Возрастное ограничение: 18+
ВНИМАНИЕ!
Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!
Бежать, бежать, бежать! Пока дыхалки хватит! Пока ноги держат!
Паника гнала Антона Козлова по кличке Мелкий Клаус всё дальше и дальше в лес. В ночной темени, обливаясь потом, он продирался сквозь кустарники, натыкался на деревья, падал, вставал и снова бежал. Ему мерещилось, что за ним гонятся. Остановишься – и кранты. Чёрные его точно грохнут. Прирежут, как он прирезал одного из них. У дагеров принцип – кровь за кровь. Зверюги! Гвоздя и остальных пацанов наверняка уже отмудохали до полусмерти. Вот же засада! Один он сумел смыться.
Бежать, бежать, бежать!
Жить хотелось невыносимо.
А ведь какая намечалась акция! Целую неделю к ней готовились. Гвоздь сказал, что это заказ спонсоров организации, уважаемых людей. Но заказ ведь не главное. Важно то, чтобы чёрным показать, где их место. Ночной клуб с дебильным названием «Жара» – логово дагеров. Там они собирались. Святое дело разгромить этот обезьяний клуб и отхреначить всех, кто под руку попадётся. Нефиг делать им на русской земле, пускай валят в свой вонючий Дагестан!
Клёвая должна была стать акция, а для Антона клёвая вдвойне, ведь он рассчитывал доказать Гвоздю и пацанам из «Нового рассвета», что он, Мелкий Клаус, не шестёрка, а достойный патриот. И никто тогда больше не будет шпынять его и называть чмошником.
И сам Гвоздь зауважает!
Да, уважение заслужить нужно. А это не просто, если ты в неонационалистической организации «Новый рассвет» самых хилый. Да и ростом не вышел. Гвоздь Мелкого Клауса даже не замечал. Оно и понятно, Гвоздь лидер, крутой парень, с ним местные бандюганы за руку здоровались, а с мэром города и с другими шишками он в ресторане ужинал. Его внимания, и уж тем более уважения, не каждый достоин.
И вот шанс – акция. Это не на футбольном матче лозунги выкрикивать, или громить какую-нибудь лавчонку на рынке, а настоящая мощная акция, о которой потом весь город гудеть будет!
Кастеты, цепи, биты – оружие! Праведный гнев сынов Перуна – сила и мощь! Цель – гниды черножопые!
За Белую расу!
За новый рассвет!
Двадцать пять бойцов во главе с Гвоздём ворвались в ночной клуб…
И оказались в ловушке.
Это было предательство. Дагеров кто-то предупредил. Они ждали нападения!
И пошёл замес… Чёрные лупили пацанов битами, палили из травматики. Сломанные кости, кровища, вопли. Антон побежал к выходу. На пути оказался чёрный – щенок ещё. Три удара ножом в живот – и щенок свалился на пол. Путь свободен.
Антон выскочил на улицу, ещё до конца не сознавая, что натворил. Он миновал парковку, пересёк шоссе и помчался к лесу. На опушке, задыхаясь, осмелился оглянуться.
За ним бежали. Трое!
Охваченный ужасом, Антон помчался в лес.
Бежать, бежать, бежать!
Но сил уже не было.
Он остановился, упёрся руками в ствол дерева. Голова кружилась от усталости, к горлу подкатила тошнота. Антон вспомнил лицо того парня, которого ударил ножом – почти детское лицо…
И тут его вырвало. Он блевал и блевал, горло обжигало желчью.
Наконец желудок успокоился. Антон огляделся, прислушался. Похоже всё тихо. Его больше никто не преследовал. И что теперь? Задав себе этот вопрос, он едва не разрыдался. Будущее теперь виделось ему в мрачном свете.
Антон опустился на землю и долго сидел среди палой осенней листвы, жалея себя и пытаясь составить хоть какой-то план действий. А потом он поднялся и побрёл сквозь лес, сам не зная куда.
Когда ночная темень только-только начала рассеиваться, Антон вышел на опушку. Впереди простиралось поле, среди которого, объятая утренним туманом, стояла деревушка.
Настроение улучшилось. Даже возникла оптимистическая мысль, что всё наладится. Антон шутливо вскинул руку в нацистском приветствии и произнёс с усмешкой:
– За новый рассвет.
Не чувствуя ног от усталости, он побрёл к деревне.
Странная это была деревушка. Всего тринадцать почти одинаковых изб, расположенных кругом. А в центре находилось что-то крупное, размером с грузовик. Это «что-то» было плотно заботливо накрыто зелёным брезентом. Ни заборов, ни подворий, ни хозяйственных построек и огородов. А избы аккуратные, с двускатными крышами и резными наличниками на окнах.
Над странностью деревни Антон долго не размышлял, да ему по большому счёту было плевать. Пить хотелось ужасно, да и в желудке урчало. Вода и еда – вот главная забота, а все вопросы потом.
Он поднялся на крыльцо ближайшей избы, постучал. Спустя минуту дверь открыла старушка в цветастом платочке, возле её ног тёрся толстый полосатый кот.
– Привет, бабуля, – сказал Антон. – Мне бы это… водички попить. Заплутал я.
Старушка смерила его внимательным взглядом.
– Заплутал?
– Ага.
– Ну, тогда проходи, сынок, в дом, – со сдержанным радушием пригласила она. – Проходи, не тушуйся.
Уж тушеваться он точно не собирался. Прошёл в избу по-хозяйски, как к себе домой. Сразу же почуял какой-то лекарственный запах и аромат свежего хлеба.
– Садись, сынок, за стол, – предложила старушка. – Сейчас я тебе кваску налью. А может, покушать хочешь?
– Очень хочу, бабуля.
– Меня Серафима Павловна зовут.
– Антон.
– Антошка значит. Ну-ну…
Через минуту-другую на столе перед гостем стоял кувшин с квасом, миска с кашей, лежал большой ломоть хлеба. Антон мигом опустошил полкувшина и принялся за еду. Серафима Павловна уселась по другую сторону стола.
– Исцарапанный весь, – заметила она. – Тебя что, волки драли?
Антон отмахнулся.
– Фигня. Через кусты лез. Поцарапался.
– Ну-ну… – Серафима Павловна улыбнулась с хитринкой.
Не переставая жевать, Антон осмотрелся. Средневековая какая-то обстановка была в избе. Ничего современного. Хотя нет, на лавке возле печки стоял радиоприёмник. А в остальном, всё допотопное. Пучки трав висели под потолком, гирлянды сушёных грибов. Стены украшали чёрно-белые фотографии в массивных рамках, в основном портреты.
– Странная у вас деревня, – сказал Антон, прежде чем сунуть в рот очередную ложку каши.
– А что странного? – удивилась Серафима Павловна. – Деревня как деревня. Тут только бабки живут. Тринадцать таких же как я бабок. А это что у тебя на шее, сынок? Никак знак поганый?
Антон хмыкнул и коснулся пальцами вытатуированной на шее свастики, краешек которой выглядывал из-под ворота спортивной куртки.
– Это символ солнца, бабуля.
– Ну-ну… свастика это. Ты что, сынок, фашист?
Антон разозлился.
– Я сын Перуна! Патриот. Я за белую расу.
– Скинхед, – сделала вывод Серафима Павловна. – Слышала я о таких как ты. Не на луне чай живу, газеты читаю, радио слушаю. А я ведь партизанила, фашистов била. Все бабки в деревне партизанили.
– И что с того? – сердито уставился на неё Антон.
– Стыдно тебе должно быть, сынок. Предков своих ты предал, когда знак поганый на шее намалевал.
Антон бросил ложку в миску.
– Это мне-то должно быть стыдно?! Да что ты, старуха, вообще понимаешь? Если бы не такие как я, черножопые давно бы уже Россию заполонили!
– Ну-ну… – спокойно сказала Серафима Павловна. – Кровь на тебе, парень. Свежая кровь. Я чувствую. Доедай и убирайся. Тут таким как ты не рады.
Она поднялась из-за стола и покинула избу. Антон злобно сплюнул на пол. Вот тебе и отдохнул. А ведь действительно придётся сваливать. Останешься – старухи такой вой поднимут. В полицию позвонят, если сотовый телефон имеется. Нет уж, сейчас ему шум не нужен.
Он нервно отпихнул миску, побарабанил пальцами по стулу. И тут его взгляд наткнулся на книгу. Она лежала на подоконнике и выглядела древней, а значит ценной.
Антон встал из-за стола, подошёл к подоконнику, открыл книгу. Знаки какие-то оккультные, письмена на непонятном языке. За сколько можно загнать такой фолиант? Это же настоящий раритет, причём в хорошем состоянии.
Взяв книгу, Антон ещё раз лихорадочно оглядел убранство избы. Ни единой иконы. Жаль. Придётся довольствоваться тем, что есть. Ну а теперь – дёру, пока старуха не вернулась!
Он направился к выходу. Кот на лавке выгнулся дугой, зашипел. Дверь распахнулась, в дом вошла Серафима Павловна.
– Так ты ещё и вор! – она подняла руку и сдунула в лицо Антона какой-то порошок. – А ведь мог просто уйти!
Антон чихнул. Перед глазами потемнело. Он выронил книгу, а потом и сам рухнул на пол, потеряв сознание.
Серафима Павловна обошла все избы, собрала всех старушек. Вместе они сняли брезент с громадной печи посреди деревни, принесли дрова. Действовали споро, весело.
Когда печь растопили, раздели Антона и вынесли его из избы, положили на большой противень, принялись натирать его солью, специями, поливать маслом.
– Маслица, маслица не жалей! – смеялась какая-то старушка в круглых очках. – Люблю с корочкой.
– И перчика побольше! – вторила другая, горбатая.
Антон очнулся, но не смог даже пошевелиться. Он лишь моргал и слабо шевелил губами.
– Ну что, сынок, – похлопала его по щеке Серафима Павловна, – доигрался в фашиста? Передавай привет Гитлеру.
Старушки, весело подначивая друг дружку, по специальным рельсам закатили противень на шесток и впихнули в жаркие недра печи. Закрыли заслонку. Антон выпучил глаза и всё же нашёл в себе силы заорать.
Пир старушки устроили прямо на улице – постелили на траве покрывала, принесли посуду, сделали салаты и гарнир к мясу. Ели с аппетитом, пили самогонку. А потом взялись частушки петь и отплясывать. Весёлый получился пир, гуляли до самого вечера.
Перед закатом, захмелевшие, сытые, старушки разошлись по домам. А ночью, когда вышла полная луна, избы вдруг заворочались, закряхтели, поднялись на мощных птичьих лапах и неспешно зашагали по полю прочь. В конце этой процессии на паучьих кривых ногах ковыляла печь.
Звёзды сияли.
Где-то в лесу ухал филин.
Лёгкий ветерок шелестел осенней листвой, ветви покачивались, будто прощаясь с уходящими вдаль избушками.
