Ответов, редактор Н- МАКСИМОВА.
Подписано
к
печати
30/ІѴ 1941 г.
л.
(4,15 уч.-изд. л.). 24 192 зн.
в иеч.
л.
Тираж 265 000. экз. А37330,
Заказ № 760.
Цена в переплете 1 р. 20 к.
6 печ;
.
Фабрика детской книги Изд-ва детской
литературы
ЦК
ВЛКСМ.
Москва,
Сущевский вал, 49.
^2^/л,
зствен
детская библиотека
М. Ю. ЛЕРМОНТОВ
Жизнь
расцвете.
Лермонтова оборвалась в
Тринадцатилетним мальчиком
чал
писать
уже
не
стихи,
а
двадцать
в
стало.
Лермонтов
страшное
стьянство
жил
сти, то есть
в
работал
и
время. Все
было тогда
семь
в
самом
он на-
лет
тяжелое
в
крепостной
помещиков.
и
кре-
многомиллионное
рабстве у
его
зависимо-
Помещики
крестьян своей собственностью и поступали с ними, как вздумается: изнуряли их
тяжелой
подневольной
работой, избивали,
продавали другим помещикам, морили голодом. Люди гибли тысячами от непосильного
труда, голода, болезней и зверских расправ.
Народ пытался бороться против царя и помещиков. То там, то тут стихийно возникали
восстания, но они жестоко подавлялись. Царь
и его правительство хорошо охраняли
существовавший в стране крепостной режим,
они
были заинтересованы в том, чтобы держать
народ в рабстве.
Страна в эти годы была тюрьмой для всех
трудящихся.
14 декабря 1825 года было первое открытое вооруженное выступление против царскосчитали
—
з
строя. Восставшие, или, как их потом называли, декабристы,
хотели
уничтожить крего
право и свергнуть самодержавие.
Маленькая группа первых русских революционеров, конечно, не могла победить. Они
сами понимали, что могут погибнуть. Но это
их не остановило.
Они хотели если не победить, то стать примером для народа
показать ему, что бороться с царским строем можно только с оружием в руках.
Декабристы были разгромлены. Некоторых
из них казнили. Многих сослали
в далекие,
дикие края
на погибель. Все тюрьмы были
переполнены.
Но, разгромив декабристов, царь Николай I
не мог остановить революционного движения.
Мечта декабристов исполнилась: они стали
примером для всех передовых людей.
Конечно, царь и его приближенные жестоко преследовали
всех, кто был против самодержавия. Многих людей ждали пытки и казни, тюрьмы, каторжные
рудники и мрачные
казармы. Они чахли и умирали в цветущем
возрасте.
Но они боролись, несмотря ни на что!
Среди передовых людей этой мрачной эпохи был и Лермонтов.
Он в детстве слышал рассказы взрослых о
первых русских революционерах
декабристах. Он слышал и видел, как тяжело живется
крестьянству.
Ему, как и Пушкину, было больно оттого,
что он ничего не мог сделать, чтоб облегчить
жизнь простого народа. Ему было стыдно за
своих современников,
которые
видели, как
страдает народ, и оставались спокойными.
постное
—
—
—
4
М. Ю. Лермонтов.
Пятнадцатилетним
Там
мальчиком
«Жалоба
стихотворение
стонет
человек
Друг! Этот край...
от
моя
он
написал
турка».
рабства
и
цепей!..
отчизна!
Стонущая от рабства и цепей страна, о которой идет речь в этом стихотворении, вовсе
не
Турция, а николаевская Россия, родина
Лермонтова.
В 1830 году во Франции произошла рево-
Лермонтову было тогда шестнадцать
Он горячо приветствовал восставший на-
люция.
лет.
род:
Опять вы, гордые, восстали
За независимость страны.
И снова перед вами пали
Самодержавия
сыны,
И знамя вольности кровавой
Явилося...
Тогда
же
он
обратился к декабристам,
Сибири. Он призывал
мящимся в тюрьмах
к
мужеству:
тоих
Сыны снегов, сыны славян,
Зачем вы мужеством упали?
Зачем? Погибнет ваш тиран,
Как все тираны погибали.
Тиран
это
царь.
Лермонтов следовал
примеру Рылеева и Пушкина: он ненавидел
царя, ненавидел всех верных царю людей и
предсказывал им гибель.
В детстве Лермонтов побывал на Кавказе
и навсегда полюбил этот край. Там в то время
шла война: русский царь старался подчинить
себе все вольные народы и жестоко расправлялся с людьми, которые не хотели ему покориться.
—
6
Описывая богатую
каза,
Лермонтов
и
суровую природу Кав-
большой, глубокой любо-
с
рассказывал в своих стихах о свободных
мужественных людях этого края, боровших-
вью
и
ся за
свою
Он
тал
их.
независимость.
писал
Он
что печатать
много
очень
любил
очень
можно
стихов,
Пушкина
только
но не
печа-
считал,
такие стихи, котои
рые были бы равными пушкинским.
Горячо сочувствуя горным народам, отстаивавшим
свою
независимость,
протестуя
против захватнических
войн самодержавия,
Лермонтов любил свою родину и свой родной
русский народ. С большой гордостью писал
он о войне 1812 года в стихотворении «Бородино», показав подлинного героя этой справедливой войны
народ.
8 февраля 1837 года Пушкин был смертельно ранен на дуэли, а 10 февраля он умер.
Огромные толпы народа в большом горе
стояли у дома, где провел свои последние часы великий народный
поэт. Народ
собрался,
чтобы молча выразить свою скорбь и любовь
к замечательному
человеку и свою ненависть
к царю и его приближенным, убившим Пуш—
кина.
в
В эти печальные дни в Петербурге из рук
руки передавалось стихотворение, начинав-
шееся такими
словами:
Погиб поэт!
невольник чести
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и с жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
—
Автором этих
Лермонтов.
стихов
—
был
двадцатидвух-
летний
7
Молодой
чам
поэт
с гневом
Пушкина, грозил
обращался
к
пала-
им:
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!
Это были первые стихи Лермонтова, которые сразу стали широко известными народу.
Их переписывали и распространяли по всей
стране.
Скоро
эти стихи
дошли до царя.
Тогда Лермонтова арестовали
Кавказ.
Для
ли
на
всех
и сослали
на
было ясно, что Лермонтова послапод пули,- чтоб
избавиться от
войну,
него.
На Кавказе Лермонтов пробыл до осени.
Там он написал несколько стихотворений и
свою замечательную
поэму «Песня про купца
Калашникова».
Враги ошиблись: он не погиб.
В Петербург он вернулся уже знаменитым
поэтом.
О
нем много
лодежи,
Но
читали
жить в
шлось.
говорили, особенно среди мои заучивали
его стихи.
Петербурге Лермонтову
Видя произвол, насилие,
народа,
произведениях
не
жестокое
приуг-
не мог молчать.
В своих
обличал царя и всю свору
его приближенных, а народ призывал к борьбе за свободу. Царь снова приказал выслать
его на Кавказ.
*
нетение
он
он
дорога! Снова Кавказ!
дрогнул. Перед отъездом он
написал
стихи, клеймившие презрением гнусный николаевский режим.
И
вот
—
снова
Лермонтов
8
не
При царском строе
было трудно,
сателям
ботать:
только
как
свободе,
всем
почти
они
как только они
ту народа,
их
Так было
с
талантливым
пи-
раговорить о
невозможно
начинали
становились
на
защи-
поскорее убрать.
Пушкиным. Так было и с Лер-
старались
монтовым.
1841 года вблизи Пятигорска Лербыл убит на дуэли.
Дуэль была подстроена царскими слугами.
Настойчивое желание царя таким образом ис27
июля
монтов
полнилось.
Лермонтов
смысле
слова,
не
был революционером
Но
как мы это понимаем.
в
том
в сво-
ей мятежной, негодующей, протестующей поэзии он был
лучшим выразителем
тревог и
исканий передовых людей эпохи. Он взывал
к правде,
беспокоил совесть молодого поколения, возбуждал
в
нем чувство
глубокого
недовольства
николаевской
действительностью, призывал к борьбе.
Он боролся за поэзию, которая «воспламеняла» бы «бойцов для битвы», за поэзию, полную высокой идейности, боевую и сильную.
Ясно поэтому, что царь и все его окружение видели в Лермонтове опасного
для себя
человека.
Он говорил в юности, что ему нужно дейИ всю свою недолгую жизнь он действовал так, как мог действовать только передовой человек, горячо любящий свою родину.
Жил Лермонтов очень мало, но то, что им
создано,
огромно по своему значению. Его
поэзия подготовила
Некрасова. Его стихи и
роман «Герой нашего времени» оказали большое влияние на творчество Льва Толстого.
ствовать.
9
Великий
русский критик В. Г. Белинский
стихотворенито время,
когда имя его в литературе сделается народным именем и гармонические звуки его поэзии
будут слышны в повседневном разговоре толпы, между толками ее о житейских заботах».
Пророчество Белинского сбылось. Весь советский народ любит и глубоко чтит Лермонтова.
своей замечательной
ях Лермонтова писал,
в
статье
о
что «недалеко
ПАРУС
Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом.
Что ищет он в стране далекой?
Чтб кинул он в краю родном?
Играют волны, ветер свищет,
И мачта
Увы! он
И не от
Под
Над
гнется
скрипит;
и
ищет
счастия
не
счастия
бежит!
струя светлей лазури,
луч солнца золотой,
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!
ним
ним
—
ТУЧИ
Тучки небесные,
вечные
странники!
Степью лазурною, цепью жемчужною
Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники
С милого севера в сторону южную.
и
Кавказский
вид.
С картины
Лермонтова,
Кто же вас гонит: судьбы ли решение?
Зависть ли тайная? злоба ль открытая?
Или на вас тяготит преступление?
Или друзей клевета ядовитая?
Нет, вам наскучили нивы бесплодные...
Чужды вам страсти и чужды страдания;
Вечно-холодные, вечно-свободные,
Нет у
вас
родины,
*
нет вам
#
изгнания.
*
На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна
И дремлет качаясь, и снегом сыпучим
Одета,
как
ризой,
она.
всё, что в пустыне далекой,
крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем
Прекрасная пальма растет.
И
снится
В
том
ей
Сосна.
С картины
Шишкина.
УТЕС
Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана;
Утром в путь она умчалась
По лазури весело играя;
Но
остался
влажный
тихонько
плачет
рано,
след в морщине
Старого утеса. Одиноко
Он стоит, задумался глубоко,
И
он
в
пустыне.
ИЗ ГЁТЕ
Горные вершины
Спят во тьме ночной;
Тихие долины
Полны свежей мглой;
Не пылит дорога,
Не дрожат листы...
Подожди немного,
Отдохнешь и ты.
КАЗАЧЬЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ
Спи,
младенец
мой
прекрасный,
Баюшки-баю.
Тихо смотрит месяц ясный
В колыбель твою.
Стану сказывать я
Песенку спою;
Ты
14
сказки,
дремли, закрывши
Баюшки-баю.
ж
глазки,
По
камням
струится
Терек,
Плещет мутный вал;
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал;
Но отец твой старый воин,
Закален в бою:
Спи, малютка, будь спокоен,
Баюшки-баю.
Сам узнаешь, будет время,
Бранное житье;
Смело вденешь ногу в стремя
И возьмешь ружье.
Я седельце боевое
Шелком разошью...
Спи, дитя мое родное,
Баюшки-баю.
Богатырь
будешь с виду
душой.
Провожать тебя я выйду
Ты махнешь рукой...
Сколько горьких слез украдкой
И
ты
казак
—
Я в туночь пролью!..
Спи, мой ангел, тихо, сладко,
Баюшки-баю.
Стану я тоской томиться,
Безутешно ждать;
Стану целый день молиться,
По ночам гадать;
думать, что скучаешь
Ты в чужом краю...
Спи ж, пока забот не знаешь,
Баюшки-баю.
Стану
Дам тебе я на дорогу
Образок святой:
15
і
В9§19о
Российская государственная
детская
библиотека
Тьі его, моляся богу,
Ставь перед собой;
Да
готовясь в
Помни
Спи,
бой опасный,
мать свою...
младенец мой
Баюшки-баю.
прекрасный,
БОРОДИНО
«Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!»
—
«Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри
не вы!
Плохая им досталась доля:
Не многие вернулись с поля...
Не будь на то господня воля,
Не отдали б Москвы.
—
«Мы долго
отступали,
молча
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?»
«И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться. где на воле!
Избранное
\
/Г^Х ГЫ*ЗА
)
____
^
чш~~~
Построили редут.
ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
У
наших
И
леса
синие
Французы
верхушки
тут как тут.
—
«Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат, мусью:
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!
«Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
«Пора добраться до картечи!»
И вот на поле грозной сечи
Ночная
пала
тень.
«Прилег вздремнуть
И
слышно
я у лафета,
было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил, весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус.
«И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам...
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.
18
'Перед
Бородинским
боем.
«И молвил он, сверкнув очами:
«Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте ж под Москвой,
Как наши братья умирали!»
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.
«Ну ж был денёк! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
И всё на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны
с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нами,
Все побывали тут.
«Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.
«Изведал враг в тот день немало,
Чтб значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась
как наши груди,
—
Смешались
И
в
кучу кони, люди,
орудий
протяжный вой...
залпы тысячи
Слились
в
«Вот смерклось. Были все
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять...
Вот затрещали барабаны
готовы
—
'
Бородино.
бусурманы.
И отступили
Тогда
считать
Товарищей
мы
раны,
стали
считать.
«Да, были люди
Могучее, лихое
Богатыри
—
в наше
время,
племя:
не
вы.
Плохая им досталась доля:
Не многие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
Не отдали б Москвы».
ДВА ВЕЛИКАНА
В
шапке
золота
Старый русский
Поджидал
Из далеких
к
литого
великан
себе другого
чуждых стран.
21
За горами, за долами
Уж гремел об нем рассказ;
И померяться главами
Захотелось им хоть раз.
И пришел с грозой военной
Трехнедельный удалец
И рукою дерзновенной
Хвать за вражеский венец!
—
Но улыбкой
роковою
Русский витязь отвечал:
Посмотрел
тряхнул главою...
Ахнул дерзкий
и упал!
—
—
Но упал он в дальнем море
На неведомый гранит,
Там, где буря на просторе
Над пучиною шумит.
СПОР
Как-то раз перед толпою
Соплеменных гор
У Казбека с Шат-горою г
Был великий спор.
«Берегись!
—
сказал
Седовласый
Казбеку
Шат.
Покорился человеку
Ты недаром, брат!
Он настроит дымных келий
По уступам гор;
В глубине твоих ущелий
Загремит топор.
'.
Шат-гора
—
гора
Эльбрус.
—
И железная лопата
В каменную грудь,
Добывая медь и злато,
Врежет страшный путь!
Уж проходят
караваны
скалы,
Где носились лишь туманы
Да цари-орлы.
Люди хитры! Хоть и труден
Первый был скачок,
Через
Берегися!
те
многолюден
И _могуч Восток!»
«Не боюся я Востока,
Отвечал Казбек,
—
—
—
Род людской
там
Уж девятый
спит
глубоко
век.
23
Посмотри: в тени чинары
Пену сладких вин
На
узорные шальвары
Сонный льет грузин;
И, склонясь в дыму кальяна
На цветной диван,
У жемчужного фонтана
Молвил старый Шат.
Вот на севере в тумане
Что-то видно, брат!»
—
—
Тайно был Казбек огромный
Вестью той смущен,
И, смутясь, на север темный
Взоры кинул он.
И туда в недоуменье
Смотрит, полный дум;
Видит странное движенье,
Слышит звон и шум.
От Урала до Дуная,
До большой реки,
Колыхаясь и сверкая,
Движутся
полки.
Веют белые султаны,
Как степной ковыль,
Мчатся пестрые уланы,
Подымая
пыль.
Боевые батальоны
Тесно в ряд идут;
Впереди несут знамены,
В барабаны бьют.
Батареи медным строем
Скачут и гремят,
И, дымясь, как перед боем,
Фитили горят.
И, испытанный трудами
Бури боевой,
Их ведет, грозя очами,
Генерал седой.
Идут все полки могучи,
Шумны, как поток,
Страшно медленны, как тучи,
Прямо на восток.
*
* *
зловещей думой,
Полный черных снов,
Стал считать Казбек угрюмый
И не счел врагов...
И
томим
—
Грустным взором
он окинул
Племя гор своих,
Шапку 1 ни брови надвинул
И навек затих.
1
Горцы
вершине
называют
Казбека.
—
шапкою
Примечание
облака, постоянно
Лермонтова.
лежащие
на
ИЗ ПОЭМЫ «ХАДЖИ АБРЕК»
Взошла заря. Из-за туманов,
На небосклоне голубом,
Главы гранитных великанов
Встают, увенчанные льдом.
В ущельи облако проснулось,
Как парус розовый, надулось
И понеслось по вышине.
Всё дышит утром. За оврагом,
По косогору, едет шагом
Черкес на борзом скакуне.
Еще
ленивое
светило
Росы холмов не осушило.
Со скал высоких, над путем,
Склонился дикий виноградник;
Его серебряным дождем
Кавказ.
С картины Лермонтова.
Осыпан
часто
и всадник;
повода,
конь
Небрежно бросив
Красивой плеткой
он
махает
И песню дедов иногда,
Склонясь на гриву, запевает.
И дальний отзыв за горой
Уныло вторит песне той.
ДАРЫ ТЕРЕКА
Терек
воет, дик
Меж утесистых
Буре
плач
его
и
подобен,
Слезы брызгами
Но,
по
степи
злобен,
громад,
летят.
разбегаясь,
Он лукавый принял вид
И, приветливо ласкаясь,
Морю Каспию журчит:
«Расступись,
о
старец-море,
Дай приют моей волне!
Погулял я на просторе,
Отдохнуть пора бы мне.
Я родился у Казбека,
Вскормлен грудью облаков,
С чуждой властью человека
Вечно спорить был готов.
Я, сынам твоим в забаву,
Разорил родной Дарьял,
И валунов
им,
на
славу,
Стадо целое пригнал».
склонясь на мягкий берег,
Каспий стихнул, будто спит,
И опять, ласкаясь, Терек
Старцу на ухо журчит:
Но,
27
Дарьяльское
ущелье.
С
картины
Лермонтова.
«Я привез тебе гостинец!
То гостинец не простой:
С поля битвы кабардинец,
Кабардинец удалой.
Он в кольчуге драгоценной,
В налокотниках стальных:
Из Корана стих священный
Писан золотом на них.
Он угрюмо сдвинул брови,
И усов его края
Обагрила знойной крови
Благородная струя;
Взор открытый, безответный
Полон старою враждой;
По затылку чуб заветный
Вьется черною космой».
Терек.
Но, склонясь на мягкий берег,
Каспий дремлет и молчит;
И, волнуясь, буйный Терек
Старцу снова говорит:
«Слушай,
дядя: дар бесценный!
Что другие все дары?
Но его от всей вселенной
Я таил до сей поры.
Я примчу к тебе с волнами
Труп
казачки
молодой,
С темно-бледными плечами,
С светлорусою косой.
Грустен лик ее туманный,
Взор так тихо, сладко спит,
А
на
грудь
Струйка
из
алая
малой раны
бежит.
29
По красотке-молодице
Не тоскует над рекой
Лишь один во всей станице
Казачина гребенской.
Оседлал он вороного,
И в горах, в ночном бою,
На кинжал чеченца злого
Сложит голову свою».
Замолчал поток сердитый,
И над ним, как снег бела,
Голова с косой размытой,
Колыхался,
И старик
всплыла.
во
блеске
Встал, могучий,
власти
гроза,
И оделись влагой страсти
Темносиние глаза.
Он взыграл, веселья полный,
И в объятия свои
Набегающие
Принял
с
как
волны
ропотом любви.
ТРИ ПАЛЬМЫ
(Восточное сказание)
В
песчаных
Три гордые
степях
пальмы
аравийской
высоко
земли
росли.
ними из почвы бесплодной,
Журча, пробивался волною холодной,
Хранимый, под сенью зелёных листов,
От знойных лучей и летучих песков.
Родник между
И многие годы неслышно прошли;
Но странник усталый из чуждой земли
30
В пустыне.
студеной
кущей зеленой,
И стали уж сохнуть от знойных лучей
Роскошные листья и звучный ручей.
Пылающей грудью
Еще не склонялся
ко
влаге
под
И стали три пальмы на бога роптать:
«На то ль мы родились, чтоб здесь увядать?
Без пользы в пустыне росли и цвели мы,
Колеблемы вихрем и зноем палимы,
Ничей благосклонный не радуя взор?..
Неправ твой, о небо, святой приговор!»
И только замолкли
в дали голубой
Столбом уж крутился песок золотой,
Звонков раздавались нестройные звуки,
Пестрели коврами покрытые вьюки,
И шел, колыхаясь, как в море челнок,
Верблюд за верблюдом, взрывая песок.
—
твердых горбов
шатров;
Их смуглые ручки порой подымали,
И черные очи оттуда сверкали...
И, стан худощавый к луке наклоня,
Араб горячил вороного коня.
Мотаясь,
Узорные
висели
полы
меж
походных
И конь на дыбы подымался порой,
И прыгал, как барс, пораженный стрелой;
И белой одежды красивые складки
По плечам фариса вились в беспорядке;
И, с криком и свистом несясь по песку,
Бросал и ловил он копье на скаку.
•Вот к пальмам подходит, шумя, караван:
В тени их веселый раскинулся стан.
Кувшины, звуча, налилися водою,
32
И, гордо
кивая
Приветствуют
И щедро
махровой главою,
пальмы
поит их
нежданных
студеный ручей.
гостей,
Но только что сумрак на землю упал,
По корням упругим топор застучал,
И пали без жизни питомцы столетий!
Одежду их сбрвали малые дети,
Изрублены были тела их потом,
И медленно жгли их до утра огнем.
Когда
запад умчался туман,
свой путь совершал караван;
же на
Урочный
И следом
Виднелся
И солнце
А ветром
печальным
лишь
пепел
остатки
их
на
почве
седой
и
бесплодной
холодный;
сухие дожгло,
потом разнесло.
в степи
И ныне всё дико и пусто кругом
Не шепчутся листья с гремучим ключом:
Напрасно пророка о тени он просит
Его лишь песок раскаленный заносит,
Да коршун хохлатый, степной нелюдим,
Добычу терзает и щиплет над ним.
—
—
УЗНИК
Отворите мне темницу,
Дайте мне сиянье дня,
Черноглазую
Черногривого
девицу,
коня!
Я красавицу младую
Прежде сладко поцелую,
На коня потом вскочу,
В степь, как ветер, улечу.
3
Избранное
Но
тюрьмы высоко,
окно
Дверь тяжелая с замком;
Черноокая далеко
В
пышном
Добрый
тереме
своем;
конь в зеленом
поле
Без узды, один, по воле
Скачет весел и игрив,
Хвост по ветру распустив...
Одинок
Стены
отрады:
кругом,
светит луч лампады
я
—
нет
голые
Тускло
Умирающим
Только
огнем;
слышно
Звучномерными
—
за
дверями
шагами
Ходит в тишине ночной
Безответный часовой.
ИЗ ПОЭМЫ «БОЯРИН ОРША»
...Светает.
В поле
тишина.
Густой туман, как пелена
С посеребренною каймой,
Клубится над Днепром рекой.
И сквозь него высокий бор,
Рассыпанный по скату гор,
Безмолвно смотрится в реке,
Едва чернея вдалеке.
И
из-за
Выходят
А
тех
густых лесов
стаи
облаков,
них, огнем горя,
Выходит красная заря.
Блестят кресты монастыря;
По длинным башням и стенам
И по расписанным вратам
из-за
Прекрасный, чистый и живой,
Как счастье жизни молодой,
Играет луч ее златой.
ИЗ ПОЭМЫ «БОЯРИН ОРША»
Зима! Из глубины снегов
Встают, чернея, пни дерев,
Как призраки, склонясь челом
Над замерзающим Днепром.
Глядится тусклый день
Прозрачных льдин
и
Овраги снегом. На заре
—
в
стекло
занесло
Лишь заяц крадется к норе
И, прыгая назад, вперед,
Свой след запутанный кладет;
Да иногда, во тьме ночной,
Раздастся псов протяжный вой,
Когда, голодный и худой,
Обходит волк вокруг гумна.
И если в. поле тишина,
То даже слышны издали
Его тяжелые шаги,
И скрип, и щелканье зубов;
И каждый вечер меж кустов
Сто ярких глаз, как свечи в ряд,
Во моаке прыгают, блестят...
РОДИНА
Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит ее рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
3*
35
Ни темной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.
Но я люблю
за что, не знаю сам!
Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям...
Проселочным путем люблю скакать в телеге
И, взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень;
—
—
Люблю дымок спаленной жнивы,
В степи ночующий обоз
И на холме средь желтой нивы
Чету белеющих берез.
С отрадой, многим незнакомой,
Я вижу
полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно;
И в праздник, вечером росистым,
Смотреть
до полночи
На пляску
Под говор
с
топаньем
и
свистом
мужичков.
пьяных
*
готов
*
*
листок оторвался от ветки родимой
И в степь укатился, жестокою бурей гонимый;
Засох и увял он от холода, зноя и горя;
И вот наконец докатился до Черного моря.
Дубовый
У Черного моря чинара стоит молодая;
С ней шепчется ветер, зеленые ветви лаская;
На ветвях зеленых качаются райские птицы;
Поют они песни про славу морской царь-
девицы.
36
И странник прижался у корня чинары
Приюта
И
так
высокой;.
время он молит с тоскою глубокой,
говорит он: «Я бедный листочек
на
До срока созрел
Один
я и
вырос
в
дубовый,
суровой.
отчизне
без цели по свету нощуся давно я,
без тени, увял я без сна и покоя.
Прими же пришельца меж листьев своих
изумрудных,
Немало я знаю рассказов мудреных
и чудных».
•
Засох
и
я
—-
«На
что
тебя?
мне
Ты
пылен
и
Ты
много
видал
желт,
—
младая
отвечает
чинара.
—
и
сынам
не
—
да
чему мне твои
к
Мой слух утомили давно уж
пара.
небылицы?
и
райские
Иди себе дальше; о странник! тебя
Я солнцем любима; цвету для него
По небу
И корни
—
моим свежим
птицы.
я не
и
знаю!
блистаю;
раскинула здесь на просторе;
умывает холодное море».
я ветви
мои
РУСАЛКА
1
Русалка плыла по реке голубой,
Озаряема полной луной;
И старалась
она
Серебристую
доплеснуть до луны
пену волны.
37
2
И шумя
крутясь, колебала река
в ней облака;
И пела русалка
и звук ее слов
Долетал до крутых берегов.
и
Отраженные
—
3
И
пела
русалка:
«На дне у
меня
Играет мерцание дня;
Там рыбок златые гуляют
Там хрустальные
стада;
города;
есть
4
«И
подушке из ярких песков,
густых тростников,
Спит витязь, добыча ревнивой волны,
Спит витязь чужой стороны...
там
на
Под
тенью
5
«Расчесывать кольцы шелковых кудрей
Мы любим во мраке ночей,
И в чело и в уста мы в полуденный час
Целовали красавца не раз;
6
«Но
к
страстным
Остается
Он спит,
и,
—
он
лобзаньям,
хладен
и
не
знаю
зачем,
нем,
склонившись
на
перси
ко
Он
38
не
дышит, не шепчет во сне».
мне,
7
Так
И,
пела русалка над синей рекой,
Полна непонятной тоской;
шумно катясь, колебала река
Отраженные в ней облака.
ВОЗДУШНЫЙ
КОРАБЛЬ
(Из Цедлица)
По синим волнам океана,
Лишь звезды блеснут в небесах,
Корабль одинокий несется,
Несется на всех парусах.
Не гнутся высокие мачты,
На них флюгера не шумят,
И молча в открытые люки
Чугунные
пушки глядят.
Не слышно на нем капитана,
Не видно матросов на нем;
Но скалы, и тайные мели,
И бури ему нипочем.
Есть остров
Пустынный
на
и
том
океане
—
мрачный гранит;
На острове том есть могила,
А в ней император зарыт.
Зарыт он без почестей бранных
Врагами в сыпучий песок,
Лежит на нем камень тяжелый,
Чтоб встать он из гроба не мог.
39
И в час его грустной кончины,
В полночь, как свершается год,
К высокому берегу тихо
Воздушный корабль пристает.
Из гроба тогда император,
Очнувшись, является вдруг;
На нем треугольная шляпа
И серый походный сюртук.
Скрестивши могучие руки,
Главу опустивши на грудь,
Идет
И
рулю
и к
он садится
быстро пускается
в
путь.
Несется он к Франции милой,
Где славу оставил и трон,
Оставил наследника-сына
И старую гвардию он.
И
родную
мраке ночном,
сердце трепещет
только что землю
Завидит
Опять
И очи
во
его
пылают
огнем.
На берег большими шагами
Он смело и прямо идет,
Соратников громко он кличет
И маршалов грозно зовет.
Но, спят усачи-гренадеры
В равнине, где Эльба шумит,
Под снегом холодной России,
Под знойным песком пирамид.
—
Воздушные
корабль.
И маршалы зова не слышат:
Иные погибли в бою,
Другие ему изменили
И продали шпагу свою.
И, топнув о землю ногою,
Сердито он взад и вперед
По тихому берегу ходит,
И
снова
Зовет
он
он
громко зовет:
любезного сына,
Опору в превратной судьбе;
Ему обещает полмира,
А Францию только себе.
Но в цвете надежды и силы
Угас его царственный сын,
И долго, его поджидая,
Стоит император один.
Стоит он и тяжко вздыхает,
Пока озарится восток,
И капают горькие слезы
Из глаз на холодный песок.
на корабль свой волшебный,
Главу опустивши на грудь,
Идет и, махнувши рукою,
В обратный пускается путь.
Потом
ИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ «Я К ВАМ пишу:
СЛУЧАЙНО! ПРАВО...»
Раз
это было под Гихами
Мы проходили темный лес;
Огнем дыша, пылал над нами
Лазурно-яркий свод небес.
—
42
—
При Валерике.
С
картины
Лермонтова.
Нам был обещан бой жестокий.
Из гор Ичкерии далекой
Уже в Чечню на братний зов
Толпы стекались удальцов.
Над допотопными
лесами
Мелькали маяки кругом;
И дым их то вился столпом,
То расстилался облаками;
И оживилися леса;
Скликались дико голоса
Под их зелеными шатрами.
Едва лишь выбрался обоз
В поляну, дело началось;
Чу! в арьергард орудья просят;
Вот ружья из кустов [вьйносят,
Вот тащат за ноги людей
И кличут громко лекарей;
А вот и слева, из опушки,
43
Вдруг
с гиком
И градом пуль
Отряд
кинулись
на пушки;
вершин дерев
с
Впереди
осыпан.
же
Всё тихо... там между кустов
Бежал поток. Подходим ближе.
Пустили несколько гранат;
Еще подвинулись; молчат;
Но вот над бревнами завала
Ружье
как
будто заблистало;
Потом мелькнуло шапки две;
И вновь всё спряталось в траве.
То было грозное молчанье,
Не долго длилося оно,
Но в этом странном ожиданье
Забилось сердце не одно.
Вдруг залп... Глядим: лежат рядами.
Что нужды? здешние полки
Народ испытанный... «В штыки,
Дружнее!»
раздалось за нами.
Кровь загорелася в груди!
Все офицеры впереди...
—
Верхом
помчался
на
завалы
успел спрыгнуть с коня...
«Ура!»
и смолкло. «Вон кинжалы,
В приклады!»
и пошла резня.
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко,
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть...
(И зной и битва утомили
Меня), но мутная волна
Была тепла, была красна.
Кто
не
—
—
На берегу, под
Пройдя
44
завалов
тенью
дуба,
первый ряд,
Сражение
при
Валерике. С
картины
Лермонтова.
Стоял кружок. Один солдат
Был на коленах; мрачно, грубо
Казалось выраженье лиц,
Но слезы капали с ресниц,
Покрытых пылью... На шинели,
Спиною к дереву, лежал
Их капитан. Он умирал;
В груди его едва чернели
Две ранки; кровь его чуть-чуть
Сочилась. Но высоко грудь
И трудно подымалась, взоры
Бродили страшно, он шептал:
«Спасите, братцы!
Тащат в горы...
—
45
Постойте
ранен генерал...
Не слышат...» Долго он стонал,
Но всё слабей и понемногу
Затих и душу отдал богу;
На ружья опершись, кругом
Стояли усачи седые,
И тихо плакали... потом
Его останки боевые
—
Накрыли бережно
плащом
И понесли. Тоской томимый,
Им вслед смотрел [я], недвижимый.
Меж тем товарищей, друзей
Со вздохом возле называли;
Но не нашел в душе моей
Я сожаленья, ни печали.
Уже затихло всё; тела
Стащили в кучу; кровь текла
Струею дымной по каменьям,
Ее тяжелым испареньем
Был полон воздух. Генерал
Сидел
в тени
на
барабане
И донесенья принимал.
Окрестный лес, как бы в тумане,
Синел в дыму пороховом.
А там вдали грядой нестройной,
Но вечно гордой и спокойной,
Тянулись горы
и Казбек
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет?.. Небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он
зачем?
Галуб прервал мое мечтанье,
Ударив по плечу; он был
—
—
Кунак мой:
я его спросил,
Как месту этому названье?
Он отвечал мне: «Валерик,
А перевесть на ваш язык,
Так будет речка смерти: верно,
Дано старинными людьми».
«А сколько их дралось примерно
Сегодня?»
«Тысяч до семи».
«А много горцы потеряли?»
«Как знать?»
«Зачем вы не считали!»
«Да ! будет,
кто-то тут сказал,
Им в память этот день кровавый!»
Чеченец посмотрел лукаво
И головою покачал.
—
—
—
—
—
—
—
—
ИЗ ПОЭМЫ «МЦЫРИ*
«Ты помнишь, в детские года
Слезы не знал я никогда;
Но тут я плакал без стыда.
Кто видеть мог?
лишь темный
Да месяц, плывший средь небес!
Озарена его лучом,
Покрыта мохом и песком,
Непроницаемой стеной
Окружена, передо мной
Была поляна. Вдруг по ней'
Мелькнула тень, и двух огней
Промчались искры... и потом
Какой-то зверь одним прыжком
Из чащи выскочил и лег,
—
Играя,
навзничь
на
лес
песок.
То был пустыни вечный гость,
Могучий барс. Сырую
Он грыз
и
весело
кость
визжал;
47
*
То взор кровавый устремлял,
Мотая ласково хвостом,
На полный месяц; и на нем
Шерсть
Я ждал,
отливалась
Минуту битвы
серебром.
рогатый сук,
схватив
сердце вдруг
Зажглося жаждою борьбы
И крови... Да! рука судьбы
Меня вела иным путем...
Но нынче я уверен в том,
Что быть бы мог в краю отцов
Не из последних удальцов.
«Я
ждал.
И
—
вот в тени
Врага почуял он, и вой
Протяжный, жалобный
Раздался вдруг...
ночной
как
и начал
стон,
он
Сердито лапой рыть песок,
Встал на дыбы, потом прилег,
И первый бешеный скачок
Мне страшной смертию грозил...
Но я его предупредил.
Удар мой верен был и скор.
Надежный сук мой, как топор,
Широкий лоб его рассек...
Он застонал, как человек,
И опрокинулся... Но вновь,
Хотя лила из раны кровь
Густой широкою волной,
Бой закипел,
—
смертельный бой!
«Ко мне он кинулся на грудь,
Но в горло я успел воткнуть
И там два раза повернуть
Мое оружье... Он завыл,
Рванулся из последних сил,
И мы, сплетясь, как пара змей,
Обнявшись крепче двух друзей,
Упали разом
и во мгле
Бой продолжался на земле.
И я был страшен в этот миг.
Как барс пустынный, зол и дик,
—
Я пламенел, визжал,
как
он;
Как будто сам я был рожден
В семействе барсов и волков,
Под свежим пологом лесов.
Казалось, что слова людей
Забыл
я
—
Родился
ив
тот
груди
моей
ужасный крик,
Как будто с детства мой язык
К иному звуку не привык...
Но враг мой стал изнемогать,
Метаться,
Сдавил
медленней дышать,
в последний раз...
меня
Зрачки его недвижных глаз
Блеснули грозно
и потом
Закрылись тихо вечным сном;
—
Но с торжествующим врагом
Он встретил смерть лицо к лицу,
Как в битве следует бойцу!..
ИЗ ПОЭМЫ «МЦЫРИ»
...Казалось
мне,
лежу на влажном дне
Глубокой речки,
и была
Что
я
—
Кругом
таинственная
Журча,
вливалася
И жажду вечную
Как лед холодная
И
4
Избранное
я
боялся
лишь
мгла.
поя,
струя,
мне в грудь...
заснуть,
—
49
Так было сладко, любо мне...
А надо мною в вышине
Волна теснилася к волне,
И солнце сквозь хрусталь волны
Сияло сладостней луны,
И рыбок пестрые стада
В лучах играли иногда.
И помню я одну из них:
Она приветливей других
Ко мне ласкалась, чешуей
Была покрыта золотой
Ее спина.
Она вилась
Над головой моей не раз,
И взор ее зеленых глаз
Был грустно нежен и глубок...
И
надивиться я не мог!
Ее сребристый голосок
Мне речи странные шептал,
И пел, и снова замолкал.
—
—
—
Он говорил: «Дитя мое,
Останься здесь со мной:
В воде привольное житье,
И холод, и покой.
Я созову
моих
сестер!
Мы пляской круговой
Развеселим туманный взор
И дух усталый твой.
Усни! Постель
твоя
мягка,
Прозрачен твой покров.
Пройдут года, пройдут века
Под говор чудных
снов.
О милый мой, не утаю,
Что я тебя люблю,
Люблю, как вольную струю,
Люблю,
как
жизнь мою...»
БЕГЛЕЦ
(Горская легенда)
Гарун бежал быстрее лани,
Быстрей, чем заяц от орла;
Бежал он в страхе с поля брани,
Где кровь черкесская текла;
и два родные брата
За честь и вольность там легли;
И под пятой у супостата
Лежат их головы в пыли.
Их кровь течет и просит мщенья,
Гарун забыл свой долг и стыд;
Он растерял в пылу сраженья
Винтовку, шашку
и бежит!
Отец
—
И скрылся день;
Одели
темные
клубясь, туманы
поляны
Широкой белой пеленой;
Пахнуло холодом с востока,
И над
Встал
пустынею
тихо месяц
Усталый,
пророка
золотой!..
томимый,
жаждою
С лица
стирая
Кругом
молчанье
кровь и пот,
Гарун меж скал аул родимый
При лунном свете узнает;
Подкрался он, никем не зримый...
и
покой,
«
С кровавой битвы невредимый
Лишь он один пришел домой;
И к сакле он спешит знакомой,
Там блещет свет, хозяин дома;
Скрепясь душой как только мог,
Гарун ступил через порог;
Селима звал он прежде другом,
Селим пришельца не узнал;
На ложе, мучимый недугом,
Один,
он молча умирал...
«...Велик аллах! от злой отравы
Он светлым ангелам своим
Велел беречь тебя для славы!»
«Что нового?»
спросил Селим,
Подняв слабеющие вежды,
—
—
—
Аул.
Кавказский
вид.
С картины Лермонтова.
И взор блеснул огнем надежды!..
И он привстал, и кровь бойца
Вновь разыгралась в час конца.
«Два дня мы билися в теснине;
Отец мой пал, и братья с ним;
И скрылся я один в пустыне,
Как зверь, преследуем, гоним;
С окровавленными ногами
От острых камней и кустов,
Я шел безвестными тропами
По следу вепрей и волков;
Черкесы гибнут
враг повсюду...
Прими меня, мой старый друг;
И вот пророк! твоих услуг
—
Я до
могилы не
забуду!..»
53
И умирающий
«Ступай
—
в
ответ:
достоин
ты
презренья.
Ни крова, ни благословленья
Здесь у меня для труса нет!..»
Стыда и тайной муки полный,
Без гнева вытерпев упрек,
Ступил опять Гарун безмолвный
За неприветливый порог.
И саклю новую минуя,
На миг остановился он,
И прежних дней летучий сон
Вдруг обдал жаром поцелуя
Его холодное чело.
И стало сладко и светло
Его душе; во мракеночи,
Казалось,
Блеснули
пламенные
ласково
очи
пред ним;
И он подумал: «Я любим;
Она лишь мной живет и дышит...»
И хочет он взойти
и слышит,
И слышит песню старины...
И стал Гарун бледней луны:
—
«Месяц
плывет
И тих и спокоен,
А юноша-воин
На битву идет.
Ружье заряжает джигит,
А дева ему говорит:
Мой милый, смелее
Вверяйся ты року,
Молися востоку,
Будь верен пророку,
Будь славе вернее.
Своим изменивший
Изменой кровавой,
Врага не сразивши,
64
Погибнет без славы,
Дожди его ран не обмоют,
И звери костей не зароют.
Месяц
плывет
И тих и спокоен,
А юноша-воин
На битву идет».
поникнув, с быстротою
свой продолжает путь,
И крупная слеза порою
С ресницы падает на грудь...
Но вот, от бури наклоненный,
Пред ним родной белеет дом;
Главой
Гарун
'
Надеждой снова ободренный,
Гарун стучится под окном.
Там, верно, теплые молитвы
Восходят к небу за него;
Старуха мать ждет сына с битвы,
Но ждет
его
не
одного!..
«Мать, отвори! Я странник бедной,
Я твой Гарун, твой младший сын;
Сквозь пули русские безвредно
Пришел к тебе!»
«Один?»
«Один!..»—
«А где отец и братья?»
«Пали!
Пророк их смерть благословил,
—
—
—
И ангелы их души взяли».
«Ты отомстил?»
«Не отомстил...
Но я стрелой пустился в горы,
Оставил меч в чужом краю,
Чтобы твои утешить взоры
И утереть слезу твою...»
«Молчи, молчи! гяур лукавой,
Ты умереть не мог со славой,
Так удались, живи один.
Твоим стыдом, беглец свободы,
—
—
—
55
Аул.
Не омрачу я стары годы,
Ты раб и трус
и мне не сын!..»
Умолкло слово отверженья,
И всё кругом объято сном.
—
Проклятья, стоны
Звучали долго под
и
моленья
окном;
И наконец удар кинжала
несчастного позор...
И мать поутру увидала...
И хладно отвернула взор.
И труп, от праведных^изгнанный,
Никто к кладбищу не" отнес,
И кровь с его глубокой раны
Лизал, рыча, домашний пес;
Ребята малые ругались
Над хладным телом мертвеца,
Пресек
56
В преданьях вольности остались
Позор и гибель беглеца.
Душа его от глаз пророка
Со страхом удалилась прочь;
И тень его в горах востока
Поныне бродит в темну ночь,
И под окном поутру рано
Он в сакли просится, стуча,
Но,
внемля
громкий
Бежит опять под
Как прежде бегал
стих
сень
Корана,
тумана,
от меча.
ПЕСНЯ ПРО ЦАРЯ ИВАНА ВАСИЛЬЕВИЧА,
МОЛОДОГО ОПРИЧНИКА И УДАЛОГО
КУПЦА КАЛАШНИКОВА
Ох
ты
гой еси, царь
Иван Васильевич!
Про тебя нашу песню сложили мы,
Про твово любимого опричника
Да про
смелого купца, про Калашникова;
Мы сложили ее на старинный лад,
Мы певали ее под гуслярный звон
И причитывали да присказывали.
Православный народ ею тешился,
А боярин Матвей Ромодановский
Нам чарку поднес меду пенного,
А боярыня его белолицая
Поднесла нам на блюде серебряном
Полотенцо новое, шелком шитое.
Угощали нас три дни, три ночи,
И всё слушали
—
не
наслушались.
57
I
Не сияет на небе солнце красное,
Не любуются им тучки синие:
То за трапезой сидит во златом венце,
Сидит грозный царь Иван Васильевич.
Позади его стоят стольники,
Супротив
его всё
бояре
да
князья,
По бокам его всё опричники;
И пирует царь во славу божию,
В удовольствие свое и веселие.
Улыбаясь, царь повелел тогда
Вина сладкого заморского
Нацедить в свой золоченый ковш
И поднесть его опричникам.
И все пили, царя славили.
Лишь один
из
них, из опричников,
Удалой боец,, буйный молодец,
Рисунок
В
золотом
В.
ковше не мочил
Опустил он в землю
Опустил головушку
А
в
Васнецова,
очи
усов;
темные,
на широку грудь,
груди его, была дума крепкая.
—
Вот нахмурил царь брови черные
И навел на него очи зоркие,
Словно ястреб взглянул с высоты небес
На младого голубя сизокрылого,
Да не поднял глаз молодой боец.
Вот об землю царь стукнул палкою,
И дубовый пол на полчетверти
Он железным пробил оконечником,
Да не вздрогнул и тут молодой боец.
Вот промолвил царь слово грозное,
И очнулся тогда добрый молодец.
—
—
—
59
«Гей ты, верный наш слуга, Кирибеевич,
Аль ты думу затаил нечестивую?
Али славе нашей завидуешь?
Али служба тебе честная прискучила?
Когда всходит месяц
звезды радуются,
Что светлей им гулять по поднебесью;
А которая в тучку прячется,
Та стремглав на землю падает...
—
Неприлично .же Тебе, Кирибеевич,
Царской радостью гнушатися:
А из роду ты ведь Скуратовых,
И
семьею ты
вскормлен Малютиной!..»
Отвечает так Кирибеевич,
Царю грозному в пояс кланяясь:
«Государь
ты наш, Иван Васильевич!
Не кори ты раба недостойного:
Сердца жаркого не залить вином,
Думу черную
не запотчевать!
А прогневал я тебя
воля царская:
Прикажи казнить, рубить голову;
Тяготит она плечи богатырские,
И сама к сырой земле она клонится».
—
—
ему царь Иван Васильевич:
бы тебе, молодцу, кручиниться?
Не истерся ли твой парчевой кафтан?
Не измялась ли шапка соболиная?
Не казна ли у тебя поистратилась?
Иль зазубрилась сабля закаленая?
Или конь захромал худо кованый?
Или с ног тебя сбил на кулачном бою,
И
сказал
«Да об
чем
На Москве-реке,
Отвечает
Покачав
60
так
сын
купеческий?»
Кирибеевич,
головою
кудрявою:
«Не родилась та рука заколдованная
Ни в боярском роду, ни в купеческом;
Аргамак мой степной ходит весело;
Как стекло горит сабля вострая;
А на праздничный день твоей милостью
Мы не хуже другого нарядимся.
Как я сяду-поеду на лихом коне
За Москву-реку покататися,
Кушачком подтянуся шелковым,
Заломлю на бочок шапку бархатную,
Черным соболем отороченную,
У ворот стоят у тесовыих
Красны девушки да молодушки
И любуются, глядя, перешептываясь;
Лишь одна не глядит, не любуется,
Полосатой фатой закрывается...
—
«На святой Руси, нашей матушке,
Не найти, не сыскать такой красавицы:
Ходит
плавно
Смотрит
Молвит
будто лебедушка,
как голубушка,
—
сладко
—
соловей поет,
румяные,
Как заря на небе божиим;
Косы русые, золотистые,
В ленты яркие заплетенные,
По плечам бегут, извиваются,
С грудью белрю цалуются.
Во семье родилась она купеческой,—
Прозывается Аленой Дмитревной.
Горят
слово
щеки
—
ее
«Как увижу ее,
я
и
сам
не
свой:
Опускаются руки сильные,
Помрачаются очи бойкие;
Скучно, грустно мне, православный
Одному по свету маяться.
царь,
бі
Опостыли мне кони легкие,
Опостыли наряды парчевые,
И не інадо мне золотой казны:
С кем казною своей поделюсь теперь?
Перед кем покажу удальство свое?
Перед кем я нарядом похвастаюсь?
«Отпусти
меня в степи
Приволжские,
На житье на вольное, на казацкое.
Уж сложу я там буйную головушку
И сложу на копье бусурманское;
И разделют по себе злы татаровья
Коня доброго, саблю острую
И седельце браное черкасское.
Мои очи слезные коршун выклюет,
Мои кости сирые дождик вымоет,
И без похорон горемычный прах
На четыре стороны развеется!..»
И сказал, смеясь, Иван Васильевич:
«Ну, мой верный слуга! я твоей беде,
Твоему горю пособить постараюся.
Вот
возьми
перстенек
ты
мой яхонтовый
Да возьми ожерелье жемчужное.
Прежде свахе смышленой покланяйся
И пошли дары драгоценные
Ты своей Алене Дмитревне:
Как полюбишься
празднуй свадебку,
Не полюбишься
не прогневайся».
—
—
«Ох
—
гой еси, царь Иван Васильевич!
твой лукавый раб,
Не сказал тебе правды истинной,
Не поведал тебе, что красавица
В церкви божией перевенчана,
Перевенчана с молодым купцом
По закону нашему христианскому...»
ты
Обманул тебя
62
Иван Грозный. С картины В. Васнецова,
*
*
Ай, ребята, пойте
Ай, ребята, пейте
*
гусли стройте!
разумейте!
Уж потешьте вы доброго боярина
И боярыню его белолицую!
только
—
—
дело
II
За прилавкою сидит молодой купец,
Статный молодец Степан Парамонович,
По прозванию Калашников;
Шелковые товары раскладывает,
Речью ласковой гостей он заманивает,
Злато, серебро пересчитывает.
Да недобрый день задался ему:
Ходют
В
его
мимо
лавочку
баре богатые,
не заглядывают.
Отзвонили вечерню во святых церквах;
За Кремлем горит заря туманная;
Набегают тучки на небо,
Гонит их метелица распеваючи;
Опустел широкий гостиный двор.
Запирает Степан Парамонович
Свою лавочку дверью дубовою
Да замком немецким со пружиною;
Злого пса-ворчуна зубастого
На железную цепь привязывает,
И пошел он домой призадумавшись
К молодой хозяйке за Москву-реку.
И приходит он в свой высокий дом,
И дивится Степан Парамонович:
Не встречает его молода жена,
Не накрыт дубовый стол белой скатертью,
А свеча перед образом еле теплится.
И кличет он старую работницу:
«Ты скажи, скажи, Еремеевна,
А куда девалась, затаилася
В такой поздний час Алена Дмитревна?
А что детки мои любезные
Чай, забегались, заигралися,
—
Спозаранку
спать
уложилися?»
—
«Господин ты мой Степан Парамонович,
Я скажу тебе диво дивное:
Что к вечерне пошла Алена
Вот уж поп прошел домой
Дмитревна;
с
молодой
попадьей,
Засветили свечу, сели ужинать,
А по-сю-пору твоя хозяюшка
Из приходской церкви не вернулася.
А что детки твои малые
Почивать не легли, не играть пошли
Плачем плачут, всё не унимаются».
—
И смутился тогда думой крепкою
купец Калашников;
И он стал к окну, глядит на улицу
А на улице ночь темнёхонька;.
Валит белый снег, расстилается,
Заметает след человеческий.
Молодой
—
.
—
Вот он слышит, в сенях дверью хлопнули,
Потом слышит шаги торопливые;
Обернулся, глядит
сила крестная!
Перед ним стоит молода жена,
Сама бледная, простоволосая,
—
Косы русые расплетенные
Снегом-инеем пересыпаны;
5
Избранное
65
Смотрют
очи мутные, как безумные;
Уста шепчут речи непонятные.
«Уж ты где, жена, жена, шаталася?
На каком подворье, на площади,
Что растрепаны твои волосы,
Что одёжа твоя вся изорвана?
Уж гуляла ты, пировала ты,
Чай,
всё
с сынками
боярскими!..
Не на то пред святыми иконами
Мы с тобою, жена, обручалися,
Золотыми кольцами менялися...
Как запру я тебя за железный замок,
За дубовую дверь окованную,
Чтоб свету божьего ты не видела,
Мое имя честное не порочила...»
И услышав то, Алена Дмитревна
Задрожала вся, моя голубушка,
Затряслась, как листочек осиновый,
Горько-горько она восплакалась,
В
ноги
мужу повалилася.
«Государь
Иль убей
ты
мой, красно солнышко,
меня,
или
выслушай!
Твои речи
будто острый нож;
От них сердце разрывается.
Не боюся смерти лютыя,
Не боюся я людской молвы,
А боюсь твоей немилости.
—
«От вечерни домой шла я нониче
по улице одинёшенька.
И послышалось мне, будто снег хрустит;
Оглянулася
человек бежит.
Мои ноженьки подкосилися,
Шелковой фатой я закрылася.
Вдоль
—
66
И он сильно схватил меня за руки
И сказал мне так тихим шопотом:
«Что пужаешься, красная красавица?
Я не вор какой, душегуб лесной,
Я слуга царя, царя грозного,
Прозываюся Кирибеевичем,
А
из
славной
Испугалась я
Закружилась
И
семьи
из
Малютиной...»
пуще прежнего;
моя
бедная головушка.
меня цаловать-ласкать,
он стал
И, цалуя, всё приговаривал:
«Отвечай мне, чего тебе надобно,
Моя милая, драгоценная!
Хочешь золота али жемчугу?
Хочешь ярких камней аль цветной парчи?
Как царицу, я наряжу тебя,
Станут все тебе завидовать,
Лишь не дай мне умереть смертью
грешною:
Полюби меня, обними меня
Хоть единый раз на прощание!»
«И ласкал
он
меня, цаловал
меня;
На щеках моих и теперь горят,
Живым пламенем разливаются
Поцалуи
его окаянные...
А смотрели
Смеючись,
в
на
-
калитку соседушки,
нас
пальцем
показывали...
«Как из рук его я рванулася
И домой стремглав бежать бросилась;
И остались в руках у разбойника
Мой узорный платок, твой подарочек,
И фата моя бухарская.
Опозорил он, осрамил меня,
Меня честную, непорочную,
—
5*
И чтб скажут злые соседушки,
И кому на глаза покажусь теперь?
«Ты не дай меня, свою верную жену,
Злым охульникам в поругание!
На кого, кроме тебя, мне надеяться?
У кого просить стану помощи?
На белом свете я сиротинушка;
Родной батюшка уж в сырой земле,
Рядом с ним лежит моя матушка;
А мой старший брат, сам ты ведаешь,
На чужой сторонушке пропал без вести,
А меньшой мой брат
дитя малое,
Дитя малое, неразумное...»
—
Говорила
Горючьми
так
Алена
слезами
Дмитревна,
заливалася.
Посылает Степан Парамонович
За двумя меньшими братьями;
И пришли его два брата, поклонилися
И такое слово ему молвили:
«Ты поведай нам, старшой наш брат,
Чтб с тобой случилось, приключилося,
Что послал ты за нами во темную ночь,
Во темную ночь, морозную?»
«Я скажу вам, братцы любезные,
Что лиха беда со мною приключил ася:
Опозорил семью нашу честную
Злой опричник царский Кирибеевич;
А такой обиды не стерпеть душе
Да не вынести сердцу молодецкому;
Уж как завтра будет кулачный бой
На Москве-реке при самом царе,
И я выду тогда на опричника,
Буду ни смерть биться, до последних сил;
—
68
А побьет он меня
выходите вы
За святую правду-матушку.
Не сробейте, братцы любезные!
Вы моложе меня, свежей силою,
На вас меньше грехов накопилося,
Так авось господь вас помилует!»
—
И в ответ ему братья молвили:
«Куда ветер дует в поднёбесьи,
Туда мчатся и тучки послушные;
Когда сизой орел
зовет голосом
На кровавую долину побоища,
Зовет пир пировать, мертвецов убирать,
К нему малые орлята слетаются.
Ты наш старший брат, нам второй отец:
Делай
А уж
сам, как знаешь,
мы
тебя, родного,
Ай, ребята, пойте
Ай, ребята, пейте
как
не
ведаешь,
выдадим».
гусли стройте!
разумейте!
Уж потешьте вы доброго боярина
И боярыню его белолицую!
—
—
только
дело
III
Над Москвой великой, златоглавою,
Над стеной кремлевской белокаменной
Из-за дальних лесов, из-за синих гор,
По тесовым кровелькам играючи,
Тучки серые разгоняючи,
Заря алая подымается;
Разметала кудри золотистые,
69
Умывается снегами рассыпчатыми;
Как красавица, глядя в зеркальцо,
В небо' чистое смотрит, улыбается.
Уж зачем ты, алая заря, просыпалася?
На какой ты радости разыгралася?
Как сходилися,
Удалые бойцы
собиралися
московские
Москву-реку, на кулачный бой,
Разгуляться для праздника, потешиться.
На
И приехал царь со дружиною,
Со боярами и опричниками,
И велел растянуть цепь серебряную,
Чистым золотом в кольцах спаянную.
Оцепили место в 25 сажень
Для
охотницкого
бою,
одиночного.
И велел тогда царь Иван Васильевич
Клич кликать звонким голосом:'
«Ой, уж где вы, добрые молодцы?
Вы потешьте царя нашего батюшку,
Выходите-ка во широкий круг;
Кто побьет кого, того царь наградит;
А кто будет побит, того бог простит!»
И выходит
Царю
удалой
Кирибеевич,
кланяется,
могучих плеч шубу бархатную;
Подпершися в бок рукою правою,
Поправляет другой шапку алую,
Ожидает он себе противника...
Трижды громкой клич прокликали
Ни один боец и не тронулся,
Лишь стоят да друг друга поталкивают.
в
Скидает
пояс
молча
с
—
На просторе
Над
плохими
опричник похаживает,
бойцами подсмеивает:
«Присмирели, небось, призадумались!
Так
и
быть, обещаюсь
Отпущу
Лишь
живого
потешу
с
для праздника,
покаянием,
царя
нашего
батюшку».
Вдруг
толпа раздалась
в обе стороны
И выходит Степан Парамонович,
Молодой купец, удалой боец,
По прозванию Калашников.
Поклонился прежде царю грозному,
После белому Кремлю да святым церквам,
А потом всему народу русскому.
Горят очи его соколиные,
На опричника смотрют пристально.
Супротив
Боевые
—
него
он
становится,
рукавицы натягивает,
Могутные плечи. распрям ливает
Да кудряву бороду поглаживает.
И сказал ему Кирибеевич:
«А поведай мне, добрый молодец,
Ты какого роду-племени,
Каким именем прозываешься?
Чтобы знать, по ком панихиду служить,
Чтобы было чем и похвастаться».
Отвечает Степан Парамонович:
«А зовут меня Степаном Калашниковым,
А родился я от честного отца,
И жил я по закону господнему:
Не позорил я чужой жены,
Не разбойничал ночью темною,
Не таился от свету небесного...
И промолвил ты правду истинную:
Об одном из нас будут панихиду петь,
И не позже, как завтра в час полуденный;
И один из нас будет хвастаться,
71
С удалыми друзьями пируючи;
Не шутку шутить, не людей смешить
К тебе вышел я теперь, бусурманский
Вышел
страшный бой,
я на
то",
И услышав
Побледнел
сын,
на
—
последний
бой!»
Кирибеевич
как осенний снег;
затуманились,
Между сильных плеч пробежал мороз,
На раскрытых устах слово замерло...
Бойки
Вот
очи
молча
в
лице,
его
оба расходются,
Богатырский бой
Размахнулся
—
начинается.
тогда
Кирибеевич
И ударил впервой купца Калашникова,
И ударил его посередь груди
Затрещала грудь молодецкая,
Пошатнулся Степан Парамонович;
На груди его широкой висел медный крест
Со святыми мощами из Киева,
И погнулся крест-и вдавился в грудь;
Как роса, из-под него кровь закапала;
И подумал Степан Парамонович:
«Чему быть суждено, то и сбудется;
Постою за правду до-последнева!»
Изловчился он, приготовился,
—
—
Собрался
И ударил
Прямо
со всею
своего
силою
ненавистника
в левый висок со всего плеча.
И опричник молодой застонал слегка,
Закачался, упал замертво;
Повалился он на холодный снег,
На холодный снег, будто сосенка,
72
т~ё>
Рисунок В. Васнецова.
Будто сосенка,
Под смолистый
во
сыром
бору
подрубленная.
под корень
И увидев то, царь Иван Васильевич
гневом, топнул о землю
И нахмурил брови черные;
Повелел он схватить удалова купца
И привесть его пред лицо свое.
Прогневался
Как возговорил православный царь:
«Отвечай мне по правде, по совести,
Вольной волею или нехотя
Ты убил на смерть мово верного слугу,
Мово лучшего бойца Кирибеевича?»
—
«Я скажу тебе, православный
Я убил его вольной волею,
царь:
за что, про что
не скажу тебе,
Скажу только богу единому.
Прикажи меня казнить
и на плаху
А
—
—
несть
Мне головушку повинную;
Не оставь лишь малых детушек,
Не оставь молодую вдову
Да двух братьев моих своей милостью...»
«Хорошо тебе, детинушка,
сын купеческий,
Удалой боец,
Что
ответ
Молодую
держал ты по совести.
жену и сирот твоих
моей я пожалую,
Из казны
Твоим братьям велю от сего же дня
По всему царству русскому широкому
Торговать безданно, беспошлинно,
А ты сам ступай, детинушка,
На высокое место лобное,
Сложи свою буйную головушку.
Я ••топор велю наточить-навострить,
—
Рисунок В. Васнецова.
і
Палача велю одеть-нарядить,
В большой колокол прикажу звонить,
Чтобы знали все люди московские,
Что и ты не оставлен моей милостью...»
Как
на
площади
народ
Заунывный гудит,
воет
собирается,
колокол,
Разглашает всюду весть недобрую.
По высокому месту лобному
Во рубахе красной с яркой запонкой,
С большим топором навостренныим,
Руки голые потираючи,
Палач весело похаживает,
Удалого бойца дожидается,
А лихой боец, молодой купец,
Со родными братьями прощается:
—
«Уж вы, братцы мои, други кровные,
Поцалуемтесь да обнимемтесь
На последнее расставание.
Поклонитесь от меня Алене Дмитревне,
Закажите ей меньше печалиться,
Про меня моим детушкам не сказывать;
Поклонитесь дому родительскому,
Поклонитесь всем нашим товарищам,
Помолитесь сами в церкви божией
Вы за душу мою, душу грешную!»
Степана Калашникова
лютою, позорною;
И головушка бесталанная
Во крови на плаху покатилася.
И
казнили
Смертью
Схоронили
его
чистом
поле
На
за
Москвой-рекой
промеж трех дорог,
Промеж Тульской, Рязанской,
Владимирской,
76
И бугор земли сырой тут насыпали,
И кленовый крест тут поставили.
И гуляют-шумят ветры буйные
Над его безымянной могилкою;
И проходят мимо люди добрые,
Пройдет стар человек
перекрестится,
Пройдет молодец
приосанится,
Пройдет девица
пригорюнится,
А пройдут гусляры
споют песенку.
—
—
—
—
—
Гей вы,
Гусляры
ребята удалые,
молодые,
Голоса заливные!
Красно начинали
красно и кончайте,
Каждому правдою и честью воздайте!
Тароватому боярину слава!
И красавице боярыне слава!
—
И всему народу христианскому
Слава!
Пятигорск.
ИЗ РОМАНА «ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ»
Вчера я приехал в Пятигорск, нанял квартиру на краю города, на самом высоком месте,
у подошвы Машука: во время грозы облака
будут спускаться до моей кровли. Нынче в
пять часов
утра, когда я открыл окно, моя
комната
наполнилась
запахом
цветов, растущих в скромном палисаднике. Ветки цветущих
черешен смотрят мне в окно, и ветер иногда
усыпает мой письменный стол их белыми лепестками. Вид с трех сторон у меня чудесный.
На запад пятиглавый Бешту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»; на север под78
Машук, как мохнатая персидская
закрывает всю эту часть небосклона;
на
восток
смотреть веселее: внизу передо
мною пестреет
чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа,
а там, дальше, амфитеатром
громоздятся горы всё синее и туманнее, а на
краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльборусом... Весело жить в
такой земле! Какое-то отрадное чувство раз-
нимается
шапка,
и
—
лито во всех
моих жилах.
ИЗ РОМАНА «ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ»
стоял в крепости за Тереком с
этому скоро пять лет. Раз, осенью,
пришел транспорт с провиантом; в транспорте был офицер, молодой человек лет двадцати
пяти. Он явился ко мне в полной форме и
объявил, что ему велено остаться у меня в
крепости. Он был такой тоненький, беленький, на нем мундир был такой новенький, что
я тотчас догадался,
что он на Кавказе у нас
недавно. «Вы, верно,
спросил я его,
переведены сюда из России?»
«Точно так, гос-
...Я тогда
ротой
—
—
—
—
подин
штабс-капитан»,
отвечал
он.
Я
взял его
«Очень рад, очень рад. Вам
будет немножко скучно... ну, да мы с вами
будем жить по-приятельски. Да, пожалуйста,
зовите меня просто Максим Максимыч, и пожалуйста
к чему эта полная форма? прихоза
руку
и
сказал:
—
дите
ко
квартиру,
мне
всегда
в
фуражке». Ему
и он поселился
в
отвели
крепости.
79
—
А
как
Максимрвича.
звали?
его
—
спросил
я
Максима
ЕІго звали... Григорьем АлександровиПечориным. Славный был малый, смею
уверить; только немножко странен. Ведь,
—
чем
вас
например, в дождик, в холод, целый день на
охоте; все иззябнут, устанут, а ему ничего.
А другой раз сидит у себя в комнате, ветер
пахнёт
уверяет, что простудился;
ставнем
стукнет, он вздрогнет и побледнеет; а при мне
ходил на кабана один-на-один; бывало, по целым часам слова не добьешься, зато уж иногда как начнет рассказывать,
так животики
надорвешь со смеха... Да-с, с большими странностями, и, должно быть, богатый человек:
сколько у него было разных дорогих вещиц!..
А долго он с вами жил?
спросил я
—
—
опять.
—
—
Да
с
год.
Ну,
да
уж
зато
памятен
мне
год; наделал он мне хлопот, не тем будь
помянут! Ведь есть, право, этакие люди, у которых на роду написано, что с ними должны
случаться разные необыкновенные вещи!
этот
Необыкновенные?
воскликнул я с виему чая.
А вот я вам расскажу. Верст шесть от
крепости жил один мирнбй князь. Сынишка
его, мальчик лет пятнадцати, повадился к нам
ездить: всякий день, бывало, то за тем, то за
другим. И уж точно, избаловали мы его с
Григорьем Александровичем. А уж какой был
головорез, проворный на что хочешь: шапку
ли поднять на всем скаку, из ружья ли стрелять. Одно было в нем нехорошо: ужасно падок был на деньги. Раз, для смеха, Григорий
Александрович обещался ему дать червонец,
—
дом
любопытства,
—
80
—
подливая
,
ему украдет лучшего козла из отцовстада; и что ж вы думаете? на другую
коли он
ского
притащил его за рога. А бывало, мы
вздумаем дразнить, так глаза кровью и
нальются, и сейчас за кинжал. «Эй, Азамат, не
сносить тебе головы,
говорил я ему:
яман
будет твоя башка!»
«Раз приезжает сам старый князь звать нас
на свадьбу: он отдавал старшую дочь замуж,
а мы были с ним кунаки и так нельзя же, знаете, отказаться, хоть он и татарин. Отправились. В ауле множество собак встретило нас
громким лаем. Женщины, увидя нас, прятались; те, которых мы могли рассмотреть
в
лицо, были далеко не красавицы. «Я имел гораздо лучшее мнение о черкешенках», сказал
же
ночь
его
—
—
.
Григорий
мне
Александрович.
усмехаясь.
я,
отвечал
У
меня
«Погодите!»
было
свое
на
уме.
«У князя в сакле собралось уже множество
народа. У азиатов, знаете, обычай всех встречных и
поперечных
приглашать
на
свадьбу.
Нас приняли со всеми почестями и повели в
кунацкую. Я, однакож, не позабыл подметить,
где поставили
наших
лошадей, знаете, для
непредвидимого случая.
Как же у них празднуют свадьбу?
спросил я штабс-капитана.
Да обыкновенно. Сначала мулла прочитает им что-то из Корана;
потом дарят молодых и всех их родственников; едят, пьют бузу; потом начинается джигитовка, и всегда
—
—
.
—
какой-нибудь оборвыш, засаленный, на
скверной, хромой лошаденке, ломается, паяс-
один
1
6
К у
н а к
Избранное
—
значит
приятель.
—
Примечание
Лермонтова.
ничает,
смешит
честную
компанию;
потом,
кунацкой начинается, понашему
сказать,
бал.
Бедный старичишка
бренчит на трехструнной... забыл, как по-ихнему... ну, да вроде нашей балалайки. Девки и
молодые ребята
становятся
в
две шеренги,
одна против другой, хлопают в ладоши и по-
когда смеркнется, в
Вот выходит одна девка и один мужчина
середину и начинают говорить друг другу
стихи нараспев, что попало, а остальные подхватывают хором. Мы
с Печориным
сидели
на
почетном
месте, и вот к нему подошла
меньшая дочь хозяина, девушка дет
шестнадцати, и пропела ему... как бы сказать?., вроют.
на
де
комплимента.
—
ли?
—
скать,
А что
Да,
ж
такое
пропела,
вот
молодые
серебром
офицер стройнее
них
не помните
так:
«Стройны, деджигиты, и кафтаны на
выложены, а молодой русский
кажется,
наши
она
их, и галуны на нем золоОн как тополь между ними; только не
расти, не цвести ему в нашем саду». Печорин
встал, поклонился ей, приложил руку ко лбу
и сердцу и просил меня отвечать ей; я хорошо
знаю по-ихнему, и перевел его ответ.
«Когда она от нас отошла, тогда я шепнул
Григорью Александровичу: «Ну что, какова?»
«Прелесть!
отвечал
он.
А как ее зовут?»
«Ее зовут Бэлою», отвечал я.
«И точно, она была хороша: высокая, тоненькая, глаза черные, как у горной серны,
так и заглядывали
к вам в душу. Печорин в
задумчивости не сводил с нее глаз, и она частенько
исподлобья на него посматривала.
Только не один Печорин любовался
хоротые.
—
—
82
—
шенькой княжной: из угла комнаты на нее
смотрели другие два глаза, неподвижные, огненные. Я стал вглядываться
и узнал
моего
старого знакомца Казбича. Он, знаете, был не
то чтоб мирнбй, не то чтоб не мирнбй. Подозрений на него было много, хоть он ни в какой шалости не был замечен. Бывало, он приводил к нам в крепость баранов и продавал
б*
83
не торговался: чтб зазарежь, не уступит. Говорили про него, что он любит таскаться за
Кубань с абреками, и, правду сказать, рожа у
него была самая разбойничья: маленький, сухой, широкоплечий... А уж ловок-то, ловок-то
был, как бес! Бешмет всегда изорванный, в заплатках, а оружие в серебре. А лошадь его
славилась
в целой Кабарде,
и точно, лучше
этой лошади ничего выдумать невозможно.
Недаром ему завидовали все наездники, и не
раз пытались ее украсть, только не удавалось.
Как теперь гляжу на эту лошадь: вороная, как
смоль, ноги
струнки, и глаза не хуже, чем
у Бэлы; а какая сила! скачи хоть на 50 верст;
а уж выезжена
как собака бегает за хозяином, голос даже его знала! Бывало, он ее никогда и не привязывает. Уж такая разбой-
дешево,
просит,
только никогда
давай,
—
хоть
—
—
—
ничья
лошадь!..
Казбич был угрюмее, чем
заметил, что у него под
бешметом надета кольчуга. «Недаром на нем
эта кольчуга,
подумал я:
уж он, верно,
«В этот
вечер
когда-нибудь,
и
я
—
что-нибудь
«Душно
—
замышляет».
стало в сакле, и я вышел на воздух освежиться. Ночь уж ложилась на горы,
и туман начинал бродить по ущельям.
«Мне вздумалось завернуть под навес, где
стояли наши лошади,
посмотреть, есть ли у
них корм, и притом осторожность никогда не
мешает: у меня же была лошадь славная, и уж
не один кабардинец
на нее умильно поглядывал, приговаривая: якши тхе, чек якши!
«Пробираюсь вдоль забора
и вдруг слышу голоса; один голос я тотчас узнал: это был
—
повеса
84
Азамат,
сын
нашего
хозяина;
другой
Черкешенка.
говорил реже и тише. «О чем они тут толкуют?
подумал я:
уж не о моей ли лошадке.?» Вот присел я у забора и стал прислушиваться,
стараясь
не
пропустить ни одного
слова. Иногда шум песен и говор голосов, вылетая из сакли, заглушали
любопытный для
меня разговор.
«Славная у тебя лошадь!
говорил Азамат:
если б я был хозяин в доме и имел табун в триста кобыл, то отдал бы половину за
твоего скакуна, Казбич!»
«А, Казбич!» подумал я и вспомнил кольчугу.
«Да,
отвечал
Казбич после некоторого
—
—
—
—
—
целой Кабарде
не найдешь табыло за Тереком
я ездил с
абреками отбивать русские табуны; нам не
посчастливилось, и мы рассыпались кто куда.
За мной неслись четыре казака; уж я слышал
за собою крики гяуров, и передо мною был
густой лес. Прилег я на седло, поручил себя
аллаху и в первый раз в жизни оскорбил коня ударом плети. Как птица, нырнул он между ветвями; острые колючки рвали мою одежду, сухие сучья карагача били меня по лицу.
Конь мой прыгал через пни, разрывал кусты
грудью. Лучше было бы мне его бросить у
опушки и скрыться в лесу пешком, да жаль с
ним расстаться,
и пророк
вознаградил
меня. Несколько пуль провизжало над моей головою; я уж слышал, как спешившиеся казаки
бежали по следам... Вдруг передо мною рытвина глубокая; скакун мой призадумался
и
прыгнул. Задние
его
копыта
оборвались с
противного берега, и он повис на передних
ногах.
Я бросил поводья и полетел в овраг;
молчания:
кой. Раз
—
—
в
это
—
—
—
86
это
моего
спасло
коня:
он
выскочил.
Казаки
всё это видели, только ни один не спустился
меня искать: они, верно, думали, что я убился
досмерти, и я слышал, как они бросились ло-
Сердце мое облилось кровью;
густой траве вдоль по оврагу,
вить моего коня.
пополз
я по
смотрю:
—
кончился, несколько казаков выезжают из него на поляну, и вот выскакивает
прямо к ним мой Карагёз; все кинулись за ним
с криком; долго, долго они за ним гонялись,
особенно один раза два чуть-чуть не накинул
ему на шею аркана; я задрожал, опустил глалес
за и начал
Через
молиться.
несколько
мгнове-
ний поднимаю их
и вижу: мой Карагёз летит, развевая
хвост, вольный, как ветер, а
гяуры далеко один за другим тянутся по степи на измученных конях. Баллах! это правда,
—
правда! До поздней
истинная
ночи
я
сидел
в
овраге. Вдруг, что ж ты думаешь, Азамат? во мраке, слышу, бегает по берегу оврага конь, фыркает, ржет и
бьет копытами о
землю; я узнал голос моего Карагёза: это был
он, мой товарищ! С тех пор мы не разлучасвоем
лись».
«И слышно
было,
гладкой
шее своего
нежные
названья.
«Если б у
был,
—
меня
сказал
ъЙок,
не
был
Азамат,
Карагёза».
—
весь за твоего
бич.
как он трепал рукою по
скакуна, давая ему разные
хочу»,
табун
в
то отдал
отвечал
тысячу
бы тебе
равнодушно
коего
Каз-
«Послушай, Казбич,
говорил, ласкаясь к
нему, Азамат:
ты добрый человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и не
пускает меня в горы; отдай мне свою лошадь,
—
—
87
и я сделаю всё, чтб ты хочешь, украду для тебя у отца лучшую его винтовку или шашку,
чтб только пожелаешь,
а шашка его настоящая гурда: приложи лезвеем к руке, сама в
тело вопьется; а кольчуга
такая, как твоя,
—
—
нипочем».
«Казбич молчал.
«В первый раз, как я увидел твоего коня,
продолжал Азамат,
когда он под тобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и
кремни брызгами летели из-под копыт его, в
моей душе сделалось что-то непонятное, и с
тех пор всё мне опостылело: на лучших скакунов моего отца смотрел я с презрением,
стыдно было мне на них показаться, и тоска
овладела мной; и, тоскуя, просиживал я на
утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим
являлся воронбй скакун твой с своей стройной
поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; он смотрел мне в глаза своими
бойкими глазами, как будто хотел слово вымолвить.
Я умру, Казбич, если ты мне не
продашь его!» сказал Азамат дрожащим го—
—
лосом.
«Мне послышалось, что он заплакал: а навам
сказать, что Азамат был преупрямый мальчишка,
и
ничем, бывало, у него
слез не выбьешь, даже когда он был и помо-
до
ложе.
«В
вроде
ответ
на
его слезы послышалось
что-то
смеха.
«Послушай!
сказал
твердым
голосом
Азамат:
видишь, я на всё решаюсь. Хочешь,
я украду для тебя мою сестру? Как она пляшет! как поет! а вышивает золотом
чудо!
Не бывало такой жены и у турецкого падиша—
—
—
88
Хочешь? дождись меня завтра ночью там,
ущелье, где бежит поток: я пойду с нею мимо в соседний аул,
и она твоя. Неужели не
стбит Бэла твоего скакуна?»
ха...
в
—
«Долго,
вместо
долго
ответа,
он
молчал
затянул
Казбич;
наконец,
старинную
песню
вполголоса:
Много красавиц
в
аулах у нас,
Звезды сияют во мраке их глаз.
Сладко любить их, завидная доля;
Но веселей молодецкая воля.
Золото купит четыре жены,
Конь же лихой не имеет цены:
Он и от вихря в степи не отстанет.
Он не изменит, он не обманет.
89
«Напрасно упрашивал
Азамат соглаему, и клялся; наконец Казбич нетерпеливо прервал его:
«Поди прочь, безумный мальчишка! Где тебе ездить на моем коне? На первых трех шагах он тебя
сбросит, и ты разобьешь себе
затылок об камни».
«Меня!» крикнул Азамат в бешенстве, и
железо детского кинжала зазвенело об кольчугу. Сильная рука оттолкнула его прочь, и
он ударился об плетень так, что плетень зашатался. «Будет потеха!» подумал я, кинулся в
конюшню, взнуздал лошадей наших и вывел
их на задний двор. Через
две минуты уж в
сакле был ужасный гвалт. Вот что случилось:
Азамат вбежал туда в разорванном бешмете,
говоря, что Казбич хотел его зарезать. Все
выскочили, схватились
за
ружья
и пошла
потеха! Крик, шум, выстрелы; только Казбич
уж был верхом и вертелся среди толпы по
улице, как бес, отмахиваясь шащкой. «Плохое
дело в чужом пиру похмелье,
сказал я Григорью Александровичу, поймав его за руку:
не лучше ли нам поскорей убраться?»
«Да погодите, чем кончится».
«Да уж верно кончится худо; у этих азиатов всё так: натянулись бузы, и пошла резня!»
Мы сели верхом и ускакали домой.
А что Казбич?
спросил я нетерпеливо
у штабс-капитана.
Да чтб этому народу делается!
отвечал он, допивая
стакан
чая:
ведь ускользситься
и
плакал,
и
его
льстил
—
—
—
—
—
—
—
—
нул!
И не ранен?
спросил я.
А бог его знает! Живущи, разбойники!
Видал я-с иных в деле, например: ведь весь
—
—
90
—
исколот,
шашкой.
как
решето,
штыками,
а
всё махает
Штабс-капитан после некоторого молчания
продолжал, топнув ногою о землю:
Никогда себе не прощу одного: чорт
меня дернул, приехав в крепость, пересказать
—
Григорью Александровичу всё, что я слышал,
сидя за забором; он посмеялся,
такой хитрый!
а сам задумал кое-что.
А что такое? Расскажите пожалуйста.
Ну, уж нечего делать! начал рассказы—
—
—
—
вать,
так
надо продолжать.
«Дня через четыре приезжает Азамат в
крепость. По обыкновению, он зашел к Григорью Александровичу,
который его всегда
кормил лакомствами. Я был тут. Зашел разгоо лошадях, и Печорин начал расхваливать
лошадь Казбича: уж такая-то она резвая, красивая, словно серна,
ну, просто, по его словам, этакой и в целом мире нет.
вор
—
«Засверкали глазенки у татарчонка, а Печорин будто не замечает; я заговорю о другом, а он, смотришь, тотчас собьет разговор
на лошадь Казбича.
Эта история продолжалась всякий раз, как приезжал Азамат. Недели три спустя, стал
я замечать,
что
Азамат
бледнеет и сохнет, как бывает от любви в ро*
манах-с. Что за диво?..
«Вот видите, я уж после узнал всю эту
штуку: Григорий Александрович до того его
задразнил, что хоть в воду. Раз он ему и скажиг «Вижу, Азамат, что тебе больно понравилась эта лошадь: а не видать тебе ее, как своего затылка! Ну, скажи, чтб бы ты дал тому,
кто тебе ее подарил бы?..»
«Всё, что он захочет», отвечал Азамат.
91
с
«В таком случае я тебе
условием... Поклянись,
ее
что
достану,
только
его
испол-
ты
нишь...»
«Клянусь... клянись
«Хорошо! Клянусь,
ты!»
и
ты
будешь
владеть
нем; только за него ты должен отдать
сестру Бэлу: Карагёз будет ее калымом.
деюсь, что торг для тебя выгоден».
ко-
мне
На-
«Азамат молчал.
«Не хочешь? Ну, как хочешь! Я думал, что
ты мужчина, а ты еще ребенок: рано тебе ездить верхом...»
«Азамат вспыхнул. «А мой отец?» сказал
он.
«Разве
он никогда
«Правда...»
не
уезжает?»
«Согласен?..»
«Согласен,
прошептал Азамат, бледный,
смерть.
Когда же?»'
«В первый раз, как Казбич приедет сюда;
он
обещался
пригнать
десяток
баранов;
остальное
мое дело. Смотри же, Азамат!»
«Вот они и сладили это дело... по правде
сказать, нехорошее дело! Я после и говорил
это Печорину, да только он мне отвечал, что
дикая
черкешенка должна
быть счастлива,
имея такого милого мужа, как он, потому что
по-ихнему он все-таки ее муж, а что Казбич
разбойник, которого надо было наказать.
Сами посудите, чтб ж я мог отвечать
против этого?.. Но в то время я ничего не
знал об их заговоре. Вот, раз приехал Казбич
и спрашивает, не нужно ли баранов и меда; я
велел
ему привести на другой день. «Азамат!
сказал
Григорий
Александрович:
завтра Карагёз в моих руках; если нынче
как
—
—
—
—
—
92
—
В горах
Бэла
ночью
не
будет
Кавказа.
здесь, то не видать тебе
коня...»
«Хорошо!» сказал Азамат и поскакал в
Вечером Григорий Александрович воору-
аул.
из крепости: как они сладили
знаю,
только ночью они оба
возвратились, и часовой видел, что поперек
седла Азамата
лежала
женщина, у которой
руки и ноги были связаны, а голова окутана
жился и выехал
дело,
это
не
—
чадрой.
—
А лошадь?
—
спросил
я
у штабс-капи-
тана.
Сейчас, сейчас. На другой день утром
рано приехал Казбич и пригнал десяток баранов на продажу.
Привязав лошадь у забора,
он вошел ко мне; я попотчевал
его чаем, по—
93
хотя разбойник он, а все-таки был
кунаком.
«Стали мы болтать о том, о сем... Вдруг
смотрю, Казбич вздрогнул, переменился в лице
и к окну; но окно, к несчастью, выходило на задворье. «Что с тобой?» спросил я.
«Моя лошадь!., лошадь!» сказал он, весь
дрожа.
«Точно, я услышал топот копыт. «Это, верно, какой-нибудь казак приехал...»
«Нет! Урус-яман, яман!» заревел он и опрометью бросился вон, как дикий барс. В два
прыжка он был уж на дворе; у ворот крепости
часовой загородил ему путь ружьем; он перескочил через ружье и кинулся бежать по дороге... Вдали вилась пыль
Азамат скакал на
лихом Карагёзе; на бегу Казбич выхватил из
чехла ружье и выстрелил. С минуту он остался неподвижен, пока не убедился, что дал промах; потом завизжал, ударил ружье о камень,
тому
что
моим
—
—
разбил
его
вдребезги,
повалился
на
землю
и
зарыдал, как ребенок... Вот, кругом него собрался народиз крепости
он никого не замечал; постояли, потолковали и пошли назад;
—
я
велел
возле
его
положить
деньги
за
бара-
себе ничком,
как мертвый. Поверите ли, он так пролежал
до поздней ночи и целую ночь?.. Только на
другое утро пришел в крепость и стал просить, чтоб ему назвали похитителя. Часовой,
который видел, как Азамат отвязал коня и
ускакал на нем, не почел за нужное скрывать.
При этом имени глаза Казбича засверкали, и
он отправился в аул, где жил отец Азамата.
Что ж отец?
Да в том-то и штука, что его Казбич не
нов
—
—
—
94
он
их
не
тронул,
лежал
нашел: он куда-то уезжал дней на шесть, а то
удалось ли бы Азамату увезти сестру?
«А когда отец возвратился, то ни дочери,
ни сына не было. Такой хитрец: ведь смекнул,
что не сносить ему головы, если б он попался.
Так с тех пор и пропал: верно, пристал к какой-нибудь шайке абреков, да и сложил буйную голову за Тереком или за Кубанью: туда
и
дорога!..
СОДЕРЖАНИЕ
М.
Лермонтов
Ю.
Парус
Тучи
................
:
.
.
3
...........
11
,..".
..........
,
.....
—
«На севере диком стоит одиноко. ..>
12
Утес .................
14
.....
Из Гёте
...•;.' ..............
Казачья колыбельная песня
—
.........
Бородино
Два великана
Спор
—
17
...............
21
..............
22
.................
«Взошла
Из-за туманов...» (Из
заря.
Абрек»)
Дары Терека
поэмы
«Хаджи
26
27
30
33
..............
.
Три
..............
(Восточное
пальмы.
Узник
«...Светает. В
Орша»)
«Зимаі
сказание)
.....
.................
поле
.
поэмы
«Боярин
34
............
.
глубины
Из
(Из
тишина...»
.
(Из
снегов...»
поэмы
«Боярин
Орша»)
35
Родина ..................
«Дубовый листок оторвался от ветки родимой...»
36
................
—
Русалка
Воздушный
37
.................
Цедлица)
«Раз
это
было под Гихами...» (Из стихотворения «Я к вам пишу:
случайно! право...»)
«Ты
помнишь,
в
детские
года...»
(Из поэмы
«Мцыри»)
корабль.
(Из
.
....
39
—
.
.
42
47
...............
«...Казалось
Беглец.
Песня
(Горская
про
опричника
Из
мне...»
царя
и
(Из поэмы «Мцыри»)
легенда)
Ивана
Васильевича, молодого
