Для каждой девушки, которая когда-либо чувствовала себя бессильной.
Глава 1
Пэйдин
Густая горячая жидкость стекает по моей руке.
Кровь.
Забавно, но я не помню, чтобы охранник успел ткнуть меня мечом до того, как мой кулак столкнулся с его лицом. Несмотря на то, что он был Флэшем, он, видимо, не успел переместиться быстрее, чем мой правый хук пришелся ему в челюсть.
Запах сажи щиплет мне нос, заставляя зажимать его грязной рукой, чтобы не чихнуть.
Это был бы очень жалкий способ попасться.
Убедившись, что мой нос не насторожит Имперцев, затаившихся под тем местом, где я прячусь, я возвращаю руку на грязную стену, к которой сейчас прижимаюсь спиной, а ноги ставлю напротив. Сделав глубокий вдох, от которого чуть не захлебываюсь сажей, я снова медленно начинаю карабкаться вверх. Бедра горят почти так же сильно, как и нос, я заставляю свое тело продолжать покачиваться, одновременно подавляя чихание.
Подъем по дымовой трубе — не совсем то, как я планировала провести свой вечер. Маленькое пространство заставляет меня вспотеть, проглатывая страх, прежде чем вскарабкаться наверх по тесному коридору, горя желанием заменить покрытые коркой грязи стены звездной ночью. Когда голова, наконец, выглядывает из-за крыши, я жадно глотаю липкий воздух, затем поднимаюсь на ноги, и тут же на меня обрушивается новая смесь запахов, гораздо более неприятных, чем вонь копоти, прилипшая к телу, одежде, волосам. Пот, рыба, специи и, я уверена, какая-то биологическая жидкость, смешавшись, создают аромат, окружающий Лут-Аллею.
Балансируя на дымовой трубе, я напрягаю зрение, чтобы осмотреть свою липкую руку. Я бы забыла осмотреть ее, если бы не обычная жгучая боль, сопровождающая удар мечом, которая напоминает мне об этом.
Я отрываю полоску ткани от потной майки, прилипшей к моему телу, и промокаю ею рану.
Адена убьет меня за то, что я испортила ее шитье. Снова.
Я удивляюсь, когда не чувствую знакомого приступа боли, когда тру руку грубой тканью, нетерпеливо впитывая липкость.
И тут я чувствую запах.
Мед.
Тот самый мед, который принадлежит липким булочкам, сочащимся из многочисленных карманов моего потрепанного жилета и стекающим по руке — ошибочно принятый за кровь. Я вздыхаю, закатывая глаза на саму себя.
Тем не менее, это приятный сюрприз. Даже мед, пропитавший мою одежду, лучше, чем попытка отстирать кровь.
Я делаю глубокий вдох и смотрю на разрушающиеся, обветшалые здания, отбрасывающие тень от мерцающих фонарных столбов, которыми усеяна улица. Здесь, в трущобах, мало электричества, но король великодушно пощадил несколько фонарных столбов. Благодаря тому, что Вольты и Ученые используют свои способности для создания устойчивой энергосистемы, мне приходится прилагать огромные усилия, чтобы оставаться в тени.
Чем дальше от трущоб, тем больше ряды магазинов и домов постепенно улучшают свое состояние и размеры. Лачуги превращаются в дома, дома — в особняки, и вот перед нами самое страшное здание. Щурясь в темноте, я едва различаю нависающие башни королевского замка и наклонный купол Чаши-арены, расположенной рядом с ним.
Мой взгляд возвращается к широкой улице, раскинувшейся передо мной, и сканирует окружающие мрачные здания. Лут-Аллея — это самое сердце трущоб, где процветают преступность и торговля по всему городу. Я прослеживаю десятки других переулков и улочек, отходящих от нее, теряясь в лабиринте, которым является город, прежде чем со вздохом и легкой улыбкой взглянуть на знакомую улицу подо мной.
Дом. Вроде того. Формально дом подразумевает, что у человека есть крыша над головой.
Но на звезды смотреть гораздо интереснее, чем на потолок.
Я бы знала, учитывая, что раньше у меня был потолок, на который я могла смотреть каждую ночь, когда мне не нужно было, чтобы звезды составляли мне компанию.
Мой предательский взгляд скользит по городу туда, где, как я знаю, мой бывший дом находится между улицами Мерчант и Элм. Где маленькая счастливая семья, скорее всего, сидит за обеденным столом, смеется и обсуждает друг с другом прошедший день...
И тут я слышу стук, а затем бормотание голосов, которые отвлекают меня от горьких мыслей. Напрягая слух, я могу разобрать приглушенный, низкий голос, принадлежащий охраннику, которого я так любезно освободила от его обязанностей некоторое время назад.
— Подошел ко мне сзади, тихо, как мышка, а потом... потом... в следующий момент я получаю удар по плечу и кулак в лицо.
В дымоходе раздается очень раздраженный и очень пронзительный женский голос. — Ты же Флэш, ради Чумы, разве ты не должен быть быстрым или что-то в этом роде? — Она делает глубокий вдох. — Ты хотя бы разглядел его лицо, прежде чем позволил ему ограбить меня? Опять?
— Все, что я видел, это его глаза, — бормочет охранник. — Голубые. Очень голубые.
Женщина раздраженно хмыкает. — Как полезно. Давай я буду останавливать каждого человека в Луте, чтобы проверить, соответствуют ли его глаза твоему яркому описанию очень голубых.
Я подавляю фырканье, когда в другом конце комнаты что-то скрипнуло, а затем раздался хор приглушенных шагов. По стону гниющего дерева, прогибающегося под несколькими новыми парами сапог, я сразу же поняла, что к охоте присоединились еще трое охранников.
И это мой сигнал.
Я спрыгиваю с дымохода и хватаюсь за выступ крыши, перекидывая ноги через край, чтобы свеситься над улицей. Выдохнув, я отпускаю руки и прикусываю язык, чтобы не вскрикнуть, когда сила тяжести тянет меня к земле. С мягким стуком я без сил падаю в купеческую повозку, набитую сеном. Жесткая солома протыкает мою одежду, как одна из игольниц Адены, и облако копоти и сена поднимается ночным ветерком, когда я выскакиваю на улицу.
Чтобы скоротать время, выщипывая солому из спутанных волос, я начинаю свой путь обратно в форт, пробираясь через разбитые купеческие повозки, брошенные на ночь, ноги пляшут по мусору и разбитым безделушкам. Мародеры, прижавшиеся к переулкам или притаившиеся между зданиями, перешептываются между собой, когда я прохожу мимо.
Я чувствую тяжесть кинжала, засунутого в сапог, и расслабляюсь от холода стали, когда прохожу мимо групп бездомных, собравшихся вместе на ночь. Я вижу слабое мерцание фиолетовых силовых полей, защищающих некоторых из них, в то время как другие не обладают даже способностями, достаточно сильными для того, чтобы спокойно спать, и именно поэтому они называют трущобы своим домом.
Я иду быстрым и уверенным шагом, не сводя глаз с переулков, никогда не теряя бдительности. Бедняки не делают различий. Шиллинг — это шиллинг, и им все равно, что для его получения придется наброситься на кого-то, кому еще хуже, чем им.
Несколько стражников пересекают мой путь, когда я иду зигзагами по улицам, заставляя меня сбавлять скорость, чтобы не попасться им на глаза. Каждый магазин, каждый угол, каждая улица одарены косоглазыми стражами порядка в белой форме. Эти жестокие Имперцы были расставлены повсюду на Лут-Аллее по указу короля в связи с ростом преступности.
Очевидно, что ко мне это не имеет никакого отношения.
Я проскальзываю в переулок поменьше, направляясь к тупику. Там, в углу, стоит искореженная баррикада из разбитых купеческих телег, картона, старых простыней и еще черт знает чего. Не успел я пройти и половины пути до кучи мусора, которую мы называем домом, как над Фортом высунулось лицо, скрытое дикими кудрями до плеч.
— Ну что, получилось?
Распутывая свои длинные ноги, она легко встает и без раздумий проходит сквозь трехфутовую стену нашей мусорной баррикады, а затем устремляется ко мне с такой надеждой в глазах, что можно подумать, будто я предложила ей настоящую крышу над головой и теплый ужин. И хотя я не могу дать ей ни того, ни другого, у меня есть кое-что гораздо лучшее, по ее мнению.
Я вздыхаю. — Мне обидно, что ты сомневаешься во мне, Адена. Я думала, что после стольких лет ты будешь больше верить в мои способности. — Я снимаю со спины рюкзак и достаю из него скомканный красный шелк, не в силах подавить улыбку, когда на ее лице появляется выражение благоговения.
Она жадно выхватывает шелк из моих рук, проводит пальцами по мягким складкам ткани. Она смотрит на меня сквозь кудрявую челку, свисающую на ее ореховые глаза, так, словно я только что собственноручно облучил Чуму, а не украл ткань у женщины, которая живет не намного лучше, чем мы.
Как будто я герой, а не злодей.
Улыбка Адены могла бы соперничать с солнцем над пустыней Скорчей. — Пэ, ты со своими липкими пальцами творишь волшебство, ты знаешь об этом?
Она бросается мне на шею и заключает в объятия, от которых еще больше меда сочится по жилету и скапливается в карманах.
— Кстати, о липких пальцах... — Я вырываюсь из ее объятий, чтобы порыться в карманах. Достаю шесть разломанных липких булочек, только слегка неаппетитных из-за сена, украшающего их.
Адена широко раскрывает глаза и выхватывает одну из них у меня из рук так же жадно, как и ткань. Не задумываясь, она разворачивается и направляется обратно через наш форт, усаживаясь на бесцветные грубые ковры, лежащие с внутренней стороны баррикады. Она выжидающе похлопывает по столу, и я, в отличие от нее, неловко перепрыгиваю через стену, не успев присесть.
— Наверняка Мария была не в восторге от того, что ее магазин разграбили. Опять же. Бедняжке стоит усилить охрану, — говорит Адена между укусами, и кривая улыбка присоединяется к крошкам на ее лице.
Несмотря на то, что я грабил эту женщину по меньшей мере раз в месяц на протяжении последних нескольких лет, она до сих пор только и делает, что делает вывод о том, что я — он. По крайней мере, она пытается.
— Вообще-то, — говорю я, пожимая плечами, — у нее в магазине было на два Имперца больше, чем обычно. Она, должно быть, устала от всех украденных булочек за эти годы.
Адена сужает свои ореховые глаза при виде моей улыбки. — Слава Чуме, что ты не попалась, Пэ. — Как только эта знакомая фраза прозвучала из ее уст, моя челюсть инстинктивно сжалась, а ее челюсть упала на середине откуса. — Она заметно вздрагивает, сморщив брови и прочистив горло. — Извини. Дурная привычка.
Мои пальцы переходят к толстому кольцу на большом пальце, бездумно вращая его, пока я стараюсь слабо улыбнуться. Обычно мы стараемся избегать этой темы, хотя именно я виновата в том, что о ней стало неловко говорить.
Все из-за минутной слабости, которую я хотела бы не испытывать.
— Ты знаешь, меня беспокоят не слова, а...
— Смысл, который за ними стоит, — с улыбкой вклинивается она, потрясающе точно имитируя мой голос.
Я чуть не давлюсь смехом и кусочком сладкого теста. — Ты меня цитируешь, А?
В качестве ответа она откусывает кусочек липкой булочки и между делом заявляет: — И болеют не от чумы, а от того, что пришло после нее.
Я медленно киваю, рассеянно проводя пальцем по изношенному узору ковра под нами — ощущение знакомое. От мысли о том, что нужно благодарить Чуму, убившую тысячи ильинцев, у меня пропадает аппетит даже на липкие булочки. Благодарить то, что причинило столько боли, смерти и дискриминации.
Но сейчас всех волнует только то, кого Чума не убила. Королевство было изолировано на долгие годы, чтобы болезнь не распространилась на окрестные города, и только сильнейшие в Илье выжили после болезни, изменившей саму структуру человека. Быстрые становились исключительно быстрыми, сильные — непобедимыми, а те, кто таился в тени, могли стать тенью. Только ильинцам были дарованы десятки сверхъестественных способностей, различающихся по силе, назначению и мощности.
Дары, полученные в награду за выживание.
Они — Элитные. Они необычны. Они исключительны.
— Просто... — Адена замолкает, ковыряя в своей липкой булочке, пытаясь хоть раз сформулировать предложение. — Просто будь осторожна, Пэ. Если тебя поймают и ты не сможешь отговориться от этого...
— Со мной все будет в порядке, — заявляю я слишком небрежно, не обращая внимания на беспокойство, охватившее меня. — Это то, что я делаю, А. То, что я всегда делала.
Она вздыхает сквозь улыбку и пренебрежительно машет рукой. — Я знаю, знаю. Ты сможешь справиться с Элитными.
Я снова ощущаю прилив облегчения, заставляющий меня чувствовать себя одновременно виноватой и благодарной за то, что она действительно знает меня. Ведь не всем, кто пережил Чуму, посчастливилось быть одаренными способностями. Нет, Обыкновенные были именно такими — обыкновенными. И следующие несколько десятилетий после Чумы Обыкновенные и Элитные жили в мире.
Пока король Эдрик не постановил, что первые больше не могут жить в его королевстве.
Прошло более трех десятилетий, когда по стране прокатилась болезнь. В связи со вспышкой, скорее всего, обычной болезни, королевские Целители воспользовались случаем и заявили, что Обыкновенные являются носителями не обнаруживаемой болезни, мол, именно из-за нее у них не развились способности. Длительный контакт с ними стал вреден как для Элитных, так и для их способностей, и со временем Обыкновенные уменьшали способности, которые Элита так бережет.
Я борюсь с желанием закатить глаза от этой мысли.
Мой отец считал это чушью, и я не думаю иначе. Но даже если бы у меня были доказательства того, что король лжет сквозь зубы, не похоже, что девчонке из трущоб кто-нибудь поверит.
Но король не мог допустить, чтобы его Элитное общество было ослаблено или даже ухудшено простыми Обыкновенными. Вымирание не было вариантом для экстраординарных.
Так началась Чистка.
Даже сейчас, спустя десятилетия, рассказы о телах, рассыпавшихся по песку под палящим солнцем, небрежно передаются у костров, страшные истории шепчутся детям.
Липкие пальцы сомкнулись над моими, мед, покрывающий руки Адены, так же сладок, как и ее улыбка, которой она делится со мной. Мой секрет хранится в блеске ее глаз, в верности ее выражения. Я так долго смирилась с тем, что ничего не может быть настоящим. Любая дружба фальшива, любая доброта рассчитана.
— Скрывай свои чувства, скрывай свой страх и, самое главное, скрывайся за своим фасадом. Никто не может знать, Пэди. Не доверяй никому и ничему, кроме своей интуиции.
Мягкий голос отца странным эхом отдается в моей голове, напоминая, что каждая часть моей жизни должна быть ложью, а девушка, сидящая передо мной, должна быть такой же обманутой, как и все остальное королевство.
Эгоизм украл мой рассудок всего на одну ночь, но этого хватило, чтобы подвергнуть опасности нас обеих.
— Ладно, хватит разговоров о Чуме, — весело говорит Адена, осматривая аллею, а затем добавляет, — и о твоей... ситуации.
Я не пытаюсь подавить фырканье. — Похоже, два года не дали тебе времени поучиться тонкости, А.
Я сомневаюсь, что она вообще меня слышала. Сомневаюсь, что она может сосредоточиться на чем-то другом, кроме ткани, скользящей между ее пальцами. Оранжевые глаза сканируют швейные принадлежности, и Адена оставляет наш предыдущий разговор, чтобы рассказать о том, какие вещи она будет делать из нового шелка. Ее теплые коричневые руки копаются в обрывках ткани при мерцающем свете лампы, начинают подгибать края, закалывать углы, колоть пальцы, без устали ругаться.
Мы впадаем в ту непринужденную беседу, которая возникает только после нескольких лет совместного выживания на улицах, что позволяет легко интерпретировать беспорядочные слова Адены по булавкам, зажатым между ее губами. Я переворачиваюсь на спину и наконец-то затихаю, наблюдая за ее негнущимися пальцами и нахмуренными бровями, слишком поглощенными своей работой, чтобы уснуть.
От колющей боли в боку я открываю глаза и забываю о сонливости. Зазубренный камень, торчащий из пола переулка, заставляет меня недовольно поморгать: — Попомни мои слова, когда-нибудь я украду койку.
Адена закатывает глаза, как она делает это каждый вечер, когда я даю одно и то же пустое обещание. — Я поверю в это, когда почувствую, Пэ, — поет она.
Я переворачиваюсь уже около дюжины раз, прежде чем на мою голову натыкается скомканное одеяло. — Если ты не перестанешь извиваться, клянусь, я пришью тебя к земле, — говорит Адена со всей сладостью липкой булочки.
— Я поверю в это, когда почувствую, А.
Глава 2
Кай
Огненный шар проносится мимо моего лица, едва не опалив мне волосы. Я едва успеваю увернуться, как чувствую вторую волну жара, несущуюся ко мне.
Чума, у Китта сегодня прекрасное настроение.
Пританцовывая на носочках, я наблюдаю, как в мою сторону летит еще одна огненная сфера, и ощущаю знакомое чувство адреналина. Я бросаю щит из воды и слышу шипение огня, пока он не превращается в густое облако пара. Китт прищуривается, пытаясь разглядеть меня сквозь дым, и тут его глаза расширяются, когда я неожиданно сталкиваюсь с ним. Мы падаем на землю, я прижимаю его к себе и поднимаю пылающий кулак, направленный ему в лицо.
— Уступаешь? — Я не могу сдержать улыбку, которая дергается на моих губах. Он кашляет от смеха, его взгляд мечется между моим лицом и пылающим кулаком, поднятым рядом с ним.
— Если я скажу «нет», ты действительно ударишь меня, братишка? — Несмотря на огонь, пылающий в нескольких сантиметрах от него, зеленые глаза Китта блестят от удовольствия.
— Думаю, ты уже знаешь ответ на этот вопрос. — Я слегка улыбаюсь, отводя кулак назад, готовясь нанести удар.
— Хорошо, хорошо, я уступаю! — зашипела Китт. — Но только потому, что не хочу, чтобы бедному Илаю пришлось вправлять еще один сломанный нос.
Я мрачно усмехнулся, представив себе выражение лица королевского лекаря, если мы придем к нему с еще одной сломанной костью. Поднявшись на ноги, я протянул руку Китту, все еще распростертому на земле.
Улыбка, которую он мне дарит, не доходит до его глаз, когда он наконец говорит: — Чума, Кай, ты лучше меня владеешь моими способностями.
— И именно поэтому ты будешь править страной, — говорю я просто, — а я буду сражаться на поле боя, отвлекая врага своей привлекательной внешностью.
— Ты хочешь сказать, что я не смогу отвлечь врага своей лихой внешностью? — спросил Китт сквозь глубокий смех, притворяясь обиженным.
— Я хочу сказать, что мы только сводные братья, и боюсь, что это означает, что у тебя есть только половина моего обаяния.
Китт снова разразился смехом. — По этой логике, я полагаю, что тогда у тебя есть только половина моих мозгов.
— Спасибо Чуме за это. — Слова едва успевают вылететь изо рта, как он с ухмылкой пихает меня.
Мы идем по изношенной дорожке между грунтовыми тренировочными кругами, расположенными на территории замка. Имперцы, проходящие обучение, и другие Элитные более высокого статуса продолжают свои спарринги, большинство из них используют способности, а немногие — оружие.
Головы поворачиваются в нашу сторону, их глаза обжигают мою кожу, отражая солнечный свет, падающий на нас сверху. Не обращая внимания на взгляды, я вдыхаю знакомый запах крови, пота и слез на тренировочной площадке, затем беру меч со стойки для оружия и бросаю его Китту, выражение лица которого можно описать только как раздраженное.
— Знаешь, мне всегда нравилось сражаться оружием больше, чем способностями, — говорю я в ответ на его укоризненный взгляд, бездумно проверяя баланс своего клинка.
Китт пробирается дальше по грязному рингу, закатывая глаза. — Да, я прекрасно знаю, как ты любишь бить меня мечом.
Я вращаю запястьем, замахиваясь клинком, когда мы начинаем кружить друг вокруг друга. — Да, это одно из моих любимых увлечений. Я внезапно делаю шаг вперед, сильно ударяя мечом о его меч и посылая толчок по моей руке. — Вот видишь, разве это не весело?
Китт скрипит зубами, отражая мой удар. — Захватывающе.
Я погружаюсь в знакомый транс, позволяя своим ногам танцевать по кольцу, когда мы освобождаемся, теряясь в ритме. Мой разум проясняется. Мое тело гудит от энергии. Я всегда чувствовал себя наиболее живым, когда дрался. Это то, для чего я был создан, то, что помогало мне сохранять рассудок на протяжении многих лет тренировок и обучения.
— Недалекий король — мертвый король.
Эти слова отца звучат в моей голове, их вбивали мне в череп после каждой жалобы на мои нудные уроки в детстве. Впрочем, мне не придется беспокоиться о том, что я буду мертвым или тупым королем, ведь я вовсе не буду королем. И после того, как я высказал это отцу, он любезно придумал для меня новую поговорку.
— Недалекий Энфорсер — это побежденная империя.
Обнадеживает.
Острая боль пронзает мое предплечье, рывком вырывая меня из раздумий.
— Лучше включись в игру, Кай, или я действительно могу тебя обыграть. — На лице Китта выражение триумфа, которое я намереваюсь стереть. — Я бы не хотел, чтобы мой будущий силовик расслаблялся на работе...
Прежде чем он успевает закончить свое замечание, я опускаю его меч на землю и зажимаю его под своим собственным, прежде чем развернуться у него за спиной. Одним быстрым движением я поднимаю ботинок, вытаскиваю из него кинжал и приставляю острый кончик к его спине.
— Простите, что это было, ваше величество? — Я отпускаю его, и он поворачивается, когда я отвешиваю насмешливый поклон, засовывая кинжал обратно в сапог. За это я получаю сильный толчок, от которого чуть не пошатываюсь, и я отвечаю тем же, пока Китт хихикает.
Его грязные светлые волосы в данный момент больше грязные, чем светлые, забрызганные кусками грязи от катания по рингу. Наши рубашки уже давно раскисли от летней жары, и, как и у меня, пот заливает его загорелую грудь.
Это почти комично, как очевидно, что мы только сводные братья. Кроме физических различий, мне не хватает заботливости Китта, как ему не хватает моей черствости. Он терпелив, любезен и подходит для трона, как я для поля боя.
Король, как я — убийца.
— Кай, ты вообще меня слушаешь? — Китт выглядит в равной степени обеспокоенным и забавляющимся, когда щелкает пальцами перед моим лицом. — Чума, сколько крови ты потерял?
Проследив за его взглядом, я вижу, что из раны на моей руке тянутся красные струйки, кровь затекает между костяшками пальцев и капает с кончиков пальцев. — Похоже, Илай не получит выходной, благодаря тебе. — Я поднимаю взгляд на Китта, ожидая замечания, но обнаруживаю, что его взгляд прикован к чему-то на другом конце территории. — А теперь посмотри, кто не обращает внимания.
Мой взгляд устремляется на фигуру, идущую к нам, тренировочная кожа облегает каждый ее изгиб, а сиреневые волосы развеваются на ветру. — О, смотрите. Стервозная Блэр, — выдыхаю я, прежде чем она доходит до нас, отчего Китт захлебывается от смеха.
— Привет, мальчики. — Ее голос как лед, холодный и ровный. — Как продвигается обучение? — Ее взгляд лениво скользит по нам обоим, а затем возвращается к нашим лицам, и на ее губах появляется легкая ухмылка. — Готовишься к Испытаниям, Кай?
— Не то чтобы мне нужно было готовиться.
На ее лице медленно появляется улыбка. — Я думаю, что будущий Энфорсер захочет произвести хорошее впечатление на королевство, победив. — Она вдруг очень заинтересовалась своими ногтями, притворяясь беззаботной.
Я провожу рукой по волосам, скучающе вздыхая. — И я планирую сделать именно это.
Она одаривает меня улыбкой, которую никак нельзя назвать милой. — Я надеюсь на это, учитывая, что ты — лучшая Элита за последние десятилетия. Или так говорят.
Чума, начинается.
Китт делает шаг вперед и прикладывает руку к груди, как будто его ранили. — Ой, Блэр. Я запомню это замечание, когда стану королем.
— О, я ранила твою гордость, Китт? — Она притворно надувает губы, прежде чем снова переключить свое внимание на меня. — Кроме того, я лично думаю, что выиграю Испытания.
Я издаю невеселый смешок, прежде чем взглянуть вниз на ее маленькую фигурку. — А почему ты так уверена, что вообще будешь участвовать в Испытаниях? — Я говорю это, прекрасно зная, что она действительно будет участвовать в Испытаниях.
Легким движением запястья в ответ на мой комментарий с оружейной стойки слетает кинжал. Не успеваю я моргнуть, как он внезапно зависает в воздухе и впивается мне в яремную вену.
— Как дочь генерала, — она делает шаг ко мне, пока между нами не остаются считанные сантиметры, и шепчет, — я думаю, что у меня есть неплохие шансы попасть на игры. Не так ли? — Она хихикает, прижимая плавающий нож к моему горлу, что еще больше доказывает ее правоту.
Гул десятков способностей проникает в мою кровь, все они принадлежат другим людям, тренирующимся во внутреннем дворе. Я заставляю остальные способности умолкнуть, сосредоточившись на силе Блэр и ощущая, как она гудит под моей кожей, побуждая меня ухватиться за нее. Она могущественный телепат, и ее демонстрация с этим кинжалом — наименьшее из того, что она может сделать своим умом. Я тянусь к этому покалывающему чувству, которое является ее способностью, и позволяю ему захлестнуть меня, вырваться на поверхность.
И тогда я становлюсь им.
Так же, как я сделал это с двойной силой огня и воды Китта, и так же, как я могу сделать это с любой из способностей, окружающих меня.
Я холодно улыбаюсь, подбрасывая в воздухе парящий кинжал и прижимая его к прочной коже, покрывающей ее сердце, лишь силой мысли. — Ну что ж, тогда тебе лучше заняться тренировками, — тихо говорю я, прежде чем ослабить контроль над ее способностью и позволить кинжалу с грохотом упасть на землю. Не став больше ничего говорить, я повернулся и зашагал в сторону замка.
Китт молча идет рядом со мной, кажется, так же погрузившись в раздумья, как и я, пока мы пробираемся обратно через ворота замка. До начала Испытаний осталось всего две недели, и, похоже, я уже не могу спокойно игнорировать их существование и свою роль в них.
Запах жарящейся курицы и картофеля, доносящийся из кухни, привлекает мое внимание. Я бросаю взгляд на ненормально тихого Китта, а затем поворачиваюсь, чтобы войти в двери кухни.
— Добрый день, дамы. — Я быстро улыбаюсь поварам и слугам, которые готовят ужин на кухне. — Скучаете по мне? — промурлыкал я, поднимаясь на жесткую стойку и опираясь на ладони. Я ловлю на себе взгляды нескольких девушек-служанок, которые краснеют и возвращаются к своей работе, обмениваясь хихикающими шепотками друг с другом.
Жар кухни обрушивается на меня, как волна, омывая меня и покрывая мою и без того скользкую кожу...
Мою кожу.
Я провожу рукой по волосам, а затем по лицу, не обращая внимания на то, что я хожу без рубашки, бросив ее в грязном кольце — эту привычку не смог побороть даже отец.
Из-за угла появляется голова Китта, и его лицо расплывается в ухмылке. — Мне показалось, что я учуял запах моего любимого блюда. Ты такая милая, Гейл. — Он подходит к поварихе, помешивающей на раскаленной плите кастрюлю с кремовым картофелем, ее смуглая кожа блестит от пота.
Она не может не улыбнуться, глядя на лицо Китта. — Не думай, что я сделала это для тебя, Китти. Картофельное пюре, оказывается, и мое любимое блюдо. — Она улыбается, похлопывает его по щеке, а затем поворачивается, чтобы продолжить помешивать. Ее глаза встречаются с моими с того места, где я сижу на прилавке, а затем переходят на мою руку и рану, которая, как я забыл, все еще кровоточит. Покачав головой, она строго говорит: — Тебе лучше не пачкать кровью мой стол, Кай.
На это я выдавливаю улыбку. — Это уже не в первый раз.
Она снова качает головой, борясь с улыбкой. Гейл подбрасывает нам дополнительную еду и лакомства с тех пор, как мы, будучи мальчишками, бегали по замку в полураздетом виде — что, очевидно, мы делаем и сейчас. Она не раз была свидетелем того, как на этой самой кухне разгоралась драка из-за того, кому достанутся последние липкие булочки.
— Вы двое давно меня не навещали, — говорит она, добавляя приправу к картофелю. — Надоела я вам, хм?
— Ты — да. Но никогда твоя еда. — Едва слова слетают с моих губ, как мне в лицо летит комок картошки. У меня нет ни времени, ни сил, чтобы увернуться, пока пюре не присоединилось к слипшейся грязи.
— С нами никогда не бывает скучно, не так ли? — размышляет Китт, прислонившись к карнизу и наблюдая за тем, как я вытаскиваю картошку, прилипшую к моим волосам.
Я спрыгиваю с прилавка и направляюсь к поварихе, чтобы чмокнуть ее в щеку. — Всегда рад, Гейл. — Я обхожу ее и беру яблоко из корзины, говоря: — С нетерпением жду нашей следующей пищевой битвы. — Бросив одно яблоко Китту, я вытираю свое собственное яблоко о штаны, а затем откусываю.
— Принц Кай?
Я напрягаюсь, вздыхаю и поворачиваюсь на голос позади меня. Юноша нервно оглядывается, его руки судорожно теребят подол рубашки. Я поднимаю брови, мое нетерпение очевидно.
— Король просит вас присутствовать в тронном зале.
Глава 3
Пэйдин
Колесо купеческой телеги перекатывается по моим ногам. Я сдерживаюсь, чтобы не вскрикнуть, но не сдерживаю свою довольно грубую реплику, направленную на рассеянного человека, который бездумно калечит людей своей тележкой.
Что ж, начало дня не задалось.
Прошлой ночью я спала беспокойно, ворочаясь и просыпаясь от повторяющихся кошмаров. То отец умирает, а я не могу ничего сделать, только держу его за руку, то я залезаю в дымоход и обнаруживаю, что верх заколочен досками, то Адена, единственный человек, который остался у меня в этом мире, с криками оттаскивается от меня.
Где-то между многочисленными кошмарами Адена сделала слабую попытку разбудить меня. Я со стоном перевернулась на спину, пытаясь уцепиться за ту толику блаженного сна, которую мне удалось украсть. Может, я и воровка, но меня регулярно лишают покоя.
Настойчивая, как всегда, Адена сменила стратегию, решив завалить меня грубыми обрывками ткани, пока я наконец не подняла в знак капитуляции белое полотно.
Солнце, как всегда ленивое, медленно пытается заглянуть за полуразрушенные здания, отбрасывая на Лут-Аллею утренние тени, пока я пробираюсь по мощеной дорожке. Когда улица оживает от шума и суеты торговцев, а нищие умоляют каждого, кто бросит на них взгляд, я легко вливаюсь в хаос, царящий в трущобах.
Руки так и чешутся схватить какую-нибудь еду, чтобы успокоить урчащий желудок и принести Адене. Глаза мелькают по улицам в поисках следующей несчастной жертвы, которую можно ограбить, когда...
Что-то не так.
Четырнадцать. На улице всего четырнадцать Имперцев.
Но сегодня их должно быть не меньше шестнадцати.
Я бы знала, поскольку запомнила их ротацию.
Я замечаю Яичную Голову и Крючковатый Нос на их обычных местах у магазина Марии, а также еще несколько Имперцев с такими же точными именами. Из-за белых кожаных масок, закрывающих половину их лиц, довольно трудно придумать для этих ублюдков креативные прозвища, поэтому я горжусь тем, что придумала несколько.
Обычно перспектива меньшего количества охранников была бы облегчением, и, возможно, это проявляются мои экстрасенсорные способности, но это зрелище меня беспокоит.
Мой желудок сердито урчит, нетерпеливый, как всегда.
Еда на первом месте, странное чувство — на втором.
Я с легкостью пробираюсь сквозь толпу, стаскивая яблоки с тележки, проезжающей по моим ногам, — месть так же сладка, как и хрустящие фрукты, которые я откусываю. Прислонившись к разваливающейся стене лавки, я замечаю, как молодой подмастерье торгуется с торговцем. Я наблюдаю за тем, как он окидывает торговца пристальным взглядом, а затем бросает несколько монет и берет в руки сверток, похоже, из черной кожи. Я быстро пересчитываю шиллинги, которые катятся по телеге, и обнаруживаю, что для кожи здесь слишком много монет.
Он торопится. Вот почему готов заплатить вдвое больше, чем нужно, вместо того чтобы потратить время на переговоры о более низкой цене. И у него есть лишние деньги.
Идеальная мишень.
Я выхожу на улицу и направляюсь к парню, быстро протискиваясь сквозь толпу, одновременно дергая за кожаный ремешок, убирающий мои волосы с лица и с шеи. Они падают на спину каскадом беспорядочных серебристых волн, а я проклинаю знойную жару, от которой у меня уже липнет шея от пота. Позволив волосам упасть на плечо и на лицо, я превращаюсь в идеальную картину невинности.
— Заставь их недооценивать тебя. Заставь их не замечать тебя до тех пор, пока ты не захочешь, чтобы тебя заметили.
Я так давно не слышала голос отца, что его мягкое звучание грозит выскользнуть из моей памяти и унестись в смерть вместе с ним.
Мысль обрывается, когда мы сталкиваемся.
Я спотыкаюсь, пытаюсь ухватиться за ничего не подозревающего ученика и падаю. Вцепившись одной рукой в его рубашку, я сую другую в жилетный карман, где, как видела, он держал свои монеты. Нащупав там шесть шиллингов, я сдерживаю желание схватить их все, но в итоге оставляю в кармане только три.
Жадность — нелегко укрощаемая эмоция, но я заставляю себя оставить остальные монеты, зная, что он, скорее всего, достаточно умен, чтобы почувствовать недостаток веса в кармане, если я возьму их все. И мне не нужно добавлять на свою спину новые шрамы за то, что меня поймали.
Но как раз в тот момент, когда я собираюсь выдернуть руку и пробормотать извинения за то, что чуть не сбила парня, мои пальцы зацепляются за внутреннюю подкладку его жилета. Нет, не просто подкладку — потайной карман. Нащупав в нем сложенный лист пергамента, я по какому-то порыву, который не могу ни объяснить, ни оправдать, решаю зажать его в ладони, а затем выдергиваю руку и робко смотрю в лицо ученику.
Его карие глаза широко раскрыты, когда я смотрю на него сквозь пряди волос, падающие мне на лицо. Я привожу свое выражение в порядок и быстро разжимаю кулак.
Сдув прядь волос с глаз, я делаю шаг назад, чтобы оставить между нами немного пространства. — Мне очень жаль, сэр! — Я заставляю себя говорить бездыханно, смущенно, безобидно. — Я совершенно уверена, что являюсь единственным человеком во всей Илье, способным споткнуться в воздухе!
Продолжай. Недооценивай меня. Не обращай на меня внимания.
Он проводит рукой по своим кудрявым волосам и усмехается. — Не беспокойтесь. Полагаю, у вас неплохой талант. — Он улыбается, но его взгляд задерживается слишком долго, чтобы мне это нравилось. Поэтому я ухмыляюсь и киваю головой, после чего поворачиваюсь на пятках и исчезаю на людной улице.
Приторный аромат липких булочек разносится по оживленному переулку, когда я прохожу мимо магазина Марии и сворачиваю в один из множества маленьких переулков, ответвляющихся от Лута. Записка, которую я стащила, становится влажной от пота, когда я сжимаю ее в ладони. Что может быть написано на этом клочке бумаги, что заставляет его так прятать?
Я намерена это выяснить.
Прислонившись спиной к мрачной кирпичной стене, я разворачиваю край бумаги и обнаруживаю нацарапанную записку:
Встреча начинается без четверти полночь.
Белый дом между Торговой и Вязовой.
Принеси все необходимое.
Я смотрю на записку, растерянно моргая, а сердце колотится в предвкушении.
Это мой дом.
Точнее, это был мой дом.
По наклону букв и размазанным чернилам я поняла, что тот, кто это написал, скорее всего, торопился спрятать записку от посторонних глаз.
От таких любопытных глаз, как мои.
Десятки вопросов обрушиваются на меня, каждый из которых еще более запутанным, чем предыдущий. Почему на этой забытой чумой земле встречи проводятся в моем доме?
Бывшем доме. Ты же его бросила, помнишь?
И встречаться там посреди ночи с припасами...?
Кожа.
Я спотыкаюсь о неровный булыжник, возвращаясь к реальности и понимая, что все это время вышагивала. Я засовываю скомканную записку обратно в жилет, мысли все еще не улеглись, и выхожу на оживленную улицу, залитую солнечным светом. Я встряхиваю головой, пытаясь прочистить ее, протискиваясь сквозь толпу людей, которые торговались, сплетничали и ругались.
Снова начиная лавировать между торговыми повозками, я попадаю в знакомый ритм, который является моим честным занятием — воровством. Пока я работаю, мои мысли блуждают, заставляя меня гадать, удается ли Адене продавать свою одежду на другом конце длинной улицы.
Я ворую, она шьет.
И так мы жили последние пять лет. Мне едва исполнилось тринадцать, и я была совершенно одинока в этом мире, когда Адена буквально налетела на меня. Точнее, она прошла сквозь меня. Я никогда не забуду выражение лица Имперца, когда он бежал за ней, крича о краденой выпечке. И я, не задумываясь, высунула ногу на его пути. Как только я увидела лицо охранника на асфальте, я уже бежала за кудрявой девчонкой, которая пробежала прямо через меня.
В тот день родился непростой союз, который должен был так и остаться союзом.
Моя рука замирает в воздухе, нависая над пухлым грейпфрутом, когда леденящий душу крик прорезает хаос Лута. Я поворачиваюсь, забыв о фруктах, и ищу среди толпы тел источник шума. Мой взгляд сканирует толпу, прежде чем зацепиться за маленькую, обмякшую фигурку, прижавшуюся к деревянному столбу, окрашенному в красный цвет, в центре улицы. Имперец навис над маленьким мальчиком с кнутом в руке, глядя на ребенка с отвратительно довольным видом. Я слишком хорошо знаю этот взгляд. Я слишком много раз была этим истекающим кровью ребенком.
Его поймали.
Интересно, что он украл, что могло послужить основанием для такого избиения? Фрукты? Может быть, несколько шиллингов у торговца? Я помню, как прижалась к деревянному столбу, содрогаясь от боли, причиняемой каждым ударом кнута, и прикусила язык, чтобы не закричать. Боль проходит, но шрамы остаются как напоминание о том, что надо быть лучше.
Маленькие всегда попадаются. Они нуждаются в помощи. Они еще не научились сдерживать свою жадность и жить впроголодь, что делает их легкой мишенью для Имперцев, чтобы использовать в качестве примера.
Ты ничего не можешь для него сделать.
Мне приходится вбивать эти слова в голову, чтобы ноги не попадали к мальчику. Ведь я уже пыталась однажды. Пыталась вмешаться и помочь маленькой девочке, которая напоминала мне саму себя. Такая же испуганная, но решительно настроенная никогда этого не показывать. Когда она смотрела на меня, огонь в ее взгляде отражал мой собственный. В итоге моя попытка помочь закончилась лишь дополнительными ударами для нас обеих.
Я гримасничаю и быстро отворачиваюсь от жуткой сцены, только чтобы получить полный рот накрахмаленной, скомканной униформы, когда я врезаюсь в ничтожество, носящее ее.
Имперец смотрит на меня сверху вниз, в его глазах, скрытых белой маской, мелькает веселье. Хотя он выглядит по меньшей мере на десять лет старше меня, светлые волосы торчат вверх под странным углом, он не торопится, лениво проводя взглядом по моему телу. Я прикусываю язык, прежде чем успеваю сказать что-то, о чем он, скорее всего, заставит меня пожалеть.
Имперцы, как известно, не джентльмены, когда дело касается молодых девушек, да и вообще кого бы то ни было, и я не собираюсь выяснять, является ли он исключением. — Простите, сэр. Похоже, я сегодня безумно неуклюжа, — говорю я, планируя скрыться в толпе.
Липкая рука обхватывает мое запястье и поворачивает меня обратно. Я собираю все силы, чтобы подавить инстинкт борьбы, который кричит мне ударить его коленом в пах и разбить его голову о камни под нашими ногами.
— Почему так торопишься? — От его зубастой ухмылки и черных глаз у меня по позвоночнику пробегает дрожь, а запах алкоголя изо рта только усиливает мое беспокойство.
Я улыбаюсь и заставляю себя быть вежливой, вырываясь из его рук. — Просто пытаюсь выполнить кое-какие поручения, пока рынок не стал слишком переполненным, вот и все.
— Хм, — хмыкает он, скептически глядя на меня. — Скажи, в чем твоя сила, девочка? — Я борюсь с желанием напрячься, пока он с ухмылкой продолжает: — По указу короля я должен допрашивать всех, кого считаю... нужным допросить.
Ему нравится контролировать ситуацию. Обладать властью.
— Я — Приземленная, — говорю я просто,указывая свой уровень в пищевой цепочке Элитных, чтобы доказать, что я не представляю для него особой угрозы и важности. — Экстрасенс. — Я смотрю ему прямо в его черные глаза, желая, чтобы его черное сердце поверило мне.
— Это правда? Я никогда раньше не встречал Экстрасенсов. — Он мрачно усмехается и делает шаг ко мне, наклоняя голову вплотную к моей, так что я чувствую еще один запах алкоголя, прилипшего к нему. — Тогда докажи это.
Я начинаю уставать от этого требования.
Я встречаю взгляд Имперца, не желая дать ему повод думать, что я обеспокоена, хотя мой колотящийся пульс доказывает обратное. — Я чувствую в вас гнев и... сожаление. Вы... Вы только что расстались с женой. Точнее, она ушла от вас. — Выражение полного шока на его лице вызывает на моих губах небольшую улыбку. — И если вы действительно хотите, чтобы я уточнила, потому что, ну, вы сказали мне доказать это, то это потому, что вы... — Я останавливаюсь на полуслове, зажмуриваю глаза и прижимаю пальцы к виску, изображая убедительное шоу. — ...Вы изменили ей? Подождите, я поняла кое-что еще... — Я смотрю на его лицо, красное от ярости, и продолжаю тереть висок. — Вы... вы хотите вернуть ее. Но она не хочет вас...
Я уже приготовилась к ответному удару, как вдруг почувствовала, как он жалит меня по лицу.
Кровь вытекает у меня изо рта, и я отворачиваю голову, когда он рычит мне в лицо: — Кровавая ведьма — вот кто ты. Убирайся с глаз моих, Приземленная.
Я кручусь на пятках и улыбаюсь, кровь затекает мне в рот и стекает по подбородку. Я заставляю себя уткнуться в тележку и выхватываю из-за спины какую-то ткань, свисающую с края. Я быстро разворачиваюсь, прижимая сверток к груди и отрывая зубами уголок, чтобы вытереть окровавленный рот и подбородок. Часть ткани я использую как салфетку, а остальное пусть достанется Адене. Два зайца одним выстрелом.
Запихнув оставшуюся ткань в рюкзак, доверху набитый едой, монетами и прочими крадеными вещами, я направилась обратно к форту, прокручивая в голове последние пять минут.
Попасть под шкуру Имперца было несложно, и я знала, что, как только это произойдет, он даст мне глупую пощечину и позволит скрыться. Это был не первый раз, когда я позволяла себе такое. И доказать мои экстрасенсорные способности было несложно, учитывая, что улики были налицо.
Тонкая линия загара на его теперь уже пустом безымянном пальце была моей первой подсказкой, что он официально женат. А то, что он переложил обручальное кольцо на другую руку, а не заложил его за деньги, говорит о том, что он по-прежнему заботится о своей бывшей жене и, вероятно, все еще тоскует по ней. Растрепанные волосы, мятая униформа и запах виски в его дыхании еще раз доказывают, что он, очевидно, одинокий мужчина, у которого больше нет жены, которая заставила бы его выглядеть презентабельно.
Мужчины, скорее всего, вымерли бы без женщин, которые нянчились бы с ними.
Что касается того, что он изменил своей жене, то это было скорее предположение, основанное на том, как он смотрел на меня, а также на той звездной репутации, которую создали себе Имперцы. Очевидно, это предположение задело за живое еще до того, как он ударил меня.
Полуденное солнце палило на меня, когда я возвращалась в форт, чтобы, как всегда, встретиться с Аденой на обед. Я не спеша иду по Луту, грызя яблоко, пока голод гложет меня.
В воздухе витает соленый запах рыбы, жарящейся на солнце на купеческих телегах. Дети с хохотом проносятся по улице, гоняясь друг за другом. Звуки голосов, торгующихся и ругающихся, похожи на хор, слишком хорошо знакомый мне.
Большой разноцветный баннер, натянутый между двумя магазинами Ползуном, привлекает мое внимание, когда он начинает подниматься над переполненным переулком. Он взбирается по стене, словно на ладонях и ступнях у него клей, что позволяет ему с легкостью взобраться на гладкую лавку. Пока он закрепляет веревку, соединяющую знамя со стеной, я обращаю внимание на слова, написанные на зеленом гобелене крупным черным шрифтом:
Шестые Испытания Чистки вот-вот начнутся
Помни о чистке. Благодари чуму.
Окажи честь своему королевству, своей семье и себе.
Ты можешь стать следующей победоносной элитой.
Я громко фыркаю, чуть не подавившись куском яблока. Хотя Испытания Чистки — это не повод для смеха, я не могу не найти комичного в том, что они должны быть праздником. В честь Великой чистки, произошедшей более трех десятилетий назад, Испытания были созданы, чтобы продемонстрировать сверхъестественные способности людей и принести честь единственному Элитному королевству.
Я бы не сказала, что убийство невинных людей приносит честь мне, моему королевству или моей семье — у меня нет никого, кто бы мог принести честь. И все же каждые пять лет молодые Элитные выбираются для участия в этих играх, чтобы получить славу и достаточно шиллингов для постройки собственного уютного замка, пока вы пытаетесь избавиться от травмы, нанесенной вам Испытаниями.
Но самое главное, что заставляет меня трястись от смеха и ярости, — это то, что низших Элитных, тех, кто обладает Оборонительными и Приземленными способностями, заставляют поверить, что у них есть шанс победить в этих извращенных Испытаниях. Я внезапно чувствую оцепенение, когда смотрю на окружающие меня взволнованные лица, все толпятся под вывеской, ухмыляются и показывают пальцами.
Мы погибаем первыми.
Элита, участвующая в соревнованиях, не выбирается, а рождается в своей судьбе. Это всегда те, кто принадлежит к королевской крови или занимает более высокое положение в элитном эшелоне власти. Я обвожу взглядом толпу, пропуская улыбающиеся лица обывателей, которых бросают на Испытания только для развлечения, после того как король разрешит нам выбрать тех, кого мы хотим представлять.
Несмотря на то, что король настаивает на том, что убийство собратьев Элитных на арене не одобряется, ни для кого не секрет, что сама Смерть является участником Испытаний. Умирающие подростки, по-видимому, делают происходящее исключительно увлекательным, и если Элитные не будут убивать, король будет дергать за ниточки на арене.
Я протискиваюсь сквозь толпу людей, собравшихся под вывеской, которые, переговариваясь между собой, обсуждают, кто будет представлять Лут и что они сделают с призовыми деньгами.
В моей жизни было очень мало случаев, когда я не завидовала Элитным. Но при мысли о том, что мне предстоит участвовать в Испытаниях Чистки, я как никогда была благодарна за то, что я — ничто и никто.
Совершенно Обыкновенная.
Глава 4
Пэйдин
— Ты собираешься это есть? — Адена разглядывает недоеденный апельсин у меня на коленях, пока я сижу, прислонившись к стене переулка за фортом.
— Ешь. — Едва слова слетают с моих губ, как она наклоняется, ее вьющиеся волосы развеваются на легком ветерке, когда она хватает фрукт и отправляет дольку в рот.
Имперец с впечатляющим ударом слева оставил мне прекрасный подарок в виде рассеченной нижней губы, из-за чего было трудно проглатывать пищу. — Как ты сегодня? — спрашиваю я, бездумно вращая толстое серебряное обручальное кольцо на большом пальце.
Холодная сталь отцовского кольца вгрызается в кожу, успокаивая меня, как это было всегда. Наверное, у меня было бы и мамино кольцо, если бы его не похоронили вместе с ней, когда я была еще младенцем. Болезнь, сказал отец. Все-таки она была Обыкновенной, а мы — слабые, больные люди.
Но он все равно женился на ней. Любил ее, несмотря на это. Защищал ее. Хранил ее тайну, как и свою.
Адена вздыхает, и я возвращаюсь в настоящее, когда она говорит между укусами апельсина: — Не могу пожаловаться. О, я продала тот топ, над которым работала целую вечность! И за целых три шиллинга! Ну, тот зеленый, с глубоким вырезом и обшарпанным подолом? — Я бросаю на нее такой же растерянный взгляд, как всегда, когда она начинает говорить на своем швейном языке. — Ты безнадежна, когда дело касается одежды, Пэ.
Я опускаю взгляд на свою потрепанную майку под оливково-зеленым жилетом, надетым поверх нее. Все изменилось в тот день, когда Адена сшила мне жилет с карманами, зная, что он сослужит мне хорошую службу в качестве воровки. В тот день непростой союз начал перерастать в легкую дружбу.
Адена постукивает пальцем по губам, что-то обдумывая. — Держу пари, если бы ты была в правильном наряде, все были бы слишком заняты, глядя на тебя, чтобы заметить, что ты их грабишь.
Я фыркаю. — Я бы не хотела, чтобы люди глазели на меня, пока я совершаю преступления. Это кажется немного контрпродуктивным.
Я хватаю свой кинжал и засовываю его за голенище сапога, проводя пальцами по закрученной серебряной рукояти. Это единственный подарок на память, который у меня остался от отца, кроме его кольца — без обоих я никогда не хожу. Я в сотый раз любуюсь замысловатой ручкой и вдруг вспоминаю кое-что. — Будь осторожна сегодня, А. Почему-то охранников меньше, чем обычно, и мне это не нравится. Просто... — Я с трудом подбираю нужные слова. — Просто следи за тем, чтобы не было ничего необычного, хорошо?
Она выглядит слегка обеспокоенной этой новостью, но сужение ее ореховых глаз выглядит игривым. — Это твоя экстрасенсорная джуджу предупреждает тебя о потенциальной опасности?
— Да, нам определенно нужно поработать над твоей тонкостью, — вздыхаю я и с улыбкой качаю головой.
Я встаю и ухожу, потягиваясь и разминая затекшее тело. Адена собирает свою одежду, разного размера и цвета, и неохотно машет мне на прощание, после чего отправляется обратно в Лут в надежде продать побольше товаров до заката.
Я выхожу на людную улицу, залитую поздним полуденным солнцем, и направляюсь к шумной рыночной площади. Начинаю с самого простого. Сначала нарвал немного фруктов и ткани, потом мне стало скучно, и я перешел к более крупным и хорошим вещам. Кошельки, часы и шиллинги — вот что мне нужно сегодня вечером.
Я замечаю мужчину с темно-синими волосами и сверкающими часами на толстом запястье и быстро решаю, что он станет моей следующей целью. Оглянувшись на заполненную людьми улицу, я замечаю в толпе еще несколько человек с ненормально окрашенными волосами — свидетельство того, что Чума, изменяющая генетику, дает не только сверхъестественные способности. Хотя, даже с копной серебристых волос на голове, я все равно не была одарен силой, которая бы сопровождала их.
Мне слишком долго не удается сбежать от синеволосого мужчины после того, как я украла его часы. Не потому, что он меня поймал, нет, а потому, что он не переставал со мной разговаривать. После того как я наткнулась на него и хитростью стащила аксессуар с его запястья, стало ясно, что бедняге до смерти хочется выплеснуть сплетни на всех, кто готов ему улыбаться и кивать.
Я уже готова была отправиться домой и считать, что вечер удался, когда в Лут вошла высокая фигура, полностью одетая в черное. Он идет уверенной походкой, так противоречащей догадке, что бездомные приспособились, надеясь привлечь к себе как можно меньше внимания.
Но этот человек... от него трудно отвести взгляд.
Он одет в свободную черную рубашку на пуговицах, заправленную в узкие черные брюки и разделенную простым ремнем. Воротничок рубашки наполовину расстегнут и распахивается на ветру, обнажая часть загорелой груди. Черты его лица с такого расстояния нечеткие, но смоляно-черные волосы спадают на лоб беспорядочными волнами. Засунув руки в карманы, он широкими шагами продвигается вглубь рынка, выглядя хладнокровным и собранным.
Он не местный. Это видно по тому, как он оглядывается по сторонам, словно вбирая в себя все вокруг. Скорее всего, он из Нападения, элита высшего статуса или благородная кровь, которая редко ступает в трущобы. По его походке, по блеску его ботинок я вижу, что этот человек несет гораздо больше, чем несколько жалких шиллингов. Я прищуриваюсь, пытаясь понять, куда он мог сунуть серебро.
Вот.
На ноге, прикрепленный ремешком к поясу, висит мешочек, который многие ильинцы используют для ношения мелочи. Особенно уверенные в себе, понимая, что незащищенный мешочек — легкая добыча для вора. Легкая добыча для меня.
Моя последняя, невезучая цель на сегодня.
Хорошо, что у него такой высокий рост, иначе я бы потеряла его в толпе людей. Я наблюдаю, как женщины всех возрастов вытягивают шеи, пытаясь получше разглядеть красивого незнакомца, прежде чем он растает в людской массе. Я протискиваюсь сквозь толпу и следую за ним, пока он не выходит с главной дороги между торговыми тележками на менее людную улицу. Я встряхиваю волосами, позволяя длинным волнам рассыпаться по плечам, и срезаю улицу, направляясь к нему наперерез. Зигзагообразный переулок выводит меня на ту же улицу, по которой шел незнакомец, и теперь я направляюсь прямо к нему.
Когда мы сталкиваемся, я не свожу глаз с земли.
Следуя своей обычной привычке, я позволяю себе попятиться назад от удара, борясь со всеми инстинктами, призывающими меня встать на ноги и устоять на них. Сильные руки обхватывают меня за талию и не дают упасть, оставляя его сумку с деньгами открытой и доступной для таких ничтожеств, как я. Я хватаюсь за переднюю часть его рубашки, делая вид, что делаю это рефлекторно, чтобы сохранить равновесие. На самом деле мне просто нужна была причина, чтобы держать руки так близко к его телу и не выглядеть при этом подозрительно.
Голодные мальчики из Лута не ощущаются так.
Эта мысль улетучивается, когда я запускаю руку в кошель у него на бедре, и мои пальцы обнаруживают, что на поясе у этого человека небрежно болтается по меньшей мере двадцать шиллингов. Должно быть, он очень уверен в своих силах, раз разгуливает по Луту с таким количеством... ну, добычи.
У меня возникает соблазн сорвать мешочек и убежать, прекрасно понимая, что он догонит меня через три длинных шага. Но, не зная, когда еще представится такая возможность, я отказываюсь уходить, не взяв хотя бы половину того, что лежит в его сумке.
Но он почувствует разницу в весе, если я возьму половину.
У меня голова идет кругом.
Тогда отвлеки его.
Задумав все это в считанные мгновения, я быстро и тихо сжимаю половину монет в кулаке, затем осторожно вытаскиваю руку из мешочка и прижимаюсь к нему. Затем я медленно отрываю взгляд от его частично обнаженной груди, где за складками рубашки проглядывает край темной татуировки.
Наконец мои глаза встречаются с его глазами.
Это как смотреть в грозу.
Его глаза цвета грозовых туч, оседающих над Ильей, дыма из труб над головой, украденных серебряных монет, зажатых в моем кулаке. Его черные длинные ресницы полностью контрастируют с его стальными серыми глазами, которые сейчас окидывают мое лицо. Шок поднимает его темные брови, сжимает острую челюсть, подчеркивает сильные скулы.
Мы стоим и смотрим друг на друга.
Я вдруг остро ощущаю все его прикосновения. Его сильные руки по-прежнему обвивают мою талию и наполовину удерживают меня, а его взгляд сам по себе кажется лаской. Я прочищаю горло, убираю руку с его рубашки, обнажая скомканную тонкую ткань, и делаю шаг, чтобы вырваться из его объятий.
Его губы подрагивают, позволяя мне увидеть ямочку на правой щеке. Он медленно убирает руки с моей талии и отпускает меня, когда его ладони зацепляются за грубый низ жилета.
Мозоли. Он боец.
Не то чтобы мне нужно было быть Экстрасенсом, чтобы понять это, — его телосложение делает этот факт очевидным. Подумав о том, что он тренированный боец и вдвое больше меня, я бесстрастно убираю руки за спину, чтобы скрыть следы своего преступления. Монеты бесшумно скользят в задний карман, и я делаю глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки.
— Ты всегда падаешь в объятия красивых незнакомцев или это для тебя в новинку? — Его вопрос снова демонстрирует ямочку, когда на его лице появляется ухмылка, обнажающая белые ровные зубы.
— Нет, только наглых. — Я холодно улыбаюсь, а он смотрит на меня, как на головоломку, которую пытается расшифровать, и на его лице играет веселье.
Отвлеки его.
Он усмехается и проводит рукой по своим черным волосам, отчего они становятся еще более беспорядочными. Серые глаза ищут мои, когда он говорит: — Ну что ж, похоже, я произвел неплохое первое впечатление.
— Да, — медленно произношу я, — хотя я еще не решила, хорошее оно было или плохое.
Отвлеки его от денег и сосредоточь его внимание на себе.
Он пожимает плечами, засовывая руки в карманы — идеальная картина холодного безразличия. — Я тебя поймал, не так ли?
Теперь моя очередь смеяться. Он слегка качает головой в сторону, глядя на меня сверху вниз, уголок его рта приподнят. Наклонившись, он добавляет: — Может быть, тебе стоит подумать об этой детали, прежде чем принимать решение, дорогая.
Чума, красивый парень с красивыми словами.
Опасно.
Его дымчатые глаза скользят по моему лицу, снова рассматривая меня как интригующую загадку. Я отказываюсь ерзать под его взглядом, делая шаг назад, в сторону оживленной улицы.
— Я подумаю над этим, дорогой. — Последнее слово я произношу с ухмылкой, подражая ему. Его улыбка расширяется, на обеих щеках появляются ямочки. Я заставляю себя не обращать на них внимания и добавляю: — И спасибо, что спас меня от поедания булыжников. Похоже, я проклята неуклюжестью.
— Ну, твоя неуклюжесть нашла меня, так что вряд ли это можно назвать проклятием, — просто говорит он, прислонившись к стене и засунув руки в карманы. Я улыбаюсь, не в силах подавить сопровождающее это замечание закатывание глаз. Мельком взглянув на его ухмылку в последний раз, я поворачиваюсь на каблуке и направляюсь обратно к Лут-Аллее, исчезая в толпе.
В голове у меня прокручиваются наблюдения за ним. Шрамы, покрывающие его руки, и ободранные костяшки пальцев после недавней драки заинтриговали меня больше всего, и мне почти жаль, что я не узнаю историю, которая их сопровождает. Мысль о Наступательной Элите, носящей шрамы, почти вызывает улыбку на моих губах. Доказательство слабости.
Я достаю монеты из заднего кармана и с торжествующей улыбкой позволяю им позвякивать в моей ладони.
Вряд ли он пропустит их пропажу.
Глава 5
Кай
Надетая на меня рубашка с воротничком царапается и неудобна, и я вдруг начинаю скучать по тем временам, когда был маленьким, и в обществе было приемлемо бегать полуголым.
Впрочем, это никогда не мешало мне делать это и сейчас.
Натянув одну из единственных пар ботинок, не заляпанных грязью, я шагаю к двери. Я прохожу мимо беспорядочных полок, грозящих опрокинуться под тяжестью слишком большого количества книг, мимо письменного стола, заваленного документами, которые я избегаю, и мимо торчащей из стены кровати с балдахином, ставшей причиной нескольких обкусанных пальцев ног и непрекращающейся ругани. Вздохнув, я закрываю дверь в уютную комнату, отчаянно желая нырнуть на кровать и проспать до рассвета. Увы, долг зовет, и лучше не заставлять его ждать.
Я засунул руки в карманы, прогуливаясь по белым коридорам, ведущим в тронный зал. Поздний полуденный солнечный свет проникает сквозь окна, расположенные в коридоре, заставляя витиеватые картины на стенах сверкать в золотистом свете. Слишком рано, на мой взгляд, я завернул за угол и кивнул стражникам, стоящим у тронного зала, прежде чем толкнуть тяжелые двери.
— А, Кай. Давно пора. — Глубокий голос отца эхом разносится по огромному тронному залу. Стены украшены большими широкими окнами, задрапированными темно-зеленым шелком — цветом королевства Ильи — в сопровождении скульптурной лепки, ползущей вверх по стенам и к потолку. Сейчас посреди полированного мраморного пола стоит длинный деревянный стол, во главе которого в кресле восседает король.
— Хорошо, ты надел рубашку. — Он вздыхает, но я вижу легкую улыбку в его глазах. — Я подумал, не сказать ли слуге, чтобы он добавил эту деталь к сообщению, которое он тебе передал.
— О, не волнуйтесь, отец, я не совершу ошибки, явившись в тронный зал без рубашки. Опять. — Я запомнил намек на улыбку на его лице, не зная, когда увижу ее в следующий раз. В следующий раз я ее заслужу.
Он жестокий человек, Брауни, сильный как физически, так и морально. Он суров, упрям и непоколебим, поэтому при виде его даже самой слабой улыбки я невольно отвечаю слабой улыбкой. Наша совместная жизнь всегда была, мягко говоря, непростой, но в такие моменты легче не обращать внимания на наше неприятное прошлое.
Он прочищает горло вместе с любыми эмоциями на лице.
А вот и отец, к которому я так привык.
— У меня есть задание для тебя, как для будущего Энфорсера.
— Я живу, чтобы служить, — отвечаю я категорично.
Я живу, чтобы убивать.
Моя жизнь означает конец чьей-то другой жизни.
Миссии, на которые отправляют Энфорсеров, не отличаются героизмом. За годы службы я прошел десятки заданий, и все они были частью моего обучения, чтобы стать будущим палачом, командующим армиями и правой рукой короля. Все — от стратегии боя и казней до допросов и пыток — входит в сферу моей деятельности как ожидаемого Энфорсера.
Все это — проблески моего светлого будущего.
— Мои осведомители знают о семье, укрывающей Обыкновенных в районе Лут-Аллеи, — продолжает отец со скучающим видом. — Мне нужно, чтобы ты провел расследование и искоренил проблему.
Искоренить — значит казнить.
После Чистки, когда Обыкновенные были изгнаны в Скорчи, чтобы защитить Илью от их болезни, король постановил, что все оставшиеся Обыкновенные, обнаруженные в королевстве, будут казнены. Три десятилетия назад он предложил им шанс выжить, если они смогут пересечь Скорчи и добраться до городов Дор и Тандо на другой стороне, где им не причинят вреда. Но милосердие короля длилось только в тот день Чистки, и теперь я несу смерть от его имени.
— Конечно, — говорю я, проводя рукой по волосам и челюсти. Это действие не остается незамеченным.
— Кай. — Он смотрит на меня, почти нежно. Я не видел такого взгляда с тех пор, как был мальчишкой, и даже тогда он был редкостью, когда я радовал его во время своих тренировок. — Никто не завидует работе Энфорсера. Она жестока. Она кровавая. Но Чума наделила тебя редким даром. Твои способности Властителя очень сильны, и когда-нибудь ты сослужишь хорошую службу этому королевству. — Он делает паузу, прежде чем добавить: — Я в этом убедился.
Действительно.
Обучение было всей моей жизнью, всей моей целью. Вместо того чтобы проявить и освоить какую-то одну способность, я потратил годы на то, чтобы научиться управлять десятками. Но я оттачивал свое тело не меньше, чем свои способности, сам становясь оружием. В моем мозгу укоренилось умение использовать и убивать с помощью любого имеющегося в моем распоряжении оружия — рефлекс, который я отточил.
Но я не могу приписать себе все заслуги. Нет, это король сделал меня тем, кем я являюсь сегодня. Король, который взял на себя труд помогать мне как в физической, так и в умственной подготовке. Узнав мои слабости, он позаботился об их искоренении. И хотя я научился блокировать большинство воспоминаний о тренировках, которым подвергался в детстве, я не могу игнорировать образ холодного лица моего отца в сочетании с теми же леденящими душу словами, которые я слышал всю свою жизнь.
— Если ты не можешь вынести страдания, значит, ты не годишься для того, чтобы причинять их, Энфорсер.
Я сражался в битвах, вел допросы и применял пытки, а Китт участвовал в бесчисленных совещаниях, разрабатывал договоры и проводил свои дни рядом с более добрым королем, чем тот, которого я знаю.
Его дни состояли из образования, обучения и гораздо более приятного времени, проведенного с отцом, которого он так любит. Как наследника, Китта всегда оберегали, защищали, и даже вывести его на тренировочный двор вместе со мной, когда мы были мальчишками, было немалым подвигом.
Когда я оглядываюсь на короля, его зеленые глаза уже прикованы ко мне. Глаза Китта. После того как первая жена отца умерла при рождении сына, он женился на дочери доверенного советника. Неудивительно, что он быстро полюбил заботу и доброту моей матери, ее храбрость и красоту. Я похож на нее своими темными волосами и светлыми глазами, так же как Китт на отца — зеленоглазый и светловолосый.
Я прочищаю голову, отгоняя мысли о прошлом до тех пор, пока в следующий раз не позволю себе снова на них остановиться. Когда я наконец спрашиваю: «Когда я уезжаю?», мой голос становится тусклым.
Именно эти слова всплывают в памяти, напоминая мне, каким наивным я был, когда задал их перед своей самой первой миссией. Не зная, что в тот день я стану убийцей. Не зная, что буду наблюдать, как человек падает на пол в луже собственной крови.
— На рассвете.
* * *
Рассвет наступил слишком рано для меня, и я не успел оглянуться, как уже направлялся к конюшне.
Большой белый сарай отбрасывает еще большую тень в лучах утреннего солнца. У каждой стены стоят стойла, в которых лошади грызут сено, с любопытством поглядывая на меня.
Мой взгляд скользит по двум Имперцам, стоящим слева от меня, в сопровождении трех лошадей, оседланных для предстоящего нам путешествия. Я скриплю зубами. Король отрядил двух стражников из ротации на Лут-Аллее в качестве меры предосторожности, хотя я более чем способен справиться с этим сам. Но, похоже, за одну ночь отец вдруг стал заботиться о моем благополучии. Потребовалось всего девятнадцать лет и то, что я стал для него ценен.
Я качаю головой и сажусь на ближайшую ко мне лошадь, проглотив свою гордость настолько, чтобы признать, что Имперцам разумно быть со мной в случае изгнания.
Путь до Лута долог, и мы проводим время в полном молчании. По мере продвижения в город улицы постепенно превращаются в трущобы, и я почувствовал запах большого рыночного переулка еще до того, как добрался до него.
Знакомый запах рыбы, дыма и других тайн встречает меня, когда мы выезжаем на Лут. Эхо копыт наших лошадей, цокающих по неровным булыжникам, отражается от стен ветхих лавок, выстроившихся вдоль улицы. Несколько ранних посетителей уходят с дороги, освобождая нам место, и перешептываются.
Мы поворачиваем налево по маленькой улочке, отходящей от главной аллеи, и направляемся к небольшой деревянной хижине. Не раздумывая, я спрыгиваю с лошади и передаю поводья в руку Имперца в перчатке, предоставляя ему заняться закреплением животного.
Если они должны быть здесь, значит, они могут быть мне полезны.
Я шагаю к двери, вынимаю руку из кармана и стучу. Изнутри раздается стук, затем звук тяжелых шагов, после чего дверь распахивается, скрипя на ржавых петлях.
Огромный, грузный мужчина с густой бородой и еще более густыми волосами смотрит на открывшуюся перед ним картину. Я удивлен, что он смог пролезть в дверную коробку. Его голубые глаза расширяются под кустистыми бровями, когда он смотрит между мной и двумя Имперцами, стоящими теперь по бокам от меня.
— Принц Кай...? — Мужчина выглядит изумленным и взволнованным одновременно. — Здравствуйте, э, какая честь! — Его фальшиво веселый голос разносится по улице, вероятно, будя соседей, когда он протягивает руку для рукопожатия.
Его рука крепкая и мозолистая, как и моя собственная. — Натан, верно? — Он кивает, и я продолжаю: — У меня есть несколько вопросов к вам по поводу Обыкновенного, найденного здесь, в Луте. Уверен, что это не проблема. — Я внимательно наблюдаю за ним, ища любой признак того, что он знает, о чем я говорю. Ничего. Его лицо остается абсолютно невыразительным. — Не возражаете, если мы войдем? — Это не вопрос, и он это знает. Я уже переступаю порог, прежде чем он отходит от двери.
Дом не больше моей спальни во дворце. С одной стороны комнаты стоят маленькие кровати, сдвинутые вместе и криво прислоненные к стене. На другой половине комнаты — кухня: обветшалая раковина, деревянный обломанный прилавок, большой стол, за которым сидят два глазастых мальчика и женщина. Большой выцветший ковер соединяет две стороны комнаты — единственное украшение и цветовое пятно в доме.
Натан прочищает горло. — Это моя жена, Лейла. — Она тепло улыбается, ее белые зубы контрастируют со смуглой кожей, когда она смотрит на Имперцев, переминающихся на ногах позади меня.
— А это наши мальчики, Маркус и Кэл. — Натан показывает на каждого из своих детей, называя их по именам. Маркус не отрывает глаз от стола, не смея взглянуть на меня, а его младший брат Кэл слишком любопытен, чтобы не переводить взгляд на меня.
Я протягиваю руку со своей силой, чтобы убедиться, что никто из них не является Обыкновенным, прячущимся на виду. Моя способность Заклинателя особенно полезна в роли Энфорсера, делая мою работу намного проще и эффективнее.
Натан — Брауни, и я ничуть не удивлен, учитывая, что он — гора мужчина-гора. Я чувствую, как сила Лейлы как Целителя бурлит в моей крови, как шампанское, в то время как Маркус и Кэл обладают заурядными способностями — Маркус способен распознавать ложь, как Блеф, а Кэл — как Усилитель с его обостренными чувствами.
— Вы знаете, зачем я здесь, — холодно говорю я. — Вы видели или слышали что-нибудь о том, что здесь скрывается Обыкновенный?
— Нет, сэр, не видели. — Это произносит Лейла, ее мягкий голос звучит уверенно.
Мой взгляд снова пробегает по дому и останавливается на раковине. В ней стоят миски, еще липкие от каши, и ждут, когда их вымоют.
Пять.
Пять мисок, когда нужно кормить всего четыре рта.
Интересно.
— Ну, тогда вы не будете возражать, если я осмотрюсь?
И снова не вопрос. Я непринужденно прогуливаюсь по небольшому дому, время от времени останавливаясь, чтобы рассмотреть что-нибудь повнимательнее. Я чувствую на себе взгляды как Имперцев, так и членов семьи, которые не торопясь осматривают дом, небрежно засунув руки в карманы.
Ничто не кажется необычным.
Я уже готов назвать это тупиком и пустой тратой времени, когда ступаю на середину узорчатого ковра, выцветшего от многолетнего натаптывания ног. Под моими ботинками раздается скрип. Я останавливаюсь и переставляю вес, снова прислушиваясь к звуку. Конечно, под ковром снова скрипит дерево.
Интересно.
Хотя лицо Натана остается невыразительным, кровь отхлынула от него, оставив призрачную бледность. — Поднимите ковер, — сухо говорю я охранникам, не отрывая взгляда от семьи. И тут я замечаю слишком знакомую мне эмоцию, которая обычно сопровождает мое присутствие.
Страх.
Откинув ковер, я замечаю очертания люка, почти не отличающегося от остальных грязных деревянных половиц.
Глухой удар. Это то, что я услышал, — закрывание люка, когда был снаружи.
Лейла всхлипывает, когда я опускаюсь на колени и распахиваю люк, открывая тесное, темное пространство под ним. Там, забившись в угол и обняв колени, сидит маленькая девочка. Когда она смотрит на меня, огонь в ее глазах перекликается с ярко-рыжим цветом ее длинных волос.
Чума, она так мала.
Ей не больше восьми лет, но девочка не сопротивляется, когда я протягиваю руку и поднимаю ее из сырого ящика. Я ставлю ее на пол, и она вызывающе смотрит на меня, на ее маленьком лице, усыпанном веснушками, нет ни следа страха.
Чтобы убедиться, что от нее исходит хоть какая-то сила, я ощупываю ее. Ничего. В этой девочке нет ничего экстраординарного — потому что она Обыкновенный.
Душераздирающие рыдания начинают заполнять комнату.
— Нет, нет, нет! — дрожащие крики Лейлы эхом отражаются от стен. — Вы не можете ее забрать! Вы не можете! Она моя дочь, пожалуйста! — Имперцы встают между мной и разъяренной семьей, но я в раздражении протискиваюсь мимо них. Мальчики рыдают, обнимая ноги матери, а Натан выглядит ошеломленным, беззвучные слезы скатываются по его щекам в матовую бороду.
— Успокойтесь и скажите мне, откуда она взялась и как долго вы ее укрывали. — Мой голос низкий и строгий, пробивающийся сквозь хаос. Девочка, стоящая передо мной, совсем не похожа на эту семью с ее веснушками и огненно-рыжими волосами. Не говоря уже о том, что и Натан, и Лейла — Элитные, а значит, вдвоем они никогда не смогут произвести на свет Обыкновенного.
— Она... она здесь уже три года. — Голос Лейлы дрожит, рыдания сотрясают ее маленькую фигурку. — Мы нашли ее на улице и взяли к себе. Мы хотели дочку. Я не могла больше иметь детей... — она осеклась, вытирая лицо. — Я одна из немногих Целителей в трущобах, и она казалась здоровой, сильной. И когда мы нашли Эбигейл, мы... мы наконец-то смогли иметь маленькую девочку.
Эбигейл.
Лучше бы я этого не знал. Хотел бы я не добавлять еще одно имя к бесконечному списку тех, кому выпало несчастье пересечь мой путь, кому выпало несчастье пересечь путь короля.
Я вздыхаю.
Вот оно.
— Вы знаете закон. — Еще больше захлебывающихся рыданий заполняют комнату, заставляя меня повысить голос. — По указу короля все Обыкновенные должны быть казнены. Что касается тех, кто укрывает Обыкновенных, то они должны быть изгнаны в Скорчи...
Я как раз произносил те же самые отрепетированные реплики, которые произносил десятки раз, когда на меня бросилось большое, твердое тело. Пустой взгляд, который был у него всего несколько мгновений назад, давно исчез, сменившись ненавистью, которая искажает его лицо от ярости. Натан бьет меня примерно посередине и впечатывает в стену, выбивая воздух из моих легких и ударяя затылком о твердое дерево.
Завтра это убьет, как Чума.
Из горла Лейлы вырывается крик, и я слышу тяжелые шаги Имперцев, которые подбегают, чтобы вмешаться. — Нет! — кричу я им, уворачиваясь от удара, направленного мне в нос, в то время как охранники замирают в замешательстве. — Я сам с ним разберусь.
Он наносит еще один удар, который должен сломать мне челюсть. Я уклоняюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как его кулак врезается в деревянную стену, где находилось мое лицо, и разлетается на щепки, когда его руки пробивают ее насквозь.
Боевые инстинкты берут верх, и я даже не пытаюсь дотянуться, чтобы использовать силу Натана. Когда его кулак все еще остается в стене, я подныриваю под его вытянутую руку и выдергиваю запястье, заводя руку за спину и прижимая ее под левой лопаткой. Он хрипит от боли и наносит мне сильный удар ногой в коленную чашечку. Боль пронзает мою ногу, когда он вырывается из моего захвата и поднимает свой сверхъестественно сильный кулак.
Не обращая внимания на боль в колене, я опускаюсь и разворачиваю ногу по широкой дуге, задевая его лодыжки и отправляя его на спину. Затем я оказываюсь на нем сверху, прижав его руки коленями, и наконец-то позволяю его мужественной силе вырваться на поверхность, зная, что не смогу удержать его, не используя его собственную силу против него. Он корчится, оскалив зубы.
— Заткнись и слушай меня, — задыхаюсь я. — Мы можем сделать это легким путем или трудным. Лично я предпочту легкий путь.
— Она моя дочь! — кричит он, пытаясь оторвать меня от себя, и в его глазах отражается страдание.
— Ну, очевидно, ты не считаешься с моими чувствами, потому что хочешь сделать это сложным путем. — Я вздыхаю, разворачиваю кулак и бью его в челюсть. Его голова откидывается в сторону, оглушая его достаточно надолго, чтобы я мог говорить. — Если ты не будешь сотрудничать, то даже твоя жена не сможет исцелить твое разбитое тело, когда я закончу с тобой. Поэтому я предлагаю тебе поблагодарить меня за то, что я не убил тебя прямо здесь, на глазах у твоей семьи, и сделать то, что я скажу.
Натан замирает подо мной, борьба, казалось, исчезает из его глаз. Я сдвигаюсь, приседаю рядом с ним и смотрю на его поверженную фигуру. — А теперь вставай, пока я не передумал, — пробормотал я, поднимаясь на ноги. Когда он не сдвинулся с места, я добавил: — Терпение для меня так же чуждо, как и милосердие, так что я бы не стал испытывать твою удачу.
В этот момент он поднимается на ноги и встает перед своей сгрудившейся семьей, закрывая их от меня. Защищая их от монстра. Я не свожу с них глаз, впитывая слезы, текущие по их щекам, и рыдания, срывающиеся с их губ, пока отдаю приказы Имперцам.
Они поспешно выполняют мои команды, связывая пленников, а я небрежно добавляю: — Держитесь боковых улиц. Очевидно, я сегодня в хорошем настроении. Чувствую себя милосердным, если хотите, — выдохнул я. — Так что я предпочел бы обойтись без зрителей.
Имперцы хмыкают в знак согласия, слегка улыбаясь моей идее милосердия. Через несколько минут Натан, Лейла и двое их мальчиков привязаны и бредут за лошадьми. Они крутят головами по сторонам, в их взглядах горит ненависть, когда они смотрят на Эбигейл, связанную и крепко держащуюся в моей хватке.
Они знают, что теперь произойдет. Моя репутация довольно известна, рассказы о чудовище-убийце ходят по улицам.
Это та часть, где я убиваю Обыкновенных, а Имперцы сопровождают преступников в Скорчи, где они, скорее всего, последуют за ней в смерть. В условиях дневной жары и ночных заморозков добраться до другой стороны пустыни, где расположены города Дор и Тандо, — задача не из легких. Не говоря уже о том, что я только что приговорил эту семью к попытке сделать именно это, не имея ни припасов, ни еды, ни воды, ни надежды.
Это гораздо более мучительная смерть, чем та, которая ждет их дочь-обыкновенную.
— Пожалуйста! Я умоляю вас, пожалуйста, пощадите ее! — кричит мне Лейла между рыданиями, шаркая по булыжникам за лошадьми. — Она всего лишь ребенок...
Имперец, сидящий на лошади сзади, ударяет ее по лицу, прерывая ее мольбу. — Заткнись, Трущобница.
Я отрываю взгляд от сцены, оттаскиваю девочку в сторону и иду по улице. Ее слабые попытки вырваться из моей хватки были бы комичны, если бы не невеселая ситуация, в которой мы оказались.
Она жутко тихая для ребенка, которого тащат на смерть. Большинство Обыкновенных уже кричат, умоляют и выторговывают себе жизнь. Но ее борьба безмолвна, ее взгляд пронзителен. Я не свожу глаз с пустых переулков, по которым мы движемся, размышляя о том, насколько привычным должно быть умение скрывать все, что есть, чтобы спрятать свои эмоции, даже находясь перед лицом смерти.
Я направляю нас по тенистой аллее, еще не тронутой слабым солнечным светом, начинающим окрашивать королевство в золотистый цвет. Обыкновенная — Эбигейл — извивается, в десятый раз пытаясь вывернуться из моей хватки. Я смотрю на нее сверху вниз, и в моем голосе звучит забава: — Ты настойчивая, маленькая, не так ли?
Она хмыкает, отчего ее огненные волосы мелькают вокруг лица, а затем наносит сильный удар ногой по моей голени. Я был бы впечатлен ее формой, если бы не мое растущее разочарование. Я опускаюсь перед ней на корточки, чтобы ее зеленые от гнева глаза встретились с моими. Только когда она поднимает ногу, чтобы еще раз замахнуться на меня, я тихо говорю: — На твоем месте я бы этого не делал.
Она моргает, и как раз в тот момент, когда я думаю, что она вняла моему предупреждению, она топает мне на ногу, прежде чем безуспешно попытаться вырвать свою руку из моей хватки. А потом она визжит, молотит руками в попытке убежать от меня.
— Ладно, что ж, мы не можем этого допустить. — Я достаю нож из ботинка и бормочу: — Ты не собираешься облегчать мне задачу.
При виде кинжала она сглатывает, внезапно замирая. — Просто воткни это мне в сердце, — выпаливает она, не сводя глаз с ножа, голосом нежным, каким может быть только у ребенка. — Я слышала, мама говорила, что так быстрее.
— А сейчас? — тихо спрашиваю я. — Есть и другие быстрые способы, ты же знаешь.
И я знаю их все до единого.
Я вижу, как она вздрагивает, когда я приближаю лезвие к ней, как расширяются ее глаза, когда она наконец позволяет себе почувствовать ужас, который так отчаянно пыталась скрыть. Затем она делает глубокий вдох, похожий на согласие, и зажмуривает глаза, чтобы не видеть перед собой морду монстра.
Кинжал режет, режет легко.
Девочка...
Эбигейл.
…прерывисто вздыхает.
Через мгновение она открывает слезящийся зеленый глаз. Моргает, когда путы соскальзывают с ее запястий и падают к ее ногам. Ее взгляд перебегает с ее невредимого сердца на мое лицо, а затем останавливается на кинжале в моей руке. — Разве ты не собираешься всадить его мне в сердце?
Мои губы дергаются. — Слушай внимательно, Эбигейл. Я разрезал твои путы, и теперь ты должна оказать мне ответную услугу. Мне нужно, чтобы ты молчала и не сопротивлялась. ЭбигейлЯвнимательно изучаю ее лицо, прежде чем добавить: — Понятно?
Не дожидаясь ответа, я снова начинаю вести нас по улицам и переулкам. Видимо, она поняла меня достаточно хорошо, потому что теперь идет молча, не делая никаких движений, чтобы вырваться из моей хватки.
Когда Скорчи появляются в поле зрения, двое Имперцев, стоящих на его краю, тоже не обращают на них внимания. Они не обращают внимания на семью, за которой они должны были наблюдать, и уходят в пустыню, теперь размытые фигуры усеивают песок. Я выглядываю из-за стены переулка и наблюдаю, как Имперцы ведут праздный разговор. Вскоре они пожимают плечами и, крутанувшись на пятках, отправляются обратно по улице.
Типично.
Я рассчитывал на предсказуемую лень стражников и их неспособность довести дело до конца. И я не хотел, чтобы изгнанную семью провели по улицам, как это обычно бывает, потому что тогда у меня будет толпа свидетелей моего предательства.
Когда они прошли мимо нас, мы выскользнули на улицу и направились к песку. Семья далеко впереди, и поскольку я сам чувствую себя довольно лениво, я протягиваю руку, чтобы ухватиться за одну из способностей Имперца к вспышкам. Скоро он выйдет из зоны моей досягаемости, поэтому я поспешно подхватываю девочку и мчусь в пустыню.
Мы уже почти добрались до семьи, когда из-за расстояния способность Флэша ускользнула от меня. Натан вздрагивает от звука, который мы издаем позади него, и поворачивается, глядя на Эбигейл в моих руках.
Лейла бежит к нам и в считанные мгновения заключает девочку в свои объятия, а вся семья окружает их. Они всхлипывают, когда я отхожу в сторону, переставляя ноги на песке, который начал набиваться в мои ботинки.
А потом они поворачиваются ко мне, глаза горят жарче, чем падающее на нас солнце. Натан произносит только одно слово, низкое и полное ненависти: — Почему?
Я выхватываю кинжал и одним движением разрезаю путы на его запястьях, встречая его взгляд: — Я не убиваю детей.
Лицемер.
Как будто это не совсем то, что я делаю. На самом деле, я лишь оттягиваю неизбежное. Но, по крайней мере, в конце концов они будут вместе — насмешка над милосердием, которое я оказываю только детям.
Я двигаюсь вдоль шеренги ошеломленных пленников, освобождая их связанные руки. Я смотрю каждому из них в глаза, большинство из которых все еще блестят от слез, прежде чем повернуться к маленькой девочке. Обыкновенной.
Эбигейл.
Я медленно подхожу к ней и опускаюсь на одно колено, глубоко погружаясь в горячий песок, так что мы оказываемся лицом к лицу. Хотя она ничего не говорит, ее глаза говорят о многом. Она всего лишь ребенок, но я вижу за ее взглядом разрушительную решимость.
Возможно, тебе не нужны силы, чтобы быть могущественным.
Я лезу в карман и достаю оттуда маленький перочинный ножик. На его белой рукоятке выгравированы золотые вихри, а маленькое лезвие острое. Я протягиваю его ей.
— Каждая девушка заслуживает того, чтобы у нее была такая же красивая и смертоносная вещь, как она сама, — говорю я, побуждая ее взять нож. Она устало смотрит на меня, потом протягивает маленькую руку и берет его из моей ладони. — Используй его с умом.
Я провожу рукой по волосам и со вздохом встаю на ноги. — В соответствии с нашими законами и по указу короля Эдрика я изгоняю вас из королевства Илья за ваши действия, связанные с изменой.
С этими словами я наблюдаю, как Натан обнимает свою жену, которая, в свою очередь, протягивает руку своим детям, чтобы те прижались к ней.
Они поворачиваются как одно целое.
И я смотрю, как они направляются навстречу своей гибели.
Глава 6
Кай
Несмотря на то, что мое распухшее колено протестующе кричит, я заставляю себя идти ровно. К тому времени, как я вернулся на Лут-Аллею, поздний вечер окрасил улицу в теплый свет. Мне всегда нравилось здесь, внизу. В трущобах Ильи нет ничего царственного, и все же они освежают так, как никогда не смог бы освежить душный дворец.
Мой взгляд мечется туда-сюда, пока я пробираюсь сквозь толпу людей, торгующихся, ругающихся и делающих покупки. Я даю себе время вглядеться в достопримечательности и запахи Лута — ни то, ни другое не очень приятно. Все здесь тусклое, лишенное красок. Знамена, еда, люди. К полудню на улице всегда пахнет потными телами и сомнительной едой.
Но, несмотря на все это, Лут кипит жизнью.
Толпа толкает и тянет меня в разные стороны, как человеческое течение, и я борюсь за то, чтобы вырваться из людской волны. Наконец я вырываюсь на свободу и направляюсь в менее людный переулок, где бездомные прижимаются к стенам, одни выпрашивают деньги, а другие используют свои силы, чтобы развлечься. Хотя в трущобах живут в основном мирские люди, среди них иногда встречаются представители Оборонительной Элиты. В глаза бросается фиолетовое свечение силовых полей, охвативших нескольких из них, а также Мерцающий, манипулирующий светом вокруг себя в прыгающий луч, занимающий и себя, и бродячую кошку.
Я продолжаю идти, оглядываясь по сторонам, не обращая внимания на путь, лежащий передо мной.
И, видимо, не обратил внимания на человека, который с грохотом врезался мне в грудь.
Инстинктивно я протягиваю руку, чтобы поддержать человека, пока он не упал от удара, и обхватываю его за талию. Ее талию. Тело, которое я держу, несомненно, принадлежит женщине, хотя масса длинных серебристых волос, расчесываемых моими руками, является достаточным доказательством.
Она маленькая, но сильная, стройнее, чем большинство тощих девчонок из трущоб. Я чувствую это по изгибу ее талии, где удобно помещается моя рука, хотя очевидно, что недоедание лишило ее большей части мышц, которые, очевидно, когда-то у нее были.
Ее ладонь прижата к моей груди, где толстое кольцо обхватывает большой палец, и после нескольких секунд изучения ее, пока она пытается успокоиться, она делает дрожащий вдох, прежде чем встретиться с моим взглядом.
Это как утонуть в океане.
Ее глаза цвета самого глубокого уголка моря, чистого неба, переходящего в ночь, нежного оттенка незабудок. И как самое жаркое пламя, ее глаза — голубые и полные огня. Высокие скулы переходят в такие же сильные темные брови, которые сейчас слегка приподняты, когда она рассматривает меня.
Ее океанские глаза расширяются, и я вижу, как слабый румянец появляется на ее щеках, когда она понимает, как крепко я все еще прижимаю ее к себе. Она убирает руку с моей груди, и я, как подобает джентльмену, убираю руки с ее талии с улыбкой, растягивающей мои губы.
— Ты всегда падаешь в объятия красивых незнакомцев или это для тебя в новинку? — говорю я, наблюдая за тем, как ухмылка, которая могла бы соперничать с моей собственной, приподнимает ее губы, несмотря на то, что нижняя из них разодрана.
Интересно.
— Нет, — отвечает она с сарказмом в каждом слове, — только наглых. — Она держится с уверенностью, которая говорит мне о том, что когда-то это было не так. И вот тут-то я неожиданно и раздражающе заинтригован.
Она явно понятия не имеет, кто я такой. Прекрасно.
Я смеюсь над ее замечанием и провожу рукой по волосам, чтобы хоть как-то их укротить. Она внимательно, напряженно наблюдает за мной, кажется, что я ей интересен так же, как и она мне.
Я тону в ее голубых глазах. Каждый раз, когда наши взгляды встречаются, это похоже на встречу льда с самым жарким огнем, на серый туман, поднимающийся на фоне глубокого синего океана. Я ненадолго отворачиваюсь, чтобы сказать: — Что ж, похоже, я произвел неплохое первое впечатление.
— Да, хотя я до сих пор не решила, хорошее это было или плохое. — Ее губы дрогнули в легкой улыбке — такой, которая заставляет мужчину повернуть голову, чтобы еще раз взглянуть на нее в надежде, что она предназначена именно ему. И уже один этот маленький, точный жест говорит о том, что я не первый, на ком она его отрабатывает.
Руки лезут в карманы, и я безразлично пожимаю плечами, прислонившись к грязной стене переулка. — Я поймал тебя, не так ли?
Она смеется, звук теплый, но резкий. Игривый и в то же время болезненный, как будто счастье для нее не привычно. Ее голова слегка откидывается назад, серебристые волны падают почти до талии, и она смотрит на меня, смеясь.
Я слегка наклоняюсь, осмеливаясь сократить расстояние между нами. — Может быть, тебе стоит подумать об этой детали, прежде чем принимать решение, дорогая.
И тут меня вдруг охватывает любопытство, мне становится интересно, какой силой она обладает. И я тянусь к ее способности своей собственной.
Ничего. Я ничего не чувствую.
Я изучаю ее лицо, снова и снова пытаясь почувствовать ее силу. Обычно в этот момент я либо перекидываю девушку через плечо и несу в подземелья для дальнейшего изучения, либо просто убиваю ее на месте из-за одного лишь подозрения, что она Обыкновенная.
И все же я не двигаюсь с места.
Ты устал. Ранен. Это может быть ошибкой.
Прежде чем я успеваю решить ее судьбу, она делает шаг назад, в сторону людного переулка. — Я подумаю над этим, дорогой. — Она слегка улыбается, удерживая мой взгляд и продолжая отступать. — И спасибо, что спас меня от поедания булыжников. Похоже, я проклята неуклюжестью.
— Ну, твоя неуклюжесть нашла меня, так что вряд ли это можно назвать проклятием. — Моя ухмылка только усиливается, когда она закатывает на меня глаза, а затем поворачивается на пятках и направляется обратно к Луту. Я наконец-то позволяю себе пробежаться по ней взглядом, рассматривая облегающие черные брюки и оливковый жилет, который сейчас прикрыт серебристыми волосами. По ее походке не скажешь, что она спит на улице, хотя ее потрепанная одежда и разбитая нижняя губа говорят об обратном.
Я провожу рукой по лицу, понимая, что слишком долго смотрю ей вслед. Поэтому поворачиваюсь и начинаю идти по другому небольшому переулку, теперь уже тихому в лучах заходящего солнца, а мои мысли заняты тем, что я, возможно, только что отпустил на свободу Обыкновенную.
Но я не настолько отвлекся, чтобы не заметить четыре большие тени, выросшие на стене переулка рядом со мной. — Слушай, — говорит один из стоящих за моей спиной мужчин. — Все, что нам нужно, — это красивый мешочек с монетами на твоем поясе. Отдай его, и никто не пострадает.
Я вздыхаю, прижимая пятки ладоней к глазам.
Этот день становится все лучше и лучше.
И тут я чувствую это.
Переключив внимание на мешочек с монетами, я вдруг замечаю, насколько он легче, чем раньше...
До нее.
Почему эта маленькая...
Тень на стене смещается, приближаясь ко мне. Я кручусь на месте, уворачиваясь от ударов мужчины, а затем наношу один из своих в его живот. Он захрюкал, закашлялся, а я стал рассматривать остальных.
Два Брауни, Блейзер и Ползун.
Только самые отчаянные представители Оборонительной и Наступательной Элиты находят дорогу в трущобы, чтобы расправиться с попрошайками за те несколько монет, которые у них есть. Помня об этом, я позволяю силе Блейзера просачиваться в меня, позволяю пламени вспыхивать на моих кулаках.
Еще один Брауни с улыбкой бросается на меня.
Они всегда такие самоуверенные. И это говорю я.
Я приседаю прямо перед тем, как он сталкивается со мной, и его удар перекатывается через мою спину и приземляется на брусчатку. Мой пылающий кулак врезается ему в челюсть, и в нос ударяет тошнотворная вонь горелой плоти.
Я поднимаю голову и вижу, как Ползун взбирается по стене, намереваясь упасть на меня и прижать мое тело к земле. Когда он спрыгивает с места, цепляясь за кирпичи, я сбрасываю силу Блейзера и берусь за силу Брауни. Мой теперь уже сверхъестественно сильный кулак встречает живот Ползуна в воздухе, и его отбрасывает назад к стене, после чего он с грохотом падает на землю.
Блейзер приближается ко мне, его рот скривился в оскале.
Он бросает в мою сторону огненный шар, и я отпрыгиваю в сторону, чтобы уклониться от него — но недостаточно быстро. Я цветисто ругаюсь, когда огонь опаляет внешнюю сторону моего бицепса, обжигая плоть и замедляя меня от боли.
Мои мысли бегут почти так же быстро, как и сердце. Я не могу подойти к нему близко, когда он заставляет меня играть в защиту и уклоняться от его огня, но я знаю, что если я начну бросать его обратно, то мы точно сожжем улицу.
Я не в настроении для этого.
Я позволяю силе Ползуна буквально выползти на поверхность, прежде чем схватить его. Уворачиваясь от огненных шаров, я бегу вверх по стене переулка и вдоль здания, пока не оказываюсь параллельно с ним. Одним стремительным движением я спрыгиваю со стены, сбиваю его на землю и, быстро переключив силу, поднимаю пылающий кулак над его лицом.
— Ты... ты принц Кай, — заикается он. — Будущий Энфорсер. — Находясь так близко, он наконец-то узнал меня и мои способности и теперь явно жалеет о своем решении наброситься на принца.
— К сожалению для тебя, это так. — Я отвожу назад свой пылающий кулак и...
Пронзительная боль прорезает мой череп, как тупой нож.
Энергия Блейзера гаснет, и я не могу ничего сделать, кроме как схватиться за голову, задыхаясь от боли. За годы работы я хорошо познакомился с пытками, но это не похоже ни на что, что я когда-либо испытывал.
Сквозь дымку агонии, затуманивающую зрение, я вижу, как в переулок входит высокая фигура. Его рука поднята в мою сторону, лицо мрачное, тонкие губы поджаты.
Глушитель.
Невозможно.
Мои мысли разбегаются, оставляя после себя только боль.
Глушитель подавляет мою силу. Подавляет меня. Они могут сделать больше, чем просто лишить тебя способностей, превратив в обычного человека. Он выводит меня из строя. Мой разум, мои способности, мое тело.
Зрение помутнело, перед глазами поплыли пятна.
Борись с этим.
Я не могу. Я потеряю сознание. Умру. И то, и другое. И я ничего не смогу сделать, чтобы остановить это.
Борись. С этим.
Я падаю на землю, ударяясь головой о камни.
Если бы отец видел меня сейчас…
Я быстро угасаю. Даже при всех моих тренировках я никогда не чувствовал себя таким слабым, таким бессильным, таким неуправляемым. Я бросаю последний взгляд на человека, лишающего меня сил. Я и не заметил, что мы собрали небольшую толпу, пока не увидел лица, проплывающие в моем зрении.
Они понятия не имеют, кто я такой.
Ничего не подозревающие зрители, наблюдающие за тем, как я погружаюсь во тьму.
Или, что еще хуже, может быть, они знают, кто я. Может быть, они радуются тому, что монстра наконец-то уложили, избавили от страданий.
И тут что-то бросается мне в глаза.
Я моргаю, чтобы разглядеть что-то, сверкающее в свете позади Глушителя — солнце, отражающееся от массы серебристых волос.
Глава 7
Пэйдин
Адена сейчас упадет в обморок от шока. Потом она завизжит, и я закрою уши. Никогда еще я не крала столько монет у одного человека. Не то чтобы у меня была такая возможность, ведь большинство из нас в Луте не имеют и десятка серебряников, не говоря уже о том, чтобы носить их с собой.
В голове у меня все перевернулось, пока я медленно пробиралась по Луту, который теперь погрузился в тень, когда солнце скрылось за разрушающимися зданиями.
Я изумленно качаю головой и не спеша прогуливаюсь по рынку, давая себе возможность полюбоваться своим достижением. Несколько торговцев уже собирают свои прилавки, закрывая магазин на ночь. Дети бегают по улице, гоняясь друг за другом, чем вызывают грязные взгляды и крики покупателей.
Я сворачиваю в переулок, недалеко от того места, где ограбила ничего не подозревающего юношу, и возвращаюсь в форт.
Не могу дождаться, когда увижу выражение лица А...
Внезапно я останавливаюсь, заметив небольшую толпу, собравшуюся дальше по улице.
Должно быть, это Вейл.
Неудивительно, что сила невидимости может неизбежно помочь кому-то в ловкости рук, используя их способность заставлять карты исчезать по желанию, просто держа их в руках. Я восхищаюсь их обманчивыми маленькими представлениями, чтобы заработать несколько шиллингов.
Я уже собираюсь направиться в другую сторону, когда слышу вздохи, доносящиеся из толпы и отражающиеся от разрушающихся зданий. Не обычные охи и ахи, которые бывают во время фокусов, а испуганные вздохи от шока и удивления. Когда любопытство берет верх, я оказываюсь за толпой людей, протискиваюсь между потными телами и прокладываю себе путь в переднюю часть толпы. Когда я поднимаю глаза на открывшуюся передо мной сцену, я задыхаюсь, прижимая руку ко рту.
Это он.
Я видела его менее десяти минут назад, но уже сейчас его рубашка липнет к нему от пота, когда он готовится нанести удар пылающим кулаком по человеку, зажатому под ним. Позади него на брусчатке лежат еще три тела, которые медленно, пошатываясь, поднимаются на ноги и уходят.
Понятно, что произошло, очевидно, что у этих людей возникла та же мысль, что и у меня, когда я увидела мешочек, висящий на бедре незнакомца. Но они выбрали гораздо более жестокий способ заполучить монеты — все, что от них осталось.
Я вижу, как незнакомец что-то говорит мужчине, прежде чем тот поднимает свой огненный кулак, готовый нанести удар.
И тут что-то вдруг становится ужасно неправильным.
Он хватается за голову, и я вижу, как его самоуверенное выражение лица превращается в сплошную агонию, когда из тени выходит фигура. Я вижу только его спину, но он высокий и худой, поднимает тонкую руку к незнакомцу, задыхающемуся от боли на полу переулка.
Это невозможно.
Толпа вокруг меня выглядит такой же растерянной и потрясенной, как и я. Вытянув руку, Глушитель мелкими шажками направляется к черноволосой фигуре, распростертой на земле.
Он лишает его силы. Он калечит его.
Я вижу, что незнакомец все еще пытается бороться, пытается удержаться в сознании. Зрелище вдруг становится таким поразительно знакомым, таким тошнотворным, что я едва не натыкаюсь на человека рядом со мной.
Этот незнакомец и человек, который вырастил меня, совсем не похожи, и все же образ одного искалеченного на земле, кажется, впитывается в другого. Я вдруг снова чувствую себя той маленькой девочкой, которая стояла сложа руки, когда мой отец умирал подо мной.
Я оглядываюсь по сторонам, разглядывая толпу зевак. Никто не шевелится. Даже с их причудливыми способностями никто не делает шага, чтобы помочь. Либо боятся, либо слишком бессердечны, чтобы помочь.
Я знаю, чем это закончится. Я это пережила.
Когда я оглядываюсь на незнакомца, я вижу своего отца.
Глубоко вздохнув, я делаю шаг вперед.
Я больше не буду стоять в стороне. Я не смогла спасти своего отца, но теперь я окажу ему честь, избавив кого-то от тех же страданий, что выпали на его долю.
Наверное, я буду жалеть об этом.
Я крадусь к краю толпы и начинаю пробираться за Глушителем. Я практически чувствую, как внимание публики переключается на меня, как толпа людей молча наблюдает за происходящим. Пригнувшись за спиной мужчины, я замечаю лежащий на брусчатке большой рыхлый камень и подхватываю его.
Вот и все.
Я встаю во весь рост прямо за ним и молча поднимаю камень, намереваясь соединить его с черепом...
Не повезло.
Он поворачивается, и его черные глаза впиваются в мои. Когда он обращает внимание на меня, его хватка на незнакомца ослабевает, и я слышу, как он задыхается на земле.
Глушитель поднимает свою тонкую руку в мою сторону, его волосы длиной до плеч развеваются на ветру. Он пытается заставить меня замолчать.
Я почти улыбаюсь.
Но не получается.
Конечно, ничего не происходит, поскольку у меня нет силы, которую он мог бы задушить. Он смотрит на свою руку, потом снова на меня, в замешательстве. Зрелище почти комичное, и эта доля секунды колебаний — все, что мне нужно.
Я хватаю его за запястье, выкручиваю руку под странным углом, а затем бью коленом ему в живот. Я слышу, как воздух вырывается из его легких, когда он прижимает руку к телу. И в этот момент мой адреналин всколыхнулся, предвкушая драку.
Это напомнило мне все те поздние ночи и ранние утра с моим отцом. Многочасовые тренировки на импровизированном грунтовом ринге за нашим домом. — И разум, и тело нужно тренировать. Улучшать, — говорил он, пока я уворачивалась от его ударов, отвечая на десятки вопросов, проверявших мою наблюдательность. Я владела любым оружием, которое попадалось под руку, а отец тренировал каждую часть моего существа — мой разум, мое тело, мои экстрасенсорные способности.
Пока однажды он не перестал меня тренировать. Он больше не защищал меня. Не был рядом, чтобы продолжать учить меня, как защитить себя.
Глушитель быстро приходит в себя, наносит удар своей рукой и выводит меня из задумчивости. Я уворачиваюсь от удара и наношу правый хук в челюсть. Его предплечье взмывает вверх, блокируя удар, заставляя мою руку опуститься, а затем перехватывает ее и поворачивает меня так, что моя спина оказывается прижатой к его груди. И тут же другая его рука захватывает меня в удушающий захват.
Я задыхаюсь, пытаясь сохранить спокойствие. Я борюсь с желанием бесполезно царапать руку, сдавливающую мое горло, и вместо этого откидываю голову назад, соединяя череп с его носом и вызывая тошнотворный треск, за которым следует звук булькающей крови.
Кровь.
Ее было так много на полу нашего маленького дома, стоящего между улицами Мерчант и Элм. Кровь залила меня, моего отца. Я не возвращалась с той ночи, когда бежала. В ту ночь король вонзил меч в грудь моего отца.
Глушитель ослабляет хватку на моей шее и отступает назад, зажимая нос. Но я еще не закончила. Даже близко.
Я снимаю кольцо с большого пальца и надеваю его на средний, а затем впечатываю кулак в щеку Глушителя, не обращая внимания на жжение в руке. Уронив руки от заложенного носа, он снова замахивается на меня, но я уже знала, что это произойдет.
Он всегда делает шаг левой ногой перед ударом.
Я блокирую удар и хватаю его за плечи, снова нанося удар коленом в живот. Не успел он перевести дыхание, как я уже держу его голову в своих руках, вбивая его уже сломанный нос в мое колено.
В каждый удар я вкладываю всю свою ярость.
Ярость на короля, который пробрался в кабинет моего отца, где тот сидел в мягком кресле и читал до поздней ночи.
Еще один удар правой в челюсть Глушителя.
Я с яростью вспоминаю крик отца, когда меч пронзил его грудь, вырвав меня из сна.
Я посылаю удар ногой в пах Глушителя.
Моя ярость, когда я увидела, как отец выскользнул из своего любимого кресла и упал на пол, поскользнувшись в своей крови.
Я падаю и разворачиваю ногу по широкой дуге, сбивая Глушителя на землю.
Моя ярость, когда я держала отца за руку, крича и умоляя его очнуться.
Я просидела там всю ночь, штаны пропитались кровью, пытаясь понять, что может оправдать его убийство. Но королю не нужна причина для убийства, ему нужна причина, чтобы оставить людей в живых.
Я била по Глушителю, почти не осознавая, что делаю, так как мысли разбегались.
Я оцепенела. Моя рука обхватила холодную руку отца и держала ее, пока я раскачивалась взад-вперед, рыдания сотрясали мое тело. Я убирала его каштановые волосы с глаз, поправляла его окровавленную одежду, шептала о всех наших общих воспоминаниях, умоляя его вернуться ко мне, чтобы мы могли сделать еще больше.
Я была совершенно и абсолютно одинока в этом мире.
И когда солнечный свет проникал в окна, освещая жуткую сцену, мне было невыносимо находиться в собственном доме — не то чтобы я могла позволить себе содержать дом в тринадцать лет.
Я пыталась похоронить его. Я так старалась вытащить его на улицу и попрощаться с ним, отдать ему почести, которые он заслуживал. Но я была такой маленькой, а он таким большим, таким тяжелым, таким мертвым. Я скользила и скользила в луже крови отца, не в силах сдвинуть его тело с места. Тогда я сорвала с его пальца обручальное кольцо, надела его на большой палец и побежала.
То самое кольцо, которое я сейчас использую, чтобы вонзиться в щеку Глушителя.
Если бы отец видел меня сейчас...
Я нависла над ним, моя ярость наконец-то начала утихать, когда его черные глаза расширились. Кровь хлещет из его рта, носа и других порезов, которые я нанесла ему. Я вынимаю кинжал из сапога, и тут в его глазах что-то мелькает.
Страх.
Он боится того, что не может контролировать.
И в этот самый момент то, что он не может контролировать, — это я.
Я с силой ударяю рукоятью кинжала в висок, лишая его сознания. Приседая над ним, я нахожу взгляд седого, устремленный на меня. На лице незнакомца промелькнули эмоции, когда он понял, что я сделал. На его лице мелькают шок, благоговение, растерянность и веселье. Я отвожу от него взгляд и возвращаю нож в сапог, когда в толпе раздается изумленный ропот. Я поворачиваюсь, ошеломленный тем, что на меня смотрит масса людей. Купцы, женщины и дети глазеют на эту сцену, все перешептываются и показывают пальцем. Вдруг сквозь толпу протискиваются трое Имперцев, поспешно отбрасывая людей со своего пути.
Я напрягаюсь, готовясь к какому-то наказанию. Может быть, еще несколько ударов по спине.
Но они проносятся мимо меня, мимо бессознательного Глушителя и падают на колени перед незнакомцем.
Это... интересно.
И, видимо, не я одна так думаю. Шепот в толпе становится громче, и я улавливаю обрывки их тихих разговоров.
— …Глушитель здесь, в Илье...
— …Это принц Кай, который отбился от четырех человек...
— …Сразилась с Глушителем без использования силы!
Я замираю, сердце колотится, я едва дышу.
Принц Кай.
Я никогда не видела этого человека. И никогда не думала, что увижу.
Никогда не думала, что буду воровать у него.
Но я достаточно наслышана о его репутации. О том, что он якобы сильнейший Элит за последние десятилетия. О том, что он — будущий Энфорсер, говорят, что он черствый и расчетливый, но харизматичный и обаятельный, когда хочет — когда хочет играть роль.
Я слышала, что он — редкий и могущественный Заклинатель, способный чувствовать силу другого и использовать ее сам, если только он находится достаточно близко к нему.
Его называют Поставщиком смерти.
Принц обычно не выходит из своего уютного дворца, поэтому, скорее всего, никто не принял незнакомца за кого-то важного. А когда он покидает замок, то, как правило, люди, которых он посещает, не доживают до этого момента.
Я медленно поворачиваюсь к Имперцам, сгрудившимся вокруг принца, и наблюдаю, как он протискивается мимо них, раздраженный тем, что их душат. Он отдает приказ отвести Глушителя в подземелья и убрать толпу с улицы. Принц излучает власть и могущество каждым своим шагом, каждым словом. Имперцы спешат повиноваться ему, собирая толпу людей и выталкивая их обратно на Лут.
Его глаза находят мои.
Несмотря на свои бесчисленные травмы, он шагает ко мне, стараясь не прихрамывать при ходьбе. Хищник, преследующий свою жертву.
И это моя реплика.
Я пытаюсь проскользнуть в толпу незамеченной, надеясь, что меня смоет потоком тел. Надеюсь, он забудет, что я его спасла, и позволит мне спокойно уйти.
Не повезло.
Мозолистая рука хватает меня за руку и, развернув, прижимает к стене переулка. Сильными руками он прижимает оба моих запястья к кирпичу, а затем наклоняется ко мне.
Я извиваюсь в его хватке, но он не отступает. Не знаю, чего я ожидала от него, но точно не этого. Может быть, вежливой благодарности, но не допроса у мрачной стены.
Я бы никогда не спасла его, если бы знала, кто он такой. Что он из себя представляет. Что он делает.
Я раздраженно вздыхаю, и серебристые волосы лезут мне в глаза, закрывая обзор его пронзительного взгляда. — Ты так относишься ко всем людям, которые спасают тебе жизнь, или это что-то новенькое для тебя? — Я выдавливаю слова сквозь стиснутые зубы, насмехаясь над его первыми действиями в мой адрес.
— Не знаю, ведь меня еще никто не спасал. — На его лице появляется призрак ухмылки, давая мне возможность взглянуть на эту раздражающую ямочку.
— Что ж, позволь тебя просветить. Когда кто-то спасает тебе жизнь, достаточно вежливого «спасибо».
— Может быть, — вздыхает он и наклоняется ближе, — но не для тех, кто меня обкрадывает.
Кажется, мое сердце перестает биться. Принц знает, что я украла у него.
Принц. Будущий Энфорсер. Поставщик смерти.
Я Чума как мертва.
Но мой страх быстро сменяется гораздо более желанной эмоцией — злостью. Я злюсь на себя за то, что помогаю принцу, который убивает, как будто это пустяк, и исполняет желания отца, как будто он — все. Я злюсь на себя за то, что не нахожу его отталкивающим, ведь королевство, которому он так предан, вызывает у меня отвращение своими извращенными ценностями и убеждениями. Он — будущий Энфорсер, палач невинных, Обыкновенных, таких, как я.
Чувствуя себя безрассудно и довольно смело, когда смерть всего в нескольких шагах, я говорю: — Значит, он симпатичный и у него есть мозги. Ты должен нравиться дамам. — Улыбка, которой я его одариваю, совсем не милая. — Знаешь, из тебя мог бы получиться хороший вор, если бы не тот факт, что тебя так легко одурачить.
Парень улыбается. Забавно. Высокомерно, как всегда. — Ты ведь понимаешь, с кем разговариваешь?
— Наглым ублюдком? — невинно говорю я, а потом прикусываю язык.
Мне явно хочется умереть.
Но, к моему удивлению, он откидывает голову назад и разражается искренним смехом, насыщенным, как шоколад, который я иногда ворую, и глубоким, как Мелководное море.
— Меня называли и похуже, — бормочет он, успокоившись, его руки по-прежнему сжимают мои запястья. Затем веселье исчезает из его глаз, быстро сменяясь холодным вниманием. — Несмотря на то, что ты меня ограбила, полагаю, я должен поблагодарить тебя за помощь.
Я почти смеюсь над этим. Видимо, спасение его жизни сравнимо с простой помощью.
— Хотя мне интересно, почему Глушитель не смог заглушить твою силу. А также почему я не могу почувствовать ее от тебя. Он смотрит на меня, как тогда, в переулке, когда я его обокрала. Как будто я — головоломка, которую он пытается собрать.
Я моргаю и смотрю на него, когда на меня накатывает осознание.
У него редкая способность чувствовать чужую силу и использовать ее самому...
Он пытался почувствовать мою силу в переулке.
И обнаружил, что ее нет.
Я Чума как мертва.
Я поднимаю на него глаза, отфильтровывая страх из своего выражения, несмотря на свои бешеные мысли. Я пожимаю плечами, надеясь, что это действие выглядит гораздо более непринужденно, чем на самом деле. — Я Приземленная. Экстрасенс.
— Экстрасенс, — повторяет он, не веря в каждое слово. — Скажи мне, что ты можешь? — Он делает паузу. Пожимает плечами. — Я никогда раньше не встречал Экстрасенсов. Назови меня любопытным.
Я проглатываю истерический смех, грозящий вырваться наружу. Будущий Энфорсер не любопытен, он расчетлив. Но, видимо, я его очень забавляю, иначе я, скорее всего, уже была бы мертва.
— Моя сила — это своего рода... чувство, — легко произношу я отрепетированную фразу. — Я могу чувствовать только сильные эмоции других людей, получая из-за этого вспышки информации.
Я смотрю ему в глаза, желая, чтобы он мне поверил. Надеюсь, что он примет ответ и будет жить дальше. Надеюсь, что он позволит мне жить дальше.
Он, похоже, борется с улыбкой. — Это так?
— А почему это должно быть неправильно?
Его глаза долгое время перебегают с одного на другой. — Почему же тогда я не могу почувствовать или использовать твою силу?
Я сглатываю, стараясь выглядеть так, будто не пытаюсь придумать правдоподобную ложь. — Моя способность непредсказуема. Даже я не могу контролировать, что я вижу и когда это вижу. Это, в сочетании с тем, что моя сила и так невелика, должно быть, и есть причина, по которой ты и Глушитель не можете ее обнаружить. Это ментальная способность. — Я пожимаю плечами. — Я должна уметь защищать свою голову от тех, кто пытается в нее проникнуть.
Я затаила дыхание, ожидая его ответа.
Но он его не дает. Он просто стоит и смотрит на меня. Я хмыкаю, а потом говорю: — Давай. Спроси любого в трущобах обо мне и моей силе. А еще лучше, — я слегка наклоняюсь вперед, — спроси у Имперцев. Я только сегодня утром мило беседовала с одним из них.
Его глаза слегка сужаются, прежде чем он медленно отпускает мои запястья и делает шаг назад. — Может быть, я так и сделаю. — Затем этот ублюдок улыбается. — Но я все равно хотел бы лично убедиться в твоих экстрасенсорных способностях. Докажи это.
Если бы я получала по шиллингу за каждый раз, когда кто-то говорил мне эти слова, я бы даже не стала больше воровать. Он скрещивает руки на широкой груди, брови ожидающе приподняты, и продолжает: — Прочитай меня. Или как ты там говоришь, что читаешь. — Затем он наклоняется, в его взгляде сверкает веселье. — Впечатли меня, дорогая.
— Моя сила — это не какой-нибудь фокус для твоего развлечения, но я подыграю тебе, принц. — Я саркастически улыбаюсь, а затем окидываю взглядом его тело. — Я даже не уверена, что смогу что-то уловить, настолько непредсказуема моя способность.
— Вот как?
Я не обращаю внимания на его насмешливый тон и думаю о мозолях на его ладонях и десятках шрамов на руках.
Что ж, очевидно, он боец. Не нужно быть Экстрасенсом, чтобы понять это.
Я знаю, что должна сказать ему что-то стоящее, если есть хоть какая-то надежда на то, что он поверит. Хоть какая-то надежда выжить после этого разговора. Он убьет меня без раздумий за одно только подозрение в том, что я Обыкновенная.
— Могу я увидеть твою руку? — Эти слова — требование, замаскированное под вопрос. Я выжидающе протягиваю ладонь, переводя взгляд с его лица на руку. Для принца подойдет только лучшее представление.
Выражение его лица раздражающе нейтральное, он не сводит с меня глаз, когда вкладывает свою руку в мою. — Знаешь, я никогда не встречал вора с хорошими манерами. И, похоже, ты точно не исключение.
Я хмыкаю, наклоняю голову, чтобы обратить внимание на большую мозолистую руку в моей собственной.
— Есть ли причина, по которой ты настаиваешь на том, чтобы держать меня за руку?
Я перевожу взгляд на его прохладную руку. — Не волнуйся, я постараюсь удержаться от поцелуев твоих костяшек, принц.
При упоминании о его костяшках пальцев мои глаза пробегают по ним, а его смех омывает меня. Они красные и сырые, причем не только от этого боя, но и от предыдущего. Кровь стекает по пальцам из открывшихся струпьев, но его это почти не беспокоит.
— Ты был в драке, — говорю я. — И...
Его насмешка прерывает меня. — Я просил тебя произвести на меня впечатление, а не констатировать очевидное.
— Я говорю не об этой драке, — вздыхаю я, опуская его руку, чтобы сделать жест вокруг нас, одновременно борясь с желанием смахнуть с его лица эту глупую ухмылку. — Я говорю о драке перед этой. — Я внимательно наблюдаю за ним, отмечая, что ничто в его выражении лица не указывает на то, права я или нет.
Чума, он не собирается облегчать мне задачу.
Мой взгляд ненадолго падает на его ботинки. С такого близкого расстояния они не выглядят такими блестящими, как мне показалось, когда я заметила его через Лут. На самом деле, они вообще не выглядят блестящими.
Песок.
Его некогда начищенные черные ботинки теперь покрыты тонким слоем песка, который едва заметен. Как будто он шел по...
Скорчам.
А ведь есть только одна причина, по которой принц, в частности будущий Энфорсер, вообще мог ступить в Скорчи.
Он кого-то изгнал. И этот кто-то оказал сопротивление.
Я вспоминаю о двух Имперцах, отсутствующих сегодня на ротации, и все встает на свои места.
Принцу нужны стражники, чтобы тащить пленников в Скорчи.
В моей груди начинает расцветать триумф, но я подавляю его.
Что-то не так.
В обычном случае город несколько дней сплетничал бы о том, кто и за что был изгнан. Преступники должны были пройти парадом по городу, собирая толпу, чтобы посмотреть, как они идут на смерть. Но я не слышала ни единого слова об этом. Странно, если учесть, что обычно изгнанников выставляют напоказ, используют их в качестве примера, чтобы предупредить королевство о том, что бывает, если перечить королю.
Он не хотел, чтобы кто-то узнал об этом.
В считанные секунды у меня появилась вся необходимая информация.
— Ты был где-то... в жарком месте. Песчаном. — Я зажмуриваю глаза, прежде чем добавить: — Скорчи. — Я поднимаю на него глаза и вижу, что его взгляд изучает мое лицо. — Ты кого-то изгнал. Или... группу людей. — При этих словах он слегка напрягается. Его холодный фасад треснул. И одним этим маленьким действием он только что подтвердил, что я права.
И что я не должна ничего этого знать.
— Но... — Я сделала паузу. — Ты же не хочешь, чтобы кто-то знал об этом? — Я не могу подавить улыбку, когда он смотрит на меня сверху вниз, выглядя одновременно впечатленным и озадаченным.
— И какие эмоции ты испытываешь при этом? — тихо спрашивает он.
Я выдохнула, прежде чем сделать дикое предположение о том, что может чувствовать будущий Энфорсер, если у него вообще есть эмоции. — Это... чувство вины? Беспокойство? — Он, кажется, замолчал, давая мне понять, что я, по крайней мере, частично права. — Достаточно ли для вас этих доказательств, Ваше Высочество?
Я прекрасно понимаю, в какую опасную игру играю. И все же не могу избавиться от чувства ненависти к нему и всему, что он олицетворяет.
Но ухмылка, приподнявшая его губы, говорит о том, что ему тоже нравится эта игра.
— Предостаточно. Что ж, — выдыхает он, засовывая руки в карманы, — как ты так любезно заметила ранее, я должен еще раз поблагодарить тебя за помощь, дорогая.
— Пэйдин.
Его темные брови слегка приподнимаются в вопросе.
— Меня зовут Пэйдин, а не дорогая.
— Пэйдин, — повторяет он с небольшой улыбкой, пробуя слово на вкус. Благодаря его глубокому голосу мое имя звучит так богато, так царственно, как будто это у меня в жилах течет королевская кровь.
Мы смотрим друг на друга, его ледяные глаза окидывают мое раскрасневшееся лицо и ничего не делают, чтобы охладить его. — Знаешь, я могу рассказать тебе о другом способе отблагодарить человека за то, что он спас тебе жизнь. — Я делаю паузу, подавляя улыбку. — Отдать долг.
Он откидывает голову назад и мрачно усмехается. — Тебе не хватило серебра, когда ты ограбила меня в первый раз? — Я пожимаю плечами, а он невозмутимо продолжает: — Мне напомнить, что ты сказала, что достаточно простого «спасибо»?
— Да, благодарности было бы достаточно. А не удовлетворительно. И, в общем, это было еще до того, как я узнала, кто ты.
Он начинает отступать, одновременно залезая в свой кошель, чтобы вытащить монету. С легким щелчком она летит в мою сторону. У меня едва хватает времени, чтобы протянуть руку и поймать ее, когда он говорит: — Кое-что на память обо мне.
Он уже в нескольких шагах от меня, но его глаза по-прежнему устремлены на меня. — О, и дорогая?
— Пэйдин.
— Ты была права.
Он делает еще один шаг назад.
Я вздыхаю. — Я не уверена, что мне вообще стоит слушать то, что ты собираешься сказать, поскольку ты не обратился ко мне по имени, которое...
— Пэйдин, — звук моего имени, слетающий с его губ, обрывает меня, — дамы меня любят.
И, подмигнув, он поворачивается и выходит из переулка.
Глава 8
Пэйдин
— Что. Во имя. Чумы. Случилось?! — Адена энергично трясет меня за плечи, заставляя стучать зубами. Как только я вернулась в форт, сбитая с толкусобытиями дня и очень довольная тем, что сразу легче спать, Адена набросилась на меня и потребовала все до мельчайших подробностей.
— Что? Как ты...? — Я запинаюсь на полуслове, недоумевая, откуда она могла знать, что сегодняшний день чем-то отличается от сотен предыдущих.
Она обрывает меня, глаза расширены от волнения и вопросов без ответов. — Все об этом говорят! Весь рынок гудит о серебряноволосой девушке, которая отбилась от Глушителя! — Я ошарашенно смотрю на нее. А подруга продолжает, говорит быстро и задыхаясь. — И принц? — Она почти визжит. — Ты спасла принца?!
— Ну, похоже, он не хочет этого признавать, но да, я спасла принцу задницу. — На этот раз она действительно визжит. — Но только после того, как я его обокрала.
Ее рот распахивается. Это настолько драматично, что я не могу удержаться от смеха. — Ты что?
— В свое оправдание скажу, что я не знала, что это был он.
— Пэ, принц... — Озабоченность затуманивает ее взгляд, и она моргает около дюжины раз, прежде чем сказать: — Он Заклинатель. Мог ли он... Мог ли он почувствовать, что у тебя нет силы...?
Я вклиниваюсь, прежде чем цвет успевает покинуть ее лицо, и быстро объясняю события последних получаса. Адена смотрит на меня широко раскрытыми глазами, ее кудрявая челка цепляется за ресницы, пока я рассказываю ей обо всем — от ограбления принца до борьбы с Глушителем. После того как она узнала о лжи, которую я наплела будущему Энфорсеру, мы тихо разговаривали, пока тенистый переулок не погрузился во тьму.
— Хорошо, но действительно ли он так красив, как все говорят?
Я бросила на нее взгляд, который она вряд ли видит, но знает, что чувствует. — Это тот вопрос, который ты так хочешь задать после всего, о чем мы только что говорили?
— Это не ответ, — поет она.
Я ложусь на шершавые ковры, заглушая стон скрежетом одеяла. Решив промолчать, я даю Адене весь ответ, который ей нужен.
Она визжит, и на этот раз я глушу ее одеялом.
* * *
Рассвет подкрадывается к крышам, и я, подражая ему снизу, на цыпочках пробираюсь по улицам.
Обычно мне не составляет труда проскользнуть незамеченной в полном хаосе, царящем каждое утро в Луте, выхватывая часы с запястий покупателей или монеты из незащищенных карманов.
Но не сегодня.
Сегодня я не невидимка.
Худший кошмар вора.
Глаза. Десятки их, и все они устремлены на меня, когда я прохожу мимо. Я слышу, как они перешептываются между собой, показывают пальцем и таращатся.
Несколько человек начинают хлопать, проходя по проходу из купеческих тележек и с благоговением глядя на меня. В толпе — десятки знакомых лиц, выросших в окружении тех же людей и выживших среди них. Друг — слишком сильное слово для тех, кто не является Аденой, но я годами создавала свою репутацию Экстрасенса, заслужив уважение и свидетелей своих способностей.
Толпа словно расступается передо мной, оставляя по обе стороны стену из людей, наблюдающих за происходящим.
— Серебряный Спаситель, — слышу я шепот одного человека, и другие вторят ему.
Я останавливаюсь, чуть не споткнувшись, когда мои ноги словно замирают. Там, когда-то скрытый от моего взора полуразрушенными магазинами, висит другой баннер, который теперь хорошо виден.
Народ Ильи выбрал
Представляем вам участников шестых Испытаний Чистки:
Кай Азер
Андреа Вос
Джекс Шилдс
Блэр Арчер
Эйс Элвей
Брэкстон Хейл
Гера Кольт
Сэйди Нокс
Мои глаза быстро прокручивают список имен.
И тут мое сердце замирает на один удар. Может быть, на дюжину.
Потому что последнее имя, выведенное крупными буквами на всеобщее обозрение, слишком знакомо.
Пэйдин Грей
Глава 9
Кай
Кровь просачивается сквозь мою рубашку. Часть ее моя, но большая часть принадлежит Глушителю — так я все еще вынужден его называть, поскольку этот ублюдок отказывается даже от такой малозначительной вещи, как его имя. Даже несмотря на то, насколько убедительными могут быть мои действия.
Короче говоря, я мучаю его уже несколько часов. Прогресс нулевой, а терпения у меня уже не осталось. Я раздражающе поражен тем, сколько пыток может вынести этот человек, хотя, полагаю, боль становится привычной вещью, когда ты постоянно причиняешь ее другим. Ты становишься нечувствительным к ней.
Мы с Глушителем начинаем казаться очень, очень похожими.
Подземелья под замком — темные, грязные, кишащие смертью — так не похожи на светлый, пышный замок наверху. Вдоль стен тянутся камеры, одни заполнены заключенными, другие — останками предыдущих.
Немой в каждой из этих камер — единственная причина, по которой я все еще стою перед заключенным, причиняя ему свою невообразимую боль. С тех пор как этот материал был создан с помощью Глушителей перед Чисткой, он стал крайне редким, что вынудило короля запасаться им впрок. Ученые использовали Трансферы с их способностью помещать силу в предметы, а Глушители усыпляли силу в материалах. За десятилетия из этого ограниченного запаса Немого были изготовлены клетки, наручники и щиты вокруг трибун на Чаше-арене.
Кроме клетки Немого, меня сопровождает верный Глушитель моего отца. Ведь, как это ни парадоксально, Глушители могут заставить друг друга замолчать, если только один из них сильнее. Итак, я работаю, пока мрачный Глушитель стоит в стороне, а тот, кто лежит у моих ног, кричит.
Без защиты, которую дают Немой и Глушитель, я бы, скорее всего, катался по полу в агонии. Снова. Я не могу перестать воспроизводить эту сцену в своем сознании, вспоминая боль, раскалывающую мой череп. Полную беспомощность, когда я лежал там, полностью отданный на милость простого человека.
Но тут появилась она.
Пэйдин.
Приземленная. Экстрасенс, боец, вор. И, тем не менее, единственная, кто по какой-то причине готов помочь. Единственная, кто может помочь.
Или так она говорит.
Хотя я отношусь к этому скептически, ее демонстрация была впечатляющей. Она не должна была знать ни о Скорчах, ни об изгнании, ни о драке — ни о чем. А поскольку я ничего не знаю об Экстрасенсах и никогда с ними не сталкивался, я не могу доказать, что она не права. Есть десятки способностей, с которыми я еще не сталкивался, учитывая, что мое обучение состояло в основном из Наступательных способностей. Отец следил за тем, чтобы я не тратил время зря, не опускался так низко, чтобы изучать способности низших Элитных.
Но даже в дымке боли те проблески, которые я уловил в ее бою, завораживали. Она завораживала. Да, она была искусна, но больше всего меня заинтриговало то, сколько эмоций она вкладывала в каждый удар. Страсть, вложенная в каждый удар, ярость, исходящая от нее.
Я бросил последний взгляд на окровавленного мужчину в углу камеры, а затем повернулся к отцовскому Глушителю. — Я закончил, Дамион. Ты свободен.
Вытерев окровавленные руки о свою и так уже окровавленную рубашку, я вышел из камеры и зашагал по длинному коридору подземелья, проходя мимо озирающихся заключенных. Поднявшись по каменной лестнице, ведущей на главный этаж дворца, я киваю Имперцам, стоящим у тяжелой металлической двери наверху.
Король будет ждать от меня отчета о том, что мне удалось узнать на допросе, а это, как оказалось, абсолютно ничего. Я готовлюсь к неприятному разговору, который нам предстоит.
Слишком скоро мои ноги находят потертый ковер, устилающий пол его кабинета, ставший жертвой многолетнего шагания и топтания. Мой взгляд блуждает по большому письменному столу и мягким креслам, а затем останавливается на двух людях, сидящих у каменного камина.
При виде брата меня охватывает облегчение. Его светлые волосы взъерошены, как будто он часами проводит по ним рукой, повторяя потрепанный вид отца.
— Ну, кто-то... играет с пленником уже довольно долгое время. — Тон Китта мрачен, но его глаза светлеют, когда он смотрит на меня.
Я вздыхаю и сажусь на свое обычное мягкое место рядом с отцом. Скрестив лодыжку над коленом, я небрежно признаюсь: — И после всего этого времени, можно подумать, что я узнал что-то полезное.
Стук отцовских бумаг о стол — звук, который я привык ассоциировать с разочарованием. — В чем, по-видимому, проблема?
— Он... — Я сделал паузу, подыскивая подходящее слово. — Трудный. — Это лучшее, что я смог придумать, что вызвало фырканье Китта.
Отец выглядит менее забавным. На самом деле, он вообще не выглядит забавным, и никогда не выглядел таковым, когда дело касалось меня. — Тогда сделай его менее трудным, Кай. — Он прижимает пальцы к переносице и закрывает глаза, отчего выглядит старше и суровее. — Или заставь его говорить, или убей его. Я не хочу оставлять Глушителя в живых, если ему нечего нам предложить.
Я перевожу взгляд на Китта, его лицо серьезно и лишено обычного веселья, когда он наблюдает за отцом. Когда король в смятении, Китт опустошен.
— Это все проклятое Сопротивление, — рычит отец, убирая руку с лица, чтобы показать гримасу.
— Ты действительно веришь, что этот Глушитель заодно с Сопротивлением? — спросил Китт, озабоченность проступила в складках вокруг его глаз.
— Иначе зачем бы он пытался захватить принца? Моего сына? — Король качает головой, безучастно глядя на мерцающее пламя в камине. — Они пытаются напасть на меня всеми возможными способами. Я думал, что позаботился о них. Очистил фаталов, чтобы они не могли причинить нам вреда, одолеть нас. — Он делает глубокий вдох, прежде чем продолжить. — Видимо, я думал неправильно. Некоторые остались, и они присоединились к ним.
— Мы должны покончить с этим маленьким Сопротивлением, — выплевывает отец, прежде чем допить остаток алкоголя в своем стакане. — Они, конечно, хотят, чтобы Обыкновенные жили, но при этом в конечном итоге погибнет раса и власть Элитных. Избавление моего королевства от Обыкновенных — это жертва, которая должна быть принесена ради блага народа. Но они слишком эгоистичны, чтобы понять это. Кай, — его взгляд стал пронзительным, когда он остановился на мне, — заставь этого Глушителя пожелать смерти, прежде чем даровать ему эту милость.
— О, я уже планировал это сделать, отец.
* * *
Я весь в поту.
Не такое уж редкое явление во время тренировок.
Моя окровавленная рубашка давно разорвана, и солнце бьет мне в спину, пока мы с Киттом кружим друг вокруг друга на одном из грунтовых тренировочных колец. Мы привычно оцениваем друг друга и выкладываем всякую ерунду, прежде чем начать драться. Знакомая схема успокаивает меня, на время снимая напряжение.
Мы танцуем вокруг ринга, мелькают мечи, я со смехом провожу острым кончиком клинка по его щеке, и он отвечает мне тем же. Вскоре мечи были отброшены, их заменили наши силы. Китт легко поражает цели огненными шарами, а затем заливает горящее дерево водой. Я же, напротив, чувствую себя нерешительным и нервным — ужасное сочетание.
Я перебираю способности тех, кто меня окружает, пытаясь выбрать одного из них для тренировки. На рингах десятки Элитных, все грязные после боев и осунувшиеся после спаррингов. Я перехожу от силы Флэша к силе Вейла, а затем переключаюсь на Панцирь, хотя мне никогда особенно не нравилось ощущение, что моя кожа превращается в камень.
Кажется, я не могу сосредоточиться, и это только сильнее расстраивает меня.
Сзади раздается звук, а затем я ощущаю знакомую волну жара, которая направляется к моей спине. Я падаю на землю, едва избежав огненной струи, которая могла бы сжечь мои волосы.
— Что тебя так отвлекло? — Я поворачиваюсь и вижу, что Китт криво ухмыляется. — Эй, я в тебя почти попал. Было бы не так красиво с этой копной волос на голове, не так ли?
Я не могу решить, хочу ли посмеяться вместе с ним или наброситься на его шею — это частое затруднение, в котором я оказываюсь.
— Наверное, победить тебя сегодня на ринге было слишком легко. Теперь мне скучно. — Я пожимаю плечами и беру несколько метательных ножей со стойки для оружия, а затем начинаю метать их в дерево в нескольких метрах от меня.
— Хм, — хмыкает Китт. Даже стоя к нему спиной, я слышу улыбку в его голосе, когда он говорит: — Не можешь перестать думать о девушке, которая спасла тебе жизнь, да?
В качестве вежливого ответа я кручусь и бросаю лезвие в брата. Оно пролетает мимо его головы и с грохотом вонзается в мишень далеко позади него. Он моргает, глядя на меня. — Чувствительная тема, я так понимаю?
Я протискиваюсь мимо него и вырываю клинок из дерева. — И что же заставило тебя так думать? — Я беззаботно пожимаю плечами. — Она явно не хочет иметь со мной ничего общего.
Мне нравится вызов.
— К тому же, — добавляю я, выкинув эту мысль из головы, — не факт, что я когда-нибудь увижу ее снова.
Ответ Китта быстро заглушается звуком наших имен, выкрикиваемых через весь двор. Мы в унисон оборачиваемся и смотрим, как к нам бежит долговязый мальчик. Я вижу вспышку белоснежной улыбки на фоне темной кожи, прежде чем он исчезает, просто растворяясь в воздухе. Я даже не успеваю моргнуть, как он уже стоит прямо перед нами с идиотской ухмылкой на лице.
Я ругаюсь себе под нос. — Если ты еще раз появишься в таком виде, я выполню свою угрозу и прибью тебя к земле.
— Наш брат хотел сказать, — бросает на меня веселый взгляд Китт, — «привет, Джекс, как дела?».
Мальчику передо мной всего пятнадцать, а он растет как сорняк. Он грузный, явно все еще пытается понять, как работать своими длинными конечностями. Я не знаю, когда он вдруг начал взрослеть, и, честно говоря, мне это не нравится. Маленький мальчик, потерявший родителей во время кораблекрушения, теперь стал высоким молодым человеком, которого мы приняли как младшего брата, о котором никогда не просили. Но за все эти годы Джекс вырос не только в высоту — он вырос в нас.
— Я в порядке, Китт. Как мило, что ты спросил! — Кривая ухмылка только усиливается, когда он смотрит на меня, карие глаза невинно моргают. Я обхватываю его за шею и притягиваю к своей груди, чтобы погладить кулаком его короткие волосы.
Он брыкается, пытаясь оттолкнуться от меня, а я спрашиваю: — Ты не собираешься спросить, как у меня дела, Джей?
Когда я наконец отпускаю его, он поворачивается ко мне лицом, потирая голову и ухмыляясь. — Виноват. Как у тебя дела сегодня, Кай? — Он говорит это с насмешливой искренностью, и я не могу не улыбнуться.
Китт обрывает меня, прежде чем я успеваю поддразнить его еще больше. — Он не в духе, — вздыхает он, а затем понижает голос, чтобы пробормотать: — Осторожнее, Джекс, он опять играет с ножами.
Я прохожу мимо них и беру в руки метательные ножи, мне нужно было чем-то занять руки. — Я не, — я кручусь и бросаю клинок в цель, — не в духе.
Джекс прислоняется к плечу Китта и шепчет: — Он всегда так говорит, когда у него плохое настроение.
— Отличная мысль, Джей.
— Чума, — бормочу я, — Вы двое вместе просто невыносимы.
Они продолжают разговаривать, а я продолжаю забрасывать цель ножами. Это лучше, чем бросать их в человека, так что, очевидно, я не в ужасном настроении. Я уже готов пустить в ход еще один нож, как вдруг меня настигает вспышка цвета.
Я даже не заметил, что Блэр тренируется на другом конце двора, но вот она, сиреневые волосы развеваются на ветру, пока она сражается с Сэйди. Ну, с дюжиной Сэйди, учитывая, что она Клонер.
Они кружат друг вокруг друга, пока Блэр внезапно не окружает баррикада из тел, все высокие и каштанововолосые. Это хаос. Блэр подбрасывает копию Сэйди в воздух силой мысли, но другая копия прыгает ей на спину, пытаясь повалить ее на землю. Смотреть на это почти комично, если не считать того, что я не понаслышке знаю, насколько смертоносными могут быть их силы, знаю, каково это — обладать ими.
Я оглядываюсь на Джекса и Китта — они смотрят на бой, а я двигаюсь, чтобы встать в один ряд с ними. Вскоре между рингами появляется Блэр, а за ней Сэйди. Бледная кожа Блэр полностью контрастирует со смуглым цветом лица Сэйди, они противоположны друг другу во всех отношениях.
Несмотря на то, что они выросли вместе, они не могут быть более разными. Поскольку отец Сэйди — советник короля, ее семья живет вместе с другими представителями знати, которые считаются достаточно важными, чтобы жить в специально отведенном для этого крыле замка.
Они останавливаются перед нами, Блэр наклоняет голову и говорит: — Мальчики.
Китт обнимает Джекса за плечи и кивает каждой из девушек. — Блэр. Сэйди.
Сэйди улыбается нам, искренне, но сдержанно, как всегда. — Я хотела поздравить вас с тем, что вы прошли в Испытания.
Верно. Сегодня объявили участников.
То, что я участвую в Испытаниях, не удивительно. Королевство и я знали о моей судьбе с самого детства. Будущий Энфорсер должен проявить себя, и Испытания заставляют меня это сделать. Моя следующая миссия — победа в состязании, и если я не смогу...
Я застыл на месте, когда слова Сэйди наконец дошли до меня.
— Я хотела поздравить вас двоих...
Я бросаю растерянный взгляд на Китта, уверенный, что это какая-то ошибка. Испытания всегда были моей судьбой, а не его. Будущий король редко выходил за стены замка, тем более на кровавую арену, где его могла забрать смерть. Отец никогда не стал бы так рисковать жизнью своего наследника, но вот мной и моей репутацией он рисковал без проблем.
— Да, по крайней мере, два брата будут вместе, — с ухмылкой говорит Блэр, переводя взгляд с меня на...
Нет. Не на него.
— Ч-что?
В его голосе звучит благоговение, а карие глаза расширены от удивления.
Джекс.
Он смотрит между мной и Киттом, улыбка расплывается по его лицу. — Я сделал это! Я в Испытаниях! — Он практически спрыгивает с земли от восторга, сопротивляясь желанию мигать вокруг колец от возбуждения. Я встречаю взгляд Китта, и он понимающе хмурится.
Это значительно усложнит Испытания. Теперь мне придется защищать не только себя, но и младшего брата, который едва не падает в обморок при виде крови.
Но мы ничего не говорим, чтобы отговорить Джекса, натягиваем улыбки, чтобы заменить хмурые лица. Участие в Испытаниях — высокая честь, которой удостаиваются лишь немногие, и Джекс заслуживает праздника, несмотря на наше внезапное напряжение.
— Что ж, похоже, теперь мы все соперники, — с ухмылкой говорит Блэр, давая своим словам прозвучать. Не слишком хитрый способ сообщить нам, что и она, и Сэйди тоже будут участвовать в соревнованиях.
Мы все смотрим друг на друга, Сэйди молчит, а Блэр ухмыляется. Китт прочищает горло, вклиниваясь в разговор. — Вы знаете, кто еще участвует в конкурсе?
Сэйди кивает, доставая из кармана смятую листовку. Китт быстро просматривает имена и вздыхает. — Ага. Только три имени я не узнаю. Должно быть, Оборонительные или Приземленные из города.
Он протягивает мне листовку, и я быстро просматриваю список.
Мои глаза останавливаются на определенном расположении букв, прежде чем у меня перехватывает дыхание.
Там, в самом низу списка, находится имя, о котором я думал гораздо больше, чем хотел бы признать.
Это ее.
Глава 10
Пэйдин
Я могла бы стоять там часами, глядя на транспарант с моим именем, написанным огромными буквами, если бы не масса людей, глазеющих на меня.
Они выбрали меня.
Или, другими словами, они выбрали меня, чтобы я умерла.
И все потому, что я спасла этого придурка принца.
Постукивание по плечу выводит меня из ступора.
Я застываю от резкого запаха крахмала и вздыхаю, медленно поворачиваясь лицом к Имперцу. Он молод. Мой взгляд скользит между его беспорядочными рыжими волосами и карими глазами, буравящими меня, совершенно не обеспокоенного моим явным презрением к его виду. Он улыбается мне маленькой, застенчивой улыбкой.
Тревожной.
За все свои годы я ни разу не встречала доброго Имперца, и я сомневаюсь, что он — исключение.
— Вы Пэйдин Грей, верно? — Мужчина взмахом руки указывает на табличку над нами.
— Кто хочет знать? — бурчу я.
— Э-э, — он потирает затылок, — король? Я здесь, чтобы сопроводить тебя во дворец, где ты останешься до окончания Испытаний.
Невысказанные слова повисли в воздухе между нами. Или пока ты не умрешь.
— Сейчас? Прямо сейчас? — Мне не нравится, как высоко и бездыханно звучит мой голос, но я не могу остановить панику, поднимающуюся к горлу. — Но Испытания начнутся только через две недели.
Он выглядит почти извиняющимся, и я ненавижу это. — Участники всегда приезжают во дворец за две недели до начала, чтобы пройти подготовку, интервью и, конечно же, первый бал.
Как я могла забыть о том, как показательны эти Испытания?
Он мотает головой, рыжие волосы вздымаются, как пламя, и он смотрит, не наблюдает ли кто за ним. Затем он слегка наклоняется, и его следующие слова звучат как бормотание. — Я могу дать тебе только... хм, пять минут или около того, прежде чем мы должны будем уйти.
Я не колеблюсь и бегу по улице так быстро, как только могут нести меня мои ноги.
Адена.
Я останавливаюсь перед нашим маленьким переулком и сглатываю комок в горле при виде того, как она сидит за Фортом, напевая, пока шьет. Я все это воспринимаю, направляясь к ней. Каждый кусок мусора, который мы вместе собирали, чтобы согреться ночью. Каждый клочок одежды, сваленный рядом с ней во время работы. Каждый локон волос, выбившийся из беспорядочного пучка на затылке. Темные брови сосредоточенно нахмурены над ореховыми глазами.
Увижу ли я ее когда-нибудь снова?
Я пытаюсь выкинуть эту мысль из головы, опускаюсь на землю и сжимаю ее в объятиях. Она удивленно вскрикивает, быстро отбрасывает свою работу и крепко сжимает меня. — Я тоже рада тебя видеть? — Она смеется в мои волосы и отстраняется, обеспокоенная моим внезапным проявлением привязанности. — Ты... в порядке?
Я встречаюсь с ее глазами, запоминая золотые вкрапления. — Я ухожу, А.
— Что? — Выражение ее лица в равной степени испуганное и скептическое.
— Они отправляют меня на Испытания. Видимо, люди хотят, чтобы я была там. — Я замялась. — В развлекательных целях, конечно. — Я слабо улыбаюсь, но ничто не может остановить выражение ужаса на ее лице.
Она подносит мягкую коричневую руку ко рту, вздыхая: — О, Пэ... — Она осекается, не зная, что сказать, что сделать. — Но ты... У тебя нет способностей...
— Все будет хорошо, — говорю я, пытаясь убедить и ее, и себя. — Я буду...
— Не смей говорить, что будешь в порядке, — фыркает она, когда гнев на время заглушает страх. — Пэ, Испытания и так смертельно опасны, но если они узнают о том, кем ты не являешься, они…
— Убьют меня, — заканчиваю я за нее. — Я знаю. — Страх снова заглядывает в глаза Адены, проникая в нее с такой силой, что я боюсь, как бы она не рассыпалась. Грустная, маленькая улыбка появляется на моих губах, когда я принимаю ее. Я покидаю единственного человека, который знает меня, единственного, кому могу по-настоящему доверять. Она была постоянной частью моей жизни, якорем, без которого я буду дрейфовать.
Но это к лучшему. Без меня ей будет безопаснее.
— Я могу это сделать, — мягко говорю я. — Я создана для этого.
Адена ошеломленно кивает, уже зная это. Она знает, как мой отец начал обучать меня, когда ему стало ясно, что его маленькая девочка — Обыкновенная, обреченная на смерть.
Она знает, как в пять лет моя жизнь изменилась, не успев начаться. Отец усадил меня к себе на колени и прошептал, что я не такая, как все, что я должна притворяться тем, кем не являюсь, если хочу расти с ним рядом. Это была наша маленькая игра, сказал он. Игра в притворство. Игра, в которой он уже выбрал для меня идеальную роль на всю оставшуюся жизнь.
— Что такое Экстрасен, папочка? — Этот вопрос до сих пор так ярко звучит в моей памяти, хотя прошло уже более тринадцати лет с тех пор, как я его задала.
Отец только тихонько хихикнул — казалось бы, простой звук, который я хотела бы запомнить. — Экстрасенс, Пэди, — это модное слово, обозначающее человека, обладающего наблюдательностью. Сила, которую можно подделать с помощью многолетней практики. То, чем не обязательно быть одаренным, но чему можно научиться. — При этом он провел пальцем по кончику моего носа. — И я собираюсь научить тебя. Таким образом, мы всегда будем вместе.
Если бы только смерть умела давать обещания.
Вдруг меня снова затягивает в удушающие объятия. — Вернись ко мне домой, Пэ. Пожалуйста? — Голос Адены приглушенно звучит в моих волосах. — Ты — все, что у меня осталось, ты знаешь.
Больше всего на свете я хотела бы, чтобы эти слова не были такой ужасающей правдой.
Когда мать Адены заболела, лечить ее пытался, скорее всего, мой отец. Целители — редкость в трущобах, и люди нуждались в нем так же сильно, как и любили его. Но даже Элитные имеют свои пределы, а Смерть, похоже, не знает границ. А поскольку Адена никогда не знала своего отца, он мог быть тем самым зеленоглазым торговцем, которого я ограбила сегодня утром, если бы мы только знали.
С губ срывается болезненный смешок. — А ты — все, что у меня осталось, А.
— Хорошо. — Она фыркает и отступает назад, чтобы посмотреть на меня. — Тогда тебе лучше найти способ вернуться ко мне. Если кто и сможет выбраться из этих чертовых Испытаний, так это ты. — Она смотрит на меня вызывающе решительно. — В худшем случае ты проиграешь и вернешься домой. В лучшем — ты выиграешь эту чертову штуку.
Я разражаюсь смехом от этой абсурдной мысли. — Я буду стараться для тебя, А.. — Проглотив комок в горле, я добавляю: — Я буду навещать тебя. Обещаю. Я найду способ. Если понадобится, пойду пешком.
Она улыбается, обнимает меня в последний раз и машет рукой, когда я направляюсь в переулок. Стоя на ногах за Фортом, она кричит: — Это не прощание, а лишь хороший способ сказать «пока», пока мы не увидимся!
Это та же самая пошловатая фраза, которую она произносит уже много лет, но впервые она прозвучала как прощание. — Ты моя любимая, А! — воскликнула я в ответ, голос сорвался без моего разрешения.
— И ты моя, Пэ!
Улыбаясь, я наконец отрываю от нее взгляд и начинаю спешить по Луту, подумывая о том, чтобы убежать от Имперца, от Испытаний, от всего.
Но эта безрассудная мысль исчезла так же быстро, как и стук моих ног по булыжнику. Если я побегу, меня выследят и убьют. По крайней мере, если я пойду на Испытания, у меня будет шанс выжить. Вроде того.
Задыхаясь, я возвращаюсь к Имперцу, к которому теперь присоединилась маленькая девочка, робко оценивающая меня. — Готовы идти? — спрашивает он, глядя между нами двумя. Я шутливо киваю, несмотря на отсутствие выбора.
Мы молча идем по Луту, проходя мимо толпы людей, которые хлопают нам и выкрикивают свои поздравления. Когда мы приближаемся к концу длинной улицы, я вижу темную карету, ожидающую нас, с Имперцем, сидящим на водительской скамье в белой форме, почти ослепляющей на солнце.
Наш рыжеволосый Имперец открывает нам дверь, после чего тоже присоединяется к охраннику на скамейке. Девушка забирается внутрь, и я следую за ней, выглядывая из двери, чтобы в последний раз взглянуть на Лут-Аллею, прежде чем Имперец запечатает меня внутри, отделив от прежней жизни.
Нас ждут мягкие черные сиденья, и я слишком увлечена любованием самой причудливой вещью, которую когда-либо видела, чтобы заметить мальчика, сидящего напротив нас. Его каштановые волосы аккуратно уложены на голове, прямо над темно-зелеными глазами, которые в данный момент прикованы ко мне. По состоянию его одежды я могу сказать, что он родом из более благополучного района трущоб и, скорее всего, относится к Оборонительному уровню Элитных.
Карета дергается вперед, и я прижимаюсь к стене. Я и так не люблю маленькие пространства, не говоря уже о движущихся местах. Я выравниваю дыхание, заставляя себя успокоиться, прежде чем снова посмотреть на скучающего мальчика.
— Привет, — говорю я, пытаясь снять напряжение. — Я Пэ...
— Я знаю, кто ты, — прерывает он меня, тут же решив, что смотреть в окно гораздо интереснее, чем наш разговор. — Ты — девушка, которая спасла принца Кая. — Его тон говорит о том, что на самом деле все было не совсем так. Как будто десятки людей не видели, как это произошло.
Я открываю рот, позволяя словам выплеснуться наружу, прежде чем я успеваю подумать о них. — Правильно. И, очевидно, у тебя нет репутации, иначе я бы уже слышала о тебе.
Его глаза переходят на мои, ноздри раздуваются. — Я Эйс. Эйс Элвей. — Он говорит это с гордостью, поправляя воротник рубашки: — Я Иллюзионист. Редкий. Поэтому я здесь. — Его улыбка так же холодна, как и его глаза. — И мне нужны эти двадцать тысяч шиллингов, чтобы наконец-то выбраться из этих трущоб, так что я уверен, что скоро создам себе хорошую репутацию.
Я никогда не сталкивалась с Иллюзионистом, но слышала о них достаточно, чтобы понять, что он опасен даже в качестве Оборонительного.
— А кто ты? — спрашивает он девушку рядом со мной. — Что ты можешь сделать?
Она смотрит между нами двумя, как будто хочет исчезнуть.
И я почти смеюсь, когда она это делает.
Она появляется в одну секунду и исчезает в следующую. Я смотрю на пустое место рядом со мной, прежде чем ее форма снова появляется, материализуясь в считанные мгновения.
Вейл.
— Я Гера, — застенчиво говорит она. Ее глубокие карие глаза встречаются с моими, когда она зачесывает прядь шелковистых черных волос за ухо. Что-то в этом действии кажется мне смутно знакомым, и я думаю, не одна ли она из тех популярных Вейлов, которые занимаются уличной магией.
— Я Пэйдин, — говорю я сквозь грохот кареты, катящейся по неровным булыжникам.
— В чем твоя сила? — с любопытством спрашивает она.
— Экстрасенс. — Я беззаботно пожимаю плечами. — В основном я чувствую сильные эмоции, которые дают мне вспышки информации. Это не так много, но это все, что у меня есть.
Врешь. У тебя ничего нет.
— Правда? — Ее глаза расширились, вероятно, она была шокирована тем, что кто-то с такой слабой Приземленной способностью смог пройти на Испытания, не говоря уже о том, чтобы победить Глушителя.
— Это неконтролируемая ментальная способность, и только поэтому Глушитель не смог проникнуть в мою голову, когда я спасла принца Кая. — Я бросаю острый взгляд на Эйса. — Наверное, именно поэтому люди вообще хотят, чтобы я участвовала в этих Испытаниях.
Эйс-осел фыркает. — Они хотят видеть тебя на Испытаниях Чистки только для того, чтобы посмотреть, как ты умрешь, Приземленная.
Я пристально смотрю на него, и через мгновение на моих губах появляется улыбка.
— О, это точно. Но, по крайней мере, они будут наблюдать за мной.
Глава 11
Пэйдин
Тишина — единственный звук на протяжении всей поездки, и единственным источником развлечения для меня остается окно рядом со мной.
Мы проезжаем десятки улиц, заполненных улыбающимися незнакомцами, все машут руками и глазеют. Некоторые приветствуют нас и бегут рядом с каретой, пытаясь увидеть нас, прежде чем мы покатимся навстречу своей гибели.
По мере приближения к дворцу дома становятся все больше и больше, улицы перестают быть заполненными бездомными. Я замечаю верхушки грозных башен, прежде чем под ними появляется весь грозный дворец. Он огромен. Даже несмотря на серый камень и холодный внешний вид, от него захватывает дух. Травянистые холмы и живые сады с яркими цветами, о существовании которых я даже не подозревала, окружают стены замка, смягчая его устрашающий вид.
Я слышу стук копыт по гладкому камню, когда мы въезжаем во внутренний двор, проезжаем мимо большого фонтана, расположенного в центре, а по его периметру разбросаны белые статуи. Когда карета останавливается, я выглядываю в окно и вижу большую каменную лестницу, ведущую во дворец и окруженную клумбами цветов.
Имперцы спрыгивают со своих мягких мест и открывают двери вагона, впуская теплый солнечный свет в наше маленькое купе. Я практически вываливаюсь наружу, торопясь покинуть тесный вагон и компанию внутри. Оказавшись на твердой земле и окунувшись в открытый воздух, я делаю глубокий вдох, вдыхая сладкий аромат цветов и солнечного света.
Двое других, спотыкаясь, встали рядом со мной, оба широко раскрыв глаза, и уставились на меня. Рыжеволосый Имперец прочищает горло и говорит: — Следуйте за мной.
Мы поднимаемся за ним по каменным ступеням, минуя десятки Имперцев, стоящих вдоль лестницы. Когда мы достигаем вершины, еще два охранника выходят и присоединяются к рыжеволосому, который ведет нас, прежде чем войти в огромные двери.
Если снаружи все было красиво, то по сравнению с этим все меркнет. Каждая стена богато украшена сверкающими картинами и затейливой лепниной, которая взбирается по стенам и цепляется за потолок. Все ослепительно белое, а в коридорах, по которым мы пробираемся, изредка мелькают изумрудные пятна, демонстрирующие цвет королевства Ильи.
Я слишком заворожена размерами и красотой этого места, чтобы понять, что рыжий обращается к нам троим. — Комнаты находятся здесь, в восточном крыле дворца. — Он указывает жестом на многочисленные коридоры, которые, как я предполагаю, заполнены такими же украшенными комнатами.
Он внезапно поворачивается на каблуке лицом к нам, заставляя меня затормозить, прежде чем я едва не врезаюсь ему в грудь. — Следующие две недели будут состоять из тренировок, знакомства с другими участниками, интервью и первого бала. И каждая неделя между каждым Испытанием будет проходить по одной и той же схеме. На все время вашего пребывания здесь к вам будет приставлен Имперец, который будет сопровождать вас туда и обратно, пока вы не познакомитесь с замком.
Один из Имперцев, стоящих позади нас, переходит к Гере, а другой занимает место рядом с Эйсом. — Что ж, — со вздохом хлопает в ладоши перед собой молодой Имперец, — мы покажем вам ваши комнаты и дадим возможность освоиться.
Когда Гера и Эйс обогнули угол в конце коридора, я повернулась к своему личному Имперцу. — Значит, вы будете присматривать за мной?
— Повезло мне. — Он усмехается и поворачивается, приглашая меня следовать за собой. — Кстати, меня зовут Ленни.
— Никогда не думала, что скажу это Имперцу, но мне приятно познакомиться с тобой, Ленни. — Зажав рот, чтобы не сказать ничего лишнего, я ускоряю шаг и пытаюсь догнать его длинные шаги.
— Да, что ж, я тебя не виню. Большинство Имперцев могут быть... — Он потирает затылок, подыскивая подходящее слово.
— Свиньями? — бормочу я, не успев додумать мысль до конца.
Он обрывает свой смех, быстро прочистив горло. — Да, они заставляют меня много говорить. Думаю, я не такой пугающий. Я быстро оглядываю его с ног до головы, не в силах не согласиться. Его беспорядочные рыжие волосы в сочетании со взрывом веснушек, высыпавших из-под маски, сводят на нет всякую надежду выглядеть угрожающе. Он останавливается перед дверью в конце длинного коридора, затем распахивает ее и жестом приглашает войти.
Я прикусываю язык, чтобы не ахнуть при виде самой красивой комнаты, которую я когда-либо видела: книжные шкафы, изящный туалет, письменный стол и...
Кровать.
Огромная кровать. После пяти лет сна на неровном булыжнике мысль о том, что я буду спать на такой кровати, просто ошеломляет. Я изумленно моргаю, когда наконец делаю шаг внутрь. Под ногами — мягкий ковер, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть ванную комнату, выглядывающую из-за двери слева. Я иду к ней, сдерживая улыбку при виде нетронутой фарфоровой ванны, стоящей на золотых ножках.
Горячая, проточная вода.
На белом мраморном полу стоят такие же блестящие унитаз и раковина. Я медленно выхожу из ванной, не отрывая взгляда от спальни. Краем глаза я вижу, как Ленни наблюдает за мной, забавляясь моим благоговением. — Надеюсь, ты найдешь свою комнату... удовлетворительной?
— Ну что ж, думаю, сойдет. — Я плюхаюсь на кровать, и в моих словах звучит сарказм.
— Что ж, я позволю тебе устроиться поудобнее, поскольку ты будешь проводить здесь много времени, — говорит он, поворачиваясь, чтобы выйти за дверь.
— Что ты имеешь в виду?
Он со вздохом проводит рукой по затылку. — Скоро узнаешь.
* * *
Ленни был прав, когда сказал мне устроиться поудобнее.
Я заперта в этой комнате уже два дня.
Она превратилась в мою личную позолоченную клетку, запертую в ней с роскошью. Охранники, стоящие за дверью, не считают меня настолько важной, чтобы ворчать о том, что я выполняю приказ и держусь в своей комнате. Поэтому я обследовала каждый сантиметр комнаты, листая книги, принимая горячие ванны, поглощая вкуснейшие блюда.
Но никогда еще я не чувствовала себя так тревожно.
Внутренняя сторона щеки болит от постоянного покусывания в попытке успокоить нервы. И несмотря на то, что я впервые за много лет сплю в мягкой постели, мне неспокойно. С первого дня пребывания здесь я ни с кем не разговаривала, мне даже не объяснили, что, черт возьми, происходит. Меня оставили бродить по мягкому полу, размышляя о том, кто мои противники и что они могут сделать.
Игры разума, вот что это такое.
Король, вероятно, находит это комичным. Ему нравится, что мы тревожны, беспокойны и заперты в своих комнатах, пока он не скажет иначе. Это должно вывести нас из равновесия, заставить волноваться.
Стук в дверь заставляет меня приостановить ходьбу.
Голова Ленни выглядывает из-за дверной коробки, на его лице появляется овечья ухмылка. — Ну... как дела, Пэйдин?
Я моргаю, глядя на него. — Как я? Как я?
Он ползет дальше в комнату, его следующие слова звучат медленно. — Ладно, у меня такое чувство, что ты не... в порядке.
Мой смех горький. — Можно и так сказать. Прошло уже два дня. Где, черт возьми, ты был?
— Король любит держать участников в полной изоляции первые пару дней, — жестко говорит он. — Но есть и хорошие новости: сегодня вечером ты будешь ужинать с другими участниками, вместе с королем и королевой.
Я сглатываю. После сорока восьми беспокойных часов я вдруг встречусь с участниками, которые не давали мне покоя, и с королем, который снился мне в кошмарах.
— Я скоро вернусь, чтобы проводить тебя на ужин, — говорит Ленни, поворачиваясь к двери. — Если тебе что-нибудь понадобится, просто крикни. Я буду недалеко. О, — оглядывается он на меня через плечо, — и, возможно, ты захочешь переодеться перед ужином.
Когда он уходит, я проскальзываю в ванную и вожусь с различными ручками на ванне, пока из нее не начинает литься горячая вода. Через несколько минут я уже раздета и отмокаю в пенистой воде, благодаря ненужному количеству мыла и солей, которые я туда насыпала. Я энергично натираю волосы и тело, кожа становится красной и свежей.
Я давно не чувствовала себя такой чистой.
В голове проносятся мысли о моих многочисленных заботах, и теплая вода мало успокаивает меня. Испытания занимают все мои мысли, напоминая о том, что мне не хватает силы и что я не обладаю достаточной защитой. Не говоря уже о том, что если Испытания не убьют меня, то обнаружение Обыкновенной — точно.
Я отмокаю в бурлящей воде, пока она не становится холодной, как в привычных мне ваннах. Когда я наконец набираюсь сил, чтобы вылезти из ванны, меня бьет дрожь, и я накидываю шелковый зеленый халат.
Я возвращаюсь в свою комнату, открываю белые дверцы огромного шкафа напротив кровати и смотрю на десятки цветов и узоров, аккуратно развешанных на вешалках. Наряды на все случаи жизни висят здесь, и все они в моем распоряжении.
Адена бы умерла, если бы увидела это.
Я тупо смотрю на одежду, потом на свои рваные вещи, забытые на полу. Я не имею ни малейшего представления о том, что уместно надеть на этот ужин, и лучше не выставлять себя на посмешище еще до начала Испытаний.
Вспомнив, что Ленни просил крикнуть, если мне что-нибудь понадобится, я так и делаю. Уверена, что Имперец был свидетелем нескольких таких ужинов и имеет представление о том,какой наряд ожидается.
Я подбегаю к двери и открываю ее ключом, глядя вниз и затягивая завязки халата. Я действительно кричу: — Ленни, что, черт возьми, я должна надеть...
И тут я поднимаю глаза.
Мои глаза встречаются с широкими ярко-зелеными глазами. Я никогда не видела стоящего передо мной человека, а так бы запомнила. Его грязные светлые волосы выглядят слегка влажными, как будто он только что вышел из ванной. У него одновременно сильные и тонкие черты лица с прямым носом и мягкими губами. Его рука поднята, он все еще стоит в позе, чтобы постучать в мою дверь.
Он приходит в себя быстрее, чем я. — Проблемы с гардеробом? — Его рот кривится в игривой ухмылке, и что-то в ней кажется таким знакомым, но в то же время совсем не знакомым.
— Очевидно, — отвечаю я с небольшой улыбкой. Его взгляд быстро пробегает по мне, и только тогда я вспоминаю, что на мне халат. Я плотнее натягиваю его на себя, борясь со своим румянцем.
Он прочищает горло. — Не стоит беспокоиться. Твоя горничная, Элли, скоро придет, чтобы помочь тебе одеться и подготовиться к ужину.
Он говорит властно, как будто привык отдавать приказы. Несмотря на его простую одежду — тонкие черные брюки и облегающую зеленую рубашку, демонстрирующую его стройную фигуру, — я сразу понимаю, что этот человек не слуга.
Участник?
При мысли о том, что кому-то придется прислуживать мне, я быстро говорю: — В этом нет необходимости. Я сама могу о себе позаботиться, спасибо.
Он переводит взгляд с моих спутанных волос на шелковый халат, который я застегиваю. — Очевидно, — говорит он, подражая моему ответу, сделанному всего несколько минут назад, со странно знакомой ухмылкой на лице.
Я опускаю взгляд на себя и едва не смеюсь. — Ладно, возможно, служанка все-таки понадобится.
Он тихонько смеется и жестом показывает на комнату позади меня. — Я просто зашел посмотреть, все ли отвечает требованиям?
Я снова ловлю себя на том, что чуть не смеюсь. — Если это отвечает требованиям, то я даже не могу представить, что здесь считается изысканным.
Его глаза ищут мои. — Тогда напомни мне как-нибудь показать тебе сады. — Он кивает. — С нетерпением жду встречи с тобой за ужином, Пэйдин.
Я моргаю, глядя на него.
— Странно, — медленно произношу я. — Не помню, чтобы называла тебе свое имя.
— А тебе и не нужно было. — Кривая ухмылка снова дразнит его губы. — Я считаю своим долгом знать всех красивых девушек, которые спасают моего младшего брата.
Чума, он...
— Кстати, меня зовут Китт. — Он ухмыляется, а затем поворачивается и идет по коридору, оставляя меня в шоке и недоумении.
Принц Китт. То есть «будущий король Ильи» Китт.
Что это со мной такое, когда я сталкиваюсь с королевскими особами?
Я никогда раньше не видела будущего короля, и уж точно никогда не думала, что встречу его в халате. Он — наследник престола, следующий правитель, готовый пойти по стопам своего мерзкого отца. Между ним и его братом...
Его братом.
Вот почему его улыбка показалась мне такой знакомой.
Я видела ее разновидность на лице другого принца, но у Китта она была яркой и мальчишеской, а у Кая — более наглой и холодной.
Я смотрю, как маленькая темноволосая девочка робко подходит к моей комнате, робкая улыбка играет на ее губах. — Добрый вечер, мисс. Я буду вашей горничной на время вашего пребывания во дворце и помогу вам во всем, что вам понадобится. — Голос у нее мягкий и нежный, но отрепетированные слова звучат уверенно.
— Пожалуйста, зовите меня Пэйдин. — Она смотрит на меня устало, но я продолжаю. — Чума, несколько часов назад я спала в каком-то мусоре, так что поверьте мне, когда я говорю, что вы не должны называть меня мисс.
Она борется со смехом и медленно кивает в знак согласия. — Отлично, — вздыхаю я, — теперь, когда все решено, не могли бы вы помочь мне выяснить, что я должна надеть сегодня вечером?
Она застенчиво улыбается мне с облегчением. — С этим, думаю, я смогу помочь.
Следующие полчаса мы перебирали наряды, прежде чем остановились на чем-то относительно простом по меркам дворца, хотя это все равно самая красивая вещь, которую я когда-либо надевала.
Спустив на пол половину гардероба, мы остановились на паре блестящих черных леггинсов в сочетании с шелковистой темно-зеленой блузкой. Она относительно низкая, с отвисшими рукавами, которые, как я уже знаю, будут случайно обмакнуты в еду. В задний ремень брюк я засунула небольшой кинжал, и плоское лезвие прижалось к спине — прохладно и успокаивающе.
Зашнуровав высокие ботинки, Элли подводит меня к туалетному столику, где начинает возиться с моими волосами, пытаясь придать влажной шевелюре презентабельный вид. — Итак, ми... — Она прочищает горло и повторяет попытку. — Итак, Пэйдин, — подчеркивает она мое имя с небольшой улыбкой, — ты представляешь, какими будут Испытания?
— Ни малейшего представления. — Я умоляюще улыбаюсь ей через зеркало. — Я надеялась, что ты все-таки знаешь, ведь ты наверняка многое подслушиваешь во дворце?
Ее следующие слова — не более чем бормотание. — Я знаю только, что этот год должен быть... другим.
— Другим? — повторяю я. — В каком смысле?
Она пожимает плечами, сжимая в кулаке мои волосы. — Не знаю. Просто как-то по-другому.
Мне трудно понять, чем могут отличаться Испытания, ведь каждое из них такое же кровавое и жестокое, как и предыдущее. Но от этой скудной информации я чувствую себя еще более неподготовленной к тому, что меня ждет, и стараюсь не зацикливаться на тревоге, зарождающейся в моем нутре.
Вскоре Элли, вздохнув, отказывается от моих волос, решив оставить их лежать на спине. Затем она наносит пудру на мое лицо, а затем немного черной туши на ресницы. — Вот так, — говорит она, изучая меня. — Больше ты не выглядишь так, будто утром спала в мусоре.
Я фыркаю. — Чума, ты не выходишь из своей раковины.
Она краснеет, пока стук в дверь не заставляет ее вскочить, чтобы ответить. Ленни смотрит на нее сверху вниз и улыбается, отчего ее румянец только усиливается.
— Готова идти, Пэйдин? — Он переводит взгляд с Элли на меня.
Когда я встречаю его в коридоре, мы начинаем идти по затейливо украшенным залам. Пока мы зигзагами пробираемся по лабиринту замка, я изо всех сил стараюсь составить мысленную карту расположения.
Раз налево, два направо, еще раз налево...
Вскоре мы снова оказываемся в большом коридоре, который тянется к еще более огромным дверям, через которые мы впервые вошли два дня назад. Ленни подводит меня к еще одной паре дверей от потолка до пола, расположенных чуть дальше по широкому коридору, и бормочет: — Тронный зал. Здесь ты будешь обедать вместе с другими участниками.
Я не успеваю задать вопрос, как он кивает стоящим рядом охранникам и молча приказывает им открыть нависшую дверь.
Поначалу меня никто не замечает.
Все они сидят вокруг длинного деревянного стола в центре мраморного пола, так не гармонирующего с изысканной красотой тронного зала. Что касается окружающих его элит, то они непринужденно беседуют друг с другом, видно, что многие из них, скорее всего, выросли вместе.
Я делаю глубокий вдох и начинаю медленно подходить к столу. Восемь пар глаз мелькают в моем направлении, оглядывая меня с ног до головы, пока я пробираюсь к ним.
Конечно же, я появляюсь последней.
Я выдвигаю стул в конце стола рядом с Эйсом, не желая садиться рядом с ним, но с облегчением сажусь, чтобы все перестали пялиться.
Вот только они этого не делают.
Я чувствую на себе их взгляды и поднимаю глаза, не в силах сдержать рвущиеся наружу слова. — Итак, что у нас на ужин?
Я облегченно вздыхаю, когда девушка, сидящая по другую сторону от Эйса, фыркает и наклоняется через стол, чтобы посмотреть на меня. Ее копна винно-рыжих волос блестит в лучах позднего полуденного солнца, проникающего через окно, конкурируя с блестящим серебряным обручем в ее носу. — Я все время задаю один и тот же вопрос! — Ее медовые глаза, кажется, блестят озорством. — Я Энди.
— Пэйдин, — говорю я, одаривая ее небольшой улыбкой.
— Ну, если уж мы начали знакомиться, — раздается глубокий голос с другого конца стола, — то я Брэкстон. — Я поднимаю глаза и вижу огромного темнокожего мальчика, склонившего голову в мою сторону.
Брауни.
Я киваю ему, когда более высокий мужской голос выкрикивает: — Я Джекс! — Я смотрю на него через стол, принимая его застенчивую улыбку. Имена теперь выкрикиваются через весь стол. Кроме Геры и Эйса, приехавших из трущоб, очевидно, что все остальные хорошо знакомы.
— Я Сэйди. — Я поворачиваюсь на голос и вижу девушку с теплой кожей, которая изучает меня. Ее взгляд оценивающий, любопытный. Девушка рядом с ней поднимает подбородок и прочищает горло, привлекая мое внимание.
— Блэр. Приятно познакомиться, Пэйдин. — Она выплевывает слова так, словно они оставляют мерзкий привкус во рту, и при этом смотрит на меня так, словно я что-то налипшее на подошву ее ботинка. У меня сразу сложилось впечатление, что эта девушка не хочет иметь ничего общего с Приземленными, не говоря уже о тех, кто называет трущобы своим домом. Ее сиреневые волосы рассыпаются по плечам, контрастируя с карими глазами, смотрящими на меня. Она потрясающая и в то же время поразительно холодная.
— Мне очень приятно, Блэр, — холодно говорю я. Голодный взгляд ее глаз заставляет меня почувствовать, что я собираюсь стать ее следующей пищей.
И тут с конца стола, прямо напротив меня, раздается глубокий и раздражающе-веселый голос.
— А я Кай. Но ты это уже знаешь.
Глава 12
Кай
Она здесь.
Китт разразился хохотом, когда узнал, кем именно является Пэйдин Грей, но щелчок одного из моих ножей быстро заставил его замолчать. Но даже подняв руки в знак капитуляции, он не переставал лепетать о том, как забавна вся эта ситуация.
И он прав. Она действительно смешная. Девушка-экстрасенс, невольно спасшая принца, до которого ей явно не было никакого дела, теперь вознаграждена за это тем, что ее заставили участвовать в Испытаниях, которые могут ее убить.
И теперь она сидит прямо передо мной.
Отмыв свое тело от пота и крови, сопровождающих долгий день тренировок и пыток, я направился в тронный зал. Вскоре туда вошел Брэкстон, а за ним — все еще подпрыгивающий от возбуждения Джекс.
Вскоре за ним последовали остальные члены знакомой группы, а также парень и девушка, которых я не узнал — те самые, из трущоб. Места вокруг стола заполнились, оставив два во главе для короля и королевы и одно рядом со мной для Китта.
Но как только мы все устроились поудобнее и начали вести праздные разговоры о том же, о чем говорим уже много лет, что-то происходит.
Она происходит.
Она входит.
Занимая место напротив меня, даже не взглянув в мою сторону, девушка спрашивает: — Итак, что у нас на ужин?
Она говорит уверенно, даже когда ее пальцы судорожно крутят кольцо на большом пальце.
Интересно.
Энди, Брэкстон, Джекс, Сэйди, Блэр и новенькие Эйс и Гера быстро обмениваются представлениями. А она все еще не удосужилась даже взглянуть на меня.
Этого просто не может быть.
— А я Кай. Но ты это уже знаешь.
Это наконец-то привлекает ее внимание. Уголок моего рта подергивается от призрачной улыбки, когда ее глаза встречаются с моими. Ее ресницы потемнели от макияжа, контрастируя с ярко-голубым цветом ее взгляда. Мягкие серебристые волны рассыпаются по плечам и падают на лицо, и у меня возникает внезапное и назойливое желание убрать пряди с ее глаз, хотя бы для того, чтобы лучше их разглядеть.
— Да, к сожалению, я это уже знаю. — Ее мягкая улыбка полностью контрастирует с резкостью ее взгляда.
Мы переводим взгляд на большие двери, когда они со стоном открываются, и мое внимание теперь приковано к отцу и матери, проходящим через них. Нет, через них идут король и королева, выглядящие совершенно соответствующе. Они сверкают в лучах солнца, льющегося из огромных окон, окружающих тронный зал, свет отражается от их корон и драгоценностей, когда они идут к столу. Я уже привык к этой формальности: король в изысканном костюме, королева в элегантном платье. Отец выглядит строгим и суровым, а мать — безмятежной, с сияющей улыбкой.
За ними следует Китт, выглядящий непринужденно и в то же время как будущий король. Его взгляд находит мой, а затем перебегает на Пэйдин, на губах которого играет знакомая улыбка. Он занимает место рядом со мной, пока король выдвигает один из тяжелых деревянных стульев для своей королевы.
— Добро пожаловать на шестое Испытание Чистки, — провозглашает он, опускаясь за стол.
Мать убирает с глаз прядь черных волос и говорит: — Поздравляю всех вас с тем, что вы попали сюда.
— Для меня большая честь быть избранным, — говорит отец. — Это честь для вашего королевства, вашей семьи и вас самих. — Он повторяет слова, которые вбивались мне в голову с тех пор, как я их еще не понимал. — Я советую вам потратить время на подготовку к Испытаниям. Никогда не знаешь, что тебе могут подкинуть. — Его взгляд остановился на мне, безмолвно и не слишком деликатно напоминая о моей миссии победить. — Оставшееся время до первого Испытания, а также каждую неделю между последующими я настоятельно рекомендую использовать для тренировок.
И смотреть, как тренируются ваши противники.
Я почти вижу невысказанные слова в его глазах. Знание того, как дерутся ваши соперники, умение читать их движения и маневры может стать разницей между жизнью и смертью.
— А также отработка танцевальных движений! — тепло говорит мать, которой балы всегда нравились гораздо больше, чем кровопролитие на Испытаниях.
Отец улыбается жене. Это искренний жест, который он делает только ей. — Хватит говорить об Испытаниях. Давайте поедим.
И тут начинается шествие слуг, которые несут к столу дымящиеся подносы. Перед нами десятки блюд, доверху набитых едой. Приправленная индейка и груды фасоли выкладываются на тарелки. Гейл сама выносит поднос с липкими булочками и ставит их перед нами с Киттом, чтобы подразнить нас двоих. Я быстро подмигиваю ей, когда она уходит, закатывая глаза.
Мы с Киттом болтаем без умолку, передавая друг другу подносы с едой и отгоняя слуг, когда они предлагают нам прислуживать. Я как раз укладываю индейку на тарелку, когда мой взгляд натыкается на Пэйдин, неподвижно сидящую напротив меня. Ее челюсть плотно сжата, как будто она изо всех сил старается не дать ей разжаться. С любопытством я смотрю через стол на Геру, у которой на лице такое же выражение благоговения. Даже Эйс, который, казалось, был в лучшем положении из троих, не может удержаться и молча смотрит на количество еды, поставленной перед нами.
Мой взгляд снова скользит к Пэйдин, которая слишком занята морганием, чтобы утруждать себя едой. Я могу только представить, что творится у нее в голове. Наверное, что-то вроде отвращения к тому, как много еды мы тратим впустую, в то время как ей едва хватало на выживание. Когда я смотрю на замаскированный гнев, растущий на ее лице, что-то подсказывает мне, что она предпочтет сегодня голодать.
А этого делать нельзя.
То, что мы соревнуемся друг с другом, не означает, что я хочу победить ее по умолчанию, потому что она умрет от голода. Поэтому я накалываю вилкой кусок индейки, протягиваю руку через стол и кладу его ей на тарелку.
Ее глаза переходят на мои, на лице — нечто среднее между раздражением и шоком. — Ты любишь фасоль? — небрежно спрашиваю я, а когда она не отвечает, все равно кладу ей на тарелку. — Что ж, думаю, узнаем.
Я наклоняюсь над столом, добавляя картофель к растущей куче еды на ее тарелке, и бормочу: — Ты тоже будешь заставлять меня кормить тебя с ложечки или ты сама справишься? — При этом я улыбаюсь ей так, что ей, несомненно, захочется бросить свои бобы и ударить меня по лицу.
Ее глаза горят, как синее пламя, практически ругая меня взглядом. Но, как я и предполагал, она нехотя берет вилку и запихивает в рот несколько бобов, не сводя с меня взгляда. Я откинулся на стуле и усмехнулся. Она видела по моим глазам, что я буду кормить ее с ложечки, если она не начнет есть, и она ни за что на свете не позволит этому случиться.
Следующие несколько минут были наполнены звоном столового серебра и разрозненными разговорами. Блэр поворачивается к нам с Киттом и говорит о Чума знает чем. В общем, Китт гораздо лучше меня, и особенно когда дело касается ее. Он болтает без умолку, а я вместо этого предлагаю свое внимание еде, лежащей передо мной.
Внезапно сквозь шум разговора прорывается голос отца. — Так, — я поднимаю глаза и вижу, что он заинтригованно смотрит на Пэйдин, — это и есть та девушка, которая спасла тебя в переулке?
Только после того, как ограбила меня.
Я чувствую, как все взгляды устремляются на нас, все прислушиваются к разговору. Пэйдин ын аккуратно опускает вилку и смотрит на короля с таким напряжением во взгляде, что она ненадолго напоминает мне Блэр. В ее взгляде сквозит какая-то эмоция — эмоция, которую она пытается скрыть. У меня нет времени, чтобы попытаться расшифровать ее, прежде чем она в мгновение ока превращает свои черты в нейтральные.
— Да, я спасла ему жизнь. Не так ли, Ваше Высочество? — Она обращает свой взор на меня, ее улыбка превращается в вызов.
— Значит, ты все-таки знаешь мой титул. — В моих словах звучит сарказм, а в уголках губ играет улыбка. — Знаешь, я не был уверен. Ведь там, в переулке, ты называла меня совсем по-другому.
Она улыбается во все зубы. — Я уверена, что то, как я тебя назвала, было оправдано. — Пауза. — И точно. — Улыбка. — И заслуженно.
Наглый ублюдок.
Ее глаза, ее улыбка, ее тон — все в ней кричит об этих двух словах. Кричит о титуле, который она мне присвоила.
— И какой у тебя был титул? Серебряный Спаситель? — Я тихонько смеюсь. — Подходит. Я знаю, как ты любишь серебро.
Холодная улыбка Пэйдин померкла, когда она поняла смысл моих слов.
Она раздражена. Меня это забавляет.
Чувства матери явно отражают чувства Пэйдин, потому что она бросает на меня взгляд, а потом говорит: — Спасибо, Пэйдин, что помогла Каю. Это не прошло незамеченным ни для нас, ни для людей — они хотели видеть тебя на Испытаниях. — Пэйдин наклоняет голову и мягко улыбается ей, хотя улыбка и не достигает ее глаз.
При звуке голоса отца улыбка дрогнула. — Должен сказать, что я никогда раньше не встречал экстрасенсов. — Он с любопытством смотрит на нее. — Твои способности... интригуют.
Пэйдин расслабляется и облегченно смеется. — Да, мой отец сказал, что это редкий, но небольшой дар, которым обладают не многие Приземленные. Полагаю, наиболее полезной частью моей способности является то, что я не подвержена влиянию Глушителей, как и ваш сын, похоже. — Прядь серебристых волос падает ей на глаза, и она рассеянно заправляет ее за ухо, пока остальные за столом возвращаются к своим предыдущим разговорам, видимо, им надоело слушать этот.
— Ах, да, твой отец. Адам Грей был великим Целителем. Очень образованным человеком, — задумчиво говорит отец.
Пэйдин застывает на своем месте. — Вы, — прочищает она горло, — вы знали моего отца?
— Да, знал. Он приезжал во дворец в сезон лихорадки, чтобы помочь нашим придворным лекарям, когда пациентов было слишком много.
Пэйдин кивает. — Да, я помню, что он делал это каждую зиму.
Их разговор прерывается, когда в комнату вваливаются слуги, чтобы убрать посуду. Они снуют вокруг стола, хватают тарелки и столовое серебро и исчезают в коридоре, оставляя после себя безупречно чистый стол.
Отец и мать встают как один. — Отдыхайте, Элитные. Завтра начнутся ваши тренировки. — С последними словами короля они поворачиваются и выходят из парадных дверей.
Проходит несколько тактов тишины, прежде чем стулья заскрежетали по мраморному полу, и все встали на ноги. Трое Имперцев направляются к новеньким Элитным, готовые сопроводить их в их комнаты.
Я наблюдаю, как молодой рыжеволосый охранник с ухмылкой подходит к Пэйдин. — И вдруг, не успев остановиться, я делаю шаг между ними. — Дальше я сам.
Он смотрит на меня в замешательстве. — Сэр, я должен сопровождать...
— Я в курсе. И я вполне могу проследить за тем, чтобы она добралась до своей комнаты, вы согласны?
— Да, Ваше Величество. — И с этими словами он склоняет голову в сторону Пэйдин, прежде чем выйти из комнаты.
Я сам смотрю на нее, и выражение растерянности на ее лице отражает выражение лица мальчика. Затем я поворачиваюсь и выхожу за дверь, не дожидаясь, пока она меня догонит. Она хмыкает, а за спиной раздается быстрый щелчок ее сапог на каблуках.
— С чего вдруг такое желание быть джентльменом? — сухо спрашивает она сзади. Я останавливаюсь и кручусь на каблуке, наблюдая за ней, пока она идет ко мне, и мой взгляд ненадолго останавливается на ней.
— Не привыкай к этому, — говорю я с быстрой ухмылкой. — Так получилось, что моя комната находится напротив твоей, так что я могу побыть джентльменом хоть раз.
Я засунул руки в карманы, и мы снова начали идти, на этот раз с ней рядом. — А почему принц должен жить в крыле дворца для участников?
— Ну, если ты не заметила, я тоже участвую в Испытаниях.
Она разражается беззлобным смехом. — Да, я случайно заметила. Но я думала, что принц должен иметь какую-то величественную комнату, полную слуг, которые ждут его с рук до ног? — Ее вопрос звучит обвиняюще, в прекрасных словах звучит яд.
— О, не волнуйся, у меня тоже есть такая, — холодно отвечаю я, слыша, как она насмехается рядом со мной. Она права лишь отчасти. У меня действительно есть парадная комната, хотя я и не позволяю слугам ждать меня. — Все участники должны иметь одинаковые условия проживания до и во время Испытаний. Таким образом, никто не сможет обвинить другого в предпочтении или преимуществе.
Мы останавливаемся возле ее комнаты, и она поворачивается ко мне лицом. Кажется, что она снова может рассмеяться, но когда она говорит, в ее словах звучит горечь. — Если мы все живем в одинаковых комнатах, это не значит, что у других нет преимуществ.
Я молчу, размышляя над ее словами. Если бы я был обычным человеком, брошенным на Испытания, против одних из самых сильных способностей, которыми могут обладать Элитные, я не сомневаюсь, что чувствовал бы себя иначе. Ее сила — это не то, что она может использовать в качестве оружия, как все мы. Она вынуждена полагаться на свои силы, а не на силу способности.
Я вдруг вспомнил, как она сражалась с Глушителем, такая опытная и уверенная в себе. Возможно, у нее больше шансов выжить в этих играх, чем она сама себе приписывает.
Я наблюдаю, как она переводит взгляд с моего плеча на дверь, которую я сейчас загораживаю. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, привлекая мое внимание к заживающей трещине на ее нижней губе.
По какому-то импульсу, который я никак не могу проигнорировать, я ловлю ее за подбородок и поднимаю ее лицо к своему. Она слишком ошеломлена, чтобы двигаться, и я этим пользуюсь. — Я бы подумал, что ты сможешь избежать такого прямого удара. Видимо, ты не такой опытный боец, как я думал. — Я пожимаю плечами и наклоняю ее голову к свету, небрежно рассматривая сердитый порез на ее губе.
О, но она уже не стоит ошеломленная, неподвижная и молчаливая.
Одним быстрым движением она хватает мое запястье под подбородком и рывком выкручивает его наружу, посылая стреляющую боль по моей руке. Затем она хватает меня за рубашку и прижимает к стене. Свободной рукой она находит кинжал, пристегнутый к моему бедру, и вытаскивает его, приставляя острое лезвие к моему горлу.
— Хочешь узнать, насколько я искусный боец? — Она холодно смотрит на меня, в ее глазах пляшет веселье от того, в какой ситуации я сейчас нахожусь. Ей нравится вид принца, прижатого к стене. И не просто принца, а будущего Энфорсера.
Я прислоняюсь к прохладному камню и мрачно усмехаюсь, небрежно засунув руки в карманы. Но она лишь сильнее прижимает лезвие к моему горлу, угрожая пустить кровь.
Злобная, маленькая штучка, не правда ли?
— Осторожно, Ваше Высочество. Я бы не хотела пролить королевскую кровь. — Она насмехается надо мной, и это восхитительная попытка.
Я наклоняюсь к ней, позволяя острой стали собственного клинка вгрызться в мое горло, прочертив тонкую линию горячей крови. — Осторожно, дорогая. Ты забыла, что проливать кровь — это то, что я делаю лучше всего.
Мы смотрим друг на друга.
Она смотрит на меня с выражением, которое я не могу разобрать, но быстро оправляется, легко уводя разговор в сторону. — Один из ваших Имперцев сделал со мной вот это. — Она разжимает кулак и проводит им по губам. — Кстати говоря, ты когда-нибудь спрашивал его обо мне? Уверена, ему есть что рассказать.
Я спрашивал, и он рассказал. После разговора с каждым Имперцем, назначенным на утреннюю ротацию, один из них упомянул о своей недавней встрече с Экстрасенсом. Презрение этого человека к Пэйдин было более чем очевидно, когда он пересказал, что она почувствовала от него.
И все же он не упомянул, как ударил ее.
Возможно, я избавлю его от одной из рук, чтобы у него больше никогда не было возможности опустить ее на женщину.
— Да, я с ним разговаривал, — тихо сказал я. — Хотя, похоже, в ближайшем будущем нам предстоит еще один разговор. — Ее глаза скользят по моему лицу, заставляя меня чувствовать ненормальную и раздражающую тревогу под ее взглядом. Я прочищаю горло и опускаю взгляд на нож, который она все еще крепко держит у моей шеи. — Мне казалось, мы выяснили, что ты знаешь, кто я, верно? — При этих словах уголок моих губ искривляется, и я вспоминаю нашу встречу в переулке. Когда я прижал ее к стене.
— Да, — говорит она, теперь уже так близко ко мне, что я могу изучить все оттенки синего в ее глазах. — Я уже говорила это раньше и скажу еще раз. Самоуверенный ублюдок?
Я смеюсь, только заставляя кинжал еще глубже вонзиться в мою плоть.
— Кроме того, неважно, кто ты. — Ее взгляд ненадолго падает на пол, а затем возвращается ко мне. — Сейчас мы соревнуемся друг с другом. Никакого фаворитизма, помнишь? Ты сам это сказал.
Отлично. Я подыграю.
Я вынимаю руку из кармана и медленно тянусь к ее спине, не сводя с нее взгляда. Она смотрит на меня, на ее лице написано замешательство, хотя она крепко держит нож. Мы оба знаем, что она не перережет мне горло, поэтому я ничуть не волнуюсь, продолжая заводить руку за спину, пока мои пальцы не наткнулись на холодную рукоятку кинжала, запрятанного в пояс ее брюк.
Я знал, что он там, видел, как солнце сверкнуло на серебряной рукояти, когда она встала из-за обеденного стола, повернувшись ко мне спиной.
Улыбаясь ей, я медленно вытащил кинжал, и мои пальцы коротко коснулись ее поясницы. Мне кажется, я слышу, как слабый вздох проносится мимо ее губ, когда я прижимаю ее собственный нож к ее горлу, зеркально повторяя то, что она делает со мной.
— Ты права. Теперь мы соревнуемся друг с другом. — Я тихонько смеюсь. — Думаю, тогда мне лучше начать стараться.
Мы долго смотрим друг на друга. Ее взгляд непоколебим, он напоминает мне спокойный океан, затишье перед бурей. — Попомни мои слова, принц, я стану твоей погибелью.
Я наклоняюсь к ней, не обращая внимания на нож, приставленный к моему горлу, и бормочу: — О, дорогая, я с нетерпением жду этого.
Проходит слишком много времени.
И вот...
Медленно, с удивлением, она опускает нож от моего горла.
Я тоже опускаю свой кинжал и вкладываю его в ее ожидающую, протянутую руку. Она делает движение, чтобы отстраниться, уйти от меня и от этого разговора, но я ловлю ее за запястье. Она замирает от моего прикосновения, и мои глаза встречаются с ее глазами, когда я подношу ее руку с зажатым в ней ножом к своей груди. Лезвие, обагренное моей кровью, касается ткани моей рубашки, и костяшки ее пальцев касаются моей груди, когда я вытираю ее кинжал.
— Вот тебе и не пролитая королевская кровь, — вздыхаю я.
Она медленно выдыхает. — Рано или поздно это должно было случиться.
— Значит, я должен привыкнуть к этому?
— Тебе следует этого ожидать.
Я улыбаюсь. — Тогда я с нетерпением жду нашей следующей встречи.
Я подмигиваю, и она закатывает глаза, после чего вставляет мой кинжал обратно в ножны и возвращает свой собственный в пояс брюк. Затем она проскакивает мимо моей руки и направляется к своей двери.
— Всегда рад, — говорю я, направляясь в свою комнату через коридор.
— К сожалению, боюсь, что не могу сказать того же. — Я вижу вспышку ухмылки, прежде чем она заходит в свою комнату и закрывает за собой дверь.
Как только я оказываюсь по ту сторону собственной двери, я начинаю вышагивать по комнате, которая, так уж получилось, находится прямо напротив ее. Пальцы тянутся к шее, ощущая липкое тепло моей крови.
Эта девушка может стать моей смертью. В буквальном смысле.
Глава 13
Пэйдин
Пот катится по моему лбу и цепляется за ресницы.
Я не в форме.
После трех долгих дней тренировок мое тело болит и кричит, чтобы я остановилась. Годы жизни на улицах дали о себе знать, и я стала слабее, чем думала, несмотря на то, что регулярно бегала от Имперцев и карабкалась по дымоходам.
Я опускаю голову и подношу подол своего испачканного танка к глазам, с одышкой вытирая бисеринки пота с лица. Я грязная. И, к сожалению, это самое нормальное ощущение с тех пор, как я прибыла во дворец.
Передо мной возвышается высокое дерево с мягкой обивкой, на грубых подушках, обмотанных вокруг ствола, все еще видны вмятины от моих кулаков. Я уже несколько часов нахожусь в тренировочном дворе, вместе с другими участниками выполняю различные упражнения или участвую в спаррингах друг с другом.
Двор совсем не похож на грубый, грязный ринг, на котором я выросла. Я поворачиваюсь и прислоняюсь к мягкому дереву, окидывая взглядом дюжину больших рингов, усеявших травянистый двор, где сейчас находится большинство моих соперников.
Широкие деревянные стеллажи, заполненные оружием и щитами, новыми и ждущими своего применения, сопровождают каждый из рингов. Я никогда не видела ничего подобного. Столько оружия в моем распоряжении. Столько оружия пропадает зря.
Мой взгляд скользит по тренировочному двору. Куда бы я ни посмотрела, мои товарищи по соревнованиям тренируются, разминаются, щадят друг друга, такие же грязные и мокрые от пота, как и я. Похоже, все они пока избегают тренировок с использованием своих способностей, ожидая, что их способности будут продемонстрированы на интервью.
Одна только мысль об этом заставляет меня с тревогой крутить кольцо на большом пальце. Завтра в это время мы будем демонстрировать свои способности королевству Илья, пытаясь завоевать их расположение. Из того немногого, что я узнала от Элли, следует, что на интервью народ выбирает, кого поддержать на Испытаниях. Это время для Элитных показать свою силу, рассказать о себе и попытаться завоевать голоса людей.
Именно это мне и нужно сделать: привлечь людей на свою сторону. Они играют важную роль в этих извращенных играх, и чем больше голосов получает участник, тем больше это повышает его рейтинг.
Я вздыхаю и вдыхаю влажный воздух, пахнущий свежей травой, грязью и более чем легким запахом пота. Я чувствую облегчение от того, что тренируюсь, от того, что делаю что-то своими руками, чтобы не отвлекаться на опасные пагубные мысли. Например, о Испытаниях и возможности — вероятности — моей скорой смерти.
От этих мыслей меня оторвал взгляд на загорелую кожу. Под лучами полуденного солнца мальчики уже давно сбросили свои потные рубашки. И это, мягко говоря, раздражает... отвлекает.
Китт и Кай обходят друг друга по кругу, улыбаясь и обмениваясь словами, похоже, что они проводят словесный спарринг, прежде чем приступить к физическому. Братья выглядят комфортно и довольными моментом, проведенным вместе.
Хотя будущий король не участвует в Испытаниях, это не мешает ему тренироваться и есть с нами, как будто он один из них. Я держусь на расстоянии и от братьев, и от других своих конкурентов, хотя напряжение между нами только растет с каждым днем.
Мой взгляд снова возвращается к мальчикам, прослеживая одинаковую темную татуировку, расположенную прямо над их сердцами. Даже с такого расстояния я могу различить символ силы Ильи, выгравированный на их коже.
Сам герб прост и состоит из толстых вихрей, соединенных в боковой ромб. Предположительно, он символизирует различные силы и их совместную работу, а также четыре достопримечательности, которые окружают Илью. На севере — гора Плюммет, на западе — море Мелководье, на востоке — пустыня Скорчи, на юге — лес Шепот — все это вместе образует ромб вокруг города.
Я моргаю и отвожу глаза от братьев, а затем снова поворачиваюсь к дереву, внезапно почувствовав желание снова ударить по чему-нибудь. Я кручусь и наношу сильный удар ногой по толстым подушечкам, раздается удовлетворительный стук. Пот стекает по телу ручейками, даже после того, как я разделась до тонкой майки, которая теперь влажная и неудобно прижимается ко мне. Тонкие черные брюки раскалились на солнце, и я закатываю их почти до колен, испытывая искушение сорвать с себя эти чертовы штуки.
Я бью по матовому дереву до красноты и сырости в костяшках пальцев, а затем прислоняюсь потным лбом к подушке, слегка задыхаясь. Коврик заглушает мой стон, и я заставляю себя пройти к ближайшему стеллажу с оружием.
Мои пальцы танцуют по красивым метательным ножам, невинно лежащим на стеллаже. Гладкость, острота этих ножей вызывают у меня желание бросить их. Я переключаю свое внимание на мишень в десяти ярдах впереди меня и начинаю закапывать несколько ножей глубоко в шершавое дерево. Я вхожу в ритм, позволяя своему телу расслабиться с каждым броском ножа. Я чувствую себя сосредоточенной. Я чувствую оцепенение.
Я пропустила это.
Я позволила своим мыслям блуждать, наблюдая за тем, как ножи достигают своей цели. Вдруг я снова стою на заднем дворе и бросаю маленькие, ничтожные ножи в шершавую кору дерева. Мой отец шагает позади меня, засыпая меня вопросами. Вопросы о том, что меня окружает, о том, что я должна заметить в считанные секунды, даже когда мой разум сосредоточен на том, чтобы лезвия вонзились в цель.
Я почти слышу шаги отца по грязи позади меня.
Знакомый звук ножа, рассекающего воздух, заставляет меня инстинктивно пригнуться, почувствовать шепот лезвия над головой и поднять голову, чтобы увидеть, как оно вонзается в цель.
Прекрасный бросок.
Но я слишком зла, чтобы восхищаться им. Я выпрямляюсь во весь рост и поворачиваюсь на каблуках, не сводя глаз с серых в нескольких ярдах от меня.
Он — идеальный образчик невинности: руки в карманах, волосы взъерошены ветерком, на губах ленивая ухмылка. — Хорошие рефлексы, Грей.
Этот наглый сукин сын…
— Да что с тобой такое? — Я топаю к Каю, сокращая расстояние между нами в считанные секунды. — А что, если бы я не увернулась, а?
Он пожимает плечами. Пожимает плечами. — Тогда бы у меня было меньше поводов для беспокойства.
— Значит, ты признаешь, что я представляю для тебя угрозу?
— Я никогда этого не говорил.
— Но ты подразумевал это.
— Не льсти себе.
Моя грудь вздымается, когда я выдерживаю его взгляд. Единственная ямочка появляется, когда он смотрит на меня сверху вниз, уголок его рта приподнимается в усмешке. И вместе с этим желание ударить его только растет.
— Я знал, что ты уклонишься, Грей, — бормочет он, его губы дергаются при упоминании моей фамилии. Дрожь пробегает по моей спине, несмотря на то, что солнце светит мне в спину, когда он наклоняется еще ближе, чтобы прошептать что-то мне на ухо.
Но я так и не узнаю, что именно он хотел сказать.
Укол боли пронзает мое ухо, и я в шоке дергаюсь. Я слышу стук ножа, попавшего в цель позади нас, и, подняв голову из-за плеча Кая, вижу Блэр с протянутой рукой. Ухмылка кривит ее красные губы, а темные глаза мечутся между мной и Каем.
Я протягиваю руку к раковине уха, и мои пальцы быстро покрываются липкой кровью. Она послала нож в цель, но не раньше, чем он оставил свой след на мне.
Она порезала меня. Намеренно.
На челюсти Кая проступает мускул — единственный признак его вспыльчивости. Он продолжает нависать надо мной, отказываясь повернуться к Блэр и наполовину закрывая меня от нее своим телом.
— Территориальные, да, Блэр? — говорю я, переводя взгляд с Кая на ее пылающий взгляд. Ей явно не нравилось, что принц уделяет внимание кому-то другому, даже если это внимание заключается в том, что он бросает нож мне в голову. Может быть, ей это нравится?
Она игнорирует мой вопрос, голос самодовольный. — Просто решила пометить свою цель, пока не начались Испытания.
А затем она поворачивается на пятках и уходит, оставляя меня смотреть ей вслед. Я сглотнула, чувствуя себя меньше и слабее, чем когда-либо прежде. Демонстрация Блэр стала напоминанием о том, как легко любой из этих Элитных может покончить с моей жизнью Обыкновенной.
Она пометила меня.
— У тебя кровь в волосах, дорогая.
Я перевела взгляд на Кая, все еще нависающего надо мной и оценивающего мою рану своим пронзительным взглядом. Я потянулась вверх, собираясь заправить волосы за окровавленное ухо, но его рука поймала мое запястье.
— Не надо, — вздыхает он, поглаживая мозоли на моей коже, когда подносит мою руку к лицу и кивает на окровавленные пальцы. — Если только ты не хочешь добавить больше крови в свои волосы?
Я стараюсь не смотреть на него, и от этого его ухмылка только усиливается. — Почему ты...?
— Веду себя как джентльмен? — закончил он за меня, вздохнув, как будто сам не знает ответа. — Скажем так, я знаю, как трудно отмыть кровь с волос, так что я не завидую твоему нынешнему положению. — Его глаза блуждают по моей жгучей ране и крови, которая, как я чувствую, капает из нее. Затем он опускает мое запястье и осторожно заправляет волосы мне за ухо, бормоча: — Ты наводишь беспорядок, Грей.
Я моргаю на него, смутно задаваясь вопросом, не от такой ли неглубокой раны я потеряла достаточно крови, чтобы у меня начались галлюцинации. Наверное, что-то ужасно не так, потому что будущий Энфорсер просто аккуратно заправил волосы мне за ухо, чтобы они не стали еще более кровавым, чем уже есть.
— Повернись.
Эта команда возвращает меня к реальности.
А вот и тот самый будущий Энфорсер.
Он выжидательно поднимает брови, ожидая, что я подчинюсь приказу. Вместо этого из моего рта вылетают слова: — И зачем мне это делать?
Его голос ровный. — Потому что я тебе так сказал.
— И это должно что-то значить для меня?
Я играю в очень, очень опасную игру.
Он расплывается в улыбке. — Отлично. — А потом он внезапно оказывается у меня за спиной и бормочет: — Упрямая, маленькая штучка.
Грубые пальцы касаются моего затылка.
У меня перехватывает дыхание, когда он небрежно берет мои волосы в руки, убирая пряди с моего лица и прочь от окровавленного уха. — Что ты...? — Я замираю, чувствуя, как он осторожно плетет узор. — Ты... заплетаешь мне волосы?
— Почему ты так удивлена? — просто спрашивает он, не замечая, что мой рот открыт от шока. В его голосе звучит наглый вызов: — Тебе что, нужно, чтобы я научил тебя этому?
— Нет, мне не нужно, чтобы ты учил... — я делаю паузу, переводя дыхание. — Откуда ты вообще знаешь, как заплетать косы?
Он издает смешок, от которого волосы у меня на затылке встают дыбом. — Ты так говоришь, как будто это должно быть сложно.
На мгновение мы замолчали, и от прикосновения его пальцев к моей спине я замерла. Я прочищаю горло. — Ты же говорил мне, чтобы я не привыкала к тому, что ты джентльмен?
Я практически слышу ухмылку в его голосе, когда он говорит: — И я по-прежнему остаюсь при своем мнении.
— Тогда зачем ты это делаешь?
Он вздыхает. Пальцы опускаются на мою руку, и я чуть не подпрыгиваю от неожиданности, когда он проводит по мозолям. Они останавливаются на ремешке, обернутом вокруг моего запястья, а затемсоскальзывают с него и начинают закреплять мои волосы.
— Вот так, — говорит он, переступая с ноги на ногу и перекидывая длинную косу через мое плечо. Затем он перетягивает ее, любуясь своей работой с улыбкой, на которой видны его ямочки.
Я опускаю взгляд на косу и сдерживаю фырканье при виде нескольких торчащих прядей. — Я думала, для тебя это не сложно? — Я смеюсь: — Ты ведь знаешь, что в косу должны попасть все волосы, верно?
— Странный способ поблагодарить, но, полагаю, это лучшее, что я могу от тебя получить. — Он наклонился ближе, губы приподнялись в насмешливой ухмылке. — Может быть, если ты не хочешь, чтобы я научил тебя заплетать косы, ты подумаешь о том, чтобы я научил тебя хорошим манерам.
Я чуть не давлюсь от смеха при мысли о том, что будущий Энфорсер будет учить меня манерам. Его глаза скользнули по моему уху, прежде чем он сделал шаг в сторону, засунув руки в карманы. — Тебе стоит подлечить это перед завтрашними интервью, — говорит он, кивая на мою рану. — Мы бы не хотели, чтобы на тебе остался шрам от метки Блэр.
Внезапный укол в этих словах на мгновение ошеломляет меня, пока я изучаю его в нарастающей тишине. — Нет, — наконец выдавливаю я, — мы бы этого не хотели.
Его взгляд снова окидывает меня, прежде чем он поворачивается и с ухмылкой бросает через плечо. — Удачи тебе завтра, Грей.
Я не пытаюсь сдержать улыбку. — Если бы у меня были хоть какие-то манеры, я бы тоже пожелала тебе удачи, принц. Но ты уже сообщил мне, что у меня их нет.
Он смеется, и этот звук пробирает меня по позвоночнику, пока он продолжает удаляться. Без него, чтобы отвлечь меня, мое ухо яростно щиплет, когда я начинаю свой путь обратно в замок с одной мыслью, занимающей меня.
Он так и не ответил на мой вопрос.
Глава 14
Пэйдин
Прохладная сталь отцовского перстня мало успокаивает меня, когда я кручу его на большом пальце.
Нежные пальцы скользят по моим волосам, закалывая и вытягивая беспорядочные пряди. Между успокаивающими прикосновениями Элли и мягкой скамеечкой, на которой я сейчас сижу, мои опущенные веки грозят снова погрузить меня в беспокойный сон, несмотря на то, что в голове у меня все перевернулось. Элли, видимо, видит, что на моем лице написано беспокойство и усталость, потому что сочувственно улыбается мне в зеркале. — Как ты себя чувствуешь? Ну, знаешь, насчет интервью?
Постоянное вращение моего кольца не замедляется, а нервы не успокаиваются. — Ну, я понятия не имею, чего ожидать. И если все пройдет плохо... — Я замолкаю, когда Элли кивает мне в зеркале, не нуждаясь в том, чтобы я заканчивал эту мысль.
— Не думай об этом слишком много. Все будет хорошо, — уверяет она, продолжая закреплять мои волосы. — Кроме того, люди не перестают говорить о Серебряном Спасителе.
Серебряный Спаситель.
Я чуть не рассмеялась, услышав это прозвище. Если бы они действительно знали, почему я смогла остановить Глушителя, они бы больше не называли меня спасителем. Да и вообще, они бы не называли меня никак, потому что я стала бы очередным мертвым Обыкновенным, не заслуживающим ни имени, ни звания, ни памяти.
Когда Элли заканчивает работу, на затылке у меня сидит элегантный низкий пучок, сверкающие шпильки удерживают его на месте, а серебряные колечки окружают мое напудренное лицо и потемневшие ресницы.
После долгих раздумий мы остановились на светло-голубом платье без рукавов. Элегантное, но не слишком кричащее. — Тебе нужно произвести хорошее впечатление, и я думаю, что это платье подойдет, — с улыбкой говорит Элли. Как только я в него облачилась, меня потащили к зеркалу, чтобы Элли могла полюбоваться на свою работу. Прическа, макияж, голубое платье, облегающее мое тело, — я выгляжу так, будто мне здесь самое место. Как будто я не спала на улице последние пять лет своей жизни.
Стук в дверь пугает меня настолько, что я перестаю смотреть на свое отражение. — Ты готова?
Ленни ждет за дверью, когда Элли выталкивает меня в коридор, и я украдкой бросаю на него робкий взгляд, прежде чем скрыться в своей комнате. Он легко улыбается мне и ведет нас обратно к главным массивным дверям замка и в залитый солнцем внутренний двор.
Мы не одни. Большинство других участников напряженно переговариваются между собой, а остальные медленно выходят из замка. Вскоре мимо проносятся Имперцы, присоединяясь к нашей группе, стоящей в бездействии.
— Что происходит? — спрашиваю я у Ленни, все еще стоящего рядом со мной.
— Мы, — он жестом указал на своих товарищей-Имперцев, — провожаем вас всех к Чаше.
Мой взгляд перемещается на громоздкое сооружение, безобидно стоящее неподалеку. Я никогда раньше не была на интервью с участниками, поэтому не имела удовольствия оказаться на трибунах арены вместе с тысячами других ильинцев. Свое неоригинальное название она получила из-за наклонной, чашеобразной формы большого стадиона, на который я никогда не думала, что попаду.
Группа в легком темпе движется к Чаше, Имперцы обступают нас со всех сторон. До дворца меньше мили, и я с полным удовлетворением изучаю окружающую обстановку, пока мы идем по гравийной дорожке. Над нами нависают поникшие деревья, странно очаровывая тем, как солнце проникает сквозь их листву и заливает землю под ними тусклым светом. Ветви усеяны яркими белыми и светло-розовыми цветами, несколько из них порхают вниз, усыпая дорожку лепестками.
Я опускаюсь в конец группы и наблюдаю за своими соперниками, которые шагают впереди меня. Все мальчики одеты в зауженные брюки и цветные рубашки на пуговицах, а девочки — в элегантные, но простые платья.
Брэкстон и Сэйди говорят на повышенных тонах с нерешительными улыбками, а Энди то и дело высовывает ногу, чтобы зацепить лодыжку Джекса, отчего тот спотыкается, а она хихикает. Я перевожу взгляд на Геру, которая спокойно смотрит вокруг, с благоговением разглядывая туннель из деревьев, ограждающий тропинку. Эйс, напротив, задрал нос так высоко в воздух, что я сомневаюсь, что он вообще видит, что перед ним.
Наконец, мой взгляд останавливается на двух высоких фигурах, идущих впереди группы. Китт и Кай тихонько хихикают — похоже, это обычное явление, когда они вместе. И снова будущий король сливается с участниками, заставляя меня ненадолго задуматься о том, не желает ли он участвовать в этих извращенных Испытаниях.
Блэр вклинивается между двумя братьями, смеясь над чем-то, сказанным одним из них. Ее сиреневые волосы и переливающееся темно-сиреневое платье блестят на солнце, создавая иллюзию, что она постоянно находится в свете прожекторов. Она использует любой повод, чтобы прикоснуться к мальчикам, что делает ее совсем не незаметной. Она знает, чего хочет, и ясно, что это один из них. Я почти восхищаюсь ее стойкостью.
Я иду молча, наблюдая за тем, как розовые лепестки падают с деревьев и опускаются на землю под легким дуновением ветерка.
— Я вижу, ты нашла, что надеть.
Глубокий голос рядом со мной заставляет меня подпрыгнуть, и я ругаюсь про себя, увидев рядом с собой будущего короля. Он хихикает, глядя на мое ошеломленное лицо, и я борюсь с желанием оттолкнуть его за то, что он так меня напугал. Я делаю глубокий вдох, прежде чем встретиться с его зеленым взглядом, цвет которого совпадает с цветом листьев, висящих над нами, с цветом глаз его отца.
Глаза короля.
От внезапного осознания этого я пошатываюсь. Я заставляю себя проглотить отвращение к этому человеку и к коррумпированному королевству, которым он будет править по примеру своего отца. Глубоко вздохнув, я напоминаю себе, что нужно быть вежливой, учтивой.
Играть роль.
— Да, но я не могу присвоить себе все заслуги. — Я опускаю взгляд на свое светло-голубое платье, развевающееся на легком ветерке. — Я должна поблагодарить за это Элли.
— Ах, да. — Будущий король дразняще ухмыльнулся, чем привел меня в изумление. — Элли, та самая служанка, которая, как ты утверждала, тебе не нужна?
— Она самая, — сухо отвечаю я. — Знаешь, я думала, что нравлюсь ей, но, похоже, она хочет помучить меня этими туфлями. — Я уже чувствую, как мои ноги начинают покрываться мозолями в слишком тесных седлах с ремешками, которые Элли настояла на том, чтобы я надела.
Он снова смеется, яркий и заразительный звук, который заставляет меня волноваться. — Я не завидую тебе и тем мозолям, которые у тебя, скорее всего, появятся. — Небольшая улыбка кривит его губы, когда он делает жест в мою сторону. — Но, тем не менее, тебе идет.
— Спасибо... — Эти слова прозвучали скорее как вопрос, чем я предполагала.
Я всегда предполагала, что будущий король будет холодным и расчетливым — по крайней мере, похожим на своего брата. Но Китт кажется совершенно противоположным, что приводит меня в замешательство, учитывая, кто его отец и что его ждет в будущем.
Задумавшись, я поднимаю голову и вижу, как гигантский силуэт Чаши приближается, ожидая нас в конце древесного туннеля. Она огромна. Кроме замка, я никогда не видела такого большого сооружения.
Я чувствую, как что-то приземляется мне на макушку, и практически выпрыгиваю из кожи. Китт заливисто смеется, протягивает руку и выдергивает эту штуку из моих волос, отчего я вздрагиваю. Это действие не осталось незамеченным, и он озабоченно сморщил брови.
Я не очень хорошо играю роль.
Вытирая лицо от беспокойства, которое, я уверена, написано на нем, я пытаюсь изобразить слабую улыбку, глядя на розовый цветок, который он теперь вертит между пальцами. Я поднимаю взгляд и вижу, что несколько лепестков прилипли к беспорядочным волосам Китта.
— Знаешь, — мягко говорит он, возвращая цветок мне на голову, — тебе это тоже идет.
Я делаю глубокий вдох и заставляю себя улыбнуться. — Я могу сказать то же самое о тебе, — говорю я, указывая на его светлые волосы, усыпанные лепестками. Он возвращает мне ухмылку, проводя рукой по волосам, не делая ничего, чтобы избавить их от цветов, создающих корону на его голове.
— Ну, теперь мы подходим друг другу, — просто говорит он, внимательно глядя на меня. Я отворачиваюсь, все еще чувствуя его взгляд, блуждающий по моему лицу, и изо всех сил стараюсь выглядеть спокойной и собранной.
— Ты выглядишь... — Он делает паузу, пытаясь подобрать подходящее слово. — Тревожной.
Вот вам и спокойствие и собранность.
Я быстро улыбаюсь ему, не поднимая глаз. — Что ж, будем надеяться, что беспокойство мне тоже подходит.
— Ты нервничаешь из-за интервью или из-за чего-то другого? — Его слова мягкие, любопытные.
Заботливые.
Мой взгляд скользит по его глазам и быстро отводится, когда глаза короля смотрят на меня. — Только интервью и возможности того, что я выставлю себя на посмешище.
— С тобой все будет в порядке. Особенно после твоего... инцидента с моим братом в Луте. — Он одаривает меня своей очаровательной ухмылкой. — Ты знаешь, что люди все еще говорят о тебе.
Я уже собираюсь ответить, как вдруг мое лицо заливает солнечный свет. Я и не заметила, как туннель из деревьев закончился, и я стала быстро моргать от слепящего света.
Но солнце исчезло так же быстро, как и появилось. Группа затихает, когда мы входим в тень, отбрасываемую чашей. Мы пробираемся в один из множества больших цементных туннелей, ведущих на арену, наши шаги гулко отдаются от холодных каменных стен, пока мы не оказываемся на самом нижнем уровне стадиона.
Моя голова вертится туда-сюда, глаза расширены, и я вижу все это. По всему периметру овальной арены расположены десятки широких рядов бетонных скамеек, которые поднимаются вверх по бокам чаши. Мой взгляд скользит по толстому стеклу, закрывающему каждую секцию трибун.
Нет, не стеклу.
Немому.
Я лишь мельком узнала о редком материале, изобретенном Учеными, не говоря уже о том, что видела его сама. Слишком сложным для моего понимания способом этот стеклянный аналог не позволяет Элитным на трибунах использовать свои силы, чтобы не мешать Испытаниям.
Я отвожу глаза от странного явления и продолжаю осматривать Чашу широким взглядом. Хотя мы стоим на уровне земли у нижнего ряда скамеек, под нами простирается посыпанная песком арена. Я подхожу к толстым металлическим перилам на краю дорожки и смотрю вниз. До засыпанного песком пола арены под нами — не более пятнадцати футов.
Яма.
Именно здесь будут проходить Испытания, за которыми с трибун наблюдают сотни ильинцев.
Имперцы начинают вести нас по дорожке, пока мы не останавливаемся возле широкой комнаты, выходящей на дорожку и окруженной толстым стеклом. Заглянув внутрь, я вижу три больших и роскошных кресла, стоящих на полу из полированного дерева и так не гармонирующих с серым холодным бетоном, покрывающим остальную часть Чаши.
Ложа короля.
Значит, именно здесь он удобно расположится и будет наблюдать за нашей смертью.
К моему удивлению, Имперцы начинают заталкивать нас в стеклянную комнату одного за другим. Мы все выстраиваемся в линию и смотрим, как Кай идет в дальний угол. Я поворачиваю шею, чтобы увидеть, как он поднимает с пола скрытую защелку, распахивает дверь-ловушку и легко спрыгивает вниз.
Рука на моем плече подталкивает меня вперед.
Куда мы идем?
Я прохожу через душную комнату и направляюсь к отверстию в полу, которое меня ожидает. Помещение под ним погружено в тень, поэтому невозможно понять, насколько глубоко провалился пол.
Я вздыхаю и шагаю с края в темноту.
Ноги ударяются о землю с мягким стуком. Прикинув, что падение составляет около семи футов, я поблагодарила, что земля под моими сандалиями мягкая. Но, несмотря на то, что под ногами у меня сдвинутый коврик, а колени согнуты, чтобы смягчить удар от падения, я не могу удержаться и натыкаюсь на что-то твердое.
Нет, не на что-то. На кого-то.
Сильные руки обхватывают меня, прежде чем я успеваю почувствовать гулкий смех, исходящий от широкой груди, в которую я врезалась. Большие руки крепко лежат на моих бедрах, и когда мои глаза привыкают к темноте, я могу различить знакомую кривую ухмылку на губах Кая, когда он смотрит на меня сверху вниз.
— Небрежная работа ног, Грей. Не хотел бы я быть твоим партнером на танцполе.
Я толкаю его в грудь ладонями, и он неохотно отпускает меня, мрачно усмехаясь. — Ну что ж, значит, чувства взаимны. — Я запыхалась и ненавижу это. — И у меня потрясающая работа ног, спасибо тебе большое... — прочищаю я горло, отводя взгляд, и тихо добавляю: — когда дерусь.
Он снова прав. И снова я ненавижу это. Я плохой танцор. Я могу танцевать во время драки, но это умение не распространяется на бальный зал.
Он снова смеется, но прежде чем он успевает сделать какой-нибудь хитрый комментарий, о котором я, несомненно, заставлю его пожалеть, Китт опускается рядом со мной.
— Играешь с конкурентами, брат? — Я слышу в его голосе веселье, когда он подходит к большому рычагу на стене и дергает его вверх. Свет над нами мерцает и гудит, до боли напоминая мне дом и несколько жужжащих ламп, которыми усеяна Лут-Аллея.
— Я не могу не играть с конкурентами, с которыми интересно играть, — отвечает Кай, небрежно пожимая плечами.
Я уже собираюсь сказать что-то, чего, скорее всего, не следовало бы, когда наш разговор прерывается: в комнату буквально вваливаются остальные Элитные. Оглядевшись, я обнаруживаю, что помещение заполнено плюшевыми креслами и диванами, а на длинном столе разложены закуски, дающие понять, что здесь мы будем ждать начала интервью.
Все перемещаются по комнате, садятся в кресла и берут еду. Я чувствую руку на своем плече и вздрагиваю, поворачиваясь, чтобы встретиться взглядом с парой веселых медовых глаз, скрывающихся за копной винно-рыжих волос.
— Нервничаешь, не так ли? — Энди приподнимает бровь.
— Ну да, я подумала, что ты Кай, и готовилась сломать тебе нос.
Девушка громко фыркает. — Понятно. Мой кузен — засранец. Типа того. — Она дергает головой в сторону Кая, но улыбка не исчезает с ее лица.
— Твой... — Я моргаю. — Кузен?
— Да. Ему повезло, что он мой родственник. — Она ухмыляется, ее кольцо в носу подмигивает в тусклом свете. — Им обоим, хотя я только сводная кузина Китта, полагаю.
— Значит, ты тоже выросла во дворце? Вместе с ними? — Я киваю головой в сторону мальчишек, которые, похоже, безжалостно дразнят Джекса.
— Да, к сожалению. — Энди качает головой и хихикает. — Сколько раз эти двое ссорились из-за еды... — она замолкает, улыбаясь про себя. — В общем, во дворце я, что называется, на все руки. Мы с отцом чиним все, что нужно починить в замке, а уж эти двое, поверь мне, за годы своей жизни много чего поломали.
В конце концов, мы дошли до одного из диванов и уселись на него, неуверенно переговариваясь. Мы вежливы друг с другом, довольствуемся вежливой беседой, но при этом прекрасно осознаем, что являемся конкурентами.
Громоподобный звук сотен топающих ног заглушает нас. Грохот заполняет арену доверху, заставляя мой желудок скручиваться. Они здесь. Сотни ильинцев, даже тысячи. Все здесь, чтобы посмотреть интервью, шоу. Здесь выбирают, кого поддержать, кого хотят видеть живым.
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем парад шагов, поднимающихся по рядам, затих. Но голоса не смолкают. Они скандируют и подбадривают, ожидая появления участников. Имперцы манят нас обратно к люку, где я неожиданно оказываюсь в другой очереди, ожидая своей очереди, чтобы вытащить себя из комнаты и вернуться в стеклянный ящик над нами.
Я даже не заметила будущего короля рядом со мной, пока он не потянулся вверх, чтобы вытащить что-то из моих волос. Я даже не успеваю вздрогнуть, как он уже держит перед моим лицом цветок — тот самый, о котором я забыла, запутавшийся в серебристых прядях.
— Хотя я думаю, что он тебе идет, может быть, тебе не стоит идти на интервью с этим на голове. — Китт с улыбкой показывает на цветок. — Ты можешь привлечь много внимания. Особенно от пчел.
Играй роль.
Это то, что я должна повторять себе. Потому что каждый раз, когда я смотрю на него, я вижу только его отца и человека, который однажды будет править коррумпированным королевством. И все же, несмотря на отвращение, я заставляю себя улыбнуться. — Спасибо. За то, что спас меня и от позора, и от пчел.
Брэкстон шагает к выходу, и я благодарна за повод отвести взгляд от будущего короля. Брэкстону даже не нужно подпрыгивать, чтобы ухватиться за губу, и он легко отрывается от пола и проходит в дверь-ловушку. Один за другим мальчики поднимаются в комнату, пока не остаются только два принца.
Они с легкостью помогают девушкам подняться, практически протаскивая Геру через отверстие. Блэр пользуется ситуацией, используя ее как повод для того, чтобы мальчики ласкали ее. После того как Сэйди вежливо просит подсадить ее, я остаюсь с братьями наедине.
Я смотрю вверх через дверь-ловушку, оценивая свой прыжок, когда Кай делает шаг за мной, пригнув голову так, что его подбородок почти упирается мне в плечо. — Слишком упряма, чтобы попросить меня о помощи, Грей?
— Нет, — холодно отвечаю я. — Слишком сильна, чтобы нуждаться в ней.
Его следующие слова звучат рядом с моим ухом. — Это то, что мне нравится слышать.
Его жар исчезает, когда он делает шаг в сторону, жестом указывая на дверь-ловушку наверху с улыбкой, искажающей его губы.
Я подпрыгиваю, пальцы обхватывают край отверстия, и я на мгновение зависаю в воздухе. Никогда еще я не была так благодарна за те годы, когда мне приходилось практиковаться в лазании по зданиям. Я подтягиваюсь, готовая перекинуть ноги через...
— Это чертово платье, — хмыкаю я. Оно жесткое, ткань облегает мои бедра, не позволяя двигаться свободно.
— Давай. — Я слышу за спиной дразнящий голос Кая. — Попроси меня о помощи, Грей.
Я закатываю глаза на стену перед собой. — Упрямая, помнишь?
Я слышу, как Китт хихикает, прежде чем почувствовать руки, гладящие мои ноги. Я испуганно опускаю глаза и смотрю на склоненную голову с беспорядочными черными волнами. Кай берется за нижний шов моего платья, его взгляд переходит на меня.
— Можно? — Его голос мягкий, тон забавный.
Я сглатываю, снова закатываю глаза и киваю вопреки здравому смыслу.
А потом он рвет мое платье.
Он легко разрывает ткань, создавая разрез по бокам бедра, освобождая меня от тесных пут ткани. Его грубые пальцы коротко касаются моей кожи, когда он говорит: — Я более чем готов разорвать твои платья для тебя, Грей. Чтобы помочь, конечно. — Китт фыркает, а Кай ухмыляется. — Тебе нужно только попросить.
— Зачем просить, если ты так охотно предлагаешь?
Смех Кая преследует меня, когда я наконец поднимаюсь, руки горят от напряжения. Когда я встаю на ноги внутри стеклянной коробки, то с облегчением обнаруживаю, что кресла все еще пусты. Мысль о встрече с королем после того, как он так легкомысленно отозвался о моем отце, словно не был его убийцей, заставляет мою кровь закипать. До этого ужина мне никогда не приходилось бороться с желанием вонзить вилку в чью-то яремную вену.
Я делаю глубокий вдох, прежде чем выйти на дорожку.
Толпа ревет.
Вот мы и пришли.
Имперцы ведут нас к небольшому отверстию в перилах напротив ящика, где была установлена лестница, по которой мы можем спуститься в Яму. Мои ноги ступают на твердый песок арены, и толпа ликует, как будто Испытания уже начались.
Мы проходим по большому полу Ямы и останавливаемся в центре, где на несколько футов от земли возвышается импровизированная сцена. Десять мягких кресел стоят сзади, еще два — спереди. Имперцы проводят нас на сцену, где мы занимаем места. Я ловлю взгляд Ленни, и он ободряюще кивает мне, прежде чем встать в один ряд с другими Имперцами.
— Добро пожаловать, друзья илийцы, на шестые по счету Испытания Чистки!
Толпа ревет, когда я поворачиваю голову в сторону высокого женского голоса. Она поворачивается к нам лицом, карие глаза горят от возбуждения, полные красные губы изогнуты в улыбке, когда она рассматривает нас.
Тила.
Иронично, что ее ярко-зеленые волосы соответствуют ее имени. Я никогда не видела девушку, которая проводила интервью на предыдущих Испытаниях, но я достаточно слышала о ее уникальной внешности, чтобы опознать ее.
— О, но это не обычные Испытания! — Она обращается к толпе, сверкая белыми зубами. — Впервые в истории Испытаний Чистки в них участвует будущий Энфорсер. — Я почти чувствую, как тысячи глаз переключились на Кая. Он явно привык к такому вниманию и выглядит совершенно расслабленным, откинувшись в кресле.
Тила продолжает: — И поэтому в этом году Испытания будут выглядеть немного... по-другому.
Толпа приходит в восторг.
Слова Элли эхом отдаются в моей голове, зеркально отражая те, что только что произнесла Тила.
По-другому.
Все потому, что в соревнованиях участвует королевская кровь? Все для того, чтобы усложнить жизнь будущему Энфорсеру?
У меня нет времени размышлять об этом, пока Тила не говорит: — Ты готов встретиться со своей Элитой? — Она прижимает руку к груди, и ее слова разносятся по всей арене. Ее способность усилителя позволяет ей проецировать свой голос, а также голоса других людей, если только она касается их. Приземленная способность, но полезная в этой сфере деятельности.
Толпа аплодирует и топает, подражая раскатам грома. — Почему бы нам не познакомиться сначала с Джексом? Джекс, милый, не мог бы ты присесть ко мне?
Джекс опускается на стул, стоящий под углом к Тиле на переднем плане сцены, и на его лице появляется застенчивая улыбка. Он ерзает, одна из его длинных ног подпрыгивает на земле, пока она засыпает его праздными вопросами о его жизни и о Испытаниях.
— Мне нравится спарринг с Киттом. В основном потому, что он иногда позволяет мне побеждать. А вот с Каем... не очень. — Толпа разражается хохотом в ответ на вопрос Джекса о том, что ему больше всего нравится в тренировках к Испытаниям. Он смущенно улыбается Тиле, и его ухмылка расширяется, когда он пересаживается на свое место и замечает, как Кай быстро пожимает плечами.
— Ну разве он не прелесть? — Тила улыбается толпе, а затем спрашивает: — Скажи мне, Джекс, сколько тебе лет?
Рука Тилы ложится ему на плечо, усиливая его ответ. — Пятнадцать.
Чума, он так молод.
— Пятнадцать, а уже удостоился чести участвовать в Испытаниях! — восклицает Тила, обращаясь к толпе за одобрением, которое выражается в топанье и одобрительных возгласах. — И снова напомнишь нам о своей силе?
Он прочищает горло. — Я — Блинк.
— Как интересно! Расскажи поподробнее для тех, кто не видел этой способности.
— Ну, — он выпрямляется в кресле, — я могу телепортироваться в любое место, которое вижу, за... ну, за одно мгновение. — Он улыбается, когда аудитория смеется.
— Хорошо, Джекс, еще один вопрос, прежде чем ты покажешь нам, что ты умеешь. — Тила неожиданно серьезно спрашивает: — Чего ты ждешь от Испытаний?
Джекс задумчиво наклоняет голову в сторону. — Ну, я не знаю точно, в чем будут заключаться Испытания, но, несмотря ни на что, я ожидаю, что буду чтить свое королевство, свою семью... — Он делает паузу и бросает взгляд на Кая. — И себя.
Стадион взрывается аплодисментами, услышав девиз Испытаний Чистки. Тила встает и ведет Джекса вниз по ступенькам сцены и на усыпанный песок Ямы перед нами.
— Пол в твоем распоряжении, Джекс!
Через секунду Джекс улыбается зрителям, а в следующий момент его уже нет. Я кручусь на своем месте, чтобы посмотреть, куда он делся, и вижу, что он стоит прямо за спиной Кая с озорной ухмылкой на лице. Он взъерошивает его волосы и исчезает, оставляя принца в недоумении.
Джекс продолжает свою маленькую рутину, мигая с одного места на другое, заставляя толпу удивленно вскрикивать при каждом его появлении. Через несколько минут он возвращается на свое прежнее место, прямо между Каем и Брэкстоном, где первый без колебаний зажимает ему голову и безжалостно ерошит волосы.
Тила продолжает расспрашивать участников, прежде чем дать им возможность продемонстрировать свои способности, следуя той же схеме.
Это не что иное, как шоу талантов. Демонстрация того, кто сильнее.
Брэкстон разбивает каменные статуи, которые были разбросаны по стадиону для него. После интервью Эйса, где он говорил так, будто уже выиграл Испытания, он спустился в Яму, напыщенный, как всегда. Создаваемые им иллюзии выглядят так реально, что их легко принять за реальность. Он заставил огонь вспыхнуть, прочертив по песку огненную дорожку, и даже умудри почувствовать запах дыма. А потом он исчез так же быстро, как и появился, не оставив после себя ничего.
Сэйди, будучи Клонером, продемонстрировала свою силу, создав десять своих копий и проведя их через трибуны. Каждая копия помахала рукой толпе, а затем вернулась на свое место.
Блэр следила за интервью Сэйди, ведя себя раздражающе мило по отношению к Тиле и толпе, хотя я не пропустила, как резкость вернулась в ее голос, когда она говорила о победе в Испытаниях. Она вышла на песок и осторожно подняла Тилу с земли, используя свою силу телекинеза, сообщив мне, что ее сила заключается скорее в умственных способностях, чем в физических. В самом деле, лезвие, которое вчера рассекло мне ухо, скорее всего, было брошено ее силой, а не рукой.
Гера стеснялась, ерзала на своем месте и говорила только по необходимости. Я практически видела, как она вздохнула с облегчением, когда, наконец, смогла продемонстрировать свои способности и избежать разговоров с публикой. Она исчезает, а через мгновение исчезает и Тила. Публика аплодирует, оставаясь смотреть в пустоту на том месте, где они когда-то стояли.
Самой интересной была Энди, которая без стеснения рассказывала неловкие истории о своем детстве с Киттом и Каем. Толпа любила ее, смеялась над каждым ее словом. Но когда она вышла на пол Ямы, чтобы продемонстрировать свою силу, я ахнула от восторга. Прямо на моих глазах она превратилась в тигра. Потом в сокола. В волка. Все они были одного винного цвета с ее волосами. А затем, небрежно переключившись с одного животного на другое, она снова превратилась в человека, причем ее сиреневое платье каким-то образом осталось совершенно нетронутым.
Тила выбрала Кая, оставив меня напоследок.
Отлично.
Кай улыбается ей, а Тила выглядит раскрасневшейся и взволнованной. Видно, что он надел свою очаровательную маску, шутит и общается с толпой. Когда Тила спрашивает его о том, чего он ожидает от Испытаний, его ответ такой же, как и у всех остальных участников до него: Чести для моего королевства, моей семьи и меня самого.
Когда принц, наконец, заканчивает, он с ухмылкой смотрит на покрасневшую Тилу, а затем сходит со сцены, чтобы продемонстрировать свои способности. Точнее, способности всех остальных. Он проходит по ряду конкурсантов, используя способности каждого из них и завораживая публику. Их способности кажутся ему легкими, привычными, результатом многолетних тренировок.
Когда он подходит к концу ряда, его глаза встречаются с моими. Он слегка откидывает голову в сторону, изучая меня, серый взгляд блуждает по моему лицу. Я не могу представить, как сильно он переживает из-за того, что не может использовать мою способность, и эта мысль вызывает у меня улыбку, когда я смотрю на него снизу вверх.
Затем Кай возвращается на свое место, а я шагаю навстречу своей гибели.
— И наконец, у нас есть Пэйдин Грей! — Голос Тилы эхом разносится по арене, и она с нетерпением похлопывает по сиденью рядом с собой.
Играй роль.
Глава 15
Пэйдин
Мои ладони блестят от пота. Я сажусь на место рядом с Тилой и разглаживаю юбку своего платья, хотя бы для того, чтобы вытереть потные руки о гладкий шелк. Я смотрю в зал, и у меня перехватывает дыхание. Мне стыдно, что я не замечала их раньше, но теперь я не могу оторвать глаз.
Король, королева и...
Китт.
Они смотрят на меня из своей уютной стеклянной коробки. Король и его наследник сидят близко друг к другу, и их сходство поражает меня, как удар в грудь. Их песочные волосы и изумрудные глаза отражают друг друга, они настолько похожи, что моя ненависть к одному из них начинает перетекать в ненависть к другому.
— Итак, Пэйдин, расскажи нам о своем инциденте с принцем Каем! — Мой взгляд возвращается к Тиле, почти ослепленный ее сверкающими белыми зубами и яркими волосами. Она наклоняется ко мне и кладет мягкую руку на мое плечо, проецируя мой голос, чтобы все слышали.
— Ну, по словам принца Кая, рассказывать особо нечего. Но, как по мне, он немного смущен тем, что девушка из трущоб пришла ему на помощь. — Слова вылетают изо рта прежде, чем я успеваю их остановить.
Чума, мне нужно понравиться людям, и насмехаться над их принцем, наверное, не лучший способ...
Смех.
К моему удивлению, и к счастью, зрители находят меня забавной. Я оглядываюсь через плечо на Кая и наблюдаю, как призрак улыбки украшает его черты.
Так, может быть, я все-таки смогу обругать их принца? С этим можно работать.
— Не боишься говорить все как есть! — Тила тихонько смеется, прежде чем перейти к следующему вопросу, который, я уверена, интересует многих. — Итак, расскажи нам еще раз, как тебе удалось отбиться от Глушителя? То есть, понятно, что в физическом бою ты можешь держать себя в руках, но как получилось, что Глушитель на тебя не подействовал?
Я делаю глубокий вдох, понимая, что эта деталь очень важна для того, чтобы все поняли, поверили. — Ну, Тила, я экстрасенс. Это психическая способность, которая позволяет мне чувствовать сильные эмоции других людей и получать вспышки информации. И благодаря этому у меня есть возможность охранять свою голову, оберегать ее от таких людей, как Глушители. — Я слегка улыбаюсь, прежде чем добавить: — И, видимо, от таких людей, как принц Кай, поскольку он не может использовать или чувствовать мою маленькую способность.
— Как интересно! Должна сказать, что я никогда раньше не встречала экстрасенсов! — Ее глаза расширились, она выглядит очень заинтригованной мной, как, я уверена, и вся остальная толпа.
— Да, но, несмотря на то, что это мирская способность, она, похоже, довольно редкая. — Я ярко улыбаюсь, как будто не вру сквозь зубы.
— Хорошо, Пэйдин, расскажи нам о своей жизни в... — она запинается, почти произносит «трущобах», но потом решает сказать: — в Илье?
Я подумываю соврать еще немного, сказать, что все было не так уж плохо, что жить в трущобах было легко. Но, похоже, мне вдруг захотелось быть честной.
— Вы имеете в виду жизнь в трущобах? — Она моргает, удивленная моим прямолинейным ответом. — Рассказывать особо нечего. Жизнь на улицах — это вообще не жизнь. — Я смотрю ей прямо в глаза, а затем поворачиваюсь лицом к притихшей толпе. — Последние несколько лет голод и холод были единственным постоянным явлением в моей жизни. Но не только моей. Есть десятки других людей, которые спят на том же твердом булыжнике, что и я. Десятки других, готовых на все ради одного шиллинга. — Я сделала паузу и перевела дыхание. — Жизнь в трущобах — это выживание сильнейших. Так что в каком-то смысле я подготовлена к этим Испытаниям лучше, чем кто-либо другой.
Тила в шоке смотрит на меня, явно не ожидая такого ответа. Затем в ее карих глазах мелькает что-то похожее на жалость. Я ненавижу это. Мне не нужна ни ее жалость, ни жалость толпы. Я хочу перемен.
Она быстро переходит к более легкомысленным вопросам о тренировках и моих товарищах по конкурсу. — Как ты думаешь, кто будет твоим главным соперником?
— Хм... — Я заправляю прядь волос за ухо, обдумывая свой ответ.
— Может быть, принц Кай? Учитывая, что он способен использовать любую силу? — предлагает Тила.
— Не мою, помнишь? — Я облегченно смеюсь, и она тоже. — С ним проблем не будет. На самом деле, посмотрим, как далеко он продвинется в этих Испытаниях без меня, чтобы спасти его. — Я мило улыбаюсь, когда толпа разражается хохотом, практически чувствуя, как глаза Кая прожигают дыру в моем затылке.
— Хорошо, Пэйдин, последний вопрос. Что ты ожидаешь получить от Испытаний?
Я открываю рот, намереваясь изречь отработанный девиз Испытания Чистки, как это делали все остальные. Как и полагается. Но когда мои глаза фиксируются на стеклянном ящике надо мной, фиксируются на нынешнем и ожидаемом короле, слова вылетают изо рта прежде, чем я успеваю прикусить язык.
Неправильные слова.
— Выживание. Я рассчитываю выжить.
Я чувствую, как тысячи глаз устремляются на меня.
Тиле удается медленно моргнуть, а ветки тиловых волос развеваются по ее лицу от легкого ветерка. Наконец, она прочищает горло и встает, чтобы направить меня к сцене.
— Ну что ж, — пытается она вести себя естественно, — покажи нам, на что ты способна!
Теперь я смотрю на нее не мигая.
Как, черт возьми, я должна это сделать?
— Почему бы вам не выбрать случайного человека из толпы, а я... я буду читать.
О чем это я, во имя Чумы, говорю.
Тила улыбается и кивает, явно радуясь возможности что-то сделать. Я смотрю, как она поднимается по ступенькам из Ямы и начинает идти вдоль рядов людей, улыбаясь и махая рукой. После нескольких минут раздумий она наконец указывает на девушку, сидящую несколькими рядами выше. Бедная девушка выглядит озадаченной, но осторожно встает и спускается в Яму под руководством Тилы.
Когда она устало подходит ко мне, я понимаю, что она не может быть намного старше меня. Ее короткие каштановые волосы в сочетании с веснушками, усыпавшими ее лицо, придают ей неизменно невинный вид. Я улыбаюсь и протягиваю ей руки, желая продемонстрировать это.
— Не волнуйся. Я не укушу, — мягко говорю я, когда она делает небольшой шаг назад. Я одариваю ее, как я надеюсь, теплой улыбкой, и она медленно протягивает мне свои загорелые руки. Осторожно взяв их в свои, я быстро наблюдаю за ней, а затем закрываю глаза.
У меня есть все, что мне нужно.
Я вспоминаю потускневшую цепочку на ее шее и висящее на ней потускневшее большое кольцо, которое было едва заметно за складками ее рубашки. Я тоже сохранила кольцо отца после его смерти, только ношу его на большом пальце. — Я чувствую... горе. Ты, — я сжимаю ее теплые руки, делая глубокий вдох, — ты потеряла очень близкого тебе человека. Некоторое время назад. Своего отца?
Я открываю глаза и вижу ее приоткрытый рот. — Да, — тихо говорит она, даже когда Тила кладет руку ей на плечо, чтобы усилить ее голос. — Да, он умер четыре года назад.
— Я очень сожалею о твоей потере. Я знаю, каково это — потерять отца. — Я не свожу с нее глаз, хотя мне отчаянно хочется взглянуть на короля в его блестящей коробке.
По толпе прокатывается общий вздох, пораженные тем, что я могу знать такие личные подробности.
И они хотят еще.
Тила выбирает одного человека за другим, чтобы спуститься в Яму, и каждый из них ждет своего прочтения с большим нетерпением, чем предыдущий. Я рассказываю о них случайные и личные вещи, которые не должен знать посторонний человек.
— Вы только что узнали, что беременны...
— Ваш отец — кузнец...
— Вы украли туфли, которые носите...
Каждый раз и тот, кому я читаю, и толпа над нами приходят в восторг. Они задыхаются, хлопают, аплодируют — совершенно очарованная аудитория.
Чума, если бы я знала, что это так нравится людям, то бы брала деньги за чтение на улице.
Теперь передо мной стоит долговязый молодой человек, его лицо озаряет ухмылка, и он выжидательно смотрит вниз. Закрыв глаза, я вспоминаю тусклое кольцо грязи, прилипшее к правому колену его брюк, когда он шел ко мне. В сочетании с едва заметными очертаниями маленькой коробочки в кармане его пальто и радостным сиянием на его лице я в считанные секунды прихожу к выводу.
— Я чувствую радость. Потому что... Я отпускаю одну из его рук и прижимаю пальцы к виску. — Ты только что обручился. Сегодня. — Я открываю глаза как раз вовремя, чтобы увидеть его раскрытый рот.
— Да! Она права! Я сделал предложение менее двух часов назад! — Он поворачивается лицом к толпе, на его лице появляется широкая улыбка, и зрители приходят в восторг.
— Поздравляю! — Мой крик был проглочен ликующей толпой, когда он практически бегом поднялся по лестнице и вернулся на свое место. С этими словами я поворачиваюсь на пятках и возвращаюсь к своему креслу, не дожидаясь, пока еще один человек спустится ко мне, чтобы почитать.
— Вот, — Тила завела руку за спину, жестом указывая на нас, — перед вами участники шестых по счету Испытаний Чистки! — Ее голос эхом разносится по стадиону, но быстро заглушается толпой.
Окружающие меня участники встают, и я делаю то же самое. Мы машем и улыбаемся толпе, наблюдая, как она скандирует, топает ногами и поднимает кулаки вверх.
Я чувствую себя плохо.
Чувствую, что меня используют.
Для них это все игра.
Но если я хочу остаться в живых, я должна сыграть свою роль. Должна играть с ними. Быть пешкой в их игре — это цена, которую я должна заплатить, чтобы выжить. Заставить их поверить, что мне это нравится, и, в свою очередь, я буду нравиться им.
Поэтому я выпрямляюсь, чуть выше поднимаю голову и улыбаюсь еще ярче.
Я не ничья пешка.
Глава 16
Кай
Кровь прилипает к моим рукам, к одежде, окрашивая все в тошнотворный красный цвет. Пытки — грязное занятие, и, несмотря на многолетнюю практику, легче от этого не становится. Или чище.
В отличие от Китта, которого с детства учили быть уравновешенным, справедливым и царственным, мое обучение состояло из более практической работы. Стратегии боя, убийства и искусство пыток составили большую часть моего обучения. И благодаря этому уникальному и обширному обучению я очень хорош в своем деле.
За исключением, кажется, тех случаев, когда речь идет о Глушителе, лежащем передо мной на полу подземелья. Прошло несколько дней. Я избил этого человека до полусмерти, и что я получил взамен?
Ничего.
Сказать, что я в ярости, было бы преуменьшением. Единственное полезное слово, которое мне удалось заставить его произнести, помимо раздирающих душу криков и мольбы, это то, что, как я предполагаю, является его именем.
Михей.
Я вздыхаю, приседаю и нависаю над его разбитым, окровавленным телом. Его длинные волосы, слипшиеся от крови, падают на его глубокие карие глаза. Они расширяются, когда встречаются с моими, отчего он выглядит таким молодым. Он не может быть старше меня более чем на несколько лет.
— Поправь меня, если я ошибаюсь, — говорю я обманчиво мягко, — но я не думаю, что ты немой. — Я хватаю его за челюсть и разжимаю ее, чтобы показать кровь, скопившуюся во рту, на языке, окрасившую зубы в алый цвет. — Но я легко могу это сделать. Легко могу вырезать тебе язык.
Я опускаю его голову на каменный пол и встаю, чтобы уйти, понимая, что уже опаздываю на ужин. Захлопнув за собой дверь камеры, я отрывисто киваю Дамиону. В ответ он медленно склоняет голову и идет за мной по длинному коридору камер.
Наши шаги гулко отдаются от каменных стен, когда мы поднимаемся по лестнице и выходим в светлый, залитый солнцем коридор над подземельями. Я ловко направляюсь к тронному залу, даже когда мои мысли блуждают по нему.
Испытания быстро приближаются, всего четыре дня отделяют нас от первой смертельной игры. Последние несколько дней прошли в постоянных тренировках, еде, разговорах и пытках. И, конечно же, издевательствах над Пэйдин. Она была моим главным источником развлечений в последнее время. Она развлекает. Своим остроумием, упрямством и явным раздражением на меня...
Стоп.
Я вытесняю мысли о Пэйдин из головы, проходя через большие двери тронного зала. Руки сами собой оказываются в карм хочуанах, и я веду себя непринужденно, несмотря на то, что прекрасно понимаю, что моя темно-синяя рубашка, испачканная кровью, не совсем соответствует дресс-коду для ужина.
Слуги уже принесли на стол еду, которую все сидящие вокруг с жадностью поглощают. Головы поворачиваются, услышав стук моих туфель по полированному полу, несколько пар глаз перебегают с моего лица на кровь, заляпавшую одежду. Я игнорирую их взгляды, понимая, что слишком устал, чтобы переодеться, и слишком голоден, чтобы заботиться об этом.
— А, Кай. Рад, что ты смог прийти. — Отец, как обычно, звучит раздраженно, когда я сажусь на свое место.
— Дорогой, — тихо говорит мама, наклоняясь ко мне, — ты выглядишь немного... ну, окровавленным. — Она вздрагивает, когда ее глаза блуждают по мне, оценивая своего сына.
— Профессиональный риск, мама. — Я одариваю ее небольшой улыбкой, которую храню только для нее. Она нерешительно кивает, а затем пытается расслабиться в своем кресле.
Я едва прислушиваюсь к тихой болтовне, ведущейся вокруг меня. Я доедаю последние бобы, когда непрекращающееся постукивание заставляет меня поднять глаза.
Серебристые волосы Пэйдин рассыпались по лицу распущенными локонами, а остальные были завязаны в беспорядочный узел на затылке. Ее глаза прикованы к тарелке, большой палец с серебряным кольцом отбивает ровный ритм по деревянному столу.
А потом эти океанские глаза переходят на мои.
Я наклоняю голову в сторону ее барабанящего большого пальца. — Ты о чем-то думаешь, Грей?
Она оглядывает меня, словно впервые замечая мое присутствие. — На твоей рубашке что-то есть, Азер? — Ее глаза скользят по моей одежде, затем слегка расширяются. — Это... кровь?
Я уверен, что представляю себе вспышку беспокойства на ее лице, выражение озабоченности, когда она думает, что это может быть моя собственная кровь, испачкавшая рубашку. — Осторожно, дорогая. Ты выглядишь так, как будто тебе не все равно. — Я лениво улыбаюсь, а она лениво закатывает глаза.
Мой взгляд переключается на маму, когда ее нежный голос обрывает мои мысли. — Надеюсь, вы уже начали разбиваться на пары для первого бала!
Я обвожу взглядом стол. Только трое, не жившие ранее в замке, выглядят слегка растерянными. Гера, Эйс и Пэйдин не росли на этих балах, даже не были на них. Я им завидую.
— По традиции, — продолжает мама, — участники будут объединяться в пары для балов, которые проводятся перед каждым Испытанием. А поскольку вас нечетное количество, то тот, у кого нет партнера, будет с ним в паре, не волнуйтесь. — Ее улыбка становится еще шире, когда она говорит: — Так что выбирайте себе пару и начинайте отрабатывать танцевальные движения.
Китт переминается рядом со мной, и я вижу, как он быстро бросает взгляд в сторону Пэйдин. Я провожу рукой по волосам и возвращаю свое внимание к еде, чтобы хоть на чем-то сосредоточиться.
Поскольку девочек больше, чем мальчиков, то, скорее всего, Китта поставят в пару с тем, у кого нет партнера. Но это не помешает ему попросить кого-нибудь из них, если он захочет.
Понятно, что Пэйдин его заинтриговала. Но даже если Китт не собирается просить ее сопровождать его на бал, в чем я не сомневаюсь, она не хочет меня.
Я люблю вызов.
Но она ясно дала понять, кем хочет, чтобы мы были: соперниками.
Врагами.
И, что еще важнее, почему этого не хочу и я?
* * *
На следующее утро я проснулся весь в поту.
Это не редкость, не то что кошмары, которые обычно преследуют меня во сне. Но сегодня все по-другому. Сегодня на улице чертовски жарко. Еще только рассвело, а в моей комнате уже липко от влажности.
Я скатываюсь с кровати и направляюсь в ванную, где брызгаю прохладной водой на уже влажное лицо. Мне не требуется много времени, чтобы собраться, я нехотя натягиваю белую хлопчатобумажную рубашку, затем выскальзываю за дверь и...
А вот и она.
Она выходит из своей комнаты с опущенной головой, тихо закрывает дверь, а затем поднимает голову и практически подпрыгивает при виде меня.
— Чума, Кай, не пугай меня так!
Я моргаю.
Она впервые назвала меня по имени, и я понял, что мог бы привыкнуть к тому, как оно слетает с ее языка. Она, похоже, заметила, что сказала, и прочистила горло, прежде чем начать идти по коридору.
— Не рано ли ты встал для принца? — окликает она меня через плечо. — Что, без завтрака в постель? — Я легко догоняю ее, сделав около трех шагов, чтобы оказаться рядом с ней.
— Если ты не получишь завтрак в постель, то и я не получу. Я всего лишь обычный участник, помнишь? Я больше не прекрасный принц на данный момент.
— Ты никогда им и не был.
Я хихикаю, когда мы поворачиваем за угол и видим впереди кухню. Запах печенья и яиц, доносящийся оттуда, заставляет меня изменить курс.
— Итак... — начинает Пэйдин, вероятно, это начало какого-нибудь ехидного комментария, который я никогда не получу удовольствия услышать, потому что я хватаю ее за запястье и тяну к кухонным дверям. Я уверен, что она так же голодна, как и я, а завтрак подадут только через час.
Я делаю одолжение нам обоим.
Видимо, Пэйдин не разделяет моих чувств. Ее ноги впиваются в пол у порога кухонных дверей, глаза метаются между моими. — Что ты... — начинает она, бросая на меня убийственный взгляд, который я уже так хорошо знаю.
— Шшш... — Я слегка прижимаю палец к ее губам, и слова замирают в ее горле. — Полагаю, теперь моя работа навсегда останется кормить тебя, а, Грей?
Я тихонько смеюсь, пока не слышу шарканье ботинок, и неохотно отвожу взгляд от ее широко раскрытых глаз. Мы привлекли внимание толпы. Несколько слуг стоят и смотрят на нас, разглядывая открывшуюся им сцену. Но они быстро разбегаются в разные стороны, хихикая, стараясь выглядеть занятыми.
— Здравствуйте, дамы, — говорю я, обводя взглядом покрасневших служанок. — Сегодня я привел гораздо более интересного гостя, чем Китт. — Я осторожно кладу руку на спину Пэйдин, подталкивая ее вперед.
Это вопрос, предварительная проверка, невинное выяснение.
Все ли в порядке?
Я на мгновение задумываюсь, не собирается ли она сломать мне запястье, может быть, поднести кинжал к моему горлу...
И тут же она расслабляется, отстраняясь от моего прикосновения.
Ответ на мой вопрос, не произнеся ни слова.
Да.
Я направляю ее в центр кухни, где заметил Гейл, в данный момент сгорбившуюся над плитой. — Доброе утро, Гейл. — Она оборачивается, и ее лицо озаряется, когда она видит меня. — Ты выглядишь прекрасно, как всегда. — Мой рот искривляется, когда я запрыгиваю на стойку и сажусь рядом с ней, где она переворачивает хрустящие кусочки бекона на плите.
— Ты такой подлиза, Кай, — поддразнивает она, слегка помахивая полотенцем в мою сторону. Ее взгляд падает на Пэйдин, и она выпрямляется, отрывисто кивая. — Ах, мисс Пэйдин. Очень приятно.
— Пожалуйста, — вздыхает Пэйдин с небольшой улыбкой, — никаких мисс. Просто Пэйдин.
Я практически вижу, как Гейл расслабляется, вероятно, благодаря Чуму за то, что формальности не нужны. — Итак, что же такая милая девушка, как ты, делает в окружении таких сорванцов, как он? — Гейл ткнула большим пальцем в мою сторону, пока я выхватывал полоску бекона из сковороды за ее спиной.
Я издаю негромкий смешок. — О, милая — это не то слово, которым я бы описал ее, Гейл. Всего несколько дней назад она приставила нож к моему горлу.
— Он заслужил это, — просто говорит Пэйдин, слегка пожимая плечами.
— О, я уверена, что заслужил, — отвечает Гейл, ухмыляясь. — Я бы, наверное, поступила так же. — Она смотрит на меня и кивает в сторону Пэйдин. — Мне нравится вот это.
Пэйдин откидывает голову назад и смеется. Мое тело замирает, когда я слушаю звук, наполняющий кухню. Такой теплый, такой яркий. Затем, слишком быстро, она берет себя в руки, прочищает горло и поворачивается ко мне. — Значит, вы с Киттом близки с Гейл?
Я наклоняю голову в сторону и смотрю на нее, не отрывая глаз от ее лица: — Мы неразлучны, не так ли, Гейл?
Повариха громко фыркает. — Действительно, неразлучны. Принцы не оставляют меня в покое. — Ее глаза гордо сверкают, когда встречаются с моими. — Я единственная причина, по которой они оба не худые.
— Ах, да, — вздыхаю я, — мы должны благодарить липкие булочки Гейл за то, что она нас откормила.
После того как Гейл с удовольствием поведала Пэйдин несколько довольно неловких историй из моего детства, мы непринужденно беседуем — обычная рутина для нас с поварихой. Я расспрашиваю о ее сыне, который служит в охране у Скорчей, а она, отмахиваясь от моих рук, украдкой откусывает кусочки еды. Мой взгляд останавливается на Пэйдин, которая с любопытством наблюдает за мной, словно пытаясь разгадать мою загадку.
Забавно, но обычно это я бросаю на нее такой взгляд.
Я спрыгиваю с прилавка и чмокаю Гейл в щеку. — Не скучай по мне слишком сильно.
Затем я поворачиваюсь к Пэйдин, которая небрежно прислонилась к прилавку, на ее губах заиграла улыбка. Я делаю медленный шаг к ней. Она поднимает голову, чтобы посмотреть мне в глаза, когда я сокращаю расстояние между нами, настолько близко, что я чувствую на ее коже стойкий аромат лаванды. Я протягиваю руку к ее спине, пальцы касаются ее танка.
Ее дыхание сбивается, и я чувствую, как мои губы тянутся вверх. Когда она открывает рот, чтобы отчитать меня, я медленно отвожу руку назад, держа яблоко перед ее лицом. — Всегда кормлю тебя, помнишь?
Она смотрит на фрукт и выхватывает его у меня из рук, раздраженно хмыкая. А потом улыбается, ослепительная улыбка озаряет ее лицо, когда она трет яблоко о мою рубашку, прямо над сердцем.
Она откусывает кусочек, и ее глаза встречаются с моими. — А ты говорил, что ты не джентльмен.
* * *
К тому времени, как мы добрались до тренировочной площадки, я снова покрылся испариной.
Почти в унисон несколько человек срывают с себя рубашки, не в силах больше выносить жару. Мы с Киттом отправляемся на пробежку по площадке в легком темпе. Я наблюдаю за тем, как участники разбиваются на пары для спарринга или расходятся на тренировки. Энди сейчас в форме красного леопарда кружит вокруг нескольких Сэйди на одном из грунтовых тренировочных рингов. Брэкстон, что неудивительно, лежит на земле и отжимается, а Джекс занимается тем, что бросает камни как можно дальше, только чтобы успеть моргнуть и поймать их до того, как они упадут на землю.
Наконец, мой предательский взгляд скользнул к вспышке серебристых волос. Она, как обычно, бьется о дерево с мягкой обивкой. Она всегда так делает. Ее движения быстры, контролируемы, в них сквозит эмоция, которую я не могу уловить. Она внезапно поворачивается, ее рука поднимается вверх, и я успеваю заметить, как она вскидывает запястье. Я моргаю, и лезвие глубоко вонзается в дерево в десяти ярдах от меня.
Натренировано. Целенаправленно. Точно.
Но я не единственный, кто наблюдает за этим. Взгляд Китта прикован к ней, почти с любопытством. Я прочищаю горло и ускоряю шаг. — Ну, как ты себя чувствуешь?
Китт мотает головой в мою сторону. — В данный момент? Усталым.
Я смеюсь над этим, слегка ударяя его в живот. — Да, ты выбиваешься из сил, Китти.
Он пихает меня при упоминании своего детского прозвища. — Ну, у меня нет причин, по которым мне нужно быть в форме, не так ли?
Хотя он говорит это в шутку, я не упускаю горькой нотки в его голосе. Я вздыхаю, уже понимая, о чем идет речь. — Ты знаешь, почему ты не можешь.
— Понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Черта с два ты не имеешь, — бормочу я. — Китт, ты следующий король Ильи. Ты нужен нам живым. Испытания — не место для тебя.
Черт.
Как только слова покинули мой рот, я понял, что они ранили его, как физический удар.
— А в моем собственном королевстве мне тоже не место? — Его смех не содержит юмора. — Черт побери, неужели за пределами замка место недостаточно безопасно для наследника?
— Китт...
— Я знаю, — прервал он меня, сделав глубокий вдох. — Я знаю, что у нас разные обязанности. И всегда будут отличаться. Я просто хочу, чтобы мои не были такими чертовски скучными. — При этом он слабо улыбается, пытаясь разрядить обстановку.
Я наблюдаю за ним, ожидая, скажет ли он то, что мы оба знаем, что он хочет сказать. Жду, не скажет ли он мне, что чувствует себя в ловушке, что ему кажется, что он постоянно пытается доказать свою правоту, что он хотел бы оказаться на Испытаниях, чтобы иметь возможность делать именно это.
Но он не говорит ничего подобного, его улыбка — безмолвная мольба вернуться к тому, чтобы быть просто братьями, а не будущим королем и его Энфорсером.
Поэтому, ради него, я заставляю себя улыбнуться. — Что ж, по крайней мере, я могу рассчитывать на твой голос на Испытаниях.
Напряжение, кажется, исчезает из тела Китта, его улыбка демонстрирует его эмоции, как это было всегда. Он вздыхает с облегчением от смены темы, а затем говорит: — О, я не знаю, можешь ли ты рассчитывать на мой голос после того, как несколько минут назад ты назвал меня толстым, Кай Пай.
Я ненавижу это прозвище, и этот засранец это знает. Поэтому я выставляю ногу, отправляя следующего короля Ильи на землю, и он тащит меня за собой.
Мы заканчиваем круги, обливаясь потом под лучами солнца. Я быстро разминаюсь, прежде чем выйти на ринг вместе с Киттом. Мы танцуем друг вокруг друга, используя для борьбы свои силы и тела. Войдя в привычный ритм, я обдумываю сказанное Киттом, погружаясь в свои мысли.
Мир переворачивается.
Нет, это я переворачиваюсь.
И вот я уже лежу на спине, пытаясь втянуть воздух в свои кричащие легкие.
Проклятье. Потерял концентрацию.
— Ты на земле, Кай. — Китт улыбается мне. — Прошло несколько лет с тех пор, как это случилось в последний раз, да? — Я вижу, что он собирается продолжить злорадствовать, поэтому не даю ему такой возможности.
Моя нога взлетает вверх, ловя его лодыжки и отправляя его на землю рядом со мной.
— Не привыкать, — говорю я, упираясь головой в землю и улыбаясь небу.
Как только он переводит дыхание, он разражается смехом. — Я должен был это предвидеть... — говорит он, когда я неохотно встаю на ноги и лениво смахиваю грязь с одежды, а затем протягиваю ему руку.
Мы расходимся в разные стороны, Китт — на спарринг с настойчивой Блэр, а я — к мишеням. Я беру тонкие ножи со стеллажа рядом с собой и подбрасываю один из них в руке, а затем подбрасываю его в воздух.
Оружие. Бой. Убийство.
Это то, для чего меня воспитывали. Именно поэтому я, а не Китт, стану Энфорсером и буду сражаться на Испытаниях.
Я слышу стук кулаков и тихое пыхтение в нескольких ярдах слева от меня, там, где деревья окаймляют тренировочную площадку.
Она опять за свое.
Она снова наносит удары по дереву. А может быть, она просто никогда не останавливалась. Она выглядит разочарованной, злой, небрежной. Ее удары слабее, форма менее контролируема. Она устала, и от этого страдает ее стойка.
Я бездумно подбрасываю нож в руке, качая головой в небо за то, что собираюсь сделать. Я направляю свой клинок, рассекающий воздух, в сторону цели, прежде чем подойти к ней сзади, в то время как она продолжает наносить удары по подушечкам. Теперь я стою у нее за спиной и…
Она одним быстрым движением разворачивается, направляя локоть мне в лицо. У меня едва хватает времени увернуться, прежде чем схватить ее за руку, останавливая ее в воздухе. Ее голова резко поворачивается, пряди серебристых волос прилипают к лицу, теперь скользкому от пота.
Мои губы растягиваются в улыбке. — Тебе следует продолжать тренироваться, прежде чем пытаться ударить меня.
Она фыркает. — Если ты забыл, как я тебя спасла, я умею драться. Мне не нужно пытаться ударить тебя, принц. Она вырывает свою руку из моей хватки и поворачивается обратно к дереву, игнорируя меня.
Так не пойдет.
— С такой формой тебе придется постараться, Грей.
— Правда? — Я не могу понять, забавляется ли она или размышляет о том, чтобы ударить меня в этот самый момент. Может быть, и то, и другое.
— Да, правда. Ты неаккуратная. Это на тебя не похоже, — заявляю я, заставляя ее насмехаться. Она снова поворачивается к дереву и начинает наносить новые удары, решив, что наш разговор окончен. Костяшки ее пальцев красные, сырые и почти кровоточат.
Зачем она так с собой поступает?
Я качаю головой, уже зная ответ. Потому что я уже делал это раньше. Я бил подушки, стены, все, что угодно, пока кровь не капала с моих кулаков. Все для того, чтобы найти выход гневу, разочарованию, которые копились внутри меня.
И это именно то, что делает Пэйдин.
Она все еще слишком много размахивает руками, вместо того чтобы использовать все свое тело для импульса. Она, как правило, очень технична в бою, поэтому это особенно на нее не похоже. Но она устала и расстроена.
И несмотря на то, что я все это знаю, я не могу побороть желание поиграть с ней.
Я подхожу еще ближе к ее спине и кладу руки ей на бедра, скручивая ее тело, когда она наносит очередной удар. Она вскакивает и натыкается на меня, ее голова откидывается назад, ударяясь о мою голую грудь. — Перестань размахивать руками, размахивай всем телом, — говорю я, наклоняя голову так, чтобы оказаться рядом с ее ухом. Она вдыхает, когда моя рука проводит по ее животу, и шепот моих пальцев танцует по ее тонкой майке. — Задействуй свое ядро, Грей.
Ее грудь вздымается. Затем она делает шаг вперед, тепло ее тела покидает мое. Мои руки все еще лежат на ее бедрах, когда она поворачивает голову и бросает на меня раздраженный взгляд.
Она знает, что я прав. И ненавидит это.
Пэйдин поленилась и не заметила этого до сих пор, слишком сосредоточившись и расстроившись, чтобы обращать на это внимание. Я улыбаюсь, глядя на нее, когда она вздыхает, сдувает прядь волос с глаз и снова поворачивается к дереву.
— А теперь нанеси удар, — пробормотал я, наклоняясь, чтобы добавить: — Правильно.
К моему удивлению, она не спорит, видимо, понимая, что это ей не поможет. Девушка расправляет плечи и подпрыгивает на носочках. Затем она наносит удар, кулак летит к ковру, а я кручу бедрами в такт удару. В этом движении гораздо больше импульса, и я вижу, насколько сильнее она стала за то короткое время, что провела здесь, благодаря постоянному питанию и тренировкам. Когда костяшки ее пальцев погружаются в подушечку, видны подтянутые мышцы спины и рук.
— Намного лучше, — уныло говорю я, несмотря на то, что впечатлен. Через мгновение, которое, безусловно, было слишком долгим, я, наконец, убираю руки с ее бедер. — А теперь сделай это сама. Просто чтобы убедиться, что ты была внимательна.
Она замирает, повернувшись лицом к дереву.
А потом мелькают серебристые волосы, когда она разворачивается и эффектно наносит удар мне в лицо.
Глава 17
Кай
Я почти не успеваю уклониться. Только годы борьбы позволяют мне реагировать так быстро.
— Ну как? — мило спрашивает она, сверкнув на меня своей ошеломительной улыбкой.
Я смеюсь. — А если бы я не увернулся, Грей?
— Я знала, что ты увернешься, Азер. — Она уже близко к моему лицу, злая улыбка кривит ее губы, когда она повторяет ту самую фразу, которую я сказал ей после того, как бросил в ее сторону лезвие.
— Похоже, кому-то не терпится подраться. — Мой взгляд скользит по ее телу, не торопясь. Внимательно изучаю ее стойку на носочках, слегка поднятые руки и каждую ниточку одежды, прилипшую к телу.
— Я только и ждала повода, чтобы согнать эту ухмылку с твоего лица. — Она снова замахивается на меня, зная, что я увернусь от удара. Она играет со мной.
— Не в первый раз кто-то говорит мне такое, — говорю я, когда мы обходим друг друга. Мы зашли в небольшой проем между мишенями и стойкой с оружием напротив них. Я показываю ей свои ладони, сдаваясь еще до начала боя. — Особенно потому, что я не хотел бы портить твое милое личико, дорогая.
Она только закатывает глаза. — Это смешно, потому что я без колебаний испорчу твое красивое личико.
Я ухмыляюсь. — Так и знал, что ты считаешь меня красивым.
При этом она наносит мне еще один удар по лицу, от которого я легко уклоняюсь. Мы продолжаем медленно кружить друг вокруг друга. Влажные волосы прилипли к моему лбу, и я расчесываю их пальцами, убирая с липкой кожи.
— Ты ведь знаешь, что сейчас в моем распоряжении восемь способностей, и любая из них может сбросить тебя. — Я усмехаюсь, наблюдая за тем, как сужаются ее глаза.
— Я не хочу бороться с твоей силой — я хочу бороться с тобой. Только с тобой. — Ее пронзительный взгляд не покидает меня, пока она говорит это, даже когда другие Элитные обращают свое внимание на нас, находя этот бой гораздо более интересным, чем их тренировки.
— Значит, тебе нужен только я? Без всяких способностей?
— Да. Я просто хочу тебя, — вздыхает она, раздражаясь на меня.
Мой рот кривится в кривой ухмылке. — Я знал, что ты хочешь меня, Грей.
И с этим маленьким комментарием в мою сторону летит удар ногой.
Я блокирую его руками и толкаю ее ногой вниз, в очередной раз удивляясь ее силе. Не успеваю я сделать еще один вдох, как мне в лицо летит прекрасный джеб, и этот джеб предназначен для того, чтобы попасть в цель, причем очень сильно.
Я уворачиваюсь от него, хватаю ее за вытянутое запястье и притягиваю к своей груди, выкручивая руку под лопатку. — Тебе придется постараться, Грей, — шепчу я ей на ухо, улыбаясь.
Она хрипит и бьет локтем свободной руки мне в живот. Воздух вырывается из моих легких, и она этим пользуется. Повернувшись, она с размаху бьет локтем мне в лицо, отчего моя голова отлетает в сторону, когда удар приходится на челюсть. Я ослабляю хватку, и она вырывается из моего захвата, а затем наносит удар правой в то же самое место на моей челюсти.
Проклятье.
Я держу голову повернутой в сторону, мой язык блуждает по внутренней стороне щеки, когда мой рот начинает наполняться кровью. Затем мой взгляд медленно переходит на нее. Она стоит на ногах, руки все еще подняты в боевой стойке, и смотрит на меня. И тут она улыбается, на мгновение отвлекая меня.
Я смеюсь, глубоко и тихо, прежде чем сплюнуть кровь на землю. — Намного лучше, Грей. — Я улыбаюсь, обходя ее по кругу, и мои кулаки инстинктивно поднимаются. — Возможно, мне действительно придется дать отпор.
Ее улыбка исчезает, прежде чем она внезапно падает на землю и делает широкий взмах ногой, намереваясь сбить меня в грязь. Я быстро перепрыгиваю через нее, но она в долю секунды снова оказывается на ногах, нанося комбинацию ударов. Она осыпает меня сериями апперкотов, джебов и хуков, но я остаюсь в защите, блокируя ее кулаки. Быстрыми движениями она наконец наносит резкий удар в живот, от которого у меня перехватывает дыхание.
Отлично. Если она хочет, чтобы я дрался, я буду драться.
Я не причиню ей вреда. Сильного. На самом деле, она довольно искусна, и, несмотря на мои насмешки, она прекрасный боец. Но с моей теперь уже ушибленной челюстью и животом мне надоело играть в игры.
Она уворачивается, прежде чем мой кулак встречает воздух в том месте, где была ее голова. Затем она выбивает ногу, замахиваясь ею в сторону моих ребер. Я хватаю ее за лодыжку прямо перед тем, как она соприкасается с моим боком, и дергаю ее вперед. Она спотыкается, и я одной рукой прижимаю ее бедро к своему боку, а другой наношу удар в скулу. Это был более мягкий удар, но все же достаточно сильный, чтобы ее голова отлетела в сторону.
Я отпускаю ее ногу в тот же момент, когда обхватываю ногой ее лодыжку, все еще стоящую на земле, и сильно дергаю ее. Она падает, тяжело. Сильный кашель сотрясает ее тело, как только она ударяется спиной о землю, пытаясь втянуть воздух в легкие.
Я с улыбкой нависаю над ней, полагая, что матч окончен.
Ошибаюсь.
Она бьет меня ногой в пах. Сильно.
Я сгибаюсь пополам, издавая болезненный смешок. — Дешевый удар, дорогая.
— Да, но эффективный. — Она вскакивает на ноги, задыхаясь, и лукаво улыбается. Ее руки подняты вверх, закрывая лицо, а все остальное тело покрыто грязью. И вот мы уже обмениваемся ударами и блоками, играя друг с другом. Это похоже на танец, и она — яростный партнер.
Но по какой-то причине я отказываюсь бросить весь свой вес на удары. Я сдерживаю себя. Недостаточно, чтобы помешать мне сопротивляться, но достаточно, чтобы сохранить ее в основном невредимой. Хотя она явно не делает того же самого. Она бьет сильно, безжалостно, желая причинить мне боль.
В один момент мы флиртуем, а в другой — деремся, возможно, даже одновременно. Я никак не могу понять эту злобную девчонку.
После нескольких минут блокирования и нанесения ударов мы оба задыхаемся от невыносимой жары. Пот катится по моим бровям и щиплет глаза, а группа, окружающая нас, одобрительно хрюкает при каждом ударе. Я наношу ей комбинацию ударов, апперкот попадает ей под челюсть и поднимает ее голову. Вслед за этим я наношу ленивый джеб, от которого она уклоняется, хватаясь одной рукой за мою вытянутую руку, а другой — за противоположное плечо. Затем она подходит ко мне вплотную и бьет коленом в живот.
Но она оставила руку, которая держит мое плечо, открытой и незащищенной, и я этим воспользовался. Обеими руками я хватаюсь за ее предплечье и запястье, а затем поворачиваюсь так, что моя спина оказывается напротив ее груди. Затем, используя свой импульс, я поднимаю ее с земли, перекидываю через плечо и с грохотом бросаю в грязь.
Она лежит на спине, хрипит от удара о твердую землю, а я смотрю на нее, надеясь, что она наконец-то сдалась. И снова ошибаюсь. С удивительной быстротой она обхватывает руками заднюю часть моих лодыжек и дергает с невероятной силой. Заставая врасплох, она успевает выбить меня из равновесия, и земля летит мне на спину.
Через секунду она уже на мне, практически прыгает мне на грудь и ставит колени по обе стороны от меня. А потом она откидывает назад окровавленный кулак, торжествующе улыбаясь.
Я принимаю ее в себя, окровавленную и лежащую на мне. — Если бы не моя нынешняя ситуация, — я смотрю на ее кулак, все еще готовый нанести удар, — все могло бы быть гораздо веселее, — тихо говорю я, оглядывая ее с ног до головы, прежде чем заглянуть в расширившиеся голубые глаза.
На мгновение ее внимание рассеивается.
Идеально.
Я хватаю ее за талию и переворачиваю нас. Теперь я на ней, прижав ее запястья к грязи рядом с ее головой. Она извивается подо мной, глядя мне в лицо. Она вся в грязи, и я уверен, что выгляжу не хуже. На ее скуле уже начал расцветать темный синяк, а из носа и рта течет кровь.
— Неплохо сработано, Грей, — говорю я, приближаясь к ее лицу. Она корчится в моих руках, но это нисколько не ослабляет моей хватки. — У меня есть несколько замечаний.
Она замирает, и я наблюдаю, как медленная улыбка расплывается по ее губам. — Видя, что ты будущий Энфорсер, я не была уверена, что ты способен проявить милосердие. Очевидно, что да. — Я смотрю на нее сверху вниз, мое лицо превращается в холодную маску при ее словах. Затем она поднимает голову от земли, так что нас разделяют считанные сантиметры, и говорит: — Я знаю, что ты был со мной помягче.
Это было так очевидно или ее экстрасенсорные способности подсказали ей это?
Мой взгляд блуждает по ее лицу, задерживаясь на грязи и крови, забрызгавших ее кожу, скрывая слабую пыль веснушек, которые, как я знаю, покрывают ее нос. — И почему ты так думаешь?
Ее лицо невероятно близко, ресницы трепещут, губы искривлены в улыбке и опасно близки к моим. Она говорит с придыханием, едва слышно шепча: — Потому что если бы ты не был со мной так прост, я бы не смогла сделать этого.
Я едва успеваю растеряться, как она ударяет меня головой.
Когда макушка ее головы сталкивается с моим носом, я вижу звезды. Она разрывает мою хватку на своих запястьях и, используя обе ноги, отталкивает меня от себя. Облако пыли окружает меня, и я лежу в грязи, моргая от пульсирующей боли. Удар был сильным, но не настолько, чтобы помешать мне, шатаясь, встать на ноги и посмотреть ей в лицо, из разбитого носа струится кровь.
Она не теряет ни минуты.
Ее руки обхватывают мою шею, а колено снова и снова врезается мне в живот. Прежде чем я успеваю среагировать, она использует мою согнутую ногу в качестве табуретки и одним движением закидывает свои ноги мне на плечи. Используя свой импульс и обхватившие меня конечности, она бросает нас обоих на землю. Я растягиваюсь в грязи, а она катается, не теряя времени, и набрасывается на меня. И вот мои руки снова зажаты под ее коленями.
— Ну как тебе моя форма, принц? — хрипит она окровавленными губами. — Теперь есть критика?
Ее вес давит на меня, и я выдыхаю смех. — У меня есть несколько замечаний.
— Взаимно. Ее рука метнулась к сапогу, вынимая из потертой кожи тонкое лезвие. — Для начала, я не люблю, когда мои противники легко обходятся со мной. Она легонько проводит кончиком ножа по моей скуле, щекоча кожу.
Я ухмыляюсь, несмотря на то, что она проводит лезвием по моему лицу, и мой взгляд прожигает ее. И тут мой взгляд переключается на кровь, стекающую по ее лицу из нескольких порезов и ранок, которые я ей нанес. — Похоже, я все-таки испортил твое милое личико, несмотря на все мои старания.
— О, это пустяки. — Пэйдин задыхается от смеха. — Видел бы ты, как я испортила твое милое личико.
Мои губы искривляются в улыбке, и я поднимаю голову навстречу ей. — О, дорогая, пока ты считаешь меня красивым, мне все равно, как я выгляжу.
Голубые глаза шокированно моргают, а затем раздраженно перекатываются на меня. Задыхаясь, она поднимается на ноги. Я следую за ней, вытирая грязь со своего тела, пока она делает то же самое.
Прежде чем она успевает повернуться и уйти, я говорю: — С тобой гораздо интереснее спарринговать, чем с Киттом. Надо будет как-нибудь повторить.
Она слегка наклоняет голову в сторону, лукаво улыбаясь. — Я никогда не упущу шанс надрать тебе задницу, принц.
И с этими словами девушка удаляется, а я смотрю ей вслед.
— О, и Кай? — окликает она, голос ее непринужденный.
И тут я уворачиваюсь.
Она крутанулась, метнув нож так внезапно, что я едва успел увернуться, прежде чем он вонзился в деревянную мишень в нескольких футах позади меня.
— Мне не нужно твое милосердие. В следующий раз, когда мы будем драться, — я вижу, как ее голубые глаза тлеют с того места, где я стою, — порази меня.
Из толпы раздается негромкий свист — конечно же, Китта. Не обращая на него внимания, я качаю головой и ухмыляюсь, глядя на нее, когда она отворачивается от меня.
Злобная, маленькая штучка, действительно.
Глава 18
Пэйдин
Я почти уверена, что я не Обыкновенная. Возможно, моя сила заключается в умении легко лгать. Лгать о том, что я есть, кому я доверяю и как счастлива, что нахожусь здесь.
Да, Испытания — это серия физических игр, но они не менее смертоносны, когда речь идет о психологических. Мне нужно завоевать людей, убедить их в том, что я люблю эти Испытания так же, как и они. Мне нужны их голоса, чтобы остаться в живых, но мне необходимы их голоса, если я хочу победить в этом чертовом деле.
Я обвожу взглядом обеденный стол, отмечая напряженные плечи и обрывки разговоров. Напряжение в комнате почти удушающее, и мы задыхаемся в неловком молчании, заполненном в основном жеванием. Можно с уверенностью сказать, что в последнее время мы стали раздражительными. Дошло до того, что на тренировочном дворе между Эйсом и Брэкстоном произошла драка, инициатором которой, как не удивительно, стал первый. Я не могу представить, что должен был сделать Эйс, чтобы сломить терпеливое самообладание Брэкстона, но для разгона драки потребовалось почти четыре Имперца, которые навалились на обоих участников.
Мой взгляд медленно скользит по противникам и останавливается на зеленом взгляде, уже уставившемся на меня. Я вдыхаю, стараясь не поддаваться приливу ярости, который испытываю каждый раз, когда смотрю на короля...
Нет, не на короля.
Китт смотрит на меня глазами, так похожими на глаза его отца, что мне приходится отгонять образ короля, заставляя себя сосредоточиться на мальчике, стоящем передо мной. Он тепло улыбается, его глаза блуждают по моему лицу. В ответ я быстро отворачиваюсь, отчаянно пытаясь избежать его взгляда, когда мои глаза натыкаются на знакомую пару.
Я внезапно погружаюсь в бурю его стального серого взгляда, обрамленного темными ресницами. Кай слегка наклоняет голову и улыбается мне так, что я нервно кручу кольцо на большом пальце.
Надеюсь, он сходит с ума, пытаясь разгадать меня, как я его.
Кай переводит взгляд на мой большой палец и кольцо, которое я сейчас кручу на нем. Когда он наклоняется ко мне через стол, в его глазах появляется блеск. — Что-то заставляет тебя нервничать, Грей?
Чума, как может один и тот же человек быть в равной степени раздражающим и восхитительным?
— И что может заставить тебя думать, что я нервничаю?
— Хм, — хмыкает он, проводя рукой по своей грубой челюсти. — Начать с того, что ты крутишь кольцо, или с того, что ты сжимаешь нож?
Я моргаю, а затем смотрю вниз. Действительно, в моем кулаке зажат нож для стейка, хотя я не уверена, когда он туда попал. Я уставилась на него, выдохнула смешок, прежде чем разжать пальцы на рукоятке. Когда мой взгляд наконец встречается с его взглядом, он становится ищущим, более мягким, чем раньше.
И, как ни странно, я зеркально отражаю его взгляд, хотя мы видим совершенно разные вещи.
Я вижу мальчика, который смущает и завораживает, дерзкого и расчетливого. Но с каждой новой деталью, которую я узнаю о нем, мне кажется, что я знаю все меньше. Он неравнодушен только к тем, кто ему дорог, это ясно. Но он выстроил стены, оградил себя, надел маски, что делает его раздражающе трудным для расшифровки.
Я вспоминаю наш поединок, его руки на мне, надежные и сильные. Наблюдать за его боем — все равно что наблюдать за танцором, который чувствует музыку в своей душе, в своих костях. Он был рожден для битвы. Воспитан, чтобы убивать.
И я должна помнить об этом.
От размышлений меня отвлекает слуга, который протягивает руку, чтобы взять мою тарелку. Из чистого инстинкта мои пальцы чешутся схватить булочку или две, прежде чем их унесут. Я все еще не привыкла к регулярному, а тем более сытному питанию, и постоянно борюсь со своими воровскими инстинктами, когда они кричат мне, чтобы я схватила все, что попадется под руку.
Стулья скребут по мраморному полу, окружающие меня люди собираются уходить. Воздушный, нежный голос окликает нас, и мы все останавливаемся и поворачиваемся на звук. Королева аккуратно складывает руки перед собой, прикрывая ими свое безупречное темное платье, переливающееся в лучах заходящего солнца.
Она улыбается нам, и блеск в ее глазах смутно напоминает мне Кая. — До первого бала осталось всего несколько дней! Дамы, я надеюсь, вы уже выбрали платье или поговорили со своими горничными о том, чтобы они его подготовили.
Я, безусловно, еще не сделала ни того, ни другого.
— И не забудьте потренироваться в танцах, — добавляет королева с улыбкой. — Полагаю, вы захотите произвести хорошее впечатление на людей.
О, я обязательно произведу впечатление.
Она кивком отстраняет нас, и я быстро направляюсь к двери, намереваясь проскользнуть в свою комнату и спросить совета у Элли по поводу моего платья.
— Пэйдин.
Мои ноги подкашиваются, заставляя меня остановиться. Теплота в этом голосе и то, что он назвал меня по имени, говорят мне, что за мной стоит не Кай.
Нет, это его брат.
Я развернулась на каблуках и теперь наблюдаю за тем, как Китт идет ко мне, его светлые волосы в беспорядке, а улыбка очаровательна. Я сглатываю, когда он приближается ко мне, когда он смотрит на меня изумрудными глазами, которые он делит с убийцей.
— Привет, — тепло говорит он. — Не возражаешь, если я провожу тебя в твою комнату?
Да.
— Вовсе нет, — говорю я сквозь зубы, оскаленные на него.
Мы начинаем идти по коридору, направляясь в крыло замка для конкурсантов. — Я еще не поздравил тебя с интервью, — говорит он с ноткой гордости в голосе. — Разве я не говорил, что у тебя все получится?
Я вспоминаю интервью, на котором умудрилась ляпнуть то, что от меня не ждали.
— Выживание. Я рассчитываю выжить.
Я почти смеюсь при этой мысли. — Приятно знать, что будущий король не лишит меня головы за то, что я испортила девиз его королевства.
Я прикусываю язык, но уже слишком поздно, чтобы остановить слова, которые уже сорвались с моих губ.
Он смеется.
Звук насыщенный, наполняющий меня облегчением. Он потирает рукой шею, все еще хихикая, и говорит: — Вообще-то, это была моя любимая часть.
Я бросаю на него недоуменный взгляд. — Это было сейчас?
— Да. — Смех покидает его голос, когда он останавливается и смотрит на меня, останавливая нас посреди коридора. — Это была самая реальная вещь, которую когда-либо говорили на этих интервью.
Я смотрю ему в лицо, стараясь не обращать внимания на мелькнувшее в нем воспоминание об отце. — Ты имеешь в виду, что это была самая глупая вещь, которую когда-либо говорили на этих интервью.
Его теплая усмешка снова отражается от стен. — Возможно. — Он делает паузу, глядя на меня сверху вниз. — Но, если тебе станет легче, я не думаю, что ты ошиблась, когда сказала, что рассчитываешь пережить это, и я восхищаюсь тобой за то, что ты высказала свои истинные чувства.
Я настолько потрясена искренностью его слов, что разражаюсь смехом. — Тогда ты, должно быть, часто восхищаешься мной, потому что я склонна высказывать свое мнение гораздо чаще, чем следовало бы.
Я действительно часто восхищаюсь тобой.
Его глаза, кажется, говорят эти пять слов, когда они ищут мои, озвучивая то, что он никогда не собирался озвучивать. И впервые я встречаю его взгляд и не вижу, что король смотрит на меня в ответ.
Прочистив горло, я поворачиваюсь и снова иду по коридору. Китт оказывается рядом со мной, когда мы останавливаемся перед моей комнатой, и я уже открываю дверь, говоря: — Спасибо, что пошел со мной. — Я делаю паузу, чтобы улыбнуться ему через плечо. — Теперь я могу сказать, что меня провожал будущий король.
Я уже перешагиваю через дверной проем, когда слова покидают его в спешке. — Да, и если ты позволишь, я сделаю это снова.
Я поворачиваюсь и вижу, что он внезапно оказался прямо за моей спиной. — Что?
Его лицо расплывается в улыбке, которая кажется слишком застенчивой для королевской особы. — Мисс Грей, вы будете моей партнершей по балам?
Я чуть не задыхаюсь приследующем вдохе. И все же, вместо ответа на его вопрос, мой собственный бессмысленный вопрос срывается с моих губ с хриплым смехом. — С каких это пор я стала мисс Грей?
На смену его застенчивой улыбке приходит лукавая, ненадолго напомнившая мне его брата. — С тех пор, как ты начала называть меня «будущим королем».
— И тебе это не нравится? То есть то, что я называю тебя будущим королем. — Мое любопытство заставило меня задать этот вопрос, поскольку я предполагала, что он очень привязан к этому титулу и власти, сопровождающей его.
— Я бы не хотел, чтобы меня называли титулом, который я еще не заслужил и не оправдал, — просто ответил он.
— Вот почему я назвала тебя будущим королем.
Он улыбается, довольствуясь тем, что между нами повисло молчание, прежде чем наконец говорит: — Ты так и не ответила на мой вопрос, мисс Грей.
Я слышу предложение в его голосе, вижу немой вопрос в глазах, которых все время избегаю. Скажи «да» тому, чтобы стать его партнером, и мы будем просто Китт и Пэйдин. Скажи «нет», и титулы останутся.
Скажи «да» — и я буду играть роль.
Скажи «нет» — и я упущу возможность порадовать народ.
Мысль о том, что я буду висеть на руке будущего короля и смотреть на похожее лицо убийцы моего отца, лично мне не очень приятна, но это было бы приятно народу Ильи. Я бы, несомненно, привлекла их внимание — страшная, но заманчивая мысль.
Улыбка приподнимает мои губы при виде образа бывшего Трущобника и будущего правителя рука об руку — идеальная картина полярных противоположностей.
Самый могущественный мужчина в паре с самой бессильной женщиной.
— Для меня будет честью стать твоим партнером, Китт, — мягко говорю я, слегка улыбаясь.
Играй роль.
Китт хихикает, в голосе звучит облегчение. — Я надеялся, что ты это скажешь, Пэйдин.
* * *
— Элли. Помоги. Пожалуйста.
Я смотрю на свой гардероб, сводя себя с ума, глядя на все цвета и фасоны платьев, висящих внутри. — Какое из них я должна надеть на бал? Я должна произвести хорошее впечатление...
— Да, тебе нужно, и ни одно из этих платьев тебе не поможет, — прервала меня Элли, тихонько смеясь.
Я откидываю голову назад и стону. — А что не так с одним из этих? — Я жестом показываю на множество ослепительных платьев, имеющихся в моем распоряжении.
— Это, — она показывает на шкаф, — не бальные платья. Хотя, конечно, ты произведешь впечатление, если наденешь одно из них. Только не очень хорошее.
— И что теперь? — Я не могу сдержать раздражение, вырывающееся из меня.
Очевидно, Элли заметила это, потому что она мягко говорит: — Нам нужно сшить для тебя платье. Немедленно. Я знаю несколько отличных швей, которые в кратчайшие сроки сошьют для тебя прекрасное платье, тебе нужно будет только выбрать фасон и оттенок зеленого.
Как известно, на балах принято надевать зеленые платья, поскольку изумруд — цвет королевства Ильи. Это не установленное правило, а то, что все просто делают. Типично. Традиция.
Утомительно.
Элли рассказывает о знакомых швеях, о том, как замечательно они работают.
И тут меня осеняет. Я знаю швею, жила с ней.
Внезапно я раздавлена тяжестью того, что сделала. Нет, того, что не сделала.
Адена.
Обещание, которое я дала ей, звенит в моей голове, напоминая о том, как я забыла о ней. Я поклялась навестить ее, но вспомнила об этом только тогда, когда мне это было удобно.
Меня охватывает чувство вины, и я едва не задыхаюсь от его тугой хватки на моем горле. Я сглатываю, беззвучно проклиная себя за эгоизм.
Но это не первый раз, когда я проявляю эгоизм по отношению к Адене.
Я была эгоистом в ту ночь, когда она нашла меня на крыше магазина два года назад, обиженную, истеричную и надеющуюся, что кто-нибудь просто поймет меня. Дождь катился по моему лицу, пока я смотрела на звезды, смешиваясь со слезами и жаля свежие порезы, полученные утром от Имперца. Адена перебралась на край крыши и, задыхаясь, рассказывала, как она была уверена, что найдет меня там, так же как была уверена, что больше никогда не будет обшаривать магазин.
Но ее улыбка сползла с лица, когда ее взгляд скользнул на меня, дрожащего под струями дождя и обнимающего колени. Я устала. Устала от попыток быть той, кем я не являлась, в то время как никто не знал, кем я была.
Поэтому той ночью я решила изучить небо, чтобы найти сходство между нами. Я была одинока так, как, по моим представлениям, должны быть одиноки звезды, которые видны всем, но слишком далеки, чтобы их можно было увидеть по-настоящему.
И в кои-то веки мне захотелось, чтобы меня кто-то увидел.
С моей стороны было эгоистично рассказывать Адене о своем прошлом, настоящем и обо всем, что между ними. Просто зная о том, кто я, я подвергаю ее опасности, но, несмотря на это, мы стали только ближе.
Она поверила мне. Она слушала, как правда выплескивалась из меня со всхлипами, и осталась со мной даже после того, как узнала, кто я такая.
И я никогда не испытывала такого облегчения из-за минуты слабости.
— Элли, — говорю я медленно, осознанно. — Что, если я знаю швею?
Она на мгновение задумывается, прежде чем ответить, пожав плечами. — Это было бы прекрасно. Ты встретила кого-то здесь? Во дворце?
— Нет, она из Лута. — Элли бросает на меня скептический взгляд, но я продолжаю. — Она невероятна. Я могу гарантировать, что она сошьет мне самое лучшее платье, которое когда-либо видела Илья.
— Ну, я думаю, я могу поговорить с Ленни о том, чтобы он проводил тебя туда за ней. — Она быстро добавляет: — Если только ему тоже разрешат.
Мои брови сошлись. — Забрать ее?
— О да. Если ты получишь разрешение на поездку, она вернется с тобой и будет нанята здесь в качестве твоей личной швеи, пока не закончатся Испытания. Или пока...
Остаток ее слов заглушает стук крови в моих ушах, а сердце колотится так быстро, что кажется, будто я нахожусь в центре схватки.
Адена будет жить здесь. Со мной.
Ее будут кормить и ей будут платить. Я буду с ней видеться. Она будет в безопасности. Облегчение нахлынуло на меня, слабо пытаясь заменить чувство вины, которое я все еще испытываю.
Элли обещает, что поговорит с Ленни о том, как отвезти меня в Лут, после чего желает мне спокойной ночи и выскальзывает за дверь.
Я падаю на кровать и смотрю на затейливую лепнину на потолке. Не знаю, сколько времени я пролежала так, позволяя надежде и счастью охватить меня при мысли о том, что Адена цела и невредима.
И тут легкий стук в дверь заставил мои мысли оборваться.
Глава 19
Пэйдин
Должно быть, уже почти полночь, так кто же это, проклятье?
Я хватаюсь за рукоятку кинжала и вынимаю его из-под подушки, свободно держа на боку, пока иду по полу. Когда я распахиваю дверь, мои глаза встречаются с парой серых глаз, стоящих по другую сторону.
Взгляд Кая опускается на кинжал в моей руке, а затем возвращается к моему лицу, задерживаясь на ушибленной скуле и рассеченной губе, которыми он так щедро одарил меня в нашей утренней схватке. Моя гордость не позволила лекарям заняться моими ранами, и неудивительно, что принц, похоже, столкнулся с той же проблемой. На его челюсти расцвели слабые синяки, напоминающие о каждом моем ударе.
— Ты планируешь снова прижать его к моему горлу? — Губы Кая дернулись вверх, когда он наклонил голову к кинжалу, зажатому в моем кулаке.
— Не искушай меня, — говорю я, проводя пальцами по гладкой, плоской кромке лезвия. — Хочешь взять реванш?
Он засовывает руки в карманы тонких темных брюк, скрещивает лодыжки и прислоняется к дверной коробке. — Не искушай меня.
Черные волосы спадают на лоб, и серые глаза выделяются на фоне черных волн. Видно, что он не брился, и тень щетины покрывает его острую челюсть, что только подчеркивается темнеющими синяками, которые я там оставила.
— Что тебе нужно, Азер?
— Я тоже скучал по тебе, Грей, — говорит Кай, небрежно снимая что-то со своей отвлекающе тонкой рубашки. Затем его взгляд переходит на меня, его длинные ресницы полностью контрастируют со светлыми глазами. — Я здесь для твоего урока.
Я усмехаюсь. — Прости, моего чего?
— Твоего урока. — Он склоняет голову набок, забавно озадаченный. — Ты Экстрасенс. Неужели ты не чувствовала, что это произойдет?
— Так не бывает, и ты это знаешь, — говорю я, в моем тоне сочетаются раздражение и замешательство. — О чем ты говоритн...
— Значит, ты действительно собиралась пойти на бал и наступать моему брату на пятки? Он рассмеялся. — Ты просто полна сюрпризов, не так ли?
— Нет, я бы не стала наступать ему на пятки. Может быть, споткнулась о свои собственные, но... — отмахнулась я, наблюдая, как растет его ухмылка. Его ямочка дразнит меня, искушая воспользоваться кинжалом, терпеливо ожидающим в моей ладони.
И тут его слова наконец доходят до меня.
— Уроки танцев? И поэтому ты здесь? — Я задыхаюсь от смеха, думая, что он, должно быть, шутит.
— Это заняло у тебя достаточно много времени. — Парень отталкивается от дверной коробки, делая шаг ближе. — Пойдем, у нас не вся ночь. — Затем он ухмыляется. — Если только ты не хочешь, чтобы мы гуляли всю ночь.
Я не сдвигаюсь с места. — Нет. Ни за что. Я не хочу и не нуждаюсь в твоей помощи. — Я одариваю его насмешливой улыбкой. — Но мне приятно знать, что ты всегда так охотно ее предлагаешь.
Я хватаюсь за край двери и начинаю закрывать ее, когда он втаскивает в мою комнату блестящий ботинок. Кай легко распахивает дверь, его сильные руки толкают ее назад, несмотря на все мои усилия. Прижав руку к дереву, он наклоняется достаточно близко, чтобы прошептать: — Как всегда, ты слишком упряма, чтобы признать, что тебе нужна моя помощь.
— Что мне нужно, так это чтобы ты убрался из моей комнаты. — Я улыбаюсь ему, но это все зубы.
И все же, с каждым словом, говорящим об обратном, я понимаю, что он прав. Я знаю, что должна принять его предложение и потренироваться, чтобы не выставить себя на посмешище перед будущим королем. Но мне не нравится, что он может держать это у меня над головой, не нравится, что он будет мне помогать. И снова.
— То, что тебе нужно, и то, что ты хочешь, — две совершенно разные вещи. — Аромат сосны доносится до меня, когда он пригибает свою голову к моей, заставляя меня встретиться с ним взглядом. — Ну же, Грей, ты же умнее. Ты знаешь, что тебе нужно произвести хорошее впечатление на этом балу. А рядом с моим братом на тебя будет смотреть гораздо больше глаз, чем обычно.
Он словно прочитал мои мысли, подытожил их и выплюнул обратно. Я смотрю на него. Я знаю, что он прав, и он тоже это знает.
Должно быть, он видит, как борьба уходит из моих глаз, потому что улыбка искривляет его губы. — Рад видеть, что ты пришла в себя. Тогда пойдем.
Я прохожу мимо его плеча с гордо поднятой головой. Я выбрала это, а не он, и он должен помнить об этом. — Куда мы идем? — спрашиваю я, когда он начинает вести меня по коридору. В конце коридора мы поднимаемся по широкой винтовой лестнице, задрапированной бархатным изумрудным ковром.
На его лице появляется тень улыбки. — Куда-нибудь, где достаточно места, чтобы ты могла упасть со всего размаху.
Когда мы достигаем вершины лестницы, меня ведут по широкому коридору, увешанному картинами и перламутровой лепниной, прилипшей к стенам и потолку. Мой взгляд скользит по тонкому слою пыли, покрывающему рамы на стенах.
Давненько здесь никто не поднимался.
Этот этаж — один из немногих, которые я еще не исследовала, так как неоднократно выходила из своей комнаты глубокой ночью, чтобы изучить планировку замка и возможные выходы. Пусть это будет моя особенность или паранойя, но неосведомленность об окружающей обстановке пугает меня не меньше, чем Испытания.
Поскольку Ленни не охраняет мою дверь, я не могу удержаться от желания подглядывать. На самом деле, я вообще редко вижусь со своим Имперцем, и, что удивительно, эта мысль вызывает во мне внезапный приступ грусти. Я потрясена тем, насколько мне приятно его общество, и еще больше потрясена тем, что могу думать такое об Имперце.
Неровный ковер задевает мою ногу, и пол летит к моему лицу. Я уже собиралась растянуться на спиральном ковре, как вдруг меня обхватывает рука, твердая и до боли знакомая.
— Вот от этой неуклюжей работы ногами мы и пытаемся тебя избавить, — говорит Кай, и в его голосе слышится ухмылка. Он ставит меня на ноги, поддерживая рукой, которую я отталкиваю, взволнованная и чувствующая необходимость оставить между нами хоть какое-то пространство.
Он поднимает руки вверх и делает насмешливый шаг назад, а затем снова поворачивается и направляется по коридору. Когда мы продолжаем идти, вопрос, который я так долго ждала, наконец-то срывается с моих губ. — Зачем ты это делаешь?
Кай останавливается передо мной, а затем медленно поворачивается, выглядя почти забавляющимся от этого вопроса. — Все очень просто. Ты придешь на этот бал вместе с моим братом, и он должен выглядеть наилучшим образом.
Я изучаю его лицо, наблюдая, как трескается маска, демонстрируя всю любовь и преданность брату, все, на что он готов пойти ради него. Как будто у него есть долг, который он должен выполнить, как будто он уже стал Энфорсером, и это гораздо важнее, чем просто помешать мне наступить на пятки его брату.
А потом его маска внезапно возвращается, и я снова смотрю на это холодное лицо, лишенное прежних эмоций. Не придумав, что ответить, я начинаю идти. Мы поворачиваем направо по маленькому коридору и направляемся к самой последней двери слева. Он берется за ручку и распахивает ее, открывая спальню, освещенную лишь лунным светом, проникающим через окно.
Если я думала, что моя комната великолепна, то она меркнет по сравнению с этой. Она в два раза больше моей, поэтому больше похожа на дом, чем на спальню. Несмотря на то, что в ней стоит кровать с балдахином, комод и письменный стол — как и в моей, — эта комната кажется обжитой. Полки переполнены, книги сложены под разными углами, чтобы они поместились. Несколько потрепанных обложек говорят о том, что они состоят из стратегий, боевых действий и... поэзии.
Интересно.
Все, что наполняет комнату, красивее, чем у меня, но все же подержанное и изношенное.
Это его комната — его настоящая комната.
Стол покрыт темными чернильными пятнами, в углу свалены доспехи. Мой взгляд скользит по большим кускам, покрывающим стойки кровати, где куски темного дерева отсутствуют.
Порезы от меча.
Он ударил тупым мечом по столбикам кровати. Несколько раз.
Полагаю, это лучше, чем зарубить мечом человека, хотя я уверена, что он делает и это. Наконец мой взгляд вернулся к Каю. Он прислонился к дверному косяку и с любопытством наблюдает за тем, как я стою посреди его комнаты, хотя я не помню, чтобы заходила в нее так далеко.
Я киваю головой в сторону обломанных деревянных столбиков его массивной кровати, не зная, что сказать под его пристальным взглядом. — Интересный способ снятия стресса.
— Как и бить по подушке до крови в кулаках. — Он слабо улыбается, проходя через комнату к своему столу, засунув руки в карманы, и начинает возиться со стоящим на нем устройством — я его узнал.
У отца был проигрыватель, с широким золотым рожком, в который я в детстве просовывала голову. Он зарабатывал приличные деньги как уважаемый в трущобах Целитель, но проигрыватель все равно был самой красивой вещью, которой мы владели. Много лет назад он ставил мои ноги на свои, и мы танцевали на кухне. Ну, он танцевал. А я просто была там за компанию. Но у него так и не было возможности по-настоящему научить меня танцевать, не наступая никому на ноги.
Треск иглы, ударяющей по пластинке, знаком, а вот звук плавного вальса, который следует за ним, — нет. Кай поворачивается, небрежно расстегивает половину рубашки, и мои глаза ищут, на что бы еще посмотреть, кроме его загорелой груди и закрученной татуировки.
И вдруг он оказывается передо мной, оглядывая меня с ног до головы с легкой улыбкой, которая демонстрирует глубокую ямочку на его правой щеке. Его взгляд подобен ласке, и он не торопится. Я отказываюсь ерзать под его пронзительным взглядом, зная, как ему нравится наблюдать за моими телодвижениями.
Не желая уступать, я провожу глазами по его сильным чертам лица и еще более сильному телу. Все в нем смертельно опасно. Эта улыбка. Эти глаза. Его хитрый ум.
— Ты уверена, что сможешь сосредоточиться на танцах, или я буду слишком сильно отвлекать тебя, дорогая?
Его слова пугают меня, и я снова смотрю на него. Из меня вырывается фырканье. — Думаю, я справлюсь, спасибо.
Он смотрит на меня с сомнением. — Полагаю, мы это узнаем, не так ли? — Я ожидаю, что он протянет руку и потянет меня танцевать, и от этой мысли мое сердце бешено колотится, я готовлюсь почувствовать его руки на своем теле.
Но он не двигается, не пытается сократить расстояние между нами.
Хорошо.
— Для начала ты просто выучишь шаги обычного вальса, — говорит он. — В основном потому, что я не хочу, чтобы ты наступала мне на пятки.
Не вынимая рук из карманов, Кай делает шаг за шагом, из стороны в сторону, показывая мне основы. Он так грациозен, так элегантен, так естественен.
Бой. Для него бой — это еще и танец.
Я чувствую себя скованно и вдруг так неуверенно. Даже держа руки в карманах, Кай легко шагает в такт со мной, хотя и не решается подойти настолько близко, чтобы не быть затоптанным моими неуклюжими ногами.
Я вздыхаю, раздраженная собой и ухмыляющимся принцем, стоящим передо мной.
— Расслабься, — бормочет Кай напротив меня, в его голосе больше, чем намек на юмор. — Ты слишком много думаешь. Не вычисляй, просто двигайся под музыку. — Я поднимаю глаза и вижу, что он уже смотрит на меня с ухмылкой. — Кроме того, ты ведь знаешь, что это танец, верно? Так что боевая стойка не нужна.
Только тут я замечаю, как напряжено и подтянуто мое тело, руки слегка приподняты, словно готовы к удару. Я выпрямляюсь и провожу рукой по прядям волос, выпавшим из моей распущенной косы. Я странно... нервничаю. И это безумно раздражает.
Все было бы гораздо проще, если бы он не смотрел на меня.
Очередной вальс заканчивается, сменяясь медленной, плавной мелодией. Я опускаю голову, волосы падают мне на лицо, и я смотрю, как мои ноги шагают в такт музыке.
Давление на талию заставляет меня подпрыгнуть.
Рука рефлекторно дергается к ножу, спрятанному под складками платья, но мозолистая ладонь ловит меня за запястье. — Для танцев ножи тоже не нужны, — сдержанно смеется Кай. Не сводя с меня взгляда, его грубые пальцы медленно скользят от моего запястья к ладони, а затем он складывает свою руку в мою, поднимая ее в воздух.
Но мое внимание привлекает другая его рука, которая удобно устроилась на моей спине. Она тянет меня к нему. Сквозь тонкую ткань платья, которое я надела на ужин, я чувствую тепло его ладони, проникающее в мою поясницу.
Я смотрю на него, пока он притягивает меня к себе. Я не то чтобы не знала, что это должно было случиться, просто не ожидала, что это произойдет так внезапно. Он смотрит на меня с ожидающим выражением лица, а затем тихонько хихикает и убирает свою руку с моей спины, отчего мне становится неожиданно холодно в ее отсутствие. Он берет мою вторую руку и поднимает ее к своему плечу, опуская мою ладонь на его тонкую рубашку. Я чувствую, как под ней напрягается каждый мускул, когда он возвращает свою руку мне на спину, крепко прижимая ее к моему платью.
— Посмотрим, чему ты научилась, — мягко говорит он, когда его ноги начинают двигаться в такт музыке. Я неуверенно следую за ним, умудряясь повторять его шаги. Он легко и уверенно ведет меня в танце.
Мой взгляд мечется по комнате и опускается к моим ногам, считая каждый шаг. Давление на спину внезапно исчезает, когда пальцы ловят мой подбородок, наклоняя голову вверх. — Ты никогда не научишься, если будешь продолжать смотреть на свои ноги, Грей. Смотри на меня. — Он улыбается, возвращая руку мне на спину. — Это не должно быть слишком сложно.
Я закатываю глаза, открываю рот, чтобы сделать замечание, но вместо этого задаю вопрос. — Как ты узнал, что Китт пригласил меня на бал?
Смех Кая невеселый, пустой. — Я не экстрасенс, но мне было нетрудно собрать все воедино. — Когда я только уставилась на него, он вздохнул и продолжил. — Я знаю своего брата, и поэтому знал, что он попросит тебя.
— Это был ужасный ответ, — говорю я просто.
— И ты все еще ужасно танцуешь, так что моя работа еще далека от завершения.
Я фыркаю.
— О, — непринужденно добавляет Кай, — возможно, он также упомянул, что попросил тебя.
Очередной смех вырывается из меня прежде, чем я успеваю его остановить, и я сжимаю губы, чтобы заглушить звук. Мой взгляд падает на его грудь, которая находится слишком близко, напоминая мне, что мы слишком близки для соперников, для врагов в этих Испытаниях.
И все же я здесь, танцую с ним в его спальне. Одна. В темноте.
Если это вообще возможно, я вдруг становлюсь еще более жесткой, чем раньше.
Кай чувствует, как я напряглась в его руках, и наклоняется невероятно близко. — Ты жесткая, как доска, Грей. Расслабься.
Не. Помогает.
Я пытаюсь и не могу раствориться в его объятиях, как и положено партнеру по танцу. Я безнадежна. Я безнадежна.
Но принц так просто не сдается. Нет, он обхватывает меня за талию и притягивает к себе. Я упираюсь, не желая сокращать то небольшое расстояние, которое осталось между нами.
Безумная ямочка проглядывает на моем лице, едва заметная в тусклом свете. — Итак, что мы сегодня узнали? — спрашивает он, как всегда, раздражающе весело. — Во-первых, кинжалы для танцев не нужны, а во-вторых, во время танца нужно находиться рядом с партнером. И, как ни странно, ты, похоже, больше борешься с последним.
— А ты бы предпочел, чтобы я боролась с первым и приставила кинжал к твоему горлу? — Я сделала паузу. — Опять.
— Так предсказуемо, — усмехается он, и этот звук омывает меня, прежде чем он бормочет: — Всегда такая порочная и жаждущая уколоть меня.
Он очень близко ко мне. Слишком близко.
И только потому, что я так отвлеклась на этот факт, моя нога приземляется на его ногу, и я, споткнувшись, иду вперед, чтобы столкнуться с его массивной рамой. Обе его руки обхватывают мою талию, поддерживая меня, прежде чем я прихожу в себя и отталкиваюсь от него. Из его груди вырывается глубокий смех, сопровождаемый искренней улыбкой, которую я видела только у его брата.
Смертельной.
— Как у бойца может быть такая плохая работа ног? — Его глаза пляшут между моими. — Ты просто полна сюрпризов.
— Ну, сюрприз, с меня хватит этого урока, — говорю я категорически, выворачиваясь из его хватки. Я стою к нему спиной, когда он хватает меня за запястье и разворачивает к себе, притягивая к себе.
— Но ты все равно должна мне еще один танец. — Его волнистые волосы падают на лоб, а взгляд его глаз практически умоляет меня поиграть с ним.
— Ладно, — говорю я, подыгрывая ему. — Еще один танец за ответ на вопрос.
Он поднимает брови. — Это взятка, Грей?
— Это мои условия. Прими их или откажись от них, принц. — В ответ он лишь негромко хихикает. Он отворачивает голову от меня, размышляя, прежде чем наконец встретиться с моим взглядом.
Медленно он поднимает мою руку обратно в воздух, а другой рукой удобно ложится на мою спину. — Договорились.
Начинается еще один медленный вальс, занимающий меня музыкой и шагами, топящий меня в танце. Когда я уже не могу игнорировать ощущение его пристального взгляда, я наконец встречаю его взгляд.
— Хорошо, что ты хочешь узнать? — спрашивает Кай, ведя меня в танце.
Понятия не имею.
Он смотрит на меня, сквозь меня, ожидая ответа. Его серые глаза похожи то на кусочки льда, то на осколки стекла. Как и в том, и в другом случае, его взгляд острый и пронзительный. Холодный и в то же время завораживающий. Прекрасен так, как может быть прекрасна только смерть.
И вот так я вдруг не могу придумать, о чем бы мне его спросить. Я ломаю голову в поисках вопроса, и только потом выдаю первое, что приходит на ум.
— Ты хотел бы, чтобы это был ты? — Он моргает, темные ресницы трепещут. — Хотел бы ты быть будущим королем Ильи? Наследником?
Это совсем не тот вопрос, который я думала, что буду задавать, но вот, пожалуйста.
— Нет, — просто отвечает он, не сводя с меня взгляда.
Я поднимаю брови в немом вопросе. Когда он не продолжает, я говорю: — И это все? «Нет»?
— Ты получила свой ответ, а я получил свой танец. Таков был уговор, дорогая.
* * *
Я едва могу дышать.
Тонкие руки Адены так крепко обвивают мою шею, что я начинаю видеть пятна. Она вскрикнула и завизжала, когда заметила меня, ждущую у форта.
Моя лучшая подруга. Мой буквальный партнер по преступлению. В целости и сохранности. Красивая и кипучая, как всегда.
Ленни прибыл в мою комнату рано утром, готовый отвезти меня в Лут и забрать мою новую швею. Судя по всему, он получил на это разрешение, хотя я была слишком взволнована, чтобы расспрашивать о подробностях. Возможно, я даже визжала.
— Я буду твоей кем?! — пискнула Адена.
Я вздыхаю, хотя это больше похоже на смех. — Моей личной швеей. — Я уже раза три вводила ее в курс дела. — Я имею в виду, если ты не хочешь работать...
— Ты с ума сошла?! Конечно, я хочу эту работу, Пэ! — Она практически скачет, пока мы идем к автобусу, ожидающему в дальнем конце Лута.
Я осматриваю рынок и широкую аллею перед собой. Мой дом выглядит так же уныло и тоскливо, как и тогда, когда я его покинула. До меня доносятся звуки проклятий и торга, запах рыбы и специй. Все знакомо. Все одинаково.
Ленни открывает дверь кареты, мы с Аденой усаживаемся в нее, и вот мы уже мчимся по неровной мощеной улице, направляясь к дворцу.
— Я не могу поверить, что это происходит, — говорит Адена, с трепетом глядя в крошечное окно. Она оборачивается ко мне и широко раскрытыми глазами смотрит на повседневное платье, в которое Элли заставила меня облачиться. — Я не могу поверить в это. — Она переводит взгляд с моего лица на платье, затем берет подол юбки и осматривает его.
— Не привыкай к... этому. — Я жестом показываю на платье. — Обычно днем я ношу брюки, но Элли настояла, чтобы я надела платье, чтобы произвести хорошее впечатление на людей, которые увидят меня в Луте.
А людей, безусловно, было много. Несмотря на раннее время, рынок кишел мужчинами, женщинами и детьми, которые глазели на меня, когда я проходила мимо.
Не знаю, какое впечатление я на них произвела, но, тем не менее, впечатление произвела.
— Похоже, мы с Элли прекрасно поладим, — говорит Адена, улыбаясь.
— О, я уверена, что так и будет. — Я смеюсь и продолжаю: — И тебе будут платить, кормить, и у тебя будет настоящая кровать, чтобы спать по ночам. Мне сказали, что есть швейная комната, где ты будешь проводить большую часть времени, заполненная всеми видами тканей, о которых ты только могла мечтать.
При этой мысли глаза Адены заблестели. — Рай. Я буду в раю.
Я рассказываю ей обо всем: о подготовке, об интервью, об участниках. Она делает то же самое, рассказывая мне о своем пребывании в Луте, пока меня не было.
— Я уже начала думать, что ты про меня забыла! — со смехом говорит Адена, отбрасывая эту мысль. — И вот, пожалуйста, ты забираешь меня с собой!
Волна вины нахлынула на меня, угрожая утопить.
Я сглатываю, прежде чем открыть рот, чтобы попросить прощения, сказать ей, что я сожалею, чтобы...
— Я никогда не смогу забыть о тебе, А.
Никогда больше.
Она сияет, а мое сердце бешено бьется в груди. Она так хороша, а я так виновата. Я слаба, что скрыла от нее правду, но с каждым ударом сердца я клянусь никогда больше этого не делать.
— О, подожди! С кем ты идешь на бал? — высокопарный вопрос Адены оборвал мои спутанные мысли.
Конечно же, Адена знает все подробности Испытаний, о том, что на балах мы все должны быть парами. Она любит такие вещи. Я провела рукой по волосам, убирая их с лица. — Ну... я иду с Киттом.
Адена моргает. И тут же вскрикивает.
— Киттом? Ты имеешь в виду наследника? — У нее практически гипервентиляция, она обмахивает себя руками.
— Ничего особенного, А. За исключением того, что мне нужно хорошо выглядеть, — говорю я, пытаясь ее успокоить.
— Ну, тогда ты пришла к правильной девушке, — уверенно говорит она. — Вау, хорошо, тогда ты должна выглядеть очень хорошо. — Она проводит рукой по кудрявой челке, падающей на глаза. — Есть несколько красивых оттенков зеленого, из которых мы можем выбрать. Мы можем сделать тебе изумрудное или шалфейное...
Я поднимаю руку, улыбка кривит мои губы. — На самом деле, у меня на уме другой цвет.
Глава 20
Кай
Я стою в море черного цвета. Черных пиджаков, черных галстуков, черных туфель. Словно чернила, мужчины, заполнившие бальный зал, кружатся на белом мраморном полу, слова, наспех нацарапанные на куске глянцевого пергамента.
Слуги танцуют по залу, хотя их не сопровождает музыка, пробираясь сквозь толпу. Они делают круги, принося вино, шампанское и экстравагантные блюда на еще более экстравагантных тарелках.
Учитывая, что в этом году Испытания проходят по-другому — благодаря мне и тестированию будущего Энфорсера, — неудивительно, что и балы будут необычными. Как правило, балы Испытаний — это просто балы. Они состоят из слишком долгих танцев и утомительных светских бесед, которые требуют чрезмерного количества алкоголя.
Но первый бал Испытаний начинается с банкета.
По залу снуют одетые в черное тела — мужчины всех возрастов. То есть мужчины всех возрастов, которые либо являются дворянами, либо королевской крови, либо каким-то образом сумели получить приглашение на первый бал Испытаний Чистки.
После часа прыжков между толпами мужчин, пустых разговоров с молодыми и старыми, друзьями и врагами, я почувствовал беспокойство и в лучшем случае скуку. Мы с Киттом уселись за один из многочисленных красивых столиков, стоящих вдоль бального зала и наполненных напитками.
Я коротал время, любуясь своей любимой комнатой в замке, рассматривая ее в сотый раз. Мраморные колонны и большие, от потолка до пола, окна придают помещению неземной вид. С потолка свисают люстры, усыпанные бриллиантами и изяществом. Две лестницы с изумрудной обивкой зеркально отражают друг друга, спускаясь на мраморный пол с балкона, расположенного высоко наверху. Золотые двери с деталями открываются на полукруглую площадку с видом на пол бального зала, который так блестит, что я вижу в нем свое собственное скучающее отражение.
Я потягиваю второй бокал вина, жалея, что у меня нет чего-нибудь покрепче.
С минуты на минуту.
Небольшой оркестр, сидящий в дальнем углу элегантного бального зала, оживает как раз в тот момент, когда распахиваются сверкающие двери на вершине балкона. Красивая женщина, укутанная в шелковистый изумруд, подходит к перилам и смотрит на пол под собой.
Мать.
Она сияет, практически светится. Затем она начинает грациозно спускаться по лестнице справа от себя размеренными, легкими шагами. Иногда я забываю, что даже она — боец со своей вольтовой способностью манипулировать электричеством, которое при желании можно легко использовать в смертельно опасных целях.
Щелчок каблуков по мраморному полу — и она пересекает бальный зал. Люди расступаются, освобождая ей дорогу, и она направляется к моему отцу, сидящему в дальнем конце зала.
Он улыбается — по-настоящему улыбается ей. Это редкое для него выражение лица, которое он, кажется, принимает только тогда, когда она рядом. Он встает, встречает ее в центре комнаты и берет за руку.
Король оглядывается по сторонам, наблюдая за людьми, которые смотрят на него. — Да начнется первый бал Очистительных Испытаний! — Люди ликуют, глядя, как король и королева идут вместе, разговаривая и приветствуя проходящих мимо них людей.
И вот все начинается.
Женщины, молодые и старые, по одной начинают входить в золотые двери. По традиции, мужчины всегда входят в бальный зал первыми и ждут, пока придут женщины, в честь королевы, которая модно опоздала на бал, где она впервые встретилась с Отцом, и все взгляды были устремлены на нее, когда она выходила на сцену. С тех пор каждой женщине предоставляется возможность показать свое появление, чтобы все могли наблюдать и восхищаться.
Десятки женщин спускаются по лестницам, все они разных оттенков зеленого цвета. Как только они оказываются на полу, их спутники уводят их и усаживают за один из многочисленных столиков, которыми усеяна дальняя часть бального зала.
Мы с Киттом наблюдаем за парадом женщин, потягивая вино и любуясь ими со стороны. Они приходят без определенного порядка, нет никакого рейтинга или статуса, определяющего, кто войдет в дверь следующим. Я наблюдаю, как заходит моя кузина, одетая в мятно-зеленое платье, контрастирующее с ее винно-рыжими волосами. Энди улыбается Джексу, который ждет ее у подножия лестницы, и на его лице появляется глупая ухмылка. Она тянет его к большому столу, предназначенному для конкурсантов, расположенному по центру среди других, чтобы гостям было хорошо видно нас. Ужин и шоу.
Я наблюдаю за тем, как они рассаживаются, а затем возвращаюсь на балкон и замечаю, что поток женщин начинает замедляться. Я замечаю, как Гера и Эйс пробираются сквозь толпу, причем ни один из них не выглядит особенно счастливым от того, что оказался в паре друг с другом. Мой взгляд возвращается к дверям, когда в них входит Сэйди, ее смуглая кожа блестит на фоне светло-зеленого платья, когда она спускается по ступенькам к ожидающему Брэкстону.
Сиреневый оттенок притягивает взгляд, и я вижу Блэр, стоящую на вершине лестницы и спускающуюся с перил. Лесно-зеленая ткань облегает ее талию и фигуру, а затем распускается у ног. Ее волосы заколоты и откинуты с лица, лукавая ухмылка уже расползается по нему, когда она замечает меня.
— Удачи, брат, — бормочет Китт, и я не упускаю забавы в его тоне.
После того, как несколько вечеров назад меня загнали в угол перед ужином, Блэр настояла на том, чтобы мы пошли на бал вместе. И поскольку выбора у меня не было, единственным ответом было неохотное — да.
С раздраженным вздохом я сунул свой бокал с вином в руку Китта. — Позаботься об этом, — киваю я на стакан, который он теперь сжимает в руке. — Он мне точно понадобится.
Глубокий смех Китта доносится до меня, когда я спускаюсь по лестнице и встречаю там Блэр как раз вовремя. Я протягиваю ей руку, которую она жадно сжимает. — Ты выглядишь потрясающе, Блэр, — говорю я мягко, потому что она выглядит холодно и резко.
— Спасибо, Кай, — размышляет она, опустив ресницы, пока рассматривает мой наряд, волосы, лицо. — Как и ты.
Я веду нас к столу, за которым уже сидят участники конкурса. Когда я сажусь рядом с Джексом, он улыбается мне своей яркой улыбкой, которая не перестает быть ответной.
— Посмотри на себя, Джей. Ты хорошо привел себя в порядок, — говорю я, осматривая его чистый костюм и темные брюки, которые на самом деле достаточно длинные, чтобы хоть раз прикрыть лодыжки. — Даже не скажешь, что я надрал тебе задницу на ринге сегодня утром.
Я слышу, как Энди фыркает по другую сторону от Джекса, прежде чем она наклоняется, чтобы добавить: — И не только ты.
Джекс закатывает глаза на наши поддразнивания, но ухмылка не сходит с его лица. — А где Китт? Он единственный из вас, кто хорошо ко мне относится.
Энди прижимает руку к груди, изображая обиду, а я даже не пытаюсь отрицать, что он прав. Вместо этого я просто говорю: — Верно, но ты знаешь, что со мной гораздо веселее.
Джекс открывает рот, чтобы ответить, но вместо этого слышит холодный женский голос. — Правда? Потому что мне скучно.
Я медленно поворачиваюсь лицом к Блэр, забыв о ее присутствии. Я — ужасная пара, хотя, полагаю, она сама на это согласилась, когда попросила меня стать ее партнером, так что я не трачу время на переживания по этому поводу. — Мне очень жаль, что я не развлекаю тебя, Блэр. — Я слышу, как Энди фыркает, прежде чем добавить: — Как ты сегодня вечером?
Она улыбается, похоже, довольная тем, что я уделяю ей все свое внимание. И это все, что ей нужно, чтобы начать жаловаться на неудобные шпильки в волосах, а затем перейти к обсуждению материала ее платья, настаивая на том, что я должен почувствовать, насколько оно мягкое.
Джекс хихикает рядом со мной, не в силах подавить смех каждый раз, когда я хмыкаю в знак согласия или киваю головой в ответ на слова, которые не совсем слышу. Но из скучного оцепенения меня выводит кубок, поставленный передо мной.
— Подумал, что ты захочешь его вернуть, брат.
Я поворачиваю голову и вижу, что за моим креслом стоит Китт, а мой взгляд скользит к ней, мерцающей рядом с ним.
Она в полной мере соответствует Серебряному Спасителю.
Блестящая серебристая ткань облегает ее тело. Тонкие бретельки обхватывают ее плечи, поддерживая платье с глубоким вырезом, обнажая загорелую кожу и острые ключицы. Оно сливается с ее талией и бедрами, как расплавленные монеты, напоминая мне о тех, что она украла, когда мы только познакомились.
Угольные ресницы Пэйдин опускаются на меня, когда я рассматриваю ее. Ее волосы, как занавес, закрывают платье, и трудно определить, где заканчиваются серебряные пряди и начинается блестящее платье. Ткань расходится вокруг ее лодыжек, демонстрируя большой разрез по всей длине ноги, зеркально отражающий тот, который я сделал на ее платье в тот день на интервью. А там, пристегнутый к ее бедру, лежит серебряный кинжал. Я сдерживаю улыбку при виде ее смертоносного оружия в сочетании с ее ослепительным нарядом — таким прекрасным, но таким смертоносным.
Каждая частичка ее тела задрапирована серебром.
Не зеленое. Не ожидалось.
Красивая, смелая, не сливающаяся с толпой.
Заявление. Напоминание о том, кто она и что она сделала.
Женщины не обязаны носить зеленый цвет на таких балах, и, похоже, Пэйдин воспользовалась этой маленькой деталью.
Ее глаза на мгновение встречаются с моими, прежде чем Китт ведет ее к другому концу стола. И это все, что требуется, чтобы я пригубил свой собственный напиток и отчаянно пожелал, чтобы эта ночь закончилась. Я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Пэйдин, сидящей за столом. Она удерживает мой взгляд, лишь когда Китт что-то тихо говорит рядом с ней, переключая свое внимание с меня на него и приковывая к себе его океанские глаза.
Я беззастенчиво наблюдаю за их общением, не заботясь о том, кто видит, что я пялюсь. Пэйдин кажется напряженной, пока они тихо разговаривают, ее глаза постоянно переходят на воротник его рубашки, вместо того чтобы встретиться с ним взглядом. Я наблюдаю, как она медленно крутит кольцо на большом пальце, почти улыбаясь при виде его в сочетании с ее платьем. Но она кивает, а Китт делает то же самое, несомненно, прекрасно понимая, что десятки глаз наблюдают за ними с соседних столов.
В бальный зал начинают вливаться слуги, несущие подносы с дымящимися блюдами. Вскоре мы уже едим приправленного лосося и спаржу в масле в тишине, слышно только скрежет вилок и разговоры гостей вокруг нас.
И я бы с удовольствием продолжал в том же духе, может быть, даже наслаждался бы балом, если бы мы могли сидеть и позволять тишине поглощать нас. Но вместо этого моя спутница решает открыть рот.
— Какое красивое платье на тебе, Пэйдин. — Тон Блэр насмешливый, ее рот кривится в ухмылке.
Я вздыхаю, поднимаю взгляд от своей тарелки и вижу, что Пэйдин слегка улыбается. — Спасибо. — Она окидывает взглядом Блэр и ее зеленый наряд. — А твое платье такое... уникальное, — говорит она, окидывая взглядом остальную часть бального зала и женщин, одетых в платья похожих оттенков.
Блэр сужает глаза. — Не знаю, учили ли тебя этому в трущобах, так что позволь тебя просветить. Цвет королевства Ильи — зеленый. А не серебряный.
Я застываю от того, как она произносит слово «трущобы», и даже Сэйди и Брэкстон отрываются от своего тихого разговора и бросают настороженныевзгляды вокруг стола. Мы все, кажется, затаили дыхание, ожидая ответа Пэйдин.
И, похоже, она никогда не разочаровывает.
Сделав медленный глоток из своего бокала, она встречает горящий взгляд Блэр. — Хм. И разве жизнь во дворце научила тебя быть стервой?
Блэр оскаливается.
Не успеваю я моргнуть, как нож, лежащий рядом с тарелкой Пэйдин, оказывается поднятым перед ее грудью, а его острие направлено в сердце.
Это зрелище вызывает во мне приступ гнева, но мой голос гораздо холоднее, чем внезапная ярость, когда я говорю: — Полегче, дамы. — Пользуясь способностью Теле, я с грохотом опускаю нож на стол, не обращая внимания на пристальный взгляд Блэр. — Обычно я не разнимаю драки, но давайте не будем пытаться убить друг друга еще до начала Испытаний.
Гости ропщут вокруг нас, с нетерпением наблюдая за своими участниками. Я даже представить себе не могу, как это их развлекает — наблюдать за нашими слабыми попытками быть вежливыми друг с другом, когда завтра мы будем кем угодно, только не этим.
Эйс смеется, надменно и без юмора. — Так вот что ты собираешься сделать, Кай? Убить нас? — Когда я наконец соизволил посмотреть на него, я не упустил блеска в его глазах, сопровождающего вызов в его голосе.
Я смерил его взглядом. — Я намерен победить.
— Как и все мы, — отвечает Эйс, а затем проводит рукой по своим промасленным волосам и усмехается. — Ну, все мы, кроме Пэйдин, которая просто намерена выжить.
Он насмехается над ее ответом из интервью.
Гера ерзает на своем месте рядом с Эйсом, явно чувствуя себя так же неуютно, как и остальные сидящие за столом. И то, что я собираюсь сказать, сделает все еще хуже.
— Хватит.
Голос Китта прорезает напряжение, обращая на него все взгляды. Но он смотрит только на одного человека, на девушку в сверкающем платье, которая стоит рядом с ним и говорит: — Потанцуй со мной, ладно? Пожалуйста?
Пэйдин колеблется лишь мгновение, прежде чем кивнуть. А потом я смотрю им вслед, когда они выходят на танцпол, где несколько других пар уже начали кружиться в такт музыке.
Блэр вдруг что-то говорит мне, поднимая меня на ноги и увлекая за собой на танцпол. Я не помню, когда мы начали танцевать. Внезапно она оказывается в моих объятиях, и мы кружимся по мраморному полу. Ощущения, которые она дарит мне, чужды мне после ночей, проведенных с Пэйдин в моих объятиях. Ночи, о которой я до сих пор не рассказал Китту.
Я оказал ему услугу.
Мой взгляд блуждает по танцполу и останавливается на брате и девушке в его объятиях. На мне нет зеленого цвета, но я все равно чувствую его. Зависть сжимает меня, когда я смотрю, как они вышагивают в такт тому самому вальсу, под который я вчера вечером вел Пэйдин. Она выглядит элегантно, соблазнительно, завораживающе.
Что, черт возьми, со мной не так?
Я отворачиваюсь от их кружащихся форм, злясь на себя за свои чувства. Чувства ревности и собственничества по отношению к единственной девушке, которая ясно дала мне понять, что я не должен этого делать.
Поэтому я отвлекаюсь. Я танцую с Блэр и другими красивыми женщинами, которые завлекают меня на танцпол. Я флиртую и заигрываю с ними, сосредоточившись на девушках передо мной, а не на той, что танцует рядом с моим братом.
Я замечаю, что она наблюдает за мной, и наши глаза встречаются, между нами проскакивают искры.
Она — воплощение неверного решения. Близнец опасности и желания. Тонкая грань между смертельным и божественным.
И я чувствую, что тону.
Глава 21
Пэйдин
Мир кружится вокруг меня, зеленый и черный цвета сливаются воедино. Я задыхаюсь, застигнутая врасплох вращением, и тут же оказываюсь в крепких объятиях, и на меня обрушивается слабый запах специй и глубокий смех.
— Прости, я думал, ты готова к этому, — усмехается Китт, а зеленые глаза смело смотрят на меня.
— Лучше бы танцевала, — говорю я с легкой улыбкой, блуждая глазами по залу, вместо того чтобы встретиться с его взглядом. Бальный зал не похож ни на что, что я когда-либо видела раньше, с его окнами, колоннами и красивой лепниной. Я ошеломлена размерами и элегантностью окружающего меня пространства.
Люди, заполняющие зал, прекрасно вписываются в окружающую обстановку, все они ухожены и изящны. Мужчины одеты в глубокие черные одежды, а женщины задрапированы во все оттенки зеленого.
Ну, все женщины, кроме меня.
Адена потрясенно замолчала, когда я впервые сказала ей, что хочу серебряное платье. Мне нужно было выделиться. Нужно было напомнить людям об их Серебряном Спасителе. А поскольку нет правила, предписывающего женщинам носить зеленое, единственным риском появления в серебряном платье было привлечение к себе внимания, если я споткнусь на танцполе.
Столько глаз, столько людей смотрят, как я спускаюсь по лестнице. Столько взглядов окидывали мое тело, не замечая платья с разрезом и кинжала под ним. Даже сейчас за мной наблюдают. Все они смотрят на меня с разной степенью интриги, одни с любопытством, другие с пристальным вниманием. Я не уверена, что сегодня мне удастся завоевать голоса этих людей, но о себе я точно не забуду.
Я смотрю на Китта, его светлые волосы кажутся еще светлее на фоне темного костюма, облегающего его фигуру. Он выглядит... красивым. Очаровательным.
Как и его отец. Он похож на своего отца.
— Ты готова к завтрашнему дню? — мягко спрашивает он, продолжая медленно кружить меня.
Мои глаза сами собой переходят на него. — А я должна быть готова?
Он почти смеется, но вместо этого говорит: — Нет. Ты не должна.
— И это кажется тебе справедливым? — выпаливаю я, прежде чем могу себя остановить. — Эти Испытания?
Песня заканчивается, и наши танцы тоже. Я чувствую, как его взгляд блуждает по моему лицу, даже когда я отворачиваюсь, как будто он ищет там ответ. Затем он вздыхает. — Почему бы мне не принести нам что-нибудь выпить?
Я моргаю. Несмотря на то, что он уклонился от ответа на мой вопрос, я киваю в ответ на его вопрос. Он оглядывает мужчин, толпящихся на танцполе, и несколько из них вдруг смотрят в нашу сторону. — И я полагаю, что поделюсь тобой со всеми остальными, хотя бы на несколько танцев. — Он улыбается, слегка склоняет голову и уходит.
Как только будущий король отворачивается, на танцплощадке меня встречает высокий молодой человек и раскланивается. Я вежливо принимаю его предложение потанцевать и не успеваю занервничать, как его руки заключают меня в объятия. Я испытываю чувство гордости за то, как хорошо успеваю за его длинными шагами, и мы болтаем, кружась по паркету.
Когда зазвучал новый вальс, новый партнер увлек меня за собой. Я вдруг оказываюсь в объятиях молодого человека, кажется, моего ровесника, с бледно-голубыми волосами, аккуратно уложенными на голове.
— Я бы никогда не подумал, что ты Приземленная из трущоб, судя по твоему виду, — говорит он, жадно скользя взглядом по моему телу. Я неловко переминаюсь в его крепкой хватке, сжимающей мою талию, и чувствую успокаивающий вес кинжала, пристегнутого к бедру. Если бы не благосклонность людей, которую я пытаюсь заслужить, за это замечание он получил бы кулаком в лицо. Его голос стал ниже, чем прежде, когда он сказал: — Ты — видение.
— Да, не так ли?
Мое сердце учащенно забилось. Голос, доносящийся из-за моего плеча, настолько холоден, что я едва не вздрагиваю. Кай отдергивает руку, обходя меня, и встает перед ошеломленным мальчиком, все еще прижимающим меня к себе.
— Сейчас я ее украду, — просто говорит Кай, прекрасно понимая, насколько неуместно вмешиваться в танец. Но, опять же, он — принц, следующий Энфорсер, наглый ублюдок.
Рука мужчины медленно опускается с моей талии, его глаза в последний раз скользят по мне, прежде чем он отвешивает Каю быстрый поклон и уходит. Принц не теряет ни секунды. Я оказываюсь в его объятиях еще до того, как музыканты заканчивают свою ноту.
Он кажется мне слишком знакомым.
Мы идеально подходим друг другу, как кусочки пазла, встающие на свои места. Я не должна позволять себе расслабиться под его прикосновениями. Я не должна позволять напряжению покидать мое тело, когда он обнимает меня. Но я ничего не могу сделать, чтобы остановить это. Полностью и абсолютно бессильна.
Его ладонь плотно и твердо прижимается к моей обнаженной спине, мозоли скребут мою покрасневшую кожу. — Ты выглядела так, словно тебя нужно было спасать, — говорит Кай, и я успеваю заметить его ухмылку, прежде чем он поворачивает меня.
— В кои-то веки, — вздыхаю я, — мне придется с тобой согласиться.
— Я уверен, что смогу придумать и другие вещи, в которых мы согласны.
— Правда? И в чем же они заключаются?
— Что он был прав, — мягко говорит Кай. — Ты — видение. Я уверен, что мы оба можем согласиться с этим.
Я сглатываю, сердце начинает колотиться в быстром ритме, который я предпочитаю игнорировать. Не зная, что ему ответить, я спрашиваю: — А в чем еще мы согласны?
— Хм, — рассеянно хмыкает он, пробегая глазами по моему лицу. — Ты сегодня хорошо проводишь время?
Я моргаю. — Ну...
— Выкладывай, Грей.
— Хорошо, — хмыкаю я. — Не особенно, нет.
Он улыбается. — Тогда мы оба согласны, что эти баллы невероятно скучны.
Я не могу удержаться от смеха. — А что, если это из-за тебя я плохо провожу время?
— Если бы это было так, — говорит он с ухмылкой, — то ты, скорее всего, уже топтала бы меня ногами или достала бы кинжал, чтобы уйти.
— Не подавай мне никаких идей, принц.
Он тихонько хихикает. — Ты права. Я бы не хотел испачкать свой костюм.
Мы продолжаем кружиться по танцполу, а я, не обращая внимания на то, как близко его тело к моему, осматриваю переполненный зал, наполненный разговорами, смехом и музыкой. Я замечаю Энди, смеющуюся с Джексом, когда они спотыкаются на танцполе, и не сразу нахожу в толпе других участников конкурса.
Когда мой взгляд падает на Китта, я с удивлением замечаю, что он уже наблюдает за мной. Он окружен группой девушек, но его взгляд устремлен на нас с Каем, пока мы танцуем, и он не делает ничего, чтобы прервать брата и увести его спутницу. И тут в его руках оказываются два бокала, один полный, а другой почти пустой.
Я уже собираюсь оглянуться на своего партнера, как вдруг мой взгляд останавливается на слуге. Темные вьющиеся волосы мальчика подпрыгивают на голове при каждом шаге, когда он проносит через толпу поднос с бурлящими напитками. Его карие глаза обшаривают зал, словно в поисках чего-то или кого-то.
Парень из Лута. Парень с кожей. Парень, у которого я украла. Парень с запиской, адресованной мне домой.
Приливная волна вопросов захлестывает мой разум. Почему он здесь? Я думала, он подмастерье, а не слуга. Неужели он ищет меня, ищет бумагу, которую я у него украла?
Я отвлекаюсь от своих мыслей, когда Кай кружит меня, и мои глаза без моего разрешения устремляются на него.
Ошибка.
Его волосы цвета полуночи спадают на лоб беспорядочными шелковистыми волнами. Дымчато-серые глаза встречаются с моими, пленяя, пугая. Его сжатая челюсть расслабляется, растягивая губы в дерзкой усмешке, когда он наблюдает, как я рассматриваю его.
Ямочки. Они обе насмехаются надо мной.
— Нравится то, что ты видишь, Грей? — промурлыкал он, зная, что это меня заинтересует. Я хмыкаю, отворачиваясь от него, чтобы побороть румянец, пробивающийся к моим щекам. Грубые пальцы скользят по моей спине и ловят мой подбородок, мягко возвращая мое лицо к его лицу, а он бормочет: — Во что бы то ни стало, продолжай. Я никогда не откажу себе в возможности посмотреть, как ты смотришь на меня.
— И почему же? — спрашиваю я с беззаботностью, которой не чувствую.
Он лукаво улыбается. — Потому что гораздо интереснее любоваться тобой, когда действия взаимны.
Я чуть не давлюсь смехом. — Не льсти себе, принц. Я не любуюсь тобой и твоими дурацкими ямочками, — лепечу я, пытаясь сделать вид, что на самом деле я этого не делаю. Его улыбка только усиливается, отчего ямочки на его щеках становятся еще глубже.
— Лгунья.
Я с досадой смотрю на него, не желая упускать возможности избежать его пронзительного взгляда. Мы продолжаем танцевать под медленную мелодию, наши движения поочередно замедляются, когда Кай спрашивает: — Ну, и какой теперь счет?
— Что? — Я вопросительно вскидываю брови от неожиданной смены темы, но, тем не менее, чувствую облегчение.
— Я помог тебе, наверное, три раза? Возможно, уже четыре? — Его глаза пристально изучают мое лицо. — Значит, четыре к одному.
Я рассмеялась. — Во-первых, я не помогала тебе. Я тебя спасла, помнишь? — Я поднимаю на него брови. — Конечно, это должно считаться не только за одно очко. Кроме того, я не знала, что мы ведем счет.
— Справедливо. — Он слегка пожимает плечами. — Может, тогда скажем, что счет два к четырем? Это щедро.
Мои глаза загораются. — Вы только посмотрите. Принц наконец-то признал, что я его спасла.
Он смеется, звук гулко отдается в его груди и морщит уголки глаз. — Я никогда не говорил...
Раздавшийся крик заглушил его слова.
Я на мгновение ошеломлена и выхожу из оцепенения только тогда, когда боль пронзает мое левое предплечье. От удара глаза падают на разорванную, окровавленную плоть.
Метательный нож.
Внезапно я падаю на пол, а сверху на меня падает сильное, твердое тело. Нет, сильное, твердое тело накрывает меня. В комнате раздаются взрывы, в ушах звенит от удара. Я чувствую волну жара, сопровождаемую дымом и кусками камня, летящими к нам.
Кай нависает надо мной, его рука обхватывает мой затылок, чтобы мой череп не раскололся о твердый мрамор, когда он бросает нас на пол. Он защищает мое тело от осколков и ножей, разлетающихся по комнате. Я медленно обретаю слух, каждый крик усиливается, когда в ушах раздается звон. Я слышу ужас и топот ног вокруг нас, мужчины и женщины бросаются к выходам, пытаясь спастись от безумия.
Кай поднимает меня на ноги и, пригнувшись, тащит к стене, пытаясь вывести нас на открытое пространство. — Что происходит?! — кричу я сквозь грохот взрывов и отголоски криков. Но Кай занят тем, что отдает приказы охранникам и людям вокруг нас, указывая им, что и как делать. Все как у будущего Энфорсера.
В бальном зале царит полный хаос. Обломки от взрывов устилают некогда чистый пол. В воздухе сверкают метательные ножи, брошенные немногочисленными беглецами в черных полосках кожи, закрывающих только верхнюю половину лица.
Имитируя маски Имперцев.
Кто эти люди?
На полу валяется несколько тел, одни из которых залиты кровью, другие зажаты под огромными каменными глыбами, выброшенными взрывами, и пытаются освободиться. Но элемент неожиданности прошел, и Элитные, еще несколько минут назад весело танцевавшие, теперь отбиваются от фигур в масках. В комнату вливаются гвардейцы — одни Флэши, другие Блейзеры или Брауни.
Несколько Щитов разбрасывают по комнате фиолетовые силовые поля, защищая окружающих от атак, а оружие безвредно отскакивает от светящихся куполов. Не задумываясь, Кай использует способность Щитов, чтобы создать вокруг нас свое собственное силовое поле.
— Нет времени объяснять. — Его глаза расширены — единственный признак его беспокойства. — Насколько сильно ты ранена? — Он тянется ко мне, но я отступаю в сторону, ударяясь спиной о твердую стену позади меня. Боль пронзает руку, но я стискиваю зубы и не обращаю на нее внимания.
— Я в порядке, но что...
— Мне нужно, чтобы тн попала в одну из безопасных комнат. Охранники отведут тебя...
— Кай, я не уйду.
Он прижимает меня к стене, обхватывая руками по обе стороны головы. Его глаза дикие, как дым, тлеющий от пылающего костра. — Тогда не думай, что я не перекину тебя через свое чертово плечо и не вынесу тебя отсюда сам. Ты этого хочешь?
Я знаю, что он сделает и это. Кай не любит пустых угроз. Я смотрю через его плечо на несколько фигур в масках, пытающихся бежать и бороться за выход. Они выглядят неподготовленными, используют оружие, а не силу, не нанося особого вреда тем способностям, которые используются против них.
Я наблюдаю за происходящим хаосом, и мысли мои затуманиваются. Где же Игниты, которые устроили взрывы? Мой взгляд сканирует комнату и останавливается на круглом стеклянном предмете с темной жидкостью, зажатом в руке фигуры в маске.
Самодельные бомбы.
И тут меня осеняет.
Они не используют силу, потому что у них ее нет.
Потому что они Обыкновенные.
— Позволь мне помочь, — вздыхаю я, умоляюще глядя на Кая. Мне нужно подойти ближе. Нужно узнать, кто эти люди и откуда они взялись.
— Нет.
— Я могу о себе позаботиться.
Его смех сух. — Тогда докажи это. Иди тихо в безопасную комнату. Сейчас же.
— Заставь меня. — Я практически прорычала эти слова ему в лицо сквозь стиснутые зубы.
Неправильные слова.
Он отводит взгляд и выдыхает, качая головой. — Ты слишком упряма для своего же блага, Грей.
И тут мир переворачивается с ног на голову.
Его рука обхватывает мои колени, а моя верхняя часть тела перекинута через его плечо и свисает вниз по спине. Я дергаюсь в его руках, но он держит меня крепко. Я чувствую себя как ребенок, закатывающий истерику, и меня это ничуть не волнует.
— Опусти. Меня. — Мой тон обещает медленную и мучительную смерть, но он, тем не менее, игнорирует меня.
— Если бы ты знала, как выполнять приказы, мне не пришлось бы швырять тебя, как тряпичную куклу, — холодно говорит Кай.
Я хватаюсь за свой кинжал, охваченная опасной яростью. — Кай, я буквально воткну тебе кинжал в спину, если ты не...
— Если ты думаешь, что ножевая рана остановит меня, то ты сильно недооцениваешь мои способности, дорогая.
Сквозь серебристую завесу волос, безвольно спадающих на голову, я перестаю бороться достаточно долго, чтобы увидеть, как оставшиеся фигуры в масках проносятся мимо нас по внешней стороне нашего пузырькового силового поля. И тут мой взгляд натыкается на одну из них с развевающимися темными кудрями.
Его.
Маска прилегает к его лицу, как вторая кожа, и когда его взгляд встречается с моим, я делаю медленный вдох. Он останавливается и смотрит на меня, а я на него.
Он один из них. И он узнал меня.
Записка. Место встречи.
Кожа.
Конечно, каждый из них облачен в кожаные жилеты и маски.
Доспехи. Он делал для них доспехи.
Внезапно мы оказываемся рядом с кругом Имперцев, которые окружают что-то, пытаясь сдержать это. Кай протискивается сквозь толпу, и я краем глаза замечаю Китта, который борется и бьется со сдерживающими его охранниками.
— Я, кажется, просил тебя увести его отсюда. — Голос Кая глубокий, смертоносный.
— Сэр, он не... — начинает Имперец, прежде чем Китт прерывает его, более агрессивный, чем я когда-либо видела его.
— Я не буду прятаться от этого, Кай. Это и мое королевство тоже. — Его голос суров, на грани того, чтобы крикнуть брату в лицо.
— Ну, если ты умрешь, Китт, королевства не будет, — отвечает Кай холодным тоном. — Тебе нужно залечь на дно, пока все не уладится. Это может быть покушением на твою жизнь.
— Я не оставлю этот бой! — рычит Китт.
— Тогда ты рискуешь проклясть всех нас! — Холодный фасад Кая наконец-то дает трещину, и осколки раскаленного добела гнева проносятся по воздуху. Он вздыхает и успокаивает дыхание. — Ты нужен нам живым, Китт. Ты нужен мне живым. Просто... — Он делает паузу, собирая себя по кусочкам и возвращая маску на место. — Посиди здесь. Ради королевства. Ради меня.
Они смотрят друг на друга, молча общаются так, как могут общаться только такие близкие братья. У меня возникает внезапное чувство, что это частая ссора между ними, постоянная битва воль.
Я наблюдаю за тем, как лицо Китта сморщивается, как рушатся его стены. Я вижу, как он сдается. — Ладно. Похоже, это моя судьба — всегда отсиживаться в этих поединках, верно?
Кай ничего не отвечает, а вместо этого аккуратно ставит меня на землю перед собой. Ни разу не взглянув в мою сторону, он говорит: — Отведите их в безопасную комнату вместе с остальными.
А затем он бежит обратно в гущу боя, десятки сил пробегают по его коже, прежде чем он останавливается на одной.
Огня.
Глава 22
Пэйдин
Китт не перестает вышагивать с того момента, как нас засунули в эту душную безопасную комнату. Я борюсь с желанием повалить его на пол и заставить объяснить, что происходит. Вместо этого я наблюдаю за тем, как он бормочет и кружит по комнате уже целый час. Я наблюдала, как его пальцы загорались, как мерцающие свечи, когда из него вырывалась ярость, проявляя его двойную способность.
Тонкий слой пота покрыл мое тело, придавая мне вид глазированной булочки. Я свалилась на пол в выложенной камнем комнате-сейфе, холодная стена прижалась к моей обнаженной спине, и это единственное небольшое облегчение от жары, вызванной скоплением десятков тел, одетых в тяжелые халаты и накрахмаленные костюмы.
Сейф закрыт тяжелой металлической дверью, охраняемой с обеих сторон и удерживающей удушливую влажность вместе с нами. Нас с Киттом поместили в ту же комнату, которую занимают король и королева, а также большинство других участников конкурса и все остальные гости, попавшие сюда. Она довольно большая, простая и битком набита людьми.
Из всей этой толпы только два Целителя находятся в переполненном зале. Убедившись, что о короле, королеве и Китте позаботились, они суетятся вокруг, ухаживая за ранеными и пострадавшими. Через некоторое время ко мне наконец-то подбегает тучная женщина в глубокой зеленой мантии и, ничего не говоря, зашивает ножевую рану на моей руке. Ее брови сосредоточенно сходятся, когда я чувствую волну тепла, проникающую в рану, и опускаю взгляд, чтобы увидеть, что рана почти исчезла, остался только тонкий розовый шрам.
Но сердце болит сильнее, чем рана, я чувствую, что мое тело порезано и изрезано сильнее, чем когда-либо. Я видела, как мой отец делал то же самое со многими людьми. Наблюдала, как он спасал жизни. Залечивал раны. Залечивал мои раны. Как бы я хотела, чтобы он был здесь, чтобы починить сломанный, искореженный предмет, который теперь является моим сердцем. Сердцем, которое разбилось, когда он бросил меня.
Когда он был убит человеком, сидящим в этой комнате.
Я перевожу взгляд на короля и королеву, которые тихо и настойчиво переговариваются друг с другом и несколькими окружающими их доверенными советниками. Без сомнения, обсуждают, что за Чума только что произошла и что с этим делать. Китта бесчисленное количество раз вызывали к отцу, чтобы он тихо поговорил с советниками, но после этого он всегда возвращался к расхаживанию по комнате.
Я отстраняюсь от Джекса и Энди, которые стоят по обе стороны от меня, липкие от пота, и заступаю Китту дорогу.
— Привет, — глупо говорю я, не в силах придумать лучшего представления.
Он почти улыбается, прежде чем вздохнуть: — Привет.
Если я хочу, чтобы он заговорил со мной, мне нужно сыграть роль.
Я делаю глубокий вдох, а затем кладу руку на его обнаженную руку: костюмное пальто давно забыто, а белые рукава рубашки закатаны до локтей. Его кожа обжигает, и я с тихим шипением отдергиваю руку, когда мой взгляд падает на слабое пламя, облизывающее костяшки его пальцев.
Я моргаю, и огонь исчезает, оставляя после себя только грубую кожу.
— Я обжег тебя? — выпаливает Китт, выглядя встревоженным. Он тянется ко мне, но не решается, и вместо этого проводит руками по своим беспорядочным волосам. — Я даже не могу сдержать свою проклятую силу, — бормочет он, отворачиваясь от меня.
— Нет... нет, я в порядке. — Парень не смотрит на меня. Он проводит руками по волосам, по лицу. — Эй, — говорю я, но мои слова остаются без внимания. Он вот-вот снова начнет вышагивать.
Мне нужно, чтобы он сосредоточился.
В порыве я протягиваю руку и беру его лицо в свои ладони, ощущая лишь естественное тепло его кожи под своими ладонями. Я готовлюсь встретиться с ним взглядом, понимая, что должна сделать это в обмен на ответ. Он переводит взгляд на меня, зеленый и свежий, как роса, прилипшая к свежескошенной траве. Как счастливый четырехлистный клевер, изумрудом сверкающий в солнечном свете.
Как глаза убийцы. Глаза короля.
— Поговори со мной. — Слова вылетают изо рта и звучат скорее как приказ, чем я хотел. Поэтому я быстро добавляю: — Пожалуйста.
Он вздыхает и наклоняет голову, затем берет меня за запястья и опускает их от своего лица. Затем он направляет меня в самый малолюдный угол комнаты, теплые руки тянут меня на пол рядом с ним, а затем он упирается руками в поднятые колени. — Прости, что я так... взволнован, — наконец говорит Китт. Я никогда не видела его таким серьезным, таким строгим, таким царственным. — Я не люблю, когда люди участвуют в моих сражениях. — Он откусывает слова, словно ненавидит их вкус во рту.
— Думаю, тебе придется привыкнуть к этому, когда ты станешь королем, — мягко говорю я.
Он усмехается. — Ты имеешь в виду, привыкнуть к тому, что мой брат постоянно рискует своей жизнью, а я сижу и смотрю? — От него, кажется, исходит тепло, и я вдруг задаюсь вопросом, не он ли отчасти виноват в том, что в этой комнате душно.
Я вижу это: зеленый цвет его глаз, в которых отражается зависть. Я вижу ту его часть, которая жалеет, что не может броситься в бой и спасти положение, как его брат. Он хотел бы заслужить расположение отца силой, а не умом. Хотел бы быть героем, а не тем, кого герой защищает.
И все же я не чувствую жалости к парню передо мной. Завидовать Каю — значит завидовать убийце.
Играть роль. Играть с ним.
— Я хочу сказать, — медленно произношу я, — что у тебя есть свои обязанности, а у Кая — свои. Вы оба сражаетесь за свое королевство, только разными способами.
Я вижу, что его это не убеждает, но он все равно улыбается, причем улыбка почти достигает его глаз. — Из тебя получился бы неплохой советник, ты знаешь об этом?
— Ну, может быть, если я переживу эти Испытания, ты сможешь меня нанять. — Он тихонько хихикает, и я улыбаюсь ему в ответ. — Хотя, — говорю я со вздохом, — советники должны знать, что происходит, а я точно не знаю.
Ну же. Расскажи мне. Доверься мне.
— Хитро, — вздыхает Китт. — Ладно, ты заслуживаешь знать, что происходит, раз уж один из них чуть не отрезал тебе руку. — Он проводит большим пальцем по тонкому шраму на моей руке, его глаза прослеживают его. Я отшатываюсь от его прикосновения, и это действие не остается незамеченным.
Китт прочищает горло и отстраняется от меня. — Они называют себя Сопротивлением. — Его голос низкий и ровный, рассчитанный на то, что его услышу только я. — Они — группа Обыкновенных, которые объединяются уже много лет. Они борются против короля и королевства из-за того, что было сделано с их видом.
Их видом. Моим видом.
Я заставляю себя проглотить отвращение и слушаю, как он продолжает. — Поначалу они были едва ли угрозой, шуткой революции. Мы держали эту маленькую группу в секрете, скрывали ее от людей в течение нескольких лет. До недавнего времени это было нетрудно сделать. Но очевидно, что они стали больше и сильнее, чем раньше.
Кажется, я перестала дышать. Я слышала только стук крови в ушах, когда осознавала всю тяжесть его слов.
Группа Обыкновенных сражается против короля и королевства.
— Как? — Слово прозвучало хрипло, было почти заглушено разговорами в комнате. — Откуда такая большая группа Обыкновенных? Как они стали такой угрозой?
— По всей видимости, в Илье скрывалось гораздо больше Обыкновенных, чем предполагалось после их изгнания, и пока они будут заселять королевство, их численность будет расти. — Он тяжело вздыхает. — Но Сопротивление, похоже, скорее дело, чем группа. Они рассредоточены по всему городу и прячутся у всех на виду. Что значительно усложняет ситуацию, поскольку они не собрались в одном месте. И что еще хуже, мы не думаем, что они работают в одиночку.
Я вопросительно поднимаю брови, и он продолжает. — С ними работают Элитные. Могущественные. Те, кто также зол на моего отца, на королевство.
Я морщу лоб в замешательстве, пытаясь понять, что он имеет в виду. И тут меня осеняет, когда Китт озвучивает то, что я только что поняла.
— Фаталы. Глушители, Чтецы разума и Контролеры. Отец изгнал их вместе с Обыкновенными во время Чистки, потому что они были опасны даже для других Элитных, и он держит при дворе только по одному из тех, кто ему предан. Но они все еще существуют, и сейчас один из них находится в подземельях под нами. — Он кивает мне с небольшой улыбкой. — За это мы должны благодарить тебя.
Глушитель.
— Подожди, — медленно говорю я, пытаясь осмыслить все происходящее, — если Фаталы действительно сотрудничают с Сопротивлением, то почему они не участвовали в нападении? Они бы нанесли гораздо больший ущерб.
Китт проводит рукой по волосам. — Мы не уверены. Может быть, они и не собирались нападать. Они были неподготовленными и в невероятном меньшинстве, что заставляет меня задаться вопросом, зачем они вообще сюда пришли.
Слова сыплются изо рта, и я ничего не могу сделать, чтобы остановить их. — А что ты думаешь об этом Сопротивлении?
— Что я думаю об этих преступниках? — Он вздыхает через нос, качая головой. — Я... я понимаю. Я думаю, что это неправильно, но я понимаю, почему они это делают. — Он смотрит мне прямо в глаза. — Но если им позволят жить, то раса Элитных будет медленно умирать. Кто знает, сколько Элитных уже заразилось от Обыкновенных, скрывающихся среди них? Я уверен, что люди уже начали ощущать последствия, ослабление своей силы. — Он делает паузу, вздыхая. — Жертва Обыкновенных необходима для блага королевства.
Точно. Я забыла, что больна.
Я изучаю его, вглядываясь в сильные черты его лица, теперь вытравленные напряжением и стрессом. — И в это ты веришь?
Я знаю, что должна закрыть рот, должна кивнуть в знак согласия, а не рисковать, говоря о предательстве. Но что-то в этом мальчике пробуждает во мне безрассудство, потребность показать ему, как он ошибается, как извращено его королевство.
— Это то, что я знаю, — мягко говорит он, глядя мне в глаза, пока я не отвожу свои, не в силах не видеть в них убийцу моего отца.
— И все же можно знать что-то и не верить в это. — Мой голос дрожит, и я надеюсь, что он верит, что это от страха, а не от гнева. — У тебя есть выбор, Китт. У тебя всегда есть выбор.
Он усмехается, но это не юмор. — Если бы у меня всегда был выбор, то я бы не сидел в этой безопасной комнате. Я бы был там, сражался вместе с братом.
Мой взгляд падает на пламя, мерцающее на его пальцах, выдавая его разочарование. Я поднимаю голову и делаю вдох, прежде чем посмотреть ему в глаза. — Ты не хочешь быть королем?
Он не колеблется. — Я не хочу быть трусом. — Я заставляю себя выдержать его взгляд, видя в нем смятение и раздумье. — Никто никогда раньше не спрашивал меня об этом.
— Да, но ты увидишь, что я часто задаю вопросы, которые не должен задавать, — говорю я, отворачиваясь от него.
— Не останавливайся, — быстро и тихо говорит он. Мой взгляд снова скользит к нему и останавливается на верхней пуговице его рубашки. — Твои вопросы, твои мысли, твои противоречия — я хочу услышать их все.
Я открываю рот, чтобы ответить, когда порыв прохладного воздуха обдувает мое лицо, и толстая металлическая дверь с лязгом распахивается. Я вскидываю голову и вижу горстку Имперцев, ввалившихся в зал и направляющихся к королю и королеве.
— Бальный зал охраняется, Ваше Величество. — Голос стражника гравийный, его голова склоняется к королю, который отрывисто кивает.
Если бы я захотела заглянуть в его глаза, я уверена, что увидела бы в них все вопросы. Вопросы о том, сколько убитых, сколько Обыкновенных взято в плен, каков ущерб. Но он не смеет озвучивать свои мысли, не перед публикой и тем более не сейчас, когда он все еще пытается скрыть то, что происходит на самом деле.
Король встает со своего большого деревянного кресла и прочищает горло, еще больше успокаивая и без того притихший зал. — То, что произошло сегодня, было прискорбно, и я могу заверить вас, что это больше не повторится. — Я чуть не фыркнул от этого пустого обещания. — Но мы не позволим этому инциденту напугать нас, искалечить, управлять нами. И по этой причине Испытания будут продолжаться по расписанию.
По толпе пронесся шокированный ропот, хотя я не могу сказать, что удивлена. Он должен сохранять свой сильный фасад, не показывать страха. — Мы — Элитные. Мы — сила. — Король делает паузу, сканируя переполненный зал зеленым взглядом, которого я избегаю. — Честь для вашего королевства. Честь для вашей семьи. Честь для себя.
Группа людей вокруг меня повторяет его слова, декламируя девиз Ильи. Мои губы шевелятся вместе с ними, играя роль участника, того, кто удостоился чести быть здесь. Того, кто, как и они, является Элитным.
Охранники начинают выводить гостей и дворян из липкого зала, а меня, сидящую на полу, едва не затоптали острыми каблуками начищенных туфель, прежде чем я вскочила на ноги.
— Я бы хотел проводить тебя в твою комнату, но, к сожалению, я поменяю эту душную комнату на другую. Отец, скорее всего, будет проводить наши с Каем совещания вплоть до начала первого Испытания, обсуждая события, произошедшие сегодня ночью. — Голос Китта напряженный, усталый.
— Но стража проследит за тем, чтобы ты благополучно добралась до своей комнаты, не то чтобы сейчас существовала какая-то реальная угроза. — Его взгляд скользит к кинжалу, обнимающему мое бедро, выставленному на всеобщее обозрение. — А если бы угроза и была, я уверен, что ты прекрасно справилась бы сама. — Он улыбается мне, и я едва успеваю ответить.
Его глаза переходят с меня на что-то другое в глубине комнаты. Проследив за его взглядом, я обнаруживаю, что король и королева смотрят прямо на меня. Король наблюдает за мной прищуренными глазами, и мне требуется вся моя сила и выучка, чтобы не бросить на него такой же взгляд.
— Увидимся после Испытания. — Голос Китта прорвался сквозь мои мысли. — Увидимся после Испытания. Ты же рассчитываешь выжить, помнишь?
Я наклоняю голову и невольно улыбаюсь.
Если я выберусь из первого Испытания живой, я точно знаю, что буду делать.
Я собираюсь найти Сопротивление.
И благодаря кудрявому парню и записке, которую я у него стащила, я точно знаю, где они будут.
— Увидимся, — говорю я, застегивая верхнюю пуговицу его рубашки, и ненадолго встречаюсь с его глазами. В них есть тепло и беспокойство, и с каждым мгновением они все меньше и меньше похожи на глаза его отца.
Меня толкают к двери в потоке человеческих тел и выносят в коридор. Коридоры кишат охранниками и гостями, все перебегают с места на место. Я несусь по коридору, поглощённая людской массой. Мы проходим мимо треснувших дверей бального зала, и сквозь них я вижу обломки и красную краску на полу.
Любопытство не желает выпускать меня из своих лап.
Ускользнуть от Имперцев, от группы несложно. Я овладела искусством оставаться незамеченной и неприметной. Вскоре я уже распахиваю двери бального зала, и стражники не замечают меня в этой суматохе.
Меня встречает кровавая бойня. Точнее, ее остатки. Темная кровь все еще забрызгивает пол, большую часть которого Гидросы уже отмыли струями воды, оставив после себя лишь перламутровый камень.
Телы расчищают бальный зал от тяжелых обломков, а Гасты раздувают вокруг них воздух, чтобы сдуть с пола все обломки и пыль. В кратчайшие сроки зал будет отремонтирован и восстановлен в первозданном виде. Как будто ничего и не было.
Я уже собираюсь выскользнуть обратно за дверь, когда мое внимание привлекает масса беспорядочных черных волос. Он сидит — нет, облокотился на большую каменную плиту в дальнем конце бального зала, грязный и перепачканный кровью.
Сердце колотится о грудную клетку.
Он ранен. И, главное, почему меня это волнует?
Я, спотыкаясь, спускаюсь по ступенькам, делая их по две за раз. Я чуть не подвернула лодыжку в смертоносном приспособлении — туфлях на каблуках, а затем неловко сбросила их с ног, позволив им упасть на ступеньки, прежде чем я почти сделала то же самое.
Я внезапно оказываюсь перед ним, в считанные секунды преодолев весь бальный зал. Я падаю на колени и смотрю в его окровавленное, перепачканное грязью лицо. Его серые глаза лишь на мгновение выглядят испуганными, а затем начинают блуждать по мне, осматривая мое тело на предмет повреждений, в то время как я делаю то же самое с ним.
Слова вырываются у меня изо рта. — Что случилось? Где ты ранен? — Я оглядываюсь вокруг, сканируя комнату. — И где эти чертовы Целители?
— А, Грей. Как раз тот человек, которого я хотел увидеть. — Он произносит эти слова сквозь стиснутые зубы, но при этом ведет себя, как обычно, спокойно и собранно.
— Что случилось? — спрашиваю я, глядя на его разорванную одежду и обнаженную грудь, покрытую порезами. Его руки и большая часть тела покрыты кровью, хотя я уверена, что большая ее часть ему не принадлежит.
— Прежде чем мы перейдем к этому, — он старается не выдать гримасу, — к вам пришел Целитель? — Он вдруг стал серьезным, боль забылась, когда его глаза снова окинули меня.
Я одновременно смущена и раздражена им — похоже, это частое явление. — Что? Да. Я в порядке. — Я отмахиваюсь от его вопроса и придвигаюсь ближе, слегка вытянув руки. — Но очевидно, что это не так.
— А я-то думал, что ты ненавидишь меня и мои дурацкие ямочки. Я тронут, что ты так заботишься о моем благополучии, Грей. — Даже испытывая явную боль, он все равно находит способ ухмыляться. Наряду с тем, что ведет себя как полный осел.
— Не путай мои мотивы, принц. Я всего лишь хочу сохранить тебе жизнь, чтобы иметь возможность согнать эту ухмылку с твоего лица. Снова. — В его словах нет ни капли ехидства, и он смеется, сдвигаясь на камне, обнажая передо мной спину.
Я ахаю. — Да что, черт возьми, с тобой не так?!
— Дорогая, это очень сложный вопрос.
Я игнорирую его замечание, не в силах оторвать взгляд от метательного ножа, глубоко вонзившегося в плоть его правой лопатки. — У тебя все это время был нож в спине, и ты просто позволил мне говорить? — шиплю я.
Его кривую ухмылку сопровождает ямочка. — О, но звук твоего голоса так приятно отвлекал от боли.
Я снова игнорирую его, а затем встаю на ноги, чтобы осмотреть нож, глубоко вонзившийся в его спину. Вздохнув, я пробормотала: — Ну да, теперь ты получишь возможность услышать, как я говорю тебе, что ты полный идиот.
— Это все равно одна из самых приятных вещей, которые ты мне сказала, так что я соглашусь, — спокойно отвечает он, казалось, не обращая внимания на кусок металла, вонзающийся в его тело.
Я даже не могу представить, через какую боль он прошел, чтобы эта рана казалась такой терпимой.
— Хорошо, — медленно произношу я, — скажи мне, что делать.
Он натянуто смеется. — Ты так говоришь, как будто хоть раз меня послушаешь.
— Кай, я собираюсь добавить еще один нож к твоей спине, если ты не...
— Мне просто нужно, чтобы ты вытащила его.
Я моргаю. Он говорит это так непринужденно, что я почти думаю, что он шутит. — Тогда нам нужно иметь здесь Целителя, готового все исправить, как только нож будет вытащен.
Он выдыхает напряженный смех, мышцы под его разорванной рубашкой напрягаются. — Мне обидно, что ты так сомневаешься в моих способностях. Недалеко от меня есть Целитель. Я чувствую его силу. Я исцелю себя сам.
— Верно. Хорошо. — Я делаю глубокий вдох и хватаюсь за рукоятку ножа. — Сейчас будет больно.
— Знаешь, жаль, что мы так и не смогли закончить наш танец, — говорит он. — Это был первый раз, когда я мог сосредоточиться на тебе, а не уворачиваться от твоих топающих ног...
Я выдергиваю нож одним движением. Он хрипит и опрокидывается на камень. Я слегка улыбаюсь, отомстив ему за то, что он сказал о моих танцах, какой бы правдой это ни было.
Я обхожу обломки и приседаю перед ним, приближая свое лицо к его лицу, наблюдая, как боль заполняет егокрасивые черты. Я вскидываю нож, который все еще блестит от его крови. — Скажи мне, это причиняло такую же боль, как мои топающие ноги?
Его смех хриплый, страдальческий. Я встаю на ноги и наблюдаю, как он кладет руку себе на плечо, прижимая ее к ране, из которой теперь неустанно хлещет кровь. Я смотрю, как разорванная кожа сшивается обратно. Смотрю, как на моих глазах плоть и мышцы восстанавливаются, не оставляя ничего, кроме зазубренного шрама, который присоединяется к другим на его спине.
Напряжение спадает с его плеч, и он вздыхает с облегчением. — Намного лучше. Спасибо. — Я удивляюсь, как редко это слово слетает с его уст, когда уголок его рта приподнимается, и он разворачивается к своим ногам. — Кто же знал, что ты будешь той, кто вытащит нож из моей спины, а не той, кто вонзит его туда.
— Для этого еще есть время, не волнуйся.
Он ухмыляется, белые зубы сверкают на фоне его грязных черт. Затем он сворачивает шею и потягивается, делая вид, будто его не проткнули несколько мгновений назад.
Его ладонь вдруг выжидательно протягивается ко мне, и я тупо смотрю на мозоли. Когда я не делаю никакого движения, он медленно опускает свою руку на ту, что лежит у меня под боком, и его грубые пальцы обхватывают мое запястье.
Мое сердцебиение учащается, и я проклинаю этот дурацкий орган. Он тянет к себе мою руку, мою руку, которая все еще сжимает метательный нож. Затем другой рукой он проводит по моей ладони, осторожно вынимая рукоятку из пальцев.
— У тебя их достаточно, чтобы зарыть мне в спину, ты так не думаешь? — тихо говорит он, его рука все еще обхватывает мое запястье, где он, вероятно, чувствует мой глупый, заикающийся пульс под своими пальцами. — Так что, думаю, я придержу этот.
Я вырываюсь из его хватки, желая оставить между нами хоть какое-то пространство. — Разве у тебя нет важной встречи, на которой ты должен быть сейчас? — спрашиваю я, потому что просто не могу придумать, что еще сказать.
— Наверное. — Он вздыхает, проводя рукой по волосам. — Полагаю, Китт ввел тебя в курс дела. — Я киваю, прежде чем он говорит: — Отец пройдет через Испытания. Конечно, это будет силовой ход. И ему нужно будет, наконец, сообщить людям о том, что происходит. Он не сможет скрыть, кто и что представляет собой Сопротивление после сегодняшней ночи.
— Что случилось? — вздыхаю я, внезапно раздражаясь на него, вспомнив, что он сделал. — Что случилось после того, как ты, как осел, удалил меня из этой комнаты, хотя я могла бы помочь?
Теперь он смеется надо мной. — Похоже, ты все время забываешь, кто я такой, Грей.
— Мои извинения, Ваше Высочество. Что произошло после того, как вы, как королевская задница, удалили меня из этой комнаты?
— Ну, это уже прогресс, я полагаю. — Он улыбается, снова оглядывая меня своим пронзительным взглядом. — И, отвечая на твой вопрос, это был не твой бой. Не говоря уже о том, что я не мог рисковать смертью участника еще до начала первого Испытания.
Я горько усмехаюсь. — Ты прекрасно знаешь, что я могу позаботиться о себе...
— А ты прекрасно знаешь, что я могу позаботиться об этом сам.
— В тебя попал нож, помнишь?
— Профессиональный риск.
Мы смотрим друг на друга, лица близко. Я чувствую на нем запах пота, крови и грязи, а также сосновый аромат, все еще сохраняющийся на его коже. Я тяжело дышу, и через мгновение, наконец, делаю шаг в сторону от него.
— Сколько потерь? — медленно спрашиваю я.
Он отводит взгляд, вдыхает, а затем говорит: — Только двое Элитных погибли, многие ранены. Четверо Обыкновенных погибли, и только двое пленных. — Он снова переводит взгляд на меня и говорит: — Обыкновенных было меньше дюжины, что заставляет меня задуматься о том, какова была их настоящая задача, поскольку я не верю, что это было нападение на бальный зал, полный Элитных.
Я рассеянно киваю, принимая информацию. — Значит, кто-то сбежал?
Мышцы на его челюсти дрогнули. — К сожалению. — С этими словами он начинает отходить от меня, не сводя с меня глаз. — Увидимся завтра, Грей.
— До завтра, Азер.
Наконец он поворачивается и направляется через бальный зал, а я смотрю ему вслед.
Затем он окликает меня через плечо. — Сделай мне одолжение, дорогая?
— И какое же?
— Пообещай мне, что останешься в живых достаточно долго, чтобы ударить меня в спину?
Я громко смеюсь. — Это и было моей целью с самого начала, принц.
Глава 23
Кай
Я чуть не заглатываю полный рот сырой грязи. Мои глаза распахиваются, и я кашляю во влажную почву подо мной, которая намочила мою одежду и заставила ее неудобно липнуть к телу. Я переворачиваюсь на спину, хрустя мхом, ветками и камнями, и моргаю от солнечного света, пробивающегося сквозь высокие деревья.
Чума, где я?
Мелодия щебечущих птиц пробудила меня от тяжелого, глубокого сна.
Одурманенного сна.
Деревья заполонили яркое голубое небо над головой, большинство из них — высокие зловещие сосны, протягивающие пальцы листвы высоко к облакам, и я узнал бы их где угодно. Человеку становятся знакомы деревья, на которые он вынужден взбираться бесчисленное количество раз, чтобы преодолеть страх высоты.
Шепот.
Я в этом чертовом лесу.
Я встаю на ноги, чувствуя головокружение, истощение и одурманивание. Странное давление на правое предплечье заставляет меня посмотреть вниз и увидеть тонкую кожаную ленту, обхватывающую его, концы которой плотно соединены вместе. Если бы она была еще туже, то полностью перекрывала бы кровообращение, делая руку совершенно бесполезной.
Солнце палит на меня, а я медленно кручусь на месте, осматривая окрестности. Ничего и никого, только деревья, камни и неровная лесная земля подо мной, закрывающая меня листвой.
Какого черта я нахожусь в Шепоте?
Очевидно, я знал, что Испытания продолжаются. Об этом и о Сопротивлении мы только и говорили вчера вечером. В тронном зале я провел вечер и раннее утро вместе с Киттом, королем и его советниками.
Мое горло охрипло и саднит от долгих часов споров и обсуждений наилучшего образа действий в отношении этого Сопротивления, этой угрозы. И сейчас, как никогда раньше, мне и моим людям поручено найти этих участников Сопротивления и покончить с ними.
Я пытаюсь смахнуть комья грязи, все еще прилипшие к моей одежде, осматривая это знакомое, но пугающее место. Шепот — это не причудливый лес. На его огромной территории таятся смертоносные звери, а из-под земли прорастают еще более смертоносные растения. Я бы знал, ведь я провел здесь много ночей, тренируясь под руководством отца, отдававшего приказы, словно я был его солдатом, а не сыном.
Но почему я здесь сейчас?
Я ожидал, что, по крайней мере, смогу проснуться в своей постели, может быть, допросить несколько заключенных, прежде чем мне придется отправиться в Чашу для первого Испытания. Но уж точно не ожидал, что меня накачают наркотиками и потащат в лес.
По-другому.
Так сказала Тила. Еще ни одно Испытание не проходило вне Чаши, где не было бы зрителей, которые могли бы насмехаться и подбадривать нас.
Хрустнула ветка, и я крутанулся, опустившись в боевую позицию. Я смотрю на худого человека в нескольких десятках футов от меня, одетого в простую белую одежду, контрастирующую с его темной кожей. Он смотрит в ответ, его глаза остекленели и неподвижны.
Зрение.
Я чувствую его. Покалывание его силы под моей кожей. Я был слишком занят своими мыслями, чтобы почувствовать его способность, способность записывать и проецировать то, что он видит, не имея ничего, кроме своих собственных глаз. И именно это он сейчас и делает.
Меня всегда настораживало то, как они смотрят, не мигая, когда записывают то, что видят, но я привык к ним, поскольку десятки из них всегда присутствуют на Испытаниях. Они бегают вокруг Чаши, документируя события и участников, и при этом используют свои способности для проецирования увиденного на большие экраны, расположенные высоко над полом Ямы.
И похоже, что они делают то же самое для этой версии Испытания. Только он не проецирует то, что видит, а сохраняет изображения для последующего использования. Должно быть, их десятки, все они бегают по лесу, следят за участниками и документируют первое Испытание, чтобы потом воспроизвести его для зрителей, когда все закончится.
Я не делаю ни шагу в его сторону. Во время Испытаний запрещено взаимодействовать со Зрениями, прикасаться к ним каким-либо образом. Они просто глаза и уши для зрителей, которые не могут быть здесь и наблюдать сами.
Мужчина наконец-то моргает, его взгляд немного проясняется после того, как он, видимо, получил все нужные ему кадры. Он делает шаг в сторону, несомненно, собираясь собрать другие кадры или преследовать других участников. Но он останавливается на полушаге и медленно похлопывает длинными темными пальцами по карману брюк, задерживая на мне взгляд, после чего скрывается в лесу.
Я смотрю ему вслед, а потом отвожу взгляд и смотрю на свой карман. Они бросили меня сюда в том, что было на мне, когда я, пошатываясь, лег в постель, не считая ботинок, которые они так щедро надели на мои ноги. Кроме этого, к моему телу добавился только один аксессуар — странный кожаный ремешок на руке. Я молча поблагодарил Чуму, что не снял вчера тонкую рубашку — слишком устал, чтобы ее стягивать.
Я лезу в карман своих тонких брюк и нащупываю грубый клочок бумаги. Я осторожно разворачиваю его, обнаруживая точный, петляющий почерк:
Добро пожаловать на первое Испытание,
В Шепоте вы будете.
Мы надеемся, что вы останетесь ненадолго,
В этой игре чести и достоинства.
Цель этой игры совершенно ясна,
И мы будем болеть за победителя.
Станьте победителем, собрав ремешки,
Те, что облегают руки ваших противников.
Забирайте у тех, кому были повязаны ремешки,
И будьте предупреждены, если вернетесь с пустыми руками.
Если вы хотите выиграть, у вас должно быть больше всего,
Тогда мы будем хвастаться вашей славой.
Но конец близок,
Осталось играть всего шесть лун.
Добро пожаловать на шестой год Испытаний,
И молитесь Чуме, чтобы вы остались.
Задача украсть как можно больше ремешков кажется довольно простой; то есть, если вы сможете продержаться в лесу неделю. Но я читаю между строк стихотворения.
Они заставляют нас сражаться друг с другом.
Никто так просто не отдаст свой ремешок. В этих Испытаниях кровь проливалась гораздо из-за меньших вещей, чем кожаный аксессуар. Я комкаю бумагу в кулаке, засовывая ее поглубже в карман, прежде чем взглянуть на свой собственный кожаный ремешок, обхватывающий мой бицепс. Туго. Настолько туго, что единственный способ снять эти забытые Чумой штуки — разрезать их по коже, что неизбежно приведет к кровотечению, несмотря на всю деликатность.
Это намеренно, умно.
В этом году отец превзошел самого себя.
Пот стекает по лбу, щиплет глаза. Жара может сравниться с жарой Скорчей, и я сдираю рубашку, чтобы вытереть лицо. В горле уже пересохло от утреннего солнца.
Сначала найти воду. Противники — во вторую очередь.
Я останавливаюсь, и мои ноги хрустят по растительности и грубой грязи под ногами. Вздохнув, я смотрю на одну из грозных сосен, стоящих на моем пути. Я трясу головой и плечами, пытаясь избавиться от нервного напряжения, затем хватаюсь за самую нижнюю ветку и подтягиваюсь на ногах.
Да, я много раз взбирался на эти деревья, да, я поборол свой страх высоты. Но если страх побежден, это не значит, что с ним приятно сталкиваться снова и снова. И все же я здесь, взбираюсь на дерево, перебирая по очереди ветки.
Ветер дует, солнце слепит, а я продолжаю подниматься по сосне в поисках воды. Спустя несколько минут, а может быть, и часов, с ноющими конечностями и колотящимся сердцем, я наконец-то добрался до вершины. Ну, последней ветки, которая выдержит мой вес. Теперь я нахожусь в воздухе на высоте нескольких сотен футов, а под ногами у меня только большая ветка. Я смотрю вниз и тут же жалею об этом.
Держи себя в руках, Кай.
Падение во время Испытания было бы жалким способом умереть и полностью испортило бы мою репутацию даже в смерти. С этими мыслями я вцепился в тонкий ствол дерева рядом с собой, вглядываясь сквозь листву в полог деревьев.
Мне кажется, что я снова в бальном зале, смотрю на море, состоящее из нескольких оттенков зеленого. Ветви, усыпанные листьями, колышутся на ветру, как еще вчера нарядные женщины на танцплощадке.
Вот.
Мой взгляд останавливается на разрыве между ветвями деревьев, на паузе в танце их листьев. Это — река, ручей, источник воды. В данный момент мне все равно, что это чертова лужа.
Я мучительно пробираюсь обратно к твердой земле, дыхание сбивается. К тому времени, когда мои ноги коснулись почвы, солнце пробило себе дорогу по небу, сообщив мне, что уже поздний вечер.
И тогда я ухожу. В сторону воды, которой так жаждет каждый участник после того, как его накачали наркотиками и заставили часами продираться через лес. Отец сплел для нас ловушку, в которую мы все охотно попадаем.
Часы. Долгие, утомительные часы продирания сквозь листву — вот к чему свелась моя жизнь. Я встретил несколько ядовитых змей и растений, и те, и другие осмелились приблизиться ко мне.
Мне чертовски скучно.
Мои глаза и тело бодры, пока я иду вперед, но мой разум блуждает так же часто, как и я сам. Я думаю об Испытаниях, об участниках...
И тут мои мысли останавливаются на ней.
Стоп.
Если Пэйдин так хочет меня возненавидеть, я могу сделать это очень, очень легко. Для этого не нужно многого. Но я эгоистичен, слаб и не хочу, чтобы ей было трудно оттолкнуть меня.
Она обескураживает не меньше, чем завораживает. Ее красивый рот говорит одно, а глаза цвета океана — другое. Она вытаскивает нож из моей спины только для того, чтобы сказать, что закопает там еще один. Она сбивает с толку, завораживает, и мы совершенно не подходим друг другу во всех смыслах. Она — пламя, и я собираюсь обжечься. Она — океан, и я утону.
Я провожу рукой по лицу, желая обвинить обезвоживание в том, что со мной, черт возьми, что-то не так.
Никогда еще ни одна девушка не оказывала на меня такого влияния, и это абсурдно, абсолютно раздражающе. Но потом я усмехаюсь, вспоминая, как бьется ее сердце под моими пальцами, как перехватывает дыхание при каждом моем прикосновении, как ее глаза впиваются в каждую улыбку и ямочку, которые она якобы ненавидит.
Чувство абсолютного раздражения от того, что кто-то так сильно на нее влияет, определенно взаимно, хотя я уверен, что она будет отрицать это, приставив кинжал к моему горлу.
Очень злобная.
В свете заходящего солнца что-то блеснуло, привлекая мое внимание.
Справа от меня на ветке висит меч в ножнах, серебряная рукоять которого перемигивается на свету, когда я делаю шаг к нему. Мне требуется лишь мгновение, чтобы забраться наверх и отвязать пояс от ветки, а затем спрыгнуть с дерева.
Скорее всего, по всему Шепоту спрятано оружие и другие предметы, которые мы можем использовать.
Так легче добыть кровь. Легче сделать все интересным.
Я надел пояс и ножны на талию, а затем достал меч и стал рубить густую листву.
Почти на месте.
Земля покрыта тенями, а у меня теперь есть кролик, которого нужно приготовить, и желудок, который нужно накормить. Наткнувшись на одну метательную звезду, глубоко засевшую в коре дерева, я метнул ее в ничего не подозревающего кролика, привязанного теперь к моему поясу.
Я приостановился, услышав его раньше, чем увидев.
Журчащая, славная вода. Затем из-под деревьев вытекает небольшой, неглубокий ручей, бегущая вода которого скачет по камням, устилающим его. Я замешкался, обшаривая глазами это, казалось бы, спокойное место.
Все было чисто — до поры до времени.
Я подползаю к краю ручья, опускаюсь перед ним на колени и каждые несколько секунд бросаю взгляд через плечо, не желая оставлять спину открытой. Я брызгаю прохладной водой на лицо, позволяя ей стекать по коже и обнаженной груди.
Из небольшого бассейна в нескольких десятках футов от меня вытекает журчащий ручей, вода в нем чистая, прозрачная и прохладная.
Созданная человеком.
И свежая. Несомненно, это дело рук Гидроса, позволившего нам получить эту небольшую порцию свежей воды. Я благодарю Чуму, что вода настолько чистая, настолько очищенная, что это избавляет меня от необходимости как-то ее кипятить.
Я обшариваю окрестности в поисках хвороста и дров, когда чуть не ударяюсь головой о что-то, висящее на дереве сверху, скрытое тенью. Фляги. Две, покачивающиеся на вечернем ветерке.
Я в который раз благодарю Чуму.
Сколотить две палки — занятие не менее увлекательное, чем кажется, но с годами практики и терпения у меня вскоре уже трещит костер. И хотя снимать шкуру с кролика длинным мечом так же трудно, как и чертовски раздражающе, вскоре он уже жарится на огне.
А потом...
Струйка энергии покалывает мое тело, воспламеняя нервы и вызывая знакомый холодок по позвоночнику. Волосы на затылке встают дыбом, я чувствую, как эта сила, эта мощь наполняет мое тело.
Кто-то идет. И я знаю, кто.
Слева от меня хрустит ветка. Затем еще одна.
Я не помню, когда встал, но сейчас я танцую на носочках, не в силах унять знакомый зуд драки и предвкушая этот танец доминирования и разрушения. Драка — мой любимый вальс, и я знаю его наизусть.
Брэкстон продирается сквозь строй деревьев, его глаза дико вспыхивают, когда он смотрит на меня. Он увидел дым от моего костра и решил устроить засаду на того, кто его зажег. Но, к его несчастью, я почувствовал его приближение еще до того, как услышал его бег по лесу.
Вижу, что он колеблется, словно раздумывает, не повернуть ли назад, не рискнуть ли вступить со мной в схватку. Но неуверенность исчезает с его лица, и он начинает медленно подходить ближе. Он входит в кольцо света костра, его силуэт огромен и громоздок.
— Привет, Брэкс. Приятно, что ты зашел.
Он наклоняет голову в мою сторону, как всегда. — Добрый вечер, Кай.
Брауни никогда не любил разговаривать, предпочитая терпеливо наблюдать, прежде чем произнести хоть слово, что делает их с Сэйди до странности похожими. Мы начинаем медленно кружить в молчании, оценивая друг друга.
— Итак, я предполагаю, что ты пришел за моим ремешком, а не на дружескую беседу, — вздыхаю я, делая шаг к нему.
— Твое предположение было бы верным. — Он бросает взгляд на приготовленного мной кролика. — Если ты предложишь его мне, я уйду и позволю тебе вернуться к трапезе. Нет необходимости в том, чтобы это было грязно.
Я не вижу у него никакого оружия, поэтому воздерживаюсь от того, чтобы достать свое. Мы знаем друг друга с детства, и я хотел бы и дальше знать его, если что-то зависит от меня. — Мы с тобой оба знаем, что я не могу позволить тебе забрать мой ремешок, Брэкс.
Потому что моя миссия — победить в этих Испытаниях.
Мне кажется, я вижу, как он кивает в наступающей темноте, прежде чем внезапно бросается на меня. Я опускаюсь ниже и, используя его импульс, перебрасываю его через плечо, слыша, как он тяжело падает на землю.
Я тренировался с Брэкстоном много лет. Он предсказуем, но это не делает его менее сильным. Он мгновенно встает на ноги, поднимает кулаки и готов выбить мне зубы.
А затем наступает расчетливый хаос.
Кулаки летят, головы покачиваются, ноги заплетаются. Танец. Жестокий, кровавый, красивый танец. Сейчас мы равны по силам, поскольку я позволил его силе вырваться из моих вен и хлынуть на поверхность. В мерцающем свете костра мои удары жестоки и стремительны.
Его кулак врезается в мою челюсть, почти ломая ее, и горячая кровь затекает мне в рот. Я отшатываюсь назад, когда он подходит ко мне сзади и обхватывает своей массивной рукой мое горло. Я чувствую его нерешительность, прежде чем моя голова откидывается назад, и череп встречается с его носом с болезненным хрустом. Теперь он пошатывается, кровь течет из его носа и попадает в рот.
Я использую эту долю секунды, чтобы осыпать его быстрыми ударами, которые он едва успевает блокировать. Он быстро приходит в себя и наносит мощный удар кулаком по моим ребрам. Я уворачиваюсь от его следующего удара и наношу удар в челюсть.
Это порочный круг. Я бью его. Он бьет меня в ответ. К его чести, я впечатлен. Я никогда не видел его таким сосредоточенным, таким решительным. Это лучший бой, который я провел с ним на сегодняшний день. Жаль, что мне придется положить этому конец.
Темная рука летит прямо мне в лицо. Я легко делаю шаг назад, мои каблуки ударяются обо что-то, а жар согревает все — от задней поверхности ног до затылка.
Огонь.
Он прижал меня к огню.
Умно.
Я уклоняюсь от кулака, предназначенного для моего носа, и впечатываю свой собственный кулак глубоко ему в живот. Он хрипит, переворачивается, но одним быстрым движением хватает меня за руку. Затем он поворачивается, отводя мою руку за спину, а грудь — к огню. Боль пронизывает меня до плеча, когда передо мной вспыхивает пламя.
Возможно, мне следовало стараться лучше.
Он сильно ударяет меня сзади по коленям, и еще более твердая земля, столкнувшись с ней, посылает толчок по моим ногам. Пламя уже совсем близко от меня, почти лижет мою голую грудь.
— Просто позволь мне забрать ремешок, Кай, — говорит Брэкстон сверху, и это звучит как мольба. Приятно сознавать, что ему не очень нравится идея сжечь меня заживо. — Все это может закончиться. — Его голос глубок, но я улавливаю в нем легкую дрожь. Он застигнут врасплох, шокирован тем, что я вишу над пламенем, как сгоревший кролик рядом со мной.
Я был небрежен и устал, я был дураком, недооценившим его, но теперь будущий Энфорсер в его власти. — Это лучший бой, который мы когда-либо проводили, Брэкс. Я впечатлен, правда, — пыхчу я, от жара костра по моему лицу струятся бисеринки пота. — Но тебе придется сжечь меня, прежде чем я позволю тебе забрать мой ремешок.
Он вздыхает. — Я предчувствовал, что ты это скажешь. — Пауза. — И хотел бы, чтобы этого не случилось.
Плоть встречается с огнем.
Кожа встречает обжигающее, горячее пламя.
Я ожидаю, что из моего горла вырвется крик, но ничего, кроме придушенного вопля, не вырывается из моих губ. Колено Брэкстона упирается мне в спину, наклоняет мое тело и заставляет левую сторону моей груди охватить пламя.
Я горю, киплю, покрываюсь волдырями, пока он держит меня в этом положении, а затем, наконец, оттягивает назад, позволяя прохладному воздуху омыть меня. Я задыхаюсь, когда он тянется другой рукой к мечу, лежащему у меня на боку, готовый выхватить его из ножен и перерубить ремешок на моей руке теперь, когда я оцепенел от боли.
О, но я знал боль гораздо сильнее.
Его рука тянется рядом со мной, и я хватаю ее и тем же движением встаю на ноги, адреналин заглушает боль в обожженной плоти. Я закидываю его руку себе на плечо и наклоняю свое тело вперед, используя свой импульс и силу Брауни, чтобы поднять его с земли и перевернуть через спину прямо в пламя.
Он испускает крик, но не задерживается надолго, а затем выкатывается из пламени и, извиваясь в грязи, пытается затушить огонь, пожирающий его одежду и кожу. Когда я наклоняюсь над ним, от его обгоревшей одежды вьется дымок.
— Я бы тоже хотел, чтобы все было не так, — мягко говорю я, когда он тяжело дышит подо мной. — Но у тебя есть то, что мне нужно.
Я срезаю ремешок с его предплечья, не в силах удержаться от того, чтобы не уколоть его и не пустить кровь. Он хрипло дышит, а я обыскиваю его карманы в поисках других ремешков, которые он мог украсть по дороге, но не нахожу. Я встаю, смотрю на него сверху вниз и произношу одно слово. — Уходи.
Он смотрит на меня с минуту, а затем, хрюкнув от боли, поднимается на ноги и, прихрамывая, уходит в лес так быстро, как только может его обугленное тело. Я смотрю, как он уходит, слышу, как он с трудом ориентируется в темном лесу, и понимаю, что он не осмелится вернуться. Затем я поворачиваюсь и смотрю прямо на Зрение, которое, как я знал, документировало весь бой.
— Надеюсь, тебе понравилось шоу, — говорю я, насмешливо склонив голову. Как только слова покинули мои уста, женщины в белом моргнули и исчезли в лесу.
Я убираю ремешок Брэкстона в карман, когда боль пронзает мое тело. Ослепляющая, волнующая боль. Я смотрю вниз на красный, воспаленный участок кожи прямо над моей татуировкой.
Адреналин улетучился, и в моем теле осталась только боль. Пошатываясь, я подхожу к своим флягам, откручиваю одну и выливаю холодное содержимое на ожог. Я шиплю сквозь зубы, когда вода встречается с обожженной плотью, но это облегчение, каким бы маленьким оно ни было.
Я достаю из кармана скомканную рубашку, зубами отрываю от нее большую полосу ткани и осторожно наматываю ее на ожог под мышкой. Получилась импровизированная повязка, чтобы уменьшить вероятность заражения. Но надолго ее не хватит. Мне нужно найти какие-то травы, что-то, что угодно, чтобы промыть рану.
Потому что умирать — не вариант.
И провалить эти Испытания — тоже.
Глава 24
Пэйдин
— Я сверну тебе шею, если ты не заткнешься.
Птица совершенно не обращает внимания на мою вполне реальную угрозу смерти и продолжает переругиваться на ветке над моей головой. Она кричит уже почти полчаса, в результате чего я бросила в ее сторону по меньшей мере дюжину камней.
Я раздражена, зла, встревожена, а главное — абсолютно голодна. Конечно, все это побочные эффекты пробуждения посреди дикой природы без ничего, кроме одежды, в которой спала. Я смотрю вниз на свои обтягивающие брюки и еще более откровенную майку. Обтягивающая шелковистая вещь, о которой я жалею, что вообще надела, учитывая, что теперь она будет моей единственной рубашкой на ближайшую неделю.
Неделю.
Именно столько я должна продержаться в этом лесу. В Шепоте. В этом месте, кишащем врагами всех мастей и размеров, хотя сейчас уже полдень, а единственный противник, с которым я пока столкнулась, — змея, едва не откусившая мне ногу. Я пробиралась сквозь густую листву с того самого момента, как очнулась, уткнувшись лицом в грязь, и увидела перед собой женщину, одетую в ослепительно белое.
Зрение. Здесь, чтобы шпионить за противниками. Здесь, чтобы записать это кровавое Испытание. Зафиксировать то, что зрители не могут увидеть сами.
Я уверена, что остальные жители Ильи так же, как и я, озадачены проведением Испытаний в этом году. Хотя, не могу сказать, что нас не предупреждали.
Другие. Это все, о чем нас предупреждали.
Только вот «другие» даже не описывает того, насколько радикально изменились эти Испытания. За последние три десятилетия ни одно Испытание не проходило вне стен Чаши, вне посторонних глаз зрителей. Но, наверное, только лучшие, самые жестокие и кровавые Испытания годятся для того, чтобы проверить будущего Энфорсера. Я просто хотела бы не быть частью этого.
Всех нас невольно забрасывают в смертоносный Шепот, оставляют умирать от стихии или от руки врагов. Это гениально. Это ублюдочно. И я не знаю, хлопать мне или плакать.
Меньшего я и не ожидала от короля.
Мой взгляд устремляется на правое предплечье, где туго обмотан кожаный ремешок.
«Собирайте с тех, кого обвязали, и будьте предупреждены, если вернетесь с пустыми руками».
Я горько усмехаюсь, глядя на окружающую меня пустоту. Они хотят, чтобы мы дрались, по-настоящему дрались друг с другом за эти полоски кожи. Поэтому, пытаясь продержаться достаточно долго, чтобы найти другого противника, я отправляюсь на поиски воды. Деревья здесь огромные и страшные, они возвышаются высоко в воздухе и скребут низкие облака. Мне потребовалась целая вечность, чтобы вскарабкаться на одно из них и найти ближайший источник воды, и последние несколько очень скучных часов я пробиралась к тому, что, как я надеюсь, является ручьем.
Вот только сейчас я сижу под деревом и спорю с птицей. Я бросаю в нее еще один камень, а затем возвращаю свое внимание к связке палок. Я подбираю еще один наконечник стрелы, который собрала по пути, один из щедрых даров, оставленных нам в помощь, и прикрепляю его к одной из палок. Я уже слишком давно делаю стрелы, чтобы дополнить ими лук и колчан, удобно примостившиеся у ствола дерева.
Как будто Элитным нужно оружие.
Стрелу дополняют перья, надоедливой, но полезной птицы выше. Я с улыбкой смотрю на свою поделку, изучая все семь шатающихся стрел, наполняющих колчан. Благодаря отцу мне не впервой было создавать стрелы с нуля, и моя улыбка растет при этом воспоминании.
Перекинув колчан через плечо и скрестив тетиву на груди, я прощаюсь с птицей, все еще сидящей на дереве. Я вздыхаю и вновь направляюсь к воде, в которой так нуждаюсь. Ноги легки и бесшумны, я ступаю по местности, ища какого-нибудь животного, которое могу сожрать.
Вот.
В нескольких десятках футов от меня из кустов выпрыгивает толстый кролик, совершенно не подозревая о моих недобрых намерениях по отношению к нему. Я натягиваю лук на голову и выхватываю из колчана стрелу. Стучу по ней, прицеливаюсь и глубоко дышу, как учил меня отец. А затем посылаю стрелу в цель.
Прямо в глаз кролику.
Он мертв еще до того, как рухнул на землю. Я подхватываю животное, вытираю наконечник стрелы о близлежащее растение, надеюсь, не ядовитое, и возвращаю стрелу в колчан.
Найти воду. Развести костер. Поесть.
А потом я снова иду, спотыкаясь о корни деревьев и камни.
Захватывающе.
Я даю волю своим мыслям, пробираясь сквозь листву, думаю о соперниках, о бале, о мозолистых руках на моей спине и серых глазах, изучающих мое лицо.
Я раздраженно хмыкаю и бью по камню сильнее, чем следовало бы. Из моего рта вылетает череда ругательств, направленных на камень, на себя и на наглого ублюдка, которого я ненавижу за то, что не совсем ненавижу.
Солнце заходит за горизонт, а я продолжаю топтать зелень, ругаясь на многочисленные паутины, через которые прохожу, и на гигантских пауков, которые их сопровождают.
Меня догоняет Зрение, и я изо всех сил стараюсь не замечать его присутствия. Удовлетворившись тем, что собрал видеозапись, как я топаю по лесу, он поворачивается и исчезает.
Теплый свет позднего солнца проникает сквозь деревья, отбрасывая на лес золотистые тени. На мгновение я позволила себе насладиться зловещей красотой этого жуткого места.
И тут что-то ударяет меня по лицу.
Точнее, я ударяюсь обо что-то. Я чуть не спотыкаюсь, отплевываясь, и обнаруживаю, что угодила прямо в большую хлопчатобумажную рубашку, свисающую с низкой ветки. Я хватаю ее, ворча о том, что мне не нужны королевские милости, даже когда натягиваю на себя вещь.
Я иду и иду.
Мне скучно. Мне скучно во время кровавого Испытания.
И тут что-то мелькнуло, сверкнув в уголке глаза. Я поворачиваюсь к нему, под ногами хрустят листья. У меня чуть не открывается рот от того, что находится не более чем в тридцати ярдах от меня.
Глубокий бассейн с хрустальной водой искрится в лучах солнца, слегка подрагивая на теплом ветерке. Приветливо и чудесно. Я моргаю. Я не видела этого бассейна, когда сидела на дереве и вела разведку. Но опять же, сверкающая вода окружена деревьями, почти поглощена листвой вокруг.
Я практически спотыкаюсь, когда спешу к ней.
Вода. Вода. Вода.
Я так хочу пить, так жадно глотаю как можно больше. Потом развести костер, приготовить кролика и...
В воде что-то плещется.
Теперь я гораздо ближе, солнце не так слепит, отражаясь от прозрачной поверхности, и я могу разглядеть очертания сверху. Очертания человека. Я крадусь вперед, вытаскивая лук из-за груди и сжимая его в кулаке.
Фигура не двигается.
Фигура с грязными светлыми волосами, прилипшими к загорелому лбу.
Фигура с такими же стеклянными зелеными глазами, как и у короля, не отрываясь смотрит в голубое небо.
Из моего горла вырывается придушенный крик, от которого птицы разлетаются по деревьям вокруг меня.
Китт.
Он мертв.
Я задыхаюсь, спотыкаясь о край бассейна. Я могу ненавидеть его отца и королевство, которым он однажды станет править, но это не значит, что я хочу видеть его мертвым. Эта мысль поражает меня, учитывая, как сильно я жажду такой участи для короля, который так похож на него. Но что, если на этом сходство между ними и заканчивается? Что если есть надежда на то, что принц выйдет из тени своего отца, пойдет по его стопам и произведет перемены в своем королевстве?
Я заставляю себя встретить его блестящий взгляд, в котором я теперь вижу только потенциал принца, а не присутствие его отца. Эти некогда веселые зеленые глаза больше никогда не зажмурятся от смеха. Вместо этого они смотрят в пустоту, широкие, тусклые, лишенные жизни. Кривая ухмылка больше никогда не украсит его губы. Вместо этого его рот сжался в тонкую линию — синюю, зацелованную холодом смерти.
Я прыгаю в бассейн, желая вытащить его из этой водной смерти.
Вместо этого мои ноги упираются в твердую землю.
Мои кости запели от удара, казалось, что они вот-вот треснут от силы.
Я моргаю от боли, но это нисколько не помогает прояснить мое замешательство. Под моими ногами вдруг не оказалось ни лужи, ни Китта, замершего на ее поверхности. Я с недоверием смотрю на грязь под собой, пытаясь понять, что происходит.
— Помоги мне.
Я выбиваю стрелу и натягиваю лук, даже не успев повернуться лицом к обладателю этого срывающегося голоса.
Я ахаю.
Это я.
Глубокие голубые глаза смотрят на меня — печальные, голодные глаза. Длинные серебристые волосы, спутанные и матовые, свисают с головы маленькой девочки. Она — я — маленькая, такая маленькая. Слабая, изможденная и широко раскрытыми глазами смотрит на меня.
Она протягивает костлявый пальчик ко мне. — Пожалуйста, — шепчет она, хныча. Я отшатываюсь назад при звуке этого разбитого голоса и едва не теряю равновесие, когда она делает шаткий шаг ближе.
Это все не по-настоящему.
Я поворачиваюсь, готовая бежать от этого кошмара, но едва не натыкаюсь на еще одну маленькую Пэйдин с впалыми щеками и впалыми глазами.
Я в бреду. Я обезвожена.
Я прикусываю язык, чтобы не закричать, поворачиваюсь направо и вижу, что на меня смотрит еще одна голодная версия меня самой.
Я окружена. Полностью окружена умоляющими Пэйдин. Они делают шаг вперед, умоляя меня помочь им, протягивают руки, пытаясь ухватиться за меня.
На этот раз я не пытаюсь сдержать крик.
Они приближаются, теснят меня. Я плачу, растерянная и...
Нет, не в бреду.
Они, пошатываясь, направляются ко мне, ища помощи, которую я не могу им оказать.
Это Эйс.
Даже зная это, я все равно не могу смотреть на них, смотреть на себя. Невыносимо слышать, как они умоляют о помощи, а я ничего не делаю. Это была я. Когда-то я была голодной и грустной девочкой. Потому что когда умер мой отец, умерла и часть меня.
Это не настоящее. Это не настоящее. Это не настоящее.
Я кричу, падая на колени и сжимая голову в отчаянии.
— Я знаю, что это ты, Эйс, — кричу я сквозь стиснутые зубы. Я слышу надменный смех, который становится все громче, когда он направляется ко мне. Сделав глубокий вдох, я встаю на ноги, дрожа от отвращения и ярости, готовясь к тому, что меня окружат болезненные Пэйдин.
Но мольбы прекращаются, Пэйдины исчезают, и передо мной остается только Эйс. Его взгляд падает на стрелу, направленную ему в грудь, а затем возвращается к моему. У него хватает наглости ухмыляться.
— Привет, Пэйдин. — В его голосе звучит самодовольство, и он приподнимает бровь. — Понравилось ли тебе встретиться со своим молодым я?
— Ты больной, — выплевываю я, натягивая тетиву.
Он вздыхает, ему уже наскучил наш разговор. Задрав нос, он говорит: — Просто позволь мне взять твой ремешок, и я пойду. — Пауза. — На самом деле, я даже позволю тебе снять его самой, чтобы я тебя не порезал.
— Как щедро. — Я практически рычу на него. — Но я откажусь от этого предложения. — Я оскалила зубы и вздрогнула от того, чтобы послать стрелу в его черное сердце.
Он моргает и раздраженно откидывает с лица свои каштановые волосы. — Ладно. — Его глаза темнеют. — Пусть будет по-твоему. Я не возражаю против того, что мне придется поиздеваться.
А затем он направляется ко мне и тянется к моей руке. Я без колебаний пускаю стрелу ему в бедро, целясь ранить, но не убить. Я отказываюсь дать королю и народу то, чего они желают: смерть.
Вот только стрела не встречает кожу, не погружается в плоть. Она пролетает сквозь него. Иллюзия развеивается, как дым на ветру, искушая меня закричать от досады.
Другой Эйс выходит из-за дерева в нескольких футах от нас, листья хрустят под его ногами, когда он медленно хлопает. — Ух ты. Хорошая попытка. — Он сжимает в руке острое копье и улыбается, как кот.
— Хватит прятаться за своими иллюзиями, трус! — Я в ярости, адреналин бурлит в моих венах.
Это настоящий Эйс, я в этом уверена. Листья выдали его: они хрустели, когда он на них наступал, в отличие от того, как он подошел ко мне в первый раз. Похоже, он чувствует, что я догадалась, и в тот момент, когда я собираюсь вонзить в него стрелу, он окружает себя дюжиной дубликатов, прячась в них.
Все они говорят в унисон, окружая меня, заглушая звук хрустящей листвы. — Если ты сейчас отдашь мне ремешок, я не причиню тебе вреда. Сильного. — Они смеются, и этот тошнотворный звук, кажется, отдается в моем черепе.
Я кручусь по кругу, не зная, в кого целиться. У меня всего шесть стрел, и я не могу позволить себе потратить впустую ни одной. Они приближаются ко мне, приближаются, чтобы убить.
Найти настоящего Эйса.
Легче сказать, чем сделать. Все они выглядят и двигаются одинаково, все держат копья и готовы пронзить меня, но только настоящий может нанести хоть какой-то урон.
— Мне это понравится, Пэйдин, — говорят они, улыбаясь.
Мой взгляд скользит по каждому из них. Я вижу их одинаковые позы, одинаковые выражения лиц, одинаковое все.
Я не умру. Я не умру. Я не умру.
И тут мой взгляд натыкается на одного Эйса, идентичного остальным.
Попался.
Крошечная бисеринка пота, стекающая по виску, — единственное, что выдает его, единственный признак того, что он борется с иллюзиями.
Я поднимаю лук в его сторону в тот самый момент, когда он делает выпад в мою сторону. Я отпрыгиваю в сторону, но не раньше, чем боль пронзает мой живот. Жгучая, жгучая боль, которую я игнорирую, выпуская стрелу и позволяя ей влететь прямо в плоть его ноги.
Он вскрикивает, падает на колени в грязь, руки дрожат, обхватывая стрелу, торчащую из его бедра. Но я не обращаю внимания ни на него, ни на Зрение, которое сейчас наблюдает за ним, прежде чем повернуться и броситься бежать.
Я не знаю, как далеко я успела убежать. Не знаю, сколько расстояния между нами осталось до того, как адреналин вытечет из моего тела, напоминая мне, что я истекаю кровью. Жгучая боль вернулась, ударив меня в живот с такой силой, что я задыхаюсь.
Я поднимаю свободную рубашку и вижу под ней шелковистую майку, теперь уже залитую кровью. Я делаю глубокий вдох и оттягиваю слой ткани, отделяющий меня от раны, и вздрагиваю от увиденного. Длинная кровавая рана рассекает кожу прямо под ребром.
Рана от копья.
По крайней мере, я жива.
Но я точно не чувствую себя живой. Это мучительно. Боль жгучая и яростная, она поджигает мои нервы. Я осторожно стягиваю с себя большую рубашку, морщась и подавляя крики боли при каждом движении правой руки. Движение натягивает кожу, из раны еще больше хлещет кровь.
Я разрываю нижний подол рубашки, образуя широкую полосу белой ткани. Я работаю так быстро, как только позволяет рана, осторожно обматывая ткань вокруг пояса и над раной. Я задыхаюсь от пульсирующей боли, смаргиваю слезы, натягивая то, что осталось от рубашки, — она все еще закрывает живот.
Мне нужно найти воду.
Я тяжело вздыхаю, и от одного этого вздоха меня пронзает острая боль, и я снова начинаю идти по лесу.
Нет, скорее спотыкаться.
Глава 25
Пэйдин
Не спать. Не спать. Не спать. Мои предательские веки словно налились свинцом. С каждым морганием я боюсь, что они больше не откроются. Я медленно пробираюсь по тенистому лесу к ручью уже, кажется, несколько часов, слепо надеясь, что все еще иду в правильном направлении.
Я устала. Очень устала. Я хочу только одного — прислониться к дереву и закрыть глаза на минуту. Только один блаженный миг покоя...
Нет.
Я сильно щипаю себя за руку, заставляя опустившиеся веки распахнуться.
Если я засну, то, скорее всего, уже не проснусь.
Я в плохом состоянии, и не нужно быть дочерью Целителя, чтобы понять это. Я потеряла так много крови, что у меня голова идет кругом, пока я пытаюсь удержаться на ногах. Я трясу головой, стараясь не обращать внимания на свою лихорадочную кожу и дрожащее тело. Как и на то, что полоска ткани, которую я использовал в качестве повязки, уже пропиталась кровью, окрасив хлопок в алый цвет.
Мне нужно очистить рану, и как можно скорее. Если я этого не сделаю, я буду мертва.
Что мне нужно, так это вода.
Каждая часть меня горит. Горит от боли, жажды и голода. Если я доберусь до воды, то смогу как минимум промыть рану, вылечить обезвоживание и прийти в себя достаточно долго, чтобы приготовить отвар из трав для промывания раны.
Надеюсь.
Потом я бы озаботилась едой: тетива едва натянулась, а подстреленный кролик давно забыт в том месте, где Эйс устроил засаду.
Оставив меня беззащитной и голодной.
Дойти до ручья. Дойти до ручья. Дойти до ручья.
Слабое оранжевое свечение проглядывает сквозь деревья передо мной, расплывчатое из-за моих опущенных глаз. Я прищуриваюсь, не уверенная, галлюцинирую я или нет. Я крепче сжимаю вспотевшую руку на луке, уже сбитом стрелой, хотя это практически бесполезно, если я не могу оттянуть чертову тетиву, чтобы выстрелить. Я продолжаю подкрадываться ближе к огню, мерцающему в нескольких десятках ярдов от меня, совершенно без присмотра.
Свет, который он отбрасывает, отражается от чего-то мерцающего рядом с ним.
Ручья.
Я с облегчением, с придыханием смеюсь, осторожно продолжая идти вперед. Конечно, я поступаю безрассудно, но в таком состоянии мне все равно. Кто-то развел этот огонь, и, возможно, я иду прямо к нему. Но я умру, если не доберусь до воды, хотя, возможно, меня убьют, если я доберусь.
Оба варианта, скорее всего, приведут к моей неминуемой смерти. Отлично.
Я уже в нескольких футах от костра, и мои глаза ищут в тенях следы человека, который его разжег.
Добраться до воды. Добраться до…
— Кажется, ты просто не можешь держаться от меня подальше, не так ли, Грей?
Я останавливаюсь, сердце бешено колотится.
Я слышу веселье в его голосе и практически представляю себе ямочки, проступающие по обе стороны его ухмылки. Я делаю глубокий вдох, мысленно готовясь к мучительной боли, которую мне предстоит испытать.
Развернувшись, я поднимаю лук и натягиваю тетиву. Я проглатываю крик боли, чувствуя, как рвется и растягивается моя рана.
Я не могу позволить ему увидеть, что я ранена. Устроить представление. Добраться до воды.
Наконечник стрелы направлен ему в сердце, и в мерцающем свете я вижу только его открытую грудь. Похоже, я не первый противник, с которым он сталкивается, и не первый, кто целится ему в сердце. Он продел полоску ткани под мышкой и обмотал ею рану чуть выше татуировки.
Я снова смотрю на него, пытаясь избавиться от мучительного страха. Я хочу, чтобы он увидел во мне угрозу. Он смотрит на меня с выражением, которое я не могу расшифровать, но я не в настроении и не в том состоянии, чтобы его разгадывать.
— Уходи или я стреляю. — Моя рука начинает дрожать от усилий и боли, связанных с удержанием лука наготове.
Он только усмехается и делает шаг ко мне. — Я тоже рад тебя видеть, Грей.
— Ты думаешь, я шучу. Как мило. — Я откусываю слова, моя грудь вздымается.
— Что, это все? Ты просто собираешься меня пристрелить? — Его губы подергиваются. — И что в этом интересного?
— О, это будет весело для меня, уверяю тебя. — Мой голос дрожит. Я дрожу.
Кай делает еще один шаг ко мне, склонив голову набок. Его руки небрежно засунуты в карманы, и он снова смотрит на меня. — Я в замешательстве. Ты ведь понимаешь, что цель этого Испытания — забрать мой ремешок, верно? — Его ухмылка растет. — Или хотя бы попытаться.
— Что ж, я легко отпущу тебя, позволив уйти. — Слова звучат ничуть не угрожающе. Я качаюсь на ногах, голова кружится.
Я не могу так больше.
Я чувствую, как по животу течет горячая кровь из рваной раны, а перед глазами плывут черные точки, грозящие поглотить меня целиком.
Я сейчас потеряю сознание. Что, если я не очнусь? Что, если умру из-за того, что не хватило сил? Потому что я слабая Обыкновенная...
— Грей...?
Между опущенными веками я вижу, как Кай делает нерешительный шаг ко мне, и все веселье стирается с его лица. И, должно быть, у меня действительно галлюцинации, потому что мне кажется, что в его взгляде мелькает беспокойство.
— Грей, что случилось? — Он медленно подходит ко мне, но я уже не могу удержать лук в руках. По необъяснимой причине я целюсь не в него, а в землю, отпускаю тетиву и позволяю стреле полететь в грязь у его ног, прежде чем лук выскользнет из моей потной руки.
Сквозь звон в ушах я едва слышу крик Кая. — Грей!
Я не помню, как упала на землю.
Мое лицо ударяется о землю, но я этого почти не чувствую. Все мое тело горит, я почти не дышу, сгорая изнутри.
— Пэйдин! Эй, Пэ, посмотри на меня.
Грубые руки хватают меня за лицо, заставляя открыть глаза. Они холодны на моей лихорадочной коже, которая теперь блестит от пота, а на красивом лице, нависшем надо мной, написано беспокойство. Я никогда не видела его таким обеспокоенным, таким полным эмоций. Его холодная маска треснула, разбилась, разлетелась на миллион осколков, когда он поднял мою голову с земли, притянул к себе и стал искать мое лицо широкими серыми глазами.
А потом он исчезает. Тьма.
— Эй, эй, эй. — Мозолистые руки откидывают влажные волосы с моего лба, а слова бормочутся рядом с моим лицом. — Пэ, оставайся со мной. — Его голос строг, несмотря на панику, сквозящую в каждом слове.
Медленно я заставляю себя открыть глаза и произношу тихие слова сквозь потрескавшиеся губы, которые вдруг кажутся такими важными. — Ты никогда не называл меня так раньше.
Я слышала, как он произносит мое настоящее имя, только один раз, когда он прижал меня к стене переулка, впервые пробуя это слово. Но с тех пор я не слышала, чтобы мое имя слетало с его губ. Не слышала, как эти два слога звучат на его языке.
И уж точно я никогда не слышала, чтобы он называл меня Пэ.
Теперь я улыбаюсь ему, ухмыляюсь как идиотка. Я не могу остановиться. Бред. Я полностью и неоспоримо в бреду.
Но в этот момент я не хочу умирать — хотя бы для того, чтобы еще раз услышать, как он произносит мое имя.
Брежу. Я так сильно брежу.
Он вдруг затихает. Его глаза блуждают по моему лицу, губы слегка приоткрыты, когда он рассматривает меня. Потом он моргает. Один раз. Дважды. Его темные ресницы вздрагивают, серые глаза мелькают между моими, когда он говорит: — Напомни мне, чтобы я снова заставил тебя так улыбнуться, когда ты не будешь умирать, и у меня будет все время в мире, чтобы запомнить это.
Теперь моя очередь моргнуть ему. Один раз. Дважды.
Это замечание разбудило меня, потому что теперь мои глаза не хотят отрываться от его глаз. Должно быть, я неправильно его расслышала. Я в таком бреду, что мой разум играет со мной, играет с моими эмоциями, моими чувствами.
Но я точно не представляю себе рук, которые бегут по моему телу. Я почти задыхаюсь от неровного дыхания, когда его пальцы касаются моих лодыжек, медленно поднимаясь по каждой из ног.
Он пытается найти рану. Я открываю рот, чтобы сказать ему, где она, но у меня кружится голова, и я едва не теряю сознание от боли. Я тяжело дышу, пытаясь успокоить колотящиеся голову и сердце.
Его пальцы проходят по моим ногам, осторожно тыкаясь и нащупывая рану. Убедившись, что с ногами все в порядке, его руки скользят к моим бедрам, слегка приподнимая меня над землей, чтобы провести рукой по пояснице. Его брови сосредоточенно сошлись, пальцы ощупывают низ живота, движения быстрые, уверенные, уверенные. Он делает это уже не в первый раз.
Его руки скользят вверх по животу, к талии.
Боль, какой я еще никогда не испытывал, вырывается из раны, когда его пальцы танцуют по ней, а затем из моего горла вырывается придушенный всхлип. Боль настолько ослепительна, что мне кажется, я вот-вот потеряю сознание. И я обнаруживаю, что хочу этого, хотя бы для того, чтобы больше не испытывать подобных ощущений.
Я смотрю сквозь мутное зрение, как он поднимает подол разорванной рубашки, обнажая шелковистую ткань под ней, пропитанную кровью. Он вздыхает через нос, а затем поднимает подол майки, обнажая мою лихорадочную кожу перед ночной прохладой. В его руках мелькает что-то маленькое и острое, когда он начинает осторожно срезать окровавленную ткань вокруг моей середины.
Его челюсть напрягается при виде зазубренной раны, тянущейся ниже моей грудной клетки, на щеке щекочет мускул. Его глаза, полные эмоций, которых я никогда раньше от него не видел, обводят кровавое месиво на моем животе.
И тут мои собственные глаза захлопываются, закрывая его образ. Оставляя его в мире, который начинает меркнуть.
— Пэйдин. — Голос Кая так далек, так далек от того места, где я погружаюсь в забытье. — Пэйдин, открой глаза. — Это приказ, сильный и строгий. И я игнорирую его. Как это типично для меня. Даже в смерти мое тело отказывается слушать приказы будущего Энфорсера. — Открой глаза, черт возьми!
Устала. Я так устала.
Далеко-далеко я слышу мужской голос, который в панике бормочет.
— Если ты умрешь, я убью тебя.
Глава 26
Кай
Она слишком упряма, чтобы умереть, а я слишком упрям, чтобы позволить ей это сделать. Я провожу рукой по ее лбу — кожа горячая на ощупь, дыхание неровное. Она обезвожена, бредит, умирает от голода...
Просто умирает.
Мой взгляд возвращается к кровавой ране под ребром, воспаленной и, несомненно, инфицированной. Я вытаскиваю остатки скомканной рубашки и начинаю протирать рану, пытаясь впитать немного крови, чтобы увидеть, с чем именно я имею дело. Кожа разорвана, зазубрена и, вероятно, выглядит гораздо хуже, когда ее не скрывает тень.
Но что еще более тревожно, так это то, что я понятия не имею, как ей помочь. У меня нет ни припасов, ни Целительных способностей, которые я мог бы использовать, что делает меня совершенно бесполезным.
Я держу ее жизнь в своих бесполезных, необорудованных руках.
Я встаю на ноги, нащупывая в тусклом свете свои фляги.
Ей нужна вода.
В конце концов, именно за этим она пришла сюда, именно поэтому она рискнула пойти прямо в чей-то лагерь. Ей нужна была вода. Нужна, чтобы пить, чтобы промыть рану. Но это ее не спасет.
Я не могу ее спасти.
Я вздыхаю от досады, грозясь выйти из себя, провожу руками по волосам, продолжая искать эти проклятые фляги. Но мой разум не перестает воспроизводить сцену, не перестает пересматривать то, что только что произошло.
Я понял, что что-то не так, когда увидел, как дрожит ее рука. Она дрожала от напряжения, когда держала лук направленным на меня, готовая выполнить свою угрозу выстрелить. Потом я увидел, как задрожали ее колени, как погас огонь в ее горящих голубых глазах. Но самое главное — она не играла со мной, не дразнила меня, не кривила рот в лукавой улыбке, которая так мне нравится. И именно это беспокоило меня больше всего.
А теперь я вдруг разозлился на нее.
Она хотела, чтобы я ушел. Она собиралась попытаться справиться с этим в одиночку. Она бы умерла в одиночестве. Она такая чертовски упрямая, что предпочла бы бороться со мной до потери сознания, чем позволить мне увидеть ее раненой.
Образ ее падения на землю пробирает меня до мурашек, застилая мой пылающий гнев. Казалось бы, я уже оцепенел от боли, от того, что Смерть забирает очередную жертву. Но когда она упала, что-то внутри меня сломалось. Вид ее, такой слабой, такой уязвимой, такой непохожей на себя, был достаточен, чтобы разорвать часть души, о которой я и забыл.
Мои ноги спотыкаются о что-то в темноте.
Наконец-то.
Я наклоняюсь, чтобы поднять флягу, но пальцы обхватывают маленькую жестяную коробочку. Я подхожу ближе к свету костра, бросаю взгляд через плечо на хрипящую Пэйдин.
У меня нет на это времени.
От ярости и досады я уже собирался швырнуть коробку как можно дальше, как вдруг нарисованный на крышке символ заиграл на свету, привлекая мое внимание. Потускневший зеленый бриллиант украшает верхнюю часть, и я без колебаний открываю крышку и обнаруживаю небольшой пузырек с чернильной жидкостью.
Я смотрю на нее. Смотрю на чудо в виде целебной мази, созданной самими Целителями, достаточно сильной, чтобы залечить даже самые опасные раны.
А потом я сухо смеюсь, не в силах остановиться. Абсурд, полная невозможность всего этого довели меня до истерики. Брэкстон, должно быть, подобрал ее где-то в лесу и уронил во время нашей схватки.
Спасение Пэйдин все это время пряталось в тени.
— Слава Чуме, — бормочу я, качая головой в недоумении, когда моя нога наконец-то наталкивается на одну из моих фляг на земле.
Через несколько мгновений я стою на коленях рядом с ней, ее грудь едва вздымается от неглубоких вдохов. Я достаю из коробки мазь и обнаруживаю под ней иголку и толстую нитку для зашивания ран. Я снова начинаю смеяться.
Невероятно. Чертовски невероятно.
Я осторожно выливаю немного темной жидкости на чистый уголок оставшейся рубашки. Будет больно, поэтому удобно, что она без сознания, когда я прижимаю ткань к ране, позволяя мази просочиться в рану. Медленно я прохожусь по порезу, наблюдая, как замедляется поток крови. Я прижимаю ткань к особенно глубокой части раны, и ее глаза распахиваются, а рука летит к моему лицу.
Проклятье.
Ее пощечина шокирующе сильна для той, кто только что был в опасной близости от встречи со Смертью. Моя голова все еще повернута в сторону от шока и удара, но медленная улыбка растягивает мои губы.
— Ай... — Я наконец-то смотрю на нее, и на меня смотрят дикие голубые глаза. Она задыхается, явно смущена. — Это так ты благодаришь меня за то, что я спас тебе жизнь? — Я осматриваю ее лицо, с облегчением замечая, что на ее щеках уже появился румянец, а глаза снова сверкают знакомым огнем.
— Это я должна сказать «ай». Что это, черт возьми, такое? Жжет. — Она тяжело дышит и вся дрожит. Ее глаза перебегают с чистой раны на мазь, все еще зажатую в моей руке. Потом она пытается сесть. Это хорошее усилие, несмотря на то, что она хрюкает от боли.
— Полегче, дорогая. — Я кладу руку на ее неповрежденный бок, впиваясь в изгиб ее талии, и медленно прижимаю ее спиной к лесному полу. — Ты можешь шлепать меня сколько угодно, когда вылечишься, но до тех пор старайся держать руки при себе.
— Как я жива? — Ее голос настолько тих, что ее вопрос почти заглушается стрекотанием сверчков, окружающих нас. Ее глаза устремлены в небо, не смея взглянуть на меня.
— За это мы должны благодарить Брэкстона. — Я беру флягу с водой и подношу к ее губам. — Пей. У тебя обезвоживание. Хотя ты очень забавна, когда бредишь. — Она смотрит на меня, когда я опрокидываю флягу обратно, позволяя ей жадно глотать воду. Она выжидающе смотрит на меня, и я, вздохнув, поясняю: — Брэкстон навестил меня немного раньше, и он, должно быть, выронил мазь, которую нашел во время нашего боя. — Я вздыхаю. — И я сомневаюсь, что он очень рад этому, ведь он мог бы использовать ее для себя.
Она отталкивает мою руку, отказываясь пить дальше, пока не получит ответы.
Упрямая, маленькая штучка.
— Значит, ты не... — Ее глаза скользят между перевязанной раной и моим лицом, пытаясь прочитать меня.
— Нет, я его не убивал, — уныло говорю я, отвечая на вопрос в ее взгляде. Она бросает на меня странный взгляд, который я видел всего несколько раз. Я прочищаю горло и отвожу взгляд, опираясь на ладони, пока она продолжает меня изучать. — Убийство — не мое хобби, должен тебе сказать.
Я чувствовал, что должен это сказать. Чувствовал, что должен признаться в этом ей, самому себе. То, что я делаю — то, что я делал — имело цель, причину. Я все еще чудовище, только не из тех, что любят ненавистные вещи, которые они делают.
Опять этот взгляд. Как будто она видит меня сквозь множество масок, разрушает мои стены, раздевает меня догола, не оставляя ничего, кроме своего взгляда. Я ненавижу это и люблю. Я чувствую себя свободным — и чувствую себя в ловушке. Мысль о том, что одна пара голубых глаз может сделать меня таким уязвимым, таким незащищенным, вызывает тревогу.
Поэтому я делаю то, что у меня получается лучше всего — отражаю удары.
Я прочищаю горло, наклоняюсь вперед и хватаю свою потрепанную рубашку. Вылив остатки мази на ткань, я осторожно прижимаю ее к ране. Она шипит, и ее глаза переходят на мои, полные огня, который заставляет меня усмехнуться. — О, это еще не самое страшное, дорогая. Мне еще нужно зашить тебя.
Она выравнивает свое дрожащее дыхание, длинные ресницы трепещут, когда она спрашивает: — Зачем ты это делаешь?
Очень правильный вопрос, хотя я не намерен отвечать на него, пока не получу ответы на свои вопросы. Я беру жестоко тупую иглу и начинаю кропотливый процесс продевания в нее толстой медицинской нити. — Почему бы мне не задавать вопросы? — Мой взгляд устремлен на нее, непреклонный и бесчувственный. Но это просто еще одна маска, поскольку я сейчас киплю от ярости.
— Кто из них сделал это с тобой? — Ее глаза распахиваются, она выглядит такой растерянной и неуверенной в себе, какой я ее еще никогда не видел. Но она быстро оправилась, издав дрожащий смешок.
Пэйдин поворачивает голову в сторону и смотрит на меня с того места, где лежит на подстилке из мха, грязи и листьев. — Это не имеет значения. — И это единственный ответ, который она сочла нужным дать мне, прежде чем откинуть голову назад, к звездному небу, висящему над нами, избегая моего взгляда.
Мои пальцы находят ее подбородок, и я снова поворачиваю ее лицо в свою сторону, чтобы посмотреть ей в глаза: — Я спрошу еще раз. Кто сделал это с тобой?
Моя рука все еще держит ее подбородок, ее сильную челюсть, пока она держит мой взгляд и говорит: — Почему тебя это волнует? — Затем она горько смеется, звук вибрирует под моими пальцами.
— Потому что я не терплю, когда моими игрушками играют.
Ей это очень не понравится.
— Твоими что? — Она останавливается, ее глаза тлеют, ее вспыльчивость возрастает. — Это то, за что ты меня принимаешь? Какую-то игрушку, с которой можно играть?
— Да. И, очевидно, довольно хрупкую.
Чума, если я уже не попал в ад, то теперь попаду.
Она брызжет слюной. На самом деле брызжет. Я никогда раньше не видел ее в такой растерянности, и должен сказать, что это очень забавно. — Что, черт возьми, с тобой не так? О, так ты думаешь, что я хрупкая? Я тебе сейчас покажу, насколько я хрупкая...
— Вот так, — спокойно говорю я, пресекая ее угрозу. — Первый стежок всегда самый страшный, особенно с учетом того, насколько тупая эта игла.
Она моргает и закрывает рот, когда смотрит вниз и видит иглу, которую я воткнул в рану, даже не заметив этого, слишком злая, чтобы почувствовать боль. Именно на это я и надеялся.
— Ты... ты...
Она снова шипит, и я любезно заканчиваю за нее. — Умный? Неотразимый?
— Расчетливый, самоуверенный и совершенно высокомерный ублюдок, — надулась она. — Именно это я и хотела сказать.
На моих губах заиграла улыбка. — Приятно видеть, что ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы оскорблять меня. — Я снова беру иглу и сжимаю кожу вокруг ее раны, готовясь сделать еще один стежок при свете костра.
— Ты отвлек меня, — бормочет она, как будто все еще воспринимая информацию. Затем она со смехом добавляет: — Ты отвлек меня тем, что был ослом, но тем не менее это сработало.
Я бросаю на нее короткий взгляд, прежде чем сказать: — Да, я был ослом. И я хочу, чтобы ты знала, что я не имел в виду то, что сказал. — Я ввожу иглу в ее кожу, используя свои слова как еще один отвлекающий маневр, хотя она все еще издает слабое шипение от боли. — Ты не игрушка, тем более нежная.
Она наблюдает за моей работой, и я заставляю себя не растаять под ее горящим взглядом. — Расскажи мне о доме. О Луте, — говорю я, пытаясь отвлечь ее от мыслей об игле, пронзающей ее кожу.
— Лут не был для меня домом. — Она молчит, и я замечаю, что она жует внутреннюю сторону щеки, прежде чем продолжить. — Когда-то у меня был дом. Там были только я и мой отец, но... но мы были счастливы. — Она вздрагивает, когда я делаю очередной стежок, но ее следующие слова так же тупы, как игла. — А потом он умер, и моим домом стала Адена. Мы вместе зарабатывали на жизнь в Луте. Она сделала Лут достойным жизни.
— Как долго ты жила на улице?
— Пять лет. Мне было тринадцать, когда умер мой отец, и с тех пор я живу в куче мусора, которую Адена великодушно назвала Фортом. — При этом она горько смеется. — С тринадцати до пятнадцати лет мы вдвоем едва выживали. Но потом мы выросли. Мы разобрались во всем и вошли в рутину, которая позволяла нам быть сытыми и одетыми. У каждой из нас были свои навыки, которые помогали нам выжить.
Я позволил ей вникнуть в свои слова, в свою историю. Я молча гадал, что случилось с ее отцом или матерью. — Значит, отец научил тебя драться? — с любопытством спрашиваю я.
— С самого детства. Он знал, что моя способность не может быть использована физически, поэтому следил за тем, чтобы я никогда не была беззащитна. — Ее голос дрожит, когда я ввожу иглу в самую глубокую часть раны. Ее рука поднимается и хватает меня за предплечье, ногти впиваются в кожу, и она прикусывает язык, чтобы не закричать от боли.
— А кинжал, который ты так любишь носить на бедре, — прочищаю я горло, — это был твоего отца?
— Да, так и было. — Ее смех натянут. — Полагаю, ты должен благодарить его за мои склонности к насилию.
Я поднимаю взгляд и усмехаюсь, прежде чем сказать с опаской: — А твоя мать...? Должен ли я благодарить ее за какие-то твои замечательные качества?
— Умерла. — Ее тон ровный. — Она умерла от болезни вскоре после моего рождения. Я никогда ее не знала. — Я вспоминаю Китта и то, как его мать умерла подобным образом — трагедия, которую они оба разделяют.
Ее хватка на моей руке только усиливается, пока я продолжаю вводить иглу в ее кожу, медленно пробираясь к концу раны. Ее глаза закрыты от боли, она отказывается плакать или даже кричать.
Такая упрямая. Такая сильная.
— Еще немного, Пэ, — дышу я. Она вздрагивает, и я не пропускаю это движение. То ли от боли, то ли от того, что я наконец-то произнес ее имя, я не уверен. Я вспоминаю, как она упала на землю. Я был в бешенстве, в ярости и вдруг понял, что не произносил ее имени с тех пор, как мы познакомились.
И в тот момент я понял, что хотел сказать его — хотел, чтобы она услышала его из моих уст. Я понял, что если она умрет, то я больше никогда не смогу посмотреть в ее голубые глаза и произнести эти два слога, которые постоянно звучали в моей голове.
Поэтому я произносил ее имя, снова и снова. Наконец я позволил себе это сделать. Позволил последней частичке привязанности к ней встать на место. Просто произнося ее имя, я чувствовал себя интимным, личным, каким-то образом.
И теперь я навсегда хочу, чтобы ее имя было у меня на губах и катилось с языка, пока я не опьянею от его вкуса и звучания.
Что, черт возьми, со мной происходит?
Ее глаза находят мои, сверкающие, как вода в свете костра. — Зачем ты это делаешь?
Ее взгляд говорит мне, что на этот раз от вопроса не уйти, хотя я даже не уверен, что у меня есть ответ для нее или для себя. Все, что я знаю, это то, что у меня есть желание защитить ее, быть с ней, дразнить ее, прикасаться к ней.
Это ужасно.
— Что за радость побеждать по умолчанию? — говорю я вместо этого. — Каким бы я был джентльменом, если бы забрал твою кожу и оставил тебя умирать?
Она поднимает голову и смотрит на меня с насмешкой: — Так ты хочешь сказать, что сделал все это, чтобы быть джентльменом?
— Почему это так удивительно для тебя?
— Может быть, потому, что для того, чтобы быть джентльменом, нужно быть джентльменом.
— А кто сказал, что я им не являюсь?
— Я бы хотела найти того, кто сказал бы, что ты таковым являешься.
Я улыбаюсь ей, впитывая каждую деталь ее лица под своим. Я открываю рот, чтобы сказать что-то остроумное и дико неуместное, когда слева от меня щелкает ветка. Зрение наблюдает за нами остекленевшими глазами, фиксируя происходящее. И мне стыдно, что я понятия не имею, как долго он там стоял, не учитывая, насколько я был отвлечен девушкой передо мной.
Я могу только представить, что отец сделает из этого — из нас. О том, что я помогаю, спасаю, наслаждаюсь общением с девушкой из трущоб.
Не в первый раз я его разочаровываю, и уж точно не в последний.
Зрение моргает, прочищая мутные глаза, и исчезает в ночи. Я снова поворачиваюсь к Пэйдин — ее внимание все еще приковано к тому месту, где когда-то был мужчина. Затем я опускаю взгляд на ее открытый живот и рану, которая теперь полностью зашита.
Я начинаю обматывать остатки ее большой рубашки вокруг раны и вокруг талии. Глаза Пэйдин следят за моими движениями, за моими руками и за моим лицом.
— Ты так и не ответила на мой вопрос, — говорю я гораздо более непринужденно, чем чувствую.
— Тебе придется быть более конкретным, Азер.
— Я спросил, кто, черт возьми, сделал это с тобой.
Она пренебрежительно смеется, отворачивая голову от меня. — О, этот вопрос. Это не имеет значения.
— Если это не имеет значения, тогда скажи мне.
Она бросает на меня раздраженный взгляд, а затем вздыхает, сдаваясь. — Эйс. Теперь счастлив? Он использовал свои иллюзии, чтобы заманить меня. — Она внезапно снова побледнела. — Он заставил меня видеть... вещи.
Я никогда не видел у нее такого затравленного взгляда, и я потрясен тем, насколько мне это неприятно. — Ты убила его?
— Нет, — тихо говорит она. — Нет, я не убивала его.
Мы молчим, и я провожу рукой по ее грубой повязке, проверяя, надежно ли она закреплена, пока она смотрит на меня. Затем я протягиваю ей флягу с водой и заставляю подавиться подгоревшим кроликом.
Я занят в маленьком лагере, и когда я оглядываюсь на Пэйдин с того места, где я разжигаю пламя умирающего костра, ее веки опущены, ресницы трепещут в предвкушении сна. Затем я замечаю, как она слегка вздрагивает от резкого ночного ветерка.
Так не пойдет.
Я опускаюсь рядом с ней на колени, беру ее на руки, поднимаю с земли и несу ближе к костру. Она ворчит, прижимаясь к моей груди, и я укладываю ее на грязь, наблюдая, как ее грудь поднимается и опускается от ровного дыхания, совсем не похожего на рваные, неглубокие вдохи, которыми она задыхалась раньше.
А потом я сижу. Не в силах оторвать взгляд от нее, я смотрю, как она засыпает у костра, живая и глубоко дышащая. Она снова вздрагивает, заставляя меня пожалеть, что у меня нет одеяла, чтобы предложить ей, что-то, что я мог бы ей предложить. Истина этой мысли поражает меня, как удар в живот.
Мне нечего ей предложить.
Я не подхожу ей, совсем не подхожу ей. Она слишком смелая, слишком дерзкая, слишком чертовски хороша для меня. Может быть, я мог бы стать лучшим мужчиной. Может быть, я мог бы быть более похожим на Китта с его сердцем нараспашку и счастьем на виду. Может быть, будущий Энфорсер смог бы разрушить несколько стен, стать человеком, который представляет собой нечто большее, чем маски, которые он носит вокруг своих людей.
Но с тех пор как она узнала, что я принц, и объявила нас врагами, я стал подыгрывать ей, не желая уступать. И это весело. Это отвлекает нас обоих, мы играем и дразним друг друга.
Но теперь?
Если я стану ее врагом, то только потому, что она ненавидит себя за то, что хочет меня.
Глава 27
Пэйдин
Я просыпаюсь от досадно знакомого крика птиц надо мной.
Я проснулась.
Щурясь от слепящего солнца, я осторожно провожу руками по тому месту, где под складками потрепанной ткани скрывается моя заживающая рана.
Я жива. Дышу. Заживаю.
Затем мои пальцы нащупывают кожаный ремень, обтягивающий мою руку. Я потрясена тем, что он все еще на месте. Потрясена тем, что Кай не срезал его с моего умирающего тела. В шоке от того, что он спас мне жизнь, выхаживал меня и позволил сохранить свой дурацкий кожаный ремешок.
Видимо, он пошел на все это, чтобы быть хорошим спортсменом, джентльменом.
Моя задница.
— Доброе утро. Ну, вообще-то, уже почти полдень.
Я поворачиваю голову в сторону глубокого голоса, доносящегося сзади. А вот и он, руки в карманах, лодыжки скрещены и прислонены к низко нависшей ветке. Теперь, когда я не нахожусь на волосок от смерти, его вид и отсутствие рубашки вдруг стали очень отвлекающими. Я быстро отвожу взгляд, но не упускаю из виду ухмылку, скользнувшую по его губам, когда он заметил мой взгляд.
Раздражающий, высокомерный осел.
— Я удивлена, что ты все еще здесь. Вместе с моим ремешком, — говорю я, небрежно вытирая пыль с одежды.
Он тихонько смеется позади меня. — Хочешь избавиться от меня, дорогая?
Я прочищаю горло и поворачиваюсь к нему лицом, опираясь на ладони и с любопытством разглядывая его. Его волосы в беспорядке, пряди прилипли ко лбу от пота, прямо над тем местом, где его глаза блестят, как кусочки серебра. Тень щетины прилипла к его острой челюсти, и я могу различить слабую ямочку на его правом лбу, в равной степени отвлекающую и разрушительную.
Я не могу этого вынести.
— Итак, каков план? — спрашиваю я, жестикулируя между нами двумя.
— План для...? — Он слегка наклоняет голову в сторону, глядя на меня, играя со мной. Он точно знает, что я имею в виду.
— Для нас.
— Для нас. Мне нравится, как это звучит, не так ли?
Я закатываю глаза, игнорируя его. — Что же нам теперь делать?
— Это очень сложный вопрос, Грей.
Я моргаю. Он не назвал меня по имени. И по какой-то безумной причине мне хочется, чтобы он это сделал.
Я раздражена и на себя, и на него, поэтому, естественно, срываю злость на последнем. — Почему ты не взял мой ремешок? И почему бы не попытаться взять его сейчас, когда я исцелилась?
Уголок его рта приподнимается от удовольствия, когда он отталкивается от ветки и направляется ко мне. — Это еще один сложный вопрос. — Правая ямочка углубляется. — Во-первых, ты не полностью исцелена. Во-вторых, почему я должен отказываться от возможности работать вместе? Ты же знаен, что мы отличная команда. И в-третьих, — он присел передо мной так, что мы оказались глаза в глаза, — очень мило, что ты сказала, будто я могу попытаться отобрать у тебя твой ремешок.
Теперь обе ямочки дразнят меня.
— Ну, если ты так уверен в себе, то давай, попробуй. — Мое лицо близко к его лицу, мой голос полон вызова. — Уверена, что ты помнишь, чем закончился наш последний бой.
— Ты все еще ранена, помнишь?
— А ты выглядишь не лучше, — говорю я, хмурясь на его перевязанное плечо, хотя на белой ткани не видно крови.
— Беспокоишься за своего нового партнера? — Злая ухмылка расплывается по его лицу, когда его глаза мечутся между моими. Он близко. Слишком близко. От него пахнет сосной, дождем и потом, и, черт возьми, мне нужно отвлечься.
Я отвожу взгляд от его глаз и натягиваю лук и колчан, вставая на ноги. Скорее, с трудом поднимаюсь на ноги. Кай стоит рядом со мной, положив одну руку мне на плечо, а другую — на не поврежденный бок. Я делаю шаг в сторону, раздраженная тем, что он считает, что мне нужна его помощь. Но мои ноги словно желе, словно камень, одновременно, доказывают, что мне действительно нужна его помощь, когда я натыкаюсь на его твердую фигуру. Его грудь сотрясается от грубого смеха, что только еще больше раздражает меня.
— Да, я не думаю, что у меня будут большие проблемы с тем, чтобы забрать у тебя этот ремешок. — Он проводит пальцем по кожаному ремешку, касаясь моей кожи.
Я ловлю его запястье и поднимаю на него глаза. — Если мы станем партнерами, то тебе не придется причинять себе боль, пытаясь забрать мой ремешок.
Он смотрит на меня сверху вниз, брови слегка приподняты. — Значит, ты согласна? Партнеры?
Я размышляю над этим вопросом, думая о том, что я бы предпочла сражаться вместе с будущим Энфорсером, а не против него.
Я прищуриваюсь. — Откуда мне знать, что я могу тебе доверять?
Он усмехается. — Разве то, что я спас тебе жизнь, ничего для тебя не значит?
— А я спасла твою. Это не значит, что ты мне доверяешь.
— А откуда ты знаешь, что я не доверяю?
Мы смотрим друг на друга.
Чума, во что я ввязалась?
Может быть, это потому, что я слишком слаба, чтобы бороться с ним, или, что еще хуже, это та часть меня, которая не хочет, чтобы он уходил, заставляет меня сказать: — Хорошо. Партнеры.
Я перевожу взгляд с его раненого плеча на высокий пень позади него, а затем кладу ладони ему на грудь, и его кожа становится горячей под моей. Я толкаю его назад, пока его ноги не сталкиваются с пнем, а затем опускаю его плечи вниз, пока он не оказывается сидящим передо мной.
В его дымчатых глазах пляшет озорство, когда он смотрит на меня. — Что ты делаешь, Грей?
— Поправляю своего партнера, — просто отвечаю я, начиная разматывать его импровизированную повязку. Я улыбаюсь, а затем добавляю: — Если ты будешь ранен, то от тебя не будет никакой пользы.
— Твоя забота о моем благополучии действительно радует, — сухо говорит он.
Я не обращаю на него внимания и тяну за неподатливую ткань, которая прилипла к коже. Я ругаюсь под нос, когда наконец вижу участок обожженной, покрытой волдырями кожи под его ключицей. Она воспалена и липкая, и мне не нужно было наблюдать за тем, как напряжена его челюсть, чтобы понять, что это очень больно.
Я смотрю на него и вижу, что его глаза уже так пристально смотрят на меня, что я сглатываю, прежде чем спросить: — Где лечебная мазь?
У него пустое выражение лица. — Исчезла.
Я безуспешно пытаюсь моргнуть от растерянности. — Ты использовал ее на мне?
— Без колебаний. — Холодный, спокойный, собранный. Это Кай.
— Ну, это было... — шепчу я, пытаясь подобрать нужное слово.
— Бескорыстно?
— Глупо, — заканчиваю я вместо этого.
Я вздыхаю и бормочу: — Ты всегда усложняешь мне жизнь, не так ли?
Я поворачиваюсь на пятках и иду к берегу ручья. Я чувствую на себе взгляд Кая, когда опускаюсь на колени в поисках определенных растений, из которых можно приготовить самодельную мазь. Она не исцелит его чудесным образом, как это сделала бы мазь Целителя, но значительно облегчит боль и воспаление.
К счастью, большинство нужных мне растений растут вблизи воды, так что найти их не составит труда. Пока я ищу ингредиенты, я перекусываю вареным кроликом. После долгого хождения вверх и вниз по течению ручья, на котором пировали комары, я, наконец, измельчаю камнем найденные листья и стебли. Добавив в измельченные растения воды, я получаю зеленую густую пасту.
Я поворачиваюсь и вижу, что Кай все еще наблюдает за мной, когда я возвращаюсь к нему почти через полчаса. Я стою над ним, не обращая внимания на его взгляд, держу в руках камень с мазью и еще раз осматриваю его рану.
— Ты полна всевозможных сюрпризов. — Он кивает на зеленую жижу на моих пальцах. — Талантливая штучка, не правда ли?
Я накладываю мазь на рану, и он шипит, когда она жжет. — Дочь Целителя, помнишь?
— Трудно уследить за твоими многочисленными навыками. — Еще одно ворчание от боли, прежде чем он раздраженно добавляет: — Чума, Пэйдин, что это за чертовщина?
Я фыркаю. — Кто бы мог подумать, что будущий Энфорсер такой ребенок?
Я наношу на его кожу еще мазь, и он скрипит зубами. — А кто знал, что девчонка из трущоб способна на пытки.
— О, пожалуйста. Не надо так драматизировать.
— Знаешь, я не совсем уверен, что ты не пытаешься меня убить.
Я вздергиваю бровь. — Значит, ты все-таки не доверяешь мне?
— Я не доверяю этому, — говорит он, бросая скептический взгляд на зеленую пасту, которой я натираю его рану.
Я громко смеюсь, качая головой.
Он вдруг замирает от моего прикосновения, его глаза пляшут между моими, на губах застыла улыбка.
Я прочищаю горло. — Итак... — Я силюсь что-то сказать, но в конце концов решаю, что пусть говорит он. — Ты слышал о моем доме, так расскажи мне о своем. Каково было расти во дворце?
Он смотрит на меня, выражение его лица пустое. — Жизнь в замке не так привлекательна, как может показаться. Там может быть холодно, тесно. Не говоря уже о том, что за тобой постоянно наблюдают посторонние глаза. Его губы дрогнули в намеке на улыбку. — Но мы с Киттом сделали его домом. Чума, мы правили этим местом. Мы сделали... — Он зашипел сквозь зубы, прервав свои слова. — Черт, Пэйдин, теперь я уверен, что ты пытаешься меня убить.
— Да ладно тебе, — смеюсь я, накладывая на его рану еще немного мази. — Это только жжет.
Он тычет меня в живот, старательно избегая раны. — Тебе пришлось дать мне пощечину, когда у тебя болела рана, так что, думаю, я могу немного пожаловаться.
Я бросаю на него взгляд. — Это и есть жалоба? — Он сужает глаза, но я вижу в них веселье. — Извини, — вздыхаю я. — Продолжай свой рассказ и свою маленькую жалобу.
— Как я уже говорил, — продолжает он с раздражением, — мы с Киттом сделали дворец домом. Мы подружились со слугами, бегали по коридорам, прогуливали балы, чтобы пробраться в подвал и напиться, чтобы забыть обо всем и просто смеяться, пока не взойдет солнце. Мы дрались, наверное, почти в каждой комнате дворца. Дважды.
Он скрипит зубами, когда я накладываю на рану еще мазь, и бросает на меня раздраженный взгляд, прежде чем продолжить. — Но нам это было необходимо. Постоянные спарринги и глупые розыгрыши, которые мы устраивали над бедной Гейл и остальными ничего не подозревающими слугами. Ведь когда мы не смеялись и не отвлекались, мы тренировались и учились. Хотя для нас обоих это выглядело очень по-разному.
Он смотрит мимо меня на голубое небо, нарисованное над головой, его серые глаза сканируют облака, когда он говорит: — Я не помню своей жизни до того, как стал будущим Энфорсером. Я не помню дня, когда начались все тесты, Испытания и тренировки. Такое ощущение, что так было всегда. — Он невесело усмехается и вздыхает: — Судьба — забавная, переменчивая штука, не дающая тебе выбора, как жить.
Я перестала втирать мазь и теперь пристально смотрю на него. — А твое обучение? Каким оно было?
Он тяжело вздыхает, заставляя меня задуматься о том, что именно онпережил за свою короткую жизнь. — Наше с Киттом воспитание было очень разным. Там, где обучение будущего короля состояло из наставничества и обучения тому, как однажды возглавить свое королевство, мое было более... практичным. Как будущий Энфорсер, я не просто разрабатывал стратегию сражений, я сражался в них. Я не просто учился искусству пыток, я их переносил.
Мои руки зависают над его грудью. — Ты... выдержал это?
Он некоторое время изучает меня, похоже, решая, что сказать, прежде чем ответить: — Да. Часто.
— Кто, — я сглотнул, — кто делал это с тобой?
— Это не имеет значения, — говорит он с легкой улыбкой, выплевывая на меня мои собственные слова, сказанные вчера вечером.
И я отвечаю ему тем же. — Если это неважно, тогда скажи мне.
Его улыбка расширяется. — Приятно слышать, что ты слушаешь меня, когда я говорю, Грей.
— Это был не ответ, — мягко говорю я.
Он выдыхает, его улыбка исчезает. — Мой... король взял на себя обязанность регулярно обучать меня. Конечно, у меня были и другие наставники, и генералы, но когда я был не с ними, я был с отцом. Скажем так, его методы были... суровыми.
Я не хотела знать. Я не хотела знать, что король сделал со своим сыном, через какие ужасы он его протащил. Меня от этого тошнит. И все же я не должна удивляться. В конце концов, он убил моего отца, и именно ненависть к королю заставляет меня желать знать, какие еще извращенные преступления он совершил. Поэтому я медленно спрашиваю: — Что он сделал?
Он долго молчит. — Грей, я не думаю...
— Пожалуйста, — тихо вклиниваюсь я. — Ты не обязан мне рассказывать, если не хочешь, но я прошу тебя, если ты хочешь.
Есть что-то такое в тишине леса, в укрытии деревьев, что позволяет чувствовать себя достаточно безопасно, чтобы раскрывать секреты. Знание того, что ты можешь не увидеть завтрашнего дня, заставляет тебя совершать поступки, о которых ты пожалеешь, только если выживешь. Испытания не предназначены для укрепления доверия, и все же мы здесь, раскрывая друг другу самые сокровенные части себя. Предлагая нашим противникам способы разрезать нас глубже, чем это может сделать любое оружие.
Он встречает мой взгляд, удерживая его, и говорит: — Я избавлю тебя от подробностей, но он показал мне, что такое пытка. Что такое быть замученным. Он научил меня всему, что я знаю. Он тренировал меня как умственно, так и физически, пока не был удовлетворен тем, что создал. — Он переводит дыхание. — Отношения Китта с нашим отцом сильно отличаются от моих. Они проводят время, перебирая бумаги и сближая свои позиции, пока отец обучает моего брата тому, как идти по его стопам. И Китт будет делать именно это. Он сделает все, чтобы король гордился им, и так было всегда. А вот я... — Кай смеется, но в его смехе нет юмора. — Я не наследник. Я — сын на побегушках. Будущий Энфорсер, которого мой отец лепил и посылал на задания в течение многих лет.
Он вздыхает, почти улыбаясь. — У нас с братом очень разные роли, очень разные отношения с отцом. Но благодаря этому Китт станет великим королем. А я стану его убийцей.
Я делаю паузу, внимательно наблюдая за ним, пока он произносил последние слова.
А я стану его убийцей.
Ничего. Никаких эмоций, никакого выражения на его лице. Я смотрю на него, размышляя о том, что, возможно, маски, которые он создал для себя, — это результат того, что ему пришлось подавлять свои эмоции из-за собственного отца. И, возможно, именно этого и хотел король — чтобы его будущий Энфорсер был внешне бесчувственным.
— Ты спросила меня однажды, хотел бы я, чтобы королем стал именно я, — говорит Кай. — И я остаюсь при своем мнении. Мне не нужна роль Китта в жизни, потому что я отказываюсь отдать ему свою. Мой брат — не убийца, и лучше я, чем он.
Я позволяю его словам впитаться, прежде чем прочистить горло и спросить: — А эти Испытания, которые в этом году проходят по-другому? Это просто очередное задание, которое ты должен выполнить?
— Не просто выполнить. Победить, — просто говорит он. — Испытания — это просто еще один способ для меня показать себя моему народу, доказать, что я ценен для короля.
Я наблюдаю за ним, желая понять, о чем он думает. Никогда еще он не рассказывал мне так много о своей жизни, о том, через что ему пришлось пройти в детстве и через что он проходит до сих пор. Именно он — причина того, что в этом году Испытания Чистки выглядят так по-другому, а все остальные — просто пешки в игре, которая даже не предназначена для нас.
Я накладываю на его рану побольше мази и жду, пока он закончит бормотать о том, что он уверен, что я замышляю его убить, прежде чем задать вопрос, который не давал мне покоя. — Твоя роль в жизни как будущего Энфорсера. Что ты думаешь об этом?
— Я думаю, что это мой долг.
Я хмурюсь. — А я думаю, что у тебя есть более серьезные мысли о собственной жизни, чем это. Я спрашиваю тебя, Кай. Не принца и не будущего Энфорсера. Только тебя. — Я делаю паузу, и он изучает меня, пока я повторяю: — Что ты думаешь об этом? О своей роли? Своей жизни?
На мгновение он умолкает, прежде чем на его лице мелькает улыбка. — Если я отвечу, как Кай, ты бросишь эту гадость? — Он бросает пристальный взгляд на пасту в моей руке.
Я улыбаюсь. — Да, я брошу эту гадость.
Его слабая улыбка исчезает, оставляя на месте челюсть. — Тогда правда?
— Всегда правда, — выдыхаю я.
Когда он наконец отвечает, его тон сух. — Я никогда не хотел этого. Никогда не хотел быть тем, кем я являюсь сейчас. Но монстрами становятся, а не рождаются. И у меня не было выбора в этом вопросе. У меня нет выбора в этом вопросе. Но я не стану отрицать того, что я есть, и сделаю все, что должен, для своего королевства. Для моего короля.
Его слова сильно задели меня, а их смысл — еще сильнее. Он точно знает, кто он и что он делает. Он — пешка в игре, в которую попал навечно, и каждый его ужасный поступок совершается во имя долга, во имя Ильи.
Но этот мальчик, стоящий передо мной, посмотрел мне в глаза и признал себя чудовищем, признал то, во что его превратили, без малейшего намека на ужас. Вместо этого на его чертах было написано принятие, признание того, что он есть и всегда будет.
Отвлекшись на свои мысли, я протягиваю руку, чтобы нанести еще мази на его рану, но он хватает меня за запястье. — У нас был уговор, Грей. Я, конечно, привык к пыткам, но эта твоя мазь просто невыносима.
Он слегка ухмыляется, явно желая разрядить обстановку. Хочет сделать то, что у нас получается лучше всего — поиграть друг с другом. И я так и делаю. — Ты прав. Сделка есть сделка. — Я быстро вытираю руки о траву, а затем добавляю: — Спасибо, что рассказал мне о... себе. — На это он разразился смехом, который я быстро оборвала. — И напомни мне, чтобы я взяла страницу из твоей книги и прогуляла следующий бал, чтобы пойти напиться с Киттом.
Могу поклясться, что он слегка напрягается от моих слов. — И зачем тебе это делать, если со мной гораздо веселее?
Я слегка смеюсь. — Если под весельем ты подразумеваешь флирт? Потому что ты, безусловно, более веселый.
Он одаривает меня злой, широкой ухмылкой, и мое сердце глупо замирает. — Я не могу удержаться, когда нахожусь в определенной компании.
Я усмехаюсь. — Да, если эта компания распространяется на все королевство, потому что ты, кажется, флиртуешь с каждой женщиной в Илье. — Я вспоминаю, с какими женщинами он танцевал на балу, как я наблюдала за его очаровательной улыбкой.
Его глаза ищут мои. — Что, хочешь, чтобы я принадлежал только тебе...
Моя ладонь соприкасается с его лицом, заставляя его замолчать. Он моргает. На лице, по которому я только что ударила, мелькнула растерянность и малейший намек на веселье. Когда он наконец поворачивает голову обратно ко мне, я поднимаю руку перед ним, чтобы показать раздавленного жука в центре.
Я невинно улыбаюсь ему. — Москит. Не за что.
— Как мило с твоей стороны, — сухо говорит он.
Моя улыбка полна насмешливой сладости, когда я снова обматываю ткань вокруг его раны и плеча, покрывая мазью потрепанный бинт. — Просто забочусь о своем новом партнере.
— Вот как?
Я рассеянно хмыкаю, прикусывая внутреннюю сторону щеки и рассматривая свою работу.
— Ну, в таком случае... — Кай встает на ноги, подходит вплотную и легонько бьет меня по лицу.
Я беззлобно усмехаюсь, дотрагиваясь пальцами до щеки. Затем мой взгляд встречается с его забавным взглядом. Он небрежно пожимает плечами. — Москит.
— Докажи это, — бросаю я вызов.
Уголок его рта искривляется, и он поднимает руку, чтобы коснуться моего лица. — Так получилось, что мое доказательство все еще лежит на твоей щеке. — Я задерживаю дыхание, когда он нежно проводит большим пальцем по моей коже, прежде чем поднять его, чтобы показать размазанного жучка. — Просто забочусь о своем партнере.
Его тон насмешливый, и все же смех начинает вырываться из меня.
Я не могу остановиться, не могу сдержать смех. Мысль о том, что мы будем бить друг друга, как дети, в разгар смертельного Испытания, чрезвычайно комична. И в кои-то веки я надеюсь, что за всем этим наблюдает Зрение.
Мелькнувшее на лице Кая выражение растерянности и озабоченности только усиливает мой смех, и я зажимаю рукой пульсирующую рану, сотрясаясь от хохота.
Может быть, я все-таки брежу?
Я громко фыркаю, и это все, что потребовалось, чтобы Кай засмеялся вместе со мной... ну, в общем, надо мной. Звук насыщенный и глубокий, и, как это ни раздражает, я затихаю, чтобы лучше его слышать. А потом, слишком быстро, звук прекращается.
Он смотрит на меня, а я смотрю на него. Я не знаю, что сказать, подумать или сделать, когда его глаза пробегают по моему лицу, оценивая мой грязный и растрепанный вид.
Он же, в свою очередь, выглядит так же раздражающе привлекательно, как и всегда.
Я вытряхиваю эту мысль из головы и провожу рукой по спутанным волосам, пытаясь подобрать слова. Тем временем Кай удовлетворенно наблюдает за тем, как я корчусь, пытаясь придумать что-нибудь, чтобы нарушить тяжелую тишину, повисшую между нами.
Мой взгляд падает на его перевязанную рану, и слова сами собой вырываются изо рта. — Итак, я полагаю, что Брэкстон сделал это с тобой?
Кай усмехается, проводя рукой по своим волосам, отчего черные беспорядочные волны снова рассыпаются по его бровям. — Ты бы видела, что я с ним сделал. — Он произносит эти слова так непринужденно, что я бы подумала, что он шутит, если бы не знала, на что он способен.
— Ну да... — Я отворачиваюсь, собираясь сказать что-то, что, скорее всего, разозлит принца, но он поднимает руку, успокаивая меня.
— Не надо. Не двигайся.
Я усмехаюсь. — Что, на мне еще один комар...
Его рука зажимает мне рот, а затем он обхватывает меня за талию и прижимает к своей массивной фигуре. Я ошеломлена на мгновение, прежде чем подумать о том, чтобы прикусить пальцы, закрывающие мои губы. Но что-то в том, как учащается его дыхание, заставляет меня приостановить свои уговоры вырваться из его объятий. Прижавшись грудью к моей спине, я чувствую, как быстро бьется его сердце. Слишком быстро.
Я замечаю движение на периферии, и мой взгляд устремляется на большую, нависшую над нами фигуру, пробивающуюся сквозь стену деревьев. Серебристый мех блестит в лучах солнца, меняясь при каждом движении мощного тела. Светящиеся желтые глаза встречаются с моими, когда зверь останавливается, разглядывая нас издалека.
Волк.
Нет. Волки.
Я обшариваю деревья и нахожу еще четыре массивных тела, покрытых мехом разного цвета. Пятеро из них наблюдают за нами, наполовину скрытые окружающими соснами, и голодными глазами оценивают свою следующую порцию пищи.
Сердце колотится о грудную клетку, дыхание неглубокое и учащенное. Хорошо, что рука Кая все еще закрывает мне рот, потому что я чуть не вскрикиваю от неожиданности, когда его губы касаются раковины моего уха. — Похоже, ты никогда не слушаешь, да?
Я медленно поднимаюсь, не сводя глаз с волков, хватаю его за запястье и отвожу его руку от моего рта. — Технически, я слушала. Я говорила, а не двигалась, — шепчу я в ответ, мой голос резок.
Я чувствую, как его рот улыбается мне в ухо. — Умник.
— Итак, каков план? Что мы делаем? — Мой голос звучит настоятельно, когда я смотрю на волков.
— Нет никаких «мы», — мягко говорит он, ослабляя хватку и медленно обходя вокруг, пока не оказывается передо мной. — Ты все еще ранена, — бормочет он, — и я не собираюсь рисковать тем, что ты разорвешь мои швы.
Ни в коем случае.
Я делаю шаг в его сторону, раздражаясь. — А что случилось с тем, что мы были партнерами?
— Ну, мы недолго будем партнерами, если ты будешь настаивать на том, чтобы тебя убили, — говорит он, молча доставая меч из ножен на боку.
— И ты собираешься в одиночку справиться с пятью волками? Я так не думаю, — резко шепчу я. Я ни за что на свете не позволю ему сражаться в одиночку. Моя гордость и паранойя не позволят этого.
— Тогда ты явно недооцениваешь меня, Грей.
Медленно, так медленно, я снимаю лук со спины, наблюдая за волками. Они не двигаются, хотя прижались ближе к земле, готовые наброситься и устремиться к нам.
Я накладываю стрелу.
— Твоя рана снова откроется, и я напрасно спасу тебе жизнь, — шипит Кай, его голос звучит настоятельно и взволнованно.
Я оттягиваю тетиву, натягивая ее, в то время как мои швы делают то же самое, угрожая порваться. Боль пронзает живот и ребра, но я прикусываю язык, не обращая на нее внимания.
Я слегка улыбаюсь и говорю: — Извини, что испортила твою работу, партнер.
— Пэ, не смей...
Я стреляю.
Стрела попадает в грудь ближайшего волка, глубоко зарываясь в блестящий серебристый мех. Остальные волки бросаются к нам еще до того, как их друг упадет на землю. Я уже приготовила другую стрелу, нацелив ее на приближающееся коричневое пятно. Стрела проскакивает по животу, и я выпускаю ее, попадая волку в заднюю лапу.
Два зверя отделились от остальных и кружат вокруг нас, и я чувствую, как спина Кая прижимается к моей, когда он сталкивается с ними. Я не обращаю внимания на хромающего волка, в которого я стреляла, и переключаю свое внимание на того, который сейчас несется ко мне. Я пытаюсь замедлить свое паническое дыхание, прежде чем выпустить стрелу в это существо. Я ругаюсь, когда стрела промахивается, пролетает мимо уха зверя и вонзается в землю позади него.
Спина Кая больше не прижимается к моей спине, и я не понимаю, что происходит позади меня. Я слышу только рычание и удары меча о кожу и кости. Но я не успеваю повернуться в сторону происходящего за моей спиной, потому что передо мной уже стоит мой собственный рыкающий зверь. Его рыжая шерсть переливается почти так же ярко, как и белые зубы. Он останавливается не более чем в двух метрах от меня и приседает, подкрадываясь ближе. Оно массивное, угрожающее и смотрит на меня так, словно я — его следующая еда.
Я чувствую, что моя рана кровоточит, и боль жестокая. Если я еще раз натяну тетиву, то, скорее всего, порву швы, если они еще не разошлись. Но у меня нет другого оружия, нет силы, нет сил бороться.
Волк, рыча и играя со своей пищей, бежит вперед.
Что же мне делать. Что же мне делать. Что же мне делать.
Я оттягиваю тетиву.
Волк набрасывается.
Это большой, сильный прыжок, в результате которого он летит ко мне с открытой пастью и острыми зубами, готовый разорвать меня в клочья.
Импульсивно, инстинктивно, я вырываю стрелу из лука и сжимаю древко в кулаке, а затем подбрасываю металлический наконечник вверх, чтобы встретить волка в воздухе. Стрела вонзается глубоко в его сердце, орошая меня горячей кровью, и он с грохотом падает на землю.
Я задыхаюсь, все еще пытаясь осмыслить произошедшее, когда слышу позади себя хрюканье. Я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как Кай проводит лезвием своего меча по боку волка, рассекая его одним легким движением. Он быстро поворачивается к другому зверю, ползущему к нему, который уже страдает от жестокой ножевой раны, но все еще продолжает наступать с рычанием.
Когда волк бросается к нему в последней попытке вонзить зубы в его плоть, Кай взмахивает клинком вверх по высокой дуге. Меч с легкостью рассекает тварь по груди, а когда она падает на землю, Кай обеими руками берется за рукоять и вгоняет острие клинка в бок волка.
На мгновение он замирает, выглядя убийцей, каким его воспитали. Затем он выдергивает меч, вытирая окровавленное лезвие о шерсть мертвого животного, лежащего под ним. Он начинает разворачиваться и спрашивает: — Ты там еще жива?
Я резко вдыхаю, когда он поворачивается, показывая глубокий укус на своем плече. Кровь сочится из отпечатка зазубренных зубов, стекая по руке и пальцам ручейками. Его глаза находят мои, а затем расширяются, когда они находят что-то через мое плечо.
— Пригнись, — приказывает он, и я, не колеблясь, падаю в приседание. В мгновение ока он достает из кармана метательную звезду и посылает ее по воздуху туда, где всего мгновение назад была моя голова. Я слышу, как что-то тяжелое с грохотом падает на землю, и, повернувшись, вижу в нескольких футах позади себя волка, которого я ранила в ногу, подкрадывающегося, чтобы убить. Только теперь он лежит на земле мертвый, а из его глаза торчит метательная звезда.
Я медленно встаю на ноги, вздыхая: — Ты прав. Мы отличная команда.
Он отворачивается от меня, качая головой с сухим смешком. — Да, если не считать того, что ты не слушаешь приказов.
— Приказы? — Я насмехаюсь: — Я не одна из твоих солдат, Кай.
— Ты права, не одна. — Он направляется ко мне, и вид его, такого окровавленного, вдруг становится пугающим. Но я заставляю себя стоять на месте, когда он останавливается передо мной, достаточно близко, чтобы я могла видеть, как его дымчатые глаза превращаются в лед. — Мои солдаты ничего для меня не значат. Они расходный материал, и их легко заменить. — Его грудь вздымается, а глаза встречаются с моими. — Так что да, Грей. Ты не один из моих солдат.
Я открываю рот, но из него не вылетает ни слова. Он закрывает глаза и глубоко вздыхает, открывая их только тогда, когда снова становится спокойным и собранным. Все следы бешеного, взволнованного мужчины исчезли. Я чувствую, как он возвращается к своему дерзкому, непринужденному образу жизни, пытаясь разрядить обстановку.
Медленно поворачиваясь, он окидывает взглядом кровавую бойню вокруг нас и просто говорит: — Ну, похоже, сегодня мы не будем голодать.
Я подыгрываю ему, но голос у меня слабый. — Приятно осознавать, что мы пережили нападение волков не только для того, чтобы умереть от голода.
Его глаза темнеют, когда он переводит взгляд на мою рану, кровоточащую под одеждой. — Твои швы. Они...
Я поднимаю бачок и заглядываю под складки окровавленной повязки. Облегчение захлестывает меня, когда я вижу, что нитки все еще стягивают мою кожу. В результате драки швы только растянулись, рана кровоточит, но, к счастью, не рвется. Полагаю, если бы они разошлись, я была бы в гораздо худшем состоянии.
— Нет, — вздохнула я, — они не порвались.
Он проводит рукой по волосам, прежде чем убрать меч в ножны, но я не упускаю, как он слегка вздрагивает из-за порванного плеча. Я указываю на пень позади него и говорю: — Садись.
Теперь я отдаю приказы.
Он шутит, ухмыляется, садится, а я снова встаю над ним. — Ты вся в крови, — замечает он слишком непринужденно.
— И с тебя капает кровь. Но, к счастью для тебя, — мило улыбаюсь я, — я могу сделать подходящую мазь для этого.
Он выдыхает, качая головой в сторону неба. — Конечно, можешь. Ты со своими мазями меня доконаешь.
— Знаешь, — бормочу я, внимательно изучая укус, — мне начинает казаться, что тебе нравится, когда тебе причиняют боль, хотя бы для того, чтобы я могла потрогать тебя руками.
Он издает тихий смешок. Я практически чувствую, как его взгляд скользит по мне, когда он говорит: — О, я не заставляю тебя ничего делать, дорогая. Если хочешь, можешь оставить меня истекать кровью. Потому что я хочу, чтобы твои руки были на мне, только если ты этого захочешь.
Я перевожу взгляд на его серые глаза, которые уже были прикованы ко мне.
Я играю в очень опасную игру.
Хожу по острому лезвию и надеюсь, что не порежусь. Играю с огнем и надеюсь, что не обожгусь. Плыву по опасному течению и надеюсь, что не утону.
Он опасен.
И даже с этой мыслью, звучащей в моей голове, я удерживаю его взгляд и прижимаюсь к нему.
Глава 28
Кай
Прошло три дня с тех пор, как волк укусил меня. Три дня с тех пор, как Пэйдин дотронулась до меня после того, как я сказал ей делать это, только если она захочет. И, кажется, с тех пор я так и не смог перевести дух. Каждый раз, когда она смотрит на меня, мне кажется, что я задыхаюсь. Я ненавижу это.
Лжец.
Это были три долгих и скучных дня. Самое выгодное, что нам удалось сделать, — это найти рубашку для меня — еще один подарок, оставленный участникам. Ручей и небольшая круговая полянка вокруг него стали нашей базой, хотя днем мы проводим там не так уж много времени. Наши будни состоят в том, что мы расходимся по лесу и разведываем, нет ли еще противников. И все же наши попытки собрать побольше ремешков оказались не только тщетными, но и невыносимо скучными. Я бы предпочел не разделяться, просто потому, что мне гораздо интереснее, когда со мной Пэйдин, но она настаивает, что по отдельности мы пройдем больше.
Пока что это принесло нам много пользы.
Солнце быстро садится, и звезды усеивают небо, когда оно начинает исчезать на ночь. Я тащусь обратно к лагерю, вымещая свое разочарование на растениях, усеивающих мой путь, разрезая их мечом на ходу.
Ничего. Ни один из нас пока не встретил другого противника. Единственное, что нам удалось найти, — это змеи, и их много. Это, наряду с койотами, единственные гости, от которых нам пришлось отбиваться в последнее время.
Я слышу журчание ручья еще до того, как вижу его. Появляется небольшая полянка и Пэйдин. Она сидит на пне, крутит на большом пальце толстое серебряное кольцо и безучастно смотрит на огонь, ее волосы развеваются на легком ветерке.
Я беру немного хвороста и иду к ней, бросаю в огонь, а затем сажусь на пень напротив нее. — Ну, я не вижу никаких свежих ран, так что не повезло, я полагаю?
— Мне обидно, что ты думаешь, будто я не могу выйти из боя невредимой. — После скептического взгляда она, наконец, ворчит: — Нет. Сегодня не повезло.
Я внимательно наблюдаю за ней, оценивая, как она кусает внутреннюю сторону щеки, крутит сталь на большом пальце, дрыгает ногой.
В ней бурлит сдерживаемая энергия, ее гложет беспокойство. Но я даю ей время подумать, прежде чем выпытывать у нее ответы на вопросы о том, что ее так напрягает. Так мы и сидим в тишине: я грызу жилистого кролика, а Пэйдин грызет внутреннюю сторону щеки.
Солнце уже опустилось к горизонту, окрашивая небо в глубокие оранжевые и нежно-розовые тона, когда я, наконец, нарушил молчание вздохом. — Ладно, что случилось? Выкладывай.
— Хм? — Она поднимает глаза от костра, встречает мой взгляд и решает, что на пламя смотреть интереснее. — Ничего. Я в порядке.
Я почти смеюсь. Я на горьком опыте убедился, что такие слова ты никогда не хотел бы услышать от женщины, и очевидно, что она совсем не в порядке. Я подливаю масла в огонь, вздыхая: — Ты ужасная лгунья, Грей.
Она наконец-то осмеливается посмотреть в мою сторону. И тут же громко смеется. Я задерживаю дыхание, наблюдая за тем, как она наклоняет голову к небу, как ее серебристые волосы каскадом рассыпаются по спине, как она забавно морщится. Она слишком быстро оглядывается на меня, и я надеюсь, что достаточно быстро стер со своего лица выражение желания.
Она такая потрясающая, но при этом так упорно не замечает, что закат позади нее тускнеет по сравнению с ее ярким цветом.
Что, черт возьми, со мной не так.
— Должна тебе сказать, что я великолепная лгунья. — Ей едва удается произнести эти слова без фырканья, словно она рассказала анекдот, а я пропустил его конец.
— Хм… — Я засовываю в рот кусок мяса. — Я, пожалуй, не соглашусь.
— Правда?
— Правда.
Она наклоняется вперед, опираясь локтями на колени. — Просвети меня, принц.
Хорошо. Позволь мне отвлечь тебя.
Мои губы дрогнули в улыбке. — Тебе есть что сказать, дорогая.
— Не надо. — Она больше не смеется, и я почти жалею, что вообще что-то сказал.
— Когда ты лежишь, ты слегка постукиваешь левой ногой. — Пэйдин охает, а я ухмыляюсь. — Я начал замечать это, когда ты сказала, что ненавидишь мои ямочки. И, конечно, мы оба знаем, что это ложь.
Я уворачиваюсь, прежде чем камень, который она бросает в меня, попадает мне в череп. Теперь это я смеюсь. Она возвращает свое внимание к огню, борясь с улыбкой. — Я не знала, что ты так внимательно за мной наблюдал.
— Наблюдал? Дорогая, я никогда не останавливался. — Она встречает мой взгляд, и в ее океанских глазах вспыхивает эмоция, которую я не могу определить.
И вот она снова крутит серебряное кольцо на большом пальце.
Интересно.
— Почему ты действительно это делаешь? — Ее слова обрывают мои мысли, и я смотрю на нее, хотя ее взгляд был прикован к пламени перед нами. — Почему ты просто не забрал мою кожу и не бросил меня?
Я слышу, как ее невысказанные слова эхом отдаются в моей голове.
Оставил меня умирать.
Она смотрит на меня, ее глаза переполнены эмоциями. Ей нужен ответ, ответ на вопрос, почему я не повел себя как монстр, в которого меня превратили.
Я открываю рот, ожидая, что из него вывалится хороший ответ. Полагаю, что это не так, потому что я вздыхаю и говорю: — Знаешь, мы так и не смогли закончить наш танец.
Она моргает. — Это был не ответ.
— Это потому, что мы еще не танцевали. Ты уже должна знать, как это работает, Грей. Мы танцуем, и ты получаешь ответ. Или мы не танцуем, и ты останешься размышлять обо всех своих наболевших вопросах обо мне.
Она разражается смехом. — Ты шутишь. Только не это опять.
— Да, опять. — Я встаю на ноги и подхожу к тому месту, где она сидит на своем пне. — Итак, — протягиваю ей руку с ленивым поклоном, — мы танцуем или нет, Грей?
Она закатывает глаза, пытаясь побороть улыбку, которая тянется к ее губам. — Отлично. — Она кладет свою ладонь на мою, и от одного только прикосновения у меня учащается пульс.
Что эта девушка сделала со мной?
Мы делаем несколько шагов от костра, бледный свет луны и мерцание звезд. Я кладу ее руку себе на плечо, а другой придерживаю, стараясь не перетянуть швы. Другая рука находит ее талию, я обхватываю ее за спину и притягиваю к себе. В моих объятиях она ощущается такой знакомой, и я впитываю каждую деталь, запоминаю каждое движение.
Мы начинаем шагать в такт, не слыша ничего, кроме стука собственных сердец и стрекота сверчков вокруг нас. Мы погружаемся в темноту, становясь лишь тенями в мерцающем свете костра.
— Здесь нет музыки, — говорит она, но в ее голосе звучит веселье.
— Тогда, наверное, мы не будем знать, когда прекращать танцевать. Как жаль. — Мой подбородок задевает ее макушку, и я опускаю его на землю, заставляя ее удивленно вздохнуть.
— Не искушай меня топтать твои пальцы на ногах, — угрожает она, задыхаясь.
Я медленно поднимаю его обратно и говорю: — О, мы не можем этого сделать. Я все еще не оправился после того, как мы танцевали в последний раз.
На мгновение мы замолчали, слушая хруст веток под ногами и потрескивание костра. Сквозь ее тонкий и потрепанный танк я чувствую тепло ее тела, ощущаю ее кожу под своей рукой.
Отвлекает.
Ее голос тих, когда она нарушает молчание, как будто не желая прерывать этот момент. — Итак, ответ на мой вопрос?
Верно. Это.
— Неужели это так шокирует, что я не хочу, чтобы ты умирала? — Я слегка откидываюсь назад, чтобы встретиться с ней взглядом. — Так шокирует то, что я могу кому-то помочь?
Она не колеблется. — Да.
Я почти смеюсь. — Не могу сказать, что я удивлен.
— Просто, — она делает паузу, ее глаза перебегают с одного на другой, словно ища в них ответ, — я думала, что ты больше похож на своего отца.
Ее слова врезаются в меня. Отец... ну, он король. Он холоден, строг и очень редко производит впечатление, даже на своих собственных сыновей. Наверное, в каком-то смысле он сделал меня похожим на него, научил меня, как вести себя, что чувствовать и, что еще важнее, чего не чувствовать. Благодаря ему я создал множество различных масок, которые я могу надевать и снимать по своему усмотрению.
Я — беспорядок. Путаница из приглушенных эмоций и хорошо выстроенных стен.
Но поскольку я сам не знаю ответа на ее вопрос, я задаю ей свой собственный. — Так вот почему ты меня так ненавидишь? Потому что ты решила, что я похож на своего отца, который тебе явно безразличен?
— Я не ненавижу тебя, — отвечает она слишком быстро, делая паузу, чтобы понять, правильно ли она сказала, а я думаю, почему она не сказала этого раньше.
Я криво улыбаюсь. — О, ты не ненавидишь меня? Так что же, каждая угроза моей жизни — это признание в любви?
— Я сказала, что не ненавижу тебя, принц. Но это не значит, что я тебя не презираю.
Я наклоняю голову, ищу ее глаза. — Мне кажется, ты презираешь то, что не презираешь меня. — Ее рот открывается, но потом она закрывает его и смотрит на меня пристальным взглядом. Похоже, я лишил ее дара речи.
Что ж, это впервые.
— Используй слова, Грей. — Я улыбаюсь, кручу ее, прежде чем притянуть к себе. — Скажи мне, я не прав?
— Я думала, это я задаю тебе вопросы? — говорит она, отвлекая мое внимание своей уничтожающей улыбкой и продуманными словами.
И она думает, что я расчетливый.
Она отворачивается от меня, прикусывает внутреннюю сторону щеки, прежде чем снова встретиться с моим взглядом. — Ты бы помог кому-нибудь из остальных? — Пауза. — Кому-то, кроме Джекса или Энди?
Кому-то, кроме тех немногих людей, о которых я действительно забочусь.
Медленная улыбка расплывается по моему лицу. — Дорогая, я сомневаюсь, что вид умирающего человека затронул бы меня так же сильно, как тебя, живого и здорового.
Она сглатывает. — Ты бесстыдный флиртун, Азер.
— Только для тебя.
— Хм. Теперь, похоже, ты еще и бессовестный лжец.
Я тихо рассмеялся и сказал: — Моя очередь задавать вопрос. — Она открывает рот, скорее всего, чтобы возразить, но я прерываю ее. — Итак, из всех людей, бродивших по Луту в тот день, почему мне посчастливилось быть ограбленным вслепую?
Ее рот захлопывается, прежде чем ее губы расплываются в улыбке. — Ты подходишь под описание.
— Под описание?
Ее улыбка совсем не милая. — Да. Ты выглядел дерзко и был набит монетами. Это мои любимые цели.
Я наклоняюсь ближе к ней. — Ну, эта цель знала, что ты обокрала ее.
— Ты слишком поздно понял, что я тебя обокрала.
— Забавно, но я помню, что поймал тебя почти сразу.
Ее улыбка самодовольна. — Только потому, что я вернулась и спасла тебя. — Затем она смеется. — И что, ты думаешь, что я не смогу украсть у тебя снова так, чтобы ты не заметил?
— Я думаю, что я замечаю все, что ты делаешь. Так что да.
Она приостанавливается, ее лицо близко к моему, на мгновение ошеломленное моими словами. Я улыбаюсь, наслаждаясь тем, как она взволнована. Следующие слова она произносит мягко, медленно. — Это вызов, Азер?
— Это факт, Грей.
— Правда? — говорит она, внезапно пропуская что-то между нашими лицами. — Это интересно, потому что я стащила это с тебя почти сразу после того, как мы начали танцевать.
Я прищуриваюсь в тусклом свете и ругаюсь про себя, когда понимаю, что она держит в руках. Кожаный ремешок Брэкстона, когда-то надежно спрятанный в моем кармане, теперь зажат между ее пальцами и раскачивается перед моим лицом.
— Я впечатлен, Грей. — Я непринужденно пожимаю плечами, а затем добавляю: — Я в основном шокирован тем, что не замечал, насколько внимательно к тебе отношусь.
Пэйдин закатывает глаза. — Отвлекающий маневр.
Я быстро окидываю ее взглядом, а затем возвращаюсь к улыбке. — Ты очень хороша в этом, не так ли?
Она молчит, внимательно наблюдая за мной, а затем отводит взгляд. Я тоже отвожу взгляд, готовясь к очередному ее назойливому вопросу.
— Какой твой любимый цвет?
Я перевожу взгляд на нее. — Что? — Затем чуть не давлюсь смехом.
— Твой любимый цвет. Какой?
В этот раз я едва не наступил ей на пятки от шока и удивления. — Из всего, о чем ты могла бы меня спросить, ты спрашиваешь, какой у меня любимый цвет? — Я не могу сдержать улыбку, которая расползается по моему лицу.
Она раздраженно сдувает прядь волос с глаз. — Мне кажется, что я многого о тебе не знаю, поэтому я решила начать с основ. — Веселый вздох. — Я отпускаю тебя с легким вопросом, так что не разочаровывай. Какой твой любимый цвет?
Я покрутил ее в руках, хотя бы для того, чтобы дать себе время подумать. Раньше я никогда не задумывался о том, какой у меня любимый цвет. Это никогда не казалось мне важным.
До тех пор, пока я не заглянул в пару голубых глаз и не понял, что, возможно, утонуть — это прекрасно.
Пока я не взглянул в пару огненно-голубых глаз и не понял, что, возможно, сгореть — это безболезненно.
Только заглянув в пару небесно-голубых глаз, я понял, что падение — это покой.
Раньше я никогда не задумывался о том, какой мой любимый цвет, потому что не видел ни одного цвета, который был бы достоин этого звания. До этого момента.
— Голубой, — говорю я низким голосом.
— Хм... — Она смотрит на меня задумчиво, искренне изучая меня. — Я бы никогда не догадалась.
Тоже самое.
— А твой? — спрашиваю я, наблюдая за ее размышлениями.
Девушка открывает рот, а затем закрывает его, что-то обдумывая. Ее челюсть сжимается. — У меня его нет. — Пожав плечами, она спрашивает: — Любимое блюдо или десерт?
— Мы находимся в середине Испытания, а ты спрашиваешь меня о моей любимой еде?
Она игнорирует меня. — Ну, я знаю, что это не кролик. Я вижу, как кривится твой рот, когда ты его ешь...
— Я не кривлюсь... — Я сделал паузу, ухмыляясь. — Ты смотрела на мой рот, Грей?
Она открывает рот, чтобы возразить, но вместо этого хмыкает. — Просто ответь на этот чертов вопрос, Азер.
Я хихикаю и медленно поворачиваю ее. — Легко. Лимонные пирожные.
Она фыркает. — Ты шутишь. Лимонные пирожные? Ты богатый принц, который может есть любую еду, какую захочет, и ты выбираешь лимонные пирожные?
— Да, лимонные пирожные, — подражаю я. — И теперь я заставляю тебя съесть их вместе со мной, когда мы наконец выберемся отсюда.
— Только через мой труп.
Я лукаво улыбаюсь. — Это можно устроить.
И тут она исполняет свою угрозу потоптаться по моим ногам, видя, что ноги — ее единственное оружие на данный момент. — Упс.
— Злобная, маленькая штучка, — бормочу я себе под нос.
— Ты и половины не знаешь, принц.
— О, но я надеюсь, что когда-нибудь узнаю.
Мы на мгновение замолчали, изучая друг друга, прежде чем я наконец сказал: — Скажи, а какое твое любимое блюдо, раз ты считаешь, что оно намного лучше лимонных пирожных?
— О, поверь мне, когда я говорю, что это гораздо лучше, чем лимонные пирожные.
— Ну не заставляй меня гадать, Грей.
Она наклоняет голову в мою сторону и уверенно говорит: — Ириски.
— Ириски, — повторяю я, запоминая информацию.
— Да. — Она улыбается, но я вижу в этом грусть. — Мой отец раздавал эти конфеты своим пациентам. И каждый раз, когда он залечивал одну из моих ран или я помогала залечить рану кому-то другому, мы ели ириски после этого как своего рода награду.
На мгновение мы замолкаем. — Вы двое были очень близки.
— Были, — говорит она. — Но вы с отцом не близки, не так ли? Не после того, через что он заставил тебя пройти.
Я благодарен ей за отсутствие жалости в ее голосе, хотя ее отвращение очевидно. Я тихо, горько смеюсь. — Нет. Я больше солдат, чем сын, а он больше король, чем отец. Трудно быть близким, когда единственное время, которое мы проводим вместе, — это тренировки, а я не очень-то ждал этих встреч.
— А твоя мать? — тихо спрашивает она.
— Она — все, о чем я мог просить, — просто отвечаю я. — Все, что мне было нужно в детстве. Она была одной из единственных постоянных в моей жизни, источником доброты и заботы.
— И все же, — нерешительно говорит Пэйдин, — она позволила твоему отцу сделать то, что он сделал?
Я делаю паузу, обращаясь к ней, даже когда напоминаю себе. — У нее не было выбора в этом вопросе. И стать будущим Энфорсером — мой долг, независимо от того, какими методами я этого добьюсь.
Она смотрит на меня с выражением, которое я никак не могу определить. Удивление ли это? Смущение? В один момент она — открытая книга, а в другой — я едва могу разглядеть корешок.
А потом она засыпает меня вопросами. Большинство из них случайные, хотя все они кажутся ей одинаково важными. Она рассказывает мне истории о своем взрослении, и я делаю то же самое, слушая, как она смеется над нашими с Киттом глупостями.
— Так расскажи мне про рассеченную губу, которая была у тебя, когда мы познакомились? — спрашиваю я, подняв брови.
Она смеется, и этот звук пробирает меня до костей. — Я не соврала, когда сказала, что это был подарок одного из ваших Имперцев.
— Верно. Ты сообщила мне об этом, когда приставила свой кинжал к моему горлу, я полагаю?
— Похоже на то.
— Ну, я все еще не знаю подробностей того, как ты его заработала. — Мои глаза потемнели при этой мысли. — Я не очень хорошо реагирую на то, что мои Имперцы бьют женщин.
— О? Тогда ты должен знать, что это было не в первый раз. — Она говорит непринужденно, прямо. — Короче говоря, он не поверил, что я экстрасенс, и я доказала ему это. И, очевидно, ему не понравилось то, что я сказала.
Я смотрю на нее с недоверием. — И что, ты просто приняла удар на себя?
— Да, но не раньше, чем забрала часть его гордости.
— Почему меня это не удивляет?
Она лукаво улыбается. — Наверное, потому, что ты привык к тому, что я тебя унижаю, принц.
— Привык. — Я делаю паузу, вчитываясь в ее слова. — Ты не перестаешь меня удивлять, Грей. — Я ухмыляюсь, отпуская ее руку, чтобы слегка щелкнуть по кончику ее носа.
Она отбивает мои пальцы со вздохом. — А ты не перестаешь меня раздражать.
Я снова беру ее за руку и веду ее вверх по своей руке, пока обе ее ладони не ложатся мне на плечи. Затем я скольжу руками по ее талии и за спину, осторожно притягивая ее к себе.
А потом мы просто покачиваемся.
Никаких причудливых движений ногами, никакого вальса в такт. Только мы, посреди леса, в окружении тысяч подмигивающих звезд. Ее ресницы трепещут, а затем ее пальцы переплетаются с моей шеей.
Напряжение между нами натянулось, словно невидимый канат, соединяющий нас двоих. Мой пульс учащается, как и ее дыхание, ее грудь быстро поднимается и опускается.
— Я не перестаю тебя раздражать, да? — Я слежу за ее лицом, притягивая ее к себе все ближе и ближе. — А как же знать. Это исключение?
Она сглатывает и опускает голову, не предлагая мне ответа. Я слегка улыбаюсь, пытаясь заставить ее заговорить — с такой проблемой мне еще не приходилось сталкиваться. — Пэ?
По-прежнему нет ответа.
Мои пальцы ловят ее подбородок, мягко направляя ее взгляд на меня. На ее лице написано замешательство, и она издает дрожащий смешок. — Меня раздражает, что я не нахожу это раздражающим.
Моя рука крепко сжимает ее талию, словно она может загореться от ее прикосновения. Я смущен тем, насколько сильно эта девушка захватывает меня, боюсь того, насколько я затронут. Это заставляет меня чувствовать себя в равной степени слабым и прекрасным. Встревоженным, но живым.
— Почему ты не выстрелила в меня, Пэйдин?
Вопрос вырывается у меня изо рта, любопытный и тихий. Она наклоняет голову, изучая меня. — Ты должен быть более конкретным, Азер.
Отклоняется.
Она делает паузу, обдумывая свой ответ. Затем ее взгляд устремляется на меня. — Если я была обречена на смерть, это не значит, что я хотела проклясть и тебя. — Ее глаза блуждают по мне, и я наслаждаюсь ее взглядом.
А потом она отстраняется.
Ее руки снова лежат на моих плечах, жесткие и упрямо неподвижные. Затем ее глаза устремляются в небо, предпочитая смотреть на звезды, а не на меня. Она вздыхает через нос, молча собираясь с силами.
И я делаю то же самое, пытаясь взять себя в руки после того, как она отстранилась.
Да, мы противники. Да, я — будущий Энфорсер. Да, я — убийца, который не имеет права хотеть оставить ее у себя. Но есть что-то еще, что-то, что заставляет ее отказываться признать эту непонятную связь между нами.
Чума, я злюсь, что признался в этом самому себе.
Мои маски все еще наготове, мои стены все еще на месте, но она медленно разрушает как мои фасады, так и крепости. И я внезапно злюсь на себя за то, что позволяю себе это. За то, что позволяю себе заботиться. За то, что позволяю себе думать о ней иначе, чем о моей сопернице.
Потому что она ясно дала понять, что это все, чем я для нее являюсь.
— Кай, — тихо говорит она, и звук моего имени на ее губах вырывает меня из раздумий. — Я…
Мягкий женский голос обрывает ее слова. — Извините, что прерываю, но у вас обоих есть то, что мне нужно.
Глава 29
Пэйдин
Голос раздается вокруг нас. Мы с Каем отпрыгиваем друг от друга, инстинктивно поворачиваясь, чтобы прижаться спинами друг к другу. Я щурюсь в тусклом свете, где начинают вырисовываться очертания высоких темных фигур. В темноте раздается неохотный вздох, усиленный множеством окружающих нас тел.
Мы в ловушке.
Все они делают размеренный шаг вперед, заключая нас в клетку из человеческих тел. Десятки ореховых глаз мерцают в свете костра, темные волосы и кожа блестят.
Сэйди.
— Все, что мне нужно, — это ваши ремешки, и я отправлюсь в путь. — И тут она почти улыбается, оглядывая свои копии. — Ну, мы отправимся.
Кай вздыхает, похоже, раздраженный всем этим. — Ты знала, что мы не отдадим тебе наши ремешки, и все равно прервала нас.
— Ладно, — отрывисто говорит Сэйди. — Тогда отдайте мне один ремешок, и никто не пострадает.
Я бросаю взгляд на свой лук, лежащий в нескольких футах от меня — в нескольких футах от меня и за стеной Сэйди. У меня нет ни одного оружия, которым я могла бы защититься, и я никогда не чувствовала себя такой незащищенной. Как будто меня раздели догола. Я почти ощущаю призрак отцовского кинжала у своего бедра, и мне больше всего на свете хочется, чтобы он был здесь, со мной.
Несколько взглядов ореховых глаз мелькают между нами двумя, все еще стоящими спина к спине, прежде чем остановиться на моих. — Я не хочу причинять тебе боль, но я сделаю это, если дело дойдет до этого. — Она делает паузу, и ее голос становится ровным, бесстрастным: — Я сделаю это, если это будет означать, что я выиграю.
Я уже готова открыть рот и ответить, когда мозоли на пальцах сжимают мою руку за спиной. Я чуть не дергаюсь от неожиданности, но Кай разжимает мой кулак, вдавливая что-то прохладное и твердое в мою ладонь, а затем загибает мои пальцы вокруг него. Затем, так же быстро, его рука исчезла.
Эта штука вгрызается в мою кожу, заостренные края пронзают ее. Я пытаюсь сдержать улыбку, когда понимаю, что он мне дал.
Оружие. Он дал мне шанс на борьбу.
Пусть небольшой, но все же это оружие. Я сжимаю метательную звезду в кулаке, не заботясь о том, что острые края могут проколоть мне кожу. Этот маленький предмет может стать разницей между жизнью и смертью.
Единственное оружие Кая — меч, пристегнутый к поясу, но, впрочем, он и сам — оружие. Удивительно, что он не почувствовал, как к нам подкрадывается сила Сэйди, но я не могу его винить, учитывая, как я была отвлечена его руками, его словами с тайным смыслом, моим учащенным сердцебиением, когда он подходил слишком близко.
Я делаю глубокий вдох.
Давайте разберемся с одной проблемой за раз.
— Тогда, полагаю, тебе придется причинить мне боль, если ты надеешься заполучить мой ремешок, — выдыхаю я, глядя на множество Сэйди, которые делают медленный шаг вперед.
Она качает головой, как бы разочарованная моим решением. — Хорошо. Но не говори, что я тебя не предупреждала.
И вдруг она оказывается передо мной, приставив острие короткого кинжала к моему горлу. Не успело еще сердце стукнуть, как она выдернула мою руку и прижала меня спиной к своей груди. Лезвие, которое она все еще держит у моего горла, с каждым неглубоким вдохом все глубже погружается в мою плоть.
— Я попрошу еще раз. Голос Сэйди резкий, совсем не похожий на тот мягкий тон, к которому я привыкла. — Отдай мне свою кожу, Кай, или я перережу ей горло.
Принц моргает, глядя на происходящее перед ним, и выглядит совершенно невозмутимым.
Он знает, что я могу о себе позаботиться, и хотя мне это льстит, в данный момент его помощь мне не помешает. Горячая кровь начинает приливать к моей шее, и я заставляю себя сохранять спокойствие.
Кай просто пожимает плечами в ответ на угрозу. — Тогда вперед. — Он кивает в сторону клинка, приставленного к моему горлу. — Посмотрим, будет ли мне до этого дело. В конце концов, мы всего лишь противники. Меньше конкуренции.
Я практически слышу, как Сэйди моргает позади меня. Она явно ошеломлена его отсутствием заботы, особенно после того, как всего несколько минут назад мы танцевали вдвоем. Я бы и сама была ошеломлена, если бы не привыкла видеть его маски — если бы не узнала холодную, которую он только что надел.
Она застывает позади меня. — Я разоблачаю твой блеф, принц.
Я чувствую, как ее рука начинает дергаться, вгрызаясь глубже в мою кожу.
И тогда я наношу удар.
Я вонзаю острую как бритва метательную звезду в мягкие ткани ее живота, проталкиваю ее глубоко, отталкивая ее руку, все еще сжимающую нож, от своей шеи. Она вскрикивает и отшатывается в сторону, отчего я натыкаюсь на Кая. Вернее, на одного из них. Теперь здесь несколько мускулистых фигур, все они зеркально отражают его беспорядочные черные волны и грозовые глаза. Он перенял ее способности.
Я врезаюсь в его грудь, прежде чем сильные руки обхватывают меня по бокам. Когда я смотрю ему в лицо, он нагло подмигивает и говорит: — Отличная работа, Грей. Я всегда могу рассчитывать на тебя и твои склонности к насилию. — С этими словами он разворачивается и пронзает мечом одного из дубликатов Сэйди.
Толпа Сэйди окружила Кая и его копии, не давая ему добраться до настоящего и быстро закончить бой. Мне вспоминается день, проведенный на тренировке в замке, когда я наблюдала за тем, как Сэйди сражается с Брэкстоном. Они боролись и танцевали вокруг друг друга, пока Брэкстон не добрался до настоящей Сэйди, наконец, повалил ее и закончил бой.
И именно это я и собираюсь сделать. Вот только, в отличие от иллюзий Эйса, с которыми я уже имела удовольствие столкнуться, Сэйди и ее копии могут прикоснуться ко мне и причинить боль. С этой тревожной мыслью я пританцовываю на носочках, готовясь нанести удар. Я отворачиваюсь от копий, наседающих на Кая, зная, что он справится сам, и веря, что я смогу сделать то же самое.
Осталось всего три Сэйди, и две из них охраняют настоящую, которая в данный момент прижимает окровавленную руку к ране на животе. Их головы мечутся в мою сторону, и я едва успеваю занять боевую позицию, как одна из них бросается на меня.
К несчастью для меня, Сэйди умеет драться. Поскольку ее сила просто дублирует ее собственное тело, она автоматически имеет силу в количестве. Но она натренировалась так, что эти цифры имеют свою собственную силу.
Правый хук летит мне в лицо, и я уворачиваюсь от него, нанося быстрый удар в живот. Сэйди с ворчанием отступает назад, и я использую эту возможность, чтобы послать удар ногой в ее бок. Она ловит мою ногу и тянет меня вперед. Именно на это я и рассчитывала. Я хватаю ее за плечи и прыгаю, вбивая второе колено глубоко в ее живот. Она с криком боли отбрасывает мою ногу, и я нанизываю кольцо на средний палец, а затем бью кулаком в ее висок. Я бормочу проклятия, разжимая жалящую руку, но она теряет сознание, даже не успев упасть на землю.
Рука резко дергает меня за волосы, и я откидываю голову назад. Я издаю придушенный вздох, когда локоть обхватывает мое горло, сдавливая его. Я не могу дышать, голова кружится от боли, перед глазами проплывают пятна. Но я топаю ногой, а затем сильно бью ее локтем в живот. Она ослабляет хватку, и я кручусь вокруг нее, хватаю за шею и впечатываю ее нос в колено, которым бью вверх. Она зашипела и выбросила кулак, успев попасть мне в челюсть. Не обращая внимания на ноющую боль, я падаю, подставляя ногу, прежде чем она успевает отскочить. Она с грохотом падает на землю, но я уже переключила свое внимание на ее распростертую фигуру.
Мои глаза находят тлеющие лесные глаза, принадлежащие настоящей Сэйди. Она делает шаг ко мне, кровь сочится между пальцами, и она закрывает рану. — Просто знай, что я не хочу этого делать, — говорит она, ее голос напряжен. — Но я должна.
И тут ее кулаки летят на меня в комбинации хуков, джебов и апперкотов. Я поражаюсь тому, сколько скорости и силы у нее осталось после удара ножом, заставляя меня защищаться. Я уклоняюсь от ее ударов, пока не наношу один из своих, прямо в ее челюсть.
Она хрюкает от боли и наносит круговой удар ногой в висок. Я едва успеваю его блокировать, но ее каблук все равно задевает мою голову. Мы танцуем вокруг друг друга, выбрасывая различные комбинации ударов руками и ногами.
Ее кулак врезается мне в губу, и моя голова отлетает в сторону, а затем я выплевываю кровь. Я посылаю сильный удар ногой в ее уже израненный бок, и она вскрикивает от боли. Затем я наношу удар под челюсть, еще один в рану, удар ногой в висок.
Она вскрикивает, пытаясь нанести мне ленивый удар, но я легко ловлю ее запястье, выкручиваю его под странным углом и бью коленом в живот. Одной рукой я хватаю ее за рубашку, а другую сжимаю в кулак, готовая к удару. Я посылаю его в сторону ее лица, полная решимости закончить этот бой последним ударом.
Но кулак не двигается.
Холодные руки обхватывают оба моих запястья и тянут за руки, пока они не оказываются плотно завязанными за спиной. Я настолько потрясена, настолько напряжена и устала, что не могу сопротивляться сильной хватке, не могу сделать ничего, чтобы освободить руки.
Я поворачиваю голову и оказываюсь лицом к лицу с окровавленным носом Сэйди, с которой сражалась непосредственно перед этим.
— Посмотри на меня, Пэйдин. — Моя голова откидывается назад, и передо мной настоящая Сэйди, сжимающая нож в окровавленных руках. Я пинаю по ногам Сэйди, стоящую позади меня, в результате чего она только пинает меня под колени, заставляя меня рухнуть на землю.
Беспомощную. Бессильную.
Сэйди стоит надо мной, кажется, размышляя о чем-то, пока я опускаюсь перед ней на колени. — Ты ведь никогда не перестанешь бороться со мной, правда? — В ответ я извиваюсь в руках Сэйди, отчаянно пытаясь вырваться. Она качает головой, бросая на меня извиняющийся взгляд. — Может быть, Кай был прав. Чем меньше конкурентов, тем лучше.
Она берет рукоятку кинжала в обе руки и поднимает его над головой.
Так вот как я умру.
Я выживала всю свою жизнь в качестве Обыкновенной, и вот, как это закончилось. От жалкого кинжала. Я не могу понять, смеяться мне или плакать.
Сэйди держит нож над головой, готовая вот-вот вонзить его в мое быстро бьющееся сердце, и шепчет: — Я же говорила тебе, что не хочу этого делать. Но я должна.
Кай будет в ярости от того, что зря спас мне жизнь.
— Прости, — выдыхает Сэйди, когда острие лезвия приближается к моему сердцу. И невероятно, неправдоподобно, я внезапно становлюсь к этому готова.
Скоро увидимся, отец.
Ничего.
Лезвие останавливается всего в нескольких дюймах от моего сердца.
Я дрожу, переводя взгляд с остановившегося ножа на моего почти убийцу. Изо рта Сэйди льется кровь, а с ее губ срывается булькающий вздох. Она смотрит вниз широко раскрытыми глазами, и я следую за ее взглядом на меч, который теперь торчит у нее из груди.
Кинжал выскальзывает из ее пальцев, по щекам текут слезы. Она отступает назад, задыхаясь, и упирается в широкую грудь. Кай обхватывает ее руками и осторожно опускает на землю, при этом с ее губ срывается истошный гортанный звук.
А потом она внезапно умолкает, ее ореховые глаза смотрят в черное небо — широкие, невидящие, блестящие.
Окружающие нас сады исчезают, и я, задыхаясь, прикрываю рот руками. Я пытаюсь осознать, что только что произошло, пытаюсь вдохнуть воздух, слабо хрипя.
Кай опускается на колени рядом со мной, беспокойство морщит его лоб. — Ты ранена? — Его глаза блуждают по мне, как и пальцы, которые сейчас легонько блуждают по моему телу, проверяя, нет ли повреждений, как это было несколько ночей назад. — Пэйдин, посмотри на меня. — Грубые руки обхватывают мое лицо, направляя мой взгляд на него. — Скажи, она тебя ранила?
— Я в порядке.
Я не в порядке.
Я ненавижу эти Испытания, потому что они убивают людей, а теперь я только что стала свидетелем этого воочию. Я была частью этого. Я не просила ничего этого, не хотела, чтобы кто-то умирал. А теперь в нескольких шагах от меня неподвижно лежит еще одна жертва Испытаний.
— Я говорила тебе, что не хочу этого делать. Но я должна.
Сэйди не хотела меня убивать, и все же я почти жалею, что она этого не сделала. Хотелось бы, чтобы у меня была причина ненавидеть ее, причина желать ей такой участи. Но именно эти извращенные Испытания заставили ее дрожащей рукой поднять кинжал над головой, заставили ее едва не лишить человека жизни.
Я смотрю на ее окровавленное тело, лежащее без сил и так близко. Перед глазами мелькает образ моего отца, вместо девушки, пытавшейся убить меня, появляется отец, готовый убить за меня. Я видела, как он так же умирал, и пытаюсь прогнать этот образ. Но его окровавленное тело не шевелится…
— Эй, смотри на меня, хорошо? Не смотри на нее, смотри прямо на меня. — Руки Кая все еще нежно держат мое лицо, когда я снова перевожу взгляд на него, пытаясь сосредоточиться на чем-то другом, кроме смерти, стоящей передо мной. Вот только сам принц кажется воплощением смерти, оружием в руках.
— Сосредоточься на моих глазах. Я знаю, как ты любишь смотреть в них. — Его серый взгляд искрится весельем, уголки губ приподнимаются, а мой рот приоткрывается. Он знает меня достаточно хорошо, чтобы понять, что я вот-вот начну отчитывать его в ответ на это замечание, поэтому он прижимает палец к моим губам, прежде чем у меня появляется такая возможность.
— Сосредоточься на ямочках, которые ты пытаешься убедить себя, что ненавидишь, хотя я знаю, что ты ищешь их каждый раз, когда я улыбаюсь. — Конечно, его ухмылка расплывается, и мой предательский взгляд переключается на ямочки, обрамляющие ее.
Когда он проводит большим пальцем по моей нижней губе, мои глаза переходят от ямочек к его взгляду. — Сфокусируйся на моих губах. — Его голос — журчание, ласка, как и пальцы, гладящие мое лицо и рот. — Не стесняйся, я знаю, что это не в первый раз.
Мой взгляд переходит на его губы, прослеживая их чувственный изгиб. На него так легко смотреть, им можно восхищаться. Все в нем раздражающе манит, так легко отвлечься...
Отвлечься.
Когда мои глаза загораются от осознания того, что он делает, его легкая ухмылка говорит мне о том, что я права. Этот расчетливый мальчик только что отвлек меня от трупа, используя для этого только себя.
— Ты уверен, что это было сделано для того, чтобы отвлечь меня, а не для того, чтобы потешить свое самолюбие? — спрашиваю я, мой голос обманчиво спокоен.
— Почему это не может быть и тем, и другим?
— Задница, — пробормотала я.
Он не перестает мне улыбаться. — Может, я и задница, но я только что спас твою. — И тут, без предупреждения, его улыбка исчезает и сменяется серьезным взглядом. — Как ты? Ты успокоилась?
Я вздохнула и на мгновение закрыла глаза. В голове промелькнул образ окровавленного тела Сэйди, а затем я переключился на отца.
— Я в порядке, — вру я, ненавидя, как напряженно звучит мой голос.
Он качает головой и бормочет: — Я же говорил тебе. Ты ужасная лгунья, Грей.
Из меня вырывается дрожащий смех. Этот звук так некстати, когда безжизненное тело так близко, но я не могу себя сдержать. В данный момент я могу только смеяться или плакать, а от последнего я отказываюсь.
Кай изучает мое лицо и, кажется, видит, что во мне бушует битва. Не говоря ни слова, он обхватывает меня за плечи и помогает подняться на ноги. Я знаю, что должна оттолкнуть его, сказать, что мне не нужна его помощь. Но я слаба не на шутку, и его близость — единственное, что меня сейчас утешает.
Он подводит меня к пню и усаживает, приседая, чтобы заглянуть мне в лицо. — Пэ, — произносит он этот слог так мягко, — оставайся здесь и успокойся. Просто дыши, хорошо? Ты все еще в шоке.
Я оцепенело киваю, пока он снова оценивает меня. Его взгляд не отрывается от меня, когда он медленно поднимает руку и проводит пальцами по моей, словно что-то ища. Они останавливаются на холодной стали вокруг моего пальца, а затем беспорядочно вращают кольцо, повторяя слишком хорошо знакомое мне движение. — Отвлекись. Покрути его, как ты всегда делаешь, чтобы отвлечься от дел.
Я смотрю на него, потрясенная тем, что он знает мои привычки, знает, как мне помочь. Я ошеломлена тем, насколько он спокоен и собран после убийства человека, хотя мне не следовало бы этого делать. Его вырастили для этого, из него сделали убийцу, который оцепенел от смерти, которую он несет. Я подавляю дрожь при мысли о тех ужасах, которые совершил этот парень. Ужасы, которые он пережил.
Кай встает, чтобы уйти. — Я пойду... приберусь здесь. Скоро вернусь. И хоть раз, — вздыхает он, — послушай меня и оставайся на месте.
И он уходит, оставляя меня беспокойно крутить кольцо.
Глава 30
Пэйдин
Неудивительно, что я его не послушала. Как только моя задница онемела от сидения на этом чертовом пне, я встала и зашагала кругами вокруг нашего лагеря, а затем плеснула холодной водой из ручья на лицо и тело. Потом моя задница замерзла, и я переместилась к костру, чтобы лечь на так хорошо знакомую мне твердую землю.
Я отказалась смотреть, как Кай взвалил тело Сэйди на плечо и ушел с ней. Где он ее бросил, я понятия не имею. Да и не хочу знать. Но я позволяю своим мыслям блуждать, пока он бродит по лесу с мертвым телом, перекинутым через плечо.
Я наблюдаю за угасающим костром, лежа на боку, подложив под голову неудобную подушку. Мое дыхание теперь под контролем, дрожь от остатков адреналина и шока утихла. Я могла бы лежать здесь уже несколько часов, если бы пыталась засечь время.
Вдруг надо мной проносится тень, принадлежащая тому, кто сейчас присел позади.
Я хватаюсь за рукоятку ножа Сэйди и одним быстрым движением разворачиваюсь, поднося острие лезвия к горлу того, кто решил, что подкрасться ко мне — это умная идея. Мои глаза сталкиваются с грозовыми, выглядящими скорее забавными, чем испуганными.
— Спокойно, — бормочет Кай, осторожно обхватывая грубой рукой мое запястье и отводя кинжал от себя. — Это всего лишь я. — Уголок его рта кривится: — Хотя я сомневаюсь, что это знание помешает тебе приставить этот клинок к моему горлу.
Я слегка улыбаюсь, проводя рукой по спутанным волосам, и смотрю на него, приседающего рядом со мной. — Поскольку мы теперь партнеры, ты можешь не беспокоиться о том, что я тебя проткну.
Он глубокомысленно усмехается, и я надеюсь, что тусклый свет скроет большую часть моей улыбки от этого звука. — А когда мы перестанем быть партнерами? Должен ли я опасаться за свою жизнь?
— Да, это было бы разумно.
Я едва слышу, как он бормочет: — Порочная, маленькая штучка.
На мгновение мы замолчали, и моя улыбка начала медленно угасать. Я устала и мне удивительно удобно на набитой земле, поэтому я не шевелюсь, говоря: — Ты...
— Да, — обрывает он меня, избавляя от необходимости говорить о теле Сэйди.
Мой взгляд останавливается на его руках и тонком слое грязи, покрывающем их. Она под ногтями, разбрызгана по рукам. На кончиках пальцев бросается в глаза желтая пыль, тонкий порошок, окрашивающий кожу.
Грязь. Пыльца.
Мой голос не более чем шепот. — Ты похоронил ее.
Кай замирает рядом со мной.
— И не только это, — мои глаза медленно скользнули вверх, чтобы встретиться с его глазами, — ты возложил цветы на ее могилу.
Его улыбка почти грустная, наполненная усталостью. — Ничто не проходит мимо тебя, маленький экстрасенс. — Он протягивает руку и проводит по кончику моего носа, как это было во время нашего танца. Почему-то это простое действие кажется мне гораздо более интимным, чем я хотела бы признать, как будто он делится со мной чем-то дорогим, говорит что-то, не произнося ни слова.
Я ловлю его руку, прежде чем он отстраняется, стараясь не обращать внимания на ощущение его мозолей на моей руке. — Спасибо, Кай. Это было очень мило с твоей стороны сделать это для нее.
Его губы подрагивают, а глаза опускаются на наши соединенные руки, а затем возвращаются к моим. — О, я сделал это не для нее.
Напряженность его взгляда заставляет меня сглотнуть, но я не отворачиваюсь. Я не хочу отворачиваться. Он проводит большим пальцем по моим костяшкам, это действие такое успокаивающее, такое нежное.
Парень наклоняет голову в сторону, осматривая меня. — Как ты себя чувствуешь? — Я открываю рот, но Кай опережает мой отрепетированный ответ. — И не надо говорить, что ты в порядке, потому что мы оба знаем, что это ложь.
Еще один удар его большого пальца по моим костяшкам.
— Я... — Мои глаза закрываются, и я делаю глубокий вдох. — Я чувствую себя так, будто чуть не умерла сегодня. Я чувствую себя подавленной и не в своей тарелке. Я чувствую ярость и разочарование, потому что не знаю, как ко всему этому относиться. — Я сделала паузу, пока Кай терпеливо ждал продолжения. — И я чувствую, что должна тебя поблагодарить. Я бы умерла сегодня, если бы ты не спас меня.
Он наклоняется ближе, глаза наполняются едва сдерживаемыми эмоциями. — И я буду спасать твою жизнь снова и снова, бесцельно надеясь, что ты позволишь мне остаться в ней.
Мы смотрим друг на друга.
От этих красивых слов у меня заколотилось сердце, мозг ломает голову над возможными смыслами. Напряжение между нами ощутимо, у меня перехватывает дыхание, когда он обнимает меня. Я пытаюсь что-нибудь сказать, что угодно, но я слишком занята тем, что смотрю, чтобы мыслить здраво.
И затем тихий вопрос срывается с моих губ, снимая напряжение между нами. — Как ты можешь быть таким спокойным после всего этого?
Я знаю ответ, но мне хочется услышать его из его уст. — Я не всегда был таким, — тихо говорит он. — Но практика делает совершенным, а у меня ее было много.
Мы молча смотрим друг на друга, и я снова силюсь что-то сказать. Потом я вспоминаю о кожаном ремешке, который я у него украла, и, выскользнув из его руки, достаю его из кармана. — Что ж, полагаю, это единственный способ отплатить тебе. Хотя, он ведь твой.
Он лениво пожимает плечами. — Оставь себе.
Я хмыкаю. — Мне не нужна твоя жалость.
— Это не жалость, Пэйдин. — Он выдыхает слова, мое имя. — Кроме того, у меня теперь есть еще один свой, а уничтожение Сэйди было совместным делом. — Я смерила его взглядом, приготовившись спорить, поскольку мы оба знаем, что ему не обязательно нужна была моя помощь с Сэйди. Он не упускает борьбы в моих глазах. — Просто возьми эту чертову кожу, Грей.
Если он хочет предложить мне единственную вещь, которая поможет мне выиграть эти Испытания, то хорошо.
Я возьму эту чертову кожу. Но не раньше, чем немного повеселюсь.
Улыбка искажает мои губы. — Скажи, пожалуйста.
Он отворачивается от меня и качает головой, глядя на звездное небо. — Ты просто ждала, когда я скажу это, не так ли?
— Вообще-то, я умирала от этого.
Его предплечья опираются на согнутые колени, он наклоняется еще ближе, и его лицо оказывается совсем рядом с моим. Улыбка, которую он дарит мне, такая же ленивая, как и его взгляд, путешествующий по моему лицу. — Пожалуйста, Пэ.
Дрожь пробегает по позвоночнику от ласки его голоса. — Похоже, это слово тебе чуждо, принц.
— Благодаря тебе, я чувствую, что стану очень хорошо с ним знаком. Немногие способны заставить меня умолять.
Я сглотнула, решив проигнорировать его слова, сунула кожаный ремешок в карман и снова повернулась лицом к огню, внезапно озябнув и довольная тем, что замолчала. Температура сегодня сильно упала, и мой тонкий танк почти не согревает меня.
— Но у меня есть одно условие.
Я закатываю глаза.
Конечно, у него есть условие.
— И какое же? — спрашиваю я сквозь зубы, не удосужившись посмотреть на него.
Рука обхватывает мою середину, осторожно обходя рану и прижимая меня к широкой груди. Я вздрагиваю от неожиданного прикосновения, а рядом с моим ухом раздается тихий смех. — Я могу использовать тебя, чтобы согреться.
В нем есть какая-то нерешительность, та робость, которую он позволяет мне видеть только в такие моменты. Он держит меня свободно, нежно, как будто те хрупкие чувства, которые разделяют нас, могут рассыпаться, если с ними обращаться недостаточно осторожно.
В каждом затянувшемся прикосновении, в каждом слишком долгом взгляде, в каждом слое себя, который мы решаем открыть друг другу, таится вопрос. Рука, обнимающая меня, ничем не отличается от других, она говорит о многом в виде парящих пальцев и нерешительного прикосновения.
Это нормально?
Я тяжело сглатываю. В горле пересохло.
Я отвечаю мучительно медленно, прижимаясь к нему.
Это более чем нормально.
Жажда — это эмоция, которую я всегда могла списать на обстоятельства, и я отчаянно хотела бы, чтобы моими решениями руководило не желание.
Я слышу, как он делает вдох, и только потом понимаю, что он его задержал.
И тут же все остатки нерешительности исчезают.
Его рука ложится на дальнюю часть моей талии, где мой танк медленно начинает сползать вверх. Не теряя времени, он притягивает меня к себе, позволяя почувствовать, как вздымается и опускается его грудь, как ровно бьется его сердце о мою спину.
— Скажи, тебя это раздражает? — тихо спрашивает он, дыша мне в ухо. Он возвращает мне мои слова, и я почти чувствую, как он ухмыляется. Он хочет, чтобы это раздражало меня. Хочет, чтобы это проникло мне под кожу и заставило меня вздрагивать от каждого его пальца на моем теле.
Ублюдок.
Я просто не могу этого допустить. Поэтому я говорю с уверенностью, которой сейчас не чувствую: — Вовсе нет. Меня это не беспокоит, Азер.
— Хорошо, — холодно говорит он. Затем он кладет свою голову мне на руку и плечо, его мягкие, чернильные волосы щекочут мою кожу. — Кому нужна подушка, когда у меня есть ты?
Я хмыкаю, надеясь, что это звучит как раздражение. Благодаря ему я внезапно проснулась и не могу сосредоточиться ни на чем, кроме тепла его тела, прижатого к моему. Наконец он опускает голову с моего плеча и прижимается к моей спине, практически зарываясь в мои волосы.
— Сладких снов, Пэ.
— Сладких снов, Кай.
Его рука слегка сжимается на моей талии в ответ на звук его имени, сорвавшегося с моего языка. А затем его большой палец проводит ленивыми, легкими движениями по ткани моей тонкой майки. Я подавляю дрожь, сглатываю и закрываю глаза.
Просто уснуть.
Легче сказать, чем сделать.
Я слишком сосредоточена на его поглаживающих движениях, на его руке, крепко обхватившей меня, на его груди, вздымающейся и опускающейся на мою спину.
Я ненавижу то, что не ненавижу его.
И тут меня осеняет.
Отвлечение.
Он снова это делает. Он отвлекает меня от смерти, свидетелем которой я только что стала, от того, что я смотрела, как он убивает кого-то, потому что тот собирался убить меня. Он — единственное, что отвлекает мои мысли от мертвого тела Сэйди, единственное, что прогонит кошмары на эту ночь, потому что я слишком занята мыслями о нем.
И это отвлечение выгодно нам обоим.
Я улыбаюсь, думая о расчетливом парне за моей спиной.
Расчетливом парне, которому почему-то не все равно.
Глава 31
Кай
Последний день в лесу мы провели, пытаясь выбраться наружу. Был поздний вечер, когда Зрение прервало нашу рутину совместного поедания жилистого кролика. Девушка была молода и робка, она успела лишь бросить сложенный лист пергамента на ближайший пень, прежде чем скрылась в лесу.
Записка, что неудивительно, оказалась невероятно загадочной. В ней не было никаких подробностей, лишь сообщалось, что на рассвете мы должны встретиться на опушке Шепота.
И вот, забравшись на очередную чумную сосну, чтобы понять, в каком направлении двигаться, мы отправились в путь по лесу. И после нескольких долгих часов пути нам стало, мягко говоря, неспокойно.
Слышу, как позади меня, спотыкаясь, ругается Пэйдин. — Эти чертовы змеи! — Я оборачиваюсь и вижу, как она вскидывает кинжал, держа его за лезвие, и с легкостью посылает его в голову змеи, проползающей у ее ног. Змея с шипением умирает вместе с остальными, а Пэйдин небрежно выдергивает клинок из ее черепа.
Я оборачиваюсь к тропинке в густой листве перед собой, на губах играет улыбка благодаря девушке позади меня. И тут я слышу пробормотанную фразу, за которой следует череда ругательств, отчего моя ухмылка только усиливается. — Прости, что это было, Грей? — спрашиваю я, не удосужившись оглянуться через плечо.
— Нас всех сгоняют в одну зону для кровавой бойни, — хмыкает она, проходя мимо меня.
— Похоже на то, — говорю я со вздохом.
Небо над нами быстро темнеет, а под кронами деревьев свет становится еще тусклее. Пэйдин поворачивается, и я вижу, как она открывает рот, чтобы, вероятно, сделать какой-нибудь умный комментарий, но тут же закрывает его, когда вокруг нас раздается звук щелкающей ветки.
Мы останавливаемся, оглядывая бесконечные деревья и растения, окружающие нас. Что бы это ни было, звук был тяжелым, и оно направлялось в нашу сторону. Затем я слышу приглушенный голос, который становится все громче по мере приближения его обладателя.
— Пожалуйста, ты никак не сможешь проскочить отсюда до края Шепота.
— Конечно, смогу. Просто сейчас темно, поэтому я не могу. Да и слишком много деревьев закрывают мне обзор. Но если бы не это, я бы точно смог.
— Конечно. Используй это как оправдание.
— Я думаю, ты просто завидуешь.
— Продолжай говорить себе это.
Я слышу эхо смеха и звук шаркающих ног, несомненно, результат игривых толчков. Сила двух противников, находящихся рядом, проникает в мои кости, но мне не нужно знать их способности, чтобы понять, кто они такие.
Пэйдин нерешительно следует за мной, когда я направляюсь в их сторону. Я пробираюсь сквозь деревья и растения, пульс учащается в предвкушении. Отодвинув ветку, я замечаю две фигуры, идущие к нам.
Энди выставляет ногу и задевает лодыжку Джекса, отчего тот едва не падает на землю. Их тихий смех резко обрывается, когда они видят меня, и они останавливаются на месте.
— Не слишком-то радуйтесь, увидев меня, — сухо говорю я, делая шаг к ним.
— Кай? — Джекс щурится в растущей темноте, но его глаза загораются узнаванием. Он опережает меня на несколько шагов, и я, несмотря на его протесты, беру его голову в охапку, чтобы расчесать его короткие волосы.
Энди подходит с улыбкой. — Рада видеть, что ты жив.
— Да, это здорово, — соглашается Джекс, потирая голову. — Но я мог бы обойтись без твоего обычного приветствия.
— Итак, как прошло твое пребывание в Шепоте... — Энди останавливается, ее взгляд скользит к чему-то через мое плечо.
Пэйдин делает шаг рядом со мной и нерешительно улыбается. Она им не доверяет, и я ее не виню. Но очевидно, что она доверяет мне, иначе она бы убежала, а не пошла за мной сюда. Я подавляю улыбку при этой мысли и говорю: — У нас было довольно насыщенное событиями пребывание в Шепоте.
Энди улыбается Пэйдин и кивает головой, а Джекс смущенно улыбается. Я перевел взгляд на темнеющее небо и вздохнул. — Нам лучше продолжать идти, если мы хотим добраться до края к рассвету. — Мы поворачиваемся и начинаем продираться сквозь густую листву, слегка путаясь в темноте. — Итак, расскажите нам, что с вами случилось.
Энди горько усмехается. — Лучше было бы спросить, что с нами не случилось.
— Мы нашли друг друга на третий день, — вклинивается Джекс, — но до этого я лежал довольно низко, поскольку мои способности не очень хорошо работают в такой людной местности, как эта. Один раз я видел Блэр, но она успела забраться на дерево, прежде чем заметила меня и оторвала мне руку, чтобы забрать кожу.
— И Чума знает, что она тоже так сделает, — пробормотала Энди себе под нос, а Пэйдин хмыкнула в знак согласия.
Джекс продолжает, пожав плечами. — Но кроме нее, я больше никого не видел, когда был один. Моим главным соревнованием было просто выжить в лесу в одиночку.
— А что насчет тебя, Энди? — с любопытством спрашивает Пэйдин.
— Ну, в отличие от Джекса, мне посчастливилось встретить двух противников в одиночку. — Она чуть не закатывает глаза от досады. — Я столкнулась с Блэр, и бой был... напряженным. Но, к сожалению, эта сучка забрала у меня ремешок. А потом, — она затягивает слова, — за день до того, как я нашла Джекса, меня навестила Гера. Я проснулась посреди ночи от того, что невидимый нож пытался распилить кожу на моей руке. В конце концов я достала ее ремешок, но это было нелегко, учитывая, что я не могла видеть ее половину времени.
— Потом Энди нашла меня, и с тех пор мы вместе. — Я слышу легкую улыбку в голосе Джекса. — Брэкстон нашел нас, но после того, как мы — ну, в основном Энди — схватили его, мы обнаружили, что на нем нет кожи. — Глаза Джекса расширились, и он проговорил: — О, и он был покрыт неприятными ожогами. Это было отвратительно.
Я прочистил горло. — Да, это благодаря мне.
Энди смеется. — Это совсем не удивительно.
— О! А еще мы упали в яму со змеями, — с содроганием вклинивается Джекс. — Эти твари были хуже, чем само Испытание.
Энди фыркает. — Да, я удивлена, что все прибывающие в Шепоте не слышали, как Джекс кричал, словно маленькая девочка.
На это Джекс просто пожимает плечами, не утруждая себя отрицанием. — А потом мы нашли Эйса. Вдвоем нам не составило большого труда одолеть его и украсть его ремешок. — Джекс почесал голову, обдумывая что-то. — Особенно потому, что он очень сильно хромал.
Даже в наступающей темноте я вижу вспышку ухмылки Пэйдин. — А это благодаря мне.
Мы с Пэйдин быстро рассказываем им обоим о том, что нам пришлось пережить за последнюю неделю, хотя она старательно избегает более интимных подробностей нашего совместного времяпрепровождения.
— Значит, Сэйди умерла? — спрашивает Энди, причем вопрос прозвучал скорее как утверждение.
— Да, — отвечаю я просто. — Да.
Мы еще долго разговариваем, продолжая двигаться к опушке леса. В конце концов мы замолкаем, и единственным звуком становится пение птиц над нами и хруст листьев и веток под нами.
Как только небо начинает светлеть, я вижу проем. Свобода зевает в сотнях ярдов от нас, деревья редеют, и край Шепота приближается. Мы ускоряем шаг, всем нам не терпится поскорее покинуть это место, а солнце мчится за нами, стремясь к горизонту, пока мы направляемся к свободе.
Между деревьями виднеется масса тел. Менее чем в миле от опушки леса на широком поле собрались сотни людей, терпеливо ожидающих зрелища.
Зрители.
Мы все молчим, когда, наконец, подходим к границе леса. Солнце замедлило свой ход, не решаясь подняться. Значит, Испытание еще не закончено. Я смотрю на море людей, все они направлены в нашу сторону. Хотя их силы недосягаемы для меня, я ощущаю вокруг нас тяжесть прицелов, готовящихся задокументировать финал.
На периферии мелькает движение. Мы все поворачиваемся в его сторону, лук Пэйдин уже натянут и нацелен на фигуру, выходящую из-за деревьев на открытое поле с другой стороны.
Спутанные сиреневые волосы рассыпаются по лицу Блэр, ее губы кривятся в усмешке, глядя на нас. Ее холодный взгляд устремлен на Пэйдин: — Разве ты не знаешь, что союзы портят все удовольствие?
Пэйдин вздыхает. — Я бы сказала, что рада видеть, что ты еще жива, но, видимо, я ужасная лгунья, так что зачем стараться.
Мой рот дергается в улыбке от ее слов, когда Брэкстон выходит из-за деревьев. Его глаза мелькают между нами, он выглядит решительным и отчаянно хочет заполучить ремешок до того, как закончится Испытание.
Поэтому его решение — начать заряжать Блэр.
Я отвожу от него взгляд, когда слышу, как позади нас хрустнула ветка. Я поворачиваюсь и смотрю только на хрустящий воздух. И тут Джекс перевернулся на спину от неожиданного и невидимого удара. — Ой, — хрипит он.
Пришла Гера.
Энди обращается в свою волчью форму, принюхивается к воздуху в поисках Геры и внезапно бросается в ее сторону.
Я кручу головой по сторонам в поисках.
Остался только один Элитный.
И тут я вижу его. Он стоит дальше всех от нас, скрестив руки на груди, и с самодовольной ухмылкой наблюдает за разворачивающимся перед ним хаосом. Глаза Эйса встречаются с моими. Его ухмылка растет.
Нашел свою цель.
Вокруг меня — сплошное пятно крови и тел. Пэйдин и Энди отбиваются от Брэкстона и Блэр, а Джекс и Гера исчезают и танцуют вокруг друг друга, нанося сильные удары, а затем исчезают.
Таким образом, Эйс остается полностью на мне.
Я почти не обращаю внимания на окружающее меня насилие, принимая на себя силу Геры и исчезая в хаосе. Только когда я оказываюсь прямо перед ним, чтобы он мог видеть мое лицо, я с тошнотворным хрустом впечатываю кулак ему в нос. Он отшатывается назад, сжимая сломанную кость, и его глаза устремляются на меня.
А потом я вдруг ничего не вижу. Толстая каменная стена окружает меня, и все же что-то пронзает мой бок. Резкая боль только обостряет мои чувства, напоминая, что это всего лишь иллюзия, хотя боль в боку не дает покоя. Я делаю шаг сквозь стену, и она исчезает в клубах дыма, открывая взору Эйса, сжимающего в окровавленной руке копье.
То самое копье, которое чуть не убило Пэйдин.
Я моргаю позади него, переняв способность Джекса, и вбиваю колено в его спину. Затем я метаюсь вокруг него, нанося сильные удары без колебаний. Я играю с ним. Я мог бы быстро закончить этот бой, но я не буду отрицать, что я монстр, который хочет сначала немного поразвлечься с ним.
Послав удар ему в челюсть, он вдруг размножается на моих глазах. Десятки Эйсов окружают меня, все двигаются и смешиваются друг с другом, оставляя меня гадать, куда убежал настоящий.
Я перебираю имеющиеся в моем распоряжении силы, те, что пляшут под моей кожей, и те, что окружают меня. Сила Теле Блэр бурлит в моих венах, умоляя использовать ее.
Это может быть весело.
Осталось только найти настоящего...
Боль охватывает мою ногу, когда в нее вонзается наконечник его копья. Я стискиваю зубы и поворачиваюсь к нему. — Вот ты где. — Я улыбаюсь, поднимая его с земли только силой мысли.
Он задыхается, когда я сдавливаю его горло, его ноги болтаются на высоте двух футов от земли. Его рот двигается, издавая странные звуки, когда он пытается набрать воздух в свои кричащие легкие.
Я все еще улыбаюсь. — Что это было? Я не совсем тебя слышу. — Его дубликаты исчезают в дыму рядом со мной, и крики сражающихся вокруг нас стихают, когда я сосредотачиваюсь на нем. Сосредотачиваюсь на его жизни, которую я держу в своих руках, в своем сознании.
Но крик боли, который я слышу следом,принадлежит не ему.
Я знаю этот голос. Я слышал этот звук и тихо надеялся, что больше никогда не услышу. Я бросаю взгляд на обмякшее тело, лежащее так близко от меня, серебристые волосы прилипли к ее испуганному лицу, слезы катятся по ее блеклым веснушкам. Кровь хлещет из рваной раны под ребрами, и из нее вырывается придушенный всхлип.
— Кай... помоги мне. — Шепот Пэйдин так тих, что она находится на расстоянии одного вздоха от смерти. Кровь покрывает ее руки, волосы, тело, окрашивая его в отвратительный красный цвет. — Кай, мне больно! — Она выкрикивает эти слова в агонии, ее тело сотрясают рыдания и спазмы боли.
Я и не заметил, как вырвался из рук Эйса, не понял, что позволил ему упасть на землю, пока он не оказался на мне, выбив дыхание из легких. Наконечник его копья впился мне в горло, его ноги прижали мои руки. И тут снова эта самодовольная улыбка, как будто он не задыхался мгновение назад.
— А я-то думал, что ты сильный. Принц, который не позволяет своим эмоциям мешать. — Он улыбается, глядя, как острый наконечник копья пронзает мою кожу, втягивая горячую кровь. — Но посмотри на себя, — снисходительно усмехается он, — забота о ней сделала тебя слабым.
Он уже собирается провести лезвием по моему горлу...
— Кай!
Голос Джекса застает нас обоих врасплох, и я поворачиваю голову в сторону как раз вовремя, чтобы увидеть, как он пускает в мою сторону единственную стрелу. Это все, что мне нужно. Я ловлю стрелу за древко и одним движением погружаю ее в самое близкое и открытое место плоти Эйса, одновременно отталкивая от себя стержень копья.
Он вскрикивает, когда стрела вонзается в мягкую плоть его плеча. Его хватка ослабевает, и я отбрасываю его, пошатываясь, встаю на ноги, из пореза на шее сочится кровь. Я поворачиваюсь и вижу, что Эйс внезапно оказался позади меня, справа, слева. Я снова окружен.
— Сюда, — зовет один из Эйсов, и я кручусь, выхватывая из кармана забытую метательную звезду. Дубликаты Эйса то исчезают, то появляются вновь, пока я бесцельно ищу настоящего. — За тобой, — насмехается он, и я разворачиваюсь, гнев закипает в моей крови. — Знаешь, что я сделаю после того, как убью тебя? — спрашивает один из них, а другой громко шепчет: — Я сделаю то же самое с Пэйдин. — Затем другой Эйс отвечает: — Как жаль. Я буду скучать по тому, чтобы смотреть на нее.
Я собираюсь убить его. Сейчас. Больше никаких игр. Больше никаких забав. Я заканчиваю с этим.
Внезапно несколько Эйсов исчезают, остается только один.
И я без колебаний поднимаю свою метательную звезду и посылаю ее по воздуху в его сердце.
Я вижу, как расширяются его глаза, когда лезвие вонзается в центр его груди, глубоко погружаясь в плоть. Он отшатывается назад, задыхаясь, глядя на смертельную рану. На моих губах появляется извращенная улыбка.
Я получу удовольствие, наблюдая за его смертью.
Я не спеша подхожу к нему и смотрю, как он падает на колени. Теперь я стою над ним и смотрю в его блестящие глаза, в которых блестят слезы.
Моя улыбка исчезает.
Это не его глаза.
Нет, глаза, смотрящие на меня, теплые и большие, глубокого коричневого цвета, как растопленный шоколад. Сладкие, как у мальчика, которому принадлежат эти глаза.
Я падаю на колени.
Впервые за много лет я испытываю настоящий, жуткий ужас.
Иллюзия разлетается от легкого ветерка, поднимая в утреннее небо клубы дыма.
Оставив после себя окровавленного мальчика.
Моего проклятого брата.
Джекса.
Глава 32
Кай
— Нет! — Слово вырывается из моего горла, когда неверие и отвращение цепляются за меня, угрожая разорвать в клочья.
Джекс не произносит ни звука, его глаза широко раскрыты и смотрят на меня. Беззвучные слезы стекают по его щекам, цепляясь за густые ресницы, обрамляющие большие карие глаза. Он смотрит на меня, с ужасом наблюдая за тем, как он начинает опрокидываться назад на колени, не в силах удержаться от падения в последние мгновения своей жизни.
Это не он. Это должен был быть не он. Никогда.
Я хватаюсь за его плечо и затылок, осторожно опускаю его на землю сквозь мутное зрение. Я протираю глаза, пытаясь привести себя в порядок, и осматриваю рану. Метательная звезда глубоко вонзилась в его грудь, из нее сочится кровь. Темная, густая кровь, которая не останавливается, не замедляется. Такая кровь сопровождает прощание.
Я сделал это с ним. Он умрет из-за меня. Потому что я чудовище.
Я физически трясу головой, пытаясь очистить ее от ужасных мыслей, и вместо этого сосредотачиваюсь на ужасающей сцене передо мной. — Эй, посмотри на меня, Джекс, хорошо, приятель? — Мой голос тихий, дрожащий, но, тем не менее, его глаза находят мои. Я вижу, что рана уже высасывает из него жизнь, его глаза расфокусированы, дыхание поверхностное.
— С тобой все будет в порядке, хорошо?
Его глаза закрываются, и я глажу его по щеке, заставляя посмотреть на меня, не отрываться от меня.
— Ты слышишь меня? С тобой все будет хорошо.
На глаза наворачиваются слезы, ощущение чужое, я яростно моргаю.
— Я все исправлю.
Мой голос срывается, я ломаюсь.
Мой младший брат.
Звуки сражающихся вокруг нас элит внезапно вновь обретают четкость, я слышу лязг оружия и крики боли. Все возвращается. Я вспоминаю, почему я здесь, что происходит вокруг меня и кто на самом деле сделал это с Джексом.
Рядом раздается холодный, леденящий душу смех. Его смех. Я кручу головой по сторонам, осматривая поле в поисках хоть какого-нибудь признака ублюдка, которого я заставлю пролить кровь и жестоко умереть за это. Но его нигде нет. Я снова слышу его смех, всего в нескольких шагах от себя.
Ничего. Никого нет.
И тут меня осеняет.
Он наложил на себя иллюзию.
Этот ублюдок приспособился к нашему окружению, окутав свое тело иллюзией, благодаря которой я вообще ничего не вижу, а Джекс играет свою роль. Если бы не мой умирающий брат подо мной, я бы прочесал каждый дюйм этого поля, пока не нашел бы Эйса. А потом я бы разорвал его на куски. Медленно.
Джекс слабо хрипит, его глаза закрываются. Мой взгляд устремлен на его рану. Если он не попадет к Целителю, то умрет. И это будет моя вина. Сердце колотится о грудную клетку, голова кружится. Среди нас нет Целителей, у которых я мог бы черпать силу.
Голова Джекса откидывается в сторону с тихим стоном.
Мой младший брат. Мой младший брат. Мой младший брат.
Я поднимаю взгляд на небо и вижу, как солнце заглядывает мне в спину. Оно уже почти полностью поднялось над горизонтом, и когда оно поднимется, мы будем свободны от этого Испытания. Мой взгляд падает на толпу людей, находящуюся менее чем в миле от хаоса вокруг меня.
В этой толпе будет Целитель.
Я вытираю слезы, которые не помню, как пролил, и притягиваю Джекса к себе. И в следующее мгновение я встаю и бегу к толпе людей. Джекс уже почти не дышит. Возможно, он без сознания, я не уверен, но я бегу изо всех сил к его спасению.
Я запускаю способность Брэкстона Брауни в свои мышцы, отчего Джекс становится значительно легче в моих руках и я могу бежать быстрее. Мне не нужно добежать до толпы, достаточно приблизиться, чтобы ухватиться за силу Целителя и использовать ее для его спасения.
— Джекс! — кричу я ему. Он едва шевелится. — Джекс, потерпи еще немного! — Я задыхаюсь, боясь опоздать. Но толпа людей становится все ближе, и я вижу, как они показывают пальцами и кричат, глядя, как я мчусь прямо на них.
И тут я начинаю чувствовать это — покалывание, распространяющееся по мне, по моим костям, по моим венам. Оно перерастает в гул, а затем в рев и прилив сил. В моем распоряжении так много способностей, предоставленных толпой, все еще находящейся в десятках ярдов от меня. Я чувствую себя ошеломленным, отыскивая в нахлынувшей на меня волне силы способность Целителя.
Вот она.
Я сосредотачиваюсь на ней, оттачиваю ее и отключаю все остальные способности, пытающиеся вырваться на поверхность. Положив Джекса на землю, я опускаюсь на колени рядом с ним. Не обращая внимания на то, что я не вижу, как поднимается его грудь, я хватаюсь за часть метательной звезды, все еще выглядывающую из его груди, и мне нужно вытащить ее, прежде чем я смогу его вылечить.
— Если ты меня слышишь, Джекс, сейчас будет чертовски больно. Извини.
А потом я дергаю. Она вырывается из его кожи с противным звуком.
Он даже не шелохнулся.
Я игнорирую ужас, скопившийся в моем нутре, и кладу руки на открытую рану. Я позволяю силе Целителя просочиться в его тело, в рану, и начинаю зашивать и скреплять кожу. Я вспоминаю, как учился лечить каждую рану, нанесенную мне отцом в детстве, и вливаю эту силу в мальчика, лежащего подо мной.
Кровь останавливается. Кожа снова срастается. Остается только большой розовый шрам, украшающий центр его груди.
Но он не двигается. — Джекс?
Я легонько глажу его по щеке. Ничего. Затем энергично трясу его. Ничего. Теперь я кричу. — Джекс! — Мой голос срывается, когда он лежит безжизненно. Мои пальцы судорожно ищут пульс. — Нет, нет, нет, нет, нет...
Младший брат. Младший брат. Мой младший...
Его глаза распахиваются, и он глотает воздух.
Я наполовину смеюсь, наполовину всхлипываю, глядя, как он моргает, и его рука летит к гладкой коже, где когда-то была моя метательная звезда. Он оглядывается по сторонам, и его карие глаза останавливаются на мне. Он слабо ухмыляется, его голос хриплый, но в нем звучит юмор. — Ты снова собираешься попытаться убить меня?
Я криво усмехаюсь и провожу рукой по лицу, вытирая выступившие на нем слезы. — Я не собираюсь этого делать, дружище. — А потом я притягиваю его к себе и обнимаю, ероша рукой его волосы.
Звук бьющих барабанов застает нас обоих врасплох, и мы поворачиваемся к толпе неподалеку от нас. Они ликуют, аплодируют, топают ногами в знак празднования.
Солнце уже поднялось над горизонтом.
Первое Испытание завершено.
Глава 33
Пэйдин
Тысячи глаз приковывают меня к неудобному сиденью, на котором я вынуждена сидеть. Чаша до отказа забита гудящими илийцами, все кипят от возбуждения. Последние зрители заняли свои места на скамьях стадиона, окружающего нас, и теперь с ожиданием смотрят вниз, в Яму под собой.
Прошло три дня.
Три дня с момента финальной схватки на краю Шепота.
А нас осталось всего семеро.
Я слышу топот нетерпеливых ног, доносящийся из толпы вокруг нас, и мое сердце замирает от этого звука. Вдруг я снова оказываюсь на той поляне, и топот ног превращается в стук барабанов, возвещающий об окончании Испытания.
Но никто не остановился.
Барабаны ничего не значили для нас. Мы все еще были в глотке друг у друга. Если бы не помощь Энди, Блэр разорвала бы меня на части и разбросала все, что от меня осталось, по полю, чтобы птицы могли полакомиться. Но то, что она не убила меня, не означает, что она не оставила на мне свой след. Точнее, несколько. Следы и изуродованную плоть, которую Целителям было чертовски трудно сшить обратно.
Казалось, никто из нас не видел восходящего солнца и не слышал звуков барабанов. Мы были охвачены жаждой, отказываясь просто сложить оружие и сдаться друг другу. Флэши добрались до нас первыми, петляя вокруг и между нами. Затем подоспели Брауни, силой оттаскивая нас друг от друга. Меня грубо оторвали от Блэр после того, как мне наконец удалось прижать ее к себе, и перекинули через плечо крепкого мужчины, после чего понесли сквозь толпу зевак. Но я была не одна такая. Всех окружающих меня соперников оттаскивали в отдельные вагоны, чтобы они остыли.
Нетрудно было догадаться, почему король хотел прервать бой и отсечь нас, пока мы не успели нанести еще какой-нибудь вред. Поскольку драться с другими участниками вне Испытания запрещено, то, подавив наш гнев, можно добиться того, что остальные Испытания будут еще интереснее. И еще более кровавыми.
Меня резко возвращает в реальность, я вспоминаю жесткий стул, на котором сижу, жесткое платье, облегающее мое тело, и таких же жестких участников рядом со мной. Я двигаюсь в кресле, моя рука задевает жесткую руку принца, с которым я не разговаривала уже несколько дней.
Я провожу рукой под ребром, где почти ощущаю зазубренный шрам, подаренный мне тем самым мальчиком, который чуть не стал причиной смерти Джекса. Я украдкой бросаю взгляд на Кая, стоящего рядом со мной, спокойного и собранного, как всегда, несмотря на случившееся. Или так кажется. Я научилась хорошо различать трещины в его масках, разбирать его фасад.
Я вдруг понимаю, что Тила обращается к толпе, возбужденно жестикулируя. Мне неинтересно слушать, что она говорит, но толпа внимает ей. Им нравится это, эти Испытания. Меня тошнит от этого.
— ...А теперь то, чего вы все так долго ждали! — Я наконец-то решаю обратить внимание на слова Тилы, которые она усиливает по всей арене. — Как вы все знаете, в этом году Испытания Чистки будут... уникальными. — Она жестом указывает на Кая, ясно давая понять, что именно он является причиной этого. Еще одно Испытание для их будущего Энфорсера.
Она продолжает, сверкнув ослепительно белыми зубами. — И поэтому первое Испытание проходило за пределами Чаши, без зрителей. — Толпа ропщет, явно недовольная тем, что не смогла стать свидетелем насилия. — Но не волнуйтесь, жители Ильи! — восторженно восклицает Тила, — Вы все равно сможете посмотреть самые яркие моменты, но без всего этого скучного. — Она смеется, и толпа присоединяется к ней, гудя по стадиону.
— Итак, перед вами первое Испытание в шестых по счету Испытаниях Чистки! — Аудитория восторженно ревет, а затем замолкает, когда мы все поворачиваемся на своих местах, чтобы увидеть огромный экран в дальнем конце овальной арены. Записи оживают, фрагменты каждого из нас представлены шеренгой Зрений, стоящих под ними.
Я наблюдаю, как я и все остальные просыпаются в лесу, замешательство и беспокойство написаны на лицах каждого из нас, когда мы читаем оставленную для нас записку. Я наблюдаю за схваткой Блэр с Энди, прежде чем сцена переходит к Гере, тонущей в зыбучих песках, в которые она попала глубоко в лесу. Она кричит, умоляюще глядя на нас — нет, на Зрение, стоящее в стороне.
Она исчезает с экрана, и я вдруг смотрю на Кая. Но он не один. Он дерётся с Брэкстоном у костра, обмениваясь ударами в тусклом свете, прежде чем сжечь друг друга пламенем.
Толпа ликует и затихает, хлопает и топает, наблюдая за Испытанием, как будто она там была. Я молчу, не шевелясь, облокотившись на спинку кресла, как и мои противники рядом со мной. Мы смотрим, как мы сами боремся за выживание.
Вдруг перед глазами мелькает мое собственное лицо. И тогда я снова наблюдаю ужасы этих иллюзий. Мертвое тело Китта, безжизненно плавающее в бассейне. Маленькие голодные девочки, умоляющие о помощи — я сама умоляющая о помощи. Я вижу ужас на своем лице, вижу, как я падаю на землю.
Сидящее рядом со мной тело сдвигается, и мой взгляд медленно перемещается к нему. Не обращая внимания на стиснутую челюсть и напряженные брови, я впиваюсь взглядом в Кая. Я сосредоточилась на его холодных глазах. Я никогда не видела такого ледяного, но в то же время полного огня взгляда. Взгляд его глаз леденящий, и я дрожу. Его взгляд похож на сосульки. Красивый, но острый. Холодный, но смертоносный. Пленительный, но режущий.
Он не сводит с меня взгляда, и я сглатываю. Потом он что-то говорит, хотя его рот не открывается. Я поворачиваю голову к экрану и вижу, как я напрягаюсь, чтобы удержать лук в поднятом положении из-за боли в ране. Я вижу, как Кай бросается ко мне, когда я падаю на землю. Наблюдаю, как что-то похожее на беспокойство проступает на его лице, когда он пытается привести меня в сознание. Пытается сохранить мне жизнь.
Я снова бросаю на него взгляд, но он сосредоточен на экране, не потрудившись ответить мне тем же. Я и не подозревала, что он может так смотреть на меня. Смотреть на меня так, как будто ему не все равно. Меня это одновременно расстраивает и пугает, но я не могу оторвать взгляд от сцены, разыгрывающейся передо мной, от сцены, разыгрывающейся перед всей толпой.
Я и не подозревала, как часто за нами наблюдают Зрения, и мое лицо стало горячим от того, что большая часть моего разговора с Каем, пока он накладывал мне швы, была передана на всеобщее обозрение. И толпе это нравится. Клянусь, я слышу коллективный вздох каждый раз, когда Кай прикасается ко мне или произносит мое имя, сопровождаемый ропотом ревности по этой самой причине.
Я наблюдаю, как Джекс перебегает от дерева к дереву, а затем Энди и он вместе кричат, когда десятки змей окружают их. Я наблюдаю, как Гера натыкается на Блэр, прежде чем завязывается беспорядочная драка, в которой последняя в основном кричит от разочарования, потому что не может найти своего невидимого противника.
Мы с Каем снова вернулись, и на этот раз я лечу его раны. Толпа гудит, наклоняясь, чтобы услышать наши подколки. Я бросаю взгляд на сидящего рядом парня, который не удосуживается посмотреть в мою сторону, хотя уголок его губ дергается, давая понять, что его это забавляет.
На экране мелькают изображения каждого из противников за эти дни: они сражаются друг с другом, одновременно борясь с опасностями, населяющими Шепот. Мы с Каем вернулись слишком рано, и...
О, Чума, нет.
К счастью, Зрение застал только самый конец нашего танца, пока Сэйди не прервала его, но и этого достаточно, чтобы толпа закричала от восторга. Не могу сказать, что я их виню. Слишком много кровопролития может наскучить, а тут такой неожиданный поворот. Их будущий Энфорсер устраивает им настоящее шоу.
Я смотрю на Кая, который, к моему раздражению, теперь ухмыляется. Я говорю тихим и очень взволнованным голосом: — Почему ты не сказал мне, что поблизости есть Зрение?
Его глаза наконец-то переходят на мои, заставляя мое сердце биться о грудную клетку.
Глупый, глупый орган.
Он наклоняется так близко, что его губы касаются раковины моего уха. — Я немного отвлекся.
Я заставляю свой колотящийся пульс замедлиться и отвожу взгляд от его глаз, возвращаясь к экрану, на котором Я наблюдаю, как сражаюсь с Сэйди.
А потом снова наблюдаю, как она умирает.
Похоже, что Зрение не успело засечь, как Кай хоронит ее, хотя отчасти я думаю, не было ли это сделано намеренно. Король, скорее всего, счел бы подобную порядочность слабостью, недостатком созданного им Энфорсера. Значит, королевство никогда не увидит той капли доброты, которую проявил Кай. Похоже, этот секрет принадлежит только нам двоим.
По толпе пробегает движение: зрители вокруг нас сжимают вместе указательный и средний пальцы, над их сердцами нависает символ. Бриллиант. Образ силы, власти и чести Ильи.
Они отдают дань памяти павшим.
Участники рядом со мной делают то же самое, и толпа молчит, абсолютно неподвижная, пока финальный бой на краю Шепота не озаряет экран.
Кровь. Так много крови. На сцене царит полный хаос, и я не знаю, куда смотреть и на ком сосредоточиться. Ракурс переключается между различными прицелами, документирующими бой, фокусируясь на разных Элитных. Я наблюдаю, как каждый из нас сражается друг с другом, жаждая крови и этих чертовых ремешков.
Затем я наконец-то узнаю, как умерла Гера.
Я знала, что она не вышла из Испытания живой, но не знала, почему. Зрение фокусируется на Брэкстоне, кровь течет из ножевой раны, невидимый нож многократно пронзает его кожу, а он ревет от гнева и страдания.
Гера ударяет его ножом в бок, и он вскрикивает, вслепую пытаясь схватить невидимое оружие. Его пальцы обхватывают рукоять, и он выхватывает его, переворачивает и наносит дикий удар перед собой.
Я слышу тошнотворный звук стали, погружающейся в кожу и кости, и тут же перед ним мелькает Гера с клинком, вонзившимся в ее маленькую грудь. Она смотрит на него, по ее лицу текут слезы, а затем она падает на землю.
Треугольники прижимаются к сердцам за погибшую девушку, а на экране мелькают кадры финального боя. Я едва успеваю заметить, как Кай бежит к толпе с умирающим на руках Джексом, как сцена обрывается на последнем кадре Элитных, залитых кровью и жаждущих кровопролития. Затем экран темнеет, и толпа затихает на мгновение, прежде чем разразиться аплодисментами.
Я едва слышу, как Тила обращается к ликующим зрителям, благодаря их за то, что они присоединились к нам, чтобы посмотреть первое Испытание. — О, и не забудьте! — практически визжит она. — Ваш голос важнее, чем вы думаете. Честь для вашего королевства, честь для вашей семьи и честь для вас самих.
Толпа вместе с ней произносит этот девиз, и затем они могут расходиться. Я наблюдаю, как сотни людей пробираются между рядами скамеек и по широким туннелям, ведущим к выходу из Чаши. Они бросают свои голоса в огромные стеклянные чаши у выходов, не осознавая, какой властью обладает начертанное ими имя.
Я ненавижу отсутствие контроля над собой и страх, постоянно преследующий меня. Ненавижу чувствовать себя такой беспомощной. Такой бессильной. Такой Обыкновенной. Я участвую в играх, призванных продемонстрировать силу и мощь Элитных — силу, которой не обладаю.
И все же я здесь. Живая.
И с намерением оставаться таковой.
* * *
Кто-то идет за мной.
Я возвращалась в свою комнату после ужина, как вдруг почувствовала, что за мной кто-то идет. Я взвизгнула, рука инстинктивно метнулась к рукояти кинжала. Мои глаза встретились с широкими, испуганными зелеными глазами, и я быстро отвела взгляд. — Спокойно, Пэйдин! — Китт смеется, поднимая обе руки в знак капитуляции. — Что-то ты сегодня нервная.
Я поворачиваюсь на пятках и снова начинаю идти по коридору. — Ну, не подкрадывайся ко мне, и можешь не беспокоиться, что тебя зарежут.
— У меня такое чувство, что ты зарежешь кого-нибудь за меньшее, чем просто подкрасться к тебе. — Я слышу забаву в его голосе, покрывающую его слова.
Намек на улыбку заставляет меня пригнуть голову, чтобы спрятать ее, когда он опускается на ступеньку рядом со мной. Мы направляемся по коридору в сторону моей комнаты, когда крепкая рука хватает меня за запястье, и я втягиваюсь в один из многочисленных коридоров, ответвляющихся влево.
Я открываю рот, чтобы возразить, но даже повернувшись спиной, Китт чувствует это. — Не надо меня пока колоть. Я хочу тебе кое-что показать. — Он усмехается через плечо, ведя меня по лабиринту коридоров.
Я наконец-то научилась ориентироваться в главных коридорах, но когда дело доходит до десятков маленьких коридорчиков, разбросанных по всему замку, я совершенно теряюсь. Китт легко ориентируется в них, сворачивая в разные коридоры и проходя мимо других секций и комнат огромного замка, которые я даже не видела. Я уверена, что он мог бы найти дорогу во дворец вслепую — это умение приходит только с годами, когда он вырастает в этом лабиринте, который называет своим домом.
Золотистые солнечные лучи согревают мое лицо, когда Китт открывает большую деревянную дверь в конце коридора и кивает Имперцам, охраняющим ее, прежде чем мы выходим в приятный вечер. У меня перехватывает дыхание. Меня окружает цвет, жизнь. Перед нами широкая каменистая дорожка, от которой ответвляются несколько других, окруженных сотнями цветов.
Сады.
Это красиво, захватывает дух. Живя в трущобах, в окружении унылых переулков и тусклых цветов, я почти забыла, каким ярким может быть мир. Везде, где нет булыжника, растут цветы и растения всех видов и расцветок. Среди бледно-желтых и лавандовых цветов выделяются пятна фуксии и королевского синего. В саду стоят статуи, за некоторые из них цепляются темные лианы.
Это самый аккуратный хаос, который я когда-либо видела: ряды цветов теснятся вокруг дорожек, создавая перила из цветений и листвы. Каждая из каменных дорожек петляет по большому кругу, образуя несколько колец вокруг массивного фонтана в самом центре сада.
Я никогда не видела ничего столь яркого, столь живого, и мне приходится быстро моргать, почти ослепнув от нахлынувших на меня красок. В промежутках между морганиями я вижу, как Китт с любопытством и удовлетворением наблюдает за мной.
Он прочищает горло и делает шаг на тропу, ведя меня за собой. — Я обещал, что когда-нибудь покажу тебе сады.
Я смотрю на цветы, пока мы медленно идем по тропинке. Китт охотно заполняет тишину, рассказывая мне о приключениях Кая и его друзей в этом самом саду, указывая на статуи, которые они опрокинули, или на фонтан, в котором они не удержались и искупались. Несмотря на все усилия, я фыркаю от его рассказов и зажимаю рот рукой, чтобы подавить звук.
Я резко останавливаюсь, бросая осторожность на ветер, когда любопытство берет верх. — Зачем? Зачем это делать?
— Что именно? — Он пытается не смеяться надо мной, а я пытаюсь не ударить его именно по этой причине.
— Вытаскивать меня сюда. Рассказывать мне личные вещи и... — Я спотыкаюсь на словах от разочарования.
Я осмеливаюсь взглянуть в эти зеленые глаза, которые так гармонируют с листвой вокруг нас, когда он медленно говорит: — С тем... будущим, которое у меня есть, мне трудно встречаться с людьми. Действительно встречаться с людьми. Узнать их. Большинство людей там, — он указал на каменную стену замка, — чего-то хотят. И они говорят все, что, по их мнению, я хочу услышать, чтобы получить это. Но ты...
Мой сухой смешок прерывает его. — Но я склонна говорить то, что, скорее всего, говорить не следует.
— А мне, как правило, нравится это слышать, — мягко говорит он.
Мои глаза блуждают по цветам, вместо того чтобы встретиться с его взглядом. — Тогда я буду иметь это в виду, когда в следующий раз захочу отчитать тебя.
Я прикусываю язык, как только слова срываются с губ. Я могу говорить Каю все, что угодно, но это будущий король. Если я хочу сохранить свою голову, мне придется научиться держать язык за зубами.
Но парень рядом со мной только смеется, с каждой секундой становясь все менее царственным. — Хорошо, — усмехается он, — потому что мне есть о чем спросить, и я не жду от тебя ничего, кроме жестокой честности.
Я сглатываю.
Во мне нет ничего честного.
— Испытание... — медленно произносит он. — Твои мысли?
Я подавилась своей насмешкой. Такого вопроса я точно не ожидала. — Мои мысли? Ты имеешь в виду, кроме очевидных?
Он прекращает идти и делает шаг ко мне, сокращая небольшое расстояние между нами. — И что же это за очевидность?
Я прижимаю глаза к верхней пуговице его рубашки, чтобы не смотреть в глаза его отцу. — Что эти Испытания — извращенный способ отметить трагедию.
И вот опять я слишком поздно прикусила язык. Но есть что-то в этом принце, что делает меня безрассудной, заставляет меня сказать ему, что именно не так со всем тем, во что он верит.
— Трагедия, — повторяет он, его голос ровный. — Ты имеешь в виду Чистку.
— Да, Чистку, — вздыхаю я. — Изгнание тысяч людей и следующие за этим непрерывные убийства. — Я практически изрыгаю слова измены, но, похоже, не могу остановиться, раз уж начала. — Это твои люди, Китт. Невинные люди, которых и сегодня убивают из-за того, над чем они не властны.
Он смотрит на меня, а я смотрю на его воротник, избегая его взгляда. — Чистка должна была быть проведена, Пэйдин. Ты знаешь это.
Его голос мягкий, а мой — совсем нет. — Почему, потому что Обыкновенные больны? Предположительно, ослабляют Элитных? И это при том, что они десятилетиями жили рядом с Элитными?
Он моргает. — Ты думаешь, они не больны?
Я играю в очень опасную игру.
Я зажимаю рот, понимая, что сказала слишком много. Ответить на этот вопрос правдиво — риск, на который даже я не готова пойти, поэтому я делаю вдох, прежде чем поспешно сменить тему. — Я просто думаю, что тебе, как будущему королю, нужно подумать о многих вещах.
Я не смотрю на него, но чувствую на себе его взгляд. — И ты собираешься просветить меня об этих вещах? Просветить меня о моем собственном королевстве?
Играть роль. Играть роль. Играть...
Я горько смеюсь. — Не будь ослом и не притворяйся, что знаешь свое королевство! Ты видел трущобы? Видел сегрегацию, голодающих граждан? Твоих голодающих граждан.
Вот тебе и роль.
Я вскидываю руки вверх, качая головой на клумбах. — Ты бы хоть послушал меня, если бы я попыталась просветить тебя, сказать, чтобы ты изменился? Он стоит, молчит и не двигается. Тогда я спрашиваю снова, с настойчивостью в голосе. — Ну? Ты будешь меня слушать?
Его руки внезапно обхватывают мое лицо и направляют его к нему, а я борюсь с желанием вздрогнуть. — Если я тебя выслушаю, ты посмотришь на меня?
У меня дыхание перехватывает в горле.
— Посмотри на меня, Пэйдин. Пожалуйста.
И эта мягкость, эта мольба в его голосе заставляет меня перевести дыхание и на мгновение закрыть глаза. Когда я наконец открываю их, то вижу, как в его зеленом взгляде столько сострадания и заботы. И впервые я позволяю себе изучить эти глаза. Потому что никогда еще они не были так не похожи на королевские. Теплота в них омывает меня, переполняет.
— Все это время, — тихо говорит он, — я искал взгляда, который ты не дала бы мне, ждал, когда ты захочешь посмотреть мне в глаза. — Он делает паузу, чтобы перевести дыхание. — Почему ты избегаешь моего взгляда, избегаешь меня?
Итак, очевидно, что я плохо справляюсь с ролью.
— Ты... — Я сглатываю. — Ты напомнил мне кое-кого из моего... прошлого. Но чем больше я тебя узнаю, тем более разными кажетесь вы оба.
Я некоторое время изучаю его, удивляясь своей честности. Король и его наследник могут быть похожи, но в этот момент они никогда не казались менее похожими.
Он мягко улыбается мне. — Значит ли это, что ты начнешь смотреть мне в глаза?
— Только если ты начнешь меня слушать, — отвечаю я с небольшой улыбкой.
— Договорились, — просто говорит он, и мы снова начинаем медленно идти по тропинке. — У меня к тебе еще один вопрос.
Я почти смеюсь. — А у меня, скорее всего, есть для тебя ответ.
Он улыбается, но затем его лицо становится серьезным, и он закладывает руки за спину, пока мы идем. — На Испытании Эйс заставил тебя... увидеть меня. И при виде моей смерти ты показалась... — Он качает головой, подыскивая подходящее слово. Я вспоминаю, как он наблюдал за этой сценой на экране в Чаше, видел выражение моего лица, когда я увидела его, слышал крик, вырвавшийся из моего горла.
— Расстроенной? — слабо говорю я. — Даже в ужасе? — В кои-то веки я смотрю на него, пока он не встречает мой взгляд. — Когда я увидела тебя мертвым, я, наверное, вдруг увидела, что весь потенциал, которым ты обладаешь, умер вместе с тобой. Весь потенциал, чтобы стать лучшим королем для Ильи, чтобы что-то изменить, чтобы править так, как надо, а не так, как тебе говорят.
Мы наконец-то добрались до центра сада, где остановились возле фонтана. Теперь, когда я наконец-то соизволила посмотреть на него, глаза Китта, кажется, не хотят покидать мои. — Спасибо, — говорит он с улыбкой. — Я знаю, что всегда могу рассчитывать на твою жестокую честность. Ты первый настоящий человек, которого я имею удовольствие знать за последнее время.
Я почти смеюсь над этим.
Если бы он только знал. Я — лгунья и обманщица, использовавшая его в качестве своего партнера, чтобы привлечь внимание людей. Я стою перед ним как Обыкновенная, которую он убил бы, если бы только знал правду, и я умру от руки его будущего Энфорсера, к которому я слишком упряма, чтобы признать свое влечение. И в конце концов не имело бы значения, насколько настоящей он меня считал.
Но я одариваю его, как надеюсь, милой улыбкой, а затем поворачиваюсь лицом к прекрасному фонтану, который настолько велик, что я теперь понимаю, почему принцы не могли побороть желание искупаться в нем. Я перегибаюсь через край, вглядываясь в хрустальную воду, отражающую мое лицо.
Шиллинги.
Их должны были быть сотни, просто случайно лежащие на дне бассейна. Я вспоминаю, как чувствовала себя в первый вечер здесь, увидев всю эту выброшенную впустую еду. Мне стало плохо. Столько денег лежит без дела. И для чего? Чтобы богачи могли исполнять свои мелкие желания?
Я проглатываю свое отвращение.
Играть роль.
— Ладно, что это? — спрашивает Китт с более чем намеком на юмор.
— Хм? Ничего. — Я делаю паузу и смотрю на него. — Что ты имеешь в виду?
Он глубокомысленно усмехается. — Ты борешься с желанием отчитать меня, не так ли?
Я моргаю, прежде чем пролепетать: — Как ты...?
— Ты делаешь эту штуку, когда морщишь нос, прежде чем начать спорить. Это выдает тебя с головой.
Я открываю рот, но в кои-то веки слова не хотят вырываться. Он улыбается, наблюдая за моими усилиями, прежде чем я, наконец, прочищаю горло и говорю: — Ладно. Причина, по которой я хлюпаю носом, — я бросаю на него раздраженный взгляд, которого, скорее всего, не следовало бы делать, — это все шиллинги.
Когда я больше ничего не говорю, Китт призывает: — Продолжай.
— Ну, такими деньгами можно было бы кормить десятки ильинцев в трущобах неделями, месяцами даже, — говорю я ровным голосом. — И все же они лежат здесь, растрачиваясь на желания людей.
Китт переводит взгляд на фонтан и хмурится. — Ты права. Я позабочусь о том, чтобы их убрали и раздали.
Мое сердце подпрыгивает в груди. — Правда?
Он хмурится и широко ухмыляется. — Мы заключили сделку, помнишь? Ты продолжаешь смотреть на меня, а я продолжаю слушать тебя.
Я чуть не фыркнула, прежде чем повернуться обратно к фонтану. Я напоминаю себе, что эта маленькая победа с шиллингами может ничего не значить. На самом деле, изъятие и распространение их в трущобах может никогда не произойти. Но он слушает, а это уже прогресс. Это потенциал.
Я приближаю свое лицо к поверхности, пытаясь сквозь рябь разглядеть лежащие под ней шиллинги.
— Как ты думаешь, сколько денег лежит...
Мои слова прерывает холодная вода, которая поднимается из бассейна и встречает мое лицо, слегка обдавая меня брызгами. Я выпрямляюсь и, повернувшись, вижу, что Китт смеется, его рука слегка приподнята на боку.
Эта его проклятая Двойственная способность.
— Ты был прав, — говорю я с обманчиво милой улыбкой. — Я зарежу кого-нибудь и за меньшее, чем простое подкрадывание ко мне. Возможно, даже за то, что он брызнет мне в лицо.
Он невинно поднимает руки и хихикает, широкая ухмылка озаряет его загорелое лицо. — Эй, это же ты назвала меня задницей раньше.
У меня открывается рот от осознания того, что я действительно сказала это будущему королю Ильи. Выражение моего лица заставляет его смеяться еще сильнее, и я не задумываясь опускаю руку в воду и тщательно обрызгиваю его.
Это была ошибка. Мне следовало бы знать лучше, чем затевать водный бой с Двойственным, который при желании может меня утопить. После того как Китт закончил тщательно обрызгивать меня, вода капает с моих волос и цепляется за ресницы. А потом я смеюсь, глядя на нас, мокрых, посреди замкового сада.
Я все еще вытираю с лица прилипшие пряди волос, когда говорю: — Это был не очень честный бой.
Глава 34
Пэйдин
В нос ударяет знакомая вонь Лута, и я подавляю позыв к рвоте.
Дом, милый дом.
Длинная широкая улица погружена в тень, очищенная на ночь от купеческих повозок и нищих. Я прохожу мимо кучек бездомных, сгрудившихся в соседних переулках, отходящих от Лута, играющих в азартные игры или использующих свои силы для развлечения.
Уже почти четверть второго ночи, и я, запыхавшись, ускоряю шаг. Потому что сегодня мне нужно куда-то идти, а также отвечать на вопросы.
Сегодня я найду Сопротивление.
Выскользнуть из дворца было несложно, тем более что Ленни не охраняет мою дверь по ночам. Имперцы, запрудившие дворец, тоже не представляли проблемы, поскольку я привыкла красться незаметно. Я прокралась через сад и пошла по дороге у Чаши до самого Лута, поскольку не имела ни малейшего представления о том, как ездить на лошади, и решила, что сегодня не лучшее время, чтобы это выяснить.
Я прохожу мимо переулка, где впервые встретила Кая, и улыбаюсь, вспоминая, как ограбила его вслепую.
Хорошие были времена.
Я отгоняю мысли о нем, не позволяя себе отвлекаться, когда сворачиваю на знакомую улицу. На мою улицу. Ту самую, где стоит маленькая белая хибара. Я сглатываю комок в горле при виде этого дома. Я не возвращалась сюда с тех пор, как сбежала отсюда пять лет назад. Когда он был залит кровью моего отца, а меня душило горе.
Но именно сюда привела меня записка того мальчика, который, как я теперь знаю, является участником Сопротивления. Я вдруг стою перед дверью, тяжело дыша и разглядывая знакомые трещины и вмятины на дереве.
Вот и все.
Я делаю глубокий вдох и дергаю дверь.
Заперто.
Но запертые двери — детская забава для вора. Я достаю отцовский кинжал и с легкостью вскрываю замок, понимая, что он научил меня этому умению именно с этой дверью и именно этим лезвием много лет назад.
Дверь распахивается, скрипит на ржавых петлях, когда я переступаю через нее. Я крепко сжимаю кинжал и с опаской оглядываю свой старый дом. Он выглядит совершенно обычным, совершенно тем же. Старая мебель стоит на том же месте, где я ее оставила, трещины в стенах все еще поднимаются к потолку. Паутина прилипла почти к каждой поверхности дома, и кажется, что здесь давно никого не было.
Возможно, я ошиблась.
— Так, так, так. Смотрите, кого Чума притащила.
Я поднимаю нож, прицеливаюсь и готовлюсь метнуть его в фигуру, стоящую в тени позади меня.
В темноте я вижу теневые очертания рук, поднятых в знак капитуляции. Глаза приспосабливаются к тусклому свету и улавливают вспышку рыжих волос, спадающих на веснушчатый лоб.
— Ленни? — шепчу я, приоткрыв рот. Он делает медленный шаг вперед, и в фокусе оказываются его знакомые карие глаза и ухмылка.
— Единственный и неповторимый. — Его голос звучит так же легко и доброжелательно, как и всегда во дворце. Но это не значит, что я опускаю клинок, все еще поднятый в моей руке. Я растеряна, дезориентирована и нуждаюсь в ответах.
— Что происходит? — спрашиваю я, недоверчиво глядя на него. — Почему ты здесь?
Он что, член Сопротивления? Должно быть, да, но...
— Да, — он смущенно потирает затылок, — мы должны тебе многое рассказать.
Я моргаю. — Мы?
— Да. — Он указывает пальцем на скрипучие половицы под нашими ногами. — Мы.
Я просто смотрю на него, ожидая объяснений, что, черт возьми, происходит, почему, черт возьми, он здесь и с кем, черт возьми, он здесь.
Его взгляд мечется между моим лицом и ножом, все еще готовым вонзиться в его сердце. — И как только ты опустишь нож, я покажу тебе, о чем я говорю. — Он произносит это медленно, словно пытаясь успокоить взбесившееся животное, и я уверена, что выгляжу именно так.
Я медленно опускаю нож и киваю, один раз. Он облегченно выдыхает, его плечи теряют часть напряжения. — Чума, ты действительно иногда пугаешь, ты знаешь об этом? То есть, конечно, я здесь Имперец, но, блин, ты, наверное, можешь надрать мне задницу...
— О, и я могу, если ты не скажешь мне, что происходит, — говорю я, стиснув зубы.
— Так требовательна, — вздыхает Ленни, жестом приглашая меня следовать за ним. — Если подумать, то тебе больше подходит роль королевской особы, чем Имперца, не так ли, принцесса?
Он улыбается через плечо, поворачивая к кабинету. Кабинету моего отца. Комната, где он был убит. Я чувствую, что мои легкие сдавливает, сердце сжимается, когда мы входим в комнату.
Обыкновенную. Совершенно обычную, как и я. Крови нет ни на полу, ни на стуле...
Стуле, на котором он был убит.
Его больше нет. Меня охватывает грусть, когда я обвожу глазами комнату, пытаясь найти кресло, в котором он так любил читать. Я сидела у него в ногах или на коленях, когда он рассказывал мне истории о лучших мирах, о волшебстве, героях и девушках, которым не нужно было скрывать, кто они на самом деле.
Ленни подходит к покосившемуся книжному шкафу в углу комнаты,заваленному книгами, покрытыми пылью и паутиной. Я уже собираюсь спросить, что именно он делает, как вдруг он берется за край книжного шкафа и тянет. Я потрясенно смотрю, как деревянная полка легко сдвигается влево по какому-то рельсу, проложенному под ней. А за ней — спускающиеся каменные ступени.
Такого я еще не видела.
Ленни еще раз ухмыляется и жестом показывает в темноту, которая скрывается за книжным шкафом. — Сначала дамы.
Мне следовало бы рассмеяться ему в лицо, прежде чем заставлять его спускаться по лестнице первым, но я отбросила осторожность и поспешно заменила ее любопытством. Звук моих шагов по камню отдается эхом, когда я упираюсь рукой в грязную стену и продолжаю спускаться в темноту. Когда я оказываюсь на гладком, твердом камне у подножия ступеней, я останавливаюсь.
Ленни бежит прямо на меня, чуть не сбив меня с ног.
— Ой, черт, извини, я не видел, как ты остановилась.
— Да, но это потому, что мы ничего не видим, — огрызаюсь я, полагая, что разглядываю его лицо в темноте.
— А вот с этим я могу помочь. — Женский голос, доносящийся из темноты, заставляет меня подпрыгнуть, и я снова сталкиваюсь с Ленни. Я слышу щелчок выключателя и гул включенного тусклого света. Затем я моргаю, пытаясь понять, что вижу.
Я стою в большой сырой комнате, заставленной столами, заваленными схемами, картами и материалами. На стенах наклеены записки и бумаги, образуя странное подобие обоев. На другой стороне комнаты — разбросанные по кругу стулья с разбросанными на них бумагами, у дальней стены — грязные раскладушки.
И, пожалуй, самая важная деталь — в комнате стоят люди. В одном из них я сразу узнаю мальчика, которого обокрала, того самого, с бала. Справа от него стоит мужчина постарше, примерно такого возраста, каким был бы мой отец, с волосами цвета соломы и бледно-голубыми глазами, которые внимательно наблюдают за мной. Девушка рядом с ним выглядит всего на несколько лет старше меня, она просто копия мужчины рядом с ней.
Его дочь.
Затем мой взгляд падает на улыбающуюся девушку, стоящую у выключателя. Ее оливковая кожа словно светится на фоне насыщенного черного цвета волос длиной до пояса, а глубокие карие глаза с любопытством смотрят на меня.
— Извини, что держу тебя в неведении, — вздыхает она, — буквально. — Девушка скрещивает руки на своей оранжевой тунике, рассматривая меня. — Уши летучей мыши Ленни услышали, как открылась дверь, и мы на всякий случай погрузились в темноту.
Ленни саркастически ухмыляется, а затем непринужденно отвечает на мой невысказанный вопрос. — Я — Гипер. У меня повышенная чувствительность, над которой некоторые люди любят посмеяться. Даже если это несколько раз спасало им жизнь.
Я бросаю на него растерянный взгляд. — Ты Приземленный? Но Имперцы...
— Обычно это Наступательная или Оборонительная Элита, — со вздохом вклинивается он. — Поверь мне, я знаю. Мне потребовалась целая вечность, чтобы подняться по карьерной лестнице и занять ту должность, которую я занимаю.
Что ж, это лишь немного прояснило один из десятков вопросов, крутившихся у меня в голове. — Так, кто-нибудь может мне объяснить, что, черт возьми, происходит?
Ленни качает головой рядом со мной, бормоча: — Такая требовательная...
— Я все думал, когда же ты найдешь дорогу сюда. — Это парень с бала, который вклинивается, прежде чем я успеваю надрать Ленни задницу, как обещала. — Я имею в виду, что после того, как ты украла половину моего серебра и записку в моем кармане, я подумал, что ты рано или поздно появишься. — Он забавляется. — Долго же ты ждала.
Я открываю рот, но обнаруживаю, что потеряла дар речи.
Чума, что происходит?
Блондин прочищает горло и говорит: — Финн, не мог бы ты принести Пэйдин стул? Нам нужно многое ей рассказать.
Финн кивает и делает это, добавляя еще один стул в круг сидений, ожидающих нас. Четверо незнакомцев подходят и садятся без лишних слов.
В один момент на моем плече лежит рука, а в следующий я инстинктивно выворачиваю ее под странным углом. — Черт, Пэйдин! Спокойно! — Ленни ахает. — Я моргаю, смотрю на то, что натворила, и роняю его руку.
— Извини, — бормочу я. — Я немного на взводе.
Он потирает больную руку и настороженно смотрит на меня. — Так, заметьте, принцесса не любит, когда ее трогают...
— Не называй меня принцессой, Ленни.
— Ладно, значит, принцесса тоже не любит, когда ее называют принцессой. — Я бросаю на него взгляд, но он спешит дальше. — Ладно, слушай. Сегодня ты услышишь много информации. Информации, которая тебя шокирует. Так что просто... — Его глаза ищут мои. — Слушай, хорошо?
— Конечно. Я отличный слушатель.
Он фыркает. — Это мы еще посмотрим.
— Почему ты здесь? — резко спрашиваю я, мой голос спокойнее, чем я себя чувствую.
— Терпение, принцесса. Я скоро расскажу тебе об этом. — Он медленно кладет легкую руку мне на плечо, следя за тем, чтобы я не сломала ему запястье. Сочтя себя в безопасности, он осторожно подводит нас к кругу стульев и садится рядом со мной.
Блондин садится напротив меня и вздыхает, разглядывая меня. — Ты, должно быть, взяла пример со своей матери, потому что не очень похожа на своего отца. — Мое сердце замирает, глаза расширяются от его слов. — Но в тебе есть его дух, его воля. Это видно по тому, как ты появилась сегодня вечером. — Я открываю рот, чтобы начать задавать вопросы, но он прерывает меня. — И я вижу, что у тебя все еще есть кинжал твоего отца. Хорошо. — Он кивает на нож, все еще зажатый в моем кулаке, рукоятка которого теперь блестит от пота.
— Моя дорогая, у тебя... — Его глаза смотрят на меня так пристально, что я борюсь с желанием отвести взгляд. — Очень много вопросов. Для начала, я Калум. Добро пожаловать в Сопротивление. Ну, небольшую его часть. Мы терпеливо ждали твоего прибытия.
— Вы ждали...? — начинаю я.
— Хороший слушатель, моя задница, — бормочет Ленни рядом со мной. Я бросаю на него взгляд, который заставляет Калума хихикать, а Ленни съеживаться, глядя на кинжал, все еще зажатый в моем кулаке.
— Обещаю, что отвечу на все твои вопросы, Пэйдин. Но сначала позволь нам представиться. Это моя дочь Мира, — он указывает на белокурую девушку рядом с ним, которая едва заметно улыбается мне, — а это Лина. — Он кивает в сторону девушки с волосами цвета воронова крыла, элегантно ниспадающими на спину.
— Ты меньше, чем я думала, — говорит Лина, склонив голову набок. — Теперь я еще больше удивлена, что ты пережила первое Испытание. — Ее тон не насмешливый, а скорее любопытный.
— Я сильнее, чем кажусь, уверяю тебя. Самое сильное оружие, которое есть в распоряжении женщины, — это то, что ее часто недооценивают, — отвечаю я с небольшой улыбкой. — И я постоянно этим пользуюсь.
Лицо Лины расплывается в красивой улыбке, которая озаряет ее черты, и она говорит, ни к кому конкретно не обращаясь: — Мне нравится эта. Мы ведь оставим ее себе?
— Она не собака, — бормочет Мира, закатывая глаза.
— А с Финном ты уже познакомилась, — вклинивается Калум. Финн быстро подмигивает мне, и я почти усмехаюсь. — Мне нужно многое объяснить за короткое время, так что я сразу перейду к делу. — Он делает глубокий вдох. — Мы с твоим отцом были очень близки.
И все же я никогда в жизни не видела этого человека.
— И я знаю, что ты не знаешь, кто я такой. — Его слова врезаются в мои мысли. — И это потому, что твой отец держал меня в... ну, в общем, в секрете. Точно так же, как он держал в секрете от тебя Сопротивление.
У меня закружилась голова, и я внезапно поблагодарила себя за то, что сижу.
— Но твой отец знал не только о Сопротивлении. Видишь ли, Сопротивление существует уже почти десять лет, и Адам был одним из его первоначальных лидеров. Именно поэтому мы до сих пор находимся в этом доме и используем его как штаб-квартиру, как это было при его жизни.
— Почему же тогда он держал все это в секрете от меня? — Я игнорирую взгляд Ленни, который он бросил на меня, когда я прервала его.
Калум вздыхает. — Он держал в секрете Сопротивление не только от тебя. В те первые годы мы затаились, тихо распространяя информацию о нашем деле через тех, кому мы могли доверять. Тебе было опасно участвовать в Сопротивлении, поэтому он хотел подождать, пока ты подрастешь, чтобы присоединиться к нему. — Он делает паузу, а затем тихо добавляет: — Но у него не было возможности рассказать тебе. А когда мы нашли твоего отца... тебя уже не было.
Я слабо киваю, сглатывая комок в горле, а затем спрашиваю: — Так вот почему король убил его? Потому что узнал о его роли в Сопротивлении?
На лице Калума появляется выражение растерянности, и он продолжает смотреть на меня. Интенсивность его взгляда почти тревожит, прежде чем он отводит глаза и медленно кивает. — Это то, что я предполагаю, да.
Я сглатываю, надеясь, что мне станет легче после того, как я наконец-то узнаю причину смерти моего отца после долгих лет вины и догадок. И все же я не чувствую.
— Ты, да и большинство жителей Ильи, только сейчас начинаешь слышать о нас, потому что мы выросли, — продолжает Калум. — Выросли в размерах и силе. Мы не давали Сопротивлению покоя уже много лет, пока набирали новых членов и находили новых Обыкновенных. Но теперь королю трудно сдерживать нас. Трудно держать нас в тайне и под контролем.
— Так где же остальные? — Я быстро добавляю: — А кто остальные?
— Мы везде, — говорит Мира, но ее пронзительный взгляд говорит о многом. Ясно, что она доверяет мне не больше, чем может себе позволить.
Калум спокойно продолжает: — Во время Чистки, три десятилетия назад, в Илье после изгнания осталось больше Обыкновенных, чем считалось вначале. Они скрывались, прямо под носом у короля. Члены Сопротивления разбросаны по всей Илье, поскольку жить в одном месте нам явно небезопасно и непрактично. Даже я не знаю, где и кто они все. У нас есть лидеры, назначенные в разные районы королевства, что позволяет нам беспрепятственно и без подозрений распространять информацию среди членов Сопротивления. Слухи распространяются быстро, когда лидеры общаются и передают информацию членам Сопротивления в своей части.
— И именно поэтому мы собрались здесь сегодня вечером, — ярко говорит Лина. — Чтобы обсудить планы, а затем довести их до сведения наших секций.
Я моргаю, глядя на них. — Вы все лидеры? Вы же такие... молодые.
— И красивые, — вздыхает Финн. — Но да, мы — одни из лидеров, которые смогли прийти сегодня. Честно говоря, мы просто прославленные почтовые голуби, которые тайно передают информацию, чтобы Сопротивление оставалось единым, несмотря на невозможность собраться всем вместе.
— Я не почтовый голубь, — хмыкнула Мира.
— Не совсем понимаю, почему мы говорим о птицах, — вздыхает Ленни, — но да, они следят за информированием членов Сопротивления в определенных частях королевства. И это не простая задача. Обыкновенных по-прежнему постоянно убивают, и если информация о том, кто входит в Сопротивление, станет известна, погибнет еще больше.
— Итак, — я переглянулся между ними, — вы Обыкновенные?
Финн усмехается. — Конечно, да.
— И я тоже, — с гордостью говорит Лина.
Я смотрю на них двоих, на этих людей, которые такие же, как я, такие же Обыкновенные.
Мой взгляд переходит на Миру, когда она говорит: — А я — Глушитель.
Калум вклинивается, прежде чем я успеваю задать еще один вопрос. — Обыкновенные в Илье склонны адаптировать способности Гиперов, поскольку с этой силой довольно легко позировать. — При этом Лина бросает на Ленни самодовольный взгляд. — Когда Обыкновенные находят нас и присоединяются к Сопротивлению, мы помогаем им строить жизнь, учим их выживать. — Он грустно улыбается. — Не у всех был такой отец, как у тебя, который научил их действительно стать сильными. Твои экстрасенсорные способности были заложены в тебя с детства, и это самое убедительное прикрытие, которое я когда-либо видел.
Он делает небольшую паузу, собираясь с мыслями. — Что касается того, кто мы такие, то, конечно, большинство из нас Обыкновенные. Но на нашей стороне также Элитные.
— Фаталы, — вздыхаю я.
— Да. — Кажется, он напрягся при этом названии. — И, похоже, ты уже столкнулась с одним из них.
В памяти всплывает Глушитель, с которым я сражалась в переулке, и я медленно спрашиваю: — Он был...?
— Да, он был членом Сопротивления. — Калум поднимает руку, заглушая извинения, которые я собиралась произнести за то, что завалила одного из их членов. — Нет нужды извиняться, Пэйдин. Маркус попал в плен по собственной глупости.
— Он всегда был вспыльчивым, — пробормотала Ленни. — И тупицей. Безрассудным тупицей. Думать, что он может без последствий расправиться с принцем, будущим Энфорсером...
Мои глаза пляшут между ними. — Могу ли я узнать, почему именно этот Михей — безрассудный тупица?
— Потому что он увидел, что принц уже ослаблен, и его гнев взял верх, — говорит Мира, выражение ее лица лишено сочувствия. — Короче говоря, принц Кай убил кого-то очень близкого Михею, и Глушитель был охвачен яростью и жаждой мести. Когда он увидел принца в том переулке, измотанного и озабоченного, он воспользовался возможностью и попытался расправиться с ним. — Она пристально смотрит на меня. — Но вместо этого его завалила ты.
— В то время мы не знали, кто ты, — добавляет Ленни. — Мы собрали все воедино, когда увидели твое имя на баннере в Луте и увидели тебя на интервью.
— Я думал, что ты мертва, Пэйдин, — серьезно говорит Калум. — А потом ты внезапно появилась на Испытаниях, и мы нашли дочь Адама. Ну, а ты нашла нас.
— Кто бы мог подумать, что дочь Адама Грея, ребенок лидера Сопротивления, окажется той, кто ограбит меня вслепую и найдет ту записку, — со вздохом говорит Финн. — Записку, которая привела тебя прямо к нам и прямо к твоему собственному дому. — Он смотрит в потолок и улыбается про себя. — Когда я увидел тебя на балу, увидел, что ты узнала, кто я, я понял, что пройдет совсем немного времени, и ты найдешь нас.
Я сглатываю, не в силах перейти от предыдущей темы. — Мне жаль, что так получилось с Глушителем... с Михеем. — Я не могу не чувствовать себя виноватой, видя, что его поймали именно из-за меня. — Вы знаете, жив ли он еще?
Выражение лица Калума становится мрачным. — Мы не уверены. Но если он и жив, то, скорее всего, ненадолго. — Он продолжает, прежде чем я успеваю попытаться извиниться. — И не нужно чувствовать себя виноватой, Пэйдин. Михей сам себя погубил.
Он делает глубокий вдох, а затем непринужденно продолжает разговор. — Как я уже говорил, в Сопротивление входят как Обыкновенные, так и Элитные, включая Глушителей, Чтецов разума и Контролеров. Поскольку король также пытался уничтожить Фаталов и продолжает это делать, они тоже хотят справедливости. Другие Элитные присоединились к этому делу по своим собственным причинам. Те, кто достаточно задумывается об этом, не верят в идею, что Обыкновенные были внезапно изгнаны из-за болезни.
— Значит, члены Сопротивления не верят, что Обыкновенные ослабляют Элиту, — говорю я, наблюдая за тем, как Калум кивает. — Есть ли у кого-нибудь доказательства, которые можно использовать против короля и его Целителей?
Глаза Калума ищут мои, прежде чем он вздыхает. — Нет, у нас нет доказательств.
Ленни добавляет: — Мы просто илийцы, которым не все равно, лишь бы понять, что это не сходится. Обыкновенные жили с Элитными десятилетиями до Чистки, и даже сейчас они прячутся под носом у короля и живут бок о бок с Элитными, не жалуясь на уменьшение способностей. — Он вздыхает. — Но если король и его Целители сказали, что Обыкновенные больны, большинство Элитных не задумается, если это означает, что их силы и жизни под угрозой.
Я медленно киваю, поскольку мой мозг снова захлестнули вопросы.
Какова цель Сопротивления и что я могу им предложить?
Я открываю рот, чтобы спросить об этом, но Калум опережает меня. — Сопротивление наконец-то готово к действиям. И в отличие от того, что говорил о нас король, мы не радикалы, которые убивают ради забавы. Мы хотим справедливости. Мы хотим, чтобы правда была сказана. Мы хотим, чтобы Обыкновенные и Фаталы снова жили в мире с остальными Элитными. Чтобы на них не охотились и не убивали за то, что они не могут контролировать, только потому, что король хочет создать общество Элитных и готов лгать об Обыкновенных, чтобы добиться этого. Вот наша цель. Это наше дело.
И это именно то, чего я хочу, именно то, на что я надеялась всю свою жизнь. Быть принятой и свободной.
И тогда я понимаю, как сильно я хочу быть частью этого. Как сильно я хочу помочь и что-то изменить. Мне кажется, я всю жизнь ждала, что найду такое предназначение.
— А как же бал? — бурчу я. — Зачем нападать на балу?
Ленни и Калум обмениваются взглядами, после чего последний вздыхает и говорит: — Наше нападение было для нас такой же неожиданностью, как и для гостей. — Я вспоминаю, как неподготовленными выглядели немногочисленные члены Сопротивления, как они пытались с боем выбраться из бального зала.
— Это никогда не входило в план, — поясняет Ленни, когда я поднимаю бровь, призывая его к дальнейшим объяснениям. — В общем, бал был идеальным прикрытием для того, чтобы пробраться в замок небольшой группой и обыскать его, используя праздник как отвлекающий маневр. И, скажем так, их поймали.
Мой взгляд скользит к Финну. — Ты был там и сбежал. Что случилось?
Финн прочищает горло. — Не буду утомлять тебя подробностями, но стражник нашел меня в заднем коридоре во время обыска, и ему показалось подозрительным, что мальчик-слуга находится так далеко от места проведения праздника. Поэтому, когда он стал задавать вопросы, я, естественно, соврал. — Он опускает голову, качая ею в пол. — И только когда он притащил меня обратно в бальный зал, я понял, что он Блеф, который чувствует каждую мою ложь.
— Но Финн был не единственным, кого поймали, — мрачно замечает Мира. — Оказалось, что по замку ползало гораздо больше Имперцев, чем предполагалось.
Финн тяжело вздыхает. — Мы все были оснащены бомбами, ножами и капсулами для смертников, хотя и не планировали использовать все это. Но мы незаметно надели свои кожаные доспехи и взяли маски на случай, если нам придется пробиваться наружу. И именно к этому все и шло. Имперец первым привел в действие одну из наших бомб, не зная, что это такое, и тогда в бальном зале начался хаос. Мы пытались бежать, но Элитные начали сражаться с нами, и все, что мы могли сделать, это попытаться пробиться наружу. — Он делает паузу, сглатывая свою печаль. — В конце концов, мы все использовали бомбы, а те, кого поймали, использовали капсулы смертников.
Красивое лицо Лины прищурено от горя, ее следующие слова звучат глухо. — Наши секреты слишком ценны, чтобы их терять, а они были слишком верны, чтобы их разглашать. Они знали, что все равно потеряют свои жизни.
В зале воцаряется тишина, как бы отдавая дань памяти тем, кого они потеряли.
— Мы не собирались, чтобы королевство узнало о Сопротивлении в ту ночь и таким образом, но, похоже, судьба распорядилась иначе, — мягко говорит Калум. — К сожалению, иногда нужны мученики, чтобы показать людям, что есть что-то, за что стоит бороться.
Я даю информации осмыслиться, сижу молча, прежде чем озвучить вопрос, который сам собой вырвался на передний план. — Что же вы искали?
Именно Ленни предлагает мне ответ. — Мне, как Имперцу, сообщили, что последнее Испытание будет проходить в Чаше, и именно там мы собираемся показать себя Илье. Итак, замок изобилует тайными ходами и тоннелями, которые ведут в разные места. Нам нужно найти тот, который ведет прямо под ящик на арене. Охрана короля — самая сложная часть этого дела, поэтому нам нужно использовать элемент неожиданности против него, в то время как остальные участники Сопротивления смогут пройти через множество туннелей, ведущих в Чашу.
Мои брови сходятся в замешательстве. — Откуда ты знаешь, что под ящиком есть туннель, ведущий в зал ожидания? Я не помню, чтобы видела там дверь до интервью, но опять же, полагаю, что я была довольно рассеянной.
— Потому что я его видел, — просто отвечает Ленни. Я открываю рот, но он быстро прерывает меня. — И все это хорошо, за исключением того, что двери туннеля открываются только изнутри, и я понятия не имею, где находится другой конец этого прохода.
— О, — тихо говорю я.
Ленни сухо смеется. — Да. О.
Я выжидающе смотрю между ними. — Так что, вам нужно, чтобы я нашла туннель, который ведет туда?
Они отвечают практически в унисон. — Да.
Я подавил смех. — Если Ленни до сих пор не смог его найти, то я не уверена, что я...
— Да уж, было бы чертовски легче, если бы будущий король поймал меня, — бормочет Ленни себе под нос.
Я бросаю на него взгляд, когда Калум медленно говорит: — Твои отношения с принцами... ценны. В частности, твоя связь с принцем Киттом. — Он наклоняется вперед, призывая меня к пониманию. — Пэйдин, я полагаю, что ты имеешь гораздо большее влияние на этого мальчика, чем ты себе позволяешь.
Я не уверена, что он прав, но медленно киваю, вникая в его слова. — Вы хотите, чтобы я использовала Китта для поиска туннеля.
— В точку, — говорит Финн.
— Он уже начал доверять тебе, — настаивает Калум. — Так используй его. Что ты там говорила? Самое сильное оружие, которое есть в распоряжении женщины, — это то, что ее часто недооценивают. Так пусть он недооценивает тебя. Он — средство достижения цели. Заставь этого мальчика поклониться, если это необходимо. — Его глаза прикованы к моим. — Просто отведи нас в Чашу. Мы давно это планировали, и это будет первый раз, когда большая часть Сопротивления будет в одном месте. Так что все должно пройти как надо.
Я снова киваю. — Я могу это сделать. Я сделаю это. — Наступает тишина, прежде чем я спрашиваю: — В чем именно заключается план?
— На самом деле все очень просто, — говорит Калум. — Большинство из нас наконец-то соберется вместе, и мы покажем жителям Ильи, кто мы такие и что мы можем сказать. Покажем им, что мы не представляем угрозы, и одновременно напомним, кого они убивали на протяжении десятилетий. Королю придется либо признать свою ложь об Обыкновенных, либо просто дать нам свободу. И ты нам в этом поможешь.
— Нам нужно, чтобы ты нашла туннель, — призывает Ленни. — Я, конечно, буду рядом, чтобы помочь во всем, что тебе понадобится, и мы скоро снова встретимся с Калумом.
Значит, Калум — главный лидер?
— Да, наверное, меня можно так назвать, хотя на самом деле ни у кого из нас нет титулов, — холодно говорит Калум, проводя рукой по своим рыжим волосам.
Чума. Он...
— Да, я читаю мысли, Пэйдин.
Мое дыхание учащается.
Он читал мои мысли все это время. Возможно, он читает их прямо сейчас...
— Да, я читал твои мысли все это время, и да, я только что прочитал их снова. — Я не пытаюсь скрыть предательское выражение своего лица, что только смягчает его выражение. — Прости, что вторгся в твои мысли, но я должен был убедиться, что ты действительно на нашей стороне. Искренне готова помочь нам.
Убирайся. Из. Моей. Головы.
Он почти улыбается. — Очень самоуверенная, прямо как твой отец. Но теперь, когда я вижу, что ты заслуживаешь доверия, я оставлю тебя наедине с твоими мыслями.
Ленни прочищает горло и встает, протягивая мне руку. — Нам пора идти. У нас много работы. И тебе нужно провести как можно больше времени с будущим королем, чтобы ты смогла найти нам проход.
— Да, мне еще нужно понять, как именно я собираюсь выудить из него эту информацию, — признаю я.
— Флиртуй, — подхватывает Финн в тот самый момент, когда Ленни говорит: — Хлопай ресницами или еще что-нибудь.
Я фыркнула, прежде чем Ленни махнул мне рукой в сторону лестницы. — Пойдем. Нам нужно вернуть тебя в твою комнату.
Я киваю маленькой группе, стоящей передо мной. — Спасибо. Вы дали мне повод для борьбы. — И с этим я отворачиваюсь, направляясь к каменным ступеням позади Ленни.
— Пэйдин? — Я поворачиваюсь на пятках и вижу, что Калум смотрит мне вслед. — Твой отец гордился бы тобой.
Глава 35
Кай
Тренировки и пытки помогли мне сохранить рассудок в последние несколько дней, хотя я прекрасно понимаю, что признать это может только безумец.
Прошла почти неделя с тех пор, как закончилось первое Испытание.
Почти неделя с тех пор, как я зарыл клинок в грудь Джекса.
Почти неделю я сдерживаюсь, чтобы не сделать то же самое с Эйсом.
И вот я продолжаю заниматься тем, что бью кулаками по матам, чтобы они не попали кому-нибудь в лицо, учитывая, что у меня больше нет Глушителя, которого можно избить.
Жаль, что я его убил.
Я уверен, что у него была информация, да, но я не сторонник пустых угроз. Я обещал Михею, что убью его, если он не докажет, что его жизнь достойна спасения. И когда он не смог предоставить мне нужную информацию, я выполнил это обещание.
Он был помехой, слишком опасной, чтобы держать его в живых в качестве груши для битья. Я знал, что он не намерен говорить мне то, что я хочу услышать, и не собирался тратить свое время.
Хотя я скучаю по тому, как вымещаю на нем свою злость и разочарование.
Несмотря на это, я по-прежнему провожу большую часть своих дней с Глушителем Отца. Его способность — одна из немногих, с которыми я никогда не тренировался и даже не сталкивался до месяца назад. Поэтому я часами тренируюсь с Дамионом, стараясь как можно лучше понять и развить эту новую силу. Я никогда не хочу чувствовать себя бессильным, как тогда, когда Михей устроил мне засаду в Луте. Нет, мне нужна его сила. Я хочу уметь использовать ее и отклонять, чтобы никогда больше не быть таким калекой.
Легче сказать, чем сделать.
Тренировки утомительны и изнурительны. Научиться использовать способности Глушителя гораздо проще, чем защищаться от них. Я ежедневно задыхаюсь от его силы, пытаясь подключиться к ней, пытаясь использовать ее против него. Мне, мягко говоря, нелегко, несмотря на то, что я полон решимости и не люблю чувствовать себя таким беспомощным.
Но я неугомонен. Я занимаю себя весь день, надеясь, что кошмары слишком измучены, чтобы прогнать меня из сна ночью.
Лезвие моего меча глубоко вонзается в древесину манекена, который я сейчас рублю.
Я с досадой вздыхаю и хватаюсь обеими руками за тяжелую рукоять, выдергивая острую сталь из расколовшейся древесины. Я бездумно переворачиваю оружие на бок, прежде чем снова обрушить на кусок дерева шквал ударов, позволяя своему разуму сосредоточиться на силе и точности каждого взмаха — сосредоточиться на том, каково это — владеть смертью, держать ее в своей ладони, склонять ее к своей воле.
И все же достаточно лишь знакомого смеха, чтобы разрушить эту сосредоточенность.
Она прислонилась к дереву с мягкой обивкой, которое так любит колотить, Китт стоит рядом. Внутри меня что-то начинает гореть, но я не обращаю на это внимания, не желая признавать, что ревность окрашивает меня в цвет королевства Ильи.
Мои глаза прикованы к ним двоим, пока они непринужденно беседуют. Похоже, в последнее время Пэйдин стала гораздо больше общаться с Киттом, проводя с ним время вне тренировок и трапез. Я хочу, чтобы ревность выветрилась из моих костей, просто испарилась, но она гложет и гложет меня при каждой мысли о том, что они вместе.
Пэйдин с улыбкой кивает Китту, после чего поворачивается и направляется обратно в замок, а я заставляю себя снова сосредоточиться на тренировке. Я режу и режу мечом по дереву, и напряжение в моих плечах ослабевает с каждым взмахом.
— Как насчет реванша?
Я сильно ударяю по дереву, глубоко вонзая меч в грудь манекена. Пэйдин терпеливо ждет, пока я медленно поворачиваюсь, размахивая мечом медленными кругами у себя под боком. Я не пытаюсь улыбнуться и небрежно говорю: — Кто-то хочет проиграть.
Она скрещивает руки и хмурится. — А кто-то просто в плохом настроении.
Я невесело усмехаюсь. — Дорогая, это у меня не плохое настроение. В таком случае крови было бы гораздо больше.
Она слегка ухмыляется. — Ну, мне не придется верить тебе на слово, потому что после того, как я тебя побью, я уверена, что смогу воочию наблюдать одно из твоих плохих настроений.
Я вздохнул, сдаваясь. — Отлично. Опять рукопашная?
— Нет, — медленно произносит она, — я подумала, что мы могли бы сделать что-то другое.
— И почему же? — Я делаю шаг ближе к ней, наклоняюсь и спрашиваю: — Рукопашная слишком отвлекает, если ты находишься так близко ко мне?
Она каким-то образом умудряется сделать шаг еще ближе. — Вовсе нет. Я не отвлекаюсь, Азер.
— Это звучит как вызов.
— Только если ты настроен проиграть.
Чума, эта девушка.
Она улыбается мне. — Так как насчет стрельбы из лука? Если, конечно, твоя гордость не сможет смириться с поражением. Опять.
— О, это не проблема. Потому что я не буду проигрывать. — Я отвожу свое лицо от ее лица и касаюсь ее плеча, когда прохожу мимо. Я знаю, что она делает, и я рад отвлечься. Рад, что она отвлекает.
Я снимаю лук с одной из стоек для оружия и бросаю горсть стрел на землю между нами. Пэйдин уже держит оружие в руках и смотрит на избитую мишень в пятнадцати ярдах от нас.
— Три патрона, — говорит она, не отрывая взгляда от мишени. — У каждого по три выстрела в каждом раунде. Побеждает тот, кто наберёт больше очков.
— Справедливо. — Я протягиваю ей руку, чтобы пожать, как это принято в правилах. Она медленно берет мою руку и крепко сжимает ее, ее мозоли касаются моих. Затем я притягиваю ее к себе, прижимая к груди, и бормочу ей на ухо: — Удачи, Грей.
Она закатывает глаза, но я смотрю на нее. — Мне не нужна удача, когда я соревнуюсь с тобой, — холодно говорит она, а ее растущая улыбка становится самодовольной. Я не могу удержаться от смеха. Через некоторое время я отпускаю ее, и она с улыбкой поворачивается лицом к цели. Когда я не двигаюсь, чтобы наложить стрелу, она бросает на меня ожидающий взгляд, на что я отвечаю жестом в сторону мишени. — Сначала дамы.
— Ах да. Я и забыла, что ты джентльмен. — Пэйдин фыркает, прежде чем наложить стрелу. Я качаю головой, наблюдая за тем, как она держит лук, как будто она левша, хотя я знаю, что это не так.
Интересно.
Я моргаю, и стрела проносится по воздуху, приземляясь совсем рядом с точкой попадания. Она накладывает на лук еще одну стрелу и отступает назад, делая глубокий вдох. Она на мгновение закрывает глаза и стреляет только тогда, когда открывает их. Точное попадание. Я наблюдаю за тем, как она делает последнюю стрелу. Смотрю, как напрягается ее рука, когда она оттягивает тетиву. Как сосредоточенно закрываются ее глаза. Как она глубоко дышит, прежде чем послать еще одну стрелу в яблочко.
Проклятье.
Стрельба из лука никогда не была моей любимой, и очевидно, что Пэйдин не чувствует того же самого. Она естественна. Такая уверенность, такой контроль, как будто лук — почти продолжение ее руки. Стрела повинуется ей, как она хочет, чтобы она приземлилась именно там, где она хочет.
И я вдруг думаю, что она права. Я могу проиграть.
— Твоя очередь. — Она отступает назад рядом со мной и насмешливым шепотом говорит: — Удачи, Азер.
Чума знает, что она мне понадобится.
Я поднимаюсь и накладываю стрелу на лук. Я чувствую, как она смотрит на меня, следит за каждым моим движением, и это раздражает. Я оттягиваю тетиву, прицеливаюсь и стреляю. Затем я ругаю себя за то, что едва не попал в яблочко, прежде чем пустить еще одну стрелу. И эта стрела летит по той же схеме, и теперь я расстроен и чувствую непреодолимую потребность ударить по чему-нибудь. Я пускаю последнюю стрелу, и она наконец-то попадает туда, куда я хотел. С трудом. Серебристый наконечник вонзается в самый дальний край — глаза, и только удача привела его туда.
Пэйдин не произносит ни слова, поднимается и выпускает следующие три стрелы. И, как и прежде, две попадают в яблочко, а одна — чуть-чуть не долетает до него. На нее завораживающе смотреть, наблюдать за ее работой с этим оружием.
Я проиграю. Я не люблю проигрывать.
И Пэйдин тоже это знает. Она проходит мимо, улыбаясь мне, как будто уже выиграла. И, наверное, так оно и есть. Я не спеша делаю следующие три выстрела, пытаясь сосредоточиться и успокоить дыхание, прежде чем пустить их в цель. Не помогает. Два в кольцах, один в яблочко.
Я смотрю на мишень, а Пэйдин ухмыляется. — Теперь я понимаю, почему ты хотел остаться в рукопашной. Ты знал, что у тебя больше шансов на победу.
Она не ошиблась. Стрельба из лука никогда не была моей любимой или сильной стороной. Она все еще улыбается, сосредоточив свое внимание на мишени, успокаивая дыхание еще до того, как натянет тетиву.
Я ни за что не выиграю.
Я борюсь с небольшой улыбкой, вызванной моей внезапной идеей.
Если я собираюсь проиграть, то могу и повеселиться.
Я делаю шаг к ней. Затем медленно захожу ей за спину — вплотную. Моя грудь прижимается к ее спине в тот самый момент, когда я позволяю своей руке лениво нащупать ее талию. Она подпрыгивает от неожиданности, и я тихонько смеюсь, приближаясь к ее уху.
— Что ты делаешь? — У нее перехватывает дыхание, но она не двигается, застыв на месте.
Мои губы приблизились к ее уху, и я пробормотал: — Отвлекаю тебя.
Она принужденно смеется, притворяясь уверенной. — Я говорила... — Слова не идут, когда моя рука начинает исследовать ее талию, живот, верхнюю часть тонкой майки. Она сглатывает. — Я же говорила, что не отвлекаюсь.
— Да, — мои пальцы начинают вычерчивать ленивые круги вверх и вниз по ее боку, — и я могу поклясться, что ты постукивала левой ногой, когда говорила это. — Я наклоняюсь еще ближе и шепчу ей на ухо: — И мы оба знаем, что это означает, что ты лжешь.
Правда в том, что это я вру. Ее нога — последнее, на что я обращаю внимание. Но тем не менее я знаю, что она лжет, и собираюсь это доказать.
— Ну, — прочищает она горло, пытаясь сосредоточиться на словах, а не на моих пальцах, — ты ошибаешься. — И с этим неуверенным замечанием она поднимает свой лук и натягивает тетиву.
Я медленно обхватываю ее за талию и провожу другой рукой от костяшек пальцев, изогнутых вокруг тетивы, до ее напряженного плеча. Ее тело по-прежнему прижато к моему, и я чувствую, как дрожь пробегает по позвоночнику, когда мои пальцы медленно танцуют вверх и вниз по ее руке. Я улыбаюсь ей в ухо, и я знаю, что она тоже это чувствует, так как раздраженно хмыкает.
Я чувствую, как она делает глубокий, дрожащий вдох, пытаясь успокоиться, взять себя в руки. А потом она стреляет. Я хихикаю ей в ухо, когда стрела летит дальше всех от цели. Она поворачивает голову так, что наши лица оказываются в нескольких сантиметрах друг от друга, и хмурится на меня. Меня это забавляет, и я улыбаюсь, позволяя своим глазам блуждать по ее лицу, ловя каждую слабую веснушку и темную ресничку, обрамляющую ее голубые глаза.
Потом эти океанские глаза отрываются от меня, когда она снова поворачивается к мишени, набирая очередную стрелу. Но она не пытается вырваться из моей хватки. Она слишком упряма. Если она сейчас сделает шаг, то это лишь докажет, насколько сильно я ее отвлекаю.
Поэтому она накладывает следующую стрелу и дышит, пока ветерок раздувает прядь серебристых волос у ее лица. Я протягиваю руку и осторожно, медленно, заправляю ее за ухо, шепча ей: — Почему ты стреляешь левой рукой? Это случайный вопрос, заданный для того, — чтобы отвлечь и удовлетворить мое любопытство.
Она делает глубокий вдох, прежде чем ответить: — Ты поверишь мне, если я скажу, что это потому, что я хотела быть полегче с тобой?
Я смеюсь, качаю головой и кладу подбородок ей на плечо. — Лгунья. Ты никогда бы не стала со мной церемониться.
— В этом ты прав. — Она выдыхает дрожащий смех. — Отец учил меня стрелять с обеих рук, а после ранения, полученного на Испытании, я решила, что мне следует больше тренироваться с левой.
И, не колеблясь, она отступает назад и выпускает стрелу, которая с тихим стуком попадает далеко за пределы яблочка. — Не надо. Не говори. Ни слова, — пробормотала она сквозь стиснутые зубы, не удосужившись взглянуть на меня, и со злостью схватила еще одну стрелу.
— Я и не собирался ничего говорить, — говорю я с притворной невинностью.
— Лжец. Я практически чувствую, как ты ухмыляешься.
Мои губы прижались к ее уху, и я действительно ухмыляюсь. — Я ничего не могу поделать, когда прав.
Пэйдин все еще сердито возится со стрелой, ее голос обманчиво сладок, когда она говорит: — Ну, если ты будешь продолжать так ухмыляться, я развернусь и направлю эту стрелу тебе в сердце.
Я улыбаюсь ее словам, а мои пальцы продолжают рисовать круги по ее животу. Она делает еще один неглубокий вдох, собираясь отступить и выстрелить, когда я бормочу: — Да, по крайней мере, ты сможешь попасть в мое сердце, в отличие от бычьего глаза...
Я не удивляюсь, когда чувствую сильный удар локтем в живот. Из меня вырывается воздух, но как только я перевел дыхание, я уже смеюсь. Пэйдин хрипит, и я притягиваю ее ближе к себе, используя эту игру как предлог, чтобы обнять ее, прикоснуться к ней.
Ее голова покоится на моей груди, она рассматривает мишень, глубоко дыша. И я делаю то же самое. Моя грудь вздымается, ощущение ее прижатия ко мне почти слишком сильно, чтобы нормально дышать. Мы так идеально подходим друг другу, так правильно. Я не могу ни думать, ни дышать, ни двигаться, когда мои пальцы скользят по ее коже, по ее талии, по ее телу.
Затем она поднимает голову, поднимает лук и пускает стрелу. В яблочко. Но едва-едва. Я наклоняюсь и снова упираюсь подбородком в ее плечо, любуясь стрелой, которая наконец-то попала в цель. — Давно пора, Грей.
— Посмотрим, как у тебя получится лучше, — насмехается она, отстраняясь, и я неохотно отпускаю ее. Я вздыхаю и беру стрелу, прилаживая ее к луку. Я быстро стреляю, попадая в кольцо, расположенное ближе всего к точке попадания, и ругаюсь про себя. Затем я беру другую стрелу, твердо решив, что она прилетит туда, куда я хочу.
Что-то задевает мою руку, шепчет на коже.
Моя голова мотается в сторону, глаза врезаются в голубые глаза внизу. Она смотрит на меня сквозь ресницы, ее глаза горят огнем. Ее рука парит прямо над открытой кожей моей руки, дразня, но не касаясь.
— Что ты делаешь, Грей? — спрашиваю я, возвращая свое внимание к цели.
— Отвлекаю, — медленно произносит она, растягивая слоги. Ее рука снова легонько касается моей руки. Так легко.
Я улыбаюсь. — Дорогая, ты должна быть лучше, чем это.
— Нет, — холодно отвечает она, — не думаю.
Кончики ее пальцев касаются моей кожи. Она проводит ими по моей руке, останавливаясь на запястье, а затем мучительно медленно поднимается обратно. Ее пальцы проникают под рукав моей хлопчатобумажной рубашки, поднимаются вверх, вверх и...
И пропали.
Ее прикосновение исчезает, и я с болью жду, когда она приложит ко мне свои руки...
И тут меня осеняет.
Она права. Ей не нужно больше ничего делать, чтобы отвлечь меня.
От одной мысли о том, что она так близко и едва касается меня, у меня голова идет кругом. Я растаял от обещания, которое дали мне ее пальцы, обещания большего, обещания чего-то. Но ничего. Она не хочет прикоснуться ко мне. Вместо этого она сводит меня с ума, дразня своими прикосновениями, а потом отстраняется, оставляя меня в желании большего. Оставляя меня холодным без огня, который ее пальцы проводят по моей коже.
Я выдыхаю, замечая, как дрожит мое тело. Я оттягиваю тетиву, когда другой палец проводит по моему предплечью, касаясь кожи.
Стрела приземляется в двух кольцах от центра, но мои мысли заняты другим — фантомными прикосновениями, проходящими вверх и вниз по моей руке. Я не помню, как взял другую стрелу, но когда я посмотрел вниз, она уже была наложена на лук.
Медленно, чертовски медленно, она позволяет своим пальцам скользить по моей коже, тяжелее, чем раньше. Никогда еще одно прикосновение не заставляло меня так пылать. И она точно знает, что делает. Она знает, что, едва почувствовав ее, я сойду с ума так, как не могу объяснить, так, как никогда не чувствовал раньше.
— Ты жестокая, маленькая штучка, ты знаешь это? — Мой голос глубокий, отчаянный.
— Но я тебя и пальцем не тронула, — мягко говорит она, подчеркивая свои слова одним пальцем, проведенным по моему предплечью.
— Именно.
Может быть, я сделал это специально. Может быть, я решил отвлечьее, потому что знал, что она слишком упряма, чтобы не сделать то же самое со мной. Может быть, я сделал все это только потому, что хотел, чтобы ее руки тоже были на мне. Потому что это было оправданием для меня, чтобы обнять ее, чтобы она обняла меня. А теперь, когда ее нет, я жажду ее прикосновений. Жажду ее.
Я пускаю стрелу, не дожидаясь, пока она приземлится, и бросаю лук на землю, поворачиваюсь и хватаю ее за запястья. Я притягиваю ее к себе и смотрю в ее изумленные глаза. Ее губы приоткрываются, то ли от удивления, то ли от того, что она собирается меня отчитать, я не уверен.
— Не надо, — я сделал паузу, сглотнул и медленно выдохнул, — так со мной играть.
Она смотрит на меня. Ее рот открывается и снова закрывается, она явно надеется, что слова выпадут. Я удерживаю ее взгляд, направляя одну из ее рук на свою руку и опуская второе запястье, чтобы притянуть ее ближе к себе за талию. Ее ладонь соприкасается с моей кожей, и я словно снова вспоминаю, как дышать. Я прижимаю свою руку к ее, крепко прижимая ее кожу к своей. Я улыбаюсь оттого, что она наконец-то полностью прикоснулась ко мне, а не дразнит меня кончиками пальцев.
Одного ее прикосновения или его отсутствия достаточно, чтобы свести меня с ума.
Что она со мной сделала?
Я убираю свою руку, пальцы проходят по ее руке и опускают ее на бок. Но она не убирает свою, оставляя ладонь на месте. Она смотрит на то место, где ее кожа соприкасается с моей, прежде чем ее взгляд наконец переходит на мое лицо. Она ухмыляется, но это такая же слабая ухмылка, как и ее голос. — Я не думала, что одно прикосновение может так сильно повлиять на тебя.
— Я тоже.
Ее глаза отводятся от моих, и она робко проводит рукой по моей руке, прежде чем совсем ее опустить. Затем Пэйдин поворачивает шею и смотрит вокруг меня на цель позади.
Она улыбается тому, что видит.
— Ты проиграл, Азер.
Глава 36
Пэйдин
— Сосредоточься, Пэйдин. Просто успокойся и сосредоточься. У тебя все получится.
Я киваю в ответ на ободряющие слова Китта, закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Через мгновение я смотрю на него и снова киваю. — Хорошо. Я готова.
Китт драматически вздыхает, его глаза наполняются весельем. Затем он медленно произносит: — Три.... — Я понимающе улыбаюсь ему в ответ. — Два... — Я наклоняю голову вверх. — Один.
В мгновение ока он подбрасывает что-то в воздух. Я открываю рот в ожидании, готовая вкусить сладость шоколада, но он попадает мне в нос и отскакивает на пол.
Смех Китта отражается от стен оживленной кухни, и я замечаю, что слуги улыбаются, услышав знакомый звук. Когда я начинаю говорить, он поднимает руку, явно нуждаясь в моменте, чтобы собраться с мыслями, прежде чем посмотреть на меня. Но когда он наконец выпрямляется и встречает мой взгляд, он снова смеется.
— Ладно, моя координация, когда дело доходит до ловли еды во рту, не очень... хороша, — пробормотала я, не в силах остановить расплывающуюся улыбку.
— Не очень хороша? — Китт проводит рукой по своим светлым волосам, все еще задыхаясь от смеха. — Скажи это Гейл, которая потратила на тебя половину своих шоколадных конфет.
Я вызывающе скрещиваю руки. — Ну, вы тоже не все шоколадки поймали, Ваше Величество.
Китт наклоняется ближе и улыбается мне. — Верно. Но я хотя бы съел улики. А вот ты, — его взгляд скользнул к полу, заваленному сладостями, — нет.
Я фыркаю, опускаюсь на пол и начинаю собирать крошечные шоколадки в ладонь. Китт вдруг приседает передо мной и помогает собрать их. Я на мгновение замираю, все еще ошеломленная каждым проявлением доброты или общей улыбкой. Но за то время, что я провожу с ним в последнее время, различия между королем и его сыном удивляют меня все меньше и меньше.
Партнерство, на которое я согласилась только для того, чтобы люди обратили на меня внимание, теперь переросло в маловероятную дружбу. Нет ничего сложного в том, что большую часть дня я провожу в беседах и общении с будущим королем, чтобы найти туннель для Сопротивления. Это совсем не трудно, хотя чувство вины, которое гложет меня за то, что я это делаю, не дает покоя. Я эгоистично желаю, чтобы он был больше похож на своего отца, потому что тогда это предательство было бы гораздо более терпимым.
Мимо проходит маленькая, хорошенькая служанка, задыхаясь при виде нас. — Я знаю, знаю... — Китт вздыхает: — Она ужасно любит брать в рот всякую всячину.
— Нет, нет, Ваше Высочество! — Служанка бросается к нам, на ее лице написана тревога. — Пожалуйста, не беспокойтесь! Я сейчас же все уберу! — Не успела я договорить, как она уже опустилась рядом со мной и стала вырывать шоколадки из моей ладони.
— Спасибо, Лайза, — говорит Китт, вставая. Он протягивает мне руки, и я беру их, позволяя ему поднять меня на ноги.
Лайза улыбается своему принцу. — С удовольствием, Ваше Высочество.
Конечно, он знает своих слуг по именам.
Десятки из них суетятся вокруг нас, наталкиваясь друг на друга, торопясь попасть туда, куда им нужно, в то время как рокочущий голос обращается к нам. — Китт, я люблю тебя, дорогой, но не думаю, что моя кухня сможет вместить еще одного человека! — Я замечаю, что Гейл смотрит на нас с другого конца комнаты и улыбается тому, что видит. Затем она жестом руки выпроваживает нас за дверь. — Но раз уж я вас выгнала, то вам придется скоро снова прийти ко мне в гости.
Китт усмехается и нежно кладет руку мне на спину, и я не вздрагиваю от его прикосновения. Он направляет меня к двери, приговаривая при этом: — О, ты не смогла удержать меня, Гейл.
В коридоре полно слуг, все заняты и суетятся, готовясь к завтрашнему балу, — напоминание о том, что у меня остается все меньше времени, чтобы найти туннель, ведущий в ложу.
День за днем я проводила с Киттом, завоевывая его доверие и одновременно разрабатывая план получения нужной мне информации.
Я чуть не сталкиваюсь со слугой, вернее, он чуть не сталкивается со мной. Невысокий мальчишка выкрикивает извинения и убегает туда, куда ему нужно.
Идеальное время. Вот и все.
Я поворачиваюсь к Китту и выдавливаю из себя смех. — Неужели тебе никогда не нужно отдохнуть от хаоса замка? — Даже когда я это говорю, я уже знаю ответ. Он практически признался, что чувствует себя запертым во дворце, в своем положении, когда мы вместе сидели в сейфе. И вот я здесь, использую эту информацию, которую он мне доверил, против него.
Он смотрит на меня, и в его глазах, кажется, отражается какая-то грусть. — Ты даже не представляешь.
Я вскидываю руки в отчаянии. — Так почему бы и нет? Ты мог бы посетить Лут на один день. Конечно, там такой же хаос, как и в замке, но... это другой вид хаоса. Ты сливаешься с ним. Пусть хаос захлестнет вас, пока не станет привычным. Пока не станешь его частью, не поглотишься им.
Давай. Скажи «да».
Китт смотрит на меня так, словно не может поверить в то, что видит. Медленная улыбка расползается по его губам, зеленые глаза обшаривают мое лицо, словно он боится, что я снова перестану на него смотреть.
— Что? — спрашиваю я, слегка обеспокоенный.
Он моргает и слегка встряхивает головой, пытаясь прояснить ситуацию. — Ничего. Просто... то, как ты говоришь о Луте. — Он отворачивается, бормоча что-то похожее на «Черт, просто ты так говоришь».
Я не задерживаюсь на этом, прежде чем медленно спросить: — Так... это значит «да»?
Его улыбка сползает. — Я бы хотел увидеть Лут. Правда. Я не был там с тех пор, как был мальчиком. С тех пор, как я был...
— Заперт здесь? — мягко сказал я.
Я и не заметила, что мы перестали идти, пока Китт не оттащил меня от середины коридора, избавив нас от топтания суетящихся слуг. — Именно, — говорит он с легкой улыбкой. — Ты одна из немногих, кто это понимает.
Я медленно киваю, слегка улыбаясь. — Китт, я сейчас тебя отчитаю, хорошо?
Он смеется. — Меньшего я от тебя и не ожидал. Продолжай.
— Как будущий король, — вздыхаю я, — ты должен увидеть свой народ. Посмотреть, как они живут в трущобах. Посмотреть, как они выживают.
— Я знаю, — говорит он в пустоту.
— Так что же тебя останавливает?
Он разразился беззлобным смехом и, потирая затылок, просто сказал: — Нынешний король. Я никогда не покидаю замок без крайней необходимости, а встреча с моим народом, по его словам, таковой не является. Я — наследник престола, и он не хочет, чтобы я покидал дворец, не говоря уже о помощи, как я пытался сделать, когда Сопротивление атаковало бал.
Я стараюсь не обижаться на его невежество, на то, что Сопротивление атаковало на балу. Но лучше не перечить принцу в вопросах, о которых я ничего не должна знать.
— И ты с ним согласен? — осторожно спрашиваю я.
— Я его понимаю. И уважаю его...
— И ты никогда не перестанешь пытаться доказать ему свою правоту, поэтому будешь делать то, что он скажет. Я знаю. — В моем голосе звучит горькая нотка, которую я быстро пытаюсь скрыть. — Тогда всего одна ночь, Китт. Сходи к своему народу. Посмотри, каково мне было в трущобах. Не загоняй себя в ловушку здесь.
Китт прислоняется головой к стене и смеется. — Я не могу уйти, Пэйдин. Здесь повсюду стража, и у меня нет возможности просто уйти.
И это именно то, что я надеялась, что он скажет.
Тем не менее, я смотрю на него равнодушно. — Но ты же принц.
— Да, но иногда я принц только по титулу, а не по привилегиям. Я не могу просто выйти через парадную дверь.
— Так выйди через другую дверь. — Я делаю шаг ближе, вскидываю руки вверх, чтобы они шлепнулись о мои бока, изображая беззаботность. — Не можете же вы сказать, что отсюда нет выхода, о котором никто не знает? Какой-нибудь двери, которая не охраняется? Я говорю совершенно обыденно, даже с любопытством.
Ну же. Доверься мне. Скажи мне.
Если я смогу заставить его говорить о туннелях, заставить его провести меня по ним, есть шанс, что он расскажет мне о том, который мне нужно найти. Я буду вести себя как любопытная, задавать вопросы о других туннелях, чтобы узнать об одном конкретном. Это не самый надежный план, но начало положено.
Он смотрит на меня так, что смутно напоминает Кая. Я отгоняю мысли о другом брате, предпочитая сосредоточиться на том, кто передо мной. На том, с кем легко быть рядом, с кем легко разговаривать.
Легко обмануть, предать, использовать...
— О, да. У меня есть много способов выбраться из замка незамеченным, — с улыбкой говорит Китт, обрывая мои кричащие мысли.
Сердце колотится, голос тихий, но я говорю: — Я возьму тебя. На одну ночь. Ты увидишь Лут и свой народ. Каковы они, какова их жизнь... — Он смотрит на меня так пристально, что я на мгновение замираю, поглощенная этими изумрудными глазами, в которые я не осмеливалась заглянуть несколько дней назад. — Король, не знающий своего народа, не может быть королем для своего народа.
Несмотря на истинность моих слов, во рту у меня горько от причины, побудившей меня их произнести.
Достаточно одного семени сомнения, одного зерна неуверенности, чтобы оно взошло и разрослось.
А я его только что посадила.
Я ободряюще улыбаюсь ему, как будто не вру сквозь зубы.
Доверься мне.
— Может быть, — говорит он, изучая меня. Я борюсь с желанием попытаться убедить его еще больше, стараясь не показаться отчаявшейся или вызвать подозрения. — Я подумаю над твоим предложением.
— Китт.
Волосы на моей шее встают дыбом при звуке этого голоса. Этот холодный, черствый голос. Я медленно поворачиваюсь на каблуках и вижу короля в конце коридора, который направляется к нам. Я делаю ему самый маленький реверанс, прикусываю язык и улыбаюсь.
— Китт, ты нужен мне в кабинете, чтобы закончить нашу беседу с советниками. — Он окидывает меня взглядом, наконец-то сочтя меня достойной внимания. Они такие же ярко-зеленые, как у Китт, и все же они не могут быть более разными, более... холодными. Я чуть не вздрогнула, вспомнив, почему я едва могла встретить взгляд его сына. Король снова переводит взгляд на Китта, а затем говорит: — Сейчас.
Хотя в голосе Китта не слышится особого восторга, он отрывисто отвечает: — Конечно, отец. — Он делает шаг рядом с королем, готовый вместе с ним вернуться в кабинет.
— Иди вперед, сын. Я жду тебя там. — Его строгий голос не оставляет места для споров, и Китт медленно кивает в ответ, затем бросает мне небольшую улыбку и поворачивается на пятках.
Я с трудом выдерживаю его взгляд, но заставляю себя встретиться глазами с убийцей моего отца. Он смотрит на меня так, словно я отброс, который он соскреб с подошвы своих блестящих ботинок. Мне это невыносимо, но я заставляю себя не шевелиться, а не корчиться под его пристальным взглядом. Поэтому я одариваю его яркой улыбкой, одновременно задаваясь вопросом, не выглядит ли это так, будто я обнажаю зубы. — Ваше Величество. — говорю я на прощание и двигаюсь, чтобы обойти его, убежать от этого человека и от своих бушующих, мстительных мыслей.
Его ботинки стучат по каменному полу, когда он заступает мне дорогу.
Я останавливаюсь, глядя на его крупную фигуру. Для своего возраста он обладает прекрасным здоровьем, поэтому легко понять, откуда у его сыновей крепкое телосложение и красивые черты лица. Сходство между Киттом и его отцом поразительно, но я обращаю внимание именно на Брауни способность короля, которая напоминает мне о том, что он может с легкостью свернуть мне шею.
— Мисс Грей, приятно видеть, что вы вышли из первого Испытания практически невредимой. — Похоже, он нисколько не рад моему благополучию. — Ну, благодаря моему сыну, то есть.
Могу себе представить реакцию короля, когда он увидел кадры, где Кай со мной на Испытании. Я знаю, что он возненавидел это. Возненавидел, что его сын помог мне — ничейной, Приземленной, из трущоб.
Обыкновенной.
— Да, я благодарна, что Кай был моим партнером, — холодно говорю я, не понимая, к чему ведет этот разговор.
— Хм... — Король смотрит на меня, сузив глаза.
Прежде чем он успевает сказать что-то еще, я добавляю: — И я с нетерпением жду следующего Испытания. И следующего за ним.
Ложь.
Я просто хотела увидеть выражение его лица, когда я говорила так уверенно о том, что продержусь так долго. Я сопровождаю свое заявление фальшивой улыбкой, готовая оставить его и этот разговор позади, когда он говорит: — Позволь мне быть откровенным, Пэйдин. Ты не выиграешь.
Я напрягаюсь. — Мне жаль?
— Я знаю, что ты этого хочешь. Победить в Испытании Чистки и устроить лучшую жизнь для себя и своей подруги-швеи. — Он смеется, горько и едко. — Это мне напомнило. Я должен поздравить тебя с тем маленьким трюком, который ты проделала со своим платьем на балу. Ты, конечно, добилась того, чего хотела. Напомнив людям об их Серебряном Спасителе.
Я отворачиваюсь, не в силах больше смотреть на него, когда он, взмахнув рукой, продолжает. — Скажи, ты видела результаты голосования?
Видела. Через день после показа первого Испытания баллы участников и голоса людей были объединены и подсчитаны. Рейтинг оставшихся семи соперников был повсюду, на баннерах и листовках по всему городу. Кай был на первом месте, за ним следовал Эйс, Энди была на третьем месте. Мы с Блэр остались на четвертом месте, а Брэкстон и Джекс заняли последнее.
Похоже, что королевство Илья не знает, что со мной делать. Те, кто живет в трущобах, скорее всего, голосуют за своего Серебряного Спасителя, а те, кто живет за их пределами, скорее всего, болеют против меня, надеясь увидеть, как Трущобник умрет интересной смертью. И если я получаю какие-то голоса от тех, кто живет за пределами трущоб, то это, несомненно, потому, что они находят меня забавной.
— Да. Я видела опросы, — говорю я сквозь зубы.
— Хорошо. Сомневаюсь, что твой рейтинг повысится, поэтому больше всего меня беспокоит твое участие в делах моих сыновей. Им не нужно, чтобы ты тянула их вниз или, что еще хуже, влияла на них. — Я смотрю на грудь короля, наблюдая, как он поправляет манжеты своего пиджака. — Вряд ли мне нужно напоминать тебе о твоем месте, так что не лезь к ним, и у нас не будет проблем. Понятно?
Кинжал, засунутый в сапог, как никогда искушал меня, терзая мыслью о том, чтобы вонзить лезвие ему в грудь, как он сделал это с моим отцом. Но в тот день он не просто убил моего единственного родителя, он убил часть меня самой.
И никогда еще я не ненавидела кого-то так искренне.
Мои кулаки крепко сжаты по бокам, ногти впиваются в ладони. Но я делаю покорное, сладкое выражение лица, когда говорю: — Поняла, Ваше Величество.
Если раньше я не хотела победить, то теперь точно хочу.
— Хорошо, — отрывисто произносит он. — Тогда мы должны благодарить Чуму за то, что ты жива и здорова, не так ли?
В его тоне звучит некий вызов, в глазах вспыхивают огоньки. Я отражаю его улыбку, даже подавляя свою гордость.
Я никогда не произносила этой мерзкой фразы и поклялась, что никогда не произнесу. И все же я здесь, открываю рот, чтобы слова сорвались с языка, как будто они не чужие на моем языке. Как будто они не оставляют во рту неприятного привкуса.
— Да, слава Чуме, действительно.
* * *
— Не дергайся, а то я тебе глаз выколю.
Я ворчу, а Элли только ухмыляется. Она все еще проводит палочкой по моим ресницам, несмотря на то, что несколько раз была опасно близка к тому, чтобы случайно ослепить меня. Ей нравится обвинять в этом меня, а мне нравится обвинять в этом ее неустойчивые руки.
— Ладно, пора втянуть это в себя! — Адена бурлит от возбуждения позади меня, ее руки вцепились в шнуровку моего платья. Она позволяет мне сделать последний вдох, прежде чем затянуть шнурки, выдавливая воздух из моей сдавленной грудной клетки. Она работает со шнурками, медленно стягивая лиф, чтобы скрепить открытую спину.
Хватаясь за стул перед собой, я задыхаюсь: — Еще одна затяжка, А., и я думаю, что ребро проткнет мне легкое.
Сомневаюсь, что Адена вообще меня слышит за своими визгами восторга. — Пэ, это прекрасно! Знаешь, я немного волновалась по поводу подола, но посмотри на него! Он падает как надо, и, о, разрез просто невероятный... — Она делает паузу и вздыхает. — Уф, забудь об этом. Просто посмотри на себя!
Ее руки хватают меня за руки, и она поворачивает меня к зеркалу, ее сияющее лицо заглядывает мне через плечо. Я моргаю, и девушка в зеркале делает то же самое.
Серебряное платье, в котором я была на первом балу, было потрясающим, соблазнительным, а это — просто красивое, захватывающее дух. Глубокая красная ткань обволакивает меня, стекая на пол. Оно переливается и не имеет рукавов, но вместо того, чтобы закруглить лиф в верхней части, его края заканчиваются изящными заостренными уголками. Оно обтягивает талию, затягиваясь шнурками сзади, которые теперь завязаны в аккуратный бант и обнажают кожу между тканью, скрепляющей платье. Юбка полна, обнажая широкий разрез на правой ноге, где на всеобщее обозрение и недоумение выставлен кинжал моего отца.
— Адена, мне это нравится... — Я осекаюсь, пока мои глаза бегут по ткани, обнимающей мое тело. Затем мой взгляд встречается с возбужденным ореховым взглядом в зеркале, и я поворачиваюсь лицом к своей лучшей подруге. — Я люблю тебя, Адена.
Она сияет и смотрит на меня яркими глазами. — И я люблю тебя, Пэ. Ее улыбка становится лукавой. — И все будут любить тебя в этом платье. Особенно один принц...
Нетрудно догадаться, что она имеет в виду Кая. Я бросаю на нее взгляд, не особенно желая говорить на эту тему. — Адена...
— Что? — спросила она слишком невинно. — Если ты забыла, я смотрела повтор Испытаний. Я видела, что между вами произошло. — Она прищуривает бровь. — И я ждала, когда ты придешь и поговоришь со мной об этом.
— Ну, мне нечего сказать. — Она бросает на меня взгляд, вынуждающий меня добавить: — Ладно, я не знаю, что сказать. Он сбивает с толку, завораживает, и я безуспешно пытаюсь держать дистанцию.
— Верно, — тихо говорит она. — Потому что ты... ты.
— А он... он, — вздыхаю я.
Потому что я и Обыкновенная, а он — будущий Энфорсер.
Адена драматически хмыкает. — Ну, я не виню тебя за то, что ты не можешь остаться в стороне. Ты только посмотри на него.
Я закатываю глаза и смеюсь, несмотря на себя. Пытаясь уйти от этого разговора, я любуюсь в зеркало тем, во что меня превратили девушки. Волосы заплетены в сложную косу, спускающуюся по спине, в сочетании с темным макияжем, обрамляющим глаза тенями, а губы — блестящим блеском.
Чудотворцы. Вот кто они такие.
Мы разговариваем и смеемся, когда раздается резкий стук в дверь.
Ленни присвистывает, увидев меня. — Ты только посмотри. Ты действительно выглядишь как принцесса, Принцесса.
Глава 37
Пэйдин
— Если меня ужалят, я буду винить тебя, — бормочет Ленни. Он ведет меня через сады, пропуская десятки глазеющих гостей. — Твое платье не только привлекает много внимания, но и пчел.
Я пытаюсь подавить фырканье, глядя на свое платье, подходящее по цвету к розам, устилающим каменную дорожку, по которой мы идем. Гости снуют по саду, пробираясь к украшенному широкому участку травы за фонтаном, где всего за несколько дней до этого я брызнула в лицо их будущему королю.
Поскольку в этом году изменились не только сами испытания, второй бал проводится в садах, где заходящее солнце отражается от бокалов с шампанским, окрашивая все в тусклое золото. Мы сходим с тропинки и выходим на край открытой травы, разглядывая столы с десертами и пышные гирлянды, свисающие с окружающих раскидистых деревьев. Под поникшей ивой, наполовину скрытые за завесой колышущейся листвы, играют музыканты, напевая оживленную мелодию. В центре праздника на траве лежат наложенные друг на друга узорчатые ковры, разные по размеру и стилю, создающие красочную танцевальную площадку, на которой уже кружатся несколько пар.
— Ну, к сожалению для тебя, я не твой спутник, — с драматическим вздохом говорит Ленни. — Так что здесь я должен попрощаться.
Я смеюсь. — Как же я переживу эту ночь без тебя?
Он отвесил насмешливый поклон. — Я знаю. Будь храбра, принцесса. А теперь иди и найди своего принца. — А потом он выпрямляется, подмигивает и уходит в сад.
Я качаю головой вслед удаляющейся фигуре, затем делаю вдох и направляюсь дальше, в импровизированный бальный зал для этой ночи. Я сканирую вихрь танцующих тел, пытаясь найти среди них Китта.
— Хорошо, что на тебе это платье, иначе я мог бы тебя и не найти.
Я подпрыгиваю от голоса Китта, раздавшегося позади меня, и поворачиваюсь к нему лицом, юбки развеваются вокруг моих ног. Он улыбается и качает головой, осматривая меня с ног до головы. — Хотя, даже если бы ты была одета в зеленое, я сомневаюсь, что ты бы слилась с ним.
Я сглатываю, не зная, что на это ответить, и решаю тихонько сказать: — Спасибо.
Он протягивает руку. — Потанцуешь со мной?
Я кладу свою ладонь на его и киваю, после чего меня уносит на танцпол. Мне кажется, что я танцую совсем с другим мальчиком, чем на предыдущем балу. Единственное, что изменилось, — это мой взгляд на него. Мы непринужденно разговариваем во время танца, и я чувствую облегчение от того, что могу смотреть ему в глаза, не вздрагивать от его прикосновений.
— Мой отец что-то сказал тебе вчера? После того, как я ушел? — с любопытством спрашивает Китт, когда песня подходит к концу.
Я открываю рот, готовая изрыгнуть ложь, но холодный голос обрывает меня.
— Могу я вклиниться?
Я делаю глубокий, раздраженный вдох и поворачиваю голову в сторону Блэр, которая ждет, чтобы увести моего партнера. Ее ухмылка сочетается с темно-зеленым платьем, украшенным замысловатым бисером, которое облегает ее фигуру.
Взгляд, которым смотрит на меня Китт, комичен. Я подавляю смех, когда его глаза впиваются в мои, умоляя не оставлять его. Я слабо улыбаюсь, надеясь, что он увидит извинение в моих глазах, и говорю: — Конечно. Он весь твой.
Он качает головой и пристально смотрит на меня, когда я вырываюсь из его объятий, в которых быстро оказывается Блэр. — Повеселитесь, — добавляю я, не в силах скрыть улыбку. Китт бросает на меня взгляд, обещающий месть, и я подавляю смех при виде этого взгляда. Я кручусь на месте, все еще улыбаясь.
И сталкиваюсь с чем-то твердым.
Нет, с кем-то твердым.
Что-то мокрое брызгает мне на щеку, когда я отступаю от тела, в которое так неловко врезался. До меня доносится аромат вина, смешанного с хвоей, и я сглатываю, точно зная, кто стоит передо мной, прежде чем поднять лицо и встретиться с ним взглядом.
Кай улыбается, выглядя в последних лучах заходящего солнца одинаково суровым и красивым. Его волосы более беспорядочны, чем обычно, взъерошенные черные волны падают куда попало. Его глаза — яркие, мутновато-серые, горят весельем. Костюм и белая рубашка под ним не только слегка помяты, но и частично окрашены в насыщенный красный цвет.
Красное вино плещется в бокале, который он держит в руке. Ну, мало ли что там осталось, ведь большая часть вина теперь на нем благодаря мне.
Я перевожу взгляд на него, когда он разражается смехом.
Несколько гостей вокруг нас бросают недоуменные взгляды в нашу сторону, услышав его необычную вспышку. И я уверена, что мое выражение лица полностью повторяет их. Его плечи трясутся от смеха, и я замираю, затаив дыхание. Он широко и дико ухмыляется, демонстрируя потрясающую улыбку с глубокими ямочками.
Мне вдруг становится тревожно.
Вино капает с краев его костюма, и он, похоже, не может перестать смеяться настолько, чтобы заметить или даже позаботиться о том, что моя неуклюжесть испортила его одежду. Я прочищаю горло, смотрю на гостей, наблюдающих за нами, и говорю: — Кай, — раздается еще один глубокий раскат смеха при звуке его имени, — почему бы нам не пойти и не привести тебя в порядок?
Я хватаю его за руку, прежде чем он успевает возразить или рассмеяться, и веду нас к деревьям, следя за каждым нашим шагом. Я беру носовой платок с одного из длинных столов и заталкиваю нас под поникающие ветви тенистой ивы, укрывая от сплетничающих гостей.
Кай прислонился к шершавому стволу и злобно ухмыляется. Я быстро осматриваю его, оценивая ущерб, который нанесла его одежде, а также его странное поведение.
Он наклоняется ближе, слишком близко, внимательно изучая меня. — Знаешь, — произносит он с придыханием, от которого у меня по позвоночнику пробегает дрожь, — тебе не обязательно было проливать на меня весь мой напиток, чтобы оставить меня одного. Ты могла бы просто пригласить меня на танец.
Я встречаю его взгляд, и он начинает лениво скользить по моему телу. Я задерживаю дыхание, практически чувствуя, как его глаза прожигают путь. Затем, медленно, так невыносимо, чувственно, скандально медленно, его взгляд возвращается к моему. — А еще лучше, если бы ты заставила меня прийти к тебе в этом платье, рано или поздно.
Я сглатываю. Я окидываю его взглядом: помятая одежда, звонкий смех, кокетливый лепет — хотя, наверное, в этом нет ничего нового.
— Ты пьян. — Я выдохнула эти слова, покачав головой.
Он снова ухмыляется, но уже более дико, чем так, как так привыкла. — Может быть, немного.
Я закатываю глаза, расправляю ткань, которую схватила, и начинаю расстегивать пуговицу на его пиджаке, пытаясь как можно лучше промокнуть рубашку под ним. — Ты раздеваешь меня, Грей? — Его лицо снова близко к моему, дыхание щекочет мне щеку. — Не могу сказать, что я не думал, что этот день настанет. — Он добавляет веселым шепотом: — Не смогла устоять передо мной, дорогая?
Я поднимаю на него глаза и улыбаюсь с уверенностью, которой сейчас не чувствую. — О, пожалуйста, — фыркнула я, — единственное, чему я сопротивляюсь, когда нахожусь рядом с тобой, это желанию приставить кинжал к твоему горлу.
Кай смотрит на меня. — Мне нравится, когда ты угрожаешь убить меня, ты знаешь об этом?
— О? И почему же?
Уголок его рта дергается вверх. — Потому что каждый раз, когда ты этого не делаешь, это только доказывает, что ты этого не хочешь.
И тут он с довольной улыбкой щелкает меня по кончику носа.
Я отбиваю его руку, взволнованная, расстроенная и ненавидящая то, что он является причиной моего расстроенного состояния. Я фиксирую свое внимание на его испачканной рубашке, ткань которой теперь прилипает к мускулистому телу под ней.
Чума, что ж, это не помогает.
Я начинаю вытирать красное пятно, заставляя себя сосредоточиться на задаче, а не на парне передо мной. Я пытаюсь забыть, что помогаю именно ему, одновременно пытаясь вспомнить, почему я помогаю ему в первую очередь.
Затем пальцы ловят мой подбородок, и у меня перехватывает дыхание.
Кай наклоняет мою голову, чтобы встретить его взгляд, пальцы танцуют по моей челюсти. Он смотрит на меня, как смотрят на картину, вникая в каждую деталь, восхищаясь ее неповторимостью, считая ее произведением искусства.
Он наклоняет мою голову в сторону, поворачивая мою щеку к свету.
Я должна оттолкнуть его.
Его большой палец гладит мою челюсть.
Я не хочу его отталкивать.
Он хихикает, и это пьяный восхитительный звук. — Я забыл, насколько ты талантлива. Умудрилась пролить свой напиток на нас обоих. — Его большой палец проводит по моей щеке, вытирая вино, которое, я забыла, выплеснулось мне на лицо.
— Может быть, если бы ты не отвлекался от танцпола и не высовывал нос из бокала, мы бы не оказались в такой ситуации, — холодно говорю я.
— О, дорогая, мои глаза были на танцполе, — говорит он непринужденно. — Они смотрели на тебя, танцующую с моим братом. — Затем он разражается смехом, поворачивая шею, чтобы покачать головой на полог листвы над нами. — Почему ты думаешь, что я пил?
Мое сердце колотится о грудную клетку, о тесные рамки этого платья, грозясь разорвать аккуратные швы Адены. Он снова смотрит на меня, небрежно пожимая плечами. — Кроме того, это, — он опускает взгляд на свою испачканную рубашку, — точно дело рук твоих неуклюжих ног.
Я смотрю на него пристальным взглядом, стараясь не улыбнуться. — О, это правда?
— Шшш.
Его пальцы снова оказались под моим подбородком, под моей челюстью, обхватив мое лицо. Серые глаза опускаются к моему рту, взгляд тяжелый. А потом он проводит большим пальцем по моей нижней губе.
Вино.
Я все еще чувствую его вкус на пальце, которым он проводит по моему рту. Я ошеломлена и стою на месте, наблюдая за тем, как его глаза следят за тем, как его палец проводит по губам, очень медленно, вперед-назад.
Я должна оттолкнуть его.
Но не делаю этого.
Вместо этого я смотрю, как он наблюдает за мной. Смотрю, как его глаза блуждают по моему лицу. Наблюдаю, как его грудь вздымается от неровного дыхания. Наблюдаю, как дрожит мышца на его щеке. Как улыбка дрогнула на его губах.
Следующие слова он произносит как бы невнятно, словно бормоча свои сокровенные мысли, а его большой палец продолжает водить по моим губам. — Неужели ты навсегда останешься призом, который я бесцельно пытаюсь выиграть?
Я резко вдыхаю, глядя ему в глаза: — И это все, чем я для тебя являюсь? Призом?
Его губы подергиваются легкой улыбкой, и он качает головой. — О, дорогая, приз подразумевает, что я его выиграл, заработал, заслужил. — Он наклоняется еще ближе, в его взгляде отражается некое благоговение. — Но если я получу тебя, то только потому, что ты мне позволишь.
Я сглатываю, во рту вдруг становится слишком сухо.
Это просто бред пьяного человека, вот и все.
Его большой палец проводит по моему рту, и я позволяю себе еще одно мгновение, чтобы запомнить это ощущение.
А потом я отталкиваю его.
Одна моя ладонь нащупывает его грудь, освобождая пространство между нами, а другая ловит его запястье. Я отстраняю его пальцы от своего рта, мои губы все еще покалывает от его прикосновений. У меня кружится голова, как будто я могу опьянеть от одного его прикосновения.
Опасно.
— Ты не трезв. — Наклонив голову, я улыбаюсь. — Значит, тебе нельзя ко мне прикасаться.
Он копирует меня, наклоняя голову в сторону и глядя вниз, где я держу его запястье. — Но ты же меня трогаешь.
— Да, но я трезвая.
На его губах играет улыбка. — Значит, ты хочешь сказать, что мне разрешено прикасаться к тебе, когда я трезв? — Его тон звучит скорее как вызов, чем как вопрос.
Я обдумываю это. Потом смеюсь. — Я говорю «да» только потому, что сомневаюсь, что ты вспомнишь об этом разговоре утром.
Его взгляд скользит между моим ртом и глазами, пьяная ухмылка кривит его губы. — О, дорогая, я сомневаюсь, что смогу это забыть.
Я качаю головой, не пытаясь подавить улыбку, но потом вспоминаю, что все еще держу его за запястье. Я медленно опускаю его, позволяя ему упасть на бок, пока отвлекаюсь на то, чтобы еще раз оценить пятно.
Я вздыхаю в раздражении. — Очевидно, что это пятно так не вывести. Тебе придется снять рубашку и замочить ее.
Он злобно ухмыляется. — Ты пытаешься заставить меня раздеться? Опять? — Он говорит это слишком громко, и я уверена, что его слышат слишком многие. Я прижимаю его к дереву, зажимаю ему рот рукой, чтобы он больше не мог извергать из себя всякую чушь.
Я пытаюсь не смеяться и безуспешно. Я фыркаю и закрываю рот рукой, сотрясаясь от не совсем беззвучного смеха над своей нынешней ситуацией. При этом я чувствую, как губы Кая улыбаются мне в ладонь, и отдергиваю руку, прежде чем успеваю передумать.
— Не прекращай, — бормочет он.
Я чуть не давлюсь смехом. — Что не прекращать?
— Это. Смеяться.
Я замираю от его слов, не в силах удержаться от молчания.
Он смотрит на меня, слегка нахмурившись. — Ты никогда не слушаешь меня, не так ли?
И с этими словами меня тянут в сторону танцпола с ковровым покрытием.
— Что ты...? — шепчу я, когда он резко останавливается у края танцующих пар и поворачивается ко мне. Я не могу вымолвить ни слова, когда он подносит тыльную сторону моей руки к своим губам и проводит поцелуем по костяшкам пальцев. Затем его рот находит подушечку большого пальца, губы слегка прижимаются к ней и исчезают так быстро, что я думаю, не привиделось ли мне это.
Я ошеломленно молчу.
Кай, похоже, доволен.
Все еще держа меня за руку и широко улыбаясь, он делает удивительно уверенный поклон и говорит: — Можно мне станцевать этот танец?
Я не успеваю ответить, как он берет меня за руку и увлекает за собой на танцпол. Я оказываюсь в его объятиях, крепко прижавшись к нему. Его рот внезапно оказывается у моего уха, и он шепчет: — Я не спрашивал.
Я отстраняюсь, чтобы заглянуть ему в лицо, и насмехаюсь. — Мне казалось, ты говорил, что ты джентльмен?
— Только когда я этого хочу.
Мои глаза блуждают по его испачканной рубашке, которая видна всем вокруг. — Кай, твоя рубашка. Может, тебе стоит переодеться...
— Дорогая, — прерывает он меня, шутливо хмыкая, — я привык к тому, что на меня попадают другие красные, липкие жидкости, гораздо хуже, чем вино.
Правда.
Я стараюсь отогнать эту неприятную мысль и позволяю ему провести меня по коврам. Солнце село, отбрасывая на гостей рядом с нами тени и мерцающий свет ламп. Это так знакомо — ощущение друг друга, шаги, флирт. Знакомо. Но больше всего меня поражает, как уверенно и твердо Кай стоит на ногах. Насколько четко он излагает свои мысли, даже находясь в состоянии алкогольного опьянения. Наверное, некоторые маски никогда не слетают.
И вот, наконец, это происходит. Кай спотыкается, всего на мгновение. Легкое движение ногами.
— Смотрите, у кого теперь неуклюжие ноги? — Я ухмыляюсь, не понимая, как сильно мне хотелось увидеть его борьбу во время танца. Во время чего бы то ни было.
Он бросает на меня тупой взгляд. — Да, ну, это обычно случается, когда ты пьян.
— Ты сказал, что ты только немного пьян, помнишь?
— Отлично. Тогда ты можешь мне немного помочь. — Он осматривает меня, качая головой от того, что видит. — Кроме того, твое платье очень отвлекает внимание. Мне оно нравится.
Я рассмеялась. — Это ужасное оправдание.
— Это потому, что я сделал тебе комплимент, а не оправдывался.
— Тогда это был ужасный комплимент.
Я вижу вызов в его глазах, прежде чем слышу его в голосе. — Тогда почему бы тебе не привести пример хорошего комплимента, Грей?
Я должна была это предвидеть. Конечно, он собирается использовать это как предлог для того, чтобы я наконец-то польстила ему — но я этого не сделаю. — Хорошо, — говорю я отрывисто. — Твои волосы выглядят очень... мягкими.
— Мягкими? — повторяет Кай с кашлем, который мог бы быть смехом. — Да ладно, ты можешь и получше. — Он наклоняется ближе, его голос дразнит, когда он добавляет: — И если ты захочешь провести пальцами по моим волосам, я не буду против...
— Твоя улыбка. — Я прерываю его, прежде чем он успевает соблазнить меня своим предложением. — Мне нравится, когда ты улыбаешься по-настоящему. Когда ты не надеваешь маску будущего Энфорсера или принца, а просто позволяешь мне видеть тебя. Я бы хотела, чтобы ты чаще улыбался мне.
Я сглотнула и замолчала. Это было совсем не то, что я хотела ему сказать, но от этого не становится менее правдивым. При виде этой улыбки легко забыть, кто он такой и чем занимается. При виде этой улыбки я вижу мальчика вместо смертоносной пешки короля. При виде этой улыбки я вижу того, кто больше чем друг, а не того, кто убил бы меня, если бы узнал, кто я такой.
И вдруг эта улыбка звучит очень опасной.
— Даже с моими дурацкими ямочками, тебе все равно нравится моя улыбка? — Кай говорит мягко, слегка задыхаясь, и мой ответ звучит так же.
— Даже с твоими дурацкими ямочками, Азер.
Его губы подергиваются в разновидности той улыбки, которую мне не стоит искать, но она мягче, чем те, что я видела раньше. Он открывает рот и...
— Малакай.
Мы переводим взгляд на королеву, стоящую в нескольких футах от нас, с приятной улыбкой на ее потрясающих чертах. — Не поделишься ли ты ею с другим джентльменом?
— Она моя на эту ночь, мама. — Кай снова смотрит на меня. — Небольшая плата за испорченную одежду.
Но королева исчезла, унесенная болтающими гостями и танцующими фигурами еще до того, как слова покинули рот Кая.
Я моргаю ему вслед, не в силах сдержать улыбку, расплывающуюся по губам. — Тебя зовут Малакай?
— Да, но меня также называли дьявольски красивым, разрушительно сильным, а в последнее время — наглым ублюдком.
— Тот, кто так тебя назвал, должно быть, хорошо тебя знает.
— Да, больше, чем я хотел бы признать, — тихо говорит он. Гул скрипок заполняет тишину, повисшую между нами. Когда он наконец заговорил, Кай тихо спросил. — Ты готова к завтрашнему дню?
Мне вспоминается тот же вопрос Китта на предыдущем балу, и я отвечаю: — А ты?
Он медленно выдыхает. — Я должен быть.
Наступает долгая пауза.
Улыбка, которую я ему дарю, грустная. — Я не об этом спрашивала.
— Умник, — бормочет он себе под нос, умудряясь вызвать у меня искреннюю улыбку. — Тогда правду?
— Всегда правду.
— Тогда нет. Я не готов, — вздыхает он, пригнув свою голову к моей. — Но у нас все будет хорошо. У нас всегда так.
Я ошеломленно киваю, не нуждаясь в том, чтобы он объяснял, что он имеет в виду. Обе наши жизни были чередой испытаний, которые нам пришлось пережить. Только сейчас мы проходим через одно из них вместе, и мы выберемся из него так же, как и в прошлом.
Как бы подчеркивая свои слова, он поднимает руку и щелкает меня по кончику носа, разделяя со мной улыбку. И вместо того, чтобы оттолкнуть его, как я знаю, я улыбаюсь в ответ.
Пока мы кружимся, установилась уютная тишина. Сад теперь купается в лунном свете, и лампы мерцают теплым светом над лицами, кружащимися рядом с нами.
Кай внезапно опускается на меня, его пальцы касаются обнаженной кожи, проглядывающей между разрезами моего платья, а затем лениво скользят по прохладному кинжалу, лежащему на моей горячей коже. Я сдерживаю удивленный вскрик, а он только смеется. — Разве я не говорил тебе, что кинжалы не нужны для танцев?
Он ставит меня на ноги, и я, задыхаясь, отвечаю: — Зависит от того, кто твой партнер.
Ненавижу, когда он заставляет меня чувствовать себя так, будто я все время пытаюсь перевести дыхание.
И еще больше я ненавижу то, что он это знает.
Я ненавижу это. Ненавижу. Ненавижу.
Я вдалбливаю эти слова в свою голову, проталкивая их сквозь свой толстый череп. Я отказываюсь поддаваться ему.
Он, должно быть, видит, как бушует битва в моем мозгу, потому что он ухмыляется.
Ямочки.
Эти дурацкие ямочки.
Я практически задыхаюсь, пытаясь отдышаться, пытаясь игнорировать этого мальчика передо мной. Пытаюсь игнорировать его ослепительные улыбки и сложное прошлое, о котором теперь так много знаю. Его заботливость и обаяние, мелочи, которые составляют его, его руки, которые лежат на мне...
Я ненавижу это. Ненавижу. Ненавижу.
Серые глаза мелькают между моими, в них отражается беспокойство. — Все в порядке?
Я не замечала, как быстро дышу, как пытаюсь глотнуть воздуха и терплю неудачу. Кай выглядит внезапно трезвым и неожиданно серьезным, что, как я могу предположить, означает, что он видит панику на моем лице. Его рука слегка сжимается вокруг меня, так защищая.
Я ненавижу это. Ненавижу. Ненавижу.
— Пэ...
О, почему я не могу его ненавидеть?
— Что случилось? — Его голос суров, пробивается сквозь дымку моей истерики.
Вокруг меня так много тел, так близко, так тесно. Воздух такой разреженный, такой горячий в моих легких. Я чувствую себя такой загнанной, такой запертой. Тело замирает, сердце прыгает, разум смеется над тем, как я слаба.
Моя голова кружится, и мы тоже. Я спотыкаюсь и останавливаюсь — мой партнер, мои мысли, мое дыхание останавливаются вместе со мной. Я не могу проглотить панику, не могу набрать воздуха, не могу проглотить свою гордость, чтобы признаться себе, что что-то не так.
Успокойся. Все в порядке.
Внезапно я снова стала той маленькой, беспомощной девочкой. Той, с мертвым отцом и убитыми мечтами. Той, которую били о столб за то, что она воровала, чтобы выжить, бежала, чтобы избавиться от навязчивых воспоминаний. Той, которая сворачивалась в клубок, искалеченная горем и охваченная паникой. Той, которая не могла находиться ни в больших, ни в малых толпах, не задыхаясь и не хватаясь за руки, чтобы убежать. Слабая от беспокойства, бессильная от паники. Нет, просто бессильная.
Успокойся. Ты...
У меня паническая атака.
Платье резко становится слишком тесным, сдавливает ребра, душит меня, вытесняет воздух из легких. Толпа вокруг меня вдруг делает то же самое: сжимает меня, душит, прижимает к себе, не обращая внимания на то, что переполненный людьми сад вдруг окаменел.
— Я... я не могу дышать. — Я задыхаюсь, и мне неловко, что я вынуждена признаться ему, себе, в страхе, который не преследовал меня уже много лет. — Клаустрофобия. — Мне едва удается произнести это слово с придыханием, но он не ждет, пока я буду мучиться с объяснениями, прежде чем я прижмусь к его боку и позволю ему отвести меня к краю деревьев.
— Еще немного. Держись, — бормочет он, проталкивая нас сквозь толпу и возвращая под темную иву. Я чувствую спиной шершавую кору ствола и открываю глаза, не понимая, что я их вообще закрыл.
В тени я едва могу разглядеть Кая, стоящего передо мной с тем же выражением лица, что и тогда, когда я истекала кровью на лесной подстилке перед ним. — Дыши, Пэ. Дыши. — Похоже, он и сам борется за воздух, его глаза сканируют мое лицо, а мои бешено вращаются вокруг.
— Эй, эй, эй. Посмотри на меня, — говорит он мягко, мягче, чем я когда-либо слышала от него. И в кои-то веки я его слушаю. Я быстро моргаю, изучая его затененное лицо в темноте, пытаясь успокоить себя. Хотя, технически, именно он был причиной этой панической атаки. Он заставил меня паниковать. Он заставил меня паниковать. Я позволила своему разуму выйти из-под контроля и закрутиться в спираль, мой глубоко укоренившийся страх клаустрофобии вырвался наружу только после первоначальной паники, вызванной им.
Вызванной неудовлетворенными чувствами к нему.
Я все еще тяжело дышу, с трудом набирая воздух в легкие. Он держался от меня на расстоянии, давая мне свободу. Но теперь он обнимает меня за спину, осторожно, медленно.
— Что ты...?
Воздух вливается в мои легкие, как будто я все это время находился под водой и только сейчас вынырнул на поверхность. Я жадно глотаю его, наслаждаясь тем, как это приятно — снова дышать полной грудью. Паника начинает рассеиваться, мой разум, наконец, успокаивается после того, как вышла из-под контроля.
— Намного лучше, я уверен. — Кай говорит с облегчением, хотя на его губах играет слабая ухмылка.
И тут я чувствую это.
Мое платье сдвигается.
Я опускаю взгляд и едва не задыхаюсь, глядя на прореху в ткани, которая когда-то была туго натянута на моей груди. Талия ослабла и больше не облегает мою фигуру.
Все платье вот-вот упадет с меня.
Я хватаюсь за верхнюю часть платья без рукавов и тяну его вверх, таращась на него. — О чем ты думал...
— Я думал, — Кай засунул руки в карманы, являя собой идеальную картину беззаботности, — что ты не можешь дышать. И как бы мне ни нравилось это платье на тебе, я решил, что ты будешь выглядеть так же хорошо в нем с расстегнутыми шнурками. — Он наклоняет голову и улыбается про себя, видимо, его это забавляет. — Чтобы ты могла дышать, конечно.
Он подмигивает. Он подмигивает.
Я в бешенстве.
— Я собираюсь...
— Поблагодарить меня? — вклинивается он, дергая за манжеты пиджака. Мои глаза приспособились к тусклому свету, и я не удивилась, увидев отражение веселья в его глазах, когда он встретился с моим взглядом. От того озабоченного мужчины, который был всего несколько минут назад, не осталось и следа.
Одной рукой я придерживаю верхнюю часть платья, а другой сжимаю две части спинки, так как благодаря Каю шнурки больше так не делают.
— Если бы у меня сейчас была свободная рука, — говорю я сквозь стиснутые зубы, — я бы направила на тебя свой кинжал.
— Я рад, что ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы снова угрожать мне. — Он наклоняет голову, окидывая меня оценивающим взглядом.
Он прав. Я должна поблагодарить его. Я не осознавала, насколько тесным было платье, пока паника не заставила меня задыхаться. Я не понимала, что просто возможность снова сделать глубокий вдох прояснит мою голову настолько, насколько я вообще могла себе представить. Развязать шнурки было великолепно. Но я не хочу говорить ему об этом.
Отвлечение.
Это слово эхом отдается в моей голове, и я начинаю думать, не этим ли занимается Кай. Опять. Использует шутки как буфер. Отвлекая мое внимание от паники и перекладывая ее на него. Использует мой гнев и раздражение, чтобы отвлечь, отвлечься. Но меня больше шокирует не его расчетливость, а его забота. То, что он понимает, что именно мне нужно.
— Пэ. — Теперь он ближе ко мне, все веселье стерто с его лица. — Ты в порядке? Правда?
— Да. Спасибо. — Его губы подергиваются. — Не за то, что раздел меня, — хмыкнула я, — а за то, что... помог мне.
Он пожимает плечами. — То же самое.
Я закатываю на него глаза, пока моя рука возится со шнурками моего платья, несмотря на то, что я знаю, что не смогу их завязать. — Ты можешь... — Я вздохнула, раздраженная тем, что мне приходится спрашивать его об этом. — Ты можешь завязать шнурки еще раз для меня?
Он долго смотрит на меня. — Тебе лучше уйти на ночь. Отдохни немного.
— Тогда мне придется вернуться в свою комнату так, чтобы это платье не упало с меня.
Его губы дергаются, и я знаю его достаточно хорошо, чтобы понять, что он, скорее всего, сдерживается, чтобы не сказать в ответ что-нибудь дико неуместное. Но когда он делает шаг ко мне, он только говорит: — Достаточно справедливо.
— Оно не должно быть облегающим, — говорю я, медленно поворачиваясь к дереву. — Но мне нужно, чтобы платье не спадало. — Я едва слышу его мягкие шаги за спиной, прежде чем чувствую, как его пальцы касаются моей голой спины, собирая шнуровку.
Он осторожно тянет за завязки, как будто почти не уверен в себе. Я почти смеюсь. Это действие кажется слишком робким, чтобы принадлежать принцу, стоящему за моей спиной. — Должен признать, что распускать шнурки у меня получается гораздо лучше, чем завязывать, — рассеянно говорит он.
Я хмыкаю. — Конечно, лучше.
Его тихий смех шевелит мои волосы, и я замираю. Он в последний раз дергает за шнурки, прежде чем быстро завязать их, его мозоли касаются моей кожи.
Я подавляю дрожь и поворачиваюсь к нему, разглаживая юбки своего платья. Серый взгляд скользит по моему телу, прежде чем встретиться с моими глазами, и его голос грубеет, когда он спрашивает: — Ты не задыхаешься?
— Нет, — смеюсь я, — я прекрасно дышу. Спасибо. — Я уже собираюсь выйти из-под прикрытия поникших ветвей ивы, как вдруг рядом со мной появляется Кай.
— Я провожу тебя в твои покои, — просто говорит он.
— Тебе не нужно этого делать.
— Ты права. Не нужно. — Он переплетает мою руку со своей, и мы начинаем идти через переполненный сад к замку. — Но я хочу.
Я наклоняю голову и улыбаюсь. — Я могу привыкнуть к тому, что ты джентльмен, Азер.
Глава 38
Кай
— Ты ужасен в этой игре.
Китт отвечает громким смехом, который прерывается только тогда, когда он подносит флягу к губам и делает глоток. Проглотив, он изрекает: — Игра заключается в том, чтобы пить каждый раз, когда Джекс наступает Энди на пятки. Как я могу быть ужасен в этом?
Я смотрю на раскрасневшиеся щеки и растрепанные волосы брата, понимая, что, скорее всего, выгляжу так же. Мы сидим на траве и смотрим, как гости кружатся по разноцветным коврам под звездным небом, уже почти час. Шершавая кора дерева, к которому я прислонился, впивается мне в спину, ведь я сбросил свой костюм и остался в одной лишь испачканной рубашке на пуговицах.
Китт смотрит на меня, все еще терпеливо ожидая ответа на свой вопрос. И я без колебаний даю ему ответ. — У тебя это ужасно получается, потому что ты постоянно пропускаешь свой рот.
Мы оба смеемся, когда Китт вытирает виски, стекающее по его подбородку. Похоже, мы не отбросили нашу традицию выпивать во время этих балов, и я рад, что некоторые вещи никогда не меняются.
— Подожди... — пробормотал Китт, не сводя глаз с Энди и Джекса, танцующих с другими парами. Джекс со смехом спотыкается, его длинные ноги путаются в ступеньках, прежде чем его нога приземляется на ногу Энди. — А вот и он. Он никогда не разочаровывает.
— Выпьем, — вздыхаю я, выхватывая у него фляжку и делая глоток, который обжигает мне горло.
Китт наблюдает за мной. — Ты уверен, что тебе стоит продолжать пить, когда у тебя завтра Испытание?
— Немного веры в своего Энфорсера, брат. Я сталкивался с вещами похуже похмелья.
Когда он ничего не ответил, я проследил за его взглядом и обнаружил, что он прикован к отцу и матери, которые медленно покачиваются.
— Таким счастливым я его не видел за последние... ну, годы, — тихо говорит Китт, в его голосе исчезли все следы юмора. Я киваю в знак согласия, наблюдая, как король улыбается своей королеве так, как он делал это только для нее. Он не перестает дарить ей ту ласку, которую никогда не дарил нам. Мне.
С этой мыслью я делаю еще один глоток из фляги.
— Может быть, когда с Сопротивлением будет покончено, он станет более счастливым человеком, — добавляет Китт, небрежно пожимая плечами. — Кстати говоря, — он отрывает глаза от танцоров, чтобы посмотреть на меня, — ты выудил из Глушителя какую-нибудь информацию?
— Убил его, — отвечаю я с таким же небрежным пожатием плеч.
Его это ничуть не смущает. — Значит, нет?
Я вздохнул. — Да, это «нет».
— Хм... — Китт нахмурился. — А как насчет Обыкновенного около Лута, которого тебя послали найти? Получил ли ты тогда какую-нибудь информацию?
В голове мелькает лицо маленькой девочки, ее рыжие волосы яркие, как огонь в глазах. — Обыкновенная была ребенком. Вряд ли она знала что-нибудь о Сопротивлении.
На мгновение мы замолчали, прежде чем Китт прочистил горло. — Насколько маленьким?
— Слишком маленьким.
Он медленно кивает. — Значит, ты не прошел через это?
Я слегка напрягаюсь. Мы с Киттом никогда не говорили об этом. Никогда не говорим о том, как он нашел меня в конюшне, всего в крови и с рвотой после одной из моих первых вылазок в город, чтобы убить Обыкновенного. Я был мальчишкой, мне было всего четырнадцать, когда я лишил жизни ребенка, который был не намного младше меня. И я поклялся никогда больше этого не делать.
С тех пор король посылал меня на бесчисленные задания, и все они были частью моего обучения. Может, Китт и заперт во дворце, но я никогда не знал свободы от убийства. Я никогда не знал свободы выбора. Поэтому я возвращаю себе ту единственную крупицу здравомыслия, на которую способен, изгоняя Обыкновенных детей вместе с их семьями.
Даже если при этом я обрекаю их на смерть.
— Нет, я не пошел на это, — медленно отвечаю я, доверяя брату всю тяжесть этих слов. Ему потребовались годы, чтобы собрать воедино все кусочки, прежде чем однажды ночью он пришел ко мне в комнату, чтобы выпить, и столкнулся со мной, когда я уже не мог ни видеть, ни соображать.
Разрушение — мой долг, и король заставил меня оцепенеть от убийства. Но ради детей я заставляю себя чувствовать.
Даже у монстров может быть мораль.
Я вздыхаю, поднося флягу к губам. — Я не настолько пьян, чтобы говорить об этом сейчас.
— Я тоже. — Китт с ухмылкой выхватывает флягу из моих рук и опускает глаза на пятно на моей рубашке, словно впервые замечая его. — Что, черт возьми, с тобой случилось?
— Пэйдин. — Я снова вздыхаю. — Со мной случилась Пэйдин.
Китт хихикает, но звук натянутый. — Она определенно... что-то.
— Ты так хорошо владеешь словом, Китти.
Он качает головой и проводит рукой по лицу. — У меня даже нет слов, чтобы описать ее, но, Чума, у нее никогда не хватает слов для меня.
Мои плечи напрягаются, но я заставляю себя говорить спокойно. — Правда?
Он смеется. — Да. Она единственный человек, который не говорит мне то, что я хочу услышать, не боится высказывать свое мнение. И, надо сказать, довольно часто.
— Ты бы хотел, чтобы я почаще называл тебя дерьмом, брат? — небрежно спрашиваю я. — Это то, что я слышу?
Он лениво подталкивает меня, игнорируя мой комментарий. — У нее такой огонь. Даже назвала меня на днях засранцем.
Мои губы подергиваются, несмотря на напряжение, проходящее через меня. — Звучит примерно так.
— Странно, — тихо говорит он, обводя глазами переполненный сад. — Я знаю ее совсем недолго, и все же мне хочется знать ее дольше.
Между нами повисло молчание, его слова повисли в воздухе.
— Может быть, я ошибался, — жестко говорю я. — Возможно, вы действительно умеешь обращаться со словами.
Он поворачивается ко мне с кривой ухмылкой. — А что ты думаешь о ней, а?
Мой взгляд падает на пятно на рубашке. От меня пахнет вином, виски и слабым ароматом лаванды, который всегда прилипал к Пэйдин. А с учетом того, как она прижалась ко мне сегодня вечером, ее сладкий аромат просочился в мою одежду, чтобы отвлечь меня.
Что я думаю о ней?
Когда я не думаю о ней?
Я выхватываю фляжку из пальцев Китта и повторяю те же слова, что и раньше. — Я не настолько пьян, чтобы говорить об этом прямо сейчас.
Ложь.
Даже в трезвом виде она кружит мне голову. Мне не нужно быть пьяным, чтобы признать, что она сделала со мной, что она заставила меня чувствовать.
Взмах юбок и возбужденные разговоры заставляют меня поднять глаза. Я наблюдаю, как гости начинают выходить из сада и направляются к тренировочным площадкам. Я бросаю на Китта растерянный взгляд, на что он отвечает: — Понятия не имею.
Мы встаем, слегка пошатываясь на ногах, и идем за толпой. Не успели мы дойти до освещенного факелами тренировочного двора, как я замечаю возвышающиеся платформы, окружающие большой земляной круг, на котором начинают рассаживаться гости.
Тила выходит на середину ринга и кружится по кругу, улыбаясь окружающим ее гостям. — Как здесь весело! У нас не только бал, но и драка!
Драться я сегодня точно не собирался.
Толпа аплодирует и хлопает, оглядываясь по сторонам, вероятно, в поисках участников. И я делаю то же самое. Девушек не видно, только Джекс, Брэкстон и Эйс на противоположной стороне.
Я провожу рукой по волосам, голова внезапно кружится от алкоголя и всех сил, давящих на меня. Фляжка запотела в моей руке, и я жалею, что выпил так много, даже когда думаю о том, чтобы допить остатки. Когда я собираюсь подойти к участникам, рука хватает меня за плечо.
— Кай. — Я поворачиваюсь и вижу, что глаза Китта прикованы ко мне. — На случай, если я не увижу тебя до завтра...
— Знаю, — говорю я, не слыша этих трех слов, чтобы понять, что он их имеет в виду. — Знаю.
— Будь осторожен, — говорит он с намеком на улыбку. — И не вздумай умирать.
— Не волнуйся. Тебе не удастся так легко от меня избавиться, Китти.
Глава 39
Пэйдин
— Что так долго? Знаешь, иногда ты действительно принцесса. — Ворчание Ленни заглушается дверью, отделяющей его от моей комнаты, когда я срываю с себя платье.
— Успокойся, — бормочу я в ответ. — Я стараюсь не порвать платье.
— Ага. Так бы сказала принцесса.
Я закатываю глаза и натягиваю тонкие тренировочные штаны, сочетая их со свободной хлопковой рубашкой. — Ну, разве принцесса стала бы лезть в драку, чтобы развлечь гостей на балу?
Я натягиваю сапоги, и руки чешутся выхватить кинжал и засунуть его в один из них. Но когда Ленни постучал в мою дверь и сообщил, что я нужна в тренировочном дворе для импровизированной драки, он также не забыл упомянуть, что внешнее оружие запрещено. Я вздыхаю при виде своего серебряного кинжала, желая иметь его при себе только для удобства.
Когда я распахиваю дверь, Ленни чуть не опрокидывается, тяжело опираясь на нее. Я фыркаю, а он язвительно улыбается, и мы быстрым шагом отправляемся по коридору.
— Это нормально? — спрашиваю я тихим шепотом, наклоняясь к нему, чтобы никто из Имперцев не мог подслушать. — Заставить нас драться на балу? И прямо перед Испытанием?
Он бросает на меня взгляд, и даже сквозь белую маску, скрывающую половину его лица, я вижу беспокойство в его глазах. Эмоции Ленни всегда на виду, всегда написаны на его чертах. — В этом году в Испытаниях нет ничего нормального.
Я киваю, когда мы сворачиваем за угол и направляемся к тренировочному двору. Возвышающиеся платформы вокруг грунтового ринга заполнены элегантно одетыми гостями в зеленом и черном, которые выглядят неуместно среди грязного двора. Факелы окружают ринг, отбрасывая жуткие тени на возбужденные лица собравшихся.
— Ты уже получила какую-нибудь информацию от своего принца? Может быть, о каком-то туннеле? — тихо спрашивает Ленни.
Я вздыхаю и бросаю на него взгляд. — За несколько часов, прошедших с твоего последнего вопроса, — нет.
Он улыбается, но улыбка быстро исчезает, когда мы подходим к рингу и толпе вокруг него. Я окидываю взглядом сцену, замечая Тилу в центре, и толпу, склонившуюся, чтобы слышать каждое ее слово, несмотря на громкое усиление.
— Поскольку вы все не можете воочию наблюдать за Испытаниями, как это обычно бывает, сегодня у нас есть особое угощение! — Толпа аплодирует, а Тила продолжает: — Участники будут выбраны случайным образом, чтобы сразиться, и результат может помочь вам решить, за кого отдать свой голос!
Мое сердце замирает.
Я не только проиграю, но и потеряю их голоса.
Я обшариваю толпу в поисках своих товарищей по конкурсу и замечаю их на другом конце ринга. Похоже, что переодеться разрешили только девочкам, их платья исчезли, а мальчики по-прежнему носят брюки и рубашки.
Мой взгляд остановился на потягивающейся Энди рядом с напрягшейся Блэр. Рядом с ними Джекс и Брэкстон тихо переговариваются, а последний начинает закатывать рукава, обнажая свои массивные руки. Эйс стоит поодаль, задрав нос и наблюдая за толпой.
И тут мой взгляд останавливается на нем, блуждая по его закатанным штанам и прозрачной рубашке, прилипшей к телу. Он облил себя водой, пытаясь протрезветь, и слабая улыбка появляется на моих губах при виде того, как он отряхивает свои мокрые волосы.
Когда Тила окликает его по имени, Кай поднимает голову и встречается взглядом со своим противником. Брэкстон некоторое время смотрит на принца в ответ, затем кивает ему и выходит на ринг. В течение следующих нескольких бешеных ударов моего сердца мальчики вступают в драку.
Неудивительно, что Кай небрежнее, чем обычно, чего и следовало ожидать, ведь он не совсем трезв. Но даже несмотря на этот недостаток, многолетние тренировки помогают ему быстро встать на ноги и войти в привычный ритм. Бой проходит ожесточенно, завораживая публику каждым ударом и финтом. Только когда Каю с трудом удается на несколько секунд прижать Брэкстона к земле, толпа заходится в восторге. Имперцы быстро разнимают, прежде чем они успевают нанести еще какой-либо ущерб.
Следующими были названы имена Энди и Эйса, и их бой был быстрым. Выйдя на ринг, Энди превратилась в волчицу с гладкой бордовой шерстью. Она зарычала, когда Эйс применил свой обычный прием — окружил противников идентичными иллюзиями себя. Но когда Энди приняла звериную форму, она сунула нос в воздух и учуяла среди них настоящего Эйса, набросившись на него раньше, чем он успел среагировать. Она повалила его на землю и вонзила когти ему в грудь, выглядя при этом гораздо более звериной, чем Энди.
— Следующими будут Блэр Арчер и... — Тила просмотрела карточку и сказала: — Пэйдин Грей!
Я испустила дрожащий вздох, а мое сердце ударилось о грудную клетку.
Конечно, это она.
Я двигаюсь к рингу, готовая встретить свою судьбу, когда грубые пальцы обхватывают мое запястье и разворачивают меня. Моя коса перелетает через плечо и чуть не бьет меня по лицу, когда я поворачиваюсь и вижу Кая, смотрящего на меня сверху вниз. Я едва успеваю заметить кровавые порезы и синяки, которые уже начали расцветать на его лице, прежде чем он притягивает меня к себе.
Для любого другого человека это выглядит так, будто я наткнулась на принца.
Он наклоняет голову так, что его губы касаются моего уха, и начинает говорить тихим, торопливым тоном. — Будь начеку и двигайся. Ты драчливее ее, поэтому используй свою голову и все, что можешь. Она слаба физически, а ты нет, так что пользуйся этим. — Затем он откидывается назад настолько, что я могу заглянуть в его дымчатые глаза: — Отвлеки ее. У тебя это хорошо получается.
А затем его пальцы находят нижнюю часть моей косы, нежно перетягивают ее, после чего он подмигивает мне и уходит.
Я моргаю, пытаясь проветрить голову, поворачиваюсь и выхожу на ринг.
Мои глаза сканируют толпу и останавливаются только тогда, когда встречаются с глазами короля, сидящего в резном деревянном кресле рядом со своей королевой. Я не думаю, что представляю, как самодовольного удовлетворение мелькает на его лице, заставляя меня задуматься о том, насколько случайны эти пары. Я ничуть не удивлюсь, если это дело рук короля, желающего увидеть, как Блэр разрывает меня на части, так же, как это, скорее всего, желают люди.
Улыбка Китта не могла бы выглядеть более непохожей на улыбку его отца рядом с ним. Он слегка кивает мне, подбадривая меня одним легким жестом. Вспышка сиреневого цвета возвращает мое внимание к рингу и стоящей передо мной сопернице. Ее волосы связаны ремешком и раскачиваются взад-вперед, когда она делает шаг вперед.
В тот момент, когда ее ноги касаются земли, игра начинается.
Нож просвистел над моей головой, как только я упала на землю. Из ее горла вырывается циничный смех, когда топор летит в мою сторону. Она забрасывает меня оружием со стоек, окружающих ринг, и хотя я не совсем уверена, что это разрешено, у меня точно нет времени думать об этом из-за того, что я постоянно уворачиваюсь.
Я делаю выпад в сторону, когда маленький, остро отточенный нож рассекает воздух, прорезая мне кожу. Горячая, обжигающая боль пронзает мою скулу, дарованная лезвием.
— Неужели твои экстрасенсорные способности не предупредили тебя о том, что это произойдет? — кричит она, продолжая метать в меня разбросанное оружие. Сквозь стук крови в ушах я смутно различаю крики, доносящиеся из толпы, обступившей нас.
Единственное, чего я добилась в этой схватке, — измотала себя. Видно, что она не хочет, чтобы поединок заканчивался в ближайшее время, иначе она бы задушила меня и на этом все закончилось. Нет, она хочет сначала повеселиться со мной, хочет показать публике, на что она способна.
Я не могу долго находиться в обороне, но я также не хочу оказаться в роли подушки для булавок, в которую вонзают ножи.
Ничего не выходит.
Я бросаюсь на нее. Но вместо того, чтобы бежать на нее лоб в лоб, я делаю зигзаг. Ее глаза слегка расширяются, она явно не ожидала этого, но быстро оправляется и продолжает швырять в меня оружие, ветки и камни.
Если я только успею схватить ее...
Она не боец, и она это знает. Поэтому она прячется за своей силой, как большинство Элитных. Если бы не ее способности, этот матч был бы уже закончен.
Несмотря на все мои зигзаги, она продолжает оттеснять меня к краю ринга. Она бросает в меня острые предметы и заставляет уворачиваться от них.
Камень сильно ударяет меня в плечо.
Думай. Думай.
Блэр прекращает атаку летящих предметов только для того, чтобы одним движением руки поднять меня с земли. Придушенный крик вырывается из моего горла, когда я зависаю в метре над грязью.
И тут она меня роняет.
Я с грохотом падаю на землю. Воздух вырывается из легких, и я задыхаюсь. Облако пыли поднимается вверх от того места, где я лежала на земле, задыхаясь от влажного воздуха.
Встать.
Все болит, но я поднимаюсь на ноги, а Блэр удивленно смотрит на меня.
Отвлеки ее.
Слова Кая звучат в моей голове, за ними следует идея.
Я подхватываю с земли камень, который, скорее всего, и был причиной моей боли в плече, и сжимаю его в кулаке. Она снова начала бросать в меня предметы, и пока я уклонялась, уворачивалась и перекатывалась, мои пальцы нащупали нож, лежащий в кольце вместе с несколькими другими видами оружия.
Одним быстрым движением я отвожу руку назад и метко бросаю нож ей в лицо, а затем швыряю камень. Она останавливает все и лениво поднимает руки, чтобы остановить нож и камень до того, как они встретятся с ней, забавляясь тем, что это лучшее, что я могу сделать.
Или ей так кажется.
Поскольку она полностью сосредоточена на остановке предметов в воздухе, я не теряю времени. Я хватаю ее за туловище, и мы падаем в грязь. С хрипом воздух вырывается из ее легких, давая мне несколько секунд, прежде чем она сбросит меня с себя.
Но это все, что мне нужно.
Речь шла не о победе, а о том, чтобы доказать свою правоту. Доказать себе и всем, кто смотрит, что я все еще представляю угрозу. Неважно, есть у меня сила, как у них, или нет, я найду способ причинить им боль.
Мой кулак врезается ей в челюсть, отбрасывая голову в сторону. Она, вероятно, не знакома с болью, сопровождающей удар, не знакома с людьми, которые подбираются так близко, чтобы даже попытаться это сделать. Она ошеломлена. Я наношу еще один сильный удар в ее маленький идеальный нос и наблюдаю, как из него хлещет кровь. Я снова поднимаю кулак...
Но она наконец-то пришла в себя.
С воплем она подбрасывает меня в воздух, как тряпичную куклу. Я ударяюсь о твердую землю и снова смотрю в звездное небо, задыхаясь.
Я слышу, как она вскрикивает от досады, вероятно, потирая больную челюсть и зажимая окровавленный нос. Судя по звуку ботинок, сердито удаляющихся в сторону, она спешит к Целителю, не желая показываться с повреждениями на своем безупречном лице. Тем более что это я их ей нанесла. Она не посмела бы показаться раненой Трущобнице.
Я слышу, как по залу разносятся аплодисменты, одобрительные возгласы и растерянная болтовня. На моих губах появляется улыбка, и я не успеваю опомниться, как уже трясусь от смеха. Я не могу сдержать смех, который вырывается из меня, пока я лежу, растянувшись в грязи.
Может быть, я и проиграла матч, но это Блэр потеряла свою гордость.
Глава 40
Кай
Я очнулся на краю горы.
Горы Плюммет.
Я знаю это только потому, что уже бывал здесь с отцом, случайно побеждая страхи и тому подобное.
Но я не один.
Энди стонет рядом со мной, ее глаза распахиваются, прежде чем она резко выпрямляется, поворачивая голову, осматривая окрестности точно так же, как я делал это несколькими минутами ранее.
У меня голова раскалывается. Между всеми этими алкогольными напитками, драками прошлой ночью и наркотиком, который вырубил меня, чтобы меня притащили сюда, я чувствовал себя лучше на поле боя. Но по прибытии в Пламмет первое, что я заметил, были каракули ручкой на моей руке. Мой наклонный, торопливый почерк прокручивается по моей ладони, передавая очень важное сообщение:
Она разрешила мне прикоснуться к ней, когда я буду трезв.
Я потрясен тем, что не помню, как написал это, учитывая, как ярко я помню все остальное о прошлой ночи. Пэйдин прижалась ко мне, наш разговор, ее паника перед тем, как я развязал шнуровку ее платья. Мои губы дернулись при этой мысли, и я подавил улыбку, вспомнив, как она размазала Блэр во время их драки и заставила ее истекать кровью.
— Чума, что происходит?
Брэкстон уже встал, моргая в лучах полуденного солнца. Сиреневые волосы Блэр мерцают за его спиной, когда она садится, выглядя так же растерянно и напряженно. Мы смотрим друг на друга, вспоминая, как жестоко мы дрались прошлой ночью и как нас заставили разойтись, не дав закончить.
Я достаю из кармана скомканную записку и бросаю ее на грязь перед нами. — Нам оставили вот это.
Я слышу, как Блэр насмехается, выхватывает бумагу и читает вслух, ее тон скучающий:
Добро пожаловать на Испытание номер два,
Мы считаем, что нужно немного поработать в команде.
У вас есть двенадцать часов, чтобы добраться до вершины,
Чтобы победить другую команду, вы должны подниматься без остановки.
— Вы, наверное, шутите, — ворчит Энди рядом со мной, проводя руками по грязному лицу.
— Простите, — фыркает Блэр, — предполагается, что мы должны работать вместе?
Отец развлекается, играя с нами.
Вчера вечером он заставил нас драться друг с другом, чтобы подогреть напряжение между участниками и вызвать у нас желание разорвать друг друга на части. Нас заставили провести несколько раундов поединков со случайными противниками, которые затянулись до самого вечера и только усугубили нашу усталость. И вот теперь мы вынуждены работать бок о бок, борясь с желанием закончить начатое вчера вечером.
Я встаю на ноги, голова раскалывается, когда я смотрю на небо. Солнце говорит мне, что уже почти середина дня, а это значит, что мы будем подниматься всю ночь.
Захватывающе.
— Мы теряем световой день, — говорю я со вздохом. — Давайте пошевеливаться.
И мы поднимаемся, сбитые с толку этим испытанием и тем, как мы должны работать вместе, а не разрывать друг друга на части. Плюммет — не такая уж огромная гора, но она, мягко говоря, пугает. Пока что мы пробираемся сквозь плотный заслон деревьев и скалистую местность у ее подножия. Когда мы поднимемся выше, деревья поредеют, и на их месте появятся крутые скалы и скользкие склоны. Помимо смертельно опасного рельефа, на Плюммете обитают еще более смертоносные животные. Мы будем подниматься двенадцать часов подряд без еды, воды, оружия и доверия друг к другу.
Краем глаза я замечаю Зрения, которые быстро и бесшумно идут рядом с нами, документируя наше продвижение. Их, должно быть, десятки по всему склону горы, они переговариваются друг с другом, ожидая, когда мы окажемся в зоне их действия.
Блэр и Брэкстон застыли рядом, глядя друг на друга с одинаковой долей подозрительности, а Энди держалась рядом со мной, уверяя меня в своей преданности. Она стала для меня единственным источником развлечений, ее бредни отвлекают меня от надвигающейся горы. Я слушаю ее жалобы на то, что она уже превратилась бы в сокола и оставила бы нас в пыли, если бы мы не связали ее своей командной работой.
— Ладно, — говорит она, слегка запыхавшись после почти двухчасового подъема, — я шпионю своим маленьким глазком…
— О, Чума, прекрати, — восклицает Блэр, мысленно подбирая сосновую шишку и швыряя ее в Энди. — Ты шпионишь уже почти час, несмотря на то, что играешь одна. Так и тянет забыть о командной работе и оторвать тебе голову. — Она практически рычит, а Энди ухмыляется.
— Знаешь, — говорит Энди с самодовольной улыбкой, — ты ничуть не изменилась, Блэр. — Она пожимает плечами. — Раз сука, всегда сука, я полагаю.
С этими словами Блэр поднимает с земли целую армию сосновых шишек в молчаливой угрозе. — На твоем месте я бы держала рот на замке. Иначе ты можешь обнаружить, что в твоем горле застряла шишка...
— Ты только доказываешь мою правоту, — поет Энди.
Блэр бросила сосновые шишки ради одного из множества гигантских камней, разбросанных по земле. Она отправляет его в Энди, и в процессе он неизбежно летит в меня. Легким движением руки и заимствованием способности Блэр валун меняет направление, отлетая от нас и врезаясь в ближайшее дерево.
— Достаточно, дамы. — Мой тон скучающий, отражающий мое нынешнее настроение. — Я бы предпочел не быть в центре этого.
Брэкстон ворчит в знак согласия, и мы погружаемся в напряженное молчание, продолжая подъем. Солнце медленно ползет по небу, падая на нас, пока пот не начинает катиться по моему лицу, а горло не просит воды.
Затем тишину нарушает крик.
Я поворачиваюсь и вижу, что Энди сжимает в руках свою икру, ее глаза прикованы к земле.
— Кай. — Ее голос — не более чем шепот. — Не. Двигайся.
Я прослеживаю за ее взглядом, где десятки черных глаз-бусинок смотрят на меня в ответ, а вилочковые языки щелкают. Змеи. Огромные и голодные. Я даже не могу разобрать, сколько их там, из-за зарослей кустарника и камней, разбросанных по земле, но я знаю, что их достаточно, чтобы я забеспокоился.
Блэр сдерживает крик, когда замечает ползучих тварей, окружающих нас, а Брэкстон ругается под нос.
— Хорошо, — медленно говорю я, не отрывая взгляда от земли, — это должны быть только мы с тобой, Блэр. — Она обращает на меня свой широкий взгляд, ее холодное выражение лица тает от страха.
— Что же нам делать? — резко шепчет она, пытаясь скрыть свой ужас.
Я затаил дыхание, не уверенный в том, что у меня есть ответ для нее. Ближайшая ко мне змея приближается с каждой секундой, и я смотрю на нее, размышляя. — Я разберусь со змеями здесь, — киваю я на место, где стоим мы с Энди, — а ты разбирайся со своими вон там.
— Разбираться? — шипит она, похожая на одну из змей, окруживших нас.
— Да. Разбираться. — Я вздыхаю. — Это не самый лучший план, но просто... отбрось их.
— Отбросить их?
— Готова? — спрашиваю я, игнорируя ее вопрос. Она что-то ворчит, и я воспринимаю это как «да». — Хорошо. — Я делаю паузу. — Вперед.
Я слепо протягиваю руку с силой Блэр к змеям, ползающим у наших ног. Я поднимаю с земли три их массивных тела и отправляю их в полет далеко вниз по горе. Я слышу хор шипений и замечаю еще двух, прежде чем позволить им пронестись по воздуху вслед за своими друзьями.
Их десятки. Мы с Блэр посылаем змей налево и направо, каждый из нас уворачивается и танцует на ногах, когда они подходят слишком близко. Я слышу вопль Энди и поворачиваюсь, чтобы увидеть змею, несущуюся к ней, с широкой пастью и клыками, готовыми вонзиться в плоть. Я подвешиваю ее в воздухе, прежде чем она успевает нанести еще один укус в ногу Энди.
В конце концов, Энди поднимается на ноги и отходит от змеиного гнезда, пошатываясь, и я в мгновение ока оказываюсь рядом с ней. — Тебя укусили. — Это не вопрос. — Дай мне посмотреть. Ее лицо бледнеет, когда она отрывает руку от ноги, обнаруживая две глубокие раны от клыков, кровь стекает по ноге и попадает в ботинки.
Я убираю прядь рыжих волос с ее липкого лба и смотрю ей в глаза. — Как ты себя чувствуешь?
— Ну, — она подавляет смех, — похоже, моя гордость страдает больше, чем я сама. Я даже не заметила, как появилась змея. А потом появились остальные, и... мне очень жаль.
Она замолчала, сосредоточившись на солнце, начинающем опускаться за гору. — Эй, никто из нас их не видел, помнишь? Но мне нужно, чтобы ты рассказала мне о своем самочувствии.
Чума, пожалуйста, не отравляйся.
— Я чувствую себя нормально. Чертовски больно, но я в порядке.
Пока что.
Невысказанные слова повисли в воздухе между нами.
Я надеюсь, что единственная наша проблема — это боль, которую она испытывает, и ничего больше. Надеюсь, что я не потеряю еще одного из тех немногих людей, которых не могу себе позволить.
— Ты можешь идти? — спрашиваю я.
Она делает шаг, ее лицо скривилось от боли. — Да. Я в порядке.
— Чушь собачья, — бормочу я, приседая перед ней. — Давай. Залезай ко мне на спину. — Я бросаю ей небольшую улыбку через плечо. — Как в старые добрые времена.
Она хрипло смеется. — Серьезно, я в порядке...
— Ну, очевидно, что нет, — вклинился взволнованный голос Блэр. — Так что забирайся на его чертову спину, чтобы мы могли двигаться дальше. — Она начинает карабкаться вверх, бормоча что-то вроде: — Чума, ненавижу командную работу.
— Я могу попробовать превратиться в маленькое животное, чтобы меня было легче нести? — Энди сомневается. — Но я не уверена, что смогу долго продержаться в таком состоянии...
— Побереги свою энергию. Давай. Поднимайся. — Я помогаю ей забраться на мою спину, обхватывая колени, а она — мои плечи. Она высокая и долговязая, ее вес почти не мешает.
Пока что.
А потом мы снова поднимаемся.
Глава 41
Пэйдин
У меня в ботинке камень. Тот самый, который лежит там уже полчаса, но мои руки слишком заняты тем, чтобы удержать меня от падения, чтобы что-то с этим сделать.
Мы поднимаемся уже несколько часов. Деревьев стало гораздо меньше, они уступили место крутым склонам, поросшим скользкими растениями. Я хватаюсь руками за большие валуны, перевожу дыхание и смотрю в сторону нашей цели.
Вершина.
Несмотря на постоянное восхождение, она по-прежнему возвышается над нами. Джекс рядом со мной, задыхается так же сильно, как и я. — Мне кажется, мы не в форме, — задыхаясь, говорю я.
Он улыбается, а затем хрипло говорит: — Ты думаешь?
Я выдыхаю смех, заставляя свои ноги снова двигаться. Мои ноги трясутся, они напряжены от многочасового подъема без еды и воды. Я протягиваю руку Джексу, помогая ему преодолеть особенно крутой участок скалы, возвращая ему услугу, которую он оказывал мне много раз.
— Как мило.
Мы с Джексом напрягаемся при звуке этого голоса, учитывая, что его обладатель пытался убить нас обоих. Я прикусываю язык, заставляя себя подавить вспышку гнева, разгорающуюся внутри меня, и не обращать на него внимания.
Эйс резко вздыхает, продолжая карабкаться рядом. — Ну, это неловко. Нас троих объединяют в команду.
Это не неловко — это намеренно.
Все, что делает король, преднамеренно. Извращенно. И это Испытание — не исключение. Поединки, команды, напряжение между участниками — все рассчитано.
— Что? Ты собираешься просто игнорировать меня, пока мы не достигнем вершины? — кричит Эйс сзади.
Я благодарна, что Джекс — еще один Элитный, скоторым я в паре, так что мне не нужно бороться с желанием убить обоих моих товарищей по команде. Хотя, возможно, это плохо, учитывая, что я, вероятно, слишком доверяю Джексу. Но я игнорирую эту мысль, как и мальчик позади меня, и продолжаю осторожно подниматься.
— По крайней мере... — слова Эйса замирают на языке, прежде чем он успевает крикнуть: — Пэйдин! Осторожно!
Я поворачиваюсь к нему лицом, но вместо этого замечаю гигантскую змею, обвивающуюся вокруг моих лодыжек. Сдавленный крик вырывается из моего горла прежде, чем я успеваю его остановить, и я спотыкаюсь. Моя лодыжка цепляется за камень, и я спотыкаюсь, падая навзничь.
Последнее, что я вижу перед падением с горы и, скорее всего, своей смертью, — это змея, рассеивающаяся в тени, когда моя нога соприкасается с ней.
Иллюзия.
Но уже слишком поздно. Мое тело падает, и я кувыркаюсь вниз по склону, не имея возможности остановиться.
Какой жалкий способ умереть…
Руки внезапно оказываются у меня за спиной, толкают и тянут меня к ногам, прежде чем я успеваю удариться о камни и скатиться с горы.
— Я держу тебя, — хрипит позади меня Джекс. — Кажется.
Я протягиваю руку и цепляюсь когтями за ближайший зазубренный камень, помогая подтянуть ноги под себя. Когда я уже стою почти прямо на нетвердых ногах, Джекс моргает передо мной, потный и запыхавшийся. Уверена, что выгляжу не хуже, но я слабо улыбаюсь ему и надеюсь, что он увидит благодарность в моем взгляде. Этот мальчик подмигнул своему противнику, чтобы спасти меня от...
Эта мысль исчезает из моей головы вместе с любой другой разумной, которая могла бы там поселиться. Я поворачиваюсь к Эйсу, цепляясь за камень, не доверяя своему дрожащему телу.
Его улыбка холодна. — Осторожно. Я бы не хотел, чтобы мой товарищ по команде пострадал.
— Ты, — выплевываю я. Я собираюсь соскользнуть вниз по склону и задушить его голыми руками...
— Не надо, — тихо говорит Джекс. — Пока нет.
Я колеблюсь, медленно возвращая взгляд в его темные глаза. После долгой паузы и глубокого вдоха я киваю. Джекс не только прав, напомнив мне, что я не могу убить нашего товарища по команде, но и, очевидно, умеет сдерживать свой гнев гораздо лучше, чем я. Итак, я чопорно поворачиваюсь обратно к горе, сосредотачивая все свое внимание на том, чтобы взобраться на нее.
Какое-то время мы поднимаемся в тишине, прежде чем я прочищаю пересохшее горло и тихо говорю: — Спасибо, Джекс. Ты не должен был помогать мне, но ты помог.
— Конечно, я помог тебе, — говорит он, пожимая плечами. — Кроме того, я не уверен, что мои братья простили бы меня, если бы я этого не сделал.
Его братья.
В тот вечер, когда мы с Каем танцевали во время первого Испытания, когда мы так откровенно говорили о своей жизни, я впервые узнала, насколько принцы действительно близки с Джексом. Кай вкратце рассказал мне о том, как советники потерпели кораблекрушение на Мелководье и как они взяли сына к себе, когда ему едва исполнилось шесть лет.
Я тихонько смеюсь. — Не знаю, я уверена, что Кай был бы не против иметь меньше конкурентов.
Он бросает на меня странный взгляд, явно стараясь не рассмеяться. — Нет, если эта конкуренция — ты. — Я хмыкаю в ответ, но Джекс весело продолжает. — Кстати, о Кае, интересно, как он справляется с этим.
— С чем справляется?
Джекс с ворчанием переваливается через неровный камень и, задыхаясь, говорит: — Гора. — Когда мое выражение лица не изменилось, Джекс добавил: — Он ненавидит высоту.
— Что? — ахаю я. — Но я видела, как он взбирался на одну из сосен в Шепоте во время первого Испытания. Он казался...
— В порядке? — со смехом заканчивает за меня Джекс. — Даже спокойным? Да, он хорошо умеет скрывать свои чувства.
— Просто еще одна маска, которую он надел, — бормочу я себе под нос.
Джекс кивает, и по его лицу скатываются бисеринки пота. — Хотя с высотой у него стало намного лучше, но только благодаря тренировкам, которым его подверг король.
Я знала достаточно об извращенных тренировках короля, но Кай никогда не упоминал о своей боязни высоты. — И что же сделал король?
— Он... он заставлял его взбираться на самые высокие деревья в Шепоте, снова и снова, пока не убедился, что Кай преодолел свой страх.
— Что? — Мой голос так же дрожит, как и ноги, несущие меня в гору.
Его собственный отец заставлял его снова и снова переживать свой самый сильный страх.
Похоже, что пытки, о которых говорил Кай, были не только физическими.
— Я был маленьким, когда Кай проходил большую часть обучения, чтобы стать будущим Энфорсером, но я никогда не забуду те ночи, когда он приходил домой весь в крови и слезах. — Джекс смотрит на свои ноги, внезапно став более серьезным, чем я когда-либо видела его раньше. — Думаю, он боялся, что я испугаюсь его, и поэтому каждую ночь тайком возвращался в свою комнату. Но я все равно видел его мельком, слышал, как он рубил мечом столбики своей кровати.
Какое-то время мы идем молча, и я не обращаю внимания на свои кричащие мысли, так же как не обращаю внимания на сдавленность в горле и давление за глазами. Затем на губах Джекса появляется усталая улыбка: — Но я не мог бы просить о лучших братьях.
— Не хотелось бы прерывать вашу милую беседу, — ворчит Эйс, — но разве только я один это чувствую?
Я уже собираюсь отмахнуться от этой, скорее всего, очередной попытки обмануть меня с помощью иллюзии, как вдруг начинаю это чувствовать. По мне пробегает легкая дрожь, исходящая от горы. Мелкие камни грохочут вокруг нас, и я пригибаюсь ближе к земле, цепляясь за что-нибудь, чтобы удержаться.
— Обвал, — вздыхаю я.
Ужас захлестывает меня, а затем быстро сменяется решимостью.
Сегодня я не умру. Тем более от камней.
Я сглатываю панику при звуке тяжелых валунов, несущихся к нам, разбивающихся друг о друга, чтобы раздавить нас. — Итак, — прохрипел рядом со мной Джекс, — каков план?
— Не умирать, — просто говорю я.
— Как невероятно полезно, — бормочет Эйс, слишком непринужденно для нашей нынешней ситуации.
Грохот камней становится громче, пока я наблюдаю, как валуны летят в нашу сторону. Увернуться от них гораздо легче сказать, чем сделать. Склон горы крутой, поэтому трудно прыгать по нему, не опасаясь разбиться насмерть. Я хватаюсь за растения и выбоины в скалах подо мной, когда отползаю в сторону от катящихся валунов.
Джекс уклоняется с пути падающих камней, мелькая то в одном, то в другом месте. Эйс где-то позади меня, и если мне повезет, то валун уже отправил его кувырком вниз с горы.
Я карабкаюсь вправо, едва спасая свою руку от перелома. Затем я прыгаю влево и...
Что-то сталкивается с моей головой.
В глазах пляшут пятна. Голова кружится, я ошеломлена, лишь смутно понимаю, что выкрикивают мое имя. Я поднимаю голову и вижу, что меня вот-вот расплющит валун. Я ныряю в сторону, тяжело приземляюсь и хватаюсь за все, за что можно ухватиться. И так же быстро, как это произошло, гора словно замирает подо мной, а камни медленно останавливают свое скольжение.
Я с трудом поднимаюсь на ноги, отплевываясь от горячей, тяжелой жидкости, которая грозит залить мне глаза. Я чувствую кровь, сочащуюся по бокам лица, ощущаю пульсирующую боль от раны. Я почти уверена, что у меня сотрясение мозга, так же как почти уверена, что меня сейчас вырвет.
— Джекс? Ты в порядке? — зову я, делая шаг вперед и протягивая руку, чтобы опереться о камни. Да, кажется, меня сейчас стошнит.
— Я в порядке, — отвечает он, моргая, глядя на меня. Мы оба покрыты царапинами и синяками, уже начинающими расцветать на нашей коже.
— Спасибо, что спросила, Пэйдин. Со мной все в порядке, — говорит Эйс, в его голосе нет ни интонации, ни нежности.
Я провожу тыльной стороной ладони по глазу, очищая его от крови, которая капает из раны. — Как жаль.
Глава 42
Кай
Все болит. Ноги. Спина. Мое тело.
Я жутко устал, жутко голоден и жутко понимаю, как я сам себе досаждаю из-за этого. Я переносил пытки, сталкивался со своими худшими страхами, вел армии в бой, и все же подъем в гору с похмелья может стать для меня смертью.
Энди, прижавшаяся к моей спине, тоже не помогает. Проблема не в ее весе, тем более что я позаимствовал силу Брэкстона. Нет, дело в том, что она такая чертовски долговязая, что ее длинные конечности мешают мне карабкаться.
— Какая же ты костлявая, — бормочу я, получая слабый удар в плечо.
Хорошо. По крайней мере, у нее хватает сил ударить меня.
— Когда мы выберемся отсюда, — небрежно продолжаю я, — я сам испеку липкие булочки, чтобы откормить тебя.
Она ворчит, что одобряет эту идею, но ее голос слаб. Она быстро угасает. Ее кожа нездорово бледна, что только подчеркивается лунным светом, а дыхание учащенное и поверхностное.
Я знаю разницу между болью и ядом, и это, несомненно, последнее.
Поэтому я не даю ей уснуть, занимаю ее. Я тихонько разговариваю с ней, дразня ее и вспоминая старые времена. В ответ она в основном смеется или кивает головой, но я согласен на все, лишь бы не молчать.
Луна — наш единственный проводник, отбрасывающий бледный свет, который мало освещает гору, на которую мы поднимаемся с момента пробуждения. Рельеф настолько крутой, что Энди прижимается ко мне, обхватывая ногами мою талию, освобождая мои руки, чтобы помочь мне подняться.
Я чувствую, как она прижимается головой к моему плечу, изнемогая от усталости и мучительной боли. — Эй, — тихо говорю я, легонько подталкивая ее, чтобы она не заснула. — Мы почти на месте. Еще немного. — Я чувствую, как она устало кивает, и пытаюсь ускорить шаг.
Я вижу плоское плато вершины, возвышающееся над нами.
Почти пришли.
Я карабкаюсь, руки скребут по камню, камни выскальзывают из-под ног. Я уже не раз срывался, терял опору и чуть не отправил нас на верную смерть. Но мы почти добрались. Этот кошмар почти закончился. Мы почти свободны.
Я вижу тени фигур, выстроившихся вокруг нас. Они ждут нас. Зрения смотрят, как мы карабкаемся на вершину, задыхаясь и обливаясь потом, голодные и измученные.
Воодушевленные.
Мы сделали это.
Я перетаскиваю себя через край, Энди крепко держится за меня. Только мое достоинство заставляет меня встать на ноги, хотя усталость грозит покалечить меня.
— Мы сделали это, — выдохнул Брэкстон рядом со мной, когда мы все стояли, ошеломленные. Плато представляет собой большую плиту из неровного камня и грязи, простирающуюся гораздо шире, чем кажется снизу. Я оглядываюсь вокруг, сканирую окрестности, замечаю десятки Зрений, усеивающих вершину.
Затем мой взгляд останавливается на высоком деревянном столбе, вкопанном в землю на дальнем конце пика. На его вершине висит зеленый потрепанный флаг, развевающийся на ветру.
Что это за новая игра?
Краем глаза замечаю движение, прищуриваюсь в тусклом свете, чтобы сфокусироваться на фигурах, поднимающихся на противоположный склон плато и присоединяющихся к нам. И, несмотря на темноту, я точно знаю, кто это.
Джекс. Эйс. Пэйдин.
Мы все смотрим друг на друга, каждая группа ошеломлена и неподвижна.
Вперед выходит Зрение, его голос отчетливо слышен, когда он читает послание с рваной бумаги в своей руке. — Мы рады, что вы научились работать как единое целое, но это Испытание еще не закончено. Правила игры немного изменились, поэтому победит тот, кто первым захватит флаг. — Он прочищает горло, прежде чем продолжить: — Среди вас может быть только один победитель. Вопрос только в том, кто?
Тишина.
Затишье.
Его слова проникают внутрь, просачиваясь в мой мозг. Я не должен удивляться. Это будет отличным развлечением — наблюдать, как мы работаем вместе, чтобы в конце концов разорвать друг друга на части.
Потому что это было слишком легко, несмотря на то, как трудно было добраться до вершины Плюммета. А я уже должен знать, что всегда есть подвох, всегда есть цена. Мой собственный отец научил меня этому.
Мы все смотрим друг на друга, переводя взгляд с соперников на потрепанный флаг, который вдруг стал так важен для нашей победы.
И тогда мы ополчаемся друг на друга.
Начинается хаос.
Глава 43
Пэйдин
Тьма и разрушение — это все, что я знаю. Две группы сталкиваются друг с другом, силы сталкиваются, крики прорезают ночь. Но когда мои глаза находят его глаза в тусклом свете, я без колебаний наношу удар кулаком в челюсть.
Эйс отшатывается назад, ошеломленный силой и яростью, которые я вложила в удар. Я улыбаюсь. Мне так хотелось сделать это весь день. Каждый день.
Драка вокруг нас стихает. Я вижу только его и красное пятно, затуманивающее мое зрение — причина крови и ярости, слившихся воедино.
Я собираюсь убить его.
Моя нога вонзается ему в живот, вытесняя воздух из легких, а затем я наношу удар в нос, чувствуя, как он трескается от тошнотворного наслаждения. Мое тело — мое единственное оружие. У меня нет ни ножей, ни лука, ни мечей, за которыми можно спрятаться. Но я бы не хотела, чтобы было иначе. Я хочу сделать это голыми руками.
Я почти поражшен тем, как извращенно и талантливо король умеет устраивать шоу. Он знал, что мы идем на это Испытание в надежде отомстить, а вместо этого велел нам работать вместе. Так наши враги стали нашими соратниками. Но теперь король дает нам и людям то, что они хотят.
Мы разрываем друг друга на части.
Эйс наконец-то переводит дыхание, задыхаясь, он ухмыляется, положив руки на колени. — О, ты просто ждала этого, не так ли?
— Вообще-то с той поездки в замок, — говорю я, вспоминая, как он мне не нравился уже тогда, еще до того, как он попытался меня убить. Дважды.
— Ну, ты мне тоже никогда особо не нравилась, — выплевывает он, когда кровь течет у него из носа и стекает на подбородок. Я двигаюсь, намереваясь нанести удар ногой ему в висок, но внезапно меня окутывает темнота. Как будто он накинул мне на голову тяжелое одеяло, приглушая свет вокруг меня.
Теперь я зла и раздражена.
Но я знаю, как устроена эта игра, и взмахиваю руками, делая несколько шагов вперед. Иллюзия раздвигается, и тьма, как дым, развеивается по ветру. Я моргаю, глаза адаптируются, пытаясь найти Эйса в этой суматохе.
И тут я начинаю задыхаться.
Воздух вырывается из моих легких, трахея сдавлена. Твердый, грубый предмет прижимается к моему горлу, заставляя меня задыхаться, пытаясь глотнуть воздуха. Я бью когтями по предмету, прижимающемуся к моей шее, по предмету, отделяющему меня от жизни и смерти.
Я бьюсь о стоящего позади меня Эйса, извиваясь и пытаясь вырваться из его хватки. Грубая кора впивается в мои ногти, когда я рву ее, пытаясь освободиться от удушающей хватки. Меня душат палкой.
Палкой.
Зрение застилает глаза, рана на голове пульсирует, легкие кричат, требуя воздуха.
Нет. Не сегодня. Смерть может забрать меня, когда найдет менее жалкий способ прекратить мое существование.
Я успокаиваю свои судорожные руки и прекращаю борьбу, желая, чтобы я сползла, обвисла, перестала выглядеть живой и кипящей от гнева. Колени подгибаются, ветка соскальзывает с моей шеи, и я падаю на землю.
— Никогда не забывай, что твое остроумие — это оружие, которым можно владеть, если только твой ум так же остер, как твой клинок.
Слова отца эхом отдаются в моей голове, напоминая, что не все битвы выигрываются силой. Так что я выиграю эту битву мозгами.
Мои конечности запутались в грязи, а голова больно приземлилась на зазубренный камень. Но я снова могу дышать. С трудом. Я заставляю себя делать неглубокие вдохи, желая, чтобы нападавший подошел ближе и закончил дело.
Сапоги хрустят по рыхлым камням, и вот уже над моим телом склонилось тело. Глубокий, тяжкий вздох оглашает воздух, и слабый росчерк пальцев над бровью заставляет меня вздрогнуть.
— Как жаль, что красивые — всегда стервы. — Эйс почти нежно заправляет прядь волос мне за ухо. Меня от этого тошнит. — Как жаль. Такая потеря.
Его рука начинает отстраняться, и я понимаю, что нужно действовать. Мои глаза распахиваются, и он смотрит на меня, потрясенный. Он склонился над моим телом, одна его рука вцепилась в мою, а другая сжимает камень размером чуть меньше моей головы.
Он собирался проломить мне череп.
Одним быстрым движением я выворачиваю его руку под странным углом, слыша, как хрустит кость, и крик вырывается из его горла. Я поднимаю ноги и упираюсь ступнями ему в грудь, мощным толчком отбрасывая его в сторону. Он опрокидывается на спину рядом со мной, камень выпадает из его руки.
Я оказываюсь на нем в следующий удар моего бешено колотящегося сердца.
Мои колени прижимают его руки к земле, позволяя моему полному весу опуститься ему на грудь. Я опускаю руку на его запястье, надавливая на сломанную кость, которая теперь выступает под кожей. Я никогда не думала, что крик может принести мне столько радости.
— Как жаль, что у меня нет моего ножа, чтобы вырезать твое черное сердце. — Я улыбаюсь, наслаждаясь чистой ненавистью, вспыхивающей в его глазах, зная, что он должен видеть то же самое в моем взгляде. — Такой позор!
Когда я успела стать такой злобной?
Что-то привлекло мое внимание, и я перевела взгляд на расплывчатые фигуры, окружающие нас.
Это я.
Десятки болезненно-бледных Пэйдин. Они, спотыкаясь, приближаются ко мне, протягивая руки. Они толкаются ко мне, умоляя о помощи, прося избавить их от страданий.
Я смотрю на них, а они смотрят на меня.
И тогда я улыбаюсь, грустно и медленно.
— Я больше не боюсь себя, — шепчу я.
Эта девушка, эта затравленная, слабая девушка, молящая о помощи, о любви, — это я. Без нее я не была бы той, кем являюсь сейчас. Я все еще преследуема, может быть, даже все еще надеюсь на любовь, но я больше не слаба из-за этого.
И когда мой взгляд снова переходит на Эйса, я уже не улыбаюсь. — Ты думаешь, что можешь использовать себя против меня? Опять? — Мой смех лишен юмора. — Обмани меня один раз — позор мне. Обмани меня дважды — что ж, у тебя не будет шанса сделать это, не так ли? — Я наклоняю голову, вглядываясь в его лицо, искаженное болью.
Я хватаю камень, который предназначался для моего черепа, и поднимаю его над его головой. — Прощай, Эйс, — задыхаясь, говорю я, думая, стоит ли мне испытывать угрызения совести по отношению к этому парню.
Что-то смещается в моем периферийном пространстве.
Иллюзии исчезли, улетучились, когда Эйс ослабел от боли подо мной, и я осмеливаюсь взглянуть на фигуру рядом.
Он весь в крови, большая часть которой, скорее всего, ему не принадлежит. Наши глаза встречаются, и шум боя вокруг меня, который когда-то был таким оглушительным, начинает стихать. Он наблюдает за мной, но ничего не делает, чтобы встать на моем пути. Ничего не делает, чтобы убедить меня не лишать жизни. Ничего не делает, потому что знает, что я справлюсь сама.
Ничего не делает, потому что Кай не поступил бы иначе.
Парень подо мной пытался убить его брата, пытался заставить Кая сделать это за него. И, глядя в серые глаза принца, будущего Энфорсера, несущего смерть, я знаю, что он терпеливо ждал, чтобы убить его. Терпеливо ждал мести.
А он просто стоит, залитый кровью, и ничего не делает, чтобы помешать мне вырвать у него месть.
Это не моя жизнь.
— Я бы убила тебя... — Мой голос строг и тверд, достаточно громкий, чтобы Кай услышал. Я вижу, как глаза Эйса загораются от предположения, что я слишком слаба, чтобы покончить с его жизнью. Как же он ошибается. — Но ты не мой, чтобы убивать, — заканчиваю я, наблюдая, как темнеют его глаза, ненависть сменяет надежду.
Мой взгляд снова находит Кая, его глаза ярко горят в лунном свете и тлеют, как дым от костра. Мышцы на его челюсти напрягаются, руки опускаются по бокам. Я медленно киваю ему.
А затем он направляется к нам, тени цепляются за его силуэт.
Я едва успеваю отскочить от Эйса, как Кай мощными руками поднимает его на ноги. — Тебе повезло, что у меня сейчас нет ни времени, ни терпения, чтобы разорвать тебя на части.
Затем глаза Кая переходят на меня, скользят по мне. Будущий Энфорсер сопротивляется желанию отомстить и вместо этого сканирует мое тело на предмет повреждений. От этой мысли я сглатываю комок в горле, когда его взгляд задерживается на ране, все еще зияющей на моей голове, а затем медленно перемещается на шею, на которой, вероятно, уже появились синяки. Затем его взгляд устремляется на что-то далеко позади меня.
Флаг.
Никто еще не добрался до него, слишком занятые борьбой и жаждой мести, чтобы оторваться. Когда я снова смотрю на Кая, его взгляд уже устремлен на меня. — Иди, — бормочет он, кивая в сторону флага, который принесет мне победу. — Выиграй эту чертову штуку, Грей.
Я моргаю ему, но его внимание уже вернулось к задаче, стоящей перед ним. Тогда я поворачиваюсь к флагу. Мои сапоги скребут по камням под ногами, когда я шагаю к этому, казалось бы, незначительному куску ткани.
К крикам и воплям драки присоединяется еще один звук, и мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, что Кай начал работу над Эйсом. Я не обращаю на это внимания, сосредоточившись исключительно на флаге.
И вот я уже стою под ним и смотрю на свой приз. Смотрю на свою победу.
И никто не останавливает меня, когда я срываю флаг.
Глава 44
Кай
Забавно, что убийство заставляет меня чувствовать себя живее всех живых. Я ощущаю себя легче, чем в последние дни. Мой разум стал яснее, острее, теперь, когда мысли об Эйсе больше не поглощают его.
Я жалею только о том, что у меня не было больше времени, чтобы поиграть с ним, и если бы я был лучше, эта мысль могла бы оттолкнуть меня.
Пересказ Испытания был утомительным, в основном состоял из молчаливого подъема каждой команды на гору. Но финальная схватка на вершине заставила скучающую толпу ликовать. Хаос был запечатлен Зрениями и воспроизведен для меня заново.
Я видел, как Пэйдин встретилась с моими глазами и сделала мне подарок.
Дар жизни. Дар отнять жизнь.
Она передала мне Эйса, несмотря на то, что сама хотела убить его. Она позволила мне отомстить, даже не подозревая о том, что отчасти это было сделано ради нее. Потому что до того, как я хотел убить Эйса за то, что он чуть не убил Джекса, я хотел убить Эйса за то, что он чуть не убил Пэйдин.
Смерть мне не чужда. Я убил больше, чем могу сосчитать, и кровь, прилипшую к моим рукам и запятнавшую мою душу, никогда не отмыть. И все же она смотрела на меня так, словно я заслуживал Эйса, доброты,...
Она. Я хочу быть достойным только ее.
Я наблюдал, как Смерть забирает очередную жертву. Блэр была той, кто жестоко лишил Брэкстона жизни. Что ж, она не может приписать себе всю заслугу. Возможно, я помог. Ее разум направил тупую ветку, которая валялась на земле, ему в грудь. Плоть и кости разорвались, освобождая место для нового дополнения, пронзившего его тело. Оно медленно высасывало жизнь из его удивленных глаз, прежде чем он упал на землю.
Но удивление во взгляде Брэкстона отразилось в глазах Блэр.
Она целилась не в Брэкстона. Нет, эта тупая, жестокая смерть была направлена на серебристоволосую девушку, которая, ничего не подозревая, шла к своей победе. Может быть, я и обманул Смерть, лишив ее намеченной жертвы, но тем не менее я дал ей жизнь. Я позаимствовал силу Блэр и направил судьбу в другое русло. И она нашла Брэкстона.
Но я бы не задумываясь сделал это снова, и снова, и снова, чтобы спасти эту серебристоволосую девушку.
Отличная команда, Смерть и я.
Но у меня было три дня, чтобы прийти в себя после Испытания. Три долгих дня, проведенных на тренировочном дворе, мокрых от пота, или запертых в кабинете с Глушителем моего отца, где я, скорее всего, тоже мокрый от пота. Дамион упорно подталкивает меня, задушив своей способностью, а я пытаюсь использовать ее против него.
Неважно, болит ли мое тело или мозг от тренировок, я приветствую их. Отвлечься — лучший способ скоротать время, а у меня, похоже, есть много вещей, от которых я хотел бы отвлечься в эти дни.
— Кай, ты слушаешь, мальчик?
Я качаю головой, возвращаясь к разговору. — Внимательно, отец.
Король глубоко вздыхает, а Китт бросает на меня взгляд. Мы уже несколько часов сидим в его кабинете, обсуждая все — от смены караула до Сопротивления, о котором у нас нет никакой новой информации, поскольку те немногие пленники, что были убиты во время нападения на первом балу, уже мертвы. Впрочем, отец, похоже, не особенно обеспокоен этим фактом и вместо этого говорит об Испытаниях гораздо дольше, чем я его слушаю.
Он смотрит на нас двоих и медленно спрашивает: — Интересно, что в последнем Испытании победила девушка из трущоб, вы не находите?
Я напрягаюсь, и думаю, что Китт мог бы сделать то же самое.
Я практически отдал победу ей, предпочтя месть. Пытки вместо триумфа. Интересно, знает ли об этом отец? Знает, что я позволил ей без раздумий подойти к флагу. Знает, что я улыбался, глядя на нее, сильную и уверенную, когда она поднимала флаг в воздух.
— Она победила честно. Я не нахожу это интересным. — Слова вылетают изо рта прежде, чем я успеваю о них подумать.
Беззлобное хихиканье наполняет комнату. — В том-то и дело, — говорит отец, зеленые глаза пронзают меня насквозь так, как никогда не могли пронзить глаза Китта. — Трущобники не выигрывают.
Я напрягаюсь при этом слове, но не решаюсь перебить его взгляд. — И все же она победила.
Китт бросает на меня взгляд, но мои глаза прикованы к королю, когда он говорит: — И тебе лучше не позволять этому повториться. Не забывай, что именно ты должен победить в этих Испытаниях, и если тебе нужно, чтобы я напомнил тебе, что произойдет, если ты этого не сделаешь, я сделаю это. — Он наклоняется вперед, его голос становится смертоносным. — Я готовил тебя к этому, так что ты меня не разочаруешь. Понял, Энфорсер?
Угроза в его тоне очевидна, и я слышу, как она звенит у меня в ушах.
Проиграешь — и ты ничто.
— Понял, Ваше Величество.
И с этими словами я встаю на ноги и выхожу за дверь. Я шагаю по коридорам, чувствуя, что мне нужно ударить по чему-нибудь, нужно в сотый раз вогнать меч в столбик кровати. За все годы тренировок и освоения масок только отец всегда был единственным, кто мог заставить меня потерять контроль над собой. Проводя рукой по волосам, я возвращаюсь в свою комнату, с каждым шагом собираясь с силами.
— Кай.
Я провожу рукой по лицу и вздыхаю, когда поворачиваюсь лицом к очень недовольному Китту. — Что это, черт возьми, было? — резко спрашивает он.
Я почти смеюсь. — Это был один из самых вежливых наших разговоров, и ты это знаешь.
Китт устало вздыхает. — Слушай, я знаю, что твои отношения с отцом... сложные. Я понимаю. После всего того обучения, через которое он тебя провел, и тех ожиданий, которые он возлагает на тебя сейчас, поверь мне, я понимаю, почему вам двоим трудно ужиться вместе. Но все, что он делает, — к лучшему.
Я насмехаюсь и качаю головой, глядя в потолок, гадая, перестанет ли Китт когда-нибудь пытаться проявить себя перед королем. — Знаешь, ты мог бы думать по-другому, если бы он разрезал тебя в детстве и смотрел, как ты пытаешься зашить рану. — Я делаю шаг к нему. — Или, может быть, после того, как тебя заставили бы снова и снова сталкиваться с твоими худшими страхами, ты бы понял, что не все, что он делает, к лучшему.
Я горько смеюсь, и Китт чуть не вздрагивает от этого звука. — Он сделал из меня убийцу, вылепил из меня монстра. Но ведь это было к лучшему? — Я тыкаю пальцем ему в грудь: — Это было для твоего блага, чтобы ты мог использовать меня, когда станешь королем. Так же, как и он.
Неправильно сказал.
Эти слова ударили его, как физический удар. Я вижу, как шок и обида отражаются на его лице, и заставляю себя сделать шаг назад, чтобы успокоиться. Я выхожу из себя по непонятным причинам, и это только сильнее злит меня. Как будто все сдерживаемые частички моего прошлого пытаются вырваться на свободу, стремятся вырваться на поверхность.
— Кай...
— Я думаю, ты станешь великим королем, Китт, — тихо говорю я, обрывая его слова. — И я с гордостью буду служить тебе. Но тебе нужно научиться думать самостоятельно, потому что однажды отца не будет рядом, чтобы сделать это за тебя. Поэтому я предлагаю тебе начать думать о том, что ты считаешь лучшим.
И с этими словами я поворачиваюсь и направляюсь по коридору.
Глава 45
Пэйдин
Ночью в садах тихо. Только хор стрекочущих сверчков и тихое завывание ветра сопровождают меня, когда я иду к знакомой иве, окаймляющей открытую лужайку, где проходил последний бал.
С той ночи я часто приходила сюда, находя успокоение в тени ивы, когда не могла уснуть. Я привыкла сидеть под ней часами, просто давая себе время подумать.
Раздвигая низко свисающие ветви, я вступаю под навес из листьев. Я вздыхаю, внезапно чувствуя себя спокойнее, вдыхая теплый ночной воздух.
Но покой, который я ощущаю, недолговечен, когда рядом со стволом мелькает тень.
Я поворачиваюсь, мои пальцы тянутся к кинжалу на бедре, но их ловит грубая рука. — Спокойно, Грей, это всего лишь я.
Я моргаю в темноте, пока мои глаза привыкают к тусклому свету, и вижу перед собой забавляющиеся серые глаза. — Что ты здесь делаешь? — бормочу я.
— Я мог бы задать тебе тот же вопрос.
— А я могла бы тебя зарезать!
Кай поднимает брови. — Значит, ты не собираешься пытаться? Я бы сказал, что это уже прогресс.
— О, но я должна это сделать за то, что ты меня так напугал.
Он медленно отпускает мою руку, изучая меня все это время. — Я напугал тебя? Это же ты подкралась ко мне.
— Ну, я не знала, что ты будешь здесь, — резко шепчу я.
— Очевидно, — говорит он с ухмылкой, кривя губы. — Но ты можешь остаться. — А затем он опускается на землю, удобно устроившись, закинув руку за голову.
Я вытаращилась на него. — Что ты делаешь?
— Жду, когда ты спустишься сюда и присоединишься ко мне.
Я стою и смотрю, как по его лицу медленно расползается улыбка.
— Это из-за платья? — спрашивает он, садясь и начиная стягивать с себя пальто. Когда оно сползло с плеч, он положил его на пол рядом с собой. — Ну вот, теперь ты не испачкаешься.
Я опускаю взгляд на простое шелковое платье, которое надела на ужин с королем и королевой. Оно довольно удобное, и мне было лень снимать его перед тем, как отправиться сюда. Кай, видимо, чувствовал себя так же, поскольку все еще был в своем изысканном наряде.
Но моя нерешительность присоединиться к нему не связана с тем, что я испачкала платье, а связана с тем, что я не должна здесь оставаться. Я должна повернуться, пожелать ему спокойной ночи и без лишних слов отправиться в свою комнату. Но ноги не дают мне уйти от него.
Он ожидающе похлопывает по пальто, и от этого зрелища у меня на губах проскальзывает придушенный смешок. — Как это по-джентльменски, но это пальто недостаточно велико, чтобы спасти мое платье от грязи.
— Если хочешь, я могу снять рубашку и постелить ее тебе, — непринужденно говорит он.
— Если подумать, — бормочу я, — то пальто будет достаточно. — Он усмехается, и я неожиданно иду к нему, игнорируя свои кричащие мысли, которые говорят мне об обратном. Я сажусь и медленно ложусь рядом с ним, наши плечи соприкасаются. Мы долго молчим, оба довольны тем, что смотрим на поникший полог листвы, слушая стрекотание сверчков рядом с нами.
Мне почти не хочется нарушать уютную тишину, но я тихо спрашиваю: — Почему ты здесь?
Он почти смеется. — Я прихожу сюда с детства. На самом деле, я упал с этого самого дерева, когда Китт бросил вызов на него залезть. И сломал руку...
Пузырек смеха проскользнул мимо моих губ, оборвав его. — Ты смеешься надо мной, Грей? — Он пытается побороть свою улыбку, добавляя: — Я рад, что ты находишь мою боль такой забавной.
Я прочищаю горло, пытаясь взять себя в руки. — Так что, ты пришел сюда, чтобы предаться приятным воспоминаниям?
— Что-то в этом роде. — Кай вздыхает. — Я прихожу сюда, чтобы подумать, чтобы остыть. Мне всегда нравилась здешняя тишина. Побег из дворца. — Он окидывает меня взглядом, а затем спрашивает: — Так почему же ты здесь?
Я слегка улыбаюсь и повторяю его слова. — Чтобы подумать. Мне нравится тишина. Побег.
Краем глаза я вижу, как его губы подрагивают, и на мгновение мы замолкаем, прежде чем я спрашиваю: — Есть ли причина, по которой ты притащил меня в эту грязь?
Я смотрю на его теневой профиль, когда он смотрит на ветви над нами. — Чтобы поговорить. Чтобы полежать здесь в тишине. — Он лениво пожимает плечами. — Это не имеет значения.
Я отворачиваюсь от него. — Значит, ты просто хочешь, чтобы кто-то составил тебе компанию?
— Не кто-то. Ты.
Я чувствую на себе его взгляд, но не поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. — Тебе нужна тихая компания или разговорчивая?
Он издает звук, который мог бы быть смехом. — Только ты могла спросить меня о моих предпочтениях в отношении твоей компании.
Я наконец-то поворачиваю голову, чтобы встретить его взгляд. — Это был не ответ.
Он молчит долгое время, как будто изучает мое лицо, ищет мои глаза. — Поговори со мной.
Я пристально смотрю на него, и мой голос внезапно становится очень тихим, когда я наконец спрашиваю: — О чем?
Я вижу, как слабая улыбка кривит его губы. — О чем угодно. Обо всем. О том, о чем ты думаешь в этот самый момент, дорогая.
Я почти смеюсь. — Ну, сейчас я думаю о том, что этот плащ, на котором я лежу, слишком колюч для принца. — Он хихикает, а я добавляю: — А еще мне интересно, сколько костей вы с Киттом переломали.
— Слишком много, — вздыхает Кай, качая головой. — Сломанные кости и травмы были в основном у меня, хотя не все они были вызваны блестящими идеями Китта. — Он делает паузу. — Большинство было получено в результате моих тренировок. Особенно когда я учился использовать способности Целителя.
Когда его слова доходят до меня, я застываю. — Ты же не имеешь в виду... — Я мнусь, прежде чем попытаться снова. — Ты не должен был...
— Да, пришлось, — просто говорит он, глядя мне прямо в глаза. — Мне приходилось ломать кости, а потом их залечивать. Или иногда меня разрезали мечом, и мне приходилось учиться сшивать свою кожу.
Он говорит это так непринужденно, что я даже не могу представить, через какие ужасы ему пришлось пройти. — Как ты его не ненавидишь? — шепчу я.
Между нами повисает тишина.
Он грустно улыбается. — Потому что он сделал меня сильным.
Он говорит это слишком спокойно, и мне хочется поколебать его холодное спокойствие. Неважно, насколько сильным сделал его король. Принц передо мной, был всего лишь пешкой, созданной человеком, которого он называет отцом. От этой мысли мне становится плохо, хочется кричать.
И все же я понимаю.
Его слова поразили меня, задели за живое. Наши жизни, видимо, печально похожи, судьбы не сложились. Детство обоих состояло из обучения, чтобы стать тем, кем мы должны были стать, и никто из нас не вырос таким, каким хотел бы. Вот только отцы, воспитавшие нас, не могли быть более разными: один делал все из любви, другой — из жадности.
Люди не рождаются сильными, их такими делают.
И мы с принцем знаем это лучше многих.
Кай продолжает непринужденно, как будто его слова не выбили воздух из моих легких. — Ну, мы с Киттом получили несколько травм из-за своей глупости, но не все наши игры были опасными. На самом деле, поскольку наши любимые мальчишеские занятия, скорее всего, были связаны с насилием, моя воспитательница заставляла нас сидеть и играть в игры, которые она считала безопасными. — Он вздыхает. — Мы считали их скучными.
— Правда? — Я смеюсь. — В какие игры?
— Ну, — он протягивает руку, чтобы взять мою, — любимым способом мадам Платт мучить нас были пальчиковые войны. Хотя, мы бы все равно нашли способ сделать даже их жестокими.
— Пальчиковые войны? — Мои брови сходятся в замешательстве. — В этом словосочетании есть слово «войны», и это все еще считается безопасным?
Никогда еще Кай не выглядел таким озадаченным, и я снова чуть не смеюсь. — Ты никогда не слышала о пальчиковых войнах?
Его собственный большой палец проводит по моим костяшкам, заставляя меня сосредоточиться на следующих словах. — В трущобах единственной игрой, в которую я обычно играла, была попытка угадать, сколько монет лежит у кого-то в кармане, прежде чем я их украду.
Уголок его рта вздергивается вверх. — И ты играла в эту игру, прежде чем ограбить меня?
— Нет, но я бы проиграла, если бы играла, — хмыкаю я. — У тебя было гораздо больше серебра, чем я когда-либо видела в одном месте.
— Ну, только до тех пор, пока ты не умыкнула половину из него.
Я улыбаюсь, а он некоторое время молча наблюдает за мной. Когда мой взгляд падает на то место, где он все еще держит мою руку и отвлекает меня, проводя большим пальцем по костяшкам пальцев, он прочищает горло и наконец говорит: — Ну, игра, которой я тебя научу, не такая веселая, как твоя, я уверен. — Затем он покачал головой, пробормотав себе под нос: — Не могу поверить, что ты не знаешь, что такое война больших пальцев.
— Ну, судя по тому, как ты об этом рассказываешь, не похоже, что я много упускаю.
— Очень справедливое замечание. — Его губы дрогнули в ухмылке. — И именно поэтому я собираюсь научить тебя этому, чтобы мы могли страдать вместе. — Он поворачивается на бок и приподнимается на локте, наблюдая за тем, как я делаю то же самое. — Правила этой очень увлекательной игры просты. — Он переплетает наши пальцы, пока я смотрю. Затем он усмехается и протягивает другую руку, чтобы поднять в воздух мой большой палец. — Выиграть можно, прижав большой палец другого человека, но при этом ты должна держать руку и кисть неподвижно. — Он поднимает на меня глаза и спрашивает: — Понятно?
Я хмуро смотрю на наши соединенные руки. — Я начинаю понимать, почему ты находишь эту игру такой скучной.
Он смеется, прежде чем пробормотать: — Вперед.
Я даже не успеваю среагировать, как его большой палец сжимает мой, прижимая его к моей руке. Когда он поднимает на меня глаза, его улыбка самодовольна. — Я действительно думал, что твои рефлексы окажутся лучше, Грей.
— Я не была готова, Азер.
— Ну, в этом-то и смысл рефлексов.
Я полусерьезно закатываю на него глаза. — Ты невыносим.
— И тем не менее, ты все еще здесь, — мягко говорит он, его глаза светятся даже в тусклом свете, когда они перебегают с одного на другое.
На мгновение мы замолчали, пока я размышляла, как обыграть его в эту игру. Как обычно, лучшим вариантом кажется отвлечение внимания, поэтому я говорю: — Расскажи мне что-нибудь, чего я о тебе не знаю.
Он, кажется, только слегка удивлен моей случайной просьбой, но ему требуется лишь мгновение, чтобы ответить. — Черника. Я ее не люблю.
Я подавляю смех. — Ты не любишь чернику?
— Нет, беру свои слова обратно. — Он делает паузу, похоже, что-то обдумывая. — Я ненавижу чернику.
— Есть ли причина для такой нелюбви?
— Ты пробовала ее? — спрашивает он, и я киваю в ответ. — Тогда вот. Это и есть моя причина. Она отвратительна.
Я разражаюсь смехом, и когда он открывает рот, чтобы что-то сказать, я обрываю его тихим: — Вперед.
Мой большой палец оказывается на его пальце, и я уже собираюсь похвастаться своей победой, как вдруг он легко вытаскивает его из-под моего. И снова он прижимает мой палец. — Восхитительная попытка отвлечь меня, дорогая.
Я вздыхаю в разочаровании. — Теперь я понимаю, почему ты ненавидишь эту игру.
— Нет, я ненавижу эту игру, потому что она скучная. Ты ненавидишь эту игру, потому что у тебя плохо получается.
Я смотрю на него, а он ухмыляется. Его большой палец проводит по моей руке, и я не могу оторвать взгляд от его глаз. — А теперь, — медленно говорит он, — расскажи мне что-нибудь, чего я о тебе не знаю.
— Легко. — Я одариваю егояркой улыбкой. — Я люблю чернику.
Кай стонет. — Конечно, любишь.
— Она просто восхитительна. Я имею в виду, что в ней идеально сочетаются терпкость, сладость и...
— Я так и не дослушаю до конца, да?
— Честно говоря, я думаю, что это лучшие фрукты на свете. Я могла бы с легкостью есть их во время каждого приема пищи и...
Кай наклоняется ближе и произносит с досадой: — Пэйдин. — Я зажимаю рот при звуке своего имени. — Я готов слушать твои разговоры часами, но если уж ты заговорила о фруктах, то выбери хотя бы тот, который нравится нам обоим.
Я сжимаю губы, чтобы подавить улыбку. Будущий Энфорсер готов слушать мои бредни о фруктах. От этой мысли я готова разразиться хохотом и покраснеть с головы до ног.
— Справедливо, — говорю я просто. — А как насчет апельсинов?
Он корчит гримасу. — Я не люблю мякоть.
— Ладно. Бананы?
— Я ненавижу их текстуру.
— А есть какой-нибудь фрукт, который тебе нравится? — Я хмыкаю, качая головой. — Ты самый привередливый принц из всех, кого я знаю.
— Я один из двух принцев, которых ты знаешь, и поверь мне, Китт не намного лучше меня.
Я бросаю на него пристальный взгляд. — Я все еще жду, чтобы услышать фрукт, который ты не находишь отталкивающим.
Он на мгновение замолкает, обдумывая свой ответ, в то время как его большой палец лениво проводит по моему собственному. — Клубника.
Я моргаю. — Я люблю клубнику.
Медленная улыбка приподнимает его губы. — И я не нахожу ее отталкивающей.
— Хорошо.
— Хорошо.
— Вперед.
Слово срывается с моих губ, и я пользуюсь его удивлением. Решимость движет мной, я пытаюсь прижать его большой палец, двигая при этом рукой и кистью. Я почти падаю на него сверху, чтобы мой большой палец, наконец, оказался на его пальце, хотя я нарушила правила, чтобы сделать это.
И тут меня неожиданно притягивают к его телу.
Он дергает меня за руку, притягивая к себе настолько близко, что я могу пересчитать темные ресницы вокруг его глаз. — Ты жульничала, Грей.
— Я сделала то, что должна была сделать, чтобы победить, Азер.
— Хм, — хмыкает он, и я чувствую, как вибрирует его грудь. — Полагаю, это моя вина, что я забыл, какая ты злобная маленькая штучка.
— Ну, я...
Слова замирают у меня в горле, когда он разжимает свою руку и проводит пальцами по моей руке. Я подавляю дрожь от его неожиданного прикосновения, но улыбка, приподнявшая его губы, говорит о том, что это не осталось незамеченным.
— Я беру свои слова обратно, — мягко говорит он. — Эта игра ничуть не скучна, когда я играю в нее с тобой. — Его взгляд опускается на пальцы, скользящие по моей руке, и я все еще чувствую его нежное прикосновение.
Не знаю, сколько времени мы так простояли, слушая, как ветер шелестит листьями над нами, пока мы изучали друг друга. И только когда его пальцы пробегают по моей шее, чтобы заправить за ухо прядку волос, я наконец прихожу в себя.
— Я должна идти.
Неуверенные слова повисают между нами, едва слышный шепот, который почти уносит ветер.
— Это совсем не похоже на то, что ты хочешь сделать, — бормочет он.
Я отказываюсь даже загадывать, чего именно я хочу, и вместо этого говорю: — Когда-нибудь я честно побью тебя в войне больших пальцев, и тогда ты не будешь находить это таким забавным.
Он тихонько хихикает, за чем следует не менее тихое бормотание. — Меня забавляет не победа. Дело в тебе, дорогая.
Спустя какое-то время я вырываюсь из его объятий и медленно сажусь. Ночь стала еще холоднее, и без тепла тела Кая рядом со мной мое тонкое платье почти не согревает меня.
Кай садится рядом со мной и накидывает на мои плечи свое пальто. — Ты права. Это пальто слишком колюче для принца. — Затем его губы растягиваются в ухмылке. — Поэтому я позволю тебе надеть его вместо меня.
Глава 46
Пэйдин
Я зажимаю уши руками, защищая их от громкого визга.
— Так, что ты думаешь?! — радуется Адена, дико указывая на частично сшитое платье, разложенное на моей кровати.
— Ух ты, — выдыхает Элли, наклоняясь через мое плечо, чтобы получше его рассмотреть. — Это... — она замолкает, когда ее взгляд скользит по ткани.
— Идеально, — заканчиваю я за нее. — Совершенно потрясающе. Ты превзошла саму себя, А. — Я даю ей улыбку, широкую и полную удивления тем, что один человек может быть таким талантливым.
— Ну, — хмыкает она, беря с кровати полусшитое платье и снова укладывая его на колени. — Оно еще не закончено. До финального бала осталось всего два дня, и оно должно быть абсолютно идеальным...
— A. — Я бросаю на нее знающий взгляд. — Не волнуйся, все будет идеально. — Затем я фыркнула, покачав головой. — Ты можешь засунуть меня в мешок с мукой и сделать так, чтобы это выглядело хорошо.
Адена выглядит искренне встревоженной этим предложением. — Я бы никогда не засунула тебя в мешок с мукой. — Она задумчиво прикладывает палец к губам. — И не только потому, что это было бы ужасно, даже на тебе, но и потому, что ткань слишком колючая, слишком жесткая, чтобы... — Ее большие ореховые глаза метались между мной и Элли, пытаясь подавить улыбки, но безуспешно. — Что?
Ее руки на бедрах, брови нахмурены, ноги скрещены и обтянуты тканью. Я никогда не видела, чтобы кто-то пытался выглядеть таким строгим и в то же время таким невинно милым.
Мне приятно смеяться, делать что-то еще, кроме тренировок и рысканья по замку в надежде найти туннель самостоятельно. Но, похоже, Китт — единственный ключ, и я беспомощна, если он не покажет мне проход. Беспомощна, если он мне не доверяет. Я провожу с ним почти каждый день, стараясь не выдать отчаяния, когда вскользь упоминаю подробности о Луте, пытаясь уговорить его улизнуть со мной.
Ничего.
Мы тихо болтаем, когда стук в дверь заставляет нас всех вскочить.
Элли бросает на меня взгляд, молча спрашивая, не жду ли я кого-нибудь, на что я недоуменно пожимаю плечами. Она бежит к двери и нерешительно открывает ее, открывая высокую улыбающуюся фигуру.
Китт.
Элли делает реверанс, и я внезапно оказываюсь рядом с ней, на моих губах появляется слегка насмешливая улыбка: — Ваше Высочество, какой неожиданный сюрприз.
Китт изящно склоняет голову в мою сторону. — Надеюсь, я не помешал вам, мисс Грей? — Его веселый взгляд перебегает с Элли на мою кровать, где сидит Адена с широко раскрытыми глазами и накрытая тканью. — Мисс Элли, мисс Адена, вы не будете возражать, если я украду у вас Пэйдин?
Элли робко улыбается, а Адена пытается подавить крик: — Нет, Ваше Высочество, ни в коем случае!
Я наклоняю голову, пытаясь подавить улыбку, как от смущения, так и от веселья. Китт уже смотрит на меня сверху вниз, когда я поднимаю на него глаза, его губы искривлены в улыбке. — Ну что, пойдем?
Их хихиканье следует за нами по всему коридору, и я вздыхаю, прежде чем спросить: — Итак, куда ты меня уводишь?
— Вообще-то, — Китт нервно оглядывается по сторонам, — я надеялся, что ты сможешь меня увести.
Я моргаю, глядя на него, и сердце начинает учащенно биться. Но я делаю вид, что смущена. — Я не уверена, что понимаю.
Китт замедляет шаг и заводит нас в угол, после чего наклоняется ко мне. Я поражена таким неожиданным поворотом событий, его внезапной близостью и внезапным ароматом специй, который доносится до меня.
Его голова опускается рядом с моей, а голос становится тише. — Лут.
И вот оно.
От одного этого слова у меня заколотилось сердце.
— Я хочу, чтобы ты взяла меня.
— Правда? — Это слово прозвучало с придыханием и нетерпением, как мне кажется.
Парень, кажется, не замечает этого, слишком занятый сканированием коридора, чтобы убедиться, что никто не может подслушать. — Да. — Его глаза вернулись к моим, ищущим. — Я не должен, но я... я должен. То, что ты сказала, было правдой. Все. Мне нужно увидеть свой народ. Я не могу править королевством, которое едва знаю, людьми, у которых есть нужды, о которых я не знаю. — Он делает паузу, обдумывая что-то. — Мне нужно начать решать, что я считаю лучшим.
Китт вздыхает. — Мне нужно это сделать. Как бы я ни хотел идти против отца и как бы ни понимал, что это чертовски ужасная идея, — он усмехается, но звук получается натянутым, — я знаю, что если я не сделаю этого сейчас, то не сделаю никогда. И я должен поблагодарить тебя за то, что ты напомнила мне о том, каким королем я никогда не хотел бы быть.
Радость, которая согревала меня всего несколько минут назад, исчезла, сменившись ледяными пальцами вины. Я вдруг вспомнила о его доброте, о его терпимости к тому, что я его отчитываю, о его готовности выслушать.
И посмотрите, к чему это привело.
Предательству.
Я сглатываю комок, поднимающийся в горле. — Ты поступаешь правильно. И я с удовольствием покажу тебе свой дом, раз уж ты так любезно показал мне свой.
Я улыбаюсь, стараясь выглядеть непринужденно и совсем не расчетливо, ожидая, что он покажет мне то, что я так долго искала.
Туннели.
Он медленно кивает, выглядя неожиданно серьезным. — Ты уверена, что сможешь провести меня туда и обратно так, чтобы никто меня не опознал?
— Ты мне доверяешь?
У меня во рту вкус пепла, но слова соскальзывают с языка, как шелк. Моя грудь сжимается, но я дышу глубже. Колени грозят задрожать, но я стою чуть выше.
Ты предаешь одного человека, чтобы спасти жизни сотен. Чтобы спасти жизнь своего народа.
Улыбка Китта мягкая. — Да.
Удивительно, как сильно одно слово может проклясть человека.
И вот уже моя рука в его руке, и он невольно ведет меня к первому шагу в поисках спасения моего народа.
* * *
Никогда бы не подумала, что спасение окажется в подземельях.
Китт проталкивается через большую тяжелую дверь, ведущую в один из коридоров, и мы топаем вниз по лестнице, расположенной за ней. С каждым шагом воздух становится все более затхлым и холодным. Он кивает охранникам, разбросанным в этом сыром подземелье под замком, и выглядит совершенно непринужденно. Как будто он всегда приводит сюда своих подруг.
Мы проходим мимо десятков грязных, мрачных камер, некоторые из которых до сих пор украшены костями их прежних обитателей, а в других живут живые. Они смотрят на нас, когда мы проходим мимо, их глаза колют мою кожу, руки тянутся сквозь ржавые прутья.
— Сюда, — говорит Китт, возвращая мое внимание к текущей задаче. Его голова мечется взад-вперед по коридору, и, решив, что все чисто, мы заходим в последнюю камеру.
Сердце подскакивает к горлу, и я сглатываю. Проход находится в камере. Гениально, правда. Никогда бы не подумала, что побег из замка будет связан с тем местом, откуда не хотят бежать.
— Мы не помещаем заключенных в эту камеру, хотя они никогда не смогли бы попасть в проход, даже если бы знали, что он здесь есть, — пробормотал Китт, скользя руками по стене.
Он нажимает на большой камень прямо над головой, который выглядит совершенно обычным на фоне остальных. Он отодвигается примерно на дюйм, и я отвожу от него взгляд, считая камни и отмечая их место на стене.
В руке у Китта кольцо из звенящих ключей, блестящий металл сверкает в тусклом свете, когда он берется за последний и снимает его с кольца. Он большой, потускневший от возраста, с выцветшими рельефными вихрями, петляющими по верху.
Китт улыбается, просовывая ключ в маленькую замочную скважину, которая стала видна только после того, как он отодвинул камень. Он непринужденно говорит, пока работает над поворотом ключа. — Как я уже сказал, даже если бы мы держали заключенных в этой камере, и даже если бы они нашли этот камень, они все равно не смогли бы выбраться. У меня всегда с собой кольцо для ключей. — Из стены доносится металлический щелчок. — Я подумал, что самое безопасное место для него — на мне.
Я лишь хмыкнула в знак согласия, а мой пульс заколотился в предвкушении. Китт опускает ключ обратно на серебряное кольцо и убирает их оба во внутренний карман.
Затем он нажимает на часть стены, и она распахивается.
Камни, которые раньше выглядели совершенно обычными, теперь превратились в замаскированную дверь. Китт хватает меня за руку и тянет за собой, после чего закрывает дверь и погружает нас в полную темноту. Чернота наваливается на нас, как одеяло, тяжелое и давящее.
Я даже не вижу своей руки перед лицом, поэтому подпрыгиваю, когда она соприкасается с его грудью. В той же груди раздается смех, а затем в его кулаке вспыхивает пламя, почти ослепляя меня своей яркостью.
— Ну что, пойдем? — с улыбкой спрашивает Китт.
Мы идем по широкому туннелю, сырому и склизкому, наши шаги гулко отдаются от стен. Я тщательно обдумываю свои следующие слова, понимая, что они должны прозвучать так, как будто мне просто интересно, а не отчаянно.
— Куда ведет этот туннель? И много ли их, как лабиринт под замком? — спрашиваю я, сохраняя непринужденность в голосе.
Мои ноги подкашиваются, когда мы подходим к развилке туннеля, где путь разделяется на две части. Китт останавливается рядом со мной, его ответ так же непринужден, как и мой вопрос. — Это один из главных и больших туннелей, поэтому у меня есть ключ только от него. Некоторые из них сейчас заблокированы или слишком опасны для использования.
Я сохраняю нейтральное выражение лица, несмотря на беспокойство, навалившееся на мои плечи. Что, если проход, ведущий к Чаше, — один из мертвых туннелей? Что, если он был заблокирован, обрушен или...
Китт кивает головой в сторону туннеля слева, прерывая мои мысли: — Этот ведет к тренировочной площадке, но снаружи дверь не откроешь. — Затем он показывает на туннель справа. — А тот, по которому мы идем, ведет на Чашу-арену и в комнату под ложей. Ту, в которой мы оставались до интервью.
Я чуть не давлюсь. В перерывах между кашлем я виню в своей вспышке грязный воздух, а не информацию, которой он так легко поделился со мной. Именно той информацией, которая мне была нужна.
У меня голова идет кругом. Я придумал, что Китт воспользуется одним из туннелей, чтобы увидеть Лут, чтобы узнать, где находятся другие, и какой из них ведет к Чаше. И вот мы случайно проходим именно по тому, который мне нужно было найти.
Китт тянет меня по туннелю в сторону Чаши, и я испытываю облегчение, обнаружив наконец проход. Мы идем и разговариваем почти десять минут, прежде чем свет костра Китта освещает тяжелую дверь.
Вот она. Спасение.
Он распахивает ее, открывая темную комнату под ящиком, а затем подпирает дверь небольшим камнем, чтобы мы могли вернуться обратно, когда вернемся. Затем мы направляемся к двери-ловушке в потолке, открываем ее, и я снова пробираюсь через нее. Я чувствую призрак его рук на своей спине, прежде чем забраться в стеклянный ящик. Китт быстро следует за мной, и мы выходим на пустую арену.
— Как именно мы планируем добраться до Лута? — спрашиваю я, поднимая брови.
— Поскольку конюхи не должны знать, что мы в буквальном смысле слова уезжаем в закат, — улыбается Китт, — мы направляемся на поле рядом с Чашей, где днем пасутся многие лошади.
Мы выходим с арены по одному из многочисленных бетонных туннелей, зловещих даже в отсутствие кричащих зрителей. Когда мы, наконец, выходим на поляну, тепло солнца закрывает нависшая над нами чаша
Навстречу нам скачет красивая белая лошадь, которая тоже с нетерпением ждет, когда же мы уедем из этого забытого Чумой места. Я прочищаю горло и сглатываю свою гордость, прежде чем пробормотать: — Я не умею ездить верхом.
— Тогда держись крепче, — с ухмылкой отвечает Китт, его глаза ненадолго встречаются с моими.
Без седла Китт помогает мне забраться на лошадь, а затем грациозно садится сам. Я не знаю, куда деть руки, чувствуя себя неловко, прижавшись грудью к его спине.
Он поворачивает голову и смотрит на меня, его золотистые волосы сверкают в лучах солнца. — Ты уверена, что сможешь увести меня?
— Пожалуйста, — говорю я, — я воровка. Воровать — это то, что у меня получается лучше всего.
* * *
Китт не перестает кашлять с тех пор, как мы прибыли в Лут.
— Чума, как же здесь воняет. — Он подавляет кашель, пытаясь прочистить легкие от густого воздуха. — Проклятье.
Я фыркаю, наблюдая за тем, как он осматривает свое новое окружение, все еще пытаясь осознать все это. Его взгляд пробегает по разбитым торговым телегам, разбросанным по Луту, все они украшены выцветшими знаменами или порванными вывесками. Он рассматривает разваливающиеся здания и магазины на широкой улице, наблюдая за тем, как его люди заходят и выходят из них.
Он поворачивает голову в сторону каждого крика, слушая, как один мужчина рекламирует свежий улов рыбы, а другой громко торгуется с женщиной о цене ткани. Вокруг нас царит хаос, какое-то блаженное безумие. И мы стоим посреди этого хаоса, окруженные роем людей, занятых своими делами. Продают и покупают. Живут и пытаются жить. Кажется, что Лут гудит от людей, но все, что я вижу, — это шум существования.
Я поднимаю руку и натягиваю кепку на голове Китта. Я достала ее и поношенную рубашку, чтобы он мог надеть ее, хотя сомневаюсь, что кто-то обращает на нас внимание. Он отвечает мне добрым жестом, с усмешкой натягивая мою кепку на глаза, а серебристые прядки волос падают мне на лицо. Я вздыхаю и поправляю кепку, улыбаясь во весь рот, и веду его дальше по улице, уворачиваясь от смеющихся детей, которые носятся вокруг наших ног.
Китт пытается впитать все это, впитать каждый кусочек Лута. Каждый выцветший баннер, каждый человек, столкнувшийся с нами на людной улице. Вот Вейл творит магию для нескольких зрителей, завораживая толпу и используя свою силу, чтобы заработать несколько серебрушек. В этой части трущоб Оборонительная Элита всегда хорошо себя чувствует, выделяясь среди множества Приземленных жителей.
Я наблюдаю за Киттом, пока он заглядывает в небольшие переулки и улочки, отходящие от Лута, и мельком вижу импровизированные палатки и бездомных, ютящихся в них. Он застывает при виде одиноких маленьких детей, пробирающихся между телегами, руки которых так и чешутся выхватить какую-нибудь еду.
— Их выпорют, когда поймают, — говорю я категорично.
Его взгляд устремлен на меня. — Когда их поймают?
— Да. Когда. — Я вздыхаю и продолжаю вести его по людной улице. — Маленькие безрассудны и слишком нетерпеливы, чтобы быть хорошими ворами в этом возрасте. А поскольку большинство Элитных в трущобах — Приземленные, их способности, скорее всего, не помогут им выжить. Я бы знала.
Я останавливаю нас перед кровавым столбом, стоящим в центре Лута, где бьют и воров, и преступников. — Вот где ваши Имперцы накажут этих детей за их преступления. — Я дергаю головой в сторону стражников, выстроившихся вдоль улицы, которые сейчас сканируют толпу в поисках следующей жертвы.
Китт подходит ко мне ближе, сокращая расстояние между нами. Его зеленые глаза блестят от эмоций, которые он не пытается скрыть. — Ты когда-нибудь...
— Да. Когда-то я была одной из тех детей. И не один раз. И у меня есть шрамы, чтобы доказать это. — Полосы вдоль моей поясницы, кажется, покалывают при упоминании и воспоминании о них. Он смотрит на меня с такой болью, с такой жалостью в глазах, что впервые после нашей прогулки в саду я не могу выдержать его взгляда.
Поэтому я оттаскиваю его, прежде чем он успевает сказать еще хоть слово. — Пойдем. Я хочу тебе кое-что показать.
Я тащу его по улице, крепко держа за руку, чтобы он не увяз в толпе. Никто не обращает внимания ни на будущего короля, идущего среди них, ни на Обыкновенного, ведущего его на виду у всех.
Я останавливаюсь в конце знакомого переулка. Мой маленький импровизированный дом все еще стоит в углу, и я потрясена, обнаружив его нетронутым. Горько-сладкие воспоминания всплывают на поверхность моего сознания, когда я делаю шаг к барьеру из мусора и ковров, который я знаю как Форт.
Китт внезапно оказывается рядом со мной, его рука касается моей, когда он оглядывает курган. — Вот где ты спала. — Это не вопрос.
— Дом, милый дом, — шепчу я, удивляясь тому, как напряженно звучит мой голос.
И вдруг мое лицо оказывается в его руках, а его голос приобретает мягкую суровость. — Мне так жаль. Мне очень жаль, что тебе пришлось так жить. — Он вздыхает, и его глаза ищут мои. — Спасибо. Спасибо, что показала мне это. Лут. Мой народ. — Он делает паузу. — Ты. Спасибо, что доверила мне подробности о тебе.
У меня перехватывает дыхание, когда чувство вины снова наваливается на меня, заставляя меня бороться за то, чтобы мой голос оставался ровным, когда я говорю: — Нет, спасибо, что доверился мне, Китт.
Глава 47
Пэйдин
— Почему он так долго? Чума, здесь холодно. — Я стучу зубами от нехарактерного для этой ночи холода, и моя тонкая рубашка почти не мешает прохладному ветерку целовать мою кожу.
— Терпение, принцесса, — бормочет Ленни рядом со мной. Я отталкиваю его с раздраженной улыбкой еще до того, как слова слетают с его языка. Он подавляет желание толкнуть меня в ответ, и я злобно ухмыляюсь, искушая его сделать именно это.
И в тот момент, когда я думаю, что ситуация становится интересной, дверь распахивается.
— Извините, что прерываю вашу драку, но здесь довольно прохладно, и вам двоим стоит зайти в дом, пока вы не простудились. — В голосе Калума звучит веселье, когда он отходит в сторону, чтобы пропустить нас в дом.
Мой дом.
Мы проходим в кабинет и спускаемся по скрытой лестнице в подвал. Я бывала здесь несколько раз с той ночи, когда впервые решилась вернуться в свой дом, и уже успела отвыкнуть от вида кабинета моего отца. Призраков стало меньше, но до исцеления еще далеко. Наверное, даже травма устает от бесконечных мучений, хотя бы ненадолго.
Глубокий, дразнящий голос встречает меня, когда я добираюсь до подножия лестницы. — А вот и она.
Я машу рукой Финну, который сидит, скрестив лодыжки на столе и заложив руки за голову. Он ухмыляется в ответ, и мой взгляд падает на Лину, которая сейчас лежит на полу, заваленном картами.
Помимо того, что они являются разными лидерами Сопротивления в Илье, я узнала, что у каждого из них есть своя цель, свой вклад в общее дело. Лина — талантливый художник, и все наши подробные карты — ее заслуга, а Финн занимается разработкой кожаных доспехов и масок. Ленни — их глаза и уши в замке, а Мира — Глушительница, что делает ее безусловно ценной.
Лина улыбается, увидев меня, и оставляет свою работу, чтобы присоединиться к нам, Финн следует за ней, чтобы сесть в круг стульев. — Миры сегодня нет? — спрашиваю я, оглядывая большую комнату, заставленную столами с документами и кроватями, застеленными грязным бельем.
— Миры сегодня нет, — тихо отвечает Калум. — Она ухаживает за матерью дома.
Я раздумываю над тем, чтобы задать вопросы, которые, вероятно, не следовало бы задавать, когда Калум быстро переводит разговор в другое русло. — Итак, Пэйдин, что у тебя для нас есть? Что-нибудь? — Я слышу в его голосе то же отчаяние, что было каждый раз, когда я приходила к нему и вынуждена была признать свои неудачи.
Но не сегодня.
— Я нашла туннель. Ну, вообще-то, Китт провел меня прямо через него сегодня. — Я практически задыхаюсь, наконец-то выдыхая слова в жизнь. Они все наклоняются ко мне, широко раскрыв глаза, когда я рассказываю им о своем плане и невозможности того, чтобы он сработал.
Когда я заканчиваю, молчание нарушает Финн. — Я знал, что ты обведешь будущего короля вокруг своего мизинца.
— Я горжусь тобой, принцесса, — говорит Ленни с однобокой ухмылкой.
С этими словами я приступаю к объяснению всего увиденного и того, где именно начинается и заканчивается проход. — Войдя в туннель через последнюю камеру слева, примерно на полпути вы увидите развилку. Путь налево ведет к двери у тренировочной площадки, а путь направо — до самой Чаши и комнаты под ящиком.
Лина жадно записывает информацию, впитывая каждое мое слово и перенося его на бумагу. В считанные минуты они знают, где находится проход, куда он ведет и как его найти.
— Есть только одна проблема, — добавляю я, беспокойно вертя кольцо на большом пальце. — Чтобы попасть в проход, нужен ключ, а он, так уж получилось, всегда находится у Китта.
Финн фыркаю. — Легко. Раздень его.
Я бросаю на него взгляд, прежде чем снова повернуться к Калуму. — Я могу достать его. На балу я возьму ключ и отдам его Ленни. Поскольку Испытание состоится на следующий день, у Китта не будет времени понять, что ключ пропал до этого времени. — Я пожевала внутреннюю сторону щеки, прежде чем добавить: — Надеюсь.
— По мне, так это план, — говорит Ленни, зевая.
Я пристально смотрю на него. — Все, кто будет проходить через туннель и попадать в бокс, должны входить через дверь у тренировочной площадки. Так что, Ленни, ты должен впустить их, так как дверь открывается только изнутри, и оттуда ты можешь отправиться по туннелю в сторону Чаши. Понятно?
Ленни отрывисто кивает. — Понял.
Мы разговариваем еще как минимум час, обсуждая детали. А потом мы с Ленни встаем, чтобы уйти, разминаем затекшие тела, машем на прощание и поднимаемся обратно по лестнице.
Когда мы выходим на улицу, меня обдувает прохладный ветерок, и я снова начинаю дрожать. Ленни обнимает меня за плечи и прижимает к себе, другой рукой взъерошивая мои волосы. Я смеюсь, отталкиваю его ладонь, пытаясь пригладить сумасшедшие серебристые пряди, рассыпавшиеся по плечам.
— Завтра бал, — говорит Ленни, почти торжественно.
— Завтра бал, — отвечаю я, мой голос едва превышает шепот.
— А потом будет последнее Испытание. — Он смотрит на звезды, которые смотрят на нас сверху вниз.
Я выдыхаю дрожащий смех, похоже, не в силах подобрать слова, так как говорю: — А потом — последнее Испытание.
Ленни смотрит на меня глазами, полными смеха. — Кто ты, попугай или Пэйдин?
Я фыркаю и откидываю голову назад, чтобы посмотреть на звездное небо. Мой ответ тихий, задумчивый. — Я не знаю, кто я.
Я чувствую, как меня сжимают за плечо, и поворачиваюсь, чтобы увидеть Ленни, улыбающегося мне. — Ты — Пэйдин Грей. Серебряный Спаситель, серебряный язык, быстро вонзающий свой серебряный кинжал в людей.
Глава 48
Кай
Крики. Ужасные, мучительные крики бьются о мой череп, эхом отдаются в голове.
Она.
Это она.
Я бегу по коридорам замка, потею, ищу, кричу, ищу ее.
Единственный ответ — крик о помощи, мольба о пощаде.
Я распахиваю ее дверь, врываюсь в комнату и осматриваю темноту.
Что-то серебристое сверкает в лунном свете, проникающем через открытое окно.
Вот оно.
Ее волосы. Должно быть, это ее прекрасные серебристые волосы.
Но то, на что падает мой взгляд, не красиво.
Нет, оно разбито.
Она вся в крови, сидит в луже. Слезы текут по ее лицу, теперь искаженному в агонии.
Боль за гранью понимания.
Страдания, от которых невозможно спастись.
Я снова замечаю серебристый блеск, но это не ее волосы, как мне показалось раньше.
Кинжал.
Это ее кинжал.
Его острие упирается ей в грудь, пуская кровь, которая стекает по ее телу и отражает слезы, текущие по ее лицу.
Какая жуткая симметрия.
Я вдруг оказываюсь рядом с ней, стоя на коленях в луже крови. Ее крови.
Она не видит меня, не говорит, не делает ничего, кроме крика.
Злость. Я никогда не видел такого страдания.
— Пэйдин! Пэ посмотри на меня!
Ничего. Никакой реакции.
Снова рыдания. Больше крови.
Я хватаюсь за тонкую рукоятку кинжала, который она медленно втыкает в свое сердце.
Она вся в крови.
Кровь такая липкая, что прилипает к моим рукам, ползет вверх по рукам, покрывая меня тем, что я никогда не смогу смыть.
Я никогда не хотел, чтобы на моих руках была ее кровь. Никогда — ее кровь.
Она медленно поворачивает голову, ее залитое слезами лицо теперь обращено ко мне.
— Сделай так, чтобы это прекратилось.
Она хнычет.
Пэйдин не хнычет.
— Это так больно. Просто, пожалуйста, сделай так, чтобы это прекратилось. Пусть это прекратится. Прекратится!
Рыдания сотрясают ее тело, а я держу кинжал неподвижно, пока она отчаянно пытается вонзить его в свое прекрасное сердце.
— Мое сердце болит.
Снова рыдания. Еще крики о том, чтобы позволить ей умереть.
Это неправильно. Это очень неправильно.
Пэйдин слишком сильная, слишком упрямая, слишком особенная.
Она не может умереть. Я не позволю. Ни от ее руки, ни от чьей-либо другой.
Ее крики раскалывают мою душу, мою голову, мое сердце.
Я не могу этого вынести. Не могу. Я больше не могу.
Я чувствую, как слезы застилают глаза, текут по лицу.
Теперь я умоляю.
Я умоляю ее остаться. Чтобы она жила. Ради меня.
Возможно, я даже кричу, рыдаю, трясусь.
— Кай?
Я поворачиваю голову и сквозь дымку истерики различаю долговязую фигуру, нависшую надо мной.
На его лице знакомая мальчишеская ухмылка, несмотря на кровь, вытекающую из груди, где глубоко засела метательная звезда.
Он падает на колени, глаза блестят и смотрят на меня.
На этот раз я слышу, как крик вырывается из моего горла, когда я бросаюсь к нему, обнимаю его, умоляю его жить.
Шаги гулко отдаются от стен, и я поднимаю голову, чтобы увидеть десятки тел, окружающих меня. Все окровавленные и умоляющие. Все — мои жертвы.
Они смотрят на меня, в их взглядах горит ненависть к человеку, который их убил.
Я знаю каждое из их лиц. Каждая из их ран нанесена мной.
Они кружат вокруг меня. Стервятники, предвкушающие смерть.
И тут я слышу звук, который мне слишком хорошо знаком.
Тошнотворный хруст металла, рассекающего кости, рвущего сухожилия, мускулы, обхватывающие лезвие.
Она падает на землю — кинжал в сердце, губы в улыбке.
Я кричу.
Я поднимаю ее на руки, зачесываю назад ее окровавленные волосы, что-то говорю, но не знаю что.
Мой разум оцепенел. Мое сердце онемело.
Все онемело.
Она улыбается в смерти, как будто счастлива, что избавилась от жизни.
Счастлива, что избавилась от меня.
Я — горе. Я — печаль.
Я — мучение.
Я думаю, что тоже могу быть мертв.
Просто разлагаюсь изнутри.
Глава 49
Пэйдин
Крики. Никогда еще я не слышала агонии в такой грубой форме.
Я только что забралась в постель, вернувшись из Лута, и тут же сбросила с себя одеяло и вскочила на ноги. Я металась по темной комнате, спотыкаясь об отброшенные сапоги, небрежно лежащие на полу.
Когда мои пальцы наконец-то обхватывают прохладную ручку двери, я с силой распахиваю ее и выхожу в затененный коридор.
Раздается крик, и я замираю на месте.
Это он.
Не знаю, откуда я это знаю, ведь я никогда раньше не слышала, как будущий Энфорсер кричит, но что-то тянет меня в сторону его комнаты. Мои ноги двигаются сами по себе, с каждым шагом приближая меня к нему.
Я останавливаюсь перед его дверью.
Что я делаю?
Я не могу просто так войти в его комнату. Ведь так?
Неправильно.
Это плохая идея.
Да, но это плохая идея, которую я хочу осуществить.
Из его горла вырывается еще один мучительный крик, и я без колебаний распахиваю дверь. Темнота поглощает меня, и я снова спотыкаюсь в комнате, глаза напряжены, чтобы видеть, руки протянуты, чтобы направлять.
Появляются очертания кровати и лежащего на ней тела. Я пробираюсь к нему, моргая, когда глаза окончательно привыкают к отсутствию света, и провожаю взглядом его обнаженную грудь, вздымающуюся и покрытую капельками пота.
Его голова откинута на подушку, пряди черных волос прилипли ко лбу. Он тяжело дышит, каждый сантиметр его тела напряжен. Я не могу даже представить, что преследует его во сне, что лишает его покоя и делает его таким измученным. Какой кошмар настолько ужасен, что даже принц не может защитить себя?
Его губы шевелятся от непонятных слов, и теперь я по-настоящему волнуюсь.
Волнуюсь за него.
Я даю этой мысли на мгновение улечься, а затем осторожно кладу руку ему на плечо и почти ахаю от жара его кожи. Он весь горит.
— Кай, — тихо говорю я, не желая его пугать.
Ничего.
— Кай. — На этот раз я произношу его имя громче, трясу его за плечо, пытаясь вывести его из кошмара.
Он снова вскрикивает, и я почти делаю то же самое. Теперь я задыхаюсь, паникую, умоляю его проснуться, чтобы мы могли вернуться к шуткам, а не мольбам его открыть глаза.
Я забираюсь на его кровать, перекидываю ногу через его тело, так что он оказывается между моих бедер, и кладу обе руки на его блестящую грудь. — Кай! — Я сильно трясу его, желая, чтобы он проснулся.
— Кай! — Меня раздражает, что меня это так волнует. Раздражает, что мне не все равно, больно ему или нет. Раздражает, что я не могу видеть его таким...
И тут эти серые глаза распахиваются.
Сильные руки внезапно обхватывают меня за талию и отбрасывают от него. Я прижимаюсь спиной к матрасу, он прижимает меня к себе, руки сжимают мои руки, его тело сжимает мое.
А потом что-то холодное прижимается к моему горлу.
Я бы сразу узнала кинжал, поэтому не стала смотреть вниз, на то, что он сейчас прижимает к моей шее. Я тяжело дышу, не сводя глаз с его диких глаз, и говорю тихо. — Кай, это я.
Его сила потрясает, и я не думаю, что смогла бы вывернуться из-под него, даже если бы попыталась. Он пыхтит так же сильно, как и я, практически парализованный надо мной. — Кай. Это был просто кошмар. — Я сохраняю спокойный голос, игнорируя грохочущее сердце, которое говорит, что это не так. — Кай, это я. Пэйдин.
Он моргает. И снова моргает, снова и снова, как будто проясняя голову. Как будто видит меня в первый раз. Прохладный воздух обдувает мою шею, когда он убирает кинжал, но его глаза не отрываются от моих.
— Это я. Пэ. — Мой голос дрожит, теперь это едва ли больше, чем шепот. — Кай? — Затем мой голос трещит, и, кажется, что-то трещит и в нем самом.
Он взволнованно вздыхает, глядя на то, что натворил. Выпустив мою руку из своей поразительной хватки, он засовывает кинжал обратно под подушку, пытаясь успокоить дыхание. Его холодная маска потрескалась, рассыпалась в панике, и я вижу каждую эмоцию, промелькнувшую на его лице.
Я никогда не видела его таким растрепанным, таким дезориентированным, таким отвратительным самому себе.
Его глаза призрачны, полны ужаса, они блуждают по комнате, не желая встречаться с моим взглядом. Я понимаю, что он вот-вот оторвется от меня, не сказав ни слова, и отказываюсь это позволить. Отказываюсь забыть этот момент, когда принц был еще совсем мальчиком.
Эти призрачные серые глаза закрываются, когда моя рука касается его щеки. Я прижимаюсь к его лицу, робко, нежно, молча восхищаясь тем, как он прижимается к моей ладони. Когда я провожу большим пальцем по его щеке, у него сводит челюсть, и в ней проступает мускул.
Он наклоняет голову, глаза все еще закрыты, чтобы не встречаться с моими. — Посмотри на меня. — Мой приказ одновременно мягкий и строгий, уверенный и шаткий.
Другая рука лежит на его лице, помогая поднять его, чтобы он встретился с моим взглядом. Он делает глубокий, дрожащий вдох, прежде чем открыть глаза, стальная твердость которых поражает не меньше, чем ошеломляет.
— Не прячься от меня, — вздохнула я, внезапно не в силах перевести дыхание от его взгляда. — Больше нет.
Я хочу всмотреться в его лицо, то самое, без маски, которое я так часто видела раньше. Я наблюдаю за тем, как его глаза блуждают по мне, по моему телу, все еще прижатому к нему, по моим волосам, беспорядочно разбросанным по подушке.
Как будто он запечатлевает меня в памяти.
Я сглатываю под его взглядом, который успевает опуститься на мою шею, где я чувствую, как поднимается румянец. Нет, не просто румянец. Шею жжет. Внезапно вспомнив, что мои руки все еще находятся на его лице, я медленно опускаю их, чтобы поднести пальцы к шее.
Его рука стремительно ловит мое запястье и нежно проводит пальцами по горлу. Я с трудом подавляю дрожь от его прикосновения, от ощущения его мозолей на моей покрасневшей коже.
— Посмотри, что я наделал. — Его голос груб, в нем все еще слышны остатки сна и крики, рвущиеся из горла. Он отдергивает пальцы, теперь перепачканные липкой кровью.
Его так мучает мысль о том, чтобы уколоть меня кинжалом, что я, несмотря на сложившуюся ситуацию, издаю задыхающийся смех. Он выглядит встревоженным моей вспышкой, что только заставляет меня смеяться еще больше.
— Забавно, — хмыкаю я, — обычно это я прижимаю кинжал к твоему горлу.
Я безмолвно желаю, чтобы на его губах появилась улыбка, чтобы эти ямочки вылезли наружу и насмешили меня. Но он просто смотрит на меня, а потом тихо говорит: — У тебя волосы будут в крови.
Я бы, может быть, снова рассмеялась, если бы не его пальцы на моем горле, заставившие меня замолчать. Он слегка приподнимается, медленно проводит одной рукой по моему затылку, затем осторожно поднимает мою голову с подушки, а другой зачесывает мои волосы назад. Он не торопится, перебирая пальцами серебристые пряди, а затем гладит меня по голове.
— Я бы снова заплел тебе косу, но ты сказала, что я не умею этого делать, — грубо говорит он, что так противоречит мягкому положению моей головы на подушке. Не раздумывая, он хватает угол одеяла и начинает мягко вытирать остатки крови с моей шеи.
— Тебе просто нужно больше практики, вот и все.
Мы оба замираем, довольствуясь тем, что между нами повисла тишина.
Он смотрит на меня снизу вверх, а я на него сверху. Я потерялась в этом моменте, потерялась в его глазах. Не видно ни ухмылки, ни улыбки, ни язвительных реплик. Только мы вдвоем, сердца бешено бьются, дыхание сбивчиво.
Я моргаю, осознавая, что делаю, что происходит, что происходит между нами. Я прочищаю горло и медленно двигаюсь под ним. Он переводит дыхание, понимая, чего я хочу, и медленно отстраняется от меня. Только когда на меня падает прохладный воздух, я понимаю, как я раскраснелась, как нагрелась моя кожа.
Я сажусь, натягивая на себя майку, и сползаю на край его кровати. Я чувствую на себе его пронзительный взгляд, когда встаю на ноги, внезапно осознавая, как мало ткани прикрывает мое тело.
Я делаю шаг в сторону.
Еще один.
Пальцы касаются внутренней стороны моего запястья.
— Останься.
Я не двигаюсь. Время замирает. Дыхание останавливается.
Удивительно, как сильно одно слово может повлиять на человека.
— Пожалуйста.
Мое сердце замирает при звуке этого слова из его уст.
— Мало кто способен заставить меня умолять.
Тяжесть, которую несут мои следующие слова, давит на меня, сдавливая легкие, так что ни один звук не может вырваться из моего рта. То, что я скажу дальше, может либо вбить клин между нами, либо сблизить нас. Слишком близко друг к другу.
Остаться ли мне? Уйти ли мне?
Мой разум кричит мне, чтобы я сделала одно, но сердце колотится, умоляя меня сделать другое. Несмотря на царящую между нами тишину, мои беспорядочные мысли звучат оглушительно.
Даже стоя к нему спиной, я чувствую на себе его взгляд, чувствую призрак его рук на себе, чувствую, что он делает со мной.
Что, если я ничего не скажу?
Слова могут быть прокляты, только если они произнесены.
Так что именно так я и поступлю. Я не буду говорить, не буду думать, я буду чувствовать. Я заглушу настойчивые мысли и просто почувствую.
Я медленно поворачиваюсь и встречаюсь с ним взглядом. У него перехватывает дыхание, взгляд смягчается.
Он не думал, что я останусь.
Он ожидает, что все уйдут от него.
И с этой душераздирающей мыслью я без колебаний поднимаю покрывало с его кровати. Он следит за этим движением, наблюдает за моими руками, откидывающими одеяла, за моим телом, которое ложится под них.
Мне кажется, что он не дышит, а моя голова кружится так сильно, что я тоже не думаю, что дышу. Я погружаюсь в его матрас, в его мягкие подушки, в его запах, который их покрывает. Он. Я окружена им. Я сворачиваюсь на бок, сердце бешено колотится, когда я чувствую, что кровать рядом со мной сдвигается.
А потом я действительно оказываюсь в его окружении. Его грудь вопросительно прижимается к моей спине, безмолвно спрашивая, хочу ли я, чтобы он был ближе или дальше. Я сглатываю и слегка откидываюсь назад в ответ.
Я хочу, чтобы ты был ближе.
Он не колеблется. Его рука обвивается вокруг моей середины и притягивает меня к себе, прежде чем я успеваю перевести дыхание. Я прижата к его сильному телу, зажата между ним и одеялом. В его объятиях я чувствую себя защищенной, в безопасности и так спокойно, как не чувствовала уже много лет.
Я чувствую.
Что-то в этом, в нас, кажется другим. Намеренным. Мы оба хотели этого. Мы не были вынуждены быть вместе из-за холода или из-за травмы. Я могла бы уйти, но я выбрала это. Нет, это мы выбрали. Мы выбрали друг друга.
И это пугает меня.
Его большой палец рисует холодные круги на моем животе, и мой баллон почти не мешает теплу его пальцев просачиваться сквозь него. Я закрываю глаза, чувствуя усталость, но слишком хорошо осознавая, что его тело прижато к моему, чтобы позволить себе заснуть.
Он опускает голову в лоно моей шеи, его дыхание щекочет мою кожу, когда он шепчет: — Спасибо.
Это слово пугает меня настолько, что я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него. Интересно, как редко принц, будущий Энфорсер, произносит эти слова так искренне.
Его лицо близко к моему, и он изучает его задумчиво, тщательно, как будто у него есть для этого все время в мире. Он наклоняет голову в сторону, аккуратно заправляя прядь волос мне за ухо. У меня перехватывает дыхание, когда его пальцы проводят по моей шее, и он улыбается, мягко, сладко и удовлетворенно. Очень довольный в этот момент.
Улыбка, которую он создал специально для меня.
— Тебя это шокирует? То, что я буду благодарить тебя? — спрашивает он, голос низкий и тихий.
Я изучаю плоскости его лица, его совершенство. — Не должно. Больше нет. — Я сглатываю, когда в голове проносится истина этих слов. Я узнала его, увидела за множеством масок человека, который представляет собой нечто большее, чем то, во что его превратил отец.
Я не знаю, как долго я его изучала, когда понимаю, насколько тяжелыми стали мои веки. Я моргаю, изо всех сил пытаясь избавиться от сна, который отчаянно рвется наружу, чтобы еще хоть немного запомнить его лицо.
Он делает то же самое, с удивлением рассматривая каждый сантиметр моего лица. Я моргаю, и мои веки грозят больше не открыться, сон смеет утащить меня от этого момента.
Его губы внезапно оказываются у моего уха, и это все, что мне нужно, чтобы открыть глаза. — Как бы ни было заманчиво смотреть на тебя всю ночь, — его голос ласков, убаюкивает меня одним предложением: — Спи, Пэ.
Мне удается улыбнуться, прежде чем спросить: — Ты собираешься спать?
— О, дорогая, я уже сплю.
Он притягивает меня невероятно близко, и я отворачиваю голову. Я закрываю глаза, и ровный стук его сердца становится колыбельной. Я чувствую, как пальцы перебирают мои волосы, переплетая свободные пряди, и шепчу: — Что ты делаешь?
Он наклоняет голову ко мне, и я чувствую, как его губы касаются моих волос, когда он шепчет: — Тренируюсь.
Я погружаюсь в дремоту, чувствуя, как Кай заплетает мои волосы, и смутно размышляя, стоит ли мне бояться того, насколько безопасно я себя чувствую с ним. Должна ли я беспокоиться о том, что в его объятиях мне хорошо и спокойно.
Я чувствую себя счастливой, чувствую слова, произносимые мне на ухо, и шепот пальцев, гладящих мои волосы.
А потом я чувствую только блаженный сон.
Глава 50
Кай
Я не могу оторвать от нее глаз.
Я не могу оторвать от нее свои мысли.
Я не могу оторвать от нее свое тело.
Утренний солнечный свет, льющийся из моего окна, отблескивает на ее волосах, серебряные пряди блестят. Ее глаза закрыты во сне, темные ресницы лежат на щеках и скрывают голубой взгляд, под которым, как я знаю, плавает океан. Она глубоко дышит и крепко спит. Она представляет собой беспорядок из спутанных конечностей и разбросанных волос.
Беспорядочный шедевр.
Я считаю слабые веснушки на ее носу. Один раз. Дважды.
Двадцать восемь.
Она сдвигается с места, и я замираю, глядя, как она убирает руки под лицо, теперь покрытое серебристыми прядями. Приподнявшись на локте, я нежно провожу пальцами по ее гладкой коже, откидывая волосы, чтобы продолжить любоваться лицом, которое как раз запомнил.
Я виню ее в том, что усталость поселилась в моих костях. Это она виновата в том, что я мало спал. Я не спал почти всю ночь, прислушиваясь к ее дыханию, вдыхая его. Так же, как я делал это гораздо дольше, чем хотел бы признать. Она очаровывает, даже когда ее сжимает и уносит сон.
Вздохнув, я провожу пальцами по последней пряди серебристых волос, прежде чем слезть с кровати и прокрасться к двери. Надев тонкие брюки и накинув через голову рубашку, я выхожу в коридор и направляюсь на кухню. Меньшее, что я мог сделать, это позволить ей проснуться от запаха свежей еды, особенно после того, что она сделала для меня прошлой ночью.
После кошмара, в котором я держал ее холодный труп, проснуться и обнаружить ее живой и теплой на мне было, мягко говоря, удивительно. И я отреагировал, не задумываясь. Я сделал ей больно. Пусть маленькая царапина ничего не значит для девушки, привыкшей истекать кровью, но для меня она значит все. Убийство — это то, что я делаю. Убивать и причинять боль — это то, чему меня учили, для чего создали, чем управляли.
Но не с ней.
Я был в одном движении от того, чтобы держать в своих руках ее самый настоящий труп, а она не сделала ничего, чтобы сопротивляться. Она держала мое лицо в своих руках, а я держал ее жизнь в своих. Она смотрела на меня так, словно я был достоин внимания, словно хотела увидеть меня. И когда она произнесла мое имя, от этого звука, сорвавшегося с ее языка, у меня окончательно прояснилось в голове, сердце заколотилось, мысли завертелись.
И тогда я попросил ее о том, о чем еще никогда и никого не просил.
Остаться.
Через несколько минут я уже выхожу из кухни и несу по коридору поднос с горячей едой. Брошенная Гейл бровь заставляет меня улыбнуться, и вскоре я уже прислоняюсь к своей двери и вхожу в комнату, сжимая в руках поднос.
Я поворачиваюсь и...
Туфля нацелена мне в лицо.
Она стоит на краю кровати, одной рукой накидывая на плечи одеяло, а другой сжимая мою парадную туфлю — жалкое подобие оружия. Ее рука отведена назад, она готова отбиваться от незваного гостя, запустив в него обувью. Я вижу, как она облегченно выдыхает, когда понимает, что это я, и неохотно опускает туфлю. Но с трудом.
— Не совсем обычное оружие. — Я ухмыляюсь, подавляя смех.
Пэйдин бросает на меня измученный взгляд, который мне уже хорошо знаком. — Ты меня напугал. — Она с самодовольной улыбкой откидывает занавес волос, закрывающий ее глаза. — И я уверена, что могла бы причинить много вреда ботинком.
— О, не сомневаюсь в этом.
Теперь я перед ней, хотя не помню, как двигался, чтобы оказаться там. Медленно обходя ее спину, я ставлю поднос на свою кровать, сок переливается через край чашек, печенье раскатывается. Затем я выпрямляюсь, глядя в глаза, которые грозят утопить меня. — Доброе утро, Грей.
При произнесении ее фамилии губы слегка нахмурились. — Вернемся к формальностям, не так ли? — Она говорит это непринужденно, но ее глаза говорят о вопросе, который она никогда не озвучит.
Что между нами происходит?
— Ну, ты как раз собиралась напасть на меня. Формальности кажутся справедливыми. — Я делаю шаг ближе, и она откидывает голову назад, чтобы выдержать мой взгляд.
— Да, но ты уже должен был привыкнуть к этому.
— О, но я сомневаюсь, что когда-нибудь привыкну к тебе или твоим склонностям к насилию, дорогая.
Она лукаво улыбается. — Мне нравится думать, что это заставляет тебя быть начеку, принц.
— Да, потому что жизнь гораздо интереснее, когда не ждешь ножа к горлу или удара ботинком по лицу. — Мой взгляд падает на ботинок, все еще зажатый в ее руке. — Кстати говоря, ты все еще планируешь использовать это против меня?
— Пока решаю.
Улыбка, которую я ей дарю, — настоящая улыбка, которая в последнее время стала довольно частым явлением, когда я нахожусь в ее присутствии. Она поворачивает голову и кивает на поднос, стоящий на моей кровати. — Ты принес мне еду.
Я скрещиваю руки на груди. — А откуда ты знаешь, что это не для меня?
— В каше есть черника, Азер.
Все еще желая поиграть с ней, я пожимаю плечами. — После того, как ты наговорила мне всяких гадостей про этот фрукт, ты убедила меня в том, что он очень вкусный.
На это Пэйдин откровенно смеется. — Тогда это означает, что ты признаешь мою правоту, а это очень маловероятно.
— Ты так хорошо меня знаешь, — вздыхаю я, улыбаясь ей. — Конечно, еда для тебя. Я бы не притронулся к этой каше.
Улыбка трогает ее губы. — Придирчивый принц.
— Умница Пэ.
Мы смотрим друг на друга, каждый из нас слегка улыбается.
Я опускаю глаза на ее свободную руку, все еще сжимающую одеяло на плечах, и натягиваю его еще сильнее, когда мой взгляд окидывает ее. — Тебе холодно?
Она слегка напрягается. — Нет.
— Тогда что это? — Я смотрю на одеяло, прежде чем мои пальцы перебираются на ее пальцы, которые все еще яростно сжимают складки ткани. Она переводит взгляд с моего лица на мою руку, которая теперь проводит по костяшкам ее пальцев, по запястью, по кулаку и по ткани в нем.
От того, как сбивается ее дыхание, мое сердце замирает. — Это одеяло.
Я тихо смеюсь. — Я вижу это, умник.
Мои пальцы лениво проводят по ее руке, хотя от этого движения мой разум замирает, а пульс скачет. Каждое прикосновение опьяняет, каждый взгляд завораживает.
— Ты выглядишь раскрасневшейся, Грей. — Мои пальцы ловят прядь длинных волос, спадающих ей на плечо. — Наверное, из-за одеяла. — Я чувствую, как ухмылка расползается по моему лицу, когда я говорю: — Если только я не причина твоего румянца.
Я наблюдаю за эмоциями, промелькнувшими на ее лице. Сначала на ней появляется что-то похожее на то, что, я уверен, отражается в моем собственном взгляде — желание. Затем она моргает, и я вижу шок, осознание и отрицание, прежде чем она успокаивается с раздражением.
— Нет, я определенно просто перегрелась. — Она уверена в себе, как всегда, несмотря на напряжение в голосе.
Я наклоняю голову, глаза пляшут между одеялом и ее холодным взглядом. — Тогда, пожалуй, я помогу тебе еще раз, только на этот раз на пол упадет одеяло, а не твое платье.
Я улыбаюсь при мысли о последнем бале, но прежде чем мои пальцы успевают сомкнуться вокруг ее пальцев, она спускает одеяло до лодыжек.
Она стоит так близко ко мне, одетая лишь в облегающие шорты и шелковистую майку. Она дразнит меня, дразнит меня, дразнит меня. Прошлой ночью я не мог разглядеть черную ткань, прилипшую к ее телу, она сливалась с окружающей нас темнотой. Но теперь я вижу ее, вижу отчетливо.
В ее глазах горит огонь, обжигающий и захватывающий дух. — Просто для ясности, принц, мне не нужна твоя помощь — ни в переодевании, ни в чем-либо другом.
— О, конечно, нет. Полагаю, ты выдаешь желаемое за действительное.
Она рассмеялась. — А ты не можешь не быть бесстыдным флиртом?
— Очевидно, нет, когда с тобой.
— О? А кем же еще ты являешься, когда находишься рядом со мной?
Она заставляет меня сглотнуть, заставляет меня нервничать. — Дураком.
Улыбка, которую она мне дарит, в равной степени забавна и маняща. — Только когда ты рядом со мной?
— Только для тебя.
Ее глаза встречаются с моими, и она замолкает, внезапно затихая. Я делаю небольшой шаг вперед, и она делает шаг назад, прижимая ноги к краю кровати. Я сглатываю, пряча хмурый взгляд.
Почему она отстраняется?
— И поскольку я тоже становлюсь как-то добрее, когда нахожусь рядом с тобой, я должен поблагодарить тебя. Еще раз. — Не думаю, что я когда-либо говорил с кем-то так мягко, успокаивающе. И что пугает меня еще больше, так это то, что я не думаю, что когда-нибудь буду говорить с кем-то, кроме нее.
Моя рука внезапно касается ее запястья, и я наблюдаю, как она поднимается вверх по руке, как призрачное прикосновение проходит по ее коже. Мурашки следуют за моими пальцами, вызывая улыбку на моих губах.
Затем я снова накручиваю на палец клок шелковистых волос. — Спасибо, Пэ. За прошлую ночь.
Она вздрагивает, но ее румянец все еще очень заметен. Я не могу побороть улыбку, расплывающуюся по моему лицу: — Несмотря на мое желание помочь, ты, кажется, все еще перегрета.
— И в этом, похоже, виноват ты. — Она едва не выпаливает эти слова, похоже, досадуя на себя.
Я с ленивой усмешкой заправляю прядь серебристых волос ей за ухо, позволяя пальцам задержаться. — Ты признаешь, что я заставляю тебя краснеть? Заставляю нервничать?
— Раздражать? — снабжает она. — Потому что ты определенно это делаешь.
Я отворачиваюсь, качая головой. — Лгунья.
— Меня выдала моя левая нога или ты сам пришел к такому выводу? — ровно спрашивает она.
Мой взгляд снова перемещается на нее, голубую и обескураживающе красивую. Затем мой взгляд опускается на ее губы, мягкие и вытянутые в хмурую гримасу, которую она, кажется, пытается удержать на лице.
Я подхожу еще ближе. Она наклоняется.
— Я не могу оторвать от тебя глаз настолько, чтобы наплевать на то, что вытворяет твоя нога. Так что да, я пришел к такому выводу самостоятельно.
Ее взгляд горит, буравит меня, умоляя подойти ближе.
И я подхожу.
Я не могу от нее оторваться.
Я не хочу от нее отходить.
Я убираю волосы с ее глаз, провожу пальцами по ее коже. Простое прикосновение к ней вызывает во мне шок, заставляет мое сердце бешено колотиться. И я знаю, что она тоже это чувствует. Ее глаза перебегают с меня на рот, ресницы трепещут.
Я больше не могу. Я не могу остановить себя от того, чтобы хотеть этого. Хотеть ее.
Я придвигаюсь ближе, ее губы раздвигаются, и...
И что-то впивается мне в горло.
Какого черта...
Она прижимает этот чертов ботинок к моей шее.
— Я должна идти. — Ее слова — едва ли больше, чем шепот, прижатый к моим губам, как будто она говорит сама с собой, напоминая мне о том времени под ивой, когда она произнесла те же неуверенные слова.
Я прочищаю горло, распутываю руки с ее волос и выпрямляюсь.
Что, черт возьми, только что произошло? И почему, черт возьми, ничего не произошло.
— Точно. У тебя будет достаточно времени, чтобы нарядиться для моего брата сегодня вечером. — Я не пытаюсь скрыть свою горечь, свою ревность, свое замешательство.
Она хочет видеть меня без маски? Отлично. Пусть видит все это. Пусть видит мое разочарование в чувствах, в которых она виновата.
Она вздрагивает.
Девушка, которая убивала волков, преодолевала горы и выживала в трущобах, просто вздрогнула. Я никогда не видел ничего подобного. И никогда не думал, что увижу. От этого зрелища у меня замирает сердце, мне хочется заключить ее в свои объятия и прижать к себе.
Но вместо этого я делаю размеренный шаг назад, оставляя между нами пространство. Я не доверяю себе рядом с ней. Не доверяю себе в том, чтобы не протянуть руку и не прикоснуться к ней, не попробовать ее на вкус.
Она открывает рот, борясь со словами, которые отчаянно хочет сказать. Те, которые я никогда не услышу, потому что она зажмуривается, закрывая от меня свои мысли. Я наблюдаю за ней несколько медленных секунд. Смотрю, как она делает глубокий вдох, прежде чем встретиться со мной спокойным взглядом.
— Не за что, — мягко говорит она. — За прошлую ночь. Никто не должен переживать ужасы собственных мыслей в одиночку. Кошмары могут быть нашим худшим врагом. Я знаю, каково это.
А потом она хватает меня за руку и опускает в нее туфлю, после чего выходит из комнаты.
* * *
Я думаю о том, чтобы снова напиться.
Алкоголь, плещущийся в стакане, зажатом между пальцами, так и манит меня допить его до дна, а потом еще и еще. Только бы успеть на этот последний чертов бал.
Пары начали танцевать, когда поток прибывающих женщин значительно замедлился. Похоже, что этот последний бал станет единственным намеком на нормальную жизнь в этом году.
Я выменял Блэр у молодого джентльмена на бокал вина и думаю, почему я не сделал этого раньше. Размышляя над тем, стоит ли пригубить оставшееся содержимое своего бокала, я поднимаю глаза и вижу, что меня окружает группа дам, одетых в разные оттенки зеленого. Они хихикают и ухмыляются, а я вежливо киваю и разговариваю, наводя скуку своим безвкусным поведением.
Я уже собирался уйти от разговора, используя заурядную отговорку, когда кто-то привлек мое внимание.
Кто-то, кто ошеломленно смотрит на меня.
Кто-то стоит в море черного цвета.
Ее платье, затянутое в полуночную ткань, переливается слабыми искорками, словно звездный свет. Как тень, ткань прилипает к ее телу. Словно вторая кожа, она обрисовывает ее изгибы, когда она спускается по лестнице.
Ее загорелые руки и грудь блестят на фоне окутывающей ее ткани. От талии платье представляет собой детально проработанный корсет, стягивающий ее и демонстрирующий грудь и ключицы. Живот корсета прозрачный, с узорами из переливающихся цветов и бисера, контрастирующими с загорелой кожей под ним. Свободные полоски черных замысловатых рукавов соединяются с верхней частью корсета и безвольно свисают с плеч.
Слои атласа рассыпаются от талии до пола в широкую лужу вокруг нее. Я провожаю взглядом ее голые ноги, обнаженные через разрезы, идущие по обеим сторонам платья и заканчивающиеся высоко на бедрах. А там, пристегнутый и выставленный на всеобщее обозрение, лежит ее серебряный кинжал с закрученной рукояткой в тон одежде.
Серебристые волосы стянуты в свободный пучок на затылке, колечки падают на спину и вокруг лица, так и манят провести по ним пальцами, заправить за уши.
Все ее тело окутано тьмой, окутано ночью. Я молча благодарю Чуму за то, что она одета в другое, темное одеяние, потому что я не хотел бы, чтобы она слилась с толпой. Не хотелось бы, чтобы она затерялась в толпе.
Не то чтобы у нее раньше были такие проблемы.
Не то чтобы у меня раньше были проблемы с ее поиском.
Одного взгляда на нее, одетую в черное, достаточно, чтобы ослепнуть, чтобы не видеть ничего и никого, кроме нее.
Ее ноги скользят в прорезях платья, когда она спускается по лестнице, кинжал хорошо виден. Сотни глаз следят за каждым ее движением, и я вдруг начинаю ревновать ко всем остальным, которое могут наблюдать за ее присутствие вместе со мной.
Она не встречает моего взгляда, и впервые с тех пор, как я встретил ее в том переулке, я думаю, что это самое трусливое, что она когда-либо делала.
Она боится. Боится того, что между нами. Она всегда боялась. Поэтому она предпочла стать моим врагом, соперницей, а не позволить себе чувствовать, к чему я сам не привык.
Я виню ее за это. Виню в том, что она взломала мою тщательно созданную маску, разбила ее вдребезги, когда она рядом. Я никогда не чувствовал так много, никогда не боялся так много. Но если я должен терпеть последствия, которые влечет за собой чувство к ней, то и она должна терпеть.
Между нами словно ощутимая связь, эта всепоглощающая связь.
Я заставляю ее встретить мой взгляд, и когда это происходит...
Искры.
Электричество.
Все прекрасное, все смелое, все захватывающее дух — вот что я чувствую в ее взгляде.
И это, и ужас. Ужас от того, что она делает со мной.
Она — видение, кошмар, сон.
Мрачный жнец, облаченный в черное, пришедший украсть мою душу и мое сердце.
Я никогда не видел ничего столь прекрасного, столь дерзкого, столь вопиюще неправильного для меня.
Она — дьявол.
Она — божество.
Она — падение человека в человеческом обличье.
Она — моя погибель.
Затем ее взгляд перемещается на Китта.
Связь обрывается.
И я остаюсь с чувством пустоты, помимо ревности, растущей внутри меня.
Почему я думал, что могу обладать ею, думал, что она будет обладать мной?
Потому что зверям не дано понять, что такое красота.
Глава 51
Пэйдин
Я избегаю его. Не лучший способ решения проблемы, признаю. Но Кай — очень актуальная проблема. Очень желательное отвлечение.
Поэтому я занимаю себя, хотя и успеваю замечать, что он делает то же самое. Девушка за девушкой попадают в его объятия и на танцпол, и все они с сияющими улыбками и в зеленых платьях.
Я хороню эмоцию, которую не хочу идентифицировать как ревность, но она, тем не менее, когтит меня.
У меня есть работа.
Я в десятый раз обращаю внимание на своего партнера. Китт улыбается, продолжая нашу непринужденную беседу, от которой мне все время хочется отвлечься. Я заставляю себя сосредоточиться на его словах, а не на том, что мне нужно у него украсть. Мы кружимся, и я мельком вижу брелок, прижатый к внутреннему карману его костюма. Мои пальцы дергаются от желания задействовать воровские инстинкты, которые я по большей части подавляла, находясь в замке.
— Ты прекрасно выглядишь.
Я вздрагиваю от мягких слов Китта, заставляя себя поднять взгляд и встретиться с ним глазами. Он улыбается, глядя на мое лицо, и говорит: — Ты не должна быть так шокирована этим.
На мгновение мы замолчали, прежде чем у меня наконец-то сложились слова. — Ты меня шокируешь.
— Шокирую?
— Да, — честно отвечаю я, — ты не такой, как я ожидала.
Его ухмылка выглядит слишком мальчишеской, чтобы принадлежать будущему королю. — Я разочаровал?
Хотелось бы.
— Нет. — Его улыбка расширяется при этом слове, и я спешу добавить: — Пока нет.
Затем я опускаюсь на пол, а он хихикает надо мной, когда я делаю удивленный вдох. Он удерживает меня в этом положении, и мой шанс наступает. Это тот момент, которого я боялась, который планировала. Его костюм распахнут, его глаза прикованы ко мне, а его мысли заняты чем угодно, только не ключами в кармане.
Поэтому я делаю то, что у меня получается лучше всего — ворую.
Я шатаюсь, притворяясь, что поскальзываюсь, хотя это вполне правдоподобно в тех ходулях, которые я ношу. Я протягиваю руки, чтобы устоять на ногах: одна на его плече, другая на груди возле кармана костюма.
Его руки крепче обхватывают меня за талию, я удерживаю его взгляд и улыбаюсь, даже когда сую руку в его карман. Улыбаюсь, даже когда предаю мальчика, который был ко мне очень добр. Улыбаюсь даже тогда, когда открываю связку ключей и снимаю с конца самый большой, чувствуя, как украшающие его рельефные вихри вдавливаются в мою ладонь.
Он медленно поднимает меня, сильные руки удерживают меня в вертикальном положении. Но моя рука уже высунулась из его кармана и покоится за его плечом, невинная и незначительная.
— А я-то думал, что ты стала лучше танцевать, — говорит Китт с дразнящей улыбкой.
— А я-то думала, что ты предупредишь меня, прежде чем отправить в полет на пол. — Я выдыхаю, улыбаясь, и добавляю: — А теперь мне не мешало бы выпить.
— Не слишком много. Ты и так едва помнишь шаги. — Он усмехается и поворачивается к столику с напитками. — Но, тем не менее, я принесу тебе один.
Я выдохнула, глядя, как он идет в толпу, и корсет вдруг показался мне слишком тесным. Ключ скользит в моей ладони, горячо прижимаясь к моей коже.
— Могу я пригласить вас на танец?
Я поворачиваюсь, мое лицо близко к лицу, усыпанному веснушками. Обычно беспорядочные волосы Ленни расчесаны, рыжие пряди убраны на вечер. Он одет в элегантный черный костюм, сливаясь с остальными мужчинами вокруг нас.
— Конечно, — отвечаю я, заставляя себя улыбнуться. Его рука находит мою талию, моя — его плечо, и затем наши свободные руки встречаются.
Ключ зажат между нашими ладонями, и Ленни широко улыбается, ощущая его. — Молодец. Легко, правда?
Мой голос звучит отстраненно, рассеянно. — Да. Легко.
— Ты помнишь план?
Я вздыхаю. — Ну, я не так уж много делаю, не так ли? Теперь все, что мне нужно сделать, это пережить последнее Испытание.
— Да, это, пожалуй, самая трудная задача из всех.
Я киваю, сосредоточившись на кружащихся вокруг нас фигурах, и замечаю Энди, танцующего с румяной девушкой, которую я никогда раньше не видела. Мой взгляд перемещается туда, где смеются Китт и Джекс: первый с широкой ухмылкой ерошит волосы своего младшего брата. Я видела Блэр раньше, хотя найти ее снова нетрудно — ее ярко-зеленое платье жжет мне глаза. Я отворачиваюсь, пока не обнаруживаю, что снова ищу в толпе некоего принца.
Нас осталось всего пятеро.
Я на мгновение задумываюсь, сколько из них доживут до завтрашнего заката. Невольно задумываюсь, какие родители будут оплакивать своего ребенка. Смерть — вот что несут эти испытания: не честь, не славу, не счастье. Только смерть.
— Ты в порядке? — Мягкий голос Ленни доносится до меня, и я снова обращаю внимание на его большие карие глаза.
— Кто-нибудь из нас в порядке?
Он полуобернулся ко мне. — Хорошая мысль.
Танец заканчивается, и наши руки опускаются, но не раньше, чем Ленни перекладывает ключ в свою ладонь, а затем в карман. — Будь осторожна завтра. — Его голос — низкий шепот, пронизанный беспокойством.
— О, ты беспокоишься обо мне, Ленни? — напеваю я.
— Может быть, немного, принцесса. — Он почти закатывает глаза. — Не умирай, ладно?
— Я не могу ничего обещать, но ради тебя я постараюсь остаться в живых. Не хотелось бы, чтобы тебе пришлось жить без меня. — Он улыбается и качает головой, но я ловлю его за руку, прежде чем он успевает отвернуться. — Эй, удачи. И помни, что я говорила тебе о проходе. О, и...
Его смех прерывает меня. — Чума, верь в меня, Пэйдин. Я справлюсь.
Я вздыхаю и слегка киваю ему, прежде чем он поворачивается и исчезает в толпе.
Я провожу вспотевшей рукой по толстому корсету платья, а затем спускаюсь вниз по мягкой ткани, развевающейся под ним. Затем я поворачиваюсь на каблуке, и мои ноги легко проскальзывают через разрезы юбки, которые я умоляла Адену сделать очень высокими, чтобы я не чувствовала себя стесненной тканью. Может быть, это говорит клаустрофобия, а может быть, мне просто нравится, что в случае необходимости я могу послать высокий удар ногой кому-нибудь в лицо.
На танцполе я чуть не столкнулась с Джексом, и он ухмыльнулся при виде меня. — Пэйдин, привет! Не хочешь потанцевать? Энди меня бросила. Не говоря уже о том, что она выпила слишком много вина, и я не верю, что она не упадет на меня сверху.
Усмехнувшись, я киваю, и мы начинаем кружиться по полу. Начался плавный вальс, с определенными шагами и сменой партнеров, которого я обычно стараюсь избегать. Но я позволяю своим ногам вести меня, доверяя себе, что помню правильные шаги, пытаясь при этом забыть, почему я вообще могу это делать. Пытаясь забыть, как меня держат в темноте, ведут сильные руки и...
Стоп.
Чума, возьми себя в руки.
Я смотрю на мальчика, который стоит передо мной, весь в улыбках и волнении. — Ты выглядишь потрясающе, Джекс.
Его улыбка сменяется чем-то сродни застенчивости. — Спасибо. Ты выглядишь...
Мы поворачиваемся, и я оказываюсь в объятиях другого джентльмена. Я вежливо киваю молодому человеку, и он делает то же самое, и мы шагаем в такт. Не успеваю я оглянуться, как меня уже передают по кругу, держат за руки незнакомые мне мужчины. Вальс затягивается, и я жалею, что вышла на танцпол.
Мои ноги убивают меня.
Затем я превращаюсь в другое тело, охваченное руками ухмыляющегося Китта.
— Вот ты где. Я знал, что верну тебя.
Я слегка улыбаюсь. — Это заняло у тебя достаточно много времени.
Я слышу его смех, прежде чем меня прижимают к новому партнеру.
— Ты избегаешь меня.
Мое сердце трепещет от этого голоса, бабочки в животе делают то же самое, а легкий аромат сосны омывает меня. Я моргаю, глядя на широкую грудь, прекрасно понимая, что под белоснежной рубашкой скрывается мощный каркас. Сделав глубокий вдох, я поднимаю взгляд, чтобы встретиться с его взглядом.
О, и я жалею, что сделала этого.
Его глаза завораживают, как расплавленная сталь, как утренний туман. Они пронизывают меня насквозь, как будто он не боится увидеть каждую мою частичку. Его взгляд кажется правильным, знакомым. И когда его глаза встречаются с моими, я удивляюсь, почему вообще смотрю на кого-то еще.
Нет. Нет. Нет.
Несмотря на то, что он кажется таким правильным, я чувствую себя такой неправильной и такой растерянной.
Он не сводит с меня глаз, и тяжесть его взгляда давит, пока он терпеливо наблюдает за тем, как я размышляю. Разбираюсь в этих чувствах.
— Я бы не назвала это... избеганием. — Я говорю очень неубедительно, и это вполне справедливо, поскольку я именно так и поступаю. И хотя вся моя жизнь — ложь, похоже, мои навыки обмана на сегодня исчерпаны, потому что я его не обманываю.
Уголок его рта дергается вверх, и мне приходится делать сознательное усилие, чтобы не смотреть на его губы. Но, как и сегодня утром, мне хочется прижаться к нему. Я не знаю, что бы произошло, если бы я осталась в его комнате еще дольше, и все же весь день я корила себя за то, что не узнала.
Мне потребовалось все, чтобы оттолкнуть его, несмотря на то, как сильно я хотела притянуть его ближе. Но потом я напомнила себе, кто он, что он. Там, где он — принц, будущий Энфорсер, сын человека, которого я ненавижу, я — трущобница, Обыкновенная, воплощение того, что его учили ненавидеть.
Мои мысли рассеиваются, когда ямочка на лице привлекает мое внимание. — Тогда просвети меня. Как бы ты назвала это, Грей?
Он раскручивает меня одной рукой, а другой притягивает к себе, и моя спина прижимается к его груди. Мои руки скрещены на животе, он держит их сзади, наши тела покачиваются вместе в такт музыке.
— Ты выглядел озабоченным, и я не хотела тебе мешать, — говорю я, вспоминая женщин, с которыми он танцевал. Его смех говорит мне, что он тоже.
От прикосновения его челюсти к моим волосам у меня заколотилось сердце. Он наклоняется так, что его лицо оказывается рядом с моим, губы касаются раковины моего уха. — Хочешь знать, что я думаю? Он берет меня за руки, притягивая ближе. — Я думаю, что ты избегаешь танцевать со мной, потому что не можешь выдержать такой близости.
Я чуть не давлюсь смехом, который вырывается у меня. — Пожалуйста. У меня нет проблем с тем, чтобы быть рядом с тобой.
Ложь. Ложь. Лгунья.
Похоже, ко мне вернулось умение обманывать.
— Правда? — Его губы прижались к моему уху, пальцы переплелись с моими, тело прижалось вплотную.
Я горячая и холодная, да и нет, правильная и неправильная. Я — воплощение противоположностей, путаница и противоречия.
Я хочу этого.
Я не хочу этого.
Он наклоняет голову так, что его подбородок упирается мне в плечо.
О, я определенно хочу этого.
Но я определенно не должна этого делать.
— Тогда почему ты меня отталкиваешь?
В его голосе было столько эмоций, столько сырой неуверенности, когда слова слетали с его губ. Он медленно поворачивает меня лицом к себе, не решаясь сделать шаг назад или оставить пространство между нами.
Моя грудь вздымается, сердце колотится. Его глаза впиваются в мои, и я позволяю себе принять его, восхититься этим мальчиком, которого я узнала.
Он разрушителен. Все в нем потрясающе и остро, от него перехватывает дыхание. Но то, как он смотрит на меня, внезапно заставляет глотать как будто с трудом, а дышать — как будто с трудом. На меня никогда не смотрели так, словно это привилегия — находиться в моем присутствии, честь — выдержать мой взгляд, дар — получить возможность взглянуть на меня. До тех пор, пока я не встретила его.
Его маска сползла, рассыпалась, разбилась вдребезги, оставив лишь парня, смотрящего на девушку так, словно она достойна его желания.
И что меня пугает еще больше, так это то, что я думаю, что могу смотреть на него так же, смотреть на него с тем же вожделением. Как бы я ни старалась бороться с этим, я не могу не тосковать по этому мальчику, который спасал мне жизнь больше раз, чем я хотела бы признать. По мальчику, который в равной степени расчетлив и обаятелен, холоден и заботлив. Тот, кто лечил мои раны, узнавал о моем прошлом, отвлекал, когда я больше всего в этом нуждалась.
Тот, кто понимает меня.
И тут мое сердце замирает, пульс падает.
Но он не понимает, не так ли?
Он даже не знает, кто я на самом деле. Что я такое на самом деле. А если бы знал, то убил бы меня. Потому что так поступил бы Энфорсер. Потому что так поступил бы сын короля. Потому что именно для этого он был создан.
И по этой причине я отталкиваю его. Потому что если я этого не сделаю, то притяну его ближе. А если я притяну его ближе, это закончится тем, что в мое сердце вонзится кинжал. Сердце, которое бьется слишком быстро, когда он рядом, слишком легко ломается и слишком сильно болит по нему.
Я смотрю на него, не зная, что сказать или сделать, или...
И вдруг меня вырывают из его объятий и бросают в другие, прежде чем я успеваю ответить.
Идеальное время.
— Ты прекрасно выглядишь, — выплевывает Джекс, ухмыляясь от уха до уха. — Именно это я и хотел сказать раньше. — Он слегка надувает грудь, гордясь тем, что наконец-то сделал комплимент.
— Спасибо, Джекс, — говорю я, улыбаясь ему. Когда песня подходит к концу, я быстро ухожу с танцпола. Схватив с подноса слуги напиток и направившись к краю бального зала, я хочу поскорее покинуть толпу людей. Вот только от толпы мне не уйти. Куда ни глянь — везде группы сплетничающих гостей или молчаливых слуг.
Я окидываю взглядом заполненный зал, останавливаясь на больших вдовах и свежем воздухе, который ожидает меня прямо за ними. Мне хочется побыть одному, побыть свободным от тесноты и замкнутости.
Я потягиваю вино, наблюдая за кружащимися гостями, затем ставлю бокал на стол и направляюсь в коридор за пределами бального зала. Мне приходится пробираться между телами, и я ненавижу тесноту.
Я глубоко вдыхаю, направляясь к огромным, парадным дверям, ведущим во внутренний двор. Звук моих каблуков, щелкающих по полу, заполняет тишину, когда я приближаюсь к грозным дверям.
Я протягиваю руку, чтобы распахнуть выход, когда между мной и моим спасением проносится Флэш.
Глава 52
Пэйдин
Улыбка Имперца холодна, когда он смотрит на меня сверху вниз, его белая форма накрахмалена.
— Я не могу позволить вам сделать это, маленькая леди. — Его уничижительный тон заставляет меня сдержать рвущийся наружу ответ.
Я не в настроении.
— Мне просто нужно выйти на несколько минут подышать свежим воздухом. — Если бы я была сейчас в Луте, я бы даже не потрудилась быть вежливой.
— Как я уже сказал, я не могу вам этого позволить. — Он ухмыляется, и несколько Имперцев, стоящих в коридоре, хихикают вместе с ним, видимо, понимая, какую уморительную шутку я пропустила. — У вас нет разрешения находиться за пределами замка, маленькая леди.
Я сжимаю кулаки на боках, сопротивляясь желанию сказать ему осмелиться еще раз назвать меня маленькой леди и посмотреть, что из этого выйдет. — Все, о чем я прошу, — это минутку побыть снаружи.
— Правда? И что вы готовы сделать, чтобы получить это? — Он наклоняется ко мне, и в его дыхании явственно ощущается запах алкоголя, когда он говорит: — А что мне за это будет?
Затем он обхватывает меня за талию, притягивая к себе.
Неверное движение.
Мои пальцы обхватывают рукоять кинжала, ощущая холодную сталь, которую я собираюсь...
— Осторожно, она прижмет лезвие к твоему горлу. Я бы знал.
Повернув голову, я увидел Кая, стоящего в нескольких футах от меня, с небрежно засунутыми в карманы руками. — Теперь отпусти ее и открой дверь. Его голос подобен стали моего кинжала, холодный и острый.
Имперец только шипит. — Но, сэр, у нас есть приказ, что участники не должны покидать...
— А теперь у вас новый приказ. Поэтому я предлагаю вам открыть эту чертову дверь.
Пустое выражение лица Кая не изменилось, несмотря на его убийственный тон. Он даже прислонился к стене, руки по-прежнему засунуты в карманы. Идеальная картина власти. — О, — добавляет он, — и если вы хотите сохранить свою работу, свою руку и свою голову, я предлагаю вам отпустить маленькую леди.
Я почти улыбаюсь. Имперец не теряет ни секунды, практически отпрыгивая от меня. Он не хуже меня знает, что угрозы Кая никогда не бывают пустыми.
Имперец стремительно проносится мимо Кая, но не раньше, чем рука принца нащупывает его рубашку и прижимает к стене. — Я солгал, — бормочет Кай, приближаясь к его лицу. — Тебе повезет, если я позволю тебе сохранить голову, не говоря уже о руке, за то, что ты хоть пальцем ее тронул.
Двери распахиваются, отрывая мой взгляд от сцены, свидетелем которой я не уверен, что хочу быть. Влажный, липкий воздух обдает меня, как только я начинаю спускаться по ступеням во внутренний двор. Небо темное, затянутое тяжелыми тучами, обещающими дождь.
Я делаю глубокий вдох, наслаждаясь свежим воздухом и простором вокруг. Что-то мокрое брызнуло мне на щеку, и я повернул лицо к пасмурному небу, с которого уже начинал моросить дождь. Я раскидываю руки и наклоняю голову вверх, наслаждаясь тем, как дождь стучит по моей коже.
Затем морось переходит в ливень. Дождь падает стремительно, а я глупо улыбаюсь. Голова становится яснее, чем когда-либо за последние дни, прохладная вода покрывает мою кожу, платье, волосы. Я кручусь на месте, юбки платья развеваются вокруг моих лодыжек, я чувствую себя идиоткой, и мне это очень нравится.
Снимаю туфли с больных ног и иду по лужам, как в детстве, напоминающим мне о том времени, когда я была младше и тосковала по любви отца, которого уже нет со мной. Когда я была напугана и страшно травмирована. Многолюдные улицы Лута постоянно давили на меня, заставляя чувствовать себя в клетке и клаустрофобии.
Но потом я забирался на крыши старых магазинов и зданий, где компанию мне составляли только звезды. На свежем воздухе я чувствовал себя свободнее, невероятно спокойнее. Я делал это месяцами, годами, пока мой страх не прошел, и Лут стал больше домом и меньше ужасом.
Смех вырывается из меня. Истерический. Я в полной истерике.
Чума, сколько же я выпила вина?
Дождь прилипает к моему лицу, стекает по кончику носа, а я улыбаюсь, забыв о своих проблемах и просто наслаждаясь существованием.
— Не знаю, как я жил, пока не увидел такую, как ты.
Я кручусь, моргая под непрерывным потоком дождя, пока мои глаза не находят серые, сливающиеся с падающим на нас потоком воды. Его волосы мокрые, волнистые и взъерошенные. Его белая рубашка на пуговицах липкая и прозрачная, под ней видны чернильная грудь и загорелый торс.
И от этого вида я улыбаюсь.
— Уверен, ты говоришь это всем маленьким леди, которые попадаются тебе на глаза, — говорю я, полусмеясь, полуистерически.
— О, но у меня есть глаза только на одну маленькую леди, и я, кажется, не могу оторвать их от нее. — Его грудь вздымается и опускается так же быстро, как дождь, а мое сердце гремит так же громко, как гроза.
Он вдруг сталсерьезным, сканируя мое лицо. — Тебе нужен был свежий воздух? Отдохнуть от переполненной комнаты?
Вот он опять меня понял.
— Да, — тихо отвечаю я. — Здесь я чувствую себя намного лучше. Свободнее.
Он наклоняется возле клумбы с цветами у лестницы и вырывает один из них из влажной земли, после чего поднимается на ноги.
— Хорошо, — тихо говорит он, — потому что я собираюсь подойти к тебе очень, очень близко.
Я медленно выдыхаю, когда он делает шаг ко мне. Потом еще один. И еще один. Он уже настолько близко, что я чувствую тепло его тела, чувствую жар, который распространяется по мне, когда он подходит слишком близко.
Я наклоняю голову, чтобы встретиться с ним взглядом, и моргаю, пытаясь разглядеть его сквозь дождь. Я вытираю глаза, внезапно осознавая, что по моему лицу, скорее всего, стекает косметика, и решаю, что мне это безразлично.
Его губы растягиваются в улыбке, когда он протягивает мне цветок, поникший и капающий водой. Его маленькие лепестки потрясающего оттенка яркого синего цвета с намеком на фиолетовый.
— Незабудка, поскольку ты, похоже, всегда забываешь, кто я такой, — говорит Кай с мягкой улыбкой и тихим смехом. Он поднимает руку и заправляет цветок мне за ухо, а затем проводит пальцами по моим влажным волосам.
— О, я знаю, кто ты, — говорю я, задыхаясь. — Самоуверенный ублюдок.
Он качает головой, его пальцы все еще перебирают пряди моих волос. — Мне наплевать, если ты забудешь, кто я по названию, лишь бы ты помнила, кто я для тебя.
Я смотрю на него снизу вверх, и, должно быть, что-то забавное, потому что, быстро моргая, я наблюдаю, как на губах Кая медленно расплывается улыбка. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрываю его, когда он начинает стягивать с себя пальто. Оно выскальзывает из его рук, и он остается стоять передо мной в белой рубашке, полностью промокшей насквозь.
Что ж, это совсем не отвлекает.
Он подходит еще ближе и, перекинув пальто через руки, накрывает им мою голову, чтобы укрыть меня от дождя.
— Кай...
Улыбка, озарившая его лицо, останавливает меня, перехватывает дыхание. Это одна из тех редких, настоящих его улыбок, которые, как я признался, я хотел бы видеть чаще. Та, которая принадлежит мне.
Ямочки.
Обе на виду. Обе отвлекающие. Обе разрушительные.
— Что? — спрашиваю я, мой голос наполнен смехом.
Он пожимает плечами, улыбка все еще расплывается по его лицу. — Мне просто нравится, как мое имя звучит из твоих уст.
Я прочищаю горло, которое вдруг стало слишком сухим. — Ну, Кай — это ведь не твое настоящее имя, не так ли?
Он молчит, лишь улыбается и смотрит на меня с неожиданной силой, вызывая осмелиться произнести его полное имя. Желая, чтобы я произнесла его имя. И, видимо, я тоже хочу его произнести, потому что, когда я открываю рот, из него вылетает одно слово.
— Малакай.
Его глаза закрываются, голова откидывается назад, открывая дождю доступ к его лицу. Улыбка на его губах и на его шее заставляет меня сглотнуть. Он все еще склоняет голову к небу, обращаясь к нему со словами: — Только ты можешь заставить мое имя звучать достойно.
— Ну, а как бы ты хотел, чтобы я тебя называла? Кай? Малакай? — Мой голос звучит так придыхательно, что мне почти хочется списать это на приступ паники.
Его ответ прост и понятен, он опускает голову, чтобы посмотреть на меня. — Называй меня как хочешь. Я никогда не упущу шанс услышать твой голос, дорогая.
Я чувствую, как улыбка приподнимает мои губы. — Хорошо, тогда это будет наглый ублюдок.
Я не была готова к смеху, который вырвался у него. Это богатый, красивый звук, который я хотела бы запомнить.
— Осторожно, Кай, — ухмылка усиливается при звуке его имени, — ты снова ведешь себя как джентльмен. — Я перевела взгляд на черный плащ, который он все еще держит над моей головой, чтобы укрыть от дождя. — Но ты ведь знаешь, что я уже промокла?
— Да, хорошо. — Он вздыхает и наклоняет голову так, что мы оказываемся глаза в глаза. — Как бы очаровательно ты ни выглядела, глядя на меня под дождем, я хочу, чтобы ты ясно видела меня, когда я буду говорить тебе это.
У меня в груди все затрепетало.
— Я говорил серьезно. Я не могу отвести от тебя глаз. Я не могу отвлечься от тебя.
Я отворачиваюсь от его горящего взгляда и качаю головой, бормоча: — Кай, я…
— Пэйдин.
Я застыла. Дрожу. Он произносит мое имя как нечто священное, как клятву.
Парень наклоняет голову в сторону, глаза блуждают по моему лицу. — Скажи мне, — бормочет он, — как ты хочешь, чтобы я тебя называл?
Я встречаюсь с ним взглядом, смущенная его вопросом. — Как ты хочешь меня называть?
— Я хочу называть тебя своей.
Мы смотрим друг на друга. Оба тяжело дышим, оба впитываем друг друга. Дождь все еще брызжет на Кая, цепляясь за его густые ресницы и капая с челюсти.
— Я знаю, что ты тоже это чувствуешь, — тихо говорит он.
— Что чувствую?
— Чувствуешь себя живой. Чувствуешь, что горишь. Чувствуешь. — В его глазах, в его голосе уловима напряженность, которая заставляет мое сердце биться еще быстрее. Он отворачивается, ругаясь про себя, прежде чем его взгляд снова встречается с моим. — Пэ, когда я смотрю на тебя... я опустошен. Я тону. Я умираю, чтобы перевести дух.
Воздух покидает мои легкие, и теперь мое моргание не имеет ничего общего с дождем. Следующие слова он произносит почти шепотом. — Посмотри на меня и скажи, что ты не чувствуешь того же самого.
Молчание. И тогда...
— Я не чувствую того же, Кай.
Ложь. Ложь. Лгунья.
Он опускает голову, а когда поднимает ее, чтобы снова посмотреть на меня, его улыбка крива. Затем он медленно опускает плащ, защищающий меня от дождя, и накидывает его мне на плечи, пальцы задерживаются на моих голых ключицах, и меня пронзает дрожь.
Оно слишком велико, и его руки обвиваются вокруг ткани, а затем он тянет меня так близко, что мое тело прижимается к его телу. Он все еще сжимает переднюю часть пальто, костяшки пальцев касаются моей голой кожи, а затем его губы прижимаются к раковине моего уха.
— А теперь ответь еще раз, — весело бормочет он, — только на этот раз не стучи левой ногой.
Мой рот открывается.
Его губы улыбаются, прижимаясь к моему уху, и я стараюсь не концентрироваться на их ощущениях. — Я... я не...
Его глубокая усмешка прерывает меня. — Боже, ты потрясающая. — Грубые пальцы еще никогда не были так нежны на моей коже, когда он убирает прядь мокрых волос с моих глаз. — Но такая чертовски упрямая.
Я больше так не могу. Не могу не поддаться искушению, которым является он. Я вдруг не могу придумать ни одной причины, почему сопротивляюсь этому, почему не должна прямо сейчас ликвидировать разрыв между нами. Я хочу...
Его губы встречаются с моими.
Едва-едва.
Это шепот поцелуя, обещание страсти. И все же я почти таю от этого прикосновения. Его рука обхватывает мое лицо, большой палец гладит скулу, а потом...
Ничего.
Он отстраняется.
Я почти задыхаюсь, желая схватить его, притянуть ближе, прижаться губами к его губам. И я уже собираюсь это сделать, как вдруг вспоминаю время, когда наши роли поменялись местами. Когда именно я дразнила его прикосновениями.
Теперь я понимаю, как сильно пострадал Кай от отсутствия моих прикосновений во время нашей игры в стрельбу из лука и отвлечения внимания. Ощущение чего-то, а потом ничего — жестокая вещь, которой можно одарить человека, и он оставил меня в огне из-за этого.
Другая его рука обхватила мою талию под большим пиджаком, и тепло его ладони сквозь корсет — это клеймо. Он наклоняет голову, изучая меня с небольшой улыбкой.
Он точно знает, что делает.
И все же он берет меня в руки, как будто не хочет торопить этот момент. Его большой палец находит мою нижнюю губу, по которой теперь лениво скользит, разжигая во мне огонь.
— Ты обещал, что я смогу прикоснуться к тебе, когда буду трезв.
У меня перехватывает дыхание, и уголок его губ дергается в ответ. Я не ожидала, что он это скажет. Я даже не ожидала, что он вспомнит мое поспешное обещание, данное на последнем балу.
Он наклоняет голову, и его рот снова оказывается на расстоянии дыхания от моего. — Но рядом с тобой я никогда не бываю трезвым, Пэ. Всегда пьянею от каждой детали, которая есть ты.
Я потеряла дар речи. Потеряла дар речи от того, что этот парень может так много чувствовать.
Чувствовать так много ко мне.
— Если я поцелую тебя — по-настоящему поцелую, как хотел, как ждал, — стоит ли мне ожидать кинжала у своего горла? — Его голос груб, взгляд жаден.
А затем я медленно поднимаю руку и щелкаю по кончику его носа.
На этот раз я уделяю время, чтобы запомнить улыбку, которой он меня одаривает.
— Думаю, тебе придется поцеловать меня, чтобы узнать это.
Глава 53
Кай
Она щелкнула меня по носу. Я никогда не знал, что сердце может так сильно чувствовать, что его можно так сильно затронуть одним движением пальца.
— Думаю, тебе придется поцеловать меня, чтобы узнать это.
О, и я планирую это сделать.
Я едва сдерживал себя от желания обнять ее.
Она так прекрасна, что я едва могу поверить в это, едва могу дышать. Ее душа потрясающа. Сама ее сущность яркая, смелая и невероятно лучше, чем я. Она — благо, недоступное моему пониманию, которое я не достоин даже мельком увидеть, не говоря уже о том, чтобы ухватиться за него.
И все же, несмотря на это, она здесь. Выбирает меня.
Это привилегия — смотреть в эти глаза, тонуть в ее сущности.
Потому что все в ней слишком правильно, а все во мне слишком неправильно. Но я эгоист. Я беру то, что хочу, а то, что я хочу, может быть, в кои-то веки хочет меня.
Моя куртка все еще накинута на ее плечи, а дождь катится по ее лицу, по волосам, цепляется за длинные ресницы и капает на макияж. Бусинки воды присоединяются к светлым веснушкам, усыпавшим ее нос, — всего их двадцать восемь. Непрерывный поток дождя шлепает по булыжнику у наших ног, пропитывая нас до костей.
— Я рискну, — бормочу я, когда мои пальцы ловят ее подбородок и наклоняют ее лицо к моему. Ее рот растягивается в мягкой улыбке, которая только приближает мои губы к ее губам.
Она не отстраняется.
Возможно, чудовище все-таки может заслужить красавицу.
Ее глаза закрываются от дождя, который все еще неустанно падает на нас, и я думаю, что никогда не был свидетелем более прекрасного момента. — Моя красавица Пэ, что ты со мной сделала? — пробормотал я, касаясь носом ее носа.
Так вот каково это — чувствовать по-настоящему?
Ближе.
Искры между нами почти осязаемы, они пробираются по моему телу и потрясают меня.
Ближе.
Наши губы соприкасаются.
— Ваше Высочество.
Я останавливаюсь.
Затем я вздыхаю, прижимаясь к ее губам, заставляя ее вздрогнуть.
Я отстраняюсь, едва-едва, чтобы заглянуть ей в глаза и в рот, который намеревался лениво исследовать.
Я даже не обращаю внимания на Имперца, который посмел отвлечь меня от нее. Мои глаза прикованы к Пэйдин, мой голос обманчиво спокоен, когда я говорю: — Надеюсь, все, что вы хотите сказать, стоит того, чтобы лишиться языка из-за того, что вы нас прервали.
Краем глаза я вижу, как Имперец переминается с ноги на ногу, в равной степени испытывая неловкость и беспокойство. — Сэр, вы…
Пэйдин выглядит так, будто хочет его зарезать, и я подумываю о том, чтобы позволить ей это сделать. Все еще не считая его достаточно достойным, чтобы на него смотреть, я смотрю на Пэ, говоря Имперцу: — Выкладывай, пока я тебя не заставил. Или прежде чем я позволю леди оказать тебе эту честь.
Ее губы дергаются, и я теряю контроль над собой, притягиваю ее лицо к своему, совершенно не обращая внимания на глазеющего охранника.
— Это король, — выпаливает Имперец, несомненно, зная, что ему не удастся снова привлечь мое внимание, как только наши губы встретятся. — Это срочно.
* * *
На самом деле, это не срочно.
И я, на самом деле, всерьез подумываю о том, чтобы вырезать язык Имперцу из-за этого.
Хотя я знаю, что он ни в чем не виноват, мне нужно на ком-то выместить свою злость, и это точно не может быть мой отец.
— Я не нуждаюсь в том, чтобы ты нянчился со мной, — вздыхаю я, не пытаясь скрыть свое раздражение.
— Тогда перестань вести себя как ребенок, и, может быть, я перестану относиться к тебе как к ребенку. — Взгляд отца пронзителен, он пригвоздил меня к месту. Нахлынули воспоминания о том, как я был мальчишкой, как эти суровые глаза смотрели, как я проходил тест за тестом. Как он заставлял меня впервые мучить кого-то, как заставлял меня бороться с ним.
Холодный смех поднимается к моему горлу и теряется в звуках музыки и разговоров, наполняющих бальный зал. — Это чушь собачья.
— Нет, это необходимо. — Его голос повышается, заставляя гостей быстро поворачиваться в другую сторону, избегая темпераментного короля. — Мой народ только что видел, как их принц, их будущий Энфорсер, улепетывал с танцпола вслед за трущобницей. — Он выплюнул это слово так, словно вкус его ему противен.
— Как быстро ты забыл, что трущобники — это тоже твой народ, отец. Мой народ, — отвечаю я, сжимая кулаки, чтобы не наделать того, о чем потом буду жалеть.
Но я точно не жалею, что побежал за ней.
Он смотрит мне в лицо, его грудь вздымается и опускается от гнева, обещая наказание. Если бы я была лет на пять моложе и на пять дюймов ниже ростом, этот взгляд мог бы меня испугать. Но теперь нет.
— Я не увижу, как ты разбрасываешься уважением королевства ради девушки. Ради этой девушки, — говорит он, голос низкий и смертоносный. — Я найду тебе другую красивую игрушку, не Приземленную, если тебе это нужно.
Я снова ломаю голову над его явной ненавистью к Пэйдин и ее явной ненавистью к нему. Но, зная, что он не ответит на этот вопрос, я спрашиваю: — Так ты послал одного из моих собственных Имперцев шпионить за мной? Чтобы солгать своему принцу и сказать, что у него что-то срочное? — Мой голос понижается, и я делаю шаг к нему. — Невинный человек лишится языка из-за приказа, который ты ему отдал.
— То, что ты не считаешь это срочным, настораживает меня. — Ноздри короля раздуваются так, что я начинаю ассоциировать это с последующим наказанием. — Я думал, что обучил тебя лучше, чем это, мальчик. Возможно, тебе нужны еще уроки. — При этом он почти улыбается. — Твои обязанности — перед этим народом, перед твоим королевством. Твое место здесь, в этом танце, где каждый может увидеть тебя. Увидеть свое будущее. — Его губы кривятся в усмешке. — А не снаружи, играя со своей новой красивой игрушкой.
Я смотрю на него, моя кровь начинает закипать. — Как ты думаешь, что может произойти между вами, а? — Отец холодно усмехается: — Кто знает, может быть, ты получишь удовольствие, убив ее в следующем Испытании.
Что-то внутри меня щелкает.
Сила бурлит в моих венах, каждая способность в комнате давит на меня, умоляя выпустить хоть одну. Когда я так разгневан, мне труднее держать себя в руках, труднее подавлять всю силу, бурлящую внутри меня. Слова короля эхом отдаются в моей голове, насмехаясь надо мной, заставляя меня чувствовать себя слабым за то, что я позволил своей сдержанности ускользнуть.
— Я думал, что обучил тебя лучше, чем это, мальчик. Возможно, тебе нужны еще уроки.
Сильная рука опускается мне на плечо. — Полегче, брат, — бормочет Китт под нос, делая шаг между мной и отцом. Его улыбка, как всегда, снимает напряжение. Это уже не первая ссора, которую он разнимает между нами.
Китт непринужденно сжимает руки перед собой, как будто не видел, что мы с отцом почти готовы разорвать друг друга на части. — Извините, что прерываю. Отец, ты выглядишь так, будто тебе не помешало бы выпить. И, может быть, потанцевать с матушкой.
Улыбка, которую он дарит ему, та самая, которую он дарил нам с детства. Улыбка, которая в глазах нашего отца кричит о том, что он достоин. Улыбка, которую он наклеивает, надеясь, что король будет им гордиться. Надеясь оправдать большие ожидания и вписаться в огромные ботинки, которые он должен заполнить.
Он всегда жаждал одобрения, внимания со стороны короля. Китт любит, когда его любят, и даже он чувствует недостаток этого, когда речь заходит о нашем собственном отце, несмотря на гораздо лучшие отношения между ними. Поэтому он будет делать все, чтобы заслужить ее.
И я не виню его за это. Возможно, если бы я не вырос с отцом, который мучил меня тренировками, я бы любил его настолько, чтобы хотеть, чтобы он любил меня в ответ. Но Китт рос с другой версией короля — с тем, кто наставлял и учил не с помощью острого клинка, а с помощью стола с бумагами, протянутого между ними. Тот, кто учил его путям короля, а не пыткам. Тот, кто вылепил из Китта человека, а не монстра.
Китт ободряюще кладет руку на руку отца, подталкивая его к напиткам и десертам. Они оба бросают на меня последний взгляд, один — добрый, другой — совсем противоположный.
К счастью, я никогда не жаждал любви. Особенно отцовской. Я отказался от этого в тот день, когда его клинок впервые встретился с моей кожей.
Я осматриваю комнату в поисках Пэйдин, уже зная, что не найду ее. Скорее всего, по приказу короля ее сопроводили в ее покои, чтобы она пораньше ушла. Я почти смеюсь над его слабыми попытками не подпускать меня к ней.
Если я не могу удержать себя, то уж он-то точно не сможет.
Глава 54
Кай
Чаша была до отказа забита людьми.
Мы слышали их крики и топот из замка, пока шли по усаженной деревьями дорожке к нашему последнему Испытанию.
Вот уже в третий раз мы стоим перед тем, что может стать нашим последним днем.
По крайней мере, в этом испытании нас не накачивали наркотиками, а сначала потащили в случайное место. Я проснулся от стука в дверь и подсунутой под нее записки, сообщающей, что последнее Испытание будет проходить в Чаше.
У меня не было времени даже поговорить с Пэйдин, не говоря уже о том, чтобы подумать о ней, прежде чем меня молча вывели из замка.
На этот раз у нас живая публика, и она ревет, когда мы входим на большую арену. Имперцы теснятся со всех сторон, подводя нас к перилам, с которых открывается вид на Яму, расположенную несколькими футами ниже. Я слышу коллективный вздох моих товарищей, наши взгляды устремлены на то, что находится под нами.
Это лабиринт.
Все песчаное дно Ямы покрыто рядами переплетенных живых изгородей и растений. Стены плотные и высокие, заполняющие все дно овальной арены.
Она огромна.
Нас ведут по широким ступеням, спускающимся к лабиринту. Я — последний в шеренге участников, и когда мои ноги слегка погружаются в песок, мы останавливаемся.
— Добро пожаловать, юная Элита, на ваше последнее Испытание.
Я обращаю свое внимание на удобную стеклянную ложу, расположенную в самом низу трибуны и украшенную тремя мягкими сиденьями. Китт сидит справа, его глаза сканируют лабиринт, прежде чем остановиться на мне. Я вижу, как он слегка наклоняет голову, молча желая мне удачи. Медленно кивнув ему в ответ, я перевожу взгляд на матушку, которая, как всегда, выглядит элегантно, скрестив ноги и расслабив лицо, наблюдая за своим мужем, стоящим на краю перил и смотрящим на нас сверху вниз, пока он говорит.
— Хотя вы все прошли этот путь, — продолжает отец, и Тила проецирует его голос рядом с ним, нежно положив руку ему на плечо, — победитель может быть только один.
Толпа ликует, звук напоминает боевой клич, который мне слишком хорошо знаком.
— Ваше последнее Испытание разворачивается перед вами. Лабиринт. — Холодное веселье искажает его лицо. — Хотя все не так просто, как кажется.
Затем лабиринт сдвигается.
Краем глаза я улавливаю движение и поворачиваю голову в его сторону, наблюдая, как стены листвы складываются и изменяются. Живые изгороди поворачиваются в новых направлениях, изменяя тропинки и создавая новые.
Блумы.
Теперь я вижу их: десятки фигур, стоящих по краям лабиринта с распростертыми руками. Они создали это Испытание для нас и теперь управляют им.
— Чтобы выиграть это Испытание и тем самым повысить свои шансы на победу в Испытаниях Чистки, вы должны первыми добраться до центра смещающегося лабиринта. — Король делает паузу. — Но это еще не все.
Всегда есть какая-то загвоздка.
— Вы должны не только первыми добраться до центра, но и убить того, кто вас там ждет.
По толпе пробегает ропот, но рокочущий голос отца легко прорезает его. — Тот, кто там находится, заслуживает этого наказания. Он совершил преступления против королевства и заплатит за них своей жизнью.
Я не удивлен. Таким образом, король гарантирует хотя бы одно убийство, чтобы развлечь народ во время Испытания. Я мысленно перебираю всех пленников, которые, как мне известно, гниют в наших подземельях, гадая, какая жалкая душа сегодня встретит свой конец.
— Пусть каждый из вас принесет честь своему королевству, своей семье и себе.
Толпа вторит словам короля, пока Имперец ведет каждого из нас к отдельному отверстию лабиринта. Мой взгляд метался по Яме, сканируя Имперцев и участников, которых они сопровождают.
И тут я вижу ее.
Серебристые волосы убраны в хвост, колышутся при каждом шаге. Двадцать восемь веснушек усеивают ее нос, хотя я не могу сосчитать их отсюда. Губы, которые я еще не пробовал на вкус, прижимаются друг к другу, а океанские глаза впиваются в мои.
Тогда я дарю ей кое-что — улыбку. Улыбку, предназначенную только для нее.
Я ничего не могу ей сказать, нет времени дразнить ее дразнящими словами, хотя бы для того, чтобы она осталась в живых достаточно долго, чтобы ударить меня по лицу, когда все это закончится.
Поэтому я ничего не говорю.
Я поднимаю руку и, задержав на ней взгляд, не вижу ничего, кроме воздуха перед собой.
Чума, — сияющая ухмылка, которую она мне дарит, просто великолепна.
Она поднимает руку, щелкает воздух и...
А потом она исчезает.
Глава 55
Пэйдин
Сегодня тот самый день. На самом деле, сегодня, возможно, мой последний день.
Имперец подводит меня к проему на другом конце лабиринта и оставляет там, чтобы я смотрела на нависающие стены листвы, которые смеют меня впустить. Не смею заблудиться в его поворотах.
Просто выжить сегодня. Это все, что от тебя требуется.
Звук щелкающих веток и извивающихся изгородей изнутри лабиринта говорит мне о том, что пути снова меняются. Лабиринт движется.
Из-за движения слева я поворачиваю голову в сторону молодой девушки с блестящими немигающими глазами, которая смотрит на меня с поднятой над головой рукой, проецируя, как я надеюсь, безэмоциональное выражение лица на один из гигантских экранов, чтобы все могли видеть. Должно быть, десятки таких экранов терпеливо ожидают нас в лабиринте, готовые транслировать кровопролитие.
Я сохраняю спокойное выражение лица, поворачиваясь к открывшемуся передо мной лабиринту, хотя мне не терпится поскорее войти внутрь и покончить с этим.
После сегодняшнего дня все изменится.
— Пусть начнется последнее Испытание.
Я едва слышу слова короля, которые эхом разносятся по арене, пока их не заглушают крики обезумевшей толпы. Я отгоняю свои мысли, смотрю на открывшийся передо мной проем и ожидающие стены.
А потом я бегу.
Как только я ступаю в лабиринт, меня накрывает одеяло теней. Темно и сыро, но я не сбавляю темпа. Я бегу по дорожкам из растений и живых изгородей и останавливаюсь, когда передо мной встает первое решение.
Налево или направо.
Времени на обдумывание вариантов у меня нет, поэтому я поворачиваю налево и сразу же оказываюсь перед тем же самым решением.
Направо.
Я бегу, бегу и...
Тупик.
Я возвращаюсь назад, поворачиваю налево, а не направо, и набираю темп, несмотря на легкую отдышку. Я впадаю в рутину случайных догадок, прослеживаю свои шаги и ругаюсь. Много-много ругательств.
— Черт возьми! — кричу я, не обращая внимания ни на что, кроме шестого тупика, в который мне довелось зайти. Я поворачиваюсь на каблуках и иду обратно, едва взглянув на Зрение, которое только что стало свидетелем и записало мой маленький взрыв. Я вздыхаю, чувствуя, как притупляются чувства в этом сыром лабиринте. Крики людей снаружи приглушены слоями густой листвы, отделяющей меня от них.
Здесь жутко тихо, только стук моих ног, колотящееся сердце и прерывистое дыхание заполняют тишину.
И тут лабиринт меняется.
Тропинка, на которой я стою, сужается, живые изгороди по обе стороны от меня сжимаются.
Меня вот-вот раздавят.
Это мой кошмар. Мой самый страшный, клаустрофобный кошмар.
Я мчусь к концу тропинки, где меня ждет еще одна, которая не движется и не раздавит меня, если я успею вовремя. Легкие горят, ноги подкашиваются на песке от каждого спотыкающегося шага.
Ветки, листья и густая зелень ощетинивают мои плечи с обеих сторон, угрожая поглотить меня целиком, пока они продолжают приближаться. Но я продолжаю бежать к своему спасению, к тропинке, которая ждет меня всего в нескольких метрах.
Ветки и колючки, которых я раньше не замечала, рвут кожу на руках, не давая покоя, а стены продолжают давить на меня. Еще немного, и я окажусь в ловушке между листвой, пронзенная ветками и колючками.
Мертва. Я умру, если не выберусь. Сейчас.
Я ныряю.
Сильно ударяюсь о чистую дорожку, перекатываюсь, чтобы не упасть.
И в этот момент в ноге вспыхивает боль.
Лежа на боку, вздымая грудь, я проследил за жгучими ощущениями в левой ноге — той, что застряла между двумя живыми изгородями, которые теперь сплелись вместе.
С губ срывается придушенный крик, и я зажимаю рот рукой, чтобы подавить его. Красная, горячая кровь течет по ноге, капая на песок под ней. Я сажусь, пытаясь успокоить дыхание, и трясущимися руками тянусь к лодыжке, которую едва прикрывает разорванный ботинок.
Я наклоняюсь вперед и вцепляюсь когтями в переплетение ветвей, листьев и колючек, опутывающих мою ногу. Едва успев отломить ветку, я еще никогда так не жалел о своем кинжале, как в этот момент.
Этот лабиринт — дело рук Блумов, дело рук Элитных. Сила наполняет листву, создавая эти стены, сплетаясь с ветвями, листьями и шипами, чтобы сделать их толще, сильнее и смертоноснее.
Я глотаю воздух, заставляя себя не обращать внимания на вспыхнувшую боль в ноге. Мои руки обхватывают икру. Я делаю дрожащий вдох. А потом тяну.
Это как огонь. Боль такая горячая, такая обжигающая. Я прикусываю язык до вкуса крови, наблюдая за тем, как я все больше и больше раздвигаю ступню, одновременно стягивая с нее испорченный ботинок. Я останавливаюсь, задыхаясь и пытаясь передохнуть от боли.
Без сапога, защищающего ногу от колючек и зазубренных веток, она представляет собой искореженную массу разорванной плоти. Точнее, та ее часть, которую я могу видеть. Другая половина ноги все еще поглощена живой изгородью, которая теперь сплелась с ней, отказываясь освободить меня.
Я проглатываю свой крик боли, когда снова дергаю за ногу. В поле зрения попадает еще больше разорванной плоти, окровавленной и похожей на красные ленты, тянущиеся через всю кожу. Но с последним рывком, за которым последовал последний вопль, нога освобождается.
Я падаю на спину, задыхаясь от боли и хватая ртом воздух. Я моргаю, глядя в небо, давая себе возможность отдышаться, прежде чем сесть и оторвать нижнюю полоску майки. Бордовая ткань смешивается с кровью из раны, и я, как могу, обматываю ее вокруг ноги.
Адена была бы одновременно восхищена и отвращена тем, как идеально сочетаются цвета.
Я отталкиваюсь от земли и, пошатываясь, поднимаюсь на ноги.
Боль. Резкая боль и целый ряд проклятий.
Я хромаю вперед, стараясь не обращать внимания на пульсирующую боль в ступне, которая поднимается вверх по ноге. Но я могу идти, доказывая, что травма могла быть гораздо, гораздо хуже.
Пот липнет к телу, пропитывая майку, которая теперь разорвана на опасно короткие куски, обнажая изрядный кусок кожи перед тем, как пояс брюк завернется под пупком. И несмотря на влажный прохладный ветерок, дующий сквозь живую изгородь лабиринта, мне некомфортно жарко и липко.
Я иду дальше, теряя равновесие от боли и отсутствия обоих ботинок. Темнота сгущается по мере того, как я продвигаюсь к, как я надеюсь, центру лабиринта и тому, что меня там ожидает.
И если я доберусь туда первым, то в моих руках будет чья-то жизнь.
Налево. Направо. Налево. Налево. Тупик. Направо. Налево. Тупик.
У меня клаустрофобия, мне кажется, что живая изгородь давит на меня.
Я замедляюсь до остановки. Они давят на меня.
В панике я верчу головой во все стороны, пытаясь найти путь, который не пытается поглотить меня целиком. Безуспешно. Я перехожу на бег, спотыкаясь, пробираясь по тропинкам наугад и обнаруживая, что они все смещаются.
Этого не может быть.
Король не стал бы просто так бросать участников в этот лабиринт, чтобы потом раздавить нас ради забавы, верно? Разве не забава — смотреть, как мы раздавим друг друга?
Я делаю паузу и позволяю себе задыхаться, паниковать. Если король намерен расплющить меня живой изгородью, то я ничего не могу с этим поделать. Поэтому я останавливаюсь и смотрю на стены зелени, смыкающиеся по обе стороны от меня.
Затем я закрываю глаза, набираясь сил.
Похоже, на одного Обыкновенного станет меньше.
Ветви задевают мои плечи, и я напрягаюсь, внезапно и печально готовясь встретить Смерть.
До скорой встречи, отец.
Ничего.
Я приоткрываю глаз и вижу, что передо мной стена зелени. Я моргаю. Живая изгородь больше не двигается. Я кручусь на месте, и ветка задевает ткань моей куртки.
Дорожка теперь лишь немного шире, чем ширина моих плеч.
Пошатываясь, я дохожу до конца и сворачиваю на другую, но она оказывается такой же узкой. Я сглатываю и резко поворачиваю налево по такой же узкой тропинке.
Как же жесток и коварен король. Мне почти хочется поаплодировать ему за эту ужасную игру. Я была права. Самое интересное в Испытаниях — это наблюдать, как мы сокрушаем друг друга. А он только что устроил сцену для представления.
Тишину прорезает крик, который раздается на мгновение, а затем смолкает, и по позвоночнику пробегает холодок.
И снова нас заставляют сражаться. А на этих тропинках достаточно места только для одного тела.
Я делаю взволнованный вдох, чувствуя, как клаустрофобия давит на меня, как стены на плечи.
Одновременно на этих дорожках может поместиться только один участник. Так что если я столкнусь с одним...
— Слава Чуме, — раздается позади меня ядовитый голос, — а то я уж было забеспокоилась, что не успею убить тебя до окончания Испытаний.
Глава 56
Кай
Направо.
Направо.
Налево.
Тупик.
Черт.
Я наклоняю голову назад, к пасмурному небу над нами, которое кажется еще более темным из этого сумрачного лабиринта. Глубоко вздохнув, я поворачиваюсь и бегом возвращаюсь в ту сторону, откуда пришел, решив на этот раз пойти направо.
Неправильно.
Очередной тупик манит меня заехать в него кулаком, хотя я знаю, что это причинит больше вреда мне, чем растениям.
Я ускоряю шаг и проношусь мимо Сайта, не обращая внимания на его тревожный взгляд. Я в раздраженном настроении. Это и неудивительно, если учесть, что я бегаю по лабиринту в жару, встречая одни тупики и доводя себя до бешенства.
Если не считать того, что меня раздавили движущиеся стены и я столкнулся с несколькими десятками змей, выползающих из-под них, то беготня меня относительно не напрягала. Здесь я не чувствую времени, но по учащенному сердцебиению и неровному дыханию понимаю, что делаю это уже давно.
Песок уходит из-под ног, а затем живая изгородь раздвигается по бокам.
Я слышу приглушенные крики восторга толпы, когда лабиринт снова начинает перестраиваться, и я сворачиваю с тропинки на другую, которая так же быстро сужается. Повернув направо, я сталкиваюсь с еще более плотной живой изгородью.
Я кручусь, ищу глазами. Куда бы я ни посмотрел, все сулит смерть от растений. Жалкий способ умереть. Я стою на тропинке и смотрю, как стены смыкаются вокруг меня. Никогда еще я не чувствовал себя таким беспомощным, неспособным что-либо сделать, чтобы остановить надвигающуюся гибель.
И тут стены останавливаются.
Мои плечи вжимаются в две живые изгороди, которые теперь грозят меня раздавить. Я делаю шаг вперед, упираясь руками в слишком плотные стены листвы по обе стороны.
Из меня вырывается горький смех, но его заглушают толстые стены.
Умно, отец.
Я вздыхаю, протискиваясь вперед по лабиринту, зная, что если мне попадется другой участник, то обойти его можно только одним способом.
Налево.
Направо.
Направо.
Ягуар.
Я моргаю.
Это не то, чего я ожидал.
Ягуар моргает в ответ, его шерсть цвета глубокого вина, глаза цвета сладкого меда.
— Привет, Энди.
Она качает головой из стороны в сторону, ее манеры напоминают кошку, играющую с мышью. И это меня беспокоит. Я не знаю, как долго она была в своей звериной форме, но вижу, что достаточно долго, чтобы потерять себя в ней.
Способность Энди так же опасна для других, как и для нее самой. Чем дольше она находится в измененном состоянии, тем труднее ей сохранять голову. Именно поэтому она так много тренируется со своей способностью, и именно поэтому я не так часто ее использую. Когда мы были детьми, она по нескольку дней подряд оставалась в своей звериной форме, не в силах обратиться обратно, пока, наконец, не просыпалась человеком, ничего не помнящим о случившемся.
С годами она научилась контролировать это, научилась оставаться в здравом уме, даже находясь в другом теле. Но с адреналином, переполняющим ее ягуарью форму, контроль над собой, похоже, ослабевает. Именно поэтому она смотрит на меня, как на кусок мяса.
— Спокойно, Энди. — Я медленно поднимаю руки вверх, делая шаг назад.
Она делает шаг вперед. Нет, она пробирается вперед.
Черт.
Эта тропинка настолько узкая, что она никак не сможет спокойно обойти меня, даже если захочет. Не то чтобы в том, как она смотрит на меня, как низко приседает на песок, было что-то мирное.
Я не хочу причинять ей боль, но, черт возьми, она хочет причинить боль мне. Она смотрит на меня, как хищник, обещающий своей жертве мучительную смерть.
Я протягиваю руку к способности, которая находится рядом, как я делал уже много раз с тех пор, как попал в этот лабиринт. Чума знает, что я пытался ухватиться за силу Блума, чтобы расплющить эти стены и пройти прямо к центру лабиринта. И я бы так и поступил, если бы они так намеренно не держались вне пределов моей досягаемости.
Сияние способности Энди подавляет, единственный, кто находится достаточно близко, чтобы почувствовать...
Стоп.
Слабое щекотание в венах, ощущение приближающейся силы. Я хватаюсь за нее и...
Энди делает выпад.
Когти протянуты к моему горлу, зубы оскалены, бордовый сгусток вспыхивает.
И вот я уже стою у нее за спиной.
Энди врезается в песок там, где собиралась врезаться в меня. Она издала рев разочарования и едва успела развернуться на узкой дорожке. Только ловкая кошка может повернуться ко мне лицом, имея так мало места.
С очередным ревом она снова бросается на меня. И еще одно мгновение способности Джекса — и я уже позади нее. Снова. Она крутится на месте, пытаясь снова впиться в меня зубами.
И тут сила Джекса, текущая по моим венам, ослабевает, меркнет.
Нет, нет...
И тогда он терпит неудачу.
Он уже слишком далеко от меня, заблудился в лабиринте и забрал свою способность с собой.
Что ж, это не оставляет мне выбора.
Имея в своем распоряжении только одну способность, я наконец-то воспользовался ею.
Я обращаюсь.
Чума, я и забыл, как ненавидел это. Вспышка света перед тем, как мои кости начинают смещаться, мышцы растягиваться, каждая часть моего тела с болью осознает каждое изменение. Я уже близко к земле, тело гладкое и сильное, покрытое блестящей шерстью. Я чувствую, как удлиняются мои клыки, заостряясь до смертоносных остриев. Вместе с ними обостряется и мое зрение, сужаясь к более мелкому ягуару, стоящему передо мной.
Не теряй головы. Не теряй головы. Не теряй головы.
С тем малым количеством тренировок, которое я получил по сравнению с Энди, мне гораздо легче потерять рассудок из-за животного, в которое я только что превратился. Так что чем быстрее закончится этот бой, тем лучше.
Энди, кажется, только слегка удивлена тем, что я превратился из человека в ягуара, соответствуя ей, зеркально отражая ее. Но она быстро приходит в себя, и внезапный взмах ее когтей задевает меня сбоку по лицу. Она бьет когтями вверх, едва не пропуская мой глаз.
Я хрюкаю от боли. Нет, рычу от боли.
Я прыгаю к ней, размахивая своими острыми как бритва когтями. Я провожу когтем по груди, и она, издав крик боли, прыгает на меня сверху.
Это, наверное, самая странная схватка, в которой я когда-либо участвовал. И это о многом говорит.
И все же в этом теле я чувствую себя так естественно. Мои когти и клыки точно знают, что делать, когда я наношу ей удары. Красная кровь смешивается с ее бордовым мехом, мы перекатываемся друг через друга, рычим и режем друг другу плоть везде, где только можно.
Мы буквально сражаемся, как бешеные звери.
Я позволил инстинкту взять верх, позволил себе еще немного поработать с животной стороной.
Не теряй головы. Не теряй головы. Не теряй головы.
Она наваливается на меня, и мои зубы щелкают, встречаясь с нежной кожей ее шеи. Она вскрикивает, и я сбрасываю ее с себя, наблюдая, как она падает на песок и врезается в живую изгородь. Я скольжу к ней, бесшумно ступая лапами, приближаясь к своей жертве.
Нет. Не убийство. Моей семьи. Энди.
Она пытается встать, пытается резать меня своими когтями и зубами, пока я приближаюсь. Я приседаю над ней, над этим маленьким ягуаром, который осмелился бросить мне вызов. Я оскаливаю зубы, и в моем горле нарастает рык.
Я — Кай Азер, принц и будущий Энфорсер Ильи. Я Кай Азер, принц и бу...
Боль.
Зазубренные зубы вцепились в мое плечо, разрывая плоть и шерсть. Я рычу и поднимаю неповрежденную руку, готовый покончить с ним одним ударом.
Вспышка света на мгновение ослепляет мои острые глаза, и я отшатываюсь назад, ошеломленный тем, что ко мне вернулись чувства.
Я собирался убить ее.
Мне нужно обратиться. Сейчас же.
Моргнув, я смотрю вниз, туда, где подо мной должен лежать Энди. Но там ничего нет. Внезапная тень нависает надо мной, привлекая мое внимание к небу. Точнее, туда, где было бы небо, если бы я мог его видеть.
Лианы и густая листва образовали барьер над вершиной лабиринта, купол зелени, полностью закрывающий нас. Я слышу шелест перьев и вспышку винно-красных крыльев, хлопающих о толстый потолок.
Она превратилась в сокола и безуспешно пытается взлететь и преодолеть этот лабиринт. Это отважная попытка, но Блумы не могут ее допустить.
Энди визжит, пытаясь ухватиться когтями за ветки, зажавшие ее в этой клетке. Затем она ныряет обратно в песок, ослепляя меня вспышкой света. Я моргаю, а она снова в форме ягуара, не удостоив меня и взглядом, хромает прочь.
Я не теряю ни секунды, прежде чем переместиться назад. Моя одежда еще цела, если не пропитана кровью. Я весь в глубоких ранах, одна из них на лице, и кровь стекает в глаз. Но мое внимание привлекает след от укуса.Глубокий, сочащийся кровью, контур острых зубов впечатался в кожу моего плеча.
И это чертовски больно.
Я оторвал полоску ткани от подола рубашки и обмотал ею рану, пытаясь остановить непрерывный поток крови. У меня болят все кости, когда я снова отправляюсь в путь по лабиринту, потратив слишком много времени на то, чтобы вцепиться когтями в своего кузена.
Направо.
Налево.
Налево.
Крики.
Я замираю.
Еще один крик.
Направо.
Налево.
Направо.
Внезапно я останавливаюсь.
Слабое покалывание силы бурлит в моих венах. Я концентрируюсь на ней, желая, чтобы она стала сильнее. Так и происходит. И я без колебаний хватаюсь за нее.
Улыбка расплывается по моему окровавленному лицу.
Похоже, Блум подошел слишком близко.
Глава 57
Пэйдин
— Не волнуйся, я сделаю это быстро. К сожалению, у меня нет времени поиграть с тобой.
Я медленно поворачиваюсь на узкой дорожке и встречаюсь взглядом с обладателем холодного голоса и еще более холодных карих глаз.
— Блэр, — жестко говорю я.
Она делает шаг ко мне с улыбкой, искажающей ее губы. — Привет, Пэйдин.
— Ты уверена, что хочешь это сделать? — отстраненно спрашиваю я. — Ты уже забыла, что я сделала с твоим носом в прошлый раз, когда мы дрались?
— Нет, — практически рычит она, — не забыла.
Я делаю шаг назад, ветки когтями цепляются за мои руки, нога протестует от боли. Я открываю рот, чтобы произнести еще одно замечание, чтобы выиграть время, но ничего не выходит. Более того, воздух не поступает.
И тут мои ноги отрываются от земли.
Я задыхаюсь, хватаюсь за шею, хотя знаю, что не рука сжимает мое горло. Нет, это дело рук не более чем извращенного ума Блэр. Ее фирменный прием. Я болтаюсь в воздухе, в нескольких футах от земли, и задыхаюсь.
— То, что я собираюсь сделать это быстро, не означает, что это не будет больно. — Она надувает губы. — Прости, Пэйдин. Мы не всегда получаем то, что хотим, не так ли?
Мое зрение затуманивается, и я с трудом могу разглядеть протянутую ко мне руку или злую улыбку, искривившую ее губы. Я едва могу дышать. Несмотря на обещание сделать все быстро, она затягивает с этим.
Думай. Думай.
Я должна подобраться к ней достаточно близко, чтобы нанести удар. Наш поединок после бала научил меня всему, что мне нужно знать о недостатке физической борьбы, которую она ведет. Если я смогу подобраться к ней...
Если я смогу просто дышать.
— Ты многое знаешь о том, как не получать желаемое. — Мой голос — это крик, жалкая попытка казаться пассивным. От одного только воздуха, которым я располагаю, чтобы произнести эти слова, у меня кружится голова, и я молюсь, чтобы она клюнула на приманку.
Ее хватка ослабевает. Едва-едва.
В ее глазах звучит вопрос, на который я намерена ответить.
— Кай. — Его имя с трудом срывается с моих губ.
Взгляд Блэр острее, чем мой кинжал, который мне так отчаянно хочется иметь прямо сейчас. — Принцы, — продолжаю я, откашлявшись. — Кай и Китт. Ты не можешь получить ни одного из них. — Я делаю паузу, прежде чем выдавить: — Потому что ты им не нужна.
Я падаю на землю.
Из меня вырывается немного воздуха. Я задыхаюсь, лицо наполовину утопает в песке.
Встать.
Я поднимаю голову и, подталкивая под себя трясущиеся руки, медленно поднимаюсь на ноги. И, как ни тревожно, Блэр позволяет мне это. Кашляющий смех вырывается из меня, когда мои глаза встречаются с ее глазами.
Я удерживаю ее взгляд, который теперь пылает гневом.
Вот и все. Разозлилась настолько, чтобы причинить мне боль своими собственными руками.
— Скажи мне, каково это? Быть отвергнутой снова и снова и...
Я даже не успеваю закончить фразу, как меня подбрасывает в воздух и я снова падаю на песок. Кашляя, переводя дыхание, я начинаю перекатываться на спину.
Ослепительная боль пронзает ребра.
Я зажмуриваюсь — это единственная защита от удара твердым ботинком в живот. Приоткрыв глаза, вижу над собой искаженное яростью лицо Блэр.
— Никогда не забывай, что твое остроумие — это оружие, которым можно владеть, если только твой ум может быть таким же острым, как твой клинок.
Я улыбаюсь, несмотря на боль.
Она у меня именно там, где я хочу.
Ее нога снова вонзается мне в живот, и на этот раз я ловлю ее. Я слышу ее удивленный вздох, когда ужасно скручиваю ее, а затем дергаю к себе, отправляя ее на землю.
Я выбила из нее весь воздух, и я знаю, что она не привыкла к этому чувству, не тогда, когда у нее всегда была сила, за которой она могла спрятаться. Я мгновенно заползаю на нее сверху, прижимая ее руки своими коленями. Она рычит на меня, ее взгляд полон гортанной ярости.
Я знаю, что у меня есть время только на один удар, прежде чем она оправится и отбросит меня своим разумом. Поэтому я делаю так, чтобы этот удар был засчитан.
Я надеваю отцовское кольцо на средний палец и наношу сильный удар правой в висок, попадая в очень чувствительное место на ее голове.
И вот она уже в отключке.
Но ненадолго. Она очнется в ближайшие пару минут, а к тому времени я уже заблужусь в лабиринте и, надеюсь, буду далеко. Потому что, когда мы встретимся в следующий раз, я чувствую, что она разобьет мое сердце на месте.
Я, спотыкаясь, поднимаюсь на ноги, тело болит. Каждый сантиметр моего тела кричит в знак протеста, пошатываясь при каждом шаге. Но я заставляю себя идти вперед, набирая скорость.
Я снова теряюсь в безумии лабиринта, размышляя над каждым своим шагом, размышляя, привел ли бы меня к победе другой путь.
Налево или направо?
Налево. Определенно налево.
Определенно нет, так как это тупик.
Каждые несколько минут я слышу крик боли или звуки борьбы, смешивающиеся с криками толпы за этими стенами. На путях встают прицелы, пугающие меня настолько, что я едва не пробиваю половину из них. Но как только они видят, что я приближаюсь, они уходят с дороги, как могут. Мне жаль их, жаль, что то, чему они были свидетелями, навсегда впечаталось в их мозг.
Лабиринт перестраивается в десятый раз, заставляя меня сходить с намеченного пути на новый.
Мне хочется кричать.
Я сворачиваю направо по случайной тропинке и останавливаюсь.
В конце узкой тропинки — открытый круг с песком.
Центр.
Победа.
Моя победа.
Глава 58
Кай
Сама земля находится под моим контролем. Можно сказать, что я держу весь мир на ладони, хотя это очень драматическая интерпретация моей силы. Точнее, той силы, которую я заимствую.
Стена лабиринта передо мной рушится. Лианы и листва, составляющие живую изгородь, погружаются в землю, ускользая под песок. Я бегу вперед, протягивая руку с силой Блума, чтобы разрушить стены или расколоть их пополам.
Я разрушаю каждый кусочек лабиринта рядом с собой, распутывая лианы и ветви.
Я создаю четкий и широкий путь, надеясь, что бегу в правильном направлении. И я не сбавляю темп. Живые изгороди расступаются, чтобы я мог пробежать сквозь них, а другие сползают обратно в землю, откуда проросли.
Крики толпы усиливаются с каждой разрушенной стеной. Звук моего имени эхом разносится по залу, но я не обращаю на него внимания, сосредоточившись на своей способности.
Сосредоточившись на способности, которая мерцает.
Сила внутри меня тускнеет.
Блумы, наконец, поняли, что я делаю, и, несомненно, убегают из лабиринта, пытаясь выйти из зоны моей досягаемости.
Я расщепляю стену перед собой, создавая проход, по которому могу бежать. Он растет, растет и растет, а потом...
останавливается.
Способность вытекает из моих костей, оставляя меня бессильным и бессмысленно держащим вытянутую руку у изгороди. Я протискиваюсь сквозь образовавшуюся дыру, колючки и ветки цепляются за меня.
Я слышу, как за моей спиной восстанавливается лабиринт, как Блумы пытаются исправить нанесенный мною ущерб. Но уже слишком поздно.
Я уже добрался до центра.
Я вхожу в открытый круг, заполненный лишь песком и двумя фигурами внутри него. Первая появилась из прохода в лабиринте напротив моего, и вспышка серебра, сверкнувшая на свету, подсказала мне, кто это.
Пэйдин хромает. Кажется, что все ее тело волочится, даже когда она толкается, чтобы бежать. Ее нога и тело в крови, в синяках.
Я начинаю двигаться вперед.
Но ее взгляд не находит меня. Нет, эти голубые глаза устремлены на фигуру в центре круга. Шаги Пэйдин замедляются, становятся неуверенными, как будто она снова в моей спальне, где я учил ее танцевать.
И вот она уже мчится навстречу преступнику, которому суждено умереть.
Глава 59
Пэйдин
Внезапно я снова не могу дышать, и мне смутно кажется, что Блэр вернулась выдавливать воздух из моих легких своей невидимой хваткой.
Я раскачиваюсь на месте, ноги погружаются в песок подо мной на краю круга.
Мне мерещится что-то. Должно быть, мне мерещится.
Пошатываясь, я бегу вперед, спотыкаясь и переходя на бег. Я заставляю себя бежать быстрее, не обращая внимания на боль, отдающуюся в ноге.
— Адена?
Этого не может быть. Этого не может быть.
Ее прекрасная фигура разбита и истекает кровью. Ее колени погрузились в песок, а руки крепко связаны за спиной. Слезы стекают по ее некогда сияющей, темной коже, которая теперь потускнела и залита кровью.
Из нее вырывается содрогающийся всхлип, и мое сердце грозит не выдержать. Я никогда не слышала, чтобы Адена плакала. Даже после того, как она потеряла родителей, как я, после того, как ее избили за попытку украсть эти липкие булочки, которые она так любит, после того, как она дрожала на улице, — ничто не сломило ее. Ничто не притупило ее свет.
Она — мой свет.
Я шагаю к ней, оцепенев и испытывая тошноту одновременно.
Это неправильно. Это не может быть правильным...
— Пэйдин! — Ее голос срывается, и я думаю, что мое сердце делает то же самое. Она с трудом встает, пытаясь идти ко мне, даже со связанными ногами. Паника пронизывает ее следующие слова, быстрые и неистовые. — Пэ, мне так жаль. Я…
Время словно замирает.
Сцена, разворачивающаяся так ярко, так жестоко, кажется замедленной.
И в этот момент я понимаю, что буду видеть ее каждый раз, когда закрою глаза.
Одна-единственная сломанная ветка, чтобы сломать ее.
Ветка летит, направляемая невидимой силой, прежде чем встретиться с ее спиной, пронзая ее прямо в грудь. Крик не успел вырваться из моего горла.
— Адена!
Она покачивается, глядя на окровавленную ветку, торчащую из ее груди. Затем ее взгляд медленно поднимается к моему, когда я, спотыкаясь, перехожу на бег, слезы затуманивают мое зрение.
До моих ушей доносятся крики.
Я думаю, что это могу быть я.
Она падает.
А когда она падает, я вижу на другом конце круга коварную улыбку и сиреневые волосы, протянутую руку. Рука, которая направляла и наделяла даром смерти, не используя ничего, кроме разума, для достижения цели.
— Нет! — Мой вопль вырывается из горла.
Я настигаю Адену прежде, чем она падает на землю, подхватываю ее на руки и осторожно опускаю на песок. Я обнимаю ее голову, а ее окровавленное тело лежит у меня на коленях. Слезы текут по моему лицу. Крики подкатывают к горлу.
Ее кожа липкая от пота, я откидываю с лица темные кудри, убираю с глаз неровную челку, которую она нетвердыми руками подстригла в Форте. Широкие ореховые глаза смотрят в мои, водянистые от непролитых слез.
— С тобой все будет хорошо, А.. — Мои руки дрожат, когда я нежно прикасаюсь к ране, мой голос дрожит, слова льются из меня так же быстро, как и слезы. — Ты слышишь меня? С тобой все будет хорошо, а когда ты поправишься, я принесу тебе столько липких булочек, что даже тебе они надоедят. Хорошо?
Я судорожно поднимаю глаза и кричу: — Помогите! Пожалуйста, кто-нибудь, помогите! — Но мои крики заглушаются радостными возгласами толпы, и мне остается только шептать свои мольбы. — Помогите ей. Пожалуйста. Пожалуйста.
Я смотрю на Адену сквозь слезы в глазах. — Ты должна остаться со мной. Мой голос ломается. Я ломаюсь. — Ты должна пообещать мне, что останешься...
Адена делает резкий вдох, слабый и колеблющийся. — Пэ.
Всхлип, который я пыталась подавить, срывается с моих губ, когда она произносит мое имя, успокаивающее и сладкое. Как будто это я нуждаюсь в утешении.
— Ты же знаешь, я не даю обещаний, которые не могу сдержать. — С каждым словом ее голос становится все мягче, энергия уходит. И с очередным хриплым вздохом она растягивает потрескавшиеся губы в улыбку. Даже перед лицом смерти она улыбается.
Смерти.
Она умирает.
— Нет, нет, нет... — Мои слова превращаются в рыдания, в трясущийся крик. — Не говори так. С тобой все в порядке. Все будет хорошо!
Она все еще улыбается мне, и слезы скатываются по ее лицу из теплых, лесных глаз, которые теперь слегка расфокусированы. — Обещаешь, что наденешь его для меня?
Я моргаю, глядя на нее, но слезы еще больше затуманивают мое зрение. — Что?
— Жилетку. — Ее голос едва слышно шепчет, заставляя меня наклониться вперед, чтобы расслышать ее слова: — Зеленую с карманами. — Она делает хриплый вдох, а затем раздирающий кашель сотрясает ее тело. Кровь окрашивает ее губы и сочится из уголков рта, но она продолжает, как всегда, решительно. — Шитье заняло у меня целую вечность, и мне бы не хотелось, чтобы вся моя... тяжелая работа пропала даром.
Из меня вырываются всхлипы и истерический смех. — Я обещаю, А. Я буду носить ее каждый день ради тебя.
Она улыбается такой грустной улыбкой, какой, наверное, улыбается солнце на закате. Теплой и прекрасной. Измученной и усталой. С готовностью попрощаться, отдохнуть от необходимости быть постоянным источником света. С облегчением от перспективы отдыха.
Ее глаза закрываются, и мне вдруг становится страшно, что я больше никогда не увижу этого лесного взгляда. — Пожалуйста, — шепчу я, притягивая ее ближе к себе. — Пожалуйста, не оставляй меня, А. Ты — все, что у меня осталось.
Она — единственный человек, который меня знает.
Мое сердце болит.
Смерть слишком темна для Адены, слишком мрачна для ее яркости, слишком недостойна ее ослепительной души.
Ее веки приоткрываются, открывая мне кусочек этих лесных глаз, чтобы я запомнила их в последний раз. Она с трудом говорит, с трудом делает неглубокие вдохи. — Это не прощание... только хороший способ сказать «пока» до следующей встречи.
Тело мое сотрясается от рыданий, когда я глажу ее прекрасное лицо, вспоминая те слова, которые она сказала мне перед тем, как я покинул Лут. Только тогда ее фраза сопровождалась улыбками и взмахами рук, она была так уверена, что увидит меня снова.
А теперь уже никогда не увидит.
Это должна была быть я. Это должна была быть я. Это я должна была умереть в этих Испытаниях, а не она. Кто угодно, только не она.
Волна вины обрушивается на меня, грозя утопить меня, как и мои слезы. Это все моя вина. Она здесь только из-за моей забывчивости, из-за моего эгоизма. Я привела ее сюда после того, как забыла о ней. Я привела ее к смерти.
— Я хочу, чтобы ты знала, что я никогда не забуду тебя, А, — задыхаясь от рыданий, говорю я. — Ни в этой, ни в следующей жизни.
Никогда больше.
Она едва успевает кивнуть, как ее глаза закрываются.
Я всхлипываю, мое тело обмякает, и я прижимаюсь лбом к ее лбу. — Ты моя любимая, А.
Сжав губы в мягкую улыбку, я слышу ее вздрагивающий вздох. Последний вздох.
Оставляя меня дрожащей.
Оставляя меня кричать.
Оставляя меня рыдающей.
Оставляя меня.
Глава 60
Кай
Непреодолимое страдание.
Несказанная агония.
Полнейшее одиночество.
Вот что я слышу в ее крике.
Я прирос к месту, не в силах оторвать ноги от песка или глаз от ее скрюченного тела. Я едва успел заметить ветку, прежде чем она пронзила преступника насквозь.
Нет, не преступника — Адену.
Смятение затуманило мои мысли, когда очередной крик Пэйдин прорезал воздух. Адена не должна была быть здесь. Она не была моей пленницей и уж точно не была преступницей, достойной такой смерти.
Пэйдин опускается на песок, раскачиваясь взад-вперед, прижимая к груди безжизненную фигуру своей лучшей подруги. Я слышал бесчисленные истории о том, как они были вместе во время Первого Испытания. Тогда любовь Пэйдин к подруге была очевидна, но сейчас она была написана на ее лице, изрезанном каждой слезой. Я никогда не думал, что увижу, как она плачет, но даже самые сильные из нас ломаются, обремененные и погребенные горем.
Я хочу пойти к ней. Обнять ее, отвлечь, утешить так, как я знаю, но не знаю как. Я умею причинять боль, но не умею помогать.
Толпа разразилась радостными возгласами и песнопениями. Блэр проходит дальше в круг, ухмыляясь ужасному поступку, что совершила. Она только что выиграла это испытание, и толпа хвалит ее за это.
Это конец.
Все кончено.
Я делаю шаг к Пэйдин и дальше в открытое кольцо. Я успеваю заметить, как голова Джекса появляется из-за стены, прежде чем он в вспышках проносится в нескольких футах от круга. Краем глаза я замечаю, как в круг, пошатываясь, входит Энди, полностью в человеческом облике и в крови. Она держится за голову, дезориентированная после того, как ей наконец удалось обратиться обратно. Боль от нанесенных мной ран, скорее всего, всколыхнула ее сознание, позволив ей мыслить достаточно ясно, чтобы это сделать.
Теперь я достаточно близко к Пэйдин, чтобы видеть слезы, стекающие по ее лицу, проступающие сквозь грязь и кровь, покрывающие ее кожу. Она прижалась лбом к подруге, закрыв глаза, и рыдания сотрясают ее тело.
Крики толпы оглушают, когда я ловко пробираюсь к ней, готовый упасть на колени и...
Что-то в топающей толпе меняется.
Крики восторга и возбуждения сменяются воплями ужаса. Я был слишком сосредоточен на Пэйдин, чтобы услышать это, но теперь звук врезался в меня, сбил с толку.
Я слышу крик запыхавшегося Имперца, который бежал рядом, как будто он бежал сюда. — Туннели! Они прошли через туннели в бокс!
Я поворачиваюсь, почти в таком же бешенстве, как и толпа, заполнившая трибуны. Они все кричат одновременно, зажатые на своих местах фигурами в черных масках, блокирующими выходы с каждой трибуны. А поскольку их прикрывает Немой, у людей нет сил сопротивляться. Мой взгляд пробегает по их испуганным лицам, прежде чем остановиться на стеклянной ложе, в которой сидят мои родители и Китт.
И тут я вижу это. Вижу их.
Сопротивление.
Рядом с моим отцом стоит человек в черной маске и прижимает нож к его горлу. В ящике находятся и другие члены Сопротивления, окружающие короля, королеву и Китта. Они держатся почти лениво, все сжимают в руках кинжалы, хотя не похоже, что они собираются их использовать. Это может означать только одно.
Это Глушители.
Может быть, даже другие Фаталы.
Иначе отец уже оторвал бы им конечности, Китт поджег бы их, а мать помогла бы, ударив током, если бы их силы не были подавлены или контролируемы.
Я едва могу разобрать их лица, искаженные от тяжести силы Фатала, сокрушающей их. Но я слишком хорошо знаю эту агонию. Муки от того, что все, чем ты являешься, подавляется, а сама сила, которой ты обладаешь, отнимается у тебя. Я знаю это выражение лица, потому что много раз прежде имел такое же.
Их душат Глушители.
И меня тоже.
Глава 61
Пэйдин
— Пожалуйста. — Я повторяю это слово снова и снова, как будто это может вернуть ее ко мне. Как молитву, как мольбу. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
Я едва слышу ликование толпы, а в голове, в сердце, ревет горе. Я прижимаю ее к себе, мой лоб упирается в ее мягкие кудри. Я все еще чувствую слабый аромат меда, прилипший к ее волосам и телу. Она всегда пахла медом. Всегда пахла домом.
Мое лицо онемело, и я уже не чувствую слез, катящихся по щекам. Я осторожно приподнимаю ее, обхватывая за спину, чтобы прижать к себе. Мои затуманенные глаза улавливают ее связанные руки, закинутые за спину, и вид их вызывает у меня содрогающийся всхлип.
Они сломали ей пальцы.
Они согнуты под разными углами, кровоточат, покрыты синяками. Эти маленькие и тонкие руки изуродованы, это насмешка над тем, какими они когда-то были, над тем, что они могли делать. Перед смертью у нее отняли то, что позволяло ей чувствовать себя самой живой.
Ее руки для шитья. Ее талантливые пальцы.
Сломали.
А потом сломали ее.
Волна раскаленного до бела гнева пронеслась по мне, смывая вину и печаль и заменяя их жгучей яростью.
Она сломала ее.
Блэр.
Я убью ее.
Я смотрю на безжизненную фигуру Адены. Даже в смерти она прекрасна, великолепна, захватывает дух. Один только вид ее, такой неподвижной, такой безмолвной, сдерживает мою ярость, перенаправляя ее на другого убийцу.
Он сломал ее.
Король.
Он привел ее сюда, чтобы убить. Адена — Адена не была преступницей. Моя ненависть к нему вспыхивает. Он сделал это специально. Он предупреждал меня, что я не выиграю эти Испытания, был уверен в этом. Не тогда, когда для этого мне пришлось бы убить свою лучшую подругу.
Этот человек отнял у меня все.
Этот король убил единственную семью, которую я когда-либо знала. Сначала мой отец, а теперь Адена.
Крики из толпы наконец достигают моих ушей, на мгновение выводя меня из жалкого состояния. Я поднимаю голову и вижу, что стены лабиринта исчезли, оставив меня в центре песчаной ямы.
Остальные участники стоят рядом, все выглядят одинаково растерянными. Толпа обезумела. Элитные кричат, показывает пальцем и...
— Туннели! Они прошли через туннели в коробку!
Я напрягаюсь.
Они здесь.
Мои глаза сканируют толпу в поисках кого-нибудь знакомого, прежде чем остановиться на стеклянном ящике. Конечно, я вижу, как Калум выводит короля, одной рукой прижимая кинжал к его горлу, а другой сжимая его руку. Человек, которого я никогда не видела, и который, как я могу предположить, является Глушителем, следует вплотную за ним к перилам, выходящим в Яму.
— …Прошли через туннели! — слышу я сквозь толпу крик другого Имперца, который вместе с ним отдает и другие приказы. Но среди охранников мало тех, кто не зажат стойками с Немым, где члены Сопротивления блокируют выходы. А те несколько Имперцев, что остались на свободе, не делают никаких движений, чтобы броситься на помощь своему королю. Они не могут. Без страха, что их лидеру перережут горло, если они подойдут слишком близко.
Впервые в жизни Элитные ощущают себя по-настоящему бессильными.
И тут я чувствую, как его глаза впиваются в меня.
Они похожи на зеленые изумруды, острые и режущие с того места, где он встречает мой взгляд внутри стеклянной коробки. Как же я ошибалась, когда думала, что их глаза не похожи.
Потому что когда его взгляд пронзает мой, я вижу не его. Я вижу его отца.
Будущий король знает, что это моя заслуга.
Он знает, потому что показал мне этот туннель и ключ от него.
Он знает, потому что доверил мне эту информацию.
Китт знает, что я предала его.
Он не сводит с меня взгляда, в нем столько боли, ужаса, ненависти. Его глаза настолько холодны, что я едва не вздрагиваю под его взглядом. Парень, смотрящий на меня сверху вниз, лишен всякого тепла, всякого обаяния, которое я успела узнать. Он холоден. Он черствый. Он такой из-за меня.
Он — его отец.
Я слышу, как под ногами захрустел песок, и, оторвав взгляд от Китта, вижу, что к нам идут четверо Глушителей, вытянув руки, налитые силой.
Рядом со мной раздается ворчание участников, и мой взгляд падает на Кая, стоящего в нескольких шагах от нас, с закрытыми от боли глазами. Мое сердце сжимается при виде того, как он, схватившись за голову, опускается на колени в песок. Блэр, Джекс и Энди делают то же самое, корчась от боли, вызванной тем, что их силы заглушены, задушены, подавлены.
— И это завершает шестые по счету Испытания Чистки. — Голос Калума прогремел над ареной, заставив всех замолчать одним предложением. Тила стоит рядом с ним и в ужасе сжимает его руку. Король, напротив, выглядит почти обманчиво спокойным, стараясь казаться совершенно незатронутым кинжалом у своего горла и Сопротивлением, окружающим его.
— Многие из вас, возможно, не знают, кто мы такие, — продолжает Калум, его голос звучит четко, а глаза блуждают по толпе. — И это потому, что мы — самая смертельная тайна вашего короля. Самый грязный секрет. Мы — Обыкновенные. Мы — Фаталы. Мы — Сопротивление.
По трибунам прокатывается коллективный вздох, шок овладевает толпой. Им ничего не остается, как наблюдать за разворачивающейся сценой: их силы подавлены Чашей, а члены Сопротивления мешают им бежать.
— Сегодня мы выходим из тьмы и показываем вам, кто мы такие. Что мы хотим изменить.
Я не могу пошевелиться, глаза прикованы к Калуму, когда он поворачивается, чтобы посмотреть на короля. Каждый стражник, каждый гражданин смотрит в ошеломленном молчании, не в силах остановить происходящее. — Все это может закончиться. Больше никаких смертей, никаких сражений. — Он жестом показывает на толпу, размахивая рукой. — Мы повсюду. Мы не вымерли в этом королевстве, несмотря на то, что ваш король заставляет вас верить. Мы никогда не прекращали расти, никогда не прекращали бороться против несправедливости, которую принесла Чистка. И сегодня мы собрались здесь.
Люди, похоже, в ужасе от перспективы того, что среди них будет жить столько больных Обыкновенных. Очевидно, что Элитные пойдут на все, чтобы сохранить свои силы, чтобы выжить, и если они будут продолжать верить, что Обыкновенные убьют их, то они будут продолжать убивать в первую очередь нас.
Я безмолвно умоляю Калума поведать им о лжи короля, сказать, что мы здоровы и целы. Пусть у нас нет доказательств, но того факта, что мы живем среди них уже несколько десятилетий без вспышек болезней и потери Элитных способностей, пока будет достаточно. Хотя, похоже, большинство жителей королевства не настолько заботятся об Обыкновенных, чтобы даже думать об этом. Они просто слепо доверяют своему извращенному королю.
Взгляд Калума переместился между будущим королем в стеклянном ящике и его будущим Энфорсером, корчащимся от боли рядом со мной. — Мы можем мирно объединиться, а можем и нет. Я думаю, что жизни твоих единственных наследников будет достаточно, чтобы убедить тебя отбросить свою гордыню и воссоединить весь народ Ильи.
Сердце замирает, не успев ожить.
Они собираются убить принцев, если король не смирится. Они играют с будущим Ильи. Играют с жизнями.
Они не сказали мне об этом.
Нет, нет, нет.
Толпа отвечает ревом ярости. Все должно было быть не так. Угроза жизни принца приведет лишь к тому, что гнев народа будет направлен на нас, на наше дело. Это вредно, а не полезно.
У меня голова идет кругом, а ильинцы кричат в знак протеста.
Голос Калума суров. — Люди Ильи, примите нас домой. Мы не представляем угрозы...
Резкий вздох сзади отвлекает мое внимание от Калума и короля. Глушитель, стоящий перед Каем, напрягся. Его глаза расширены, на лбу выступил пот. Он открывает рот, как будто хочет что-то крикнуть, предупредить. И тут...
Кай вспыхивает пламенем.
Глава 62
Кай
В голове помутилось. Этого не может быть.
Четыре Глушителя стоят перед каждым из нас, заглушая наши силы.
Все участники, кроме Пэйдин, чувствуют, что их голова раскалывается. Я знаю, что на нее не действует сила Глушителя, но почему ни один член Сопротивления даже не прикоснулся к ней, не охранял ее, не подошел к ней?
Эта мысль вылетает из головы, когда на меня обрушивается очередная волна того, что я могу описать только как тяжесть.
Боль и агония от этого едва терпимы, даже несмотря на все тренировки, которые я проводил с Дамионом. Моя колотящаяся голова мешает мне сосредоточиться на человеке рядом с отцом, его лицо плывет в моем зрении.
Из того, что я могу расслышать сквозь звон в ушах, его речь состоит в том, что Обыкновенные хотят жить, даже несмотря на болезнь, которую они распространят среди Элитных.
Но если среди нас живет так много Обыкновенных, как он говорит, то почему мы не ощущаем последствий? Потери силы?
Голова еще больше раскалывается, пока я пытаюсь разобраться в этом. Мужчина продолжает говорить, но я сжимаю зубы и отгораживаюсь от него. Я делаю глубокий вдох, отгоняя боль, чтобы сосредоточиться на ощущении силы под ней. Я концентрируюсь на человеке, который сейчас заставляет меня молчать, и покалывание от его способностей нарастает под моей кожей.
Я закрываю глаза, потянувшись к этой силе так же, как я делал это много раз до этого с Дамионом. Конечно, мне никогда не удавалось сделать это...
Не. Помогает.
Адреналин смешивается со слабым ощущением силы, такой легкой под моей кожей.
Я ухватываюсь за него.
Странно думать, что та самая сила, которую Глушитель использует для подавления моих способностей, все же является моей силой.
Цепляясь за способность Глушителя, чувствуя, как она наполняет мое тело, я бросаю ее обратно в него.
Его глаза расширяются от внезапного ощущения собственной силы, сражающейся с ним. Он не был готов к этому, не ожидал этого. Он потерял бдительность.
Только Глушитель может победить Глушителя.
И именно это я и делаю.
Я побеждаю его его же способностью.
Груз его силы сваливается с моих плеч.
А затем я поглощаю их в пламени.
Глава 63
Пэйдин
Крики наполняют воздух. Глушители охвачены пламенем, и от запаха горящей плоти у меня начинается рвотный рефлекс.
Глушители катаются по песку, пытаясь задушить пламя, лижущее их кожу и сжигающее одежду. Их удушающая тишина над участниками поединка нарушилась, выпустив их на свободу.
Я до сих пор не могу понять, как это произошло, как Кай внезапно вырвался из-под контроля Глушителя и взял на себя двойную способность Китта. Его огненная вспышка, его жестокая атака вновь повергли всю арену в хаос. Мой взгляд устремляется на трибуны, где толпа начинает оттеснять Сопротивление, и начинается борьба.
Имперцы внезапно вливаются на арену, чтобы присоединиться к бою, и я потрясен тем, как быстро их стало так много. Я кручу головой по сторонам, понимая, что число фигур в черных масках уменьшается.
Мы не ожидали этого. Мы не были готовы сражаться и проиграть.
Мне нужно убираться отсюда. Сейчас.
От одной мысли о бегстве в такой момент у меня сводит живот, но будущий король знает, что я сделал. Эта мысль проносится у меня в голове, пока я осматриваю арену в поисках его. Сейчас он протискивается сквозь толпу, собравшуюся вокруг стеклянной коробки после того, как они одолели Сопротивление и разбежались со своих трибун. Пламя лижет его руки, он сражается со всеми, кто приближается к нему.
Кай бежит к нему, его движения точны, безупречны, он валит членов Сопротивления направо и налево. От этого зрелища мне становится плохо. Я понятия не имею, где находится Джекс, но, заметив в море людей короткие бордовые волосы, я сразу же понимаю, что они принадлежат Энди.
И ради нее Блэр повезло, что я не могу ее найти.
О, но я найду. И мне понравится убивать ее.
Я поднимаюсь на ноги и резко останавливаюсь, почувствовав тяжесть на коленях.
Адена.
Слезы снова бьют мне в глаза, но я смаргиваю их, заставляя себя держать голову. Я смотрю с ее спокойного, неподвижного лица на окружающий нас хаос и бушующую кровавую битву. Я пытаюсь поднять ее на руки, но она тяжелая, мертвая. В буквальном смысле. Я задыхаюсь от этой мысли, когда сталкиваю ее со своих коленей и опускаю на песок.
Я не могу взять ее с собой.
Она никогда не получит достойного погребения. Никогда не получит прощания, которого заслуживает.
— Мне так жаль, А, — шепчу я, целуя ее лоб. — Мне очень, очень жаль.
Я встаю на ноги, вытирая слезы, которые пыталась остановить. Я начинаю отворачиваться от ее безжизненного тела, не в силах больше выносить его вид.
— Я люблю тебя.
А потом я убегаю.
Трусиха. Как и в случае с отцом.
Симметрия в их смертях просто отвратительна.
Оба пробиты насквозь в грудь.
Оба истекают кровью на моих глазах.
Оба лежат на земле, оставленные гнить без погребения.
Обе смерти заканчиваются тем, что я убегаю.
Мне хочется кричать.
На себя. На их убийц. На весь мир.
Я протискиваюсь сквозь толпу людей, сквозь толпу, сражающуюся в Яме, на лестницах, на трибунах. Черные и белые маски сталкиваются, когда члены Сопротивления сражаются с Имперцами. Но бой нечестный. Имперцев так много, и даже с учетом силы Фаталов и Обыкновенных, Сопротивление превосходит их по численности.
Пробираясь между телами и уворачиваясь от ударов, я поднимаюсь по переполненной лестнице, ведущей из Ямы, на столь же переполненную площадку наверху. Мой многолетний опыт уклонения и незаметного проскальзывания через Лут сослужил мне хорошую службу: мои ноги вошли в привычный ритм, ступая мягко и быстро.
Крики доносятся до меня, возгласы эхом разносятся по арене. В ушах стоит оглушительный рев боя, но я заставляю себя следовать за потоком людей, пытающихся уйти от боя, а не присоединиться к нему.
Я хочу повернуть назад. Я хочу сражаться с Сопротивлением, со своим народом.
Что хорошего ты можешь сделать?
Эти пять слов пробираются в мою голову, обволакивая ее так плотно, что кажется, я могу задохнуться. Удушье от этой мысли только усиливается, когда восемь маленьких букв соединяются вместе, образуя слово, столь же разрушительное, как и пять последних.
Бессилие.
Во всех смыслах этого слова.
Человеческое течение, которому я позволил себя увлечь, наконец, выбрасывает меня за пределы Чаши. Ветер треплет мои волосы, когда мы выходим, и все мы выходим на длинную, широкую дорожку, усаженную деревьями. Дорога, ведущая к дворцу.
Илийцы вокруг меня разбегаются. Они бегут по внешней стороне Чаши, пока их ноги не находят другую дорогу, идущую в противоположном направлении. Дорога, ведущая в город.
Я начинаю бежать за ними, мои ноги сами собой двигаются, ведя меня к Луту. Ведут меня домой.
И тут я останавливаюсь.
Что-то в груди защемило — сердце.
Жилет Адены.
Я кручусь, глядя на замок, в котором хранится обещание, данное мной.
— Я буду носить его каждый день ради тебя.
Обещание звучит в моей голове, и это все, что мне нужно, чтобы начать спринтерский бег по усаженной деревьями дорожке. Розовые цветы и изящные лепестки, которые сыпались на меня, когда я впервые шла по этой дорожке, давно исчезли. Они мертвы и растоптаны, остались только пустые бутоны и лиственные ветви, качающиеся надо мной, пока я мчусь под ними.
Будь прокляты окровавленные ноги и раны. Те несколько Имперцев, что преследовали меня в Луте за кражу, никогда не смогли бы заставить меня бежать так быстро и так далеко.
Когда мои ноги попадают на мощенный булыжником двор, я не сбавляю темп. Я мчусь по нему, пока капли дождя колют мою кожу и размазываются по земле. Я взбегаю по каменным ступеням, ведущим к огромным позолоченным дверям замка.
Войти. Схватить жилет. Выйти. Добраться до Лута и...
— Мисс Грей!
Я вздрагиваю и поднимаю глаза, чтобы увидеть четырех Имперцев, стоящих у тяжелых дверей, к которым я бежала слишком быстро, чтобы их заметить. Пожилой мужчина бросается мне навстречу, озабоченно щуря глаза под белой маской.
— Мисс, с вами все в порядке? Бои прекратились? Сопротивление побеждено? — Его глаза смотрят на меня, ища ответа.
Итак, они явно знают, что происходит в стенах Чаши, и все же застряли здесь. Они, несомненно, получили особый приказ оставаться и охранять замок вместе со многими другими Имперцами, которые, я уверен, рыщут внутри. Те, мимо которых мне нужно пройти, чтобы попасть в свою комнату.
— Да, я... — Мне нужен план. Быстро.
И тот, что приходит мне на ум, не вызывает у меня гордости.
Я позволяю своему телу
— Да, я... Мне нужен план. Быстро.
И тот, который приходит мне на ум, не вызывает у меня гордости.
Я позволяю своему телу ослабеть, спотыкаясь на ступеньках. Я вскидываю руки, чтобы остановить падение, но Имперец опережает меня. Он обхватывает меня за туловище, чтобы поддержать, и я подавляю желание сломать его пополам.
Я опускаю руку и хватаюсь за ногу и пропитанную кровью ткань, небрежно обмотанную вокруг нее, которая теперь почти отваливается от моего бега. Я корчу гримасу, хотя это несложно сделать, поскольку адреналин постепенно уходит из моего тела, чтобы снова смениться болью.
— Ты ранена. — Глаза Имперца переходят на мою ногу, когда я шиплю от боли.
Какая наблюдательность.
— Да, но я в порядке. Я просто… — Я ставлю ногу обратно на ступеньку и резко задыхаюсь от боли. Я действительно выжимаю из этого все возможное. Мои пальцы обвиваются вокруг накрахмаленной белой униформы Имперца, глаза умоляют. — Я едва смогла выбраться оттуда. Это хаос. И я... — Я делаю дрожащий вдох. — Мне так страшно, и у меня так болит нога, и я не знаю, что делать...
Чума, я не могу поверить, что докатилась до такого.
У меня истерика, а ведь именно этого я и добивался. Имперец бросает взгляд на своих друзей на вершине ступеней, а затем возвращает свой обеспокоенный взгляд обратно ко мне. — Почему бы нам не вернуть вас в вашу комнату, чтобы вы могли отдохнуть и вылечить ногу? Скоро все закончится.
По моей щеке скатилась слеза, и я горячо кивнула ему, надеясь, что выгляжу испуганной и ошеломленной, хотя я ничем таким не являюсь. Он нужен мне только для того, чтобы я могла добраться до своей комнаты, не выглядя подозрительно. Не привлекая внимания других Имперцев, которые будут задавать вопросы, на которые у меня нет ответов. Но если у меня будет Имперец в качестве сопровождающего, то проблема, которая заключается во мне, будет уже решена и взята под контроль.
Еще две вещи, которых у меня нет.
— Рэнкен, отведите мисс Грей в ее комнату. Затем сообщите Целителю, что ей нужна помощь. Имперец жестом указывает на широкоплечего мужчину с выпуклыми мышцами, которые видны даже сквозь строгий мундир, который он носит.
Брауни.
Он кивает, подходит ко мне и говорит глубоким голосом: — Это будет быстрее и гораздо менее болезненно для вас, если мы сделаем это по-моему.
Видимо, его способ заключается в том, чтобы подхватить меня на руки и понести, как неумелого ребенка. Его руки оказываются под моими коленями и вокруг спины, легко прижимая меня к себе, пока мы проходим через большие двери и выходим в коридор. Мой первый инстинкт — закинуть ноги ему на плечи и взять его в удушающий захват, а затем повалить его на пол. Но это было до того, как мой более умный, более стратегический инстинкт напомнил мне, что это то, чего я хочу, то, что я должна сделать.
Поэтому я проглотила свою гордость и позволила ему нести меня. Пусть он идет по каждому коридору со мной на руках, а вокруг нас гудят десятки Имперцев. Я сдерживаю улыбку, когда они едва заметно косятся в нашу сторону.
Не успеваю я опомниться, какИмперец укладывает меня на кровать, ворча что-то о том, что нужно послать за Целителем. Я жду, пока звук его шагов отдалится, и только после этого спрыгиваю с матраса и распахиваю дверцы своего гардероба.
Я продираюсь сквозь платья и модные тренировочные костюмы к полке в глубине. Там аккуратно сложены брюки и удобные рубашки — дело рук Элли и ее постоянной уборки. Протягиваю руку под стопку хлопчатобумажных рубашек, и мои пальцы нащупывают знакомую грубую ткань.
Сердце сжимается, когда я достаю жилетку, которую прятала. Его оливковая ткань тусклая, но я никогда не видел ничего более совершенного. Я провожу пальцами по карманам, расположенным как внутри, так и снаружи жилета, что делает его идеальным аксессуаром для вора.
Я делаю глубокий вдох, прежде чем надеть его поверх своего обрезанного танка, который теперь покрыт пятнами пота. Затем я беру новые ботинки и уже собираюсь надеть их, когда дверь со скрипом открывается, и в ней появляется крепкий мужчина, который может быть только Целителем. — Я слышал, вы были ранены?
— Да, — пролепетала я и, спотыкаясь, направилась к нему. — Это моя нога.
— Понятно. — Мужчина подходит и жестом предлагает мне сесть на кровать. Я подумываю вырубить его, но решаю сначала воспользоваться его быстрым заживлением. Он осторожно берет мою ногу в руки, и я наблюдаю, как его пальцы танцуют по зазубренным порезам, ползущим вверх по лодыжке. Воспоминания об отце нахлынули на меня, причиняя больше боли, чем рана.
Когда Целитель заканчивает работу, я отгоняю их, оставляя лишь слабые розовые линии, свидетельствующие о моих ранах. — Ну, если это все...
Я выхватываю кинжал из-под подушки, лежащей рядом со мной, и Целитель замирает, когда рукоять кинжала врезается ему в висок. Я изо всех сил стараюсь смягчить его падение, но он едва не раздавливает меня, рухнув на пол. Я перешагиваю через его тело, натягиваю сапоги и шепчу слова благодарности, хотя он их никогда не услышит.
Я бесшумно выскальзываю в коридор. Имперцы думают, что я в безопасности в своей комнате и ною о своей ране, и хотя этот образ приводит меня в ярость, я хотел бы, чтобы так оно и было. Если меня увидят, мое прикрытие будет раскрыто.
К счастью, у меня много практики в том, как оставаться незащищенной.
Я крадусь по коридору на цыпочках, готовый в любой момент вскочить в комнату или сменить направление движения. Я шныряю по коридорам, по возможности избегая больших и часто используемых.
Те немногие Имперцы, которые попадаются мне на пути, отвлекаются и легко ускользают, пока я направляюсь к своему выходу — в сад. Это ближайший выход к тому месту, где я нахожусь, а также единственный, который, скорее всего, не охраняется. При нынешнем хаосе, вызванном тем, что в замке и так мало людей, я готова поспорить, что этот выход будет далеко не на виду у всех Имперцев.
И я оказываюсь права.
Я дохожу до двери, ведущей в прекрасный пейзаж за окном, и распахиваю ее. Дождь не прекращается, продолжая падать с пасмурного неба. Я спешу по дорожкам, усыпанным цветами всех цветов, размеров и форм. Потом я проношусь мимо фонтана, где мы с Киттом чуть не расплескали половину воды друг на друга...
Китт.
Я отгоняю мысли о нем и своем предательстве, сосредоточив все свое внимание на том, чтобы как можно быстрее вернуться в Лут. А это будет совсем не быстро, учитывая, что добираться придется пешком.
Я снова на тропинке, ведущей к Чаше, добираюсь до той, что ведет к Луту. Я задыхаюсь, ноги подкашиваются, когда я снова бегу по усаженной деревьями тропинке. Горе и гнев смешиваются с адреналином, и я чувствую себя одновременно и энергичным, и измотанным.
Чаша выглядит еще более устрашающе, чем раньше. Металлические балки и бетон возвышаются надо мной, а крики и звуки борьбы внутри только усиливают ее пугающее присутствие. Все жители, не присоединившиеся к борьбе, уже давно ушли, оставив Сопротивление и Имперцев сражаться на арене.
Я прохожу мимо туннеля, ведущего в Чашу. Потом еще один.
Я не свожу глаз с дороги домой, а она все ближе и ближе.
Широкая фигура мужчины, пошатываясь, выходит на дорогу, по которой я так отчаянно пытаюсь добраться до дома. Он держится за голову, но я не могу разобрать его черт, так как быстро моргаю под дождем.
Все, что я знаю, это то, что он стоит на моем пути.
Он поворачивается, прижимая руку к виску, и видит меня. Я не замедляю шаг. Кем бы ни был этот человек, я без колебаний расправлюсь с ним, если он попытается меня остановить.
Я бегу, приближаясь с каждым шагом, щурясь от дождя, пытаясь разглядеть его лицо.
Он улыбается мне.
От такой улыбки по позвоночнику пробегает дрожь. Улыбка, которую нельзя назвать доброй. Такая улыбка говорит о том, что этот человек точно знает, кто я такой.
Мои ноги подкашиваются. Теперь нас разделяет менее десятка ярдов.
И тут я вижу его.
Я вижу зеленые глаза, холоднее, чем дождь, промокший насквозь.
Я вижу золотистые волосы, тусклее пасмурного неба.
Я вижу губы, искривленные в улыбке, более злой, чем бушующая над нами буря.
— А, Пэйдин Грей, — обращается он ко мне сквозь вой ветра, его голос резкий и шелковистый одновременно. — Или мне следует называть тебя членом Сопротивления? Обыкновенной? Предательницей?
Я подхожу ближе, хотя уже точно знаю, кто стоит передо мной.
Я вижу короля.
Гнев — не самое сильное слово для обозначения эмоций, которые проносятся во мне, когда я смотрю на этого человека, этого монстра, этого убийцу.
Его глаза безумны, волосы окровавлены, из глубокой раны у виска все еще капает кровь. Как ему удалось убежать от дерущейся толпы внутри Чаши — уму непостижимо. И вот он здесь, спотыкается прямо на моем пути. Спотыкается в одиночестве.
Король совершенно один.
Я почти хочу поблагодарить Чуму за этот подарок. Почти.
Я продолжаю идти вперед, не желая убегать от него, от этой возможности. Сквозь раскаты грома доносится звук скользящей стали, когда он вынимает меч из ножен на боку.
— О, не выгляди такой шокированной, что я догадался, — кричит он, заставляя мою кровь закипать. — Я знал, что это произойдет. Ты пробралась в голову моего наивного сына, в его сердце и получила то, что тебе было нужно для твоего маленького Сопротивления. А что касается того, что я знаю, что ты Обыкновенная, то я знаю это уже довольно давно. — Улыбка искажает его лицо при виде шока на моем. — Не говоря уже о том, что я знал, кем был твой отец, к чему он принадлежал. Я многое знал о нем до его печального конца. — Его улыбка — воплощение зла. — Лезвием в грудь, да?
Я застываю на месте, каждая частичка меня наполняется яростью. Но я натягиваю на лицо холодную маску, игнорируя его последнее высказывание и обращаясь к первому. — И как же мне тебя называть? Король или трус? Лжец или убийца? Все это было бы уместно, ты не находишь?
Он разразился смехом, и я едва сдержал гнев, услышав его. Руки трясутся, я сжимаю их в кулаки по бокам, ногти впиваются в ладони. Слова вылетают изо рта прежде, чем я успеваю их остановить. — Ты убил ее.
Он хмыкает, как будто это его забавляет. — Кого, твою маленькую подружку? — Его глаза вспыхивают, выдавая гнев, который он так долго скрывал. — Нет. Ты убила ее. Я предупреждал тебя об Испытаниях. Я предупреждал тебя держаться подальше от моих сыновей. Из-за тебя мое королевство выглядит слабым. Ты выставила моих наследников слабыми. — Он выплюнул это слово, испытывая отвращение к собственной плоти и крови. — Кай помогал тебе в Испытаниях, бегал за тобой во время бала. Будущий король обведен вокруг твоего пальца, выболтал все секреты и сведения, которые тебе были нужны. Ты — убийца, Пэйдин. — Он делает шаг ко мне, и я замираю на месте, качая головой. — Ты забываешь, кто ты есть, Трущобница. Обыкновенная, обреченная на смерть. Ты — ничто.
— Тогда почему ты не убил меня? — кричу я. — Если ты знал, что я такое, то почему не убил меня, как делал это со всеми остальными Обыкновенными?
— Потому что ты была мне нужна живой, — просто отвечает он. — Но теперь ты мне бесполезна, и, поскольку Испытания не убили тебя, я получаю удовольствие сделать это сам. — Он делает паузу, и его губы кривит усмешка. — Можешь ли ты прочитать, что я собираюсь делать дальше с помощью своих Экстрасенсорных способностей?
Внезапная серебристая вспышка смешивается с дождем.
На меня замахиваются мечом.
Глава 64
Кай
Колено врезается мне в позвоночник. Что ж, у кого-то есть желание умереть.
Я кручусь, легко вонзая лезвие, которое выхватил у последнего убитого, в грудь этого человека, проталкиваясь сквозь прочную кожу, обтягивающую его. Я чувствую знакомые брызги крови, забрызгивающие мою одежду, мое лицо. Я весь в ней. Я выдергиваю клинок, позволяя человеку упасть на землю с грохотом.
У них у всех есть желание умереть.
На арене царит полный хаос. Имперцы и члены Сопротивления сталкиваются друг с другом, одни в белом, другие в кожаном. Обыкновенные, Элитные и Фаталы сражаются бок о бок.
Это причудливо.
И только поэтому бой еще не закончен. Если бы не Фаталы и Элитные, присоединившиеся к Сопротивлению, это была бы кровавая бойня. Но их все равно значительно меньше, чем Имперцев, которые сейчас заполняют Чашу.
Ко мне приближается фигура в черной маске, кожаные доспехи насквозь пропитаны кровью и дождем, который хлещет на нас. Я опускаю ноги на скользкий бетон, позволяя ему дойти до меня. Самое сложное в этом бою — не знать, кто перед тобой: Обыкновенный, Элитный или Фатал. Я едва успеваю дотянуться до него своей силой, прежде чем он оказывается на мне.
Я ничего не чувствую. Обыкновенный.
Но не стоит недооценивать.
Он метнул в меня два ножа, смертельно острых и умело взмахнутых. Его кинжалы режут быстрыми движениями, заставляя меня отступать назад. Я уворачиваюсь от удара, который должен был перерезать мне шею, и наношу быстрый удар в открытый живот. Он хрипит, но кожа, покрывающая его грудь и живот, смягчает удар. Я перебираю в памяти окружающие меня силы, чувствуя, как десятки их гудят под кожей.
Почему мне кажется неправильным сражаться с обычным человеком необычным способом? До сих пор я использовал только свою силу, чтобы убить их, избегая использования способностей. Это почему-то кажется мне жульничеством, а я люблю побеждать в поединках честно. Я даже не прикоснулся ни к одной из способностей Фаталов, хотя чувствую их, мощные и сильные. Чтобы правильно использовать одну из их способностей, могут потребоваться годы тренировок, поэтому я придерживаюсь того, что знаю, — убиваю руками и знакомыми способностями, которые меня окружают.
Он вонзает свое лезвие мне в грудь.
Предсказуемо.
Я ловлю его запястье и выкручиваю, смутно слыша его крик боли, когда другой кинжал вонзается в мое сердце. Я поворачиваюсь, едва не пропуская смертельный удар, и вместо него получаю неглубокий порез вдоль ребер.
Все еще держа его за вывернутую руку, я отгибаю клинок назад, хватая его за плечо. Затем я дергаю его вперед. Его собственный нож глубоко вонзается ему в грудь, глаза расширяются, когда он смотрит на рукоять в своей руке и на лезвие в своей груди.
Пошатываясь, он падает на бетонную дорожку, но я успеваю отвернуться до того, как его тело падает на землю. Прижимая уже окровавленную руку к новой ране на ребрах, я осматриваю толпу. Мой взгляд падает на Китта, который наблюдает за тем, как он обливает пламенем окружающих его людей.
Что-то не так.
Я никогда не видел своего брата таким. Таким кровожадным, таким жестоким. Обычно эти слова относятся ко мне, будущему Энфорсеру, а не к Китту, доброму и заботливому будущему королю. Но сейчас он выглядит разъяренным, одичавшим так, как я никогда не видел.
Я продолжаю пробиваться сквозь толпу, пытаясь разглядеть отца и мать. Не увидев их, я испытываю одновременно облегчение и беспокойство, надеясь, что Имперцы добрались до них первыми и проводили обратно в замок.
Только тогда я замечаю, как сильно поредела толпа. Мой взгляд устремляется на фигуру, выбегающую из туннеля за пределы Чаши. За ней — еще одна, одетая в кожу и черную маску.
Они пытаются бежать.
И я намерен последовать за ними.
Глава 65
Пэйдин
Острая сталь глубоко вонзилась мне в предплечье. Я успела отпрыгнуть в сторону, но за свои старания все равно получил обжигающий удар по руке. Я сдерживаю крик боли и приседаю, вытаскивая из сапога кинжал и сжимая его в потной ладони.
Король смеется и наносит еще один удар мечом, заставляя меня танцевать вокруг себя, чтобы не быть разрезанной на ленточки. Очевидно, что у него есть преимущество в виде более длинного оружия в сочетании с его способностью Брауни. Но, несмотря на это, он неустойчив на ногах из-за раны на виске.
Поэтому я делаю то, что он насмешливо предложил: читаю его.
Он раскачивается при каждом взмахе, вынужденный немного успокоиться, прежде чем попытаться нанести очередной удар. При каждом взмахе меча он делает шаг правой ногой, затем небольшой полушаг левой. Меч он держит правой рукой, но на боку у него двое ножен, что говорит о том, что когда-то он владел и другим оружием и может сражаться и левой рукой.
Он снова наносит удар, на этот раз высоко, заставляя меня уклониться и перекатиться вправо. Мы кружим друг вокруг друга, его кривая улыбка видна даже сквозь непрекращающийся дождь.
Мне нужно подобраться к нему поближе. Мне нужно отвлечь его.
Потому что я не уйду отсюда, пока не убью этого убийцу.
Может быть, это делает меня не лучше его.
— Ты убил его! Ты убил моего отца! — кричу я, перекрикивая раскаты грома над нами.
Я подхожу ближе, и его меч проносится вниз по широкой дуге, которая рассекла бы меня пополам, если бы я не успел вовремя увернуться. Он покачнулся, как я и предполагал, после такого удара, и я, воспользовавшись случаем, направил свой кинжал ему в грудь. Он пронзает рубашку, кожу, оставляя за собой кровавые потеки.
Что-то твердое ударяется о мой висок, и мое зрение вспыхивает пятнами. Я отшатываюсь назад, моргая. Сквозь мутный взгляд я вижу окровавленную грудь короля и меч, который он держит в руках — рукоятка все еще вытянута после того, как он вонзился в мой череп.
Он смеется. Но я слышу в нем дрожь. Он волнуется. Ему не нравится, что я — Трущобница, Обыкновенная, Никто — оставила на нем свой след.
О, я собираюсь сделать гораздо больше, чем просто оставить шрам.
— Да, друг рассказал мне о его намерениях и о Сопротивлении, в котором он участвовал. — Его голос наполнен смехом. — Так что я сделал то, что должен был сделать.
Очередной взмах его меча застает меня врасплох и прочерчивает неглубокую линию по животу, прежде чем я успеваю нырнуть. — Не волнуйся, Пэйдин, я убил твоего отца не просто из-за сплетен, хотя мне доводилось убивать людей и за меньшее. Я убил его, чтобы обеспечить сохранение моего Элитарного общества.
Я не могу понять, что он говорит, но это может быть только из-за ярости, затуманивающей разум. — Признайся, — выплюнула я, — ты лгал, чтобы создать свое Элитное общество. Обыкновенные не распространяют никаких болезней. Мы не ослабляем Элитных или не уменьшаем их силу.
— Я сделал то, что было необходимо, и у тебя нет доказательств.
— Ты чудовище, — выдавливаю я.
Он делает жест, похожий на пожатие плечами. — Чудовище? Может быть. Самый могущественный король, который когда-либо был у Ильи? Определенно. Ни один город не сравнится с Ильей, ни один народ не сравнится с моим Элитных. И я намерен так и оставить.
Я бросаюсь на него с ножом наперевес. Сталь его меча жестко встречает гораздо более короткую сталь моего кинжала. Очень сильно. Даже ослабленный, он — Брауни с силой, намного превосходящей мою собственную. Кинжал вылетает у меня из руки, сбитый на землю силой удара.
Не колеблясь, не давая себе времени на панику, я хватаю его за вытянутое запястье и бью коленом вверх, встречая его локоть. Тошнотворный треск ломающейся кости сливается с раскатами грома над нами.
Меч выскользнул из его руки и упал на землю, а он закричал.
И тут земля устремляется мне навстречу.
Он швырнул меня на землю, используя всю свою силу и ярость. Затылок ударяется о набитую землю, и я вдруг снова вижу пятна.
Я не могу видеть.
Я яростно моргаю, отчаянно пытаясь прояснить зрение. Голова раскалывается, кажется, что она раскалывается на две части, а может быть, так оно и есть. Из затылка сочится что-то горячее и липкое, и даже в затуманенном состоянии я уверен, что это нехороший знак.
Зрение медленно возвращается, проясняясь настолько, что я вижу, что надо мной нависает.
Король, сжимающий меч в своей недрогнувшей руке, улыбка, кривящая его потрескавшиеся губы.
Нет.
Я пытаюсь сесть, но тяжелый груз прижимает меня к земле. Его нога, обутая в сапог, давит мне на ребра, беспомощно прижимая меня к земле.
Не так. Я отказываюсь так умирать.
— И это все, что тебя волнует? — Мой голос звучит чужеродно в моих собственных ушах, царапающий и испуганный. — Власть? Власть над Элитным королевством? Неужели человеческая жизнь для тебя ничего не значит?
— Обыкновенные — слабое оправдание жизни. Позор, — рычит он. — Они должны были умереть вместе с Чумой, но вместо этого они мучают нас. Я давно планировал этот день, ждал, когда смогу избавиться от этого Сопротивления. И полагаю, что должен поблагодарить тебя за то, что они пали. — Он криво улыбается, и у меня голова идет кругом, когда я пытаюсь понять, что он говорит.
— Только самые сильные, самые могущественные победят. — Он слегка наклоняется, его холодный взгляд буравит меня, когда он говорит: — Выживают сильнейшие, а сильнейшие — это Элитные.
Он выпрямляется, его сапог все еще давит на меня. — Итак, на чем мы остановились? — Он смеется, как будто сказал что-то юмористическое. — Ах, да. Я избавлял свое королевство от еще одного никчемного Обыкновенного.
Он направляет на меня острие своего меча, и я ерзаю под его сапогом. Он такой сильный, а я такая слабая...
— К сожалению, Кай стал более искусным, чем я, когда дело доходит до игры с его убийствами. Он был очень быстрым учеником. Я научил его всему, что он знает, он говорил тебе об этом? Он должен благодарить меня за свою жестокость. — Я вздрагиваю, когда острый кончик его меча касается кожи моей щеки, чуть выше челюсти.
А потом он тянет его вниз.
Возможно, я закричала — точно не знаю. Все, что я знаю, — это медленная, режущая боль, идущая от челюсти вниз по шее. Горячая кровь вытекает из пореза и скапливается на моей коже, а дождь жалит открытую рану. Я чувствую, как шевелится мой рот, но ничего не слышу, только звон в ушах.
Он улыбается, когда наконец останавливает свой меч у моей ключицы. — Это очень забавно. Но, может быть, мне стоило позволить Каю оказать мне эту честь, а?
Меня тошнит, и я чувствую только металлический запах собственной крови. Холодная сталь снова встречает мою кожу, успокаивая меня и мой бурчащий желудок. Он выбрал место прямо под второй костью воротника — прямо над сердцем.
Он прищелкивает языком. — Я почти поражен, что это твое жалкое маленькое сердечко еще бьется. После всех предательств, душевных терзаний и смертей, которые ты пережила, будучи Обыкновенной.
— Все, что я пережила, было из-за тебя, — рычу я, поднимая голову с земли, несмотря на то, что она кажется тяжелой.
— Хм... — Он звучит почти задумчиво. — Очень верно.
Ослепительная боль снова пронзает мое тело, когда его меч прочерчивает линию над моим сердцем. Придушенный крик вырывается из меня, почти заглушая его мягкие слова. — Тогда я оставлю свой след на твоем сердце, чтобы ты не забыла, кто его разбил.
Его слова звучат глубоко и отвратительно медленно. Он повторяет каждую вырезанную линию снова и снова, пока из моего горла вырываются крики. Я закрываю глаза от ухмылки, искажающей его лицо, не в силах больше смотреть на этого человека. Нет, не человека. Чудовище.
Слезы против воли скатываются по моим щекам, смешиваясь с дождем и кровью, разбрызгиваемой по лицу. Я точно знаю, что он вырезает на моей коже, я чувствую это с каждым взмахом его меча. Он клеймит меня перед смертью, и это едва ли не больнее, чем агония, терзающая мое тело.
Я не знаю, сколько времени прошло, когда он наконец поднял меч, чтобы полюбоваться своей работой. — Вот. — Непринужденно. Он звучит так буднично, так жестоко. — Будет чем помянуть меня в загробной жизни.
Затем он поднимает меч, целясь острием мне в грудь.
Нет. Нет, нет, нет...
Он улыбается. — Проткнуть грудь. Как отец, так и дочь.
Я не могу умереть.
Король возвышается надо мной, хватаясь за рукоять меча, поднимая его вверх, вверх...
Я не умру.
Я в отчаянии, движимая безумием. Даже поднятие рук вызывает стреляющую боль во всем теле, но я игнорирую ее, когда мои пальцы цепляются за его ботинок у себя на груди, одна рука обхватывает его лодыжку, а другая — кожаный носок ботинка.
И, собрав все оставшиеся у меня силы, я выворачиваюсь.
Он хрипит от боли, неустойчиво раскачиваясь.
Идеально.
Я резко дергаю его ногу вперед. Травма головы в сочетании с травмами, которыми я так любезно одарил его, сделала его слабым, шатающимся.
И он приземляется с тяжелым стуком на мокрую землю.
Я без колебаний бросаюсь к мечу, выскользнувшему из его руки. Я ползу, боль и адреналин смешиваются, создавая опасную смесь безрассудства. Грубая рука обхватывает мою лодыжку и тащит меня назад по грязи.
Я вскрикиваю от досады и страха, когда мои пальцы касаются рукояти меча, прежде чем меня оттаскивают. Я поворачиваю голову и вижу перекошенное от ярости лицо короля, такое же окровавленное и грязное. Я бью в ответ изо всех сил, насколько позволяет мне мое сломанное тело, и, услышав хруст, понимаю, что каблук попал в цель.
Король вскрикивает, из его разбитого носа течет кровь. Я вырываю лодыжку из его хватки и ныряю к мечу, обхватывая пальцами его рукоять.
Я поднимаюсь на ноги, каждое движение причиняет боль. Я весь в крови, промок до костей под проливным дождем. Пошатываясь, я иду к королю, тяжело дыша, волоча за собой меч по грязи.
Теперь я нависаю над ним. Забавно, как быстро наши роли поменялись местами. Я, собирающийся забрать жизнь. Он — чтобы стать жизнью, которую я забираю.
Зубы, которые он обнажил, окрасились в красный цвет от крови. — Разве ты не хочешь узнать, кто убил твоего отца, Пэйдин?
Эта фраза останавливает меч, который я собираюсь вонзить ему в грудь. Он хрипло рассмеялся и захлебнулся собственной кровью.
— Я уже знаю, кто это был, — процедила я сквозь стиснутые зубы. — Я видела, как ты вогнал меч ему в грудь. — Я снова обращаю внимание на оружие, зажатое в руке, не в силах больше выносить это и готовая...
— Неправильно.
Я замираю, прежде чем повторить: — Неправильно?
Он издал еще один хриплый смешок, и я не стала дожидаться, пока он перестанет кашлять кровью, прежде чем вонзить острие клинка в его грудь и медленно сказать: — Это был ты.
Он откашливается от своих следующих слов. — Забавно, как разум может заставить нас видеть то, что мы хотим. Ты уже ненавидела меня за то, что я сделал с твоими сородичами, так что тебе, должно быть, было легко убедить себя в том, что это я вогнал клинок в грудь твоего отца. — Кровавая улыбка растягивается на его губах. — Но это было не так.
— Лжец, — вздыхаю я, вдавливая меч еще глубже в его грудь.
Его следующие слова — не более чем истерический шепот. — Скажем так, твоя первая встреча с принцем произошла не тогда, когда ты спасла Кая в переулке.
Нет. Нет.
— Это было, когда он убил твоего отца.
Мир кружится вокруг меня, угрожая бросить меня на землю. Этого не может быть. Он лжет. Он лжец. Он...
— И его первое убийство тоже. — Король продолжает с кровавой, напоминающей улыбкой. — Это было первое задание, на которое я его отправил, и я думаю, что мальчик даже плакал после этого. Посмотри, как далеко он продвинулся. Посмотри, как хорошо я его обучил. Теперь он убивает по моей команде и почти не обращает внимания на десятки смертей, принесенных его руками.
Я едва могу дышать. Мальчик, который научил меня танцевать, залечил мои раны, спросил мой любимый цвет под звездами...
— Ты лжешь, — задыхаюсь я.
Он выпускает хриплый смешок. — Нет, ты лжешь себе, Пэйдин.
Воспоминания о той ночи, когда умер мой отец, вдруг кажутся такими размытыми, такими несфокусированными. Там, где раньше мне казалось, что я вижу лицо короля, теперь я вижу размытое тело. Я не могу разобрать ни одной детали, не могу вспомнить ничего об убийце моего отца.
Я качаю головой. Я не могу думать об этом сейчас. Я не позволю своим мыслям о Кае отвлечь меня от текущей задачи.
Ведь теперь я убью его отца.
И снова я вижу, что симметрия — это отвратительная вещь.
Я не потерплю поражения.
Кровавая улыбка короля.
Я не дрогну.
Истерический, издевательский смех.
Я не буду испытывать угрызений совести.
— Слабачка. Как и твой отец...
Меч, который я вонзаю ему в грудь, заставляет его замолчать.
Мои следующие слова звучат пусто, ужасающе спокойно: — Это за моего отца.
Он испускает слабый, хриплый вздох, поднимает голову от земли и смотрит на нанесенные мной повреждения. Его глаза расширяются при виде собственного меча, зарытого глубоко в его груди. Вслед за вздохом раздается булькающий звук, кровь затекает в уголки рта и вытекает из раны.
Я ничего не чувствую к этому человеку, умирающему у моих ног, умирающему от моей руки.
— А это, — я кручу рукоять меча, вызывая у короля крик, когда еще больше его плоти разрывается на куски, — это за Адену.
Он издает придушенный всхлип, когда я выдергиваю меч и бросаю его на землю. Я поворачиваюсь и нахожу свой кинжал, лежащий в нескольких футах от меня. С каждым шагом к нему я чувствую себя все сильнее, несмотря на то, что каждая рана ослабляет мое тело.
Серебристая рукоятка отцовского кинжала заляпана дождевой водой, кровью и грязью, как и я. Капли воды стекают по моему лицу, жаля открытые раны, когда я переворачиваю кинжал в руке. Я переворачиваю его раз, два, ощущая знакомый вес.
— А это тебе за меня, сукин сын.
Я пускаю кинжал в полет.
Глава 66
Пэйдин
Лезвие находит свою цель, направляемое моей ненавистью, моей душевной болью, моим бессердечием. Оно вонзается в горло, мгновенно прекращая хриплое дыхание.
Я вся дрожу, глядя на труп убийцы, который смотрит в ответ на существо, только что ставшее им.
Голова короля откинута в сторону, в горле застрял кинжал моего отца, глаза расширены и насторожены. По моей щеке скатывается слеза, смешиваясь с бисером дождевой воды, стекающей по лицу. Я вытираю ее окровавленными руками, не понимая, почему мне хочется плакать.
Может быть, это сожаление?
Нет. Не сожаление. Не раскаяние. Ничего даже близко похожего на чувство вины.
Это облегчение.
Я делаю неуверенный шаг к нему, намереваясь выхватить кинжал и броситься наутек.
Что-то привлекает мое внимание.
Я поворачиваюсь в сторону движения, несмотря на то, что мое тело кричит в знак протеста. Мой взгляд падает на блестящие, немигающие глаза. Девушка небольшого роста, со смуглой кожей и еще более темными волосами. Она моргает, ее глаза проясняются, а затем на ее лице появляется выражение ужаса.
А потом она бежит.
Зрение.
Я моргаю под дождем, глядя вслед удаляющейся девушке, которая, вероятно, только что записала, как я убиваю короля. Я едва успеваю осмыслить происходящее, как слышу тяжелые шаги по каменному туннелю справа от меня.
Я колеблюсь.
Мой кинжал.
Он мне нужен. Он должен быть у меня. Я…
Кто бы ни направлялся по этому туннелю, он идет быстро. Мне нужно выбраться отсюда. Я понятия не имею, друг этот человек или враг, и не собираюсь выяснять.
У меня нет ни минуты. Ни единой секунды, чтобы схватить свою драгоценность, а разбитое сердце — моя самая болезненная рана сейчас.
А потом я бегу.
Каждая частичка меня горит. Мое тело кричит, залито кровью, шатается от слабости. Но я не могу остановиться. Когда я добегу до конца дороги, справа будет лес и...
Мимо меня проносится нож, задевая своим острым лезвием предплечье.
Я поворачиваю голову и, споткнувшись, замираю от увиденного.
Все его тело в крови. Волосы слиплись от пота и крови. Между пальцами зажато тонкое лезвие, рука поднята и готова метнуть его в мою сторону.
И что-то щелкает при виде его.
Я вдруг снова оказываюсь в своем старом доме, прячусь за приоткрытой дверью и наблюдаю, как меч вонзается в грудь моего отца. Меч держит мальчик с волнистыми черными волосами, мальчик с серыми глазами, полными страха, мальчик, который только что стал убийцей.
Я вздрагиваю, глядя на те же черные волосы, те же серые глаза и того же убийцу, стоящего передо мной. При виде его сейчас воспоминания о той ночи вдруг становятся яснее, чем когда-либо прежде.
Кусочки головоломки, из которой состоит моя разрозненная память, начинают вставать на свои места.
В ту давнюю ночь мой разум заставил меня поверить, что это король убил моего отца, заставил меня обвинить человека, которого я уже ненавидела. И в каком-то смысле именно король убил его, только не своей рукой. Это его сын вонзил клинок в грудь моего отца.
У меня перехватывает дыхание, когда я смотрю на него.
Все вдруг приобрело смысл.
Притяжение. Связь. Знакомость. Меня так легко тянуло к нему, потому что в глубине души я знала его, узнавала, помнила. Он был мне знаком.
А теперь убийца моего отца собирается убить меня.
Мы смотрим друг на друга, и я вижу мальчика, который всю жизнь был орудием смерти короля, которым командовали и управляли, чтобы он стал убийцей. Он был создан таким. Его сделали зеркальным отражением того чудовища, которым был его отец.
Но это не делает его менее убийцей.
Его глаза поражают больше, чем его потрепанный, разъяренный вид. Этот серый взгляд — как дым от самого жаркого костра, и в то же время холодный, как ледяная крошка, пронзительный, как кончики сосулек. Эти глаза выдают ужас, который он испытывает, и выглядят так же, как в ту ночь, когда я увидела, как он забрал первую жизнь.
Я сделала это с ним. Я убила его отца.
Но сначала он убил моего.
Он знает, что я сделала. Вряд ли он забудет отчетливый вид кинжала, который я столько раз прижимала к его горлу — того самого кинжала, который сейчас торчит из горла его отца.
И все же его нож промахнулся мимо меня.
Кай не промахивается. Только если сам этого не захочет.
— Что ты со мной сделала?
Его слова почти затерялись в грозе, но они пробирают меня до костей сильнее, чем дождь. Я уже слышала, как эти слова срывались с его губ, когда они касались моих собственных. Я чувствовала, как этот дождь холодит мою разгоряченную кожу, когда мы были в нескольких сантиметрах друг от друга. Я уже чувствовала на себе его серый взгляд, в котором было много тепла, а не ненависти.
— Моя милая Пэ, что ты со мной сделала?
Как может одно мгновение отражать другое таким болезненным образом? Неужели только вчера его губы произносили эти слова с тоской, а сегодня — с отвращением?
Но единственное сходство между вчерашним вечером и сегодняшним моментом — это огонь и стойкость чувств, наполняющих его глаза. Когда маска снята, он беззащитен, и я могу отчетливо видеть скорбь на его лице.
Его рука, держащая нож, готовая нанести удар, дрожит в воздухе. Я почти вижу, как в его голове собираются воедино все кусочки, как осознается, кто я такая и что сделала.
Он отводит руку назад, готовый вонзить нож мне в грудь. Мои глаза закрываются, и я опускаюсь на ноги, принимая свою судьбу.
Мне больно. Все болит. Может быть, я заслуживаю этой смерти. Может быть, я даже желаю ее...
Мои жалкие мысли прерывает придушенный крик разочарования, от которого я распахиваю глаза. Руки Кая запутались в волосах, он склонил голову. Когда его глаза наконец встречаются с моими, прорезая дождь и расстояние, разделяющее нас, я вижу, что в них бушует битва.
Он знает, что ему нужно делать, и все же не делает этого.
Голос Кая дрожит, как и его руки. — Я должен вонзить этот клинок тебе в горло.
И он тоже легко может это сделать. У меня нет ни оружия, ни воли, ни сил, чтобы попытаться остановить его.
Мой голос звучит так же надрывно, как и я сама. — Тогда сделай это.
Он качает головой, глядя на меня с таким же отвращением к себе, как и ко мне. — Я сделаю. Я должен.
Он гримасничает, хватаясь за кинжал, направленный прямо на меня. Из его горла вырывается еще один разочарованный звук. Он проводит обеими окровавленными руками по волосам, качая головой в сторону земли.
— Тогда почему я не могу этого сделать? — Теперь он смотрит на оружие в своей руке, на оружие, которым мог бы легко лишить меня жизни. — Почему, когда дело касается тебя, я вдруг становлюсь трусом? Почему, когда речь идет о тебе, мне вдруг становится не все равно? Почему я не могу бросить этот чертов нож в убийцу моего отца?
Его грудь быстро вздымается и опускается при каждом неровном вдохе. Мне же кажется, что я совсем перестала дышать, когда он произносит: — Я говорил тебе, что дурак для тебя, и, похоже, был прав. — Его смех едкий. — Я дурак, когда дело касается тебя.
Следующие слова из его уст прокляты и в то же время обманчиво спокойны. — Может быть, когда я избавлюсь от тебя, я найду в себе мужество. Так что я даю тебе фору.
Я моргаю, глядя на него. Мои ноги словно прикованы к месту. Я не двигаюсь ни на дюйм, слишком потрясенная и ошеломленная, чтобы делать что-либо, кроме как смотреть.
— По крайней мере, ты сдержала свое обещание. Ты оставалась в живых достаточно долго, чтобы ударить меня в спину. — Он горько смеется, вспоминая нападение после первого бала, когда я обрабатывала его рану. — А теперь я обещаю отплатить тебе тем же. — Его голос напряжен от эмоций. — Беги, Пэйдин. Потому что когда я поймаю тебя, я не промахнусь. Не дрогну. Я не совершу ошибку, испытывая к тебе чувства.
Я застыла, все еще стоя под ледяным дождем.
— Уходи! — кричит он, его голос срывается. — Уходи, пока я не нашел кого-нибудь, кто не трус, кто не дурак, и не позволил ему вонзить этот кинжал в твою спину прямо здесь, прямо сейчас.
Я спотыкаюсь на неровной земле, прежде чем отвернуться от него. А потом я снова бегу, как делала это весь день, всю свою жизнь. Я бросаю взгляд через плечо и вижу, как Кай опускается на колени рядом с королем, не сводя с меня глаз.
Я сглатываю эмоции, подступающие к горлу и грозящие вытечь из моих жгучих глаз.
Я не оборачиваюсь.
Глава 67
Кай
Как я мог быть таким слепым, таким рассеянным?
Я наблюдаю за тем, как ее удаляющаяся форма становится все меньше, наблюдаю, как она убегает от меня — убегает от убийцы.
Вот только я не вел себя как тот, кем был рожден.
Я не повел себя как убийца, в которого меня превратили.
Я отпустил ее.
Я отпустил ее.
Я смотрю на ее кинжал, зажатый в моем кулаке, его острое лезвие испачкано кровью.
Кровью моего отца.
Мой взгляд скользит по его безжизненному телу, по глазам, остекленело смотрящим туда, откуда Пэйдин, должно быть, бросила свой нож. Я протягиваю к ним дрожащие пальцы и закрываю их, не в силах вынести безжизненного взгляда Китта.
Я не проронил ни одной слезинки.
Я оцепенел.
Я потрясен.
Я чувствую себя преданным.
Было ли для нее что-нибудь настоящим? Было ли все это ложью? Притворством?
Я знаю, что мои мысли должны быть заняты мертвым королем, возле которого я стою на коленях, но они все время хотят вернуться к ней.
Я никогда не мог почувствовать ее силу. Она была неприкосновенна для Глушителей. Сопротивление и пальцем не тронуло ее, когда напало.
Потому что она — Обыкновенная.
Потому что она — часть Сопротивления.
Так оно и было. После сегодняшнего дня уже не к чему приобщаться.
Как я мог не заметить этого раньше?
Я качаю головой, уже зная ответ на этот вопрос.
Потому что я был ослеплен всем тем, что есть она.
Она убила его. Она убила короля. Она убила моего отца.
И все же я отпустил ее.
Но не надолго.
Я встаю на ноги, смотрю на мертвого короля, а потом возвращаю взгляд к ее пятнышку, едва различимому сквозь дождь.
Никогда еще титул Энфорсера не лежал на моих плечах так тяжело.
Я должен найти ее.
И когда я найду ее, я обрету мужество.
Глава 68
Пэйдин
Я не перестаю бежать, пока не утыкаюсь в лес рядом с дорогой, ведущей домой. Бег вскоре сменяется спотыканием, когда корни задевают мои лодыжки, а камни — пальцы ног. Дождь все еще не прекратил свои попытки утопить меня, накрапывая на каждую из моих открытых ран.
Палец нащупывает рану, идущую от челюсти вниз по шее, нежно проводит по рваной и кровавой дорожке, которая, я знаю, никогда не будет выглядеть как прежде. Затем мои пальцы пробегают по груди, останавливаясь только тогда, когда встречаются с разорванной кожей прямо над сердцем. Я вздрагиваю, и мне хочется, чтобы это было от боли.
O.
Я провожу неровные линии, образующие эту единственную букву. Ту самую букву, которая навсегда оставит шрам, запечатлев в нем память о нем и о том, кто я есть.
O — Обыкновенная.
Клеймо так же изуродовано, как и сердце, едва бьющееся под ним.
Я шагаю вперед, прижимая руку к вырезанной на моей коже букве «О» и к каждому смыслу, скрывающемуся за этой, казалось бы, простой буквой.
В глаза бросается яркий цвет на фоне темной листвы сырого леса. Сердце разрывается на части от этого зрелища, легкие сжимаются, ноги дрожат. Только вчера это зрелище вызывало у меня улыбку, а символ был вплетен в мои волосы сильными руками, уверенными пальцами.
— Незабудка, раз уж ты, похоже, всегда забываешь, кто я.
Я смотрю на пучок голубых цветов, насмехаясь над воспоминаниями о краденых прикосновениях, молчаливых обещаниях.
Теперь остались только крики мести, стальные глаза, не обещающие пощады, и украденный серебряный кинжал, такой дорогой мне, но такой вероятный, что вонзится в мое сердце.
— Мне наплевать, если ты забудешь, кто я по названию, лишь бы ты помнила, кто я для тебя.
Я открываю рот, чтобы рассмеяться, но вместо этого с губ срывается всхлип, и мое тело решает содрогнуться от боли, а не от юмора.
О, я помню, кто он для меня.
Как я могла забыть убийцу своего отца?
Я шатаюсь вперед, моргая от непрерывного потока дождя и слез.
Густая, горячая жидкость стекает по моему клейму, по моему телу, по самому моему существу.
Мед.
Так я говорю себе.
Это просто мед .
Эпилог
Китт
Прошло три дня с тех пор, как я увидел своего отца, лежащего мертвым в грязи.
Три дня прошло с тех пор, как я в последний раз спал.
Три дня прошло с тех пор, как я мог закрыть глаза и не видеть его окровавленного тела.
Три дня прошло с тех пор, как Сопротивление атаковало на последнем Испытании.
Три дня прошло с тех пор, как девушка, которой я доверял, которую хотел, стала убийцей и предательницей.
Три дня прошло с тех пор, как я стал королем.
Корона на моей голове тяжела, как и мои веки, как и тяжесть королевства,которое теперь лежит на моих плечах. Я моргаю, просыпаясь, вспоминая, что увижу, если поддамся усталости.
Мой единственный настоящий родитель мертв. Родитель, которому я всю жизнь старался угодить, которым гордился. Безжизненно лежит рядом со мной. Мои колени погружаются в грязь, когда мои слезы падают на его окровавленную грудь, на его разорванную шею...
Я заглушаю кричащие мысли, которые вот уже десятки часов эхом отдаются в моем черепе. Мой взгляд возвращается к любимому креслу отца — коричневой коже, потертой от многолетнего сидения. Я обнаружил, что довольно часто изучаю его, даже когда он был жив и сидел в нем, подписывая договоры и разрабатывая стратегию.
Я изучал все, что он делал.
До того, как он был жестоко убит.
— Китт.
Кай.
Мой Энфорсер.
Он заходит в кабинет, слегка постучав костяшками пальцев по открытой двери, и звучит почти робко. Я чуть не смеюсь, глядя на то, как Кай старается быть осторожным рядом со мной. Это доблестная попытка, хотя я не просил его о жалости.
Я не такой, как Кай. Я не хладнокровен и собран, и не ношу постоянно тщательно сконструированную маску. Мои эмоции на виду, мое сердце на рукаве. Я — Китт, брат, который должен быть добрым и очаровательным. Говорят, что он станет самым добрым королем, которого когда-либо видела Илья.
Неправда.
Я чувствую все, что угодно, только не доброту.
Я чувствую ярость и горе. Неадекватность и пустоту. Отчаяние и...
— Ты хотел меня видеть? — Слова брата звучат мягко, слегка обеспокоенно.
Так и должно быть. Добрый Китт не ведет себя как сумасшедший. Добрый Китт заботливый, а не убийца.
Добрый Китт изменился.
Горе — сука.
— Да. Присаживайтесь. — Я небрежным жестом указываю Каю на его обычный стул. Его взгляд скользит по изношенному отцовскому, прежде чем он садится, скрестив лодыжки на коленях.
Он наклоняется вперед, и его глаза ищут в моих ответы, которых он не найдет. — Как дела, Китт?
Забота, звучащая в его голосе, раскалывает мое сердце, ставшее таким холодным за последние семьдесят два часа. Мой взгляд слегка смягчается, на мгновение переключаясь больше на Китта и меньше на короля. Он все еще мой брат, единственная плоть и кровь, которая у меня осталась. Может быть, даже единственный человек, который у меня остался.
— Я... делаю дела.
Делаю дела? Что это был за ответ, черт возьми?
Я прочищаю горло. — Как поживает, — колеблюсь я, — мама?
Она не моя мать. Моя мать мертва, как и мой отец.
— Она... справляется. — Кай слабо улыбается. — Она не хочет выходить из своей комнаты. Как будто горе от его потери медленно... — он опускает глаза, возвращаясь к потертому креслу отца, чтобы отвлечься от невысказанных слов.
— Я понимаю. — Я действительно понимаю, что она чувствует. Каково это — быть поглощенным, задушенным горем.
Я перевожу взгляд на Кая, смотрю на его напряженные плечи, на его ушибленные и окровавленные костяшки пальцев.
Мне жаль того, кого или что он ударил, чтобы отвлечься.
Я чуть не цокаю языком, желая укорить младшего брата за то, что он надел на себя эту холодную маску. Он никогда так не поступает, никогда не закрывает меня от своих чувств, как сейчас.
Я не знаю точно, что Кай чувствовал к нашему отцу, но я знаю, что он никогда не заботился о нем так, как я. Возможно, это была смесь любви и ненависти, которую он испытывал к человеку, сделавшему его таким, какой он есть. Человек, который был для него королем, а не отцом.
Но для меня отец был основой. Он был тем, кем я стремился стать, кем я хотел быть любимым. Но теперь он умер, а я все равно готов сделать все, чтобы он мной гордился. Всю жизнь я шел по жизни, ожидая, что пойду по его стопам, и вот я вдруг пытаюсь занять его место. И я сделаю все, что нужно, чтобы и в смерти он мог гордиться мной.
Я смотрю на брата, зная, что он тоже чувствует горе. Несмотря на их неровные отношения, Кай все же потерял человека, которого он называл отцом, хотя бы только по названию. Я вижу, как это горе проглядывает в его жесткой челюсти, как он постоянно морщит лоб, как подпрыгивает его колено.
Но я знаю, что он оплакивает не только одного человека.
Я знаю, что это так.
— Кай. — Его внимание переключается на меня. — Моя коронация завершена, с погребением отца покончено, — я сделал паузу, чтобы прочистить горло от эмоций, — и теперь ты — мой настоящий Энфорсер. — Он медленно кивает, уже зная всю эту информацию. — Итак, пришло время для твоего первого задания.
Он снова кивает, так же медленно. Это формальность. Мы оба знаем, что он не смог бы отказаться, даже если бы захотел. Он поклялся мне в своей службе, несмотря на то, что наши отношения стали чертовски неловкими. Я знал, что когда-нибудь буду управлять своим братом, просто не думал, что этот день наступит так скоро, так внезапно.
Я привожу свои черты в нейтральное состояние. — Найди ее.
И тут маска Кая спадает. Она сползает, заливая его лицо чувствами, которые проносятся мимо слишком быстро, чтобы я мог их истолковать. Но я не слепая. Я видел, как она повлияла на него. Видел, как он ослабил свою бдительность рядом с ней, что он обычно делал только для меня. Похоже, она взяла верх над нами обоими, прежде чем ударить нас обоих ножом в спину, пронзив отцу грудь и горло.
Мой единственный настоящий родитель мертв. Родитель, которому я всю жизнь старался угодить, которым гордился. Безжизненно лежит рядом со мной. Мои колени погрузились в грязь, а слезы...
— Я хочу, чтобы ты нашел ее, — говорю я, преодолевая крики горя в своей голове, — и привел ее ко мне.
Кай не смотрит на меня, склонив голову в единственном, торжественном кивке. — Да, Ваше Величество.
Титул в его устах звучит чужеродно, но мне нравится его звучание. Я встаю со своего места и направляюсь к креслу с выцветшей коричневой кожей, наполненному памятью о мертвом короле.
Затем я медленно сажусь.
— Приведи ко мне Пэйдин Грей, Энфорсер.
Вторая часть серии в оригинале выйдет в июле 2024 года.
