обратить свои взоры к северу. Кыргызский хан — наш самый заклятый враг. Он отгородился от нас неприступными Саянскими горами и думает, что неуязвим для тюркских копий, а значит может безнаказанно строить козни против нашего эля! Я считаю — наша первейшая обязанность — показать ему, что на этот счет, он пребывает в заблуждении. Позволь мне, пресветлый хан, изложить мысли насчет того, как проучить этого наглеца, — смиренно склонив голову, произнес Тоньюкук.
— Продолжай! — милостиво разрешил, заинтересованный хан.
— Самая большая сложность в этом походе, — начал Тоньюкук, — напасть на кыргызов неожиданно. Единственный, доступный зимой перевал ими тщательно охраняется. Штурмовать его — бесполезно. Кыргызский хан может
легко выставить против нас до десяти туменов и задержать нас хоть до весны. Это нас не устраивает. Гарантия нашего успеха — внезапность. Причем полная. Мы должны свалиться на кыргызов, как снег на голову. Для этого нам нужно перейти Саяны в неожиданном для них месте. Я уже об этом позаботился, — предваряя вопросы хана и полководцев, спокойно сказал бага-тархан. — Мною подобран проводник, знающий горы не хуже самих кыргызов. Он укажет путь в обход перевала…
— Мне нравится твой план, Тоньюкук, — произнес Капаган-хан, после непродолжительного раздумья, — и потому, командующим армией я назначаю тебя.
Главный советник учтиво склонил голову.
— В помощь тебе, я даю моих племянников — доблестных воинов Кюль-тегина и Йоллыг-тегина. Да будут они твоей левой и правой рукой…
Берега реки Орхон, Северная Монголия, 20… год
Костер догорал. Огонь, затухая, оставлял на раскаленных углях седые хлопья пепла. Русский и монгол продолжали свою неторопливую беседу.
— Антон, а почему ты называешь, тюрок символом свободы? — спросил Мэргэн, заворожено глядя на огонь. — Они же были жестокими завоевателями и поработителями соседних народов. Власть тюркских ханов опиралась на грубую военную силу, что и предопределило трагическую развязку и гибель их державы.
— Восстание 679 года против империи Тан, и это отчетливо зафиксировано в орхонских надписях, тюрки подняли не из-за каких-то обид или угнетения, а потому что самолюбию тюркского народа было непереносимо подчинение. Оно ощущалось настолько оскорбительным, что тюрки, как один человек, бросились в безнадежную борьбу. Они же были в центре государства и окружены врагами со всех сторон, у них не было ни тыла, ни союзников, ни численного превосходства. Это был бунт не ради улучшения жизни, а ради дикой воли и власти. В этом и кроется ответ на твой вопрос, Мэргэн.
Вообще, если смотреть на них с точки зрения либеральных обычаев современности, то тюрки, конечно, кровожадные монстры. Это не так. У них в орде тоже была своя «демократия», правда, стороннему наблюдателю она больше напоминала живодерню. Наши теперешние представления о свободе личности и правах человека нельзя автоматически переносить на эпоху раннего средневековья. Ты как историк по образованию должен понимать это лучше меня. Какая эпоха — такие и нравы. Не думаю, что современные древним тюркам китайцы отличались человеколюбием.
Попытки же всех мерить под одну гребенку, даже в наши времена неизбежно приводят к печальным последствиям. Это в который раз доказали америкосы на своем печальном примере. Ну, развалили Советский Союз, ликвидировали коммунистическую угрозу, чего еще желать, казалось бы? Жили бы себе за морем-океяном припеваючи. Ан нет, мирового господства им хотелось. Все установить новый мировой порядок пыжились. Конец истории объявляли. И чем больше они этот свой «порядок» насаждали, тем вернее весь мир скатывался к хаосу.
А все почему? — задал Антон риторический вопрос и тут же сам ответил. — Потому что уверовали в исключительность своей формы государственного устройства, а, значит, и в свое право навязывать «демократию» по-американски. И пошло-поехало. Фактически они занимались экспортом того, что они принимали за демократию, не заботясь о том, что любая попытка насаждения чуждого мировоззрения вызывает отпор.
— Как в русской пословице: за что боролись — на то и напоролись, — усмехнулся Мэргэн.
— Вот-именно, — согласился русский.
Разговор замер, словно исчерпав себя; собеседники углубились, каждый в свои мысли. Уже совсем стемнело, но спать еще не хотелось.
— За что я люблю историю, — произнес Мэргэн, после затянувшейся паузы, — так это за то, что почти всем происходящим в наше время событиям, можно обнаружить аналогии в прошлом. Любым процессам, да и вообще любым государствам, при желании можно найти двойников. Вот, например, империя Тан, чем-то напоминает мне Советский Союз…
— Ты правильно мыслишь, но не оригинально, — усмехнулся Киреев. — История действительно имеет привычку повторяться — это не нами придумано. Развиваясь по спирали, она повторяет те же процессы, но на качественно новом уровне. Но пример, по-моему, не
