04.1912 (СИ) [Susan Stellar] (fb2) читать онлайн

— Мне так нравится с тобой дружить, что в такие ужасы я верить отказываюсь, — прошептала Лиззи. — Хотя и понимаю… понимаю, что ты, конечно, прав.

— Просто посмотри, — сказал Джо, — сколько по палубам шатается стюардов?

— Много, — тут же ответила Лиззи.

— Много. А запомнила ли ты хотя бы одного из них?

Она ненадолго задумалась. Джо, впрочем, знал ответ и без её усталого признания:

— Ни одного.

— А матросов?

— Тоже ни одного, — тяжело вздохнула Лиззи.

— И хорошо, — промолвил Джо, — вот тебе вопрос полегче: а сколько у капитана помощников?

Лиззи снова задумалась и наморщила лоб. После продолжительных размышлений она изрекла:

— Не знаю… четыре?

— Неправильно! — торжествующе воскликнул Джо и стукнул ладонью по палубе. — Семь! Старший помощник, мистер Уайльд, — начал он загибать пальцы, — потом — первый помощник, мистер Мёрдок, за ним — мистер Лайтоллер, за мистером Лайтоллером — мистер Питман, следующий — мистер Боксхолл, за которым все бабы на корабле увиваются, после него — мистер Лоу, а последний — мистер Муди, вот как. Я их даже по именам знаю и каждого в лицо видел, — чуть помедлив, похвастался Джо. — И капитана я тоже видел вот этими самыми глазами: крепкий седой старикан.

Лиззи прошептала:

— Но как мне их всех запомнить, если они все одинаковые?..

— Это для тебя они одинаковые, — сказал Джо, — потому что ты на них сразу таблички навешиваешь: о, вот этот носит еду, а этот полы моет, и, когда еда на столе, а полы чистые, какая разница, кто это делает? Если бы ты плыла первым классом, я бы для тебя был обычным ирландским мальчишкой, которого можно попросить купить газету, или там дымоход прочистить, когда сойдёшь на твёрдую землю. А если я не соглашусь — так кругом бегает куча мальчишек, они на всё согласные, и разве есть смысл в том, чтобы запоминать их всех?

Лиззи поникла.

— Ты прав, — сказала она. — Поэтому хорошо, что я плыву вторым классом и что я не богачка. Если бы я была богатой, мне было бы ужасно скучно!

— Странно слышать такой совет от бедняка, — сказал Джо, — но я тебе его всё же дам, и вот что я скажу, Лиззи: денег должно быть столько, чтобы не много и не мало. И сложнее всего — понять, где эта самая середина.

— Золотая середина… — зачарованно выдохнула Лиззи.

— Ага, — подтвердил Джо. — Навроде того.

Лиззи сумрачно вздохнула. Она долго собиралась с мыслями, смелостью и силами, прежде чем глухо позвала:

— Джо?..

— Чего тебе?

— Джо, а ты… прости, что задаю тебе этот вопрос, но… ты действительно ирландец?

Джо смерил её острым взглядом и слегка повёл плечами.

— Предположим, что и да, на лучшую половину, — сказал он, — разве это что-то меняет?

— Ничего, — Лиззи разжала кулаки и задумчиво сомкнула пальцы колечками, — но я удивляюсь… почему ты мне не сказал об этом сразу?

— Как ты себе это представляешь? Если бы ты узнала, что я ирландец, едва ли ты пожала бы мне руку.

Лиззи возмущённо стукнула кулаком по палубе.

— Почему ты так думаешь?

— Ирландцев везде терпеть не могут, — Джо пожал плечами с деланым равнодушием.

Голос его, однако, звучал грустно. — Неужели ты думаешь, что я не знаю, как нас зовут за глаза? «Белые рабы» — и это лучшее, что можно услышать об ирландцах в Англии. Куда мы ни подались бы, на нас везде смотрят косо, как будто мы провинились в чём-то настолько ужасном, что это и через сотню лет не простишь и не забудешь.

— Я не… — Лиззи запнулась, поперхнувшись воздухом, — я никогда так не думала ни о ком на свете! Почему ты всегда смотришь на мир так, как будто он полон врагов?

Джо кинул на неё хмурый взгляд.

— Потому что я видел больше, чем ты, — коротко ответил он. — И видел, какие беспорядки происходят в Ирландии. Если ты думаешь, что всем в этой стране живётся хорошо, ты ошибаешься, Лиззи! Иногда мне казалось, что мы с семьёй бежим не от папиных кредиторов, а от этих бесконечных возмущений и притеснений. Только, куда мы ни перебрались бы, всё начиналось заново. Как же я от этого… устал! Устал, что мы всегда и всех хуже… просто потому, что ирландцы! Просто потому, что говорим на родном языке! Потому, что кто-то хочет жить хорошо, пальцем о палец не ударив, как все эти богатые свиньи кругом! — он раздражённо выдохнул, и в темноте белой вспышкой сверкнули его оскаленные зубы. — Ма и па думают, что в Америке что-то для нас изменится, а я вот не уверен. Я вообще не знаю, что делать со всем этим, но иногда… иногда я просто киплю от злости, потому что действовать надо, а не сидеть и ждать у моря погоды, и не бегать по углам, как кот от веника. Что плохого в том, что мы ирландцы? Мы тоже люди и хотим жить, как все.

Лиззи снова всмотрелась в небо. Тусклые серебристые ниточки света, как звенья дорогого украшения, спускались сквозь мрак и холод от острых наконечников звёзд. «Титаник» на полном ходу пропахивал воду массивным носом, а трубы его усиленно пыхтели.

— Джо, — позвала Лиззи и плотнее прижалась к его тёплой спине.

— А? Чего тебе?

— Давай друг другу пообещаем…

— Что именно?

— Что мы никогда не разлучимся, — твёрдо сказала Лиззи.

Она встала на колени и проворно повернула Джо к себе лицом. В его глазах она уловила понимающий отблеск, и это вдохновило её продолжить:

— Понимаешь, когда мы прибудем в Нью-Йорк, мне придётся пойти за Мэри, потому что больше-то нам ничего не остаётся… Но, Джо, пожалуйста, давай останемся вместе! Давай поклянёмся… чем угодно, но так, чтобы клятва была настоящая… чтобы самая что ни на есть всамделишная клятва была… давай поклянёмся, что мы останемся вместе!

Джо медленно поднял руки и сжал её плечи. Пальцы у него были как будто каменные.

— Конечно, Лиззи, — сказал он, — давай, давай поклянёмся. Я сам тебе то же самое хотел предложить!

Лиззи дрожала от волнения. Она вцепилась в Джо крепче, чем цеплялась за него, когда висела между морем и бортом, и прошептала срывающимся голосом:

— У меня никогда не было таких же хороших друзей, как ты. Ты мне даже не друг, ты мне брат, а братьев у меня нет и никогда не было. Я хочу остаться с тобой, что бы ни случилось! А потом, когда мы оба будем уже совсем взрослые и самостоятельные… когда я буду совсем взрослой и самостоятельной, — поправила она себя, — мы вместе пойдём путешествовать по морям, и будем сходить в разных портах, и знакомиться с новыми людьми: чем страннее, — тем лучше, — и потом найдём какой-нибудь старинный клад, разбогатеем и будем жить в большом доме с видом на море, как брат с сестрой, и напишем книгу, чтобы все знали, что вот когда-то жили на свете вот такие Джо и Лиззи, лучшие друзья.

Джо мелко кивнул. Дыхание у него прерывалось.

— Я то же самое, — пробормотал он, — то же самое сказать хотел, но я так красиво говорить не умею… мы с тобой можем стать совсем как брат и сестра, как брат и сестра по крови…

Глаза Лиззи загорелись.

— И как мы это сделаем?

Дрожащей рукой Джо полез в карман. Пальцы его совсем не слушались, поэтому немало времени ему пришлось потратить, прежде чем из глубокого кармана он вытащил складной ножик. Лиззи ахнула и инстинктивно посторонилась, но тут же сглотнула и решительно придвинулась к Джо опять.

— Это самый настоящий нож? — спросила она шёпотом. Голос её то становился совсем тоненьким, как треск бьющегося стекла, то опускался до глубоких, грохочущих нот.

Джо раскрыл нож, и лезвие блеснуло мутным серым блеском. Глаза Лиззи расширились.

— Самый настоящий. Ты боли очень боишься?

Лиззи зажмурилась и отважно помотала головой.

— Нет, — сказала она, — совсем не боюсь.

Джо глубоко вздохнул и, засучив рукав, занёс ножик над ладонью. Лиззи, как завороженная, глядела на него широко распахнутыми остекленевшими глазами и не говорила ни слова. Ленивый ветер неспешно трепал ей волосы.

— А ты точно готова побрататься со мной? — Джо устремил на неё испытующий взгляд. — Это не такая вещь, которую можно оторвать да выбросить. Если мы с тобой поссоримся, или если нас с тобой вдруг что-то ужасное разлучит, или если один из нас попадёт в беду — ну, словом, что ни случилось бы, мы всё равно останемся братом и сестрой. От этого не откажешься, если надоест.

Лиззи размашисто кивнула.

— Ты мне никогда не надоешь, Джо, — сказала она и аккуратно взяла его руку, державшую нож, в свои ладони. — У меня никогда-никогда не было брата. Я очень хочу, чтобы он у меня появился. Не сомневайся! Я своё слово держу. Я не богачка из первого класса, — она улыбнулась краешком губ, — и не стану отказываться от того, что пообещала.

Джо вздохнул, приготавливаясь, и промолвил:

— Что ж, тогда…

Он не договорил — а сразу прижал лезвие к ладони и быстро, решительно провёл им вниз — к основанию. Острая боль тут же стянула его кожу, казалось, на ладони разверзлись врата, впускающие нечеловеческий холод. Джо искоса поглядел на свою руку. Царапина была глубокая, с ровными краями, и кровь уже стремительно вытекала из неё, окрашивала все многочисленные линии, складки на коже, как будто проявляя таинственный рисунок. Джо перевёл взгляд на Лиззи. Она сидела напротив, смиренно подобрав к груди колени, и её стеклянные глаза пристально смотрели на глубокую царапину у Джо на ладони.

— Давай, — пробормотала она, словно в трансе, и подала Джо руку.

Джо аккуратно принял её крошечную ладошку в свои. Кожа у Лиззи была красной и ободранной после всех путешествий по канату, и Джо понял, что не может провести ножом по этой исстрадавшейся руке.

— Ты… — пробормотал он, — тебе… тебе будет больно… ты и так… слушай, я дел наворотил, конечно…

Лиззи пожала плечами и гулко сглотнула. Из-за того, что глаза её оставались такими же невыразительными, стеклянными, как у рыбы, казалось, будто она находится где-то за пределами этого мира. Спокойным и отточенным движением, словно такое ей приходилось делать уже не раз, Лиззи вынула нож из ослабевших пальцев Джо и примерилась к своей ладони.

— Осторожно! — воскликнул он. — Не режь слишком глубоко — повредишь руку!

— Я знаю, — отстранённо сказала Лиззи и прижала окровавленное лезвие к коже.

В следующую секунду она зажмурилась, а ещё через секунду — ударила ножом по ладони, и кровь капнула на палубу. Лиззи зажмурилась ещё крепче и зашипела, словно рассерженная кошка. Джо тут же растёр капли крови по палубе носком ботинка. Лиззи выронила нож. Свободной рукой она держалась за запястье пострадавшей и покачивалась взад-вперёд, будто неторопливый маятник, и её напряжённые бледные губы дрожали.

— Как ты? — обеспокоенно спросил Джо. — С тобой точно всё хорошо?

— Всё… хорошо, — проскрипела Лиззи и подняла окровавленную ладонь. Красные ручейки стекали к её запястью, словно прокладывая себе удобное русло. — Давай… что там дальше?..

Джо поднял свою изувеченную руку, схватил Лиззи за плечо и привлёк к себе. Они стукнулись лбами так, что искры посыпались из глаз, и крепко переплели пальцы, чтобы одна царапина соприкоснулась с другой, и кровь их смешалась. Джо поймал взгляд Лиззи: он был отстранённый, блуждающий. Казалось, Лиззи смотрит не на него, а сквозь него, словно он был призраком, что существовал лишь в её воображении.

— Я обещаю, — сказал Джо, — что буду тебе как брат, от этого мига и до самой моей смерти. Обещаю, что я никогда не сделаю тебе ничего дурного, Лиззи.

Она возвела на Джо мерцающий взгляд. Её пальцы судорожно дёрнулись и с небывалой силой стиснули его руку.

— И я, — прохрипела она, — и я обещаю, что я буду тебе как сестра, от этого мига и до самой моей смерти. Обещаю, что никогда не сделаю тебе ничего дурного, Джо.

Джо накрыл её ладонь своей, здоровой, и склонил голову ниже. Лиззи не отрывала от него таинственного взгляда, полного звёзд и интереса, и Джо шептал еле повинующимися губами:

— Обещаю… обещаю… обещаю.

Глава 14. Недоброе условие

Ранним утром двенадцатого апреля тысяча девятьсот двенадцатого года мистер Флэнаган решил, что пришло время по душам и обстоятельно побеседовать с Мэри.

Мэри Джейн Джеймс была образцовой прислугой и золотые правила людей своего положения знала назубок. Мэри не нужно было гадать на кофейной гуще или мучить себя безответными вопросами, поскольку она сама понимала, что у мистера Флэнагана для неё нет никаких хороших новостей.

Мистер Флэнаган ожидал Мэри Джейн Джеймс, удобно расположившись за ломберным столом с «Атлантическим ежедневным бюллетенем» в руках. На лице у мистера Флэнагана застыло суровое выражение. Сведя брови, он смотрел в газету, но глаза его не двигались, а пальцы были сжаты так, что бумага скомкалась.

— Доброе утро, мистер Флэнаган, — с заученной доброжелательностью произнесла Мэри. — Вы звали меня, сэр.

Мистер Флэнаган отложил газету на стол и снял очки. На его лбу появилось ещё несколько извилистых морщин.

— Да, я звал вас, мисс Джеймс. Буду честен, я хотел бы, чтобы наша беседа была более мирной. Однако вы допустили просчёт, мисс Джеймс.

Мэри вскинула брови.

— Могу я поинтересоваться, что в моей работе вызывает ваше неудовольствие, сэр?

Мистер Флэнаган вздохнул и снова взял газету. Листы её хрустнули промеж его напрягшихся пальцев. За соседним столом устроились, посмеиваясь и весело похлопывая друг друга по плечам, три молодых человека в щегольских костюмах. Мэри искоса посмотрела на них: юноши нисколько не интересовались ни мистером Флэнаганом, ни гувернанткой.

— У меня есть две претензии, мисс Джеймс, — медленно, с расстановкой отчеканил мистер Флэнаган и опять примолк, словно задумавшись. — Первая и наиболее важная: вчера вечером вы допустили непростительную оплошность.

— Могу ли я спросить, в чём, сэр? — ровно поинтересовалась Мэри.

Мистер Флэнаган глухо хохотнул. Он говорил тихо, но внушительно, как будто не хотел, чтобы окружающие заметили, что он делает Мэри выговор.

— Вы подвергли опасности моего сына и мою дочь. Я не буду доволен, если дети станут играть на палубе после наступления темноты. Более того, я не желаю, чтобы Джордж посвящал время этим рискованным развлечениям. Поступая так безрассудно, он расстраивает свою мать. Она рыдала вчера полчаса, когда услышала, чем дети занимались, более того, она была потрясена, узнав, что Джордж на какое-то время исчез.

— Мистер Джордж искал свой мяч, сэр, — спокойно сказала Мэри, — я предупреждала мистера Джорджа о том, что ему следует быть осторожнее, но я не могу запретить ему упражняться.

Мистер Флэнаган сильнее сжал газету.

— Мисс Джеймс, — его голос натужно скрипел, как мачта под сильным ветром, — ваша сестра чуть было не выпала за борт. Я думаю, вы понимаете, какие чувства вскипают в душе родителя, когда он узнает, что его дитя ходило на волосок от гибели.

Мэри справедливо рассудила, что спорить будет невыгодно, и послушно кивнула.

— Да, сэр, — сказала она, — я понимаю, сэр.

— Вторая моя претензия, — мистер Флэнаган опять расправил страницы газеты, — касается репутации: моей, вашей и «Уайт Стар Лайн».

Вот тут Мэри действительно растерялась. В начале карьеры по неопытности она не раз получала от хозяев предупреждения: не все правила хорошего тона она знала, и в разных семьях разные вещи подпадали под запрет, — но никто и никогда не упрекал её в очернении чьего-либо доброго имени.

— Простите, сэр, — медленно произнесла Мэри, — боюсь, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

— Я объясняю, — с готовностью сказал мистер Флэнаган и изящно взмахнул расправленной газетой. — Ваша сестра была спасена старшим помощником мистером Уайльдом.

— Это так, сэр, — кивнула Мэри. На сердце у неё образовалась горестная тяжесть.

— Вы, как порядочная девушка, решили отблагодарить мистера Уайльда за его помощь, — уверенно продолжал мистер Флэнаган.

Мэри стояла напротив него, точно оплёванная преступница, и боролась с желанием прижать к лицу руки, чтобы мистер Флэнаган не видел преступной краски на её щеках. Ей давно уже не бывало так стыдно, уже давно она не испытывала такой ненависти к себе. Если бы сейчас пол под нею провалился, и она пролетела бы сквозь всё массивное тело «Титаника», если бы её затянуло под винты и изрубило в мелкие кусочки, она была бы счастлива: ей не пришлось бы тогда стоять, как у позорного столба, и выслушивать справедливые упрёки. Сердце Мэри билось часто-часто, точно у перепуганной пичужки.

— Всё это укладывалось в рамки приличий, — мистер Флэнаган сказал ещё далеко не все, — вернее, укладывалось до определённого момента. Вы понимаете, о чём я, — его голос звучал утвердительно.

Мэри едва прошелестела:

— Да, сэр.

— Рад, что это так. Никто не может запретить вам заговаривать с теми, с кем вы хотите, — мистер Флэнаган задумчиво вынул свой портсигар, рассмотрел тот в свете солнца и опять спрятал в карман. — Вы вольны общаться с людьми, которые вас интересуют, если это не ущемляет ничьих интересов. В данном случае вы ущемляете мои интересы и интересы «Уайт Стар Лайн». Я полагаю, что вы понимаете, к каким последствиям может привести ваша неосмотрительность.

Мэри убитым голосом прошептала:

— Да, сэр. Понимаю, сэр.

— Вы ставите под удар мою репутацию, — в голосе мистера Флэнагана зазвучало возмущение. — Только подумайте: моя гувернантка заводит дружбу со старшим помощником капитана… вы понимаете, как вы компрометируете меня и себя в частности?

На этот раз Мэри ничего не ответила: у неё не хватило сил. Она лишь кивнула, преодолевая сопротивление одеревеневших мышц, и упёрлась взглядом в пол. Щёки у неё горели.

— Мистер Уайльд — человек уважаемый, — наставительно продолжил мистер Флэнаган, — и мне было бы очень досадно, если бы по причине вашей излишне пылкой благодарности этот замечательный джентльмен лишился бы работы. Вы ведь понимаете, мисс Джеймс, что любые отношения между членами экипажа и пассажирами строго регламентированы? Дружба и, тем более, романтика в данных условиях противоречат всем установленным моральным требованиям и нормам. Поскольку вы этим нормам не следуете, о вас ползут нелестные слухи, и удары по вашей репутации отражаются на чистоте моего имени. Ваша сестра стала героиней множества корабельных слухов. Я не желаю вам их пересказывать, поскольку слухи всегда далеки от истины, но само их наличие вызывает вопросы к вам и ко мне. Я предупреждаю вас в надежде на то, что мы поймём друг друга, в противном случае, если эти слухи продолжат ползти, я вынужден буду отказаться от ваших услуг.

Мэри всё ещё смотрела в пол остекленевшими глазами. Серые, как у мёртвой, губы её не шевелились.

— Вы поняли меня, мисс Джеймс? — негромко поинтересовался мистер Флэнаган. Небывалая суровая серьёзность звенела сталью в его голосе. Мэри сухо ответила, вырывая слова из горла:

— Да, сэр. Я вас поняла, сэр.

Мистер Флэнаган расслабленно откинулся на спинку кресла и снова загородился газетой. «Атлантический ежедневный бюллетень» интересовал его куда больше всего того, что могла бы сказать в свою защиту Мэри.

— Очень рад, что это так, мисс Джеймс, — лениво пробормотал он, — ступайте. Возвращайтесь к своим обязанностям и впредь исполняйте их так, чтобы у меня не возникло новых претензий.

На этот раз Мэри хватило сил покивать (впрочем, мистер Флэнаган не смотрел в её сторону).

— Да, сэр, — сказала она безжизненно, — прошу прощения за доставленные неудобства. Хорошего вам дня, сэр.

В просторном променаде её уже ждали дети. Шарлотта радостно носилась из одного конца длинного коридора в другой, повизгивая, и за нею торопливо бежала, переваливаясь на коротких лапках, миниатюрная собачка миссис Ротшильд, известной богачки. Сама миссис Ротшильд стояла неподалёку и о чём-то беседовала с мужем, Мартином. Чуть поодаль от них стену подпирал, как мрачный часовой, хмурый и поникший Джордж. Едва он заметил Мэри, как тут же поспешил к ней.

— Мисс Джеймс! — ещё издалека выкрикнул он и неуклюже стал набирать скорость. — Мисс Джеймс!

Мэри замерла. Она по пальцам могла пересчитать те случаи, когда Джордж бежал к ней так, словно больше никто, кроме неё, не мог послужить для него надёжной опорой. Глаза Джорджа разгорелись, и на щеках его появились два болезненно ярких пятна.

— Мисс Джеймс! — повторил Джордж, задыхаясь, и неуклюже замер неподалёку. Его грудь взволнованно ходила ходуном. — Мисс Джеймс, вас только что вызывал мой отец…

Мэри постаралась сохранить непроницаемое выражение лица.

— Да, — степенно подтвердила она, — это так, мистер Джордж.

— Я… я знаю, зачем он посылал за вами, — прошептал Джордж, и его лицо стало несчастным, как у обиженного мальчишки.

Мэри холодно поинтересовалась:

— Вот как, мистер Джордж?

Джордж разгневанно притопнул, и миссис Ротшильд отвлеклась от своего разговора. Джордж тут же торопливо стукнул по палубе другим каблуком, словно расшаркиваясь, и сказал:

— Это я сообщил отцу обо всем, что вчера произошло, — сказал он, — но я не думал, что ему это не понравится! Я не считаю, что с его стороны было правильно обругать вас.

— Это очень приятно слышать, мистер Джордж, — непоколебимо сказала Мэри, — но мистер Флэнаган прав. Вы могли пораниться или даже выпасть за борт. Только подумайте, как была бы несчастна тогда ваша бедная мать!

Джордж виновато повесил голову и простонал:

— Я знаю, я понимаю, я поступил неправильно! Но я хотел проучить этого Картера… он обидел мою сестру, а она сегодня играла с ним так, как будто ничего не случилось!

Мэри упёрлась в Джорджа внимательным взглядом.

— Быть может, — сказала она, — ничего и не случилось, мистер Джордж?

— Глупости, он её обидел! — упрямо отрезал тот. — А они играют сегодня вместе… я не понимаю, почему. Неужели я — лишний для них? Лишний даже для сестры?

Мэри медленно выдохнула. Шарлотта добежала до конца променада, развернулась и присела перед крохотным шпицем на корточки. Девочка и собака, казалось, завели задушевную беседу.

— Вы ошибаетесь, мистер Джордж, — сказала Мэри, — и я уверена, что вы поймёте это, как только наше путешествие завершится. Мистер Картер окунётся в свою жизнь, а ваша сестра останется при вас — и так будет ещё много лет, пока она не повзрослеет и не выйдет замуж.

— … за Билли Картера, — мрачно заключил Джордж, — моего соперника по игре в мяч, который побил меня, как мальчишку!

— Для мистера Картера это было игрой, — сказала Мэри, — если и вы научитесь воспринимать это так же, мистер Джордж, вы научитесь чувствовать и истинный вкус победы. Но этому нужно терпеливо учиться.

— А если у меня нет терпения?

— Когда-то и у меня его не было, — сказала Мэри, — жизнь — лучший и беспристрастнейший из учителей, мистер Джордж. Никогда не знаешь, что за урок подготовит она сегодня, и вы всегда должны быть готовы ответить.

Про себя Мэри, однако, горько усмехнулась. Вслух она говорила спокойно и сдержанно, как умудрённая годами женщина, а сердце у неё стонало и рвалось, будто заточённое в клетке.

Теперь для неё был отрезан единственный путь к странному, но оттого не менее желанному счастью: видеть мистера Уайльда и иногда, хотя бы изредка, говорить с ним о том, что для других, быть может, ничего и не значило, но для них двоих (и она была в этом уверена) имело свой тайный глубокий смысл.

В обед, когда Мэри и дети вышли на прогулочную палубу, издалека ей показалось, будто она видит мистера Уайльда. Мэри невольно прищурилась и подалась вперёд, и сердце её забилось глухо и быстро. Но вслед за этим быстро наступило разочарование.

Увиденный ею человек походил на мистера Уайльда — но это был не он. До самого конце дня Мэри его ни разу так и не увидела, как ни пыталась бы разыскать в толпе. Мистер Уайльд был занят — и Мэри не могла утешать себя тем, что он наверняка думает о ней, поскольку мистеру Уайльду хватало забот. В список тревожащих его вопросов, бесспорно, не входила маленькая гувернантка, чью сестру он спас от падения в море.

«Даже если он и забыл обо мне, — сказала себе Мэри, наконец, — то это будет лучше для нас обоих. Мистер Уайльд — замечательный человек, и мне не хотелось бы, чтобы из-за меня у него возникли неприятности».

— Кого ты там ищешь, Мэри? — беспечно поинтересовалась Шарлотта и дёрнула её за рукав.

Мэри тут же солгала:

— Никого, мисс Лотти! Всего лишь любуюсь… любуюсь Атлантикой. Не правда ли, замечательное зрелище?

Джордж повернул к Мэри голову и сурово заметил:

— Но ведь куда лучше её видно, если смотреть за борт!

— Мне нравится делать это иначе, — снова солгала Мэри, растягивая на лице улыбку. — Попробуйте и вы, мистер Джордж, и, быть может, вы меня поймёте.

Джордж пробурчал нечто нечленораздельное и смотреть на океан отказался. Мэри же пришлось отвернуться, чтобы не выдать себя — но разве могло что-либо обличить её увереннее, чем жар на щеках и дрожь в голосе? Наверняка она смогла бы обуздать себя, покажись мистер Уайльд хотя бы на минуту — но мистера Уайльда не было, и Мэри приходилось думать о нём, чтобы восполнить странную боль от его отсутствия.

Мэри совсем не хотелось размышлять о том, что с нею случится, когда плавание подойдёт к концу. Сейчас у неё были более важные заботы: например, ей необходимо было урезонить молодого мистера Флэнагана, пока тот не причинил никому вреда.

— Мистер Джордж, — сказала она, — я думаю, что вам стоит посетить корт для игры в сквош. Там вы могли бы потренироваться, не боясь расстроить родителей.

Джордж хмуро поглядел на неё.

— Мне не с кем играть, — отчеканил он.

— На корте дежурит настоящий спортсмен, — Мэри с деланым равнодушием повела плечами, — насколько я слышала, компания мистера Райта нравится всем одиноким игрокам.

Глаза Джорджа загорелись, и он аккуратно сунул руку в карман.

— Вы уверены, что это так, мисс Джеймс? — сурово уточнил он.

Мэри старательно кивнула.

— Убеждена, мистер Джордж, — отчеканила она. — Пожалуйста, давайте пройдём на корт. Он находится на палубе G, как мне говорили.

Джордж ещё раз подозрительно поглядел на Мэри, но всё-таки вздохнул и поплёлся за нею — вниз, по бесконечным пролётам гладких лестниц, которые со всех сторон озарялись тускловато-жёлтыми светильниками.

Корт для игры в сквош был одним из самых популярных мест для посещения у спортивных пассажиров корабля (а таких здесь было меньшинство). К их услугам также предоставлялись тренажёрный зал и бассейн, но туда Джордж наотрез отказался пойти. Старший мистер Флэнаган с большим удовольствием посещал бы турецкую баню, если бы только ему хватало мужества оторваться от шезлонга, а миссис Флэнаган устраивало бесцельное лежание. Джордж же старался идти в ногу со временем, поэтому предложение Мэри его заинтересовало (несмотря на его попытки это скрыть).

Сквош был модной игрой, поветрие которой стремительно распространялось среди людей скучающих и по большей части состоятельных. «Титаник» был одним из первых лайнеров, на которых появилась возможность играть в сквош. Кортом, расположенным по соседству с почтовым отделением на палубе G, заведовал обаятельнейший молодой человек, профессиональный игрок в сквош по имени Фредерик Райт. Для того, чтобы сыграть, нужно было вначале заплатить в справочном бюро два шиллинга или же пятьдесят центов, а затем отправиться на корт. Корт бронировался на час, в течение которого просторное поле принадлежало игроку — и, если у него не было партнёра, тому самому обаятельному мистеру Райту.

— Доброе утро, — поздоровался Джордж от порога. — Мистер Райт?

Помещение для игры в сквош было унылым и голым, как крысиная нора. У штрафной отметки дежурил улыбчивый молодой человек с ракеткой — он сразу же повернул к Джорджу голову и заинтересованно поспешил навстречу.

— Всё верно, доброе утро, юный джентльмен, — радостно произнёс он в ответ. — Желаете сыграть парой?

Джордж с каким-то недоумением покосился на Мэри, что дежурила у него за спиной.

— Нет, — пробормотал он, — это… это всего лишь гувернантка моей младшей сестры…

— Виноват, — тут же произнёс мистер Райт, — что ж, если вы пришли один, я могу быть вашим соперником.

— Именно это мне и нужно! — Джордж вскинул голову, и его глаза загорелись азартом. — Понимаете ли, больше, кроме вас, мне не к кому обратиться… Я долго думал, как бы мне взять у вас, профессионала, пару уроков, чтобы проучить… привести себя в форму!

Тёмные глаза мистера Райта понимающе блеснули.

— Если вам нужны мои советы и моя компания, в течение этого часа я к вашим услугам, — сказал он. — Держите ракетку, юный джентльмен… позвольте спросить, известны ли вам правила игры?

— Конечно! — оскорблённо отозвался Джордж.

Мэри отвела взгляд и вздохнула. Кому, как не ей, было знать, что Джордж не далее, чем сегодняшним утром, побывал в библиотеке и прочёл наскоро несколько брошюр о сквоше. С ракеткой в руках Джордж, тем не менее, выглядел уверенно, как настоящий профессионал.

— Можете идти, мисс Джеймс, — Джордж смерил застывшего напротив в выжидающей позе мистера Райте куда более тёплым, чем прежде, взглядом. — Я поднимусь сам.

— Уверены ли вы, мистер Джордж? — встревожилась Мэри. — Ведь вы знаете, что ваш отец…

— А-а, — Джордж раздражённо отмахнулся, — я в состоянии найти дорогу обратно, а Шарлотта скучает без вашей компании! Ступайте!

Обаятельный мистер Райт мягко поглядел на Мэри и понимающе ей улыбнулся.

— Не беспокойтесь, мисс Джеймс, — сказал он, — ступайте. Юный джентльмен под надёжным присмотром. Вы готовы к раунду?

Джордж воинственно скинул пиджак и расстегнул несколько пуговиц на вороте рубашки.

— Да! — выпалил он и замахнулся ракеткой. — Начинайте!

Мэри усмехнулась, пожала плечами и незаметно покинула корт. Обаятельный мистер Райт, действительно, был человеком слова; к тому же, как член экипажа, он отвечал за безопасность пассажиров. Пока Джордж находился под присмотром мистера Райта, ему ничего не угрожало.

А «Титаник» тем временем плыл, постепенно набирая скорость. Погода была ясная, свежая, дул попутный ветер, ярко светило солнце, экипаж пребывал в приподнятом настроении. Разве не правильнее всего было бы сбросить скорость и пойти тихо, плавно, чтобы насладиться оторванностью от мира, уединением, спокойствием, которые с трудом сыщешь в стремительно меняющемся реальном мире?

Но было принято иное решение — и «Титаник» устремился вперёд, беспечный и радостный, не имеющий ни малейшего представления о том, что его ждёт.

Глава 15. Сердце из золота

Стояло ясное утро тринадцатого апреля тысяча девятьсот двенадцатого года. Лиззи и Джо, как это вошло у них в привычку, развлекались на палубах для пассажиров третьего класса. Лиззи снова была одета Ларри Джеймсом; Джо набросил на плечи утеплённую куртку с потёртыми рукавами: с сегодняшнего дня стало холодать. Тем не менее, погода всё ещё сохранялась отличная, и сидеть в душных каютах, где, тем более, легко было догадаться, что Лиззи не совсем та, за кого себя выдает, они не желали. Лиззи и Джо уже подкрепились в столовой, отстояв огромную душную очередь, и даже нарезали несколько кругов около почты, пока раздражительный клерк с американским выговором не накричал на них:

— Прочь! Прочь, юные сорванцы, вы мешаете мне работать! Если вы немедленно не уберётесь отсюда, вам грозит…

— Ничего бы он нам не сделал, — сказал Джо после того, как благоразумно утянул расшалившуюся Лиззи прочь от почты. — Ему сил не хватит дотащить свою тощую задницу до кого-нибудь из стюардов и настучать. А даже если он и настучит, то нам всё равно ничего не сделают. Попробуй найди нас! Третьим классом плывёт целое стадо. Кто станет разбираться?

И Лиззи весело с ним согласилась.

К десяти часам утра бродить по корабельным коридорам им порядком прискучило. Джо возмущался, что коридоры эти перепутаны, как нитки в клубке у неряшливой рукодельницы, а Лиззи постоянно теряла ориентировку и заводила их совсем не туда, куда они стремились попасть. Джо куда лучше умел находить правильные дороги, но у него блуждание в четырёх стенах не вызывало никакого восторга, напротив, даже раздражение.

— Мы по Атлантике плывём, — втолковывал он Лиззи, вытаскивая её на палубу, — понимаешь, по цельной Атлантике! Смысл сидеть в каюте и пыхтеть?

Речь Джо была не совсем разборчивой: как и всегда, он жевал свою странную смесь. Лиззи так заинтересовалась, что протянула руку и попросила:

— Эй, а можно и мне немного?

Джо косо посмотрел на неё, затем — на крохотный мешочек, который он любовно пристроил на ладони.

— Это? — спросил он осторожно.

Лиззи уверенно кивнула.

— Да, — сказала она, — это. Что это такое? Оно вкусное?

Джо хихикнул и сложился пополам, как будто услышал наивнейший вопрос в своей жизни.

— Вкусное? — переспросил он. — Как бы не так!

— Почему тогда ты это жуёшь?

— Успокаивает, — Джо пожал плечами и упрятал мешочек в карман.

Лиззи раздражённо схватила его за руку — но Джо не поддавался. Локоть у него был крепкий, как гранит.

— Разве ты тревожишься? — требовательно спросила Лиззи.

Джо чуть-чуть подумал, а затем отрицательно покачал головой.

— Нет. Я сейчас спокоен, как бык.

— Тогда зачем жуёшь это?

Джо снова призадумался. Судя по тому, как он нахмурился, вопрос был действительно тяжёлый и требующий продолжительного осмысления.

— Просто привычка, — наконец, скупо сказал он и попытался повернуться к Лиззи спиной.

Лиззи, однако, не тратила времени даром. Пока Джо был её другом, она усиленно училась ползать по канатам и достигла в этом деле таких успехов, что даже сам её требовательный учитель лишь молча изумлялся и в восхищении прикрывал глаза. Руки у Лиззи были теперь намного крепче и грубее, поэтому просто так вырваться у Джо не удалось. Лиззи ловко уцепилась за его плечи и круто повернула к себе лицом. Джо устало посмотрел на неё.

— Что это такое? — настойчиво поинтересовалась Лиззи.

Джо обречённо вздохнул и сознался:

— Ну, табак.

— Настоящий табак? — с изумлением переспросила она.

— А он похож на ненастоящий? — прищурился Джо.

— Кажется, нет… хотя… как я могу это определить? — Лиззи всплеснула руками. — А твоя мама… и твой папа… как они это тебе разрешили? Ты ведь только мой ровесник, тебе такое нельзя!

— А я ни у кого ничего не спрашивал, — отмахнулся Джо, — сам достал, не маленький.

— Как?

— Тебе что за дело? Я не собираюсь с тобой делиться: если девчонка курит, это последнее дело на свете. У неё зубы и кожа желтеют, дыхание портится, да и сама… сморщивается, как фрукт пересушенный. Приятного мало, словом.

Лиззи прикусила губу.

— А если у мальчика скукожится и пожелтеет кожа, зубы станут плохие и дыхание тоже — это хорошо?

— Я этого не говорил!

— Но ты так подумал!

Джо косо посмотрел на неё и глухо рассмеялся.

— Нет, тебя точно не переспорить, — сказал он. — Подумаешь, табак и табак. Его все или жуют, или курят, или нюхают. Вон, например, — он ткнул в сторону трёх бородатых здоровяков, которые торжественно несли на палубу сухощавого старичка с трясущейся огромной головой, — эти ребята — завзятые куряги, без папиросы в постель не лягут. Вот эта вдова, — он показал на толстозадую даму в вуали, которая неприкаянно шаталась от одного борта к другому, — она, например, нюхает, старая ведьма. Или вот из команды кого взять — так все курят! От капитана до матроса — все.

— Но ты-то не из команды, — остудила его пыл Лиззи, и Джо в шутку погрозил ей кулаком.

— Вот всегда ты так — спустила с небес на землю и радуешься! — пробормотал он.

Друзья снова отвернулись к морю. То было совершенно спокойно — казалось, оно спит, как дитя, убаюканное материнской колыбельной. «Титаник» стремительно разрезал носом тихую гладь, и кругом ничего не было, кроме неба, воды и палубы. Можно было подумать, что они остались совсем одни на свете.

— Я предупреждаю тебя всерьёз, — сказала Лиззи, — лучше бы ты избавился от этой гадкой смеси. От неё никакой пользы, лишь неприятности.

Джо отшатнулся и любовно погладил отвисший карман. Он смотрел на Лиззи с искренним осуждением.

— Эй, эй! — потребовал он. — Табак не трогай! Говорю же: успокаивает!

— А потом у тебя не только зубы и кожа станут жёлтые, а и горло почернеет, будешь кашлять и умрёшь, — мрачно предостерегла его Лиззи. — Мой папа был врачом, и мой дед был врачом, я знаю, о чём говорю. Они мне рассказывали о таких, как ты — знаешь, сколько рассказывали?

Джо хмуро спросил:

— А сами-то они курили?

Лиззи деликатно промолчала, и Джо решительно рубанул:

— Вот тебе и весь сказ. Советы давать — самое лёгкое дело на свете, а вот следовать им куда как посложней.

Лиззи кивнула и отвернулась от сверкающих спокойных вод. Джо пристально наблюдал за толпой, которая неспешно прогуливалась по палубе. Женщины, мужчины, дети, старики слонялись от борта к борту, негромко беседовали, смеялись и подпрыгивали, любовались водой и солнцем — словом, искренне наслаждались путешествием.

Вдруг Джо ожил и стремительно кому-то замахал. Сквозь толпу шагали крепко сбитый невысокий матрос с бронзовым лицом, а чуть поодаль от него — аккуратный молодой офицер в блестящей фуражке.

— Эй! — завопил Джо и замахал рукой. — Эге-гей! Роберт! Здорово, старина!

Голос у Джо был зычный, мощный. Лиззи тоже подскочила и яростно замахала матросу, который даже остолбенел от неожиданности. Джо беспечно махал ему и кричал с настойчивостью голодной чайки:

— Эй! Эге-гей!

— Эге-гей! — подхватила Лиззи тоненьким, совсем не мальчишечьим, голосом. — Эй, Роберт!

— Роберт, старина!

— Здорово, Роберт!

— Здорово, дружище!

Роберт, наконец, смог найти их взглядом. Он быстро помотал головой, затем стремительно прижал к губам палец и скупо махнул обоим. Джо тут же прекратил сигнализировать матросу и опустил руку Лиззи. Озадаченный Роберт поторопился отдалиться от них.

— А кто это такой? — шёпотом спросила у Джо Лиззи, недоумевающая не меньше бедолаги Роберта.

Джо беспечно отозвался:

— А, я с ним на почте познакомился. Славный парень, только пугливый. Он боится, что его будут ругать, дескать, чего с пассажирами общается.

— Кто ругать-то будет? — Лиззи осторожно показала на молодого офицера и спросила: — Он?

— Он — мог бы, — пожал плечами Джо, — но вряд ли, потому что сейчас ты увидишь представление. Смотри и учись.

Джо деловито засучил рукава, одним движением сбросил куртку и принялся бодро подпрыгивать, как пружинистый мячик. Между прыжками он умудрялся выкрикивать чистым, точно бой колокола, голосом:

— Эй! Эге-ей! Эге-гей! Мистер Муди! Мистер Муди!

Лиззи лукаво поглядела на Джо и понимающе кивнула. В следующее мгновение по палубе стали подпрыгивать уже два потрёпанных подростка, весело размахивая руками и зычно выкрикивая:

— Эй! Мистер Муди! Мистер Муди, здрасте!

— Доброго утречка, мистер Муди! — вопил Джо.

— Хорошего дня, мистер Муди! — поддакивала ему Лиззи.

Молодой офицер удивлённо остановился, поглядел в их сторону и задумчиво сдвинул назад фуражку. Лиззи и Джо бесстыдно продолжали бесноваться на палубе, желая мистеру Муди всего наилучшего, а мистер Муди, сосредоточенно рассматривая их, очевидно, пытался понять, кто они и откуда его знают.

— Нет, точно сработало, — усмехнулся Джо полушёпотом, обратив к Лиззи лицо, — ты просто посмотри на него! Э-эй! Вы меня слышите? Э-эй! Мистер Муди! Доброе утро!

Мистер Муди тем временем успел прийти в себя и выработать план действий. Он поднял руку над головой и с такой же энергией принялся махать обоим ребятам. Лиззи удивлённо остановилась.

— Чего застыла? Скачи давай! — беззлобно поддел её Джо. — Он ведь просто смеётся над нами!

И действительно, мистер Муди спокойно улыбался им, словно уже не единожды попадал втакую странную ситуацию.

— И вам доброго утра, обоим! — вежливо поздоровался с ними мистер Муди и, развернувшись, заторопился дальше.

Джо тут же прекратил свои бешеные скачки и шумно хлопнулся о палубу. Его так и разбирал смех.

— Нет, — сказал он, — ты это совершенно точно видела.

— Видела, — подтвердила Лиззи.

— Оба были просто вне себя, — самодовольно рассмеялся Джо. — Они явно не поняли, кто мы такие!

— Разве это так важно? — равнодушно спросила Лиззи.

— Собственно говоря, нет. Мистер Муди нас точно не запомнил, а вот Роберт… — Джо отёр пот со лба и фыркнул: — А, объясню ему как-нибудь! Он толковый парень и шутку нашу поймёт.

Лиззи задумчиво потеребила свою куртку. Одежда Джо была ей слишком велика, поэтому ей приходилось подворачивать рукава и штанины и прокалывать дополнительные дырки в ремне.

— А с капитаном ты так поздороваться можешь? — спросила она.

Джо с сомнением стал крутить сцепленными пальцами.

— Ну, я даже не знаю… капитан — он всё-таки человек солидный, если его разозлить — худо будет, и… — он озорно сверкнул глазами и толкнул Лиззи в бок так, что та едва было не повалилась на палубу. — Да в чём вопрос? Конечно же, смогу!

— Давай! — с горящими глазами потребовала Лиззи.

— Джо Дойл своё слово держит! — важно ответствовал тот и сжал руку Лиззи, на ладони которой ещё не затянулась их памятная царапина. — Честное слово, возьму и поздороваюсь!

Лиззи захлопала в ладоши и восторженно запищала.

— Удивится, то-то он удивится! — воскликнула она.

Джо схватился за живот и опять прижался к борту, содрогаясь от хохота.

— Что тебя так насмешило? — поинтересовалась Лиззи.

— Я… просто я вдруг представил, какие у него будут глаза! — и Джо снова залился смехом.

Лиззи хлопнулась о палубу, прижалась к борту спиной и тоже весело захихикала. Так они и сидели, пока веселье совсем не выветрилось, периодически разражаясь смехом и подталкивая друг друга локтями.

Наконец, оба сумели успокоиться. Джо поднялся и за руку поднял Лиззи.

— Знаешь, — сказал он, — думаю, что пришла пора познакомить тебя с моими ма, па и сестрой.

Лиззи испытующе посмотрела на него. Она промолчала, но глаза её настороженно сузились.

— Бояться или стесняться тут совершенно нечего, — продолжал Джо, — они — мировые ребята. Да и не буду я говорить: «Ма, па, здрасте, это Лиззи Джеймс из второго класса, но тут её надо называть Ларри». Будешь Ларри, моим хор-рошим другом!

Лиззи покачала головой.

— Но они сразу поймут, что я не мальчик, — сказала она.

— Как? Мы столько времени шатались по палубе, вдоль и поперек ее исползали, и никто, знаешь ли, не спросил, почему здесь девчонка щеголяет как парень, — хмыкнул Джо неуступчиво, — всё у нас получится! Будет весело!

— У меня голос не такой, как у мальчика, — с сомнением произнесла Лиззи. — Они сразу подумают, что я — переодетая девчонка.

— И дальше что?

— Тогда они поймут, что ты их обманываешь! — и она сердито притопнула.

— А я буду настаивать, что ты — Ларри, мой старый добрый друг, просто голос писклявый, — хохотнул Джо и хлопнул её по плечу. — Давай попробуем! Всё равно ты на большее не согласишься, как пить дать.

Лиззи тут же попалась на крючок: она вскинула голову, и глаза её загорелись.

— «На большее»… Что ты имеешь в виду? — уточнила она.

Джо с преувеличенным равнодушием повёл плечами и стал смотреть куда-то за борт. Лиззи нетерпеливо подёргала его за рукав и крикнула:

— На что?..

Джо лениво протянул:

— Даже не знаю, например, ты могла бы поболтать со стариной Оскаром: надо его только подкараулить…

— У Оскара могут возникнуть большие неприятности, — тут же сказала Лиззи.

— Или мы могли бы попробовать проведать радистов: как залезть наверх, я знаю, но я не пробовал… вот тебе ещё предложение, к примеру.

— Нас сразу выгонят, — мрачно отчеканила Лиззи.

— Или мы могли бы подразнить этого дурацкого американского клерка, которому мы так не нравимся. Интересно, он всё-таки оторвёт зад от стула, если его разозлить по-настоящему?

Лиззи культурно прикрыла рот рукой, но зевнула совсем не культурно: громко и протяжно.

— Ску-учно, — вынесла она вердикт.

— А канаты?

— И канаты надоели, что в них особенного? К тому же, это тоже очень опасно. Сами мы не сорвёмся, но если нас кто-нибудь увидит? Не хотелось бы, чтобы это произошло.

— Нам вовсе не нужно висеть на канатах с утра и до ночи, — пожал плечами Джо, — как насчёт того, чтобы прогуляться по палубам как настоящие леди и джентльмен, а?

Лиззи помедлила. Она обвела Джо критическим пристальным взглядом и, наконец, вынесла свой вердикт:

— Не получится.

— Это почему?

— Потому что ты ни капли не похож на джентльмена, — Лиззи развела руками, — у тебя нет ни манер, ни одежды по статусу.

— Можно подумать, что все те, кому охота называть себя джентльменами, такие благовоспитанные и порядочные, — процедил Джо и круто повернулся к Лиззи спиной. — Но ты права, подходящей одежды у меня действительно нет. Разве что если сбросить куртку…

Лиззи снова осмотрела Джо с беспощадной суровостью инквизитора. Наконец, она отрицательно покачала головой и поцокала языком.

— Даже так не похож, — заключила она, — у тебя штаны потёртые и висят. Джентльмены, если они и вправду считают себя таковыми, никогда не надевают одни и те же брюки каждый день, вот они и не провисают.

— Понимаешь ли, штанов у меня в гардеробе — всего четыре, чтоб ты понимала, — энергично пояснил Джо и показал Лиззи четыре растопыренных пальца, — двое летних, и зимних столько же. Одни — на мне, другие сушатся после стирки. Тут особенно не пошикуешь!

— Вот поэтому ты и не джентльмен, — заключила Лиззи с каким-то мрачным торжеством и задумчиво почесала подбородок. — Но знаешь, на самом деле, у меня есть идея, как можно тебе помочь.

— И какая?

Лиззи хитро покачала головой.

— А вот об этом, — сказала она, — я предпочту умолчать!

* * *

Джордж Юджин Флэнаган был мальчик порывистый, импульсивный и стремительный. В словах он не расходился с делом, но весьма прискорбно было то, что дела эти обычно совершались в порыве чувств. Управлять собой Джорджу лишь предстояло научиться, и эта наука давалась ему даже хуже, чем все прочие, каким его с ошеломляющим упорством старался обучить отец.

О Джордже мистер Флэнаган-старший с гордостью говорил: «Юноша-ураган!»

И Джордж действительно был ураганом: в порыве стремительных действий он приносил разрушительный вред не только многим окружающим, но, бывало, и самому себе.

Именно так и произошло утром тринадцатого апреля тысяча девятьсот двенадцатого года, когда молодой мистер Флэнаган умудрился посадить пятно на лучшую из своих накрахмаленных рубашек. Таких рубашек у Джорджа был полный чемодан, и он мог бы беспрепятственно заменить одну другой, если бы именно эта, испорченная, рубашка, как назло, не оказалась особенной. Рубашка была богатая: из прочной ткани, сияющая белизной, с роскошными манжетами и изящной формы воротничком — именно такие сейчас носили щеголи.

Юный мистер Флэнаган не поклонялся моде и к одежде относился практично. Ему важно было выглядеть как джентльмен — и не стараться обогнать всех прочих. Однако модой интересовалась миссис Флэнаган, и она настаивала на том, чтобы к сегодняшнему ужину Джордж явился именно в той самой модной рубашке со стоячим воротничком и роскошными манжетами. Джордж исполнил бы просьбу матери — с ворчанием и вздохами, однако, — если бы на его пути не оказалось неожиданное препятствие.

Рубашка была испачкана.

Всю её белую грудь, переднюю часть прекрасного воротничка и даже одну манжету заливал сок. Освежающий прохладный сок тёмно-оранжевыми пятнами изъел, погубил сверкающую чистоту новомодной рубашки и привёл Джорджа в ужас.

— Мисс Джеймс! — с этим призывом он устремился на поиски.

Так как мистер Флэнаган решил не перевозить в Америку всех слуг сразу, Мэри пришлось взвалить на себя множество чужих обязанностей. Если миссис Флэнаган неожиданно становилось скучно или дурно, Мэри терпеливо развлекала её. Если мистеру Флэнагану срочно нужно было отправить телеграмму, текст передавала Мэри. Также в обязанности Мэри входило следить за резвыми детьми Флэнаганов и не допускать, чтобы те поранились, обиделись или заскучали — словом, день её был насыщенным и долгим. Когда она возвращалась к себе в каюту, Лиззи уже наверняка спала, поэтому Мэри даже не пыталась зайти к ней. У Лиззи был установлен строгий режим дня: Мэри выдала ей листок с расписанием оного перед плаванием и строго-настрого приказала придерживаться каждого пункта. После того, как Лиззи едва не очутилась за бортом, у Мэри возникли смутные сомнения относительно того, исполняются ли её приказы — но проверить возможности не представлялось.

На «Титанике» у Мэри было ещё меньше свободы, чем на суше.

И, когда юный мистер Флэнаган примчался к ней, растрёпанный, униженный и с испорченной рубашкой в руках, у Мэри как раз был обеденный перерыв. Есть ей совсем не хотелось, поэтому она стояла у корабельного носа, зажмурившись и подставив лицо ветру. Атлантика встречала её прохладным дыханием; солёные капли высыхали на губах. Если бы Мэри обернулась, она заметила бы Джорджа ещё издалека, если бы она прислушалась, то его зов обязательно добрался бы до её ушей — но Мэри была погружена в себя. Внешнего мира для неё сейчас не существовало.

— Мисс Джеймс!

Она пришла в себя, когда Джордж остановился напротив неё и требовательно постучал каблуком по палубе.

— Мисс Джеймс!

— Да, мистер Джордж? — вздрогнув, она повернулась к мальчику с доброжелательной улыбкой, которая сползла с её лица, стоило ей увидеть, что Джордж держит в руках. — Мистер… Джордж! Неужели это именно то, о чём я подумала?

Джордж уныло повесил голову.

— Это даже хуже, — признался он мрачно, — поскольку вы, мисс Джеймс, едва ли могли ожидать от меня подобной небрежности.

— Совершенно верно, — Мэри возмущённо глядела на рубашку, испещренную оранжевыми пятнами. — Что с ней произошло?

Джордж виновато покачал головой, совсем как школьник, не выучивший урок.

— Сок, мисс Джеймс, — сказал он, — я был неаккуратен.

— По какой причине, мистер Джордж?

— Рассказывал Шарлотте о герцоге Веллингтоне, — Джордж опустил взгляд и склонил голову, — и я… несколько… увлёкся.

— Это заметно, мистер Джордж, — сказала Мэри и озадаченно повертела в руках рубашку.

Джордж нетерпеливо вытянулся на носочках.

— Возможно ли это исправить?

Мэри оценивающе прищурилась. Рубашка казалась безвозвратно испорченной.

— Мне так не кажется, мистер Джордж, — задумчиво произнесла она, — слишком серьёзные повреждения.

— Но вы знаете, как с ними совладать! — настаивал Джордж. — Ведь знаете, мисс Джеймс?

Мэри молчала, рассматривая рубашку под всевозможными углами. В ярком свете солнца нанесённый ей урон смотрелся куда более угрожающе. Джордж отвёл взгляд и заговорил, как будто бы обращаясь к палубе:

— Мисс Джеймс, я очень ценю ваши умения, конечно же, вы знаете, как справиться с этими…

— Я могу попытаться отбелить вашу рубашку, мистер Джордж, — медленно заговорила Мэри, — но я не уверена, что у меня получится спасти её. Как вы можете видеть, пятен слишком много… и это не такие пятна, что будет легко вывести.

Джордж походил на отца и кое в чём другом: как и мистер Флэнаган-старший, Джордж никогда не слушал, что говорилось после слов, которые вызывали его интерес.

— Значит, вы сделаете? — уточнил он требовательным тоном.

— Я могу постараться вам помочь, мистер Джордж, но…

— Значит, сделаете! — решительно оборвал её Джордж, и Мэри пришлось согласиться:

— Да, мистер Джордж.

— Успеете ли вы к сегодняшнему ужину? — с боевым задором осведомился он.

Мэри вздрогнула.

— Простите, мистер Джордж?

— К ужину, — раздельно произнёс тот и толкнул рубашку Мэри под нос, демонстрируя огромные пятна. — Я должен быть в ней сегодня вечером, иначе мама ужасно расстроится!

— Я не умею творить чудеса, мистер Джордж, — серьёзно сказала Мэри, — я не в силах успеть за такой короткий срок, ведь вы знаете, что у меня есть и другие обязанности.

— Я заплачу! — выпалил Джордж и тотчас стал рыться в карманах. — Сейчас… подождите немного, я забыл бумажник…

— Мистер Джордж, — решительно заговорила Мэри, — далеко не все проблемы на свете решаются при помощи денег.

Рука Джорджа застыла, не успев выцарапать из кармана несколько завалявшихся шиллингов.

— Простите?

— Не всё в этом мире продаётся и покупается, — Мэри смотрела на него крайне сурово, — я полагала, что вы давно уже уяснили этот простой урок. Сколько денег вы ни предложили бы, это не поможет мне быстрее высушить вашу рубашку. Я не успею приступить к её чистке сегодня.

Джордж молитвенно сложил руки на груди. Очень странно было видеть его, всегда гордого и уверенного в своих силах и в своей исключительности, таким: с притиснутыми к самому сердцу ладонями, с умоляющими круглыми глазами. Джордж шатающейся походкой приблизился к Мэри и тоненьким детским голосом взмолился:

— Мисс Джеймс, но ведь вы же сделаете это сегодня? Сейчас? Мама будет ужасно расстроена, если к ужину я приду не в этой рубашке!

Мэри смерила Джорджа долгим анализирующим взглядом. Тот смотрел на неё глазами, полными совершенно искренней мольбы, он позабыл о гордости и обо всех своих привычках джентльмена. Рубашка, сжатая промеж его ладоней, вся смялась.

— Хорошо, — сказала Мэри с тяжёлым вздохом и протянула за рубашкой руку, — я попрошу сестру помочь вам, мистер Джордж. Стирает она не хуже меня, в чём вы сегодня убедитесь… но запомните, я не могу обещать, что к ужину вы спуститесь в сухой рубашке.

Джордж и тут проявил отличающую его избирательную глухоту: он закивал так усердно и так радостно, словно Мэри пообещала исполнить все его просьбы. Лицо Джорджа тут же просияло и разгладилось.

— Мисс Джеймс, я никогда не забуду этой услуги! — пафосно выкрикнул Джордж и с театральным размахом отсалютовал небу испорченной рубашкой. — Благодарю, благодарю, миллионы раз благодарю вас!

* * *

Лиззи повезло очутиться в каюте в привычном громоздком платье, когда Мэри вошла к ней со странным скомканным бело-оранжевым шаром в руках. Лиззи едва успела вернуться с головокружительной прогулки. Сегодня она и Джо исследовали самую нижнюю палубу, G, и это исследование завершилось тем, что они забрели в неположенное место и были с позором изгнаны обратно, в тёмную и загадочную развилку коридоров.

— Оскар! — возмущённо вопил Джо, пока дюжий кочегар и бледный стюард выпроваживали их обоих на палубу. — Да ладно, вы же меня знаете! Что мы можем там натворить?

— Слушай, Джо, не в обиду тебе, но работа такая, — уныло пояснил бледный стюард, а кочегар добавил:

— Я всё-таки пока ещё хочу поработать на такую замечательную компанию.

У Лиззи до сих пор горело лицо и захватывало дух. Чем больше времени она проводила на «Титанике», тем сильнее напоминал он ей огромный плавучий дворец, все тайны которого она, наверное, не смогла бы разгадать даже за несколько лет.

«Вот бы вырасти до того, как он состарится и пойдёт на слом, — подумала Лиззи, ласково поглаживая туалетный столик, — и самой стать его капитаном. Отвечать за такого колосса — у меня даже дух захватывает!»

Из состояния прострации Лиззи вывел негромкий, но суровый и сухой голос Мэри.

— Доброе утро.

Лиззи тут же выпустила туалетный столик и повернулась. Боковым зрением она следила за своим отражением в высоком прямоугольном зеркале, и в зеркале она видела преисполненное вины подозрительное лицо.

По счастью, Мэри не смотрела ни в зеркало, ни на саму Лиззи. Она с озабоченным видом изучала скомканный бело-оранжевый шар, с которым явилась сюда. Лиззи сообразила, что шар — это неаккуратно сложенная рубашка. Рубашка была вычурная, как у настоящего джентльмена, но, увы, тронутая заметными оранжевыми следами, которые портили всё её торжественное великолепие.

— Доброе утро, — отозвалась Лиззи. — Что ты тут делаешь? Я думала, ты работаешь.

— Всё верно, — покивала Мэри, — но мне крайне необходима твоя помощь, Лиззи.

Лиззи выжидательно нахмурилась. Ни разу на её памяти не случалось такого, чтобы самодостаточная и неизменно уверенная в себе Мэри просила её хотя бы о крошечном одолжении. Просить, молить и упрашивать полагалось Лиззи.

— Разве я могу тебе чем-то помочь? — изумилась Лиззи.

Мэри коротко кивнула и протянула изуродованную рубашку.

— Вот, — лаконично произнесла она, — вещь сына моего хозяина, мистера Джорджа Юджина Флэнагана. Сегодня мистер Джордж должен присутствовать на званом ужине именно в этой рубашке, иначе миссис Флэнаган будет расстроена. Я, к сожалению, далеко не так свободна, как ты, поэтому я обращаюсь к тебе за помощью. Лиззи, пожалуйста, постарайся отстирать и высушить рубашку мистера Флэнагана до того, как начнётся торжество.

Лиззи исподлобья посмотрела на сестру.

— А когда оно начнётся?

— В восемь часов вечера, — быстро ответила Мэри.

Лиззи смерила критическим взглядом небольшие часики, которые стояли на туалетном столике кокетливо обращёнными вправо.

— Но ведь сейчас почти два часа дня! — воскликнула она. — Я ни за что не успею вовремя!

Мэри взглянула на неё так выразительно, что Лиззи лишилась всяческого желания спорить. Она перевела на рубашку хмурый взор и про себя прокляла высокомерного и неаккуратного Джорджа Юджина Флэнагана: могло ведь этому барчуку хватить неуклюжести испортить рубашку, в которой ему так важно было появиться перед матерью на сегодняшнем ужине!

— Хорошо, — Лиззи покорно склонила голову. — Я попытаюсь. Я попытаюсь!

Мэри подошла ближе и аккуратно взяла её руки в свои. Пальцы у Мэри были совсем холодные.

— Пожалуйста, — сказала она и облизнула губы. — Сейчас я должна быть… я должна быть как можно более послушной и исполнительной.

Лиззи с тревогой всмотрелась в глаза Мэри. Лицо её нисколько не изменилось, но всё же Лиззи не могла не заметить какой-то усталой, напряжённой мрачности, ужаса, который сковал её.

— Тебя… тебя отругали? — с затаённой тревогой спросила Лиззи.

Глаза Мэри потемнели и увлажнились, но она стойко покачала головой.

— Вовсе нет. Я… прошу тебя помочь мне, Элизабет. Я надеюсь, что ты, как взрослая и умная девочка, окажешь мне эту услугу. Я надеюсь на тебя.

Лиззи озадаченно повертела новенькую, но уже грязную и скомканную рубашку Джорджа Юджина Флэнагана и вяло кивнула.

— Мэри… я постараюсь… К прачкам обращаться нельзя?

Мэри покачала головой.

— Это не даст результата, — сказала она, — мы должны успеть к вечеру, поэтому я прошу именно тебя, а не кого-либо другого. Ты хорошо расслышала меня, Элизабет?

Лиззи скомканно кивнула. На усталом и напряжённом лице Мэри появился отзвук улыбки. Погладив Лиззи по голове, она заторопилась к выходу.

— Я надеюсь на тебя, — снова сказала Мэри, прежде чем закрыть дверь.

А Лиззи осталась наедине с рубашкой мистера Джорджа Юджина Флэнагана, кусая губы и затравленно, взволнованно поглядывая кругом себя. Решение, которое ей предстояло принять, было крайне трудным — но зов желания всё же отступил перед голосом разума.

И именно поэтому Лиззи взялась за чистку накрахмаленной новомодной рубашки мистера Флэнагана так, словно бы ей самой нестерпимо хотелось бы, чтобы он поразил всё высшее общество корабля и потешил материнское тщеславие.

* * *

Вечерело. Джо бестолково бродил от борта к борту и задумчиво жевал табак. Вопреки обыкновению, на этот раз табак его не успокаивал, и Джо сам понимал, почему: он был слишком уж обеспокоен опозданием Лиззи. Лиззи была пунктуальна до педантичности: если Джо назначал время встречи, она всегда являлась заранее и поджидала его с нетерпением. Если он задерживался хотя бы на минутку, Лиззи принималась возмущаться и твердила с глубоким оскорблением в голосе:

— Если ты не ценишь моё время, как я могу быть уверена, что ты ценишь меня?

— Если бы у твоего времени была какая-то ценность, я бы из кожи вон лез, чтобы прийти пораньше! — парировал Джо. — Но, Лиззи, согласись, что тебе совершенно нечем заняться на корабле, поэтому, если ты немного и подождёшь, с тобой ничего не случится.

У Джо, напротив, всегда было полным-полно дел. Если он не болтал со своими корабельными знакомыми и не составлял компанию Бетти, то лихо ползал по канатам и подглядывал, как идёт жизнь на богатых палубах, или же пытался определить направление ветра, или про себя высчитывал скорость, с которой шёл корабль, или же отплясывал в обеденном зале с ушлыми молодыми ирландцами, которые на всякий день придумывали новое развлечение. Бывало, что Джо совершенно забывал о времени и, выбравшись на палубу, изумлялся, что солнце уже провалилось за горизонт.

Но сегодня Джо был совершенно свободен и нисколько этому не радовался, поскольку его праздность не была намеренной. После разговора с Лиззи Джо собирался отправиться к Оскару и расспросить его о работе, но Оскар, едва завидев Джо, стал отмахиваться обеими руками и твердить:

— Нет, нет, прошу, хватит с меня твоих вопросов! Если у меня снова вычтут жалованье, я оттаскаю тебя за уши!

Джо искренне изумился:

— Тебя оштрафовали?

Оскар продолжал пятиться, словно Джо был заразен, и хаотично размахивать чёрными, натруженными руками.

— Да! — запальчиво подтвердил он. — Представляешь, оштрафовали, а всё из-за того, что я слишком много, дескать, треплюсь на работе. Никогда у меня не вычитали жалованье, никогда еще не говорили, что Оскар Блэксмит, понимаете ли, трепло!

— Да какое ты трепло, — успокаивающе заговорил Джо, — вовсе ты не трепло, а отличный надёжный парень, по-моему. Этот твой надсмотрщик — просто зверь какой-то! Ну что из тебя за трепло, а, право слово-то?

Оскар Блэксмит сердито оскалился.

— Я на твои штучки больше не намерен ловиться, малёк, я теперь воробей стреляный! Слушай, я не хочу потерять работу, поэтому давай ты придержишь свои вопросы для кого-то, кому очень уж хочется, чтоб его списали с борта, ладно?

Джо поник и отступился.

— Как скажешь, — развёл он руками, — ну а всё-таки, Оскар, я тебе матерью клянусь, нас никто не поймает, да и ты ничего такого страшного не рассказываешь, почему тогда…

Оскар заткнул уши чёрными пальцами и гордо развернулся к Джо горбатой спиной. Джо молча глядел, как Оскар уходит от него, словно злая утка, переваливаясь с ноги на ногу, и спрашивал себя, где же он мог допустить ошибку.

Оказалось, что причиной его несчастий оказалась злополучная Джанет Боулс: ей хватило наглости и жестокости заявить об этом без всякого стыда. Джанет подкараулила Джо, когда тот озадаченно вернулся к борту, и тут же пристроилась рядом.

— Я терпеть не могу, когда кто-то нарушает правила, — гордо сообщила она. — Надеюсь, что этого мужчину всё-таки не уволят, иначе виноват будешь ты.

— Так это ты нас сдала? — сердито прошипел Джо и повернулся к Джанет лицом.

Та улыбалась ему с непреклонным спокойствием.

— Мне очень его жаль, — сказала она бездушно.

Джо хотел бы вцепиться ей в шею и трясти, пока из головы у неё не вылетит всё высокомерие.

— Ты хоть понимаешь, что Оскар мог потерять работу — и это из-за тебя?! — прошипел он. — Неужели тебе совсем не стыдно?

Джанет высокомерно повела плечами, но на всякий случай отодвинулась.

— Виновата не я, — сказала она, — я только рассказала о том, что видела. А беды Оскара — на твоей совести, ведь это ты с ним заговорил.

Джо гневно взмахнул руками.

— Но ведь, если бы не ты, этого бы не случилось! — возразил он.

Джанет Боулс продолжала гордо смотреть вдаль: очевидно, она не смела сомневаться, что Джо никогда не хватит смелости встряхнуть её, девочку, за воротник и наговорить грубостей. И Джо с радостью развеял бы эти иллюзии, не окажись рядом стюарда: крепкий светловолосый малый как раз разнимал двух сцепившихся итальянцев, которые осыпали друг друга отборными проклятиями и лягались, что буйные кони.

— Хватит! Хватит! — в отчаянии кричал стюард, отталкивая одного драчуна от другого. — Достаточно! Если вы не прекратите, на вас наложат штраф!

Джанет с грацией принцессы повернула голову и всмотрелась в дебоширов. Они, очевидно, не понимали, что им кричат: английская речь была для них всего лишь набором скрежещущих звуков. Тем не менее, что стюард им грозит, они сообразили, а потому неохотно прекратили помахивать кулаками и изрыгать звучные проклятия. Джанет заинтересованно смотрела на них, как на зверей в клетке, пока на помощь к светловолосому стюарду не поспешил его коллега и не помог развести драчунов в стороны.

— Ты должен радоваться, что и тебя не оштрафовали, — поучительно сказала Джанет, обращаясь к Джо. — На таком корабле нужно вести себя прилично.

У Джо совсем не было желания составить драчливым итальянцам компанию, поэтому он притворился, что не услышал и не понял Джанет. Она краем глаза следила за ним, словно бы выбирая время для удара, но Джо и бровью не повёл — а потому Джанет пришлось смириться, признать поражение и уйти в свою каюту. Она никогда не здоровалась и не прощалась с Джо, и эта наглость вызывала в душе Джо бешенство. Джанет Боулс словно нарочно пыталась испортить ему путешествие. Благодаря ей Оскар влип в неприятности, а у Джо резко поубавилось друзей среди экипажа «Титаника». На него смотрели косо, напряжённо и подозрительно, на его вопросы не отвечали, от него отворачивались — и потому Джо казалось, что он совсем один в мире.

Ощущение это усиливалось из-за отсутствия Лиззи. Джо ловил себя на том, что не может отвести взгляда от каната, по которому Лиззи обычно спускалась к нему. То и дело он запрокидывал голову и с гаснущей надеждой всматривался вдаль — но Лиззи не было. Не было и никаких намёков на то, что она вскоре появится.

Джо отвернулся от каната. Скрестив на груди руки, он мрачно и злобно приготовился ждать Лиззи — сколько времени это ни заняло бы.

И, стоило ему развернуться к канату спиной, как сзади послышался характерный шорох.

— Мне срочно нужна помощь, — серьёзно прозвенел голос Лиззи, — и, скорее всего, помощь твоей мамы.

Джо снова повернулся. Лиззи стояла напротив него, сжимая в руках канат, и выражение её бледного лица было крайне серьёзным. Рукава её были закатаны до локтей, а руки покраснели и опухли. Растрёпанные волосы, выбивающиеся из-под продавленной шляпы, торчали, как иглы ежа.

— Какого чёрта? — откровенно изумился Джо. — Как… почему ты опоздала?

Лиззи провела рукой по лбу.

— Давай сейчас об этом не говорить, — устало попросила она.

— Нет, — Джо остановил взгляд на её руках. Точнее говоря, он смотрел на неровной формы влажное пятно, которое окружало Лиззи, и отслеживал, как с кончиков её пальцев падают капли воды. — Мне уже чертовски интересно узнать, почему ты забыла о нашей встрече. И что это у тебя за спиной?

Лиззи покраснела и неуклюже вытащила грубый влажный комок. Лишь основательно присмотревшись, Джо понял, что это — тонкой работы мужская рубашка.

— Ты устроилась прачкой? — деловито спросил Джо, подняв на Лиззи взгляд. Лиззи устало ковыряла ногтем огромные оранжевые пятна, которые расплылись по ткани.

— Нет, — сказала она. — Это…

— У тебя, оказывается, есть брат?

— Да нет же! — Лиззи сердито выпалила: — У семьи Мэри есть ещё мальчик, и этот мальчик испортил свою лучшую рубашку, а рубашка ему обязательно нужна сегодня вечером, чтобы его мама не расстроилась; он попросил Мэри, а Мэри — меня, потому что ей нужно, чтобы её хозяева держали её на хорошем счету, а я ей и так всё испортила своими выходками, поэтому я не могла ей отказать! И я… правда, честно пыталась помочь, но у меня совсем ничего не получилось, понимаешь? И мне нужна помощь того, кто в этом разбирается, срочно, потому что ужин сегодня в восемь часов, а у меня по-прежнему ничего не готово!

Джо аккуратно прижал палец к её губам. Лиззи икнула и умолкла. Её расширенные глаза по-прежнему умоляюще смотрели на него в упор — и Джо понимал, что у него никак не получится ей отказать.

— Отставить панику, — сказал он важным голосом, — паника на корабле ни к чему путному не приведёт. Пойдём. Если тебе так необходимо спасти этого франта, я знаю, к кому мы должны обратиться.

* * *

К счастью для Джо, Бетти почти не выходила из каюты, в отличие от множества соседей, которые рвались на палубу даже в самую дурную погоду. Когда Джо и Лиззи прибежали к ней, Бетти лежала на койке, подсунув кулак под голову, и напевала себе что-то под нос тоненьким хриплым голоском. Она была немало удивлена неожиданным появлением брата, а уж его невероятная история и вовсе запутала её. Когда Джо и Лиззи, перебивая друг друга, выложили всё как на духу, Бетти медленно села, протёрла глаза и прочистила мизинцем сначала одно ухо, потом другое.

— Я правильно понимаю, — заговорила она, — что у твоего друга, — она показала на Лиззи, — есть молодой хозяин, что он испортил рубашку и что рубашку немедленно нужно привести в порядок, иначе твоему другу конец?

Лиззи торопливо покивала. Лицо Бетти омрачилось.

— И я правильно понимаю, что это, — она снова показала на Лиззи, — не мальчик?

Лиззи обречённо созналась:

— Нет, я никакой не мальчик. Меня зовут Элизабет Джейн Джеймс, я плыву вторым классом со своей сестрой, она работает гувернанткой у мистера Флэнагана, и именно его старшему сыну нужна твоя помощь.

Бетти побледнела, а затем сурово поглядела на Джо.

— Как ты умудрился познакомиться с богатой? — спросила она едва ли не угрожающе.

Джо беспечно почесал в затылке.

— Бетти, скажешь тоже… какая она тебе богатая? Мы с Лиззи познакомились на корабле, и теперь мы обязаны друг другу помогать, нельзя этого не делать…

Бетти нахмурилась.

— Почему?

Вместо ответа Лиззи и Джо раскрыли ладони, демонстрируя одинаковые глубокие царапины. Бетти стала бледнее стенки у себя за спиной и уронила руки на колени.

— Вот видишь, — продолжал Джо, — поэтому ты точно должна нам подсобить. Ты ведь подсобишь, Бетти, я же тебя знаю!

Бетти закусила губу.

— Как ты умудрился? — прошипела она. — Ты ведь… ведь ты же с ней побратался!

— Побратался, так и есть, — спокойно сказал Джо.

— Да, — с таким же спокойствием подтвердила Лиззи, — разве в этом есть что-то дурное?

Бетти понуро опустила голову и резко выдохнула: очевидно, она утратила всякую надежду на то, что проблему удастся решить, не вставая с койки. С усталым видом замученной жизнью матроны Бетти свалилась на пол, подошла к Джо и Лиззи и посмотрела каждому прямо в глаза — суровым, пронзительным взглядом, словно пришивая их друг к другу.

— Я помогу, — сказала Бетти, — но вы должны быть очень аккуратны! А вдруг вас кто-нибудь увидит?

Джо отмахнулся.

— Да здесь, на палубах, — сказал он, — нас уже раз сто видели! Все считают, что это — мой друг, — и он увесисто похлопал Лиззи по плечу. — Сначала даже ты поверила.

— А если увидит мама? — тут же спросила Бетти, и Джо несколько поник.

— Будет не очень приятно, — сказал он, наконец, — но мы совершенно точно выкрутимся.

Бетти покачала головой и озабоченно осмотрела рубашку. Влажные пятна начинали образовываться между ней и Лиззи. Нахмурившись, Бетти сурово проронила:

— Ладно, я сейчас что-нибудь придумаю. А ты, Джо, иногда ужасно напоминаешь папу.

— Папа втягивает нас в неприятности, — отрезал Джо, — а мы просто веселимся. Ну кому от этого может стать плохо?

Бетти не ответила: она уже была поглощена работой. И Лиззи, и Джо, которые смотрели на неё во все глаза, словно на волшебницу, оставалось лишь надеяться, что у Бетти и вправду окажутся очень ловкие и искусные руки. Впрочем, в том, что Бетти спасёт обоих, Джо мог не сомневаться.

Какие именно заклятия Бетти ни творила бы над рубашкой юного мистера Флэнагана, результат её трудов оправдал себя. Она выгнала Джо и Лиззи из каюты, мрачно заявив, что те мешают ей работать, и провела наедине с рубашкой несколько часов. В течение этого времени Лиззи и Джо потерянно шатались по прогулочной палубе и осматривали уже давно приевшиеся красоты. Разговор никак не клеился: Лиззи отвечала невпопад, и она так часто оглядывалась через плечо на каюту, в которой осталась Бетти, что Джо, в конце концов, зашагал сзади неё, чтобы Лиззи хоть изредка на него смотрела. Впрочем, взгляд её оставался пустым и растерянным, и она брела, словно шарнирная кукла, еле сгибая ноги. Джо не раз и не два пытался её окликнуть — но Лиззи всё пропускала мимо ушей.

Стемнело. Лиззи тревожно простонала:

— Неужели она не смогла?..

Джо догнал её и взял под руку. Он старался держать аккуратно, но твёрдо, чтобы вселить надежду — так, как держал бы встревоженную Бетти. Лиззи посмотрела на него доверчивыми глазами, и её лоб разгладился. Рука об руку они вернулись в каюту, где их уже готова была встретить торжествующая Бетти. В руках она держала чистую, как новенькая, рубашку, в районе воротника и роскошных манжет которой ещё темнели влажные пятна. Оранжевые следы исчезли.

— Готово! — сказала Бетти и радостно вздёрнула нос. — Дело мастера боится!

Лиззи радостно запищала. Не успела Бетти ни отстраниться, ни сказать слово, как Лиззи метнулась к ней и стиснула в объятиях. Бетти протестующе захрипела и замахала рубашкой.

— Спасибо! Спасибо! — визжала Лиззи. — Я в долгу перед тобой! Вы все такие прекрасные люди, что я навек перед вами в долгу! Сколько я должна заплатить?

Джо медленно покачал головой, стараясь уловить непроницаемый взгляд Бетти. Та даже не посмотрела в его сторону. Чуть подумав, она веско изрекла:

— Шиллинг.

Джо тут же возмущённо завопил:

— Да ты с ума сошла, женщина!

Бетти стояла на своём:

— Шиллинг. «Спасибо» в карман не положишь.

Лиззи торопливо отстранилась и с невероятно деловым видом принялась рыться по карманам. Джо попытался урезонить сестру: та стояла напротив него, торжествующе вскинув голову, и, очевидно, нисколько не раскаивалась в своей жадности. Джо снова произнёс:

— Ты с ума сошла. Какого чёрта ты ещё требуешь денег? Лиззи мне как сестра!

Бетти не была скандалисткой, и вырасти мегерой ей явно не грозило — во всяком случае, прежде Джо так считал. Однако, забрав в голову идею, она способна была стоять на своём до конца. Так Бетти и поступила.

— Мне нужен шиллинг, — отпечатала она, — я потратила своё время.

— Ты и без нас ничем путным не занималась!

— И что с того?

Лиззи вытащила из кармана кошелёк и деловито развязала узелок. Джо отчаянно стал трясти её за плечи.

— Ты чего творишь? Немедленно прекрати! Ей не нужны деньги!

— А вот и нет, — уверенно отрезала Бетти, — нужны, мы все кушать хотим.

— Тебя бесплатно кормят!

— Это только до тех пор, пока мы на корабле!

Лиззи жестом умудрённого годами арбитра подняла руку и веско сказала:

— Тихо.

Джо и Бетти сразу прекратили препираться. Лиззи спокойно отсчитала деньги и протянула их Бетти, чьи глаза заблестели жадной радостью.

— Вот, — сказала Лиззи, — ровно шиллинг. Спасибо тебе за помощь и за твои труды. Ты мне очень помогла.

Бетти тут же алчно выхватила шиллинг у Лиззи из рук и тоже стала копаться в карманах. Как и у всех Дойлов, у неё был личный кошелёк: Бетти сама его связала в свободное время и носила то в одежде, то на шее, надёжно спрятав под воротниками и нижними рубашками. Руки у Бетти тряслись, как у полоумной старой девы, и Джо даже фыркнул, чтобы выразить своё неудовольствие ею в полной мере. На Бетти это, однако, не подействовало: она проворно показала Джо язык и ссыпала драгоценную оплату в мешочек.

— Ещё раз благодарю тебя, — повторила Лиззи и повернулась к Джо. — А теперь надевай рубашку и идём.

Джо вздрогнул и слегка растерянно показал на себя пальцем.

— Кто это надевать должен… я?

— Ты.

— Зачем?

Лиззи повела плечами.

— Всего лишь выгуляем рубашку, чтобы она просохла быстрее. Да и к тому же, ты давно хотел попасть на палубы для первого класса, разве не так?

Бетти на мгновение отвлеклась от мешочка: радостно попискивая себе под нос, как сытая крыса, она гоняла по ладони покоробленные, древние, и совсем новенькие, гладкие, блестящие монетки, пересчитывая их. Бетти подняла обеспокоенный взгляд и покачала головой.

— Лучше бы вам этого не делать, — сказала она, — если вас поймают, у вас будут большие неприятности.

Лиззи только отмахнулась.

— В том-то и дело: «если» поймают. Но мы с Джо отлично умеем уходить от преследования.

И Джо радостно рассмеялся, снова похлопывая Лиззи по плечу. Бетти ничего другого не оставалось, кроме как отпустить обоих, хоть на сердце у неё и образовался тяжкий тревожный груз. Впрочем, тревога не прекращала поедать Бетти ни на мгновение — Бетти не могла успокоиться, пока плыла на корабле, отделённая от убийственно холодных вод только двойным днищем, о котором все говорили, что оно надёжно и никогда не подведёт.

* * *

Проникнуть на прогулочную палубу для первого класса с наступлением вечера оказалось куда как сложнее, чем Лиззи себе представляла. Она и Джо провисели на канате, напрягая все силы, несколько долгих минут, пока от борта не отошли два крайне разговорчивых стюарда, которым неожиданно захотелось обсудить красоту одной из юных пассажирок. Стоило стюардам отойти, как к борту прилепился усатый и брюхатый джентльмен лет пятидесяти, за которым неотступно тащилась длинная и чахлая девушка под двадцать. Джентльмен обращался к спутнице не иначе, чем «дорогая» и неизменно пытался поцеловать её если не в губы, то в щёку, чтобы выразить свою горячую привязанность, а девушка томно закатывала глаза, охала и отворачивалась, но это никак не могло остудить пыл её стареющего воздыхателя. Она разрешила джентльмену чмокнуть себя в уголок губ только после того, как тот пообещал колье, браслет и перемену мебели в гостиной.

— Ах, дорогой, — мечтательно протянула тогда девушка, — ты умеешь покорять женские сердца!

Когда парочка, сладко воркуя, отошла от борта, Лиззи и Джо неуклюже влезли на палубу и обменялись понимающими взглядами. Если бы Лиззи не обратила внимание на то, что «Титаник» почти не чувствует качки, она могла бы списать приступ тошноты на морскую болезнь.

— Тебя тоже наизнанку выворачивает? — тихо спросил Джо, и Лиззи покивала.

— Вот и меня, — Джо передёрнул плечами. — Фу! Честное слово, не могу понять, как она вообще вышла за этого старикана. Ведь он же разваливается на ходу!

— Деньги, — Лиззи пожала плечами, — кажется, всё дело в них.

— Знаешь, — сказал Джо, — моя сестра, старшая, я имею в виду, порядком накуролесила и боли нашей семье принесла немало, но на такое даже у неё ума бы не хватило! Ма всё время талдычит Бетти, что она должна выйти за парня, который не станет её колотить, будет работящим и экономным, но она не говорит, чтобы Бетти вышла за мешок с фунтами!

— А разве это не одно и то же? — спросила Лиззи. — Выйти за кого-нибудь — только чтобы выйти?

Джо призадумался.

— Вроде как я понимаю, что ты хочешь сказать, — промолвил он, — но я с тобой не согласен. По-моему, мало какой женщине понравилось бы, чтобы её колотили и не давали денежек даже на самое необходимое. Если она и выберет без любви, то хотя бы выберет пользу…

— Эта дама тоже выбрала пользу, — пожала плечами Лиззи, глядя вслед странной парочке.

— Да ведь её наверняка от неготошнит, — резко высказался Джо. — О таких у нас говорят… а, это не совсем прилично звучит, так что лучше я промолчу.

— Да, лучше молчи, — согласилась Лиззи, — потому что и твои слова, и то, что делает эта женщина, как мне кажется, по сути своей не отличаются друг от друга.

Джо и Лиззи отряхнулись, для приличия ещё немного посмотрели на Атлантику, а затем с ленивым спокойствием пассажиров первого класса, которым некуда спешить, побрели прогуливаться. Лиззи старалась шагать так, чтобы потрёпанные и просевшие брюки Джо и его старенький, едва ли не трещащий по швам сюртук не бросались в глаза. Эти брюки вместе с сюртуком они тайком позаимствовали у одного из соседей Джо, который пересел на «Титаник» с понижением класса. К счастью, неверный свет скрадывал многие недостатки: излишек косметики на лицах богатых дам, не совсем приличный блеск в глазах сопровождающих их джентльменов, и в том числе — поношенность старомодных брюк Джо и его же сюртука.

На палубе намечалось оживление. Всё больше и больше восторженных пассажиров выбиралось на прогулку. Леди опирались на руки сопровождающих, джентльмены вели пространные искусственные беседы, сдержанно жестикулируя. Несколько поодаль четыре крепких молодых человека азартно спорили о чём-то с приметным, статным, широкоплечим капитаном. Они взяли капитана в кольцо, точно жертву, и явно не собирались выпускать, пока тот не удовлетворит их жадное любопытство.

— Эй, — шепнул Джо, толкнув Лиззи локтем, — помнишь о нашем уговоре?

Лиззи настороженно кивнула.

— Давай поздороваемся? — поинтересовался Джо. — Честное слово, лучше момента и не представится!

Лиззи тут же оттянула его назад за локоть, приподнялась и закрыла ему ладонями рот.

— Даже не вздумай! — прошипела она. — Не здесь!

Джо оторопело моргнул, и Лиззи, сочтя это за знак согласия, убрала руки.

— Вот так, — сказала она, — тихо. Не сейчас. Не здесь.

Джо не утерпел:

— А почему не здесь-то?

Лиззи испуганно осмотрелась. В тёмной массе одинаковых строгих мужчин и по-разному разряженных вычурных женщин она едва ли смогла бы узнать Мэри, даже если бы Мэри сейчас здесь прогуливалась.

— Тут может быть моя сестра, — сказала Лиззи наставительно, — если она нас заметит, всё пропало.

Джо окинул Лиззи критическим взглядом. После того, как они решили покорить палубы для богатых, Лиззи пришлось вернуться в свою каюту и переодеться в платье, из-за чего она чуть было не свалилась с каната два или три раза и с трудом сумела перевалиться через борт. В отличие от Джо, у Лиззи не было никакой маскировки, и поэтому она подставляла себя под серьёзный удар. У всех гувернанток, как Джо слышал, был острый и придирчивый глаз, и вряд ли ему стоило надеяться, что суровая и непреклонная Мэри Джейн Джеймс окажется исключением.

— Ладно, — сказал Джо, — хорошо, предположим, я молчу. Но разве есть гарантии, что твоя сестра уже здесь и что она тебя заметит? А капитана мы вряд ли сможем выловить так же удачно, как сейчас. Ты только посмотри, похоже, ему очень весело!

Капитан, действительно, добродушно посмеивался над восторженными словоизлияниями одного из молодых людей, которые пытались увлечь его незамысловатым хвастовством.

Лиззи поучительным тоном сказала:

— Вряд ли ему весело. Он обязан развлекать богатых пассажиров, это часть его работы.

— Ну, а поскольку мы вроде тоже как богатые, — отрезал Джо, — то не случится ничего дурного, если мы подойдём и попытаемся с ним поговорить.

Лиззи снова засомневалась и стала возить носком туфли по палубе. Когда у Джо глаза горели, как у завзятого авантюриста, усомниться в его благонадёжности было проще простого. Тем не менее, Джо так стремился к капитану, и он улыбался с такой надеждой, что у Лиззи не хватило мужества и твердости отказать. Стоило ей неуверенно кивнуть в знак согласия, как Джо восторженно присвистнул, бесцеремонно сдавил её локоть и уверенно потащил сквозь толпы прогуливающихся пассажиров навстречу капитану. Леди и джентльмены, попадавшиеся им на пути, удивлённо и возмущённо охали, ахали и ещё долго глядели им вслед, что не могло не беспокоить Лиззи.

В замкнутом только на себе мирке богатых и беспечных пассажиров «Титаника» шла такая скучная, размеренная и спокойная жизнь, что любое непредсказуемое событие ещё долго служило предметом сплетен. Сплетни лепили на факт всё новые украшения, создавали безумные аляповатые надстройки и пристройки, домыслы принимались за факты, на основе домыслов рождались и увязывались в хрупкую цепь очередные враки, и всё это действо торжественно завершалось появлением на свет новой легенды-однодневки, которую всё высшее общество муссировало, пока не случалось что-нибудь ещё из ряда вон и не нарушало привычный уклад. Казалось бы, слухи не могли причинить никому вреда — но Лиззи не могла быть в этом уверена, зная, у кого работает Мэри и как она, Лиззи, уже умудрилась скомпрометировать сестру. Мистер Флэнаган, как Лиззи рассказывала мисс Мэйд, не принадлежал ни к старой аристократии, ни к старой буржуазии, состояние его было нажито его не столь далёкими предками и, если на этот раз сплетня всё же была правдива, не самыми честными путями, а потому мистер Флэнаган со всевозможным усердием пёкся о сохранении репутации. Если бы Лиззи опять подставила Мэри, а Мэри бросила бы тень на драгоценное доброе имя Флэнаганов, Мэри осталась бы без работы и с дурными рекомендациями. Двери будущего, едва приоткрывшиеся перед ними обеими, тут же с треском захлопнулись бы — навсегда.

По спине Лиззи прошёлся холодный ветерок, и она сжала руку Джо.

— Тише, — взмолилась она, — осторожнее! Они сразу поймут, что ты не из их общества. Разве джентльмены идут напролом?

— Джентльмены… — проворчал Джо, но послушно замедлил шаг и расправил плечи.

Когда они приблизились к капитану Смиту, Джо уже худо-бедно наловчился двигаться с неторопливым, ленивым изяществом богатого юного господина. Правда, лёгкая небрежность в его исполнении выходила механической, как у марионетки: Джо шёл, заваливаясь то на один бок, то на другой, а затем, внезапно взяв себя в руки, ещё и выкатывал грудь колесом и гордо вскидывал голову. Лиззи шагала с ним рядом и всё пыталась ответить себе на вопрос, почему её одолевает такой мучительный жар. Ей не хотелось этого признавать, но… но, очевидно, близость к неуклюжему увальню Джо, который, едва выбравшись из своих портов, стал хорохориться, и вызывала у неё это чувство — стыд. Глубокий и отчаянный стыд накрывал её, стоило ей поймать на себе и на Джо хотя бы один взгляд — а смотрели на них многие, и далеко не все, увы, при этом могли удержаться от оскорбительной улыбки.

— Что они все так на меня пялятся? — вполголоса спросил Джо. Он затравленно осматривался по сторонам и крутил головой, как потерянная курица. Увы, но уверенность ему, кажется, изменила.

Лиззи шёпотом пояснила:

— Ты слишком выделяешься! Пожалуйста, расслабься, и не надо так… делать вот это!

— Что «это»?

Лиззи дёрнула Джо за руку, и ему поневоле пришлось замереть. Грудь его тут же сдулась, и в целом он приобрел пусть и несколько потрёпанный, но благовоспитанный, среднестатистический вид. Лиззи сделала большие глаза.

— Прекрати так надувать грудь! Не сутулься — этого будет достаточно!

Джо покачал головой, закатил глаза, но послушно сдул грудь и медленно, вальяжно поплёлся вперёд. К тому времени, как они настигли капитана Смита, того уже окружали не четыре и даже не шесть, а как минимум дюжина человек, и каждый считал, что именно его слова капитан должен услышать в первую очередь. Мужчины возбуждённо тараторили на разные лады:

— Капитан…

— Мистер Смит…

— Выслушайте, сэр…

Джо и Лиззи скромно пристроились справа от капитана, далеко не первые, но и не последние среди его слушателей. Джо, как оказалось, обладал замечательным талантом пробивать себе дорогу, который не мог бы развиться у типичного благонравного мальчика из хорошей семьи, но которым обладал он, работник портов и вечный скиталец.

Молодой человек с подкрученными усиками, который обращался сейчас к капитану, воодушевлённо продолжал:

— И таким образом, как мы с Джефри выяснили, для победы отнюдь не обязательна скорость! Удача — вот что важнее всего для участника регаты.

Лиззи требовательно дёрнула Джо за рукав и просипела:

— Что такое «регата»?

— Гонки на яхтах, — пояснил тот, почти не разжимая губ, и скупо усмехнулся. — Развлечение для богатых, проще говоря. Никогда не понимал, в чём их смысл.

— Мы в тот день одержали победу, — похвастался тощий джентльмен с жёлтой пергаментной кожей и тараканьими усишками, — и нам долго рукоплескали восторженные зрители.

Джо повернулся к Лиззи и закатил глаза. Лиззи тут же прикрыла рот руками и негромко прыснула: усатый джентльмен стоял совсем рядом с ними, только, по счастью, в их сторону не смотрел: всё его внимание было поглощено массивной фигурой капитана Смита. Лиззи и Джо, пользуясь этим, прохихикали всю оставшуюся речь победоносного яхтсмена, и они не прекратили смеяться даже тогда, когда заговорил другой пассажир, тучный старик с огромной тростью. Старик, очевидно, испытывал к капитану едва ли не братские чувства.

— Если есть такие вещи, которые я ненавижу, — отстучал, как знаки азбуки Морзе, дряхлый пассажир, — так это море. Вот почему в молодости я разочаровал отца и отказался следовать его проторенной тропой. Вода меня всегда пугала. Это удивительная, но страшная стихия. Более того, я подвержен морской болезни.

Лиззи снова хихикнула, и Джо зарылся носом ей в плечо. Она не могла взять в толк, отчего в окружении этих величавых, напыщенных и явно уверенных в своей исключительности ухоженных джентльменов в одинаковых костюмах и с одинаковыми усиками её разбирает такое веселье, но у неё уже болел живот, на глаза наворачивались слёзы, и она с ужасом осознавала, что попросту не сможет остановиться самостоятельно. Одинаковые гордые выражения, застывшие на лицах джентльменов, были карикатурно глуповатыми и восторженными.

— Но я знаю, кому можно доверять, — уверенно хохотнул старик, — конечно же, мистеру Смиту, нашему лучшему капитану. Куда бы вы ни отправились, мистер Смит, мы чувствуем себя в безопасности, как под защитой самого господа.

Лиззи закусила губу и схватила Джо за руку. Тот надувал багровые щёки и тяжело сопел носом; из глаз у него катились слёзы.

Тем временем светская беседа перешла к более обыденным, приземлённым темам, что были близки собравшимся джентльменам.

— Как говорят, — заметил победоносный яхтсмен, — скоро открытие торгов. Да сопутствует нам удача, джентльмены!

— Почти пять американских долларов за один фунт, — задумчиво сказал сутулый джентльмен с тусклыми запавшими глазами, — я выгодно вложился.

— Невозможно говорить о выгоде, не получив результатов, — наставительно заметил старик и тяжело опёрся на трость. Лицо его пошло багровыми пятнами. — Помню, когда я был так же молод и амбициозен, как вы, уважаемый сэр, мне довелось стать жертвой своего неблагоразумия…

Когда разговор уже совсем был готов стать скучным и тягостным, произошло то, чего Лиззи так боялась. И, что хуже всего, виновата в случившемся была она.

Джо стоял смирно, притворялся обыкновенным двенадцатилетним пассажиром первого класса и даже делал вид, будто слушает заунывные рассуждения о бирже, курсе доллара к фунту, о состоянии ценных бумаг и о том, на кого из подающих надежды финансистов было бы лучше сделать ставку. Джо смотрел на старика так верноподданнически, словно он действительно был обеспеченным мальчиком и собирался сразу по достижении совершеннолетия начать пускать деньги в оборот по советам случайного попутчика.

Всю игру испортила сама Лиззи, и произошло это совершенно незаметно для неё. Все прочие, увы, обратили на это внимание, поскольку Лиззи зевнула слишком громко и слишком сладко, чтобы её можно было проигнорировать.

Неторопливый разговор тут же замер. Старик вздёрнул лохматые седые брови, его лицо стало совершенно багровым, а глаза-щёлки провалились в череп. Яхтсмен, унылый джентльмен и даже сам капитан сразу перевели взгляды на Лиззи. Затем яхтсмен медленно выдохнул и вонзил в Джо испепеляющий взор. Казалось, он собирался уничтожить Джо, не сходя с места.

— Прошу прощения, — сказал яхтсмен заледеневшим голосом, — юный джентльмен, отведите свою сестру в каюту. Вы же видите: наша беседа её утомила.

Джо неуклюже закивал и пробормотал, отчаянно коверкая слова:

— Д-да… конечно, сэр!

Капитан Смит прищурился. Конечно же, речь Джо его насторожила, ведь капитан Смит, в отличие от всех собравшихся, прекрасно понимал, откуда у Джо его косноязычность. Капитан сбежал в море ещё мальчишкой, вся его жизнь прошла на кораблях да в портах, и он, безусловно, почуял в Джо своего, стоило тому раскрыть рот. Все прочие лишь удивились про себя, откуда на палубе для первого класса мог появиться мальчик с резким ирландским акцентом.

Лиззи покраснела.

«Конец!» — в ужасе подумала она.

— Прошу прощения, — тут же вмешалась она и незаметно наступила Джо на ногу. — Я… мы с братом пойдём. Доброй ночи, господа!

Под руку, тесно прижавшись друг к другу, они зашагали прочь. Лиззи не сбавляла скорости, пока капитан и толпа скучающих джентльменов кругом него не скрылась из виду. Затем она выпустила руку Джо, вздохнула с облегчением и повалилась на шезлонг. Далеко впереди весело щебетала семейная пара, за которой тащилась, еле переставляя ноги, маленькая девочка с очаровательными тугими кудряшками.

— Прости, — прошептала Лиззи. Она старалась не глядеть на очерченную тенью фигуру Джо, что молча сидел в соседнем шезлонге. — Я… я не хотела.

— Всё хорошо.

— Понимаешь, — Лиззи неловко соединила пальцы домиком и повесила голову, — всё это было… так скучно! Я думала, что хоть кому-то из них хватит ума поговорить с капитаном о чём-нибудь интересном… о том, каково работать в море, а чем «Титаник» лучше или хуже других кораблей, а как стать капитаном, а что интересного может случиться в море… я думала, что они будут говорить об этом! Но они везде бормочут только о своих акциях, и о курсе валюты, и о приёмах, и о глупых развлечениях, и больше их совсем ничего не волнует!

— Всё хорошо, — повторил Джо. — Честно.

Лиззи повернулась к нему. Где-то раздался радостный выкрик, а вслед — шумные аплодисменты. Кажется, пассажиры у другого борта вовсю веселились.

— Джо, — задумчиво сказала она, — почему они такие?

— Они просто богатые, — Джо вздохнул, — богатые и взрослые. Их ничего не интересует, кроме того, что приносит им доход. Для них смысл жизни — это получать деньги. Поэтому они и счастливы, когда зарабатывают, когда тратят на роскошь или просто даже говорят о деньгах. Они не думают ни о чём прочем, потому что этого для них и не существует. У них тут свой мир, Лиззи. Нам в нём нет места.

Лиззи опёрлась о спинку шезлонга. Сумрачное небо Атлантики висело над ними, озарённое блеском десятков мелких звёзд, овеянное дымкой сероватых облаков.

— Слушай, Джо…

— Да?

— А есть ли какой-нибудь мир для нас? Как ты думаешь? — тревожно спросила она. — Мир, где мы могли бы заниматься тем, чем мы хотим, и чтобы там были не только мы двое, а и ещё кто-нибудь. Почему всем этим джентльменам достаточно выйти из дома в свой глупый клуб, чтобы найти десятки, сотни единомышленников, а нам с тобой пришлось искать друг друга целых двенадцать лет?

— Ты преувеличиваешь, — сказал Джо, — ты начала искать совсем недавно.

— А вдруг больше мы никого не найдём? — прошептала Лиззи. — И навсегда останемся только вдвоём? Что тогда, Джо? Ты можешь пообещать, что я тебе никогда не прискучу?

Джо молча поднял руку ладонью вверх и разжал пальцы. Рана уже покрылась свежей, нежной и тонкой розоватой кожицей.

— Вот оно, моё доказательство, — сказал Джо с уверенностью, — мне ничего не надо, кроме того, чтобы ты помнила о своём.

Лиззи молча разжала кулак, и их руки снова встретились. Джо стиснул её пальцы своими: холодными и твёрдыми, и это прикосновение соединило и дружескую признательность, и неумолимую силу обещания.

— Я помню, — сказала Лиззи.

— Тогда ни о чём не волнуйся. Ты никогда мне не прискучишь, потому что мы побратались на крови и теперь должны любить друг друга до конца жизни, — Джо пристально смотрел ей в глаза. Его лицо торжественно застыло. — Я ведь говорил, Лиззи, такие вещи — не оторви да выбрось, это на всю жизнь. Нравится тебе или нет, а мы теперь никогда не сможем расстаться. Куда нас ни бросала бы жизнь, мы всё равно встретимся, рано или поздно.

— А когда умрём?

— Я не знаю, что происходит после того, как человек умирает, — сказал Джо, — кто-то говорит про бога и всё такое прочее, но я не особенно верю в бога, потому что он ни разу не помог моей ма, а она днями и ночами могла молиться. У неё в жизни всего одна радость и была, пока па не достал билеты: просить бога, чтобы он был к нам хоть чуточку добрее, но разве бог ее услышал? Ма не любит переезжать с одного места на другое, она и в самом начале не хотела никуда бежать, но папины кредиторы нам проходу не давали. Разве бог услышал ма? Разве он услышал её, когда она молилась за моего брата? А он всё равно помер. Мы после этого продали последние мамины украшения и кое-какую мебель, потому что на похороны совсем не хватало. И даже в долг брали. Разве бог услышал ма тогда? Вот и не верю я в него теперь. Пусть бы билеты на «Титаник» для нас и были как богова милость, то вот что я скажу: слишком она запоздалая и маленькая по сравнению со всем, что мы вытерпели.

А кто-то говорит, что ничего после смерти не происходит: ушёл в землю, разложился, потом по костям червячки ползают. Не знаю, но я и в это не особенно верю. Куда же тогда девается то, что двигает телом? А ведь оно, конечно, существует, и это совершенно точно не мозг. У кролика, например, тоже мозг есть, а видела ли ты хоть одного разумного кроля? Вот и я не видел.

— Кролики более примитивные, — сказала Лиззи.

— Это отмазка, — фыркнул Джо, — типичная отмазка, чтобы сказать по-умному: «Я не знаю». Я бы поверил, скорее, что у всех у нас есть какая-то часть, которая продолжает жить, только в другом виде. И вот эта часть меня встретится однажды с частью тебя, и получится так, что мы будем рядом, хоть от наших тел уже ничего не останется, да и прежних имен своих мы уже не вспомним. Вот что такое братство на крови.

Лиззи опустила взгляд.

— А если мне побрататься с Мэри? — спросила она. — Тоже сработает?

— Ты вроде хотела от неё сбежать, — подметил Джо.

— Да… но я не хочу, чтобы мы совсем перестали общаться, — Лиззи покачала головой и закусила губу: слишком сложно было выразить свои чувства. — Дело в том, что… я думаю, если нам побрататься на крови, она наконец-то начнёт слышать меня.

Джо потряс головой.

— Это так не работает, — сказал он, — на родственниках вроде бы не работает. Придётся тебе говорить с кем-то другим. Чем же тебя не устраиваю я, ведь я тоже тебя слушаю? И я не говорю, например, что тебе надо стать гувернанткой, выйти замуж, учиться хорошо и мыть уши вечером.

Лиззи нервно поболтала ногами. Шезлонг скрипуче стал сетовать и возмущаться под нею.

— Потому что ты не Мэри, — промолвила она, — сколько я тебе ни буду рассказывать о нашем детстве, о маме и папе, и о том, как у нас всё шло замечательно, для тебя это будут только слова. А Мэри всё это понимает, потому что своими глазами видела.

— Неужели тебе так нужно цепляться за своё прошлое? Вроде бы мы договорились, что будем смотреть только вперёд. Как же жить иначе? — искренне изумился Джо. — Ты как гирю себе к ногам прицепила и волочишь… не надо этого, Лиззи!

Лиззи вскочила с шезлонга.

— Я понимаю, но вот от этого отказываться нельзя. Кто же я буду, если я всё это брошу? От меня совсем ничего не останется. Мне уже сейчас кажется, что я распадаюсь по кусочкам. Вот теперь у меня нет ни дома, ни мамы, на корабле ты меня переименовал, я — Ларри Джеймс… кем же я стану, когда мы доплывём до Америки? Останется ли от меня хоть что-то прежнее?

— Да даже если и не останется, — Джо схватил её за плечи, — ты ведь все равно понимаешь, что это ты, правильно?

Лиззи закусила губу, и её глаза увлажнились.

— Иногда — да, а чаще всего — нет, — шёпотом призналась она, — я смотрю на себя в зеркало, и мне кажется, что лицо знакомое, и в то же время какое-то не такое — чужое. Неправильное. Что-то появилось новое, а я этого не хочу. Мне этого не надо! Я хочу… всего лишь хочу, чтобы ничего никогда не менялось.

Джо нахмурился.

— Но ведь ты в море собралась, так?

Её глаза тотчас заполыхали, и она бросилась к Джо, схватила его за руки и отчаянно сжала.

— Конечно!

— Тогда почему, — вздохнул Джо, — ты говоришь, что лучше бы ничего не менялось? Если ничего не поменяется, ты так и будешь всю жизнь куковать у Мэри под крылом и никогда не побываешь в море. Иногда приходится поменяться, чтобы что-нибудь получить, Лиззи, и я не думаю, что это плохо. Если бы ты завтра всегда была такой же, какая ты сегодня, ты сама себе бы жутко прискучила! А так ты не знаешь, что именно можешь выкинуть — и это здорово! Только не надо увлекаться, как мой па. Если ты в силах различить авантюру и глупость, о лучшем и мечтать не надо.

Лиззи склонила голову набок, и слабая улыбка тронула её губы. Она потянула к Джо руку — но так и не коснулась его плеча. Она вдруг замерла и снова вгляделась в небо: огромное тёмное полотнище уходило вдаль, разворачиваясь, как гигантский цирковой купол, и сияло десятками маленьких алмазиков-звезд, которые следили за ними, точно многоглазое бессонное чудовище — страж и бесстрастный наблюдатель.

— Да, — сказала Лиззи и вдохнула полной грудью, — конечно, ты прав.

По палубе к ним приближался чей-то силуэт. Когда человек очутился в кругу неяркого света, Лиззи смогла определить, что это мальчик примерно их возраста. Мальчик взволнованно повернул у границы светлого круга и зашагал в обратную сторону. Затем он опять развернулся и ускорил шаг. Его руки были напряжённо сцеплены за спиной. Лиззи прислушалась. Мальчик встревоженно и зло повторял:

— Нет… нет, такого просто не может быть! Нет… она успеет… совершенно точно успеет…

Джо подозрительно поглядел на мальчика.

— Что это с ним такое?

Лиззи молча пожала плечами. Мальчик заложил очередной умопомрачительный вираж и на этот раз, не останавливаясь ни на мгновение, целеустремлённо подлетел к ним. Лиззи и Джо попятились. Мальчик посмотрел на них невидящими глазами и опять отправился в обратном направлении. В лице у него не было ни кровинки, а губы скорбно поджались, как будто он испытывал страдания, сравнимые разве что с теми, которым подвергали священномучеников.

— Она успеет… она успеет…

Совершив свою прогулку еще раза три или четыре, мальчик, наконец, обрёл присутствие духа и снова направился к Лиззи и Джо. На этот раз они не стали прятаться.

— Отличная погода сегодня, не так ли? — светским тоном осведомился у них мальчик и словно бы невзначай пригладил волосы.

Джо молча вытаращил глаза. По счастью, Лиззи успела ответить за него (и при этом ей снова пришлось наступить Джо на ногу).

— Разве что несколько прохладно, — милым голосом сказала она. — Но небо так красиво, что в каюте не усидишь: безмерно хочется прогуляться!

Мальчик косо посмотрел на неё и опять пригладил волосы каким-то нервным, быстрым движением.

— Прошу прощения, — сказал он, — но я не представился. Меня зовут Джордж Юджин Флэнаган, к вашим услугам…

Лиззи с трудом сглотнула. Она старалась не смотреть в сторону Джо, который вдруг нахмурился и эффектно стал поигрывать бровями, будто подавая ей сигналы бедствия. Лиззи сверлила взором воображаемую точку на лбу у юного мистера Флэнагана, что, очевидно, несколько конфузило последнего, и плавно, незаметно старалась загородить собой друга, причём так, чтобы юному мистеру Флэнагану не бросилась в глаза ослепительно белая грудь рубашки, которая весело обсыхала на низменном чужом теле.

— М-меня зовут Элизабет, — представилась она, — Элизабет… М-Мэйд.

Джордж вскинул брови, но выражение лица его осталось безлично приветливым.

— Рад с вами познакомиться, мисс Мэйд, — сказал он, — удивительно, что мне не доводилось встречаться с вами раньше.

— Э… — Лиззи запнулась и неловко стала улыбаться так, что у неё даже заломило скулы, — дело в том, что я… взошла на борт в Квинстауне. И с тех пор… м-м-м… я пыталась привыкнуть к неожиданной перемене обстановки.

— С кем же вы плывёте, мисс Мэйд? — учтиво поинтересовался Джордж Флэнаган. — Мне кажется, я уже видел где-то леди, похожую на вас…

«Конечно же! — фыркнула про себя Лиззи. — Ещё бы!»

— … но, как я ни напрягал бы память, — и Джордж поднёс к вискам пальцы, словно бы пытаясь доказать, что он действительно старается изо всех сил, — мне сложно сказать наверняка. Вероятно, я не знаком с вашими сопровождающими.

— Я плыву с родителями, — бойко солгала Лиззи, — и с братом. Это — мой брат, Джо Мэйд, — и она подняла выше голову, не спуская взора с точки на лбу юного Флэнагана.

Джо неуклюже покачал головой. Он молчал так упорно, словно его язык пристыл к нёбу.

Юный мистер Флэнаган оглядел Джо с ног до головы, и прежняя беспечность неожиданно начала таять в его взоре — таять, как кубик льда на слепящем солнце. Джо тут же напрягся, его плечи настороженно приподнялись, и внешняя шелуха потеряла значение. Пусть бы даже он сумел отыскать идеальный костюм джентльмена, пусть бы у него была трость и толстый бумажник, его портовую беспардонность невозможно было замаскировать. Джордж Флэнаган медленно шагнул вперёд и приподнял голову. Джо был несколько выше, и Джорджу приходилось вытягиваться, чтобы заглянуть ему в глаза. Лиззи напряжённо застыла; кровь в её жилах вдруг заледенела; она струилась еле-еле, лениво, медленно, с трудом пробираясь по сосудам.

— Позвольте, сэр, — заговорил Джордж, — ваше лицо кажется мне знакомым. Удивительно… нет, это решительно невозможно, но и ваша рубашка… и…

— Мистер Флэнаган, — тут же затараторила Лиззи, — простите, но мой брат такой застенчивый, ужасно застенчивый! Прошу вас, давайте не смущать его. Сейчас он удалится в свою каюту и отдохнёт… верно?

Но Джо и Джордж совсем не собирались расходиться. Ни один из них, казалось, даже не услышал Лиззи. Оба стояли грудь к груди, словно готовые к драке бойцовские петухи, и глаза их блестели зло и настороженно.

— Прошу прощения, сэр, — повторил Джордж, — но я вас, кажется, знаю.

Джо угрюмо промолчал. Подозрительный блеск его тёмных цыганских глаз стал ещё злее. Теперь он походил на бешеного бездомного пса, готового вцепиться в любого, кто попытается нанести ему вред. Лиззи потерянно вертела головой по сторонам. Даже если бы она позвала на помощь, разве хоть кто-нибудь пришёл бы? К тому же, Лиззи понимала, что у неё нет права кричать и просить защиты, если противостояние Джо и Джорджа выльется в нечто серьёзное. Они вдвоём могли обмануть глупых стюардов и невнимательных пассажиров, но, если бы ситуация приняла недобрый оборот, их маскировка была бы уничтожена.

И тут, когда Лиззи уже была убеждена, что самое ужасное случилось, произошло нечто намного хуже.

— Мистер Джордж! Мистер Джордж! Мистер Джордж, вернитесь, пожалуйста!

Лиззи узнала этот голос, не оборачиваясь. Стоило ей услышать отчаянный призыв Мэри, как сознательный контроль над телом уступил место инстинктам. Самый главный из них: самосохранения — велел Лиззи действовать решительно и быстро. Она бросилась между мальчишками, сильно толкнув мистера Джорджа в грудь, и схватила Джо за руки.

— Стой, Лиззи, ты ку…

На бегу Лиззи подворачивала юбки и стаскивала туфли. Джо бежал рядом, и его сюртук хлопал полами у него за спиной, как крылья. Лиззи отчаянно стремилась к борту — сейчас он был для неё гаванью спасения, и не было для неё вещи желаннее, чем корабельный канат.

Лиззи и Джо, безусловно, успели бы добежать до борта и спуститься на нижние палубы с залихватской пиратской наглостью, но они списали со счетов ещё одного участника представления — молодого мистера Флэнагана, у которого имелись свои взгляды на то, чем должно было завершиться столкновение.

И именно благодаря сноровке и силе юного мистера Флэнагана Лиззи и Джо так и не смогли достичь спасительного борта. Юный мистер Флэнаган метнулся им наперерез, одним кулаком врезав Джо в живот так, что тот осел на палубу. Джо ошалело помотал головой и схватил ртом воздух; губы у него были синие, словно у висельника. Следующей была Лиззи. Её юный мистер Флэнаган обхватил поперёк талии и сжал, не больно, но крепко, и уверенно развернул кругом собственной оси. Лиззи и не заметила, как тяжело упала на палубу. Юный мистер Флэнаган церемонно извинился:

— Прошу прощения, мисс, но это могло быть для вас опасным.

— Чёрт! — воскликнула Лиззи. Голова у неё так кружилась, что она не осмелилась бы встать.

Тем временем на место происшествия подоспела мертвенно бледная Мэри, за которой ковыляла вразвалку красивая девочка в пышном платье. Мэри стала выламывать пальцы и потрясённо мотать головой ещё до того, как остановилась. Конечно, она не знала в лицо Джо Дойла, но не узнать собственную сестру Мэри никак не могла. Вот почему на её лице отобразился такой ужас, вот почему она вдруг замедлила шаг и покачнулась, будто рушащийся маяк.

— Мистер… Джордж… — упавшим голосом произнесла она.

— Мисс Джеймс, — повернулся к ней тот, — полюбуйтесь. Мне выпала честь задержать двух детей, которые тайком проникли на палубы для первого класса; как я подозреваю, с помощью этих канатов. При помощи этого же способа они сейчас пытались скрыться от меня.

Мэри растерянно переводила взгляд с Лиззи на Джорджа, который с искренней гордостью продолжал:

— Мисс Джеймс, не могли бы вы позвать сюда стюардов? Полагаю, разбираться в подробностях этого скандала должны они.

— Мистер Джордж… — потерянно прошептала Мэри, — прошу вас, давайте не будем предавать это дело такой широкой огласке. Безусловно, произошло недоразумение…

Мистер Флэнаган нахмурился и тут же сурово вопросил:

— Что вы имеете в виду, мисс Джеймс?

— Мистер Джордж, — Мэри с трудом вдохнула и опустила голову, — прошу вас выслушать меня. Это — моя сестра. Мальчика рядом с нею я не знаю, но могу быть уверена, что Лиззи вовсе не хотела доставить вам неудобства. Лиззи… совершила ошибку по незнанию, но… я прошу вам дать ей шанс на исправление… мистер Джордж, я уверена, что Лиззи далеко не так виновата, как вам могло бы показаться…

Юный мистер Флэнаган скептически прищурился. Затем он снова посмотрел на Лиззи и Джо, которые сидели, как мешки, привалившись к борту, и в глазах юного мистера Флэнагана что-то блеснуло. В следующий миг его лицо преобразилось: он вытаращил глаза, потрясённо ахнул и наставил на Джо палец, как экзальтированный инквизитор, обличающий ведьму.

— Я тебя знаю! — воскликнул юный мистер Флэнаган. Теперь в его речи не осталось и намека на аристократическую мягкость и обходительность. — Ты — тот мальчишка с мячом! И ты украл мою рубашку! — наставленный на Джорджа палец конвульсивно задрожал.

У Мэри тотчас опустились руки, и её широко распахнутые глаза остекленели. Джордж повернулся к ней и глухо процедил:

— Мисс Джеймс, я передал вам свою рубашку для того, чтобы вы привели её в порядок, а не подарили этому недостойному, грубому портовому мальчишке!

— Джордж, — тихо сказала девочка, что стояла у Мэри за спиной, — Мэри не виновата.

Но юный мистер Флэнаган уже был в ударе. Его лицо раскраснелось, глаза безумно засверкали, словно у обречённого на смерть фанатика. Юный мистер Флэнаган выкрикнул трагическим тенором:

— Ваша сестра обманула моё доверие! Вы обманули моё доверие!

— Мистер Флэнаган… — Мэри опустила голову. — Прошу, мистер Флэнаган, моя сестра принесёт вам извинения сейчас же, немедленно… Ужин вовсе не испорчен, мистер Флэнаган, ваша матушка сказалась больной… в вашем гардеробе есть и другие рубашки, также, смею заметить, модные и ладно скроенные. Мистер Флэнаган, я возмещу стоимость этой рубашки из своего жалованья… а Лиззи немедленно извинится… мистер Флэнаган…

Лиззи резко поднялась. Сердце её билось так быстро и резко, что кровь клокотала в груди. Она прижала к груди руку и сурово каркнула:

— Вот уж нет!

Мэри вскинула голову. Её щёки были алыми, а глаза — мокрыми, и Лиззи не могла смотреть на неё прямо — и вовсе не от жалости. Отвращение и ненависть душили её, как громадная скользкая змея; казалось, она лопнет, её рёбра треснут, её лёгкие разорвутся, если она не скажет — не выскажет прямо — всего, что на душе.

Вслепую Лиззи отыскала руку Джо и крепко стиснула его ладонь. Один шрам снова соприкоснулся с другим.

— Я не буду перед ним извиняться! — гаркнула Лиззи и весомо топнула ногой. — Не буду! Я ни в чём не виновата!

Мэри тут же вскинула руки.

— Лиззи, он обманул тебя, это ужасно, и мы должны всё это исправить. А вы, юноша, — она сурово взглянула на Джо, — понесёте наказание! Ведь это вы повинны во всём случившемся!

— Я?! — воскликнул Джо и в неверии указал на себя. — Да я… я Лиззи друг! Я никогда ей ничего…

— Не слушай их, Джо! — скомандовала Лиззи.

Вся дрожащая, на ватных, еле гнущихся ногах, она встала перед Джо и раскинула руки. Лиззи закрывала его собой, как щит, и слабый морской ветер бросался им обоим в спины. Лиззи трепетала, точно горлица в когтях хищника. Она не могла даже примерно представить, сколько ещё секунд она сумеет продержаться.

— Не слушай, — повторила Лиззи, — мы тут ни при чём. Я тебя им не отдам!

Джо суетливо скинул куртку, а затем — и рубашку. Он путался в пуговицах, ткань трещала и мялась. Мэри ахнула и зажмурилась; она стремительно наклонилась и закрыла девочке рядом с собой глаза. В побелевшее лицо молодого мистера Флэнагана опять ударила нездоровая краска.

— Нате! — крикнул Джо и швырнул рубашку на палубу. — Мне чужого не надо!

Прежде, чем кто-либо успел опомниться — издать хотя бы звук — Джо набросил куртку и схватил Лиззи под локоть. Рука об руку они подбежали к борту, схватились за канат и соскользнули вниз, оставляя на потревоженной палубе для пассажиров первого класса Джорджа, который до сих пор не мог вымолвить ни слова, Шарлотту, чьи глаза были по-прежнему насильно закрыты, униженную, красную, растерянную Мэри и рубашку — та лежала у самого борта скомканной белоснежной грудой, словно заколдованная шапка.

Глава 16. Подрезанные крылья

Ужин так и не состоялся. Джордж был столь разгневан, что отказался идти на приём. Более того, он не пожелал беседовать с Мэри, даже толкнул её в сердцах, когда устремился к спуску в каюты, и отмахнулся от сестры, что поспешила следом. Шарлотта попыталась утешить Мэри ласковым голосом:

— Джордж всегда быстро отходит от гнева, Мэри, он забудет.

Но Мэри знала Джорджа лучше, чем Шарлотта, и понимала, что такое оскорбление он не снесёт. С тяжёлым сердцем Мэри подобрала скомканную рубашку, которую бросил на палубу наглый дружок Лиззи, и вернулась в свою каюту. Она заходила к Лиззи каждый час в течение всей ночи, но Лиззи так и не вернулась.

«Что я сделала неправильно?» — снова и снова спрашивала себя Мэри и находила бесчисленное множество ответов. Все они сводились к одному: Мэри слишком много лгала. Теперь Лиззи ей не верила — но и сама она не смогла бы себе поверить.

Всю ночь Мэри мучилась тревогой и болью. Она уже знала, что произойдёт наутро, поэтому отправилась к мистеру Флэнагану с тяжёлым, как гроб, и равнодушным, как гроб же, сердцем, стоило мистеру Флэнагану её вызвать.

Мистер Флэнаган был бледен и широко, как бык, раздувал ноздри, но голос его звучал почти ровно.

— Полагаю, вы знаете, зачем вы здесь? — без приветствия поинтересовался он у Мэри.

Та сухо кивнула и квакающим голосом ответила:

— Да, сэр. Прошу меня извинить, сэр. Я компенсирую стоимость рубашки из своих сбережений, сэр.

Мистер Флэнаган сердито замахал рукой, и в свете ламп его обручальное кольцо сверкнуло едким золотом. Он по-прежнему был бледен, как мёртвый, а его глаза были яростно расширены. Ему не сразу удавалось выговаривать слова правильно: слишком уж тряслись губы.

— Проблема вовсе не в рубашке, мисс Джеймс, — сказал он наставительно, — проблема — в вашем чрезмерном доверии к сестре! У меня не было к вам никаких претензий, я считал, что вы — лучшая гувернантка, которую только можно найти, пока в вашей жизни не появилось это необузданное дитя!

— Моя сестра всегда присутствовала в моей жизни, сэр, — глухо сообщила Мэри, не поднимая головы.

Мистер Флэнаган воодушевлённо огрел ладонью подлокотник своего резного кресла с изогнутой спинкой. Ничего здесь, в его с супругой богато обставленной каюте, не напоминало о том, что они на корабле. Кричащая роскошь слепила и раздражала глаз, и мистер Флэнаган терялся, словно бы растворялся в бесчисленных лепных завитушках, в резьбе, в витражах, позолоте, серебре и блестящих от новизны прочных и изысканных тканях.

— Ваша сестра, — сказал мистер Флэнаган и внушительно покачал пальцем, — причина всех наших проблем, и сегодняшней, увы, тоже. Мисс Джеймс, вы знаете, что я трепетно отношусь к такой вещи, как репутация.

— Да, сэр, — подтвердила она.

— Репутация для джентльмена — всё, — мистер Флэнаган утвердительно постучал по подлокотнику сжатым кулаком и откинулся на спинку. Его взгляд беспокойно метался. — И вот эту репутацию вы, мисс Джеймс, погубили.

— Прошу прощения, сэр, — тихо повторила Мэри, — вы знаете, что я никогда не сделала бы ничего подобного с умыслом.

Мистер Флэнаган снова ударил кулаками по подлокотникам и возвысил голос.

— Нет! — крикнул он. — Нет, я ошибся. Виноваты не вы.

Мэри настороженно смотрела на него исподлобья.

— Виновата ваша сестра, — продолжил мистер Флэнаган. — Перечислю, в чём именно, по моему мнению, заключается её вина. Благодаря вашей сестре, мисс Джеймс, моя репутация в глазах капитана Смита и его старшего помощника, мистера Уайльда, испорчена. Между прочим, я, несмотря на нелюбовь к водным путешествиям, с большим удовольствием вышел бы в море с этими людьми, им не страшно доверить свою жизнь.

— Прошу прощения, сэр…

— Подождите! Я сказал ещё не всё. — Мистер Флэнаган перевёл дыхание и заговорил снова. Слова его выстреливали сухо и беспощадно, как из ружья. — Я мог бы простить, я мог бы быть великодушен, но не в этом случае. Ваша сестра испортила репутацию моего сына. Знаете, как смотрят на него теперь люди нашего круга?

— Прошу прощения, сэр, я прикажу Лиззи…

— Молчите! И тут я сказал ещё не всё!

Мэри никогда прежде не испытывала столь сильного желания оглохнуть, ослепнуть, полностью исчезнуть, только бы не существовать, не слышать, не видеть, не чувствовать. Мистер Флэнаган жёг её взглядом, как будто ставил на ней несмываемое клеймо. Мэри сцепила пальцы так, что они совсем затекли и отказались слушаться.

— Молчите! — продолжал мистер Флэнаган. — Молчите. Итак, ваша сестра обманула ваше доверие и снова подвела вас.

— Поступок Лиззи был вдохновлён не злым умыслом, сэр…

— Так это или не так? — мистер Флэнаган сухо и требовательно постучал по подлокотникам. — Мне нужен чёткий ответ!

Мэри вздохнула и отвела взгляд.

— Да, — признала она, — это так, сэр.

Мистер Флэнаган несколько расслабился и медленно отклонился назад. Устроившись в кресле удобнее, он сказал:

— И я понимаю, что вы доверились ей как одному из самых близких и важных для вас существ в этом мире. Ваша сестринская привязанность очень похвальна, мисс Джеймс, но беда в том, что та, кого вы одариваете своей нежностью, этого не заслуживает!

Мэри негромко пробубнила себе в воротник:

— Лиззи поступила так не из злого умысла, мистер Флэнаган, я могу поклясться…

— Клятва — это просто слово! — жёстко оборвал её мистер Флэнаган. — Итак, мисс Джеймс, свету безразлично, кто виноват, тень падает на всю нашу семью. Свет не проводит различий между вами и вашей сестрой, вы — девицы Джеймс, вы одно целое. Чтобы очистить свою репутацию, я должен отсечь то, что отбрасывает на меня тень, и я не могу отсечь Элизабет, не задев Мэри.

Эти слова были ожидаемы, Мэри давно готовила себя к тому, что их услышит — но накороткие несколько мгновений силы изменили ей, и она пошатнулась, словно пронзённая копьём.

— Мне жаль, что нам придётся расстаться так, — бесчувственным голосом произнёс мистер Флэнаган, — но, боюсь, иного выхода у меня нет. Мисс Джеймс, официально уведомляю вас, что трудовые отношения между вами и моей семьёй прекратятся, как только мы доберёмся до Нью-Йорка.

Мэри со свистом втянула воздух и попыталась ответить — но голос изменил ей, и она смогла исторгнуть из груди лишь малопонятное хриплое сипение.

— Вам всё ясно, мисс Джеймс? — повторил мистер Флэнаган и побарабанил пальцами по подлокотнику.

Если бы только на одну секунду он отвёл свой прожигающий взгляд, если бы он взглянул в другую сторону или поднялся, Мэри сумела бы собраться с силами. Но, когда он так смотрел на неё и так душил своим иссушающим взглядом, когда его взор так полыхал, ей казалось, что она в аду, и её язык сам прилипал к нёбу. Мэри мелко затрясла головой, как усталая издыхающая лошадь.

— Да, — наконец, выдавила она, — да, мне всё ясно, сэр. Прошу прощения…

Мистер Флэнаган царственно помахал рукой. Он решительно выбрался из кресла и двинулся к своему комоду. Казалось, что для него Мэри перестала существовать.

— Да, да, — бросил он словно бы невзначай, — ваши извинения приняты. Тем не менее, стоимость рубашки моего сына должна быть компенсирована, так как он не станет надевать эту, пусть бы её и выварили в кипятке, после друга вашей сестры. Мисс Джеймс, я ожидаю, что в ближайшее время вы исполните моё требование.

Мэри выпрямилась и по привычке потупилась. Спокойный и величественный холод убил всё в её сердце, что только могло волноваться. Теперь ей уже совсем не было страшно, стыдно или горестно — ей стало настолько безразлично, словно бы она уже лежала в гробу, засыпанная землёй.

— Да, сэр, — деревянным голосом отозвалась Мэри.

— Я не собираюсь резко разрывать наши деловые отношения, — продолжал мистер Флэнаган, не поворачиваясь к ней, — вы только представьте, что подумают люди, в особенности этот негодяй Беркли! Нет, пока «Титаник» не прибудет в Нью-Йорк, вы обязаны находиться при детях и работать с таким же усердием, как и прежде, если вы желаете получить перспективные рекомендации, которые позволили бы вам трудоустроиться в другом месте… при условии, что вы извлечёте урок из своих ошибок.

— Да, сэр, — снова ответила Мэри.

— Можете быть свободны, — и мистер Флэнаган бережно вынул из ящика тяжёлую шкатулку с золотым замочком. — Надеюсь, что мы расстаёмся, верно поняв друг друга и не тая злобы.

— Да, сэр, — безжизненно бросила Мэри, — хорошего вам дня, сэр.

На негнущихся ногах она, прямая и полумёртвая, зашагала прочь. «Титаник» почти не испытывал качки, и тошнило её вовсе не потому, что корабль неожиданно стало трясти. Мир плыл и крутился у Мэри перед глазами, и каждый новый её шаг разрушал этот мир, вырывал всё новые клочки и безжалостно сминал их. Отдалившись от каюты мистера Флэнагана на несколько метров, Мэри прижалась к стене коридора. Казалось, что невидимый яростный зверь вдруг вцепился в неё изнутри, стал рвать сердце клыками и когтями; что этот зверь пожирает её по кусочку, вертится и бесится. Мэри прижала руки ко рту, крупная безумная дрожь сотрясла всё её тело.

«Не сметь рыдать!» — приказала она себе.

Но начало было положено: хватило одного всхлипа, который сам по себе вырвался из горла, чтобы силы совсем оставили её. Мэри безжизненно привалилась к стене и сползла на пол. Обеими руками она закрывала себе рот и кусала ладонь так, что по коже текла кровь.

«Тебе нельзя рыдать! — приказывал обезумевший голос рассудка. — Мэри, тебя увидят! Что о тебе подумают?»

«Какое теперь это может иметь значение? — спросила она голос разума и сложилась пополам, прижимаясь к стене. — Хуже уже не станет!»

Зверь не прекращал буйствовать, он лишь наглел, словно прочувствовав в полной мере свою силу. Хвост, утыканный колючками, хлестал её, когти рвали её на полосы, и ей было бы даже лучше, если бы все эти раны оказались физическими. Позор и стыд огромными валунами падали прямо к ней на голову, но она по-прежнему жила и дышала, и её тело было таким же здоровым, как и вчера.

Мэри сползла на пол. Слёзы потекли сами собой, устремились, точно необузданный поток.

— Что мне делать… — шептала она. — Господи, что мне теперь делать?

Участливое прикосновение руки к плечу было неприятным и резким, как удар кочергой. Мэри вскочила, путаясь в подоле платья, отшатнулась и врезалась в стену. Позади неё стоял стюард с вытянувшимся от удивления пунцовым лицом.

— Всё ли с вами хорошо, леди? — аккуратно поинтересовался стюард. — Быть может, вам нужен врач?

Мэри снова попятилась, снова задела плечом стену и отчаянно замотала головой. Ей не удавалось не только найти подходящих слов, но даже и обуздать свой испуг.

— Нет, — икнула она и резко провела носовым платком по лицу. — Нет… я… со мной всё хорошо… простите за беспокойство… простите… пожалуйста… за беспокойство…

Стюард снова шагнул к ней.

— Мэм, — обеспокоенно произнёс он, — вы неважно выглядите. Вы уверены, что вам не требуется врачебная помощь?

Мэри отступила от него на прежнее расстояние и кивнула — уже твёрже и увереннее.

— Да, — она опять икнула и помотала головой. Дыхание её стало тяжёлым и прерывистым. — Да, я уверена… спасибо за вашу чуткость, но я… я справлюсь сама. Спасибо… я… я ни в чём не нуждаюсь, право слово.

Но стюард оказался крайне добросовестным и сострадательным. Он нагнал Мэри и, остановившись напротив, тихо, но весьма убедительно поинтересовался:

— Вы нуждаетесь в сопровождении, мэм? Я мог бы доставить вас к дверям вашей каюты, если вы не в силах идти самостоятельно.

— Нет! — Мэри опять отшатнулась и с трудом растянула на губах тусклую лживую улыбку — самую фальшивую из всех, что ей приходилось примерять когда-либо. — Нет, благодарю. Я сама… я сама…

Мэри добрела до каюты, словно во сне. Она дважды столкнулась со спешащими по коридорам пассажирками, чуть было не сбила молодого стюарда и совсем не заметила, что в двух шагах от неё куда-то торопливо прошёл мистер Эндрюс. Мистер Эндрюс часто обходил корабль, не гнушался заглядывать и на нижние палубы, поэтому его появление не было чем-то из ряда вон выходящим. Мэри не увидела ни его, ни кого бы то ещё ни было. Для неё не существовало больше этого мира, в котором для неё не осталось места.

Мэри смогла открыть дверь в каюту только после третьей или четвёртой попытки. В руках у неё совсем не было силы.

«Что мне делать? Что мне теперь делать?» — стучал в её висках неумолчный вопрос.

Деревянным шагом Мэри приблизилась к своему комоду. В верхнем его ящике она с добродушной беспечностью держала небольшую резную шкатулку, в которой и хранила все сбережения. После того, как её дела пошли в гору и её имя стало более-менее известным и востребованным в среде гувернанток, Мэри стала откладывать деньги. Она не нуждалась в множестве новых нарядов или в особенных предметах обихода для создания уюта. Мэри не считала свою квартирку родной и не стремилась её обустроить; она довольствовалась малым. Мэри не была привередлива в еде, да и ела она мало. Благодаря всему этому она могла бы скопить немалую сумму — но с нею жила Лиззи. Лиззи требовались, как Мэри считала, красивые наряды, школьные принадлежности, Лиззи необходимо было хорошо питаться и брать дополнительные уроки. Лиззи отчаянно протестовала против таких трат, но для Мэри голос Лиззи не имел особенного значения. Если бы ей было двенадцать, она наверняка попыталась бы выступить против опеки несуществующей старшей сестры, но не из свободолюбия, которым отличалась Лиззи, а потому, что ей куда спокойнее было бы улаживать свои размеренные и скучные дела самостоятельно, не напрягая никого просьбами их устроить.

И всё же сестры Джеймс могли бы жить припеваючи и немало откладывать, если бы только тайна, которую хранила, мучая себя, Мэри, не требовала столь больших трат. Львиную долю отложенного Мэри приходилось отправлять посторонним людям, которые помогали ей оберегать эту позорную тайну, не появляясь в её жизни и никак не обозначая своего присутствия, пока не приходило время платить снова.

Мэри судорожно пересчитала ассигнации. Пальцы её совсем не слушались; они прыгали, танцевали, скользили и дважды чуть было не порвали драгоценную плотную бумагу. Мэри глубоко, прерывисто вздохнула, и глаза её затуманились.

«Этого хватит лишь на двенадцать дней, — подумала она и сжала хрустнувшие банкноты в кулаке. — Двенадцать… и я не знаю, где нам остановиться, скоро ли представится шанс купить билет назад, в Англию… что нам делать, что нам делать?»

Она взволнованно прошлась по каюте, стискивая купюры в кулаке. Отчаяние кипело в сердце её так бурно, что, казалось, это несчастное, истерзанное сердце вот-вот расплавится.

Мэри отчаянно повернулась и снова подбежала к комоду. Странное воодушевление охватило её, и она вытащила сначала один тяжёлый ящик, затем — другой и безумно затрясла ими над постелью. Сыпались бумаги, грохотали шкатулки, шелестела одежда. Мэри рухнула на колени и стала выворачивать в одежде карманы. Она потрошила всё, что попадалось на глаза, вытряхивала подушку из наволочки, била кулаком по покрывалу, заглядывала под кровать — пустота. Денег там не было и не могло быть.

Мистер Флэнаган уволил её, оставив с сестрой и ничтожным запасом наличных разбираться в своих проблемах без его участия на неприветливых и незнакомых берегах Америки.

Мэри резко, неловко вздохнула и запустила пальцы в волосы. Кровь её пульсировала отчаянными, жёсткими толчками, стучала в висках, в сердце, даже в кончиках пальцев.

— Что мне делать? — повторила она. — Господи, что теперь будет?..

Глава 17. Разговор

Лиззи сидела на койке, которую обычно занимала Бетти, и угрюмо болтала ногами. Сама Бетти пристроилась рядом, она равнодушно шила, не обращая на Лиззи никакого внимания. Их сосед по каюте, толстый красноносый старик Палмер, смотрел в потолок и что-то бурчал себе под нос — кажется, он пытался спеть колыбельную, только и голос, и слух его подвели. Такая колыбельная могла понравиться лишь мертвецам на кладбище.

Джо сидел на соседней койке и задумчиво перебрасывал из одной руки в другую карты. Он тоже казался угрюмым и взволнованным, как сердитый ворон в ненастную зимнюю ночь.

— Тебе нужно вернуться, Лиззи, — наконец, сказал он и спрыгнул на пол.

Лиззи возвела на него мрачный взгляд и промолчала. Бетти продолжала деловито укладывать один стежок за другим, но Джо видел, как поблескивают интересом её чуть прищуренные глаза.

— Эй, Лиззи! — повторил Джо и протянул руку, на которой темнел порез. — Лиззи, тебе нужно вернуться!

Та снова посмотрела на него исподлобья и мрачно, как озверевшая волчица, и медленно покачала головой.

— Нужно! — сердито скомандовал Джо. — Хочешь ты или нет, а тебе придётся прийти к сестре и поговорить с ней, иначе она весь корабль перевернёт!

Бетти вдруг отложила шитьё и важно закивала, не поднимая глаз.

— Нам не нужны неприятности, — сказала она весомо, явно гордясь этими словами.

Лиззи испустила злобное фырканье.

— Я не пойду назад к Мэри! — категорично повторила она. — Я ушла от неё! Пусть делает что хочет, в любом случае мистер Флэнаган и глупые гувернантские дела всегда будут для неё намного важнее меня! Она даже не стала меня слушать!

Джо протянул руку ещё настойчивее. Он не позволял себе ни повысить голос, ни коснуться Лиззи, хотя сейчас его поглощало желание, в котором ему совсем не хотелось признаваться: желание схватить Лиззи за плечи и трясти, пока глупые придумки не покинут её голову.

— Слушай, Лиззи, — заговорил Джо, — ты ведь прекрасно понимаешь, что вашей семье…

— Мэри мне не семья!

— Да кто же она тебе тогда, а? — возмущённо фыркнул Джо. — С улицы соседка? Она повезла тебя на этом корабле в Америку, ты жрёшь, чёрт побери, потому, что она тебя кормит…

Лиззи раскраснелась и тут же спрыгнула с койки, едва не задев Бетти локтем. Мистер Палмер вдруг прекратил напевать колыбельную и свесился с койки, с любопытством поглядывая на драму внизу мутными глазами-щёлочками. Такой свидетель, как он, нисколько не пугал Джо: едва ли бы мистер Палмер хоть что-то запомнил и чем-то заинтересовался по-настоящему. За время, проведённое в плавании, Джо ещё ни разу не увидел Палмера трезвым.

— А я не просила везти меня в Америку, слышишь, не просила! — рявкнула Лиззи. — И я не хочу благодарить её за это!

Джо прищурился, и в глазах его мелькнуло вдруг столько досады, что Лиззи опасливо примолкла и отошла на шаг. Она споткнулась, врезавшись в жёсткую койку сзади, и упала. Джо медленно подступил ближе, возвысился над ней, точно угрожающий маяк, и поинтересовался глубоким голосом:

— Ты не хочешь поблагодарить её даже за то, что именно из-за неё мы с тобой встретились?

Лиззи потерянно раскрыла рот и протянула:

— А-а…

— Ведь, если бы не Мэри, тебя не было бы на корабле, — продолжил Джо, — и мы никогда не увиделись бы, понимаешь?

Лиззи пошла пунцовыми пятнами, её губы затряслись.

Джо присел рядом, так близко, что их плечи соприкоснулись. Он провёл ладонью по твёрдой койке и задумчиво стал крутить в пальцах заветный мешочек с табаком.

— Я не хочу говорить, что твоя сестра — замечательный человек, — сказал Джо рассудительно, — мы все совершаем глупости, вот как мой па, и несём за них ответственность — или не несём, и тогда мы становимся как мой па. Слушай, он загнал нас с семьёй в ужасную задницу, но я всё равно люблю его. Не скажу, что я его уважаю — да и как уважать такого разгильдяя? — но чтобы рычать на него там или ещё что… нет, это же мой па. Человек он паршивый, но он нас любит — уж как получается. И заботится — тоже как получается. Да, честно говоря, плохо у него это выходит, вернее, не выходит совсем, но… но он старается. И Мэри старается. Вернись к ней и попробуй с ней хотя бы поговорить. Ведь, честное слово, Лиззи, я был бы благодарен, если бы моя старшая сестра взвалила на себя обязанности за мной смотреть. Ты себе просто вообразить не можешь, как сложно ходить за ребёнком, даже если он уже научился ходить и выговаривает почти все буквы.

Лиззи что-то неразборчиво промычала и затрясла головой.

— Я не… я…

— Слушай, — продолжил Джо, — неправильно это. Тебе надо с ней поговорить. Вот честное слово, надо. И пора бы уже, наконец, задать ей вопросы, которые тебя мучают. Потому что, если не спросишь, если продолжишь ненавидеть и задирать нос, пользы не будет никому.

Лиззи отвернулась и гордо пробулькала:

— Я никого не ненавижу!

— И какого чёрта тогда ты грызёшь и ей, и себе сердце? — Джо развёл руками. — Послушай, я тоже перед тобой виноват: нечего мне было пялить рубашку этого мальчишки, что на меня вообще нашло, не понимаю. Это из-за меня у вас с сестрой сейчас такие тёрки.

— И не из-за тебя вовсе.

— Слушай, Лиззи, из-за меня, не из-за меня — разницы никакой, ты ведь, как ни крути, от неё сбежала, и я готов клясться головой, что она так этого не оставит, будет тебя искать. Правда, зачем нам тут толпа стюардов? Зачем нам нудные разбирательства? Мне кажется, мы можем и без этого обойтись.

Лиззи встала с постели.

— Я давно уже не люблю её, совсем не люблю, — призналась она сурово. — Мэри всё время мне лгала и всё время что-то скрывала от меня. Думаешь, мне не было больно, когда она лгала?

Джо только вздохнул и покачал головой.

— Не спорю, очень неприятно, когда тебя обманывают, но…

— И я всё время требовала у неё ответов, — сказала Лиззи. — Каждый раз, когда оставалась одна, меня мучили бесконечные вопросы. Она же считала, что я даже не замечаю, что меня обманывают, можно продолжать без угрызений совести. Так почему же я должна приходить к ней, говорить с ней снова и снова, если там меня встретит лишь стена? Вот такая стена, Джо! — Лиззи от души пнула угол и опустилась на корточки. Обеими руками она закрыла лицо. — Её не волнует, что я скажу. Я не хочу её видеть… она мне лжёт, всегда лжёт, она никогда не прекращает лгать, и я… когда я думаю о том, что снова посмотрю в эти её глаза и не увижу там никакой правды…

Джо снова подошёл к ней и сел рядом.

— Лиззи, — сказал он, — как бы там ни было, нужно возвращаться. Хочешь, я могу пойти вместе с тобой, если ты боишься?

Закрывшись руками, Лиззи глухо буркнула:

— Почему ты думаешь, что я боюсь? Я совсем не боюсь!

— Хорошо, — терпеливо согласился Джо, — ты не боишься. Но давай сходим к твоей сестре вместе? Думаю, раз вчера у меня вышло притвориться джентльменом, то и в этот раз получится. Давай! Ты знаешь, как пролезть к вам на палубы.

Лиззи замотала головой.

— Давай, — Джо положил руку к ней на плечо, — не бойся. Если ты думаешь, что твоя сестра откусит тебе голову…

— Я же сказала, что я не боюсь!

— Я, как ни крути, буду рядом. Или ты забыла, что мы с тобой друг другу пообещали?

Лиззи затихла. Совершенно неподвижно она сидела несколько мгновений: окаменевшая, как будто неживая, — а потом подняла голову и подозрительно поглядела на Джо, словно бы считала его замаскированным врагом.

— Давай, — Джо уже поднимал её за локти, — давай, Лиззи. Не надо бояться.

Бетти с изумлением смотрела, как Джо ставит Лиззи на ноги, по-братски отряхивает и выводит из каюты. Даже старик Палмер, казалось, немного протрезвел: во всяком случае, в его глазах впервые появился намёк на осмысленность.

— Твой брат далеко пойдёт, — весомо заключил мистер Палмер и опять откинулся на подушки. — Дорога-ая, — затянул он скрипучим гнусавым голосом, — приди-и-и ко мне в полно-очный час, где мы вдвоём лишь под луно-ой…

Бетти стиснула зубы и снова склонилась над шитьём. Не обращать внимания на навязчивые звуки, пусть и громкие, пусть и заунывные, она научилась уже давно.

* * *

— Лиззи! Стой! Стой, куда же ты так…

Джо всегда славился проворством. Когда он работал в доках, о более быстром и ловком посыльном моряки не могли и мечтать. Если у Джо выдавалась свободная минутка, он подрабатывал, разнося мелкие грузы и письма по домам, а уж когда он работал газетчиком, то ему удавалось догнать и уболтать на покупку самых быстроногих и жирных покупателей.

Лиззи Джеймс никогда не занималась спортом всерьёз, никогда не работала и никогда не считала себя быстрой. Однако, когда они выбрались из кают и устремились на прогулочную палубу, Лиззи развила такую скорость, что Джо, даже выбиваясь из сил, не смог догнать её.

— Я иду к Мэри! — мрачно бросила Лиззи через плечо. Она уже давно вымоталась, однако шагала вперёд, поддерживаемая упрямством и злостью.

— Не думаю, что Мэри может куда-то исчезнуть, так что лучше сбавь скорость, Лиззи, я ведь не…

Лиззи не отвечала ему. Она вела себя так, словно его не существовало.

Тогда Джо предпочёл поступить разумно и прикусить язык: ему нужно было поберечь дыхание. По дороге они не раз и не два встречали рассеянных, расслабленных пассажиров. Сегодня похолодало, и многим пришлось отказаться от прогулок по палубам. Далеко не каждому хотелось бы искать тёплое пальто только ради того, чтобы полюбоваться однообразными атлантическими водами. Для экипажа «Титаника», бесспорно, эта вода отличалась от той, что была раньше, но праздные пассажиры не видели между ними разницы и потому скучали. Большую часть времени они проводили в обеденных залах или салонах, лениво приканчивая блюда, обмениваясь сплетнями и читая. Это несколько облегчило работу стюардов: в них теперь мало кто нуждался. Корабль словно впал в блаженное сонное оцепенение.

Лиззи воинственно прорубала путь сквозь плотные людские ряды. Джо старался не упускать её из виду: когда кругом было так много пассажиров, он чувствовал себя неуютно. Казалось, что все взгляды обращаются к нему; казалось, что он вызывает подозрение у каждого, с кем случайно сталкивается по пути. Он был одет не по моде, более того, он был растрёпан, у него не нашлось приличного белья, которое пришлось снова одолжить у отца Джанет без ведома последнего, и он вылетал из огромных туфель, которые тоже принадлежали мистеру Боулсу и тоже были взяты тайком. Джо искренне удивлялся, почему на него до сих пор не обратили внимания.

Лиззи, наконец, подвела его к нужной каюте и остановилась. Она выглядела как полководец, готовый брать штурмом сложную высоту. Мрачно втянув воздух, Лиззи нахмурилась и постучала.

— Мэри! — сказала она хриплым голосом. — Мэри, это Лиззи! Я пришла поговорить!

Джо подступил ближе и настороженно приник ухом к двери. В коридоре равномерно гудели пассажиры, где-то вдалеке плакал капризный ребёнок. Каюта Мэри молчала.

— Мэри! — гаркнула Лиззи и снова стукнула в дверь. Её щёки заполыхали. — Ты меня слышишь? Я пришла поговорить! Если тебе нечего мне сказать, я сейчас же возьму и…

— Стой, Лиззи, погоди, — Джо поймал её за руку и притянул к себе, — тут не заперто.

У Лиззи округлились глаза.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

Джо легонько толкнул дверь большими пальцами, и та подалась назад. Из проёма заструилась прохлада. Лиззи тут же налегла на дверь всем весом и влетела в каюту, как готовый сеять разрушения ураган. У Лиззи полыхало лицо и шея вплоть до самого основания, её глаза горели злобно и лихорадочно, точно уголья в костре. Лиззи воздела над головой кулаки, точно собираясь обрушить весь гнев на сестру, как слепое безжалостное цунами, но поперхнулась и озадаченно умолкла. Её руки бессильно повисли вдоль тела.

Она осматривалась с внимательностью пристрастного сыщика, но Мэри тут не было.

Каюта была совершенно пуста. Джо сразу обратил внимание на образцовый беспорядок, который казался удивительным для Мэри — такой, какой её описывала Лиззи. Едва ли бы чопорная гувернантка с закостеневшими в мозгу дряхлыми предрассудками позволила бы себе перевернуть вверх дном все ящики комода, сдёрнуть покрывало с постели и разбросать по полу платья. У всех платьев были вывернуты карманы.

Джо похолодел и резко выставил руку назад. Лиззи врезалась в него и тут же остановилась, в её глазах заполыхало возмущение.

— Что ты делаешь?

— Подожди, — скомандовал Джо, — сюда нельзя.

— Почему?

— Ты приглядись, — Джо обвёл каюту свободной рукой. — Неужели для тебя такое в порядке вещей?

Лиззи задумчиво склонила голову набок. Краснота медленно сползала с её лица и шеи, отступая, как прибой. Лиззи медленно отступила и шепнула:

— Нет. Мэри никогда не разбрасывает вещи, она очень аккуратная.

— Ящики выпотрошены, — сказал Джо сурово, — а одежда! Ты только взгляни: у всех платьев вывернуты карманы! Нужно было совсем глупцом, чтобы не понять, что это означает.

Лиззи резко стала совсем бледной и покачнулась. Джо неосознанно ухватил её под локоть и, как громоздкий зонтик, прислонил к стене. Лиззи смотрела на него круглыми потрясёнными глазами, уголки её губ судорожно кривились, а подбородок трясся.

— Ты хочешь сказать… что нас ограбили?

Джо покачал головой.

— Я ничего не могу утверждать, — промолвил он, — но весьма похоже, что так всё и есть. Слушай, не трогай тут ничего и беги скорее за стюардами.

Лиззи медленно подняла руку и неловко показала на себя пальцем.

— Я?..

— Ну не я же! — Джо в сердцах топнул ногой. — Если я стану звать на помощь, мне тут же конец! Все подумают, что я вас и обчистил!

— Что за глупости? — проверещала Лиззи и резко сжала пальцы. Теперь она вся тряслась, как молодое дерево в бурю. — Ты не мог… всем понятно будет, что ты не мог этого сделать, ведь мы пришли сюда вместе!

— Лиззи, честно говоря, я вообще не должен сейчас здесь находиться, как ты не понимаешь? — Джо схватил её за плечи и оттащил к порогу. Отсюда разорённая каюта приобретала ещё более унылый и мрачный вид. — Моё место — на палубах для третьего класса, и они легко поймут, что я вру, если станут меня расспрашивать! Беги, зови стюардов как можно скорее, а я пока побуду у почты.

— Но я не знаю, что говорить!

— Скажи, что тебя ограбили! — фыркнул Джо. — Что может быть проще, чем пожаловаться? Давай, Лиззи, не теряй времени! Этот ублюдок совершенно точно на корабле, и тебе нужно всего лишь сказать, что кто-то обчистил твою каюту, дальше что будет — не твои заботы, поняла? Ничего не бойся!

Лиззи бездумно бродила рассеянным взглядом по каюте. Казалось, здесь прошёлся невероятной силы необузданный ураган. Она с трудом могла отделить покрывало от платьев, платья — от шкатулок, шкатулки — от книг и письменных принадлежностей. Всё было смешано в единую аморфную массу, в единый водоворот, который словно бы двигался, словно стремился утянуть с собой — на безвестное дно.

— Лиззи!

Но она не услышала этого окрика.

Как заколдованная, Лиззи прошагала в эпицентр разрушений, откуда наверняка начал раскручиваться ураган. В потрясённом молчании она наступала на платья, крышки шкатулок жалобно скрипели под её подошвами, хрустели страницы книг. Лиззи оставалась ко всему безразлична. Размеренным шагом она прошла к постели, на которой веером было разбросано несколько писем. Лиззи сгребла весь этот веер одним движением и поднесла к глазам.

Вязкий комок застыл у неё в горле, и её дыхание застопорилось.

«Мисс Симоне Мэйд, Ирландия, Квинстаун, Рочес Роу, дом пять…»

«Мисс Симоне Мэйд, Ирландия, Квинстаун, Рочес Роу, дом пять…»

— Лиззи! — зашипел от порога Джо. — Что ты делаешь? Бросай!

Но Лиззи продолжала лихорадочно перебирать письма. Все они были адресованы мисс Симоне Мэйд (Мэри имела привычку писать несколько посланий заранее), которая теперь проживала с братом в Квинстауне, но одно — последнее — имело совсем иной адрес.

«Кройдон, Больница Кейн Хилл…»

Лиззи поймала широко раскрытым ртом холодный воздух. Её сердце отбивало сумасшедшую дробь в горле, колотилось, как безумное, взмывало, застревало — и билось опять, так ожесточённо, словно каждый новый удар ему давался с трудом.

Джо на цыпочках прокрался к ней. Он ступал осторожно и почти невесомо, как фея из сказок. В одной руке он нёс огромные ботинки мистера Боулса.

— Лиззи, тебе нужно подниматься, — тихо сказал Джо и положил руку к ней на плечо. — Давай, нельзя медлить…

Лиззи неуклюже обернулась. Её остекленевшие глаза были полны слёз.

— Лиззи?

Она с трудом шевельнула бледными слипшимися губами, и через край века её заструились слёзы. Лиззи с трудом сглотнула и зашептала:

— Кройдон, Больница Кейн Хилл, миссис Джеймс…

Джо присел рядом и обхватил её за плечи. Лиззи потерянно зарылась носом ему в воротник и вцепилась в него зубами — но рыдания продолжали душить и мучить её. Она не могла шевельнуться сама — её телом командовали чувства, которые она прежде не испытывала никогда. Лиззи тряслась, словно в приступе эпилепсии, и она сжимала шею Джо так крепко, что, наверное, могла бы переломить ему позвонки. Джо задыхался, как и она, и неловко ворочался, пытаясь освободиться — но сейчас маленькая и изнеженная Лиззи была сильнее него.

— Ты ведь знаешь теперь, где твоя ма, — шепнул Джо, — всё хорошо, разве не так? Если она в больнице, это ещё не значит, что с ней приключилось что-то ужасное! Твоя сестра не хотела, чтобы ты беспокоилась, вот и не рассказывала. Ваша ма и не думала умирать, разве теперь из-за этого рыдать впору? Она потихоньку поправляется в своём Кейн Холле… и это значит, что совсем скоро ты сможешь вернуться к ней, раз тебе так сложно ужиться с Мэри. Эй, вытри слёзы, Лиззи…

— Т-ты… ты не понимаешь, — простонала Лиззи, клацая зубами. Она держалась за Джо крепче, чем утопающий — за бревно.

— Всё хорошо, тише, тише, — Джо обхватил её за трясущиеся плечи и ещё крепче прижал к себе. Лиззи содрогалась, как умирающая, и её голова без устали моталась из стороны в сторону. — Тише, сестрица. Тише… тише…

— Т-ты не понимаешь, — настойчиво пробулькала Лиззи рвущимся глухим голосом и сползла ниже. — Т-ты ничего н-не понимаешь… ничего!

Её руки вдруг налились такой силой, что Джо даже услышал, как хрустнула его шея. В глазах у него потемнело, а лёгкие налились свинцовым жаром, и Джо рванулся из безумных объятий Лиззи — но она не отпустила его. Лиззи привлекла его к себе и зашептала:

— Эт-то всё не так… не так, как ты думаешь! Это ужасное место!

Хватая ртом воздух, Джо обрушился на пол и тут же отполз от Лиззи подальше. По пути он сдвинул несколько платьев с вывернутыми карманами и совсем сломал шкатулку, от которой отвалилась крышка, но сейчас это его совсем не волновало. Джо обречённо привалился к комоду и просвистел:

— Любая больница — не курорт, Лиззи…

— Это не больница!

Трясущаяся и согбенная, Лиззи поднялась с колен и застыла с письмами в руках. Её пальцы были белыми, лицо — алым, а глаза — пустыми, но сияли они ярче многоликого хоровода звёзд. Лиззи шагнула вперёд и пригвоздила Джо к комоду одним хлёстким выкриком:

— Это сумасшедший дом!

Она рванулась к двери, схватилась за ручку и дёрнула ту на себя так, что дверь затряслась и застонала. Лиззи чертыхнулась от души, как не полагалось чертыхаться воспитанным юным девушкам, дёрнула задвижку и пинком раскрыла дверь. На пороге стояла осунувшаяся, серая, как призрак мрачной прачки, Мэри Джеймс.

Джо отполз бы ещё дальше, но ему мешал комод. Он снова ударился о твёрдый острый угол и замер. Его сердце колотилось тяжело и размеренно, как будто отсчитывая последние удары в жизни.

Мэри смотрела на Лиззи тусклыми красными глазами, под которыми набрякли сизые мешки. Уголки губ Мэри были опущены, кругом них изломами темнели унылые, усталые морщины. Казалось, кто-то стёр с её лица все живые краски, оставив только серые, чёрные и белые тона. Мэри выглядела как покойница, уложенная в гроб.

— Ты! — выдохнула Лиззи и указала на Мэри письмами.

Мутный, безжизненный, как у полудохлой рыбы на прилавке, взгляд Мэри пробежался по письмам и вернулся к Лиззи. Затем она быстро посмотрела на Джо, пожала плечами и вошла в каюту. Спокойным и отточенным движением она заперла за собой дверь и снова затихла — бездвижная и лишённая каких бы то ни было эмоций.

— Да, — просто подтвердила Мэри. — Если ты хочешь поговорить со мной, время уже давно пришло. Я потеряла работу, Лиззи. Теперь мы можем говорить столько, сколько тебе захочется, пока не приплывём в Америку, а что делать дальше, я не знаю.

Сердце Джо на мгновение забилось тише. Лиззи пропустила величественно спокойные слова Мэри мимо ушей и попятилась, агрессивно наклоняя голову, как норовистая коза.

— Я всё знаю! — вдохновенно выпалила она. — Слышишь, я всё знаю! Ты… ты солгала мне!

— Да, — сказала Мэри бесцветным голосом и краешком глаза снова посмотрела на Джо. — Лиззи, чтобы это обсудить, мы должны остаться вдвоём. Я не хочу спрашивать, как твой друг попал на чужие палубы, поскольку сейчас это интересует меня меньше всего на свете, и, к тому же, я понимаю, что ты не дашь мне правдивого ответа. Я прошу лишь о том, чтобы мы остались наедине.

— Нет! — отрезала Лиззи и заслонила Джо собой. — Он никуда не уйдёт!

Джо медленно стал подниматься на безвольных, ватных ногах. Они не слушались его, не гнулись, разъезжались, и он покачивался, не в силах обрести равновесие. Джо вцепился Лиззи в плечо и весомо промолвил:

— Нет, я пойду. Мне надо идти.

— Ты никуда не пойдёшь! — Лиззи сдавила его раненую ладонь так, что Джо охнул, и процедила: — Ты обещал, что мы будем как брат и сестра, мне нечего от тебя скрывать, и ты будешь это слушать вместе со мной, потому что это касается и тебя, если ты действительно мой брат!

Тусклые равнодушные глаза Мэри приоткрылись шире.

— О чём ты говоришь, Лиззи?

Лиззи гордо вскинула ладонью вверх свою израненную руку, насильно подняла в таком же жесте и руку Джо. Мэри прикрыла рот ладонью и зашаталась. Казалось, она вот-вот обрушится на пол.

— Мы пообещали быть вместе всегда-всегда! — процедила Лиззи. — До самого последнего мига! И мы кровью это скрепили, Мэри, слышишь: кровью! Теперь он мне брат, а я ему — сестра, так что он останется здесь!

Несколько кратких мгновений Лиззи и Мэри мерили друг друга взглядами. Джо, остолбенелый и мёртвый внутри, не смел шевельнуться, дохнуть, моргнуть — он ждал, чем разрешится это противостояние.

Уступила Мэри. Она устало выдохнула, и её плечи грустно ссутулились. Когда Джо увидел её впервые, она показалась ему высокой и статной, пусть и не слишком привлекательной. Сейчас Мэри была маленькой и чахлой, с впалой грудью, согбенной спиной и тонкими слабыми руками, словно повидавшая немало горестей в жизни тридцатилетняя женщина.

Мэри прошла к креслу, в котором лежали грудой платья, села и положила платья к себе на колени.

— Хорошо, — сказала Мэри ровным и совершенно бесчувственным голосом, — пусть будет так.

Лиззи в первое мгновение растерялась. Она приоткрыла рот, издала задумчивое мычание и потрясла головой, но не вымолвила ни слова. Письма, которые она сжимала с настойчивой яростью, выпали у неё из рук.

— Хорошо, — повторила Мэри, — тогда я начну. Я понимаю, о чём ты хочешь меня спросить. Как давно мама находится в Кейн Хилле, верно?

Лиззи клацнула зубами, закрывая рот, и сильно, энергично кивнула. Мэри сжала подлокотники кресла. Её глаза сверкали, как два драгоценных сапфира на дне глубокого тёмного колодца.

— Мама там с тех пор, как ты живёшь со мной.

— Почему? — хрипло прокаркала Лиззи и подалась вперёд.

— Потому что она больна, — Мэри со свистом выпустила воздух из груди и скрестила руки на груди. — Она ужасно больна.

Лиззи бесцельно подняла с пола лёгкую газовую шаль и пропустила её меж пальцев.

— Когда мама выздоровеет?

Мэри чуть помедлила. Её изломленные губы тронула грустная улыбка.

— Никогда.

Лиззи тут рьяно стиснула кулаки и швырнула шаль на пол.

— Такого не бывает!

— В жизни возможны любые несчастья, — Мэри скованно пожала плечами. — Я не хотела, чтобы ты знала об этом. Я именно таким и представляла себе твой ответ, я понимала, что ты никогда не сможешь мне поверить и будешь винить меня. Да… бог видит моё малодушие. У меня не хватило храбрости и решительности сказать тебе сразу, что происходит с нашей мамой. После того, как папа умер, она не смогла оправиться. Его смерть подтолкнула её к бездне. Наша мама оступилась и потеряла связь с реальностью. В те первые месяцы после папиной кончины она жила одновременно и в нашем мире, и в мире странных теней, которые ещё больше туманили ей разум. Она всё чаще запиралась в своей комнате и смотрела в никуда, и никто не мог привлечь её внимание.

Лиззи опустила голову. Слёзы срывались с её ресниц.

— Нет! — прошептала она. — Нет, нет, нет, ты мне врёшь!

— Я не вру, — спокойно сказала Мэри. Её тусклые глаза прямо смотрели в далёкое, безбрежное никуда. — Наша мама сходила с ума постепенно, и мне не хватило мудрости и опыта, чтобы распознать зловещие симптомы вовремя. Быть может, я сумела бы вернуть её к нам, если бы сообразила, что её скорбь выходит за рамки приемлемого. Но я упустила это время, за что до сих пор корю себя.

Джо с усилием сглотнул: в горле у него как будто спеклась огромная пробка.

— Слушайте, мисс Джеймс, — вмешался он неловко, — я… мне это точно не нужно знать, поэтому я потихоньку пойду, вы даже не узнаете…

Лиззи снова вцепилась в него со звериной силой и бросила на постель. Джо приземлился носом в раскрытую книгу — кажется, это был молитвенник. Мэри равнодушно посмотрела на него пустыми безразличными глазами, а затем вернулась в свой безбрежный несуществующий мир и откинулась на спинку кресла. Её пальцы всё ещё были напряжённо сцеплены.

— Я не обратила на это внимания вовремя, — продолжала Мэри, — я считала, что через какое-то время мама придёт в себя. К тому же, я была занята и попросту искала себе оправдания — любые, — что позволили бы мне проводить с семьёй как можно меньше времени. Работа исцелила меня, но у матушки работы не было. В этой жизни у неё остался лишь один якорь — её дети, — но, увы, этот якорь был не слишком надёжен. Не прошло и двух месяцев, как за мамой я стала замечать странности. Она могла лечь в постель с зажжённой свечой, уснуть в дневном платье, выйти из дома и забыть, где мы живём. И если я пыталась дозваться до неё, она смотрела сквозь меня, как будто бы даже не слышала. Куда ни ушёл бы её разум, он исчез в тех пределах, где мой голос не звучал. Как я ни старалась бы, я не могла до неё докричаться.

Самое худшее началось через полгода после смерти отца, когда мама начала кричать по ночам, — Мэри опустила голову, и её безжизненные глаза вдруг заблестели. — Я не знаю, что именно это были за сны, но они сводили матушку с ума. Она была так напугана, что, проснувшись, никого не узнавала; она могла броситься в драку, и, когда она дралась, она была сильнее нескольких мужчин. Я и Кэт вдвоём не могли обуздать её. Больше всего я боялась, что ты услышишь эти безумные вопли, и действительно, ты часто стала просыпаться по ночам.

Лиззи скованно кивнула.

— Кэт говорила, что это коты на крыше дерутся, — сказала она. — А я верила!..

— В голосе мамы тогда не оставалось ничего человеческого, — Мэри вдруг прикрыла глаза и сцепила руки. — Ничего… но я всё ещё надеялась, что она вернётся к нам, и я молилась. Я никогда не переставала молиться о спасении её исстрадавшейся души.

Лиззи засопела носом и медленно закрыла ладонями мокрое лицо.

— Почему ты записала её в сумасшедший дом? Почему? Моя мама не сумасшедшая… она не сумасшедшая… она не сумасшедшая!

— К сожалению, — тихо сказала Мэри, — это не так.

— Это неправда! — Лиззи яростно стиснула кулаки. — Это неправда, слышишь, неправда, неправда!

Мэри по-прежнему сидела в кресле, прямая и спокойная, как кукла, и смотрела на Лиззи неживыми кукольными глазами. Она даже не моргала, словно бы и впрямь была существом, не принадлежащим этому миру.

— Ты ошибаешься, — сказала Мэри ровным тихим голосом, — потому что не видела всего, что видела я. Мы старались держать тебя подальше от этого… Симона была так добра, что согласилась принимать тебя в гости надолго. Я позволяла тебе приезжать, когда матушка приходила в себя… настолько, насколько это было для неё возможно. И всё время, всё время говорила тебе, что она так тиха и замкнута из-за своей скорби.

— И тут ты мне наврала… — прошептала Лиззи и хлюпнула носом.

— Я старалась скрывать мамину болезнь даже от тебя, я не прекращала надеяться, что мои молитвы услышат. Видит бог, у меня получалось хотя бы это. Ты не знаешь, что потом начала делать наша матушка, и, к сожалению, мне придётся рассказать тебе… если ты поверишь.

— Я не поверю! — тут же бросила Лиззи.

— Тогда зачем мне говорить?

Лиззи смотрела на свои руки, красные и трясущиеся, и кусала истерзанные губы. В уголках её глаз закипали слёзы. Джо неловко подошёл к ней, и царапина на его руке зачесалась изнутри, когда он положил ладонь к ней на плечо, привлёк ближе и прошептал:

— Эй, сестрица, не надо… слышишь, не надо!

Лиззи хлюпнула носом и оттолкнула Джо локтем.

— Что же она такого сделала? Что она могла сделать такого ужасного, что ты отправила её в сумасшедший дом?

Глаза Мэри лишь немного расширились, а затем она негромко промолвила всё тем же размеренным неестественным голосом:

— Я не сразу на это решилась. Её крики и агрессия лишили нас почти всей прислуги. Я давала им расчёт, умоляя никому не рассказывать о том, чему они стали свидетелями, и, видит бог, у нас были хорошие слуги: они сдержали слово. С нами осталась только Кэт, когда произошло самое страшное. Матушка попыталась поджечь дом. Она пыталась поджечь нас, пока все мы спали, и вырывалась из рук Кэт, когда мы тщились отвести её в спальню. Симона гостила у нас тем вечером, и именно она проснулась от запаха гари, когда мама бродила по комнатам и жгла все углы в них. — Мэри вдруг порывисто наклонилась вперёд, широко распахнула глаза и схватила ртом воздух. Две блестящие дорожки поползли по её щекам. — Она кричала и царапалась, и в её глазах не было ничего, кроме безумия и страха. Вместо нас она видела кого-то другого, и она так и не узнала никого из своих близких больше ни разу — когда мы ни пришли бы к ней.

— Тыбыла у неё? — воскликнула Лиззи.

— Да, — степенно покачала головой Мэри, — пока мы жили в Лондоне, я могла себе это позволить каждый месяц. Я приезжала и наводила о ней справки, и я видела её лицом к лицу, и я пыталась говорить с ней. Только в теле нашей мамы теперь не она, — Мэри покачала головой. — Бывает, что она тиха и смотрит куда-то в пространство у меня над головой, бывает, что ей хочется поговорить, и она не перестаёт рассказывать о странных врагах, которые её мучают, которые отбирают у неё нашего отца, тебя и меня. Не раз и не два сказала я ей: «Я — Мэри! Взгляни на меня!». Но она только смеётся или, напротив, впадает в ярость и начинает шуметь. Когда она зла, её скручивают несколько санитаров, а она вырывается, и бьётся головой о стены, и скрипит зубами так, что те крошатся. — Мэри зябко обхватила себя за плечи. — Она покинула реальность. Теперь она живёт в мире своих фантазий, и она, как говорят, уже никогда оттуда не вернётся.

Лиззи смотрела в никуда широко раскрытыми глазами, распахнув рот, и с её ресниц срывались слёзы. Шея её подрагивала, но кулаки оставались совершенно недвижимыми.

— Лиззи, — Джо мягко выпустил её из объятий, — Лиззи…

— Не говори со мной! — рявкнула Лиззи, и её глаза вдруг загорелись неистовым алым пламенем.

Мэри медленно поднялась из кресла. Она по-прежнему была согбенной, маленькой и хрупкой, с просевшей грудной клеткой, и её лицо оставалось серым и тусклым. Джо совсем не понимал, как же так вышло, что раньше она казалась ему строгой, высокой и внушала ужас.

— Я не хотела, чтобы ты знала об этом, Лиззи, — тихо произнесла Мэри, — и не проходило ни дня, чтобы я не давала обещание когда-нибудь рассказать об этом… только у меня всё не хватало сил. Я ненавижу себя за это малодушие.

Взор Лиззи бурлил презрением.

— Я тоже тебя ненавижу, — тихо сказала Лиззи. — Ненавижу! — её голос гулко разнёсся по каюте.

Мэри не шелохнулась. Слёзы беззвучно катились по её впалым бесцветным щекам.

— Прости, если можешь, Лиззи, — проронила она так, словно бы её душили.

Лиззи молча повернулась и вышла из разорённой каюты. Дверь хлопнула у неё за спиной, и Мэри снова опустилась в кресло, как подкошенная, закрывая лицо руками. Поскольку в каюте никого не было, никто не догадался бы, что она рыдает вслух, хотя, казалось бы, она давно разучилась это делать.

Глава 18. Самое нужное

— Она всегда мне лгала, — тихо сказала Лиззи и задумчиво провела ногтем вдоль царапины на ладони. — Она отправила нашу маму в сумасшедший дом!

— Ты же слышала, как всё было на самом деле, — возразил Джо, — тут было уже ничего не поправить.

— Она лжёт! Она лжёт! — яростно возразила Лиззи. Ветер путал и трепал её волосы. — Она лжёт!

Джо промолчал. Отзвуки горестных, усталых и тяжёлых слов Мэри похоронным боем отзывались у него в душе, и ему казалось, что это о его родных шла речь, что его мать сошла с ума, что он остался совсем один, заброшенный в незнакомый мир, где нужно было выживать.

— Ведь это сумасшедший дом… — с болью простонала Лиззи. — Моя мама не такая! Она не могла сойти с ума!

Джо по-прежнему молчал. Холодный ветер, спускавшийся с ясного голубого неба, выстужал алые краски у Лиззи на вспотевшем лбу и на щеках. На прогулочной палубе почти никого не было, если не считать двух стариков в пальто, которые неторопливо вышагивали в тени и вели светскую беседу. Лиззи взвыла и вцепилась себе в волосы.

— Моя мама не сумасшедшая. Моя мама не могла сойти с ума, да, Джо? Джо! Скажи хоть что-нибудь!

— Ты ведь хочешь, чтобы я согласился с тобой, — негромко промолвил Джо.

— Да! — в голосе Лиззи звучал сердитый надрыв. — Значит, соглашайся!

— Извини, — Джо покачал головой, — никак не могу.

— Почему?

— Потому что я так не думаю. Ты ведь слышала, что сказала Мэри. В жизни могут произойти любые беды.

Лиззи порывисто зашагала прочь от него. Она почти добралась до большого теневого прямоугольника, внутри которого прогуливались пожилые джентльмены, как вдруг передумала, повернулась и снова заспешила к Джо.

— Мэри врёт! — бросила она Джо в лицо. — Мэри ничего не понимает!

— Тут не только Мэри так думает, — сказал Джо спокойно, — я тоже. Любые беды возможны, Лиззи, и говорить что-то вроде: «Со мной этого никогда не случится», — попросту глупо, ведь ты не можешь сказать даже, что с тобой произойдёт завтра.

— Завтра мы будем плыть, — сердито гаркнула Лиззи, — послезавтра тоже, а потом приплывём в Америку, и я… я не знаю, что я буду делать потом, но жить с Мэри я больше не хочу и не буду, я уйду с тобой вместе, на корабль, работать, куда угодно, но только не к ней и не к мисс Мэйд! Мисс Мэйд тоже обо всём знала, но она мне ничего не сказала, она даже не намекнула, а она могла бы, но она… она молчала, а всё из-за Мэри!

— Лиззи, — негромко сказал Джо, — неправильно это.

— Неужели правильно было лгать мне? — отчаянно взвизгнула Лиззи.

Джо уныло покачал головой.

— По правде говоря, нет, но я могу это понять. Мэри не хотела причинять тебе боль. Сама подумай, приятно ли тебе было бы узнать, что твоя мама лежит в сумасшедшем доме, что она вроде как живая, но всё равно что мёртвая? Что от твоей мамы одно и осталось — тело да её перековерканные бредовые воспоминания?

Лиззи закрыла глаза и обречённо повесила голову. Она долго, угрюмо молчала и водила ногтем по своему шраму, уже розовому, с белыми краями, и кусала губы. Джо стоял напротив неё и терпеливо ждал. Мимо них торопились в столовую потоки пассажиров: на кормёжку спешила вторая смена. Где-то в этой толпе Джо заметил безвкусный бантик Джанет Боулс и уже напрягся, готовый хватать Лиззи и бежать — но Джанет Боулс, если это и была она, не стала пробиваться к Джо. Казалось, Джанет его и вовсе не заметила.

— Я не могу тебе ответить, — уронила Лиззи. — Лучше бы знать хоть что-то, но наверняка, нежели мучиться в неизвестности. Я не могу сказать, смирилась ли бы я уже сейчас с тем, что моя мама жива, и в то же время её нет, однако… теперь мне нужно привыкать не только к этому, но и к тому, что моя сестра меня обманывала. Если она меня любит, почему тогда она меня обманула?

Джо беспомощно пожал плечами.

— Иногда так сильно любишь, что врёшь тому, кто тебе дорог, — сказал он, — чтобы защитить… от боли и разочарований.

— А если эта ложь откроется, разве не станет ещё хуже?! — прокричала Лиззи. — Джо, помнишь, что я тебе говорила? Я не хочу, чтобы что-то менялось, а мой мир, он… он рушится… он распадается… его разносит на кусочки; каждый новый кусочек вырывает часть меня, и я… я теряю всё, даже саму себя. Я не знаю теперь, кто я и что меня ждёт. Я ничего… я ничего не знаю! Я ещё сегодня утром была вроде бы собой — не совсем такой, как обычно, но это всё же была я, — а ближе к обеду оказалось, что это уже вовсе не я и что кругом меня — только пустота и вопросы. И в этой пустоте плавает, как зелень в супе, что-то, что раньше было Лиззи — а что оно теперь такое, я не знаю. У Лиззи сестра не лжёт, мама… с мамой всё в порядке, и Лиззи живёт в Англии. А у меня… у меня всё из этого списка не так. Всё неправильно. Может, я тогда и не Лиззи вовсе?

Джо аккуратно протянул руку и коснулся её плеча. Лиззи быстро вскинула голову; её глаза ярко разгорелись.

— Называй себя кем хочешь, — сказал он, — если тебе не нравится больше быть тем, что ты была раньше, или если ты понимаешь, что на себя прежнюю ты никак не похожа. Ты вот говоришь, что всё меняется — но я рядом, и этого уже не изменишь. Бери себе любое имя, меняй фамилию, переезжай хоть на север, но я — твой побратим, мы на крови поклялись. Значит, пока у тебя есть что-то неизменное, ты не разлетишься на кусочки, Лиззи.

Лиззи зарылась подбородком в воротник и неразборчиво буркнула:

— Спасибо.

Большего Джо от неё не просил: она и не смогла бы сказать ничего сверх этого. Он молча подошёл к Лиззи ближе, сполз по стене рядом с ней и замер так, не шевелясь и дыша лишь украдкой, чтобы не разрушать кокон, в который она сама себя заточила.

Лиззи сидела без движения, подобрав к груди колени, и молчала. Она не сводила пустого и совершенно бессмысленного взора с противоположной стены, и не казалось, будто именно эта стена её интересует: она видела там нечто иное, недоступное Джо и всем тем, кто торопливо проходил мимо. Лицо Лиззи опустело, она почти не моргала, её глаза были стеклянными, неживыми, как у куклы, пригорюнившейся на полке в унылом магазинчике. Джо мог бы подумать, что Лиззи исчезла, что вместо неё рядом теперь сидит её каменная копия — но Лиззи была живой и настоящей, потому что он чувствовал её дыхание, её теплоту и видел, как на её щеках снова и снова обозначаются неровные серебристые дорожки.

Лиззи и Джо сидели так долго: многие из пассажиров успели пообедать и неторопливо зашагали в каюты. Когда мимо них прошла толстая леди в том самом безвкусном платье, Лиззи вдруг вздрогнула и порывисто вцепилась Джо в плечи. Он потрясённо прижал Лиззи к себе — и Лиззи задрожала в его объятиях, всхлипывая и стуча зубами.

— Ну, — шептал Джо ей, как младенцу, — ну, Лиззи, не надо. Не надо рыдать… не надо…

А пассажиры продолжали тянуться мимо них, как нескончаемая полноводная река.

* * *

Без чего и без кого не может обойтись корабль?

Вне всяких сомнений, корабль должен быть оснащён максимально современным оборудованием. Корабль должен быть крепким, быстрым; он должен беспроблемно связываться с землёй и не сбиваться с курса.

Море — стихия непредсказуемая, загадочная и опасная. Очень сложно предсказать, как именно поведёт себя вода, несмотря на все точнейшие прогнозы и расчёты. Люди возгордились, освоив большую часть суши, но то, что окаймляет эту сушу, человечеству по-прежнему во многом неведомо. Тайны морских глубин — тайны, которые не хотят быть раскрытыми, а само море необузданно и не терпит барского ярма. Многие отважные путешественники, опытные и смекалистые, гибли, когда переставали учитывать волю моря и начинали полагаться исключительно на достижения человеческого гения. Море всегда припасает для неосторожных храбрецов неприятные сюрпризы.

Шторма, водовороты, мели, отбойные течения, айсберги, гроулеры — и это далеко не весь список опасностей, с которыми может столкнуться экипаж судна. Не раз и не два люди склонялись перед стихией, которая забирала у них жизни, но они не опускали рук, учились бороться и побеждать.

В эпоху парусных судов плаванье нельзя было назвать комфортабельным и быстрым видом путешествий. Слишком многое зависело от погоды, от милостей природы.

Парусники медленно ползали по неизведанным водам, как муравьи — по добыче, часто тонули, садились на мель, подвергались нападению недружелюбных судов, а команды их иссыхали от недостатка витаминов.

Изобретение паровых машин стало огромным шагом вперёд. В тысяча семьсот восемьдесят третьем впервые стало известно о спуске на воду корабля, который мог более не полагаться на изменчивую благосклонность ветра и волн. Это было одноцилиндровое судно типа «Пироскаф», построенное Жоффруа Клодом, французским маркизом, способное развивать смехотворную по нынешним временам среднюю скорость в ноль целых и восемь десятых узла. Паровая машина маркиза Клода неустанно вращала пару гребных колёс, которые располагались по левому и правому борту, в результате чего «Пироскаф» за пятнадцать минут прошел триста шестьдесят километров — для того времени это было удивительное проворство. К сожалению, маркизу пришлось прекратить опыты: не слишком надёжен оказался «Пироскаф», чьи двигатели вскоре приказали долго жить. О спуске паровых машин на воду на некоторое время пришлось забыть.

И двадцать лет спустя, опять-таки, на Сене, в Париже, были проведены новые испытания прообраза парохода. Ирландский энтузиаст по имени Роберт Фултон, инженер-механик, спустил на воду уже другое паровое судно. Невзирая на все свои несовершенства, оно продержалось на плаву порядка полутора часов и развило более впечатляющую скорость — две целых и семь десятых морских узлов.

Фултон был человеком энергичным и веяниям новизны поддавался легко. Испытания первого парохода его не только не обескуражили, а, наоборот, даже воодушевили, в результате чего в тысяча восемьсот седьмом году в первый свой рейс по реке Гудзон отправилось новое детище этого замечательного человека — колёсный пароход «Клермонт» с двигателем Уатта. «Клермонт» прошёл от Нью-Йорка до Олбани: двести семьдесят километров — всего-то за сутки и восемь часов. Стоило ли говорить, что это была победа инженерной мысли? Красавцу «Клермонту» рукоплескали восторженные новаторы. Пароход действительно вышел ладным, крепким и красивым: водоизмещение его составляло порядка сотни тонн, в длину он достигал сорока метров, а в ширину — почти пяти. Одноцилиндровая паровая машина «Клермонта» обладала мощностью, равной двадцати лошадиным силам. Это не могло не поражать тогдашнюю неискушенную публику.

Люди быстро привыкают к новому, хотя порой им приходится переступать через страхи и предрассудки. Пышущие чёрными клубами дыма громадины пароходов вместо изящных парусников, покорных ветру и волнам, поначалу отталкивали публику. Впрочем, уже во время обратного рейса «Клермонта» на страницы истории мореплавания было вписано имя первого праздного пассажира парохода — им оказался фермер, который из любопытства купил на корабль билет за шесть долларов и в награду за это получил от Фултона право на бесплатный проезд на всех его детищах до конца своей жизни. История умалчивает о том, сколь часто фермер пользовался этим правом.

Судостроение не стояло на месте. Теперь корпуса пароходов создавались из железа и стали, совершенствовались паровые машины. Скорость «Клермонта» могла бы показаться нынешним пароходам такой же ничтожной, как и скорость какой-нибудь улитки, еле ползущей по дереву. Менялась и конструкция. Если первые пароходы еле передвигались, орудуя гребными колёсами, то их преемники стали пользоваться гребными винтами. От колёс проку было мало: часто выходило так, что одно колесо принимало на себя всю нагрузку по управлению судном, в то время как оставшееся работало впустую. Из-за этого первые пароходы ломались, стремительно изнашивались и капризно требовали ремонта. Гребные винты и гребные колёса в течение некоторого времени были страшными соперниками. Никак не удавалось прийти к единому мнению, что лучше. Гребные колёса уверенно рассекали волны, как вёсла, винты же отталкивали воду, вкручиваясь в неё, точно шурупы, и с помощью упора винта тянули пароход вперёд.

Противостояние разных движителей завершилось благородным соревнованием: абсолютно идентичные корабли, один из которых ходил на винтах, а другой — на колёсах, скрепили корма к корме толстыми цепями и дали обоим команду «полный вперёд». Фрегат на винтах с лёгкостью утянул за собой соперника и, таким образом, одержал безоговорочную и абсолютно честную победу. Было это в тысяча восемьсот сорок втором году.

Постепенно пароходы становились более мощными, а всё благодаря усовершенствованию системы цилиндров. С увеличением их количества машина повышала производительность. Пар переходил из меньшего цилиндра в больший, расширяясь и отдавая энергию для движения поршня. Основную же свою работу пар совершал в турбинах. Под огромным давлением он бросался на криволинейные лопатки, которые располагались на колесе. Колесо начинало крутиться, точно мельничный жёрнов, под воздействием этой необоримой силы. Турбины бывали разные: одноступенчатые, эффективность работы которой зависела от начальной и конечной температуры и давления пара (детище шведского инженера Лаваля), и многоступенчатая, созданная англичанином Парсонсом. Для того, чтобы судно могло брать задний ход, устанавливалась особая турбина. Но безумная сила турбины нуждалась в укротителе — в редукторе. Эта зубчатая передача соединяла вал турбины с судовым валопроводом и обеспечивала давление на упорный подшипник, а, следовательно, и появление той самой силы, которая толкала массивную тушу корабля сквозь водную толщу. Зубчатые колёса редуктора специально подбирались таких габаритов, чтобы при их вращении судовой валопровод и гребной винт крутились куда медленнее, чем турбинный вал. Все части судового механизма работали слаженно, и благодаря этому пароход мог двигаться.

Пар, без которого ни один уважающий себя пароход не сдвинулся бы с места, брался из котлов — огромных стальных барабанов, оснащённых жаровой трубой и дымогарными трубками, которые проводили горячий воздух в дымовые трубы пароходов. В огнетрубных котлах пар получался в результате испарения воды, которую нагревали и раскалённые трубки, и стенки топок. У топок без устали полагалось трудиться кочегарам: в их обязанности входило забрасывать уголь ровными слоями на колосниковую решётку котла, ниже которой помещался зольник, где скапливалась бесполезная зола. Часть газов, образованных при сгорании угля, направлялась в дымогарную трубу и приводила в движение машины, другая же часть стремилась в дымовую трубу и с безумным жаром устремлялась в небо. Вот почему пароходы ходили по морям, окутанные толстыми слоями дымных вуалей.

Без кочегаров пароход, безусловно, ни на что не годен. Работа это была тяжёлая и неблагодарная: длительные, высасывающие все силы вахты, иссушающая жара и ломики и шуровки в руках, которые могли достигать веса в два, а то и в три десятка килограммов. Кочегары изнемогали от непосильного труда. Случалось и такое, что за одну вахту каждый кочегар корабля отправлял в топку больше тонны угля.

На «Титанике», который, несомненно, был пароходом важным, имелась мощнейшая силовая установка. Её образовывали две группы четырёхцилиндровых паровых машин тройного расширения, которые располагались в одиннадцатом трюмном отсеке. В соседнем отсеке, двенадцатом, располагалась паровая турбина низкого давления Парсонса — такую устанавливали на всех судах класса «Олимпик». Турбина «Титаника» была самой грандиозной из всех морских турбинных установок, когда-либо построенных к тому моменту. В длину она достигала примерно пятнадцати с половиной метров, а вес её составлял не менее четырёхсот двадцати тонн. Максимальная мощность этой установки составляла шестнадцать тысяч лошадиных сил; в минуту она делала сто шестьдесят пять оборотов — то есть две целых и семьдесят пять сотых оборота в одну секунду! Если же ротор турбины двигался быстрее положенного хотя бы на десять процентов, специальные клапаны выпускали пар в конденсаторы и продолжали это делать, пока скорость турбины не снижалась до приемлемой. Пар стремился к бортам, где проходил мимо трубок с холодной морской водой, которая помогала охладить его. Затем он поступал в конденсатор, откуда забирался при помощи специального конденсаторного насоса. Вода, помогавшая в конденсации пара, поступала в резервуары, что располагались во втором дне корабля, после чего насосы закачивали её обратно, и вода двигалась к бойлерам. Этот цикл не прекращался, пока пароход шёл и машины работали.

А вот жаротрубных котлов, которые и производили этот пар для плавучего колосса, было всего двадцать девять штук: двадцать четыре двухпроточных и пять — однопроточных. С каждого торца у двухпроточных котлов было по три топки — гофрированные трубы с колосниковыми решётками. Двухпроточный котёл обладал ёмкостью в сорок восемь с половиной тонн, что почти эквивалентно весу десяти взрослых индийских слонов. У однопроточного котла топки было всего три, и вырабатываемый ими пар был необходим для поддержания работы электрогенераторов.

Котлы располагались с пятого по десятый трюмный отсек параллельно переборкам судна, по пять котлов в ряду. В первой котельной имелись только однопроточные котлы. Чтобы развести холодные котлы, требовалось около восьми часов; в сутки же силовая установка пожирала около шестисот тонн угля (уголь хранили в бункерах W и Y между котельными). К примеру, современный пятиэтажный панельный дом из пяти подъездов весит почти в десять раз больше. Всего же к десятому апреля тысяча девятьсот двенадцатого года на «Титаник» было загружено пять тысяч девятьсот восемьдесят две тонны угля, что, в принципе, сопоставимо с весом того же самого панельного пятиэтажного дома из пяти подъездов, о котором говорилось выше.

Чтобы прокормить всю эту махину, в котельных безустанно трудились, обслуживая сто пятьдесят девять жадных топок, больше сотни кочегаров. Их работу координировал с контрольного мостика машинного отделения вахтенный механик, следивший за котельным телеграфом и шуровочным индикатором. Шуровочный индикатор по принципу работы был схож с таймером: в определённое время в котельной пронзительно звенел сигнал, а диск переходил к цифре, которая обозначала номер котельной, нужной кочегарам.

Паровые машины были сердцем корабля. К примеру, массивное перо руля тоже поворачивалось с помощью вездесущей энергии пара. Перо имело в высоту двадцать четыре метра (если поставить друг к другу на головы примерно четырёх взрослых жирафов, высота этого странного сооружения будет эквивалентна высоте пера), а весило оно сто одну тонну (примерно столько же весит взрослый гренландский кит). Румпельные трёхцилиндровые двигатели, скреплённые с головой оси пера при помощи зубчатого кругового сектора, приводили в движение руль. В обычных обстоятельствах рулём управлял только один двигатель — второй предназначался на случай аварии, если основной неожиданно выйдет из строя. Возможные штормы могли бы влиять на румпель, если бы он не был надёжно закреплён с помощью жёстких пружин. Управлять приводом можно было с капитанского либо кормового мостиков благодаря штурвалу. Все штурвалы соединялись при помощи передающего и приёмного цилиндров, а на случай отказа обоих рулевых двигателей румпель всё равно не остался бы без присмотра: на «Титанике» была предусмотрена система тросов и блоков, соединявшихся с двумя паровыми кабестанами — вертикальными воротами, разновидность лебёдки с барабаном, на которые при движении наматывается цепь или канат. Иначе кабестаны называют шпилями. Обычно они применяются для выбирания якорей или подтягивания судов к речным причалам.

В тринадцатом отсеке корабля располагались электрогенераторы, приводимые в действие трёхцилиндровой паровой компаунд-машиной, мощность которой составляла пятьсот восемьдесят лошадиных сил, при этом скорость вращения якоря генератора достигала трёхсот двадцати пяти оборотов в минуту, количество же оборотов отсчитывалось при помощи тахометра с цепным приводом. Компаунд-машина — та же паровая машина, созданная англичанином Вульфом в 1804 году, в составе которой находятся два (либо больше) рабочих цилиндра разного диаметра. В более узком цилиндре высокого давления находится пар, поступивший из котла, затем он, расширяясь, переходит в более просторный цилиндр. Каждый генератор обладал мощностью в четыре сотни киловатт и вырабатывал постоянный ток напряжением в сотню вольт. На море такие машины были крупнейшими, а их общая производительность и по нынешним временам остаётся солидной: шестнадцать тысяч ампер. Помещение, в котором они располагались, даже называлось по-особому: «Электрический машинный зал». Генераторы стояли парами по обоим бортам: первый и второй — на правом, третий и четвёртый — на левом, зеркально развёрнутые друг к другу. Чтобы эти махины можно было обслуживать, их окружили трапами и платформами, обеспечивающими комфортное передвижение персонала.

Один генератор обеспечивал освещение всего титанического корабля, а два других брали на себя ответственность за остальных потребителей электричества. Четвёртый генератор находился в резерве. Более того, каждый из них можно было запустить и отдельно: скорость вращения, сообразуясь с корабельными нуждами, выставлялась по приказу главного электрика.

На случай непредвиденных обстоятельств на «Титанике» были предусмотрены два аварийных генератора, которые находились на палубе D и обладали мощностью по тридцать киловатт каждый. Они снабжались паром отдельно от основных генераторов — по магистралям, которые тянулись над водонепроницаемыми перегородками от второй, третьей и пятой бойлерных.

На «Титанике» не было свечного или лампового освещения, хотя Министерство Торговли настаивало на том, чтобы такое освещение предусматривалось на случай аварии. Обойти указ кораблю удалось именно благодаря аварийным генераторам, которые могли бы питать электричеством лампы во всех общественных помещениях, беспроволочный телеграф «Маркони», ходовые огни, огни мостика, навигационный и штурманский кубрики и рулевую рубку даже в случае выхода из строя основных генераторов.

Связь на корабле осуществлялась двумя путями — с помощью вышеупомянутого телеграфа (если нужно было связаться с берегом или другим судном), либо с помощью телефона (для соединения капитанского мостика с полубаком, кормовым мостиком, марсовой площадкой и контрольным мостиком машинного отделения; само машинное отделение — с котельными и каютой главного механика, кладовые — с пекарней и камбузом). На «Титаник» были поставлены новейшие морские аппараты громкой связи от «Алфреда Грэма и компании». В рулевой рубке мостика стояли четыре телефона с индикаторами, загоравшимися в дополнение к взведению флажка, когда по этому телефону звонили. В машинном отделении трубок было три. В котельной и на марсовой площадке телефон прятали под специальный металлический козырёк. Только у механика аппарат был несколько иным — здесь вызов был не только звонковым, но и голосовым.

У парадной лестницы на палубе С располагался коммутатор, обслуживавший пятьдесят линий. Благодаря ему могли связываться между собой старшие члены экипажа, некоторые служебные помещения и богатые пассажиры первого класса. Телефонист, когда ему сообщали, с кем нужно дать связь, соединял абонентов.

Об аппарате «Маркони» говорили в то время все — что уж поделать, радиосвязь была для современников «Титаника» явлением необычным. Устройство, поставленное фирмой, для своей эпохи было мощнейшим и позволяло устанавливать связь на расстоянии до шестисот тридцати километров днём и до тысячи шестисот — ночью. Принимала и передавала сигналы огромная антенна в виде буквы Т, чьё полотно из двух проводов было натянуто между мачтами на высоте около пятнадцати метров — над самыми жёлтыми паровыми трубами. На случай аварии были предусмотрены аккумуляторные батареи.

Система водоснабжения и водоотведения на корабле тоже была впечатляющей — под стать для такого колосса. Для того, чтобы прежний баланс судна сохранялся при расходе топлива и продуктов, при помощи мощнейших электронасосов через входные отверстия в днище закачивалась океаническая вода. Конструкция лайнера беспроблемно позволяла закачать до трёх тысяч семисот девяноста тонн. Излишки всегда можно было сбросить через специальные отверстия сливных танков, расположенных по обоим бортам.

Вода, которая требовалась для приготовления пищи, стирки и мытья посуды, проходила через специальную систему фильтров, прежде чем добиралась до служебных помещений. В большинстве кают были умывальники, но проточные имелись только у офицеров, а также в общественных туалетах и каютах пассажиров первого класса на палубе Е. У остальных умывальников имелись резервуары, где меняли воду стюарды. Унитазы были установлены только там, где стояли ванные, а ванн насчитывалось немного: в третьем классе — только две, да и то по большей части — общественные. Свои ванны были в люкс-апартаментах, двадцати двух из трёхсот семидесяти каютах первого класса и в каюте капитана. Все ванны наполнялись морской водой, душ был установлен только в личных ваннах. Каждый день полагалось мыться штивщикам и кочегарам; их душевые располагались на палубе F. Туалеты для большинства пассажиров, увы, были общественными, а на палубе G их вообще не оказалось, что не раз служило причиной недовольства стюардов, следивших за порядком на этой части корабля: к сожалению, не все пассажиры третьего класса, которых тут разместили, желали подниматься палубой выше для отправления естественных надобностей.

Конечно, машины важны, но без машинной команды корабль не поплывёт. Машинная команда — это не только кочегары, а и механики, электрики, пожарные, кладовщики… Все они обладали глубокими специальными знаниями, и в их обязанности входило обслуживать, ремонтировать и использовать оборудование судна. На «Титанике» численность машинной команды составляла более трёх сотен человек и подчинялась главному корабельному инженеру, Джозефу Беллу. Мистер Белл был человеком уважаемым: он уже много лет работал в «Уайт Стар Лайн», где с тысяча восемьсот девяносто первого занимал должность главного судомеханика, а также числился в рядах членов Института морских инженеров Великобритании и Резерва Королевских ВМС.

Ни один уважающий себя пассажирский лайнер не может обойтись без обслуживающего персонала (на «Титанике» его численность составляла порядка пяти сотен человек) — той самой улыбчивой команды стюардов, работников шикарного бортового ресторана, фешенебельных кафе и общественных помещений, которые всегда были готовы прийти на помощь, обменяться улыбкой, вежливыми, но пустыми словами, которые почему-то помогали почувствовать себя частью этого мира; нужными и интересными кому-то.

Также на «Титанике» имелась целая врачебная команда: доктора и медсёстры, а также помогавший им стюард. Главный врач корабля, Уильям О’Лафлин, проработал в море более четырёх десятков лет и был отмечен множеством заслуг. Корабль был выстроен на славу: здесь даже имелся небольшой инфекционный блок на двенадцать коек, изолированный от жилых помещений. В медпункте имелся полный набор лекарств, обязательных для того времени: например, нашатырь (подспорье при болях в животе, голове и обмороках), настойка наперстянки, помогавшая при сердечном беспокойстве, разнообразные противокашлевые препараты.

И разве может корабль обойтись без почтовой службы? Для пассажирского лайнера её отсутствие было бы невыносимым. «Титаник» квалифицировался как Королевское Почтовое Судно — у него был заключён договор с Британской королевской почтой. Благодаря этому «Титаник» имел право использовать в течение плавания логотип с изображением короны — символа английской почты. У «Титаника» было своё почтовое отделение, в котором работало пять опытных почтальонов. Они принимали и расформировывали послания по пунктам назначения. Одни письма подлежали транзиту, другие следовали непосредственно в порт. В отдельном сортировочном блоке, расположенном за прочной металлической решёткой, держали заказные послания. Прямо под почтой располагался склад с мешками писем. Письма перемещались из склада в общее помещение на специальном подъемнике. Перед третьей грузовой шахтой располагалась особая и, вне всяких сомнений, весьма ценная комнатка. Это была Монетная комната, где хранились золотые и серебряные слитки и монеты. В Монетную комнату можно было попасть лишь через грузовую шахту, что обеспечивало соблюдение всех установленных правил безопасности. Идущие с пометкой «не требуется» сумки и чемоданы преграждали доступ к двери в Монетную комнату на всё время путешествия. Говорили, оно должно было завершиться через день или два.

Но было бы весьма невежливо, говоря о судне, не упомянуть капитана и семерых его помощников. Именно на их плечах лежала ответственность за всё, что могло произойти с грандиозным лайнером, и в их обязанности входило обеспечивать должный уровень безопасности, корректировать и прокладывать курс, сообразуясь с множественными донесениями подчинённых, и ни на секунду не расслабляться, потому что море не понимало шуток и не прощало безалаберности. На борту «Титаника», кроме его прославленного капитана Смита, за плечами которого было порядка четырех десятков лет в плаванье, служило также семеро палубных офицеров. Старший помощник капитана, Генри Тингл Уайльд, был переведён на «Титаник» совершенно неожиданно не только для прочих офицеров, но и для самого себя. Капитан Смит доверял мистеру Уайльду и хотел видеть своим старшим помощником именно его. Поднимаясь на борт, мистер Уайльд, тем не менее, смотрел на крепкий, новенький и важный «Титаник» с мрачным подозрением. В одном из последних писем к сестре он заметил, что «Титаник» ему по-прежнему по неопределённым причинам не нравится.

Внезапное появление на корабле ещё одного человека вызвало перестановку в рядах старшего офицерского состава. В должности были понижены двое: Уильям Мёрдок, которому пришлось занять место первого помощника капитана, и Чарльз Лайтоллер, заступивший на должность второго. Бывший второй помощник Дэвид Блэр, которого Лайтоллер вынужденно потеснил, и вовсе был списан на берег, чтобы не пришлось производить дальнейшие перестановки. Дэвид Блэр был ужасно раздосадован. В пылу спешки, спускаясь на берег, он совершенно забыл передать своему заместителю ключи от сейфа, в котором хранились бинокли. Впоследствии об этих биноклях вспомнили ещё не раз и не два, и, увы, далеко не при приятных обстоятельствах.

Нынешний первый помощник, Уильям Мёрдок, происходил из семьи потомственных моряков. В «Уайт Стар Лайн» он был на хорошем счету, он единственный из всего экипажа сдал свои экзамены на «отлично» и без единой ошибки. Его считали ярчайшей звездой «Уайт Стар Лайн», а его личные качества, согласно свидетельствам современников, стоили похвал.

Второй помощник, Чарльз Герберт Лайтоллер, был ещё тем авантюристом и остряком. Мистер Лайтоллер родился моряком, море было его стихией. Он не знал слабости и сомнений. В чрезвычайной ситуации Лайтоллер не терялся, не отступал и был готов действовать не только решительно, но подчас и жёстко.

Старшие судовые офицеры «Титаника» работали четыре часа через восемь, а младшие — четыре через четыре. Сутки на судне разбивались на шесть вахт, каждая из которых длилась по четыре часа. С полуночи до четырёх часов длилась средняя, «кладбищенская», вахта, с четырёх часов до восьми — утренняя, иначе — «кофейная», за нею следовала дневная, затем — послеобеденная, «собачья» и, наконец, «первая» — от восьми вечера до двенадцати часов ночи. Во время «собачьей» вахты офицеры менялись на мостике каждые два часа. Колокол, расположенный на ходовом мостике, объявлял о начале вахты восемью гулкими ударами. Небольшие склянки музыкально звенели, стоило пройти каждой половине часа и целому часу соответственно.

Когда вахтенные офицеры менялись, заступавший на вахту проверял с помощью карты положение судна, курс, скорость, выслушивал сообщение предыдущего вахтенного о состоянии погоды, полученных телеграммах и всех возможных значимых происшествиях, которые имели место быть во время истекшей вахты. Если вахта сменялась во тьме, предыдущий вахтенный не уходил, пока глаза нового не привыкали к скудному освещению.

В обязанности вахтенных офицеров входило принимать регулярные доклады по телефону, которые поступали через мостик, управлять кораблём и командовать вахтенными матросами. Капитан поднимался на мостик, если считал это необходимым и если вахтенный офицер посылал за ним. Но капитана вызывали на мостик лишь в случае непредвиденных или чрезвычайно опасных обстоятельств.

Вахту на «Титанике» несли два офицера. Старший всегда находился на наветренном крыле ходового мостика, младший — на подветренном. Младший следил за компасом, штурвалом, телефонной связью и, если необходимо было вызвать капитана, мог покинуть мостик.

И, конечно же, было бы совершенно неправильно забыть упомянуть радистов.

На «Титанике» служили два радиста: старший, Джон Филлипс, которому исполнилось двадцать пять во время плавания, и младший, Гарольд Брайд, двадцати двух лет от роду. Радисты жили очень замкнуто, и большую часть дня они проводили за работой. Каюты радистов располагались за передней паровой трубой парохода. Работали Филлипс и Брайд вахтами. Младший по положению заступал на вахту в два часа дня и заканчивал в восемь вечера, а также работал с двух ночи до восьми утра; две оставшиеся вахты нёс Джон Филлипс. «Титанику» были присвоены позывные — MGY. До этого, в январе, «Титаник» предполагалось именовать позывными MUC, но позже они были изменены. Радиосвязь на «Титанике» была обеспечена богатой компанией «Маркони» — к тому времени её щупальца раскинулись уже по всей Англии. «Маркони» настаивали на том, чтобы радисты передавали многочисленные воздушные сообщения и от частных лиц, что увеличивало прибыль, и эти сообщения нередко публиковались на страницах корабельной газеты. Для общества той эпохи радиосвязь была диковинкой, поэтому не стоило удивляться, что в самом начале плавания радистов завалили сообщениями с просьбами и требованиями передать именно их послания, зачастую абсолютно бессмысленные. Но, помимо этих сообщений, радисты получали и передавали важные послания.

И в тринадцать часов четырнадцатого апреля, пока вахту нёс Джон Джордж Филлипс, на корабль поступили первые ледовые предупреждения.

Первое из них отправил пароход «Карония». «Карония» передавала на «Титаник», что в районе сорока двух градусов северной широты и между сорок девятым и пятьдесят первым градусами западной долготы находятся ледяные поля, айсберги и гроулеры. Радисты немедленно передали сообщение на капитанский мостик. От мостика сообщение отправилось прямиком в штурманскую рубку.

В четырнадцать часов и тридцать минут пароход «Балтик», один из кораблей «Уайт Стар Лайн», также направил предупреждение на «Титаник».

«Капитану Смиту, «Титаник». Ясная погода с момента отплытия. Греческий пароход «Афины» сообщает о прохождении айсбергов и большого количества ледяных полей сегодня в районе 41°51’ северной широты и 41°52′ западной долготы… Желаю успехов вам и «Титанику».

Теперь сообщение было лично получено капитаном Смитом и, очевидно, обсуждено им с Брюсом Исмеем. Когда капитан направился на прогулочную палубу к мистеру Исмею, тот, наслаждаясь блаженным бездействием, осыпал комплиментами миссис Флэнаган, которой такое внимание, бесспорно, льстило. Бок о бок с миссис Флэнаган прогуливалась Сара Паркер, двадцатитрехлетняя наследница сети обувных компаний в штате Массачусетс.

— Так холодно! — картинно закатывая глаза, пожаловалась мисс Паркер. — Я совсем не ожидала, что погода вдруг изменится. Буду честна, меня это угнетает.

— Спуститесь в каюту, дорогая, — посоветовала ей миссис Флэнаган, которая весьма предусмотрительно закуталась в пальто, — и утеплитесь. Будет ужасно неловко, если вы простудитесь!

— Ах, но эти пальто такие тяжёлые! — закапризничала мисс Паркер.

— Если вы последуете совету доброй приятельницы, — сказал мистер Исмей с подлинной галантностью, — вы лишь подчеркнёте своё очарование.

— Все завидуют вашему вкусу, мисс Паркер! — закивала миссис Флэнаган.

Именно в этот момент к беспечно болтающей группке и подошёл капитан. Миссис Флэнаган тут же приветливо обратилась к нему:

— Доброе утро, мистер Смит!

Капитан сдержанно поздоровался с обеими дамами и настойчиво произнёс:

— Мистер Исмей, будьте добры, на одну минуту.

— С удовольствием, — Исмей очаровательно улыбнулся дамам. — Позвольте…

Мистер Исмей аккуратно принял радиограмму и торопливо прошёлся по ней взглядом. Лицо его, дрогнув, изменилось, и он тут же скомкал бумагу в кулаке. Капитан мрачно смотрел на него.

— Дорогие дамы, — мистер Исмей уверенно повернулся к двум леди, — прошу прощения. Боюсь, я что-то пропустил.

Скомканная радиограмма осела у него в кармане.

«Титаник» уверенно плыл по Атлантике. Как ни странно, капитан Смит, передав радиограмму Брюсу Исмею, ничего о ней не сказал ни одному из семи своих офицеров. Во всяком случае, о предупреждении с «Балтика» так и не узнали ни старший помощник Уайльд, ни первый помощник Мёрдок, ни второй помощник Лайтоллер. Что уж говорить о младших офицерах? Во всяком случае, впоследствии ни один из них о предупреждениях с «Балтика» не упоминал, а было об этом сказано или же всё-таки нет — неизвестно.

Жизнь на «Титанике» шла прежним ходом. На борту были проведены воскресные службы, на которые стеклись пассажиры первого и второго классов, в прежнем ритме работали рестораны, бассейны, гимнастический зал и прочие общественные помещения.

День клонился к закату. «Титаник» постепенно достиг угла приблизительно в пять часов. Теперь корабль шёл альтернативным курсом: как можно дальше от Ньюфаундленда и его многочисленных опасностей в виде грозных айсбергов. В этих тёплых водах большая часть ледяных глыб попросту таяла, а суда, избежав, таким образом, столкновения, могли сделать крутой поворот на запад и сменить курс на Нью-Йорк. А именно в Нью-Йорк, как известно, «Титаник» и направлялся.

Тысяча девятьсот двенадцатый год выдался годом удивительным. Давно уже такого не случалось, чтобы холодное Лабрадорское течение так заметно отклонялось к югу. Капитан Смит отдал приказ держать курс на юго-запад ещё сорок пять минут — вполне достаточная мера предосторожности для предотвращения опасности. Но изменение Лабрадорского течения внесло в планы капитана свои страшные коррективы. Тёплый Гольфстрим не мог течь так же, как прежде. Величественные и суровые громадины айсбергов, ничем не останавливаемые,уверенно плавали там, где им вообще не полагалось бы находиться, если бы только тысяча девятьсот двенадцатый год не решил преподнести неприятные сюрпризы.

Но тысяча девятьсот двенадцатый выдался весьма необычным.

Три сотни айсбергов сдвинулись южнее, и, когда капитан Смит приказал совершить резкий поворот, как и полагалось бы при прежних условиях, «Титаник» повернулся носом к бесстрастному и безжалостному ледовому полю.

Только пока об этом никто ещё не знал.

Глава 19. Веселье на корабле

Был вечер воскресенья, четырнадцатое апреля тысяча девятьсот двенадцатого года. Лиззи, несмотря на все попытки Джо уговорить её вернуться к сестре, решительно отказалась, а под конец пригрозила, что уйдёт и от самого Джо, если он продолжит её донимать. Тогда Бетти выразительно посмотрела на брата и сказала:

— Слушай, оставь её. Она сама решит, что ей делать дальше.

Джо это совсем не нравилось.

— Не думаю я, Бетти, — таинственно прошептал он сестре на ухо, — что Лиззи правда разберётся без меня.

— Дай ей хотя бы шанс, — также тихо отозвалась Бетти. — Вряд ли мы можем по-настоящему понять её горе.

Лиззи по-прежнему сидела в углу, натянув куртку на колени, и смотрела в стену. Её губы были мрачно и зло поджаты. Джо казалось, что она пребывает не здесь, а в каком-то другом затерянном мире, что хрупкая связь её души с телом готова оборваться, и Джо это не могло не пугать.

Мистер и миссис Дойл, по счастью, не собирались возвращаться в каюту. Как Бетти сообщила, они радостно хлынули в столовую: обедать во вторую смену, — после чего в столовой и осели. На нижних палубах наметилось восторженное оживление. То тут, то там появлялись сияющие ирландцы и итальянцы, они сновали из одной каюты в другую и всех приглашали с радостными гостеприимными улыбками:

— Пойдёмте, весело будет, интересно будет!

Мистер Палмер, растянувшийся на своей постели, радостно булькал. Ему удалось протащить целый кладезь подозрительных бутылей, на которых он спал и из которых пил, не вставая с места, целыми сутками. Если он и покидал свой пост, то ни Джо, ни Бетти этого ни разу не заметили. Казалось, мистер Палмер прирос к своей койке, сроднился с нею.

В дверь каюты деликатно постучали, и затем внутрь пролезла лохматая чернявая голова. Здоровенный детина с пышными смоляными усами по-пиратски ухмыльнулся Джо и Бетти и прогудел:

— Эй, ребята, чего сидим киснем?

— Мы заняты, — Бетти нервно притянула к себе шитьё, — очень!

Детина ухмыльнулся ещё шире. Зубы у него были славные: огромные, крепкие, белые, и особенно выделялись клыки, острые, как у хищника. Если бы Джо встретил такого молодца в подворотне в полночный час, он незамедлительно протянул бы свой исхудалый кошелёк и всё, что угодно, кроме заветного мешочка с табаком.

— Нечего напрягаться, когда можно отдохнуть, — поучительно заявил детина и пощёлкал пальцами, — идёмте к нам, у нас весело. У нас там танцы, музыка, девчонки… и мальчишки, — добавил он, поглядев на Бетти. — Кого только нет, словом!

Бетти хмуро поглядела на приблудного зазывалу. Она: вероятно, в силу возраста — совсем не интересовалась мальчиками. Вернее было сказать, что к мальчикам Бетти относилась с толикой снисходительного презрения, как к существам, стоящим на низшей ступени развития. В этом мнении её укрепляли яростные высказывания миссис Дойл, которые та часто позволяла себе в адрес мистера Дойла, если он снова проигрывался, напивался, терял работу или попадался в лапы обманутой любовницы. Миссис Дойл это, однако, не мешало прислуживать мистеру Дойлу и Джо, когда те оправдывали все возлагаемые на них надежды, но Бетти не замечала противоречия. Как миссис Дойл говорила, Бетти лишь предстояло разобраться во всех тонкостях бытовых взаимоотношений, а пока Бетти вполне довольствовалась тем, что она уже знала.

— Давайте, — детина был крайне настойчив. Ухмыляясь от уха до уха, он приоткрыл дверь и проник в каюту.

Удивительно, но детина был вовсе не таким огромным, каким его себе представил Джо. Более того, их визитёра едва ли повернулся бы язык назвать хотя бы высоким. Казалось, вся его мощь ушла вширь: у него были воистину впечатляющих размеров воинственные плечи, широчайшая грудь атлета и мощный крепкий торс. Однако он едва ли смог бы потягаться ростом даже с мистером Дойлом, который не отличался впечатляющими габаритами. Можно было подумать, что заготовку великолепного великана, который должен был получиться из этого детины, сунули под машинный пресс.

— Да чего ты привязался? — удивился Джо. — Что у вас там такого особенного намечается, чего наши глаза не видали?

Детина хитро разулыбался и стал подкручивать ус.

— О-о, — сказал он, — вы много чего не видали, вот что я могу вам сказать, ребятишки. Разве вы когда-нибудь бывали на настоящем ирландском веселье?

Джо поджал губы.

— У нас мать ирландка.

— Так какого же чёрта вы до сих пор сидите здесь? — изумился детина. — Все приличные ирландцы уже давно внизу, в зале, и у нас там настоящее веселье: выпивка, песни, пляски, представления…

При слове «выпивка» мистер Палмер заинтересованно зашевелился на своей койке и даже оторвался от связки бутылок. Мутными глазами он поглядел вниз и гаркнул:

— Много ли будет выпивки?

Детина метнул вверх острый понимающий взгляд и густым басом расхохотался.

— Эй, дядюшка, — сказал он, — выпивки будет море!

Мистер Палмер воодушевлённо затряс головой, и его щёки стали багровыми. В его узких заспанных глазках-щёлочках заблестел залихватский пьяный восторг.

— Ладно, — протянул мистер Палмер, — а девушки?

— Девушек — завались! — бойко гаркнул зазывала. — И женщин — ещё больше, а ведь тебе, старикан, лучше бы кумушку в самом соку, верно?

Палмер хищно облизнулся слюнявым языком и неуклюже стал садиться на койке. Джо ожидал, что при попытке спуститься он бесславно свалится и разобьёт себе голову, но этого не случилось. Палмер неуклюже, но достаточно твёрдо спрыгнул на пол, встряхнулся, как грузная старая собака, и вразвалочку поплёлся к выходу. Бетти зажмурилась и закрыла нос и рот руками: за мистером Палмером тянулся шлейф из кислой вони перегара, пота и грязи. В одной жилистой красной руке мистер Палмер сжимал связку с бутылками — из двенадцати, как Джо приблизительно подсчитал, восемь были опорожнены до дна.

— Раз там будут отличные кумушки, — сказал Палмер хриплым внушительным голосом, — почему бы мне не сходить пощупать их, как в молодости?

— Как в молодости? — фальшиво изумился детина, и громкий гогот сотряс его горло. — Старикан, ты и думать забудешь о том, что ты уже не торт! У нас молодеют даже дряхлые деды, а ты… ты-то, как только найдёшь кумушку, скинешь годков двадцать… тридцать!

— Тридцать лет назад мне было четырнадцать, — скромно заметил Палмер, которому на вид было за шестьдесят.

Но детина не растерялся. По-дружески закинув волосатую руку Палмеру на плечо, он задушевным тоном поинтересовался:

— Старикан, но разве ты не хотел бы, чтобы тебе снова было столько же?

Палмер ответил полупьяным гоготом, детина дружелюбно шлёпнул его по спине, и компания вразвалочку двинулась к выходу из каюты. На пороге детина, очевидно, вспомнил о существовании детей, повернулся и с добродушной заботливостью не обременённого моралью старшего брата сообщил:

— Зря вы так, ребята. Отказываетесь от отличного, между прочим, развлечения!

Бетти фыркнула и склонилась над рукоделием с показательным трудолюбием. Джо не раз замечал за нею тягу к театральности и порой думал, что, если бы Бетти родилась в другой семье и в других условиях, она, наверное, стала бы актрисой.

— Не надо нам таких развлечений, — выразительно сказала Бетти.

Тут в углу Лиззи неожиданно наметилось оживление. Лиззи медленно встала и откинула с лица волосы.

— Эй, — негромко, но звучно сказала она.

Волосатый детина и пошатывающийся мистер Палмер остановились. Обернулся только зазывала: мистер Палмер, вероятно, утерял бы равновесие, если бы попытался совершить такой серьёзный маневр.

— Чего тебе, сестрица? — весело поинтересовался детина, и его глаза озорно сверкнули.

Лиззи мрачно вытянула руку.

— Я пойду, — сказала она.

Джо тут же подхватился на ноги.

— Не смей!

Но Лиззи окатила его равнодушным, тусклым холодным взглядом, и Джо отступил.

— Я сама выбираю, куда я пойду и что я буду делать, — сказала Лиззи и ещё настойчивее протянула детине руку. — Я хочу туда. Хочу поразвлечься!

Джо и Бетти переглянулись. Ещё до того, как Бетти успела принять решение, Джо уже осознал одно: он не мог бросить Лиззи одну. Он поклялся ей всегда быть рядом, куда она ни направилась бы, что с ней ни случилось бы…

И какой мальчишка, в конце концов, отказался бы от возможности сходить на танцы?

* * *

Когда черноволосый детина, еле трезвый мистер Палмер, Джо и Лиззи, за которыми тащилась отнюдь не радостная Бетти, добрались до зала, веселье было уже в самом разгаре. В помещении тускло горел желтоватый свет, и под потолком смешивался гул радостных голосов. Люди болтали, смеялись, возмущались, пели — не получалось разобрать ни слова. Где-то говорили на итальянском, где-то — на французском, но английская речь встречалась намного чаще, только речь эта была перековерканная, непривычная для уха дочери уважаемого врача, пусть даже она и провела эти несколько дней плаванья в компании не самого воспитанного и культурного обитателя кают для третьего класса.

Лиззи, очутившись в зале, растерялась. Здесь было слишком шумно, слишком много людей, слишком много движения. Лиззи застыла на пороге и едва было не подвернулась под локоть чрезмерно представительной мадам, что спешила к длинному столу в центре зала, придерживая одной рукой юбку. Дама едва увернулась, выругалась и исчезла в серой толпе. Толпа волновалась, как море в часы прилива, и равномерно, размеренно гудела.

Лиззи испуганно огляделась: Джо, Бетти, мистер Палмер и даже крепкий чернявый детина пропали. На неё накатывали рокочущие, беспокойные, загадочные людские волны.

— Джо! — воскликнула Лиззи и поперхнулась жаром. В залу набилось столько людей, что здесь нечем было дышать: казалось, лёгкие изнутри выжигают кочергой. — Джо! Где ты?

Под локтями двух радостных девушек в цветастых платьях поднырнула быстрая тень. Лиззи тотчас схватили за руку и лихо закрутили. Джо улыбнулся ей с высоты своего роста и лукаво поинтересовался:

— Испугалась? Потерялась?

Лиззи рванулась прочь и тут же скрестила руки на груди. Она неуверенно ёжилась, стараясь отгородиться то от одного, то от другого пассажира, что неожиданно выныривали из волнующейся людской массы и проскальзывали непозволительно близко. Где-то в центре помещения слышались неуклюжее поскрипывание фиддлов и радостные возгласы энергичных волынок. Зал распевался, наполняясь музыкой и танцами.

— Я не потерялась и не испугалась! — отрезала Лиззи и побрела наугад — к центру, где особенно громко шумела нескладная музыка, ещё не связанная в цельную мелодию.

Джо неотвязно шёл за нею, посверкивая глазами со всезнающим нахальством цыганского мальчишки.

— Возможно, — согласился он, — очень хотелось бы в это верить, Лиззи, потому что у тебя были испуганные глаза. Но я даже рад, что увидел на твоём лице хоть какие-то чувства.

Лиззи не знала, как объяснить, что именно она сейчас испытывает. Вне сомнений, Джо Дойл много увидел и узнал на своём коротком веку, но едва ли ему доводилось сталкиваться с таким обманом, с такими неожиданными и непоправимыми изменениями, которые совсем не хотелось впускать в стремительно распадающуюся по кускам жизнь. Джо Дойл не мог понять, что даже сейчас сердце Лиззи, хотя она и улыбалась, и удивлённо взмётывала брови, и даже тихо посмеивалась в кулак, не прекращала сжимать страшная, склизкая и холодная властная лапа. Куда Лиззи ни рванулась бы, как она ни пыталась бы извиваться и биться, лапа не становилась легче, она была везде и нигде одновременно, её пугающая тень ни на секунду не отступала и не прекращала преследование.

— Если они собираются устроить общую пляску, сейчас самое время, — бодро сказал Джо у неё за спиной, — ты посмотри, кого тут только ни встретишь!

Лиззи потерянно осмотрелась. Действительно, кругом неё толпилось неисчислимое количество людей. Тут мелькали и бывшие английские мастеровые в потрёпанных куртках, с просевшими карманами, и итальянские эмигранты, которых легко было угадать по бурной жестикуляции и громкому голосу, и темпераментные ирландцы, лихо отплясывавшие у столов… Стены подпирали почтенные дамы в длинных неудобных платьях и старухи с согбенными спинами-вопросительными знаками; крепкие молодчики вроде их провожатого расчищали место для танцев, а дети носились туда-сюда и везде вносили сумятицу.

— Это не ваши унылые барские собрания, — хвастливо заметил Джо, — видишь, все делают что хотят, и всем весело, потому что не надо задавать глупые вопросы, на которые полагается получать глупые ответы, как это у вас принято.

Лиззи его не услышала. Она внимательно смотрела на группку музыкантов: те скучились у одного из столов и готовили инструменты. Несколько юношей с редкой щетиной на щеках раскладывали тонкие изящные вислы, хитроватого вида старичок с прищуренным левым глазом любовно поглаживал потёртую, блестящую на боках волынку, а чуть поодаль разместились крепкие парни, вооружённые мощными бойранами — деревянными рамами, обтянутыми самой настоящей кожей. Были тут и банджо, и фиддл, лёгкая и звучная ирландская скрипка, и все эти инструменты звучали и пробовали голоса в шумной неразберихе, прилаживались друг к другу. Дети и ретивые молодые люди начинали невнятно отплясывать, стоило грянуть первым звукам пробной мелодии, и не останавливались даже тогда, когда эта мелодия замолкала. За спинами музыкантов сидели, привалившись плечо к плечу, старик и маленькая, седая, трясущаяся старушонка в тёплой шали, они умильно качали головами и похлопывали себя по коленям, точно отсчитывая такт.

— Это… что это? — прошептала Лиззи.

В стремительном потоке человеческого счастья, улыбок и безумства она чувствовала себя приблудным листком, чужой, тенью. Каждый из пассажиров, казалось, понимал, что происходит, и полной грудью ловил счастье, но Лиззи стояла потерянная, хлопала глазами и пыталась понять, о чём гудит многоголосая толпа.

— Что это? — повторила она и дёрнула Джо за рукав.

Джо осенил её радостной улыбкой и склонился, подставляя ухо. Из-за восторженной какофонии, которая царила в зале, почти ничего не было слышно.

— Сейчас плясать будут! — крикнул Джо. Его голос еле пробивался сквозь ворчание толпы. — Вот погоди немного, совсем немного, и всё начнётся!

Лиззи не отпускала его руки. Мёртвой хваткой она держалась за Джо, как за надёжнейший якорь — как за то, что удержало бы её, не позволив сорваться в водоворот безумия.

— Но как? Кто? С кем?

Джо поглядел на неё слегка озадаченно, словно бы в его глазах подобный вопрос казался в высшей степени неуместным.

— А какая разница? — спросил он.

— Но… я не понимаю… совсем не понимаю, что происходит! — Лиззи отчаянно вцепилась ему в плечи, подпрыгнула и прокричала в самое ухо.

Джо поставил её на место, и его лицо снова тронула та самая беспечная цыганистая улыбка. Если бы Джо не рассказывал ей о своих родителях, Лиззи с готовностью посчитала бы, что в его жилах нет ни капли ни английской, ни ирландской крови.

— Лиззи, — сказал Джо, — тут не надо думать и понимать! Просто нужно двигаться!

Лиззи не почувствовала после его слов никакого облегчения. Она держалась за Джо так же крепко, как и тогда, когда он привёл её сюда, и испуганно осматривалась в поисках своего провожатого. Ни его, ни краснощёкого мистера Палмера, ни Бетти она не заметила. Всех троих съела взволнованная, румяная, непрестанно бормочущая и движущаяся толпа.

Музыканты, наконец, приладились друг к другу, и зал огласила первая протяжная фраза мелодии. Быстрыми переливами в разговор вступило банджо. Глаза Джо разгорелись жарким воодушевлением, и он схватил руку Лиззи так крепко, что у неё похолодели пальцы.

— Давай! — крикнул Джо и повлёк её за собой сквозь стайки взволнованно шумящих пассажиров.

Девушки, мимо которых они пробивались, уже почувствовали телом мелодию; они начали подтанцовывать — пока неуверенно и мягко, но в каждом их шаге и каждом движении их рук чувствовались гибкость, лёгкость, очарование. Они походили на резвящихся граций. Лиззи неаккуратно пригнулась, пробегая у девушек под воздетыми руками, и случайно пихнула одну так, что та покачнулась и едва не сбилась с фигуры танца.

— Куда ты меня ведёшь?! — прокричала Лиззи. Кругом было так шумно, что ей приходилось вопить, едва ли не срывая голос.

Там, куда стремился Джо, безумно грохотали инструменты и умолкало всё остальное. Голоса танцоров казались не громче шороха молодой древесной листвы, а бойраны, напротив, грохотали, как валуны во время обвала. Весёлыми трелями к их равномерному бормотанию присоединились бойкие фиддлы: они брали верхнюю ноту, нижнюю, ещё одну верхнюю, выше, выше и снова спускались, и возвращались, как будто бы бегали по бесконечной лестнице по кругу. Волынки усердно вносили свою лепту в мелодию, изредка поддакивало, словно подчёркивая значимость фразы, звонкое банджо.

Люди, столпившиеся вблизи музыкантов, совсем обезумели. Со сверкающими от счастья глазами, с разрумянившимися лицами, свободные и обо всем позабывшие, они чётко отстукивали каблуками бодрый ритм. Парни то и дело подхватывали под локти девушек и описывали с ними круги, подскакивая, как козы с подбитыми ногами. Совершив пару кругов, в наиболее высоком прыжке они подхватывали партнёршу под другой локоть или вовсе оставляли её и присоединялись к другой девушке, и танец продолжался. Постепенно эти круги выстраивались в ровные линии: по три пары в каждой, — к одной линии прибавлялась другая, третья — и вот уже вышло так, что на свободном пятачке подле музыкантов приплясывала целая коробка радостных молодых людей и их ловких гибких подружек. Пол подпрыгивал и трясся одновременно с их скачками; казалось, каждая доска пропитана глухой отдачей бесконечного перестука каблуков. Чуть поодаль бешеным хороводом носились дети: как обезумевшие слонята, они топали, подскакивали, отпускали руки друг друга, а затем хоровод воссоединялся и двигался уже в обратную сторону. Дама в безвкусном древнем платье бегала возле хоровода и всякий раз, как он распадался, бросала в центр круга горсть иссохших цветочных лепестков. Это приводило детей в такой восторг, что они с радостным писком кидались за лепестками, хватали их в полёте и снова становились на места, готовые танцевать хоть до следующей ночи, если только эта дама не уйдёт, а её запасы не иссякнут.

— Хочешь? — спросил Джо и кивнул в сторону коробки, в которой весело кружились парни и девушки. Между плотно сомкнутыми рядами воздух прокалился и прошивал лёгкие, как умелая игла, жар был таким, что иссушал даже капли пота, выступавшие на лицах танцоров.

Лиззи испуганно мотнула головой и отступила.

— Я не умею! — крикнула она. — И я неуклюжая! Я ужасно неуклюжая!

— Я тоже не особенно умею танцевать, — сказал Джо и пожал плечами, — но это здорово расслабляет. Вот отключишь мозги, и начинаешь отплясывать, как козёл перед милой козочкой. Когда мне бывало тяжко, я приходил в трактирчики и плясал там. Боль снимает надёжно.

Лиззи предпочла сделать вид, что не слышит: этому способствовал невообразимый шум и грохот. Казалось, что легион назойливых крошечных существ забрался к ней в уши и весело отбивает чечётку, передразнивая радостных великанов. Уши у Лиззи уже не болели — только слабо покалывало в мочках. Прочая же часть уха совершенно потеряла чувствительность. В голове у неё повис приятный сладковатый дурман.

В детском хороводе прибывало: вскоре ребятишек стало так много, что им пришлось отступить в угол, дабы не мешаться коробке более взрослых танцоров. Леди с цветочными лепестками по-прежнему носилась кругом них, а ребята заученно верещали:

— Ещё! Ещё!

— Ладно, — Джо пожал плечами и отвёл Лиззи в сторону. Он усадил её за грубый, но чистый, полированный стол и сам опустился рядом. — Не хочешь танцевать, давай посмотрим, как танцуют другие.

Лиззи опустила взгляд на свои скрещенные руки. Она не могла сказать, что сейчас думает о чём-то конкретном, и всё же в это самое время её голова не была пуста. Скользкая ледяная лапа, которая властно стискивала сердце, по-прежнему была сильна, крепка и вовсе не намеревалась самоустраняться. От жара и скворчания разговоров разум её затуманивался.

— А тут можно попить? — спросила Лиззи. — В горле пересохло…

Джо горящими глазами глядел вдаль. Её вопрос прозвучал так тихо, что едва ли Джо его услышал, к тому же, в этот миг мысли Джо заняло нечто намного более интересное. К коробке вальяжным шагом приблизились удивительные танцоры: мужчина и женщина, которых даже отъявленный льстец не смог бы назвать молодыми. Абсолютно лысая голова мужчины гордо светилась в лучах тусклого электрического света, женщина с достоинством несла перед собой тяжёлые юбки. Пара гордо прошествовала вперёд, взялась за руки и на миг замерла. Джо приподнялся, как взявшая след гончая, восторженно вытянулся и в сердцах ударил кулаком по столу, так что к ним повернулось несколько потных, разгорячённых голов удивлённых соседей. На губах Джо играла гордая улыбка.

— Да! — крикнул он. — Да, это мой па! Узнаю старика!

Лиззи была настолько потрясена, что даже подняла руку и медленно показала на лысого мужчину, который лихо отплясывал в последнем ряду коробки, искусно вращая неповоротливую женщину в тяжёлом платье.

— Это — твой папа?

— Конечно же! Кто тут ещё мог бы с тупости налысо постричься? — воскликнул Джо и радостно замолотил по столу кулаками. — Ну давай, давай, па, покажи им всем!

Лиззи неотрывно следила за танцующими. Если вначале на лысого мужчину и его партнёршу окружающие посмотрели с насмешкой и удивлением, в особенности — молодёжь, — то сейчас прикованные к ним взгляды можно было назвать только восхищёнными. Мистер Дойл двигался с изяществом, неведомым большинству юношей, а когда он подпрыгивал и менял руку, наблюдатели только прижимали ладони к лицу и разражались восторженным свистом. Миссис Дойл крутилась, точно балерина, и пышные юбки ей нисколько не мешали. Напротив, они так изящно развевались, что это добавляло красоты и загадочности её танцу. Хотя мистер и миссис Дойл уже не единожды могли поменяться партнёрами, они по-прежнему танцевали вместе, и толпа наблюдателей поддерживала их гиканьем и аплодисментами.

Лиззи медленно моргнула.

— Твой папа так хорошо танцует… где он этому научился?

— А, — Джо махнул рукой, — тут много ума не надо. Кабаки, таверны, улицы… у него никогда не было других учителей, кроме девчонок, а девчонок он сменил много. Вот и полюбуйся теперь, как танцует — обзавидуешься!

Лиззи аккуратно глянула на Джо и тихо спросила:

— А ты, значит, вообще не умеешь танцевать?

Джо скроил задумчивую физиономию.

— Ну-у, — загадочно протянул он, — если только совсем немного и если хорошо попросят.

В сердце Лиззи разгорелся огонь, и склизкая холодная лапа медленно разжалась. Её лёд не отступал, он караулил Лиззи, угрожая наброситься в любое мгновение, но она знала, как противостоять этому. Тело её горело, призывая двигаться, и Лиззи ни в коем случае не стала бы противиться этому зову.

— Джо, — она настойчиво протянула руку, — а я прошу и очень хорошо!

Джо поднял на неё испытующий косой взгляд и приложил ладонь к губам. Лиззи склонилась ближе.

— А ты не испугаешься?

— Нет! — храбро пискнула Лиззи, хотя сердце её так и трепетало.

Джо пристально смотрел на неё.

— Но ты ведь не умеешь?

— Научусь!

Джо прищурился, и в его глазах скакнула искоркой хитринка.

— Ты уверена?

Лиззи молча схватила его за руки и подняла из-за стола. Она не замечала этого, но всё её тело трепетало от волнения. Спотыкаясь, Лиззи поволокла Джо сквозь толпу танцующих, к коробке, которая заметно подросла после появления мистера и миссис Дойл.

Танцы в семье Джеймс не приветствовались. Танцевать должны были богатые леди, а плясать — бестолковые простолюдинки. Дочери врача Джеймса были намного выше этих пустых забав. Мэри, как старшую и основную претендентку на счастливую, вполне традиционную, спокойную семейную жизнь, обучили нескольким скромным танцам, Лиззи же не умела совершенно ничего. Отец, как говорила их бедная ныне сумасшедшая матушка, слишком проникся современными идеями и загорелся желанием воспитать из Лиззи человека нового времени, поэтому до его смерти она зубрила науки, которые, как положено было считать, поддавались только мальчикам. Развитием женственности в Лиззи, увы, не озаботился никто в семье: миссис Джеймс пыталась переспорить мужа, но тот был до крайности упрям, а Мэри хватало своих девичьих проблем. В те годы она ещё не выучилась сухости и строгости и предпочитала общаться не с Лиззи, а с мисс Мэйд и беспечными юными подружками, у которых в прелестных головках не было иных мыслей, кроме как о браке и красивых платьях.

Лиззи не была неуклюжа, но сама мысль о том, что ей придётся танцевать, вызывала в ней ужас.

— Когда танцуют, — сказала Лиззи, сжимая руку Джо и внутренне напрягаясь, — кажется, что рук и ног у человека не по две, как полагается, а по четыре или вовсе по шесть. Я боюсь, что запутаюсь и упаду.

Джо ободряюще сверкнул глазами, и его пальцы крепче сжали её похолодевшую ладонь.

— Тогда отключи разум, — сказал он, — твоё тело само знает, что тебе нужно.

— Отключить? — с сомнением прокричала Лиззи. Гудение музыки становилось всё навязчивее и громче.

Джо молча кивнул и отступил на шаг в сторону. Теперь их руки едва соприкасались, и Лиззи не могла избавиться от страха, что Джо её сейчас бросит. Она неуверенно скользнула подушечками пальцев ниже, к его ладони, но тут он сжал кулак и подпрыгнул. Джо был выше, и Лиззи, чтобы её рука не выскользнула из его руки, пришлось прыгнуть следом. Её каблуки глухо загрохотали по дереву.

— Просто не волнуйся! — крикнул Джо. — Слушай музыку и считай!

— Слушать? — поразилась Лиззи.

Вблизи от музыкантов царил такой грохот, что она не могла сказать, какую мелодию играют. Любой звук, издаваемый стройным многообразием инструментов, был для неё как рокот землетрясения. Джо подмигнул ей и снова подпрыгнул, и Лиззи пришлось подскочить вслед за ним.

— Считай! — крикнул он. — Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре!

Лиззи склонила голову. Глухие неразборчивые удары инструментов отзывались на слова Джо податливым эхом. Джо не останавливался: подпрыгивая, как заведённый, он потащил Лиззи кругом, и двигался он так легко, словно он родился в стихии танца. Лиззи неуклюже скакала за ним и никак не могла попасть в такт. Со всех сторон наваливались чужие горячие локти и бока, в уши врывался неразборчивый смех и весёлое повизгивание девушек, а среди густого сероватого тумана проблескивали, как огни маяка в ночи, задорные улыбки.

— Раз-два! — крикнул Джо. — Хоп! Когда я говорю «хоп», ты прыгаешь, понятно?

Лиззи растерянно потрясла головой. В лёгких у неё поселилась иссушающая жара.

— Д-да, — сказала она, — кажется, понимаю!

— Тогда давай! — Джо озорно подхватил её под другой локоть и ловко закружился на месте. — Раз-два — хоп!

Ноги Лиззи сами оторвались от пола, и она грузно и неуклюже ударилась каблуками о дерево. Джо весело подбодрил её:

— Да, вот так, всё ты правильно делаешь! Раз-два — хоп! Три-четыре — хоп!

Лиззи покорно подпрыгнула снова, и Джо разразился потоком похвал:

— Умница, Лиззи! Всё ты правильно делаешь! А теперь, когда я говорю «четыре-хоп», мы с тобой меняемся местами!

— Что ты говоришь?

В ушах у Лиззи гудело: то ли это кровь слишком громко колотилась в жилах, то ли тяжеловесное буханье музыки успело её утомить. Джо легко подскочил снова (Лиззи последовала его примеру) и как-то совершенно неожиданно очутился с другого бока от неё, словно бы перенёсся туда по воздуху. Джо надёжно сжал другой локоть Лиззи и проскрипел ей на ухо — громко и отчётливо:

— Просто подставляй другую руку и прыгай! Неужели ты этого не чувствуешь?

Пока Лиззи чувствовала лишь бурление крови в жилах. Кровь билась в суженных сосудах, как будто колола их острой иглой, и каждый новый толчок служил сигналом к тому, чтобы подскочить повыше, погромче крикнуть, увереннее поправить воротник и повыше поднять голову. Кругом них в таком же безумном водовороте кружились десятки других пар, и далеко не все здесь были цветущими юношами и полными сил девушками. Вдохновляющий пример мистера и миссис Дойл оказался заразительным: следом за ними танцевать вышло ещё несколько зрелых пар. Лиззи с удивлением заметила в толпе абсолютно седую, лысеющую макушку и даже ахнула.

— Джо! — крикнула она, с трудом хватая ртом прелый воздух. — Джо, погляди только, там дедушка танцует!

У стены лихо отплясывал совершенно седой старик, маленький, высохший и с трясущейся головой, а под руку он с торжественной комичностью вёл такую же седую и иссохшую старушку с острым, как нож, подбородком. С одной руки старушки игриво свисала дряхлая, как и она сама, цветастая ирландская шаль.

— И чего ты на них так уставилась? — спросил Джо. — Пускай танцуют, пусть сердце радуется!

Лиззи была так потрясена, что едва было не забыла поменять руку и случайно отдавила каблуком Джо ногу. Спереди и сзади их сдавливали высокие длинноногие танцоры. Джо поморщился и крикнул:

— Лиззи, не думай ты! Хватит думать! Когда ты думаешь, у меня пальцы болят!

— Прости, извини, я уже не думаю!

Старик в углу покорял публику, изящно жонглируя дряхлой партнёршей. За столом скучились, сжимая стаканы, огромные волосатые мужчины, и особенно выделялись среди них три бравых рыжих молодчика, которые не сводили с пожилой пары глаз и колотили по столу кулаками-киянками:

— Давай, дед! Давай, покажи им всем нашу ирландскую кровь! Вперёд, старикан!

Когда снова пришло время меняться руками, Джо крикнул Лиззи в ухо:

— Эти ребята — мои старые знакомые! Они мне подарили мой табак!

— Фу! — выпалила Лиззи в ответ и разразилась дробным смехом.

Нервное возбуждение, копившееся внутри, достигло точки кипения и уже не просило, а требовало выхода. Лиззи была уверена, что взорвётся, разлетится в клочки, если сейчас же не выплеснет эту бурную, не знающую выхода безумную энергию.

Зала наполнялась людьми. Если раньше Лиззи казалось, что танцующих уже немало, то теперь их стало непозволительно много. В каждом углу, за каждым столом кучками собрались зеваки, то тут, то там возникали новые коробки танцующих и новые детские хороводы. Музыканты надрывались на своих местах, их лица и руки были усыпаны горошинами пота, у них раскраснелись щёки. Грохотание и безумное повизгивание музыки сотрясало зал, тысячами молний прошивая густой, тяжёлый и иссушающе горячий воздух, и Лиззи, если бы она сейчас думала, осталось бы лишь изумляться, почему другие палубы до сих пор не переполошила эта звонкая какофония. Но Лиззи послушала совета Джо и совершенно расслабилась. Напрягшийся ум, который всё это время анализировал, строил планы, догадки и предположения, наконец-то погрузился в дрёму, и Лиззи стало так хорошо, как не бывало, наверное, даже в детстве. Теперь ей было ясно, почему дураки живут счастливее всех: они повиновались только зову тела, а тело, как разумно сообщил ей Джо, само могло разобраться в том, что ему необходимо.

Силы постепенно оставили её. Когда она, задыхаясь и обливаясь потом, повисла у Джо на руке, тот резко остановился.

— Эх, нехорошо, — пробормотал он, — я только разошёлся! Ладно, Лиззи, ты как там? Идти можешь сама?

У Лиззи так гудели ноги, что она совсем не была в этом уверена. Тем не менее, она весомо кивнула и сказала:

— Да.

— Что-то голосок у тебя слабый, не верю, — отрезал Джо и за руки потащил Лиззи к ближайшему столу. Лиззи доверчиво облокотилась о него.

Она почти и не шла самостоятельно: Джо, как буксир, волоком тащил её на себе, раздвигая локтями бешено пляшущие парочки. Они вдвоём казались смешно маленькими в сравнении со всеми этими взрослыми людьми, которые уходили макушками в потолок, как грибы-великаны. Лиззи весело посмеивалась над этим про себя бессмысленным смехом, пока каблуки её туфель вяло чертили неровные дорожки по доскам. Приятная тяжесть у неё в голове лишала и способности, и желания размышлять, а двигаться мешала свинцовая усталость, наполнившая каждый мускул. Остановившись у стола, Джо бережно сгрузил её, устроил поудобнее на узкой скамье и сам завалился рядом. Лиззи блаженно откинулась назад — спина Джо была куда приятнее и надёжнее бездушных твёрдых спинок кресел, в которых она была приучена сидеть. Джо дышал тяжело, но размеренно, а Лиззи всё ещё хватала ртом жаркий воздух и задыхалась, сердце её клокотало в груди, поднимаясь к горлу, как обезумевшее. Лиззи неуклюже расстегнула куртку и медленно стала обмахиваться руками. Коробка танцующих, откуда они выбрались совсем недавно, подросла ещё на две линии. Неутомимый старик со своей старухой чинно присели за столик снова и налегли на питьё. Чету Дойлов, однако, ничто не могло остановить: они по-прежнему выплясывали в центре коробки так, словно не чувствовали усталости, хотя даже самые преданные их почитатели уже измучились рукоплескать и поддерживать звонким гиканьем.

— Вот уж не думала, что твой лучший друг Ларри окажется девочкой, — ядовито сказали вдруг с противоположной стороны столика.

Лиззи скосила мутный взгляд на говорившего. Это оказалась та самая длинношеяя девочка, выросшая из своего милого платьица, с которой Лиззи уже довелось встретиться. Хотя это случилось совсем недавно, Лиззи казалось, с тех пор прошла целая жизнь, поэтому ей пришлось поднапрячься, чтобы вызвать из памяти имя девочки.

— Джанет, — устало протянул Джо, — надо же, ты тут. А что это ты сидишь, интересно? Тебя не пригласили?

У Джанет конвульсивно дёрнулась впалая щека.

— А вот и нет, — гордо отчеканила она, — меня эти забавы не интересуют. Похоже на свальный грех! — и она надменно фыркнула длинным тонким носом, похожим на нож для резки сыра.

Джо покачал головой.

— Хорошо, пусть так. Что ты здесь тогда делаешь?

С бледного лица Джанет сошли остатки краски. Она нервно вздохнула, потеребила свой девчоночий воротничок нервными пальцами и протараторила:

— Я… я… эм… я хотела попить!

Джо прищурился.

— Что-то не вижу я здесь никакого стакана.

Джанет позеленела и, подскочив, рубанула кулаками по столу так, что тот даже подпрыгнул. В её расширившихся глазах появилась тень ужаса.

— Потому что я уже закончила пить и ухожу! Да, я уйду — вот прямо сейчас, а ты оставайся здесь, Джо Дойл, со своим другом или подругой — не знаю, кто это, но и знать, честно говоря, желания нет! И продолжайте наслаждаться своими грязными низкими плясками, на которые…

— … на которые ты очень хотела бы попасть, но тебя никто не позвал? — поинтересовался Джо.

Джанет не ответила и гордо развернулась к Джо спиной. Она напряглась, свела плечи, скрестила на груди длинные нескладные руки и решительно стала проламываться к выходу. Однако она не успела отойти достаточно далеко, чтобы не услышать невинного и спокойного вопроса Лиззи:

— Ведь тебе одиноко, да, Джанет?

Джо тут же повернулся к Лиззи, дёрнул её за рукав и с непревзойдённой выразительностью сделал страшные глаза. Он отчаянно замотал головой, как лошадь, которая не хочет выбираться на выезд, но Лиззи даже не посмотрела в его сторону. Теперь, когда всё кругом неё оттаяло, она изо всех сил хотела бы разморозить и ту лапу, что навязчиво стискивала ей сердце в страшных острых когтях.

Джанет остановилась и вздрогнула.

— Я с тобой не разговариваю! — отчеканила она. — Я тебя не знаю!

— Значит, пришло самое время познакомиться, — доброжелательно сказала Лиззи, — меня зовут Элизабет Джейн Джеймс, и я плыву здесь вторым классом, рейс Саутгемптон-Нью-Йорк.

Джанет порывисто обернулась и стиснула руки на груди.

— Вторым классом? — недоверчиво переспросила она и взметнула одну бровь. На щеках у неё зарделись два симметричных пунцовых пятнышка.

— Да, — покорно кивнула Лиззи, — второй класс, рейс Саутгемптон-Нью-Йорк. Это кажется тебе интересным?

Джанет тотчас отвернулась.

— Врёшь! — выдохнула она.

— Не веришь, ну и не надо, — Лиззи покачала головой, — а, между прочим, это меня спас мистер Уайльд, когда я повисла на канатах. И, хочешь, я что-то ещё скажу?

Джанет по-прежнему смотрела в сторону, но одним глазом косо посматривала в сторону Лиззи. Не дождавшись ответа, Лиззи продолжила:

— Вот что я ещё могу тебе сказать: я знаю, как тебя зовут, потому что Джо немало рассказывал мне о тебе.

Джо тут же дёрнул Лиззи за рукав ещё настойчивее и совсем жутко округлил глаза. Только Лиззи этого не увидела, поскольку она, благодарение небесам, в сторону Джо сейчас не смотрела.

— И ты можешь думать о Джо что угодно плохое, — рассудительно продолжала Лиззи, — поскольку я не вижу особенных причин, по которым ты могла бы ему понравиться, да и он — тебе, честно говоря. Но Джо очень много о тебе говорил, и я уверена, что это совсем не от неприязни.

— Чушь! — тут же отрубила Джанет и плотнее прижала к впалой груди нескладные руки.

— Бред сивой кобылы! — откликнулся Джо и замотал головой. — Чтоб я — и с ней по-доброму?! Да это глупости какие-то!

— Он совсем ничего не понимает в хороших манерах! — поддержала его Джанет и хмыкнула. — Так что я эти глупости слушать не собираюсь, я ухожу!

— Хорошо, — вздохнула Лиззи, — раз так, ты можешь уйти, конечно, но тогда я не понимаю, зачем ты стояла здесь в течение всего этого времени и слушала меня?

Джанет запнулась, побуровела и зашаталась. Джо стал бледным, как мертвец на столе в прозекторской.

— Что такое, Джанет? — безвинно поинтересовалась Лиззи. — Или ты, Джо, что скажешь? Конечно, вы вполне можете начать оправдываться и говорить всё, что вам в голову придёт, но я думаю, что вам обоим давно уже хочется потанцевать вместе. Что вы скажете?

Джо встрепенулся, как старый пёс, у которого из-под носа увели жирную косточку, и оскалился.

— Нет!

— Танцевать — с ним? — брезгливо хмыкнула Джанет. — Ни за что! У этого гадкого ирландца наверняка вши!

— Вши?! — разъярился Джо. — Ты, колбаса английская!

— Колбаса? — ахнула Джанет и возмущённо порозовела.

— Да если бы ты знала, через какую задницу нам с семьёй пришлось пролезть, только бы попасть на этот корабль, ты ни слова о вшах не пикнула бы! — грозно выкрикнул Джо и постучал кулаком по столу. — Мы прошли медосмотр, понятно? Вшей ни у кого нет, разве что у па были, но ведь он налысо постригся, так что мы абсолютно чистые! Ещё раз о вшах услышу…

— Задница! — с каким-то священным трепетом в голосе восклицала Джанет на разные лады и прижимала платок к дрожащим губам. — Как ты можешь выражаться подобным образом в присутствии девушек, невоспитанный?

— Я невоспитанный? Да ты сама меня довела!

Лиззи мягко ввинтилась между Джо и Джанет, сошедшихся грудь к груди, и ухватила обоих под руки так неожиданно, что они не успели вырваться. Лиззи понимающе подмигнула обоим и закружилась — стремительно, со всей возможной ловкостью, чтобы и Джанет, и Джо утратили силы для пикировки. Они поперхнулись воздухом и впрямь ненадолго умолкли, а Лиззи тем временем подскочила к ближайшему детскому хороводу и нагло проломилась в его центр. Сердце стучало у неё в груди, как обезумевшее.

— Ребята! — зычно крикнула она малышам. — Мы здесь в свою сторону крутимся, а вы — в другую!

Дети радостно запищали и пустились в буйный пляс. Лиззи не пришлось ничего делать: их подхватили, как вихрь — сухие листья, и вовлекли, втащили в танец. Джо и Джанет успевали только потрясённо хлопать глазами и ловить ртами воздух. Их свободные ладони безвольно повисли.

— Немедленно взялись за руки! — крикнула Лиззи. — Могу быть уверена, что это не смертельно!

В центр хоровода неуклюже пробилась заметноистрепавшаяся Бетти. Судя по красноте её щек и затруднённости дыхания, ей не удалось избежать танцев, пока она пробиралась сюда. Бетти неуклюже отбросила со лба неопрятные космы и простонала:

— Слушайте, я готова танцевать с кем угодно, но только не с мистером Мелоуном…

— Мистер Мелоун? — вопросительно сказала Лиззи и поглядела на Джо.

Их хоровод остановился, и Джо, пытаясь отдышаться, согнулся пополам. Он неловко пояснил:

— Это кто-то из тех волосатых братцев, которые хлопали деду… не знаю, кто из них более назойливый, но втроём они действительно страшная сила.

Бетти утвердительно закивала. Не успели Джо и Джанет возразить, как она встала между ними, вцепилась им в руки и с готовностью кивнула Лиззи.

— Начинайте танцевать, пожалуйста, ведь он меня найдёт!

И Лиззи убедилась в том, что один из братьев Мелоунов, а, быть может, и все трое, не одарён особой живостью ума, поскольку внушительный великан, что появился около хоровода через пару секунд, так и не нашёл Бетти, хотя она и отплясывала у него прямо под длинным приплюснутым носом. Впрочем, великан не особенно огорчился: он подхватил под локоть миниатюрную девицу, что едва доставала ему до середины плеча, и увлёк в танец в последний ряд коробки, где всё ещё покоряли публику своими изяществом и неутомимостью неразлучные мистер и миссис Дойл.

Шум музыки, топот и разговоры стали для Лиззи привычными. Она не останавливалась, хотя не чувствовала под собою ног. Её кружило, будто слабую веточку в водовороте, и она впервые в жизни радовалась свободе от собственного разума — радовалась жизни, в которой ею управляло только тело, само знающее, что ему нужно.

Лиззи не знала, сколько времени прошло, но, казалось, не минуло и часа с тех пор, как заросший детина отвёл её, Бетти и Джо на танцы. В груди у неё что-то горело, мысли путались, и она не могла точно сказать, что сейчас видит: реальность или то, что услужливо рисовало расшалившееся воображение. Во всяком случае, одно она знала достаточно хорошо: голова и тело у неё пылали и требовали срочного охлаждения. Не сговариваясь, Джо, Лиззи, Бетти и Джанет поспешили на прогулочную палубу для третьего класса.

По дороге Джанет вынула из кармана часики на изящной, хоть и потускневшей цепочке, и сощурилась, сверяя время. Её глаза округлились.

— О господи, — сказала она, — уже одиннадцать вечера! Что скажет папа?

— Не думаю, что он будет против, — лукаво усмехнулся Джо и показал большим пальцем за спину.

За длинным столом собралась большая и дружная мужская компания. Среди беседующих Лиззи заметила уже знакомого ей волосатого чернявого детину, краснощёкого алкоголика Палмера и одного из братьев Мелоун. Привалившись к плечу Мелоуна, тощий человечек в потрёпанном старомодном сюртуке вдохновенно повествовал о чём-то и в подкрепление своих слов опрокидывал в рот стакан всякий раз, как история подходила к напряжённому моменту.

Джанет расстроенно покачала головой и закрыла лицо руками.

— И это — мой папа! — без всякого пафоса, но с грустью произнесла она.

Джо успокаивающе хлопнул её по плечу, и Джанет дёрнулась, но не отстранилась. Бетти тактично отвела руку брата.

— Думаю, всем нам ясно, что мистер Боулс занят, — светским тоном произнесла Лиззи, — так что он не станет возражать, если мы выйдем прогуляться.

Джанет неуверенно закусила губу.

— Но уже поздно, — сказала она и помяла в руках цепочку от часов. — Если папа…

— Вряд ли он следит за временем, — спокойно сказал Джо, — а ночь сегодня отличная. Если и любоваться Атлантикой, то только сейчас.

— Да, — поддержала Бетти, — я тоже слышала, что мы можем приплыть уже завтра или послезавтра. Времени остаётся совсем мало.

Джанет покусала губы.

— Я даже не знаю…

Она умоляюще посмотрела на мистера Боулса, как будто мысленно призывая его явиться и строго запретить выход на палубу. Но мистер Боулс не обладал телепатическим даром и потому продолжал своё нехитрое занятие, благо что вниманием слушателей он завладел достаточно уверенно. Джанет поглядела на него ещё с пару мгновений грустными влажными глазами, а затем вздохнула и спрятала часы в карман.

— Хорошо, — сказала она, — я согласна.

Джо и Лиззи знали прогулочную палубу для третьего класса лучше Бетти и Джанет. Они повели обеих девочек к тому самому месту, что служило для Джо точкой отправления в его путешествиях на палубу к Лиззи. Снаружи было непривычно холодно; колючий ветер забирался за воротники и выдувал жар с тела. В считанные мгновения буйная радость покинула Лиззи, и разум её включился сам собой. А следом, едва разум проснулся, сомкнулась на сердце та самая властная когтистая лапа.

— Жаль, что путешествие так быстро заканчивается, — сказала Джанет, подступив к борту. — Я не думала, что мы уже почти на месте. Я не слишком интересовалась жизнью, которая идёт на корабле, я… пожалуй, я веду слишком замкнутый образ жизни.

— Что ты будешь делать, когда окажешься в Нью-Йорке, Джанет? — поинтересовалась Бетти.

Та задумчиво пожала плечами.

— Я не знаю. Всё зависит от решения папы, а он не посвящает меня в свои планы. Мы направились в Нью-Йорк, потому что папе кажется, что Америка — это страна будущего. Он хотел бы принести миру столько пользы, сколько он только может, но его чертежи не интересуют инвесторов.

— А кем твой папа работает? — осторожно спросила Лиззи.

Джанет по-прежнему смотрела в воду: её гладь была тёмной, как обсидиан, и в ней отражались только редкие огоньки звёзд. В глазах Джанет поселились спокойствие и величественная отстранённость. Лиззи вдруг поймала себя на жадном желании узнать, сколько Джанет лет на самом деле. Когда она отстранённо стояла у борта и глядела в никуда, она казалась совсем взрослой девушкой.

— Мой папа — клерк в нью-йоркском отделении «Уайт Стар Лайн», — сказала она спокойно, и вдруг её губы сжала сухая усмешка. — Проще говоря, он занимается обычной и скучной бумажной работой: ставит печати и подписи и стережёт документы, которые никому не нужны. А в душе он изобретатель.

— Надо же, — пробурчал Джо с отголоском неприязни в голосе, — а я в душе, может быть, Рокфеллер…

Бетти чувствительно ударила Джо в живот локтем и тут же мило заулыбалась Джанет. Но Джанет не только не смотрела на них, а, казалось, и не слушала, что они говорят, и обращалась сама к себе.

— Он хотел бы осчастливить весь мир, — продолжила Джанет, — у него много наработок. Он предлагал «Уайт Стар Лайн» свои корабельные модели, и его интересовали поезда, и он везде пытался объяснить, как он видит мир, но к нему никогда не прислушивались. Его проекты, как говорят, слишком рискованные, а большие деньги не любят большого риска. Во всяком случае, их владельцы точно не любят. Они предпочитают копить и вкладываться лишь в то, что гарантированно оправдает затраченные усилия. А папа очень хотел бы, чтобы его когда-нибудь признали. Вернее, его не волновала слава, пока не умерла мама — а она всем сердцем хотела, чтобы папа когда-нибудь стал знаменитым. Мама считала, что он этого заслуживает. — Джанет помолчала и вдруг вынула из кармана платок. Она провела платком по глазам, улыбнулась и продолжила: — Поэтому папа и решил перебраться в Америку и попробовать начать всё сначала здесь. Говорят, что Америка — суровая страна, но также это страна многих возможностей. Кто знает, — сказала Джанет, — может быть, у него на самом деле получится добиться того, о чём он мечтает. Я всегда молюсь об этом.

Бетти звучно шмыгнула носом. Глаза у неё покраснели.

— Джанет, — сказала она торжественно, — я буду молиться вместе с тобой.

Джанет по-прежнему не отводила взгляда от чёрных, глубоких и загадочных вод Атлантики. Совсем немного оставалось проплыть «Титанику», прежде чем он увидел бы смутные очертания желанных американских берегов.

Было двадцать три часа и пять минут вечера, четырнадцатое апреля тысяча девятьсот двенадцатого года.

Глава 20. Право на борт!

Семеро офицеров «Титаника» сменяли друг друга на вахте со строгой пунктуальностью. Поздним вечером четырнадцатого апреля тысяча девятьсот двенадцатого года на мостике дежурили два офицера: первый помощник капитана Уильям Мёрдок и шестой помощник, Джеймс Муди. Мёрдок сменил на посту Лайтоллера, второго помощника, который принимал вахту от старшего помощника Уайльда. Капитана Смита на мостике не было: он отправился на ужин, который устроили в его честь богатые супруги Уайденеры. Джордж Уайденер давно уже восхищался капитаном Смитом, «капитаном миллионеров», как его называли за глаза. И правда, «Уайт Стар Лайн» выказывала такое доверие Смиту, что назначала именно его в самые важные рейсы. Для «Уайт Стар Лайн» было важно иметь хорошую репутацию и зарабатывать столько, чтобы хватало на достойную конкуренцию с «Кунард Лайн». В девять часов и двадцать минут вечера капитан Смит поинтересовался у второго помощника Лайтоллера, когда они войдут в ледовый район, о котором предупреждала их «Карония». Лайтоллер дал достаточно точный прогноз — к одиннадцати вечера. Капитан распорядился снизить скорость при появлении тумана. Вслед за тем капитан покинул мостик. Лайтоллер остался на посту.

В десять часов вечера началась вахта первого помощника Мёрдока. За полчаса до этого в рубке радиста всё ещё кипела ожесточённая работа. Загруженный сверх меры Джек Филлипс сидел в наушниках за своим рабочим местом, усталый и злой от недосыпа и бесконечных переработок. Вдруг на связь вышел пароход «Месаба», что принадлежал корпорации Моргана. «Месаба» несла тревожные вести.

Ледовая обстановка. Сегодня в районе 41° 25΄ северной широты, между 49° и 50 ° 3΄ западной долготы замечены айсберги и обширные ледовые поля. Погода хорошая, ясно.

Радист тут же подтвердил получение сообщения. Стенли Адамс, что служил радистом на «Месабе», был крайне обеспокоен, поэтому запросил у «Титаника» подтверждения передачи информации на капитанский мостик. Только вот это подтверждение Стенли Адамс, как он ни вслушивался бы, как он ни нервничал и ни ждал бы, так и не получил. Замученный, усталый, злой, утерявший остроту внимания радист Филлипс допустил непростительную ошибку: сообщение с «Месабы» так и не было передано на капитанский мостик.

Шло время. Уильям Мёрдок и Джеймс Муди ответственно несли свою вахту на мостике. Джек Филлипс по-прежнему сидел за столом — Гарольд Брайд должен был сменить его лишь в два часа ночи, а до тех пор было ещё далеко. Брайд даже собирался заступить на вахту пораньше: сегодня у его товарища выдался крайне напряжённый день.

Все проблемы начались с того, что радистам пришлось несколько часов потратить на ремонт вышедшего из строя оборудования, а вслед за тем, не успели они перевести дух, как на них посыпались градом срочные, пусть и не всегда важные, сообщения. Радистам на «Титанике» платили мало. Приходилось подрабатывать на доставке пустых и бессмысленных телеграмм богатых пассажиров, и было бы кощунством заявить, будто Джек Филлипс и Гарольд Брайд получали от этого удовольствие.

Было почти одиннадцать вечера. Сирил Эванс, радист «Калифорниэна», попытался выйти с «Титаником» на связь. «Послушай, старина, мы застряли, — сообщил он Джеку Филлипсу с дружеской предупредительностью. — Льды со всех сторон».

Филлипс был уже вне себя: постоянные помехи в эфире не позволяли ему вести активное общение с Кейп-Рейсом. Филлипс ответил жёстко и не совсем вежливо: «Заткнись. Я занят. Работаю на связи с Кейп-Рейсом».

Сирил Эванс, в свою очередь, был глубоко уязвлён этой грубостью. «А не пойти ли тебе к дьяволу на рога, старина?» — подумал он. В половину одиннадцатого вечера Сирил Эванс выключил радиоприёмник и улёгся спать. Никто не мог обвинить Сирила Эванса в халатности: его вахта кончилась. На замену Сирилу Эвансу никто не заступил — но разве был в этом виноват именно он?

Так что Сирил Эванс со спокойной душой забрался в постель, предоставив «Титаник» и его невежливого радиста собственному неблагоразумию.

А тем самым временем первый помощник Мёрдок и шестой помощник Муди продолжали ответственно стоять на мостике. В воронье гнездо забрались два вперёдсмотрящих: Фредерик Флит и Реджинальд Ли. Их вахта началась в десять часов вечера, и в полночь их должны были сменить на посту. До тех пор оба напрягали глаза и кутались в свои шинели, которые не могли защитить от пронизывающего холода, властвующего на марсовой площадке. Фредерик без конца растирал обледеневшие ладони, Реджинальд дул на совершенно белые и трясущиеся пальцы.

— Сколько там уже? — время от времени интересовались они друг у друга тоскливыми голосами.

Нести вахту в вороньем гнезде никогда не было особенно увлекательно, но сегодня, в эту морозную и одинокую безлунную ночь, эта обязанность казалась обоим вперёдсмотрящим хуже каторги. Минуты здесь растягивались на часы. Реджинальд Ли и Фредерик Флит едва успели приступить к работе, но они уже были уверены, что им пора с нетерпением ожидать сменщиков. В тусклом свете ночи глаза приходилось напрягать особенно яростно.

— Могли бы хоть бинокли выдать, — вполголоса буркнул Реджинальд себе в воротник и опять зорко всмотрелся вдаль.

Фредерик Флит слабо пошевелился сзади и спросил:

— Сколько времени?

Реджинальд одним глазом посмотрел на наручные часы.

— Одиннадцать вечера, — доложился он.

— О, — обрадовался Фредерик, — остался только час, старина! Как ты думаешь, скоро ли мы будем в Америке?

Фредерик призадумался.

— Хотелось бы поскорее, — сказал он, — корабль замечательный, но я уже чертовски давно не ходил в отпуск.

— Да, да, — закивал Фредерик, — я тоже. Слушай, старина, может, рванём куда-нибудь вместе, как сойдём в Америке?

— Куда?

— Разве приходится искать место, где можно потратить деньги? — философски поинтересовался Фредерик. — Нью-Йорк — город богачей и странных развлечений. Там не приходится искать, чем заняться.

Реджинальд блаженно кивнул. Сейчас Нью-Йорк казался ему куда ближе родной палубы «Титаника». Корабль на полном ходу взрезал воду острым носом, и мрак расступался кругом него, будто напуганный и стремящийся выразить почтение.

Где-то вдали, в сгущении мрака, постепенно выступали перед Фредериком Флитом однообразные массивы чёрных вод. Звёзды блёкло светили с высокого неба, и вода кругом была как зеркальная. Для опытных моряков такой мёртвый штиль не сулил ничего хорошего — в особенности в сочетании со зверским холодом, который одолевал не только вперёдсмотрящих, но и всех, кому хватило бы ума выскочить на открытую палубу без верхней одежды.

На горизонте что-то блеснуло. Фредерик напряг усталые глаза и тут же вытянулся на месте. Он всем телом подался вперёд и толкнул Реджинальда локтем.

— Что такое?

— Ты тоже это видишь? — быстро спросил Фредерик.

Из тёмного облака ночных теней выступало что-то светлое, бесформенное, похожее на бесплотный грозный призрак. Но это был не призрак — а кое-что намного страшнее, что пугало и бывалых моряков. Сначала предмет казался совсем крошечным, но за считанные доли секунды он вырос, раздался, и теперь он походил на грандиозную гору.

— Айсберг! — выкрикнул Реджинальд, и Фредерик тут же схватился за телефонную трубку. Одновременно с этим он трижды ударил в колокол, предупреждая об опасности.

Трубку взяли мгновенно.

— Есть там кто-нибудь? — крикнул в динамики Фредерик.

На том конце провода зазвучал спокойный и уверенный голос шестого помощника Муди.

— Да, что ты увидел?

Фредерик отозвался звенящим от напряжения голосом:

— Айсберг прямо по курсу!

— Спасибо, — вежливо поблагодарил его шестой помощник и положил трубку.

Больше от Фредерика Флита ничего не зависело.

* * *

Шестой помощник капитана Муди незамедлительно бросился к Мёрдоку с предупреждением. Светлая громада айсберга была так близка к кораблю, что Мёрдок сам увидел её одновременно с получением рапорта. Мёрдок тут же метнулся к машинному телеграфу. Длинные ручки в мгновение перешли в положение «Стоп, машина».

— Право на борт! — скомандовал первый помощник рулевому Роберту Хитченсу.

Озадаченный и встревоженный Хитченс тотчас налёг на массивный руль. Айсберг неуклонно подползал к кораблю. «Титаник» был слишком массивен, и он стремился вперёд с такой скоростью, что, казалось, ему никак не уклониться от столкновения.

— Руль положен на борт, — исполнительно доложил Муди.

С момента отдачи приказа прошло восемь секунд.

Первый помощник Мёрдок лихорадочно спасал корабль. Он резко дёрнул ручку машинного телеграфа, переводя её в положение «Полный назад». Корма «Титаника» находилась в пугающей близости к ледяной громаде, от которой веяло холодом и угрозой, ощутимыми даже тут, на мостике. Мёрдок приказал рулевому:

— Лево на борт!

Царственный айсберг неспешно приближался к кораблю. Огромная ледяная глыба стояла на пути у «Титаника», как будто молчаливо торжествуя: «Вертись, вертись, всё равно не уйдёшь!»

Муди снова подтвердил выполнение приказа. Он склонился над судовым журналом и торопливо сделал соответствующую пометку.

«Титаник» лениво начал поворачивать влево. Нос неохотно отвернулся от айсберга, и всё мощное корабельное тело завалилось на бок, как будто лайнер сам понял, какую опасность таит в себе столкновение, и попытался избежать его в последнее мгновение.

Мёрдок напряжённо ждал. Корабль шёл почти вплотную к ледяной глыбе, выпуская из огромных труб облака чёрного дыма. Айсберг караулил «Титаник», будто приготовившись его ловить. У шестого помощника Муди вся кровь отхлынула от лица. Оба офицера настороженно следили за своим противником — айсбергом, который насмешливо белел совсем рядом с кораблём, и им оставалось только ждать и надеяться на лучшее.

Неожиданно раздался глухой удар. На пассажирских палубах и, тем более, в вороньем гнезде он мог показаться совсем неощутимым, но Мёрдок и Муди его сразу почувствовали. Глухая, злая и мрачная вибрация прошлась по всему, что их окружало: от пола до потолка. Муди встревоженно вздохнул. Сомневаться не приходилось: всё самое страшное уже произошло. Все их маневры оказались бессмысленными.

Мёрдок закусил губу и тут же схватился за рычаг. Этот рычаг предназначался для активации предохранительного механизма, опускающего водонепроницаемые двери корпуса корабля. Всего «Титаник» подразделялся на шестнадцать отсеков, и имелось у него пятнадцать переборок. Судно считалось непотопляемым: его конструкторы постарались на славу. Помимо множества отсеков и переборок, корабль был оснащён ещё и двойным дном. Такие меры безопасности вызывали уважение и уверенность в своей защищённости.

К чести его будь сказано, первый помощник Мёрдок не потерял присутствия духа. В отличие от пассажиров и членов экипажа, которые обратили внимание на толчок, первый помощник не питал никаких радужных иллюзий. Как он мог предположить, даже не спускаясь на нижние палубы, дела обстояли очень и очень плохо. Нужно было позвать капитана.

Пока Мёрдок сделал всё, что было в его силах.

Едва затих отвратительный злобный скрежет, похожий на клацанье зубов старой ведьмы, из своей каюты выскочил встревоженный капитан. Он рано отужинал и собирался хорошенько выспаться, но планы его были разрушены резким ударом и этим противным царапаньем. Капитан Смит провёл в море не один десяток лет; наверное, даже если бы он спал мёртвым сном, он услышал бы этот звук, понял его значение и встревожился бы. Вне всяких сомнений, «Титаник» с чем-то столкнулся, и капитану даже думать пока не хотелось, какими могут оказаться повреждения.

— Что это было, мистер Мёрдок? — тут же сурово спросил капитан у первого помощника.

— Айсберг, сэр, — доложил Мёрдок, — я переложил руль лево на борт и отработал машинами «Полный назад», хотел отвернуть влево, но айсберг оказался слишком близко. Больше я ничего сделать не мог.

— Закройте аварийные двери, — потребовал капитан.

— Они уже закрыты, — тут же ответил Мёрдок.

В котельные под номерами пять и шесть в то самое время, как на капитанском мостике шла эта беседа, мощными каскадами рванула ледяная забортная вода. Над кормовой водонепроницаемой дверью предупреждающе загорелась красная лампочка. Кочегар Фред Бэрретт и помощник второго механика Джеймс Хескет, когда это случилось, вели непринуждённую беседу. Оба мечтали о возвращении в Белфаст, отдыхе и спокойствии. Хотя и Бэрретт, и Хескет любили море и уже словно сроднились с ним, они не могли бросить всё ради удовлетворения своей жажды авантюр и приключений. На берегу Англии, в родном и милом Белфасте, обоих ждали семьи.

— Скорее бы уже вернуться домой, — мечтательно сказал Бэрретт, и в этот самый момент, казалось, что-то глухо грохнуло и заскрежетало.

Палуба под ногами кочегара и второго помощника механика затанцевала, загарцевала, как обезумевшая лошадь. Хескет был уверен, что этого зрелища он никогда не забудет. Казалось, будто весь правый борт неожиданно обрушился внутрь. Там, где совсем недавно была твёрдая обшивка, вдруг возникла гигантская пробоина, и в пробоину рванулись мрак и холод. Бурлящая вода хлынула в котельную, и Хескет едва удержался на ногах. Он охнул и заругался от ужаса последними словами: вода была холоднее пальцев мертвеца. Бэрретт, стоявший рядом с ним, и вовсе упал бы и исчез в беснующемся водовороте, но Хескет вовремя ухватил его за руку. В течение нескольких мгновений оба стояли по колено в ледяной воде, ошеломлённые и оцепеневшие. Вдруг стало так холодно, что мышцы их отказались повиноваться.

А вода продолжала прибывать.

Хескет опомнился первым.

— Бежим! — в ужасе закричал он и рванул Бэрретта за собой так, что едва было не оторвал ему воротник.

Бэрретт и Хаскет рванулись к водонепроницаемой двери. Двигаться обоим было тяжело. Казалось, на них, как на каторжников, надели кандалы, тяжёлые и холодные, точно лапищи самой смерти. Как мешок с углем, Бэрретт вывалился в котельную под номером пять и тут же взвыл.

— Чёрт, чёрт, дьявол, ублюдок! — выпалил он и отчаянно затряс руками в воздухе. Холод никуда не уходил, он колючими иглами пробирался под кожу и прошивал мышцы.

Котельная под пятым номером пребывала в ужасном состоянии. В борту тянулась огромная, почти с метр, пробоина, из которой тугой, хлёсткой и безжалостной струёй била ледяная забортная вода. Бэрретт отчаянно отряхнулся и осмотрелся. Из груды угля с трудом выбирался штивщик Джордж Кэвелл, пересыпая речь отчаянными проклятиями и скрежеща зубами.

— Что, чёрт побери, происходит? — проорал потрясённый Бэрретт.

Штивщик с трудом поднялся на ноги и по-собачьи отряхнулся. Затем он задумчиво посмотрел на гигантскую пробоину, на свои ноги, постепенно погружающиеся в воду, и вздохнул.

— Что происходит, что происходит, — передразнил он Бэрретта, — топнем мы, чего спрашивать-то?

Сидевший в углу кочегар скорбно смотрел на свою пустую миску. Суп, вылившийся из этой миски, темнел влажной лужей.

— Надо выбираться отсюда! — прокричал Бэрретт. — Ребята, давайте, подъём, скорее!

Кочегар, проливший суп, горестно вздохнул.

— Ну ведь даже пожрать толком не дали, сволочи, — грустно сказал он и покачал головой.

— Оскар, хватит слёзы лить, — заворчал Джордж Кэвелл и подошёл к товарищу, — ну, вставай, ленивая ты задница!

Бэрретт продолжал тревожно смотреть на огромную пробоину. Вода прибывала так стремительно, что не следовало сомневаться: если они хоть немного промедлят, то рискуют вскоре уйти в океан с головой.

— Быстрее, Коул! — настаивал Джордж Кэвелл. — Давайте, парни, дуем отсюда!

Бэрретт в сопровождении обоих кочегаров припустил к выходу. Аварийная лампочка продолжала светиться сумасшедшим алым светом.

Тем временем на мостике не стихало оживление. Капитан, первый помощник Мёрдок и четвёртый помощник Боксхолл, тот самый крайне популярный у дам молодой офицер, отправились на правое крыло мостика. Моряки не задержались там надолго: капитану всего лишь нужно было посмотреть, видно ли ещё айсберг. Где-то во тьме ночи слабо блеснуло белое пятно.

Капитан покачал головой и обратился к четвёртому помощнику Боксхоллу.

— Ступайте вниз, разыщите плотника, и пусть он проверит обшивку.

— Есть, сэр.

Боксхолл тут же направился на нижние палубы. Четвёртый помощник спускался со слабой надеждой на то, что всё-таки не найдёт значительных проблем. Правда, такой надежды не было, кажется, ни у кого, кроме него.

Восемью минутами позже четвёртый помощник Боксхолл вернулся на мостик. Капитан смотрел на него с нетерпением.

— Повреждений нет, сэр, — спокойно доложил Боксхолл.

Капитан лишь нахмурился.

— Посмотрите снова, — настойчиво произнёс он, — быстрее.

— Есть, сэр.

Капитан мог бы предположить, что Боксхолл вообще не добрался туда, куда его посылали, но сейчас не было времени в этом разбираться. Так что Боксхоллу пришлось, несмотря на отчаянное нежелание выяснять правду, повернуться и опять отправиться вниз.

Тем не менее, на этот раз четвёртый помощник не успел дойти даже до конца трапа. С ног его чуть было не сбил растрёпанный и взволнованный судовой плотник Хатчинсон. У Хатчинсона были выпучены глаза, сам он был бледен, а по его лицу так и стекал пот. Хатчинсон бросился наверх мимо Боксхолла и хриплым голосом закричал:

— Большая течь!

Сердце четвёртого помощника упало. Тем не менее, Боксхолл не позволил себе показать, как он встревожен, хотя сейчас, наверное, тревожились все. По лицу капитана скользнула тень серьёзной тревоги, у Мёрдока побледнели губы.

Следом за плотником Хатчинсоном к мостику торопился служащий почты, Яго Смит. Как и плотник, Яго был растрёпан и встревожен, его брюки промокли до колена, а в обуви хлюпала вода. С трудом ловя ртом воздух, Яго бесцеремонно протолкался наверх мимо четвёртого помощника Боксхолла (которому оставалось только уступить дорогу), и доложил:

— Почтовый трюм быстро затопляется!

Шестой помощник Муди встревоженно поглядел на Боксхолла. Тот только и мог, что качать головой и про себя спрашивать: «Неужели всё настолько серьёзно?»

Пока что донесения, полученные снизу, никого не могли обрадовать. Боксхолл уже не раз бывал в море и понимал, что над кораблём нависла страшная угроза. Яго Смит и Хатчинсон пытались отдышаться, ожидая дальнейших приказаний. Яго попутно постукивал каблуками по палубе, пытаясь вылить из обуви ледяную воду. Боксхолл смотреть не мог на это: стоило наткнуться взглядом на влажные пятна, как сердце его что-то неумолимо и злобно сжимало.

На этом поток посетителей не иссяк. Следом за Яго Смитом торопился Брюс Исмей. Он находился у себя в каюте, когда услышал грохот от столкновения, и он быстро понял, что произошло нечто ужасное. Брюс Исмей так спешил, что натянул костюм прямо поверх пижамы и влез в суконные комнатные туфли. Если бы он попался кому-то из высшего общества на глаза в таком странном виде, его могли бы принять за сумасшедшего.

Управленческих замашек Брюс Исмей, однако, не растерял. Он обвёл судовых офицеров таким взглядом, словно бы удивлялся, почему те до сих пор ничего ему не рассказали. Капитан повернулся к нему и спокойно сообщил:

— Мистер Исмей, только что мы столкнулись с айсбергом.

Лицо Исмея вытянулось. Он поспешно спросил:

— Вы считаете, что судно получило серьёзные повреждения?

В течение нескольких мгновений капитан молчал. Первый помощник Мёрдок понимающе посмотрел на шестого помощника Муди, а тот перевёл взгляд на четвёртого помощника Боксхолла, по-прежнему слегка ошарашенного стремительным развитием событий. Помощники капитана уже всё знали, и у всех троих сердца замирали от тяжкого волнения.

Наконец, капитан прямо посмотрел на Брюса Исмея и ответил:

— Боюсь, что так.

Вытянувшееся лицо мистера Исмея слегка пожелтело. Тем временем капитан повернулся к шестому помощнику Муди и властно сказал:

— Приведите сюда мистера Эндрюса.

— Есть, сэр.

Муди исполнительно поспешил в каюту Томаса Эндрюса, который в это самое время вовсю работал над своими чертежами в каюте А-36. «Титаник» был грандиозным проектом мистера Эндрюса, его любимым детищем, в которое он вложил немало времени и сил. Мистер Эндрюс был движим искренним желанием сделать свой корабль самым прекрасным пароходом в мире, и он мог проводить часы кряду, не замечая, как бежит время, в трудах и заботах. Тем не менее, о заботах прочих обитателей «Титаника» он тоже не забывал. Мистер Эндрюс помог не только Мэри и мистеру Уайльду, он был хорошим слушателем для членов экипажа, когда те сталкивались с простыми человеческими проблемами, он общался с пассажирами и успел заручиться признательностью и искренней дружеской любовью многих из них. Шеф-пекарь, Чарльз Джуфин, даже испёк ему этим вечером особый каравай мягчайшего хлеба в знак особой признательности. Мистеру Эндрюсу, строго говоря, всегда что-нибудь дарили, но от большей части подношений он скромно предпочитал отказываться. Он умел сосредоточиться на нескольких проблемах одновременно: на чертежах и на просьбе кого-нибудь из своих многочисленных корабельных знакомых. Незадолго до того, как сесть за стол и склониться над бумагами, мистер Эндрюс как раз спрашивал себя, что он может сделать завтрашним утром, чтобы подтолкнуть молодую гувернантку мисс Джеймс к новой встрече с мистером Уайльдом. Свою заинтересованность в этой встрече Уайльд туманно высказал вчера вечером, прежде чем заступить на вахту. Любые близкие контакты с пассажирами в «Уайт Стар Лайн» не приветствовались, однако мистер Эндрюс отчего-то испытывал серьёзное воодушевление, когда думал о том, что может поспособствовать установлению дружбы между мистером Уайльдом и мисс Джеймс.

Но сейчас мистера Эндрюса занимали дела куда важнее и интереснее этого. В гладильном прессе на камбузе ресторана возникли неожиданные неполадки, на личных прогулочных палубах, как он заметил сегодня во время прогулки, была нарисована слишком тёмная галька, а шурупов на вешалках для шляп в каютах пассажиров было чересчур много. Мистер Эндрюс продолжал размышлять и над другими рутинными проблемами. Салон-читальню, определённо, следовало уменьшить: немногие дамы в начале двадцатого века теперь соглашались оставлять мужей после обеда. Даже консервативная миссис Флэнаган, которую мистер Эндрюс брал в качестве образца среднестатистической богатой дамы, далеко не всегда уходила в читальню, несмотря на то, что в делах и проблемах мужа она не понимала ровным счётом ничего.

Мистер Эндрюс взял карандаш и увлечённо стал делать на чертежах пометки. Когда корабль пропахал бортом айсберг и всё титаническое тело его затряслось, мистер Эндрюс был так поглощён своим занятием, что совсем ничего не заметил. Если бы он имел привычку запирать дверь каюты, шестому помощнику Муди пришлось бы доставить ему неудобства, проламываясь внутрь. Но, по счастью, мистер Эндрюс был не из скрытных людей. Его жизнь проходила у всего корабля на виду, и он был готов помочь делом или советом практически в любое время дня и ночи, а потому двери его всегда были открыты.

— Мистер Эндрюс! — возвестил с порога шестой помощник Муди.

Мистер Эндрюс по-прежнему делал пометки в чертежах. Он даже не услышал, что к нему обращаются. Шестой помощник Муди решительно шагнул в каюту и уже громче повторил:

— Мистер Эндрюс, вас вызывает капитан Смит!

Главный конструктор тотчас встрепенулся и отбросил карандаш. Он смерил озадаченным взглядом молчаливого, собранного и явно встревоженного шестого помощника. Муди был из тех неугасимых оптимистов, которые улыбаются даже самой смерти в лицо. Но сейчас Муди смотрел серьёзно и отнюдь не весело.

— Что произошло? — спросил мистер Эндрюс и торопливо поднялся из-за стола.

— Мы столкнулись с айсбергом, — сообщил Муди, поворачиваясь к выходу, — капитан ожидает вас на мостике.

Несколько минут спустя мистер Эндрюс и взволнованный капитан Смит уже обходили судно. Они спустились по трапу для экипажа, чтобы не привлекать к себе чрезмерно много внимания, впрочем, на палубах сейчас почти никого и не было. Главный конструктор и капитан прошли мимо корта для игры в сквош. Ледяная забортная вода там уже подступала к штрафной черте, что толстой полоской темнела на торцевой стене.

Приборы на мостике неумолимо свидетельствовали, что у «Титаника» появился едва заметный дифферент на нос. На правый борт судно кренилось на пять градусов. С тяжёлым сердцем первый помощник Мёрдок взглянул на эти показания. Он предпринял всё возможное, чтобы корабль не пострадал — но теперь отсеки медленно переполнялись водой, и Мёрдок не мог не винить себя в этом.

Тем временем капитан и главный конструктор продолжали обход судна. Вода скопилась в форпике, в первом и втором трюмах, в почтовом отделении и в двух котельных: шестой и пятой… Некоторые пассажиры начинали тревожиться. По палубам стремительно растекались зловещие слухи о сундуках, плавающих в трюме. Волна перепуганных людей хлынула на палубу. Пассажиры толпились отдельными кучками и встревоженно смотрели на мистера Эндрюса и капитана, которые молча продолжали обходить корабль. Ни один из них не позволял себе ни паники, ни вздоха облегчения: пока ещё было слишком рано что-либо говорить пассажирам, несмотря на то, что ситуация явно складывалась тревожная.

— При затоплении любых двух отсеков, — спокойно объяснил капитану мистер Эндрюс по завершении обхода, — судно останется на плаву. Так же будут обстоять наши дела, если будут затоплены любые три из первых пяти отсеков. Даже если четыре первых отсека будут затоплены, непотопляемость лайнера остаётся несомненной. Но, как бы ни было прискорбно это сообщать, в случае затопления пяти отсеков и более мы пойдём ко дну. Между пятым и шестым отсеками установлена переборка. Она доходит только до палубы Е и в случае затопления не сможет удержать воду. Нос уйдёт так глубоко в океан, что сквозь люки отсек будет затоплен. Вода будет последовательно переливаться и в следующие отсеки, это значит…

— Размер пробоины составляет не менее двенадцати квадратных футов, — сказал капитан.

Лицо Эндрюса заметно побледнело.

— Что ж, — промолвил он, — в таком случае, могу предположить, что вода поступает как минимум в шесть отсеков.

— Сколько времени у нас есть?

— Не более полутора часов, — покачал головой конструктор.

Теперь сомневаться не приходилось: величественный и гордый «Титаник», жемчужина «Уайт Стар Лайн» и украшение английского флота, был обречён.

Глава 21. Сбор

В двадцать три часа и сорок минут четырнадцатого апреля тысяча девятьсот двенадцатого года миссис Флэнаган находилась у себя в каюте. С тех самых пор, как произошёл тот ужасный скандал с Джорджем, Мэри, её сестрой и рубашкой, миссис Флэнаган отвратительно себя чувствовала. У неё и без этих волнений каждое утро болела голова, а утомлялась она так быстро, что не могла присутствовать на многочисленных званых ужинах, которые давались практически каждый вечер.

Миссис Флэнаган была воспитана как аристократка и привыкла проводить время с себе подобными. На борту корабля она предпочитала вести себя как на суше. Поэтому, наверное, легко будет понять, отчего миссис Флэнаган так искренне расстроилась, что головная боль не дозволяет ей принимать участие в увеселениях. Вне всяких сомнений, миссис Флэнаган куда лучше чувствовала бы себя, если бы мистер Флэнаган сделал вид, что он её поддерживает — но мистер Флэнаган весело проводил время на ужине и не вспоминал о жене.

Миссис Флэнаган не была приучена выставлять напоказ свои чувства, но это казалось ей оскорбительным. Она едва было не расплакалась, правда, затем взяла себя в руки и легла спать.

Долго она не проспала: едва миссис Флэнаган успела соскользнуть в дрёму, как судно словно бы качнулось, и слух её потряс совершенно отчётливый странный звук. Он чем-то походил на треск разрываемой ткани. Казалось, за бортом поселилось чудовище, которое сердито дерёт огромными когтями гигантскую занавеску.

Миссис Флэнаган села в постели и обеспокоенно протёрла глаза. Этот странный звук и лёгкое сотрясение каюты ей совсем не понравились.

«Что это такое?» — спросила она себя и осторожно выглянула наружу.

Но миссис Флэнаган не увидела ничего, кроме зеркально сияющей забортной воды.

«Наверное, мы замедлили ход», — беспечно подумала она.

Такое невежество для миссис Флэнаган было простительным: в конце концов, она знала о кораблях ровно столько, сколько полагается писать на первых полосах газет. Миссис Флэнаган успокоилась, выпила воды и улеглась в постель снова, не имея ни малейшего представления об обеспокоенном оживлении, которое царило в это время на капитанском мостике.

Было двенадцать ночи и пять минут, когда капитан Смит с тяжёлым сердцем позвал старшего помощника Уайльда. Уайльд уже знал обо всём произошедшем и был мрачен, как древняя скала перед обрушением.

— Расчехлите шлюпки, — приказал ему капитан.

Уайльд нахмурился. Разумеется, уже было ясно, что корабль долго не продержится на плаву, и всё-таки слышать приказ из уст самого капитана было тяжело. Теперь ни у кого, даже у оптимистично настроенного Боксхолла, не осталось никаких надежд на то, что грандиозный лайнер останется на плаву.

Капитан, не теряя времени, обратился к первому помощнику Мёрдоку.

— Созовите пассажиров к местам сбора.

— Есть, сэр.

— Шестой помощник Муди, достать шлюпочные расписания.

— Есть, сэр, — исполнительно отозвался тот.

— Четвёртый помощник Боксхолл, разбудить Лайтоллера и Питмана.

— Есть, сэр.

Помощники капитана торопливо разошлись, старательно делая вид, что беспокоиться не о чем. Многие пассажиры, высыпавшие на прогулочную палубу, впрочем, уже освоились и перестали бояться: несколько молодых людей бессовестно гоняли пинками, как мяч, кусок льда, что откололся от айсберга, уничтожившего «Титаник». Четвёртый помощник Боксхолл, проходя мимо них, сокрушённо покачал головой. В эту минуту он не мог не подумать о том, что большая часть этих людей едва ли переживёт крушение.

Шлюпок на «Титанике» было катастрофически мало.

Миссис Флэнаган ничего об этом не знала. Она уже успела задремать, как ей снова помешали. В дверь каюты скребся Стивен: хорошо известный ей стюард, которого миссис Флэнаган выделяла за обходительность и расторопность.

— Миссис Флэнаган! — настойчиво сказал Стивен за дверью. — Миссис Флэнаган, пожалуйста, откройте дверь, это важно!

Миссис Флэнаган с усилием села в кровати и протёрла глаза. У неё снова разболелась голова.

— Стивен, я едва легла спать! — раздражённо воскликнула она. — Ну что такого могло случиться?

— Прошу, мэм, откройте дверь, — попросил Стивен крайне убедительным тоном, — распоряжение капитана.

Капитан Смит оставался для миссис Флэнаган непререкаемым авторитетом. Поэтому она выскочила из кровати, впопыхах набросила накидку на плечи и боязливо приоткрыла дверь. Стивен, стоявший на пороге, был мрачен, как священник на похоронах. В руках он держал странный прямоугольный предмет на лямках, белый и неуклюжий.

— Всем приказано надеть спасательные нагрудники и как можно скорее направиться на палубу, мэм, — сказал Стивен и покачал головой, — прошу вас, выполните распоряжение капитана.

Миссис Флэнаган подозрительно взглянула на спасательный нагрудник, который не внушал ей никакого доверия.

— Скажите, — с ноткой опасливой брезгливости поинтересовалась миссис Флэнаган, — это так необходимо?

Стивен мрачно кивнул. Миссис Флэнаган опять поглядела на жилет с омерзением.

— Он слишком большой и слишком громоздкий, он будет сдавливать мне грудь! — сердито заявила она. — И по какому поводу, позвольте спросить, проводится этот сбор? Разве с нами что-то могло случиться?

Стивен был отличным стюардом и свои обязанности знал хорошо. Он слышал от Оскара Коула, что вода мощным потоком поступает в котельные, и своими глазами видел воду у штрафной отметки в игровом зале, и краем уха уловил, как первый помощник Мёрдок сказал шестому помощнику Муди, прежде чем они разошлись исполнять приказания капитана:

— Спокойнее, не нужно поднимать панику раньше времени.

Так что у Стивена не возникало никаких сомнений по поводу серьёзности положения. Однако служебный долг обязывал его допоследнего держать пассажиров в блаженном неведении, пока от капитана не поступит распоряжение им обо всём рассказать. Итак, Стивен сообщил:

— Боюсь, возникли небольшие технические неполадки. Вам придётся немного посидеть в шлюпке из соображений безопасности, миссис Флэнаган, прежде чем все проблемы будут решены.

— Так не лучше ли будет остаться здесь? — сурово вопросила миссис Флэнаган и неловко приняла из рук Стивена нагрудник. Она сердито вертела нагрудник в руках, рассматривая со всех сторон так, словно это было модное платье, и совсем не обращала внимания на то, что лицо стюарда уже стало мучнисто-бледным.

Миссис Флэнаган до сих пор не знала, что происходит. На палубах воцарилась настоящая неразбериха. Не было таких двух людей на борту, чья реакция на ночные события была бы одинаковой. Стивен почти взмолился:

— Мэм, прошу, наденьте спасательный нагрудник и следуйте на палубу! Медлительность сейчас не лучший советчик!

В голосе Стивена прозвучала такая мольба, что миссис Флэнаган сжалилась над ним и с демонстративной покорностью стала натягивать нагрудник. Он был тяжёлым, плотным и неуклюжим. Когда миссис Флэнаган пролезла в него и не без помощи стюарда оправила широкие лямки, её тоненькая фигура приобрела пропорции и размеры огромного деревянного бруска. Миссис Флэнаган встревоженно поглядела на Стивена.

— Но дети, — сказала она, — как же дети?

— Не волнуйтесь, мэм, — заученно ответил Стивен, — я сейчас же выведу мисс Шарлотту и мистера Джорджа за вами.

— А мой муж? — не отставала миссис Флэнаган. — Его вы предупредили?

Стивен с тяжёлым сердцем соврал:

— Конечно, ваш муж сядет в шлюпку сразу после вас. Пожалуйста, следуйте на палубу, миссис Флэнаган, вам нужно спешить!

Сам Стивен нисколько не сомневался, что в шлюпку мистера Флэнагана едва ли допустят. С давних времён на море действовал суровый закон: «Женщины и дети!» — гласивший, что в случае крушения судна в первую очередь спасали именно их. Мистер Флэнаган был мужчиной и джентльменом, чем он гордился, и наверняка это означало, что ему придётся остаться на корабле до конца.

Миссис Флэнаган решительно выставила острый подбородок. Она медленно поднялась на дыбы, точно озлобленная породистая лошадь. Немногое могло вывести из терпения эту хладнокровную женщину. Она теряла контроль над собой и становилась ужасна, если угроза нависала над её семьёй — и чуткая женская интуиция подсказала миссис Флэнаган, что её обманывают, хотя Стивен лгал с честнейшим лицом и убедительным видом.

— Я никуда не пойду без мужа и детей! — заявила она сурово. — Немедленно приведите сюда всех троих, мистер, иначе я отказываюсь сойти с этого места!

Стивен отчаянно взмолился:

— Мэм, прошу, поверьте мне и просто идите на палубу! Разве когда-нибудь вам приходилось сомневаться в моей исполнительности?

Миссис Флэнаган обвела Стивена подозрительным острым взглядом. Она не знала и не могла знать, что сейчас происходит на шлюпочной палубе и, тем более, представления не имела о том, что багаж уже вовсю плавает в своих отделениях. Не могла она знать и о затопленном помещении почты, где почтальоны яростно трудились, из последних сил спасая тюки с драгоценными посланиями. Поскольку не было объявлено об эвакуации, миссис Флэнаган считала, что имеет право покапризничать — а Стивен, исполнительный привязчивый Стивен, не мог бросить её здесь одну. За время плавания он почти сроднился с этим семейством. Теперь Стивен считал себя в некоторой степени ответственным за всё, что могло случиться с Флэнаганами, и он не покинул бы их, не убедившись, что все они хотя бы пытаются спастись.

— Мэм, — Стивен снова убедительно посмотрел на миссис Флэнаган, — прошу, не теряйте времени и отправляйтесь на палубу. Я сейчас же доставлю к вам вашу семью.

Неизвестно, чем закончился бы их бесплодный спор, если бы в этот момент сам мистер Флэнаган не появился перед супругой. Он был бледен, напряжён и встревожен, и его нижняя губа была искусана в кровь.

У мистера Флэнагана имелись все причины для волнения: он, как один из членов компании полковника Астора, услышал от капитана недобрые вести. Полковник совсем не хотел будить беременную жену и отправлять её к шлюпкам, но капитан с тихой и серьёзной настойчивостью заявил, что это необходимо.

— Дорогая! — крикнул мистер Флэнаган и схватил миссис Флэнаган за плечи. — Слава богу, ты уже слышала… — он краем глаза посмотрел на Стивена и сказал: — Благодарю за помощь. Дорогая, — и снова повернулся к миссис Флэнаган, — прошу, возьми всё самое необходимое и как можно скорее поднимайся наверх. Не теряй ни минуты времени, слышишь?

Миссис Флэнаган растерянно приоткрыла рот. Стивен тем временем вмешался деловым тоном:

— Я позову ваших детей, мистер Флэнаган.

— Я пойду с вами, — тут же ответил тот, — дорогая! Прошу, не упрямься, бери самое ценное, что легко унести с собой, закутайся потеплее и поднимайся на палубу! Скорее!

Ошарашенная миссис Флэнаган, оставшись одна на пороге каюты, могла сделать лишь одно очевидное заключение: дела на «Титанике», кажется, были плохи.

* * *

Джон Харди, старший стюард второго класса, решительно шагал по длинным коридорам и распахивал одну дверь за другой. Он был чужд церемонности своих коллег из первого класса: не та была ситуация.

— Всем выйти с надетыми спасательными нагрудниками на палубу, живо! — командовал мистер Харди, вламываясь в очередную каюту, после чего спешил к следующей. Голос у него был зычный, а дикция — отменная, так что мистеру Харди не приходилось беспокоиться о том, что его не поймут.

Из дверей кают высовывались взлохмаченные головы, сонные глаза отчаянно моргали. Пассажиры обменивались удивлёнными восклицаниями, качали головами и неловко выползали за порог. Они далеко не сразу приступали к выполнению указаний старшего стюарда. Сначала люди сбивались в кучки и обменивались встревоженными шепотками. Никто из них не понимал, что происходит.

Стюарды носились по коридорам со стопками нагрудников в руках. Кое-кто из пассажиров, поразмыслив, решили выполнять все указания, какие только дадут, и исполнительно стали натягивать громоздкие нагрудники. Женщины охали, ахали и жались к мужьям. Отсутствие ясности пугало их так, что, наверное, даже весть о крушении непотопляемого лайнера едва ли произвела бы более серьёзное впечатление.

Пока Джон Харди бродил от каюты к каюте, Мэри Джеймс сидела у себя за столом и размеренно сжимала и разжимала в кулаке хрустящие банкноты. У неё было ничтожно мало денег, вовсе не было работы и жилья, и она понятия не имела, что будет делать, когда приплывёт в Америку. Даже семьи у Мэри Джеймс не осталось.

Перспективы рисовались ей исключительно мрачными, и подчас она ловила себя на том, что задерживает дыхание, дабы не разрыдаться. Положение казалось безвыходным. Тяжесть его усугубляло отсутствие Лиззи: вне всяких сомнений, она убежала на нижние палубы к своему нечёсаному и невоспитанному другу с цыганскими глазами, и Мэри не могла представить, откуда начинать поиски. Для неё корабль был клубком перепутанных коридоров и кают, где совершенно невозможно было сориентироваться без помощи стюарда или мистера Уайльда, которого без его ведома она сумела бы использовать в качестве маяка.

Мэри не ощутила глухого удара об айсберг, не услышала она и жуткого скрежета, с которым огромный ледяной бок вспорол крепкую обшивку. Она так и сидела за туалетным столиком, в знак поражения низко склонив голову, смотрела на себя в зеркало и пыталась собраться с мыслями.

Дверь каюты распахнулась так резко, что она подпрыгнула. Джон Харди мрачно протрубил с порога:

— Мисс, немедленно надевайте нагрудник и выходите на палубу! Скорее!

Мэри тут же поднялась из-за стола и больно ударилась об угол. В тот момент она этого даже не заметила, словно бы боль причинили кому-то другому.

— Что произошло? — спросила она.

— Приказ капитана, — коротко ответил мистер Харди, — мисс, вы должны как можно быстрее выйти на палубу! Небольшие технические проблемы, ничего серьёзного, но лучше бы вам было переждать наверху.

Мистер Харди был человеком крайне занятым. Ему нужно было обойти ещё несколько кают, и он, как и все прочие более-менее сообразительные члены экипажа, уже понимал, что у корабля серьёзные неприятности. Посему мистер Харди должен был торопиться.

— Подождите! — крикнула Мэри ему в спину. — Я… я не понимаю… что всё-таки произошло?

— Ступайте на палубу, мисс, — велел ей Харди, — и ни о чём не беспокойтесь. Только не забудьте, пожалуйста, надеть свой спасательный нагрудник.

Мэри озадаченно уставилась на жилет, который ей передал стюард. Сжавшееся в комок сердце её отплясывало замысловатый танец где-то в горле.

«Что происходит?»

На этот вопрос не было ответа. Мэри торопливо пролезла в нагрудник, снова пересчитала деньги и, набросив поверх пальто, поспешила в коридор. Теперь любопытных там стало ещё больше. Женщины и мужчины толпились у стен небольшими группками и уже не шептались, а зудели, как осы в потревоженном гнезде.

— Зачем нас туда сгонять в такое позднее время?

— Сказали, это приказ капитана…

— Но зачем?

— Говорят, какие-то технические проблемы…

— Господи помилуй, да разве могут быть проблемы у такого титана? Ведь они сами говорили, что корабль непотопляем!

Люди недоумённо размахивали руками, шептались и покачивали головами. Леди с веснушчатым лицом, расчувствовавшись, засопела носом и стала причитать вполголоса:

— Ах, моя бедная матушка, она всегда говорила, чтобы я не доверяла пароходам!..

В толпе незнакомых обеспокоенных лиц Мэри сразу заметила одно-единственное, что навевало смутные воспоминания. Из толпы обеспокоенных, растерянных пассажиров уверенно выплыла крепкая женщина в тёплом пальто, при чемоданчике и шляпке. Это была супруга врача, с которой мисс Мэйд познакомилась на борту.

— Мисс Джеймс! — обрадованно воскликнула жена врача и помахала Мэри изо всех сил. — Как я рада застать хотя бы одно знакомое лицо!

— Добрый вечер, — растерянно пробормотала Мэри, — простите, но вы понимаете, что происходит?

Супруга врача размашисто рубанула ладонью воздух.

— Нет! — откровенно заявила она. — Но этот мистер Харди упрямо требует, чтобы мы надевали нагрудники и шли на палубу. Не понимаю, зачем: там ужасно холодно, а у меня, может быть, бронхит. Любой доктор вам скажет, что с бронхитом нельзя подвергать организм переохлаждению!

Мэри осмотрелась. Знакомой массивной фигуры врача видно не было — только бесконечные косяки обеспокоенных и совершенно ничего не понимающих пассажиров. Стюарды с трудом проталкивались мимо них, заглядывали в каюты, раздавали жилеты и сгоняли людей к выходу на палубу, как стадо.

— Фу! — поморщилась супруга врача. — Как отвратительно! Мы заслуживаем более мягкого обращения!

Мэри встревоженно схватила её за руку.

— Послушайте, — сказала она, — это очень важно… вы не видели мою сестру?

Супруга врача поиграла бровями.

— Сестру? — деловито переспросила она. — Вашу?

Мэри уверенно закивала.

— Да, да, — подтвердила она, — мою сестру, вы её не видели? Если мистер Харди обошёл все каюты…

— Каждую, — уверенно покивала супруга врача, — моя была первой, и я видела, как он заглядывал во все без исключения.

— Вы не видели мою сестру? — отчаянно спросила Мэри. — Помните её? Это та девочка одиннадцати лет, которая едва не свалилась за борт… ведь вы же наверняка её помните…

Супруга врача озабоченно покивала.

— Да, да, я помню этого бедного ребёнка. Не могу сказать точно, но мне кажется, что я её не видела.

— Господи! — у Мэри похолодело в груди.

Супруга врача напрасно тянула к ней руку, пытаясь схватить и притянуть к себе. Мэри вдруг обрела ловкость и уверенность движений, которые раньше не наблюдала за собой, и метнулась прочь по коридору, наводнённому людьми. Взволнованные стюарды в нагрудниках раздавали их пассажирам, где-то у входа трубно призывали:

— Сюда, все сюда! Немедленно соберитесь у выхода на палубу! Надевайте нагрудники и спешите к выходу!

Мэри с трудом проталкивалась сквозь толпу. Со всех сторон на неё напирали хлопающие глазами леди и ожесточенно бормочущие проклятия под нос джентльмены, их было так много, что, казалось, они топили Мэри, душили, погребали под собой. Она с трудом вынырнула из бешеного человеческого потока лишь около противоположной стены. Мэри привалилась к панелям, с трудом переводя дыхание.

— Где же ты? — простонала Мэри.

Неукротимый вал тел рвался мимо неё по коридорам. Мэри аккуратно развернулась, чтобы никто не зацепил её и не утянул обратно в этот безумный водоворот, и присмотрелась к табличкам на дверях. Каюта Лиззи находилась прямо напротив её каюты, и дверь этой каюты не была заперта. Мэри тотчас налегла на дверь всем весом и едва было не провалилась в помещение.

Ничего здесь не изменилось: по-прежнему аккуратно была застелена кровать, по-прежнему несколько позабытых вещичек валялось на стульях и на комоде. Казалось, что Лиззи совсем недавно ушла из каюты, но Мэри знала, что Лиззи вовсе здесь не было. В этом помещении не чувствовалось обжитости, тут не витал дух человеческого присутствия, словно бы Лиззи только раз или два побывала внутри.

Мэри торопливо подошла к комоду и бесцельно провела по нему рукой. Она подняла небольшой альбом, в котором Лиззи рисовала вазы и бездомных кошек, и зачем-то сунула альбом под мышку, а огрызок карандаша положила в карман — к своей записной книжке.

— Лиззи, Лиззи, — зашептала Мэри, — неужели ты по-прежнему внизу?

Она опрометью вырвалась из каюты. Мэри так торопилась, что не успела ни уклониться, ни отшатнуться, когда в коридоре у неё прямо под носом неожиданно очутился маленький человечек в форме стюарда. Мэри пискнула и врезалась в стюарда, тот охнул и едва не упал.

— Господи! — воскликнула Мэри, отшатнувшись. — Простите, пожалуйста, вы не ушиблись?

Стюард слегка потёр пострадавшее плечо.

— Нет, нет, — вежливо заулыбался он, — вовсе нет. Пожалуйста, мэм, поспешите на палубу, нельзя терять ни минуты!

Но у Мэри на этот счёт было своё мнение.

— Мистер стюард! — она решительно схватила того за руку, — скажите, как мне попасть на палубы для третьего класса?

— Для третьего класса? Мэм, помилуйте, но вам нужно подняться наверх, как можно скорее, по…

— Я знаю, что таково распоряжение капитана! — сердито отрезала Мэри. — Но я отправлюсь вниз, потому что третьим классом плывёт моя сестра, и я хочу забрать её с собой!

— Мэм, вы не должны спускаться, — попытался образумить её маленький хрупкий стюард. — Прошу вас, отправляйтесь наверх и ждите дальнейших указаний. Вашу сестру выведут вслед за вами!

— Нет, я не хочу ждать! — Мэри отчаянно рванулась из рук стюарда. — Как попасть вниз? Я не оставлю свою сестру там, так что скажите мне, как мне спуститься, чтобы мы пошли, наконец, наверх?

Стюард неловко пробормотал:

— Прямо по коридору, а затем — на лифте вниз, мэм. Вы могли бы воспользоваться лестницей, но, право слово, вам лучше было бы отправиться наверх. Нет поводов для паники, мэм, вашу сестру выведут на палубу…

Мэри отмахнулась и опрометью бросилась по коридору. Столь туманные указания совершенно ничего ей не объясняли, и она могла лишь надеяться, что хотя бы в этот раз не заплутает в лабиринте коридоров. Навстречу ей неспешными волнами выкатывались пассажиры. Дама с крохотной сумочкой в руках била мужа перчатками по плечу и твердила:

— И зачем вообще туда идти? Ты же слышал: обычные технические проблемы! Неужели они стоят того, чтобы я мёрзла на палубе, да ещё и садилась в эти богомерзкие шлюпки? Ты хоть раз их видел вблизи? Я видела. Они отвратительны и совершенно ненадёжны! Куда более правильным решением было бы остаться в каюте, пускай сами надевают свои ужасные нагрудники и садятся в эти… в эти…

— Пойдём, дорогая, — увещевал её терпеливым тоном муж, — раз таков приказ капитана, мы должны повиноваться.

Мэри прижалась к стене и приставным шагом направилась дальше, минуя поток гомонящих людей. Совсем близко от неё прошагал дробным шагом мужчина с кудрявой девочкой на плечах. За руку он вёл мальчика примерно одно возраста с девочкой, и оба ребёнка синхронно выли, заливаясь слезами:

— Папа, я хочу спать!

— Папа, давай пойдём обратно!

— Я не хочу туда, там холодно!

В хвосте очередного потока пассажиров бежал стюард в неуклюжем нагруднике и вовсю размахивал руками.

— Выходите на палубу, скорее, дамы и господа, скорее! — торопил он свою неуклюжую паству. — Быстрее, не задерживайтесь! Надевайте нагрудники и спешите к выходу на палубу!

Мэри протиснулась мимо и бросилась бежать со всех ног. Сердце её стучало так, словно ей пришлось преодолеть пересечённую местность. Она с мрачной решимостью втиснулась в лифт и закрыла глаза. Пока скрежещущая кабина не оказалась внизу, Мэри не позволяла себе приподнять веки. Неприятный комок, вызывавший тошноту, стоял у неё в горле.

Внизу было куда холоднее, чем она могла представить. Мэри неуклюже шагнула из кабины и тут же остановилась. Под туфлей у неё что-то негромко, предостерегающе хлюпнуло. Мэри в ужасе опустила голову. Пол покрывал еле различимый серебристый слой воды, и её холод, пробираясь сквозь подошвы туфель, сковывал Мэри кожу. Казалось, что бесчисленное множество сосулек с острыми кончиками вонзают в её тело — снова и снова.

— Господи! — прошептала Мэри и подобрала юбки. Дрожь пронзила её от макушки до пят. — Лиззи!

В опустевшем коридоре никого не было. Слышно было только, как по полу с журчанием струится ледяная забортная вода. Казалось, что она прибывает в прямом смысле слова на глазах. Мэри отчаянно потрясла туфлей в воздухе; с каблука сорвалось несколько ледяных капель.

— Эй! — она испуганно повернулась. — Эй! Есть тут кто-нибудь? Пожалуйста! Лиззи! Господи, Лиззи, отзовись!

Корабль молчал. Мэри развернулась и схватилась за решётку лифта. Вдруг на неё накатило отчаянное, безумное желание развернуться и сейчас же подняться наверх, поступить так, как говорили стюарды, ведь спасение людей было их задачей. Мэри ничего не смогла бы сделать, если бы и обученные люди потерпели поражение.

— Тихо, — негромко приказала себе Мэри и с усилием разжала пальцы. Вода мерно пропитывала её юбки и подошвы туфель; казалось, что она босиком стоит на льду. — Тихо. Лиззи где-то здесь. Она где-то рядом, и она нуждается в моей помощи. Лиззи — моя сестра. Что бы ни случилось — она моя сестра. Она где-то тут. Она где-то рядом!

Мэри отчаянно всхлипнула и через силу выпустила изящную решётку. Полубоком, как неуклюжий краб, она двинулась вдоль стены по молчащему коридору. Лампочки неярко мигали ровным жёлтым светом. Мэри мысленно похвалила себя: кажется, она выбрала верное направление, поскольку в этом коридоре пока было сухо. Через несколько десятков шагов она услышала отдалённый гул людских голосов и какой-то металлический шум, похожий на плотоядное клацанье пустого капкана. Мэри ускорила шаг. Жгучий холод по-прежнему пробегался по её коже, и она двигалась неуклюже, точно пингвин. Вскоре Мэри завернула за угол и застыла.

Стюарды носились по коридорам и тормошили полусонных пассажиров.

— Быстро надевайте нагрудники и идите на свою палубу! Живо! — повелительно прикрикивали они на недовольно бурчащую людскую массу.

— Зачем? — допытывался у них тщедушный старичок с огромными бакенбардами. — Что произошло?

— Дедушка, приказ капитана, — заученным тоном объяснил стюард, — небольшие технические неполадки. Давайте, скорее вылезайте на палубу, времени у нас не так много!

Мэри целеустремлённо зашагала в самую гущу людского столпотворения. То тут, то там мелькали встревоженные девичьи и детские лица, и тогда Мэри замедляла шаг — но оказывалось, что это совсем не Лиззи, и Мэри продолжала ввинчиваться в толпу, как гребной винт — в воду.

— Лиззи! — кричала она. — Лиззи, где ты?

Среди пассажиров третьего класса не было почти ни одного готового к неожиданной эвакуации. Люди выползали из кают, позёвывая и кутаясь в пижамы и ночные рубашки, и многие спешили наверх, лишь для вида набросив на плечи пальто или накидки. Какая-то супружеская пара долго и безуспешно пыталась протащить по коридору объёмный чемодан, но, наконец, оставила эту затею, когда неожиданно столкнулась со стюардом и этим самым чемоданом сбила стюарда с ног.

— Бросайте багаж! Что за безобразие! — накинулся на них стюард. — Берите самое ценное, если вам так угодно, и немедленно, живо, сразу наверх!

Супруги недовольно поворчали, но послушно прислонили гигантский чемодан к стене, распотрошили его там же и торжественно двинулись к выходу, вооружённые шкатулкой, кошельком, курткой и красивой юбкой, которую дама обмотала вокруг шеи, словно шарф.

Мэри отчаянно огляделась. Одна волна за другой прокатывалась мимо неё, к подъёму на палубу. Мэри искала Лиззи взглядом, но все пассажиры, которых она замечала, были незнакомыми и безликими, точно манекены, и, к кому из них она ни кинулась бы, рядом не было ни Лиззи, ни хотя бы её наглого друга. У Мэри закипело сердце. Она рванулась к одной стене, затем — к другой и сбила кого-то с ног. На неё тут же набросились разозлённые толстые кумушки.

— Могла бы смотреть, куда бежишь!

— Да, да!

— Ты нас чуть не раздавила!

— Да, да!

Мэри зажала уши ладонями. В голове у неё как будто бушевала буря. Она снова отчаянно осмотрелась, и шея её хрустнула так, что, казалось, позвонки вот-вот не выдержат.

Лиззи нигде не было. Стюарды продолжали расталкивать по людям огромные неуклюжие нагрудники и призывать, словно иерихонские трубы:

— Наверх, все наверх! Надевайте нагрудники и наверх, живо, это приказ капитана!

Гомон людей стал невыносимым. Казалось, огромная масса воды, клокочущая под ними, вдруг обрела голос, выучила английский и негромко, но явственно загудела, выливая все свои требования, все свои придирки единым мощным потоком. Мэри вскинула голову и отчаянно выкрикнула:

— Лиззи! Лиззи, где ты?

Навстречу ей по коридору неспешно, осторожно пробирался стюард. Сам стюард был в спасательном нагруднике, в руках у него было ещё три. Мэри круто повернулась, снова кого-то задела; едва было не получила ответный удар локтем, но с трудом устояла на ногах и уверенно бросилась вперёд. Стюард заученно порекомендовал:

— Поднимайтесь на палубу, мисс, и ни о чём не беспокойтесь. Небольшие технические проблемы, но вскоре они будут устранены. Из соображений безопасности вам нужно подняться на палубу и ждать дальнейших указаний.

— Подождите! — Мэри отчаянно вцепилась стюарду в руку.

Никогда она не позволила бы себе такого безумства. Но сейчас она сама не совсем понимала, что происходит, она не сказала бы точно, кто она такая, и ей было совершенно всё равно, что о ней подумают и скажут, тем более что она никого сейчас не волновала. Мимо неё торопливо шагали на палубы ничего не понимающие, заспанные пассажиры с помятыми лицами и красными глазами, полуодетые, пошатывающиеся. Где-то далеко впереди заливался капризным плачем ребёнок.

— Мисс, прошу отпустить меня! — потребовал стюард и отдёрнул руку. Мэри продолжала отчаянно цепляться за него так, словно он был её единственным шансом на спасение. — Мисс!

— Скажите, — затараторила Мэри, — вы не видели тут девочку? Её зовут Лиззи, Элизабет Джеймс, ей одиннадцать лет, чёрные волосы, серые глаза, она примерно вот такого роста, — Мэри торопливо показала в воздухе рост Лиззи, — чуть ниже моего плеча, здесь она наверняка одета в большую рабочую куртку, рубашку и штаны на подтяжках…

Стюард воззрился на неё с искренним недоумением. Мэри схватила его за рукав обеими руками и с воодушевлением продолжила:

— С ней наверняка мальчик… он немного выше, чёрные вьющиеся волосы, чёрные глаза… одет примерно так же… Его зовут Джо, фамилия, увы, мне не известна…

Стюард чуть-чуть подумал и участливо склонил к Мэри голову.

— Вы знаете номер каюты? — уточнил он. — Каюты, в которой остановились девочка и мальчик с родителями… опекунами… сопровождающими?

Мэри резко помотала головой и ещё крепче схватилась за участливого стюарда.

— Нет, — просипела она. Она не могла выговаривать слова отчётливо: губы у неё так дрожали, что из горла у неё вырывалось несуразное мычание. Мэри изо всех сил зажмурилась, чтобы не заплакать, но, когда она опять открыла глаза и умоляюще посмотрела на стюарда, она не смогла сдержать рыданий. — Пожалуйста, помогите мне её найти! Это моя сестра! Она плывёт вторым классом, вторым, и мне нужно знать… я должна её видеть! По каким причинам ни проводилась бы эта эвакуация, мистер, я никуда не пойду без своей сестры, вам понятно? — она яростно топнула и ещё энергичнее стала трясти руки стюарда. — Найдите мою сестру, пожалуйста! Я не знаю, где она сейчас может быть, я не могу пойти эвакуироваться, если я не знаю, делает ли это Лиззи!

Стюард посмотрел на неё широко распахнутыми глазами. Он не отводил взгляда в течение нескольких ошеломительно долгих мгновений, которые для них обоих растягивались, как годы. Мимо них стюарды настойчиво гнали небольшой табун пассажиров к выходу.

— Скорее! Скорее! Надели нагрудники и пошли! Пошли!

Мэри висела на стюарде, крепко сжимая обе его руки.

— Я прошу, сэр, — тихо сказала она, — помогите!

Стюард озадаченно приподнял бровь и аккуратно попробовал отстранить Мэри. Но она держалась мёртвой хваткой, и стюард скорее разорвал бы себе рукав, чем сумел бы избавиться от неё.

— Мисс, — негромко сказал стюард успокаивающим голосом, — прошу вас, отправляйтесь немедленно на свою палубу и ждите дальнейших указаний. Пожалуйста, не беспокойтесь и предоставьте всё нам. Мы отыщем вашу сестру и направим её к вам, как только это представится возможным.

— Как только это представится возможным? — ахнула Мэри и безумно затрясла руки стюарда. — В чём ни была бы причина эвакуации, моя сестра от начала и до конца должна быть со мной! Помогите мне её найти!

— Мисс, — терпеливо сказал стюард, — мы ищем всех, и всех отправляем эвакуироваться, вашу сестру мы не пропустим, можете быть уверены. А пока, мисс, спокойно направляйтесь к себе на палубу и ждите. Нет причин для паники. Всё хорошо. Всё под контролем.

Мэри прошипела:

— Нет! Всё плохо! Никакого контроля! Мне нужна моя сестра! Моя сестра, слышите? Я хочу её найти, я спрашиваю вас, где она могла бы быть…

— Наверняка ваша сестра направилась на эвакуацию вместе с остальными пассажирами третьего класса, — в голосе стюарда вдруг звякнуло нетерпение, — и уже находится на палубе, где должны быть и вы, мисс. Прошу, отправляйтесь наверх и ждите.

— Я никуда не пойду без своей сестры! — отрезала Мэри. — И вас я тоже никуда не выпущу, пока вы не поможете мне её найти!

Странный страх, который вдруг вскипел у неё в сердце, придал Мэри уверенности и даже наглости. Она никогда не посмела бы спорить, протестовать и упрямиться. Мэри воспитывали как нежнейший цветок в горшке. Её правилом, что мать не уставала повторять ей день ото дня, было одно-единственное: «Скромность и покорность украшают девушку».

Скромность и покорность служили Мэри хорошую службу, пока она работала гувернанткой. Безотказная, молчаливая и исполнительная прислуга высоко ценилась у богатых и влиятельных людей. Благодаря скромности и покорности Мэри была на хорошем счету, получала неплохую зарплату и считала, что уже достигла всего, о чём только могла бы мечтать девушка с её прошлым и настоящим. Скромность и покорность прокладывали ей дорогу в жизни, и Мэри могла быть уверена, что вещи, с которыми она сталкивается, и есть настоящая жизнь.

Однако этой ночью вдруг оказалось, что мать лгала ей, что подруги лгали ей, что школа лгала и что она сама себя обманывала. Скромность и покорность приказывали Мэри покивать, согласиться и спокойно, как овца на убой, отправиться на свою палубу. Кто мог знать больше об эвакуации, чем экипаж корабля?

Но Мэри не могла позволить себе сдвинуться с места. За спиной у неё маячил смутный, мрачный призрак Лиззи, и Мэри не позволила бы себе отступить. Скромность и покорность оказались бессильными перед странным бедствием, которое уже надвигалось на них, лениво выбираясь из тени.

— Я повторяю, — сказала Мэри решительно, — никуда я без своей сестры не пойду, мистер! Скажите мне, как я должна её искать!

Стюард обречённо вздохнул и снова предпринял попытку разжать пальцы Мэри.

— Ваша сестра уже наверняка наверху, — сказал он, — прошу, ни о чём не беспокойтесь и отправляйтесь на палубы для второго класса. Ждите дальнейших указаний, мисс.

— Можете ли вы сказать хоть что-нибудь ещё, кроме этого! — взорвалась Мэри.

С силой, которую она в себе и не могла подозревать, Мэри резко затрясла стюарда за плечи. Его голова замоталась из стороны в сторону.

— Помогите мне! Вот о чём я столько времени вас прошу! — гаркнула Мэри. — Я прошу пройти вместе со мной, пусть это и доставит вам определённые неудобства, что мне приходится, конечно, признать, и помочь мне отыскать мою сестру: Элизабет Джейн Джеймс, одиннадцать лет, чёрные волосы, серые глаза, примерно вот такого роста, — на этом несчастном корабле!

В довершение своих слов Мэри даже топнула и снова, как бы завершающим аккордом, встряхнула бедного озадаченного стюарда за плечи. Его посеревшие губы чуть шевельнулись, а в глазах мелькнула искорка осмысленности.

— Вашу сестру зовут Элизабет Джейн Джеймс?

— Да, — раздражённо подтвердила Мэри. После яростной вспышки у неё перехватило дыхание.

— Одиннадцать лет, приблизительно четыре фута семь дюймов роста, чёрные волосы, глаза серые? — снова уточнил стюард.

Мэри несколько озадаченно запрокинула голову и внимательно вгляделась стюарду в лицо. Он прищурился, словно бы изучая нечто, находившееся у Мэри за спиной. Сердце её пронзила огненная игла, и она мгновенно выпустила стюарда.

Позади неё, действительно, в коридоре собралась удивительная компания.

Впереди всех находился тот самый наглый растрёпанный мальчишка, друг Лиззи, с которым она, как она сама гордо говорила, «побраталась». Мальчишка был одет тепло — не в пример запоздавшим пассажирам, многие из которых спешили эвакуироваться в ночных рубашках и пальто поверх них, но выглядел таким же потрёпанным и растерянным, как и все остальные. К его плечу жалась миниатюрная девочка болезненного вида, с полупрозрачной кожей и огромными, усталыми и скорбными, как у многое повидавшей старухи, круглыми глазами. Нечёсаные волосы девочки свисали ей на грудь неаккуратными паклями. Она была в старенькой накидке, поверх которой набросила цветастый плед со следами пиршества моли, и стоптанных лёгких туфлях. За руку она держала другую девочку, высокую и тощую, как маяк, чьи костлявые руки и ноги неуклюже торчали из слишком коротких рукавов пышного, но, увы, давно устаревшего, нелепого платья с рюшами. На этой девочке не было ничего тёплого, но она, казалось, вовсе не мёрзла. Напряжённым и суровым взглядом она, как полисмен, производящий в нехорошем районе облаву, обшаривала округу, словно бы искала кого-то.

Но, разумеется, из всей этой толпы детей Мэри больше всех интересовала самая маленькая и хрупкая — её сестра.

Лиззи вовсе не казалась теперь ни независимой, ни ершистой: она приткнулась под боком у Джо, потрясённо распахнув глаза, и стояла, словно окоченевшая. На плечи ей Джо с заботливостью старшего брата набросил такой же траченный молью плед, как и тот, что укрывал болезненную девочку, и Лиззи безустанно куталась в него. Рукава были такими гигантскими и тяжёлыми, что она едва могла поднять руки. Её чёрные волосы выбивались из-под шапки, сползшей на одной ухо, древние кожаные ботинки, в которые она обулась, были по меньшей мере на несколько размеров больше, чем полагается.

Стоило Мэри увидеть Лиззи, как электрический разряд пробежался по всему её телу. Мэри неловко шагнула вперёд, чуть было не упала, пошатнувшись, но тут же новая сила прилила к каждой её клеточке, и она рванулась к Лиззи. Уже через несколько секунд та оказалась у сестры в нежеланных объятиях.

— Лиззи! — выкрикнула Мэри сорванным голосом и медленно опустилась на колени. Она не могла прекратить рыдания; слезы струились безумным потоком. — Лиззи, господи, слава богу, я тебя нашла! Идём скорее, нам нужно подняться на нашу палубу… — она скользнула растерянным взглядом по Джо, Бетти и Джанет, словно только что их увидела, и облизнула губы. — Мы все должны подняться на палубу! Немедленно разыщите своих родителей, капитан велел сажать всех в шлюпки! Лиззи, идём, идём, скорее за мной!

В течение первых пары мгновений Лиззи стояла неподвижно, как будто её заморозили. Но вот она шевельнулась, а затем вдруг упёрлась Мэри ладонями в плечи и отшатнулась. Мэри неловко разомкнула объятия. Лиззи стояла поодаль от неё, закрываясь руками, и смотрела исподлобья, как старый волк, угодивший в капкан.

— Не пойду! — угрюмо и настороженно прорычала Лиззи. — Я никуда с тобой не пойду!

Мэри поперхнулась слезами и снова шагнула вперёд. Лиззи отступила на такое же расстояние. Её друзья молча, встревоженно следили за ними и пожёвывали обесцветившиеся губы, но ничего не делали и не говорили.

— Лиззи, — тихо сказала Мэри, — сейчас речь не о твоих обидах на меня, многие из которых, что я готова признать, заслуженны. Сейчас речь идёт о твоей безопасности. Капитан отдал приказ собраться наверху, значит, мы должны это сделать. Как только технические неполадки будут устранены, я всецело в твоём распоряжении… и ты можешь выплеснуть на меня всё своё недовольство, но сейчас…

— Недовольство? — Лиззи снова отступила на шаг и обхватила себя за плечи. — Ха! — её тело конвульсивно содрогнулось, и она запрокинула голову. — Недовольство… да как бы не так! Ты… ты всегда мне врала! Ты вела себя со мной…

Наглый мальчишка в безразмерной куртке осуждающе поглядел на Лиззи и тихо сказал:

— Эй, старушка, сейчас разговор не об этом.

— Нет, именно об этом! — Лиззи отчаянно топнула. — Когда мне ещё с ней поговорить? Когда?

Мэри снова шагнула вперёд, и Лиззи снова отшатнулась. Между ними торопливо пробежал помятый красноносый джентльмен в одном ботинке. Ругаясь не совсем трезвым голосом себе под нос, он растолкал друзей Лиззи.

— Эваку… эвак… к чёрту! Неужели так нужно идти туда и мёрзнуть, если мне и тут хорошо?

Сердце Мэри как будто кололи отравленными огненными иглами.

— Лиззи, — сказала она, — я понимаю, что ты расстроена…

— Ты меня обманула! — провизжала Лиззи. Её лицо стало алым. — Ты обманула меня! Ты забрала меня у мамы, я даже не знаю, правда ли всё то, что ты мне рассказала об этом, потому что ты и прежде мне лгала!

— Лиззи, как только мы прибудем на палубу, ты можешь высказать мне все свои претензии, но пока мы должны…

— Я никуда с тобой не пойду! Слышала? Никуда! — Лиззи надменно фыркнула и перекрестила на груди руки. — Только попробуй увести меня насильно, я буду кричать!

Мэри обречённо замерла. Руки её безвольно повисли вдоль тела, и она уронила голову на грудь.

— Пожалуйста, — тихо сказала Мэри, — Лиззи, не нужно сейчас говорить о том, что не имеет значения в этой…

— Но когда это имело для тебя значение? Ты только притворяешься, что ты хорошая и добрая, потому что мама приучила тебя, что хороших и добрых все любят, а на самом деле ты думаешь только о себе, ни о ком, кроме себя! — Лиззи остановилась: позади неё была стена. — Я не хочу с тобой говорить, я не хочу стоять рядом с тобой, потому что я тебя ненавижу, ненавижу, ненавижу!..

Мэри не поднимала головы. Каждое «ненавижу» было для неё как выстрел в висок. Грохот этих слов гремел в ушах, откатываясь от стенок черепной коробки, и Мэри приходилось сцеплять зубы, которые сами по себе постукивали, попадая этим словам в такт. Она протянула к Лиззи руку и с ужасом поняла, что рука её трясётся.

— Лиззи, пожалуйста, идём со мной! У нас нет времени…

— Я не пойду с тобой! — отрезала Лиззи. — Ступай одна! Я останусь тут! Без тебя! И, когда мы приплывём в Америку, я тоже с тобой не останусь, я уеду и буду ходить в море, вместе с Джо, потому что Джо — моя настоящая родня, а не ты!

Мэри перевела остекленевший взгляд на мальчишку в огромной куртке. Тот посмотрел на своих спутниц, и обе они почти одновременно пожали плечами. Лица у всех троих ребятишек были пустые и бессмысленные: они совершенно точно не понимали, что происходит.

— Пожалуйста, — Мэри настойчиво шагнула к Лиззи и опять протянула трясущуюся руку, — я знаю, что я поступала некрасиво, знаю, что я не должна была тебе лгать, и я знаю, что теперь ты можешь не доверять мне и презирать меня, и, по правде говоря, ты вольна так поступать! Я тоже была бы восстановлена против такой сестры, потому что я совершила слишком много грубых ошибок. Я не могу оправдаться, сказав, что эти ошибки совершила из лучших побуждений, поскольку именно благими намерениями выстлана дорога в ад, как все мы знаем… Я обманывала тебя и сделала тебе больно, за что никогда себя не прощу и чего никогда не забуду… но я люблю тебя, Лиззи… и любовь подчас причиняет боль. Я не хочу сказать, что я обижу или оскорблю тебя снова. Я получила своё наказание и хорошо запомнила преподанный мне урок. Теперь я понимаю, где я совершила ошибки, и я не повторю их, потому что я не хочу, чтобы ты когда-либо страдала, Лиззи. Всё это, с чем мы столкнулись сейчас, всё, что заставило тебя мучиться, я совершала с совершенно иной целью, с противоположной целью: я не хотела, чтобы ты испытывала боль. Я не знала, что мой путь окажется неверным и заведёт нас обеих в тупик. Пожалуйста, Лиззи, позволь мне загладить свою вину и вывести нас из этого тупика! Прекрати скрываться от меня, Лиззи. Я признаю, что была неправа, и отдаюсь тебе на милость. Можешь делать со мной что угодно: обливай презрением, ругай, — но только сейчас и сегодня, в последний раз, выслушай меня, возьми мою руку и иди со мной. Потом, когда все эти проблемы будут улажены, я клянусь, что я останусь в твоём распоряжении. Пока я прошу тебя повиноваться… даже не мне, а капитану и всем этим замечательным стюардам, что сбиваются с ног, выполняя его поручения. Прошу, Лиззи, пойдём.

Лиззи воззрилась на Мэри глазами загнанного зверя.

— Прошу, — повторила Мэри и с трудом откашлялась. Голос у неё стремительно садился. — Лиззи, пожалуйста, в последний раз… ты можешь быть уверена, что я не лгу тебе, если ты боишься именно обмана.

Мальчик в безразмерной куртке и две его спутницы смотрели на Лиззи так, словно от её решения зависели их жизни, а Лиззи молчала и отводила взгляд. Её как будто приклеили к стене. Её губы дрожали, а на щеках горели два огромных симметричных пятна ярко-красного цвета.

— Лиззи, — осторожно сказала болезненная девочка, — понимаешь, это и не моё дело, конечно, потому что друзья здесь — Джо и ты, но я не могу уйти, пока ты не скажешь хотя бы что-то. Я с места не сдвинусь без Джо, а он так и будет стоять, пока ты не согласишься.

Джо уверенно и серьёзно кивнул и устремил на Лиззи пронзительный взгляд. Она содрогнулась всем телом, словно бы её принуждали залезть в яму, кишащую змеями.

— Лиззи, — вдруг заговорила высокая нескладная девочка, которая давно выросла из своего платья, — я и вовсе терпеть не могла Джо до сегодняшнего дня. Меня не волнует решение, которое он примет, и я слишком мало знаю тебя, чтобы твоя судьба могла меня интересовать. Но мне нравится Бетти. Пока она не уйдёт, не уйду и я.

Лиззи вскинула голову. Шея у неё мелко тряслась, как у лошади, которую заставляют снова залезать в непосильно тяжелое ярмо.

— Вы сговорились с ней, да? — отчаянно вскрикнула Лиззи и показала на Мэри. — Вы хотите, чтобы я обо всём это забыла… и жила так…

— Лиззи, — тихо промолвил Джо, — пожалуйста, просто сделай, как она говорит. Со своими проблемами вы потом разберётесь.

— Я никуда без тебя не пойду! — сорванным голоском выкрикнула Лиззи.

— Лиззи, стой! — гаркнул Джо, но она уже метнулась к нему навстречу.

Лиззи врезалась Джо головой в плечо и крепко обхватила его, словно свою последнюю защиту. Лиззи бойко развернула Джо к Мэри лицом и выглянула из-за его руки, как нашаливший ребёнок. Только лицо у неё было твёрдым, а взгляд — суровым.

— Я никуда не пойду с тобой и без Джо, — отчеканила Лиззи, — это моё последнее слово.

— Не бывать этому, — отрезала Мэри.

Она медленно развернулась и шагнула к Джо. Лиззи крепче вцепилась в его руку и вытолкнула перед собой, словно щит. Сам Джо ничего не говорил и не двигался, как будто бы он действительно был щитом — неодушевлённым и бессловесным.

— Я не пойду, — повторила Лиззи. В её голосе зазвучали сумрачные нотки. — Я не хочу никуда с тобой идти. Корабль скоро починят. Я подожду тут.

— Капитан приказал вывести всех на палубы, значит, случилось что-то серьёзное! — Мэри шагнула ещё ближе и протянула к Джо руки. — Нельзя медлить! Лиззи, я уже сказала тебе всё, что я могла. Что ещё ты хочешь от меня услышать, что ещё я должна сделать, чтобы ты пошла, наконец, со мной?

Лиззи скривила губы.

— Тебе ничего не надо говорить и делать — уже более чем достаточно! — отрезала она и опять спряталась у Джо за плечом. — Я тебе не верю! Ты мне противна! Уходи!

— Лиззи, прошу тебя, это важно! Пойдём со мной, мы должны спешить!

Бетти, болезненная девочка в пледе, вальяжно покивала.

— Да, да, — сказала она, — Лиззи, иди. Скорее!

— Мы с места не сдвинемся, пока ты не уйдёшь, — добавила её высокая спутница в нелепом платье.

Лиззи гневно рыкнула:

— Ну и не сдвигайтесь! Вас никто не просит! Я останусь тут, с Джо, потому что только Джо я и верю!

Мэри сделала ещё один крошечный шаг вперёд — и Лиззи тут же развернулась и прыгнула в сторону. Вернее, она попыталась прыгнуть — но не успела. Джо, до того неподвижный и, казалось, бесстрастный, выбросил руку в сторону и цепко схватил Лиззи за плечи. Она мотнулась, точно сломанная марионетка, и уронила голову на грудь. Джо аккуратно привлёк её к себе и повернул к Мэри. Мэри опустила потрясённый взгляд.

Она ожидала, что Лиззи начнёт вопить, извиваться, вырываться и брыкаться, как ведьма, которую волокут на костёр. Лиззи всегда умела отстаивать свою независимость и не гнушалась при этом никакими средствами. Но, очутившись у Джо в руках, она притихла, словно умирающая птичка. Она даже не шевелилась — только полными слёз глазами смотрела вверх, в бледное и искажённое от напряжения лицо своего друга.

— Зачем… зачем ты это сделал? — просипела Лиззи, и её губы затряслись. — Зач… зачем?! Ты ведь обещал… ты ведь говорил, что мы как брат с сестрой!

Джо был смертельно бледен, а его лоб рассекали морщины. Он уткнулся носом Лиззи в затылок и тяжело выдохнул:

— Да, мы как семья, Лиззи. Ничего не изменилось.

А затем он аккуратно выпустил Лиззи из объятий и подтолкнул к Мэри. Мэри внутренне напряглась, готовая к борьбе и погоне, но Лиззи молча и размеренно прошествовала к ней, не поднимая головы и волоча ноги. Лиззи мрачно пробурчала:

— Я не верю тебе, и я тебя теперь тоже ненавижу.

Джо тяжело выдохнул, на его лбу резче проступили две глубокие морщинки.

— Хорошо, — сказал он, словно выталкивая слова из горла, — ненавидь, Лиззи. Но мы побратались на крови. Куда ты, туда и я. Мы побратались, и это значит, что теперь я не всегда могу тебе угождать, лишь бы нам по-прежнему было весело и ты меня всё ещё любила. Прости, Лиззи, и удачи тебе.

Лиззи не отрывала взгляда от палубы. Она шумно втянула носом воздух и сгорбилась под властной рукой Мэри, которую та опустила ей на плечи. Мэри не могла позволить себе выпустить Лиззи хотя бы на мгновение: у Лиззи всё тело по-прежнему было напряжено, как перед атакой или бегством, и казалось, что она бросится прочь, стоит ослабить внимание лишь на секунду.

Джо, Бетти и их высокая нескладная спутница махали Лиззи вслед, пока она не исчезла за поворотом коридора — но Лиззи ни разу не махнула им в ответ.

Глава 22. Женщины и дети

На палубе для первого класса кипела упорная работа. Второй помощник Лайтоллер уже знал о произошедшем и спешил к капитану. Старший помощник Уайльд старался как можно скорее расчехлить шлюпки.

Всего на «Титанике» их было двадцать. Шестнадцать ходили на шести вёслах и были подвешены на шлюпбалках, оставшиеся, складные, ходили под четырьмя вёслами и, в отличие от своих более просторных сестёр, имели парусиновые борта. Шлюпки были построены там же, где и сам корабль, — на верфи «Харленд энд Вулф» в тысяча девятьсот двенадцатом. Четырнадцать из шестнадцати деревянных шлюпок могли вместить шестьдесят пять человек каждая, две другие — по сорок, и складные, наконец, были рассчитаны на сорок семь пассажиров. Каждая шлюпка имела при себе буксировочный трос длиной в сорок шесть метров, мачту, якорь, парус, два багра, одеяла, компас, фонарь, запас галет и два бака с пресной водой по сорок пять литров вместимостью.

Всего шлюпки «Титаника» могли принять тысячу сто семьдесят восемь пассажиров — менее половины от всех, кто был на борту. И Генри Уайльд, готовивший шлюпки к спуску, не мог не холодеть от ужаса, представляя, какая паника поднимется на корабле, стоит людям понять, что шлюпок на всех не хватит.

Капитан это тоже понимал. Он собрал двух своих помощников: Мёрдока и Лайтоллера — и приказал:

— Как только шлюпки будут заполнены женщинами и детьми, спускайте их на воду.

Мёрдок направился к правому борту, Лайтоллер — к левому. Сигнала об эвакуации по-прежнему не подавали, и взволнованные, мрачные стюарды с каменными лицами сновали по палубе, приводя новых пассажиров. Бледные, трясущиеся на холоде люди неловко переступали с ноги на ногу и стучали зубами. Мужчины поддерживали своих дам под локти, дети жались к родителям. Где-то одиноко плакал младенец.

Лайтоллер был человеком действия и человеком слова. Приказ капитана он воспринял буквально.

«Женщин и детей, — рассудил про себя Лайтоллер, стараясь унять тревогу, которая неуклонно нарастала внутри, — значит, женщин и детей — больше никого».

У первого помощника Мёрдока, что направлялся сейчас к другой половине корабля, было на этот счёт своё мнение.

«Женщин и детей, — говорил он себе, ускоряя шаг, — а потом, если останутся свободные места, стану сажать тех, кто есть. Нужно спасти как можно больше пассажиров: долго мы над водой не продержимся».

Старший помощник Уайльд вообще не собирался как можно скорее исполнять капитанский приказ. Он медлил, вглядываясь в чёрное небо, и всё старался там что-то разглядеть. Уайльду казалось, вдалеке еле вырисовываются во мраке очертания корабля. Если бы Уайльд мог встретиться сейчас с четвёртым помощником Боксхоллом, вряд ли он подумал бы, что ему это кажется, поскольку Боксхолл тоже увидел во мраке ночи судно. Но у Уайльда, в отличие от Боксхолла, времени поразмыслить об этом не было: вываливание шлюпок требовало его деятельного участия. Возле каждой шлюпки собралось по небольшой кучке моряков: они деловито стаскивали чехлы, убирали мачты, укладывали фонари и жестянки с галетами. Уайльд снова и снова обводил взглядом толпы пассажиров на нижних палубах, но в темноте ночи, когда все старались укутаться теплее, люди казались одинаковыми. И всё же гнетущая интуитивная тревога в сердце подсказывала ему, что Мэри Джеймс до сих пор нет на месте сбора.

«Где же вы тогда?» — спросил он себя и отвернулся. Призрак Мэри Джеймс потускнел перед его мысленным взором.

— Мы готовы вываливать шлюпки, — доложился Лайтоллер. Выглядел он более чем странно: прямо поверх пижамы Лайтоллер набросил тёплое пальто, которое топорщилось так, словно под него набили вату.

Уайльд снова повернулся к нижним палубам, всмотрелся в чёрные кучки народа и покачал головой.

— Нет, — сказал он, — пока подождите.

Лайтоллер с сомнением оглянулся. Люди, изгнанные стюардами из тёплых кают и общественных помещений, уже начинали мёрзнуть, переминаться с ноги на ногу и, что хуже того, перешёптываться. Ещё немного — и он подняли бы панику. Женщины непонимающе проводили носовыми платками по глазам, мужчины негромко бурчали и сбивались в кучки. Лайтоллеру совсем не хотелось, чтобы уже в самом начале эвакуации начались волнения. Более того, медлить было нельзя. Судно не могло продержаться на плаву долго, а спуск шлюпок отнимал немало времени.

Лайтоллер немного подумал и, развернувшись, направился на капитанский мостик. Капитан и Томас Эндрюс ещё были там, они что-то вполголоса обсуждали с самым серьёзным и обеспокоенным видом.

— Разрешите вываливать шлюпки? — с ходу поинтересовался Лайтоллер.

Капитан согласно покивал.

— Да.

Лайтоллер, убеждённый в своей правоте, всё-таки велел вываливать шлюпки.

Заскрипели шлюпбалки, закрутились и натянулись тросы, тали пронзительно завизжали, как оскорблённые женщины, и шлюпки очутились за бортом. Лайтоллер снова двинулся к старшему помощнику Уайльду, который пристально смотрел вдаль, словно чего-то выжидая. Но Лайтоллер мог быть уверен, что помощь едва ли подоспеет в скором времени: поблизости не было ни одного судна, которое могло бы развить достаточную скорость и прибыть до того, как «Титаник» погрузится под воду.

— Шлюпки вывалены, — доложился Лайтоллер, — мы готовы производить посадку.

И Уайльд снова покачал головой.

— Нет, — тихо, но твёрдо ответил он. — Пока рано.

Лайтоллер мысленно плюнул, снабдил про себя старшего помощника метким ругательством и опять отправился на мостик. Томас Эндрюс и капитан по-прежнему что-то обсуждали.

— Производить посадку?

— Да, — тут же ответил капитан, — сажайте женщин и детей и спускайте шлюпки.

Лайтоллер вернулся на своё место и приготовился к страшному.

Но пока он мог бы и не волноваться: люди, скопившиеся на палубе, очевидно, не понимали, что за ужас навис над ними. Небольшие группки мужчин и женщин неприкаянно торчали у бортов; кое-кто смотрел в пока ещё далёкий молчаливый океан, кто-то кутался потеплее, то и дело в ночи вспыхивали яркими алыми точками кончики сигарет. Лайтоллер вздохнул и замахал руками, подзывая к себе пассажиров. «Титаник» стремительно уходил под воду, и Лайтоллер твёрдо вознамерился посадить как можно больше пассажиров прежде, чем разгорится паника.

— Женщины и дети! — прокричал Лайтоллер. — Первыми подходят женщины и дети!

Толпа не шелохнулась. Поджимая губы, богатые дамы в тяжёлых накидках с сомнением смотрели на шлюпки. По сравнению с массивным телом корабля-колосса они казались хрупкими, как умирающий осенний листок. Ни одна из женщин, стоявших неподалёку от Лайтоллера, не сдвинулась с места.

— Женщины и дети! — не сдавался он. — Пожалуйста, садитесь в шлюпки!

Дама в огромном боа, белокурая, с холодным лицом, посмотрела на Лайтоллера как на уличного шарлатана.

— Разве это так необходимо? — выразила она общую мысль. — Вы только посмотрите на эту несчастную шлюпку: она же развалится у нас под ногами!

Дамы, окружившие её, залопотали и закивали на все лады.

— Я туда не сяду! — категорично заявила дама в боа. — И мои дети туда тоже не пойдут; объясните сначала, что происходит!

— Мадам, — настойчиво заговорил Лайтоллер, — шлюпка более чем надёжная, и поверьте, необходимость в том, чтобы в неё сесть, огромная! Пожалуйста, занимайте своё место и сажайте детей!

Женщина в боа хмыкнула и покачала головой.

— Мне страшно! — упрямо отрезала она. — Почему мы должны пересаживаться с корабля в это… в это сооружение… пусть возникли технические неполадки, но вы же сами сказали, что скоро все проблемы будут улажены? — она аккуратно показала пальцем на шлюпку, будто боялась подцепить от той заразу. — Шагать за борт? Нет, мистер Лайтоллер, я не моряк, как вы, меня пугает эта необходимость, тем более, что мне по-прежнему ничего не понятно! Я туда не сяду!

Неуступчивая дама гордо отвернулась и отошла к борту. Лайтоллер мог только покачать головой. Миссис Флэнаган, разумеется, сейчас упрямилась и капризничала, но Лайтоллер уже мог представить, как через полчаса она будет бегать вокруг него, кричать и умолять пустить её в одну из немногих шлюпок, стремительно отваливающих от борта. Но пока Лайтоллер не имел права рассказывать о катастрофе: в шлюпки никто не сел, а людей на палубе уже было немало. Если бы только им было официально сообщено, что корабль вот-вот уйдёт под воду, поднялась бы ужасная паника. Поэтому Лайтоллер терпеливо повернулся к другой кучке встревоженных дам и стал подзывать их к себе. У соседней шлюпки дела шли получше: двое матросов уговорили сесть пожилых сестёр в одинаковых шалях. Старушки, охая и потряхивая седыми головами, кое-как пристроились в шлюпке и сразу укутали одеялом больные ноги. Лайтоллер воспользовался этим, чтобы повлиять на решимость дам поблизости.

— Видите? — поинтересовался он. — Леди уже в шлюпке! Сесть туда — не так страшно и сложно, как вам кажется!

Толпа женщин продолжала встревоженно гудеть и переступать с ноги на ногу. Тут из неясной кучи пассажиров выбился молодой человек с длинными острыми усами. Под локоть он вёл девушку, которая то и дело спотыкалась и умоляющим голосом твердила:

— Фред, Фред, пожалуйста, не сажай меня туда, не надо, мне страшно!

— Клер, это ненадолго, всего лишь требование капитана, — успокаивающим тоном произнёс Фред и аккуратно подвёл девушку к шлюпке. — Садись, Клер, будь мужественной! Смотри, как глядят на тебя эти дамы — ты можешь подать им пример.

Клер, чей нос опух и раскраснелся от рыданий, очевидно, не особенно интересовало, как к её поступку отнесутся запуганные и замёрзшие леди, которые прилепились к ограждениям и бортам, неловко теребя свои спасательные жилеты. Как с огорчением заметил Лайтоллер, на многих из дам не было нагрудников, и приходилось понять, что нагрудники эти они не надели вовсе не из-за халатности стюардов.

Клер, отчаянно всхлипывая, неловко переступила через борт и тут же завизжала. Фред и Лайтоллер ловко подхватили её под руки. Оступившись, Клер чуть было не упала в шлюпку плашмя, но вовремя выпрямилась и неловко стала усаживаться. Лицо у неё было мертвенно бледным.

— Спасибо, спасибо, — заученно пробормотала Клер и покивала, — спасибо, теперь я сижу сама. О господи, Фред, как же мне страшно и холодно одной! Пожалуйста, — она повернулась к Лайтоллеру, и её глаза жалобно загорелись, — пустите сюда моего жениха! Я сойду с ума от ужаса, если его не будет рядом!

Фред с сомнением посмотрел на Лайтоллера, затем — на девушку, которая одиноко сидела в шлюпке.

— Нет, — твёрдо отказал Лайтоллер и жестом велел Фреду отойти от шлюпки, — садятся только женщины и дети.

— Неужели это так важно? — кровь ударила Фреду в лицо, и он грозно засопел носом.

Лайтоллер остался непоколебим.

— Да, — ответил он, — прошу, отойдите и не мешайте посадке.

Фред бросил на Клер долгий печальный взгляд, и Клер прижала руки к груди.

— Ах, Фред, Фред, бедный!..

— Ничего, Клер, — с трудом улыбнулся тот, — сиди в шлюпке, дорогая, и ничего не бойся. Я сяду позже.

Бодрясь и улыбаясь фальшивой улыбкой, Фред отошёл к центру судна и закурил. Лайтоллер снова принялся подзывать пассажиров. Мужество двух престарелых сестёр и трагическое расставание Клер с женихом придало женщинам сил. Из толпы то и дело выступали новые фигуры; мужчины тащили своих дам к шлюпкам и помогали экипажу рассаживать их внутри. Медленно, но верно шлюпка заполнялась пассажирами.

Только корабль тонул намного быстрее.

* * *

У противоположного борта дела шли не лучше. Первый помощник Мёрдок едва ли не силком отрывал женщин от их отцов, мужей, сыновей и женихов и расфасовывал по шлюпкам, убеждая в том, что это действительно необходимо. Только первому помощнику Мёрдоку мало кто верил. Нос корабля клонился к воде, но пока замечали это только приборы, экипаж и особенно наблюдательные пассажиры.

К числу особенно наблюдательных относился мистер Флэнаган. Когда корабль врезался в айсберг, он и ещё несколько мужчин (в число которых входил его трижды проклятый сосед Беркли) сражались в карты. Было сыграно уже три или четыре партии, и удача не переставала улыбаться мистеру Флэнагану, пока «Титаник» не пропахал бортом айсберг.

— Что за чёрт? — воскликнул Беркли, который был только рад бросить игру, и вся компания хлынула из салона на палубу.

С несколько мгновений мужчины стояли снаружи, окутанные вуалью нестерпимого холода, и пристально смотрели за борт. Беркли, самому зоркому из них, удалось заметить нечто, похожее на большой белый призрак, что торопливо скрылось за холодной водной гладью.

— Что это было? — тихо спросил мистер Флэнаган.

Беркли пожал плечами.

— Джентльмены, я не могу дать точный ответ на этот вопрос, — сказал он спокойно, — но, сдаётся мне, мы обо что-то ударились.

— Что за глупости? — изумился мистер Флэнаган. — Обо что, чёрт побери, мы могли удариться? Здесь ничего нет, кроме ледяной воды и бесконечного неба, Беркли, что за глупые предположения?

Беркли только хмыкнул.

— Я высказываю своё мнение, мистер Флэнаган, — подчёркнуто спокойно произнёс он, — основываясь на личных наблюдениях.

И это его мнение, как мистер Флэнаган с изумлением признал, оказалось справедливым. Во всяком случае, сам он не смог бы объяснить, откуда пошли слухи о кусках льда, упавших на прогулочную палубу, и не смог бы понять, почему прочие праздные пассажиры ими играют, гоняя от одного борта к другому, как мяч. Мистеру Флэнагану эти глыбы сразу не понравились. Беркли, судя по его пожелтевшему лицу, тоже.

— Нужно спросить, что произошло, — решили оба джентльмена и отправились на поиски стюарда.

По дороге случилось так, что они наткнулись на дочь мистера Беркли. Неприкаянная девочка, предоставленная сама себе, бродила по кораблю после полуночи и вообще занималась всем, что находила для себя интересным, а мистер Беркли тем временем читал газеты, играл в карты и следил за обстановкой на бирже. Девочка, заметив отца, тут же устремилась к нему.

— Папа, папа, идём вниз, идём на корт! — закричала она. — Скорее!

— Что такое? — удивился мистер Беркли. — Что ты хочешь мне показать?

Девочка настойчиво увлекала его вниз.

— Папа, папочка, пожалуйста, идём за мной! Скорее!

Мистер Флэнаган и мистер Беркли поспешили за девочкой к корту. Юная мисс Беркли провела их по узкому коридору, распахнула двери и остановилась.

— Видите? — крикнула она и махнула рукой.

Сначала мистер Флэнаган и мистер Беркли ничего не заметили. Корт был таким же, как и прежде: пустое поле, ограждённое стально-серыми стенами, смотровое окно, забранное защитной проволочной сеткой. Каролина пискнула, махнув в сторону штрафной отметки:

— Папа, мистер Флэнаган, только посмотрите!

Мистер Беркли пригляделся, и его жёлтое лицо страдальчески вытянулось.

— О господи, — негромко сказал он, — пресвятая дева Мария, что это?

Мистер Флэнаган был более категоричен и резок в суждениях. Он обратился по другому адресу.

— Чёрт! — загремел мистер Флэнаган и стремительно подошёл к штрафной отметке. Под его туфлями захлюпала вода. — Это, что, течь? Дьявол!

Мистер Беркли, лицо которого оставалось пустым и печальным, автоматически протянул руки и закрыл уши дочери. Каролина капризно вырвалась и затопала.

— Что это такое? — закричала она. — Откуда здесь вода? Здесь не должно быть воды!

Мистер Беркли встрепенулся, и в его глазах загорелось что-то, похожее на искру деятельности.

— Каролина, дорогая, — мягко сказал он дочери, — пожалуйста, отойди от стены.

— Что это такое? — сурово вопросила Каролина. Её не так-то просто было сбить с толку. — Откуда тут вода?

Мистер Флэнаган поморщился и отступил от штрафной отметки. Вода, пробиравшаяся сквозь подошвы туфель, была настолько холодна, что у мистера Флэнагана захватило дух.

— Дьявол побери, — снова выругался он и отступил к порогу, где ещё было сухо. Мистер Флэнаган злобно потряс сначала одной ногой, затем другой и пробормотал: — Нужно найти стюардов. Пускай объясняют, что это за беспорядок! Я платил не за то, чтобы ходить в мокрых туфлях по корту для игры в сквош!

Мистер Беркли снова скорбно покачал головой и закрыл дочери уши. Каролина опять вырвалась, топнула, засопела носом и решительно двинулась наверх. Оба джентльмена заторопились за ней: пробудившиеся инстинкты подсказывали им, что в такой ситуации лучше не медлить.

Мистер Флэнаган и мистер Беркли очутились на палубе как нельзя более вовремя. Навстречу им уверенно бежал стюард с бледным лицом и застывшим взглядом. Сам стюард был облачён в неуклюжий спасательный нагрудник, который белел в ночи, как крыло чайки; в руках он сжимал ещё целую стопку таких же нагрудников.

— Держите, — твердил стюард, распихивая нагрудники по пассажирам, — держите и спешите к шлюпкам, пожалуйста, сохраняйте спокойствие, пожалуйста…

— Что происходит? — тотчас гаркнул мистер Флэнаган и попытался остановить стюарда.

— Небольшие технические неприятности, сэр, — ловко вывернулся тот, — совсем скоро всё снова будет в порядке. На время устранения поломки капитан отдал приказ сажать женщин и детей по шлюпкам, сэр. Держите спасательный нагрудник… — он торопливо втолкнул мистеру Флэнагану и его спутнику по нагруднику в руки и участливо склонился к маленькой Каролине. — А вам, маленькая мисс, я настоятельно советую пройти к шлюпкам. Совсем скоро вы вернётесь к отцу.

— Небольшие технические неприятности? — прошипел мистер Флэнаган. — Но ведь там затапливает корт! Мы только что оттуда, своими глазами видели, что вода уже у штрафной отметки, что, чёрт побери, происходит, вы можете ответить честно?

Стюард нервно сглотнул и улыбнулся пошире. Бледные и мрачные мужчины обступили его со всех сторон.

— Э-э… сэр, боюсь, что технические неприятности, о которых я упомянул ранее, и вода, о которой говорите вы, суть стороны одного и того же неприятного явления. Не беспокойтесь и надевайте нагрудник, сэр.

— Какова вероятность того, что мы утонем? — резко поинтересовался мистер Флэнаган.

Он никогда не любил продолжительные вступления и бессмысленные проволочки.

Стюард стал бледно-зелёного оттенка и начал теребить воротничок.

— Утонем? — воскликнул он. — Помилуй боже, сэр, о чём вы говорите? Сам бог не может потопить этот корабль!

Мистер Флэнаган сурово похмыкал и повернулся к Беркли. Оба они, хоть и не любили смотреть на жизнь мрачно, почувствовали в словах стюарда неуверенный вопрос, словно бы стюард пытался от них добиться ответа, причём такого, что успокоил и удовлетворил бы всех.

«Значит, утонем», — подумали джентльмены и, не сговариваясь, направились наверх.

Мистеру Беркли некуда было торопиться: дочь была при нём и капризничать не собиралась. Мистеру Флэнагану же предстояла куда более трудная задача: отыскать в месиве волнующихся пассажиров жену и детей.

Люди, застывшие на палубе, казалось, не знали того, о чём были теперь осведомлены мистер Флэнаган и мистер Беркли. Мужчина неподалёку от них сердито гудел, попыхивая сигарой:

— «Наденьте спасательные нагрудники и идите на палубу ночью, в лютый холод»! Что за глупость? Что за чушь, чёрт побери?

На мужчине вышеупомянутого нагрудника не было, но он прекрасно себя чувствовал в тёплом пальто, гордо распахнутом на груди. Рядом с ним стоял ещё один пассажир, тоже без нагрудника, и поддакивал:

— Если им так хотелось провести шлюпочные учения, могли бы сделать это утром! Чёрт побери, я как раз собирался лечь спать!

Мистер Беркли крепче взял за руку дочь и обратился к двум пассажирам:

— Вы с ума сошли или не замечаете очевидного? Корабль тонет.

Мужчины скептически посмотрели на него и через пару мгновений расхохотались. Униженный мистер Беркли тотчас вспыхнул, как сигнальная ракета.

— Что за глупости? — повторил первый из них, в пальто и с сигарой. — Вы газет не читали? Корабль непотопляем. Точка.

— Однако сейчас он тонет, — сердито отрубил мистер Беркли, — мы только что были на корте для игры в сквош. Вода уже у штрафной отметки, и богу лишь известно, как скоро она поднимется выше! На вашем месте я бы не позволял себе таких опрометчивых высказываний и не мешал спасаться тем, у кого ещё остался здравый смысл.

Мужчины снова посмотрели на него с недоверием и насмешкой и отвернулись к борту. Немногим поодаль от них расхаживал один из офицеров — кажется, это был первый помощник Мёрдок, — и уговаривал женщин и детей садиться в шлюпки. Пока что только в одной из них были пассажиры: состоятельная дама, на коленях у которой лежала собака, и её более скромно одетая спутница, пристроившая между собой и соседкой небольшую сумку.

— Садитесь, леди и джентльмены, прошу, не теряйте времени! — кричал Брюс Исмей, похожий на сумасшедшего дикаря в своём костюме, надетом прямо поверх пижамы. — Прошу, проходите к шлюпкам, в первую очередь садятся женщины и дети…

— Каролина, — мистер Беркли опустил взгляд на дочь, — милая, тебе нужно будет сесть.

Каролина посмотрела в небо немигающими тёмными глазами. Иногда она походила на змею, готовую к броску, в состоянии серьёзной задумчивости. Не говоря ни слова, она крепче взяла отца за руку и потопала к шлюпке, около которой суетилось несколько матросов. Неподалёку застыли, сбившись в кучу, дрожащие женщины с выпученными глазами и красными от холода носами. Первый помощник Мёрдок уговаривал их:

— Леди, пожалуйста, не теряйте времени и садитесь в шлюпку. Не бойтесь, мы поможем вам расположиться…

— Зачем нам туда садиться? — воинственно спрашивала самая старшая в группке пассажирка, седовласая леди лет шестидесяти на вид. — Я не могу доверить свою жизнь этой… ведь вы же сами говорили, что с кораблём ничего не может случиться. Я скорее останусь здесь, чем буду носиться по океану в таком… судёнышке!

Первый помощник Мёрдок продолжал свои уговоры с неистощимым терпением. Каролина осмотрелась и решительно направилась к нему, волоча за собой отца.

— Дядя офицер! — крикнула она. — Дядя офицер!

Мёрдок обернулся.

— Я хочу сесть в шлюпку, — серьёзно сказала Каролина. — Папа неуклюжий, поэтому подсадите меня, пожалуйста.

Мёрдок и мистер Беркли тут же повели девочку к шлюпке. Кучка встревоженных дам огромными глазами смотрела на них и разражалась потрясёнными вздохами. Каролина мягко вложила пальцы в ладони первого помощника и отца, закрыла глаза, а потом вздохнула.

— Страшно, — сказала она и неуклюже забралась в шлюпку.

— Ты уже на месте, Каролина, — обрадовал её отец. — Можешь открывать глаза. Всё хорошо.

Каролина подобрала колени к груди и съёжилась, точно замёрзший котёнок.

— Папа, — позвала она, — а ты сядешь со мной?

Первый помощник и мистер Беркли переглянулись. Беркли покачал головой и медленно отступил назад.

— Нет, — сказал он с тяжёлым вздохом, — сиди в шлюпке и ничего не бойся, Каролина. Я подожду другую.

— Но ведь я тебя потеряю! — пискнула Каролина и приподнялась в шлюпке. — А я не хочу тебя терять!

Лицо мистера Беркли мученически исказилось.

— Сиди в шлюпке, Каролина! — приказал он, и его губы дрогнули. — Я же сказал: я сяду в другую. Сначала мы разместим всех женщин и детей, а потом уже сядут мужчины.

Каролина скукожилась в шлюпке и закрыла лицо руками.

— А если я тебя потеряю?..

— Не потеряешь. Просто не бойся, ничего не бойся, слышишь, Каролина?

Та шмыгнула носом, и мистер Беркли отошёл от борта. Леди, что неуклюже переступали с ноги на ногу чуть поодаль, медленно подошли и вытянулись в небольшую очередь.

— Женщины и дети, садитесь в шлюпки! Пожалуйста, садитесь в шлюпки! — кричал первый помощник Мёрдок, созывая к себе толпу.

Мистер Флэнаган тем временем метался от одной кучки людей к другой. Почти всех здесь он знал: вон у борта курит полковник Астор, спокойный и величавый, где-то там разговаривает с компанией дам капитан Смит, чуть поодаль сидит на палубе, скрестив ноги, молодой Уильям Картер, несостоявшийся друг Шарлотты и Джорджа. Всё выглядело так, словно бы «Титаник», как обычно, пересекал Атлантику, и пассажиры всего лишь вышли прогуляться. Но в воздухе висела тяжесть тревоги, она чувствовалась так ясно, словно ею, как тяжёлым пледом, укутывали плечи. Вдоль бортов сновали матросы и офицеры, к шлюпкам то и дело подводили небольшие группки дам, которые, неловко вздыхая и театрально взмахивая руками, неохотно лезли внутрь. Даже слепец понял бы, что дела у «Титаника» идут плохо.

Мистер Флэнаган метнулся к стайке женщин, с которыми говорил капитан, и успел уловить негромкое:

— Да, это действительно необходимо.

Мистер Флэнаган неловко вмешался в беседу.

— Простите, простите, не хотел вас прерывать, но не видели ли вы миссис Флэнаган? И детей? Совсем недавно я велел ей подняться наверх… но я никак не могу её найти! Какой же я глупец, какой глупец! — и он схватился за голову. — Мы не должны были разлучаться!

Одну из женщин он хорошо знал — это была Берта Чамберс, с которой миссис Флэнаган частенько обсуждала великосветские сплетни. В отличие от большинства женщин на шлюпочной палубе, Берта Чамберс была достаточно тепло одета, но, кажется, совсем не понимала, что происходит.

— О, мистер Флэнаган! — радостно воскликнула она. — Какая радость, что вы здесь!

Это приветствие вполне подходило для салонов и неспешных раутов в загородном доме — на борту тонущего корабля оно прозвучало так смешно, что мистер Флэнаган неожиданно для самого себя сухо хмыкнул.

Берта Чамберс продолжала:

— Кажется, я видела миссис Флэнаган несколько минут назад. Она ужасно зла, — доверительным тоном сообщила Берта, — и наотрез отказывается садиться в шлюпку.

Мистер Флэнаган побледнел и сжал кулаки. Миссис Флэнаган его нисколько не удивила: он хорошо знал её упрямый характер. Хотя миссис Флэнаган была покорной и тихой рядом с мужем и на приёмах, во всех остальных случаях она никогда не забывала о том, что может гордиться своим браком и дворянским происхождением. Миссис Флэнаган не терпела, когда ей приказывали.

— Где она? — выкрикнул мистер Флэнаган. — И где дети?

— А, — Берта оставалась на удивление спокойна, — кажется, у левого борта. Да, точно, у левого, я видела там мистера Лайтоллера. Я не совсем в этом уверена, но, кажется, у него с бедной Скарлетт вышла небольшая ссора.

Мистер Флэнаган тут же бросился к левому борту, забыв поблагодарить услужливую Берту Чамберс. Она пожала плечами и с прежним спокойствием повернулась к капитану.

— Дорогие дамы, — сказал тот, — думаю, если вы спуститесь на палубу А, вам будет проще.

Женщины переглянулись, закутались в пальто поудобнее и гуськом двинулись к палубе А. В конце концов, как они могли отказываться и упираться, если сам капитан так обходительно просил их?

Тем временем мистер Флэнаган продрался сквозь бушующую толпу. У шлюпок постепенно появлялись небольшие очереди: женщины, закутанные в пальто, дрожащие, с детьми на руках, бледные, ожидали посадки. Матросы проворно носились туда-сюда и подсаживали их в скрипящие шлюпки, которые опасливо подрагивали над океаном. Ни в одной из благоразумных женщин, что расположились внутри, он не признал свою супругу.

— Чёрт! — шипел мистер Флэнаган, целеустремлённо пробивая себе дорогу. — Дьявол! Господь и все его ангелы, пресвятая дева Мария! Где же вы?

Неизвестно, по какому адресу дошли призывы мистера Флэнагана, но они оказались услышанными. Миссис Флэнаган была обнаружена супругом у самого края борта, где она ожесточённо препиралась со вторым помощником капитана. Лайтоллер упрямо указывал ей на Шарлотту, которая жалась к матери и протирала заспанные глаза, а потом — на шлюпку. Миссис Флэнаган мрачно трясла головой и заслоняла Шарлотту от Лайтоллера, точно боялась, что он может причинить ей вред. Шарлотта же ничего, судя по её помятому лицу, не понимала. Она была одета в тёплое пальто с неаккуратным воротничком, расстёгнутое на три последних пуговицы, а на плечах у неё висела тёплая шаль миссис Флэнаган, в которую Шарлотта закутывала бледные от холода кулачки. Она тупо смотрела на Лайтоллера так, словно вместо него видела загадочную засасывающую пустоту.

— Дорогая! — воскликнул мистер Флэнаган и схватил жену за руку.

Та сразу же испуганно обернулась, и её напряжённое лицо несколько разгладилось. Нечто вроде бледной улыбки скользнуло по белым губам, и она нервно кивнула.

— Милый, как же я беспокоилась! — воскликнула миссис Флэнаган. — Я никак не могу добиться от этого человека, — и она высокомерно показала на Лайтоллера, — внятных объяснений, почему я должна сажать свою дочь в шлюпку. Даже ты не удосужился проинформировать меня! — сердито фыркнула она в сторону супруга. — Я не собираюсь садиться сама и тем более не посажу дочь, мистер Лайтоллер; чтобы вы знали, я не могу доверить свою жизнь судёнышку, готовому развалиться под самыми моими ногами, и я…

— Помолчи! — гаркнул мистер Флэнаган. От суетливого шума людских шагов и голосов у него зазвенело в ушах.

Миссис Флэнаган испуганно захлопала глазами.

— Что ты…

— Замолчи! — повторил мистер Флэнаган. — Замолчи и слушай меня, дорогая: ты сядешь в эту шлюпку, более того, ты сядешь немедленно, ты и Шарлотта, а я пока поищу Джорджа и посажу в шлюпку и его…

Миссис Флэнаган непонимающе затрясла головой. Потрясение проступало на её идеально правильном, красивом и бесстрастном, как у статуи, лице. Она слегка приоткрыла рот, глотнула холодного воздуха и прошептала:

— Дорогой, о чём ты говоришь? Зачем… почему…

— Дорогая, — мистер Флэнаган взял её за плечи и прижался своим лбом к её лбу, — я не могу позволить тебе оставаться в неведении. Я и Беркли недавно были на корте. Мы почувствовали, как корабль столкнулся с чем-то огромным, вероятно, это был айсберг: мы собственными глазами видели, как на нижних палубах праздные пассажиры гоняли куски льда, словно мячи.

— О чём ты пытаешься мне рассказать? — залепетала миссис Флэнаган. Её остекленевшие глаза стали огромными. — Дорогой, прости, я не понимаю…

Мистер Флэнаган стиснул плечи жены и приподнял её хрупкое тело над палубой. Миссис Флэнаган слабо пискнула, когда муж поднял её на высоту своего роста и прошептал ей в губы:

— Дорогая, корт для игры в сквош затапливает. Вода поднимается выше и выше. Мы не можем оставаться на корабле дольше, нужно спасаться! Поэтому прошу тебя, прислушайся к мистеру Лайтоллеру и сделай то, что он велит.

Мистер Флэнаган поставил жену на палубу. За спиной у него к Лайтоллеру подошли несколько женщин и неловко стали забираться в шлюпку. Лайтоллер пристально следил за посадкой.

— Но как же ты? — пролепетала миссис Флэнаган и провела трясущейся ладонью по лицу мужа. Её рука была холоднее льда. — Дорогой…

— Я поищу Джорджа, — сказал мистер Флэнаган твёрдо, — где он?

Лицо миссис Флэнаган исказилось так, словно сейчас её пытали.

— Я не знаю, — простонала она, — я заходила к нему в каюту, но та совершенно пуста… я приказала ему вечером, чтобы он прочёл книгу, которую ему дала мисс Джеймс, и лёг спать, но в каюте нет ни книги, ни Джорджа… ах, милый, где же он? Что нам делать, как его искать? — губы миссис Флэнаган дрогнули, и из её глаз полились слёзы.

— Спокойно, — твёрдо сказал ей мистер Флэнаган, — я найду Джорджа и посажу его в шлюпку, а ты вместе с Шарлоттой занимай место, не теряй времени, и ничего не бойся. Как только я отыщу Джорджа, мы сядем и поплывём за вами, понятно?

— Милый… — растерянно шепнула миссис Флэнаган, — мы никогда не расставались надолго!

— Мы и не расстанемся, — пообещал ей мистер Флэнаган и, склонившись к ней, торопливо поцеловал в лоб. — Не бойся и садись. Смелее!

Шарлотта, не отпускавшая юбку матери, выглянула и прошептала:

— Папа, разве ты не пойдёшь с нами? Я не хочу… без тебя!

Мистер Флэнаган наклонился и потрепал по волосам и её.

— Дорогая, — прошептал он, и слёзы сами собой выступили у него на глазах, — садись и ничего не бойся. Садись, дорогая, всё будет хорошо.

Миссис Флэнаган, чьё лицо было даже бледнее обычного, подхватила Шарлотту на руки и с усилием подняла её. Две блестящие дорожки сверкнули на её щеках, когда она повернулась к мистеру Флэнагану и скользнула по нему долгим взглядом. Голова её склонилась к груди, и она судорожно вобрала воздух носом.

— Дорогой, — тихо сказала она, — пожалуйста, найди Джорджа и садись в шлюпку как можно скорее!

Мистер Флэнаган подтолкнул её в спину. Лайтоллер махал руками, подзывая колеблющихся пассажиров.

— Скорее, скорее! — крикнул мистер Флэнаган. — Не теряй времени, милая!

Он не двигался с места, пока миссис Флэнаган и Шарлотта не подошли к шлюпке. Видимо, из нежелания приносить второму помощнику извинения миссис Флэнаган направилась не к той шлюпке, что загружал он, а к соседней, у которой суетились взволнованные матросы с алыми от холода носами. На глазах у мистера Флэнагана его супругу и дочь аккуратно подвели к шлюпке, подсадили и разместили внутри. Мистер Флэнаган поднялся на носках и пару раз коротко махнул семье. Миссис Флэнаган и Шарлотта никак не отреагировали, но мистер Флэнаган всё же развернулся и, не теряя времени, заспешил к центру судна. Каждый новый глухой удар взволнованного сердца приближал его к страшной развязке, приближал не только его, но и Джорджа, который по-прежнему был где-то на корабле.

Мимо пробежал стюард. Мистер Флэнаган тотчас рванулся вперёд и крикнул:

— Подождите! Стойте!

Стюард встревоженно обернулся и неловко попытался высвободить руку. У него за спиной скрипели и шумели шлюпбалки и громко ругались матросы. Столпившиеся поодаль женщины с сомнением и беспокойством мерили шлюпку взглядами.

— Стойте! — мистер Флэнаган встряхнул стюарда за руку в надежде, что это поможет тому восстановить над собой контроль. Глаза стюарда и впрямь несколько прояснились. — Мне нужно как можно скорее найти своего сына. Его зовут Джордж Юджин Флэнаган, — кругом было так шумно, что ему приходилось напрягать голос, едва ли не кричать на пределе своих сил. — Тёмные волосы, чёрные глаза, приблизительно пять футов роста, если он в пижаме, то она светло-голубого цвета, поверх должен быть шёлковый халат, либо же на нём должен быть костюм…

Стюард покачал головой. Глаза у него по-прежнему были тупые, что заставляло мистера Флэнагана думать, будто это для стюарда типичное выражение.

— Нет, сэр, — прошептал стюард, — такого мальчика я не видал, сэр.

Мистер Флэнаган чертыхнулся и рванулся вперёд. У выхода на палубу крутился ещё один стюард: он настойчиво убеждал пожилую даму в чёрном надеть спасательный нагрудник. Чуть поодаль от них стояла супружеская чета в годах и спокойно смотрела за борт. В шлюпки медленно забирались новые пассажиры.

— Вы! — повелительно крикнул мистер Флэнаган и схватил другого стюарда за руку. — Вы, вы не видели моего сына? Его зовут Джордж Юджин Флэнаган, рост — примерно пять футов, ему двенадцать лет…

— Сэр, я не видел такого мальчика, — покачал головой стюард, — возможно, он уже сидит в шлюпке?

Но сердце мистера Флэнагана ныло так настойчиво, что ему не приходилось сомневаться: Джорджа в шлюпке нет. Он взвыл, топнул, снова помянул всех святых и всех демонов, которых знал, и стремительно бросился вдоль правого борта. На глазах у него несколько молодых людей подошли к пожилой чете, которая по-прежнему спокойно смотрела в воду, и полковник Грейси, один из них, сказал:

— Мистер Штраус, вы вполне могли бы обратиться к капитану, чтобы он позволил вам сесть в шлюпку.

Пожилой мистер Штраус скользнул по полковнику равнодушным взглядом и пожал плечами.

— Я не стану отнимать у других их право на спасение, — сказал он размеренно и снова перевёл взгляд на воду.

Полковник Грейси тяжело вздохнул и отступил. Мистер Флэнаган умоляюще закричал:

— Мистер Штраус, господи, может быть, хотя бы вы видели моего сына? Он всё ещё на корабле, я уверен!

Лицо мистера Штрауса исполнилось искреннего сочувствия.

— Вашего сына? — переспросил он. — Этого очаровательного юного джентльмена, который так болезненно переносит поражения?

Мистер Флэнаган исступленно закивал. Надежда стала возрождаться в его сердце.

— Да, да, — страстно закивал он, — о господи, так вы его видели? Где?

— Совсем недавно, — сказал мистер Штраус медленно и вдумчиво, — а что касается того, где же это было… Ида, — обратился он к жене, — дорогая, не припомнишь ли ты, где мы могливидеть юного мистера Флэнагана?

Ида степенно ответила:

— Полагаю, это было у спуска с палубы. Я слышала, как мальчик убеждал стюарда, что ему необходимо спуститься на палубу G.

Мистер Флэнаган в отчаянии вцепился себе в волосы. Он не мог сдержать стона, который так и рвался у него с губ.

— Чёрт побери, зачем? Зачем ему это понадобилось?!

— Я не могу быть уверена, — сказала миссис Штраус, — но, кажется, я слышала, как мальчик говорил, что он забыл свои вещи у входа на корт для игры в сквош.

— Он не мог ничего там забыть! — воскликнул мистер Флэнаган. — Он всегда ходил на корт налегке!

— Скорее всего, он отправился за мистером Райтом, — покачала головой Ида.

— Да, да, — энергично поддержал её мистер Штраус, — ведь вы не могли не заметить, как ваш сын привязался к мистеру Райту. Наверняка он отправился предупредить того… из чувства детской солидарности.

— Зачем? — мистер Флэнаган в отчаянии схватился за голову. — Чёрт бы с этим Райтом, неужели же не нашлось бы никого, кто разбудил бы его? О, спасибо, спасибо, вы дарите мне надежду!

Мистер Флэнаган всё-таки не забыл вежливо приподнять шляпу, прежде чем покинуть безмятежную чету Штраусов и броситься назад. При мысли о том, что совсем скоро ему придётся пробираться на нижние палубы, наверняка уже заполненные ледяной водой, мистера Флэнагана бросало то в жар, то в холод, и его ноги сами собой начинали дрожать, словно бы они были готовы нести его куда угодно, но только не к смерти в объятия. Мистер Флэнаган стиснул зубы и решительно прорвался в примолкшие коридоры. Как его ни ужасали бы затопленные коридоры и мрак ночи, куда страшнее было оставить беспомощного сына одного внизу.

Глава 23. Везение или нет?

Когда Мэри увлекла отчаянно брыкающуюся Лиззи за собой, Джо тут же повернулся к спутницам и тихо сказал:

— Давайте по-быстрому дуть к себе на палубу. Кажется, дело действительно серьёзное.

Бетти встревоженно хлюпнула носом.

— А как же мама и папа? Как нам их найти?

— В каюте, — решительно обрубил Джо, — они точно там, а если не там, значит, они уже на палубе, да только уверен я, что найдём мы их в каюте. Какой идиот вышел бы гулять в такой собачий холод?

От лица Джанет отхлынула вся кровь; пустыми глазами она всмотрелась прямо перед собой так, словно ей явился призрак. Упавшим голосом она уронила:

— Я должна найти папу. Как можно скорее, я должна немедленно его найти!

— Джанет! — вскрикнула Бетти и схватила её за руку. Джанет обернулась. — Не уходи!

— Пусти меня, Бетти! Я сейчас же пойду за папой! — Джанет решительно вырвалась из рук Бетти и заспешила по коридору.

Джо повернулся к сестре. В её расширенных глазах читался ужас, похожий на тот, что охватывает кролика, который попался в лапы хищника. Джо негромко произнёс:

— Выдохни. Если будешь ныть и висеть на мне, далеко мы не уйдём. Скорее, в каюты!

Бетти быстро кивнула, и Джо взял её за ледяную скользкую руку. Пальцы Бетти сжали его, совсем сухие и горячие, и вдвоём они бросились наверх. Джо не переставал прислушиваться: сейчас ему казалось, что даже самый незначительный звук — предвестник чего-то ужасного. Всё его тело подобралось, словно готовясь к жестокой борьбе, он мог чувствовать даже самые слабые шорохи не с помощью слуха, а, скорее, кожей. Ужас угнездился в его сердце, как змея, и он старался сбежать от этого чувства, увлекая за собой Бетти, которая не могла двигаться самостоятельно. Она висела у Джо на хвосте, словно мёртвый и абсолютно бесполезный груз, и сейчас Джо казалось, что она весит куда больше, чем ей полагается.

— Ну же, шевели ногами! — прикрикнул он, и Бетти прохныкала:

— Не могу! У меня всё тело онемело!

— Беги, а то утонешь! — подстегнул её Джо и сам постарался ускориться — но все его мышцы словно окатывало плотоядным пламенем, когда он пробовал разогнаться.

Ковыляя, как калеки из Сити, они протащились наверх. В коридорах воцарился настоящий убийственный хаос. Туда-сюда носились, словно переполошенные птицы, мужчины и женщины, полуодетые, растрёпанные, с выпученными глазами. Они размахивали руками, сталкивались друг с другом и пронзительно, протестующе кричали. Между ними бегали в спасательных нагрудниках стюарды, которые пытались навести хотя бы подобие порядка в этом хаосе.

— Наденьте нагрудники, пожалуйста! — разносилось среди общего шума их взволнованное кудахтанье. — Требование капитана: всем надеть спасательные нагрудники и готовиться к выходу на палубу! Прекратите кричать! Да не кричите же вы, просто наденьте свой нагрудник!

Джо встревоженно взглянул на Бетти, и она судорожно вздохнула. В этом ворохе перепуганных тел, которые сталкивались друг с другом и едва ли не падали (а многие действительно валились с ног) было почти невозможно отыскать их родителей и хотя бы кого-то знакомого.

— Мама! — крикнула Бетти и шагнула вперёд. — Папа!

По коридору пробежала, размахивая руками, какая-то полная женщина, на ходу застёгивая драное пальто, и задела Бетти плечом. Джо тут же подхватил сестру и оттащил к стене: тут было куда безопаснее. Стюарды напрасно пытались урезонить перепуганную толпу.

— Да наденьте же вы свой нагрудник! — вопил кто-то из них, стараясь вразумить пассажиров. — Ничего не бойтесь, пожалуйста, не поднимайте панику!

Джо завертел головой. Цифры, выгравированные на дверях кают, плавали у него перед взором, и он совсем не мог понять, что они означают. Их тусклые призраки затеяли безумный хоровод, они как будто играли с ним в кошки-мышки.

— Вот она! — с облегчением воскликнул Джо и пинком распахнул дверь каюты.

Каюта была уже полупустой и, к счастью, совершенно сухой. Бетти не заметила этого, но вот Джо, проходя к койке, сразу обратил внимание, что пол немного накренился. Снова злая тревога стиснула его трепещущее сердце.

В каюте почти никого не было: на нижних местах расположились лишь мистер и миссис Дойл, а напротив них — те самые три брата-ирландца, которые подарили Джо желанный табак. Все общество выглядело расслабленным и умиротворённым, и казалось, будто его вовсе не волнует, что за порогом, буквально в пяти шагах, идёт эвакуация.

— Ма, па! — грянул Джо, едва вломившись в каюту. — Чего вы тут расселись? Разве вы не слышали, что всем надо выходить на палубу?

Мистер Дойл перевёл на Джо взгляд, и тот обречённо выдохнул. Глаза у мистера Дойла были масляные, добрейшие и не совсем ясные — словом, такие, какими они у него становились, если мистеру Дойлу везло выпить в меру: не слишком мало, но и не так, чтобы совсем потерять сходство с человеком. Мистер Дойл сделал широкий жест и гордо воскликнул:

— А-а, мы бывали и не в таких переделках, мы знаем, что опасности нет!

Миссис Дойл, к величайшему ужасу Джо, издала слегка трезвое хихиканье и привалилась к плечу мужа. Три брата-ирландца посмотрели на Джо с великим удивлением, словно бы раньше они считали его куда более умным и сознательным человеком.

— Слушай, — загудел старший, — знать я не знаю, что там за проблемы у этих богатых, но я не собираюсь отрывать свой зад и куда-то тащить деда просто потому, что капитану захотелось с нами поиграться.

— Вы с ума спятили? — рявкнул Джо. — Да ведь только идиот будет созывать людей на палубы глухой ночью, в лютый холод!

Средний брат спокойно кивнул и протянул длинную, как у обезьяны, руку вверх. Не глядя, он нащупал на месте Палмера покинутую бутылку, снял её и задумчиво повертел над головой.

— Полагаю, — сказал старший брат, — что эта бутыль давно напрашивается на уничтожение.

— Да! — радостно загремели двое оставшихся братьев и мистер Дойл.

Миссис Дойл смотрела на бутылку с сомнением.

— Знаете, — сказала она, — если нам вдруг всё-таки прикажут выходить на палубу, не хотелось бы идти в неприглядном виде!

— Алкоголь согревает кровь! — гаркнул старший брат. — А нам как раз надо её воспламенить, разве я не прав?

— Да мы никуда и не пойдём! — норовисто отрезал средний. — Пускай выводят своих глупых богатых куриц и их трусливых детишек, а мы — мы настоящая сила, у нас в жилах — ирландская кровь, и мы скорее сдохнем, чем пойдём и будем прогибаться под их идиотские требования!

— Да это ты тут — единственный идиот! — закричал на него Джо и бросился между родителями и их приятелями.

Не успел никто из них издать ни звука, как Джо выхватил у среднего брата из ослабевших рук бутылку, размахнулся и ударил ею о пол. Во все стороны полетели осколки стекла, брызнули, как кровь, вонючие капли. Несколько из них попало на лицо миссис Дойл, и она брезгливо заморгала. Мистер Дойл радостно стал облизывать губы.

— Очнитесь! — закричал Джо. — Корабль, чёрт побери, тонет! Сейчас сверху прибежала девчонка, сестра одной моей знакомой…

— Это которая Ларри? — предположил мистер Дойл. — Плохо она маскировалась под мальчика, я всё сразу понял.

— Да какая к чёрту разница, мальчик это или девочка? — возмутился Джо. — Её сестра только что была тут, она напугана донельзя, и даже ежу понятно, что это не просто так! Скорее, выходите отсюда, нужно спасаться!

Старший брат повёл плечами и откинулся назад.

— Я-то думал, что мы с тобой хорошие приятели, Джо, — веско произнёс он, — и я думал, что тебя не волнуют эти дурацкие капитанские разборки с его богатыми пассажирами. Разве ты не понимаешь, что им просто нужно потешиться, снова показать, какие они умельцы и мастера на все руки? Я не собираюсь вести деда в этот холод, даже идиоту ясно, что это обычная… бессмысленная тревога!

— Не стали бы людей в такой холод никуда выгонять! — вступилась за брата Бетти. — Пожалуйста, — она склонилась к родителям и схватила их за руки, — пожалуйста, мама, папа, нам надо выходить, нам надо выходить отсюда!

В глазах миссис Дойл мелькнуло сомнение. Казалось, что она медленно начала трезветь: взор её обострился, но твёрдости в нём по-прежнему не было. Миссис Дойл протянула руку и потрогала плечо мистера Дойла, как будто пыталась убедиться, что тот ей не кажется.

— Корабль тонет? — задумчиво повторила она. — Тонет? Разве же такое возможно?

— Нет, разумеется! — грянул старший брат и затопал колоссальными ножищами. — Разве же не понятно, что это всё враки и пустая паника?

— Это не…

— Слушай, малыш, — доверительно-покровительственным тоном произнёс он и склонился к Джо, — ты же и сам должен неплохо себе представлять, что такое этот корабль. Ты много кого знаешь на его борту. Я же знаю больше, — сказал он, и Джо обдало прокисшей спиртной вонью, — куда больше, чем ты. Я общался с людьми, которые этот корабль строили, и вот они мне сказали определённо: его никто не потопит: ни господь, ни дьявол, ни они оба вместе. Какой же мне тогда смысл подниматься с тёплого местечка и лишаться такой славной компании? — он показал на мистера и миссис Дойл и слегка покачнулся, заваливаясь на бок. Его щёки медленно заливала огненная краска.

— Никому не потопить корабль! — гулко сообщил младший брат, и его грудь сотряслась от икания. — Никому! Подтверждаю!

Вслед за этим он повесил голову, откинулся назад и звучно захрапел. Миссис Дойл с волнением и растущей подозрительностью осматривала собеседников, её грудь тяжело вздымалась. Она медленно, осторожно, как кошка, поднялась и застыла. Её руки были стиснуты у самой груди, встревоженно переплетённые пальцы побледнели, как и щёки.

— Тонет? — переспросила она снова.

— Чушь! — попытался успокоить её старший из братьев. Его мутные глаза моргали вразнобой, из груди рвалось хриплое, с присвистом, дыхание. Он воодушевлённо потрясал рукой, и его пальцы колыхались, как оборванные ниточки, на которых пляшет марионетка. Вонь перегара и затхлость, вызванная скученностью, заволакивали каюту. — У парня разыгралось…

— Заткнись, я не тебя спрашиваю! — осадила его миссис Дойл резким грубым голосом и повернулась к Джо. — Действительно ли это так?

Джо только повёл плечами и многозначительно поиграл бровями.

— Ма, — сказал он негромко, — ты правда думаешь, что такая шумиха в коридорах в самую полночь — это обычное дело?

Миссис Дойл отрицательно покачала головой и совсем побледнела. Её взор опустел, а руки безвольно повисли.

Дверь каюты распахнулась с таким грохотом, что даже задремавшие мужчины подскочили и неловко стали разлеплять сонные, пьяные глаза. Бетти пошатнулась и чуть было не упала, когда внутрь протиснулась, уверенно виляя задом, дама в старомодном платье, с которой Джо уже сталкивался при отплытии корабля. Дама крикнула во всё горло:

— Клара, вставай! Вставайте вы все, дураки, мы тонем!

Миссис Дойл ахнула и покачнулась. Мистер Дойл тотчас стал протирать кулаками глаза, его рот сам собой распахнулся.

— Как же так? — гаркнул средний из братьев-ирландцев и выпрямился, болтая головой, как дряхлая собака, чей сон прервали неуважительным пинком.

— Не неси чушь, глупая курица! — приструнил её старший. Он тоже попытался распрямиться, оторвавшись от стены и неуклюже расправив плечи, но тут же завалился обратно и расслабленно-залихватски закинул ногу на ногу. — С какого чёрта бы этому ублюдку тонуть?

— Уж не знаю, с какого, — в тон ему ответила дама и подпёрла мощные бёдра кулаками, — но почту затопило, а в багаже вовсю плавают чемоданы — хоть запрыгивай и держись!

— Пфа, — отмахнулся старший из братьев и трясущейся рукой попытался зажечь дряхлую трубку, всю испещренную пятнами и трещинами, — чепуха! Просто небольшая течь!

— Нет, не небольшая! — заупрямилась женщина в старомодном платье. Лицо у неё было столь угрожающего оттенка, а сама она так звучно пыхтела, что, казалось, она ломилась сюда изо всех сил и преодолела немало препятствий на своём пути. — В нашей каюте на полу вода — это тоже чепуха, по-твоему, стоеросовая ты дубина?

— А? — ахнул мистер Дойл. Полупустой стакан выпал у него из рук и закатился под койку. Младший из трёх ирландцев смерил спиртную лужу, блеснувшую на полу, жалостливым взглядом и горестно стал трясти лохматой головой (глаза у него по-прежнему были мутные и глупые).

— Чего? — гаркнул старший из братьев и тотчас выпрямился, упираясь мощными кулаками. — Какая, к дьяволу, вода?

— Такая! Ледяная! — передразнила его дама. Её губы тряслись, а глаза яростно сверкали. — Я не знаю, сколько её там сейчас, но, когда я бежала к вам, она уже забиралась ко мне в туфли — и она такая холодная, что просто дух вышибает!

— Господи! — вскрикнула миссис Дойл. — Господи!

Джо снова схватил мать за руку и огласил каюту яростным криком:

— Да что тут господь, господь нам не поможет, надо ноги уносить! Скорее, скорее, поднимайтесь!

Три брата-ирландца остались на месте. Они недоверчиво смотрели на перепуганную даму в дверях так, словно подозревали ту, как минимум, в жестоком убийстве.

— Смысл нам подниматься и куда-то там спешить? — спросил, наконец, старший. Он говорил глухо, с расстановкой, удивительно чётко для пьяного человека. — Просто очевидно, что у страха глаза велики. Я никуда не пойду.

— Ах, и провались ты к дьяволу со своим упрямством!

Миссис Дойл уже яростно пыталась поставить на ноги мужа. Мистер Дойл честно силился приподняться, хватаясь за край постели, но его ноги были такими слабыми, что сами собой разъезжались, а руки его тряслись. Удерживать равновесие ему мешал небольшой чемоданчик, который упорно смещал центр тяжести.

— Бросай эту гадость! — потребовала миссис Дойл. — Бросай же, лысый дурак!

Мистер Дойл агрессивно прижал к себе чемоданчик и трясущимся кулаком оттолкнул жену.

— Отстань, женщина! — гаркнул он. — Я сам… распоряжусь… своей собственностью!

Три брата-ирландца непоколебимо восседали на чужом месте напротив и никуда не торопились. На их покрытых густой растительностью лицах застыло одинаковое выражение презрительного недоверия.

— Дураки вы, что так легко поддаётесь панике, — высказался старший и хмыкнул.

Средний и младший братья согласно потрясли лохматыми головами.

— Коль уж своего ума бог вам не дал, не нам противиться его воле, делайте что хотите! — сурово прикрикнула на них миссис Дойл. — Охота вам тонуть — тоните, мы собираемся спастись!

— Скорее, скорее! — подгоняла их дама в дверях. Она даже пританцовывала на месте от нетерпения и трясла ногами, как модная балерина. Джо сразу обратил внимание, что от её прыжков на полу каюты остаются мокрые смазанные следы.

— Шевелись, чёртова ты развалина, старый ты лысый алкоголик, — понукала миссис Дойл еле дёргающегося мужа, — скорее, скорее!

— Дорогая, я пытаюсь, но что-то ноги… ноги совсем меня не слушаются.

— Ты бы ещё больше пил! — хрипло выкрикнула миссис Дойл, и вся компания вывалилась в коридор, как мусор — из мешка.

Бетти встревоженно оглянулась через плечо: три брата-ирландца всё ещё сидели на прежнем месте и вполголоса переговаривались. Бетти замедлила шаг и негромко пробормотала:

— Слушайте, а вдруг они там так и просидят? Они ведь утонут…

— Чёрт с ними! — безжалостно отрезала миссис Дойл. — Как ты себе представляешь, чтобы мы тащили эдакие туши? Я даже половинку одного из них не подниму, что уж говорить обо всех троих!

Но вот на них накатило взволнованное безумие, и они совсем позабыли об ирландцах, которые так и не озаботились — хотя бы самую малость — вопросами собственного спасения.

Стюарды потеряли контроль над ситуацией. Взволнованные пассажиры выбегали из кают, размахивая руками, в глубине коридора мчались впереди полчища крыс жители нижней палубы и во всё горло вопили. У многих из них ботинки и длинные юбки блестели от влаги.

— Господи, все его ангелы и пресвятая дева Мария! — пронзительно завизжала миссис Дойл и затопала, как взбудораженная корова. — Неужели же там правда вода?

Люди, бежавшие со всех ног в пока ещё сухие коридоры, не имели никаких оснований для сомнений в том, что корабль тонет.

— Бегите! — перебивая друг друга, подстёгивали они прочих пассажиров и размахивали руками. — Бегите же, если вам дороги ваши жизни!

— О господи! — повторила миссис Дойл. — Да что же такое творится?

Люди бежали мимо них и врубались в толпу, как бешеные. Стюарды напрасно отлавливали буйных, точно непокорных кур, тщетно пытались они надеть хотя бы силком огромные спасательные нагрудники: к ним были глухи, словно бы стюарды вообще ничего не значили.

— Вода, вода! — в ужасе вопил какой-то молодой человек с неопрятными усами, пробегая мимо Джо и его семьи. — Там полным-полно воды!

Миссис Дойл вдруг охнула, всплеснула руками и обернулась. На её побледневшем лице отобразился подлинный ужас.

— Деньги! — прокричала она сорванным хриплым голосом. — О господи, ведь я же забыла деньги в каюте!

Стюарды неуверенно начинали привлекать внимание толпы. Орудуя спасательными нагрудниками, они раздавали шлепки, чтобы отрезвить испуганных, подзывали пассажиров, точно пастухи — стадо, и зычно кричали:

— Успокойтесь, не поддавайтесь панике! Не поддавайтесь панике, пожалуйста, следуйте всем указаниям! Для начала вы должны надеть нагрудники! Надевайте нагрудники, время не терпит!

Джо схватил мать за руку, но та рванулась так, что он с трудом сумел её удержать. Ему казалось, миссис Дойл сейчас вывихнет ему плечо: она металась, как одержимая, и вскрикивала придушенным голосом:

— Деньги, деньги! Я забыла деньги в каюте!

— Наплюй на них, сейчас не это главное! — отчаянно увещевал её Джо. — Бетти, помоги же, она ведь вырвется!

Но у Бетти были слишком тонкие и слабые ручонки, чтобы помочь удержать бешено бьющуюся миссис Дойл. Пусть миссис Дойл уже давно и не ела досыта, работа закалила её тело, и теперь одна она, охваченная безумной тревогой, была сильнее всех троих своих домочадцев. Мистер Дойл испуганно выпучил глаза и тоже схватился за жену. Бетти и Джо удерживали её за руки, а мистер Дойл тянул назад, обхватив за талию.

— Дорогая, к чёрту, к дьяволу эти деньги, ну как будто они у нас когда-то были…

— Заткнись! Пусти меня! Пусти меня, ведь там же наши деньги! — взвыла миссис Дойл. Она была красной от корней волос до основания шеи, а её глаза бешено вращались в орбитах.

Одним сильным, резким движением она опять рванулась вперёд, пошатнулась, провисая в руках мистера Дойла, а затем налегла на них всем весом, как будто бы вознамерилась упасть, и обрела свободу. Джо, Бетти и мистер Дойл едва удержались на ногах. Пока они пытались восстановить равновесие, миссис Дойл уже выпрямилась, встряхнула головой с остервенением голодной хищницы и уверенно устремилась назад.

Полная дама в старомодном платье заохала и замахала руками.

— Но ведь вас скоро затопит! — бесполезно закричала она миссис Дойл в спину.

Джо, Бетти и мистер Дойл переглянулись.

— Она сошла с ума, — упавшим голосом прошептала Бетти, — она ведь утонет!

— Тогда за ней! — скомандовал Джо. — Скорее!

Стюарды позади них напрасно надсаживали горло. Их хриплые крики мешались с неразборчивыми воплями, ругательствами и мольбами.

— Да наденьте же вы нагрудник, чёрт побери! Не поддавайтесь панике, мэм, просто наденьте нагрудник!

Джо первым вломился в каюту. Три брата-ирландца исчезли — там вообще никого не было, кроме миссис Дойл. Она сновала среди разбросанных подушек и постельных принадлежностей, всплёскивая руками и негромко охая.

— Господи, — шептала она, — где же деньги, где же мои бедные деньги?

— Мама! — отчаянно окликнул её Джо. — Бросай!

Мистер Дойл опасливо приподнял ногу и посмотрел вниз. Джо и сам это чувствовал: ледяная вода, которая, как десятками игл, колола кожу, пробиралась в каюту из коридора. Мимо них с воплями проносились обезумевшие люди. Они бросали на ходу свои вещи, толкались, отшвыривали с дороги стюардов, падали и истошно кричали. Вода продолжала стремительно прибывать. В отблесках желтого света она казалась зеленовато-голубого угрожающего цвета.

— Мама! — изо всех сил выкрикнул Джо. — Бросай!

Миссис Дойл даже не услышала их. С суетливой и глупой деловитостью она перевернула нижнюю койку, выругалась и полезла наверх.

— Господи, — бормотала она, — неужели эти треклятые ирландцы нас ограбили? Ну, вот я им устрою, только вернёмся, и я им такое устрою!..

— Клара, кончай балаган! — хрипло потребовал мистер Дойл. В его глазах поселился серый ужас. — Скорее, нужно уходить!

— Отстань! — гаркнула миссис Дойл и стала рыться на койке мистера Палмера. — Куда же я могла деть этот свёрток?.. Я точно помню, что знаю, куда я его… Ага!

— Мама! — пропищала Бетти. — Пожалуйста!

Джо мрачно оглянулся. По коридору со всех ног бежали две девушки в неуклюжих спасательных нагрудниках; одна из них размахивала над головой мокрым платком, как флагом.

— Подождите! — кричала она. — Пожалуйста, подождите нас!

Джо вздохнул, перевёл на миссис Дойл взгляд и сжал кулаки, решаясь. Такого ему ещё никогда не приходилось делать, и он колебался даже сейчас, когда вода подступала к ногам и пропитывала брючины. Казалось, чьи-то цепкие, когтистые ледяные пальцы ласково обхватывают его за ноги и поглаживают, проверяя, достаточно ли на этих костях аппетитного мяса. Джо передёрнуло.

— Где же они могли… — миссис Дойл спрыгнула и стала копошиться под койкой.

— Мама, скорее!

Собственный крик подстегнул Джо, и он метнулся к матери. Обеими руками он схватил её талию и рванул так, что миссис Дойл взлетела, отчаянно визжа и молотя воздух ногами.

— Джо, проклятый мальчишка! — вопила она. — Немедленно поставь меня на место! Никакого уважения к матери!

— Мама, нам надо уходить! — Джо с трудом удерживал миссис Дойл. — Да помогите же вы, хоть кто-нибудь!

Бетти и мистер Дойл единовременно вздрогнули и послушно кинулись к Джо. Все вместе они, как муравьи, облепили брыкающуюся миссис Дойл, которая так и тянулась к койке. Под койкой лежала приоткрытая дряхлая сумка, а из сумки высовывался кончик небольшого бумажного свёртка.

— Пустите! — воинственно кричала миссис Дойл. — Это же наши деньги!

— Выиграю!.. Заработаю! — пыхтел мистер Дойл. — Только отстань ты уже от них!

Миссис Дойл завизжала, как ведьма, которую сжигают на костре, и в мощном пинке сумела оттолкнуть мистера Дойла. Она стремительно наклонилась, её пальцы царапнули по боку сумки — и каким-то неведанным образом в руке у неё вдруг оказался тот самый свёрток, из которого выглядывали блестящие от новизны банкноты.

— Наконец-то! — воскликнула миссис Дойл и радостно прижала свёрток к груди. — Наконец-то!

Мистер Дойл и Джо обменялись измученными взглядами. Они до сих пор не выбрались из каюты, но у обоих уже гудели от напряжения руки и ноги, а вода прибывала: теперь она достигала щиколоток Джо. Бетти испуганно топталась на месте, как потревоженный слон, и брезгливо поднимала юбки.

В глазах миссис Дойл снова появилась искра разума. Она огляделась кругом и затрясла головой.

— Быть такого не может! — сказала она. — Да ведь мы же действительно тонем!

— Поэтому надо бежать! — приказал Джо и первым бросился вон из каюты.

Ему не нужно было оглядываться, чтобы понять: мистер Дойл, миссис Дойл и Бетти бегут следом. Миссис Дойл бережно, как новорожденного младенца, прижимала к груди свой потрёпанный свёрток с деньгами, мистер Дойл подталкивал её в спину, Бетти еле ковыляла, подбирая юбки и повизгивая от злого колючего холода, который безжалостно накидывался на её ноги.

В коридоре почти никого не осталось. Исчезли и стюарды, и взволнованные пассажиры, как будто всех их отсюда унесла неведомая злая сила. На полу валялись белые спасательные нагрудники, чьи-то распотрошённые сумки и чемоданы, потерянная игрушка: старый, весь в заплатах, с лезущей меж швов набивкой мишка без одного уха. Двери некоторых кают были настежь распахнуты, открывая вид на такое же безобразие разорения, другие оставались закрыты. Дверь одной каюты и вовсе была снесена с петель. Жуткое молчание, похожее на оцепенение смерти, морозом проходилось по коже.

— Где же все? — прошептала миссис Дойл. — Где стюарды? Что нам делать?

Джо склонил голову набок и прислушался. Корабль молчал, словно гроб, но только здесь — а чуть дальше агонизировала жизнь. Джо уверенно показал направо.

— Туда!

Дойлы рванулись по коридору. Мистер Дойл всё ещё нетвёрдо стоял на ногах и часто запинался, едва ли не падал, когда натыкался на потерянные вещи. Назад Джо старался не смотреть: он сразу мог углядеть ползущее по полу голубовато-зелёное ледяное одеяло. Вода лениво забиралась в каюты, подхватывала и уносила лёгкие предметы, и воды становилось всё больше и больше.

— Скорее, скорее! — прокричал он и подтолкнул Бетти в спину.

Коридор, куда они проломились, кратчайшей дорогой выводил на палубы. В этом коридоре столпилось немало людей: их было столько, что едва удавалось дышать свободно. Женщины размахивали руками, дети выли, хныкали и пищали, мужчины ожесточённо ругались; кашляли старики и старухи. Жёлтые, красные, потные, искажённые лица, похожие на уродливые, поплывшие восковые маски, то и дело мелькали на гребнях человеческих волн. Безбрежное людское море волновалось, как будто перед штормом.

— Что происходит? — воскликнула Бетти и прикрыла голову руками.

Джо сжало со всех сторон, и воздух словно выдавило у него из лёгких. Он сложился пополам, отчаянно кашляя и стараясь вдохнуть, как бы это ни было бы больно, и в то же мгновение кто-то огрел его локтем по темени. Миссис Дойл испуганно кричала и обороняла свёрток, который прижимала к груди. Мистер Дойл потрясённо оглядывался. Толпа врывалась между ними, шумя и рокоча, как камни во время обвала, и волны людей грозились вот-вот подхватить их, бросить вперёд и размозжить в лепёшку. Джо неосознанно схватил Бетти за руку, Бетти вцепилась в мистера Дойла, а тот — в миссис Дойл. Они стояли, едва удерживаясь друг рядом с другом, а тяжесть потных, горячих, перепуганных тел наваливалась на них всё увереннее. Воздух кругом них словно спёкся и раскалился.

— Что происходит? — повторила Бетти, выдавливая каждое слово из горла с отчаянной мукой. На глазах у неё стояли слёзы.

Джо приподнялся на цыпочках, но увидел лишь бесконечные неровные, рассеянные ряды чёрных затылков и незнакомых страшных лиц, перекошенных от ужаса. Мистер Дойл вытянул шею и сощурился, всматриваясь вдаль. Его лицо медленно вытянулось.

— Решётки, — сказал он упавшим голосом.

Джо поморщился: крики людей кругом резали слух, как ножами. Он ничего не мог понять, ведь толпа вопила не только на английском. Здесь смешивались самые разные языки, и у Джо голова пускалась в пляс, а в висках раздавался тревожный шум.

— Решётки! — прокричал мистер Дойл. — Выход перекрыт!

— Господи! — исступленно воскликнула миссис Дойл и съёжилась, закрывая свёрток у груди. — Что же нам теперь делать?

— Давайте пробиваться! — провизжала Бетти. — Ведь нас же выпустят… нас же обязательно выпустят, правда?

Пробиться к решёткам было куда сложнее, чем Джо подумал сначала. Цепляясь друг за друга, Дойлы ломились вперёд, но бушующие волны людского месива упрямо отбрасывали их, и Дойлы едва сохраняли равновесие. Если бы они упали, всё было бы кончено: никто сейчас не смотрел под ноги. Джо напирал на горячие спины, стучал по ним кулаками и скрёб их ногтями, его отталкивали локтями и отбрасывали пинками. Где-то совсем рядом пронзительно выл младенец, и от этого крика Джо казалось, будто в уши ему затолкали вату. Он рвался вперёд, искал свободные промежутки — пусть бы совсем маленькие, — и боком пытался просочиться дальше. Ему совсем нечем было дышать; в горле пересохло, а чёлка прилипла ко лбу, влажному от пота. Кто-то едва было не своротил ему шею, стараясь пробраться к решёткам, а на ноги ему наступили — изо всех сил — уже столько раз, что он совсем не чувствовал отдавленных пальцев.

— Мама-а! — протяжно кричала совсем рядом с ним кудрявая черноволосая девчонка. — Мамочка-а!

— Пустите старуху! Пустите старуху! — требовал кто-то позади.

— Моя нога! Моя бедная нога!

Джо напирал на тела впереди, не глядя вверх — на лица. Он останавливал взгляд лишь на шее — а если быть точнее, на воротниках, и тела оставались для него лишь телами, безликими и раздражающими, потому что они не сторонились, они с трудом пускали его.

Когда Джо находил лазейку, он ввинчивался, как штопор, и расставлял пошире руки. Сначала тела противились, упирались, они старались прижаться друг к другу и изгнать Джо, но Джо не сдавался, хотя семья висела на нём, словно камни — на шее у утопленника — и, наконец, груды паникующего мяса мягко и безвольно скользили в стороны, как призраки, а Джо вырывался в новый ряд, где было так же жарко, тесно и душно, где его били по голове и по лицу, где одно ругательство перекрывало другое, вопили дети и кто-то надсадно кашлял, и всё начиналось сначала.

Джо даже не поверил, что добрался до прутьев. Он не увидел их, хотя именно к ним стремился, и он расхохотался, как безумец, когда врезался в них всем телом и бессильно повис на них, точно распотрошённый мешок. Кругом всё так же бушевали люди. Чьи-то пальцы хватались за замысловатые переплетения, потные лица прижимались к ним, и десятки голосов на разных языках, на разные лады тянули одно и то же:

— Помогите! Помогите!

— Выпустите нас!

— Пожалуйста, помогите!

— Кто-нибудь, пожалуйста!

— Выпустите нас!

Толпа взъярилась и как будто плюнула. Изрыгнула она Бетти, мистера Дойла и потрёпанную миссис Дойл, которая по-прежнему бережно прижимала свёрток к груди. Все они были красными, их волосы и одежда пребывали в беспорядке, они едва дышали.

— Господи… — прошептала миссис Дойл и приникла к решётке. — Пресвятая дева Мария, неужели ты оставишь нас в час нашей скорби!..

Рядом с ней на решётке висел, что-то неразборчиво бормоча, престарелый священник. Его глаза были подёрнуты туманом, а лицо стало ярко-красным, и на шее выступили набухшие канаты скрученных голубых вен.

— Господи, не оставь нас в этот час! — взвизгнула миссис Дойл и забарабанила по решётке. — Эй, там! Есть там кто-нибудь?! Эй! Эй! Помогите!

Бетти отчаянно вцепилась в замысловатые переплетения.

— Помогите! — безумно запищала она. Её жидкая чёлка как будто вросла в блестящий потный лоб. — Выпустите нас!

— Выпустите! Выпустите!

Джо с трудом держался за решётку. Толпа шумела, как прибой, и каждая новая волна врезалась в его спину так, что перехватывало дыхание. Джо прижался головой к ажурным переплетениям: они были такими горячими, что казалось, вот-вот вскипят.

— Выпустите! — ревел рядом мистер Дойл. Он был алым и потным, его рубашка покинула брюки, а несколько пуговиц с неё отлетели. Сейчас он был похож на дикаря, идущего в атаку.

Десятки рук с безумной мольбой высовывались сквозь переплетения. Женщины выли и бились лбами о крепкую ограду, мужчины ревели, словно яростные звери. Какой-то здоровяк в тесной рубашке сжимал прутья обеими волосатыми руками и так на них наседал, словно всерьёз хотел сломать, но прутья не поддавались.

— Мама! Мамочка, мне страшно!

— Помогите! Помогите, пожалуйста!

Джо изо всех сил налёг на ограждение — оно даже не дрогнуло. Краем глаза он снова увидел мать: та билась о решётку, как умирающая рыба — на пирсе, и её кулаки были залиты кровью. Бетти стонала и плакала, точно древнее привидение, замурованное в стенах замка с жуткой историей. На спину ей неудержимо наваливалась женщина с малышом лет пяти на руках; волосы женщины были растрёпаны, а глаза сверкали бессмысленным отчаянием. Джо с трудом цеплялся за решётку: силы утекали стремительно, как песок сквозь неплотно сомкнутые пальцы. Он едва мог дышать.

— Помогите… — сипел он.

В коридоре вдруг что-то задвигалось. Толпа воспрянула духом и возбуждённо загалдела. Снова множество рук высунулось за решётку, искажённые ужасом лица прильнули к ней, десятки голосов взмолились:

— Помогите же!

Бледный стюард в белом, как погребальный саван, спасательном нагруднике прошёл к решётке и неловко замер. В руках у него была связка ключей, на которую толпа смотрела с неистовым вожделением. Джо не мог отвести взора от этой связки, от ключей, по которым лениво скатывался ярко-жёлтый, как перележавшее масло, свет, и у него перехватывало дыхание — причём вовсе не оттого, что на спину ему наседали обезумевшие пассажиры. Кости его стонали под их весом; казалось, достаточно ещё одного лёгкого нажима, чтобы переломить позвоночник.

— Соблюдайте спокойствие! — тщетно кричал стюард. Его писклявый голос еле пробивался сквозь возмущённый рокот толпы.

К решётке медленно подошёл сначала тот, что держал в руках ключи, а затем из коридора вынырнули ещё двое. Они держали наизготовку небольшие деревянные стулья, словно бы собрались ими защищаться в случае опасности. Стюарды смотрели на буйствующую толпу как на стадо диких животных, заключённое за решёткой.

— Помогите! Помогите!

— Выпустите нас! — миссис Дойл отчаянно затрясла решётку и прижалась к ней лбом. На спину ей наваливалась краснолицая дама в трауре, вся обвешанная слезами, и за шею утягивала назад. — Пожалуйста…

Стюард с ключами в руках приблизился ещё на шаг и тут же отшатнулся, ускользая от жадных пальцев, которые силились схватить его.

— Тихо! — крикнул он и поднял руку со связкой повыше.

Толпа зачарованно примолкла. Шторм затих, но не угомонился: слабый ропот бродил в задних рядах, словно предупреждая, что недавнее сумасшествие может прогреметь с ещё большей силой, если стюард их обманет. Джо затаил дыхание, не отводя взгляда от крошечного кружка, на котором болталось его спасение. Он не мог не только моргнуть, но и вздохнуть — не мог совершить даже самое незначительное движение.

— Отлично, — стюард перевёл дыхание, облизнул губы и неловко подошёл к решётке, — женщины и дети! Пропустите женщин и детей к выходу, все остальные — отступите!

Мистер Дойл метнул на Джо умоляющий взгляд и слабо шевельнул малиновыми губами.

— Па, мы пойдём потом, — неуверенно сказал Джо. Сердце его словно медленно сжигали на открытом огне. — Всё будет хорошо!

Миссис Дойл отчаянно заревела и привлекла к себе Бетти. Другую руку она тянула к Джо, и слёзы катились по её искаженному безумному лицу.

— Джо! — завопила она. — Джо, мальчик мой, хватайся! Ведь ты же тоже мой ребёнок!

— Идите! — крикнул Джо изо всех сил. Люди набрасывались на него сзади, и спина его уже стонала от боли и непосильной тяжести. — Не бойтесь! Мы с па вас догоним!

— Уйди с дороги, щенок! Пусти нас! — прикрикнула на него из толпы какая-то женщина.

Через мгновение Джо оторвали от решётки так, что ему показалось, будто у него загорелись пальцы, и швырнули назад, в ревущее море людей, волнующееся и едва ли не закипающее за прочным ограждением. Высокая фигура стюарда с ключами уменьшилась у Джо перед глазами, а затем и вовсе превратилась в ничто — в одинокую маленькую точку, всю белую из-за гигантского неуклюжего нагрудника. Джо пытался отыскать в толпе мать и сестру, но их смяли и поглотили встревоженные живые волны, и вскоре Джо настолько запутался, что не смог бы даже сказать, где они стояли раньше, пока ещё держались вместе.

— Женщины и дети! Женщины и дети! — прокричал стюард снова.

Небольшая неровная очередь заколыхалась у решётки. Ревущие младенцы пускали слюни в плечи матерей, древние старухи вяло отмахивались от молодых и бойких соседей, звенели плач, ругательства, мольбы и молитвы.

Джо и мистера Дойла отнесло прочь, как бессильные листья. Их бросило к стене, на них надавило так, что из груди выбило воздух, и Джо скорчился, складываясь пополам. Перед глазами у него танцевали чёрные круги с опалёнными краями, в ушах гулко звенели, точно призыв похоронного колокола, далёкие и едва различимые, тонущие в грохоте толпы слова стюарда:

— Женщины и дети! Только женщины и дети!

Мистер Дойл подхватил Джо под руки и оттащил ещё ближе к стене. Люди кругом них безумно бились, точно бы все они, вместе, составляли части огромного организма, который сейчас скатывался в агонию. Джо медленно выпрямился и отчаянно поймал ртом спёртый жаркий воздух — сейчас он был рад даже этому.

— Что нам делать? Что нам делать? — кричал мистер Дойл. Голос у него стал совсем тонким и срывался, точно у взволнованной школьницы.

Джо с трудом прокашлялся. Мысли его спутались, точно части рождественской гирлянды, а грудь заполонило яростным жаром. Он смотрел тупыми, ничего не понимающими глазами, как двери отперли, как мощный поток растерянных пассажирок и крошечных детей устремился на волю, на палубы. Стюард с ключами подгонял их, а двое оставшихся грозно размахивали стульями. Вдруг между рядами хилой струйкой прокралась холодная свежесть чистого воздуха, и туман в голове Джо рассеялся.

— Нет! Нет! Женщины и дети! Только женщины и дети! Женщины и дети!

Раздавшийся лязг обезглавил все слабые надежды в его сердце. Он неловко подался назад и против воли ахнул, когда увидел, что створки резко захлопываются. Обречённый жар скученных тел снова навалился на них и сжал в железном кулаке. Мистер Дойл просипел:

— Они нас не выпустят.

Двери были закрыты. Толпа ревела и бесилась, как дикий зверь: мужчины бросались на решётку, потрясали кулаками и сыпали проклятиями, кто-то швырялся ботинками в крепкие переплетения и в стюардов. Толпа перепуганных женщин с детьми стремительно бежала прочь по коридору.

— Чтоб ты сдох! Чтобы вы все сдохли! — яростно вопил кто-то в толпе.

— Свиньи! Английские свиньи, дайте и нам спастись!

— Выпустите нас!

— Тут остались женщины и дети! Тут остались женщины и дети!

— Помогите! Помогите!

Джо крепче сжал руку отца. Сейчас, в этом бурлящем сумасшедшем мире, у него не было и не могло быть другой опоры, кроме этой — пусть она и была ненадёжной, до смешного хрупкой.

— Папа, — просипел Джо, — мы пойдём и спасёмся. Спасёмся. Только другой дорогой.

Мистер Дойл изумлённо распахнул глаза.

— Но что же… как же?

— Здесь много выходов, — сказал Джо решительно и насупил брови, — я знаю, куда нам идти.

* * *

Джордж Юджин Флэнаган никогда в жизниещё не бегал так быстро. Его ноги как будто горели.

Топая и грохоча подошвами, он мчался вниз — по бесконечному переплетению коридоров — ниже и ниже, к корту для игры в сквош. Джорджа Юджина Флэнагана многие могли бы назвать снобом, маленьким гордецом и снабдить прочими не особенно лестными эпитетами, но Джордж Юджин Флэнаган, бесспорно, обладал и положительными качествами.

К примеру, он никогда не бросал друзей в беде.

Едва ли Фредерик Райт, заведующий кортом для игры в сквош, осмелился бы назвать молодого и капризного, совсем не умеющего проигрывать мистера Флэнагана-младшего другом, но Джорджу довольно было того, что он сам считал Фредерика Райта таковым. И Джорджу этого вполне хватало, чтобы рисковать жизнью во имя его спасения.

Только Джордж совсем не знал, куда ему идти. Он добрался до корта и даже распахнул двери, повстречав на своём пути только парочку испуганных стюардов.

«Почему они боятся? — высокомерно спросил себя Джордж, поглядев стюардам вслед. — Ведь это же обычная эвакуация. Удивительно, что она проводится посреди ночи, но, вероятно, капитан осознавал, что делает, когда отдавал такой приказ. Я всего лишь погляжу, на месте ли ещё мистер Райт, а затем мы отправимся на палубу. Или же мне придётся поискать мистера Райта в его каюте, на что уйдёт несколько больше времени, ведь я, увы, не знаю, где находится каюта мистера Райта».

С этими мыслями Джордж спокойно распахнул дверь корта для игры в сквош и, не глядя, шагнул вперёд. В следующее мгновение Джорджу стало понятно, что делать этого не следовало.

Он ахнул от ужаса и боли: казалось, кто-то сильный и безжалостный неожиданно схватил его за ботинки ледяной каменной рукой. Вода была повсюду. Тёмно-зелёная, со зловещим голубоватым отливом, она стремительно наполняла помещение корта. Когда Джордж вошёл, вода была уже выше штрафной отметки на стене. Кроме чужого и страшного океана, на корте больше никого не было. Джордж встревоженно огляделся и позвал срывающимся голосом:

— Мистер Райт! Мистер Райт?

Никто ему не отозвался. Джордж с сомнением поглядел себе под ноги. Брючины его стремительно намокали: вода прибывала буквально на глазах.

— Да что же это такое? — Джордж испуганно отшатнулся и выскочил за порог. Трясущимися руками он схватился за ручку и рванул ту на себя. Дверь со скрежетом захлопнулась, и Джордж остался в коридоре один.

Обычно он не составлял себе труда прислушиваться к еле уловимым звукам: для этого существовали слуги, — но сейчас, когда восприятие его обострилось, он неожиданно понял, что именно беспокоит его. Это было слабое журчание, вкрадчивое, мягкое и угрожающее: звук льющейся воды. Чужеродные мелкие волны вальяжно и величественно катились из темноты коридора, что тянулся за дверью корта, и спокойно, плавно стремились к Джорджу как к жертве, которая, разумеется, не может никуда убежать.

Джордж испуганно вздохнул и отступил. Бросаясь за мистером Райтом, он ни на секунду не подумал о том, что опасность может быть реальной. Ему и сейчас не хотелось верить, что настоящий Атлантический океан неторопливо подступает к нему, что корт затапливает, мистера Райта нигде нет, а сам он растерян и совсем не так храбр, как хотелось бы.

Джордж повернулся на дрожащих ногах. Он неловко ступил вперёд, и силы вдруг оставили его. Он шумно упал на колени и обхватил себя за плечи. Губы у него тряслись, равно как и подбородок, а сердце билось часто и неровно. Дыхание стало свистящим, напряжённым, как будто кто-то пробил ему грудную клетку.

Вода с журчанием спешила дальше. Джордж съёжился и обхватил себя за колени. Разветвление коридоров впереди было таким же запутанным, как и лабиринт Минотавра, и Джордж, перебегая распалённым взглядом с одного рукава на другой, не мог даже приблизительно представить, каким путём ему должно идти. Все эти коридоры стали неузнаваемыми.

Джордж судорожно поймал ртом воздух. Он хотел бы убедить себя, что ему это только кажется, но кругом действительно стало заметно холоднее. Ледяные воды Атлантики подступали к нему, слабо сверкая в лучах жёлтого света.

Джордж вскочил на ноги и отчаянно вцепился в стену там, где она круто делала поворот. Ноги у него были безвольные и слабые, как у тряпичной марионетки, и каждый шаг был ему мучителен. Джордж неловко протащился вперёд, и колени его опять согнулись. Джордж шумно упал на холодный пол и обхватил себя за плечи. Оковы ужаса и растерянности были тяжелее каторжной цепи, они были хуже во сто крат, ведь от этих оков нельзя было избавиться.

— Помогите… — хрипло сказал Джордж и протянул к темноте руки. — Кто-нибудь… пожалуйста… помогите!

Он был готов принести богу, в которого не особенно верил, любые клятвы. Он давал самые безумные обеты: что не будет есть мяса никогда в жизни, что никогда не женится, что продаст отцовский особняк и пойдёт странствовать по миру и проповедовать слово божие, что никогда не будет знать тёплого угла и женской любви, — он всё поставил бы на карту, всё отдал, только бы спастись из этого глухо молчащего мрачного коридора.

Странный шум нарушил похоронную тишину. Джордж взволнованно икнул и попробовал подняться, но силы его вдруг покинули, и он тотчас снова упал на холодный пол. Вода была совсем близко: он мог бы погрузить в неё пальцы, протянув руку. Слух у Джорджа обострился от отчаяния, и он легко различал теперь даже самые незначительные звуки. Он мог быть уверен, что сейчас рядом с ним кто-то стремглав бежит, причём бежали в его сторону.

Ужас придал Джорджу сил, и он, вытянувшись на коленях, жалобно взвыл:

— Кто-нибудь! Кто-нибудь, пожалуйста, помогите! Спасите меня!

Шаги ускорились и отяжелели. Сердце Джорджа сходило с ума, колотясь о рёберную клетку: он чувствовал, что к нему бежит не один человек, а двое.

Шаги помедлили. Джордж втянул воздух носом, поперхнулся и закашлялся. «Неужели они меня бросят? Неужели они оставят меня умирать? — в ужасе спросил он себя. — Такого не может быть… такого просто не может быть, я не могу умереть сейчас!»

Джордж прокричал рвущимся тонким голоском, которым вполне могла бы говорить какая-нибудь глупая девчонка:

— Спасите! Не оставляйте меня здесь!

Шаги снова загремели о пол. Сердце Джорджа колотилось им в такт, и оно взлетало всё выше и выше, пока не застряло где-то в горле, пока долгожданные длинные чёрные тени не заслонили перед его глазами пронзительный жёлтый свет. Джордж обрадованно пискнул, точно придавленная к полу мышь, и неловко стал подниматься. Ноги по-прежнему едва держали его.

— Господи… — прошептал он, — господи, спасибо, что вы здесь! Меня зовут Джордж Юджин Флэнаган, я плыву первым классом и прибыл сюда… чтобы предупредить мистера Фредерика Райта об эвакуации, но мистера Фредерика Райта я не нашёл и совершенно заблудился… Помогите мне попасть на мою палубу… хотя бы выведите меня из этих коридоров, и я заплачу вам… — он покопался в карманах, — соверен… но затем я дам больше! — он уверенно закивал и неловко проковылял пару шагов. — Мой отец щедро отплатит вам за моё спасение, поэтому…

Тут рассеянный жёлтый свет улёгся широкой полосой на лица людей, что прибежали на его зов, и Джордж замолк. В потрясении и неверии он смотрел прямо перед собой, а в висках у него стучала одна проклятая мысль, один измученный вопрос: «Почему именно он?»

Напротив него стояли двое: мужчина и мальчик примерно одних лет с Джорджем. Мужчина был абсолютно лысым, хотя ещё и не старым, в его глазах светилась бурная энергия, а лицо сохранило следы правильной, классической красоты, которая была так редка среди лиц простолюдинов (какими Джордж их знал). Особенно выделялись его густые, широкие, чёрные брови, которые сейчас были вздёрнуты удивлённой дугой. Одежда мужчины: поношенные брюки, стоптанные туфли и пузырящаяся рубашка, которая так и лезла из штанов, — недвусмысленно указывала на его принадлежность к бедным слоям населения.

Долговязый мальчишка рядом с ним выглядел как типичный цыганёнок, и беспорядок в его одежде лишь усиливал это сходство. Его щёки и шея были красными, а лоб — весь в поту, как и у отца; он смотрел на Джорджа чуть расширенными бешеными глазами и, казалось, не понимал, кого видит.

Зато Джордж всё сразу вспомнил, понял и сопоставил, и с пронзительным воплем указал на мальчишку.

— Это ты! Ты — тот наглец, что украл мою рубашку!

Лысый мужчина покосился на сына.

— Джо, серьёзно, ты украл его…

— Я ничего не крал! — тут же стал отпираться мальчишка. — Я разве похож на вора?

Джордж неловко шагнул к мальчишке и схватил его за воротник. В руках у него было столько же силы, сколько и в ногах, и потому он скорее цеплялся за мальчишку, за что не мог не презирать себя. Отвратительно слабое тело тяготило его, и он никак не мог понять, куда же исчезли сила и энергия молодого мистера Флэнагана, который неукротимо носился по «Титанику» до катастрофы? Почему его неутомимость и выдержка пропали именно сейчас, когда они были так ему нужны?

— Ты украл мою рубашку, — прошипел Джордж с ненавистью в голосе, — я знаю, я запомнил твоё гнусное лицо…

Джордж невольно охнул: ледяная вода подступила к самым его ботинкам, и в подошвы ему как будто воткнули сосульки. Отец и его цыганистого вида сын тут же попятились, и их глаза округлились. Джордж отступил вместе с ними: коридор стремительно затапливало.

— Но давайте сейчас об этом не будем! — скороговоркой добавил он. — Мне нужно выбраться на палубу А, помогите мне туда попасть!

Отец и сын переглянулись.

— Вот как? — спросил мальчишка. — Ты как раз по адресу: мы тоже хотим подняться повыше.

— Поче…

— Третий класс — там полный бардак, — пробормотал мужчина и заторопился прочь по коридору, — не думаю, что в скором времени посадят хоть кого-то. Моим жене и дочери повезло, их выпустили, а остальные пока сидят взаперти и бродят по кораблю, ищут, где можно было бы выйти на палубу. Стюарды о нас попросту позабыли, кажется. Те, которых мы с Джо видели, едва ли вернутся: у нас за решёткой мог настоящий бунт вспыхнуть. Они не рискнут нас отпереть.

Джордж неуклюже вцепился обеими руками в рукав лысого мужчины. Ноги его горели, стоило ему попытаться сделать хотя бы один шаг.

— Ну же, молодой мистер! — прикрикнул на него мальчишка. — Если ты не пойдёшь своими ногами, нам придётся тебя бросить! Вода-то прибывает!

Джордж медленно, неохотно повернул голову. Там, где они совсем недавно стояли, воды уже было по щиколотку. Лампы зловеще подмигивали с потолка жёлтыми глазами, и обшивка стен стонала, как в последнюю фазу агонии. Корабль слабо поскрипывал, и этот звук проходился по сердцу Джорджа, как ножом.

— Скорее!

Этот крик подстегнул его, точно хлыст. Джордж вдруг осознал с убийственной чёткостью, что он погибнет, если не пойдёт сам. Его ноги обливало огненной болью, каждая мышца стонала, кости скрипели, будто у дряхлого старика, страдающего ревматизмом, но Джордж, стиснув зубы, бежал — бежал и щурился от нестерпимо яркого жёлтого света, который выжигал ему глаза.

— Скорее, скорее! — подгоняли его лысый мужчина с сыном.

И Джордж клялся про себя, что подарит наглому мальчишке целый вагон рубашек, штанов и прочего, только если этот мальчишка выведет его к спасению.

Коридоры были безликими, похожими один на другой, как братья-близнецы. Джордж совсем не понимал, как мальчишке с его лысым смешным отцом удаётся здесь ориентироваться, и он мог бы подумать, что его влекут куда-то наугад, поддавшись панике, если бы лица обоих простолюдинов не оставались сосредоточенно-спокойными. Жёлтый свет рассыпался искрами над его головой, где-то вдали топали стюарды и протяжно, жалобно, как звери в клетке, выли люди.

— Неужели мы не остановимся и ничем им не поможем? — с трудом прокричал Джордж, повернув голову к лысому мужчине.

Тот напряжённо сжал губы и не ответил. Вместо него заговорил его растрёпанный цыганистый сын.

— Нет, — отрезал он, — нам самим бы выбраться.

— Но ведь они утонут!

— Стюарды постараются их вытащить… — в голосе мальчишки зазвучала неуверенность, — а я не герой, я всех не спасу.

Джордж снова постарался набрать скорость, и ноги его протестующе застонали. Казалось, что они воспламенились изнутри. Мальчишка и его отец бежали, то и дело оборачиваясь, и расширенными от ужаса глазами они смотрели не на Джорджа, а на пол: не ползёт ли вода? И Джордж тоже осматривался с замиранием сердца, щурился в отблесках жёлтого света — но пока коридор был сух, и это уже приносило ему такое облегчение, что хотелось замереть и радостно выдохнуть — только Джордж не мог этого сделать, потому как знал: останавливаться нельзя. Смерть в самом деле бежала за ними по пятам, размахивая косой, и любая задержка толкнула бы их в её костяные холодные объятия.

В дальнем конце коридора показались две тёмные фигурки. Цыганистый мальчишка с отцом притормозили и закрутили головами, всматриваясь в них. Сердце Джорджа тяжело булькнуло в груди; обострившееся зрение помогло ему понять, кто ждёт там, впереди.

— Папа! Папа! — закричал он.

Мистер Флэнаган тотчас обернулся на его зов. Слабая улыбка скользнула по его бледному, растерянному, вытянувшемуся лицу, он пошатнулся, властно отстраняя стюарда в нагруднике, и простёр к Джорджу руки.

— Джордж! Слава богу, Джордж, ты здесь!

Джордж тотчас вырвался вперёд и заковылял к отцу. Ноги его почти не держали. Он с трудом смог добраться до мистера Флэнагана, и мистер Флэнаган подхватил его уже тогда, когда Джордж готов был упасть ничком. Стюард рядом с ними повернулся к лысому мужчине и его взлохмаченному дикому сыну и бросил:

— Скорее, идите на свою палубу и ждите! Ждите и не поднимайте паники!

Те озадаченно переглянулись. Ни их судьба, ни их чувства уже не имели для Джорджа никакого значения: и лысый мужчина, и его сын, и стюард, и вообще всё за пределами его маленького мирка потеряло для Джорджа значимость, когда он шагнул вперёд, теряя силы, а отец уверенно и легко подхватил и отряхнул его. Джордж стиснул руку мистера Флэнагана изо всех сил и прошептал:

— Я совсем не думал, что всё окажется настолько серьёзно, папа, мы должны немедленно уходить отсюда!

— Я знаю, сынок, я знаю, — тихо проговорил мистер Флэнаган и пригладил Джорджу волосы. Его рука мелко дрожала. — Мама и Шарлотта уже в шлюпке, я сам их туда посадил… они уже в безопасности, Джордж, теперь осталось нам с тобой подумать о своей судьбе.

— Что же нам делать? — спросил его Джордж доверчиво.

Мистер Флэнаган серьёзно ответил:

— Спасаться.

— Давайте, торопитесь, скорее уходите отсюда! — твердил стюард, подгоняя парочку оборванцев из третьего класса. — И где ваши нагрудники?

Лысый мужчина махнул рукой и пробормотал глухим голосом:

— Да чёрт их знает! Вы хоть объясните, как нам попасть наверх, если половина решёток опущена?

Лицо стюарда вытянулось и пожелтело.

— Половина… опущена? — в неверии повторил он.

Лысый мужчина уверенно кивнул, его тёмные глаза-угольки загорелись энергичным пламенем.

— Вот да! — обиженно подтвердил он. — Они опущены, и нам никак не перебраться через них. Может, дружище, ты всё-таки их подымешь и дашь нашим бедным ребятам, чёрт побери, спастись? Или право на жизнь — это монополия для богатых?

Стюард встревоженно замахал руками. Он силился заученно улыбнуться, но мускулы ему не повиновались, и выходил у него, скорее, какой-то жуткий оскал.

— О нет, нет, вы всё не так поняли, — торопливо заговорил стюард, — решётки подняты…

— Кто сейчас сидел там взаперти, точно зверь какой, и не мог выбраться? — грянул лысый мужчина. — Уж точно не ты, крыса, так что не рассказывай мне сказки!

— Прошу прощения, но ваша грубость…

— Слушай, старина, — вдруг сказал цыганистый мальчишка, — там сейчас люди тонут. Подними уже ты эти чёртовы решётки и выпусти их! А мы-то и сами выйдем, раз так высоко забрались!

Джордж вдруг оторвался от отцовского плеча и повернулся к двум оборванцам. Бледный и растерянный стюард смотрел на них так, словно изо всех сил хотел верить, что его обманывают. Джордж пошарил в кармане, не успев подумать, зачем, выудил два соверена и крикнул:

— Эй!

Лысый мужчина и мальчишка обернулись, и Джордж ловко метнул каждому в руки по монетке. Оборванцы растерянно поймали свои соверены и закрутили их промеж пальцев.

— Зачем это? — пробормотал лысый мужчина.

— Вот уж и вправду, — согласился с ним сын, — зачем?

— Это награда за моё спасение, — сказал Джордж, — я не знаю, увидимся ли мы ещё, но я должен был вас поблагодарить. Спасибо за то, что вытащили меня оттуда. Я буду до конца жизни помнить ваше благородство. Прощайте!

И мистер Флэнаган увлёк за собой сына, выбираясь на палубу, где полным ходом шла эвакуация. Оба Дойла остались внизу, непонимающе глядя на свои соверены. Как они были бы рады, если бы получили эти деньги хотя бы сутками раньше! Но сейчас тяжёлые монетки были абсолютно бесполезны: холодные воды Атлантики не были жадны и не интересовались деньгами.

— Да на кой чёрт мне твои гроши?! — раздосадованно воскликнул мистер Дойл и с размаху ударил совереном о ладонь.

— Слушай, братишка… — Джо повернулся было к стюарду, сжимая свою монету — но стюарда уже не было рядом. Воспользовавшись общим замешательством, он сбежал так проворно, что не осталось никаких следов, которые могли бы подтвердить его присутствие.

— Ладно, старина, — фальшиво бодрясь, сказал мистер Дойл и тяжело похлопал Джо по плечу, — раз не повезло примазаться к богатеям, давай тогда думать, что нам ещё делать.

— Лезем наверх, к ним, — пожал плечами Джо.

— Как?

— По канатам, — ответил тот спокойно. — Ведь ты же умеешь лазать, верно, па?

И мистер Дойл самоуверенно кивнул.

* * *

Мистер Флэнаган, крепко сжимая руку сына, выбрался на палубу тогда, когда она уже была охвачена сумятицей. Не было больше долгих уговоров и резких отказов садиться в шлюпку. Дамы, дрожа и кутаясь, неловко подходили к борту, опасливо смотрели вниз и, глубоко вздохнув, лезли. Матросы носились туда-сюда, размахивали руками, созывая пассажиров, крутили ручки опускающих механизмов, и шлюпки тряслись, будто готовые развалиться на части. Механизм был совсем новенький, тугой, и поэтому шлюпки опускались рывками, раскачиваясь и подпрыгивая. Дамы, которые сидели внутри, визжали, закрывались ладонями, боа и веерами и охали. Где-то вдалеке к небу поднялся белый хвост, достиг небесного брюха и разорвался. Над «Титаником» рассыпался сноп бесцветных искр. В голубовато-белом сиянии ракеты лица пассажиров казались призрачными.

— Плохи наши дела, — сказал мистер Флэнаган и крепче прижал к себе сына.

Мистер Флэнаган никогда не ходил в море прежде, но даже он чувствовал уклон палубы. Джордж смотрел на него вытаращенными перепуганными глазами и жевал бесцветные губы. Его нос тут же покраснел на холоде, а глаза заслезились. Мистер Флэнаган решительно врубился в толпу. На глазах у него двое мужчин подвели к шлюпке маленькую кругленькую женщину и скомандовали:

— Садись, Роза!

— А вы? Как же вы?

— Мы сядем в следующую, о нас не беспокойся! Ну же!

Мистер Флэнаган отвернулся. Кругленькую Розу посадили в шлюпку, где она тут же прижалась к соседке и затряслась, обнимая себя за плечи. Сквозь людской гвалт, неумолчный топот ног и скрип шлюпбалок доносилась нежная, грустная, пронзительная мелодия. Мистер Флэнаган потряс головой: дикостью и нелепостью казалось то, что происходило на самом деле. У левого борта, не выходя на палубу, собрался квинтет под руководством Уоллеса Хартли — оркестр «Титаника», чьи мелодии так часто услаждали слух мистера Флэнагана во время приёма кофе в зале для отдыха. На самом же деле он никогда не уделял музыкантам особого внимания: что они ни исполняли бы, издаваемые ими звуки служили лишь ненавязчивым аккомпанементом к стуку чашек, который возбуждал аппетит телесный, и шороху газет, который возбуждал аппетит воображения (мистеру Флэнагану нравилось представлять, как однажды он ухватит за хвост крупную удачу на бирже и сказочно разбогатеет, хотя ему и сейчас не на что было жаловаться). Громко и жалобно плакала скрипка, словно спрашивала у неба, за что она наказана, почему обречена погибнуть сегодня, этой холодной ночью, в безразличных, равнодушных и безжалостных атлантических водах.

— Что нам делать? — прокричал Джордж и дёрнул мистера Флэнагана за рукав. — Что нам делать?

Мистер Флэнаган повёл плечами и неуклюже затопал вперёд. Он с трудом прокладывал себе и сыну дорогу среди взволнованно мечущихся пассажиров; его то и дело сносили с дороги, сдавливали так, что в груди становилось тесно и рёбра трещали, но он не отступался. Мистер Флэнаган остановился у одной из шлюпок, рядом с которой суетился уже знакомый ему офицер — второй помощник капитана Чарльз Лайтоллер.

— Посадите моего сына, — решительно обратился к Лайтоллеру мистер Флэнаган. — Не прошу о себе ни слова, я останусь на корабле до конца, если так нужно, но Джордж… всего лишь ребёнок. Посадите его в шлюпку, пожалуйста.

Джордж испуганно схватил мистера Флэнагана за руку и тут же выпустил.

Лайтоллер смерил обоих быстрым взглядом и отрицательно покачал головой.

— Нет, — отрезал он, — нет, этот мальчик не сядет в шлюпку. В первую очередь — женщины и дети.

— Но ему только двенадцать! — взревел мистер Флэнаган. — Кто он, чёрт побери, если не ребёнок?

Лайтоллер раздражённо хмыкнул: кажется, на похожие вопросы ему приходилось отвечать уже не впервой. На его лице ясно читались признаки утомления.

— Отойдите с дороги, сэр, — настойчиво попросил Лайтоллер, — и не мешайте производить посадку.

— Может, это заставит вас передумать? — и мистер Флэнаган аккуратно вынул из кармана туго перевязанную пачку банкнот.

Денег, которые мистер Флэнаган сейчас показывал Лайтоллеру, хватило бы с лихвой на пару месяцев безбедной жизни. Мистер Флэнаган любил играть по-крупному и знал, как коварна может быть азартная игра, поэтому, отправляясь за ломберный столик, он всегда клал в карман солидную сумму. Сейчас в его внушительном крепком кулаке были зажаты две зарплаты Лайтоллера.

Второй помощник посмотрел на мистера Флэнагана с искренним презрением. Не сказав ни слова, он отвернулся и снова принялся подзывать пассажиров:

— Женщины и дети! — разнёсся в ночи его зычный призыв. — Женщины и дети, подойдите ко мне! Женщины и дети!

Мистер Флэнаган с невыразимым отчаянием смотрел в спину Лайтоллера. Наконец, он сжал кулаки, топнул и рыкнул:

— Чёрт бы тебя побрал! Джордж, скорее!

— Куда? Куда, папа, ведь сказано, что…

— К чёрту этого Лайтоллера! — проскрипел мистер Флэнаган, — не быть мне Юджином Флэнаганом, если я не найду для собственного сына место в шлюпке! Нет, Джордж, где это видано, чтобы моряк не брал взяток?

— Папа, сейчас очень серьёзное…

— Плевал я на всех, я хочу спасти вас, Джордж, и, если мне ради этого придётся отдать к чёрту все свои деньги, так оно и будет! — мистер Флэнаган сурово засопел носом и снова врубился в толпу. Джордж едва поспевал за ним.

Он стыдливо прятал глаза, опускал голову и старался ни на кого не смотреть: он сам себе сейчас казался жалким, ведь он еле ковылял за мощным и внушительным, несгибаемым, решительным отцом, как будто никчёмная слезливая девчонка, и его окатывало огненной волной возмущения и злости на себя же, стоило ему представить, что сказал бы Билли Картер, доведись им столкнуться на палубе.

Но едва ли Билли Картер смог бы посмеяться над Джорджем, да и встретиться сейчас, на борту «Титаника», им было уже не суждено: Билли давно усадили в шлюпку вместе с сестрой и заботливо укутали материнской шалью, и Билли, в отличие от Джорджа, не испытывал почти никаких угрызений совести, сидя на месте, за одну четвёртую долю которого совсем скоро люди стали бы бросаться друг на друга и рвать глотки.

Мистер Флэнаган уверенно тащил Джорджа сквозь толпу. Посредине судна им повстречался полковник Грейси: тот настойчиво подталкивал к шлюпке двух перепуганных женщин.

— Поверьте, милые дамы, — гудел он, — это действительно необходимо!

— Грейси! — радостно воскликнул мистер Флэнаган, и его лицо осенила измученная улыбка.

— Флэнаган! — тут же весело отозвался Грейси. — Какими судьбами?

— Да, понимаете ли, пытаюсь эвакуировать сына, — принуждённо рассмеялся мистер Флэнаган и похлопал Джорджа по плечу.

Джордж клялся себе, что такого фамильярничанья даже со стороны отца не потерпит, что вырвется и будет протестовать — но Джордж и шагу в сторону не сделал. Он вытерпел с каменным лицом неловкое прикосновение и поджал губы. Глаза у него чесались так, что слёзы сами собой проступали на ресницах, и губы его дрожали — конечно, от холода.

Полковник Грейси спустил на Джорджа понимающий взгляд и покачал головой.

— Да, — сказал он негромко, — посадить молодого человека в шлюпку на борту у мистера Лайтоллера невозможно. Мистер Лайтоллер берёт только женщин и детей.

— Чёрт побери, Грейси! — воскликнул мистер Флэнаган. — Но ведь мой сын — тоже ребёнок!

Полковник обмерил Джорджа пристальным взглядом и ничего не сказал, а у Джорджа в душе почему-то заворочалась ядовитая змея стыда.

— Я понимаю ваши чувства, — негромко сказал полковник, обращаясь к мистеру Флэнагану, — но, между нами говоря, вы также должны понимать кое-какую простую истину.

— Какую это? — резко спросил мистер Флэнаган.

Над головами у них снова взорвался хвост белой ракеты, и Джордж закрыл глаза ребром ладони, щурясь и отворачиваясь. У далёкого борта Лайтоллера завозилась неуклюжая людская масса, и ночь прорезал мученический женский крик, слившийся с бездушным скрипом шлюпбалок и резкими командами экипажа. Полковник Грейси повёл мощными плечами и негромко произнёс:

— Слушайте, Флэнаган, вы ведь знаете, что на борту у нас больше двух тысяч человек.

— Так, — кивнул мистер Флэнаган торопливо.

За спиной у него к шлюпке протащили чрезмерно бледную леди, которая даже не могла идти своими ногами. Муж запрыгнул с леди вместе в шлюпку, усадил её там и, шумно выдохнув, перескочил обратно. Леди разразилась безумными воплями и причитаниями.

— А шлюпок только шестнадцать. И ещё четыре складных.

Лицо мистера Флэнагана побледнело.

— Что? — спросил он изменившимся голосом. — Вы хотите… да как такое возможно?

— Не знаю, как это оказалось возможным, — мягко промолвил полковник, — но их всего двадцать, и это факт.

— Чёрт побери!

— Причём как минимум две уже спущены, — добавил полковник Грейси и вздохнул, — обе — на правом борту, у мистера Мёрдока. Я бы посоветовал вам поторопиться туда, Флэнаган. Мёрдок берёт и мужчин, если женщин и детей рядом нет, у вас есть шанс спастись.

Мистер Флэнаган тут же вытянулся и сжал плечо Джорджа.

— Вы уверены?

— Абсолютно, — покачал головой полковник, — торопитесь, Флэнаган. Оставаться здесь вам бессмысленно: готов биться о заклад, что Лайтоллер ни при каких обстоятельствах не пустит мужчин в свои шлюпки.

Мистер Флэнаган порывисто шагнул вперёд и стиснул ладонь полковника в медвежьем рукопожатии. Они обменялись широкими улыбками, которые вполне могли бы сойти за естественные, если бы не их идеальная выверенность, симметричность, правильность, которая превращала лицо в отстранённую маску.

— Удачи вам, — сказал полковник Грейси, когда мистер Флэнаган выпустил его руку, — и да хранит вас господь!

— И вас, — ответил мистер Флэнаган и потащил Джорджа за собой. — Скорее! Времени мало!

В центре судна, неподалёку от полковника Грейси, в шезлонгах сидела пожилая супружеская пара, в которой Джордж сразу же признал супругов Штраус. Держась за руки, они спокойно смотрели в далёкое тёмно-синее небо, которое то и дело раскалывали на части голубовато-белые ниточки света от сигнальных ракет. К ним подошёл кто-то из палубной команды и настойчиво сказал:

— Хотя бы попытайтесь спастись! Пожалуйста, торопитесь!

— У нас достаточно времени, чтобы насладиться обществом друг друга в последний раз, — негромко ответил мистер Штраус и взял руку супруги в свою, — не беспокойтесь, наше решение твердо. Мы не собираемся покидать корабль.

— Мы прожили славную долгую жизнь, — сказала Ида, — хотелось бы, чтобы молодые люди, спасающиеся с этого несчастного корабля, получили шанс прожить такую же. Благодарю вас за заботу, но я не оставлю мужа. Будь что будет: если умирать, то умрём мы только вместе.

— Да хранит их господь, — пробормотал мистер Флэнаган, увлекая Джорджа следом, — скорее же! Скорее!

На правом борту полным ходом шла загрузка в шлюпки. Леди тут не мялись так, как на левом, у Лайтоллера, и сами пытались прыгать в шлюпки. Чем ближе к корме подходили мистер Флэнаган и его сын, тем меньше страха видели они на лицах пассажиров. Нос корабля клонился к воде, но корма по-прежнему оставалась на том же уровне, и здесь могло бы показаться, что с «Титаником» ничего страшного не случилось — попросту не может случиться. Из приоткрытых дверей раздавалась нежная музыка: её переливы выплёскивались на палубу, как невидимые канаты, обвивались кругом шлюпочных тросов. Музыканты вовсю водили смычками по струнам, словно бы единственные не знали, в каком ужасном положении они все сейчас находятся.

— Сюда! — крикнул мистер Флэнаган и дёрнул Джорджа за руку.

Они едва успели уклониться от мощной человеческой волны, которая выплеснулась на корму и испуганно заторопилась к борту. У шлюпок суетилось несколько раскрасневшихся от тяжёлой нагрузки матросов; они размахивали руками и во всё горло кричали, срывая голос на холодном воздухе:

— Женщины и дети! Сначала садятся только женщины и дети!

Мистер Флэнаган повертел головой. Зрение у него было достаточно острым, поэтому он быстро сумел найти среди неверных отблесков света, мешанины тел и белого сияния сигнальных ракет знакомую фигуру. Первый помощник Мёрдок мягко сгонял к шлюпкам стайку колеблющихся леди и уговаривал их сесть.

— Господи! — кричали леди. Они совершенно не понимали, что происходит. — Господи, она ведь развалится!

— Мистер Мёрдок, вы наверняка знаете моего мужа, значит, вы знаете и меня, я не впадаю в панику… скажите, пожалуйста, есть ли необходимость садиться? Неужели мы действительно тонем?

— Я туда не сяду! Не сяду! Вы посмотрите: она же вся трясётся! Я буду ждать, пока корабль не починят, мистер Мёрдок, это моё последнее слово!

Возле одной из шлюпок носился растрёпанный офицер с дико блестящими глазами. По пятам за офицером гонялся странно одетый мужчина: поверх пижамы — костюм, — потрясал кулаками и кричал:

— Быстрее же спускайте шлюпку! Спускайте! Спускайте!

Офицер повернулся и сурово гаркнул:

— Если вы не уберётесь к чёртовой матери, я за себя не ручаюсь! Вы хотите, чтобы я быстрее спускал шлюпку? Вы, наверное, хотите, чтобы я их всех утопил?

По лицу странно одетого джентльмена разлилась краска, и он метнулся к другой шлюпке.

— Чёрт! — ругнулся мистер Флэнаган. — Видимо, дела совсем плохи…

Матросы, стоявшие у шлюпки, тоже поняли причину беспокойства мистера Флэнагана. Раз пятый помощник капитана Лоу позволил себе накричать на собственного работодателя — председателя и директора-распорядителя «Уайт Стар Лайн», Брюса Исмея, следовало признать, что проблемы назревают нешуточные. Лоу, однако, это не интересовало: он уверенно собирал кругом себя растерянную толпу и торопливо распределял женщин и детей внутри новой шлюпки. Где-то в толпе надрывались от плача несколько младенцев.

— Так, нам не сюда, — пробормотал мистер Флэнаган. — Скорее, Джордж!

У очередной шлюпки крутился первый помощник Мёрдок. Рядом с ним больше не осталось женщин — лишь кучка встревоженных, пучащих глаза мужчин и поодаль — несколько подростков с длинными шеями, неуклюже торчащими из воротничков. Мёрдок зычно подозвал толпу:

— Теперь дети! Дети!

Мистер Флэнаган чувствительно подтолкнул Джорджа в спину. Выставив его перед собой, как щит, он стремительно зашагал к первому помощнику. Им повезло оказаться в очереди вторыми — сразу следом за худосочным и нескладным молодым человеком на несколько лет старше Джорджа. Мёрдок пристально осматривал всех садящихся, а затем взмахивал рукой и запускал в шлюпку. Дети молча рассаживались внутри. У всех у них запали и испуганно блестели глаза, на бледных лицах особенно выделялись красные от холода щёки и нос. Мистер Флэнаган пихнул сына к шлюпке и пробормотал:

— Пустите, мистер Мёрдок, мы…

Мёрдок скользнул по ним взглядом, затем поглядел им за спины. Позади мистера Флэнагана скучилось ещё двое подростков, что обеспокоенно вертели головами. Все они были с виду старше Джорджа — в этой толпе он казался ничтожно маленьким и беззащитным, а мистер Флэнаган — таким дюжим и сильным, что ему самому было как-то неловко стоять в этой толпе. Преисполненные осуждения взоры мужчин, что собрались в сторонке, не придавали ему уверенности. Казалось, что на шею ему привязывают куль с тяжёлым камнем и бросают, бросают в ледяную воду снова и снова, несмотря на то, что он с упорством умирающего выплывает и цепляется за существование изо всех сил.

Первый помощник Мёрдок окинул оценивающим взглядом шлюпку, а затем махнул рукой, и от сердца у мистера Флэнагана отлегло.

— Садитесь, — отрывисто приказал он.

Мистер Флэнаган крепче сжал руку Джорджа, когда тот неловко переступил через борт и шагнул в шлюпку. Она затряслась и застонала, словно перегруженная кляча, под его весом, и несколько женщин, которые сидели ближе к борту, охнули. Пассажиры, собравшиеся внутри, смотрели на них широко раскрытыми глазами, в которых застыли серой стеной ужас и напряжённое ожидание. Джордж неуклюже плюхнулся на свободную скамью, и женщина, что сидела там, инстинктивно подвинулась. Её юбки зашумели, и шорох одежды слился с громким скрежетом шлюпбалок и звучными приказами Мёрдока.

— Подходите!

Мистер Флэнаган положил руку Джорджу на плечо и крепко сжал его. В шлюпку неуклюже перевалился дородный джентльмен лет тридцати пяти и устроился на противоположной скамье. Следом за ним ловко запрыгнул безусый юноша, а последним вскочил высокий статный моряк. Первый помощник Мёрдок критически осмотрел шлюпку и отступил от борта. Он решительно взмахнул руками.

— Спускайте! Спускайте!

Раскачиваясь и подпрыгивая, шлюпка неловко пошла к воде. Скрипели тали, натягивались тросы, и борт тонущего корабля постепенно опускался перед глазами мистера Флэнагана. Ровная поверхность океана, чёрная и сияющая в слабом свете огней лайнера, всё приближалась, а глухое тёмное небо уходило ввысь безбрежным куполом. Сначала мистер Флэнаган ещё мог видеть первого помощника Мёрдока, что стоял у борта, широко расставив руки и командуя спуском шлюпки, но первый помощник Мёрдок становился всё меньше и меньше, и вот, наконец, он совсем скрылся, поглощённый блестящим чёрным бортом корабля. Мистер Флэнаган не убирал руки с плеча сына, и он чувствовал, как тот дрожит. Джордж вдруг скорчился и судорожно втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Одна из пассажирок участливо повернулась к нему.

— Наверное, ты замёрз, — доброжелательно произнесла она, — вот, возьми мою шаль, милый.

Джордж искоса глянул на женщину. Её губы и кончик носа были красными от холода, а глаза воспалённо блестели. Он отчаянно замотал головой.

— Нет, нет, я не возьму, благодарю вас…

— Ты совсем замёрз, — обеспокоенно сказала женщина, — тебе обязательно нужно укутаться. Нам предстоит долгий путь.

Она склонилась к Джорджу и укрыла его плечи своей шалью. Джордж неуклюже повозился на дне шлюпки, словно прикосновения лёгкой ткани ему были неприятны, а затем пронзительно хлюпнул носом и затих. Мистер Флэнаган пристально смотрел в никуда широко раскрытыми глазами, и ему казалось, что в сердце его сейчас царит такой же холод, как и тот, что гулял над Атлантикой.

Действительно, одиноким и неприкаянным шлюпкам «Титаника» не приходилось надеяться на то, что их примут на тот же самый борт, с которого они были спущены.

Глава 24. Спасите наши души

Была почти что полночь. Утомлённые радисты «Титаника» менялись на вахте. Старший радист Филлипс отчаянно тёр кулаками глаза: его сваливала с ног, как молотом, тяжёлая и неумолимая усталость. За занавеской к работе готовился младший радист Брайд: он как раз выбирался из рукавов пижамной куртки.

— Эй! — крикнул ему старший радист. — Кажется, у нас небольшие проблемы.

— Да? — удивился Гарольд Брайд. Сегодня он не чувствовал в себе никакой энергии. — И какие же?

— По-моему, судно каким-то образом повредилось, — сказал Филлипс из-за занавески, — вероятно, придётся вернуться в Белфаст.

— Было бы неплохо, — неожиданно сказал Брайд, — возможно, хоть немного мы отдохнём.

— А зарплата? — деловито спросил Филлипс. — Весь вопрос в том, когда они выдадут нам зарплату!

Брайд грустно почесал подбородок: тема зарплаты была для обоих радистов «Титаника» достаточно болезненной. Гарольд за свою работу получал два фунта и двадцать шесть пенсов — сумма это была попросту ничтожной. Чтобы хоть как-то удержаться на плаву, и Брайд, и Филлипс передавали мирные телеграммы на берег, которые приносили им дополнительный доход. Компания «Маркони» к своим радистам, как считали приятели, была по-капиталистически безжалостна. Наверняка Брайд сменил бы работодателя, если бы только «Маркони» не захватили всю Англию. Из-за монополии «Маркони» Брайду ничего другого не оставалось, кроме как работать на проклятого итальянца, потому что больше ему податься было некуда.

Брайд неловко просунул руки в рукава рубашки, торопливо завязал галстук и крикнул Филлипсу:

— Отоспись, старина. Сегодня у тебя был трудный денёк.

Филлипс понимающе похмыкал. Вскоре Брайд застегнул рубашку и показался из-за зелёной занавески. Тонкий, жалкий кусок ткани отделял спальное место радистов от аппаратной. Когда дежурил Филлипс, Брайд спал за этой занавеской, как убитый, а затем они менялись — и так день за днём. Радисты не знали отдыха, на корабле вся их жизнь была подчинена службе.

— Ступай, — сказал Брайд, выбравшись из-за занавески, и хлопнул Филлипса по плечу.

Тот сидел, ссутулившись, за столом и подпирал голову руками. Филлипс вздрогнул, устало моргнул и стащил огромные наушники. Брайд тотчас надел их и уселся на место товарища. Филлипс выбрался из-за стола, вздохнул, потянулся и пробормотал:

— Чёрт, как же ноют кости. Кажется, я — не я, а дряхлый старичонка.

— Ложись и отдохни, — посоветовал ему Брайд. В наушниках пока было тихо. — Я совершенно бодр, а ты устал и хочешь спать. Доброй тебе ночи, старина.

— Удачной вахты, — кивнул Филлипс и скрылся за зелёной занавеской. Гарольд Брайд сосредоточенно поправил наушники.

Не успел Филлипс задвинуть занавеску, как в рубку ворвался капитан. Гарольд Брайд тут же выпрямился за рабочим местом. Капитан был человек прямой, простой и приятный в обращении, и Гарольд Брайд мог бы считать его лучшим из всех капитанов, с какими ему приходилось работать. Одно в капитане Смите было плохо: в его присутствии Гарольду Брайду, который, как и Филлипс, привык горбиться за столом, хотелось вытянуться и распрямить сутулую спину, а спина, конечно же, тут же откликалась ноющей болью.

— Мы столкнулись с айсбергом, и сейчас я занимаюсь тем, что выясняю, не причинил ли он нам повреждений. Так что будьте готовы послать просьбу о помощи, только не передавайте её до тех пор, пока я вам не скажу, — сообщил капитан. Голос у него был спокойным, но глаза слишком уж ярко блестели.

Брайд сосредоточенно кивнул. Требование это всколыхнуло в его душе смутную, слабую, безотчётную тревогу.

— Есть, сэр, — согласно сказал он.

Капитан отрывисто кивнул и покинул рубку. Из-за зелёной занавески показалась растрёпанная голова Филлипса. Он отчаянно протёр красные, слезящиеся глаза и протяжно зевнул.

— Что, чёрт побери, за день сегодня такой, — проворчал он и размашистым шагом вернулся к столу.

Гарольд Брайд только пожал плечами. Тревога его нарастала, но он старался этого не показывать: слишком уж уверенным выглядел рядом с ним Филлипс, и Гарольд Брайд не хотел ему проигрывать. Филлипс напряжённо застыл за спиной у товарища, и его побледневшие пальцы взволнованноотбили по спинке резкую дробь.

Капитан вернулся в рубку. На его лице лежала печать чёрной обеспокоенности.

— Передайте просьбу о помощи, — велел он радистам.

Филлипс среагировал первым.

— По правилам? — коротко спросил он.

Капитан уверенно кивнул.

— Да, — сказал он, — и передайте этот сигнал немедленно.

Радисты встревоженно переглянулись. Гарольд Брайд шумно сглотнул и уже распрямился, готовый приступить к работе, но Филлипс решительно и властно отодвинул его.

— Позволь мне.

Он вынул у капитана из рук листок, на котором были набросаны размашистые косые цифры — координаты «Титаника». Филлипс шесть раз подряд отстучал три буквы, складывающиеся в заветный код — CQD. Следом за этим кодом во мрак и холод атлантической ночи умчался позывной «Титаника» — три буквы, MGY. Снова и снова, снова и снова уверенные пальцы Филлипса выстукивали заветные буквы и цифры.

Было двенадцать часов ночи, пять минут.

* * *

Старший помощник капитана Уайльд старательно завлекал в шлюпку под номером восемь перепуганных женщин. Неподалёку от него дежурил бдительный Лайтоллер, отсеивавший всех мужчин, что пытались предательски проникнуть на борт. Лайтоллер был суров со всеми зайцами: у Уайльда на глазах он развернул кругом трясущегося от ужаса юношу, который еле лепетал, стараясь выговорить:

— Помогите… спасите… пожалуйста…

— Имейте же совесть! — прикрикнул на него Лайтоллер. — Будьте мужчиной и не позорьте себя, первыми сядут женщины…

Уайльд тревожно выглянул за борт. Тёмная водяная гладь оставалась неподвижной. Вне всяких сомнений, корабль тонул, пусть многие в это пока и не верили, и жить ему оставалось совсем немного: острое чутьё Уайльда, отточенное годами работы в море, никогда его не обманывало. Только сейчас к острому ощущению опасности прибавилась свербящая тоска где-то там, в глубине сердца. Уайльду это чувство совсем не нравилось: оно ясно указывало на то, что Мэри Джейн Джеймс по-прежнему не на её палубе, и это указывало также на то, что её судьба Уайльда задевала. Ему хотелось бы спасти как можно больше людей, хоть он и понимал, что шлюпок на всех не хватит — посадить бы половину! И его сердце отказывалось биться ровно, стоило ему подумать, что Мэри Джейн Джеймс не получит своего места.

«Приходите скорее, — мысленно заклинал он нерасторопную девушку, — приходите скорее и спасайтесь!»

— Женщины и дети! — кричал совсем рядом с ним Лайтоллер. — Женщины и дети!

* * *

Единственный радиотелеграфист кунардовского судна «Карпатия» — видавшей виды старушки, — Томас Коттэм, не ожидал от этой холодной безлунной ночи ничего особенного. Он стоял на мостике «Карпатии», широко расставив ноги, порядка нескольких десятков минут — так он пытался стряхнуть усталость. Томас Коттэм изредка позёвывал и поправлял воротничок и галстук — сегодня он уже чертовски устал и хотел бы лечь спать. Тем не менее, кое-какое дело заставило Томаса Коттэма отправиться в рубку и, усевшись за аппаратуру, обратиться к «Титанику», который как раз находился неподалёку.

«Знаете ли вы, — любезно осведомился Коттэм у сурово молчащего парохода-гиганта, — что на мысе Рейс для ваших пассажиров есть сообщения?»

«Титаник» ответил незамедлительно — и его ответ Томаса Коттэма нисколько не обрадовал.

«Немедленно идите на помощь. Мы столкнулись с айсбергом. Это, старина, сигнал бедствия. Наши координаты 41,46 норд, 50,14 вест».

Потрясённый Коттэм встряхнул головой.

«Стоит ли мне сообщить об этом капитану?» — резко поинтересовался он у «Титаника».

«Титаник» бодро отстучал:

«Да, и побыстрее».

«Карпатия», хоть она и была старушонкой и её мощности не хватало, чтобы развить впечатляющую скорость, находилась к «Титанику» близко — всего в пятидесяти восьми милях от него, — и она готова была броситься на помощь на всех парах.

В рубку радистов гигантского парохода вернулся капитан Смит. Как только он переступил порог, на связь вышел «Олимпик» — старший брат-близнец «Титаника», такой же грандиозный колосс от «Уайт Стар Лайн», которым Смит командовал, прежде чем его приписали к этому самому злосчастному судну. «Олимпик» находился почти в десять раз дальше от «Титаника», чем «Карпатия» — в пяти сотнях миль, — но у «Олимпика» была мощнейшая радиостанция, и он мог созывать и координировать действия других кораблей, готовых выручить тонущего собрата.

— Какой сигнал вы посылаете? — спросил капитан Смит у радистов.

— CQD, — тут же ответил Филлипс. Он ни на мгновение не отрывался от работы.

Брайда осенила гениальная идея. Он ахнул и подался вперёд.

— Пошли SOS, это новый сигнал, а то тебе, может быть, больше никогда не придется посылать его.

Филлипс негромко рассмеялся.

— Молодец, старина, — сказал он, — мы тут, понимаешь ли, тонем, но ты не теряешь чувства юмора.

— Посылайте, — разрешил капитан.

Преимущество SOS заключалось в его простоте. Международная радиотелеграфная конвенция, подписанная в Берлине третьего ноября тысяча девятьсот шестого, утверждала единым сигналом бедствия на море именно его — элементарную последовательность в три точки, три тире и ещё три точки, которую мог принять и распознать даже любитель. Филлипс снова отстучал призыв о помощи.

Времени было двенадцать часов и сорок пять минут.

* * *

— Женщины и дети, садитесь в шлюпки! Только женщины и дети, женщины и дети, чёрт побери! — ругался растрёпанный матрос, которого, судя по беспорядку в его одежде, выдернули из постели, когда стало известно о крушении.

Мэри уверенно продиралась сквозь толпу. Лиззи мёртвым грузом висела у неё на руках, как оковы — на каторжнике, и Лиззи словно утягивала её своей тяжестью вниз — туда, куда не доберётся помощь. Мэри не могла сомневаться, что их затопчут, если они упадут: палуба постепенно наполнялась пассажирами, и у них, в отличие от обитателей роскошного первого класса суперлайнера, не было причин сомневаться в обоснованности эвакуации. Вода постепенно заполняла даже сухие отсеки, переливаясь через переборки из пробитых, и судно погружалось в океан. Мэри взволнованно хватала ртом воздух — хотя снаружи царил лютый холод, из-за скученности и общего панического движения казалось, что её бросили в бурлящий котёл.

— Помогите! Помогите! — призывал кто-то в толпе.

— Женщины и дети! Только женщины и дети, соблюдайте правила! — вопил растрёпанный матрос, надсаживая горло.

— Разве вы не слышали? Убирайтесь, чёрт побери, из шлюпки, сюда садятся леди! — кричал неподалёку ещё один матрос, несколько более аккуратный, чем первый, которого увидела Мэри, но злой и нетерпеливый. — Женщины и дети! Только женщины и дети, скорее! Скорее, не поднимайте паники и рассаживайтесь по шлюпкам!

В толпе ревели младенцы и надсадно кашляли старики. Мэри с трудом успела затормозить, чтобы не столкнуться с растерянной женщиной, которая сжимала в руках шарф и крутила головой. На лице у женщины было написано выражение искреннего ужаса и отчаяния.

— Господи! — воскликнула она. — Неужели же ты наказываешь нас, за какие грехи, господи?

Мэри потащила Лиззи дальше. Кто-то больно ударил Мэри локтем в плечо, она пошатнулась и налетела на господина в тёплом пальто, что рассеянно осматривался, как будто бы он до сих пор не понял, что лайнер тонет. Господин в пальто весьма любезно поддержал Мэри и Лиззи, которая едва не обрушилась на колени, и покачал головой.

— О боже, — сказал он негромко, — какая досада! Ведь я забыл в каюте все свои сбережения!

— Мистер, но корабль тонет, — пролепетала Мэри, — вам нужно спасаться… наденьте хотя бы нагрудник…

— О нет, нет, — мужчина отрицательно покачал головой и улыбнулся, — опасностей на своём веку я повидал немало, что для меня какое-то там крушение? Я не собираюсь теснить тех, кто должен занять свои места в шлюпках. Пока у меня есть всё, что необходимо для хорошего досуга: шезлонг, — он махнул рукой вправо, — отменное общество, — он показал в сторону кучки стюардов, которые, сблизив головы, взволнованно лопотали, — и, наконец, меня не мучает холод, как многих из этих несчастных, — он величественно поправил пальто и улыбнулся. — А вот вам, юная мисс, я бы посоветовал как можно скорее шагать к борту: вам надо спасаться отсюда и скорее кутаться в тёплое одеяло на шлюпке. Одному богу известно, сколько вам придётся дрейфовать в океане, прежде чем вас кто-нибудь подберёт, — и он задумчиво примолк.

— Господи, — пролепетала Мэри.

Господин в тёплом пальто, определённо, говорил правильные вещи, но сейчас Мэри склонна была считать его сумасшедшим. Посреди всеобщей сумятицы он оставался непоколебимо спокойным и уверенным в себе. Господин покосился на Мэри, затем — на Лиззи и степенно поинтересовался:

— Вы не возражаете, если я закурю?

— Прошу при мне этого не делать, сэр, — сказала Мэри.

Лиззи одновременно с ней булькнула:

— Да курите, конечно же!

Господин в тёплом пальто посмотрел на них обеих всё теми же задумчивыми, немного грустными глазами и вздохнул.

— Ах, жаль, — сказал он, — это был прекрасный корабль.

С этими словами господин опять поправил пальто и отошёл к центру судна. Мэри и Лиззи, словно завороженные, поторопились за ним. Господин в тёплом пальто устроился в шезлонге и принялся наблюдать за небом.

— Право слово, — заговорил он, обращаясь к сёстрам, — будь я на вашем месте, мои дорогие леди, я не стал бы терять времени. Ступайте к борту и просите, чтобы вас посадили в шлюпки. Их не хватит даже на половину всех пассажиров, и это меня весьма расстраивает. Такой прекрасный корабль, — он жалостливо вздохнул, переместив свой рассеянный, несколько сумасшедший взгляд на трубы, — такая конструкция, такая шумиха во всех газетах — и такая бесславная гибель! Что пропороло нам обшивку, леди, вы не помните? Кажется, айсберг, верно?

Мэри растерянно кивнула. Господин в тёплом пальто горестно покачал головой.

— Ах да, айсберг, — сурово сказал он, — что же ещё это могло бы быть? Какая трагедия, юные леди, но именно так и гибнут настоящие титаны. Сам господь не мог бы потопить этот корабль — но, видимо, мы чем-то прогневили его. Теперь, даже если мы вознесём молитву все вместе, бог не смилуется над нами.

Мэри аккуратно отступила назад, увлекая Лиззи за собой, и над головами у них вдруг разорвался сноп голубовато-белых искр. В их сиянии господин в тёплом пальто, спокойно расположившийся в шезлонге, казался отстранённым и величественным, как античная статуя. Он прикрыл глаза ладонью и покачал головой.

— Ай-ай-ай, какая беда, — сказал он совершенно спокойно, — никого не видно кругом. Такой колосс — и гибнет в одиночестве. В этом есть своя торжественная ирония.

Господин в тёплом пальто повернулся к ним, и Мэри вдруг ясно увидела, что его щёки совершенно белы и трясутся, а губы стали бескровными. Лиззи зябко поёжилась.

— Есть радисты! — отрубила она и отшатнулась от Мэри. — Они ведь нас спасут, за нами придут, никто не утонет!

— Конечно, никто не утонет, — степенно подтвердил странный пассажир в тёплом пальто, — но всё-таки, дорогие мои леди, я чувствовал бы себя намного спокойнее, если бы вы поспешили к шлюпкам. Никто не знает, успеют ли чужие суда подойти к нам до того, как мы бесславно… опустимся на дно.

Мэри вздрогнула и оттащила Лиззи от загадочного джентльмена. Когда они снова врубились в толпу и закрутились в её водовороте, Мэри потеряла из виду недавнего собеседника, но, когда волна перепуганных пассажиров вынесла её к шлюпке, углядела его снова. Чёрный силуэт растёкся по шезлонгу, как одинокая отдыхающая птица, и во мраке ночи ярко горел кончик сигареты. Мэри тут же отвернулась и подтолкнула Лиззи вперёд. На тяжёлых крепких тросах сверху спускалась, раскачиваясь и поскрипывая, маленькая шлюпка, в которую набились дрожащие женщины, дети и несколько мужчин с вытянувшимися бескровными лицами. В небе опять взорвалась сигнальная ракета, белые искры прошили густой мрак и умерли в нём. Мэри сжала руку Лиззи — та была совершенно холодной и безвольной.

— Давай, Лиззи! — крикнула она сестре в ухо и толкнула вперёд.

У спускающейся шлюпки дежурили двое матросов. Взявшись за руки, они обороняли посадочное место от толпы — та разбушевалась, как закипающая вода в кастрюльке. Бесчисленное множество тел ломилось вперёд, одна голова показывалась над другой, потерянно вздымались руки, кто-то плакал, ругался, сверкали зубы, наручные часы, дешёвые украшения, иные размахивали чемоданчиками.

— Отойдите! Мужчины, отойдите от борта, не мешайте производить посадку! — вопили матросы. — Садятся только женщины и дети! Только женщины и дети!

Совсем рядом с ними вдруг зазвенел знакомый жалобный голос.

— О господи, дорогой, я не оставлю тебя!

— Элен, не надо глупостей, садись в шлюпку, я подожду следующую! — кричали в ответ.

Мэри потерянно завертела головой. О, вне всяких сомнений, эти голоса были ей знакомы: то спорили подруга Симоны Мэйд, супруга врача, со своим дорогим мужем. Почтенный доктор вскоре показался в поле зрения Мэри, и сейчас его едва ли можно было называть иначе, чем жалким: его борода и волосы растрепались, на сюртуке, надетом впопыхах, не хватало двух пуговиц, а воротничок безбожно смялся. Жена липла к нему и, обливаясь слезами, висла у него на шее.

— Дорогой, я не могу… я не могу тебя оставить, я хочу быть с тобой…

— Дорогая, не говори глупостей и садись! Садись! Садись уже!

— Только с тобой…

— Садись, говорю тебе! Обо мне не бойся!

Мэри торопливо зашагала к ним. С дороги её то и дело сносили чьи-то тяжёлые потные тела, и не раз и не два ей приходилось изо всех сил отчаянно сжимать пальцы, потому что ладонь Лиззи вот-вот могла выскользнуть.

— Мисс Джеймс! — закричала супруга врача, когда они приблизились. — Мисс Джеймс, неужели вы до сих пор не в шлюпке?

— Вы тоже не в шлюпке! — прокричала Мэри. В небо взвилась и загудела, умирая в россыпи магического сияния, новая сигнальная ракета. — Где же ваши подруги?

Супруга врача величественно махнула рукой. Сейчас, когда она была совсем растерянной, растрёпанной, с красными от холода ушами и кончиком носа, она выглядела не внушительно, а смешно и жалко. Её муж упрямо старался подтолкнуть супругу к борту.

— Они обе сели, стоило лишь представиться такой возможности, — высокомерно отрубила жена врача, — а эта… эта Маргарет совсем забыла о женихе — бросилась в шлюпку без него, как будто её не пустили бы!

Мэри прикрыла глаза ладонью: сияние искр, что породила сигнальная ракета, жалило ей глаза.

— Это ужасно, — сочувственно сказала она, — но вы должны её понять…

— Вот уж нет, — величественно отмахнулась жена врача, — я не оставлю того, кого люблю, до самого конца. Вам вот, мисс Джеймс, терять нечего, так что берите сестру и пробирайтесь к борту поскорее. Думаю, кое-кто наверху был бы очень рад узнать, что вы в безопасности.

Врач настойчиво сжал локоть жены.

— Дорогая, садись вместе с мисс Джеймс. Я никогда не прощу себе, если ты…

— Нет! — раздражённо крикнула та и вырвалась. — Не надо ссориться со мной в такой прискорбный час, милый, я хочу любить тебя до самого конца, а не злиться на твою гадкую предусмотрительность…

Мэри встревоженно огляделась. Лиззи прилипла к её руке и не шевелилась — только изредка посапывала красным распухшим носом. Её колотила слабая дрожь.

— Удачи вам, — прошептала Мэри и легко коснулась руки докторши, — какое решение вы ни приняли бы, да смилуется над вами господь.

— И над вами, — быстро ответила та. Её дыхание сбилось. — А теперь скорее! Скорее! Не теряйте даром времени, мои бедные, спасайтесь!

Мэри не нуждалась в указаниях: она и сама стремилась попасть к борту — но это было сложно даже для одиночки. С Лиззи, что вцепилась ей в руку, она и вовсе не могла совладать с агоническим бурлением толпы. Её швыряло от одного человека к другому, её снова и снова били по голове, плечам, в грудь и в живот, её оглушали воплями, мольбами о помощи, проклятиями, ей оттаптывали ноги, ей пытались выбить зубы и выдавить глаза, и она могла понимать лишь одно: что куда-то стремится, а Лиззи по-прежнему висит у неё на руке, молчаливая, испуганная и дрожащая от холода. Мэри скользила между потными разгорячёнными телами, свободной рукой прикрывая Лиззи голову, и каждый раз, как на эту руку обрушивался тяжёлый удар, она едва удерживала на губах пронзительный стон.

— Пустите нас в шлюпку! — скандировала кучка растрёпанных мужчин у борта. Их лица были искажены бешенством и походили сейчас на морды диких зверей. — Пустите нас в шлюпку!

— Шлюпки! Шлюпки, английские свиньи!

— Пустите нас в шлюпку! Пустите нас в шлюпку!

Мэри съёжилась над головой Лиззи, и на них тяжёлыми градинами посыпались удары и ругательства. Один из матросов грудью встал на защиту ползущей вниз шлюпки. На него с двух сторон отчаянно наседали мужчины.

— Здесь больше нет никаких леди! Пустите и нас!

— Пустите! Пустите!

— Мы не хотим умирать!

— Пожалуйста!

Мэри отчаянно обняла Лиззи свободной рукой и остановилась. В бушующем океане мужчин она была лишь беспомощной щепкой. Она не смела и мечтать о том, что сможет пробраться к борту. Со всех сторон её стискивали так, что трещали рёбра и безумно колотилось охваченное пламенем сердце. Она не могла ни шагнуть вперёд, ни двинуться назад. Над головой у неё мелькали шляпы, руки, шали и взрывались белые сигнальные ракеты — те самые, на которые, как говорил странный пассажир, всё равно никто не обратил бы внимания.

— Помогите! Помогите! — завопила вдруг Лиззи, выгнувшись у Мэри под рукой.

Людская волна швырнула их вправо, и Мэри врезалась в какого-то мужчину боком. Мужчина пошатнулся, едва было не упал, но ловко выпрямился, точно циркач. В свете искр от ракеты Мэри узнала его взволнованное, бледное, бескровное лицо и ахнула.

— Господи! — воскликнула она.

— Чёрт! — закричали в ответ.

В глазах Лиззи загорелась жизнь. Она метнулась из рук Мэри и повисла у мальчишки на шее. Лиззи завопила срывающимся голосом:

— Джо, Джо, Джо, миленький, ты здесь, ты здесь…

— Лиззи, почему ты до сих пор не в шлюпке? — гаркнул Джо, обхватив её за плечи. — Почему ты ещё на борту?

— Это было так сложно… так страшно… мы потеряли так много времени… но хорошо, хорошо, что ты здесь, что мы по-прежнему вместе, — беспорядочно зашептала Лиззи.

Обеими дрожащими руками она поглаживала Джо по щекам, поворачивала его лицо из стороны в сторону и отчаянно сопела.

— Лиззи! — Джо решительно оторвал её от себя и поставил на расстоянии вытянутой руки. — Пожалуйста, давай только без сантиментов: не время для них! Живо в шлюпку!

— Я никуда без тебя не пойду! — ответила Лиззи исступленно и прижалась к Джо снова. — Только с тобой!

— Ты не понимаешь? — Джо силился снова отделить её от себя, но Лиззи держалась крепко. — Корабль тонет! Слышишь: то-нет! Буль-буль! Надо спасаться, пока есть шанс!

Мэри ссутулилась и обхватила себя за плечи. Изо всех сил она старалась стать как можно менее приметной, чтобы разбушевавшиеся пассажиры не задевали её, чтобы обрести наибольшую устойчивость. Смятение прокатывалось внутри неё паровым катком. Никогда ещё она не чувствовала такого бессилия и такого ужаса. Когда миссис Джеймс сошла с ума и едва было не подпалила дом, Мэри казалось, что она познала настоящую глубину отчаяния, бессилия перед необоримыми внешними силами. Но тогда она могла знать хотя бы что-то определённо: она столкнулась с безумием, но с безумием человека, которого знала и любила прежде. А сейчас её противником была слепая и жадная стихия, и она не могла рассчитывать ни на жалость, ни на слабость, ни на пробуждение мимолётного проблеска разума.

«Мистер Уайльд, — вдруг подумала она и прижала трясущиеся руки к груди, — пожалуйста, помогите нам!»

Джо всё ещё пытался оттащить от себя буйствующую Лиззи. Та хваталась за него с сумасшедшей силой человека, которому больше нечего терять, и твердила:

— С тобой, только с тобой и никак иначе! Никак иначе!..

— Лиззи, перестань, прекрати, слышишь! Перестань! Мы с па лезли сюда как оголтелые не для того, чтобы ты начала устраивать сцены и истерики, мы с па тоже хотим жить, а ты сейчас…

— Если я уйду, ты останешься! — выпалила Лиззи отчаянно. — Я знаю, что ты останешься!

Мэри впервые обратила внимание на достаточно странного пассажира, что стоял рядом с Джо. Этот пассажир с удивительной лёгкостью держался в разгневанном и растерянном месиве людей. В электрическом свете его абсолютно лысая макушка слабо поблескивала маслянистым сиянием.

— Внизу настоящий ад, — сказал он и слабо покачал головой, — когда мы уходили, почти все решётки были опущены. Иначе на верхние палубы не попасть. Повсюду паника. Видали мы одного парнишку, совсем спятившего, из первого класса, у которого ты, Джо, ещё рубашку стянул…

— Я ничего у него не крал!

— Парень даже своими ногами идти не мог, когда стюард с отцом его тащили в шлюпку, — заключил лысый пассажир и вздохнул. — Толстосумов, конечно, будут сажать в первую очередь. Ну а уж те, кто внизу…

— Неужели вы хотите сказать, что большинство людей… — ахнула Мэри.

Тёмные живые глаза лысого господина оставались грустными, но спокойными.

— Да, — сказал он, — их заперли внизу, как свиней. Моей жене с дочкой повезло: их-то стюарды вывели, а об остальных они, кажется, просто забыли. Да теперь и понятно, собственно, почему, — он невесело хохотнул и осмотрелся.

Мэри едва могла устоять на ногах.

— Боже, — прошептала она, — но ведь там внизу… ведь там так много людей…

— Что вам об этом беспокоиться? — поинтересовался лысый господин и покачал головой. — Вы-то тут ничем уже не поможете. Садитесь в шлюпку, милая девочка, и забудьте вы скорее об этом несчастном корабле — он вам сейчас совсем без надобности.

Лиззи и Джо ожесточённо продолжали препираться у них за спинами. Джо насильно разжимал пальцы Лиззи, сомкнувшиеся вокруг его воротника, Лиззи тем временем настойчиво стискивала пальцы другой, свободной, руки у него на запястье. У обоих на лицах застыли тревожные, напряжённые выражения, в глазах поселилось злое упорство. Казалось, что они вышли состязаться на ринг.

— Я ведь тебе сказал, — прошипел Джо с расстановкой, — чтобы ты отцепилась от меня, села и спасалась! Какого чёрта мы с тобой тогда побратались, если ты меня не слушаешься?

— Побратались мы не для этого! — отрезала Лиззи. — Мы побратались, чтобы быть вместе всегда-всегда! Помнишь ведь? Помнишь? Братанье — это тебе не оторви да выбрось… это ведь твои слова, Джо! Ты сам мне их сказал!

— Слушай, побрататься — значит всегда быть друг за друга горой… я тебя спасти хочу, так давай же, спасайся, дурёха! И спасти я тебя хочу потому, что мы побратались, потому, что это не оторви да выбрось — вот почему! — отчаянно прокричал Джо. — Слышишь ведь, Лиззи? Садись, чёрт бы тебя побрал, в шлюпку!

— Нет! — Лиззи обхватила его за шею и прильнула к нему всем телом. — Нет! А ты вспомни другое: что ты мне говорил? Мы обещали… что на берег мы сойдём только вместе, и убежим, и будем работать на «Титанике»…

— «Титаник» твой сейчас…

— А если не на «Титанике», то на любом другом корабле, всё равно, на каком, лишь бы платили и ходили далеко… мы обещали, что вместе увидим целый мир, — кричала Лиззи, давясь слезами, — и что потом, когда заработаем много денег, поселимся в одном доме и напишем книгу… Тогда даже через много лет кто-нибудь, кто её прочтёт, вспомнил, что жили-были на свете вот такие Джо и Лиззи — лучшие друзья! Вот о чём мы договаривались! Я своё слово держу… я никуда… никуда без тебя никогда не денусь! Слышишь меня? Ты меня слышишь, глупый мальчишка?

— Лиззи… отцепись… отцепись, садись в шлюпку! — неистовствовал Джо. — Давай же, пожалуйста! Пожалуйста!

Его голос зазвенел, как тонкая струна, что вот-вот порвётся, и на глазах у него тоже выступили слёзы. Лиззи отчаянно, резко мотнула головой и прижалась к Джо ещё теснее.

— Нет, — выдохнула она обессиленно, — нет, Джо. Я никуда без тебя не уйду.

— Лиззи, ведь я же прошу тебя… я тебя и умолять готов, даже на коленях готов, садись в чёртову шлюпку, мы с па сами выкарабкаемся… Мы бывали в куче переделок: и бегали от кредиторов, и от папашиных любовниц, и от полицейских собак, и от тупых констеблей, и от умных тоже, — у нас горела квартира, и нас однажды чуть было не ограбили… неужели ты думаешь, что мы тут не выживем? Не бойся этой шлюпки, Лиззи, садись и ни о чём не думай, я обещаю, что я доберусь до тебя, что со мной ничего не случится… Слышишь, я обещаю, что я выживу, что мы вместе вырастем, а потом сбежим, пойдём работать в доки, на любой корабль, но я бы хотел на «Олимпик», что мы посмотрим весь мир, заработаем кучу денег и, так уж и быть, напишем эту твою чёртову книгу, хотя я тебе ни разу не писатель… Слышишь, Лиззи, мы сделаем всё то, что ты хотела бы, только сядь, пожалуйста, уже в любую шлюпку, чёрт тебя дери, и дело с концом!

— Нет! Думаешь, мне не страшно? — прошептала Лиззи. — Думаешь, я не боюсь, что я тут пойду ко дну, что не будет ни кораблей, ни книги… что ничего не будет? Но оставить тебя здесь мне страшнее! Поэтому я буду тут… если спасёмся, то вместе, я буду об этом знать, если нет, то мы, опять же, будем вместе… я не хочу потом мучиться… спрашивать себя, жив ты или нет…

— Я выживу, — тихо сказал Джо в ответ, — обещаю тебе, что выживу, Лиззи. Пожалуйста, не мучай себя, меня и сестру… садись… садись и ничего не бойся!

— Я не хочу…

— Папа, держи её!

Мэри и мистер Дойл тут же обернулись. Мистер Дойл проворно сунул под мышку свой чемоданчик и обеими руками стиснул плечи Лиззи. Мэри обхватила её за талию, а Джо упёрся кулаками ей в грудь. Лиззи завопила страшным сорванным голосом, как допрашиваемый в пыточных застенках:

— Нет! Нет! Я хочу к Джо, я хочу к Джо, пустите меня к нему, пожалуйста…

— Лиззи, садись в шлюпку! — отрывисто скомандовал Джо и оттолкнул её.

Лиззи взмыла в воздух, безумно суча ногами, как рассерженный младенец, когда мистер Дойл и Мэри приподняли её. Вдвоём они вонзились в толпу, и безумно вопящая, плачущая и извивающаяся Лиззи сослужила им хорошую службу: она, как таран, пробивала дорогу. Лиззи хрипло твердила:

— Я хочу к Джо, я хочу к Джо, пожалуйста, я хочу к нему…

— Лиззи, хватит! — прокричала Мэри. Ропот толпы съедал её слова на середине. — Хватит, прекрати, перестань, хватит!

— Джо! Джо! — отчаянно призывала Лиззи. — Поставьте меня… не трогайте меня… пожалуйста, я хочу к нему… я не хочу никуда без него!..

Мистер Дойл не тратил времени на уговоры. С решительностью воина он прокладывал дорогу к борту. Люди взволнованно вопили и размахивали руками, то тут, то там раздавались стоны и отчаянные призывы о помощи. У борта бурлила необузданная масса, которая, казалось, вот-вот начнёт выпрыгивать за борт в надежде на то, что сумеет попасть в какую-нибудь из спускающихся шлюпок.

— Вон она! Вон она! — раздался совсем рядом громкий возглас Джо. Он прорубался сквозь толпу на некотором расстоянии от мистера Дойла и Мэри, чтобы Лиззи не могла до него дотянуться.

Лиззи всё ещё кричала, но уже не так громко, и билась — но эти движения, скорее, были конвульсивными, едва ли не агоническими. Мэри из последних сил сжимала пальцы вокруг её талии: каждый мускул её горел и дрожал, и она едва могла идти. Наверное, если бы мёртвая тяжесть Лиззи не давила на неё сверху, Мэри уже упала бы — только Лиззи и влекла её вперёд, точно неумолимый мощный буксир.

— Шлюпка, шлюпка! — закричал Джо призывно.

Кто-то из мужчин, болтавшихся у борта, тоже её заметил. С диким воплем он вспрыгнул на борт, покачнулся и прыгнул. Его пальцы царапнули по борту шлюпки, отчаянно извивающееся тело подтянулось, и человек, стоявший у руля, рассыпался в проклятиях. Мужчина висел на борту с пару мгновений, а затем силы вдруг оставили его. Его пальцы разжались, и он рухнул вниз — в спокойные и бесстрастные ледяные воды.

Толпа притихла. Трагический конец пассажира вогнал всех, кто это увидел, в состояние зачарованного ужаса. Даже Мэри и мистер Дойл замедлили шаг: казалось, сама смерть сейчас прошла мимо них, мазнув полами плаща по лицам и напомнив, что, возможно, их очередь уже близко.

— Упокой, господи, его грешную душу, — прошептала Мэри. Обледеневшие губы почти не повиновались ей. — Упокой, господи, его грешную душу…

— Шлюпка! — снова крикнул рядом с ними Джо.

Мистер Дойл взревел, как атакующий кабан, и пошёл напролом. Мэри указывала ему дорогу к палубе для первого класса, а мистер Дойл прокладывал им путь. Обезумевшие глаза сверкали кругом них, бесчисленные пальцы тянулись отовсюду, уши раздирало от криков, ругательств и плача.

— У нас здесь женщина и ребёнок! — гудел мистер Дойл неожиданно сильным и громким грубым голосом. — Женщина и ребёнок! Женщина и ребёнок! Пошли вон! Пошли вон! Пошли вон, свиньи, говорят ведь: женщина и ребёнок!

Офицер у борта огрел толпу хриплым криком:

— Женщины и дети! Есть ли здесь ещё женщины и дети? Быстрее, быстрее!

— Лиззи, скорее!

Мистер Дойл размахнулся и крикнул:

— Эй, на борту! Принимайте!

Лиззи отчаянно запищала и завыла. Мистер Дойл и впрямь швырнул её в шлюпку, не церемонясь и даже не дрогнув. Мэри не сумела удержать сестру: мистер Дойл оказался для неё слишком силён. Лиззи, как пуля, пролетела в шлюпку и угодила в точности в руки человека, стоявшего у руля. Он тут же ухватил Лиззи, точно снаряд, аккуратно развернул и усадил неподалёку, рядом с другой девочкой на несколько лет младше. Мэри нерешительно шагнула вперёд. Шлюпка была битком набита: отовсюду, куда она ни посмотрела бы, на неё глядели перепуганные блестящие глаза. Женщины и дети жались друг к другу и молча, испуганно смотрели на неё. Если бы сюда удалось втиснуть ещё хоть одного человека, это, вероятно, следовало бы счесть удачей. Мэри неловко отступила. Невидимый якорь как будто приковывал её к этой палубе.

На «Титанике» оставалось ещё немало женщин и детей.

— Ты сюда как попал? — вдруг раздался в шлюпке гневный возглас офицера. Он наклонился и, бессовестно запустив руку между юбками пассажирок, вытянул из-под лавки упирающегося парнишку.

На вид парнишке было не более девятнадцати лет. Потрёпанный, смуглый, черноволосый, он жалостливо смотрел на женщин грустными карими глазами, точно щенок, которого в непогоду выставили из дома. Сердца многих пассажирок в шлюпке дрогнули.

— Пожалуйста! — хором закричали дамы. — Пожалуйста, господин офицер, не выбрасывайте его, он ведь такой юный…

— Такой хорошенький…

— Немедленно возвращайся на палубу, — срывающимся злым голосом приказал офицер.

Парень отчаянно закричал (голос у него был совсем тонкий и юный):

— Господин офицер, пожалуйста… пожалуйста… я не займу много места… пожалуйста… я хочу жить… сжальтесь… пожалуйста…

Офицер вынул револьвер. Толпа ахнула и попятилась. Какая-то леди в шлюпке трагически спрятала лицо в складках носового платка.

— Если через десять секунд, — процедил офицер, прицелившись поверх головы незваного гостя, — ты не окажешься на палубе, я буду стрелять.

— Пожалуйста! — сорванным голосом закричал юноша. Его губы затряслись. — Прошу, господин офицер, у меня есть мама… старая, дряхлая, немощная мама, кто позаботится о ней, если не я? Пожалуйста… пожалуйста, сжальтесь… я совсем мало вешу… я залезу под лавку, и вы меня до самого конца в глаза не увидите… пожалуйста, пожалуйста, будьте милосердны!

Закаменевшее лицо офицера дрогнуло, и он устало вздохнул.

— Ради бога, — сказал он, — будь мужчиной! Мы ещё должны спасти женщин и детей! Мы остановимся у нижних палуб и возьмём их на борт.

Губы парня посинели и затряслись ещё пуще. На негнущихся ногах он вышел из шлюпки, шагнул на борт и, пройдя совсем немного, повалился плашмя. Всё его тело содрогалось от рыданий.

— Дядя офицер! — простонала малышка, рядом с которой сидела оцепеневшая Лиззи. Она неловко потянулась и взяла того за руку. — Дядя офицер, не стреляйте! Пожалуйста, не стреляйте в этого беднягу!

Лиззи дрогнула и скованно кивнула. Она потянулась к офицеру тоже, но неожиданно замерла и уронила лицо в ладони.

Офицер перевёл дух и обернулся к девочкам. Он устало кивнул им и попытался ободряюще улыбнуться — только улыбка эта была измученной и совсем слабой.

— Чёрт, — с завидным самообладанием сказал мистер Дойл, окинув плачущего парня презрительным взглядом, — какая же радость, что ты, Джо, не такой слизняк.

Джо смотрел на парня на палубе круглыми глазами и молчал. Казалось, чья-то невидимая тяжёлая рука смыкает ему губы.

— Женщины и дети! — крикнул офицер у борта. — Есть ли здесь ещё…

Тут к Мэри повернулся молодой человек в морской фуражке. Лицо у него было бледное, помятое и бесконечно усталое. Тем не менее, он любезно улыбнулся Мэри и вежливо обратился к ней:

— Мисс, я полагаю, вам следует сесть в эту шлюпку поскорее. Боюсь, здесь осталось очень мало мест.

Мэри оглянулась на Дойлов. Отец и сын одновременно кивнули и крикнули:

— Скорее!

— А о себе мы сами как-нибудь позаботимся, — присовокупил Джо чуть дрожащим голосом. Казалось, что к его лицу пристыла искусно изготовленная восковая маска.

— Мисс, — снова заговорил молодой человек в фуражке, обращаясь к Мэри, — не нужна ли вам моя помощь?

— Благодарю, — тихо ответила Мэри, — я сяду сама, разве… я так боюсь, что мне крайне необходимо будет обо что-то опереться… прежде чем перешагнуть за борт. Но, прошу вас, не нужно меня поднимать и подсаживать, мистер: вы и без этого ужасно устали сегодня.

Тень бледной улыбки тронула губы молодого человека, и он покачал головой.

— Да… пожалуй, что нынче выдалась беспокойная ночь.

Мэри повернулась к Дойлам. Они так и стояли на палубе плечом к плечу и твёрдо смотрели на неё, точно приказывая идти дальше без них. Мэри срывающимся голосом шепнула:

— Удачи вам.

Молодой офицер протянул ей руку, и Мэри осторожно вложила пальцы в его горячую ладонь. Тот, что выгнал рыдающего парнишку обратно на палубу, размахивал револьвером, отгоняя от шлюпки мужчин. Мэри могла ясно видеть сестру: она сидела на прежнем месте рядом с жалостливой крошкой и держала ту за руку.

— О господи… господи, пропустите, пожалуйста! — вдруг зароптала рядом с ними толпа.

Мэри подалась назад, и рука её сама собой выскользнула из надёжной ладони молодого офицера. Взволнованные пассажиры беспорядочно рассыпались, выпуская к борту неуклюжего одутловатого мужчину. Издалека он походил на сома, вытащенного из воды. На его грустном лице, раскрасневшемся и усталом, блестел пот. За руку он держал древнюю старушонку, крохотную, сухонькую, как ребёнок. Старушка еле-еле ковыляла за ним, горестно ссутулившись, её огромная седая голова слабо подрагивала. С узловатых плеч её спускалась плотная шаль, такая длинная, что мужчине приходилось нести концы шали в руках, чтобы старушка на них не наступала.

— Умоляю! — прокричал мужчина унылым голосом. — Пожалуйста, возьмите в шлюпку мою мать! Она достойная женщина… она прожила восемьдесят восемь лет… пожалуйста, возьмите мою мать, не оставляйте бедную старушку тонуть в этой холодной жуткой воде!

Толпа сочувственно зароптала. Молодой человек, который всё ещё всхлипывал на палубе, неловко сел и протёр красные заплаканные глаза. Мэри остановилась и отстранилась от измученного юного офицера. Она быстро поглядела в сторону шлюпки. Лиззи замерла внутри, привалившись к плечу своей маленькой соседки. Блестящими настороженными глазами она пристально глядела на Мэри, и этот взгляд колол Мэри больнее острых игл.

Холод прокатился по её сердцу уничтожающей волной. Мэри повертела головой.

Старушка стояла рядом, потряхивая седой головой, и устало шамкала — видимо, пыталась что-то сказать. Её сын звучно взмолился:

— Прошу! Возьмите мою мать в шлюпку! Пожалуйста! Пожалуйста!

— Мисс Джеймс, стойте! — крикнул Джо и попытался ухватить Мэри за локоть, но промахнулся.

Мэри ловко вывернулась и решительно двинулась сквозь толпу к старушке и к её сыну. Ничего не осталось иного в её теле, кроме усталости, боли и обречённого, решительного холода. Мэри шагала к старушке, словно окутанная туманом, и ноги её двигались потому, что им нужно было транспортировать тело. Если бы Мэри вдруг озаботилась вопросом, о чём она, собственно говоря, думает, ей не удалось бы дать ясного ответа на этот вопрос. Казалось, что сейчас её голова абсолютно пуста — но тем легче было действовать. После многих лет жизни в клетушке условностей, обязанностей и правил, где регламентировался и совершался осмотрительно даже самый ничтожный шаг, она впервые чувствовала себя свободной — и это было единственное приятное ощущение за сегодняшнюю ночь.

Мэри мягко коснулась руки старушки.

— Леди, — сказала она, — пройдёмте со мной. Мне кажется, для вас место в этой шлюпке найдётся.

Старушка возвела на неё измученный взгляд блеклых голубых глаз и неразборчиво забормотала:

— Да хранит вас господь, милая… неужели же вы действительно хотите спасти такую никчёмную ветошь, как я?

— Да, — просто ответила Мэри, — пойдёмте.

Она повела еле ковыляющую старушку к борту. Мистер Дойл вынырнул из притихшей толпы и отчаянно схватил её за плечо.

— Вы не должны это делать, мисс Джеймс! — каркнул он. — Садитесь, чёрт побери, сами, у вас сестра… хотя бы об этом подумайте…

— Я уже подумала, — деревянным голосом ответила Мэри. Свобода и лёгкость наполняли всё её усталое тело. — Не беспокойтесь, мистер Дойл, мы подождём другую шлюпку.

— Да ведь…

— Тише, мистер Дойл, — спокойно сказала Мэри и огляделась в поисках двух офицеров. — Я не боюсь.

Безмятежность, воцарившаяся у неё на душе, даровала пьянящее и странное, почти забытое, но приятное до покалывания в кончиках пальцев чувство. Ничего не могло быть лучше этого — долгожданной, наконец-то обретённой счастливой свободы.

— Господин офицер, — окликнула Мэри любезного молодого человека, — пожалуйста, помогите сесть этой милой даме, — и она вывела вперёд трясущуюся старушку. — Я уступлю ей своё место.

Молодой офицер посмотрел на неё с глубоким уважением.

— Вы уверены? — уточнил он и спустил оценивающий взгляд на дряхлую леди. Та застыла, точно неживая, и лишь голова её всё продолжала взволнованно и неловко подёргиваться, как у испорченного болванчика.

— Да, сэр. Пожалуйста, помогите леди сесть.

— Спасибо вам, милая девушка, — заскрипела старушка, когда Мэри и молодой офицер взяли её за руки и подвели к борту, — вы так добры, вы так отважны… право, мне ужасно неловко перед вами… кому нужна такая старуха, как я, кроме моего бедного дряхлого мужа? Могу быть уверена, он разозлится на меня, когда узнает…

— Не беспокойтесь, леди, — улыбнулась Мэри, — я подожду другую шлюпку. Всё хорошо. Поднимите ногу… вот так, аккуратно…

Молодой офицер вежливо приподнял старушку и пересадил её в шлюпку. Мэри повисла на борту: силы совсем оставили её. Она могла лишь смотреть, как старушка расправляет длинную юбку, и улыбаться Лиззи с виноватой обречённостью. Лиззи вдруг вскочила с лавки и бросилась к борту.

— Стой! — крикнул ей кто-то, но Лиззи не прислушалась. Она метнулась к Мэри и схватила ту за шею так, словно пыталась задушить. Перед глазами у Мэри затанцевали цветные пятна, окаймлённые острыми белыми искрами.

— Почему?! — прокричала Лиззи. Слёзы стучали в её голосе, как град. — Почему ты не села со мной?! Почему? Почему?

— Лиззи, — шепнула Мэри устало и хрипло, — всё хорошо, дорогая. Всё в порядке.

— Я тебя ненавижу! — красные глаза Лиззи снова наполнились слезами. Она отчаянно затрясла Мэри за шею; её плечи конвульсивно дрогнули. — Я ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу!

— Вот видишь, — слабо улыбнулась Мэри, — как славно и удобно, что мы поплывём в разных шлюпках.

Над головами у них разорвался сноп бело-голубых искр, и в их сиянии лицо Лиззи показалось Мэри призрачно-бледным и горестным. Лиззи сейчас совсем невыглядела на свои одиннадцать — она казалась намного старше, словно одна ночь отняла у неё последние годы детства.

— Нет… — шепнула Лиззи обречённо, и её руки вдруг разжались. — Нет… пожалуйста… пожалуйста, не оставляй меня одну!

— Всё будет хорошо, Лиззи, ничего не бойся, — Мэри аккуратно подалась назад, — ведь ты видишь, что я не могу сесть в эту шлюпку: она переполнена.

— Не оставляй меня одну! Вы все… все вы меня бросили… вы все меня оставили одну… — голова Лиззи поникла, и она прижалась лбом ко лбу Мэри. Мэри знала, что её кожа холодна, как у мёртвой, но Лиззи полыхала.

— Пожалуйста… пожалуйста…

— Прости меня, Лиззи, — тихо сказала Мэри. Голос у неё совсем охрип и никак ей не повиновался. — Пожалуйста, прости меня за всю боль, что я тебе причинила…

— Я тебя…

— Да, Лиззи, да, — Мэри грустно улыбнулась и до крови прикусила губу: лишь это помогло ей удержать слёзы на глазах, — я знаю, я заслуживаю ненависти. Я лишь об одном тебя прошу, Лиззи: сиди в шлюпке и ничего не бойся, мы с тобой встретимся немного позже… и всё будет хорошо, всё будет хорошо…

Лиззи лишь помотала головой и звучно всхлипнула. Пальцы её держали Мэри крепко, как когти близкой смерти. Трясущейся рукой Мэри нырнула в карман и вынула свою крохотную записную книжку. Листы панически шуршали, и книжка то и дело норовила выскользнуть за борт, потому что Мэри не чувствовала своих рук, потому что прежняя ловкость их, как пересохший ручей, иссякла.

— Держи, — шепнула она, — держи, Лиззи. Здесь на десятой странице записан новый адрес мисс Мэйд… если что-то случится…

Лиззи издала глухой мученический стон и вцепилась Мэри в волосы. Сзади на неё напирали гудящие от злости и тревоги пассажиры, и Дойлы упрямо теснили их прочь, крича:

— Сюда нельзя! Нельзя, идиоты, шлюпка ведь, того и гляди, развалится!

Протестующие вопли перемежались стонами и плачем, и где-то вдалеке — наверное, совсем далеко, на том берегу Атлантики — музыканты бодро прижимали к струнам смычки. Только в помещениях, где они собрались, уже никого не было.

— Тише, тише, — торопливо зашептала Мэри. Времени у них было совсем немного. — Не потеряй эту книжку, пожалуйста, она тебе пригодится… пожалуйста, Лиззи, будь хорошей девочкой и знай… знай, что я люблю тебя… что я горжусь тобой… и что мама, если бы она могла сейчас тебя видеть… если бы её разум не покинул её… я знаю, точно знаю, что она тоже была бы тобой горда.

Двое офицеров рядом с Мэри в это время негромко, быстро переговаривались.

— С левого борта уже спущены пять шлюпок, но ни в одной из них нет офицера. Кто-то из нас должен сесть в эту шлюпку. Ты сядешь?

Молодой человек, любезно переправивший старуху, покачал головой.

— Садись ты в эту шлюпку. Я подожду следующую.

— Тогда удачи, Джим, — офицер, что выгонял парня из шлюпки, пожал коллеге руку и дружески хлопнул его по плечу. — Приятно было поработать с тобой.

— Мне тоже, — на лице Джима застыла ровная и безжизненная улыбка, — ступай же!

Его собеседник уверенно занял место у руля и скользнул по Мэри взглядом, полным невыразимого сочувствия. Тем не менее, его лицо не дрогнуло, он не позволил себе ни секундного промедления более, когда твёрдо приказал:

— Мисс, пожалуйста, отойдите от борта.

Мэри аккуратно выпустила горячие, сухие руки Лиззи и отстранила её от себя. Лиззи вся дрожала, но не сопротивлялась: она была безвольной и мягкой, как игрушка. Мэри с надеждой всмотрелась в офицера у руля и спросила:

— Мистер, могу ли я узнать ваше имя?

— Гарольд Лоу, — быстро представился тот.

— Мистер Лоу, — попросила Мэри, — пожалуйста, приглядите за моей сестрой.

Лиззи всхлипнула, закрыла лицо руками и сжалась на дне шлюпки. Мэри многое — наверное, даже всё — отдала бы за то, чтобы сейчас увидеть её лицо — но Лиззи так больше и не шевельнулась.

— Обещаю, мисс, — уверенно сказал Лоу, — удачи вам.

Мэри провожала шлюпку пристальным взглядом, пока та спускалась за борт, и странные чувства терзали её сердце. Это была и боль — ноющая, режущая, свербящая — и диковатое облегчение, опьянение удивительной свободой. Впервые в жизни Мэри чувствовала в полной мере, что это такое — развязанные руки.

— Всё будет хорошо, мисс, — попытался утешить её молодой офицер, оставшийся на борту, — я посажу вас в следующую шлюпку.

— Разве они ещё есть? — грустно улыбнулась Мэри. Над головами у них продолжали взрываться сигнальные ракеты.

— Конечно, — заверил её молодой офицер, — сейчас у меня много работы, мисс, поэтому, пожалуйста, держитесь ближе ко мне, не теряйте меня из виду. Даю вам слово: я посажу вас в шлюпку.

Мэри неловко пробормотала:

— Благодарю вас, мистер…

— Муди.

— Спасибо вам за вашу доброту.

Был час ночи, двадцать пять минут. «Титаник» уходил под воду.

Глава 25. И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим

Как только четырнадцатая шлюпка с Лиззи на борту отошла от корабля, Джо вполне отчётливо понял, что дела их идут куда как плохо. Люди, точно перепуганные крысы, сбегались с нижних палуб на верхние; деления на классы, казалось, больше не существовало. Самые отчаянные пассажиры перескакивали через борт и ползли наверх по канатам, как обезумевшие пираты, стюарды отчаянно отталкивали их, а палубная команда осыпала проклятиями. Когда шлюпка Лиззи медленно поползла к воде, Джо перегнулся вниз, чтобы проследить за нею. Своими глазами он, замирающий от ужаса, видел толпящихся на нижней палубе мужчин и юношей. Они теснили рыдающих дам и, выставив хваткие руки, пристально, как хищники, готовые к броску, следили за спуском. Когда шлюпка, раскачиваясь и трясясь, пошла параллельно борту, один из мужчин издал рёв; этот рёв подхватили другие, и обезумевшая толпа устремилась вперёд.

Раздалось несколько резких хлопков — это офицер, стоявший у руля, незамедлительно выхватил револьвер и начал стрелять. Сердце Джо сжалось.

— Он попал? — деловито спросил мистер Дойл, перегибаясь через борт рядом с ним.

Джо напряжённо всмотрелся в густой ночной мрак. Он мог видеть лишь смутные контуры перегруженной четырнадцатой шлюпки, фигуру офицера у руля и непонятную, неразличимую массу дрожащих пассажиров. Как он ни приглядывался бы, он не мог сказать, где сидит Лиззи и попал ли офицер в кого-нибудь.

Тем не менее, выстрел, очевидно, произвёл на толпу впечатление, ибо она испуганно отпрянула от борта. Снова кто-то взревел, снова замелькали кулаки и засверкали зубы, и офицер опять начал стрелять.

— Если хоть кто-нибудь ещё запрыгнет в эту шлюпку, она потонет, — спокойно сказал мистер Дойл. Под мышкой он по-прежнему держал чемоданчик, что казалось по-настоящему удивительным после всего, что они пережили сегодня. — Вот он и буйствует. Нет, отличный парень, право слово. Мне нравится этот офицер.

— Па, — Джо неловко повернулся к нему и прокашлялся в кулак, — что нам делать?

Мистер Дойл по-прежнему смотрел за борт с таким спокойствием, словно он уже давно отрешился от треволнений и несправедливостей этой жизни.

— Что нам делать? — спросил он и извлёк из кармана помятую сигарету. — У тебя есть прикурить?

Джо молча протянул спички — коробок он всегда таскал в кармане наряду с другими полезными мелочами вроде карманного ножичка, шила и мелочи. Мистер Дойл благодарственно кивнул и стал чиркать спичкой. Один удар… второй… третий… спичка сломалась у мистера Дойла в пальцах.

— Чёрт побери! — с чувством воскликнул он и бросил обломки под ноги. Его пальцы заметно затряслись.

— Па, — Джо не отводил от переломанной спички пристального взгляда. — Что же делать?

— Да не знаю я, — мистер Дойл снова чиркнул другой спичкой — и от спички отлетела серная головка.

— Прекрати ты! — возмутился Джо. — У меня их там всего шестнадцать штук, ты убил уже две!

— Разве это должно тебя сейчас волновать, малыш? — с весёлым равнодушием в трескучем голосе поинтересовался мистер Дойл, и Джо тотчас затих.

Сейчас, когда он прислушивался к гудению корабля, которое почти никто и не замечал, он улавливал не спокойную вибрацию работающих двигателей и надрывающихся машин — он улавливал опасную, резкую тряску. Корабль как будто изо всех сил сопротивлялся затоплению, как будто стремился оградить себя от ледяной забортной воды, которая вырывала жизни с борта, словно крючьями. Не оставалось никаких сомнений в том, что «Титаник» обречён: вода затапливала полубак.

— Но ведь нельзя ничего не делать, — сказал Джо, — нужно…

— Ты видел, что происходит, — мистер Дойл пожал плечами и снова предпринял попытку зажечь спичку — уже четвёртую. Палуба под его ногами была усеяна обломками. — Шлюпок на всех не хватает, а женщин и детей на борту даже сейчас полным-полно.

Джо опустил голову. Зловещая тревога скребла ему сердце, стоило вспомнить о палубах для третьего класса, откуда они вырвались, как из преддверия ада, с таким трудом, но он не мог объяснить, почему ему так тяжело сейчас. Мать и Бетти наверняка уже сидели в шлюпках.

— Неужели мы бежали только для того, чтобы сдаться? — Джо не хотел этого, стыдился этого — но всё-таки его голос дрожал, совсем как у изнеженного мальчишки из первого класса, который не встречал в жизни испытаний серьёзнее, чем ушиб коленки.

Мистер Дойл снова ударил по коробку с безумием отчаяния. Тут серная головка неожиданно вспыхнула: пламя, окутавшее её, было бледно-оранжевым и до ничтожества жалким. Мистер Дойл радостно воскликнул, и по лицу его растянулась улыбка.

— Ага! Вот оно! — сказал мистер Дойл прерывающимся от счастья голосом и быстро прижал спичку к сигарете, что зажал между зубов. Сигарета задымилась, и мистер Дойл тотчас выкинул спичку за борт. Он задумчиво выпустил изо рта мешанину дыма, крепкой табачной вони и сказал: — Ну, мы ведь знать не знали, что здесь случится такое, верно, старина? По правде сказать, если бы я был в курсе насчёт всего возможного… не брал бы я билеты на этот чёртов корабль.

— Ладно, — Джо махнул рукой и обнял себя за плечи. Холод атлантической ночи выстужал весь жар взволнованного тела. — Что уж сожалеть об этом. По правде сказать, па… ты никогда не был хорошим отцом.

— Уж понимаю, — мистер Дойл грустно качнул головой, — и подставлял я вас крепко не один раз и не два, и на корабле этом мы сейчас из-за меня… Но, честное слово, никогда я не хотел такого, никогда в жизни.

— Кто же такого захочет, — вздохнул Джо. — Неужели, па, ты думаешь, что мы останемся тут? Что мы пойдём ко дну вместе с этой посудиной?

Мистер Дойл философски пожал плечами и сказал:

— Кто знает… человек — такая скотинка, что до последнего верит в лучшее. Вдруг сейчас нас вынесет к пустой шлюпке, вдруг сейчас вон тот парнишка позволит нам в неё сесть? Всякое случается в жизни, только я, малыш, славен тем, что мне никогда не везло — ни в картах, ни в любви.

— В любви-то? — скептически хмыкнул Джо.

— Это не та любовь, которую хочется искать, хранить и оберегать, Джо, — вздохнул мистер Дойл и судорожно затянулся. Сигнальные ракеты прошивали небо над их головами. — Если бы ты был постарше, ты уже мог бы на своей шкуре это прочувствовать и понять, что любовь — она разная и далеко не всегда именно такая, какой ты её себе представляешь.

Джо привалился к борту и постарался съёжиться. Было так холодно, что, казалось, вот-вот он заледенеет изнутри, а затем огромный и толстый ледяной панцирь скуёт его тело и снаружи.

— Твоя ма — она славная женщина, капитальная, — сказал мистер Дойл негромко, — но разве когда-нибудь твоя ма говорила кому-то, что она его любит?

Джо отчаянно нахмурился. Чаще всего из уст миссис Дойл вылетали жалобы, приказы и ругательства. Даже сейчас, когда самые далёкие, почти забытые моменты из прошлого оживали перед его взором, когда он видел себя мальчишкой в провисших штанах старшего брата, он не мог вспомнить, чтобы на иссушенном и увядшем лице миссис Дойл играла улыбка.

И он не мог вспомнить, чтобы миссис Дойл говорила ему (Бетти, глупой старшей сестрице или бедному старшему братцу), что она их любит. Не говорила она об этом и мистеру Дойлу — никогда, словно само это выражение: «Я тебя люблю» — было для неё под запретом.

— И, конечно же, твоя ма прекрасно умеет копить, экономно тратить и воспитывать из детей не спиногрызов каких, а гордость и красу, — мистер Дойл сухо рассмеялся и удобнее перехватил чемоданчик, — но каждый раз, как я поглядывал на твою ма, а она кричала мне идти и подзаработать, у меня всё внутри — вот где-то здесь, — он ткнул себя большим пальцем в грудь, — перегорало. Твоя ма отличная женщина, дай ей бог счастья и здоровья… и была бы она бесценный алмаз, если бы хоть иногда говорила, что она чувствует.

Джо отвернулся от отца. Тревога, скребущая душу, усиливалась, и каждое новое слово мистера Дойла как будто вгоняло кинжал прямо в сердце — а сердце трепетало и погибало в бессмысленной и отчаянной агонии. Вдалеке по-прежнему рвались сигнальные ракеты; вдоль борта бегал растрёпанный, замученный офицер и распределял людей по шлюпкам. Джо отвёл взгляд и снова осмотрелся. Мисс Джеймс он, как ни старался, не смог бы найти: всю палубу заполонили рыдающие, ревущие, топающие, одинокие, сбившиеся в стайки люди, и все эти люди тянулись к шлюпкам, мчались к шлюпкам, рвались к шлюпкам, толкая друг друга и едва ли не забираясь на чужие головы. Ближе к центру судна неподвижно и величественно высилась одна внушительная группа. Мужчина в распахнутом на груди пальто, в нелепом огромном нагруднике, стоял, вдохновенно раскинув руки, и монотонным речитативом говорил:

— И мы, братья и сёстры, не оставим друг друга в этот трудный час. Помолимся! И господь услышит нас. Помолимся! И десница господа не оставит нас. Помолимся! Помолимся! Помолимся!

В толпе, окружившей пастора, истерично рыдала женщина. Она решительно крестилась, шмыгала носом и исступленно твердила сквозь плач неразборчиво и глухо:

— Помолимся! Помолимся! Помолимся!

— Да не покинет вас мужество в этот горестный час! Молитесь! Молитесь, братья и сёстры во Христе! Помните: просите, и дано будет вам; ищите — и найдёте; стучите — и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят.

— Молитесь! Молитесь, молитесь! — отчаянно призывала рыдающая леди и экзальтированно размахивала руками. Её глаза сияли отчаянием и безумием; казалось, одного лёгкого толчка хватит, чтобы она помчалась по всему кораблю проповедовать слово, сказанное пастырем. — Молитесь, братья и сёстры, мы тонем!

Мистер Дойл взял Джо за плечи и твёрдо развернул спиной к молящимся.

— Когда бог помогал нам, если мы его просили, старина? — грустно усмехнулся он.

Джо покачал головой.

— Никогда, па.

— Тогда не будем тратить на него время. Пойдём, и, может, всё-таки отыщем способ выбраться отсюда.

Чем ближе к корме они подходили, тем оживлённее становилось движение. Корма задиралась к бесстрастному небу: Джо сразу это заметил, как только огляделся внимательнее. Нос, напротив, стремился к глубокой тёмной воде, и казалось поэтому, что корабль готовится к исполнению странного танца.

— Женщины и дети! Женщины и дети! — хрипло кричал один из корабельных офицеров.

Джо видел их столько раз, что запомнил каждого в лицо и по имени, но сейчас, даже в свете огней «Титаника», в сиянии сигнальной ракеты, он не мог понять, на кого смотрит. Это был всего лишь корабельный офицер — один из семерых помощников капитана Смита, фигура без лица, без имени, без прошлого — только манекен, живая функция, то, что должно было его, Джо, спасти, посадив в шлюпку.

— Женщины и дети! — продолжал призывать офицер. Голос у него садился и трещал, изредка срываясь в сиплый лай. Над головой у него сверкающим снопом рассыпались бело-голубые искры ракеты. — Женщины и дети! Только женщины и дети!

— Так, — мистер Дойл завернул Джо от борта, — нам не сюда. Идём дальше.

У правого борта царила ещё большая неразбериха. Огромная тёмная куча, похожая на раздавленного жирного паука, наседала на двух офицеров, которые суетились около шлюпок. Один из офицеров держал наготове револьвер, другого со спины защищали двое матросов.

— Женщины и дети! — носился между ними клич. — Первыми подходят женщины и дети!

Джо отчаянно обернулся к отцу и развёл руками. Он не мог ожидать ничего иного.

«Титаник» решительно уходил под воду, а женщин и детей на борту по-прежнему оставалось даже больше, чем можно было бы разместить в оставшихся шлюпках. Тревога и отчаяние скреблись у него на душе так, что хотелось выть, и Джо кусал губы до крови и вонзал ногти в ладони, чтобы не издать ни звука, потому что понимал: даже самый незначительный вопль, придушенный вздох, скулёж — всё это прорвёт плотину, и его затянет в водоворот безумия, откуда он не сможет выбраться.

— Женщины и дети, первыми подходят женщины и дети!

Мистер Дойл крепче сжал плечо Джо.

— Что поделаешь, — он осмотрелся и шутливо вздохнул, — раз нам не повезло и мы с тобой мужчины?

— Нет смысла ждать другую шлюпку, — клацнул зубами Джо, — нас не пустят.

— Не пустят, — повторил мистер Дойл и спокойно развернулся, — поэтому, пожалуй, мы пойдём отсюда. Знаешь, куда?

Джо посмотрел на него снизу вверх. Мистер Дойл никогда не внушал Джо ни уважения, ни интереса, Джо вообще не привлекала отцовская фигура, если в карманах у этой фигуры отсутствовали деньги (что являлось для мистера Дойла типичным состоянием). И тут, когда до их смерти, быть может, оставалось меньше часа, Джо вдруг понял во вспышке слепящего озарения, что никогда не знал — и даже не трудился узнать — собственного отца. Человек, который решительно вёл его за руку сквозь паникующие толпы, был достоин большего, чем постоянных попрёков и острых подколок, на которые Джо не скупился ни в присутствии самого отца, ни у него за спиной. Стыд прошёлся по всему телу Джо обжигающим тяжёлым прессом, и Джо понурился. Он только и мог сейчас, что послушно следовать за отцом, смотреть на кончик его помятой ничтожной сигареты, окутанный вонючим серым дымом, и спрашивать себя, снова и снова, почему же он так наплевательски относился к своему времени, почему ценил не то, что следовало, и не так, как это полагалось бы делать, если бы он был хотя бы немного умнее и проницательнее.

— Судя по тому, что мы с тобой увидели, — сказал мистер Дойл неторопливо, — у нас что?

— Дифферент, — не задумываясь, сообщил Джо, — на нос.

— Ага-а, — удовлетворённо покивал мистер Дойл, — значит, надо идти туда, где повыше. Значит, нам надо на корму.

— А дальше что?

— А дальше будем по обстоятельствам, — мистер Дойл притормозил и встревоженно огляделся.

Не только они заметили, что нос корабля погрузится под воду быстрее. Огромные толпы людей стремились на корму. Пассажиры сбивали друг друга, стюарды тщетно старались приостановить и успокоить их. Кто-то шатался от борта к борту, покачивая головой, и выбрасывал в воду шезлонги. Священник и его паства по-прежнему истово молились; женщины с воплями и плачем падали на колени. Бурлящая масса перепуганного народа наваливалась, как селевой поток, на шлюпки и охранявшую их палубную команду.

— Пустите! Пустите и нас внутрь!

— Мы не хотим умирать! Мы не хотим умирать!

— Помогите! Пожалуйста!

— Ведь женщин и детей тут нет, сволочи, дайте и нам место!

— Место! Место!

— Назад!

Тот самый любезный молодой офицер, что так обходительно держал себя с Мэри и старушкой, одним движением выхватил револьвер и прицелился в толпу. Его рука не дрожала, но лицо стало совсем бледным.

— Если кто-нибудь из вас сделает ещё хоть шаг вперёд, я буду вынужден стрелять… — проронил он мрачно и сурово. — А теперь назад! Назад! Все отойдите назад и дайте дорогу женщинам и детям!

— Нужно оставаться на корабле как можно дольше, старина, — сказал мистер Дойл и внушительно похлопал Джо по плечу. — Что бы ни случилось, нам нужно цепляться за него до последнего. Когда он пойдёт ко дну… начнётся самое страшное.

Из толпы вынырнуло знакомое Джо лицо — красное, потное, искаженное животным страхом. Это был его старинный приятель — кочегар Оскар, странно огромный, когда он не сутулился.

— Чёрт побери! — заорал Оскар, как только углядел в толпе Джо с отцом. — Мелочь! Да неужели же ты до сих пор не в шлюпке, свинья?

— Как мне попасть в твою чёртову шлюпку? — прокричал Джо в ответ. — Туда сажают только женщин и детей!

Оскар задумчиво почесал в затылке. Его натруженные руки-кувалды были перепачканы сажей от кончиков пальцев и до самых локтей.

— Это верно, — согласился он. — Но у Мёрдока, как мне Чарли сказал, вроде бы и мужчин берут, когда никого больше нет…

— Не могу я, — Джо покачал головой, — их целая толпа.

— Кого? — Оскар изогнул бровь.

— Женщин с детьми! Просто женщин… просто детей! — Джо затрясся. Воля к жизни схватилась со страхом позора, и от его способности трезво мыслить, принимать решения, загадывать наперёд вдруг ничего, совсем ничего не осталось. Он был лишь жалкой точкой, одной из бесчисленных песчинок на океаническом дне. — Не могу я… нет…

Оскар взволнованно пожевал губы. В руках он сжал огромный спасательный нагрудник — а затем решительно шагнул вперёд, к Джо и мистеру Дойлу, и негромко сказал:

— Бери, парень.

— Что? — Джо изумлённо уставился на нагрудник.

Свободной рукой Оскар уже решительно стаскивал тот, что был надет на него самого. Мистер Дойл отшатнулся, и тлеющая дряхлая сигарета едва не выпала у него изо рта.

— Эй, эй! — протестующе завопил он. — Парень, ты это… ты этого не надо! Мы всё равно как-нибудь выберемся, а нагрудник нужен и тебе… Джо, бери у него один и пяль на себя поживее, не будь бабой, а я пока…

— Берите оба, — настаивал Оскар, — матерью клянусь, что скоро нам тут всем будет не до смеха.

Джо отчаянно замахал руками. Красное, напряжённое, серьёзное лицо Оскара, залитое потом, маячило прямо напротив него.

— Пожалуйста, — настойчиво сказал Оскар, — ты меня очень обрадуешь, старина, если возьмёшь по-дружески этот нагрудник.

Вдалеке всплеснулся тонкой ноткой визг: женщины бежали прочь, спотыкаясь и едва ли не падая, а за ними гнались несколько переполошенных стюардов. У ближайшего борта взволнованно гудели мужчины: они единым фронтом напирали на палубную команду, а та из последних сил обороняла шлюпку от их посягательств. К небу вздымались кулаки.

— Пошли вон! Ну же! Вон! Вон!

Но эти отчаянные выкрики, ругательства, просьбы и приказы — ничто не могло повлиять на людей, охваченных паникой. В центре судна всё ещё стоял проповедник, окружённый крошечной стайкой своих последователей; они молились сквозь слёзы и стоны, и размахивали руками, и резко крестились, а кругом них кипели и волновались людские массы.

— Убирайся из шлюпки! Убирайся на палубу немедленно… — рычал крепкий рыжий матрос, выбрасывая на борт упирающегося мужчину.

— Уйди с дороги, ты, porco inglese! Убирайся!

— Мистер Муди! Мистер Муди! — хрипел матрос, с яростными усилиями оттаскивая назад ошалевшего итальянца. — Чёрт побери, что тут творится… итальяшка… да откуда он здесь взялся?

— Пусти! Пусти! — на ломаном английском твердил потрёпанный пассажир и брыкался, точно норовистая лошадь, которая силится достать неугодного хозяина.

— Мы тоже хотим жить! — согласно загудела толпа, решительно надвигаясь на рыжего матроса. — А ну пусти его в шлюпку! Какая кому теперь разница, откуда он? С первого класса, с третьего — мы всё равно все потонем!

Мистер Дойл встревоженно огляделся.

— Надо убираться отсюда, — сказал он, — поближе к ограждению.

Джо и сам это чувствовал: судно под его ногами вибрировало жалобно и надрывно, словно в протестующем плаче, и шагать вперёд было заметно труднее, чем продвигаться назад. Оскар отчаянно пихнул ему в руки нагрудник, и на этот раз Джо не стал сопротивляться. «Титаник» не прекращал посылать сигнальные ракеты — белые, увы, а не те, что полагались — рубиново-красные, вопящие об опасности и умоляющие прислать помощь.

— Скорее! — крикнул мистер Дойл, и все трое заторопились прочь.

По палубе метались люди. Совсем близко от ограждения с ледяным полоумным бешенством сцепились мужчина и женщина. Они перетягивали каждый в свою сторону, словно дети — любимую игрушку, — малыша. Тот был в одной ночной рубашке, с заспанными глазами, красными от холода носом и щеками и растрёпанными волосами, на вид ему было не больше пяти лет.

— Отцепись… от моего… сына! — требовала женщина, цепляясь за руку и ногу мальчика.

— Это и мой сын тоже, старая ты кочерга! — вопил мужчина в ответ. — Отдай мне его немедленно! Если бы не я, вы вообще сюда не перелезли бы, утопли бы внизу, как пить дать!

— Это единственная… хорошая… вещь, что ты для нас сделал, сын свиньи, сучий выродок! — плевалась женщина. — Немедленно отпусти моего мальчика и дай нам сесть в шлюпку!

— Вот уж нет! Сын мой, я зарабатывал вам, дьявол вас дери, деньги, без которых вы протянули бы свои ноги, и поэтому в шлюпку сяду я! Я и мой сын!

— Я сказала… отцепись… от него! Немедленно!

Мальчик заливался плачем и конвульсивно подёргивал головой. Родители перетягивали его каждый в свою сторону с безумной силой, и единственное, что оставалось мальчику — это терпеть.

— Ма-ама! — протяжно завывал он хриплым надорванным голосом. — Па-апа! Мне страшно! Страшно!

Мистер Дойл и Оскар растолкали здоровенных мужчин, что тёрлись у борта. Их глаза блестели голодным блеском. Оскалившись, точно давно не кормленые бешеные псы, они неотрывно смотрели на шлюпку, которую отчаянно обороняли истрепавшиеся, красные, потные матросы. Над головами у них взмыла ещё одна ракета.

— Чёрт! — закричал Джо. Со всех сторон его толкали локтями, его хватали за шею и тянули назад, а в спину врезались пудовые кулаки. Со всех сторон его окружали плач, визг, мольбы и ругательства. — Чёрт! Па! Оскар!

Он отчаянно повертел головой. Кругом него мелькали только вытянувшиеся, безумные, серо-белые, красные, искажённые лица, от грохота человеческих голосов разрывало уши. Казалось, что все люди, сбившиеся в кучу на корме, составляют части одного огромного зверя, и этот зверь сейчас, надсаживая лужёную глотку, ревёт и призывает на помощь.

— Па! — снова прокричал Джо. Жар и холод попеременно захлёстывали его обезумевшее сердце, что едва колотилось в сузившейся груди. — Па! Оскар!

Но, как он ни старался бы, как ни осматривался бы и ни выкручивал бы шею, он нигде не мог их отыскать. Мистер Дойл и кочегар Оскар, славный парень, исчезли, проглоченные людскими волнами, и Джо оставалось лишь одно — бежать к ограждению, чтобы и его самого не оттащили назад.

Рёбра его застонали, а в горле как будто взорвалась ракета, когда новая волна накатила на него и швырнула вперёд. Джо всем телом ударился обо что-то — и, не думая, вцепился в твёрдый металл прежде, чем перед глазами прекратили плавать разноцветные круги и вращаться алые звёзды. Проморгавшись, Джо не смог сдержать восторженного вопля. Казалось, с души его скатился тяжёлый валун, и внутри робко затрепетала надежда. Он висел на леерном ограждении, схватившись за прутья напряжёнными пальцами, цепкий, как мартышка, и в спину ему упиралась растущая тяжесть. Люди липли ряд на ряд, как виноградины, визжали и хватались друг за друга. Запах чужого кислого пота, перепревшего табака и страха забивал Джо ноздри. Он отчаянно подтянулся, и кто-то изо всех сил навалился вдруг на его ногу.

— Чёрт! — завопил Джо. Перед глазами у него рассыпался веер белых искр. — Вы наступили мне на ногу! Моя нога! Моя чёртова бедная нога!

Джо подтянулся и прилип к ограждению. Всем телом он льнул к холодному металлу, лёд ночи обжигал ему разгорячённое лицо, и он даже не мог вдохнуть полной грудью: резало рёбра, сдавливало грудь. Он не мог оглянуться: шею ему спрессовало между плечами двух солидных господ во фраках, — он не мог встать уверенно (отдавило ногу, и он совсем её не чувствовал).

«Господи, — впервые обратился к тому с бесполезной молитвой Джо, — прошу тебя, если ты существуешь, не дай мне погибнуть на этом корабле! Пожалуйста… я так хочу увидеть маму и Бетти… и даже па… пожалуйста, господи, если ты существуешь, дай мне свидеться с Лиззи… ведь я же обещал ей, обещал, что выживу!»

Был час и пятьдесят минут ночи. «Титаник» уходил под воду.

* * *

Толпа смяла и поглотила Мэри, когда шлюпка с Лиззи отошла от борта. Она честно старалась держаться ближе к мистеру Муди, но давление толпы было необоримым. За несколько мгновений Мэри отшвырнуло от него, бросило к борту, затем приподняло и толкнуло в центр судна. Она только лишь и могла, что, захлёбываясь криками и мольбами, размахивать руками и неловко хватать ртом раскалённый воздух. Её носило по волнам пассажиров, как хрупкий бумажный кораблик, и отовсюду она слышала лишь плач, крики и ругательства.

— Помогите!

— На помощь!

— Я не хочу умирать!

— Пожалуйста!

Тьма и холод поглощали корабль. Если бы Мэри могла перегнуться через борт и взглянуть на нижние палубы, она с удивлением и ужасом увидела бы чуть пенящееся светлое одеяло, неспешно ползущее по прогулочной палубе для третьего класса. Отчаявшиеся люди лезли на борт, многие прыгали через него и ухали в бесстрастные атлантические глубины. Их фигурки одна за другой сливались с безмятежной холодностью ночи.

— Помогите!

Над морем волнующихся голов поднимались руки. Мэри опять бросили в сторону, прижали к незнакомому человеку, который в остервенелом безумии без устали работал мощными локтями. Через несколько мгновений этот человек смог прорваться вперёд. Толпа потянулась за ним, и мощный напор кучи разгорячённых тел увлёк Мэри следом. Напрасно она пыталась хоть за что-нибудь уцепиться, приподняться и найти среди обеспокоенных пассажиров офицера Муди или Джо с его отцом. Здесь остались лишь неузнаваемые лица, обезображенные ужасом и жаждой жизни, и Мэри не находила поблизости никого знакомого. Безликая масса давила на неё, угрожая перемолоть, раздавить, как муху.

— Пожалуйста, пустите и нас!

— Пустите!

— Пустите, я не хочу умирать!

Толпа гудела, как разорённое осиное гнездо, но больше не двигалась. Какое-то пугающее оцепенение снизошло на неё. Мэри неловко покрутила плечами: со всех сторон на неё напирали так, что она даже не могла пошевелить рукой. Рёбра её протестующе стонали, и грудь затапливал жар.

— Господи, — вдруг заговорила женщина рядом с Мэри. В её выпученных стеклянных глазах не было совсем никаких чувств. Она напоминала уродливую куклу на витрине диковинного магазинчика. — Господи, не оставь нас в этот тяжкий час, не бросай своё стадо, помоги нам… господи, спаси и помилуй…

Мэри аккуратно развернулась полубоком. Кто-то рядом отчаянно взвизгнул и едва было не отдавил Мэри ногу — по счастью, этого столкновения ей удалось избегнуть, чудом не потеряв равновесие. Пассажиров становилось всё больше: теперь Мэри стало ещё сложнее двигаться. Казалось, она навеки останется замурованной в этом лабиринте. В душе её от таких мыслей зарождалась паника, её сбивчивое, горячечное дыхание перехватывало.

— Помогите! Помогите!

Толпа взревела. Что-то пронеслось в воздухе — наверняка предчувствие скорой погибели, — и все, кого Мэри только могла обнять взглядом, казалось, сошли с ума.

Пассажиры дружно взревели, как загнанные слоны, руки начали подниматься над головами, кто-то выразительно, крепко заругался, и Мэри, если бы это случилось в любое иное время, разумеется, добропорядочно закрыла бы уши ладонями и оставила бы грубияна, но сейчас она даже не обратила на это внимания.

Толпа ринулась вперёд, и Мэри задохнулась. Её швырнуло вместе с остальными, едва не сбив с ног. Мэри закружило и завертело в жарком водовороте тел, рук и голов, перед глазами у неё, как огни сигнальной ракеты, рассыпались белые искры, когда её снова обо что-то (или о кого-то) ударило грудью, она сложилась пополам, наклоняясь так низко, как только смогла. Кто-то сзади вцепился ей в волосы, и голову её опоясала горячая боль. Мэри не смогла сдержать обезумевшего вопля— но даже сама она себя не услышала. Её крик был лишь одним из многих, он был очередным переходом, полутоном в грозно звенящей симфонии, где собрались все октавы: от глухих и низких до отчаянных и высоких.

Толпа выплюнула Мэри, как ничтожную мелочь, как мусор, на открытую часть палубы. Она неловко проплелась несколько шагов, и силы ей изменили. Мэри упала на колени и прижала ладони ко рту. Холодный свежий воздух Атлантики пьянил её, он как будто собирался разорвать ей грудь. Слабо шевельнувшись, Мэри попробовала подняться. Её ноги точно кололи тысячами раскалённых игл.

— Женщины и дети — больше никого! — надрывался рядом знакомый хриплый голос.

Мэри тут же подняла голову. Она не могла не узнать этот голос. Каждая нотка, каждый неуловимый оттенок в нём вселяли в неё и силы, и надежду.

Мэри вскочила и бросилась на звук. Толпа встретила её яростным сопротивлением, ощерилась, как голодный и одичавший пёс.

— Нет! Нет! Мы стояли тут раньше!

— Мы тоже хотим жить!

— Убирайся отсюда!

Но Мэри ничто не смогло бы остановить — ни ругательства и мольбы, ни пинки, ни тычки, ни выставленные, как барьер, руки, ни холод, ни теснота, ни ужас — ничто, потому что сейчас она была сильнее нескольких мужчин.

— Мистер Уайльд! — выкрикнула Мэри, продравшись сквозь толпу.

У шлюпки бдительно дежурили несколько матросов. Они обводили притихшую толпу расчётливыми, подозрительными взглядами, словно бы пытались вычислить, кто именно из этой обезличенной массы первым отважится броситься на борт. Возле самой шлюпки суетились два человека: капитан, что аккуратно помогал усесться дрожащим детям, у которых на троих была всего одна шаль, и его старший помощник. Уайльд казался измученным; его лицо было залито бледностью.

— Мистер Уайльд! — Мэри метнулась к нему, не подумав ни на мгновение, как он к этому отнесётся, не спросив себя, не неприлично ли это (ведь это было неприлично), не нагло ли (и, разумеется, это было и нагло!).

Но Уайльд отреагировал совсем не так, как полагалось бы, если бы они по-прежнему плыли в Америку, если бы не было ни столкновения, ни эвакуации, ни страшной паники. Уайльд повернулся к Мэри, и его бледное лицо дрогнуло. Мэри рванулась к нему — в глубине его глаз она увидела тот свет, который был ей нужен. Даже если бы на пути у неё встало несколько десятков возмущённых пассажиров, если бы все воды Атлантики устремились сюда, она не оставила бы Уайльда.

Мэри добежала до него так быстро, словно бы усталости она вовсе не знала. Не было ей и холодно, хоть и руками ей удавалось шевелить с большим трудом. Уайльд шагнул к ней навстречу и схватил за запястья. Мэри склонила голову. Она должна была что-нибудь сказать (скорее всего, благовоспитанное «Что вы делаете, немедленно отпустите меня, мистер!»), но вместо этого она надрывно всхлипнула, подалась вперёд и уткнулась носом Уайльду в грудь. Рыдания сотрясали её тело.

— Господи, мистер Уайльд, — прошептала Мэри, — мистер… Уайльд, я… я… господи, слава богу, слава богу, я нашла вас, мистер Уайльд…

— Мисс Джеймс! — Уайльд решительно встряхнул её за плечи, и Мэри подавилась холодным режущим воздухом. — Почему вы до сих пор не в шлюпке?

— Ми… мистер Уайльд! — отчаянно забормотала Мэри. Слова и слёзы душили её. — Мистер… я… я… я не могу… я так… я так о вас волновалась…

— Садитесь в шлюпку, мисс, скорее. — Уайльд подхватил её под руку, — их осталось очень мало!

Мэри вцепилась в него с безумием отчаяния. Покинуть Уайльда, ничего ему не сказав, было для неё невозможно. Пусть бы скорее корабль разломился у неё под ногами пополам, пусть бы их обоих смыло в океан и умертвило холодом — она предпочла бы это, нежели бросить его здесь одного.

И Мэри совершила самый глупый и самый бестактный поступок в жизни, который, однако, не заставил её устыдиться ни на миг. Всё, что она могла сейчас чувствовать, заполняло её сердце до краёв, и это было кипящее, бурлящее, безумное и слепое желание остаться с Уайльдом навсегда — даже если он сам будет против.

— Я не оставлю вас! — крикнула Мэри и обвила его руку своими — трепещущими и жалкими, слабыми, но налившимися безумной силой в этот момент.

Уайльд повернул к ней голову, его бледное лицо исказила страшная мука.

— Мисс Джеймс, прошу вас, — и он потащил Мэри к шлюпке. Её каблуки чиркали по палубе с монотонным унынием, и эту вибрацию она ощущала утомлёнными мускулами, всеми костями, — скорее же, садитесь!

— Только вместе с вами! — отрезала Мэри и прижалась к его руке.

— Мисс Джеймс…

— Я не могу вас оставить! Не могу! — крикнула Мэри и подавилась ледяным воздухом. — Я останусь с вами, что вы ни пытались бы сделать… потому что именно для этого я и родилась… я точно знаю, я должна была однажды вас встретить, я всю жизнь прожила как во тьме, и я не уйду… не уйду туда снова… я не хочу вас оставлять… я… я боюсь за вас… я не хочу, чтобы с вами что-то случилось, мистер Уайльд, пожалуйста, не заставляйте меня вас покидать!

— Мисс Джеймс, вы даже не понимаете, насколько всё серьёзно: корабль тонет! — увещевал её Уайльд, подталкивая к шлюпке. — Вы должны садиться, спасаться, прошу вас, вы должны…

— А вы? Вы сядете в эту шлюпку?

— Я не могу в неё сесть, мисс Джеймс, мой долг — спасать пассажиров, в том числе и вас, поэтому, мисс Джеймс…

— Я туда не сяду!

— Садитесь же!

— Без вас — никогда!

— Почему вам так это необходимо?

Мэри повисла у Уайльда на руке и отчаянно потянула назад. Уайльд замер. На глазах у них капитан переправил в шлюпку дрожащую даму, которая так и не удосужилась ни надеть нагрудник, ни хотя бы утеплиться. Следом за нею через борт перевалилась ещё одна леди — грузная и мрачная. Лицо Уайльда накрыла тень.

— Подумайте о своей сестре, мисс Джеймс, — укоризненно обратился он к Мэри. — Разве вы можете бросить её так необдуманно… ради меня?

— Я знаю, что о Лиззи позаботятся, — отрезала Мэри. — А сама Лиззи говорила, что ненавидит меня, мистер Уайльд. Пусть бы это были только слова, пусть бы и оказалось, что на самом деле ненависти нет места в её сердце, я знаю, что заслужила бы ненависть, если бы сбежала.

— Мисс Джеймс, вы можете спастись. В этом нет ничего постыдного. Это не ваша вина и не ваша ошибка. Садитесь, — хватка Уайльда на её запястье стала мягче.

Но Мэри и тут не уступила ему.

— Нет, мистер Уайльд, — она покачала головой, — прошу вас, не заставляйте меня покидать вас. Я вас так долго искала… я так беспокоилась о вас… я не уйду сейчас, не уйду до тех пор, пока не увижу вас в шлюпке.

— Мисс Джеймс, я не буду знать покоя, если вы не сядете у меня на глазах. Я искал вас всё это время, всё это время я надеялся, что увижу вас в безопасности…

Мэри прикрыла глаза и мягко прислонилась лбом к его плечу. Больше ей ничего не было нужно. Когда она услышала эти слова, даже ледяная, суровая атлантическая ночь стала ласковой и тёплой.

— Только это мне и нужно было услышать, — мирно сказала Мэри, — но и теперь я никуда не пойду. Не пойду без вас. Я останусь с вами — спасаться или умирать.

Уайльд опустил на неё усталый, тяжёлый обречённый взгляд и вздохнул.

— Мисс Джеймс… — начал он и тут же осёкся. — Если таково ваше решение, оставайтесь и знайте, что мужества в вас больше, чем здравого смысла.

Мэри пристально заглянула ему в глаза. Уайльд смотрел на неё тяжёлым, нечитаемым взглядом, и на его бледном лице она ясно читала страдание — скрытое, замаскированное — но она узнавала его. И она не могла понять его неправильно, ведь сейчас, когда она доверительно вложила пальцы в его ладонь, он не отнял руки — лишь сам схватил её и быстро пожал. Жёсткая и твёрдая рука Уайльда полыхала, словно он горел в лихорадке, растрепавшиеся манжеты были намного холоднее кожи.

Шлюпка отошла полупустой. Мэри смотрела, как та медленно ползёт вдоль борта, не отрывая взора, и на душе у неё царствовало такое спокойствие, какого она не знала уже давно. Справа её грело надёжное тепло: мистер Уайльд никуда не уходил: он пристально следил за спуском шлюпки. Десятки жизней уносились прочь по волнам, оставляя гигантский пароход тонуть, медленно уходить в воду, отдаваться во власть холодаатлантических вод и надеяться, что хотя бы кто-нибудь из них, оставшихся на борту, переживёт эту страшную чёрную ночь.

«Пресвятая Дева-заступница, — мысленно зашептала Мэри. — пощади и охрани этого человека. Пресвятая Дева Мария, прошу, не оставь его, не дай ему умереть сегодня. Пресвятая Дева Мария, даруй ему долгую и счастливую жизнь, которую он заслужил, и не лиши его своего покровительства, озари ему его дорогу».

Вода неудержимо надвигалась на корабль.

* * *

Вне всяких сомнений, дела у «Титаника» шли куда как плохо. Отчаянно цепляясь за ограждение, Джо мог видеть, что к корме приливает ещё больше испуганных и растерянных людей. Они молотили воздух кулаками, кричали, они вырывали волосы себе и друг другу и молили о помощи — но помощь, разумеется, не могла прийти иначе, чем с воды, а Джо, как он ни крутил бы головой, которая едва ли не на кусочки разлеталась от шума, не мог углядеть поблизости даже самой завалящей лодки, если не считать их шлюпок, которые одна за другой трусливо отплывали прочь. Джо не обладал особенными мореходными познаниями, но уж кое-что он мог предположить с достаточно впечатляющей долей точности: например, «Титанику» явно оставалось жить не больше часа. Слишком уж быстро они погружались под воду — и слишком медленно к ним шла, если, конечно, шла, помощь. Джо стиснул ограждение покрепче. Он не мог ответить, сколько времени уже висит здесь. Казалось, что прошла целая вечность. По крайней мере, руки у него затекли и ныли, нога, на которую так любезно навалились в давке, полностью потеряла чувствительность. Джо это немало беспокоило. Корабль зарывался носом в океан, шлюпок, кажется, больше не было, а, если бы они и были, едва бы Джо туда взяли. Право на спасение с «Титаника» имели только богатые мужчины — а теперь, когда всё стало на самом деле плохо и лайнер стремительно пошёл ко дну, у Джо не осталось сомнений, что ни происхождение, ни богатство, ни связи уже никого не спасут. Теперь их жизни были во власти стихии — выжить суждено было самым проворным и сильным.

Джо обеспокоенно поглядел на ногу. Ноги носили и кормили его все эти двенадцать лет, и Джо хорошо себе уяснил, что самое худшее из всех его возможных несчастий — это перелом или вывих. Что именно случилось с ногой сейчас, он сказать не мог. Пугало то, что та его не слушалась — а вода подступала всё ближе.

Джо отлично умел плавать, только вот в ледяной воде, с обездвиженной ногой его шансы на выживание заметно сокращались — и ему не требовалось прыгать за борт, чтобы это проверить. Джо отчаянно прошипел сквозь зубы:

— Давай, милая, нам ещё в океане барахтаться… давай же, дорогуша, ты должна прийти в себя!

Но нога его оставалась абсолютно бесчувственна. Джо яростно выругался сквозь зубы и неловко подался назад, прижимаясь пострадавшей ногой к ограждению. Боли он не чувствовал совершенно, и именно это его пугало.

Пассажиры, бегущие по палубе, остервенело наклонялись вперёд. Со стороны это могло бы показаться забавным: казалось, что они в безветренную погоду преодолевают сопротивление неощутимого урагана.

Для Джо это послужило тревожным сигналом. Он торопливо заглянул на борт и тут же ахнул.

Действительно, их дела были плохи.

Даже не видя носа судна, Джо мог предположить, что именно происходит: «Титаник» зарывался в воду, поднимая корму. Она постепенно, плавно задиралась над зеркальной гладью, и палуба приобретала опасный уклон. Задрожали, застонали бесчисленные столики и шезлонги. Через несколько мгновений один из шезлонгов заскользил вниз. Поначалу он двигался плавно и аккуратно, а затем вдруг стремительно разогнался и покатился так, словно бы ему кто-то задал ускорение. Шезлонг сбил одного из пассажиров, упрямо карабкавшегося к корме, и оба отлетели к центру судна.

Дождь из шезлонгов продолжался.

— О господи! — заорали люди рядом с Джо.

С другого боку от него цветисто выражались на итальянском.

— Помогите! Пожалуйста, на помощь! — всё продолжал уныло призывать кто-то посреди обеспокоенной кучки пассажиров.

— На помощь! На помощь!

Корабль содрогнулся. Казалось, в днище его врезался чей-то гигантский кулак. Джо всем телом ощутил эту слабую вибрацию: лайнер неспешно скользнул вперёд, затем наклонился, и вдалеке что-то зашаталось — точно бы с ног пытались свалить сурового великана.

— Мамочки! — заорали Джо в онемевшее ухо.

— Dio!

— О господи! Господи! Что это такое?

Джо не потребовались разъяснения. В следующую минуту он и сам всё понял. Огромная дымовая труба вдруг покачнулась с таким чудовищным скрежетом, что даже здесь, сквозь вопли и плач, Джо его услышал. Казалось, что титанический коготь, окованный сталью, на пробу поскрёб по палубе. Труба пошатнулась, словно не вписавшись в сложный танцевальный пируэт, накренилась, тень её обрушилась на судно, а затем повалилась и сама труба. Она погребла под собой с десяток тёмных фигурок, которые отчаянно барахтались в ледяной воде — и, без сомнения, раздавила их. Джо изо всех сил зажмурился и прильнул к ограждению. Люди кругом него орали, срывая голоса и выдирая себе волосы. Одна женщина обессиленно повисла на ограждении; кто-то навалился на неё, неловко надавил локтем — и женщина тотчас безвольно соскользнула за борт. Джо долго видел её белый спасательный нагрудник, пока она летела в воду.

— Господи, спаси и помоги! Господи! Господи! — истово молился кто-то совсем рядом с Джо.

— Да заткнись! Кому помогут твои молитвы?

— Ты ничего не понимаешь, Фред! Ты всегда был ужасным братом! Господи, спаси, господи, помилуй!

Вдалеке ещё слышались слабые всплески музыки. Вопли и плач задавливали их, но острое ухо Джо могло уловить переливы скрипок. Невероятным казалось, что даже сейчас играет судовой оркестр — тот самый, который Джо никогда не слышал, но который ему вдруг захотелось услыхать — ещё хотя бы один разок, вместе с Лиззи.

«Почему мы занимались такими глупостями всё это время? Почему мы ни разу не послушали их?»

Корма взмывала вверх. Стулья и шезлонги, что ещё оставались на палубе, покатились вниз. Джо тут же вцепился в ограждение, хотя пальцы его не слушались, всем телом налёг на него, обвил здоровой ногой. Люди льнули к ограждению, к палубным надстройкам; кто-то, как муравьи, цеплялся за канаты шлюпбалок. Корма стремительно поднималась над водой. Над спокойной чёрной поверхностью величаво показались металлические лопасти гребных винтов.

— Господи, не оставь нас в этот тяжкий скорбный час! — испуганно молилась рядом с Джо та самая женщина, которая спорила с Фредом.

— Помогите!

— Пожалуйста!

— На помощь! На помощь!

Джо лишь плотнее прильнул к своему надёжному ограждению. Вода пенящимися волнами накатывала на корабль и уносила всё больше и больше людей с собой — в океан. Те, кому не посчастливилось за что-либо зацепиться, полетели вниз. Женщина, истово молившаяся рядом с Джо, вдруг взвизгнула, задетая локтем брата, и покатилась по палубе.

— Уинифред! — отчаянно завопил тот и протянул руку.

Уинифред уцепилась за его ладонь, и от резкого толчка его пальцы, сомкнувшиеся кругом ограждения, разжались. Брат и сестра стремительным клубком пронеслись по палубе и сгинули в бурлящих волнах. Корпус «Титаника» поднимался, а вода подступала к ещё одной дымовой трубе. Джо неосознанно подобрался выше и уцепился за ограждение так, что пальцы его застонали.

— Помогите! Помогите!

К корме карабкались обезумевшие люди. Последние шезлонги и стулья налетали на них, сбивали, и все вместе они исчезали в тёмной взбунтовавшейся воде. Мужчина рядом с Джо отчаянно посмотрел вниз, втянул носом холодный воздух, и его лицо вдруг дрогнуло.

— А-а, да пошли бы вы все к чёрту! — крикнул он и, перебравшись через ограждение, сиганул в воду. Следом за ним отправилось ещё несколько человек.

— Придай мне, господи, сил!

Соседи Джо один за другим перепрыгивали за борт — даже женщины. Их белые нагрудники ещё долго светились в густом и глухом мраке ночи, а затем люди погружались в воду. Что происходило дальше, Джо мог только догадываться. Он не собирался прыгать, лишь крепче сжимал ограждение и нервно осматривался.

«Па, — молился он про себя, — пожалуйста, старикан, не надо никому ничего доказывать: оставайся на корабле до последнего!»

Но он, увы, слишком хорошо знал горячность и импульсивность мистера Дойла — такие не смогла бы остудить даже безжалостная Атлантика.

Джо осмотрелся снова. Сердце его колотилось тяжело и резко, а дыхание спирало. Перед глазами его то и дело проскакивали пугающие мушки — и хуже этих мушек он не мог сейчас представить напасти. Он должен был ориентироваться во мраке ночи с уверенностью, в противном случае погиб бы. Джо аккуратно высвободил одну руку и яростно протёр кулаком глаза. Мир перед ним несколько прояснился.

Бескрайний океан расстилался кругом «Титаника», любезно готовый проглотить его и уничтожить. Джо повертел головой, и шея его предательски хрустнула. Всякое движение было сопряжено с чудовищной болью.

«Есть тут кто-нибудь? — отчаянно подумал он и опять осмотрелся. — Хотя бы какая-нибудь лодка… корабль… что угодно?»

Но океан был пуст и нем. «Титаник» тонул в величественном одиночестве, его обречённые пассажиры один за другим покидали борт и переваливались в ледяную воду. Уровень её всё повышался. Бурлящие белые волны прокатывались по палубам, облизывали их, как чьи-то жадные языки, и сметали людей в никуда.

— Помогите, пожалуйста!

— Я тону! Я тону!

Джо обнял своё ограждение и закрыл глаза. Он рад был бы заткнуть и уши — да только, как ни затыкай, эти вопли были бы слышны. Они раскалывали, в клочья рвали молчание ночи, они звенели не в ушах его, а в голове, в сердце. Джо медленно выдохнул, вдохнул и опять открыл глаза.

Несколько чёрных фигурок отчаянно карабкалось по палубе, а жадная, холёная, лоснящаяся волна спешила за ними. Один человечек запнулся — вода радостно приняла его. Другой схватился за шлюпбалочный трос, подтянулся — но силы оставили его — пучина гостеприимно раскрыла перед ним объятия. Последний из тройки рванулся вперёд, уцепился за кормовую надстройку и полез. У Джо замирало сердце, когда он следил за отчаянными движениями человечка, подбадривая того про себя так, словно сам полз рядом, словно его жизнь сейчас стояла на кону.

Человечек неуклюже рванулся вперёд снова и обеими руками вцепился в ограждение. Его ударили локтем, кто-то, наоборот, попытался поддержать. Человечек отчаянно запищал сиплым голосом:

— Дочка! Дочка! Моя дочка!

Джо снова перевёл взгляд на океан. Ни единого судна — ни следа судна. Они были одни в океане. Они одни гибли здесь, вода уже подбиралась к стопам, и от её мертвящего холода у Джо словно гасло что-то внутри — отчаянный непокорный огонёк.

— Дочка! Дочка!

— Пожалуйста, помогите! Пожалуйста!

Корма поднялась так высоко, что водная гладь казалась бесконечно далёкой. Джо прильнул к ледяному ограждению и негромко забормотал под нос, сам не понимая, откуда у него берутся эти слова, эти звучные обещания:

— Я сделаю всё, что угодно, я буду молиться, поститься, ходить в церковь, брошу курить, я сделаю всё, всё, что угодно, только, пожалуйста, не надо… я хочу жить, я хочу увидеть маму, Бетти…

— Помогите! Прошу! — надрывалась в равнодушной пустоте бледная женщина в спасательном нагруднике.

— О господи, смилуйся! — ревел вдалеке какой-то полный усатый господин. Фалды его фрака закрутились в жалкие сосульки.

— Помогите! Спасите! Мы тонем!

— Мы тонем! Помогите!

Огни корабля мигнули — казалось, невидимый великан, обитавший внутри судна, вдруг прикрыл глаза. Сердце Джо сжала дрожь.

— Помолимся, братья и сёстры во Христе! — отчаянно призывал священник, чьё лицо раскраснелось и покрылось потом. — Помолимся! Помолимся! Ну же, братья и сёстры, роковой час наш пробил — так останемся же достойными христианами, да встретим участь свою с достоинством, дабы зачлись нам пред престолом Всевышнего наши мужество и благородство! Молитесь, братья и сестры! Молитесь! Молитесь! Молитесь!

Огни снова мигнули. Джо отчаянно схватил ртом воздух. Свет опять пролился на палубу — тусклый и неуверенный, дрожащий — и тут же начал растекаться по крупицам, которые стремительно поедал мрак.

— Молитесь! Молитесь! — зычно хрипел голос священника. — Бьёт наш час, так будем же сильны духом! Молитесь! Молитесь!

Свет рассыпался в мельчайшее крошево дрожащих бликов. Они уходили от Джо, и Джо напрасно пытался удержать их хотя бы в пальцах. Свет мигнул, блеснул, и его не стало.

Корабль погрузился во мрак.

— Молитесь! Молитесь! Молитесь!

У Джо изо рта повалили клубы пара. Холод набросился на него, сжал в убивающих объятиях, и Джо, пошатнувшись, чуть было не свалился в воду через борт. Изо всех сил он навалился на поручни — на своё единственное спасение.

— Молитесь!

Чудовищный скрежет потряс судно. Джо тут же распахнул глаза. Ни за что в жизни не поверил бы он в это, но это было, он видел своими собственными глазами, остекленевшими от ужаса, как корпус, дрожа и гудя, словно растягивается. Могло показаться, будто «Титаник» растёт на глазах — но он не рос, а разламывался на части.

Огромный чёрный зазор вдруг образовался там, где совсем недавно плотно смыкались перила, и зазор расползся вширь. Казалось, монстр, дремавший внутри корабля, вдруг разомкнул хищные челюсти. Корпус застонал и треснул. Из разлома брызнул электрический свет, мелькнули на миг разорванные жилы проводов и металлические соединения, изуродованные и искореженные, как будто побывавшие в безжалостных лапищах великана. Разлом рос и расширялся, судно тряслось, словно в агонии.

— Моли…

Пастор утерял равновесие, руки его разжались, и он покатился по палубе. В последний раз Джо увидел его у самого края трещины — а потом пастор провалился в глубь гибнущего корабля и исчез.

— Помогите!

— Господи, что это такое?!

Люди один за другим бросались через борт — и Джо не мог обвинять их. Ему и самому хотелось кинуться в воду — вне всяких сомнений, хоть в океане и было холодно, там не могло произойти ничего, что он не видал бы прежде. В чёрной воде всё больше и больше появлялось белых пятен спасательных нагрудников — казалось, на неприветливых холодных волнах океана вдруг решили распуститься кувшинки.

Джо помотал головой и прочнее прилепился к ограждению.

— Господи… — простонал и он, и сердце его сжалось в точку.

Корма встала вертикально. Зазор прошёлся по всему кораблю, корпус треснул снова — как будто сотня сломанных одновременно костей — и нос устремился ко дну. Джо обхватил поручни и руками, и ногами, закусил губу и приказал себе готовиться.

Корме совсем недолго оставалось держаться на плаву.

Глава 26. Я не могу оставить тебя

Мэри не позволила бы себе уйти от Генри Уайльда. Не сейчас — когда она с таким трудом нашла его. Кто ни бросался бы на неё, как её ни пытались бы уговорить или утолкать в шлюпку, она не сдвигалась с места. У неё был лишь один якорь, одна опора, один маяк — старший помощник капитана Генри Уайльд. Генри Уайльд не спускал с неё взора: одним глазом он следил за палубой, другим — за нею, и Мэри грело сердце само понимание того, что он делает это не без неозвученной причины.

— Помогите! Пожалуйста!

У шлюпок скапливалась бешеная толпа. Она подёргивалась и ревела, как обезображенное чудовище, и матросам приходилось грудью оборонять подступы к шлюпкам. Уайльд вынул револьвер, тяжело вздохнул и тихо сказал Мэри:

— Мисс Джеймс, старайтесь держаться подальше от этих людей. Вы можете сесть. Шлюпок осталось совсем мало.

— Я сяду только вместе с вами, — ответила Мэри и попятилась.

— Женщины и дети! — призывно загремел Уайльд у неё над головой. — Женщины и дети! Проходят только женщины и дети!

Мэри аккуратно повернула голову. Там, где был мистер Уайльд, она могла согреться — но холод неудержимо наваливался на плечи, стоило лишь подумать о том, чтобы расстаться с ним.

— Мистер Уайльд, — Мэри с трудом протолкнула по горлу тяжёлый комок, — вы не возражаете… если я ненадолго отойду от вас?

— Не уходите, — сосредоточенно отрезал Уайльд, — вы легко потеряетесь.

— Я хочу вам помочь, — настойчиво сказала Мэри.

— Вы ничем не можете помочь сейчас, мисс Джеймс, — спокойно сообщил он ей. — Женщины и дети! Женщины и…

— Я могу помочь, — Мэри стояла на своём, — и я помогу вам, я обещаю… пожалуйста… прошу вас, выпустите мою руку!

— Вас снесут и затопчут, вы не знаете, что такое паника…

— Я знаю. Я вижу её сейчас. Я хочу помочь, мистер Уайльд. Прошу… выпустите мою руку. Вы делаете мне больно.

Раздался бешеный вопль, и сквозь толпу к шлюпке рванулся обросший бородой и усами мужчина. Матросы тотчас заругались, в тот же миг они плотнее сомкнули ряды. Уайльд взвёл курок и скомандовал:

— Мисс Джеймс, назад!

— Прошу, не стреляйте в него!

Но Уайльд уже прицелился и выпустил пулю в ночь — точь-в-точь над головой у растрёпанного мужчины. Тот пошатнулся и отступил; в его глазах проснулись и разум, и испуг. Ропот прошёлся по толпе, как шорох потревоженного ветра. Передние ряды пассажиров схлынули назад, бешенством, ужасом и нетерпением заблестели, как фонари, десятки выпученных глаз.

— Так, — весомо сказал Уайльд, — будет с каждым, кто посмеет прорываться к шлюпкам! Назад! Назад, или я буду стрелять!

Мэри аккуратно выглянула из-за его руки. Уайльд мерил толпу уничтожающим взглядом, сам он был смертельно бледен, но револьвер держал крепко, готовый выстрелить ещё раз.

— Немедленно назад! — грозно повторил Уайльд. — Назад! Подходят женщины и дети!

— Я подведу их к вам, — тихо пробормотала Мэри, — я… они пойдут ко мне охотнее, ведь я тоже женщ…

— Стойте где стоите, мисс Джеймс! — приказал Уайльд. — Я не отпущу вас. Ждите.

— Чего же?

— Когда я посажу вас в шлюпку. Вы сядете в неё и поплывёте, мисс Джеймс, вы доберётесь до судна, которое вас спасёт, и проживёте счастливую долгую жизнь…

— А вы? Как же вы? — пискнула Мэри. — Я сказала, мистер Уайльд, что я спасусь или умру вместе с вами… вы не заставите меня сесть в шлюпку против моей воли.

— Мисс Джеймс, я должен спасти как можно больше людей с этого корабля в случае крушения. Это — моя обязанность… вы здесь, и я посажу вас в шлюпку, потому что вы не заслуживаете мучительной смерти от холода в этой тёмной воде.

— А я не хочу быть обязанностью! — отрезала Мэри и топнула по палубе. — И я не позволю вам относиться так ко мне! Я не ваш долг… и моя жизнь в моих руках… Для меня обязанность и долг — спасти вас и Лиззи… и я не уйду… я не могу вас покинуть здесь и сейчас… никогда!

От носа шлюпки Уайльду замахал один из матросов. Пора было спускать её на воду — Мэри это поняла, хотя никогда прежде не видела эвакуации на море. Уайльд мучительно вздохнул, вбирая воздух побелевшим носом, и тут же снова обернулся к Мэри. Его глаза блестели так, словно он был готов сказать ей что угодно и даже применить силу, если она откажется садиться.

— Мисс Джеймс, — тихо сказал он, — прошу вас…

— Нет.

— Вы умрёте, если не сядете туда!

— Разве шлюпок больше не осталось?

Уайльд тяжело вздохнул и покачал головой.

— Лишь несколько штук, — негромко ответил он, — и совсем скоро, если их не спустить, они будут смыты в океан. Садитесь, мисс Джеймс… прошу вас.

Мэри резко мотнула головой. Она аккуратно протянула руку и коснулась его локтя. Он не попытался отстраниться, и это подстегнуло Мэри: благодаря тому, что Уайльд не двигался, она могла тешить себя надеждой, что ему не хочется отстраняться от неё. Когда она вложила пальцы в его ладонь, её рука была ледяной, а его, напротив, горячей, как кирпичные стенки работающей печи.

— Пока я рядом с вами, я ничего не боюсь, — ласково сказала Мэри.

Уайльд рвано выдохнул и отвернулся. Люди, набившиеся в шлюпку, испуганными глазами следили за ними. Где-то вдалеке мелькала фуражка капитана, облепленного пассажирами, как виноградная лоза — виноградинами.

— Спускайте! — крикнул Уайльд, и его лицо разгладилось.

Теперь это была безжизненная профессиональная маска; Мэри не узнавала его. Даже его рука похолодела, а через мгновение он отнял у неё эту руку, и Мэри осталась одна — но бок о бок с ним. Она прижалась головой к его плечу и прикрыла глаза. Шум толпы и шорох океанических волн, неторопливо наползающих на корабль, не могли испугать её, когда рядом был мистер Уайльд. Все эти безумные, неправильные, скрежещущие и рокочущие звуки были для неё как колыбельная — пока мистер Уайльд был рядом. Пускай шлюпок и не хватило бы на всех, пускай их осталось совсем немного, а океан уже пробовал нос корабля на вкус, Мэри не могла испытывать страха. Уайльд был рядом, Лиззи плыла в шлюпке под началом решительного офицера Лоу, Шарлотта и Джордж, очевидно, тоже спаслись, мисс Мэйд и вовсе повезло не увидеть крушение своими глазами — а больше Мэри ни о чём не беспокоилась. Она спокойно стояла у борта, равнодушно глядя на шлюпку, которая ползла за бортом, раскачиваясь и подпрыгивая, словно карета на неровностях плохой дороги.

Шлюпка грациозно опустилась на воду, покачнулась и стремительно двинулась прочь. Гребцы отчаянно орудовали вёслами: казалось, что от того, насколько далеко они отойдут от гибнущего «Титаника», зависит их жизнь. Уайльд зорко глядел шлюпке вслед с пару мгновений, следил, как она идёт — а потом вдруг круто повернулся и тяжеловесно двинулся вдоль борта. Он не переходил на бег, но шаг его был таким широким и стремительным, что Мэри за ним не поспевала. Жадные руки протягивались к ней из ниоткуда, и её голова уже горела: её хватали за волосы и тянули, тащили, изо всех сил пытались перебросить к себе, а оттуда — ещё дальше, к центру судна, оттеснить от мистера Уайльда.

— Только женщины и дети! Женщины и дети!

— Да не хотим мы здесь подыхать, английская ты сволочь!

— Мужчины не люди, что ли?

Толпа волновалась, бурлила и подёргивалась, но пока никто ещё не осмеливался броситься на мистера Уайльда. Сверкали крепкие зубы, горели огнём безумные глаза, мелькали в воздухе руки.

— Дорогу! Дорогу!

— Пустите нас в шлюпки!

— Пустите!

— Мы хотим жить!

Мэри рванулась следом за Уайльдом, и в то же самое мгновение толпа взбесилась.

Почему это произошло, Мэри не увидела. Лишь мелькнуло что-то, как быстрая белая тень, и один из матросов тут же бросился наперерез этой тени. Тень отлетела в толпу, врезалась в кого-то, зазвучали громкие ругательства и бессильные проклятья.

— Да почему же нам нельзя сесть в эту чёртову шлюпку?

— Спасите! Помогите!

— Мы хотим жить!

Толпа зароптала и взбурлила, как море во время дикого шторма. Тяжёлые людские волны приподнялись, взяли разгон — и устремились вперёд. Через мгновение они поглотили матроса, который посмел встать у них на пути, схватили его в кольцо, сжали, бросили на палубу и прокатились по нему. Матрос отчаянно трепыхался и размахивал руками, но его не жалели: по нему бежали, его пинали, а сам он уже никого не интересовал.

Уайльд снова выхватил револьвер. Одна за другой несколько пуль пронзили ночь, визг их смешался с паническими воплями.

— Назад! Все немедленно назад! — хрипло твердил Уайльд срывающимся голосом. — Назад!

Он стремительно перезарядил револьвер и выстрелил в воздух. Толпа взревела, как раненое животное, и неохотно отстранилась. Матрос валялся на палубе, жалко подёргивая сломанными руками, и его выпученные глаза обессмыслились.

Мэри бросилась к нему и опустилась рядом на колени. Он судорожно хрипел, хватал ртом воздух, жилы на его шее надувались. Мэри аккуратно подсунула руку ему под голову; где-то над нею снова зашумели обозлённые мужчины.

— Мистер, вы меня слышите? — Мэри аккуратно сжала плечи матроса и заглянула ему в лицо. — Мистер! Мистер, пожалуйста, ответьте… ох!

Промчавшийся мимо паренёк задел Мэри локтем, и она чуть было не упала на палубу рядом с матросом. Их двоих толпа огибала, но, скорее, по какому-то стадному наитию: под ноги себе сейчас никто не смотрел.

— Мистер, пожалуйста, давайте попробуем встать, — предложила Мэри и аккуратно усадила матроса. Тот хрипло вздохнул, ещё безумнее выпучил глаза и попытался что-то сказать. Его губы, покрытые хлопьями пены, дрожали. — Вот так… вот так… всё хорошо, мистер. Пожалуйста, попробуйте со мной поговорить. Где у вас болит?

Матрос мотнул головой, и его глаза остекленели. Он дышал с трудом и неровно — как будто каждый новый вдох был для него мучительнее предыдущего.

— Мистер, всё хорошо, — напрасно успокаивала его Мэри, сама не веря в свои лицемерные слова, — всё уже хорошо, пожалуйста, не нужно так… о боже!

Толпа заревела на множество голосов — но одно и то же требование. Казалось, полковые трубы выпевают его, точно наступательный марш перед вражескими полчищами.

— Шлюпки! Шлюпки! Шлюпки!

Мэри взвизгнула и закрыла лицо руками. Толпа навалилась на неё и на матроса, и их оторвало друг от друга с игривой лёгкостью. Толпа роптала, ревела, топала и била Мэри, её снова бросало от человека к человеку, локти ударяли её в лицо, и в плечи ей упирались горячие ладони, которые толкали её вглубь толпы, бушующей, ревущей, злобной и нетерпеливой. Она не успел вдохнуть и осмотреться, как борт судна исчез у неё из виду. Её швырнуло на шезлонг, и она резко втянула воздух носом. Всё её тело стонало, как один огромный синяк. Небо над её головой оставалось таким же тёмным и ясным, а под этим небом сумрачно блестела вода и агонизировал корабль.

— Не повезло вам, мисс, — спокойно сказал уже знакомый голос.

— Вы?

Тот самый пассажир, которого Мэри видела ещё вместе с Лиззи, полулежал в шезлонге, удобно закинув руку за голову и покуривая. Кругом него было уже множество таких окурков, что свидетельствовало без слов: времени Мэри потеряла немало.

— Вот так, — сказал он и усмехнулся, — и случаются самые удивительные встречи в жизни. Думал ли я, что увижу вас опять? Вряд ли: мне вполне ясно, что до рассвета я не доживу. А где же ваша спутница, юная леди? Надеюсь, хотя бы она в безопасности?

— Да, — пролепетала Мэри.

Пассажир радостно затянулся и запрокинул голову, выпуская в небо дымные кольца — одно за другим, ровной, уверенной стайкой. Он даже прижмурился, точно бы от небывалого удовольствия, вздохнул и покачал головой.

— Славно, — сказал он, — вот и славно. А почему же вы не сели в шлюпку, юная леди? Ведь вы достаточно умны, чтобы понять, как опасно и дольше оставаться на этом несчастном судне.

— Я не могу уйти, — пробормотала Мэри, — и даже если бы я хотела, я не успела бы! Я…

— Так вы не хотите или вы не можете? — вскинув брови, уточнил её собеседник. Его глаза странно светились в темноте.

— Я… я… пожалуй, что я не могу…

— И из-за чего же?

— Вы задаёте бестактные вопросы! — возмутилась Мэри, и её лицо вспыхнуло.

Пассажир равнодушно взял сигару в другую руку, смерил небо долгим взглядом и сказал:

— О да, вероятно, я позволил себе лишнего, юная леди, прошу прощения за свою настойчивость. Однако не кажется ли вам, что такт и бестактность в нынешних условиях… не играют значимой роли?

Мэри стремительно вскочила с шезлонга и принялась отряхиваться.

— Я не понимаю, о чём вы говорите, мистер!

— Подумайте, стоит ли ваше желание остаться — с чем оно ни было бы сопряжено, — того, что вам придётся вытерпеть, — наставительно произнёс привязчивый пассажир и опять затянулся, — право слово, милая юная леди, мне было бы горько знать, что вы не вняли моим советам, а потом, замерзая в ледяном океане, не раз вспомнили о них и подвергли себя мысленному бичеванию.

Мэри замотала головой. Эти вопросы будили странные сомнения у неё в душе — те, которые она сама не раз задавала себе, пока ещё способна была на трезвые рассуждения.

Разве имела значение её привязанность к мистеру Уайльду, если сам мистер Уайльд всего лишь желал спасти её как вверенную его попечению пассажирку — ничего, кроме этого? Разве стоила эта привязанность долга перед Лиззи? Разве смогла бы она сама посмотреть себе в глаза в зеркале без презрения, если бы послушала советы и увещевания и бросилась спасаться сама, позабыв о мистере Уайльде и дав ему одно-единственное обещание — вечно помнить его героизм и самоотверженность?

Мэри знала один ответ на все эти чудовищные вопросы.

Мистер Уайльд стоил того, чтобы оставаться с ним до самого конца. Даже если бы ничего это для него и не значило, даже если бы он был против — Мэри осталась бы.

И осталась бы она не в последнюю очередь потому, что иначе не сумела бы выносить себя. Ей уже приходилось себя презирать и желать себе гибели, забвения, полного уничтожения после всего, что сотворила с жизнью Лиззи, пусть бы и из самых добрых побуждений.

— Я останусь, — сказала Мэри и протянула странному пассажиру руку. — Но, право слово… разве вы не попытаетесь спастись?

— Благодарю, юная леди, вы очень любезны, — уверенно помахал тот сигарой, — но, боюсь, что моё решение не переменилось. Ступайте, и да сопутствует вам удача.

Мэри снова смешалась с толпой. Теперь сил у неё совсем не осталось: она только и могла, что плыть по течению людских волн и надеяться, что её вынесут именно к тому борту, где она в последний раз видела мистера Уайльда.

К борту она пробиралась самостоятельно — едва завидев его, Мэри отчаянно заработала локтями и всем телом подалась вперёд. Её сжимали со всех сторон, как будто угрожая раздавить грудную клетку, и голова у неё уже давно кружилась, и жар, и усталость душили её, наваливались на плечи. Мэри с трудом вывалилась из передних рядов пассажиров и упала на колени.

— Мисс, вставайте, вставайте, скорее!

Над ней склонилось бледное от страха, участливое лицо стюарда. Стюард казался непропорционально раздутым вширь из-за своего неуклюжего спасательного нагрудника.

— Благодарю, — прошептала Мэри, — вы очень… очень любезны.

Стюард поднял её на ноги, деловито отряхнул и потащил за собой.

— Мистер Мёрдок велел в первую очередь сажать женщин и детей, — втолковывал он Мэри на ходу, — какое счастье, что вы успели сюда сейчас, мисс, времени совсем мало!

Навстречу им бежал, продираясь сквозь толпу, взволнованный молодой человек. Мэри сразу его узнала — это был офицер Муди, совсем измученный, но готовый стрелять: в руке у него Мэри мгновенно заметила револьвер. Муди попытался улыбнуться Мэри и заговорил неестественно спокойным голосом:

— Мисс, прошу, скорее, идите за мной. Шлюпок осталось совсем мало.

— Где мистер Уайльд? — тут же потребовала ответа Мэри. — Он в шлюпке?

Муди устало покачал головой.

— Ради бога, мисс, я не знаю… пожалуйста, идёмте со мной!

— Я никуда без него не пойду! — выкрикнула Мэри. — Прошу вас, не заставляйте меня… я хочу знать, где он!

— Мисс, скорее, у вас нет времени…

Стюард повернулся и пробормотал:

— Мистер Муди… это ведь правда…

— Назад!

Мэри отшатнулась. Огромная дымовая труба, которая, казалось, так уверенно сидела в своём гнезде, вдруг покачнулась, зашаталась, как гнилая доска в заборе. Она скрежетала, точно чьи-то голодные жадные зубы, а неясный свет ночи серебрил её золотые бока. Труба не хотела падать: она накренилась сначала на один бок, потом — на другой, как будто выбирая удобную позицию для танца, а затем всё-таки утеряла равновесие — и повалилась на палубу, что стремительно уходила под воду. От тяжести этой всё судно вздрогнуло: Мэри чувствовала, как застонало оно у неё под ногами.

— О господи! — закричала она в ужасе и закрыла лицо руками.

Сколько людей сгинуло под этой трубой, ей даже думать не хотелось — но эти мысли назойливо пробирались в голову и сверлили мозг, проедали его насквозь, как трудолюбивые могильные черви.

— Скорее! — крикнул Муди и схватил её за руку. — За мной!

Безжалостные ледяные воды надвигались на палубу. Мэри попятилась и споткнулась: палуба резко поплыла вниз у неё под ногами. Позади неё угрожающе задрожали шезлонги.

— Берегитесь!

Мэри схватилась за стюарда. Рука Муди выскользнула из её руки, он судорожно повертел головой, оглядываясь, и замахал Мэри.

— Скорее, мисс! Время не ждёт, у нас на этом борту только одна шлюпка!

Муди растворился в толпе. Люди кругом них визжали и размахивали руками.

— Помогите! Спасите! На помощь!

Стюард стиснул её локоть так, что перед глазами у неё повисла туманная пелена, и крикнул ей точно в ухо:

— Мисс, скорее, бегите за мистером Муди, он посадит вас в шлюпку! Скорее!

— Я… я…

Решимость оставила Мэри. Сил, чтобы выплюнуть свой решительный и гордый отказ, у неё уже не было: всё забирало тело, с сумасшедшей настойчивостью цеплявшееся за жизнь и за эту палубу. И в то же время она не могла и помчаться к шлюпкам, как обезумевшая толпа кругом, потому что ещё в мозгу её блистало осознание: мистер Уайльд никуда не ушёл. Он и не мог никуда уйти. Капитан и его старший помощник отвечали за всё, что происходило на борту, и Мэри без расспросов могла понять, что Уайльд ни за что не станет спасаться в шлюпках.

«Почему, почему, почему же, — отчаянно взвыла Мэри про себя, — вы такой упрямый?»

На негнущихся ногах Мэри бросилась куда-то — она сама не знала, куда бежит. Палуба под её ногами резко уходила вниз, со всех сторон летели шезлонги, столы и стулья. Мэри едва не утеряла равновесие, когда один из шезлонгов мимоходом обжёг её плечо болью. Она как будто бежала по лезвию остро отточенного ножа: каждый миг промедления грозил мучительной смертью.

— Мистер Уайльд! Мистер… Уайльд! Пожалуйста!

— Помогите! На помощь!

— Спасите… спасите!

— Мистер Уайльд! Мистер Уайльд!

Вопли смешались в общий неумолчный страшный стон. Сам корабль скрипел и мучился, заполняемый водой, и пассажиры кругом Мэри кричали каждый на свой лад. Кто-то ругался, кто-то молился, кто-то звал на помощь, а кто-то лишь плакал — но на одной обречённой, протяжной, страшной звенящей ноте, пробирающей до самого сердца. Вода наползала на «Титаник» тяжёлым холодным одеялом.

Мэри прыгала с ноги на ногу. Сквозь толстую подошву туфель она всё же улавливала этот убийственный холод — он резал ноги, как сотни кинжалов, и сковывал их, точно кандалы — каторжника.

— Бегите! — отчаянно взвыл стюард, и вода хлынула на них мощным потоком.

Мэри повернулась и бросилась прочь. Она мчалась к борту, не оглядываясь, палуба скользила и скрипела у неё под ногами. Громче воплей, топота и скрежета в ушах её кипел грозный далёкий рокот, который настигал её, словно безумный убийца, но оглянуться она боялась. Ледяная вода противно чавкала у неё в туфлях.

— Помогите! — призвала она изо всех сил и замахала руками. Воздух вышибали из лёгких невидимые молоты. — Мистер Уайльд! Где же вы?..

А потом волна догнала её, и спиной Мэри почувствовала лёд, который тонкими пальцами с коготками прогулялся по позвоночнику. Она ускорилась, хотя в груди уже всё горело, хотя отчаянно колотилось сердце — и волна накрыла её с головой. Ледяные воды Атлантики сомкнулись над Мэри, окутали её смертоносными объятиями, вырвали воздух из лёгких и утащили за борт тонущего корабля.

Глава 27. Никогда не покидайте меня

Мэри никогда не слыла хорошей пловчихой. Тем не менее, плавать она умела: мистер Джеймс не пренебрегал физическим развитием дочерей, он старался воспитывать обеих так, чтобы они знали и умели всё, что могло бы пригодиться в жизни. Мэри не нравилось купанье: когда женщинам дозволялось выбраться на берег в специальном костюме, Мэри терялась и скованно закрывалась руками. Она была уверена, что все кругом смотрят на неё горящими алчными глазами, и ей казалось, на неё налипает видимая невооружённым глазом гадкая грязь. Мэри ненавидела плаванье всей душой, однако по настоянию отца она научилась нырять, сопротивляться течению и давлению и подниматься с больших глубин. Она заливалась слезами, когда отец снова и снова требовал от неё исполнения его жёстких приказов, жаловалась матери и потом, в тишине, клялась себе, что отца на дух не выносит и никогда не простит — и каялась в этом на исповеди с замиранием сердца.

Сейчас Мэри возносила покойному отцу хвалу за его суровые уроки. Если бы мистер Джеймс хоть однажды смилостивился над старшей дочерью и прекратил дрессировку, Мэри не всплыла бы сегодня над ледяной поверхностью Атлантики.

Первые мгновения борьбы дались ей тяжело. Холодная вода сковала её руки и ноги, обтягивала их хлёстким хлыстом; тяжёлый молот, ударивший в середину груди, вышиб из её губ рваный выдох, и она поначалу растерялась. Волна с шумом накатила на корабль и увлекла Мэри за борт — прочь от «Титаника», далеко в океан. Вода наполнила её рот и уши, одежда её тут же отяжелела и плотно облепила тело. Холод кусался, как неприрученный зверь, и уже через несколько мгновений зубы Мэри мелко застучали. Она хотела бы крикнуть и позвать на помощь, но горло её не слушалось. Собственное тело как будто перестало повиноваться ей.

«Я хочу жить!»

Эта мысль была такой безумной, такой сильной и злой, что Мэри встрепенулась. Всем телом она подалась вверх, и тяжёлые холодные оковы спали с её рук. Она мощно захватывала толщу воды, стремясь к поверхности, и ледяные струи скатывались с её волос на промокшие воротники. Туфли и юбки, как каменные, утягивали её на дно. Под ногами она ничего не чувствовала — и оттого казалось, будто она парит в убийственно холодном густом воздухе. Куда плыть, она не понимала: повсюду вода была одинаково равнодушной, тусклой и холодной. Сердце её билось гулко, неровно, каждый удар отзывался гулким пронзительным эхом в ушах.

Вода расступилась у неё над головой, и гулкий, навязчивый, тяжёлый шум тут же умолк. Мэри резко втянула воздух полной грудью и поперхнулась. Ледяные иголки кололись уже и в горле, и в лёгких, и даже в сердце. Мэри неловко помахала рукой над головой.

«Где я?»

Она сощурилась. Кругом расстилалась чёрная мгла — только океан светился потёртым синеватым серебром. С печальным бульканьем из воды кругом выныривали деревянные обломки, сундуки, чемоданы с именными бирками, шезлонги, даже столы. Протяжные вопли, похожие на крик покинутого кота в ночи, раздирали торжественное спокойствие Атлантики.

Мэри повертела головой. Вдалеке от неё вдруг что-то мелькнуло — и тут же снова погасло. Но Мэри уже углядела сумрачный тяжёлый силуэт, похожий на искалеченную собачью лапу грандиозных размеров. Лапа, покачиваясь над водой, постепенно проваливалась в её толщу, кренясь на один бок, что тускло мерцал влажным сероватым блеском. Под лапой с печальным голодным бульканьем крутилась глубокая тёмная воронка.

«Неужели… все?»

Опустошенное сердце её затрепетало. Мэри прикусила губу и отчаянно замотала головой.

«Господи… господи, неужели это всё, что осталось от нас… от нашего корабля?»

Холод воды вышибал ледяной воздух у неё из груди тяжёлыми кулаками. Мэри беспокойно повертела головой и отчаянно зашипела сквозь зубы. Ног она уже вовсе не чувствовала, и казалось, что совсем скоро перестанет чувствовать и всё своё тело. Мэри неуверенно протянула руку, скрюченную, как птичья лапа, и крепко схватилась за ножку шезлонга. Ножка была даже холоднее, чем вода кругом. На ресницах у Мэри тут же повисли слёзы. Слёзы дрогнули, сорвались, и их тепло обожгло обледеневшие щёки. Дыхание её сбивалось.

— Господи… — Мэри сама не замечала, что говорит это вслух, — не оставь… меня… помоги… мне…

Она неуклюже подвинулась к шезлонгу ближе. Гигантская лапа уходила под воду, и кругом неё океан волновался: казалось, будто эту лапу утягивает в себя неведомая колдовская сила. Даже здесь, со своим шезлонгом наедине, Мэри чувствовала давление воды и утягивающую силу: воды воронки беспорядочно крутились, приманивали к тонущему обломку поклажу, столы и шезлонги.

Воздух раскололи надрывные, задыхающиеся, дрожащие крики.

— Мама!

— Помогите!

— Пожалуйста, спасите меня! Спасите меня!

Мэри дёрнулась. Столько голосов, эхом разбивших тишину, заставили её сердце сжаться и затрепетать. Над водой выныривали мокрые головы, издалека похожие наяблочные черенки, один за другим над стеклянной чёрной поверхностью показывались белые спасательные жилеты. Люди отчаянно вопили, размахивали руками, лезли на головы и топили друг друга, возмущая величаво спокойную чёрную воду. Жалобные стенания их походили на плач древнего фамильного привидения, что скитается между стен ветхого замка.

— Помогите! Пожалуйста!

— На помощь! На помощь!

Рядом с Мэри забурлила вода. Она испуганно дёрнулась, едва не опрокинувшись спиной в ледяной океан, и в тот же миг в облаке крошечных водяных капелек перед нею показался человек. Его мокрые волосы прилипли к мертвецки бледному лбу, тугие воротнички плотно облепили напряженную шею, галстук исчез в океанских глубинах, и всё-таки Мэри сразу его узнала — и её обдало теплом, которое, совершенно неожиданное и даже неуместное здесь, всё-таки зародилось в глубине сердца.

— Мистер Уайльд… — прошептала Мэри и подалась вперёд. Слова рвались из горла с трудом, словно натыкаясь на труднопреодолимую преграду. Обжигающее тепло паровым катком пронеслось по телу, вдыхая в него чувствительность. Слёзы снова покатились по её щекам и опалили кожу. — Мистер Уайльд… мистер Уайльд!

Он встряхнул головой, туманный взгляд его с трудом сфокусировался на лице Мэри.

— Мисс Джеймс! — хрипло воскликнул он и закашлялся. Ледяные капельки срывались с кончиков его растрепанных волос и с его побелевшего носа. — Мисс Джеймс… почему вы так и не сели в шлюпку?

— Я не хотела уходить без вас, — неразборчиво пробормотала Мэри. Её трясло от холода. — Мистер Уайльд… простите… пожалуйста, простите, но я действительно… не могла бросить вас… одного…

— Как же глупо… как же глупо это было с вашей стороны! — в сердцах воскликнул Уайльд. — Ведь теперь…

Мэри мотнула головой — это вышло непроизвольно, — и неловко придвинулась ближе. Не только ноги её, но и всё тело до груди отказывалось повиноваться. Облачка пара, вырывавшиеся изо рта вместе с дыханием, могли бы согреть озябшие, трясущиеся, неловкие скрюченные руки — но пар этот не грел, а обжигал. Невидимые чудовища, притаившиеся под её ногами, настойчиво тянули на дно за каблуки туфель.

— Всё хорошо, — пролепетала Мэри, — я с вами, мистер Уайльд. Я ничего не боюсь, когда я с вами.

Уайльд покачал головой, и глубокое, неизъяснимое страдание обозначилось на его бледном лице.

— Мисс Джеймс, — прошептал он, — почему… почему?

Мэри с усилием улыбнулась. Голову её как будто сдавливало изнутри.

— Я… я не могла уйти… не могла, — прошептала она. Губы едва её слушались. — Я сказала вам… что я искала вас… но я сама не знала, что я ищу… что это именно вы… и всё же мне хватило одного взгляда… это сравнимо с ударом… когда на вас неожиданно падает нечто тяжёлое и приносит озарение… вот чем была для меня встреча с вами. Вы… мистер Уайльд, я сразу поняла это… и, пусть бы для вас эта встреча могла ничего и не значить, я… могла быть поблизости, чтобы протянуть вам руку… помощи… если моя помощь будет вам когда-либо необходима.

Уайльд смотрел на неё слабо светящимися в темноте глазами. За спиной у него взмётывались над водой скрюченные, как покореженные ураганом плети старых деревьев, руки.

— Помогите!

— Пожалуйста!

— Я не хочу умирать!

Стоны и вопли летали над молчаливой холодной Атлантикой.

— Мисс Джеймс, — негромко сказал Уайльд, — спасибо за вашу заботу.

Мэри испуганно притихла.

— Я… простите… я сказала лишнее… я… я… совсем не понимаю, что я говорю, я… мне страшно… я не хотела погибать… и оставлять вас…

— Тише, — пробормотал мистер Уайльд, — прошу вас, мисс Джеймс, нет нужды в лишних движениях…

Мэри подавилась воздухом: тепло, физическое, желанное, накатило на неё и обхватило надёжно и крепко. Уайльд держал её одной рукой рядом с собой, другой цеплялся за ножку шезлонга. Их окружали обломки крушения — один за другим они всплывали и бодро начинали покачиваться на чёрной поверхности.

— Мисс Джеймс… поднимите голову выше над водой… выше… — его дыхание сбивалось. — Нам нужно сохранить тепло… и дождаться, пока за нами вернутся шлюпки. Они обязательно вернутся.

Мэри мелко покивала. Дрожь волнами пробегалась по всему её телу.

— Мисс Джеймс… держитесь за меня крепче, — продолжал Уайльд, — и я прошу вас не отстраняться. Если мы прижмёмся друг к другу… мы сможем сохранить тепло дольше.

Мэри сразу доверчиво прильнула к нему. Тепла у мистера Уайльда уже не осталось: всё забрал и поглотил ненасытный океан.

— Вот так, — трясущимися губами вымолвила Мэри, — достаточно?

— Да, — с трудом кивнул он. Кончик его носа наливался бледностью странного голубоватого оттенка. В глубоком мраке этой глухой ночи Мэри едва могла разобрать черты его лица. — Да, мисс Джеймс, теперь для вас главное другое: держаться крепче… и ждать… не позволяйте себе уснуть… не смыкайте глаз, даже если вам этого ужасно захочется… если вы это сделаете… вы умрёте…

— Почему? По… почему? — клацнула зубами Мэри.

— Замёрзнете насмерть, — свистящим шёпотом пояснил Уайльд. — Поэтому не смыкайте глаз, мисс Джеймс… и, прошу вас… следите за мной. Если вы заметите, что я засыпаю… не стесняйтесь, кричите на меня, расталкивайте, можете даже ударить…

— Я никогда не смогу вас ударить! — возмутилась Мэри. — Никогда!

— Если вы перепробуете всё остальное, а я так и не открою глаза, вам останется сделать лишь это, — срывающимся голосом шепнул Уайльд. — Поэтому, пожалуйста, примите к сведению… мои слова.

Мэри изо всех сил втянула носом воздух — его тоже, казалось, наполнили десятки острых холодных игл. Она только и смогла, что спрятать лицо у мистера Уайльда на груди и замереть, как он ей советовал. Кругом них всплывали один за другим обломки корабля и поклажа, колотились и визжали в воде люди. Мэри сжалась и внимательно прислушалась. Сердце мистера Уайльда глухо, неровно стучало. Каждый стук его отсчитывал новое мгновение, что они провели в леденящей воде. Пугающее онемение сковало уже всё её тело. Мэри держалась за Уайльда не потому, что чувствовала в себе силы для этого, но потому, что пальцы её, сведённые мощной судорогой, отказывались разгибаться. Уайльд придерживал её одной рукой, а другой цеплялся за ножку шезлонга.

Что-то булькнуло в тёмной воде, и на поверхность вдруг всплыло нечто тёмное, угловатое, высокое и крепкое. Мэри даже не повернула головы. Шум и давление внутри черепа её усиливались, казалось, что там, в её мозгу, собрался маленький оркестр и отчаянно гудит во все трубы, бьёт по всем барабанам и дёргает за струны всех своих скрипок. Мэри не могла пошевелиться. Она тупо смотрела на большой угловатый предмет и с отстранённым удивлением спрашивала себя: что же он такое и откуда мог здесь возникнуть? Нестерпимая сладкая тяжесть наваливалась ей на веки. Она уже едва держала глаза открытыми — только потому, что помнила последний наказ мистера Уайльда.

— Мисс Джеймс! — он резко затормошил Мэри за плечо, и холод тут же спал, но кожа заныла от обжигающего тепла.

— Мистер Уайльд, пожалуйста, уберите руку, мне больно…

— Мисс Джеймс, — настаивал Уайльд над её ухом. Его голос стал совсем тихим, он срывался и хрипел. — Мисс Джеймс, сундук!

— Правда? — равнодушно спросила Мэри.

Она была бы куда счастливее, если бы Уайльд сам занялся исследованием своего сундука, раз это его так занимало, и позволил ей прикрыть глаза хотя бы ненадолго — на пару мгновений…

«Я не усну, — твердила Мэри, малодушно опуская одно веко, — я всего лишь немного отдохну… разве не лучше было бы дожидаться помощи так? Если я буду паниковать и вытягивать шею над водой, хотя у меня болят все мышцы, я совсем скоро обессилею и пойду на дно. Не будет никакого вреда, если я всего лишь прикрою глаза на мгновение… на секундочку… ведь я действительно ужасно устала сегодня!»

— Мисс Джеймс, нельзя спать! — Уайльд возвысил хриплый голос и склонился к самому её уху.

Дыхание у него тоже было холодное — но куда теплее воздуха кругом, поэтому оно опалило Мэри ухо. Его крик сотряс её голову, и Мэри вздрогнула. Глаза её сами собой распахнулись. Кругом неё расстилались всё те же тёмные воды, всё то же чёрно-синее небо смотрело сверху, а вдалеке болтались, как чайки, белые спасательные нагрудники.

И их обволакивала тишина.

Атлантика молчала величественно и недоступно. Только время от времени, словно случайная дробь, неважная и совсем незаметная, всплескивались над холодными водами чьи-то далёкие крики — теперь они уже больше походили на стоны. Сладкое одеяло сонливости тотчас слетело с Мэри. Скрежещущие, булькающие, жалобные тонкие звуки вдалеке проникали не в уши, а в самое сердце, ввинчивались в него и лопастями разрывали на части. Это был не тот звук, что можно позволить себе забыть, оказавшись в безопасности. Сейчас же он, как буревестник, набрасывался на Мэри, предостерегая о том, что и она не чужда участи тех людей, гибнущих сейчас в ледяной воде.

Она с трудом повернула голову к мистеру Уайльду. Тот настороженно глядел вдаль, и его синие губы дрожали. Даже в темноте она могла видеть, как ярко — неестественно ярко — блестят его серые глаза.

— Они тонут… — прошептала Мэри, — почему шлюпки всё ещё не вернулись?

Казалось, что прошла уже целая вечность.

— Они боятся, — Уайльд с трудом мог говорить. Он часто останавливался, стараясь восстановить дыхание, но оно неизбежно подводило его снова и снова. Уайльд быстро облизнул губы и пробормотал: — Боятся паники. Если все эти люди бросятся на шлюпку, чтобы спастись, они утопят её.

— Но ведь…

— Мисс Джеймс, — Уайльд аккуратно снял руку с её спины, — пожалуйста, попробуйте залезть на этот сундук.

Мэри прильнула лбом к груди Уайльда. Его сердце билось ещё глуше и реже: казалось, оно раздумывает, стоит ударить в очередной раз или нет.

— Я боюсь, — одними губами шепнула она. — Мне страшно, что я упаду в воду.

— Вы не упадёте, — шепнул Уайльд ей в волосы, — я здесь, этого не случится. Попробуйте.

— Мне страшно, — повторила Мэри. Сундук, беспечно покачивавшийся на воде рядом с ними, казался ей тёмной и угрюмой тенью, отвратительной, как силуэт падальщика.

— Мисс Джеймс, я прошу вас, полезайте…

— А как же вы?

— Меня он не выдержит: я слишком для него тяжёл.

Мэри с трудом сглотнула. Всё меньше и меньше становилось белых точек на чёрной воде вдалеке. Протяжный, тревожный стон, паривший над водой, замолкал. Тишина неудержимо наваливалась ей на плечи, и снова предательски мягкие лапы смыкали ей веки, обещая вечное блаженство и спокойствие в глубочайшей тьме мира.

Она слабо кивнула, и голова её конвульсивно затряслась. Мэри неаккуратно оторвалась от мистера Уайльда (её словно пришило к нему), и взмахнула скрюченной рукой. Снова лёд и влажность забились ей под рукав, пропитали его и настойчиво потянули книзу. Мэри подняла другую руку. Вода сама резала её, словно нож, а тело едва тащилось следом — оно было как каменное, неподатливое и тяжёлое.

— Ну же, мисс Джеймс!

Мэри вцепилась судорожно сведёнными пальцами в бок сундука. Он непослушно ускользал из-под неё, он кренился и тонул под её весом. Уайльд схватил её за плечо и подтолкнул; Мэри навалилась на сундук, и он опасливо закачался над водой. Холод набился ей в ноздри, она взвизгнула, и сундук колыхнулся — вот-вот перевернётся. Она как будто барахталась в тяжёлой, неприветливой, враждебной пустоте, готовой за одну-единственную ошибку смять и уничтожить. Мэри простонала:

— Я не могу!

— Хватайтесь!

Уайльд поднял её ещё выше, и Мэри тяжело охнула. Сундук был твёрдый и неприятный, и на нём было даже холоднее, чем в воде. Сковывающие ледяные кандалы распались на её руках. Мокрые юбки тотчас прилипли к крышке.

— Держитесь? — спросил мистер Уайльд взволнованно.

— Д-да… — пробормотала Мэри. Её зубы отчаянно стучали. — Кажется… да…

Вода под нею всё ещё волновалась. Сундук неуверенно покачивался, заваливался, как искалеченный старик, то на один кованый бок, то на другой, и всякий раз, как один бок проседал, рука и нога Мэри снова попадали в воду, и снова холодные шарики прокатывались по её коже. У неё уже не осталось сил даже дрожать. Она лежала, распластавшись, на крышке, смотрела в тёмную воду под собой и боялась пошевелиться. Равновесие сундука было слишком хрупким. Он ушёл в океан почти по самую крышку; как Мэри ни пыталась бы съёжиться, она не помещалась целиком, и ноги её так и оставались в воде по колено. Юбки пристыли к телу, липкие и противные, как холодная паутина.

— Мисс Джеймс, — хрипло сказал Уайльд совсем рядом, — вы меня слышите?

Мэри аккуратно повернулась. Сундук недовольно взбрыкнул под ней и булькнул. Над головами у них опять грянул чей-то обречённый, исполненный муки и боли крик.

— Да, — пролепетала Мэри едва повинующимися губами, — да… да, я вас слышу.

Вода недовольно забурлила и забулькала: Уайльд, неловко прошивая её руками, поплыл к ней, как утка с подбитой лапой, и вцепился в один бок сундука. В темноте он казался совсем бледным. Вода срывалась с кончиков его волос, с его воротничка и рукавов с тусклыми золотистыми полосами.

— М… мисс Джеймс, — голос Уайльда булькнул. На пару мгновений Уайльд притих, а затем снова с трудом забормотал: — Мисс… Джеймс… т-теперь… т-теперь ни в к-коем случае… н-не закрывайте… г-глаза…

— Мистер Уайльд, неужели вам некуда залезть? — сипло воскликнула Мэри и задёргала головой.

— Ос… осторожно!

Вода наступила на сундук, словно решительный полководец, и Мэри тут же затихла. Холодный ветер гулял по её мокрым юбкам, обвившим ноги, и мокрым рукавам, прилипшим к рукам, и к мокрому лифу, который стягивал, как бинты, грудь, но вода оставалась невозмутимо гладкой. Кругом них равномерно кружились несколько шезлонгов, потерянный цилиндр, кружка и изящный столик. Уайльд держался за бок сундука, и его плотно сомкнутые пальцы казались голубоватыми от холода. Мэри осторожно опустила голову ниже.

— М… мисс…

— Тише, — прошептала она и медленно накрыла руку Уайльда своей. Никакого тепла не было ни у неё, ни у него — только влага и лёд. Мэри втянула воздух носом и аккуратно выдохнула. Уайльд поморщился.

— Мисс Джеймс…

— Так лучше?

Она взволнованно следила за выражением его лица. Он даже не пытался скрыть свою усталость, и Мэри была уверена, что он борется с искушением, с отчаянным желанием закрыть глаза и уснуть.

— Мисс Джеймс, берегите… б-берегите силы, — посоветовал Уайльд, — пожалуйста…

— Я берегу, — сказала Мэри и сжала его ледяную руку обеими ладонями, — и вы, пожалуйста, не отказывайтесь от моей помощи. Я хочу вам помочь. П-пожалуйста… вы столько… столько сделали для меня и з-запрещаете… отплатить такой малостью.

— Мисс Джеймс… аккуратнее… вы можете… п-перевернуться…

— Не волнуйтесь, — Мэри настойчиво сжала его руку, — н-не волнуйтесь… Мистер Уайльд… почему… п-почему мы не встретились раньше?

Уайльд промолчал — но он, конечно же, её слышал. Он не отводил от Мэри мерцающего взгляда.

— Если бы только у меня было б-больше времени, — прошептала Мэри, — если б-бы… если б-бы только я узнала вас совсем чуть-чуть… чуть-чуть раньше… какой же счастливой я была бы тогда!

Уайльд пристально смотрел на неё и молчал. За спиной него пропали из виду ещё несколько белых нагрудников.

— Крики затихают, — сказал он негромко, — к-кажется… прошло уже немало времени.

— Они… — заикнулась Мэри, и Уайльд слабо кивнул.

— Д-да…

Мэри неуверенно провела пальцем по его руке. Она была как мраморная — совсем холодная, твёрдая и безучастная. Мэри даже не могла быть уверена, что Уайльд чувствует её прикосновение.

— Мистер Уайльд…

— Да?

— За нами правда вернутся? П-правда? — она совсем не хотела плакать, но слёзы выступили на глазах её сами собой — и опять предсказуемо и больно обожгли веко.

Мэри устало склонила голову и прижалась лбом к его руке. Уайльд неловко придвинулся ближе — казалось, что тело его зажило отдельной жизнью, что теперь он не властен над самим собой.

— Вернутся, мисс Джеймс, — пообещал он, — об… обязательно. Т-терпите и ж-ждите… оставайтесь сильной… м-мисс Джеймс.

Мэри мелко закивала. Она не могла сказать, дрожь сотрясает ли её тело, сама ли она кивает, чтобы согласиться с Уайльдом? Холод был повсюду — не только снаружи неё, а и внутри. Холод цепко сжимал её в объятиях, и туман опять закрадывался в её тяжелеющую голову.

— Мистер Уайльд… я буду… буду сильной, м-мистер Уайльд, но…

— Но…

— В-вы… пожалуйста… пожалуйста… останьтесь рядом… не покидайте м-меня… никогда… никогда меня не покидайте!

Уайльд слабо вздохнул и тоже неровно, мелко и стремительно закивал. Из его рта вырывались облачка седого холодного пара.

— Н-никогда, — прошептал он, — н-никогда, мисс Джеймс.

Глава 28. Гибель титана

Когда «Титаник» переломился пополам и нос его печально зарылся в воду, Джо ощутил такой толчок, что руки его едва было не выпустили надёжное леерное ограждение. Казалось, что корабль в днище яростно боднул взбесившийся бык. Задрожало всё кругом него: палуба, борт, мачта, пассажиры, которые изо всех сил льнули к канатам, надстройкам и скользким перилам…

— Спасите! На помощь!

— Господи, господи, господи!

Джо отвернулся и прижался носом к ограждению. Нога его по-прежнему оставалась бесчувственной и тяжёлой; тяготила его, как камень — утопленника. И Джо боялся смотреть в воду — та теперь была совсем далёкой и слабо, таинственно мерцала, — потому что вода сулила ему только смерть.

Корма дрогнула и неуклюже, как хромой нищий, завалилась набок. Теперь она стояла почти вертикально над океаном, точно чей-то гигантский палец, обвиняюще тычущий в небо, и палуба стонала.

— Спасите!

С визгом мимо Джо пролетела девушка. Юбки раздулись у неё над головой, накрыли её, и она стала похожа на приплюснутый гриб. Вскоре этот светлый гриб исчез в океане.

За девушкой сорвалось ещё несколько пассажиров. По палубе кубарем прокатились, изрыгая испуганные проклятия, мужчины без жилетов и пальто; они скользнули в воду и исчезли у Джо из поля зрения.

— Господи, спаси и охрани меня! — отчаянно взвыл полный представительный джентльмен с Джо рядом.

Джентльмен решительно перемахнул через ограждение, расставил руки и сиганул в океан. Его тело закрутило, как беспомощную пташку, занесло, и он ударился о гребной винт, который поблескивал влажным металлическим блеском над чёрной гладью. Мокрые, блестящие грандиозные лопасти выступили над водой, капли срывались с них в океан, слабый, еле различимый серебристый свет обрисовывал края. Мужчина ударился о винт спиной, перевернулся, ударился головой и полетел дальше. Исковерканное тело в белом нагруднике погрузилось в воду и тоже пропало.

— На помощь!

Пассажиры, как яблоки, обдираемые с яблони, срывались с палубы и катились в океан. Мужчины и женщины, пассажиры и экипаж, все они были теперь равны перед бездушной жадной стихией. Джо зажмурился и обхватил своё ограждение крепче. Бесчувственная нога висела, как мёртвая.

Корма задралась к небу. Океан приближался к ней — но на самом деле, конечно же, это корма стремилась к нему. Мертвящий холод исходил от гладкой чёрной поверхности, и Джо уже чувствовал его и солёные жгучие капли на теле. Он неуверенно повернул голову и открыл глаза. Пассажиры, скопившиеся на корме, отчаянно цеплялись за тросы, надстройки и леерное ограждение и вопили. Кто-то перевалил через борт и погрузился в океан.

«Держись до последнего», — скомандовал себе Джо, хотя всё его тело сгорало от желания двигаться, сделать хотя бы что-то ради спасения.

Тёмная вода, пенясь и жадно причмокивая, обгладывала корму «Титаника». Люди визжали, ругались, стонали и молились так громко и отчаянно, что у Джо заложило уши. От воды рванулся мощный порыв холодного ветра, и волосы Джо встали дыбом. Мурашки толпами забегали по его коже, полы куртки захлопали за спиной, как птичьи крылья.

— Помогите!

— Помогите!..

Джо зажмурился и снова с усилием распахнул глаза. Океан клокотал под ними, пожирая корму. Он уже бесновался у основания мачты, бурлил и стремился дальше, как будто его снедал чудовищный голод, как будто ему необходимо было насытиться во имя спасения.

— На помощь!

Джо выглянул с другой стороны ограждения. Вода рычала, как бешеная, и до поверхности океана оставалось уже не более нескольких метров. Обломки корабля стонали, будто живые преступники, истязаемые безжалостным палачом.

Джо снова посмотрел на океан. Огромная воронка затягивала на дно обломки и вопящих, брыкающихся, размахивающих руками пассажиров.

«Пора», — подумал Джо и разжал руки. Тело его двигалось само — только искалеченная нога едва-едва волочилась.

Джо перевалился через заграждение, неуклюже перекинул бесчувственную ногу и ненадолго остановился. Холод Атлантики обжигал ему лицо и забирался под куртку. Джо вздохнул, накапливая тепло в жилах, и примерился. Бесчувственная нога неловко проволоклась следом, когда Джо неуклюже скатился вниз.

Вода была такой холодной, что у него застонали все кости, все поджилки; казалось, даже кровь испуганно свернулась в сосудах. Это ощущение было совершенно новым и несравнимым со всеми теми, что у него возникали до сих пор. Казалось, что его начинили колючими снежками, что эти снежки — микроскопические, но с острыми режущими краями, — скопились даже в крови. Джо не мог дышать: невидимые снежки заполонили, сдавили лёгкие. Голову как будто стиснул железный обруч.

«Плыви!» — приказал Джо себе и неуклюже взмахнул рукой. Мышцы были как деревянные. Он не мог ни двинуться, ни хотя бы позвать на помощь. Вопли тонущих пассажиров звенели в висках, во лбу и в затылке, в каждом сосуде и в каждом нерве, тяжёлым тюком придавливали к океанической глади, а он только хватал ртом воздух, тянул вверх шею, чтобы вода не сомкнулась над головой, и пытался хотя бы вдохнуть. Он замёрз и умирал, но его внутренности горели так, что легче было бы застрелиться, нежели терпеть эту чудовищную муку.

«Помогите!»

Джо снова бесполезно ударил руками по воде. Тело не слушалось его. Как привязанное, оно оставалось на прежнем месте, а бесчувственная и бесполезная нога тяжело увлекала на дно. Джо отчаянно рванулся вперёд, волны вскипели у него над головой, и тот самый острый, пугающий лёд залился в рот и ноздри, заполонил уши. Океан равномерно зашумел в ушах.

— Помогите! Пожалуйста! — не смолкали кругом голоса.

Джо заколотился в воде. Мощная невидимая лапа вдруг схватила его за ногу и потянула к себе — плавно, но настойчиво и сильно. Лапа давила, сжимая кости, и те трещали, будто вот-вот готовые сломаться; а Джо не мог сопротивляться. Он бил по воде руками, он вытягивал шею так, что хрустели позвонки, он рвался вверх, к равнодушному небу, но невидимая лапища была куда сильнее. С тупой и бездушной методичностью она взяла ногу Джо в захват и утянула ещё ниже. Вода стала не чёрной, а мутновато-зелёной, когда её покров расстелился у Джо над головой.

Сверху давила резкая, непосильная тяжесть. Такой Джо ещё никогда в жизни не ощущал, даже если ему случалось переработать, носясь по докам с поклажей. Лапа не отпускала, она влекла всё ниже и ниже, как будто засасывала, и груз непослушной бесчувственной ноги лишь усиливал эту тяжесть.

«Я хочу жить! — запротестовал тоненький голосок у Джо в голове. — Хочу быть с ма, Лиззи, па и Бетти! Я хочу жить!»

Джо метнулся к поверхности. Та волновалась над его головой мутновато-зелёным одеялом, полупрозрачным и холодным. Джо отчаянно взбрыкнул, и давление под ним ослабло. Лапища неохотно разжалась, а Джо вынырнул на поверхность и тотчас затряс головой. Вода лилась изо рта, носа и ушей, волосы прилипли к голове, как водоросли. Джо взвыл и брыкнулся снова. Не было уже гигантского искореженного чудовища, обвиняюще тычущего в небо, осталась лишь беспокойная вода — чёрная и равнодушная. Со слабым бульканьем над нею показывались в колеблющемся кругу чемоданы, сундуки, двери, обломки неясного происхождения, шезлонги и чьи-то личные вещи.

Туча белых нагрудников наполнила океан. Казалось, что сюда опустилась кормиться огромная стая чаек. Руки вздымались к небесам, вопли сотрясали холодный воздух и драли его на лоскуты, как стальными когтями.

— Помогите!

Джо вздрогнул: рядом вдруг что-то решительно толкнулось и в беспокойном ледяном ореоле выскочило из воды. Едва показавшись, неизвестный объект издал протяжный дикий вопль, похожий на крик безумца, и Джо понял, что это — мужчина в громоздком спасательном нагруднике, с безумно выпученными глазами, чьи волосы облепили бледный лоб, при белом воротничке и блестящем чёрном галстуке. Мужчина надсадно взвыл и схватился за Джо. Руки у него были ледяные и крепкие, тяжёлые, как у статуи.

— Отпусти! Отцепись! — закричал Джо и толкнул мужчину в грудь обоими кулаками — тот не шелохнулся. Его мутные глаза были начисто лишены разума и горели, как у паникующего зверя. — Отпусти меня, немедленно меня отпусти!

Мужчина выл и стонал, как будто его лишили языка. Необоримой тяжестью, точно могильная плита, от которой веяло сыростью, он наваливался на Джо, погребал под собой, и Джо кренился под его весом. Волосы у Джо на затылке уже снова опалила холодом вода, бесчисленное множество колючих шариков забралось за воротник и заскользило по позвоночнику, отплясывая на каждой косточке.

Мужчина энергично взвыл и обрушился на Джо всем весом. Его быстрые, беспокойные руки сновали по лицу Джо и шее, надавливали и упирались в кожу так, что по всему телу его прокатывались волны острой боли. Джо пинал мужчину под водой одной ногой, отчаянно молотил кулаками и рвался ввысь; его дыхание сбилось, а сердце тяжело и горячо затрепетало в груди, как умирающая птица. Мужчина был сильнее. Его безумие даровало ему мощь, которой наверняка обладали герои из древних мифов и легенд. Мужчина упёрся Джо в грудь обеими ладонями, и Джо охнул: весь воздух разом вышел из его лёгких, а рёбра у него затрещали. Мужчина снова завопил, потряс кулаком и навалился на Джо.

Бессильный, как сломанная кукла, тот сложился пополам (даже захрустел позвоночник) и погрузился под воду.

«Пусти! Пусти!» — гремело бессильное и беззвучное требование у него в ушах.

Ледяные комки воды забивались ему в уши, в нос и в горло, сердце тяжело трепетало в центре груди. Джо с угасающей энергией упёрся мужчине в белую грудь, ногой огрел его — но он как будто колотил валун. Сильные руки мужчины, давившие ему на грудь, оставались такими же тяжёлыми, а рёбра Джо трещали, наполненные болью. Грудь его как будто горела изнутри.

И тут давление ослабло. Джо встряхнул головой. Перед глазами его, смешиваясь с мутно-зелёной водной гладью, плавали чёрные размытые круги. Джо рванулся вперёд. Руки мужчины неожиданно взметнулись, покинув стонущие плечи Джо. Лёгкие Джо резко расправились, и он тотчас поперхнулся: вода стремительно заполнила рот.

Джо бросился к поверхности снова. Даже холодный атлантический воздух был лучше убийственно ледяной воды, что угодно было лучше пережитого. Сердце Джо колотилось, неправильно горячая кровь испепеляла изнутри сосуды.

Он затряс изо всех сил тяжёлой головой, и шум в ушах умолк. Джо отчаянно вдохнул, рёбра его снова затрещали, но лёгкие запели от удовольствия. Он дышал — дышал полной грудью, и никто не пытался больше потопить его в безразличном океане.

Рядом с ним на волнах покачивалась мокрая голова — абсолютно лысая. Сердце Джо опять забилось неровно — только теперь оно пропускало удары.

— Па! — воскликнул он. Голос его звучал слабо и хрипло.

Лысая голова повернулась. И в самом деле, это был мистер Дойл — бледный, с оторванным воротником, с глубокой свежей царапиной от челюсти до виска, из которой мелкими алыми бусинками выступила кровь — но живой. Джо тотчас устремился к нему. Сейчас он с радостью согласился бы оказаться девчонкой: тогда ему позволительно было бы заплакать от радости.

— Па! — вскрикнул Джо и схватил отца за плечи. Его руки судорожно тряслись, а пальцы едва гнулись. — Па, ты живой!

— Джо, старина! — сипло отозвался мистер Дойл. Его бледные губы криво улыбались, подрагивая. — Ну и перепугался же я! Тот парень чуть было не утопил тебя!

— А где он? — спросил Джо. — Если он вернётся?..

Мистер Дойл помрачнел и коротко ответил:

— Да нет, не думаю я, что он вернётся.

Джо притих. Вода, пропитывавшая его ноги, стала ещё холоднее. В голове у него нарождалась пугающая, мрачная тяжесть.

— Па… — тихо сказал Джо, и его зубы встретились с клацающим плотоядным звуком, — па, куда же нам теперь?..

— Во-первых, — ответил мистер Дойл, — подальше отсюда. Этот парень был тут не первым таким бешеным. Нужно убраться от них и уже потом мозговать. Ты видел, что сталось с последней шлюпкой?

Джо мотнул головой. Зубы его стучали от холода. Обе ноги уже стали бесчувственными и тяжёлыми, как чугунная кочерга.

— Она перевернулась, — важно пояснил мистер Дойл. Кончик носа у него и губы стремительно синели. — С нею был мистер Лайтоллер — тот самый парень, что не пускал мужчин на борт. Я своими глазами видал, как шлюпку смыло в океан. Если всё так, то гребцов в ней нет… она перевёрнутая, она где-то совсем неподалёку… и нам нужно всего лишь до неё… добраться, Джо. Ты сможешь?

Джо замотал головой.

— Па, моя нога… я не знаю, что с моей ногой, но я её не чувствую. Совсем не чувствую.

Беспокойство отпечаталось на синевато-бледном лице мистера Дойла.

— Совсем?

— Ни капельки, — грустно вздохнул Джо.

Мистер Дойл повертел головой и выставил перед Джо руку. Неподалёку от них всплыла тощая, как палка, женщина; чёрные космы прилипли к её иссушенному лицу. Безумными глазами женщина посмотрела на них и протянула руки.

— Помогите! — прокричала она. — Вытащите меня! Пожалуйста!

— Сестрица, — мистер Дойл аккуратно развернул Джо прочь за плечо, — мы были бы рады, но нам самим сейчас туго. Вот что я тебе могу посоветовать: ищи перевернувшуюся шлюпку и плыви к ней. Тебя наверняка поднимут на борт.

Женщина съёжилась и нервно, дробно, истерично зарыдала. Её плечи сотрясались, и всё её тело дрожало, как будто сминаемое в остро отточенных когтях.

— Плывём, Джо, — безжалостно сказал мистер Дойл и схватил Джо за плечи.

Он грёб неуклюже, медленно и с трудом. Каждый взмах руки был для него подвигом. Та ловкость, беспечность и скорость, та уверенность, с которыми он бороздил солёные и пресные воды вот уже восемь лет, неожиданно исчезли. Он остался наедине с пронизывающим холодом, что ударял в самое сердце, словно нож, и только мистер Дойл был рядом, но о мистера Дойла нельзя было согреться. Его нос и губы были зловещего голубоватого оттенка, он вдыхал с задержками, и грудь его ходила ходуном, как неисправное колесо телеги.

— Па, — простонал Джо, — неужели мы плывём туда, куда нам нужно?

Он ничего не видел кругом себя — совсем ничего, кроме бескрайней, страшной и тревожной Атлантики, усеянной белыми спасательными нагрудниками. Люди висели на обломках, кто-то отчаянно барахтался, иные топили друг друга, и бесчисленное множество рук в бесполезной и запоздалой мольбе вздымалось к бесстрастному холодному небу. Где-то вдали надрывно ревел хриплым писклявым рёвом младенец, и этот плач разрезал слабо трепещущее сердце Джо, как мясницкий нож.

— Какая жалость, — простонал мистер Дойл и потряс головой. — Я душу дьяволу бы продал, Джо, как есть продал бы, только бы не слышать этого ужасного плача!

И Джо мелко закивал — хотя, быть может, его всего лишь заставила закивать быстрая дрожь, которая волнами прокатывалась по телу.

Они плыли дальше. Мистер Дойл аккуратно раздвигал обломки крушения, пробирался, как вор в ночи. Джо пристально смотрел по сторонам. В спокойных ледяных водах покачивались люди — они походили на бабочек-капустниц, распятых любопытным натуралистом. Слабый серебристый луч вдруг скользнул по воде, выхватив из темноты две фигуры, которые как будто пришили друг к другу, и Джо дёрнулся вперёд. Та нога его, что не была искалечена, неожиданно обрела чувствительность.

— Па! — воскликнул Джо. — Па, я… я их знаю!

Вцепившись друг в друга, в воде увязли Джанет со своим отцом. Длинные волосы Джанет облепили её бледное строгое лицо, как паутина; обросшие белыми кристалликами ресницы были плотно сомкнуты. Руки Джанет лежали в руках мистера Боулса, а сам мистер Боулс грудью навалился на большой коричневый чемодан с именной биркой. Глаза мистера Боулса тоже были закрыты, и его голубоватое лицо застыло.

— Джанет! — хрипло крикнул Джо. — Мистер Боулс! Джанет! Эй! Эй!

Мистер Дойл опустил руку ему на плечо и сжал крепче. Кипучее отчаяние просыпалось у Джо в сердце. Только этот яростный жар и мог согреть оцепеневшее, никчёмное, искалеченное тело. Джо замер и замотал головой. В это ему не верилось — он никак не хотел в это верить.

— Кажется, плохи их дела, старина, — прерывающимся голосом сказал отец у него над головой, — давай двигаться дальше. Мы ничем уже не поможем этим беднягам.

— Но Джанет… — Джо снова яростно мотнул головой. Пугающие призраки никуда не исчезли. — Джанет… Джанет… пожалуйста…

Ни Джанет, ни мистер Боулс так и не пошевелились. Держась за руки, они величественно покачивались на чёрной воде в гнетущем молчании, и никакие земные заботы, страхи и тревоги уже не могли взволновать их сердца, которые больше не бились.

Джо с радостью списал бы свою крупную дрожь исключительно на холод, который пробирал всё тело — до самых костей и даже дальше, глубже, — но Джо отлично понимал, что дело тут не только в холоде. Он снова и снова опускал и поднимал налитые убийственной тяжестью руки, и ледяные воды под ним слабо булькали, резали его, впивались бесчисленными зубчиками острых лезвий в кожу. Он вдыхал неправильно и рвано — через несколько раз, перед глазами у него потемнело; мушки и чёрно-красные пятна сменяли друг друга на бесконечной пугающей карусели. Сердце Джо, иссушенное и усталое, билось неравномерно, глухо, и каждый его удар дарил телу не тепло, а всё тот же опустошающий, страшный и тоскливый непроглядный холод.

Джо снова взмахнул руками. Неуклюже, неуверенно, слабо — но он продвигался вперёд, а мистер Дойл тянул его, как на буксире, потому что онемевшая, тяжёлая, неуклюжая нога Джо никак не желала шевелиться. Джо вообще её не чувствовал, а потому и распоряжаться ею он не мог. Смерть колыхалась кругом него.

Крики утопающих звенели, как рвущиеся струны, в холодном ночном воздухе. То тут, то там к поверхности поднимались огромные белые нагрудники, руки чёрными тенями хватались за пустоту. Джо непроизвольно замирал, и лишь мистер Дойл тащил его дальше, даже если тонули совсем близко к ним.

— Мы ничем им не поможем, старина, — говорил он напряжённым тоном и плыл прочь, хотя его тоже колотила дрожь, хотя он тоже покрылся нездоровой бледностью и хватал воздух в неправильном страшном ритме. — Мы ничем им не поможем.

В облаке расходящихся кругов продолжали выныривать обломки. Они показывались вначале одним боком, как будто прощупывали почву, а затем их словно подталкивали снизу, и они резко всплывали. Чего тут только ни было: куски корабля, шезлонги, столы, перевёрнутые набок, чемоданы, сумки, тюки… мистер Дойл аккуратно лавировал между ними. Впереди всё меньше и меньше становилось белых точек — большая их часть скопилась там, откуда мистер Дойл и Джо едва вырвались — из места, которое было даже хуже, чем ад.

— Джо, мы спасены! — вскричал мистер Дойл и замахал рукой над водой. — Эй! Эй, там!

— Что? Как? Почему? — пробормотал ошарашенный Джо.

Он шире раскрыл глаза и присмотрелся внимательнее — но ничего так и не увидел. Зато мистера Дойла обуревала несдержанная радость. Он восторженно указал прямо перед ними — там, окутанное мраком, на воде величаво покоилось нечто выпуклое, огромное, как брюхо сытого тролля. Странный объект освещало бесчисленное множество уже знакомых Джо белых мушек: они облепили объект с обеих сторон и покачивались на воде вместе с ним, цепляясь за него, как за единственный свой шанс на спасение.

— Что, что это такое? — пробормотал потрясённый Джо.

— Это шлюпка! — в голосе мистера Дойла зазвенел почти священный восторг. Он налёг на воду грудью, как будто не чувствовал холода, и пробормотал: — Шлюпка, точно, точно, это она!

Джо всматривался в пузатую тень изо всех сил, но она так и оставалась для него безликой и неясной чёрной громадиной, усеянной белыми мушками спасательных нагрудников. Мистер Дойл ухватил его за плечо и настойчиво повлёк за собой. Джо захлебнулся, подавился холодом и нервно задёргал головой над гладкой поверхностью: новая волна дрожи встряхивала его тело так, что казалось, даже бесчувственная нога наливается силой. Однако это была лишь иллюзия: Джо попытался шевельнуть ногой, но та ему не повиновалась.

Мистер Дойл отчаянно грёб. Гигантское чёрное брюхо близилось и росло ввысь и вширь. Джо мог уже видеть человеческие фигуры: мужчины и женщины испуганно и беззащитно льнули к этой громадине, распластавшись на ней, точно животные, которых вот-вот начнут препарировать. Их ноги сползали в воду, и они старались скорчиться, съёжиться так, чтобы стать совсем незаметными, и льнули друг к другу, и опасливо смотрели в тёмные глубины.

— Па, — прошелестел Джо, — осторожно!

Мистер Дойл грёб так яростно, что голова его подчас погружалась в воду по самые ноздри. Он дышал шумно и злобно, его лицо вдруг стало не голубовато-бледным, а алым, жилы на шее надулись.

— Мы уже почти… почти на месте! — воскликнул мистер Дойл и рванулся вперёд снова.

Джо слабо моргнул. Гигантское чёрное брюхо проступило из темноты с чётко очерченными контурами, и Джо стало ясно, что смотрит он на шлюпку. Шлюпка была перевёрнута, и сухого места на ней оставалось совсем немного. Люди облепили её, как мухи — навоз; многие спрятали лица в ладонях.

Мистер Дойл подплыл к шлюпке и, отфыркиваясь, вынырнул рядом с нею. Люди на шлюпке немедленно завизжали; женщины прильнули друг к другу и замахали руками, словно мистер Дойл был призраком.

— Эй, — мистер Дойл аккуратно постучал кулаком по деревянному боку, — ребята… найдётся ли у вас местечко для меня и для моего сына?

— Чёрт, — выразительно и коротко ответил с шлюпки дрожащий от холода бас, — полезайте…

Мистер Дойл радостно кивнул и энергично отвалился от шлюпки. Джо с трудом выпустил воздух между зубов: они отчаянно стучали. Перед глазами у него повисла туманная пелена.

— Эй, — мистер Дойл потормошил его за плечо, — давай, старина, полезай на шлюпку, не то замёрзнешь насмерть!

Джо мелко кивнул и попробовал поднять руки. Холод колотил его, как покорную грушу, и он только и мог, что ёжиться и сжиматься в шар, лишь бы не упустить драгоценные крошки тепла и сознания, которые ещё теплились в теле. Джо схватился за шлюпку деревянными, еле гнущимися пальцами, её грубый бок больно оцарапал кожу. Сверху протянулась рука: она была вся мокрая, манжеты прилипли к запястью, очертив выпуклую косточку. Следом к воде склонилось добродушное усатое лицо мужчины, голубовато-белое от холода.

— Давай, — подстегнул Джо мужчина, — если можешь, хватайся!

Джо снова мелко кивнул и вцепился в ладонь усатого мужчины. Мистер Дойл позади крякнул, обхватил его за пояс и толкнул вперёд, а ещё несколько мужчин на шлюпке склонились навстречу и потянули Джо к себе. Не пострадавшая нога его сама собой обрела чувствительность, как только с громким бульканьем покинула воду. Усатый мужчина выронил Джо на самой высокой точке шлюпки и тяжело вздохнул.

— Эй, — обратился он к мистеру Дойлу, — можете ли вы забраться сами?

Мистер Дойл с молчаливым хладнокровием выставил руки из воды, подтянулся, пропыхтел проклятие и всполз на шлюпку, извиваясь, как покалеченная змея. Волны заходили кругом; чёрная вода почти коснулась носа Джо, и все пассажиры отчаянно завопили; некий мужчина разразился басовитым потоком грязных ругательств.

— Аккуратнее, свинья, ведь ты всех нас утопишь! — гаркнул кто-то слева от Джо.

Мистер Дойл с впечатляющим спокойствием, не реагируя ни на какие крики и угрозы, подтянулся, лёг на шлюпке и затащил на неё ноги. Через мгновение он уютно свернулся клубком и затих. Пассажиры замерли, боясь вдохнуть поглубже, боясь пошевелиться и не спускаянастороженных взглядов с воды. Чёрная поверхность морщилась волнами, как скомканное одеяло.

— Господи, — шепнул тот же самый человек, что мгновением раньше богохульствовал. Он всматривался вдаль красными от напряжения глазами, и его синие губы тряслись. — Сколько же их там…

Перевёрнутая шлюпка покачивалась не так далеко от места крушения. Джо мог видеть, что чёрная спокойная вода попросту усеяна мелкими точками белых мушек — людей, которые колотили кулаками по океану, кричали и тянулись к тёмному небу. Отчаянные призывы их походили на стон гигантского раненого животного.

— Я никогда этого не забуду, — прошептал усатый мужчина, который втащил Джо наверх, — никогда не забуду, если переживу эту ночь, что слышал и видел сегодня.

Пассажиры шлюпки притихли. Джо аккуратно повёл головой и осмотрелся. Каждое движение он совершал с плавной осмотрительностью: шлюпка сидела в воде так ненадёжно, что, наверное, хватило бы неосторожного вдоха, дабы совсем её утопить.

К обоим бортам шлюпки приклеилось несколько десятков человек. Большая часть из них была мужчинами: в спасательных нагрудниках и без тех, они жались к бортам, подрагивая от холода, и огромными глазами смотрели вдаль, где затихали в корчах тонущие жертвы. Крики теперь звучали тише и глуше.

Джо замахал рукой.

— Эй, там!

Прямо перед ним на мелких волнах подрагивал человек в спасательном нагруднике. Джо поманил его едва гнущимся пальцем и выдавил:

— Эй… эй!

Серебристый свет упал на лицо человека. Его глаза были закрыты, губы — сомкнуты в печальную сплошную линию. Окоченевшие руки намертво сжались в кулаки.

— Замёрз, — констатировал мистер Дойл. Он смотрел в ту же сторону, что и Джо, и глаза его были круглыми и пустыми. — Есть ли тут ещё хоть кто-нибудь живой?

Никто ему не ответил. Пассажиры встревоженно подбирались ближе к центру шлюпки: она проседала, уходила в воду буквально на глазах. Стрела жаркого ужаса пронзила сердце Джо.

— У меня есть для нас печальные новости, леди и джентльмены, — сказал усатый человек, оглядевшись, — боюсь, скоро мы уйдём под воду.

Джо и мистер Дойл переглянулись. Шлюпка проседала под весом пассажиров; ледяные жадные воды подбирались к ним всё ближе и ближе, как будто вознамерились поглотить их.

— Что нам теперь делать? — поинтересовался чей-то звонкий деловитый голос.

Усатый мужчина покачал головой.

— Не имею представления.

Пассажиры снова притихли. Вдалеке воздух прошивали жалобные вопли — но они с каждой минутой становились всё глуше и тише, и Джо отлично понимал, почему. Холодный воздух обвевал его, руки и ноги скрючились и застыли, как деревянные. Над водой было ещё холоднее, нежели в ней. Джо не находил в себе сил даже для того, чтобы приподняться. Мучения причиняла попытка всё время держать глаза широко раскрытыми, хотя веки так и норовили сомкнуться, хотя его одолевало желание отдохнуть хотя бы чуть-чуть… хотя бы немного.

«Нельзя спать, — твердил себе Джо, — даже если очень хочется, даже на минутку, на секундочку — всё равно нельзя мне закрывать глаза, не то замёрзну и умру, как Джанет с отцом и этот бедолага… нельзя… нельзя спать!»

— Эй! — раздался вдруг рядом с ними громкий грудной голос. — Эй! Эй, на шлюпке!

Усатый мужчина, вытянувший Джо, вдруг встрепенулся, и шлюпка опасливо закачалась вместе с ним.

— Это же мистер Лайтоллер! — с небывалым облегчением выдавил он и подполз к краю. — Мистер Лайтоллер!

Пассажиры оживились. Мистер Дойл непонимающе встряхнул головой, но сердце Джо заискрилось надеждой, и даже сонливость слетела с него в один миг. Он приподнял голову и срывающимся шёпотом пояснил отцу:

— Это второй помощник капитана… он выжил!

— Второй помощник? — обрадовался мистер Дойл, и морщины на его бледно-голубоватом лбу разгладились. — Мы спасены, старина!

Прочие пассажиры разделяли это мнение. Все, как один, они повернулись и с надеждой вгляделись в Лайтоллера. Тот выглядел совсем не так уверенно и героически, как при отплытии, и он совсем не казался важным, как, бывало, во время плавания. Лайтоллер был таким же мокрым, дрожащим и жалким, как и все они — такой же жертвой крушения.

— Мы подчинимся всему, что скажет помощник капитана! — выдохнул усатый джентльмен. В его глазах светилась надежда, придававшая лицу выражение юношеской доверчивости, наивности и небывалого облегчения.

Лайтоллер взобрался на шлюпку и деловито отряхнулся. Во все стороны разлетелся сноп ледяных брызг, и Джо сердито поморщился. Лайтоллер, тем временем, уже изучил шлюпку. Она заметно просела с тех пор, как Джо и мистера Дойла запустили на неё, и сидела в океане, как жирная сонная утка. Жадные водные щупальца подбирались ближе, теперь они оглаживали уже не колени, а бёдра пассажиров.

— Так, — сказал Лайтоллер и поднялся. Шлюпка скрипнула под его весом и покачнулась; дамы испуганно заахали.

— Осторожно, осторожно!

— Тише! — скомандовал Лайтоллер звучным грудным голосом, и пассажиры примолкли. Во все глаза они смотрели на Лайтоллера, как на божество, явившееся вершить их судьбы. — Если будем паниковать, все утонем. Спастись мы можем, только действуя сообща.

Усатый джентльмен уверенно закивал. За спиной у него затихали стоны и крики тонущих.

— Да, да, — энергично поддержал он, — мистер Лайтоллер прав.

— Мужчины, — продолжал Лайтоллер, — поднимитесь — но плавно! Никаких резких движений, или все мы уйдём под воду!

Мистер Дойл тут же оторвался от шлюпки. Сделал он это с таким плавным изяществом, что казалось, будто он не встаёт, а танцует. Джо тоже упёрся кулаком в борт, оторвался и неуклюже выпрямился. Он опёрся на здоровую, едва гнущуюся ногу, и холодный ветерок запустил когтистые пальцы ему за воротник, облепивший шею. Мелкие волны забродили кругом шлюпки, и шлюпка задрожала, как замученная лошадь, что вот-вот упадёт. Лайтоллер тут же заговорил снова:

— Мы можем спастись, если будем балансировать эту шлюпку. Вы, — он махнул рукой, отделяя один десяток с лишним людей от другого, — станете на левый борт. Вы, — Лайтоллер обвёл широким жестом остальных, — на правый.

Мистер Дойл сочувственно похлопал Джо по плечу.

— Старина, тебе не стоит пытаться нам помочь, — сказал он с удивительной для себя рассудительностью, — ведь ты же не стоишь на ногах!

Джо стиснул зубы. Вялая, словно ватная, нога его совсем не слушалась.

— Со мной всё хорошо, — процедил он.

— Ты не выглядишь хорошо, дружище, — заметил мистер Дойл, — лучше бы ты…

— Со мной всё хорошо! — отрезал Джо.

Лайтоллер перевёл на них внимательный взгляд. Такой же взгляд Джо не раз замечал у Лиззи: пристальный, выведывающий, от которого было не укрыться.

— Что такое? — поинтересовался Лайтоллер.

Мистер Дойл ответил прежде, чем Джо успел раскрыть рот.

— Мой сын, — пояснил мистер Дойл деловито, — не знаю, что у него с ногой, но он совсем её не чувствует. Он просто не сможет стоять, а если нужно будет делать что-то…

— Нужно будет, — сухо сказал Лайтоллер и обратился к Джо: — Что с твоей ногой?

— Да понятия не имею, — отрезал Джо, — только я могу стоять и буду…

Но тут тело изменило ему. Обессиленное и тяжёлое, как мешок, набитый картошкой, оно всей тяжестью навалилось на усталую ногу, и колено согнулось само собой. Джо схватился за плечо мистера Дойла и повис на нём. Даже такого незначительного толчка оказалось достаточно, чтобы шлюпка покачнулась и опасно накренилась на левый борт.

— Направо! — мгновенно скомандовал Лайтоллер. — Наклонитесь направо!

Мужчины перепуганной кучкой обрушили вес на правый борт. Шлюпка снова качнулась, и крохотная стайка женщин, съёжившаяся в центре, с визгом закрылась шалями. Джо осторожно выпустил плечо мистера Дойла. Казалось бы, что холод атлантической ночи должен убить в нём всякие чувства, которые могли согреть — да только это было не так. Оказалось, стыд сжигал ещё мучительнее, если телу было холодно.

Лайтоллер не отводил от Джо пристального допытывающегося взгляда.

— Слушай, — сказал Лайтоллер негромко, — молодец, что хочешь помочь. Но сейчас ты не сможешь нас выручить. Садись с женщинами, если среди них есть медсёстры, пусть осмотрят твою ногу.

— Мистер Лайтоллер, — торопливо заговорил Джо, — я могу… я хочу… это просто пустяк…

— Ступай к женщинам, — твёрдо повторил Лайтоллер, — и попроси осмотреть твою ногу.

Лайтоллер не отдавал прямых приказов, не грозил и не возвышал голос, и он был до смешного нелепым и жалким в своей промокшей диковатой одежде, однако его голос звучал уверенными командирскими нотками, он подчинял незаметно и исподволь. Джо и сам не заметил, как протащился к центру шлюпки, где сидели, скучившись, перепуганные и дрожащие женщины.

— Бедняжка, — пожалела его красивая девушка с длинными чёрными ресницами, — но, помилуй господи, что с твоей ногой?

Джо только пожал плечами и аккуратно пристроился рядом. Мистер Дойл торопливо подполз к нему и сунул в руки что-то тяжёлое и мокрое. Джо похлопал глазами.

— Па… только не говори, что ты жизнь положил ради своего идиотского чемодана!

Мистер Дойл усмехнулся дрожащими губами и пробормотал:

— Слушай, Джо, давай ты хотя бы сейчас не будешь возмущаться? Поверь, этот чемоданчик стоит того, чтобы я хотел за него жизнь положить, поэтому держи его крепко и не выпускай. Хотя ладно, можешь выбросить, но только если дела пойдут совсем плохо.

Джо озадаченно посмотрел на свой груз, затем — на отца. Тот умоляюще сложил дрожащие руки на груди.

— А разве сейчас нам хорошо? — возмутился Джо.

— Если совсем плохо, — настойчиво произнёс мистер Дойл. — Держи его при себе. Ради меня, старина!

Джо неуверенно кивнул, и мистер Дойл улыбнулся — губы его с трудом двигались.

— Спасибо, — стуча зубами, пробормотал он и неуклюже поднялся. Его ноги так и норовили разъехаться на скользком днище. — Спасибо, сынище.

Мужчины заняли свои места по бортам, как им приказал Лайтоллер, а сам Лайтоллер прошёл на нос и замер там, чутко прислушиваясь ко всем движениям волн. Мужчины опасливо переглядывались, почти все они дрожали от холода. У девушки, которая обратилась к Джо, были голубовато-бледные губы и остекленевшие глаза, а говорила она совершенно бесчувственным голосом, что странно звучал под просторным куполом безразличного неба, когда вдалеке ещё не затихли отчаянные мученические вопли тонущих.

— Слушать мою команду! — велел с носа Лайтоллер. — Когда я говорю «стоять прямо!», не двигайтесь, вытянитесь, смотрите на нос. «Наклониться влево!» или «наклониться вправо!» — переносите вес на эту сторону, правую или левую. Всем понятно?

Мужчины согласно потрясли головами и неразборчиво загудели:

— Да…

— Да, поняли…

— Поняли, мистер Лайтоллер…

Лайтоллер кивнул и всмотрелся в океан. За то короткое мгновение, что Джо мог видеть его лицо, пока Лайтоллер не отвернулся опять, он заметил, что тот бледен и хмурится. Впрочем, разве мог Джо ждать чего-то другого, когда их носило по волнам и они даже не знали, придёт ли за ними хоть кто-нибудь?

— Мистер Лайтоллер, — прохныкала девушка, которая осматривала ногу Джо, — неужели мы остались здесь навечно?

— Нет, — бодро сказал Лайтоллер в ответ, — шлюпки обязательно придут за нами. Наша задача — балансировать парусинку до их возвращения. Не теряйте мужества! Наклониться вправо!

Мистер Дойл и его товарищи навалились на правый борт. Лайтоллер, казалось, весь обратился в слух. Он внимательно и чутко улавливал настроение шлюпки, как будто шлюпка эта была капризным ребёнком. Лайтоллера, как и всех остальных кругом, колотила сильная дрожь, но он был на носу один, и плечи людей, что стояли поблизости, его не согревали.

— Сколько нам ещё плыть? — простонала бледная грузная леди, прилепившаяся к шлюпке сбоку от Джо.

— Я не знаю… — растерянная девушка покачала головой и склонилась к Джо. — Послушай, могу ли я взглянуть на твою ногу? Она очень беспокоит меня.

Джо послушно откинулся назад и зажмурился. Он совсем не хотел смотреть на ногу, но искушение было сильнее, оно размыкало ему веки насильно — и поэтому Джо смотрел.

С первого взгляда, окутанная полутьмой, нога эта выглядела так же, как и прежде. Девушка успокаивающе произнесла:

— Слушай, дружок, я знаю, что я делаю. Давай-ка я осмотрю ногу как следует, хорошо?

Джо с трудом наклонил одеревеневшую шею. Впрочем, и без этого он знал, что девушка, сопя от напряжения, холодными пальцами закатает ему брючину, всмотрится в его ногу и прошепчет:

— Да, кажется, дело действительно серьёзное… дружок, как же это могло с тобой произойти?

Джо косо посмотрел на свою ногу. Свет был бледно-серебристый, рассеянный, он утекал между пальцев, утекал прочь, просачиваясь в борт шлюпки, и свет этот успел коснуться пояса Джо, а потом — скользнуть ниже. Джо слабо выдохнул. Воздух кусался, как лютый зверь, и всё-таки боли Джо уже не чувствовал. Он испытывал лишь страх — опустошающий, чудовищный, — когда смотрел вниз и понимал, что впервые очутился в настоящей беде.

Если бы он не присмотрелся внимательнее, едва он подумал бы, что с ногой что-то не так. Пересечённая слабым светом и глубокой тьмой, нога была вытянута вперёд и белела, будто старые кости, на которых истлели мясо и мышцы. Широкая мокрая брючина была неаккуратно засучена выше колена. Девушка склонилась над ногой, потрясённо покачивая головой, на её мрачном лице застыли боль и тревога. Кончиками пальцев она прошлась по ноге Джо и аккуратно уложила ладонь чуть выше его колена.

— Ты это чувствуешь? — спросила она деловито.

— Нет, — озадаченно ответил Джо.

— А так? — девушка сдвинула ладонь вправо.

— И так не чувствую, — пробормотал Джо.

Нога была безвольной, точно мёртвая. Девушка вздохнула и провела ладонью по его колену в сторону. Джо напряжённо следил за нею, как сторонний наблюдатель. Если нога что-то и испытывала, он об этом не подозревал.

— Наклониться влево! — скомандовал Лайтоллер с носа.

Девушка провела ладонями ниже, и Джо сказал даже прежде, чем она успела задать вопрос:

— Нет, ничего не чувствую.

— Ты не помнишь, после чего она онемела? — спросила девушка.

— Кто-то чертовски сплющил меня и навалился всем своим весом на ногу, — доверительно сообщил Джо, — а потом нога и перестала откликаться. И вот теперь еле волочится за мной, и я понятия не имею, что с ней… — тут взгляд его остановился на ноге, и всё стало ему ясно.

Когда полосы лежали справа налево, Джо казалось, что с ногой не произошло ничего страшного. Сейчас полосы улеглись вертикально, неровные, но широкие, и Джо вполне осознал, почему девушка посмотрела на него с таким ужасом. Она сразу заметила неладное — жуткое искривление, свернувшее Джо голень на правую сторону. Странные бугры выступали у него под кожей, и Джо не удавалось понять, то ли это неправильно улёгся обманчивый свет, то ли торчат не прорвавшие кожу обломки костей.

— Бедный мальчик, — сказала девушка и покачала головой, — кажется, у тебя здесь перелом, и даже не один. Сиди спокойно, я постараюсь тебе помочь.

— Перелом? — пробормотал Джо. — Мне ломали руку в детстве, и я помню, что мне было чертовски больно, но ведь сейчас я ничего не чувствую…

— Это перелом, — жёстко констатировала девушка, — пожалуйста, не шевелись и не мешай мне.

Лайтоллер на носу зычно приказал:

— Наклониться вправо!

Шлюпка послушно подпрыгнула на волнах. Джо смотрел поверх плеча бледной, трясущейся спутницы в бесконечный океан, и ему уже не казалось странным, что воплей тонущих теперь не слышно. Никакой жалости они в нём больше не возбуждали: всё в его сердце, способное к сочувствию и состраданию, умерло, а остались усталость и бесконечная, нудная, назойливая тревога.

— Стоять прямо! — звенел в ночи голос Лайтоллера, и в этот приказ органично вплетались, дрожа и спускаясь до глухого рокота, отчаянные мольбы — но они стремительно умирали, затихали в беспощадной ледяной ночи.

Глава 29. Колыбельная

— Когда-то, — тихо прозвучал в ночи срывающийся голос Уайльда, — для меня не было мечты более отчаянной и сильной, чем потерпеть крушение.

Мэри равнодушно смотрела на него широко открытыми глазами. Гнетущее давление в голове её возрастало, мысли словно бы медленно вязли, не успев сцепиться в ясную, чёткую последовательность.

— Вот как, — только и сказала она. Чтобы разлепить ссохшиеся губы, ей приходилось прикладывать немалые усилия.

— Мне было двадцать, — сказал Уайльд, — многие юноши в этом возрасте мечтают об опасностях и страшных приключениях. Однако опыта у меня всё ещё было немного. Я слишком мало знал о том, что такое настоящая жизнь, — он сухо закашлялся и умолк.

Мэри не сводила с него пустого взгляда. Никогда в жизни она ещё не испытывала такого опустошающего, страшного равнодушия. Туманная белесая пелена упала у неё перед глазами, и она повесила свинцово тяжёлую голову. Неодолимый груз тут же перелился в её набрякшие веки, равномерно распределился по всей шее, и Мэри подумалось, что было бы совсем не плохо и вовсе не менять больше позы.

— Мисс Джеймс! — глухой и сиплый, срывающийся, слабый голос Уайльда настойчиво резанул её слух.

Мэри слабо вздрогнула. Каждое движение было для неё мучительным: казалось, что её, обмотанную бесчисленным множеством сковывающих верёвок, заставляют крутиться так, чтобы грубые волокна резали кожу.

— Не спите! — потребовал Уайльд. — Вы слышите меня? Не смейте закрывать глаза!

Казалось, даже язык заледенел у неё во рту.

— Я… не сплю, — точно старуха, прошамкала Мэри, — я и не думаю спать, мистер Уайльд…

— Откройте глаза! — не отставал его хриплый, измученный севший голос. Кругом наконец-то улеглись жалобные, протяжные стоны и вопли, и воцарившееся молчание принесло Мэри странное облегчение: теперь ничто не мешало ей отдыхать, кроме настойчивого и совсем не любезного Уайльда.

— Я не понимаю вас, — пробормотала Мэри. Воздух со свистом врывался к ней в рот, когда она говорила, и обжигал холодом. — Мои глаза открыты, просто какая-то пелена перед взором…

Совсем рядом булькнула вода. Что-то большое и холодное уверенно улеглось на её щёки, и резкая дрожь прошила всё тело Мэри. Вздрогнув, она поневоле вскинулась над своим сундуком, и белесая пелена вдруг расступилась. Взглядом она упёрлась в бледное, напряжённое лицо Уайльда. Скрюченные от холода пальцы его обхватили её лицо, зарылись к ней в волосы. Изо рта Уайльда вырывались клочковатые белые облачка.

— Не смейте засыпать, — задыхающимся голосом повторил свой приказ Уайльд и неуклюже потряс Мэри за плечи. — Помните, что я вам сказал… если закроете глаза, умрёте…

— Я не хочу умирать, — простонала Мэри, и зубы её снова отчаянно застучали. — Мистер Уайльд, спасибо вам… спасибо… спасибо…

Уайльд мелко потряс головой и слабо, рвано выдохнул. Скрюченные пальцы его намертво впутались в волосы Мэри, и она по-прежнему ощущала холодную тяжесть его ладоней на своих щеках.

— Пожалуйста, — сказала она, — если вам так удобно, можете не отпускать.

Уайльд только вздохнул — кажется, у него больше не осталось сил удивляться.

— Они скоро вернутся, — уверенно произнёс он слабым голосом, — Лоу, Питман и Боксхолл, по крайней мере, спаслись, и они знают, что в шлюпках есть свободные места. Если бы только с меня не сорвали свисток, я попытался бы привлечь их внимание. Они вернутся, мисс Джеймс. Они вернутся.

— Мне кажется, или ваша рука…

— Прошу прощения, я сейчас же…

— Нет! — отчаянно вскрикнула Мэри и склонила голову, прижимаясь щекой к его окоченевшей ладони. — Пожалуйста, не убирайте руку!

— Осторожно! — скомандовал Уайльд сурово. — Вы перевернёте свой сундук!

Мэри испуганно съёжилась. Сундук недовольно подпрыгивал на воде под её весом и словно бы упрекал её без слов в беспечности и глупости. Уайльд всё ещё не отнимал рук от лица Мэри, его затуманенный взор прояснился.

— Простите, простите, — пробормотала она. — Я совсем забыла об этом сундуке…

Уайльд смерил её долгим взглядом и промолчал. Он оставался в воде, и его колотила такая дрожь, что Мэри не переставало казаться, будто он пытается отстучать азбукой Морзе на её шее важное послание.

— Простите, — повторила Мэри, — простите мою глупость. Я совсем не хотела… право слово, мистер Уайльд, я едва не утопила свой сундук, и я так невежливо отвлеклась, пока вы рассказывали мне о себе! — она вымученно улыбнулась.

Лицо Уайльда едва угадывалось во мраке, и она не могла даже предположить, о чём он сейчас думает.

— Это не было важно, — негромко сказал он, — успокойтесь, мисс Джеймс, и ждите. Больше не закрывайте глаза, прошу вас. И… и пожалуйста… следите за мной. Мне кажется, я уже не в состоянии контролировать себя. Я вот-вот усну.

— Не спите! — прошептала Мэри. — Вам нельзя!

— Я буду следить за вами, пока мне хватит сил, — пробормотал Уайльд, — а вы следите за мной. Только если мы будем внимательны друг к другу, и вы, и я сумеем выжить.

— Внимательны… — еле выговорила Мэри. — Вот сейчас я совсем не была к вам внимательна. А мне интересно… действительно интересно узнать о вас. Как можно… больше…

Уайльд отвёл взгляд. Белый туман опять заклубился у Мэри перед глазами — но она не могла быть уверена, что это не очередная её галлюцинация. У обоих них: у неё и у Уайльда — изо рта и носа вырывались светлые облачка пара.

— Удивительная вы… девушка, мисс Джеймс, — заметил Уайльд.

— Вы… вы вправду так считаете? — изумилась Мэри.

Он медленно кивнул.

— Дело в том, что… я мечтала познакомиться с вами ещё задолго до того, как всё это… случилось, — выдавила Мэри, и зубы её выбили резкую дробь, — потому что… вероятно, это следует называть интересом с первого взгляда… мне сразу показалось… что… возможно… возможно, вы и я… — она примолкла, вздохнула глубже и пробормотала на одной ноте: — Что я именно вас и искала всё это время.

— Я уже не в первый раз это от вас слышу, но не могу… не могу понять, что вы имеете в виду.

Мэри грустно улыбнулась. Это сложно было объяснить в немногих словах, а на длинные разъяснения у неё не хватило бы дыхания и сил. И она могла лишь на одно надеяться: на то, что руки Уайльда так и останутся сцепленными у неё на затылке, даже когда она закончит говорить.

— Простите, — сказала Мэри, — если это вас оскорбит, но… знаете, я не всегда хотела стать гувернанткой… и я ею наверняка бы не стала, но… обстоятельства…

— Такое случается, — покивал Уайльд.

— Моя мать заболела, — выдавила Мэри, — тяжело заболела. И… и нужен был кто-то, кто мог бы позаботиться… о моей младшей… сестре. И о маме. Я была совсем одна… вот так и получилось… получилось, что я нашла работу… и с тех пор я ни о чём другом ни разу не подумала, кроме мамы и Лиззи.

— Самоотверженный поступок, — подметил Уайльд. Его зубы звонко клацали.

— Возможно, — не стала спорить Мэри, — но я… я долго не хотела идти на работу, на самом деле… я… я д-думала… что могу выйти замуж.

— Это вполне естественно.

— Мне тогда было восемнадцать, — пробормотала Мэри, — у моей лучшей п-подруги был знакомый… наш общий знакомый, и он… мистер Уайльд, вы слишком пристально на меня смотрите!

— В самом деле?

— Да!.. Я… я теряюсь, когда вы смотрите так, — Мэри закусила губу изо всех сил, — тем более, что… этот вопрос… словом… — она закрыла глаза и выпалила: — Словом, вы напомнили мне того человека.

— И поэтому вы пожелали знакомства? — удивился Уайльд.

— Разве это странно?

— Разумеется. Внешнее сходство… обманчиво.

Мэри аккуратно приоткрыла глаза. Она была бы рада поднять руку, провести хотя бы кончиками пальцев по лицу Уайльда и убедиться, что он не призрак, не исчезнет и не бросит её, что они останутся тут вдвоём, пока не спасутся или не утонут — в точности так, как она пообещала себе.

— Верно, — прошептала Мэри, — но я так… рада, рада этому. Я рада, что я познакомилась с вами… рада, что я вас узнала. Без вас моя жизнь была бы и не жизнью вовсе…

Уайльд склонил голову и шумно выдохнул. Замёрзшие, деревянные, негнущиеся пальцы Мэри на мгновение окутались желанным, но недостижимым и далёким жаром.

— Мне нечего к этому добавить, — сказал он полушёпотом, — я рад, что повстречал вас. Рад, что я вас знаю. Уже давно… мне не приходилось чувствовать, что я живу.

— Это… из-за вашей жены? — сипло шепнула Мэри.

Уайльд молча кивнул.

— Они ушли друг за другом, — шёпотом сказал он, — быстро… пока я был в плавании, они уже умирали.

Эти жуткие слова воодушевили Мэри — она даже сумела поднять руку, дотянуться до лица Уайльда, и она осмелилась аккуратно, кончиком пальца, дотронуться до его обледеневшей бледной щеки.

— Вы не виноваты, — прошептала она. — Господи, вы совсем в этом не виноваты…

Уайльд повернул голову, и её налитая тяжестью рука упала к нему на плечо.

— Это мне ясно, — сказал он, — я задаю себе другой бессмысленный вопрос. «Почему»? Я так давно об этом спрашиваю… так давно… но на этот вопрос нет… ответа.

Мэри бессознательно водила пальцем по его плечу. Едва ли он что-то чувствовал сквозь слои промокшей одежды, на этом сковывающем холоде — рука Мэри двигалась сама по себе.

— Я здесь, — сказала она вполголоса — опять не успев остановиться. — Я рядом с вами.

— Останьтесь, — вдруг тихо попросил Уайльд, и его хватка стала крепче. — А я останусь с вами. И сейчас, и когда мы выберемся отсюда, я буду с вами… столько, сколько вы захотите.

— Навсегда, — тут же отозвалась Мэри. — Я же говорила… не покидайте меня, не покидайте никогда. Я не хочу… не хочу вас терять… н-не хочу… оставаться одна, мне не хватит сил, я… я… — она вздрогнула и закусила губу. — Я всё испортила… я хотела… я лишь хотела, ч-чтобы Лиззи… чтобы Лиззи ни в чём не нуждалась… чтобы она была счастлива… лгала о маме, об её страшной… ужасной болезни… ведь она не просто больна, мистер Уайльд, её рассудок… он её покинул, покинул навсегда, и я… я ничего не смогла… только лгать… прятать голову в песок, трусить, господи, я только и делала, что лгала и убегала, но я… я так ошиблась, я так…

— Не вините себя, — раздался из воды срывающийся голос Уайльда. — Посмотрите на меня… мисс Джеймс, пожалуйста… посмотрите…

Сдерживая всхлип, Мэри неуверенно подняла на Уайльда глаза. У него дрожали синеватые губы и сбивалось дыхание, но от его слов где-то в глубинах её души разгоралось странное, желанное и необъяснимое тепло, подталкивающее к безумствам.

— Мисс Джеймс, — настойчиво сказал Уайльд, — вы взяли на себя груз, к-который… к-который и не каждый родитель смог бы… унести. Вы д-достойны того, чтобы уважать вас… и восхищаться вами… вы отважны и б-благородны… мисс Джеймс… помните об этом и н-не… не терзайте себя. Д-держите голову гордо, у вас есть на это право.

— Мистер Уайльд…

Её рука не могла замереть. Снова и снова кончик пальца неуклюже проходился по плечу Уайльда, проходился монотонно, размеренно и уныло, отчего к её глазам опять стал подступать белёсый туман сонливости.

— Не спите! — снова потребовал из воды Уайльд.

— Я… я не сплю! — тут же встрепенулась Мэри. — Я лишь на мгновение…

— Не спите, — повторил Уайльд с серьёзной настойчивостью, — от этого зависит ваша жизнь, мисс Джеймс, я не шучу, я говорю серьёзно. Пожалуйста… не спите…

— Я не сплю, я не сплю, мистер Уайльд, — согласно прошептала Мэри.

Сковывающая тишина и тяжёлый, как чья-то когтистая лапа, страх обрушивался на них. Вода затихла: лишь изредка доносились, словно из-за глухой каменной стены, мученические вопли, пронзительные и скрежещущие, и затем опять всё замолкало. Мэри не могла и не желала больше шевелиться. Она лежала, как тюк с грязным бельём, на крышке своего сундука, и сундук под нею слабо вибрировал на воде, когда на него набегали крохотные волны. Уайльд держался за тяжёлую ручку, вытянув шею. Теперь его голова медленно клонилась набок. Взор его потускнел и затуманился, и Мэри не успела даже заметить, как он закрыл глаза.

— Мистер Уайльд! — в ужасе шепнула Мэри и встряхнула его руку. — Мистер Уайльд!

Уайльд не шевелился.

— Пожалуйста, откройте глаза! Мистер Уайльд! — настойчиво требовала Мэри. — Мистер…

Его веки дрогнули и приподнялись. В потускневших глазах опять загорелась жизнь. Первый обжигающий наплыв страха ещё не оставил Мэри: мелкие слабые волны порой пробегались по всему её телу, и тогда она вздрагивала — но не от холода, — а её сердце начинало выпевать тревожную трель. Она никак не могла остановиться: снова и снова она встряхивала руку Уайльда, глухо стучала белыми костяшками о крышку сундука.

— Тише, мисс Джеймс! Тише!

Мэри держала ладонь Уайльда в своей, сдавливала, как в капкане. Сундук под нею трясся и подпрыгивал на воде, круг мелких волн расходился от них, подрагивая.

— Мисс Джеймс, — свободная рука Уайльда крепче уцепилась за шею Мэри. — Хватит!

Мэри отчаянно втянула носом ледяной обжигающий воздух. Слёзы, катившиеся из глаз, больше не опаляли кожу, и она даже не чувствовала, что плачет. Уайльд рядом с ней уже не спал, он был жив, он смотрел на неё в упор и тихо, но чётко говорил:

— Всё хорошо, мисс Джеймс. Всё хорошо.

— Господи, вы так напугали меня, — голос Мэри прыгал и срывался. — Я… я…

Глаза Уайльда всё ещё оставались туманными. Мэри сжала его ладонь в своих и шепнула — даже пискнула, скорее:

— Мистер Уайльд!

Он неохотно повёл плечами и шире раскрыл глаза. Жажды действия и жизни в них больше не было. В них ничего, кроме усталости и равнодушия, не осталось — он смотрел на Мэри так, словно они не виделись уже несколько десятков лет, и он без особенного интереса пытался припомнить, кто она. Его губы были совершенно белыми, они сжались в ниточку и не шевелились.

— Мистер Уайльд, — просипела Мэри. Обеими руками она по-прежнему стискивала его безвольную ладонь. — Вы меня слышите?

Мраморные губы разомкнулись.

— Да, — тихо сказал Уайльд и сухо закашлялся.

Слёзы по-прежнему текли у Мэри из глаз. Она, как безумная, прижимала к лицу руку Уайльда, оглаживала его безвольными, судорожно сжатыми пальцами свою заледеневшую щёку и твердила:

— Смотрите на меня, пожалуйста, смотрите на меня! Не закрывайте глаза!

— Я… я и не думаю их закрывать, мисс Джеймс, — отозвался Уайльд едва слышно, — спасибо… спасибо, что следите за мной.

Мэри отчаянно затрясла головой. Холод уже совсем не чувствовался, как не чувствовалось и тело. Она висела на сундуке, точно сломанная игрушка, напротив неё в воде дрожал Уайльд, а позади них уже не кричали люди, только тускло светились чёрное небо и чёрная же вода. Вдалеке в такт волнам покачивались неуклюжие тела в огромных белых нагрудниках — отсюда они казались светляками, неосторожно прилетевшими на огонь. Мэри прошептала одними губами:

— Скоро за нами вернутся…

Глаза её смыкались. Она не могла больше держать веки открытыми, и мысли в голове у неё не могли шевелиться: внутри черепа расширялся горячий, страшный металлический обруч, и он отчаянно давил на виски — голова её была готова разлететься на кусочки.

— Мисс Джеймс… — уловила она слабый шёпот Уайльда.

— Да…

— Не спите…

Мэри усмехнулась и устроила руку Уайльда у себя под подбородком.

— Я не сплю.

Её веки сомкнулись. Так хорошо, тепло и радостно ей не было ещё никогда. Усталость накатила тяжёлой необоримой волной, и Мэри глубоко вздохнула. Теперь, в этой благословенной темноте, она могла дышать спокойно, и её сердце уже не колотилось, точно умирающее.

— Вы спите, — слабо настаивал издалека Уайльд. — Вы легли на мою руку.

— Разве вам неудобно? — прошептала Мэри лениво.

— Вовсе нет, так теплее.

— Тогда почему вы говорите, что я сплю? — она едва шевелила губами.

Уайльд сурово отрезал:

— Потому что у вас закрыты глаза.

— А у вас? — спросила Мэри без особенного интереса, и Уайльд, помолчав, глухо ответил:

— У меня тоже. Хотя бы говорите со мной, мисс Джеймс, чтобы я знал, что вы не спите. Вам нельзя сейчас спать!

— И вам нельзя, — Мэри с радостью бы зевнула, но и на зевок у неё тоже не осталось сил. Мысли вязли, спутывались, и реальность уходила у неё из-под ног.

Она не могла бы с уверенностью сказать, что по-прежнему висит на своём сундуке. Наверное, если бы она упала в воду, она этого даже не заметила бы. В теле её не осталось больше чувствительности, которая спасла бы от пугающего холода, её разум не желал больше сражаться с усталостью. Мэри висела на сундуке, как будто в невесомости, и она могла быть уверена лишь в одном своём ощущении — в том, что мистер Уайльд не отнимает руки.

— Не спите, — пробормотала Мэри. Туман сгущался кругом неё, наползал на последний отчаянно трепещущий огонёк сознания. — Не спите, мистер Уайльд…

Снова наступила тишина. Перед глазами у Мэри сплетались кроваво-красные и оранжевые круги. Вдалеке содрогнулся от жалобного стона равнодушный воздух.

— Я не сплю, — неразборчиво проклацал из воды Уайльд.

Они снова притихли. Величественное молчание ночи неспешно накатывало на них, как ночной прибой, отнимало бодрость и погружало в сон. Мэри неловко подтолкнула застывшую руку Уайльда скрюченными пальцами и устроила на ней голову, как на подушке.

— Мистер Уайльд, — снова сказала она безразлично, — вы спите?

Тревога даже краем крыла не коснулась её, хотя Уайльд слишком долго молчал, прежде чем ответить.

— Нет, — наконец, сказал он. Его сиплый голос снизошёл до едва различимого шёпота.

— Я вас люблю, — легко сообщила ему Мэри. — Удивительно?

Уайльд снова долго молчал. Наконец, он пробормотал:

— Я знал.

Мэри опять притихла. Окоченевшая скрюченная рука Уайльда под её щекой не двигалась, и это было лучшим ответом, нежели самые пространные словоизлияния, нежели романтичные поступки и безумства, на которые способны только отчаянные юноши.

— Мисс Джеймс, — скрипнули из воды, — вы спите?

— Нет, — солгала Мэри. Перед глазами у неё крутилась бесконечная галерея из образов: люди, что были ей близки, люди, которые были ей дороги, люди, которых она боялась, люди, которые были ей безразличны, но неожиданно вспоминались сейчас, во всполохах света и искр. — А вы?

— Я не сплю, — запнулся Уайльд. — Они вернутся за нами, мисс Джеймс. Они вернутся.

— Да, — кивнула Мэри. — Они вернутся.

Ночь глухо молчала над ними. Вода слабо журчала, когда лёгкий сонный ветерок тревожил её. В молчащих ледяных просторах Уайльд и Мэри держались друг за друга, и Мэри уже не могла сказать точно, спит она и видит сон, что бодрствует, или же бодрствует, стараясь не свалиться в сон.

— Мистер Уайльд, — снова заговорила она, — вы спите?

Вода и небо молчали. Молчал и Уайльд, чья окостеневшая рука покоилась у неё под щекой. Мэри удобнее устроила её, с трудом сдвинула отяжелевшую голову и тихо позвала опять:

— Мистер Уайльд!

— Д-да… — вдруг бормотнула вода.

— Вы спите?

— Нет, — на этот раз ответ прозвучал быстрее. — М-мисс Д-джеймс…

— Да?

— П-позвольте… для краткости… звать вас по имени.

Если бы Уайльд сказал это хотя бы парой минут раньше, сердце Мэри вскипело бы от счастья. Но сейчас сердце её билось уже едва-едва, оно почти остыло, и Мэри сковывало потрясающее равнодушие. Кончики её задеревеневших пальцев даже не ощущали, что скользят по запястью Уайльда и забираются за его манжету — такой наглости она даже с отцом себе никогда не позволяла.

— Да, — сказала она. — А вы… м-можно… звать и вас по имени?

— Генри, — тут же отозвалась вода глухим булькающим голосом.

Мэри согласно кивнула и плотнее зажмурилась. Бесконечная круговерть лиц, подсвеченных рваными кругами, замедлилась перед её внутренним взором, и она радостно выдохнула:

— Генри, не спите, пожалуйста.

— Мэри, держитесь. Они вернутся. Они вернутся.

— Спасибо, Генри.

Мэри вздохнула глубже. Снова Атлантика замолчала над ними. Равномерно покачивалась, словно чья-то гигантская грудь, океаническая поверхность, а вдалеке уже совсем никто не кричал. Не было ни света, ни звука, ни движения — только бесконечная мёртвая гладь, заполонённая безвольными телами в белых нагрудниках. Они плавали посреди гигантского кладбища, и ничто не могло доказать им, что совсем недавно, неподалёку отсюда, воду бороздил грандиозный корабль, который прозвали непотопляемым, но который погиб в первом же своём плаванье — глупо, нелепо и страшно.

— Генри, — сипло позвала Мэри. Губы её едва шевелились, и она часто хватала ртом воздух, который резал, как громадными мясницкими ножами, лёгкие. — Генри…

Вода молчала. Молчало и провисшее чёрное небо. Мэри повторила:

— Генри, вы спите?

Уайльд не проронил ни звука.

Перед глазами у Мэри вертелась бесконечная цветная галерея. Отец, дед, бабушка, мать, Лиззи с яркой улыбкой, мистер Уайльд, снова мистер Уайльд, мисс Мэйд, стыдливо краснеющая так, что на лбу у неё загорается гигантская багровая точка, мистер Уайльд, Оливер Хаксли, которому, вне всяких сомнений, отлично жилось с женой и ребёнком (а, быть может, уже и с несколькими детьми). Мистер Уайльд обернулся и кивнул ей. Мэри кивнула бы в ответ, но все мускулы её шеи были скованы. Она не могла — даже если бы захотела — пошевелиться.

— Хорошо, — сказала Мэри, еле разлепив плотно сомкнутые губы, — вам нельзя спать… Разбудите меня, пожалуйста, если увидите… что я засыпаю.

Мистер Уайльд улыбался и кивал ей. Наверное, он никогда не приветствовал её так тепло и так участливо, и у Мэри согрелось бы сердце, если бы это случилось раньше.

Только сейчас тепло не приходило, ничто не вздрагивало в душе: она не понимала, где она, кто она, что вокруг неё. Наверное, под ней был тяжёлый сундук с громадной крышкой — но это не точно, — наверное, над нею было тёмное, глухое и равнодушное небо — и это едва ли правда, наверное, ещё внизу, глубже, под сундуком, была глубокая, бесконечно глубокая чёрная вода — но кто мог сказать, что это действительно было так? Под щекой у неё лежала равнодушная и холодная, как у мёртвого, рука Уайльда, за его спиной, вдалеке, где волны были сильнее, покачивались в белых спасательных нагрудниках окоченевшие трупы, а шлюпка пятого помощника Лоу лишь начинала нелёгкий путь обратно — только Мэри не знала, что совсем скоро эта шлюпка придёт.

«Как хорошо, что Генри такой надёжный, такой сильный, — подумала Мэри с нежностью, — если я ненадолго вздремну, со мной не случится ничего страшного. Генри разбудит меня. Он даже сейчас не спит».

Мэри капитулировала, и в тот же миг последние проблески сознания её оставили. Она склонила голову к ледяной крышке сундука, и в последнем, отчаянном и безумном, движении, которое отняло уцелевшие крохи сил, накрыла своей ладонью окоченевшую ладонь Генри Уайльда.

Теперь этого мира для неё не существовало, как и перестала она существовать для мира — минуты две или три спустя того, как закрыла глаза.

Глава 30. Возвращение

Лиззи быстро догадалась, что их шлюпка находится под началом пятого помощника капитана, Гарольда Годфри Лоу. Во всяком случае, Лоу удосужился представиться тем, кто его не знал. Лиззи не интересовало, как его зовут. Даже если бы у него вовсе не было имени, Лиззи жалась бы к нему, как к матери: она чувствовала, улавливала сердцем, что именно на него в этой шлюпке можно положиться. Сбившиеся в кучу трепещущие женщины и дети, которые кутались в одеяла и шали на скамейках, были так же растеряны и испуганы, как она.

У старухи, которую Мэри пропустила в шлюпку вместо себя, в коленях рыдал ребёнок. Малышка с белыми губами, соседка Лиззи, изредка всхлипывала и боязливо косилась на Лоу. Тот молчал, не пытаясь вмешиваться в разговоры пассажиров. Его спина и руки были напряжены так, словно он пытался порвать невидимые цепи, сковавшиеего.

В далёкой ночи открытого океана заунывно гремели стоны и крики. Каждый новый такой стон словно проводил по сердцу Лиззи остро отточенным ножом — она вздрагивала и жалась к Лоу ближе, но эти звуки наплывали отовсюду, они топили и закутывали в несколько слоёв душных одеял, и Лиззи не могла от них сбежать, не могла выпутаться.

— Что нам теперь делать? — прошептала старуха, в коленях которой лежал плачущий ребёнок. Зубы старухи клацали от холода.

— Нас правда спасут? — прошептала с правого борта потрёпанная худенькая женщина.

Огромными глазами пассажиры смотрели в ту сторону, откуда были спущены шлюпки. У них на глазах «Титаник», ещё мерцая, оседал в воду, и у них же на глазах бортовые огни мигнули и погасли. В этот самый миг тяжёлая лапа легла на сердце Лиззи, и она подалась ближе к борту, совсем позабыв о пятом помощнике Лоу. Всем телом она врезалась в него и не отстранилась: она даже не почувствовала удара. Лоу, не оборачиваясь, мягко отодвинул её, чтобы она не вывалилась за борт, и обратился к перепуганной женщине рядом:

— Это ваш ребёнок?

— Н-нет, господин офицер, — растерянно пробормотала та, — у меня только одна дочь…

Лоу возвысил голос.

— Чей это ребёнок?

Никто не ответил, но все тотчас перевели исполненные любопытства взгляды на Лиззи. Лиззи жалась к Лоу так, словно он был её единственным родственником. Он посадил её в эту шлюпку, он управлял этой шлюпкой, и обострённое чувство опасности подсказывало Лиззи, что ему можно верить. Она была совсем одинока, брошена, и ей оставалось только цепляться за единственного, кто сумел бы спасти её — вытянуть, что бы ни случилось.

— Приглядите за девочкой, — посоветовал Лоу той же самой женщине с мерцающими в ночи, как у перепуганной совы, глазами.

— Хорошо, сэр, — покладисто сказала та и протянула к Лиззи руку. — Дорогая, пожалуйста, не наклоняйся к борту, это может быть…

Женщина не договорила: далёкая чёрная тень «Титаника», на которую, затаив дыхание, смотрели все они сейчас, странно просела в воде и как будто искривилась. Неправильная, бугристая, эта тень опустилась ниже.

— О боже, пресвятая дева Мария! — ахнули на левом борту.

— Он разламывается! — гаркнули с кормы. — Разламывается!

— О боже, спаси и сохрани наши грешные души, аминь, аминь…

Громадная чёрная тень стремительно опустилась ниже, а потом ещё ниже, ниже… она проваливалась под воду, покачиваясь на волнах, пугающая и величественная, пока не исчезла совсем. В шлюпке вдруг стало очень тихо и холодно. Люди льнули друг к другу, тараща глаза, точно овцы в загоне, и даже незнакомцы обнимались и роняли головы на плечи друг к другу. Старуха, у которой на коленях обливался слезами ребёнок, сняла шаль и укутала плечи соседки. Молчание наваливалось на шлюпку, как валун, и казалось, что они утонут, если не заговорят.

Лоу приподнял рукав и вгляделся в циферблат часов. Они тусклым серебром блестели у офицера на запястье.

— Два двадцать, — сказал Лоу. Его слова расколотили тишину, как камень — стекло. — «Титаник» ушёл под воду.

Лиззи вздрогнула. Если бы её ударили, она перенесла бы это безропотно. Если бы её стали разрывать на части, ей было бы легче. Но эти слова жалили больнее, чем укусы десятков разъярённых пчёл, и эти слова продолжали жалить, даже отзвучав. В шлюпке раздались стоны и всхлипы. Дама, до самого носа закутанная в одеяло, вдруг подалась вперёд, воздела руки к небу и прокричала:

— Джеймс! Джеймс!

Лоу хмуро зыркнул в её сторону. Прочие женщины в шлюпке принялись поглядывать друг на друга, хмуриться, кто-то звучно зашмыгал носом. Некоторые монотонно раскачивались на местах. Дама в одеяле привалилась к одному из матросов и прошептала:

— Джеймс… Джеймс, милый…

— Тишина! — сурово скомандовал Лоу. — Паникой мы делу не поможем. Сейчас мы должны собраться с другими шлюпками и перегруппироваться. Мужчины останутся со мной, женщины пересядут, и мы вернёмся за выжившими. Мы вернёмся за ними!

Женщина, рыдавшая рядом с ошарашенным матросом, судорожно икнула и спрятала нос в складках одеяла. Матрос поглядывал то на неё, то на Лоу, словно ожидал от Лоу помощи.

— Отлично, — продолжал тот, — налечь на вёсла! Прямо по курсу — ещё одна шлюпка.

Матросы усердно заскрипели вёслами, что едва поворачивались в уключинах. Женщины, прижавшись друг к другу, молча смотрели в прежнем направлении — туда, где затонул «Титаник», и у многих из воспалённых глаз катились слёзы. Лиззи обнимала себя за плечи побелевшими пальцами: пальцы эти потеряли чувствительность и едва двигались. Холод, пронзавший её, казалось, кусался и жалился не хуже дикого пса и разозлённой осы. Лиззи прижала подбородок к груди и собралась в колючий шарик — но теплее от этого ей не стало.

— Дорогая, повернись ко мне, — тихо попросила женщина, которую Лоу попросил приглядывать за Лиззи, — я укрою тебя.

Женщины, скучившиеся под шлюпочными одеялами, огромными глазами смотрели на нос и прочнее стискивали углы в белых от холода кулаках. Дама, чьему попечительству была поручена Лиззи, возвысила голос.

— Сёстры! Прошу, поделитесь одеялом с ребёнком! Ребёнок замерзает!

Она зычно просила и требовала дать одеяло, хотя у самой у неё уже посинели губы и клацали зубы. Её тело колотила крупная дрожь.

Женщины впервые отвели взгляды от того места, где скрылся под водой «Титаник». Без этого колосса океан, казалось, опустел. Из воды слышались бешеные крики и далёкий яростный плеск: тонущие люди отчаянно боролись за жизнь. На чёрной поверхности, спокойной и гладкой, как грудь мертвеца, белыми точками проступило бесчисленное множество спасательных нагрудников. Нагрудники эти назойливо, как приставучие мухи, резали глаз. Казалось, что трагедия, разыгравшаяся неподалёку, приковывает внимание и ослабляет волю — все они словно угодили в вязкую паутину и выпали из этой действительности. Вдалеке от них умирали, барахтаясь в ледяной воде, их знакомые, друзья, родственники.

Наконец, у правого борта наметилось шевеление. Одна из пассажирок содрала с плеч пальто. Сама она тотчас придвинулась к соседке, расставила локти и забилась под одеяло. Женщина, опекавшая Лиззи, взяла пальто и растянула в улыбке непослушные бледные губы.

— Спасибо, — сказала она, — спасибо, вы нам так помогли! Девочки, закутывайтесь! — и она протянула пальто Лиззи и своей дочери.

Обе они тотчас юркнули под пальто, и женщина запахнула полы. Пальцы её прыгали и тряслись, поэтому она далеко не сразу смогла попасть пуговицами в многочисленные прорези. Лиззи и её соседка сидели неподвижно, прильнув друг к другу и глядя в пустоту. Их развернули спиной к затонувшему кораблю, лицом к бесконечным океаническим просторам, и их опекунша словно бы нарочно засуетилась сбоку, закрывая обзор.

Кругом перегруженной шлюпки пятого помощника Лоу медленно собиралась грустная флотилия. Тёмные громадины шлюпок неспешно подползали, мягко взрезая носами чёрную воду. На вёслах во многих шлюпках сидели женщины: с бледными лицами, сжатыми в полоску голубыми губами и красными глазами. Одну шлюпку с другой соединяла тяжёлая, вытягивающая силы цепь молчания. Пассажиры отводили взгляды: ни один из них не мог смотреть другому в глаза. Позади них всё ещё содрогался воздух, разрываемый молитвами, воплями и плачем.

— Помогите! Помогите!

— На помощь!

— Вытащите меня!

Лоу деловито скомандовал:

— Считайте себя под моим началом! Старшие по шлюпкам!

На носах вытянулись чёрные силуэты. Лоу командовал ими хриплым пронзительным голосом, и шлюпочная команда торопливо выполняла все его указания. Под руководством Лоу шлюпки собрались вместе и сцепились одна с другой. Со стороны их неровный рядок, покачивающийся на воде в такт редкому, но глубокому океаническому дыханию, напоминал бусы модницы-великанши. Пассажиры пустыми глазами смотрели в воду и не двигались. Только дрожали под одеялами, клацая зубами, замёрзшие дамы.

— У нас слишком мало хороших гребцов, — крикнул Лоу шлюпкам, — мы ничего не сделаем, если пойдём туда таким составом. Кто из вас готов принять моих пассажиров?

Лиззи затрепетала всем телом. Сердце вдруг ожило в её груди и заколотилось так быстро и жарко, что у неё перехватило дыхание. Она подалась к Лоу, взмахнула руками и прижалась к нему. Сам бог не смог бы заставить её отпустить этого человека, и Лиззи сейчас совершенно не волновало, что цепляется она за ногу Лоу и мешает ему работать. Её соседка с матерью неловко суетились, стараясь разомкнуть кольцо рук Лиззи, но та держалась изо всех сил.

— Нет! — воскликнула она. — Нет, я никуда не пойду! Мистер офицер, не высаживайте меня!

Женщины в шлюпке неожиданно оживились. Единым фронтом они протестующе зашумели, как деревья в бурю.

— Вот именно, вот именно! — торопливо заговорили они.

— Девочка права!

— Я не хочу от вас уходить!

— Мне страшно! Мне страшно и холодно!

Лоу поджал губы и медленно, тяжело вдохнул. Его глаза сверкали так, словно он готов был броситься на неуступчивых пассажирок, схватить их за воротники, как котят, и пошвырять в свободные шлюпки.

— Мы будем пересаживаться, — холодным, звенящим злым голосом отрезал он, пресекая все возражения, — женщины сядут в другие шлюпки, мужчины перейдут под моё начало!

Лиззи отчаянно помотала головой и прилепилась к ноге Лоу ещё плотнее.

— Не надо меня прогонять, — шепнула она, — мистер офицер, мне страшно…

— Ничего не бойся, дорогая, — участливо склонилась над ней заботливая женщина, — я помогу тебе пересесть. Это необходимо, дорогая… ведь только подумай, эти бедняги погибают в ледяной воде…

Лиззи дёрнулась, и руки её ослабли. Мэри осталась на борту: Лиззи не видела, чтобы она устремилась хоть к какой-нибудь шлюпке. Мгновения слабости хватило, дабы её успели оторвать от ноги Лоу и приподнять над бортом. Хрупкая женщина сжала её и вытянула над бортом — над холодной и гладкой, спокойно выжидающей зеркальной водой. В соседней шлюпке к Лиззи протянулись руки; ледяной воздух сонмом игл забрался к ней под юбку, и она дрогнула так, что руки её опекунши едва было не разжались.

— Осторожно! — крикнул моряк в соседней шлюпке. Он вцепился в Лиззи, как в бесценное сокровище, и торопливо отступил к центру. Шлюпка накренилась, булькнула, едва не зачерпнув бортом воду, и торопливо выпрямилась.

Лиззи потрясённо моргала. Она сидела на дне другой шлюпки, без одеяла и без тёплой одежды, и холод колотил её колючими кулаками по спине и в живот; злые щипцы стискивали ей ноги. Кто-то наклонился к ней и протянул трясущимися руками одеяло. В темноте сверкнули выпученные стеклянные глаза и белые зубы.

— Возьми…

Лиззи заклацала зубами и неловко повернулась к сердобольному пассажиру. Непослушные, негнущиеся пальцы её бессмысленно хватали воздух: она никак не могла примериться и взяться за одеяло, и даже зрение её обманывало: перед глазами её всё расплывалось и кружилось, как на бесконечной карусели. Лиззи привлекли ближе к скамье, втиснули между двух тёплых леди в пальто, и обе леди накрыли её своими юбками и одеялом. Лиззи беспокойно закрутила головой, едва кровь снова наполнилась теплом в её жилах. Разум её прояснился, и она наконец-то смогла сморгнуть тяжёлые капли слёз. Холод отступал, но не сдавался: он вился тонкими струйками под ногами, кусал за щёки, бил в глаза и обгладывал пальцы.

Женщина, передавшая Лиззи в шлюпку, приподняла ещё ребёнка, и всё тот же моряк принял его на борт. Шлюпка дрогнула и затряслась, как будто готовая развалиться на части, и леди внутри завизжали.

— О господи, о господи, вы нас утопите!

— Осторожно! Осторожно, не сажайте больше сюда никого!

— Мистер Лоу, будьте милосердны! Будьте милосердны!

Лоу совсем не собирался быть милосердным. Спокойно и решительно он сказал:

— Продолжаем посадку. Скорее!

Но женщины никак не могли преодолеть страх перед ненадёжными шлюпками. Они неохотно поднимались со скамеек, подбредали к бортам и замирали, словно зачарованные, с выпученными обезумевшими глазами, сжимали и разжимали кулаки и звучно втягивали в себя ледяной воздух. Только одна дама, угловатая, как шкаф, тощая, как фонарный столб, и долговязая, как железнодорожная шпала, стояла чуть поодаль от других, молодцевато выставив руки, и разминала ноги, словно заправский спортсмен. Она стояла так уверенно, словно качка нисколько ей не мешала. Дама даже и не подумала о том, чтобы снять шаль, концы которой так и норовили обвиться вокруг её рук.

Глаза Лоу вспыхнули недобрым огнём, и он круто повернулся к бойкой пассажирке. Не успел никто и слова сказать, как офицер грубо сдёрнул шаль с головы дамы. Лиззи прищурилась. В соседней шлюпке несколько женщин потрясённо ахнуло.

— Это ведь мужчина! — залопотали они.

— Мужчина, мужчина, как есть мужчина!

— Что он тут делает?

— Ах, негодяй!

Молодой человек стыдливо сгорбился и прижал к груди шаль. Он аккуратно, неуверенно повернул в сторону Лоу голову и замер, как скованный преступник перед лицом судьи. Лоу смотрел на него полыхающими глазами, и сжатые в кулаки руки Лоу тряслись. Перед глазами Лиззи мелькнуло страшное воспоминание, и она пропищала из своей шлюпки:

— Пожалуйста, не стреляйте в него!

Лоу дрогнул, сжал кулаки ещё крепче и изо всех сил толкнул молодого человека в спину. Тот перевалился в соседнюю шлюпку, не издав ни звука, и женщины, что сидели кругом него, тотчас подобрали юбки и прильнули друг к другу, отстраняясь от него.

Разгневанный Лоу зычно скомандовал:

— Продолжаем посадку!

Женщины неуклюже мялись у бортов. Теперь качка усиливалась: казалось, будто Лиззи и её соседок качает на ладони, как игрушку, любопытный ребёнок той самой модницы-великанши. Волны мягко шумели, ударяясь о борт.

— Давайте, скорее! — потребовал Лоу и подошёл к одной из женщин. — Ну же!

Та испуганно поглядела на Лоу, мелко закивала и прыгнула в шлюпку так, словно именно этим и занималась всю жизнь. Постепенно свободные места заполнялись. Мужчины, способные держать вёсла в руках, переходили под начало Лоу в угнетающей тишине. Сам Лоу терял терпение: он подгонял пассажирок, подталкивал их и всё повторял:

— Скорее! Скорее!

На одну даму, что стояла в конце очереди, Лоу и вовсе сорвался.

— Прыгайте, чёрт побери, прыгайте!

Никто не попытался упрекнуть его. Перепуганные и окоченевшие, пассажиры повиновались без лишних слов и без раздумий.

Наконец, все они расположились в шлюпках, и Лоу замахал руками. Посадка была окончена. Лиззи с обеих боков сдавливали чужие тела, в ногах у неё примостилась худосочная рыжая девица. Женщины стучали зубами и отчаянно льнули друг к другу, белые негнущиеся пальцы растягивали на всех одеяла. Экипаж шлюпки, голубовато-бледный, трясся на носу и на вёслах. У мужчин были мрачные, вытянувшиеся, усталые лица. Их было так мало, что у вёсел то и дело Лиззи натыкалась взором на женщину. Они невозмутимо сидели, готовые к работе, словно бы в этом не было ничего удивительного. Слабый, неуверенный свет спускался с разодранного облаками холодного неба. Нос у Лиззи совсем закаменел и потерял чувствительность. Она старалась, отчаянно крутя запястьями, устроиться удобнее или уютнее, так, чтобы было тепло — но тепло это убегало от неё, тепло бросало её снова и снова. Рядом с нею кто-то звучно кашлял в кулак, одна женщина смотрела в небо застывшими глазами, и её пальцы механически двигались, будто перебирая невидимые чётки.

— Спаси и сохрани нас, господи…

Лоу продолжал командовать своими шлюпками. Лиззи подалась вперёд, впиваясь в него отчаянным, безумным взглядом. Лоу возвращался туда, где затонул «Титаник» — а на борту «Титаника» была Мэри. Её призрачное лицо застыло у Лиззи перед внутренним взором. Мэри грустно улыбалась ей и махала белой скрюченной рукой.

Лиззи дёрнулась, как будто сотня раскалённых болванок приземлилась к ней на голову. Хриплым голосом, сильным, глубоким и звучным, как у пастора перед началом службы, она вдруг закричала:

— Мистер Лоу!

Её воззвание положило конец шушуканью пассажиров. Дамы рядом с Лиззи дёрнулись и непроизвольно поморщились. Лиззи медленно поднималась со скамьи, расталкивая соседок локтями, поднималась, хотя её рыжеволосая соседка по-прежнему уютно сидела у неё в ногах, согревая ступни.

— Мистер Лоу! — повторила Лиззи срывающимся голосом.

Лоу повернул голову и взглянул на неё. Что отражалось в этом взгляде, Лиззи не могла сказать — но этот взгляд даровал ей надежду.

— Мистер Лоу! — сказала она в третий раз. — Пожалуйста, мистер Лоу… спасите мою сестру! Там моя сестра, её зовут Мэри… Джейн… Джеймс! Спасите мою сестру, пожалуйста, она ничего плохого никому не сделала, она осталась там, я знаю, я знаю, что она осталась!

— Тише! — шикнули на неё.

Лиззи подавилась шерстью шали и закашлялась. Её мгновенной слабости оказалось достаточно: тяжёлые, как гробы, холодные руки утянули её на прежнее место, дамы сдавили её ещё сильнее, и она даже не увидела, что Лоу ободряюще кивнул и тускло улыбнулся ей. Не слышала она и его обещания — и, как наверняка сказала бы Мэри, если бы оказалась здесь тоже, к лучшему, ведь люди далеко не всегда могли и хотели сдерживать своё слово.

Шлюпка пятого помощника Лоу отошла от их борта, и вода обеспокоенно зашептала, заволновалась кругом. Старший шлюпки прошёл на нос и сухо скомандовал:

— Налечь на вёсла!

Шлюпки выстроились неровной цепочкой. Одна за другой они продвигались вперёд, прочь от затонувшего «Титаника» и дальше в океан, почти касаясь носами кормы соседки. Мужчины и женщины, отдуваясь, навалились на вёсла, и шлюпка, в которой сидела Лиззи, мягко заскользила вперёд. Волны раскачивали её снизу, словно чьи-то нежные, заботливые руки, но эти руки были так велики, что и самое лёгкое их прикосновение казалось сильным и страшным. Шлюпка неловко подпрыгивала на волнах, Лиззи бросило от одного плеча к другому. Шаль, что на неё набросила заботливая опекунша, почти сползла у неё с груди, и холодный злой ветер беспрепятственно жалил её, то отступая, то с удвоенной силой и яростью накатывая вновь.

— Всё хорошо, милые, — шептала женщина, что отказывалась прыгать в шлюпку, и пассажирки, стуча зубами и растирая плечи, льнули к ней.

Холод уже не обжигал Лиззи, а, скорее, сдавливал. Она не могла вдохнуть полной грудью: в ней как будто ширился холодный обруч. Лиззи клонила голову к плечу соседки, от которой остро пахло страхом и духами, и меж полуприкрытых век смотрела на днище шлюпки. Собственные ноги её выглядели смешными, как мёрзлые утиные лапы. Команды старшего шлюпки доносились до неё словно бы сквозь слой толстого стекла.

— Не останавливайтесь! Налечь на вёсла!

Шлюпка равномерно шлёпала вёслами по воде. Холод и мрак лишь сгущались вокруг них, сплетались, выпевая страшную размеренную колыбельную. Перед глазами у Лиззи повис туман.

— Кто-то свистит, — заметила вполголоса дама рядом с Лиззи.

— Свистит, — подтвердила рыжая девушка внизу.

Лиззи ничего не слышала. Только навязчивый стрёкот, похожий на разговор кузнечиков, звенел где-то вдали. Несколько мгновений она сидела, оцепенело привалившись к чужому плечу, прежде чем вздрогнула и тут же распрямилась.

Над Атлантикой попросту не могло быть никаких кузнечиков.

К счастью, старший их шлюпки уже обратил на это внимание. Он хрипло приказал:

— Курс на шлюпку!

Теперь не могло быть никаких сомнений, что совсем неподалёку от них дрейфует именно шлюпка. Она странно сидела в воде: наполовину затопленная, только брюхо её и выступало над поверхностью океана. Брюхо это облепили, как муравьи, люди: они, согбенные и съежившиеся, балансировали по обоим бортам, чтобы удержать шлюпку от полного затопления. Человек на носу отнял от губ свисток и прокричал:

— Эй! Эй, на шлюпках!

— Мистер Лайтоллер! — радостно закричал старший, подавшись ближе. — Какими судьбами? Чёрт побери, да я и подумать не мог, что вы живы! А это ещё кто такой? Неужели старина Джуфин?

Возле перевёрнутой шлюпки болтался ногами в воде со спокойным и невозмутимым выражением лица крепкий мужчина. Могло бы показаться, что он давно замёрз и умер, если бы открытые глаза мужчины не лучились энергией. Он даже поднял скрюченную руку и неуклюже махнул шлюпке. Чёрная вода просветлела.

— Скорее подходите и снимите нас отсюда! — приказал Лайтоллер. Его губы были голубовато-бледными, как и у всех пассажиров.

Шлюпки медленно, аккуратно приблизились. Малейшее колебание воды было губительно для просевшей в океан парусинки. Каждое новое движение вызывало резкую волновую рябь, которая наползала на полузатопленную шлюпку, как будто собираясь поглотить её.

— Чёрт, — сказал Джуфин, — будьте так любезны, примите меня кто-нибудь на борт!

Человек, командовавший шлюпкой Лиззи, опустил на Джуфина ошарашенный взгляд и несколько раз моргнул. Казалось, он сам не верит в то, что видит.

— Как? — коротко спросил он и потряс головой.

— Он пьян, — известили с тонущей парусинки, — чертовски пьян, но, кажется, это его и спасло. Снимайте же нас, скорее! Мы не продержимся на воде долго.

Усталые пассажиры потрясли головами. В сероватой мгле не было видно ничего, кроме бесконечной глади воды, кроме ряби, волновавшей эту воду, перевёрнутой парусинки, обеспокоенных, бледных, застывших лиц соседей и белых спасательных жилетов, которые раздражали взор. Шлюпки едва-едва двигали вёслами. Медленно, аккуратно они приблизились к тонущей парусинке, и Лайтоллер скомандовал:

— Мальчик пойдёт первым!

Лайтоллер приподнял за плечи одного из своих пассажиров и что-то негромко у него спросил. Пассажир слабо кивнул, и Лайтоллер подтолкнул его к шлюпке. Мальчик перевалился через борт на четвереньках, странно волоча ногу так, словно та была искалечена.

Шлюпка слегка вздрогнула, затряслась и закачалась на волнах; дамы снова заохали и запричитали. Соседки Лиззи завизжали и начали креститься. Тёмная тень неуклюже подползла к корме и свернулась клубком. Кто-то склонился над мальчиком и укутал его своей шалью. Мальчик лежал без движения, как мёртвый — только дрожь, призванная сохранить тепло, продолжала исступленно колотить его тощее тело. Лиззи смотрела на него пустыми остекленевшими глазами, скованная равнодушием, как льдом, и порез на ладони её нестерпимо чесался. Огненные волны прокатывались по всему её телу.

— Господи! — воскликнул старший шлюпки. — Это ещё что, чёрт побери, такое?

— Тело, — коротко ответил Лайтоллер, — он скончался незадолго до вашего прибытия. Когда доберёмся до «Карпатии», будем разбираться.

— «Карпатия», — с нежным блаженством в голосе промолвил старший, — неужели старушка уже близко?

— Ближе, чем ты думаешь.

Дрожащие, замёрзшие и усталые, пассажиры парусинки Лайтоллера занимали свои места во флотилии Лоу. Лиззи равнодушно смотрела, как через борт соседней шлюпки перевалилось чьё-то огромное тело. Она не вздрогнула, не удивилась и не испугалась, когда шлюпка опять качнулась и задрожала на волнах. Последним к ним на борт запрыгнул сам Лайтоллер, и старший сдал ему командование.

Небо светлело. Оно всё ещё было мрачным и пустым, но где-то вдалеке — там, где проходит линия горизонта — уже наливалось слабым и неуверенным желтоватым светом. Шлюпки отошли друг от друга, снова построились цепочкой, и вёсла с шумом погрузились в воду. Волны росли, они беспокойно пробегались по всей мощной океанической груди, с искушающим шумом облизывали борта.

— Всё хорошо, — шептали женщины рядом с Лиззи, сплетая руки. — Всё будет хорошо…

Соседка одного из гребцов пристроилась рядом, как можно ближе, и накинула обоим на плечи шаль. У другого борта две женщины растерянно вертели пальто, пытаясь укрыться под ним и растянуть его на гребца — своего соседа. Лиззи тусклыми глазами смотрела в никуда. Вода прояснялась, а шлюпки гребли и гребли, и бульканье воды и шлёпанье вёсел звучали, как полузабытая старая колыбельная. Никто больше не кричал и не колотился в океане, и он был так пуст и так спокоен, что казался мёртвым. Глаза Лиззи понемногу закрывались. Она жалась к плечу соседки, неловко протягивала под одеялом руки, чтобы хоть кто-нибудь её согрел — а кругом неё слышались бесконечное лопотание и приглушённые разговоры, которые тоже гудели, как стайка пчёл в улье. Туман окутывал Лиззи со всех сторон, в его белёсом захвате пропадало всё: и Лайтоллер, чьи глаза настороженно блестели, и измученные пассажиры по обоим бортам, и рыжая девушка, привалившаяся к её ногам, и безжизненное тело, переданное в шлюпку, и тёмная равнодушная вода, и даже небо, на котором сияющим каскадом проступили группки звёзд.

Как мираж, вдалеке, на фоне светлеющего неба, в сплетении кровавых нитей, показался тёмный силуэт, увенчанный громадными цилиндрами. Неуклюжие цилиндры эти подпирали тёмно-синие облака с золотистыми краями, из широких отверстий рвался дым.

— Это пароход! — восторженно закричал кто-то из пассажиров.

— Да! — тут же загомонили остальные. — Пароход, пароход! Мы спасены!

— Мы спасены!

Лиззи сидела, прильнув к твёрдому, колкому плечу соседки, и ничего этого не слышала. Лиззи даже не узнала, как попала на борт старушки «Карпатии»: когда «Карпатия» подошла к шлюпкам «Титаника» и принялась эвакуировать пассажиров, Лиззи уже спала. Лиззи подняли вместе с шлюпкой, где оставался лежать замёрзший насмерть человек.

И Лиззи не видела, как подняли пассажиров шлюпки пятого помощника Лоу. Из воды Лоу достал только четверых — и среди них не было гувернантки по имени Мэри Джейн Джеймс.

Глава 31. Побратимы

«Карпатия», перегруженная спасёнными с «Титаника», еле ползла в Нью-Йорк. Путешествие продолжалось уже два дня. Всех выживших оперативно распределили по каютам и обеспечили им медицинский осмотр. В эти два дня судовой врач не знал отдыха. Пассажиры «Титаника» кашляли, чихали, у них поднималась температура; в конце концов, они совсем обессилели, а у некоторых выявили переломы. Как гласили корабельные слухи, с «Титаника» спасли его младшего радиста, Гарольда Брайда, и у мистера Брайда оказались раздроблены обе ноги.

Врачи могли справиться со страданиями тела, но душевные муки они облегчить не могли.

Когда прошли первые страшные сутки, на «Карпатии» воцарилось губительное траурное молчание. Измученные люди сидели в каютах, сбивались в кучи и даже не разговаривали — они смотрели в никуда, и каждый из них снова и снова проживал ту недавнюю ночь, не в силах поверить, что эта ночь им не приснилась, что она на самом деле случилась и прошла и что не все её пережили. Прочих пассажиров «Карпатии» и её же экипажа спасённые с «Титаника» сторонились. Обеспокоенные и мрачные, они льнули к своим офицерам и матросам, ходили за теми повсюду, точно потерянные овцы, и следили за ними исподлобья, точно бы боялись, что вдруг останутся совсем одни.

Для Лиззи Джеймс идея встретиться с пятым помощником Лоу стала навязчивой.

Двое суток она провела в каюте со своей опекуншей и её дочерью, никуда не выходя и почти не вставая с постели. Врач осмотрел Лиззи и пришёл к выводу, что та слегка простудилась. Её слабый кашель и невысокая температура ничего не значили в сравнении с переломами, выявленными у Гарольда Брайда, а также ещё у одного юного пассажира, которого подобрали с перевернувшейся парусинки Лайтоллера.

— Больше тишины и покоя, — заключил врач, завершив осмотр Лиззи уже не в первый раз. — Миссис Коллиер, раз вы приглядываете за ребёнком, проследите, пожалуйста, чтобы эти условия выполнялись.

Миссис Коллиер посмотрела на Лиззи — та лежала навзничь на постели, обхватив обеими руками подушку, и молчала. За всё это время Лиззи так ничего и не сказала.

— Хорошо, — сказала миссис Коллиер. — Мне это не будет сложно.

— Благодарю вас, — врач деловито собрал чемоданчик и уже приподнялся, но тут миссис Коллиер остановила его.

— Послушайте… я не сильна в медицине, но это кажется мне подозрительным…

— Что именно? — уточнил врач. Его ждали ещё несколько десятков пациентов, пациентов куда более серьёзных, чем Лиззи, и он не мог позволить себе задерживаться.

Миссис Коллиер поманила его к себе и отвела в угол каюты. Спрятавшись за дверью, как школьница, миссис Коллиер плавным кивком указала на бездвижную Лиззи и шёпотом сказала:

— Ребёнок… не говорит.

Широкие кустистые брови врача сдвинулись к переносице.

— Совсем? — уточнил он.

— За два дня она не произнесла ни слова, — сокрушённо покачала головой миссис Коллиер.

— Вам известно, говорила ли она раньше?

— Конечно, говорила! — слегка возмущённо воскликнула миссис Коллиер.

— Вы в этом уверены? — уточнил врач. Его брови всё ближе и ближе подходили к переносице.

— Разумеется, я уверена! — миссис Коллиер даже взмахнула руками. — Она совершенно точно могла говорить. Я помню, что девочка умоляла мистера Лоу спасти её сестру. Вне всяких сомнений, она говорит.

Врач призадумался и почесал подбородок. Глаза у него были красные и слезящиеся от усталости, лоб избороздили глубокие извилистые морщины.

— Что ж, — наконец, сказал он, — думаю, вам стоит выждать время. Это нервное потрясение. Когда ребёнок придёт в себя, речь восстановится.

Врач шагнул к порогу, но миссис Коллиер снова не позволила ему уйти. Она крепко вцепилась в рукав врача, и тот замер, не донеся ноги до пола. Слабый отблеск раздражения скользнул по его лицу.

— Что теперь? — спросил он утомлённо.

— Извините, что я вас задерживаю, — вежливо, но твёрдо произнесла миссис Коллиер, — но мне нужно знать, когда это потрясение пройдёт. Я не могу смотреть на ребёнка спокойно. Моя дочь не может смотреть на неё без слёз! Марджери постоянно спрашивает меня, что с этой девочкой, как мне ей ответить? — голос миссис Коллиер задрожал, и её глаза наполнились слезами. — Простите… — она медленно выдохнула и провела по глазам рукавом платья, — простите, я тоже… у меня сейчас не всё в порядке с нервами, простите, умоляю вас… я сама ужасно волнуюсь… я так и не получила никаких известий о муже, а мы здесь уже два дня, и…

Лицо судового врача разгладилось, и он сочувственно покивал.

— Успокойтесь, — сказал он, — да, я понимаю, вам тяжело, но вы должны собраться с силами ради девочек. К сожалению, я не могу сказать, когда именно ребёнок придёт в себя. Попытайтесь поговорить с ней. Не нужно её расспрашивать; попытайтесь привлечь её внимание. Если вы завоюете её доверие, она наверняка растает и заговорит.

По лицу миссис Коллиер скользнула тень.

— А если нет? — спросила она.

— Если не растает или если не заговорит?

— Если не заговорит, — уточнила она. — У этого ребёнка, кажется, совсем никого нет. Я беспокоюсь о ней так же, как и о Марджери.

Врач только вздохнул. Лицо его стало непроницаемым.

— Не волнуйтесь, — сказал он, — давайте пока не думать о плохом и надеяться на лучший исход.

Он снова шагнул к двери, и снова миссис Коллиер удержала его.

— Простите, теперь я задерживаю вас в последний раз, — торопливо сказала она, — я… обращалась к вам с одной проблемой…

Свободной рукой миссис Коллиер инстинктивно провела по своему затылку. Когда она, сидя в шлюпке, утомлённо прижалась головой к плечу одного из гребцов, её волосы попали в уключину, и весло вырвало огромный их клок вместе с небольшим кусочком кожи.

— Ах, да, — встрепенулся врач, — разумеется, миссис Коллиер, подойдите, пожалуйста, ко мне сегодня после обеда, посмотрим, как протекает заживление. Что-нибудь ещё?

Он нетерпеливо поглядывал на дверь. В коридоре расхаживали, переговариваясь, пассажиры «Карпатии» и обменивались последними сплетнями — а поводов для сплетен у них в эти два дня было немало.

— Да, — миссис Коллиер отступила и покосилась в сторону Лиззи, — с тех пор, как нас вынули из воды, Марджери всё время снятся кошмары. Она кричит по ночам и будит меня и девочку.

— Зайдите после обеда, — повторил врач, — я подберу для неё успокоительное.

— Благодарю, — слегка кивнула миссис Коллиер и, наконец, выпустила рукав врача.

Тот торопливо распрощался с нею и едва ли не вылетел в коридор. Конечно, семейство Коллиер ужасно пострадало, но таких же пострадавших было ещё немало, и в одиночку врач едва ли мог справиться. По счастью, те из пассажиров, что сами были медиками, вызвались помочь ему. От каюты к каюте сновали медсёстры и доктора, снова и снова осматривали жертв крушения, а от носа до кормы «Карпатии» тем временем растекались невероятные слухи.

— Вы слышали? — подбегали друг к другу взбудораженные дамы. — Ведь «Титаник» затонул, затонул со всеми, кто был на его борту!

— Ах! — отвечала, обыкновенно, собеседница. — Но как такое возможно? Это же непотопляемый корабль!

— Если вы не верите, дорогуша, подите и взгляните сами: мы подобрали жертв крушения, бедняжек…

Но навещать выживших желания у пассажиров «Карпатии» не было. Вернее, оно пропало после того, как величественная феминистка Маргарет Браун прогнала от порога излишне докучливых женщин. Каюту Маргарет теперь обходили стороной, что не мешало, впрочем, распускать о ней слушки, поднимая на смех её грубые привычки и отсутствие светского лоска.

Выжившим не слишком повезло. Удобства, к которым они привыкли на «Титанике», исчезли. Старушка «Карпатия» была перегружена пассажирами, мест на всех не хватало, поэтому многим приходилось спать прямо на полу. Миссис Коллиер с дочерью и Лиззи именно так и ночевали вот уже двое суток. Сочувственно качая головами, люди с «Карпатии» постарались обеспечить их хотя бы одеялами, простынями и подушками, за что миссис Коллиер истово отблагодарила их. Лиззи и Марджери, напротив, не сказали ни слова.

Собственные чувства сейчас были для Лиззи загадкой. Лиззи лежала на полу, глядя в потолок, и снова и снова про себя окликала Мэри, вцепившуюся в борт «Титаника».

«Садись в эту шлюпку! — говорила она Мэри. — Садись! Зачем тебе чужая старуха!»

Мэри виновато смотрела на неё и пожимала плечами.

«Разве приятно спасаться с тем, кого ненавидишь? — спрашивала она. — Ведь ты ненавидишь и будешь презирать меня, Лиззи, если я осмелюсь сесть».

«Хватит глупить! — злилась Лиззи. — Немедленно садись в шлюпку!»

Мэри только качала головой и снова расплывалась в клочках воображаемого тумана. Её далёкий голос плескался у Лиззи в ушах, как морские волны.

«Садись в шлюпку!»

Но Мэри снова и снова растворялась в нигде. Мэри снова её покидала.

Первая ночь на «Карпатии» прошла для Лиззи незаметно. Лиззи спала крепко и без сновидений, а проснулась только тогда, когда её достаточно грубо встряхнули за плечо и крикнули:

— Очнитесь! Вы меня слышите? Просыпайтесь!

Лиззи с трудом разомкнула слипающиеся веки. В круге дрожащего лимонного света над нею нависала тёмная чернильная голова. Лиззи моргнула и зажмурилась. Свет, пусть и слабый, резал ей глаза.

— Очнитесь, — настойчиво повторил человек и потряс её за плечо снова. — Вы слышите меня? Откройте глаза!

Лиззи вздрогнула и снова моргнула. От крепких рук, сжимавших её плечи, веяло табаком. Из тенистого круга над нею постепенно проступало лицо: длинный орлиный нос, прищуренные светло-голубые глаза и тронутые сединой усы, под которыми еле заметно шевелились тонкие бледные губы — они не переставали повторять одни и те же слова.

— Ну же! Очнитесь!

Лиззи слабо прокашлялась.

— Я… я вас слышу, — сказала она.

С губ её не сорвалось ни звука. Тёмное лицо над нею приобрело озабоченное выражение.

— Повторите, пожалуйста, — сказал он, — я совсем вас не расслышал.

Лиззи сухо кашлянула. Всё в груди её отзывалось пульсирующей, тянущей резкой болью, когда она пыталась отозваться. В глазах у неё скопилось столько слёз, что оставалось только рыдать, дабы от них избавиться — но и на рыдания у Лиззи тоже не было сил.

Всё те же загорелые крепкие руки переместились к ней на плечи. Одна рука упёрлась Лиззи в спину, другая обхватила её плечи. Человек аккуратно усадил Лиззи, прислонив к стене, и незаметно отстранился.

— Как ваше имя? — поинтересовался он.

Лиззи шевельнула губами и напрягла горло.

— Элизабет Джейн Джеймс, — прошептала она, но с губ её так и не сорвалось ни звука.

Обеспокоенное лицо над нею стало мрачным.

— Слышите ли вы меня?

Лиззи кивнула. Холодный и тяжёлый, колючий шар беспокойства ширился в её груди. Речь оставила её. Удивительно, но Лиззи так привыкла говорить, что сейчас, когда связки отказали, она и представить себе не могла, как издать хотя бы простейший звук. Казалось, между нею и окружающими появилась гигантская непроницаемая стена: они не слышали её, как она ни пыталась бы с ними пообщаться. И хуже всего было то, что и сама она себя тоже не слышала.

— Хорошо, — устало вздохнул человек, — я пришёл сюда осмотреть вас. Я врач. Не бойтесь меня.

Лиззи кивнула. Судовой врач аккуратно и вежливо осмотрел её, прослушал лёгкие и посчитал пульс. Затем он измерил Лиззи температуру, заставил её открыть рот и долго-долго осматривал, поворачивая её голову под различными углами. Лиззи послушно вертела шеей. Врач изучил её горло со всех сторон, хмыкнул, посмотрел на градусник и сказал:

— У вас небольшая температура. Сейчас я дам вам лекарства, выпейте их и ложитесь отдыхать.

Лиззи равнодушно покивала и отвернулась к стене. Она послушно пила всё, что ей приносила заботливая опекунша. Её поселили с Лиззи в одной каюте, и опекунша искренне обрадовалась этому.

— Меня зовут Шарлотта Коллиер, — представилась опекунша, — это — моя дочь Марджери. Могу ли я узнать твоё имя?

Лиззи мрачно покачала головой.

— Ты не хочешь представиться? — удивленно и несколько обиженно похлопала глазами миссис Коллиер.

Лиззи скрестила пальцы у губ. Миссис Коллиер уточнила:

— Ты не можешь назвать своё имя?

Лиззи кивнула.

— Ты вовсе не можешь говорить?

Лиззи снова кивнула.

Миссис Коллиер тяжко вздохнула и попыталась положить руку Лиззи на плечо — но Лиззи ловко избежала её прикосновения и уткнулась носом в стену. Миссис Коллиер у неё за спиной негромко сказала:

— Хорошо. Не буду тебе мешать. Если ты захочешь поговорить, я и Марджери здесь.

Но Лиззи совсем не было нужно их общество. Мечтала она только об одном: не общаться и не встречаться ни с кем, кроме пятого офицера «Титаника» Лоу и Мэри, как можно дольше. Мэри возвращалась с упрямой настойчивостью, снова и снова мелькала у Лиззи перед глазами и исчезала в россыпи голубовато-белых искр, когда Лиззи пыталась схватить её за руку.

«Я тебя не ненавижу!» — крикнула ей Лиззи беспокойной второй ночью плаванья на Карпатии. Кругом неё лежали, свернувшись клубками, мать и дочь Коллиер, за дверью всё ещё кто-то ходил.

Мэри посмотрела на Лиззи с нежностью в блестящих грустных глазах и опять покачала головой. Она подтолкнула старушку, которая сейчас, на второй день после спасения, исходила кашлем и едва могла ходить, а потом перевела на Лиззи взгляд. Во взоре Мэри не осталось ничего, кроме серебристого света луны и спокойной покорности.

«Садись, — сказала она, — а я подожду другую шлюпку».

Лиззи рванулась к ней, и сильные твёрдые руки пятого помощника Лоу крепко сжали её плечи и талию. Она не могла сдвинуться с места и билась в руках Лоу, как пойманная рыба. Лиззи отчаянно тянулась к Мэри и кричала:

«Садись! Садись же!»

Мэри снова грустно улыбнулась уголками бледных губ и набросила на плечи шаль. Спокойно и величественно она смотрела, как беспощадный пятый помощник Лоу заталкивает Лиззи обратно в шлюпку и усаживает между Шарлоттой и Марджери Коллиер. Лиззи всхлипывала и рвалась к Мэри, пока та не исчезла из виду — пока корабль не затонул.

Но пятый помощник Лоу обещал вернуться за Мэри и за остальными, кого в ту ночь поглотила вода.

Лиззи лежала без движения в течение всех этих двух дней и почти ничего не ела. Тем не менее, она не теряла время впустую. Лиззи слушала. Напрягая слух, она чутко ловила каждое неосторожно слово, слетавшее с губ миссис Коллиер, судового врача и людей, которые расхаживали за дверьми.

— Из всех шлюпок за тонущими вернуласьтолько шлюпка мистера Лоу, — сказала миссис Коллиер утром второго дня, вернувшись в каюту с кружкой горячего чая для Лиззи.

Марджери достаточно хорошо себя чувствовала для того, чтобы питаться в столовой вместе с остальными пассажирами, Лиззи же отказывалась вставать, хотя силы в ногах у неё было достаточно. Судовой врач, предприняв несколько безуспешных попыток заставить её ходить, махнул рукой и сказал миссис Коллиер:

— Приносите ей еду сюда. Пока потрясение не пройдёт, ребёнку нужно питаться.

Но Лиззи едва притрагивалась к еде, и миссис Коллиер не уставала упрекать её мягким ласковым голосом, когда снова и снова смотрела на почти полные тарелки.

— Тебе нужно восстанавливать силы. Разве ты поправишься, если не будешь кушать как следует?

Нежное сюсюканье миссис Коллиер раздражало Лиззи так, что подчас ей даже хотелось подняться и бросить в миссис Коллиер чем-нибудь тяжёлым. Но невидимые оковы, стянувшие её руки и ноги, голову и талию, оставались так крепки, что Лиззи не могла ни встать, ни перекатиться на бок. Она лежала на постели, нисколько не стеснённая отсутствием хотя бы примитивной койки, и мистер Лоу, шлюпка и Мэри крутились перед её глазами. Лиззи опять бежала по палубе тонущего «Титаника», Мэри отворачивалась и отказывалась сесть, но обещала, что подождёт другую шлюпку.

— Мистер Лайтоллер и вовсе спасся чудом, — присовокупила миссис Коллиер тем же утром, — ему удалось доплыть до шлюпки, которую смыло в океан, он взял над этой шлюпкой командование. Мистер Лайтоллер — удивительный человек.

Миссис Коллиер слабо улыбнулась, когда Лиззи повернулась к ней и сухо кивнула. Миссис Коллиер храбро поднесла к губам её кружку и предложила:

— Чаю?

Но Лиззи опять отвернулась к стене и сурово сдвинула брови. Если бы миссис Коллиер могла это видеть, радости её не было бы предела. Обычно лицо Лиззи походило на похоронную маску: совершенно неподвижное, белое и гладкое. Лиззи не шевелилась до самого вечера, и миссис Коллиер даже предположить не могла, что именно в это время жажда кипучей деятельности зародилась у Лиззи в сердце и разрослась, закипела, охватила её лёгкие и спустилась к носкам.

«Я хочу поговорить с мистером Лоу», — снова сказала себе Лиззи.

Миссис Коллиер легла спать рано. По совету врача она стала укладывать Марджери раньше, чем обычно, но, говоря откровенно, от кошмаров это не спасало. Когда Марджери начинала кричать, Лиззи, вздрогнув, просыпалась, и больше ей не удавалось сомкнуть глаз. В ушах у неё далёким гулом оживали голоса пассажиров «Титаника», которые отчаянно цеплялись за жизнь, барахтаясь в ледяной воде, стягивающей руки и ноги, как цепи.

Этой ночью Марджери улеглась спокойно. Миссис Коллиер без особой уверенность напоила её успокоительной настойкой, подсунула под локоть медвежонка, подаренного одной из пассажирок, и Марджери забралась под одеяло. Миссис Коллиер негромко сказала:

— Спокойной ночи, девочки.

— Спокойной ночи, мамочка, — сразу же ласково промурлыкала из-под одеяла крошечная Марджери.

Лиззи слабо кивнула. Миссис Коллиер тепло улыбнулась ей, погладила по волосам Марджери и погасила свет. Вскоре всё в каюте затихло: из-за бесконечного недосыпа все три соседки засыпали сразу — и Лиззи с трудом смогла дождаться того времени, когда дыхание Марджери и миссис Коллиер выровняется, станет глубоким и спокойным. В груди у Лиззи горел огненный шар, и это шар ширился, не давая ей набрать воздуху в грудь.

«Один, два, три», — отсчитала Лиззи про себя и отбросила одеяло. Резким рывком она села на постели и протёрла глаза. Слабость вдруг накатила на неё, укладывая обратно, но Лиззи сумела удержаться. Настороженным, расчётливым взглядом она прошлась по каюте.

Марджери с матерью спали на боку, подобрав ноги и прижав головы к груди. Издалека они походили на большие, неуклюжие мешки для мусора. Рука миссис Коллиер белела на тёмном дощатом полу. Согнутым мизинцем она цеплялась за мизинец дочери.

Лиззи отвернулась: судорога волной прошла по её телу. Она неуклюже упёрлась кулаком в пол и попробовала приподняться. Ноги отвыкли от движения за эти два дня; стоило Лиззи попытаться выпрямиться, как подошвы её словно онемели, и она опасливо закачалась из стороны в сторону. Она была совсем как башня, готовая рухнуть.

Миссис Коллиер сбоку от неё шевельнулась и нервно перевернулась на бок. Лиззи сглотнула. Мало-помалу к ногам её возвращалась чувствительность; горячая кровь запульсировала в кончиках пальцев, и неприятное покалывание распространилось по всему телу.

Лиззи аккуратно приподняла ногу. Покалывание сразу стало холодным, и Лиззи замерла снова, опустившись на всю стопу. Миссис Коллиер теперь дышала ровно, глубоко. Марджери чуть слышно посапывала носом в своём коконе из одеял.

Лиззи перевела дух. Новый шаг дался ей легче. Невидимые оковы, прижимавшие её к постели в течение этих двух дней, слабели, их вес становился меньше и меньше, пока, наконец, Лиззи совсем не стряхнула их и не зашагала быстро, упруго и решительно. Огонь, полыхавший в груди, придавал ей сил. Перед Лиззи не было никаких преград, кроме тех, что могло создать воображение.

В коридоре — совсем простеньком, узком и пустынном, не таком фешенебельном, просторном, светлом, как на «Титанике», Лиззи повстречала лишь одного мужчину, который стоял к ней спиной. Лиззи просочилась за порог, точно привидение: если бы она тронула хоть одну половицу, если бы зацепилась за дверную ручку или не вовремя чихнула, миссис Коллиер тут же проснулась бы. Но Лиззи сумела выйти совершенно бесшумно, и ничто не потревожило чуткий сон её опекунши.

Едва очутившись за порогом, Лиззи прислонилась к стене и радостно перевела дух. Каждый шаг по-прежнему был для неё трудным, словно ноги, на которых она передвигалась, были прежде чужими, словно эти ноги ей пришили впопыхах. Мужчина в коридоре, казалось, над чем-то сурово размышлял. Лиззи подошла к нему и аккуратно тронула его за руку. Мужчина тут же обернулся.

«Мне нужен мистер Лоу», — неуклюже попыталась объяснить Лиззи на пальцах.

Мужчина удивлённо вскинул брови.

— Простите?

Лиззи устало вздохнула. Она торопливо показала над головой моряцкую фуражку и для верности, сложив пальцы трубочкой, изобразила свисток. Утомлённое лицо мужчины просветлело.

— Тебе нужны офицеры?

Лиззи увесисто кивнула.

— Офицеры «Карпатии»? — уточнил мужчина.

Лиззи тут же мотнула головой.

— Офицеры «Титаника», — уверенно сказал он.

Лиззи опять кивнула.

— Боюсь, тебе туда нельзя, малышка, — вздохнул мужчина, — послушай, разве тебе стоит туда ходить? Они ужасно заняты. Возвращайся-ка ты лучше в постель и отдохни.

Лиззи сдавила его запястья так, что приклеенная к лицу джентльмена улыбка потускнела, а затем и вовсе пропала.

— Прошу, будь аккуратнее! — в его возвысившемся голосе прозвучало раздражения. — Смею заметить, сейчас мне было неприятно.

Лиззи хмыкнула и закатила глаза. Она выпустила одну руку несговорчивого собеседника, а другой снова изобразила жалкие остатки фуражки, свисток и отчаянно замахала у своего носа, стараясь показать, что дело срочное.

— Прошу прощения, — обессиленно выдохнул джентльмен, — я тебя не понимаю, малышка. Пожалуйста, ложись спать. Завтра займётся новый день, и все твои проблемы…

Лиззи сердито выпустила воздух из лёгких и отпустила другое запястье несговорчивого джентльмена. Действительно, он был для неё сейчас совершенно бесполезен. Лиззи решительно развернулась и зашагала прочь — туда, куда влекли её инстинкт и слабые нотки морской свежести, которые пробуждали в сердце не ужас — нет, они пробуждали нетерпеливую радость, как будто она возвращалась домой.

На палубе «Карпатии» было темно и холодно. Едва выбравшись, Лиззи тут же обхватила себя за плечи, и дрожь пронзила всё её тело. На неуклюжих ватных ногах она проковыляла вперёд — к борту, который тускло поблескивал металлом прямо перед нею. Обеими руками Лиззи вцепилась в ограждение и замерла. Холод клубился кругом, точно голодный страшный зверь. Океан покачивался под ними — как и в ту ночь. Чёрная, гладкая, спокойная вода окружала её. И, если бы она не оборачивалась и не смотрела за спину, может быть, она поверила бы даже, что «Титаник» и не думал тонуть, что они по-прежнему плывут старым курсом и вот-вот прибудут в Америку.

Поэтому Лиззи и глядела вдаль, пока слёзы не потекли у неё из глаз. Океан был тем же, и небо было тем же — точно такие же воды блестели под судами, ходившими по Атлантике за сотни лет до «Титаника», а небо светило ещё далёким прародителям всех людей на земле, кем эти прародители ни были бы. Только корабль был другой: старая, видавшая виды, потрёпанная и перегруженная «Карпатия», лишённая роскошных салонов, где не стояло гигантское фортепиано, где не было вычурной парадной лестницы, потолков в лепнине и корта для игры в сквош. На «Карпатии» всего этого не было, зато хватало шлюпок, биноклей и сигнальных ракет нужного цвета. Поэтому «Карпатия» спокойно шла по океану, а «Титаник» покоился на самом его дне вместе с телами своих неудачливых пассажиров.

Лиззи отчаянно растёрла щёки и оторвала тело от леерного ограждения. Инстинкт тащил её туда, где должен был находиться капитанский мостик. Слабый электрический свет полосами прочерчивал ей дорогу, и он не дрожал, как неверное сияние фонарей, от капризов океанического ветра. На «Карпатии» было тихо и пустынно. Лишь вдалеке Лиззи углядела две тёмные фигурки: любители поздних прогулок смотрели в воду и о чём-то разговаривали. Лиззи пробиралась к мостику, как разведчица, и огромный корабль начинал казаться ей запутанным древним лабиринтом.

Напротив Лиззи приоткрылась дверь. Она едва успела отшатнуться, когда к ней навстречу вышел усталого вида человек в фуражке. Человек сразу же остановился и изучающе взглянул на неё.

— Что ты тут делаешь? — удивился он. — Ступай в свою каюту, девочка!

Лиззи отрицательно покачала головой и опять изобразила фуражку. Человек изумленно приподнял брови.

— Что ты хочешь сказать? Возвращайся к родителям!

Лиззи опять сердито потрясла головой и поставила у себя перед носом крест.

— Ты не можешь говорить? — предположил человек.

Лиззи весомо кивнула и перевела на него выжидающий взгляд.

— Ступай к родителям, — приказал он ей, — уже поздно. Тебе нельзя здесь находиться.

Лиззи покачала головой и замерла неподвижно. Затем она решительно выставила перед носом крест из собственных же рук, и в глазах её собеседника мелькнула тень зарождающегося понимания.

— У тебя нет родителей? — догадался человек.

Лиззи кивнула.

— Опекуны?

Лиззи снова поставила крест. В глазах человека блеснуло понимание.

— Ты — пассажирка «Титаника»?

Лиззи утвердительно покивала.

— Ступай и отдохни, — распорядился человек, — а утром будем разбираться.

Лиззи отчаянно затрясла головой и опять показала над головой фуражку, изобразила свисток и стала жать самой себе руку.

— Тебе нужен кто-то из экипажа? Обратись к стюарду…

Лиззи покачала головой и настойчиво изобразила фуражку.

— Это кто-то из команды «Карпатии»?

Лиззи опять выставила перед собой крест.

— Тебе нужен моряк с «Титаника»? — догадался усталый человек.

Лиззи покивала.

— Кто это?

Лиззи негромко хлопнула в ладоши.

— Это сигнал к вниманию? — предположил человек.

Лиззи кивнула.

— Продолжай, — подбодрил он её, — я очень внимателен.

Лиззи растянула большой и указательный пальцы почти под прямым углом. Человек аккуратно поинтересовался:

— Это буква?

Лиззи быстро покивала.

— Это буква L? — продолжал спрашивать он.

Лиззи снова кивнула.

— Это буква имени?

Лиззи отрицательно помотала головой. Человек понимающе пробормотал:

— Стало быть, фамилия, — и Лиззи старательно кивнула.

Человек подошёл к ней ближе и, плавно взяв за плечи, провёл в круг электрического света. Сам он стоял в тени прямо напротив неё, и его глаза казались ей огромными тёмными пещерами, в которых слабо поблескивали драгоценные жемчуга и алмазы.

— Значит, тебе нужен человек с «Титаника» по фамилии, которая начинается на букву L, — сказал человек и покивал, — продолжай.

Лиззи снова соединила большой и указательный пальцы — получилось нечто вроде дырки от бублика неправильной формы. Человек пробормотал:

— Так, теперь O…

Лиззи уверенно кивнула. Теперь ей пришлось задействовать обе руки. Онемевшие от холода, те с трудом её слушались, когда она снова показала почти прямые углы с помощью большого и указательного пальцев и соединила большие друг с другом. Человек, с которым она говорила, оказался догадливым: он сразу же сказал:

— Ага, W… Пока получается L — O — W… Продолжай.

Последняя буква этой фамилии была наиболее трудна в изображении. Лиззи призадумалась на пару мгновений, прежде чем сообразила, как её показать. Несомненно, тот огонь, что бурлил у неё в груди, помогал её сознанию генерировать идеи — если бы только они остались на «Титанике», если бы только ничего этого не случилось, едва ли Лиззи додумалась бы до этого. Наконец, она снова растянула указательный и большой пальцы левой руки, согнула средний, так что тот очутился на уровне середины указательного пальца, и сверху, как крышку, уместила указательный палец правой руки.

Моряк напротив неё понимающе протянул:

— E…

Лиззи кивнула. Человек выжидающе посмотрел на неё.

— Это всё?

Лиззи опять покачала головой.

— Стало быть, тебе нужен человек по фамилии L — O — W — E… — медленно произнёс моряк. — Лоу… Ты хочешь увидеть пятого офицера «Титаника» Лоу?

Лиззи решительно и быстро кивнула. Моряк вздохнул и положил руку к ней на плечо — Лиззи даже не попыталась отстраниться.

— Послушай-ка меня, — сказал он мягко, — Лоу сейчас отдыхает. Не могу ведь я сказать тебе, где, чтобы ты ворвалась к нему посреди ночи?

Лиззи возмущённо надула губы.

— Да, понимаю, ты девочка разумная, но нечего тебе делать в каюте Лоу глухой ночью, — спокойно сказал ей моряк и опять похлопал её по плечу. — Ступай. Вы спасены, о вас заботятся, всё хорошо. Не могу сказать, что в Америку мы прибудем скоро, но до тех пор вы тут — гости, бояться нечего. Возвращайся к себе и отдыхай, девочка.

Лиззи настойчиво замотала головой. Теперь она не задумывалась даже перед тем, как показать действительно сложные буквы: озарение, снизошедшее на неё, до сих пор сияло. Пальцы Лиззи стремительно порхали, и моряк медленно повторял буквы, верно угадывая каждую:

— S — I — S — T — E — R…

Лиззи даже не стала кивать в качестве подтверждения; она продолжала показывать буквы, как будто охваченная лихорадкой.

— R-E-S-C-U-E, — прочёл моряк. Лиззи не останавливалась. — L-O-W-E P-R-O-M-I-S-E-D M-E T-O S-A-V-E H-E-R.

Лиззи остановилась и перевела дух.

— Сестра… — пробормотал моряк. — Спасти… Лоу… обещать… Лоу обещал спасти её?

Лиззи кивнула.

— Твоя сестра осталась на «Титанике»?

Лиззи утвердительно мотнула головой.

— Ты видела её на «Карпатии»?

Лиззи опять показала крест.

Моряк тяжело вздохнул и положил уже обе руки к ней на плечи. Когда он встал напротив, Лиззи сама себе показалась маленькой и ничего не значащей, как крошечная песчинка на самом дне глубокого и ко всему равнодушного океана. Но от рук её собеседника, в отличие от атлантических вод, исходило тепло: он совсем не собирался убивать Лиззи, утягивая туда, откуда даже лучшие пловцы не возвращаются. Он наклонился и пристально посмотрел Лиззи в глаза. В его взоре не было ни неуверенности, ни раздражения — он смотрел с сочувственным спокойным пониманием.

Он смотрел так, словно старался распространить свою уверенность в будущем, в том, что всё скоро наладится, и на неё. И Лиззи ему верила — это могло бы её удивить, если бы не было «Титаника» и страшной ночи его крушения. Именно в эту ночь Лиззи передала жизнь в руки людей, которых никогда и не узнала бы, если бы корабль не наскочил на айсберг.

— Слушай, девочка, — сказал моряк, — меня зовут Артур Рострон, я капитан «Карпатии» и обещаю тебе, что мы разберёмся во всём случившемся… но сначала ты должна лечь и отдохнуть. Ночь на носу, девочка. Ступай.

Лиззи приподняла брови. Совсем не таким она представляла капитана настоящего парохода. Капитаны, как ей раньше казалось, должны были быть бородатыми, высокими, плечистыми и с пронзительным пристальным взглядом, устремлённым вдаль. Человеком, рождённым для того, чтобы капитанствовать, был Эдвард Джон Смит — но он утонул вместе с «Титаником», судя по корабельным слухам, а Артур Рострон, капитан «Карпатии», был среднего роста и телосложения, гладко выбритым, и смотрел он на Лиззи, а не в безбрежную пустоту. И Артур Рострон, в котором с первого взгляда никто не признал бы настоящего британского моряка, ходил по палубе «Карпатии» и даже разговаривал с Лиззи, как с равной, в то время как прославленный Эдвард Джон Смит, прирождённый капитан, в котором за версту чуялся моряцкий дух, пошёл на дно — теперь и останков его не сыскать.

— Ступай, — повторил капитан Рострон и мягко развернул Лиззи прочь от мостика. — Ступай и жди утра.

Лиззи умоляюще оглянулась на него. Теперь капитан Рострон нахмурился и уже суровее сказал:

— Ложись в постель, девочка. Скорее! Если твоя сестра на корабле, мы её отыщем.

Лиззи сердито побрела прочь. Рострон не покидал мостика, пока Лиззи не спустилась по трапу, он пристально глядел ей вслед — совсем не похожий на настоящего капитана.

Лиззи бесшумно вернулась в каюту и заползла под одеяло. Этой ночью Марджери не кричала, и поэтому они наконец-то смогли выспаться. Поутру миссис Коллиер поджидала ещё одна радость: Лиззи, которая не валялась и даже не сидела в своей постели, а бродила по каюте, как озлобленный рецидивист — по камере.

— Доброе утро, милая! — жизнерадостно поздоровалась с нею слегка удивлённая миссис Коллиер. — Как ты себя чувствуешь?

На этот раз Лиззи подготовилась лучше. Далеко не все буквы она могла изобразить с помощью пальцев, поэтому Лиззи вынула записную книжку, которую ей дала Мэри, из кармана, и огрызок карандаша. На первой попавшейся пустой странице Лиззи набросала крупными корявыми буквами: «ХОРОШО».

Миссис Коллиер улыбнулась измученной улыбкой и покачала головой. Судя по её слегка потускневшему взору, она вознамерилась надеяться, что Лиззи начнёт говорить, едва почувствовав улучшение.

— Что ж, — сказала миссис Коллиер, — ты нашла свою записную книжку! Милая, пожалуйста, не могла бы ты представиться? Мне очень хотелось бы знать, как мне к тебе обращаться.

Лиззи пожала плечами и небрежно написала: «ЛИЗЗИ».

— Лиззи? Замечательное имя, очень красивое, — воодушевлённо похвалила её миссис Коллиер. Помолчав с мгновение, она негромко произнесла: — Хм… Лиззи… как ты спала сегодня?

Лиззи оставила этот вопрос без внимания. Она стремительно нацарапала в записной книжке один короткий вопрос: «ГДЕ МИСТЕР ЛОУ?»

Миссис Коллиер удивлённо похлопала ресницами. На её измученном лице возникло выражение искреннего непонимания.

— Мистер Лоу? Ты хочешь сказать… ты имеешь в виду мистера Лоу… который спас нас с «Титаника»?

Лиззи быстро покивала и опять повернула к миссис Коллиер записную книжку со своим вопросом. Миссис Коллиер беспомощно развела руками, её губы дрогнули. Она, в отличие от девочек, всё время бродила по «Карпатии», отыскивая то врачей, то стюардов, однако ей ни разу даже в голову не пришло поинтересоваться, что с их спасителем и где он.

— О, дорогая, я совсем не представляю, где он может быть, но я уверена, что мистер Лоу спасся… если тебя это интересует, я могла бы спросить у стюардов, хотя я даже вообразить не могу, зачем тебе…

Лиззи зло встряхнулась и захлопнула книжку. На нетвёрдых ногах она зашагала прочь из каюты, несмотря на отчаянные попытки миссис Коллиер задержать её и выяснить, что происходит.

На палубе «Карпатии» было прохладно и светло. Несколько ленивых пассажирок прогуливались у борта, с посвящёнными вздохами обмениваясь сплетнями. Лиззи даже не нужно было прислушиваться, чтобы понять: сплетничают они о крушении «Титаника». Океан был таким спокойным и чистым, так приветливо и весело мигал светло-синими водами, и небо над ним так ярко сияло, озарённое бликами солнца, отчего казалось удивительным и невероятным всё, через что они недавно прошли. Не мог этот дружелюбный и спокойный океан быть чёрным и бесстрастным, не мог этот океан поглотить всех, кому не повезло отыскать место в спасательной шлюпке.

К одной из мачт были прибиты длинные листы, все исписанные мелким, но ровным и чётким почерком. Лиззи заинтересованно подбрела ближе. Сердце её забилось чаще, когда она прочла заголовок: «Список спасённых с «Титаника» пассажиров».

Лиззи рванулась к мачте. Сердце у неё билось бешено и неровно, она запиналась, оступалась, и каждый вдох резал её лёгкие, как сотни остро отточенных ядовитых кинжалов. Лиззи не смогла остановиться вовремя, когда очутилась у мачты «Титаника», и ударилась о неё обеими ладонями, но не ощутила совершенно никакой боли. Она старалась перевести дух, глядя на лист, и перед глазами у неё танцевали яркие неровные пятна. Сзади к ней подошла женщина с ребёнком на руках и взволнованно начала бормотать:

— Б… Б… Браун… Бэкворт… Бэкуиз…

Лиззи, наконец, сориентировалась в списке. Лист был исписан от левого до правого поля мелкими чёткими буквами, и всё же позиций в нём было мало — слишком мало, как ей казалось, когда она вспоминала величественный корабль и ту толпу, что ломилась изо всех сил на его палубы.

«Мне нужна буква «Д», — сказала себе Лиззи и, подойдя к списку, стала водить по нему пальцем. Дама, которая пыталась отыскать кого-то, чья фамилия начиналась с буквы «Б», стояла позади неё и ничем ей не мешала, поскольку Лиззи едва доставала до её плеча, а дама искала в начале списка. — «Д»… Так… Дин, Миллвина… Джонсон… Дойл, Клара… Дойл, Бетти… Дойл? Дойл! — она радостно прикусила губу. — Господи! Так, выходит, это… Дойл, Джо… Джо! Джо, его сестра и его мама выжили! Джо!..»

Облегчение, накатившее на неё тёплой волной, едва не сбило её с ног. Лиззи пришлось ухватиться на мачту и прижаться к ней лбом: она с трудом могла удерживаться в вертикальном положении. Палуба как будто ускользнула у неё из-под ног, её словно подняли в небо и подвесили к солнцу. Все мысли исчезли у Лиззи из головы, кроме одной. Джо был жив — об этом шептало её сердце, выстукивая его имя неровной барабанной дробью.

«Джо жив! — пел, не останавливаясь, радостный звонкий голосок у неё в голове. — Джо спасся!»

Лиззи с трудом облизнула губы и выпрямилась. Дама над её плечом нервно продолжала водить пальцем по строчкам, её губы тряслись, и уголки глаз стали алыми. Она бормотала булькающим голосом:

— Бэкуиз… Барбер… Но где же Бейнбридж? Где Бейнбридж? Ведь он обещал? Он обещал!..

Женщина отчаянно ссутулилась и осела на палубу. Её плечи, шея — всё тело — сотрясались от рыданий.

Лиззи аккуратно подошла ближе к листу и тоже заводила пальцем по строчкам. Буквы прыгали у неё перед глазами.

«Джеймс… где Джеймс? Даже меня в этом списке нет, никто ведь не знает моего имени… а, вот я! — она остановилась взглядом в конце списка и с расстановкой прочла: — «А также на борт подняты:

1. Девочка, 11–12 лет, рост — четыре фута семь дюймов, чёрные волосы, длина — до лопаток; серые глаза. Особые приметы: родинка на правом крыле носа, на правой ладони — след от свежего пореза. В данный момент находится под опекой миссис Шарлотты Коллиер.

2. Мужчина, 40–45 лет, каштановые волосы, карие глаза. Рост — пять футов десять дюймов. Особые приметы: родимое пятно в форме клевера на левой стороне шеи, шрам на левом запястье».

Здесь Мэри нет…» — Лиззи снова пробежалась взглядом по листу. Женщина, которая так и не сумела отыскать своего мистера Бейнбриджа в списке, беспомощно хлюпала носом и прятала лицо в ладонях. Дамы, что лениво прогуливались вдоль бортов, развили невиданную прыть, спеша на помощь: ещё совсем недавно они были на другом конце старенького судна, но уже сейчас оказались рядом со страдалицей и стали поднимать её на ноги.

— Будет, будет, милочка…

— Не переживайте так, дорогая, список наверняка неполный!

— Он посадил меня в шлюпку! — рыдала женщина, закрываясь носовым платком, который ей заботливо протянула одна из кумушек. — Он обещал… он обещал, что он доплывёт… он обещал, что он доплывёт… он обещал… обещал!

Лиззи смотрела, не отрывая глаз, как женщину подняли с палубы и повели, похлопывая по спине, прочь. Одна из дам не переставала твердить ласковым напевным тоном:

— Да, да, конечно, он вам обещал, мы знаем, что он вам обещал! Конечно, он обещал, и он обязательно выплывет! Давайте-ка я отведу вас к врачу, бедняжка, вам срочно нужно успокоительное!

— Да, да! — резво поддержала другая кумушка. — Успокоительное! Выпьете — и сей же миг почувствуете облегчение. Давайте, дорогая, пойдёмте, пойдёмте! Вы сильная, дорогая, я в вас верю, вы сможете! Давайте, ещё шажочек! Да! Да, прекрасно, дорогая, шагайте, дорогая!

Лиззи встряхнулась. Знакомые ледяные оковы медленно начали смыкаться у неё на руках, они тянули вниз — но не на дно океана, а в какое-то иное место, где было намного страшнее.

«Джеймс… — повторила она и прижала трясущийся палец к списку. У множества имён уже стояли сально блестящие тёмные следы: множество перепуганных пассажиров прошло здесь до неё, оставив отпечатки своих пальцев около знакомых фамилий. — Джеймс… Мэри Джейн Джеймс… где Мэри Джейн Джеймс? Где? Где?..»

Лиззи закусила губу и постаралась вдохнуть спокойно и глубоко. В груди у неё кололо, опоясывающая боль спускалась даже к кончикам ног. Слабые и неуверенные, они едва могли держать Лиззи — особенно сейчас, когда одно неожиданное известие за другим валилось на неё без предупреждения. Перед глазами у Лиззи снова обозначились опалённые круги; неровный стук сердца загремел в ушах. Лиззи отчаянно фыркнула и потрясла головой — та была тяжёлой, как свинцовый чан.

«Мэри Джейн Джеймс… Мэри Джейн Джеймс… ты должна быть тут… ты обещала! Ты обещала! Ты будешь тут!»

Палец Лиззи проскочил строчкой ниже.

«Джонсон… Джонсон… Джонсон… Да где же… Джеймс… Джеймс…»

Сердце Лиззи стукнуло глухо и резко — и замерло. Палуба снова уплыла у неё из-под ног.

«Джеймс, Мэри».

«Это она!» — тут же воскликнул слабенький радостный голосок в голове у Лиззи, и она даже подпрыгнула, позабыв о слабости.

Мэри Джеймс.

Пусть эти имя и фамилия и были достаточно распространёнными, на «Титанике» они могли принадлежать только её Мэри.

«Это она, — твердила Лиззи, отшатываясь от мачты, — совершенно точно, это не может быть никто другой, кроме неё. Она обещала мне, что спасётся, и она впервые мне не солгала: села в шлюпку и спаслась. Её спасли! Она тут! Она тут, и я найду её… я обязательно её найду!»

Вооружённая огрызком карандаша, записной книжкой и неугасимой решительностью, Лиззи полетела по палубе. Солнце било лучами ей прямо в глаза, и слёзы текли по её щекам, но это были слёзы облегчения и радости. Даже если бы Лиззи могла, она не стала бы их сдерживать. Собственное тело казалось ей легче воробьиного пёрышка. Оно развивало скорости, о которых Лиззи могла бы только мечтать, даже если бы упорно занималась спортом дома, и оно легко лавировало мимо пассажиров, если не успевало затормозить, то пробивало себе дорогу. Сердце сходило с ума у неё в груди, и кровь её словно пенилась.

Лиззи заметила стюарда, который вполне безвинно наслаждался редкими минутами отдыха у борта (отсюда он весьма усердно наблюдал за прогулкой пассажиров), и устремилась к нему с решительностью военного корабля. Она не могла кричать: горло всё ещё ей не повиновалось, — но она размахивала записной книжкой, в которой уже был набросан дрожащими, крупными, кривыми буквами вопрос:

«ГДЕ ПАССАЖИРКА «ТИТАНИКА» МЭРИ ДЖЕЙН ДЖЕЙМС?»

Стюард взволнованно поглядел на Лиззи сверху вниз. Лиззи висела у него на руках, сжимая их со всей искренностью отчаяния, и встряхивала его за холодные большие пальцы. Она не отводила от стюарда искрящегося взгляда; сердце медленно затихало, останавливалось, лениво постукивало у неё то там, где полагалось — в груди, то вовсе где-то в горле.

— Прошу прощения, — любезно улыбнулся стюард, — вы ищете пассажирку из того списка? — и показал в сторону мачты, к которой был прибит знаковый лист.

Лиззи потрясла головой. Она ещё сильнее сдавила руки стюарда и налегла на них всем весом.

Улыбка стюарда оставалась такой же широкой — только бессмысленной. Он вежливо произнёс:

— Подождите немного, пожалуйста. Я позову своего коллегу, у него есть список с номерами кают.

Лиззи с готовностью кивнула.

— Я сейчас же вернусь, — сказал стюард. — Никуда не уходите.

Лиззи снова покивала и медленно выпустила рукав стюарда. Тот ещё раз улыбнулся ей фирменной улыбкой обслуживающего персонала, в которой не улавливалось никаких чувств, кроме натасканной готовности казаться приветливым, и быстро зашагал прочь. Стюард стремительно смешался с толпой и исчез из её поля зрения. Лиззи замерла у борта. Нетерпение и любопытство, надежда и страх попеременно накатывали на неё, стискивали так, что становилось трудно дышать, что сердце рвалось в груди.

«Почему её обозначили как «Мэри Джеймс»? — тревожно спрашивала себя Лиззи. — Почему именно так? Ведь мою сестру зовут Мэри Джейн Джеймс, разве стала бы она представляться иначе?»

Пальцы Лиззи снова онемели. Она напряжённо ждала у борта, отсчитывая секунды, которые тянулись, как столетия, а стюард всё не возвращался. Лиззи закусила губу до пульсирующей жаркой боли. Кончиком туфли она отстукивала по палубе размеренный глухой ритм.

Между двумя пассажирами, медленно прогуливающимися по палубе, протиснулся её старый знакомый. На этот раз он был не один, а в компании коллеги: высокого мужчины, ещё молодого, но уже с залысинами, который тащил длинный список, похожий на ресторанное меню.

Когда оба стюарда приблизились к Лиззи, её знакомый вежливо пропустил вперёд спутника и сказал:

— Это — мой коллега Брюс. Вы можете задавать ему любые вопросы насчёт размещения новых пассажиров по каютам. Итак, кого вы хотели бы найти?

Лиззи с трудом согнула пальцы так, чтобы удерживать карандаш, и быстро нацарапала посредине листа выпуклыми огромными буквами:

«МОЮ СТАРШУЮ СЕСТРУ И ДРУГА С ЕГО СЕМЬЁЙ».

— Милая юная мисс, — серьёзно поглядел на неё молодой стюард с залысинами, — будьте так добры, не могли бы вы назвать своё имя? Наз-вать, — с расстановкой повторил он.

Лиззи тут же написала: «Я НЕ МОГУ ГОВОРИТЬ».

Стюарды озабоченно переглянулись. Стюард с залысинами нервно выдохнул и пробормотал:

— Что ж, милая мисс, тогда, извольте, напишите своё имя, чтобы мы понимали, как нам следует к вам обращаться.

Лиззи перелистнула несколько страниц назад и продемонстрировала стюардам лист.

— Лиззи, — прочли оба стюарда.

— Стало быть, Элизабет? — поинтересовался стюард с залысинами.

Лиззи сурово покачала головой и ткнула в надпись посредине листа. Стюард, с которым она повстречалась первым, пожал плечами и пробормотал:

— Что ж, Лиззи, повторите, пожалуйста, кого вы хотели бы найти.

Лиззи перевернула лист назад.

— Мэри Джейн Джеймс, — молодой стюард с залысинами торопливо стал копаться в своих записях. Его брови сосредоточенно выпрямились в полоски. — Так… Джеймс, Джеймс, Джеймс… Вот, нашёл! Джеймс, Мэри — эту девушку вы хотели бы найти, мисс Лиззи?

Лиззи весомо кивнула.

— Вы упоминали о своём друге с семьёй. Не могли бы вы написать и их имена?

Лиззи черкнула: «КЛАРУ ДОЙЛ, ДЖО ДОЙЛА И БЕТТИ ДОЙЛ».

Стюард с залысинами опять похмыкал. Лиззи нестерпимо хотелось надеть на его важный нос очки: без очков его образ казался нецельным, негармоничным, как будто бы от стюарда была оторвана весьма важная часть.

— Так, — пробормотал он, — Дойлы, вижу… Кого вы хотели бы навестить первым, мисс Лиззи?

Лиззи опять продемонстрировала стюардам имя сестры. Лысеющий стюард недовольно поморщился, когда товарищ подтолкнул его локтем и поинтересовался:

— Разве же об этом стоит спрашивать?

Тощее, с запавшими глазами и провалившимися щеками, лицо стюарда дрогнуло, он нервно пригладил редкие волосы и пробормотал, пряча под мышку листы:

— Да, пожалуй, да. Мисс Лиззи, прошу вас, пойдёмте со мной. Я отведу вас к каюте вашей сестры, надеюсь, что нам удастся застать её там. Если мы разминемся, я попрошу передать ей, что её ищут родственники. Будьте так любезны, напишите номер своей каюты, чтобы я мог в случае необходимости сообщить его вашей сестре.

Лиззи снова схватилась за карандаш негнущимися пальцами и быстро набросала, не попадая в широкие строчки, номер каюты. Её рука так дрожала, что она оторвала не край листа, как хотела, а выдрала весь лист целиком. Лиззи неуклюже ткнула листом в стюарда с залысинами, вознамерившись попасть ему в нагрудный карман, но тот мягко перехватил её руку и спрятал лист сам. Лиззи отчаянно выдохнула. Сердце её снова пустилось в пляс в стеснившейся груди.

Стюард с залысинами рассудительно протянул:

— Так… — со стороны он походил на молодого полисмена, который понятия не имеет, как браться за сложное дело, но пытается казаться важным. — Так… что ж, мисс Лиззи, прошу следовать за мной.

Стюард вежливо протянул ей руку, но Лиззи, не раздумывая, уцепилась за локоть другого — того, что повстречала у ограждения. Стюарды переглянулись, и Брюс вздохнул:

— Что ж, Барри, тебе не приходится выбирать: ты идёшь с нами.

Барри, очевидно, это не обрадовало, однако он послушно побрёл за Лиззи и своим коллегой. Они быстро спустились с палубы в тёплую полутьму коридоров. Пассажиров было немного: всего несколько дам и их сопровождающих, которые торопились на свежий воздух. По обеим бокам от них потянулись закрытые двери с тяжёлыми ручками; посредине дверей тускло сверкали маленькие латунные таблички, на которых переливались оранжевым золотом номера кают. Для Лиззи это был загадочный и непознанный лабиринт, но стюарды ориентировались в нём ловко и уверенно, как будто они родились и выросли здесь — на борту кунардовской «Карпатии».

— Налево, теперь направо, — бормотал Брюс, ловко лавируя в коридорах. Он шагал быстро и легко, и казалось, будто он плывёт над полом.

Барри и Лиззи были далеко не такими проворными. Лиззи вскоре начала задыхаться: она никак не могла угнаться за Брюсом, отставала она и от широкого твёрдого шага Барри, и её рука соскальзывала с его локтя.

— Брюс, — произнёс Барри негромко, — помедленнее. Мисс Лиззи неудобно.

Брюс посмотрел на них туманными глазами, словно бы он только что обратил внимание на существование своих спутников.

— Прошу прощения, — пробормотал он и тут же замедлился. Лиззи пришлось отскочить, поскользнувшись на собственных стоптанных каблуках, чтобы не врезаться носом в его спину. — Я проявил некоторую невнимательность. Мисс Лиззи, не ушиблись ли вы?

Лиззи отрицательно помотала головой. Брюс и Барри зашагали медленно и упруго, обступив её с двух сторон. Лиззи могла бы возгордиться этим раньше: услужливые стюарды «Кунард Лайн» вели себя как её телохранители. Брюс и Барри снова повернули в путаном лабиринте коридоров, пропустили две двери с латунными табличками и оранжевыми цифрами на них, а затем медленно и плавно замерли. Брюс прокашлялся и деловито постучал.

— Это здесь, — сказал Барри Лиззи на ухо. Лицо его приобрело таинственное выражение.

Лиззи мелко закивала. Взгляд её пристыл к двери, которая вдруг расширилась и уползла куда-то вверх перед нею. Сердце её облилось холодом и забилось медленно, тяжело, неуверенно, сбиваясь с положенного ритма. Пальцы Лиззи дрожали так, что записная книжка вывалилась из них. Барри подобрал книжку и отдал Лиззи снова.

— Не потеряйте книжку, мисс Лиззи, она ещё сослужит вам добрую службу, — сказал он настойчиво.

Лиззи его даже не услышала. В ушах у неё шумел, стонал и жаловался на что-то неумолчный морской прибой. Томительно медленно рука стюарда Брюса поднялась, и он несколько раз стукнул в дверь — в такт со стуком сердца у Лиззи в груди.

Лиззи сжалась и подалась ближе. Дверь темнела перед нею, как скала. И дверь эта глухо молчала.

— Мисс Джеймс? — вежливо произнёс Барри, склонив голову набок. — Откройте дверь, пожалуйста. С вами хочет увидеться выжившая пассажирка с «Титаника». Она утверждает, что вы — родственники.

Лиззи прикусила губу. Порез на ладони её яростно чесался, и она тёрла одну руку о другую, не останавливаясь, как будто собиралась воспламенить собственную кожу. Воздух кругом неё стал холодным и тяжёлым, она не могла издать ни звука, она не могла шевельнуться.

— Мисс Джеймс? — повторил Барри мягким вкрадчивым баритоном. — Прошу, отзовитесь, если вы внутри.

Дверь щёлкнула. Сердце Лиззи застрекотало, как пойманная птичка, и корочка, едва образовавшаяся там, где она прокусила губу, лопнула.

Дверь распахнулась — перед глазами Лиззи как будто подвинулась гигантская скала. В просвете за этой скалой, в ровном овальном просвете, воздвиглась женская фигура, охваченная золотистым сиянием, как плащом, с боков и сзади. За спиной у женщины бодро блестело солнце, шафранными лучами заполнявшее каюту.

Женщине нельзя было дать больше двадцати пяти лет на вид. Прямая, сухая и высокая, она стояла на пороге в глухом чёрном платье, похожем на траурное. В одной руке она сжимала костыль, на который опиралась неловко и как-то вынужденно. Тёмные волосы женщины были собраны в угрюмый высокий пучок на затылке; узкие синие глаза смотрели прямо перед собой с решительной враждебностью; тонкие бесцветные губы стянулись в бледную нитку.

— Прошу прощения? — сухо каркнула женщина. Её голос шуршал, как змеиная кожа — по камням.

Лиззи замотала головой и отчаянно сжала руку стюарда Барри. Барри с тревогой посмотрел на неё. Сердце Лиззи захлёбывалось отчаянным холодом; мрак сгущался, поедая золотистый свет солнца, и увлекал её обратно на «Титаник», который погружался в воду носом, и разламывался на части, и утаскивал больше тысячи беспомощных, отчаянно вопящих людей. Лиззи задышала неглубоко и неровно. Воздуха ей не хватало, она прижалась к Барри и сглотнула. Ноги её не держали. Она даже выпрямиться не могла.

Барри не сводил с неё обеспокоенного взгляда. Даже на правильном, красивом и безучастном лице Брюса обозначилось нечто вроде тревоги.

— Ты знаешь эту женщину? — спросил он, обращаясь к Лиззи.

Лиззи спрятала лицо в рукаве Барри и всхлипнула. Дрожь проходилась по её спине, отбивая дробь беспечными ледяными пальцами. Лиззи прижалась к Барри и закрыла глаза. Холод той мертвящей атлантической ночи гулял у неё за воротником, и табуны мурашек скакали по её напряжённой шее.

Барри подошёл к расспросу с иной стороны. Он обратился к женщине в траурном платье, которая по-прежнему стояла на пороге каюты, с сердитым недоумением рассматривая обоих стюардов и перепуганную девочку между ними.

— Скажите, — мягко попросил Барри, — вы — мисс Мэри Джеймс?

— Да! — вздёрнула нос та. — Я — Мэри Джеймс! Что, собственно, вам от меня нужно?

— Вот… ребёнок, — Барри несколько смутился и неуклюже показал на Лиззи. Та держалась за него мёртвой хваткой погибающей. — Девочка утверждает, что вы — её старшая сестра. Она нашла ваше имя в списке уцелевших пассажиров «Титаника».

Тонкие губы Мэри Джеймс скривились. Она вздёрнула острый нос ещё выше и проскрипела:

— Сестра? У меня никогда не было сестры! Вероятно, вы меня с кем-то путаете!

— Девочка утверждает, — Барри беспомощно показал на Лиззи снова, — что её сестру тоже зовут Мэри Джеймс…

— Мэри Джейн Джеймс, — с важным, как и всегда, видом сказал Брюс и покивал.

Пассажирка на пороге отступила и тяжело вздохнула. В её пронзительно-синих глазах появился туман.

— Увы, — сказала она, — но вы совершенно точно приняли меня за другого человека. Меня зовут Мэри Маргарет Джеймс. Я так и представилась, когдаменя вносили в список… ума не приложу, почему меня записали неверно.

Барри и Брюс обречённо переглянулись. Лиззи стояла между ними, немая, неподвижная, словно мёртвая, и широко распахнутыми остекленевшими глазами смотрела в безбрежное никуда, где тонул снова и снова «Титаник», и снова и снова слышала унылые вопли.

— Стало быть… — губы Брюса дрогнули и побледнели, — произошло досадное недоразумение… простите… простите за беспокойство.

Мэри Джеймс обвела обоих стюардов смягчившимся взглядом. Смотреть на Лиззи она избегала, а Лиззи не смотрела на неё. Невидимый груз, тяжёлый, как камень на шее у обречённого утопленника, увлекал её в пустоту, не оставляя ни малейшей надежды на спасение.

— Простите, — повторил Брюс, и Мэри Джеймс закрыла за ними дверь.

Барри тут же обернулся к Лиззи и виновато, как проштрафившийся студент, опустил голову. Лиззи жалась к нему, напряжённая, мрачная, и её губы были сведены в ломаную линию. Её ресницы безумно трепетали, жёлтые веки набрякли.

— Мисс Лиззи, не падайте духом, — мягко сказал Барри и попытался разжать её цепкие пальцы, — не всё потеряно. Я думаю, что нам следовало бы просмотреть список от начала и до конца вместе…

Лиззи оторвалась от его рукава. Она действительно задыхалась, она горела, замерзала и оживала вновь, вырываясь из невидимых кандалов, из цепкой хватки смерти, которая тянула к ней гигантскую костлявую руку. Лиззи развернулась и выдрала из пальцев Брюса листы.

— Осторожнее! — воскликнул он и попытался перехватить руки Лиззи — но Лиззи уже шелестела страницами.

Её пальцы подпрыгивали и отказывались сгибаться, и строчки, которые мелькали перед воспалённым взором, словно пустились в пляс. Лиззи облизнула губы и неловко забегала пальцем по ровным буквам. В горле у неё саднило: рвались с губ какие-то звуки, но Лиззи по-прежнему не могла их произнести. Мысли её кружились огненным хороводом.

«А… Б… снова Б… но где же… где же…»

— Мисс Лиззи, — к ней склонился обеспокоенный Брюс, на залысинах которого весело танцевали слабые лучи электрического света, — позвольте мне заняться решением вашей…

Лиззи молча отпихнула его руки и неуклюже перевернула ещё один лист. Пальцы её двигались еле-еле, словно перед этим им пришлось побывать в чане со льдом. Лиззи прошлась взглядом по странице. Язык её как будто примёрз к нёбу, и в горле стало так сухо, словно она не пила вот уже несколько дней.

«Г… Д…»

— Будьте, пожалуйста, аккуратнее, мисс Лиззи, — мягко проговорил над её головой Барри и положил руку на её дрожащую ладонь. Лиззи замерла.

Пальцы Барри казались ледяными, как снег на вершине одинокой горы — всё потому, что её кожа пылала жаром. Лиззи нервно встряхнулась, но Барри её не выпустил. Он мягко поднял ладонь Лиззи, словно учитель каллиграфии, и перебросил назад ещё один лист.

«Дойл… Дойл… снова Дойл… мне не нужны Дойлы! Где Джеймс? Где Мэри Джеймс?»

Барри придерживал дрожащие пальцы Лиззи. Она втягивала воздух то ртом, то носом, давилась и сухо кашляла, и боль проходилась волной от головы к ногам. Лиззи отчаянно всмотрелась в проклятый список снова.

Но в этом списке была только одна Мэри Джеймс, к которой они уже заходили сегодня.

Лиззи едва могла удержаться на ногах. Она покачивалась, точно дерево в бурю; самого слабого ветерка хватило бы, чтобы свалить её, а сейчас на неё наваливался не ветер даже — буря, злая и беспощадная. Лиззи закусила губу. Выть, выть и царапаться, биться всем телом о палубу, ломиться в иллюминаторы, крушить мачты — вот чего требовал проснувшийся внутри волк.

Лиззи не двигалась. Её сердце кипело.

— Мисс Лиззи, — Барри мягко взял другую её безвольную руку в свою ладонь и ласково промолвил: — Ошибки, увы, случаются. Полагаю, нам стоит поискать ещё… расспросить людей, которые составляли эти списки.

— Не беспокойтесь, мисс Лиззи, — произнёс с высоты своего роста лысеющий Брюс, — пока ещё мы ничего не можем знать наверняка.

Сердце Лиззи билось так тихо и глухо, будто оно вот-вот готовилось остановиться. Огненными точками в её мозгу зажглась одна мысль — одно бессмысленное, но настойчивое и яростное желание.

Лиззи взяла огрызок карандаша и надавила на него изо всех сил. Стёршийся кончик прорвал тонкую бумагу, Лиззи тут же рванула руку назад — и из записной книжки Мэри вылетел ещё один изуродованный листок. Брюс снял листок с кончика карандаша и любезно предложил Лиззи:

— Попробуйте написать ещё раз.

Карандаш в руке Лиззи прыгал, как горячая необъезженная лошадь, пока она писала. Её буквы стали ещё более крупными, ещё менее понятными и чёткими, они падали одна на другую, точно доски в старом заборе.

— «Я хочу увидеть мистера Лоу», — прочёл Брюс, склонившись поверх плеча Лиззи. — Но, мисс Лиззи, могу ли я поинтересоваться, зачем? Разве может мистер Лоу теперь вам помочь?

Барри тоже склонился над плечом Лиззи, внимательно вчитываясь в косые, точно пьяные, строчки.

— «Я хочу его увидеть, — сказал Барри, — отведите меня к нему». Мисс Лиззи, Брюс прав: зачем вам это? У мистера Лоу нет при себе списка выживших…

Лиззи вцепилась в карандаш так, что пальцы её мгновенно свело холодной судорогой. Суставы её заскрипели.

— «Он мне обещал, — прочитал Брюс, — что спасёт мою сестру. Он её спас. Он не мог меня обмануть».

Стюарды со вздохами переглянулись. Судя по мрачному блеску в глазах Лиззи и её сердито поджатым губам, она не услышала бы их, если бы они стали доказывать, что мистер Лоу, пусть он и человек слова и образцовый английский моряк, не смог бороться со стихией на равных. Если Лоу и обманул её, не сумев спасти Мэри Джейн Джеймс, в этом не было его вины.

Только стюарды молчали: не нужно было обладать особым умом, чтобы понять, насколько бессмысленны будут все их увещевания.

— Мисс Лиззи, — Брюс решил проявить твёрдость, — прошу вас, не растрачивайте силы на тщетные затеи. Пожалуйста, не нарушайте спокойствие на корабле, не стоит бередить раны таких же, как и вы, пострадавших. Ждите. Когда мы прибудем в Америку, нас уже точно будет ждать подробный список всех выживших. Ждите и надейтесь, что, если ваша сестра выжила, вы встретите её на «Карпатии».

Лиззи ещё злее поджала губы. Она не осознавала даже, что именно говорит стюард: судя по его решительному тону, он отказывал, и это будило в сердце Лиззи свободолюбивую и яростную лисицу. Лисица славилась как зверь хитрый и непокорный: она никогда не останавливалась, не достигнув цели, и всегда искала обходные пути, если путь прямой был закрыт перед нею.

Стюарды исполнительно вернули Лиззи в её каюту, где уже сидели врач, миссис Коллиер и Марджери. Марджери слабо покашливала в платок.

— Лиззи! — радостно поприветствовала её миссис Коллиер. — Какая радость, что ты здесь. Простите… — тут она заметила мрачных Брюса и Барри у Лиззи за спиной. — Простите, господа стюарды, неужели она что-то натворила?

Миссис Коллиер быстро поднялась и поспешила к Лиззи. Она стремительно обхватила Лиззи за плечи и встала у неё за спиной, настороженно изучая Барри и Брюса. Брюс опустил взгляд, Барри неловко сцепил пальцы.

— На самом деле, нет, — сказал он, — прошу прощения…

— Миссис Коллиер, — представилась та торопливо, — Шарлотта Коллиер.

— Да, миссис Коллиер, — продолжил Барри, — дело в том, что мисс Лиззи крайне обеспокоена судьбой сестры. Сегодня мы искали её в списке выживших.

Лицо миссис Коллиер вытянулось и опустело. Об этом списке она знала не понаслышке: сама она стояла у мачты с прибитыми белыми листами перед рассветом и поздним вечером, напрягая глаза и снова, снова и снова просматривая столбцы фамилий, начинающихся на букву «К». По тону и выражениям лиц стюардов миссис Коллиер сразу всё поняла и не стала ничего спрашивать. Её руки, мягко сжимавшие плечи Лиззи, вдруг сомкнулись решительно и жёстко, как у хищной птицы, которая стискивает в когтях желанную добычу. Лиззи засопела носом.

— Я понимаю, — сказала Шарлотта и неловко стала поглаживать Лиззи по плечу, — я поговорю с ней.

— Пожалуйста, не позволяйте ребёнку бродить по кораблю, — добавил Брюс, — девочка очень хотела встретиться с мистером Лоу. Она уверена, что Лоу спас её сестру.

Шарлотта горестно поглядела на Лиззи и покачала головой. Она не сказала ни слова. Только навязчивый сухой кашель вдруг сотряс её тело.

— Миссис Коллиер, — сказал Барри, — не теряйте надежды.

Миссис Коллиер подняла на него грустный взгляд и провела платком по губам.

— Я молюсь каждый день, — сказала она, и стюарды, распрощавшись, вышли из каюты.

Судовой врач переключил внимание с Марджери на Лиззи. Лиззи тут же отпрянула от него и замахала руками. Никто не дал ей времени, чтобы она успела написать в книжке, что хорошо себя чувствует и ни капли не нуждается в медицинской помощи.

— Ты до сих пор не говоришь, Лиззи, — с упрёком произнёс врач, — думаю, что мне просто необходимо попытаться понять, в чём дело.

Шарлотта отошла в угол, где сидела, закутавшись в одеяло, Марджери, и присела там. Лиззи снова подвергли тщательному осмотру; особенно пристальное внимание врач уделил её горлу.

— Скажи «а-а-а», — потребовал он.

Лиззи послушно открыла рот и напрягла горло — но с её губ не сорвалось ни звука.

Врач нахмурился и обеспокоенно покрутил головой. Он внимательно осмотрел Лиззи ещё раз, посчитал ей пульс и потребовал, чтобы миссис Коллиер внимательно следила за тем, аккуратно ли Лиззи принимает предписанные препараты. Затем он оставил трёх пассажирок в каюте, и Лиззи забилась в свой угол. Марджери с матерью смотрели на неё из противоположного угла, и молчание висело между ними, как старая паутина.

Марджери вдруг повернулась на другой бок и негромко сказала:

— Мама, ведь это правда, что папа найдётся?

Миссис Коллиер опустила руку в её спутанные волосы. Лиззи лежала в своём углу, свернувшись клубком, как раненая лисица, и ловила каждое слово. Лучше бы Марджери не говорила: сердце Лиззи вздрагивало, когда она слышала о чужих близких, которые тоже пропали без вести, думала об их возможной судьбе и вспоминала Мэри.

— Конечно, — сказала миссис Коллиер, — ведь ты же сама слышала, Мардж: «Не падайте духом», — вот что нам всем говорят. Наверняка списки ещё не полные. Поэтому, — она возвысила голос, обращаясь к Лиззи, — нам нужно держаться. Не плачьте и не расстраивайтесь. Господь не оставит нас.

Лиззи звучно шмыгнула носом и повернулась лицом к стене. Миссис Коллиер только вздохнула.

— Что ж, — сказала она, — девочки, может быть, выйдем прогуляться на палубу? — её лицо вдруг залилось бледностью, и она снова закашлялась в платок. — Я разговаривала с врачом. Он утверждает, что погода чудесная!

Лиззи мрачно помотала головой. Марджери негромко сказала:

— Нет, не хочу, я замёрзла, и у меня болит голова.

Улыбка потускнела на измученном лице миссис Коллиер.

— Хорошо, — покладисто сказала она, — если не хотите, мы никуда не пойдём. Но, право слово, вам ведь наверняка скучно сидеть здесь и смотреть друг на друга! Давайте во что-нибудь сыграем… или почитаем… Я недавно виделась с одной милейшей женщиной, у неё двое детей примерно твоего, Лиззи, возраста, — миссис Коллиер ласково подмигнула Лиззи, которая так и смотрела в стену, — она предложила мне свои книги — собрание сказок с замечательными…

— Нет, мама, спасибо, — оборвала её Марджери и зевнула, — честно, мне сейчас совсем не хочется читать.

Миссис Коллиер беспомощно поглядела на детей. Марджери и Лиззи лежали в разных концах каюты, повернувшись друг к другу спиной, и сосредоточенно смотрели в стену. Они почти не выходили на прогулки, хотя миссис Коллиер пыталась расшевелить их каждый день. У самой миссис Коллиер тоже недоставало сил быть слишком настойчивой. Её мучила не обычная простуда — это был туберкулёз, который медленно пожирал её лёгкие и похищал силы. Туберкулёз Шарлотты и послужил причиной, по которой чета Коллиеров снялась с насиженного места и устремилась в Америку. Миссис Коллиер необходимо было поправить здоровье.

— Хорошо, — повторила она, — давайте не будем читать. Я могу рассказывать вам обеим истории. Что вы на это скажете?

Лиззи покачала головой. Миссис Коллиер с дочерью и их заботы нисколько не волновали её. Миссис Коллиер была от неё так далека, словно они стояли на разных берегах широкой реки — и никак не могли докричаться друг до друга.

— Мама, — негромко позвала Марджери, — а расскажи, пожалуйста, о папе.

— О папе? — голос миссис Коллиер дрогнул.

Она снова прижала платок к губам и склонилась над головой Марджери пополам. Лиззи слабо шевельнулась и косо взглянула на соседок через плечо. Миссис Коллиер взглянула расширившимися глазами в платок, слабая дрожь пробежалась по её плечам, и она тут же спрятала платок у себя на коленях. Её губы были нездорового, необычно розового оттенка, а на щеках медленно расползались два маленьких ярких пятна.

— Я познакомилась с твоим папой в церкви. Тогда я работала у преподобного Сиднея Седжвика кухаркой. Мы жили в Фанфилд-хилле, что в Лезерхеде. Именно в англиканской церкви, где преподобный читал проповеди, я впервые повстречала твоего отца. Он был церковным пономарём, и многие девушки на него заглядывались. Только он смотрел на меня. Какой это был удивительный взгляд, — мечтательно сказала миссис Коллиер и опять закашлялась. Розовые пятна на её щеках разгорелись ярче. — Я всегда знала, что он смотрит именно на меня, и это не было оскорбительно. Он глядел с таким… уважением, с таким невинным любопытством… мне понемногу тоже стало любопытно, почему он не может отвести от меня глаз!

Марджери подложила руку под голову и сонным голосом продолжила, как будто эта легенда уже была известна ей от первого до последнего слова:

— А потом, как-то летом, папа подошёл к тебе, когда ты шла из церкви домой, с букетом ромашек и с венком из полевых цветов, и вы так обрадовались, что взялись за руки и побежали на полянку недалеко от церкви. Вы бегали там целый день, как дети, и тебе пришлось опрометью бежать домой и делать свою работу, чтобы преподобному Сиднею с семьёй не пришлось сидеть с пустыми желудками.

Миссис Коллиер мягко провела ладонью по волосам Марджери.

— Да, — тихо сказала она, — да, всё так и было. Каждый день я встречала его в церкви, а по пятницам, субботам и воскресеньям он водил меня гулять. Если бы мне не посчастливилось с ним повстречаться, я и подумать бы не посмела, что в Фанфилд-хилле есть столько прекрасных местечек. Однажды он привёл меня в небольшой лесок, посадил на ветку дерева и сам сел рядом. Мы сидели и смотрели, как сквозь ветви деревьев пробиваются золотистые лучи восходящего солнца, и он сказал мне: «Слушай, Лот, и смотри, какое же всё-таки чудесное это место! Разве нужно куда-то бежать и чего-то требовать от жизни, если кругом можно сыскать вот эти красоты?»

Если бы не твой отец, кто ещё научил бы меня видеть прекрасное в обыкновенном?

Марджери продолжила:

— И вы дружили несколько лет, и все девушки в околотке тебе, мама, завидовали. И в мае вы решили пожениться. Преподобный Седжвик теперь читал проповеди в Пэрришской церкви Святой Марии. Мы перебрались вместе с ним. Папа теперь ещё и бакалейной лавкой управлял, и все, кто его знал, его любили.

— А потом, — сказала миссис Коллиер, и её лицо омрачилось, — ты уже стала достаточно большой девочкой для того, чтобы вспомнить всё без моих подсказок. Наш папа был замечательным человеком. И мы обязательно его найдём. Наверняка ещё не все списки полные… не думай ни о чём плохом, Мардж. Мы найдём папу. Мы его найдём.

— Он был замечательным, — кивнула Марджери и протяжно зевнула.

Лиззи напряжённо смотрела в стену и вслушивалась в дыхание Марджери. Изредка это дыхание приглушалось кашлем миссис Коллиер. Её состояние за эти два дня ухудшилось: даже сидя в шлюпке, которая подпрыгивала на водах Атлантики, миссис Коллиер не кашляла так часто и так зло. Лиззи боялась повернуться к ней и увидеть, как она бесшумно снимает платком с губ кровь.

— Лиззи, — негромко позвала миссис Коллиер. — Лиззи, ты спишь?

Лиззи предпочла притвориться, что задремала. Миссис Коллиер сидела на прежнем месте, пристроив у себя на коленях голову спящей Марджери. Одна её рука сжимала небольшой белый платок, весь покрытый светлыми пятнами. Лиззи торопливо сомкнула веки.

— Лиззи, — в голосе миссис Коллиер звякнула нотка обречённости, — неужели ты действительно меня не слышишь?

Лиззи не ответила. Она смотрела в стену и молчала, и ждала, пока миссис Коллиер не надоест её окликать. Тогда миссис Коллиер тяжело вздохнула и аккуратно поднялась, переложив голову Марджери на подушку. Лиззи вздрогнула, когда тёплая тень миссис Коллиер опустилась на неё; а затем чуть дрожащие руки коснулись её плеч, и Лиззи укрыли тяжёлой женской шалью.

— Спи, — сказала миссис Коллиер грустным голосом и отошла.

Лиззи боялась покидать каюту, пока не наступил вечер. Марджери проснулась ближе к обеду и всё-таки вышла на небольшую прогулку. Она познакомилась с несколькими маленькими пассажирами «Карпатии», что помогло ей развеять тоску и тревогу, и она долго рассказывала миссис Коллиер о том, какие чудовищные лишения пришлось претерпеть одной её новой приятельнице, тоже бывшей пассажирке «Титаника».

— Да, тогда была ужасная ночь, — сказала миссис Коллиер, расчёсывая дочери волосы, — как хорошо, что эта девочка спаслась. Как, говоришь, её зовут?

— Бетти! — сказала Шарлотта. — И у неё даже есть старший брат, его зовут Джо!

Сердце Лиззи сжалось и затрепетало. Словно пронзённая копьём, она лежала на своём месте, не двигаясь, и огненные волны одна за другой прокатывались по её телу. Лиззи боялась даже моргнуть.

— Вот как, — миссис Коллиер провела гребешком по длинным густым волосам Марджери и улыбнулась. — Что ж, всё понятно. Давай, дорогая, теперь рубашку…

Лиззи не отрывала горящего тупого взгляда от стены. После того, как эта идея зародилась у неё в сердце, даже миллионы препятствий не сумели бы задержать её, не заставили бы отказаться от своей цели. Лиззи смотрела в стену, молчала и кусала губу. Джо и Бетти — их радостные лица спасённых, и Мэри — никто не знал, что с нею случилось на самом деле. Бесконечный хоровод крутился перед её внутренним взором, заставляя кровь бурлить в жилах.

— Ложись, милая, — сказала миссис Коллиер, — у тебя был насыщенный день. Засыпай. Засыпай, дорогая.

Лиззи не отводила взгляда от стены и не двигалась.

— Лиззи, — снова заговорила с нею миссис Коллиер, — ты спишь?

Лиззи почему-то покачала головой. Миссис Коллиер вздохнула и неслышно подошла к ней, аккуратно опустилась рядом, накрывая своей тенью, как широким плащом.

— Не думай о плохом, — просвистела миссис Коллиер Лиззи на ухо, — ты не должна отчаиваться и опускать руки.

Лиззи упёрлась лбом в свои ладони. Они снова полыхали.

— Я знаю, это тяжело, — сказала миссис Коллиер и опустила невесомую руку Лиззи на голову. Её пальцы вплетались в спутанные волосы Лиззи, не знавшие гребня уже около суток. — Я тоже хотела бы найти дорогого для себя человека. Мне тоже страшно, потому что я совсем не представляю, где он и что с ним. Но нельзя, Лиззи, нельзя опускать руки! Наверняка список неполный. Его ещё расширят. Вот увидишь, мой муж и твоя сестра будут там. Я уверена, — она потрясла Лиззи за плечо и склонилась над нею.

Глаза миссис Коллиер блестели влажно и настойчиво, как будто бы она не пыталась убедить Лиззи, а у Лиззи же искала уверенности, которая могла бы подбодрить обеих. Только Лиззи скользнула по миссис Коллиер равнодушным взглядом и опять подпёрла щёку кулаком, отворачиваясь.

Миссис Коллиер шумно выдохнула.

— Ладно, — сказала она, — отдыхай, пожалуйста, и не волнуйся. Если тебе что-нибудь понадобится, зови меня.

Но Лиззи совсем не собиралась звать миссис Коллиер, потому что миссис Коллиер ничем не могла ей помочь. Она, напротив, стала бы чинить препятствия и утверждать, что Лиззи совсем нечего делать у кают офицеров и что у бывшего пятого помощника Лоу достаточно своих забот. Миссис Коллиер, если бы она бодрствовала, ни за что не пустила бы Лиззи наверх, но Лиззи выжидала именно такого момента, когда миссис Коллиер будет спать.

В её окоченевших руках намертво застряла записная книжка Мэри. Лиззи пролистала её к самому началу и неловко стала переворачивать страницы. Самая старая запись в книжке была датирована первым апреля нынешнего года.

«Неужели Мэри вела дневник, а я и об этом не знала?»

Но это был не дневник. Аккуратным почерком Мэри по строчкам было растянуто несколько коротких предложений:

Список дел (завершить до 03.04.1912).

1. Написать Симоне по поводу корабля. Симона должна знать, что в Квинстаун можно добраться скорее.

2. Купить мисс Флэнаган нотную тетрадь (напомнить миссис Флэнаган об этом).

3. Написать по поводу мамы.

4. Купить Лиззи тетради и письменные принадлежности. Вероятно, ей нужен углубленный курс математики. Отец был бы горд, если бы узнал об этом. Упокой, господи, его душу.

Под списком была поставлена жирная, чёткая галочка. Лиззи перелистнула страницу.

Список дел (завершить до 07.04.1912)

1. Справиться о здоровье миссис Бэнкс.

2. Уговорить мистера Флэнагана отпустить мисс Флэнаган к модистке (просить его убедительно).

3. Купить Лиззи новое платье. Она растёт чересчур стремительно!

4. Справиться о здоровье мамы.

Лиззи пролистала ещё несколько страниц. Остановилась она на тринадцатом апреля этого же года. Почерк Мэри здесь был удивительным: он вздрагивал, как у школьницы, и многие слова здесь были зачёркнуты; иные и вовсе невозможно было разобрать под толстым слоем чернил.

13.04.1912

Лиззи выглядит обеспокоенной. Кажется, корабль ей не нравится. Справиться у доктора, не стоит ли выписать успокоительное. Поговорить с Лиззи серьёзно: она должна знать. Проверить, соблюдает ли Лиззи режим дня: для растущего организма важен правильный распорядок.

Мистер Флэнаган по-прежнему неважно себя чувствует. Этим вызвана его желчность. Уговорить его послушать квинтет оркестрантов в полуденные часы.

Мистер Джордж тяжело переживает свои неудачи. Предложить мистеру Джорджу партию в сквош с мистером Райтом: доброжелательный и обаятельный молодой человек.

Постараться встретиться с мистером Уайльдом. Поговорить с мистером Эндрюсом. Общество мистера Эндрюса мне приятно. Справиться у мистера Эндрюса о мистере Уайльде.

Поговорить с мистером Уайльдом. Его благородство восхищает, но его…

Сердце Лиззи забилось оскорблённо и горячо. О безвестном мистере Уайльде в записной книжке Мэри было куда больше слов, чем о ней, и Мэри писала о нём не сухо, а восторженно, с резким нажимом, под которым проседал лист.

… я должна развеять его грусть. Я могла бы справиться у мистера Уайльда, как Лиззи попала на канат. Её шалости опасны. Я едва не потеряла её!

Лиззи снова пролистала записную книжку вперёд. Из середины её вдруг вывалился сложенный ровным прямоугольником лист бумаги. Лиззи тут же подняла его и развернула: он был исписан крупными, квадратными буквами, которые вывела чужая рука — у Мэри почерк был намного изящнее.

«Мисс Джеймс!

Благодарю за возвращенные вещи и передаю вашей сестре пожелания всего наилучшего. Надеюсь, её здоровью не был нанесен ущерб. Г. Т. Уайльд»

Мэри аккуратно вела свои заметки, но почерк у неё уже нигде не был таким же ровным и красивым, как на первых страницах. Лишь в середине книжки каллиграфически чернел адрес мисс Мэйд. Эти буквы и цифры жгли Лиззи, как раскалённая кочерга.

Она резко захлопнула книжку и сунула ту под подушку. Её сердце билось в пятках, плавясь при каждом глубоком вдохе. Удивительно, но было уже совсем темно, и миссис Коллиер с дочерью затихли. Судно слабо поскрипывало и покачивалось на волнах, и его размеренная вибрация наползала на Лиззи со всех сторон, укутывала и утягивала в сон. Но спёртое дыхание, взбудораженное биение сердца и уголёк в груди не позволяли ей даже расправить лёгкие. Лиззи откинула одеяло и бесшумно уселась в постели.

Тёмные тени очерчивали два распластанных по полу тела. Марджери и миссис Коллиер лежали лицом друг к другу, и миссис Коллиер снова держала Марджери за руку. Лиззи аккуратно поднялась, постояла над ними с мгновение и выскользнула за порог. Уже известной дорогой она выбралась на палубу и побрела вдоль пустынных бортов. Было холодно и ветрено, но на этот раз Лиззи были готова. Она куталась в огромную шаль миссис Коллиер и прятала руки в карманах. Каждый новый порыв ветра лишь освежал ей голову, прогоняя все сомнения и страхи. Лиззи шла легко и быстро, как будто летела.

Уже через несколько мгновений она приблизилась к знакомой мрачной надстройке, окутанной серым плащом тени, и зашагала медленнее. Беспокойство всплеснулось в её душе встревоженным фонтаном.

«А если его там нет?» — спросила себя Лиззи.

В окнах надстройки горел яркий свет. Чёткие, словно вырезанные из бумаги, тени бродили на ровном жёлтом фоне. Лиззи прислушалась. Равномерный гул доносился до её слуха сквозь плотную обшивку. Говорили мужчины с низкими, глухими голосами: их явно было больше двух, но сколько именно, Лиззи сказать не могла.

«Я подожду», — подумала Лиззи и села у порога, завернувшись в шаль.

Холод не был для неё чем-то удивительным. Она уже мёрзла так, что отваливались уши и пальцы, а язык пристывал к нёбу. Это было совсем недавно: два дня назад, — но между той ночью и нынешней сейчас как будто пролегли столетия. Лиззи завернулась плотнее в тёплую шаль миссис Коллиер и устремила выжидающий взгляд на каюты.

«Кто-нибудь выйдет, — твердила она себе, — это будет мистер Лоу. Обязательно».

Серебристый бок луны светил Лиззи с неба, как будто улыбался и подмигивал.

«Надейся, — твердила луна, — ведь больше тебе ничего и не остаётся».

Лиззи закуталась в шаль снова, ещё плотнее, и прислонилась к деревянной обшивке.

Равнодушным и упрямым взглядом она разгоняла в стороны тени, и сейчас она сама себе напоминала героическую воительницу, перед мечом и щитом которой склоняются полки. Только героические воительницы не теряли близких и любимых, потому что иначе они не были бы непобедимы. Непобедимому могучему великану покорялось всё — даже случай и смерть.

Лиззи закусила губу, чтобы зубы не стучали друг о друга, и качнулась вперёд. Ожидание не тяготило её: в шлюпке, на волнах Атлантики, оно было ещё злее и тревожнее. Лиззи сидела у жёсткого борта, обняв себя за колени, смотрела на клубящиеся в углах палубы тени и бормотала про себя:

«Он придёт, он придёт, он придёт…»

Скрипнула дверь, золотистый плащ света обрушился на Лиззи и едва не утопил её. Она сразу выпрямилась; сон и усталость слетели с неё. Её грудь сдавило; сердце заполыхало и застучало, как колёса паровоза, что с безумной скоростью катится по железной дороге.

Из каюты вышел уже знакомый Лиззи человек — только это был не Лоу. Это был бывший второй помощник капитана «Титаника», мистер Лайтоллер. Лайтоллер выглядел утомлённым и раздражённым; под его глазами темнели круги, в уголках губ виднелись горестные, тревожные морщины.

— Что ты тут делаешь? — удивился он, взглянув на Лиззи, которая сидела за порогом.

Лиззи неловко щурилась в потоке яркого света и тёрла бледными, трясущимися кулаками красные воспалённые глаза. — Поднимайся, девочка! Как тебя зовут?

Лиззи снова привычным жестом показала ему, что не может говорить, и продемонстрировала записную книжку. Лайтоллер прищурился: сзади на него наваливалась тень, и ему почти ничего не удавалось прочесть.

К этому походу Лиззи приготовилась заранее. На немногих уцелевших чистых страницах она написала несколько общих фраз. На первой темнело пояснение: «Меня зовут Элизабет Джейн Джеймс, я плыву с миссис Шарлоттой Коллиер, меня спасли с «Титаника», и я знаю, где моя каюта. Я не потерялась».

На другой странице было нацарапано квадратными расплывчатыми буквами: «Я ищу пятого помощника Лоу. Он спас меня. Он обещал спасти мою сестру Мэри Джейн Джеймс. Она тоже плыла на «Титанике». Мне очень нужно поговорить с мистером Лоу».

И, наконец, на третьей странице Лиззи присовокупила убедительную просьбу: «Если вы знаете, где сейчас мистер Лоу, пожалуйста, приведите меня к нему. Мне нужно с ним увидеться».

Лайтоллер не успел добраться до третьей страницы. Пока он изучал вторую надпись, сделанную неразборчивым прыгающим почерком, из дверей показался тот, кого Лиззи искала, и её сердце подпрыгнуло в груди. Лайтоллер тут же повернулся к ней и придержал за руку прежде, чем она успела схватить Лоу, точно исчезающий призрак. На лице Лоу появилась лёгкая тень непонимания.

— Что тут происходит?

— С тобой хочет поговорить этот ребёнок, — сказал Лайтоллер и показал на Лиззи, — она общается с помощью этой книжки, пишет там всё, что хочет спросить.

— Почему? — поинтересовался Лоу.

— Потому что сама она говорить не может, — спокойно разъяснил Лайтоллер. — У ребёнка к тебе вопрос. Она ищет свою сестру. Вы должны были плыть в одной шлюпке…

Лиззи тут же покачала головой и вырвала у Лайтоллера свою книжку. Оба моряка озадаченно смотрели, как она торопливо что-то строчит и поворачивает к ним белыми листами.

Лоу отчаянно сощурился, склоняясь ближе. На лице Лайтоллера тоже было написано недоумение.

— Ничего не понятно, — пробормотал Лоу, — что ты хочешь спросить?

Лиззи фыркнула, раздражённо топнула и с яростным нажимом обвела кривые буквы карандашом ещё раз. Теперь Лайтоллер, чьё зрение, видимо, было острее, догадался:

— Я вижу и даже понимаю!

«Мистер Лоу посадил меня в шлюпку, которой командовал. Он обещал, что спасёт мою сестру. Она осталась на «Титанике», и он утонул. Потом мистер Лоу собрал шлюпки и вернулся. Я не знаю, кого он поднял из воды. Была ли там моя сестра? Её зовут Мэри Джейн Джеймс. Ей двадцать два года, у неё чёрные волосы, голубые глаза, у неё должен быть медальон с буквой «J» на оборотной стороне. Вы её не вынимали из воды?»

Лайтоллер вопросительно посмотрел на Лоу. Тот прищурился и нахмурился, словно вспоминая, и почесал подбородок. Лиззи стояла напротив него, отчаянно сжав кулаки, и прошивала его взором, не отрываясь, не смея дохнуть, моргнуть, переступить с ноги на ногу. Лоу, казалось, изо всех сил старался припомнить, не спасал ли он такую пассажирку, и Лайтоллер, стоявший рядом с Лиззи, тоже сосредоточенно хмыкал, точно бы и он пытался помочь. Лиззи добавила ещё несколько строчек:

«Я смотрела в списке спасённых пассажиров. Там была Мэри Джеймс, но это не моя сестра. Мы со стюардами сегодня ходили с ней повидаться. Моя сестра должна была…»

Лоу опустил на Лиззи тяжёлый взгляд, и её рука сама собой замерла. Не нужно было обладать развитой интуицией, дабы понять, что у Лоу нет для неё хороших новостей. Лоу смотрел устало, словно извиняясь, и всё-таки его ответ остался твёрдым:

— Нет, я не могу припомнить, чтобы достал из воды твою сестру.

Лиззи порывисто обернулась к Лайтоллеру. Хотя он стоял совсем близко, его лицо казалось ей далёким и расплывчатым. Палуба снова затанцевала у неё под ногами, хотя океан и был царственно спокоен. Лайтоллер отрицательно покачал головой и придержал Лиззи за плечо.

— Нет, — тихо сказал он, — на нашей шлюпке тоже не было похожих людей.

Лиззи с мольбой обернулась к Лоу.

— Нет, — покачал он головой, — я уверен, что не видел твою сестру. Те, кого мы вынули, были людьми крепкими… — его голос оборвался.

У Лиззи отчаянно чесались веки. Это значило, что вот-вот Лиззи должна заплакать — однако ни одной слезинки она не проронила. Она не могла заплакать: рыдания бились о непрошибаемую дамбу и замирали глубоко внутри неё, отдаваясь слабым, далёким и грустным эхом. Лиззи схватила Лоу за обе руки и повисла на них. Он должен был вспомнить, что вынул Мэри из воды; Лиззи не отошла бы от него, пока он не припомнил бы. Только ответ Лоу оставался прежним.

— Твоей сестры там не было, Элизабет. Мне жаль, но это так.

За спиной у Лиззи послышался рассудительный голос Лайтоллера:

— Элизабет, списки уже укомплектованы. Сегодня туда закончили вносить всех, кто спасся с «Титаника». Посмотри снова. Может быть, твоя сестра уже там.

Лиззи косо посмотрела на него и нервно сглотнула. Её губы дрожали, и её ноги подкашивались — она стояла прямо только потому, что ухватилась за руки Лоу. Оба офицера встревоженно переглядывались у Лиззи над головой. Обычно пассажирам, уцелевшим на «Титанике», не удавалось до них добраться. После крушения команда корабля перестала занимать даже отъявленных сплетниц. Всех их мучали куда более серьёзные вопросы. Классы смешивались: герцогини общались с кухарками, выясняя, не видели ли те в списке выживших их близких и друзей, кочегары решительно подходили к утончённым поэтам. Офицеры «Титаника» общались лишь с экипажем «Карпатии» и немногими богатыми пассажирами своего погибшего колосса, которым повезло никого не лишиться в ту страшную ночь.

Лиззи Джеймс не была богатой и не служила на «Карпатии», однако ей удалось пробиться к Лайтоллеру и Лоу, ни у кого не спросив дороги, и теперь офицеры попросту не могли её прогнать. Одинокая и запуганная маленькая Лиззи смотрела на них с такой мольбой и болью, что червь вины и тревоги, подтачивавший их изнутри все эти дни, вдруг отрастил огромные клыки и с плотоядной яростью набросился на них снова.

— Лиззи, — негромко сказал Лоу и встряхнул её за плечи, — могу я называть тебя Лиззи?

Она неуверенно закивала. Лоу повернул Лиззи спиной к себе и слегка подтолкнул прочь.

— Ступай к себе и отдохни. Завтра вы со своей…

— Опекуншей? — предположил Лайтоллер.

Лиззи снова сдавленно кивнула.

— Вы просмотрите список вместе. А пока иди, — Лоу снова нетерпеливо подтолкнул Лиззи. — Иди же!

Оба офицера с тревогой смотрели на девочку. Они не ожидали, что Лиззи послушно кивнёт, вытрет слёзы рукавом и побредёт прочь, еле волоча ноги. Лайтоллер задумчиво сказал:

— Надеюсь, с ней ничего не случится.

— До завтра — вряд ли, — пробормотал Лоу. — Чёрт… ужасное чувство. Я не могу на неё смотреть. Она глядела на меня так, словно на «Титанике» я у неё на глазах застрелил её сестру.

Лайтоллер всё ещё следил за ковыляющей прочь Лиззи.

— В ближайшие несколько дней многие из них станут такими. Все ищут своих друзей и родственников… почти у каждого здесь кто-то погиб.

У обоих офицеров пропало настроение разговаривать — впрочем, в эти дни они и без того не были особенно весёлыми. Собравшись в каюте, Лайтоллер, Питман, Боксхолл и Лоу пытались решить, как им себя вести, когда их подвергнут допросу. В том, что их будут судить, ни один из четверых не сомневался ни на мгновение. Гибель такого колосса, как «Титаник», потрясла всех, кто о ней услышал — а услышали о ней очень многие. Пока газетные полосы пестрели слухами и придумками: ещё никто не верил, что корабль затонул целиком. Радиста «Карпатии» бомбардировали вопросами со всех концов света, но «Карпатия» по-прежнему мрачно молчала. У них оставалось совсем немного времени блаженного спокойствия — но это время утекало, убегало, как вода сквозь пальцы. У бывших офицеров «Титаника» были сейчас свои заботы — куда важнее, нежели плач и глупые вопросы маленькой девочки. Без сомнений, Лайтоллеру было её жаль, и Лоу было её жаль, и Питман и Боксхолл, если бы они её увидели, тоже пожалели бы, но таких, как она, на «Карпатии» было много.

Лиззи Джеймс брела к мачте с пришпиленным списком без всякой надежды, без искры в глазах, как висельник — к виселице. Что она там ни увидела бы, это было бы не то, чего она желала. Лиззи монотонно захмыкала, утомлённо водя пальцем по строчкам. Белые когда-то листы залоснились, посерели, истёртые множеством взволнованных рук; некоторые слова смазались, иные и вовсе исчезли под тяжёлыми чёрными отпечатками.

«Дойл, Дойл, Дойл… — Лиззи подняла палец выше, — Джеймс… но не та Джеймс… здесь нет моей сестры. Здесь нет моей Мэри».

Осознание этого упало на неё, как тяжёлый камень. Лиззи застыла, словно замороженная, и бессмысленно уставилась перед собой. Мысли у неё в голове спутались; они плавали неразделимым неясным клубком. Кругом была пустота. Пустота надвигалась на неё и клацала челюстями, грозя поглотить, и Лиззи была уверена, что, если пустота и сожрёт её, это будет намного лучше для всех.

Мэри не было ни в одной шлюпке, её не было на «Карпатии», потому что она так никуда и не села. Она не стала спасаться, и Лиззи не требовалось гадать, почему. Она понимала это, осознавала с выматывающим трудом, пока холодный морской ветер обвевал её со всех сторон, а сердце глухо постукивало в груди, точно маятник, и она не должна была спрашивать себя снова.

«Она не села, потому что я ненавидела её».

Бледная и вымученная улыбка Мэри въелась к ней в память — наверное, навсегда. Лиззи не хотела считать, сколько раз, когда она закрывала глаза и угрюмо поворачивалась к стене, перед глазами у неё оживало растерянное лицо сестры — растрёпанной и одинокой, какой Лиззи её впервые видела. Мэри всегда была собранной, спокойной и рассудительной. Мэри никогда не позволяла себе неаккуратной причёски, волнения на лице, дрожи в голосе — она не позволяла себе ничего и поэтому была неживой, как кукла. Лиззи трясло от раздражения, когда она слышала выверенный, механический голос Мэри, когда она видела снова это безжизненное лицо, на котором невозможно было застать неожиданную эмоцию.

И только теперь, когда Мэри исчезла, когда воды Атлантики сомкнулись над её головой навсегда, Лиззи вдруг остро ощутила, что ей не хватает кого-то. И она не желала этого признавать, она, скорее, стала бы ругаться, кусаться и злиться, если бы это сказал кто-то другой, только место Мэри в её сердце заполнить было некому.

В мире не было других таких, как её сестра, и Лиззи осознавала это сейчас, пока её сердце ныло, а душу выворачивало наизнанку напротив высокой и стройной мачты «Карпатии», к которой были прибиты листы с отвратительно коротким, куцым, жалким списком имён выживших. И для Лиззи все эти имена не значили ровным счётом ничего: пустые звуки и бессмысленные буквы, складывающиеся в посторонние имена и фамилии. Почти никого из спасшихся она не знала. Она прожила пустую и уединённую жизнь, как оказалось, и даже на «Титанике», где она клялась, что станет свободной, где ей чудилось, что её подрезанные крылья впервые расправились и обрели прежнюю силу, прежнюю уверенность для полётов, она оставалась в клетке. И не Мэри была её стражем. То, что случилось на «Титанике», как вдруг поняла Лиззи, сложившись у мачты пополам, произошло по её вине.

«Я должна была понять это… — Лиззи прильнула лбом к истёртым листам. Её точно колотили изнутри невидимые тяжёлые кулаки. — Я всегда сама во всём была виновата, всё, что случилось, моя вина. Я сама виновата… сама… но я считала, что все беды — от Мэри, и поэтому она не пошла со мной, она подумала, что я буду её ненавидеть!..

Я ненавижу тебя!»

Лиззи вскинула голову и ударила кулаком по мачте. Мачта застонала, а лист дрогнул и помялся. Это было словно командным выстрелом из револьвера: Лиззи взвыла, и все барьеры перестали существовать: они рухнули, сдались в одно мгновение. Лиззи накинулась на мачту так, словно именно эта мачта отняла у неё Мэри. Лиззи колотила ту с одной, а затем — с другой стороны, набрасывалась с шипением и воплями, которые разделяли пополам небо, она пинала, скребла старое дерево ногтями (и они ломались до основания, чего Лиззи не чувствовала), но в списке выживших так и не появилось имя «Мэри Джейн Джеймс».

Силы отхлынули от тела Лиззи так же неожиданно, как и появились. Она обхватила избитую мачту, словно друга, и медленно сползла на палубу. Рыдания подкатывали волнами, они душили её, Лиззи захлёбывалась в них, яростный жар мучил её, несмотря на ледяные касания встречного ветра, вертел раскалённую кочергу внутри. Лиззи неуклюже собралась в дрожащий комок и обхватила себя за плечи. Если бы только она могла издать звук — хотя бы один-единственный, — ей было бы намного легче. Но её горло и её тело не повиновались ей — словно внутри неё подселился неведомый злойквартирант, который управлял ею, дёргая, как марионетку, за ниточки.

«Почему… — простонала Лиззи про себя, — почему ты не села в шлюпку? Я тебя не ненавидела… Мэри, я не ненавидела тебя! Я не знаю, зачем я это сказала… я не понимаю, как я могла такое сказать! Мэри, пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста, пусть будет так, что ты всё-таки села в шлюпку, ведь я же одна… я совсем одна… что я буду делать? Куда мне пойти? Почему? Почему ты так поступила? Ты могла сесть вместе со мной! Если бы ты села вместе со мной, ничего этого не произошло бы…

Я не ненавидела тебя тогда, но теперь… теперь я тебя ненавижу, и ты повинна в этом, Мэри!»

Лиззи подскочила и схватилась за мачту: ноги всё ещё плохо её держали. Неуверенно, едва сгибая колени, она побрела в никуда. Туман, стоявший перед глазами у неё, застилал дорогу, и всё-таки Лиззи могла понимать, куда именно бредёт — туда, где воздух был холоднее и свежее, туда, откуда виднелись только океан и только небо.

У борта «Карпатии» Лиззи замерла. Она натолкнулась на ограждение и всеми силами вцепилась в него. Атлантика не менялась. Атлантика была такой же отстранённой, величественной и полной неразгаданных загадок, когда Лиззи поднялась на «Титаник» в Саутгемптоне, и она оставалась такой сейчас, вблизи от Нью-Йорка, когда не было уже ни «Титаника», ни Мэри, ни их прежней жизни.

Лиззи слизывала слёзы с губ. Кругом было темно — но не темнее, чем в ночь крушения. Темнее той ночи для неё не могло быть даже полное солнечное затмение.

«Это я во всём виновата, — Лиззи опустила растерянный взгляд на свои пальцы. Белые и неподвижные, бесчувственные, как чужие, они цеплялись за ограждение с безумным отчаянием. — Это случилось из-за меня».

Ветер прошёлся по её лицу мягкой щёточкой, размазывая слёзы по щекам. Лиззи склонила голову. Внизу, под боком у «Карпатии», бурлили океанические воды, пропахиваемые винтами. Когда «Титаник» был жив, она и Джо любили смотреть вниз и считать лопающиеся пузырьки, без конца сбиваясь со счёта.

«Это я всё испортила, — сказала Лиззи себе, как отстранённый и беспристрастный судья, и глубоко вздохнула. — Я всё испортила. Я во всём виновата. Это из-за меня Мэри не села в шлюпку. Я убила свою сестру».

Ветер забрался к ней в уши и ласково поддакнул:

— Да-да-да, всё так и было!

Вода под металлическим боком «Карпатии» проворчала, как довольный пёс:

— Да-да-да, это ты её убила!

Лиззи аккуратно встала на ограждение и опять перегнулась вниз. Далеко внизу равномерно булькали бесчисленным множеством белых пузырьков равнодушные, царственные, высокомерные воды Атлантики. Они приближались к Америке, где Лиззи было совсем нечего делать без Мэри, без мамы — совсем одной.

«Это я её убила, — сказала Лиззи снова и перекинула непослушную ногу через ограждение, — разве я могу теперь жить? Как я могу просыпаться по утрам после того, как я её убила? Мне нельзя жить на этом свете. Я убила свою сестру. Если бы только миссис Коллиер и Марджери знали, что я сделала, они выбросили бы меня из своей каюты. И Джо тоже меня возненавидел бы. Меня все возненавидят, когда узнают, что Мэри могла бы сесть в шлюпку, но поняла, что я злюсь на неё, и отказалась, чтобы я её хотя бы немножко полюбила.

Но разве есть смысл мне сейчас любить тебя, Мэри?! — безумно крикнула Лиззи небу, но с её губ не сорвалось ни звука. — Как я могу тебя любить, если тебя нет рядом? Ты меня бросила… мне некуда пойти…»

— И в этом тоже ты виновата, — глубокомысленно заметил океан.

— Да-да-да, — весело подтвердил ветер, — да-да-да, всё так и было!

Огонь вспыхнул в груди Лиззи, и она стремительно перебросила через ограждение другую ногу. Ветер бил её нещадно, как провинившуюся собаку, и выедал слёзы, и, казалось, хотел бы даже глаза выесть, поэтому Лиззи их не открывала. Её сердце неуверенно трепетало на тонкой цепочке, будто вот-вот грозясь с неё сорваться.

«Неужели мы прыгнем?» — робко поинтересовалось сердце и глухо стукнуло в груди.

«Да, — мрачно подтвердила Лиззи, — больше мне делать нечего».

«Но как же так? — взволнованно затрепетало сердце. — Как же такое возможно? Послушай, Лиззи, я не хочу умирать!»

«Мэри тоже не хотела», — мрачно сообщила трусливому сердцу Лиззи.

Её руки были потными и скользкими, а пальцы совсем не желали разжиматься, когда Лиззи всё-таки отпустила поручни и наклонилась вперёд — ближе и ближе к океану, в котором бурлила белая вода и работали без устали старые винты пожилой «Карпатии».

— Назад!

Грубый толчок встряхнул всё её тело: от кончиков туфель до головы. Лиззи тут же распахнула глаза — и измученное горло её издало резкий и слабый, задушенный писк. Разверзшаяся под ней тёмная пучина вдруг отстранилась, и Лиззи резко притянули выше, к краю борта. Затем её перехватили удобнее, стиснув плечи, и перебросили назад — за спину. Лиззи тяжело приземлилась на палубу. Туман пропал из её головы, и она оцепенело съёжилась, неловко растирая плечи.

Напротив стоял хмурый и мрачный мальчишка цыганистого вида, в растрёпанной древней одежде: штанах, брючины которых приходилось закатывать, чтобы они не волочились по земле, гигантской рубашке с просторными рукавами и без трёх пуговиц на воротнике, и в огромных ботинках, что вот-вот попросят каши. Одна его нога была забинтована, и на неё мальчик почти не опирался. Под рукой у него был припасён грубо выструганный костыль, который, впрочем, выглядел как бесполезная палка. Тёмные волосы мальчика стояли торчком, точно иглы ежа, и его чёрные глаза яростно сверкали.

— Что это ты удумала, Лиззи? — задыхаясь, выкрикнул он. — Я… ты ведь чуть за борт не булькнула!

Лиззи потрясённо посмотрела на него и поднесла руку к горлу. Записная книжка Мэри, вывалившаяся из её кармана, лежала между ними. Лиззи осторожно провела пальцем к своей ключице и шепнула:

— Джо?

Этот звук был слабым — но настоящим. Лиззи ошарашенно опёрлась на ладони, встала на четвереньки и сипло повторила лающим, тихим голосом:

— Джо!

Встревоженное лицо Джо озарила улыбка, и он неуклюже опустился на колени рядом. Его рука надёжно легла к ней на спину.

— Ну да, — мягко сказал он. Морщины разглаживались на его лбу. — Кто же ещё, если не Джо, сестрица…

— Я… — Лиззи запнулась и прокашлялась. Голос у неё всё ещё оставался сиплым. — Я думала, что ты погиб!

Джо опять помрачнел, его рука на её спине отяжелела.

— Это так и могло случиться, кстати, — сказал он. — Я был на корабле до самого конца. Видел, как он разломился и ушёл под воду.

— Он разломился? — ахнула Лиззи.

— Ага, — Джо мрачно кивнул. — Напополам. Прямо как игрушка, знаешь ли. Хрустнул — и всё, надвое. И потом — под воду.

Лиззи потрясла головой.

— Господи…

— Нас с па смыло, — продолжил Джо, — но мы доплыли до шлюпки, которая перевернулась, а потом до нас добрался и мистер Лайтоллер, тоже залез на неё и стал командовать. Мы стояли по обоим бортам и балансировали шлюпку, пока нас не подобрали. — Джо помолчал и опустил голову. Снова резкие, горестные, напряжённые морщины собрали его лоб в складки.

Лиззи подалась ближе и прильнула к Джо. Они грелись друг о друга, как два покинутых воробушка в середине зимы, и острая, свербящая боль внутри её сердца отступала, когда рядом негромко, но размеренно колотилось сердце Джо.

— Па страсть простудился. Лежит на боку, обнимается с чемоданчиком своим, чтоб его черти сожрали, и кашляет, а никому не отдает. Но, правда, мы с Бетти не утерпели, вытащили у него, пока он спал, и вскрыли. Никогда мы не знали, чем живёт наш старик, а тут представилась возможность. И в этом чемоданчике у него знаешь что было?

Лиззи слабо покачала головой.

— Наши древние снимки, деньги да шляпа для меня, — сказал Джо, — ма даже не знала, что он выиграл столько. Не могу сказать, что мы богачи… но, по крайней мере, уже и не голодранцы. Па обо всех позаботился, — Джо примолк и провёл ладонью по спине Лиззи. — А твоя сестра…

Лиззи печально покачала головой. Мышцы её отказывались сокращаться, и шея не гнулась, как будто Мэри воскресла бы, если бы Лиззи отказалась признавать её смерть.

Джо положил к ней на спину другую руку.

— Понятно, — пробормотал он. — Я не думал, что всё так выйдет, Лиззи. Она была с мистером Уайльдом. Я думал, мистер Уайльд ей поможет. Они были… почти как друзья.

— У Мэри не было друзей, — простонала Лиззи, — только мисс Мэйд.

— Значит, не всё ты знала о ней, — спокойно сказал Джо, — я тут недавно услышал, что и мистер Уайльд погиб.

Лиззи промолчала. Она никак не могла вспомнить, кто это, хоть его фамилия и казалась ей знакомой.

— Что ты будешь теперь делать, Лиззи? — спросил Джо негромко.

Лиззи тяжело помотала головой.

— Я не знаю, — сказала она. — Сейчас за мной присматривает миссис Коллиер, у неё есть дочка… Марджери… а потом что будет… я не знаю.

— У тебя не осталось никаких родственников? — уточнил Джо. — Странно, когда у человека совсем нет близких.

Лиззи тяжело покачала головой. Казалось, что в голову ей залили бесчисленное множество свинцовых шариков. Она протянула тяжёлую, едва повинующуюся руку, скрюченными пальцами подцепила записную книжку и неуклюже стала её пролистывать. Маленькие, твёрдые листы с острыми уголками как будто взрезали кожу.

— Только это, — сказала Лиззи, — Мэри оставила мне адрес мисс Мэйд. Придётся мне плыть в Квинстаун, а как — не знаю.

Джо аккуратно вынул записную книжку у неё из рук и прошёлся взглядом по строчкам. Мэри писала чёткими, ровными, аккуратными буквами, с одинаковым нажимом. Лиззи даже не верилось, что эти слова Мэри могла написать, когда лайнер уже тонул, а пассажиров созывали в шлюпки. В каждой петле букв, в каждом слове сохранилась едва уловимая тень Мэри — её можно было поймать, если постараться, но Мэри всегда была неуловима для Лиззи. Она всегда испарялась, просачиваясь между ладоней, обжигая недоступным холодом. Только вещи, оставшиеся от неё, согревали даже на расстоянии. Эту книжку Мэри всегда носила в кармане и аккуратно вела записи. У Мэри был распланирован каждый день плавания.

— Как глупо, — Лиззи едва шевельнула языком. — Здесь всё расписано. Всё…

— Она же не знала, — Джо аккуратно погладил её по спине, — никто этого не знал, Лиззи. Мы тоже думали, что спокойно доплывём себе, а вот уж тогда заживём, как леди и джентльмены… а теперь нам вообще не ясно, что делать.

— Мне придётся приехать к мисс Мэйд, — Лиззи вцепилась в рукав Джо, — Мэри этого хочет…

— Хотела бы, — поправил её Джо мягко. — Поднимайся, сестрица.

Лиззи неуклюже встала, покачиваясь, и обвела рассеянным взглядом палубу. Ни у кого не было желания выбираться сюда глухой ночью — и сердце Лиззи вздрогнуло, стоило ей сообразить, что никто и не спас бы её, если бы Джо совершенно случайно, как он это умел, не оказался поблизости.

— Что… что ты тут делал? — шепнула Лиззи устало. Голос её снова отказывался ей повиноваться: садился до такого слабого шёпота, что Лиззи замирала в ужасе: не исчезнет ли он снова, и теперь — навсегда?

Джо пожал плечами.

— Честно сказать, я совсем сюда не планировал, — сказал он, — просто вдруг подумал, что было бы неплохо сказать мистеру Лайтоллеру «спасибо». Обычно таким мыслям не след приходить посреди ночи, но вот а мне пришла, и поплёлся я к мистеру Лайтоллеру, значит. И по дороге думаю: а чего я сюда иду, собственно? Поблагодарить его тут уже все успели, а дать ему мне нечего — разве что свой табак, да не думаю, что они у себя в «Уайт Стар Лайн» такое курят. И вот, решил я повернуть обратно, а тут ты. Стоишь у борта, в воду бросаешься.

— Смысла не было, — сказала Лиззи глухо, — я думала… я…

— Понимаю, — Джо прижал её к себе, и Лиззи умолкла.

Ему она могла верить: они поклялись на крови, что никогда не расстанутся, и Лиззи не стоило сомневаться, что Джо испытывает те же самые чувства.

— Слушай, — Джо аккуратно взял её под руку и повёл прочь — к спуску в тёплые и надёжные каюты «Карпатии», — если ты не хочешь возвращаться к мисс Мэйд, ты можешь остаться с нами.

Лиззи возвела на него изумленный взгляд.

— Прошу прощения?

— Мы могли бы тебя удочерить, — Джо зашагал спокойнее и увереннее, — а что? Ты теперь сирота. Не думаю, что нам откажут, ведь и деньжата у нас завелись. Жить будем небогато, но дружно. Ма и Бетти работают, я — тоже, а ты учись себе на здоровье, чтобы однажды мы с тобой всё-таки…

Лиззи отвела взгляд.

— Но ведь вы останетесь в Америке? — уточнила она рвущимся хриплым голосом.

— Вряд ли, — Джо покачал головой. — Я уж точно тут оставаться не хочу. Пусть ма сколько угодно боится папашиных кредиторов, а я понял, что Америка мне без надобности. Мне и дома неплохо жилось, хоть я и ирландец. Не хочу я куда-то там сбегать. Нет, не для меня это.

Он немного помолчал и снова сжал руку Лиззи.

— Ну так что ты ответишь?

— Я не знаю, — Лиззи покачала головой, — всё так запуталось! Я не знаю, что мне делать… и не знаю теперь, кто я… как мне с собой жить после этого?..

— Эй, — Джо встряхнул её за плечи, — я знаю, давать советы — последнее дело на свете, но тебе он сейчас нужен позарез, сестрица. Слушай, — он остановился, заглянул Лиззи в глаза и тихо сказал: — Просто живи с собой, как жила до этого. Не ты утопила корабль. Твои ошибки останутся при тебе, но это не те ошибки, за которые нужно есть себя поедом. Сейчас… если ты совсем потерялась… слушай, ты не совсем одна. У тебя есть я. Мы ведь поклялись на крови, а это не оторви да выбрось. Мы клялись, что будем вместе, несмотря на болезни, войны, голод и прочее. Сейчас я могу доказать тебе, что это не только слова, Лиззи. Поезжай с нами. Будешь для нас сестрой, а для ма — дочкой с головой, а то она об этом прямо мечтала раньше. Давай, Лиззи. Я ведь обещал тебе, что никогда тебя не брошу. Если ты мне веришь, просто кивни, мне большего не надо.

Лиззи замялась.

— Но…

— Лиззи, — вздохнул Джо, — не думай ты сейчас об этих деньгах. Просто скажи мне, вернёшься ты в Ирландию к мисс Мэйд или останешься с нами. Мне большего не надо.

Лиззи опустила взгляд. Долго и тяжело она пыталась подобрать слова. Горло, измученное продолжительным молчанием, а потом — внезапной беседой, — конвульсивно подрагивало. Внутри как будто разливалась желчь. Лиззи подняла на Джо взгляд и тут же отвела его снова. Спокойствие, установившееся в её сердце, было слишком хрупким — и это было спокойствие вымученное, взятое в узду неведомым долгом.

— Джо, — тихо сказала Лиззи, — я вернусь к мисс Мэйд.

Улыбка Джо потускнела и медленно сползла с лица. Он выпрямился. Рука его, лежавшая в руке Лиззи, неожиданно обмякла и похолодела. Лиззи не могла даже пальцем шевельнуть: все её мускулы сковало.

— Э… — Джо сглотнул, — ладно. Ладно, хорошо. Раз мисс Мэйд… пусть будет мисс Мэйд. Слушай… мы с ма, па и Бетти проследим, чтобы ты села на корабль и доплыла до неё, и билет, думаю, па тебе оплатит, и даже не пытайся спорить! Это решено. Я должен знать, что ты действительно отправишься к ней, а не станешь нищенствовать в портах или ещё чего хуже. И, что ни произошло бы потом, в Ирландии, не забывай обо мне, Лиззи. Я тоже по-прежнему рядом. Я никуда не делся. И ты всегда можешь мне написать… или ещё… что-нибудь…

Лиззи порывисто прижалась к нему и обхватила за напряжённую деревянную шею. Волосы Джо больно кололи ей кожу.

— Джо, я всегда-всегда буду тебе писать!

— А потом, — Джо неуклюже положил руки к ней на спину и слабо, придушенно рассмеялся, — мы с тобой встретимся, и наймёмся на корабль, и будем путешествовать, заходить в кучу новых портов, знакомиться с кучей новых людей, чем страннее, тем лучше… И на пенсию мы выйдем вместе, жить будем в одном доме, как брат с сестрой, и писать мемуары, хотя я ни черта в этом не смыслю…

— Потому что люди должны знать, что жили когда-то на свете вот такие Джо и Лиззи, — задыхаясь, произнесла она, — лучшие друзья.

Эпилог

Крушение «Титаника» стало одной из самых известных и крупных морских катастроф. Эта трагедия, которой можно было бы избежать, пропади хоть одно звено в бесконечной цепи случайностей, положила начало большим изменениям в мореходном деле.

После «Титаника» появились первые ледовые патрули.

После «Титаника» целиком отошла в прошлое система комплектации судна шлюпками по его тоннажу.

После «Титаника» график работы радистов стал сменным, чтобы на корабле всегда дежурил хотя бы один человек, принимающий и передающий сообщения.

Вместе с «Титаником» ушла, став частью истории, та эпоха, о которой потом начнут слагать легенды, прославляя её романтизм, идеализм и самоотверженность. Неумолимо наступал прагматичный двадцатый век, и все, кому не удавалось приспособиться, отсеивались. Времена были мрачные: это было столетие испытаний и трудностей, вызовов, борьбы и завораживающих открытий.

Двумя годами позже чудовищной катастрофы загрохотали ружья и пушки. Началась Первая Мировая Война.

В тысяча девятьсот шестнадцатом Ирландия взбурлила от негодования, вылившегося в Пасхальное восстание. Бесконечные бунты, мятежи и брожения сотрясали её, звучали страшные яростные речи революционеров. По всему миру содрогались и рушились монархии, воздвигались республики, снова начинались войны…

А «Титаник» лежал на дне Атлантического океана, сломанный пополам, с отвалившимися трубами, и смиренно ждал, когда его отыщут.

В ночь на первое сентября тысяча девятьсот восемьдесят пятого года секретная экспедиция Роберта Балларда, исследователя океана и офицера ВМС США, с помощью аппарата «Арго» отыскала обломки затонувшего судна. На глубине в три тысячи семьсот пятьдесят метров покоился самый прекрасный из всех пароходов давно отжившей своё компании «Уайт Стар Лайн», и в его роскошных переходах, залах и каютах теперь жили рыбы, океанические черви и моллюски. К две тысячи тридцатому году от этого корабля совсем ничего не останется — только ржавое пятно на холодном илистом дне.

Только, конечно, Элизабет Джейн Джеймс и Джо Роберт Дойл, офицеры великобританского флота, об этом уже не узнают. Элизабет Джейн Джеймс и Джо Роберт Дойл, пусть никогда и не говорят о «Титанике», о нём не забывают. И порой случалось так, что оба просыпались от кошмаров, набрасывавшихся среди ночи, и тянулись к стакану воды, чтобы освежить разум.

Элизабет Джейн Джеймс и Джо Роберт Дойл многое пережили, и далеко не всегда они были лучшими друзьями, но, когда старость согнула и иссушила обоих, они всё-таки встретились и остались вместе надолго — до самого конца жизни.

Те, кто их знал, этому удивлялись. Элизабет Джейн Джеймс и Джо Роберт Дойл умерли в один день, тридцатого декабря две тысячи первого года, и в их завещании обнаружилась странная просьба: «Похороните нас в одной могиле».

— Если они друг друга так любили, — шептались соседки, — почему же не поженились?

Мисс Джеймс и мистер Дойл прожили бок о бок, как брат и сестра, и они многое могли припомнить — далеко не всегда что-то приятное и успокаивающее, но самым страшным и самым тяжёлым их воспоминанием было плавание на «Титанике» — и в особенности та холодная апрельская ночь, отнявшая у них почти всё дорогое.

Не один десяток лет оба они перечисляли средства жертвам крушения. Лиззи приносила цветы к надгробию человека, который так и не узнал, как был для неё важен, с тысяча девятьсот шестнадцатого и до самой смерти — пусть этого человека на «Титанике» и не было, он оказался одним из немногих, кто сумел понять, что им довелось пережить на борту этого корабля.

Она принесла бы цветы и на другую могилу, но тело Мэри Джейн Джеймс не было найдено. Лиззи, когда наконец-то вырвалась из-под опеки мисс Мэйд и скопила денег, похоронила на одном из лондонских кладбищ пустой гроб, а над ним установила мемориальную доску. Могила Мэри Джейн Джеймс пустовала — но цветы к ней носили исправнее, чем ко многим могилам, в которых кто-то спал.

Ведь только так Лиззи и могла достучаться до сестры и забрать последнее оскорбление.

В её силах было сделать только лишь это.

КОНЕЦ

notes

Примечания

1

Очень-очень художественно!!!

(всмысленеищитеисторическойправды)