Луи-Себастьен Мерсье
Философ живущий у хлебного рынка
Уже был седьмой час утра, Алетофил, живущий у хлебного рынка и не могший сомкнуть глаз своих до четырех часов, внезапно пробуждается от пушечной пальбы, происходившей с Гревской площади; Бастильские пушки ей ответствуют; кровать его движется, весь дом трясется и
Тацит упадает с треножного стола его.
Он от грома сего встает; нестройные крики проницают рассевшуюся преграду небольшой его хижины; он отворяет дверь, слышит говорящих женщин в боковой горнице - - - вчера, говорила одна, родилось дитя у нашего Государя, мы увидим потешные огни. — Нет, сказала другая, ныне выдадут из казны приданое шестистам девушкам — Пойдем, подхватила третья; скоро польется по площади вино и станут бросать нам колбасы и хлебы. — Младшая из них примолвила: нынешний вечер будут на Гревской площади всякие пляски и игрища. — Пятая: ах! обнародуют ли прощение, чтобы я могла иметь счастье увидеть бежавшего из полку милого моего брата? — О! если бы выпустили всех содержащихся за долги колодников!
Ожидание летающих ракет, грубых ликований, нескладного гудения скрипок, освещения улиц и непорядочного звона колоколов: вот что подавало причину к толикой радости. Вдруг, входит гостья и кричит, хлопая в ладоши: я его видела.— Ты видела его? да — царское дитя плачет! оно плачетъ!... Плачет! повторил про себя философ, и возвратясь с сим словом в свою хижину, берет перо и пишет на источенном червями столе, у ног которого лежал еще поверженный Тацит.
Царское Дитя плачет! ... Плачь дитя! плачь! ты будешь некогда Государем ... плачь! ты получишь в наследие великое Государство и еще большее того бремя. Ты учинишься владетелем пространные державы и порабощен будет паче других несчастным обыкновениям. Плачь! вселенная обратит на тебя и твои дела отверзстые очи и потребует возможного от тебя и не возможного; каждый из твоих подданных восхочет от тебя иметь подобно как от Бога все, чего ни пожелает. Станет заботится о всем том, что ни произойдет внутри и вне твоего Государства. Когда другие наслаждаются сном, тогда ты принужден будет наблюдать бдение. Ты познаешь разные огорчения, кои посетят тебя из стран отдаленных; и если на сей высокой степени овладеет тобою леность, то никто на свете виновнее тебя не будет.
Плачь! ты паче нежели другой кто утомлен будет исканием истинны и тебе потребно будет иметь чрезъестественные силы, дабы учинится великим и милосердым. Предстанут пред тебя люди с исполненным истинны сердцем, но воззрение на престол твой и на могущество заставит их от тебя отступить; истинна умолкнет во устах самого отважного и добродетельнейшего человека; никто тебе не откроет ее; ты сам должен будет оную искать. Плачь!
Уже принесли тебе лежащему еще при сосцах твоей кормилицы отличительные знаки военной храбрости; уже лежит на пеленах твоих подле твоей гремушки оный креш, коим престарелый и ранами покрытый ратник гордился бы, но которого он еще не получил. Умолчим о синей ленте она есть придворное украшение; но понеже юные твои руки, когда уста твои сосут еще млеко, прикасаются уже к сему украшению мужества, которое воин покупает ценою своей крови, то помни что ты должен некогда им повелевать. Ты будешь предводителем войска: плачь! Ты будет еще сражаться с очарованием многочисленных и пылких увеселений; желания твои будут предупреждаемы, ты станешь пить из полного сосуда сладострастия. Плачь! ибо что останется тебе для последующих лет твоих? величайшее из всех удовольствий есть то, чтоб печься о народном благоденствии; но наставят ли тебя оно находить?
Ты будет иметь сокровища на со держание своих войск, флотов и крепостных строений; употребление оных будет законно; но ты будешь также иметь более сокровищ, нежели сколько потребно на содержание двора твоего. ... Плачь; здесь вдовица приносит последнюю свою лепту; там приходит работник с дневною своею платою; он из выработанных им денег половину отдает тебе, а на другую покупает черствый хлеб для жены и детей своих.
Живущий в деревне бедный земледелец продает свою шубу, дабы удалить от себя бесчеловечного сборщика, ни в чем не прощающего и не смеющего быть милосердым. Наступит зима, а несчастный не будет иметь шубы; все сие составить часть твоих доходов. Плачь!
Скажут тебе, что сии изображения не естественны и дерзновенны, и сие будет первая ложь, которую употребят к приведению тебя в заблуждение; оное же будет неограниченно, коль скоро успеет тобою овладеть. Ты найдешь ласкателей, кои для собственных выгод своих не устыдятся обременять тебя нелепыми хвалами. Ты когда сделаешь то же самое, что и сын твоего раба делает ничем тебя не хуже, они скажут, что ты сотворил чрезвычайное дело: если ты поработишь себя игу страстей своих, они скажут: ты хорошо делает. Если ты будет проливать кровь твоих подданных так как воду, они скажут: ты хорошо делаешь. Если ты усугубишь бремя твоих налогов если самый воздух отдашь на откуп, они с восхищением скажут, ты хорошо делаешь; если ты при всем своем могуществе будет мстить жестокосердым образом, они еще воскликнут; ты хорошо делаешь. Ах! не толи же самое они говорили, когда
Александр упившись вином поразил кинжалом грудь своего друга!
Сочинитель и Государственный
Казначей (
Неккер) умевший по несравненному искусству занять для государства восемьсот миллионов и оставивший на время управление доходами, сказал пред целой Европою в данном своем отчете, что сумма ежегодных награждений, большою частью похищенных, выпрошенных и раздаваемых не по заслугам, превосходила число двадцати восьми миллионов; между тем как на содержание Академий, Кабинета натуральной истории и коновальных училищ, равно как и на расходы употребляемые при рудниках и земледелии не исходило четырех сот двадцати шести тысяч. Потребно только иметь прозорливость, чтоб таковые же учинить примечания. Хотя же сей отчет и неверен, поскольку он закрывает и преходит молчанием о множестве глубоких и потаенных ран, совсем тем однако же довольно много примечается в нем разума и патриотических расположений, чтоб возбудить тебя к обращению взоров твоих на сию картину, которая еще более объяснится и будет уважаема, когда история различные части ее озарит своим светом, Самые отважные умы представляют Государям истину с единой токмо стороны, другую же предоставляется открывать им самим.
Стихотворцы и Академические похволовещатели овладеют тобою, сущим еще в колыбеле, и не оставят тебя до самой твоей кончины; они назовут тебя богом или по крайней мере полубогом и задушат тебя продажным своим фимиамом; но после явится история с бессмертным и неизгладимым пером своим не забывай сего!
История! желает ли ты ее не страшиться, или паче любить ее? хочешь ли ты созерцать строгое и величественное чело ее? буди человек, будучи Государемъ; стремись приобрести прежде всего название человека. Учись с нами наслаждаться человечеством и его удовольствиями, правдою, любовью, паче же дружеством, все в свете превосходящим; выходи иногда из златой своей темницы, если рабы твои учинить сие тебе дозволят; преступи за порог к коему они тебя пригвождают и приди вкушать некоторые из наших увеселений; но дерзнешь ли ты разрушить ограду, которою собственная стража твоя окружила стези твои? ... Плачь!
Если со временем смелость моя тебе не понравится, то помни, что тогда уже меня не будет. Но я люблю тебя ради блага, которого человеческий род от тебя ожидает, ради зла, от коего ты можешь предохранить его, ради великого могущества кое ты можешь употреблять в пользу страждущего человечества; ибо произведение важных и великих перемен, предоставлено одним только таковым, как ты самовластным Царям.
Не думая, что бы провидение, пекущееся о образовании даже самой мошки во всех ее частицах, оставило благосостояние государств на произвол случая, несомненно я уверен, что око его, и тебя надзирает. Молю его, да учинит оно тебя правосудным... но какое слово произнесли уста мои! так... правосудным.
Ты не должен быть милосердным, но... правосуден. Ты должен уметь наказывать, дабы не быть виновником неустройств и бесчиния. Так, плачь порфирородный младенец, плачь: должно, чтоб ты наказывал.
Я же под ветхою своею кровлею благодарю высочайшее существо избавившее меня от такого бремени, которое оно на тебя возложило; мне остается побеждать единую токмо скудость, а тебе предписано сражаться с лестью, ложью, высокомерием и собственным твоим величием! я обязываюсь давать тебе подать, а ты обязывается соблюдать мое спокойствие.
Дабы возвышение твое не было пагубно как для самого тебя так и для других, того ради помышляй каждый раз, когда имя свое будет подписывать (и сколько бумаг заставят тебя рассматривать!) помышляй, говорю, о той необходимости, которая требует, чтоб каждое дышащее создание было питаемо; ибо таков есть закон первоначальный, закон предшествовавший всем человеческим поставлениям. Если же нищета пребудет долею большей части твоего народа, то венец твой посрамится и бесславное имя твоё погибнет - в памяти друга смертных.
Тот, кто первый сказал в политическом разуме, что бедность есть мать изобретений, вымыслил для тирана извинение. Остроумие никогда не будет дщерью нужды. Нищета приводит в уныние, лишает крепости или ввергает в отчаяние, устремляет к злодейству, и все те, кои нарушают общественное спокойствие, побуждаются к тому паче нуждою, нежели любостяжанием. Восхочешь ли ты уменьшить число злодеяний? научись доставлять свободное пропитание и позволяй каждому в ремесле своем упражняться, не причиняя отнюдь ему притеснения, ниже требуя за то тяжких налогов. В том состоит польза и богачей; ибо когда они алкают только все захватить в жадные свои руки, а о призрении бедного нимало не пекутся, то сей будучи в самой крайности принужденным себя находит непозволительным образом доставлять себе пропитание.
Если власть твоя достигнет до того, что пресечет всякого рода в государстве твоем насилия: если ты подлинно заставит трепетать тех утеснителей, которые под твоим именем дерзнут угнетать вольность, тогда единогласно прославят твое могущество и учинят его сильнейшим и священнейшим. Но если ты по слабости или заблуждению, станешь царствовать над едиными токмо царедворцами, кои и сами при тебе царствовать станут... какое тогда будет правление? ужаснее и самовластнаго! плачь!
Да наградит тебя предвечный судеб человеческих учредитель светом своим и силою.
Ты родился в счастливое и достопамятное время: благодари текущее столетие! оно для тебя трудится, оно день от дня более тебя просвещает; оно приуготовляет для тебя новые и здравые умоначертания.
Екатерина и Фридерик являют тебе превосходство своего разума. Стоит только тебе обучиться читать; но будешь ли ты любить чтение? читай, я заклинаю тебя; читай о великих и благотворных деяниях
Екатерины и Фридерика, царствующих в таких странах, которые менее нежели твоя согреваются лучами небесного светила.
Каким сокровищем для твоего могущества могут быть сии безгласные строки, кои мы для показания тебе всех путей истинные славы на прерыв друг пред другом начерчиваем. Славу сию на конец познали. Сколь бы велико ни было твое высокомерие, сии строки не оскорбят его. Не человек будет говоришь тебе, но книга; чего ее страшишься? если она тебе понравится, то великая душа твоя не умедлит согласоваться с ее начертанием; но ты столь же легко можешь и удалишь ее, если.. ах не страшись со временем открывать книгу! истина, которая громким своим восклицанием могла бы оглушить нежный твой слух, истина, говорю, посредством своего тихого и почтительного гласа проникнет в свободное время в душу твою; и как ты всегда властен будешь отставать от чтения увещательного писания, то можешь внимать оному тем с большею охотою а может быть и доверенностью; взоры твои чрез сие простое средство опустятся даже до самых низких состояний, кои в чертогах твоих совсем бывают забвенны; ибо они суть потаенные корни, питающие гордые листья, коими превозносится древо, ими приосененное. Из сих то скрытных и животворных протоков изобилие твое истекает: для чего же бы тебе смотреть на один токмо стебель!
Читай; читай хотя для того, дабы услышать противное тому, что будут говорить тебе ежедневно. Не уклоняй твоего слуха от сего противоречия. Кто будет говорить тебе без прикрасы и во всякое время, когда бы ты ни восхотел внимать ему? тот, который не имеет ни какой пользы тебя обманывать, который живет от тебя в отдалении, который никогда тебя не видел и никогда к тебе не приблизится, тот который уже во Гробе или на краю оного. Он приносит тебе то, что его очи, его испытание и его разум собрали, и предлагает тебе оное, даром: он преподает тебе сии не ложные, сии нелестные наставления, кои никакого состояния человеку столько ненужны, как тем, от которых зависит жизнь целого народа.
Ты услышишь
да и
нет об одном деле, поелику непрёменно окружен будет такими людьми, коих речи ни правды ни лжи в себе не заключают, и которые столь темно мнения свои предлагают, что Государь должен в бесконечной пребывать нерешимости, а сие то для них и нужно к удобнейшему преклонению весов на сторону щекотливого их самолюбия. Со всем тем обладателю пространного Государства весьма нужно иметь разум решительный и непоколебимый; ибо нерешимость есть совершенная пагуба для политических дел и общественного блага; и чем Государство сильнее тем оно ближе чрез таковую нерешимость к потере своего величия, силы и равновесия.
Читай, и сравнивай. Не забывай историю о республиках, которая откроет тебе пространное к размышлениям поле. Книги вразумят тебя лучше твоих советников. Тиснение книг, сей дар божественной руки, научит тебя должности Государя, искусству творить убедительными твои законоположения. Оно возвестит тебе разительные истины и возвестит их смиренным гласом. Исшедшие из теснения самые замечательные черты не будут более иметь своевольного дерзновения; но хотя бы гражданская ревность и не всегда была в своих пределах, при всем том менее ли ты будет от того силен, что хотя единожды преклонишь слух свой с свободному и республиканскому гласу? он должен быть таковым для удобнейшего тебя просвещения; ты сравнишь его потом с риторскими речами, в коих боязливая истина, исходящая из святилища законов повергается к стопам твоим, поелику она от присутствия твоего приходит в уторопление и ничего столько неожидает, как той минуты, в которую ты повелишь ей удалиться от твоего престола.
Читай, ищи друзей себе в книгах; имена любезные роду человеческому, имена столь милые, могут ли быть тебе неприятными? не отвергай относящиеся к общественному благу предприятия, новые и счастливые умоположения преобразуют царства. Успехи разуму человеческого распространились по всему земному шару; уже блистают искры его на самых тех местах, кои некогда пребывали во мраке. Государство твое питает в недрах своих полезные науки, желающие возвыситься до твоего престола. Предпочтешь ли ты им невежество? нет, сие бы несогласно было ни с нынешними временами, ни с собственною твоею пользою. Что бы ты мог учинить без нашего просвещения, и что бы были самые возвышенные наши мысли, если бы ты нам не покровительствовал? единыя мечтания.
Будь признателен ко трудам премудрых и благодетельствующих писателей. Изреки сии слова! теките ко мне просвещенные други человечества! и мы не зря тебя будем с тобою разглагольствовать, не подходя ко твоему престолу священную истину к нему препроводим, Она войдет в чертоги твои одна, без стражи, без пышности, без титл и лент; она представится скромною и бескорыстною, и ты восхищен будешь непритворными ее прелестями; коль скоро ее познаешь.
Вещали твоим предкам, ( и они тому верили) что политика есть наука глубокая и известная немногим токмо счастливым смертным. От чего же сии надменные и исключительно пред прочими просвещенные глубоко-мыслители чинили в делах своих величайшие и невероятные погрешности? от чего они употребляли чрезвычайные и долговременные усилия к решению самой малости? От того что сии многомыслящиее о себе мужи будучи отдалены от книг, взирали на собственные токмо выгоды, держались детских предрассуждений, следовали бедным и недостаточным системам и имели пронырливых, а по тому и опаснейших в делах своих поверенных.
Когда ты вступит в юношеский возраст и распрострутся по раменам твоим нежнозавившиеся власы твои, да возмогут тогда очи мои узреть тебя размышляющего под сенью древес с
Плутархом Руссо и Рейналем! и да ниспошлет тебе Царь царей житие благоденственное и не праздное, то есть преисполненное утешительными трудами, возвышающими и укрепляющими душу и с соделывающими жизнь нашу для нас приятною кто умеет не всуе препровождать часы, тот уже обрел путь к добродетели. Да возможешь ты на конец вкушать чистейшее блаженство, во мзду усердного твоего попечения о благосостоянии народа, достойного быть благополучным!...
Между тем, как мудрец упражнялся в писаний, чернь объятая непомерною радостью, кричала, пьянствовала шаталась по улицам в препровождении нестройных кликов, теснилась подле каретных колес, окровавлена и избрызганна грязью для подбирания нескольких мелких монет; звонили в колокола, стихотворцы слагали рифмы, своды священных храмов дрожали от наемнаго пения, все градские обитатели видели токмо пиршества и денежные раздачи временную Царскую щедроту. Чтож касается до мудреца, он устремлял взор свой в будущее и смотря на своего
Тацита начертывал сии строки, кои весьма несходны будут с строками стихотворцев, и которые обвинят их пред потомством.
Оглавление
Луи-Себастьен Мерсье
Философ живущий у хлебного рынка
