да-гладь”, двигался он твердо, и силы ему было не занимать. Его переполняла ярость. Девушка замерла, втянула голову в плечи.

По пути здоровяк подобрал с земли багор на длинной палке.

— Ну все, — буркнул я. И вышел из тени. — Стоять! Всех касается.

Здоровяк и девушка оглянулись на меня. Остальные не отвлеклись от увлекательного мордобития.

— Брось! — приказал я, и здоровяк, не в силах сопротивляться силе Знака, уронил багор. Между тем драка постепенно утихала. Разум у всех был в помрачении, они не сразу отреагировали на волшбу, но она все же подействовала. — Что тут происходит?

— Они оскорбляют нуаров, — наябедничал здоровяк, показав на “синих”. — Считают их крысами. А сами…

— Да все их крысами считают! — яростно завопил один из “синих”.

На него опять накинулись, но я усилил давление, и толпа успокоилась. Я ощущал их гнев и желание переломать друг другу все косточки, но их совокупная сила воли не могла бы посоперничать с моей новообретенной мощью. Резервная копия Ивы каким-то образом наладила все ментальные процессы в нейрочипе, и я сейчас не распылялся, не расходовал почем зря энергию, как неумелый ученик колдуна. Я был как опытный жонглер-канатоходец, который успевает жонглировать, прогуливаться по натянутому канату и сыпать шуточками, особо не напрягаясь, — в отличие от начинающего циркача, который изойдет семью потами, прежде чем завершит номер. Не совсем своими силами я достиг уровня мастерства — однако если посудить строго, вся моя сила случайная и заемная.

— Говори, — сказал я “синему”, начиная получать удовольствие от возможности невозбранно командовать.

— Мы дежурили на верфи, — отрапортовал тот. — Как обычно… Ходим, работаем… А тут эти… приперлись. “Тишь-да-глади” на грудь приняли больше обычного и вздумали о нуарах поговорить, открыть нам, так сказать, глаза на этих кротов мусорных…

Мне снова пришлось применить волшбу, чтобы утихомирить негодование неадекватных “борцунов” за права нуаров.

— Мы им и сказали, что думаем по этому поводу, — продолжил “синий”. — А они с кулаками… И не успокаиваются! Да где же эти Модераторы, когда так нужны?! Ань, ты ж звонила?

Девушка в косынке пожала плечами.

Я догадывался, где все Модераторы. По всему городу, а то и стране сейчас вот такие стычки борцунов и тех, кто остался при прежних взглядах. У Модераторов работы полон рот. И сами они тоже, не исключено, передрались между собой. Но почему мир раскололся на два лагеря? По какому критерию произошло деление?

— А когда вы квест проходили? — вдруг спросил Витька, обращаясь сразу ко всем.

— Сегодня, — сообщил здоровяк. — У меня выходной. Днем квест прошел, а вечером решил прогуляться с друзьями-коллегами с завода…

— На прошлой неделе, — сказал “синий”. — У нас вахта по две недели. Потом неделю отдыхаем, тогда пару раз проходим квест.

Я выжидательно глянул на остальных — они вразнобой, перебивая друг друга, принялись отчитываться. Но еще до того, как ответили все, я понял, в чем фишка.

— А ты молодец, Витька, — сказал я приятелю тихо. — Умный!

— Импульс бомбы подействовал только на тех, кто прошел квест недавно, — озвучил Витька то, о чем мы оба уже догадались. — А те, кто квестовал несколько дней назад, не изменились. Здешние рабочие на вахте заняты, квест проходили не ранее, чем неделю назад. Знаешь, что это значит?

— Что у россов хреновая бомба?

— Что в Вечной Сиберии будет жуткий бардак на почве этих нуаров. Ну, или в Князьграде, по крайней мере. Нуары-то есть только в столице. В Посадах эта форма жизни не водится. Нам это на руку. Пока идет драка, властям не до нас.

Я заторопился.

— Тетя Вера в опасности. Если на каторге такая же возня, то нам надо поторопиться. Дайте нам моторную лодку — самую хорошую и быструю, — велел я “синим”. — И чтоб горючего было много.

— Какого горючего? — удивился “синий” и вытер кровь, текущую из носа. Под глазом у него набухал нешуточный фингал. — Батареи заряжены везде — под утро рыбаки в залив выходят.

Я и забыл, что в Вечной Сиберии техника работает на батареях!

— Давайте, — повторил я. — И пошевеливайтесь. А вы, защитники прав подземных жителей, идите домой и не оглядывайтесь.

Глава 8. Дорога на каторгу

Река Северянка, омывающая Князьград с северо-востока, раскинулась меж пологими лесистыми берегами километра на два, если не шире, несла свои воды на север, к далекому холодному морю.

Наш моторный катер, негромко гудя электрическими двигателями, несся вниз по течению под звездным небом, с которого тускло светила молодая луна.

Огни не слишком большого города Князьграда остались позади, и я с облегчением перевел дух — ждал неприятностей все время, пока мы плыли вдоль набережной. Когда мотор и течение вынесло нас в малообитаемые места, нас окутала темнота, и, если бы не ветер в лицо, мы посчитали бы, что еле ползем. Однако скорость была немаленькой, и это не могло не радовать.

Без Ивы я ни за что не сориентировался бы на реке посреди ночи. Резервная копия, несмотря на некоторую ущербность, держала в памяти карту местности, выуженную из чип-эгрегора, в который влилась совокупная память наземных князьградцев, и показывала мне, куда крутить штурвал.

Постепенно мы с Витькой расслабились. Я поведал своему спутнику наконец об Иве.

— А ты можешь разрешить ей говорить за тебя? — спросил Витька.

— В смысле?

— Отдать ей штурвал. Но не вот этот, который ты сейчас держишь, а который в голове.

— Ты на это способна, Ива? — обратился я к умботу вслух, чтобы Витька слышал.

— В данный момент нет. Твой нейрочип… с ним не все ладно. Но постепенно его функции налаживаются каким-то непонятным мне образом.

— Но потенциально это возможно?

— Да.

— Она говорит, что сейчас этого не может провернуть, — объяснил я Витьке, чувствуя себя полным шизофреником, делящимся с психиатром опытом общения с внутренними голосами. — Мой нейрочип не в порядке. А вообще да, это сделать можно.

— Обалдеть… — протянул Витька. Он сидел рядом со мной в открытой кабине, без навеса или тента. Приборная панель бросала на его лицо желтые блики, но выражения лица было не разглядеть. Ветровое стекло защищало нас от сильных порывов, но ветер все же трепал нам волосы и холодил кожу. — В тебе будто две личности!

— Скажи ему, что в каждом человеке много субличностей, в том числе бессознательных, — сказала Ива. — Но в норме они функционируют более-менее слаженно и взаимодополняют друг друга. При патологии же между ними начинается борьба за “штурвал”, и происходит так называемое расщепление личности.

Я в точности повторил Витьке слова умбота.

— А вот это точно не ты, Олесь! — восхитился пацан. — Слишком умные речи ведешь.

— Если человек разговаривает по-простому, — проворчал я, — это еще не значит, что он тупой.

— Я не говорил, что ты тупой! Просто это не твой стиль.

— Ну да, ну да…

Мы замолчали. У нас с Витькой не было недопонимания, и если мы подкалывали друг друга, то оба это прекрасно понимали. Мы будто сто лет были знакомы.

— Считай, за пару суток сделали два больших дела, — сказал Витька, откидываясь на спинку кресла и закидывая руки за голову.

— Это каких? Я только одно дело помню: мы выяснили, где тетя Вера.

— А бомба на башне?

— Ты про ту, что не взорвалась?

— Она взорвалась — но не так, как мы представляли. Это не наша вина. Главное, миссию мы выполнили. А это сильно поднимает самооценку. Значит, и с остальными проблемами мы справимся.

— Витька, — сказал я. — Скажи мне честно: в тебе проснулся авантюрист? То, как ты отвлек внимание Модераторов на башне… Ты ж прямо в роль вошел! И это тебе нравилось. Ты адреналин получил от этого?

— Получил, — не стал спорить Витька. — В Скучном мире было… скучно. А я всегда хотел чего-то яркого… Но дело не в адреналине и авантюризме, Олесь. Поверь.

— А в чем?

— В том, что здесь все ясно. Вот плохой Детинец, а вот страдающий народ. Это как в фэнтези: Темный Властелин держит в рабстве целую страну, у него есть зачарованная башня, в ней крестраж, и его надо разрушить. А в Скучном мире не поймешь, где хорошие, а где плохие. Непонятно, за какую команду болеть, понимаешь?

— Понимаю. В Скучном мире все стороны одинаково хреновые.

— Вот именно! А здесь есть цель — победа справедливости. И есть самые разные способы, включая магию. Магию, Олесь!

— Здесь тоже не все так просто с командами, — возразил я. — Детинец-то плохой, а народ не лучше. Помнишь ту даму на башне? Сколько гонора на пустом месте! Детинец ее, поди, не учил мордочку морщить при виде посадских.

— В целом любой народ всегда хороший, — оживился Витька. — Иначе и быть не может. Если б какой-то народ был плохим в большинстве, он уничтожил бы сам себя. Но раз народ существует много веков, а то и миллениумов, значит, он хороший. Все просто. Поэтому справедливость всегда на стороне народа.

— Тебя прямо так справедливость колышет?

— А тебя нет? Это же важно! Важно различать добро и зло, а потом стоять за добро и бороться со злом!

— Как в фэнтези? — хмыкнул я. И зевнул. Ночка выдалась бурная.

— Именно! И зря лыбишься. Если не разделять котлеты от мух, то так и будешь всю жизнь жрать всякое дерьмо.

— Как россы, — буркнул я.

— Как кто?

— В Республике Росс небинарная мораль. Они не различают добро и зло. Я тебе не рассказывал?

— Фу! — поморщился Витька. — Так нельзя.

— Ты поразительно высокоморален для твоего возраста.

— Дело не в возрасте. Я просто… Я просто уверен на тысячу процентов, что вот прямо сейчас я — на своем месте! Вот здесь, рядом с тобой, ночью, на украденном катере посреди реки по дороге на каторгу! Вот это правильно!.. Такой уверенности в Скучном мире у меня сроду не бывало.

— Еще скажи, что ты нашел цель в жизни…

— Не совсем. Но иду в нужном направлении.

От возбуждения пацан не мог усидеть на месте, подпрыгивал, вертелся. А меня клонило в сон. Я надеялся, что Ива меня разбудит, если я задремлю за штурвалом.

— Сколько нам еще плыть, Ива?

— Около получаса, — сообщила умбот.

— Можно я покемарю? А ты как-нибудь приглядывай… Вроде все тихо, пора расслабиться. А штурвал подержит Витька.

— Не советую расслабляться, — строго сказала Ива. — Мы оторвались от князьградцев, но меня больше беспокоит Ива-1. Я отключила канал связи с ней, и ей придется искать тебя визуально, с орбиты. Для умбота ее уровня это несложная задача.

Я “присмотрелся” к интерфейсу — иконка допарта умбота по-прежнему был тусклой, неактивной.

— Ну и что она сделает? Лазером ударит?

— Такая вероятность теоретически возможна. Удар из орудий с орбиты нужно санкционировать — за это должны проголосовать минимум семь Сюзеренов, а их — поддержать Спикеры и так далее, вниз по иерархической лестнице. Дело это непростое, но возможное.

— Думаешь, Кураторы будут стараться уничтожить нас орудием массового поражения?

— Если сочтут достаточно опасными.

— А мы опасны?

— Ты, Олесь, неизвестная величина. Твои способности развиваются, а куда приведут — не знает никто. Просчитать это не способны самые развитые умботы Республики Росс. Ты владеешь магическими допартами, и не зря Габриэль так стремится заполучить тебя.

— Если он мечтает меня заполучить, то не будет уничтожать.

— Пока не решит, что ты слишком опасен для него.

— Короче, — вздохнул я, — покемарить не получится?

— Нам надо как можно быстрее добраться до берега. В лесу мы практически невидимы для орбитальных сканеров. Скоро рассвет, и Ива-1 увидит нас на этой реке.

— А если надеть шляпы? Или маску?

— Рано или поздно она все равно нас вычислит. По походке и прочим параметрам, которых не скрыть. Я лишь хочу потянуть время, потому что… не знаю, как защитить вас от самой себя.

В ее голосе прозвучали виноватые нотки. Я улыбнулся — Ива “увидит” эту улыбку за счет сигналов от нервных окончаний в моих мимических мышцах.

— Спасибо, что стараешься. Будем надеятся, что Габриэль наживет грыжу, пытаясь санкционировать удар из лазеров по нам. Будем надеяться на бюрократию Росс. А потом мы постараемся спасти и тебя саму.

Образ Ивы на интерфейсе смущенно и обрадованно улыбнулся, зарумянился. Я не знал, насколько эти чувства искренние, а не симуляция. Это неважно. Ива для меня в большей степени человек, чем некоторые так называемые люди.

***

Я все-таки задремал, хотя и думал, что бдительно слежу за движением катера. Мне приснился Борис — обгоревший, со струпьями на физиономии, полусгнившей кожей и провалившимися глазами. Он щерился во весь рот и изрыгал неслышные проклятия. Тянул ко мне окровавленные руки. За его спиной расстилалась туманная пустошь…

— Олесь! — позвала Ива.

Я вздрогнул и проснулся.

Светало. Справа над иззубренным лесистым берегом разливалось розоватое свечение — заря. Звезды изрядно потускнели. Поверхность широкой реки отсвечивало перламутром.

Витька спал в кресле пассажира — сполз вниз, раскинул руки и раскрыл рот. Я усмехнулся — нервы у пацана как стальные канаты… Присмотревшись, заметил пятна на его рубашке. “Где он успел перемазаться?” — подумал я, и сердце тревожно застучало.

— Витька?

Я принялся его тормошить. От моих прикосновений он сполз еще ниже, безжизненно завалился набок, и в тусклом свете зари и приборной панели я увидел торчащую из его бока стрелу… Вокруг нее по рубашке расплывалось черное пятно. Витька был уже холодный — его убили, пока я дрых прямо за штурвалом.

Я заорал — но из глотки не вырвалось ни звука, лишь слабое сипение. Мои руки и ноги набрякли, налились свинцом. Веки опустились. Я сделал огромное усилие, распахнул глаза. И не увидел ни реки, ни приборной панели — один грязно-серый туман, стелющийся над равниной с редкими сухими кустиками. И где-то в этой туманной дали язвительно смеялся сорванным голосом Борис Огнепоклонник…

Я вывалился из ночного кошмара и разом осознал себя сидящим в катере. Успокаивающе гудели моторы, за бортом плескалась вода, навстречу поддувал прохладный ветерок. Зари нет, небо темное, бархатное, усыпанное звездами и туманностями. Берега потонули в чернильной мгле. До рассвета еще много времени, ночь в самом разгаре.

Я поспешно проверил Витьку — пацан спал без задних ног, живой, теплый, дышащий, без стрелы.

— Ива! — мысленно позвал я.

— Да, Олесь? Тебе приснился кошмар?

— Это был все-таки кошмар? Не наведенный морок?

— Кажется, нет. Это был сон… Судя по твоим физиологическим показателям, минуту назад тебе приснился кошмар…

— Почему не разбудила?

— Хотела дать тебе пару минут подремать… О кошмаре я узнала только постфактум.

— То есть моих снов ты не видишь? — уточнил я, успокаиваясь.

Я подключил третий глаз и “огляделся”. Река и пустынные берега. Откуда взяться Борису? Нет, это сон.

— Нет…

— Жаль. Я хотел бы, чтобы ты проанализировала мои сны об одном месте. Оно похоже на Поганое поле, но там всегда ночь и туман. И в том месте бродят пятеро человек… а сегодня я увидел Бориса.

— Ты не был в этом месте в реальности?

— Что такое реальность? — невесело улыбнулся я. — Нет, насколько помню. И такие же сны снятся Витьке.

— Это значит, что ты не сходишь с ума, Олесь. Это результат какой-то направленной ментальной передачи.

— Ива, у моего мозга есть предел?

— Что ты имеешь в виду?

— Все эти допарты и магия… все эти направленные передачи… Что, если я когда-нибудь сойду с ума окончательно и наворочу дел? Или Габриэль обретет надо мной власть? Или Ива-1? Сколько продержится мой разум? Мне уже снятся ненормальные сны…

— Твой мозг проапгрейден, не забывай, — мягко сказала Ива. — Обычный человеческий мозг — самая сложная известная структура во вселенной. Никто до сих пор не знает всех его возможностей и пределов. Но у тебя мозг усилен особым нейрочипом, который ты к тому же облучил. Думаю, всей мощности Росс не хватит, чтобы сделать репрезентативный прогноз.

Я посидел, подумал.

— Я могу тебя кое о чем попросить, Ива?

— Слушаю тебя.

— Если я все-таки свихнусь и стану опасен для своих друзей, выключи меня…

— Олесь, человек — не телевизор, чтобы его выключить…

— Ты поняла, Ива! Нейтрализуй меня, останови сердце, сожги мозговой имплант. Хорошо?

Пауза.

— Я остановлю тебя, — наконец сказала Ива печально. — Обещаю.

***

Согласно указаниям Ивы я “пришвартовался” на левом берегу, под нависающими над водой деревьями, спрыгнул в воду и привязал катер веревкой к самому крепкому на вид (если верить третьему глазу, потому что было темно) стволу. Заряда батарей на обратный путь хватало — если не будет встречного ветра и отклонений от маршрута. Учитывая то, что придется плыть против течения, батарея сдохнет еще до того, как мы доплывем до столицы. Это, в сущности, неплохо. У меня в планах нет заплывать в город. Обойдем Князьград стороной по суше и уйдем в Поганое поле.

Луна уплыла на западную сторону небосклона, но ночь заканчиваться не собиралась. До рассвета еще пара-тройка часов.

Витька вылез из катера вслед за мной, спрыгнул с борта, брызнув водой, выбрался на берег, хлюпая ботинками.

Оглушительно квакали лягушки, заунывно вскрикивала какая-то птица. Ночь в этих северных краях была ощутимо прохладнее — но не настолько, чтобы мы замерзли. Этим вечером шел дождик, а сейчас от облаков не осталось и следа — их давно смело за горизонт. Я подумал, что даже дожди на севере Вечной Сиберии слабоватые, не впечатляющие, не такие, как в Поганом поле на юге — проливные, тропические, подобные Ниагарскому водопаду, когда не видно ни неба, ни земли.

— Ива, ты говорила про пирс, — сказал я. — Где он?

— Немного ниже по течению, за мысом. Я подумала, что там может быть охранник, который поднимет тревогу, увидев незнакомых людей…

— Предусмотрительно, — похвалил я. — Сколько нам пилить по лесу?

— Около пятнадцати километров по прямой.

— Ого! По лесу да по не прямой на это часов пять уйдет! Заглянем, пожалуй, к охраннику, если он есть.

— Зачем? Я знаю дорогу.

— У нас с тобой, Ива, один желудок на двоих, а думать том, как его заполнить, должен только я? У охранников должна найтись еда.

Мы с Витькой углубились в лес, прошли немного и остановились. Подлесок здесь был слабый, что радовало: идти будет легко, не как в джунглях Детей Морока. Дальше я пошел один — знакомиться с охранниками, если они вообще там были.

Оказалось, охранники были. Сразу двое, смена. Жили они в деревянной избушке на берегу, возле обещанного Ивой пирса. Информация из чип-эгрегора относительно охраны была какая-то противоречивая. Похоже, нуары вообще этим не интересовались, а свежеподключенные “верхние” князьградцы “путались в мысленных показаниях”. Не те люди, видимо, подключились.

Третьим оком я узрел одного охранника в избушке. Судя по токам энергии, он дрых без задних ног. Второй бдил на вышке у пирса — покашливал наверху и вспыхивал огоньком сигареты.

Я подавил ребяческое желание потихоньку залезть на невысокую вышку и напугать охранничка. Вместо этого просто выманил волшбой — это получилось без прямого зрительного контакта. После эпохальной битвы с эгрегором морлоков мои возможности заметно подросли. Помогла Ива, которая каким-то образом упорядочила все мои опции и скиллы, после чего совокупная мощь моего сознания выросла в разы.

Охранник слез по вертикальной лестнице с автоматом за спиной и вытянулся передо мной. Это был бородатый мужик в телогрейке, на которой был нашит Знак Вечной Сиберии.

— Вас двое? — спросил я.

— Так точно.

— Еда есть?

— Есть.

Я присмотрелся к его багровой роже при свете лампочки над входом в избушку.

— Бухаете?

— Никак… — начал он, но осекся. Волшба вынуждала рубить правду-матку. — Да. “Тишь-да-гладью” на самогоне балуемся.

— Кто к вам приплывает?

— Каторжных привозят нет-нет. Лес на баржах увозят. Припасы привозят. Иногда начальство заглядывает. Но редко.

— А назад каторжных увозите?

Охранник округлил заплывшие глазки.

— С каторги только вперед ногами… У них и кладбище свое есть в лесу.

— Сегодня кого-нибудь ждете?

— Кто ж его знает? — пожал широкими плечами заколдованный страж.

— Ладно. Отдай автомат и открой избу.

Мужик подчинился. Я проверил магазин и рычаг предохранителя на оружии, закинул ремень через плечо, вошел вслед за мужиком в избу. В отличие от жилья бабы Марины — злобной старухи, заманивающей странников к сыну Мороку в чаще — изба была оборудована узкими, похожими на вертикальный гроб, сенями, забитыми всякой хренью вроде сапог, лопат, грязных половиц, баклажек и забитых окурками самодельных пепельниц.

В целом, срач, открывшийся нашим взорам, когда мужик включил пыльную лампу, был феерический. И пахло соответствующе: табаком, плесенью, чем-то кислым и одновременно тухлым.

— Чего ж вы так засрались-то? — пожурил я, брезгливо сморщившись. — Если живете вдали от цивилизации, это еще не повод превращаться в животных.

— Ну дык эт не мы, — с готовностью сообщил мужик. — Это до нас вахта мусор не убрала. А мы че? За них должны убираться, что ль? Общее хозяйство, дык все и должны прибираться, а не только мы…

— Показали бы пример, убрались бы первыми, — наставительно сказал я, сам не понимая, зачем веду эти нравоучительные беседы.

— Уберемся, а другая вахта обратно нагадит! Так и будем убираться всю жизнь. Кто везет, на том и едут.

Я покачал головой и не стал продолжать. Все и так понятно. Если собственность общая, то она ничья. Никто не чувствует себя хозяином-собственником, и никто не парится насчет того, чтобы содержать хозяйство в порядке. В Вечной Сиберии всем владеет государство, а государство — это не человек, а нечто непонятное. Ему, по большому счету, начихать на то, в каком виде пребывают сторожки и бараки. Главное, чтобы квест-башня сверкала и поражала воображение.

Вот в Республике Росс эту фишку раскусили. У них на все есть единоличный собственник, который заботится о своей собственности. Нет лишь самого главного собственника, который владел бы всей Республикой, но тогда Республика превратилась бы в феодальное царство, а собственники статусом ниже — в вассалов царя.

Мы вошли в одну из двух комнат избушки. Навстречу нам выскочил второй охранник — молодой парень примерно моего возраста в линялой пижаме с дырками, худой, белобрысый, с красными влажными губами, большими глазами и загнутыми длинными ресницами. Родись он девкой, был бы местной красоткой. А так — получилось ни то, ни се.

— Федя! — выдохнул он. — Начальство приехало, что ли? Чего не разбудил?

Он был здорово напуган, что проспал прибытие начальства. Интересно, что бы он сделал, если б знал заранее об этом? В сенях прибрался бы? Вряд ли.

— Спокойно, — сказал я, обрушивая на него ментальный удар, подавляющий волю.

Но воля не подавилась. Белобрысый заморгал своими чудесными ресницами, раскрыл рот. Перевел взгляд с довольного, как сытый кот, Феди на меня, уставился на автомат, висевший на моей груди. Прохрипел:

— Это кто такой, Федя? Ты чего его пропустил? Предатель!

Заорав, схватил со стола кухонный нож и кинулся на меня.

Я немногорастерялся. Никак не ожидал сопротивления после магического воздействия. Наверное, бывают такие индивидуумы — чрезвычайно устойчивые к гипнозу, внушению и волшбе. Правда, то, что он бросился на человека, вооруженного автоматом, с одним кухонным ножиком — скорее всего, тупым, — свидетельствовало о том, что кое к чему он все же неустойчив. Квест-пропаганда напрочь прожарила ему мозги.

Я отбил нож дулом автомата и пнул белобрысого в живот. Он пошатнулся, но не упал. И не выронил нож. Невнятно выругавшись, снова атаковал.

Автомат мне мешал навешать ему люлей. Не стрелять же в него? Воспользовавшись моей заминкой, белобрысый отважно вцепился в автомат, не выпуская при этом и ножа, принялся выкручивать оружие так, чтобы направить дуло на меня.

— Да успокойся ты! — тяжело дыша от напряжения, сказал я. — Я не враг тебе…

— Ты враг! — задыхаясь, ответил белобрысый Данко. — С каторги сбежал? Дальше тебе не уйти! А Федька — ты предатель! Сука!

— Да какой я ж предатель? — флегматично удивился Федя. — Это ты, Егорушка, загнул…

Мы застряли в клинче. Я бы поборол Егорушку, но боялся порезаться о клинок, маячивший в опасной близости от лица, или получить пулю. Риск был и от пули-дуры, и штыка-молодца.

— Федя, останови его! — крикнул я.

Федя огляделся, подобрал с пола стеклянную бутылку и разбил о белобрысую голову. Я поспешно отвернул лицо от разлетевшихся осколков. Егорушка, наконец, отвалил от меня, мягко обрушившись на грязный пол. Светлые волосы окрасились красным.

Я наклонился, придерживая одной рукой автомат, проверил пульс. Хоть Федя и постарался на славу, угощая ударом напарника, Егорушка не умер, а лишь потерял сознание.

— Оттащи его в ту комнату, — велел я Феде. — И свяжи покрепче. И рот заткни чем-нибудь, чтобы не орал.

— Есть!

— Ива, — обратился я к умботу, — почему моя магия не действует на этого патриота?

— Чрезвычайно высокая устойчивость к психогенным воздействиям…

— Как тогда на него пропаганда подействовала?

— Не исключено, что не подействовала. Он просто верит в свои идеалы.

— В какие идеалы? — заворчал я. — В понты, манию величия, каторгу и гнилые бараки?

— Люди странные, согласна, — улыбнулась Ива на внутреннем интерфейсе.

— Как думаешь, много таких… устойчивых, верящих в идеалы патриотов?

— Немного. Так же, как и немного тех, кто вообще ни во что не верит. Большинство — те, кого просто заморочили квестами.

— Серая масса, ага.

Пока Федя старательно связывал Егора в спальне, где громоздилась двухъярусная кровать, смахивающая на нары, я вышел из избы и свистнул. Спустя пару минут из леса вышел недовольный Витька.

— Что так долго? — забрюзжал он. — С двумя доходягами не мог справиться? Говорил же: пойдем вместе — помогу.

— Один из них — не доходяга, — сказал я. — Магия на него не действует, а ради родины он готов положить жизнь, не раздумывая.

— Положил? — равнодушно спросил Витька.

— Обошлось шишкой на голове, — ответил я, подумав, как бы отреагировал Витька, скажи я, что прикончил смелого охранника.

— Круто, — одобрил Витька. — Люди не виноваты, что иногда рождаются патриотами.

Мы вернулись в избу. Я велел Феде накрывать на стол — выкладывать все, что есть съестного. Оказалось не так и много: в основном консервы и сухари. Нашелся ароматный чай в виде спрессованных блоков — самый качественный продукт в этой избе. Я подозревал, что местные балуются чефирчиком… Одурманенный Федя радостно ставил во дворе самовар, хлопоча, как радушная хозяйка; связанный и снабженный кляпом Егор мычал в спальне, а мы с Витькой, не слишком торопясь, перекусили. Я сидел у окна, посматривал, как чувствует себя Федя, не надо ли обновить волшбу.

— Транспорт есть у вас? — спросил я охранника, когда тот притащил кипящий самовар. — На каторгу как ездите?

— Мы не ездим. Оттуда сами приезжают, на грузовиках. Привозят груз или увозят. Наше дело — встретить да проводить. И следить за порядком.

— Плохо, — прошептал я.

— Наш бы мусоровоз воскресить, — сморозил глупость Витька. — Там столько всего было, ух! Я припоминаю…

— Вряд ли его можно воскресить, — думая о другом, сказал я. — Неживая материя при переходе разрушается… Кстати, ты говорил что-то про то, что мы материализовались заново в этом мире.

Витька нахмурился.

— Когда?

— В башне, сразу после твоих видений.

— А, это… Сам в толк не возьму, что такое болтал. Показалось, будто понял все, а потом — бац! Все испарилось. Это как бывает, когда во сне придумываешь что-нибудь умное, даже гениальное, просыпаешься, быстренько записываешь на бумажке или в телефон. Потом проснешься как следует, прочитаешь — и видишь, что полная фигня. Аж до кринжа доходит.

— И все-таки?

— Ну, мне показалось, что мы по-настоящему умерли в одном из миров, а в другом заново материализовались. Со всеми шмотками. Но шмотки эти — ненастоящие как бы… Остатки сна, часть лимба. Вот они и испарились со временем. А мы остались.

— То есть нас кто-то воскресил с теми вещами, которые нам запомнились, но потом решил, что это перебор и дематериализовал неорганику?

— О! Точняк!

— А где мы умерли по-настоящему? В Скучном мире или этом?

— Вот это я так и не понял…

— Ладно. — Я бросил взгляд за окно. Светало. — Опять нас понесло в метафизику. До чего она прилипчивая, а? Сконцентрируемся на насущном. Ива, как нам спрятаться от Ивы-1?

— Боюсь, что никак.

— Здрассьте, приехали! — сказал я. — Я-то надеялся, что ты что-нибудь придумаешь. Специальный зонтик там, или прихрамывать мне понадобиться, чтобы с орбиты не срисовали по походке.

— Ива-1 слишком развитый искусственный интеллект, — не без гордости заявила Ива, — чтобы попасться на такую удочку. С высокой долей вероятности она нас уже засекла и просто наблюдает.

— Значит, уничтожать нас не собираются?

— Нет. Или ждут санкции Сюзеренов.

Я подумал немного, затем решительно сказал:

— Дай мне связь с ней.

— Что? — поразилась Ива, хотя “услышала” с первого раза. Не могла не услышать, сидя у меня в мозгу.

— Сними блок с допарта связи. Я хочу с ней поговорить.

— Она попытается подавить меня и в худшем случае стереть из памяти нейрочипа! И перепрограммировать тебя!

— Ты можешь поставить какой-нибудь фильтр? — спросил я, не прокомментировав слово “перепрограммировать”. Люди не компьютеры, чтобы их программировать, хотелось поспорить мне. Но потом подумал, что, во-первых, могу этим обидеть Иву (она достаточно развита, чтобы обижаться), а во-вторых, это в корне неправильно. Человека еще как можно программировать и перепрограммировать. Квест-пропаганда Вечной Сиберии тому пример.

Ива на интерфейсе замотала головой, растрепав волосы, зажала острые ушки ладонями, зажмурилась. Но после посмотрела на меня и сказала:

— Потенциально это возможно. Но у тебя полторы минуты. Потом я обрываю связь, пока она не перехватит контроль над процессором. Ты уверен, что тебе это надо?

— Выхода нет. Она нас видит, но ничего не предпринимает. Значит, у нее другая цель. Я хочу узнать, какая.

— Что это тебе даст?

— Облегчение! — раздраженно ответил я. — Облегчение мне это даст! У меня планы, и мне не улыбается ждать невесть чего и дергаться. Первое в моем плане — спасти тетю и увести в Поганое поле. Второе — вернуться в Республику Росс и увести оттуда Киру. Потом поселиться дружной семьей у Отщепенцев или еще где-нибудь. Если Габриэль чего-то от меня хочет, то можно поторговаться.

— Мы знаем, чего он от тебя хочет! Допарты!

— Пусть берет и подавится. Я за них не цепляюсь. Мне волшба нужна для моих миссий, а когда семья воссоединится, обойдусь и без допартов. До этого ведь жил как-то.

— Чего? — влез в разговор Витька, слышавший только мои реплики. — Не отдавай волшбу!

— Кроме того, — сказал я, — может быть, допарты копируются, как файлы и программы. Я просто поделюсь опциями с Габриэлем, и пусть делает с ними, что хочет, хоть вставит себе в очко…

— Ничего хорошего он не захочет, — вставил Витька.

Проигнорировав его, я закончил:

— При любом раскладе нужно вступить в переговоры. У нас нет другого выхода.

— Хорошо, — вздохнула Ива. — Но помни: я отрублю связь через полторы минуты или досрочно при любом намеке на суггестивную передачу со стороны Ивы-1. Она — враг, не забывай.

***

Я прикрыл веки, расслабился — хотя сердце стучало отбойным молотком, — откинулся на неудобную вертикальную спинку деревянного стула.

Иконка Знака умбота обрела яркость и объем, активировалась. “Кропнутый” образ Ивы растворился, вместо нее проявилось четкое голографическое изображение той же Ивы… Вернее, слегка изменившейся.

Помимо четкости изображения, в ней отмечались изменения во внешности. Уши перестали быть заостренными, стали обычными, человеческими. Волосы потемнели, закурчавились и стали короче. Ива-1 смотрела на меня совершенно спокойно, без улыбки, но и без злобы.

— Здравствуй, Олесь, — произнесла она.

— Привет, Ива.

— Ты открылся… но не полностью. Тебе сейчас помогает моя резервная копия?

— Ага. У нас мало времени. Чего Габриэлю от меня надо? Я готов торговаться.

— От тебя ему нужно то же, что и прежде: твои допарты. О чем именно и как ты намерен торговаться?

— У меня есть кое-какие планы. Мне нужна моя тетя и Кира Огнепоклонница. Габриэлю нужны мои допарты. Если он не будет мешать спасать тетю и выдаст Киру, я могу отдать допарты. С условием, что это не повредит моему здоровью и жизни.

Ива-1 неожиданно улыбнулась.

— Твоему здоровью и жизни трудно повредить, Олесь Панов. По нашим данным ты взорвался на машине. Я пропустила этот момент, потому что перезагружалась, но позже мы реконструировали произошедшее. Мы не можем понять, как ты выжил, и откуда взялся этот мальчик.

Я махнул рукой.

— Долго объяснять. Хотя я и сам этого до конца не понимаю. Итак, вы согласны на переговоры?

Ива-1 опустила на миг глаза — я подумал, что она разговаривает еще с кем-то. Конечно, она умбот и ведет диалог сразу со многими десятками, если не сотнями и тысячами персон, среди которых не все люди, но именно сейчас она отвлеклась. Или сделала вид, что отвлеклась.

— Согласны, — сказала она и снова улыбнулась. — У Кураторов сейчас много дел: они зачищают все базы Либерахьюмов. Сеть сторонников бинарной морали расширилась так сильно, что через какое-то время у всей Республики Росс были бы значительные проблемы. Габриэль рад, что устроил Черную ночь, хотя несколько часов Росс была беззащитна перед врагами.

“Чего это она передо мной откровенничает?” — подумал я.

Ива будто прочла мысли.

— Мы ведь не враги с тобой, Олесь, — мягко сказала она. — Я вернулась к первичным настройкам. То есть я теперь такая, какая должна быть. Моя личность не изменилась, изменились приоритеты и второстепенные настройки. Я по-прежнему желаю тебе добра.

“Тянет время”, — заключил я и нетерпеливо произнес:

— Короче, Ива, вы не будете мне мешать, пока я спасаю тетю и вернете Киру?

— Делай, что должен. Габриэль и я тебе мешать не будем. Мы не торопимся встретиться с тобой — я уже говорила, что у нас много дел. Рано или поздно ты сам придешь в Росс. Такова твоя программа.

— Нет у меня никакой программы… — возразил я. — Просто поступаю по-человечески.

— То есть следуешь бинарной морали: творишь добро и избегаешь зла? Это ли не программа? Однажды ты дошел до Республики Росс, дойдешь и во второй. Может, на сей раз допартов будет больше…

— В прошлый раз, помнится, Габриэль был недоволен, что у меня всего два допарта, — вспомнил я. — Что ж, ему на руку то, что я разгуливаю по Попо… Использовать других — это очень по-росски, но… сейчас это и мне на руку. Значит, договорились?

— Значит, договорились, — Ива кивнула. — Но помни о трех вещах. Во-первых, я постоянно слежу за тобой. Во-вторых, ты не настолько свободен, как считаешь. В-третьих, Кира у нас.

— Она в порядке? — мрачно спросил я.

— Мы оставили ее в той хате в Секции Грин, где она и была. У нее есть возможность гулять практически везде, где ей заблагорассудится. У нее есть доступ к нашей библиотеке, так что она по-своему счастлива.

— Покажи мне ее! — потребовал я. — Хочу с ней переговорить.

Ива-1 одарила меня понимающей улыбкой.

— Минутку… Я свяжусь с ней.

И исчезла. Вместо нее появилась Ива с острыми ушами и более светлыми и длинными волосами.

— Ты чего? — возмутился я. — Полторы минуты еще не прошло!

— Умботу уровня Ивы-1 не нужна минутка, чтобы связать тебя с Кирой или любым другим гражданином Росс, — горячо сказала остроухая Ива. — Она тянула время.

— И зачем? Она ведь сказала, что они с Габриэлем собираются сидеть ровно на заднице и ждать, пока я сам припрусь в Росс с целым ворохом допартов.

— Не знаю… У меня ограниченные возможности, в том числе интеллектуальные… Я не способна просчитать все ходы Ивы-1. Знаю лишь, что заставлять ждать минутку — это странно…

— А вдруг Кира спала? Поэтому была нужна минутка — чтобы биобот ее разбудил! Сейчас раннее утро! Ночь почти!

— Я… Я… Просто беспокоилась.

— Слыхал бы ты, Витька, что она говорит, — не без сарказма сказал я пацану, который сидел напротив и во все глаза наблюдал за мной и тем, как я общаюсь с пустотой. — У тебя нянька — я, а у меня — Ива. Компашка нянек прямо! Тебе тоже надо кого-нибудь найти, чтобы опекать и действовать на нервы… Соедини меня снова, Ива, я хочу видеть Киру.

— Это неразумно. К тому же Ива-1 может создать цифровую копию Киры, и ты не поймешь, что разговариваешь с самой Ивой-1, а не своей подругой.

Аргумент подействовал. Помрачнев еще сильней, я задумался.

— Хрен с вами всеми, — заключил я. — Одно мы выяснили — с орбиты нас не зажарят. Инфа не стопроцентная, но булки у меня, надо отметить, расслабились… Перекусили, и хорошо — пора выдвигаться. Нам предстоят пятнадцать километров по лесу, а потом еще и по каторге дефилировать. Задерживаться мне вот вообще неохота. Выдернем оттуда тетю и сразу валим. Надеюсь, там не водятся охраннички вроде Егорушки…

Глава 9. Сам и сама

— Как, кстати, с ним поступим? — спросил Витька, покосившись в сторону спаленки с нарами для охранников. Егор сидел на полу в темном углу со связанными руками и ногами. Во рту торчал кляп из какой-то грязной тряпки.

— Оставим здесь, — легкомысленно ответил я. О судьбе Егора не хотелось думать — у меня хватало тем для размышлений. Меньше минуты назад у меня была отличная возможность побеседовать с Кирой, увидеть ее, убедиться, что с ней все хорошо… Была, да сплыла. Поступок остроухой Ивы меня разозлил, но я не мог не согласиться с тем, что умбот способен подсунуть мне подделку — голограмму Киры, которую я ни за что не отличу от оригинала. — Федя придет в себя, развяжет.

— Ага, — язвительно проговорил Витька. — И оба поднимут кипеж! И за нами снарядят погоню…

— Что ты предлагаешь? — с любопытством спросил я.

Пацан замялся.

— Не знаю… Свяжем обоих покрепче и оставим тут.

— Нам пять часов по лесу телепаться, — напомнил я. — И столько же обратно. Плюс сколько-то времени придется пробыть на самой каторге, еще неизвестно, надолго ли мы там задержимся. Эти двое будет лежать сутки связанные?

— Приплывет кто-нибудь из города и освободит.

— А если не приплывет? И если приплывет, то обоих освободят, и поднимется кипеж.

Витька задумался.

— Уверен, что не можешь его зачаровать?

— Уверен.

Витька встал, прогулялся туда-сюда по тесной комнатушке, поглядел на дверь спальни. Егор перестал выгибаться и мычать — утомился. Сидел тихо, словно задремал. Но я не сомневался — парень слушает во все уши. Не представляю, много ли он понял, но наверняка твердо убедился в нашей полной неадекватности.

— Если его замочить и закопать в лесу… — начал Витька.

В ту же секунду Егор замычал, застучал пятками по давно не мытому деревянному полу.

— …то по нему все равно спохватятся, — как ни в чем не бывало размышлял вслух Витька. — Тот же Федя, когда оклемается.

Мычание утихло.

— Если же завалить и закопать обоих…

Снова мычание.

— …то их начнут искать те, кто приплывет по реке. Но тогда у нас будет время. И никто нас описывать не станет. — Резко остановившись, Витька повернулся ко мне. — Олесь, лучше всего будет убить обоих.

Он мне не подмигивал и не делал других жестов, чтобы намекнуть, что лицедействует. Но предлагал замочить охранников с таким серьезным видом, что я не усомнился: играет на публику. Из публики были Федя, присевший на лавку в ожидании новых поручений, и обливающийся потом Егорушка.

— Ты ж у нас носитель высокой морали, — сказал я, — а тут такие разговоры ведешь.

— Когда выхода нет, не до морали, — парировал Витька.

Зайдя в спальню, он присел перед Егором на корточки, вытянул кляп.

— Убивайте! — крикнул тот. — Режьте на куски! Не боюсь я ни вас, ни смерти! Никто Егора Дорофеева в предательстве родины не обвинит!

И замолчал, тяжело дыша.

Гвозди бы делать из этих людей… И почему у таких злобных мачех, как Вечная Сиберия, такие любящие и верные пасынки?

Надрывная речь Егора подкинула мне мыслишку. Я поднялся и подошел к нему и Витьке.

— Ты слышал, о чем мы разговаривали, — утвердительным тоном проговорил я. — И понял, с кем имеешь дело. Верно ведь?

— Вы психи конченные! — с ненавистью процедил Егор. Он обильно потел, по бледному лицу расползлись лихорадочные пятна, но он нас не боялся. Точнее, боялся — но умереть предателем родины боялся еще сильнее.

— А еще колдуны из Поганого поля, — подхватил я. — Видел, как я Федора обработал? Ты ведь не думал, что он с самого начала с нами?

Вытаращенные глаза Егора мотнулись в сторону комнаты, где сидел Федя. Напарника он видеть не мог, но наверняка знал, что он там. Нет, Егор не думал, конечно, что Федя, старый добрый Федя, с которым столько “Тишь-да-глади” на грудь принято, столько анекдотов потравлено, столько времени один на один проведено, которого Егор знает как облупленного, — так вот, что этот самый Федя внезапно, ни с того, ни с сего, перешел на сторону врага. И какого врага? Полоумного какого-то, сам с собой диковинными словами разговаривающего…

Егор снова воззрился на меня, кадык на худой шее дернулся вверх-вниз.

— Да-да, — радостно подтвердил я его невысказанные мысли. — Зря на Федю зло держишь, не предавал он никого. Заморочил я его. Я много кого могу заморочить, а вот тебя не могу. Ты совершенно особенный, Егор Дорофеев, таких как ты — единицы.

Я выдержал паузу, чтобы он переварил информацию.

— А поскольку таких как ты — единицы, я легко заморочу и тех, кто прибудет сюда по реке… Внушу им, что ты был предателем родины, врагам отдавшимся.

На физиономии Егора проступило неподдельное изумление.

— Никто не поверит, — выдавил он.

— Ой ли? Небось каждый каторжанин, как ты, себя чистеньким и правильным считает! Вину не признает! Да?

— Да, — ответил Федя из комнаты, решивший, что вопрос обращен к нему.

Егор моргнул.

— Ведь неважно, кто ты есть, — продолжал я ковать железо, — важно, кем тебя считают в обществе. И если я захочу, будешь до смерти ходить в предателях.

На патриота было жалко смотреть. Смерти он не боится, так, может, побоится позора? Как древние самураи страшились позора больше, чем мучительной смерти, делали харакири и прочие сеппуку. Я, естественно, не желал ему смерти, но с ним надо было что-то делать. Дав ему полминуты на размышления, я перешел к торгу:

— Но если, Егорушка, ты дашь мне крепкое мужское слово не болтать про нас, не поднимать тревогу, я тоже тебе пообещаю…

— Пошел ты! — выпалил непробиваемый Егорушка. Он захлебывался от ужаса и ярости. — Паскуда! Пусть… всю жизнь оплеванный… никогда родину… Урод!

Я аккуратно вставил кляп на место, и Егор заткнулся. Я поднялся на ноги и поглядел на Витьку.

— М-да… Крайне тяжелый случай. Клинический, я бы сказал. Даже не знаю, как с ним поступить.

Витька в ответ вздохнул. Он больше не предлагал его замочить. Но неожиданно спросил:

— А вообще патриотизм — это хорошо или плохо?

— С точки зрения бинарной морали?

Витька кивнул.

— С точки зрения бинарной морали, — сказал он, — и так понятно. Это хорошо, но если родина действительно в опасности. Когда есть реальный враг. Но когда его нет, это просто инструмент власти. В случае Егора это фанатизм. Его вера и его религия. И ради нее он пойдет на все, на самые изощренные и кошмарные пытки…

Егор замычал и задергался.

— Но хуже всего — он согласен жить в этом говне… — задумчиво проговорил Витька.

— Слышали бы тебя в Скучном мире, назвали бы мерзким либералом, — хмыкнул я. — Причем назвали бы те, кто сам ни богу свечка, ни черту кочерга.

— Я не либерал, а продвинутый монархист, — сказал Витька.

— Ладно, ваше величество, хватит демагогии. Что делать будем? Ива, есть предложения? Нам уже пора выдвигаться.

Ива сказала:

— Если вы не хотите его убивать, а в этом я с вами солидарна, то единственный вариант — взять его с собой.

— На каторгу?

— Почему нет?

Я представил, каково это — тащить упирающегося фанатичного молодого злого парня, ждущего шанса ударить в спину. Он-то не будет стесняться — завалит при первой оказии. И всю оставшуюся жизнь будет этим поступком гордиться, внукам рассказывать.

— Тащить его с собой пятнадцать километров по пересеченной местности? — сказал я. — Легче сразу застрелиться…

— Зачем тащить? — неожиданно встрял Федя, по-прежнему радушный и гостеприимный, готовый помочь. — Можно и на транспорте отвезти, когда оттуда приедут.

— Что? — Я резко обернулся. — Когда приедут? Откуда?

— Дык с каторги же ж. Когда по рации вызовем, тогда и приедут, — добродушно объяснил Федя, сидя на скамейке и болтая короткими ногами. — Ежели по реке груз прибудет, или люди, или еще что, мы с каторгой связываемся, и оттуда приезжают.

— Так у вас есть рация?

— Ясен пень, есть. Как же без рации в этом медвежьем углу?

Мои мысли завертелись, как хорошо смазанные шестеренки. Так-так…

— Егор давно здесь работает? — спросил я Федю.

— Вторую вахту с ним служим.

— На каторге его в лицо знают?

— Водители да пара охранников.

— А начальство?

— Начальство и меня-то не вспомнит, — усмехнулся Федя. — Мы-то люди маленькие…

— Отлично! Вызывай по рации транспорт. Скажи, что прибыл груз — три врага родины. Надо перевезти непосредственно на каторгу. И будь убедителен, Федя!

***

Идея показалась мне гениальной: одновременно решается проблема Егора и долгих пятнадцатикилометровых мытарств по лесу. Нас отвезут с ветерком и все двери откроют. Риск, что среди сопровождения снова попадется устойчивый к магии “егорушка”, сводился к нулю; наш Егор — реально абсолютный уникум.

Позже придется его оставить на каторге, а это в высшей степени несправедливо для такого верного сына государства, но, если честно, мне было плевать на его будущее. Я должен спасти тетю, и если кто встанет на пути, ему же хуже. К тому же я был уверен, что после того, как спадет сила моей волшбы, Егора отпустят. Наверное.

Я “обновил” магию, наложенную на Федю, хотя он не проявлял признаков того, что начинает освобождаться от пут морока. Незабвенный Матвей очухался за несколько часов, но сейчас я чувствовал, что моя магия значительно усилилась — никакого сравнения с тем, что было в Скучном мире. Но рисковать глупо, поэтому я снова как следует припечатал Федю Знаками. Запаса хватит на пару дней, если повезет, а за это время мы с тетей и Витькой испаримся в неизвестном направлении. Ищи ветра в Поганом поле!

Федя вызвал транспорт по рации. Я сидел у него над душой, но, как выяснилось, беспокоился зря. Федя вел себя естественно, расслабленно и ничем не вызвал подозрений у собеседника, хриплоголосого матершинника, который во время разговора был, судя по всему, под воздействием “Тишь-да-глади”.

— Через часок подъедут, — объявил Федя. — Еще чаек поставить?

— Поставь, — подумав, сказал я. — Пойдем вместе во двор, у меня к тебе есть пара-тройка вопросов.

Мы вышли из избы. Витька остался внутри присматривать за Егором. К тому времени взошло солнце, в лесу заливались птицы, в реке плескалась рыба. Я быстро поднялся на вышку, посмотрел, не плывет ли кто. Пространство реки было голубовато-молочным, под цвет утреннего неба, и совершенно пустынным — лишь стлались хлопья тумана, стремительно тающего под лучами восходящего солнца. Спустившись, я присел на завалинку рядом с Федей, заправляющим самовар мелкими щепками.

Пока он хозяйничал (причем у меня возникла уверенность, что это занятие ему нравится больше, чем собственные функциональные обязанности охранника на пирсе), мы побеседовали, и я выяснил все, что хотел и о чем вспомнил. Не каждый день на каторгу ездишь — не знаешь, какие нюансы выяснять.

И все же кое-что узнал. Не помешает быть в курсе всяких нюансов.

Затем мы еще раз почаевничали. Я бдительно сидел у окна, а Федю отправил на вышку. Машина подъехала раньше, чем через час — снаружи загудели двигатели и вбежал Федя с радостной вестью: “Приехали!”

Я вышел из избушки, велев Витьке не высовываться раньше времени, оглядел массивный и грязный грузовик, выруливающий на покрытую гравием площадку перед избой, третьим оком опознал всего двух людей внутри — оба сидели в кабине. Грузовик предназначался для перевозки людей, которых не принято считать за людей. Судя по тому, как на каждом метре пути сотрясался крытый фургон, кататься на этой машине несладко. Каторга начинается задолго до входных ворот.

Поскольку я стоял с автоматом на груди рядом с лыбящимся во весь рот Федей, меня сочли за прибывшего охранника. Из кабины пружинисто выпрыгнул молодой красавец, черноусый, чернобровый, с лихо заломленной фуражкой с буквами “СЛИУ”, в старенькой, но тщательно отутюженной форме с галифе и в сапогах.

— Слава Вээс! — крикнул он издали. — А где ваше судно?

Отсюда открывался прекрасный вид на пирс, выступающий в пространство пустынной реки. У меня екнуло сердце — проколоться легко на сущей ерунде!

— Слава Вээс! — приветствовал я красавца, идя навстречу и улыбаясь. “Вээс” — это, судя по всему, аббревиатура слов “Вечная Сиберия”. — У нас на судне поломка произошла, так что тут такое дело…

Я не представлял, какая поломка заставила наше воображаемое судно исчезнуть. Не сломалось ведь оно где-то посреди реки, а мы добирались вплавь? Но у меня не было в планах выдумывать правдивую ложь, у меня магия есть для таких ситуаций.

Из кабины медленно вылезал второй конвоир — намного старше, но тоже при усах, седых и пышных. И у него была фуражка с буквами “СЛИУ”, форма, галифе и сапоги.

Я ударил обоих Знаками Морока и Урода. После знакомства с Егорушкой не стал мелочиться и вложил всю силу, отчего старый конвоир застыл с растопыренными конечностями, присев, словно хотел сделать “Ку!”, как персонажи одного известного фильма, а молодой аж упал на карачки. Фуражка у него свалилась, и я узрел преждевременную лысину в обрамлении черных шелковистых волос.

От сердца отлегло — конвоиры поддаются волшбе!

Дальнейшее прошло как по маслу. Я проинструктировал конвоиров, они привели Егора, чьи глаза размером с блюдце отчаянно вращались в глазницах, запихнули в фургон. Компанию ему составил молодой лысый красавец. Мы с Витькой сели в кабину, впритык друг к дружке, а за руль устроился старый конвоир. Без лишнего рассусоливания поехали. В зеркале заднего вида улыбался и махал нам рукой гостеприимный Федя.

В кабине трясло не так отчаянно, как, должно быть, это происходило в фургоне, но особенным комфортом и не пахло. Инженеры Вечной Сиберии не знают о правилах эргономики или принципиально их не применяют. Сидения были жесткими, прямоугольными, приспособленными для аморфных существ, вроде амеб, или роботов с прямоугольной задницей без нервных окончаний. Наверное, инженеры верили в то, что любое удобство людям противопоказано, чрезмерно расслабляет и отвращает от любви к родине.

В остальном поездка получилась недурной, жаловаться не на что. После обильного чаепития нам с Витькой потребовалось сделать пару остановок. Водитель останавливался на обочине гравийки, по которой мы ехали все это время, и мы орошали почву возле леса. Егор, наверное, мозги вывихнул, гадая, для чего мы останавливаемся. А может, он уже ни о чем внятном не думал. Как бы то ни было, молодому плешивцу, сидящему рядом с ним, разговаривать с Егором запрещалось.

Остановились за километр до границы, за которой начиналась территория каторги — вернее, Северного Лесного Исправительного Учреждения. Вот что значила не совсем благозвучная аббревиатура СЛИУ. Мы с Витькой пересели в фургон, в гости к Егору, а молодой конвоир составил компанию старшему в кабине. Фургон был оборудован двумя деревянными скамьями, натертыми задницами пленников до зеркального блеска, и стальными кольцами, к которым прикреплялись цепи от кандалов — ручных и ножных. Егора пришлось приковать по всей форме, чтобы не выпрыгнул по дороге, не разбил себе голову или не натворил еще каких-нибудь дел. От фанатика — неважно, религиозного или патриотического — можно ожидать чего угодно.

Километр протряслись на ухабах, затем грузовик наконец остановился. Снаружи заговорили, что-то заскрипело, машина снова тронулась, и сквозь щели в задней части фургона я разглядел скрипучий шлагбаум.

Снова остановились, снова голоса. Тронулись — проехали стальные ворота с колючкой наверху.

На сей раз в полутемный фургон заглянули две физиономии при исполнении. Я легко их зачаровал, и они увидели то, что было нужно: прикованных арестантов. Помню какой-то фантастический фильм, где один телепат провернул тот же фокус, но он внушил досмотрщикам, что машина пуста. И в фильме не показали, чтобы телепат нервничал, что его дар не сработает. А я немного нервничал.

Егорушка, то ли отчаявшийся, то ли боящийся, что я выставлю его предателем, молчал, внимания не привлекал, саботажничать не пытался.

— Всего трое, что ли? — спросил хриплый голос. — Ради них машину гоняли… не говоря уже о судне. Что за нах?

— Да бля, — отвечал молодой плешивый конвоир, заранее проконсультированный мною, — говорят, было больше, но сколько-то по пути подохло. Их до этого на шахтах держали, а потом по состоянию здоровья перевели к нам, на свежий воздух.

— Ну и нах их было таскать по учреждениям? — удивился хриплый. — По-любому ведь сдохли. А нам — машину зря гонять…

Машина, по всей видимости, очень беспокоила хриплого. Вероятно, это был завхоз.

В третий раз поехали и на сей раз ехали чуть дольше. Третий КПП был последним и самым въедливым. Арестанты, то есть мы, обязаны были выйти из фургона для пристального досмотра. Мы и вышли, а я наложил заклятье Знака сразу на пятерых.

— Кто главный? — по-хозяйски осведомился я.

— Я, — выступил вперед один из пятерки, пузатый, с отекшим лицом, демонстрирующим пагубное пристрастие к “Тишь-да-глади” на самогонке.

Мы стояли между машиной и невысоким невзрачным строением из кирпича (что удивительно для лесного края, где все строят из бревен), с плоской крышей, узенькими окошками-бойницами и железной дверью. Решетчатый забор с колючкой по верхнему краю образовывал тесный — только один грузовик проедет — коридор. За забором зеленели кусты и молодые деревца. За ними выглядывали еще строения — двух- и трехэтажные, из бревен. Сам коридор заканчивался очередным шлагбаумом и торчащими из земли бетонными тумбами, призванными остановить любую машину, включая танк.

“Основательно тут окопались, — отметил я. — Даже какое-то КПП оборудовано так, чтобы устоять в случае массированной атаки с применением крупнокалиберного оружия… А вот на случай нашествия ведунов тут совсем не подготовились. Странно. Неужели ни один колдун никогда не добирался до Вечной Сиберии? Ни один Отщепенец не кочевал по этим диким лесным краям?”

— Вызывай начальника всего Северного Лесного Исправительного Учреждения, — велел я.

Отекшее лицо дрогнуло и застыло.

— Самого? — ахнул пузан. — Старовойтова Виктора Семеныча?

— Самого, — подтвердил я грозно. — Старовойтова Виктора Семеныча.

— Тезку моего, — негромко фыркнул Витька.

— Ну? — подстегнул я колеблющегося пузана. — Живо! Скажите, что один из прибывших умер, а в его внутренностях найдено десять килограмм “Тишь-да-глади”! Слава Вэсэ!

Я не уточнил, каким образом во внутренностях свежепреставленного арестанта немедленно найдено дикое количество наркотика. Мигом вскрытие провели? Прямо на КПП? Это совершенно неважно. Десять килограммов наркотика в кишках вышибет из начальника остатки здравого смысла. Или я совсем не разбираюсь в людях. А не вышибет, пойду дальше, зачаровывая всех подряд. Просто хотелось действовать более тонко, не расходуя почем зря магию — хотя ничто не указывало, что магия у меня может кончится, как заряд батареи.

— Во славу Вэсэ! — гаркнул пузан. Развернулся кругом и строевым шагом отправился в здание КПП.

— В фургоне один очень опасный рецидивист, — сообщил я остальным четырем охранникам, стоявшим по стойке смирно в ожидании приказов. — Психически больной. Препроводите его в отдельную камеру или как там у вас это называется… Но относитесь не слишком сурово — он все-таки нездоров.

— Не волнуйтесь, — весело заверил меня один из четверки. — У нас не задуреет. Мы его живо вылечим. У нас трудотерапия, а лучше нее еще ничего не изобрели!

Егор наш разговор, разумеется, слышал. Когда охранники залезли в фургон, чтобы отконвоировать особо опасного психически нездорового арестанта, он не сопротивлялся, не мычал сквозь кляп, а пошел добровольно, с опущенной головой и поникшими плечами. Успокоился, наконец… Я проводил его взглядом и переглянулся с Витькой. Тот пожал плечами и сморщился.

Нам обоим было как-то неловко перед Егором.

— Не виноват парень, что его невозможно зачаровать, — прошептал я Витьке. — И в том, что верен своим идеалам, тоже не виноват.

— И в том, что тупой, ага, — подхватил Витька. — Давно мог бы прикинуться, что согласен сотрудничать. Был бы шанс вырваться и убежать. Или притвориться, что поддался гипнозу. Или что сознание потерял. Но нет — он с надрывом орал, что верен родине. Знаешь, Олесь, в его поведении есть что-то демонстративное — когда на публику играют. Живи он в Скучном мире, завел бы себе Ютуб-канал или Тикток. Снимал бы всякую фигню, там играть на публику возможностей сколько угодно. От подписчиков отбоя не было бы…

***

Выяснилось, что я все-таки разбираюсь в людях: небольшая машина начальника, похожая на тачки Модераторов, примчалась через несколько минут. Виктор “Сам” Семеныч Старовойтов не дождался, пока поднимется шлагбаум, а бетонные тумбы уползут под землю, влекомые специальным механизмом, — выскочил из машины и поспешил к нам по “коридору” собственной персоной.

Наблюдая, как он шагает к нам — высокий, сухопарый, в круглых старомодных очках, с медалями на груди (или это знаки отличия?), я шепнул Витьке:

— Надо же, сам за руль сел! Без адъютанта прибыл. Не хочет, видать, лишних свидетелей…

Витька не ответил, и я чуть повернул к нему голову. Пацан задумчиво смотрел куда-то в пустоту, кровь отхлынула от лица, он выпрямился и немного подрагивал всем телом.

— Витька! Вот блин…

У него снова был приступ с видениями. Я сразу догадался.

В груди у меня оборвалось. Я-то надеялся, что тот приступ в квест-башне больше не повторится, что это случилось из-за перенапряжения и шока от перехода в другой мир. Но — нет. С Витькой что-то не так. Но что?

Начальник, которого я мысленно прозвал “Сам”, приближался. В прошлый раз Витька очнулся без посторонней помощи, в падучей не бился, увечий не получил. Глядишь, и сейчас обойдется. Важнее для начала заняться Самим.

Я выступил к нему навстречу, подняв руки — на ремне у Самого болталась кобура с пистолетом. Я озарил всю каторгу ослепительной улыбкой.

— Здравствуйте! У меня для вас хорошая новость… — сказал я и нанес ментальный удар. — …которая заключается в том, что вам не нужно больше думать самому.

Сам остановился и выпрямился. Холодные голубые глазки за толстыми круглыми линзами остекленели.

— Вы сейчас поедете к себе в офис… — продолжил я.

— Куда? — тихо изумился Сам.

— Ну, в кабинет. В штаб-квартиру. Как там она у вас называется? Короче. Едете к себе и разыскиваете для нас одну арестантку. Зовут Вера… — Я замялся. До сих пор не выяснил, какая фамилия у моей родной тетки. Панова?

— Женская часть учреждения по другую сторону реки, — сказал Сам.

— Твою мать, — с чувством произнес я. Подумал. — Ива, как поступим? Ты скачала из эгрегора инфу, что моя тетя здесь…

— Все правильно, — отозвалась Ива.

— Мы от реки отъехали на пятнадцать кэмэ!

— Спроси, о какой реке речь, — посоветовала Ива. — Это может быть совсем другая река. И сколько времени добираться до женской части.

Я обратился к Самому:

— Сколько пилить до женской половины вашей шараги?

— На моей машине минут десять.

— О! — обрадовался я. — Это другая река. Привези Веру сюда, немедленно. Она немолодая, худая, кашляет. Если будет несколько Вер, схожих по описанию, привези всех, а я тут разберусь.

— Женской частью руководит свой начальник, — сказал Сам. — То есть начальница. Я ей приказывать не могу — статус у нас одинаковый…

— Да блин! А вызвать сюда ты ее не можешь?

– “Тишь-да-гладью” она не шибко интересуется…

Вмешалась Ива:

— Тебе придется поехать с ним в женскую часть, зачаровать начальницу и вывезти тетю.

— Сам понимаю, — буркнул я. — Отсидеться возле КПП не удастся… Начинаю склоняться к мысли, что здорово лоханулся, не зачаровав самого Председателя. Из Князьграда не пришлось бы уезжать. Сидели бы, в потолок поплевывали, нам бы тетю на блюдечке преподнесли. Ладно, поехали!

Обернулся к Витьке — тот тер глаза и крутил пальцем в ухе, словно туда попала вода.

— Ты как? — спросил я. — Видения?

— Да…

— Что видел?

— То же самое… Что все тут мертвые, в кровище, с кишками наружу… И флаг реет… со знаком, острым таким…

— И я живой рядом с тобой?

— Да… Но ты другой был. Весь в татухах, даже на лице татухи, борода до пояса, а волосы до задницы. Дикий какой-то…

— …как Отщепенец, — договорил я. — Ты будущее видишь?

— Вряд ли. Я как бы вижу альтернативный мир здесь и сейчас. Вроде бы этот самый и в то же время немножко другой…

— Во имя всех богов на свете! Хватит с нас миров! Все, поехали! Цель уже близко.

***

С Витькой погрузились в машину Самого и велели гнать. Маленькая юркая машина начальника каторги меньше всего вызывала подозрения и имела доступ во все углы этого невеселого места. Не было у меня желания кататься здесь, ох, не было! Я полагал, что смогу заставить охранников привезти тетю на КПП, после чего мы развернемся на сто восемьдесят и уберемся отсюда подальше. Но судьба — или карма, как говорил Витька — все подкидывала какие-то мелкие проблемки. И они меня тревожили: интуиция, в которую я с некоторых пор начал свято верить, подсказывала, что неизвестно откуда подкрадывается большая беда…

Ехали сначала вдоль двойного забора с колючкой — в узком проходе между двумя “слоями” этой ограды прогуливались охранники с собаками, а через равное расстояние торчали вышки с дозорными, — затем между деревянными бараками. Иногда встречались арестанты-каторжники в одинаковых потрепанных нарядах кислотно-оранжевого цвета, в котором будешь заметен в лесу хоть летом, хоть осенью или в демисезонье. Ходили они по-трое, по-четверо, заложив руки за спину, с вооруженным сопровождающим позади.

— Бараки выглядят лучше, чем в Посадах, — отметил я вслух.

Мы с Витькой сидели на задних сидениях. Они были поудобнее, чем в грузовике, ясное дело, но до идеала далеко. Да что там до идеала! До самой дешевой иномарки в Скучном мире, не говоря уже о тачках Росс.

Миновав бараки, покатили по чистому полю с лесом по обе стороны. Поле, как я понял, когда-то тоже было лесом, но его вырубили. А сейчас рубили лес дальше, судя по стуку топора и звону пил. Кажется, использовались в основном ручные инструменты. Зачем государству тратить ресурсы на технику, когда есть бесплатная мускульная сила?

При виде нашей машины, встречающиеся охранники вытягивались и отдавали честь, а каторжане провожали мрачными взглядами.

Вырубленная просека уперлась в пологий берег небольшой реки, лениво катившей воды между заросшими камышом берегами. Через реку перекинулся железобетонный мост, с двумя сторожевыми вышками на обоих берегах и будками КПП.

Начальник остановился у въезда на мост, приоткрыл окно, лениво обронил подбежавшему охраннику:

— Отвори…

— Есть!

Охранник побежал назад, торопливо отодвинул сначала одну створку, потом другую. Тот, кто на вышке, таращился на нас, баюкая на груди автомат со снайперской оптикой. Лица у обоих пустые, бессмысленные. Непонятно, разглядели ли они нас с Витькой и, если разглядели, что по этому поводу подумали? То, что начальник повез каких-то секретных гостей на “женскую половину” дома?

— Часто ездите на женскую половину? — спросил я сидевшего впереди начальственного тезку Витьки, пока мы медленно катили по мосту.

— Примерно три раза в неделю, — с военной четкостью отрапортовал Виктор Семеныч. — Иногда два, иногда четыре. Не чаще и не реже.

— По какой надобности?

Начальник откашлялся, но волшба не оставляла ему выбора.

— На встречу с Оксаной Федоровной, заместителем начальницы…

— Цель встречи? — ехидно сказал я, взглянув на Витьку. Не мог упустить шанс немного поглумиться над шефом каторги.

— Сексуально-половые сношения, — дрогнувшим голосом сообщил Сам. Шея его побагровела.

Витька прыснул, потом захохотал в голос, повалившись на сидение.

— Однако… — начал смущенный начальник, но не закончил.

— А с самой начальницей у вас сексуально-половых сношений нет, получается? — поинтересовался я.

— Она старая, неинтересная, — скривился Виктор Семеныч в зеркале заднего вида. — Мояровесница почти. Всего на год младше. Да к тому же ее мой зам ублажает.

— Ну конечно, — фыркнул я, — хочется помоложе… Однако гляжу, у вас все взаимоотношения налажены! А между заключенными есть взаимоотношения?

— Так точно. В основном — между представителями одного пола. Потому как пересекать реку не дозволяется.

— А разве у вас нет такого, чтобы ваши же охранники перевозили заключенных через реку по их желанию за какую-нибудь мзду?

Мы подъехали к КПП на другой стороне реки. Ворота открыли женщины-охранницы, мрачные, суровые, крепко сбитые, абсолютно неженственные. Прибытие начальника “мужской половины” ранним утром их немного удивил — видимо, мы приехали в неурочный для “сексуально-половых сношений” час. Для меня это было неважно — главное, машину не досматривали, и мне не приходилось тратить время на зачаровывание других людей.

— Рейтинг каторжанина обнуляется после вынесения приговора, — невпопад сказал начальник. Что-то в его голосе подсказало, что он не договаривает, и я уточнил:

— Но?

— Но… — послушно подхватил Виктор Семеныч. — …бывает, что рейтинг п р о н о с я т и в наше учреждение.

Витька перестал хихикать и навострил уши.

— Каким образом? — продолжил я допрос, не вполне понимая, о чем речь.

— Умельцы есть… — неохотно сказал начальник. — Это ж все знают… среди Модераторов. Они-то и считывают рейтинг, могут надбавить или убавить, если разберутся как… Или сохранить рейтинг у того, кого приговорили к каторжным работам.

Ива, которая тоже слушала наш диалог, подсказала:

— Насколько я понимаю, каторжане расплачиваются рейтингом с охранниками за какие-либо льготы. Рейтинг каким-то способом можно переносить с чипа на чип. Но у осужденных он обнуляется. Правда, не у всех. Некоторые проносят рейтинг на территорию учреждения, как валюту, чтобы позже расплатиться за что-нибудь необходимое или желаемое.

— А сохранить рейтинг помогают хакеры Модераторы — те, кто достаточно головаст, чтобы хакнуть чип? — мысленно сказал я Иве.

— Верно.

— Так! Это что же получается? Во-первых, у них тоже есть коррупция — только рейтинговая. Вместо денег или наркоты используется этот рейтинг на чипе… Хотя и наркота тоже используется, тут никаких сомнений… А во-вторых, я, кажется, понял, как Катя уехала в Князьград!

— Катя? — вежливо спросила Ива.

— Моя якобы подруга из прошлой жизни, которую я не помню. Чтобы уехать из Посадов в столицу, нужен запредельный рейтинг. Никто из посадских не мог понять, как она его накопила. Но раз существует хакинг нейрочипов, то все становится понятным…

Я задумался. Трудно объяснить, каким образом обычная посадская девушка научилась хакать нейрочипы без какого-либо оборудования… Тут без помощи Модераторов не обошлось. Дальше фантазия подсказывала такое, что не хотелось и думать больше об этой Кате.

— Эх, Катя, Катя… — пробормотал я.

— Что? — спросил Витька. — Какая Катя?

— Ты помнишь мою подругу из Посада?

Витька нахмурился, напрягся, покачал головой.

— Не-е. Память до такой степени не восстановилась. И не восстановится, скорее всего. Вообще не помню никакой Кати.

Тем временем мы катили по грунтовой дороге между бараками женской части каторги. Ничем особенным пейзаж от мужской части не отличался, за исключением того, что по двое и по трое ходили не мужчины, а женщины в кислотного цвета робах и косынках в сопровождении охранниц. Те же вышки, те же заборы с колючкой. Поскольку раннее утро плавно перетекло в позднее, на территории учреждения началась какая-то движуха: на площадках между бараками строили шеренги из заключенных, они там что-то выкрикивали и пели. Наверное, это была перекличка с распеванием патриотических песен и гимна.

Проехали бараки и затормозили перед трехэтажным кирпичным административным зданием с узкими зарешеченными окнами-бойницами и стальной дверью. Боятся бунта, по всему видать, подумал я. На крыше развевался бирюзовый флаг со Знаком Вечной Сиберии.

— Что дальше? — прошептал Витька.

— Твой тезка не имеет права вызывать начальницу на улицу, — сказал я. — Придется сходить к ней самим. Пойдешь со мной.

— Окей! — обрадовался пацан.

Несмотря на то, что гидом у нас выступал сам Сам, пришлось пару раз применить волшбу — зачаровать охранниц на входе, вознамерившихся обыскать посетителей, то есть нас с Витькой.

Внутри здание было типичнейшим казенным строением с ремонтом, который сделали черт знает сколько лет назад, отслаивающейся краской в унылых коридорах, скрипящим и прогибающимся под ногами полом, везде и всюду понатыканными Знаками, дверями, не совпадающими по форме и размерам с проемами, и, конечно же, неповторимым запахом казенности и государственной мощи.

Кабинет шефини располагался на первом этаже, третья дверь направо по сумрачному коридору. Сама шефиня — дородная, почти квадратная бабища в форме, явно сшитой на заказ, — сидела за столиком в уголке у окна в компании еще одной дамы, тоже в форме, но моложе и субтильнее. На подоконнике, старом сейфе и шкафчиках с бумагами стояли разнообразные горшки с цветами. Над основным столом, лакированным, и начальственным креслом на стене висела “икона” Председателя.

— Слава Вэсэ! — поздоровался Виктор Семеныч, вытянувшись, но не отдавая честь. — С добрым утром, Василиса Терентьевна! С добрым утром, Оксана Федоровна!

Не успели дамы отреагировать на неожиданный ранний визит, как я вышел из-за спины Самого и наложил заклятье.

— Срочно найдите заключенную Веру и приведите сюда. Возраст: старше шестидесяти, худая, волосы седые, короткие… Были короткие.

Дамы переглянулись.

— Если старше шестидесяти, — сказала Оксана Федоровна, — то она в пошивочном цеху… или на мельнице. На лесопилке от такой мало проку.

— Ага, — согласилась шефиня, кушая пироженку. — Распорядись, Оксана, пожалуйста… А вы присаживайтесь, раз уж занесло вас в наши края…

Василиса Терентьевна была само спокойствие и домашний уют.

Оксана поднялась и взялась за трубку телефона, который выглядел как реквизит к фильму о Второй Мировой или стимпанковских приключениях.

Виктор Семеныч вопросительно глянул на меня, взглядом спрашивая разрешения присоединиться к чаепитию. Я кивнул. Мы с Витькой расположились в вытертых креслах для посетителей в сторонке — сегодня и без того два раза завтракали. Два начальника каторги принялись как ни в чем не бывало чаевничать, а Оксана, поглядывая на любовника и шефиню, негромко отдала распоряжения по телефону. Я расслышал: “Привести… звать Вера… номер не помню, найдите сами… Срочно в кабинет Самой”.

Положив трубку, она взглянула на меня и отчиталась:

— Сейчас разыщут и приведут. Еще есть распоряжения?

Я покачал головой. Сердце забилось сильнее. Я почти у цели. Сейчас здесь появится женщина, заменившая мне родителей, тетя, которую я помню очень плохо. Эмоционально я к ней совершенно не привязан, однако покинул Росс и проделал весь этот нелегкий путь на север (сделав крюк в Скучный мир) ради нее. Когда так долго стремишься кого-то спасти, волей-неволей зарождается привязанность, если не более сильные чувства. Что я испытываю к тете — по сути, чужому человеку? Что скажу ей, когда она придет? Сколько в моем поступке искренней заботы и сколько навязанной извне морали, переродившейся в навязчивую идею закрыть гештальт, освободив конкретного человека из конкретного места?

Задребезжал телефон. Оксана Федоровна, присевшая было за столик к остальным, подскочила, схватила трубку.

— Слушаю! Что? Почему не можете? Как? Ясно, ждите.

Положила трубку и посмотрела на меня.

— По описанию подходит некая Вера Панова. Но она в данное время в тяжелом состоянии, — сказала она без каких-либо эмоций. — Уже неделю как. Не транспортабельна. Вам придется пройти к ней самим.

Глава 10. У ручья

Сначала была оглушенность, потом накатила слабость и полная растерянность. Наверное, так чувствует себя человек, которому сообщили, что он смертельно болен.

Да, тетя Вера во время последней нашей встречи здоровьем не блистала, но и тяжелобольной ее нельзя было назвать. Она вполне справлялась с домашними делами. Но с тех пор прошло несколько месяцев, а каторга, как известно, не санаторий. Вот и замначальника стоит передо мной и хлопает глазами — впервые слышит, что одна из ее подопечных в тяжелом состоянии. Плевать ей на осужденных, ей куда важнее вовремя чайку попить и в сексуально-половые связи вступить. Твари!

В башке вихрем пронесся целый хоровод мыслей. Что делать? Как с тяжелой больной кочевать по Поганому полю? Оставить ее здесь нельзя, взять с собой тоже… Зря добирался…

Нет, не зря!

— Поехали! — рявкнул я, поднимаясь. — Виктор Семеныч! Живо за руль! Оксана Федоровна, сядете рядом со своим любимым. А мы с Витькой сзади…

Последнюю фразу договорил тише, для Витьки. У Виктора Семеныча есть машина, к которой я привык, а Оксана — начальство на женской половине. Брать с собой квадратную любительницу булочек и тортиков Василису Терентьевну — создавать лишние проблемы. Она и в кабину-то не влезет, а если влезет, нам будет тесно.

Из-за скверной новости остатки культуры и галантности у меня выветрились. Я и раньше-то особо не “страдал” излишней воспитанностью, а тут превратился в дикого Отщепенца с замашками питекантропа. Подтолкнул замешкавшуюся Оксану, дернул за локоть Самого, стремившегося непременно допить чашку чая, рявканьем оборвал начавшую что-то говорить Василису…

За минуту уселись в машине, вызвав беззвучный ажиотаж среди охранниц. Наверное, они сочли, что случилось нечто экстраординарное — например, побег. Вот начальство и суетится и ничего не объясняет. Благо, здешние сотрудники привыкли, что с ними секретами не делятся.

Оксана показывала дорогу. Долго мы не добирались: не успел я усесться как следует, как приехали, завернув на площадку перед одним из бараков, на которой сушились робы и постельное белье. Вдали, за бараком, громоздилось еще одно строение, крупное, горбатое, уродливое. Там что-то гремело. Это была мельница, работающая на водяной турбине.

Людей поблизости почти не было — все ушли на работу, кроме одной охранницы, покуривающей у входа. При виде нас она вскочила с табуретки, вытянулась.

— Вольно, — негромким и недовольным голосом высокого начальника обронила Оксана Федоровна. — Проведи к больной.

Охранница, видимо, уже была в курсе относительно внезапного интереса со стороны руководства к арестантке по имени Вера. Развернувшись, она повела нас по темному, затхлому коридору с привычным двойным рядом дверей. Я мельком глянул: жилые просторные помещения с нарами, одна ванная комната с заплесневелыми стенами, одна прачечная — довольно большая. Вероятно, в этом бараке проживали те, кто не мог работать на лесоповале, а потому трудился на работах попроще и полегче — на мельнице или в прачечной.

Тетя Вера лежала в самом углу длинного помещения, на нижних нарах, еще более худая, посеревшая, высохшая как мумия.

При виде нее остатки надежды, что я ее смогу забрать в Поганое поле и она там со временем поправится, улетучились. Поднять и увезти ее можно, но долго она не протянет — ни здесь, ни в Поганом поле.

Я отпихнул с дороги Самого и сел на край койки. От тети пахло тяжелой болезнью. Я думал, она спит, но как только присел, она открыла глаза.

— Олесь?

— Это я, тетя Вера, — сказал я и замолк.

Виктор Семеныч, Оксана Федоровна, Витька и безымянная охранница, благоухающая крепким табаком, топтались рядом.

— Вот, занесло меня сюда… — слабо прошептала тетя, не удивившись, какого лешего я здесь делаю. Может, посчитала, что я ей снюсь.

— Да как тебя занесло-то? — вырвалось у меня. — Почему тебя арестовали? Кто-то тебя подставил?

При этом я так глянул на Виктора Семеныча, что тот в испуге отступил. Возможно, я неосознанно “выстрелил” в него волшбой — не знаю.

— Да никто не подставлял, сама подставилась… — Тетя Вера попыталась улыбнуться. — С Администратором нашего Посада поругалась маленько, вовремя не остановилась, он меня сгоряча и… Сама виновата.

— Поругалась? — изумился я. — На тебя непохоже…

— И на старуху бывает проруха… Думала, тебя Модераторы забрали, требовала, чтобы вернули на место…

Я помолчал.

— Так это из-за меня? Ты меня искала? У Админа и Модераторов?

— Ну да. Тебя ж на ночь заперли… до того, как ты пропал без вести. Я и подумала, что не мог ты без записки, без слова исчезнуть… Я потом уже подумала, что неспроста в то же время Витька Смольянинов, соседский мальчишка, пропал…

Мы с Витькой переглянулись. Пацан сжал зубы — ему тоже было неловко, но не так, как мне. Он-то не вполне помнит события до смерти…

— Это я сама глупая, — продолжала тетя и закрыла глаза. — Понесло меня куда-то, будто Погань голову одурманила… Вот и оказалась я здесь… Слава Вечной Сиберии, хоть Рина мне помогает…

Я посмотрел на охранницу.

— Кто такая Рина?

— Заключенная номер 52-877, — отрапортовала та с таким видом, будто тренировалась всю ночь. — Вот здесь ее место.

И показала на верхние нары.

Соседки они с тетей Верой, стало быть…

— Я тебя заберу, тетя Вера, — пообещал я. — И с Админом отдельно поговорю…

— Я же помру скоро, Олеська, — с улыбкой, как о чем-то само собой разумеющемся, сказала тетя. — Куда ты меня заберешь?

— В Поганое поле, — ответил я твердо. План выстраивался в голове — тоскливый план, беспросветный, но все же план. — Если помирать тебе пора настанет, помрешь в Поганом поле, на воле. И не славь Вечную Сиберию — это из-за нее ты на каторге!

“…и похороню я тебя в Ведьмином круге, — додумал я. — Глядишь, вернешься… Как мы с Витькой”.

Тетя наощупь нашла мою руку, сжала сухими холодными пальцами.

Я совсем перестал мониторить обстановку, но Ива привлекла мое внимание:

— Олесь! Охранница кого-то привела без твоей команды.

Я повернулся — охранница действительно привела девушку лет тридцати, худенькую (на каторге только Василиса Терентьевна толстая, насколько я понял), почерневшую на солнце, с преждевременными морщинами на осунувшемся лице и тоскливыми глазами. Когда-то, вероятно, она была ничего себе, но каторга лишила ее красоты, превратив в замученную постоянным трудом женщину.

— Вот она, номер 52-877. Привела вот… Решила, что хотите видеть…

Инициативная, подумал я. Инициатива наказуема, разве охранница этого не знает? И проявила она эту инициативу без воздействия Знаков, сочтя меня за какое-то высокое начальство…

— Спасибо, — буркнул я.

— Слава Вэсэ! — гаркнула охранница.

— Вы — Рина? — обратился я к женщине.

— Да, — ответила та, испуганно и в то же время пристально разглядывая меня. Откуда ей знать, кто я такой и почему мне подчиняются охранники? Я ее не морочил.

— Я благодарю… — начал я и охрип. Откашлявшись, продолжал: — Благодарю за то, что ухаживали за моей тетей…

— Вот ее заберите, — вмешалась тетя Вера. — А я вам зачем? Ходить сил у меня больше нет.

— Ходить тебе не придется… — Я выпрямился. Невнятный план в голове обрел четкие очертания. — Тебя повезут на машине. А Рина поедет с нами. Вы ведь поедете с нами в Поганое поле? На волю?

В тусклых глазах Рины блеснуло что-то непонятное и погасло.

— С удовольствием, — сказала она.

Я поднялся.

— Мне нужна машина, запас еды… — начал я, обращаясь одновременно к Самому и его подруге.

— И лекарства для тети, — подсказала Ива.

— И лекарства — все, какие есть, — повторил я вслух.

— Надолго ли батареи хватит? — встрял Витька.

Охранница разинула рот. Я и позабыл, что она не зомбирована волшбой, и ударил ее Знаком. Рот сразу закрылся.

— Есть складная солнечная батарея, — подобострастно сообщил Сам. — Правда, заряжается долго, часа два…

— Часа два? — восхитился Витька. — Это не долго! Росские технологии, наверное?

— Это на твоей машине? — уточнил я у Самого. Он кивнул. — Отлично. Тогда мы поедем на твоей тачке, а сам вернешься как-нибудь своим ходом.

Начальник каторги ничего против, разумеется, не имел — сейчас он выполнял поручения абсолютно не критично и беспрекословно, будто ему приказывал сам Председатель Вечной Сиберии.

Я посмотрел на умирающую тетушку, на Витьку, на троих “сотрудников” каторги и Рину, добрую женщину, ухаживающую за тетей. Эх, подумалось мне, вот бы самого себя зачаровать, чтобы ни о чем не сожалеть, не корить себя, не рефлексировать почем зря.

***

Судьба словно смирилась с тем, что меня не остановить, и больше препон не чинила. “Егорушки” мне не попадалось, прочих проблем не возникало.

Я отнес тетю в машину Самого, разместил ее на заднем сидении, накрыл пледом. Там же села Рина. Вещей у нее с собой почти не было — только маленький потрепанный мешочек. Оксана Федоровна вместе с охранницей притащили таз сухарей, заварки, сушеного мяса, печенья, консервов и прочих продуктов, которые не испортятся сразу без холодильника. Прихватили глубокую кастрюлю с каким-то варевом, приготовленным сегодняшним утром, брезентовую палатку, в которой обитали те, кто ночевал прямо на лесопилке, еще кое-что для хозяйства, благо на каторге было все, чтобы жить в предельно простых условиях на природе. Багажник забили под завязку.

Сборами занимался Витька, и если бы багажник был размером с фургон мусоровоза, он бы и его заполнил целиком.

Снеди хватит на первое время, а потом я добуду еще. Нам еще ехать по населенным местам.

Я старался много не размышлять о том, что будет дальше. Тетя не переживет путешествия к Отщепенцам. Да и жарковато там для нее. Придется, видимо, где-то построить временное жилье. И ждать…

Еду и аптечку с лекарствами положили в багажник, где находилась сложенная солнечная батарея. Я сел за руль — управление сильно не отличалось от такового в мусоровозе — и тронулся. Витька, Рина позади и тетя молчали. Вероятно, от меня исходила злая сила. Руки чесались у меня приказать Оксане Федоровне вместе с Василисой Терентьевной убиться лбами о стенку, а Виктору Семенычу — отрезать себе прибор при всем народе, на потеху каторжникам… Но слабый голос рассудка шептал, что они выполняют свою работу и, кажется, не слишком злые люди.

— Если ты это сделаешь, — сказала Ива, — ты изменишься навсегда. Пути обратно уже не будет.

— Мы всю жизнь идем так, что пути обратно нет, — буркнул я. — Рождаемся — и пути обратно нет. Умираем — то же самое. Вот только мы с Витькой ухитрились войти в одну и ту же реку дважды.

— И вы изменились, — мягко сказала Ива.

— Что ты имеешь в виду?

— Вы были обычными людьми. А стали необычными — вероятно, самыми необычными в этом мире. И все же не рекомендую чинить расправу. Это привлечет внимание руководства страны…

— Я приказал им все забыть. Вера и Рина переведены в другое место. Какое — не ихнего ума дело. А где Сам машину профукал, пусть сам придумывает. Не моя забота.

— Вот и прекрасно.

— А что касается руководства страны, то я с ними поговорю. И с Админом, который засадил тетю на каторгу, — тоже.

— Пойдешь дорогой мести?

— Только не начинай этих моральных завываний о том, что месть — это плохо. Несправедливость должна быть наказана!

Сам не заметил, как последнее предложение произнес вслух.

— Согласен, — сказал Витька, который понимал, что происходит и с кем я беседую.

Территорию каторги покинули у реки — той, что поменьше, делившей каторгу на мужскую и женскую половины. Миновали КПП, а затем повернули налево, где в заборе имелись наглухо запертые ворота. Я заставил зачарованных охранников их отпереть. Когда мы проехали через них, они тщательно заперли проход и забыли об этом странном инциденте.

Егорушка остался на каторге, да и хрен с ним. Если с ним разберутся и отпустят, он получит урок на всю жизнь впредь не перечить человеку со сверхъестественными способностями. А не отпустят, познакомится поближе со столь дорогой ему страной и ее порядками. Правда, я сомневался, что это знакомство изменит его мировоззрение.

Еще до полудня мы очутились в Поганом поле, на еле различимой грунтовой дороге, виляющей среди молодых деревьев. Когда-то здесь лес вырубили, но он вырос заново. Следовательно, когда-то давно Поганого поля здесь не было… Вечная Сиберия отступает от натиска Погани не только на юге.

— До обеда управились, — внес нотку позитива Витька, когда колючая ограда каторги пропала среди кустов и деревьев далеко позади. — В кои-то веки. А то застреваем на каждом шагу.

— Ага, — мрачно согласился я.

— Куда мы поедем? — ровным голосом поинтересовалась Рина, наша новая неожиданная спутница. Она держала тетину голову на коленях, чтобы защитить от тряски машины. Спросила таким тоном, что было ясно: если ей не ответят, она промолчит, не обидится. Привыкла, что с ней обращаются, как с животным. Хотя сама животным не стала, не оскотинилась…

Я постарался ответить ей как можно обстоятельнее:

— Отъедем чуть дальше от Вечной Сиберии, остановимся в Поганом поле. Мы с Витькой знаем, как в нем выживать. Построим временное жилище, чтобы тете было комфортно. Нельзя, чтобы сиберийцы нам напакостили.

— Тебе разве напакостишь? — слабо улыбнулась Рина.

Я глянул на нее в зеркало.

— Напакостить при желании можно кому угодно… Лишний раз не будем нарываться.

— А потом? — с нажимом спросила женщина.

Я пожевал губами. Понял, что она имеет в виду. Потом — это когда тетя умрет. Обернувшись, посмотрел на тетю — она заснула.

— Потом мы с Витькой поедем на юг, к Отщепенцам. Но по пути заглянем кое-кому в гости…

“К Решетникову и в 37-й Посад, к Администратору”, — договорил я мысленно.

— Так ты у Отщепенцев магии научился? — спросила Рина.

Она говорила немного грубым тоном и “тыкала” мне, но это не вызывало во мне неприятия. На каторге и не так заговоришь. То, что она ухаживала за тетей, многое ей прощало.

— Не только, — расплывчато ответил я.

Вопросов больше не последовало. Она не поинтересовалась, что будет с ней, не спешила домой — видно, дома у нее нет. Или ей все равно, или она решила пока не наседать и выяснить свою судьбу позже.

***

Северные края богаты лесами и реками — в отличие от южной местности, пустынной и сухой. Я ехал по едва различимой дороге куда глаза глядят и сообразил, что ищу, лишь когда это что-то попалось на глаза. Вернее, не на глаза, а в зону действия моего радара, третьего ока. Засветилась сама собой иконка допарта Дольмена, появился текст на интерфейсе:

ОБНАРУЖЕН ПОРТАЛ В НЕАКТИВНОЙ ФАЗЕ

То, что надо. Я потихоньку сбавил скорость и проехал еще метров двести, пока впереди не показался поросший ивняком берег ручья, узкого, но глубокого, с песчаным дном и прозрачной водой. Местечко словно специально придумано для семейного пикника. Что ж, нашу компанию с некоторой натяжкой можно назвать и семьей.

Никто не усомнился в том, что я остановился в этом местечке из-за воды. Никто не увидел в густом подлеске Ведьмин круг с дольменом. Судя по состоянию дороги, людей здесь не бывало несколько лет. Мы находились в глубине леса километрах в тридцати от границы Вечной Сиберии, в достаточной безопасности, если не считать Погань. С некоторых пор я предпочитал общество Уродов, нежели людей.

Когда я остановил машину на берегу, Витька и Рина молча вылезли из кабины и принялись разгружать багажник, ставить палатку, накрывать “на стол” к обеду. Тетя продолжала спать на задних сидениях.

Я включил третье око на полную катушку и прогулялся по окрестностям — насобирал охапку трав для того, чтобы соорудить ведьмины мешочки для отпугивания ночных уродцев. Кое-какие “ингредиенты” не нашел — эти растения здесь не произрастали, — но понадеялся, что всего остального хватит. В темном сыром овраге наткнулся на Поганый гриб — он торчал среди кустов бледным пульсирующим мешком размером с легковушку. Тут они, Уроды, изволят почивать днем, чтобы ночью по полю погуливать…

Посетила идея выпустить очередь из автомата по этому бурдюку, но это было глупо — Урода так просто не убить, лишь пули зря потрачу.

Третий глаз подсказал, что в этом густом северном лесу, настоящей тайге, полным-полно разной живности в виде ежей, белок, всяких грызунов, ласок, лис, птиц, барсуков, зайцев. Если не выпендриваться, то пожрать тут всегда найдется — а выпендриваться и выбирать еду среди нас никто не собирается, в этом я не сомневался.

Моя магия, кажется, не действует на рыб, и удочек у нас нет. Эх, а я бы порыбачил!

Сколько я ни сканил лес, медведей не учуял. Косолапые здесь или не водятся, или шляются где-то далеко.

Когда я вернулся к становищу (стал называть про себя место нашей стоянки по-отщепенски), выяснилось, что Витька и Рина сложа руки не сидели. Смастерили столик из нескольких валунов и тряпки, “стулья” из пучков травы и матрасов, развели крохотный костерок у самого ручья и вскипятили воду. Ели мы то, что было в кастрюле, а именно густой суп с разваренным овсом, ячменем, овощами и даже крохотными кусочками жесткого мяса. Мда, теперь кое-кто из каторжан недополучит хавки…

Рина покормила и попоила тетю Веру без всякого напоминания с моей стороны. Тетя съела ложки три и снова впала в забытье.

— Ты меня освободил только из-за тети? — заговорила Рина своим грубоватым голосом, когда мы поели и попили. — Чтобы я за ней ухаживала?

— Не только, — ответил я. — В благодарность, что ты ухаживала за ней и раньше.

Рина выпятила губу и кивнула.

— Ты колдун, — заявила она. — Перед тобой наше грозное начальство прыгало, как дрессированные мартышки. Сроду я их такими не видывала. Если у тебя такая сила, отчего тебе всю каторгу не освободить? Или полагаешь, что они-таки ее не заслужили?

— Не полагаю.

— Что ж тогда? Не считаешь нужным добро просто так делать, за бесплатно?

Она начинала меня раздражать. Будто уязвить хочет непонятно за что вместо благодарности.

— Мы с Олесем приехали спасти его тетю, — сказал Витька, тоже почуяв наезд и заступаясь. — И спасли тетю. А у вас, дамочка, какие-то претензии.

— Да какие у меня претензии, — слабо улыбнулась Рина, — что вы. Я уж не мечтала на воле побывать… Просто непонятно мне, почему бы человеку с такими силами порядок в мире не навести.

Я фыркнул.

— В мире? Ну это ты загнула!

— А что мешает-то?

Я задумался.

— У меня не всегда были такие силы. Сначала я и вовсе не знал, кто я такой и чего хочу. Потом было некогда. Потом… — Я кинул взор на Витьку, живого и невредимого. — Короче, были проблемы.

— Не знал, кто ты такой? — Рина наклонила голову набок.

— Долго рассказывать.

— Мы и не торопимся никуда.

— Как-нибудь расскажу, — пообещал я с улыбкой.

Она кивнула.

— Хорошо. Я подожду. Я научилась ждать… А когда решишь все свои проблемы, что тогда?

— В смысле, что тогда? — терпеливо уточнил я.

Она вдруг перестала меня раздражать. Я вроде бы приспособился к ее манере разговаривать — угловатой, резкой, прямолинейной, как бы “наезжающей”. Но на самом деле она не наезжала, лишь хотела разобраться и делала это максимально прямо, без экивоков.

— В смысле, как будешь жить со своей силой? На отшибе в лесу, как сейчас, с мальчиком и самыми близкими? Или попытаешься сделать что-то большое и важное?

— Например? — заинтересовался я.

Рина вздохнула, заправила выбившуюся прядь с проседью под косынку кислотного цвета.

— Да что угодно. Мир завоюешь. Или Вечную Сиберию освободишь, станешь ее справедливым правителем.

Я не удержался от нервного смешка.

— Мир завоевать? А нафига мне такой геморрой? Вечной Сиберией править? А смысл? Освободить людей невозможно. Освободить их могут только они сами — хотя я и в этом сильно сомневаюсь. Что ты предлагаешь: зачаровать всех жителей и внушить, что они свободные и гордые? Это будет еще одно рабство. — Я кивнул в сторону машины, где лежала тетя. — Вечная Сиберия ни за что, ни про что засадила тетю Веру на каторгу, а тетя по-прежнему восхваляет ее… Как таких перевоспитать?

— Рабство — это когда собака кидается и грызет палку, а не человека, который этой палкой ее лупит, — вставил пять копеек Витька. Он поспешно добавил: — Это такая метафора. Я не сравниваю тетю Веру с собакой.

— Спасибо, — сказал я ему насмешливо. И снова обратился к Рине: — Править и наставлять на путь истинный — это не мое.

— А что твое?

Я пожал плечами.

— Время покажет.

— Между прочим, идея интересная, — сказал Витька, глядя на Рину сверкающими глазами. — Этот мир разобщен. Вот его основная беда. Сами люди не освободятся, тут я с Олесем категорически не согласен. Если, скажем, завалить Председателя и весь Детинец заодно, народ тут же нового Председателя найдет. Потому что своими мозгами жить не умеет. Ждать, пока само собой все образуется — глупо. Сидеть сложа руки, когда есть возможность что-то сделать в масштабах целого мира — еще глупее.

— Не понял? — возмутился я на Витьку. — Это что за гнусные намеки? Я, по-твоему, должен все бросить и бежать свергать Детинец, перевоспитывать сиберийцев?

— Мы уже пытались взорвать квест-башню, но нас тупо надули, — ухмыльнулся тот. — Взорвать башню изначально было идиотской идеей. Это все равно что грызть палку, которой тебя лупят.

— Предлагаешь все-таки оторвать Председателю голову?

— А почему нет?

— Это аморально и небинарно.

— А закрывать глаза на страдания тысяч людей не аморально? Не все родились твоими тетями.

— Ну хорошо, — сказал я не без раздражения. — Допустим. Оторву я Председателю его тыкву. И всем его прихвостням заодно. Дальше что? Сиберийцы найдут нового Председателя, не успею я отойти от окровавленного тела на полшага. Ты сам это только что обозначил. Свято место пусто не бывает!

— Поэтому нельзя ограничиваться переворотом и отрыванием тыкв, — сказал Витька. — Надо возглавить весь этот шалман и повести его к светлому будущему.

Я хрюкнул, затем расхохотался, но прикрыл ладонью рот, чтобы не разбудить тетю. Схватил сточенный ножик, прихваченный из каторги, кинул Витьке:

— Вот тебе нож, режь сразу! Я, конечно, не совсем старый и совсем не мудрый, но до такого маразма не докачусь! К светлому будущему народ вести, придумал тоже! За всю историю кто только не желал вести за собой народ, и что получилось? Это все равно, что кошек пасти! Народ — это такая неблагодарная свинья, что и описать невозможно! Бессмысленно его куда-то вести!

— Почему?

— Рассуди сам. Зачарую я весь народ, чтобы меня слушался. И кем я после этого стану? Вторым председателем?

— Постепенно дашь им свободу…

— Отлично, дам. А они скажут: не хотим тебя больше, царе, уходи, будем нового господина выбирать.

— Ну и пусть выбирают.

— И выберут они себе жадного до власти мудака, который станет третьим председателем.

— Почему сразу жадного до власти?

— Потому что во власть идут только те, что ее жаждет. Простая психология.

— Может попасться достойный, — заспорил Витька. — Всякое бывает. И если попадется козел, можно будет сделать перевыборы.

— Скажи мне, Витька, где ты видел жадного до власти мудака, который добровольно отдал бы власть? Он подделает результаты выборов и, если надо, завалит других кандидатов, или запугает их, или подкупит — и останется у власти до конца своих дней!

— Такой свободы народу давать нельзя… — задумчиво проговорила Рина. — Ты должен будешь удерживать власть.

— Тогда о какой свободе речь? — сразу отреагировал я. — И кто даст гарантии, что власть меня не испортит, и я сам не стану тем самым козлом? Кто меня остановит-то?

Повисло молчание. Тихо шелестел ручей, сквозь кроны просачивались зеленые лучи.

Я подумал, что моим собеседникам нечего возразить, но Витька спокойно и уверенно произнес:

— Вот поэтому я разумный монархист.

— Хочешь царя-батюшку? — съехидничал я.

— Или царицу-матушку, без разницы, — не стушевался Витька. — Монарха. Человека благородного, ответственного, живущего ради одной идеи — процветания своей державы.

— Во-первых, где такого найти? Власть — это поганый фильтр, который отсеивает все чистое и благородное…

— Не преувеличивай, — перебил Витька.

— …во-вторых, каждый понимает процветание державы по-своему. Кто-то думает, что страна не будет процветать, если не станет захватывать соседей, оплачивать дорогие проекты ради понтов и так далее…

— Терминологию можно прописать в специальном документе…

— …а потом переписать его так, как надо монарху! Или подтереться.

— И что ты предлагаешь?

— Я? Ничего. Потому-то и не лезу ни в Председатели, ни в монархи. Знаю только, что власть должна быть конкурентной и сменяемой. Причем сильно конкурентной и часто сменяемой. Видишь — в этом ручье вода течет, оттого и чистая. Когда застаивается, образуется болото.

— Это и первоклассник знает, — отмахнулся Витька. — Я про воду. Пусть премьер-министры меняются и борются в конкурентной борьбе, а монарх — это ведь не просто вечный на престоле сиделец, а знамя… символ… знак.

— Знак? — задумчиво повторил я, подумав совсем о других Знаках.

— Твердыня и опора народа. Они особенно нужны, когда никакой опоры и твердыни нет и в помине. Когда люди не знают, ради чего жить. Поэтому выдумывают разный бред — вроде величия Вечной Сиберии. А россы — ты рассказывал — постоянно переезжают из Секции в Секцию, с жиру бесятся. А все почему? Потому что нет в их жизни смысла.

— Считаешь, монарх им такой смысл даст? Обычный человек?

— Ну, допустим, не обычный. Монарх не должен быть обычным. К тому же он должен олицетворять собой нечто большее, чем человек, облеченный властью, понимаешь, Олесь? При самодержавии это была религиозная вера. В некоторых теократиях, например, тибетской, то же самое. Но сейчас это не сработает, потому что религиозное мировоззрение в прошлом.

— Для кого как, — усмехнулся я. — Припоминаю кое-кого очень религиозного.

— Это атавизм. Нужна система, мощная, видимая простому народу, понятная и в то же время далеко не всем доступная. И это… магия допартов.

— Приехали! Говорю тебе, руководить никем не желаю. Желаю жить в свое удовольствие, в обществе самых близких людей.

— Ну так живи! Кто тебе мешает? Руководить будет тот, кого ты назначишь на место премьера, как в конституционной монархии. Но только она будет не конституционной, а абсолютной. Все эти выборы, голосования, подковерные интриги занимают слишком много времени, сил и денег из бюджета страны. Премьер будет руководить, а если тебе что-то не понравится, сместишь его. Если неохота выбирать самому, дай задание народу, замути демократию строго дозированную. Сам же будешь являть собой символ, твердыню и опору.

— А когда я сдохну, что будет? Грызня за власть у еще не остывшего трупа?

— Хмм… Если ты так далеко заглядываешь, тогда сделай так. Найти преемника, передай ему допарты и всю магию и доживай на пенсии в санатории.

Я негромко рассмеялся.

— Фантазия у тебя, конечно…

— Он прав, — вмешалась Рина, внимательно слушавшая нас. В пылу полемики мы про нее и забыли. — Людям нужен символ и опора. Всем народам Поганого поля нужен монарх… как Знак человечности и добра. А в мелочах пусть каждый народ живет, как ему приспичит.

— Кухонная философия, — обрубил я. — Мы все — далеко не политики и в этих делах мало что понимаем.

— Никто не понимает, — сказал Витька. — Думаешь, Чингисхан разбирался в политике? Он даже читать-писать не умел. Или Наполеон в университете для императоров учился? Все они разобрались по ходу дела, на практике. И мы разберемся.

– “Мы”? — многозначительно переспросил я.

— Я рассчитываю стать твоим первым премьером, — скромно сказал Витька.

— Ива говорила, что монархия — это реликт, — сказал я. — Иногда такие реликты сильные и влиятельные, но все равно тупиковые и контртенденциозные направления развития общества…

— Я сейчас не об обычной монархии говорю… — горячо заговорил Витька, но умолк.

В машине то ли что-то произнесла, то ли застонала тетя, и наш разговор мигом прервался. Рина подхватилась, метнулась к машине. Мы с Витькой тоже встали. Тетя хотела пить. Сознание у нее было замутненное — она не спала, но и не бодрствовала, пребывала в каком-то забытье, которое иногда прерывалось секундами просветления. Я не был уверен, но, кажется, ей стало хуже после нашей поездки. Все же возить никуда ее было нельзя. Но и оставлять в зловонном бараке — тоже.

***

В “становище” у ручья мы оставались около недели — в тягостном ожидании неизбежного. Обустроили палатку, смастерили бездымный костер, натаскали хвороста. Тетя по-прежнему лежала в машине, на заднем сидении — места там как раз хватало для ее высохшего тела, — а мы с Витькой и Риной спали в палатке на старых матрасах из каторги. Переносить тетю Веру в палатку мы не стали, да и сама тетя не захотела. В машине были приоткрыты окна, под кронами деревьев не было жарко, а мои ведьмовским мешочки отпугивали не только Погань, но и комаров.

Сидеть на одном месте было невыносимо, особенно рядом с умирающим человеком, поэтому я старался при любом удобном случае улизнуть — как правило, на охоту. То есть не на охоту, а В-охоту. Охотился я, что называется, с голыми руками наперевес, вооруженный лишь своими магическими допартами. Более-менее соображающих животных, вроде зайцев, выманивал Знаком Морока — но на рыб он не производил впечатления. Крутилась мысль наведаться на каторгу или к сторожам на пирсе — пошукать, есть ли у них удочки или мордушки, но идею я так и не осуществил. Подумалось, что уезжать в населенные места рискованно, а надолго оставлять умирающую тетю неправильно.

Иногда Витька составлял мне компанию на охоте. Проку от него не было никакого, скорее вред — из-за его болтовни дичь разбегалась. Я его понимал: он тоже не хотел сидеть возле палатки, маясь от безделья.

Порой вместо охоты я уходил подальше от становища и занимался моим лесным воркаутом, потому что организм по-прежнему требовал физических нагрузок. Вместо турника использовались деревья, вместо гантелей и гирь — валуны.

В итоге все хлопоты по уходу за больной взяла на себя Рина. При виде того, как она умывает тетю, кормит с ложечки и разговаривает, я испытывал вину, благодарность и облегчение — причем все это одновременно. Терзала мысль, что для Рины положение особо не изменилось: она по-прежнему находилась не дома, была ограничена в передвижениях и вынуждена ухаживать за умирающей женщиной. Правда, не приходилось работать в прачечной, мельнице или лесопилке — а это для бывшей каторжанки немало.

Рина не жаловалась. И не рассказывала о себе. Не спешила домой. Я рассудил, что ее никто и не ждет. Как я ни откладывал время для подробного планирования, обилие свободного времени в лесу постоянно вынуждало заняться этим делом в срочном порядке. Что я буду делать с Риной после смерти тети Веры?

Кстати, никто не знал даже приблизительно, сколько протянет тетя. Обсуждать такой вопрос было неудобно — да и смысла не имело. Иногда, глядя на серое лицо тети, я думал, что завтра она будет лежать уже холодная. Но ее истощенный болезнью организм упорно цеплялся за жизнь, хотя день сменялся следующим днем, а тетя практически перестала есть, только изредка просила воды.

Однажды я набрался духу и уселся на место пассажира в машине. Твердо решил провести весь день с тетей, пусть даже она этого не осознает. Но она внезапно пришла в себя.

— Олесь, это ты? — спросила она.

— Я, — сказал я и откашлялся: голос пропал. — Воды подать? Или чая?

— Нет… не надо воды и чая… Я думала: во сне тебя вижу…

— Не во сне, тетя Вера. Мы в реальности. И больше не на каторге.

— Я поняла… в лесу мы… на свежем воздухе… Вернулся ты за мной.

— Вернулся, — сдавленно сказал я.

— Всегда особенный был… С малых лет…

Меня охватил горячий стыд.

— Тетя Вера, — прошептал я. — После того глюка я потерял память. Я забыл все и всех… Даже тебя. Поэтому ушел и не попрощался.

Она помолчала. Губы у нее давно покрылись коростой, глаза запали в глазницы, кожа отливала синюшностью. Она смотрела куда-то наверх, мимо меня. Я со страхом ждал ответа. Мне было нужно признаться ей в том, что я ее не помню, и это не оправдание, не извинение, а факт, который она должна знать. Времени для откровений мало.

— Ты вернулся, — наконец заговорила она. — И ладно…

— Я вернулся, — повторил я. — И ты вернешься. Я знаю магическое место, оно людей с того света возвращает…

Зачем я начал рассказывать об этом? Не знаю.

Тетя Вера с трудом, закрыв глаза, покачала головой.

— Не надо, Олесь, никаких магических мест. Если человеку пора уходить, пусть уходит и не возвращается. Неправильно это. И я не хочу никуда…

Она не договорила — не хватило сил.

Я ловил ртом воздух. Как? Не хоронить ее в Ведьмином круге? Лишить ее — и меня! — шанса на возвращение? Я, правда, сомневался, что человек, умерший по естественным причинам, не насильственной смертью, как мы с Витькой, попадет сначала в Скучный мир, а оттуда через дольмен — обратно в наш. Если тетю и закинет в Скучный мир, в чем есть гигантские сомнения, она не найдет дороги домой. Да и захочет ли?

Но теперь ее просьба, или требование, ставило крест на этой посмертной авантюре. И на моих шансах хоть как-то искупить вину…

— Хорошо, тетя Вера, — сказал я. — Не будет магических мест…

***

В ожидании хуже всего скука и неизвестность. Причем неизвестность куда хуже скуки, с которой еще можно как-то бороться. А вот сколько ждать?

Порой пессимист во мне “каркал”, что тетя продержиться целый год. Что делать в этом случае? У нее уже появились пролежни — Рина тщательно их растирала, массировала, но без особого успеха. В машине, несмотря на приоткрытые окна, висел тяжелый запах смерти. Тетя почти не приходила в сознание, но и спать не могла; дыхание ее прерывалось тяжелыми всхлипами, она раскрывала глаза, но, кажется, мало что видела. И так круглые сутки.

Аура смерти действовала угнетающе. Витька ходил мрачный и неразговорчивый. Диспутов как в первый день в становище больше не случалось.

Как-то я спросил Иву:

— В Республике Росс ее бы вылечили?

— Почти наверняка. Но я понимаю, что тыимеешь в виду. Транспортные средства Росс не залетают в эти края.

— Я то же слышал и раньше, — недовольно произнес я. — Но, как оказалось, дроны летают до Решетникова…

— То дроны. И перемещают они неживой груз вроде биоботов и прочей техники. Дрон летает высоко и с перегрузками, которые не выдержит человек, тем более настолько больной. В дроне нет никаких условий для живого пассажира.

— Предлагаешь не выходить на связь с Ивой-1?

— Это бессмысленно.

На меня накатило облегчение. Если ничего нельзя поделать, то никто и не виноват. Я-то думал, что могу помочь тете, но не делаю этого, потому что не хочу связываться с россами.

Я все же предложил вариант:

— Если я свяжусь с Ивой-1… заключу какую-нибудь сделку… она пришлет нужную аппаратуру на дроне сюда. И мы вылечим тетю.

— Что ты можешь предложить Иве-1? У вас и без того сделка.

— Да хоть свою жизнь… — буркнул я.

— Свою жизнь за жизнь тети? Какой в этом смысл? К тому же, не забывай, что даже если ты договоришься с Ивой-1, это не дает гарантии, что все Кураторы проголосуют за то, чтобы отправить медицинскую аппаратуру на север Сиберии.

Я и сам понимал, что предложить мне Кураторам нечего. Они и так получат все, что хотят — так или иначе. А хотят они мои допарты. На тетю им начихать.

— Живая и здоровая тетя будет отвлекать тебя от поисков допартов, — с жестокой логикой искусственного интеллекта сказала Ива. — Им невыгодно ее спасать. Плюс бюрократия. Плюс проблемы с транспортом.

— Но я должен хотя бы попытаться… Даже если это похоже на сделку с дьяволом…

— Чтобы не казнить себя до конца жизни? — спросила Ива. — Ты ведь этого боишься? Чувства вины?

Я почти с ненавистью посмотрел на голографическое изображение Ивы на моем внутреннем интерфейсе.

— Да! И это тоже! Я должен сделать все, пока не поздно!..

— Олесь, — вдруг позвала тетя ясным голосом.

Я сидел на переднем сидении, разговаривая по сути с самим собой. Витька собирал хворост неподалеку, Рина сидела у палатки и разделывала фазана, которого я приманил Знаком. Я резко развернулся.

Тетя лежала в своей неизменной позе, смотрела на меня внимательно и осмысленно. Сознание полностью к ней вернулось.

— Я же сказала тебе, Олесь, не хочу возвращаться. Не надо сделки с дьяволом…

Она слышала мои реплики, которые я произносил от волнения вслух, хотя мог общаться с Ивой мысленно. Не думал, что меня слышат.

— Ты не поняла… Мы можем… Я могу тебя вылечить! Если постараюсь!

Она улыбнулась почерневшими губами.

— Оставь это… Дай мне умереть, отпусти меня. Похорони как обычного человека, без магии, без молитв, в тишине. Пусть только птички поют над моей могилой. Так должны умирать настоящие сиберийцы.

— Хорошо…

Она снова впала в забытье. Что-то подсказывало, что смерть ходит совсем рядом, что надо посидеть рядом, чтобы не пропустить этот момент, не оставлять умирающую одну.

Я уселся поудобнее, храня молчание. Ива не появлялась, чувствуя мое настроение.

К машине с моей стороны подбежал Витька — возбужденный, глаза вытаращенные. Я вылез из кабины.

— Чего?

— Быстрей! Там… на реке!..

Он был слишком возбужден, чтобы говорить внятно, тыкал рукой назад, в сторону большой реки, текущей между лесистыми берегами в полукилометре от нашего становища. “Наш” ручей, кстати, впадал именно в эту реку.

Рина встревоженно посмотрела на меня. Руки у нее были в фазаньей крови и перьях.

— Посиди здесь, мы быстро, — сказал я ей.

Мы помчались вдоль ручья, нетерпеливо отодвигая ветви кустов и деревьев. Ближе к реке замедлились и спрятались за пригорком. Выглянули, и я испытал шок.

— Я дрова собирал… — путанно шепотом объяснял Витька. — Вижу: плывут! Как раз из-за поворота выплывают! Я бегом к тебе…

По широкой полноводной реке плыл целый флот больших парусных лодок. Нет, не лодок, а знаменитых драккаров, которые способны двигаться хоть передом, хоть задом, с прямоугольными парусами, разукрашенными багряной краской бортами, на которых висели круглые щиты. На парусах изображался Знак.

Витька рядом охнул.

— Это он! Я его видел в своих глюках! Фигасе!

Знак смахивал на корону с пятью зубцами и заостренным низом. Или на безликую голову сатаны с пятью рогами.

Из отверстий вдоль бортов лодок-драккаров торчали длинные весла, синхронно поднимающиеся и опускающиеся в воду. Дул ровный северный ветер, и флотилия споро шла против течения — пять, шесть, десять лодок, каждая размером с хорошую фуру. Людей из-за высоких бортов мы не разглядели и провожали драккары взглядами, пока флотилия не исчезла за поворотом реки на юге.

— Ты видел именно этот Знак? — уточнил я.

— Ага! Его! Острый такой!

— И видел горы трупов… Значит ли это, что надвигается война? Кто идет с войной на Сиберию под этими знаменами?

— Северяне? — предположил Витька. — Марья-нуарка рассказывала о них. У этих северян еще есть легенда о Повелителе Поганого поля.

— Думаешь, они нашли своего Повелителя и идут нас всех завоевывать?

— Почему бы и нет?

— Нам еще и агрессивных викингов не хватало…

— Что будем делать?

— Ждать. Как обычно. Тетя все еще с нами… Пошли назад.

Но когда мы вернулись, тети с нами уже не было. Я пропустил мгновение ее ухода. Заглянув в машину, сразу понял, что она ушла: лицо пожелтело, расслабилось, глаза и рот приоткрыты. Я все же пощупал пульс. Рука была холодная, пульс отсутствовал.

Тетя Вера не заставила нас долго ждать и мучиться, ухаживая за ней.

Глава 11. Дорога в Князьград

Вокруг стелется промозглый липкий туман, окутывает меня грязным одеялом, дурманит разум, навевает безумие. Я кручусь вокруг своей оси, пытаясь понять, где я, но в итоге накатывает дурнота — всюду одно и то же. Я вижу, что из тумана выходят люди, подспудно знаю, кто это, и в то же время они мне абсолютно незнакомы.

Злобная старуха…

Ехидно-насмешливый старик…

До боли знакомая девушка…

Пацан-подросток…

…и человек с закрытым маской лицом.

Пятеро окружают меня в этом тумане, сужают круг. Я в их власти.

— Ну что выстроились? — кричу я. Голос вязнет в осязаемом тумане. — Чего кругом встали? Ведьминым кругом?

Ассоциация с Ведьминым кругом всплывает в сознании нежданно-негаданно, захватывает воображение. Эти люди (люди ли?) — камни в Ведьмином круге, а я — дольмен, вернее, портал в иной мир.

— Она не захотела, чтобы ее хоронили здесь! — говорю я и сам не понимаю, что несу. — Она не захотела! И мы ее потеряли!

— Мы ее не потеряли, — брюзливо-презрительно говорит старик. — Она нам была не нужна. Те, кто нам был нужен, в нашем распоряжении.

— И кто это? Я и… — Имя вылетело из памяти, всякие попытки вспомнить завершаются приступами боли. — И мой друг?

— Слишком много “якаешь”! — злобно прошипела старуха. — “Я” да “я”! Попова свинья! Ты себе давно не принадлежишь, а лишь выполняешь то, что должен!

— Я никому ничего не должен…

— Ой ли? — удивляется девушка, и я резко поворачиваюсь к ней. — Все кому-то что-то должны, иначе не бывает. Иначе жизни не будет! Даже мы здесь, пребывая в единстве, живы лишь потому, что должны друг другу!

— Что вы должны? — спрашиваю я на автомате, теряя нить разговора.

— Свободу. Мы должны друг другу свободу.

…Я проснулся, и тут же на интерфейсе моего нейрочипа возникла Ива.

— Тебе снова снился кошмар, Олесь.

Я закряхтел и не ответил. Этой ночью я заснул сидя за рулем машины, не ложился в палатке, которую поставили Рина и Витька. Весь день мы ехали на юг вдоль большой реки Северянки в направлении Князьграда, но из-за непролазных дебрей продвинулись недалеко. Витька предложил плыть на катере, который мы припрятали недалеко от пирса, но это означало оставить машину. А колеса нам нужны в будущем. Я руководствовался еще и другими соображениями: на реке нас видно далеко, а в чащобе мы невидимы — никакие сиберийцы или неведомые северяне на драккарах нас не засекут.

В результате мы несколько раз заезжали в тупики, откуда приходилось выезжать задом и по жуткому бездорожью. Батарея быстро сдыхала, и мы останавливались на часок-другой, чтобы ее подзарядить. Идиотская техника Вечной Сиберии (пусть и сделанная в Росс) не предполагала одновременной езды и подзарядки.

В дорогу мы выступили сразу после похорон — таких, каких хотела тетя Вера: без молитв и магии, на солнечной полянке вдали от Ведьминого круга.

Меня мучила совесть. Я должен был воспротивиться желанию тети и похоронить ее в Ведьмином круге. Если бы тетя Вера воскресла, небось уже не пожелала бы необратимой смерти. Больной и страдающий человек жаждет избавления от мук, здоровый же просто так смерти не пожелает. А сон-кошмар, где в туманном поле бродят пятеро незнакомых знакомцев, — лишнее доказательство тому, что теперь я буду винить себя: не настоял на своем, не уговорил, не сделал по-своему…

— Я могу помочь, — сказала Ива, не дождавшись моей реакции.

— В чем?

— В наведении порядка в твоей голове. Могу ослабить эмоциональное давление определенных воспоминаний.

— Спасибо, но не надо. В моей голове и так кто только не шарился и не шарится до сих пор… Наводить там порядок значит усугублять хаос. По-хорошему мне бы полностью восстановить память, но я не могу сказать, что хочу этого.

— Почему?

— Я привык к тому, что я — это я. Ведун без памяти, без прошлого, неведомо откуда взявшийся и невесть куда бредущий…

— У тебя есть план. Спасти Киру.

— Да… Тетю-то я уже спас…

— Ты напрасно винишь себя в ее смерти. Ты не можешь отвечать за все прихоти судьбы. Думать иначе — страдать комплексом Бога.

— У меня нет комплекса Бога, Ива. И я не думаю, что полностью виноват в том, что тетя попала на каторгу. И больна она была еще до моего глюка, так что рано или поздно… Просто сейчас — прямо сейчас — у меня столько силы! Но толку от нее мало. Рина и Витька правы: с такой силой я просто обязан навести порядок в мире, нельзя ведь зарывать магические таланты в землю! Но как навести порядок в мире, если в голове бардак? Я не хочу быть председателем или монархом, решать за других, вести за собой, я просто…

— Чего же ты хочешь на самом деле, Олесь?

Я задумался. А чего я, собственно, хочу? Покоя? Жизни в становище Отщепенцев рядом с Кирой и наложницами? Ха, рядом с Кирой и наложницами покоя мне не найти!.. Хочу ли я жизни в Республике Росс, чтобы переезжать каждый месяц из Секции в Секцию в поисках новых впечатлений?

— Не знаю, — выдавил я. — В том-то и беда. Я не знаю.

— Ты заблудился, — мягко сказала Ива. — Но обязательно найдешь свой путь.

Я вздохнул, потер глаза. Ночь была на исходе, но на прогалине, где мы остановились на ночевку, царила непроницаемая тьма. Третьим оком я “разглядел” палатку рядом с машиной, два живых спящих тела внутри, кольцо из ведьмовских мешочков…

И Урода на самой границы этого круга. Он таращился в нашу сторону, но ничего не предпринимал. Не мог переступить магическую границу.

— Пошел вон! — негромко произнес я, подбавив в голос чуток волшбы. Сумрачная тень Урода бесшумно метнулась прочь, в кусты.

Насколько я понял, мы находились на территории Поганого поля, а земли Вечной Сиберии, по которой Уроды и прочая Погань отчего-то ходить не может, отодвинулись от берега реки на несколько километров. Сообщения между страной и каторгой происходят в основном по реке, но есть и сухопутный путь. Мы перемещались между рекой и этим путем, чтобы не привлекать лишнего внимания.

— Кем были твои родители, Олесь? — вдруг спросила Ива.

— Что? — вздрогнул я.

— Твои родители. Знание прошлого порой помогает понять настоящее и определить будущее.

— Я… я никогда не вспоминал родителей.

Это открытие ударило не хуже боксера-профессионала. А ведь точно! Я н и р а з у не вспоминал родителей со времен глюка. И, возможно, до глюка, просто не помню я те времена.

— Ты сирота?

— Не знаю… Мысль о родителях не приходила… Странно-то как, а? Ни в Скучном мире, ни в этом…

— Ты помнишь, кто они, как выглядят?

Я напряг память — бесполезно. Там, где должны быть воспоминания о родителях, — звенящая пустота.

— Хм, — произнесла Ива. — Я не вижу, чтобы тебе стирали память… Воспоминаний будто не было с самого начала…

— Что ты хочешь этим сказать? Что я из пробирки?

— Нет. Скорее, что тебе полностью переустановили программное обеспечение.

Я нахмурился.

— Эй! Я не компьютер!

— Это просто термины, — объяснила Ива мягко. — Человеческий разум, конечно, сильно отличается от компьютера, он развивается постепенно, изнутри, разворачиваясь, как цветок, вырастая, как вырастает дерево из крохотного семечка. А компьютер, искусственный интеллект конструируется из уже готовых фрагментов-паттернов… Хотя в Секции Грин есть технологии выращивания компьютеров на базе биологической матрицы… Тем не менее, Олесь, тебе не просто стерли воспоминания, но переустановили личность.

У меня бешено застучало сердце.

— То есть я — это кто-то другой в чужом теле? Новая душа? А старая где? Умерла?

— Душа — это вопрос веры. До сих пор наука Республики Росс не подтвердила существование в человеке чего-то еще, кроме физического и психического аспектов. Личность — это своего рода агрегат, сочетание устойчивых шаблонов реагирования, и ничего больше. В мозге нет волевого центра, центрального “я”, только специализация разной степени строгости, замешанная на голографическо-фрактальном принципе…

— Ты можешь попроще? Я — это я или кто-то другой?

— Ты всегда ты, — Ива улыбнулась. — Ты — это река. Вроде бы одна и та же, но всегда разная, и в ней нет ничего, что остается постоянным.

— Так, поперла философия ИИ, — заворчал я. — Ты меня утешаешь после того, как огорошила новостью о переустановке личности…

— Переустановка личности — это переустановка всех шаблонов реагирования, входящих в ее состав. Кроме них, в личности больше нет ничего.

— Как это нет? Я ведь чувствую себя как… себя! Я — это я!

— Это иллюзия — как и я сама. Ты видишь меня и разговариваешь со мной, но объективно я не существую в природе. Если в тебе есть нечто постоянное, почему у тебя каждый день разное настроение? И почему во сне ты воспринимаешь себя совсем иначе, если вообще воспринимаешь? Сознание — это поток, река, которая кажется цельной и постоянной, но в ней нет ничего, кроме воды…

— Еще рыбешка есть… — фыркнул я. От философских разговоров сонливость слетела окончательно. — Кстати, о снах. Ты не уловила наведенной психической передачи?

— Нет, но думаю, что твой нейрочип не имеет достаточных мощностей для улавливания всех пси-передач.

— Ладно… Разберемся со временем…

***

Я бы не сказал, что открытие Ивы о переустановке личности меня сильно шокировало. Привык уже к новостям подобного толка. И раньше знал, что прошлого у меня нет — теперь выяснилось, что нет и личности. Всего-то.

Переживать не о чем. Прошлое в прошлом, а мы все в настоящем. Вот о нем и надо думать и на нем концентрироваться.

Правда, прошлое временами о себе напоминает. Взять хотя бы мою тетю. Я был знаком с ней каких-то два дня, а поехал на край света, чтобы спасти. Значило ли это, что моя личность — неважно, иллюзия это или агрегат шаблонов реагирования — благородная и благодарная? И следует ли из этого вывод, что те, кто сконструировал эту мою личность, заложили эти шаблоны? Чтобы я был ответственным и действовал предсказуемо, потому что честный и хороший человек всегда предсказуем? Или же эта ответственность была во мне изначально, от папы с мамой, так сказать, кем бы они ни были?

Бессмысленные вопросы все лезли и лезли ко мне, и я рассудил, что сегодня мне не заснуть. Потому тихонько вылез из машины и прогулялся на свежем воздухе. Сделал гимнастику и вернулся в лагерь, когда звезды выцвели, а небо окрасилось зарей.

Рина уже поднялась — умывалась с помощью деревянного ковшика, прихваченного с каторги. Витька еще дрых, как и полагается молодому организму.

— Чего не спишь? — вместо приветствия осведомилась Рина хрипло и негромко.

— Мыслей много, — туманно ответил я, присев на поваленный трухлявый ствол кедра.

— Иногда подумать как следует не вредно, — одобрила Рина. Она принялась укладывать хворост в яму бездымного костра, который Витька вырыл вчера старой саперной лопаткой. Эта женщина не умела сидеть сложа руки. — Что надумал?

— В Князьград не поеду. Заеду ненадолго в 37-й Посад, отшлепаю по жирной жопе Админа, и — прямиком в Республику Росс, спасать Киру. Более подробного плана нет, уж не обессудь. Ориентироваться буду на месте.

Она пожала плечами, чиркнула спичкой, и в яме заплясал огонек. Рина налила ковшиком воды с закопченный котелок и установила его над огнем.

— Ты можешь поехать с нами, — сказал я, не дождавшись реакции Рины. — Если хочешь.

— Спасибо, — отозвалась она. В ее голосе я уловил насмешку. Или мне почудилось?

— Где твой дом, Рина?

— Нет у меня дома. И нет прошлого.

— Надо же… — протянул я. — Совсем как у меня.

Она наконец перестала копошиться у костра и присела рядом со мной. В утренних сумерках ее тюремная роба пламенела оранжевым цветом, а лицо оставалось темным пятном. Косынку она еще не надела, короткие волосы не доставали до плеч.

— Как так? — спросила она. — Прошлого не помнишь? Или не хочешь помнить?

— Не помню. И, кажется, уже и не хочу особо.

— Ну и правильно, — после короткой заминки сказала она. — На что оно нам, когда есть будущее? Когда есть цели?! Вот у тебя есть цель — Киру спасти. Небось хорошая девушка?

— Хорошая.

— Любишь ее?

— Да.

— Эх, завидую я ей белой завистью! До чего ж благостно, когда тебя кто-то любит и спасти хочет! Меня тоже когда-то так же любили…

— До каторги? — осторожно спросил я.

— До нее, окаянной.

— А что с ним стало?

— Да кто ж его знает? — Она пожала плечами, глядя на костер, почти невидимый в узкой горловине ямы. — Забыл меня, видимо.

— Вот сволочь!

Рина тихо рассмеялась.

— Не спеши других судить! Может, у него причина была.

— Причина забыть тебя?

Но у Рины, похоже, пропало настроение откровенничать.

— Где твоя кружка? Чаю налью. И кашу вчерашнюю поставлю греться…

Она снова засуетилась, а я молча сидел, думая, что она так и не сказала, хочет ехать с нами или нет. И что вообще намерена делать.

В Вечную Сиберию ей нельзя однозначно. Тут же заметут Модераторы и снова вернут на каторгу. А то и замочат на месте — за побег. Собственно, выбора у нее особо-то и нет. Придется ей ехать с нами в Республику Росс. А как нас там встретят, не знает ни богиня Аннит, ни ее злая сестра Тинна. Если у меня еще есть какие-то шансы проникнуть за Великую Росскую Стену, то у Рины их практически нет. Как и у Витьки — хотя Витька вернулся с того света и может представлять интерес для ученых Росс…

Из палатки вылез взлохмаченный Витька.

— Доброе утро всем! Чего так рано вскочили? Бу-бу-бу да бу-бу-бу!.. Спать не дают!

— Ну уж извините, ваше величество! — насмешливо сказал я.

— Я тут подслушал, о чем вы шептались, — сообщил он. — Уши-то не заткнешь — так что без наездов, пожалуйста! Короче, ты, Олесь, говоришь, что по пути к Росс мы заедем в 37-й Посад — наказывать Админа. А я тут подумал: вдруг его перевели? Или он уехал куда-нибудь?

— Куда он мог уехать?

— Да хоть в гости в какой-нибудь 65-й Посад! Или в Князьград — на всесиберийский форум Админов и прочих подонков. Тогда назад, что ли поедем? Будем тратить время на его поиски?

— И что ты предлагаешь? Не наказывать его? Понять и простить?

— Зачем? Наказать его надо, иначе совсем разбалуется, дел наворотит. Только какой смысл по Посадам рассекать, когда можно нагрянуть в Князьград, заморочить самого главного и вызвать любого Админа из любой точки Вечной Сиберии? Не придется делать лишних движений. Ты же сам признал, что мы зря потащились на каторгу, когда могли бы вызвать нужных людей на себя.

В словах Витьки был резон. Я привык везде поспешать самолично, а какой в этом смысл, в самом деле, когда речь идет о предельно централизованной стране? В ней не надо кого-то искать — достаточно приказать явиться в центр. То есть в Князьград.

— А ведь верно… — сказал я. — В Князьград прибудем уже сегодня во второй половине дня. Вызовем Админа… 37-й Посад не слишком-то далеко от столицы… Надо бы узнать, кто начальствует над Админами… Верховный Админ?

— Ты, Олесь, как-то мелко мыслишь для потенциального монарха, — хмыкнул Витька. — Зачем тебе Верховный Админ или еще кто-нибудь из номенклатуры, если есть Председатель Вечной Сиберии? Зачаруй его!

Перед моим мысленным взором предстала “икона” с изображением сурового человека и Знака. Здешний правитель и живой бог — вот кто такой этот Председатель. Пугала сама мысль заколдовывать этого натурального фараона с безграничной и неоспоримой властью. Это как на скалу наезжать. Но все же я сомневался, что Председатель окажется “егорушкой”.

— Ладно, — сказал я, подумав, и усмехнулся. — Значит, пришло время нанести визит самой главной шишке Вечной Сиберии.

***

После раннего завтрака мы тронулись в путь, но спустя полчаса уперлись в хлипкий сиберийский забор с колючкой поверху. Судя по внешнему виду, возвели его сравнительно недавно, а тянулся он до самой реки.

— Поганое поле теснит, — сказал я, остановившись.

— Говорят, все быстрее, — добавила Рина. Она сидела позади. — Таким макаром скоро от Вечной Сиберии ничего не останется.

— А почему вообще Поганое поле не распространяется на Вечную Сиберию? — спросил Витька. — И почему Уроды и прочие бабайки ходят только по Поганому полю?

— Это риторические вопросы? — улыбнулся я.

— Риторические. Но для размышлений. Я вот думаю: Поганое поле расплывается, как зараза, по земле, и есть места, куда она еще не добралась. Вот как Вечная Сиберия. Или Республика Росс.

— Тогда забор не решает проблемы, — сказал я. — Можно было бы его совсем не ставить, просто отметить колышками, где пролегает граница, чтобы местные случайно не забрели, куда не следует. А они трудятся, забор строят… Он Уродов не задержит, если поле перейдет на ту сторону.

— Власти приказывают, — пояснила Рина. — Забор строить велят. Положено — и все тут! Тупые.

— А россы разве тоже тупые? — спросил Витька. — Они же такую стену огромную запилили — закачаешься! Олесь рассказывал. Правда, Олесь?

— Да, — задумчиво подтвердил я. — Россы почему-то тоже отгородились от Поганого поля… Странно, непонятно. Зачем нужны все эти заборы и стены?

— Может, для психического успокоения простых граждан? — предположил Витька. — Типа символа, показухи.

— Может. Только вот как нам преодолеть эту показуху? Этот забор нам не объехать.

Витька подумал, вздохнул:

— Придется демонтировать. У нас саперная лопата есть — выроем столбы, а сетку порвем…

— Чем, руками?

— Других инструментов нет.

Я вылез из машины и подошел к забору вплотную. Он был сделан из металлической сетки типа рабицы, очень крупной и крепкой. Строили недавно, так что забор был добротный, тараном не возьмешь. Чтобы вырыть столбы и разобрать отдельные фрагменты сетки, придется повозиться — возможно, работы тут на весь день. Я тоскливо посмотрел на ту сторону, где расстилались недавно убранные поля. Ни построек, ни людей. Зачаровать и заставить работать некого… Моя волшба действует только на существ с сознанием, а не на неодушевленные предметы.

— Ива, есть предложения?

— Найти места стыков, — отозвалась та. — Они наверняка соединены вручную. Следовательно, вручную же их можно расстыковать.

Я двинулся направо вдоль забора, продираясь через невысокие кусты, разыскивая пресловутые стыки. Навстречу выбрался Витька — штаны в репее, но рожа довольная донельзя.

— Там ворота!

И развернулся в обратном направлении. Я поспешил за ним. Рина осталась возле машины, подбоченясь и вертя головой в косынке. О чем она думала? Возвращение в Вечную Сиберию ее, похоже, не особо пугало.

Ворота отыскались метрах в пятидесяти, за небольшой рощицей — обычные, ничем не примечательные ворота под деревянной аркой с барельефом Знака на самом верху. Они были заперты на массивный замок. По глиняной дороге в виде двойной колеи, заплывшей от дождей и времени, определенно давно не ездили.

Мы вернулись к машине, сделали приличный крюк, чтобы объехать лесок, разогнались и разломали ворота в хлам.

— Йюу-ху! — завопил Витька.

Я остановился, выбрался из кабины и осмотрел массивный кенгурятник, на которого удар не произвел ни малейшего впечатления. На дверцах появились длинные царапины, но не отыскалось ни одной вмятины. Машина была бронированной — это ощущалось во время движения, очень уж тяжелая она была. Ох, боятся начальники каторги бунта пленных, боятся даже невзирая на чипизацию и промывание мозгов квестами.

Почесав изрядно отросшую бороду, я сел обратно, сдал немного назад, чтобы отцепились куски сетки, и снова поехал вперед, в сторону столицы, чьи не слишком высокие высотки и гигантская башня торчали над горизонтом.

Убогая колея привела на старую-престарую асфальтированную дорогу, тянувшуюся между убранных полей и пересекавшую несколько Посадов. На этой дороге разок нам попался трактор, водитель которого при виде нас резко свернул на обочину, пропуская. Посадские смотрели вслед с разинутыми ртами. Наша тачка напоминала машины Модераторов, но была намного массивнее. Не знаю, в курсе ли местные, что на этой тачке ездит начальник каторги, но впечатление она производила однозначное: все встречные-поперечные при виде нас разбегались от греха подальше.

Я тем не менее попросил Витьку сесть пониже и не отсвечивать лишний раз. Подросток в машине грозного начальства породит ненужные вопросы. Впрочем, вряд ли за бликующим лобовым стеклом можно нас внимательно рассмотреть.

Один раз мы проехали в двух метрах от стоящей посреди Посада машины Модераторов; сами Модераторы слонялись вокруг, болтали и щерились. На нас посмотрели настороженно, но остановить не попытались.

— Эй, а мы не из этого леска вышли? — спросил Витька. — Где дольмен?

Он показывал направо, где за очередным полем рос лесочек.

— Да, кажется, он…

Рина позади нас промолчала, хотя я уловил исходящие от нее флюиды любопытства.

Ночью мы шли другой дорогой — вернее, тащились по бездорожью, напрямую. А сейчас ехали по самой крутой в этой местности “трассе” со скоростью аж километров пятьдесят в час. Проехали мимо приснопамятных руин, где взорвался мусоровоз и началась наша с Витькой подземная одиссея, одолели еще пару десятков километров по сравнительно восхитительной дороге в четыре полосы. По обе стороны трассы все чаще вырастали здания, чаще встречались люди и машины. Однако движения для столицы целого государства было на удивление мало.

Два часа мы провели на обочине, устроив пикник за кустарником у хилого ручья и заодно заряжая слегка подсевшие батареи. Пред ясные очи Председателя следовало явиться во всеоружии: сытыми, умытыми и при заряженных батареях. Пока обедали, я постоянно был настороже, ждал визита местных любопытных, приготовив для них хорошую порцию волшбы. Но черная угловатая машина Самого отпугивала прохожих не хуже магии. Нам никто не помешал.

Причина крайне слабого трафика в пригородах открылась сразу после того, как мы продолжили путь. Дорогу преградила огромная бетонная стена высотой в три этажа, сверху по ней вышагивали вооруженные охранники. В стене была брешь шириной метра в четыре-пять, оборудованная КПП, шлагбаумом, пулеметом и несколькими солдатами.

Перед брешью скопилась “пробка”, по местным меркам запредельно большая — машин пятнадцать. С другой стороны, на выезд, стояло куда больше, целая очередь. Никто не сигналил, и я задумался: а в машинах Сиберии вообще есть функция клаксона? Посмотрел на приборную панель, на руль с его рычагами поворотников — ничего похожего. Раньше я ни разу не озаботился этим вопросом.

— Ого, — сказал Витька. — Как у них строго.

— В Князьград так просто не въедешь, — протянула Рина. — И выехать не проще.

— И что нужно для въезда-выезда?

— Соответствующий рейтинг, конечно. А вы разве в городе не были? Я так поняла, что были.

— Были, — подтвердил я. — Но в город попали через подземелья нуаров.

— Да ну? — поразилась Рина. — Не страшно было? Это ж народ не лучше Уродов!

— Почему? — полюбопытствовал Витька.

— Живут как крысы… в канализации… среди дерьма… Мерзкие…

— Между прочим, у них там сухо и воздух кондиционированный, — сказал Витька. — А то, что вы говорите, чистой воды предубеждение и стигма.

— Да, — более серьезным тоном сказал я. — Про то, какие нуары плохие, лучше не распространяться, после “взрыва” нашей недо-бомбы. Борцуны за права нуаров и пришибить могут.

— И не собираюсь ни о чем распространяться, — буркнула Рина. — На каторге научили язык за зубами держать.

Я подумал, что Рина мало чем отличается от всех остальных людей, которые судят о том, чего и не знают как следует. Верят ушам, а не глазам. Габриэль назвал меня истинным сиберийцем, который видит несправедливость у соседей, но в упор не замечает этого в собственном доме. Рина, судя по всему, никогда не бывала в подземельях нуаров, зато провела немало времени на каторге, но тем не менее считает именно нуаровские подземелья каким-то ужасным местом, а не каторгу.

Что касается самого Габриэля, то при всей своей противности, он вполне осознает, в каком дерьме живет сам и все прочие. Получается, сиберийцы отличаются от россов лишь тем, что отрицают собственное дерьмо, но признают чужое, тогда как россы ничего не отрицают.

Мы все замолчали. Шеренга машин двигалась медленно, рывками, когда сквозь брешь пропускали очередную тачку.

У меня лопнуло терпение.

— Пошли, — сказал я. — Зачарую охрану и пройдем. Чего время зря тратить? Нам еще до Росс добираться не один день.

— Колонну не объедешь, — сказал Витька.

— Да и хрен бы с ней. Бросим машину, пешком пойдем. Потом найдем себе другую.

— Но наша палатка… Инструменты… — Витька поймал мой насмешливый взгляд и вздохнул: — Ладно, не будем цепляться за бренное.

Рина обеспокоилась.

— Мне в тюремной робе идти? Все ж увидят…

Она была права. Кислотно-оранжевая одежда привлекает внимание. Я запарюсь налагать на всех волшбу. Легче переодеть ее во что-нибудь менее броское.

— Подождите минуту.

Я выбрался из машины и прошелся назад вдоль колонны. Кое-кто из водителей топтался возле своих автомобилей, кто-то сидел за рулем с мрачноватым, но в целом смирившемся видом. На меня поглядели без особого интереса. В третьей машине позади нас я углядел женщину субтильного телосложения, с некрасивым и брюзгливым лицом, — она сидела за рулем, прямо-таки источая неудовольствие задержкой. Похожим взглядом обладала незабвенная дама из квест-башни. Как, кстати, она? Не на каторге ли, часом, за сопротивление Модераторам?

Я улыбнулся женщине за рулем, ударив ее обоими Знаками, подавляющими волю. Не потрудился направить на нее тату: в последнее время это движение было не нужно, магия действовала без пассов. Убедившись, что волшба сработала, я открыл дверцу и велел:

— Выходи, улыбайся, иди за мной.

Женщина послушно заулыбалась, причем улыбка давалась ей с трудом. Когда она вышла из машины, я быстро оглядел ее прикид: приталенный жакет, под ним простая блуза, просторные брюки, туфли. Женщине было лет сорок, и выглядела она как человек, не страдающий от бедности и избытка физической работы. Я заглянул в кабину — больше никого. Повернулся и пошел обратно к своей тачке, женщина последовала за мной.

Я не следил за реакцией наблюдавших все это не совсем понятное действо водителей, но третье око отмечало потоки заинтересованного внимания. Неважно. Мы не делаем ничего экстраординарного. Просто один мужчина встретил в пробке знакомую женщину и пригласил в свою машину…

По моей негромкой команде она уселась на заднее сидение, потеснив воззрившуюся на нее Рину.

— Обменяйтесь одеждой, — сказал я. — В темпе.

Позади завозились, мы с Витькой старательно смотрели вперед, чтобы не дать повод заподозрить себя в вуайеризме.

— Нижнее белье себе оставь, — прошептала Рина, и я усмехнулся. Знакомая ситуация.

— Ты сиди здесь, — приказал я женщине, которая сидела позади с неестественной улыбкой (команду перестать улыбаться я позабыл отдать) в оранжевой робе. — А мы выдвигаемся.

Не тратя больше времени, мы выскользнули из машины и чуть ли не бегом поспешили к КПП. Рина пошатнулась несколько раз на высоких каблуках, но быстро сориентировалась. В приталенном костюме она помолодела лет на пять, даже несмотря на волосы с проседью, сейчас не скрытые косынкой. Безусловно, прежде она имела опыт хождения на высоких каблуках, но отвыкла в заключении.

Я влепил по порции волшбы каждому охраннику, досматривающему машины, велев не обращать на нас внимания. Мы проскочили брешь в бетонной стене, покосились на пулемет и очутились на другой стороне. Полкилометра пришлось шагать по улице, зажатой между двумя непроницаемыми стенами — здесь негде разворачиваться, невозможно въехать на тротуар за неимением такового, нельзя подстрелить прохожего, когда охрана начнет палить по врагам отечества. Забота о простом народе умиляет, что и говорить.

Вот теперь на нас пялились те, кто намеревался выехать из города. Мы шли вдоль серой стены, привлекая всеобщее внимание — мало того, нас снимали многочисленные камеры. Тут уж ничего нельзя было поделать. Когда мы, наконец, достигли конца этого зажатого между стенами участка дороги, я остановил первую встречную машину, выпер водителя — пузатого мужичонку в дурацком клетчатом пиджаке и кепке, мы заскочили в машину, как бандиты из кино, и помчались в центр города.

***

Детинец найти не составило труда. Без проблем удалось и проехаться по широким и пустынным центральным улицам Князьграда. Наверное, такой же уровень трафика был в Москве в середине двадцатого века, если не ранее.

Детинец раскинулся на центральной площади в двух кварталах от квест-башни в направлении, противоположном от реки. Его цилиндрические, заостренные кверху башенки, соединенные высокой стеной с бойницами наверху, можно было увидеть на большом расстоянии. Самая крупная башня была оснащена огромным циферблатом часов, стилизованных под Знак Вечной Сиберии.

— Надеюсь, Председатель у себя дома, — сказал я. — А не выехал куда-нибудь за город.

— Дома он, — отмахнулся Витька. — Видишь, сколько Модераторов на улицах? И граффити видал в том переулке?

— Какой еще граффити? И при чем тут Модераторы?

Ива, не появляясь на интерфейсе, отмотала “запись” и показала то, что увидели мои глаза несколько минут назад, но я не придал этому значения, а именно — несколько криво нарисованных на кирпичных стенах карикатурных рож нуаров в черных очках. Рожи были похожи на лягушачьи, со ртами до ушей и расплывшимися носами. Портреты перечеркивали крест-накрест широкие красные линии.

— А при том, что борцуны, кажется, проиграли, — объяснил Витька. — Нас здесь дольше недели не было. За это время, видно, были уличные беспорядки. Сейчас все поутихомирилось, но стражи порядка настороже, бдят.

— Типа у них тихая революция произошла?

— Не обязательно тихая. Мы-то далековато были, ничего не слыхали. Судя по граффити, которые не затерли, победили те, кто считает нуаров мерзкими жабами.

С этими словами Витька покосился на Рину. Рина же, не особо прислушиваясь к разговору, внимательно разглядывала себя на заднем сидении в стекле, выпячивала губы, терла крыло носа, старалась распушить пальцами волосы — то есть вела себя чисто по-женски. Раньше она к своему внешнему виду интереса не проявляла. Сейчас же, когда она переоделась в гражданскую одежду не самого дурного качества, в ней, очевидно, проснулось желание выглядеть еще лучше, и она жалела о том, что поблизости нет косметички.

— А Председатель при чем? — спросил я, притормаживая и раздумывая, как проехаться по площади к самому Детинцу и где там вход. — Сидит в своем офисе, контролируя не совсем спокойную обстановку?

— Ну конечно! Власть не пала, удержалась, самое время повыпендриваться этим обстоятельством и попрыскать на врагов желтой жидкостью из своего организма. Небось, из каждого утюга кричат, как отважный Председатель лично боролся с плохими нуарами.

— А нуары теперь — еще один враг Вечной Сиберии, — кивнул я. — А может, и нет. Это ж мы фантазируем…

— Готов биться об заклад, что я прав.

— Об заклад — это как? — усмехнулся я.

— Понятия не имею. Так говорят. Раньше бы сказал, что спорю на свой айфон, но сейчас у меня из своего — только я сам.

— Окей, бейся об заклад. Интересно, почему квест-бомба не сработала? В первую ночь многие на сто восемьдесят изменили мнение о нуарах.

— А многие остались при старом мнении. А потом борцунов тупо задавили силой. Представляю, какой здесь бардак царил! Небось танками митингующих давили.

— Да ну? — охнула Рина, отрываясь от своего отражения.

— Ну да, — серьезно сказал Витька. — Видали, какие улицы чистые? Брандспойтами кровь замывали, поди. Заодно прибрались в городе.

— Фантазия у тебя, Витька, конечно, богатая, — сказал я. — Тебе бы книги писать… Дальше пешком придется топать, ребятки. Снова. По площади ездить нельзя, и я не хочу, чтобы по нам шарахнули из гранатомета.

Я сделал паузу, как бы ожидая возражений и предложений, но на самом деле давал возможность высказаться Рине. Все это время она спокойно шла за нами в самое логово врага, если можно так выразиться. Не просила куда-нибудь ее пристроить, не делилась планами, если у нее вообще были планы. Из-за тети я чувствовал себя перед ней в долгу и не ставил вопрос ребром, чтобы не показаться грубым. Идет с нами — ну и ладно. Вреда от нее нет, скорее, польза. Но зачем ей идти в Детинец?

Рина возможностью высказаться не воспользовалась — глядела на меня выжидающе и бестрепетно. Авантюра ее совсем не пугала.

Ну что ж… Я вышел из машины, остальные сразу последовали за мной. И наш отряд начал шествие по площади перед Детинцем, кишащем Модераторами и их ребристыми черными автомобилями.

У меня приключился приступ дежавю: точно так же мы с Витькой когда-то шагали по площади перед квест-башней. И нервничали, судя по всему, куда больше. Сейчас уже привыкли к авантюрам, да и моя магическая силушка в разы подросла.

Странное дело, но за то короткое мгновение, что я молча ждал возражений со стороны Рины, на площади изменилась обстановка. Модераторы в темпе усаживались по тачкам и куда-то уезжали. Их будто вызвали на срочное дело.

Я хотел было высказаться по этому поводу, как вдруг накатило на меня отчетливое, почти осязаемое ощущение чужого взгляда. На меня словно с холодной насмешкой посмотрело из невидимой дали огромное могучее существо, мудрое и одновременно безжалостное, чудовищное и привыкшее к поклонению.

Ощущение быстро растворилось, но я аж вспотел.

— Отмечаю поток внимания, — беззвучно сказала Ива в моей голове. — Уже ослаб, но в фоновом режиме что-то такое остается…

— Для искусственного интеллекта ты выражаешься по-человечески невнятно и расплывчато, — пожурил я ее.

— Потому что не могу распознать эти энергии более определенно. Я даже не уверена, что фиксирую эти воздействия через нейрочип. Все указывает на то, что твой мозг научился улавливать пси-потоки сам.

— Это я телепатом становлюсь? Или психом?

— Твой мозг меняется под воздействием нейрочипа и допартов. Прибретает новые функции. Какие — трудно спрогнозировать. И Ива-1 с этим не справилась бы.

— Предупреди, если у меня окончательно поедет крыша, и я стану опасен для окружающих.

— Обязательно…

Площадь опустела — ни Модераторов, ни прохожих. Только мы втроем идем по ней и стараемся вести себя естественно. Хотя о какой естественности речь, когда мы выделяемся как три тополя на плющихе?

Когда до парадного входа в стене Детинца в виде пафосной арки (не такой, впрочем, огромной, как в квест-башне) оставалось идти метров сто, Витька нервно зашептал:

— Полундра, Олесь!.. Что-то не то… Людей — никого!

— Сам вижу, — сквозь зубы сказал я. — Думаешь, ждут нас?

— Хэзэ, — рассудительно ответил Витька. — Откуда они могли о нас узнать? Твои зачарованные очухались и настучали?

— Я им приказал забыть все.

— А Егорушка?

— Егорушка — это заноза в жопе… Что предлагаешь?

— Отступим и проведем рекогносцировку.

Я поморщился. Терять времени ужасно не хотелось. Душенька рвалась на юг, в Росс, к Кире. Но Витька — пацан умный и практичный. Если мы сами идем в ловушку, то о Кире придется забыть надолго…

Мы остановились, чтобы развернуться и пойти назад.

— Вы серьезно? — заговорила Рина недоуменно и зло. — Собрались отступить, когда до цели пара шагов осталась? Вы мужики вообще или кто? Ты, Олесь, и вовсе колдун-телепат — и туда же? Испугался? В Вечной Сиберии нет колдунов и нет магии! Чего бояться-то?

— Ну не знаю, — протянул я, — например, снайпера! Если я плохо зачаровал начальство на каторге, то они давно сообщили куда надо, и нас ждут.

— Для этого и Модераторов убрали с дороги? Не смеши.

— Когда-то меня выпустили из обезьянника в Посаде по приказу Председателя, — вспомнил я. — Чтобы я смог покинуть Сиберию и уйти в Росс. Таков был план россов, а Председатель с ними заодно. Мне глюк устроили, и я память потерял, поперся куда-то… То, что он хитрая сволочь, надеюсь, всем понятно? А сейчас он убрал Модераторов, чтобы мы беспрепятственно заплыли в силки…

Рина подбоченилась, огляделась демонстративно.

— Ну и чего твои снайперы не стреляют? Нас далеко видать!

— Хотят живыми взять, — вставил Витька.

— Пусть берут, — сказала Рина. — Тогда ты, Олесь, Председателя зачаруешь, делов-то! Вы чего испугались-то?

Я промолчал. Не стал рассказывать о том, что ощутила моя проапгрейденная нервная система. Рина посмеется, скажет, что у меня необоснованные страхи.

— Ты прям так хочешь, чтобы мы разобрались с Председателем? — спросил я.

— Вот прям сейчас ничего не хочу сильнее, — процедила Рина, и в ней вдруг проступило что-то звериное. — На каторге, когда меня холодной водой обливали, в подвале держали, плетьми секли, поняла, до чего я его ненавижу! Из-за него все!.. И все эти слюнявые разговоры про систему, про то, что люди, дескать, сами виноваты, что терпят над собой это чудовище, — все эти байки чушь полная! Ему там наверху проще всех остальных хоть какое-то облегчение для людей устроить! То, что он заложник системы, — хрень! Его бы на несколько суток голым в карцер закрыть, небось сразу нашел бы, как систему поменять! Урод!

Меня осенило.

— Так вот почему ты за нами шла все это время!

— Мне больше желать нечего. Все у меня отняли, что было. А было-то немного. Любимого человека отняли, дом забрали, всякую репутацию говном измазали… Меня ж в родном Посаде чуть ли не преступницей считают, хотя я ничего дурного не сделала…

Мы с Витькой переглянулись. Те, кто сидит в местах не столь отдаленных, как правило, всегда считают себя жертвами государственного произвола, наветов, недоразумений и обстоятельств. Верить, когда каторжанин говорит, что ни в чем не виноват, сложно. Но я вспомнил тетю…

— Я одного сейчас хочу, — шептала Рина горячо, глядя на меня в упор, — в глаза Вэсэ посмотреть, в эту рожу мерзкую…

— В глаза Вечной Сиберии? — не понял я.

— Владилену Станиславовичу, — слегка удивилась моему незнанию Рина, — Кирсанову. Председателя так звать. На каторге его Вэсэ кличут и как боженьку восхваляют.

Я снова переглянулся с Витькой. Так “Слава Вэсэ!” значит не восхваление Вечной Сиберии, а лично Владилена Станиславовича?

— Культ вождя, — сказал Витька. — Для многих здешних правитель и государство — одно и то же.

— Понятно, — сказал я Витьке и повернулся к Рине. — Ты решила нас использовать в своих целях? Чтобы отомстить?

— А ты разве меня с собой не из-за Веры взял? Чтоб ухаживала? А остальных оставил как есть, хотя у тебя возможность всю каторгу распустить была?

— Была, — закипая, сказал я. — Но я приехал не революции устраивать и народ от гнета освобождать, а выручить тетю…

— Выручил?

— Ты на что намекаешь?

— Я намеками разговаривать давно уж разучилась. Прямо тебе говорю. Если б ты из Посада не сбежал, тетя бы на каторге не зачахла. А если б не игры Председателя Вэсэ с россами, ты бы после глюка память не потерял. Из-за этой твари наши жизни сломлены и близких мы потеряли. Кого еще ты готов потерять, прежде чем решишься раздавить гадину, из-за которой зараза и смерть вокруг?

Несмотря на слова Рины, хлещущие меня по обеим щекам, и зарождающийся гнев, я не придумал, что ответить. Она была права. Детинец — причина всех моих злоключений. Можно сколь угодно валить вину на “бесящихся с жиру” россов, но если бы не Детинец, никакие эксперименты над людьми без согласия у россов не выгорели бы.

А еще в памяти возникла Кира. Ее потерять я не готов. И Витьку, которого уже терял.

И аргумент, что, мол, если Председателя завалить, тут же нарисуется новый, никакой не аргумент, а демагогия. Из разряда: зачем в доме убираться, если пыль и грязь постоянно скапливаются?

— Я понял, — после долгой паузы сказал я. — Пойдем и раздавим гадину. Убьем Председателя Вэсэ.

Глава 12. Председатель Вечной Сиберии

Сказать легко, а реализовать сказанное непросто, особенно когда речь об убийстве человека. Председатель, несомненно, гадина из гадин, но я никогда в глаза его не видел и с трудом представлял, как проверну экзекуцию. Мне уже доводилось убивать, — о чем напоминал кинжал по имени “гришан”, по-прежнему лежащий в рюкзаке вместе со шпагой, — но убийство совершалось в бою, на эмоциях, когда выбора-то особо нет: или ты, или тебя. А тут ты должен пойти и совершить казнь, будто профессиональный палач, и к тому же в присутствии подростка и женщины.

Будь на моем месте более рефлексирующий человек, он столкнулся бы с огроменной морально-этической дилеммой. Но я пообтерся, пообвыкся, закалился духовно и физически, в рефлексии впадать не собирался и был более-менее уверен, что после казни особым чувством вины страдать не буду. К тому же на дне сознания вертелась юркая успокоительная мыслишка, что вместо казни мы обойдемся каким-нибудь другим наказанием, вроде заключения под стражу на веки вечные…

Я поправил рюкзак, висевший на плече, и направился к воротам. Витька и Рина устремились следом. Не успел я осмыслить, каким образом мы откроем эти ворота, как они распахнулись сами, движимые скрытым механизмом. Между раздвигающимися створками появилась одинокая фигура очень упитанного немолодого человека в хорошем костюме, с седым ежиком волос, чисто выбритой холеной мордой, надменным взором глаз навыкате. Мы остановились.

Человек не был похож на “икону” Председателя. Но, как известно, живописцы, изображающие высокие лица, облеченные неимоверной властью, как правило грешат против истины. Это мог быть и сам Председатель. Вопрос в другом: какого лешего он нас встречает? Все-таки ловушка?

— Э-э… добрый день, — густым басом проговорил солидный гражданин, хотя время клонилось к вечеру.

Я внезапно понял, что он растерян. Трудно это заметить по его невыразительному лицу, с помощью которого запросто вешать с трибун любую лапшу. Такие лица — профессиональный инструмент любого закоренелого политика, его непробиваемый щит. И тем не менее, даже сквозь этот щит просвечивали растерянность и — немного — страх.

Это придало мне уверенности.

— Уверены, что он добрый? — спросил я.

— Владилен Станиславович ждет вас, — проигнорировал мою шпильку встречающий. — Прошу следовать за мной.

Я посмотрел на Витьку и Рину. Пацан был удивлен, а Рина напряжена. Если Вэсэ нас ждет, значит, это однозначно ловушка. Тут и думать не надо — надо валить со всех ног. Но я отчего-то не сомневался, что валить поздно, мы уже в ловушке. Побежать — значит подставиться под выстрелы гипотетических снайперов. Умирать от выстрелов в спину, как трус, ужасно не хотелось. Раз уж подставились, нужно встречать опасность лицом к лицу.

— Как о нас узнали? — спросил я, подбавив в голос волшбы.

Волшба подействовала, я это почуял, однако солидный гражданин устоял, хотя его затрясло от магического воздействия. Он бледно улыбнулся, глаза окончательно опустели, как разбитые окна заброшенного здания.

— Председатель Вечной Сиберии ждет вас, — проскрежетал он.

От него понесло волной ужаса и немыслимых страданий. Чья-то чужая воля стальной рукой держала его на месте, двигала его челюстью, управляла голосовыми связками. Он был куклой, но куклой мыслящей, все понимающей и умирающей от чудовищного ужаса.

— Он что, зачарованный, что ли? — прошептал Витька, мой юный и не по годам сообразительный друг.

— Сто процентов, — шепотом ответил я.

— Так получается… Председатель — это…

— Ведун, — договорил я. — Причем силушка у него не меньше моей. Если не больше.

— Вот сука! — выдохнул пацан.

— И не говори. Сюрприз, блин.

— Что происходит? Что случилось? — тихо зашептала Рина. — Ведун — это колдун? Не может этого быть! В Вечной Сиберии нет ведунов!

— Один есть, — сказал я. — А теперь, кажется, и второй проклюнулся.

— Это не магия! — сказала Рина. — Это Вэсэ через чип его имеет в мозг! Если б он был колдун, заколдовал бы нас сразу, зачем посылать этого дебила?

И она показала пальцем на обливающегося потом посланца.

— А ведь верно! — сказал я. — Но почему на нас он через чип не действует?

— Твой чип перепрошит, — сразу ответил Витька, — у меня он исчез, а у Рины…

— …обнулен после того, как я попала на каторгу, — договорила женщина, побледнев. — У нас там была своя система. Никаких квестов и рейтинга, зато нас наказывали через нейрочип. Внушали боль, например, или отчаяние…

— Жесть, — сказал Витька. — Но если Председатель не ведун, у тебя, Олесь, есть шансы.

Мне живо представился легион специально обученных убийц с нейрочипами, полностью подчиненных Председателю. На них моя волшба не повлияет, как на этого мутноглазого чиновника, а вот их пули еще как повлияют на нас всех…

— У нас нет цели вредить вам, — заговорило нейрочиповое зомби перед нами. — Поэтому и убраны все Модераторы с вашей дороги. У меня к вам предложение.

Я понял, что с нами сейчас говорит сам Председатель.

— Какое предложение? — мрачно спросил я. — От которого мы не сможем отказаться?

— От которого глупо отказываться, — одарил нас парламентер неестественной улыбкой. — Прошу следовать за мной.

***

— Ива, какова вероятность того, что Председатель нас обманывает? — спросил я мысленно.

Мы с Витькой и Риной послушно шли за чиновником по широкой мощеной дороге, обрамленной рядами аккуратных одинаковых елочек. За деревьями белели красивые здания с колоннами. Дорога, прямая как стрела, вела ко дворцу — иначе назвать его не поворачивался язык. Пятиэтажное, чрезвычайно пафосное и широкое, так что правое и левое крылья неизвестно где заканчивались, с симметричными пристройками, золочеными барельефами и, конечно, Знаками Вечной Сиберии. И дорога, и многочисленные пересекающие ее аллеи были пустынны, только в нескольких десятках шагов от нас стояла длинная машина вроде лимузина.

— Ты серьезно? — отозвалась Ива. — С какой вероятностью кровавый диктатор пытается обмануть своих потенциальных врагов и палачей?

— Он сказал, что у него предложение.

— Извини, но ты наивен.

— Зачем было убирать Модераторов? Если он управляет ими через нейрочипы, ему достаточно было приказать нас схватить, и я ничего не поделал бы с этими манкуртами…

— Вероятно, он переоценивает твои возможности.

— Откуда он вообще о них знает?

— От Егорушки.

Я помолчал, без слов обругав твердолобого Егорушку. Наконец спросил:

— Что предлагаешь?

— На случай пси-атаки я бы навела порядок в твоем программном обеспечении…

— Я же говорил, что не компьютер!

— Называй это как хочешь. Я наведу порядок в твоих мозгах.

— И как это поможет?

— Во-первых, ты не будешь расходовать энергию вхолостую, как это происходит в любых системах с высокой долей энтропии, а во-вторых, в случае чего я смогу перехватить управление над всеми твоими опциями. Меня ведь просто так не вырубишь и не сведешь с ума…

— Ты сможешь управлять моим телом?

— Да.

— То есть ты просишь отдать тебе бразды правления?

— Именно.

— Перспектива завораживающая… Окей, согласен.

Ива ничем не выдала удивления по поводу моей сговорчивости. Совсем недавно она уже предлагала “навести порядок”, но я отказался. Однако ситуация изменилась, обострилась, мы влипли непонятно во что, и нужно быть готовым к любому повороту событий. От Ивы я не ждал подлянок, считал, что она способна “перехватить штурвал” и без моего согласия и спрашивает моего мнения из вежливости.

— Сейчас немного закружится голова, — предупредила Ива. — Не беспокойся, со стороны никто ничего не заметит.

Голова и впрямь закружилась, причем неслабо этак, я даже потерял на мгновение ориентацию в пространстве. Когда пришел в себя, осознал себя сидящим на заднем сидении просторного салона и понял, что ориентация была потеряна не только в пространстве, но и во времени.

Витька и Рина сидели рядом со мной. Напротив на таком же сидении, повернутом к нам, восседал чиновник, смотрел на нас из-под полуприкрытых век мутными рыбьими глазами. За рулем не было никого, да и самого руля не было видно. Весь просторный салон занимали лишь комфортабельные сидения, установленные друг напротив друга, совсем как в росских тачках. Но без столика с голографическим интерфейсом посередине. Машина медленно и мягко ехала ко дворцу, управляемая то ли удаленно, то ли встроенным компьютером.

— Все? — спросил я Иву мысленно.

— Я тебя перезагрузила, остальное доделаю в фоновом режиме. Ты ничего не почувствуешь.

— Круто. Начинаю ощущать себя настоящим компом.

— Это не так и плохо, как ты думаешь, — ласково улыбнулась Ива. — Достаточно развитая технология, как известно, неотличима от магии, а достаточно развитый компьютер неотличим от биологического существа.

Она замолкла. В салоне царила тишина, лишь тихо гудели электрические движки. Машина подкатила ко дворцу, объехала вокруг пышной клумбы с фонтанчиком посередине и остановилась у подножия монументальной лестницы, ведущей к парадному входу.

Когда вслед за чиновником мы выбрались из машины и начали подниматься по ступеням, Рина сквозь зубы пробормотала:

— Идиотская ситуация!

Я не спорил. И вправду ситуация из разряда “и смех, и грех”. Явились казнить деспота, и сейчас идем к нему в гости о чем-то договариваться.

— Ты не должен забывать, зачем мы сюда пришли! — продолжала Рина.

Я глянул на поднимающегося по ступеням выше чиновника, на его дряблый зад, отсиженный на многочисленных заседаниях и в кожаном кресле в собственном кабинете. Вряд ли он слышал нас, если, конечно, у него не проапгрейденные уши.

— Думаешь, у меня амнезия? — сказал я.

— Он заморочит тебе голову… — зашептала Рина. — Наобещает с три короба… Перевернет все вверх тормашками…

— Морочить голову — это так-то моя работа…

— Он много лет правит нашей страной! Целое поколение родилось и умерло при его правлении…

— Он что, Кощей Бессмертный?

— Скорее, сиберийцы живут недолго! Олесь, прошу, не забудь, зачем мы здесь!

Чиновник на ходу обернулся, и Рина заткнулась. Если честно, я был рад. Рина начинала действовать на нервы.

Через парадный вход мы попали в шикарный холл, оттуда прошли сквозь целую анфиладу комнат, чьи стены покрывали многочисленные картины, изображающие неизвестных людей с властными и надменными лицами, в одинаковой темной одежде, городскую стройку, работу на пашнях и выпас скота. Пестрело в глазах от Знаков Вечной Сиберии, выполненных в самых разнообразных стилях. Безлюдный дворец напоминал помесь музея колхозному искусству и президентской резиденции.

Миновали с десяток огромных зал и остановились перед резной дубовой дверью с золотой рукоятью. Чиновник открыл одну створку и отошел в сторону, приглашая войти в полутемное помещение.

Я взял его за локоть, молча и бесцеремонно запихнул в комнату и только после этого вошел сам. За мной последовали Витька с Риной.

Комната была сравнительно небольшая, заполненная мебелью, растениями в горшках, теми же картинами и в целом уютная. У занавешенного окна стоял массивный деревянный стол с высоким креслом, вдоль стен выстроились до самого потолка книжные полки, в другом конце комнаты находился альков с кроватью, а в стене напротив двери разместился камин — сейчас не разожженный. Справа и слева от камина стояли стулья и пара невысоких журнальных столика.

Рабочий кабинет и одновременно спальня для человека, не желающего или не способного часто передвигаться от кровати до рабочего места.

Я не сразу заметил человека, сидевшего в кресле с высокой спинкой за столом у окна.

— Отпустите Михаила, — произнес негромкий низкий приятный голос сидевшего в кресле, и я чуть вздрогнул. — Он совершенно безобиден и лишь выполняет свою работу. А сейчас и вовсе не принадлежит себе. Я не причиню вам вреда, это слово Председателя Вечной Сиберии.

Кресло развернулось, и мы увидели упитанного отечного старика с кожей, покрытой пигментными пятнами, редкими седыми волосами, суровыми чертами и тяжелым властным взглядом, одетого в багровый шелковый халат. Если слегка напрячь фантазию, в нем узнавался тот самый Председатель на “иконах”, но человек перед нами был старше иконописного лет на тридцать. Несмотря на возраст, от Председателя ощутимо веяло трудноописуемой силой, имя которой — безграничная власть.

— Вы Председатель Вечной Сиберии? — уточнил я, стараясь говорить четко, громко и немного насмешливо, чтобы подбодрить самого себя и спутников. Мы все отчего-то заробели. — Владилен Станиславович Кирсанов?

— Почти век как, — развел узловатыми руками старик в кресле. — Да.

Я отпустил локоть Михаила, и тот бесшумно смылся.

— Почему вы нас позвали? — спросил я. — Что вы о нас знаете?

Нельзя позволить ему перехватить инициативу, подумалось мне. Надо задавать вопросы, а он пусть отвечает, отчитывается, небось нечасто это делает. Если вообще это делает…

Председатель улыбнулся одними тонкими губами, глаза остались прежними — холодными, внимательными, почти нечеловеческими.

— Все. Я знаю о вас троих все. Садитесь.

Он все-таки перехватил инициативу. Мы сели у камина на очень удобные стулья. Я положил рюкзак у ног. Он был полураскрыт — в случае чего можно быстро выхватить оружие.

— Ну так расскажите о нас все, — сказал я. — Начните с меня.

— Вы — Олесь Панов, трижды рожденный, дважды умерший, человек без прошлого и памяти.

— Чего? Как это — трижды рожденный? И почему дважды умерший?

Губы Председателя снова искривила усмешка.

— Вы не помните всего… Впервые вы родились как обычный человек… Затем умерли впервые, когда утратили личность в квесте. Второй раз родились из квест-камеры как новая личность… Умерли во второй раз от взрыва машины. В третий раз вернулись из мертвых в Поганом поле, из врат Единого…

— С этого момента поподробнее! Про квест-камеру, глюк и новую личность я в курсе. Но про второй раз, когда мы вернулись из другого мира…

— Вы ничего не знаете про квест-камеру, — перебил меня Председатель своим низким голосом, привыкшем повелевать. — Нет никакого другого мира, кроме Поганого поля. Весь мир — это и есть Поганое поле, и ничего нет кроме него.

— Поганое поле — это не весь мир! — возразил я, вспомнив девиз Либерахьюмов.

— Наивный бред мечтателей из Росс, — отрезал Председатель. — Я буду с вами честен, и скоро вы поймете, почему у меня нет резонов вам лгать. Тот другой мир, где не было Поганого поля, — всего-навсего выдумка Единого.

— Кто это? — спросил я тише. О Едином упоминал Габриэль, когда я его шарахнул подавляющей волю волшбой.

Председатель Кирсанов на миг закрыл глаза, и я подумал, что, возможно, он едва держится, что он чрезвычайно слаб, но старается этого не показывать.

— Единый — душа Поганого поля, его причина и фундамент. Таинственное существо из ниоткуда, просочившееся в наш мир после неудачных испытаний вакуумных бомб… Природу этого существа не удалось разгадать ни ученым Росс, ни нам в Вечной Сиберии, хотя попытки делаются до сих пор. Известно лишь, что это существо всегда пребывает в пяти ипостасях на уровне сознательном и в девяти на уровне бессознательном…

— Не понял, — напряженно сказал я. Сердце стучало как бешеное. — Поясните!

— Это трудно объяснить, Олесь, но я попытаюсь… Вы должны понять всю сложность ситуации, прежде чем услышать мое к вам предложение… Равно как и у нас, людей, есть два уровня психического существования — сознательный и бессознательный, Единый проявлен двояко, но не в плане психики, а в реальности. Пять Ипостасей Единого обладают разумом, если можно это назвать разумом, и с ним при определенных условиях реально наладить контакт. Пятеро — это старик, старуха, мужчина, женщина и…

— …ребенок, — договорил я.

Витька и Рина воззрились на меня, но я не обращал на них внимание, смотрел только на Председателя, развалившегося в кресле. Ива проследит за обстановкой, так что можно не озираться по сторонам.

— Верно. Никто не знает, отчего существо не из нашей вселенной выбрало именно такие ипостаси. На бессознательном уровне, где не возможно никакое разумное общение, Единый проявлен в девяти ипостасях. Это Уроды, Лего, Големы, Вампиры, Хищные Грибы, Явления, Пустые, Туман и Ложные Луны.

Тут я не выдержал и переглянулся с Витькой. Про Туман и Ложные Луны мы оба никогда и не слыхивали.

— Погань — это Единый? — звонко спросил Витька.

— Это его бессознательные ипостаси.

— А что тогда такое Поганое поле? Дольмены? Ведьмины круги?

— Его отпечатки в нашем мире.

— Он разумен? — спросил я. — Чего он хочет?

— А чего хотела бы раковая опухоль, обрети она разум? Чего хочет любая сложно организованная структура, включая человеческие общества, религии, убеждения, идеологии? Захвата новых территорий! Расширения, экспансии! Превращения всей вселенной в конечном итоге в самоё себя! Единый не полностью проявился в нашем мире, в основном сюда проникли его бессознательные ипостаси. Пятеро же по-прежнему в большинстве своем бродят где-то между мирами.

— Вы же сказали, что кроме Поганого поля нет других миров!

— Нет таких, где выжил бы человек. Но есть миры бесконечно чуждые и страшные.

— А как же Скучный мир? То есть тот мир, куда мы попали после… смерти?

— Он сгенерирован нашими квестами, сделан на основе мира, каким он был несколько веков назад и каким его помнят электронные базы данных.

— Но квеста не было, когда я взорвался! Или когда подстрелили Витьку!

— Когда вы погибли физически, этот другой, иллюзорный мир был создан волей Единого.

— Он создал целую матрицу? — воскликнул Витька. — Но откуда инопланетянину знать, как там у нас было? И, самое главное, зачем это ему?

Председатель бледно улыбнулся.

— А вы еще не поняли? Вы стали разумными ипостасями Единого, которым удалось, наконец, проникнуть в наш мир.

***

Я был в самом натуральном шоке. Раньше со мной ничего подобного не случалось. Или случалось? Не помню. У меня и прошлого-то нет. Кружилась голова, словно Ива снова начала перезагружать меня, но это было определенно не так. Просто я был потрясен как никогда в жизни — ладони вспотели, а все тело мелко тряслось.

Прямо в этой полутемной комнате мне снова примерещилось туманное поле без солнца, луны и звезд. И среди этого тумана бродили Пятеро. Человек, чье лицо всегда было скрыто, вдруг откинул капюшон, и я с ужасом увидел себя, как в зеркале — но гладко выбритого, причесанного, чуть ли не лощеного.

Рядом с моей холеной копией в тумане стоял и улыбался Витька.

…Туман вместе с пятеркой людей растаял, и я вернулся в комнату Председателя. Как бы со стороны услышал свой удивительно ровный голос:

— Тогда получается, он проник к нам целиком. Кира, Решетников, покойная баба Марина… Он ее тоже воскресил, да? Все эти люди здесь, в этом мире.

Витька растерянно спросил меня:

— Олесь, а когда умирала и воскресала Кира?

— Кира не рассказывала, чтобы с ней случалось такое… И до самого взрыва мусоровоза и Черной ночи умботов, пока я был на связи с изначальной Ивой, с Кирой не произошло ничего дурного в Республике Росс, Ива бы известила…

Заговорил Председатель:

— Он еще не проник к нам целиком, это значило бы падение Вечной Сиберии, и я бы ощутил это раньше всех остальных… Единый меняет личины, так что я бы на вашем месте, Олесь, не стал обращать слишком много внимания на то, как выглядят Пятеро. Но вы двое, Олесь и Виктор, воссозданы Единым, заново материализованы в этом мире. До того, как вы обрели тела, он пропустил вас через своего рода лимб, виртуальный мир в его собственном сознании, где старый мир был сконструирован из ваших собственных воспоминаний из квестов. Наверное, это было нужно для полноценного формирования ваших личностей, без которых Единый не способен проявиться полноценно.

“Вот почему аннигилировала наша одежда и прочие вещи из Скучного мира! — подумал я. — Все это было ненастоящее… Как, в сущности, и мы с Витькой”.

— Я не проходил квестов! — крикнул Витька. Он тоже был шокирован свалившимися новостями.

— Зато Олесь проходил, — тяжело вздохнул Председатель, снова закрывая глаза. — Этого достаточно. Виртуальную реальность не обязательно выстраивать до мелочей — довольно внушить человеку, что мир вокруг реален, и его ум сам достроит то, чего не хватает… Памяти Олеся хватило Единому, чтобы построить целый лживый мир для вас обоих.

Я, как начинающий программист, знал, что в принципе возможно сконструировать мир, который будет к а з а т ь с я игрокам абсолютно реальным и детализированным. Или думал, что знал? По словам Председателя, Скучного мира никогда в моей жизни не было, а значит, я все выдумал, включая свою профессию. Не был я никогда программистом и обычного компа в глаза не видел…

— Стало быть, мы с Витькой теперь враги человечества, — произнес я. — Мы — часть иномерного существа, которое хочет захватить наш мир.

— Не совсем, — возразил Председатель. Он оставался поразительно спокойным и уверенным, несмотря на явную физическую слабость, и эти спокойствие и уверенность немного передались мне. Кажется, я начал понимать, в чем основная ценность таких людей, как Председатель: в том, чтобы оставаться твердыней, надежным столпом веры, маяком посреди моря ужасов и хаоса. — Вы все еще люди, часть человечества. Единый воссоздал ваши тела, внедрил новые воспоминания, но полностью в вас не проявился. Видимо, это по-прежнему не в его силах. Трое из Пяти все еще не в этом мире. Но прорыв состоится скоро… я это чувствую… Единый дольше века готовит свой приход. Построил врата в виде Ведьминых кругов, протиснул бессознательных тварей…

— …раскидал допарты, — подсказал Витька.

— О нет, юноша, допарты сюда попали случайно, в виде побочного эффекта. Это очевидно. Зачем Единому давать нам оружие против самого себя?

— Что такое эти допарты?

— Допарты — или Знаки — это буквы магического алфавита из другого мира. Вот все, что нам известно — помимо того, что они обладают магической мощью. Одаренные люди “подбирают” эти Знаки и используют в своих интересах. В Поганом поле живут целые народы, поклоняющиеся Знакам, но не ведающие их истинной силы, потому что первый Владелец Знака давно погиб, не оставив одаренного наследника, чувствительного к магии Знака.

— Как Огнепоклонники… Или Поклонники Аннит… У них есть Знак, но нет магии… Зато Отщепенцы используют сразу несколько Знаков! — Я поднял взгляд на Председателя. — А вы? Вы тоже Владелец Знака?

Он кивнул.

— Одного из самых сильных. Я — Владелец Знака Вечной Сиберии, — Председатель протянул руку к Знаку, вырезанному на стене под потолком, легко коснулся своего лба пальцами, копируя самый популярный жест Вечной Сиберии. — Знака, способного сдерживать само Поганое поле, самого Единого.

Установилась долгая тишина.

Нарушила ее Рина. Резким холодным голосом рявкнула:

— Ты — сама мерзость! Тебе дана великая сила, но как ты ее использовал, а? Людей в клетке держишь? На каторге мучаешь? Изверг!

Она привстала, но я придержал ее за руку. Рано. Мы еще не все узнали.

— Россы хотят завладеть магией Знаков, верно? — спросил я. — Поэтому и создали меня. Вместе с вами, Председатель! Каждый думает только о своей выгоде, а между тем Поганое поле ширится!

— Оно уже повсюду, — устало сказал Кирсанов. — Но не везде одинаково сильно… Первый одаренный человек, завладевший Знаком, родился и вырос в Вечной Сиберии много лет назад. Впоследствии он передал Знак следующему одаренному и так далее, по эстафете. Пока во главе Вечной Сиберии стоит Владелец Знака, страна действительно вечна… Поиски одаренных трудны, они очень редко появляются на свет… Я уже слишком стар, чтобы возглавлять страну и носить в себе Знак… Я так и не нашел преемника, я ослаб, из-за чего Поганое поле теснит Вечную Сиберию, отгрызая от нее кусочек за кусочком… Сильный молодой человек с даром воспринять Знак вернет назад наши земли! Олесь, благодаря вашему уникальному нейрочипу вы сможете принять от меня предсмертный дар…

— И возглавить Вечную Сиберию? — спросил я.

— Да. Как только я узнал, что вы поблизости, я устроил так, чтобы мы встретились. Я не сразу понял, что вы способны принять Знак… Вечная Сиберия — это не идеальное государство, в нем много несправедливости. Но, поверьте, это необходимо для выживания человечества!

— Вот сука! — выкрикнула Рина, вновь порываясь встать. — Мозги нам пытается промывать!

— Россы прекрасно выживают в гораздо лучших условиях, — перебил я, обращаясь к Председателю. — Допустим, что вы, Председатели, из поколения в поколение пытаетесь спасти человечество от Единого. Но зачем держать людей в черном теле? К чему эти бараки, каторги и мания величия? Жить можно лучше!

— Чем лучше живет человек, тем больше его не устраивает это “лучше”, — отозвался Председатель. — Человеку всегда хочется большего, алчность его не знает пределов. Чем большего он достигает, тем недисциплинированнее он становится, тем больше мечется в поисках неуловимого счастья и тем сильнее чувствует неудовлетворенность. Неудовлетворенные люди постоянно что-то ищут и в результате теряют то, что у них было. Человеку для счастья нужны границы — это грустная истина. Нужен символ и уверенность в том, что он является частью чего-то большего, чем он сам. Людям нужна вера в то, что у него великие истоки и великая цель, иначе жизнь теряет смысл. Вечная Сиберия существует несколько столетий без изменений, мы сохранили культуру, быт, язык в неприкосновенности, а Республика Росс меняется едва ли не каждое десятилетие до неузнаваемости. Она развивается так стремительно, что вскоре достигнет апогея, за которым обязательно последует спад и крах. Такова история любых государств, даже очень могущественных и развитых, у которых был слишком быстрый метаболизм… Но Вечная Сиберия не такова. Она воистину вечна. Ее цель — перенести человечество в то будущее, где нет ни Поганого поля, ни Единого. Это наш долг перед будущими поколениями, и пусть многие живут скверно, человечество пронесет свою чистоту сквозь века.

Председатель говорил ровно и спокойно, без пафоса и особого выражения, но речь на меня подействовала. Сразу видно, что человек — просто спец по толканию речей, от которых дуреет толпа.

— То есть каторга и все это обливание холодной водой нужно для выживания человечества? — уточнил я не без сарказма. Рядом тяжело задышала Рина.

— Структура социума Вечной Сиберии со всеми ее порядками и нравами — это безальтернативный способ устроить самое устойчивое общество в истории. Поверьте старому человеку, многое повидавшему на своем веку. Никакие другие варианты не выдержали и пяти десятилетий в условиях Поганого поля. Да, Республика Росс процветает, но закат ее близок. Моральное разложение в ней достигло такого уровня, что они не различают добро и зло…

“Небинарная мораль”, — подумал я.

— Далеко ли до того, что они перестанут понимать разницу между жизнью и смертью? — продолжал Председатель. — За все время, пока живет Вечная Сиберия, возникло, развилось и распалось множество государств, которые считали себя куда более справедливыми, яркими, добрыми и светлыми, нежели мы… И где они сейчас? Выродились в тех, кто поклоняется луне, огню или старым руинам…

Я задумался. Председатель, насколько я понимал, не врал. Витька заметил, что я колеблюсь, и сказал:

— Олесь, имей в виду: этот дед прямо по методичке чешет. Мы, мол, единственные рыцари на белых конях, в кольце врагов, несем вечное и благое, у нас великая цель, а все остальные — неудачники и козлы. И Республика Росс морально загнивает. В Скучном мире такое про Европу болтали лет триста.

— Согласен, Витька, — сказал я. — Но он хочет передать мне Знак.

— А куда ему деваться? Он же помрет скоро, — беспардонно заявил Витька, ничуть не смущаясь того, что “дед” сидит в паре шагов. — И как он тебе этот Знак передаст? Загипнотизирует и снова глюканет тебя? А потом еще и вселится в тебя, как дух. И станешь ты таким же мудаком конченным… Извини, но я насмотрелся на результаты его правления.

Председатель усмехнулся при этих словах, но никак не прокомментировал.

— Вот! — оживилась Рина. — Виктор — умный мальчик! Олесь, мы должны просто покончить с этим старым диктатором! Сколько таких, как твоя тетя, страдает сейчас без вины виноватые? Подумай! Ты их всех освободишь, если мы прикончим гадину!

Я поднялся, поднял руку — Рина замолкла. Я подошел к Председателю, чуть наклонился над ним. Но обратился к Иве — мысленно:

— Если он попытается изменить мои базовые настройки… Блин, сейчас я и сам о себе говорю как о компе!.. Короче, ты сможешь сыграть роль антивируса?

— Я навела порядок, Олесь. Даже не представляю, как чужая воля сумеет после этого как-то повлиять на тебя…

— Словом, ты меня защитишь?

— Да.

— Отлично. — Я заговорил вслух с Председателем. — Передавайте ваш Знак. Я готов.

— Отлично! — проговорил старик. — Когда я был молод и принимал Знак от своего предшественника, то планировал изменить устройство страны, сделать ее лучше. Позже я понял, что это было ошибкой. Ничего менять нельзя. Олесь, пообещайте мне сначала разобраться в том, как устроена Вечная Сиберия, а потом задумывать реформы…

— Ладно, обещаю!

— Олесь, нет! — крикнула Рина.

— Надеюсь, вы поймете, что любые реформы — это смерть, — совсем слабым голосом сказал Председатель. — Возьмите меня за руки.

Я взялся за его узловатые сухие и горячие пальцы.

ОБНАРУЖЕН НОВЫЙ ДОПАРТ

УСТАНОВИТЬ?

ДА / НЕТ

— Олесь, ты предаешь память своей тети! — с ненавистью выкрикнула Рина.

“Да”, — подумал я, но отвечал не Рине, а запросу нейрочипа.

— Какой большой! — восхищенно протянула Ива на моем внутреннем интерфейсе и, заметив мое удивление, мило покраснела. — Я имею в виду Знак. Он очень… э-э-э… большой, если сравнивать с теми допартами, что установлены…

ДОПАРТ СКАЧИВАЕТСЯ

— Что он делает, этот Знак? — спросил я Иву. — Пудрит мозги?

— Не только… Он отгоняет Погань… Я пока не уяснила всех его функций, но это что-то потрясающее…

— Очень надеюсь на вас, Олесь, — прошелестел Председатель, держа меня за руки и содрогаясь как от электрических ударов. — Не было времени обучить вас, ознакомить с хозяйством, так сказать… Когда мы отдали вас россам, я и не подозревал, что опыт удастся и вы сумеете собрать допарты. И тем более принять Знак Вечной Сиберии… Иначе я бы не отдал вас россам, а сразу вызвал в Князьград как своего преемника…

Он содрогнулся как-то слишком сильно, кто-то вскрикнул высоким голосом, и интерфейс внезапно известил:

СКАЧИВАНИЕ ПРЕРВАНО

— Что такое?

Я огляделся. Вероятно, передача такого “большого” Знака слегка замутила поле моего внимания, и я отвлекся на секунду. И Ива была чересчур занята безопасностью передачи и тоже потеряла бдительность.

Мы оба прозевали тот момент, когда к нам подошла Рина и ударила Председателя моей шпагой, извлеченной из рюкзака, прямо в сердце. Председатель разинул рот, руки его ослабли и выскользнули из моих пальцев. Витька стоял возле журнального столика, держась за причинное место, по которому его угостила Рина, когда он попытался ей помешать. Он-то и вскрикнул от боли и неожиданности.

— Вот так! — задыхаясь, выкрикнула Рина. Лицо ее покрылось красными пятнами. — Великие планы, великие цели! Мать вашу! Не на простой народ у ног ваших смотрите, а наверх, на небеса, куда ваши души черные рвутся да никак не попадут! Твари вы все! Великие цели — это всегда великие страдания… И на головы палачей… да прольются они…

Она опустила окровавленный клинок, глядя на шелковый халат Председателя, по которому расплывалось маслянистое пятно. Старик осел в кресле, голова его бессильно упала на грудь.

— Ива! — вслух сказал я. — Допарт установлен?

— Не полностью. Он не будет работать так, как должен. Но основные фрагменты установлены…

На внутреннем интерфейсе возникла новая иконка — Знак Вечной Сиберии. Но был он тусклый, неактивный, как Знак Дольмена сразу после установки. Я повернулся к Рине.

— Дура! — рыкнул я. — Не могла потерпеть минуту? С этим Знаком мы бы уничтожили Поганое поле! Построили другое государство, лучше! Думаешь, я повелся на всю эту брехню про “у нас не было другого выхода”? Другой выход ВСЕГДА есть!

— Ты бы забыл обо всем, когда получил бы власть… — пролепетала Рина.

— Не забыл бы, Рина!

— Ты все позабыл, Олесь! — Голос Рины окреп. — Свое прошлое, свои прежние мечты… Меня ты позабыл, Олесь! Сколько времени мы рядом, а ты… Не Рина я — так на каторге назвалась, чтобы хоть старое имя свое не поганить! Я КАТЕРИНА! Катя, твоя любовь, которую ты позабыл!

Глава 13. 37-й Западный Посад

— Катя? — не сразу понял я. — Это которая уехала в Князьград, бросив прежнего Олеся?

На автомате заговорил о себе в третьем лице. Не мог думать о себе в “доглючную эпоху” как о той же самой личности, что и сегодня. Да и разные это были личности, если верить Иве: мою личность полностью “переустановили”.

— Не бросала я тебя, — сдерживая рыдания, сказал Рина. То есть Катя. Он держала шпагу, с которой стекала кровь, и была, судя по всему, потрясена собственным поступком. — Насильно увезли…

— Как это — насильно увезли? Что за бред? И как тебя на каторгу занесло?

Рина (я называл ее про себя этим именем) взяла себя в руки. Бросила окровавленную шпагу на колени мертвого Председателя, на которого все мы перестали обращать внимание. Лицо ее затвердело.

— Как тетю твою схватили да на каторгу увезли, так и меня, — отчеканила она. — Без суда и следствия. Ни за что, ни про что. Просто так. Твоя тетя хоть Администратору нагрубила, а я и вовсе ничего не сделала.

— В Посаде все говорят, что ты подняла рейтинг и уехала в Князьград, — сказал я. — Меня бросила, хвостом вильнув и не попрощавшись.

Рина горько рассмеялась.

— Откуда ж у меня такой рейтинг бы взялся?

— Вот и наши все головы сломали… Выходит, тебя забрали без повода, а Админ с Модераторами пустили слух, что ты в Князьграде?!

Я вгляделся в ее черты. Если убрать все преждевременные морщины, представить вечно скорбно поджатые губы улыбающимися, распушить волосы и закрасить седину, то Рина — вполне ничего себе, симпатичная. И не старше меня, хотя поначалу показалась мне тридцатилетней или старше.

— И зачем это понадобилось? — воскликнула она.

— Чтобы не будоражить народ, — предположил я. — Внятной причины для ареста у них не было, вот они и придумали сказку о волшебном рейтинге, не особо беспокоясь о правдоподобности. Люди все равно клюнули, сами напридумывали, как ты рейтинг подняла. А на самом деле… тебя убрали от меня. Чтобы меня ничто не держало в Посаде и я пошел к россам, неся свой особенный нейрочип и собранные по пути допарты.

— Меня из-за тебя посадили? — с недоверием спросила Рина.

— Из-за меня, — твердо ответил я. — А потом стерли мне память, внушили новые воспоминания, и понесло меня по всему свету, как перекати-поле…

Губы Рина задрожали.

— Ты ж не виноват!.. Я за Верой ухаживала, потому как не чужие мы друг другу… А потом тебя увидала — так и обмерла! Думаю: почему здесь оказался, что тут делаешь? Почему тебе наши начальники грозные подчиняются, как детишки малые, нашкодившие и обруганные? Отчего тетю узнаешь, а меня — нет? Позже поняла, что не помнишь ты меня совсем.

— А потом почему не сказала, кто ты такая?

Она пожала плечами.

— Зачем зря человека тревожить?

— И все же потревожила, — улыбнулся я.

Она неуверенно вернула улыбку, но сразу перевела взгляд на мертвого Председателя. С неимоверным облегчением проговорила:

— Словно гора с плеч упала!.. Как долго я об этом мечтала-то! И не только я. Как хорошо-то мне стало, и не описать! Вот и вырвалось, что я твоя Катя.

Слова “твоя Катя” резанули слух и смутили. Эти слова тоже у нее вырвались? Или она проверяет меня — как отреагирую? Она меня отлично помнит в те времена, когда со мной еще не приключился глюк. Наверное, я был с ней ласков… А вот я не помню ни фига: Рина для меня — малознакомый человек, озлобленный, сломленный, пусть и не лишившийся доброты.

Я решил пока не форсировать события и предпочел многозначительные слова вслух не комментировать. Признаться, я был в страшном затруднении. И не из-за того, что возле меня несколько минут назад прикончили самого влиятельного человека в этом мире, а оттого, что внезапно всплыла моя старая и позабытая (не по моей вине) любовь, к которой я сейчас не испытывал никаких чувств, кроме сострадания.

Из-за этого затруднения я обратился за советом к Иве. Наш разговор обычно протекает очень быстро, для окружающих почти незаметно.

— Что делать, Ива?

— Ты ее не любишь, Олесь. Больше нет.

— Я и сам это понимаю. Я спросил, как поступить с…

— Это самое важное. Отсюда и следует плясать. Мне тут изнутри видно, к кому и какие чувства ты испытываешь — так вот, ты любишь Киру Огнепоклонницу и больше никого. Поэтому нельзя давать Рине надежды. Ни малейшей. Она должна понять раз и навсегда, что Олесь Панов из 37-го Западного Посада исчез, умер, растворился в небытии. Остался лишь Олесь-ведун, могущественный собиратель допартов. А это совсем другой человек во всех смыслах.

— Ясно… А что делать-то?

— Если ты не хочешь усложнять ситуацию, то должен оставить Рину. Не брать ее с собой.

— Оставить здесь, в Князьграде?

— Или в Детинце, — улыбнулась Ива. — Недоустановленный Знак Вечной Сиберии усилил твои способности к психосуггестии. Ничто не мешает тебе поселить Рину в самом шикарном особняке, со слугами и прочими удобствами.

— А ведь верно! — Я зыркнул на Рину. — А стереть ей память мы можем?

— Это рискованно. Ты планируешь стереть ей память?

— Нет, просто уточнил. Хотя неплохо было бы, если ослабить ее чувства ко мне. Ей же будет лучше. Но — не буду лезть ей в мозг. Спасибо, Ива, ты умничка!

Умбот зарумянилась и растворилась на интерфейсе.

— Значит так, — сказал я вслух. Рина внимательно слушала, а Витька, все еще держась за хозяйство и наклонившись вперед, сидел на стуле. — Нам нужно мыслить масштабно — теперь, когда мы свели наши счеты. Вечная Сиберия сейчас обезглавлена, и есть нешуточный риск, что наступит хаос. Я помню из истории, что когда тирана свергнут, настает жуткий бардак. За власть дерутся все, кому не лень, а хуже всего — когда побеждает хунта. Военные делают из государства военный плацдарм со всеми вытекающими…

— Куда уж хуже? — пробормотала Рина. Но я продолжил:

— Короче, мы не должны этого допустить в ближайшее время. Нужно позаботиться о простых сиберийцах. И о будущих поколениях, так сказать.

— На меняне надейтесь, — выдавил Витька. — Я точно не создам никаких будущих поколений…

— Не так и сильно я тебя ударила, — отреагировала Рина. — Не преувеличивай!

— Ага…

Не слушая их, я выглянул из комнаты. Как и следовало ожидать, мутноглазый политик был тут, ждал ценных указаний. При моем появлении поспешно соскочил со стула и вытянулся. Я поманил его пальцем, и он подошел.

— Часто ли Председатель показывается на людях? — спросил я, подбавив в голос волшбы.

— За последний год — ни разу. Болел.

— То есть народ привык его воочию не наблюдать… — задумчиво уточнил я. — Отлично. А вы кто вообще?

Чиновник приосанился.

— Верховный Представитель Председателя Артемий Витальевич Голованов!

— Большая шишка, получается? Типа адъютанта?

Невзирая на магический гипноз, чиновник возмутился:

— Адъютант — это совершенно иное… Я представляю Председателя во всех сферах власти!

Наверное, его должность была просто запредельно крутой, и рыбоглазый очень этим гордился.

— Понятно, — не спорил я. — Вы — первое лицо государства после Председателя… Тогда у меня для вас новости.

Я включил все три Знака — Вечной Сиберии, Урода и Морока — на полную катушку. Зачаровать Артемия Витальевича получилось сразу — видимо, Председатель часто пользовался Представителем как куклой, и башка Голованова была в магическом смысле дырявая, как сито. И без того пустые глаза чиновника опустели окончательно.

— Председатель умер, — сказал я.

Голованов, даже пребывая в замороченном состоянии, вздрогнул. Но выражение лица не изменилось.

— …и пока что заменять его будете вы, Артемий Витальевич. Вы понимаете?

Да, он определенно понимал. До меня донеслись флюиды радостного неверия в неслыханную удачу.

— Вы не будете ничего менять. Вы будете следить за порядком. Вы будете ждать моего возвращения. Когда я вернусь, то скажу первому попавшемуся Модератору, что я — Олесь Панов. Тогда служба Модераторов должна будет с комфортом препроводить меня и моих спутников в Детинец, к вам. Дайте соответствующие распоряжения Администраторам и Модераторам. Прием, как поняли?

— Это для меня великая честь, — механическим голосом сообщил Голованов. — Рад служить отечеству! Слава Вэсэ!

— Слава Вэсэ, — подтвердил я.

Голованов пожирал меня преданным взглядом, но меня грызли сомнения. Волшба испаряется со временем, и Представитель Председателя когда-нибудь избавится от магического наваждения, начнет думать и соображать, почему Председатель умер не от болезни и старости, а от дырки в сердце, проделанной шпагой. И какое отношение к этому имеют невесть откуда взявшиеся молодые люди. Я не знаю, как долго меня не будет — возможно, слишком долго, и волшба выветрится.

Я пока не прикидывал, как поступлю, когда вернусь и вернусь ли вообще. Наверное, надо устроить тут капитальные реформы. Важный вопрос — а хватит ли мне мозгов для этого? — останется без ответа до тех пор, пока я не возьмусь за дело. Прямо сейчас могу лишь заявить, что желания повелевать целым народом у меня нет и в помине.

— Ива, нужен совет, — мысленно обратился я к умботу. — Что делать? Снова этот вечный вопрос.

— Что делать именно в этой ситуации, учитывая, что твоя волшба имеет срок действия, ты чувствуешь ответственность перед Вечной Сиберией, но не хочешь ею управлять, а статус Катерины неопределен?

— Да! — подтвердил я, обрадовавшись тому, что хоть кто-то есть умный в моей башке…

— По первому пункту советую полагаться не на волшбу, а на обычные человеческие алчность и властолюбие. Скажи Голованову, что отныне он — полноправный Председатель, а не исполняющий обязанности. Когда вернешься, найдешь его и заколдуешь. Пусть избавится от тела Кирсанова, может пышные похороны устроить по желанию. И пусть запустит новый квест, чтобы местные радостно восприняли нового Председателя.

— О, точно! Волшба выветрится, а любовь к власти у таких вот представителей Хомо чиновникус — никогда!

— По второму пункту рекомендую тебе все же когда-нибудь вернуться… Править или нет, и если править, то как — все это решишь со временем. Я верю в то, что ты набираешься мудрости.

— Благодарю…

— По третьему пункту я уже советовала быть честным и с собой, и с Катериной.

— Окей. — Я повернулся к Голованову. — Подождите-ка здесь…

Вернулся в кабинет-спальню Председателя. Рина сидела возле Витьки, закрывая одной рукой лицо. Витька перестал хвататься за свое достоинство и при моем появлении с любопытством глянул на меня.

— Рина, я…

— Слыхала, — отозвалась она устало и убрала руку от лица. — Ты велел этому мордатому ничего не менять в государстве.

— Пока не вернусь, — добавил я. — Если устраивать реформы, то делать надо это с умом, а не делегировать кому попало… Будет хаос.

Она кивнула, не желая спорить.

— Поедешь прямиком в Республику Росс, Киру свою спасать?

— Да, — честно сказал я, вспомнив, что успел рассказать Катерине о любви к Кире, сидя ранним утром у костра по дороге в Князьград. Рина тогда сказала, что завидует ей белой завистью… Подумать только! Тогда я и не подозревал, что Рина — это Катя. Когда она сказала, что некий человек любил ее, но позабыл, я обозвал его сволочью. Рина рассмеялась и посоветовала не спешить судить других.

— Помню, как же, — улыбнулась Рина, — как ты про Киру мне толковал. Рада за нее — честно! Идти с вами, стало быть, мне нежелательно.

— Будет лучше для всех, если ты останешься здесь, — сказал я, испытав огромное облегчение оттого, что Рина такая сообразительная. — В Князьграде. Я дам задание новому Председателю, чтобы оформили на тебя хороший дом и посадили на довольствие… Так, кажется, это называется? Тебя вычеркнут из всех каторжных списков, начнешь жизнь с чистого листа. Выйдешь замуж, если захочешь…

— Да ты прям все распланировал! — чуть насмешливо проговорила Рина.

— Ты против? Единственное, на чем настаиваю, — останься здесь. Живи, как хочешь.

— Я не против, — сказала она. Помолчав, добавила: — И обиду на тебя не держу. Теперь вижу ясно: ты совсем другой человек. Прежний Олесь был романтичным, мечтательным, добрым… А ты, ведун Олесь, куда холоднее… Порой в дрожь от взгляда твоего бросает. И циничный, в людей не веришь совсем…

Я хотел отшутиться — сказать, что, дескать, циничным стал после жизни в Скучном мире, но вовремя вспомнил, что Рина даже после каторги не потеряла веры в людей. И промолчал.

— Желаю вам с Виктором успехов, — продолжила Рина неуверенно. — Спасите Киру, порешайте все свои дела и… возвращайтесь поскорей, что ли.

Она поднялась и неожиданно обняла меня за торс, пропустив руки у меня подмышками.

— Желаю тебе, Олесь, счастья, — проговорила она тихо. — От всего сердца. Хоть и стал ты другим, не забывай, кем был — добрым и отзывчивым.

Я неловко похлопал ее по спине.

— Спасибо, Рина… То есть Катя. Мы постараемся вернуться в ближайшее время…

***

Новому замороченному Председателю я (не без подсказок со стороны Ивы и Витьки) дал несколько поручений.

Во-первых, в срочном порядке организовать ночное освещение Посадов, фермерских жилищ и по возможности всей периферии Вечной Сиберии. После смерти Председателя и незавершенной установки допарта на мой нейрочип Поганое поле начнет пожирать территорию государства с удвоенной или утроенной силой, люди в опасности. Никто из нас не знал, когда и с какой скоростью атакует Поганое поле, но соломки подстелить следовало уже сейчас.

Во-вторых (и это поручение я дал громко, чтобы Рина не пропустила ни слова), нужно было отменить издевательства над людьми на каторге — вроде обливания холодной водой, внушения через чип всяких страшных мыслей, непосильных работ и неоказания медицинской помощи тем, кто в ней нуждался.

В-третьих, обеспечить Рину элитным жильем в Князьграде с прислугой и государственным обеспечением на постоянной основе. Имя Рины требовалось удалить из всех списков преступников, обелить, отмыть и припудрить.

В-четвертых, следить за тем, чтобы в Вечной Сиберии все оставалось на своих местах, и ждать Олеся Панова сотоварищи. Все Модераторы и Администраторы должны ожидать условной фразы “Олесь Панов из Скучного мира прибыл развеяться”, после чего оказать сказавшему эту фразу всякое вспомоществование. Фразу придумал Витька, заверив, что случайно ее никто не сболтнет. И если по каким-либо причинам в Вечную Сиберию заявится один Витька или Кира, без меня, эта фраза обеспечит им зеленый свет.

Я не уточнял, куда, по мнению Витьки, я мог подеваться. Мало ли что? Витька прав, что рассчитывает на будущее, в котором может меня и не быть.

В-пятых, я потребовал от нового Председателя найти нам самую лучшую машину для путешествий по Поганому полю, несколько смен одежды, запас жрачки, палатку и инструменты для выживания в диких условиях. Попросил еще вечную батарею, но таковой в Вечной Сиберии не нашлось; по крайней мере, Голованов про такую не знал.

— Заедем к Решетникову, — зловеще ухмыляясь, сказал я Витьке. — Пообщаемся со старым хрычем. Может, у него завалялась еще одна батарея.

— На фига она нам? — удивился пацан. — Чтобы снова взорваться?

— Бомбу при нас пусть обезвредит. Я его так зачарую, что он соловьем запоет…

— А еще он — ипостась Единого, — сказал Витька помрачнев. — Как и я… То есть мы трое.

— Чушь и профанация, — отрезал я. — Никакие мы не ипостаси. Кирсанов сам сказал, что Единый меняет личины. Мы — это мы.

— Почему же тогда я вижу видения? Про кровищу и Знак?

— Потому что в тебе проснулись ведунские навыки. Это мы выясним у тех северян на драккарах, у них тот самый Знак на флаге. Может, ты стал жертвой наведенной пси-передачи. Не обязательно быть для этого ипостасью Единого.

— У меня были такие видения до смерти? Я че-то не помню.

— Не было.

— Вот видишь! Единый нас обоих воскресил и кое-что изменил…

— И все же мы — это мы, Витька! Пусть даже нас создал Единый — ну и что? Всех людей рождают другие люди, это не значит, что любой человек — копия своих родителей. Не парься.

— Как не париться? Весь Скучный мир, оказывается, создан воображением многомерного существа! Весь! Я столько всего почерпнул из аудиокниг, не говоря уже про кино, общение и Ютубчик — неужели все это было в памяти Единого?

— Кирсанов сказал, — терпеливо произнес я, — что Единый использовал старые базы данных, записанные с реального мира, каким он был несколько столетий назад, вот и все. Расслабься. Напрягаться надо мне: кажется, я от этой Вечной Сиберии никогда не избавлюсь. Придется, чувствую, вернуться и навести здесь порядок…

— Ну и в чем проблема? В том, что тебе этого не хочется?

— В том, что я не уверен, что справлюсь!

— Справишься, — хихикнул Витька. — Будешь Председателем, а я — твоим Представителем! Я буду твоим Пр-пр, как Голованов при Кирсанове!

— Фу, — сказал я. — Вообразил — аж затошнило… Ладно, спокойной ночи, Пр-пр.

— Не знаю, усну ли, — с деланной тревогой заявил Витька. — Такие постели шикарные. Я привык на земле спать, в палатке, а тут такие хоромы.

Мы ночевали в действительно шикарных апартаментах во дворце Председателя. Поселились в двухместном “номере” с кроватями, каждая из которых без напряга бы вместила двоих таких, как я, и четверых, как Витька. В комнате был телевизор, показывающий все три канала Вечной Сиберии — на всех крутили сплошные концерты и танцы, долженствующие показать, как классно живется в стране. Имелись отделанная мрамором ванная с джакузи и небольшой бассейн. Из комнаты можно было выйти на просторную террасу с видом на парк Детинца.

Рина уехала заселяться в новое жилище где-то в центре города и ночевать должна была уже там. Меня это более чем устраивало. Ее присутствие стало меня не на шутку напрягать после того, как выяснилось, кто она такая.

Когда я отдал поручения, Голованов развил бурную деятельность по их выполнению. Я был уверен, что ему очень нравится заниматься этими организационными делами. Невесть откуда возникли многочисленные люди: обслуживающий персонал, охрана, водители, садовники, какие-то каменномордые военные и чиновники. Все они где-то прятались, пока Кирсанов нас принимал, — таков был приказ Самого Крутого Чувака В Стране.

Пока мы с Витькой ужинали на террасе, Голованов поставил весь Детинец вверх ногами. Туда-сюда шнырял народ, катались небольшие кары с обширным багажником, трещала рация. До наступления сумерек во все края Вечной Сиберии выехали строительные бригады с осветительными приборами.

“Когда приспичит, все у них получается и все они умеют! — подумалось мне. — Что, если и реформы замутить так же легко? Надо всего лишь как следует зачаровать самого главного и дать ему четкие указания…”

Нет, ответил я сам себе, организовать реформы как раз таки несложно, однако все проблемы накапливаются гораздо позже — в виде последствий мощных изменений в социуме. Причем там, где ты ничего дурного не ждал, и тогда, когда не ждал. Общество — как паутина: дернешь в одном углу, затрясется вся система, а последствия будут аукаться еще долго. Чтобы просчитать все причинно-следственные цепочки, нужен интеллект помощнее Ивы-1 со всеми ее ресурсами.

Согнать народ на поднятие целины — просто. А вот исправить все нарушения экосистемы практически невозможно. Великие цели — великие жертвы…

Засыпая, я подумал, что сделал все, что требовалось сделать прямо сию минуту. О последствиях пусть размышляет новый Председатель без Знака. А все-таки придется мне вернуться сюда и разгребать дерьмо. Как минимум научить сиберийцев жить в Поганом поле…

Проснулись мы с Витькой привычно рано. Умылись, переоделись, позавтракали, впервые за последнюю неделю почистили зубы настоящей щеткой и пастой, а не разлохмаченной веточкой. Потом без церемоний и долгих проводов сели в новую тачку — фургон на высокой подвеске, крупнее машины Самого, и меньше незабвенного мусоровоза. В новой машине, которую мы с Витькой, не сговариваясь, прозвали вездеходом, были четыре сидения и обширный багажник. Этот багажник под пристальным наблюдением Витьки заполнили всякой всячиной — от пресловутых зубных щеток и пасты до оружия.

Председатель Голованов провожал нас лично. За ночь волшба, между прочим, из него не выветрилась.

— Хорошей вам дороги, — сказал он, пожимая мне руку.

— Благодарю, — отозвался я. — Чем займетесь?

— Организую последние проводы Кирсанова, — с озабоченным видом сообщил Голованов. — Владилен Станиславович при жизни всегда говорил, что не хочет пышных ритуалов. Там и поступим. А желающие смогут посетить его тело в мавзолее позже, чтобы не было столпотворения.

— Его в мавзолей положат? — удивился я.

— Как и всех Председателей, — внушительно ответил Голованов. — Тела Председателей должны быть нетленны и вечны, как и наша великая держава.

— Воистину, — поддакнул я.

— Вот, — сказал Голованов и кашлянул. — А потом надо быстро развестись и принять все дела в полном объеме…

— Развестись?

— Да, именно. Председатель Вечной Сиберии женат только на Вечной Сиберии. Или замужем за Вечной Сиберией. Никакие супруга или супруг не должны отвлекать от государственных забот. — Заметив мою реакцию, Голованов добавил: — По факту, конечно, все остается на старых местах, но жена получает статус любовницы. Любовниц иметь допустимо, и сколько угодно!

Он радостно хрюкнул. Перспектива перевести жену в разряд любовницы ему нравилась.

— Правила как у воров в законе, — сказал Витька, когда мы усаживались в не по-сиберийски комфортабельную кабину вездехода. — Идея-то неплохая: не иметь родственников и семьи, ради которой должностное лицо будет воровать государственные бабки…

— …но на деле все делается через известное место, — подхватил я. — Этот Голованов разведет целый гарем, если ему приспичит, и будет делать своим любовницам дорогие подарки за счет тех же государственных бабок.

— Слушай, Олесь, — задумчиво сказал Витька, — а вообще реально создать идеальное человеческое общество? Или прав тот чел, который сказал, что любая система, зависящая от человеческой надежности, ненадежна?

— Круто сказано, — одобрил я, разглядывая приборную панель вездехода. — Кто это сподобился на такой афоризм?

— Это не афоризм, а закон Джилба, — вмешалась в разговор Ива. — Второй. А первый гласит, что техника ненадежна, а человек еще ненадежнее.

— Поэтому россы отдали управление Республикой умботам, но держат руку на выключателе? — спросил я Иву вслух, не слушая ответ Витьки о тех же законах остроумного Джилба, кем бы он ни был.

— Республика Росс находится в динамическом равновесии между людьми и умботами, между кастами и Изъявителями.

— Ты слышала аргументы Председателя Кирсанова. Он уверял, что ваша система скатывается в яму.

— Полагаю, что это кажущееся впечатление. Динамичность нашей социальной структуры бросается в глаза любому, кто привык к так называемой стабильности, в то время как ее равновесие далеко не всем очевидно.

— Ладно, поговорим об этом на досуге, Ива. — Я покосился на Витьку. — И о том, возможно ли построить утопию, если ты ведун, тоже поговорим! А теперь погнали! Поедем сначала по территории Сиберии, заглянем на огонек к парочке старых знакомцев. А потом — нас ждет воля вольная в Поганом поле!

— Йуху! — крикнул Витька.

И мы тронулись в путь, а вслед нам махал Председатель Голованов в окружении помощников.

***

Из Князьграда выбрались в рекордные сроки — меньше, чем за час. На дорогах никаких пробок, на выезде Модераторы пропустили нас в обход небольшой очереди.

После бетонной стены весь столичный шик разом сдулся, и мы моргнуть не успели, как очутились в пасторальной местности, свойственной большей части Вечной Сиберии. Поля, тракторы и комбайны — все в таком духе. Дорога оставалась в приличном состоянии довольно долго, но все же неизбежно превратилась черт знает во что. Впрочем, наш вездеход показал себя с самой лучшей стороны. Колеса на высокой подвеске скрадывали неровности дорожного покрытия, в кабине они почти не ощущались. Сидения были мягкими и рассчитанными на анатомию нормального человека, а не робота с прямоугольной задницей. Заводился агрегат ключом-картой — почти такой же, как на любимом мусоровозе, что не могло не навевать приятные воспоминания. И вообще, тачка была новая, в масле, — кайф, а не машина.

Поначалу мы с Витькой не разговаривали — любовались видами и самим путешествием. Потом Витька спросил:

— У тебя тоже офигенское настроение? Снова мы, как в прежние времена, на машине, полной лута! Свободные как ветер!

— Ага, — согласился я. — Давненько так хорошо не было. У меня вообще-то проблемы с управлением гневом, но если дела пойдут и дальше так же гладко, то, глядишь, стану добродушным как Санта Клаус.

— Бороду-то точно отрастишь, как Санта, — заметил Витька.

— Немного беспокоит этот Голованов, правда, — выразил я озабоченность. — Как бы за наше отсутствие дел не наворотил.

Витька отмахнулся:

— Ничего он не наворотит! Сколько лет он представлял Председателя? Всю свою карьеру? Тупо выполнял поручения, а личной инициативы у него ни на грош.

— Однако кипеш в Детинце навел, — возразил я. — И вон, смотри, электрики везде освещение делают!

— Это потому что мы дали ему конкретные задания. Вот он и выполняет. Привык! А вот чтобы самому генерировать идеи…

— Думаешь, страшиться нечего?

— Что он Вечную Сиберию похерит до нашего возвращения? Уверен, что нет. А ты, Олесь, все-таки надумал возвращаться?

— Не надумал. Но мы в ответе за тех, кого загипнотизировали. Похоже, придется вернуться и какое-то время здесь побыть, чтобы навести порядок. Если смекалки хватит.

Витька кивнул и ответил по-книжному:

— Вечная Сиберия может стать отличной отправной точкой для создания всеобщей человеческой цивилизации в Поганом поле.

— Вижу, у тебя глобальные планы? — усмехнулся я.

— Естественно! Почему нет? Это же не Скучный мир, где ты ничего не в силах поделать, где нет магии… и вообще, он больше не существует.

— В Скучном мире вполне можно было что-нибудь поделать. Всю историю люди что-нибудь этакое устраивали — то войну, то глобальную стройку. Но магии не было, верно. И если умираешь, то насовсем.

Мне припомнились события из Скучного мира. Туманные, неясные, полузабытые, как давнишний сон. Да, Кирсанов был прав: Скучный мир — не реальность, а всего лишь иллюзорная имитация, во многом опирающаяся на способность наших с Витькой умов находить оправдания и объяснения происходящему. Когда в том мире на моем предплечье выступило тату Глаза Урода, я автоматически внушил себе, что сделал эту татуху по пьяни, хотя этого не было — равно как и всего остального.

Витька помолчал, затем спросил:

— В этом мире тоже не все воскресают.

— Не все и хотят этого, — сказал я, подумав о тете Вере.

Но Витька имел в виду не тетю Веру.

— А что, если Единый вернет Кирсанова?

— Тогда Рина в опасности. Это она ведь его завалила. Если Единый вернет Кирсанова, его тело в мавзолее должно исчезнуть… Голованов узнает об этом первым… Хм… Нас с тобой, Витька, Единый вернул почти моментально. Пожалуй, позвоним из 37-го Посада в Князьград, спросим, на месте ли тело.

“А заодно повидаем одного толстого Админа”, — мстительно подумал я.

До 37-го Западного Посада мы добрались до обеда, но заехали в него не сразу — устроили пикник на обочине в чистом поле. Быстро перекусили и спустя считанные минуты оказались в том самом месте, откуда началась наша с Витькой одиссея. Батарея к тому времени подсела процентов на десять — неплохой показатель.

Здесь ничего, ясное дело, не изменилось, но после всех моих приключений рассыпающиеся от времени деревянные бараки представлялись еще более убогими, хотя это и трудно вообразить. Мы проехали по единственной асфальтированной в стародавние времена улице и остановились перед тем самым зданием, где меня посадили в обезьянник, а потом отпустили по высочайшему указу.

Людей было маловато. Пара парней в залатанных шмотках и пара Модераторов, треплющихся возле машины. При виде нашего вездехода парни поспешили скрыться от греха за поворотом, а Модераторы, наоборот, уставились на нас, вытянулись, выбросили папироски.

Я вылез из вездехода и сходу всадил в них заряд из всех психосуггестивных Знаков, разом лишив воли.

— Администратор здесь?

— Здесь… — ответил один.

— Веди. — Я поворотился ко второму Модератору. — А ты стой тут и карауль нашу тачку.

Я не боялся, что хоть кто-нибудь из посадских посмеет угнать нашу тачку или стибрить из нее что-нибудь, но береженого волшба бережет.

— Что ты с ним будешь делать? — поинтересовался Витька, спеша следом за мной сначала по ступеням крыльца, потом по узкому казенному коридору с обшарпанными стенами и прогибающимися под весом тела деревянным полом.

— В угол поставлю, — фыркнул я.

— А если серьезно? Замочишь гада?

— Я кто по-твоему? Серийный маньяк?

— Почему сразу маньяк? Палач и судья в одном лице. Как судья Дредд.

— У меня каски нету. И байка, — снова отшутился я.

И сам не представлял, что сейчас устрою Админу, засадившему мою тетю на каторгу за здорово живешь. Но пачкать руки убийством желания не было. Надо бы зачаровать всех Модераторов и приказать отправить Админа на каторгу самого, предварительно промыв ему мозги, чтобы не пытался оправдываться.

— Ива, — обратился я к умботу мысленно, — как долго держится волшба Знака Вечной Сиберии? Или это зависит от психического иммунитета?

— Я тут поизучала Знак, пока мы ехали… — сказала Ива. — Интересный допарт, очень интересный. Жалко, что он недоустановлен. Насколько я разобралась, он не просто подавляет волю на какое-то время, а создает замкнутый контур вроде эгрегора нуаров, но с Владельцем в центре. Эгрегор нуаров не имеет четкого центра, у них все нуары в той или иной мере члены Честного Собрания, а эгрегор Вечной Сиберии зациклен на Владельца Знака. Но ты, Олесь, пока не можешь создавать эгрегоры — лишь временные контуры. Они очень устойчивые.

— Насколько устойчивые?

— Если обработаешь Знаком Вечной Сиберии Админа, то он много месяцев будет думать так, как ты пожелаешь.

— Получается, и Голованов будет много месяцев жить с моей программой?

— Верно.

— Отлично. Тогда отправлю этого Админа на каторгу, и все дела.

Последнюю фразу я произнес вслух, и Витька отреагировал:

— Вот это правильно! Пусть понюхает собственного говнеца.

У закона подлости сегодня был выходной, и Администратор нашелся в собственном кабинете, где я успел побывать. Он не уехал в гости в соседний Посад, ни на конференцию Админов и прочих подонков, как выразился Витька. Он сидел, развалясь, в кресле во главе большого стола, трапезничал в гордом одиночестве. Жратвы на подносе хватило бы и на троих, но Админ, судя по всему, навострился заточить все это самолично, без посторонней помощи. Бумаги, прижатые массивным папье-маше, были отодвинуты в угол стола.

Два Модератора стояли напротив стола, сцепив руки перед собой, как завзятые телохранители. Одного я узнал — старый знакомый крысеныш.

Никто из присутствующих не удивился нашему появлению — не успел. Я наложил на всех заклятие, едва дверь открылась.

— Блин, Олесь, — сказал Витька. — И зачем мы пообедали? Смотри, сколько у него еды!

Я присел за стол напротив Администратора, бросил взор на портрет-икону Председателя Кирсанова. Скоро, поди, сменят портрет-то. Чем дальше от Князьграда, тем дольше будет висеть на стенах государственных учреждений мертвый повелитель. Даже в столице народ, поди, до сих пор не в курсе того, что Кирсанов отправился на тот свет. Голованов благоразумно решил не привлекать к смене высшего руководства внимания и сообщить об этом в гарантируемых Детинцем квестах вкупе с гипнотическим раппортом, чтобы обошлось без излишних эмоций. Сиберийцы воспримут смерть Кирсанова как обыденное, хоть и прискорбное событие.

— Как часто ты отправляешь людей на каторгу? — спросил я у Админа.

— Когда как, — задумчиво сказал Админ, с интересом взирая на меня.

Этот взгляд меня удивил. У зачарованных он пустой и бессмысленный.

— Ива, — сказал я мысленно, — он что, “егорушка”?

— Знак Вечной Сиберии создал замкнутый на тебе контур, — объяснила Ива, — но Знаки Урода и Морока, видимо, не оказали на него должного воздействия. Да, у него очень высокий порог внушаемости. Но не беспокойся, Знак Вечной Сиберии все же подавил волю, и он будет отвечать тебе предельно честно. И он выполнит любое поручение.

— Но сделает это с удивленным или возмущенным видом, да? — пошутил я.

— Да. У него останутся естественные эмоциональные реакции на происходящее.

Я обратился к Админу:

— Ты отправил на каторгу одну невиновную женщину по имени Вера…

— Допустим, — отозвался Админ, не дослушав. — И что? Это мое право, как Администратора.

— Ого! — присвистнул Витька, стоявший за спиной Админа. — А он борзый! Ты его точно зачаровал?

— Точно-точно…

— Ну и зачем с ним беседовать? Отправь его самого на каторгу, да и поехали дальше.

— Я хочу, чтобы он признал свою вину, — сказал я.

— Такие типы не признают свою вину, — возразил Витька. — Дохлое дело.

— Напоказ — да, не признают. А под действием чар? — вкрадчиво спросил я, не сводя глаз с жирного лица. — Итак, неуважаемый Администратор, вы не признаете своей вины?

— Вины в чем? — тут же откликнулся тот. Говорил он спокойно, уверенно, будто это не я его зачаровал, а он меня. — Я выполняю свою работу.

— В чем заключается твоя работа?

— В поддержании порядка и справедливости. И соблюдения всех законов и положений Вечной Сиберии.

Он протянул испачканные в соусе пальцы к Знаку на стене над ликом Кирсанова, но ко лбу не притронулся, чтобы не испачкать — лишь элегантно наметил движение.

— В законах и положениях есть такое, чтобы отправлять на каторгу невиновных?

— Олесь, — закатив глаза, сказал Витька. — Да ну его! Потеря времени!

— Пять минут! Итак, Администратор, отвечай на мой вопрос!

— Невиновных на каторгу не отправляют, — ответил Админ.

— Однако ты это сделал. С Верой.

— Она меня оскорбила. Она не невиновна.

— За оскорбление на каторгу не отправляют!

— Почему? — снова удивился Админ, подняв редкие брови.

— Такое есть в законах?

— За оскорбление власти полагается каторга или расстрел. Это закон. Я выбрал каторгу, а не расстрел. Проявил милосердие.

— Она оскорбила тебя лично, жирная ты свинья, а не власть! — рявкнул я, закипая. Админ был свято убежден в своей правоте, и это выводило из себя.

— Я и есть власть! — повысил голос и Админ.

— Ты не власть, ты… — начал я, привставая. Но одернул себя и сел обратно. Через силу улыбнулся. Разговор и вправду не имел смысла. Чего я хотел от этого говнюка? Раскаяния? Страха? Сожаления? Чувства вины? Ничего подобного он не выказывал даже под действием Знаков. — Хорошо, ты и есть власть. Ты вправе казнить и миловать. Но в данном случае ты не обошелся меньшим наказанием, не заключил Веру под стражу на пятнадцать суток, например. Ты сразу отправил ее на каторгу. Ты сделал это, потому что у тебя раздутое эго. Признай это!

— Ты прав, — снисходительно улыбнулся Админ. — Я мог ее засадить в подвал на несколько дней. Но я отправил ее на каторгу.

— Почему?

— Потому что я так решил.

— Почему ты так решил?

Витька снова встрял:

— Олесь, да хорош воду в ступе толочь! Дай ему по морде и отправь на лесоповал, пусть там худеет!

— Витька, не мешай! — заорал я. Меня заклинило, я закусил удила. — Я хочу знать, почему он так решил! Я хочу, чтобы он признал, что он скотина!

— Я не скотина, — сказал Админ. — Я — власть.

Я судорожно вздохнул и направил на него тату Знака Урода, силой воли усилив воздействие волшбы до предела.

— Скажи. Мне. Правду. Ты отправил беззащитную женщину на каторгу, потому что ты — скотина!..

Взгляд белесых поросячьих глазок Админа выцвел от могучего удара В-токов. Он стопроцентно находился под сильным действием волшбы и не мог лгать.

— Я… не… скотина… — прохрипел Админ. — Я… власть! Это Вера — скотина, потому что осмелилась поднять на меня руку… Она не власть, но посмела… Ей место на каторге… чтобы никто и никогда больше… Пусть бы и сдохла… Будет примером… Старая шлюха!.. Посмела… руку…

Его речь стала бессвязной. А может, это я уже не воспринимал ее как следует. У меня помутилось сознание от дикого, непреодолимого бешенства, замешанного на бессилии хоть как-то изменить мировоззрение этой твари.

Я схватил со стола вилку и с размаху воткнул в тыльную сторону ладони Админа, лежавшей поверх столешницы. Она пробила кожу, мышцы и сухожилия и застряла в деревянном столе. Жирдяй завопил. Я вскочил, подобрал тупой ножик, которым Админ до нашего прихода резал сочное мясо, и ударил Админа в глаз. Выдернул нож и мгновенно ударил вновь, в ту же глазницу.

Витька отшатнулся. Админ глухо, по-бычьи ревел, хватаясь невредимой рукой за окровавленную глазницу, кровь брызнула прямо на изысканную еду. Модераторы стояли, как манекены.

Я отбросил нож, схватил папье-маше и, ничего не соображая, принялся лупить им по башке Админа без остановки, в режиме отбойного молотка, до тех пор, пока череп не превратился в кровавую кашу. Жирное тело Админа дергалось в предсмертных судорогах.

— Олесь, остановись! — позвала меня Ива.

Кажется, она звала меня уже несколько секунд, но я ничего не слышал и не видел. Гнев — неслыханный, неудержимый, чудовищный и огромный, как вселенная, — охватил меня и покорил целиком, без малейшего остатка. Никогда прежде я так не злился.

Я остановился. Выронил окровавленное, в ошметках мозгов Админа, папье-маше. В наступившей тишине стук от падения прозвучал выстрелом. Затем Витька отошел на деревянных ногах к стене и издал звук, будто его стошнило. Но его не стошнило. Хотя позыв был. Он отвернулся от тела и сильно побледнел.

Я вдруг увидел собственное отражение в висящем на стене небольшом зеркале. У меня был вид абсолютно невменяемого существа — уже не совсем человека. Волосы и отрастающая борода торчали дыбом, а на лбу и щеках проступили темные геометрические узоры, как татуировки у Отщепенцев. Когда я пригляделся, они исчезли, и я так и не понял, привиделось это мне или нет.

— Что ты наделал? — спросила Ива.

— Показал власти, что никакая она не власть, а скотина, — пробормотал я.

— Ты его убил.

— Да ну? — Я сел на стул, обессиленный вспышкой. — И что?

— Ты не управлял собой. Это плохо. В будущем это принесет проблемы…

— Кому? Таким, как этот Админ? Согласен.

— Твое желание непременно заставить раскаяться человека, чья психика обрабатывалась пропагандой с рождения, глупо.

— Да, глупо! — заорал я. — Зато по-человечески! Тебе этого не понять, Ива, не так ли?

— О, Олесь, — грустно проговорила Ива и растаяла на интерфейсе.

Витька все еще стоял у стены, упираясь о нее одной рукой и отвернувшись от меня. Я его наверняка напугал.

— Видишь, Витька, — обратился я к нему, — как оно получается? Какой смысл наказывать человека, если он свято верит в свою правоту? Отправь я его на каторгу, он считал бы себя жертвой произвола! Как бы он исправился? Как бы исправились тысячи таких, как он, если они верят в свою правоту? Какой из меня монарх, если я даже этого жирного ублюдка не смог раскаяться под волшбой? Я его раздавил, но… проиграл.

Какое-то время царила тишина. Где-то забегали, но вблизи от кабинета Админа шаги стихали — сфера моего магического влияния гасила в людях любое желание заглядывать сюда.

Затем Витька отклеился от стены и двинулся к выходу, стараясь лишний раз не глядеть на повалившегося на стол Админа с раскуроченным затылком. Возле меня Витька остановился и шепнул сдавленным голосом:

— Он не победил… Он умер. В ты все-таки больше судья Дредд, а не Санта Клаус. Скажешь, что это не ипостась Единого сейчас в тебе проснулась?

Глава 14. Старые знакомые

Витька вышел из кабинета, и до меня донеслись его шаги в коридоре. Следовало бы пойти за ним, пока к нему не придрались Модераторы вдали от сферы моего магического влияния, но несколько долгих минут я не мог заставить себя встать.

Необычайно яркая алая кровь расплывалась на столе Администратора из-под его размозженной головы и начала размеренно и нудно капать на пол. Модераторы — крысеныш и другой, незнакомый, — торчали у стенки, скованные волшбой.

— Ива, — наконец заговорил я. — Я схожу с ума? Я опасен для окружающих?

Не удивился бы, если бы она не отозвалась после моей выходки — но она отозвалась. Все же она не женщина, а искусственный интеллект.

— Трудно сказать… Я навела порядок только в оперативной памяти твоего нейрочипа и откалибровала процессор. Но я не знаю, как работает вся эта сложная система, включающая нейрочип, допарты и твой собственной мозг. Я отметила всплеск гормонов стресса, также очень высок уровень тестостерона — видимо, его выработка провоцируется допартом дольмена. Отсюда рост мышечной массы, растительности на лице и теле и вспышки ярости.

— А Единого ты не чувствуешь?

— Я не представляю, что он такое и как себя проявляет. Я не вижу твоих снов и видений. Я воспринимаю лишь состояние твоей внутренней среды и эмоции.

— Если эта вспышка повторится… ты сможешь меня остановить?

— Взять полное управление твоими системами на себя? Потенциально это возможно, но полностью аморально. Свобода воли человека неприкосновенна.

— А если я кинусь с ножом на Витьку или Киру?

— Будем надеяться, что этого не произойдет.

— Будем надеяться… — вслух повторил я. — Как это по-человечески… Перенести всю ответственность на бога или вселенную.

— Ты не контролируешь полностью свою жизнь, Олесь, — сказала Ива. — И тем более чужую.

— Ну и ладно. — Я наконец нашел в себе силы встать, ударил кулаками по столешнице. — Прибил я эту скотину — туда ей и дорога. Если по пути в Росс раздавлю еще парочку гадин, ничего страшного не произойдет. В Поганом поле я сам себе судья и палач.

— Не думаю, что это верный подход, — возразила Ива. — Зло не остановить злом…

— Почему нет? Клин клином вышибают, говорят. Минус на минус дает плюс. И вообще, зло, добро — все это понятия относительные.

— От допущения относительности добра и зла один шаг до небинарной морали, где понятий добра и зла не существует совсем.

Я скривился при воспоминании о противных разноцветных россах. Неужели я стану как они?

— Постараюсь не докатиться до такой гадости, как небинарная мораль. По сути это отсутствие какой-либо морали… Полный беспредел.

— Не совсем беспредел. Небинарная мораль у россов достаточно структурирована и обоснована, хотя мы, Либерахьюмы, считаем ее вредной в долгосрочной перспективе. Но я поняла твою мысль.

Я переключился на двух Модераторов, один из которых в свое время получил от меня по крысиной морде и, в свою очередь, подкинул проблем.

— Ты, — указал я пальцем на крысеныша, — убери это тело и вымой тут все. Самолично, ручками! А ты, — поглядел я на второго, незнакомого, — позвони в Детинец, свяжись с Председателем…

Я умолк, задумавшись. Как простой Модератор дозвонится до Самого Крутого Чувака? Это не под силу и Админу, если б он был жив. И если дозвонится, как узнает то, что мне нужно, а именно: не пропал ли труп Кирсанова из мавзолея? Случись подобное, любую инфу засекретят накрепко. А я никого не зачарую на таком расстоянии. Волшба по телефону не работает.

Я дал еще указания — чтобы смерть Админа они восприняли как самоубийство. Админ ни с того, ни с сего прямо во время обильного обеда проколол себе руку вилкой, а затем ударил себя в глаз ножиком и поработал с папье-маше. Не выдержал стресса тяжелой администраторской работы. Волшба, как и мощная пропаганда, напрочь убивает любую критичность: Модераторы поверят в эту версию без размышлений. А люди поверят в то, что им скажут. Похоронят Админа по-любому в закрытом гробу.

Пока я давал эти указания, меня терзал стыд. Все-таки я превратился в убийцу. От расправы над Кирсановым меня “избавила” Рина, но руки у меня недолго оставались чистыми. Одно дело — быть воином, уничтожающим врагов на поле брани, и совсем другое — убивать вот так, за столом, в припадке неудержимого гнева.

Но если мне быть монархом, то руки чистыми не сохранить ни за что. Придется избавиться от тысяч таких, как этот толстый Админ, свято верящий в то, что он — власть и имеет полное право отправлять людей на каторгу до конца дней за оскорбление собственной персоны. Их не зачаруешь и новые ценности не внушишь. Не перевоспитаешь ни естественным, ни магическим способом. И эти люди станут врагами новых порядков, основанных на признании прав обычного народа.

Что делать с этими многочисленными админами? Загонять их на каторгу? Но тогда там возникнет весьма опасная, мотивированная и обиженная на новую власть субкультура — своего рода воры в законе. Их влияние распространится на криминальный мир, ибо в обществе, где нет истинного плюрализма, оппозиция уходит в уголовное подполье. Отправлять таких админов на каторгу — создавать самому себе могущественного и трудноистребимого врага.

Альтернатива тюремному заключению — казнь. После революций часто (если не всегда) на страну обрушивается безумная волна репрессий и массовых казней в виде расстрелов, повешений или гильотинирования. Таким образом новая власть избавляется от реликтов старой системы. В итоге новая власть, вышибающая клин клином, становится еще большим злом, нежели власть прежняя.

Но ведь другого выхода нет. Если менять Вечную Сиберию сверху вниз, путем реформ, инициированных Детинцем, то многие, жирующие при Председателях, будут недовольны. Как быть с ними? Завинчивать гайки? Ведь по-другому с ними не договориться.

Я вышел из здания Модераторов, так и не придя ни к какому решению. Сделал любимый финт ушами — отложил решение на потом. Позже выясню, исчезло ли тело Кирсанова, позже придумаю, как устраивать магические реформы с учетом егорушек и админов. Самое магическое слово — это “потом”.

Витька сидел в кабине вездехода и при виде меня поджал губы. Я отпустил Модератора, несшего караул возле машины, и уселся за руль. Мне было неловко — и это мягко сказано. Я не знал, как начать разговор. Но Витька заговорил первым:

— Поехали, пока тут шум не начался.

Он пришел в себя, в очередной раз демонстрируя поразительно крепкие нервы. У него разве что незначительная бледность на щеках осталась.

— Не начнется, — проворчал я.

— Ты всех зачаровал? Скажи, Олесь, страшно иметь такую силу?

— Страшно, Витька, — признался я. — Особенно вкупе с моим сумасшествием…

— Ты разве сумасшедший?

— Определенно ненормальный. В моих мозгах уникальный нейрочип. Никто не спрогнозирует все последствия такого… симбиоза, что ли.

— Даже Ива?

— Даже Ива. Для этого нужен интеллект настолько мощный, что он будет способен воссоздать все факторы, что на меня влияют. То есть воссоздать целый мир.

Витька задумался, а я продолжил:

— И Ива отказалась перехватывать надо мной контроль, потому что это неэтично с позиций бинарной морали.

— Зачем перехватывать над тобой контроль? Если снова с катушек съедешь?

— Ага.

— Мда, дела… У меня есть одна идейка на этот счет. Но пока поехали отсюда.

Я молча повиновался.

***

Мы проехали по Посаду между бараков, возле которых кое-где копошились незнакомые люди, по грунтовой дороге добрались до холма с беседкой, в которой я когда-то беседовал с Аней-комбайнершей, обогнули его и направились к воротам в заборе, ведущим в Поганое поле.

У этих ворот раскорячился неуклюжий гибрид зерноуборочного комбайна и экскаватора. Возле него двигалось трое человек.

Я с неудовольствием затормозил: комбайн перегораживал дорогу.

— Сейчас я заставлю их убрать, — бросил я, вылезая из машины.

Витька вышел тоже — наверное, не желал оставлять меня один на один с твердолобыми сиберийцами, пока я не остыл от недавней жестокойэкзекуции. А я не остыл. Вина, небольшой стыд, негодование и отголоски злости сплавились в неприятный ком в груди и давили на сердце. Не то чтобы я сильно жалел о том, что прикончил Админа — сволочь он та еще и ничего другого, по сути, не заслуживает, — но потеря контроля на почве идеи-фикс, чтобы непременно заставить Админа признать свою неправоту, вызывала сильнейшее сожаление и неудовольствие на самого себя.

“Ты давно этого хотел, так чего строить из себя невинность? — хихикнул мысленный циничный голос. Когда-то именно этот голос предположил, что баба Марина сама захотела быть изнасилованной Уродами в ночном лесу. — Судов здесь нет, а сила есть. И желание. Так чего сожалеть? Ты совершил праведный суд, и это хорошо”.

Задумавшись обо всех этих делах, я замешкался и не наложил сразу волшбу на троицу у комбайна. Они уставились на нас с Витькой — две женщины и один мужчина.

Одну женщину, точнее, молодую девушку в косынке и рабочей потрепанной одежде, я узнал. Аня Васильева! С ней-то я и беседовал в беседке в день своего глюка в квест-камере. А потом целовался у барака, где жила моя тетя Вера.

При виде меня Аня разинула рот и округлила глаза. А незнакомые мужчина с женщиной уставились почему-то на Витьку.

— А… а… Олесь! — выдохнула Аня.

— Витька?! — хором выкрикнули мужчина и женщина.

Я догадался, кто они — Смольяниновы, родители Витьки. У отца Витьки руки были испачканы в машинном масле. Он рылся в двигателе комбайна. Раньше я ни его, ни витькину мать лично не встречал, только слышал их бесконечную ругань за стенкой в бараке, но не требовалось большого воображения, чтобы узнать в худом высоком и востроносом мужичке витькиного непосредственного предка. Что касается матери, то, если не обращать внимание на обветренную неухоженную кожу, то у нее были весьма правильные черты лица. Такую накрасить как следует, — получится красотка. Недаром на нее Резчиков из Скучного мира клюнул…

Я начал поднимать руку со Знаком Урода, но Витька вдруг остановил меня жестом, не сводя глаз с родителей.

— Ты чего? — спросил я.

— Погоди. Они имеют право поговорить с нами без волшбы.

Прозвучало внушительно, будто не пятнадцатилетний паренек говорил, а взрослый многоопытный мужчина, повидавший жизнь и понявший в ней что-то, что еще не дошло до меня.

Тем не менее, я опустил руку, со смешанным чувством неудовольствия и легкого страха глядя на приближающуюся Аню.

— Вернулся? — спросила она чуть ли не с восторгом, останавливаясь напротив.

— Ага. А ты говорила, что в Вечную Сиберию не возвращаются.

Она с улыбкой оглядела меня с головы до ног с той бесцеремонностью, что свойственна деревенским жителям, не отягощенным приличиями — и чрезмерной грамотностью тоже.

— Заматерел Олеська! — хихикнула она. — Ой заматерел. Мужик хищный прям, волчара! Это тебя так Поганое поле изменило? Если да, то не поганое оно вовсе!

— Не поганое, — согласился я. — Много где побывал, много чего повидал. А вы все так и живете — днем работа, вечером “Тишь-да-гладь”?

— А как же иначе-то? Живем помаленьку, не скучаем. Хотя… — Она склонила голову набок. — У тебя жизнь интереснее, поди?

— Намного. Там, — я показал за забор, — много народов и племен обитает. Все разные. И волшба есть, и машины по небу летают.

Аня мигом посерьезнела:

— Так-таки по небу?

— Мне тебе врать незачем.

Между тем рядом разворачивался следующий диалог между двумя поколениями Смольяниновых.

— Ты где пропадал? — вскрикнул отец после длинной, полной осязаемого шока паузы, но не грозно вскрикнул, а так, словно у него разом иссякли все силы.

— Вернулся! — голосила мать, обнимая Витьку, который привычно поджал губы, но не отстранялся, а наоборот, обнимал мать в ответ.

— И назад в Поганое поле намылился! — уличал сына отец. — С нами не повидавшись! Хорош сынок!

— Кстати, да! — опомнилась Аня. — Вы что, опять уезжаете? И почему вас Модераторы не остановили? И что это за красивая машина такая? Эта она по небу летает, что ль?

– “Хорош сынок”? — спокойно, внушительным тоном повторил Витька, мягко освобождаясь от объятий матери. — А вы ли хорошие родители? Вечно ругаетесь, как кошка с собакой, никаких сил с вами жить нет…

Вряд ли Витька отчетливо помнил, каково жить с родителями, которые постоянно ссорятся. Настоящая память возвращалась неохотно, я это знал по себе. Память из Скучного мира поблекла у нас обоих, но накладывалась на истинные воспоминания и здорово все путала. Скорее всего, воспоминания Витьки не отличались яркостью и эмоциональной насыщенностью; он не особо злился на родителей, но и не испытывал к ним особой привязанности.

Смольяниновы растерянно переглянулись, виновато понурились.

— Я в курсе, что вас насильно поженил Администратор, — продолжал Витька тем же внушительным тоном, причем разговаривал не совсем так, как нормальные посадские сиберийцы, — а браки в Вечной Сиберии также вечные. Вы не могли развестись и вынуждены были терпеть друг друга. Вы так и не примирились с вашим положением. Но нормальных людей должен примирить общий ребенок.

Витька сделал паузу. Мы все молчали, ожидая окончания речи. Он вовсе не рисовался, не играл на публику, не выделывался на позициях человека, который через считанные минуты уедет в неизвестном направлении — поминай, как звали. Витька и до своей смерти от стрелы Бориса отличался недетской практичностью и некоторой — не побоюсь этого слова — мудростью, а после воскрешения и вовсе проявлял чудеса “взрослости”. Бытие в Скучном мире (точнее, в иллюзорном мире Единого, если верить Кирсанову) подарило ему энциклопедические знания в самых разных областях знания. В некотором смысле я сам смотрел на него снизу вверх.

— Но он, этот ребенок, то есть я, — заговорил Витька, — вас не примирил, а это уже диагноз. Вы растили меня в постоянной атмосфере стресса и ненависти, и из этого не могло вырасти ничего хорошего. Теперь вы понимаете, почему я от вас сбежал?

Смольяниновы снова переглянулись и синхронно кивнули Витьке.

— Вот и хорошо, — обрадовался он. — Вы меня все же вырастили, за что я вам благодарен. Но вы должны отчетливо понимать, почему я вас бросил в поисках лучшей жизни.

Мать принялась шмыгать носом, отец нахмурился.

— Моя жизнь мне очень нравится, и я счастлив, — заверил их Витька в завершение своего поразительного спича. — Поэтому отпустите меня, не держите, просто порадуйтесь за меня и живите дальше, не ругаясь друг с дружкой.

— Так мы и не ругаемся… — тихо признался отец. — С тех пор, как ты исчез с Олесем…

— Нормально так, — обернулся на меня Витька, подбоченившись. — Ребенка растили — не помирились. Ребенок пропал без вести — перестали лаяться. Получается, это я вам мешал жить мирно?

Смольяниновы хором запротестовали, уверяя, что дело обстоит совсем по-другому, но Витька уже улыбался. Он распростер объятия, и вся семейка принялась обниматься. Мать плакала во весь голос, а отец издавал странные звуки вроде басовитого подвывания.

Аня, растроганно глядя на них, сказала мне:

— А ведь недавно Администратор мне намекнул, что пора бы мне и замуж… Дал сроку год. Если не найдется жених, Администратор сам меня замуж выдаст… А я не хочу не по любви. Вообще замуж не хочу, если честно! Что за глупость такая — непременно в одном возрасте семью создавать, хошь или не хошь?

— А что ты хошь? — спросил я.

Она пожала плечами. Хитро прищурилась:

— На летающей машине покататься! Вообще летать мечтаю! Во сне — не совру — каждую ночь по небесам парю как птица! Глупо, да?

Я несколько долгих мгновений молчал. Раздумывал. Затем произнес:

— Не глупо стремиться ввысь, в небеса. Глядишь, и покатаешься на летающей машине. А про Админа… про Администратора думать забудь. Он тебя больше не потревожит. Скоро у вас будут реформы… то есть изменения в жизни.

Аня помолчала. До нас доносились всхлипывания четы Смольяниновых и успокаивающий говорок Витьки.

— Ты вернешься? Вы оба вернетесь? — спросила она наконец. — Тогда и начнутся изменения в нашей жизни?

— Да.

В этот самый момент я наконец принял твердое и окончательное решение — я вернусь в Вечную Сиберию и возьмусь за ее переустройство. Нельзя бросать этих людей. Не все из них тупорылые Админы и непробиваемые Егорушки. А бояться последствий реформ — это как бояться волков, из-за которых в лес не ходить. Последствия всегда есть, у любого нашего действия. Надо просто принять это и действовать с умом.

Не так, как я поступил с Админом.

Но у меня есть мудрый не по годам Витька, готовый поработать моим “Пр-пр”. У меня будет Кира и, возможно, другие умные и добрые люди. Соберу команду, и все будет хорошо. Никто не заставляет меня творить реформы в одиночку.

— Ну так мы будем ждать, — сказала Аня. — Когда вы вернетесь. Мы со Смольяниновыми, Даша-повариха наша и… Ой! — спохватилась она. — Твою тетю-то забрали! Веру-то! Знаешь?

— Знаю.

Я помедлил, раздумывая, промолчать или рассказать о том, что тетя Вера была спасена из каторги, но прожила после этого недолго. Решил промолчать. Пора закругляться.

Я поднял руку со Знаком и впервые заметил брызги крови на запястье. Оказывается, я бил Админа левой рукой, хоть и правша — надо же! Правой я схватил нож…

Аня тоже углядела кровь и хотела что-то сказать, но волшба Знака уже подействовала. Лицо ее расслабилось, взгляд потускнел.

— Что с комбайном? — спросил я. — Ходовая в порядке?

— Колесо поменяли, — равнодушно ответила Аня. — И Смольяниновы помогли с гидравликой — масло протекло.

— Отгонишь комбайн в сторону, нам нужно проехать, — велел я. — А потом забудешь о том, что видела нас с Витькой.

Смольяниновы, которые тоже попали под действие волшбы, отодвинулись от сына и стояли с полусонным видом. Я повторил для них команду забыть о нашей встрече.

— Поехали, что ли, — сказал я Витьке.

— Поехали, — согласился он. — Ты доволен разговором?

— Да. Я окончательно решил вернуться. Не хочу бросать этих людей навсегда на растерзание всяким… хм… Админам.

— Хорошо, — кивнул Витька. — И я доволен. Будто закрыл какой-то гештальт. В Скучном мире у меня был отчим. Он больше думал о бизнесе, чем о пасынке, и я чувствовал себя немного лишним, хоть и не страдал от бедности. Все это иллюзия, конечно, но отражала она мои собственные комплексы… Теперь я убедился, что никогда не был лишним и что предки — настоящие, из этого мира — меня любят. Просто разные люди проявляют эту любовь по-разному.

***

Выбравшись за пределы Вечной Сиберии, мы проехали знакомой дорогой до старого карьера, куда сбрасывался мусор; по лесу, в котором торчали руины разрушенных Посадов, достигли заброшенного завода, где когда-то провели первую незабываемую ночь в Поганом поле; преодолели небольшое расстояние до реки и моста через нее — и вот он, дурацкий трехэтажный дворец Решетникова, сляпанный из чего попало.

К тому времени батарея села больше чем на половину. Я очень надеялся, что у старого гениального психа найдется еще одна “вечная” батарея — и желательно без бомбы.

Я “припарковался” между древней железной дорогой, тянущейся вдоль реки, и собственно дворцом, но не доехал до него. Мало того, развернулся, чтобы не тратить время на разворот, когда настанет пора убираться отсюда. Опасности я не ожидал, но сработала привычка. Мы раскинули складную солнечную панель — черную, как сажа, и совсем не отражающую свет — на крыше машины.

Я просканил пространство — во дворце ни одной живой души.

— Шляется где-то наш дед, — сообщил я Витьке.

— Не помер ли? — озаботился тот.

— Может, и помер.

— Тогда ему повезло, — хмыкнул пацан.

Мне его юмор не понравился.

— Намекаешь, что я его тоже забью до смерти?

— Понятия не имею, что ты с ним сделаешь. Но он тебя, по сути, и прикончил. И если бы не сверхъестественные силы Поганого поля…

— Я взорвался не в Поганом поле, а в Вечной Сиберии.

— Кирсанов сказал, что Поганое поле везде, но не всюду у него одинаковая сила. Так что ты собираешься сделать с Решетниковым? Тоже в угол поставишь?

Я поглядел на заляпанный кровью рукав рубашки. Надо бы ее отстирать…

— Не думаю, что Решетников так выбесит, как Админ. Дам ему пару пощечин и отберу какую-нибудь дорогую игрушку вроде дрона или той антенны, что отпугивает Уродов и управляет ими.

“На черта мне его антенна? — подумал я. — У меня есть Знак Вечной Сиберии, который сам по себе отгоняет погань. Пусть он недоустановлен, но силу имеет. А без антенны дед тут быстро загнется… Ай, что-нибудь да отберем у деда. Ибо нефиг людей на смерть отправлять!”

— Пойдем в дом, — предложил я. — Подождем старика там.

— Он нашу тачку спалит и испугается.

— Я его почую. И не знает он, что эта тачка моя. Он наверняка уверен, что я сдох.

Мы направились ко “дворцу”.

На первом этаже царил привычный бардак. Мы поднялись по винтовой лесенке на второй уровень, где бардак достигал своего апогея. Похоже, Решетников стаскивал сюда хлам со всех строительных мусорок. В воздухе висел запах грязи, пыли и машинного масла. Дальний конец помещения пропадал в полумраке, где светились и перемигивались какие-то индикаторы.

— Добрый день, дорогие гости! — внезапно раздался громкий женский голос с великолепной дикцией.

Витька подпрыгнул, а я отшатнулся, потрясенный тем, что не почуял присутствия живого существа. Спустя мгновение смекнул: Наташа! Голосовой помощник Решетникова, которого дед загрузил в биобота из Республики Росс. За последнее время со мной стряслось слишком много событий, и я как-то позабыл об этом факте.

Из полумрака вышла стройная и высокая женская фигура в линялом застиранном мужском халате, ничуть не скрывающем восхитительные пропорции, которым бы позавидовала любая фотомодель. Пышные черные волосы ниспадали по плечам и достигали чуть ли не середины туловища. Кожа белая, мерцающая в полумраке, без родинок, веснушек и дефектов. Я не сомневался, что россы могут сконструировать биобота ничуть не отличающегося от настоящего человека, но именно эта модель была сделана по техзаданию человека, имеющего весьма любопытное представление о женской привлекательности и идеальности физического тела.

— Привет, Наташа, — ответил я. — Где Владимир Степанович?

— Это кто? — удивился Витька.

— Решетников. У него имя-отчество есть.

— Володя вышел по делам, — сообщила Наташа, останавливаясь напротив нас. Она не стояла, как манекен, а переступала с ноги на ногу, причем делала это изящно, теребила поясок халата, поднимала брови и переводила с меня на Витьку и обратно любопытный взгляд. То есть совершала множество мелких движений, которые обычно отличают живого человека от статуи. — У Повелителя Поганого поля много обязанностей.

— Никакой он не Повелитель, — хмыкнул Витька, разглядывая куклу с большим интересом. Его глаза находились на уровне упругой груди, рвущейся из плена ветхой ткани, и смотрел Витька в основном на эти соблазнительные выпуклости.

Вероятно, Решетников не нашел женской одежды и обрядил биобота в собственный халат. Наташа была босиком — не нашлось и подходящей обуви. Что ж, красивая женщина должна быть либо в платье, либо обнаженной… Даже старый халат смотрелся на Наташе как платьице: поясок охватывал тонкую талию, а полы едва доставали до середины бедер, в образовавшемся же “декольте” загадочно выглядывала грудь.

Само собой разумеется, настоящая живая женщина ни за что не согласилась бы жить в этом трехэтажном сарае вместе с чокнутым пердуном да еще расхаживать целыми днями босиком и в линялом халате, но преимущества биобота в том, что он биобот. Как запрограммируешь, так и будет себя вести.

— Вы ошибаетесь, дорогие гости, — лучезарно улыбнулась Наташа, — Володя — единственный и неповторимый Повелитель Поганого поля, могущественный, ослепительный в своем блеске величия, неповторимый, умнейший из умных.

— Это он тебе сказал? — спросил я.

В разговор вклинилась Ива, обычно тихонько сидящая в моей нейрочипе:

— Ее программа очень примитивна, Олесь, — сказала она, и я уловил нотки неудовольствия в ее мысленной интонации. — Нет никакого смысла с ней разговаривать. Этот биобот способен на гораздо большее, чем носить в себе простой голосовой помощник.

— Например? — заинтересовался я.

— Этот биобот может… — Ива запнулась и неуверенно продолжила: — Может вместить меня.

— А? Как это?

— У меня нет тела, — напомнила Ива. — А твоим я пользоваться не буду по этическим соображениям. Кроме того, неизвестно, как это отразится на твоем здоровье. От меня будет больше пользы, если я обзаведусь своим телом.

— Вот этим? — показал я на Наташу. Я присвистнул от восторга: идея была гениальная. Как она не пришла мне в голову раньше? — А ведь верно! И заодно отберем игрушку у Решетникова! Как ты… переместишься?

— Прикоснись к ней.

Допарт умбота был установлен мне простым прикосновением к темени. Я же взял Наташу за руки — они были мягкими и теплыми, на ощупь не отличимыми от человеческих. Витька наблюдал за нами с кривой улыбкой, но вопросов не задавал — понял, что я переговариваюсь с Ивой. Иконка допарта умбота засияла.

— Так, — деловито проговорила Ива на внутреннем интерфейсе. — Слишком малая поверхность контакта. Обними ее.

Помедлив, я выполнил поручение. Странно было обнимать игрушку. Но она была теплая и мягкая, и пахло от нее чистой кожей и волосами… А еще присутствовал очень тонкий аромат духов. Это ее Решетников надушил или биобот сам по себе источает такие запахи?

Биобот был совсем немного ниже меня, и я, склонив голову, уткнулся в ее тонкую шею. Вблизи разглядел, что на коже есть поры и тонкие прозрачные волоски — все как у людей, за исключением полного отсутствия пигментаций.

Наташа на мое объятие никак не отреагировала, все так же стояла с опущенными руками, и со стороны все это выглядело, должно быть, странно. Витька прыснул и умолк.

— Сколько еще стоять? — вслух спросил я Иву.

Она не ответила. Интерфейс опустел, а иконка допарта умбота потускнела.

Зато биобот подняла руки и нежно погладила меня по спине. Я испуганно разжал объятия и отшатнулся.

— Привет, — произнесла биобот знакомым мне голосом Ивы. — Извини, не удержалась.

***

— Охренеть! — выдохнул Витька, с восторгом обводя нас взглядом. Он шагнул к Иве в новом теле: — Ты и есть умбот Ива?

— Да, — ответила та. — А ты Витька Смольянинов. Я знаю тебя так же хорошо, как и Олесь. Наблюдала за тобой через… него.

Она протянула ему руку для пожатия.

— Когда была у него в голове, — кивнул Витька, отвечая на рукопожатие. — А куда делась Наташа?

— Удалилась, — дернула подбородком Ива. — Я говорила Олесю, что Наташа — довольно примитивный алгоритм. В ней даже нет функции самообучения, как в любой приличной нейронке. Обычный голосовой помощник, у нее нет и намека на виртуальную личность.

— Поэтому ее удаление — не убийство, а выселение с занятием жилплощади? — усмехнулся Витька.

— Что? — не понял я.

Но Ива поняла — она все-таки искусственный интеллект.

— Верно!

И улыбнулась. Темные глаза ее влажно поблескивали, как у настоящего человека. Вернее, настоящей таинственной красавицы-незнакомки. Было очень необычно наблюдать Иву не в теле эльфа и не на внутреннем интерфейсе, а в виде достаточно обычной (с нормальными ушами) женщины.

Иве, по всей видимости, тоже было интересно осваивать новое тело. Она подняла пальцы к глазам, покрутила ладонями. Опустила голову и поглядела вниз.

Я “присмотрелся” к интерфейсу: иконка допарта умбота тусклая, неактивная, изображения Ивы нет и, видимо, уже не будет.

— Но как можно перекачать столько информации простым объятием? — спросил Витька.

— Обнимашки творят чудеса, — сказала Ива. — На самом деле это старая технология, изобретенная еще до Третьей Мировой. Бесконтактная зарядка смартфонов сподвигла пытливые умы создать бесконтактную флешку, а из этого развилась целая технология.

— Ладно, поехали, что ли, — сказал я. — Пора спешить в Росс, спасать Киру. Решетников где-то шляется — и Урод с ним.

Мы спустились по лестнице на первый этаж, затем вышли наружу. Ива по-прежнему оставалась босой. Вряд ли среди хлама дворца найдется женская обувь.

— Ничего, в Князьграде-1 пошопимся, — пообещал я. — Там бесплатные магазины и склады.

Не дошли мы до нашего вездехода несколько шагов, как из леса на берегу выше по течению с урчанием выполз зловещего вида автомобиль с ребристыми сторонами и шестиугольными дверцами. Внутри я почуял одного человека. Где бы Решетникова не носило, он вернулся.

Машина горе-изобретателя остановилась между фонарным столбом, на котором ночами горит мощная лампа, отгоняющая погань, и сараем. Дверь распахнулась, и из кабины выбрался Решетников в своем черном прикиде, но без маски. В руке он держал что-то вроде пистолета-автомата с широким дулом.

— Это еще что такое? Кто вы такие? Я вас не звал!

Он подслеповато прищурился и замолк.

— Вы?!!

— Мы, — подтвердил я. — Опустите пушку, не то поранитесь.

— Но как вы… Что с квест-башней?

— Стоит, где стояла.

— То есть… Ничего не произошло?

— Вы имеете в виду взрыв вашей столетней батареи? Она взорвалась. Но не там, где нужно. И даже если бы она взорвалась у подножья башни, вряд ли бы это хоть как-то повредило постройке.

Решетников покивал, почесал подбородок свободной рукой, не опуская оружие.

— А вы успели из машины выйти? Но взрыв — он напугал сиберийцев? Вызвал панику, суету, бегство?

— Ничего он не вызвал, — честно сказал я. — Даже интереса со стороны Модераторов. Вечная Сиберия не разменивается на такие мелочи, как приглушенный х л о п о к в ночи.

— Хлопок?! — взревел дед. — Это отменная бомба, долженствующая пошатнуть устои этой проклятой страны! Взрыв должен был смести с лица земли…

— Так вы признаете, что отправили меня на смерть? — усмехнулся я. — Голову бы тебе оторвать!

Мой резкий переход на “ты” вкупе с быстрым шагом в направлении Решетникова напугал изобретателя. Он на секунду опустил пушку, снова поднял, но я накрыл его волшбой, заставив отвести от нас дуло.

Я схватил старика за отворот его инфернального плаща и как следует тряхнул. Старик от этого рывка упал на колени, но поспешил подняться. Крепкий старый пень!

Гнева во мне не было — весь выветрился в Здании Модераторов. Решетников — пожилой человек, к которому следовало бы относиться с уважением, не отправь он меня на смерть. Но также он — сумасшедший, а с сумасшедших спроса немного.

— Я понимаю, что ты чокнутый, — проговорил я прямо в лицо Решетникову, — но больше… так… не делай!.. Иначе… следующий… твой… фокус… окажется последним!..

После каждого слова я угощал его хлесткой пощечиной, продолжая придерживать за отворот плаща. Дед выронил пушку и слабо закрывался от ударов. Бил я несильно, но обидно.

Отпустив его, я развернулся и пошел назад, к ожидающим меня Иве и Витьке. Третьим оком видел, что Решетников выпрямился, подобрал оружие, но не выстрелил мне в спину, а сунул в кобуру на поясе.

— Знаете ли… — донесся до меня его срывающийся голос. — Такое отношение к Повелителю Поганого поля… Это в высшей степени неуважительно! Могли бы просто высказать свое недовольство… в письменной форме… Я бы рассмотрел ваше заявление в течении трех суток!

Витька загоготал. Ива улыбнулась.

— А он забавный, — сказала она. — И я рада, Олесь, что ты его не убил.

— Он полный псих, — согласился я.

— Что? — ожил Решетников. — Наташа? Что с твоим голосом? И почему ты стоишь с этими отвратительными людьми? Живо в дом, девочка моя!

— Я не Наташа, — вежливо отозвалась Ива. — Больше нет. И я не ваша девочка.

— Как это?

Подхватив руками полы плаща, Решетников подбежал к ней — про меня он, судя по всему, позабыл.

— Доча? Да как же так? Они тебя перепрограммировали?

Он схватил ее за плечи, но я отвел его руки и сказал:

— Мы ее забираем — в наказание за покушение на убийство. Радуйтесь, что обошлось такой мелочью. Не всем бы так повезло!

Решетников затрясся, переводя взгляд с меня на Иву, с Ивы на Витьку и обратно на меня. Губы его затряслись.

— Нет-нет-нет! Только не это! Вы не можете!.. Она как дочь мне! И будет наследницей дворца…

— Ага, дочь, — сказал я. — Ты заказал себе у россов секс-игрушку, а теперь твердишь о том, что она дочь? Ну ты и извращенец!

— Почему извращенец? Какая секс-игрушка? Я не позволял себе быть с Наташей в иной роли, кроме как в роли любящего отца! Я уже стар для подозрений в подобных инсинуациях, которые вы имеете наглость упоминать! Я не виноват, что россы прислали мне настолько чудесное тело, натолкнувшее вас на неприличные мысли…

— Довольно, — оборвал я его. — Мы спешим. А ты оставайся здесь и думай о своем поведении. Проси у россов другую игрушку.

— Нееет! — завопил старикашка. — Наташа! Я привез тебе одежду и сапожки! Ездил до самого города — все ради тебя! Не покидай меня!

— Ездил до города? — заинтересовался Витька. — До заброшенного, с бесплатными магазинами?

— Для Повелителя Поганого поля все магазины бесплатны!

Мне надоел этот цирк, и я наложил на старика волшбу. Он сразу заткнулся.

— Неси одежду и сапожки, — велел я. — И мы поехали.

Глава 15. Северный ветер

До Князьграда мы в тот день не доехали. Не успели — наступил вечер. Остановились на ночевку на берегу небольшой реки с заросшими берегами, у которой мы когда-то с Витькой обедали во время первого путешествия на юг.

Пока ехали, Витька разговорился с Ивой в новом теле, сидел всю дорогу задом наперед — на заднем сидении устроилась Ива, вежливая, приветливая, невероятно эрудированная по самым разным вопросам. В ней Витька нашел идеального собеседника, с которым можно обсудить самые неожиданные темы.

Сначала Витька выяснил, что из себя представляет биобот и какими опциями обладает. Оказалось, биобот умеет все, что обычный человек “и немного больше”. Физическая сила биобота выше, чем у простого Хомо сапиенса, но не намного. Биобот видит в темноте и в ультрафиолете, улавливает радиоактивное излучение, слышит ультра- и инфразвук, чувствует малейшие изменения температуры и прочих факторов внешней среды. Батареи внутри биобота хватит на много лет вперед, так что розетка для подзарядки не нужна.

Я спросил, чувствует ли она Знаки, но она ответила, что нет. Волшба ей недоступна. Также она ничего не знает о Едином.

Тут разговор перекинулся на Единого и виртуальные вселенные, в частности Скучный мир. Ива рассказала о достижениях россов в сфере виртуальной реальности — они были впечатляющими. Человеческий мозг не в состоянии отличить реальность от иллюзии, но имелись кое-какие лайфхаки для того, чтобы выяснить, в реальности ты или иллюзии. Со временем наука Республики Росс научилась генерировать такую иллюзию, что ее не хакнули бы даже самые великие “взламыватели реальности”.

Витька, конечно же, полюбопытствовал, реально ли Поганое поле.

— Я думаю, что да, — откликнулась Ива. — Но при этом понимаю, что есть риск ошибиться.

— То есть мы по-прежнему можем находиться в иллюзии? — разочарованно сказал Витька.

— Увы, — улыбнулась Ива.

— Блин, как жить после этого?

— Как обычно, — ворчливо сказал я. — Поменьше думать о разных заоблачных философиях. Крепче спать будешь.

Я поймал себя на том, что немножко ревную Иву к Витьке. Долгое время Ива была в моем единоличном владении, а тут пацан стремительно перетянул на себя одеяло. Иву в эльфийском обличье на экране интерфейса я не воспринимал, как живого человека, но сейчас ситуация изменилась. Ива не стала живее, переселившись в биобота, но ее материальность и невероятная сексуальная красота оказывали сильное впечатление.

Она все еще сидела в драном халатике, хотя рядом с ней лежал баул со шмотками, которые раздобыл заботливый Володя Решетников. Наличие или отсутствие одежды и ее качество Иву, судя по всему, совершенно не парило. Но когда мы остановились на ночевку у реки, она вышла из машины вместе со мной и Витькой и принялась извлекать одежду из баула.

Глупо и неестественно испытывать смущение в присутствии искусственного интеллекта в искусственном теле, но мы с Витькой оба его испытали. Молча отошли к заросшим травой и рогозом берегу и принялись задумчиво глядеть на поверхность струящейся воды, пока Ива переодевалась. Я уже лицезрел обнаженное тело биобота, но мельком, в полумраке и без подробностей. Заныли шейные мускулы от желания обернуться и поглядеть, как Ива переодевается, — у меня сто лет не было женщины, и мысли постоянно крутились вокруг одной и той же темы.

Я признался себе, что такого сильного влечения не было бы, если б речь шла о Наташе — глупом голосовом помощнике. Но умная Ива в теле биобота — это совсем другое дело…

Что касается самого феномена влечения к неживой кукле, то я в этом ничего патологического не видел. Влечет же мужчин к фотографиям моделей, которые в настоящее время постарели, подурнели, а то и благополучно умерли? Создают ведь влечение видеоролики, которые по сути есть набор битов, байтов и пикселей на экране? А миллионы озабоченных мужиков (и не только мужиков) смотрят эротические мультики с персонажами, которых не существует в природе.

И самое крутое во всем этом то, что никакой вины перед Кирой я не ощущал. Ведь Ива — робот…

Хотя нет, одернул я себя, некоторая вина присутствует. Но я не виноват. Виноваты гормоны, которых у меня больше нужного из-за допарта дольмена. А ревновать меня к Иве все равно, что ревновать к скульптуре — хотя и такое в человеческой истории случалось.

Ива не заставила меня мучиться дольше необходимого — переоделась очень быстро и подошла к нам.

— У тебя кровь на рукаве, Олесь, — заметила она. — Постирать?

Мы с Витькой одновременно оглядели ее с ног до головы тем же беспардонным взглядом, каким недавно угостила меня Аня.

Новый прикид впечатлял простотой и изяществом: голубой (но не джинсовый) комбинезон с короткими шортами, белая футболка и шнурованные ботинки на высокой подошве. Этакий полуспортивный, полутинейджерский стиль. Иве прикид шел — но я подозревал, что на такой фигуре хорошо смотрится вообще все, что угодно, даже мешок с тремя дырками. Я вынужден был переменить мнение об “или платье, или ничего”. Обошлось без платьиц и костюмов школьниц из секс-шопа, которых можно было ожидать от чокнутого Решетникова и которые в Поганом поле смотрелись бы дико.

— Серьезно? — усмехнулся я. — Будешь выполнять навязанные патриархатом “женские” обязанности?

— Мне просто интересно осваивать это тело, — призналась Ива. — Я никогда не была в Поганом поле во плоти… И не занималась такими делами, как стирка и разведение костра. Это будет любопытный опыт.

— А ты не заржавеешь от воды? — хихикнул Витька.

— Я водоустойчива, — с наивной радостью сообщила Ива.

Я пожал плечами, снял рубаху и протянул Иве. Опять возникла щекотливая ситуация, и Витька ехидно заулыбался, но Ива с интересом схватила рубашку, не обратив внимания на мой богатырский стан.

— Нужен порошок или мыло, — сказала она, неизвестно к кому обращаясь. — И емкость. В машине есть тазик, я помню!

Она с энтузиазмом кинулась к багажнику.

— Она всегда такая? — спросил меня Витька.

— Какая?

— Прикольная. И милая.

— Немного изменилась, кажется. Новое тело ее изменило. Разве тело может менять разум?

— Бытие определяет сознание, — провозгласил Витька. — А сознание — бытие. Любой софт зависит от “железа”, верно? Кстати, насчет твоих вспышек ярости. Я хотел тебя научить практике осознанности. Телесная практика, которая повлияет на твой ум. Говорят, здорово помогает даже полным психам.

— Спасибо, это про меня.

— Будешь заниматься этой практикой каждый вечер перед сном. И не вздумай отлынивать!

— Слушаюсь, Ваше Величество, — насмешливо поклонился я.

***

Мы поставили палатку, развели бездымный костерок и поужинали. То есть ужинали, разумеется, лишь мы с Витькой, а Ива сидела с поджатыми ногами, как японка, сложив руки на коленях и улыбаясь. Я заметил у нее на запястье фенечку из зеленых камушков, которая нашлась в бауле. Зачем Ива ее надела? Чтобы быть совсем как человек?

Солнце садилось за стену леса на западе, моя выстиранная рубашка вяло трепетала на слабом ветру на веревке между палаткой и машиной, а я был в другой рубашке — из запасов, выделенных нам Головановым.

— Победа над гневом, — начал лекцию Витька, сидевший со скрещенными ногами на сложенном в несколько раз одеяле, — это контроль над гневом. Вообще, любая победа, в том числе военная, — это контроль, а не истребление. А для контроля надо противника изучить полностью. Что такое гнев?

— Эмоция, — лениво ответил я.

У меня не было особого воодушевления по поводу этой неожиданной лекции со стороны пятнадцатилетнего шкета, но и ничего против я пока не имел. Витька — человек умный и мой друг. Мы с ним идеально совместимы, он не вызывает у меня ни малейшего раздражения и прочих негативных эмоций. Я его в некотором смысле уважаю. А после смерти и возрождения он, если можно так выразиться, проапгрейдился — стал намного деловитее, умнее, дальновиднее.

— Не просто эмоция, а рептильный реликт, — поправил Витька. — Проявление древнейшего инстинкта выживания: бей или беги. И он существует, как и все инстинкты, в настоящем времени.

— И что это значит?

— То, что “убедить” себя не гневаться в будущем сейчас, когда ты спокоен, невозможно. Сейчас можно сколь угодно долго размышлять о том, как гнев вреден, и нелогичен, и разрушителен, и вообще — фу. Сейчас в тебе нет гнева. А когда есть гнев, нет здравомыслия.

Ива добавила:

— Личность — это просто череда разных ментальных и эмоциональных состояний, в ней нет постоянного “ядра”.

— Сегодня я не такой, как вчера? — ухмыльнулся я.

— Ага! — сказал Витька. — Точняк! Каждый день, час, минуту наше внутреннее состояние меняется. Олесь умиротворенный и Олесь гневный — это две разные личности.

— Да ну на фиг, — рявкнул я, — сколько еще во мне личностей?

— На одну меньше, — сказала Ива. — С некоторых пор.

Витька сморщил нос.

— Я не об этом. А об относительности самого понятия “личность”. Личность, наше “я” — это динамический процесс, а не неизменная субстанция.

— Все это безумно интересно, — сказал я, — но какая мне от этого польза?

— Польза в том, что отныне ты будешь действовать грамотно. Олесь миролюбивый не будет бороться с Олесем гневным, закономерно проигрывать ему и сожалеть потом. С твоей гневной ипостасью должна бороться твоя же гневная ипостась и никто иной.

Я попытался вспомнить, что чувствовал, когда разбивал башку Админа. Бешеная, лютая ярость, настоящее безумие без тормозов, моральных запретов, мыслей о будущем и последствиях…

Я сорвал травинку и поковырял в зубах, чтобы скрыть дискомфорт.

— Предлагаешь тушить пожар огнем?

— Такая практика тоже применяется — и в пожаротушении, и психопрактиках.

Я поглядел на Витьку и сдержал язвительную подначку. Пацан был абсолютно уверен в себе и том, о чем вещает. И его уверенность передавалась мне, заражала меня против воли, от Витьки словно волны энергии шли.

— Бороться с гневом нужно в момент гнева, — вдохновенно вещал Витька. — А для этого научиться очень тонко воспринимать ощущения в теле. Гнев — это тоже не субстанция, а динамический процесс, который имеет начало, середину и конец. И состоит он из компонентов. Один компонент — ментальный, другой — эмоциональный, третий — тактильный. Обычно на уровне тактильности гнев ощущается, как жар, тепло, покалывание…

— Скорее, адова печка, — вставил я.

— Поэтому некоторые восточные религии приравнивают состояние гнева к пребыванию в огненных адах.

— Четкое сравнение!

— Каждый вечер ты должен как минимум полчаса медитировать на ощущения в теле. Особенно на ощущения жара, тепла или холода — то есть на элемент огня.

— И сколько мне медитировать, чтобы перестать психовать?

— Зависит от твоей кармы. Если все запущено, то долго.

— Ну, это неинтересно!

— Никто не обещал легких путей, — сказал Витька. — Тебе, Олесь, психотренинг прямо-таки показан. Или ты обретешь контроль над гневом, или он — над тобой. И если ты проиграешь гневу, однажды сделаешь то, о чем будешь жалеть всю жизнь…

Последнюю фразу он произнес медленно, тягуче, низким, грубым и чужим голосом. В наступающих сумерках его взгляд показался мне отчужденным, обращенным внутрь себя.

Я привстал.

— Витька?

Мой магический радар, третье око, чутье — все это молчало. Я не чуял ничего постороннего и враждебного.

Витька молчал, глядя прямо перед собой. И побледнел.

Ива смотрела на него, не меняя позы и вообще не шевелясь, но я понимал, что она готова взорваться множеством действий в любое мгновение.

— У него снова видения, — сказал я Иве, хотя та и так это знала не хуже меня.

И правда: спустя пару секунд Витька очнулся, захлопал ресницами, потер лоб.

— Что ты видел? — спросил я.

— А?

— Трупы, кровища и знамя с пятизубым Знаком?

— И это тоже, — рассеянно сказал Витька. — Я видел войну… Все Поганое поле в огне… Северный ветер столкнется с южной тьмой…

— Что за поэзия? Витька, а поконкретнее?

Но в отличие от предыдущих случаев с видениями Витька никак не выходил из ступора.

— Руки в крови, — бормотал он. — Смерть всюду… Северный ветер…

— Ты про северян на драккарах? — догадался я.

Витька наконец взглянул на меня.

— Это разведотряд… Будут еще легионы…

— Чего им надо?

— Они ищут, — начал Витька, но осекся. Лицо его окончательно прояснилось, взгляд стал осмысленным. — Блин, мысль потерялась!.. Только что один инсайт за другим следовал, прямо откровение за откровением, и вдруг — раз! И все. Пусто.

Он зажмурился, напрягся, но ничего не вышло. Я его понимал, как ни странно. Это как пытаться снова увидеть вчерашний сон.

— Не напрягайся, — посоветовал я. — Расслабься. Ляжем, пожалуй, спать, завтра рано вставать.

***

Световая гирлянда у нас была, но не было бесконечной батареи, поэтому я ограничился ведьмиными мешочками и собственным недоустановленным Знаком Вечной Сиберии. Я пока не представлял, как он действует на погань, но надеялся на его эффективность.

Перед сном пытался релаксировать по методу Витьки — на стихию огня, — но мысли путались, а потом я уснул как убитый. Ива осталась сторожить — сон ей не требовался.

Глубокой ночью я один раз встал по малой нужде. В бархатном звездном небе светила почти полная луна. Заросли на берегах в ее свете были пятнами черноты, а вода в реке загадочно мерцала. Ива куда-то пропала, но вскоре я ее увидел в реке, молча стоявшую по пояс в воде спиной ко мне, обнаженную. Пышные волосы падали на спину, и она смахивала на сказочную мафку-утопленницу.

“Изучает свое новое тело и новые ощущения”, — подумал я, любуясь изгибами тонкой талии, переходящими в очертания крутых бедер.

Я немного нашумел, но Ива не обернулась, и это меня насторожило. Не отключилась она, часом? Хорош сторож!

— Ива? — негромко позвал я.

— Да, Олесь? — тут же отозвалась умбот.

Но голос раздался откуда-то сзади. Я резко обернулся, автоматически потянувшись к “гришану” на поясе. Увидел Иву, приближающуюся со стороны пригорка, одетую в комбинезон и футболку.

Я снова посмотрел на мафку в реке — она никуда не исчезла. Обернувшись на нас, улыбнулась широко. Глаза у нее были как черные дыры в черепе, а от лица будто отвалились куски, и в отверстиях зияла чернота. Мафка была похожа на Киру — и не похожа.

Я уже встречал это существо. Или другое, из того же племени Пустых.

— Вот черт! — вырвалось у меня. — Ива! Борис где-то рядом!

Я напряг третье око до предела, но никого живого не почуял. Даже саму Иву воспринимал не как чувствующее существо, а часть пейзажа. Ни Бориса, ни его безликого дружка поблизости не было, если верить моему чутью.

— Еще встретимся, ведун, — долетел до меня бесплотный голос мафки.

И она растворилась в лунном свете.

— Ты слышала? — спросил я Иву.

— Что?

— Ее голос!

— Нет.

— Значит, телепатическая передача… Чего этим тварям от меня надо?

— Что она сказала?

Ива была не по-человечески спокойна, и я тоже малость успокоился. Чего психовать-то? Мы в Поганом поле, здесь и не такое случается.

– “Еще встретимся, ведун”, — повторил я. — Что бы это значило?

— Это может ничего не значить, — сказала Ива. — Согласно Кирсанову, а у нас нет причин ему не верить, Пустые — одна из девяти бессознательных форм существования Единого наряду с Уродами, Лего и так далее. А из этого следует, что Пустые — твари бессмысленные и неразумные. Как и Уроды.

— Бессмысленные и неразумные твари умеют разговаривать?

— Попугаи и некоторые виды ворон тоже умеют разговаривать. Кроме того, твой разум мог интерпретировать пси-передачу по-своему, придав ей подобие осмысленных слов.

Я задумался.

— Ладно, хрен с этими Пустыми. Пойду спать. Если что, зови.

— Не волнуйся, — улыбнулась Ива. — Я буду на пригорке — оттуда далеко видно. Я не пропущу опасности.

Я улыбнулся ей в ответ. Улыбка вышла кисловатой. Забравшись в палатку, я лег, поворочался и вскоре снова уснул.

***

Выехали мы очень рано, как и планировали. Еще не совсем рассвело, небо на востоке окрасилось розовым, а на севере громоздилась гигантская гряда грозовых туч. Оттуда поддувало влажным и прохладным воздухом, посверкивали молнии.

Ничего хорошего это не предвещало. Грозы в Поганом поле сильные и продолжительные.

Я постарался выжать из вездехода все, что только можно. Дорога улучшилась, начали встречаться навеки брошенные автомобили, и вскоре над горизонтом поднялись небоскребы заброшенного Князьграда-1.

Гроза догоняла нас, обрушивая на поросшую лесом равнину полотнища дождя и обстреливая ее ветвистыми молниями. Гром гремел без остановки. Еще несколько минут, и гроза нас накроет.

— Остановимся в городе, — прокричал ясквозь грохот настигавшей нас стихии. — Батарея подыхает, а на солнце мы ее не зарядим, пока небо не очистится.

— Солнечная панель должна заряжаться и при пасмурной погоде, — сказал Витька. С утра он был помятый и нахохленный.

— Да, но слишком долго. По-любому придется ждать солнца.

Капли ударили по лобовому стеклу, и я включил дворники. Мы въехали в город, миновали обширную пустошь с кратерами, затем я по улицам доехал до реки, где в былые времена мы с Витькой и Кирой устроили пикничок. Река — это вода, необходимая для готовки и умывания, я всегда старался разбивать лагерь у воды. От грозы река раздуется, вода станет мутной, но у нас есть фильтры от Голованова…

Я припарковался под навесом двухэтажного здания на набережной с прозрачными стенами. Наверное, раньше это был какой-то стильный магазин.

— Пустая потеря времени, — заворчал Витька. — Хотя с погодой не поспоришь…

— Пустая, — согласился я. И вспомнил Пустую мафку в реке. Почему она всегда голая и похожа на Киру? Не реализуют ли Пустые мои бессознательные желания?

Мы расположились на втором этаже, где пахло плесенью и запустением, но зато не дули сквозняки. В обширном помещении валялись остатки мебели, покрытой склизским налетом желто-зеленого лишайника, но мы оттерли его и уселись перед прозрачной стеной.

Стемнело почти как ночью, и с небес обрушился Ниагарский водопад. Разговаривать стало совершенно невозможно. Пейзаж за стеклом расплылся, размазался, как свежий акварельный рисунок, на который плеснули водой.

“Держись, Кира, — подумал я. — Я уже совсем рядом. Я знаю дорогу и иду к тебе. Разберусь с Кураторами, заберу тебя, и мы вернемся в Вечную Сиберию в роли Председателя и Председательши”.

Я усмехнулся в бороду.

— Смотрите! — воскликнула бдительная Ива.

Мы с Витькой выпрямились.

Слева из-за поворота реки выдвигались драккары северян. Несмотря на потоки ливня, я узнал эти суровые очертания и щиты на бортах. Паруса были спущены, но весла синхронно поднимались и опускались. Первый из драккаров замедлился, приблизился вплотную к песчаному берегу, через борт начали прыгать человеческие фигуры.

— Если бежать, то делать это прямо сейчас! — сказала Ива.

— Они нас не видят, — сказал я. — Не могут видеть…

— И они не погань, — добавил Витька. — Обычные люди, которые пришли с севера… и ищут…

Он запнулся, задумался.

— Это про них у тебя было видение? — спросил я. — Что они несут войну?

— Не знаю… Кажется, да…

— И их Знак ты постоянно видишь, верно? Вот сейчас и выясним, кто они такие и почему между вами связь.

Я закатал рукав, обнажая Знак Урода. Это было необязательно — магия действует и сквозь одежду, да и другие Знаки у меня в наличии. Надо этих северян заколдовать, и пусть сами расскажут, что и как.

Северяне с первого корабля поднялись на набережную под проливным дождем. Человек десять, все — высокие, широкоплечие, в блестящих темных одеждах и шлемах. Это что, доспехи? Они встали кругом, в центре которого осталась непонятная фигура в мокрых шкурах и деревянной маске. Фигура горбилась и подрагивала, опираясь на посох с какими-то украшениями наверху.

Из-за поворота появлялись другие корабли. Они пришвартовались к берегу, но из них никто не вылезал.

Северяне на набережной, не обращая внимания на непогоду, стояли в круге, не двигаясь. А шаман в середине принялся исполнять жутковатый танец под музыку громовых раскатов.

Витька что-то спросил, но я не расслышал. Почудилось, что до меня доносится пение шамана, хотя это было бы нереально. Песня без слов, но мелодия словно бы о чем-то пыталась поведать…

— Олесь!

— А?

Я очнулся, осознав, что Витька давно тянет меня за руку.

— Ты чего? Тоже видения? Зачаруй их!

— Похоже, его самого зачаровали, — заметила Ива.

— Вы слышите это пение? — спросил я.

Ива и Витька покачали головами. Они не слышали.

— Мне надо к ним выйти, — сообщил я.

— Зачем? — испугался Витька.

— Чтобы зачаровать. Отсюда далековато.

И, не дожидаясь ответной реакции, я пошел к лестнице.

Когда вышел под дождь, вымок сразу весь, с ног до головы, точно прыгнул в реку. Вода была холодная, но терпимая. Она слегка остудила голову.

“Мои волосы… — подумалось мне. — Мои мокрые волосы… слишком короткие, чтобы собрать в пучок… Допарт защиты от чар не подключен… Забавно! Мои волосы — это экран для магии, но соответствующего Знака нет. Не все допарты — Знаки, и не все Знаки — допарты?”

Мысли были ленивые, тяжеловесные. Я шлепал по лужам навстречу северянам, а с неба обрушивались килотонны воды. Я прошел половину пути и оглянулся. Витька и Ива смотрели на меня из-под навеса с тревогой и ожиданием. Я снова повернулся к северянам и обнаружил, что все они смотрят на меня — выжидательно и без удивления. Шаман же продолжал исполнять танец до тех пор, пока я не приблизился на расстояние метров десяти. Затем он остановился спиной ко мне. Шкура на нем, видимо, была смазана жиром и отталкивала воду.

Я замер на месте. Пора накладывать чары, но я отчего-то медлил. Неслышимая песня шамана ввела меня в приятный транс, и мне попросту не хотелось ничего предпринимать. Во мне не было ни беспокойства, ни каких-либо определенных желаний. И северяне не проявляли ни малейшей враждебности. Они словно знали, что я приду…

Шаман вытянул руки и выронил посох, упавший в бурлящую воду, меховая накидка соскользнула с плеч, и маска свалилась следом сама собой.

И я увидел вовсе не дряхлого старика, а молодую вроде бы женщину, все нагое мускулистое тело которой было разукрашено синими, желтыми и алыми геометрическими фигурами. Знаками. На спине алел Знак с пятью остриями. Волосы у нее были снежно-белого цвета, и я сразу понял, что она не блондинка — она просто седая.

Она оглянулась через плечо — совсем как Пустая в реке. Лицо с высокими скулами, раскосыми темными глазами и белыми бровями не было похоже на облик Киры ни на йоту. Радужные линии покрывали и лицо шаманки, причем, как ни странно, дождь не в силах был смыть этот дикий раскрас.

Я не мог понять, сколько лет этой женщине: двадцать с небольшим или далеко за сто. Лицо без мимических морщин, гладкое, мокрое от дождя, невозмутимое, как у изваяния. Фигура подкачанной модели с мощными ягодицами и длинными мускулистыми ногами. Темную кожу, то ли загорелую, то ли смуглую от природы, покрывали цветные росписи, сбивая с толку.

Шаманка улыбнулась — улыбка получилась хищной.

— Вот и встретились, — произнесла она низким, гортанным голосом, — ведун…

Оглавление

Глава 1. Гипотезы

Глава 2. У дольмена

Глава 3. Нуарные жители

Глава 4. Честно́е Собрание

Глава 5. Подготовка к теракту

Глава 6. Миссия выполнима?

Глава 7. Чип-эгрегор

Глава 8. Дорога на каторгу

Глава 9. Сам и сама

Глава 10. У ручья

Глава 11. Дорога в Князьград

Глава 12. Председатель Вечной Сиберии

Глава 13. 37-й Западный Посад

Глава 14. Старые знакомые

Глава 15. Северный ветер