Древоходец. Книга вторая. Вместе с дублем [Александр Колокольников] (fb2) читать онлайн

Александр Колокольников Древоходец. Книга вторая. Вместе с дублем

Предисловие автора.

В предисловии к книге «Деревенский колдун», с которой начинался цикл Древоходец, я указал, что действие книги происходит в параллельной реальности.

Многие из моих читателей, ожидали в продолжении узнать о дальнейшей судьбе персонажей «Деревенского колдуна», раскрытие всех загадок, связанных с главным героем: как появились его способности, подробности жизни на Земле до описываемых событий.

Поначалу, я так и собирался сделать, но для объяснения сверхспособностей колдуна, по первоначальному замыслу, требовалось отправить в похожий, но иной мир, где он пройдёт обучение навыкам целителя, и где сформируется его мировоззрение.

Мир, куда он попадёт, в своём развитии близок к европейской Эпохе Просвещения: там ещё существует произвол дворянства, а промышленная революция только-только показывает свои стальные зубы.

«Деревенский колдун», я закончил в январе 2022 года.

Приступая к книге «Приблудный ученик», на описание обучения главного героя в другом мире, рассчитывал выделить пару глав и вернуться снова на Землю, но мне настолько не захотелось возвращаться на Землю, даже на Землю в параллельной реальности, что я намертво «застрял» за компанию с героем в другом мире.

Не смог я оттуда полностью выбраться и в этой части, которую назвал: «Вместе с дублем».

Понимая, что, наверное, не удастся сбежать и в очередной книге (если она будет), принял решение расставить части цикла в хронологической последовательности, начиная с детства героя.

Таким образом: «Приблудный ученик» станет первой книгой цикла «Древоходец»; второй будет книга под названием: «Вместе с дублем», а «Деревенский колдун», пока просто войдёт в цикл на правах «импровизации на тему».

Глава 1.

Костя, приехал в Каменку на проводы в армию Генки, того самого Генки Штопанного, который когда-то оставил его в лесу, во время знаменитого похода местных пацанов «за скелетами».

Бабушка Кости — Евгения Петровна, с утра ушла помогать своей сестре Любочке — матери Генки, готовить застолье.

В доме бабушки он увидел приколотую к двери записку, где его просили явиться на проводы к пяти часам, когда, как считала бабушка, всё будет готово.

И вот, к указанному времени, Костя направился к дому Штокманов.

Мать Генки — Любочка, младшая сестра бабушки Кости, была русской, а отец Генки — дядя Павел, из поволжским немцев, отсюда и фамилия — Штокман.

В эти последние дни мая, почти над каждым забором, под лёгким ветерком, раскачивались ветки цветущей сирени. У кого-то обычная, а у кого и «махровая», зачастую полученная от бабушки Кости, большой любительницы подобных насаждений.

Палисадник Штокманов также встретил цветущей «персидской» сиренью.

Проводы проходили достаточно спокойно, что в те времена являлось весьма нетипичным для Каменки. Не было деревенского пьяного карнавала, где, за неимением других костюмов, размалёванная и обязательно с огромными «дойками» тётка, с треском напяливала на себя, чью-то дембельскую форму, обтягивая свои «пышности» по не хочу.

Опять же, понятно, не было и другого постоянного участника подобного действа: мужика в белом халате врача, часто спотыкающегося, и не только, что пьян, а ещё из-за напяленных на нос очков на плюс шесть, для придания интеллигентности спитой роже. К ним, в обязательном порядке, прилагался гармонист с красными прожилками на щеках и белками глаз цвета яичного желтка, по причине в конец изношенной печени.

Не было этих Коломбин, Арлекин и Пьеро советской деревни, не было матерных выкриков под гармошку, именуемые частушками — ничего, столь дорогого и приятного деревенскому обывателю, не было.

Хотя гармониста на проводы не пригласили, зато на лавочке перед терраской расположился крепкий в возрасте мужчина с аккордеоном и наигрывал «Амурские волны». Как Костя потом узнал, — родственник дяди Павла и тоже из поволжских немцев,

Толстые пальцы в рыжих волосках быстро бегали по клавишам. Сам аккордеонист также был огненно-рыжий, коротко стриженный, с толстыми складками кожи на красной шее.

Играя вальс, он прочувственно закрывал глаза, вкладывая душу в мелодию, но всё же, сразу появлялось впечатление, что такому типажу больше подходило исполнять Хорст Вессель, или Эрика, но, словно отгоняя навеянные своим видом мысли, следующим произведением в его исполнении прозвучало патриотическое «Прощание славянки».

Около аккордеониста собралась небольшая толпа слушателей. Костя присоединился к ним, встав немного сбоку, и тут же почувствовал очень болезненней щипок. Даже не оборачиваясь, он мог точно сказать, кто это сделал: только Лариска, сестра Генки, с детства щипала его именно так, — очень больно, с вывертом, после чего надолго оставались синяки.

Костя повернулся, изображая улыбку от встречи с родственницей. Лариска же в ответ улыбнулась вполне искренне, показав крепкие белые зубы. Он давно с Лариской не встречался, и сейчас перед собой увидел вполне взрослую девицу, с некоторой склонностью к полноте, с высокой грудью и сильно подведёнными глазами.

Она училась в каком-то медицинском вузе на стоматолога, а сейчас всё же нашла возможность приехать, проводить братика.

В дальнейшем ей удастся успешно закончить институт и устроиться работать в стоматологическую поликлинику города Калуги, но даже и оттуда, в Каменку будут доходить слухи, о жалобах пациентов на Лариску. Постоянное желание причинить кому-то физическую боль, видимо было у Лариски на внутреннем, психологическом уровне.

Организация стоматологического помощи простому населению в Советском Союзе и, конкретно, лечение зубов, было совершенно садистским по своим методам. На этой стезе Лариска в полной мере могла реализовывать свои наклонности совершенно безнаказанно.

У Кости позже был знакомый КМС по боксу: они оба тогда учувствовали в чемпионате центральной зоны России и жили в одной комнате. Тот выступал от Калуги и поделился рассказом, как однажды удалял зубной нерв в стоматологической клинике.

— Я за всю свою жизнь ни разу не был в нокауте — башка у меня крепкая. А там, какая-то белобрысая жирная крыса, за два касания меня вырубила. Пришёл в себя — нашатырь под нос суёт, а потом ещё наорала: «Молодой здоровый мужик, как не стыдно в обморок падать!». Я выходил на ринг против чемпиона Европы — не мандражировал, — продолжил он, — А при повторном приёме, сел к ней кресло, — она только зыркнула своими крысиными глазками, а у меня с сердцем плохо.

— Врача-то не Ларисой звали? — поинтересовался тогда Костя.

— Да не помню я как её звали, а если бы и помнил, постарался бы скорее забыть.

Дети Лариски, уедут в Германию, а она откажется. Оно и понятно — кому там нужна со своими особыми навыками: гестапо давно нет, специалисты типа доктора Менгеля тоже не востребованы.

Брат Генка переберётся в Германию, вместе со своими детьми, а Лариска так и останется в России и даже ещё в семьдесят лет, будет продолжать лечить зубы.

Прерывая игру аккордеона, прозвучало приглашение к столу, и все, обходя дом, потянулись в сад, где и были накрыты столы.

Народу было не слишком много: среди них человек пять из одноклассников Генки по школе и по техникуму, некоторые с подружками; соседи, живущие рядом за забором; родственники со стороны отца. Со стороны матери Генки родня была представлены только Костей и его бабушкой — Евгенией Петровной.

Во главе стола сидел Генка. Он, по-видимому, уже выпил и был немного истерично весел. Костю усадили рядом с Лариской, и она потребовала, чтобы он за ней ухаживал: подкладывал на тарелку и подливал вина.

Прозвучало несколько тостов, за удачное прохождение службы. Себе Костя наливал сухое красное вино, достаточно противное, под названием «Каберне».

Под строгим взглядом сидевшего через стол напротив, дяди Павла — отца Лариски, та тоже пила «Каберне», почему-то запивая чистой водой из гранёного стакана. Воду, по её просьбе, наливал Костя из стоящего рядом кувшина.

Генка к своим девятнадцати годам набрал вес, заматерел и из глистастого подростка превратился в высокого, пропорционально сложенного юношу. Сейчас он раскраснелся и, размахивая руками, начал объяснять своим друзьям, что мамка, работающая фельдшером при шахте, якобы легко могла через знакомых докторов отмазать его от армии, но он ей сказал, что не надо: «Потому, как любой нормальный парень, обязан отслужить в армии».

Костя, услышав всё это, про себя хмыкнул: Любочка — мать Генки, приходила к ним занять денег на взятку докторам. Или нужной суммы не набрали, или нужного человека не нашли, но сделать освобождение от армии не удалось, чем Генка был невероятно расстроен.

Дядя Павел, хоть и был глуховат, после многолетней работы кузнецом, но слова сына про возможность отмазки от армии услышал и решил прервать излияния Генки — поднялся и стал произносить тост.

Как все, плохо слышащие люди, говорил очень громко, раскатистым с хрипотцой басом.

Когда он закончил, на весьма патриотической ноте про служение Родине, все выпили и стали закусывать.

Костя решил закусить котлетой, предварительно густо обмазав её горчицей. Ему в детстве часто приходилось обедать в доме Штокманов, и знал, что горчицу они делают сами, по семейному немецкому рецепту дяди Павла. Это не тот горлодёр, продающийся в магазинах, это практически мягкий горчичный соус и его можно густым слоем намазывать на хлеб и спокойно есть.

Как потом выяснилось, горчицу для застолья Любочка попросила у соседки — своя закончилась. Соседи тоже горчицу делали самостоятельно, но у них имелись в этом плане другие предпочтения, главным из которых была «ядрёность».

Костя отправил в рот кусок котлеты с горчицей, в пропорции примерно пятьдесят на пятьдесят, после чего вытаращил глаза, просипел: «Ух!». Появилось ощущение, что в рот попала горящая термитная шашка.

Костя вскочил со стула: в кувшине вода закончилась, и он протянул руку к стоящему в центре стола стеклянному графину с желтоватой жидкостью, где, как думал, налит самодельный лимонад — такой часто делали в семье Штокманов, смешивая воду с лимонным порошком. Неожиданно его руку у графина перехватил дядя Павел, и, считая, что говорит шёпотом, а на самом деле это прозвучало громко, гулко и как-то угрожающе, словно громовые раскаты: «Костька не трожь — самогонка!».

Костя повернулся в одну, в другую сторону, ища, чем запить, и здесь его взгляд упал на гранёный стакан с водой около Лариски. Выпив сухое вино, она затем медленно тянула воду из этого стакана, будто плоская рот после мерзкого для её изощрённого вкуса вина «Каберне».

Сейчас, наполненный под ободок, как считал Костя чистой водой, стакан стоял рядом с тарелкой Лариски.

Костя схватил его и в два глотка осушил.

Оказывается, под внимательным взглядом отца, Лариска заставляла Костю наливать ей воду, а затем, подгадав момент, просила, сидящего с другой стороны одноклассника Генки, заменить её стакан с водой на стакан с водкой.

Выглушив, как оказалось, полный стакан водки, Костя так и застыл, пытаясь продохнуть.

— Что, что с тобой случилось? — заволновалась бабушка Кости.

— Он, думал — на столе наша горчица, и хорошо так намазал себе на котлету, а это мать у соседей взяла «вырви глаз», вот он и остолбенел, — мило улыбаясь, пояснила Лариска, и, повернувшись к Косте, тихим злым шёпотом добавила: «Только скажи кому, что в стакане водка — убью!».

Предупреждение было явно излишним: Костя не только сказать, он и вдохнуть-то толком не мог.

Вид Костика, как сом на берегу, время от времени разевающего рот, ни у кого сочувствия не вызывал, а только хохот.

Костя бегом бросился на выход. Из-за ручьём льющихся слёз, он плохо видел, но всё же смог обогнуть дом, и выскочить на улицу.

Вышедшая за ним бабушка, только и успела крикнуть ему в спину: «Ты куда?», — Костя в ответ только махнул рукой.

— Как малый рванул, — сказал кто-то из оставшихся за столом гостей, — будто горчицей под хвостом намазали! — закончил он, под общий хохот.

Отбежав подальше, Костя остановился и наконец-то позволил себе вырваться. Освободив желудок, дошёл до колонки и умылся. На проводы Генки он решил не возвращаться и медленно пошёл к дому.

Вдоль дороги над заборами от лёгкого ветерка по-прежнему качались ветки сирени, но из-за обожжённой водкой и горчицей слизистой, Костя совсем не слышал их аромат.

Добравшись до дома бабушки, постелил себе на диване, разделся, включил телевизор, но стоило только прилечь, как его «накрыло».

Мощно, буквально разбивая, разнося ему сознание, в мозг сразу пошёл огромный поток информации: вот он впервые появляется на «Волшебной поляне» планеты Эре; охранник Боруш бьёт его дубинкой по голове; он лежит привязанный цепью к кровати; работает на огороде школы; пытается совершить побег….

Поначалу мозг ещё кое-как справляется с информацией, но поток всё увеличивается и увеличивается. Картинки становятся отрывистыми и мало связанными: он смотрит ночью из окна таверны на горящие во дворе факелы и слышит громкий топот танцующих на нижнем этаже; лежит в траве, воя от боли, с арбалетным болтом в спине; ученик мастера Мелиуса по картинкам обучает его языку княжества Либоргского. Поток всё нарастает: Либоргский язык, имперский язык, староимперский язык. Мозг не способный освоить такой объём и отключает некоторые свои функции.

Костя дышит, сердце и другие органы работают, но он уже ничего не воспринимает: ни звуков, ни света, ни прикосновений — он полностью отгорожен от мира, «заперт» в себе.

На проводах в армию, одноклассник Генки, всё же кому-то проболтался, что незаметно менял Лариске стакан воды на стакан с водкой. Слух быстро дошёл до матери Генки, а уже от неё и бабушка Кости узнала, что её внучок по ошибке выпил почти полный стакан водки.

Прибежав домой, нашла Костю перед включённым телевизором, как она посчитала, спящим. Накрыла одеялом, выключила телевизор, и больше не беспокоила, чуть ли не до середины следующего дня.

И только, ближе к полудню, после неоднократных попыток разбудить, вызвали «скорую».

Костю поначалу отвезли в больницу Каменска, а через сутки переправили по месту проживания — в больницу города Георгиевска.

Врачи выдали заключение, что впал в кому по причине сильной интоксикацией алкоголем.

После неутешительных прогнозов врачей, мать и бабушка Кости прибывали в отчаянье, но всё же, провалявшись овощем больше недели, Костя неожиданно пришёл в себя.

Ну как пришёл в себя: поначалу зрачки стали реагировать на свет, затем появились попытки сесть на кровати, начал самостоятельно есть, только при этом говорил что-то нечленораздельное и постоянно замирал, уставившись в одну точку.

Уже было решили: мозг серьёзно повреждён, однако улучшения прогрессировали: стал узнавать родных, начал временами говорить понятно и по делу, правда, при этом сильно пшекал, как поляк, всё же понять его уже было можно.

Однажды, прогуливаясь с матерью вокруг больницы, заявил, что надоело здесь торчать и пора отвести его домой — там он быстрее придёт в себя.

Возвращать его на квартиру в Георгиевск, родные побоялись: там Ксения — его малолетняя сестра, а Костя хотя и тихий, всё же ещё не совсем нормальный — часто начинает говорить на непонятном языке, иногда без видимой причины, размахивает руками будто фехтует, поэтому, посоветовавшись с врачами, отвезли в Каменку в дом бабушки — Евгении Петровне.

Первые дни в деревне прошли достаточно спокойно: Костя много ел и спал. Выходил в сад и даже взялся помогать Евгении Петровне с поливом грядок.

У школьников начались летние каникулы, только у Евгении Петровны, как директора школы, в июне забот было много: экзамены, выпускной, ремонт классных комнат.

На четвёртый день, после приезда внука, она отправилась на работу, поручив соседу Григоричу, приглядывать за Костей.

В прошлом году у Григорича умерла его жена — Клавдия. Горевал сильно, но справился — не стал топить горе в алкоголе.

Теперь одну половину бывшего дома кулака Сечкина занимала только Евгения Петровна, потерявшая мужа несколько лет назад, а другую Григорич — тоже теперь одинокий, что давало деревенским кумушкам повод для намёков и пересудов. Но сплетни были только сплетнями — отношения между ними были хотя и хорошие — помогали, друг другу, как могли, но оставались просто дружескими.

После ухода Евгении Петровны, Григорич зашёл к Косте и предложил посидеть в саду на лавочке. Кто-то из местных дал Григоричу заказ на изготовление ворот и калитки. Материал подвезли, и сейчас он задумал сварить калитку и раму для ворот, при этом хотел, чтобы Костя, за которым ему было поручено присматривать, находился рядом.

Костя послушно прошёл в сад. Григорич усадил его так, чтобы тот не нахватался зайчиков от сварки и приступил к работе. Время от времени он посматривал на Костю, — тот сидел спокойно, упёршись взглядом в ствол растущей рядом яблони.

Сварив очередной шов, Григорич поднял маску сварщика, посмотрел на скамейку — она была пуста. Отбросив держак, вскочил на ноги и, пока ещё спокойно, прошёлся по саду громко зовя Костю.

Дальше Григорич осмотрел дом, сараи, баню. Пробежался по одной и по другой улице деревни. Раненая на фронте нога от быстрой ходьбы разболелась, почти совсем перестала гнуться, и тогда он сдался — послал соседского мальчонку в школу, сообщить Евгении Петровне о пропаже Кости.

Григорич сначала всё рассказал Евгении Петровне: «Не видел минут пять, поднял маску, а он уже исчез». Затем милиции, затем приехавшей матери Кости. Ей позвонили в надежде, что Костя уехал к ней в Григорьевск.

Обычно неторопливая милиция Каменска, но в этот раз подстёгнутая мощным натиском Евгении Петровны, обладающей в городе определённым авторитетом, выделила целую бригаду на опрос жителей деревни.

Никто в этот день Костю не видел, но зато, как не скрывала это его родня, выяснилось: оказывается почти все в деревне знали, что в беспамятстве он пролежал в больнице больше двух недель, да и сейчас сильно «не в себе», поэтому, при опросе, все проявляли живейший интерес, стараясь узнать от милиционеров, как можно больше о случившемся.

Когда Костя сидел на лавочке в саду, посаженный туда Григоричем, через сумятицу мыслей и образов, в его сознание стала пробиваться идея, что необходимо срочно сделать переход со своей волшебной поляны на какую-либо другую.

Память Костуша подсказывала: таких мест на Земле ещё шесть, и удобнее всего прыгнуть на точку, расположенную где-то в Европе — при всех обстоятельствах, там он меньше всего будет выделяться среди местных жителей.

Желание выполнить это прямо сейчас, усиливалось с каждой минутой, точно кем-то с силой проталкиваемое через хаос, царящий в его голове. Подчиняясь принесённому будто извне напору, Костя встал, оглянулся на Григорича, занятого работой, и через мгновение уже стоял перед деревом на своей поляне.

Подошёл, обнял ствол главного дерева, толкнув туда немного силы и перед внутренним взором выстроились в ряд планеты, где в центре находилась узнаваемая по очертаниям своих континентов Земля, с отмеченным звёздочкой местом, где он сейчас находиться.

Костя переместил взгляд немного влево, выбрав точку перехода в центре Европы и на ней сосредоточился. Точка, сначала замигала зелёным, затем перед глазами появилась надпись, видимо запрос, на который мысленно ответил согласием, затем несколько мгновений темноты с потерей ощущения своего тела, и вот Костя стоит опять же перед дубом, но уже в совершенно незнакомом лесу.

Да, впрочем, стоит не просто прежний Костя, а некий гибрид с памятью Кости с Земли, и Костуша с планеты Эре.

Он немного отошёл от дерева и присел на траву — сознание наконец-то стало чётким и ясным.

Первым делом проверил запас дара. После перехода резерв обычно пустеет, но сейчас он был полон. Такое случается, если Древоходец попал в «завис», — нашлась подсказка из опыта Костуша. «Завис» это когда Древоходец, по разным причинам, появляется на месте перехода с опозданием в несколько суток, причём, сам он о задержке и не подозревает.

Вот так, однажды угодив в «завис», Костуш пропал на три дня, а после выхода, чудесным образом, стал в совершенстве знать имперский и староимперский языки.

Похоже, чтобы привести мозг в норму, распутать мешанину, возникшую после слияния сознаний, пришлось некоторое время подержать Костю в «зависе».

Теперь, вернув способность адекватно мыслить, Костя понял, что вырвал его из состояния сомнамбулы Костуш. Когда из больницы его перевезли в деревню, Костуш смог дотянуться до его расстроенного разума и вбить идею, о необходимости совершить переход.

Костя отдавал себе отчёт, что задерживаться сейчас здесь не стоит: неизвестно сколько отсутствовал, а похоже, — долго и значит родственники сходят с ума, тем более исчез мальчик с «поехавшей крышей».

Всё же не стал сразу прыгать обратно, а решил провести небольшую разведку и узнать, куда его занесло.

Прежде чем покинуть поляну, внимательно себя осмотрел. Майка, штаны — всё хорошо, но вот обувь…, ладно нет носков, но находясь в сумеречном сознании, он, выходя из дома в сад, одну ногу всунул в свой старый ботинок, другую же в бабушкину, также старую туфлю, предназначенную для работы на участке.

Григорич, провожая его к скамейке, как оказалось, это увидел, но замечание делать не стал.

Отличительной особенностью его старого ботинка был зелёный цвет, который тот приобрёл, когда Костя помогал бабушке с ремонтом кухни. Этот цвет, Костя называл спортзальным: именно зелёной краской, при ремонте школы были покрашены стены спортзала.

Несколько банок такой же краска появилось и у них. Достаточно прозрачные намёки Кости на спортзальное происхождение краски, бабушка игнорировала, исходя из чисто педагогических соображений.

Краска долго стояла в кладовке, а затем бабушка надумала её использовать при ремонте кухни. Вот тогда Костя и заляпал один ботинок, а не сумев оттереть, просто для симметрии, оба полностью покрасил в этот зелёный цвет, тем более, в них он ходил только по участку при доме.

Бабушкины же туфли, когда-то красные, имели большую бронзовую пряжку спереди.

Сейчас же, Костя с изумлением обнаружил на ногах гибрид: ядовито — зелёные ботинки, с пряжками. Размером и видом пряжки походили на медали ВДНХ, для элитных быков-производителей и богато сверкали золотом. Но, посчитав всё это как бы недостаточно экстравагантным, подошвы и довольно высокие каблуки, получили уже красный цвет бабушкиных туфель.

Вывернув набок ступню, он озадаченно рассматривал фееричную помесь у себя на ногах, пытаясь догадаться, что же послужило прототипом для этого, на его, неискушённый в высокой моде взгляд, полного уродища.

Конечно, появиться в своей деревне в таких ботинках, он бы не рискнул. Даже если до жителей не дошли слухи о его сумасшествии, то увидев в этой обувке, вопрос о его нормальности сразу бы сняли и перешли к обсуждению степени и глубины.

При всём своём своеобразии обувь оказалась удобной.

Костя предполагал, что сейчас находится где-то в Европе, правда мог оказаться и на крайнем западе Союза — точно он не знал.

— Если попал в капиталистическую страну, то у них хиппи и не такое носят, — успокоил себя Костя и, повернувшись спиной к пробивающемуся через ветки солнцу, зашагал, пуская впереди весёлые «зайчики» от золотых пряжек.

Скоро вышел на лесную тропинку. Подумав, двинулся по ней направо и через несколько минут дошёл до её конца. Тропинка заканчивалась перед каким-то небольшим сооружением из лакированных дощечек, собранных в виде шалаша с округлой крышей. Ствол большого дерева являлся задней стенкой этого шалашика. Внутри на подставке из мрамора стояла также мраморная фигурка Девы Марии, рядом лежали искусственные и свежие цветы.

— Цветы совсем свежие, значит и до жилья недалеко, — предположил Костя.

Немного постоял, любуясь статуэткой, отходил, сначала медленно пятясь задом, продолжая разглядывать всю композицию, затем развернулся и пошёл в противоположную сторону от статуи Девы Марии и тропинка достаточно быстро вывела на открытое место.

Прикрыв глаза рукой от солнца, огляделся: справа и сзади возвышались небольшие горы. Лес, на краю которого он сейчас стоял, поднимался вверх к самым вершинам гор. Внизу, примерно в километре, располагался комплекс недостроенных зданий. Судя по разбросанной строительной техники — работы велись, но в настоящее время там царила тишина.

— Выходной, наверное, или обед, — подумал Костя.

Спустившись ниже, разглядел группу строителей, выходивших из деревяной времянки и направляющихся по рабочим местам.

— Точно обед, из столовой выходят, — утвердился в своих предположениях Костя.

Через некоторое время стройка ожила: загудели какие-то механизмы, появились рабочие толкающие перед собой тачки.

Заметив тачки, Костя решил, что всё же это заграница: по неизвестным ему причинам, в Советском Союзе вместо тачек использовались только носилки.

За территорией стройки виднелись коттеджи, каждый из которых имел небольшой садовый участок, а дальше за ними возвышались уже многоэтажки центра города.

Внизу, огибая стройку, проходило автомобильное шоссе, ведущее к городу. Его тропинка спускалась к этому шоссе, и Костя, сбежав по ней до дороги, дальше, стараясь держаться обочины, направился в сторону домов.

Хотя качество асфальтного покрытия и говорило о том, что он всё же за границей Родины, но выкатившейся с территории стройки, чхающий выхлопом трактор «Беларусь», отправил его опять в Советский Союз.

Добавили Советского Союза и проехавшие два «Жигуля», правда с непонятными номерами. Грузовик «Татра» оставил его равнодушным: подобные самосвалы работали на угольном разрезе недалеко от Каменска, но вот легковушка с названием «Шкода», выполненными латинскими буквами, опять выбросила его из Советского Союза.

Прошёл табличку, видимо с названием города. Написано было также латинскими буквами, единственно, смущали две точки над буквой Z, а так читалось как — Зилино.

Шоссе, по которому он шёл, повернуло огибая город, а Костя двинулся напрямую, по неширокой улочке, между коттеджей.

Сомнения, что находится ещё в Советском Союзе — испарились. Дома стояли все оштукатуренные, участки огорожены заборами из кованных решёток. Многие заборы увиты растениями с цветами, похожими на небольшие розы. Меж кованных прутьев виднелись лужайки — никаких грядок с луком и капустой, только кусты с цветами, или декоративные деревья. К каждому дому примыкал гараж с воротами из полированного дерева.

При всё внешней буржуазной ухоженности улочек, встречные прохожие вели себя не очень культурно: беззастенчиво пялились на его ботинки, изредка поднимая головы заглянуть ему в лицо, а пропустив, останавливались и продолжая смотреть Косте в спину.

Его дефиле закончилось около небольшого двухэтажного здания, похоже, что почты, где наконец-то смог прочитать на вывеске над дверью: Чехословацкая республика. Город же, как он позже выяснил, носил название — Жилина.

Разобравшись, в какой стране оказался, Костя бегом бросился обратно к волшебной поляне.

Ему ещё много раз придётся бывать в этом городке и каждый раз мучаться вопросом: «Почему так?».

Обыкновенный заштатный городишко, сравнимый по численности жителей с его Георгиевском: где-то около семидесяти тысяч, только вот подобные добротные частные дома в Георгиевске появятся только лет через тридцать, да и то, зачастую, будут соседствовать с деревянными развалюхами.

Те же славяне, тот же социализм. Вечерами на улицах много пьяных и не раз приходилось наблюдать бессмысленные пьяные драки около пивных. Дважды местная Жилинская шпана пыталась его ограбить— всё похоже, но в то же время богатый выбор продуктов и одежды в магазинах, прекрасные ухоженные дома, высокие, относительно Союза, зарплаты.

Все размышления, на тему: «Во имя чего нас так в России гнобят?» — останутся на потом, а в тот конкретный день по пути обратно к поляне, Костю волновали совсем другие мысли: крайне досадно было осознавать, что резерв после «зависа» сейчас полный, но у Костуша, видимо благодаря раскачке, резерв больше, чуть ли не в два раза.

Благополучно добравшись до места силы, не мешкая переместился на свою родную полянку под деревней Каменкой.

По уже усвоенному от Костуша правилу обязательному для Древоходцев, сделал несколько шагов от точки появления и сразу ощутил какой-то дискомфорт. Костя посмотрел на свою обувь: аляписто-китчевый вид, полученный ботинками недалеко от границ с распущенным Западом, был неприемлем для исконно русской земли. Родина аккуратно вернула ему то, в чём он уходил: на правой ноге был надет его ботинок, вымазанный зелёной и уже порядком облупившейся краской, а на левой появилась когда-то красная бабушкина туфля, украшенная цельной бронзовой пряжкой.

Волшебная поляна просто честно сохранила его обувь и выдала обратно. Неудобства же при ходьбе возникли от замятого задника на бабушкиной туфле. Костя значительно превосходил бабушку размером ноги и полностью в туфлю стопа не помещалась.

— Оказывается, вот из чего там уродилась эта жуткая помесь, — рассмотрев обувку, выдал заключение Костя, и заковылял в сторону деревни.

По дороге обдумывал, что сказать родным. Конечно, была железная отговорка: «Ничего не помню!», но изображать сейчас полного дебила ему не хотелось, да и не стоило, а поэтому необходимо было придумать историю, где и когда пришёл в себя и каким образом добрался до деревни.

Решил выдать версию: осознал себя на Курском вокзале в Москве, электричкой доехал до Тулы.

Там уговорил водителя рейсового автобуса на Бореевск взять его до Каменки. Автобусный маршрут: Тула — Бореевск, проходил мимо Каменки, при этом в Георгиевск не заезжали, чем можно было объяснить появление Кости в Каменке, а не на квартире матери в Георгиевске.

Теперь главной задачей было незамеченным пробраться к дому бабушки.

Сложилось всё удачно — никого не встретил, единственное живое существо, попавшиеся ему на пути, был молодой бычок, пасшейся на привези недалеко от старой плотины.

Увидев человека, бычок с мычанием, мотая головой с уже достаточно сформировавшимися рогами, бросился к Косте.

Не став экспериментировать — хватит ли длинны цепи бычку добраться до него, Костя проверил уровень резерва и, выбрав остатки силы, вдарил животине по ногам. В случае неудачи был готов отбежать, но у бычка тут же подкосились передние ноги, и он упал, пропахав мордой траву. Костя передёрнул плечами от удовольствия: «Могём!».

Бычок ещё обиженно мычал, раз за разом заваливаясь, при попытках встать, а Костя, напевая: «Тореадор смелее в бой», уже перебегал шоссе.

Резким махом ноги, отправил в полёт по направлению к помойке сначала бабушкину туфлю, затем уже рукой свою и босиком направился к дому.

Общая дверь с улицы была открыта, не заперта дверь и в половину бабушки. Сразу заходить в комнату не стал, боясь испугать неожиданным появлением, поэтому остановился в проёме и негромко крикнул: «Бабуль, бабуль, я вернулся!».

Дальше были и объятия, и рыдания, и звонок матери Кости. Во время телефонного разговора бабушка так громко кричала в телефон: «Вернулся, вернулся!», что, наверное, её можно было услышать на обоих концах деревни.

На крик прибежал сосед — Григорич и опять пришлось повторять «пургу» про Курский вокзал в Москве, а дальше на всё отвечать: «Не знаю, не помню». А, как оказалось, не помнил Костя последние четверо суток — столько он провёл в «зависе».

Мать и бабушка друг-другу шёпотом высказывали свои наблюдения: мальчик четыре дня болтался неизвестно где, но чист опрятен, в стиранной одежде, единственное — босой.

На вопросы: Кто за тобой ухаживал?», — отвечать Косте было легко и приятно: «Не помню!», и при этом виновато улыбался.

Через несколько дней всё успокоилось, и, убедившись в его адекватности, разрешили одному выходить на улицу.

Поначалу сильно досаждали жители деревни с вопросом: «Где он был?», на что Костя коротко и с вызовом отвечал: «Гулял!».

Выбрав время, попробовал связаться с Костушем. Делал это с опаской, боясь опять уйти «в разнос». Первая же попытка оказалась удачной, без всяких последствий для рассудка, только несколько минут оцепенения, правда, затем он ещё пару часов лежал на диване, просматривая и осмысливая последние события произошедшие с Костушем.

Это только при начальном слиянии, в сознание Кости хлынуло слишком много информации, с которой мозг не смог справиться, сейчас обошлось без проблем.

В дальнейшем и оцепенение при контакте будет занимать намного меньше времени, доходя до пяти, или десяти секунд, в зависимости от объёма воспоминаний.

Даже такое короткое оцепенение, могло доставить много неприятностей, но Костуш быстро научился, в случае необходимости, как бы «не поднимать трубку», отказывая в приёме, понятно, это сразу перенял и Костя.

После нескольких контактов выработали алгоритм общения. При слиянии сознаний поступали все воспоминания о последних событиях, и вычленить из всего нагромождения мыслей и образов что-то конкретное, было сложно.

Придумали так: если требовалось задать конкретный вопрос, или дать ответ, — брали лист бумаги, писали на нём текст и держа в руке перед глазами читали. Получатель, выискивал в воспоминаниях момент с листком в руке и принимал прямое послание.

Сложностей было много: невозможно провести слияние, если находишься далеко, больше шести километров от места силы; невозможно провести слияние подряд, одно за одним — требовался перерыв от двух, до трёх суток; невозможно провести слияние, если место силы в красной, или оранжевой зоне.

В идеальном случае, отправив вопрос, ответ можно было получить только через пять суток, но при этом они оба должны были находиться неподалёку от мест силы.

Назначить же контрольное время связи, оказалось для них непосильной задачей: все попытки синхронизировать время — провалились.

Эксперимент проводили, когда Костя, жил в деревне. Каждые сорок восемь часов он пытался выйти на контакт и так более десяти раз. Костуш почти всегда был на приёме: вокруг Либорга много мест силы, и он редко оказывался вне зоны связи.

Результаты эксперимента были удручающие: как можно синхронизировать время, если сообщения, отправляемые Костей каждые сорок восемь часов, Костуш получал с интервалами иногда в три, иногда в четыре, а то и в пять дней?

Выработали правило, в первую очередь для Кости — именно он зачастую оказывался вне зоны охвата. Поэтому правилу, оказавшись в месте действия связи, тот должен был постоянно пытаться установить контакт. Дара на это тратилось немного, тем более Косте необходимо было увеличивать резерв, а для этого требовалось как можно чаще пользоваться силой.

Полученное от Костуша «наследство» в виде знаний и умений, Костя взялся рьяно осваивать. Сразу стал совершенствовать умение воздействовать на мышцы людей и животных. Первый опыт с бычком на привязи, прошёл удачно, а следующим подопытным оказался его давний обидчик — Федька Облом, личность неприятная во всех отношениях.

Был он старше Кости года на четыре, а в силу возраста и веса намного сильней. При общении с начальством изображал из себя послушного, но туповатого парня. С более крепкими, или «авторитетными» пацанами, был улыбчив, опять же «косил» под простачка, но, если чувствовал безнаказанность, мог по-хамски дать пинка проходящему «салаге», или сбить плечом с ног, стараясь отправив в лужу.

Естественно, когда у него были подозрения, что за этого конкретного подростка может прилететь ответка, он его не трогал. Костю же считал «мутным», особо не задевал, но всё же однажды походя наградил пинком. Или настроение было хорошее, или, наоборот, плохое, или прорвалось давно сдерживаемое желание — как бы то ни было, но он это сделал.

Костя, развернувшись бросился в безнадёжную атаку, Федька Облом легко швырнул его на землю и спокойно прошествовал дальше. Возможно, после этой попытки, он бы и продолжил третировать Костю, но его забрали в армию. Вернулся быстро: где-то подцепил желтуху и был комиссован.

В день, когда Костя вышел на охоту, в надежде получить так необходимый ему материал для опытов над людьми, встреча с Федькой Обломом, была, достаточно неожиданной. После того, памятного для Кости пинка, они больше не виделись, но неожиданность встречи не сделала её для Кости менее желанной.

Видимо не зря Федька Облом раньше особо не цеплялся к Косте, считая его «мутным»: была, была у него первобытная «чуйка» подсказывающая — не связывайся, но тогда, один раз, не послушал чуйку, отвесил пинка и вот результат: матушка «карма» вывела его на улицу деревни точнехонько в тот момент, когда озабоченный Костя бродил в поисках жертвы для своих экспериментов.

Вот они и встретились вновь, правда, не на узкой дорожке, а на достаточно широкой и пыльной деревенской улице, с разбросанными свежими коровьими лепёшками.

Федька Облом открыл рот в щербатой улыбке: чему радовался, чего хорошего для себя ждал от этой встречи — трудно сказать. Костя тоже улыбнулся в ответ, но здесь-то всё было понятно: потренироваться, заодно старый должок закрыть.

От Костуша он знал, что не стоит в простого человека без амулета посылать удар большой силы.

Лучше два подряд лёгких ниже пояса: один на расслабление мышц, в том числе расслабляется и сфинктер — человек сломлен и физически, и морально. Затем следующий также лёгкий на сокращение — и травм сильных не нанесёшь, и с полной гарантией надолго из строя выведешь.

Костя так и поступил. После первого воздействия Федька Облом просто сел в пыль на колени и как-то заскулил.

— Видимо слабенько получилось, — подумал Костя, и в следующее воздействие на сокращение мышц, вложил побольше дара.

Тональность криков подопытного перешла с высоких октав на низкие, но громкость звуков кратно возросла, и с колен он завалился на бок, свернувшись в позу эмбриона.

Костя подошёл к нему и участливо спросил: «Что с тобой?». Спрашивать пришлось несколько раз, пока Федька, наконец — то, сопровождая каждое слово матом смог, сообщить, что болят все мышцы, не может шевелить ногами, и он обосрался.

Подошли две женщины из прохожих, затем на крики подтянулись ещё любопытные из соседних домов.

Услышав в пересказе Кости симптомы «страдальца», одна «знающая» уверенно заявила, что тоже самое было с её тестем: тоже обосрался и не мог встать — оказалось инсульт. В общем, срочно надо вызывать скорую помощь, а так как она жила рядом и в доме был телефон, то сама и побежала звонить в больницу.

Костя медиков ждать не стал — отправился домой, гордо расправив плечи и чувствуя себя теперь крутым, «первым парнем на деревне».

Скорая помощь появилась «не скоро», и к её прибытию Федька Облом пришёл в норму и трусливо сбежал.

У инициаторши вызова состоялся неприятный разговор с приехавшим фельдшером. Тот кричал:

— Что, каждому деревенскому дураку, спьяну нагадившему в штаны, теперь скорую, вызывать будем?! Мы должны лететь с сиреной — алкашу задницу подмыть?!

Женщина, оправдываясь, снова пыталась рассказать, как тесть обкакался при инсульте, из этого она и сделала своё медицинское заключение по Федьке Облому. От криков фельдшера она заробела и теперь старалась говорить культурней, вставив вежливое: обкакался.

Тот не стал с дилетанткой обсуждать постановку медицинского диагноза, по одному, пусть и запоминающемуся симптому, а просто заявил, что сейчас «обкакалась» она сама, так как ложный вызов пришёл с её телефона и будет обязана заплатить штраф.

Опять подтвердились вечные истины: «Инициатива наказуема», и «Добрые дела не должны оставаться безнаказанными».

Женщина отошла с фельдшером в сторонку, о чём-то пошепталась, а затем сбегала домой и передала ему в руки два завёрнутых в газету пакета: из одного торчали перья лука и ещё угадывались куриные яйца, из другого виднелась бутылка, заткнутая пробкой.

— После смены посидим, — сказал фельдшер водителю, запихивая пакеты за сиденье.

Машина развернулась и уехала.

— Тьфу! — сплюнула женщина, но не вслед машине, а на место, где до этого корчился от боли Федька Облом.

Костя решил попрактиковаться ещё и в городе Каменске. Он специально субботним вечером прогуливался в одиночестве недалеко от танцплощадки и своим видом «маменькиного сыночка» в белой рубашечке и клетчатом светлом пиджачке, из кармана которого торчал краешек платочка, склонял нормальных пацанов к противоправным действиям.

Костя, вжав голову в плечи, и опасливо кося взглядом, проходил мимо компаний, которая, отойдя в сторонку от танцплощадки, мирно распивали портвейн, пуская бутылку по кругу.

И вот ты стоишь, никому не мешаешь, пьёшь портвейн, а мимо пытается прокрасться такое недоразумение. А с тобой ещё Надька не пошла танцевать, или того хуже — танцевала с Петькой, а он здоровый и за ним команда крепкая, а здесь этот цуцик так нагло на глаза лезет.

Ты ему кричишь: «Стоять урод!», — он сначала замирает на месте, а потом срывается и пытается убежать. Под хохот ребят, бросаешься догонять этого чмошника. Нет, ничего серьёзного: так пару пинков отвесить, настроение поднять, душу порадовать. И когда цель уже совсем близко, и уже примериваешься его задницу в наглаженных брючках сходу подцепить ногой, вдруг мышцы сводит судорога, — ты летишь, скобля мордой асфальт.

Устроив несколько раз в Каменске, ловлю «на живца», Костя вскоре прекратил подобные акты издевательства над «нормальными пацанами».

Во-первых, могли пойти слухи; во-вторых, оказалось — не очень-то и быстро он бегает, а может это было и, во-первых.

От одного такого, не в меру шустрого, ему хорошо прилетело. Костя оказался лежащим ничком на земле в кустах жёлтой акации (он всегда её почему-то не любил), с ощущением, что ему сломали копчик.

«Шустрый» за ним в кусты сначала не полез, а затем было поздно — Костя запустил рекомендованную, как золотой стандарт, двухэтапную программу: расслабляющее воздействие, затем сокращение мышц, где также сокращается мочевой пузырь, и вот обидчик, уже скрючившись, лежит на земле и воет.

В тот раз Костя на этом не остановился. Выполз из кустов, огляделся и приступил к следующему эксперименту. Дотронувшись до воющей головы, отправил подопытного в бессознательное состояние.

Затем решил притаиться и понаблюдать сколь долго «отключка» продлится.

Прежде чем отойти, сначала хотел было «идентично» ударить носком ботинка по копчикуподопытного, но решил — не стоит, сам же спровоцировал.

Пока сделал несколько шагов, отходя от бессознательного тела — передумал, потому что в голове возникли мысли типа: «Короткая юбка на девушке, не является оправданием изнасилования — преступник должен быть наказан!», в его соображениях, правда, это звучало по-другому: «Светлый пиджак в крупную клетку и рубашка, застёгнутая на последнею, верхнюю пуговицу — не является оправданием для получения пинка по копчику — преступник должен быть наказан!».

Костя развернулся, решительно, хотя и прихрамывая, пошёл обратно, чтобы осуществить акт возмездия «по делам вашим», но вдали углядел троицу парней, неспешно направляющихся в его сторону, видимо, дружков «шустрого».

Пришлось быстро забраться в кусты ненавистной жёлтой акации и уже оттуда наблюдал за происходящим.

— Колян, Колян! Ты чего!? — всполошились дружки, заметив неподвижно лежащее тело товарища.

Они похлестали его по щекам, подёргали за руки, пытаясь привести в чувство — всё бесполезно.

— Может он мёртв? — предположил один из них.

— Ага, умер и давно умер. Уже пованивать начал, — с гыгыканьем прокомментировал другой.

— Чего ржёшь, дебил? Может реально откинулся? — возмутился третий.

— Да ладно вам дуру плести! Жив он, дышит. — после этих слов, прижал ладонь к шее лежащего без сознания товарища.

— Всё нормально! Жив, жилка бьётся, — доложил он и продолжил: «Неужели эта сявка в пиджаке Коляна вырубила?».

— Чтобы этот опарыш его уделал? Да ладно стебаться! Видно, Колян споткнулся — всё же датый был, челюстью об асфальт… и нырнул в отключку, — возразили ему.

— Если бы споткнулся и потух, так бы мордой вниз и лежал. А здесь скрюченный и на боку — будто сначала по яйцам получил, а затем по голове.

Несколько минут постояли, выкурили по папироске, в надежде что их друг очнётся, недожавшись, и, подхватили тело под руки, куда-то поволокли.

Костя выбрался из кустов, скинув пиджак, повесил на руку — пиджак ему нравился, но появляться теперь в нём в Каменске было опасно.

Посмотрел вслед удалившейся компании, развернулся в противоположную сторону, и, почёсывая пострадавший копчик, направился к бабушкиному дому.

Первое время, у Кости было не так много «слияний сознаний», и чувствовал он себя не Костей-Костушем, а поначалу всё же полностью Костей. Чтобы извлечь какие-то знания ему приходилось копаться в воспоминаниях дубля, как в библиотеке — делая запрос, но, правда, знания и навыки Костуша зачастую всплывали сами при необходимости.

Например, после ушиба копчика, к нему сразу пришли сведения из памяти Костуша, что у жителей планеты Эре — нет копчика, нет аппендикса, нет зубов мудрости, да и, вообще, много отличий не только чисто анатомических, а существует большая разница в протекании биохимических процессов в организме и его клетках.

Когда первая эйфория от полученных возможностей прошла, то Костя понял, что не всё так радужно. В сухом остатке у него осталось следующее: он мог на расстоянии командовать расслаблением и сокращением мышц человека, или животных; проводить местное обезболивание себе, а другим людям ещё и общее, погружая в бессознательное состояние; видел локализацию воспалительных процессов внутри организма, видел новообразования и состояние различных частей скелета; мог останавливать кровотечения наружное и внутренние.

Остальные способности были ограничены: переместится с ребёнком к другому месту силы не мог, по причине малого резерва — получалось только с кошкой, да и то небольшой.

Микровиденьем обладал и сейчас, но оно было ущербным, нечётким. Дело в том, что у Костуша на Эре, для получения контрастного восприятие, перед процедурой, в ближайшие кровеносные сосуды, вводили препараты, изготовленные из растений, прорастающих рядом с волшебными полянами, понятно у Кости таких препаратов не было.

Почти аналогично было с лечением переломов и восстановлением хрящевой ткани — он получил способность влиять на скорость сращивания костей, мог восстанавливать хрящевую ткань, но, опять же, без специальных, применяемых на Эре средств, все происходило гораздо медленней, а для него ещё и с большими затратами дара.

Лечение же воспалений, вызванных микроорганизмами, и на самой Эре было не на высоте.

Там умели справляться с помощь лекарств с некоторыми инфекционными болезнями, но не со всеми. Целитель способен на некоторое время направить усилия организма на борьбу с опасной инфекцией, только вот, если быстро победить болезнь не удавалось, — наступал откат, и целителю приходилось оставлять больного на «волю богов».

Не получилось у Кости и выращивать зубы: или у людей Земли участки, отвечающие за возникновение зубных зародышей, находятся в другом месте, или ущербное микровидение, без усиления препаратами для контрастности, не позволило ему их обнаружить.

Самое малое разочарование: умение Костуша фехтовать — передалось только частично. Костя научился принимать необходимые стойки, повторял приёмы защиты и нападения, но мышечная память от Костуша не пришла, ловкость и гибкость — тоже, а поэтому все эти упражнения выполнял достаточно медленно и неловко.

Успокаивала мысль, что и сам Костуш не бог весть какой мастер клинка, да и востребованность данного умения на Земле сейчас весьма сомнительна.

Совместно с Костушем, они разработали план дальнейшего развития Кости.

Главная задача — увеличение резерва, а значит требуется постоянное проживание в доме бабушки — только там, поблизости от волшебной поляны, можно поднять резерв.

Дальше требуется учить языки: словацкий и английский, потому как наиболее перспективные для перемещения на Земле точки для Кости были Чехословакия и Австралия.

Посещение мест силы в Индокитае, Африке и Бразилии — вызывали опасения: сейчас соваться туда явно не стоит, возможно, позже, когда «заматереет» — увеличит объём дара, или разживётся амулетами-накопителями.

Во время сеансов связи они постоянно обсуждали, и в конце концов определились с направлением дальнейшего развития каждого из них: Костуш, продолжит осваивать медицину, а Костя пойдёт в «технари», а в итоге, как они надеялись, оба будут разбираться и в медицине, и в технике.

Было ещё серьёзное требование к Косте — заняться тренировками, заняться развитием своего тела, и тогда, возможно, в сознании Костуша, он не будет ассоциироваться с нелетающей птицей по имени пингвин.

Убедившись в адекватности Кости, бабушка на неделю отправила его в водный поход по реке.

Каждый год на летних каникулах для учеников старших классов школы, директором которой являлась Евгения Петровна, организовывали спуск на байдарках по Оке. Чтобы принять в нём участие, школьники должны были показать хорошие результаты не только по физкультуре, но и по всем остальным дисциплинам.

Пользуясь своим служебным положением, Евгения Петровна одно место зарезервировала за внучком, строго наказав преподавателям физкультуры вплотную присматривать за ним.

Во время похода и сам Костя заметил, как сильно изменился после слияния с дублем: стал более выдержанным, упорным. Видимо, события и приключения, свалившиеся на Костуша, заставили внутренне повзрослеть, сделав более мужественным и более уверенным в себе, а теперь всё это стало вносить изменения и в характер Кости, и влиять на его поступки.

Вернувшись из похода по Оке, Костя сразу, в разговорах с матерью и бабушкой, начал «прощупывать почву» для переезда к бабушке.

Неожиданно получилось всё легко. Год назад у Кости появилась сводная сестра — Ксения. Его матери, в момент рождения девочки, было уже под сорок, а Костиному отчиму — Вячеславу, точно за сорокет.

Ксения являлась классическим «поздним ребёнком», в которой родители «души не чаяли». Удивительным образом она захватила, ладно всё внимание матери, но почти и всю площадь квартиры.

Предложение Кости перебраться жить в Каменку и перевестись в «бабушкину» школу, с радостью было принято, понятно, отчимом, но и мать легко согласилась на его переезд.

Единственно, из-за каких-то бюрократических проволочек, связанных с тем, что по болезни он не закончил учебный год и не сдавал экзамены за восьмой класс, его смогли перевести в Каменскую школу не с первого сентября, а только после первой четверти, а до этого Костя продолжал жить вместе с матерью и учиться в школе города Георгиевска.

Там в Георгиевске, записался в секцию бокса. Он понимал: после переезда к бабушке, ему на занятия боксом придётся добираться в Георгиевск на автобусе, но в Каменске никаких спортивных секций не существовало. В Георгиевске же их было несколько, в том числе по различным видам лёгкой атлетики и борьбы, а в бокс записался по настоянию своего дубля-Костуша.

Остаток лета, Костя провёл, занимаясь развитием гибкости тела, благодаря навыкам самостоятельно снимать боль и лечить микроповреждения в мышцах, он достаточно быстро, уже к началу занятий в школе, мог свободно садиться на шпагат.

Конечно, ему очень хотелось «прыгнуть» в Чехословакию, или в Австралию, но пока ещё небольшой резерв почти обнулялся при перемещении, а затем, целые сутки до наполнения, пришлось бы прятаться в лесу, или где-то ещё. Поэтому, каждый день он начинал с прыжка от дома бабушки к Волшебной поляне и обратно, для «раскачки» резерва и это стало давать свои плоды — объём дара начал расти.

Постепенно осваивал Костя и возможности «видения» организма человека. Всё же некоторые различия между людьми на Земле и жителями планеты Эре существовали, и Косте пришлось штудировать все книги по медицине, которые нашёл у бабушки.

Основными объектами, для тренировок «видения», являлись, конечно, члены его семьи и сосед-Григорич. Именно Григоричу, да ещё бабушке, он поставил самое большое количество диагнозов.

Правда, ничего несовместимого с жизнью у них не обнаружил, но из того, что нашёл, некоторые вылечить просто не мог, а где мог помочь: гастрит, артроз тазобедренных суставов у бабушки, гайморит у Григорича — предлагать свои услуги пока опасался.

Бабушка ещё не совсем отошла от его временного помешательства, поэтому рассказ об открывшихся способностях целителя, могли воспринять неправильно, посчитав за рецидив, и на лечение, на принудительное, отправить самого целителя.

Костуш также предложил затаиться на некоторое время — дать всем успокоится, и в срочном порядке освоить быструю остановку кровотечения от пореза, с последующим опять же быстрым заживлением ранки. Демонстрация таких способностей убедит любого, а у Кости с заживлением обстоит не очень хорошо — недостаточно быстро. Но и тренироваться надо с осторожностью: а то если «застукают», когда ножом полосует себе руки — «дурка» обеспечена.

Глава 2.

Получив в Новогоднюю ночь от волшебной поляны ошеломительные по перспективам подарки: возможность перемещаться между мирами и связываться со своим дублем на Земле, Костуш решил сразу испытать новые способности и отправиться в путешествие.

Надолго покидать планету Эре он пока не собирался, а только хотел посетить хотя бы ещё один мир, узнать что-то интересное, может быть, найти новое место для жизни. Вдруг существует идеальный мир?

Зимние каникулы в княжестве Либоргском длятся больше десяти дней, и Костуш занялся подготовкой к путешествию, надеясь произвести разведку другого мира, при этом успеть вернуться к началу занятий.

Запланировал сначала прыжок на планету с недостаточно продвинутой технологией, где его способности управлять даром дают, как он считал, наибольшие преимущества.

Посещая Волшебные поляны, он вызвал изображения планет с их описанием и долго изучал.

Выбрал под номером звучащим примерно как: ЮСК275478, и по параметрам развития общества и по другим квалификациям близкая к планете Эре. Сама же Эре, проходила под похожим номером: ЮСК375422.

С планетой определился, но прыгнуть туда почему-то не решался: на Костуша иногда накатывала пришедшая, как ему казалось, откуда-то извне, рассудочность.

Он считал, что это, возможно, одна из особенностей дара Древоходца — некая видовая мудрость, возникающая в ответственные моменты. Сильная тревога, появлялась, стоило ему подумать о путешествии в другой мир, и Костуш воспринял это как сигнал от подсознания Древоходца.

Он пытался разобраться, чем вызвано его беспокойство, и ответ пришёл во сне: после слияния сознаний в Новогоднюю ночь, сам Костуш очнулся на той точке волшебной поляны, где обязан находиться Древоходц, чтобы совершить перемещение, там же, в этой точке, они появляются и после прыжка.

Это место Древоходцы ощущают интуитивно, — оно обычно находится на расстоянии в пять-шесть метров от главного дерева.

До слияния, Костуш стоял, обхватив дерево, а когда очнулся утром, оказался лежащим именно в этом месте. Подобное произошло с ним ещё в детстве, после попадания молнии — тогда Волшебная поляна убрала все полученные повреждения.

В Новогоднюю ночь случилось нечто похожее: мозг Костуша, после слияния с земным Костей, оказался перегружён информацией, и поляна помогла привести мысли в порядок.

Но не так уж много получил Костуш новых впечатлений, в отличие от земного дубля, а вот тому пришлось гораздо тяжелее: на него свалился просто огромный объём знаний, а Волшебная поляна находилась далеко и помочь не могла. У Костуша появилась абсолютная уверенность: мозг дубля не выдержал, и сейчас земной Костя стоит на грани полного сумасшествия.

Ни о каких путешествиях не могло уже идти и речи: если он погибнет на другой планете, то с сумасшедшим дублем возродиться не сможет.

Во время зимних каникул, он постоянно пробовал связаться с Костей — ничего не получалось.

Несколько раз прыгал на поляну Гуса Одноглазого, где предпринимал попытку переместиться на Землю, и каждый раз получал уведомление, — запрос невыполним по причине присутствия там дубля.

И всё же однажды попытка связаться с Костей увенчалась успехом, — он смог пробиться к затуманенное сознанию дубля. Это случилось, когда Костю перевезли из больницы в дом бабушки, тогда-то Костуш и смог дотянуться до сознания дубля, и в полной мере оценил, какой хаос и сумбур творится в голове у Кости.

Костуш сформировал мысленный посыл для Кости, с требованием, или, точнее, с приказом, срочно совершить перемещение в точку, находящуюся где-то в Европе. Раз за разом делал попытки передать посыл, и в конце концов это удалось, — Костя подчинился внушению и дальше всё прошло успешно. Ко времени, когда Костя наконец-то пришёл в норму, Новогодние каникулы в княжестве Либоргском давно закончились, и Костуш закрутился в своей карусели: учёба в школе и в училище, перемещения с больными детишками, подработка в зубном кабинете мастера Бурша. Надежды и мечты о путешествиях по другим мирам пришлось отложить до летних каникул.

Несмотря на всю свою загруженность, Костуш нашёл себе ещё заботу: приобрёл и теперь обустраивал часть дома, недалеко от госпиталя.

Его соавтор по созданию здешней версии книги о Маугли — писатель Волит, раньше снимал небольшую часть дома на Парусной улице. В другой же, большей половине постройки, жил владелец дома с женой. Это были достаточно пожилые люди, и незадолго до Нового года жена владельца дома скончалась. На похороны приехал их сын и предложил отцу переехать к нему в какой-то город в империи, а дом срочно продать.

Цену обозначили не очень высокую и Волит загорелся желанием выкупить. Хотя за написанную вместе с Костушем книгу, он получил достаточно хорошее вознаграждение, денег на выкуп всего дома у Волита не хватало. Правда, была ещё надежда на гонорары за дополнительные тиражи: издатель заявлял, что дескать заказов на книгу много, но с покупкой надо было спешить.

Тогда он и обратился к Костушу с предложением выкупить дом на двоих: большая часть строения будет принадлежать Волиту, а меньшая, которую раньше снимал сам — станет собственностью Костуша.

Не сказать, чтобы идея Волита особо заинтересовала, но всё же Костуш, вместе со своим опекуном — мастером Яричем, нашли время осмотреть и оценить дом.

Мастер Ярич, поначалу также весьма скептически отреагировавший на предложение Волита, после осмотра дома неожиданно для Костуша заявил, — надо покупать.

Мотивировал низкой ценой, состоянием строения, расположением: посередине между школой мэтра Гарвила и госпиталем, где Костушу придётся работать, и, самое главное, — близостью колонки с водой, стоящей буквально в двадцати метрах. Самому мастеру Яричу, чтобы набрать воды, надо было от своего жилища идти достаточно далеко.

Костуш знал, — многие ученики школы мэтра Гарвила, после получения статуса целителя, арендуют комнаты в городе, где и ночуют. Пусть до получения звания целителя ему оставалось минимум ещё полгода, но с подачи мастера Ярича он согласился на покупку и, таким образом, стал обладателем примерно трети каменного дома в городе Либорге.

Калитка в заборе была общая, но вход с торца был отдельный. Жилище начиналось с небольшой прихожей, а дальше две комнаты и кухонька с печкой, на которой можно было приготовить еду, или же в холодное время прогреть комнаты.

Во дворе, под навесом стояла также летняя печь, ещё имелся сарайчик с подвалом, а за домом раскинули свои ветви несколько фруктовых деревьев, на вид очень старых. Часть же забора и оба крыльца были увиты виноградной лозой.

Дом продали вместе с мебелью, и Волит потребовал отдать ему кушетку и кресло, которые стояли в его бывших комнатах — якобы к ним привык, и они способствуют творческому вдохновению, взамен же предложил огромную кровать от старых хозяев и два стула.

Раньше Волит всегда утверждал, что для вдохновения ему в первую очередь требуется вино, но вдохновения художника вещь капризная и кушетку с креслом ему вернули.

Предложенные взамен стулья Костуш взял, но спать на кровати, в которой кто-то недавно умер, не захотел — пустил на дрова.

Полностью внести свою долю за доставшуюся ему часть дома, Волит сразу не смог — оказывается у него и на это денег не хватало, и Костушу пришлось ему одалживать под обещание вернуть с отчислений за книгу о Маугли.

Мастер Ярич к обещаниям Волита вернуть деньги, отнёсся с большим недоверие, и потребовал: все вместе сходили в контору издателя господина Касиля, где и подписать соглашение, по которому часть гонорара Волита будет сразу перечисляться Костушу, до полного погашения долга.

Деваться Волиту было некуда, и он согласился.

В конторе издательства они встретили и самого господина Касиля, проявившего неподдельную радость от встречи с Костушем.

Господин Касиль настоятельно просил Костуша, вместе с мастером Яричем, зайти в кабинет на чашку чая, при этом Волита, он как бы и не замечал, а тот, в свою очередь, стоял очень смущённый, опустив глаза.

Чашка чая, действительно оказалась одной чашкой, но только для Костуша — ему надо было ещё идти в госпиталь, а мастер Ярич с господином Касилем налили себе вина.

— Господин Касиль, чего Волит-то натворил? — сразу задал вопрос Костуш, вспомнив, как господин Касиль проигнорировал писателя.

— Наше местное дарование, в обход меня, решило заключить договор с другим издателем на написание продолжения книги о Маугли и даже, кажется, получил аванс. Он насчёт продолжения тебе не намекал?

— Нет, ничего такого.

— Значит решил «катануть» и тебя и меня, — сделал заключение господин Касиль. — Но только не учёл, что у тебя с ним договор о соавторстве не только на отдельную книгу, а и на саму идею. Он, без твоего согласия, не может использовать ни одного персонажа. Так что, если попробует тебя обойти, найми адвоката и тот его разденет до исподнего.

— И тогда дом целиком станет твоим, — внёс замечание мастер Ярич.

— Какой дом? — заинтересовался господин Касиль.

Когда ему обрисовали ситуацию с домом, Касиль пожал плечами и, отставив в сторону бокал с вином, сказал:

— Не самое лучшее время покупать дома в Либорге. Помнишь, Костуш, нашу первую беседу, когда ты спас дочку барона Вейского?

— Как же это забудешь!? Вы же тогда говорили, что года через два будет война, и против нас вместе выступят республиканцы и степняки.

— Да, именно так я и сказал. А сейчас ещё и уверен, что одновременно с республиканцами, на западные рубежи империи нападут островитяне со своими приспешниками.

Республиканцы сейчас снюхались с островитянами и это обязательно выльется в войну.

Быстрее всего, островитяне устроят отвлекающую войнушку с империей.

Республиканцы умеют хорошо всё просчитывать: империя скованная войнушкой не сможет направить на помощь княжествам достаточно войск, а против степняков с республиканцами нам не выстоять. Я убеждён: в результате Либорг будет захвачен.

Некоторое время Ярич с Костушем молчали, обдумывая слова господина Касиля.

Первым высказался мастер Ярич:

— Степнякам Либорг не нужен: пограбят и уйдут, как это уже было. А если здесь надолго осядут республиканцы, — нам-то с Костушем чего бояться? Мы с ним не благородные: усадеб с крепостными нет, простой народ не угнетали и домишко этот никто у Костуша не отберёт.

— Так-то оно так, но только смута и разорение, надолго, задержатся в Либорге. Имперцы с потерей не смирятся, — войска пришлют, только боюсь, народ княжеств встанет на сторону республиканцев: слишком наши благородные зарвались — простых и за людей не считают, а это значит война с имперцами будет кровавой, затяжной и с неизвестным результатом, — высказался свои предположения господин Касиль.

— Это правда! Чуть что — всё полыхнёт! — согласился мастер Ярич. — В империи хотя бы суды защищают простого человека, а здесь любая благородная мразь может безнаказанно выпороть, а то и убить.

— Вот и я к тому, — продолжил господин Касиль. — На смутные времена лучше деньги при себе держать. Конечно, не бог весть какие на дом ты и истратил, но всё же… Понимаю, в золоте тебе хранить нельзя — при переходах у Древоходца золото может пропасть. В ассигнациях тоже не стоит: с началом войны, убеждён, имперские банкноты сильно обесценятся, так что остаются тебе только камешки, — вот с ними и упрыгаешь без потерь. Только покупать надо заранее, потому как любому дураку ясно, если военные действия приблизятся, — добыча камней и у нас, и в княжестве Верхнерульском остановиться, а посему, стоит только намёку появиться на заварушку, камешки в полтора, а то и в два раза поднимутся.

— А сами как? — поинтересовался Костуш. — Типографию будете продавать?

— Да кому я здесь её продам! Может что вывести успею. Вот, надеюсь, на книжке твоей подзаработаю, да и в столицу империи подамся, в великий Аввакор!

— Прямо-таки в Аввакор, — с улыбкой переспросил Ярич.

Господин Касиль тоже улыбнулся:

— А чего мелочиться? Знаешь сколько из империи заказов получил на Маугли? Вот Костуш мне ещё одну сказочку расскажет — хватит и на Аввакор.

У тебя же есть интересные сказки в запасе? — при этих словах господин Касиль кинул острый, заинтересованный взгляд на Костуша.

Тот хотел было что-то ответить, но мастер Ярич предупреждающе сжал ему локоть, после чего Костуш запнувшись пробормотал, дескать, пороется в памяти, может и найдёт что-то подходящее.

Жест Ярича не остался незамеченным для господина Касиля, но заострять на этом сейчас внимание не стал, а перевёл разговор на другую тему:

— Моей доченьке скоро опять нужно обращаться к Древоходцу, — начал он, — Бубка боится, требует только Костуша, а мэтр Гарвил за тебя уже берёт на три золотых больше, чем за Бубка.

Костуш уже перемещался с дочерью господина Касиля: у неё имелись нарушения в работе лёгких и бронхов генетического характера. Имелся вполне реальный шанс победить болезнь, если с раннего детства, два раза в год девочку перемещать с Древоходцем, тогда, возможно, она может прожить нормальную по качеству и по срокам жизнь.

В школе мэтра Гарвила, где обучался Костуш, имелось четыре Древоходца, но только Костуш и ещё один, по имени Бубок, могли перемещаться с дочкой господина Касиля, остальным двоим прыжки с детьми такого веса были недоступны.

Но Бубок имел настолько дебильную рожу, что его боялись не только дети, но и взрослые, отсюда и цена на услуги Костуша, была выше, чем на Бубка.

На слова господина Касиля, о необходимости в скором времени прыгнуть с его дочерью, Костуш ответил:

— Я, господин Касиль, ничего не решаю.

— Ты, да, а вот мастер Ярич? Он же имеет право тебя задействовать?

Костуш с Яричем переглянулись. Между директором школы мэтром Гарвилом и мастером Яричем, действительно существовала договорённость, по которой, не чаще раза в два месяца, Ярич мог использовать способности Костуша.

— Откуда вы-то об этом знаете? — выразил удивление мастер Ярич.

— О! Я много чего знаю, а ещё больше замечаю и делаю правильные выводы.

Господин Касиль отставил бокал вина в сторону, откинувшись на спинку кресла продолжил:

— Я вот только что заметил, как вы, уважаемый мастер Ярич, на мой вопрос: «Не знает ли Костуш ещё другие сказки подобные Маугли?», — призвали его молчать. Боитесь внимания Ордена Смотрящих?

Мастер Ярич и Костуш в очередной раз переглянулись, только теперь на их лицах читалось не только изумление, но и настороженность.

— Ладно, ладно, это не мои измышления: не столь я проницательный, чтобы углядеть в Костуше иномирца, — подняв вверх в успокаивающем жете руки, с лёгкой улыбкой произнёс господин Касиль.

— А кто же такой излишне проницательный? — поинтересовался мастер Ярич.

— Наверное тот, кому и положено быть и подозрительным, и проницательным, а именно — служба безопасности княжества Либоргского, — эти слова господин Касиль произнёс уже без улыбки и дальше пояснил:

— Я получил указание, доставить его светлости князю Либоргскому десять книг с первого тиража Маугли. Понятно, взял с запасом, больше десяти, и поехал во дворец.

Когда доложился, абсолютно неожиданно меня захотел видеть сам князь и вот, почти без задержки, меня провели прямо в покои. Имел разговор с их сиятельством и услышал намёк… Нет, не намёк неправильно: почти впрямую князь сказал, что Костуш явно не наш, но сказочки у него хорошие и надо бы вытянуть из него историй побольше, только чтобы без республиканского яда.

После слов господина Касиля, в кабинете на некоторое время установилось молчание, которое прервал мастер Ярич:

— Князь знает, служба безопасности знает — это всё ничего, это не так страшно, — съязвил Ярич. — А я-то уж было подумал, что глашатай на городской площади объявил, — Костуш иномирец. — Теперь уже я полностью уверен, — если вторая сказка появится под его именем, то и до глашатая на площади недолго.

— Кто знает? Возможно большая известность послужит охранной грамотой, — заметил господин Касиль.

— Мне не нужна известность, — встрял Костуш.

— Можем легко прикрыть твоё участие, а все лавры и популярность достанутся этому оболтусу — Волиту, если, конечно, он поумнеет и приползёт ко мне на коленях просить прощения.

Костуш, я с тобой абсолютно честен, — продолжил господин Касиль, — насчёт твоего иномирства сказал не с целью шантажа, а только показать, что знаю, что уверен: у тебя в голове много подобных сказок. А шантаж… Какой шантаж, если князь в курсе, при этом, не знаю почему, только вот старый тигр — людоед почему-то к тебе хорошо относится.

— Тигр- людоед — это вы о князе? — уточнил Костуш.

— По крайней мере, его сиятельство именно таким тигром-людоедом раньше и был, это теперь, под старость, помягче стал. Господин Касиль сделав глоток вина продолжил: — Ты ему чем-то понравился, или как-то заинтересовал. Только должен предупредить: на его расположение особо надеяться не стоит, — князь стар и болен, а ещё на подходе война.

Кстати, касаемо надвигающейся войны, — переключился на другую тему господин Касиль, — понимаю, на кусок хлебы ты себе всегда заработаешь, только в смутные времена, всегда лучше иметь запас средств, размещённых в разных местах, и поэтому предлагаю: приносишь мне несколько черновиков с сюжетами. За те, что выберу — сразу двести золотых, двести за каждый, а ещё отчисления с продаж, правда, отчисления только потом, как обустроюсь в Аввакоре.

— Будете заключать письменный договор? — поинтересовался мастер Ярич.

— Если хотите — пожалуйста, — ответил господин Касиль, — только вот договор, — лишний след, к Костушу. Попытаться же его обмануть…? Вы, мастер Ярич, кому-нибудь из близки разрешили бы обманывать человека, способного легко пробить гвардейский амулет?

— И это вам известно! — изобразил удивление Ярич, при этом про себя подумал: «Хотя бы, не знает, что Костуш может и княжеский пробить».

Мастер Ярич с Костушем поднялись, чтобы попрощаться, но хозяин их остановил:

— Куда, куда вы собрались? Мы ещё не договорились с мастером Яричем насчёт моей дочке, по перемещения её Костушем.

Гости опять сели и здесь начался ожесточённый торг. Костуш сидел молча, поворачивая голову то на одного, то на другого. Вмешался только один раз, с обидой заявив, что его цена уже опустилась ниже цены за дебила-Бубка, чем сразу воспользовался мастер Ярич.

В конце — концов Костушу всё это надоело и сказав, что подождёт мастера Ярича на улице, попрощавшись вышел.

Ярич появился не сразу, всё ещё разгорячённый спором.

— Представляешь, — продолжил мастер, — осушили две бутылки Оранжевого вина по три серебряка за штуку, а в конце уже торговались, кто в день переноса заплатит извозчику довести тебя до школы.

— Да я бы и сам оплатил — меньше серебрушки извозчик-то, — удивился Костуш.

— Ты ничего не понимаешь! Вино ещё в бутылке оставалось! — пояснил Ярич.

— Досуха торговался? Тогда понятно.

Они пошли в сторону старого дворца, где располагался госпиталь и училище целителей.

По дороге Костуш спросил у мастера Ярича, как тот считает: «Война будет?».

— Если господин Касиль сказал — будет, значит война будет, — ответил Ярич, — Человек он умный и знающий, только вот с камнями присоветовал неверно. Тебе не в камушки надо деньги вкладывать, а в хорошие амулеты-накопители: ты Древоходец. А его разговоры, что, если припечёт, ты в любой момент можешь «упрыгать» с камешками — глупость. Я-то воевал, я знаю: все ближайшие к боевым действиям места силы становятся стратегическим объектом, и никто тебя без особого разрешения к ним не подпустит.

Но даже не это главное, а главное: ты связан печатью подчинения с мэтром Гарвилом. Ученика такой мощи, Гарвил, при угрозе своей драгоценной жизни, держать будет только рядом, только при себе, до последнего…, до последнего дара в твоём амулете — так что «упрыгать» и не надейся.

Хотя документы на покупку дома в мэрии ещё не заверили, но Костуш приступил к обустройству своего нового жилища. Первым делом заменил замок, а дальше приобрёл большую деревянную кровать, перину, подушки с одеялом, два комплекта постельного белья.

Удивительно много денег пришлось потратить на разную мелочёвку: масляные светильники и свечи; сковородки; чугунки; вёдра; корыта; посуду. Ещё купил сундук, в который сложил запас продуктов «на перекус», если придётся заночевать.

Наконец, наступил день, когда вместе с Волитом и в сопровождении опекуна — мастера Ярича, Костуш явился в мэрию, где и получил документ на владении части дома по улице Парусной.

Ещё раньше, уступив настойчивым уговорам Волита, они договорились завершение сделки отметить. Поэтому, выйдя из мэрии, опять же по настоянию Волита, направились в заведение под названием — «Паштет».

По уровню это был уже не трактир, но ещё не ресторан: что-то среднее и по респектабельности, и по ценам. Плюсом этого «Паштета» являлись отдельные кабинки на втором этаже, где Костуш и Ярич могли избавиться от своих затемнённых очков целителей.

Все вместе, прошли через первый этаж, заставленный большими, рассчитанными, как минимум на восемь человек столами, и, хотя до вечера ещё оставалось немало времени, за многими столами уже сидели посетители.

Публика расположилась самая разная, но откровенно бедной одежды ни на ком не было.

Волит забежал вперёд, показывая дорогу, и, следуя за ним, они стали подниматься по широким ступенькам на второй этаж, где на входе в зал их сначала окинули взглядом два охранника, а дальше, подошедший быстрым шагом прислужник, сопроводил к отдельной кабинке.

Как Костуш узнал позже, сюда, на второй этаж, имелся и другой вход, по которому можно было, не проходя через зал первого этажа, подняться сразу с улицы, только для этого пришлось бы обходить здание.

Помимо нескольких отдельных кабинок, основная часть посетителей располагалась за небольшими столиками, расставленными вокруг небольшой сцены в центре зала.

За столиками уже сейчас находилось много особей обоего пола, которые пили чай со сладостями, или же изредка позволяли себе пригубить вино. Они иногда поднимались из-за стола и с бокалом в руке, дефилировали между столиками, походя обменивались репликами, а иногда присаживались и что-то обсуждали.

Некоторые из посетителей взмахом руки, или кивками приветствовали Волита.

Он тоже раскланивался и улыбался — сразу чувствовалось, что здесь его знают почти все.

Банкет являлся как-бы компенсацией мастеру Яричу за его хлопоты. Расходы, по договорённости, должны были делиться между Костушем и Волитом в равных долях, но Волит с простодушной улыбкой заявил, что свою часть внесёт позже.

Волит начал делать заказ, особо не заморачиваясь на экономии: долг ещё когда придётся возвращать, а жить, по его мнению, надо здесь и сейчас.

Среди обычных тарелок с закусками, выставили совсем крошечные, в которых, в соответствие с названием заведения «Паштет», подавали различные виды паштетов.

В центр стола сначала поставили несколько бутылок с вином, а затем водрузили квадратную, литра на два ёмкость, которая рядом с обычными бутылками, смотрелась как неоднократный второгодник на групповой фотографии за пятый класс.

В этой двухлитровой бутылке содержалось что-то типа бренди, или, точнее, продукт перегонки виноградного вина, настоянный на каких-то орехах.

В княжестве Либоргском традиционно употребляли вино, вино не только виноградное, ещё использовали самые разнообразные ягоды и фрукты. Да, остатки- выжимки зачастую подвергали перегонке, но сами продукты перегонки в княжестве употребляли мало, всё больше бочками отправляли в северные районы империи, где эти подобия чачи и граппы разливали под различными этикетками.

Заказанная же сейчас Волитом бутылка бренди, была изготовлена в республике Хабор, и среди продвинутой публики княжества Либоргского этот напиток быстро набирал популярность, несмотря на его относительно высокую цену.

Предваряя, начало трапезы, всем, в том числе и Костушу, плеснули в бокал немного бренди. Когда он выпил, Волит поинтересовался: «Ну как?».

Если учесть, что до этого из крепких напитков сам Костуш пил только самогон, да теперь ещё у него появились воспоминания дубля- Кости об употреблении водки, а в обоих случаях быстро следовала рвота, то сейчас этого не случилось, поэтому Костуш с чистой совестью ответил: «Замечательно! Лучшее из крепких напитков, что я когда-либо пил!».

Они дружно занялись закусками. Волит снова хотел налить ему бренди, но Костуш отказался, попросив лёгкого розового вина. В дальнейшем, Волит с Яричем раз за разом наливали себе бренди, а с предложением выпить, к Костушу, больше не приставали.

Волит раздвинул занавески в кабинке, чтобы видеть остальной зал и, вместе с мастером Яричем, занялись активным обсуждали сидящих там дам.

— А ничего, что разглядываем без очков? — поинтересовался Костуш.

— Формальности соблюдены: вы в отдельной кабинке, а остальное владельцев заведения не волнует. Что до публики — здесь все люди просвещённые, живущие в ногу со временем, и в сказки про защитные очки не верят, — ответил Волит.

Костуш, немного осоловев от еды и вина, поначалу тоже смотрел в зал, затем ему это надоело и он стал обдумывать предложение господина Касиля, по поводу написания новых книг.

Из сказок выбрал «Золотой Ключик» с Буратино — пересказ Алексея Толстого, а ещё Графа Монте-Кристо. При последнем контакте дубль-Костя предложил пьесы Шекспира: дескать подходят по эпохе, за что дубль заполучил наказ перечитать всего Шекспира.

Сейчас же, подглядывая за Волитом, успевшим уже испачкать в соусе воротник сорочки, Костуш думал: «Вот этого, постоянно пьяного мужика, я превращу в Шекспира и одновременно в Дюма?».

Тем временем на сцену вышли четверо танцоров: двое мужчин и две женщины.

На стульях, рядом со сценой, расположились музыканты и заиграли бодрую мелодию. Артисты стали живо отплясывать, сочетая танец с акробатическими трюками.

Одну из танцующих женщин Костуш узнал: она привлекалась при постановке сказки Маугли во дворце — изображала кобру, да и мужчины показались знакомыми: видимо тоже принимали участие в спектакле на подтанцовке.

Услышав музыку, снизу стали подниматься посетители, обедавшие на первом этаже. Охрана их не пускала, и они оставались стоять на лестницы, хлопками поддерживая танцующих.

Подъехавшая в экипажах «приличная» публика, поднималась по другой лестнице, прямо с улицы и вскоре почти все места в зале оказались заполнены.

Танцоры, закончив номер, уселись за отдельный столик в углу, а на сцену вышла женщина, уже в возрасте, и исполнила несколько песен в сопровождении аккомпанемента на скрипке.

Затем танцоры, под весёлую плясовую, стали вытаскивать гостей из-за столиков заставляя отплясывать вместе с ними.

Волит вышел из кабинки, вернулся достаточно быстро, ведя под руку миловидную женщину с бокалом вина в руке.

Он её представил как мадам Лорет, а затем заявил, что ей нужна консультация целителя и мастер Ярич обязательно должен помочь.

Ярич наградил его растерянно-гневным взглядом. Волит же, не обращая никакого внимания на реакцию Ярича, отобрал у дамы бокал, выплеснул содержимое в какую-то тарелку и налил в бокал бренди. Женщина, хохотнув, сделала несколько глотков. Увидев, как «пациентка» поглощает бренди, мастер Ярич рассудил, что, похоже, больших проблем со здоровьем у мадам Лорет нет и успокоился.

Дама, откидывая пряди волос со лба, стала показывать, в каких точках у неё часто болит голова, а мастер Ярич слушал внимательно, уже с «масляной» улыбкой.

На сцену поднялся молодой человек в длинном бардовом сюртуке и начал читать стихи. В зале никто особенно его не слушал, продолжая болтать и звенеть приборами, но, всё же, когда тот закончил декламацию, раздалось несколько поощрительных выкриков, в основном от женщин.

Опять зазвучала танцевальная музыка, и снова танцоры стали вытаскивать гостей в круг.

Неожиданно знакомая Костушу танцовщица, подошла к их кабинке и схватила его за руку.

Костуш запротестовал, ссылаясь на неумение танцевать, на что получил короткий ответ — научу. И действительно, через несколько минут, уже без подсказок, он уверенно отплясывал наравне со всеми.

Когда музыка умолкла, танцовщица утянула его за столик к своим коллегам-артистам.

Помимо танцоров-акробатов там сидела возрастная певичка, и скрипач.

Оказывается, артисты задумали в своём театре поставить спектакль по мотивам Маугли, и интересовались у Костуша: не было ли в его сказке ещё моментов, не вошедших в книгу, которые можно использовать для постановки танцев, или акробатических номеров.

Костуш обещал попытаться что-нибудь вспомнить.

Когда спросили почему его не было на премьере Маугли во дворце, коротко ответил: «Не пригласили», и сразу, чтобы увести разговор от неприятной для него темы, попросил рассказать, как всё прошло, как всё выглядело из-за кулис.

Сразу нашлось много смешных воспоминаний, которые он слушал с некоторым щемлением в груди.

Возвращаясь от артистов, упёрся в закрытые шторы на своей кабинке. Немного их раздвинув, в образовавшуюся щёль увидел, что мастер Ярич, видимо очень ответственно занялся сбором анамнеза заболевания у мадам Лорет, для чего, усадив пациентку на колени, рукой, понятно в целях диагностики, прощупывал ей грудь.

— Я сейчас расплачиваюсь и ухожу, — крикнул Костуш, сдвинув обратно занавески.

Он нашёл официанта, и, углядев за одним из столиков Волита, указал принести туда счёт.

Волит сидел вместе с давешним поэтом в бордовом сюртуке, обсуждая прозвучавшие со сцены стихи.

Повернувшись к усевшемуся рядом Костушу спросил: «Выгнали?».

Костуш в ответ неопределённо пожал плечами.

Волит кинул взгляд в сторону закрытой занавесками кабинки.

— Надо обязательно выбрать момент и изъять бутылку бренди, — озабоченно высказался он.

Дальше, отхлебнул из стоящего перед ним бокала, продолжил вещать молодому поэту и прервал свои назидания, только когда к столу со счётом в руках подошёл служащий заведения.

Костуш расплатился, добавив несколько серебрушек «на чай» и положил счёт перед Волитом, тот не глядя сунул его в карман.

Когда, попрощавшись, Костуш уходил от столика, до него донеслась фраза Волита:

— Друг мой, не бойся писать изыскано, не бойся писать загадочно и непонятно — оставь каждому возможность додумать и вложить глубокий смысл в твои сентенции.

— Ишь чему парня учит, а сам по-простому: детскую сказку у меня передрал без всяких изысков и сентенции и деньги дыбает, — подумал Костуш.

Он вернулся к их кабинке, по-прежнему закрытой шторами, и попросил мастера Ярича выдать плащ и шляпу.

Рука мастера Ярича протиснула меж шторок его одежду.

Костуш надел очки, шляпу и, перекинув плащ через руку, направился на выход.

Покидал заведение, как и заходили — через зал на первом этаже.

Сейчас там возникла какая-то суета: многие поднимались со своих мест и спешили на улицу, создав даже небольшой затор у двери.

Подождав, пока толпа рассосётся, Костя спокойно вышел и увидел причину оживления. Перед входом в заведение располагалась огороженная решётчатым забором утоптанная площадка. Сейчас, в её центре, спиной к нему, стоял высокий, крупный человек в кожаном доспехе. Он явно готовился к схватке: время от времени сжимал кисти рук и крутил головой, разминая шею.

Напротив него выстроились аж трое мужчин, похоже наёмников, также в кожаных доспехах.

Несмотря на троекратное преимущество, было заметно, что троица чувствует себя не очень уверенно.

Служка от заведения, обходил площадку по кругу, поджигая укреплённые на ограде факелы, тем самым создавая не только большие удобства для зрителей, но и определённый антураж

Какой-то человек, подошёл к приготовившимся ксхватке бойцам и предложил всем снять доспехи.

Троица посовещавшись отказалась, после чего их противник только равнодушно пожал плечами. Так они и остались в доспехах, но ножны, как заметил Костуш, у всех были пустые: значит схватка без оружия.

Горящие факелы подсказали Костушу, что можно снять очки: в тёмное время суток, по улицам города целители имели право передвигаться без очков.

Накинув плащ, и сунув очки в карман, Костуш направился к проходу в ограде.

Безусловно, интересно посмотреть зрелище один против трёх, только вот бой задерживался, потому как подходили всё новые и новые зрители и делали ставки.

Костушу же натерпелось как можно быстрее оказаться в своём теперь уже и официально закреплённым за ним жилищем, провести впервые ночь на правах хозяина.

Ему было приятно и радостно осознавать, что в этом мире появилось место, которое он с полным основанием может называть своим домом.

Проходя мимо, Костуш машинально взглянул на лицо бойца, вышедшего сразу против троих.

Узнал сразу, да и как ему было не узнать лицо этого человека — охранника Тюрука. В добавок, он ещё хорошо помнил и лицо его хозяина — барона Береса.

Да и как Костуш мог их забыть: много раз в своих мечтах представлял эти лица искажёнными от боли, от боли, которую он им доставит.

Когда-то Костуш стоял на коленях перед этим Тюруком, пытаясь получить прощение за нечаянно брошенный взгляд без очков на дочь барона Береса — Лидосу.

Его тогда, можно сказать, пожалели — не убили, но Тюрук настолько жестоко его избил, что, если бы не способности Древоходца, то Костуш так и остался бы калекой на всю жизнь.

Сейчас, узнав Тюрука, он по инерции сделал ещё несколько шагов и остановился рядом с проходом в ограде. Теперь Костуш уже не спешил, ему хотелось посмотреть, каков его враг в деле.

Тюрук переминался с ноги на ногу, в ожидании начала боя, и вдруг его немного повело в сторону.

— Да он же пьян! — удивился Костуш. — Или изображает пьяного, — пришло следом подозрение.

Наконец, распорядитель, ранее предлагавший им драться без доспехов, крикнул: «Начали!».

Двое, из тройки соперников, разошлись по сторонам — слева и справа, оставив внешне самого крепкого в центре.

Тюрук прыгнул влево, не обращая внимания на наносимые удары, схватил крайнего противника, просунув сверху и снизу ладони ему под доспехи, легко оторвал от земли, и с огромной силой швырнул навстречу бойцу в центре, сбивая того с ног телом товарища. Сразу двое теперь уже валялись на земле, но третий, похоже полностью не осознав случившегося, храбро бросился в атаку.

Тюрук ударом руки легко снёс этого храбреца, а затем пробил ногой в голову сначала пытавшемуся подняться бойцу, а затем добавил и лежачему.

Пока добивал этих, третий всё же успел встать, но в этот раз, верно оценил диспозицию, принял мудрое решение сбежать и бросился в сторону прохода. Тюрук одним прыжком догнал, пнув ногой в спину. От пинка траектория движения у бежавшего изменилась, и вместо прохода, он врезался в решётку забора.

Неспешно подойдя к привалившимися к решётке, стонущему противнику, Тюрук сразу бить не стал, а с какой-то дикой ухмылкой повернул голову к застывшим в ожидании развязки зрителям, и здесь он встретился взглядом с Костушем.

— Ты, щенок?! — рявкнул он, и с разворота запустил, толстую как бревно руку, будто стараясь не ударить, а просто смахнуть голову Костуша с шеи.

Тот еле успел пригнуться, — покатилась сбитая шляпа, а вслед, не разгибаясь, будто стараясь её поймать, в проход за шляпой бросился удирать Костуш.

Тюрук попытался сделать подсечку и задел ногу Костуша, — того немного развернуло, но всё же устоять удалось, только дальше он побежал уже чуть прихрамывая.

Возможно, Тюрук не стал бы преследовать — ему надо было ещё закончить дела здесь, но вид хромающей жертвы распалил. Он сделал несколько огромных прыжков, в попытке догнать, и, неожиданно, словно запутавшись в собственных ногах, упал врезавшись плечом в землю, после чего его тело по инерции ещё несколько раз перевернулось.

Костуш, услышав звук падения и крики боли, остановился, неспеша, по большому радиусу, обошёл сидящего на земле, воющего Тюрука, и подобрал свою шляпу.

К этому времени поднялся прикорнувший у забора противник Тюрука.

Смахнув с лица кровь, он с интересом оглядел корчившегося от боли гиганта, но даже видя его в таком плачевном состоянии, всё же один подходить к нему не рискнул. Помог подняться товарищу и вдвоём, не торопясь, с оглядкой отправились добивать.

Некоторое время Костуш понаблюдал за концовкой.

Один зашёл спереди, второй сзади. Тюрук, яростно воя, крутился то в одну, то в другую сторону. Первый удар ногой по затылку он выдержал, но после следующего, опять же по голове, прозвучавшего как-то очень звонко, Тюрук замолчал и завалился на спину. Тут уже, один из добивавших, с хеканьем прыгнул ему на грудь. Дальше они стали обрабатывать ногами уже бесчувственное тело.

Когда подошедшие зрители начали останавливать разохотившихся бойцов, Костуш развернулся и отправился было искать извозчика довести до школы, и только затем вспомнил: он же сегодня ночует дома. У себя дома! А до дома идти-то всего ничего.

Первая ночь на новом месте прошла неспокойно.

Поначалу не мог заснуть — всё вспоминал схватку Тюрука, затем стал замерзать. Пришлось вставать, растапливать печку, благо дрова на кухне были: день назад протапливал печь, вот и остались.

Наконец согревшись, заснул, но достаточно скоро его разбудили странные звуки, источник которых находился явно где-то рядом за окном.

Накинув плащ, вышел на крыльцо и прислушался: появилась твёрдая уверенность что за домом кто-то ходит, причём, судя по громкости дыхания, это «кто-то» достаточно большое.

Костуш спустился с крыльца, заглянул за угол и при свети луны заметил силуэт крупного животного, типа собаки, которое, на своих четырёх лапах, медленно двигалось вдоль стены дома, иногда задевая туловищем плети винограда.

Дальше животное упёрлось в боковину террасы на половине Волита и начало медленно разворачиваться.

— Может какая-то больная собака? — подумал Костуш. — Может бешенная?

Всё же сразу лупить силой в больную собаку не стал, — зашёл в дом и вернулся уже с масляным фонарём. К этому времени непонятное животное завершило свой очередной цикл перемещений: упёрлось в стенку террасы уже Костуша, развернулось и направилось обратно.

Тогда-то Костуш и заметил, что на странном животном штаны, а подняв фонарь выше, рассмотрел кудрявую голову с блестящей в свете фонаря небольшой очень знакомой лысиной, лысиной своего соседа — писателя Волита.

— Да уж и надрался соседушка! А я Шекспира хотел из него делать! — с раздражением подумал Костуш.

— Шекспир, Шекспир! Ко мне! — скомандовал он Волиту.

Тот послушно повернулся и радостно, правда, по-прежнему на четырёх конечностях, побежал на свет.

Подойдя вплотную, задрал голову и начал что-то очень быстро, напористо и совершенно бессвязно говорить.

Костуш поначалу пытался вслушаться, но потом плюнул и за шиворот поволок Волита к его входу.

Они уже почти дошли, вдруг неожиданно писатель вырвался и бросился обратно.

— Стоять! Стоять! Плохая, плохая собачка! — прокричал ему вслед Костуш.

Волит действительно остановился и начал шарить руками по земле.

Оказывается, когда Костуш тащил его за шиворот, с Волита слетел ботинок, Удивительным образом это событие пробилось через пьяную хмарь, и Волит вернулся за ботинком, и мало того, быстро его нашёл.

Волит взял ботинок в руку и попытался подняться — ничего не получилось. Тогда просунул внутрь кисть и таким образом: с одним ботинком на руке, с другим на ноге, придерживаемый Костушем за шиворот проследовал до крыльца.

Отыскав у него в кармане ключ, Костуш открыл дверь в половину дома Волита, помог своему временно четвероногому другу преодолеть ступеньки и добраться до кушетки. Верхнюю часть туловища писателя, Костушу пристроил на кушетке, а нижнюю, даже не стал и пытаться.

Покидая «обитель поэта», Костуш оглянулся: Волит уже спал, стоя коленями на полу, грудь покоилась на кушетке, а под щёку он пристроил руку, обутую в ботинок.

— Нет, не быть тебе Дюма! И Шекспиром тоже: не быть, не быть! — вынес приговор Костуш. — Разве что сделаю папой Буратино. У него, правда, уже есть один — папа Карло, теперь появится ещё и местный папа — Волит.

Как позже выяснилось, мастер Ярич, своей новоявленной «пациентке» — мадам Лорет, предложил поехать к нему домой, дабы более полно изучить анамнез болезни.

Проходя вместе с «пациенткой» через зал к выходу, наткнулся на Волита.

Оценив «пограничное» состояние писателя, захватил с собой, пока тот ещё мог самостоятельно передвигаться и осмысленно говорить.

Мастер Ярич подвёз Волита на извозчике к их с Костушем дому на Парусной улице. Проследив, как писатель достаточно уверенно открыл калитку и зашёл внутрь дворика, Ярич со спокойной совестью уехал.

Каким-то образом, Волит обошёл дом и двинулся по его задней стенке, в поисках ступенек к своему жилищу.

В силу прихоти бывших владельцев оба крыльца дома были удлинённые, точнее сказать: к обоим торцам дома примыкали террасы, метра на три длиннее основного здания, тем самым строение представляло из себя букву «П» с укороченными ножками.

Волит двигался вдоль задней стены, надеясь найти ступеньки, но не осознавал, что оказался на тыльной стороне здания, во внутренней части буквы «П».

Там он и метался: упирался в одну ногу от буквы «П», разворачивался, затем в другую, опять разворачивался и так неоднократно. Похоже, свои поиски входа начал о двух ногах, но затем перешёл в более устойчивое положение.

Выпитое им в значительном количестве бренди, сильно сказалось на работе мозга, но предало бодрости и упорства.

Когда, разбуженный среди ночи, Костуш вывел его из этого «лабиринта», Волит уже утоптал за домом землю до каменной твёрдости.

Заночевав первый раз в собственном доме, в дальнейшем Костуш только иногда забегал туда днём, но за пятидневку остаться на ночь не случилось.

Следующий раз, заночевать в доме на Парусной, заставили обстоятельства.

Костуш сидел на лекции в училище целителей. Аудитории училища располагалась в дальнем крыле старого княжеского замка, в центральной же части донжона находился городской госпиталь.

В тот день, недалеко от Либорга, случился сильный пожар на барке, идущей вверх по реке из княжества Древленского в княжество Верхнерульское.

С этой барки в госпиталь поступило много пострадавших от огня пассажиров.

Город Либорг стоял на берегу реки Рул. Благодаря тёплому климату судоходство по ней было круглогодичным. В верховьях, зимой река ещё могла покрыться льдом, но в районе княжества Либоргского, только изредка ночью у берега появлялась тонкая ледяная плёнка.

Пожар случился на барке, перевозившей наёмных работников для рудников княжества Верхнерульского. Огонь вспыхнул в трюме, когда судно находилась на середине реки. Некоторые из пассажиров, заключившие длительный контракт, ехали целыми семьями, отчего среди пострадавших были не только мужчины, но ещё и женщины, и дети.

Прямо во время занятий, в аудиторию вошёл представитель госпиталя и попросил всех, кто умеет обезболивать, или ускорять регенерацию, пройти в госпиталь для оказания посильной помощи: персонал из-за наплыва травмированных не справлялся.

Часть учеников, среди них и Костуш, встали и отправились в госпиталь.

Всех привлечённых достаточно быстро отпустили: в основном начинающие целители могли делать только местное обезболивание — требующие значительных расходов силы, потому быстро сливали свой дар.

Костуш официально уже владел навыками погружения в длительное бессознательное состояние. В этом случае дар тратится только в первый момент, а в остальное время надо просто наблюдать за пациентом.

Пострадавших привезли очень много, и Костушу пришлось усыпить, а затем отслеживать состояние одновременно семи человек, мало того, его ещё просили усилить у некоторых регенерацию.

Освободился Костуш, когда на улице уже стемнело. Он сначала долго стоял в душевой под струйкой чуть тёплой воды, и несколько раз намыливался антибактериальным мылом.

Его, как Древоходца, возможность подхватить какую-либо заразу не пугала, — просто этим вонючим мылом, он старался перебить запах горелой плоти, пропитавший, как ему казалось, и волосы, и всё тело.

Удивительно, но несмотря на то, что даже самые продвинутые государства планеты Эре, по уровню развития промышленности соответствовали примерно 19 веку на Земле, здесь уже давно имели чёткое представление о микробах и их роли, в возникновении различных болезней.

После помывки одевался медленно: образы людей с обожжёнными до черноты конечностями, крики и запахи, не отпускали его, погрузив в совершенно расстроенное и угнетённое состояние. Видимо поэтому, только порядком прошагав по улице раздетым и начав сильно мёрзнуть, вспомнил об оставленных в аудитории плаще и шляпе.

Возвращаться через помещения госпиталя не хотелось, и, стараясь из-за холода добраться поскорее, быстрым шагом, переходящим на бег, обогнул центральную часть старого дворца, направляясь к самому удалённому крылу, отведённому под учебные аудитории училища.

Сторож на входе разложил перед собой на столе немудрённую еду: хлеб, луковицу, сыр, рядом поставил кувшин вина. Провожать Костуша до аудитории отказался, сунул ему в руки фонарь, а сам остался сидеть на месте, потягивая вино.

Костуш открыл дверь, отделяющую тамбур, где сидел сторож от учебных помещений, сделал несколько шагов по коридору и вдруг увидел, как какая-то женщина, задув в руке свечу, быстро из коридора прошмыгнула в одну из классных комнат и тихо прикрыла за собой дверь.

В то время мэрия ввела запрет на обучение целителей в общеобразовательных школах вместе с простыми детьми, и по этой причине, несколько помещений в училище отвели под классы, в которых теперь преподавали обычные дисциплины. Именно в такой класс, где изучали обязательную школьную программу и забежала женщина.

Костуш нашёл плащ и шляпу, там же в аудитории оделся, а выйдя в коридор, ещё раз взглянул на дверь, за которой скрылась женщина. Постоял немного в раздумьях, и всё же решил посмотреть, кто в такое позднее время, в полной темноте находится в этом классе.

Войдя, и подняв над головой фонарь, сразу заметил фигуру за последней партой.

— Что вы здесь делаете? Может вам нужна помощь? — обратился он с вопросом, — в ответ не прозвучало ни слова.

Тогда, подойдя ближе, осветил лицо женщины и сразу её узнал.

— Мадемуазель Дюжана?! — удивлённо воскликнул он.

В недалёком прошлом, когда Костуш ещё посещал обычную городскую школу, мадемуазель Дюжана преподавала ему географию, и даже однажды сопроводила на экзекуцию розгами в каморку истопника.

В этом году географии у него не было, но Дюжану здесь, он несколько раз встречал: она преподавала при училище в общеобразовательных классах младшим ученикам географию, а старшеклассникам историю.

Видя испуг в глазах женщины, Костуш осветил себя, чтобы та смогла его рассмотреть.

— Ты, Костуш! — произнесла она, но и после узнавания страха в глазах не стало меньше.

Аккуратная и всегда замечательно выглядевшая мадемуазель Дюжана, сейчас смотрелась как-то помято. Расстеленное на скамье пальто, да ещё стоявшие на парте чашка с водой и миска с какими-то кусками засохшего хлеба, однозначно показывали, что женщина оказалась в очень сложном положении.

— Мадемуазель Дюжана, что случилось? — обратился он к ней.

— Ничего, просто я задержалась с проверкой работ учеников, а потом подумала, что уже поздно ехать домой и решила здесь заночевать. И, вообще, Костуш, это не твоё дело, — оставь меня в покое.

— Корочки хлеба, что в миске лежат, вы в партах нашли? — поинтересовался Костуш. — Наверное, все столы в училище проверили?

— Что ты такое выдумываешь? — возмутилась учительница.

— Да чего мне выдумывать, и так всё видно. Сколько дней уже здесь ночуете?

Мадемуазель Дюжана набрала воздух, собираясь резко ответить, но неожиданно «сдулась» и зарыдала.

Костуш стоял молча над плачущей женщиной, давая время успокоится. Когда рыдания начали стихать и Дюжана более-менее успокоившись, стала вытирать слёзы, явно несвежим в пятнах платком, он приступил к расспросам.

Она снимала жильё в двухэтажном доходном доме. Получив жалование, убрала его в сундучок в своей квартире, где держала все деньги и свои немудрённые, подаренные родителями украшения.

Восемь дней назад, вернувшись с работы, обнаружила сундук вскрытым, а все деньги и драгоценности исчезли. Обратилась к хозяину жилья, с просьбой об отсрочке оплаты — через три дня подходил платёж за квартиру, но тот заявил, что если вовремя не внесёт деньги, то её выгонят, а вещи заберут в залог, пока не расплатится.

Жалование в городской школе теперь получать не скоро, а за преподавание в училище, вообще платят раз в три месяца. Кое-что по мелочи смогла занять, но теперь даже и на еду денег нет.

Из квартиры её выселили и вот уже четвёртую ночь спит в классе. Некоторые свои вещи ей всё же удалось вынести, — хранит их сейчас в кабинете в городской школе и собирается часть из них продать.

— Извините, мадемуазель Дюжана, как-то всё это странно, — заметил Костуш. — У нас многие целители снимают жильё в городе, бывает не могут вовремя заплатить и никого не выгоняют. Если человек работает — понятно, он расплатится. Может от вас что-то хотели?

— В том и дело, что ну очень этой мрази хотелось! Думаю и кражу он устроил!

Если до этого Дюжана о своих несчастьях говорила тихо, то сейчас голос окреп и в нём зазвенела ненависть.

Ненависть придала ей силы, и она обратилась к Костушу с просьбой никому об этой встрече не говорить, а ещё помочь распродать ей некоторые свои вещи.

— Ты мне поможешь? — спросила она.

— Нет, — ответил он.

Дюжана, пожала плечами, а Костуш продолжил:

— Нет, женские вещи я продавать точно не буду, но с квартирой могу помочь прямо сейчас. Я недавно купил часть дома — могу вас туда отвести переночевать.

— Дюжана, немного подумала, а затем ответила:

— Извини, Костуш, но я с тобой сейчас никуда не пойду.

— Как скажете, — легко согласился Костуш, только в любом случае вам…

Что он собирался сделать «в любом случае», договорить Костуш не успел. За разговором они не расслышали шаги и появление в двери класса сторожа, для них явилось полной неожиданностью.

— Я-то думал, что он так долго за плащом ходит, а у него оказывается здесь баба припрятана! Да что же вы бесстыдницы так за целителями бегаете — с собой не можете совладать. А ну быстрово отсель! Я тута развратничать не позволю! — выливая эту тираду, сторож приближался, подняв фонарь.

— Быстро уходим, — скомандовала Дюжана, одной рукой прикрывая лицо шарфом, а другой хватая пальто с сумкой.

Костуш задержал сторожа, давая возможность женщине выскочить в коридор.

— Ты руки-то не распускай! Я тебя узнал, — всё руководству расскажу про твои дела, — возмутился отталкиваемый в сторону сторож.

Костуш достал из пояса две серебряные монетки и положил в руку мужчины.

Тот посветил на них фонарём, а затем предложил:

— А может и за вином сбегаешь? Ну этих баб! Здесь недалеко, в одном доме до ночи продают.

— Сам сбегаешь, — отмахнулся Костуш и отправился догонять Дюжану.

— Да и правда, что тебе за вином бегать — ты по другой части: вон за девкой-то враз как припустился! — услышал Костуш вдогонку.

Выскочив из здания, Дюжану сразу не увидел и поспешил к лестнице, идущей от старого дворца. Его волновало, что в такой холод если долго находиться на улице можно просто замёрзнуть. Женщина тоже это понимала и ждала Костуша внизу лестницы.

— Холодно, давайте быстрее! — подойдя сказал он, и Дюжана молча последовала за ним.

По дороге он ей рассказал о пожаре на барке. Кое-что она слышала, но все подробности ей поведал Костуш.

— Почему тебя использовали на обезболивании, а не как Древоходца, для спасения детей? — задала она вопрос.

Костуш объяснил, что князь прислал своих Древоходцев. С подходящими по весу для переноса детьми, они разобрались, а остальные пятеро ребят намного тяжелее и с ними ни он, ни княжеские переместится не смогут.

Дальше до самого дома говорил только Костуш, женщина молчала, но он чувствовал её дрожь, и даже явственно слышал, как постукивают у неё зубы.

— Она замёрзла, или же так меня боится, что аж трясёт? — раздумывал он.

Мысль, что мадемуазель Дюжана боится его до дрожи, была очень неприятна и дальше Костуш старался вести себя так, чтобы ни в коем случае не усилить её страхи.

В доме было холодно, и усадив женщину в кресло, зажёг все масляные лампы, а сам занялся печкой. Дров на кухне оказалось маловато, пришлось выходить во двор и забрать несколько поленьев из запасов соседа — Волита.

Натаскав за два приёма воду, наполнил чайник, ещё большую чугунную кастрюлю и всё поставил на печь.

В доме значительно потеплело, Дюжана размотала шарф, скинула пальто, оставшись в своём тёмно-синим платье с глухим воротом. Трясти её перестало, и Костуш подумал, что всё же не боялась, а просто замёрзла.

Он был не прав: Дюжана очень его боялась. Она знала: Древоходец способен с простым человеком сделать всё что угодно, а ещё предполагала, что в силу своих удивительных способностей, у Древоходцев существует комплекс избранности, превосходства над обычными людьми, поэтому он не будет считаться с чувствами простого человека, оказавшегося в полной его власти.

Помимо, как преподавателю, ей было хорошо известно — психика шестнадцатилетнего подростка весьма неустойчива.

Отогревшись, она постепенно стала отходить и от «трясучки», и от мрачных мыслей, а после фразы Костуша, что, когда ходил за водой, зашёл к соседу и договорился у него заночевать — Дюжана почти совсем успокоилась.

Они вместе поужинали вяленным мясом и козьим сыром из запасов Костуша. Нашли сухари и их размачивали в сладком чае.

Когда закончили с мясом и сыром, Костуш налил по новой чай в кружки и выставил банку варенья из ягод, похожих видом и вкусом на малину.

Черпая ложкой варенье и запивая чаем, Костуш предложил свой план помощи Дюжане.

Хотя следующий день приходился на конец пятидневки, а значит был выходным, банки всё же работали. Костуш сказал, что с утра заберёт из банка деньги и передаст необходимую сумму Дюжане чтобы рассчитаться по долгам за старую квартиру, и тогда она сможет забрать все свои остальные вещи.

Найдёт ей денег и на съём нового жилья, при этом с поиском квартиры может особо не спешить — некоторое время поживёт у него — всё равно Костуш здесь почти не ночует.

Он посоветовал ей одной за своими вещами к владельцу старой квартиры не ездить. У Костуша в полдень прыжок с ребёнком, а вот когда освободится вместе доедут на старую квартиру.

Поужинав, Костуш переставил кастрюлю с горячей водой в угол кухни. где за занавеской было что-то вроде прачечной и помывочной со сливом, заткнутым деревянной заглушкой.

Показав, где у него чистое постельное бельё и его новый, не разу ненадёванный халат, Костуш попросив закрыть за собой дверь на засов, пошёл ночевать к соседу-Волиту.

— Привёл бабу, а она тебя из собственного дома выгнала! — встретил его глумливой фразой, как обычно подвыпивший Волит.

Не обращая внимания на зубоскальство соседа, Костуш соорудил из кресла и стульев некое подобие кровати, завернулся в выданное ему одеяло и сразу уснул.

Проснувшись утром, побрызгал себе в лицо водой из рукомойника, и, стараясь не разбудить Волита: как все творческие натуры, тот засыпал поздно, вышел на улицу. Собрался было сразу идти в банк за деньгами, но наткнулся на тележку молочника. Попросил того подождать у калитки, а сам взбежал на крыльцо своей части дома и начал стучать.

Когда Дюжана открыла дверь, то при дневном свете стало заметно, как от свалившихся невзгод, осунулась её лицо, правда, увидев перед собой Костуша, женщина легко и мило улыбнулась.

— Не заходи пока, дай порядок наведу, — попросила мадемуазель Дюжана.

Вышла она в его халате, а взглянув ей за спину, Костуш понял, что «непорядком» Дюжана называет развешанную после стирки одежду.

— Я и не собирался заходить. Мне посуда нужна для молочника.

По его просьбе, Дюжана нашла ему кувшин с миской.

Накупив молока; сметаны; творога; сливочного масла; несколько яиц, всё это принёс домой.

Он сказал Дюжане, что сейчас бежит в банк, но прежде, чем уйти, стал объяснять, где у него хранится мука, сахар и сковородка, на которой можно пожарить блинчики. Намёк был очень толстый и Дюжане ничего не оставалось, как понять его правильно.

Подойдя к банку, Костушу пришлось немного подождать: оказалось в выходной банк открывался позже.

Проверив оставшуюся на счету наличность, вспомнил совет господина Касиля: покупать драгоценные камни, только вот после всех последних трат, для него такой совет стал чисто гипотетическим.

Правда, у него были припрятаны два из пяти «Братьев — бриллиантов», знаменитых на всю планету Эре, но продать их, по причине большой известности, весьма сложно, поэтому Костуш планировал при посещении другого мира, разменять камни на более мелкие и пригодные для амулетов-накопителей.

Получив деньги, посмотрел на башенные часы — время поесть блинчики у него ещё оставалось, и, полный радужных надежд, почти вприпрыжку побежал к своему дому.

Дверь в его жилище оказалась приоткрытой, что породило у Костуша дурные предчувствия, а войдя вовнутрь, понял, — тревожился не зря.

За столом в гостиной, помимо Дюжаны, расположились Волит и мастер Ярич.

Увидев входящего Костуша, Волит схватил последний блин с тарелки, налил сверху на него варенье и быстро целиком запихал в рот.

— Ну, я, наверное, пошёл. Не буду вам мешать, — заявил Волит, поднимаясь со стула.

— А приходил-то зачем? — поинтересовался Костуш.

— Так, на запах, — честно ответил тот.

— Мадемуазель Дюжана, сами-то, поели? — спросил Костуш

— Первый блин сама съела, который комом, потом мастер Ярич появился, — пригласила за стол, а когда прибежал господин Волит, и я увидела, как он ест, поняла, — на тебя не хватит, но не бить же его по рукам— всё же знаменитость, талант.

— Бить не надо, а вот пускать в дом не стоило, — заметил Ярич. — Волит талантливый писатель, а талантливый человек, — талантлив во всём, и в пожирании блинов тоже.

— Извините, конечно, уважаемый мастер, но вы сами-то сколько блинов съели? А ещё и всю сметану вычерпали! — заметила Дюжана.

— Мастер Ярич! Постоянно упрекали и третировали: мало ем, плохо вес набираю. Да как же с таким наставником вес набрать, если своего ученика объедаете! — с напускной обидой, произнёс Костуш

— У нас творог остался, на стол не выставляла, а ещё сухарики. Только размачивать чая нет, тоже весь выпили. Принести творог, или подождать, пока мастер Ярич уйдёт?

— Да что же вы, мадемуазель Дюжана, какой-то ненасытной утробой меня считаете! — возмутился Ярич

— Утроба там, или не утроба, а молодого ученика, можно сказать ребёнка, объедаете! — заметил Костуш.

— Ладно, ребёнок, у меня к тебе серьёзный разговор, и, извините, мадемуазель Дюжана, — приватный. Давай-ка, Костуш, выйдем на улицу.

— Минутку! — попросил его задержаться Костуш. — Мастер Ярич, вы знаете, что случилось с мадемуазель Дюжаной?

— Да, рассказала, что осталась без денег, без большей части своих вещей и без жилья.

— Всё так, — подтвердил Костуш. — А вы сможете сегодня выбрать время, доехать с мадемуазель и вернуть её вещи?

Проблем в этом мастер Ярич не видел и обещал сегодня же помочь.

Дальше Костуш подождал, пока мастер Ярич выйдет, а сам, передал Дюжане деньги и отмахнувшись от благодарностей, также вышел на улицу.

— Чего вдруг за мной приехали? Я всё равно к полудню должен быть в школе — у меня прыжок с ребёнком, — обратился он к Яричу.

— Я не знал, что в школу заедешь: подумал встретишься с клиентами прямо на место переноса — вот и решил перехватить пораньше. А вот случилось, думаю, серьёзная для тебя неприятность. Помнишь адвоката, — я нанимал его по делу о твоём людоедстве?

— Помню, конечно, помню! Но вот как зовут — совсем из головы вылетело.

— Улимс его зовут. Записку от него получил.

Ярич достал из кармана листок бумаги.

В записке адвокат сообщал, что против Костуша некий судья Вилихаузер, возбудил дело о мошенничестве, а ещё, помимо, и о необоснованном применение дара, приведшее к нанесению тяжёлого вреда здоровью гражданина княжества Либоргского.

— Надо срочно встречаться с адвокатом, с этим Улимсом, — заметил Ярич. — Я надеялся с утра сейчас забежим к нему в контору, но по времени не получается — придётся после твоего прыжка к нему домой идти. И, насколько я понимаю, это по поводу Тюрука, охранника барона Береса.

— Быстрее всего, — согласился Костуш.

Глава 3.

Ближе к вечеру, Костуш в сопровождении своего опекуна Ярича, подошли к небольшому домику, который снимал адвокат Улимс.

По неизвестной им причине, Улимсу пришлось покинуть столицу империи и перебраться в Либорг, впрочем, судя по тому, что открывал им входную дверь, а затем проводил в кабинет слуга в ливрее, — дела у адвоката здесь шли неплохо.

Улимс встретил улыбкой, как старых знакомых, предложили присесть, а слугу отправили за чаем для гостей.

Всё обстояло именно так, как они с Яричем предполагали: дело против Костуша завели по заявлению Тюрука, охранника барона Береса.

У адвоката Улимса в судебной палате княжества имелся «прикормленный» секретарь, который и делился информацией. Увидев имя Костуша, в списке обвиняемых по делу об избиении Тюрука, Улимс решил предупредить своих бывших клиентов.

Суть дела адвокат уже знал: три наёмника прибыли в Либорг в поисках работы и несколько дней проживали в гостинице при трактире «Паштет». Там же они и поссорились с Тюруком, а сразу, после драки, их забрала стража.

В ходе допроса наёмники сознались, что затеяли драку с Тюруком, чтобы заработать денег: они тайно сделали большие ставки на свою победу, предварительно сговорившись с Костушем, который должен был, незаметно парализовав ноги их соперника.

— Десятки людей видели, что Тюрук пытался меня ударить, — возмутился Костуш. — И опять же, все видели, как он за мной погнался, и, только после, я применил силу.

Адвокат пожал плечами:

— Больше никаких свидетелей опрашивать не будут. Судья Вилихаузер признал показания наёмников достаточными для закрытия расследования.

Пока Костуш с Яричем обдумывали услышанное, в комнату зашёл слуга с подносом и расставил чашки с чаем. Когда он вышел, адвокат спросил у Костуша:

— А почему вообще этот охранник попытался тебя ударить?

Вразумительного ответа на этот вопрос у Костуша не было, и он просто рассказал, что Тюрук, почти год назад, его избил до полусмерти по приказу барона Береса, а после этого избиения, ещё только однажды встречался с ним на улице.

Объяснить, почему во время драки с наёмниками, Тюрук на него напал, Костуш не мог. Единственное предположение: Тюрук был пьян, разгорячён дракой, и в тот момент мог броситься на кого угодно.

— Получается: напал он на тебя по неизвестной причине, или ты чего-то не знаешь, — подвёл итог Улимс.

Костуш в ответ только кивнул.

— Вы согласны заключить с нами договор на защиту Костуша в суде, — задал вопрос мастер Ярич.

— Нет, — коротко ответил адвокат.

— Почему? — удивился Костуш, — ведь стоит пригласить на суд дознавателя-мозголома, и наёмники сразу скажут правду.

— Да и дознавателя не надо, — заметил мастер Ярич. — Костуш ученик мэтра Гарвила. На суде мэтр Гарвил просто публично задаст вопросы Костушу — и всё!

Ученик, связанный клятвой с учителем, солгать не способен. Пара вопросов и сразу станет ясно, что никакого сговора Костуша с наёмниками не было. Странно, что вы отказываетесь!

— Я сказал нет, потому что никакого суда и не будет! — объяснил Улимс. — Дело закрыто, а в отношении Костуша вынесен приговор. Как только закончат все бумажные формальности, приговор приведут в исполнение.

— И каков же приговор? — спросил Костуш.

— Удары кнутом на городской площади и денежный штраф.

— Без суда? Здесь так можно? — Костуш даже растерялся.

— Можно, если ударов кнутом не больше десяти, а сумма штрафа тоже — не больше десяти золотых.

Судья Вилихаузер выдаст по верхнему пределу: десять ударов и десять монет.

— Зачем судье всё это? — удивился Костуш.

— Я, вообще-то, не так долго проживаю в Либорге, хотя и мне уже известно: судья Вилихаузер имеет поместье на землях барона Береса. Ты же знаешь, чьего охранника жестоко избили после твоего вмешательства? А ещё, я слышал, что Тюрук, якобы, несколько раз барону Бересу спасал жизнь во время военных походов и барон его очень ценит.

На несколько минут в комнате установилось молчание, а затем Костуш спросил:

— Как скоро приговор будет исполнен?

— Дней шесть, или семь у вас ещё есть.

— Что-то за эти дни можно сделать? Как-то можно отменить? — спросил мастер Ярич.

— Единственный вариант остановить законным путём — официальное заявление от высокопоставленной персоны княжества с требованием провести судебное заседание.

Только вот против барона Береса мало кто выступит, и выбор у вас небольшой: только родственники великокняжеской семьи. Я так высоко не летаю и здесь помочь не смогу.

— А если получим официальное заявление, вы возьметесь защищать меня в суде?

— Если добьётесь этого, то, опять же, суд не состоится. Вы сами недавно сказали, что можно пригласить на суд учителя, или мозголома. Такое им допускать никак нельзя: сразу вскроются их делишки, а чтобы такого не случилось, быстренько выясниться, что по вновь открывшимся обстоятельствам, наёмники просто оговорили, ты ни в чём не виновен и никакого суда не будет и я не нужен.

— Если вы, мастер Улимс, сейчас не рассказали про приговор, как бы я о нём узнал?

— Могу описать, — вмешался мастер Ярич. — наши ученики уже не раз получали публичные удары кнутом на площади.

Приходит судебный пристав к мэтру Гарвилу, иногда только за сутки до назначенной даты. Под роспись требует обеспечить присутствие в назначенное время ученика на месте экзекуции.

Как директор школы, Гарвил обязан выполнить решения городского суда, а ученик, связанный печатью, сам знаешь, не может ослушаться прямого приказа мэтра.

Только вот, никогда это не было полной неожиданностью, всегда нам сообщали, что судья рассматривает дело.

— Уверен, в вашем случае только за сутки и сообщат, — заметил Улимс, — но меня волнует другое, — продолжил адвокат. — Проведена большая работа: задействовали судью, следователей, принудили наёмников дать ложные показания. И всё же — ради чего!? Мне непонятно! Он же Древоходец! Совершит перемещение и от ударов кнутом ничего не останется, а во время экзекуции просто себя обезболит.

Ты умеешь это делать — отключать боль? — адвокат обратился к Костушу.

— Всё он умеет, — ответил за него мастер Ярич, — Я же так думаю: они пока просто ещё не знают, что он Древоходец.

После этих слов, Улимс на некоторое время задумался, а потом сказал:

— Может быть и так, может быть и не знают, — я как-то об этом не подумал. Но в этом случае получается ещё хуже: такие люди, как барон Берес просто не отступятся, а если узнают, что он Древоходец и бить его кнутом бессмысленно, у них остаётся единственная возможность его наказать…

— Какая же? — поинтересовался Костуш.

— Мне в голову приходит только одно: постараются тебя убить, — произнёс адвокат.

После его слов, Костуш даже вздрогнул.

— Всё что я знаю, всё что раньше слышал о бароне Бересе и его охранниках подтверждает такой исход. — сказал Улимс.

— И что же мне делать? — несколько растеряно спросил Костуш.

— Уезжать из Либорга, или искать высоких покровителей, способных одёрнуть барона Береса.

Как правильно предположил Ярич, барон Берес, поначалу действительно не знали, что Костуш — Древоходец, отсюда и нелепое для Древоходца наказание — публичное избиение кнутом.

А вот Костуш ошибался, приняв нападения Тюрука за простой выплеск ярости пьяного охранника.

Случайная встреча, несколько пятидневок назад, которой Костуш не придал никакого значения, и явилась причиной, заставившей Тюрука сразу, как только заметил Костуша в толпе, попытаться его ударить.

Встреча на улице, послужившая основным мотивом для нападения охранника, произошла, когда Костуш обходил торговые лавки, в поисках кухонной утвари для своего нового жилья.

По городу он обычно передвигался быстрой походкой, смотря немного вбок и вниз, чтобы взглядом, пусть даже и прикрытым очками, не смущать прохожих.

В тот раз ему повстречались две девушки, явно из благородных, при этом одна из них, проходя мимо, сказала:

— Вот, вот смотри! Это он, тот самый колдунишка! Знаешь, где я его видела? Расскажу — не поверишь!

Девушки прошли дальше, а Костуш автоматически остановился и обернулся посмотреть, кто же это его узнал.

Сначала одна из девушек, затем и другая тоже в этот момент обернулись.

Время шло к вечеру, уже наступали сумерки, а на Костуше тёмные очки, поэтому он не смог разглядеть лица, да и девушки быстро отвернулись.

А не разглядел, и не узнал он Лидосу, дочь барона Береса. Именно за взгляд на Лидосу без очков, охранник Тюрук когда-то зверски избил Костуша.

В этот же раз, Лидоса просто прогуливалась по городу с Гариной, своей школьной подругой.

Гарина в преддверии Новогодних праздников, приезжала в княжеский дворец. Ей, как и почти всем детям из благородных семей, предложили принять участие в театральной постановке к Новому Году.

Из всех персонажей сказки, Гарине смогли подобрать только роль бандерлога в массовке. Разобравшись, что бандерлог, это просто обезьяна, Гарина категорически отказалась, и, естественно, об оскорбившем предложении никому не рассказала, ограничившись заявлением, что в постановке не нашла ничего для неё подходящего.

При посещении княжеского дворца Гарина застала репетицию, где и заметила Костуша, о чём-то спокойно беседующего с внучкой князя.

Костуша она видела раньше: после скандала с людоедством, прогремевшим на весь город, он стал знаменит. Однажды, при встрече на улице с группой целителей, спешивших на занятия, её брат указал на Костуша и с хохотом пересказал историю о людоедстве.

А дальше, как-то идя из школы с одноклассницами, она увидела, что её подруга Лидоса, вместе со своим охранником, остановили на улице Костуша и что-то ему выговаривали. В тот раз она предупредила Лидосу, что с Костушем не стоит ссориться — он Древоходец, а значит сильный колдун, дескать, может наколдовать болезнь.

Лидоса перед Гариной не стала показывать своё беспокойство, заявив, что всё это чушь, однако на самом деле слова подруги породили тревогу, и первое время заставляли чаще оглядываться, опасаясь увидеть смотрящего ей в спину и наводящего порчу колдуна.

Уже немного подзабытые страхи возродились с новой силой, когда увидела Костуша, действительно смотрящего ей вслед.

Тем же вечером своими опасениями поделилась с матерью, та пересказала всё мужу — барону Бересу, который постарался успокоить своих женщин, объясняя, что у Лидосы сильный амулет и никакой колдун с таким не справится и единственно, на что способен этот безродный, — взглядом просто попугать девушку.

Такие «шутки» оставлять безнаказанными барон не собирался. Он дал задание охраннику Тюруку найти колдунишку, примерно наказать, но постараться не забить до смерти.

Тюрук, выполняя указание хозяина, несколько раз пытался подкараулить Костуша на выходе из училища целителей, но неудачно: тот или не посещал в эти дни занятия, или задерживался на подработке в кабинете у зубного врача.

Барон с выполнением задания особо не торопил, и Тюрук положился на случай, решив, — где мальчишка обычно появляется, он знает, рано, или поздно дороги их пересекутся.

Так оно и получилось, только в результате встречи не Костуш, а Тюрук был жестоко избит и оказался в госпитале.

Барон Берес, конечно, проведать Тюрука в госпиталь не поехал: такое даже не могло прийти в его высокородную голову, хотя эту голову охранник не раз спасал, но всё же барон соизволил отправить в госпиталь доверенного человека, а от него уже узнал подробности.

А вот к судье Вилихаузеру, барон Берес подъехал уже сам, и после распития двух бутылок вина, и обсуждения возможности крупного набега степняков в этом году, между делом, попросил примерно наказать Костуша.

Поместье судьи находилось в его баронстве, но всё равно пришлось немного «отсыпать» денег судье на, как тот выразился, мотивацию работы следователей.

При следующей встрече с судьёй Вилихаузером, барон Берес узнал, что, к сожалению, особо строго наказать Костуша не получится: очень много свидетелей видели, как Тюрук беспричинно напал на мальчишку, да ещё и погнался за ним.

Судья пояснил, что если начать настоящее судебное разбирательство, то выяснится: Костуш был в своём праве применить дар, спасая жизнь, или здоровье, а поэтому, чтобы хоть как-то устроить мальчишке наказание, приговор будет вынесен, без рассмотрения в суде.

— И какой будет приговор, что он получит? — поинтересовался барон Берес.

— Без судебного заседания, максимум что могу: десять ударов кнутом на площади и штраф в десять золотых.

Вернувшись после беседы с судьёй домой, барон, во время семейного обеда, рассказал своим женщинам, что Костуш будет наказан: бит кнутом на площади, а ещё и оштрафован.

— Что ему этот кнут! — заметила Лидоса, не отрывая взгляд от тарелки, — он же Древоходец, да ещё, говорят, очень сильный! Пирролу после отравления он спас. Мы все её видели во время спектакля на Новый Год, Пиррола совсем большая стала, а этот смог с ней прыгнуть.

— Так это он излечил дочку барона Вейского?

Лидоса в ответ молча кивнула.

Позже барон Берес вызвал в кабинет одного из своих охранников-ветеранов по имени Юсаш. Тот был напарником Тюрука, но в отличие от Тюрука, напоминавшего телосложением каменную глыбу, Юсаш был худощав, ловок, умел метко стрелять почти из всех видов оружия и хорошо метал ножи.

Этой парочке барон Берес доверял полностью, поручая разобраться с неугодными людьми, если через «ручного» судью вопрос решить было нельзя, или сложно.

— Ты сейчас навестишь в больнице Тюрука, и спросишь, был ли на нём во время дракиамулет от колдунов.

Говоря это, барон выложил на стол несколько серебряных монет и подвинул их к охраннику. — Угостишь друга, — добавил он.

Юсаш смёл со стола монеты, а затем произнёс:

— Был у Тюрука амулет. Как вы, господин барон, велели ему проучить колдунишку, так он его и не снимал. А в госпитале ещё и попросил целителя проверить на заряд — оказалось, полон под завязку. Мальчишка сильный колдун — смог амулет пробить.

Барон Берес, узнав теперь о способности Костуша пробивать амулеты, надолго замолчал погрузившись в размышления.

Ему было хорошо известно, что в княжестве он уже давно заслужил репутацию безжалостного, высокомерного и очень мстительного человека. Как считал сам барон, он таким не был, но ему приходилось специально и продуманно создавал о себе такое мнение, а по сути, опять же, как считал сам барон, человек он не особо злой, просто по-другому, без жестокости и насилия, добиться в этом мире уважения к себе невозможно.

В ситуации с Костушем, он бы мог остановиться, ограничившись избиением мальчишки кнутом на площади, тем более, колдунишка спас дочь барона Вейского, члена княжеской семьи, а недовольство от высокой семьи ему ни к чему, однако узнав о способности Костуша пробивать амулет, барон действительно стал волноваться за дочь.

— Какая-то безродная мразь будет угрожать жизни и здоровью моей дочери?! — с возмущением подумал он.

— Значит так, — обратился он к охраннику, по-прежнему, в достаточно расслабленной позе, стоявшим перед его столом. — сопляка этого надо убить!

У охранника чуть-чуть приподнялась бровь, выражая то ли удивление, то ли внимание.

— Подкараулить и пристрелить?

— Нет, Юсаш, нет! — ответил барон. — Можно и пристрелить, можно и ножом, но только не сам и никто из наших людей! Нужны чужаки, лучше из империи, или другого княжества, чтобы нельзя было связать со мной.

— Это по деньгам дорого выйдет и время, опять же, порядком займёт, — заметил охранник. — Может всё сделать самим, авось невелика птица? Подумаешь, Древоходец!

Барон опять задумался: действительно, хотя Костуш, уже понятно, очень сильный Древоходец, но не дворянин, и даже если каким-то образом убийство свяжут с его именем, последствия будут не очень тяжкие. Уж в самом крайнем случае — выплатит виру учителю и родителям мальчишки. Может и вообще, всё пройдёт незаметно, а труп в мешок с камнями, да и в реку.

Другой вопрос, если за колдунишку впишется княжеская семья, — тогда последствия непредсказуемы. Князь, пусть и постарел, но дуролом ещё тот.

В конце концов, барон решил поступить следующим образом: если за Костуша никто из княжеской семьи не заступится и допустят его избиение кнутом на площади, то он даст команду убить своим людям, а если родственники князя приговор отменят — придётся вызывать наёмных убийц.

Охраннику же велел, вопрос с убийством Костуша пока отложить, но установить за ним плотное наблюдение.

— Чего нам за ним следить, господин барон? Смысл то какой? — поинтересовался охранник.

— Смысл — чтобы он и близко не подходил к моей дочери!

— А если подойдёт?

— Если подойдёт — сразу набрасывайтесь и бейте!

— Тогда зачем нам таскаться за мальчишкой, проще усилить охрану достопочтенной Лидосы?

Барон не любил, когда ставили под сомнения разумность его приказов, а больше всего не любил, если возражали обосновано, поэтому, не скрывая раздражения повторил:

— Установить плотное наблюдении, чтобы знать, когда и куда он ходит!

— Так он же Древоходец, разве за ним уследишь? Какое, господин барон, плотное наблюдение? — спокойно произнёс охранник, совершенно игнорируя раздражение своего господина.

Барон набрал в лёгкие воздух и крикнул:

— Выполнять! Вон отсюда!

Охранник Юсаш развернулся и пошёл к выходу, на его ассиметричном, после старой травмы лице, блуждала довольная улыбка: у барона он служил давно, и выводить его из себя всегда доставляло ему огромное удовольствие.

Когда Костуш с мастером Яричем вышли от адвоката, на улице уже стемнело.

Они направились в сторону центра Либорга, в надежде найти извозчика.

Поначалу шли молча. Костуш уже немного оправился от мысли, что его хотят убить и размышлял, как в случае смерти пройдёт замена его на дубль.

Между Костей с Земли и Костушем, состоялось уже больше десятка слияний сознания, но ни один, ни другой не чувствовал себя полной копией дубля, по причине существования множества отличий. Одно из самых серьёзных: объём дара у Костуша был намного больше, отсюда и разные возможности.

Немаловажным являлся и тот факт, что Костя оказался на пике полового созревания, со свойственной этому периоду гормональной перестройкой и эмоциональной неустойчивостью, а Костуш находился только в начале пути, правда сексуальные фантазии Кости, а пока это были только фантазии, уже начали его немного волновать.

Костуш был практически неубиваем: новый дубль Кости с Земли, мог сразу занять его место здесь, и всё же это был бы не совсем он. И ещё вопрос: стоит ли Косте, в случае смерти Костуша, появляться в Либоргскои княжестве, или даже, вообще, на этой планете? И как поведёт себя ученическая печать — проявится она на Косте, или нет?

Занятый подобными мыслями, Костуш не сразу услышал обращённые к нему слова мастера Ярича. Тому пришлось даже повысить голос:

— Костуш! Костуш! Я всё понимаю — ты расстроен и испуган, но давай-ка подумаем, что нам делать!

— А что мы сможем сделать? — выйдя из задумчивости, спросил Костуш.

— Помнишь, ты предлагал начать изготавливать разные интересные вещицы? Я ещё тебе говорил, что ни в коем случае нельзя улучшать, нельзя трогать оружие, а лучше всего придумать игрушку какую-нибудь для развлечения знати?

— Давно подобрал такие игрушки, наверное, штук пять, только вы всё время просили не высовываться, пугали Орденом Смотрящих.

— Сейчас не до Смотрящих! Приедем в школу, всё мне покажешь и расскажешь, надеюсь, что-то подберём. Мэтр Гарвил поможет нам устроить встречу с кем ни будь из княжеской семьи. Если удастся заинтересовать их, попросим для тебя защиты от барона Береса.

В школе, они засели в комнате мастера Ярича, куда Костуш принёс рисунки и записи со своими предложениями.

В этом мире уже существовало некое подобие велосипеда, более похожее на самокат с деревянными колёсами. Костуш показал на рисунках, как его можно улучшить, а затем начал объяснять устройство колеса для велосипеда с резиновой камерой.

Ярич слушал очень внимательно, заставил ещё раз повторить про колёса, после чего с нескрываемым скепсисом спросил: «И из чего же ты собираешься делать эти свои камеры?».

Костуш с ответом замешкался. Он видел и в госпитале, и в самой школе различные предметы медицинского назначения из резины, в том числе и резиновые трубки, поэтому удивился реакции мастера Ярича.

Как оказалось, Костушу просто было неизвестно, что княжество Либоргское и империя Корллегов, под протекторатом которой находилось княжество, резину изготавливать не умели, а все изделия привозили с острова-государства Патон.

Из уроков географии, Костуш знал: Патон страна, получившая своё наименование по названию острова, на котором располагалась. Этот остров, скорее его даже можно назвать маленьким материком, находился недалеко от экватора.

В продаже и в дорогих магазинах, и на дешёвых рыночных развалах, встречалось много товаров, изготовленных в Патоне, начиная от обуви и заканчивая часами.

Костушу было известно о сравнительно высоком уровне технического развития этого острова — государства, но он и понятия не имел, что только там умеют изготавливать резину, а все остальные страны секретом производства резины не владеют, хотя деревья-каучуконосы произрастают не только на Патоне, их можно встретить и на южных рубежах империи Карллегов, и в других странах, рядом с экватором.

Получение из каучука резины — является строжайшей тайной государства Патон. Являясь монополистом, и, вовсю пользуясь этим, оно установило просто грабительские цены и на резиновые изделия.

— Если ты колёса велосипедов будешь обувать в резину, то сами колёса, до кучи, надо изготавливать из серебра! — заявил мастер Ярич.

Заметив удивление на лице Костуша, Ярич что-то стал подозревать и от волнения перешёл почти на шёпот:

— Неужели ты знаешь секрет изготовления резины?

— Наверное, знаю, — не очень уверенно ответил Костуш. — В общем, мне надо время, чтобы всё точно вспомнить.

— Так знаешь, или нет? Пойми, если мы сообщим княжеской семье, что знаешь секрет резины, а ты его не вспомнишь, тебя ни то, что не будут спасать, тебя сами и прибьют!

— Общий принцип мне известен, а вспомнить всё — мне нужно время.

Костуш бессовестно врал: он не знал ни общий принцип, ни деталей процесса, зато у него была возможность связаться с Костей, только вот на получение ответа с Земли, действительно требовалось несколько дней.

— Что-то темнишь! Ты хотя бы понимаешь, с чем играешься и чем рискуешь?

— Я всё понимаю, мастер Ярич, и уверен, через несколько дней смогу рассказать, как сделать резину из каучука.

Ночью Костуш почти не спал, но своего добился — ему удалось связаться с Костей и дать ему задание.

Утром, сразу после завтрака, мастер Ярич поволок его в кабинет директора мэтра Гарвила.

Видимо, между ними уже состоялся предварительный разговор, и, как только Ярич плотно прикрыл входную дверь, мэтр Гарвил, подавшись вперёд из кресла, сразу спросил:

— Ты знаешь секрет изготовления резины?

Связанный ученической печатью, врать мэтру Костуш не мог:

— Сейчас пока нет.

Услышав ответ, Ярич громко выдохнул воздух, а мэтр откинулся обратно на спинку кресла.

— Чего же ты вчера мне голову морочил? — взвился мастер Ярич.

— Я через несколько дней буду знать, как изготовить резину, я уже спросил и скоро получу ответ.

— И у кого же ты спросил? — вопрос задал мэтр.

Костуш некоторое время молчал, обдумывая, а затем произнёс:

— Я у себя спросил.

— Как это: «У себя спросил»? Чтобы вспомнить, ты задаёшь себе вопрос, а через несколько дней получаешь ответ?

Тирадой разразился мастер Ярич. Его вопрос Костуш мог проигнорировать, что и сделал, а обратился к мэтру:

— Мэтр Гарвил, вы лучше спросите, спросите меня: «Уверен ли я, что через пять, максимум семь дней буду знать, как изготовить резину?».

Пожевав губы, Гарвил повторил вопрос, на что услышал от Костуша чёткое: «Я уверен!».

— Святые Первородители! Как же устроена память у этих иномирцев!? Задают себе вопрос и неделю ждут ответа! — мастер Ярич пробормотал всё это не очень громко, но Костуш услышал и оглянулся на мастера — впервые Ярич вслух назвал его иномирцем.

— Очень похоже на шизофрению: у него одно я обращается и спрашивает другое я, — также расслышав бормотание Ярича, прокомментировал мэтр. — Мастера Мелиуса это бы заинтересовало, — он у нас специалист по таким отклонениям, но, думаю, не стоит его втягивать.

— Только болтуна Мелиуса нам здесь не хватало, — заметил Ярич.

— Как бы там ни было, но под печатью никто врать не сможет, а значит, через несколько дней ему будет известен секрет резины. Вот давайте и обсудим, как нам лучше распорядиться этим, — высказался мэтр Гарвил.

Ещё достаточно долго, закрывшись в кабинете у мэтра Гарвила, они обдумывали и просчитывали свои дальнейшие действия.

По-хорошему, как считал мэтр Гарвил, надо было бы дождаться, когда у Костуша появиться полная ясность с изготовлением резины. С другой стороны, они опасались засланных убийц барона Береса, да и допускать публичное наказание Костуша на площади кнутом, при всём своём достаточно эгоистичном отношении к ученикам, мэтр Гарвил не хотел — урон репутации его школы.

Мэтр Гарвил взялся устроить встречу с представителями княжеской семьи. Он ещё раз, задал вопрос, проверяя абсолютную уверенность Костуша, в том, что скоро сможет рассказать секрет резины, после чего выпроводил его из кабинета.

Оставшись вдвоём, мэтр с мастером Яричем, начали думать, как им, не вызывая сильного раздражения княжеской семьи, ухватить свой шанс и обогатится на знаниях Костуша, При этом, если мэтра Гарвила больше интересовало возможность заработать деньги, то мастер Ярич действительно опасался за жизнь Костуша.

Через четверо суток, Костуша ночью разбудило первое сообщение от Кости, пока неполное. Информацию он получил от бабушки и сразу её передал: резина получается вулканизация каучука вместе с серой. Больше бабушка, несмотря на своё университетское образование толком ничего сказать не могла, единственно добавила, что каучук растворяется в скипидаре, бензине и керосине.

Более подробные сведения пришли через два дня. Земной Костя упросил отчима принести с работы литературу по изготовлению не только резины, но даже и изделий из неё.

Костя очень разволновался, узнав об угрозе для жизни Костуша и с полной ответственностью подошёл к выполнению задания, стараясь узнать как можно больше об процессе. Он несколько часов изучал устройства для коагуляции латекса; системы для распарки и пластификации; механизмы резиносмесителей; пропорции серы, время и условия её внесения в смесь для резины различного назначения. Даже выучил конструкцию и требования к прессформам на несколько изделий.

И в этот раз сообщение пришло ночью. Разбуженный Костуш, зажёг масляную лампу и при её тусклом свете, начал рисовать механизмы, записывая рядом необходимые пояснения.

Утро он встретил, перебирая изрисованные за ночь листки. Всё оказалось намного сложней, чем Костуш предполагал. Если такие ингредиенты, используемые при коагуляции каучука, как поваренная соль и уксус он ещё знал, то как называется здесь цинк, тальк, или даже скипидар — не имел ни малейшего понятия. Более того, он не встречал и керосин, хотя, возможно, легко бы узнал его по запаху.

Да и с температурой, которую требовалось выдерживать при различных процессах, как-то надо было разбираться — товарищ Цельсий, со своей системой, здесь не рулил.

Проблем добавляла и техническая малограмотность и Костуша, и его дубля, застывшая на уровне устройства велосипеда. Правда, Костя, видимо, консультировался с отчимом, и когда Костуш записывал на бумагу: «Винтовой смеситель», то в голове появлялась подсказка от Кости: «Как в мясорубке».

Посмотрев на беспорядочно разбросанные вокруг листки, Костуш призадумался: уже утром предстояло ехать на беседу в княжеский дворец, но представлять материалы высшим правителям княжества в виде помятых листков, было не только неприлично, но и просто опасно.

Он, отодвинув кровать, достал из тайника альбом, в котором находились, выполненные на плотной бумаге рисунки велосипеда с цепной передачей, шины, камеры с золотником, насос, мячи простые детские и с камерой.

Чистых листов не осталось, и он решил взять рисунок разноцветного, красно-синего детского мяча и использовать обратную сторону

Вооружившись линейкой и треугольником, начал вычерчивать аккуратные квадратики, в которые каллиграфическим почерком вписывал: осадка каучука; промывка водой; фильтрация; сушка… Квадратиков получилось много, и он ещё не успел во все вписать название процессов и связать их красивыми красными стрелками, когда в комнату влетел мастер Ярич.

— Ты почему ещё не одет? Карета уже ждёт!

Костуш объяснил мастеру причину задержки, и дальше уже сам Ярич вписывал нужные названия в квадратики, а Костуш побежал умываться и готовить себя для встречи с представителями княжеской семьи.

Когда они с Яричем сидя в школьной карете ожидали мэтра Гарвила, к воротам подъехал всадник в полицейском мундире и, представившись судебным исполнителем, потребовал провести его к директору школы.

— Похоже по твою душу! — сказал мастер Ярич, обращаясь к Костушу.

— Точнее, по мою задницу, — поправил его Костуш.

Мэтр Гарвил вышел сам, взял у исполнителя пакет, расписался в получении, и, не вскрывая письма, забрался в карету.

Прежде чем давать команду кучеру ехать, он всё же распечатал письмо и быстро пробежав глазами, передал бумагу Костушу с Яричем.

Там всё было ожидаемо: требование к директору школы обеспечить завтра ровно в полдень явку ученика Костуша на площадь у мэрии, для проведения назначенной судом экзекуции в виде десяти ударов кнутом.

Никто из сидящих в карете комментировать письмо не стал.

Когда они выехала со двора школы и направилась ко дворцу князя, мэтр поинтересовался, что у Костуша в альбоме. Ему пришлось показать схему и объяснять все этапы изготовления резины.

Особо в подробности мэтр Гарвил вдаваться не стал, но было заметно, что его немного «отпустило».

Мэтр договорился о встрече во дворце через брата действующего князя и очень волновался, сможет ли Костуш представить убедительное доказательство знания процесса уже при первой встрече.

Аудиенция состоялась в малой приёмной сына князя Либоргского — барона Кубинского.

Их провели в приёмную, где в этот момент в одном из кресел сидел сам барон, а секретарь барона стоял напротив.

Барон прервал, сопровождаемые глубокими поклонами приветствия вошедших и спросил, указывая пальцем на Ярича:

— Кто таков? Мэтра Гарвила хорошо знаю, мальчишку вашего, как его…, да, Костуш — помню, даже помню, что он из людоедов Тагилии. А ты здесь с какого бока?

— Я опекун Костуша, господин барон. Если придётся подписывать какие-либо договорённости, до его совершеннолетия без меня никак нельзя.

— У вас, оказывается, всё серьёзно — договора пришли подписывать! Когда узнал для чего встречаемся, сразу подумал: точно, мальчишка их здесь замешан, а значит всё действительно может быть серьёзно, а коли мальчишка здесь, да ещё договор заключать собрались, тогда давайте — проходите в кабинет.

Пока барон вставал из кресла, секретарь подбежал и открыл дверь.

По пути в кабинет, барон дал ему поручение найти и пригласить к нему барона Вейского — племянника князя, хорошо знакомого Костушу по истории со спасением его дочери — Пирролы.

Усевшись во главе стола, барон Кубинский остальным посетителям сесть не предложил, оставив стоять у входа.

Мэтр Гарвил извлёк из кармана письмо из суда, полученное недавно, и демонстративно стал держать его перед собой.

— Что ты своей бумажкой трясёшь? — обратился к нему хозяин кабинета, — пока барон Вейский не появится, ничего слушать не буду, чтобы мне по два раза одно и тоже не пересказывали.

— Здесь другое, господин барон, — ответил мэтр Гарвил. — На завтра, на полдень назначена экзекуция кнутом на площади моего ученика, — мэтр кивнул на Костуша.

— А что он натворил?

Мэтр Гарвил собрался отвечать, но барон перебил его:

— Не надо пересказывать лучше при мне сам поспрашивай. Тебе же под клятвой ученика он врать не сможет.

Дальше мэтр Гарвил начал задавать Костушу вопросы, по приписываемому ему преступлению, а тот отвечал.

Прослушав ответы, барон заметил:

— Да, судя по всему, осудили его безвинно!

В этот момент в кабинет зашёл барон Вейский, и, проигнорировав приветствие стоящих у двери посетителей, уселся в кресло рядом со своим братом.

— Кого безвинно осудили? — переспросил, успевший услышать последнюю фразу, барон Вейский.

Узнав, что Костуша, с хохотом заявил:

— Я бы только за одну его наглую рожу, десять ударов кнутом назначил.

— Так оно и случилось: действительно, только за рожу, и, опять же угадал, — десять ударов. — Также смеясь сказал барон Кубинской.

— И что вы от меня хотите? — отсмеявшись, спросил он.

— Господин барон, посодействуйте отменить наказание, — попросил мэтр Гарвил. — Мальчишка, сами слышали — невиновен. А если нашего ученика будут на площади кнутом бить, — это ещё и ущерб репутации школы.

Пускай проводят судебное разбирательство, пускай всё делают по порядку: пригласят меня, задать вопросы своему ученику. Если потребуется, я и «мозголома» оплачу, пусть поспрашивает наёмников, оклеветавших Костуша, узнают, кто и зачем заставил их неправду говорить.

— Какая-то мутная история, — сделал вывод барон Кубинской. — Явно заставили наёмников мальчишку оклеветать. Что-то затраченные усилия не соответствуют результату. Для Древоходца десять ударов — смешно.

— Чего здесь непонятного? — вмешался барон Вейский. — Ущерб репутации школы — всё чушь! Не первого их ученика на площади кнутом лупят и, думаю, не последнего. Какие-то заморочки у этого мальчишки с бароном Бересом, вот и хотят они его от барона прикрыть, показать, что княжеская семья мальчишку защищает.

— Показать, что защищаем можно, — произнёс барон Кубинской, — а вот будем ли защищать зависит от полезности его для нас.

После этих слов он подёргал шнурок вызова секретаря, передал ему бумагу из суда и попросил срочно оформить требование на проведение полного судебного разбирательства по делу Костуша и уже сегодня доставить по назначению.

— С судом решили, теперь давайте, по существу, ради чего собрались. Начинай-ка, Костуш, доказывай теперь свою полезность.

Костуш извлёк из альбома листок со схемой, подошёл к столу, положил лист перед баронами, не спрашивая их разрешения, тем самым грубо нарушив правила общения с членами княжеской семьи.

— А чего рядом не сел? — поинтересовался барон Вейский.

Костуш ответил, не уловив сарказма:

— Да мне удобней стоя объяснять, господин барон.

— Зря, братец, зря, ты ему кнут отменил!

На это замечание барон Кубинской только махнул рукой и велел Костушу начинать.

После его описания процесса получения резины, вопросов было много и Костуш, как мог, старался ответить на все.

Один вопрос от барона Вейского ввёл его в замешательство. Барона заинтересовало, почему на обратной стороне листа со схемой, нарисован флаг республики Хабар.

Костуш стал растерянно говорить, что расцветку Хабарского флага даже и не знает, а это просто изобразил детский мяч из резины.

Удивительно, но мяч всех заинтересовал, и Костушу пришлось описывать свойства меча: сколько будет примерно весить, как отскакивать после удара.

Дальше его заставили доставать из своей папки и показать остальные рисунки.

Посмотрев на колесо с покрышкой, барон Кубинской вспомнил, что, будучи в столице империи, однажды ездил в экипаже с резиновым ободом на колесе и заметных преимуществ по сравнению с ободом, обтянутым кожей, не заметил.

Костуш объяснил ему отличие просто резинового обода от колеса с накаченной воздухом шиной.

— Если всё так, как ты говоришь, — ход кареты станет намного мягче, то имперская знать отдаст любые деньги за такое колесо. По булыжным мостовым столицы, если быстро едешь, можно все внутренности отбить, да и брусчатка немногим лучше, — заметил барон Кубинской.

— А где ты это колесо подсмотрел? Неужели тайком на Патон пробрался? — спросил у Костуша барон Вейский.

Костуш промолчал, а за него ответил барон Кубинской:

— Нет у Патонцев такого колеса.

— А откуда же он его взял? — не успокаивался его брат.

— Я тебе позже всё объясню.

Дальше началось обсуждение, как можно заработать, используя знания Костуша.

Мастер Ярич, обдумал всё раньше и его предложение было наиболее полным: на южных территориях империи, где могут произрастать каучуконосы, скупить землю и высадить саженцы. А пока саженцы будут подрастать, там же на месте сразу же, организовать сбор сока с дикорастущих деревьев, и первичную переработку.

Из полученного сырья, в княжестве Либоргском, устроить опытное производство, где поначалу отработать получение из сока каучуконосов латекса, а затем резины и изделий из неё. На первых порах сырьё — жидкий сок, доставлять Древоходцами, а после отработки процесса, латекс очищать на месте.

Интересующие земли на юге, покрыты почти непроходимыми влажными джунглями, являются государственными, принадлежат непосредственно самому императору и купить сейчас их можно почти задаром.

И даже если имперцы украдут у нас способ изготовления резины, или император прикажет передать секреты своим людям, то всё равно, через пять лет с деревьев на нашей плантации можно будет брать сок и получать хорошую прибыль, потому как ни у кого больше ещё долго плантации не будет, — закончил излагать свои мысли мастер Ярич.

Бароны забрали у Костуша всю папку с рисунками и договорились встретится через три дня.

Следующая встреча происходила уже в присутствии самого князя Либоргского.

Там сразу решили ограничить число посвящённых, в сделку по покупке земли на юге империи под плантацию каучуконосов.

С этой целью оговорили создание товарищества, в которое, помимо присутствующих на встрече, привлекут ещё двух человек, один из них станет управляющим на месте, а другой, его заместителем. Заместителя подобрали из княжеских Древоходцев: он помимо помощи управляющему, обеспечит и быструю связь.

Все понимали, если задумка с постановкой на поток изделий из резины, может по разным причинам сорваться, то вложения в плантацию каучуконосов, в любом случае, пусть и через пять лет, принесут огромные дивиденды.

Никаких преференций для мэтра Гарвила, мастера Ярича и Костуша не предусматривалось.

Они были обязаны внести в товарищество свои деньги, и в дальнейшем получать прибыль в соответствии с суммой вклада.

Для производства же изделий из резины организовывалась фирма, принадлежащая на паритетных началах баронам Кубинскому и Вейскому. Все денежные траты должны были нести бароны. Мэтр Гарвил, мастер Ярич и Костуш в случае, если всё пойдёт хорошо, получат каждый по одному проценту с продаж.

Когда обсуждение было законченно, мастер Ярич, позволил себе ещё раз напомнить княжеской семье, о необходимости принять меры по защите Костуша от возможных посягательств на его жизнь со стороны барона Береса.

Своё обещание, избавить от наказания кнутом, барон Кубинской выполнил, а теперь ещё появилась надежда, что княжеская семья, оценив полезность Костуша, постарается его защитить.

Прошло уже больше десяти дней, как мадемуазель Дюжана поселилась у Костуша.

Хотя Костуш и дал ей деньги на наём нового жилья, но Дюжана съезжать не спешила. Пусть за проживание Костуш денег с неё и не брал, однако дело здесь было не в чрезмерной практичности женщины: Дюжану очень испугало выселение из прошлой съёмной квартиры, когда за неуплату, её выпроводили на улицу почти без вещей. А мысль, что именно хозяин бывшего жилья устроил кражу её денег, из подозрения со временем переросло в уверенность.

Всё это было ещё свежо в памяти, и поэтому сейчас Дюжана очень разборчиво подходила к выбору нового жилья.

Вместе с мастером Яричем, она съездила на старую квартиру, оплатила задолженность и забрала свои вещи. Хозяин жилья, увидев рядом с ней целителя, выбежал из конторы через чёрный ход и вернулся уже вместе с приказчиком.

В дальнейшем вёл себя любезно-суетливо, видимо, очень боялся мастера Ярича. Даже трудно было представить, что столь услужливый и милый человек, несколько дней назад делал ей гнусные намёки, предлагая определённым образом расплатится за квартиру.

Когда они с мастером Яричем уже забрали вещи, Дюжана выбрала момент и кулачком заехала по роже этого похотливого подлеца. В ответ тот просто развернулся и молча убежал, прикрыв пострадавший нос рукой, а стоящий рядом приказчик тоненько захихикал, провожая взглядом спину хозяина.

Обратно они ехали молча, Дюжана сидела строго выпрямившись, смотря перед собой. Мастер Ярич попытался положить руку на её пострадавший после удара кулачок, та поначалу резко вырвала ладонь, но поняв, что мастер — целитель просто хочет ускорить заживление ушиба, извинилась, и вернула свою ладошку Яричу.

В доме Костуша, все свои вещи по приезду сложила в кладовую. Через несколько дней стала потихоньку обживаться, доставала то скатерть с кружевными салфетками, то зеркало, то покрывало, и, в конце концов, жилище приобрело тёплый женский уют.

Костуш в доме появлялся редко. Занятый своими делами, только пару раз зашёл навестить, поинтересовался, не нужна ли помощь с дровами, или водой. Ещё несколько раз встречался с мадемуазель Дюжаной в училище, но всё как-то на бегу, просто обмениваясь приветствиями, и только при последней встрече, она коротко сообщила, что нашла квартиру и ключ передаст соседу.

В тот день, ближе к вечеру, стражники привезли в госпиталь большую группу раненых, на этот раз пострадавших в массовой драке, которая, начавшись в одном из трактиров, вывалилась на улицу и достаточно быстро переросла в поножовщину.

Убитых не было, но раненых много.

Выходя из кабинета стоматолога, где Костуш продолжал подрабатывать у мастера Бурша, в коридоре наткнулся на одного из дежурных хирургов. Тот буквально вцепился в него и упросил помочь при операциях.

Освободился Костуш поздно, и решил идти ночевать в свой городской дом, тем более, до этого мадемуазель Дюжана сообщила, что наконец-то подобрала жильё и съезжает.

Уже на подходе, он увидел стоящую у дома карету, запряжённую двойкой лошадей. Как оказалось к его соседу, местному поэту Волиту, приехали родители.

Ещё не очень старые мать с отцом Волита, выбрались из экипажа и встали у ворот. Костуш подошёл и представился. Родители Волита о нём знали из писем сына, и высказали удовольствие от личного знакомства.

Вежливо выслушав рассказ, как им сложно было в такой темноте найти дом сына и как хорошо, что не придётся тратится на комнату в трактире, Костуш, открыл калитку, и пригласил чету пройти во двор.

В окнах жилища Костуша горел свет, в части же дома, принадлежащей соседу, было темно. Постучали Волиту в дверь, но отклика не получили.

Сказав родителям, что у него в комнате лежит ключ от двери их сына, Костуш, направился ко входу в свою половину дома.

Открыла ему Дюжана и улыбаясь сообщила, что они с Волитом устроили небольшой прощальный ужин, по случаю её завтрашнего переезда на новое жильё и пригласила Костуша присоединиться.

Волит тоже вышел из комнаты в прихожую. Было заметно: особой радости от встречи с Костушем сосед явно не испытывал, а когда услышал, что к нему приехали родители, выражение лица из просто недовольного, резко сменилось на удручённо — растерянное.

Дальше Костуш некоторое время помогал загнать карету во двор, разгрузить и затащить вещи, и только когда Волит с отцом пошли отводить лошадей в конюшню трактира, отправился в свою половину дома.

Мадемуазель Дюжане с порога Костуш объявил, что был уверен, — она уже освободила жильё, и теперь, после появления родителей Волита, решительно не знает где ему ночевать. Женщина в ответ беспечно махнула рукой сказав: «Что-нибудь придумаем», а пока предложила сесть за стол и поужинать.

Костуш разделся, помыл руки и прошёл за стол. Он сильно проголодался и поначалу просто набросился на еду, невнимательно слушая историю о её поисках квартиры. Дюжана перечисляла преимущества и недостатки нового жилья, но главным достоинством, по её словам, было то, что хозяйка женщина и на вид очень приличная.

Костуш более-менее насытился и как мог постарался поддерживать беседу. Теперь, когда еда уже не отвлекала, стал замечать неточности при выговоре слов и в построении фраз у мадемуазель Дюжаны. Обратил внимание и на расфокусированным взгляд.

— Да она пьяненькая! — сообразил Костуш.

В подтверждении его мыслей женщина сняла с полки уже на две трети опустошённую бутылку, сама разлила остатки в две кружки, одну из которых поставила перед Костушем.

Дальше Дюжана запинаясь и повторяясь начала говорить. Смысл её слов сводился к тому, что она очень благодарна за оказанную помощь, и на всю жизнь пронесёт добрые чувства к Костушу. Набрав воздух, хотела ещё что-то добавить, но видимо забыла, или передумала и, после паузы, просто предложила выпить за то, чтобы люди всегда помогали друг другу, и, обхватив двумя ладонями, поднесла кружку ко рту.

Костуш тоже отхлебнул вина, при этом его взгляд натолкнулся на уже пустую бутылку, привлекающую внимание своей необычной шестигранной формой, да ещё с квадратным красным горлышком. Это форма не просто заинтересовала его, по краю сознания промелькнуло узнавание: где-то подобную бутылку он уже видел. Постарался вспомнить, а вспомнив, быстро поставил на стол недопитую кружку.

— Мадемуазель Дюжана, — спросил он, — а откуда у вас эта бутылка?

— Да, твой сосед Волит принёс. Узнал, что завтра съезжаю, вот и напросился в гости, сказал: «Устроим прощальный ужин».

Костуш видел подобные бутылки ещё в прошлом году, когда вместе с Волитом работал над книгой и ему приходилось несколько раз заходить к нему домой. В тот раз поэт, как обычно, стал жаловаться, что не может нормально, продуктивно трудится без вина, и умолял Костуша выделить ему деньги, или просто купить кувшинчик, для стимуляции творческого процесса.

— А эти чего не выпьешь? — поинтересовался Костуш, указывая на две шестигранные бутылки с красными горлышками, выглядывающие из распахнутой дверки обычно запертого на ключ шкафа.

— Ты что!? Ты что!? — всполошился Волит, быстро вскочил с кресла, и, подбежав к шкафу, плотно захлопнув дверку. — Ты даже не представляешь сколько они стоят! Мне их подарил один дворянин из империи. Я помог сочинить ему балладу, которую он посвятил своей возлюбленной, а это его дополнительная благодарность, помимо гонорара. И поверь, их цена сравнима со всем гонораром.

— И что же это за вино, чего оно такое дорогое?

— Хи-хи, — засмеялся Волит, — это, мальчик мой, не совсем и вино. Если налить его даме, то уже после одного бокала, от обуявшего желания женщина просто теряет голову, и буквально бросается на мужчину.

— Сами как, проверяли? Работает?

— От знакомых слышал — забавное рассказывают. Сам, пока не испытывал: когда женщину привожу к себе, то зачем тратить дорогое средство? Уж коли пришла и так понятно — всё сладится. А если незаметно подлить в ресторане, где уверенность, где гарантия, что именно меня возжелают? Вот и стоят пока бутылочки, ждут своего случая.

Сейчас, посмотрев на сидящую напротив и раскрасневшуюся мадемуазель Дюжану, Костуш вспомнил тот разговор, и понял, что «случай» Волит организовал, только родители обломали поэту его пакостную задумку.

— Интересно подействовало на учительницу? Думаю, мадемуазель на меня не бросится: всё же, кажется, выдержанная женщина. Жалко, почти весь дар слил в больнице, отключить её не смогу, если что, придётся так отбиваться, — с улыбкой подумал Костуш.

Ещё немного посидев и поболтав ни о чём, они стали готовиться спать.

Мадемуазель Дюжана спала под своим одеялом и на своей подушке, привезённых со старой квартиры вместе с остальными вещами. Выдав Костушу его одеяло и подушку, она скрылась в спальной комнате.

Костуш снял брюки, оставшись в сорочке, длина которой по существующей там моде доходила до колен, завернулся в одеяло, лёг на сундук, подсунув под голову подушку и, задув лампу, почти сразу уснул.

Дюжана разбудила его среди ночи.

— Мальчик, ты замёрз! Идём, идём, я тебя согрею!

Плохо соображающий спросонья, Костуш, послушно пошёл за ней в спальню, где за приоткрытой дверью светился огонёк лампы. Хрупкая на вид мадемуазель, неожиданно сильно толкнула его в кровать, уложив на спину, сама оседлала Костуша сверху, и приговаривая: «Сейчас, сейчас», начала задирать вверх его рубашку.

Выскочившие из разреза халатика груди, болтались перед глазами парня.

Костуш полностью проснулся. Ситуация сложилась неприятная: ему предстояло унизительное объяснение, но деваться было некуда.

Скинув с себя Дюжану, он крепко перехватил её руки, и начал объяснять про бутылку Волита, про то, что это не она сама, а средство так её распалило, а в заключение объявил о своей неспособности.

— Волит настоящая мразь, но о нём потом. Ты-то почему не можешь? Достаточно взрослый и Древоходец — вы же не болеете?

Костуш рассказал о «гвардейских» таблетках.

— И что совсем никак? — в голосе Дюжаны звучала растерянность и обида.

Поднявшись с постели, Костуш ответил:

— Разве только через год, может меньше.

— Волит мразь! — по новой взъярилась женщина.

— Зато талантлив, — вы сами говорили.

— Не представляешь, как мне плохо, а как услышала про бутылку, теперь ещё и мутит!

— У меня осталось мало дара, — выдоили в госпитале на сухую. Поднакоплю, попозже вас усыплю, а сейчас, по любому, надо очистить желудок от этой гадости.

Одной рукой придерживая Дюжану, а в другой неся фонарь, он помог женщине добраться до кухни, где заставил выпить две кружки воды.

Дюжана нагнулась над сливным отверстием в углу, но начала терять равновесие, заваливаясь вперёд. Костуш успел её подхватить двумя руками под низ живота и так удерживал, пристроившись сзади.

Это положение, когда прижимаешься к ягодицам женщины, показалось ему каким-то очень естественным, каким-то, как сказали бы сейчас, — весьма эргономичным.

Дюжана стояла, согнувшись в поясе, её руки и голова безвольно свешивались вниз. Несколько раз закашлялась, но дальше ничего не получалось.

Костуш надумал ей помочь, — вызвать сокращение желудка крупицей дара, только прежде собрался её предупредить.

— Разрешите…, — начал он.

— В позе, как сейчас меня поставил, что-то запрещать уже поздно. Действуй! — ответила мадемуазель Дюжана.

— Опять вы за старое! — с укором заметил Костуш, — я просто хотел…, — но договорить не смог, — процесс освобождения желудка наконец-то начался.

Умывать её пришлось, посадив на стул, самостоятельно стоять уже не могла.

Костуш надеялся, что сейчас уложит в кровать и она сразу заснёт, но «любовный напиток» от Волита, так просто не сдавался, правда возбуждающий эффект вылился в желание выговорится.

Ему поведали, что все мужики козлы и сволочи. И Волит подлец, и бывший хозяин квартиры подлец, и директор школы, где она работает, женатый, а подкатывает — тоже подлец.

— Ну, не все мужики подлецы, — возразил Костуш.

— Да, ты не подлец, но ты и не мужик, — хихикнула Дюжана.

— Это не на всю жизнь, и потом, когда я вот сейчас стоял, прижавшись к вам сзади, мне показалось….

— Что, что, показалось? — сразу заинтересовалась Дюжана, и стала приподниматься в кровати.

— Ничего, ничего! Я просто так, я молчу, — быстро поправился Костуш.

— То-то же! — произнесла женщина, откидываясь обратно на подушку.

Дальше она стала рассказывать ему всю свою жизнь. Главным в этой истории, было то, что ей пришлось уезжать из родного города, спасаясь от пересудов.

Дюжана жила вместе с родителями в одном из крупных городов империи, там же закончила училище, там же устроилась на работу в одну из местных школ.

Пришло время и влюбилась в молодого коллегу-преподавателя. Нравы в империи, а тем более среди образованных людей были достаточно свободные, но в меру.

И вот, неожиданно раньше срока вернувшиеся из поездки родители избранника, застали Дюжану в их доме вместе с сыном. Нет, они не прихватили их на «горячем», однако время было уже позднее, а нахождение только вдвоём, выглядело весьма компрометирующим.

Правда, рассказывая Костушу эту историю, Дюжана честно сказала, что «горячее» и в тот раз было, и раньше они это тоже делали.

Мать избранника, разнесла о случившемся по всему городу, а её сын, под влиянием матери, спасать репутацию Дюжаны и жениться отказался.

Вот и пришлось ей уезжать из родного города.

— Ваш бывший избранник точно подлец, или даже хуже — ничтожество, — прокомментировал Костуш.

— Знаешь, когда ты застал меня вечером в училище и повёл к себе домой, — продолжила откровенничать Дюжана, — я вся тряслась по дороге. Да, прямо тряслась от страха.

— Я заметил, только думал, замёрзла.

— От холода тоже, но больше от страха. Я же знала — ты Древоходец.

— И чего в нас такого страшного? Чего так боялись-то?

— Про вас все рассказывают, что сильные целители могут с женщиной сделать всё что угодно, а Древоходцы, те вообще — самые, самые из них.

— И что такого я мог сделать? Если, «это самое», то сегодня, извините, ели-ели от вас отбился.

— Ты не понимаешь! Моя репутация! Ты же мальчишка, — похвастался бы перед дружками и мне конец! Я даже скрываю, что снимаю у тебя жильё. Так-то ничего особенного, но всё же…

— Даже если узнают, что мы сегодня ночевали вместе — тоже ничего особенного. Кажется, только вы и не знали про мои гвардейские таблетки.

— Да я вообще про них мало что слышала. Болтали девчонки в училище про гвардейцев императора, но Древоходцам-то таблетки зачем?

— Скелет нарастить, выше ростом меня сделать, чтобы с детишками потяжелей, а значит и постарше мог перемещаться.

— Я мало что знаю об этом. В городе, где родилась, Древоходцев почти не было и и мест силы — только два и то, не очень близко. Детишек возили лечить за много километров, если получалось ещё довести.

Выйти замуж за Древоходца — об этом даже и не мечтали: совсем нереально…

Вот ты, как повзрослеешь, согласен жениться на мне? — хихикнув, поинтересовалась Дюжана.

— В своём городе, даже думать об этом не могли, а сейчас размечтались: за меня замуж, — ответил Костуш и дальше зевая, совсем по-стариковски пробурчал: «Мужика тебе надо найти и срочно!».

— И где ж мне его искать? Кругом одни козлы!

— Ярич, мой преподаватель, чем плох?

— Не знаю, мне он показался очень серьёзным, каким-то скучным.

— Никакой он не скучный! И пошутить может, и посмеяться! и уж точно, с такой бутылкой, как сегодня Волит, не придёт.

Вот обустроитесь на новой квартире и приглашайте нас с мастером Яричем на новоселье.

— Мне по договору с хозяйкой, запрещено мужчин водить.

— Давайте, тогда в каком-нибудь трактире, или ресторане.

— Тоже нельзя. Нельзя сидеть в ресторане за одним столом с учеником своей школы, или училища, если, конечно, не родственник.

— Хорошо, отметим твоё новоселье в этом доме.

— Хорошо, я подумаю, только бутылку эту не выбрасывай. Если здесь станем отмечать, обязательно Волит заявится. А бутылка тяжёлая, даже пустая— будет чем его встретить.

Дюжана надолго замолчала, но не заснула: было слышно, как она ворочается в кровати.

— Костуш, Костуш! — позвала она. — Ты поможешь мне заснуть? Ты обещал, как сил наберёшь. Мне так плохо: и мутит, и голова болит, и на душе муторно. Помоги, пожалуйста!

Костуш прислушался к своим возможностям — вроде бы резерв немного наполнился.

Он зажёг лампу и подошёл к Дюжане. Сев рядом на кровать, положил ладонь на лоб женщины. Отправлять сразу в забытьё не стал, а воспользовался техникой постепенно и плавно усыпляющей человека.

Через некоторое время дыхание Дюжаны стало глубоким и ровным — оназаснула. Костуш убрал ладонь, тихонько встал, и в этот момент женщина повернулась во сне — одеяло сползло, показав мелочно белые бёдра.

Костуш поправил одеяло и тяжело вздохнул:

— Когда же я стану мужиком! Костю бы с Земли сюда — вот бы парень оторвался! А то мучается по ночам от фантазий!

Только вот у Кости, даже в самых смелых ночных фантазиях, училки не фигурировали, возможно ввиду того, что в школе подходящих объектов для вожделения не было — все преподавательницы старые.

Костуш внутренне засмеялся: он подложил дублю хорошую свинью, теперь, после очередного сеанса связи, Дюжана напрочь вытеснит из фантазий Кости всех остальных конкуренток, и будет здорово мешать спокойно заснуть.

Сам же Костуш, прошёл к сундуку, где себе постелил и заснул мгновенно, а спал спокойно, как младенец.

Утром его разбудила Дюжана. Они молча позавтракали остатками вчерашнего ужина, запивая горячим чаем, который женщина успела с утра заварить.

Перед выходом, Костуш напомнил насчёт договорённости отпраздновать новоселье, вместе с мастером Яричем.

Дюжана неожиданно смутилась, но ответила согласием.

После вчерашних домогательств и откровений, видеть смущение Дюжаны от предложения встретиться с мастером Яричем было удивительно.

— Видимо, напиток Волита сильно бьёт женщине по мозгам и сносит всё, — решил Костуш.

Глава 4.

Первого сентября Костя пошёл в школу города Георгиевска, где должен был отучиться первую четверть, прежде чем перевестись в школу Каменска к бабушке.

Ещё в сентябре начинались занятия в секции бокса, куда он записался по настоянию Костуша, требующего срочно улучшать физическую форму и сбросить лишний жир, который только мешал Древоходцу.

В городе Георгиевске имелся совсем недавно отстроенный спортивный комплекс, принадлежащем крупнейшему предприятию — Машиностроительному заводу.

Занятия секции бокса проходили в большом крытом помещении, часть которого была двухярусной. На верхнем ярусе находилось два отгороженных канатами боксёрских ринга, а внизу легкоатлетический манеж с беговой дорожкой.

На первое занятие явилось около шестидесяти новичков, решивших попробовать себя в этом, очень популярному тогда у мальчишек виде спорта.

Новички выстроились перед комнаткой тренера, чтобы сдать заявления и медсправки.

Тренер, явно выходец из средней Азии, с торчащими в разные стороны кустиками бровей, — последствие неоднократных рассечений, со сломанной переносицей на и так изначально плоском лице, сидел на стуле перед входом широко расставив ноги. Он руками, опять же с опухшими и изуродованными костяшками на кулаках, брал документы у ребят, затем бросал равнодушный взгляд на очередного новичка и передавал бумаги светловолосому парню, который вписывал данные в толстый, обёрнутый в газету, журнал учёта.

Закончив с бюрократией, их всех отправили вниз на беговую дорожку.

Всей толпой они бегом нарезали круги, часто посматривая вверх, где на втором ярусе, на обоих рингах и на площадке рядом с ними, тренировалось с десяток ребят в боксёрских перчатках. Те, тоже иногда поглядывали сверху на пополнение и что-то улыбаясь обсуждали.

Наконец к ним спустился тренер. Как позже узнал Костя, звали его Булат Каримович. Он когда-то в молодости был чемпионом Казахстана, призёром чемпионата по боксу Союза и даже выступал на первенстве Европы в полутяжёлом весе.

Жена у него уроженка этих мест, и, после окончания спортивной карьеры, из-за неё Булат Каримович и осел в этом заштатном Георгиевске.

Спустившись к новичкам, представляться тренер не стал — не посчитал нужным.

Попросил разбиться на примерно одинаковые по весу пары, показал, как уклоняться от бокового удара и предложил всем отрабатывать.

По-русски Булат Каримович говорил с сильным акцентом и предпочитал чаще показывать, а не объяснять словами.

В напарники Косте достался сухощавый парень, выше его ростом и явно постарше, представившейся Петром. Он сразу поведал Косте, что хочет после армии пойти работать в милицию, а там очень ценится разряд по боксу.

Через некоторое время тренер опять подошёл к новичкам.

Громко произнёс: «Сейчас будем убивать!», забрал пять ближайших к нему пар и погнал по ступенькам наверх, на второй ярус, где находились два боксёрских ринга.

Отобранным новичкам, помогли надеть боксёрские перчатки и по одному стали отправлять на ринг, выставляя против них опытных боксёров.

Такие бои, как правило, длились недолго. Опытные ребята мутузили новичков, разбивая им в кровь носы, губы, но при этом старались не отправлять в нокаут.

Суть избиения была проста: сразу показать, что в дальнейшем их ожидает и сразу отсеять слабых духом.

После избиения, первая тренировка для этой партии считалась законченной. Вытирая, кто кровь, а кто и слёзы, они уходили в раздевалку.

Оставшиеся новички, забросив упражнения, со страхом наблюдали за расправой над своими товарищами.

Ещё не закончили «обрабатывать» последнего новичка из первой партии, как тренер отобрал следующие жертвы и приговаривая: «Убивать, убивать!», погнал наверх.

В первый день до Кости очередь так и не дошла. По окончанию тренировки, выходя вместе с Петром из раздевалки, увидели снова толпу мальчишек с документами у кабинета тренера.

— Это ещё новички. Пришли на занятия в другую смену, к пяти часам, — пояснил Пётр.

Оказывается, каждый год в секцию приходило около двухсот ребят, мечтающих стать боксёрами, что очень прилично для такого небольшого города, как Георгиевск, только вот заниматься оставалось не больше пятнадцати-двадцати.

Основная масса уходила сразу, после организованного для них на первых занятиях мордобоя. Опытные, давно занимающиеся в секции боксёры, это избиение называли: «Шлёп». Сильно бить новичков «на выруб» было непринято, отсюда и «шлёп». Поэтому, неопытных, только начавших заниматься ребят, поначалу обзывали «ушлёпками».

Пётр, напарник Кости по первым занятиям, имел серьёзную мотивацию остаться в секции: надеялся получить разряд по боксу, чтобы затем проще было осуществить свою «высокую мечту» — устроится работать в милицию.

Вступительный «шлёп» Пётр выдержал, но месяца через три, в учебном бою улетел в нокаут.

Костя помог ему добраться до раздевалки. Усевшись на скамейку и прикладывая алюминиевую кружку к растущей над бровью шишке, Пётр, растягивая из-за «контузии» слова, сообщил, что с боксом всё: пока разряд заработаешь — совсем без мозгов останешься, а посему он с боксом «завязывает», переквалифицируется в борцы-вольники. Разряд по борьбе в милиции тоже ценится. И действительно, после того нокаута, Пётр больше на занятиях не появлялся.

Если в сентябре, при наплыве новичков, по беговой дорожке внутри манежа, носился «табун» под сто голов, сливаясь в сплошное кольцо, то к ноябрю табун поредел радикально, до небольшой кучки.

Самому Косте презентацию — «шлёп», с показом всех прелестей бокса, проводил парень, примерно его возраста, по кличке Дога.

Кличка была производной не от собаки, а от фамилии Догилев.

У Доги почти постоянно губы были растянуты в улыбочке, демонстрируя сломанный верхний резец. Взгляд желтоватых глаз был буквально волчьим, — такой взгляд превращал его улыбку в оскал хищника.

С первой же секунды Костя почувствовал себя абсолютно беспомощным. Удары посыпались на него градом, при этом казалось, что боксёрские перчатки у Доги словно отлиты из бетона.

Костя, спасаясь, пытался хотя бы разорвать дистанцию, стараясь то боком, то отступая назад убежать от соперника и в результате оказался загнан в угол ринга. Там некоторое время стоял согнувшись, прикрывая голову, а Дога отбрасывал ударами руки Кости, и раз за разом пробивал через образовавшуюся прореху в незащищённое лицо.

— Дога! Хватит, хватит, ему достаточно! — стали кричать ребята-боксёры, стоявшие рядом с рингом.

— Да ладно, малый крепкий, ещё выдержит! — ответил Дога и, отойдя от угла, помахал Косте перчаткой, приглашая к центру ринга.

Костя тыльной стороной руки, стёр кровь из разбитого носа и пошёл на Догу. Тот, со своей прилипшей ухмылочкой, почти бегом бросился навстречу, но неожиданно икру Доги свела судорога, он споткнулся и упал. Дальше так и остался сидеть на полу ринга, и матерясь, колотил перчаткой по ноге. Костя застыл над ним, тяжело дыша.

Двое ребят помогли Доге перелезть через канаты. Позже появился тренер, поинтересовался что с ногой и начал массировать икру.

Один из парней, помогавший Доге выбраться из ринга, подошёл к Косте, взял его руку и стал расшнуровывать перчатку.

— Если бы судорога не прихватила, Дога тебя бы вконец измордовал. — сказал он Косте. — Дога любит крупных новичков обламывать. Тебе повезло: ещё легко отделался, ты просто счастливчик!

— Я сам кузнец своего счастья, — подумал Костя, но озвучивать вслух, конечно, не стал.

Он совсем не считал, что, скрутив судорогой мышцы Доги, поступил нечестно. — Так избивать совершенно необученного, неподготовленного соперника — неправильно. Дога показал, что может меня избить, а я показал, что могу его скрутить — всё справедливо, — мысленно оправдывал свой поступок Костя.

В дальнейшем, во время тренировок и даже боёв, он больше не прибегал к своим способностям, но только до тех пор, пока при очередном сеансе связи, дубль-Костуш не предложил отрабатывать воздействие на соперника силой, замаскировав под обычный удар.

Выплеск силы предложил сосредоточить на рецепторах вестибулярного аппарата.

Поначалу, из-за уклонов и перемещений, составляющих обычный «танец» боксёра, не получалось зацепить вестибулярный аппарат синхронно с ударом.

Со временем, в спарринге с новичками, Костя отработал метод: он воздействовал с лёгким насыщением силой на большую площадь в районе головы противника, одновременно влияя на зрительные, слуховые и вестибулярные нервы, а дальше, пользуясь дезориентацией соперника, сразу бил. После такого коварного удара, потерявший ориентировку противник, садился, или падал на пол. Бывало, их иногда после и рвало, что полностью вписывалось в картину нокаута с сотрясением мозга. Если же, перед глазами у них появлялась рябь и начинали шататься, бестолково размахивая руками, это воспринималось как нокдаун.

Случались и казусы: когда Костя попадал в глухую защиту, или, хуже того, вообще промахивался, а соперник неожиданно «плыл», или даже падал. Поначалу и такое случалось, но всегда во время тренировочного спарринга без зрителей, а объяснить подопытному, что тот просто не заметил удара, было несложно.

В отличие от попаданий в голову, гораздо проще было изображать нокаутирующие удары в «солнышко» и в печень, провоцируя спазмы.

Так он расплатился с Догой за трёпку, которую тот ему устроил на «шлёпе».

Они с ним уже несколько раз занимались в паре, отрабатывая связки, но это были чисто тренировочные моменты, и Дога даже помогал советами. Но вот наступил день, когда тренер выставил его против Доги на настоящий бой в три раунда.

Такие бои проводились внутри секции каждый месяц.

У Кости это был четвёртый бой. К этому времени он почти шесть месяцев занимался в секции и уже не считался «ушлёпком». Все бои до этого, вёл абсолютно «спортивно», не применяя способности и потому даже один «честный» бой проиграл по очкам.

Дога считался «звездой» секции: он легко, а главное умно, передвигался по рингу, выбирая оптимальную для себя дистанцию и сильно бил с обеих рук.

Костя почти сразу пропустил крепкую двойку в голову. Дога прыгал перед ним, совершая обманные движения. Его голова быстро двигалась то влево, то вправо, но при этом казалось, что волчьи глаза и щербатый оскал застыли на месте. От него прилетел ещё один сильный болезненный удар, и Костя по-настоящему разозлился, — благородное желание вести бой честно, испарилось.

Костя боксировал в правосторонней стойке, Дога же был левша, у которых традиционно печень плохо защищена: им трудно быстро прикрыть её локтем. Вот туда, в область печени, Костя и направил свой удар с левой, сопроводив выплеском силы.

Дога, сгибаясь в поясе, сделав пару шагов назад, присел на корточки и, борясь со спазмами, стал часто-часто дышать. Такой пропущенный сильный удар в печень считается нокдауном, а на соревнованиях внутри секции, после любого нокдауна бой всегда прекращался, но Дога поднявшись сказал, что в норме и хочет продолжить. Это заявление он адресовал тренеру, а тот в ответ только махнул рукой — дескать, как хочешь.

Они опять сошлись в центре ринга, на щеке Доги висела слеза, выдавленная болью от коварного удара. Костя сразу врезал по печени, на этот раз Дога успел прикрыться локтем, но, пусть и ослабленный защитой, удар, всё равно, частично прошёл.

Костя повторил ещё раз, Дога прижался спиной к канатам, и, опустив согнутые в локтях руки прикрывая ими только печень, как в таких случаях говорят: «Отдал голову». Костя провёл два боковых, слева и справа уже по незащищённой голове, затем раздался крик тренера: «Прекратить!».

Несмотря на избиение от Доги на «шлёпе», затем уже жёсткая «ответка» Кости во время боя, всё это ни коим образом не влияла на их взаимоотношения. Мало того, они стали достаточно дружескими, что, впрочем, совсем не мешало им в дальнейшем при случае с удовольствием наградить во время боя новоявленного друга хорошим ударом.

В этой секции бокса не существовало ярко выраженных конфликтов между ребятами.

Есть какие-то непонятки? Вперёд, на ринг — там решайте, там разбирайтесь.

В раздевалке никогда, не происходили разборок на кулаках: вся ярость выходила на ринге.

И потом, все в основном умели себя контролировать: если человек не мог сдерживать своих эмоций, в боксе ему делать нечего.

Тренер, Булат Каримович, к Косте только приглядывался, не выделяя из остальных ребят и практически не занимаясь персонально. Как потом оказалось, поначалу Костя его заинтересовал своим достаточно большим весом.

Позиции полутяжей в секции представлены были плохо, и тренер надеялся заполнить этот пробел Костей, но его ждало разочарование. Почти сразу, после начала тренировок, Костя стал стремительно худеть, и за несколько месяцев скинул почти четырнадцать килограмм. Остановился только между лёгким и полусредним весом, где и без него в секции было не протолкнуться от неплохих боксёров.

Как много значит для бойца вес и рост, Костя понял на своём примере.

Он тогда уже считался достаточно опытным, и уже участвовал в прогоне новичков через «шлёп».

И вот однажды, на «шлёп» ему достался парень, по фамилии Великодный — намного выше и старше Кости, весом за сто килограммов, да ещё работающий на заводе кузнецом.

Костя легко уходил от его размашистых ударов, разбил в кровь ему лицо, безнаказанно работая по новичку, как по большой, живой груше.

Месяца через три, состоялись очередные бои внутри секции, где учувствовал и Великодный, только вот парень, который должен был с ним драться, не пришёл.

— Переодевайся, выйдешь против Великодного, — заявил Косте тренер.

— Почему я? Сегодня просто тренироваться пришёл, я на бои не записан! — попробовал отвертеться, уже подуставший после тренировки Костя.

— Почему ты? Да потому что ты меня обманул! — ответил тренер.

— Как я вас обманул? — удивился Костя

— Обманул, как цыгане обманывают при продаже лошадей. Надуют кобылу через трубочку и пробочкой заткнут. У неё бока раздуются и думаешь: хорошая, лошадь, надо покупать, а как затычка вылетит, вместо справной лошади получается тощая кляча. Так и с тобой: я надеялся — пришёл парень здоровый, полутяжем через год станет, а ты в кого превратился?

Вот теперь иди и отдувайся вместо полутяжа, — закончил тренер, наверное, самую длинную фразу, которую Костя от него слышал.

На ринг против Великодного, к этому времени получившего в силу своей профессии кличку «Кузнец», Костя всё же вышел, и поначалу действовал достаточно уверенно: какие-то три месяца назад он «Кузнеца» гонял, как хотел, разукрасив лицо синяками, и поэтому бодро бросился в атаку.

Конечно, за три месяца Великодный не стал полноценным боксёром, но кое-чему научился, а преимущество в росте, и разница почти под сорок килограммов взяли своё.

Первый раунд Костя продержался на уклонах и уходах. Начался второй. На удары от Кости, Великодный почти не обращал внимания, а вот от запущенного им прямого, Косте уклониться не удалось, успел только закрыться перчаткой, но этим в полной мере не компенсировал силу удара, и, жестоко получил по лицу через свою же перчатку, отчего «поплыл», а затем боковой «Кузнеца», отправил в первый в его жизни нокаут.

После этого боя Костя решил, что существующая поговорка: «Хороший большой боксёр, всегда будет лучше хорошего маленького боксёра» — не верна. Правильно: «Даже не очень хороший большой боксёр, будет лучше хорошего маленького боксёра».

Его занятия боксом, не нравилось ни бабушке, ни матери Кости, а после резкого похудения, их недовольство переросло в постоянное кудахтанье: «Прямо кости да кожа!»; «Весь синий стал — одни рёбра торчат!».

Дубль-Костуш, поначалу наоборот, был очень доволен. Он хвалил его за сброс жира и за выработанный метод воздействия силой при ударе.

В княжестве Либоргском, да и почти везде в империи, за неоправданное применение способностей, против владеющего даром заводилось судебное разбирательство, по итогам которого помимо штрафов, зачастую присуждали и публичное наказание кнутом.

Маскируя же воздействие под простой удар, наказания можно было избежать.

До этого Костуш умел вызывал судороги с расстояния, а прикоснувшись к голове, отправлял противника в беспамятство, зато сейчас, с наработками Кости, они оба получили возможность сразу на дистанции, отключить человека, сотворив дезориентирующие воздействие вокруг его головы, отрезая мозг от всех сигналов: слуха, зрения и положения тела в пространстве.

Единственной проблемой при таком способе, являлась величина воздействия: выплеск должен был быть небольшим, рассредоточенным вокруг головы.

Правда, таким ослабленным импульсом пробить амулет невозможно, но к этому времени, Костуш уже хорошо видел, есть ли на человеке амулет, и мог теперь действовать сообразно обстоятельствам.

В отличие от княжества Либоргского, на Земле не существовало практики бить кнутом на площади за неоправданное применение силы: пока о возможностях Кости никто здесь не догадывался — народ был непуганым, но Костуш предупреждал дубля: не стоит злоупотреблять мощными дистанционными атаками, не стоит привлекать к себе излишнее внимания, а при необходимости лучше всего прикрывать воздействия ударом, благо теперь имеется статус боксёра.

Несмотря на первоначальные хвалебные отзывы по поводу похудения, через некоторое время, к хору матери с бабушкой присоединился и Костуш, теперь уже требуя от Кости наращивать вес.

Если сразу после слияния Костуш сравнивал Костю с жирным пингвином, объясняя, что Древоходцу жир мешает переносить полезный вес, то сейчас начал «долбить» о необходимости увеличивать полезную мышечную массу.

Требования и от дубля набирать вес, Костю возмущали больше всего: самого Костуша пичкали специальными добавками, он имел хорошее разнообразное питание — всё для наращивания мышечной массы, а у Кости не было ни то, что специальных добавок, не было и нормального питания.

После окончания первой учебной четверти, Костя перевёлся в школу Каменска, и стал жить у бабушки.

Если первое время, бабушка проявляла горячую заботу о внучке, стараясь накормить плотным завтраком, и заранее приготовить обед, то затем порыв постепенно затух. Евгения Петровна уже много лет жила одна и привыкла заботиться только о себе.

Потихоньку, со временем, Евгения Петровна, раз за разом, стала предлагать внучку или пообедать у матери, если в тот день он отправлялся в Георгиевск на тренировку, или что-нибудь приготовить самому, так как допоздна задержится, на работе.

Сама же она, вместе с учителями, обедала в школе — им отдельно готовили в школьной столовой.

Нет, в холодильнике у бабушки обычно что-то имелось из готовой еды. В лучшем случае даже две кастрюли: одна с гречневой кашей, другая с супом, причём если кастрюли с супом могло и не быть, то гречневая каша присутствовала всегда.

Евгении Петровне, как больной диабетом, полагались талоны на гречневую крупу. Исходя из суждений медиков, как потом выяснилось ошибочных, что в гречке меньше сахаров, чем в других крупах, диабетикам выдавали талоны на гречку. Отоварить талоны гречневой крупой получалось редко, в основном бабушка по ним получала гречневый продел — дроблёные зёрна гречихи, вот из этого продела она постоянно и варила кашу.

В отличие от приготовленной из гречневой крупы, каша из продела представляла из себя какую-то клеевидную массу, серо-фиолетового цвета.

Одна из кастрюль, в холодильнике бабушки, всегда была заполнена этой желеобразной субстанцией. Достаточно быстро, Костя ни то, что есть, он смотреть на кашу из продела не мог.

Во второй кастрюле, которая присутствовала в холодильнике не всегда, находились первые блюда — суп, или щи. Бабушка считала, что каждый день необходимо есть горячее, но правда, не каждый день об этом вспоминала, и поэтому первые блюда в холодильнике присутствовали перманентно.

Тогда было время развитого социализма, и, в захолустном городке в центре России, купить мясо в магазине было невозможно. На базаре мясо продавалось дорого, по крайней мере, бабушка считала, что зарплата директора школы не позволяла ей такое расточительство — покупать мясо на рынке, а потому все первые блюда обычно готовились из курицы.

Если суп и лапшу Костя ел с удовольствием, то щи из курицы — терпеть не мог. И, вообще, он на всю жизнь сохранил мнение, что варёная капуста и куриное мясо — продукты несочетаемые.

Сама же Евгения Петровна с удовольствием ела и кашу из продела и щи из курицы — видимо сказывалась полуголодное существование во время войны, хотя, судя по рассказам, их семья, в сравнении с другими, по-настоящему никогда не бедствовала.

Костя, чтобы избежать упрёков со стороны бабушки, свою порцию щей из курицы всегда тайком отправлял в канализацию. При этом сначала наливал их половником их в тарелку, затем из тарелки сливал в унитаз, а помытые ложку, тарелку и половник, выкладывал на стол для сушки, создавая алиби.

Конечно, в холодильнике у бабушки постоянно находились молочные продукты, причём: молоко; творог; сметана; масло — приобреталось у соседей, держащих коров, и вся молочка имела высочайшее качество. Яйца и птицу также покупали у соседей.

В подвале хранились продукты со своего огорода: картофель, другие овощи, разнообразные соленья и варенья.

Вот чего совсем не было, так это колбасных изделий. Костя, конечно, знал о существовании сарделек, варёной колбасы, сосисок. Когда был дошкольником, они ещё продавались в магазинах Георгиевска, и Костя успел их попробовать, но затем не сразу, постепенно, из продажи исчезли совсем, вернее, из свободной продажи.

А вот копчёную и полукопченую колбасу, пока жил в доме у матери, Костя ел достаточно часто: отчим по работе ездил в командировки в Украину, заезжал и в Полтаву, и Николаев. Там с продуктами обстояло всё гораздо лучше, и из командировок отчим привозил копчёную, или полукопченую колбасу. Варёную возить боялся — могла по дороге испортиться.

Иногда по воскресеньям, бабушка устраивала праздник и его желудку, — готовила что-нибудь вкусное, проявляя настоящую изобретательность, при столь небогатом выборе исходных продуктов.

Конечно, такого разнообразия в питании, как у дубля-Костуша, проживающего в отсталом феодальном государстве, у Кости не было, но и доступная ему сейчас пища, вполне позволяла набирать вес, правда, пришлось бы набивать желудок, как свинья — картошкой и хлебом.

Другая проблема — не всегда получалось пообедать: три дня в неделю, сразу после школы, он бежал на остановку автобуса и ехал в Георгиевск на тренировку.

Поначалу ещё, после тренировки, заходил в квартиру матери, вот только днём квартира пустая — все на работе, да зачастую готовой еды тоже не было, и посещения квартиры матери Костя постепенно прекратил.

Купив на автобусной остановке хлеб, возвращался обратно в Каменку.

На всё про всё, с дорогой и тренировкой, уходило больше четырёх часов. В доме бабушки появлялся ближе к вечеру, уставший и с утра без крошки во рту, разве только удастся обгрызть корку хлеба, если повезёт ехать в автобусе на сидячих местах.

Несмотря на то, что практически три дня в неделю оставался без обеда, через год Костя втянулся, худеть перестал, а затем, уже после окончания школы, начал и поправляться, но излишне полноватым, таким, как был до занятий боксом, он уже не станет никогда.

Переход в школу Каменска, прошёл достаточно спокойно. Всё же это был девятый класс, когда основная масса проблемных детей ушла, после восьмилетки. И, конечно, никто не хотел портить отношения с внуком директора школы, тем более, все ученики, перешедшие в девятый класс, имели амбиции и надежды продолжить обучение после школы и боялись через конфликт с Костей заработать неприязнь директора.

Ещё в классе оказалось несколько ребят, проживающих в деревне Каменке и знающих Костю с детства, поэтому адаптация прошла очень легко.

Костя к учёбе относился очень ответственно — его своим примером заразил Костуш, вечно нацеленный на своё развитие.

Костя помнил наставления Костуша: как можно больше и чаще использоваться силу, для увеличения её внутреннего объёма, и поэтому в школе, при любой возможности, старался задействовать дар, а заодно изучить внутреннее строение организма человека.

На уроках постоянно «сканировал» двух сидящих впереди девочек, тренируясь быстро находить любой орган, обследовать его с разных углов, а ещё слоями по глубине.

Иногда, взглянув на кого-либо из близко сидящих одноклассников, решал осмотреть его изнутри, при этом замирал, беззастенчиво «пялясь», чем вызывал недовольство и раздражение. Он потом оправдывался, объясняя, что, якобы, в этот момент ничего не видит, а просто думает о своём. Ребята, конечно, не знали и не понимали, что в этот момент он действительно сосредоточен не на их внешности, а погружён в их внутренности.

Серьёзных болезней у одноклассников, или у ребят в секции не заметил, кроме застарелых переломов. Школьные учителя и тренер имели кучу хронических заболеваний, но ничего несовместимого с жизнью пока не обнаружил.

Обычный день теперь у Кости выглядел так: утром он выбегал во двор бабушкиного дома, совершал прыжок к «Волшебной поляне», туда и обратно затем пробежка до школы.

После уроков, три дня в неделю ездил в Георгиевск на тренировки.

Приехав домой, сразу после ужина садился за уроки. Дополнительно к школьной программе изучал английский язык и отдельно ещё словацкий.

Если словацкий давался легко, то в изучении английского серьёзный сдвиг случился только после покупки обучающих магнитофонных кассет с английской речью.

Евгения Петровна поначалу радовалась произошедшим с внуком переменам.

Он, правда, и раньше не был таким уж полным шалопаем, сейчас же превратился, вообще, в очень целеустремлённого юношу. Однако со временем стала волноваться: Костя практически ни с кем вне школы не общался, не имел друзей, и вечерами сидел дома за учебниками, сосредоточившись только на тренировках и учёбе.

— Хотя бы вечером погулял, или в кино сходил. Молодость пройдёт и не заметишь, за своей учёбой, да тренировками. Нельзя так, — увещевала его бабушка. — Ты молодой парень, а даже на школьные вечера не ходишь!

— Чего я там забыл, на этих школьных вечерах? Выпить с ребятами дешёвый портвейн в туалете, а затем топтаться под магнитофон с Магомаевым и Песнярами?

— Чем тебе Магомаев-то не нравится — очень хороший певец, и голос, и сам красавец! Всё лучше твоих патлатых Битлов. Я же слышу, что вечером на приёмнике слушаешь. И, вообще, прекращай это, — ночью спать надо.

— Я не просто Битлов слушаю, я ещё учусь понимать живой английский язык.

— Давно хотела спросить, чего так за английский взялся? Ты же говорил, в технический ВУЗ поступать хочешь.

— Хорошее знание английского, даёт преимущества при поступлении в любой ВУЗ.

— Если так мучаешь себя ради поступления в институт — можем сделать проще: введём тебя в школьный комитет комсомола, а это даст дополнительный, неплохой шанс при поступлении, — предложила Евгения Петровна.

Костя вместе с Костушем обдумали предложение бабушки, и решили отказаться. В этом отказе не было никакой политической подоплёки. Костуш проживал на планете Зре, в феодальном государстве, и ненавидел крепостничество, существующие в княжестве Либоргском, ненавидел и всевластие дворян, но и социализм, простроенный в России, уже не вызывал у них такого восторга, как в детстве.

Отказ от работы в комитете комсомола, диктовался в первую очередь нехваткой времени у Кости, а не отрицательным отношением к комсомолу — они старались быть прагматиками, и просто посчитали, что пока им этого не нужно.

Ночуя в доме у бабушки, Костя всегда находился в зоне охвата действия Волшебной поляны. Поначалу, чтобы контактировать, они с Костушем вызывали друг друга, но со временем, слияния стали происходить абсолютно непроизвольно, зачастую во время сна ночью, и, как результат, при пробуждении приходилось некоторое время осознавать, кто есть кто.

У Кости даже бывали случаи: с утра шёл чистить зубы и, вдруг, разглядев в зеркале своё отражение, понимал, — идти ему сейчас не в училище при госпитале города Либорга, а в среднеобразовательную школу города Каменска.

Возможно, столь частые слияния усилили прогресс Кости в увеличении резерва.

Где-то в апреле, они с Костушем примерно посчитали, что если он совершит перемещение в ту же Словакию, и пробудет там от силы 8 -10 часов, то сможет за это время накопить сил для обратного прыжка, что позволяло обернуться одним днём, без ночёвки.

Костя горел желанием, как можно скорей совершить перемещение, но существовало определённое препятствие: по вине раскисшей весенней дороги до Волшебной поляны, добраться можно было только прыжком, после которого на переброску его в Словакию, дара могло и не хватить.

Сама жизнь поторопила Костю. Случилось это перед майскими праздниками. Он, как обычно, поехал на тренировку в Георгиевск, подвёз его какой-то случайный автобус- коробочка. Десять копеек за проезд водитель брать не стал, пренебрежительно махнув рукой.

Высадили Костю около автостанции города Георгиевска, но прежде, чем бежать на тренировку, он решил сразу использовать сэкономленные за проезд деньги, и в киоске на площади автовокзала купил два горячих пончика: один с капустой, другой с повидлом — как раз на десять копеек.

Съесть решил пока горячие, и, отойдя за угол здания автостанции, принялся за первый с начинкой из капусты. Он не успел приступить ко второму, как неожиданно перед собой увидел трёх пацанов, примерно на пару лет его старше.

Костя смотрел вниз, на пончик в руке и поэтому сначала увидел ноги подошедших. На всех были широко расклешённые брюки, из ткани непонятного цвета. В районе клешей брюки выглядели сильно помятыми, а из-под них торчали носы резиновых сапог.

Никто из Георгиевских ребят не выйдет на прогулку по городу в сапогах, — так поступали только деревенские. Они передвигались по тропинкам своей деревни, заправив брюки в сапоги, а приехав в город, вытаскивали штанины наружу.

— Деньги есть, — спросил один из подошедших.

— Нет, — коротко ответил Костя, раздумывая, куда деть пончик.

Не сказать, чтобы он сильно испугался: Костя был достаточно уверен в себе, в своих силах, но всё же насторожился, готовясь отразить возможный удар.

Дальнейшие события показали, что не любой удар он был готов отразить.

Самый длинный, стоявший прямо перед ним, повернул голову и посмотрел в сторону, будто увидел там что-то интересное, Костя машинально тоже взглянул туда, и в тот же момент длинный прыгнул к нему, двумя руками за затылок пригнул голову Кости вниз и ударил коленом в лицо.

Сколько пробыл без сознания, Костя не знал, но, кажется, не очень долго.

Сначала услышал громкие голоса, а когда полностью очнулся, понял, что сидит, вытянув ноги на земле, привалившись спиной к стенке. Рядом находятся две женщины, одна из них постоянно повторяла: «Звери! Какие звери!», а другая прикладывала платок к его кровоточащему носу.

Эти две женщины увидели, как его, лежащего без сознания, избивают трое, как одна из них выразилась — ублюдков, причём один из них, по описанию толстый и невысокий, всё старался пнуть в голову.

Женщины криком отогнали нападавших, а затем подтащили и прислонили Костю к стене автовокзала.

Костя с трудом поднялся и огляделся. У него ничего не пропало: спортивная сумка как висела, так и осталась висеть на плече, даже пончик уцелел — валялся рядом на асфальте, и только сейчас к нему подобралась ворона, стараясь «под шумок» оттащить в сторону.

Поблагодарив женщин, прижал платок к носу и побрёл к спортивному комплексу.

Кровь остановил быстро, однако осмотр внутреннего состояния показал, что нос у него сломан, причём со смещением перегородки. Стал проверяться дальше: внутричерепного кровоизлияния нет, как нет и серьёзных повреждений других органов. Появилась болезненная шишка над ухом, видимо, после удара ногой, — постарался, как мог, уменьшить там гематому.

Проскользнула мысль, — хорошо, что нападавшие были в резиновых сапогах, будь на них другая обувь, повреждения могли оказаться гораздо серьёзней.

Конечно, в таком виде, тренироваться невозможно, но он отправился сообщить тренеру, что пропустит намеченные на ближайшую субботу областные соревнования среди юниоров, в которых он должен был участвовать от города Георгиевска.

В весовой категории Кости в секции занималось много ребят, и заменить его другим боксёром не явилось проблемой, вот только необходимо было заранее предупредить, да лучше при этом и сразу показать в каком он сейчас состоянии, чтобы тренер воочию увидел, — у Кости уважительная причина не учувствовать в боях.

Костя зашёл в пропахшую боксёрскими перчатками комнату тренера. Там Булат Каримович находился не один: боксёр из «старых» из «взрослого эшелона», сидел напротив тренера за столом и что-то писал на тетрадном клетчатом листке.

Этот боксёр в основном приходил только тренироваться, в боях учувствовал редко, отчего фамилию его Костя не помнил, знал только кличку — «Динамо».

Кличку дали не за скорость — особой шустрости на ринге он не показывал, а получил кличку «Динамо» просто за то, что был милиционером. Назвать же его «Мент», а не «Динамо», было чревато: весил за восемьдесят килограммов и уже много лет занимался боксом.

Сейчас он, видимо, помогал Булат Каримовичу написать какое-то заявление: тренер по-русски и говорил то неважно, а уж писать не мог почти совсем.

При появлении Кости, Булат Каримович взглянул на него и спросил:

— Кто это тебя так отделал?

«Динамо», услышав вопрос, прекратил писать, и, развернувшись вместе со стулом, тоже уставился на Костю.

Выслушав пересказ, тренер сразу поинтересовался:

— Сам на них прыгнул? Знаю вас, молодых петушков: чуть удар поставят, и сразу считают себя великими боксёрами!

— Нет, — вмешался «Динамо», — у нас по сводкам они проходили, это уже не первый случай. Они, оказывается, по разным городам мотаются. Избивают молодых парней, недалеко от автостанций. Дальше прыгают в первый попавшийся автобус и с концами.

Когда их трое, а когда и четверо. В Бореевске, недавно, группу ребят-старшеклассников отметелили, двоим носы сломали, одному рёбра.

— Ему, тоже нос поломали, — заметил тренер, глядя на Костю, — сейчас в больницу пойдёшь. Голова болит, крутится?

Тренер взял со стола карандаш, и поводил им перед глазами Кости.

— Похоже, сотрясение мозгов.

Булат Каримович, часто коверкал слова, неправильно ставил ударение, но поправлять его редко кто осмеливался.

Что у него сотрясение мозга, Костя уже понял, но ничего говорить тренеру не стал, просто пожал плечами, а дальше спросил у «Динамо»:

— А они всех, как меня, коленкой бьют?

— По-разному бьют. Некоторых сразу ногой в голову. Где такому научились — даже не знаем. Может служили, где, или какой дембель — дебил обучил, — вот теперь и отрабатывают удары. Сами-то, небось, из какой-нибудь деревеньки зачуханной. Скучно им там, и ездят теперь на гастроли, развлекаются, пока посевная не началась.

— А милиция их ищет? — поинтересовался Костя. — Они же так и убить могут!

— Вот когда убьют, тогда и начнут по-настоящему искать, или если кого из детишек персон важных отделают. Вот у тебя родители кто?

— Инженеры на заводе, — ответил Костя.

— Считай сирота, — гыгыкнул «Динамо», — Но, как говорится, родителей не выбирают, — добавил он. — А так, автостанция всегда находиться под приглядом в режиме патрулирования. Может когда и прихватят их.

Через несколько дней, когда Костя заявился на тренировку уже без всяких следов избиения. Ребята в раздевалке сначала удивились, не заметив на лице никаких отметин, а затем попросили рассказать, что же с ним случилось.

Костя вкратце пересказал, как его отделали какие-то залётные деревенские ухари. Все начали обсуждать, как нужно было себя вести в такой ситуации, а один из «стариков» начал их поучать, объясняя, какие у них могут возникнут сложности при уличной драке.

В тот момент в раздевалке находились ещё несколько опытных, взрослых боксёров, в том числе и «Динамо», и каждый из них постарался добавить что-то своё.

По их объяснениям, проблемы во время обычной драки у боксёров, часто происходят именно по той причине, что они привыкли к определённым правилам боя. Поэтому, когда противник выше ростом, хватает тебя одной рукой за одежду и так удерживает на дистанции, то боксёр может растеряться от столь «неспортивного» поведения. Рефери не пожалуешься, а в этом конкретном случае надо или рывком нырять под держащую тебя руку, освобождаясь от захвата, или бить ногой в коленную чашечку, в пах, просто по бедру — «суша мышцу».

Только вот про удары ногой боксёр опять же часто забывает: забывает, как и сам их наносить, так и уворачиваться от чужих. Верхние удары в голову ногой не столь опасны: они гораздо медленней удара руки и уйти от них не сложно, а вот нижние зачастую не видишь, не ожидаешь и получаешь по полной, как Костя получил от удара коленом.

Опасность представляет даже один обычный, малотренированный человек, пусть даже твоего веса, но это опасность другого плана.

Да, у тебя поставлен удар, но попав рукой без боксёрской перчатки противнику, например, в надбровье, ты легко можешь заполучить боксёрский перелом — сломаешь себе пястную кость.

Правда, сломать себе палец, это ещё не самое страшное: самое страшное, если вырубленный тобой человек валится спиной назад, и падает не на боксёрский ринг, а на тротуар с бордюрами, и надо постараться успеть подхватить тело за шкирку, или хотя бы подставить ступню ему под голову, чтобы не убился насмерть об асфальт.

И самое главное — уметь быстро бегать, быстро «отрываться». Если противник полез куда-то под одежду рукой, — необходимо сразу бить, не дожидаясь, пока что-то достанет. Лезут они в карман, или за пояс обычно правой рукой, потому бить надо с левой, и удар при этом надо наносить, не жалея пястных костей.

Когда же нож, или обрезок трубы, уже достали, — тут только бежать. Пусть тебя потом назовут ссыкливым боксёром, но всё лучше быть ссыкливым боксёром, чем изуродованным, или мёртвым боксёром.

С кастетом бывает по-разному: уверен, что увернёшься от кастета — можешь попробовать, но, если только противник один, а уже двое, опять лучше сбежать, иначе один отвлечёт, а другой достанет кастетом.

«Старики» стали пересказывать разные случаи из своей жизни, и Косте хорошо запомнился рассказ Толика Васина — также достаточно взрослого парня, который ходил на секцию «поддержать форму», и, как милиционер по кличке «Динамо», дрался только в учебных спаррингах и давно не принимая участия в соревнованиях.

— Люська училась в медицинском техникуме в Комсомольске и жила в общаге. — начал свой рассказ Толик Васин. — Мы тогда ещё не были женаты, но почти каждую субботу я ездил к ней. Вечерами часто гуляли по городскому парку, обычно там всегда было спокойно, но однажды нарвались.

Нашли мы скамейку в глубине, где народ не ходит, сидим, целуемся и вот они к нам сворачивают — сразу пять человек. Я вскочил, а меня сразу, ни слова не говоря, один попытался сходу ударить.

Увернулся, остальные окружили. В кепке постарше был, типа пахан ихний — финку достал, играет финкой и говорит: «Тёлку оставь, а сам быстро свалил».

Я развернулся, и тому, кто со спины стоял, с правой: «чпок» в челюсть — готов. Остальные на меня, я бежать, они втроём за мной, а тот, что с финкой, остался Люську караулить. Я поначалу резко взял, смотрю — растянулись. Один шустрый, первым бежит, а двое подотстали.

Понятно, девчонку бросать нельзя — разворачиваюсь и шустрому: «чпок» с левой — готов, следующие двое подбегают, с правой: «чпок» — готов, а другой, будто и не за мной гнался — по кругу оббежал и дальше припустился, только пятки сверкают.

— Так Спартак бой выиграл: один на арене против троих остался и побежал, — заметил кто-то из ребят.

— Какой Спартак?

— Гладиатор, он потом восстание рабов в Риме поднял.

— Может быть, но в Риме не бывал и боя его не видел, — отшутился Толик.

— А последнего, с финкой? С ним как? — спросили ребята у Толика.

— Возвращаюсь, значит, стоит, финкой машет и орёт: «Не подходи!».

Я ему говорю: «Отпусти девчонку — мы уйдём».

Он Люську отпустил, она бегом ко мне.

— Так и ушли?

— Ну, нет, ты чего? Не люблю бросать дела не закончив. Сначала Люську до аллеи проводил, где фонари и людей много, а сам по-быстрому назад.

Этот парк, где мы гуляли, от усадьбы дворянской остался. Там и скульптуры раньше были, но скульптуры сняли, а подставки, ну, на чём стояли, остались, от времени уже рассыпаться начали.

Вот из одной подставки я пару хороших таких камешков вытащил. Думаю: «Уйти не должны — троих-то вырубил наглухо!».

Подбегаю — точно, на месте! Одного на скамейку посадили. Сидит тихо, головку на бок, слюни пускает. Другого тоже к скамейке ведут, с двух сторон поддерживают. Меня заметили, «раненого» отпустили, тот покачался, да и упал.

Который до этого, раз уже сбежал, тихонько отходить начал, а затем и вообще дёру дал.

Пахан же ихний,опять за финкой полез, но достать не успел — я со всей силы камнем по яйцам, а когда он согнулся, с ноги в голову добил. На нём кепка была, так она метра на три вверх взлетела.

Ещё камень в руке оставался, — запустил его в драпающего, попал в спину. Тот упал и на четвереньках, шустро-шустро так, метров десять — пятнадцать не вставая. Я камень подобрал, по новой в него, но промазал — далеко уже был, и на четвереньках.

Так получилось, что в тот же год, ближе к осени, Костя встретил избивших его отморозков. Заметил их опять же недалеко от автостанции — стояли у столика на улице рядом с пивной палаткой. Их было двое. Длинного, который «вырубил» его ударом колена в челюсть, Костя узнал сразу, второго, рядом с ним, правда, не вспомнил.

Костя не задумываясь подошёл к столику и, упёрся в длинного взглядом. К палатке стояла очередь за пивом и бить сразу, на глазах такого количества свидетелей, Костя не решился.

— Чего тебе пацан? — обратился к нему длинный.

— Отойдём, поговорим, — предложил Костя.

Длинный начал оглядываться: в то, что Костя один, он не поверил.

— Струк, Гиря! Где вы там? — крикнул он, смотря в начало очереди. — Здесь меня поговорить приглашают.

Из очереди вынырнули ещё двое. Один в руках держал две кружки с пивом, у другого были поллитровые стеклянные банки. Пивных кружек не хватало и их заменяли простыми банками.

Несущий пиво в банках, обладал жирным животом и толстыми, обвисшими щеками.

Костя хорошо помнил: женщины, свидетельницы избиения, рассказывали, что толстый бил его ногами, стараясь попасть в голову.

Выйти сразу против двоих Костя не боялся, но четверо — уже перебор, поэтому он зайцем метнулся от пивной палатки, вспомнив рассказ Толика Васина, как тот, убегая, растянул в цепочку нападавших и уделал сразу четверых.

Длинный, забыв про осторожность, бросился за удирающим Костей, следом, немного задержавшись, кинулся его приятель. Остальные двое из их компании, торопливо семеня ногами, добрались до стола, поставили пиво и присоединились к погоне, правда, они уже значительно отставали.

Костя на тренировках много бегал, укрепляя ноги, а сбросив вес, начал вообще показывать хорошие результаты, особенно на коротких дистанциях. Сейчас, чуть ли не на первой сотне метров, он легко оторвался от преследователей, а, кинув взгляд назад, заметил, что длинный уже значительно обгоняет своего друга. Решив сразу этим воспользоваться, быстро развернулся навстречу.

Действовал по отработанной схеме, сочетая удар с выплеском силы. После Костиного бокового, длинный по инерции продолжил некоторое время бежать, забирая вправо и всё ниже и ниже сгибаясь, пока не уткнулся лицом в землю.

Следующий преследователь, увидев падение длинного, замедлился и, неожиданно, откуда-то из-под куртки, вытащил стальную трубу, затем резко взмахнул ей, после чего труба значительно удлинилась. Костя впервые увидел подобное чудо — телескопическую дубинку, видимо сработанную умельцем в сельской мехмастерской.

Обладатель дубинки, повернул её части, фиксируя в раздвинутом положении, затем схватившись обоими руками за тонкий конец, поднял дубинку над головой, словно это меч возмездия и бросился на Костю, но не добежал: обе ноги свела сильнейшая судорога. Воя от боли, он рухнул на землю, дубинка же подкатилась к ногам Кости, как бы приглашая ею воспользоваться.

Костя сразу поднял, убедился, что она надёжно зафиксирована и не сложится, подошёл к воющему и ударил ногой в голову. Сильно пробить ногой Костя побоялся, больше обозначил удар, на самом же деле опять воздействовал силой, отчего вой прекратился на коротком звуке: «ВАП», и тело обмякло.

Взяв дубинку в правую руку, Костя неспеша направился навстречу остальным участникам погони.

Толстый значительно отстал. Его напарник, увидев направляющегося навстречу Костю, остановился, поджидая толстого, достал такую же дубинку и привёл её в «боевое» положение.

Тряся брюхом к нему, подбежал его товарищ, и, смахнув рукой пот со лба, извлёк из внутреннего кармана распахнутой куртки финку. Дальше они разошлись по сторонам, метра на три друг от друга поджидая Костю.

Тот остановился, немного не доходя. Азарт погони в их глазах исчез, но и испуга не было — они были готовы к драке, а во взгляде толстого читалось, что он готов и к большему, готов использовать финку.

Костя рывком метнулся влево, где стоял противник с дубинкой. Применив фехтовальные навыки полученные от Костуша, легко отвёл дубинку противника в сторону и со всей силы ткнул ему в солнечное сплетение, добавив воздействие даром, отчего тот согнулся, опираясь на свою дубинку, как на костыль.

Толстый тем временем попытался зайти со спины, но уже следующим ударом с разворота, Костя дубинкой «отсушил» руку с финкой. Финка выпала, толстый закричал: «Убью сука!», но почему-то сразу убивать не бросился, а наоборот, развернулся и побежал обратно к пивной палатке.

Костя сначала разобрался с соперником, по-прежнему не способным разогнуться, отправив его ударом с левой в нокаут, затем легко догнал толстого, и сбоку хлёстко ударил концом дубинки по ягодицам. Толстый, не оборачиваясь, опять крикнул: «Убью!» и продолжил бежать ещё быстрее. Костя повторил удар. Опять последовало: «Убью!», но уже с визгливыми интонациями.

Вся очередь за пивом, отошла за угол палатки, чтобы удобней было наблюдать за схваткой и сейчас, прихлёбывая пивко, комментировала перипетии развернувшегося перед ними действа.

Костя не хотел близко приближаться к этой толпе, не хотел совсем уж светиться, и поэтому решил прекратить погоню, хотя, чего скрывать, она доставляла ему большое удовольствие.

Он тычком дубинки под колено, заставил толстого упасть, рывком перевернул на спину и попытался ударить кулаком по носу. Правую руку толстого, как оказалось, Костя уже сломал, выбивая финку, сейчас тот размахивал перед своим лицом только левой, не давая возможности хорошо приложиться. Тогда Костя воздействием силы отправил толстого в бессознательное состояние, а затем уже ударом кулака сломал ему нос.

— Жаль: для него это как операция под наркозом получилось! — огорчился Костя. — Но ничего: очнётся и заполучит все удовольствия от сломанного носа, — пришла успокаивающая мысль.

Быстро оббежал остальных и всем провёл аналогичную процедуру — сворачивал носы набок.

К четвёртому «пациенту» даже разболелась правая рука, потому как чисто из эстетических побуждений, носы всем направлял в одну сторону: строго слева направо, отчего приходилось пользоваться исключительно правой рукой.

Закончив, Костя прихватил «трофейную» дубинку и бегом удалился с места схватки. По дороге забежал во двор дома барачного типа, с сопутствующим деревянным нужником на улице для жителей барака, где и утопил трофейное оружие.

Избавился от дубинки, из опасения, что остались его отпечатки пальцев. Не то чтобы он всерьёз думал, будто его начнёт разыскивать милиция за избиение этой деревенской шпаны, но всё же решил подстраховаться.

О том, что по поводу избиения этой шушеры всё же заведено уголовное дело, Костя узнал во время занятий на секции от всё того же боксёра по кличке Динамо, сотрудника городской милиции.

— Слышь парень, поговорить надо, — обратился Динамо во время тренировки к Косте.

Они отошли немного в сторону.

— Тех деревенских козлов, что тебя избили, нашли, — начал он.

— Выследили? — изобразив радостную улыбку поинтересовался Костя.

— Ну, не совсем чтобы выследили…, по правде сказать, подобрала их «скорая», а уже в больнице их наши опрашивали.

Какой-то резкий всех четверых отоварил, причём, парень один был. Теперь они словно: «Братья из ларца, одинаковы с лица». Носы у всех свернуты набок и на одну сторону — говорят, ржачно смотрятся, когда вместе сидят. Поэтому кадра, который им носы отрихтовал, ребята в отделении прозвали «Ломоносовым», как учёного.

Динамо засмеялся, при этом смотрел в глаза Кости отслеживая реакцию, затем продолжил:

— Я-то, чего хочу: на опознание надо бы тебе подойти.

— На какое опознание? — закаменев изнутри переспросил Костя.

— Ты же пострадавший — они тебя избили, вот и должен их опознать. Мы же уголовное дело против них завели. Пока особо ничего предъявить не можем, кроме ношения холодного оружия, но если потерпевшие подтянуться и опознают, то тогда уже срок. А один вообще сиделый — получается рецидивист, а это, значит, и годков накинут.

— А за что сидел? По хулиганке?

— Нет, за кражу: комбикорм в совхозе стырил. Часть продал, часть на самогонку хотел пустить. Вот за хищение социалистического имущества и загремел. Так его фамилия Струков, а на зоне кличку получил: Жопарожец — в соответствии с мордой лица.

Среди тех, ну кто тебя отделал, был подходящий под кличку Жопарожец?

— Я, считай, никого толком и не рассмотрел — меня сразу вырубили, но женщины, которые их отогнали, говорили, что был среди них толстый. Мне ногой-то в голову жирный пинал.

— Ну, ничего, вызовем тебя на опознание — может кого вспомнишь, узнаешь.

— Слушай, не надо меня на опознание. Не помню я никого.

— Да ладно! Чего боишься? Повестку пришлём, в школе покажешь, всё по закону будет. Опознание несколько минут, зато весь день свободен.

Костя постарался говорить спокойно, не выдавая волнения:

— Слушай, Динамо, ну не хочу я на опознание идти. Сможешь в этом помочь?

— Так и знал — начнёшь юлить, оказываться! Я как прочитал приметы парня, который их уделал — сразу на тебя подумал. И по описанию подходишь, и одежда: курточка у него навроде бушлата, как у тебя.

Подай ты тогда заявление в милицию об избиении, сейчас бы в отделение притащили на опознание, в обязательном порядке только кто бы там кого опознал — вопрос.

Если бы ты просто их отделал и сразу сбежал — всё не так плохо было бы, даже пусть и Жопорожцу, в смысле Струкову, руку сломал. Но ты же, когда уже всех положил, затем обошёл и носы посворачивал, а это уже превышение пределов необходимой обороны, повлекшее нанесение вреда средней тяжести группе лиц. За такое, конечно, много не дадут, да и статья годная — на зоне чморить не будут, но тебе это надо?

— Я никого не избивал и меня там не было, — прямо смотря в глаза Динамо, твёрдо заявил Костя.

— Правильно! Так всем и говори! А куртку свою носить прекращай — слишком приметная. Я поначалу сразу подумал на тебя — есть мотив. Потом, всё же, сильно засомневался: колотуха-то у тебя хорошая, но как боксёр, ты ещё не очень. Да и хлипковат, — на четверых, почти взрослых мужиков, не полезешь, да и характер…, по молодости ещё не остервенел, — лежачим носы ломать не станешь, — так думал поначалу. А вот когда описание одежды прочитал, все сомненья враз и улетели.

По-хорошему, никто из порядочных ментов всерьёз разыскивать тебя не будет, но есть и такие, что ради галочки легко сдадут, а поэтому курточку свою моднявую спрячь.

Динамо, рукой в боксёрской перчатке дружески ткнул Костю в плечо, с улыбкой произнёс: «Тренируйся Ломоносов!», и пошёл долбить грушу на растяжках.

Костя же взял скакалки и пока прыгал, обмозговывал, как поступить с курткой.

Уже сегодня, после тренировки, решил добежать до автостанции убрав её в рюкзак: у него ещё был тёплый свитер и замёрзнуть не боялся.

— Может её сжечь? — думал он.

Костя купил теперь уже «засвеченную» куртку в Чехословакии, и сейчас было её совершенно не жалко: ко времени, когда происходил этот разговор с боксёром по кличке Динамо, его материальное благополучие значительно выросло, а причиной таких изменений послужили уже достаточно часто выполняемые им прыжки в Чехословакию и не только туда.

Ещё в мае, после избиения на автостанции деревенскими ухарями, Костя решил не ходить в больницу, а совершить перемещение в Чехословакию.

В принципе, пользуясь знаниями и навыками, полученными от Костуша, он мог и самостоятельно восстановить себе сломанный нос, но его беспокоило сотрясение мозга. Боль в висках и за глазами постепенно нарастала, ещё началось и тошнотворное головокружение.

Других методов лечения сотрясения мозга, кроме обезболивания, Костя не знал, и поэтому надумал вопрос решить радикально — совершить прыжок: Древоходец он, или кто?

Сразу, после беседы с тренером, который посоветовал ему срочно показаться врачу, Костя ни в какую больницу не пошёл, а отправился на квартиру матери, решив утром совершить перемещение и избавиться от сотрясения и перелома носа.

Матери сказал: дескать травму получил во время боксёрского поединка, и что в больнице Георгиевска у врача уже был, но рано утром должен явиться на рентген. Позвонили бабушке предупредили, — сегодня в Каменке не появиться, а заночует у матери в Георгиевске.

Спал Костя плохо: наложенное обезболивание во время сна переставало действовать, от чего часто просыпался, накладывал обезболивание по новой и так несколько раз за ночь.

Рано утром доехал на автобусе до Каменки и поначалу пешком отправился к «Волшебной поляне», только вот далеко пройти не смог: в лесу ещё не стаял снег, а стекающие ручейки талой воды во многих местах на тропинке образовали труднопроходимые участки с размокшей землёй.

Костя, в очередной раз очистив обувь от налипшей глины, решил совершить подскок к поляне, хотя и опасался, что после подскока не хватит сил на перемещение в Чехословакию, но всё обошлось.

Вот он только что стоит рядом с грязными весенними сугробами, затем несколько мгновений темноты и он в лесу Словакии, где уже почти обсыпалась черёмуха, а под деревьями, вместо снега, ковёр из молодой, зелёной травы.

В тот день он долго гулял по улочкам словацкого города Жилина.

На этот раз на нём была обычная обувь, а не в экстравагантный гибрид из бабушкиных туфель и его старых крашенных ботинок, поэтому бродил по городу, не привлекая к себе особого внимания.

Ради любопытства заглянул в несколько магазинов. Обилие продуктов поражало, конечно, на его непритязательный вкус, поражало в сравнении с советскими магазинами, где витрины в отделах с мясопродуктами были абсолютно пусты.

Всё же больше магазинов Костю удивила стоянка автомобилей перед зданием Жилинского университета.

Ему тогда требовалось ещё несколько часов, чтобы поднакопить силы для обратного перехода, и, нагулявшись по городу, он присел отдохнуть на скамейку около университета.

Сел так, чтобы хорошо рассмотреть автомобили на стоянке. Были там ни разу ещё не виденные Костей «вживую» иномарки: «Рено»; «Пежо»; «Опели» и даже один «Мерседес».

Костя с удовольствием подошёл бы ближе осмотреть салон иномарок, но побоялся привлечь к себе внимание. Правда, большинство там составляли всё же наши «Жигули», затем «Шкоды», опять же советские «Волги». Автомобилей «Москвич» совсем мало, единицы — в Чехословакии их не любили. Да кто же их любит? И в самой России москвичей тоже никто не любит.

Но по-настоящему сильное впечатление на Костю произвели не столь автомобили, как то, что на них ездят студенты. Пока он сидел наблюдая, закончились последние лекции, и толпа молодёжи хлынула из дверей университета, при этом заметная часть студентов рассаживалась по автомобилям, а затем машины выстроились в очередь на выезд.

Когда Костя учился в Георгиевске, ни у кого из одноклассников в семье не было автомобиля, разве что у двоих мотоцикл с коляской. В новом классе в Каменске, только у одного мальчика, отец которого был директором шахты, в семье имелся автомобиль.

Здесь же простые студенты на занятия приезжали на авто, пусть в большинстве своём на «Жигулях», или, ценимых очень низко самими чехами, «Шкодах», но таких студентов было очень много, что явно указывало на большой разрыв в уровне жизни между гражданами Чехословакии и Советского Союза.

— И чего они взбунтовались в 68 году, ведь живут намного лучше нас? — размышлял Костя.

Вернувшись после этого посещения Словакии домой, Костя серьёзно задумался: там было много вещей, которые он хотел бы купить: ту же майку, ботинки, или же просто сходить в кино.

Там на афише около кинотеатра рекламировался фильм ужасов «Челюсти» и фильмы великого итальянского режиссёра Феллини, про которого Костя слышал, изучая английский язык по радио. Однако на всё требовались деньги и причём чешские кроны, а так гулять по Жилина, не имея возможности купить даже жевательную резинку было тяжело.

План найти деньги созрел быстро. В школе Каменска, на год старше Кости, учился некий Виннер — шустрый и оборотистый парень. Расплывшаяся фигура, круглое улыбчивое лицо, всем как бы говорили: «Я добродушный и простой малый!», но это было далеко не так. Виннер являлся не только дельцом, способным достать любой дефицит: пластинки западных групп; джинсы; американские сигареты, но при этом имел ещё и какие-то полукриминальные подвязки, обеспечивающие его силовым прикрытием.

Вот к нему на перемене и обратился Костя. Смысл предложения Виннеру был такой: якобы у Кости есть выход на одного машиниста электровоза, который постоянно совершает поездки в город Чоп, где может купить Чехословацкие вещи, и будто бы этот машинист предлагает Косте чешские жевательные резинки в любом количестве.

— Какую. жвачку? «Педро» что ли? — поинтересовался Виннер.

— Да какую захочешь, только чешскую.

— Лучше тогда брать «Баё» и «Пинк», но можно немного и «Педро», — посоветовал Виннер.

— Ты у меня эту жвачку возьмёшь? — спросил Костя.

— Всё зависит от «почём и сколько», — ответил Виннер.

После длительного торга сговорились по 23 копейки за штуку, при этом, Костя точно знал, что Виннер продавал школьникам за 50 копеек.

— 50 копеек — розничная цена, — объяснял Виннер основы торговли. — Ты обещаешь партию в 250–300 штук. Сам в Каменске я столько не сброшу. Мне придётся отдавать на реализацию, или продавать оптом.

Договорившись о цене, Костя попросил предоплату в 20 рублей. Деньги Виннер выдал, при условии, что партия жвачки должна быть, максимум, через пять дней.

— Я знаю: ты не балбес, серьёзный парень, — внук директрисы, но, если меня кинешь… — начал было нагнетать Виннер.

— Не начинай, всё будет нормально, — оборвал его Костя.

— Может и нормально, но предупредить обязан.

Следующим этапом, в задуманной Костей комбинации, была закупка водки.

Появилась небольшая проблема: водку в магазинах по молодости ему не отпускали и тогда попросил помочь Толика Васина, — с ним вместе занимался боксом, и это Толик рассказывал, как ему однажды удалось избить пятерых гопников.

Костя добавил свою заначку в пять рублей к деньгам Виннера и при цене в 4,12 рубля за бутылку, решил сыграть на все — купить шесть бутылок водки.

Толик Волков, конечно, поинтересовался: «Зачем столько?».

Костя объяснил, что у него возникли тёрки в Каменске — не того отделал, и вот приходится выплачивать «отходные».

— Давай мы лучше с ребятами подъедем, всех в твоём Каменске на уши поставим. И водки нам меньше ставить, — тремя бутылками обойдёмся, и тебе потом уважение, — стороной обходить будут, — предложил Толик.

Костя, не вдаваясь в объяснения просто сказал, что не тот случай.

Когда же, передав деньги, попросил купить шесть бутылок «Столичной» по 4,12, Толик удивился:

— Откупаться от шпаны «Столичной?». Что-то не верю — дурку гонишь! Шпане и обычной, за 3, 62 хватило бы! Чую тебя «мусорня» за жабры взяла! Я угадал? Мусора?

Отвечать Костя не стал, а только пожал плечами.

Следующем утром Костя отправился в свою первую «челночную» ходку в роли спиртоноса.

На календаре — 19 мая, День пионерии. В школе занятий не было, а с торжественных мероприятий удалось быстро улизнуть.

Прибежав домой, переоделся в спортивный костюм и обул кеды. Вытащил из поленницы около бани припрятанный там рюкзак, где, проложенные газетой «Правда», лежали шесть бутылок «Столичной».

Прыгать из двора дома сразу к «Волшебной поляне» не стал, а, забросив рюкзак за спину, пошёл пешком, благо тропинка уже подсохла, поэтому добрался, даже не запачкав обувь и сразу прыгнул в Словакию.

Надежды на быструю реализации водки, Костя связывал со стройкой, мимо которой проходил прошлый раз по дороге к городу.

Забора вокруг строительной площадки не было, но на единственной подъездной дороге, рядом со шлагбаумом, стояла охранная будка, к которой и направился Костя.

Поначалу сторож встретил его неприветливо, куда-то энергично отправлял. Пусть Костя и учил словацкий, только больше интуитивно понял, что посылают его в одно естественное физиологическое отверстие.

После демонстрации содержимого рюкзака, сторож смягчился, осознал ценность посетителя, пригласил пройти вовнутрь и приступил к торгу.

К сожалению, всю партию взять сторож не смог — не хватало денег и ограничился только одной бутылкой, зато решил помочь пристроить остальную водку, для чего вышел из будки и попросил кого-то из рабочих пригласить сюда Душана.

Через некоторое время к ним присоединился высокий стройный и улыбчивый Душан.

Поначалу Костя подумал, что Душан бригадир: он по дороге остановил одного из строителей и давал ему указания, по сути же, как узнал позже, — Душан был не столько строителем-бригадиром, сколько авторитетом. На этом объекте возводили несколько новых корпусов Жилинского университета, а работали в основном заключённые.

Система была срисована с советской, когда после приговора заключенного направляли отрабатывать на объекты народного хозяйства, или, как ещё говорили: «на химию».

В Чехословакии подобную систему наказания применяли часто — вот к таким осуждённым — «химикам» и принадлежал Душан.

Жил он, как и все остальные заключённые, с этой стройки, в огороженной зоне на окраине города Жилина. На работу и с работы ходили без конвоя, но были обязаны присутствовать на утренней и вечерней проверке.

Если не имелось замечаний по дисциплине, — на выходные получали увольнительные в город. Им даже выдавали на руки немного наличных.

Употреблять крепкий алкоголь «химикам» запрещалось, но в Чехословакии, где даже в столовой при этой стройке из напитков было только пиво, запашок алкоголя можно было свалить на пиво — главное сильно не напиваться.

Душан являлся что-то навроде старшего среди заключённых, ответственного за дисциплину. Кому как не человеку, контролирующему дисциплину в отряде, можно было доверить спиртное? Только он мог правильно и сообразно положению распределить водку среди зеков.

Сначала Душан усомнился в качестве — вдруг палёнка? Сторож налил ему грамм двадцать из своей бутылки, тот подержал водку во рту, прислушиваясь к оттенкам вкуса, затем сглотнул. После одобрительного кивка опять начался торг.

За качество Костя не переживал: от Костуша он знал, что при переносе вино, или другие напитки могли изменить свой вкус, но вот спирт просто становился чище, а так как водка это просто раствор спирта, то в качестве только прибавит.

Рассчитываясь с Костей, заплатил за бутылку по 45 крон (в городских магазинах Жилина «Столичная» продавалась за 60 крон). После рассчёта Душан уходить не спешил, а время от времени пригубливая водку, завёл с Костей разговор.

Оказывается, Душан раньше был водителем — дальнобойщиком и часто ездил в Россию, где, с его слов, даже обзавёлся постоянной подругой, отчего достаточно сносно говорил по-русски.

Именно на контрабанде из России он и погорел: Душан пытался вывести сразу несколько туркменских ковров, за что получил четыре года «химии».

— Ты в нашем университете учишься, или из воинской части? — спросил Душан.

— А вашем университете учатся студенты из России? — удивился Костя.

— Вьетнамцы, кубинцы учатся. Я подумал, может и из России есть, — ответил Душан и продолжил: — Значит получается из воинской части, а отец офицер?

— Да, майор, — соврал Костя и постарался быстрее перевести разговор на другую тему.

Беседа вышла очень познавательной. От Душана узнал, что в Жилина есть магазин «Тузекс», это что-то вроде наших магазинов сети «Берёзка», где продавались различные зарубежные товары за чеки, которые здесь называются бонны.

Сами же бонны можно приобрести с рук, около магазина «Тузекс» по курсу 5 крон за один бонн. Покупать бонны лучше у пожилых женщин: это обычно вдовы призванных в гитлеровскую амию солдат и погибших на фронте. За них ФРГ выплачивало пенсию немецкими марками «по потере кормильца», а Чехословацкое государство эти пенсии выдавало вдовам не в марках, а в боннах.

Помимо вдов гитлеровских солдат, обменом крон на бонны занимаются ещё и цыгане, но, как предупредил Душан, одинокому молодому парню обращаться к ним опасно — могут обмануть, или даже отобрать деньги.

Душан со смехом рассказал об интересной ситуации, сложившейся у них в стране с цыганами: гражданам Чехословакии разрешалось почти свободную посещать социалистические страны, а вот поехать в ту же Австрию, имели право только члены компартии, да и они не без сложностей.

А вот для цыган существовали значительные послабления.

В чью-то мудрую голову пришла идея, что, если выпускать цыган на Запад, то, как все нормальные люди, они больше не вернуться и останутся на «загнивающем Западе», вот только цыгане всегда возвращались, и, мало того, подгребли под себя все валютные махинации, и, конечно, активно занимались контрабандой.

Костю просветили, что хотя дела с цыганами надо вести с осторожностью, однако российские рубли обменять на кроны, или боны можно только у них.

Во время беседы, Душан несколько раз прикладывался к бутылке. Конечно, Костя за свою жизнь, довелось уже неоднократно присутствовал на русских застольях, где всегда, по крайней мере мужчины, наливали себе почти полный стакан водки и залпом выпивали. Душан же со сторожем наливали себе по чуть-чуть, и, в общем, получалось, что выпили-то они совсем немного.

Когда в очередной раз, решили себе плеснуть, неожиданно дверь резко распахнулась и на пороге появился толстый мужчина в чистенькой выглаженной спецовке и с галстуком.

Поначалу, застигнутые врасплох собутыльники, попытались спрятать водку, но разобравшись, кто зашёл вернули посуду на стол.

Вошедший толстяк сразу на повышенных тонах начал выговаривать Душану, тот же молча достал третий стакан и вопросительно посмотрел в лицо говорящему. Не прекращая ругаться, толстяк показал два пальца, а когда налили «на два пальца» прервался, чтобы выпить.

Этим секундным перерывом воспользовался Душан и тоже начал что-то объяснять, опять же на повышенных тонах. Они вместе вышли из сторожки и продолжили спор на улице.

Костя из перепалки кое-что уловил: про «распаднувшуюся», то есть развалившуюся чего-то там, как потом узнал — опалубку под фундамент.

Их спор с полной очевидностью доказал: Костя практически не в состоянии понимать «живую» словацкую речь.

Доносившаяся до Кости перебранка ещё и удивила обилием в «живой» словацкой речи матерных выражений, которые мы считаем исконно русскими.

Кто из этих двух славянских народов провёл этом плане «культурную экспансию»: словаки обогатили русскую речь матом, или наоборот, русские продвинули «наше всё», — сложно сказать, но факт остаётся фактом, и он заставил Костю задуматься о путях взаимообогащения и развития языков.

Спор на улице затих, в сторожке опять появился Душан и спросил: «Будет ли следующая поставка?».

Костя предложил ближайшее воскресенье, однако воскресенье Душану не подходило — выходной день, ну а за доставку водки в будние дни, поручиться уже не мог Костя: конец учебного года — контрольные. Разве только в июне, когда наступят каникулы.

После ухода Душана, сторож взялся помочь бизнесу Кости, и сказал, что может дать адресок одного ресторанчика, где работает барменом его хороший знакомый и тот с удовольствием купит у него всю водку.

Записав карандашом на клочке газеты адрес ресторана, Костя, с опустевшим рюкзаком, вышел из будки сторожа и бодро зашагал в сторону города.

Теперь, отработав «спиртоносом», он имел в карманах кроны, и решил оторваться по полной и погрузиться в потребительскую роскошь загнивающего Запада, а именно, — купить бутылочку Кока-Колы, о чём долго мечтал. Купил, выпил — ну, ничего так, правда ожидал большего.

Следующим номером шло знакомство с деградирующем западным кинематографом.

В кинотеатре он сначала посмотрел фильм Феллини «Восемь с половиной», со словацкими титрами, а затем перешёл в другой зал и посмотрел «Челюсти». На каком языке «крутили» «Челюсти», даже не смог вспомнить: слова в этом шедевре не главное.

Вышел, пошатываясь: у него появилось чувство эмоционального несварения: Феллини и «Челюсти», — словно соединить эклер с килькой в томате.

Впрочем, надолго углубляться и копаться в своих впечатлениях времени не было. Искусство, конечно, важно, но дело прежде всего!

В киосках перед кинотеатром купил 250 штук разных жевательных резинок, по одной кроне за штуку.

Пока Костя смотрел фильмы, прошёл сильный ливень, оставив после себя большие лужи.

Напевая для храбрости заключительную мелодию из фильма «Восемь с половиной», направился в сторону «Волшебной поляны», и при этом, шарахался по дороге от луж, из которых, как ему чудилось, в любой момент могли показаться челюсти акулы-людоеда.

Восприятие молодого человека той эпохи, не было закалено разнообразными фильмами-ужастиками, отсюда и страх перед лужами у непривычного к экранным кошмарам Кости.

Пройдя мимо стройплощадки, Костя стал поднимался по тропинке к лесу и буквально почувствовал спиной чей-то взгляд. Обернувшись, увидел сторожа со стройки. Тот, выйдя из своей будки, смотрел ему вслед. Костя помахал сторожу рукой и продолжил идти дальше, по-прежнему напевая всё ту же знаменитую мелодию, из знаменитого фильма Феллини, фильма, который, по неизвестным соображениям, на родину Кости доберётся только через двадцать лет.

Глава 5.

Если Костя на Земле начал вести свой маленький бизнес на жевательной резинке, то Костуш, в княжестве Либоргском, свой будущий бизнес тоже строил на резине, вот только уже на обычной резине.

Подходило время вносить свою долю в товарищество, по созданию плантаций с каучуконосами, организованное под патронажем княжеской семьи.

По договорённости, пай Костуша мог составлять до 700 золотых. Меньше можно — больше нет. Прибыль планировалось распределяться в соответствии с суммой вклада. Твёрдо уверенный в исключительной выгодности будущего предприятия, Костуш хотел выкупить разрешённый пай полностью.

Однако, 700 золотых — это очень большие деньги, и внести всю сумму Костуш мог только в случае, если удастся продать хотя бы один из двух бриллиантов «Братьев», которые случайно ему достались.

Из-за большой известности продавать эти камни было очень опасно, и у Костуша созрел план: переместится в другой населённый мир, где, как он надеялся, сможет безбоязненно обменять «Братьев» на другие драгоценные камни.

Конечно, сразу с «Братьями» на незнакомую планету он не отправится, а поначалу совершит разведывательные прыжки, и только затем, подобрав подходящий мир, явится туда с бриллиантами.

Костуш долго анализировал коды и описание планет, стараясь выбрать мир с малоразвитой технологией, где способности управлять даром дадут ему наибольшие преимущества.

Если раньше посещение других миров Костуш планировал на летние каникулы, то необходимость срочно внести деньгах, требовала совершить это как можно быстрее.

Удобный случай подвернулся, когда к мэтру Гарвилу обратились местный купец с предложением на коммерческий прыжок.

Сложность заключалась в том, что перемещение необходимо исполнить «по картинке». Древоходцу давали нарисованную картинку места силы с её номером, и по этим данным он должен был переместится.

В школе мэтра Гарвила на такое способны были только Костуш и ещё один ученик — Теллиус, только вот заказчику требовалось не только передать письмо, заодно он задумал совершить небольшой гешефт, отправив с посыльным мешочек местных камней-гранатов и рубинов.

Вес камней небольшой, с ними легко переместился бы и Теллиус, однако прыжок по картинке нёс определённый риск: бывало, вместо запланированной поляны, где тебя должны встречать, ты оказываешься в совершенно неизвестном и неохраняемом месте, что, понятно, очень опасно если подобное случается с Древоходцем, нагружённым драгоценными камнями.

Чтобы не рисковать, задействовали Костуша, который, благодаря своим уникальным возможностям, улететь в другое, незапланированное место не мог. По большому счёту, Костушу и картинка-то не требовалась: ему достаточно было по карте посмотреть, где находится заданная точка, а затем применив свою способность видеть все точки силы на планете, просто совместить её с картой.

Свой дар: охватывать мысленным взором все места силы на планете, Костуш держал в тайне, прикрываясь якобы имеющимся у него талантом прыгать «по картинке» абсолютно безошибочно.

В этом задании- переместиться для купца по карте, Костуша привлекало то, что обратно в Либорг, он возвращался «порожнякам», только с письмом- распиской и поэтому решил воспользоваться случаем и посетить другой мир.

У дельца, нанявшего Костуша, для подобных «коммерческих» рейсов раньше имелся собственный Древоходец, но по возрасту тот утратил способности, а замену подыскать не успели.

Готовясь к посещению нового мира, Костуш, нацепил на щиколотку амулет, доставшейся ему после захвата Древоходца- диверсанта, взял горсть стеклянных накопителей и ещё положил во вшитый внутри рубашки карман, пять местных жёлтых гранатов.

Камни-гранаты прикупил заранее, выбрал средних размеров: он надеялся их предложить какому-нибудь ювелиру в другом мире, для завязывания деловых отношений.

Бриллиант из «Братьев», проявив осторожность, брать с собой не стал, рассудив, что поначалу необходимо осмотреться.

Утром к школе мэтра Гарвила подъехало аж два экипажа, в которых, помимо четырёх охранников, находился помощник нанявшего Костуша купца.

В присутствии Костуша и мастера- артефактов Тулбаса, привезённые рубины и гранаты были осмотрены, пересчитаны, после чего их упаковали в кожаный мешок и опечатали сургучом.

Костуша под охраной доставили на ближайшую поляну силы, вручили картинку места, куда он должен попасть, и, убедившись, что перемещение произошло, уехали.

Сам Костуш, после прыжка, проверил по камню с выбитым номером, что прибыл на нужную поляну и по дорожке пошёл искать охрану.

Служба по охране поляны поставлена была хорошо, и уже через несколько минут он увидел выехавшего на встречу караульного. В его сопровождении Костуш добрался до сторожки.

Покидать окрестности поляны по договору с заказчиком Костушу запретили ввиду ценности груза.

Почтовым голубем, сторожа вызвали посыльного. Ждать долго не пришлось и вскоре подъехал посыльный.

Костуш дал ему указание сообщить здешним компаньонам заказчика о своём появлении, о ещё отдельно договорился привести ему запас провизии: хлеб, копчёное мясо, вино и воду. Расплатился с ним стеклянными амулетами-накопителями.

Солнце только прошло зенит, а Костуш уже полностью возобновил внутренний объём дара.

Груз благополучно сдал, расписку получил — больше ничего здесь его не задерживало.

Доложив караульным, что совершит сейчас перемещение, накинул на плечи рюкзак с продуктами и отправился к центру поляны.

Ещё раньше, изучая краткие пояснения к символам, которыми обозначались доступные для посещения планеты, он выбрал объект, почти идентичный по символике планете Эре, но, как понял Костуш, отстающий по развитию общества и технологий.

Прикоснувшись ладонью к главному дереву, качнул туда немного энергии, и перед его взором появилась панорама с изображением различных планет.

Костуш к этому времени уже достаточно освоился, — не стал их просматривать, выбирая, а просто мысленно задал код-символ нужного ему мира, после чего центральное место на обзоре заняла нужная ему планета. Она медленно вращалась, демонстрируя свои океаны, горы, материки, а главное точки силы, куда он мог сейчас переместиться.

Место перехода тоже давно была определено: подальше от полюса, но в достаточном удалении и от экватора. Конечно, недалеко от реки — почти все точки, как на Эре, так и на этой планете располагались рядом с речками.

Выбранная им точка находилась поблизости от впадения в море крупной реки, перед её дельтой, состоящей из трёх основных потоков. Костуш считал, что поблизости от моря, обязательно будет большой город, где сможет найти покупателя на свои камни.

Достал оставшиеся стеклянные накопители, зажал в кулаках, чтобы потратить меньше своей силы, и дал мысленную команду на перемещение.

После прыжка возникли сомнения: «Точно ли я в другом мире, а не на Эре?». Растительность похожая, руки в которых он сжимает уже отработанные стеклянные амулеты — точно его. Произошли некоторые изменения с одеждой и обувью, но такое бывает и при внутреннем перемещении на Эре. Запахи леса, вид светила, цвет листвы и травы — всё обычное.

Костуш переместился на верхушку главного дерева. Осмотревшись, не заметил рядом с поляной никаких строений, никаких сеток, для сбора дара, — совершенно необустроенная, «дикая поляна». На планете Эре, подобные «дикие поляны», существовали только в удалённых от людских поселений местах.

Реку с трудом, но всё же разглядел, рассмотрел и дорогу, тянущуюся в некотором отдалении от берега реки, срезая её изгибы.

— Доберусь до дороги и по ней пойду в сторону моря, — решил Костуш.

Вызвав перед внутренним взором расположение мест силы, увидел, что рядом имеются несколько точек поближе к морю, а по непривычному очертанию суши и островов, полностью убедился — он в новом мире.

С оставшимся запасом силы, даже не задействовав амулет-накопитель, Костуш мог себе позволить и сейчас переместится в другую точку, поближе к морю, но в таком случае значительно уменьшил бы резерв дара. Неизвестно, какие опасности поджидают его на незнакомой планете и поэтому, ради экономии дара, отказался от прыжка.

Сориентировавшись, направился к прогалине между кустами, однако стоило немного удалиться от «волшебной» поляны, как внутренний голос скомандовал: «Стоп! Опасность!». Костя замер на месте, крутя головой в ожидании нападения. Некоторое время постоял, вглядываясь и прислушиваясь, но ничего не происходило. Тогда стал внимательно рассматривать близлежащий участок земли на предмет ловушек, или капканов, и достаточно быстро заметил натянутую тонкую волосяную верёвку. Аккуратно раздвигая траву, прошёл вдоль верёвки и уткнулся в снаряжённый арбалет.

— Строги здесь к гостям! — подумал он, отвязывая верёвку.

Костуш поднял арбалет, примериваясь забрать с собой, но тот оказался крайне тяжёлым. Тащить столь громоздкое оружие, имея для него только один болт — посчитал глупостью.

Арбалет швырнул на волшебную поляну — любой предмет, оказавшийся на ней, через два, максимум четыре дня, бесследно исчезает, по этой причине ловушка и была устроена за поляной.

Отойдя буквально на несколько десятков шагов, неожиданно передумал, — решил вернуться и припрятать арбалет.

Костуш выбрал высокое, раскидистое дерево и, переместившись почти к самой к вершине, повесил арбалет на обломанный сук.

Себе, на всякий случай, оставил арбалетный болт, — какое-никакое, а всё колющее оружие.

Спустившись на землю, он подошёл к месту засады, и, ориентируясь по примятостям травы, определил направление, откуда пришёл хозяин арбалета, и осторожно и с оглядкой двинулся в ту сторону.

Через некоторое время вышел на лужайку, где, судя по следам, хозяина арбалета поджидала лошадь, и, уже особо не опасаясь, по набитой копытами лесной тропинке, уверенно пошёл дальше и вскоре добрался до края леса и за опушкой увидел широкую, явно часто используемую дорогу, с накатанной повозками колеёй.

Прежде чем выйти на открытое место, устроился в густом кустарнике, метрах в двадцати от обочины, и решил перекусить.

На дороге некоторое время никто не появлялся, но пока он ел копчёное мясо с лепёшкой, запивая разбавленным вином, мимо, проехал экипаж с охраной из восьми воинов.

Катили экипаж и несли всадников обычные лошади, или же животные очень на них похожие внешне и размером.

На некоторых всадниках сверкали на солнце стальные нагрудники и шлемы. Огнестрельного оружия у сопровождения, Костуш не заметил.

Ещё не осела пыль, от экипажа, как из-за поворота появился одинокий путник, в длинном сером балахоне с посохом и котомкой за плечами.

Заметив одинокого, а значит безопасного для него человека, Костуш, вышел из своего укрытия, криком привлёк к себе внимания, и приглашающе помахал рукой. Путник, ничтоже сумняшеся, повернул к Костушу.

Подойдя почти вплотную, что-то проговорил скороговоркой, изображая какой-то знак рукой и уставился на Костуша, видимо, ожидая ответной реакции на свой жест. Костуш молча повернулся и направился к своей временной стоянке, где на тряпице ещё лежали остатки еды.

Путник последовал за ним, плюхнулся на траву и, чёрными от грязи руками, сразу стал хватать пищу, жадно запихивая её в рот.

Затем протянул руку к кувшину с вином, но Костуш молниеносно движением успел перехватить кувшин, и отставить себе за спину, а путнику протянул флягу с водой. Человек что-то разочарованно промычал забитым ртом, но флягу всё же взял и сделал несколько глотков.

Сожрав всё съестное, обтёр руки о траву и заговорил на достаточно понятном для Костуша диалекте староимперского языка:

— Дай вина! Нельзя отказывать служителю бога во время паломничества!

Слова его звучали с требовательными интонациями.

— Если отдам вино тебе, то, получается, откажу себе. А, можно сказать, — я тоже паломник. — заявил Костуш.

Путник, услышав ответ, несколько секунд молчал, обдумывая, что сказано и как сказано, затем спросил:

— Как-то чудно говоришь и совсем уж чудно рассуждаешь! Ты что, — ильхиец?

— Я дам тебе вина, если расскажешь, куда ведёт эта дорога, — не отвечая на вопрос, произнёс Костуш

— Всё чуднее и чуднее! Ты идёшь по дороге и не знаешь куда она ведёт? Кто же ты такой и откуда здесь появился?

— Я обещал вина, чтобы ты отвечал на мои вопросы, а не расспрашивал, — сказал Костуш.

— Не чувствую в тебе уважения к служителю бога: дерзки слова твои! Ты точно, точно ильхиец!

Немного помолчав, видимо обдумывая ситуацию, путник всё же решил ответить на вопросы Костуша:

— Хорошо, ильхиец, объясню тебе: пойдёшь на запад, — он показал направление рукой, — через пять вардов будет село Большая Рыбица…

— А у вас вард — это сколько шагов?

— У нас полторы тысячи. А у вас? —поинтересовался паломник.

— Опять спрашиваешь! Мы же договорились — будешь только рассказывать.

— Ну ладно, рассказываю: за Большой Рыбицей начинается тракт, выложенный камнями. Если по нему повернёшь направо и дальше по мосту, то через десяток вардов, доберёшься до города Булун.

— Булун — большой город? — поинтересовался Костуш.

— А что тебе надо? Если порт, откуда суда уходят в море и другие страны, — такого там нет, но можешь нанять лодку, за день спуститься по течению к Контру, а туда уже и морские корабли заходят.

— А в этом, который рядом…, в Булуне, что ещё там есть?

— Да всё там есть. Главное, большой скотный рынок. Туда со всех окрестностей пригоняют скотину на продажу и, кстати, завтра там начинается большая ярмарка.

— И торговые лавки и трактиры в Булуне есть? — задал вопрос Костуш.

— И лавки, и трактиры, и божий храм есть. Только ты же, ильхиец — ты иноверец. Тебе ведь наш храм, как кость в горле?

— С чего ты взял, что я ильхиец?

— Если у тебя морда ильхийца, говоришь, как ильхиец, и, главное, уважения ко мне, к служителю нашего бога совсем нет, то кто же ты есть?

— Я смотрю, ты был голоден, как пёс, и никто к тебе не проявил уважения и не накормил. А меня, который поделился с тобой едой, обвиняешь в неуважении.

— Что такое пёс — я не знаю, но ты не дал мне вина.

Костуш поставил перед ним кувшин с вином, вскинул за спину заметно полегчавший рюкзак и не прощаясь с паломником, вышел на дорогу.

До села Большая Рыбица добрался без приключений и дальше, свернув на мощёный тракт, подошёл к мосту.

Мост был каменный, с высокими пролётами, позволяющими проходить под ним речным судам.

Перед мостом, на обочине тракта, собралось несколько десятков телег, рядом стояло много пеших и конных людей. Стражники с алебардами перегородили мост, никого не пропуская. Указания им давал одетый в стальные доспехи и плащ всадник, на белом коне.

Как понял из разговоров Костуш, мост перекрыли, чтобы пропустить местного герцога со свитой.

Ожидание затягивалось, толпа начинала волноваться и роптать, но вот по мосту пронёсся с десяток лёгких конников, они поскакали дальше по тракту, криком и плётками освобождая дорогу.

Прошло ещё немного времени и, тряся разноцветными плюмажами на шлемах, проследовали в два ряда рыцари, затем потянулись позолоченные экипажи.

Когда с моста съехал последний всадник из арьергарда, вся куча людей перед мостом враз зашевелилась, закричали и защёлкали кнутами возницы.

Костуш немного замешкался: он почувствовал на некоторых рыцарях защитные амулеты и теперь пытался разобраться в своих ощущениях, оценить мощь этих амулетов.

— Опасность! — пронеслось предупреждение в голове, только вот получая тычки со всех сторон, от сразу «вдруг» зашевелившейся толпы, Костуш не смог сразу определить, откуда исходит опасность, и, как следствие растерянности, — неожиданный удар дубинкой по затылку и последующая темнота.

Пробуждение, как и полагается в подобных случаях, получилось крайне неприятным: он валяется на грязном в нечистотах деревянном полу клетки.

Клетка же была установлена на повозке, которую неспешно тащили тягловые животные, похожие на волов.

В клетке Костуш находился не один: чернявый худощавый мужик, свесивший ноги сквозь ограждение; рыжий здоровяк — тот стоял на ногах, держась за боковые прутья, а ещё у передней стенки устроилась женщина с грудным ребёнком и рядом с ней девочка, лет двенадцати, с окровавленными босыми ступнями.

Подобрав под себя ноги, Костуш сел. Обуви, как и куртки с рубашкой, он лишился. Штаны, правда, не забрали. Оставили и ремешок с амулетами на голени, видимо не разобравшись, что это такое.

Костуш занялся оценкой своего состояния: серьёзных повреждений не нашёл. Припухлость на затылке снял быстро и вдобавок запустил обезболивание.

Заметив, что он очнулся, к нему подъехал всадник с лысой головой.

— Эй, ильхиец! Ты чей раб, чьё клеймо у тебя на руке? — спросил он, показывая на ученическую печать на предплечье Костуша.

— Какая теперь разница, чей он раб, — вмешался другой всадник. — У нас такие не ставят, — их беглых мы не выдаём, а они не возвращают наших рабов.

— Я не раб, я свободный человек, — ответил Костуш.

Оба всадника громко захохотали:

— Забавно такое слышать из клетки для рабов, — давясь от смеха, заметил лысый.

К ним повернулся ещё один всадник в соломенной шляпе, он ехал немного спереди и приостановившись, обратился к лысому:

— Ты его обыскивал, бумаги какие были?

— Да ничего не было: еда, да арбалетный болт, — сказав это, лысый быстро взглянул на Костуша.

В потайной кармашек, пришитый изнутри к рубашке, Костуш спрятал камни-гранаты, и по брошенному на него опасливому взгляду, сразу понял, что лысый камни нашёл и прибрал себе. Была у Костуша и бумага в рукаве куртки— расписка за сданный товар. Лысому, конечно, расписка ни к чему, и Костуш решил, что тот её просто не нашёл.

— Надо будет на него документ сделать, чтобы без заморочек продать на рынке, — заметил кто-то из них.

— У Борга сделаем, — ответил всадник в шляпе. — А может сам Борг и купит.

Надо будет, как приедем, сразу его пригласить. Может и девчонку возьмёт — он малолеток любит.

Впоследствии Костуш узнал: главным среди конвоиров являлся всадник в соломенной шляпе, — навроде приказчика при местном бароне. Остальные конвоиры были баронскими дружинниками, или просто надсмотрщиками.

Судя по экипировке дружинников, дела у барона были не ахти, наверное, отсюда и решение продать часть рабов.

Кроме находившихся вместе с Костушем в клетке, за повозкой следовало ещё около двух десятков мужчин и женщин, разного возраста. У пятерых были связаны спереди руки, и их соединяла общая верёвка, привязанная к повозке, остальные же шли совершенно свободно, видимо, никто не боялся, что эти убегут.

Костуш уже понял, что его попытаются продать, как раба, и дождавшись, когда всадники отъедут подальше, начал расспрашивать соседей по клетке, куда их везут и что их ждёт.

Высокий рыжий здоровяк отмалчивался, а чернявый, сидевший свесив ноги, с удовольствием поддержал разговор.

От него Костуш и узнал, что везут их на рынок города Булун.

Встретившейся Костуша паломник упоминал о большом рынке по продаже скота в этом городе, только вот Костуш не подозревал, что в категорию «скота» входят и люди-рабы.

Ещё «чернявый», представившейся как Тиск, рассказал, что именно тот самый паломник и сдал Костуша.

Когда его встретили на дороге, паломник за кружку вина сообщил старшему, что впереди идёт ильхиец, который даже не знает, где сейчас находится и, будет благим делом схватить его, потому как спина проклятого иноверца просто просит рабского клейма.

После «наводки» от паломника, старший и лысый ускакали вперёд, а затем привезли Костуша в бессознательном состоянии.

Лысый забрал все его вещи, оставив только штаны.

Дальше Тиск, по просьбе Костуша, рассказал и о себе, и о соседях по клетке.

Женщина с младенцем — бывшая наложница барона. После рождения ребёнка барон решил избавиться от неё и своего ублюдка. Для утех выбрал очередную «игрушку» — жену рыжего здоровяка, запертого сейчас вместе с ними в клетке.

Когда разговор зашёл о нём и его жене, Здоровяк скользнул по Тиску яростным, полубезумным взглядом, но говорить ничего не стал и опять уставился на дорогу.

Сам Тиск- бывший моряк, захваченный вместе с судном в плен. Судно было торговое, владелец выкупил капитана с помощником, а экипаж выкупать не стал.

Тиска, вместе с другими матросами, продали в рабство. Если остальные его товарищи отправились гребцами на галеры, то за Тиска, в силу его грамотности и умения читать карты, запросили большую цену. Не сразу, но нашёлся покупатель и на него. Из каравана, который должен был доставить Тиска к новому хозяину, он по дороге сбежал, старался добраться до родных мест, но был схвачен людьми барона.

Не раз пытался сбежать и от барона. После очередного побега от проблемного раба и решили избавиться.

— Вот поэтому нас со Здоровяком и везут в клетке, как самых опасных, — заметил Тиск.

— А эта? — Костуш показал на сидящую в углу девочку.

— Она просто по дороге поранила ногу — сюда посадили. Девочки двенадцать лет ценный товар, — берегут.

— А почему пятеро идут связанные, а остальные нет? — продолжал расспрашивать Костуш.

— На рынке в Булуне крепких мужиков покупают в основном на галеры, — это всё равно, что смерть, только не сразу. Они могут сейчас попытаться и сбежать, потому как галеры верная смерть, а сбежишь — есть шанс подольше прожить.

Остальные же слабы — гребцами не возьмут, а дальше им самим без разницы на кого работать, да и на побег не способны: смирились они, — уже и в душе рабы.

Один из всадников подъехал к повозке, и Тиск замолчал.

Костуш стал осматривать клетку: она состояла из толстых бамбуковых стволов и её низ был привязан к телеге. Дверей у неё не существовало, и, видимо, сначала клетку ставили на телегу так, чтобы один край свисал, загоняли снизу людей, ну а дальше выравнивали и привязывали.

Решив бежать ещё по дороге, Костуш стал обдумывать, как можно выбраться из клетки.

Конечно, можно было добраться на повозке и до города, поскольку Костуш изначально туда и собирался, но запах разогретых солнцем испражнений, исходящий от клетки, с каждой минутой сильнее и сильнее мотивировал его, устроить побег.

Момент выбрал, когда дорога пошла по краю не очень глубокой балки, с бегущем внизу ручейком.

Костуш вызвал судорогу на передних ногах идущего слева быка, отчего бык завалился на бок. Сипло крича, стал лягаться задними ногами и задел копытами другого быка, тот тоже закричал, рванул вправо в балку, таща вниз за собой и повозку, и своего бьющегося товарища.

Повозка завалилась на бок, несколько прутьев у клетки сломалась, лопнули удерживающие её верёвки, и Костуш, заскользив по липкому полу, просто вывалился в открывшуюся прореху между клеткой и повозкой, упав плашмя в прохладную воду ручья.

Опрокинутая повозка продвинулась ещё на несколько метров, пока не упёрлась углом в стенку балки.

Бык, вырвав дышло, прошёл дальше по ручью, уже без телеги, таща только застрявшего в ярме своего напарника и, выбившись из сил, вскоре остановился.

Из клетки выбрались Тиск и Здоровяк, крикнув Костушу: «Давай с нами!», они быстро побежали по направлению к роще.

На краю балки появился лысый, он понуканиями стал заставлять коня спускаться вниз. Костуш «помог» ему спуститься: парализовал ноги скакуна. После такого ускоренного спуска, животное ткнулось мордой в землю, но лысый, — опытный всадник, ловко перекатился через голову коня, правда, затем, даже не успев подняться, свалился парализованный в грязь у ручья.

К краю балки подлетели ещё два всадника, на этот раз вооружённые луками.

Увидев спокойно стоящего Костуша, крикнули что-то наподобие: «Ни с места!».

Разобрать, что они сказали было сложно: ревел бык, ржала лошадь, плакал младенец, выла женщина в клетке, но Костуш больше догадался, что они ему кричат и кивнул головой.

После его кивка, оба лучника потеряли к нему интерес, и подняв луки, стали выцеливать убегающих Тиска со Здоровяком, при этом сами превратились в замечательную неподвижную цель для Костуша.

Первый из них вывалился из седла вперёд, скатившись к ногам Костуша, второй упал рядом с лошадью, запустив стрелу в небо.

Костуш, выбрался из балки и огляделся: он уже выбил трёх дружинников барона — основную силу отряда, остались два надсмотрщика и ещё приказчик.

Надсмотрщики настроились было скакать на перехват сбежавших Тиска и Здоровяка, однако увидев свалившихся лучников, остановились, и медленно, с опаской стали приближаться к Костушу. Немного отставая, за ними двигался и приказчик.

У обоих надсмотрщиков имелись небольшие копья, которые они сейчас держали на плече, приказчик же извлёк из ножен меч.

— Там лучник за телегой прячется, — сказал Костуш, показывая рукой в направлении балки.

Оба надсмотрщика, одновременно посмотрели в сторону телеги, и, опять же, почти одновременно, свалились парализованные на землю.

Приказчик, учуяв неладное, стал разворачивать в надежде сбежать. Костуш ударом силы, сначала попал в коня, затем подошёл и отправил в беспамятство застрявшего под упавшим животным, приказчика.

Дальше Костуш стал обходить поле боя: с лошадей снимал судороги, а охранников отправлял в беспамятство.

С пояса надсмотрщика забрал нож, подошёл к веренице привязанных к телеге рабов и стоящему последним, перерезал верёвку на руках. Нож воткнул в землю рядом, чтобы дальше тот сам освободил своих товарищей. Остальным же рабам, которые не были связаны, велел стащить тела с дороги в балку, что они беспрекословно и выполнили.

Дальше Костуш стал искать свои вещи: сначала обыскал мешки, притороченный к седлу лысого, где отыскал свои рубашку с курткой и обувь. Расписку в рукаве куртки нашёл, но в потайном кармашке рубашки камней не было. Начал осматривать тело лысого, и, в прикреплённом к поясу кошельке, вместе с местными монетами, наконец-то обнаружил свои камешки.

Пока обыскивал лысого дружинника, вся толпа рабов собралась вокруг, молча за ним наблюдая.

Однажды в детстве, Костя — Костуш, видел сцену, когда стадо коров окружило сдохшую собаку. Коровы стояли тесно прижавшись друг к другу, опустив рогатые головы, и тупо пялились на труп собаки.

Посмотрев на безмолвно стоящую вокруг него толпу, Костуш ассоциативно вспомнил эту картинку с коровами из детства.

Вдруг молчание прервала одна из женщин:

— Сапу-погонщика, телега придавила, — сказала она.

— Чего, чего? — переспросил Костуш.

— Телега Сапу придавила, насмерть! — повторила женщина.

— Ну если насмерть, значит и спешить не надо, — ответил Костуш.

— Можно его куртку себе возьму? Она вам не нужна: вам мала, а ещё вся в мозгах и в крови. Себе возьму, можно?

— Хорошо, отстирывай мозги и забирай, — разрешил Костуш, и женщина скоренько убежала.

— А можно я, а можно…, — посыпалось на Костуша со всех сторон.

— Стоп! — раздался окрик сзади.

Костуш оглянулся, и увидел вернувшихся Тиска со Здоровяком.

— Давай отойдём в сторону, — предложил ему Тиск.

— Кто ты такой, и что собираешься делать дальше? — спросил Тиск.

Рассудив, что с Тиском может быть достаточно откровенным, Костуш объяснил, что он Древоходец, попал сюда случайно и сейчас ему нужно просто добраться до города, решить там свои дела, а после, сразу же вернётся обратно в свою страну. Говорить, что из другого мира, посчитал излишним.

— Надо же — довелось увидеть Древоходца! Сказать кому — не поверят!

— У вас здесь нет Древоходцев?

— Были раньше, но святоши почти всех извели. Остались у короля, у герцогов, а так, почти что и нет.

— Странно! Тогда почему, когда сегодня мимо проезжали рыцари герцога, я почувствовал на них защитные амулеты от воздействия даром? — спросил Костуш

— Я не совсем понимаю о чём ты, но догадываюсь. Рыцари и воюют, и бьются на турнирах ещё и в других королевствах, где святоши не в такой силе. Здесь, да и в моей стране, — Древоходцы и просто владеющие силой — редкость: их убивали, их изгоняли. Сейчас поутихло, даже обратно приглашают, большие деньги предлагают.

— Надо переодеваться в одежду дружинников! — влез в разговор доселе молчавший Здоровяк. — А то, поедет кто: столько рабов и без охраны — подозрительно!

— И то правда! — согласился Тиск. — Чего себе возьмешь — это же ты их всех уделал? — продолжил он, обращаясь к Костушу.

— Лошадь, — да, наверное, и всё. Кошелёк ещё прихватил у лысого. Хватит. мне этих денег хорошо поесть в городе и купить продукты на сутки? — спросил Костуш, высыпая на ладонь монеты из кошелька лысого.

— На поесть — выпить, на переночевать в трактире с недорогой девочкой, — на всё хватит, — заверил его Тиск.

По указанию Здоровяка, рабы приступили к раздеванию своих бывших надзирателей.

Тиск, подошёл к телу одного, уже освобождённого от одежды надсмотрщика, и задал Костушу вопрос:

— Они мертвы?

— Нет живые, просто без сознания. Очнутся где-то к ночи.

Тиск с размаху залепил надсмотрщику ногой по рёбрам.

— Что плохой человек? — поинтересовался Костуш.

— Нет! — односложно ответил Тиск.

— Хороший? — с ноткой удивления переспросил Костуш.

— Нет, он уже не человек, — он труп! — ответил Тиск, сходу загоняя кинжал в сердце лежащего на спине тела.

Мозг надсмотрщика, почувствовав скорую смерть, вышел из оцепенения, но сил хватило только на хриплый вдох, затем тело несколько раз изогнулось в агонии и затихло.

— Зачем ты так! Нельзя так, неправильно! — выступил Здоровяк.

— Что? Убивать его неправильно!? Ты забыл, какой он был тварью? — напомнил Тиск.

— Да, неправильно! Надо их всех на телегу погрузить, отвезти к реке, и там всех притопить: мёртвых оставлять здесь нельзя — быстро найдут. А если сначала прирежем и трупы повезём — всё в кровище будет.

— Да, не подумал! — покладисто согласился Тиск.

Все распоряжения Здоровяка и Тиска рабы выполняли беспрекословно: выкатили из балки телегу, взгромоздили клетку, затащили внутрь бесчувственные тела охранников. Для надёжности стянули им руки, и привязали в полусидящем положении к прутьям клетки.

Тем временем Костуш забрался в ручей, чтобы помыться и отстирать штаны. Когда он вылез, Тиск, посмотрев на него, покачал головой и из вещей приказчика выдал ему чистые штаны, похожие на шаровары с лампасами.

Неожиданно выяснилось, что практически никто, кроме Здоровяка и Костуша, не способен нормально держаться в седле. Кое-как мог управляться с лошадью Тиск, но было достаточно одного взгляда на сидящего верхом моряка, и становилось очевидно, что он явно не проводит весь день в седле, он явно не надсмотрщик.

Тиск рассудил, что лучше будет, если впереди верхом поедет он сам и рядом с ним Костуш, остальных же лошадей поведут под уздцы и только в хвосте будет Здоровяк, опять же верхом.

Таким порядком, Тиск рассчитывал добраться до окрестностей города Булун, там их покинет Костуш, а дальше, уже без него, бывшие рабы отправиться в город Конту, где есть морской порт, и где Тиск надеялся найти судно, на котором сможет уплыть к себе на родину.

Но здесь его планы нарушил Здоровяк, он не собирался ехать с ними: барон отобрал у него и жену, и свободу, поэтому хотел сразу вернуться, чтобы попытаться отомстить.

Здоровяк был мастер на все руки: и кузнец, и каменщик. Работал в замке по найму, и только по баронскому произволу его заклеймили, превратив в раба.

Сейчас у Здоровяка в жизни существовала только одна цель — убить барона.

Тиск опасался остаться без Здоровяка — лишившись такой поддержки, мог потерять главенство в отряде и постарался убедить того остаться:

— Как ты собираешься убивать барона? Подкрадёшься сзади и ударишь оглоблей?

— Что-нибудь придумаю, — отвечал Здоровяк.

— И что же такого ты придумаешь? Достать его можно только издалека. Из лука стрелять умеешь?

— Пробовал по молодости, но не так чтобы очень. Вот из арбалета, из того лучше получалось.

— Дураку понятно — с арбалета, да из засады намного сподручней. Продадим в Конте лошадей с повозкой — купишь себе арбалет с болтами. С недельку поживёшь в лесу, приноровишься стрелять, и садись в засаду, жди барона, — уговаривал Тиск.

Здоровяк, в конце концов, посчитал доводы насчёт арбалета убедительными и решил остаться.

Когда Костуш хотел вскочить на лошадь, Тиск его остановил:

— Тебе так нельзя, нельзя с непокрытой головой. Без шапки у нас ходят только рабы и иностранцы.

Тиск снял с какого-то раба соломенную шляпу, ранее принадлежащую приказчику, и передал Костушу.

— И вот ещё: без оружия свободному тоже никак нельзя, — говоря это, он снял кинжал со своего пояса и протянул Костушу.

Пристёгивая к поясу длинный, с локоть, кинжал, Костуш вспомнил, как именно этим кинжалом, Тиск недавно убил надсмотрщика.

Принимая участие в хирургических операциях, изучая на трупах анатомию, Костуш достаточно «загрубел», но, когда Тиск убил беспомощного человека, внутренне Костуш содрогнулся от неприятия, но вида не показал, а справившись с эмоциями, отметил для себя две вещи, которые его поразили: полное равнодушие к убийству всех окружающих, в тои числе и двенадцатилетней девочки, а ещё мастерство Тиска.

Как человек, знакомый с медициной, Костуш смог оценить, как выверенно точно был нанесён удар в сердце.

— Это что же ты за моряк Тиск, если так ловко, так мастерски можешь убивать людей? — задал себе вопрос Костуш.

Тиска с Костушем окружили несколько бывших рабов и, прежде чем двинуться дальше, потребовали рассказать куда и зачем они теперь пойдут.

Тиск объяснил, что пока с ними Костуш, он хотел бы поскорее добраться до поворота к городу Булун, а дальше съехать с тракта, и уже просёлочной дорогой вдоль реки двигаться к Конту.

— Как уйдём с тракта, остановимся на ночёвку, и всё обсудим, — описал Тиск ближайшие планы.

Люди разошлись, и караван наконец-то двинулся.

Лошадь под Тиском вела себя нервно, норовя сбросить незнакомого и не очень опытного всадника и это ей почти удалось, но подъехавший Костуш, положил руку ей на шею и дав небольшой импульс успокоил. После чего лошадь пошла мерным, ровным шагом, свесив голову и больше не взбрыкивала.

— Ловко у тебя получается, — заметил Тиск.

Костуш отмахнулся от похвалы, и, продолжая ехать рядом, спросил:

— Барон превратил Здоровяка в раба — разве так можно? Разве здесь за такое не наказывают?

— По законам королевства, конечно, это преступление, но барон хозяин на своей земле. Кто чего докажет? Своё клеймо поставил, бумагу, что купил раба у кого-то, состряпал и всё! Да и бумага не нужна, если есть недавно умерший раб.

Бывали случаи, когда таких вот, бесчестно заклеймённых, пытались вытащить родственники, обращались к герцогу и тот заступался, но не часто…, заступался не часто.

— А меня, как собирались в раба превратить, да ещё и сразу продать?

— Так, чего здесь хитрого? Клеймо, на всякий случай, приказчик всегда с собой возит. Заклеймили бы тебя уже сегодня, а на рынке у них свои люди, — помогут бумаги выправить. Так что, не будь ты Древоходцем, может уже завтра, ехал бы в другой клетке в Конт, а дальше — весло ворочать на галерах.

— Так просто? — удивился Костуш.

— А чего сложного? Труднее тёлку ворованную продать: у тёлки всегда хозяин есть, искать будет. А нас с тобой — пришлых, кто искать будет?

— Слушай, вот думаю: зачем вам убивать людей барона? Поставьте им клеймо и продайте в Канте. На рабов бумаги-то у вас есть?

Тиск некоторое время ехал молча, а затем произнёс:

— Злоба ум-разум застила! Очень уж хотелось своими руками…. Но ты прав — зачем убивать? А в Конте у меня ещё по прошлой, свободной жизни, знакомства остались. Я там смогу их продать на галеры и даже без бумаг.

Как сегодня вечером на стоянку встанем, костёрчик разожжём… Ты говоришь они ближе к ночи очнуться?

— Где-то так, — ответил Костуш.

— Вот как очухаются, в себя придут и начнём клеймить.

— А чего пока без сознания не заклеймить? Всё бы спокойней прошло.

— Тебя не клеймили, и ты не понимаешь! Меня клеймили три раза, а здесь…, — Тиск махнул рукой себе за спину, — вон сзади идут, — кого пять, а кого и шесть раз. А эти, баронские дружинники, людей хватывали в рабов превращали. Надсмотрщики, почти все, и клеймили сами, и потом издевались.

Да, клеймо больно, но больнее, страшнее другое — тебя превращают в скотину. Пусть теперь и они почувствуют! Хорошо ты подсказал!

Справа к тракту, одна за другой, стали примыкать просёлочные дороги, по которым подходили люди и повозки, всё больше и больше заполняя дорогу.

В основном, все поворачивали к городу Булун, где завтра намечалось открытие большой ярмарки, поэтому многие вели скот и рабов, но не только: ехали и повозки, заполненные мешками, корзинами и кувшинами всевозможных видов и размеров.

По одной из таких второстепенных дорог, на тракт выехал небольшой закрытый экипаж с сопровождением из четырёх всадников.

Они быстро обогнали колону, возглавляемую Костушем с Тиском, но затем один из всадников притормозил и сравнявшись с ними, поприветствовал.

Ответив на приветствие, Тиск спросил, что уважаемого заинтересовало. Незнакомец ответил, что его внимание привлекла девочка, сидящая, на козлах рядом с погонщиком быков, и не желаем ли мы её продать?

Тиск с Костушем, одновременно обернулись, и посмотрели на повозку. На передке, с одной стороны от возницы сидела женщина с младенцем, а с другой девочка. И женщина и девочка, с одинаковым выражением безнадёжности на лицах смотрели вниз, под копыта быков.

Выбравшись из клетки, Костуш про них забыл, и всё же кто-то проявил заботу, усадив на козлы.

Тиск собрался было что-то ответить «покупателю», но Костуш его перебил, сказав, что дескать все рабы проданы, и они просто должны доставить их к новому хозяину.

Мужчина отъехал, оставив Костуша в раздумьях о дальнейшей судьбе девочки и женщины с ребёнком.

— Как ты собираешься с ними поступить? Ты их в Конте продашь в рабство? — спросил Костуш, обращаясь к Тиску.

Тиск, не уточняя о ком идёт речь, ответил:

— Я никого против их воли не собираюсь отправлять обратно в рабство, кроме, конечно, баронских прихвостней. Мне главное, уплыть на родину, а тащу всех за собой, чтобы не разбежались — обязательно найдутся охочие выслужиться перед бароном, постараются побыстрее добраться и сообщить.

Мне же в Конте нужно время всё распродать и подыскать подходящее судно.

Ответ Тиска, Костуша не успокоил, и он задумался, как сможет помочь, хотя бы этим троим несчастным, считая за третьего младенца.

— Слушай, — обратился он к Тиску, — а ты сможешь точно мне сказать, где вы остановитесь на ночь.

— Я много, где плавал, много повидал: страны, города, но в этих местах никогда не был. Три года здесь рабом, — считай за решёткой, а в «бегах» так далеко не забирался. Мне Здоровяк объяснил: вдоль реки идёт дорога бурлаков. Съедем на неё и будем искать место для ночёвки.

— Может ночью, или под утро я подъеду и заберу их, — сказал Костуш, кивнув на девочку и женщину с ребёнком.

Тиск в ответ равнодушно пожал плечами.:

— Да хоть всех баб забирай!

— Остальные все взрослые, могут о себе позаботиться, а эти как?

— Всем не поможешь и всех не спасёшь! — со вздохом произнёс Тиск.

Вереди показались стены города и прежде, чем расстаться с караваном, Костуш решил переговорить со Здоровяком.

Когда он к нему подъехал, Здоровяк по-прежнему молча смотрел вперёд.

Костуш стал ему объяснять, что постарается к ним ещё вернуться: возможно ночью, или утром — точно сказать не может. С собой он привезёт деньги и отдаст Здоровяку.

Услышав про деньги, Здоровяк, повернулся и посмотрел на Костуша. Впервые в его взгляде промелькнули какие-то эмоции.

— Зачем деньги? — коротко спросил Здоровяк и отвернулся.

— Я хочу, чтобы ты позаботился о девочке и женщине с ребёнком, куда-нибудь их пристроил.

— Тиску, значит, не доверяешь? — Здоровяк опять посмотрел в глаза Костушу.

— Тебе доверяю больше, — ответил Костуш.

— Ты знаешь: я поклялся убить барона и вытащить из рабства жену — сейчас это для меня всё, но ты меня освободил, тебе я должен, и я постараюсь выполнить твою просьбу. Может, если им помогу, бог мне поможет.

Костуш кивнул Здоровяку и хотел было вернуться в начало колоны, но неожиданно вспомнил:

— Слушай, Здоровяк, а у меня есть для тебя арбалет, — сказал он, и стал объяснять, где рядом с волшебной поляной спрятал арбалет.

— Правда, болт у меня только один, но, наверное, сможешь прикупить ещё такие.

Костуш достал из своего рюкзака болт и протянул Здоровяку.

Тот с интересом стал его осматривать и затем сказал:

— Навряд ли смогу купить такой, — это непростой болт: за наконечником стеклянный пузырёк. Когда болт попадает в тело, стекло раскалывается и в рану вливается яд. Говорят, что человек почти сразу умирает. Такие болты для чего-то используют священники.

Стальные доспехи им не пробьёшь, только вот наш барон на охоту ездит без доспехов. Можно я заберу болт себе?

— Да, конечно, — немного заторможено ответил Костуш, понимая теперь, чего он избежал.

— И просто так эти болты не носят: если нечаянно надавить на наконечник — раздавишь стекло. К нему должен быть колпачок, — сказал Здоровяк.

Костуш ответил, что колпачка у него нет, и описал при каких обстоятельствах у него оказался этот болт.

Они ещё некоторое время проехали вместе, при этом Здоровяк объяснил, как надо въезжать в город, и какие там правила.

Затем рассказал, где сворачивать с тракта к реке, чтобы выехать на дорогу бурлаков. Как к ней выйдут, так, наверное, и остановятся: быки и люди за день устали, придётся сразу устраиваться на ночёвку.

Когда Костушу пришло время расставаться с караваном, он, помахав на прощание шляпой, поскакал к уже видневшимся въездным воротам города Булуна, а бывшие рабы, все как один повернули головы в его сторону, провожая взглядами.

Глава 6.

У ворот на въезде в город скопилось множество людей, животных и телег.

Проинструктированный Здоровяком, Костуш отдал монету стражнику и через отдельную калитку для гостей без повозок, вошёл в город, ведя лошадь на поводу.

Выбравшись из толпы у ворот, задерживаться нигде не стал, а вскочив в седло, и ориентируясь на шпиль храма, стоящего, как он узнал, в центре города, направился в его сторону.

Ближе к центру, мостовая стала выглядеть гораздо лучше, а дома, соответственно, богаче.

Если поначалу встречались в основном типы, к которым одинокий всадник никогда не обратился бы с вопросом: «Где у вас тут ювелирная лавка?», то дальше пошла публика более приличная и Костуш осмелился спросить о ювелире у полного, краснолицего мужчины.

Тот пальцем показал на лавку, с ничего неговорящим для Костуша названием «Юдовик» на вывеске. Единственное, что намекало на принадлежность лавки к цеху золотых дел мастеров, это тёмно-жёлтый цвет, которым была выполнена надпись.

Поблагодарив прохожего, Костуш привязал к коновязи у входа лошадь, поднялся по ступенькам и открыл тяжёлую дверь.

За дверью начинался не очень широкий коридор, казавшимся ещё более тесным, из-за двух мощных охранников, сидевших на стульях друг напротив друга.

С трудом протиснувшись, между не озаботившимися подняться мордоворотами, прошёл в помещение, перегороженное посередине прилавком, за которым стоял худой в возрасте мужчина с ермолкой на голове, из-под которой в разные стороны выбивались длинные седые волосы.

— Что-то купить, или продать? — поинтересовался он.

Прежде чем ответить, Костуш оглядел помещение: два окна забранных решёткой и выходящих на улицу. Дополнительно к решёткам, на ещё висели на кованных петлях мощные ставни, по-видимому, закрывающие окна на ночь.

За прилавком был проход в глубь помещения, прикрытый занавеской.

Применив дар, Костуш разглядел за занавеской фигуру человека.

Один из сидящих у входа охранников всё же поднялся, и, подойдя ближе, встал за спиной Костуша.

— Ни покупать, ни продавать, а хочу обменять, — ответил Костуш, выкладывая на стекло витрины один из своих жёлтых гранатов.

— Что это за камень? — спросил хозяин, доставая лупу.

— Гранат, жёлтый гранат, — ответил Костуш.

— Впервые в жизни вижу жёлтый гранат, и, мало того, ни о чём подобном не слышал.

— Я отдам ваш камень своим мастерам на проверку — вы не против?

— Если, только, недолго.

— Всё будет быстро — они в соседней комнате.

Получив согласие, хозяин лавки позвал стоящего за занавеской человека.

Прежде чем он появился, Костуш услышал, как за занавеской что-то громыхнуло.

— Похоже, арбалет отложил, — подумал Костуш.

Раздвинув занавеску, за спиной хозяина нарисовался очередной громила, в лапу которого и вложили гранат.

Камень унесли, а пока его проверяли, Костуш прошёлся вдоль прилавка, высматривая камни на обмен. В основном, под стеклом лежали изделия из золота: браслеты; кольца; цепочки — драгоценных камней было мало.

— Гранаты необычные, сразу видно, — привезли издалека. И, судя по выговору, вы тоже издалека? Вы ильхиец? — начал расспросы хозяин лавки.

— Нет, я не ильхиец, — односложно ответил Костуш, остановившись перед приглянувшемуся ему бриллиантом, вставленному в женский перстень.

— Извините, а кто порекомендовал меня? Как его зовут? — продолжил расспросы хозяин.

— Не знаю, как зовут, просто спросил у прохожего.

— Ещё раз извините, просто я доплачиваю владельцам гостиниц и постоялых дворов, чтобы направляли ко мне клиентов. Вот вы, где остановились?

— Пока ещё нигде, — сказал Костуш, обдумывая хватит ли пяти его камней, чтобы обменять на понравившейся бриллиант.

Вернулся громила, дежуривший раньше за занавеской. Положив отправленный на проверку рубин на прилавок, сказал: «Всё хорошо!».

— Так и на что же вы хотите поменять свой камешек? Наверное, на кольцо? — спросил хозяин лавки

— Я хочу поменять на бриллиант из этого перстня, — ответил Костуш, постукивая пальцем по стеклу, над нужным ему предметом.

— Помилуйте! Это невозможно! Да, согласен, гранат у вас большой, необычный, но это всё же гранат!

— У меня их ещё четыре, — сказал Костуш, выкладывая остальные камни.

Владелец лавки, схватился снова за лупу, но прежде, чем рассматривать камни, крикнул оставшемуся у входа охраннику:

— Сходи к Густову и спроси, когда сегодня думает закрываться — я к нему вечером зайду.

Охранник вышел на улицу.

Хозяин ещё не закончил осмотр камней, когда охранник вернулся, немного повозился у входной двери, затем прошёл в помещение и сказал: «Густав вас ждёт».

Видимо, фраза: «Густав вас ждёт.» — была условным знаком, паролем, и после того, как эти слова прозвучали, в голове Костуша зазвенел тревогой внутренний голос: «Опасность, опасность!».

Костуш сделал шаг от витрины, как бы нечаянно прикоснувшись к стоявшему за его спиной охраннику: имея телесный контакт, он мог легко отключить мозг человека, с малой затратой дара.

— Взять! — прозвучала команда хозяина лавки.

Напрасно Костуш старался прикоснуться к стоящему за спиной мордовороту, потому как, получив команду, тот сразу обхватил Костуша своими лапищами, плотно прижав руки к телу, затем развернул к своему напарнику, который уже приготовил волосяную удавку.

Верёвка сдавила горло Костуша, не давая возможности даже крикнуть.

— Смотрите не убейте, — предупредил хозяин, — надо ещё поспрашивать, откуда такие камни взял.

Первым Костуш отключил «душителя», как причиняющего самые большие «неудобства». Получилось не очень удачно: оседая с отключённым мозгом, «душитель» не сразу отпустил верёвку.

Вслед за «душителем» стал заваливаться и второй охранник, державший его со спины.

Верёвка не дала сразу Костушу поднять голову, а когда поднял и огляделся, хозяин и последний третий громила уже оправились от удивления.

Посчитав громилу более опасным, Костуш хотел начать с него, только вот опять немного запоздал — тот, уже перепрыгнул прилавок и бросился на Костуша.

Уйдя боксёрским нырком, от размашистого удара — спасибо Костиным навыкам, Костуш кулаком ткнул громилу в печень, добавив в свой тычок силы — опять же, спасибо навыкам Кости. Громила рухнул на колени, Костуш собрался было полноценно «выключить» ему мозги, но в голове опять прозвучало: «Опасность!».

То ли периферийным зрением углядел арбалет в руках хозяина лавки, то ли сработало прозрение Древоходца, но Костуш мгновенно упал на пол, прижавшись вплотную к прилавку, уходя из зоны поражения, и, тут же, прямо сквозь доски, вдарил силой по владельцу лавки.

Удар, пройдя сквозь доски прилавка, значительно ослаб, но хозяин всё же упал со скрюченными ногами, и сразу начал истошно орать. Ему подвывал громила, получивший удар силы в печень: от болевого шока, набрать полные лёгкие он не мог, и издавал звуки больше похожие на громкое поскуливание.

Костуш походу хлопнул громилу по голове, отправляя в забытье, затем, чтобы удобней было перебираться через прилавок, встал ему на грудь, и, перекинув ноги, спрыгнул рядом с владельцем лавки. Тот, лежа на боку с прижатыми к груди коленками, продолжал вопить. Очередной шлепок по голове, отключающий сознание, и, наконец-то, наступила тишина.

Костуш сгрёб с прилавка свои камни, затем подобрал с пола небольшой, удобный арбалет. Оглядевшись, нашёл сбоку закрытую на задвижку боковину, откинув её, прошёл опять в часть помещения, предназначенную для покупателей.

С трудом перебираясь через лежащие на полу туши охранников, добрался до входной двери чтобы закрыть, но, прежде чем напасть на него, охранники предусмотрительно уже закрыли дверь на засов и Костуш вернулся в лавку.

Он зажёг масленый светильник под потолком, после чего закрыл ставни, опасаясь, что кто-то заглянет в окно и увидит кучу тел на полу.

Его камень-гранат относили на проверку куда-то внутрь дома, в мастерскую, и он решил найти её и осмотреть.

Направился в отгороженный занавеской проход за прилавком, и сразу наткнулся на стул, с лежащим на нём очередным, опять же заряженным арбалетом. Этот был гораздо более мощным, чем арбалет хозяина лавки, который он сейчас держал в руках.

Хозяйский — лёгкий и миниатюрный его больше устраивал, а этот со стула, он просто разрядил и убрал болт к себе в мешок.

Слева по проходу имелись две двери, а ещё дальше шли ступеньки, ведущие на второй этаж.

Ногой открыл ближайшую дверь, быстро заскочил внутрь. Он оказался в мастерской, где находилось три человека. Двое из них — мужчины в возрасте, а третий подросток, лет тринадцати-четырнадцати, по-видимому, ученик.

Один из взрослых мастеров сказал, глядя в глаза Костушу:

— Не убивайте нас, мы всё ценное вам покажем!

Мужчина сказал: «Не убивайте», и Костушу стало понятно, — они считают, что на ювелирную лавку напала банда.

— Мы никого ещё не убили и не собираемся, — ответил Костуш.

— А кто же так орал? — поинтересовался второй мастер.

— Так владелец лавки и орал, только и он жив, — ответил Костуш

А мы поначалу подумали — очередного клиента-неудачника схватили и мордуют, а потом этот, — мастер кивнул на ученика, — говорит, мол, голос-то, — похоже хозяин орёт!

— И часто они так клиентов хватают? — спросил Костуш.

— Когда как. Вот, в прошлую ярмарку, сразу троих купцов, каких-то неместных, схватили и в подвал стащили. Меня ещё заставляли их ведро поганое из подвала выносить, а те купцы все избитые лежали, а один, самый избитый, уже и на ведро сходить не мог, под себя делал, — сказал ученик.

— И что дальше с ними было, с купцами-то? — заинтересовался Костуш.

— Да разве только купцы эти! Многих, многих они сгубили! — осуждающе покачивая головой, поведал взрослый мастер.

Костуш немного помолчал, обдумывая услышанное, а затем продолжил спрашивать:

— И что же вы на них работаете, на бандитов этих?

— А куда нам деваться? Ты думаешь Юдовик, который сейчас за прилавком стоял — хозяин лавки? Так-то лавка за ним записана, только настоящий хозяин не он, а настоящий — и есть бандит из бандитов. Он под собой большую шайку держит, — его лиходеи краденное сюда приносят.

Я вон собрался раз уйти, так ко мне пришли и так объяснили, что на всю жизнь запомнил. Так что, вижу: вы чужаки, и раскладов наших не знаете, не поняли, во что ввязались. Берите, что сможете и бегом из города Булуна, — высказав предупреждение, мастер замолчал и, опустив голову, стал смотреть в пол.

Костуш стоял и думал, что ему с ними делать, но прежде, чем высказать свои предложения произнёс:

— Ну и дурак ты дядя!

Тот вскинулся:

— Чего-то я дурак?

— Ты, Трёма, — вот полный дурак и есть! — поддержал Костуша другой мастер.

— Был бы я настоящий разбойник, после твоих слов, что мне оставалось делать? Только убить вас всех, чтобы свидетелей убрать, чтобы ваши бандиты меня не нашли, — пояснил Костуш.

— А ты не разбойник? — спросил Трёма.

— Я просто зашёл в лавку, а они на меня набросились.

— Так ты один?

— Один.

— И ты уложил всех этих, всех троих бугаёв? — с недоверием переспросил ученик.

— И бугаёв, и вашего, как его… — Юдовика. Он гад, из арбалета в меня хотел стрельнуть.

Костуш потряс арбалетом в руках.

— И что же ты теперь собираешься делать? — поинтересовался Трёма.

— Убивать вас точно не буду — вы мне ничего плохого не сделали. А что с вами делать? Я предлагаю, а там решайте.

Например, так можем поступить: делим все ценности пополам. Свою половину вы прячете, затем я вас усыпляю и ухожу, а проснётесь только утром.

Можем, опять же, разделить всё пополам, только не усыпляю, а вы уходите вместе со мной и бежите из города…

— Постой, постой! — перебил его мастер, — Как это ты всех нас усыпишь?

— Так же, как и ваших мордоворотов усыпил — я Древоходец.

— А Древоходцы так могут? — с восторгом глядя на Костуша, спросил ученик.

— Не все, но я могу.

— Вот свезло злодеям — на Древоходца нарваться! Я знал, я знал: рано, или поздно случится! Святые услышали мои молитвы! — запричитал Трёма.

— Хватит причитать! — оборвал его другой мастер. — Лучше давай послушаем, что ещё нам предложит.

— Может и кто-то один из вас со мной уйти с золотом, а остальных усыплю — как хотите, только золото мне особо и не нужно, мне камни драгоценные лучше.

— Камешков хороших и в лавке, и в мастерской немного. Надо сундук наверху, в спальне смотреть — там могут быть. — сказал Трёма.

— Я останусь, мне нельзя уходить, — сказал ученик. — Мать больная лежит. Как её увезу?

— И мне нельзя, — добавил другой мастер, — Семья большая: жена, дети и вся родня здесь, — сёстры, братья. Исчезну, на них отыграются. И ещё: если из сундука камни заберёте, — сразу на нас подумают и пытать начнут — как он узнал, кто подсказал?

— Не начнут! — вмешался Трёма. — Валите всё на меня. Я сегодня же из города сбегу: жену схоронил и ничего больше меня здесь не держит. Так и скажите, мол, Трёма всё сказал и показал.

— Вот и договорились, — сказал Костуш. — Делить будем: половина моя, половина ваша.

— Трёма, понятно, свою долю сразу заберёт, а с нашими как? — спросил мастер.

— Решайте сами: Трёме можете отдать, здесь припрятать — думайте, а пока начинайте в мастерской всё собирать, а мы с Трёмой наверх пойдём к сундуку. — сказал Костуш.

— Только это…, — замялся Трёма, — там в комнатах сейчас жена Юдовика с сыном и Стаха — прислужницаихняя.

Костуш проверил уровень силы, её оставалось критически мало, а помимо людей наверху, ему позже придётся «отключать» ещё и мастера с учеником.

— Что-нибудь придумаю: или свяжем женщин наверху верёвками, или посижу, подожду, как накопиться сила — решил он.

Вслед за Трёмой, который, как оказалось, заметно прихрамывал на правую ногу, Костуш стал подниматься по ступенькам к жилым комнатам

Прошли коридор, только вот дверь в спальню, где, по словам Трёмы, находился сундук, оказалась заперта.

Трёма прошептал Костушу, что сейчас пригласит прислужницу Стаху, — якобы Юдовик просит её прибраться в лавке, а как только она дверь откроет, так сразу и вломимся.

Стаха сразу не открыла, допытываясь, кто там так кричал и почему прислали за ней Трёму.

— Будто не знаешь, кто там может кричать, — отвечал Трёма, — Охранники сейчас в подвале, с новым клиентом беседуют, мальца воду наносить отправили, вот меня и послали. Велели тебя позвать — полы замыть.

— Сейчас приду, — ответила Стаха, и шипя что-то ругательное ушла.

Через некоторое время Стаха вернулась и, как только немного приоткрыла дверь, Трёма с Костушем, сбивая с ног, стоящих за ней в проходе двух женщин, влетели вовнутрь.

Жена хозяина пошла провожать прислужницу, чтобы сразу закрыть дверь и сейчас они обе визжа валялись на полу.

Костуш прикосновениями, быстро утихомирил обоих.

— Ловко! — заметил Трёма. — Теперь сына надо найти.

Мальчишку нашли под кроватью, он лежал, накрывшись с головой какой — то тряпкой. Когда его вытащили, продолжал притворяться спящим, крепко сжимая веки.

— Ничего не бойся, — сказал Костуш, укладывая ребёнка на кровать и прикасаясь к его голове.

Сундук, где должны были храниться основные ценности, оказался закрыт.

— Будем ломать? — спросил Костуш.

— Зачем ломать, ключом откроем. Только, это, ключ на шее у Юдовика висит. Ты сбегай принеси, а я пока здесь пошарю.

Пока они искали мальчика, Костуш заметил, как взгляд Трёмы постоянно возвращался к телу хозяйки, которая лежала с задранной юбкой, демонстрирую белизну полных бёдер и поэтому сразу догадался, где Трёма будет «шарить» и кого «шарить».

— Пойдёшь со мной, — скомандовал Костуш.

Кинув в очередной раз взгляд на прелести мадам Юдовик, Трёма, нехотя пошёл к ступенькам вниз.

Спустившись в лавку, они застали там ученика, выгребающего последние ценности из витрины, ссыпая их в деревянное ведро. Помимо золотых изделий, в отдельном мешочек складывал монеты.

Костуш прошёл к телу хозяина и снял с шеи ключ.

К этому времени ученик собрал в ведро последнее золото.

— Дяденька, дяденька, а вы можете…, — начал было говорить ученик, и, точно запнувшись, неожиданно замолчал.

Польщённый, что его назвали «дяденькой», Костуш поощрительно произнёс:

— Ну, ну — говори. Что хотел-то?

— Дяденька Дровосек, а вы можете совсем убить вон того, с удавкой в руке? — сказал ученик, показывая на охранника, до сих пор держащего в руке волосяную удавку. — Он такая сволочь!

— Во-первых, я не дровосек, а Древоходец, — поправил его Костуш, а во-вторых: «Вот, бери!» — сказал он, доставая из ножен и протягивая ученику свой огромный кинжал.

Ученик растерянно взял в руки оружие, подошёл к телу охранника, встал над ним, подняв кинжал и в этой позе застыл.

— Его мать возвращалась домой и ей стало плохо, — начал рассказывать Трёма, — Прохожие помогли добраться до дома, а соседская девочка прибежала сюда, сказать, что его мамке плохо и надо вызвать целителя. Эта тварь, — Трёма кивнул на охранника, над которым стоял ученик, — взялся проводить девочку в мастерскую, а сам затащил в чулан под лестницей и снасильничал.

Костуш на слова Трёмы никак не прореагировал, продолжая молча смотреть на ученика.

Тот стоял неподвижно, держа двумя руками кинжал, слёзы текли из его глаз, но нанести удар не решался.

Трёма, подошёл к ученику, забрал кинжал и нагнувшись ловко перерезал охраннику глотку. Также неторопливо, обошёл остальных лежащих на полу, в том числе и хозяина лавки, и всем одним движением резал горло.

Ученика начало рвать, Костушу тоже стало нехорошо, и он поспешил выйти из торгового зала. Задержался, увидев арбалет, по-прежнему лежащий на стуле за занавеской. Оставлять арбалет, пусть и разряженный, когда за спиной присутствовал человек, способный легко перерезать глотки четверым, показалось ему опасным.

Арбалет хозяина лавки, который был у него в руках, Костуш разрядил и засунул в мешок. Теперь уже взял арбалет со стула и уже с ним направился в мастерскую.

От греха подальше, Трёму наверх, в спальню хозяина, с собой не взял, а попросил подняться с ним другого мастера.

В сундуке оказалось не так уж и много ценностей, но Костуш очень обрадовался, заметив там три амулета защиты. Один, правда был разряжен, но из остальных двух он откачал себе немного силы — такому трюку его недавно обучил Ярич.

Поднявшийся с ним в спальне мастер-ювелир, нагнулся над телом хозяйкой, заставив Костуша подумал: «И этот туда же!», но был неправ: мужчина просто проявил основательную рачительность, — он аккуратно начал снимать с женщины все украшения, не посягая на её честь.

Перстни сверкали камнями, почти на всех пальцах мадам Юдовик, а ещё и браслеты.

Пока шёл процесс изъятия украшений у мадам, Костуш огляделся и заметил достаточно большое зеркало, причём неплохого качества. Он некоторое время постоял перед ним, но не заметил никаких отличий в своей внешности, от той, что получил на планете Эре.

После сортировки всех собранных в лавке ценностей начался делёж. Делёж проходил долго: сначала делили между Костушем и мастерами. Когда две кучки были готовы, заставили ученика отвернуться спиной, и указав на кучку спросили: «Чья?».

После этого, кучку, доставшуюся мастерам, разделили на три части и опять спрашивали: «Чья?», у отвернувшегося ученика.

Затем, Трёма менял свои камни на доставшиеся Костушу монеты и золотые вещи.

Выбираться из лавки, по совету Трёмы, решили через окно, выходящее во двор.

Первым должен был уходить Трёма, но он начал требовать, чтобы его пустили ненадолго на верхний этаж — попрощаться с хозяйкой.

— Да что за радость — бабу без сознания? Вон, будешь мимо кладбища проезжать, выкопай и наслаждайся, — считай то же самое! — пытался урезонить его другой мастер.

— Четырёх человек прирезать, как высморкаться, женщину в отключке поиметь — легко! Да что ж ты за мастер-ювелир такой? — начал возмущаться Костуш. — Давай уж сваливай быстрей, нам надо спешить!

— Людей я прирезал? Да какие это люди? Душегубы, убийцы! Вот у них спроси! — Трёма кивнул на мастера и ученика.

Мастер хмуро кивнул, ученик же остался безучастный. После расправы над охранниками ученик так полностью и не пришёл в себя, оставаясь заторможенным.

— Ладно, те душегубы были — хозяйка-то, чем виновата? — спросил Костуш.

— Я уже год, как без жены живу, а она здесь бегала, своими сиськами трясла! — Трёма начал обличать жену хозяина. — Мне покоя не будет, если я это не сделаю! И ещё, куда нам особо спешить? Ворота городские вечером не закроют: завтра ярмарка, всю ночь караваны будут идти. Так что время есть.

— Если сейчас же не уйдёшь, я сделаю так, что никакие сиськи волновать тебя ужебольше не будут, — заверил Костуш.

Услышав угрозу, в которую Трёма сразу и безоговорочно поверил, он, кивнув на прощание мастеру с учеником, прошёл в соседнюю с мастерской комнату.

Там была кухня и стояло несколько длинных столов. Трёма подвинул один стол к окну, взобрался на него, немного повозился снимая решётку, и, открыв створки, стал неуклюже, из-за больной ноги, выбираться на улицу.

Через некоторое время, также через окно, выпрыгнул и ученик: он должен был спрятать ценности, затем вернуться.

Уходил прятать он куда-то далеко, так что пришлось его подождать.

Оставшись вдвоём с мастером, Костуш поинтересовался, отчего ювелир Трёма так лихо режет глотки?

Оказывается, Трёма некоторое время служил в дружине какого-то барона. Во время мелкой междоусобной войны их дружину разгромили наголову, барона убили, а Трёма получил ранение, отчего остался хромым на всю жизнь. Хорошо родной брат Трёмы был ювелир и взял в ученики.

Вот на службе у барона и научился резать людей, а Юдовика и охранников он давно ненавидел.

Пока они беседовали, появился ученик.

— Я заметил — в кустах Трёма прячется, — доложил он по возвращению.

— За тобой следил? — заволновался мастер.

— Нет, на месте остался. Ждёт, наверное, когда Древоходец уйдёт и тогда полезет к хозяйке.

— Вот дурак блудливый! — сплюнул мастер.

Костуш безразлично махнул рукой, считая, что для защиты чести мадам Юдовик сделал достаточно, а гоняться за озабоченным Трёмой у него нет больше ни желания, ни времени.

Ход его размышлений закончился, примерно такой сентенцией: «Сделал, что мог, а будет так, как и должно было случиться изначально».

По неизвестной Костушу причине, здесь золото сильно проигрывало в цене, относительно драгоценных камней. Если на планете Эре, высокая стоимость камней объяснялась повсеместным применением их в накопительных амулетах, то здесь, похоже, просто золота добывалось в больших объёмах, а камней мало.

По-настоящему нужных Костушу камней, в ювелирной лавке Юдовика оказалось не так уж и много, зато, даже обменяв у мастеров-ювелиров часть своего золота на их камни, золотых изделий у него оставалось ещё порядком.

Прежде чем отправить «в отключку» мастера с учеником, он поинтересовался у них, где в городе есть надёжные ювелиры и ему посоветовали лавку ювелира Гобуса, что напротив постоялого двора Добрая Кружка.

Насчёт постоялого двора Костуш подстраховался: не хотел расспрашивать прохожих, как найти ювелира Гобуса.

Закончив, наконец-то в лавке Юдовика со всеми делами, Костуш выбрался через окно, и плотно прикрыл за собой створки. Трёму в кустах не заметил, да особо и не вглядывался, а сразу, быстрым шагом, направился к входу в лавку, где оставил лошадь.

Судя по объяснениям, до постоялого двора Добрая Кружка было недалеко, и, взяв лошадь под уздцы, направился к нему.

Добрался действительно быстро и, зайдя на постоялый двор, попросил выбежавшего конюха присмотреть и покормить лошадку.

— Комнаты все заняты — ярмарка, — по делу и коротко предупредил конюх.

— Поужинаю и вечером уеду, — также лаконично ответил Костуш.

С монетой, которую передал конюху, по-видимому, что-то напутал, отчего тот впал в прострацию, а очнулся и скороговоркой начал изливать благодарность, только когда Костуш уже открыл дверь в залу,

С трудом нашёл пустой стол. Обслуга к нему долго не подходила, но Костуша это не волновало: запаса силы осталось немного, и он надеялся просто подольше посидеть, «подзарядиться». Идти «пустым» в ювелирную лавку, помня недавний опыт — побаивался.

Сделав заказ: тушёное мясо с овощами и пиво. Долго сидел, цедя из кружки и прислушавшись к себе, пока не понял, что готов к очередным подвигам.

Расплатился за ужин, наверное, адекватно: мальчик-подавальщик в ступор, как конюх не впал.

Перейдя дорогу, открыл дверь очередной ювелирной лавки, с надписью на вывеске: «Ювелир Кобус». Опять же на входе сидело два охранника, как полагается — мордовороты, один из которых, похлопывая дубинкой по ладони, сразу пошёл за Костушем.

Ювелир Гобус, оказался немного полноватым брюнетом, при этом энергичным, с чёрными, как маслины и очень живыми глазами.

Костуш высыпал перед Гобусом сразу все пять камней-гранатов, перенесённых им с планеты Эре и объяснил, что хочет поменять на рубины, сапфиры, или алмаз.

В руках ювелира появилась лупа, затем посыпались расспросы: «Откуда жёлтые гранаты? А сможет ли привести ещё?».

Начался торг: Гобус категорически отказывался менять приглянувшийся Костушу бриллиант на пять гранатов, пусть и редкой расцветки. В конце концов, Костуш уступил: решил добавить пару золотых колец и полез за ними в мешок.

Когда развязал горловину, охранник, увидел приклад арбалета и предостерегающе крикнул: «Не двигаться!». Костуш послушно замер, затем сказал:

— Смотри — дуга разогнута!!

После чего демонстративно медленно раскрыл пошире горловину мешка, показывая, что арбалет разряжен.

Выложив арбалет на прилавок, Костуш продолжил капаться в мешке. Под руку попался браслет из которого уже извлекли драгоценные камни, а без камней, как считал Костуш, это просто кусок золота, и он надумал предложить его вместо колец.

При виде браслета, у Гобуса округлились глаза и закаменело лицо.

Реакция ювелира для Костуша не осталась незамеченной. Он сразу понял, что в очередной раз куда-то вляпался, и прозвучавший в голове сигнал: «Опасность!» был вполне ожидаем.

Костуш, уже отработанно, сделал шаг назад, прикоснувшись к стоящему сзади охраннику, и после команде ювелира: «Схватить его!», отключил охраннику сознание.

Ещё раньше, как только зашёл в лавку, Костуш, наученный предыдущим опытом, проверился — есть ли скрытый арбалетчик и сразу заметил отверстие под потолком, за которым, прикрытый стеной, дежурил стрелок.

Хорошо, что стена была деревянной, из нетолстых досок: посланный им импульс на парализацию стрелка прошёл сквозь стену, послышался шум падающего тела, а затем сдавленный крик.

Последний мордоворот, прибежавший от входной двери, на долю секунды замедлился, наткнувшись на тело товарища, — этого времени Костушу хватило, чтобы и он свалился на пол, скрючившись от судорог.

Быстро перевёл взгляд на Гобуса: судя по предыдущему опыту, ювелир должен был достать арбалет, но тот, хотя и держал руки под прилавком, из прошлого сценария вышел — арбалет не достал.

— Подними руки вверх и выходи из-за прилавка, — скомандовал Костуш.

Ювелир послушно выполнил команду.

Костуш извлёк из ножен кинжал и, приставив его к печени Гобуса, заставил пройти вместе с ним к входной двери и закрыл её на засов.

Возвращаясь обратно, походу прикоснулся к охраннику со сведёнными мышцами, и отключил его.

Подвёл ювелира к двери, что нахохлилась за прилавком, и попросил Гобуса её открыть.

— Я там не храню драгоценностей, там только женщины и дети! Пожалуйста, не трогайте их! Я вам и так всё отдам!

— «Только женщины и дети?», — врёте. И, думаю, про драгоценности тоже врёте. Только вот за стенкой кричал мужчина и ему сейчас очень больно. Не хочу, его мучить — я просто подойду и отправлю его в сон.

— В сон? — медленно повторил ювелир.

— Да, именно, — погружу в сон! И эти все ваши мордовороты тоже просто спят.

— Просто спят! — ювелир опять продублировал слова Костуша.

— Они-то спят и пусть себе…, а вот вы…! Давайте проснитесь скорее и откройте дверь!

Ювелир по-прежнему продолжал молча стоять перед дверью.

— Ну, как хотите, и ладно — не открывайте! Только там лежит ваш человек, и он в любой момент может умереть от болевого шока, или, чуть попозже, от перегрева тела.

— Хорошо, я открою, только вы дайте слово… — начал ювелир.

— Я даю слово, что подойду только к лежащему за стенкой человеку, отправлю его в сон, и мы вернёмся обратно сюда.

Ювелир повернул какой-то рычаг, разблокировав дверь, и они прошли к лежащему на полу около стены человеку. Рядом валялся разряженный арбалет — похоже при падении сработал.

Костуш, отправил стрелка в забытьё, а после поискал глазами болт, — не нашёл, но всё же подобрал арбалет и вышел вместе с Гобусом в торговый зал.

— У вас под прилавком тоже арбалет припрятан? — задал вопрос Костуш.

В ответ ювелир просто кивнул. Костуш зашёл за прилавок, нашёл арбалет, и, спустив механизм, бросил к остальным. Теперь там лежало аж три штуки.

— Давайте сядем и поговорим, — предложил Костуш, указав на кресла для посетителей.

Когда, они уселись, Костуш спросил:

— Что случилось, почему натравили на меня своих охранников?

— Браслет…, браслет, который вы показали — я его изготовил. Я сразу узнал, не мог ошибиться!

«Можно?» — спросил ювелир, показывая на оставленный на прилавке золотой браслет.

Костуш встал и сам передал браслет в руки ювелиру.

— Вот видите эти знаки на внутренней стороне? Это моё личное клеймо!

— И что?

— Не так давно, грабители проникли в дом вдовствующей баронессы Менеж.

Самой госпожи, к счастью, дома не оказалось. Грабители же убили троих слуг баронессы и похитили драгоценности.

Среди пропавших после налёта вещей был и этот браслет, правда, изначально его украшали шесть рубинов. Вот видите на браслете осталось шесть гнёзд.

Гобус протянул браслет Костушу, но тот отклонил его руку.

— Как я понял, вы, молодой человек, — Древоходец, — продолжил ювелир. — Древоходцы, обычно, люди обеспеченные и я не думаю, что вы как-то замешаны в ограблении. Конечно всё в жизни бывает, но…

— Никакого отношения к ограблению баронессы я не имею, — перебил его Костуш. — Я в ваших краях-то ещё не полные сутки.

— Тогда вы расскажите мне, где заполучили этот браслет? Баронесса Менеж — сводная сестра нашего герцога. Сами понимаете, она не только очень влиятельная, но и очень богатая дама и сможет весьма достойно отблагодарить человека, который поможет найти убийц её слуг.

— Ну и почему не спросить меня, где взял этот браслет, почему сразу натравливать своих охранников?

Гобус виновато развёл руки:

Не надо сердиться: я уже наказан, я чуть не сдох от страха, когда укладывали моих людей. Честно говоря, горжусь, что сохранил штаны в сухости. И, извините, как к вам обращаться?

— Костуш, просто Костуш, — это моё настоящее имя, можете ко мне так и обращаться.

— Хорошо, Костуш, так как же у вас оказался браслет?

Костуш тяжело вздохнул, и начал свой рассказ с момента, как вошёл в ювелирную лавку Юдовика, при этом он не стал говорить, что поделился драгоценностями с мастерами-ювелирами, и о той расправе над охранниками и хозяином лавки, которую учинил Трёма.

— До меня доходили слухи, что Юдовик скупает краденное, но взять на горячем его не удавалось. А здесь ещё нападения и убийство слуг баронессы! Теперь ему точно конец! — сказал Гобус потирая от возбуждения руки.

— Значит так! — продолжил Гобус, — Я сейчас посылаю человека с запиской к начальнику городской стражи, допрашиваем на месте Юдовика,,

— Подождите, подождите! — перебил его Костуш. — Допросить Юдовика, — Костуш прокашлялся, подбирая выражение, — будет сложно: трупы не говорят, а с перерезанным горлом тем более.

— Как с перерезанным горлом?

Задав вопрос, Гобус с испугом уставился на Костуша. После некоторой паузы всё же «выдавил» из себя:

— Но ты же рассказывал, что всех просто усыпили!?

— Усыпил, только не всех. Оставил мастера-ювелира Трёму, вот он Юдовику и всем остальным охранникам горло-то, того…, — Костуш провёл пальцем себе по шее, — и перерезал. Сказал, что такие душегубы не имеют права жить.

— И где сейчас этот Трёма?

— В бегах, конечно. Все ценности мы с ним поделили пополам, ну а с золотом, он где угодно проживёт.

— А в лавке, кто-нибудь живой остался?

— Ой! Ещё много: другой мастер; ученик; жена Юдовика; ребёнок, да ещё и служанка.

Гобус некоторое время сидел, смотря в пол, обдумывая ситуацию.

— И что ты предлагаешь? — прервал ювелир молчание.

— Предлагаю: вы сейчас всё моё золото, обменяете на камешки, а прежде, чем уйти, я, на всякий случай, вас усыплю. А когда проснётесь, можете бежать в стражу, к баронессе — куда угодно, только это…, у вас в доме ещё люди есть?

— Зачем тебе они? — сразу насторожился ювелир.

— Дверь за мной закрыть. Зайдёт кто, а здесь…. И обокрасть могут и надругаться.

— Какой ты, Костуш, заботливый! Ладно, давай своё золото, а потом поговорим.

Костуш вытряхнул свой мешок на прилавок. Золото у него было разложено по небольшим кулёчкам: кольца с кольцами, серьги к серьгам и так далее. Камешки в них если и оставались, то только самые простые, неподходящие Костушу.

Ювелир высыпал золотые украшения на стол, и начал сортировать по кучкам, при этом что-то записывал.

На улице заметно стемнело и им пришлось, спотыкаясь о наваленные тела, зажигать светильники и закрывать ставни на окнах.

Гобус достал весы и показав на самую большую кучу, заявил, что этот хлам будет оценивать как лом по весу. За другую, совсем небольшую кучку, заглянув в записи он озвучил цену сколько-то монет.

Костуш не разбирался ни в местных мерах веса, ни в монетах, а просто молчал, строго и внимательно наблюдая за грузиками на чашках весов.

По его прикидкам, притащил он около пяти килограммов золотых изделий и понимал: обязательно надуют, надеялся только, что из-за страха перед ним, не совсем уж нагло.

Закончив с подсчётами, ювелир выложил на стол с десяток некрупных бриллиантов, добавив к ним с пяток рубинов. Костуш осмотрев предложенные камни, попросил рубины заменить на бриллианты, но ювелир сказал, что это невозможно.

У Костуша на ноге, в районе голени, надет был амулет- накопитель в виде ремешка, в который были вставлены мелкие бриллианты. Сегодня он убедился, насколько возросли его возможности благодаря этому амулету и надеялся заполучить ещё бриллианты для изготовления чего-нибудь подобного.

Несколько изделий, из мешка Костуша, почему-то Гобус отложил отдельно — оказалось, все они были похищены у баронессы.

Ювелир заявил, что эти изделия, на камни менять не будет, потому как они принадлежат баронессе Менеж и он их просто заберёт, чтобы вернуть хозяйке.

Откровенно говоря, Костуш думал, что с ним уже полностью расплатились за всё, однако узнав, что эту кучку с драгоценностями баронессы у него просто отбирают, быстро изобразил возмущение:

— Откуда вы знаете, что всё остальное золото не краденное? Я же вам рассказывал — за Юдовиком стоит целая банда!

— Меня не интересует остальное золото, а только это, потому как, я точно знаю, — на нём кровь и покупать у вас его не буду. А просто отдав золото мне, вы сможете получить благодарность такого влиятельного лица, как баронесса Менеж.

— Не нужна мне её благодарность, мне бриллианты нужны, — ответил Костуш. — Вот отправлю вас в отключку и заберу все бриллианты, которых, как говорите, у вас больше нет.

— Хотел бы так сделать — давно бы сделал, — спокойно возразил ювелир. — Я, тебе Костуш, предлагаю разумное решение. Согласен, показываться сейчас страже тебе не стоит, но со временем, все остынут, во всём разберутся.

Баронесса оценит твой поступок, а под её протекцией, ты сможешь появляться здесь совершенно беспрепятственно. Я вот прямо завтра к ней заеду, верну золото и всё расскажу.

— Я не столько опасаюсь вашей городской стражи, как бандитов, — ответил Костуш, — Мастер Трёма говорил, что настоящий хозяин лавки держит в городе бандитскую шайку и очень влиятельный человек.

— Влиятельней баронессы Менеж, в нашем герцогстве только его сиятельство герцог, и, поверь, от тебя, Костуш, мы уже получили достаточно сведений, чтобы найти и виновных, и главаря.

Я примерно знаю о ком идёт речь и то, что он как-то замешан в ограблении баронессы могу объяснить или его временным помешательством, или ошибкой исполнителей.

Костуш призадумался: ювелир в дальнейшем мог ему пригодиться, Он производил впечатление человека, с которым можно работать, тем более, одной из причин, перемещения в этот мир, была надежда обменять бриллиант из «Братьев». Сейчас, правда, необходимости обменивать бриллиант нет: судя по всему, его сегодняшний «улов» драгоценных камней вполне обеспечит выплату доли в совместном с семьёй князя предприятии, тем не менее на бедующее полезно иметь здесь ювелира, которому доверяешь.

— Ладно, — сказал Костуш, — забирайте это золото баронессы.

Ювелир начал быстро раскладывать всё по пакетам, и тогда Костуш вспомнил о своих камнях-гранатах.

Их даже не сразу нашли, — они оказались под кучей наваленных на прилавок арбалетов.

Менять гранаты даже на маленький бриллиант, Гобус категорически отказывался.

— За эти пять камней меня чуть не убили в лавке Юдовика, а вы даже маленький бриллиант за них не хотите давать.

— Тебя никто и не собирался сразу убивать, — объяснил Гобус. — Они надеялись подержать тебя в подвале и выпытать, откуда камни. Хотели выйти на добытчиков. Кстати, а там, где ты их взял, жёлтых гранатов много?

— Много, только никто, кроме меня, эти гранаты сюда не привезёт!

— Это почему же?

— Я не собираюсь вам ничего рассказывать, просто знайте — я единственный.

— Да как же такое может быть? — не успокаивался ювелир.

— Хорошо, я вам отвечу. Вы уже поняли, что я Древоходец? А то встретил здесь одного, так он никогда не видел живого Древоходца.

— Я-то с Древоходцами часто встречаюсь, конечно, в нашем герцогстве вас мало осталось, — святоши постарались, но я ювелир, а многие камни доставляют нам Древоходцы.

— Хорошо, — продолжил Костуш, — предположим, как Древоходец, я однажды ошибся при перемещении и попал на затерянный в океане остров. Очень далёкий остров, где туземцы добывают такие камни. Этого острова даже нет на ваших картах и, думаю, не скоро появиться.

— Вы хотите сказать, что никто в мире кроме вас не имеет доступа к этим жёлтым гранатам?

— Да, это я и хотел сказать.

Ювелир замолчал, и начал пальцем «гонять» по прилавку жёлтые гранаты, что-то сосредоточено обдумывая.

— Получается, вы, уважаемый Костуш, с жёлтыми гранатами монополист на рынке камней. Только вот, человек вы молодой, и, извините, неопытный в нашем деле.

— Что неопытный, вы поняли, когда сейчас меня безбожно «надули»? — вставил замечание Костуш.

— Пустое: не так уж сильно я вас и обманул — отмахнулся от обвинений Гобус. — Я понятия не имею, сколько золота в том жёлтом металле, который вы мне притащили. Так что это не обман, а просто небольшая страховка.

— Или большая? — снова выдал замечание Костуш.

В ответ ювелир просто сделал паузу и продолжил:

Я хочу до вас донести: вам нужен опытный наставник, который не позволит перенасытить рынок этими камнями, и научит вас, как лучшим образом использовать своё монопольное положение.

— И кто же будет моим наставником?

— Предлагаю себя, — быстро ответил Гобус.

— Так неожиданно! — позволил себе немного сыронизировать Костуш, но затем всё же сказал: «Согласен!».

Дальше с Гобусом они начали обсуждать сроки поставки, примерное количество и время первой партии и желательные размеры камней. Цену не обговаривали — Костуш настоял на доле в прибыли.

Ювелир попросил камни привозить необработанные, потому как: «Туземцы на острове, камни-гранаты обрабатывают качественно, но не в тех ювелирных традициях, что приняты здесь».

В свою очередь, Костуш попросил и рассчитываться с ним необработанными алмазами, потому как к камням для накопителей силы несколько другие подходы.

Договор они подтвердили рукопожатием, после чего Гобус сказал:

— Если мы теперь партнёры, между нами, должно быть полное доверие. И я попрошу не усыплять меня, когда будешь уходить.

— Хорошо, но и вы, в свою очередь, сразу не вызывайте стражу к лавке Юдовика — дайте мне время покинуть город.

Гобус попросил разбудить охранников, валяющихся на полу, — им уже пара было идти домой.

Костуш привёл их в сознание, оба некоторое время плохо понимали, где они и что с ними случилось, но затем всё же встали на ноги, а ювелир быстро спровадил обоих из лавки, сунув каждому по монете в счёт компенсации.

— За стенкой стрелка тоже будить? — поинтересовался Костуш.

— Попозже, а пока пусть поспит: ему всё равно ночью сторожить.

Ювелир, закрыв за охранниками дверь, вернулся на место и Костуш обратился к нему с просьбой пристроить женщину с маленьким ребёнком и молоденькую девочку.

После вопроса Гобуса: «Кто они вам?», Костуш рассказал свою историю попадания в рабство.

— И это всё за один день? — изумился Гобус. — Сначала похитили работорговцы, затем напали в ювелирной лавке!

— Дважды, дважды нападали в ювелирных лавках! — поправил его Костуш. — Да, у меня получился длинный день.

Замечание по нападению во второй ювелирной лавке Гобус проигнорировал, а вернулся к теме устройства женщины и девочки.

— Я так понял, — они тебе никто, просто жалко? Костуш, ты молод и добр, ты понимаешь, что всех не спасёшь?

— Понимаю, — всех не смогу, но хоть кому-то должен попробовать. — ответил Костуш.

Ювелир покачал головой:

— С каких же далёких островов сам ты такой взялся! У нас очень опасно связываться с укрывательством рабов. Если при них есть бумаги, то устроить всё намного проще. Заверить покупку-продажу рабов в соседнем герцогстве и тогда, по закону, новому владельцу ничего не грозит, а через пять лет после покупки, новый хозяин имеет право и вольную оформить.

— У них при себе будут бумаги, — заверил Костуш.

У Гобуса в собственности имелась молочная ферма: один из покупателей рассчитался ей за драгоценности. Своего родственника, Гобус поставил на ферме управляющим и теперь хозяйство приносило стабильный доход, производя сыр на продажу.

Костуш получил записку для управляющего фермы, с наказом пристроить женщин.

— Поработать им там пусть и немного, но всё же придётся, чтобы не вызывать лишних пересудов, — заметил Гобус.

— Я всё одно, как-нибудь соберусь, подъеду туда и проверю, — предупредил Костуш.

В это время из-за двери, ведущей внутрь лавки послышался женский голос:

— Гобус, Гобус! У тебя всё хорошо?

— Всё хорошо дорогая, просто засиделся с очень важным клиентом, — ответил ювелир.

— Там охранник Войда на полу лежит и, кажется, он описался! — продолжил тот же голос.

— Пусть спит, — ответил Гобус. — Ты входи, познакомлю тебя с моим новым партнёром.

Сначала приоткрыла небольшая щель, через которую Костуша некоторое время разглядывали, затем, посчитав его неопасным, дверь открылась полностью и вошла стройная и достаточно симпатичная женщина, явно намного моложе Гобуса.

Костуш, при её появлении встал из кресла, и Гобус представили её, как свою жену, а Костуша, как Древоходца и нового партнёра.

— Вы ильхиец? — поинтересовалась она.

— Нет, я даже их никогда не видел, — честно ответил Костуш.

— Вы никогда не видели ильхийцев? Могу это вам легко устроить. Пройдёмте в гостиную: там у нас зеркало висит, — пошутила она.

— Дорогая ты не организуешь нам лёгкий ужин, а то я что-то проголодался, — обратился к ней Гобус.

Женщина вышла, а Гобус спросил:

— Какое вино предпочитаете?

— Вино сейчас точно пить не буду. Мне бы лучше бодрящий напиток какой-нибудь: спешу я, дела здесь надо закончить, да и домой надо поторапливаться.

— И что же вас ждёт дома? — спросил Гобус.

— Работа ждёт — детишек надо таскать.

— Так вы не только ювелирные лавки грабите, так ещё и детишек похищаете, утаскиваете?

— Что!? Я перемещаюсь с детьми, чтобы излечить! — начал было возмущаться Костуш, но увидев улыбку на лице Гобуса, понял, что над ним подшучивают и сам заулыбался:

— Кстати, а вы не могли бы мне помочь с излечением ребёнка. Мальчик у сестры, племянник мой, младенцем, когда был, всё как-то ножку поджимал, а сейчас ходит плохо, на больную ножку припадает.

— Сколько лет мальчику7 — поинтересовался Костуш.

— Около трёх.

— Чего так долго ждали? Человек вы вроде=бы состоятельный, чего к Древоходцу раньше не отнесли?

— Так, считай, что и нет Древогодцев в герцогстве. Работают на семью герцога трое, а детей из этих троих, только двое могут перемещать, — третий просто курьер.

К этим двум Древоходцам, я даже через баронессу Менеж, не смог племянника устроить. Они только детишек благородных теперь лечат.

Единственно что остаётся — морем ребёнка в другую страну вести. А во сколько это выйдет и по времени, и по деньгам?

— Если так с Древоходцами плохо, почему из других стран не приедут?

— А где сейчас с ними хорошо? Как его святейшество, ныне покойный, войну Древоходцам, да другим владеющим, объявил, так во всех странах их и начали вырезать. Это только у вас, в вашей Ильхонии, где власть нашей церкви слаба, да ещё и у других иноверцев Древоходцы сохранились и не только сохранились, да ещё и прибавилось за счёт сбежавших.

Вот теперь и приходится нам к иноверцам детишек вести, а они цену безобразную заламывают.

— А сейчас как? Церковь ваша Древоходцев по-прежнему преследует. — поинтересовался Костуш.

— Сейчас поспокойней стало. Как церковники Древоходцев почти полностью выкосили, тогда и власть имущие спохватились — бросились их спасать, и Орден Смотрящих «давить» начали на святош, но поздно. Кто там амулеты делал, или лекарства с силой — тех ещё не так сильно, а Древоходцев, считай под корень.

— А у вас тоже Орден Смотрящих есть?

— Конечно, а где ж его нет? Странные у тебя вопросы. Точно с какого-то дальнего острова сюда попал.

По слухам, Орденцы это избиение владеющих даром и прекратили. Сначала его святейшество странно умер, затем его ближайшие, из самых одержимых, один за другим. И на местах, тоже, — точно мор прошёл среди высших церковников, опять же, из упёртых. Так гонения на Древоходцев и закончились.

— Да не совсем закончились, гадят потихоньку, — заметил Костуш и рассказал, как, рядом с волшебной поляной, наткнулся на самострел с ядовитым болтом.

— Не успокоятся значит никак, — вздохнул Гобус.

Появилась жена ювелира со служанкой и расставили посуду с едой и напитками. Когда они вышли беседа продолжилась.

Костуш сказал, что планирует вернуться дней через сорок, — доставить жёлтые гранаты и, заодно, вылечить племянника Гобуса. В свою очередь ювелир, обещал устроить женщину с ребёнком и девочку, освобождённых Костушем. Также Гобус объяснил, и даже показал на карте расположение волшебных полян рядом с городом Булун.

— Ими пользуются Древоходцы, с которыми я работаю. Эти поляны, правда, охраняются солдатами, но покажи им бумажку, что мой поставщик — они тебя, если захочешь, и до города проводят, но только за отдельную плату. А бумажку тебе сейчас напишу.

Пока Гобус писал бумагу, Костуш неожиданно вспомнил про амулеты для защиты от воздействия даром. Когда он с этим вопросом обратился к ювелиру, тот помялся и всё же сказал, что таких амулетов у него пять штук, но ни отдать, ни продать их он Костушу не может — они в залоге.

Костуш объяснил, зачем они ему нужны. Гобус вышел и вернулся уже с ними.

Под внимательным взглядом ювелира, Костуш откачал из амулетов силу, правда только из двух — остальные были пусты.

— Я не знал, что так можно, — сказал Гобус. — Правда я и не знал, что Древоходцы усыплять могут — прямо штабелями укладывать.

— Не все, не все Древоходцы могут штабелями, — без лишней скромности, заметил Костуш.

— А ребёнка какого веса вы можете переместить?

Костуш понятия не имел, какие здесь единицы веса и уклончиво ответил, что ему ещё не встречался ребёнок до восьми лет, с которым он не смог бы совершить прыжок.

Перед тем, как покинуть ювелирную лавку, Костуш попросил посмотреть болты под его арбалет. Разбуженный охранник, был угрюм, с поисками болтов не помог — злобно зыркнув на Костуша, убежал менять штаны, но всё же Гобус нашёл четыре штуки и отдал Костушу.

Из города выбрался беспрепятственно: ворота действительно были открыты, для пропуска всё подъезжающих караванов с рабами и скотом.

Ночь поначалу казалась непроницаемо чёрной, но отъехав подальше от горящих на стенах города факелов, Костуш стал вполне различать тракт на несколько метров перед собой, и смог заметить съезд к реке.

Как свернул с тракта, пришлось двигаться между высоких деревьев. Темнота и свисающие ветки, заставили слезть с лошади и дальше вести за собой на поводу.

Сначала он услышал крики и ругань, а выйдя к реке, увидел несколько костров, вблизи берега, и направился к ним.

Через некоторое время в свете костров смог разглядеть стоящую на повозке клетку, в которой, не так давно, ему пришлось находиться в роли пленника.

Около клетки собралась группа людей. Что там происходит, сразу понять не мог: плач младенца, мужские и женские выкрики.

Подойдя ближе, Костуш, сначала увидел бывших охранников, видимо им недавно поставили клеймо рабов и сейчас они обессиленные лежали на полу клетки. С другой стороны повозки собралась толпа, над которой возвышалась голова Здоровяка. Он стоял, держа в руках копьё, а за его спиной прятались женщина с младенцем и девочка. Группа бывших рабов держалась в некотором отдалении, опасаясь копья Здоровяка.

Среди окруживших повозку, выделялась женщина в длинной куртке, которая больше всех кричала.

Костуш её вспомнил, — она просила у него разрешения забрать куртку у погибшего возницы.

— Нас всех баб по кругу пустили уже несколько раз, а эта — чем лучше? — кричала женщина в лицо Здоровяку. — Подстилкой баронской была! Сладко ела, мягко спала! Теперь такая же, как мы, — отдавай её мужикам!

— Древоходец забирает их себе, и просил меня присмотреть, — лениво отвечал Здоровяк.

— Зачем она с дитём молодому парню? Врёшь ты всё! Сам хочешь с ней натешиться, — встрял кто-то из мужиков. — Древоходец, небось, девчонку нетронутую желает, мы к девчонке и не прикоснёмся, а бабу отдай!

— Отдавай суку! — опять завопила всё таже женщина. — Ходила, нос задирала! Она такая вся растакая, с бароном спит!

Подошедшего Костуша никто не заметил, и только когда, пробиваясь к повозке стал расталкивать людей, некоторые оглядывались, а узнав его, тут же тихо исчезали.

Распалившая себя криками, женщина ничего вокруг не видела, не заметила она и Костуша вставшего рядом. Тогда он применил отработанное Костей ошеломление, — женщина коротко вякнула и плюхнулась задом на землю. В сторону она отползала уже молча.

— Где Тиск, — спросил Костуш, у Здоровяка.

— Там, — произнёс Здоровяк и указал концом копья на ближайший костёр.

Вместе с Тиском, у костра сидели ещё четверо бывших рабов, рядом на земле лежали копья.

Тиск сделал вид, что только сейчас заметил Костуша, и, неспеша, сохраняя достоинство, поднялся.

— Давай отойдём, — предложил Костуш.

Тиск хмыкнул и последовал за Костушем.

Немного прошлись в сторону реки, а когда остановились, Тиск сразу спросил:

— Недоволен — за девок твоих не вступился? Пойми, мне пока нельзя сильно давить.

— Я тебя и не просил приглядывать за ними, я вот Здоровяка просил.

— Что тогда звал?

— Бумаги найди мне на всех четверых, да ещё и лошадь одну отдай.

— Лошадь отдам, только бумаги на каких ещё четверых? Две баба, Здоровяк, а кто четвёртый? Если младенец, так на него бумаги нет — он пока человек свободный.

— Значит на троих. И вот что…, — Костуш протянул ему мешочек. — Здесь золото, в смысле монеты золотые.

— Чего так? Тебе золото не нужно? Богатый сильно? — спросил Тиск.

— Я Древоходец — уходить буду перемещением, а значит, золото при переходе может исчезнуть, да и железо тоже.

— Вот оно как! Я не знал, — произнёс Тиск, а немного помолчав добавил: — Имя своё скажешь? Если сын когда-нибудь у меня будет в честь тебя назову.

— Назови тогда — Костушем.

— Чудное какое-то! Но коль обещал…, правда осталось только сына завести. Ну а меня во многих портах знают, как Тиск- Румпель. Если надобность какая будет, можешь по этому имени меня найти.

— Всё может быть, может и появиться надобность. Только Румпелем своего сына, точно называть не буду: сын, боюсь, не простит, — ответил Костуш.

Тиск рассмеялся и похлопав Костуша по плечу, вернулся к костру.

Костуш подошёл к Здоровяку и женщинам. Пока ждали бумаги и лошадь, передал ещё один мешочек с деньгами Здоровяку, наказав разделить затем на троих. Ещё вручил письмо от ювелира к управляющему молочной фермы.

Женщинам же объяснил, что на ферме о них должны позаботиться, предоставить работу по силам и за которую будут платить, как свободным на найме. А деньги, которые передал, помогут им обустроиться.

— Денег здесь хватит пяток баб таких как они купить, или даже лучше, — сказал Здоровяк, заглянув в мешочек с монетами.

— Всё равно, пусть сразу начинают работать, чтобы внимания к себе не привлекать, а дней через тридцать-сорок, приеду, посмотрю, как вы там, — пообещал Костуш.

Привели вторую лошадь. Женщин посадили верхом, а сами пошли пешком. Впереди Здоровяк, ведя на поводу лошадь с женщиной и младенцем, за ним Костуш, на его лошади болтая босыми пятками сидела девочка.

Поначалу девочка молчала, затем немного освоилась, и Костуш впервые услышал её голос:

— Вы теперь наш новый хозяин? — спросила она.

— Руза, нельзя первой заговаривать с хозяином! — неожиданно вмешалась женщина с младенцем. — Вы уж извините её, — продолжила она, — Руза совсем недавно к барону попала, недавно рабыней стала.

— И как это случилось? — спросил Костуш, спросил у Рузы, но ответил Здоровяк:

— Объединились несколько баронов, пошли в набег на иноверцев. Когда добычу делили, нашему барону достались три козы, плащ меховой, потраченный молью, и Руза.

Были ещё, как рассказывали, два мужика: один сбежал, а другой по дороге помер. Да ещё с десяток наконечников от копий в кузню мне принесли, — слова доброго не стоят. Вот и вся добыча. Самое ценное, после коз, — Руза.

— А с родителями твоими, что случилось? — задал вопрос Костуш.

— Другому барону достались, — девочка всхлипнула, но быстро взяла себя в руки и продолжила: — Рядом с нашим селом выход глины белой был. Отец кувшины разные мастерил и обжигал сам, а матушка их красками расписывала. Я тоже научилась — мама хвалила, — после этих слов, девочка опять заплакала.

Костуш постарался её утешить:

— Всё у вас будет хорошо! И вот что: я не твой хозяин, и больше, надеюсь, у вас хозяина не будет никогда. Как быстро смогу сделать, — не знаю, но обещаю, — вы не будете рабынями.

— А клеймо? — сквозь слёзы произнесла девочка. — Клеймо раба, что у меня на спине?

— Как следующий раз приеду, сведу у тебя клеймо, сведу так, что никто и не заметит.

Девочка замолчала, обдумывая сказанное, а тем временем, лес закончился, они вышли к тракту и повернули опять же по направлению к городу Булун.

Благополучно добравшись до поворота к городу, также спокойно, не торопясь двинулись дальше по тракту, оставляя Булун сзади.

Стараясь побольше узнать об этом мире, Костуш по дороге, расспрашивал девочку обо всём. Она пусть и удивлялась его вопросам: дескать все это знают, но отвечала достаточно подробно.

Помимо местного отсчёта времени, перечисления близлежащих герцогств и королевств. От неё узнал, как они называют свою планету, а называют они её — Хоре, что сильно напоминало по звучанию название планеты, с которой Костуш сюдаприбыл — Эре.

Уже светало, когда добрались до большого моста, рядом с которым люди барона захватили Костуша. За мостом Костушу надо было сворачивать на просёлочную дорогу, — по ней он днём добирался сюда от Волшебной поляны.

Путь же к селению, где находилась нужная ферма, лежал, как утверждал Здоровяк, дальше по тракту.

Наступило время прощаться. Костуш отдал свой кинжал и арбалет с болтами Здоровяку.

— Ты что, без лошади, пешком дальше пойдёшь? — спросил Здоровяк.

— Мне лошадь не нужна. Хочешь продавай, хочешь себе оставь.

— Одну-то можно продать — она приказчика, а другую рисково — клеймо на ней баронское, её разве только конокрадам.

Костуш махнул рукой, и прощаясь, и, одновременно, давая отмашку: дескать, делай, как хочешь, но когда после несколько шагов оглянулся, то увидел, — все по-прежнему остались стоять на месте и смотрят ему вслед, смотрят с каким-то ожиданием. Он понял, чего от него ждут, остановился и сказал, что точно, что обязательно вернётся и заедет к ним.

До поляны, с которой начал знакомство с этим миром, добрался без приключений.

Обычный человек не может долго находиться на Волшебной» поляне, быстро чувствует себя уставшим, и звери её избегают, даже муравьи не строят рядом муравейники, но для Древоходцев она является абсолютно безопасной.

Костуш подыскал тенистое место, недалеко от главного дерева, подложил под голову мешок и мгновенно уснул. Проснулся, когда солнце начало уже садиться. Чувствовал себя бодрым, отдохнувшим, а главное — восстановил запас дара.

Подошёл к главному дереву, — немного силы в ствол, выбор планеты, дальше нужной точки, и вот уже перенёсся на планету Эре, и стоит на поляне, ближайшей к школе мэтра Гарвила. Если на планете Хоре солнце склонялось к закату, то здесь раннее утро.

Знакомые стражники, просмотрев бумаги, убедились, что переход оплачен, только поинтересовались, чего так задержался.

Узнал у стражника сегодняшнюю дату: по грубым прикидкам получилось, что где-то за путешествие в другой мир, потерял примерно половину суток, это при том, что не знал продолжительность суток на планете Хоре, а проведённый им там первый день показался ну очень длинным, второй же день он считай проспал.

Быстрым шагом направился в сторону Либорга, ещё в предместье удалось нанять извозчика. Добрался до своего дома, где переоделся в надлежащую ученику целителя одежду, нацепил очки и поехал в имперский банк.

Оценщик от банка, долго возился с определением стоимости высыпанных перед ним на стол драгоценных камней. Он внимательно рассматривал, измерял и взвешивал каждый камень, и все параметры затем аккуратно записывал. Несколько, самых дорогих, Костуш не стал показывать, но и без них, больше тысячи золотых монет, предложенных банковским оценщиком, с лихвой перекрывали необходимую ему сумму для взноса в совместную компанию.

Все деньги Костуш положил на свой счёт. Внести средства в банк он мог самостоятельно, но перевести требуемые 700 золотых на счёт компании, по малолетству без опекуна права не имел.

Придержанные крупные камни сдавать на хранение в банк не стал, рассчитывая сразу использовать для изготовления амулетов-накопителей.

После банка поехал в школу — отчитаться перед мэтром Гарвилом. Нанятый извозчик, поначалу резво гнал лошадку, желая угодить молодому пассажиру, но Костуш попросил ехать помедленнее.

— Что с похмела? — с пониманием спросил извозчик. — Боишься растрясёт?

Костуш в ответ просто кивнул. Тряска от езды мешала сосредоточиться, а он готовился к встрече с мэтром Гарвилом. Связанный клятвой ученика, не мог врать Гарвилу, и сейчас прокручивал в голове возможные вопросы мэтра и ответы на них.

Мэтра застал в кабинете. Увидев Костуша, мэтр Гарвил аж подскочил в кресле и взволнованно спросил, привёз ли он расписку за сданный груз. Получив в руки бумагу с распиской, расслабился и уже более спокойным тоном поинтересовался, где это его носило.

Костуш отвечал очень осторожно, выбирая слова.

— Так получилось, — после прыжка оказался на какой-то поляне недалеко от города под названием Булун, — произнёс Костуш.

— Где это такой город?

— Рядом с большой рекой.

— Как река-то хоть называется?

— Понятия не имею, — абсолютно честно ответил Костуш, так как не поинтересовался названием реки.

— А хвастался: «Я просто по номеру поляны всегда точно прыгну!» — тонким голоском, видимо изображая Костуша, произнёс Гарвил.

Костуш не помнил, чтобы говорил нечто подобное, тем более таким противным тоненьким голосом, но спорить не стал, заявив в своё оправдание:

— На нужное место я всё же переместился.

— Пока ты там плутал, мне этот купец-заказчик весь мозг проклевал.

— Может послать кого к нему, предупредить, чтоб больше не волновался, — предложил Костуш.

— Ещё чего! Сейчас его приказчик сам принесётся узнавать, каждый день прибегает.

И это…, ты никому не говори, что ошибся: нельзя нам репутацию терять. Скажи, в завис попал — такое с любым случиться может, да и сам я раньше так им и говорил, — ты, наверное, в зависе.

Мэтр Гарвил действительно заказчику сказал про завис, сказал, основываясь на том, что потерял связь с Костушем, которая работала через печать ученика. Такое бывает в случае, если ученик оказался на большом удалении от мест силы, или попал в завис.

Сейчас мэтр узнал, что Костуш в зависе не был, но последним человеком, которому бы мэтр рассказал, что есть места, где связь через печать не действует, был бы, конечно, Костуш.

— Ладно, можешь идти, заниматься своими делами, а на послезавтра ставлю тебя на прыжок с ребёнком. Подробности по месту и времени узнаешь вечером, — закончил разговор мэтр.

Костуш вышел из кабинета мэтра и с облегчением выдохнул: всё висело на волоске! Под распиской стояла дата и она соответствовала дню его отправления из княжества Либоргского, только вот в государстве, куда по договору с заказчиком перемещался Костуш, даты традиционно прописывались полностью, а не обозначались цифрами. Мэтр просто поленился вчитываться в надпись, выполненную на малознакомом языке.

Конечно, разберись Гарвил в дате, последовали бы уточняющие вопросы и недоговорками Костуш уже бы не отделался: его способность путешествовать между мирами оказалась бы раскрыта.

Да, ему уже точно известно, — мэтр Гарвил знает о его «иномирном» происхождении, но, как внушал внутренний голос: надо скрывать свои возможности.

Помимо этого, узнай мэтр Гарвил, о планах Костуша продавать жёлтые камни-гранаты в другом мире, то обязательно бы потребовал свою долю в прибыли.

Из полутёмных коридоров учебного корпуса, Костуш вышел на улицу, постоял на крыльце, «оглушённый» яркими лучами солнца, и, улыбнувшись, подумал:

— Вот теперь окончательно всё! Первое посещение нового мира прошло пусть и непросто, но завершилось удачно, и я неплохо подзаработал!

Глава 7.

Первую партию жевательной резинки, Костя без проблем реализовал у дельца- Виннера.

Через несколько дней Виннер сам подошёл к Косте на большой перемене и предложил выйти на улицу в школьный сад, подальше от лишних глаз и ушей. Сразу спросил: сможет ли организовать ещё партию. Костя пообещал доставить к следующему понедельнику.

— Куй железо, пока горячо! — посоветовал Виннер, — Я может пару партий ещё толкну, а дальше не знаю. Сам понимаешь: выпускные экзамены, затем вступительные в институт.

— Куда поступать собрался? — не смог не поинтересоваться Костя.

— Да, в Рязанское десантное, — ответил Виннер, и, повернув голову в сторону, ловко, как-то по блатному цыкнул-сплюнул.

Костя показательно медленно, снизу вверх, а затем сверху вниз, осмотрел фигуру Виннера. Помимо узких плеч и толстого зада, наглядным, «выпуклым» элементом, демонстрирующим особенности тела кандидата в офицеры-десантники, являлся «наплывающий» на ремень, как кусок теста, живот.

— Что не веришь? Вот все не верят! — с обидой в голосе произнёс Виннер и, после небольшой паузы, захохотал.

— Попробую в МГУ: вступительные там раньше, если завалю, успею подать документы куда — ни будь поближе.

— Лучше бы в МГУ получилось, перспектив больше— заметил Костя.

— Насчёт перспектив — согласен! Мы бы там, даже на жвачке «Педро» классно приподнялись бы: ребята в МГУ небедные!

Здесь они уже захохотали вместе.

Деньги под закупку водки Косте уже не требовались — заработал. Проблемы с приобретением тоже решил: подарил продавщице несколько кубиков «жвачки», и сразу получил требуемое количество бутылок.

На этот раз взял семь, мог по деньгам и больше, но опасался перевеса: он же не Костуш, который таскает тридцатикилограммовых детей.

Прыжок в Чехословакию выполнил в воскресенье.

На стройке, из-за выходного дня, никто не работал, зато дежурил знакомый сторож. Он издали заметил Костю, вышел из будки и приглашающе замахал рукой.

Сторож заплатил за бутылку, без торга, ту же цену, по «прецедентному праву».

В прошлый раз, он предлагал Косте сбывать водку знакомому бармену. Сейчас вновь повторил название заведения, где работал его знакомый — «Поток», в переводе на русский — «Ручеёк». Бармена звали Милан. Только это было не всё: сторож ещё сообщил, что один человек очень хочет встретиться с Костей.

— Закажи там себе пива, шпикачки, а я сейчас позвоню, и этот человек к тебе подъедет.

«Поток» оказался маленьким уютным ресторанчиком. Бармен- Милан, без лишних слов отсчитал деньги за водку и показал столик, где Костя может посидеть.

Посетителей было не так уж и мало, — все пили пиво, смеялись и на Костю никто не обращал внимания.

За свою жизнь, Косте не так уж и часто доводилось пить пиво. Может поэтому, он его и не любил.

Хвалёное чешское тоже не впечатлило. Вот горячие, наперчённые шпикачки ел с удовольствием, а пиво просто заставлял себя глотать.

Дверь в ресторанчик открылась и зашёл пожилой мужчина, среднего телосложения с проседью в чёрных волосах.

Как уже раньше отмечал для себя Костя, словаки, и, в первую очередь молодёжь, были, в основном, высокого роста, вошедший же мужчина рост имел ниже «словацкого среднего».

Задержавшись у входа, поискал глазами бармена, — тот кивком указал на столик Кости.

Поблагодарив жестом бармена, он направился к Косте.

Подойдя, поздоровался и сел напротив.

— Мне бы хотелось с тобой поговорить в менее людном месте. — начал незнакомец, а затем спросил. — Ты меня понимаешь?

— Понимаю, понимаю! Только не говорите быстро, — ответил Костя.

— Хорошо, тогда допивай своё пиво и пойдём сядем ко мне в машину — там и побеседуем.

— Да не люблю я пиво, просто вот сижу, жду вас. — честно сказал Костя.

Мужчина подозвал официанта.

— Я расплачусь: это же я просил тебя здесь задержаться, — сказал он, забирая счёт.

Костя спорить не стал и, попрощавшись с Миланом, направился к выходу.

Вслед за мужчиной, подошёл к небольшой тёмно-синей машине.

Общеизвестная эмблема Фольксвагена на решётке радиатора, в виде двух перекрещивающихся латинских «ви», Косте ничего не говорила, он просто отметил в голове, что у незнакомца иномарка.

Мужчина перед Костей распахнул переднюю пассажирскую дверь, а сам сел на место водителя.

— Давай знакомиться, — сказал он, повернувшись к Косте, — меня зовут Питер Скленар.

— Константин, можно просто Костя.

— Если нетрудно, назови фамилию.

— Зачем вам моя фамилия.? — с подозрением спросил Костя.

— Ладно, если не желаешь говорить фамилию, может тогда скажешь откуда ты? Или постой, попробую угадать: ты из деревни Каменка, или откуда-то рядом. Я угадал?

Костя потрясённо молчал. Если, соглашаясь на встречу, предполагал какие-нибудь небольшие заказы на поставку водки, или нечто подобное, то сейчас стало понятно, — этот Питер Скленар посвящён в тайну переходов.

Пока Костя обдумывал ответ, Питер задал следующий вопрос:

— Ты ходок?

— В смысле Древоходец? — машинально поправил Костя.

— Можешь называться и Древоходцем — как тебе больше нравиться. И, я так понимаю, наставник у тебя Фёдор? — продолжил задавать вопросы Питер Скленар.

Не дождавшись от Кости ответа, он продолжил:

— При последней встрече Фёдор мне рассказывал, что собирается в Африку, искать новую точку силы. После этого никто ничего о нём не слышал, думали, сгинул, погиб в Африке, а вот теперь от него ученик появился — значит Фёдор выжил. Расскажи, как он? Добрался ли до Африки? Сейчас опять в Каменку вернулся?

— Давно это было? — вместо ответа спросил Костя. — Ну, ваша последняя встреча с Фёдором?

— Думаю, это был 1925, или 26 год. Фёдор удрал из России: сложно там стало и ареста боялся. Некоторое время пожил здесь, а затем засобирался в Африку. Решил найти место, которое, якобы находиться недалеко от города Браззавиля и там осесть. Больше ничего о нём не слышали: добрался, не добрался — незнаем.

— Я ничего не знаю о вашем Фёдоре. Если фамилию назовёте, поспрашиваю в деревне, может кто и вспомнит, — сказал Костя.

— Фамилия то его Лыков, только вот если ты его не знаешь, — кто же тогда твой наставник?

— Да нет у меня никакого наставника и никогда не было.

— Как же так? Ты же ходок? Ты сюда попал, переместившись?

— Да, переместившись, только наставника у меня не было.

Разговор с Питером вышел долгим и для обоих весьма познавательным.

Как узнал Костя, действующих Древоходцев на Земле почти не осталось. Раньше одна семья контролировала точку в Бразилии, другая в Словакии, третья на территории нынешней Камбоджи, четвёртая в России, и все эти семьи были связанны между собой родственными отношениями.

Например, пятую точку в Австралии, контролировал, вообще, родной брат Питера.

— Семья в Австралии потеряла последнего Древоходца ещё до войны, и мы договорились, что туда переедет мой младший брат, а они помогут ему обустроиться на месте, — рассказал Питер.

Все Древоходцы на Земле потомки одного человека по имени Стефан, который ещё в 18 веке обрёл способность к перемещению, и, мало того, как и Костя, он мог видеть, где на планете находятся точки силы.

Стефан описал расположение точек силы на Земле, составил примерную карту, привязав её к рельефу и протекающим рядом рекам. Постепенно его потомки поселились рядом со всеми известными точками силы, за исключением одного места в Африке, около Браззавиля.

Попытки добраться и осесть около африканской точки делались неоднократно. Последнюю, со слов Питера, предпринял Фёдор, бежавший из России и, получается, тоже неудачно.

Питер Скленар и его брат в Австралии уже давно, из-за возраста, потеряли способность перемещаться, а наследников с даром Древоходца у них не появилось.

До последнего времени, действующим был Леон из Камбоджи, но он исчез. Как подозревал Питер: Леон был убит после прихода к власти Пол Пота.

Сейчас же остался только один Древоходец, или, как называл Питер, — ходок, способный перемещаться. Имя его — Филипп и он контролирует место силы в Бразилии.

Питер раньше с Филиппом сотрудничал, они достаточно часто встречались, но из-за каких-то разногласий, их отношения прекратились. Ни сути сотрудничества, ни сути разногласий Питер не объяснил.

После разрыва, Филипп игнорировал письма и телеграммы, сменил номер телефона. Удалось узнать новый номер и по нему дозвониться, только вот разговор ничего не дал и больше на их звонки никто не отвечал.

Питер с братом старались подкараулить Филиппа при перемещениях: брат в Австралии, Питер здесь. Для этого Питер и договорился с охранниками на стройке: если увидят вышедшего из леса человека, с внешностью Филиппа — срочно ему позвонить.

Костя, при первом же перемещении, привлёк внимание сторожа, хотя совсем не подходил под описание Филиппа из Бразилии, зато, спускаясь по тропинке из леса, он вышагивал в столь необычной обуви, что просто не мог остаться незамеченным.

Питеру доложили о молодом человеке в странных ботинках. Это парень серьёзно заинтересовал Питера Скленара, и он попросил обязательно сообщить об очередном появлении любителя экзотической обуви.

В следующий раз, Костя усложнил сторожу задачу, переместившись в обычных кедах, и даже несмотря на то, что после первого посещения прошёл почти целый год, всё же был опознан: очень редко молодые люди выходят в одиночестве из леса.

Безусловно, раскрывать Питеру всю свою подноготную Костя не собирался, но всё же кое-что рассказал, и, хотя информацию выдавал дозированно, ему всё равно удалось сильно удивить нового знакомого.

Кроме праотца Стефана, родоначальника всех проживавших ранее, и существующих сейчас на Земле Древоходцев, никто больше не получил способность видеть точки силы. Ощущали только направление к ближайшей от них и то на небольшом расстоянии.

Костя же не только видел их, а ещё мог и переместиться к любой, ориентируясь на своё виденье. Всем же потомкам Стефана, прежде чем прыгнуть на место, обязательно требовалось вначале его посетить и хорошенько запомнить.

Внёс Костя существенные поправки и в наследие патриарха-Стефана, сообщив, что на планете существует не шесть точек силы, как считали земные «ходоки», а восемь.

По просьбе Питера, описал примерное расположение остальных двух, ранее им неизвестных. Правда, начальная ажитация от его сообщения, у Питера сразу пропала, когда узнал примерное расположение новых точек: опять же Африка и Индия.

Разговор затянулся, и Питер предложил поехать к нему домой, чтобы за чашкой кофе обсудить план дальнейшего сотрудничества, у которого, как он намекнул, есть хорошая коммерческая составляющая.

Тогда-то Костя сразу и вспомнил о своих насущных коммерческих интересах.

Он объяснил, что ему необходимо кое-что здесь купить и только после этого будет готов продолжить разговор у Питера дома.

— Что-нибудь из одежды? — поинтересовался Питер. — Я слышал, что у вас в Союзе с трудно с хорошей одеждой.

В очередной раз Костя смог удивить: узнав, что тот собирается купить 250 штук жевательной резинки, Питер поначалу как-то странно задёргал лицом, пытаясь сдержаться, а затем его прорвало и он засмеялся.

— Извини! — вытирая платком выступившие от смеха слёзы, произнёс он. — Это, наверное, ещё и нервное: разволновался от встречи с новым ходоком.

Успокоившись и убрав платок в карман, продолжил:

— Видишь ли, узнать, что ходок переместился сюда чтобы водку продать, а обратно прыгнет с жевательной резинкой…, поверь — ну, очень смешно! Забудь ты про свою резинку! Услышишь моё предложение, поймёшь, как это несерьёзно — твоя жвачка!

— Я обещал человеку, я должен привести.

— Хорошо, хорошо! Давай сначала за жвачкой, а потом ко мне домой. Куда за ней ехать? Я не знаю — я её не ем.

— Её никто не ест, её жуют, — поправил Костя.

Они подъехали к старейшей самой известной в Жилина «круглой» Марьянской площади, где в прошлый раз Костя затоварился. Пробежавшись по киоскам и сложив упаковки в рюкзак, Костя вернулся к машине, и они отправились к дому Питера.

Внешне дом ничем особым не выделялся из ряда соседних особнячков, стоящих на тихой зелёной улочке, при этом, достаточно близко к центру Жилина.

Во дворе их встретили два пса, тогда ещё неизвестной Косте породы, как позже узнал — ротвейлеры. Оба пса вели себя очень дружелюбно, активно махали купированными хвостами, а затем попытались за ними пройти в дом. Питер ногой вытолкнул их на улицу, и они остались обиженно скулить под дверью.

Если снаружи дом выглядел, по словацким меркам, достаточно обычным, то изнутри производил впечатление маленького музея.

Костя застыл на пороге гостиной, рассматривая почти музейный интерьер: камин, в изразцовых плитках; хрустальные люстры; резную, потемневшую от времени мебель; картины, занимавшие почти всё свободное место на стенах.

Питер прошёл вперёд, откинул шторы на окнах, и пригласил Костю в угол гостиной, где, начиная почти от самого потолка, рядами висели вверху портреты, а под ними, располагались фотографии в рамках.

В лицах мужчин на портретах и в лицах на фотографиях, угадывалось определённое родственное сходство.

— Это всё ходоки, — пояснил Питер. — Сверху в центре портрет родоначальника — Стефана, а дальше по годам, чем ниже, тем моложе. Вот и Фёдор из твоей Каменки, — он указал на мужчину с густыми усами и в сбитой на затылок шляпе. — Фотография сделана перед самым отъездом его в Африку,

Указав на Фёдора из России, Питер выжидательно посмотрел на Костю, однако тот в ответ отрицательно покачал головой и сказал:

— Совсем незнакомое лицо! Да я, вообще-то, и не понимаю, чем Фёдор мог заниматься в Каменке? Как-то плохо представляю этого человека за сохой.

— До вашей Революции, он жил и работал в Москве, а под Каменкой, имел маленькую усадьбу, куда переселялся на лето.

Два небольших домика: один занимала семья, присматривающая за усадьбой, а в другом, его называли господским, жил Фёдор. Я у него часто там ночевал.

Нам же ходокам надо рядом с местом отсидеться, — набраться сил для обратного перехода.

— Так это, наверное, Лыковские выселки! Точно, два каменных дома рядом! — вспомнил Костя. — Правда, на выселках уже давно никто не живёт и от домов только часть стен осталась. Мы с ребятами туда бегали малину собирать — малина там хорошая.

— Всё правильно — Лыковские выселки. Фамилия у Фёдора — Лыков, — подтвердил Питер.

Некоторое время они ещё оставались рядом с портретами и фотографиями ходоков. Питер показал фото своего брата, сидящего в старинном спортивном автомобиле без крыши, затем Филлипа — последнего действующего ходока из Бразилии.

Оставив гостя в гостиной, сам Питер ушёл готовить кофе.

Костя, рассматривая изображения ходоков, пришёл к выводу, что все они люди очень обеспеченные. Если родоначальник их рода — Стефан, являлся обычным купцом средней руки, то его потомки на портретах, судя по одежде и предметам на заднем плане, явно поднялись высоко по лестнице благополучная.

К приготовлению кофе хозяин дома отнёсся очень обстоятельно, и у Костя было время подробно ознакомиться со всей коллекцией картин, статуэток, часов и других старинных вещей, расположившихся в шкафах и на столиках гостиной.

Возможно, если бы в гостях у Питера Скленара сейчас находился просто Костя из Каменки, он впечатлился бы гораздо сильнее, но это был уже Костя-Костуш, много раз посещавший дворец князя Либоргского, а если суммировать прожитые на двоих годы, то он был гораздо старше тех семнадцати лет, что записаны у него в паспорте.

Питер вернулся с подносом в руках. Из большой турки, разлил кофе по чашечками и пригласил за стол.

Делая только маленькие перерывы на глоток кофе, хозяин дома стал засыпать Костю вопросами: где учится, кто родители и чем они занимаются, как научился перемещаться.

Где мог говорить правду, Костя говорил, когда же вопросы касались его способностей Древоходца, то больше утаивал.

От расспросов о родителях, Питер перешёл к расспросам о бабушках и дедушках: по-видимому, искал родственную связь со своим кланом.

Добрался Питер и до экстравагантных ботинок, в которых Костя появился здесь прошлым летом.

— Простыл, поднялась температура, очень сильно разболелась голова — вот и решил излечиться перемещением. Чувствовал себя настолько плохо, что не заметил, как на одну ногу надел бабушкин ботинок, на другую свой, отсюда на выходе такой гибрид и получился, — объяснял он, под смех Питера.

В свою же очередь, Костя исподволь узнал от Питера, что ни о каких амулетах — накопителях они ничего не знают, и никакими другими возможностями ходоки не владеют, разве только что, до сорока пяти лет не стареют, благодаря чему живут намного дольше.

Думая, что для Кости это является неожиданной и великой радостью, Питер долго распинался на тему долгожительства ходоков, правда честно объяснил все плюсы и минусы. Как понял Костя: все плюсы Питер уже пережил, а среди минусов, в которых теперь он существовал, назвал, воспоминания о трёх похороненных женах, о двух погибших сыновьях, об умершей дочери. Ещё одна дочь, правда, жива, но находиться во власти деменции.

Когда Питер распинался про длительную молодость ходоков, Костя делал большие глаза, изображая радостное потрясение: не мог же он сказать, что ему всё известно, тогда бы пришлось объяснять, откуда он знает.

Наконец, когда чашки с кофе опустели, Питер озвучил предложения о взаимном сотрудничестве.

Суть была проста: Костя прыгает с алмазами в кармане, а дальше, в зависимости от результатов прыжка, ему начисляется оплата.

В алмазах часто встречаются дефекты: трещины, пустоты, включения примесей, но после перехода эти изъяны частично исчезают.

Клан ходоков никогда не позволял себе использовать широко известные алмазы, для исправления дефектов, опасаясь привлечь к себе излишнее внимание, поэтому работали только с небольшими камнями.

Другой статьёй доходов, помимо исправления дефектов, являлось, возникающее иногда при переходах, изменение цвета камней.

Девяносто процентов добываемых алмазов имеют коричневые, серые, или тускло-жёлтые оттенки. Естественно, камни таких окрасов малопривлекательны для ювелиров.

Со слов Питера, если с алмазами, имеющих жёлтый оттенок, переместиться из Словакии в Австралию, то высока вероятность, что один из 40–50 камней изменит свой цвет на розовый, что многократно повышает его стоимость.

С другой стороны, опасно перемещаться со светлым камнем, имеющим лёгкую коричневатость в Словакию: у него может усилиться коричневый оттенок.

С чем это связано есть только предположения: коричневый цвет алмазу даёт железо, а рядом с городом Жилина, практически под местом силы, залегают породы с железным кварцитом.

В виду малого удельного содержания железа и сильной загрязнённостью серой, порода непригодна для промышленного использования, но, как считают некоторые из клана ходоков, её близость влияет на окрас.

Возможно, в Австралии, рядом с местом силы нет железосодержащих пород, но это только предположения.

А вот со светлыми камнями жёлтого оттенка можно перемещаться и в Словакию, и в Бразилию — есть шанс, что они станут прозрачней. Россия хороша для серых камней — уменьшается, или даже исчезает серый оттенок и тоже повышается прозрачность.

Перед Костей выложили толстый альбом с цветными иллюстрациями алмазов и бриллиантов.

Перелистывая страницы, Питер показывал пальцем то на один, то на другой бриллиант и рассказывал:

— Найденный алмаз весил 64 грамма! Из-за трещины его пришлось разрезать и получился только один крупный бриллиант и семь мелких! Представляешь, сколько бы он стоил, если бы мы с ним переместились!

Питер переходил от одной страницы к другой, подробно описывая каждый камень, увлёкся и явно перевозбудился, — начал говорить так быстро, что Костя перестал его понимать.

Сияние бриллиантов, беспрерывный поток слов — утомили зрение и слух. Костя потряс головой, а после этого произнёс:

— Стоп! Стоп! Давайте лучше поговорим о стоимости моих услуг.

Некоторое время Питер стоял молча, не готовый сразу переключиться, затем вышел из гостиной и вернулся с двумя листками на плотной бумаге, которые положил на стол.

— Это классификатор бриллиантов, — пояснил он. — На левом листке таблица для бриллиантов прозрачных, на правом для цветных, или фантазийных.

Косте все эти символы на табличке ничего не говорили и тогда Питер пояснил, что прозрачный бриллиант оценивается по четырём параметрам: цвет; чистота; вес; огранка.

При перемещении мы улучшаем чистоту, а, возможно, цвет и вес бриллианта.

— При перемещении вес камня может увеличиться? — удивился Костя.

— Ты будешь прыгать с необработанными алмазами, уменьшая количество дефектов в камне, а значит, бриллиант из такого алмаза может получиться гораздо большего размера и веса, правда сам алмаз при перемещении часто становиться немного легче.

— Дефекты полностью не исчезают?

— Старые исчезают, но, слава богу, появляются новые: потемнения, вкрапления. В природе абсолютно чистых алмазов не бывает, и, если бы все дефекты исчезали, нас бы сразу разоблачили из-за «дьявольской» чистоты камня.

А так, правда редко, новые дефекты иногда бывают даже хуже старых и приходиться опять прыгать, пока не появиться нужной результат.

— И от чего будет зависеть моя оплата?

— Она составит определённый процент от прибыли, которую мы получим.

Понимаешь: надо закупить камни, доставить сюда, после твоего прыжка в Австралию, опять же, переправить их в Бельгию, или Израиль. Решить вопросы с документами — тоже недёшево, оплатить огранку, продать и, после всего этого, десять процентов от полученной чистой прибыли твои.

— И сколько, примерно, по времени уйдёт на это всё?

— Минимум год. Год, от твоего прыжка до продажи, и, оговорюсь, это в том случае, если пустим бриллианты через биржу. А так, у нашего клана есть своя сеть магазинов, если через магазины, — прибыль увеличиться, понятно, сроки тоже могут увеличиться.

Отчётность по каждому камню представим по первому же требованию — всегда сможешь проверить.

— Бразильский, как его…?

— Филипп, — подсказал Питер.

— Так вот, Филиппа вы тоже на десяти процентах держали?

Питер отвечать не спешил, крутил в руках чашечку, обдумывая ответ и его возможные последствия.

— Я так понял: у Филиппа процент был больше, и он всё равно с вами порвал? — продолжил давить Костя.

— Я тебе скажу откровенно, — поставив чашку на стол, заговорил Питер, — меня не сильно интересуют деньги, зато очень хочется вернуться «в игру». Это суть моей жизни: подбирать повреждённые камни, ждать, что в результате получиться. Здесь и расчёт, и везение, а где есть доля везения то появляется: что? — задал он вопрос и сам ответил. — Появляться эмоции, переживания, азарт!

Сейчас вот подумал: «Возвращаюсь!», и даже что-то внутри…. Я для особого случая хранил бутылочку, кажется, случай наступил.

Питер поднялся и вышел, а вернулся, неся в руках два бокала с коричневой жидкостью.

— От коньячного дома Деламен, — пояснил он, — сорок лет выдержки!

Может быть, Костя и отказался бы пить, но столько пиетета вложил хозяин дома в последнюю фразу, что просто не смог его обидеть, да и плескалось на дне бокала не так уж и много напитка.

Питер держал бокал в ладони, пропустив ножку между средним и безымянным пальцем. Костя же заморачиваться не стал, а просто схватил бокал «прямым хватом».

Вкус коньяка понравился, вот только давать комментарии постеснялся, понимая свою полную неискушённость.

— Итак, мы остановились на процентах, — баюкая бокал в ладони, вернулся к разговору Питер. — Понимаешь, сам я лично могу гарантировать тебе только десять процентов, но согласовав с партнёрами, понаблюдав за результатами, можем процент и поднять. Сейчас, после твоего появлению, для нас открылась Россия, мы сможем работать по старой схеме, которая себя неплохо зарекомендовала.

Из Словакии ты прыгаешь в Австралию. Брат проводит ревизию камней. С оставшимися, в надежде на осветление, прыгаешь в Россию. Мы тебя немного поднатаскаем, — будешь сам делать выборку: с какими камнями можно перемещаться в Словакию, а с какими только обратно в Австралию.

Даже если после переноса в Россию камень станет идеальным, всё равно придётся с ним прыгать: для вывоза из Союза, надёжных каналов у нас пока не существует. Да каких надёжных — никаких не существует!

А подставлять единственного своего ходока под тюрьму за контрабанду — нам так рисковать нельзя! А поэтому, перенос камней из Союза только прыжками.

Месяц, другой поработаем, а дальше вернёмся к обсуждению процента.

— Парень я молодой… — начал было Костя.

— Я уже заметил, — ты не так молод, как кажешься на первый взгляд, — перебил его Питер.

Оставив замечание без комментариев, Костя продолжил:

— Так вот, парень я молодой и много чего хочу. Счёт в банке, где через год появиться какие-то деньги, — конечно, хорошо, но мне уже сейчас нужны рубли в России и кроны в Словакии.

— Всё понял! — ответил Питер. — За каждый прыжок кладём тебе в руку сто американских долларов, а затем вычтем из общего заработка. Так пойдёт?

Костя плохо понимал, сколько это — сто долларов в рублях, кажется, очень много, и он согласился.

Договорившись по финансовым вопросам, они ещё долго беседовали, сидя в гостиной.

Питер два, или три раза убегал подлить себе коньяка, отчего раскраснелся и прямо помолодел с лица.

Они договорились о следующей встрече ровно через неделю. Питер обещал к этому времени подготовить партию алмазов для первого «коммерческого» прыжка в Австралию.

Обсудили, как лучше организовывать совместную работу, ещё Питер посоветовал Косте оборудовать «схорон» недалеко от своего места силы.

У Фёдора Лыкова — бывшего ходока из России, раньше такой имелся. Питер даже начал рисовать на листке его примерное расположение, с привязкой к главному дереву и сторонам света, но шансов, что за столько лет он уцелел, оба понимали, было немного.

Схорон предназначался не только для хранения обуви и одежды, он ещё давал возможность ходоку в нём переночевать.

— Представляешь, — пояснил Питер, — ты прыгаешь из Австралии в Россию в октябре месяце, а у вас там снег, холод, вот и приходиться быстро бежать к схорону за одеждой.

— А сразу из Австралии в одежде прыгнуть? — спросил Костя.

— Да разве в тёплой одежде переместишься? — удивился вопросу хозяин дома. — Она же тяжёлая — много весит!

Костя промолчал, обдумывая услышанное: он только что притащил в Словакию семь бутылок водки, а это, считай, семь килограмм, да плюс одежда на нём.

— Получается, местные Древоходцы — совсем слабаки! — сделал вывод Костя.

Питер пустился в разглагольствования на тему: как раньше было хорошо и как сейчас плохо.

Не просто стариковское бурчание: «Сахар был слаще и бабы бесплатно давали», — нет, его недовольство сегодняшним положением связано было с появлением искусственных камней.

Раньше они прыгали и с сапфирами, и с рубинами. Сейчас же, когда эти камни научились получать искусственно, всё перевернулось с ног на голову: посторонние включения в сапфире доказывали его природное, не искусственное происхождение, а значит камни с включениями стали стоить дороже.

— Есть у меня предчувствие: скоро и искусственные алмазы научаться выращивать! — сетовал он. — Ничего святого для этих учёных не существует!

Разговор с Питером Скленаром продолжался до тех пор, пока у Кости не наполнился резерв и он заявил, что пора возвращаться.

Питер пошёл провожать до точки перемещения.

— Схорон свой покажу, а заодно и другую дорогу к месту узнаешь — нечего только по одной, мимо стройки ходить, надо постоянно менять маршруты.

Заходили они к точке перемещения с другого конца Жилина, а когда поднялись по каменистой тропинке достаточно высоко, Питер показал крышу своего дома, отличавшуюся от всех соседних небольшой надстройкой- башенкой.

— Когда-то голубятня была, — пояснил он, — а теперь послужит для тебя ориентиром.

— Голубей использовали в деле? — предположил Костя.

— Камни с ними переправляли редко, всё больше послания, — ответил Питер.

Схорон находился в кирпичной трансформаторной будке с металлической дверью, украшенной, как положено, молниями, черепами и предостерегающими надписями.

— Зачем здесь в лесу трансформатор? — удивился Костя.

— Собирались вышку радиорелейной связи ставить, а рядом с местом силы никакие подземные электрические кабели прокладывать нельзя: утечки будут большие. Помучались, помучались, да и перенесли вышку в другое место.

Они встали перед металлической дверью в будку, на которой отчётливо виднелись следы, неоднократных попыток взлома. Раздолблена, исцарапана была и замочная скважина.

— Её вскрывали? — спросил Костя.

— Это невозможно! — улыбнувшись ответил Питер. — Это не дверь — это муляж! По правде говоря, внутри ничего ценного нет, но сколько попыток, какое упорство!

Уловку с дверью-муляжом Костя оценил и запомнил.

Они обошли будку. Из земли торчал обрезанный сваркой кусок ржавой трубы. Питер ногой наклонил трубу, а затем, опять же ногой, толкнул нижнюю часть стенки. Часть кирпичной кладки, скрипя ржавыми петлями, отъехала внутрь, образовав проход высотой около метра.

— Сейчас забираться туда не будем: давно не пользовались — всё в пыли, а к следующей неделе приведу в порядок. Там можно будет переночевать: я запас воды с едой оставлю.

Достав фонарик, Питер осветил помещение.

Костя увидел разложенную раскладушку, на ней свёрнутый матрас. На вбитом в стену крюке висела керосиновая лампа. Железный ящик с крышкой предназначался для продуктов. Ещё стоял шкаф, видимо, под одежду.

— Над дверью есть полка, — стал объяснять Питер. — Когда бы сюда не перенёсся, дойди проверь — я там буду оставлять для тебя сообщения. На следующей неделе проверь обязательно: меня может в Жилина не быть — возможно, уеду в Бельгию, а здесь оставлю для тебя инструкции.

— А кто меня здесь встретит?

— Кто-нибудь из клана — в инструкции всё напишу. А мне надо заграницу съездить: много вопросов придётся решить, а в Словакии, как на острове вдали от финансов и нормальной связи.

Показав, как правильно закрыть тайный вход в будку, Питер пожелал проводить Костю до поляны.

— Давно не видел, как перемещается ходок, — объяснил он.

На саму поляну Питер заходить не стал, и к главному дереву Костя шёл один, перекинув рюкзак с жевательной резинкой за спину. Остановился в положенном месте, повернулся к Питеру и помахал на прощание рукой. Затем оптическая аномалия закрыла его фигуру, и он исчез.

Питер некоторое время постоял, молча смотря на место, где только что находился Костя.

— Теперь уже без всяких сомнений — ходок! — тихо прошептал Питер, и, развернувшись, отправился домой, обдумывая по дороге кучу дел, которыми, с появлением у них ходока, срочно придётся заняться.

У Кости оставалось несколько дней до наступления летних каникул.

Виннера, своего партнёра по «жвачному» бизнесу, перехватил в школе после «последнего звонка».

Партнёр, одетый, вместо привычного клетчатого пиджака, в белую рубашку с комсомольским значком на груди, да ещё в очках в роговой оправе, совершенно не походил на «акулу бизнеса», а внешне полностью соответствовал «ботану обыкновенному».

Костя передал товар, и, пересчитав деньги, предупредил: возможно, последняя поставка, больше не будет. Виннер воспринял это совершенно равнодушно — у него «на носу» экзамены.

Дальше Костя, помня советы Питера, решил приступить к созданию схорона неподалёку от «волшебной поляны».

Поначалу попытался, в соответствии с наводкой Питера найти старый схорон ходока Фёдора Лыкова. Найти не удалось, и Костя подумал: схорон располагался в овраге, а за столько лет, овраг мог сильно поменять свои границы.

Прекратив поиски, начал определяться с местом, где будет делать свой схорон. Нашёл в овраге небольшое боковое ответвление, а когда стал его внимательно осматривать, примериваясь, где начнёт копать, то и обнаружил за кустом черёмухи вход в старый схорон Фёдора Лыкова.

Выполнен он был из красного кирпича со сводчатым потолком. Деревянная дверь снизу сгнила, кроме того, за прошедшие годы в одном месте нарушилась кладка, отчего, видимо с потоком вешних вод, внутрь нанесло много разного мусора.

Выгребая его, Костя несколько раз натыкался на позеленевшие от времени пуговицы. В углу обнаружил полуразвалившуюся печку с наглухо забитым дымоходом. Конечно, работы по приведению в порядок предстояло много, но несравнимо меньше, чем отстроить нечто подобного вновь.

Перед субботой, предупредил бабушку, что у него областные соревнования и поэтому появиться дома, или в понедельник утром, или же в воскресенье вечером.

Бабушка сначала «раскудахталась»: внучка побьют затем стала наглаживать трусы и майку в которых Костя, якобы, будет драться.

Ночь практически не спал: всё же предстояло путешествие в сказочную Австралию с огромными крокодилами, ядовитыми пауками и змеями.

Как только посветлело небо, взял собранный рюкзак и прямо с участка за домом, прыгнул на поляну.

Прислушался к себе: дара должно хватить, после чего сразу выполнил очередное перемещение и темнота….

Костя не сразу сообразил, что немного просчитался — в Словакии ещё ночь. Разобравшись, уселся на рюкзак привалившись к какому-то дереву за пределом волшебной поляны, и стал ждать рассвета.

С первыми лучами солнца, направился к трансформаторной будке. Открыл потайной вход и, пошарив рукой на полке над дверью, нашёл записку.

Питер писал, что он уехал, а здесь в его доме, Костю ждёт представитель их клана — Роберт Кхмет, который им займётся.

Костя помнил, — в будке на стене висела керосиновая лампа и сейчас, просунув голову внутрь, сразу по запаху определил, — в неё недавно залили керосин, а значит Питер подготовил схорон к приёму гостя.

Открыв пошире дверь, смог рассмотреть и керосиновую лампу и коробок спичек.

При жёлтом огоньке зажжённой лампы, достал из железного ящика галеты, банки с паштетом и джемом. Всё это запивал какой-то минеральной водой из стеклянной бутылки. Затем постелил матрас на раскладушку и улёгся спать.

Когда проснулся и приоткрыл дверь, солнце уже прошло зенит. Прислужившись к себе, понял — почти готов к перемещению. Порывшись в запасах, извлёк ещё бутылку с минеральной водой. Сполоснул минералкой лицо, остатки допил и отправился к дому Питера, ориентируясь по крыше с голубятней.

Позвонил в калитку и сначала услышал лай ротвейлеров, затем калитку открыл пожилой мужчина.

— Доброе утро! Пан Роберт Кхмет? — спросил его Костя.

— Привет! Нет, я Якуб, а пан Роберт ждёт в доме — ответил мужчина и жестом пригласил пройти с ним в дом.

Якуб, который, как позже, узнал Костя, выполнял при доме роль и садовника, и, вообще, помощника по хозяйству, оставил Костю в уже знакомой гостиной, а сам пошёл сообщить о его приходе.

Роберт Кхмет, оказался невысоким подвижным мужчиной с реденькими светлыми волосами.

Он пожал Косте руку и заговорил на словацком языке, при этом как-то очень медленно, обдумывая каждое слово, точно боясь ошибиться.

Роберт Кхмет являлся гражданином Австрии и проживал в той её части, где был распространён словенский язык. Между словенским и словацким языками имеются серьёзные различия, возможно, даже более значительные, чем между русским и словацким, отсюда и некоторые трудности, возникающие у Роберта Кхмета при разговоре с Костей на словацком.

Костя сразу заявил о своей готовности кпрыжку, пояснив удивлённому таким заявлением Роберту Кхмету, что в Жилина переправился ещё ночью, и успел «подзарядиться» пока отоспался в схороне.

— Мы, конечно, не могли сообщить в Австралию точное время твоего появления. Мы только предположили, что, возможно, во второй половине дня. Разница по времени шесть часов, и сейчас у них раннее утро, совсем раннее.

Роберт Кхмет замолчал, и немного помявшись добавил:

— Пойми, Костя, всё это выглядело очень странно, очень необычно. Пан Питер, конечно, человек в наших кругах очень уважаемый, но, когда он заявил, что появился неизвестный доселе ходок, причём ходок, который может сразу переместиться в Австралию, не посетив предварительно самолично это место, — всё это выглядело достаточно невероятным.

Да, по настоянию пана Питера, мы позвонили в Австралию и беседовали с мистером Густавом, только вот я не совсем уверен, что мистер Густав полностью поверил в нового ходока с удивительными возможностями. То есть, хочу сказать: я не уверен, что тебя там особо ждут. Тем более, во время телефонного разговора, мистера Густова как-то больше интересовало самочувствие его брата — Питера, а не время, якобы, твоего появления.

Костя в этом ничего страшного не увидел, сказал: «Убедим в явочном порядке!», и, сооющив о нежелании терять время, потребовал немедленной отправки.

Что касается время прибытия, то из опыта своего дубля — Костуша, он уже знал, что перемещение не происходит мгновенно. Всё зависит даже не от расстояния, а больше от того, перемещался ли раньше в это место Древоходец, или нет. Если перемещался, то переход происходит быстрее, если нет, — может занять достаточно много времени. Поэтому, не исключено, что появиться он в Австралии не в шесть часов утра, а гораздо позднее.

Оснований не верить в существование Кости у Роберта Кхмета больше не было: тот сидел прямо напротив за столом, и хочешь не хочешь ему пришлось начать инструктировать Костю, как добраться от места силы до ранчо Густова Скленара.

— Пан Густав разводит скот? — зацепившись за слово «ранчо», спросил Костя.

— В Австралии он уже не пан, а мистер. Так вот, мистер Густав разводит металлолом, — прозвучал странный ответ.

Уточнять про «металлолом» Костя не стал, предполагая разобраться на месте.

— Если к Густову Скленару надо обращаться — «мистер» — он из Австралии, то вы то из Австрии и к вам обращаться — «герр»? — поинтересовался Костя.

Это в Австрии я герр, а в Словакии — пан. Разрешаю на «ты» — просто Роберт. Хорошо?

Костя кивнул, и Роберт продолжил инструктаж.

Закончив с объяснениями, принёс деревянную коробочку, внутри которой в ячейках находились невзрачные сероватые камешки. Они дважды их вместе пересчитали, и Костя расписался за количество.

— Взвешивать не будем? — поинтересовался Костя.

— Бесполезно, — ответил Роберт, — вес камня после переноса может измениться и в большую, и в меньшую сторону, а вот количество камней — никогда.

— Какая забавная форма! — сказал Костя, показывая на камень в виде матрёшки.

— Ужасная форма! — возразил Роберт. — Из такого камня ювелир не сможет сделать ничего достойного.

Когда, после пересчёта, коробочку с алмазами собрались закрыть и опечатать, Роберт спохватился и воскликнув: «Забыл!», выбежал из гостиной, вернулся достаточно быстро с двумя баллончиками-распылителями краски.

Одну часть камней опрыскал из баллончика красной, а другую синий краской.

— Есть такая примета, если алмаз покрасить, то после переноса камень может поменять свой цвет на цвет окраса, — пояснил он. — С прозрачными камнями, такое не делаем, ну а с подобными — традиции требуют, и, знаешь, иногда срабатывало.

Костя сгрёб со стола коробку с алмазами и собрался было уходить.

— Куда, куда в таком виде? — засуетился Роберт. — Там же сейчас зима! Снега, конечно, нет, но поутру всё же прохладно! Мы приготовили пакет с одеждой.

Костя беспрекословно забрал пакет и опять настроился на выход.

— Ты бы лучше здесь переоделся: мы же пойдём вместе, проводим тебя до места силы. — сказал Роберт, при этом показательно, явно с намёком, уставился на застиранное трико Кости с «пузырями» на коленках.

Если при первом переносе в Словакию, место силы позволило себе пофантазировать с ботинками Кости, то сейчас полностью сохранило всё без изменений.

Костя проследил за взглядом Роберта Кхмета, направленном на его вытянутые на коленках штаны и ругнулся про себя:

— Вот сволочь буржуйская — этому «герру» идти вместе со мной по городу — позорно!

Озвучивать своё мнение вслух не стал, молча прошёл в туалетную комнату и стал переодеваться.

Осмотр себя в зеркале в обновках, немного его примерил с буржуйскими замашками герра Роберта.

Сам Костя, как аутентичный представитель посёлка Каменский, в модной одежде совсем не разбирался, но кое-какие слухи о «крутости» джинсовых штанов до него всё же доходили. Он решил, что ему, похоже, достались именно те самые хвалёные джинсы, а вдобавок ещё и куртка из такой же ткани.

Шерстяной свитер, из пакета он сейчас надевать не стал — жарко.

После выхода Кости из туалетной комнаты, Роберт окинул его критическим взглядом, в этот раз задержав внимание на Костиных полукедах, но от комментариев воздержался, зато, выставив на стол высокие ботинки на шнуровке, сказал:

— Ты, после перемещения, окажешься, можно сказать, в диком австралийском буше….

— Где, где я окажусь? — переспросил Костя.

— В лесу ты окажешься, где очень много змей и ядовитых пауков. Поэтому, сразу перед перемещением наденешь ботинки.

Выдвигались к месту силы они в таком порядке: впереди шёл пан Якуб, с двумя ротвейлерами, бешено рвущемуся с поводка, тем самым заставляя всех встречных переходить на другую сторону улицы, или прижиматься к заборам. За ним, перекинув через плечо связанные ботинки, следовал Костя, замыкал же шествие герр-пан Роберт Кхмет. Такой порядок движения разработал Роберт, объясняя это тем, что, увидев Якоба с его ротвейлерами, прохожие больше ни на что не обратят внимание и ничего не запомнят, кроме собачек.

Перед прыжком в Австралию, Костя из схорона в трансформаторной будке, забрал свой рюкзак, с боксёрскими трусами и майкой, а, переобувшись в ботинки, сложил туда же в рюкзак свои полукеды с подаренным свитером. Свитер сразу не надел — решил это сделать после прибытия в Австралию.

Дойдя до поляны, встал в точке перемещения. Когда оптическая аномалия накрыла его фигуру, ротвейлеры неожиданно дружно завыли, а как только аномалия исчезла, они резко замолчали, и дальше все вместе: собаки, пан Якоб, Роберт замерли, продолжая смотреть на место, где только что находился Костя.

Первым «очнулся» Роберт.

— Побегу на почтамт звонить, — сказал он Якобу и сразу ушёл.

Якоб ещё немного постоял, затем произнёс вслух:

— Я-то думал, пан Питер, точно, рехнулся, а вон оно как…!

После чего дал команду собакам — «домой» и они быстро потащили его вниз к дому.

— Опять рано прилетел! — подумал Костя, переместившись в Австралию.

Правда, на этот раз, в отличии от Жилина, было не так уж и темно: край неба на востоке уже посветлел, обещая скорый восход солнца.

Костя решил с поляны пока не уходить. Запуганный рассказами Роберта о пауках и змеях, он не тронулся с места, пока совсем не рассвело.

Дальше двигался строго по инструкции: сначала на восток до грунтовой дороги, по грунтовке направо, на юг. После сорока минут ходьбы неспешным шагом, около силосной башни покрытой оцинкованным железом, грунтовка переходит в асфальтированную дорогу. Ещё десять минут по асфальту и за невысокой, сложенной из камней оградой, перед Костей предстала усадьба мистера Густова Скленара.

На территории усадьбы располагался большой двухэтажный дом и рядом нескольких одноэтажных.

Среди одноэтажных строений особое внимание привлекал длинный кирпичный сарай, на краю усадьбы со множеством двухстворчатых ворот. Точнее, привлекал внимание не сам этот сарай, а автомобили, выстроившиеся рядами перед ним.

Многие из них стояли без стёкол, имели помятый и облупленный кузов, у некоторых даже отсутствовали двигатели.

«Мистер Густав разводит металлолом» — Косте вспомнилась фраза Роберта.

— Значит я пришёл правильно, — подумал он, разглядывая кучу ржавых машин.

Неожиданно, из-за стоявшего на деревянных подставках микроавтобуса, вышел человек и направился к Косте.

Австралийских аборигенов Костя видел только на картинках в учебнике географии, и всё ж, не узнать было сложно: тёмная кожа лица, широкий нос, полные губы. На затылке связанный лентой пучок чёрных волос. Единственно, Костя думал, что коренные австралийцы маленького роста, этот же рост имел выше среднего. На нём был замасленный рабочий комбинезон, в руке тяжёлый разводной ключ.

Неприветливо поблескивая глубоко посаженными глазами, он что-то угрожающе произнёс.

Костя попытался объяснить ему на английском, дескать желает срочно видеть мистера Густова. Тот в ответ замотал головой, опять пробурчал скороговоркой нечто непонятное и помахал разводным ключом — мол, двигай, двигай отсюда.

Костя решил: абориген английский плохо знает и, почему-то, перешёл на ломанный русский. Стуча себя кулаком в грудь, прокричал:

— Моя шибко, шибко хотеть иметь масса Густав!

Абориген замолчал, и, повернув ухо к Косте, пытался осмыслить услышанную тарабарщину.

Костя тоже замолчал и тоже пытался осмыслить выданную им же фразу, недоумевая, чего он такое «ляпнул» и откуда это всё в нём взялось.

В это время дверь одного из домиков открылась и появившейся мужчина вмешался в разговор.

Его Костя урывками понимал, тем более, тот свои слова сопроводил жестом — постучал пальцем по наручным часам.

Смысл Костя примерно понял: «Какого чёрта ты заявился в такую рань!», но ретироваться ему было нельзя и он продолжал требовать встречи с мистером Густавом Скленаром.

В конце концов из двухэтажного дома вышла женщина в халате.

— Константин из Жилина? — спросила она.

— Да, да! Константин из Жилина! — свои слова Костя сопроводил энергичными кивками.

Она пригласила его в дом, и, как понял Костя, попросила немного подождать, пока разбудят мистера Густова, и тот сможет к ним спуститься.

Женщина, представилась — миссис Валерия Скленар, таким образом дала Косте понять, что перед ним жена Густова. Она предложила выпить чаю с кексами, и усевшись рядом в кресло, стала его о чём-то спрашивать.

Из её вопросов, Костя почерпнул для себя две неприятные новости: его английский весьма плох и ограничен, а ещё, в добавок, — австралийский язык совершенно непохож на тот английский, на котором говорят дикторы Би-би-си по радио.

Костя уже выпил две чашки чая и съел все кексы, когда к ним спустился Густова Скленар.

Ростом он был повыше своего брата Питера, но черты лица однозначно указывали на близкое родство.

Много позже, Косте довелось смотреть фильмы с участием французского артиста Жана Рено, и тогда он подумал, что Рено, судя по внешности, легко мог быть их третьим братом.

Поздоровавшись, Костя сразу передал коробочку с алмазами и сопроводительную бумагу, где указывались характеристики каждого камня до переноса, с перечислением всех изъянов.

Каждый алмаз лежал в своей пронумерованной ячейке, — это давало возможность легко определить с каким камнем какие изменения произошли.

Расписавшись в получении на Костином экземпляре, мистер Густав, схватив в одну руку коробку, в другую чашку чая и сразу ушёл.

Плюнув на затею побеседовать с Костей, миссис Валерия вывела его на улицу и передала заботам австралийского аборигена, представив его, как — мистер Сэнч.

В переводе с английского Сэнч — палёный. Огромный пучок на затылке из заплетённых в тонкие косички волос, создавал мистеру Сэнчу крайне экзотический вид, но ещё доставлял и определённые неудобства.

Сэнч работал у Густова жестянщиком и ему приходилось постоянно пользоваться сваркой — искры от сварки часто попадали на заботливо сплетённые косички. Отсюда имя — палёный, да ещё и соответствующий имени запах жжёной шерсти, постоянный спутник мистера Сэнча.

Сэнч провёл Костю в длинный сарай-ангар со множеством ворот. Если на улице перед ним находились полуразобранные и ржавые машины, то внутри ангара стояли уже отреставрированные автомобили.

Сейчас, ранним утром, через небольшие оконца под крышей, солнечного света в ангар проникало недостаточно и Сэнч включил светильники под потолком.

Стоящие рядами автомобили, при ярком освещении, заиграли разноцветными полированными кузовами.

— Смотри! — сказал Сэнч, обводя рукой пространство ангара.

Это было первое слово австралийца, которое Костя понял.

Сэнч ушёл, а Костя «очнулся» только когда его пригласили на ланч.

Он вылез из очередного спортивного кара, и, в сопровождении миссис Валерии, прошёл в дом. Только оказавшись в гостиной, вдруг понял, что не только несколько часов не пил и ни ел, он ещё и ни разу не сходил в туалет, зависнув на этой удивительной для советского юноши экспозиции мотоциклов и автомобилей со всего мира.

За столом, кроме Кости, были только супруги Скленар. Похоже, Густав Скленар воспринимал теперь Костю, как посланника небес: он постоянно ему улыбался, смотря с обожанием и восхищением.

Костя от него узнал — один из камней стал розовым, причём с цветом редкой насыщенности и это невероятная удача. Ещё Густав сообщил, что час назад к ним дозвонился Питер — он всё ещё в Бельгии, и теперь тоже знает о розовом камне.

— Когда планируешь прыжок в Россию? — спросил Густав. — Может пока пройдёшь в спальню отдохнёшь?

Костя ответил, что, наверное, через час уже сможет переместиться домой.

— Как через час? — громко воскликнул поражённый Густав.

Миссис Валерия, не знала словацкий, на котором сейчас общался её муж с Костей и среагировав на громкий возглас Густова тревожным взглядом.

Густав её успокоил, объяснив, что поражён возможностями Кости так быстро восстанавливаться для перехода.

С собой в дорогу ему приготовили несколько бутербродов и небольшую бутылку воды. Костя ещё попросил дать с собой электрический фонарик.

В перечень камней, с которыми Косте предстояло переместиться внесли изменения: порозовевший алмаз и ещё три камня, Густав оставлял в Австралии.

— Такие камни улучшать — только портить, — пояснил он.

Мистер Густав сам взялся подвести Костю поближе к «Волшебной поляне», усадив его в брутального вида пикап — Ленд Ровер.

Кузов пикап накрывал брезентовый тент. Спереди, между широкими квадратными передними крыльями, словно ротик, сжатый толстыми щеками, находился маленький радиатор. Две вертикальные трубки со сбитой зелёной краской — прообраз будущих величественных хромированных кенгурятников, прикрывали эту крошку-радиатор от повреждений.

По дороге, Густав пояснил, что только миссис Валерии известно, что Костя ходок, для всех же остальных людей, он родственник из Словакии, которому удалось удрать от комми.

По легенде, Костя устроился на временное проживание в пригороде Аделаиды, и приезжает иногда навещать дядю, то есть Густова.

На вопрос Кости, как он объяснит его появление ранним утром, «дядя» Густов с весёлым оптимизмом заявил:

— Что-нибудь совру, а тебе и объяснять ничего не надо, дескать — простите мой ужасный английский.

В лес Густав пошёл вместе с Костей, оставив машину около грунтовки. Тропинку к Волшебной поляне нашли не сразу.

— Давно не был здесь, всё заросло, — оправдывался Густов.

По тропинке идти было гораздо удобней, хотя она немного и виляла, обходя труднопроходимые места, но времени на дорогу они по прикидкам Кости потратили гораздо меньше, чем он сегодня утром.

Густав объяснил Косте, что они находиться внутри эвкалиптовой рощи и все деревья на поляне, и главное дерево — всё эвкалипты.

Ещё по дороге, Густав предлагал несколько недель от летних каникул провести у него в поместье. Костя обещал подумать, а когда ему посулили научить водить машины и мотоциклы и дать на них погонять, он тяжело сглотнул — его купили «с потрохами» и мысли сразу переключились на размышления, как бы это устроить.

Помахав на прощание рукой, Костя переместился в Россию.

Дома появляться было нельзя и, напялив боксёрские трусы и майку, — якобы вёл в них бой, а сверху ещё и спортивные штаны направился к недоделанному схорону.

Возился с обустройством до полной темноты. Разжёг и протопил отремонтированную печку, затем поужинал бутербродами из Австралии и немного подремал, прислонившись к тёплым кирпичам печки.

Разлепив глаза, встал и подсвечивая себе под ноги фонариком, поплёлся к Волшебной поляне.

После прыжка в Словакию, чувствовал себя уже вполне бодро.

Опять, подсвечивая фонариком, пошёл искать трансформаторную будку.

Еда и вода — все нашлось в схроне. На своём месте стояла и раскладушка, на которую он и улёгся, но заснуть долго не мог: обдумывал, как удрать во время каникул на месяц в Австралию.

Всё же под утро заснул, и поэтому у дома Питера Скленара появился не очень рано.

Самого Питера по-прежнему дома не было и им опять занимался Роберт Кхмет.

Костя отдал камни и потребовал обещанный гонорар за перемещения.

Здесь его ждало разочарование: Костя считал, что по сто долларов за каждое перемещение с камнями, а таких прыжков он сделал три, оказывается эта сумма полагалась за весь цикл.

Роберт не понимал причину Костиного недовольства: всё равно, когда будут выплаты процентов с прибыли, эти сто долларов будут высчитываться.

Костя же всё равно хотел немедленно получить триста долларов.

В конце концов, договорились на двухстах прямо сейчас, но в дальнейшем Косте придётся ещё раз обговаривать этот вопрос с Питером Скленаром.

Роберт сунул Косте две бумажки по сто долларов и отправился в подвал дома, где была оборудована мастерская, — он спешил оценить полученные камни.

Костя же, вдоволь насмотревшись на купюры с портретом президента Франклина, отправился гулять в город, обещав, вышедшему его проводить до калитки пану Якобу, вернуться часа через два-три.

Помня рассказы Душана, — бригадира заключённых со стройки, Костя сразу решил отправиться к валютному магазину Тузекс, где, по рассказам Душана, можно свободно обменять доллары, хочешь, на рубли, хочешь, на кроны.

Уже на подходах к магазину, его стали перехватывать разные личности, предлагая поменять кроны на чеки, или, как они их называли — на боны.

На эти чеки, в Тузексе, можно было купить самые разные дефицитные товары из Европы, от джинсов и магнитофонов, до иностранных автомобилей.

Магазины, подобные Тузексу, под названием — «Берёзка», появиться позже и в Союзе. Только так свободно, как в Чехословакии, подойти к «Берёзке» и совершить обмен валюты, или покупку чеков, в Союзе будет крайне опасно.

В Чехословакии, официально, такие обмены также запрещались, но власть смотрела на все эти махинации сквозь пальцы. Появилась большая группа людей, сделавших такой обмен своим основным источником доходов. Таких дельцов в Чехословакии называли — «векслаки», среди которых было очень много цыган.

Душан предупреждал Костю, что с цыганами связываться опасно — могут «кинуть», но, с другой стороны, только у цыган можно обменять доллары на рубли, или кроны.

Костя сразу наметил работать с цыганами: рано, или поздно, но ему обязательно потребуется менять доллары на рубли и лучше сразу завязать деловые контакты с кем-то из цыган.

Сейчас, правда, он собрался поменять доллары на кроны — Костя уже присмотрел в магазинах Жилина куртку и майки, но всё равно искал цыган, чтобы работать с ними и в будущем.

Приглянулся невысокий полноватый мужчина средних лет, с круглыми весёлыми глазами, часто сверкающий золотой «фиксой» из-за постоянной улыбки.

Представился этот экземпляр цыганской национальности Василием.

За один доллар Василий предложил 17 крон — Костя рассмеялся: «За идиота держишь?» и назвал 25, хотя, конечно, очень слабо представлял курс хождения валюты.

Цыган широко улыбнулся: «Ну, должен я был попробовать».

Сошлись на 20 кронах за доллар.

Василий отвёл его от магазина Тузекс немного в сторону, в начало тихой улочки, где дома с трудом просматривались за увитыми виноградом заборами. Он попросил постоять здесь, пока принесёт деньги.

Конечно, Костя ждал цыгана в этом безлюдном месте, готовый ко всему. Он даже проверил возможность отхода прыжком на Волшебную поляну — получалось, поляна сейчас далековато и сил на перемещение не хватит.

Василий появился один, шёл неспеша, весёлой улыбкой демонстрируя золотой зуб.

Деньги, по настоянию Кости, пересчитывали за каждую сотню долларов отдельно. Сначала Костя пересчитал первые две тысячи крон, и убрал их в карман, за ними следующие две тысячи.

Рукопожатием попрощался с Василием. На секунду его лицо стало серьёзным, и он предупредил, что не стоит возвращаться назад к Тузексу, а лучше идти прямо по этой улочке — она выйдет к старому городу, чуть ли не к центральной — Марьянской площади.

Марьянскую площадь, Костя знал: именно в киосках на этой площади, проводил закупки жевательной резинки.

У Кости никогда при себе не было такой значительной суммы. Две сотенные бумажки долларов занимали небольшой объём, создавая ощущение малого количества денег, сейчас же карманы джинсов раздувались от напиханных крон.

По подсказке Василия, Костя двинулся, дальше по улочке к центру города.

Особо Василию, с его золотой улыбкой, он не доверял: шёл настороженный, часто оглядываясь и, оказалось, не напрасно, — предчувствия не обманули.

Стоило пройти первый же перекрёсток, как с пересекающейся улицы вышли двое парней, и поначалу просто шли молча сзади, а затем прозвучало: «Поляк, мерха (сука), стой!».

Они прокричали три слова и три раза ошиблись: он — не поляк, и он — не сука. Это было две ошибки, третья и самая серьёзная их ошибка, заключалась в том, что они вообще связались с Костей.

Осознание ошибочности своего поступка до них дошло позднее, а поначалу бодро бросились в погоню за Костей, который, не желая связываться, решил «делать ноги».

Костя сразу от них оторвался, только далеко убежать не удалось: из следующего переулка вылетел здоровый, как бык малый, и, в стиле американского футбола, плечом сбил Костю с ног, заставив улететь в какие-то колючие кусты, навроде шиповника.

Дальше, схватив за ногу, стал вытаскивать Костю из кустов на дорогу, криками: «Живше (живее), живше», поторапливая своих подельников. Он вытащил подзастрявшего в кустах Костю наполовину, но затем, коротко взвизгнув, упал на асфальт и мелко затрясся.

Костя выбрался сам и встал — майка на нём порвалась, лицо и руки сильно расцарапали шипы. Пнув ногой поверженную тушу, пошёл навстречу преследователям: ярость искала выход, и больше убегать он не собирался.

Оставшиеся двое действовали бестолково: они даже не разошлись по сторонам, а подходили один за другим.

Первый размашисто махнул рукой с кастетом, Костя легко уклонился и, не задействуя своих способностей, просто ударом с левой в челюсть вырубил нападавшего, а правой, подкорректировал падение, направив тело на его приятеля. Тот не стал ловить друга, отскочил в сторону, тогда-то Костя и увидел у него в руке нож.

Играть в боксёра Костя больше не стал, — провёл «оглушение» на голову, а когда любитель ножевого боя стал заваливаться вперёд, встретил его голову ногой.

Оглядев место схватки с телами нападавших, сначала направился к «бугаю»: того по-прежнему крутили судороги, а, если их не снять, — он мог и умереть. Изо рта бугая обильно текла кровь.

— Кажется, язык сильно прикусил, — подумал Костя, — Теперь нескоро сможет вслух поблагодарить Васю-цыгана за наводку.

Сняв судороги и усыпив, повернул на бок, чтобы не захлебнулся кровью. Собрался было уходить, но заметил на асфальте нож — бабочку.

Лезвие показалось Косте настолько хорошо заточенным, что не удержался и сразу решил его проверить на одежде грабителей. Конечно понимал, что надо торопиться, надо срочно уходить, и всё же не удержался: нашёл несколько минут — порезал им штаны на отдельные фрагменты. Единственно, бугай избежал расправы над своими штанами. Из-за традиционных последствий применения силы на всё тело, его штаны оказались обгаженными, и Костя побрезговал ими заниматься.

Откинув нож, Костя, пугая своим видом редких прохожих, бегом направился в сторону «Волшебной поляны», и бежал до тех пор, пока расстояние не позволило совершить прыжок.

От поляны дошёл до трансформаторной будки, где, смочив в воде изорванную майку, кое-как оттёр ей джины, испачканные в момент выдёргивания его за ногу из кустов шиповника. Затем достал из рюкзака джинсовую куртку, надел на голое тело и застегнул на все пуговицы.

По-хорошему, хотелось отсидеться в схороне, а затем переместиться в Россию, вот только требовалось появиться в доме Питера Скленар и обсудить дальнейшие действия.

Когда он подошёл к дому Питера, калитку ему открыл пан Якоб, молча прошёл с ним в гостиную и сразу же пригласил Роберта Кхмета, сам тоже никуда не ушёл.

Пан Якоб с паном Робертом некоторое время стояли вместе, плечо к плечу, молча разглядывая изодранное шипами лицо Кости.

— Что с твоим лицом? — наконец прервал молчание Роберт.

Костя ещё не совсем успокоился после попытки ограбления и, на адреналине, заговорил, особо не следя за словами.

— Да, ничего страшного! Просто одна бычара меня в кусты шиповника забросила, а потом ещё за ногу вытаскивала, вот и…

— Кто такая «бычара»? — уточнил Роберт.

— Это просто мужик такой здоровый, ну, большой, как бык. — пояснил Костя.

— Пан Якоб, вы живёте в этом городе много лет. Вас часто здесь «бычары» бросали в кусты шиповника? — задал вопрос Роберт.

— Ни разу, пан Роберт, ни разу не бросали, и ни разу не вытаскивали за ногу! — с гордостью, как о великом достижении, сообщил пан Якоб.

— Почему тебя, Костя, чуть ли не в первый же день, кидают в кусты шиповника?

— Васька — падаль наводку дал… — стал пояснять Костя.

— Стоп! Стоп! — перебил Роберт, — Я ничего не понял: «Дохлый Васька кому-то дал денег на водку»? Давай, пожалуйста, без сленга!

Костя вздохнул, собрался и начал спокойно рассказывать о своих приключениях. Конечно, о применении способностей умолчал, отдав своим боксёрским навыкам все заслуги в победе над бычарой с подельниками.

Когда он закончил, Роберт, размахивая перед его лицом указательным пальчиком, начал говорить:

— Никогда, никогда больше не подходи к этому Тузексу: там всегда рядом полно воров, наркоманов, а самое неприятное — сотрудников ГБ! Скажи ему пан Якоб!

Якоб говорить ничего не стал, а просто кивнул в подтверждение.

— Никогда, никогда не меняй ни у кого здесь доллары! — продолжил Роберт, — Если нужно обменять на рубли, или кроны — обращайся к нам. Если нужны какие-то европейские товары — я тебе всё привезу из Австрии. Ты понял?

Костя всё понял, только он порядком израсходовал запас силы на драку и последующий прыжок к поляне. Резерв опустел и ему теперь до вечера придётся находиться в Жилина.

— Я пойду в город, пройдусь по магазинам, — заявил он.

— Пан Якоб, сходите, пожалуйста с ним. Проследите, чтобы его опять в кусты не забросили, — попросил Роберт.

— Хорошо, — согласился Якоб, — буду охранять его от «бычары».

— Надеюсь, собак с собой не возьмёте? — спросил Костя.

— Нет: они ещё молодые, бестолковые, за всеми вами вместе не услежу.

Костя привёл себя в порядок: умылся, щёткой почистил джинсы, и вместе с паном Якобом вышли на улицу.

Они отправились в ту часть Жилина, которая называлась Старым городом.

По дороге им попался магазин по продаже мотоциклов и велосипедов, перед которым Костя застыл. Его поразил стоявший за стеклянной витриной на невысоком подиуме мотоцикл Ява, с висящим на руле венком из металлических листьев. Очень похожие венки, как считал Костя, возлагали, обычно, на могилы.

— Это что же у них сервис такой, с намёком? — подумал Костя. — Как-то слишком цинично — продавать мотоцикл, сразу с венком на могилу мотоциклиста.

— Ко всем мотоциклам при покупке венок прилагается? — поинтересовался Костя у пана Якоба.

Пан Якоб проявил удивительную тупость, не понимая смысла вопроса, всё переспрашивал — чо? (чего), да чо? И только после третьего повтора до Якоба дошло, и он ответил, что, конкретно на этом мотоцикле, их местный мотогонщик выиграл чемпионат Европы по спидвею, а это чемпионский венок за победу.

Что такое — спидвей, Костя, правда, не знал, да и так ответ его разочаровал: собственный вариант, с венком на могилу в комплекте к мотоциклу, ему нравился больше.

Дальше они отправились искать магазин одежды, где ещё раньше Костя присмотрел себе куртку с капюшоном. Магазин нашли быстро. Купил, помимо куртки, ещё и несколько маек, одну из которых сразу надел.

Пан Якоб предложил подыскать ещё и нормальную летнюю обувь, — Костя отказался, оставив «на потом».

Зашли в небольшую закусочную, где Костя плотно пообедал, а пан Янош только пил пиво.

Здесь Костя впервые узнал, что подлива может быть замечательно вкусной: оказывается настоящая подлива — совсем не та кисловатая мерзость, которой заливали котлеты с макаронами в Советских столовых.

По возвращению в дом пана Питера, Костя немного отдохнул в саду на деревянном шезлонге. Заснуть не смог: сказывалось обилие впечатлении, да ещё мешали расшалившиеся ротвейлеры.

Провожать его к точке перемещения, отправился Якоб опять же с собаками.

Перед уходом, Костя переговорил с Робертом Кхметом. Ему он рассказал, что попытается воспользоваться приглашением Густава Скленара и на каникулах, месяц, или чуть больше, поживёт у него в Австралии, а перед тем, как отправиться в Австралию, сначала заскочит в Жилина получить инструкции.

Перед прыжком домой в Россию, Костя натянул свои спортивные штаны с отвислыми коленками, а джинсовый костюм и купленную куртку оставил в схороне.

Дома в Каменке, появился уже когда темнело.

Бабушка сразу внимательно его осмотрела на предмет травм и рассечений: он же, якобы, на областные соревнования по боксу ездил.

После перемещения, лицо выглядело совершенно целым, и бабушка успокоилась.

— Майку, смотрю, новую купил! Пятёрки, что с собой дала, хватило?

— Да, даже полтора рубля осталось, — ответил Костя.

— А старая майка где? Давай постираю.

Бабушка стала вытряхивать Костин рюкзак, чтобы забрать грязные вещи. Неожиданно из рюкзака выкатилось красное румяное яблоко. Яблоко ему сунули Скленары в Австралии, а Костя про него просто забыл.

Бабушка запричитала, увидев яблоко:

— Откуда такое чудо в начале июня?

— Нас в ресторане кормили. Вот мне два яблока и досталось. Одно съел, другое тебе оставил.

— Это ж откуда его привезли? Ума не приложу? А как пахнет! Нет, сама есть не буду — внучке потом занесу. Да и сорт какой-то неизвестный!

— Ещё никогда Штирлиц не был так близок к провалу, — подумал Костя.

Сославшись на усталость, он прошёл в свою комнату. В привычной обстановке, на своей кровати, наконец-то успокоился. Калейдоскоп из лиц и событий, которые он пережил за эти два дня долго будоражил его сознание, и лишь под утро, Костя наконец-то заснул.

Глава 8.

Прошло две пятидневки, после возвращения Костуша из своего путешествия на планету Хоре.

Вместе с мастером Яричем, он сходил в банк и внёс 700 золотых — свою долю в компанию по устройству плантации каучуконосов, созданную вместе с княжеской семьёй.

Ярич, при этой операции выполнял роль опекуна: по малолетству, такие суммы самостоятельно снимать со счёта Костуш права не имел.

— Откуда у тебя появились такие деньги? — шёпотом спросил Ярич. — Ты что, банк ограбил?

— Нет, я ограбил ювелирную лавку. Трём охранникам, да ещё и хозяину горло перерезал, а жену хозяина изнасиловал! — также шёпотом ответил Костуш.

— Ты ври, ври, да не завирайся! Жену хозяина наш птенчик изнасиловал!

Но, вообще-то, если этакие грязные фантазии начали посещать твою голову, возможно, скоро действительно полноценным самцом станешь.

А если без шуток — где деньги-то взял?

— Аванс получил за новую сказку, — ответил Костуш.

— Ничего себе! Может и мне начать сказки писать?

— У тебя ничего не получиться!

— Это почему же?

— У тебя никакой фантазии нет, разве только эти…, как ты сейчас сказал — грязные.

— Не забывайся! — возмутился Ярич, — Ты со своим учителем разговариваешь, да ещё и опекуном. Вот сейчас наложу запрет на выдачу тебе денег до совершеннолетия…

— Кстати, насчёт денег. А ты всю сумму нашёл на взнос? — поинтересовался Костуш.

Ярич досадливо поморщился:

Надеялся, родители помогут: я же им много денег отправлял. Оказывается, сестра, якобы, в долг взяла, а это…, — Ярич безнадёжно махнул рукой, — считай, что выбросили.

Костуш, недолго думая, предложил помочь Яричу с деньгами.

Тот поначалу отказывался, но затем согласился, понимая, что в будущем эти вложения, да ещё и защищённые патронажем княжеской семьи, принесут огромные прибыли.

— Спасибо тебе! Я обязательно всё верну, — сказал Ярич.

— Конечно, конечно! — согласился Костуш. — мы же ученик и учитель. Мы обязаны друг другу помогать. Я уверен, что и вернёшь, и отработаешь. В крайнем случае как-нибудь ещё выслужишься.

Ярич тяжело вздохнул: их отношения перешагнули форму ученик-учитель, но в его жизни было не так много друзей и теперь ему оставалось только стойко сносить зубоскальство своего молодого новоявленного товарища.

Эволюция их отношений, при которой Костуш превратился из ученика в друга, произошла во многом благодаря мадемуазель Дюжане.

Костуш всё же организовал празднование новоселья мадемуазель.

В снятую Дюжаной новую комнату, хозяйка жилья ни под каким видом не разрешала приводить мужчин и новоселье отмечали в доме Костуша.

Еду Костуш заказал в трактире, вино принёс на встречу Ярич, сладости своего приготовления — Дюжана.

За годы жизни в Либорге, подругами мадемуазель Дюжана так и не обзавелась, потому и пришла одна.

Сидели втроём и поначалу вели себя очень сковано. Всё изменилось, когда на «огонёк» попытался заглянуть сосед-Волит.

С Дюжаны слетела вся церемонность, она подскочила, схватила за горлышко, так и стоящую на полке и ждущую своего часа «ту самую» шестигранную бутылку.

Увидев в руках мадемуазель Дюжаны знакомую бутылку, Волит постарался быстренько ретироваться.

Дюжана же, с криком: «Убью, подлеца!», выскочила за ним на улицу и удачно впечатала бутылку поэту меж лопаток. Костуш с Яричем, выбежав следом, имели удовольствие за всем этим наблюдать.

Мадемуазель Дюжана вернулась в дом очень возбуждённая, с раздувающимися ноздрями. Запущенную в спину поэта бутылку она подобрала и водрузила на её старое место на полке.

Ярич с опаской посматривал на неё, а Костуш хихикая объяснял, что Волит сочинил неудачный сонет в её честь, который, ну совсем, мадемуазель не понравился.

— Вы очень суровый критик! — заметил мастер Ярич.

— Убить гада мало! — ответила Дюжана, выдохом отбросила в сторону прядь волос, и, схватив со стола кружку с вином, залпом её осушила.

После столь мощного выплеска эмоций со стороны Дюжаны, ситуация за столом абсолютно потеряла официальность.

Дюжана, для мастера Ярича, перестала быть женщиной, с которой Костуш старается его свести. Теперь, показав свой характер и темперамент, она превратилась в личность, чем сразу «подогрела» интерес к себе

Они много болтали, шутили и смеялись. Не обращая внимания на Костуша, «перемывали косточки» знакомым преподавателям. С хохотом, перебивая друг друга, вспоминали суд «за людоедство» над Костушем, с последующей поркой его розгами.

Дюжана созналась: очень переживала за «мальчика», слыша его стоны во время экзекуции.

Дюжана тогда чувствовала себя частично виноватой и теперь ей было смешно и обидно, узнать, что она так сильно за него переживала, а Костуш, оказывается, откупился от порки несколькими монетами, а стонал просто для правдоподобия.

Наступила уже ночь, когда они пошли провожать Дюжану к её новому жилищу.

На прощание, она поблагодарила их за чудесный вечер и неожиданно расплакалась.

В тот раз, к себе мастер Ярич не пошёл, — заночевал в доме у Костуша.

Прежде чем заснуть, они долго говорили. Ярича интересовало: почему он чувствует в Костуше почти взрослого человека. Все ли жители его мира так быстро взрослеют?

Говорить правду, что проживает одновременно две жизни, Костуш не стал, сославшись на свои природные особенности.

После этих посиделок у Костуша, мастер Ярич стал регулярно встречаться с Дюжаной.

Отношения их развивались неспешно, как и полагается взрослым зрелым людям, а не пылким молодым влюблённым. За этой неспешностью скрывалась боязнь ошибиться, но, по мере узнавания друг друга, страхи исчезали, и они уверенно продвигались к тому рубежу, за которым следует уже семейный союз.

Ярич был достаточно одинокий человек, а Костуш дал ему не только свою дружбу, но и познакомил с Дюжаной, таким образом кардинально изменив его жизнь.

Сам же Костуш, после путешествия в другой мир, продолжал крутиться в череде обычных для Древоходца и ученика-целителя дел, пока не наступила пятидневка, которая принесла ему аж два покушения на его жизнь.

Имея свой дом, Костуш ночевал в нём редко. Чаще ему приходилось оставаться на ночь в школе мэтра Гарвила.

В тот день Костуш должен был присутствовать на показательной хирургической операции в госпитале.

Проснувшись в своей комнате при школе, решил добираться до госпиталя, не тащась через весь город, а срезать путь по берегу реки Пчёлки, а дальше забраться на стену, окружающую бывший замок.

Когда перестраивали под госпиталь, верхнюю часть стен замка частично снесли, проложив там дорогу, но и остатки старых стен, своей высотой внушали уважение.

Для подъёма ученики использовали водопроводную трубу, по которой вода из речки Пчёлки подавалась наверх в госпиталь.

Насос приводила в действие сама речка, стремительно вырываясь из ущелья на краю которого и стоял старый замок.

Пчёлка никогда не замерзала и насос работал круглый год. Сам насос был установлен на закреплённом понтоне, который всплывал, или погружался в зависимости от полноводности Пчёлки, позволяя приводным колёсам всегда находиться на нужной высоте. Всё это сооружение прикрывалось мощным решётчатым ограждением, защищающим колёса от принесённых потоком деревьев.

От насоса вверх по скале тянулись металлические трубы, через каждые полметра их фиксировали хомуты, прибитые стальными клиньями к скале.

В сухую погоду взбираться вверх по этой трубе было просто, за исключением последних четырёх метров, когда достаточно пологая каменная скала, переходила в возведённую на её гребне строго вертикально стену, при этом сама труба ныряла в отверстие под её фундаментом.

Последние метры, уже по вертикальной стене, поднимались держась за не очень толстый, но прочный канат, с навязанными на него узлами.

Добежав по тропинке вдоль берега до насоса, Костуш убедился, что канат свисает со стены и стал быстро, по хомутам на трубе, взбираться наверх.

Достигнув вертикальной стены, подёргал канат, убедившись, что тот привязан, ухватился за него и, упираясь ногами в стену, продолжил подъём.

Неожиданно, когда добрался только до середины стены, в голове прозвучал сигнал «Опасность!». Костуш застыл, не понимая, что в этой ситуации ему делать. Несколько секунд растерянности, дальше, канат обрывается и вот он уже летит вниз спиной, держа в руках обрывок каната.

Тяжёлый удар о скалистый склон, сопровождающийся хрустом костей. Удар выбивает из него крик, беспорядочное кувыркание, и дальше, вместе с осыпью камней, он падает в воду.

Костуш всплывает, с трудом делает вдох, опять погружается и когда в очередной раз его голова оказывается над поверхностью, понимает, что течение прижало его к решётке перед приводными колёсами насоса.

Одной правой рукой цепляется за решётку, немного подтягивается вверх из воды. Левая рука сломана в локте и не действует, а ещё, он совсем не чувствует тело ниже пояса.

Особых усилий удерживать себя над водой не требовалось — поток плотно прижимал к решётке, только вот взобраться выше невозможно, и, в любом случае, долго висеть на одной руке у него не получиться.

Костуш попробовал глубоко вздохнуть, и убедился — повреждены ещё и лёгкие, причём настолько серьёзно, что он даже не в состоянии крикнуть и позвать на помощь.

— Или захлебнусь водой, или захлебнусь своей кровью, — подумал Костуш.

Он мысленно потянулся к ближайшей точке силы. Сейчас этой точкой оказалось место, прозванное Древоходцами — «Музыкант», из-за любви одного из охранников к игре на флейте.

Хотя «Музыкант» находился и не так далеко, однако это расстояние, почти на два километра превышало максимальное, на которое Костуш когда- либо прыгал к месту силы.

Попытку дотянуться до «Музыканта», прервал налетевший водяной бурун сбил концентрацию, а ещё и дыхание. Несколько минут приходил в себя, делая короткие булькающие выдохи.

Опять сосредоточился: звёздочка, обозначавшая в его видении это место силы, начала неуверенно приближаться, расти в размерах и когда Костуш решил, что всё получилось — сейчас произойдёт перемещение, она вдруг сначала замерла, немного так постояла, как бы в раздумьях и начала удаляться.

Он застонал от неудачи, в отчаянье мысленно воззвал к своим способностям: «Ну давай же, давай!». Костуш почувствовал, как его напряжения передалось мышцам шеи, они окаменели, отчего, дышавший и до этого с трудом, он совсем перестал дышать.

То ли от перенапряжения, то ли от кислородного голодания в его голове появился нарастающий гул, как у самолёта перед переходом звукового барьера. Достигнув критической точки, гул, опять же, как у самолёта, перерос в оглушительный хлопок и звёздочка, обозначавшая в его сознании точку силы, метнулась к Костушу, вобрав его в себя.

Весь мокрый и переломанный он теперь валялся на траве под главным деревом «Музыканта» в точке перехода.

Попробовал оценить запас дара и заметил — с ним что-то произошло на энергетическом уровне. Разбираться с изменениями в себе времени не было: в слишком плачевном состоянии он находился, и, убедившись, что на перемещение дара хватит, прыгнул на ближайшую к его школе Волшебную поляну, изученную им за последние годы почти как потолок в спальне.

После прыжка постоял некоторое время, упиваясь ощущениемцелого, не искорёженного тела и неспешным шагом направился к сторожке.

В первую очередь, он пытался разобраться, что же с ним произошло в плане владения даром.

Костуш мог достаточно точно определять свою наполненность даром, и вот сейчас у него появилось ощущения, что его резерв практически пуст.

Утром, как полагается, резерв у него восстанавливался полностью. После прыжка к точке Музыкант, и затем с перемещением от Музыканта сюда, у него должно было сохраниться дара, немногим меньше половины, но сейчас оставалось примерно только одна четвёртая.

Получалось так: или у него значительно вырос объём резерва, или, при рекордном для него по расстоянию прыжке к Музыканту, он затратил невероятно много дара.

Если, на запредельном по расстоянию прыжке, сжёг много дара — это одно, но если у него подрос резерв, который уже сейчас составлял под триста единиц, то получается — он достиг порога «Уникум».

О Древоходцах «Уникумах» вся владеющие силой слышали, или читали, но никто из знакомых Костуша не мог похвастаться, что знал кого-нибудь из них лично.

Мысли о том, что возможно стал уникумом, конечно, заинтересовала Костуша и немного отвлекла, но отодвинув размышления о возросшем резерве, на первый план вылезло другое:

— Стал я уникумом, или нет — выясню потом в школе, — думал Костуш. — Это не проблема, а вот разобраться кто стоит за попыткой меня убить — и проблема, и первоочередная задача.

Костуш был уверен: в этом замешаны люди барона Береса, а значит, — договорённость с княжеской семьёй о его защите не действует.

Он шёл вдоль проволочного забора для сбора силы, размышляя: как ему в дальнейшем действовать, что он может предпринять.

Опять запросить аудиенцию с представителями княжеской семьи? Это уже было и не помогло.

Уехать из княжества Либоргского в столицу империи? Там его искать точно не будут, и возможностей на порядок больше, но мэтр Гарвил, с которым он связан печатью ученика, точно его не отпустит: мэтр не захочет терять курочку, несущую золотые яйца, даже если этой «курочке» угрожает отрубание головы.

Может переместиться на планету Хоре, где уж точно его не найдут? Правда, судя по тому, как плохо у них обстоят дела с Древоходцами, улучшить свои знания и навыки целительства на планете Хоре, он точно не сможет.

Возможно, всё же временно обосноваться на Хоре, и находясь там заняться поиском других миров?

От размышлений его отвлёк тяжёлый топот — впереди он увидел всадника на могучем ковере, в котором сразу узнал охранника Боруша, встретившего когда-то Костуша при первом появлении в этом мире ударом дубинки по голове.

— Ты чего здесь? — остановившись за несколько шагов, спросил Боруш.

— По роже твоей соскучился! — ответил Костуш.

— Твой переход не оплачен!

— Боруш, вот ни о чём другом ты говорить и не можешь: только о бабах, выпивке и деньгах. Сейчас о деньгах, правда, вовремя напомнил: «Дай мне серебрушку в долг на извозчика до школы добраться».

— Мальчик, а ты не забываешься? — возмутился Боруш.

— По-моему это ты забываешься! Будешь так со мной разговаривать, то этот мальчик сейчас сделает из тебя «Оно».

— Какое такое «Оно»? — тупо переспросил Боруш.

— Да какое захочу, такое «Оно» из тебя и сделаю! — Костуш нетерпеливо отмахнулся. — Ладно, гони серебрушку, а я посыльного к вам ещё сегодня пришлю, он передаст деньги за переход и тебе кувшин вина.

— Вернёшь мою серебрушку и сверху кувшин вина, — уточнил Боруш.

Костуш со вздохом согласился, а, поймав серебряную монету, добавил:

— Только деньги за мой переход не вздумайте между собой поделить — запишите почестному в книгу. Я не просто так прыгал — боюсь шум поднимется из-за этого дела, многие узнают и начнут разбираться. Когда можно вам по-тихому забрать, я говорю, а сейчас нельзя.

Охранник понимающе кивнул головой.

При переходе у Костуша исчезли все монеты. Пропажа денег, конечно, не прибавляла настроения, но не была столь неприятной, как утеря всех остальных вещей.

Готовясь к подъёму по трубе, Костуш переложил в рюкзак и плащ, и шляпу, и очки. В рюкзаке помимо находились ещё тетрадка с записью лекций и писчие принадлежности — всё это, как считал Костуш, унесла река Пчёлка.

Дорога до школы заняла достаточно много времени: извозчик попался далеко не сразу и большую часть пути Костуш прошёл пешком, погружённый в раздумья над классическими вопросами: «Что делать?», и «Кто виноват?».

Стоило же ему только появиться во дворе школы мэтра Гарвила, как сразу получил ответ на вопрос: «Кто виноват?».

Оказалось, коварное покушение организовали не хитроумные засланцы-наёмники от барона Береса, а совсем наоборот: дебил-Бубок перерезал канат, когда на нём висел Костуш.

Мотив был типичный для большинства преступлений — алчность.

Если Бубок перемещался вместе с ребёнком, он получал золотой. Когда же Костуш вошёл в силу, поток желающих воспользоваться услугами Бубка резко уменьшился, даже несмотря, на то, что цена за Бубка была ниже, всё равно заказчики предпочитали Костуша: многих детей пугал внешний вид Бубка, да и их родителей тоже.

Почувствовав, как всё меньше и меньше к нему поступает столь любимых им золотых кружочков, Бубок все свои невеликие умственные способности сосредоточил на разработке плана по ликвидации конкурента.

Кроме прыжков с детьми, причём только по единственно доступному ему маршруту, Бубок в остальное время ел, спал, да иногда перебирал свои золотые монетки.

Вопрос: «Умел ли Бубок считать больше, чем до десяти?», оставался открытым и будоражил все молодые и энергичные умы школы. Многие надеялись найти его тайник и забрать часть денег — дескать считать Бубок не умеет, и кража останется безнаказанной.

В силу невозможности полноценно обучить его чему-либо, доверяли Бубку только самые простые задания по хозяйству, от которых тот всегда старался увильнуть.

Возможно, в других обстоятельствах, Бубок смог бы освоить какую — либо полезную специальность, но по рождению, он уже получил наследственные способности, дающие возможность заработать.

Было общеизвестно, что Бубок внебрачный сын, а его кровный отец служил Древоходцем при княжеской семье.

Получив от отца этот дар, Бубок, пройдя инициацию, быстро осознал свою исключительность, своё привилегированное положение.

Как у многих людей, с определённой степенью дебильности, у него присутствовала чрезмерная жадность к еде, а помимо, если даже не больше, чем к еде, страсть к накопительству монет. Причём не денег, не ценностей, как таковых, а именно золотых монет свежей чеканки.

Эта, вторая страсть, и заставила Бубка замыслить убийство.

Костуш часто замечал Бубка, идущего за ним, но абсолютно не придавал этому никакого значения: мало ли какое желание посетило скорбный разум и заставило тело Бубка двигаться в том же направлении.

Разогреваемый жадностью мозг Бубка сообразил, что в момент, когда Костуш взбирается по канату на стену, он уязвим и у Бубка появился план, как можно убить ненавистного конкурента.

С воплощением захватившей его идеи возникли сложности: Бубок не знал расписание занятий у Костуша, ему приходилось несколько дней подряд вставать рано утром и, даже не завтракая, бежать в госпиталь и наблюдать за тропинкой вдоль речки.

Ученики школы мэтра Гарвила там его неоднократно видели, недоумевая, какие заботы могли привести Бубка к госпиталю, если никакие болезни ему, как Древоходцу, не страшны.

Сам момент, когда Бубок обрезал канат, наблюдал из окна один из сотрудников госпиталя, тоже бывший ученик мэтра Гарвила.

Что в этот момент на канате висел Костуш, сотрудник не видел, и всё же, заподозрив неладное, выскочил на улицу и подбежал к краю стены. Посмотрев вниз, разглядел в реке голову человека, около защитной решётки.

Он поднял тревогу. Пока отыскали подходящую верёвку, пока спускались к реке, в воде у решётки уже никого не было, зато обнаружили застрявший на склоне рюкзак.

Мэтр Гарвил жил рядом с госпиталем, на территории старого замка.

Его застали дома, сообщили все подробности происшествия. Затем принесли рюкзак и в нём, среди других вещей, нашли подписанную Костушем тетрадь, после чего стало ясно, кого Бубок попытался убить.

Мэтр направил своих учеников, находящихся в училище при госпитале, на поиски по берегам реки Пчёлки, к ним присоединились и учащиеся.

Сам же мэтр Гарвил помчался в свою школу.

Бубка обнаружил на школьной кухне, где тот, как ни в чём небывало, ошивался рядом с поварами выклянчивая кусочек.

Мэтр пригласил мастера Ярича и мастера Фабеха. Они отобрали у Бубка нож и встали по бокам придерживая его за локти.

Бубка, как и почти всех учеников школы, с мэтром Гарвилом связывала печать ученика, и он не мог врать мэтру на прямо заданные вопросы:

— Ты обрезал канат, по которому поднимался Костуш?

— Да, я обрезал, — ответил Бубок и весь затрясся.

Может мозг у него работал не очень хорошо, зато животные инстинкты сработали правильно и подсказали: за этот поступок последует очень серьёзное наказание.

— Зачем ты хотел убить Костуша?

Этот вопрос при свидетелях мэтр задал, просто соблюдая положенные формальности, сам он прекрасно знал ответ.

— Я из-за Костуша стал получать меньше золотых монеток! — с жалостливым подвыванием, ответил Бубок.

Мастера Ярич и Фабех, собрали оставшихся в школе старших учеников и тоже отправились к реке на поиски Костуша. Они запланировали по обоим берегам дойти до места впадения Пчёлки в реку Рул и осмотреть также заводь, куда Пчёлка обычно выносит попавшие в неё стволы деревьев, но не только деревья, а ещё, как это уже не раз бывало, и тела людей.

Территория школы опустела. Немногие, оставшиеся ученики и обслуга обсуждали случившиеся. Обслуга, собираясь в кучки, вспоминали, когда видели Костуша последний раз: что сказал; куда шёл; как улыбался. Ещё их волновало: не уменьшат ли им выплаты, потому, как всем известно, — Костуш зарабатывал для школы много денег на переносе крупных детей.

Ученики же, а остались только учащиеся младших групп, больше говорили о Бубке. Они, почти все, его боялись и надеялись, что теперь-то уж точно Бубка казнят, или отправят на каторгу.

Сам же глава школы мэтр Гарвил, послал свой экипаж за матерью Бубка, а оставшихся преподавателей с бухгалтером собрал в кабинете. Они обсуждали, как им действовать в дальнейшем, в связи с возможной смертью Костуша.

При утрате сразу двух Древоходцев — Костуша и Бубка, из бюджета школы выпадал очень значимый кусок доходов.

— Бубка терять нельзя, — заявила бухгалтер, она же экономка. — Даже если он убил Костуша, нам необходимо его оставить при школе. Без Костуша доходы, конечно, упадут, но как-то мы жили раньше без него с одним Бубком и сейчас проживём.

— Если он убил Костуша, быстрее всего мы потеряем и Бубка, — заметил мэтр Гарвил. — Скрыть это нам не удастся: получается, мы скрываем преступника, скрываем убийцу.

Костуш стал уже заметной фигурой в княжестве, и его смертью обязательно заинтересуется княжеская семья.

Можно постараться провернуть так, что Бубка как Древоходца, приговорят к заключению, но будут выпускать из-под стражи для лечения детей. Только цена на его услуги станет очень маленькой: лишь совсем бедные люди доверят своего ребёнка убийце. Кроме того, ещё и отчисления княжеству за охрану и тогда вся прибыль уйдёт почти в нуль.

Мэтр Гарвил посмотрел на своих сотрудников, задержав взгляд на мастере Мелиусе.

— Мастер Мелиус, — обратился он к нему, — а как у нас сейчас обстоят дела с Ильхомом? Он же, как Древоходец, подавал неплохие надежды. С Теллиусом всё понятно — он никогда не унесёт даже трёхлетнего ребёнка, но Ильхом же уверенно прибавлял.

— Он и сейчас прибавляет, — ответил мастер Мелиус. — Всё идёт почти в полном соответствии с графиком развития обычных Древоходцев. По ним, Ильхома, через пару лет достигнет уровня Бубка. Просто Ильхома — он обычный, средний, а вот Костуш…

— Эх Костуш, Костуш, какую свинью нам подсунул! — перебил его мэтр Гарвил. — Ладно, Бубок — дурак, но Костуш — то, тоже балбес, по трубе этой полез!

Мэтр, выплёскивая свой гнев, ударил кулаком по столу. Переживал не только за школу, а ещё больше переживал за возможную потерю денег, вложенных в компанию по производству резины.

Мэтр Гарвил мечтал, что это, совместное с княжеской семьёй предприятие, явиться источником его обеспеченной старости, но теперь, после смерти Костуша, всё эти мечты рушились, и единственной надеждой на материальное благополучие оставалась школа.

После удара кулаком по столу мэтра Гарвила, все находившиеся в кабинете притихли, молчаливую паузу нарушил мастер-артефактор Тулбас:

— Зря послали экипаж за матерью Бубка: от неё сейчас только скандал и крик получим. Надо было за адвокатом посылать. Если тело найдут — это одно. А если нет?

— Ты хочешь сказать, убийство не убийство, пока нет тела? — заинтересовался мэтр Гарвил.

— Получается, если тело не найдут, мы сможем оставить Бубка у себя? — высказала своё предположение экономка.

В это время во дворе школы раздался какой-то шум. Мастер Мелиус поднялся со стула и обогнув кресло мэтра подошёл к окну.

— Всё! Нашлось тело! — объявил Мелиус. После паузы, когда все повскакивали со своих мест и бросились смотреть, добавил:

— Вон тело, в центре двора стоит.

— Спасибо вам, Святые Первородители! — произнёс мэтр Гарвил, и вместе с остальными присутствующими, поспешил на улицу.

Костуш стоял в центре двора, в окружении младших учеников. По принятому в школе порядку, все младшие должны быть очень коротко пострижены, почти наголо, отчего сейчас, возвышаясь чуть ли не на метр над полянкой из лысых голов, Костуш с детьми, представляли очень забавное зрелище.

От построек, где жила школьная обслуга, к ним ещё бежали люди с криками: «Костуш вернулся! Живой!».

Малышня наперебой ему кричала:

— Бубок тебя хотел убить! Бубок обрезал канат! Бубка посадили под замок! Все пошли искать тебя на речку!

Смысл их выкриков до Костуша дошёл не сразу, но постепенно уловил основное — его пытался убить Бубок.

Оказывается, у него сегодня нежданная двойная радость: смог выжить после попытки убийства, и злоумышленники не наёмники барона Береса, которые на этом бы не остановились, а убийца — дебил-Бубок.

Мэтр Гарвил, прошёл через расступившихся младших учеников, похлопал Костуша по плечу и пригласил пройти к нему в кабинет. Но прежде, чем уйти мэтр, раздал распоряжения — отправить посыльных по реке и сообщить о прекращении поисков.

К мастерам Яричу и Фабеху посыльный успел очень вовремя. Команде Фабеха всё же удалось отыскать в заводи свежего утопленника.

Тело, пройдя под приводными колёсами стоящих на берегу Пчёлки нескольких мастерских, сильно пострадало, и гонец от мэтра Гарвила освободил участников поиска от необходимости тащить чей-то изуродованный труп в госпиталь на опознание.

Известие о живом и невредимым Костуше, участники поисков, встретили радостными криками, а тело неизвестного утопленника с облегчением бросили на берегу, оставив городской страже для разбирательства.

Тем временем у Костуша проходило собеседование с мэтром Гарвилом в его кабинете.

Костуш внимательно контролировал каждое слово, стараясь не раскрыть свой секрет, о возможности прыгнуть с расстояния к месту силы.

— Канат, по которому взбирался на стену, неожиданно оборвался, полетел вниз. Сильно ударился о каменный склон, кажется, при этом сломал руку и рёбра. Дальше, оказался в воде, было очень сложно, но всё же смог добраться до точки силы, до Музыканта. От Музыканта прыгнул к нашей точке, — стараясь под печатью ученика не сказать ничего лишнего, сделал свой доклад Костуш.

— И где же ты выбрался из воды? — спросил Мэтр.

— Очень плохо мне было: нахлебался воды, сильная боль, трудно дышать. Почти ничего не соображал, только помню: добраться до Музыканта было очень трудно — думал сдохну.

Неизвестно, как долго бы смог Костуш выкручиваться, отвечая на вопросы мэтра Гарвила, но в этот момент в кабинет ворвалась полная, высокая женщина, в которой Костуш сразу узнал мать Бубка.

Обтянутым в пёстрое платье животом, снесла, попавшие по дороге стулья, и упёрлась им в стол, за которым сидел мэтр.

Она нависла над мэтром Гарвилом и начала визгливо кричать, что её мальчик хороший, добрый, и он никогда бы не сделал того, в чём его сейчас обвиняют.

Мэтр указал глазами Костушу на дверь, что тот с удовольствием и сделал, быстро покинув кабинет.

На улице толпа из младших учеников и обслуги опять набросилась на него с вопросами.

Костуш отвечал короткими фразами, всем улыбался, деликатно распихивая юнцов, стараясь быстрее очутиться в своей спальне.

Прежде чем скрыться за дверью, нашёл в толпе сына конюха и попросил пройти с ним в комнату.

Там передал ему монеты и отправил парня к Волшебной поляне, наказав по дороге купить ещё кувшин вина для охранника Боруша.

После переноса следовало поесть, но идти на кухню в сопровождении толпы любопытных не хотелось и пошарив в шкафу у своего запасливого соседа по комнате — Цыгуша, нашёл немного зачерствевший пирог с начинкой из сыра и с удовольствием его полностью съел.

На сытый желудок пришло успокоение. Он сначала, как был одетый, просто прилёг на кровать, а затем и крепко уснул.

Разбудила его толпа, ввалившаяся к нему ближе к вечеру.

Помимо соседа по комнате Цыгуша, к нему заявились: его опекун — мастер Ярич, учитель физкультуры Фабех вместе с сыном.

Они участвовали в поисках, устали физически и морально. По дороге к школе купили бочонок вина, набрали в трактире разной закуски, а сейчас потребовали от Костуша принять участие в банкете по случаю его воскрешения.

Все вместе отправились в преподавательскую. Там их уже поджидал мастер Мелиус, расставляя кружки и раскладывая закуску.

Присутствие мастера Мелиуса для Костуша явилось неожиданностью: если с мастерами Яричем и Фабехом у него давно сложились хорошие отношения, то с Мелиусом они были достаточно формальными: наставник-ученик и не более.

Поначалу, каждый начинал свой тост с ругани Костуша: какая он сволочь, и какой он сукин кот, что же он им устроил, и как они намучились, разыскивая его по прибрежным кустам. Дальше шло подробное описание: что каждый из них делал и что подумал, когда услышал о возможной смерти Костуша.

Все заявляли, мол, были уверенны — даже скинув с такой высоты, Костуша не убьёшь — как-нибудь выкрутится.

Примерно, после часа посиделок, мастер Мелиус начал рассказывать о состоявшемся в кабинете мэтра Гарвила совещания по поводу возможной смерти Костуша.

Мелиус, очень смешно, изображая в лицах, передавал слова мэтра Гарвила, слова экономки школы и мастера Тулбаса, когда они обсуждали идею, что было бы хорошо, если тело Костуша не найдут, тогда убийство не докажешь, и можно будет оставить Бубка в школе.

После того, как Мелиус закончил, некоторое время ушло на перемывание костей суке-экономке.

Затем пошли рассказы, как искали тело Костуша, видя в каждом бревне руку, или ногу, как сын мастера Фабеха в заводи, уже на реке Рул, заметил застрявшее среди веток тело.

Молчавший до этого, а теперь сильно захмелевший Цыгаш, стал жаловаться, вспоминая, как мастер Фабех загнал его в воду и заставил привязывать верёвку к ноге утопленника, чтобы потом за эту верёвку вытащить мертвеца.

— Одежда вся изодрана, кожа тоже клочками — измочалило камнями и колёсами. Мастер Фабех сам багром держит, а мне кричит: «Лезь в воду, доставай своего друга!». А какой он мне друг?

— Я тебе не друг? — вычленил из рассказа Костуш.

— Причём здесь ты? — удивился Цыгаш. — У тебя стопа длинная и узкая, а у мертвяка широкая, как ласта тюленя. Какой он мне друг?

— А может у меня ноги в воде распухли? — предположил Костуш.

— У тебя в воде стопа разбухает?

— Кажется, нет, — немного подумав, ответил Костуш.

— А чего тогда доматываешься?

Постепенно все забыли, что находятся в спальном корпусе в окружении комнат с учениками, которым сейчас полагается спать. Разговоры становились всё громче, а затем начались и песни.

Костуш, в соответствии с настроением, придумал стишок, соединив в нём русскую классическую поэзию и народное творчество. Получилась незамысловатая песенка:

Прибежал здесь младший Фабех

Второпях зовёт отца:

Папа! Папа! в эту заводь

Притащило мертвеца!

Три-ца-ца! три- ца — ца!

Притащило мертвеца!

Три-ца-ца! три- ца — ца!

Фабех тащит мертвеца!

Три-ца-ца! три- ца — ца!

Цыгаш тащит мертвеца!

Три-ца-ца! три- ца — ца!

Ярич тащит мертвеца!

— Меня там не было! Я не вытаскивал мертвеца! — возмутился Ярич. — Я с ребятами на другом берегу речки был!

— Ну и что? — заметил Костуш. — Ты же там находился, тоже искал, а значит мог и вытаскивать мертвеца. Это я не мог там находиться.

— Ты-то, как раз и мог там находиться, другое дело — вытаскивать не мог, — поправил его Ярич.

Костуш несколько секунд сидел молча, обдумывая слова Ярича, а когда их смысл до него дошёл, произнёс: «Быр — р-р», потряс головой, отгоняя подкинутые фантазией жуткие картинки, и одним глотком допил вино из кружки.

Песенка всем очень понравилась, её повторяли раз за разом, вводя всё новых и новых персонажей.

Мотивчик подобрали простенький, но задорный, и вот уже все ученики в окружающих комнатах, вздрагивали в своих кроватях от жутковатой песенки, хлопков в ладоши и топота ног разошедшихся преподавателей.

Их веселье прервал приход сторожа, который сказал, что за мастером Мелиусом приехала жена и ждёт его в коляске у ворот.

Мелиус, прощаясь сказал:

— Как всё же хорошо, что ты Костуш выжил: такую песенку замечательную нам сочинил — весёлую, душевную!

Прежде чем уйти, Мелиус выдал всем участникам застолья по маленькой бутылочке, снимающей последствия возлияний, и наказал выпить перед сном.

Вслед за ним по своим комнатам разошлись и все остальные участники пирушки.

То ли вино было такое хорошее, то ли действительно помогло средство мастера Мелиуса, но проснулся Костуш утром, словно вновь родился — свеженький и отдохнувший.

Соседа Цыгуша не было, а около кровати увидел принесённый кем-то свой рюкзак, про который думал, что тот сгинул в речке.

Быстро оделся и направился, правда теперь уже через город, в училище при госпитале.

Дальше был день, хлопков по плечу.

Все знакомые, а также малознакомые, или вообще незнакомые учителя и врачи из госпиталя, при встрече с Костушем подходили, хлопали его по плечу, приговаривая что-то типа: «Жив? Молодец!».

Исключением, явилась мадемуазель Дюжана. Она подошла к нему на перемене и была единственной из преподавателей, кто деликатно обошёлся с плечом Костуша — погладила ладошкой. Дальше Дюжана пожаловалась:

— Никто, никто меня вечером не предупредил, что ты выжил, и я всю ночь проревела!

После этих слов она зашмыгала носом, но справилась с собой и даже смогла улыбнуться.

Костушу хотелось её приобнять, но за ними наблюдало много учеников, и он единственно позволил себе улыбнуться в ответ и сказать, что его не так просто убить.

Простые ученики панибратского похлопывания Костуша позволить себе не могли: в их среде статус Древоходца являлся очень высоким, но при встрече, все улыбались и показывали приветственные жесты.

Даже зануда, лектор Абосич, преподававший структуру скелета человека, или, как обычно называли этот предмет — «кости», зайдя в аудиторию, своим, абсолютно безэмоциональным, гнусноватыми речитативом, выразил радость от возможности вновь лицезреть среди учеников живого и невредимого Костуша.

В этот день Костуш узнал, — его случай не являлся такой уж большой редкостью, с этой стены падало уже много людей. А дальше — пятьдесят на пятьдесят: кто-то выживал, кто-то тонул, а некоторые выживали, но оставаясь после падения на каменный склон на всю жизнь калеками.

Был ещё случай с одним раненым бандитом. В госпиталь его привезли стражники, по-видимому, чтобы подлечить и затем казнить здоровеньким.

Здание, в котором сейчас располагался госпиталь, когда-то было донжоном, княжеского замка.

В центре госпиталя до сих пор сохранился колодец, из которого, во время осады, защитники замка могли брать воду. Пробитый через толщу скалы на глубину больше двадцати метров, колодец внизу соединялся с речкой Пчёлкой. Вот через этот колодец и удалось сбежать бандиту.

Конечно, он не падал со стены, но проплыть в бурном потоке Пчёлки, ему удалось, даже будучи раненым. Правда, через некоторое время его опять поймали, — тогда и узнали подробности побега.

На третий день после падения Костуша со стены, его пригласил зайти к себе в кабинет мэтр Гарвила.

В кабинете, помимо мэтра, находилась мать Бубка, а ещё присутствовал нанятый ею адвокат — худой мужчина в очках, он разложил на краю стола какие-то бумаги и постоянно их просматривал.

Всё эти три дня Бубок сидел запертый под замком и, честно говоря, дальнейшее судьба неудачливого убийцы Костуша мало интересовала.

Костуша пригласили, чтобы он письменно отказался отправлять дело Бубка в суд.

— Наказание ему будет, — заверил мэтр. — Я по закону имею право назначить ему до десяти ударов кнутом.

— На городской площади? — поинтересовался Костуш.

— Зачем на городской? Здесь во дворе, — мэтр указал рукой на окно, за которым виднелась спортивная площадка. — Можно сказать по-домашнему, без лишних глаз. И на территории школы он больше находиться не будет. Пусть снимают домик неподалёку, и оттуда вывозят для перемещений.

— Да как же так! — запричитала мать Бубка. — Это ж такие расходы! И на кого я хозяйство оставлю?

— Мы уже всё это обсуждали, — перебил её мэтр Гарвил. — Есть договор, — мэтр кивнул на листки, лежащие перед адвокатом, — согласно договору, два года он обязан ещё отработать, или же выплачивайте нам компенсацию.

Выплачивать компенсацию, мать Бубка явно не хотела и печально опустила голову.

— Так вы согласны не передавать дело в суд и ограничиться телесным наказанием обвиняемого? — задал вопрос адвокат, обращаясь к Костушу.

— Нет, не согласен! Мне требуется также и денежная компенсация! — заявил Костуш.

— Я бедная женщина! У меня нет мужа, а ещё две дочери, почти совсем нет денег, — запричитала мать Бубка.

— Так никто и не собирается грабить бедную женщину, тем более с двумя дочками, правда, я слышал, — вы уже обеих пристроили — выдали замуж — заметил Костуш.

— Ты молчи — сопляк ещё! — выпалила мать Бубка, но увидев предупреждающие жесты адвоката, осеклась и продолжила уже спокойней: — Ну и что, что выдала замуж? Я им, что помогать не должна? У них мужья — доброго слова не стоят, а ещё и дети малые….

— Я уже говорил — никто ничего с вас не требует. Деньги надо взять с Бубка. Он и убить-то меня хотел из жадности. Наказание кнутом — да, будет больно, только он же — Древоходец, после прыгнет и всё! А если отобрать заначку — такое наказание надолго задержиться даже в его голове.

Тема с изъятием заначки Бубка заинтересовала и мэтра Гарвила, единственно в принятое по этому вопросу соглашение, по настоянию мэтра, было прописано, что половина суммы отойдёт, как компенсация Костушу, а другая поступит в бухгалтерию школы.

С помощью мэтра Гарвила, узнать куда Бубок прячет деньги было просто.

Вопрос мэтра Гарвила: «Назови все тайники, где хранишь деньги», оставить без ответа, Бубок, связанный печатью ученика, не мог.

И вот, оставив трясущегося и хныкающего Бубка на попечение матери, Костуш, мэтр и адвокат направились в его спальную. Жил Бубок там один: никто из учеников не соглашался делить с ним комнату. Немного повозившись с крышкой, стали извлекать монеты из хитро устроенной под шкафом тайника.

По-видимому, тайник сделал кто-то из бывших жителей этой комнаты, а Бубок его просто случайно нашёл.

Доставали долго: в схрон можно было просунуть только одну руку, зато, вытащив все монеты и пересчитав, были приятно удивлены — получилось больше двухсот золотых. Там же на месте высыпав монеты на кровать, честно всё разделили между школой, которую представлял мэтр Гарвил и Костушем.

Мэтр ссыпал монеты в принесённый портфель, Костуж же воспользовался наволочкой от подушки.

Подписав, в присутствии своего опекуна-Ярича, подсунутые адвокатом бумаги, Костуш поехал в банк, пополнить свой оскудевший счёт.

Наказание кнутом Бубка состоялось на следующий день перед ужином, прямо во дворе школы. Экзекуцию проводил лысый дедок из обслуги. С ним Костуш, в свои первые дни, после появления в этом мире, работал на школьном огороде и тот немного обучал его Либоргскому языку.

Смотреть на экзекуции Костуш не хотел, да и не располагал на это особо временем, но мэтр Гарвил настоял на его обязательном присутствии.

Всех учащихся выстроили на спортивной площадке, где к столбу от турника поставили Бубка, перекинув верёвку от его связанных рук через верхнюю перекладину.

Бубок не владел способностями целителей, а значит и не умел ослаблять боль. Ему полагалось десять ударов. Поначалу удары сопровождались громким криком, а на шестом он потерял сознание и затих, обвиснув на верёвке.

Дедок не стал бить кнутом по бесчувственному телу, неспешно взял ведро и окатил Бубка водой. Дождавшись, когда придёт в себя, продолжил наносить удары.

По окончании экзекуции, Бубка отвязали, — он кулем свалился на вытоптанную площадку под турником, и пыль рядом с его телом стала пропитываться кровью, из рассечений на спине.

Его требовалось погрузить в повозку, но Бубок сопротивлялся, отказывался подниматься, по-видимому, находясь в шоке, с визгом отбивался от всех ногами.

Подошёл мэтр Гарвил, сначала парализовал, а затем и усыпил Бубка.

— Помогите закинуть на телегу! — распорядился мэтр, но все продолжали стоять неподвижно.

Тогда мэтр начал пальцем указывать на учеников. Выбрал четверых покрупней, которым и пришлось, кряхтя и ругаясь, грузить бесчувственное тело Бубка.

В этот момент к Костушу подошёл адвокат, и потребовал подписать очередную бумагу, в которой Костуш соглашался с тем, что наказание выполнено в полном объёме.

— Отливали Бубка водой, чтобы у меня не было замечаний? — поинтересовался Костуш.

— Да, именно так. А то, бывало, пройдёт некоторое время после исполнения, и вдруг заявляют: дескать к наказанию отнеслись недобросовестно и отказываются от соглашения, — пояснил адвокат.

Являйся Бубок реально полноценным человеком, возможно, Костуш и смог бы испытывать удовлетворение, сейчас же, подписывая подсунутую адвокатом бумагу, на душе было очень тягостно, преобладало чувство жалости, чувство, что на его глазах жестоко наказали ребёнка: да, плохого, да, злого, но ребёнка.

Глава 9.

Постепенно окружающие, да и сам Костуш, начали забывать и о покушении, и о чудесном спасении, после падения со стены крепости.

Жизнь снова приобрела некоторую размеренность и Костуш наконец-то смог заняться драгоценными камнями, которыми разжился при посещении мира планеты Хоре.

Как Костуш изначально и задумывал, он собрался изготовить из низ амулеты-накопители.

Если раньше предполагал расплатиться за работу также камнями, то сейчас, после конфискации монет из тайника Бубка, у него появились деньги для оплаты.

Хорошие накопители из драгоценных камней могли сделать и в самой школе мэтра Гарвила.

Под руководством мастера Тулбаса, ученики создавали достаточно надёжные амулеты, и Костушу, как учащемуся школы, полагалась скидка, только в этом случае об его амулетах обязательно станет известно мэтру Гарвилу, и совсем не факт, что мэтр, под каким-нибудь благовидным предлогом, не приберёт их себе.

Поэтому Костуш решил договориться с Рубисом, своим бывшим соседом по парте, отец которого работал в ювелирной мастерской и мог изготовить надёжные амулеты.

Сам Рубис продолжал заниматься у мастера-артефактора Тулбаса. Приходилось ему посещать занятия и в госпитале, так как с некоторых пор, решением мэрии, все ученики, наделённые способностями к управлению силой, должны были обучаться общеобразовательным дисциплинам в учебном центре при госпитале.

Отработав с утра у мастера Бурша в зубном кабинете, Костуш побежал встречать Рубиса после занятий в учебном центре. Последним уроком у Рубиса была математика. Сам Костуш, пользуясь знаниями дубля-Кости, математику сдал досрочно и занятия больше не посещал.

Встретившись, приятели спустились по помпезной лестнице, оставшейся от старого княжеского замка, и направились к школе мэтра Гарвила.

Рубису, до самого вечера, предстояли занятия в школе, под руководством мастера-артефактора Тулбаса, а Костушу практические уроки от мастера Мелиуса.

По дороге Костуш объяснил, что хочет дать большой заказ его отцу на изготовление нескольких амулетов-накопителей и просил Рубиса обговорить с ним время встречи.

— Зачем тебе ещё накопители? — удивился Рубис. — Среди наших слышал разговоры, — ты сейчас рванул вверх, и уже стал почти «Уникумом»!

Действительно, после покушения, Костуш хорошо прибавил в силе, не так значительно, как ему самому вначале показалось, но всё же произошёл серьёзный скачок.

Измерения, по просьбе Костуша, проводил сам мастер Тулбас, — результаты оказались впечатляющими и их сразу довели до мэтра Гарвила. Ознакомившись, мэтр потребовал держать всё в тайне: он боялся, что Костуша у него отнимут — заберут в княжеские Древоходцы.

Поэтому сейчас Костуш удивился, каким образом слухи смогли просочиться и дойти до Рубиса.

— Каким — таким «Уникумом» я стал? С чего ты взял? Заняться вам у Тулбаса больше нечем, вот и сочиняете сказки. — возмутился Костуш.

Какой-то мальчишка, в серой, не по росту длинной рубашке, до этого спокойно стоявший на углу, неожиданно сорвался с места и побежал вперёд по улице.

Костуш с Рубисом, продолжали спокойно шагать по мостовой, пока не сравнялись с недостроенным двухэтажным домом. Когда-то здесь находилась скобяная лавка, сейчас её выкупил торговец рыбой. Он отстраивал на этом месте большой магазин, где на первом этаже, как говорили, даже будут окна в виде аквариумов с живой рыбой.

Сейчас и на первом этаже, где по слухам должны располагаться аквариумы и на втором, вместо окон зияли пустые проёмы.

Костуш с Рубисом, от этого недостроенного здания шли через дорогу, по противоположной стороне улицы.

В голове Костуша прозвучало короткое предупреждение: «Назад!». Ни секунды не задумываясь он отпрыгнул назад. Следом прозвучало: «Пригнись!», и опять же Костуш сразу присел.

В стенку, напротив места, где должна бы находиться голова Костуша, врезался металлический шарик, и отлетев, рикошетом, ударил в висок Рубиса. У того подогнулись колени, и он начал оседать. Рубис ещё не успел упасть, когда над пригнувшимся Костушем пролетел следующий шарик.

Костуш заметил человека на крыше недостроенного здания. В два прыжка проскочил через улицу и рыбкой влетел в оконный проём. Приземление получилось не очень удачным — сильно порезал ладонь. Оказался он в каком-то небольшом помещении. С помощью дара приостановил кровотечение, и осторожно подошёл к выходу из комнаты.

Сначала на несколько мгновений высунул голову в коридор и быстро отпрянул назад, опасаясь получить очередным шариком, затем услышал топот, характерный для человека, быстро спускающегося по лестнице.

Выскочив из своего закутка и ориентируясь на звук, увидел фигуру мужчины на лестнице. Тот также заметил Костуша, остановился, резко отвёл правую руку в сторону, явно собираясь что-то метнуть. Закончить замах не успел — покатился по ступенькам, парализованный.

На всякий случай, в воздействие Костуш сразу вложил много дара, и, как оказалось, не зря: на нападавшем висел защитный амулет.

— Всегда надо перестраховываться в таких случаях, — подумал Костуш, подходя ближе к корчившемуся телу.

На неизвестном была неприметная тёмная одежда, а рука, скованная судорогой, по-прежнему сжимала метательный нож.

Костущ, чтобы не мешать воздействию, сорвал с шеи мужчины амулет и прикоснувшись к голове отправил в беспамятство.

Судя по малому промежутку времени между двумя бросками шариков — один нападающий такое проделать бы не смог, а значит должен быть напарник.

Костуш отступил от лестницы и прислушался. Несколько секунд всё было тихо, а затем раздался грохот во дворе дома. Костуш подбежал к окну выходящему во двор и увидел второго из нападавших.

Скорее всего он неудачно спрыгнул со второго этажа, подвернул ногу на разбросанной во дворе старой черепице, и убегая сейчас от дома явно прихрамывал.

Костуш вдогонку ударил силой. Видимо, и на этом имелся защитный амулет, да и расстояние было уже достаточно большое, отчего воздействие получилось слабым, и преступник только немного дёрнулся всем телом.

Может Костуш и оставил бы его в покое, но убегающий неожиданно споткнулся и упал.

Выскочив из окна, Костуш бросился в погоню.

Похоже, убегавший на это и рассчитывал: решив, что амулет его надёжно защищает, постарался своим неуклюжим падением выманить Костуша на открытое место. Встав и сделав пару шагов, преступник начал резко разворачиваться. Зная, что за этим последует попытка метнуть нож, Костуш сработал на опережение и, не пожалев дара, прицельно ударил по ногам.

Теперь уже расстояние было не таким большим, амулет не смог сильно ослабить воздействие, и человек с криком рухнул на землю.

Нож он всё-таки успел метнуть, только тот, сверкнув лезвием на солнце, полетел практически вертикально вверх.

— Кажется немного переборщил — переломал кости, — подумал Костуш, подходя ближе.

От боли, преступник уже ничего вокруг не замечал и прикоснувшись к его голове, Костуш сначала усыпил, а затем осмотрел: действительно, прежде чем кинуть нож, тот выставил вперёд левую ногу, и теперь левая бедренная кость оказалось сломанной.

Сняв с его шеи цепочку с защитным амулетом, Костуш оставил тело лежать во дворе, а сам, обогнув здание, выбежал на улицу.

Рубис к этому времени очнулся. Он сидел, привалившись к стене, держа в руке металлический шарик, который рикошетом и угодил ему в голову. Рядом валялись шляпа и разбитые очки.

— Ты как? — спросил Костуш, присев на корточки и ощупывая голову друга.

— Идти пока не могу — шатает, вот сижу.

— Ничего опасного нет — обошлось! Сейчас немного поколдую и даже шишки не будет, — заверил его Костуш.

— Видишь, сбоку отметина, — сказал Рубис показывая шарик. — Металл мягкий, об стену смялся. А был бы стальной — даже рикошетом убить могло! И вот ещё что: мальчишка, перед нами бежал, он этих, наверное, и предупредил. Там дальше остановился, смотрел, а как тебя сейчас увидел — дёру дал. Может попробуешь поймать?

— Да зачем он нам? Я обоих взял. Валяются: один внутри дома, другой во дворе.

— Ну ты даёшь! Я-то думал сбежали, а ты обоих!

— Посиди здесь пока, а я стражу позову, — сказал Костуш.

— Что-то не везёт мне с тобой. Помнишь, охранник барона Береса тебя избивал и мне досталось, — начал вспоминать Рубис. — И сегодня, — нападали-то на тебя, и снова мне прилетело.

— Хорошо, что ты пять дней назад, со мной по трубе на стену не лез, — заметил Костуш.

— Да уж, весёлая у тебя жизнь! Надо от тебя подальше держаться, подальше от такого веселья.

В это время, Костуш достал из кармана защитные амулеты, снятые с нападавших, и стал из них откачивать в себя силу.

— А ты говорил: «Зачем тебе накопители?», — видишь, сейчас почти пустой — набираю из трофеев, — пояснил Костуш.

— Ловко у тебя получается разряжать амулеты! С этих снял? А как же ты тогда их с амулетами вырубил? — спросил Рубис.

— Получай за свои страданья, — игнорируя вопрос, Костуш, передал Рубису уже опустошённые амулеты.

Рубис, покрутил в пальцах сначала один, затем другой и заявил, что амулеты с такими камнями в Либоргском княжестве не делают, а значит засаду на Костуша устроили, похоже, не местные.

После появления стражников, Рубиса быстро опросили и отправили с извозчиком в школу: в госпиталь он ехать отказался, сославшись на то, что в школе тоже есть целители.

А за Костуша взялись плотно. Неожиданно, интерес к этому делу проявила служба безопасности княжества — от них на место покушения прибыли аж два следака.

Пришлось долго всё объяснять, сначала начальству стражников, дальше отвечать на бесконечные вопросы подъехавшим следакам, где; откуда, куда; как.

Из разговоров следаков, Костуш узнал, что, быстрее всего, на него напали наёмные убийцы из города Калговы. Именно в этом имперском городе, расположенном выше по течению реки Рул, существует клан наёмных убийц, хорошо владеющих пращой и метательными ножами.

Обе пращи, а рядом мешочки с металлическими шариками, обнаружили сначала на втором этаже дома, а затем ещё и на крыше, в месте, где старая черепица была частично разобрана под замену.

С этих точек наёмные убийцы и обстреляли Костуша.

Убегая, наёмники сбросили пращи и шарики к ним, оставив при себе только пояса с метательными ножами.

С места покушения, Костуша отвезли в управление службы безопасности княжества, которое располагалось в неприметном здании на улице параллельной центральной улицей города — Княжескому проходу.

В управлении его опять допрашивали, а затем попросили спуститься в подвал, где у них находились камеры для заключённых, и куда ранее отправили наёмников, устроивших покушение на Костуша.

Тюремный целитель, он же и «мозголом» не имел нужных навыков, чтобы привести их в сознание, поэтому и обратились к Костушу с просьбой их разбудить.

Наёмников он разбудил и передал под наблюдение тюремного целителя — мозголома.

Присутствовать при допросе, ему не разрешили, да он особо и не настаивал, прекрасно понимая, кто из его врагов, настолько богат, что может себе позволить найм профессиональных убийц из империи.

Наступил уже вечер, Костуш устал и ему совсем не хотелось сегодня появляться на территории школы и отвечать на бесчисленные вопросы, поэтому попросил отвести в его домой на Парусную улицу, где надеялся в тишине и одиночестве немного отдохнуть и собраться с мыслями.

Долго не мог заснуть: мозг, подстёгнутый очередной попыткой убийства, продолжал активно работать, ища выход из сложившейся ситуации, при которой постоянно существует угроза его жизни.

Заснул он только под утро. То ли сказались волнения последних дней, то ли просто подошёл срок, но ночью к нему пришёл ярчайший эротический сон, с полной очевидностью заявивший, что сдерживающее действие «гвардейских таблеток»закончилось.

Встав с постели, привёл себя в порядок, заварил чай. Сегодня был конец пятидневки — выходной в княжестве Либоргском. В выходные Костуш обычно перемещался с детьми. Вчера же, имея уважительную причину — попытка убийства, в школу вечером не вернулся, а поэтому инструкций: с кем и откуда прыгать не получил, а значит прыжок для него отменяется и весь день теперь свободен.

От раздавшегося грохота Костуш даже подпрыгнул. Он не так часто находился в своём доме и не сразу понял, что сейчас просто стучат в его входную дверь: она достаточно свободно болталась на петлях, поэтому и возникало такое вот громкое дребезжание.

Сообразив, где находиться источник этого звука, Костуш, пошёл открывать и впустил внутрь мадемуазель Дюжану с мастером Яричем.

Дюжана очень непосредственно бросилась к нему с объятьями:

— Бедный, бедный мальчик! — причитала она, покрывая его шею поцелуями, — выше достать она не могла.

Сильно засмущавшийся Костуш, начал деликатно отстраняться от Дюжаны. Причиной смущения было то, что он ещё не полностью отошёл от своего эротического сна, а главной героиней в грёзах «бедного мальчика» являлась именно мадемуазель Дюжана.

Они сели за стол пить чай вприкуску с баранками. Дюжана с Яричем стали активно расспрашивать. Костуш отвечал односложно, пряча глаза: его мучал стыд и перед Яричем, и перед Дюжаной за свои ночные фантазии. Гости же принимали такое зажатое поведение Костуша, как последствия психологической травмы, из-за двух подряд покушений.

Удивительным образом, хотя он сам и свёл их вместе, Костуш, с одной стороны, ревновал Дюжану к Яричу: пускай и под действием возбуждающего зелья, но она явно хотела тогда Костуша, как мужчину, расшевелив в нём, даже оглушённого «гвардейскими» таблетками какое-то ответное желание.

С другой стороны, он ревновал Ярича к Дюжане. Одинокий и достаточно циничный Ярич, с Костушем вёл себя уже не как наставник, а просто как друг, как старший товарищ. А сейчас Дюжана, забирая всё внимание Ярича на себя, могла помешать их дружбе.

В тот выходной день, после ухода Дюжаны с Яричем, его больше никто не побеспокоил. Оказывается, его хотел вызвать в школу мэтр Гарвил, но мастер Ярич предупредил, что Костуш, похоже, переживает «откат» и не стоит его тревожить.

Сам же Костуш, чтобы отвлечься, надумал воспользоваться выходным для наведения порядка в доме и пополнения запасов. На улицу ему выходить совсем не хотелось, когда же, преодолев опасения, открыл калитку, к нему сразу подошли два человека в плащах военного кроя, и, представившись сотрудниками службы безопасности, сообщили что им поручено сегодня везде его сопровождать.

Сопроводили в трактир, где вместе с Костушем пообедали и даже помогли донести до дома закупленные продукты.

Больше из дома он не выходил, попробовал связаться с Костей — получилось удачно и до вечера Костуш обкатывал в голове информацию и впечатления, полученные от дубля.

На следующее утро, Костуш, как обычно, отправился в училище целителей. Сопровождала его уже другая пара сотрудников службы безопасности, которые вначале тоже представились.

До некоторых ребят, учившихся вместе с ним, уже дошли слухи об очередном покушении. На их вопросы Костуш отвечал коротко: дескать следователи разбираются, стараясь не вдаваться в подробности.

Со второго занятия его вызвали из аудитории. Вместе с теми же, утренними сопровождающими, спустились по лестнице и сели в крытую коляску. Подъехав к зданию службы безопасности княжества, завернули во двор.

Проходя через двор ко входу, Костуш заметил экипаж мэтра Гарвила.

— Будут через наставника вести допрос, — догадался Костуш. — Но почему? Чего такого я мог скрыть о нападении, чтобы потребовался допрос с наставником. Разве только — снял амулеты и отдал Рубису? — перебирал в голове варианты.

В комнате, куда его провели, помимо мэтра Гарвила и уже знакомого следователя от службы безопасности, находилось ещё два неизвестных Костушу человека. Один из них, с обрюзгшим лицом бульдога и презрительным взглядом из-под приспущенных век, сидел рядом со следователем. Другой, сухенький и незаметный, скромно примостившись на краю стола, перебирал писчие принадлежности.

Костуш почтительно поклонился всем присутствующим. На приветствие никто не ответил, даже мэтр Гарвил, — казалось, его появление не заметили, поэтому Костуш в ожидании застыл в нескольких шагах от двери.

Тем временем в комнату вошёл ещё один мужчина, сопровождаемый запахом свежевыпитого спиртного. Он кивком поздоровался со всеми, и, усевшись рядом с мэтром Гарвилом, тихо что-то с ним обсудил, затем вошедший пересел к мужчине с лицом бульдога. С этим обменялся несколькими репликами, похоже, результатом разговора остался недоволен и снова перебрался на стул рядом с мэтром Гарвилом.

Следователь вышел из-за стола, поставил рядом с Костушем стул, предложив жестом сесть.

— Все собрались, пора начинать, — произнёс следователь, и смотря на сухенького мужчину в углу стола, добавил: «Секретарь, зачитайте».

Сухенький поднялся, и, глубоким, сильным голосом, неожиданным для его субтильной фигуры, стал зачитывать решение о проведении допроса Костуша, при содействии его наставника мэтра Гарпила, «под печать ученика».

Дальше он перечислил должности и звания участников, свидетелей допроса.

Как оказалось, вошедший последним мужчина — представитель наблюдательного совета целителей Либоргского княжества, а обладатель бульдожьей физиономии — городской судья Вилихаузер.

Услышав имя судьи, Костуш сразу вспомнил слова своего адвоката, что именно этот судья признал Костуша заслуживающим наказания по абсурдному обвинению в сговоре с наёмниками и приговорил к десяти ударам кнута на городской площади.

Адвокат ещё тогда сказал, что судья Вилихаузер — человек барона Береса.

— Значит вскрылось — убийцы наняты бароном Бересом, а их человек — судья Вилихаузер, должен на этом допросе защищать интересы барона, — решил Костуш.

Тем временем допрос начался, и следователь задал первый вопрос:

— Ты, Костуш, ученик мэтра Гарвила, обладаешь ли уменьем наводить с расстояния порчу на людей?

Костуш вопрос услышал, но не имел права на него отвечать, пока тот не будет продублирован вслух наставником. Да, вообще-то Костуш и не знал, как ему отвечать, озадаченный словом «порча».

Его затруднения разрешил мэтр Гарвил, отказавшийся повторять вопрос именно по этой же причине: неопределённость понятия — «наведение порчи». Его поддержал коллега из Совета целителей.

— Передо мной лежит список вопросов, на которые я должен получить ответы. Сами понимаете, — список составлял не я, но чёткие ответы будут требовать именно с меня, — заявил следователь.

— Я догадываюсь, кто вам выдал вопросы, — вмешался судья Вилихаузер, — но думаю не будет большим отклонением, если в вашем вопросе заменить «наводить порчу» на «наносить вред здоровью».

— Тогда вопрос вообще теряет смысл, — заявил представитель Совета целителей. — Все сидящие здесь, и я в том числе, знаем, — позавчера, применив дар, он с расстояния переломал бедренную кость наёмному убийце. Или хотите сказать: перелом прибавляет здоровья, а не наносит вред?

На некоторое время разгорелся спор, как можно изменить формулировку, но однозначного варианта придумать не смогли.

— Давайте перейдём ко второму вопросу, а то проспорим так до вечера, — предложил представитель Совета целителей.

— А что же мне тогда записать по первому вопросу? — спросил секретарь

— Напишите, что свидетели допроса посчитали невозможным однозначно ответить на первый вопрос по причине употребления в нём словесного сочетания — «навести порчу», — выдал формулировку представитель Совета целителей, после чего легонько икнул, резко усилив насыщенность витающего вокруг него алкогольного амбре.

— А как же тогда быть, если следующий звучит так: «Пытался ли ты навести порчу на дочь барона Береса — Лидосу?», — озвучил второй вопрос следователь.

— Чего, чего? — с изумлением переспросил Костуш.

— Молчать! Надо же, спрашивать начал! Сегодня твоё дело отвечать! — резко обрезал его судья Вилихаузер, и дальше, уже спокойно, продолжил:

— Думаю в этом случае, легко можно заменить «навести порчу» на «нанести вред здоровью».

— Я согласен, — заметил Костуш, не обращая внимание на требование от судьи: «Молчать!». — Можете даже в вопросе объединить и «порчу», и «вред здоровью» — сразу всё вместе.

— Я же тебе сказал не раскрывать рот пока мы не потребуем! — возмутился судья.

— Господин Вилихаузер, вы не на своём заседании, а посему прекращайте нападки, — сделал замечание следователь. — А если допрашиваемый согласен ответить на вопрос с объединёнными формулировками — нам же проще.

Мэтр Гарвил, пожав плечами, прочитал вопрос в объединённой формулировке, на что Костуш быстро ответил: «Нет! Не пытался!».

— Смотрели ли вы когда-нибудь на достопочтенную Лидосу, дочь барона Береса с целью её испугать? — озвучил следующий вопрос следователь.

— Я никогда не смотрел на достопочтенную Лидосу, дочь барона Береса с целью её испугать, — после повтора мэтра, ответил Костуш.

— Зачем ты тогда смотрел ей взад? — взвился судья. — А, ну, давай, повторяй мой вопрос! — потребовал он от мэтра Гарвила.

— Кому он смотрел? — осторожно переспросил мэтр Гарвил.

— Достопочтенной Лидосе, дочери барона Береса — смотрел взад. — почти прокричал судья Вилихаузер.

— То есть, вы, судья Вилихаузер, заявляете, что Костуш имел возможность смотреть достопочтенной Лидосе в зад? — указывая пальцем на судью, произнёс представитель Совета целителей. — Вы понимаете, что вы сказали? Вы понимаете, что оскорбили благородную девицу, а значит и всё её благородное семейства? Вы осознаёте, что последует, если ваша фраза станет широко известна?

Секретарь, занесите это в протокол! Это оскорбление уважаемого, высокого семейства, и, думаю, необходимо этот протокол показать барону Бересу.

— Что ты несёшь! Ты пьян! — приподнявшись, выкрикнул судья.

— Да, я сегодня с утра немного выпил, по случаю Дня Рождения супруги наследника — баронессы Кубинской. Думаю, никто мне это в укор не поставит, а вот ваши непочтительные слова… Так что секретарь, пишите, пишите всё дословно.

— Не вздумайте заносить в протокол! — потребовал судья Вилихаузер, обращаясь к секретарю,

— Ещё раз повторяю, — не вам здесь решать и требовать. Вы сейчас не у себя на заседании, — укоротил его следователь.

А вы всё запишите, — кивнул он секретарю.

— Всё записал, — прозвучало в ответ.

— Я не буду подписывать протокол, если не будет удалена моя оговорка! — продолжал яриться судья.

— Это необязательно. Достаточно и трёх свидетелей. А после допроса, протокол будет отправлен главе нашей службы — господину Подрану. Если хотите, можете с ним на эту тему побеседовать.

А нам пора заканчивать и у меня остался последний вопрос.

Следователь с улыбкой обвёл всех взглядом и зачитал: «Зачем, после встречи на улице с достопочтенной Лидосой, дочерью барона Береса, ты оглянулся и посмотрел ей вслед?».

— Поспешили вы господин судья сами задать вопрос, — заметил следователь и добавил, обращаясь уже к Костушу. — У этого случая, есть надёжная свидетельница.

Давно отзвучал и повтор вопроса от мэтра Гарвила, а Костуш всё стоял погружённый в раздумья. Он хорошо помнил все встречи с Лидосой, да и трудно их забыть, но момента, чтобы обернулся и смотрел вслед, или, как выразился судья взад — не помнил.

— Я такого не помню! — ответил Костуш.

— Ответ должен быть конкретным, — заметил следователь.

— Я не помню, чтобы смотрел вслед достопочтенной Лидосе, дочери барона Береса, — поправился Костуш. — Можете хотя бы назвать дату, когда это было?

Дату ему следователь назвал, правда примерную.

Костуш опять подтвердил, что подобного не помнит.

Тогда вмешался представитель Совета целителей:

— А время можете назвать? — обратился он к следователю.

Время было известно: Лидоса с подружкой возвращались с занятий, и следователь назвал его почти точно.

— И что вы хотите от мальчика? — заявил представитель Совета. — В это время уже темно. В очках целителя и в светлое время не особо что разглядишь. Отсюда и результат: он просто не мог различить лица, а что оглянулся …. Теперь на всю жизнь получит урок — нельзя оглядываться на улице.

— Да как же ему не оглядываться — чуть ли не каждый второй день покушения? — вставил замечание мэтр Гарвил.

Пока секретарь оформлял протокол, пока все присутствующие его подписывали, за исключением отказавшегося судьи, Костуш с какой-то оторопью обдумывал теперь уже понятные причины нападений на него:

— Получается: сначала набросился у ресторана охранник барона, затем его решили наказать ударами кнута на площади, в заключении подослали убийц, и всё это только потому, что оглянулся на девочку? В удивительный мир я попал!

Секретарь отправился с протоколом к главе службы безопасности — господину Подрану. За ним со стремительность, поразительной для его жирного тела, выбежал судья.

Обдав перегаром, попрощался представитель Совета целителей, с ним вышел и мэтр Гарвил, перед уходом попросил Костуша обязательно сегодня появиться в школе.

Самого Костуша следователь задержал.

Он рассказал, что покушение устроили убийцы-наёмники из города Калговы — имперского городка, расположенного выше по течению реки Рул. Там существует сообщество профессиональных убийц, а оно выстроено таким образом, что найти заказчика практически невозможно.

Оказывается, даже матёрые убийцы отказываются брать заказ на Древоходцев, которые спасают детей: подписаться на такое, считалось большим грехом, хотя по их понятиям, основной грех за любое убийство лежит на заказчике, но всё равно, никто не соглашался ехать в Либорг убрать Костуша.

Этих же двоих, якобы, заставила большая нужда в деньгах.

— Мне мстить за них не будут? — спросил Костуш.

— Сообщество убийц — нет. Сообщество даже будет довольно: с заказчика всю сумму они уже получили. Из этих денег выдаётся небольшой аванс исполнителям, а остальные передаются после выполнения заказа. Понятно, за деньгами эти двое больше никогда не придут, — значит их можно оставить себе.

— А как же заказчик? Он же будет недоволен — меня не убили?

— Заказчик узнает, точнее, и в я этом уверен, ему уже известно, что покушение произошло, и уплаченные деньги честно пытались отработать.

Понимаю, по отношению к заказчику получилось не очень справедливо — деньги потерял, а результат не получил, но жизнь такая, во многом несправедливая.

В этот момент, дверь открылась, и вошедший человек положил на стол перед следователем несколько листков бумаги.

— Вот допросные листы от мозголома по твоим убийцам наконец-то готовы. Ты посиди, посиди пока, а я почитаю.

Начав читать, он вскоре прервался на комментарии:

Надо же! Я думал, за устранение тебя никто из серьёзных не взялся: они все суеверные, — бояться Древоходца убивать. Поэтому и думал: подвизалась шпана какая — то, вдвоём с такого расстояния промазали, — ан нет. За ними убийств более чем… Как же они промазали-то!? — с каким-то осуждением произнёс следователь, качая головой. — Вот теперь мне мучайся — рассылай всем сообщения, — исполнители задержаны. А толку что? Всё одно заказчики неизвестны!

Тяжко вздохнув, он продолжил чтение.

— Стоп, стоп! — прервался он опять, при этом как-то застыл, словно легавая, сделавшую стойку на дичь. — Здесь они говорят, — следователь ткнул пальцем в листок, — они знали, что идут убивать Древоходца и запаслись амулетами защиты. Так, где же амулеты? Может ты знаешь?

— Врут собаки! — произнёс Костуш, уставившись в стену. — Не было у них никаких амулетов.

— У мозголома врут?

— Ну товарищ следователь…, — откуда-то из глубин сознания вынырнуло обращение: «товарищ следователь», заложенное в советского человека, наверное, уже с рождения, на хромосомном уровне.

— Какой я тебе товарищ! — ответ прозвучал почти классически, только без упоминания «Тамбовского волка».

— Обращайся ко мне господин следователь! — рявкнул он. — Похищение улик с места преступления! Хорошо если штрафом отделаешься! Сдашь амулеты сам, или выезжаем на дом с обыском?

— Я амулеты, сразу после покушения, подарил другу своему — Рубису.

— Подожди, подожди! Сейчас возьму чистый листок, и запишем твои показания: как, кому и при каких обстоятельствах ты скинул краденное.

Их разговор, переходящий постепенно в очередной допрос, прервал тот же сотрудник, что привозил Костуша. Зайдя в комнату, он молча указал рукой Костушу на выход. Попытку следователя что-то сказать, также прервал жестом, и дальше, не произнеся ни звука, повёл Костуша наверх, в кабинет главы службы безопасности, к господину Подрану.

Навстречу по лестнице спускался судья Вилихаузер. Тихо, как приведение, проскользнул мимо, при этом, Костушу даже показалось, что судья Вилихаузер его не заметил: взгляд судьи, как-бы прошёл сквозь него не задерживаясь, да и ноги у Вилихаузера дёргались рывками словно у марионетки.

За то время, пока Костуш беседовал со следователем, у судьи Вилихаузера уже состоялась встреча с господином Подраном.

Во время этой аудиенции, судья просил главу службы безопасности не давать ход, или переписать протокол допроса Костуша, а всех участников обязать молчать.

— Понимаете, — обычная оговорка, — начал он торопливо объяснять Подрану, — Я просто имел ввиду…

— Теперь ты больше не будешь иметь, — никого и никак, — перебил Подран, — теперь все будут иметь тебя! — высказавшись, глава службы безопасности изобразил легким движением губ улыбку, довольный получившимся каламбуром.

— Я думаю, барон Берес, учитывая нашу с ним давнишнюю дружбу, моей оговорке не предаст большого значения, — заявил Вилихаузер.

— «Я думаю», — повторил за судьёй Подран. — И о чём же ты думал, когда при свидетелях, под протокол прокричал, что Костуш смотрел ей в зад. Любому мало-мальски посвящённому человеку в княжестве известно, что судья Вилихаузер крепко завязан с бароном Бересом и представляет его интересы. Своим же выступлением ты всем указал из-за чего хотели убить Костуша. Причина очень серьёзная — он оглянулся.

Ты превратил барона в настоящего сумасшедшего, в кровожадного параноика, а твоё «в зад» только добавит пикантности пересудам.

Судья слушал с открытым ртом. Поначалу просто неприятная ситуация, превратилась в катастрофическую.

— Я докажу полезность! Я отслужу! Я буду вам предан как собака! — вытирая выступивший на лице пот, и, чуть ли не срываясь на истерику, запричитал Вилихаузер.

— Согласись: в любом случае барон Берес узнает, что ты здесь наговорил, — Подран потряс перед лицом судьи протоколом. — Мальчишку, за один взгляд на дочку, Берес решил убить, нанял наёмников, не пожалел денег. А что тебя ждёт? Мне проще на твоё место найти нового человека, а не отвлекать постоянно людей для твоей охраны.

— Но как же так? Неужели вы не можете повлиять на барона? Я же с ним часто говорил, много чего обсуждал, и знаю, — с княжеской семьёй портить отношения барон опасается.

— Ты сам должен понимать расклады: ради тебя никто с бароном Бересом ссориться не будет. У Береса крупная, слаженная дружина, барон всегда её выставляет по просьбе князя, за что его высоко ценят.

Единственный выход, как я считаю, — сдавай дела и постарайся срочно забиться в самый дальний уголок империи — сиди там тихо, ходи с оглядкой.

— У меня же здесь во владении земли!

— Сын у тебя взрослый — справиться, а твоего сына, как человек благородный, барон не тронет: не он же выставил его сумасшедшим.

А теперь всё: давай, давай — поспешай, не теряй времени, — закончил разговор господин Подран.

Выпроводив судью, Подран распорядился привести Костуша.

Разговор с ним глава службы безопасности продумал заранее:

— Я знаю, что покушение на тебя организовал барон Берес, и ты знаешь, что барон, и барон знает, что мы знаем, — начал Подран, — и всё равно, это не значит, что других попыток убить тебя Берес не предпримет.

— Но, господин Подран, княжеская семья обещала мне защиту! — напомнил Костуш.

— Да, обещала, а результат их обещаний ты уже оценил. Теперь же обещать буду я, и вот я могу точно гарантировать — никаких покушений на тебя больше не будет. Конечно, имею ввиду барона Береса, за разных возбудившихся дебилов, типа Бубка, ответственность нести не могу.

Так вот, покушений со стороны барона Береса не будет, но взамен, и ты должен мне пообещать. Продан сделал многозначительную паузу и продолжил:

— Должен обещать, что, если я к тебе обращусь с просьбой и напомню этот случай, — ты беспрекословно мою просьбу выполнишь. Ну как, договорились?

Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, какой тип услуг мог потребовать глава службы безопасности. Костуш обладал уникальной возможностью — пробивать любые защитные амулеты, и, быстрее всего, вслед за пробитием амулета, последует убийство, как, возможно, жертвы и уж точно исполнителя — Костуша.

Понимая все риски, Костуш задал наводящий вопрос:

— И когда, господин Подран, я должен буду выполнить вашу просьбу?

— Возможно, через несколько лет, а, возможно, и никогда. — сказав это, Подран сосредоточил взгляд на лице Костуша, стараясь отследить его эмоции.

— Пообещать можно всё, что угодно, — подумал Костуш. — В любом случае, у Подрана масса способов принудить дать слово. Только вот заставить меня выполнить что-то действительно ужасное — будет сложно, как, впрочем, сложно, точнее, пока даже и невозможно, убить и меня.

— Я согласен, господин Подран, — произнёс Костуш. — Только к вам, господин Подран, у меня есть тоже одна просьба: я с этих наёмных убийц снял защитные амулеты и подарил другу, — он был вместе со мной и при нападении пострадал.

Следователь об этом узнал, и теперь хочет привлечь меня за кражу улик.

Пожалуйста распорядитесь, чтобы оставил меня в покое.

— Что, хорошие у них были амулеты? — спросил Подран.

— Да какие хорошие, господин Подран, если с двадцати шагов я ему ногу переломал, — похвастался Костуш.

— Со скольких, скольких шагов? — вдруг резко заинтересовался Подран.

— Господин Подран, я сказал с двадцати? Нет, нет — ошибся! Точно ошибся! — Костуш быстро начал работать «на понижение» своих возможностей. — Шагов, наверное, с десяти, а то и меньше, точно меньше!

— Ты давай, давай — вспоминай лучше, может и до одного шага доберёшься, — подбодрил его быстрое отступление Подран.

Костуш замолчал.

Некоторое время Подран смотрел ему в лицо, а затем произнёс, показывая на листки у себя на столе:

— Это протокол твоего допроса. В твоих интересах, чтобы всё, что ты узнал осталось в тайне. На тебя напали обычные грабители. Ты понял?

Костуш в ответ кивнул.

Подран махнул рукой, показывая, что разговор закончен, после чего Костуш поклонившись пошёл на выход. Когда за ним закрылась дверь, Подран подумал:

— Точно «уникум»! С двадцати метров, человеку с амулетом переломать ноги! А ведь он ещё будет прогрессировать.!

Забрать его у Гарвила отправив в княжеские Древоходцы? Нет, не стоит: такое оружие под боком, пробивающие любой амулет — опасно!

В этот же день, ближе к вечеру, глава службы безопасности княжества Либоргского господин Подран отправился в особняк барона Береса.

За несколько пятидневок до покушения на Костуша, Подран, выполняя указания князя, имел беседу с бароном Бересом. Тогда он предупредил барона, что княжеская семья заинтересована в Костуше и берёт его под свою защиту.

В тот раз, предупреждение по поводу Костуша, барон никак не прокомментировал, но Подран и не ждал от него каких-либо высказываний, он просто поставил Береса в известность.

Сегодня, как только ознакомился с протоколом допроса Костуша, он отправил посыльного к барону, с известив о своём визите, поэтому в особняке его уже ждали и сразу проводили в малую гостиную.

Расположились они с бароном в креслах напротив друг друга, разделённые невысоким столиком, с бутылкой вина и двумя бокалами.

От предложения выпить вина, Подран отказался и сразу, без предварительных объяснений, протянул барону копию протокола допроса Костуша.

— И что это всё значит? — закончив читать, заявил барон, небрежно бросив листки на стол.

— В первую очередь этот допрос раскрыл мотив, показав, из-за чего вы пытались убить Костуша.

— Это всё смешно. Какие-то идиотские вопросы, на которые ответы: нет; не помню; не видел и, вообще, причём здесь я?

— Всем в княжестве известно — судья Вилихаузер ваш человек, и вот он лично потребовал, чтобы Костуш сознался в том, что оглянулся на вашу дочь, причём в очень забавной форме.

Представляете, если этот протокол получит огласку с высказываниями судьи?

Барон перечитал указанное Подраном место в протоколе, после чего сдавленно произнёс:

— Тупая, жирная скотина!

— Но это ещё не всё. У нас есть показания одной из подружек вашей дочери, где она рассказала, как достопочтенная Лидоса переживала из-за взгляда Костуша ей в спину.

— Всё равно это ничего не значит! — упёрся барон Берес.

— У нас были сведения, — продолжил Подран, — что ваш охранник Юсаш, недавно совершал поезду вверх по реке, и мы нашли свидетелей, которые видели, как он высаживался в городе Калгова, откуда затем и приехали наёмные убийцы.

Очень опрометчиво с вашей стороны, барон, было отправлять туда Юсаша, с его-то шрамом на всю рожу.

Мы вашего Юсаша утром уже арестовали. Допроса пока ещё не было, но мы — то с вами знаем, что он может рассказать мозголому. Про нападение на Костуша, ну это очевидно, а вот что он ещё поведает интересного, я могу только предполагать. И даже если ничего не удастся накопать на вас по другим делам, то попытка убийства Костуша — одно это уже серьёзно.

Понимаю, вы благородный, и за попытку убийства простого человека можете отделаться всего-навсего вирой. Возможно, как за Древоходца, сумма будет большая, но это только деньги, а вот есть и другое — репутация вашей семьи.

Если бы вы сами набросились на Костуша и зарубили — это одно. Мол, да, человек он вспыльчивый, пусть и мнительный — зато настоящий благородный барон. А сейчас выглядит так, что вы просто струсили, что вы его боитесь и наняли убийц, дабы по-тихому, из-за угла.

— Я его не боюсь, а наказывать лично считаю — уроном моего достоинства, — вставил своё слово барон.

— Не боитесь его? А зря: все знающие о способностях Костуша понимают — этого парня стоит опасаться. Удивлён, почему вы прибывали в неведении.

А насчёт урона достоинства — все матёрые, профессиональные убийцы из Калгова, отказывались брать заказ на Костуша, потому как грех великий: нельзя Древоходца, — он детишек лечит. Даже у бандитов есть совесть, и она не позволяла его убивать. И где теперь вы, со своим достоинством…?

А ещё подумайте, как это всё выглядит: мнительный параноик, только за то, что парень обернулся и взглянул на его дочь, решает убить Древоходца. Сам — то разобраться струсил, заплатил наёмным убийцам.

И все пересуды, будут приправлены пикантной фразой судьи, — куда именно парень взглянул.

Уверен, эта история быстро станет известна не только в нашем княжестве, а и по всей империи, всем вашим ближним и дальним родственникам.

Возможно, дойдёт до императора. А дальше…, кто знает? Подаст князю предложение за поведение, порочащее честь благородного сословия, лишить вас дворянства и состояния. Даже если такого не случиться, жить со столь испорченной репутацией — не позавидуешь.

Ладно, вы с женой, а дети? Как жизнь им свою строить с таким грузом?

— Что вы от меня хотите? — опустив голову и глядя в пол, спросил барон.

— Я раньше от вас хотел просто понимания, барон Берес, раньше, когда приходил к вам и просил оставить Костуша в покое. Я же прямо ссылался на пожелание княжеской семьи.

— Вы, господин Продан, тогда опоздали, я уже отправил Юсаша.

— А послать какого-нибудь Древоходца в Калгову, перехватить Юсаша и отменить заказ, было сложно, денег пожалели?

Барон на вопрос отвечать не стал, пожав плечами.

— Всё понятно. — продолжил Подран. — К моему предупреждению отнеслись несерьёзно, решили: есть свой судья, князь тоже, как обычно, глаза прикроет.

Вы бы лучше задумались: часто ли я к вам приезжал с предупреждениями? Или же, считаете, делать мне нечего, чтобы вот так — лично посещать?

— Ладно, хватит хлестать меня словами, — ответил барон Берес. — Всё понял — я в дерьме. Если б хотели утопить с головой, сейчас бы ко мне не приехали, а значит, давайте начнём говорить по делу: как я могу загладить свою вину перед князем.

— Что же вы так быстро сдались — даже обидно!? — вздохнул Подран. — Я ответственно готовился, мне ещё есть что сказать, а вы так сразу!

Ну, да ладно, озвучу требования. Пишите повинное письмо князю, и укажите: да, дескать, отправил посыльного нанять убийц, но это произошло раньше, чем получил от господина Подрана предупреждение не трогать Костуша. Дальше, мол, надеялся в Либорге убийц перехватить, но не получилось, а так я весь ваш, преисполнен глубоким уважением, желанием возместить, угодить, отслужить и так далее.

— Если я напишу подобное письмо, то практически сознаюсь в попытке убийства, — высказался барон Берес

— Да, конечно, после такого письма, ваши «коки» будут плотно зажаты у князя в кулаке, но в этом случае отменяется допрос вашего охранника Юсаша, и дальше — никаких утечек.

Уточню: утечек с нашей стороны, с мэтром Гарвилом и представителем Совета целителей договаривайтесь сами.

И ещё, чуть не забыл! Выплатите небольшую виру в шестьсот золотых — думаю этого достаточно.

— А немного ли денег сопляку! — возмутился барон Берес.

— Кого вы имеете в виду под «сопляком»? — поинтересовался Подран. — Если Костуша, то конечно много: жив остался, княжеская семья заступилась — пусть радуется. С какой стати ему давать деньги?

А шестьсот золотых мне, за моральный ущерб. Я же обещал князю проследить, обещал, что вы, барон, оставите Костуша в покое.

Когда князь узнал о нападении, даже не представляете, какую брань мне пришлось выслушать от его высочества. Еле оправдался, ссылаясь на вашу неадекватность и полное отсутствие благоразумия.

Барон скривился, услышав про свою неадекватность, но смолчал.

Подран уехал из особняка барона Береса с покаянным письмом на имя князя, с двумястами золотыми в мешочке и с распиской на оставшиеся четыреста золотых — больше наличных в доме не нашлось.

После отъезда главы службы безопасности, в особняке барона Береса произошёл скандал. Жена и дочь узнали, что они психованные, мнительные дуры и наполучали пощёчин.

Ночью вся семья долго не могла заснуть: жена и дочь барона плакали, а сам Берес в ярости скрипел зубами.

Глава 10.

Пережив пятидневку, с двумя покушениями, Костуш долго ходил с оглядкой. Успокоился не сразу, но всё же ежедневные дела и заботы закружили привычным хороводом, и чувство висящей за плечом угрозы отступило.

Где-то, возможно, отвлекло и другое: организм Древоходца окончательно справился с действием «гвардейских таблеток» и жизнь наполнилась новыми красками, чрезвычайно яркими и резкими. В случае с Костушем были и особенности, обусловленные тем, что половой созревание пробивалось не постепенно, шаг за шагом, а наступило почти сразу и вдруг.

Он ночевал в своей комнатке в школе мэтра Гарвила, и ему снился изумительный сон, где главным действующим персонажем, помимо, понятно, самого Костуша, являлась неизвестная молодая брюнетка с пышными формами.

Его утреннее пробуждение, сосед по комнате Цыгаш, встретил словами:

— Неужели наш мальчик созрел? Расскажи, расскажи, поделись с другом: «Что же за красавица, что так мучала во сне?».

— Отстань!

— Что значит — отстань? Если отстану, кто тогда займётся твоим сексуальным воспитанием? Ты просто не понимаешь, — у молодого целителя при госпитале, почти единственная возможность подработать, это ублажать дам! И есть простое правило: чем моложе целитель, тем старше бабы, которых ему приходиться пользовать, потому как молодой — значит совсем без денег.

— Я не собираюсь так зарабатывать. — ответил Костуш.

— Ты может и не собираешься, только на вызовах предлагать будут постоянно. Иногда отказывать нельзя — опасно, иногда и сам не против, а иногда, и, чаще всего, хочется отказать, но кушать хочется больше.

— Цыгаш, Цыгаш! — окончательно проснулся Костуш, — Я прямо вижу, вижу: ты приходишь к беззубой старухе. Делишь ковригу хлеба на две части. Половину пережёвываешь в тюрю — скармливаешь старухе, дальше, отрабатываешь любовником, и честно заработанную другую половину ковриги забираешь себе!

— Это самый жёсткий вариант! — засмеялся Цыгаш. — Клиентки без зубов, правда, встречались часто, но ни любви, ни жевать хлеб не просили.

Был, правда, один мерзкий случай. Старуха с титулом, потребовала от меня услуг.

Три волосянки на трясущейся голове, вся кожа высохла, в пигментных пятнах, а отказать — живым не выйдешь.

Я говорю, мол, госпожа, со всем пылом и удовольствием готов услужить в лучшем виде, только сердце у вас слабое — боюсь не выдержит!

А она: «Ты чего сучёнок срамной несёшь? Чтобы я, баронесса, с таким отребьем любовью занималась?».

— Чего ж тогда хотела? — заинтересовался Костуш.

— «Театру» хотела. Узнала, что одна её служанка никогда не кончала. Вот и решила, пригласить целителя, чтобы довёл служанку до концовки, и чтобы всё это на её глазах.

— И как прошло?

— Замечательно! Две прислужницы посадили эту лысую обезьяну повыше в кровати, подпёрли подушками — так рядом с ней и остались.

Ещё женщины какие-то: родственницы, или приживалки — не знаю. Вышивку в сторону отложили— смотреть настроились. Два мужика в ливреях принесли кушетку и тоже к зрителям присоединились….

— Хватит зрителей перечислять, давай к главной героине, — поторопил его Костуш.

— Главная героиня: дебелая тётка, лет под сорок, в ночной рубашке. Привели под руки: с испугу сомлела, сама и идти не могла. Подволокли к кушетке, уложили на спину.

Старуха прокаркала: «Раздевайся и начинай!».

Я говорю: «Госпожа баронесса, мне нет необходимости раздеваться самому и раздевать пациентку, я всё смогу сделать целительскими методами, не оскорбляя ваш взор видом своей голой задницы».

А старуха в ответ: «Как ты, ничтожество, смеешь в моём присутствии говорить слово «задница»! Снимай одежду и…, а не то живо на конюшню отправлю и там уж твоя жопа получит кнута!».

— Сверкать голой задницей перед ней можно, а сказать слово «задница» нельзя, — заметил Костуш. — Настоящая благородная! Ты знаешь, я ожидал от тебя весёленькой истории, а как-то совсем и не смешно.

— Чего уж смешного: тётка на кушетке лежит на спине в полуобморочном состоянии, на меня, как в цирке, человек десять челяди уставились, старая лысая обезьяна с трясущейся головой кричит: «Давай, давай, поганец, снимай штаны — начинай!».

Цыгаш передёрнул плечами, отгоняя неприятные воспоминания.

— А потом, потом что было? — поторопил Костуш.

— А потом старой обезьяне от перевозбуждения плохо стало, — ответил Цыгаш.

— Ей плохо стало, до того, как ты снял штаны, или после? — поинтересовался Костуш.

Цыгаш вопрос проигнорировал и продолжил:

— Старуху стабилизировал, сказал, что сейчас срочно сбегаю за лекарством и ходу — ходу от них.

— А тётка на кушетке?

— Что тётка на кушетке? Как валялась в отключке, так и осталась валяться.

— Вот плохой ты человек, Цыгаш: и тётке удовольствия не доставил, и бабушку чем-то до смерти напугал.

— Какой до смерти! Жива, жива лысая обезьяна! Вот, опять от неё заказ на целителя приходил, — высказавшись, Цыгаш и изобразил плевок.

— Давно это случилось? Чего раньше-то не рассказывал? — спросил Костуш.

— Так нет особого желания про мерзость эту рассказывать, да и толку обсуждать с тобой: раньше, же ты, считай, кастрированный, с тобой о бабах не поговоришь. А вот сейчас почему вспомнил: попадёшь в такую историю, чтобы на конюшне не оказаться, надо во всеоружии быть — и с женщиной уметь справиться, и с собой совладать.

— Не верю, что вляпаюсь в такую историю, — сказал Костуш. — Такие истории, Цыгаш, — это только твоё.

— Что моё?

— Хозяйством перед публикой трясти, бабушек им пугать — это твоё, — заржал Костуш.

— Не тряс я никаким хозяйством! — возмутился Цыгаш. — Я тебе как другу, а ты издеваешься! И скажу — зря издеваешься! Понимаю, ты Древоходец, и, вообще, почти уникум, только пока живёшь в этом княжестве — не зарекайся. Здесь благородные могут что угодно с нами сделать — им всё позволено.

Последнюю фразу соседа по комнате, Костуш оставил без комментариев — возразить было нечего.

Оба, теперь уже молча, заправили кровати, и отправились умываться. По дороге на завтрак в столовую Цыгаш вернулся к этой теме:

— Может тебе и не придётся женщин за деньги ублажать, только вот о чём подумай: появиться у тебя зазноба, должен же ты для неё расстараться, приятностей доставить. Целитель ты, или кто?

С последним заявлением Костуш не мог не согласиться, и дал добро на проведение обучающих тренировок под руководством инструктора- Цыгаша.

В качестве живого тренажёра, Цыгаш настоял на использовании живущей при школе работницы по имени Либежа. Она рано овдовела, двоих детей оставила у матери в деревне, высылала им деньги, а здесь на месте ещё немного подрабатывала телом.

Перечисляя её достоинства, Цыгаш особо отметил объёмистую грудь и большой опыт в «натаскивании» целителей, а главное — она жила в домах работников при школе, даже за ворота выходить не надо.

За услуги Либежа требовала шесть серебряных. За эту сумму обязалась провести три обучающих сеанса. Отдельным пунктом оговаривалось, что каждый раз, завершающий акт будет только с одним из мальчиков — хоть инструктором, хоть учеником, но только с одним. Видимо, её деревенское воспитание противилось столь оголтелой разнузданности — сразу с двумя.

Костуш с Цыгашем пришли к Либежа сразу после ужина.

В домике, кроме комнаты Либежи, была ещё комната, где жила другая семья.

За мелкую монетку, соседка, забрав детей, ушла из дома, потому как обучение целителей обычно заканчивалось сладострастными и громкими криками Либежы, вызывающих у соседских детишек много ненужных вопросов.

Либежа, встретила клиентов на входе в домик, попросила разуться, а сама отправилась к себе.

Когда Костуш, подталкиваемый в спину Цыгушем, вошёл в комнату, она уже лежала на кровати, накинув на себя узкую простынь, укрывающую выше колен ноги, при этом Либежа оставила для обозрения разрекламированные Цыгашем груди.

Костуш, как ассистент, и как анестезиолог, принимал участие уже во многих хирургических операция, и пациенты, прикрытые простынёй именно таким образом, как сейчас Либежа, в таком виде и поступали на операционный стол.

Возможно поэтому, увидев сейчас Либежу укрытой простынёй, он подсознательно стал воспринимать её как пациентку, отчего, если поначалу и присутствовал в нём какой-то сексуальный заряд, то сейчас заряд полностью исчез.

Они с Цыгушем предварительно договорились, что сегодня состоится «распечатывание» Костуша, сам же Цыгаш «получит удовольствие» в следующий раз.

То ли в силу возникших ассоциаций с пациенткой на хирургическом столе, то ли малосимпатичная и возрастная Либежа не смогла видом своих грудей разбудить желание, только вот Костуш почувствовал, что совсем-совсем не хочет заниматься этим с Лебежей.

— Цыгуш, давай ты сегодня, — обратился он шёпотом к другу.

— Не бойся! Первый раз всегда страшно, — ответил также шёпотом Цыгаш. — Эх, жаль не подумал! Надо было в тебя пару кружек вина влить!

— Я не хочу и не буду сейчас! — чуть громче повторил Костуш.

— Тише, тише! Всё понял — сегодня я. Следующий раз тебя подпоим, а пока давай — учись.

Цыгаш приступил к делу: он указывал на возможные эрогенные зоны, объяснял, как воздействовать и как отслеживать состояние женщины, при этом к телу Либежи даже не прикасался, а просто водил над ней руками.

— А чего ты руками над ней водишь? — спросил Костуш.

— Здесь нужно точечное воздействие, а сфокусировать в небольшую точку с расстояния не могу., — немного смущённо ответил Цыгаш.

— А я могу! Дай попробую! — вызвался Костуш.

После последнего прироста резерва, Костуш заметил, что уже способен импульс силы свести в совсем тонкий луч и отправлять его в таком виде на значительные расстояния. Поэтому, при любой возможности, тренировками оттачивал и развивал полученную способность.

Цыгаш предложил ему воздействовать на подушечку стопы Либежи в районе пальцев.

Костуш отошёл на метр, свёл свою силу в тонкий луч и «пощекотал» им около пальчиков, от чего женщины довольно захихикала.

— Надо же! С такого расстояния свёл почти в точку! — с долей зависти отметил Цыгаш.

Они продолжили обучение и вот Цыгаш пафосно объявил: — Переходим теперь к воспетому поэтами «бугорку чувственности», бугорку который, в основном, и дарует женщинам удовольствие.

— Ты прямо сам, как поэт пропел! — заметил Костуш. — Можно я опять попробую?

— Туда я тебя пока не пущу — молод ещё туда лезть! Вон, если хочешь, тренируйся на ушах — там у неё тоже эрогенная зона.

— На ушах, так на ушах, — согласился Костуш. — Только подальше отойду: мне интересно, с какого расстояния получится точечно.

Отстояв своё решение не учувствовать в заключительном акте, Костуш, успокоился и его сразу захватил дух экспериментаторства. Он отошёл на два шага, прицелился в ушную раковину Лебежи, сконцентрировал луч, хотел было отправить к цели, но мешала спинка кровати, сделал шаг вбок и назад.

Зачем-то надумавший пройти сзади Цыгаш неожиданно в него врезался. От столкновения, Костуш потерял концентрацию, сдерживаемая энергия хлынула в луч, и он вырвался из Костуша и полетел к женщине.

Словно получив мощный электрический разряд, тело Либежи выгнулось дугой, встав на «мостик», затем она резко распрямилась и, низко, почти басом закричала.

— У неё оргазм, да? Она кончает? — стараясь перекричать Либежу, спрашивал Костуш.

— Какой оргазм, какой кончает — тупица! Я, вот боюсь, как-бы не скончалась! Смотри как её плющит! — также громко ответил Цыгаш.

Первая жуткая боль Либежу немного отпустила, и она смогла уже осмысленно говорить, точнее ругаться:

— Звери! Гады! Мамочка родная, да как же мнебольно: всё тело точно в огне!

— Либежа, давай обезболю, — предложил Костуш, осознав свою вину.

— Не подходи изверг! Не подходи ко мне! — завизжала женщина. — Вон отсюда! Вон!

Костуш выскочил из домика, а Цыгаш всё же задержался и стал настойчиво предлагать Либеже обезболивание.

Костуш ждал на улице и переживал: смысл его работы, как целителя и за операционным столом, и в зубном кабинете заключался в избавлении человека от боли. А ещё он никогда в жизни ни разу не причинил физическую боль женщине. Стоя рядом с окном, он хорошо слышал стоны Либежи и ему было очень стыдно и неприятно осознавать, что именно он виновник.

Цыгушу удалось всё же успокоить женщину и уговорить принять помощь. Он смягчил боль и крики стихли.

Цыгаш вышел очень злой:

— Ты что, у неё гвардейский амулет пробивал? Так чего со всей дури залепил?

— У меня недавно был скачок, ну, в силе скачок — не приноровился ещё — стабильности нет, срывается иногда. А потом: ты же меня сам толкнул. Вот когда ты мне не мешал, я же по ногам ей прошёлся — и ничего, даже ей понравилось, — оправдывался Костуш. —

— Ты видел какие у неё ступни? У неё копыта, а не ступни, — она ж почти всё время босиком ходит! Вот твоим лучом, только копыта и чесать.

К ним подошла соседка Либежи держа за руки детей.

— Чего Либежа так страшно орала? — спросила женщина. — Она хоть жива?

— Жива, жива, ваша подруга. Всё с ней хорошо, — ответил Цыгуш. — Можете зайти посмотреть.

— Никогда так жутко не кричала, — продолжила соседка. — Не иначе, большие вы ребята затейники!

Соседка прошла в дом, после чего Костуш тоже спросил Цыгаша:

— С ней действительно всё хорошо?

— Пока более-менее, только мокрая вся, — ответил Цыгаш.

— Мокрая, это самое…, — описалась?

Костуш видел в Либеже теперь пациентку и поэтому использовал смягчённую форму, принятую в госпитале.

— Мокрая — вспотела сильно, а насчёт обоссалась — не знаю, — без затей, ответил Цыгаш.

— Не понимаю, откуда такая реакция — это же просто ухо? — высказал своё удивление Костуш.

— Попал ты в ухо, или нет — не знаю. Но точно угодил в центр термоконтроля. Отсюда у неё чувство, что горит заживо и эта потливость.

Шесть твоих серебряников я так ей и оставил за полученные страданья, — продолжил Цыгаш. — И вот что ещё: не хочу больше тебя обучать. С тобой работать, как у бочки с порохом костёр жечь — не знаешь, когда шарахнет, в кого попадёт, а ещё и куда, попадёт.

Новость про то, что Костуш сотворил с Либежой, очень быстро разошлась по всей школе, а дальше, в силу притягательности всего скабрезного, история пошла гулять и дальше по училищу при госпитале.

— Трудно тебе будет теперь девчонку найти: уже весь город знает, как Древоходец- Костуш, с дамами забавляется, — хихикая, сказал Цыгаш.

— Небось сам первый и растрепал! — обвинил его Костуш.

— Причём здесь я? Соседка Либежи, да и сама она поделилась с подругами своей бедой.

Я сам никому не слова, только в пересказе слышал, а рассказывали эту историю так: якобы залепил ты ей даром со всей дури в ухо, — Либежа блажит смертным криком, а ты спрашиваешь: «Девушка кончает?», а она в ответ: «Сейчас точно скончаюсь!».

Меня проститутки из заведения просили это чудовище — Костуша показать. Бояться они: пойдёшь с тобой в номер и заставишь ты их кричать особо извращённым способом — через ухо. Вот им я честно сказал: необязательно с тобой в номер идти, ты и с пяти метров легко в цель попадаешь, хоть в ухо, хоть куда, поэтому стоит тебя углядеть — живо по щелям прятаться!

Цыгуж посмеялся, а затем продолжил:

А вообще-то жалко — потеряли мы Либежу. Так удобно было — совсем рядом, а теперь всё закончилось.

— Почему закончилось? Доктор Меллиус сказал, что теперь у неё всё хорошо и сможешь навещать её, как раньше.

— В том-то и дело — не получиться, как раньше, — пояснил Цыгаш. — Либежа в храм Святой Первородительницы сходила, а там монахини ей и внушили, что не ты, Костуш, виноват, а наказала её Первородительница за блуд, за распутство.

Вот теперь она и поклялась, что больше никогда, ничем подобным. Можно сказать: наставил ты Либежу на путь истинный.

Либежу, после «свидания» с Костушем и Цыгашем, ещё три дня лихорадило: то жар, то озноб.

Костуш попросил мастера Меллиуса, специалиста по болезням нервной системы и головного мозга, её осмотреть.

Позже между Костушем и мастером Меллиусом состоялся разговор:

— Я понимаю, Костуш, ты это делал из хороших побуждений — хотел женщине доставить удовольствие, только запомни: таким неконтролируемым и глубоким проникновением в мозг, ты мог её не только сделать калекой, но и просто убить.

— Я у неё задел область контроля температуры? — понурившись, спросил Костуш.

— Я хотя и всю жизнь изучаю человеческий мозг, но что ты задел, сказать точно не могу, только явно что-то ещё. У неё и с глотанием проблемы, и светобоязнь. Сейчас всё потихоньку нормализуется. Судя по динамике — всё восстановиться, зато тебе на будущие урок.

За несколько дней, Костуш устал от ухмыляющихся рож, требующих подробностей: как у него Либежа через ухо оргазм получила. Он начал всех грубо посылать, в ответ же слышал только похабные хохотки.

Сам Костуш, по вине «гвардейских таблеток», сексом раньше мало интересовался и мало что об этом знал. Его дубль-Костя, конечно, кое-что слышал, но даже значение слова «оргазм» не понимал: секс-индустрии в Союзе не было, а сексуальное просвещение ограничивалось пестиками и тычинками.

В княжестве Либоргском, мальчики, благодаря наличию узаконенной проституции, сексуальный опыт получали рано, и потому их всех невероятно смешила ошибка Костуша, принявшего за оргазм крики Либежи.

Костушу уже казалось, что скоро начнёт рычать и бросаться на любого, кто коснётся этой темы. Зубоскалы это почувствовали и отстали: при полной незрелости Костуша в сексуальных вопросах, все знали, — как одарённый, он вполне зрелый и легко пробивает любые защитные амулеты.

Когда во дворе школы к нему подошёл Теллиус, и завёл разговор о неудачном опыте с Либежей, Костуш было взвился, но Теллиус его успокоил заверениями, что понимает состояния Костуша, и не собирается обсуждать этот случай, а просто хочет передать ему предложение от одной дамы.

Теллиус был одним из четырёх Древоходцев состоящих при школе мэтра Гарвила.

Как Древоходец он был слабоват и не мог перенести ребёнка больше шести килограммов. Зарабатывал же он не столько целительством, сколько удовлетворением озабоченных женщин, в чём, по слухам, сильно преуспел.

В первые месяцы, после появления Костуша в школе, между ним и Теллиусом произошёл конфликт, вызванный простым недопониманием, в результате Костушу пришлось поваляться на земле со сведёнными судорогой ногами. В дальнейшем всё наладились, и сейчас их отношения можно было назвать неплохими.

— У меня есть знакомая, она сама Древоходец, — начал рассказывать Теллиус, — и она берётся обучить тебя искусству любви.

— Что она хочет от меня получить? — с тяжким вздохом спросил Костуш.

— Она сама расскажет, что от тебя хочет, только это не деньги.

— Прыжок с ребёнком? Вырастить зубы? — попытался угадать Костуш.

— Нет, нет. И не тупи — какие зубы? Она же Древоходец!

— Как это будет происходить? — спросил Костуш.

— У тебя же есть своё жильё — вот и будет приходить к тебе по выходным.

— В выходные у меня перемещения, да ты сам знаешь.

— После прыжка приезжай домой, а вечером она подойдёт. Даже хорошо, что после прыжка — будешь чистым и трезвым, а это пока единственные её требования: чтобы чистый и трезвый. Если согласен, говори адрес дома и уже в эти выходные жди.

— Она хоть симпатичная?

— Не хочу касаться больной для тебя темы, но связавшись с Либежей, ты показал себя человеком совсем непритязательным. Так, чего вдруг?

Костуш отвернулся в сторону и отвечать не стал.

— Ладно уж, успокою тебя. Женщина симпатичная, неглупая, а возраст… — она Древоходец, у нас возраст не угадаешь. А так, и сам не спрашивал, и тебе не рекомендую. Зовут — Вирута. Если согласен, жди её уже в этот выходной.

Так в жизни Костуша появилась женщина, которая стала ещё одним его учителем.

Вирута являлась мастером- наставником в школе для девушек, наделённых даром. В Либорге имелись и такие школы. Они там занимались изготовлением лекарств и амулетов. Существовали в школе ещё направления акушерства и ветеринарии.

Вирута, как наставник, вела группы, изучающие свойства лекарств и способы их приготовления. Также она тренировала учениц, которые выбрали специальность ветеринара.

Многих девушек — ветеринаров, после окончания школы, призывали в армию и поэтому у них существовали занятия по военной подготовке, на которых Вирута преподавала боевые искусства для одарённых.

Сама она по контракту также некоторое время отслужила в армии империи, как Древоходец, была курьером при штабе, принимала участие в боевых действиях

Описывая её внешность, Теллиус назвал Вируту симпатичной, только Костуш с этим был не совсем согласен: всё же под характеристикой симпатичная, как он считал, подразумевается обаятельная женщина.

Вируту же, с её строгим изучающим взглядом и постоянно серьёзном выражением лица, которое крайне редко посещала улыбка, сложно было считать обаятельной. Поэтому она не показалась Костушу особо привлекательной, несмотря на достаточно правильные черты.

Да и фигура у неё была не совсем женская: вся она была какая-то ровная, что плечи, что бёдра, единственно, наблюдалось небольшое сужение в районе талии.

Представить, что она кокетничает, или заигрывает с мужчинами — было невозможно.

Как и обещал Теллиус, уже в следующий выходной она пришла к Костушу домой, сухо поздоровалась, и сразу потребовала обращаться к ней мастер-Вирута.

Дальше велела провести в спальню, и, подойдя к кровати, бросила на неё свёрток, который до этого несла в руке.

— Здесь чистое постельное бельё, — пояснила она. — К каждому моему приходу, должно быть постирано и выглажено. И ещё: кроме чистого белья, меня всегда должна ждать большая кастрюля с горячей водой.

Зайдя на кухню, Вирута указала пальцем на самую большую кастрюлю из хозяйства Костуша, отдала распоряжение прямо сейчас налить в неё воды и подогреть, а сама она, тем временем, стала менять бельё на кровати.

Костуш наполнил кастрюлю и потащил во двор к летней кухне.

Пока драл щепу на растопку, в голове копошилась мысль: «Сколько же ещё забот я заполучил в последнее время, насколько же спокойней было жить импотентом!».

В это время открылась дверь и Вирута крикнула:

— Иди сюда!

Костуш отбросил в сторону полено, с которого стругал щепу и поднялся на крыльцо дома.

Перед Костушем развернули большое красное полотенце и объяснили, что полотенце она оставит здесь, пользоваться им он права не имеет, и, опять же, к её следующему приходу, оно должно быть чистым и наглаженным.

— Так точно, командир! Всё будет исполнено командир! — громко доложил Костуш.

— Так! Чего это сейчас было? Что за гавканье? Шутки со мной шутить вздумал?

— Никак нет, мастер Вирута!

— Всё же, кажется, ты не совсем понимаешь кто я. Считаешь себя крутым парнем и не собираешься слушать какую-то бабу?

Значит, так: сейчас выходим во двор, и я выдаю тебе хорошую трёпку: чувствуется, некоторым самоуверенным щенкам она необходима, а то тявкать у меня вздумал!

Костуш, как-то по-другому представлял первое свидание с будущим партнёром по сексу, как-то более романтичным, и уж совершенно не ожидал, что при первой же встрече придётся меряться, у кого больше.

После прироста в силе он получил возможность бить тонким лучом с большого расстояния. Имея хорошую пробивную способность, луч, при этом, позволял экономить расход дара.

Первый же спарринг с мастером Яричем, когда Костуш начал выпускать лучи со скоростью пулемёта, показал, что простому одарённому противопоставить этим очередям совершенно нечего.

Если раньше ему было запрещено наносить удары в полную силу, то теперь, во время тренировочных боёв, запретили использование серий из лучей.

Про особые способности Костуша, конечно, Вируте ничего известно не было.

Они обошли дом и встали на расстоянии около десяти метров друг от друга.

— На счёт три, — произнесла Вирута, и начала отсчёт.

При счёте три, Костуш поставил защитное поле и, побежал к забору.

— Стой, стой трус! — прокричала она, но за это время дистанция между ними значительно увеличилась.

Костуш перестал генерировать защиту, уверенный, что с такого расстояния Вирута не сможет серьёзно его задеть. Он развернулся и направил тонкий луч силы на ноги противницы. Та, хотя и не верила, что с такого расстояния её достанут, но всё же попыталась прыжком уйти с линии атаки. Но Костуш запустил целую серию лучей в направлении её движения и зацепил её ещё в воздухе. Попадание парализовало Вируте икроножные мышцы, отчего при приземлении упала, сильно ударившись поясницей о полено, от которого Костуш ломал щепу.

— Я вас достал! Прекращаем? — прокричал Костуш, продолжая стоять на безопасном удалении.

— Не дождёшься щенок! — подумала Вирута, и пока Костуш просто стоял не нападая, принялась, используя дар расслаблять мышцы, чтобы снять судороги.

Полностью восстановившись, начала медленно подниматься, держась за ушибленную поясницу, при этом, демонстративно морщилась, якобы от боли, затем неожиданно, совершила стремительный рывок в сторону Костуша и нанесла удар силой.

От женщины, только что лежавшей с парализованными ногами, такой прыти Костуш не ожидал, и удар пропустил, единственно, успел немного отклониться влево, отчего воздействие задело только правое плечо, заставив его онеметь.

Находись Вирута ближе, возможно, он и не успел бы среагировать, а сейчас, благодаря расстоянию, всё же удалось частично увернутся, да и удар, с почти предельной для обычного владеющего дистанции, не вызвал болезненных судорог.

Костуш очередью из серии лучей ударил в ответ, заставив Вируту опять упасть, только теперь уже плашмя на живот.

— Надеюсь всё? Уважаемая мастер-командир сдаётся? — спросил он.

Вирута не отвечала. Она и в этот раз быстро справилась с судорогами, затем села, привалившись спиной к яблоне, сделала глубокий вдох и с криком: «На, сопляк!», стала отправлять в сторону Костуша один за одним удары силой, сопровождая каждый восклицаниями: «На! На!».

Костуш заблаговременно сгенерировал защиту, и, принимая на неё удары, стал отходить.

Вирута поднялась во весь рост, но всё же ноги после двух попаданий не очень хорошо её слушались, и быстро преследовать соперника она не могла.

Отойдя на безопасном расстоянии, Костуш развернулся и начал наступления.

Свои шаги он сопровождал ударами по конечностям Вируты. Левые: нога — рука; правые: рука-нога. В тело он не бил, опасаясь неприятных последствий, которых ему могли и не простить.

Поначалу Вируте удавалось блокировать удары, но после сокращения дистанции, прошёл сначала почти полноценный удар в руку, от боли концентрация нарушилась, защита слетела и вот уже все её конечности поражены и сведены судорогой.

Костуш подошёл вплотную, к лежащей на боку Вируте, на секунду задержал взгляд на перекошенном от боли лице, и быстро, одним касанием, отправил её в забытье.

Хотя у отправленного в «отключку» человека, судороги проходят сами, всё же Костуш дополнительно воздействием расслабил женщине мышцы.

После поединка, Вирута выглядела неважно: платье на ней стало грязным и сзади, и спереди, а местами ещё и порвалось, грязными были и штанишки в виде шаровар с завязками- бантиками на щиколотках, надетые Вирутой под платье. Лицо измазано, волосы растрёпаны, а на ногах сохранилась только одна босоножка.

Костуш взял женщину на руки, и сразу понял, что в этом теле нет, наверное, ни капли жира, а только мышцы. С Вирутой на руках, медленно поднялся по ступенькам крыльца, занёс в дом, где и уложил на пол в гостиной.

Внутренним зрением осмотрел место ушиба на пояснице, ничего опасного не увидел, и просто ускорил рассасывании гематомы.

Сразу приводить в сознание не стал, а пошёл во двор кипятить воду и искать потерянную босоножку.

Притащив кастрюлю с кипятком домой, сначала поставил завариваться чай, а затем решил будить Вируту.

— Почему валяюсь на полу? — сразу последовал вопрос.

— Вы очень испачкались во время поединка. Нельзя же в таком виде укладывать вас на кровать, на ваши чистые простыни.

Вирута села и стала себя осматривать.

— Да уж, уделалась знатно! Одна радость: ты не воспользовался моим беспомощным состоянием.

— Зачем так — то? Вы же, уважаемая мастер Вирута, пришли ко мне сексом заниматься.

— Про секс и не мечтай! Ты, гадёныш, извалял меня в грязи, унизил! О каком совместном сексе может идти речь? Был у тебя единственный шанс: надругаться, пока валялась в отключке, а теперь всё! Теперь забудь!

— Я хочу…, начал было Костуш, но его сразу перебили:

— Мне плевать на твои хотелки! Сказала нет, значит нет — никакого секса!

— Я могу…,

Костуша опять перебили:

— Хочешь сказать, что можешь отправить меня в отключку и использовать? Только попробуй! Я изуродую всю твою жизнь! Я боевой офицер имперской армии, я имею….

Костуш здесь не выдержал и постарался перекричать Вируту:

— Я хочу сказать, что на кухне вас ждёт горячая вода, вы можете пройти и помыться.

Вирута несколько секунд молчала, обдумывая услышанное, затем неторопливо поднялась.

— Эх, был бы ты настоящий мужик, набросился бы сейчас на меня, стянул штаны и, как победитель, по полной…! А ты: «Водичку вам согрел». Тьфу!

— Это что? Началось сексуальное обучение? — заинтересовано спросил Костуш.

— Нет, это провокация, но, вообще-то, есть такие женщины, что любят пожёстче.

Костуш проводил её на кухню, выдал ковшик, показал, где холодная вода, где мыло, выдернул заглушку слива и собрался было уходить.

— Стоять! — раздалась команда.

Костуш замер на месте, Вирута подошла к нему вплотную и бесцеремонно обнюхала:

— Надо же, сучёнок, меня уделал и даже не вспотел! Ладно, принеси полотенце и жди меня.

Костуш поставил на стол в гостиной чашки под чай, достал купленные заранее сладости и стал ждать.

Вирута вышла из кухни укутанная в своё красное полотенце, в руках несла грязную одежду, которую небрежно бросила на выход к двери.

— Штаны ещё можно отстирать, а платье только выкинуть, — сказала она.

— Чего не сдались сразу? — спросил Костуш. — Хотя бы платье уцелело.

— Мне, боевому офицеру, победителю в сотнях схваток с сильнейшими бойцами империи, сдаться какому-то сопляку? — высказавшись, Вирута гневно посмотрела на Костуша.

Тот посчитал лучшим промолчать и отвёл взгляд.

— Теперь у меня к тебе два вопроса, — продолжила Вирута. — Есть ли в этой халупе часы — это первое, а второе: почему ты ещё не голый и не в постели?

Костуш протянул ей свои часы-луковицы и начал раздеваться.

— Время у меня мало, — взглянув на часы, заявила Вирута, — с обучением сегодня не получиться, а тебе ещё придётся съездить ко мне домой — привести одежду.

Услышав, что времени на обучение нет, Костуш перестал стягивать с себя рубашку.

— Чего застыл? — спросила Вирута.

— Так вы сказали…

— Я сказала, что обучать не буду, а покувыркаться мне сейчас необходимо — стресс снять после поражения.

Вирута сбросила с себя полотенце, и полностью обнажённая застыла в центре спальни с задумчивым видом.

— Чего-то я спросить хотела, что-то такое смешное, забавное…? А, вспомнила! У тебя сейчас, мальчик, это в первый раз?

— Да, впервые, — смущённо ответил Костуш.

— Тогда с почином! — сказала Вирута и толкнула его в кровать.

Сколько по времени это продолжалось и сколько раз он «сбрасывал» — вспомнить Костуш не мог: подстёгиваемый воздействием опытного мастера, полностью провалился в чувственное упоение.

В конце — концов Вирута завизжала и стала ногтями царапать ему спину, затем на несколько мгновений застыла в напряжении, после чего расслабилась и затихла.

— Вот и всё, — произнесла она, сталкивая с себя Костуша.

Вирута отдышалась, немного ещё просто полежала с закрытыми глазами, а открыв глаза сказала:

— Я сейчас напишу записку, а на обратной стороне мой адрес. Ты же, быстро-быстро, живчиком, туда-обратно. Отдашь записку служанке и с одеждой назад. Там я ещё мазь написала — спину себе смажешь.

— А вы каждый раз будете так меня драть? — спросил Костуш, стоя перед зеркалом. Вывернув голову, он рассматривал кровавые полосы на спине.

— Каждый раз — навряд ли, просто разозлилась из-за поражения, вот ярость и вырвалась. Причём, заметь, — сам во всём виноват!

Найдя в шкафу чистую сорочку, она уселась пить чай, а Костуш отправился к Вируте домой за одеждой.

Вернувшись, застал её по-прежнему сидящей в его сорочке за столом, только все сладости исчезли.

— Здесь какой-то хмырь пьяный заявлялся, говорил, что твой сосед. Всё хотел вовнутрь пройти, тупые комплименты строил и совершенно нагло мне на ноги пялился. Я ему сначала слегка в челюсть, а когда убегал, ещё пинка под зад добавила, а то ноги ему мои понравились, вот поближе и познакомила.

— Зря вы так с ним!

— Что, зря? Зря пинком угостила?

— Специально для него бутылка стоит — вон та, пустая, шестигранная.

Костуш указал на стоящую на полке бутылку, которой мадемуазель Дюжана уже однажды била соседа — Волита.

— Так его надо обязательно бить этой бутылкой?

— Необязательно бить, достаточно схватить за горлышко — он всё поймёт и убежит сам.

— Какие-то у тебя очень замороченные отношения с соседями! Бутылки, как знаки-символы!? Жить надо проще — пинком под зад, и всё.

Вирута оделась, и, перед уходом, обратилась к Костушу:

— Я знаю, мальчишки любят похвастаться, но надеюсь, ты проявишь порядочность, и, если хочешь, чтобы наши отношения продолжались, — никому, никому не рассказывай о том, что, здесь, между нами, произошло. В противном случае моя репутация будет уничтожена!

— Я, конечно, никому не расскажу.

— И всё же, повторяю: никому, никому не рассказывай, что одолел меня в поединке.

— Так вы о поединке? — растерянно спросил Костуш.

— О чём же ещё? Я же тренер-наставник по бою среди одарённых.

Покровительственно потрепав Костуша по щеке, Вирута ушла.

Оставшись один, Костуш встал спиной к зеркалу, чтобы оставленной ему мазью обработать царапины.

Рассматривая глубокие следы от ногтей, подумал:

— Секс, конечно, занятие крайне приятное, но подругу себе надо искать, точно, не среди офицеров имперской армии и, обязательно, с короткими ногтями.

Следующий урок от мастера Вируты, прошёл достаточно спокойно и действительно больше напоминал обычное занятие по практике, где Костуш отрабатывал силу точечного воздействия, пуляя лучики силы в ладонь Вируты.

— Воздействие тонким лучом, позволяет более точно попадать в нужные точки, — поясняла Вирута, — только вот работа с головным и спинным мозгом во время секса — это абсурд, если ты, конечно, не любитель жёстко зафиксировать партнёра перед соитием.

И в спинном, и в головном — есть участки наслаждения, но попасть в них сложно, поэтому действуй лучше широким лучом. При этом, быстрее всего, заденешь и другие, например, ответственные за жажду, за боль, а не только за сексуальную чувственность: ничего особо опасного в этом нет, всё выльется в возбуждение. Правда, воздействие должно быть умеренным — не надо амулеты пробивать, и тоже индивидуальным.

Проверив на практике в постели, как Костуш усвоил пройденный материал и выставив оценку — удовлетворительно, Вирута приступила к расспросам.

Больше всего её интересовало, как он может формировать такие тонкие лучи силы и буквально засыпать ими противника.

— Честно говоря, я знаю, — ты можешь пробивать гвардейский амулет, но при такой мощи, как мне рассказали, в учебных боях ничего уж такого особенного не показываешь.

— Мне запрещено бить во всю силу в учебных боях, запрещено и серией лучей, — ответил Костуш.

— Вот оно как! Я — то и сама пыталась создавать твои тонкие лучи, но уже с трёх шагов они расползались, — в результате слабенький шлепок. Как же тебе удаётся, как получается держать тонкими на расстоянии?

— Раньше не мог, а резерв недавно скаканул вот и стало получаться.

— И какой же сейчас у нас резерв? — повернувшись на бок, спросила Вирута, стараясь при этом заглянуть в глаза Костуша — Наверное триста?

— Извините, уважаемая мастер Вирута, а сколько вам лет? Наверное сто? — спросил Костуш, и, изображая простодушие, похлопал ресницами.

— Можешь не кривляться. Я по глазам поняла, что даже уже и не триста, а больше. Это что ж получается — мальчик-то у нас уникум!? Это хорошо, даже очень хорошо!

— И чего же вам так захорошело?

— Отчего хорошо? А получается, в поединке меня сделал не просто малоопытный мальчишка, а уникум, а это, можно сказать, высший уровень силы, — ответила Вирута, и вскочив с кровати, начала одеваться.

Вирута приходила ещё несколько раз по выходным, а затем, совершенно неожиданно, в середине пятидневки, пришла встречать Костуша после занятий в училище.

Он спускался по лестнице от госпиталя, когда увидел внизу Вируту, призывно машущую ему рукой. Совершенно не обращая внимание на взгляды его одногруппников, Вирута подошла вплотную, потрепала по щеке и безапелляционно заявила, что сейчас идут к нему.

Костуш хотел спросить, чего вдруг ей так приспичило, но не посмел, и послушно отправился с Вирутой к себе домой.

Это был первый и последний раз, когда она осталась у него на ночь.

Уходя утром, предупредила, что если ещё и придёт, то только дней через десять — пятнадцать.

После этой ночи, Вирута в его доме больше никогда не появилась, а как напоминание о себе, оставила комплект постельного белья и огромное красное полотенце, которое, как казалось Костушу, долго хранило её запах — смесь ароматов трав и аптеки.

Встретились они только через четыре месяца. Ему передали записку, в которой она предложила посидеть вместе в одной из кондитерских города.

К этому времени Костуш уже знал, что она беременна, поэтому, поднявшись из-за стола навстречу, сразу уставился на её живот, правда, особых изменений в фигуре не заметил.

Вирута уселась напротив и, прежде чем подозвать обслугу, сказала:

— Судя по взгляду на мой живот — ты всё знаешь?

— Да, знаю — рассказали, а ещё и объяснили, — ты просто очень хотела забеременеть от Древоходца.

— Всё правильно: я хочу, чтобы мой ребёнок был Древоходцем и не обычным, а сильным. Поэтому и отец его должен быть сильным Древоходец.

На тебя, Костуш, мне ещё давно, указал Теллиус, рекомендовал приглядеться, как на возможного отца.

— Он же нас и свёл, — вставил Костуш.

— Не Теллиус, так кто-нибудь другой. Я за тобой почти полгода следила, а, когда случилось у тебя два покушения подряд, поняла: ждать ни в коем случае нельзя, и при первой возможности, надо сразу залезать к тебе в постель. Когда узнала, что действие «гвардейских таблеток» закончилось — быстро подсуетилась и, видишь, первая успела — распечатала мальчика.

— Сейчас то зачем пригласили? — спросил Костуш.

— Завтра я буду очень далеко отсюда и навряд ли когда-нибудь вернусь. Перемещаться на ранних сроках, опасно, а сейчас уже можно. Вот завтра с утра отправляюсь в отчий дом. Останусь жить в семье до рождения мальчика.

— Мальчика? — переспросил Костуш.

— Да, у меня будет мальчик. Побуду у родителей, пока ребёнок немного подрастёт, а дальше оставлю на воспитание папе с мамой, а сама переберусь к мужу.

— У вас есть муж? — с ноткой удивления спросил Костуш.

— Пока ещё жених, но он меня ждёт. Простой, обычный человек, в смысле, не владеющий силой. Он офицер имперской армии и, если тебе это интересно, — он в курсе.

— Сколько же лет вас ждёт?

— Да, вообще-то, он по мне не очень-то и скучает, не получается ему особо заскучать: я же Древоходец и виделись мы часто.

— Извините Вирута, если обижу вопросом: только зачем вам это всё с ребёнком?

— Семейные традиции. Мы входим в один из древнейших родов Древоходцев империи, и я могу быть свободна от своих обязательств перед родом, только, если принесу в семью нового Древоходца. Теперь старые хрычи будут довольны: я урвала семя уникума.

Им уже отписалась, что недавно ты орден имперский получил, — похвасталась, какой отец-молодец у их будущего внука.

Женщина из обслуги принесла вазочку с маленькими пирожными и наполнила чашки чаем. Вирута с удовольствием стала выхватывать из вазочки одно пирожное за другим.

Костуш чай не пил, сидел молча, а затем поинтересовался, сможет ли он когда-нибудь встретится со своим сыном. Вирута начала спокойно объяснять, что будущий ребёнок не его сын, и где-то даже и не её. Он будет считаться сыном рода и воспитываться сородичами по особой методике.

Обучение будет происходить в специальном заведении, куда допуск ограничен. Вирута, как член рода, сможет его навещать, а вот Костуш — навряд ли.

Кто его отец, мальчик будет знать — из этого тайны не делают, и, если сам захочет, сможет позже найти Костуша. Только это будет возможно, после того как закончит обучение и начнёт служить в специальном отряде при императоре.

— Будет служить Древоходцем при детинце императора? — уточнил Костуш.

— Нет, не при детинце, — коротко и сухо ответила Вирута, и как-то «вильнула» взглядом.

Такая реакция Вируты на вопрос его насторожила, заставила задуматься и вскоре пришло понимание:

— Из моего сына будут выращивать Древоходца-диверсанта. Меня использовали, чтобы получить для империи идеального убийцу, — понял Костуш. — Вместо спасения детишек — он будет убивать людей. Я бы не хотел такой судьбы ни себе, ни своему сыну.

Вслух свою догадку он не озвучил, но после этих мыслей, возникло и начало расти неприязненное чувство к Вируте. Сидеть теперь вместе с ней за столом, пить чай со сладостями, — стало невмоготу.

— Извините, уважаемая мастер Вирута, — сказал Костуш, доставая из кармана часы, — я понимаю, неприлично оставлять даму и уходить, но сегодня ассистирую при операции и мне срочно надо в госпиталь.

— Не могу же я уйти, бросив это всё? — ответила Вирута, указывая на стоявшую на столе вазочку с пирожными. — Ладно уж, беги.

Она по-матерински поцеловала Костуша в лоб, вновь вернулась за стол, махнула на прощание рукой и занялась выбором следующего пирожного.

Ещё за несколько месяцев до этой встречи в кондитерской, когда Вирута осталась у Костуша в доме на ночь, утром, перед уходом, она заявила, что, наверное, больше никогда к нему не придёт.

Тогда Костуш эти её слова воспринял совершенно спокойно. Хотя Вирута и была у него первой женщиной, всё же она не смогла разбудить в нём никаких особо нежных чувств: Костуш видел в ней только «тренера по сексу». Пусть физиологически она, конечно, была женщиной, только стиль её поведения больше соответствовал сержанту имперской армии.

Даже сосед — поэт Волит, большой обожатель женщин, во время посещений Вируты, боялся выходить во двор.

Прошло некоторое время — Вирута не появлялась, и Костуш заскучал, но не столько по сомой Вируте, сколько, вообще, по «постельным» отношениям.

Костуш начал рассматривать различные варианты поиска партнёрши.

Подыскать удобоваримый вариант сам не смог и решил обратился к Теллиусу, который, судя по слухам, являлся большим знатоком в этой сфере, тем более, именно Теллиус «подсадил» Костуша на это дело, вызвав привыкание, а в качестве начальной «дозы» подсунул мастера Вируту.

Костуш перехватил Теллиуса на спортивной площадке в школе и попросил о помощи, правда, тот не сразу его понял:

— Ты хочешь, чтобы я, как под племенного хряка, подгонял под тебя девочек и на этом зарабатывать? Не дождёшься! Мне только не хватает славы сводника! Ладно, Вирута — она была моим другом и сильно просила, но больше подобным заниматься не намерен!

Услышав такую трактовку своих пожеланий, Костуш растерялся: его помыслы были намного чище, нежели зарабатывание денег в качестве племенного хряка.

А ещё, он тогда впервые узнал, зачем понадобился Вируте и поэтому некоторое время стоял молча, осмысливая услышанное.

Пока он молчал, Теллиус повернулся, собираясь уйти.

— Ты не понял! — остановил его Костуш. — Мне просто нужен совет, как найти женщину на ночь.

— А дом с «весёлыми девочками» чем не устраивает? — поинтересовался Теллиус. — Или тебе нужна постоянная и не так сильно истёртая?

Костуш в ответ кивнул.

— У тебя есть несколько вариантов, — начал перечислять Теллиус. — Женщина замужняя, или вдова, я имею в виду из платёжеспособных, правда, таких немного и за них придётся побороться с нашим же братом — целителем. Я сам из охотников за обеспеченными дамочками, и знаю, как нелегко найти подходящий объект.

Следующий вариант: здесь уже платить придётся самому — подружка на ночь. Женщина трудиться где-нибудь горничной, или швеёй, при этом не прочь подзаработать. Такую подыскать не трудно, тем более тебе — молодому, симпатичному. Вот с этим могу помочь — поспрашиваю.

И последнее, именно то, что тебе и порекомендую.

Ты, конечно, знаешь, нас Древоходцев часто отправляют на помощь женской школе одарённых.

— Меня ни разу не отправляли, — заметил Костуш.

— Да кто ж тебя отправит — ты же большие деньги с прыжка делаешь, а на помощь женской школе мэтр Гарвил только слабых Древоходцев отправляет: меня, да Ильхому.

— Я слышал, вы там цветочки, травку помогаете девочкам собирать? — спросил Костуш.

Теллиус скривился:

— Травку они сами выкапывают. Мы рядом с Волшебными полянами показываем зоны, где целебные травы нужно брать, а такие зоны видят только Древоходцы.

Для сбора некоторых требуется строго определённое время, а своих Древоходценв у них мало, вот в сезон и нанимают помощь. Там я и познакомился с Вирутой, — она учила меня определять нужные зоны.

Девочек там много — выбор богатый. Рожать им нельзя, пока уровень дара не достигнет предела.

Те, которые из Либорга, хотя бы домой вечером уходят, а приезжие, как солдаты в казарме живут, только на выходные и праздники в город выпускают.

Возможностей познакомиться с мужчиной у приезжих девочек почти нет, а здесь появишься ты — молодой, красивый Древоходец. За один выход может и не сладиться, а три-четыре раза пособираешь травку вместе с ними и себе «цветочек» подберёшь.

— А сезон сбора травки у них когда? — заинтересовался Костуш.

— Так много сезонов: и весной; и летом; и осенью. Договорись с мэтром Гарвилом, он тебя отправит. Зачем тебе это надо, — ничего не выдумывай, говори честно: мэтр ещё тот похотливый козёл — враз поспособствует.

Глава 11.

Зайти к мэтру Гарвилу и договориться насчёт сбора цветочков, Костушу не удалось.

И девочек, и обучение, и всё, всё, всё пришлось срочно отменить и на время забыть, потому как в Либоргское княжество пришла чума.

На планете Эре болезнь носила, конечно, другое название, но её симптомы очень напоминали земную чуму: язвы на теле; распухшие лимфоузлы; очень заразная лёгочная форма, поэтому мы и будем называть её чумой.

Само княжество Либоргское, эпидемия затронула несильно — только поселения на южной окраине, по границе с княжеством Древленским, а вот само Древленское княжество пострадало очень сильно, досталось и Верхнерульскому княжеству, а затем чума стала расползаться по провинциям империи Карлегов.

Первые очаги болезни, как это уже и случалось неоднократно, появились в большом портовом городе Древленского княжества — Райме, куда заходили корабли со всех стран мира. Груз в порту перегружался на речные суда и развозился дальше по реке Рул и её притокам.

Очаги чумы в Райме возникали часто, обычно в портовой зоне, и на этот раз всё началось оттуда.

Припортовую таверну, где заболела прислуживающая в зале женщина, закрыли. Её саму и других работников таверны со всеми домочадццами, отправили в изоляцию на «чумной» остров.

Казалось бы, всё обошлось, только вскоре случаи заболевани стали возникать по всему городу.

Оказалось, эту таверну, из-за удачного расположения, часто посещали городские извозчики, развозящие прибывших в порт пассажиров, вот вместе с пассажирами развезли они и чуму.

Город-порт Райме закрыли, но было уже поздно: волна заражений быстро дошла и до города Древленска — столицы княжества.

Древоходцы князя сообщили об эпидемии всем соседним государствам.

Сухопутная граница у княжества Древленского, была только с княжеством Либоргским и империей Карлегов.

Княжество Либоргское и империя направили военные отряды к границам, чтобы исключить проникновение беженцев.

Многие обеспеченные граждане империи, проживающие в приграничных с княжеством Древленским городах, пока не перекрыли дороги, старались перебраться на время эпидемии в город Либорг.

Либорг находился внутри петли, которую в этом месте делала река Рул. По обоим берегам Рула располагались «Волшебные поляны» и в результате город оказался плотно окружён местами силы, благодаря чему и в самом Либорге, и рядом с ним, создалась высока насыщенность «даром».

Видимо, из-за высокой плотности «дара», сильных эпидемий в самом городе, и в ближайших окрестностях никогда не было, хотя отдельные случаи заражения всё же происходили.

С наплывом беженцев из империи, цены на жильё в Либорге кратно возросли.

Сдавалось в наём не только жильё, сдавались даже участки земли, сады и огороды рядом с домами. Люди покупали и устанавливали на огородах военные палатки и жили в них целыми семьями.

Постепенно эпидемия чумы просочилась в некоторые районы империи, сопряжённые с княжеством Древленским. Дороги в княжестве Либоргском перекрыли и с империей, отчего поток приезжих в Либорг резко уменьшился, однако совсем не прекратился за счёт жителей южных рубежей самого княжества Либоргского. Только при этом для жителей юга княжества въезд в окрестности города Либорг стал возможен только после пребывания в двухнедельном карантине.

Эпидемия чумы приходила каждые десять-пятнадцать лет, порядок действий уже был отработан.

Наподобие чумного острова рядом с портовым городом Райме, много лет назад устроили чумной остров и на реке Рул неподалеку от города Либорга. Это был участок земли длинной около двух километров и шириной метров шестьсот, отделённый от берега искусственным каналом.

Строения на острове частично обновили, частично построили вновь.

Завезли необходимые вещи и материалы для обустройства и обслуживания больных, также приготовили большой запас дров для специальных печей, в которых предстояло сжигать умерших и их одежду.

В отличии от Земного средневековья, здесь на Эре имели представление о бактериальной природе заразных болезней, поэтому кипятили воду и использовали хлорную известь.

Все Древоходцы княжества Либоргского были мобилизованы, по случаю эпидемии.

Вначале их всех собрали в зале мэрии, чтобы обрисовать стоящие перед ними задачи и разделить по отрядам в соответствии с их возможностями.

Костуш не поленился и постарался всех пересчитать — оказалось больше ста человек. Точное число назвал помощник мэра — сто шестнадцать человек.

Эти сто шестнадцать человек, как выразился помощник мэра, являлись основной силой по борьбе с надвигающейся чумой: только они могли безбоязненно общаться с больными и свободно входить в карантинные и чумные бараки.

Если поначалу Костуш был впечатлён количеством собравшихся Древоходцев, то после формирования команд для различных работ, выяснилось, что больше половины — это простые курьеры, способные выполнять только вспомогательные работы.

Ещё тридцать, куда вошли Ильхома и Теллиус — соученики Костуша по школе мэтра Гарвила, являлись целителями и были способны осматривать предположительно заражённых, ставить ещё на ранних стадиях диагнозы и помогать бороться с болезнью, при этом они являлись «слабосилками» и с детьми, практически, прыгать не могли, разве только с совсем маленькими.

Пять человек, в том числе Костуш и глава отряда княжеских Древоходцев — Линшиц, были видящими: они обладали способностью видеть состояние мест силы — открыты, или закрыты поляны для перемещения.

Из пяти видящих, помимо Костуша с Линшицем и ещё двое также являлись сильными Древоходцами, значит обязательно должны были совершать прыжки, поэтому должность главного диспетчера возложили на слабосилка по имени Фучек, основной задачей которого и станет распределение: откуда, куда и кому надо прыгать. Понятно, круглосуточно Фучек работать не сможет, и его придётся подменять.

А вот команда, на которую и ляжет основная тяжесть спасения больных детей, состояла всего лишь из двадцати пяти человек, при этом, большая часть из них, были способны унести с «накачкой» амулетами только ребёнка весом до двадцати килограммов, и только девять Древоходцев могли прыгать с большим весом.

Самым же сильным считался глава княжеских Древоходцев — Линшиц.

Костуш сильно удивился, услышав, что сильных только девять, ему казалось их гораздо больше, потому как конкуренция на его услуги в городе Либорге всё же существовала, а с тем количеством детей, которых привозили на излечение в Либорг, девять человек просто бы не справились.

Позже он узнал, что в ответ на просьбы от князей Древленского и Верхнерульского, часть сильных Древоходцев из Либорга были отправлены им в помощь.

Это являлось ошибочным решением: работа Древоходцев в этих княжествах не могла быть эффективной по причине очень больших расстояния между местами силы. Совершив перемещение, Древоходец не имел возможности быстро вернуться назад, кроме как опять же прыжком.

Тем более, ошибочность передачи сильных Древоходцев, стала очевидна в полной мере, когда выяснилось, что большое количество заболевших детей были отправлены в Либорг по реке на баржах, причём, из обоих княжеств и из Древленского, и из Верхнерульского.

Отправка больных детей по реке в Либорг проводилась во время чумы и раньше, только в этот раз детей будут привозить несколькими партиями и их окажется чрезвычайно много.

В эту эпидемию заразилось гораздо больше людей, чем когда-либо, и связанно это было в первую очередь с тем, что превалировала лёгочная форма чумы. Если раньше поражались в первую очередь лимфоузлы — и это было сразу заметно, то при лёгочной форме человек долгое время не замечал болезнь, десятки дней ходил покашливая, разнося заразу и только затем надувались лимфоузлы,появлялись кровавая мокрота и язвы на теле.

Среди заразившихся взрослых выживали пять человек из десяти, а вот среди детей, выживало только двое из десяти, если, конечно, не получали помощь Древоходцев.

В самом Либорге ситуация также стала напряжённой, в основном за счёт приезжих, но до катастрофической ей было ещё далеко.

В закрытых чёрных фургонах городские районы объезжали Древоходцы-целители в сопровождении стражников. Стражники окружали дома, а Древоходцы заходили вовнутрь и осматривали всех подряд и, если человек был здоров, на тыльную сторону ладони ставили специальную, несмываемую печатью, если возникали сомнения, то сажали в фургон и отправляли в карантинные бараки. А когда сомнений, что перед тобой заболевший не было — отправляли на «чумной» остров.

При отказе пройти в фургон, имели право застрелить не подчинившихся, правда, при условии, что отказавшийся не дворянин.

Слухи о таких расстрелах «на месте» будоражили весь город.

Костуш однажды столкнулся в городе с Ильхомом — Древоходцем из его школы. Выглядел тот неважно: очень устал от мотаний по городу, от истерик людей, отправляемых в карантин, помимо, очень переживал за родных проживающих в том самом городе-порте Райме, откуда и пошла эпидемия.

У него Костуш и спросил, насколько слухи о расстрелах правдивы. Ильхома ему и рассказал: для того, чтобы облегчить себе работу, некоторые нерадивые Древохлдцы приезжая в очередной городской район стреляют из выданного им пистолета в воздух. Выгода получается двойная: подумав, что кого-то из соседей за отказ ехать в карантин уже убили, остальные послушно садятся в фургон, а ещё выстрел является сигналом для тех, кто боится осмотра — такие, услышав выстрел, сразу прячутся по щелям, или убегают, тем самым уменьшая Древоходцам-целителям работу.

Только вот человеку, не имеющему на руке печать о прохождении осмотра, опасно появляется на улице — могут задержать и сразу отправят в карантин.

Костуша поселили в казарме в закрытой зоне. Эту зону ещё называли «чумной», или «чёрной». Одним своим краем она выходила к реке, а другим к дороге, тоже названой «чумной».

Чумная дорога связывала между собой пять Волшебных полян, находящихся в центре. С этих пяти центральных полян, прыгали с заражёнными детьми к полянам, расположенным по краям и называемые чистыми.

Невысокий забор с предостерегающими надписями и изображениями черепа, огораживал чумную дорогу с обоих сторон.

Пока баржи из княжеств ещё не подошли к Либоргу, Древоходцы, способные прыгать с детьми, загружены были не очень сильно и у Костуша после прыжка появилось несколько часов свободного времени. Он решил забежать к себе домой на Парусную улицу и забрать одеяло.

Казённое одеяло, под которым он спал в казарме, было слишком тонким и под утро Костуш замерзал. Заодно хотелось прикупить что-нибудь мясного из еды и сладостей к чаю. Их кормили вдоволь, только достаточно однообразно: каши да всевозможная рыба.

Стоило ему пройти пригород, его остановил отряд городской стражи.

Костуш впервые увидел «чумную» экипировку на стражниках. Если маска «чумного доктора» в Европе 16–17 веков больше напоминала птичью голову, то в городе Либорге у маски имелся хобот, и стражники походили в них на каких-то дефективных слоников.

Костуш увлёкся, рассматривая противочумное облачение, и не сразу среагировал на заданный ему вопрос, да и слова, произнесённые из-под маски, звучали искажённо.

Удалось разобрать, что они требуют показать печать на руке. Костуш стал объяснять: он Древоходец и никакие нарисованные печати на его коже после перехода не удержаться, разве только сохраняется специальная печать ученика целителя на предплечье, — вот её он может продемонстрировать.

Старший отряда ответил: «Нет печати на руке надлежащего образца — будете отправлены в карантин!».

Спорить Костуш больше не стал: вина его была очевидна — не удосужился узнать, как передвигаться по городу.

Двое стражников повели Костуша к району, где в это время проверяли жителей домов, выявляя больных, и где сейчас стояло два чёрных фургона, в одном из которых заражённых отправляли на чумной остров, а на другом в карантин.

Один из конвоиров предложил, дать им серебрушку, и тогда они не станут закрывать его в фургоне, а постоят, подождут пока выйдет Древоходец-целитель, — тот сможет осмотреть Костуша и сразу поставить печать.

— Я же после перемещения! — ответил Костуш. — Нельзя с деньгами перемещаться — пропадут.

— Тогда, извини, за бесплатно торчать здесь с тобой никто не будет — давай-ка в фургон.

Только вот засунуть Костуша в воняющий хлоркой фургон не удалось: в этот момент из дома неподалёку вышли опять же стражники в чумной защите, сопровождавшие двух заражённых — молодого парня и пожилую женщину.

Приотстав на несколько шагов, за ними шёл целитель — это и был тот случай, когда Костуш встретился с Ильхомом, своим соученик по школе.

Печать на руку Костуш, понятно, получил сразу.

После короткого разговора, попрощавшись с Ильхомом, Костуш направился к своему дому.

По дороге ещё несколько раз задерживали патрули и осматривали свежую печать на руке.

Добравшись, наконец, до своего дома, Костуш открыл калитку и просто застыл поражённый увиденным: почти весь двор был заставлен армейскими палатками, а рядом суетились десятки людей: мужчины; женщины; дети.

Костуш слышал, что снять жильё в Либорге сейчас очень дорого, сдаются даже места во дворах, и поначалу было решил, что его сосед Волит таким образом хочет подработать, сдав беженцам участок вокруг их дома.

— С таким количеством людей, наш сортир скоро уплывёт! — как-то отрешённо подумал Костуш.

Мужчины пилили и кололи дрова, женщины готовили на летней кухне, при этом что-то громко обсуждали, старуха с криком требовала у кого-то освободить сортир, детишки бегали друг за другом между деревьев и смеялись, мальчик просунул голову из чердачного окна и гавкал.

Стоило Костушу войти во двор и всё стало постепенно стихать, последним гавкнул мальчик в чердачном окне, затем наступила тишина — все повернулись и смотрели на вошедшего.

Костуш, вместо приветствия, просто кивнул и молча, поднялся на крыльцо к своей половине дома, зашёл внутрь, захлопнул дверь и тут же зашумели голоса, затем снова всё застучало, завизжало и загавкало.

Сосед-Волит прибежал к нему почти сразу. Зря Костуш подумал, что тот за деньги сдал участок. Оказывается к Волиту, спасаясь от чумы, приехали родители, а вместе с ними ещё родственники, а также и какие-то друзья родственников.

Волит выглядел измученным и уставшим.

— У тебя есть вино? — спросил он.

Костуш выставил на стол бутылку вина, нарезал копчёного мяса и сыра из своих запасов. Волит отошёл на минутку и вернулся с ещё горячей пшеничной лепёшкой.

— Поверишь, уже и не помню, когда последний раз пил вино, — сказал Волит, и припал к кружке.

— А чего так-то — поэт и без вина!? Не бережёшь себя совсем! Или в городе вина нет? — спросил Костуш.

— Вино есть — денег на него нет. Продукты все подорожали. Вот мясо, вообще, уже сумасшедших денег стоит, — сказал Волит, отрезая себе кусок копчёного мяса.

Выпив одну за одной две кружки, Волит перешёл к просьбам. Его родители, побоялись вести с собой много монет и сдали в банк, в надежде забрать их в филиале Либорга, вот только таких предусмотрительных среди приезжих оказалось много, а в банках города Либорга наличности мало, из-за проблем с подвозом монет вследствие перекрытия дорог.

Их родственники также оказались без средств, да ещё сильно потратились на закупку армейских палаток. Воспользовавшись случаем, им подсунули списанные по старости палатки, от которых несло плесенью, и они сильно протекали. Дальше: дрова, одеяла, запас продуктов, содержание лошадей, на которых приехали — на всё требовались деньги.

Конечно, у некоторых с собой имелись драгоценности, только сейчас их, в пересчёте на монеты, в ювелирных лавках Либорга оценивали очень дёшево.

Получалось, что в настоящее время, колхоз, который разместился на территории их дома, оказался практически банкротом, а в добавок, как сразу и предположил Костуш, сортир может вскоре уплыть: денег не хватало даже на услуги золотаря.

Костуш пообещал выдать взаймы денег, чем очень обрадовал соседа, правда, после оговорки, что деньги будут выданы не ему, а его родителям, радость Волита значительно уменьшилась.

Решив вопрос с деньгами, Волит начал просить временно пустить в часть дома Костуша детей и женщин. На всех детей места в половине Волита не хватает, а палатки сильно протекают во время дождя. Костуш согласился, только потребовал спальню не трогать. Двустворчатые двери из гостиной в спальню замка не имели и их просто забили досками, предварительно перетащив туда сундук.

Забрав себе пятнадцать золотых монет, все остальные имеющиеся в доме деньги — около тридцати золотых, Костуш передал родителям соседа, и дал разрешение использовать все свои продуктовые запасы, получив за это поцелуй от престарелой матери Волита.

Повесив за спину мешок, в который засунул одеяло, Костуш направился к калитке.

— Подожди, подожди! — остановил его крик Волита.

— Что ещё? — ответил Костуш. — Жильё отдал, деньги отдал, еду тоже отдал.

— Ты же Древоходец-целитель. Поставь моему племяннику Ручику печать, что здоров. Когда приходили осматривать, Ручик сильно кашлял и мы его спрятали.

— Печати у меня нет — я только прыгаю с детьми. Осмотреть же могу. Где ваш Ручик?

— Да вон на чердаке, сейчас позову.

— Я-то думал, он там сидит и гавкает, а это оказывается кашель.

— Сейчас, да, гавкает, а вот раньше кашлял.

Осмотрев Ручика и признав его совершенно здоровым, Костуш поинтересовался: «Зачем мальчику печать? Пусть просто не выходит на улицу и всё».

Ему объяснили, что, оказывается, из запасов князя по домам будут развозить и раздавать бесплатно муку и крупы, но только тем, у кого есть печать.

Костуш предложил им самим отвести Ручика за две улицы: когда сюда шёл, он там видел фургоны осматривающих. Подождут Древоходца-целителя и поставят печать, а что мальчик здоров — Костуш уверен.

Попрощавшись с Волитом и его родственниками, Костуш отправился в ближайший трактир.

У всех на входе вышибала требовал показать печать, Костуша же он помнил, знал, что тот Древоходец и пропустил без досмотра.

Обратно Костуш выходил уже с двумя мешками, наполненными вином и продуктами.

Связав их вместе и перекинув через плечо, направился к своей казарме.

В этот раз задержали его только на входе в чумную зону. На посту его знали, а остановили, догадавшись, что в одном из мешков у него бочонок с вином.

На уговоры поделиться, Костуш воззвал к их совести, потому как, что такое двенадцать литров вина на двадцать пять Древоходцев?

Вечером, почти все Древоходцы, собрались у костра, пили вино и обжаривали на огне принесённые Костушем колбаски. Пока обстановка с чумой не выглядела столь уж драматично: среди жителей Либорга заболевших было немного, среди приезжих побольше, но их быстро выявляли и изолировали от здоровых. С потоком больных чумой детей, Древоходцы справлялись без напряжения.

Беседа за костром протекала размеренно, иногда даже звучал смех — это был их последний относительно спокойный вечер в чумной зоне.

В последующие дни многие из Древоточцев, станут пить почти постоянно и вино, и что покрепче, зачастую в одиночестве с основной целью забыться, потому что уже на следующие утро, после этих посиделок у костра, из тумана появится сначала длинная лодка с уставшими гребцами, тащившая на канате баржу с детьми из княжества Верхнерульского, а затем, ещё до полудня, с низовья подтянется и баржа из княжества Древленского.

С приходом этих двух барж, для Древоходцев наступит период, который многие из них позже будут вспоминать как самый страшный и тяжёлый в их жизни.

Полная сумятица на чумном острове началась уже сразу после причаливания первой баржи, а с подходом второй наступил почти полный коллапс.

Сразу возникли беспорядки, спровоцированные прибывшими на барже взрослыми, которые сопровождали больных детей во время плавания.

Чаще всего это были отцы заражённых детей. Они вызвались управлять баржей и ухаживать за больными, при условии, что именно с их детьми, в первую очередь, совершат перемещения Древоходцы.

Что-то объяснять и говорить им было бесполезно, тем более — некоторые из них уже и сами заразились.

Поначалу Древоходцы просто ждали, когда к ним переправят первых детей, только время шло, а стоящие на берегу чумного острова лодки под перевозку, так и оставались пустыми.

Неизвестно, сколь долго бы ещё ждали, но затем услышали выстрелы.

Все девять сильных Древоходцев, способных прыгать с крупными детьми, в том числе и Костуш, стояли вместе, и, когда раздались выстрелы, Линшиц, — глава княжеских Древоходцев, скомандовал своим садиться в единственную лодку, стоящую у этого берега и плыть к острову.

Лодка была рассчитана на шесть человек, и все трое княжеских Древоходцев сразу заняли в ней места.

— Ты тоже садись! — взглянув на Костуша, скомандовал Линшиц. — Похоже, придётся успокаивать, а ты, говорят, силён.

Переправившись через канал, выбрались из лодки и пошли к причалившей с другой стороны острова барже.

Пока шли через остров, всё было тихо, но на подходе сначала услышали громкий мужской голос, раз за разом требующего всех отойти, затем раздались крики сразу многих людей и опять раздался выстрел, заставивший Древоходцев перейти на бег.

Они оббежали огороженный навес, установленный перед причалом, и увидели толпу дерущиеся мужчин. Драка происходила рядом с повозками, на которых уже находились больные дети, перенесённые с баржи. Ещё около десятка носилок с детьми находились на земле неподалёку.

Несколько человек, явно пострадавших при столкновении, сидели под навесом и между ними ходили целители — Древоходцы.

Среди пострадавших были и служащие «чумных бараков».

Костуш знал, что Древоходцев на все вспомогательные работы не хватает, и за хорошие деньги нанимали переболевших когда-то чумой людей. Прошлая эпидемия происходила пятнадцать лет назад, за это время иммунитет к чуме сохранился не у всех, поэтому и среди таких привлечённых уже были случаи заражения.

До этого дня Костуш на острове ни разу не был и только сейчас увидел этих привлечённых. Их отличали такие же чумные маски, как на городских стражниках.

Сейчас на некоторых из них маски были сорваны, а лица в крови. Отдельно от всех, привалившись спиной к столбу навеса, сидел Древоходцец — Торин, который и являлся старшим над персоналом чумного острова.

Когда началась драка, Торин и его люди пытались её прекратить. Это он стрелял из пистолета в воздух. Поначалу всё же удалось растащить дерущихся, но стоило Торину дать команду отправлять повозки с детьми, схватка возобновилась.

Он опять стрелял в воздух, только на этот раз успокоить толпу не удалось, а самого Торинаа ударили по голове его же пистолетом.

Конфликт произошёл из-за очерёдности отправки детей к Древоходцам.

Драку устроили три обезумевших от горя отца, сопровождавших своих детей на барже. Их дети во время плавания умерли. Умирали при переходе дети и у других родителей, но вот каждый из этих троих посчитал, что именно его ребёнок ещё жив, и его можно спасти, главное пораньше отвести к Древоходцам.

Самым ярким в этой троице был огромный мужчина, он смог раскидать всех своих соперников и сейчас никто его больше не трогал. Он стоял перед повозкой, на которую положил тело своей мёртвой дочери, кидая на всех яростные взгляды.

Во время схватки рубаху на нём разодрали и сейчас были видны красные раздутые лимфатические узлы в районе подмышек.

Такие воспалённые лимфоузлы, раньше на Земле называли бубонами, откуда и название — бубонная чума.

— Неизвестно, надолго ли этот богатырь переживёт свою дочь, — подумал Костуш, разглядев бубоны.

Когда с повозки пытались снять его мёртвую дочку, этот богатырь сначала утихомирил четверых, а затем к нему присоединились те двое, что тоже не поверили в смерть своих детей. Дальше началась драка всех против всех и продолжалась сейчас.

— Давай, Костуш, начинай! — скомандовал Линшиц.

Подойдя поближе, Костуш начал бить лучами, начав с богатыря. Целился всем в позвоночник, отчего люди падали не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой.

После шестого успокоенного, Линшиц закричал: «Хватит, хватит, а то сил на прыжок не останется!».

После такого прореживания драка как-то сама собой затихла, а все участники застыли на месте смотря на Древоходцев.

Линшиц попросил подойти к нему непострадавших сотрудников с острова.

Вместе с ними начал обходить повозки, на которых лежали дети.

— Эту в костёр, сжечь! — указал на тело дочки богатыря. — Его в чумной барак! — это он показал уже на самого богатыря. — Мальчишка мёртв — сжечь! — Линшиц, указав на тело в следующей повозке.

Из кучки стоящих поодаль отцов выскочил мужчина с окровавленным лицом и с криком: «Не трожь сына — он жив!», бросился на Линшица. Не добежав двух шагов до главы княжеских Древоходцев, ноги у мужчины подкосились сведённые судорогой, но обезумивший отец продолжал полсти к Линшицу отталкиваясь руками.

— Успокой его! — приказал Линшиц, делая шаг назад,

Костуш прикоснулся к голове мужчины отключив ему сознание.

— О! Ты и так можешь? — удивился Линшиц.

— Я в госпитале перед операцией больных отключаю. И ещё: его в карантин — выраженных следов заражения нет.

Костуш вернулся к тем лежащим неподвижно шести мужчинам, которых до этого ударил силой.

— Чего собираешься делать? — крикнул Линшиц.

— Снять судороги — им больно, — ответил Костуш.

— А если на нас бросятся?

— Некоторое время не смогут, а когда смогут, мы уже уедем.

К Костушу обратилась женщина-Древоходец из целителей, работающих на острове, и попросила богатырю тоже отключить сознание.

— Пусть поспит, может немного успокоиться, — сказала она.

— У него сильно воспалены лимфы. Не знаю, — сон не навредит? — засомневался Костуш.

— Зато лёгкие чистые! Думаю, выкарабкается.

Пока Костуш усыплял богатыря, к нему подошёл один из приплывший с баржой мужчина, и тихо, полушёпотом попросил взять его девочку, за что обещал пятьдесят золотых.

— Смотрю ты в драке не участвовал, в стороне стоял. Чего так? — поинтересовался Костуш.

— Я не отец и не брат. Мне заплатили её родители за пригляд на барже, и ещё добавят, если девочка выживет.

— Во время чумы Древоходцы работают бесплатно, — ответил Костуш и отвернулся.

Поняв, что от Костуша ничего не добьётся, мужчина отбежал схватил свою подопечную и вместе с носилками быстро пристроил на повозку, где раньше лежала мёртвая дочка богатыря.

Заметив это, взвились было остальные отцы заражённых детей, но Линшиц крикнул:

— Стоять спокойно! Кто делает шаг — сразу кладём.!

Первого же, кто не послушался и двинулся с места, Линшиц воздействием по ногам, заставил упасть на землю.

— Быстро, быстро — угоняйте повозки! — потребовал Линшиц, и, обращаясь уже к Костушу, добавил: — Остаёшься со мной, прикрываем отход.

Повозки никто преследовать не стал — все остались на своих местах.

Когда мимо провозили мальчика, с лицом покрытым слившимися язвами, Костуш задержал взгляд на деревянной бирке у того на груди

Внизу на бирке была надпись с именем мальчика, а сверху цифра — 356.

Неподалёку стоял мужчина, раньше предлагавший деньги, а после того, как пристроил свою подопечную, боялся подходить к остальным и жался к Древоходцам. Костуш у него спросил, что значит цифра на бирке.

— Порядковый номер: бирки выдавали и вписывали имена, когда грузили на баржу.

— Святые Первородители! А сколько же их всего?

— Загрузили в баржу 460 детишек, только, наверное, каждый пятый по дороге умер.

Костуш переглянулся с Линшицем: имеющихся двадцать пять Древоходцев, если и успеют спасти половину детей, то это будет очень хорошо.

Надеяться спасти половину из прибывших, им оставалось недолго: через пару часов к чумному острову причалит баржа из Древленского княжества, и тоже привезёт очень много детей.

Когда Костуш с Линшицем догнали свой отряд, погрузка в лодки почти завершилась.

В основном, измученные болезнью дети ничего вокруг не замечали, только единицы ещё находились в сознании, с испугом смотрели на маски с хоботом и тихонько хныкали.

Линшиц с Костушем помогли загрузить последних двух мальчиков в лодку, отправили возчиков обратно, и сами сели за вёсла.

На другом берегу их встретил диспетчер — Фучек. Он сразу подвёл их к палатке с весами, около которых стояли носилки с детьми. У всех на бирках теперь ещё был записан и вес.

— Привезли сразу много крупных, — пояснил Фучек. — Всех сильных Древоходцев уже отправил, вам остались эти четверо — выбирайте.

Линшиц повернулся к Костушу и спросил:

— У тебя записано — тридцать килограммов. А больше?

— Тридцать с половиной — ещё могу прыгнуть. Тридцать один — уже нет.

— А если с амулетами?

— Амулеты, для увеличения груза — мне бесполезны. — ответил Костуш.

— Значит достиг предела для своего веса. Надо тебе мясо наращивать, — заметил Линшиц.

Костуш пожал плечами и сказал, обращаясь к диспетчеру- Фучеку:

— Девочка с краю лежит— записали ей тридцать один килограмм. Обезвоживания у неё нет, если дать мочегонное и очистить кишечник — следующей ходкой, думаю, утащу.

— К следующей твоей ходке, таких здесь ещё много прибавиться — будет из кого выбрать, а так — ладно, прослежу.

Линшиц велел грузить на свою повозку мальчика весом чуть больше тридцати одного килограмма. Костуш знал, что с «накачкой» амулетами, тот способен переместиться с ребёнком в тридцать два килограмма.

— Пройдусь по краю, — прокомментировал он своё решение.

Костуш же забрал себе девочку весом двадцать девять килограммов. Это была именно та девочка, за которую ему предлагали деньги.

— Пусть мужик ещё подзаработает — получит за выжившую, если, конечно, сам от чумы не загнётся., — подумал Костуш, усаживаясь в повозку.

Управлял повозкой Древоходец, который до этого работал курьером в имперском банке и оказался мобилизованным на время эпидемии.

По общеимперским законам, также действующим и на территории княжества Либоргского, все Древоходцы считаются мобилизованными до окончания эпидемии.

Костуш передал ему записку от диспетчера, с указанием к какой поляне ехать, и банковский работник, ловко управляясь мерином, вывел повозку на чумную дорогу.

С начала эпидемии Костушу ещё не приходилось ездить с этим возничим, и он поинтересовался:

— Откуда такие навыки у курьера банка?

— Работал на одного купчишку. Когда договор о найме с ним подписывал, радовался, что на окладе буду. Думал прыгну пару раз в пятидневку, а дальше сидеть в потолок плевать, а он меня и в хвост и в гриву гонять начал. И как охранника, и как возчика использовал, вот и научился.

Он спросил у Костуша, сколько привезли детей и начал высчитывать сколько примерно они смогут спасти.

Костуш в подсчётах не учувствовал, он положил ладонь на лоб больной девочки — температура оказалась не сильно повышена. У неё была лёгочная форма болезни. В отличии от чумы на Земле, где лёгочная форма обычно приводила к быстрой смерти, здесь на Эре больной мог бороться с ней семь-десять дней, а иногда и больше.

С одной стороны это хорошо: человек не умирал прямо через сутки от высокой температуры, как в Средневековье и в начале Нового времени на Земле, только вот с другой стороны, — пока больные боролись с чумой, с кашлем рассеивали бактерии и заражали многих из своего окружения, поэтому лёгочная форма являлась самой заразной.

Дорогу хорошо укатали, повозка шла ровно и Костуш задремал. Разбудил его возничий криками: «Смотри, смотри!».

Костуш посмотрел в направлении, куда тот указывал и с ужасом увидел, как снизу по течению, под чёрным «чумным» флагом, движется огромная баржа из княжества Древленского.

Остальные дни чумной эпопеи Костуш провёл как в полусне. Мозг старался защитить его психику и притупил восприятие.

Некоторые Древоходцы для этого использовали крепкий алкоголь и лекарства, а у Костуша сами по себе почти отключились всякие эмоции, точно в голове щёлкнул какой-то тумблер.

Правда, поначалу он всё равно не мог спать — просто сидел неподвижно, глядя в одну точку.

Диспетчер-Фучек, во время ночного дежурства, заметил, как Костуш часами сидит в таком состоянии и смотрит на костёр. Тогда он и начал учить Костуша самостоятельно погружать себя в сон.

Костуш мог усыпить любого человека, мог также легко отправить пациента и в «глубокую» отключку перед операцией, только вот усыплять себя он не умел.

Фучек показал ему как можно это сделать. Если, создавая защиту от воздействия другого одарённого, приходилось быстро гонять свою силу вверх вниз, создавая щит, то для усыпления себя, силу надо перемещать медленно — раз за десять ударов пульса, после чего, одарённый, словно загипнотизированный, погружается в сон.

Такой самогипноз действует не на всех, но почти половина одарённых могут таким образом заставить себя заснуть

Этот метод самогипноза Костуш попробовал применить на себе и у него сразу всё получилось, — теперь, при любой возможности, он легко усыплял себя сам.

После прыжка с больным ребёнком, на то, чтобы вернуться в чумную зону, иногда требовалось чуть ли не половину светового дня. Теперь же, почти всё время поездки обратно, Костуш спал, ни о чём не думая, сберегая силы не физические, а моральные.

Прыгать же с детьми ему приходилось почти круглосуточно, совершая иногда по три перемещения за сутки.

Обычно день его проходил так: с утра заходил в палатку, где лежали приготовленные для переноса дети и, не обращая внимания на их стоны и мольбы, выбирал ребёнка с пограничным для него весом — где-то 29–30 килограмм, а, например, весом 25 килограмм, несмотря на его критическое состояние, оставлял, в надежде, что заберут другие Древоходцы, способные прыгнуть с таким весом.

Как правило, этого 25-килограммового ребёнка к возвращению Костуша никто не забирал, но он опять прыгал с другим, с весом под тридцать. Очень часто получалось, что к очередному возвращению Костуша этот 25-килограммовый ребёнок, уже был мёртв,

Костуш в своём замороженном состоянии воспринимал это достаточно спокойно: он не хотел «играть в бога» и выбирал детей почти механически, строго по своей системе — как можно ближе к тридцати килограммам, потому что среди собравшихся здесь Древоходцев их было только трое, способных переместиться ребёнка весом под 30 килограммов.

Иногда не удавалось довести ребёнка живым до места силы и в этом случае тело оставляли на Волшебной поляне.

Когда у Костуша подобное случилось в первый раз, они вместе с возницей отнесли умершего ребёнка на край поляны и там его оставили.

Через три дня, возвращаясь после очередного прыжка, при пересадке на чумную дорогу, попал к тому же возничему, и он рассказал, что ходил смотреть на оставленное ими тело ребёнка. По его словам, гнилостный запах разложения в этом месте ещё держался, но вместо тела над землёй возвышался лишь покрытый травкой бугорок.

Что же касается гнилостного запаха — он был везде. У многих заражённых детей уже развилась гангрена, и трупным запахом был пропитан и лагерь Древоходцев, и повозки, а теперь и Волшебные поляны.

Когда же ветер дул с чумного острова, где всё время дымились печи, в которых сжигали тела умерших, то смрад накрывал и город Либорг.

Как-то во время обеда в лагере, их накрыло смрадным дымом с острова, и один из молодых Древоходцев поинтересовался: «Почему все тела сжигают, а не свозят к Волшебным полянам?».

Ответил кто-то из опытных, бывалых Древоходцев: «Волшебные поляны — не погост! Если накидать на неё много мёртвых тел — они перестают поглощаться, а дальше, вообще, место силы может надолго закрыться и прекратить свою работу».

Глава 12.

На чумном острове трудилось много каторжан. Отправляли добровольцев, обычно из тех, кто уже когда-то переболел чумой, обещая им свободу по окончанию эпидемии.

Это они следили за печью, подвозили к ней умерших, разбирали пришвартованные чумные баржи на дрова.

Однажды с острова прибыл посыльный и сообщил, что среди каторжан вспыхнул бунт.

На усмирение послали группу Древоходцев, в которой оказался и Костуш.

Переправившись через канал, их отряд направился к чумным баракам.

Когда добрались до места, бунт уже закончился и применять силу не пришлось.

Каторжане ворвались в помещение, где хранился спирт и часть его забрали. Бунтовщики заявили: пусть они воры и убийцы, только тоже люди, и им тяжело день за днём сжигать тела детишек. Каторжане потребовали ежедневно выдавать им спирт, чтобы они не сошли с ума.

Чистый очищенный спирт в княжестве Либоргском стоил дорого.

Каторжане, обыскивали мёртвых, а сжигали они не только тела детей, но и взрослых, скончавшихся в чумных бараках на острове. Найденные украшения меняли на спирт, только вот служащий, с которым они проводили сделки, заразился и сам оказался в чумном бараке, а приставленный новый кладовщик отказался от украшений, снятых с умерших.

Древоходец по имени Торин, — начальник над персоналом чумного острова, вёл с ними переговоры. Торин согласился выдавать им ежедневно, только не спирт, а другой крепкий, дешёвый алкоголь, которого, в связи с перекрытием дорог, много скопилось на складах Либорга.

К появлению команды Древоходцев, шёл уже просто торг о количестве алкоголя на человека и порядке его выдачи.

Неподалёку от Торина, стояла женщина-Древоходц, с которой Костуш уже встречался при первом посещении острова. Костуш подошёл к ней и поздоровался. Женщина посмотрела на него устало-пустым взглядом и спросила, что ему надо?

— У меня в женской школе целителей есть знакомая — мастер Вирута. Вы не знаете где она сейчас? — задал вопрос Костуш.

Женщина совершенно равнодушно ответила, что мастер Вирута «в положении», а на таких сроках беременности женщинам-Древоходцам запрещено совершать перемещения, а значит и нельзя работать с заражёнными.

— Вирута беременна! — не удержавшись, громко воскликнул Костуш.

— А что вас, молодой человек, так это взволновал? — равнодушие покинуло женщину и в её взгляде загорелся неподдельный интерес. — Или вы как-то с этим связаны?

— Нет, нет! Я просто…. Я ничего такого…

Костуш постарался быстро отойти в сторону.

Женщина подошла к Линшицу, главе княжеских Древоходцев, и что-то у него спросила. Прежде чем ответить, Линшиц, бросил взгляд на Костуша, — явно темой их беседы был он.

Не сказать, что новость о беременности Вируты так уж его потрясла: что-то подобное Костуш и предполагал, но всё же перспектива стать вскоре отцом, пробила трещину в той эмоциональной броне, которую на себя навесил.

Правда, только несколько дней он размышлял о своём будущем отцовстве, а затем, ежедневная, крайне важная и морально тяжёлая работа по спасению детей, оттеснила эти мысли на второй план.

Если сутки выдавались удачными, то Костуш совершал до трёх прыжков, бывало, что и четыре, при этом он практически не задействовал накопители. Линшиц тоже иногда выполнял три перемещения, только при этом «сжигал» амулеты-накопители на сотни дар.

Ещё несколько Древоходцев делали два прыжка. Для остального большинства — три перемещения за двое суток.

С такой частотой Костуш с Линшицем могли прыгать ещё и благодаря своему привилегированному положению. В силу их способности переносить тяжёлых по весу детей, диспетчер представлял им ближайшие поляны, как для начала прыжка, так и конечную точку.

«Слабосилкам» же приходилось тратить на дорогу туда и обратно почти до полусуток.

Прыгнув с ребёнком на «чистую» поляну, Костуш брал его за руку и вёл в «зону приёма».

Детей, в основном, он перемещал в возрасте от 9 до 11лет, которые уже многое понимали и не устраивали истерики: «Где моя мама!?».

Поначалу они просто рассматривали свои руки и ноги, не веря, что всё прошло, все язвы и нарывы исчезли, а уже дальше начинались расспросы, где они будут жить, и когда смогут оказаться дома.

В зоне приёма, расположенной обычно неподалёку, их с ребёнком сразу кормили. Причём, Древоходцев типа Костуша обеспечивали специальной высококалорийной и быстроусвояемой едой, потому как худеть Костушу было нельзя — уменьшится «грузоподъёмность».

Дальше его ждала бричка и, стараясь как можно быстрее его доставить, погоняя лошадь, привозили к началу «чумной» дороги.

Нейтральную полосу в полкилометра он преодолевал бегом, затем запрыгивал уже в «чумную» повозку.

Иногда, ещё не доезжая лагеря Древоходцев, ему «на перехват» подвозили больного ребёнка, зная, что Костуш способен сходу совершить второй прыжок.

А вот третий прыжок он подряд сделать не мог, ему требовались или амулеты, или некоторое время, чтобы пополнить запас силы.

Амулетов не хватало, поэтому перед третьим прыжком приходилось делать перерыв, используя это время на отдых, правда, иногда вместо отдыха, он выполнял обязанности диспетчера.

Особенно сложно стало подменять диспетчера, когда места силы залихорадило от перегрузок — слишком много прыжков совершалось ежедневно.

Хотя в чумной зоне находилось только пять мест силы, работающих только на отправку детей, а в чистой зоне на приёме гораздо больше — двенадцать, первыми от перегрузок стали закрываться работающие на приём, и в первую очередь те, что находились ближе всего к лагерю Древоходцев.

Пришлось чаще пользоваться удалёнными, а это увеличивало время, затраченное на дорогу.

Затем проблемы начались и с теми Волшебными полянами, с которых отправлялись, после чего запретили на этих полянах оставлять тела умерших детей.

Помогло это, или нет — трудно сказать, только более-менее нормальная работа восстановилась после грозы. На время грозы Волшебные поляны недоступны для перехода, зато заряжаются силой.

Костушу пришлось дежурить за диспетчера, в день, когда почти все места силы стали закрываться.

Перед его внутренним виденьем будто находился сломанный светофор: большая часть мест силы светилась запрещающим красным и оранжевым, совсем немного жёлтым и только две зелёным и обе на приём.

Послал две повозки на отправку к местам силы светящимися жёлтым.

При жёлтом цвете прыжок может состояться, а может и нет. С одной прыжок получился, а на другой «жёлтой» поляне Древоходец долго простоял, в ожидании пока переход откроется.

Почти всю ночь места силы на отправку не работали, и только к утру начали как-то действовать три из пяти.

Всё своё дежурство Костуш посматривал на правый берег реки, где места силы светились зелёным.

Никто не знал, что твориться на правом берегу. Занимающиеся там земледелием поселенцы, которых Костуш для себя называл казаками, во время работ жили в летних домиках, а собрав урожай, на зиму переезжали в свои дома под Либоргом. Сейчас же, на время эпидемии, все они перебрались в свои зимние дома.

Попытки переплыть на лодке с правого берега, пресекались патрулирующими гребными судами княжества Либоргского.

Из четырёх мест силы на правом берегу Рула, две поляны: Гуса Одноглазого и Сияния Лощина находились далеко от реки и задействовать их было сложно.

Ещё две располагались рядом с берегом и до эпидемии их использовали для зарядки амулетов.

Вот на эти ближайшие к реке Волшебные поляны и нацелился Костуш.

Он предложил к одной из них подвозить на лодках больных, а вторую использовать как «чистую» и также на лодках сразу забирать детей после переноса. Сам вызвался провести разведку и оценить общую ситуацию.

Степняков там быть не должно — с началом эпидемии они все откочевали подальше от чумных территорий, правда, могли быть беженцы с южных окраин княжества, но всё это надо было осмотреть на месте.

Сначала Костуш переместился на будущую «чистую» поляну, — там никого не встретил и даже разжился заряженными стеклянными амулетами, оставленными на зарядке.

Затем прыгнул на следующую, запланированную под чумную.

Эту поляну явно кто-то посещал — с части забора сняли проволоку. А в доме, где раньше дежурили специалисты-амулетчики, жили люди, заселена была и сторожка, только Костушу они не окрыли и отвечать на его вопросы не стали.

В роще за сторожкой, через которую проходила дорога от берега, раскинулся целый лагерь, из палаток и шалашей.

Расстояние между каждым из этих укрытий было достаточно большим, похоже расставили так широко, чтобы не заразиться друг от друга.

Костуш остановился, не доходя до первого шалаша, и стараясь говорить как можно громче, попросил его выслушать.

Из нескольких палаток просто высунулись головы, и только двое мужчин, до этого обтёсывающие какие-то жердины, отложили топоры и подошли поближе.

Им Костуш стал объяснять, что на эту поляну теперь начнут возить заражённых детей и посоветовал им переселиться отсюда подальше, особенно тем, кто близко поставил свои шалаши к дороге.

Мужчины, всё выслушали, а затем стали ходить между жилищ передавая новость, вкладывая в свои слова язвительные интонации и комментарии.

После их обхода из своих укрытий стали выбираться люди.

Они, правда, не подходили близко ни к Костушу ни к друг другу, соблюдали дистанцию, но при этом почти все кричали.

Говорили, что их не пустили в Либорг и приходиться жить здесь, что князь спасает детей из чужих княжеств, а их дети умирают, что у них нет еды, а когда они пытались переплыть на левый берег купить еды — их лодку чуть не утопили.

— Уходи отсюда, мы не пустим сюда никаких чумных детей! — орали они Костушу.

Он старался им что-то объяснять, но говорить ему не давали. В Костуша полетели комки грязи, камни. Несколько женщин схватили жерди и попытались его ударить. Уворачиваясь от камня, Костуш наткнулся ухом на одну из этих жердей, наткнулся настолько неудачно, что рассёк кожу и пошла кровь.

Он разозлился, и узкими, точечными выплесками силы начал бить собравшихся по ногам.

Сначала упали женщины с шестами, следом повалились на траву и люди, стоящие за ними.

Костуш прошёлся ударами силы слева направо, затем справа налево, уложив человек пятнадцать.

— Прямо Анька и каппелевцы, — подумал Костуш, вспомнив фильм «Чапаев».

В середине этой кучи тел стоял мужик в нелепой, высокой шапке. Он растерянно оглядывался на падающих вокруг него людей, сам же оставался на ногах.

— На тебе амулет? — спросил Костуш.

— Нет на мне никакого амулета, — ответил тот.

— Значит ты счастливчик, ты везучий! — резюмировал Костуш.

Он стал обходить всех лежащих, снимая спазмы, при этом предупреждал, что сразу вставать нельзя. Спазмы снимал, не прикасаясь к человеку, отчего потратил порядком дара.

— Хорошо, что амулеты-накопители нашёл, — подумал он, заметив, как у него просел резерв.

Над поляной установилась тишина, которую прервал мужчина, до этого заскочивший в палатку и вернувшийся с пистолетом в руке.

— Мальчик, ты больше здесь так не делай, а то и пальнуть могу, — сказал он, наставляя на Костуша пистолет.

— Я Древоходец, — ответил Костуш, — убьёшь меня — убьешь сотню детей, которых я не спасу.

— Ты спасаешь чужих детей, а наши вот поумирали!

— Если начнём с этой поляны прыгать, то и ваших будем брать, — ответил Костуш.

— Сыночка спаси! — вдруг воскликнула одна из женщин и сорвавшись с места куда-то побежала.

За ней метнулся мужик «счастливчик» в высокой шапке и подсечкой сбил её на землю.

— Не лезь к чумным! Будет нужно — сам принесу!

Здесь сразу же закричали и другие, прося за своих детей, при этом некоторые из них вставали на колени.

Когда все немного успокоились, начались переговоры.

Составили список, из продуктов, которые им требуются в первую очередь: мука, крупа, соль, сахар, растительное масло.

Всё это Костуш обещал доставить к «чистой» поляне, только не бесплатно — за них требовалось заплатить. Сложность состояла ещё в том, что Костуш в город почти не выходил и не имел понятия, сколько сейчас что стоит. Сказал им, что появиться у них завтра и назовёт цены.

В одеялах, инструментах, посуде — беженцы не нуждались: они сходили до «казачьих» летних домиков и всё нужное притащили оттуда.

Мясо, пусть и немного, но всё-таки им удавалось добыть охотой.

Поначалу некоторые, особенно женщины, есть мясо не могли по вине смрада, приносимого ветром с чумного острова, затем голод заставил, да и к запаху притерпелись.

Настоящим спасением от голода являлась рыба. С началом эпидемии, к берегам реки часто прибивало раздутые мёртвые тела, приплывшие сверху по течению, поэтому рыбу в самом Руле не ловили, — ходили со снастями к его притокам, а это достаточно далеко.

Костуш поинтересовался у беженцев: «Почему они не поселились в летних домах казаков?».

Ему объяснили, что они желают находиться поближе к Волшебной поляне, считая — поляны отгоняют чуму.

Насколько это верно, Костущ не знал. Существовало мнение: жители Либорга и его окрестностей, из-за того, что постоянно существуют в окружении Волшебных полян, меньше подвержены всяким заразным болезням, поэтому только небольшая часть населения заболевает во время эпидемий. А когда мало носителей, то и у приезжих в Либорг меньше возможностей заразиться.

Вместе с тем признавали ещё и другое: даже если кто-то всё же заразился, или уже больным приехал в Либорг — шансов выздороветь и победить болезнь у него намного больше, чем в других местах.

По этой причине, люди из окружающих земель, старались на время эпидемии перебраться внутрь петли, той самой петли, которой река Рул охватывает город Либорг, помещая его в кольцо из Волшебных полян.

Переждать эпидемию не внутри, а снаружи петли, а значит на правом берегу Рула, побаивались, из-за угрозы нападения степняков.

Сейчас, по рассказам этих беженцев, каждый третий из них заболел. Кто-то умер, вместе с тем достаточно много справились с болезнью. Некоторые из выздоровевших ещё не в полной мере оправились и больше лежали, а вот мужчина «счастливчик» в высокой шапке, болезнь перенёс легко и сейчас сам ухаживал за заражёнными.

Вместе с этим «счастливчиком» Костуш отправился к месту, где находились заражённые.

За ними сохраняя дистанцию, устремились родители больных детей.

Детишки лежали отдельно от взрослых, в четырёх палатках по три-четыре ребёнка в каждой.

Заглянув только в первую, Костушсразу увидел умирающего мальчика. Он схватил его на руки и выскочил наружу.

— Обвяжи вокруг меня какую-нибудь тряпку, — велел он «счастливчику».

— Какую? — растерялся тот.

— Любую, только быстрее — мальчик умирает!

— Мой сынок умирает! — заголосила одна из увязавшихся за ними женщин.

Тем временем «счастливчик» повязал вокруг торса Костуша что-то вроде полотенца и туго затянул. Они вместе стали под него засовывать стеклянные амулеты-накопители. Чтобы амулеты работали, им требовался контакт с кожей. Обычно это обеспечивает специальный пояс, но сейчас, за неимением пояса, просто запихивали амулеты под полотенце.

Костуш использовал много сил на «успокоение» беженцев, ещё больше на снятие последствий: боясь перенести заразу, он не прикасался к ним рукой, тем самым тратя больше дара.

Сейчас же ему требовалось не просто перенести ребёнка с одной поляны, на другую, а ещё и совершить подскок к поляне, потому как мальчик явно вот-вот умрёт и донести его Костуш просто не успевал, даже бегом.

Он зажал ещё несколько амулетов в кулаках, прижал к себе мальчика и стремительно побежал к зарослям.

— Куда, куда!? — понеслось ему вслед. — Надо по тропинке, там не пройдёшь!

Только тропинка ему была не нужна: скрывшись в кустах от ненужных взглядов, он прыгнул к Волшебной поляне. Оказавшись на месте, сразу же перенёсся на «чистую» поляну на левом берегу Рула.

Последнее время Костуш перемещался только с детьми 10-11лет, этому же ребёнку было около шести.

Притащил его Костуш абсолютно голого и, пересыпав в карман амулеты, повязал на нём полотенце в виде тоги.

Первое время ошеломлённый мальчик двигался молча, а затем начал плакать и звать маму.

Как мог, Костуш его успокаивал, а дальше за мальчика взялись женщины из команды, принимающей детишек после прыжка.

— Ты чего вдруг такого маленького принёс? И где его бирка? — обратилась к нему одна из девушек.

— Нету бирки. Напиши сама: «Первый ребёнок с правого берега». Завтра всё о нём узнаю и тебе скажу.

Все организационные вопросы по использованию двух Волщебных полян с правого берега Рула взял на себя старший княжеских Древоходцев — Линшиц.

Он имел право перемещаться на поляну у княжеского дворца и обладал определённым авторитетом среди чиновников, как княжества, так и мэрии, поэтому быстро решил все вопросы и уже через день, от чумного острова к правому берегу направились первая барка с заражёнными детьми и Древоходцами.

К той части берега, где устроили «чистую» поляну, отправили лодку, загруженную продуктами.

Волна эпидемии прошла через приграничные княжества и устремилась дальше в глубь империи, но запертая кордонами до столицы, до великого Аввакора чума не добралась.

Постепенно и в княжествах всё реже возникали случаи заражения.

Почти перестали подвозить новые партии больных к чумному острову. Из шести его печей теперь дымили только две, меньше работы стало и у Древоходцев.

В тот день Линшиц, по семейным делам, покинул лагерь — у него рожала жена, и тогда самым сильным Древоходцем, способным перенести наибольшего по весу ребёнка, остался Костуш.

Неожиданно, вместе с партией больных детей приехала женщина — Древоходец, которая раньше, ещё в начале эпидемии, рассказала Костушу о беременности Вируты.

После того разговора он ещё несколько раз встречался с этой женщиной, приезжая на чумной остров для отправки на правый берег, но больше с ней ни разу не общался.

Сейчас, приплыв к лагерю Древоходцев, сразу как высадилась из лодки, она подошла к Костушу и попросила незамедлительно переместиться с девочкой и при этом назвала её по имени — Тарис.

Вообще — то подобное было не принято: Древоходцы, по возможности, старались избегать что-то узнавать о детях, с которыми им придётся перемещаться, старались для себя обезличить ребёнка, чтобы меньше переживать, если по дороге к Волшебной поляне ребёнок умрёт.

Конечно, за время эпидемии Древоходцы загрубели: ведь очень тяжело видеть даже одного мёртвого ребёнка, тяжелее только, когда видишь сразу много мёртвых детей, а они-то за эпидемию насмотрелись на тела в полной мере и всё же, даже знание имени ребёнка, могло пробить выстроенную броню, заставить больше переживать.

Услышав имя девочки, Костуш ничего не сказал, просто удивлённо посмотрел на женщину: она-то должна была знать, что не принято называть имя.

Вот только его взгляд она истолковала по-своему, как согласие и жестом велела поднести носилки, на которых, укрытая по горло простынёй, лежала девочка с чёрными, кудрявыми волосами.

В очертаниях тела Костуша заметил некоторые неправильности. Он приподнял край простыни — оказалось обе ноги у девочки ампутированы по колено. Это не было такой уж большой редкостью: из-за развившейся вследствие чумы гангрены, часто делали ампутации. Только вот Костуша больше смутило другое: на именной бирке, что висела на шее девочки, был проставлен вес — 35 килограммов.

— Я понимаю, после ампутации, вес значительно уменьшился, только это так не работает! Вы же Древоходец, вы же сами прекрасно знаете, что отрезали ноги, или нет, но для перемещения её вес— это вес целого тела! — сказал Костуш, обращаясь к женщине. — Было бы хотя бы 31,5 я мог попробовать, но 35 — нет, бесполезно!

— Тарис пролежала у нас почти двадцать дней, мне казалось — она начала выздоравливать, а затем неожиданно резкое ухудшение… Но самое главное, когда у неё уже развилась гангрена, я подошла к ней, и Тарис стала меня успокаивать: «Не переживайте тётя, ко мне ночью явилась Мать Первородительница, и сказала, что сначала отрежут ножки, но я буду спать и ничего не почувствую, а затем меня перенесёт Древоходец-Костуш, и я стану совсем здоровой и опять с ножками».

— Вы родная тётя девочки? — спросил Костуш.

Женщина кивнула:

— Это единственный ребёнок у моей сестры. Они приехали ко мне в Либорг, когда уже всех приезжих сразу отправляли на карантин. Сестру из карантина выпустили, а Тарис перевели сюда — на чумной остров.

Если бы девочку привезли пятидневку назад, Костуш безусловно бы отказался, однако сейчас ситуация изменилась: заражённых детей привезли не так много, крупных среди них сейчас не было, а с остальными могли прыгнуть и другие Древоходцы.

Существовала и ещё одна причина, из-за которой Костуш согласился: все люди здесь очень верили в Святых Первородителей, при этом, очень многие описывали, как к ним являлись Первородители, успокаивали, или наставляли.

Сказать, что такое невозможно — Костуш не мог: само его появление на этой планете говорило о том, что здесь возможно всё.

Правда, с другой стороны, это, конечно, могло быть и просто вымыслом, или же галлюцинацией больного ребёнка.

Как бы там ни было, Костуш поставил в известность диспетчера и погрузив девочку на повозку отправился к Волшебной поляне.

Женщина некоторое время шла рядом, а затем, сотворив знак благословения, отстала.

Доехали до поляны, Костуш взял тельце, завёрнутое в простыню, подошёл к точке отправки и произнёс:

— Помоги Святая Первородительница!

Наступила привычная темнота и вот он стоит на «чистой» поляне, держа в руках девочку, а за краем простыни, закрывающей раньше обрубки, теперь появились вполне нормальные ножки.

Костуш поставил девочку на землю и удивился, какая она высокая, — он привык что переносимые им детишки ростом пониже. Пока завязал простыню, чтобы не спадала, Тарис стояла молча, разглядывая свои ноги, затем подняла голову и поторопила: «Костуш, пойдём быстрее, надо маме сказать, что я теперь здорова!».

Костуш шёл, держа Тарис за руку и вдруг почувствовал, что в нём что-то словно разжалось: и запахи стали сильнее, и солнце ярче, ветерок свежее.

— Может опять резерв увеличился? — подумал Костуш.

Он прислужился к своим ощущениям и решил, что если и увеличился, то не сильно.

— Что же тогда произошло со мной, откуда эта лёгкость?

Ответ пришёл внезапно: за историей с Тарис, он упустил один важный момент, который только сейчас полностью осознал — детей с чумного острова привезли только семь человек, а это значит, что эпидемия почти закончилась.

Через несколько пятидневок чумные бараки на острове опустели, перестали дымить печи, однако прежняя «до чумная» жизнь в городе Либорге ещё не наступила: по-прежнему дороги на въезде перегораживали заслоны, купеческие суда не подходили к пристаням, пустыми были школы и мастерские, зато княжеская семья, уехавшая на время эпидемии в поместье, вернулась во дворец.

Пять Древоходцев, в том числе и Костуша, наиболее отличившихся в борьбе с чумой, пригласили на ужин с княжеской семьёй.

От всех пятерых потребовали, чтобы прибыли перемещением через Волшебную поляну, которая находилась на закрытой дворцовой территории.

Охрана встречала рядом с поляной и, соблюдая дистанцию, сопровождала во дворец. Дистанцию выдерживали дабы не занести случайно заразу на стерильных после перехода Древоходцев.

Всех пятерых привели в малый торжественный зал и попросили немного подождать.

Всех приглашённых Костуш знал. Помимо Линшица — главы отряда княжеских Древоходцев, присутствовал Торин — руководивший работой персонала на чумном острове, его заместительница — Васелия, так звали женщину, племянницу которой спас Костуш. Последним был малознакомый Костушу Древоходец, из отряда Линшица — во время эпидемии его отправляли для оказания помощь в княжество Древленское.

То, что их будут награждать имперскими орденами, Костуша уже заранее предупредили, знал он и то, что из пяти орденов «Отличие», орден первой степени будет один, ещё два второй степени и два третьей.

Только орден первой степени давал ненаследуемое дворянство империи Карлегов, а остальные только почётное гражданство.

Ожидание затягивалось, и к Костушу подошла Васелия. После перемещения Костушем её племянницы, Васелия дождалась его возвращения.

Она побежала навстречу, а Костуш, увидев её, заранее помахал рукой над головой, давая понять, что всё хорошо. Он спрыгнул с повозки, а Васелия, приблизившись вплотную, обняла, ткнулась носом куда-то ему в шею, и, вытирая набежавшие слёзы, просто развернулась и пошла к причалу, где её так и ждала лодка с гребцом, чтобы отвести на чумной остров.

После он больше её не видел и только сейчас встретились вновь.

— Вот хорошо сейчас рассмотрела и поняла какой же ты молоденький! — сказала она, заглядывая в глаза Костушу.

— А что, раньше казался старым?

— Нет, не старым, а каким-то серьёзным.

— Вы там тоже были очень серьёзной.

— Не знаю, мне казалось, что я больше никогда в жизни не буду улыбаться, а вот тебя увидела, и захотелось улыбнуться.

— Так почему не улыбнулись? Давайте! Давайте! — потребовал Костуш, при этом улыбаясь сам.

Васелия не выдержала, начала улыбаться, но затем быстро спрятала за ладонями лицо.

В этот момент появился распорядитель, и попросил всех выстроиться в центре зала, напротив малого трона.

Распорядитель громким шёпотом сообщил, что наследник княжеского престола, который должен был вручать им ордена — барон Кубинскай сейчас очень занят и награждение будет проводить барон Вейский.

Парадные двери открылись и первым прошествовал в зал барон Вейский, за ним цепочкой потянулись члены княжеской семьи — все женского пола, в тёмных платьях и в тон им небольших шляпках, видимо, соблюдая траур по жертвам чумы. Процессию замыкали седой военный в мундире княжеской гвардии и слуга в ливрее с серебряным подносом, на котором лежали ордена и свёрнутые в трубочку наградные приказы.

Ордена являлись имперскими, а церемония по их вручению являлась традицией, уходящий в глубь веков. Вручение орденов, обязано было сопровождаться совестным ужином награждённых с членами правящей семьи, что говорило, в первую очередь, о том, что эпидемия заканчивается.

По существующей легенде, когда-то лучшие умы пытались бороться с чумой. Просто создать лекарство они не смогли, но сделали так, что, пройдя сколько-то раз через организм человека, возбудители слабели и в конце концов теряли активность.

Чума прекращала наступление, отползала назад, в свои природные очаги, чтобы через 10–15 лет опять вырваться и пройти по миру, сея смерть.

Легенда это, или нет — трудно сказать, только в действительности всё так и происходило.

Повторилось и в этот раз — чума сразу начала затухать повсеместно.

Дальше будут и торжества с массовыми гуляниями, благодатные службы в храмах и другие награждения, но «первой ласточкой» всегда являлись ордена, присланные с нарочным Древоходцем из имперской канцелярии и последующий совместный ужин с награждёнными.

Барон Вейский встал спиной к малому трону. Слева от него расположилась его супруга, а дальше дочери: Илуна и Пиррола. Сына — Ахтена на церемонии не было.

Справа же встала Карелла — баронесса Кубинская, жена наследника престола. Дальше шеренгой от неё выстроились её три дочери, начиная со старшей — Борески. Младшей дочери, как и маленького сына, по понятным причинам, здесь не было — оставили с няньками.

Седой военный громко объявил имя первого награждённого.

Им оказался Торин — руководивший работой персонала на чумном острове, он и получил имперский орден «Отличие» первой степени, дающий ненаследуемое дворянство.

Ордена второй степени получили его помощница — Васелия и глава княжеских Древоходцев — Линшиц.

Седой военный громко зачитывал за какие именно заслуги вручается орден, а барон Вейский передавал в руки награду и с каждым вёл небольшую беседу.

Получилось так, что Костуша пригласили последним.

Военный объявил заслуги Костуша: спасение во время эпидемии 183 больных детей.

— Сколько, сколько!? — не удержалась и громко переспросила жена наследника — Каррела.

Седой военный громко повторил цифру.

— А чего же у тебя только 112 детей, — спросил барон Вейский, обращаясь к Линшицу, главе княжеских Древоходцев.

— Амулетов-накопителей не хватало, господин барон, а у Костуша резерв огромный, вот он и прыгал, как сумасшедший кузнечик, — ответил Линшиц.

— А не обидно, что ты больше всех спас детей, а получил только «Отличие» третей степени? — спросил барон Вейский, обращаясь к Костушу.

— Я, господин барон, просто использовал данные моему телу возможности. Госпожа же Васелия и господин Торин постоянно находились среди больных помогая и утешая, — ответил Костуш. — Господин Линшиц нами руководил и контролировал. Это было необходимо, особенно поначалу, когда многие стали морально ломаться, а господин Линшиц приводил нас в порядок: кого, словом, кого пощёчиной — я бы так не смог.

— Значит считаешь награды роздали по заслугам? — спросил барон и не дожидаясь ответа, добавил:

— Вот только твоего одобрения нам и не хватало! — сказав это, он засмеялся и обвёл взглядом окружающих, пологая, что они улыбкой поддержат его шутку, только никто не улыбнулся, а баронесса Кубинская, вообще подняла голову вверх с выражением лица говорящим: «Дали же боги родственничка!».

Костуш продолжал стоять напротив барона, держа в руках орден и приказ на награждение, сам же барон стал слушать подошедшего к нему распорядителя.

Затем распорядитель объявил, что наследник престола, барон Кубинскай, вот — вот подойдёт, и просил всех его подождать.

Баронессы Кубинская и Вейская подошли к Васелии, стоявшей вместе с Торином и начали о чём-то их расспрашивать, а их дочери все сгрудились в одну кучку и «защебетали».

Седой военный, барон Вейский и княжеские Древоходцы организовали ещё одну группу и только Костуш остался как неприкаянный стоять в центре зала. Он развернулся, отошёл и встал, немного не доходя до стены.

Неожиданно послышалось пчелиное жужжании и одновременно ощутил укол сзади в шею.

Костуш хлопнул по шее и перехватил металлическую заколку и тонкие девичьи пальчики.

— Больно! — раздалось сзади.

Костуш обернулся и увидел перед собой Пирролу — дочь барона Вейского, которую он в прошлом году спас от смерти после отравления.

— Рад вас видеть, достопочтенная Пиррола, — склонив голову, поприветствовал девочку Костуш.

— А я вот совсем не рада тебя видеть! И вообще, недовольна, что тебе дали орден!

— Почему же, достопочтенная, вы недовольны?

— Кавалеров ордена «Отличие» нельзя наказывать телесно, нельзя бить, а мне очень хочется тебя выпороть!

— За что, достопочтенная? Чем перед вами я так провинился?

— Почему ты не отвечал на наши письма? Мы тебе писали и я, и Илуна.

— Я не получал от вас никаких писем — ни одного, достопочтенная.

— Поклянись даром Древоходца! — потребовала Пиррола.

— Клянусь даром Древоходца, я не получал от вас писем!

— Да, вижу не врёшь! А почему не приходил на премьеру и вообще ни на один спектакль своего Маугли?

— У меня, достопочтенная Пиррола, не было приглашения, а без приглашения меня никто бы во дворец не пропустил.

Пиррола постояла некоторое время молча, затем, отошла к кружку девушек и вернулась уже вместе с Илуной.

Костуш ей поклонился, Илуна ответила на приветствие и сказала:

— Это оказывается существует целый заговор, против нашего бедного Костуша! Я-то думала ему просто не до нас, до скучающих дочек барона: его же то к кнуту на площади приговорят, то два покушения за пятидневку. Не жизнь, а просто ужас!

— Для меня ужас не эти покушения, для меня просто кошмар, что не дошли письма от достопочтенных Илуны и Пирролы! — поклонившись ответил Костуш. — Я теперь всю оставшуюся жизнь буду переживать, что не смог их прочитать, не смог прикоснуться к бумаге, которую держали ваши пальчики!

— Как завернул! — засмеялась Илуна и добавила: «Пиррола рот закрой!».

— Поговорила с тобой, сказочник и подумала: «А может они и правы, что письма наши перехватывали». Вот как ты на неокрепший разум действуешь — Пиролла до сих пор в себя прийти не может.

— Я ничего этого не знала! Ни про покушения — ничего! — растерянно заявила Пиррола.

— Больше поговорить не сможем — вон к нам весь выводок Кубинских направляется. Раз в неделю мы будем оставлять тебе письма в ресторанчике «Под вязами». Письма для нас передавай туда же, на имя госпожи Митчел, — Илуна проговорила всё это очень быстро и успев закончить до появления рядом с ними дочерей барона Кубинского.

Костуш встретил почтительным поклоном подошедших троих дочерей наследника княжеского престола.

Старшая из сестёр — Бореска, радостно улыбнулась в ответ и сказала:

— Костуш, ты обязан к следующему Новому году сочинить нам сказку для спектакля! Я уже раньше маму просила, чтобы тебя нашли и привели, но из-за этой гадкой чумы это стало невозможным. И вот сегодня, так удачно — сам здесь появился. Никакие возражения не принимаются — ты нам должен сказку!

— Я постараюсь, достопочтенная Бореска, — ответил Костуш.

В начале эпидемии, Костуш, чтобы отгородиться от действительности, постоянно считал в уме до тысячи, закончив, начинал по новой, стараясь таким образом занять по возможности мозг, а не сосредотачиваться на окружающих его картинах смерти.

Немного позже пришло спасительное отупение, частично подкреплённое самогипнозом, и всё же, возвращаясь после прыжка, не всегда удавалось по дороге дремать, и в этих случаях Костуш, стал придумывать сказку, взяв за основу «Золотой ключик» Толстого, применительно к условиям и традициям княжества Либоргского.

Прозвучавшее сейчас от Борески требование сказки, пусть и неожиданное — у всех в мыслях ещё доминировала чума, однако Костуша оно не застало врасплох: намётки уже были и оставалось только подключить своего соседа-Волита и перенести всё это на бумагу.

— Ты можешь уже сейчас сказать о чём будет сказка? — спросила Бореска.

Вместо ответа, Костуш совершил очередной поклон, приветствуя подошедшую к ним Кареллу — баронессу Кубинскую.

— Я-то думала, кто это всех девушек вокруг себе собрал, а это оказывается старый знакомец! — сказала Карелла.

— Мама, мама! Костуш обещал нам новую сказку! — воскликнула одна из младших дочерей Кареллы.

— Сказку, ладно, — сказка и есть сказка. А вы знаете, что Костуш совершил настоящее чудо? — спросила у девочек баронесса.

— Какое, какое чудо? — посыпались на неё вопросы от дочерей.

Карелла пересказала им историю про девочку Тарис, которая лежала и умирала в чумном бараке, а из-за того, что ей двенадцать лет и она уже большая, то не было такого Древоходца, который может её спасти.

К ней явилась Священная Первомать и сказала, что Тарис отрежут ножки, но не надо ничего бояться — Древоходец-Костуш её спасёт, и она опять будет здорова, и действительно Костуш её спас!

— Это всё правда? — спросила Карелла обращаясь к Костушу.

— Да, госпожа баронесса. Я до этого случая никогда не мог переместиться с ребёнком такого веса, да и сейчас не могу.

— Девочки, оставьте нас. Мне надо один на один переговорить с Костушом, — распорядилась баронесса.

Когда девочки, изобразив почтительный книксен, отошли, Карелла сказала:

— Сейчас с этим случаем, святые служители возбудились и собираются носиться с Тарис по всем храмам, показывая её прихожанам. Я ничего в этом плохого не вижу — народу требуется чудо, а после чумы надо показать, что Святые Первородители про нас не забыли. Мне же любопытно: это действительно чудо, или нет?

— Если она весила 35 килограммов, а я смог с ней переместиться — это, госпожа баронесса, безусловно чудо. Только вот, не знаю, когда она имела такой вес. Перед прыжком, всех детей проверяют на весах, в лагере Древоходцев. Вес Тарис на бирке проставили в чумном бараке за сколько-то дней до ампутации ног, а перепроверить у себя перед прыжком мы не могли. Как бы подсчитали вес отрезанных ног?

Если бы её взвесили после прыжка и вес оказался бы 35 килограммов — это, конечно, чудо, только после перемещения Тарис не взвешивали.

— Всё понятно! — сказала Карелла. — Ты свою арифметику больше никому не рассказывай. Народу требуется чудо, и, если тебя кто спросит, так и говори — чудо и всё.

— Я вас понял, госпожа баронесса, — ответил Костуш.

Через парадный вход прошёл распорядитель, встал в центре и пригласил всех проследовать в обеденный зал.

Когда всех рассадили по местам, к креслу во главе стола, быстрым шагом прошёл наследник княжеского престола — барон Кубинский. Все вновь встали, приветствуя, барон поздоровался, и сразу предложил тост в честь новых кавалеров ордена «Отличие».

Весь ужин Костуш молчал. Право говорить имели только те, к кому бароны, или баронессы обращались с вопросами.

В присутствии представителей княжеского семейства, Костуш трапезничал уже не в первый раз, особого волнения не испытывал, и ощущал себя настолько свободно, что позволял время от времени задерживать взгляд на Илуне, чей точёный профиль был хорошо виден с его места.

Для Илуны его внимание не осталось незамеченным, она перехватила его взгляд, мило улыбнувшись в ответ, и в этот момент, Костуш почувствовал, что в их игру «в гляделки» вмешался кто-то ещё. Он быстро пригнулся к тарелке, а когда осторожно поднял голову, тут же трусливо её снова опустил: прищурив глаза, будто вбивая гвоздь ему в лоб, на него смотрела мать Илуны — баронесса Вейская.

Прозвучал завершающий тост: «За здоровье князя и процветание княжества Либоргского», дальше все направились на выход, только вот в малой зале Костуша перехватил секретарь барона Кубинского.

Он отвёл его в угол и сообщил, что по причине эпидемии, работы в опытной мастерской, по производства резины приостановились, сейчас они возобновляются и требуется срочное присутствие Костуша.

Недалеко находилась баронесса Вейская, она ждала своего мужа, задержавшегося за обсуждением чего-то с братом — бароном Кубинским.

Сейчас баронесса удивлённо смотрела на Костуша с секретарём и думала: «Какие такие дела могут связывать наследника престола и этого Древоходца.

Вечером баронесса вызвала к себе в покои Илуну.

— Ты думаешь, я не видела, как ты во время ужина переглядывалась с этим Древоходцем? — задала она вопрос дочери.

— Что здесь такого? Костуш очень интересный человек. Я же живу во дворце, как в клетке. У меня нет друзей, мне не с кем даже нормально поговорить.

— Ты не знаешь, какие дела у Костуша с бароном Кубинским?

— Откуда я могу знать. Я пыталась с Костушем переписываться, но все мои письма вы перехватывали.

Баронесса сморщила носик: письма от Илуны и Пироллы к Костушу действительно приносили ей. Баронесса их читала, честно говоря, ничего предрассудительного в них не нашла.

— Не знаю почему, но у меня какие-то плохие предчувствия, — сказала баронесса. — Нет не именно по тебе, а, вообще, по всем нам. Бабушка моя обладала даром предвидения, боюсь, я в неё. Когда пришла чума, думала это оно, только вот чума ушла, а предчувствия чего-то страшного остались.

Баронесса немного помолчала и продолжила:

Вот я и подумала: неизвестно как сложиться твоя жизнь, но, возможно, такой друг, как этот Древоходец тебе пригодиться. Он безродный и поможет тебе там, где родовитые не смогут.

— Он нам уже помог — он спас Пироллу, — напомнила Илуна.

— Я не об этом. Привяжи его к себе: ничего страшного, если у тебя будет безродный воздыхатель.

Только всё должно быть в меру, никакой компрометации, лучше пусть это выглядит забавно.

Думаю, ты девочка умная, справишься.

И предупреждаю: ни в коем случае не оставайся с ним наедине, да ещё без защитного амулета. Древоходцы для женщин очень опасны! Пусть за попытку воздействия на благородную даму его ожидает смертная казнь, но в любом случае будь осторожна!

— Я всё поняла, мама, — ответила Илуна.

— Ну если поняла, можешь идти. И ещё, — это баронесса сказала уже в спину уходящей дочери, — можешь с ним переписываться, только и в письмах будь аккуратна.

Костуш вышел с территории дворца и стража за ним закрыла калитку.

Официально ограничения, введённые из-за эпидемии, ещё не отменили и найти извозчика было трудно.

Костуш не торопясь направился на Парусную улицу к своему дому.

Всю дорогу, его, как наваждение, преследовало лицо Илуны, её улыбка, поворот головы, взгляд зелёных лучистых глаз.

Костуш тряс головой, стараясь отделаться от видений:

— Зачем мне всё это? Кто я и кто она? Меня недавно за один взгляд «в зад» дочки обычного барона чуть не убили, а это, вообще, княжеская семья.

Добравшись до своего дома, прошёл через вытоптанный, без единой травинки двор — заслуга родственников соседа-Волита, по-прежнему здесь живущих своим колхозом.

Кивками отвечая на приветствия, поднялся на крыльцо и, перешагивая через матрасы, лежащие в гостиной, пробрался к своей спальне. Прежде чем закрыть, дверь, попросил выглянувшую из кухни женщину его не беспокоить. Быстро разделся и пластом рухнул на кровать.

Заснул он быстро, только вот Илуна пришла к нему и во сне, да не в скромном траурном платье, а в обтягивающем костюме пантеры-Багиры.

Даже когда Костуш был импотентом, Илуна в том костюмчике смогла затронуть какие-то струнки в его непорочной душе, сейчас же всё стало несоразмерно хуже.

Проснулся он очень рано, аккуратно, боясь наступить на спящих детей, прошёл на крыльцо, где забрал пустые вёдра и сходил за водой.

В самом малонаселённом участке двора, где не стояли палатки родственников Волита, разделся и стал лить себе на голову воду.

— Надо же — прямо как околдовали! — подумал он, вспоминая Илуну — Жил же спокойно на «гвардейских» таблетках, горя не знал! Если быстро не найду себе девушку, придётся, как в начале эпидемии, наводить самогипноз, для успокоения.

Конец книги. Декабрь 2023года.