Мои миры [Салават Шамшутдинов] (fb2) читать онлайн

Салават Шамшутдинов Мои миры

ОТ АВТОРА

Дорогие читатели! Я приглашаю вас в свои миры. Миры, что не оставляют меня ни днём, ни ночью, что живут во мне, тревожат, будоражат мою душу. Миры настолько разнообразные, что пришлось их разделить на три категории.

Первый — сказочный мир. Кто сказал, что сказка остаётся в детстве? Она идёт вместе с нами по жизни. Сначала мы сами живём в сказке. Затем знакомим с этим волшебным миром наших детей. И, наконец, возвращаемся в него снова с внуками. А герои, знакомые нам с нежного возраста, живут по соседству. Ходят по тем же улицам. В те же магазины. Надо просто немного приглядеться. Вылезти из своей зашоренности. И вот они рядом.

Второй — фантастический мир. Первооткрывателем его для меня, как для многих моих сверстников, стали мэтры мировой научной фантастики. Начитавшись Рэя Бредбери, Станислава Лема, мы с моим другом Владимиром Яковлевым придумывали свои сюжеты. Об одном могу жалеть, что не сообразили записывать наши фантазии на бумагу. Прошли годы, но мир фантастики не оставил меня. Он хотел расправить крылья. Обрести свободу. Приземлиться на листы бумаги, что и случилось в этом сборнике. Фантастический мир сложен. Порой противоречив. Но он только диктует свои обстоятельства человеку. И какая разница, что за окном — лунный пейзаж или земной, он всегда окажется рядом. А если присмотреться, то что такое фантастика? То, о чём мы мечтали вчера, сегодня вошло в обиход. А наши сегодняшние мечты станут завтра обыденностью. Или обстоятельства. Поди разберись, что есть в них истинного.

И, наконец, реальный мир. Наше поколение должно быть благодарно судьбе, и всё же. Нам пришлось пройти и через войны, и через кризисы, развал страны. Я поделился с вами, дорогие читатели, своими мыслями, наблюдениями. Часть можно отнести к художественным рассказам, а часть, возможно, и к дневниковым записям. С чем-то, вероятно, вы не согласитесь, а что-то станет близко вашему сердцу. И в том и другом случае я буду очень рад. Самое главное, чтобы книга не оставила вас равнодушными.

Существует ещё один мир, не описанный в книге, но без которого все остальные миры не смогли бы увидеть свет. Это мир неравнодушных людей, друзей. Товарищей, близко принявших идею издания книги. Я хочу выразить свою благодарность моему близкому другу, редактору этой книги, автору обложки Владимиру Владленовичу Яковлеву за помощь оказанную при составлении сборника. Также я благодарю моих коллег поддержавших выход этой книги, без их помощи она ещё очень долго не смогла бы порадовать, как я надеюсь, читателя. Это Бровченко Евгений Владимирович, Богданов Иван Андреевич, Фейгель Леонид Михайлович, Немцов Андрей Вениаминович, Кучинов Алексей Николаевич, Карлсон Сергей Александрович, Дёмин Максим Викторович.

Салават Шамшутдинов

ПРЕДИСЛОВИЕ

Огромное количество нейронов мозга создают для нас реальность, словно компьютерный код. Это намного сложнее любой «матрицы», придуманной сценаристами и режиссёрами. Мы сами до конца не можем разобраться в том, как оно всё устроено. Очевидно одно — я не могу утверждать, что кто-то способен моим взглядом посмотреть вокруг или понять моё внутреннее состояние в точности. Не зря говорят: «каждый человек — отдельная вселенная». Весь окружающий нас мир существует только в наших с вами головах и для всех остальных наш мир является загадкой. Получается, что мы придумываем его ежедневно сами для себя. Единственное настоящее средство «прочитать чужие мысли» и понять друг друга — литература. Только она дарит нам опыт преодоления этого невидимого барьера и помогает представить себя по-настоящему на месте другого.

Не случайно этот сборник рассказов назван «Мои миры». Читая книгу, вы погружаетесь в ту самую, обычно недоступную, вселенную человека, где вы буквально можете узнать мысли самого автора, представить образы, стереотипы и оригинальное находки. Сравнить со своими ощущениями, опытом и точкой зрения. Слова родились в его сознании и передаются вам напрямую в мозг — вот настоящее волшебство. Вы знакомитесь с авторскими «мирами», а задача писателя — сделать ваше путешествие увлекательным и небанальным. С помощью литературы мы узнаем не только больше об окружающем, но и познаем «другой мир».

Наша реальность состоит из множества других реальностей, а точнее, её слоев и оттенков. Так и проза Салавата Шамшутдинова состоит из разных компонентов, которые, объединившись под одной обложкой, превращаются в целую вселенную со своими жителями, добром и злом, чудесами и поводами для грусти или радости. Где-то этот мир принимает форму сказки, где-то аллегории, фантастического приключения или ностальгии про прошлому, а где-то сегодняшнего дня со всем его непростым устройством. Так и в нашу реальную жизнь вклиниваются, вливаются и переплетаются с ней порой такие сказочные и фантастические события, что сложно их разделить.

Примечательно, что особенность архитектуры книги «Мои миры» в том, что вы можете читать каждое произведение так, как выстроил их последовательность автор, а можете нарушить её и в произвольном режиме знакомиться с произведениями. В этом прослеживается определенный символизм — наша реальность тоже состоит из осколков целого. Пусть и самодостаточных.

Моё личное знакомство с прозой Салавата Шамшутдинова началось с повести «Метряки», они тоже представлены в этом сборнике, чему я особенно рад. Я читал до них разные рассказы автора, но именно эта повесть (первая и вторая части) впервые меня по-настоящему впечатлили и открыли для меня Салавата не только с поэтической, но и с прозаической стороны. Кстати, в литературе есть такой термин — «проза поэта». Так говорят, когда одна форма творческого текста плотно связана с другой и являются как бы продолжением друг друга. У Салавата Шамшутдинова не так. Рассказы и повести в его случае не продолжение его поэтических опытов, а самостоятельные произведения. Нет, конечно, мы можем найти в описательных моментах у автора поэтические ноты, особенно, когда он, допустим, описывает природные явления, но это не «проза поэта», а «проза писателя» — самостоятельная и не требующая сравнения с другими направлениями творческой деятельности.

Если определять центральную основу прозы Салавата Шамшутдинова, то мне в первую очередь приходит в голову — притча. Именно из её канона автор черпает движущую силу для повествования. Только автор работает не внутри определенных литературных координат, а на стыке жанров. Его притча — не просто «иносказательное поучение» по Владимиру Далю или «указание пути» от Василия Кесарийского, а классический рассказ (реалистичный или фантастический), но с определенной моралью и назидательностью.

Иногда перед нами не притча, а личный дневник о переживаниях прошедшего дня или наблюдениях, на смену которому приходит сказочная история или фантастический мир. Так, обычная поездка на автомобиле может обернуться встречей с Лешим, или неожиданно автомобильная дорога приводит в гости к Бабе Яге. Салават довольно легко использует фольклорных персонажей, предлагая увидеть их в новых и не привычных условиях. Только представьте Бабу Ягу и Горыныча в эпоху коронавируса. Бывает, автор не просто берет классических персонажей, а адаптирует уже знакомую историю на новый лад, приближает к нашему времени: а что, если «Сказка о золотой рыбке» произошла вчера с вашим соседом или близким знакомым? Об этом вы узнаете, открыв следующие страницы.

Я поздравляю Салавата Шамшутдинова с выходом новой книги, а читателю искренне завидую, поскольку он только начинает знакомиться с удивительными мирами автора.

Денис Балин

Лауреат премии «Ладога» имени А. Прокофьева.

СКАЗОЧНЫЙ МИР СКАЗКА 1

День с утра явно не задался. Несмотря на выходной, я сидел дома один. Жена уехала к родственникам. Дети на учёбе. Тоска. Даже то, что мы живём на даче, не поднимало настроение. Пройдясь по огороду и поев с грядок всё подряд, не разбирая, я скоро вернулся в дом. Надо сказать, что одиночество вообще не переношу. Прослонявшись из угла в угол какое-то время, сел на веранде почитать. Не осилив и двух страниц, отложил книгу. Вконец рассердившись на себя за дурной характер, я закрыл дом и пошёл в лес, благо идти недалеко — за калитку вышел, и вот он. Переодеваться не стал, так как принял решение спонтанно и в полной уверенности, что через полчаса в таком же скверном настроении вернусь назад.

Лето выдалось сухое, и можно было идти по лесу, не разбирая дороги. То, разгребая высокие заросли травы, то, проваливаясь в пушистый мох, я шёл через лес. Наверху приятно шумели кроны деревьев. Пару раз находил клюквенники. Попробовав самые крупные ягоды, шёл дальше. Лес в наших краях смешанный, и поэтому гулять по нему особенно интересно — то в ельник попадёшь, то в березняк, а то всё вместе. Немного погодя, с удовольствием заметил, что настроение стало улучшаться. Захотелось петь. Но привычные, набившие оскомину, песни мне показались тоскливыми, и тогда стал припоминать детские песенки и колыбельные, что пел когда-то своим детям. От сознания комичности ситуации настроение совсем исправилось. Захотелось смеяться. Представьте себе, идёт по лесу взрослый мужик в домашних тапочках, смеётся и поёт колыбельные. Картина достойная дурдома.

— А… мм… извините, — я удивлённо оглянулся. Позади стоял небольшой плюшевый медведь и, уставившись на меня пуговками-глазами, виновато улыбаясь, спрашивал:

— Извините, здесь слонопотам не пробегал?

— Аи… оо… ыы…, — нечленораздельные звуки непроизвольно лились из моего рта. Руки также непроизвольно задвигались, показывая то ли направление, то ли подражая ветряной мельнице.

— Извините, — ещё раз сказал медведь и заковылял прочь.

Несмотря на, мягко говоря, удивление, никак не покидала мысль, что где-то его уже видел. Огляделся вокруг. Никого. Тогда пошёл дальше, по пути постоянно оглядываясь и пытаясь для себя решить вопрос: что же это было? Наверное, шёл так очень долго, потому что в себя пришёл только тогда, когда впереди показались ворота, окружённые густыми зарослями деревьев. «Ну вот, чья-то дача», — подумал я, ускорив шаг. Уже почти подойдя, услышал, как захлопали крылья. Журавлиная пара села на ворота. Створки под их тяжестью задвигались и заскрипели. В моей голове тут же пронеслось: «…они сели на ворота, а ворота скрип, скрип…». В этот момент из дома выскочила пожилая женщина и, схватив метлу, бросилась к воротам. Честно говоря, сначала показалось, что она бежит на меня, и даже остановился в растерянности. Но она, подбежав к воротам, громко зашипела:

— Кыш, кыш, проклятые, — и замахала на журавлей метлой.

Когда журавли улетели, женщина улыбнулась и позвала меня:

— Да идите, заходите. Не бойтесь. Журавли замучили. Как только внук засыпает, они тут как тут. Сядут на ворота и катаются. Ворота скрипят. Им нравится, а внучок не спит.

Вежливо поздоровавшись, я прошёл в дом, который внутри оказался просторней, чем казался снаружи. На кухне стояла русская печь.

— Хорошо живёте, — шёпотом сказал хозяйке, кивнув на печь.

— А куда ж без неё родимой. И испечь, и старые косточки погреть. Она же и кормилица, и домашний врач. А ты чего это шепчешь то. Горло что ли болит?

— Так внучок же спит.

— Да не сплю я, — донёсся с печи голос.

Из-за занавески выглянуло лицо двадцатилетнего парня. Увидев меня, он поздоровался:

— Здрасть. Бабань, спекла бы колобка, что ли. Есть охота.

— Я же только утром пекла. Уже съел всё? — поинтересовалась хозяйка, ставя чайник на газовую плиту.

— Да нет. Не успел. Убежал он. Говорил тебе, не ставь на подоконник.

— Ох, уж эти колобки. Вечно сбежать норовят, а потом бегают по лесу и всякую чушь несут. А уж хвастуны какие. «Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл». Тьфу. Кто их держал-то? — миролюбиво закончила женщина, с любовью глядя на внука. — Сейчас ещё испеку. Вот и гостя накормить надо.

— А что, — наивно спросил я, — разве колобок не один?

— Один! — усмехнулся, слезая с печи, внук. — Да их тут пол леса бегает. Лиса, до чего любительница до сдобы, и та их есть перестала. Изжога, говорит, замучила.

— А я здесь недалеко медведя видел. Плюшевого, — заметил осторожно, боясь, что меня поднимут на смех.

— Искусственный. Ненатуральный. Этот не наш, — отозвалась хозяйка, продолжая колдовать над тестом. — Интурист. Всё ищет кого-то. Может, действительно потерял, а может просто больной.

С этими словами хозяйка запихала противень с тестом в печь.

— Ну вот, — сказала она, — скоро будем кушать.

— А вы вдвоём живёте? — поинтересовался я, чтобы поддержать разговор.

— Нет. Ещё дед, но он сейчас на озере с рыбкой болтает.

— С какой рыбкой? — моему удивлению не было предела.

— Как это с какой? С золотой, конечно. Как-то по случаю познакомились, и с тех пор дед, как поболтать захочет, так на озеро идёт. Там рыбку позовет, и болтают, пока не надоест. Иной раз до самого вечера, — и, повернувшись к внуку, сказала:

— Емельян, на стол собери. Колобки испеклись уже, наверное.

— Какое редкое имя. Теперь так не называют детей, — заметил я.

— Да, редкое. Но мне нравится. Хорошее русское имя — Емеля, — похвастался внук, ставя на стол чашки.

Хозяйка тем временем подошла к печке и возилась, вытаскивая противень. Наконец она подтащила его к краю. Через пару минут румяные колобки украшали блюдо на столе. Приятный аромат сдобной выпечки наполнил дом. Я вдруг почувствовал, что очень проголодался. Хозяйка разлила чай по чашкам. Емеля поставил на стол вазу с малиновым вареньем. В предвкушении приятного чаепития, я взял с тарелки ближайший колобок и уже собирался надкусить его, как кто-то спросил:

— Ну что, так и съешь? И имени не спросишь?

Я отодвинул колобок ото рта и увидел, как он ехидно ухмыляется.

— Чего глаза таращишь? Ешь, только зубы не сломай.

С этими словами колобок озорно подмигнул, так что я поперхнулся.

— Да не обращайте внимания, — добродушно захлопотала хозяйка. — Врёт он всё. Вы же сами видели, что он только что из печи. Свежий.

И обращаясь к колобку, забранила его:

— Что же ты, кусок теста, меня как хозяйку позоришь? Только что из печи, а всё туда же, — и, повернувшись ко мне, продолжила — Кушайте, кушайте. Не обращайте внимания.

— Как это «не обращайте внимания»?! Я что, права голоса не имею? — возмутился колобок. — Меня в рот отправляют, и я же молчи! Я что вам устрица бессловесная?

— Что же ты человеку аппетит перебиваешь, — заступился за меня Емельян, — оратор ты печёный.

— Попрошу без оскорблений! — не унимался колобок.

— Пускай немного остынет, — попытался я остановить препирательства и, боясь обидеть кого-либо.

— Этот если уж завёлся, то нескоро остынет, — огорченно ответила хозяйка.

Так мы сидели за чаем, неторопливо разговаривая, и я был очень рад, что из варенья не выскакивают ягодки и не заявляют о своём праве голоса.

Время шло. Пора было уходить, о чём я и сказал хозяйке.

— Ой, да куда ж вы? Посидели бы ещё, — засуетилась она.

— Спасибо вам большое за гостеприимство, но мне пора. И так уж засиделся.

— Да, что там! А то скоро Емеля поедет к дядьке Егорычу, так он вас подкинет.

— Нет, нет, спасибо! — поблагодарил я. — Поедет? А, извините, на чём? Просто из любопытства. Гаража у вас что-то не заметил.

— Как на чём? — вступил в разговор Емеля. — А печь? И дёшево, и природу не портит.

Устав удивляться, ещё раз поблагодарил хозяйку. И вдруг, словно опомнившись, спросил.

— Извините, а я ведь так и не спросил, как вас зовут?

— Как зовут? По паспорту Ядвига Ивановна, а если по-простому так просто — бабушка Яга, — довольная, засмущалась хозяйка.

Слова застряли у меня в горле, а она продолжила:

— Жаль, что вы с Емелей не поедете, а то бы с дядькой его познакомились, Егорычем. Хороший мужик. Емеля в детстве прозвал его Горынычем, так он с тех пор на другое имя не откликается.

— Спасибо! Как-нибудь в другой раз, — заспешил я к выходу.

Уже выходя из ворот, заметил, в углу у сарая стояла старая бадья, а может ступа. Я шёл быстрым шагом, стараясь как можно быстрее уйти от этого дома. Говорящие колобки, баба Яга не укладывались в моей голове. Казалось, что сейчас по дороге пронесётся, обгоняя меня, печка на которой Емеля поедет к своему дядьке Горынычу. Собственно говоря, дорога уже кончилась, и я шёл опять по лесу. Отойдя подальше, огляделся и понял, что не знаю куда идти. На глаз определил направление. Точнее говоря, пошёл куда глаза глядят, вертя головой по сторонам в надежде увидеть хоть какую-нибудь знакомую примету.

— Эй, мужик, поаккуратней.

Голос раздался откуда-то снизу. Пригнувшись, увидел муравьёв. Они шли своей тропой, а я наступил и покалечил нескольких из них.

— Ой, простите, — извинился, понимая, что приключения ещё не кончились, — я нечаянно.

— Под ноги надо смотреть, — огрызнулись муравьи и, быстро соорудив носилки, взяли раненных.

От общей массы отделился небольшой отряд с носилками и пошёл в сторону. Мне захотелось проследить, куда же они пойдут. Теперь шёл осторожно, боясь наступить на… Впрочем, кто его знает, что там под ногами творится? Скорость муравьёв была для меня, естественно, медленной, к тому же постоянно боялся потерять их в траве.

— Что ищете? — вдруг услышал вкрадчивый голос.

— Нет, здесь муравьи, — ответил я, оборачиваясь. Рыжая лиса удивлённо смотрела на меня.

— Эка невидаль, муравьи, — ухмыльнулась она.

— Да тут нечаянно наступил на них. Теперь они несут куда-то раненых, — сам себе удивляясь, продолжал разговор.

— Ясно, куда. К ветеринару, — посочувствовала лиса, — в лесу поосторожней надо.

— Ну, так я же перед ними уже извинился. А ветеринар далеко?

— Тут рядом один практикует. Недавно из Африки вернулся. На практику ездил. Ходит слух, что там он связался с пиратами, — принизив голос, продолжала лиса, и потом громко добавила, — хоть я в это и не верю. А, как врач, он очень даже ничего. Как-то по зиме волк хотел рыбкой побаловаться, ну и сунул хвост в прорубь, дурень, вместо удочки. Хвост примёрз, а бабки с палками тут как тут… В общем, если бы не доктор, то плохо было бы волку без хвоста. А так, бегает, как новенький.

— А волку самому такая мысль в голову пришла, или кто-то надоумил? — поинтересовался я.

Лиса подозрительно посмотрела на меня и перевела тему разговора.

— Я, между прочим, тоже к доктору иду. У меня, так сказать производственная травма.

— Что, оса укусила? — съехидничал я.

— Откуда вы знаете?

— Так, интуиция.

— Если вы не хотите тащиться за муравьями, то пойдёмте со мной.

Обойдя муравьёв, мы с лисой отправились к ветеринару. После моего замечания лиса стала осторожничать в рассказах. Однако она охотно поведала о жизни в лесу.

— Муравьёв, конечно, жалко. Жалко, что вы на них наступили. Но они тоже паразиты ещё те. Под зиму стрекоза, как-то задержалась с гастролей, а уже холодно, первый снег. Она и попросилась к ним отогреться. И что вы думаете? Пустили? Как бы не так. Допрос учинили. Где была? Что делала? А когда она с чистым сердцем рассказала о своих гастролях, о творческих поисках, они выкинули её на улицу.

— Да, да, — возбуждённо подтвердила неизвестно откуда взявшаяся стрекоза. — Я натура тонкая, артистическая! Я вся в искусстве! А они — мужланы. Они ничего не понимают в высших материях.

— Опять языком чешешь, — раздался снизу голос муравьёв. — А что ты в этом году к зиме приготовила? Или опять будешь по морозцу под дверью умолять?

— Я же говорила! Мужланы! Мужланы! — и с этими словами стрекоза умчалась прочь.

Посмотрев с улыбкой стрекозе в след, я заметил, что лес стал как-то оживлённее. Ещё никого толком не было видно, но общее присутствие уже ощущалось. Заметил, что невдалеке на дереве сидела ворона, и сказал об этом лисе.

— А, эта раззява, — ехидно проговорила она, недоверчиво скосив на меня взгляд, — как-то по случаю ухватила сыр. Кусок большой такой. Ну и почти сразу проворонила его. Впрочем, мы уже пришли.

Мы подошли к большой поляне. На ней мирно уживалось все: от паучка, который лихо приударял за мухой, до волка. Звери вели себя так, как старые добрые знакомые. На дальнем краю поляны сидел интеллигентного вида мужчина в пиджаке, с галстуком и что-то рассматривал в микроскоп. Я понял, что это и есть ветеринар, о котором мне говорила лиса.

— Здесь все больные? — поинтересовался я у лисы, как у старого знакомца.

— Нет. Половина приходит поболтать. Новости послушать. Радио то нет. А сорока вечно приврёт с три короба. И все её рассказы заканчиваются тем, какая она хорошая хозяйка, а сама кроме каши ничего готовить не умеет.

По пути разглядывая зверей, я направился к ветеринару прямо через поляну. Пёс, с перевязанным носом, стоял около зайчихи. Та держала на руках безногого зайчонка и грустно смотрела вдаль.

— Что, опять с трамваем наперегонки бегал? — от скуки спросил пёс.

— Устала я от него, — пессимистично пожаловалась зайчиха. — Который раз одно и то же, одно и то же. Как будто у меня больше дел нет, как с ним по врачам ходить. В клевере сок уже не тот, а я ещё на зиму его не заготовила. Да и морковку с огородов кто будет таскать? А ему только бы играть. Совсем о матери не думает.

Поморгав большими глазами, зайчонка отвел свой взгляд.

Подойдя поближе к доктору, я стал наблюдать за его работой, тем более было на что посмотреть. Доктор работал под микроскопом, ни на минуту не отрывая взгляда. Он называл нужные ему инструменты, которые тут же подавала небольшая мартышка. Пудель же следил, чтобы никто не мешал доктору в его работе.

— Голубчик, вы меня отвлекаете, — вдруг сказал ветеринар.

Я огляделся по сторонам. Кроме меня никого рядом не было.

— Да, да. Это я вам говорю, — сказал доктор. — Подождите голубчик. Скоро освобожусь.

— Извините! Конечно, — мне стало неудобно за свою непонятливость.

Я присел невдалеке под деревом. Наверху кто-то пел. Сначала слушал под впечатлением от пережитого. Потом до меня стал доходить смысл песни. Это был современный шлягер и, по-моему, очень безвкусный, как почти вся современная эстрада. Песня совершенно не вписывалась в окружающую обстановку. Я поднял голову, чтобы посмотреть на певицу. Невысоко на сучке сидела белка и, держа шишку вместо микрофона, самозабвенно пела. Ну, прямо суперзвезда. Закончив песню, она торжествующе посмотрела на меня и, заранее уверенная в положительном ответе, спросила:

— Нравится?

— Не в тему, — проснулся во мне критик. — А подушевней у тебя ничего нет?

— Ты чё, мужик. Хотя по твоему прикиду видно, что лох, но не на столько же, — завозмущалась белка. — Может, тебе «во саду ли в огороде» спеть?

Услышав такую тираду я, честно говоря, потерял дар речи. Хорошо, что выручил, подошедший в эту минуту доктор.

— Здравствуйте! Вижу, вы в наших краях человек новый, — определил он по моему озадаченному лицу. — На белку не обижайтесь. Просто она сегодня не в настроении.

— А вы давно вот так вот? С ними, — поинтересовался я, постепенно приходя в себя.

— Давно. Уж и не упомню, сколько, — с нежностью в голосе ответил он. — А к кому же им ещё обращаться? Кто же их ещё полечит?

— Да, действительно, — я представил, как вся эта лесная звериная братия несётся в деревенские, а то и городские ветлечебницы.

— Потом, все они — мои друзья. А сколько у них чувства юмора! Имя моё не выговорить, так мне прозвище дали по первым буквам моих инициалов — Айболит. Правда, смешно, — и вдруг спохватился. — Я же забыл представиться — Айзек Борисович Литвинов.

Я тоже представился. Так мы сидели с ним под деревом, разговаривая. Но нас всё время прерывали насекомые или звери, подходя к моему собеседнику с различными проблемами. Так что вскоре он вынужден был извиниться и вернуться к своей работе. Я тоже решил не рассиживаться, и продолжил свой путь.

Теперь же шёл, даже не пытаясь найти дорогу. Мне было всё равно. Казалось, что ничто на свете не сможет меня удивить, когда вдруг услышал приятный женский голос:

— Мужчина, а мужчина!

Оглядевшись и заранее приготовившись к любым неожиданностям, увидел лягушку. Маленькая, зелёная и скользкая, она сидела на кочке и заигрывающими глазами смотрела на меня.

— Ну что вы, мужчина, такой невоспитанный. Помогли бы даме подняться.

— Да вам вроде и там неплохо, — заосторожничал я.

— Какой вы не галантный. А, может, я принцесса, судьба ваша. Может, за вас замуж пойду, — приставала лягушка.

— У меня уже есть одна ляг… принцесса. Куда же мне вторую то.

— Мужчина, вытащите меня из грязи, — обиженно потребовала лягушка.

Я осторожно, пытаясь не испачкаться, попытался добраться до кочки. И уже когда почти достиг цели, нога соскользнула прямо в грязь.

— Экий вы неуклюжий, — выразила недовольство лягушка.

Когда протянул руку, чтобы взять зелёную, сзади послышался грозный мужской голос.

— А ну, отстань от Василисы, — голос явно не шутил.

— Вань, Вань, ты чего? Это так просто, мы шутим, — сказала лягушка.

Я оглянулся назад. В двух шагах от меня стоял крепкий парень, что называется «косая сажень в плечах». На шее висела толстая золотая цепь. Крутой стриженый затылок и размер кулака были одинакового неслабого размера. Не зная, что делать, я раскорячился в идиотской позе: одна нога на сухом месте, другая в грязи, и весь вытянулся в сторону кочки. Собравшись всё же вытащить лягушку, я протянул руку и почувствовал, что кочка пуста. В это время женский голос раздавался уже рядом с парнем. Я оглянулся. Рядом с ним стояла красивая девушка в джинсах и топике.

— Ну что ты вечно за мной ходишь, — отчитывала она парня.

— Бросай свои глупые шуточки, — миролюбиво увещевал её Ваня, — а то лягушачью шкуру сожгу. Ведёшь себя, как маленькая.

— Соскучилась я, Вань. А давай к Горынычу в гости сходим, — и Василиса прижалась к мускулистой руке парня.

— Сколько можно говорить — не Горыныч, а дядя Егорыч.

— Горыныч, Горыныч, — озорно смеясь, дразнилась Василиса, видимо, давно уж забыв про меня.

Они, обнявшись, пошли по своей, только им знакомой дороге. Только Иван, почти исчезнув за ветвями, обернулся и показал мне свой огромный кулак. Я вытер со лба холодный пот.

Вдруг очень захотелось домой, но куда идти не знал. Везде был одинаковый лес. Тем более уже столько накружил, что сориентироваться не представлялось никакой возможности. Однако идти в ту сторону, куда ушли Иван с Василисой, мне не хотелось, и я пошёл в противоположном направлении. Продравшись через попавшийся на пути кустарник, увидел свой дом. Удивлённый, оглянулся. Из-под кочки на меня глядели два озорных глаза на поросшем мхом лице и нос, похожий на сломанную веточку. Я тряхнул головой. Кочка как кочка, только теперь такое же озорное лицо смотрело на меня из-за ели. Я помахал ему рукой и пошёл домой.

CКАЗКА 2

Снова наступило долгожданное лето, а с ним и пенье птиц, ласковое прикосновение ветерка; растянутые повсюду ловушки паутины; противное жужжание мух; укусы комаров, раздражающе чешущиеся потом всю ночь, и манящая зелень леса. Сидя на балконе своей дачи, я мечтательно смотрел на опушку леса, с удовольствием и некоторой ностальгией вспоминая своё давнее путешествие. Тёплый солнечный свет разморил меня, но с трудом преодолевая лень, я всё же встал и направился к манящей опушке. Первые шаги давались мне с трудом, но чем ближе подходил к лесу, тем идти становилось всё легче. Уже оказавшись под сенью деревьев, ощутил благоприятную прохладу зелени. Пройдя ещё немного, чтобы вид посёлка не отвлекал, выбрал светлую полянку, и присел на пенёк.

— Ну, здравствуй, лес, — сказал я тихо, с радостью оглядывая окружающую растительность.

Лёгкий ветерок пробежал по веткам, словно бы отвечая на моё приветствие. Невдалеке синица присела на ветку. Немного покрутившись, она посмотрела на меня внимательно. Потом, подсвистнув, быстро упорхнула.

Встал и решил, что раз уж зашёл в лес, то надо немного прогуляться. Я шёл по знакомой с детства тропинке. Здесь зимой с друзьями мы часто катались на лыжах, а летом ходили по грибы. Солнце пробивалось сквозь ветви деревьев, заливая своими лучами каждое свободное местечко. Дойдя до Красной горки, снова присел отдохнуть. До боли знакомое место. Из лыж, сломанных здесь, можно было бы выстроить забор вокруг нашего посёлка.

— А, старый знакомый, привет!

Я оглянулся на голос. Позади меня стояла русская печь, а на ней, улыбаясь во весь рот, сидел Емельян. Печь попыхивала трубой, распространяя вокруг себя запах берёзовых поленьев.

— Здравствуй, — я приветственно взмахнул рукой. — Куда собрался?

— Не, уже возвращаюсь домой, — продолжал улыбчивый молодец. — К дядьке Горынычу ездил. Ой, Егорычу. Прихворнул старик. Еле ходит. Да изо рта дым пускает.

— Как дым? — удивился я.

— Как-как… Обыкновенно, — обеспокоено продолжал Емеля. — Он, когда болеет, очень много курит, а я с детства привык говорить, что он изо рта дым пускает.

Я кивнул головой в знак того, что понял, но в голове у меня крутились иные мысли.

— А вы-то чего здесь делаете? — поинтересовался парень. — Без корзинки, на грибника совсем не похожи.

— Просто прогуляться вышел, да вот и тебя повстречал.

— А то поехали к нам в гости, — добродушно предложил Емеля.

— Да вроде неудобно. Кстати, как там Ядвига Ивановна? Не хворает? — я хотел, но не смог назвать мою старую знакомую сокращённо.

— Она сейчас в магазин полетела, да скоро вернётся. Поехали, — подзадорил меня Емеля. Немного стушевавшись, полез на печь. Удобно усевшись, я постепенно освоился. От печки исходило приятное тепло. Разговор снова возобновился.

— А что, — поинтересовался я весело, — Ядвига Ивановна колобки-то печёт?

— Нет, пока, — огорчённо вздохнул Емеля. — На прошлой неделе у неё конфликт вышел с Иваном. Так Иван всю печь чуть не разворотил, да бабаньку чуть не ошпарил.

— Как так? — насторожился я.

— Да я Ивана не виню. Это всё бабанька. Не любит она Иванов. Ну, прямо несварение у неё какое-то от них, — и, обернувшись ко мне, спросил. — Вы ведь не Иван?

— Нет, — успокоил его, а про себя подумал: «слава Богу».

И, чтобы перевести разговор на другую тему, поинтересовался:

— А что, Емеля, это вся скорость, что может показать твоя печь?

— Да что вы! — обиделся он. — Только ехать будет не слишком удобно.

— Чего ж здесь неудобного? — спросил я, поёрзав на месте. — Очень даже удобно.

— Тогда поехали? — оживился Емеля.

— Поехали! — неосторожно подбодрил я его.

Печь, выпустив из трубы густое облако дыма, заметно прибавила в скорости. Берёзы и ёлки, если мы не успевали уворачиваться, теперь проносились мимо нас, и хлестали ветками по лицу. Я понял предостережение Емели слишком поздно. Всё было бы хорошо, но с увеличением скорости печь стала нагреваться гораздо сильнее. Недавно ещё тёплая, теперь она шпарила вовсю. Емеля, привычный, казалось, не замечал ничего, а мне было неудобно идти на попятный. В попытке держаться за печь покрепче, чуть не обжёг руки. Обругав себя за бестолковость, уже хотел попросить Емелю притормозить, как печь со всего маха наскочила на кочку. Подпрыгнув высоко, я не удержался и свалился на землю, при этом больно ударившись о пенёк. Печь унеслась прочь, а я даже не мог окрикнуть Емелю, так как от боли у меня перехватило дыхание.

Немного отлежавшись, побрёл искать дорогу. Старался придерживаться небольшого следа, оставленного печкой. Вскоре боль отпустила, и я пошёл бодрее. После того, как чуть не поджарился на печке, очень хотелось пить.

Между деревьев запрыгали солнечные зайчики, отсвечиваясь от водной глади небольшого лесного озерца. Я радостно повернул к нему, чтобы освежиться. Выйдя на берег, был восхищён. Водная гладь, словно хрустальная, сверкала, искрилась. Солнечные зайчики скакали по ней, играя друг с другом в прятки. Я скинул рубашку и наклонился к воде. Предвкушая удовольствие от влажной прохлады, которая через секунду растечётся по моим жилам, протянул руки, чтобы зачерпнуть воду в ладони.

— Не пейте, — услышал усталый девичий голос. От неожиданности чуть не свалился в воду.

— Не пейте, не надо, — тихо и печально повторила она.

— Почему? — удивился я. — Что, козлёночком стану?

— Почему козлёночком? — грустно переспросила девушка. — Самым настоящим козлом.

— Каким козлом? — не понял я.

— А за козла ответишь! — раздался грубый блеющий голос.

Я оглянулся. Невдалеке стоял… Даже не знаю, кто стоял. Внешне сразу бы принял его за козла, но, приглядевшись, понял, что это молодой человек, но все черты у него козлиные. Огромные шевелящиеся уши. Растопыренные ноздри. Борода. На голове шапка какого-то непонятного фасона, но под ней явно угадывались….

— Кто это? — в ужасе спросил я.

— Братишка, — грустно ответила девушка. — Замучил он меня. Раньше был человек человеком только упрямый. Говорила ему «не пей», так ведь нет. А теперь сами видите, что. Хоть топись.

— Что вы! — поскорей попытался её успокоить. — Не стоит так расстраиваться. Может ещё всё обойдется! А вы сразу топиться.

— Да я и сама не хочу. Вы что думаете, мне это в удовольствие? Просто, когда утоплюсь, придет красный молодец и спасет меня, а заодно и его, козла несчастного.

— Я же предупредил кого-то про козла, — проблеял козлоподобный, но уже как-то виновато.

Вдруг девушка посмотрел на меня с ожиданием чуда:

— А может, это вы добрый молодец? — в её глазах заискрилась надежда.

Я посмотрел на неё, потом на братишку. При этом козёл состроил такую морду, что я понял, что мне, конечно, хоть и жалко девушку, но своя рубашка ближе к телу. И скорее ответил:

— Нет, что вы, это не я!

Козёл самодовольно ухмыльнулся, а девушка печально подошла к озеру и села на камень, стоявший у самой воды.

Ругая себя самыми последними словами за трусость, побрёл дальше по лесу. То ли из-за расстроенных чувств, то ли по какой другой причине вскоре заблудился. Всё ещё стыдясь своего недавнего поведения, стал оглядываться по сторонам. Лес окружил меня плотной стеной. Ели своими колючими ветками старались хлестнуть в лицо. Кусты щетинились, закрывая все проходы. Пройдя совсем немного, совершенно выбился из сил. Вскоре остановился, буквально окружённый деревьями, и понял, что выхода отсюда не будет. Тогда, набрав побольше воздуха в лёгкие, крикнул:

— Хорошо, я не прав. Струсил. Но вы то! Вы-то куда глядели?! Как вы допустили, чтобы братец превратился в такого козла?

То ли ветер стих. То ли показалось, но теперь ветки деревьев больше не представляли для меня препятствий. Может, всё только причудилось со страху? Успокоившись, хотел продолжить свой путь, как вдруг услышал: «а за козла ответишь». Оглянулся, но никого не увидел. «Что-то нервишки разыгрались», — подумал я.

Лес, что ни говори, оказывает на человека умиротворяющее и успокаивающее действие. Так и со мной произошло. Очень скоро умиротворение и радость поселились в душе. Я шёл дальше, наслаждаясь красотой и ароматом леса, слушая песни птиц, радуясь журчанию лесного ручейка.

— Эх, лепота, — вырвалась у меня расхожая цитата из всеми любимого фильма.

— Какая там лепота, — отозвался скрипучий голос. — Застой и уныние.

В трёх шагах от меня сидела на ветке сорока. Больше, сколько не вертелся, никого не обнаружил.

— Ну, что башкой-то вертишь, гляди, отвалится, — проскрипела сорока.

Она насмешливо смотрела на меня своими чёрными глазами-бусинками. Даже показалось, что улыбается, хотя по понятным причинам этого не могло быть никак.

— Чего без толку-то бродишь? — спросила сорока.

— Да вот, гуляю, — стал оправдываться я.

— Это дело бесполезное, — рассудительно заявила она.

— Что значит бесполезное? — переспросил, с удивлением.

— Ходют и ходют, — недовольно ворчала сорока. — Ты видал, чтоб хоть один зверь в лесу ходил без делу?

— Нет, откуда?

— А ты приглядись. В лесу сегодня праздник. Все идут на концерт, а ты один стоишь у всех на дороге и слюни тут пустил: «лепота». Тьфу, срамота.

Я пригляделся и действительно увидел, что вся лесная живность тянется в одном направлении. Как этого раньше не заметил?

— Не могла сразу что ли сказать, — хотел пристыдить сороку. — А какой праздник?

— Как какой? «Темнота, лета не знает», — затараторила сорока на весь лес, так что мне даже стало неудобно. — Вы слышали, он не знает, что у нас в лесу творится?

— Вот разошлась, — вставила пролетавшая мимо синица. — Теперь пока не проорётся ничего толкового не скажет.

— Нет, скажу, — вдруг резко успокоившись, как ни в чём не бывало, заговорила сорока. — Концерт сегодня в лесу, концерт! Иностранная группа «Гномы»! Проездом! Только один день! Первая и прощальная гастроль!

— А ты говорила «застой и уныние», — попытался я её поддеть.

— Конечно, — ничуть не смутившись, продолжила сорока, — Застой и уныние, но не сегодня.

Кстати, могу предложить билетик в партер.

— Нет уж. Спасибо, — ответил я и пошёл вслед за лесными жителями.

Хоть все и спешили на концерт, их шествие не было похоже на майскую демонстрацию. Все шли тихо и аккуратно, изредка выдавая своё присутствие лишь негромкими звуками или шелестом травы. Памятуя прошлогодний случай, я боялся наступить на кого-либо из зверей или муравьёв, поэтому шёл медленно и аккуратно.

Вдруг рядом со мной раздался визг. Я испугался и даже отступил в сторону. Мне показалось, что опять был слишком неуклюжим. Пригляделся. В том месте, откуда шёл визг, заметил колючие шубки ёжиков.

— Что тебе говорила! — раздался в траве строгий голос. — Никого не трогай по пути. Мы идём на концерт, а не на охоту.

— Но как же? — возразил молодой голос.

— Пойми, мы идём на концерт и мышка тоже на концерт, а ты ей весь костюмчик помял. Да и свой испачкал. Отпусти.

Визг прекратился и по быстро пригибающейся траве я мог проследить, куда побежала спасённая жертва. Затем захотел поближе рассмотреть ёжиков. Мои глаза встретились взглядом с глазами-бусинками самого крупного ежа.

— Вот что бывает из-за того, что концерты в последнее время стали такой редкостью. Дети совсем не знают, что это такое… — посетовала ежиха строгим голосом, и, уже в траве тихонечко добавила. — А охотиться мы будем ночью.

Поляна, на которой шёл концерт, находилась невдалеке. Концерт уже шёл вовсю. На небольшом холмике стояли шесть гномов и самозабвенно пели песенку. «Lya, lya, hi, hy! lya, lya, hi, hy!»— неслось вышину. Гномы пританцовывали в такт мелодии. А звери с замиранием сердца следили за иностранными исполнителями и боялись упустить хоть один звук.

Как я уже говорил, гномов было шесть. Первый и них был худой и длинный. Несмотря на весёлую песенку, лицо его было печально и грустно. Он напомнил мне первый рабочий день, когда впереди ещё вся длинная рабочая неделя, и радоваться особенно нечему. Второй был ниже и веселее. Собственно, все они были, чем ниже, тем веселее. Только пятый был какой-то совсем несоразмерный. До пояса он был короткий и весёлый, а вот ниже он был похож на первого. «Последний рабочий день, — подумалось мне, — до обеда короткий, но после тянется неимоверно долго». Шестой же был очень коротким, и чувствовалось, что он старший, потому что постоянно оглядывался, словно искал кого-то. Покачивая своими шапочками то вправо, то влево они продолжали свой незамысловатый мотив: «lya, lya, hi, hy! lya. lya, hi, hy! lya, lya, lya, lya, hi, hy!».

Вдруг деревья за холмиком зашевелились, и показался ещё один гном. Он тащил за собой, что-то очень для него тяжёлое в красивой упаковке. Самый маленький и самый старший гном изменился в лице. Он взял свою палку, на которую до этого опирался и, стараясь сделать это незаметно, ударил новенького по голове. Предчувствуя необыкновенную развязку, я подошёл ближе. Звуки песни не смолкали, и поэтому никто кроме меня не обратил внимания на эту сцену. А, может быть, звери были более деликатными. Два гнома о чём-то сильно спорили, но я сначала не мог их понять, ведь они говорили не по-русски. Однако, уже готовый разочароваться, я вдруг стал понимать их речь.

— Saturday, — кричал маленький гном, колотя второго палкой по голове, — ti sobral v etom lesy ves chertov shokolad. Y nas yzhe ne ostalos zolota.

— No, Sunday, — оправдывался Saturday, отбиваясь, как только мог, — ti nichego ne ponimaesh. Eto zhe Alpengold.

— Ya pokazhy tebe Alpengold. Iz-za tvoei zhadnosti, mi vtoroi mesyats ne mozhem vibratsye iz ryssklh lesov, — и отвесив палкой очередную оплеуху, добавил. — Poi vmeste so vsemi ili propadem zdes.

С этими словами он вытащил своего товарища на холмик и к хору добавился ещё один голос. Правда Saturday всё время оглядывался на плитку шоколада и старательно придерживал её ногой, за что непременно получал оплеухи от Sunday. Причём песня не прекращалась ни на минуту. Заводной импортный мотив завораживал местных поклонников:

«lya, lya, hi, hy!

lya, lya, hi, hy!

lya, lya. lya, lya, hi, hy!».

Теперь песни пели не только гномы, но и звери. Даже сорока, наконец, наболтавшись, прилетела на поляну и подпевала своим хрипучим голосом. Только получалось у неё не как у гномов, а как-то совсем по-домашнему: «хватит спать, хватит спать».

— Хватит спать, — теребя меня за руку, повторяла настойчиво дочь, — Ты же совсем сгоришь на солнце. Разве можно быть таким неосмотрительным?

Я открыл глаза. Оказывается, я всё так же сидел на балкончике своей дачи, а тёмный лес заманчиво шумел своей зелёной листвой.

СКАЗКА 3

События в рассказе основаны на реальных фактах и некоторых домыслах.

Автомобиль легко и бодро бежал по дороге, наворачивая очередную сотню километров. Как бы банально это не звучало, но куда денешься от правды жизни. Солнце светило по весеннему, за окном птицы начинали выводить свои первые, в этом году, песни. Несмотря на последние дни февраля, пахло весной. Была ли это ранняя весна или только её преддверие, не знаю, но настроение радостное. Тающие сугробы снега на глазах превращались в грязные лужи, быстро освобождая оккупированные зимой обочины. Сухой асфальт делал поездку приятной во всех отношениях. Много ли надо автомобилисту для счастья: исправный автомобиль, полный бак горючего, хорошая погода и, конечно, чистая, хорошая дорога. И можно ехать и ехать, оставляя за окнами населённые пункты, леса, реки, мосты. Поездка на авто отличается от поездки на поезде. За окнами вроде всё тоже, но там ты являешься сторонним наблюдателем. А если едешь за рулём автомобиля, то уже не наблюдатель, а участник жизни, пробегающей за окнами. Ощущаешь поток жизни, бегущей по дороге вместе с автомобилями. Чувствуешь, кто едет впереди, кто позади. И процесс захватывает, потому, что он сродни самой жизни, ведь давно всем известно, что жизнь — это движение.

Однакопогода начала быстро портиться. И светлые мысли, навеянные дорогой, постепенно покинули меня. Тёмная туча, складывая скорость далеко не постепенного своего наступления со скоростью автомобиля, быстро заволокла небо. В лобовое стекло сначала понемногу, но затем словно умножаясь, в геометрической прогрессии, стали ломится снежинки. Вначале мелкие, очень скоро они превратились в крупные хлопья. Видимость здорово ухудшилась, и пришлось снизить скорость, тем более что и дорога в этом месте стала извилистой и покрытой скользкой, снежной массой летящей с неба. А снегопад всё усиливался и усиливался. Вскоре ехать пришлось больше по памяти или наугад, с таким напряжением вглядываясь через летящий, кружащий поток, что можно было и глаза вывихнуть.

За очередным поворотом замигал еле различимый красный глаз. Казалось, сказочный дракон, воспользовавшись непогодой, коварно пристроился за углом. Но всё гораздо проще. Сигнал переездного светофора вскоре принял свои очертания. Остановившись у шлагбаума, я стал смотреть сквозь кружащую кутерьму на перемигивающиеся лампы. А действительно, как похоже на подмигивающего дракона. Но дорога на то и дорога, чтобы ехать, а не стоять.

С трудом перевалившись через снежные надолбы, выросшие на переезде, вновь выехал на дорогу. И снова поворот за поворотом сквозь снегопад. Уже не верилось, что всего каких-нибудь полчаса назад за окнами светило солнце. Казалось, что еду в самый эпицентр вьюги. И вдруг вижу, что на обочине стоит пожилая женщина и усиленно машет руками. Повторяя движения её рук, снежные завихрения, приняв ускорение, разлетаются в разные стороны.

«Что за баба Яга», — подумал я. Баба Яга. Ну, точно. Моя старая, во всех смыслах, знакомая Ядвига Ивановна. Остановил машину. Сколько времени прошло…

— Ядвига Ивановна, — крикнул, открыв окно. — Сколько лет, сколько зим!

— А, это ты. Чего остановился-то?

— Да вот, Вас увидел. Обрадовался.

— Ну, увидел. Поздоровались. Ехай дальше, — словно обрезала, проворчала она.

— Какая-то Вы сегодня недобрая, Ядвига Ивановна, или случилось что? Может, помочь? — проявил я участие.

— Да чем же ты поможешь? Или снегу мне на огород наносишь?

— Зачем Вам снег, весна скоро?

— Сразу видно городской. Зима-то, какой была?

— Как какой? Зимней, — попытался отшутиться.

— Вот правильно говорю, городской. Зима была тёплой. Снега на полях, а значит и на огороде, мало. Вот и провожу снегозадержание.

— Так какое это снегозадержание, когда на улице плюс. Грязь лишняя, да и ехать вот тяжело, — показал руками на руль автомобиля.

— Вам всё автомобили. Вот и Емеля, внучка-то помнишь? — спросила баба Яга, продолжая махать руками.

— Конечно, помню. Кстати, как он? — искренне поинтересовался я.

— Вот и говорю, автомобили. Тоже он купил он себе машину. Большую такую. И катается туда-сюда. Целыми днями.

— Зато, наверно, на печи уже не валяется. Ведь на машину и бензин надо, и прочее бывает, — я показал пальцами знак, обозначающий денежки.

— Да какое там. Устроил из дома музей народного творчества. Людям лапшу на уши вешает, вот тебе и заработок. ИП «Емеля». Может, слыхал?

— Нет, не слышал. А то бы обязательно заглянул на огонёк.

— Ну вот, отвлёк меня разговорами, и снегу меньше стало, — посетовала Ядвига Ивановна.

Действительно, за разговором и не заметил, что метель поубавилась и заметно посветлело.

— Ладно, на сегодня хватит, — устало вздохнула она.

— Вот, была бы дорога, подвёз бы Вас. Жаль, что её нет, да и всё замело, — бодро предложил я и почти сразу пожалел.

— Дороги есть. Емеля проложил. Говорила же тебе, что он машину купил. А снег, так это дело нехитрое. Эй, Горыныч! — Крикнула она громко куда-то под облака, сложив ладошки рупором.

Я поднял голову, готовясь увидеть… Впрочем, и сам не знал, что готовился увидеть.

— Горыныч, поди сюда! — продолжала звать Ядвига Ивановна.

— Что ты орёшь на весь лес, — услышал позади себя незнакомый голос.

По обочине бодрой походкой к нам приближался невысокого роста мужчина, лет шестидесяти, одетый в армейскую камуфляжную одежду, какую военные носили ещё до странной формы от Юдашкина. На ногах финские валенки из телевизионной рекламы. На голове вязаная шапка. Он, не торопясь, подошёл к нам и протянул мне руку:

— Здравствуйте, — сказал он мне, протягивая руку.

Я протянул в ответ свою через окно автомобиля, и пожал его неожиданно крепкую ладонь.

— Что шумишь? — повторил он свой вопрос, обращаясь к Ядвиге Ивановне.

— Чего, чего? Почисти-ка дорогу до дому.

— Ага, ты тут битый час колобродила. Вон, люди из-за тебя ехать не могут. А теперь помоги. Ты что, старая, издеваешься? — выговаривал Горыныч.

— Да я не… — попытался вступиться за Ядвигу Ивановну, но меня никто не слушал.

— Вот именно, целый час надрывалась и всё без толку. И всё из-за тебя.

— Говоришь, из-за меня? — возмущался мужчина.

— А то из-за кого же. На дворе февраль, а он в угоду своему племянничку теплынь на дворе устроил. Видишь ли, Емеле ездить по снегу неудобно, — продолжала возмущаться баба Яга.

— Да ладно тебе, Ядвига Ивановна. Перед человеком неудобно, — засмущался Горыныч.

— Вот раз неудобно, давай чисти дорогу, — не отступала та и, повернувшись ко мне, спросила. — Ну что, не передумал, старушку через дорогу перевести?

— Конечно, конечно, Ядвига Ивановна. Садитесь.

Баба, так сказать, Яга неожиданно проворно перебежала дорогу и одним махом оказалась на пассажирском сиденье.

— Поехали! — скомандовала она, пристёгиваясь ремнём безопасности.

— Куда… — не успел задать вопрос, как перед капотом автомобиля метра на четыре оказался чистый асфальт и ни одной снежинки с неба.

— Давай, давай, — подбодрила меня бабулька и, повернувшись к открытому окну, крикнула. — Пока, Егорыч. Колобки спеку — заходи.

Горыныч, то есть, Егорыч, усмехнулся, покачал головой и только махнул рукой, мол, езжайте уж. Дорога была знакома. Во всяком случае, я так думал. Однако метров через двести Баба Яга замахала руками.

— Вот здесь, сынок, за вот этим домом поворачивай. Давай, давай, давай.

— Ядвига Ивановна, здесь же нет дороги, — возразил я.

— Какой «нет»? Говорят, поворачивай!

— И действительно, в указанном месте полоса чистого асфальта перед автомобилем повернула именно туда, куда показала бабуля.

— Да, давненько мы не виделись, — сказал я. — Отвык…

— Так заходил бы в гости, и привыкать бы не пришлось.

— Да, уж…

Хотел сказать, что, мол, так и ехал по дороге, но по факту было так: дорога бежала передо мной. И не просто дорога, и не просто бежала, а прекрасная на четыре метра вперёд дорога была лучше любого навигатора.

— Не переживай! — успокаивала меня Ядвига Ивановна, видно чувствуя мою растерянность. — Тут недалеко.

Дорога, повиляв для порядка, словно собака хвостом, окончилась около новых резных ворот. Табличка, со шрифтом, стилизованным под старославянские письмена, сообщала, что за воротами находится «Контактный музей народного творчества». В уголке таблички гордо красовалась подпись: «ИП Емеля». Из-за забора слышался детский смех и стук топоров. Довольно странное сочетание.

— Ну, вот. Что я тебе говорила, — вздохнула баба Яга. — Никакого покою нет. Пойдём.

За воротами меня ждало ещё большее удивление. Вместо простого деревенского дома стоял терем, больше похожий не на жилой дом, а на картинку из мультика. Какие-то дети кружились на карусели, летали по двору на ступе, прикованной цепью к огромному камню. За домом, на заднем дворе, печка, бодро дымя трубой, катала страждущих по кругу. Очередь извилистой змеёй огибала терем, ступу, печку, лотки с попкорном, сладкой ватой. Вдоль забора на жёрдочках сидели юркие обезьянки и, строя уморительные гримасы, таскали из карманов у ротозеев всё, что могли схватить — от денег, до телефонов. Немного в стороне семеро карликов, усердно стуча топорами, рубили новый сруб.

— А-а, кто пришёл! — Емеля, широко раскинув руки, приближался к нам. — Привет, привет! Совсем позабыл старых друзей!

Буквально через секунду я оказался в его объятьях, тщетно стараясь вспомнить, с каких пор мы стали старыми друзьями.

— Здорово! — ответил я, еле освободившись из охапки этого новорощенного леснесмена. Нет, что-то не то. А, ну, конечно, биз-нес-ме-на. Вот теперь правильно. Хотя леснесмена, пожалуй, лучше подходит. — Ну, ты и развернулся. Прямо сказка.

— Какая сказка? — проворчала Баба Яга. — Ни дня покоя. Всё бизнис. Тьфу. Говорить и то противно.

— Бабуль, всё хорошо. Ну, сколько можно лаптём щи хлебать. Всё-таки двадцать первый век. Хочется быть в тренде.

— В чём это? Тебе что, обычной одежды мало? — возмутилась Ядвига Ивановна. — Как же мне всё это надоело! Там Егорыч всю погоду испортил, тут ты народу нагнал. А, ну…

Баба Яга подняла руки к небу, седые волосы вырвались из-под платка. Черты лица стали жёсткими. И вот вмиг погода снова стала портиться. Закружила вьюга. Мокрые огромные хлопья снега, словно злобные мухи, стали гоняться за посетителями музея. Оттирая глаза, я не заметил, как двор вдруг стал совершенно пустым. Вьюга так же быстро закончилась, как и началась. Мы остались только втроём. Хотя нет. Бодрый стук топоров напомнил о карликах, занимающихся постройкой. Правда, теперь они не были похоже на карликов. Просто семеро гномов, возводя сруб, бодро махали топорами.

— Это? — спросил, было, я, но Емеля перебил.

— А, гастарбайтеры. Очень просились, а мне как раз вздумалось расшириться. Подсмотрел идею с зеркальным лабиринтом. Не ахти что, но кое-что переделаем, в оригинальном стиле. Вот только бабуля не знает пока.

Тем временем баба Яга снова стала просто бабулькой. Улыбнувшись нам, она, как ни в чём не бывало, сказала:

— Ну что, пойдёмте в дом, колобочков испеку!

Ещё с прошлого раза помня гостеприимство этого дома, я с радостью принял приглашение. Впрочем, уже входя в терем, понял, что старого уютного дома ожидать не придётся. Дом изнутри оказался такой же картинкой, какой был и снаружи. Одно слово не дом, а музей. Резные лестницы, картины на стенах (скорей всего работа выпускников местной художественной школы), как и вся обстановка говорили о неуёмной активности Емели.

— Креативишь? — ввернул я популярное, но не слишком понятное слово, рассматривая обстановку.

— Нравится? — довольно улыбнулся Емеля и сквозь его улыбку явно просматривался бизнесмен Емельян.

— Раньше уютней было, как-то по-простому, по-домашнему.

— Ай, и ты туда же.

— Что поделаешь? Но мне больше нравится уют.

Бизнесмен Емельян расстроенно пожал плечами, но здесь сразу верх взял Емеля и, улыбнувшись во весь рот, тихонечко подтолкнул меня к столу:

— Ты проходи, проходи.

— Слушай, что-то мне не хочется колобков. Как-то с прошлого раза ещё не отошёл.

— Да, брось ты. Хотя ладно. У меня есть сюрприз. Помнишь, говорил про зеркальную комнату. Так вот. У меня там будет то, о чём другие даже мечтать не могут.

— Не знаю, чем это в наше время можно удивить, да ещё и так, что бы ни у кого не было.

— А у меня есть. Недавно вот через этих гастарбайтеров и нашёл, — Емельян кивнул на окошко, за которым без устали трудились гномы.

— Ещё один гном? Ты что, солить их собираешься? — решил съехидничать я.

— Нет. Это их дальний родственник. Жил отшельником, да видать надоело. Захотел пожить по-человечески. Понимаешь, двадцать первый век на дворе. Погоди… — и с этими словами Емеля выскользнул из комнаты.

Однако долго скучать не пришлось. Буквально через пару минут вошла Ядвига Ивановна, неся перед собой целую тарелку, накрытую полотенцем. О содержимом тарелки можно было и не гадать. Это содержимое пыхтело и отдувалось, словно после парной.

— Вот, свеженький, — похвасталась баба Яга. — Правда, колобки уже не те, что раньше. Печку почти не топим, всё на электричестве. Вкус немного не тот.

— Бабуля, я Вас умоляю, — послышалось из-под полотенца. — Да, конечно, раньше и солнце было выше, и трава зеленее, и колобки вкуснее. И за что Вы меня так обижаете.

— Не знаю, как на вкус, но болтливый он такой же, как и прежние, — отпустил я своё замечание.

— И кто это там-таки мной недоволен? — поинтересовалась выпечка. — Вы что, кулинар или где?

— Ой, что-то не то сегодня получилось. — Посетовала баба Яга. — Наверно мука не та.

— Ой, да что там мука? — продолжал голос из-под полотенца. — Мука всё от того же производителя. Вот дрожжи, это таки да.

— Точно, — подтвердила Бабуля. — Дрожжи-то новые, импортные. Ну-ка давай посмотрим, что получилось.

Бабуля откинула полотенце, и глазам предстал румяный колобок, с хрустящей корочкой. И по краям от его хитрых глаз сверху свисали такие же румяные завитушки.

— Я думаю, откуда дрожжи, можно теперь не спрашивать?

— Ну, хулиган, — осерчала Ядвига Ивановна и попыталась оторвать завитушки.

— Что Вы делаете? — завозмущался колобок. — Зачем портить такую красоту. Что это?

Дверь в комнату внезапно с грохотом широко открылась и в дверном проёме показался…

— Етить твою… — проговорила Ядвига Ивановна, роняя тарелку на пол.

— Ох, ёооо… — заверещал колобок и выпрыгнул в окно.

Я почувствовал, что по спине бегают мурашки, причём не просто бегают, а стремятся последовать вслед за колобком.

— Да, бабуля, угадала, — Емеля прошмыгнул под мышкой у мохнатого чудовища и, наслаждаясь произведённым впечатлением, представил. — Знакомьтесь — Йети.

Йети вразвалочку прошёл в комнату. Галантно поклонился Ядвиге Ивановне. Затем подал мне руку:

— Йети, — представился он, пожимая мою потную ладонь, причём его пожатие было твёрдым, уверенным и шершавым. — Извините, не совсем благозвучное имя для данной местности, но что есть, то есть.

— А, как Вы сюда? — ответил я на рукопожатие, стараясь не выдавать дрожь. — Какими судьбами?

— Вы проще говорите, я ещё не слишком хорошо говорю по-русски.

— Понял, а где Вы обучались?

— У туристов, охотников на Йети, да мало ли народу у нас там бродит.

— Так что ж, до сих пор так и ищут…

— Не знаю, чего они там ищут, но, по-моему, они просто из дома бегут, на природу. А чтобы им никто не мешал, так вроде, как меня искать.

— Круто! — восхитился я.

— Что? — опять не понял Йети.

— А Вы, значит, к нам?

— Конечно. Сколько можно в лесу жить, скучно. Ни электричества, ни Интернета. Смешно сказать, воду из луж пить приходится, — пожаловался монстр.

— Как из луж?

— А Вы что думали, там Макдональдсы понастроены?

— Хватит болтать. Садитесь за стол, — позвала баба Яга. — Вот только колобок сбежал, и угостить вас мне нечем.

И она, смущаясь, растерянно развела руками.

— Не переживай, бабуля, — бодро сказал Емеля и стал набирать номер. — А телефон на что? Сейчас пиццу, роллы закажем.

— Опять сырую рыбу кушать? Тьфу, — завозмущалась было баба Яга.

В окно постучали.

— Колобок вернулся, — предположил я.

— Да что ты, — ответила Ядвига Ивановна.

— Это пицца, — удовлетворённо завершил Емеля.

В окно всё стучали. Стучали так навязчиво, что это даже раздражало.

— Эй. Мужик. Мужи-ик. Переезд давно открыли. Ехай давай.

— Что? Пицца? — удивлённо спросил я.

— Какая пицца? Ты чё, мужик? Ехай давай.

За окном автомобиля стоял кто-то в белой мохнатой шубе и махал мне руками.

— Йети? — неуверенно спросонья проговорил я.

— Ети… — зло выругалась шуба и отошла от моего авто.

Я посмотрел через лобовое стекло. Переезд был открыт. Включив первую передачу я, перевалившись через нечищеные надолбы снега на переезде, вновь выехал на дорогу. Снегопад, похоже, давно закончился. Солнце снова сияло в вышине. Ехать было легко и приятно. Сухой асфальт делал поездку приятной во всех отношениях. Много ли надо автомобилисту для счастья?

СКАЗКА 4

Моим внучкам Карине и Диане!

Путешествовать на машине я всегда любил. Езжу много. По любому поводу, а чаще и без повода. Друзья шутят, что если бы мог, то и по малой нужде отправлялся бы на авто. Вожу машину, как и большинство автолюбителей с опытом — лихо, но аккуратно. Как мне кажется. Слава Богу, пока всё обходится. Так что не тужу и продолжаю наматывать километры. Жену на дачу отвезти. Внуков встретить или проводить. На работу, в театр, музей, ресторан. Всегда четыре колеса под рукой. Некоторые водители боятся города, некоторые трассы, только не я. И, самое главное, что в радость.

Тот день ничем не отличался от сотен таких же дней. Очередной раз пришлось ехать по вызову жены. Точнее, жена позвонила и посетовала, как тяжело и неудобно ей ехать на автобусе. Как долго до него идти. И так далее, и тому подобное. Понятно, повод найден.

— Сейчас буду, — привычно ответил я.

И уже через десять минут ехал в сторону дачи. Дорога привычная, сотни раз езженная. Какие здесь могут быть сюрпризы. Каждый бугорок, каждая ямочка знакомы, словно родинки на теле жены. Не ошибёшься. Как выехал за город, так сразу берёзовая роща. А за ней поля от горизонта до горизонта. Затем снова лес. Да не просто лес, красотища. Сердце радуется. А иногда и не только сердце. Вот кустики, как-то раз пришлось притормозить около них. А что поделаешь? Дорога. Всякое бывает. Километр за километром. Мостик, речка. Вот здесь колесо проколол. Да, пришлось повозиться. Помнится, погода тогда была просто мерзопакостная. Ну, да ладно. Давно это было. Вот километровый столб… «Что-то сегодня долгонько еду», — подумалось. Наверно, устал. По ощущениям, уже пора бы и приехать, а по километровым столбам ещё о-го-го сколько!

Прибавил газу, и машина побежала веселее. Представилась кружечка горячего чая, без которой уж точно в обратный путь и не двинусь. А дорога всё бежала и бежала. За окнами мелькали кусты и деревья. Кусты? С удивлением отметил, как только что снова проехал приметный кустик. «Правильно, — с досадой подумал, — тогда показалось. Значит теперь уже скоро». И опять мелькают знакомые деревья, кочки, ямки, родинки… дорога крутит, убаюкивает. Глаза закрываются. «Нет, только не спать. И с чего это так разморило?» И скорость вроде хорошая, и выспался сегодня. А вот не видно этой дороги ни конца, ни краю.

«Край-то, как раз, виден. А если будешь спать, то и не только увидишь», — проскочила мысль. «Ямки, бугорочки, веточки, листочки, тропочки, болота — весёлая работа». Да что это со мной. Бред. Неужели настолько сплю. Надо бы остановиться, но ехать-то осталось с гулькин нос. Кустик проехал, место замены колеса тоже. Значит скоро». Дорога бежит, оставляя позади километры. А впереди вновь кустик. Кустик? Откуда же он опять взялся? Он что, меня преследует? Включаю поворотник. Останавливаюсь у обочины. Выхожу и осматриваюсь. Всё на месте, всё в порядке. «Ямки, бугорочки, веточки, листочки, тропочки, болота — весёлая работа», — крутится в мозгу скороговоркой. Потягиваюсь, разминая уставшую спину. Пробую позвонить жене, но, как говорится, «абонент не абонент». Нет связи. Мёртвая зона. На дисплее телефона нет даже намёка на связь. Палочки погасли и совсем не собираются показывать наличие сети. Поднял аппарат на вытянутой руке и даже пару раз подпрыгнул, но всё бесполезно. Что поделаешь, подождёт жена. Сел в машину и повернул ключ зажигания. Вместо того, чтобы обрадовать мерным сытым урчанием двигателя, машина вдруг на весь лес заорала сигнализацией на разные лады.

«Только этого не хватало. И что теперь делать»? Расстроенный, огляделся вокруг, собираясь просить о помощи проезжающих мимо. Но дорога пустынна до безобразия.

И вдруг мне показалось, что понял, в чём дело. Даже удивляюсь, как это сразу не сообразил. Ну, конечно же. Моя старая знакомая куролесит. Ядвига Ивановна, в просторечии баба Яга. Набираю полные лёгкие воздуха и кричу:

— Ядвига Ивановна! Ядвига Ивановна! Да выходите уж! — оглядываюсь по сторонам, предвкушая радость встречи. Только она могла вот так закрутить и заморочить голову. Подбираю слова, чтобы беззлобно попенять старой знакомой.

Однако в это время из леса, метрах эдак в тридцати от дороги, вышли два довольно странных типа. Да что там «типа». Такое впечатление, что два дедка довольно долго блуждали по лесу и случайно набрели на дорогу. Впрочем, «случайно» не скажешь. Они шли прямо к машине и вели оживлённую беседу. Радость ожидания сменилась беспокойством. Уж очень странные дедки. Может бомжи, а может грибники. Из тех, что по целому сезону бродят по лесам, собирая то грибы, то ягоды. «Сейчас ещё попросят, чтобы подвёз, — подумал и тут же горько усмехнулся. — Подвёз, чтоб её»! Однако мужички уже преодолели большую часть пути, и разговор их стал слышен. Да и беседовали они громко, так что услышать их не составляло труда.

— Шура, ты давай, не теряйся, — говорил тот, что поменьше, с крючковатым носом. Куртка его, издалека казалось, покрытая мхом, вблизи же была дорогой импортной вещью, на груди которой скромно пристроился маленький конёк фирмы Nike.

— Та што ты, куда ш я тяперь потеряюсь, — отвечал ему второй. Возрастом он ничем не уступал первому, а может быть даже был постарше. Но вот одет как-то странно. Расшитая безрукавка, поверх выпушенной рубахи. Странные шаровары и мягкие тапочки, совсем не свойственные для данной местности, о чём-то мне напоминали. Только вот о чём?

— Да что я, не помню, — продолжал первый, — вечно ты во что-нибудь влипнешь! Это у тебя наследственное!

— Што верна, то верна, — огорчённо проговорил Шура.

— А народ у нас такой, что не моргай. Вмиг обманут. — и уже обращаясь ко мне, что привело в немалое удивление, сказал. — Малой, отвезёшь дедушку, куда скажет. И смотри у меня!

— Ты что дед? Во-первых, какой тебе малой? — возмутился я, немного обалдевая от такой, чтоб не сказать наглости, скажу от такого амикошонства. — Во-вторых, Вы чего это раскомандовались, и в третьих…

— И, в-четвёртых, и в-пятых. Ты что тут счёт устроил? Видишь ли, деда ему везти не хочется. Что, зря тебя вызвал?

— Как вызвал? — не понял я.

— Как? Обыкновенно, как всегда. Сначала по телефону, ну а потом…

— И вообще. Вызывал, не вызывал! — Решил не спорить. — Только машина всё равно не заводится.

— Вот и говорю, — словно и не слышал меня, продолжал дед, почёсывая крючковатый нос. — А потом: Ямки, бугорочки, веточки, листочки, тропочки, болота — весёлая работа. И вот ты здесь.

Я словно лягушку проглотил.

— Так это… Так ты… Да…

А дед ехидно ухмыльнулся и сказал:

— Давай, садись, заводи.

Сам не веря в то, что делаю, покорно сел за руль и повернул ключ. Машина завелась, что называется, с пол оборота. А дед, уже не обращал на меня никакого внимания. Он усаживал своего знакомца на пассажирское сидение:

— Прощай Шура! Будет оказия, заезжай!

— Да уш хватит с миня оказий, — говорит второй дедок, смахивая невольную слезу. — Ты Лешик, особо не сершяй. В гости будишь — заходи.

— Давай, давай, — махнул мне Лешик.

— Ехай, — поддержал его Шура, и машина мягко покинула обочину.

«Что это со мной? — Подумал, выжимая педаль газа. — Словно во сне. Ни слова против не сказал, да ещё непонятно кого в машину посадил. И куда его везти?»

Тем временем пассажир поудобнее устраивался в кресле, не обращая на меня никакого внимания. Вытянул усталые ноги и положил на колени руки. Что это были за руки! Руки, не знавшие не то что маникюра, но, похоже, даже ножниц. И пахнет от него лесным духом. Нет, не как от обычных грибников, ягодников или туристов: потом, лесом, грязной одеждой. От него пахло тёплым мхом, брусникой и свежими листьями. Одно слово, странный дедок.

— Куда путь держим, папаша? — Начал, было, я разговор.

Однако дедок или, как называл его Лешик, Шура, совсем не торопился с ответом. Ещё немного поёрзав в кресле, и расправив в очередной раз уже десять раз расправленные одежды, он коротко кинул:

— Ехай.

«Наверное, до станции. Там высажу», — подумал и успокоился. Однако интерес не пропал, и тогда предпринял вторую попытку:

— Лешик-то кто? Родственник Ваш? Из гостей едете?

— Из гостей. Ае. Лечился. Народным среством. Теперича домой надэ.

— Понятно. А родственник что, лесником работает? Вроде староват.

— Да, да. В лесу тут. Шивёт. Пошему старый? Молодой ещё.

— Молодой? Вы имели ввиду молодой пенсионер?

— Какой пенсионер. Не. Хто ш пенсия ему платить будет?

— Ну, он же всю жизнь лесником, наверное, работает?

— Всю шизнь, ае, Лешим так и работает. Лет семьсот. Молодой ещё.

Я резко дёрнул руль, и машина выскочила на встречную полосу. Благо, что там никого не было. «Ну, дедок сочиняет, — и вдруг подумал, — А, может быть, того…». Внимательно посмотрел на пассажира. Тот же, наконец, удобно устроившись, беспечно смотрел в окно на мелькающие мимо деревья.

Показалось или на самом деле лес потемнел. Деревья стали выше и к тому же подобрались ближе к обочине. Солнце, ярко светившее совсем недавно, зашло за тучи. Встречных машин до сих пор так и не проезжало. В другое время порадовался бы, но не сегодня. Певчих птиц не стало слышно, зато громко заухала сова.

— Ну, Вы и скажете. «Леший». Это что, так с детства пошло?

— Да, так и пошло. Леший. В лесу шивёт. Ае. Вот и Леший.

— Так вот в чём дело! — Наконец-то до меня дошло. — Так ваш друг самый обыкновенный леший.

— Ае, так и сказал, — дедок удивлённо посмотрел на меня. — А ты што, не боишься?

— Зачем бояться? Думаю, он хороший Леший. Да и с Ядвигой Ивановной, скорее всего знаком. А мы с ней тоже давно знакомы.

— С Ягой? — Дедка аж передёрнуло. — Злая старуха. Ощень злая.

— Так с чего же злая? Гостеприимная. Колобками всегда угощает.

— Ае, ошень, ошень злая! — Дедок аж весь закипел. — Шуток совсем не понимает. Злой старуха.

— Ну, не знаю, что вы там не поладили…

— Неполадили. Шуткай, щекотнул бабку пару раз, она мене помелом всю спину…

«Ну и дедок, шустрый, — усмехнулся я про себя. — Старый, старый, а к бабкам пристаёт. Ну и Шура. Вот тебе и Шура. Дед Шура. Молодец».

— Папаша, а Вы, похоже не местный. И вид у Вас… Одно слово из какого-нибудь древнего рода. — Решил перевести тему.

— Ае, из древнего. Раньше. Ну, это и не вашна.

— А что важно?

— Вашна когда неприятности нащались. До этого всё было хорошо, пока дедушке не предсказали, что его одолеет щеловек. Дедушку звали Полифем. И жил он…

Я огляделся. Дорога шла всё ещё по лесу. Хотя уже должны были давно проехать хоть какие-нибудь посёлки или деревушки. Только деревья всё плотнее и плотнее подпирали друг к дружку. Неприятный холодок пробежал между лопатками. Сколько едем и ни одной души до сих пор не повстречали. Это не то, что странно. Это уже караул! Люди добрые — поможите! Одно непонятно, пора паниковать или можно ещё немножко погодить.

— Так Ваш дедушка злобный циклоп Полифем. Это тот, которого… Ой, извините. — Решил я продолжить разговор, и получилось не совсем удачно.

Но дедок уж очень складно врал. Хотя с другой стороны если и врал, то, прежде всего, сам верил в то, что говорил.

— Вот. Наслушаются всякая небылица и давай наговаривать. Ае. Ну не был дедушка общительным, так што теперь из-за этого глаза, хм… глаз нада вышигать, огнём?

— Насколько я помню, людоед Полифем, ой, извините, Ваш дедушка съел друзей Одиссея.

— Да кто тебе такая глупость сказал? Ну, осершял немного. Немного вспылил. А кому понравится, когда к тебе в дом забираются непрощенные гости? Хозяйнищают? Запасы уничтощают? Ну, заставил их за овцами убирать. А они прямо огнём и прямо в глаз.

— Так в книжке по-другому… — Попытался я высказать своё мнение.

— А кто книшка писал? Кто для книшка рассказывал? Одиссей? Так он ещё и не такое рассказывал. От шены сбешал. Непонятно где болтался. Тут и не такое соврёшь.

— А Полифем, дедушка Ваш, что он? Ему никто не поверил?

— Сам же говоришь, щитал! И кто мог поверить старому, большому, слепому, неграмотному пастуху. Зато нам позору на сотни лет. Вот пришлось переесщать. В лесах прятаться. Тут недалеко.

— Прямо так и в лесах. Как недалеко?

— Недалеко. Ты ехай, ехай. Мы с Лешим соседи.

От этих слов у меня отлегло. Значит, уже скоро высажу своего пассажира. А то за окном машины становилось не то, чтобы очень… Нет, именно очень жутко.

Лес подобрался к самой дороге и такими темпами грозил вскоре совсем выбраться на асфальт. Стволы деревьев, покрытые мхом, стояли теперь плотной стеной. Воздух стал густым и, казалось, что едем не по дороге, а бредём в глухой лесной чаще, настолько остры стали запахи. Да и дедок, вроде бы спокойный, но странны его речи.

— Мы тут, на Волге.

— Как на Волге? — ужаснулся я.

— Ае, рядом.

— Какое рядом? У меня ни бензина, ни времени не хватит.

— А ты за бензин не беспокойся. Ехай.

Датчик уровня топлива показывал полный бак, хоть когда выезжал, было не более половины. Чудеса.

— Так дома будут беспокоиться, — попытался я возразить.

— Не перешивай. Ехай, — безразлично повторил дедок.

Вдруг перед лобовым стеклом пролетел филин. Сделалось так тоскливо, так грустно. Вспомнился стакан горячего чая, который хотел выпить по приезду. Захотелось остановиться, развернуться. Но, не смотря на такие, вполне разумные порывы, всё равно ехал прямо по дороге, как приклеенный. Вспомнились наши местные — и Ядвига Ивановна, и Емельян с его предпринимательской жилкой. И даже бескорыстный Айзек Борисович. Добрые, заботливые. А вот этот. Дедок Шура. Друг Лешего. Да кто же он такой? Нет, действительно. Он тащит меня в какую-то глушь, не спросив ни имени, ни отчества. И акцент какой-то странный? Пора бы и познакомиться.

— Ладно, договорились, — говорю я. — Так, значит, лечились у друга своего?

— Да, руки лещил.

— А что так? Случилось, что?

— Говорил же, как с дедом несщастья нашялись, так от них никак не избавиться. Сперва пришлось бросить дом. Уш ошень посмеялся над ним этот проходимец. Так што мне теперь, вместо того, чтобы заниматься семейным делом, приходится в лесу порядки наводить.

— Так Вы тоже лесник? В вашем-то возрасте.

— Защем лесник? Просто, штобы зря в лес не ходили смотрю. Ае!

— Как смотрите? Пугаете, кричите?…

— Какое крищите? Где деревцем скрипну. Где тропинка закружу. Но больше всего мне нравится играть в щекотку.

— Как в щекотку? — удивился я. Впрочем, кто мой пассажир уже давненько стал догадываться, но вот как от него избавиться в голову не приходило.

— Так в щекотку. Правда, после недавней шутки пришлось вот пальцы лещить.

— Так зачем так далеко-то от дома?

— Так из-за дедовского невезенья, опять надо мной… Да защем тебе это? Ехай давай. А то и с тобой в щекотку сейчас поиграю. — При этом дедок кинул на меня, мягко говоря, не очень добрый взгляд.

— Да бросьте Вы, какой из Вас щекотун! — подначил его. — У Вас и самого сердце зайдётся!

— У меня? — возмутился дед.

— А то у кого? — я попытался ещё больше подначить.

— Ах, ты!.. — возмущению его не было предела.

— Да, бросьте! — я засмеялся во весь голос.

Что здесь с дедком произошло! Руки скрючились, и стали похожи на сучковатые ветки. Кожа покрылась корой и мхом. Даже показалось, что на лбу вырос рог. Он весь скукожился и вдруг запустил ко мне свои корявые пальцы. От щекотки мне стало сразу совсем не до смеха. Действительно стало плохо, аж сердце зашлось. Чувствуя, что потеряю управление машиной, схватился за рычаг коробки передач. Двигатель заглох. И я резко нажал на тормоза. Дедок отлетел и жутко ударился о лобовое стекло. Какое-то время мы сидели молча. Затем, оторвавшись от руля, я спросил деда:

— Ну, что, шутник, живой?

Дед, медленно отлепляясь от стекла, вползал обратно в сиденье.

— А щто стоим? Ехай!

— Не могу! — ответил я. — Дошутился. Надо теперь машину смотреть!

— Щто её смотреть? Ехай! — в голосе послышалось нетерпение и злость. Но внешне дедок снова стал похож сам на себя. Хоть я и не стал бы биться о заклад, что его преображение можно отнести на счёт моего разыгравшегося воображения.

— Так машина, не человек. С ней надо бережно обращаться. А здесь, то Леший над ней издевается, то Вы, дедок Шура! — с этими словами, вышел из машины и стал ходить вокруг с озадаченным видом.

Дорога до сих пор оставалась пустынной. Огромные деревья вплотную подпирали асфальт, да так, что дорога местами уже превратилась в однополосную. Высокая трава на обочинах не оставляла возможности проложить в ней тропинку. Вековые дубы, чувствуя себя хозяевами, раскинули могучие ветви. Огромные, корабельные сосны, казалось, проткнули небо вершинами, вырываясь из непролазного бурелома. Стало так темно, что хоть фонарь зажигай. И всё же, эта остановка была, может быть, единственным шансом избавиться от моего нежданного пассажира. Но что делать, когда вокруг только непроходимый лес? И, похоже, дедок в этом лесу полный хозяин. Ни сбежать, ни спрятаться. Вот только… Да, почему бы не воспользоваться старым проверенным способом? Тем более что мой пассажир сам его напомнил. Ещё раз, обойдя машину, и осмотрев, как следует местность, я предложил:

— Ну, что? Поехали, — и, почесав затылок, добавил. — Вы садитесь за руль, а я подтолкну.

— Ае! — согласился сначала дедок, но затем вдруг до него дошло. — Куда? Руль!

— Ну, да! Не могу же я предложить Вам толкать машину.

Дедок внимательно посмотрел на открытую дверцу, словно приглашающую его сесть на место водителя, затем подозрительно на меня.

— Защем за руль?

— Как зачем? — я попытался сделать настолько простодушное выражение лица, на которое только был способен. — Сам же говоришь «ехай». А чтобы ехать дальше, надо подтолкнуть.

Дедок ещё раз подозрительно посмотрел на меня, на машину. Но затем сказал:

— Сам за руль. Я буду толкать.

— Но, как же… Пожилой человек, и толкать? — попытался возразить.

— Садись. Ехать надо, — проговорил дедок, и взялся за багажник.

— Ладно, раз Вы настаиваете! — и, включив заднюю передачу, газанул, крикнув. — Поехали!

Дедок отлетел назад и попал ногой в трещину в асфальте. Быстро переключив передачу и отъехав вперёд, я выглянул в окно.

— Што ты наделал? А ну, вытащи меня скорей! — возмущался дед.

— Ну, уж нет! — облегчённо вздохнул я.

— Кто ты? Кто? Назовись! — заорал дедок.

— Я тот, кто знает, что твоё имя не Шура, а Шурале. Ты хотел провести меня? — крикнул ему в ответ, включая первую передачу.

— Как зовут тебя? — выл Шурале, понимая, что снова попал в ловушку. Он уже не был похож на дедка. Его тело снова покрылось корой и мхом. Посередине лба чётко виднелся рог.

— Турсун¹. Зовут меня, Турсун! — крикнул и быстро нажал на педаль газа.

Машина рванула вперёд, быстро набирая скорость. Шурале закричал так громко, что сотрясались ветви деревьев. Поднялся ветер. Птицы слетели с веток деревьев, поднимая ещё больше шума. Затрещали непроходимые завалы бурелома, пробиваемые спасающимся бегством лесным зверьём. Лес ожил и заходил ходуном.

— Духи лесные! Нечисть лесная! Помогите! Отомстите за меня! — взревел Шурале.

— Как, опять тебя обидели? — послышались голоса сквозь шум ветра. Или может это ветер шумел?

— Отомстите за меня! Убейте обидчика! — кричал Шурале.

— Как зовут его?

— Турсун! Турсун!

— Так убить его или пусть живёт? Повтори имя!

— Турсун! Турсун!

— Зачем ты нас в пустую беспокоишь? Зачем так шумишь, если и сам не знаешь, что делать?

— Турсун! Турсун! Его зовут Турсун, — выл Шурале.

Но его уже никто не слушал.

Автомобиль весело бежал по дороге. Лес отступил. Ветер стих. Солнце хоть и не светило, но обещало вскоре показаться из-за туч. Снова за окошком побежали знакомые берёзовая роща и поля. И снова кустик. И речка с мостиком. Мои приметные места. Правда теперь на одно приметное место будет больше. Но тем и интересней. Зазвонил мобильный телефон. Жена. Звонит. Сетует, как ей тяжело тащить вещи до автобуса, а затем так долго ехать.

— Встретить? — спрашиваю, а заодно думаю, что может опять леший шутит. — Я тут песенку выучил. Хочешь спою? «Ямки, бугорочки, веточки, листочки, тропочки, болота — весёлая работа».

— Ты что там? Совсем от компьютера крышу снесло? Может, я лучше на автобусе? — сказала она так, будто это я её долго уговаривал оказать мне честь встретить её.

— Не переживай, — отвечаю. — Сейчас буду.

Прибавил газу. А в голове всё крутилось: «Ямки, бугорочки, веточки, листочки, тропочки, болота — весёлая работа».

¹Турсун — пусть живёт (перевод с татарского).

СКАЗКА 5 НОВОГОДНЯЯ

Я уже несколько лет не ходил зимой в лес. В прошлые годы тридцать первого декабря был обязательным поход за ёлкой. Но вот уже несколько лет у меня искусственная ель, и все проблемы, связанные с добычей лесной красавицы ушли в прошлое. Я за неделю начинал наряжать пластмассовую ёлочку, и еле успевал к Новому году. Но в этот раз чёрт меня дёрнул пойти в лес. Захотелось свежести и настоящего аромата ели, присущих празднику. Уже, натягивая зимние сапоги, я ругал себя за безумную затею, но упрямо продолжал одеваться.

Подходя к опушке, поправил под курткой небольшой топор, вздохнул, и лес принял меня в свои объятья. Снег пестрел вороньими следами. Я ухмыльнутся. Кого же ещё можно увидеть у нас в лесу, как не ворон. Увязая по колено в снегу, долго брёл по лесу. Небольшой морозец бодрил. Очень скоро взмок оттого, что брёл по бездорожью. Ёлки словно попрятались, но так легко сдаваться не хотелось, хоть заранее я приготовил запасной вариант — срубить сосенку.

Наконец лес стал сгущаться. Теперь основу составляли высокие деревья. Я уже предвкушал, что ещё немного и заветная красавица, уютно устроившись на плечах, поедет ко мне в гости.

«Как бы не так», — послышалось за спиной. Я оглянулся. Лес привычно шумел верхушками деревьев. Улыбнувшись, подумал: «почудится же», и побрёл дальше. Ели, однако, словно по уговору, мне не попадались. Остановившись, снял шапку и вытер испарину. Затем прислушался. Посёлок находился не так далеко, но звуков, характерных для любого населённого пункта, не было. Заметив невдалеке небольшой пенёк, присел на него. Вспомнились школьные дни. Как мы бегали по лесу на лыжах. В то время по выходным почти весь посёлок вставал на лыжи от мала до велика. Только с возрастом начинаешь понимать, насколько это было здорово.

«Эх, — грустно ухмыльнулся я, — теперича не то, что давеча».

— Это точно, — сказал кто-то рядом.

Я оглянулся. На соседнем пеньке в мечтательной позе сидел дедок. Сам крепкий такой. Борода седая. И совершенно незнакомый. Местных-то почти всех знаю в лицо. «Дачник, наверно, — подумал я. — Видишь, и шубу красную одел. Похоже, внуков развлекать собрался. Да шубка-то не по двести рублей, дорогая».

— Во, дед, — удивился я, и задал самый главный на сегодня вопрос, — слушай, ты ёлок поблизости не видел?

— А зачем тебе, — спросил дед таким образом, будто мы с ним здесь уже не первый час болтаем.

— Да, как зачем? Новый год на дворе. А какой Новый год без ёлки?

— Эт точно, — вздохнул дед.

— Так я спрашиваю: видел или нет? — повторил вопрос.

— Что? А, ёлку. Да ты ж около неё битый час крутишься, — спокойно ответил дед.

Я в недоумении оглянулся. Рядом стояла красивая, пушистая ель, словно с картинки. Такая красивая, что даже дух захватывало. Я ещё раз удивлённо посмотрел на деда.

— Ну, чего не рубишь? — спросил он.

— Да жалко, что-то, — ответил я. — Глянь, какая красавица!

— Красавица, — не оборачиваясь, подтвердил дед. — А ты долго собрался здесь сидеть? Холодает же.

И вправду, я вдруг заметил, что на улице похолодало. Наверно засиделся.

— Пойду, — решил я, поднимаясь. — Бывай, дед.

— Бывай, бывай… — проговорил тот, и как бы невзначай спросил. — Не замёрз ли?

— Ничего, не впервой, — однако, заметил, что похолодало ещё сильнее. — К ночи, похоже, подмораживает.

— Как знаешь, а то если замёрзнешь, в той стороне костерок есть, приходи погреться.

— Что, Новый год с друзьями в лесу встречаете? — нотки лёгкой ностальгии прозвучали в моём голосе.

— Да, корпоратив на природе.

— Спасибо за приглашение, — попрощался уже на ходу.

Я брёл по лесу, так и не понимая, почему не срубил ту ёлочку. А тем временем мороз действительно крепчал. Ели попадались только очень высокие и старые. Время шло. Стал уставать. Неожиданно поднялась нешуточная метель. Нахлобучив поглубже шапку и, уже совсем плюнув на идею с ёлкой, решил возвращаться домой, как понял, что заблудился. Метель закончилась также резко, как и началась. Снег стал быстро таять, и на проталинках появились подснежники. Снег ещё не успел сойти, как прямо у меня под ногами зацвела мать-и-мачеха. Я не верил своим глазам. Мне стало жарко. «Бред какой-то, — подумал под журчание ручья. — Что за аномалия? Или я замерз и заснул в сугробе. Или заснул, а потом замёрз и вижу сон». А тем временем вместо недавнего снега у меня под ногами зеленела трава. Цветы сменяли друг друга с мультипликационной скоростью. Я потрогал свой лоб мокрый от страха и жары. Вокруг скакали лягушки, жужжали комары. А маленький кустик земляники, словно отряхиваясь, скидывал свои лепестки, и на месте цветка уже наливалась спелая ягода. Весь мокрый я сбросил куртку. Очумевший шмель сдуру ударился мне в лицо. Отскочив назад, я поскользнулся и упал прямо в ручей. Тёплая водичка вмиг впиталась в мой джемпер. Я посмотрел, на чём поскользнулся. На кочке остался след от раздавленного мухомора. «Ну вот, уже и грибочки пошли. Что дальше?»

События не заставили себя долго ждать. Как на картинке появился ёжик с грибом на колючках. Он деловито посмотрел на меня и, презрительно фыркнув, побежал дальше по своим делам. Вслед за этим подул прохладный ветер, и жёлтые листья стали засыпать меня. Я скорее поднялся из ручья. Снова стало холодать. Быстро скинул с себя мокрые джемпер и рубашку. Одел куртку. И вовремя успел. Первые снежинки уже стали падать. Вскоре пожелтевшая трава вновь была укрыта снегом. Только кое-где просматривались красные, словно капли крови, ягоды клюквы. Я сорвал одну и сунул в рот. Кислый вкус заставил меня поморщиться. Пока морщился, снова наступила настоящая зима, и уже ничто не напоминало о том чуде, что произошло здесь совсем недавно.

«Зима, снова зима. Куда деваться?»— подумал я. В одной куртке. В руке топор и ворох мокрой одежды, а на улице мороз. Картина явно неоптимистичная. Что поделаешь. Пошёл искать дорогу, хоть эта недавняя кутерьма меня совершенно сбила с толку. «Как минимум, воспаление обеспечено», — прикинул перспективы, и двинулся в путь. Свежий снег, и только следы вездесущих ворон на нём. Начинало темнеть. Я шёл по лесу наугад. Настроение ноль.

Невдалеке из-за огромной разлапистой ели, с трудом раздвигая ветки, навстречу мне вышла девушка. Точнее, она вышла не навстречу мне, а шла своим путём, только так получилось, что наши пути пересеклись. Когдамы поравнялись, я спросил.

— Слушай, а где здесь в лесу костёр?

Вопрос был более чем странный. С чего это вдруг я стал спрашивать про какой-то там костёр, а не про дорогу домой? Но девушка, внимательно осмотрев меня, ничуть не удивилась, а показав рукой на ель, ответила:

— Здесь недалеко. Идите прямо и не заблудитесь.

Затем она деловито продолжила свой путь, а я заметил, что она что-то тщательно прятала под одеждой. Проводив взглядом, я двинулся по её следам, но в обратную сторону. Уже подойдя к ели, заметил на снегу одиноко мёрзнущий цветок подснежника.

Ель, казалось, не хотела пропускать меня сквозь свои ветви. Еловые лапы упирались и сопротивлялись моему продвижению, но даже когда удавалось пройти, они вслед пытались хлестнуть меня на прощание. И всё же когда, наконец, раздвинул последние ветви, был вознаграждён за своё упорство. Я увидел огонёк костра и бросился к нему напропалую, поскольку уже стал замерзать. Бежал, ломая ветки деревьев, не замечая сугробов, но костёр так и не приближался. Я отчётливо его видел и мог чётко определить расстояние до него, и так же чётко мог сказать, что с тех пор, как вышел из-под ели, то ни на шаг к нему не приблизился. В конце концов, уже совсем выбившись из сил, вдруг вспомнил про деда. «Эх, чёртов старик, — подумал я, — а ещё погреться приглашал». Стоило так подумать, как расстояние между мной и костром стало уменьшаться. Вскоре почувствовал жар, исходящий от огня. Подойдя поближе, поздоровался дрожащим от холода голосом:

— Привет, мужики!

— И тебе не хворать, — ответил мужчина средних лет.

Остальные что-то буркнули в ответ или кивнули головами, не желая прерывать интересный разговор. В тоже время никто не удивился ни моему приходу, ни моему внешнему виду.

— Мне бы погреться, посушиться? — попросил я, показывая мокрую одежду.

— Да садись, садись, — неторопливо предложил всё тот же мужчина. — Только одёжку не спали, огонь-то уж больно жаркий.

Костёр действительно был жаркий. Я присел на свободное место и пристроил свои вещи сушиться. Тепло от костра постепенно стало согревать меня. Сначала я крутился, чтобы согреть то бока, то спину, но потом, разомлев, успокоился и стал рассматривать окружающих. Вокруг костра сидели одиннадцать мужчин, если можно так сказать. Их было одиннадцать, но все они разного возраста, от совершенно нежного до пожилого. Все очень похожи, словно родственники. Меня очень заинтересовало, что общего могло быть у этих людей. К тому же одеты они не сообразно погоде. Одежда малых и старых ещё была подходящей, но вот остальные одеты по-летнему. Чем больше я присматривался, тем больше удивлялся. К тому же они оживлённо что-то обсуждали. В начале, окоченевший, я совершенно не прислушивался к их разговору. Но теперь меня заинтересовало, о чём это они могли разговаривать в лесу в новогоднюю ночь. Мне стало настолько интересно, что я стал прислушиваться.

— Слушай, Апрель, завязывал бы ты приглашать свою подружку к нам на костёр, — отчитывал тот мужчина, что постарше, юношу. — Ведь уже сколько лет, как на Новый год мы творим чёрт знает, что. Ни людям праздника, ни нам покоя. Ты посмотри на него. На что он похож, а всего-то в лес пошёл.

Все дружно посмотрели на меня, и от этого стало неловко.

— А нечего из лесу ёлки таскать, — возразил юноша. — Теперь будет знать, что почём. К тому же когда мне с ней встречаться. Я бываю только в апреле, да и то куча дел. А моё дело молодое. Ты уже, наверно, забыл, что это такое, Ноябрь, а мне и с девушкой повстречаться хочется.

— Хочется то хочется, но из-за тебя Январёк потом не может целый месяц погоду в порядок привести, — проворчал Ноябрь.

— Да, не могу, — всхлипнул малыш, — Я ещё маленький. Мне трудно.

Малыш утёр рукавом мокрые глаза и громко шмыгнул носом.

— Ну, что мне делать? — взмахнул руками Апрель. — То старый, то малый. Ну, хоть кто-нибудь со мной согласен?

— Я бы согласился, — сказал Май, — но она же со мной встречаться не хочет. А поэтому мне и резона нет.

— Ты понял, что сказал?! — вспылил Апрель, — ведь она же моя девушка. Да я…

— Ну, тише, тише! Ишь, как разошёлся, — усмехнулся Май.

Апрель вскочил и бросился, было на Мая, но его удержали, сидевшие рядом, Июнь и Июль. Началась перепалка, в которой сложно было что-либо понять. Все кричали, спорили, при этом иногда показывая на меня. Не знаю, чем бы это закончилось, но мне всё это надоело, и тогда я крикнул, стараясь своим голосом перекрыть общий гам:

— Мужики, может, хватит.

Тишина, повисшая над лесом, оглушила меня самого, только в костре потрескивали поленья. В отблесках пламени все лица казались красными, и смотрели на меня.

— Бросьте вы спорить, мужики. Новый год ведь.

— Ну и что, что Новый год? — спросил Август.

— Ну, праздник же! — воскликнул я с надеждой найти понимание в их глазах.

— Да, праздник, — сказал знакомый голос в стороне. Я оглянулся. К костру подходил тот самый дед, которого я встретил в лесу. — Только мы в последние годы забыли про это.

Дед показал всем, чтобы они разошлись по местам, а сам присел около меня.

— Слушай, дед, ты сказал, что у вас здесь весёлый корпоратив, а здесь дело почти до драки дошло!

— Да, и вот так каждый год. Ты старые сказки помнишь? — и, не дождавшись ответа, продолжал. — Там Дед Мороз всегда один. В Новый год я становился молодым и потом старел целый год. Потом мне стало скучно, и я сам себе сделал подарок, хоть это и запрещено. Я загадал, чтобы в новогоднюю ночь я делился на месяцы. Чтобы не встречать праздник одному. Потом к нам пришла девочка за подснежниками. И мы ей помогли. Но с тех пор каждый Новый год я должен делиться на месяцы. Мои внутренние противоречия стали причиной раздора, из-за которого мы каждый год ссоримся.

— Круто! — только и смог я вымолвить.

Дед посмотрел на меня с обидой.

— Нет, извини, дед. Но это действительно круто. И, к тому же, тяжело, наверно. И кто-же вам может помочь?

— Никто, — с горечью ответил дед, — когда сами разберёмся с противоречиями, тогда всё и придёт в норму. Ладно, твоя одёжка подсохла. Давай-ка, собирайся домой.

— А как же…

— Давай, давай.

И не успел смолкнуть его голос, как я оказался снова у ели, а вдали горел костёр, но я знал, что идти в ту сторону мне больше не стоит.

Быстро переоделся в сухую одежду, ещё пахнувшую костром, и осмотрелся. Тёмный лес шумел верхушками деревьев. Вокруг темень. «Да, у деда проблемы», — подумал я. «Проблемы, проблемы», — прокаркала сидящая где-то высоко ворона. Затем спохватился: «Эх, а дорогу-то надо было спросить»! «Дурак, дурак», — прокаркала ворона и, захлопав крыльями, улетела.

Тёмный лес шумел верхушками деревьев. Привычный и спокойный днём, ночью он пугал меня. Стволы гудели, стремились вверх и терялись на фоне покрытого снежными тучами неба. Казалось, деревья презрительно смотрели на меня и кружили, кружили, кружили. Несколько раз показалось, что деревья где-то невдалеке перебегали и вставали на пути, преграждая мне дорогу. Я прекрасно понимал, что у «страха глаза велики», но всё равно не мог отделаться от этой мысли. К тому же временами, пугая меня, всё время каркая, мимо пролетала ворона. И в этом карканьи я постоянно слышал: «дурак, дурак». И всё-таки, несмотря на то, что пытался выбраться из леса, забирался в чащу всё больше и больше. Вскоре уже с трудом пробирался сквозь ветви деревьев. Куртка зацепилась рукавом за сучок. Я обернулся, чтобы отцепиться. В это время кто-то сильно толкнул меня в бок. Никого рядом не было, но ветки стали раскачиваться, как при сильном ветре. Они хлестали по куртке, по лицу, сбивали с ног. Я пытался отцепиться, но только всё больше и больше запутывался. Вскоре уже совсем не мог понять, что твориться. Куртка перекрутилась и сковывала движения. Я вырывался изо всех сил. Уже знакомая ворона сидела невдалеке на крепком суку и громко каркала, а мне казалось, что хохотала.

Вдруг разом всё оборвалось. Я оказался на опушке леса. Посёлок спокойно светил вечерними огнями. Детишки катались на санках и на лыжах. Кто-то торопливо спешил домой. А я думал, что время уже за полночь. С опаской оглянувшись на лес, угрюмо смотрящий мне вослед, быстро поспешил к посёлку. Позади глухо каркала надоевшая ворона. Подошёл к стоявшим немного в стороне санкам и поправил на себе одежду. Затем присев на санки, чтобы передохнуть, стал наблюдать за детьми. Смех и веселье стояли вокруг. Однако опять начало холодать. Уже наученный сегодняшним днём, огляделся, но ничего подозрительного не увидел. Только какой-то подвыпивший мужичок катался на санях с запряжённой в них лошадью. Лошадь лениво пробегала очередной круг. Дети с визгом подбегали и цепляли к саням свои санки, а мужик ругался на них. Я ещё подумал, что это мужик в такое время на лошади катается. Ему бы дома у телевизора сидеть. Хоть, впрочем, это не моё дело. Неожиданно лошадь сделала круг побольше, и, зацепив чьи-то санки, сбила меня с ног. Падая, я крепко зацепился за них. Лошадь продолжала бежать, и я крикнул мужику. Но он меня не услышал. Тогда я крикнул ещё громче. Но результат тот же. Тогда я закричал во весь голос и человек на санях обернулся. Я обомлел от удивления. На санях сидел не пьяный мужик, а очень красивая женщина с бледным лицом. Её светлые волосы покрывал иней. Я хотел попросить её остановиться, не смог. Губы замёрзли и не слушались. Тем временем, сани набирали скорость. Женщина, увидев меня, очень удивилась. В этот момент я почувствовал, что могу говорить и, поэтому сразу же крикнул:

— Эй, дамочка, Вы, что совсем одурели?

Услышав мой голос, женщина, казалось, удивилась ещё больше. Тем временем я успел рассмотреть, что за её красотой скрывалась холодная жестокость. Почти белые зрачки обжигали холодом. Драгоценное ожерелье на её шее было состояло из маленьких льдинок, кое-где приукрашенных отборными снежинками. Я узнал её хоть никогда и не видел. Это была королева зимы и снега. Она, своей собственной персоной! «Ну, ничего себе, — страх холодными мурашками пробежал по спине. — Вот вляпался». Тем временем сани стали отрываться от земли, а если точнее от снега. Медлить было нельзя.

— Эй, — крикнул я женщине, — дамочка. Вы что, совсем здесь все с ума посходили. То Дед Мороз в лесу с раздвоени… тьфу с раздвенадцатерением личности, то деревья, как зайцы по лесу бегают, то Снежная королева к людям цепляется. Лучше бы непосредственной своей работой занялись. Вы посмотрите: зимой вместо снега зачастую дождь идёт. То…

Пока я философствовал, королева смотрела на меня с леденящим душу презрением и обидой за свою ошибку. Вездесущая ворона, пролетая мимо, назойливо каркала, а мне, казалось, говорила: «допрыгаешься, допрыгаешься». Вдруг мои санки расцепились с санями, и я кубарем полетел вниз.

Очнулся в сугробе оттого, что кто-то дёргал меня за рукав.

— Дядя, замёрзнешь, — пытался растолкать меня какой-то малыш.

Подбежавшая мамаша быстро оттащила его в сторону.

— Там дядя спит, — упирался малыш.

— Это плохой дядя, — отчитывала его мать, тревожно поглядывая в мою сторону.

— Вопрос довольно спорный, — ответил я и, вылезая из сугроба, оглядел себя и добавил, — хотя…

Отряхнувшись от снега, повернулся было к лесу. Сидевшая невдалеке на берёзе ворона прокаркала: «куда, куда» и шумно захлопав крыльями, полетела прочь. «И действительно, — подумал я, — а не лучше ли домой».

Повернувшись спиной к лесу, побрёл по дороге. Снег весело поскрипывал под ногами. Неугомонная ворона где-то вдалеке каркала: «пока, покар, кар, кар».

СКАЗКА 6

Посвящается моим внучкам Диане и Карине. На память о нашем небольшом путешествии к доброй бабе Яге.

Осень медленно, но верно вступала в свои права. Солнце улыбалось сквозь ветки с желтеющей листвой вопреки прогнозам синоптиков. Свежий ветерок, радующий по весне, теперь заставлял накинуть на себя ветровку, а иногда и курточку потеплее. Впрочем, ещё оставались оптимисты не желающие менять футболки на более тёплую одежду.

— Так что там, на улице? — спросила дочь, одевая внучек для прогулки.

— По-разному. Сама смотри, — ответил я, отходя от окна. — Ладно, давай скорей одевай, а то теряем зря время.

Мои красотки самого нежного возраста, два с половиной года, уже толкались в коридоре, обувая сапожки. Отсюда суета и деловитость, с которой они делают всё. И обуваются, и капризничают, и радуются. Диана, сорвиголова, самая громкая, боевая, готовая постоять и за себя, и за сестрёнку, что не мешает ей самой обижать её. Карина же хозяйственная, ко всему подходит обстоятельно, на неё можно положиться.

— Всё, готовы? На выход, — командую я, открывая дверь на лестничную площадку.

Девчонки старательно спускаются по лестнице, держась маленькими ручками за перила.

Гулять с внучками всегда очень интересно, здорово и… попробуй, угонись за двумя красотками, разбегающимися в разные стороны. Одна на «кательки», другая на горку. Одна в песочницу, а вторая ещё куда-нибудь. К тому же современные горки, это не горки. Это лабиринты для родителей. Попробуй-ка, побегай вокруг такой конструкции. Девчонки бегают поверху с криками и визгами, а я мечусь вокруг, каждую минуту боясь, что они свалятся в непродуманные тупички с весьма сомнительными ограничителями. Относительно спокоен, когда они, наконец, спустившись на землю, начинают играть в прятки под той же пресловутой горкой. Ну, как в прятки? Внучки с визгом носятся вместе между стойками конструкции из одного конца в другой и, как им кажется, прячутся от меня. В ответ, сделав пару шагов в их сторону, подыгрываю красавицам, говоря: «Где это мои принцески? Куда попрятались? В-о-о-от они!» Услышав это девчонки, опять же с визгом, бегут в другой конец конструкции и прикрывают лица ладошками: значит, спрятались.

Всё, конечно хорошо, пока какой-нибудь чужой ребёнок не выразит желание побегать с моими красавицами, требуя к себе основное внимание. Двор большой, детей много и такие случаи нередки. Всё ничего, если родители подходят оперативно и сами занимаются своим ребёнком. Но не в этот раз.

Крупный трёхлетний мальчик, надо отдать должное, симпатичный и ухоженный, присоединился к нашей игре. И стал буквально вытеснять моих девчонок, стараясь стать главным, а лучше единственным прячущимся. Я осмотрелся. Родителей не наблюдалось. Попытался корректно, так чтобы не обидеть ни мальчика, ни, тем более, своих красавиц, разрулить ситуацию. Но чужой мальчишка, словно репей, прицепился к нам. Пришлось взять внучек за руки и потащить на другую сторону площадки.

— Пошли на качельки, — старался убедить красавиц, а чтобы лучше подействовало, перешёл на их язык. — «Кательки, на кательки!»

Девчонки, нехотя, по необходимости подчиняясь воле деда, протянули свои маленькие ладошки.

— Что ты их тащишь? — послышался знакомый голос. — Пусть они с Ванькой-то поиграют.

Обернулся.

— Ядвига Ивановна? Баба Яга? — ошалело проговорил я. — Откуда Вы здесь?

— А что в городе теперь здороваться уже не принято? — улыбалась моя старая знакомая.

— Ой, извините! Здравствуйте! Конечно, здравствуйте! — я всё никак не мог поверить своим глазам. — Какими судьбами?

— Да вот, внучка выгуливаю, — баба Яга с теплом в глазах посмотрела на малыша, недавно помешавшего нашей спокойной игре.

— Как внучка? Чей же это? — недоумённо хлопаю глазами.

— Ну, как чей? Емелин, конечно. Женился он, — тяжело вздохнула моя собеседница.

— На ком? Принцесс поблизости как-то незаметно, кроме моих, — и я гордо показал на внучек, уже начавших скучать, и пытающихся вырвать из моих рук свои ладошки.

— Да какая там принцесса. Лягушка. На болоте подобрал, — снова вздохнула баба Яга.

— Что просто лягушка? — на всякий случай захотелось уточнить.

— Не простая. Царевна. А что толку. Живёт у нас, приданного нет, да ещё по дому ничего делать не хочет. Чуть что сразу на себя лягушачью шкуру одевает и на болото.

— Да, непросто, — посочувствовал я своей старой знакомой, — А Емеля что?

— А что Емеля? У него всё в порядке. Счастлив. Жена под боком. Сын.

— Значит, это Ваш внучок! Красавец! — польстил я бабе Яге и, отпуская внучек, добавил. — Давайте-ка на горку, бегом.

— Кательки, — начала было капризничать Диана.

— Качельки потом, — перебил внучку, — видишь, качельки уже заняли. Давайте на горку.

Девчонки, радуясь свободе, побежали на горку. Правда Карина по пути свернула к любимой песочнице. Ну, да ладно. Главное что на глазах.

— Ядвига Ивановна, Вы же в лесу живёте? Здесь в гостях?

— Почему в гостях? Прямо из дома, — ухмыльнулась знакомая.

— Квартиру купили? Здесь?

— Зачем? Просто Ванюшу надо не только в лесу растить. Надо же и с людьми знакомить. А то дикарём вырастет. Вот и приходим сюда.

— Далеко же, — посочувствовал я.

— Почему далеко? Вон видишь ту дверь, — и Ядвига Ивановна указала на ближайшую парадную.

— Так это в подвал.

— Кому в подвал, а нам с Ванюшей прямо домой, — загадочно улыбнулась баба Яга.

— Ну, Вы даёте! — я повёл озябшими плечами. — Похолодало.

— Да, похолодало, — подтвердила Ядвига Ивановна.

— Зима близко.

— А пошли-ка ко мне в гости. Чайку горяченького попьём, да с колобками, — и в её глазах промелькнул озорной чёртик.

— А пошли, — неожиданно для себя согласился, — вот только можно ли к Вам с внучками?

— Конечно! Или ты думал, что я про них забыла?

Побегав по детской площадке за убегающими внучками и, наконец, собрав в кучу детей и их игрушки, мы впятером двинулись к ближайшему дому. Несколько непривычно было входить в дверь, ведущую в подвал. Девчонки, увидев перед собой неприглядную картину из склада метёлок, опасливо прижались к моим ногам, временами поглядывая мне в глаза мол, ты что, дед, совсем с дуба рухнул. Я тоже чувствовал себя не очень уютно. Ванюшка же быстро забежал в раскрывшийся проход, едва Ядвига Ивановна успела отодвинуть хозяйственный инвентарь.

— Заходите! — гостеприимно пригласила баба Яга, а затем, видя моё замешательство, добавила. — Да не боись ты!

Крепко взяв упирающихся внучек за руки, стал протискиваться мимо метёлок. Каково же было моё удивление, когда прямо за метёлками увидел знакомый двор, что посреди леса со скрипящими воротами и катающимися на них журавлями.

— Птики! — Каришка сразу указала на них пальцем.

— Да, птички, — подтвердил я, — как в песенке: ай люли, люли, люли. Прилетели журавли. Повтори, журавли.

Карина сначала замялась, а затем выдала:

— …тёмили.

— Птитики, — подхватила Диана.

— Ну, ладно. Пускай будут «птитики». Бегите, играйте, — я легонько подтолкнул их в сторону песочницы, где уже по-хозяйски возился с формочками Ваня. Девчонок долго уговаривать не пришлось. Им уже хватило времени, чтобы освоиться на новой для них площадке. Внучки моментально рванули к заманчивым формочкам и уже через минуту стали строить куличики, отбирая формочки друг у дружки.

— Чего встал? — баба Яга, улыбаясь, стояла рядом. — Пошли в дом.

— А дети? — показал я в сторону песочницы.

— Что дети? Пускай играют. Ничего с ними здесь не случится.

— Не знаю. Это, может, Ваш внучок тихий, а за моими глаз да глаз нужен. Того и гляди, передерутся или перекусаются.

— Они что у тебя, зверьки дикие?

— Зверьки — не зверьки, но вот так, — вздохнул я.

— Ладно, — сказала Ядвига Ивановна, — сейчас. Кс, кс, кс.

— Что за кс, кс, — послышалось возмущённое мурлыкание, — нельзя по-человечески позвать? Раскыскалась, понимаетели…

Из-за угла дома вывалился огромный котище. Его мордочка (ну, не скажешь же мордища) выражала возмущение, раздражение и так далее, и то прочее. Короче, полный негатив.

— Заканчивай ворчать, — не обращая внимания на возмущение мохнатого чудовища, сказала баба Яга, — за детьми присмотри.

— Вот ещё, — продолжал возмущённо мурлыкать, если можно так сказать, котище.

— Баюн, ты что, сметаны переел? — в этом месте их беседы я не стал бы называть свою знакомую Ядвигой Ивановной. Передо мной стояла баба Яга. Даже стало как-то неуютно.

— Да понял я, — мурлыкнул кот и медленно поплёлся в сторону песочницы.

— Пойдём в дом, — сердечно улыбнулась Ядвига Ивановна.

Поднимаясь по знакомым ступенькам, я оглянулся. Кот лениво дремал у песочницы, дети возились, играя в свои детские игры.

— Не переживай, всё будет хорошо, — успокоила Ядвига Ивановна, и загадочно добавила, — во всяком случае для детей.

В доме всё было, как во время моего первого посещения. Всё также пыхтела печка. На окошке привычно остужался колобок. Хозяйка собирала на стол, вытаскивая на белый свет из загашников разнообразные варенья.

— Так это тот самый кот-Баюн? — спросил я, поглядывая в окно.

— Какой, «тот самый»? — переспросила Ядвига Ивановна, — Один он. Тот самый или не тот самый, я не знаю.

— А давно он у вас живёт?

— Он же кот. А коты, как ты догадываешься, животные самостоятельные и живут сами по себе. Так вот и он, то приходит и живёт здесь. А, как надоест, уходит бродить по своим кошачьим делам.

— И куда он ходит?

— Да откуда ж я знаю? В марте, оно понятно, но в остальное время? Он же Баюн, значит ходит по свету, сюжеты для сказок собирает. Думаешь легко придумывать сюжеты, сидя на одном месте около тарелки со сметаной. Да, сметанки чуть не забыла на стол поставить.

Хозяйка отлучилась в чулан, или где там у неё хранилась сметана, а я поглядел в окно. Как там мои девчонки? А внучки, наигравшись в песочнице, ползали, по коту, словно по мохнатой горке, дёргая его за шерсть своими маленькими ручками. Ручки-то маленькие, но коту явно не позавидуешь. Не смотря на все экзекуции, Баюн лежал молча, прикидываясь спящим.

Ядвига Ивановна, наконец, вошла в горницу с крынкой и гордо поставила её на стол:

— Вот, своя! Деревенская! Не то, что в ваших супермаркетах. Давай бери, ешь, — и с этими словами она протянула мне огромную ложку.

Ещё раз, невольно взглянув в окно, увидел, что кот сидит, прислонившись к пеньку, а дети, уютно уместившись в его объятиях, слушают рассказ. Видеть девчонок такими тихими и спокойными было очень непривычно.

— Пускай поспят, — сказала Ядвига Ивановна, наливая чаю из самовара. — Мы их потом покормим.

— А Емеля где? — успокоившись, спросил я, возвращаясь и душой и телом к гостеприимному столу. — Помнится, у него был свой туристический бизнес?

— Да какой там бизнес, озорство одно. Поигрался и забыл. Теперь в Москве вместе со своей лягушкой.

— Как в Москве? Так Ванюша теперь без родителей у бабушки растёт?

— Почему без родителей. К вечеру будут.

— Как к вечеру? Даже на самолёте не налетаешься.

— Дружок, да какой самолёт? Ты же печку видел. Ковёр самолёт по случаю прикупили на Али-экспрессе. Да вот там же дверь взяли, через которую мы сюда вошли. Правда, временами глючит. Что поделать китайская. У Али много интересных вещей, но временами такие подделки появляются!

— У какого Али? На Али-экспрессе?

— Я и говорю у Али. Он как на принцессе женился, так своё дело открыл. Стартовый капитал появился, а сидеть без дела не может. Путешествовать Жасмин не пускает. Как забеременела, так дальше порога никуда. Али сначала заскучал, а затем своё дело открыл. Да ты ешь колобка-то, — добавила она, снимая поднос с мучным изделием с подоконника и ставя его на стол.

— Нет, спасибо, — поблагодарил я, — мне прошлого раза хватило.

— Да, тогда тебе озорной попался, на этом и погорел. Сбежал, да решил, что бессмертный. Так достал лису, что она, не смотря на изжогу, проглотила его, лишь бы только замолчал. Так он потом ещё три дня из её живота матерные частушки пел. Совсем лису опозорил.

Так мы с Ядвигой Ивановной сидели за столом, попивая чай из самовара со сметанкой и вареньем. Варенье, надо сказать, было очень вкусное, так что сам не заметил, как приговорил целую банку. Про сметану и разговора нет. Просто чудо! Поскольку колобка есть не стал, то Ядвига Ивановна поставила на стол пироги с лесными ягодами.

— Хорошо-то как у вас! Лес, свежий воздух. И город буквально под боком, — еле вымолвил я, допивая очередную чашку чая.

Тут заскрипела входная дверь и показалась мохнатая лапа. За ней в горницу вошли ещё не совсем проснувшиеся дети. Девчонки сразу подошли и носами уткнулись мне в бок. Посадил их на коленки, и они сразу спрятали свои носики на плече.

— Ну, что? Выспались? Спасибо, — добавил я, полностью вошедшему в горницу коту.

— Обращайтесь, — промурлыкал тот и разлёгся прямо на полу.

Ядвига Ивановна принесла ему из чулана крынку сметаны, больше похожую на тазик. Баюн не стал сразу «приговаривать» еду, а только положил её около своего носа и обхватил миску огромными лапами. В его лапах миска уже не казалась тазиком.

— Будете кушать? — спросил внучек, уже оправившихся ото сна. Они, ещё немного стесняясь хозяйки, дружно закачали головами. Впрочем, я и не ждал, что они откажутся от еды. Несмотря ни на что, девчонки сразу заметили вкусняшки на столе.

Пересадив их с коленок на скамейку рядом с собой, с удивлением заметил, что внучки сидели за столом ровно, как и положено. Ни выше, ни ниже. Ядвига Ивановна перед каждой из них поставила в небольшой мисочке сметанки, дала по деревянной ложке, в кружке молока и… по колобку. Причём, колобки при этом удивлённо моргали.

Карина, увидев такого моргунчика, ткнула его пальцем, на что колобок рассмеялся:

— Щекотно!

Карина удивлённо посмотрела на меня, затем снова на колобка опять ткнула его пальцем.

— Щекотно, — завозмущалось мучное изделие, — будешь есть, так ешь, а пальцем чего тыкать.

Я запереживал за Карину, но она, вместо того чтобы испугаться, громко рассмеялась. А Диана схватила двумя руками колобка за румяный бок и запихала себе в рот, откусив при этом довольно большой кусок. С откушенным боком колобок превратился просто в булочку. Больше не моргал и не возмущался. Карина заревела, да так громко, что кот Баюн, уже начавший было засыпать, проснулся и громко мяукнул.

Карина перестала плакать, а Ядвига Ивановна ловко подложила ей другой колобок.

Пока мои внучки фокусничали, Ванюшка привычно набивал за обе щёки и сметану, и варенье, и колобки, едва успевая их пережёвывать.

После обеда я начал собираться.

— Ох, Ядвига Ивановна, у вас, как всегда, всё очень вкусно, но, как говорится, пора и честь знать. Нас, наверно, уже потеряли. Спасибо вам за всё!

— Увидимся ещё, не переживай, — смахнула невольную слезу баба Яга.

— Емеле с женой привет. Хороший пацан у них растёт. Наверно, весь в папку будет, бизнесменом. Так сказать, дело отцовское продолжать.

— Нет. Он же Иван-царевич. А то… Но до этого ещё дожить надо. Вот Емеля и старается. Это ж надо вырастить, выучить, царство купить. А то, как же.

— Ох, Ядвига Ивановна, у меня, похоже, крышу сносит.

— Так я ж говорила, попросту, баба Яга.

— Что вы тут потеряли, папаша? — было первым, что услышал, выходя из подвальной двери на улицу, — детишки могли бы пописать и под кустик.

— Мы не пописать, — бросил я докопавшейся до меня женщине, вытаскивая упирающихся внучек на белый свет.

Мы прошли на детскую площадку, и нашли свою коляску.

— Всё, погуляли. Пошли домой, — сказал я девчонкам.

— Мами, — подсказала мне Диана.

— Да, к маме, — подтвердил я.

Карина, подойдя к коляске, положила на своё сиденье… колобок. Мне даже показалось, что он открыл глаза, улыбнулся и подмигнул. Я встряхнул головой. В коляске лежало обыкновенное мучное изделие, правда, испечённое Ядвигой Ивановной.

СКАЗКА 7

Начинался очередной день сидения дома в сидячей забастовке против коронавируса. Давно уже началось лёгкое подташнивание от телевизионных программ, где ужастики в новостях про эпидемию перемежались с бездарно-развлекательными и ещё более ужасными аналитическими программами, которые приводят в бешенство. «Пятая точка» превратилась в одну большую мозоль. Интернет, хоть как-то спасавший первое время, тоже пресытил. Хотелось свободы, глотка воздуха. Редкие походы в магазины или «вынести мусор» не смогли восполнить ни физиологические, ни моральные потребности. А сегодня с самого утра день обещал быть чудесным. Солнце радовало весенним теплом. На небе ни единой тучки. В другое время на детской площадке не было бы свободного места. А сейчас развеваются красно-белые ленты ограждения.

Посмотрев печальным взглядом на всё это безобразие, я спросил жену:

— Может, прогуляемся куда-нибудь?

— Прогуляемся? Ну, давай. А куда?

— Хотя бы до «Пятёрочки», — тоскливо предположил я, представив опостылевшую дорогу, так сказать протоптанный маршрут, «колея».

— Да ну её, — грустно вторила мне жена, — здесь и сходить-то некуда. Вот если бы к сестре съездить, но далеко. У неё хоть свой дом, погулять можно.

— Да, здесь некуда, — вздохнул я и вдруг вспомнил про старую знакомую Ядвигу Ивановну. Как-то так сложилось, что встречаться с ней получалось крайне редко. Перед глазами возник уютный дворик посреди леса. Очень захотелось навестить её. Но, как навестить, если попасть к ней можно было только в том случае, если Ядвига Ивановна или, как её по-простому называют, баба Яга, сама приглашала. А как же иначе? Кто же знает к ней дорогу?

— Что замолчал? — вопрос жены вывел меня из задумчивости.

— Так и говорю, некуда. Может, на Неву слетаем? — предложил, а жена уже начала переодеваться. — Ты куда это?

— Сказал же на Неву. Поехали, — ответила она, натягивая джемпер.

Дорога радовала. Солнышко пригревало. Настроение поднималось. Проехав новую развязку, я выехал на трассу и придавил педаль автоматической коробки. Новая машина, к которой только начал привыкать, послушно и быстро набрала скорость. Всего пятнадцать минут дороги и можно будет насладиться плесканием невской воды. Ощутить дыхание свежего речного ветра, покоя. Но даже там, в практически безлюдном месте, при встрече со случайным прохожим люди отходят на противоположную сторону дороги. Не расслабиться до конца. Не забыться.

— Может, не поедем к Неве? — вдруг проговорила жена.

— Что? — не понял я, — А куда?

— Не знаю, — тихо проговорила она.

— Ты что, шутишь? И куда теперь? — ситуация начинала бесить. «Любая импровизация должна быть хорошо подготовлена». Не я сказал, но полностью согласен. А вот так?…

— Не знаю, — повторила она.

Тяжело вздохнув, повернул в сторону Синявинских высот. Место хоть и не у реки, но мемориал в лесу. Народу нет. Максимум две-три машины. Зато воздух, покой. Правда, весна. И с первыми теплыми днями полезли наружу клещи.

— Ты куда едешь? — поинтересовалась жена.

— Как куда, — ответил я и присмотрелся к дороге. — Блин!

Автомобиль плавно катился по грунтовке, в то время, как на высоты вёл асфальт. Похоже, пока я мечтал, на «автомате» заехал куда-то не туда. Мало сказать не туда, вопрос: куда? Узкая грунтовка вела в глубину леса. Осаживать побоялся, и поэтому приходилось ехать дальше в ожидании хоть какой-либо возможности развернуться.

— Куда мы едем? — спрашивала жена, беспокойно оглядываясь.

— Куда, куда? Ехали спокойно, но нет. Приспичило, — огрызнулся, прикидывая, насколько далеко может завести эта дорога.

Впрочем, уже вскоре за деревьями, ещё не успевшими покрыться листвой, стали проступать контуры строения. Обрадованный, что лесная дорога скоро даст возможность развернуться, прибавил газу, тем более что покрытие стало значительно лучше. Ещё один поворот, и я подъехал к воротам.

— И куда дальше? — удивилась жена. — Надо было сразу повернуть.

— И как это сразу не догадался? — облегчённо выдохнул я. — Ну, Ядвига Ивановна!

— Ты о чём? — недоумевала жена.

— Ты разве не видишь? Присмотрись!

— И что тут смотреть? Упёрлись в какие-то ворота. Что же теперь делать?

— Ах, да, — вспомнил я, — ты же здесь не бывала.

— Где это «здесь»? — недоумённо оглядываясь, спросила она.

— Сейчас узнаешь, — бросил в ответ, выходя из машины, — только, прошу, ничему не удивляйся.

Ворота, при моём приближении словно ожили. Мне так показалось. Но скорей всего просто подул ветер. Ворота заскрипели, на верхушку взлетела пара журавлей.

— Привет! — сказал я, тихо поглаживая створку.

Ворота тихонечко скрипнули, словно муркнула кошка, и приоткрылись. Я заглянул во двор. Там всё было по-старому. Как по-старому. Как в моё первое посещение. Следов от бурной деятельности Емели не было. Около дома стояла старая ступа и, похоже, ей давно уж никто не пользовался. Вдруг окно распахнулось, и показалась Ядвига Ивановна.

— Что встал, как не родной, — крикнула она. — Давай, заходи.

— Так я не один, да на машине.

— А то не знаю. Давай скорей, а то уж колобки в печке подходят.

Ворота, скрипя, распахнулись. Журавли испуганно взлетели и направились в сторону леса. Заехав во двор, единственное, что успел, ещё раз предупредить жену: «ничему не удивляйся», как из дома выскочил огромный кот и, подбежав к ней, стал тереться о ноги.

— Уйди, — прикрикнул я, — брысь.

— Отстань от кисы, — неожиданно сказала жена, поглаживая мохнатое чудовище между ушей.

— Ты понял, киссса, мрррр, — заурчал котяра, — а ты — брррысь. Фу, невоспитанный.

— Ой, — испуганно вскрикнула жена, отскочив от мохнатого зверя. — Что это?

— Говорил же, не удивляйся.

— Не удивляйся, мррр, — повторил котяра. — Это ещё что, ты ещё бабу Ягу не видела.

— Ба… Я… — первое время заикалась от неожиданности жена, но тут же быстро нашлась. — Почему это Вы мне тыкаете? И что это Вы здесь трётесь? Мы с Вами не знакомы.

— В чём дело, мррр, — продолжил тереться кот, и как бы между делом бросил мне, — Пррредставь нас.

— Брысь отсюда, — вдруг раздалось с крыльца. — Тебе точно сегодня сметаны не видать, обормот.

— Лаадно, — лениво промурлыкало мохнатое чудовище и медленно пристроилось к воротам, начав о них чесать свои когти. Ворота резко дёрнулись и ударили створкой покусителя. Котяра недовольно взвизгнул и поплёлся в сарай.

— А я-то думаю, где это вы застряли? — не обращая внимания на кота, продолжала Ядвига Ивановна. — Заходите.

— Пошли, — я взял жену за руку.

— Подожди, — прошептала она. — Кот сказал, что там баба Яга.

Несмотря на шёпот, Ядвига Ивановна обернулось. Мы с ней хитро переглянулись и не смогли удержать смех.

— Позволь тебе представить нашу хозяйку, — сквозь смех едва смог проговорить, — Ядвига Ивановна, в просторечии баба Яга.

Жена словно ёжика проглотила. Ей было неловко перед нашей хозяйкой и, к тому же она злилась на меня за то, что заранее не предупредил. Она покраснела.

Неловкую ситуацию сгладила Ядвига Ивановна.

— Не переживайте, всё в порядке. Это детишки меня так обозвали. Как в школе дают прозвища своим учителям, вот так и мне. Проходите.

Только мы направились к крыльцу, как откуда-то сверху послышалось хлопанье крыльев. Вокруг нас закружили, громко хлопая и шумя, как нам показалось, огромные бабочки. Они кружили вокруг, липли к лицам, залепляя глаза, нос, рот. Жена завизжала от испуга и, отбиваясь руками, пару раз попала по мне. Я тоже не был в восторге от такого «приветствия».

— Кыш отсюдова! — закричала Ядвига Ивановна. — Вот прицепились.

Она проворно схватила стоявшую неподалёку метлу, и стала разгонять непрошенную стаю. Нападавшие разлетелись. Только один прилип к моему лицу. Я быстрее оторвал его и бросил на землю.

— Что это? — удивлённо спросила жена.

На земле корячилась, пытаясь распрямиться и взлететь, помятая антибактериальная маска.

— Вот видите. Как только объявили карантин, так, откуда не возьмись, появились вот эти поборники изоляции. Жизни не дают. Зазеваешься, та они нападают и сразу на лицо. Сколько из-за них сметаны пролила. Коту выносишь, а они тут как тут. И от досады махнула рукой, — Ладно, пошли в дом.

Горница была также светла и чиста, как в моей памяти. От печи веяло теплом и свежей выпечкой.

— Присаживайтесь за стол, — пригласила Ядвига Ивановна.

— Спасибо. А где Емеля?

— Ох уж этот Емеля. Говорила ему, нечего болтаться по заграницам. А он: «хочу к Хоттабычу…»

— К Хоттабычу?

— Да, дальний родственник где-то на Шри. Вот там теперь и застрял из-за пандемии.

— Так разве он не может сюда прилететь?

— Увы, по всему миру карантин и Емеля не исключение.

— Ну, ничего. Отдохнёт там со своим родственником.

— Отдохнёт-то отдохнёт, да он сына с собой прихватил. Да и родственнику далеко за шестьдесят пять.

На столе, прикрытая полотенцем, лежала свежая выпечка. Думая, что для жены хватит на сегодня сюрпризов, я хотел предупредить её. Но она, пока мы болтали с Ядвигой Ивановной, почувствовав домашнее тепло и уют, взялась резко помогать нашей хозяйке собирать на стол. Расставив чашки, положив рядом аккуратно ложки и расставив вазочки с вареньем она, наконец, сняла полотенце с выпечки.

— Здравствуйте, — раздался нежный голос.

— Здравствуйте, — на автомате ответила жена и недоумённо огляделась вокруг.

— Извините, вы не могли бы вернуть полотенце? Понимаете, прохладно, а я недавно из печи, могу простыть, — озабоченный Колобок, деловито моргая, обращался к жене.

Побледневшая, та медленно опустилась на стул, который на её счастье, оказался рядом. Или это Ядвига Ивановна успела придвинуть.

— Извините, но Ваше удивление длится так долго, что я действительно могу простыть, — возмутился Колобок.

Жена громко сглотнула слюну, продолжая таращиться на недовольную выпечку.

— Что значит: простыть, — вмешалась в Ядвига Ивановна. — Тебе уже давно пора остыть. Ишь, разговорился!

Я вспомнил, когда первый раз увидел болтающего Колобка. Как давно это было. Интересно, все они такие разговорчивые?

— Что значит: остынь? Почему нельзя побеспокоиться о маленьком беззащитном…

— Добавь ещё и не в меру болтливом, — подсказала Ядвига Ивановна и подула на него.

— Как это болтливом, — медленно возразил Колобок, после чего пару раз вздохнул и как-то быстро потерял интерес к разговору. — Да ну вас. Скучно тут с вами.

С этими словами он закрыл глаза и превратился в обычный колобок. Всё это время жена, с широко распахнутыми глазами, следила за беседой.

— Ой, что это мы всё разговоры да разговоры, прошу к столу, — захлопотала Ядвига Ивановна.

— Мы… Я… Как-то… — не могла прийти в себя жена.

— Сядь за стол. Неудобно перед хозяйкой, — шепнул я на ухо жене, а затем, ухмыляясь, добавил. — Колобка можешь не есть.

Мы долго сидели за столом бабы Яги за чашкой прекрасного чая с вареньем из калины и морошки. Всё было очень здорово, только жена периодически недоверчиво косилась на тарелку с колобками, ожидая от них очередного подвоха.

— Скучно стало, — жаловалась Ядвига Ивановна. — Раньше, помнишь, то с внучком в городе погулять. То на ступе куда по делам слетать. А что теперь. Сиди туточки одна. Вот разве что кот иной раз сказкой развлечёт. Да и тот обленился. Сметанки наестся и спит весь день.

— Как это сказкой развлечёт? — не поняла жена.

— Да, конечно, не сказкой. Сказки это он для детей. А мне так истории рассказывает. То ли сам придумывает, то ли слышал где, — продолжала Ядвига Ивановна.

— Кот, истории, — продолжала удивляться жена.

— А что тут такого. Должен же быть от его учёности хоть какой-то толк. Не всё же сметанку трескать, — вздохнула наша хозяйка.

Дверь скрипнула и показалась мохнатая лапа.

— Стоит на минуту кимарнуть, как обо мне всякие небылицы рассказывают, — под эту тираду кот медленно протискивался в дверь, показывая всем своим существом недовольство. Сколько говорил, купи телевизор, так нет. Каждый вечер расскажи, да расскажи.

— Да что с этого телевизора, — вздыхала Ядвига Ивановна. — Одна головная боль и никакой радости.

— И то верно, — поддакнул кот, — вот я как-то смотрел новости…

— Хватит врать, — одёрнула Ядвига Ивановна, — а то наши гости подумают, что ты и на самом деле телевизор видел.

Кот обиженно муркнул и улёгся у ног жены. Неожиданно за окном потемнело, поднялся ветер, форточка со стуком распахнулась.

— Гроза что ли? — удивилась жена. — Откуда.

— Нет, не гроза, — зло ответила Баба Яга, — Принесла нелёгкая…

— Егорыч? — поинтересовался я.

— Да, Горыныч! За два месяца первый раз прилетел. Всё самоизолируется. Вроде пресмыкающийся, а туда же! — баба Яга теперь совершенно не была похожа на нашу приветливую хозяйку.

— Горыныч? — жена испуганно смотрела то на неё, то на меня.

За окном резко посветлело. Ветер стих. Около порога раздался шум, чертыханье. Громко хлопнула входная дверь. Через мгновение в избу ввалился Егорыч с прилипшей к лицу маской.

— Ягуша, ты чего это развела у себя живность, — с этими словами он оторвал маску от лица и бросил на пол.

— Ты чего это мусоришь, — возмутилась баба Яга. — То месяцами не показываешься, то мусоришь вон прямо на пол.

Тем временем маска, словно бабочка, замахала крылышками и выпорхнула в открытую форточку. Мы молча проводили её взглядом.

— Не ругайся, старая. Лучше с гостями познакомь.

— Тебя познакомь, а затем ты у моего гостя жену украдешь? — зло кинула баба Яга.

Жена побледнела и крепко вцепилась руками в стул.

— Ягуля, хватит на меня наговаривать, — ухмыльнулся Егорыч. — Ну, было по молодости. Влюбился, с кем не бывает. Да и девушка, помнится, тогда не возражала. А затем прикинула, что жизнь на моей фазенде отличается от жизни с vip-женихом. А как же оправдаться. Вот и наговорила на меня. Эх, дела молодые!

— Ладно, уж, — проговорила Ядвига Ивановна.

Я почувствовал, что настало время убираться восвояси.

— Пора и честь знать, Ядвига Ивановна! Спасибо Вам!

— Куда ж это вы. А чайку ещё, — засуетилась хозяйка.

— За жену испугался, — ухмыльнулся Егорыч.

— А то, как же, — в тон ему ответил я, протягивая руку для рукопожатия. — Куда же мне с Вами тягаться!

Егорыч тепло мне улыбнулся и крепко пожал руку. Жена сидела всё так же судорожно вцепившись в стул. И даже то, что кот прижался к её ногам, видать понравилась, но не могло её успокоить.

Уже вскоре мы ехали обратно по лесной дороге. Настроение прекрасное. Листочки на деревьях, казалось, подросли, пока мы гостили. Я приоткрыл окошко. Соловьиные трели наполнили кабину. Хотел было спросить у жены её мнение по поводу нашей поездки на природу. Но она задумчиво смотрела в окно, временами улыбаясь каким-то своим мыслям.

ФАНТАСТИЧЕСКИЙ МИР

НОЧНОЕ

Посвящается дочке Гелере

1

Солнце медленно и устало клонилось к горизонту, завершая длинный летний день. Прежде чем упасть в свою колыбель, тихо зависло над горизонтом, чтобы перед сном ещё раз оглядеть результаты трудов своих. Огненный круг уже не жарил,а только нежно и устало освещал землю, наблюдая, как распаренный за день мир приходил в себя от дневного зноя. Да и сама природа притихла, боясь потревожить покой заходящего солнца. Изредка из деревенских дворов доносилось блеяние овец или храп лошади. Даже улицы в предзакатный час опустели. Можно было подумать, что никто, из живущих в этом поднебесном мире, не хотел нарушать таинство смены дня ночью. И вот волшебный свет, украшавший и без того прекрасный мир, начал угасать, уступая место сумраку. Солнце медленно и торжественно опустилось за горизонт.

Сумрак — время, когда никто не может быть уверен в том, что он увидел или услышал. Сумрак, вечно прячущий от наших глаз красоту земного мира и приводящий за собой черноту ночи. Но пока не наступила ночь, то там, то тут выглядывают из кустов странные рожицы. Иногда пробежит по лугу кто-то. А кто — и не успеешь рассмотреть. Но, впрочем, это время не долго займёт наблюдателя, если таковой вдруг найдётся. Ночь в этих краях, в отличие от северных, не из терпеливых. Она приходит быстрым и уверенным шагом, наводя вокруг свои законы и порядки. Рассыпает по небу самоцветы звёзд. Небесные переливы далёких миров завораживают, и уже никому не хочется смотреть на землю, а зря. Скрытая темнотой ночи, выползает из разных углов нечисть. А, впрочем, это только богатое воображение воспалённого мозга, напуганного тьмой. Но одно точно, что после ночных прогулок в деревнях рождаются сказки о невероятных событиях, которые рассказываются под прикрытием той же ночи. Они наводят страх на слушателя. Привораживают всех сидящих вокруг рассказчика. Неважно собрался ли человек специально послушать историю или случайно остановился и, словно околдованный, уже и забыл, зачем шёл. Слушают все. В конце рассказа обязательно найдётся кто-то, кто будет смеяться над рассказчиком, но, уходя по своим делам, долго будет оглядываться и прислушиваться к каждому шороху, сердясь при этом сам на себя.

2

Что там какие-то страшилки. Наслушавшись их вдоволь, молодёжь уходит гулять в ночь. Для них развлечение только начинается. В деревне, где нет клубов, дискотек и прочих городских утех, молодёжь собирается в заранее известном месте, чтобы повеселиться в своё удовольствие, пообщаться, потанцевать. Одним словом, как теперь говорят, оторваться.

Мотоцикл, тарахтя на нейтралке, вкатился в слабо освещенный одиноким фонарём круг. Громкая музыка заглушала голоса собравшихся, но ясно было, что вокруг собралось много народу.

— Эй, Авзаль, ты где пропадал? — из темноты к мотоциклисту подошёл парень с солнечными очками в волосах.

— А, Тофик. Сено косить сегодня ездили, — ответил тот, поворачиваясь на голос, но не слезая с мотоцикла.

— Ну и как? Всё успели?

— Какое там. Завтра опять с утра пойдём. Слушай, а Танзиля здесь? — спросил Авзаль, тщетно вглядываясь в темноту.

— Конечно здесь. А что? Тебе уже старые друзья не нужны? — ехидно заметил Тофик.

— Отвали! — отмахнулся парень. — Где?

— Что где? — не сдавался Тофик. — Мы хотели завтра на шашлык всех собрать, но если ты занят…

Авзаль продолжал вглядываться в темноту, тем более, что глаза стали привыкать, и он уже мог различать знакомые силуэты. Видя, что друга ничем не заинтересовать, Тофик продолжил:

— Да успокойся ты. Она тоже там будет.

— Вот с этого и надо было начинать! — обрадовался Авзаль, как вдруг позади раздался громкий голос.

— Кто это там будет? Ну-ка пацаны, рассказывайте.

К юношам нетвёрдой походкой подошёл пожилой мужчина. Его слегка помятый и в некоторых местах потёртый пиджак, вышедший из моды ещё лет двадцать назад, вполне соответствовал внешнему виду. Он, неторопясь, вытащил пачку папирос и, угостив парней, продолжил:

— Ну, так кто же там будет?

— Какой ты любопытный Пята, — ответил ему Тофик.

— Может быть, я тоже пойду с вами? — не унимался мужчина.

— Куда уж тебе, — подсмеивался над ним парень. — Уж лучше бы пошёл домой и проспался.

Пята сердито посмотрел на него:

— Ну, парень…, — и, махнув рукой, не сворачивая, пошёл прямо, не разбирая дороги.

— Зачем ты с ним так? — укорил друга Авзаль.

— Да надоел. Ты что думаешь, он такой простой?

Пятый день к нам домой приходит. Всё ему повод выпить, — обиженно проговорил Тофик. — А, между прочим, он ни разу меня по имени правильно не назвал. Всё Рустамом зовёт.

— А может быть ему не запомнить, — попытался вступиться Авзаль. — Вообще-то для него все Рустамы.

— Как бы ни так. Просто плевал он на всех.

— Ладно, успокойся. Что-то ты разошёлся сегодня.

— А ты знаешь случай, как Пята на велосипеде катался? — и, увидев заинтересованные лица пацанов, продолжил. — Случилось это два года назад. У него тогда был старый велосипед. Отремонтировать его, конечно же, некогда. Сам понимаешь не до этого, когда всё горит. А в магазин надо. Вот он и сел на велосипед без тормозов, ну, а дорога к магазину, сам знаешь, под гору, да ещё и поворот. Вот он сдуру летит и вдруг видит, что прямо на него из-за поворота мотоцикл. Пята ничего лучше не придумал, как замахал руками и закричал: «уди, уди, уди»!

Громкий смех компании разбудил мирно дремавшего пса и тот, не разобравшись, с испугу стал громко лаять.

— Ну, и чем дело кончилось? — спросил Авзаль, утирая слёзы от смеха.

— Как чем? Мотоцикл не ушёл! — смеясь, продолжил Тофик. — Пята после этого месяц в больнице лежал.

— Ну, артист. Как живой остался?

— А что ему будет?

— Ладно, заболтался я с тобой, — сказал Авзаль. — Он давно уже приметил, где стояла высокая темноволосая девушка. Но теперь, когда знал, что она рядом, не торопился подойти. Хоть его и подмывало броситься к ней сломя голову, он выжидал паузу. Лишь спустя некоторое время, словно нехотя, повернул ручку газа.

Танзиля весело болтала с подругами, когда Авзаль въехал прямо в их круг. С визгом девчонки стали отпрыгивать в разные стороны.

— Ты что, совсем обалдел? — возмутилась девушка.

Авзаль с нежностью любовался её красивым лицом. В раскосых глазах, за напускной строгостью, играли смешливые чёртики. Юноша смотрел и улыбался.

— Что ты разулыбался? Выключи свою тарахтилку, — продолжала она рисоваться.

— Ладно. Прекрати шуметь. Поехали, прокатимся! — предложил Авзаль, покрутив ручку газа, отчего мотоцикл послушно, приглашающе прорычал пару раз.

Девушки с завистью посмотрели на подругу. Прокатиться, да ещё с Авзалем, не отказалась бы ни одна из них.

— С чего бы это? — спросила Танзиля.

— Садись, поехали, — ещё раз предложил парень.

В этот момент неожиданно из темноты выскочил невысокий парнишка лет тринадцати. Он бросился на Авзаля и, смешно махая руками и толкаясь, стал кричать:

— Ты чего к ней пристал! Сейчас как морду набью. Что ты тут разъездился? Вот так бы и убил гада, но люблю паршивца! — при этих словах он бросился на шею Авзаля и крепко обнял его, но тут же оттолкнув, продолжил кричать. — Ты чего к ней пристал…

— Отвали, Ильяс! — смеясь, отмахивался Авзаль. — Прекрати.

Парни и девушки, со смехом, наблюдали эту комическую сцену. Ильяс, всеобщий любимец и хохмач снова не упустил случая всех развеселить.

— Ладно, уж. Так и быть, поехали, — сквозь смех, согласилась девушка. — А то видишь, какой у меня защитник.

Танзиля уселась на заднем сидении мотоцикла. И через мгновенье, под завистливые взгляды подруг, пара исчезла во мраке ночи.

Мотоцикл быстро промчался по деревне, и редкие взрослые, усевшиеся отдохнуть под сенью ночи на крылечке у дома, с любопытством высматривали, кто же это сидит на заднем сидении, чтобы об этом посудачить с соседями завтра.

3

Несмотря на непроглядную ночь, Авзаль ехал на полной скорости. Ветер упруго бил в лицо и путал волосы. Танзиля сидела, плотно прижавшись к парню, и выглядывала дорогу из-за его плеча. И хоть ничего дальше луча фары не было видно, ей нравилось так сидеть. Чернота ночи, поглотившая, казалось, весь мир, создавала иллюзию нереальности происходящего. Мотоцикл словно повис между небом и землей. Вечное небо, ярко сверкая бриллиантовым светом звёзд, неподвижно висело над головой. И только вдали, где-то очень далеко, светились редкие огни деревень. Но и это не придавало реальности миру. Наоборот, огни, казалось, плавали и тонули в бескрайней черноте. Воздух, на пригорках горячий, а в низинах леденяще холодный, создавал впечатление, что их окунают то в горячую ванну, то окатывают колодезной водой из ведра.

Авзаль притормозил и медленно съехал на просёлочную дорогу, что вела к реке. Теперь уже не было возможности ехать быстро. Они то и дело подскакивали на кочках или проваливались в колею. Авзаль был весь сосредоточен на дороге, а Танзиля ещё крепче прижалась к нему, чтобы не выскочить из сиденья. Подпрыгнув на очередной кочке, девушка краем глаза заметила в поле какое-то белое пятно, однако разглядывать не было возможности. Но вот дорога выровнялась, и она облегчённо вздохнула. Танзиля вспомнила, что она видела что-то белое и из любопытства оглянулась. Над полем, метрах в тридцати от них, двигался белый силуэт. Девушка сначала не поверила своим глазам. Силуэт напоминал молодую женщину.

— Авзаль! — проговорила она непослушными губами.

— Сейчас приедем, — не отрываясь от дороги, ответил парень.

— Авзаль! — закричала девушка.

— Что? — поворачиваясь, ответил юноша, но тут же осёкся.

Белый силуэт продолжал двигаться над полем вместе с ними. Авзаль хотел было прибавить скорости, но в это время они выскочили на поляну на берегу реки и оказались прямо на пути движения призрака. Теперь можно было отчётливо разглядеть его лицо. Женский силуэт, белый и прозрачный, в свободно ниспадающих одеждах, плавно приближался. Танзиля хотела закричать от страха, но не смогла издать и звука. Так и замерла с открытым ртом. Когда призрак приблизился, повеяло холодом и, может быть, это побудило юношу к действию. Видя, что мотоцикл бесполезен, он невероятным усилием вывернулся и, отпрыгнув от мотоцикла, увлёк за собой девушку. Спустя мгновение призрак проплыл над тем местом, где только что они стояли. Затем белая тень проплыла над рекой и растаяла на глазах.

Они долго лежали в пшенице, боясь пошевелиться.

— Что это было? — спросила, приходя в себя, Танзиля.

— Не знаю, — неопределённо пожимая плечами, ответил Авзаль. — Призрак? Я о таком в деревне слышал, но думал — байки.

— Мне страшно! — непослушными губами еле слышно проговорила девушка. — Давай скорей вернёмся домой.

Авзаль и сам был рад поскорее покинуть это место. Он встал и, оглядываясь, подошёл к мотоциклу. Ночь удивляла своей тишиной и от пережитого казалась ещё темней. Авзаль пытался осмотреться вокруг, но что можно разглядеть ночью в поволжских краях? Парень только взялся за руль мотоцикла, как из пшеницы на него выскочил невысокий парнишка и закричал:

— Ты чего к ней пристал! Сейчас как морду набью. Что ты тут разъездился? Вот так бы и убил гада, но люблю паршивца!

Авзаль было испугавшийся, перевёл дух и хотел, было уже отругать Ильяса, но краем глаза заметил испуганное лицо Танзили. Оглянувшись, он заметил, что это может и был Ильяс, но слишком белый и прозрачный. Почувствовав на шее ледяную руку, юноша не на шутку испугался.

Авзаль рывком поднял мотоцикл и крикнув Танзиле: «Садись!», крутанул ручку газа. Девушка запрыгнула на заднее сиденье и судорожно обхватила руками парня. Как Авзаль угадывал дорогу, и тем более о том, чтобы не влететь в канаву или не разбиться, девушка не думала. Главное скорей уехать от страшного места. Теперь действительно, они больше летели, чем ехали. Танзилю всю трясло, и она, боясь упасть, вцепилась в парня, что было силы. Казалось, они потеряли дорогу, потому что никак не могли выехать на асфальт.

Авзаль затормозил. Пот ручьями стекал с его лица. На девушку страшно было смотреть. Бледное лицо, растрепанные волосы. Сама почти приведение. Похоже, что она вот-вот упадёт в обморок.

— Тихо?! — не то, спрашивая, не то, утверждая, сказал Авзаль.

— Да, тихо, — непослушными губами ответила Танзиля, тревожно вглядываясь в темноту.

— Надеюсь, на сегодня приключения закончились, — сказал он, заводя мотоцикл.

— Нет… — с дрожью в голосе, ответила девушка.

Из-за обочины выползала огненная масса. Расползаясь по дороге, она всё росла, постепенно превращаясь в огромный огненный шар. И в тот момент, когда уже казалось, что шар прекратил расти, он вдруг стал распрямляться. Сначала появилась огромная голова со звериным рылом. Огненные рога метали молнии. Глаза были воплощением самой ярости. Дыхание обжигало, словно печь. Звук, что издало чудище, был похож на вой тысяч адских труб. Вслед за ним закричала Танзиля. Авзаль, словно очнувшись, резко дал газ. Чудом не заглохнув, мотоцикл, словно резвый конь, встав на заднее колесо, рванул с места.

Тем временем чудище расправило плечи и, поднявшись на свои безобразные ноги, заканчивающиеся копытами, издало новый рёв. Мотоцикл несся дороге, набирая скорость. Чудище же настигало его без видимого труда. Топот копыт раздавался всё ближе и ближе. Огненный хвост, как стрела придавал ускорение его движению. Вот уже сверху над мотоциклом нависло страшное рыло. Танзиля, завизжав ещё громче, наклонилась как можно ниже. Авзаль прибавил ещё газу. Спидометр уже показывал девяносто километров, но чудище не отстало ни на шаг. Жар его дыхания был всё ближе и ближе. Топот копыт постепенно настигал. Авзаль до конца выкрутил ручку газа. Скорость уже приближалась к ста десяти километрам, но это ничем не могло помочь беглецам. Огненная лапа царапнула землю прямо за мотоциклом, едва не зацепив колесо.

Авзаль вдруг заметил, что стало заметно светлее. Раньше он этого не мог видеть из-за огненного света преследующего их от чудовища. Но сейчас на востоке солнце впервые заявило о своих правах на сегодняшний день. В этот момент лапа чудища проскочила перед самым мотоциклом так, что Авзаль чудом удержал руль. Он оглянулся и увидел, как огненный монстр готовится к следующему удару. «Теперь не промахнётся», — подумал парень.

Первый петух, неторопливо расправив перья навстречу утру, громко издал свой победный клич. И, словно бы проверяя голос, повторил его.

Танзиля почувствовала ослабление жара и подняла голову. Чудище медленно таяло вдали, прячась в ещё таившейся в низинах тени. Впереди, прямо перед ними стояла деревня. Авзаль сбросил газ, и мотоцикл устало подкатился к первым домам. Они ещё некоторое время стояли, не слезая с мотоцикла, приходя в себя и переводя дух. Танзиля устало опустила голову на плечо Авзаля. Во дворах закудахтали куры. Послышалось блеяние овец.

Вдруг словно из-под земли вырисовался Ильяс:

— Ты чего к ней пристал! Сейчас как морду набью. Что ты тут разъездился? Вот так бы и убил гада, но люблю паршивца! — при этих словах он бросился на шею Авзаля и крепко обнял его.

Авзаль быстро скинул с себя Ильяса и, схватившись с Танзилёй за руки, они побежали в деревню.

— Что это с ними? — удивлённо проговорил Ильяс, с трудом удерживая пышущий жаром мотоцикл. Затем ухмыльнулся — Эх, молодёжь!

В глазах проскочил красный отсвет. То ли от лучей восходящего солнца, то ли…

А солнце уже прочно повисло над горизонтом, приступая к своим ежедневным трудам. Вот уже послышался щелчок кнута. Это пастух погнал стадо. Коровы, выходя из ворот, направлялись привычным путём на пастбище. Гуси, выпущенные хозяевами, деловито зашагали к речке. Бараны, приветствуя своим блеяньем новый день, старались не попадаться под ноги коровам. Где-то невдалеке завели трактор. Начался новый день. Судя по восходу, он обещал быть жарким.

ПО МОТИВАМ СКАЗКИ О ЗОЛОТОЙ РЫБКЕ

Жили-были старик со старухой. Впрочем, старик и старуха — понятие относительное. Для подростков, так это конечно. Но вот для ровесников… Просто старик, хоть и был ещё не в тех годах, но не слишком любил бриться. Собственно, брился он раз в полгода. Остальное время просто обрастал. Его трёхдневная небритость быстро переходила в неряшливость, что он стойко переносил. Затем появлялась борода. Но, ровно через полгода, он приходил на работу лысый и бритый, и всё начиналось заново. Сначала его, как только не называли. И домовёнок, и ещё как, но потом прилипло самое простое и вечное: старик. Ну, старик, так старик. Он по этому поводу и не парился. Как-то при разговоре проболтался жене. Та, пару раз подшутив над стариком, когда тот был в «нирване», получила в ответ: «раз я старик, то ты старуха». Так и пошло. Сначала шуткой, а затем, как и бывает, незаметно вошло в обиход.

И так, жили старик со старухой у самого синего моря. Ну, как у моря? Жили они далеко не на самом берегу, а эдак километрах в десяти. В Автово. Жили, конечно, не в землянке, но немногим лучше. У них была обыкновенная, аж целая двушка в «хрущёбе». Кто знает, тот поймёт, о чём я. Вот так, жили не тужили. Старик по выходным любил пройти прогуляться, пока старуха драила квадратные метры.

Гулял старик долго. Ходил пешком на «Юнону». Такой большой рынок на окраине города. Собственно, строился он на окраине, но, как водится, окраина скоро стала удаляться в сторону Финского залива, отнимая территорию у моря, чем отдаляла дом старика и старухи от его побережья. Правда, их это нисколько не заботило. Когда-то, очень давно, рынок был просто нелегальной толкучкой радиодеталей у магазина «Юный техник». Затем его попытались легализовать, дав неподалёку кусок заброшенной территории, состоящей из ям и канав. Вскоре и на этом островке, где процветало радиотехническое братство, рынок стал мешать. Тогда его перенесли на далёкую окраину. Так, что добираться до него стало совсем невмоготу. Но пронырливые радиолюбители толпами повалили и в такую даль. Правда, рынок на новой территории разросся, и из радиотехнической барахолки, превратился сначала просто в барахолку, а затем в рынок с контейнерами, павильонами, сценами, шоу. Получил своё гордое название «Юнона», но потерял то, что было его основой.

В тот день, а надо сказать, была суббота, старик отправился погулять. Маршрут не выбирал. Просто шёл привычной дорогой туда, куда несли ноги. А куда несли его ноги и так понятно. Долго ли, коротко ли шёл, сколько раз останавливался, чтобы купить баночку пива, то не интересно. В конце концов, у человека выходной.

Наконец, дошёл до заветного места, то есть барахолки при входе на рынок, где расположились два длиннющих ряда продавцов, выложивших своё веками нажитое. Или не нажитое. Или не веками. В общем, торгуют люди. Старик, вздохнув полной грудью, довольно потянулся к авоське за пивом, но там позвякивали только пустые банки. Вы скажете, что теперь с авоськами не ходят. Да, не ходят. Но старик был оригинал и из принципа не выкидывал сеточку, прижившуюся у него в кармане. И так, вздохнув полной грудью теперь уже по поводу облома, и, помня о ближнем, старик сложил баночки аккуратно у мусорной урны, и пошёл осматривать, что же принесла эта суббота. А принесла она… всё. Просто если перечислять, то мы тоже засмотримся и потеряем старика и счёт времени. Ведь там столько интересного и… ненужного. Но обязательно хочется посмотреть. Особенно те вещи, которые напоминают нам о молодости. Книжки, конструкторы, выжигательные аппараты и… всё-таки увлёкся. А где же старик? Вот он. Слава Богу, недалеко ушёл. Тоже засмотрелся и зацепился за траву авоськой. Та запуталась, словно в морской тине. Легонько матерясь, старик выпутывает сетку из растительности и идёт дальше.

Самое увлекательное занятие для праздношатающегося по барахолке, это постоять у каждого мало-мальски интересного товара, покрутить его в руках, поторговаться и положить на место. Продавец не особенно надеется на удачу, поэтому самое ценное в такой торговле, это общение. Так старик и шёл от продавца к продавцу, иногда задерживаясь, чтобы рассмотреть очередную безделицу. С кем-то просто перекидывался парой слов. С иными болтал долго и обстоятельно. В общем, всё было как всегда, пока старика не заинтересовала старая детская игрушка. В своё время для детей это было что-то! Старик взял её нежно в руки и улыбнулся так, как улыбаются только дети — легко, весело, беззаботно. Ещё бы, ведь он держал в руках «золотую рыбку». Да не просто рыбку, а заводную. Старик повернул несколько раз ключик, боясь излишне напрягать старую пружину. Рыбка зажужжав, замахала хвостиком.

— Бери, совсем задаром отдам, — предложил продавец, заметив, что игрушка понравилась. Внукам подаришь.

— Не, спасибо. Внукам такие игрушки теперь не интересны, — ответил старик и с грустью добавил, — да и нет у меня внуков. Откуда им взяться в нашей халупе.

Старик положил рыбку обратно и пошёл дальше. Но теперь его уже ничто не интересовало. Он грустно брёл между рядами продавцов. Так, пройдя до ближайшей дорожки, повернул в сторону трамвайной остановки. Вскоре показался шестидесятый трамвай. Уже отъезжая, старик посмотрел в окно в сторону барахолки, и ему показалось, что снова видит «золотую» рыбку.

Минут через десять он вышел около дома. На полном автомате подошёл к подъезду и, уже поднося ключ к домофону, заметил, что дверь новая. Старик поднял голову. Это был не его дом. Вместо старой «хрущёбы» стоял, очень ловко встроенный между старыми домами, точечный новострой. «Странно, как это я заблудился? — подумал он. — И откуда здесь этот дом?» Старик осмотрелся. Это был явно его район, и на доме был русским по белому написан его адрес. Старик снова подошёл к двери и опасливо поднёс ключ к домофону. Тот послушно запикал, приглашая войти. Поднявшись на свой на этаж, старик открыл ключом замок и неуверенно приоткрыл дверь. Старуха ходила по квартире, заканчивая уборку. Заметив мужа, она крикнула:

— Что встал? Заходи, разувайся.

Старик осторожно, всё ещё не веря своим глазам, прошёлся по квартире. Большие светлые комнаты. Новые стеклопакеты. Просторный санузел, в котором свободно уместились и биде, и джакузи. Ну, джакузи не джакузи, а ванна с гидромассажем.

— Где ты опять пропал, — звала с кухни старуха. — Сначала болтаешься непонятно где полдня, а теперь обедать не дозваться.

Старик вошёл на кухню и прикинул: «метров двенадцать, не меньше». Обедали молча. Уже в конце обеда, когда жена разливала чай по чашкам, спросил:

— Старая, а тебе не кажется всё это несколько необычным?

— Почему необычным? — не отрываясь от чайника, сказала хозяйка. — Сейчас время нанотехнологий. Вот, наверно, администрация и улучшает наши условия наноспособом.

— Ты что, старая? Совсем крыша поехала?

— Почему поехала? Столько денег вбухнуто в это нано…

— Вот только не «нано»! Я вот что подумал. Сегодня на рынке…

— Так я и знала, что ты опять там болтался!

— Да погоды ты! Слушай! Так вот, попалась мне одна игрушка, «золотая рыбка». И уж до того она мне понравилась, что я, как в детстве побывал. Не удержался, завёл. А она, даже работает. Эдак хвостом двигает. Смотрю я на рыбку, а у самого в голове и наша квартира и то, как мы живём, и как планировали, всё крутится и крутится.

— Так у кого крышу-то снесло? Совсем в детство впал. Эх, — только и махнула рукой старуха.

— А тебе легче в «нано» поверить? — вздохнул старик.

Стали они жить дальше. Несмотря на то, что не пришли к согласию по поводу изменений, это не мешало им наслаждаться квартирой.

Проходит неделя, проходит другая. Стала старуха задумываться. Чаще смотрела новости по телевизору, разные ток-шоу. Но нигде ни словом не обмолвились о прорыве в области нанотехнологий. Наконец, не выдержала и стала приставать к мужу с расспросами о «золотой» рыбке. Старик сначала хмурился, молчал, храня обиду, но затем не выдержал. И рассказал ещё и ещё раз, хоть особо прибавить было нечего. Но это мужику нечего, а женщине, да ещё насмотревшейся телевизора, очень даже есть чего. Как-то раз в субботу, когда старик снова собрался пойти погулять, старуха, как бы невзначай сказала:

— Как ты думаешь, может, рыбку ещё не продали? Вот бы она нам квартирку в Москве, в Строгино… Представляешь, закрытая территория, никаких наркоманов. Под окнами озеро. Яхты плавают.

— Яхты не плавают, а ходят, — поправил старик.

— Да какая разница. Что нам надо на старости лет? Покой.

— Ты же не верила в «золотую» рыбку, — ухмыльнулся старик.

— Я и сейчас не верю. А вдруг! Тебе же не сложно?

— Отстань от меня с глупостями, — старик закрыл за собой дверь.

Прогулка оказалась испорченной. Он не мог не думать ни о чём, кроме рыбки. Злился на старуху, которая в последний момент наговорила всяких глупостей. Теперь эти глупости крутились у него в голове, совсем не желая выветриваться. Старик специально не торопился, не желая идти на поводу у жены. Он, как всегда, шёл между рядами, рассматривая понравившиеся ему вещи, привычно болтая со знакомыми продавцами. Мужика с рыбкой заметил издали. Тот спокойно сидел на своём пригретом месте и изредка поправлял товар, ротозеи, посмотрев который, никак не хотели положить обратно на место.

— Здоров, — поприветствовал он продавца, поравнявшись.

— И тебе не хворать, — ответил тот и поинтересовался, — что за рыбкой пришёл?

— А ты меня запомнил? — удивился старик.

— На память, пока не жалуюсь.

— Дай ещё раз взглянуть, если можно, — немного оробел старик.

— Отчего ж нельзя, — ответил продавец, протягивая ему игрушку.

Старик взял в руки «золотую рыбку», покрутил.

— Главное не думать, о чём просила старуха. Вот вредная баба, квартиру в Москве захотела. Да ну её, — так подумал старик и невзначай покрутил ключик. Рыбка вильнула хвостиком, выводя его из ступора. Старик от неожиданности чуть не уронил игрушку на землю:

— Фу ты, нечистая, испугала.

— Что, берёшь? — поинтересовался продавец.

— Нет. Нет, — затараторил старик и, сунув продавцу игрушку в руки, быстро пошёл прочь.

— Куда побежал? Она ж не кусается, — улыбаясь, бросил вслед ему мужик.

Но старик уже ничего не слышал. Он торопливо двигался к выходу, расталкивая попадавшихся ему на пути зевак. На этот раз трамвай пришлось ждать долго. Ожидая, старик никак не мог найти себе места. Он до сих пор ощущал движение хвоста рыбки в руках. Злился на себя, простофилю, за глупость, с которой он повёлся на старухины уговоры. На старуху, что так ловко обхитрила его. Он уже хотел пойти домой пешком, когда из-за поворота появился трамвай. Дорога к дому ещё никогда не казалась такой долгой. Издали увидел дом и от сердца отлегло. Новый старый дом стоял на месте. Честно говоря, старик сейчас обрадовался бы и «хрущёбе». Постояв немного у подъезда, чтобы перевести дыхание, он ругал себя за излишнюю мнительность: «Ну, конечно, причём здесь «золотая рыбка». Надо же, на старости лет поверить в такую чушь».

Входя в подъезд, старик дышал уже ровно. Поднялся по лестнице и, открывая ключом дверь, почувствовал неладное. В коридоре стояли чужие чемоданы. Он, не разуваясь, прошёл в комнату. Молодая женщина на диване деловито распаковывала вещи.

— Вы, извините, кто будете? — спросил старик. Если бы женщина была воровкой и упаковывала чемоданы, он бы просто вызвал полицию. Но женщина распаковывала, раскладывая свои вещи на спинки стульев, на стол. Услышав вопрос старика, она радостно всплеснула руками:

— Ой! Ну, наконец-то вы пришли! Понимаете, у нас тут состоялся обмен квартирами. Нам надо было срочно переехать в Питер, и мы наняли риелтора. А он уже вышел на вашу жену, и она согласилась на обмен. Ну, а поскольку мы очень и очень торопились, то обмен вышел такой срочный и суматошный.

— Как обмен? Когда?

— Да я же вам объясняю, — тараторила женщина. — Риелтор попался очень шустрый и устроил такой экспресс-обмен. Ваша жена сейчас летит в бывшую нашу, то есть теперь вашу квартиру.

— Как летит?

— Как? По воздуху, конечно, на самолёте. Да вы не переживайте, самолёт за наш счёт. Я же говорю, нам срочно надо было переехать в Питер. Поэтому все затраты за наш счёт. Мы вам даже мебель нашу всю оставили.

— Где мебель? — всё никак не мог прийти в себя старик.

— Как где? В Строгино. Ой, чуть не забыла. Вот ваш билет и такси уже ждёт у подъезда, — с этими словами женщина вручила старику заранее собранную сумочку с документами и билет на самолёт. — Вас проводить до машины?

— Сам дойду! — сказал ошалевший старик, выходя на лестницу. Уже садясь в такси, стоявшее у подъезда, он услышал, как открылось окно его бывшей квартиры, и женщина крикнула:

— Такси оплачено!

«Во всём надо видеть хорошее», — грустно думал старик, глядя в окно, за которым мелькали до боли знакомые питерские пейзажи. «И зачем ей эта Москва? Ладно, хоть на самолёте полетаю. Лет тридцать уже не летал».

На самолёте старику и на самом деле понравилось. После тридцатилетнего перерыва, все ощущения были новые, словно в первый раз. Но ощущения ощущениями, а реальность берёт своё. Даже садясь в самолёт в Питере, он как-то не подумал, что вышел прогуляться налегке. То есть в кармане завалялось рублей триста, не более. Первый раз в жизни обрадовался, что не купил пиво. Но хватит ли этих денег ему на дорогу до непонятно где находящегося Строгино, он не знал. Как и не знал, как туда добираться. Самым лучшим делом было нанять такси. Но бюджет в триста рублей направил его к автобусной остановке, причём не к экспрессу, а к самому простому, бюджетному. Ждать, естественно, пришлось долго. Нервная дрожь от путешествия в неизвестность трясла его, словно электрический ток. «Прогулялся, мать…, — думал старик. — Чёртова баба. Москву ей подавай. Дома не сиделось. Теперь ищи тут по этой столице, чтоб её, это грёбанное Строгино». Когда старик совсем уже отчаялся, пришёл старенький автобус. Привычно зашипев, открыл двери. Пристроившись у окна, старик судорожно соображал, что делать.

Столица встретила его красочными огнями, блеском витрин, пестротой реклам. Всё это, конечно, привычно старику ещё по Питеру, но в Москве всего было в разы больше. Как если бы старый знакомый помахал рукой, так и промелькнувшая буква «М», показалась ему родной и близкой. Старик вышел на ближайшей остановке и направился к подземке. Распахнув перед ним свои объятья, подземка сразу показала, что старик здесь в гостях. Непривычные, для Питерца стены станции, названия. Да, названия произвели на старика самое удручающее впечатление. Дело в том, что он не только не летал тридцать лет на самолёте, но и не был в столице примерно столько же. Схема метро за эти годы не только выросла, но и поменяла названия станций, так что старику было одинаково, что оказаться в Москве, что за границей. Всё равно ничего не понятно.

Недалеко от касс стояла группа полицейских. Что делать, старик подошёл к ним:

— Привет! — попытался он привлечь к себе внимание.

Стражи порядка, окинув его пустым взглядом, продолжили свой разговор.

— Извините, мужики! Не подскажете, как мне проехать…

— Так, вон там эскалатор, там схема, — раздраженно сказал один из них, всем видом давая понять, что старик здесь явно лишний.

Старик подошёл к схеме, но названия ему ни о чём не говорили. Немного потоптавшись у схемы и так ничего и не поняв, старик снова подошёл к полицейским.

— Мужики, там названия новые. Я таких не знаю. Подскажите, как мне доехать…

— Паспорт! — строго сказал полицейский.

— Что? — не понял старик.

— Паспорт, и побыстрее! — полицейский раздраженно его рассматривал.

— А, вот, — и старик протянул когда-то «серпастый», а теперь гербастый.

Полицейский долго рассматривал, внимательно изучая каждую страницу, затем, разочарованно вздохнув, вернул его старику и отвернулся.

— Так всё-таки…, — проговорил старик, не в состоянии отойти от потрясения.

— Ещё раз подойдёшь, закрою, — кинул через плечо страж порядка.

Старик, с паспортом в руке, так и пошёл к лестнице, ведущей вниз. Куда-то туда, о чём ещё утром, выходя из дома, он и не мог предположить.

Описывать всю дорогу до Строгино не будем. Попадались люди разные. Одни показывали дорогу и хотели помочь. Другие под видом помощи посылали его куда-нибудь в Тмутаракань. Главное, что рано или поздно старик оказался по нужному адресу. У него даже сил не осталось, чтобы злиться. Ноги отваливались, голова гудела. Очень хотелось есть. Старик подошёл к шлагбауму, поставленному на въезде.

— Фу, — тяжело выдохнул он, тяжело глядя на элитные дома. — Неужели здесь? Может старуха права была.

Он попытался обойти препятствие, но из здания охраны вышел крепкий молодой человек в форме и окрикнул:

— Отец, а ты не заблудился?

— Не, здесь вот. И адрес тот. Мы сегодня со старухой поменялись сюда.

— А где старуха, — ухмыльнулся охранник, — или на молодуху поменял.

— Слушай, как мне домой-то попасть? — и старик снова попытался обойти шлагбаум.

— Не шустри, дед. Здесь только по пропускам. Где твой пропуск?

— Какой пропуск? Домой? — удивился старик. — Я же живу там.

— Ну, ты дед и заливаешь, — засмеялся охранник. — Если ты там живёшь, то покажи пропуск.

— Да откуда ж у меня пропуск, если только что приехал. Старуха моя уже там, в квартире, а я тут.

— Пусть тогда позвонит хотя бы начальнику смены, и то не знаю, поможет ли.

Старик вытащил старый телефон и нажал кнопку «один» быстрого набора. Он не слишком знал и уважал современные гаджеты, но сейчас ему было стыдно перед охранником за свой телефон. Гаджет уныло гудел ему в ухо, не желая соединять с абонентом.

— Абонент не абонент, — уныло проговорил старик. — И что же мне теперь делать?

— Знаешь, дед, кино раньше такое было «Приходите завтра», — и охранник сочувственно улыбнулся.

— Так а…

— Извини, завтра, — и молодой человек ушёл в служебное помещение.

А старик, долго ещё стоял у шлагбаума, пытаясь дозвониться до старухи пока окончательно не села батарейка.

Эту ночь он провёл на вокзале, периодически прогоняемый полицейскими из зала ожидания. Утром старик снова пошёл к шлагбауму. Охранник уже сменился. Как добраться до нового дома старик не знал. Он долго бродил около, стараясь далеко не отходить, в надежде увидеть свою старуху. Но ни в этот день, ни последующие старуха из дома не выходила. Пойти в полицию тоже не имело смысла. Ну, как он объяснит там про «золотую рыбку». Хорошо если в дурку не запихают. Оттуда уж точно не выберешься. Правда, через пару недель он увидел свою жену в каком-то очень дорогом автомобиле и даже попытался, когда тот притормозил у шлагбаума, постучать по двери, привлечь к себе внимание. Но старуха то ли не увидела, то ли сделала вид. В общем, охрана быстро прогнала его прочь.

С этого дня понял старик, что жизнь его изменилась навсегда и далеко не в лучшую сторону. Попав практически на улицу, старик обзавёлся новыми друзьями, которые поделились опытом. Помогли выжить и перезимовать. По весне старик решил, что нечего ему больше делать в столице и перебрался обратно в Питер. Родной город встретил его холодом и моросящим дождём, как бы давая понять, что и здесь старику будет не сладко. Здесь, также, как и в столице, приходилось выживать. Но он уже привык и относился ко всему философски. Иногда старик по старой памяти приходил на «Юнону». Привычно проходя между рядами торговцев, больше не приценивался к товару. Просто бродил между рядами. Старик никогда бы даже сам себе не признался, что ищет продавца с «золотой рыбкой». Проходили дни, недели. Минул месяц, за ним другой. И вот однажды продавец появился.

— Привет, — сказал он, увидев старика. — Как дела?

— Как видишь, — грустно улыбнулся старик.

— Ну, рыбку-то покупать будешь? — поинтересовался мужик.

— А что, её ещё не купили?

— Всё никак покупатель на неё не найдётся, — безразлично поделился продавец.

— Дай глянуть, — попросил старик.

— Ты уверен? — протягивая игрушку, спросил мужик.

— Да что уж, — и старик взял рыбку в руки.

«Золотая рыбка» обжигала холодом. Старик вспомнил, как первый раз увидел её. Вспомнил новый дом, втиснувшийся вместо старой хрущёбы. Вспомнил свою жизнь за последний год. Грустно стало ему. Старик осторожно, чтобы не задеть ключик, протянул игрушку продавцу. И в последний момент рыбка вдруг вильнула хвостом.

— Смотри, какая интересная игрушка! — услышал старик восхищённый голос. — Помнишь, как в детстве.

Старик хотел было предупредить, но продавец уже протянул рыбку новым покупателям. Старик повернулся и пошёл по рядам дальше. Он шёл, грустно думая о «золотой рыбке» и о том, какую злую шутку с ним сыграла судьба. Шёл долго, и ноги привели его, совсем неожиданно к дому.

Старая хрущёба стояла на своём месте. Перед подъездом сидела его старуха.

— Где ты запропастился? — сказала она. — Я ключи куда-то подевала. Совсем замёрзла и проголодалась. Открывай, пошли обедать.

Старик молча открыл дверь и пропустил старуху вперёд. Он давно уже не злился на жену. Да и винил больше всего себя. Да и куда ему дальше жизнь одному коротать.

ДОРОГА В НЕБО

Наконец-то наступил тот час, о котором мечтал всю свою жизнь. Я стоял у подножия лестницы. Лестницы, которая ведёт в неизвестность. Лестницы, которая ведёт к звёздам. Небо висело над головой, подмигивая и маня меня в свои объятья. Чёрный бархатный купол с его таинственной бесконечностью определял цель моего пути.

Как-то давно, в детстве, я услышал старую сказку. А может, она мне просто приснилась. В сказке говорилось о том, что у каждого человека есть своя дорога к счастью, и ведёт к ней лестница в небо. Но эта лестница у каждого своя. Кто сможет найти её и подняться по ней, не оглядываясь, обрубив все концы, чтоб не причинить никому боли, тот попадёт в край вечного блаженства. Но найти её практически невозможно.

Всю свою жизнь я посвятил изучению всех аномальных явлений, информацию о которых можно было найти хотя бы урывками, производя математические расчеты, строя математические схемы. У меня не было ни друзей, ни семьи. У меня не было на них времени. Я, словно одурманенный, бродил целыми днями, не замечая ничего вокруг. Люди шарахались от меня, принимая за умалишенного. Да, я и был похож на умалишённого. В некоторой степени мне это даже помогало. Никто не отвлекал меня своими разговорами. Поворачиваясь в мою сторону, они крутили пальцами у виска, шушукались и посмеивались. Но я не обижался на них. У меня не было времени даже на это. Просто непрерывно шёл к своей цели. Несколько раз казалось, что все усилия напрасны. Опускались руки. Но брался за дело снова и снова. И вот настал тот момент, когда поднял ногу, чтобы встать на первую ступень…

И испугался. Перевёл дух. Сначала сам не понял, чего испугался. То ли того, что ступени не окажется, ведь она невидима, то ли ошибки в расчётах и дальнейшего разочарования, которое вряд ли бы пережил, то ли.… Нет, сам не знаю, чего. А если всё это вымысел? А если там ничего нет? Поднимусь по ступеням, и что? И смогу ли дойти до конца? Ведь ещё никто не поднимался по этой лестнице. Я огляделся. Звёздная ночь была наполнена теплом и кваканьем лягушек. Находящийся неподалёку город спал, и только редкие огни подсказывали, где ещё не окончен день. Да изредка запоздалые машины пробегали по улицам. Отошёл в сторону, сел на камень и закурил. В голове была звенящая пустота. Я не понимал сам себя. Цель всей жизни была передо мной, а я медлил. Медленно повернулся и посмотрел сквозь сизый дым на город. Город, который, в сущности, не знал. Помнил его таким, каким он был в моём детстве. Теперь он вырос, разросся. Я поймал себя на том, что рассматриваю его, не узнавая многих мест. Так они изменились, пока я был занят своими поисками. Это был уже другой город. И в этом городе не было ни одного человека, которому я был бы дорог, был бы нужен. Погасли почти все окна. Только одно окно одиноким маяком светило в ночи.

Также когда-то давно одна девушка пыталась вернуть меня в этот мир. И ей это почти удалось. Я вспомнил её конопатое лицо и улыбнулся. Раньше, когда видел её, всегда улыбался. Милые конопушки, пухлые, словно обиженные губки и смешная чёлка. Наивное детское личико и всегда восторженно глядящие на меня глаза. Где-то она сейчас. Наверное, у неё уже муж, детишки. Как давно это было.

Загасив сигарету, резко встал. Всё. Позади только пустота. Подошёл к тому месту, где должна была начинаться лестница. И оглянулся. Пустота. Пустота, которую создал сам. Имела ли смысл вся эта затея? Нет, всё правильно. Смелее. Вперёд.

Встал на первую ступеньку и посмотрел под ноги. Я стоял в воздухе. Сердце моё ликовало. Я нашёл! Радостно подняв голову, пошёл вверх. С каждым шагом наполняясь всё большей и большей радостью. Жизнь была прекрасна. Не зря были потрачены годы. Я нашёл. Ступенька. Ещё ступенька. Земля отдалялась от меня всё дальше и дальше. Сначала шёл робко, неуверенно, но потом осмелел и вскоре уже шёл так, как будто поднимался по этой лестнице всю жизнь. Дома маленькими игрушечными квадратиками ютились где-то далеко внизу. Сам город, словно большое тёмное пятно был подо мной. И только маленький огонёк всё ещё светился, пробиваясь через пространство. Все мои мысли были направлены вперёд в будущее. Сколько лет я прожил один, отказавшись от общества, пренебрегая всем ради того, что ждало меня впереди. Ни друзей, ни женщин. Даже та, конопатая. Она была в меня влюблена. Но ничто не остановило, ничто не сбило меня с намеченного пути. Я остановился, чтобы перевести дух. Становилось тяжелее дышать. Наверно, немного устал. Нет вперёд, только вперёд. Ступенька за ступенькой. Старался думать о том, что ждёт впереди, но мысли постоянно сбивались. Но я упорно старался направлять их. Что же там за маленький огонёк, который никак не мог погаснуть. Кому там внизу не спится. Да и что дался мне он. Я посмотрел вверх. Казалось, звёзды стали ближе. Да, ближе. Они приветствовали меня! Что мне тот земной мир, когда впереди ждёт вселенная! Когда впереди ждёт край моей мечты, край вечного блаженства.

Очень захотелось оглянуться. Было ощущение, будто там внизу меня кто-то ждёт. Глупость. Там нет никого, кому я был бы нужен. Оглядываться нельзя. Я не знал этого наверняка, но так говорилось в той сказке. Да что там сказки, когда я совершил такое великое открытие! Жаль, что никто меня не видит. Жаль, что никто никогда не узнает о моём великом открытии. Никто, даже та, конопатая. Да что же она мне сдалась. Сколько лет прошло. Нет, не оглядываться. Вперёд, только вперёд. Как тяжела дорога и не столько тем, что надо постоянно идти вверх по лестнице, сколько тем, что было ощущение, что меня что-то постоянно тянет вниз, туда, откуда отправился. Казалось, что прошла уже целая вечность. Я потерял счёт времени. Земля была теперь похожа на большую карту. Реки блестящими полосами раскроили всю землю. Расположенное, как теперь казалось неподалёку озеро, словно зеркало, отражало звёздное небо. Сказочная картина. И только где-то внизу светился маленький огонёк всёне гаснущего окна. Я его не видел, я его чувствовал. Этот свет, словно невидимой нитью, связывал меня за ноги и тащил вниз. Нет вперёд, только вперёд твердил я себе. Вскоре звёзды перестали подмигивать и светили тихим ровным светом. Я понял, что поднялся уже достаточно высоко. Не знал, сколько ещё впереди, но догадывался, что уже перешёл на новый этап своего непознанного пути. Невольная волнительная радость охватила меня! Силы, которые, казалось, покинули, вновь прилили ко мне новой волной! Я свободен — ликовало сердце! Вздохнул полной грудью, и… вдруг засосало где-то под ложечкой. Свет. Где же тот свет, который так тянул меня вниз. Почувствовал, что мне его не хватает. «Да на что сдался этот свет», — подумал я и медленно повернул голову. Под ногами раздался звук разбитого хрусталя. Звёзды, до этого так призывно смотревшие на меня, словно в ужасе бросились в разные стороны. Земля, казалось покинутая навсегда, стремительно приближалась.

— Сынок, ну, сколько же можно не спать? Уже далеко за полночь, — мать пыталась оттащить от окна расшалившегося ребёнка.

— Мам, как можно спать в такую ночь! Ты только посмотри, сколько звёзд на небе! Смотри, почти, что как у тебя конопушек, — не сдавался малыш, не отрывая глаз от раскрытого окна.

— Прекрати, — нарочито сердитым голосом сказала женщина, но всё же выглянула в окно. В эту ночь звёзды были настолько ярки, что даже захватывало дух. С трудом оторвав взгляд от неба, женщина с нежностью взглянула на ребёнка и тихо повторила, — пора спать.

— Мам, — не успокаивался малыш, — давай подождём, пока звезда упадёт, и загадаем желание?

— Ладно, но только потом — спать.

Некоторое время они молча стояли у окна. Женщина грустно смотрела на звёздное небо. Вот так же когда они с ним сидели под звёздами…, но вспоминать было слишком больно. «Ещё хоть бы разок увидеть его», — подумала она.

— Мам, звёзда, смотри звезда, — закричал малыш.

Звёзда быстро пронеслась по небу и погасла, так и не долетев до земли.

— Пора спать, — сказала женщина, незаметно смахивая слезу.

ГРЁЗЫ

Был тёплый Парижский вечер. В свете разноцветных огней, весёлые и радостные, мы шли по Елисейским полям. Татьяна двумя руками держалась за мою руку. Её длинные, светлые, пушистые волосы, плавно струясь, ложились на плечи и закрывали почти всю спину. Длиннополый белый плащ не был застёгнут и при каждом шаге позволял любоваться её красивыми ногами. Татьяна вся была в белом. Лёгкая, красивая, со сверкающими от счастья глазами. Вот уже двадцать лет, как мы вместе, но не было дня, чтобы я не восхищался ею. Годы, казалось, оказывали на неё обратное действие. С каждым днём она словно молодела.

За несколько дней пребывания в Париже нам первый раз удалось остаться вдвоём. Постоянные встречи и презентации не оставляли нам ни секунды свободного времени. Изобретение, приведшее меня на берега Сены, потребовало к себе больше внимания, чем мне того хотелось. Но вот, наконец, мы вдвоём. Среди множества счастливых пар мы были, как нам казалось, самой счастливой.

Увидев продавщицу цветов, я взял у неё охапку белых роз и, встав на колено, подарил их Татьяне.

— Сумасшедший, зачем столько, — смеясь, сказала она, взяв три цветка.

Все еще стоя на колене, я веером бросил розы на мостовую и предложил Татьяне руку. Татьяна, опёршись на неё, походкой королевы пошла по цветам, а потом, резко обернувшись, подарила мне долгий и страстный поцелуй. Строгий страж порядка направился было в нашу сторону, но, увидев такую сцену, улыбнувшись, отвернулся.

Мы шли по Елисейским полям, и они казались бесконечными, как наше счастье. Вечер в самом разгаре. Мы шли и целовались. Почувствовав, что Татьяна устала, я, так чтобы она не видела, махнул извозчику. Шикарная чёрная карета с золотистым гербом остановилась перед нами. Кучер ловко выдвинул откидную ступеньку, предлагая нам подняться. Я подал Татьяне руку. Она удивлённо смотрела то на меня, то на карету. Затем грациозно поднялась на ступеньку.

Слегка покачиваясь на рессорах, карета медленно ехала по брусчатке. Татьяна нежно положила голову мне на плечо. Вечерний Париж плавно покачивался в такт с нами.

— Я люблю тебя, — тихо сказала она.

Волна теплоты и счастья вновь охватила меня. Я взял её руку поцеловал и прижал к своей щеке. Мы ехали молча. Есть минуты, когда никакие слова не смогут заменить праздник души. У Елисейского дворца, не дожидаясь пока кучер выдвинет ступеньку, выскочил из кареты. Татьяна, смеясь, протянула мне свои руки. Я подхватил и закружил её.

Потом мы гуляли по набережной Сены, разглядывая понравившиеся нам яхты. Вечер уже давно перешёл в ночь. Я рассказывал истории из своей жизни, анекдоты. Некоторые истории ей особенно нравились, и она готова была их слушать несколько раз подряд. Особенно история о том, как я, вернувшись после армии, первый раз увидел её. Эта история льстила её самолюбию. Татьяна всегда была красивой. Самой красивой в классе. В неё все были влюблены, и я никогда не мог понять, почему она выбрала именно меня. Но за те годы, что служил, расцвела так, что захватывало дух от одного взгляда. Именно такой и была моя реакция. Я потерял дар речи, и только через несколько минут, не отводя от неё восхищённых глаз, выдавил из себя ужасно глупую фразу: «Это ты?».

Устав бродить по берегу, мы зашли в один из понравившихся нам прибрежных ресторанчиков. Уютный свет лампы с абажуром, стоящей на каждом столе, отделял нас от окружающего мира. Где бы мы ни бывали, мы всегда находили такие ресторанчики. За бокалом белого французского вина я слушал Татьяну. Нет, не слушал, наслаждался. Наслаждался тембром голоса, движением губ, тем, как она поправляет свои волосы, то и дело, спадающие на лицо. Всю жизнь смотрел на неё и не мог налюбоваться.

Заметив, что я не слишком внимательно слушаю, а больше рассматриваю, Татьяна, дождавшись начала медленной мелодии, повела меня к сцене. Посмотрев в глаза, она положила руки мне на плечи, как в тот раз…

Отношения наши завязались далеко не сразу, несмотря на то, что учились в одном классе. Даже подойти к самой красивой девушке для меня было нереально, так как себя оценивал очень трезво. Я даже не знал, люблю ли её. Просто не задумывался, настолько фантастична была сама мысль. Но однажды она выбрала меня, как партнёра по танцам, для какого-то школьного конкурса. Помню, она пришла с подругами в назначенное время. Подруги быстро ушли, я даже не заметил, как. А Татьяна посмотрела вот так же мне в глаза, положила руки на плечи.

Я держал её как хрустальную вазу, как алмаз неимоверной ценности. Прорепетировав минут пять, она вдруг резко отодвинулась и хотела уйти. Поняв, что если она сейчас уйдёт, то уже никогда в жизни не увижу её глаза так близко, что она никогда не положит свои руки мне на плечи, что никогда не смогу держать её в своих объятьях, поцеловал по-детски, неумело, но со всей горячностью, на какую был способен.

Этот первый неумелый поцелуй определил нашу дальнейшую жизнь. Страшно представить, что тогда я мог не решиться, не сообразить. Уже позже она мне рассказала, что специально организовала эту репетицию, чтобы дать мне шанс.

Мелодия прекратилась, но мы всё танцевали.

— Пойдём в гостиницу, — проговорила Татьяна одними губами.

Взяв такси, мы уже скоро входили в фойе отеля. Услужливый портье протянул нам ключи. Едва закрыв за собой дверь номера, почувствовал, как Татьяна стаскивает с меня плащ. Обернувшись, чуть не задохнулся в страстном поцелуе. Мои руки привычно освободили Татьяну от ненужной одежды…

Быстро наступило утро. Опять обычный серый день с его презентациями. Презентациями моего изобретения, которое назвал «Грёзы». Изобретения, приводящего мечты в реальность, ненадолго материализующего наши мечты. Изобретения, вызвавшего сколько хвалебных, столько и возмущённых откликов. Противники даже объединились под лозунгом «Не дадим задавить реальность грёзами». Но мне было всё равно. Я только не хотел засыпать или уходить из комнаты, чтобы не потерять связь с Татьяной. Я знал, что стоит ненадолго уйти, — она исчезнет.

Сел рядом с ней на кровать. Татьяна безмятежно спала. Тихонечко поправил локон и провёл рукой по её нежной коже. Татьяна улыбнулась во сне. В школе, я упустил свой шанс. Она тогда с укором взглянула на меня. Этот взгляд помню до сих пор. Я не смог её вернуть. Более того, уже много лет ничего о ней не знал. Не мог найти. Я изобрёл эти грезы, и они возвращают мне её ненадолго, пока. Но когда-нибудь настанет тот день, когда смогу вернуть её. Вернуть навсегда. Исправить ошибку, которую допустил.

Зазвонил телефон. Я прислонился к щеке Татьяны и, закрыв глаза, прислушался к её спокойному дыханию. Телефон продолжал звонить.

— Да, уже иду, — сказал в трубку и, не оглядываясь, вышел.

Захлопнулась дверь. От сквозняка форточка распахнулась, запуская холодный воздух в пустую комнату.

ГРЁЗЫ 2

Дождь отчаянно стучал в оконное стекло старого кафе. Редкие прохожие торопливо пробегали по улице, стараясь побыстрее спрятаться от затянувшейся непогоды. Хмурое низкое небо не пропускало на промокшую землю ни единого лучика солнца, отчего весь мир, казалось, пропитался безысходностью. В кафе у витрины за столиком сидел не первой молодости мужчина. Аккуратно подстриженные волосы подёрнуты сединой. Новенький с иголочки костюм подчеркивал тренированное тело. Букет бархатных роз, стоящий в услужливо подставленной официанткой вазе, и чашка остывшего кофе лишь подчёркивали его одиночество.

Грустный, задумчивый, ничего не видящий взгляд замер на кипящих пузырями лужах. Он вспоминал недавнее прошлое. То время, когда он, всеми признанный гениальный изобретатель на вершине славы, денно и нощно бился над усовершенствованием своего изобретения, дающего возможность людям реализовывать мечты. Пусть ненадолго, пусть нестабильно. Он пытался усовершенствовать своё изобретение и заставить мечты становиться явью.

Жизнь имела смысл. Была цель. И вот теперь. Один звонок. Но какой. Звонок, о котором он не смел и мечтать. Звонок, на который не мог надеяться. Звонок из прошлого. Точнее не звонок, а сообщение в интернете, в почтовом ящике. Ещё и ещё раз перечитывая его, не верил глазам. Как, через столько лет? Вдруг он почувствовал — сколько лет прошло. Жизнь. Целая жизнь. Жизнь, которую нельзя ни вернуть, ни прожить заново. И вот именно сейчас это сообщение. От неё. Всё, что он сделал за свою жизнь, было посвящено ей. Сделано ради неё. Без малейшей надежды на встречу.

Она сама нашла его. А он запутался в своих чувствах. Испугался. Не мог понять себя. Знал только одно, что вернуться в прошлое нельзя. Как откровение, пришло осознание того, что всю свою жизнь он строил иллюзии.

И всё-таки. Жизнь не окончена. Жизнь продолжается. Она нашла его и это главное. Но что дальше? В конце концов, прекрасная штука Интернет. Столько возможностей и неожиданностей. После первого письма были и остальные. Второе, третье… В конце концов, переписка стала необходимостью, как воздух. Слово цеплялось за слово. Он чувствовал себя счастливейшим из людей. Словно бы ему опять было… да, как тогда. Тридцать лет назад. Он перестал чувствовать возраст. День начинался для него только тогда, когда после дневных передряг и забот добирался до компьютера. Жизнь полная чувств, радости. С утра он не мог ни о чём думать, кроме как о том, когда снова сможет общаться с ней.

Договорились встретиться. Сегодня. Сейчас. Дверь распахнулась и в неё, прячась от дождя, смеясь, забежала парочка. Он отвернулся. Затем взял чашку с кофе и, словно не зная, что с ней делать, вновь поставил на место.

Дверь распахнулась и вошла она. Просто. Засуетилась в дверях, складывая непослушный зонтик. Затем огляделась и, увидев его, улыбнулась. Приятная женщина с легко узнаваемыми чертами той… Особенно когда улыбалась. Он вышел из-за столика и быстрыми шагами подошёл. Взял зонтик и воткнул в подставку.

— Здравствуй, — сказала она.

— Здравствуй, — ответил он и поцеловал её совсем не так, как представлял, а тихонечко, в подставленную щёчку.

Они сидели в кафе довольно долго. Но разговор не клеился. Точнее, она говорила много. Рассказывала о том, как жила все эти годы. Рассказывала подробно и обо всём, изредка поглядывая на зонт. Было не понятно, то ли она хочет выговориться, то ли боится замолчать, чтобы не повисла неловкая пауза. Он же просто молчал, стараясь угадать в этой постаревшей женщине ту, которая не давала покоя ему всю жизнь. Он знал, что время беспощадно, но сейчас вдруг понял, насколько. Насколько всё то, к чему он стремился бессмысленно.

На прощание он снова поцеловал её в подставленную щёку и слегка приобнял за плечи. Она, грустно улыбаясь, посмотрела ему в глаза и резко вышла под дождь, не закрывая дверь.

Он вернулся к столику и заказал кофе. Равнодушно посмотрел на зонтик, сиротливо скучающий на подставке. Порывистый ветер ворвался в кафе и обдал его холодными брызгами.

СОН

Том резко сел на кровати. Липкий холодный пот покрывал тело. Сердце, бешенным дятлом, колотилось в груди. «Опять кошмар! — подумал он. — Опять этот кошмар!» Том огляделся. Тишину в комнате нарушал только мерное тиканье часов. Рядом, посапывая, спала Дэми. Том откинул одеяло и тихонечко встал, чтобы не потревожить её. Подойдя к окну, стараясь не шуметь, открыл. Тёплый ночной воздух наполнил комнату. Он налил минералки и встал, вглядываясь в ночь, чтобы немного развеяться. Огромная луна в окружении мириада ярких звёзд низко висела над озером. Редкие машины быстро проносились по пустынным улицам.

Уже несколько ночей подряд снился один и тот же кошмарный сон. Он выводил из себя, накручивал нервы, но едва стоило закрыть глаза, как сон снова продолжался. Том глотнул минералки, глубоко вдохнул. Ночной воздух немного успокоил, и он снова пошёл спать. Укрывшись одеялом, нежно обнял Дэми. Она, не открывая глаз, взяла его руку, и, улыбнувшись, плотнее прижала к груди. Том почувствовал себя совсем спокойно и закрыл глаза.

…Пещера была не очень глубокой. Скорее это была даже не пещера, а ниша в горе, куда их загнал враг. Если бы не она, то всё давно было бы уже закончено. Он сидел в глубине, держа на коленях голову раненного, понимая, что до утра тот не дотянет. Выставленное охранение едва могло оглядеться. Враг находился напротив на господствующей высоте. Отряд уже несколько часов прятался в этой ловушке, но вызванной помощи всё не было. Помощи могло не быть совсем, бойцы знали это по опыту. Раненному становилось всё хуже. Он попытался сделать перевязку, когда на край ниши резко запрыгнул враг. Автоматная очередь треском расколола тишину замкнутого пространства, неся с собой смерть. Те, кто был на краю, погибли сразу. Он успел быстро схватить свой автомат и с криком выпустил ответную очередь…

«Опять. Второй раз за ночь. Такого ещё не бывало». Руки горели так, словно Том и действительно только что стрелял из автомата. Спать больше не хотелось. Уже утро и всё равно скоро вставать. Пошёл на кухню, чтобы приготовить кофе. За окном просыпался новый день. Дэми, разбуженная уютным ароматом, полусонная вошла на кухню.

— Что не спишь? — зевая, спросила она, взглянув на часы, — опять приснилось?

— Да, — нехотя ответил Том.

— Поменьше новости смотри по ночам, — ещё раз сладко зевнув, она пошла в ванную комнату.

День прошёл, как всегда. Только к вечеру Том не пошёл домой. Предупредив Дэми, что задержится, позвонил Бобу, попросив его прийти на их место. С Бобом были знакомы тысячу лет, но встречались нечасто. Зато если встречались, то беседа их могла затянуться далеко за полночь. Говорили обо всём, что накопилось за прошедшее время и на пару месяцев вперёд. Во всяком случае, так с улыбкой, про их встречи говорила Деми. Сейчас ситуация другая. Ему нужна была помощь. Том растерялся и не знал, что делать. Жизнь его проходила тихо, по плану. Типичная биография: школа, институт, работа. Всё, что связано с армией находилось от него очень далеко. Просто другая планета. Он, скорее, пацифист. И вот теперь эти сны.

Том сидел в кафе на берегу озера. Это место они с Бобом приглядели ещё со студенческих времён и с тех пор не изменяли своей привычке. Боб запаздывал, и поэтому он заранее заказал кофе и бутылочку «Хеннесси», традиционные для их дружеских посиделок. Солнце светило ярко, но уже не обжигало. Тёплый ветерок тянул с озера. Пахло водой и тиной. Недалеко от кафе парнишки ловили рыбу, изредка перезабрасывая удочки. По тихой глади озера, то сближаясь, то удаляясь, медленно скользили яхты. Том медленно потягивал кофе, обдумывая сложившуюся ситуацию.

— Привет! — шумно подходя к столику, сказал Боб и, втиснув своё громоздкое тело в неширокое кресло, спросил. — Ну, как?

Боб ещё некоторое время поёрзал, поудобнее устраиваясь, и, пригладив лохматую бороду, с удовольствием потянулся к бутылочке коньяка. Разлив содержимое по бокалам, взял свой в тёплые, мягкие ладони и, зажмурив от удовольствия глаза, вдохнул аромат. Затем, сделав небольшой глоток, изобразил неописуемое блаженство. После этого, почти обрядового действа, Боб посмотрел на друга.

— Дэми звонила мне. Сказала, что у тебя глюки. Ты зачем девочку пугаешь?

— Да какие глюки? — вдруг взорвался Том. — Не понимает. Ничего она не понимает. Это, как вторая реальность. Представляешь?! Уже сколько ночей подряд. Одно и то же! Одно и то же!

Том вдруг резко замолчал. Протянув руку к бокалу, он, вдруг передумав, резко отодвинул его. Боб, сразу став серьёзным, встревожено посмотрел на друга. Затем, сделав ещё пару глотков коньяка, пригубил из чашки остывший кофе.

— Ты просто устал. Бывает, — сказал он после небольшой паузы.

— Нет, не то, — вздохнув, ответил Том.

— Всё так серьёзно? — Боб подлил себе ещё коньяка. — Может с кем-нибудь посоветоваться?

— Не настолько я плох, — ухмыльнулся Том. — По-моему здесь нет стандартного решения. Сны — это результат работы головного мозга. Значит должна существовать какая-то связь между мной и моими снами. Должно быть что-то общее. Но здесь всё не моё. Я чувствую, что во снах я другой. Не мои мысли, не мои чувства. Это не то, что другая моя сущность, это вообще не я.

Выплеснув эмоции, Том снова обрёл способность спокойно рассуждать. Он, взял бокал и продолжил:

— Здесь такая ситуация, как будто я оказываюсь соучастником чей-то судьбы. Сам того не желая.

— Ну, ты уж хватил через край! — возразил Боб. — Может всё-таки усталость?

— Нет! Поверь, не всё так просто!

Солнце примостилось невысоко над горизонтом и, казалось, оно присело отдохнуть на берегу озера. Заходящие лучи, падая на поверхность воды, уподобились великому множеству маленьких огоньков и горели на неизвестно откуда взявшейся водной ряби. Недалеко от берега плескалась рыба, оставляя круги на воде. В кафе понемногу собирался народ. Становилось шумно. Где-то громко заиграла музыка. Посидев ещё немного, друзья вышли из кафе и направились вдоль берега. Закат окрасил небо в пурпурные тона.

— Ситуация каждый раз одна и та же, — продолжал Том. — Как будто прокручивается одна и та же запись.

— Действительно! — сказал Боб, свернув напрямую к озеру. Он присел на камень у самой воды. — С одной стороны похоже на зомбирование. Хотя всё это чушь. Ты представляешь, до чего мы договорились? Начали с дурных снов, а теперь зомбирование. Бред сумасшедшего.

— Пожалуй, ты прав.

— Нет. Я с тобой в принципе согласен. Сны, может, и несут в себе какую-то реальную основу. Но скорей всего это плод твоего воспалённого воображения.

Вечер плавно перетёк в ночь. Небо стало похоже на платье красавицы, обильно украшенное стразами. Похолодало. Они сидели далеко за полночь на берегу озера. Разговор постепенно перетёк из одного русла в другое и далее, далее, далее.

Домой Том вернулся не то, чтобы поздно, скорее рано. Дэми спала. Стараясь её не будить, он тихо разделся и лёг спать. «Под утро вряд ли что приснится», — подумал он, устало закрывая глаза.

…Пещера была не очень глубокой…

Когда Дэми проснулась, Том сидел на кухне и пил кофе, глядя в окно. Ничего не говоря, она села за стол напротив него и нежно взяла за руку. Он грустно посмотрел на девушку, а затем снова отвернулся к окну. Задумчивый и невидящий взгляд выдавал напряжённую работу мысли. Он устал. Нервы постоянно были на взводе. Вот уже несколько ночей почти не спал. Снам, которые никак не хотели оставить его в покое, казалось, не будет конца.

— Пойдём вечером куда-нибудь? — не поворачиваясь, не то спросил, не то сказал он.

— Пойдём. А куда? — поинтересовалась Дэми, больше, чтоб поддержать разговор.

— Какая разница? — так же, не глядя, сказал Том. Больше они не говорили, но ещё долго сидели вдвоём у окна.

Вечером сходили в театр. Потом долго гуляли по берегу озера. Как давно они этого не делали. Веселились, дурачились, как в те времена, когда Том ещё ухаживал за Дэми. Он много, очень много рассказывал. Читал стихи. Потом, увидев продавщицу цветов, купил её любимые бордовые розы. Услышав знакомую мелодию, зашли в кафе, и заказали вино. Потом много танцевали. Это был счастливейший вечер. И только поздно ночью, когда Дэми уже спала, Том вдруг испугался. Он, как маленький ребёнок, боялся закрыть глаза. Боялся снова оказаться в том сне. Подойдя к окну, хотел распахнуть его, но погода портилась. Тогда, выйдя из спальни, сел в кресло. Свет включать не стал. Так, посидев немного в темноте и не решив, что же предпринять, включил магнитолу. Зазвучала быстрая, заводная мелодия. Ди-джей нёс какую-то чушь. Том стал медленно поворачивать ручку настройки. Шипение, шум, гвалт эфира наполнили комнату. Изредка прорывались обрывки каких-то мелодий, голоса дикторов. Наконец послышалась тихая мелодичная музыка. Собираясь ещё немного подстроить волну, Том по неосторожности резко крутанул ручку. Вместо мелодии в комнате зазвучал лекторский баритон. Раздосадованный, он хотел уже выключить, но речь лектора показалась ему интересной.

«…итак, подведём итоги вышесказанному. Вода является носителем информации. Всё, что включает в себя воду, является своего рода биологическим компьютером с заданной программой. Но любой носитель информации требует её обновления.

Как показали последние исследования, таким носителем является само пространство. Точнее сказать волны пространства. Человечество, постоянно обитая в них, ничего не замечало, как не замечало и радиоволн. Причём контакт с волнами пространства более близок. Если для приёма радиоволн необходима специальная аппаратура, то для приёма волн пространства необходим только один прибор — это биологический компьютер, то есть сам человек. Во время сна происходит считывание информации. К сожалению, природа не снабдила свои считывающие устройства хорошей избирательностью. Отсюда и происходят накладки. Человек в раздраженном, а значит ослабленном состоянии, может считывать информацию, ему не принадлежащую. Отсюда происходят конфликты. Информация есть, но для данного объекта она не подходит. Следствием в лучшем случае являются видения, кошмарные сны, в худшем — возможно умопомраченье. Возможны случаи проявления резонанса. В результате кошмары могут повторяться неоднократно.

Такие проблемы в настоящее время решаются психологами, хотя мне кажется, что это скорее задача физиков…»

Том выключил магнитолу. Волны пространства. Если это хоть отчасти правда, то он оказался невольно связанным с чьей-то судьбой. Кто-то далёкий стал ему безмерно близким. Жив ли он? Успел ли спастись? Пришла ли помощь? Он пошёл спать.

Дэми разбудила его поздно утром нежным поцелуем. Солнце ярким светом заливало всю комнату. Том сел на кровати. Сна не было и, он чувствовал, что больше не будет. Жизнь вернулась в свою колею. Но как же там тот парень?…

ИГРУШКА

Сколько всего понаписали, ужас. Никакого места для фантазии не осталось. Что не придумаешь — уже написано. Берёшь чистый лист бумаги, и… И, что? Пару строк черканёшь и сразу вспоминаешь: было. Другая тема, и снова тоже самое. Куда деваться бедному автору? Котелок кипит. Как там у Райкина: шарики крутятся, за ролики заскакивают. А может и не так, а может и не у Райкина. Мир огромен и тем, казалось бы, множество. Пиши и радуйся. А если получится, то и читателей (чем чёрт не шутит) порадуешь. На днях тема в голову пришла. Так, ничего тема. Но даже продумать не успел, как сразу печать: было. То ли у Лема, то ли у Стругацких, то ли ещё у кого. Не важно. Было. Одно радует, что подобная мысль посетила и их, и меня, что ставит нас в один ряд. Или ставило бы, если бы эта мысль пришла к нам в головы одновременно. А лучше сначала мне, а затем… Так ведь нет же. Нее-е-т. А может, это было у Снегова. Шекли? Не помню. Главное, что было.

Так что же это за мысль? Ещё в детстве мы с другом разные фантастические сценарии придумывали. Мечтали о космосе. О микромире. О макромире. Да о чём только не болтали. Какие только сценарии не разрабатывали. Жаль, что у нас не хватало ума всё записывать на бумагу. Может тогда, и появились бы новые братья Стругацкие. Ну, не совсем братья, и не совсем Стругацкие. Но что-то бы получилось. Да, крепки мы задним умом. Среди наших детских фантазий были и о сотворении мира, и о его конце. Не могли же мы пропустить столь благодатную и грандиозную тему. Впрочем, о грандиозности тогда не думали. Нам просто нравилось мечтать. Ещё бы, представляешь, что наша Вселенная не больше, чем часть некой материи, являющейся клеткой чуждого нам организма. И в тоже время прыщ на… может оказаться Вселенной другого мира. А почему нет. Фантазия безгранична. Во всяком случае, так казалось, пока что-то подобное не прочитал у Урсулы Ле Гуин. И ещё у кого-то. И ещё.

Ещё одна из фантазий, да и кто об этом не задумывался, что наш мир является либо испытательным полигоном; либо лабораторией, что в принципе одно и то же; либо одним из миров, что мешает жить более развитым цивилизациям; либо просто игрушкой. Именно игрушкой. Но и эти темы уже были. И что получается? Нам остаётся разрабатывать уже кем-то придуманные темы. Создавать аранжировки. Это, как в кинематографе. Есть три-четыре темы, а всё остальное вариации о Золушке, о Мальчике-с-пальчике и так далее, и то прочее. У уже упомянутого Снегова есть рассказ, где планета управляется заводным ключом. Тогда пусть у меня будет на батарейках. Конечно же, на батарейках. К тому же можно проследить, сколько батареек уже поменяли. Которая мы цивилизация на Земле? Пятая? Так вот и батареек пять. А как батарейка садится, так и начинаются всякие катаклизмы. Система нестабильно работает. В компьютерах же есть BIOS. При замене батарейки на материнской плате BIOS возвращается к заводским настройкам. Закончится наша батарейка и вернётся наша материнская плата к своим заводским настройкам и всё пойдёт заново. Подвигаются и встанут на место континенты. Появятся новые животные. Конечно люди. Не такие, как мы. Может умнее, а может глупее. И внешний вид вряд ли будет похож на наш. Может даже на столько, что при встрече, окажись такая возможной, мы бы даже не признали друг в друге разумные существа.

Что-то забыл. Что-то не вяжется. А, конечно. Нам издревле говорили, что во время конца света ангелы затрубят в трубы и небо будет оранжевого цвета. Всё правильно. Если вытащить батарейку, то, по законам, знакомым всем со школы, произойдёт импульс. Именно это приведёт и к свету, и звуковая карта пискнет. Нет, моя теория лучше, чем тема с ключом.

Ну, наговорил. Чушь полная. Так о чём это я? Ах, да. Так о чём писать-то…

— Сын, опять ты забросил свою игру, — сказал Отец, подходя к приставке. — Если она тебе не нужна, то давай её выбросим, а то только место занимает.

— Не забросил, — сын подошёл к Отцу, снимая наушники. — Опять батарейка садится.

— А тебе что, лень поменять? Уж о батарейках мог бы и сам позаботиться.

— Забываю. Не, серьёзно, некогда.

— Некогда, — проворчал Отец. — Ни за что не хочешь отвечать. Ни о чём заботиться.

— Да ладно тебе, — махнул рукой Сын. — Завтра куплю.

— Всё у тебя завтра. Возьми у меня. Во-он там.

— Прямо щас?

— Давай, не ленись.

Они положили игрушку на стол и ловко вскрыли отсек с батарейкой. Блестящий литиевый цилиндрик уютно сидел на своём месте. Сын подцепил батарейку и выдернул её, отжав крепление. Игрушка противно пискнула, и дисплей прощально моргнул оранжевым. Отец взял новую батарейку и передал Сыну. Тот, привычным движением поставил её на место.

— Ну, вот. Пошла загрузка. То-то же. А ты вечно тянешь до последнего.

Сын взял игру и положил её на привычное место.

— Да, тяну до последнего. А теперь всё начинать заново. Надоедает. Может действительно выбросить?…

В БЕЗМЕРНОМ НИЧТО

В безмерном ничто, среди всепоглощающей пустоты, в то время или точнее тогда, когда ещё не было времени, а было одно пространство, одно бесконечное пространство. Даже редкие частицы, пронзающие его со скоростью света, не могли встретиться друг с другом. И всё-таки они встретились. Две элементарные частицы, словно две одичавшие души, озябшие от вселенского холода, встретились. Встретились на скорости, на которой всегда встречаются одинокие души, на скорости света. И в этот момент, как в момент встречи двух близких душ, образовалась жизнь. Жизнь не стала ждать девять месяцев. Произошёл взрыв. И из этого взрыва образовалась Вселенная. Галактики закружились в своём нескончаемом хороводе. Звёздные системы, словно дети, одни стали жаться к центру, в то время когда другие издалека наблюдали новогодний хоровод, играя в чехарду планетами. И вот, наконец, зародилась разумная жизнь…

— Генри, где ты научился так вешать лапшу на уши? — спросил Кларк, ухмыляясь.

Два молодых человека шли по парковой аллее. Теплый солнечный день радовал глаз. Аккуратно подстриженные кроны деревьев, кусты и газоны создавали контраст по сравнению с каменными джунглями, окружающими научный городок. Казалось невероятным, что в самом центре мегаполиса может находиться островок зелени.

Генри, посмотрев на Кларка, неловко улыбнулся. И в самом деле, когда заходила речь о теории вселенского взрыва, он становился романтиком. Вряд ли его что-нибудь интересовало в жизни больше. Даже встречаясь со своей Люси, он всегда говорил только об этом. И Кларк всё время удивлялся, как та ещё терпит Генри.

— Слушай, — сказал Кларк, — и всё-таки я не очень понимаю, зачем нужен эксперимент, если вы не уверены, что всё закончится без последствий. Двадцать лет подготовки, и всё ради иллюзорных целей.

— Да как ты можешь так говорить»! Лучшие учёные планеты собрались вместе, чтобы провести этот великий эксперимент, — Генри раскраснелся от возбуждения. — Ты представляешь, всего несколько минут, и мы узнаем, как родилась Вселенная и…

— И… И произойдёт бум. Никто из вас не успеет понять, как и зачем всё образовалось, — лицо Кларка стало серьёзным. — Вас там целая толпа светлых голов, но никто не думает о последствиях.

Павлин, важно гулявший по тропинке, вдруг остановился и, оглядевшись вокруг, горделиво распустил хвост.

— Мама, мама! — закричала маленькая девочка, дёргая за руку молодую женщину, сидящую на скамейке. — Смотри, как птичка хвостиком хвастается.

— Да, да! — ласково улыбнулась женщина. — Ах, как красиво!

Мужчины посмотрели на девочку и аккуратно, чтобы не спугнуть павлина, прошли дальше.

— Как не думает? У многих здесь в городке семьи, дети… — Генри показал вокруг, как бы призывая в свидетели всех учёных, работающих здесь.

— Что толку от того, что они здесь с семьями или без семей, — Кларк отчаянно махнул рукой. — Ведь если всё разлетится или если планета сорвётся со своей оси, то нигде на земле не останется спокойного места.

— Брось! Почему ты думаешь, что должно произойти что-то? Ведь никто не доказал, что может произойти что-то непоправимое. Просто мы снимем необходимые параметры по приборам и всё. Зато наука будет иметь материалы, которые поднимут её на другой уровень.

— Да, никто не доказал, что произойдёт конец света, но и никто не доказал обратного. У человечества в руках уже достаточно средств, чтобы наша старушка разлетелась на куски! Нет вам всё мало! — Кларк не на шутку разошёлся.

— Что ты так шумишь? — удивился Генри. — Никто в мире не волнуется по этому поводу, кроме тебя и ещё пары десятков учёных, которые не попали на этот проект.

— Не попали? Не потому ли не попали, что не согласны с самим экспериментом и считают его безответственным!? И почему говоришь, что никто не против? Ты что, производил опрос, чтобы так утверждать?

— Опрос? — переспросил Генри. — Если бы учёные спрашивали у толпы разрешение на эксперимент, то мы бы до сих пор жили в каменном веке. Никак не думал, что тебе придётся объяснять такие элементарные вещи.

— Сейчас речь идёт не о переходе из каменного века в бронзовый, а о самом существовании цивилизации! — отрезал Кларк. — Кто дал право тебе или ещё кому-либо из вашей братии брать на себя такую ответственность?

— Ладно, успокойся. Вот увидишь, всё будет в порядке. — Генри широко улыбнулся. — Давай завтра встретимся в нашем кафе, и я тебе расскажу, как была сотворена Вселенная!

С этими словами Генри пожал руку Кларку и подошёл ко входу в здание научного центра. Двери послушно открылись, открывая проход. Генри неожиданно остановился и, оглянувшись, посмотрел на смеющееся небо. Над деревьями парил воздушный змей, разукрашенный под клоуна. Смешная маска весело улыбалась. Генри вошёл в здание и стеклянные двери закрылись.

Всего через час он стоял у пульта управления разгонным кольцом. Эксперимент начинался. По залу глухо прозвучала команда: «начинаем обратный отсчёт». Генри вытер неожиданно вспотевшие ладони и положил руку на пульт. «Десять, девять…». Генри ещё раз осмотрел все приборы. Лампочки послушно моргали, показывая готовность аппаратуры. «Два, один…». Генри, напрягшись всем телом, почувствовал всю ответственность момента. Вот он результат многолетней подготовки. Смысл всей жизни. Эксперимент века, который выведет человечество на новую ступень развития. «ПУСК». Генри положил палец на кнопку и, перед тем как нажать, вдруг вспомнил слова Кларка, но затем, улыбнувшись, надавил на кнопку…

В безмерном ничто, среди всепоглощающей пустоты, в то время или точнее тогда, когда ещё не было времени, а было одно пространство, одно бесконечное пространство. Даже редкие частицы, пронзающие его со скоростью света, не могли встретиться друг с другом. И всё-таки они встретились. Две элементарные частицы, словно две одичавшие души, озябшие от вселенского холода, встретились. Встретились на скорости, на которой всегда встречаются одинокие души, на скорости света. И в этот момент, как в момент встречи двух близких душ, образовалась жизнь. Жизнь не стала ждать девять месяцев. Произошёл взрыв. И из этого взрыва образовалась Вселенная. Галактики закружились в своём нескончаемом хороводе. Звёздные системы, словно дети, одни стали жаться к центру, в то время, когда другие издалека наблюдали новогодний хоровод, играя в чехарду планетами. И вот, наконец, зародилась разумная жизнь…

СИНХРОННОСТЬ

Раннее утро. Почти ночь. Темень. Ни Луны, ни звёзд. Только дорога. Длинная дорога, изредка освещённая фонарями. Свет от фонарей синий, неживой, призрачный, более похожий на свет далёких звёзд, такой же далёкий и ненадёжный. Давным-давно, в детстве я представлял, что каждый фонарь, это как световой год. Особенно зимой, когда холодно, мёрзнешь, и переход от фонаря к фонарю кажется бесконечно долгим.

Спать, как же хочется спать. Сейчас бы вернуться домой и прижаться к ещё теплой подушке, таящей в себе омут моих снов. Приятный, обволакивающий и спать, спать, спать… Но нет. Надо идти. Конец недели. Что за неделя. Ни разу не удалось выспаться. Спать… Идти… Почему нельзя соединить приятное с полезным. Прикрываю глаза. Хорошо. Спать, спать… нет. Надо идти. Пятница. Завтра. Завтра высплюсь. А пока…

Платформа. Ожидание электрички. Полно народу. Привычно-дрессированными движениями люди занимают привычные места в привычных группах. Привычные разговоры, движения, жесты. Всё преисполнено ожидания. Электричка сильно опаздывает. Голос из репродуктора: «Электропоезд до Санкт-Петербурга отправляется от второй платформы. Счастливого пути!» не вызывает даже лёгкого смешка лишь кое-кого выводя из полудремотного состояния. Несколько человек долго и безразлично смотрят в сторону ожидаемого поезда. Темно и тихо. И опять дрессированные люди, движения, разговоры. Минут через пять появляется обещанная электричка. Толпа, дежурно толкаясь в шипящих дверях, привычно рассаживается по местам. Плюхаясь на свободное место у окна, даю волю давно терзающему меня желанию: спать.

Не повезло. Рядом подсела Надежда, старая знакомая и принялась сверлить мне мозг рассказами о своём авто: не завелось, окислилось… «Время, — думаю я. — Сколько времени она украдёт от моего сна, прежде чем поймёт что…».

— А, вот резину не поменяла, а ведь по телевизору сказали, что скоро снег…

«Время, время сна, — думаю, кивая согласно ей на любую фразу, — время сна, сон и разговор, как это не синхронизируется. Время… сон… разговор… синхронизировать…»

— А ты знаешь, что она-то устроилась… — продолжает Надежда.

«Синхронизировать, — думаю я, кивая ей головой, как китайский болванчик. — Причём здесь синхронизировать? Просто мой засыпающий мозг подкидывает первые попавшиеся слова, выхватывая их из своих запасов, словно бочонки при игре в лото. Время, синхронизировать… буриме какое-то».

— Вчера, представляешь, я грибов нашла…

«Время, синхронизировать. Время синхронизировать, — ухмыльнулся мысленно — смешно».

«Почему смешно», — услышал голос напротив.

«Извините, не понял», — ответил я, открывая один глаз. Второй так и не захотел открываться.

«Вы только что сказали: время синхронизировать. Но что здесь смешного?».

«Сказал?»— удивился я, смущённый тем, что высказал свой бред вслух.

«Да, да. Именно Вы», — настаивал пассажир, сидящий напротив.

Открыв через силу второй глаз, посмотрел на него. Невысокого роста, не слишком опрятный. В пятнистой униформе цвета хаки. Такую теперь носят либо охотники, либо бывшие военные. Слегка помятое лицо покрыто лёгкой небритостью.

«И что теперь?»— разговор, похоже, совершенно разгонял мой сон, так как грозил затянуться.

«В принципе ничего, только обычно такие редкие мысли нечасто приходят людям», — продолжил он, явно не обращая внимания на моё полудремотное состояние.

«Но почему же? Когда человек засыпает, ещё и не то может прийти в голову», — попробовал я намекнуть ему.

«Жаль, впрочем, мысль-то здравая, — продолжил он, не обращая внимания на мои намёки. — Дело в том, что это ключ к разгадке многих вопросов, интересующих человечество, на протяжении всей его истории».

«Так уж и всей?»— неохотно поддерживая разговор, я заметил, что меня он уже интригует.

«Зря Вы мне не верите».

«Отчего же?»

«Зря. Зря. В этой фразе ключ к решению очень интересных задач. Люди всегда хотели быть здоровыми, молодыми, вечно молодыми. Путешествовать во времени. Сотни людей во все века от алхимиков до современных учёных бьются над этой проблемой и никогда её не решат. И всё только по тому, что ищут не то и не там».

Сон совсем улетучился. Я смотрел на своего собеседника и пытался решить проблему: товарищ — псих, больной, не выпал из детства или снова впал туда, начитавшись фантастики.

«Да вы не думайте, что я псих, — словно прочитав мои мысли, улыбнулся собеседник. — Многие люди, в том числе и Вы, думали об этих проблемах. А потом завязли в обыденности. Ну, таков уж удел обычного человека».

«Что Вы, продолжайте, — смутился я, признавая, что он в чём-то прав. — Это даже интересно».

«А что «продолжайте»?

«Ну, Вы сказали, что ищут не те и не там. Так, где же надо искать?»

«Конечно не там. Вопрос, почему-то относят к медицине. С одной стороны это разумно: здоровье человека — медицина. А Вы когда-нибудь слышали, что Адам прожил более девяти сотен лет. Без медицины. И нигде не говорится о том, что он болел. А Ной, который только около двух сотен лет строил ковчег? То-то и оно».

«Ну, Вы скажете, — ухмыльнулся я. — Тоже мне источник информации».

«Очень зря, что Вы этому не верите. Искренне жаль. И всё-таки приняв эту информацию за истину, как Вы думаете, почему им это удалось?»

«Не понял причём здесь Адам, Ной и медицина? Как-то всё у вас смешалось в одну кучу».

«Кучу? Какую кучу? — раздосадовано вдохнул мой собеседник. — Нет никакой кучи. Всё просто и логично…»

«Конечно, логично. Учёные уже расшифровали ДНК. Нашли какую-то там не замкнутость или разорванность. В общем, пройдёт ещё какое-то время, и разберутся», — самоуверенно, гордясь собственными познаниями, парировал я.

«Да, разберутся, что нашли что-то, что непонятно, как работает и чем управляется».

«А Вы знаете, чем управляется?»— попытался я съязвить, но встретив его взгляд, понял, что сказал что-то не то.

«Не хочу показаться самоуверенным, но… знаю», — спокойным, уверенным голосом сообщил мой собеседник.

«И…», — ухмылка не слезала с моего лица.

«И… Вы, конечно, знаете, что в сущности человек, как бы Вам проще сказать — набор химических элементов, работающий как на основе химических, так и физических законов. А сколько ещё неизученного в данных областях. Человек зачастую только коснулся некоторых, скажем законов природы и, не полностью поняв, спешит ими воспользоваться. А ведь есть ещё и неисследованные…»

«Эк, Вы хватанули. Прямо скажем — глобально».

«Хотите конкретней, пожалуйста. Вот, например, время. Мы живём, повинуясь его законам. Не имея возможности на него воздействовать».

«Естественно, ведь время, как говорится, течёт и, к сожалению, только в одну сторону».

«А вот здесь Вы ошибаетесь. Время такая же физическая величина, как и многие другие. Его можно измерить, замедлить, ускорить, задать обратный вектор…»

«Ну, Вы скажете!..»

«Скажу. Многие фантасты писали об этом. Да, впрочем, Вы и сами не раз, пожалуй, читали об этом».

«Естественно читал, но как это связано с реальной жизнью и со здоровьем?»

«Ах, да. Извините. Вечно я увлекаюсь. Со здоровьем? Дело в том, что каждый человек рождается с внутренними часами. Эдаким будильником, запрограммированным на определённые события. Но вся беда в том, что этот будильничек постоянно отстаёт. Отстаёт от вселенского времени. И чем дальше, тем больше. Вы же знаете, что в детстве времени всегда полно. Тянется оно медленно. А чем старше человек, тем время бежит всё быстрее и быстрее. Вот если этот внутренний будильничек взять и синхронизироватьсо вселенским временем, то и человек будет жить, считайте, почти вечно».

«Ну, Вы и сказанули. Вечно. И что совсем не стариться и не болеть? Не болеть?»— допытывался я у моего собеседника, но он молча смотрел на меня грустными глазами и молчал.

«Что Вы замолчали, так что на самом деле не болеть?…»

— Что болит? — моя спутница Надежда толкала меня в плечо. — Что у тебя болит? Просыпайся, уже подъезжаем. С трудом открывая глаза, я осмотрелся вокруг. Напротив меня сидела девушка с наушниками и отрешённо слушала музыку из телефона, держа перед собой аппарат, словно свечку. За окном пробегали знакомые огоньки конечной станции.

— Слушай, а тут мужичок сидел, такой… в защитной одёжке? Он что вышел?

— Какой мужичок? — удивилась Надежда. — Тут всю дорогу эта деваха сидела.

Я ещё раз осмотрелся. Впрочем, пассажиры уже стали потихоньку подниматься с мест подтягиваясь к выходу.

— Что, не проснуться? — посмеялась знакомая и, ухмыльнувшись, добавила. — Ну, ты и здоров спать. Пошли.

Взяв свои вещи, повинуясь скорее инстинкту, чем необходимости, стал, толкаясь, пробираться к выходу. Впереди, в толпе промелькнула знакомая униформа. Я быстро ускорился, обгоняя и расталкивая идущих впереди меня. Но униформа быстро исчезла из поля зрения. Я ухмыльнулся. Это ж надо, приснится чушь такая. Нет, хватит, надо сегодня лечь пораньше спать.

СВИДАНИЕ

Фокс сегодня торопился, как никогда. Он не мог опоздать. Наконец-то Ди ждала его, ждала сегодня. Он долго добивался этой встречи. Ди — неприступная красавица, и у него не было никаких шансов добиться её расположения. Но она так глубоко запала в душу, что махнуть на всё рукой или просто отступиться он не мог. Никто не знает, что стоило простому ведьмаку четвёртого уровня добиться расположения ведьмы первого уровня. Буквально продираясь сквозь толпы высокоуровневых поклонников, Фокс встретился с ней. Нельзя сказать, что это была романтическая встреча. Важно было попасться ей на глаза и заинтересовать. Ди, похоже, устав от своего окружения, согласилась встретиться в более подходящей обстановке. Скорей всего, ей просто захотелось вздохнуть свежего воздуха. Фокс знал это, но также он знал, что появился шанс. Шанс, который он не мог упустить.

Пройти напрямую к вилле Ди он и не мечтал. Как и в прошлый раз, решил воспользоваться запрещёнными переходами через пространства малых измерений. Нельзя сказать, чтобы ими никто не пользовался. Бывало, что дети, заигравшись, выбирались туда, чтобы пошалить. Либо влюблённые устраивали свои свидания, чтобы не попасться на глаза родителям. А иногда и преступники, скрываясь от полиции, затаивались там.

Фокс шёл быстро, проходя одновременно и в пространстве, и во времени, поскольку он хотел по пути сорвать цветы в проходном измерении на рассвете, в тот час, когда они только раскрылись навстречу солнцу. Он шёл очень быстро и даже запыхался. Оказавшись около заранее примеченной клумбы с цветами, понял, что немного поторопился. Солнце ещё только слегка осветило краешек горизонта, и он решил подождать. Фокс огляделся, присматривая себе место, где можно было, оставаясь незамеченным, наблюдать восход. И вдруг увидел, что на него смотрит пара округлившихся глаз. Фокс понял, что в спешке допустил ошибку, забыв уйти в плотности, и поэтому оставался видимым. Он поторопился исправить свою ошибку, когда услышал дикий крик…

Скрипнула дверь, открывая темноту дверного проёма. В темноте что-то непонятно заискрило, но тут же погасло. Из двери на крыльцо вышел во двор дед. Он отложил в сторону свечку, которую держал в руке. Солнце слегка позолотило горизонт, и дед невольно залюбовался красотой просыпающегося дня. Свежий воздух приятно наполнял лёгкие. Тишина и спокойствие, казалось, навеки покорили этот сонный мир. Даже цветы на клумбе, понурив свои закрытые бутоны, спали в полной безмятежности. Дед обожал это утреннее уединение, когда мог в одиночестве наслаждаться природой. Он с умилением смотрел вокруг. Вдруг у клумбы воздух задрожал и из него нарисовался юноша. Дед замер от удивления. Он почувствовал, как волосы встают дыбом. Тем временем юноша собирался здесь расположиться, приглядывая место. Их глаза неожиданно встретились. Непривычный янтарный блеск глаз буквально насквозь пронзил старика. И вдруг, к его пущему удивлению, юноша стал растворяться в воздухе. Дед услышал истошный крик, и только некоторое время спустя понял, что это кричит он сам…

«Чёртов старик! — подумал Фокс. — И чего ему не спится». Отойдя в плотности, огляделся. Никого. «Пронесло», — успокоился он. Обернувшись к деду, увидел, что тот всё ещё стоит с открытым в, теперь уже, беззвучном крике ртом. Стало жалко старика, но помочь ему ничем не мог. Более того, он собирался стащить цветы с его клумбы.

А солнце тем временем медленно, но верно выходило из-за горизонта. Природа стала оживать под воздействием ярких лучей. Цветы, просыпаясь, поднимали свои бутоны навстречу новому дню. И во всём этом великолепии неподвижным истуканом стоял дед, так и не оправившийся ещё от недавнего потрясения. Фокс стал нервничать. Весь план шёл насмарку. Время утекало, как вода сквозь пальцы. И тогда он стал действовать решительно. Закрепившись в плотности, Фокс подошёл к клумбе и стал срывать цветы на глазах у деда. Уже нарвав почти полную охапку, он заметил, что остекленевший взгляд деда стал бешеным. Да и сам дед, теперь замахнувшись лопатой, медленно подбирался к клумбе. Фокс едва успел убрать руку, как лопата опустилась перед ним, глубоко войдя в землю. Фокс испуганно заметался. Сначала он дёрнулся в плотности, потом, пробежавшись вдоль грядок, сообразил свернуть во времени. И только тогда почувствовав себя в безопасности смог отдышаться. Еле переводя дух, он всё же с удовольствием заметил, что букет всё-таки нарвал неплохой.

Дед долго не мог отойти от пережитого им потрясения. Постепенно приходя в себя, он даже стал думать, что всё это ему показалось. «Мало ли что привидится! — думал он, успокаивая себя. — Вот и солнышко восходит. Значит, всё будет в порядке». И вдруг цветы на клумбе стали исчезать. Дед сначала даже не поверил своим глазам, но потом, проморгавшись, подумал: «Ах ты, нечисть. Мало меня перепугал, так ещё и цветы ему подавай!». Взяв, стоявшую неподалёку лопату, стал медленно подбираться к клумбе. Улучшив момент, он с такой силой врезал по цветам лопатой, что та погрузилась в землю аж до самого черенка. Неожиданно перед дедом проявился юноша, который недавно напугал его. В руках он держал букет свежесорванных цветов. Юноша бросился в панике удирать по огороду и уже у самого забора вновь растворился в воздухе.

— Ах, паразит, не нравится! — злорадно закричал ему вслед дед, размахивая лопатой.

«День начался не очень удачно», — подумал Фокс. Теперь предстояло самое трудное. Необходимо было пробраться к вилле Ди. Фокс торопился. Он уже предвкушал наслаждение от встречи. Тело трепетало от одной мысли, что Ди ждёт его. Голова кружилась. Сердце бешено колотилось в груди. Фокс решил пробраться к самым её дверям незамеченным. Но он никак не мог пройти. Везде было полно ведьмаков первого уровня. Пройти мимо них не представлялось возможным. Фокс пытался пробраться по тропинкам времени. Обходил их, уходя через плотность. Применял кучу разных ухищрений, но ничего у него не получалось. Тогда Фокс, плюнув на все приличия, решил появиться прямо в будуаре Ди. Он придумал план, по которому сначала хотел отвлечь охранников, чтобы потом было проще незамеченным пробраться в будуар. Для этого он сначала пошёл на пролом. Наперерез ему бросилась сразу целая толпа ведьмаков. Они окружали его со всех сторон. Фокс метался вперёд, назад. Он кружил. Пытался заметать следы. С тропинки времени он перескакивал через пространство и пытался затеряться в плотности, но повсюду слышал за собой погоню. И тогда, в тот самый момент, когда преследователи уже были готовы его схватить, Фокс попытался уйти в пространство малых, но в спешке провалился в пространство проходных измерений. Он только свободно вздохнул, как вдруг услышал позади себя:

— Ну, вот ты и попался, паразит!

Фокс ощутил резкую боль в голове. Искры посыпались из глаз, и он провалился в черноту.

Дед долго не мог успокоиться. Он ходил по огороду, разговаривая от волнения сам с собой и держа лопату наперевес, как копьё.

— Ты смотри-ка! — возмущался он. — Нечистый. Повадился ко мне на огород. Ах, ты, отродье. Ну, что с ним поделаешь?

Дед кружил по огороду, то, поправляя испорченную клумбу и при этом тяжело вздыхая, то, подходя к изгороди и произнося ругательства невидимому вредителю. От возмущения даже страх куда-то исчез. Словно каждый день на огороде появлялись прямо из воздуха незваные гости. И вдруг перед самым носом у деда воздух замерцал и перед ним появился недавний вор, так безжалостно оборвавший цветы. Он даже не то, чтобы появился, а просто свалился прямо на злосчастную клумбу.

— Ну, вот ты и попался, нечистый! — сказал дед и опустил лопату на голову воришке.

Обмякшее тело рухнуло ногам. Дед посмотрел на него. Это был молодой человек довольно обычной наружности. Некогда новый костюм помялся. Цветы, которыми дед ещё недавно любовался, также истрепались. Раскрасневшееся лицо покрылось испариной. «И что с ним делать?»— почесал дед затылок. Потом, после недолгих раздумий, оттащил воришку поближе к дому и связал.

Фокс открыл глаза. Солнце уже поднялось высоко. Голова болела. Он огляделся и с удивлением обнаружил, что сидит связанный рядом с кучей навоза.

— Где я? — спросил Фокс скорее у самого себя, чем в ожидании ответа.

— Как где? — услышал он голос.

Фокс ещё раз осмотрелся и увидел невдалеке от себя деда, идущего к нему с лопатой в руках.

— Как цветы таскать, так не спрашивал где! — сердито говорил старик. — Ты что думаешь, раз ты нечистый, то тебе всё позволено?

— Извини, отец, — сказал неожиданно для самого себя Фокс, ему и на самом деле вдруг стало неловко. — Просто я торопился к девушке, а у тебя самые красивые цветы. Я давно ими любовался.

— Ну и что, что красивые? Так их теперь обязательно рвать надо, да ещё без спросу? — продолжал возмущаться дед.

— Эх, старый! — вздохнул Фокс, неожиданно для самого себя, втягиваясь в разговор. — Если бы ты знал, какая там девушка! Ты бы не то что меня лопатой по голове колотить, а сам бы мне цветы нарвал и сказал: «иди».

— И я должен поверить, что ты в этих лохмотьях шёл на свидание к девушке? — ехидно ухмыльнулся дед.

— Понимаешь, эта девушка из первого уровня, а я из четвёртого и поэтому охрана меня к ней не пропустит. Поэтому мне и пришлось немного побегать, чтобы отвлечь их. А тут ты со своей лопатой. Видишь, как костюм подпортил. — Фокс печально оглядел свой, ещё совсем недавно безупречный, вид.

— Так что, девка-то княгиня али прынцесса, получается? — удивился дед.

— Ну, по-вашему, примерно так, — ответил Фокс и слегка переместился, чтобы освободиться от верёвок.

— Ну, ты силён парень! — восхитился дед, то ли тому, как Фокс непринуждённо освободился от верёвок, то ли тому, что он решился пойти на свидание с такой знатной особой.

Фокс встал с земли, отряхнулся и присел на стоявшую невдалеке лавку. Дед присел рядом с ним. Достал из кармана пачку «Беломора» и хотел закурить. Потом, словно вспомнив о чём-то, предложил папиросы «гостю». Фокс отказался и тогда дед, с наслаждением затянулся. Фокс с любопытством смотрел, как старик, закрыв глаза, выпускает дым из ноздрей.

— И чего теперь делать-то будешь? — полюбопытствовал дед.

— Как что? Сейчас пойду ещё раз попробую, — сказал Фокс. — Только если я к тебе загляну, ты меня уж лопатой не приложи ещё разок.

— Это уж как получится, — ухмыльнулся дед, и ободряюще подмигнул Фоксу.

Фокс пришёл прямо в будуар Ди. Полумрак, царивший в роскошной комнате, мешал сориентироваться. Огромная кровать, закрытая от взоров балдахином, стояла посреди комнаты. Непонятные звуки не то борьбы, не то возни исходили оттуда. Фокс решительно направился к кровати. Усланный коврами, пол скрадывал звук его шагов. Он уже хотел откинуть балдахин, когда, сквозь небольшую щель его глаза встретились взглядом с её глазами. Потянутые томной негой глаза Ди и глаза ошарашенного Фокса. Чья-то волосатая рука нежно ласкала её обнажённую грудь. Увидев Фокса, Ди улыбнулась и от удовольствия прикусила губу. Вторя ритмичным движениям, она наслаждалась тем, что это происходит при свидетелях.

Фокс растворился. Он исчез. Пропал. Долго ходил, не разбирая дорог. Чувствовал себя обманутым, раздавленным. Испытывал неимоверную тоску, и ему надо было выплеснуть её. Он вспомнил про деда.

Сумрак опустился на поля. В траве стрекотали кузнечики. Ёжик, схватив зубами визжащую мышь, понёс её к себе на ужин. Огромная Луна низко повисла над горизонтом. Лёгкий туман затянул поверхность небольшого озера. Фокс появился в дальнем углу огорода. Он шёл по тропинке, медленно проявляясь, с низко опущенной головой. Он не боялся, что его заметят. Ему было безразлично, какой произведёт эффект, проявись даже на многолюдной улице. Собственные мысли занимали Фокса. Как это могло случиться? Почему Ди так поступила с ним? Фокс сел на скамейку, где, казалось, совсем недавно они сидели с дедом и разговаривали. Мир тогда казался ярким и безоблачным. Теперь же Фоксу не хотелось жить. Звёзды медленно проявлялись на небе, вновь вычерчивая свой вечный узор. Пробежав по небу, погасла шальная звезда. Фокс знал, что это снова кто-то проскочил в малые измерения только не пешком, а на скоростном тайммобиле. «Если бы у меня был такой! — горестно подумал Фокс. — Насколько проще и раньше мог бы прийти к Ди. Тогда может быть, и она относилась бы ко мне по-другому. А так кто я для неё? Нищий ведьмак неизвестно какого уровня». Горечь от утраты постепенно переходила в не менее горькое осознание собственной малозначимости. Прохлада, пришедшая с темнотой ночи, стала одолевать, но Фокс не двигался. Он тупо смотрел в непроглядную даль, словно там мог увидеть какой-то выход для себя.

— У, давно не видались! Ну, как там твоя прынцесса? — Фокс и не заметил, как к нему подошёл дед.

Тем временем старик, закурив папироску, лукаво посматривал на него. Потом сел рядом на скамейку. Фокс же хмуро молчал, не зная, что ответить.

— Ладно, не переживай. Видать не только у нас прынцессы для прынцев, — сказал дед и, крепко затянувшись, выпустил целое облако дыма.

— Сразу бы сказала, что нет и всё, но зачем она так сделала? — обиженно проговорил Фокс.

— А что ты хочешь, милок, прынцесса. Захотелось поиграться. Может это каприз у неё такой, — посочувствовал дед.

Фокс снова почувствовал себя игрушкой в руках Ди. Но всё же злиться на неё он почему-то не мог. И от этого ещё больше расстраивался и злился на себя. От чего он такой мягкотелый?

— Плюнь ты на неё! — продолжал тем временем дед. — Найди нормальную, простую девушку. И не надо будет так расстраиваться.

— Хватит, дед, глупость нести! — разозлился Фокс. — Неужели ты думаешь, что для меня найдётся кто-нибудь, кто сможет заменить Ди? Она одна и неважно, как она поступила со мной! Всё равно лучше неё никого нет! А то, что она не для меня, что тут поделаешь? Значит не судьба. А жаль.

Фокс решительно встал. И, приведя себя в порядок, повернулся к деду:

— Прощай. Извини за цветы.

Вдруг яркий луч с неба упал прямо на них.

— Уходи, уходи! — засуетился дед. — Опять эти летающие тарелки. Ах, чтоб им.

И дед довольно энергично стал подталкивать Фокса к забору.

— Погоди дед, — остановил его Фокс. — Это кто-то из наших. Дай-ка я им скажу, чтоб к тебе не приставали, а то тебе и меня хватило.

— Нет, нет спасибо! — противился дед. — Я уж как-нибудь сам разберусь.

Тем временем луч света погас и на огород опустился небольшой тайммобиль. Дверка открылась и из него вышла Ди. Фокс даже потерял дар речи. Она неторопливо подошла к ним и грустно сказала Фоксу:

— Теперь мне понятно, почему ты не пришёл.

— Я как раз приходил, и ты меня видела, хоть была и занята, — холодно проговорил Фокс.

— Опять твоих рук дело, папа! — грозно сказала Ди деду.

— Папа?! — ошалело повторил Фокс и посмотрел на старика.

Он не узнал деда. Нет, лицо и одежда не изменились, но теперь издалека можно было в нём узнать ведьмака высшего уровня. Эта горделивая поза. Высокомерный взгляд.

— Да, Ди, — пока ты будешь так бесшабашно выбирать себе кавалеров, я везде буду на твоём пути.

— Хватит, папа! Ты уже достаточно вмешался в мою жизнь, чтобы испортить её! Я хочу жить, так как мне хочется! — затем, повернувшись к Фоксу, нарочито нежно проговорила, — если ты ещё не передумал, то наше свидание никто не отменял.

Она ласково поправила воротник Фокса, и костюм стал снова выглядеть, как новый.

Фокс ошалело смотрел то на деда, то на Ди.

— Так там был он? — спросил Фокс, еле приходя в себя от удивления.

— Это тебе решать, — ответила Ди, оглянувшись на отца, и направилась к тайммобилю.

Фокс подошёл к ней и нежно взял за руку:

— Извини, я чуть не поверил.

— Ты рассуждаешь прямо, как житель проходных измерений! — сказала Ди.

— Нет, просто ни один порядочный ведьмак никогда бы не позволил себе поступить так с другим ведьмаком, а тем более с дочерью.

Ди благодарно посмотрела на него. Тайммобиль быстро исчез в небе, не оставив за собой и следа. Дед, проводив его взглядом, с отвращением осмотрел свою одежду и, вздохнув, махнул рукой. Затем, повернувшись в сторону дома, взял свечку и исчез в темноте дверного проёма. Темнота заискрилась. Дверь, скрипнув, закрылась.

Ночное небо подмигивало звёздами, словно скрывая только ему одному известную тайну.

СУМРАК

Последний луч солнца скрылся за надвигающейся тучей. Озеро замерло перед её нашествием, и теперь не было видно даже маленькой ряби, столь характерной для этого времени года. Затихли птицы, не колыхнутся даже листочки на деревьях. Всё вокруг затаилось в ожидании. И только грозная туча медленно, не торопясь надвигалась, неся с собой сумрак и страх. Да, страх, потому что сумрак всегда уносил с собой кого-нибудь. Сумрак надвигался постепенно, с уверенностью заполняя всё пространство, забираясь во все щели, окутывал, дурманил, а когда он уходил, то всегда кого-то не досчитывались. Пещера, служившая племени домом, располагалась высоко над озером, но и туда сумрак доползал, протягивая свои длинные ненасытные щупальца.

Турсун со страхом взглянул на тучу. Времени оставалось мало. Осмотрев в последний раз подходы к пещере, и убедившись, что никого не осталось снаружи, стал заделывать вход, старательно замазывая швы и трещины. Слабый свет, что исходил от небольшого факела, освещавшего пещеру, помогал ему в работе. Племя затаилось, и только по сдерживаемому дыханию можно было догадаться, что пещера не пустая. Страх сковал всех от мала до велика. Сумрак, с которым нельзя было бороться иначе, чем спрятаться. Сумрак, который нельзя было вызвать на бой, схватить за горло. Сумрак, перед которым даже самые сильные и искусные воины были беспомощны, как дети, сковывал волю. Турсун вспомнил время, когда племя жило в шатрах у озера. В те дни никто ничего не боялся. Жизнь была спокойной и сытой. Еды хватало всем, и редкие стычки между племенами скорей воспринимались, как развлечение для воинов. Турсун хорошо помнил эти счастливые дни своего детства. Но потом появилась туча, несущая с собой сумрак. Люди долго не могли понять, куда исчезают их соплеменники и сначала во всём обвиняли соседние племена. Но и у тех происходило то же самое. Когда выяснилась настоящая причина, то от племени осталась только половина. Стали прятаться по пещерам, поднимаясь всё выше и выше, пока не поселились в пещере у вершины горы. Но и здесь сумрак настигал их. Турсун закончил свою работу и, тщательно проверив ещё раз, остался доволен. Затем направился вглубь пещеры.

— Не поможет, — безразлично сказал Сугуджин, когда он проходил мимо.

Турсун поглядел в его отрешённое лицо и пошёл дальше. Люди сидели кучками, обнявшись. Матери прижимали детей к себе с такой силой, что, кажется, были готовы слиться с ними в единое целое. Воины по привычке сжимали оружие. Турсун подошёл к Тое и сел рядом. Тоя, плотно прижавшись к нему, почувствовала себя немного спокойнее. Теперь оставалось только ждать.

— Сегодня сумрак придёт за мной, — сказал Сугуджин, и, поймав на себе детский испуганный взгляд, улыбнувшись, добавил. — Ты не бойся.

Напряжённая тишина давила на виски. Время тянулось медленно. Тихо потрескивали поленья в костре. Огромные, корявые тени танцевали на стенах пещеры танец страха. Снаружи не было слышно ни звука.

Прошло уже несколько часов, и напряжённость немного спала. Подросток, поддерживающий огонь, разжёг небольшой костёр и теперь возился около него, разгребая угли. Многие спали, забывшись в тревожном сне. Турсун, осторожно освободившись от дремавшей у него на плече Тои, иногда обходил пещеру, проверяя, нет ли следов вездесущего сумрака.

— Всё равно он придёт, — бубнил себе под нос Сугуджин. — Он придёт. Тёмный и вездесущий, дурманящий и беспощадный. Он придёт. Придёт за каждым из нас. Нет от него спасенья…

— Прекрати! — сказала старая женщина громким шепотом.

— Он придёт. И каждый, кто прячется от него, уйдёт с ним. Никто не избежит этой участи. Мы все в его власти…

— Хватит! — уже громче сказала женщина, хватая тяжёлый камень, оказавшийся у неё под рукой.

Сугуджин, казалось стих, но губы его по-прежнему продолжали шевелиться. Женщина плотнее сжала камень.

— Оставь его, — вмешался Нох. — Пускай поговорит. От его слов вреда нет.

Женщина зло посмотрела на Ноха, но перечить мужчине не посмела. Подросток, наконец, разгрёб угли и пламя, освободившись из их плена, рванулось вверх, ярко осветив пещеру.

— Сумрак! Сумрак! — раздался истошный крик.

Всё племя зашумело, не зная куда спрятаться, пытаясь разглядеть, откуда идёт беда. В свете разгоревшегося пламени стало видно, как сверху медленно наползал сумрак, заполняя собой все расщелины, заглядывая даже под мелкие камешки. Вопль ужаса раздался в пещере.

— Вот он! Я же говорил, что нет от него спасенья! Приди, приди и возьми меня! — Сугуджин встал и двинулся навстречу сумраку.

Люди пытались вжаться в стены, с ужасом наблюдая за безумным поступком соплеменника. Сумрак дополз до первых людей и стал их окутывать медленно и безразлично, постепенно наполняя всю пещеру…

Турсун открыл глаза одним из первых. Тоя лежала рядом. Костёр догорал. Он встал и пошёл открывать вход. Высокое голубое небо отражалось в бездонном озере. Пели птицы, и, казалось, ничто не напоминает о страшной туче. Из пещеры вышел Сугуджин и встал рядом с ним.

— Сумрак не взял меня, не взял, — сказал он, грустно глядя куда-то вдаль.

— Кто на этот раз? — спросил Турсун, зная, что сумрак не уходит с пустыми руками.

Сугуджин не успел ответить, как из пещеры раздался крик матери паренька, который поддерживал огонь в костре.

— Выше подниматься некуда, — в раздумье произнёс Турсун.

Они ещё долго так стояли, глядя на озеро.

Ким, наконец-то оторвавшись от монитора, откинулся в кресле и глубоко вздохнул. На сегодня работа была сделана. Он помассировал усталые глаза, затем сделал несколько записей в блокнот.

— Как прошло? — спросил Чен, подавая ему стаканчик с кофе.

— Как прошло? Прошло. Как всегда, хорошо и, как всегда, непонятно, — ответил Ким, осторожно принимая горячий напиток. — Спасибо.

— И что теперь?

— Что теперь… — задумчиво проговорил Ким.

— Прекрати повторять мои вопросы! — возмутился Чен. — Я же тебя не просто так спрашиваю!

— Да, ладно. Не напрягайся. Извини, — Ким выключил компьютер. — Просто я и сам не знаю, что теперь.

Он сделал ещё несколько записей в блокнот. Затем, рывком встал из кресла и, обняв Чена за плечи, сказал:

— А пойдём-ка, посидим где-нибудь на свежем воздухе за бокалом…

— Пойдём. Только ты угощаешь, — ехидно согласился Чен и, небрежно скинув руку со своего плеча, продолжил. — К тому же без нежностей.

Улыбнувшись, друзья вышли из дверей лаборатории.

Тёплое вечернее солнце выглядывало из-за гор, окрашивая снежные вершины в сказочные цвета. Ким и Чен сидели на веранде кафе, расположенной на склоне Базы — старой пирамиды, давно уже потерявшей свои первоначальные очертания, но не изменившей своей основной функции: научной деятельности. Наблюдение и исследование, вот два слова уже несколько столетий являющиеся основным принципом её существования.

— Знаешь, чего я никак не пойму? — размышлял вслух Ким. — Все цивилизации, как цивилизации. Конечно, у каждой есть свои особенности. У одних одно развито, у других — другое, да что я тебе говорю. Ты и сам не хуже меня знаешь. Но всё это укладывается в установленные нормы. Но эти! Мы до сих пор не смогли отобрать для наших опытов ни одной особи.

— Это неприятно, но почему ты так сегодня завёлся?

— Не сегодня. Я давно уже думаю. Любая попытка захватить особь терпит фиаско. Стандартно наводим Пси-поле. Захватываем объект и…

— Что «и»? Тело исчезает и остаётся сгусток энергии…

— Во-первых, куда девается тело? — задумался Ким.

— А во-вторых? — спросил Чен.

— Знаешь, мне показалось, что это не просто сгусток энергии. А то, что сгустки энергии вместе объединяются. Что количество энергии выросло! — Ким поставил на стол чашку остывшего кофе.

— Откуда ты знаешь, если нам пока даже замерить её нечем? — и Чен развел руки, словно иллюстрируя, что у них до сих пор нет нужного прибора.

— Не знаю. Может интуиция. Мне сегодня вдруг представилось, что эта энергия, словно кусочки пазла. Собирается до поры до времени. Пока не сложится картинка.

— Допустим, картинка сложилась, и что дальше? — разговор начинал Чену надоедать.

— Вот в это-то и вопрос, — продолжил Ким.

— Да брось. Видел же, насколько примитивны эти особи. Откуда такая сложная теория? Они еле огонь научились добывать, а ты из них уже сверхмозг придумал. И, кстати, кофе остыл. Повторим? — и он махнул официанту.

— С одной стороны вроде не клеится, но с другой стороны… Примитивы-то примитивы, а как всё в кучу соберётся? — и бросил подходящему официанту. — Нет, спасибо.

— Не, моя точка зрения, что тебе на сегодня уже хватит. Хватит. Надо бы и отдохнуть. — Чен встал из-за стола.

— Во всяком случае, я пока не хочу больше напускать на них Пси-поле. Сначала надо всё хорошенько обдумать, — Ким положил на стол несколько купюр. — Я помню, кто сегодня платит.

— Ещё бы, — ухмыльнулся довольно Чен. — Но ведь мы не можем выключить генераторы. А где хранить сгенерированное Пси-поле? Оно же в большом объёме нестабильно.

— Я уже придумал. Надо будет его разбить на несколько частей и разместить где-нибудь подальше от чужих глаз. Так мы получим выигрыш во времени.

— А, по-моему, ты мудришь.

Солнце наполовину спряталось за гору, и в свете его прощальных лучей промелькнула пара дисколётов, возвращающихся на базу.

С последнего появления сумрака прошло две Луны. Сначала люди боялись отходить далеко от пещеры, но постоянно прятаться было невозможно. Кончались запасы, и мужчины снова стали ходить на охоту. Дети, устав сидеть около материнского подола, убегали из пещеры. Наконец и женщины постепенно успокоились. Сначала парами, а затем, осмелев и все вместе стали ходить к озеру. Сумрак не появлялся, и племя снова перебралось на берег. Разбили вновь шатры, и жизнь потекла своим чередом, только кто-нибудь, изредка оставив свою работу, останавливался и долго смотрел на озеро. Но тучи больше не было. Проходили недели, всё оставалось по-прежнему спокойно. Мужчины ходили на охоту, женщины возились около костров.

Однажды дети, гуляя, ушли очень далёко и увидели сумрак. Он был без тучи и, как раненый зверь, прятался под утёсом. Сугуджином овладело беспокойство. Он опять стал сам не свой. Рано утром, пока все спали, он ушёл к утёсу и больше его никто не видел.

— Ким, Ким, скорее! — Чен пытался докричаться до друга, находившегося в соседнем кабинете.

— Что случилось? — спросил Ким, приближаясь быстрыми шагами.

— Говорил я тебе, не надо шутить с Пси-полем! Смотри, — и он показал на экран монитора.

Особь шла прямо к ущелью. Именно в то место, где было локальное расположение Пси-поля.

— Он что, с ума сошёл? — возмутился Ким.

— Не говори, то в панике прятались по всем щелям, а теперь. Он что самоубийца? — удивлялся Чен.

Тем временем особь спокойно подошла к краю Пси-поля, раскинула руки и вошла в зону его действия. Поле, содрогнулось, не в силах переварить такую нагрузку. Оно стало расти, увеличиваться и пульсировать. Другие части Пси-поля, запрятанные, как казалось, в надёжных местах стали также пульсировать, постепенно входя в резонанс. Через некоторое время они медленно, но уверенно стали притягиваться друг к другу.

— Гаси, гаси их! — кричал Ким.

— Как? — безнадёжным голосом ответил Чен.

— Уйди! — проговорил Ким и, отодвинул друга от компьютера. Его пальцы бешено застучали по клавиатуре, но восстановить контроль над Пси-полями не получалось. Поля упрямо ползли навстречу друг другу.

— Куда они ползут? — почти шёпотом спросил Чен.

— Догадайся, — выдохнул Ким. Они, переглянувшись, и вместе выдохнули:

— В деревню.

— Смотри! Смотри! Этого не может быть!!!

Возвращаясь с охоты вместе с другими мужчинами, Турсун издалека увидел, как к деревне подбирается туча. Она шла с озера, а сумрак обходил деревню, огибая её с двух сторон, пытаясь взять в кольцо. Такое странное поведение сумрака показалось Турсуну коварным и разумным. Он не думая, выхватил оружие и бросился вперёд. Но туча двигалась на этот раз очень быстро…

Сначала он не ощутил ничего. Потом в теле появилась лёгкость. Ему показалось, что он может летать. Сумрак становился всё прозрачней, и он вдруг увидел свою деревню. Увидел её откуда-то сверху. Грязные, испуганные люди, живущие в грязных шатрах, вечно хлопочущие только о том, как набить свой желудок. Дикие и страшные, машущие своим смешным оружием. Впереди всех стояла молодая женщина с растрёпанными волосами и что-то кричала в его сторону, но он не слышал. Ему даже показалось, что он узнал её. «Тоя», — промелькнуло у него в голове. Что это за странное слово? Как это всё скучно. А ведь в мире есть столько интересного, о чём они даже не догадываются.

Затем он почувствовал себя маленьким кусочком, частью чего-то большего. Чего-то Великого. Он расслабился и поплыл. Поплыл по течению. Течению неведомой силы, несущей и качающей его на невидимых волнах. И вдруг — вспышка. Всплеск. Мир окрасился множеством ранее неизвестных цветов и звуков. Нет, не неизвестных, а таких родных и забытых. Звучало всё. Цвета. Энергия. Излучения. Всё. Он почувствовал себя единым целым со всеми. Всеми теми, кого забрал сумрак ранее. Он был частью того Великого и Огромного, названия чему ещё не знал. Но Он был свободен. Свободен от сумрака. Какого сумрака? Это же всего-навсего Пси-поле. Пси-поле в неумелых руках. Но Он ещё не совсем весь, не совсем здесь. Надо собраться. Чтобы стать целым. Чтобы стать самим собой. Он собрал все Пси-поля, словно снежный ком. Сжал его, сжал до тех пор, пока поле не стало плотным и опустил его на деревню. Опустил и почувствовал, как его существо наполняется. Словно складывается пазл. Как только последний кусочек энергии закрыл прореху в его сущности, Он разорвал Пси-поле. Взрывная волна прокатилась по берегу, сметая с лица земли деревню, и ушла в озеро, образуя цунами. Но Он уже был далеко.

Он летел. Летел, наслаждаясь своей лёгкостью. Ах, как велика Вселенная. Надо всё увидеть, везде успеть. Он летел, оставляя старый скучный мир позади.

ДОМ

Резко, едва накинув куртку, я вышел из квартиры. С грохотом закрыв за собой дверь, почти выбежал на улицу. Холодный ветер ударил в лицо и перебил дыхание. Я огляделся. Наступал сырой осенний вечер. На улице пустынно. По небу, словно куда-то торопясь, бежали свинцовые тучи. Ветер гнал по дороге опавшие листья. «Вот так и я, — подумалось, — подобно этим листьям, полечу по ветру всем назло». Во мне кипели обида и злость от последней ссоры. В голове всё звенело, как в колоколе. Постоянно вспоминались обидные слова, прозвучавшие в мой адрес. «Почему я неправ? Почему всегда неправ?», — не находя ответа, подгоняемый ветром, шёл вслед за листьями. Раскрасневшиеся щеки не мог остудить даже промозглый холод. Я шёл пустынными дворами среди домов и не мог ощутить себя в одиночестве. «Нет, — подумал, — хочу быть один, совершенно один». И развернувшись, пошёл в другую сторону. Теперь ветер дул мне навстречу, забирался под куртку. Мелкие капельки дождя, сорвавшиеся со спешащей тучи, били прямо в лицо. Это радовало. Вскоре вышел на заброшенную ветку железной дороги, ведущую в лес. В детстве мы с друзьями любили гулять здесь. Уйдя от посторонних глаз, могли спокойно петь во всё горло, не имея ни слуха, ни голоса. Спокойно обсуждать любые темы, не боясь быть услышанными. Сейчас я шёл здесь один, но навеянные воспоминания постепенно стали оттеснять раздражительность. С тоской вспомнил о том беззаботном времени, времени иллюзий, несбывшихся надежд, времени романтической влюблённости и мечтательности. Как давно всё это было. Прошло почти тридцать лет. Что-то сбылось, а что-то так и осталось мечтой. Мне сейчас зачастую не хватает той наивной юношеской мечтательности. Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы — свидетели наших разговоров, откровений. Они теперь, как старые безмолвные товарищи. Я присаживаюсь на обочине около старой воронки, наполненной водой. Тихо. Рябь на поверхности воды надолго приковывает внимание. Тишина и спокойствие начинают покорять мою кипящую душу. Особенно сильный порыв ветра возвращает к действительности, и я иду дальше. Идти по шпалам надоедает, и тогда встаю на рельс, как мы делали раньше. Когда-то мне это нравилось. Я проходил, не сходя с рельса, несколько километров, а сейчас едва не падаю. Бессмысленное занятие занимает меня на столько, что уже не могу думать ни о чём. Где-то впереди шумит по камням речка. Сама по себе речка небольшая, но здесь её окружают высокие берега, и взгляду открывается широкий простор. Представив крутой берег, на котором мы с друзьями любили развести костерок и испечь картошку, срываюсь.

— Отвык, — ухмыляясь, говорю сам себе, — ну да ладно. Скоро мост.

Поднимаю глаза и вижу, что на том месте, на том крутом берегу, о котором только что вспоминал, стоит дом.

— И когда успели эти дачники. Скоро всё заполонят, — возмущаюсь вслух.

Настроение опять испортилось. Но что-то в этом доме влечёт меня. Что-то странное. Вроде и дом новый, но ни хозяйства, ни какой-либо утвари, необходимой в домашнем хозяйстве там нет. Подошёл поближе. Вообще не имею привычки заглядывать в окна, но не в этот раз. Окна не занавешены, и в них горит свет, но ничего не видно. Какие-то силуэты, тени. И вдруг захотелось зайти. Меня и в гости-то приглашать надо сто раз, а здесь прямо распирало, так захотелось. Я почувствовал, что сильно продрог, и постучал в дверь. Никто не ответил, только дверь заскрипела и приоткрылась. Быстро миновал веранду и вошёл в дом. За столом сидел хозяин и, уткнувшись в бокал, пил чай.

— Проходи за стол, — послышался из кухни очень знакомый женский голос. — Проходи, сейчас чай принесу. Замерз, наверное.

Не раздеваясь, прошёл в комнату и сел за стол. Хозяин словно меня и не замечал. Огляделся. Комната была очень простой и уютной, но освещена только лампой с абажуром, висящей над столом и поэтому рассмотреть её толком не удалось. Однако мне показалось, что в кресле у окна кто-то сидит.

— Ну, вот и чай, — отвлёк меня голос хозяйки.

Она подошла к столу. Стройная девичья фигура легко скользила между стульями, но лицо ещё было в тени. Напрягая зрение, старался рассмотреть её. Что-то знакомое, но давно забытое проскальзывало в движениях. Хозяйка подошла и, наклонившись, поставила чашку на стол. Пушистые волосы, щекоча, задели моё лицо. В этот момент она попала на свет, исходивший из-под абажура.

— Таня! Это ты, Таня? — выдохнул я.

Хозяйка тихо улыбнулась и села рядом.

— Пей, — сказала она, и я заметил давно забытые ямочки на её щеках.

— Таня, это ты! Таня! Таня! — повторял я, глядя в её глаза и беря мягкие, милые ладошки в свои руки. — Таня! Сколько же прошло…. Ты нисколько не изменилась.

Она ласково посмотрела на меня и нежно прижала свой пальчик к моим губам. «Сколько лет прошло, — думаю я, — а ведь ей сейчас должно быть не меньше, чем мне. А ведь этой Тане не больше семнадцати. Ровно столько, сколько ей было, когда мы виделись в последний раз». Но это не важно. Я почувствовал, как соскучился по этим милым чертам, и теперь не мог оторвать от неё глаз. Вальс, казалось, звучавший в комнате возможно с самого моего прихода, стал играть громче. Наверное, кто-то прибавил громкости.

Хозяин дома сидел за столом и по-прежнему пил свой давно уже остывший чай. Вальс был тот же самый. Тот, что играл тридцать лет назад. Я встал и потянул Таню за руку. Она словно только этого и ждала. Мы закружились в вальсе. Её лёгкое тело было невесомым, кружилось, кружилось и кружило мне голову. «Ах, этот вальс! Таня! Вальс! Таня!», — звучало в моей голове. Всё, как тогда. В прошлой забытой жизни. Раз, два, три…. Раз, два, три…. Белки её глаз загадочно сверкали в полумраке. Холодная ладошка легко лежала в моей ладони. Я словно вернулся в те давно забытые дни. Дни своей юности.

Задорный детский смех вдруг раздался в комнате. Около окна на стуле сидел коренастый мужчина лет тридцати пяти. На коленях у него прыгал двухлетний ребёнок. Мужчина смеялся, радуясь веселью мальчугана, одновременно с трудом сдерживаясь от боли в пояснице. А ребёнок всё прыгал и прыгал, лепеча в такт своим прыжкам: «папа, папа…». Я стоял в стороне и смотрел. Они меня не видели или не хотели видеть. Опять ощущение дежавю. Кто это? Зачем это? Да это! Нет! Не может быть! Более сорока лет назад я в нежном возрасте вот так прыгал на коленях у своего родного дяди. Тогда ещё у него болела поясница. Мама хотела у него забрать меня, но он не отдавал.

Огляделся вокруг, нет ли здесь кого-либо ещё, и даже вспомнил свои смутные ощущения из того времени. Я прыгал у него на коленях, радостно повторяя: «папа, папа…», потому что лица своего отца я не знал ни в том возрасте, так и не узнал за всю свою жизнь. Я смотрел на ребёнка, и мне было его жаль. Ему так и не будет дано испытать на себе чувство отцовской любви. От него будут отказываться все мужчины, с которыми будет сводить его жизнь.

Детский смех разносился по комнате, но мне было грустно.

Первый раз за всё время хозяин, про которого совсем забыл, вдруг задвигался и, придвинув к себе мою так и не начатую чашку остывшего чая, насыпал в неё ложек пять сахарного песку и стал громко размешивать. Странно, но за всё время, что я находился в доме, так и не смог рассмотреть его лицо. Снова присел за стол. Голова была совершенно пуста. Откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Тишина и покой. Тишина и покой. Только стук чайной ложки. Недалеко медленно проходил поезд, стуча колёсами. Пахнуло дымком, как всегда пахнет от поездов дальнего следования. «Совсем, как в поезде», — подумал я. Сидя с закрытыми глазами, покачивался в такт несущему меня поезду. За окном пробегали незнакомые полустанки. В чернеющей дали горели чужие окна, за которыми текла незнакомая жизнь. Кто знает, что там? Сколько людей, сколько судеб? Жизнь. Везде жизнь. Многоликая, многообразная.

Уже привыкший к причудам нынешнего вечера, открыл глаза. Я сидел в том же доме за тем же столом. Хозяин сидел также, низко склонившись над чашкой чая. От окна послышался тихий шепот, будто кто-то неспешно молился. Я медленно повернул голову. В кресле у окна, в котором с самого начала мне чудился кто-то, сидела моя бабушка и перебирала чётки. Её не стало двадцать лет назад. А сейчас она сидела у окна и задумчиво перебирала чётки. Бабушка сидела ко мне боком, и я мог видеть её профиль. На добром и морщинистом лице помнил каждую чёрточку, каждую морщинку. Встал, и хотел было подойти, но она как в детстве, когда я мешал ей, улыбнулась и махнула рукой, чтобы я не отвлекал и уходил. Осторожно прикрыв за собой дверь, вышел на улицу. Ночь уже вступила в свои права. Город невдалеке светился множеством огней. Внизу шумела речка. Я вдохнул полной грудью свежего воздуха. Яркие звёзды мелким бисером усыпали небосвод. Сделал пару шагов от дома и захотел ещё раз посмотреть на него. Дома не было. В паре шагов от меня сидел большой пушистый кот и хлебал из лужи воду. С удивлением ещё раз огляделся вокруг. Берег был пуст, если не считать кота.

— Ну, что ж, пока, — сказал я коту и медленно пошёл по направлению к дому.

— Пока, — услышал мурлыканье за спиной. Оглянулся, но никакого кота уже не было. Жизнь, окропив бальзамом мою душу, звала за собой.

КАРТИНА

Джон, развалившись, сидел в кресле. В мастерской от сизого табачного дыма стоял полумрак. На столе громоздились чашки с недопитым кофе и полная пепельница окурков. Если не считать пары законченных картин, что стояли отдельно на мольбертах, прикрытые холстом, всё помещение заполнено эскизами, набросками. Джон задумчиво осмотрел мастерскую. «Нет, что-то не то, — подумал он. — Чего-то не хватает». Взяв очередной эскиз, он долго смотрел на него. «Что-то рядом, но не то». Часы пробили полночь. «Пора спать», — подумал Джон. Встав, он ещё раз посмотрел на эскиз и подумал: «Нет, не то». Потеряв интерес, он пошёл, наступая прямо на, разбросанные на полу, наброски. Уже выходя, он остановился, посмотрел на рисунок под ногами и, опять подумав: «нет, не то», переступил порог мастерской.

Елена только что вышла из душа и теперь стояла перед зеркалом. Джон залюбовался её фигурой. Длинные пушистые волосы, струясь, ниспадали на нежные плечи, плавно огибали упругую грудь. Прозрачная накидка, свисающая с плеч, подчёркивала красоту фигуры. Елена, заметив, что Джон рассматривает её, как бы нечаянно ещё задержалась у зеркала. Джон подошёл и, повернув Елену к себе, обнял.

— Пойдём завтра куда-нибудь, — тихо сказала она, поудобнее устраиваясь у него в руках.

— Пойдём, — сказал он. — Только не завтра.

— Почему? — Елена обиженно надула губки. — Мы уже неделю никуда не ходили. Мне скучно.

— Ну, так сходи, развлекись.

— Я хочу с тобой, — закапризничала Елена.

Джон, наслаждаясь её красотой, нежно поправил ей волосы, улыбнулся и ответил:

— Мне нужно работать, Малыш.

С этими словами он плотнее прижал к себе Елену и поцеловал её в кончик носа. Накидка бесшумно соскользнула на пол.

Уже далеко за полночь Джон не спал. Он лежал в кровати и курил.Перед глазами, словно рой пчёл, крутились эскизы. Ни одна из картин не будоражила его воображение больше, чем эта. Джон работал над ней уже не первый месяц, но сейчас он был особенно близок к завершению. Картина не отличалась оригинальным сюжетным или цветовым решением, но она несла в себе мощный энергетический заряд. Джон и сам не понимал, откуда это берётся. Он только знал, что нащупал что-то такое, что до него ни у кого не получалось. Загасив сигарету, он попытался заснуть.

Когда Елена проснулась, Джона не было в кровати. Закутавшись в махровый халат, она полусонно побрела в мастерскую. В помещении привычно висел сизый дым. Джон стоял у мольберта, сосредоточенно смешивая краски. В зубах у него дымилась сигарета, дым от которой попадал в глаза. Джон, щурясь, продолжал подбирать нужный цвет. Елена долго смотрела на него, прислонившись к косяку двери.

— Доброе утро! — нараспев сказала она.

— Привет! — улыбнулся в ответ ей Джон. — Уже проснулась?

И он снова погрузился в работу.

— Пойдём пить кофе, — так же на распев сказала Елена, но он уже ничего не слышал.

Елена знала, что в те дни, когда Джон работал, он забывал обо всём. Она становилась ему буквально нянькой. Приносила еду прямо в мастерскую, старалась не шуметь и всячески его оберегала от посетителей. Ей казалось, что в эти дни они становились особенно назойливыми. Даже друзьям в эти дни она не открывала двери. Они сначала обижались, а потом привыкли и терпеливо ждали. Елена сварила кофе и села в кресло у окна. День обещал быть долгим.

Солнце начинало клониться к вечеру. Джон с растрёпанными волосами в отчаянье бродил по комнате. Остывший обед, принесённый Еленой, одиноко стоял на журнальном столике. Он подошёл к холсту. Вдруг ему показалось, что он понял. Джон взял кисть и, ещё раз присмотревшись, положил на холст пару мазков. Отложив кисть, он взял тряпку, и, вытирая руки, отошёл на несколько шагов, чтобы издалека посмотреть на картину. Нет, работа не шла. Джон чувствовал, что основная идея уходит от него, как вода сквозь пальцы. Отчаянье одолевало. Джон опустился на стул, стоявший здесь же. Елена тихо подошла к нему сзади и опустила руки на его плечи. Потом, нежно прислонившись щекой к взъерошенной голове, поцеловала в макушку. Джон устало взял её руки и поцеловал их в открытые ладошки.

— Ты вкусно пахнешь, — сказал он, не отрывая взгляда от холста и, как бы продолжая вчерашний разговор, продолжил. — Да, надо куда-нибудь сходить.

Елена стояла тихо, прижавшись щекой к его голове. Её длинные, пушистые волосы щекотали ему уши и шею, но он тоже не шевелился, словно боясь спугнуть минуты спокойствия и наслаждения, которые всегда испытывал в её присутствии. Джон закрыл глаза и расслабился. Её запах такой родной и близкий кружил голову. Он тонул в запахе. Всё его тело, такое напряжённое и сосредоточенное до того, теперь словно было сделано из пластилина и таяло, таяло, таяло…. Джон взял себя в руки. «Не расслабляться. Надо работать», — подумал он, сердясь на себя за минутную слабость. Резко встал и подошёл к холсту. Решительными движениями нанеся несколько мазков, взял сигарету. Зажигалка предательски искрила, отказываясь выдавать огонь. Когда Джон прикурил, то хотел было подойти к Елене, но, посмотрев на неё, недоумённо остановился. Елена стояла на том же месте. Расширенными глазами она удивлённо смотрела на холст. Джон позвал её.

— Смотри, — как бы издалека, ответила Елена, так и не оторвав взгляда от картины.

Джон подошёл к ней и обернулся на холст. Комната потеряла очертания, весь внешний мир перестал существовать. Осталась только она — КАРТИНА. Она втягивала в себя, мутила сознание. Безмерная глубина звала к себе. Мир вокруг становился тёплым и бархатным. Вечность. Впереди была вечность. А перед ним были ворота вечности, и он падал в них в безвременном пространстве…

Вдруг раздался резкий стук в стекло. Джон встрепенулся. Бледная Елена стояла и смотрела на него. Стук и её привёл в чувства. На раме сидела синичка и стучала в окно. Затем, заметив в комнате движение, улетела. Елена снова быстро посмотрела на холст, но уже вскользь, боясь задержать на нём внимание. Затем она восхищённо посмотрела на Джона.

Джон обнял её за плечи и сказал:

— А не прогуляться ли нам.

Обнявшись, счастливые, они вышли из комнаты. Среди кучи набросков и эскизов, разбросанных на полу, стоял мольберт. На холсте, что стоял на мольберте, был изображён ЧЁРНЫЙ КВАДРАТ.

МЕТРЯКИ Пролог

Тёмные, рваные тучи низко бежали по небу. Казалось, что они задевают верхушки деревьев, склонившихся под порывами шквалистого ветра. Тревожно грохотало на крышах домов оборванное железо. Ветки и мусор остервенело несло через дворы. Ветер хлестал по лицам прохожих крупными каплями дождя. Сверкнула молния. Загрохотал гром, словно радуясь, что, наконец, пришло и его время. Оглушительным треском заставил одиноких прохожих пригнуться.

— Как я не люблю такую погоду, — опасливо озираясь, ворчал Дольф.

— Да брось. Обыкновенная гроза, — Мушек весело вскинул руки. — Смотри, какая прекрасная гроза.

— Прекрати. Что может быть хорошего в этом безобразии.

— Как что? Да ты только посмотри, какое буйство природы. Как здорово. Дождик сильнее, сильнее поливай! — прокричал Мушек и весело засмеялся.

— Хватит. Не понимаю, как можно любить такую скверную погоду, — проговорил Дольф, всё время опасливо озираясь по сторонам.

— Это я не понимаю, как можно не любить такую прекрасную погоду, — Мушек повернул своё мокрое и счастливое лицо к спутнику.

— По мне лучше жить где-нибудь под землёй, только бы не видеть всего этого.

— Ты что червяк что ли? Как можно жить под землёй?

— Представляешь: тихо, спокойно. Никакой грозы, ни ветров, ни ураганов, ни жары, ни холода.

— Тепло и тихо, как в гробу. Брр. Ужас какой-то, — Мушек брезгливо передёрнул плечами. — Даже подумать страшно. Нет ничего лучше хорошей грозы, трескучего мороза, жаркого солнца…

В этот момент небо снова раскололось от грохота, заставив их ещё раз пригнуться.

— Ну-ну… — проговорил Дольф, с усмешкой поглядывая на Мушека.

Глава 1

Прошла без малого тысяча лет.

— Никодим, — строго сказала мать, глядя на чумазого сына, входящего в дверь. Она всегда называла его полным именем, когда была очень сердита. — Опять ты ходил к метро?

Сын, виновато улыбаясь, остановился у двери и по-детски, исподлобья поглядывал на неё.

— Ну, ма… — примирительно сказал он.

— Что ма? Зачем ты туда ходишь? — не успокаивалась женщина. — Ты что, хочешь, чтобы они тебя утащили?

— Да брось! Кому я нужен? — парень подошёл к матери и обнял её за плечи.

— Сколько раз я тебя просила? Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось!

— …

— Иди мыться, горе моё!

Ник, именно так обычно звали его все друзья, схватил со стола кусок пирога и пошёл в ванную. Быстро стянув с себя грязную одежду, встал под душ и с наслаждением подставил тело под упругие струи горячей воды.

Он уже несколько раз ходил не только к метро, но и заходил в фойе. С друзьями, как всегда, гуляли у входа в это страшное подземелье.

Вход в метро был огорожен трёхметровым бетонным забором. По верху забора по натянутой проволоке был пропущен ток. Точнее должен был быть пропущен. Но сколько помнил себя Ник, это была только имитация. Может когда-то система и работала, но, как говорится, «не в этой жизни». Так же, как и система видеонаблюдения. Да и сам забор давно уже не представлял собой непреодолимую преграду, коей он должен был служить. Бетонные плиты местами разошлись, и образовавшиеся проёмы были наскоро заколочены обыкновенными досками.

Но парни, подстёгиваемые любопытством, всегда могли найти лазейку, чтобы проникнуть внутрь. Самые смелые проходили настолько далеко, что могли заглянуть вглубь шахты. Там, глубоко внизу, как им рассказывали старшие, живут метряки. Сказания наделяли их самыми страшными и невероятными свойствами. В городе, при одном воспоминании о метряках у людей портилось настроение. Откуда они взялись, никто толком не помнил.

Только когда люди изобрели быстрый способ перемещения на поверхности земли, они забросили метро. Тогда освободившееся пространство стали заполнять естественные первопроходцы — бездомные и, скажем, не совсем лояльные к полиции люди. Естественно, что весь криминал ушёл под землю, в метро. Тогда-то его огородили бетонным забором и системами видеонаблюдения.

Но затем случилось нечто такое, что изменило жизнь не то, что города — цивилизации. Вечные разговоры учёных то ли о глобальном похолодании, то ли потеплении, которые постоянно доставали всех с экранов видеопанелей, на которые обыватели обычно не обращали внимания, реализовались. Проще говоря, тряхнуло так, что высокоразвитая цивилизация откатилась в своём развитии лет, эдак, на двести. Вопрос стоял вообще о выживании. Многие, испугавшись последствий, ушли под землю. Спрятались в метро и бомбоубежищах, отгородившись от внешнего мира. Со временем, когда выходы были открыты, это уже были два независимых общества. Но процент взаимопонимания был настолько низким, что общения не получилось.

Люди верхнего мира и подземного мира, снова разошлись и теперь уж навсегда. Не было общения. Не было информации и понимания. Их место заполнили предрассудки. Жители верхнего мира, забывшие про блага цивилизации, в просторечии получившие кличку «светляки» стали думать, что под землёй живут собратья домового или лешего, поэтому дали им подобное название — «метряки». Эти обитатели подземного мира никогда не появлялись на поверхности. Мало кто знал, как они выглядят, и поэтому со временем люди стали их бояться, как всегда боятся незнакомого, чуждого.

Ник вспомнил, как в первый раз они пошли в метро с Дроном. Пробравшись по еле заметной тропинке, заросшей кустарником, к обнаруженному ими пролому в ограждении, они осторожно пролезли в лаз и оказались внутри. Пол, покрытый толстым слоем земли и мусора, позволял парням чувствовать себя настоящими первопроходцами. Они передвигались осторожно, боясь поскользнуться. Купол входного павильона исчезал в таинственном полумраке, и от него отражалось гулкое эхо. По кругу, вдоль стен стояли маленькие сгнившие домики, предназначение которых вряд ли кто мог вспомнить. Ник знал, что трогать здесь ничего нельзя, так как всё при малейшем прикосновении могло просто развалиться, превратившись в труху, за давностью лет. Целью их путешествия была шахта. Она манила своим чёрным зевом, словно приглашая заглянуть внутрь. Туда, вниз, вели несколько лестниц, причём одна из них уже провалилась. Оставшиеся, очень скоро пропадали в темноте. Казалось, что они ведут в само чрево Земли. Подойдя к лестницам, парни осторожно посмотрели вниз. Чёрная глотка шахты дыхнула им в лицо сыростью и запахом земли.

— Ух, ты! — восхитился Дрон. — Аж, дух захватывает!

— Да брось, — с деланным спокойствием ответил Ник, — Ерунда.

— Интересно, эта лестница где-нибудь заканчивается? — спросил Дрон, напряжённо всматриваясь в темноту.

— Конечно.

— Вот узнать бы где! — мечтательно произнёс Дрон.

— А ты возьми и спустись! — ответил Ник, не отрывая глаз от черноты.

— Ты чё, рехнулся?

— Почему? — и Ник подошёл к лестнице и занёс ногу над первой ступенькой. — Смотри, я пошёл. Ты со мной?

Ник обернулся, чтобы посмотреть какова будет реакция Дрона. Он совсем не собирался спускаться вниз и даже вставать на ступеньку. Но ему очень хотелось покрасоваться перед другом, показать свою смелость. Он знал, что Дрон потом расскажет об этом друзьям. Вдруг из-под купола входа, многократно усиленное эхом, раздалось хлопанье крыльев и писк. Летучие мыши, разбуженные громким разговором, сорвались вниз и тёмным пищащим листопадом набросились на друзей. Ник, испугавшись от неожиданности, замахал руками и невольно сделал несколько шагов по лестнице. Ступеньки, сгнившие от времени, не выдержав такого груза, стали под ним проваливаться. С криком, Ник ухватился за поручень. Сгнившая резина, рассыпаясь, соскочила с крепления. Ник судорожно схватился за остатки двумя руками и попытался подтянуться. Поручень продолжал рваться.

— Ааа… Дрон, помоги! — закричал Ник, судорожно пытаясь схватиться хоть за что-нибудь крепкое.

Дрон бросился на помощь. Одной рукой схватившись за барьер между лестницами, другой он пытался дотянуться до Ника. Когда уже почти схватил друга за руку, летучая мышь вцепилась ему в спину. Дрон попытался её скинуть, но ничего не получалось. Он видел, как руки Ника ослабевают. Превозмогая боль, всё-таки дотянулся и успел схватить Ника в последний момент, как раз перед тем, когда остатки поручня совсем оборвались. Из последних сил, используя поддержку, Ник начал вскарабкиваться на твёрдую поверхность и в этот момент Дрон ощутил ещё более резкую боль в спине. Рука невольно разжалась и последнее, что он увидел, ужас в глазах Ника, соскальзывающего в черноту.

Ник, уже, казалось, обретший спасение, заскользил вниз. Держаться было не за что. Светлое пятно входа стремительно уменьшалось. Ник понял, что это последние мгновения его недолгой жизни. Он успел уже сто раз пожалеть о том, что пошёл к метро. Падение было долгим. Ужасу Ника не было предела. Последнее, что видел, это светлое пятно над головой, ставшее размером с монету. Ощутив резкий удар, он потерял сознание.

Глава 2

Ник лежал с закрытыми глазами. Всё тело болело и только благодаря этому, он знал, что ещё не умер. Сознание понемногу возвращалось, и он постепенно стал различать голоса. Вокруг стояли и разговаривали.

— Алекс смотри, какой он странный! — говорил приятный женский голос.

— Просто это светляк, — ответил мужской голос.

Ник понял, что его рассматривают, и лежал не шевелясь.

— Смотри, какой он тёмный и… грязный, — в голосе послышалась брезгливость.

— Светляки всегда тёмные. Они живут на солнце и из-за него делаются такими.

— Солнце? А что это? — удивился женский голос.

— Такая большая лампа, которая висит очень высоко.

— Как на центральной станции? — не мог угомониться женский голос.

— Слушай, хватит болтать! — в мужском голосе послышалось недовольство. — Совсем замучила меня своими вопросами.

— А он живой? Смотри, откуда он падал.

— Живой, видишь, дышит. Да и разбиться он не мог. Забыла? Здесь же сетка натянута! Смотри, он моргает. Очнулся.

Ник почувствовал на лице чужое дыхание. Собеседники приблизили свои лица. Он открыл глаза. В кромешной темноте светились две пары оранжевых точек. Ник так сильно испугался, что не мог даже крикнуть. Ему показалось, что это страшный сон. Две пары оранжевых глаз, моргая, удивлённо рассматривали его.

— Как тебя зовут? — спросили те глаза, что были понежнее, женским голосом.

— Ник, — выдавил из себя Никодим.

— А меня Дора, — ответили глаза, и Нику показалось, что глаза улыбнулись.

— Алекс, — сказала вторая пара глаз твёрдым мужским голосом.

Ник не был трусом, но при разговоре с глазами по спине бежали противные мурашки. Он уже понял, что это были метряки, и то, что не видел их тел, давало волю возбуждённому воображению, которое рисовало невообразимых чудищ.

— Вставай, — сказал женский голос.

— Не могу, — ответил Ник, хоть он и не считал себя трусом, но тело отказывалось слушаться.

— Держи руку, помогу, — предложил Алекс.

Ник продолжал смотреть в его глаза. Он совершенно не понимал, какую руку тот предлагал. Темнота была такой, что, даже пробыв в ней некоторое время, глаза ничего не видели.

— Вот я дурак! — спохватился Алекс. — Совсем забыл, что светляки ничего не видят в темноте.

— Как не видят? — удивился женский голос.

— Как, как? Совсем.

С этими словами Алекс зажёг небольшой факел. Свет сначала ненадолго ослепил. Несмотря на это, Ник почувствовал себя увереннее. Он сел и осмотрелся. Рядом стояли двое, парень и девушка. Они напоминали приведений, но Ник уже столько пережил, что, казалось, ничто его уже не сможет испугать. Тем более они совершенно не были похожи на чудовищ. И у парня, и у девушки была совершенно белая, почти прозрачная кожа, такие же белые волосы и зелёные глаза. В остальном они ничем не отличались от друзей Ника.

— Вставай, — снова сказал Алекс, протягивая руку.

Ник хотел было встать, но резкая боль в плече заставила его невольно вскрикнуть. Казалось, искры посыпались из глаз. Он опять опустился на пол. Дора попыталась поддержать его.

— Наверное, когда падал, повредил плечо, — предположил Алекс.

— Как же я теперь выберусь? — Ник вопросительно посмотрел на метряков.

— Давай мы его отведём к Мелисе, — предложила Дора.

— К Мелисе? А что, это идея, — согласился Алекс.

— Никуда я не пойду! — Нику снова стало страшно. Опять вспомнились страшные истории про метряков. — Мне домой надо.

Мало того, что по своей дурости попал в такой переплёт, так теперь его хотели увести непонятно куда. Хотя, с другой стороны, он понимал, что без помощи, даже если она исходила от метряков, не обойтись. Противоречивые чувства раздирали. Там, наверху, их бессознательно боялись, а здесь он видел, что это такие же люди, и, возможно, готовые помочь ему.

— Да не бойся, никто тебя здесь не съест, — насмешливо заверил его Алекс и нарочито серьёзным голосом добавил, — во всяком случае пока.

И он вместе с Дорой осторожно помог Нику подняться на ноги. Так втроём они пошли прочь от злополучных лестниц, прямо в темноту подземелья. Ник ничего вокруг не видел. Факел, который Алекс нёс на вытянутой руке, вырывал из темноты только небольшую часть пространства, достаточную, чтобы видеть поверхность под ногами. Ник чувствовал, что они находятся в огромном тоннеле, и осознавал, что полностью находится во власти своих спутников. И в то же время понимал, что факел горит только ради него, так как метрякам, как он уже имел возможность убедиться, свет не нужен. Это обстоятельство несколько успокаивало.

Шли они долго, потому что Ник не мог идти быстро. Всё-таки падение с высоты сказывалось. В то же время он ощущал, что спутники надёжно его поддерживают. Звуки шагов эхом отдавались под сводами тоннеля. Ник заметил, что пол ровный, покрыт большим слоем пыли и мелкого мусора, из которого местами выглядывали головки рельсов.

Некоторое время спустя Алекс остановился и передал факел Доре.

— Я схожу, посмотрю, — предупредил он. — А вы постойте пока здесь.

Теперь, когда была возможность остановиться, свет факела освещал не только стены, но и лицо Доры. Ник мог лучше рассмотреть его. Девушка, несмотря на бледную кожу, была довольно привлекательна, почти красива и он даже подумал, что встреть он такую на земле, то обязательно бы познакомился.

— Что Алекс пошёл посмотреть? — поинтересовался Ник.

— Ты думаешь, нам здесь разрешают гулять к шахтам? — вопросом на вопрос ответила Дора.

— А что тогда вы там делали?

— То же, что и ты, перед тем как свалился вниз?

Ник только вздохнул.

— Значит, вам из-за меня влетит?

— Это уж непременно, — ухмыльнулась Дора. — Если кто-нибудь увидит.

В темноте показались два оранжевых глаза. Ник при свете уже отвык, что у его новых товарищей глаза светятся в темноте, и вздрогнул.

— Это же Алекс, не бойся! — успокоила его Дора, заметив, как Ник насторожился.

— А я и не боюсь! — попытался спокойно ответить он. — Просто непривычно.

— Я уже заметила, что у тебя глаза в темноте не светятся. Это тоже непривычно.

Дора просмотрела ему прямо в лицо и Ник почему-то смутился.

— Всё в порядке, — подходя ближе, сказал Алекс.

Они прошли ещё несколько шагов и остановились перед закрытой дверью. Алекс погасил факел, и подземелье снова погрузилось в темноту.

— Закрой глаза, — предупредил Алекс.

— Зачем? Я и так ничего не вижу, — удивился Ник.

— Закрой, — настоятельно повторил Алекс.

Пришлось подчиниться. Ник услышал, как открывается дверь. Яркий свет ослепил даже через опущенные веки. Когда Ник осторожно приоткрыл глаза, то увидел огромный светлый зал, нет, не зал — площадь. Высокий свод куполом накрывал её. Светильники, расположенные по сторонам, не оставляли тени ни малейшего шанса. Пол вымощен зеркально сверкающей мраморной плиткой. Вдоль стен множество дверей и окон. За ними угадывался квартирный уют. Свежий густой воздух наполнял всё пространство.

— Ну, что встал! — слегка подтолкнул его в спину Алекс. — Пойдём скорее.

И они повели Ника к ближайшей двери. Дверь оказалась незакрытой. Все трое буквально ввалились в неё, так как Алекс с Дорой всё ещё помогали идти Нику. За дверью оказалась обыкновенная комната. Правда, одно её окно выходило на площадь, зато за другими угадывался солнечный день. Это обстоятельство несколько удивило Ника, но боль в теле отвлекла. Комната своим убранством ничем не отличалась от комнат в тех домах, в которых жил он или его друзья.

В дальнем углу за столом сидела неопределённого возраста женщина. В седых, аккуратно уложенных волосах сверкала непривычной формы заколка. Кожа у неё была такая же бледная, почти прозрачная, как и у Алекса и Доры. Женщина посмотрела на вошедших так, словно давно ждала их прихода.

— Алекс, — обратилась она к молодому человеку, — ты опять гулял в туннелях? И ещё приобщаешь к этому Дору. Ты же знаешь, как относится к этим прогулкам твой отец!

— Да, Мелиса, я знаю.

— Когда-нибудь возьмёшься за голову? — женщина продолжала отчитывать Алекса.

— Мелиса, ты можешь помочь нашему другу? — перебил её Алекс и показал на Ника.

— С каких пор светляки стали твоими друзьями? — и в первый раз посмотрела на Ника, словно только что заметила его.

— Он свалился сверху в шахту, — вступила в разговор Дора и попросила. — Помоги ему! Пожалуйста!

Мелиса неодобрительно посмотрела на Дору, и девушка сразу замолчала. Потом она медленно, нехотя перевела взгляд на Ника и взглянула ему в глаза. Ник почувствовал лёгкое головокружение, необычайную лёгкость и когда уже почувствовал, что теряет сознание, голова его приобрела прежнюю ясность.

— Иди сюда, — сказала Мелиса, не вставая.

Ник, поддерживаемый новыми товарищами, подошёл к ней. Знахарка взяла за больную руку и стала её ощупывать. Дойдя до плеча, она вдруг резко дёрнула. Ник взвыл от резкой боли и стал падать. Алекс и Дора подхватили его, не дав упасть на пол. Мелиса, словно ни в чём не бывало, обратилась к Алексу.

— Рука — чепуха, главное, что мысли вашего спутника чистые, но ему не место в нашем городе. Он должен уйти, пока его никто не видел.

Алекс недоумённо посмотрел на, еле стоявшего на ногах, побледневшего Ника.

— С ним всё в порядке, — добавила Мелиса. — Надеюсь, ты понял меня?

— Да, — коротко ответил Алекс.

Тем временем Ник действительно стал приходить в себя. Он уже старался стоять самостоятельно. Услышав последние слова, повернулся к двери. Проходя через комнату, чувствовал, что с каждым шагом сил у него становится всё больше. Уже у двери обернулся.

— Спасибо! — поблагодарил он, но Мелиса то ли не услышала, то ли сделала вид, что не слышит.

Когда вышли на площадь, Ник замер от неожиданности. За то короткое время, что они были у знахарки, площадь изменилась. Теперь на ней появились люди. Они сидели на полу, каждый на своём коврике и тихо покачивались в такт грустной завораживающей мелодии. Даже свет был теперь не таким ярким. Люди сидели к ним спиной, и товарищи могли пойти мимо них незамеченными, что они и постарались скорее сделать. Ник, хоть и привык к своим новым знакомым и даже теперь испытывал определённое доверие, но он всё же помнил, что находится не у себя дома и даже не на земле, а под землёй у метряков, и испытывать судьбу не имел ни малейшего желания. Во всяком случае, на сегодня приключений ему хватило. Пройдя через уже знакомую дверь, они снова оказались в полной темноте. Но Ник уже не испытывал прежнего страха, только крепче сжал прохладную ладошку Доры. Вскоре Алекс зажёг факел.

Оказавшись вдалеке от площади, Ник успокоился, и смог дать волю своему любопытству.

— А что это они там делали? — спросил он Дору, поскольку Алекс шёл немного впереди, освещая дорогу.

— Они медитируют, — с охотой ответила она и, увидев вопросительный взгляд Ника, добавила. — Отдыхают таким образом. А разве у вас не так отдыхают?

— Нет, — сказал Ник. — Летом мы ходим на речку купаться, загораем. Зимой — снег, тоже здорово.

Алекс заинтересованно оглянулся.

— А что такое снег? — тихо спросила Дора.

Ник удивлённо посмотрел на девушку, и только было раскрыл рот, как Алекс перебил его:

— Тебе пора.

Ник огляделся. Кроме круга света, вырываемого факелом, вокруг была непроглядная тьма. Он вопросительно посмотрел на Алекса.

— Повернись, придётся тебе завязать глаза, чтобы ты не знал сюда вход, — ответил тот.

— Я же и так в темноте ничего не вижу, — удивился Ник.

— И всё же.

Дора достала тряпку и уже поднесла к его глазам, как Ник вдруг отстранившись, сам удивляясь своей неожиданной смелости, спросил:

— Так мы никогда больше не увидимся?

Он заметил влажный взгляд Доры.

— Кто знает? — ответил Алекс. — Может это к лучшему.

Ник наклонил голову, и Дора завязала ему глаза.

— Куда идти? — глухо спросил он.

— Я отведу, — сказал Алекс и взял его за руку.

Путь показался Нику очень долгим и крутым на подъём.

— Падать было быстрее, — заметил Ник.

Алекс промолчал. Потянуло свежестью. Пройдя ещё немного, они остановились.

— Ей пока незачем знать, что такое снег, — сказал Алекс.

Заскрипела металлическая дверь, и Ник почувствовал через щели в повязке свет. Он сделал несколько шагов вперёд и остановился, ожидая, что Алекс снимет повязку, но вокруг было тихо. Тогда он сдёрнул тряпку и огляделся. Он стоял на опушке леса, так близко от города, что даже увидел свой дом. Он попытался найти дверь, в которую Алекс вывел его, но ни то, что двери, но даже намёка на неё он не смог найти хоть старательно осмотрел всё вокруг.

Вернувшись домой, он ничего не сказал матери. Взяв из холодильника на ходу кусок колбасы, поднялся к себе в комнату. Не раздумывая, набрал номер Дрона.

— Это я.

— Ты?… Как?…

Глава 3

Ник с Дроном встретились только на следующий день. Они специально ушли подальше, чтобы никто не мешал их разговору.

— Так там на самом деле город под землёй? — удивлялся Дрон.

— Да, представляешь! — продолжал Ник. — Они, похоже, не слишком много знают о нас и, во всяком случае, не слишком желают, чтобы мы о них тоже знали.

— Но почему? — не унимался Дрон. — Ведь это было бы здорово!

— Не знаю. Я там был не настолько долго, чтобы понять это.

— И что же ты собираешься теперь делать? — поинтересовался Дрон.

— Не знаю. Когда я был там, то было только одно желание — поскорее выбраться наверх. А теперь я бы с радостью вновь встретился и с Алексом, и… с Дорой.

— А ты не перепутал? — съехидничал Дрон.

— Что не перепутал? — не понял Ник.

— Может с Дорой и уж затем с Алексом? — продолжал ехидничать Дрон.

— Возможно. Вполне возможно, — Ник не обратил внимания на прикол. — Во всяком случае, они не такие, как нам о них рассказывают. Даже Мелиса.

— Ты же говорил, что она тебя старалась не замечать, — не унимался Дрон.

— Да, конечно, но ведь вылечила. И не заложила, — возразил Ник.

— Это верно.

— Мы о них ничего не знаем. Может быть…

— Ты что снова собираешься пойти к ним? С ума сошёл?

— Ты же знаешь, что я не знаю входа, не второй же раз падать в шахту. Везёт только один раз.

Вдруг раздался непонятный звук. То ли ветка хрустнула, то ли камешек сорвался. Друзья оглянулись, но никого не увидели и перевели разговор на другую тему.

Несколько дней подряд Ник возвращался на ту поляну, где оказался после подземелья. Он облазил, казалось, каждый кустик, заглядывал под каждую веточку, но найти вход в подземный мир так и не удавалось.

Прошла неделя, и Ник совсем потерял надежду встретиться со своими новыми знакомыми. Теперь он, прогуливаясь, лишь иногда заходил на эту поляну и просто проводил там некоторое время. Как-то в один из таких дней, когда он присел на камешек, почувствовал на себе взгляд. Ник обернулся. Позади, прячась за елью, стоял Алекс.

Ник радостно вскрикнул и хотел броситься ему навстречу, но Алекс прижал палец к губам. Тогда Ник, как ни в чём не бывало, словно прогуливаясь, побродил по поляне и как бы нечаянно зашёл за ёлку.

— Привет Алекс! — радостно зашептал он.

— Здравствуй! — и они пожали друг другу руки.

По лицу Алекса было видно, что он тоже рад встрече.

— Ты что же теперь решил всё время проводить на этой поляне? — насмешливо спросил он, и Нику стало неловко за своё поведение.

— Ты знаешь. Я просто думал…

— Да ладно. Просто поищи себе для прогулок другое место.

— Ладно, — разочарованно ответил Ник.

— Тебе привет! — с улыбкой продолжал Алекс. — От Доры.

Лицо Ника предательски покраснело.

— Спасибо! — промямлил он. — Как она там?

— Хочешь посмотреть?

— А то! — глаза Ника загорелись надеждой.

Глава 4

Они шли по тёмному коридору, круто спускающемуся вниз. Факел в этот раз нёс Ник сам. Алекс шёл впереди, показывая дорогу. Вскоре они оказались в той тёмной пещере, куда Ник свалился в прошлый раз по развалившейся лестнице. Дорога казалась короче и радостней. Теперь Ник шёл по своей воле. Он чувствовал себя первооткрывателем.

— Сейчас на площади нет никого. Поэтому мы сможем пройти незамеченными.

— Алекс, а почему надо прятаться? — поинтересовался Ник.

— А как у вас к нам относятся? — спросил Алекс.

Ник даже растерялся, не зная, что ответить. Однако Алекс и не ждал ответа.

— Понимаешь, у нас люди боятся не вас, — у Ника отлегло от сердца, но дальнейшее заставило его ещё больше задуматься. — У нас люди боятся вашего страха перед нами. Когда страх затмевает разум, можно ожидать каких угодно бед.

Ник понимал, что в его словах есть определённый смысл, и возразить было нечем. Вскоре из темноты тоннеля нарисовалась стена. Алекс попросил Ника погасить факел. Густая обволакивающая темнота охватила их. Ник увидел в темноте оранжевые глаза и почувствовал, как Алекс тянет его за собой.

Дверь открылась, и они оказались на уже знакомой площади. Она была пустынна. Ярко горел свет. Алекс быстро пошёл через площадь, увлекая за собой Ника. Стук шагов гулким эхом отдавался вокруг. Где-то за окнами играла тихая незнакомая мелодия. Ник оглянулся на уже знакомую ему дверь Мелисы, и ему показалось, что он видит в окне лицо знахарки. В этот момент Алекс дёрнул его в сторону, и они оказались у одной из стандартных дверей. Алекс быстро втолкнул в неё зазевавшегося Ника и, едва дверь захлопнулась, сказал:

— Добро пожаловать ко мне домой!

Комната несколько отличалась от той, что Ник видел у Мелисы. Она была больше. Несколько дверей вели, как показалось Нику, в соседние комнаты. К тому же небольшая лестница вела наверх. Обстановка тоже другая. Здесь во всём чувствовался семейный уют. На стенах висели фотографии. На одной из них, висевшей над стилизованным под старинный камин электрическим обогревателем висела фотография Доры. Ник невольно засмотрелся на неё, но потом что-то сообразил и посмотрел вопросительно на Алекса.

— Дора моя младшая сестра, — ответил Алекс. — Где же она?

— Я здесь, — сказала Дора, стоя на лестнице.

Похоже, она спустилась, пока Ник осматривался в комнате, и не хотела ему мешать.

— Привет Ник! — сказала девушка, подходя к нему.

Сегодня Дора выглядела совершенно иначе. Аккуратно прибранные волосы были скреплены такой же заколкой, как и у Мелисы. В приталенном платье в пол девушка казалась немного выше ростом и красивей. Ник заворожено смотрел на неё. Дора подошла и, взяв за руку, повела его к дивану.

— Садись, — сказала она. — Сок, кофе?

— Что? — растерялся Ник.

— Что пить будешь? — переспросил Алекс, ехидно поглядывая на растерянного Ника.

— Всё равно, — Ник постепенно стал приходить в себя. — А у вас здесь здорово.

Его взгляд упал на окно, которое не выходило на площадь. За окном был солнечный день. Чтобы затереть свою неловкость, Ник спросил у Доры:

— Можно посмотреть в окно?

— Конечно, — удивилась она.

Ник подошёл к окну. Сразу за палисадником была небольшая поляна. Дальше лес. Высокие деревья, казалось, макушками упирались в небо.

— Откуда здесь лес? — недоумённо спросил Ник.

— Голограмма, — пояснил подошедший Алекс.

— Что? — переспросил Ник.

— Это фотография такая, — попытался объяснить Алекс. — Впрочем, неважно.

Ник медленно вернулся на диван и присел рядом с Дорой.

— Так вы всё время здесь и живёте? — спросил Ник и ухмыльнулся.

— Ты что? — поинтересовалась Дора.

— Да вспомнил, что там про вас говорят, — Ник неопределённо кивнул головой. — Это же уму непостижимо.

— Теперь ты понимаешь, о чём я тогда говорил? — обрадовался Алекс.

— Да, но наверху совсем не знают о вас. Может надо, общаться?

— Пробовали, но там к нам относятся предвзято.

— Почему?

— Потому что есть светляки, которые боятся, что наши знания подвергнут сомнению их власть, — раздался твёрдый мужской голос.

— Отец!? — вставая, хором проговорили Алекс и Дора.

Увлечённые разговором, они не заметили, как в комнату вошёл высокий статный мужчина. Он был так же белокож, но всё-таки намного темнее своих детей. И волосы у него были не светлые, а седые.

— Ну, здравствуй, меня зовут Влад, — представился он, подходя к Нику. — Так значит, ты и есть та тайна, которую мои дети так тщательно хранят последние дни.

Алекс слегка смутился, а Дора стала вся розовой и отвернулась.

— Папа, как ты узнал? — спросил Алекс.

— Наверно, Мелиса рассказала, — предположил Ник. — Когда мы шли сюда, мне показалось, что я видел её в окне.

— Ну, вот вы и без меня обо всём догадались. Дора, почему так плохо принимаете гостя. Ну-ка быстро накройте на стол.

Пока Дора с Алексом суетились по кухне, Влад рассказал Нику свою историю.

— Много лет назад, я, как и ты жил на земле. И так же убегал к метро. Для чего — не мне тебе рассказывать. И также, как и ты, свалился в шахту.

— Так первая рассыпавшаяся лестница — это ваша? — перебил Ник.

— Да, но в отличие от тебя выйти мне наверх тогда так и не удалось. Люди, спасшие меня, побоялись, что я приведу сюда своих. Так я и стал метряком. Я имел здесь полную свободу действий. Ко мне все очень хорошо относились, но всё равно был пленником. Это было самое тяжёлое. Я оказался словно заживо похороненным. Мне не хватало солнца, неба, ветра. Здесь многие люди даже не догадываются, что это такое. И поэтому они меня не понимали. Постепенно я свыкся и стал изучать историю метряков.

Больше века назад, когда люди придумали более быстрые и совершенные способы перемещения, метро осталось невостребованным. Оно стало идеальным местом для бандитов и грабителей. С тех пор на земле сохранилось мнение, что метряки похищают людей. Что это исчадие ада. Со временем сюда пришли жить люди в поисках спасения. Они хотели тишины и спокойствия. Образовали колонию. Придумали свой мир. Они хотели только одного — чтобы им никто не мешал, и поэтому колония стала независимой от внешнего мира. Здесь, на основе тоннелей и бомбоубежищ, появились свои электростанции, воздушные станции. Востребованы были все. Произошёл даже эволюционный скачок, связанный с тем, что люди научились видеть в полной темноте. Появилась новая цивилизация.

Грабителям, досаждавшим им некоторое время, ничего не оставалось, как-либо бросить своё ремесло, либо подняться наверх. Порядок здесь превыше всего. За этот век, поскольку основной приоритет имела наука, метряки опередили наземную цивилизацию. Как видишь, смогли вывести даже чай и фрукты, что оказалось намного сложнее, чем изобретение разных технических устройств.

Алекс прав говоря, что метряки боятся реакции светляков на их появление. Но существуют так же метряки, которые считают себя выше светляков. И вот здесь зарыто непримиримое противоречие. К тому же никто не знает, как среагируют метряки на внешний мир. Люди, всю жизнь прожившие под землёй, могут не выдержать, окажись они под открытым небом. Даже я боюсь вывести Дору наверх.

— Но ведь Алекс выходит.

— Его я учил постепенно, но и он не видел настоящей грозы. А с Дорой так не получилось. Время ушло. Тем более в этом теперь нет необходимости. Несколько лет назад мы сделали попытку контакта, но там наверху, когда узнали, что мы можем предложить, испугались и прервали контакт. Более того, они перекрыли все известные им выходы на поверхность.

— И что же теперь? — заинтересовался Ник.

— Теперь будем жить и… обедать, — сказал Влад, показывая на стол, который за это время накрыли Дора с Алексом.

Вечер проходил весело и познавательно. Ник был почти счастлив. Его несколько беспокоили встревоженные взгляды Доры. Как будто она всё время порывалась, но так и не решалась что-то сказать.

Только прощаясь, Влад погрустнел:

— Ты хороший парень Ник, и надеюсь, поймёшь меня правильно. При других обстоятельствах всё могло бы быть по-другому, но теперь я прошу тебя больше не приходить к нам и не ходить на ту поляну. Поверь мне, так будет лучше.

Влад крепко пожал руку юноше и ушёл в другую комнату. Дора подошла к Нику. В глазах у неё стояли слёзы. Она обвила шею Ника руками и подарила ему долгий и нежный поцелуй.

— Пора, — поторопил Алекс, — накинь вот это.

Алекс подал Нику плащ, такой же в каком ходил сам. Надев плащ и накинув капюшон, Ник вышел в дверь.

Площадь была полна народу. Люди ходили из двери в дверь, разговаривали друг с другом. Дети бегали между взрослых, сбивая их с ног. Некоторые, узнавая Алекса, здоровались и удивлённо посматривали на Ника. Но тень, которую отбрасывал капюшон плаща, не давала им возможности рассмотреть лицо.

Оказавшись в полной темноте, вдалеке от любопытных глаз, Алекс взял Ника за руку и повёл за собой. Вскоре они свернули куда-то в сторону, и Ник услышал шум закрываемой двери.

— Теперь можно расслабиться, — сказал Алекс, зажигая факел. — Пойдём.

После продолжительного подъёма Ник снова оказался на уже знакомой ему поляне, и он опять не понял, где же тот выход, которым он воспользовался уже несколько раз.

Глава 5

Ник уже вытирался после душа, когда в дверь постучали.

— Ник, к тебе пришли, — услышал он голос матери.

Ник в одних трусах вышел из ванной. Дрон, сгорая от нетерпения, ждал его. Мать, увидев, что друзья хотят посекретничать, ухмыльнулась и сказала строгим голосом:

— Ник, через десять минут ты должен чистым сидеть за столом, — и ушла на кухню.

— Хал всё знает, — громко прошептал Дрон.

— Что знает? — у Ника мурашки побежали по спине.

— Всё. Он подслушал наш разговор, а потом следил за тобой.

— Ну и что?

— Как что? Как что? Он сказал, если ты его туда не отведёшь, то он всем разболтает. Хотя я думаю, что он уже разболтал.

— Ему никто не поверит, — неуверенно предположил Ник.

— Кто знает? Во всяком случае, будь осторожней, — предостерёг Дрон.

— Влад тоже сказал, чтобы я туда больше не ходил, — огорчённо вздохнул Ник.

— Кто такой Влад?

— Это их отец.

Расстроенные друзья молча стояли, не в силах придумать выход из сложившейся ситуации.

— Мальчики, бегом обедать, — раздался из кухни голос матери.

Два дня прошли в полной неизвестности и ожидании. Когда друзья подумали, что всё успокоилось, они заметили, что на той поляне, где был выход из подземелья, Хал с другими пацанами что-то ищут. Ник с Дроном бросились к ним.

— Что ты здесь ищешь? — Ник схватил Хала за грудки так, что тот еле удержался на ногах.

— Грибы! — зло прищурившись, ответил Хал, приходя в себя.

— Уходи отсюда и забирай своих придурков! — кричал Ник.

— Ты что разошёлся? — совсем оправился Хал. — Где хочу там и гуляю, что хочу то и ищу!

Вокруг них столпились пацаны, и Хал, чувствуя поддержку своих товарищей, совсем осмелел. Он отдёрнул руки Ника от своей куртки.

— Сам гуляй отсюда, а то, как бы не огорчить! — разошёлся он.

Ник бросился на Хала, и, сцепившись, они повалились на землю. С диким гвалтом, толпа ещё больше сомкнулась вокруг них. А они катались по земле, подминая под себя кусты и мелкие деревья. Проходивший мимо Майк, мужчина лет сорока, обратил внимание на крики и шум.

— А ну, разошлись быстренько! Это что ещё за драка? — он с трудом растаскивал дерущихся.

По инерции парни ещё некоторое время махали кулаками, стараясь достать друг друга да так, что Майку чудом не досталось. Но крепкие руки надёжно держали их на безопасном расстоянии.

— Ну, всё, успокоились! — сказал Майк. — Что опять не поделили?

— Он ходит к метрякам! — мстительно глядя на Ника, сказал Хал.

— Что? — Майк недоверчиво посмотрел на Хала.

— Да. И он знает, что где-то здесь вход в подземелье! — Хал злорадствовал.

— Это правда? — спросил мужчина у Ника.

— Нет! — ответил Ник, но невольная пауза не ускользнула от внимания Майка.

Ник склонил голову.

— Так, а ну-ка бегом отсюда! — сказал мужчина, отпуская Хала и придерживая Ника.

Парни нехотя поплелись к городу, злобно оборачиваясь.

Когда все ушли, Майк убрал руку с плеча Ника.

— Неужели это правда?

Ник понял, что ему не отвертеться, но и рассказывать всё первому встречному он не собирался.

— Так это правда. — утвердительно сказал Майк. — А ты никогда не задумывался, что это может быть опасно? Когда-то, очень давно у меня был друг. Мы с ним так же, как и вы бегали к метро. Здорово, дух захватывает. А однажды мой друг пошёл один и не вернулся. Его утащили метряки. С тех пор я Влада не видел. Так что хорошенько подумай, прежде чем ходить туда.

Майк тяжело вздохнул. А Ник, когда услышал имя, даже вздрогнул от удивления. Мужчина, приняв это за испуг, повернулся и повёл Ника к городу.

— Как, вы сказали, звали вашего друга?

— Влад, — сухо ответил мужчина.

— И никто его не украл. Я разговаривал с ним пару дней назад.

Майк остановился и, слегка оглянувшись, проговорил:

— Ник, я всегда считал тебя добрым парнем…

— Нет, правда. Его не украли, он провалился. Сам. Но потом его не отпустили, боялись, что проболтается. А так он жив и здоров.

Майк, немного постояв, медленно, не оглядываясь, пошёл в город.

Глава 6

Тёмный, грустный, вечер дождливо стучал в окно. Ник лежал на кровати, бессмысленно глядя в потолок. После той драки Хал больше не появлялся на поляне и даже не приставал к Нику, но в этом затишьечувствовалось что-то недоброе. Ник ждал подвоха и только не знал, с какой стороны Хал нанесёт свой подлый удар. Он, чтобы отвлечься от грустных мыслей, попытался вспомнить лицо Доры. Представить, как она улыбается. Но всё время видел только её грустящей, какой она была в момент расставания.

Раздался звонок. Ник услышал, как мать, ворча, идёт открывать дверь. В тишине Ник услышал, сухой щелчок замка и раздался её приглушённый вскрик. Ник, вскочил с кровати и бросился к дверям. Мать стояла на пороге, обеими руками закрывая рот. На пороге стоял мужчина. Лицо и скрывала накидка метряка, но эту накидку Ник узнал бы из тысячи. Именно в ней он в последний раз покидал подземный город.

— Здравствуй, Кэт! — тихо, почти шёпотом сказал он.

— Влад, живой! — словно во сне проговорила мать и вдруг спохватилась, — Ой, да что это я. Проходи, проходи скорее.

— Я не один, — сказал Влад, пропуская вперёд ещё двоих.

Ник не поверил своим глазам.

В комнату вошли двое, ростом пониже Влада. Конечно же, Ник сразу узнал их. Это были Алекс и Дора. Скинув свои накидки, они растерянно осмотрелись.

— Привет! — радостно подбегая к ним, крикнул Ник.

Но, увидев их лица, он резко остановился. Улыбка быстро слетела с его лица. Дора была вся в ужасе. Лицо её, и без того белое, теперь отдавало серым оттенком. Алекс, хоть и старался держаться, но выглядел немногим лучше.

— Что с ними? — спросила Кэт.

— Дора первый раз на поверхности, — пояснил Влад. — Прежде чем я всё расскажу, давайте занавесим окна и закроем форточки. Во-первых, чтобы в городе хоть какое-то время не знали о нашем приходе, а во-вторых, чтобы вид из окна и шум дождя не пугал моих детей.

Ник вскочил и быстро выполнил просьбу Влада. Потом сел между Алексом и Дорой, взяв её ладошки в свои руки. Постепенно девушка успокоилась и перестала дрожать. Влад грустно смотрел на них. Тем временем Кэт подогрела чай, сделала тосты и быстро накрыла на стол. Когда дети взялись за чашки, Влад с благодарностью посмотрел на неё.

— Почему вы в такую погоду вышли? — не выдержав, поинтересовался Ник.

— Мы вынуждены были уйти, — со вздохом ответил Влад. — Когда в городе узнали, что мы общаемся со светляком, то люди очень перепугались. Чтобы мы не говорили, они не хотели ничего слушать. А потом потребовали, чтобы мы оставили город. Поскольку шум прошёл по всем подземным городам, то нам некуда было идти и пришлось подняться сюда. Из всех светляков мы знаем только тебя и, как оказалось, твою мать. Но думаю, что у вас могут быть неприятности оттого, что мы к вам зашли. Ты уж извини, Кэт.

— Ничего, всё будет в прядке, — ответила Кэт, сама не веря в это.

— Нет, утром мы уйдём, — твёрдо сказал Влад. — Вот только Дора…. Я не знаю, как она воспримет окружающий мир. Сейчас улица напоминает пещеру. Вот только дождь. А днём… У моих детей, как у всех метряков, боязнь открытого пространства.

— Ладно, утро вечера мудренее, — Кэт показала на Алекса и Дору, буквально валившихся с ног. — Похоже, у них сегодня был трудный день.

Ник увёл друзей к себе в комнату, а Влад и Кэт ещё долго сидели на кухне, предаваясь воспоминаниям. Как только друзья Ника заснули, он вышел на кухню. Подошёл к столу и взял яблоко. Вдруг яркий свет ворвался через занавешенные окна в дом. Камень, разбив стекло, залетел в комнату. И все услышали крики разъярённой толпы.

— Эй, вы, хватит укрывать метряков! Мы знаем, что они у вас! Отдайте нам их!

Кэт испуганно поглядела на Влада.

— Началось, — обречённо сказал он. — Я надеялся, что мы успеем уйти.

— Не бойтесь, — храбро заявил Ник. — Никто в этом доме вас не тронет!

— Спасибо, храбрый юноша, — поблагодарил Влад и подошёл к окну. — Они окружили дом. Их там очень много.

— Проклятые метряки, выходите! — доносилось с улицы.

— Подземные червяки, вылезайте на свет! — вторил ему другой голос.

Раздался оглушительный хохот толпы. В окно залетел ещё один камень.

— Я выйду, — сказал Влад. — Может им этого хватит.

— Нет, теперь пока до всех не доберутся, не успокоятся! — скала Кэт и села на стул.

— Эй, Ник, давай сюда своих кротов! — кричал Хал, перекрывая гомон толпы.

В дверях появился Алекс. Он был очень взволнован.

— Как там Дора? — спросил Влад.

— Спит, — коротко ответил он, подходя к отцу.

— Эй, крысы, убирайтесь в свои норы или мы вас выжжем отсюда!

Толпа всё больше и больше заводилась. Теперь камни барабанили в дверь.

— А давайте их выкурим оттуда! — слышались выкрики.

— Где факелы? Зажигай?

— Принесите соломы, скорее!

Влад провёл рукой по голове сына и резко направился к двери.

— Папа! — из комнаты Ника выбежала Дора и с криком бросилась к отцу, — папа, не надо, не ходи! Они убьют тебя!

Влад нежно обнял дочь, поцеловал и твёрдой рукой отодвинул её к Алексу. Юноша взял Дору за плечи и прижал к себе. Слёзы ручьём лились из её глаз. Влад резким движением открыл дверь и вышел на улицу. Толпа стихла, видно не ожидая такого поворота событий. Влад вышел вперёд на свет прожекторов и встал, готовый к любому исходу. Толпа молчала.

— Вы хотели, чтобы я вышел? Вот я, — твёрдым громким голосом объявил Влад.

— Бейте эту крысу! — крикнул голос из толпы.

Влад и не пошевелился, словно сказанное его не касалось.

— Бейте, бейте его! — крикнул всё тот же голос и бросил камень.

Камень пролетел мимо и ударился в стену дома. Толпа, приходя в себя, начинала гудеть. Подначиваемые зачинщиками, люди постепенно приходили в неистовство, и, казалось, готовы ринуться и разорвать Влада на части. Ещё несколько камней пролетели мимо, едва не задев голову Влада. Вдруг дверь дома отворилась и из неё вышли два юноши, девушка и женщина. Толпа не сразу узнала среди них Кэт и Ника, так они были бледны. Они подошли к Владу и встали рядом с ним. Теперь их было пятеро, полных решимости стоять друг за друга.

Вдруг от толпы отделился мужчина. Когда он вышел на свет, Ник узнал его. Это был Майк. Он встал впереди перед Владом и, повернувшись лицом к толпе, крикнул:

— Ну что вы тут собрались? Неужели вам больше нечем заняться? Том, Чак, проснитесь! Это же Влад вернулся! Посмотрите, это же наш Влад! — и потом грозно добавил. — Кто обидит Влада или его детей, будет иметь дело со мной!

Он повернулся лицом к Владу и, обняв его, сказал:

— Ах ты, старый чёрт! Где ты так долго болтался?

Глаза Майка были влажными от испытываемых им чувств. Он хотел ещё что-то сказать, но в этот миг просвистел камень и врезался ему прямо в висок. Майк с недоумённым взглядом обернулся к толпе и стал медленно оседать. Влад подхватил его на руки.

— Майк! Майк! — звал он, но голова Майка свалилась на бок, подставляя дождю кровоточащую смертельную рану.

В потухающих глазах Влад видел отражённый огонь злобно горящих факелов. Он поднял голову и грозно, сквозь слёзы посмотрел на вмиг умолкнувшую толпу. Мужчины вывели вперёд схваченного ими сопротивляющегося Хала.

— Смотри, паразит, что ты натворил! — сказал один из них.

Люди разошлись. Но ещё долго можно было видеть одиноко стоящие пять фигур, склонённых над остывающим трупом.

— Папа, смотри! — сказала Дора, показывая на рассвет.

Её бледные щеки, подкрашенные рассветом, порозовели. Солнце, разгоняя тени кошмарной ночи, поднималось на небосвод.

МЕТРЯКИ 2 Глава 1

Длинные летние дни, щедро озарив землю теплом и дождями, умчались в даль. За ними пришла яркая, как палитра художника, дождливая осень. Затем, в свой черёд наступила седая зима, неся с собой стужу, замёрзший на реках лёд, глубокие сугробы и украшенные инеем деревья. Улыбчивая весна, наступая на ноги зиме, вновь вернула людям тепло. Зажурчали звонкие ручейки. Деревья покрылись свежей зеленью. Птицы, радуясь тёплому солнцу, выводили свои трели. Год пролетел так, как будто его и не было.

Дора и Алекс всё время проводили вместе. Весна, солнце, молодость. Что может быть лучше. Голова кружилась от запаха свежей зелени, пенья птиц и, конечно, от любви. Страхи Влада, что земной мир негативно повлияет на его детей, оказались беспочвенны. Да и сам он преобразился. Люди очень скоро привыкли к ним и, видя незлобивый характер бывших метряков, не то что подружились, но видели в них добрых соседей. Теперь уже мало кто вспоминал их прошлое. Даже внешне они изменились. Были заметно светлее остальных, но кожа перестала отдавать прозрачной синевой. А небольшая бледность их не портила. Особенно Дору. Девушка буквально расцвела.

— Стой, Дора! — смеясь, догонял её Ник.

Дора, заливаясь звонким смехом, бежала вдоль речки по жёлтому тёплому песку. Затем забежала в воду, поднимая столп брызг. Капли воды, как маленькие жемчужины, засверкали на солнце, создавая радугу. Ник почти догнал и, казалось, уже был готов схватить её в свои объятья, как девушка вывернулась и побежала к кустам.

— Всё равно догоню! — крикнул Ник, с разочарованием заметив, что промахнулся.

Выбежав из мелководья, он вдруг почувствовал резкую боль в горле. Тяжёлый спазм перебил дыхание. Ник, споткнувшись, упал, схватившись за горло двумя руками, словно пытался разорвать невидимые оковы. Взглянув сквозь красную пелену застилавшую взор, он увидел… смерть. Смерть, облачённую в чёрный плащ и горящими огнём из-под черноты капюшона глазами.

Девушка обернулась на резко оборвавшийся голос друга, и онемела от ужаса. Призрак из прошлого стоял над Ником, протянув в его сторону синюшную руку. Придя в себя, она бросилась на чёрный плащ с криком:

— Отпусти его, Мелиса! Отпусти! Это же Ник! Ник!

— Не бойся, девочка, он не причинит тебе вреда, — медленно проговорила знахарка, не выпуская юношу из-под своего влияния.

Ник лежал на земле, держась за горло. Его искажённое лицо было багровым от напряжения.

— Да отпусти же ты его! — крикнула Дора, и со всей силы толкнула женщину. Сбив её с ног, она бросилась помогать юноше.

Знахарка, не ожидая такого нападения, упала навзничь и ударилась головой о камень.

— Ник, как ты? — звала девушка, участливо заглядывая парню в лицо.

— Что это было? — с трудом откашливаясь, еле выговорил Ник.

— Мелиса!

— Она что, рехнулась? — удивлённо произнёс юноша. — Ещё бы немного, и хана.

Ник сделал несколько глубоких вздохов, приходя в себя и восстанавливая дыхание.

— Она просто подумала, что ты хочешь обидеть меня, — сказала Дора и улыбнулась.

— Защитница, — ухмыльнулся Ник, потирая шею, — а, где она?

— Там, — ответила Дора и показала в сторону знахарки.

Женщина лежала без движения.

— Скорее! — Ник резко вскочил, и они быстро подбежали к Мелисе.

Ник присел рядом и сдвинул капюшон с лица знахарки. При дневном свете Мелису трудно было узнать. Почти прозрачная кожа отдавала синевой. Кроме того, женщина за последний год сильно изменилась, и далеко не в лучшую сторону. Глаза впали, и даже в беспамятстве губы были плотно сжаты. Чувствовалось, что ей, за последнее время многое пришлось пережить. Ник проверил пульс на руке и не почувствовал ничего, кроме мертвящего холода. Дора с Ником тревожно переглянулись. Тогда Ник проверил пульс на шее и облегчённо вздохнул:

— Фу, в порядке!

Появление знахарки не предвещало ничего хорошего. Мелиса покинула подземный мир, тем более днём, — это очень тревожило. Метряки так не делали. Разве что на это были какие-то экстренные обстоятельства.

— Надо отнести её в дом, — коротко заметил Ник и, осмотревшись, добавил, — пока никто не заметил. Дора, позови Алекса.

— Лучше сходи ты, — предложила девушка, — а то, если она очнётся и увидит тебя, опять могут быть неприятности.

— Согласен, — Ник потрогал ещё саднящую шею, — тогда я быстро.

Он бегом направился в сторону, находящегося невдалеке дома. Влад с Алексом пытались изготовить какую-то очередную свою приспособу, обычное для них занятие. Ник, ввалившись в дом, едва не сорвал дверь с петель.

— Там, на опушке… Мелиса! Она… без сознания! — выпалил он, хватая со стола стакан с водой.

Отец с сыном настороженно посмотрели на него.

— Надо её… Надо сюда… перенести… — продолжил Ник, еле переводя дыхание после бега.

— Где Дора? — взволнованно спросил Влад.

— Там осталась… возле Мелисы…, — ответил Ник, быстрыми глотками опустошая стакан.

— Скорее! — крикнул Влад, первым выбегая в дверь.

Алекс рванулся за ним. Ник выбежал следом. Стакан, машинально поставленный на край стола, соскользнул и упал на пол, разлетевшись на множество мелких осколков.

На опушке у ручья, где недавно Ник оставил Дору с Мелиссой никого не было. Парни принялись осматривать местность, а Влад сел на камень, обхватив голову руками.

— Они забрали её, — тихо промолвил он.

— Зачем? — спросил Алекс, но Влад не ответил.

Вечером дома у Ника за столом собрались Кэт — его мать, Влад, Алекс, а также Том, Чак и ещё несколько друзей Влада. В комнате некоторое время царила напряжённая тишина.

— Ладно. Думать здесь особенно не о чем, — сказал Чак, — Надо идти выручать девчонку.

— Выручать-то надо, но как? — засомневался Том. — Мы не знаем ни расположения тоннелей, но самое главное, что мы не видим в темноте. А фонари в темноте видны издалека, да и надолго их не хватит. Через некоторое время мы там окажемся беспомощными. Надо выманить метряков сюда.

— Сюда они не пойдут, — возразил Чак.

— Я пойду один! — твёрдо заявил Влад.

— Нет, это не серьёзно, — не согласился Том, — если идти, то надо идти всем.

— Отец, но ведь ты в темноте не видишь, — сказал Алекс. — Ты же не метряк. Так что мне надо идти обязательно.

— Я тоже пойду, — решительно заявил Ник. — Я там был и хотя бы знаю, чего можно ждать.

Кэт обеспокоено посмотрела на сына, но возражать не решилась.

— Всем идти всё равно нельзя, — вслух рассуждал Влад. — Неизвестно, что случилось. И поэтому надо организовать в городе людей и быть готовыми к разным неожиданностям. Со мной пойдут Чак и Алекс. А Том, Кэт и Ник останутся здесь, чтобы избежать разных неприятностей.

— Но почему я остаюсь? — возмутился Ник.

— Не волнуйся, работы хватит и здесь. Только ты был внизу и поэтому только ты сумеешь убедить людей, что там живут не чудовища, а такие же люди, как они.

— Но они же видели вас!

— Поверь мне, твоё присутствие в городе будет намного полезнее! Всё. А сейчас надо немного отдохнуть. Выходим рано утром, пока все спят.

Ник не спалось всю ночь. Он переживал, что Влад так несправедливо отнёсся к нему. Ведь кому, как не ему идти спасать Дору. Похитили её, как он считал из-за него. И потом Влад не мог не видеть тех отношений, которые складывались между ним и его дочерью. Ник даже с Дроном стал видеться теперь намного реже, предпочитая общество девушки.

Влад, Алекс и Чак ушли затемно. Ник грустными глазами смотрел им в след. Кэт подошла и нежно обняла сына. «Как он возмужал за последнее время», — подумала она. И в самом деле, Ник уже не был тем нескладным подростком. За последний год он сильно окреп, стал более уверенным

Город жил хоть и спокойно, но настороженно. Никто не говорил, о том, что всех волновало, но люди иногда останавливались, с опаской смотрели в сторону поляны, откуда появлялись метряки.

Глава 2

Прошла неделя, но известий от Влада не было. Ник начал волноваться.

— Очень долго их нет, — сказал он как-то Дрону, когда они сидели у него дома. — Надо мне идти.

— Но как ты пойдёшь? Ты не знаешь, где вход, да и темноте не видишь, — возражал Дрон. — Ты сможешь только спуститься, а дальше что?

— Прекрати даже думать об этом! — строго запретила Кэт.

Но Ник не унимался. Он всё время думал о том, как правильнее и лучше организовать свою экспедицию. Потихоньку собирал необходимые вещи и прятал их в гараже, чтобы при необходимости можно было незаметно взять. И вот, наконец, настал тот день, когда он был полностью готов. Ник позвал Дрона, чтобы пойти прогуляться и как бы невзначай привёл его к метро.

— И что тебя вечно сюда тянет? — спросил Дрон.

Ник вытащил из кустов ещё с вечера перенесённый сюда рюкзак и длинный моток верёвки.

— Понимаешь, Дрон, с ними что-то случилось. Мне надо пойти помочь им.

Дрон даже лишился дара речи. А Ник тем временем продолжал.

— Ты передай, чтобы не переживали, скоро вернусь.

— И ты хочешь, чтобы я вот так сразу пришёл к твоей матери и сказал, что ты ушёл к метрякам?

— Пойми, выбора у нас нет.

— Да, я вижу, что тебя не отговорить, — вздохнул Дрон. — Ладно, пойдём.

— А ты-то куда? — удивился Ник.

— С тобой.

— Вот это уже лишнее. Если хочешь, то помоги мне спуститься. И всё, — Ник внимательно посмотрел Дрону прямо в глаза.

— Ладно, — нехотя согласился тот.

Они пошли знакомой тропинкой, которой уже не ходили более года. Тропинка заросла и еле угадывалась. Подойдя к лазейке, они заметили, что их лаз заколочен. Немного повозившись, друзья выломали пару досок и пролезли внутрь. Купол, казалось, совсем не изменился. Только теперь вместо одного зияло два провала на месте лестниц. У Ника даже мурашки побежали по спине, так отчётливо вспомнились ему события прошлого года. Он оглянулся на Дрона. По бледному лицу друга Ник понял, что тому тоже нелегко даётся посещение купола. Нику так вдруг захотелось вернуться назад, домой, что даже засосало под ложечкой. Но он вспомнил лицо Доры. Подумал о Владе, Алексе, Чаке, и все его страхи сразу улетучилась. Ник решительно подошёл к спуску в шахту и заглянул внутрь. Чернота провала дохнула холодом. Но Ник уже был занят делом. Памятуя о летучих мышах, он старался не шуметь. Действовал быстро и решительно. Он обвязал верёвкой одну из колонн, и второй её конец сбросил вниз по ещё сохранившемуся барьеру. Попробовав верёвку на прочность, подошёл к Дрону.

— Пора.

Они обнялись. Ник поправил рюкзак и, взявшись за веревку, забрался на барьер. Цепко держась за узлы, заранее завязанные на верёвке, он стал медленно спускаться вниз. Дрон стоял у края и смотрел на него. Спуск был очень долгим. Ник, пока мог различить, видел в просвете, становящимся всё меньше и меньше, очертания друга. Несколько раз пришлось отдохнуть, потому что руки горели от верёвки, мышцы сводило от напряжения. По расчётам Ника, спуск должен был давно закончиться, но он всё спускался и спускался вниз. Он уже потерял счёт времени. Казалось, что всю свою жизнь ползёт по этой верёвке, и что она никогда не закончится. Наконец почувствовал опору. Неуверенными ногами ступил на пол.

Сняв с плеч рюкзак, Ник присел на пол, чтобы отдохнуть. Темнота окутывала его со всех сторон, но он пока не включал фонарь, чтобы не выдать своё присутствие. Отдыхать можно было и в темноте. Ник прикрыл глаза. Усталость и темнота сделали своё дело, и он не заметил, как заснул.

Звук приближающихся шагов разбудил его. Ник весь сжался в комок и замер. Из темноты приближались две пары оранжевых глаз.

— Скажите мне, Сеня, и шо-таки мы здесь забыли? — послышался недовольный голос. — Нет, я вас спрашиваю, какого чёрта мы болтаемся здесь кажный день?

— Жора, ты же прекрасно знаешь, что Грэг приказал постоянно проверять все выходы, откуда могут появиться светляки, — ответил невидимый Сеня.

— Нет, я, конечно, понимаю, что Грэг приказал! И выполнить приказ прямо-таки святое дело, но скажите мне Сеня, какой, извините за выражение, идиёт добровольно полезет через эту шахту? Не проще ли и нам отсидеться где-нибудь, прямо скажем, в чистом месте, перекинуться в дурачка, чем глотать эту антисанитарную пыль?

— Похоже, Жора, вы не понимаете, что в любой момент кто-нибудь из светляков может проникнуть в наш мир.

— Да, что вы, Сеня, похоже, что у нашего многоуважаемого Грэга, здоровья ему, разыгралось воображение! Скажите мне, дорогой мой, когда за последние годы светляки посещали нас?

— А Влад, и потом год назад.

— И всё? И всё, дорогой мой Сеня! К тому же мы прекрасно с вами знаем, что один из них, вместе со своей компанией отдыхает на центральной станции в довольно гостеприимной камере, и прогулки ему совсем не грозят. А второй никогда сюда не сунется. Он же здесь беспомощен, как дитя.

В это время они подошли так близко к Нику, что тот уже думал, что его вот-вот обнаружат. Он приготовился к драке, хоть знал, что исход её уже предрешён заранее. Драться в полной темноте с двумя метряками было безумием, да ещё и ноги затекли. Но решимость не покидала парня. Проходя буквально в двух шагах от него, Сеня вдруг остановился. Ник сжался весь, как пружина.

— Умеете вы убеждать, Жора! — вдруг сказал он. — Действительно, что мы тут делаем?

— Наконец-таки я слышу разумную речь! — услышал Ник довольный голос Жоры. — Сеня, с вами приятно таки иметь дело!

Оранжевые глаза исчезли, и Ник услышал удаляющиеся шаги. Он ещё долго сидел, стараясь не шевелиться. Но тишина, окружившая его, не выдавала ни чьего присутствия. Тогда Ник медленно поднялся и, нашарив в рюкзаке фонарь, отправился в путь. Сначала, казалось, найти дорогу в этом подземном безмолвии будет трудно, но в свете фонаря Ник увидел, что на полу явно вырисовывалась тропинка среди накопившейся пыли и мусора. Осторожно шагая по ней, Ник старался не издавать лишних звуков, но пыль, покрывавшая пол, сама скрадывала звук шагов. Ник шёл по этой тропинке долго и, порой ему казалось, что он потерялся во времени и в пространстве. Жёлтый круг света испуганно бился у него под ногами. Нику очень хотелось скорее дойти до двери. Несколько раз ему показалось, что за ним кто-то наблюдает со стороны. Но он прекрасно понимал, что в такой темноте может показаться всё что угодно. Тем более, что нервы были на пределе.

Наконец впереди сначала призрачной тенью, потом всё отчётливей и отчётливей стала вырисовываться стена. Ник обрадовался и прибавил шаг. Подойдя к стене, он успокоился, что хоть первый этап его путешествия окончился без приключений, как вдруг справа услышал чьи-то шаги. Ник резко обернулся и посветил фонарём. Нет, показалось. Он вытер испарину на лбу и повернулся к двери. Перед ним стоял толстяк с отсвечивающими оранжевым светом глазами.

— И шо-таки вам не сидится дома, дорогой мой? — укоризненно спросил толстяк.

Мороз пробежал у Ника по спине. Он только было открыл рот, чтобы ответить и ощутил резкую боль в затылке.

Ник упал к ногам удивлённого толстяка. Сеня, высокий и худой юноша, опустил палку и вытер лоб рукавом.

— Сеня, до чего же вы грубый человек! — сказал Жора.

— А что ждать-то, пока он крик подымет? — делово заметил Сеня. — А так есть время подумать, что нам с ним делать.

— Сеня, вы меня пугаете! Шо это вы задумали?

Глава 3

Ник открыл глаза. Голова болела. Он оглядел комнату, в которой находился. Это была не тюрьма или что-то подобное, а жилое помещение. Уютно обставленная мебелью комната. Неяркий, мягкий свет. За столом сидели два человека и, о чём-то неспешно переговариваясь, обедали. Одного Ник узнал. Толстяка трудно было не узнать. Второй же был высокого роста, очень худой и бледный до синевы, отчего очень был похож на приведение. Ник невольно пошевелился и кровать предательски заскрипела. Толстый оглянулся.

— А, очухался! — дружелюбно сказал он. — Ну, давай перебирайся сюда.

Ник помедлил в раздумье, так как не мог правильно оценить своё положение. В каком качестве он находится здесь?

— Да не боись! — приободрил его толстяк. — И куда у тебя вся смелость подевалась?

Ник сел на диване. Голова закружилась. Он потрогал затылок. Голова отозвалась резкой болью. Ник осторожно встал и, качаясь, подошёл к столу. Толстый пододвинул стул.

— Садись, давай, на, поешь, — и пододвинул ему тарелку с супом.

— Спасибо, не хочу, — ответил Ник.

— Да не обижайся, шо Сеня тебя так приложил, — улыбнулся толстый. — Это он силы не рассчитал. А так он парень добрый, мухи не обидит.

Ник посмотрел на «доброго парня». Тот, не обращая никакого внимания на болтовню своего товарища, хмуро поедал похлёбку.

— Да, меня зовут Жора, — продолжал словоохотливый толстяк. — А вы, насколько я понимаю, дорогой мой, Ник. Ник, которому не сидится дома, и он лезет прямо-таки не по своим делам.

— Что вы от меня хотите? — насторожился Ник.

— Да што вы, дорогой мой, шо я могу от вас хотеть? Это же не я, а вы, мягко говоря, пришли к нам в гости, — Жора недобро прищурил глаза. — Это же вам чего-таки от нас надо? Вы же к нам прямо-таки повадились?

— Оставь его, — буркнул Сеня, не меняя своего положения.

— И шо ты такой добрый? — Съехидничал Жора и снова обратился к Нику. — Если бы не этот противоречивый друг, который вас прямо-таки терпеть не может, быть бы вам сейчас, дорогой мой, в гостях у нашего многоуважаемого Грэга. А Грэг наш очень не любит незваных гостей, тем более, если они светляки.

— А вам-то я для чего? — спросил Ник, прекрасно понимая, что Жора с Сеней не испытывают к нему ни малейшей симпатии, а просто имеют свой, пока непонятный, интерес.

— Да шо вы, дорогой мой! — продолжал ехидничать Жора. — Мне вы не нужны ни в малейшей степени, и даже наоборот. Однако вот у Сени, похоже, есть до вас определённый интерес.

Сеня грозно посмотрел на толстяка и тот замолчал. Ник тоже решил не продолжать беседу, справедливо полагаясь на время. А время шло. Ник чувствовал, что парочка, пленившая его, постепенно начинает нервничать. Похоже их планы находились под угрозой срыва. Ник не знал к добру ли это, радоваться ему или огорчаться. При этом Сеня не вставал из-за стола, упорно гипнотизируя входную дверь. Толстяк же широкими шагами мерил комнату, изредка подходя к окну. Его пухлое лицо ранее если и можно было принять за добродушное, то теперь оно было покрыто злой испариной. Колючие глазки недовольно посматривали то на Ника, то на Сеню.

Наконец, в очередной раз, подойдя к окну, он воскликнул:

— Идут! Идут, идут!

Дверь открылась, и в комнату вошли три человека в характерных метряковских накидках. Двое здоровых, крепких. Возглавлял их довольно щуплый метряк. «Хиловат начальничек», — подумал Ник, но веселей ему от этого не стало. Толстяк сразу же подскочил к ним:

— Вас никто не узнал? — заговорил он скороговоркой, по очереди заглядывая под каждый капюшон и, резко обернувшись к Сене. — Ну, всё, пора! Пойдём!

Сеня, неторопясь, подошёл к метряку, возглавлявшему тройку, и сказал тихим, но твёрдым голосом:

— Вот он. Забирай его, — и, не оборачиваясь, вышел.

Жора, схватив на ходу свою накидку, выбежал вслед за ним.

Ник остался в полном недоумении. Он продолжал быть пленником, но чьим? Загадочные люди в накидках производили странное впечатление. Первый стоял и молчал. Из-под капюшона на него смотрели горящие оранжевые глаза. Двое же других осматривали помещение, заглядывая во все углы. Когда осмотр был закончен, они подошли к главному.

— Всё в порядке, — сказал один из них.

Тогда первый снял капюшон и Ник с удивлением узнал Дору. Она не в силах больше сдерживать свои чувства бросилась к юноше и обняла его. Ник долго не мог прийти в себя. Дора, которую он искал и считал пропавшей, насильно удерживаемой в подземелье, чуть ли не с первых минут путешествия нашла его сама. Он прижимал девушку к своей груди, зарывшись лицом в её волосы. Ник уже привык, что они пахли цветами и свежим сеном, но сейчас от них исходил непривычный запах сырости и земли. По вздрагивающим плечам девушки Ник понял, что она плачет.

Один из её спутников подошёл и негромко напомнил:

— Дора, нам нельзя здесь больше задерживаться.

Девушка, торопливо вытирая слёзы, быстро отодвинулась от Ника. Лицо её стало сразу собранным и деловым.

— Возьми эту накидку, — сказала она. — Сейчас надо уходить. Поговорим позже.

Ник, ничего не спрашивая, быстро оделся. Дора придирчиво осмотрела его и, поправив капюшон, предупредила:

— Не выглядывай из-под капюшона ни в коем случае. У тебя глаза не светятся, а теперь это стало опасным.

Выйдя из помещения, Ник понял, что он находится в другом городе, а не в том, куда он шёл, и где жили Влад с семьёй. Впрочем, общая планировка везде одинаковая. Единственное, чем различались города подземного мира, так это облицовка стен и фонари, которые придавали городам узнаваемые черты. Как он потом узнал, города так и назывались либо Розовый, либо Зелёный, либо Город кружевных фонарей. Ещё был центральный город, откуда осуществлялось всё управление миром метряков. Он назывался просто — Столица. Сейчас они находились в Зелёном городе. Ник шёл, стараясь не поднимать головы, ступая следом за Дорой. Он чувствовал, что на площади полно народу. Слышал шум голосов, но не мог вникнуть, о чём говорят, так как от напряжения стучало в висках. Ник только надеялся, что никто не пристанет к нему с расспросами. Переход через площадь, казалось, никогда не закончится. Наконец, он увидел перед собой вход в туннель. Только облегчённо вздохнул, что теперь они свободны, как из темноты, сулившей им удачное спасение, вышли несколько человек. Это были люди в форме. Ник понял, что главное испытание ещё впереди. Офицер преградил им путь.

— Далеко собрались? — насмешливо спросил он.

— Разве для прогулок теперь требуется особое распоряжение? — парировала Дора, не снимая капюшона.

— Конечно, нет, — съехидничал офицер. — Только если это не, всеми разыскиваемая, Дора, да ещё в сопровождении светляка.

Офицер протянул руку, чтобы скинуть капюшон с Ника. В это время Дора резко ударила офицера в живот и, когда тот согнулся от боли, схватила его за волосы и ударила головой о, находящуюся рядом, стену. Народ испуганно шарахнулся по сторонам. Полицейские, бросились на нападавших. Два спутника Доры, ловко уклоняясь от ударов, сокрушали хранителей порядка. Первый, делая сальто, ногами сбил с ног двоих. Второй, вращаясь словно волчок, прокладывал проход ко входу в туннель. Дора, схватив Ника за руку, поволокла его вперёд, нисколько не беспокоясь о своих спутниках.

— Подожди, а как же они? — на бегу спросил Ник.

— Не волнуйся. Ещё не родился тот полицейский, который сможет с ними справится.

Вскоре отсвет от входа в туннель закончился, и можно было уже не бежать. Ник старался идти быстро. Но двигаться в полной темноте было совсем не просто. Он догадался, что пойти в любой другой город они не могут, раз у Доры с полицией, мягко говоря, напряжённые отношения. Следовательно, они идут в какое-то потаённое место, и Ника очень волновало, есть ли там какое-либо освещение. У юноши назрело много вопросов, которые он хотел задать Доре. От этого, да ещё от того, что передвижение в полной темноте всегда кажется бесконечным, казалось, пути не будет конца.

— Потерпи немного, — успокоила девушка, словно читая его мысли. — Мы не можем зажечь факел, так что придётся идти в темноте.

Так они шли ещё не менее получаса, причём дорога уже не была такой ровной, как раньше. Но Дора своевременно предупреждала Ника о каждой неровности, и поэтому всё обошлось без сильных ушибов и ссадин. Наконец Ник услышал скрип железной двери. Он прошёл вперёд, и дверь за ними закрылась. Включился свет. После долгого пребывания в темноте он казался очень ярким. Ник прикрыл глаза, и лишь спустя некоторое время увидел, что их окружила целая толпа метряков. Ник, памятуя о недавней стычке, даже попятился.

— Всё в порядке, Ник, здесь все свои, — успокоила его Дора.

Ник скинул капюшон и огляделся. Сквозь толпу он увидел Мелису, стоящую немного поодаль, но внимательно наблюдающую за всем происходящим.

— А где Дин и Тим? — спросил из толпы женский голос.

— Похоже, Сеня и Жора сдали нас полиции, — ответила Дора. — Нас поджидал патруль.

— Ты что, оставила их там одних? — спросил всё тот же голос.

— Я знаю, что скоро они вернутся. Им не впервой.

— А вот и ребята! — вставил мужской голос.

В это время в помещение вошли двое в капюшонах, те которых Дора и Ник оставили в туннеле. Они скинули плащи. Ник увидел двух здоровых парней лет двадцати. Они были и похожими, и разными одновременно. Высокие, плечистые, их обаятельные улыбки не сходили с лиц. В то же время Дин был смуглым. Чёрные волосы, столь нехарактерные для метряков, резко отличали его от остальных. Тим же наоборот был весь светлый, но это была не синюшная белизна метряков, а красивая, здоровая белизна, которой могли бы гордиться и светляки.

— Пойдём ко мне, — сказала Дора уставшим голосом и, не оборачиваясь, вошла в одну из комнат, расположенных неподалёку.

Ник отправился за ней. Проходя через окружившую их толпу, он заметил, что у метряков грустные и задумчивые лица. Люди рассматривали его, но это не был интерес к чему-то новенькому, экзотичному. В глазах читалась тревога: что ты принёс с собой незнакомый человек? Чего ждать от тебя? Каких тревог и волнений? А может надежды? И не зря ли тебя, рискуя жизнью, вытащили Дин и Тим.

В комнате Дора скинула плащ и Ник, наконец, узнал в ней ту свою подругу, с которой они расстались недавно. Она стояла перед ним такая же, какой пришла год назад к нему в дом: тихая, бледная, усталая и очень испуганная. Ник понял, сколько пришлось ей пережить за последнее время. В порыве нежности он подошёл к Доре и обнял её. Девушка, впервые за последние недели, встретив родного человека, не могла больше сдерживать свои чувства. Она буквально свалилась в объятья Ника и зарыдала. Ник молча прижимал её к своей груди, и, нежно целуя в макушку, гладил по голове.

В это время Мелиса подошла к двери комнаты и, тихо повернув ручку, приоткрыла дверь. Услышав приглушённое рыдание Доры, она ретировалась. Через некоторое время она снова решила войти, поднесла руку к дверной ручке и опять передумала. Затем Мелиса вернулась на прежнее место.

Дора с Ником лежали на кровати. Она прижималась к нему, обжигая своим горячим телом. Ник, нежно обнимал девушку, а она тихо рассказывала ему о том, что произошло с ней с той минуты, когда они расстались.

Глава 4

Дора сидела около Мелисы, положив её голову себе на колени, и с нежной грустью смотрела на свою старую знакомую. Она прекрасно понимала, что Мелиса, видя, как за ней гонятся, не могла не защитить её. Дора с нежностью погладила знахарку по волосам. Мелиса за прошедший год сильно постарела и осунулась. Глаза впали. «Что случилось? Почему она покинула подземелье?»— задавала Дора себе вопрос.

Тем временем Мелиса стала приходить в себя. Сначала она застонала и слегка пошевелила головой. Потом приоткрыла глаза и, ослеплённая дневным светом, осторожно прикрыла их рукой.

— Здравствуй Мелиса! — заговорила Дора тихим голосом. — Как ты?

— Девочка моя, — простонала знахарка и улыбнулась, превозмогая сильную боль в затылке. — Хорошо ты меня толкнула.

— Извини, — расстроено проговорила Дора, — но ты меня совсем не слушала и чуть не убила моего друга.

— Так мне и надо, — проговорила знахарка. — Похоже, я совсем старая стала, раз перестала понимать молодых. Помоги-ка мне сесть.

Дора поддержала Мелису и помогла ей сесть под ближайшее дерево.

— А ты похорошела, — сказала знахарка.

— И ты скоро похорошеешь, — ответила Дора. — Сейчас сюда придут отец и Алекс. Они помогут тебе добраться до дома.

— Мне — в город светляков? — удивилась Мелиса. — Да ты что, девочка моя?

— Всё будет хорошо, ты не беспокойся, — и Дора нежно погладила знахаркину руку.

— Да, всё будет хорошо, но только когда мы доставим вас в столицу, — послышался сзади голос.

Женщины оглянулись. Невдалеке от них стоял Джаф. Его легко было узнать по серебряной накидке, знак первого помощника Грэга. С ним несколько человек в форменных накидках полиции метряков.

— О, как мне сегодня везёт. Мало того, что я нагнал сбежавшую знахарку, так ко мне в руки попала ещё и исчезнувшая Дора. Бедная девочка, которую выкрали светляки, — с издёвкой в голосе, говорил Джаф.

— Мелиса, что случилось? — спросила Дора, глядя на знахарку. — Я ничего не понимаю.

— Я шла, чтобы предупредить вас. Но, как видишь, опоздала. Тогда, год назад, после вашего ухода, точнее, когда вас стали преследовать в подземном мире, люди поняли, что вы ушли наверх. Появилось много желающих пойти вслед за вами. И тогда началось самое страшное. Они объявили, что светляки вас выкрали. Те, кто им не поверил, отказались подчиняться столице и отделились от общества. Недавно я узнала, что Грэг приказал выловить вас и предъявить, как жертв светляков. Поэтому решилась подняться наверх, но, как видишь, опоздала.

— Каких жертв? У нас здесь много друзей! — возмутилась Дора.

— Ну, жертвами мы вас и сами сделаем, если понадобится. А сейчас быстро пошли с нами, — приказал Джаф.

— Никуда я не пойду! — закричала Дора.

Джаф кивнул головой полицейским, и те, без лишних слов, подхватили женщин и поволокли к входу в подземелье. Тогда Дора, сквозь застилавшие глаза слёзы, последний раз посмотрела на солнце.

После яркого солнечного дня да к тому же Дора не была в подземелье около года, глаза долго не могли привыкнуть к темноте. Она брела как слепая, почти ничего не видя под ногами, постоянно спотыкаясь и падая. Конвоиры же только потешались над её неуклюжестью и постоянно прибавляли шаг, подталкивая женщин в спины.

— Люди Джафа действительно отважные, — еле переводя дыхание, проговорила Мелиса, — им есть чем гордиться. Они толпой без страха справляются с беззащитной девчонкой и со старухой. Джаф зло взглянул на знахарку, но всё же сказал своим людям, чтобы те поумерили пыл.

Сырость подземного мира угнетающе действовала на девушку. Познав все прелести земной жизни, она не хотела возвращаться к старой, казавшейся ей теперь серой и неинтересной. Тем более, что все родные и друзья оставались там, наверху, в мире солнца, тепла и зелени. Глаза постепенно стали обретать былую зоркость, но слёзы душили её. Увидит ли она ещё хоть раз отца и брата. А Ник, она ведь так и не сказала ему самого главного.

Вот и Розовый город. Город, в котором Дора родилась и прожила всю свою жизнь. Но Джаф обошёл его стороной по боковым туннелям, явно стараясь не попасть на глаза жителям. Дора поняла, насколько не просто стало всё в подземном мире. И то, что ей предстояло стать пешкой в чьей-то не очень честной игре. «Права Мелиса, — подумала Дора. — Мир раскололся на части. И, похоже, правитель Грэг потерял ту власть, которую имел, раз опустился до похищения простой девушки».

Они долго шли, осторожно обходя города, пока не добрались до столицы. И даже там они не вошли в город, а воспользовались потайными коридорами, чтобы проникнуть в Дом Правительства.

Дора от усталости уже плохо соображала. Она шла, постоянно спотыкаясь, боясь упасть и поддерживая совсем обессилившую Мелису. Проходя по коридорам Дома Правительства, она заметила, что все лестницы и тоннели, по которым их проводили, шли вниз. Она раньше слышала, про тюремные камеры в нижних ярусах, но никогда не думала, что ей придётся здесь побывать. Их завели в одну из камер. Каменные мокрые стены, покрытые плесенью, по которым вода сбегала прямо на пол, образовывали небольшой грот, с одной стороны отгороженный решёткой. Надо ли говорить, что света в этом помещении никогда не было. Так, в тёмной камере, без еды и тепла, их оставили одних, в полном неведении о своей дальнейшей судьбе…

Сколько прошло часов или дней, прежде чем к ним снова пришёл Джаф, Дора не знала. В полном безразличии, вся грязная, полностью измотанная, она отправилась за ним в сопровождении двух конвоиров. Мелиса осталась лежать одна, без сознания на полу в клетке. Дора ничем не могла ей помочь.

Опять они шли по коридорам. Доре казалось, что им не будет конца. Поворот, за ним ещё один. Ступеньки. Шаги, как удары сердца. Вверх, всё время вверх. Дора даже не задавалась вопросом, куда её ведут. Джаф шёл впереди ровным размеренным шагом. Изредка он оглядывался на неё и, если требовалось, шёл медленнее. По мере продвижения стал нарастать какой-то шум. Сначала Доре показалось, что это шумит у неё в ушах от усталости. Потом шум усилился. Он был похож на шум реки, бегущей через пороги. Девушка вспомнила, как они с Ником любили гулять у порогов. Видение отвлекло её на некоторое время. Споткнувшись об острый камень, Дора пришла в себя. Ни реки, ни тем более порогов у метряков не было, и это она знала хорошо. Очередной коридор закончился дверью. Джаф остановился перед ней и внимательно посмотрел на девушку. Затем, не торопясь, открыл дверь.

Выйдя из туннеля, Дора оказалась на Скале Правительства. Немного ниже главной трибуны. Звук, казавшийся ей шумом реки, был на самом деле шумом огромной толпы, усиленным многократно сводами центрального зала столицы. Она находилась высоко над толпой и не могла толком рассмотреть лица людей, но она была уверена, что все смотрят на неё.

— Друзья мои! Уровень развития нашего общества ступил на новый, может быть не самый лучший этап, — услышала Дора голос Грэга, главы Правительства метряков, раздававшийся с главной трибуны.

Девушка подняла голову и увидела, в свете прожекторов человека в красивой золотой накидке. Гордо и уверенно выступал Грэг. Его фигура, таинственная под накидкой с низко опущенным капюшоном, возвышалась над толпой, призывая к вниманию и повиновению. Чистота голоса заставляла верить каждому слову.

— И вот в это время появились люди, — продолжал он, — призывающие к развалу нашего сплочённого общества.

Мы с вами прекрасно знаем, что метряки — это новая ступень эволюции человека. Человека, бросившего пагубные страсти ради процесса созидания и творчества. Наше общество продвигается вперёд семимильными шагами. И вдруг среди нас появились люди, призывающие чуть ли не к объединению со светляками. Если бы мы пошли на поводу у них, то это был бы шаг назад. Шаг к полному развалу нашей цивилизации. К регрессу. Но слов таким людям мало. Нашими службами недавно была спасена девушка, год назад опрометчиво покинувшая наш мир. Год жизни среди светляков. И вы сами теперь можете видеть, что с ней стало.

При этих словах Грэг показал в сторону Доры. Девушка даже не поверила своим ушам. Она хотела сказать, что это всё неправда. Но голос не слушался её. Полностью обессилившая за последнее время, она не могла даже вступиться за себя. Слёзы душили её. Вконец обессиленная, она упала без сознания.

— Вот теперь вы сами видите, — продолжал Грэг свою речь, — что вас ждёт, если вы пойдёте за ними. Смыслом и целью жизни каждого метряка должен стать девиз: «Нет деградации!».

Глава 5

Дора очнулась опять в той клетке, куда её привёл Джаф. Она совершенно потеряла счёт времени. Когда девушка очнулась в первый раз, она увидела, что Мелисы нет. После этого она, то впадала в забытьё, то приходила в себя. Иной раз ей казалось, что она умерла, и её похоронили. Руки и ноги она давно перестала ощущать. Временами к её клетке кто-то приходил, но Дора не могла различить кто. Однажды Дораочнулась от того, что, как ей показалось, она взлетела и поплыла прямо по воздуху. «Оказывается вот как умирают», — подумала она. Затем она увидела над собой капюшон, но так и не смогла понять, показалось ей или нет. Только свет оранжевых глаз в полном безмолвии остался у неё в памяти.

Девушка пришла в себя в тёплом светлом помещении. «Какой хороший сон», — подумала она. Но сон продолжался. Дора чувствовала, что вокруг неё сухо, и что укрыта она тёплым одеялом. Какая-то девушка поила её теплым и сытным бульоном. Но Дора не могла даже пить. Сделав несколько глотков, опять впадала в забытьё. Дора долго приходила в себя. Её организм был настолько истощён, что, казалось, он уже не сможет вновь набрать силы. Мало кто верил, что девушка сможет выжить. Прошло не меньше недели, прежде чем она смогла садиться хоть ненадолго и говорить.

Потом ей рассказали, что однажды какой-то незнакомый человек с низко опущенным капюшоном принёс её к дверям «отказавшихся», так называли людей, не желающих жить по законам метряков, и попросил о ней позаботиться.

О себе Дора не рассказывала, а её никто не расспрашивал. Впрочем, все и так знали кто она. Многие видели её на Скале Правительства. Люди понимали, что девушке сейчас и без того тяжело. И на самом деле, к сильно ослабленному здоровью прибавлялось ещё постоянное беспокойство о близких ей людях. Она знала, что и отец, и брат, и Ник не будут безучастно сидеть, будучи в неведении о её судьбе. Что они непременно предпримут попытку спасти. Девушка понимала, что, только полностью вернув себе силы и поднявшись наверх, она сможет остановить их.

Когда Дора немного окрепла и могла сама ходить, к ней стали тянуться люди. Всем было интересно поговорить с человеком, покинувшим подземный мир. Она рассказывала без утайки о предубеждениях, царивших в мире светляков, о том, как сложно их приняли. Но больше всего она рассказывала о солнце, о шумящем лесе, о дождях. Вокруг всегда собиралось много слушателей. Люди готовы были слушать часами. Но девушка Тома, которая ухаживала за Дорой, пока та была больна, и с которой они подружились, уводила её прерывая беседы.

— Ты целыми днями всё рассказываешь и рассказываешь, — сетовала Тома, — а сама ещё такая слабенькая.

— Но ведь люди приходят, им интересно, — оправдывалась Дора.

— Конечно, интересно. Ведь никто из них даже не представлял и половины того, о чём ты рассказываешь!

— Слушателей с каждым днём становится всё больше и больше. Похоже, один раз услышав, они приводят своих друзей. Я не знаю, хорошо ли это?

— И ты ещё спрашиваешь? — удивилась Тома. — За последнее время количество «отказавшихся» стало намного больше. Люди тянутся к нам. Когда-то давно мы могли выходить наверх, но постепенно нас приучили к мысли, что метряки могут жить только под землёй. Вы же доказали, что у нас есть выбор.

— Так и пробуйте! Выходите наверх, кто вам мешает?

— Грэг. Он испугался, что может потерять власть и своё могущество. Сейчас все выходы закрыты или очень сильно охраняются. Мы почувствовали себя пленниками. Поэтому и появились «отказавшиеся», не согласные подчиняться Грэгу. Скорей всего, именно поэтому он и организовал твоё похищение.

— Да, спектакль на скале ему очень хорошо удался, — грустно заметила Дора. — Но тогда ему надо было меня убить.

— И он бы это сделал, если бы не тот таинственный незнакомец, — напомнила Тома.

— Интересно было бы узнать кто это? Ну, да ладно. Мне надо выбираться наверх.

— А как ты собираешься обойти охрану у выходов? — поинтересовалась Тома.

— Пока не знаю, но выбора у меня нет, — задумчиво произнесла Дора. — Иначе отец с братом и… ещё один человек придут сюда за мной и попадут в ловушку.

Тома вдруг замолчала и отвела взгляд. Дора заметила странное поведение девушки.

— Что? Что случилось? — спросила она.

— Они уже приходили за тобой, — опустив голову, сказала Тома.

— Как? Когда? — у Доры всё похолодело внутри.

— Две недели назад. Их схватили прямо на входе. Теперь они находятся в столице, в тюрьме.

— Кто там был? — спросила Дора с замиранием сердца.

— Влад, Алекс и какой-то светляк, — Тома виновато посмотрела на подругу. — Я не хотела тебе говорить, пока… пока ты немного не окрепнешь.

Слёзы навернулись на глаза. Все, кого она любила, были в плену у Грэга. Она тоже становилась заложницей мира метряков. Никогда раньше не думала, что мир, в котором выросла, станет враждебным. Что она, Дора, будет мечтать о том, чтобы вернуться на поверхность, к светлякам, которыми пугали всю жизнь, и среди которых у неё теперь было много друзей.

«Что же теперь делать?»— думала Дора. Она ощущала себя маленьким, потерявшимся ребёнком. Подземный мир теперь стал для неё такой же клеткой, как та в тюрьме дома правительства, в которой она чуть не умерла, и в которой теперь находились близкие ей люди. Живы ли они?

Дора сидела ни жива, ни мертва, так что Тома даже испугалась за неё.

— Всё будет в порядке, — пыталась она успокоить подругу. — У меня есть брат. Я поговорю с ним. Может он поможет.

— Что может сделать твой брат? — горестно ответила Дора.

— Мой брат? — со смехом переспросила Тома. — Вот подожди, я вас познакомлю. Он давно собирался прийти послушать твой рассказ. Завтра я позову его.

Глава 6

Ночь и весь последующий день прошли в томительном ожидании. Нет. Не то, чтобы Дора так понадеялась на брата Томы, просто это была возможность хоть как-то изменить судьбу, переломить ту чёрную полосу, которая преследовала её последнее время. Ближе к вечеру, когда слушатели собрались как обычно, она жадно рассматривала их, стараясь угадать, кто же тот, кого она ждала. Дора рассказывала, а глаза беспокойно высматривали лица. Многих она знала. Кто-то хоть из публики пришёл в первый раз, но девушка понимала, что брата Томы среди них нет.

Почти уже под окончание рассказа в комнату вошли двое высоких парней. Они настолько отличались от остальных, что их появление было подобно дыханию свежего ветра. Парни были крупными для метряков. Но самое главное, что в каждом их движении чувствовались спокойствие и уверенность. Глядя на них, Дора почувствовала, что надежда возвращается. После, когда все разошлись, Тома познакомила их.

— Знакомьтесь, — сказала она. — Этот долговязый — мой брат Тим. И его друг Дин.

Представляя второго парня, Тома немного засмущалась и покраснела. Она придвинула себе стул и села.

— Привет, — поздоровался светловолосый юноша и присел напротив.

— Привет, я Дора, — сказала девушка, разглядывая его.

— Это мы знаем, — сказал второй юноша, садясь рядом с другом. — Нам удалось кое-что узнать о твоих. Они ещё живы и, похоже, им не дадут умереть. У Грэга на них имеются свои планы.

— Хорошие новости, — с облегчением сказала Дора.

— Как сказать, — Тим нахмурил брови. — У светляка серьёзные проблемы со здоровьем. Столько дней в темноте не прошли для него даром.

— Что значит «не прошли даром»? — насторожилась девушка.

— Точно не знаем, но то ли с глазами, то ли с головой…, — предположил Дин.

— Узнать трудно, — добавил Тим. — Наш знакомый там бывает не так часто.

— Значит надо пойти туда самим, — решительно заявила Дора.

— Да ты с ума сошла? — вскипела Тома. — Ещё полностью не оправилась после болезни и уже опять готова лезть куда ни попадя.

— Идея, конечно, интересная, — ухмыльнулся Тим, — но там вроде как охрана имеется.

— Так что? Я одна пойду? — спросила Дора.

— А что? Лично мне идея нравится, — весело подхватил Дин. — Пробраться в само логово Грэга. В этом что-то есть.

— Да, есть, — вспылила Тома. — Возможность остаться там навсегда! Сумасброды.

— Ну, для этого им ещё поймать нас надо, — сказал Тим.

— И ты туда же, — всплеснула руками Тома.

На следующий вечер они встретились в заранее условленном месте. Тома пришла проводить. Прощаний не было. Встретившись, они коротко поздоровались, после чего Тим сказал: «Пора», и трое отправились в путь. Некоторое время Тома могла наблюдать, как две высокие фигуры с рюкзаками за плечами и одна маленькая, словно игрушечная, удалялись во мрак туннеля, пока они не скрылись в одном из боковых проходов.

Дора еле успевала за парнями. Она видела, что они идут не торопясь, подстраиваясь под её шаг, всё равно очень скоро устала. Дин шёл первым, показывая дорогу. Дора спешила за ним. Тим заключал эту странную процессию. Идти пришлось долго. Не только оттого, что убежище «отказавшихся» находилось на значительном удалении от столицы, но ещё и потому, что Дин вёл их боковыми туннелями. Встречаться с полицией или охраной не входило в их планы. Туннели петляли, пересекались, образовывая лабиринт. Доре давно уже казалось, что они заблудились и бродят по кругу. Но через пару часов таких блужданий, Дин шепотом заявил:

— Теперь разговаривайте только при необходимости и как можно тише. Куда дальше идти ты, Дора, лучше знаешь. Сейчас мы под домом правительства.

— Но я не помню, куда нас вели, — растерялась Дора.

— Давай вперёд, — легонечко подтолкнул её Тим.

Дора огляделась. Туннель в одну сторону вёл вверх, а в другую естественно вниз. Помня о том, что их вели всё время вниз, Дора пошла в этом направлении. Она пыталась рассмотреть полы, стены, чтобы найти хоть какую-нибудь зацепку. Временами ей казалось, что она здесь уже была, а временами — что всё видит впервые. Нетёсаные каменные стены, такие же потолок и пол, даже на людей, выросших под землёй, наводили страх и уныние. Естественно, что освещения никакого не было — ведь это был мир метряков.

Подземная тюрьма — место малоприятное. Место, о котором всегда ходили страшные рассказы и легенды. От этого наши смельчаки чувствовали себя немного «не в своей тарелке». Постоянное ожидание встречи с охраной держало нервы в напряжении. Даже парни, не знавшие, что такое страх, чувствовали лёгкое подсасывание «под ложечкой». Все шли осторожно, стараясь не издавать лишнего шума. Они не знали, когда же, наконец, появится цель их поисков. Дора не могла точно назвать даже время в пути, потому что она в прошлый раз была почти как во сне, да и всё её внимание была отдано Мелисе. «Мелиса, — подумала Дора. — Где же она теперь может находиться». Дора не допускала и мысли, что знахарка могла погибнуть в камере за это время. Всё же дурные предчувствия не оставляли её.

Впереди был крутой поворот. Дора осторожно, на острых камнях, замедлила шаг. Дин и Тим вынуждены были остановиться. Вдруг камень выскочил из-под ноги, девушка чуть не подвернула ногу и упала бы, но Дин успел схватить и удержать её.

— Ах, как это галантно, — сказал с издёвкой кто-то над головой. — Какая интересная парочка.

Дора с Дином подняли головы. Прямо перед ними стоял охранник. Чернённый ствол автомата смотрел прямо в лицо.

— Что, заблудились, дети мои? — продолжал насмехаться охранник, откидывая капюшон. — По-моему, здесь не подходящее место для прогулок.

— Я так не думаю, — грозно сказал Дин, сжимая кулаки, но Дора удержала его.

— Ох, какой ты прыткий, — ухмыльнулся охранник и жестко добавил. — А ну, руки за голову и вперёд на выход. Точнее, для вас на вход.

Вдруг Дора сообразила, что рядом с ними нет Тима. Оглянувшись, она с удивлением заметила, что его действительно нигде нет. Да и спрятаться было негде. Времени убежать у Тима тоже не было. Пока Дора так рассуждала, куда же мог деться их товарищ, шум позади заставил её обернуться. Каково же было удивление, когда она увидела валяющегося на полу охранника, а рядом с ним улыбающегося Тима с автоматом на плече.

— Где же ты был? — спросила девушка.

— И сам не знаю, — ответил Тим, с широкой улыбкой посматривая на потолок.

— Пошли быстрее, — поторопил их Дин. — Скорей всего этот шум не останется незамеченным.

Они максимально ускорились. Дора теперь почти бежала. Дин широкими шагами шёл впереди. После произведённого шума важна была скорость, а не осторожность. Теперь они были похожи на одну машину, уверенно и напористо двигающуюся к своей цели. Вскоре появились пещеры огороженные решётками. Это была тюрьма.

— Отец, — позвала Дора в темноту.

Тишина была ей ответом. Она прошла немного дальше.

— Алекс, — и опять в ответ тишина.

— Давайте разделимся, — предложил Тим. — Вы ищите здесь, а я пройду дальше.

Он ушёл, а Дин с Дорой стали подходить к каждой решётке и звать в надежде услышать ответ.

— Не может быть, чтобы так всё закончилось, — со слезами в голосе проговорила девушка.

— Тише, ты слышишь? — Спросил Дин.

Откуда-то послышался и затих тихий стон. Они прислушались. Немного погодя стон повторился.

— Это там, — сказал Дин и первым оказался у решётки.

Принесённый с собой инструмент оказался более чем необходим. Дин достал из заплечного рюкзака маленькую аккумуляторную болгарку. Искры ослепляли. Дужка замка медленно, но верно поддавалась. Звук работающей пилы наполнил всё пространство эхом, отскакивая от стен и потолков, убегал вдаль по туннелю. Через несколько минут работы замок валялся на полу.

— Сейчас вернусь, — сказал Дин.

Он с трудом открыл ржавую скрипящую дверь решётки. Дора хотела последовать за ним, но Дин повернулся и добавил:

— Ты жди здесь.

Дора стояла у входа в камеру. У неё было двоякое чувство. Она очень хотела спасти близких людей, и то же время ей было жутко оттого, что они наделали столько шума. Смогут ли они теперь не только выйти отсюда, но и вывести ослабленных пленников. Неожиданно появился Тим:

— Я нашёл их. А где Дин?

Дора коротко показала на дверь:

— А кто же там?

— Мало ли врагов у Грэга, — вздохнув, сказал Тим.

Тут они увидели, что Дин несёт на руках бесчувственное тело. Когда он подошёл поближе, девушка рассмотрела худое, почти совсем высохшее лицо и у неё резко защемило в груди.

— Мелиса, — сквозь слёзы воскликнула девушка.

Знахарка медленно открыла глаза, но Дора так и не поняла, узнала ли она её. Тем временем парни тихо переговаривались.

— Они там, — говорил Тим, — но мы не успеем их вытащить. Слишком долго здесь находимся. Удивительно, что здесь ещё нет всей гвардии Грэга.

— Но нельзя же оставлять их здесь, — возразил Дин.

— Покажите мне, где они, — попросила Дора, оторвав взгляд от Мелисы.

Тим повёл девушку вглубь, а Дин остался около знахарки. В соседней пещере, находящейся за поворотом, из-за чего им не был слышен зов Доры, находились ещё пленники. Увидев клетку, Дора бросилась к ней с криком:

— Отец!

Вцепившись руками в решётку и прижавшись к ней лицом, сидел Влад. Дора обняла его через прутья решётки и стала целовать грязное лицо и руки. Влад смотрел на неё, и слёзы текли по осунувшемуся лицу.

— Девочка моя, — говорил он одними губами.

— Отец, отец, — повторяла Дора. — А где Алекс, Ник?

— Алекс здесь, но он очень слаб, чтобы подойти, — медленно, еле выговаривая слова, проговорил Влад. — А Ника здесь нет.

— Как нет! А куда его посадили? — удивилась Дора.

— Ника нет, — продолжал Влад. — Я его не взял. Он остался. Здесь Чак. Он очень плох. Возможно, он ослеп.

К Доре подбежал Тим.

— Нам пора, — сказал он.

— А как же они? Я никуда без них не пойду! — и Дора крепко схватилась руками за решётку.

— Извини, Влад, — сказал Тим. — Мы обязательно придём за вами.

— Дора, девочка моя иди, — сказал Влад. — Иди и будь счастлива.

С этими словами оторвал от себя руки дочери.

— Идите, идите скорей, — проговорил он в след Тиму, буквально утаскивающему Дору за руку.

Он ещё долго так сидел, ощущая нежность рук дочери на своём лице. «Ну, вот и свиделись», — с тихой радостью думал он и горько улыбнулся. Влад тоже ничего не видел. От постоянной темноты глаза отказались подчиняться.

Глава 7

Тем временем Тим с Дорой догнали Дина. Тот нёс на руках Мелису. Исхудавшая и ослабевшая, она почти ничего не весила. Шум от шагов приближающейся охраны угрожающе надвигался. Беглецам осталось совсем немного добежать до бокового туннеля, когда впереди появились первые, самые ретивые охранники. Беглецы спрятались за выступы. Дин передал Мелису Доре.

— Как только начнётся заварушка, — предупредил он, — беги.

В это время охранники поравнялись с ними. Тим выскочил из-за выступа и сбил с ног первого. Тот, ударившись головой о камень, остался неподвижно лежать. Трое остальных бросились на Тима, но тут выскочил Дин и парой тренированных движений вырубил одного из них. Воспользовавшись возникшим замешательством, Тим схватил оружие обезвреженного им охранника, но стрелять не стал, опасаясь рикошета. Дора в этой неразберихе взяла Мелису на руки и побежала вперёд. С первых шагов она почувствовала, что её здоровье не полностью восстановилось, потому что даже высохшее тело знахарки было для неё очень тяжёлым. Дора, как ей казалось, бежала вперёд, но на самом деле еле передвигала ноги. Тем временем Тим и Дин схватились с подоспевшими на подмогу охранниками. Бились не на жизнь, а на смерть. Дин с перебитой рукой с трудом сдерживал натиск. У Тима кровь текла из раны на голове. Но и ряды охранников сильно поредели и ослабли. Дора оглянулась и увидела, что Дин схватил камень и в очередной раз бросился в драку. Она, было, продолжила свой путь, но в это время к охранникам подоспело ещё несколько человек. Увидев их, Дора пронзительно закричала. Охранники опешили от неожиданности, а девушка услышала сзади крик Тима:

— Дора, ложись!

Она упала на землю, прикрыв собой Мелису. В тот же момент автоматная очередь оглушительным треском перекрыла крики и звук бегущей толпы. Пули, как пчёлы, пролетали над головой девушки. Одни из них успокаивались, жаля охранников, другие, отскакивая от стен, добивали их. Вскоре всё затихло.

— Пойдём, — услышала Дора голос Тима над головой.

Она быстро обернулась. Тела охранников лежали вокруг. Подошёл Дин и попробовал взять на руки Мелису, но раненная рука причиняла ему боль. Тим молча отстранил друга и поднял знахарку.

Возвращались в молчании. Раненные и уставшие, они были огорчены ещё тем, что не смогли спасти тех, за кем ходили. Те же боковые туннели, в которых они были полны надежд всего пару часов назад, стали свидетелями их разочарования.

«Отказавшиеся» встретили их неоднозначно. Одно дело было просто отказаться жить по неприемлемым для многих законам, другое дело — это открытое выступление, которое может навлечь не только неудовольствие Грэга, но и привести к открытому противостоянию. И всё же были рады спасению Мелисы. Мало кому удавалось вернуться из тюрьмы живым. Пожалуй, Мелиса была первая спасённая, если не считать Доры. Но, спасение Доры вызывало разные разговоры. Таинственный спаситель до сих пор будоражил воображение своим малопонятным поведением. Мелису поместили на место Доры, и Тома стала за ней ухаживать. После приключений, выпавших на долю девушки и двух её новых друзей, отношения стали по-настоящему дружескими. Каждый из них понимал, что им необходимо повторить свою попытку ещё раз и как можно скорее, ведь неизвестно, сколько времени пленники смогут продержаться. Кроме того, Дору огорчало, что Тома стала относиться к ней настороженно. То ли из-за того, что она подвергла парней опасности, то ли из-за ревности. Впрочем, как бы там ни было, отношения между девушками испортились.

Дора же с парнями готовилась к новой вылазке. После очередного обсуждения планов, она добавила:

— Кроме того, необходимо взять под контроль один вход в метро.

— Ну, у тебя и аппетиты, — рассмеялся Дин.

— Да подожди ты, — прервал его Тим. — Зачем нам это надо?

— Чтобы не спасать ещё одного светляка, — объяснила Дора. — Дело в том, что Ника с отцом нет. Значит, он придёт сюда и также как отец попадёт в ловушку.

— И как же ты себе это представляешь? — поинтересовался Дин. — Уж не пойти ли нам наняться в охрану к Грэгу?

— Нет. Но вариант есть. Правда, рискованный, — и Дора рассказала свою идею. — Я слышала, что как раз там охраняет вход Сеня. Когда-то у нас с ним были хорошие отношения, но потом мы с ним расстались. Если ему передать мою просьбу, то, возможно, он поможет.

— А возможно, и заложит, — предположил Дин.

— Всё может быть, — грустно вздохнула Дора. — Гарантии никакой нет.

— Ладно, мы с этим разберёмся, — сказал Тим.

Дни проходили медленно. Девушка с нетерпением ждала, когда наступит удобный момент для совершения второй попытки, но дни проходили, а у них ничего не получалось. Дин узнал, что все входы в тюрьму тщательно охраняются. Для разведки новых путей требуется время. Кроме того, теперь везде было полно патрулей. Дора почти отчаялась. Однажды парни пришли и сказали, что их вызывает Сеня.

— Так вам удалось наладить с ним контакт? — спросила Дора. — И вы молчали?

— Зачем зря обнадёживать, — заметил Тим. — Но сегодня, похоже, есть результат.

— Они поймали Ника?

— Похоже на то.

— Я иду с вами, — решительно заявила Дора.

— Ни в коем случае, — возразил Дин.

— Ник вас не знает. Мне необходимо идти с вами!

— Ладно, — согласился Тим. — Пускай идёт.

Дора закончила свой рассказ. Её глаза полные слёз смотрели куда-то вдаль, словно она сквозь расстояние видела мучения отца и брата, находящихся в тюрьме. Ник нежно поцеловал её в макушку. «Бедная девочка, — думал он, — сколько ей пришлось пережить за последнее время»

Глава 8

Дора с удивлением заметила, что парни очень быстро сошлись между собой. Ещё вчера совершенно незнакомые, сегодня они вели оживлённую беседу, в ожидании пока она присоединится к ним, чтобы обсудить план дальнейших действий. Решив ввести Ника в курс происходивших событий, она заметила, что он уже неплохо владеет информацией. Это с одной стороны обрадовало её, но с другой стороны вызвало в ней небольшую ревность. Поговорив, да так и не придя ни к какому решению, они разошлись. Дора, конечно, не ждала, что с появлением Ника все проблемы моментально разрешаться, но какой-то сдвиг она всё-таки надеялась. Потом, все же рассудив, что её требования несколько завышены, Дора успокоилась. Ночь она провела, тесно прижавшись, к крепкому плечу Ника. Она давно так хорошо не спала. Ей снился журчащий ручей. Солнце играло в нём своими лучами, и сердце переполняла радость.

Когда Дора проснулась, Ника рядом не было. Она посмотрела на вешалку у двери. Одежды тоже не было. Дора, быстро одевшись, выбежала в общий зал. У медицинского блока она заметила Мелису. Знахарка, хоть и не поправилась ещё полностью, но и лежать без дела не хотела. Старалась помочь по возможности.

— Ты не видела Ника? — не здороваясь, спросила Дора.

— Видела и не только Ника, — отозвалась знахарка.

— Где, где они! — закричала девушка, уже зная ответ.

— Ушли. Пару часов назад. А ты разве не в курсе?

Девушка, вся опустошенная, вернулась в комнату. Парни ушли одни. Решили обойтись без неё. Как будто она здесь ни при чём. У Доры не было больше сил. Она села на кровать и тихо заплакала. Дора чувствовала себя маленькой беспомощной девочкой.

А тем временем парни шли по направлению к столице. Они были молчаливы и решительны. Фонарь в руке Ника освещал дорогу, поскольку видеть в темноте он не мог. Парни явно не собирались прятаться. Но с другой стороны если бы их кто и видел, то он бы подумал, что они сошли с ума. Почти не скрываясь идти в столицу, туда, где охраняется каждый квадратный метр. Тим показывал дорогу. Дин буквально дышал ему в затылок. Ник заключал процессию, сверкая фонарем по сторонам. Камни под их ногами рассыпались, словно это работала камнеперерабатывающая машина. Туннель окончился и они, не останавливаясь, повернули в сторону города.

Два охранника в форменных накидках преградили им дорогу. Автоматы так и остались за спиной. Тим с Дином решили сработать на опережение. Тим бросился вперёд, в надежде на эффект неожиданности. Но охранники разбежались по сторонам, а Тим попал в сеть, которая тут же вздёрнула его под свод пещеры. Дин было, бросился за другом, но Ник навалился на него сзади и скрутил руки.

— Ты что делаешь? — заорал в бешенстве Дин. — Ах ты, гад. Знали бы, что ты за сволочь, оставили бы на съеденье Сене.

Дин бился в бессильной злобе, стараясь высвободиться из пут. Охранники, выскочившие из укрытия, подбежали к ним.

— Ну, что стоите, — небрежно бросил им Ник. — Помогите же.

Втроём они крепко связали Дина. Опустить же Тима было сложнее, и поэтому они решили подождать помощь. Подкрепление пришло почти вовремя. Три десятка отборных охранников буквально вломились в туннель.

— Что-то вы долго, — сказал Ник, уверенно чувствуя себя в новом обществе, и, показав на сеть с Тимом, добавил. — Вас работа ждёт.

— Кто ты такой? — послышался голос, и охранники почтительно расступились.

По образовавшемуся проходу шёл человек в серебряной накидке. Он, не торопясь, подошёл к Нику и, откинув капюшон, посмотрел прямо в глаза. В его взгляде чувствовалась привычка повелевать судьбами. Шустро подскочивший охранник, из тех, что участвовал в недавних событиях, быстро доложил суть дела. За всё время доклада Джаф, а это был он, смотрел в глаза Нику, совершенно не моргая, прямо, как удав на свою жертву.

— Зачем ты это сделал? — спросил Джаф.

— Я давно хотел прийти в гости, но ходить в гости без подарка не в моих правилах, — уверенно ответил Ник.

Джаф, не торопясь, перевёл взгляд на Тима с Дином, которые к тому времени уже стояли связанные вместе.

— Добро пожаловать, — учтиво сказал он. — Заждался я вас.

И, повернувшись, пошёл обратно, в темноту тоннеля. Охранники, словно отпущенные насытившимся удавом, встрепенулись и, подталкивая в спину, повели пленников в тюрьму. С Ником же они не знали, что делать. Но он, не дожидаясь решения своей участи, поспешил вслед за Джафом и ещё долго слышал, как вслед ему Дин кричал:

— Ник, наш разговор ещё не окончен! Мы ещё встретимся!

Ник ухмыльнулся и сказал тихо:

— Поживём, увидим.

Он шёл за Джафом. Охрана его не трогала. Туннель то поворачивал, резко поднимаясь вверх, то опять опускался вниз, то вновь поворачивал. Ник очень боялся потеряться, потому что он никогда бы не нашёл обратной дороги, да и обратная дорога была для него теперь обрезана навсегда. Постепенно охранников становилось всё больше и больше. Причём эти не были похожи на охранников в туннелях. На них была красивые накидки. Оружие блестело словно на параде. Да и сами охранники были такого сложения, что Ник перед ними чувствовал маленьким мальчиком.

Глава 9

Наконец Джаф остановился перед дверью.

— Когда войдёшь, не открывай рот, пока я не скажу, — не поворачиваясь, приказал он Нику.

Дверь открылась, и они вошли в огромный светлый зал. Богатая роспись на стенах. Малахитовые колонны, украшенные золотым орнаментом, поддерживали свод. Резные позолоченные кресла стояли вдоль стен. В них сидели довольно странные люди. Они были закутаны в серебряные накидки с низко опущенными капюшонами. В середине зала на возвышении стояло огромное кресло. В завитушках, украшавших его, угадывались атрибуты власти. Казалось, с минуты на минуту сюда должен войти великан, чтобы занять свой трон.

Джаф не обращал на Ника никакого внимания. Он стоял погружённый в свои мысли. Ник же рассматривал комнату. Теперь, когда дверь была закрыта, комната была похожа изнутри на бочонок. Ни одной щели наружу. Даже ту дверь, через которую они вошли, Ник теперь вряд ли бы нашёл. Метряки в креслах тоже сидели тихо, ничем не выдавая своего присутствия. Нику стало немного жутковато. Ожидание явно затягивалось.

Вдруг потолок дрогнул и из-под купола ударил яркий луч. Он осветил середину зала вместе с троном. Свет плотной стеной заслонял происходившее. Погас он также неожиданно, как и зажёгся. Ник поднял глаза. На троне сидел человек в золотой накидке. Создалось ощущение, что он материализовался из луча света. У Ника даже мурашки побежали по спине. Он понял, что перед ним Правитель Грэг. Ник и не ожидал такой удачи.

Грэг пошевелился, удобнее усаживаясь на троне, который был ему явно велик. Джаф склонил голову перед Правителем. Ник последовал его примеру. Сидевшие в креслах, остались недвижимы. Ника это немного смутило. «Наверно, они равны Грэгу», — подумал он, и с опаской огляделся. Но капюшоны были опущены так низко, что даже свет их глаз Нику не удалось рассмотреть.

— Чем ты меня сегодня порадуешь? — спросил скрипучий, недовольный голос. — Надеюсь, что хоть сегодня обошлось без происшествий?

— Да, Правитель, — и Джаф ещё ниже склонил голову.

— Что, да? Последнее время ты меня слишком разочаровываешь, — зло отрезал Грэг. — Похоже, ты жаждешь присоединиться к «избранным»?

Ник заметил, как лицо Джафа побелело.

— Нет, правитель, — проговорил тот дрожащим голосом. — Сегодня случилось то, о чём вы всегда так прозорливо нас предупреждали. Сегодня произошло великое событие. Светляк сам пришёл к вам, и в подарок вам сдал двух «отказавшихся». Тех самых, что напали на тюрьму и увели с собой знахарку.

Грэг встрепенулся. Он с интересом посмотрел сначала на Джафа, потом перевёл взгляд на Ника.

— Правитель, — продолжал Джаф, — разреши тебе представить светляка.

И Джаф показал рукой на Ника, хоть этого уже и не требовалось.

— Да я говорил, я всегда говорил, что светляки сами будут приходить к нам! Что они будут приходить в наш мир! Иди! Иди сюда! — обратился он к Нику. — Вот он первый посланец, выбравший наш мир.

Ник подошёл к Грэгу. Правитель высунул из-под накидки свою синюшную руку и похлопал его по плечу. Даже через одежду Ник почувствовал холод, исходивший от него.

— Ты выбрал наш мир. Мой мир и ты об этом не пожалеешь! — горделиво проскрипел правитель, обращаясь к Нику. — Ты будешь награждён и возвышен!

— Грэг, стоит ли так доверять человеку, который только час назад предал своих приятелей, — предупредил Джаф. — Ты его совсем не знаешь.

— Зато я хорошо знаю тебя, непримиримый Джаф, — вспылил Грэг. — Старый и испытанный. Я хорошо осведомлен о твоих симпатиях к «отказавшимся». Если бы не ты, мы их давно бы уничтожили. Светляк привёл нам двух наших злейших врагов, а первый помощник правителя освободил из тюрьмы нашего врага, предателя, девчонку, ушедшую жить к метрякам.

— Но правитель…, — возразил было Джаф, но Грэг его не слушал.

— Мне давно надо было избавиться от тебя, но я ждал, как далеко ты зайдёшь. Пришло твоё время присоединиться к «избранным». Я даже окажу тебе честь. Ты можешь сам выбрать место, где твоя мумия будет сидеть веками.

При этих словах Грэг широким жестом обвёл зал. «Так вот в чём причина безучастности сидевших вокруг знатных метряков, — подумал Ник. Лёгкая тошнота подступила к горлу. Он понял, что разговор происходил в тронном зале, по больному воображению Грэга, превращённому в склеп.

— Стража! — крикнул Правитель. — Стража!

Ник подскочил к Грэгу и крепко сжал ему горло. Правитель задёргался, судорожно колотя руками воздух, но его слабое тело не могло оказать отпора. Прошло несколько минут, прежде чем он затих. Ник отпустил обмякшее тело и оглянулся. Всё произошло так быстро, что охрана ничего не услышала. Джаф стоял на том же месте и как-то безразлично смотрел на мёртвого Грэга. Потом, словно стряхнув с плеч тяжёлый груз, сказал:

— Как давно я мечтал это сделать. Теперь и умереть не жалко.

— Зачем умирать, — сказал Ник. — Надо вытащить из тюрьмы тех, кому там не место.

Джаф внимательно посмотрел на Ника. Встретив в ответ твёрдый и решительный взгляд, он объяснил:

— Мы, молодой человек, не успеем и дойти до тюрьмы, как обнаружат гибель Грэга и нас схватят. К тому же завтра он должен обратиться к народу со Скалы Правительства. Где, кстати будут казнены твои друзья…, а заодно и мы.

Ник сначала растерялся. Неужели всё пропало, неужели все планы рухнули. Он опоздал. Он опоздал? Нет! И здесь у него появилась довольно сумасбродная идея, которая при удачном стечении обстоятельств, могла бы и сработать.

— Джаф, а кто сказал, что правитель умер? — с азартно горящими глазами вдруг заявил Ник. — Я слышал, что Грэг приговорил Джафа, значит, так тому и быть.

Пока Джаф соображал, о чём говорил юноша, Ник подскочил к мёртвому телу и сдёрнул с него накидку. Сморщенное тело скатилось на пол. Ник накинул золотую накидку на Джафа и нарочито торжественно сказал:

— Рад приветствовать тебя Правитель Грэг.

— Всё равно охрана всё узнает, — безнадёжно махнул рукой Джаф.

— Всё будет в порядке, только не забудь о главном. Твоё дело спасти людей, а моё спасти тебя.

Глава 10

На площади под Скалой Правительства народу было столько, казалось, что здесь были все метряки. Охрана согнала народ со всех городов. Люди знали, что сегодня будет показательный суд над дерзкими «отказавшимися», решившими пробраться в тюрьму и спасти заключённых. Подземный мир давно не помнил, чтобы власть так грубо обращалась с народом. Но за последнее время положение стало совсем невыносимым. Многих, однако, привлекало ещё одно обстоятельство. Светляк, недавно оказавшийся в подземелье, предал своих друзей в руки власти, и теперь сам стал доверенным лицом грозного Грэга.

Дора, когда услышала эту новость, долго не могла поверить своим ушам. Но потом, несмотря на все отговоры и риск быть пойманной, тоже пошла в столицу. Уже на подходах к площади она попала в такую толчею, что не смогла свободно передвигаться и шла туда, куда нёс её людской поток. Так вскоре оказалась в самом центре площади. Было душно, не хватало воздуха. Системы вентиляции не справлялись. Дора ждала, горя от нетерпения. Народ был очень напуган. Но люди боялись возмущаться в открытую. Многие прятали глаза, стараясь не встретиться взглядом со знакомыми, чтобы случайно их не втянули в разговор.

Вдруг в толпе раздался крик:

— Смотрите! — и толпа тут же подхватила и понесла всё возрастающий гул.

Дора посмотрела на ту площадку, куда когда-то её вывел Джаф. Там в недосягаемой для неё высоте, стояли такие близкие и такие далёкие отец, Алекс и Чак. Они еле держались на ногах. Грязные, исхудавшие они плечом подпирали друг друга, чтобы не упасть. У Доры слёзы навернулись на глаза. Вскоре ещё один вскрик ужаса пронёсся над толпой. На площадку чуть ниже вывели связанных Тима и Дина. Ненависть наполнила сердце бедной девушки. Ненависть к предателю, так подло поступившему с её друзьями.

Примерно через час скалу правительства озарили яркие прожектора. Под гром торжественного марша высоко на скале появился Правитель в золотой накидке. Музыка смолкла. В напряжённой тишине он стоял, возвышаясь над народом. Один, гордый и величественный над молчавшей толпой.

— Подземный мир изменился, — начал он свою речь. — Метряки разделились и теперь не составляют одну цивилизацию, которой всегда гордились. Появились люди, способствовавшие развалу нашего мира. Им ничего не дорого, ни наши достижения, ни наше единство. Они променяли всё это на свою прихоть. На подчинение своей воле. На раскол.

Правитель повернулся, и всем показалось, что он посмотрел на несчастных, из последних сил стоящих на ногах. У Доры замерло сердце. Хоть она и раньше знала, что предстоит ей пережить, но теперь даже ноги отказывались ей служить.

— Раскол, — продолжал Правитель, — в результате которого появились «отверженные», и в результате которого тюрьма последнее время не пустует. Я принял решение. Для того, чтобы привести положение подземного мира в должный порядок, вернуть единство и спокойствие, виновные понесут наказание.

Дора почти уже потеряла сознание. Если бы её не зажали со всех сторон, то она давно бы уже упала. Из последних сил она старалась смотреть туда, где на скале стояли отец и Алекс. Неожиданно на скале рядом с правителем появился Ник. Одетый в дорогую накидку, но с откинутым капюшоном, он тащил связанного человека в серебряной накидке. Из-за слабости и слёз Дора не могла точно рассмотреть, кто это был, но толпа буквально выдохнула имя, ставшее столь ненавистным ей за последнее время: «Джаф». А правитель продолжал:

— Тот, кто виновен во всех этих злодеяниях, на ваших глазах будет предан смерти.

И в этот момент Ник, на глазах у всей толпы скинул приговорённого со скалы. Толпа отпрянула и замерла.

— Так будет с каждым, кто посмеет посеять раздор в нашем мире. А те, кто стал его жертвой, могут быть свободны.

Охрана в недоумении замерла. Дора не верила своим ушам. Гул одобрения пронёсся над толпой.

— Они свободны! — повторил Правитель и ушёл.

Прожектора погасли. Охранники спешно развязывали бывших пленников. Люди не верили своим глазам. Сзади к Доре подошёл кто-то в опущенном капюшоне и, взяв её за руку, потянул за собой. У выхода с площади он увлёк её в боковой туннель. Дора ничего не могла понять, но последние события заставили её подчиниться судьбе. После небольшого путешествия они оказались в комнате. Похититель Доры скинул капюшон.

— Ник? — удивилась Дора. — Предатель. Как ты посмел ко мне прикоснуться.

И девушка бросилась на Ника с кулаками. Она била его, вымещая на нём все ту боль, которую она перенесла за сегодняшний день.

— Дора, да погоди ты, — смеясь и отмахиваясь, говорил Ник. — Прекрати ты. Дай же, наконец, тебе всё объяснить.

Но Дора ничего не слушала, столь велика была её обида. Дверь в комнату открылась, и на пороге появились Тим и Дин. Дора думала, что они набросятся на Ника, но парни, увидев, как она машет кулаками, только рассмеялись.

— Ну что вы смеётесь, — взмолился Ник. — Остановите её, а то она отправит меня вслед за Грэгом.

— Дора, оставь его, — смеясь, сквозь слёзы сказал Дин.

Она не понимала, что происходит. За сегодняшний день, а более того за последний час случилось столько событий, которые Дора не могла ещё осмыслить. Она находилась в полной растерянности.

— Расскажите же ей всё скорей или она меня убьёт, — попросил Ник, держась за ушибленное плечо.

— Это мы ещё подумаем, рассказывать ли, — весело ухмыльнулся Тим.

Однако он вкратце сообщил Доре, что у них был заранее придуман план, при котором Ник, чтобы заинтересовать Грэга, сдаст их. Тим признал, что план был рискованный, но выбора не было, и неизвестно кто больше рисковал, они с Дином или Ник, который при неудаче становился врагом для всех. Ведь об этом плане знали только они трое и, в случае чего, Ник никогда бы не доказал свою невиновность.

Дверь открылась в очередной раз, и в комнату вошли Влад, Алекс и Чен, ведомые под руки охранниками. На их измождённых лицах было недоумение. Оказавшись на скале, они уже приготовились расстаться с жизнью, и до сих пор не могли понять, чему обязаны своим спасением. Дора бросилась обнимать их.

Ник подошёл к почти ослепшему Чаку, и крепко по-мужски обнял.

— Спасибо тебе, — глухо проговорил он.

— За что? — удивился Чак.

— Сознание того, что ты там, придавало мне уверенности.

Дверь снова открылась. На пороге стоял Правитель. Все замерли. В наступившей тишине он жестом отпустил охрану. Когда те удалились, он скинул капюшон своей золотой накидки.

— Джаф, — буквально выдохнула Дора.

Даже Чен своими полуслепыми глазами с презреньем и ненавистью смотрел на того, кто всё это время был олицетворением зла.

Первым нашёлся Ник. Он подошёл к Джафу и пожал ему руку.

— Дора, ты хотела узнать имя своего спасителя. Вот он.

Девушка удивлённо посмотрела на Ника.

— Не всегда всё является таким, каким выглядит на первый взгляд. То, что случилось с вами, было необходимо для спасения многих сотен метряков. Так же это был единственный способ сохранить вам жизнь. Грэг приказал уничтожить вас, и мне стоило особых трудов уговорить его, что вас достаточно пленить.

— А кто же был сброшен со скалы? — спросил Влад.

— Грэг, — ответил Джаф, — но к тому моменту он был уже мёртв. Собственно говоря, я пришёл не за этим. Джаф умер. Я теперь Грэг и мне, конечно же, нужен советник и помощник. Ник, ты человек, как я успел заметить, отважный и решительный. Поэтому я предлагаю тебе эту должность. Ник с удивлением посмотрел на Джафа. Он явно не был готов к такому повороту.

— Хоть это и неожиданно, — приходя в себя, заговорил Ник, — я благодарен тебе за такое предложение. Но я человек с земли, светляк и моё место там.

— Мне и нужен человек, знающий мир светляков. Я надеюсь на тесное сотрудничество с ними. Нельзя людей насильно удерживать под землёй. Многие уйдут, но немало и вернётся. Не все метряки смогут жить там.

— Самым лучшим советником сможет быть Влад, — предложил Ник. — Он хорошо знает оба мира. Он мудр и храбр.

— Значит, так тому и быть, — сказал Джаф и повернулся к выходу.

— Подожди! — остановила его Дора.

Она подошла к Джафу, обняла его и поцеловала.

— Спасибо, — тихо сказала она.

Джаф на мгновение сбросил с лица маску неприступности, и все увидели доброе лицо мудрого и очень усталого человека. Он накинул капюшон, повернулся и вышел.

Эпилог

Дора с Ником сидели на небольшом валуне у журчащего ручейка. Они любили приходить на это место. Любили здесь сидеть вдвоём в тишине и спокойствии. С тех пор, как закончилось противостояние, жизнь двух миров слилась воедино. Не было в городе уже того спокойствия, которым он мог гордиться раньше, но никто на это не жаловался. Жизнь стала разнообразнее и веселее. Дора и Ник жили наверху, в доме матери Ника. Влад стал важным лицом, но он всегда находил время, чтобы навестить их и поиграть с внуком. Тим с Дином продолжали искать приключения, но теперь они не ограничивались только подземным миром. И только Тома, до сих пор вздыхающая по Дину, постоянно их ругает за неугомонность. Чак, хоть и немного поправил зрение, но до сих пор плохо видит.

Многие метряки, получив возможность жить на поверхности, остались жить в своих домах, как и предсказывал Джаф. Жизнь продолжается, и люди скоро забыли о многих злоключениях. Только наши друзья, собираясь вместе, вспоминают те прошедшие дни, стараясь не думать, что же могло быть с ними, повернись судьба к ним спиной.

ЛУННЫЙ ДЕНЬ

Гарри возвращался со смены усталый. До купола оставалось идти около мили. Воздух в скафандре заканчивался, и ему приходилось торопиться. Работа на Луне, тяжёлая, однообразная, и давно надоела, но это неплохой шанс заработать. В последнее время, после того, как расширили купол и построили в нём жилую зону, жить стало немного легче. Тем более, что теперь можно было держать на базе семьи. Купол представлял собой огромную сферу, возведённую над городом. До расширения он накрывал только служебные боксы исследователей и немного кают для обслуживающего персонала. Теперь же под куполом находилсяцелый городок с парком. Жилые помещения, стилизованные под дома. В общем, городок походил на обыкновенный провинциальный земной город. Это была крупнейшая внеземная база, и люди постарались сделать её по возможности комфортной. С одной стороны Земля всё сделала для улучшения условий работы исследователей, а с другой стороны, по экономическим выкладкам получалось, что долговременно держать на базе более постоянный коллектив оказалось экономически выгодней и дешевле, так как количество полётов резко сокращалось. И ещё один немаловажный фактор. Каждый полёт приходилось согласовывать с движением «зелёных» за защиту озонного слоя земли, в последнее время имеющим решающий голос в конгрессе.

Под куполом день и ночь наступали размеренно, точно по расписанию. Даже светильники переключались, имитируя движение солнца. И только зайдя за посадки, ограждающие стенки купола, можно было рассмотреть безжизненную поверхность Луны.

Гарри работал космогеологом. Новая и, думалось, романтическая профессия оказалась такой же тяжёлой и неблагодарной, как и работа геолога на Земле. Несмотря на обилие аппаратуры, самым надёжным способом оставалось непосредственное исследование месторождений. Шаг за шагом приходилось исследовать всю поверхность планеты, как и в стародавние времена. Естественно, что сейчас работали не в слепую, но окончательное решение приходилось принимать на месте.

Сегодня Гарри не подрассчитал с запасом кислорода и, когда он подходил к куполу, датчик уровня упал на ноль. Шлюз открылся заблаговременно. Автоматика на удивление сработала надёжно. Дежурная смена ждала его.

— Как дела, Гарри? — спросил, встречавший у выхода из шлюза, Рей. — Что-то ты сегодня долго.

— Хотел закончить третий участок, но, похоже, завтра опять придётся туда переться.

Гарри с Реем прибыли сюда ещё с одной из первых партий и были давно знакомы. Рея подвело здоровье, и врачи уже хотели списать его на Землю, но в это время, как раз расширили купол, и он смог остаться, но теперь только в должности охранника. Выход в скафандре был ему запрещён.

— Гарри, сегодня в парке будет концерт. Ты придёшь? — поинтересовался Рей.

— Не знаю. Как Доли. Может и приду, — пообещал он, чтобы не обидеть Рея.

Гарри знал, что Рей тяжело переносил свой невольный переход в службу безопасности и ревностно старался поддерживать отношения со своими старыми товарищами. А про концерт Гарри и так знал. Концерты проводились очень часто. Каждый выступал по мере желания и возможности. Практически почти всё время вне работы община, находящаяся под куполом, либо давала концерты, либо к ним готовилась, так как это разнообразило монотонную жизнь, давало тему для разговоров, переживаний. Некоторые даже умудрялись заводить интрижки. Рей, в отличие от Гарри, был завсегдатаем на репетициях и вечеринках. Он хорошо пел, любил петь и обожал, когда его выступления слушают.

Наскоро написав отчёт, Гарри пошёл домой. По дороге ему почти никто не попался. Солнце, точнее заменяющие его лампы светили с запада. Вечерело. Гарри шёл по проспекту, приятно наслаждаясь силой тяжести. После дня, проведённого в полулетающем, полуплавающем состоянии, он с удовольствием ощущал работу мышц. Свернув с проспекта на аллею, увидел свой дом и улыбнулся. Гарри знал, что сейчас, войдя в дом, он увидит Доли и Малышку. «Всё-таки хорошая вещь этот купол», — подумал он.

Гарри открыл дверь и только хотел сказать что-нибудь весёлое, как услышал голоса из детской.

— Малыш, выйди погуляй, — уговаривала Доли дочку. — Ты целый день сидишь дома. Иди с детишками побегай на улице.

— Там не улица, — капризничала дочь.

— Там детишки, — продолжала уговаривать Доли.

— Там нет солнышка. Я на солнышко хочу.

Гарри подошёл и тихонечко приоткрыл дверь.

— Ой, ты посмотри, кто пришёл, — обрадовалась Доли, — Ну-ка поцелуй папу.

Малышка с надутыми губами медленно подошла к Гарри. Он поднял дочь на руки и нежно прижал к груди.

— Как дела, Малыш? — тихо спросил он.

— Я на солнышко хочу, — сказала Малышка и тихонечко заплакала.

Гарри обеспокоено посмотрел на жену. Со дня приезда Малышка уже не первый раз просилась «на солнышко». Её не устраивали ни местные деревья, ни стилизованное под солнце освещение. Он уже стал подумывать, не отправить ли семью обратно, но в последнее время, казалось, дочка стала привыкать, и Гарри успокоился. И вот теперь опять.

— А я сегодня дядю Рея видел, — попытался он перевести разговор на другую тему. — Он для тебя сегодня будет петь новую песенку. Хочешь, пойдём, послушаем?

— Да, — сказала малышка, продолжая всхлипывать, и ещё крепче обняла Гарри за шею.

Пока Доли подогревала обед, Гарри сидел за столом, держа на коленях Малышку. Он рассказывал ей смешные истории и сказки, которые тут же придумывал на ходу. Малышка внимательно слушала, но глаза у неё оставались печальными. Она держала своими ручками крепкую руку отца, положив голову ему на плечо. У Гарри сжималось сердце от одной мысли о том, какие мучения может испытывать ребенок.

Пока Гарри ел, она стояла рядом с ним, так и не отпуская его руку. Потом, когда они втроём шли по проспекту, Малышка немного отвлеклась. На улице было много народу. Всё шли в парк на концерт. Дети бегали и кричали. Взрослые громко делились последними новостями.

— Привет Гарри! — Весело крикнул Марк. — Ты что такой хмурый?

Подойдя ближе, он поприветствовал Доли.

— Что-то вы сегодня оба невесёлые. Концерт же, — но потом, посерьёзнев, спросил. — Случилось что-нибудь?

— Опять Малышка, — ответил Гарри.

Под куполом люди ничего не скрывали друг от друга. В небольшой общине нельзя остаться незаметным и поэтому любая радость или проблема всеми воспринимались, как своя.

— Плохо, — задумчиво произнёс Марк. — На Земле опять проблемы. Пришло сообщение. Теперь челноки будут приходить ещё реже. Сейчас даже неизвестно, когда будет следующий.

Гарри с Доли в ужасе переглянулись.

— А как же… Если нужно будет срочно вернуться? — бледнея, спросила Доли.

— Похоже, их это не очень заботит. У них на носу выборы. — Марк с сочувствием посмотрел на Малышку.

— Ничего. Всё будет в порядке, — попытался успокоить жену Гарри.

Они подошли к парку, когда концерт уже начался. Присели на свободные места. Светильники, имитирующие солнце, создавали приятный полумрак. Листья деревьев шевелил воздух, идущий из кондиционеров. Тихая мелодия лилась со сцены в зал.

Уложив Малышку, Гарри с Доли ещё долго не спали. Они лежали, молча глядя в потолок. Выхода не было. Теперь даже возвращение на Землю стало невозможным. Раньше, когда можно было без сложностей улететь, проблемы были, но с их решением можно было не торопиться. Теперь люди почувствовали себя заложниками. Если бы подобная ситуация возникла из-за внешних причин, то всё было бы понятно. А чувствовать себя оторванными от мира, отвергнутыми цивилизацией, на благо которой они здесь работали, было очень тяжело.

— Поспи хоть немного, — сказала Доли, вытирая влажные от слёз глаза, — тебе же скоро на работу.

— Да, конечно, — ответил Гарри, продолжая смотреть в потолок.

Утром перед выходом из дома Гарри поцеловал ещё спящую Малышку. Затем молча посмотрел в глаза Доли и, так ничего не сказав, вышел за порог. В конторе было шумно. Все обсуждали последнюю новость. Больше всех горячился Джон. Едва Гарри подошёл, как Джон подскочил нему.

— Ты слышал, Гарри? Земля больше не будет присылать челноки. Что ты молчишь? Надо что-то делать!

Джон возбуждённо махал перед ним руками, хватал за рукава. Гарри спокойно переодевшись, уже у выхода оглянулся и сказал:

— Надо работать.

— Какое работать? Зачем работать? — пуще прежнего разошёлся Джон.

— Отвали от него, парень, — подошёл к нему Рей и, посмотрев Гарри вслед, добавил — ему втройне тяжелее нашего.

Этот день, как и последующие, тянулся очень долго. На работе Гарри всё время думал о Малышке. После работы спешил скорее домой, чтобы подменить Доли, которая так выбивалась из сил, отвлекая дочь, и к приходу Гарри буквально валилась с ног. Малышка больше выходить никуда не хотела. Всё время сидела насупленная и часто плакала. Она очень похудела. Родители без боли не могли смотреть на неё.

Жизнь в это время под куполом тоже изменилась. Все ходили встревоженные и возмущённые. Одно дело, когда пришло сообщение. Но вот уже несколько дней не было ни одного челнока. Многие воспринимали купол, как западню. И дело было не в нехватке воздуха, питания или информации. Всё это было, даже с избытком. Люди потеряли возможность покинуть купол. И совсем неважно, что многие из них никуда не собирались уезжать. Просто само осознание такой несвободы действовало угнетающе. Тем не менее, исследования продолжались.

Подготавливались к разработке новые месторождения. Гарри был очень загружен на работе. Не имея возможности нормально отдохнуть дома, он, последнее время стал раньше уставать. Работал медленнее, но окружающие старались этого не замечать, зная про его проблемы.

Возвращаясь домой по аллее, Гарри присел на скамейку. Он смотрел на свой дом и вспоминал то время, когда в нём царили смех и радость. Смех. Как давно он не слышал смеха Малышки. Прошёл всего один лунный день, но, казалось, что прошла вечность. Внешне всё оставалось по-прежнему, но окружающий мир стал другим. Гарри тяжело встал со скамейки, когда из дома выбежала Доли.

— Ты не видел Малышку? — запыхавшись, спросила она.

— Нет. А в чём дело?

— Она сидела в комнате. А потом исчезла. Я даже не заметила когда.

Гарри невольно обвёл взглядом вокруг в надежде увидеть дочь.

— Малыш, ты где? — громко позвал он и, обратившись к Доли, добавил, — ты поищи здесь, а я пройду за домами.

Они обшарили всю окружающую местность, но никаких следов Малышки не обнаружили. Через час её уже искали все свободные от работы. Доли женщины увели домой. Наступал вечер, и светильники стали потихоньку гаснуть. Тогда Марк, пройдя на энергоузел, потребовал, чтобы свет оставался ярким до окончания поисков. Через три часа были проверены все углы жилой зоны.

— Надо проверить реакторы и генераторы, — озабоченно произнёс Джон, стараясь не глядеть в глаза Гарри.

— Она не смогла бы туда пройти, — сказал кто-то в толпе.

— А где же она тогда? — сухо отрезал Рей.

— Я пойду в реактор, — безразлично подытожил Гарри.

— Я с тобой, — встал Рей.

— Нет, я один, — попробовал возразить Гарри, но Рей уже шёл одевать защитный костюм.

Гарри последовал за ним. Переодевались молча. Пока проверяли защитные костюмы, пришло сообщение от группы, обследовавшей генераторы. Они никого не обнаружили. Рей надел гарнитуру.

— Проверка связи, — сказал он в микрофон.

— Вас слышу, — прозвучал в наушниках голос дежурного оператора.

— И я слышу, — произнёс детский голос.

— Кто хулиганит? Не мешай работать, — завозмущался оператор.

— Да не шуми ты, — оборвал его Рей. — Малышка, Малышка ты где? Это дядя Рей.

— Я здесь.

Гарри быстро надел свою гарнитуру. Все кто был вокруг, словно по команде замолчали.

— Малышка, это я, папа, — дрожащим голосом сказал он. — Малышка, ты где?

— Она не в реакторе, — определил оператор. — Нет характерных помех.

— Папа, я на солнышке. Иди сюда, — радостно сообщил детский голос. — Смотри солнышко. Яркое, яркое.

И Малышка засмеялась. Ах, сколько радости и счастья было в её голосе. Гарри с Реем, а за ними ничего не понимающие люди бросились к обзорным экранам. Совсем недалеко от входа в купол сидела Малышка в детском скафандре, который применяли при переходе из челнока в купол в качестве дополнительных мер безопасности. Перед ней стояло детское ведёрко и пара куличиков из лунной пыли. Малышка весело смеялась и показывала на чёрное небо, на котором в окружении звёзд висела самая главная для человека звезда Солнце.

— Солнышко, папа, посмотри — солнышко!

Весёлый детский смех нёсся в эфире, всё дальше и дальше улетая в звёздные просторы.

ЭКСПЕРИМЕНТ

Двухпалубный экспериментальный корабль среднего радиуса действия с прозаическим названием СЭ-14 уже не оправдывал своё название экспериментального. Он был настолько стар, что кроме, как для пассивных наблюдений с околоземной орбиты, никуда не годился. Поэтому использовали его в учебных целях. В основном его фрахтовали университеты для своих выпускников с факультетов истории и геологии. Перед защитой диплома или в процессе написания диссертации иногда необходимо лишний раз изучить определённый ландшафт или ту или иную историческую эпоху, наблюдая непосредственно через оптические увеличители, тем более что на корабле имелась небольшая машина времени.

Небольшой экипаж в основном набирался из пенсионеров, которые хорошо знали корабли подобного класса и не хотели сидеть дома. Это были астронавты, всю жизнь проведшие в дальнем космосе. С Землёй их ничего не связывало, а здесь у них общие интересы, воспоминания. Иногда на корабль попадали практиканты. Среди однокурсников они пользовались искренним сочувствием. Считалось, что попасть сюда — это заранее испорченная карьера. Кто же из серьёзных капитанов потом возьмёт себе на борт человека, практиковавшегося на музейном экспонате.

Жану не повезло. Он вытянул несчастливый билет. Ему предстояло целых полгода ходить на СЭ-14. Капитан Джонсон, видя и понимая огорчение парня, ставил его на вахту первым пилотом, доверяя управление кораблём. Но даже здесь корабль отличался от кораблей современного класса, где давно уже применялось интеллектуальное управление. СЭ-14 управлялся по старинке вручную.

День был похож на остальные, как близнец. Жан сидел в пилотском кресле. Он только что открыл шлюзы. СЭ-14 принимал на борт с пристыковавшегося челнока студентов. Теперь его ожидали часа полтора полного безделья.

— Кэп, разрешите проверить шлюзы? — сказал Жан, повернувшись к Джонсону.

— Иди, сынок. У тебя час времени, — отпустил тот, с нежностью глядя ему в след.

Жан всегда выходил к шлюзам для проверки, хоть истинной целью было желание увидеть новые лица. Послушать, как студенты шумной толпой буквально вваливаются на нижнюю палубу. Ему этого не хватало, но в разговоры никогда не вступал. Наоборот, всегда сохранял невозмутимый вид, и студенты часто считали его «сухарём». Если бы они узнали, что Жану больших трудов стоит сохранять своё равнодушие, то очень бы удивились. Вот и в этот раз он, как всегда, стоял и наблюдал за посадкой. Юноши и девушки кто парами, кто группами, шумно разговаривая и смеясь, проходили через шлюз и, направляемые индивидуальными идентификаторами, расходились по своим каютам. Вдруг в одной группе Жан заметил знакомое лицо. Их глаза встретились, и из толпы студентов вышла Мари. Она медленно подошла и, с удивлением глядя на него, спросила:

— Жан! Ты?

— Я тоже рад тебя видеть, — смущаясь, ответил он.

— Ты здесь? Никогда бы не подумала, — продолжала Мари. — А как же дальний космос?

Жан, став вдруг серьёзным, неловко промолчал, но потом, показав на её друзей, сухо отрезал девушке:

— Тебя ждут. И мне тоже пора.

Мари оглянулась на друзей, которые с нескрываемым любопытством смотрели на них. Потом обиженно посмотрела на Жана и, бросив ему:

— Пока, — резко повернулась и пошла в свою каюту.

Жан огорчённо побрёл в рубку. В любое другое время он от счастья бы летал при встрече с Мари. Но сейчас, на СЭ-14 он стыдился за себя. Они только начали встречаться, когда он решил поступать в космическую академию. Академия находилась обособленно, и курсанты не могли встречаться ни с кем. В таких условиях продолжение романтических отношений невозможно. Редкие сеансы видеосвязи не могли поддержать неокрепшие чувства. Мари просила его отказаться от своих планов, но Жан поступил в академию, и тогда они расстались.

— Что-то ты рано, сынок, — поинтересовался Джонсон, когда Жан вошёл в рубку.

— У шлюзов всё в порядке, кэп, — доложил он.

— Хорошо. Давай команду на отстыковку и, как «челнок» уйдёт, прогрей двигатели, — скомандовал Джонсон и добавил, — а я пока кофейку глотну. Том, ты кофе будешь?

Старый штурман, оторвавшись от книги, недовольно пробурчал:

— Что за идиотский вопрос? Естественно если есть кофе, то я буду, а если нет кофе, то ты его приготовишь, и я его всё равно буду.

— Том, ты чего опять недоволен? — скорее чтоб посмеяться над старым ворчуном спросил кэп.

— Оторвал от чтения, а теперь ещё спрашивает, чем недоволен, — передразнил штурман. — Я к концу нашей прогулки хочу дочитать чёртову книгу, а ты мне мешаешь.

Однако, несмотря на ворчание, Том отложил томик и взял предложенную капитаном чашку кофе. Тем временем Жан перекрыл шлюзы и дал «челноку» команду на отстыковку. «Челнок» отошёл незаметно, и только на экранах радаров Жан мог видеть, как он отдаляется. Подождав необходимое удаление, он включил фотонные двигатели. Стрелки приборов на пультах ожили, и теперь требовалось внимание, чтобы удержать двигатели в нужном режиме. Из всей работы на корабле ему больше всего нравилось находиться на вахте, когда он был занят настолько, что не оставалось ни секунды на раздражавшие его мысли. Сейчас Жан был мозгом корабля. На каждое его движение корабль отзывался, словно живой. Жан чувствовал, как после запуска двигателей тот словно задышал, задвигался. В нём появилась жажда жизни, жажда движения. Жан понимал, что половину чувств, которые он приписывал кораблю, он выдумал, но ему нравилось так думать. На экранах не было видно Земли и можно представить, что он находится в дальнем космосе.

— Ну, что, сынок, поехали, — прервал его мечты капитан.

Жан внимательно осмотрел показания приборов, экраны локаторов, видеоэкраны и, положив руку на регулятор мощности фотонного потока, ответил:

— Есть! Поехали, кэп.

Ничего внешне не изменилось, но Жан знал, что теперь корабль не висит на орбите, как какой-нибудь кусок железа, а движется, постоянно набирая скорость.

— Корректировка орбиты, — скомандовал штурман.

— Есть корректировка, — ответил Жан и стал вводить новые параметры в автопилот.

Джонсон смотрел, как работает стажер, и сердце у старика радовалось. У него, как и у других членов экипажа, не было семьи, и он относился к Жану, как к внуку. Правда, хорошее отношение не мешало ему отслеживать правильность действия стажёра. Подождав пока Жан выведет СЭ-14 на заданную траекторию, капитан подошёл к нему.

— Теперь прыжок во времени по просьбе геологов и можно отдыхать.

— Как всегда, — с грустью в голосе сказал Жан.

— Не совсем, — заметил Джонсон. — В это раз после проведения основных исследований студенты попросили организовать экскурсию. Хотят посмотреть на падение Тунгусского метеорита. Я надеюсь, ты не откажешься прокатить их.

— Конечно, кэп! — обрадовался Жан. — Спасибо!

— Ладно, сынок, а теперь сходи проверь, как там наши пассажиры. Всё равно теперь работа только для автопилота.

Стажёр вышел из рубки, а капитан сел на его место и задумчиво посмотрел на экраны.

— Зачем ты это делаешь? — спросил Том. — Ведь ещё никто не ходил при падении метеорита на разведывательном катере.

— Брось, Том. Что может случиться здесь на орбите.

— Мало ли что, — проворчал штурман.

— Ты вспомни себя в его возрасте. Разве о таком ты мечтал в юности, чтобы болтаться на орбите вроде космического мусора? Я и сейчас бы не отказался туда, — и Джонсон неопределённо показал в сторону Млечного пути. — Ты думаешь ему великая радость находиться здесь?

— Это конечно, — согласился Том, — но всё-таки.

На видеоэкранах вдоль млечного пути широко раскинуло свои «крылья» созвездие Лебедя. Астронавты замолчали, вспоминая былые дни.

Жан шёл по коридору верхней палубы. Здесь находились пассажирские каюты. Проверив порядок, он почувствовал голод и зашёл в кафе, чтобы перекусить. Раньше он никогда не обедал в кафе для пассажиров, но сегодня ноги сами привели его сюда. Он убеждал себя, что просто хочет есть, но едва стоило ему переступить порог, как глаза сами стали искать её. Мари сидела с подругами. Они чему-то смеялись. Потом она увидела Жана, и её лицо сразу стало серьёзным. Подруги, заметив в ней такую перемену, ещё веселей рассмеялись и позвали его:

— Эй, капитан, идите за наш стол.

Жан, наскоро выбрав в автомате несколько блюд, подошёл к девушкам.

— Здравствуйте, я Жан, — представился он, мельком бросив взгляд на Мари.

— А мы знаем, — сказала одна из подруг. — Капитан, а когда мы будем… ну это… во времени.

— Я не капитан, а стажёр, — поправил Жан. — А прыжок во времени уже идет.

— Ой, как интересно, — не успокаивалась девушка.

— Не очень, — ответил Жан. — Рекомендую отдохнуть, пока есть время.

— Фу, какой скучный капитан, — девушка сделала нарочито обиженное лицо и обратилась к подругам, — пойдёмте, а то нас точно сейчас отправят спать.

Они шумно поднялись и направились к выходу. Мари хотела было пойти вместе, но одна из подруг, как бы нечаянно оперевшись на её плечо, заставила сесть. Жан с Мари остались вдвоём.

— Как ты устроилась? — спросил Жан, прерывая затянувшуюся паузу.

— Хорошо, — сухо ответила Мари.

Разговор не клеился, и девушка встала, чтобы уйти, но Жанн взял её за руку и, посмотрев в глаза, сказал:

— Я всё равно буду ходить в дальний. Это, — он показал вокруг себя, — ничего не значит.

— А я хотела, чтобы мы были вместе, но это для тебя тоже ничего не значит.

И, высвободив руку, она ушла. А Жан ещё долго сидел в кафе. «Переход во времени завершён. Геологи, пожалуйста, пройдите в исследовательский зал», — услышал он голос капитана по громкой связи. Жан вышел из кафе. Толпа студентов спешила на нижнюю палубу. Жан вернулся в рубку.

— Всё в порядке, кэп, — доложил он.

Закончился переход во времени, и теперь за иллюминаторами была Земля мезозойского периода. В первые полёты Жан не мог оторвать глаз от непривычного вида планеты, но постепенно он привык. В такие часы, если он находился на вахте, обычно пытался представить, в каком месте появятся города, страны. Но сегодня думал о Мари. Он думал, что всё осталось в прошлом, но её слова заставили задуматься. Сегодняшняя вахта, казалось, никак не могла закончиться. СЭ-14 шёл на автопилоте, и Жану приходилось только изредка поглядывать за приборами. Наконец, пришла смена.

— Как вы тут? Не соскучились? — громогласно поинтересовался Пол, заходя в рубку.

Следом за ним появился Рональд, второй штурман. Обычно такой же громогласный, как Пол, сегодня он не сказал ни слова. Рональд хмуро подошёл к Тому, посмотрел в атласы, разложенные на столе и быстро окинув взглядом приборы, сгрёб его в охапку и вытащил из кресла. Том, не ожидая такого обращения, чуть не оказался на полу. Он хотел возмущённо накинуться на Рональда, но тот сказав:

— Дежурство принял, — уронил голову на стол и закрыл глаза.

Жан и оба пилота, смеясь, наблюдали эту сцену.

— Что с ним, — всё также смеясь, спросил Жан.

— Просто не выспался, — ответил Пол и, вытирая слёзы, добавил, — всё, идите, отдыхайте.

Жан с Джонсоном шли по верхней палубе к каютам экипажа.

— Завтра, — говорил капитан, — геологи закончат свои наблюдения. Вечером посмотрим на метеорит и домой.

— Спасибо, кэп, — поблагодарил Жан.

— Не за что. Только дров не наломай, — и, не дав практиканту ничего добавить, скомандовал, — а теперь отдыхать.

— Есть, кэп, — ответил стажёр и направился в свою каюту.

Несмотря на небольшую загрузку днём, Жан чувствовал усталость. Наскоро приняв душ, он собирался лечь спать, когда в дверь постучали. Жан в том виде, в каком вышел из душа, закутанный в полотенце, открыл дверь. Это была Мари.

— Можно? — спросила она и, не дожидаясь ответа, вошла в каюту.

Жан чувствовал себя неловко, но Мари, казалось, этого не замечала. Она прошла по каюте, проводя рукой то по спинке стула, то по столу. Потом, увидев свою голографию, взяла её, посмотрела.

— Мне эта голография не нравится, — задумчиво произнесла она. — Я тебе другую подарю.

Потом, сев в кресло, съехидничала:

— Ты бы хоть выпить предложил.

— У нас только сок и минералка, — растерянно ответил Жан.

Но Мари уже думала о другом.

— Ты знаешь, — начала она, — я, наверно, была не права. Это всё мой эгоизм. Никак не могла свыкнуться с мыслью, что ты променял меня на космос. Но я не могу без тебя. И ждать годами не хочу. Я не хочу делить тебя с ним.

И зло посмотрела в иллюминатор.

— Мы, что-нибудь придумаем, — ответил Жанн, беря её за руки. — У нас ещё есть время.

— Ты мне обещаешь? — спросила Мари, глядя на него влажными глазами. Губы её приоткрылись в ожидании.

— Конечно, — тихо сказал Жан.

Жан бежал по верней палубе в рубку, и не мог придумать, как ему оправдаться за опоздание. Разгорячённое тело ещё помнило объятья Мари, а в голове крутились одна за другой придуманные причины, но все они казались ему неправдоподобными. Войдя в рубку, заметил, что старая смена ещё не ушла. «Значит, что-то случилось», — подумал он. Жан быстро подошёл к астронавтам, чтобы сразу подключиться к решению проблемы. Но в этот момент Пол произнёс:

— Ладно, кэп, если что-то случиться — зови, но я думаю, что всё будет в порядке, — и, увидев Жана, неодобрительно посмотрел на него.

— Иди, отдыхай, Пол. И смотри, чтобы Рональд хорошенько выспался, — и, дождавшись, пока вторая смена выйдет из рубки, повернулся к стажёру и сказал. — Слушаю.

— Виноват, — отрапортовал Жан.

— Само собой, виноват, — и, смягчив голос, добавил. — Если бы это не была девушка с голографии, то разговор был бы другой. А пока запоминай на будущее: ничто, никогда и нигде не должно помешать прийти тебе вовремя на вахту. Понятно?

— Понятно. Но кэп, откуда вы знаете? — удивился Жан.

— На то я и капитан, чтобы знать всё, — ухмыльнулся Джонсон. — Всё, хватит разговоров, иди за пульт.

Жан быстро прошёл и сел в кресло пилота. Сегодня всё виделось в новом свете. «Мари, ах Мари», — думал он. Вечером он ей покажет, какой он пилот. И вдруг он вспомнил:

— Капитан, а что случилось в прошлую смену?

— Я думал, что ты уже не спросишь, — заметил Джонсон. — Была неисправность в магнитном накопителе, но сейчас всё в порядке.

Жан знал, что магнитный накопитель относится к машине времени и не имеет ничего общего с управлением кораблём, однако застрять в другом времени тоже не доставляло большого удовольствия.

Целый день Жан был в приподнятом настроении. Скачок во времени, который они проделали через пару часов, после заступления на вахту, прошёл в штатном режиме, и Джонсон успокоился. Ещё через пару часов студенты сообщили об окончании исследований.

— Ну вот, сынок, иди, готовь катер, — сказал капитан Жану. — Только близко к месту падения не подходи и ниже пятисот метров не опускайся.

— Есть, капитан, — обрадовано выскочил Жан из кресла.

— Поаккуратней там, — предостерёг Том, протягивая стажёру навигационные документы.

— Постараюсь, — нетерпеливо проговорил Жан и поспешил к разведывательному катеру.

Катер находился на корме там, где заканчивались палубы. Его диск органично вписывался в контуры корабля. Пассажиры расположились вдоль бортов, каждый у своего иллюминатора. Общий обзорный иллюминатор диаметром пять метров встроен в пол катера и все, при желании могли видеть то, что находиться прямо под ними. Для наблюдения в ночное время вниз направлялись три мощных прожектора.

Антигравитационные двигатели, находящиеся в верхней части, и не мешали обзору. Кажущаяся лёгкость катера была обманчивой. Надёжный бронированный корпус защищал от попадания мелких метеоритов, от радиации, позволял заглядывать в жерло действующим вулканам. Место пилота отделялось от общего зала прозрачной перегородкой и отличалось обилием приборов управления и навигационных приборов, необходимых для полета как на малых орбитах, так и в атмосфере.

Жан не сомневался, что Мари обязательно придёт, но занятый предполётной проверкой и не сразу заметил, как она подошла, пока в одном из приборов не увидел её отражение.

— Садись, — улыбнувшись, коротко пригласил он, показав на штурманское кресло.

Мари села и стала тихо наблюдать за его чёткими действиями. Жанн продолжил предполётную подготовку. Его руки буквально летали по каким-то переключателям. Глаза не отрывались от приборов.

— Как дела, сынок, — раздался в наушнике голос капитана.

— Всё в порядке, кэп. К полёту готов, — доложил Жан.

— Скачок закончен, — сообщил Джонсон. — Можешь вылетать.

Жан, быстро проверив порядок в катере, закрыл переходной шлюз.

— Капитан, прошу закрыть шлюз корабля.

— Шлюз закрыт, — послышалось в наушниках.

— Герметичность в норме, — доложил Жан на корабль. — Прошу разрешение на отстыковку.

— Разрешаю, — раздался в наушнике голос капитана. — Счастливо, сынок.

Мари с восхищением смотрела на Жана. Дискообразное тело катера плавно покинуло СЭ-14 и направилось к земле. Подойдя к верхним слоям атмосферы, катер стал буквально вкручиваться в атмосферу. Такой способ позволял не снижать скорости, так как трение было минимальным. Снизившись до высоты тысяча метров, Жан остановил катер. «Под нами место будущего падения метеорита», — объявил Жан по катеру и включил прожекторы. Внизу темнела тайга. Непроходимая чащоба царствовала последние минуты перед тем, как сгореть в адском пламени. Студенты заворожено смотрели вниз через обзорный пол-иллюминатор. Темнота внутри катера и свет прожекторов снаружи создавали иллюзию полного присутствия. Жуткое ощущение — сидеть на краю пропасти.

Мари взяла Жана за руку. Он, между тем, опустил катер на пятьсот метров и стал облетать место будущей катастрофы. Внизу расстилалась бесконечная тайга. Где-то там бродили звери, может быть, были какие-то поселения, и всё это должно исчезнуть. Сознание обречённости всего окружающего создавало гнетущее настроение. Катер висел над тайгой, такой тихой, спокойной. Жан увеличил изображение. Теперь на обзорном экране проявились более мелкие детали.

— Ой, смотри, олени, — тихо сказала Мари.

И действительно небольшая группа оленей медленно продвигалась между деревьев.

— Сынок, срочно возвращайся! — раздался в наушнике встревоженный голос капитана.

— Что случилось, кэп? — спросил Жан, быстро выключая режим обзора.

— Быстрее… — и связь прервалась.

Катер стал резко набирать высоту, снова как штопор, разрезая атмосферу.

В рубке царила напряжённая обстановка. Джонсон сидел на месте пилота и пытался отключить магнитный накопитель, но показания на шкале, словно взбесившись, стремились к красной черте перегрузок, отказываясь подчиняться капитану.

— Том, срочно Пола и Рональда. Быстро! — скомандовал он.

Том, последнее время стоявший за спиной у капитана ещё до окончания команды нажал кнопку тревоги. Пот заливал лицо Джонсона. В комнату вбежала вторая смена. Пол, окинув взглядом приборы, скорее подтвердил, чем спросил:

— Накопитель!?

— Да, — сказал капитан. — Ручное управление не включается. Магнитный накопитель заблокировался. Надо отключать в машинном отделении.

— Но там, у машины времени бронированный корпус, а в энергетическом отсеке десять тысяч вольт…

— У нас нет выбора, Пол. И то, вряд ли успеем, — и, повернувшись к Рональду, добавил, — ты знаешь, что делать если Пол…

— Знаю, капитан, — спокойно ответил он.

А тем временем показания шкалы доползли до красной черты. Черты за которой ситуация была непредсказуемой. Три астронавта не отрывали своих взглядов от пробора.

— Как дела, Пол? — спросил Джонсон.

— Плохо. До машины не добраться. А вход в энергетический заблокирован. Мне нужна помощь.

— Я пошёл, — сказал Рональд, быстро направляясь к двери.

Капитан грустно посмотрел ему вслед. Мощный взрыв встряхнул СЭ-14 так, что затрещали перегородки. Магнитное поле в миллиарды вебер понеслось в пространство, сжигая на своём пути и электронные приборы, и всё живое.

Тайга шумела над головами, но внизу было тихо и спокойно. Охотники после удачного дня сидели у костра.

— Однако, охота сегодня хорошая была, — сказал старый охотник, с наслаждением покуривая трубку.

— Да, хорошая, — согласился молодой, живо уплетая большой кусок дичи. — Ещё бы завтра так.

— Да, однако, много шкурок продадим. Куплю своей старухе бусы. Пускай порадуется.

— Зачем старухе бусы? — спросил молодой.

— Глупый ты, однако. Старуха бусы любит. Оденет и будет перед зеркалом…

— Смотри, — прервал его молодой охотник. — Что это?

В небе появился диск со светящимися точками по краям. Немного повисев на большой высоте, он опустился ниже, и выпустил три ярких луча, чуть не задев охотников.

— НЛО, однако, — сказал старый охотник. — Гаси костёр.

Быстро погасив огонь, они продолжали наблюдать за летающим объектом.

— Кому расскажешь, не поверят, — досадовал молодой охотник.

Диск, повисев некоторое время, вдруг погасил огни, и резко полетел вверх, постепенно превращаясь в маленькую точку.

— Быстро летают, однако, — сказал старый охотник, возвращаясь к своей трубке.

Молодой тоже вернулся к оставленному куску дичи, когда прямо у них над головами с шипением пронёсся, разбрасывая вокруг себя куски пламени, огненный шар. Охотники смотрели ему вслед, пока тот не скрылся за горизонтом.

Подлетая к СЭ-14, Жан почувствовал неладное. Корабль не выходил на связь. Жан буквально вжался в экраны, пытаясь понять, что же происходит. Вдруг корабль содрогнулся от внутреннего взрыва. Жан инстинктивно включил двигатели на реверс, чтобы отойти подальше от корабля. Катер направился к Земле, и в этот момент магнитная волна догнала его, выводя из строя все приборы, сплавляя пучки проводов в одно месиво. Жан тщетно пытался управлять катером. Теперь это был неуправляемый кусок тугоплавкого металла. Жан растерянно посмотрел на своих пассажиров. Студенты, следившие за происходящим, поняли страшную правду. Истошный крик раздался в катере. Мари сидела бледная и молчаливая, и только слёзы катились из её глаз. Жан крепко обнял её. Он знал, что это навсегда. Катер врезался в плотные слои атмосферы. Стена огня охватила его.

Мощный взрыв антигравитационных двигателей встряхнул планету на сотни километров. Ударная волна на тысячи гектар в округе повалила лес. Лесные пожары, разожженные тепловой волной несколько недель уничтожали тайгу. Люди назвали эту катастрофу падением Тунгусского метеорита. Ведь что ещё могли предположить на планете где только недавно появились первые аэропланы.

СЭ-14 мёртвым куском железа ещё полвека искусственным спутником кружил вокруг Земли, пока не сработала система самоуничтожения.

БУКЕТ ИЗ ОДУВАНЧИКОВ

— Алё. Здравствуй!

— Привет!

— Как дела?

— Понемногу.

— Не болеешь, а то голос какой-то…

— Да нет. Все в порядке.

— Ну, слава Богу.

— А дети?

— Что дети?

— Как они?

— Дети? Дети нормально, работают.

— Хорошо!

— Хорошо.

— Странный ты сегодня какой-то.

— Почему странный?

— Неразговорчивый, всё буквально клещами надо вытягивать.

— А Ивановы? Что у них?

— Всё, как обычно.

— А, как у Саши дела?

— У какого?

— Как у какого? У Иванова.

— Может быть у Пети.

— Не путай меня, у Саши.

— Слушайте, а Вы кто?

— Что значит кто? Это же я, Маша!

— Извините, вы ошиблись номером.

Я сбросил вызов. Надо же, показалось, что голос знакомый. На Галькин вроде похож. Или на Сонькин. Нет. Но очень, очень знакомый. Бывает. Вдруг телефон зазвонил вновь, и на панели высветился незнакомый номер. Отвечать не хотелось, но настойчивый абонент явно решил взять меня измором.

— Слушаю.

— Извините, это опять я, Маша.

— Я уже понял. Что Вы хотели.

— Так неудобно получилось.

— Ничего, бывает.

— Но Вы и сами отчасти виноваты.

— В смысле?

— Не надо было продолжать разговор с незнакомым человеком.

— Согласен, но ваш голос показался мне очень знакомым, правда, не могу вспомнить, на чей же похож?

— Вы знаете, со мной тоже самое.

— Что поделаешь. Ладно, до свидания.

— До свидания?.. Вы хотите со мной встретиться?

— Нет, просто так говориться. Не хочу показаться невежливым, но…

— Вы уже невежливы. Я Вам представилась, а Вы нет.

— Зачем это вам? Хотя… Слава, Вячеслав.

— Красивое имя.

— Обыкновенное.

— А фамилия?

— Зачем?

— Просто. Честно говоря, скучно.

— Согласен, скучно. Световеров.

— Да, Вячеслав Световеров. Поговорить не с кем.

— Как не с кем? У Вас, что друзей или товарищей по работе нет?

— Во-первых, не друзей, а подруг, а во-вторых — увы, нет.

— Как так?

— Нет, они есть, но так чтобы поговорить — нет.

— Как ни странно, я вас понимаю.

— Что, то же самое?

— Увы.

— Вячеслав Световеров, где-то я это уже слышала. Вы случайно…

— Не случайно.

— Никогда бы не подумала, что вам может быть скучно.

— …

— А что Вы сейчас пишите?

— Ничего.

— Как ничего? А почему?

— Вам не кажется, Маша, что Вы через чур любопытны?

— Вот Вы моё имя выучили… нет, не кажется. Вам скучно, мне тоже, так почему бы не поболтать? Эдакий разговор попутчиков.

— Мы с Вами не в поезде.

— Все мы в поезде в той или иной степени.

— Пожалуй, Вы правы.

— Естественно права!

— А Вы не слишком самоуверенны?

— Нет, не думаю. Вам ведь нечего возразить?

— …

— Так почему?

— Неужели непонятно, потому что скучно. День за днём, как близнецы. Всё вокруг серое до безобразия. Даже эта фраза.

— А друзья, товарищи…

— И это говорите мне Вы?

— Прикалываюсь!

— …

— Вы чего молчите?

— Думаю.

— О чём? Поделитесь.

— Давайте встретимся.

— Зачем?

— Поговорим.

— А разве мы с Вами сейчас не говорим?

— По телефону не то…

— А при встрече разговор может, вообще не состояться.

— Согласен. Зря предложил. Дурацкая идея.

Спустя несколько дней я пригласил её домой, что шло вразрез с моими убеждениями и правилами. Она позвонила в домофон ровно в назначенное время. Уже знакомый голос в трубке представился: «Это я, Маша». Через минуту на пороге квартиры, радостно улыбалась молодая, обаятельная женщина лет тридцати пяти. Первое впечатление было таковым, что казалось, мы знакомы уже тысячу лет. Не ожидая дальнейшего приглашения, она вошла в коридор и лёгким движением скинула пальто мне на руки:

— Спасибо! А Вы один? — и она ещё раз мило и непринуждённо улыбнулась.

— Один. Проходите, — сказал я, жестом показывая на распахнутую в комнату дверь.

Маша прошла и картинно осмотрелась. Затем плюхнулась в кресло.

— А где всё?

— Что всё?

— Как что? Рукописи, например. Которые не горят. Или всё сгорело?

— Если бы были, то наверняка бы сгорели. От стыда. А так они тихонько спят в компьютере.

— Вот в этом?

— Да.

Маша встала, подошла к компьютеру и провела пальцами по клавиатуре, как по клавишам рояля.

— Может, чаю? — предложил я, не зная с чего начать разговор.

— Да, пожалуй, — согласилась она и, уже выходя из комнаты, услышал. — Я же говорила, что телефону легче общаться.

Впрочем, разговор возник сам собой. Неловкость, возникшая вначале, постепенно исчезла. Удобно устроившись на диване мы, словно серфингисты, скользили по волнам из разных тем. Говорили, на удивление, обо всём и наши мысли так часто совпадали, что мы невольно почувствовали родственность душ. В какой-то момент я повернулся к Маше, чтобы ответить на очередной каверзный вопрос и, неожиданно увидев вблизи удивлённые серые глаза, прикоснулся губами к её губам. Она, к моему удивлению, не отшатнулась, а ответила на мой поцелуй. Не торопясь, словно пытаясь утолить жажду мелкими глотками, я снова и снова целовал её. Моя рука заскользила по шёлковой кофточке. Серые глаза спрятались за длинные шёлковые ресницы.

— Опа! — в проёме комнатной двери, ухмыляясь, стоял сын. — Не отвлекайтесь. Щас уйду.

Вскочив с дивана, я вышел в коридор и, пока тщетно придумывал слова, которые всё равно не уместны в данной ситуации, заметил, что из соседней комнаты выходит дочь. Я никак не мог понять, откуда взялся сын, но дочь меня вообще ввела в полный ступор. Она должна была находиться километров за пятьдесят, на работе, и приехать только на выходные. Однако, счастливая и весёлая, она выходила из соседней комнаты:

— Пап, смотри, кто у меня теперь есть! Выходи! — это она сказала высокому молодому человеку с ребёнком на руках, который показался вслед за ней в дверном проёме. Некоторое время молодой человек протискивался, пока не заполнил собой часть коридора, от чего мне сразу перестало хватать воздуха.

— Здрасть! — улыбнулся он, когда всё тело освободилось от дверного проёма.

Теперь я смог рассмотреть его. Бледная, если не сказать больше, неестественно белая, почти как лист бумаги, кожа была покрыта родимыми пятнами. Резкий цветовой контраст оставлял несколько неприятное впечатление. Однако ребёнок, примерно лет двух отроду, удивил ещё больше. Всё бы ничего, но его нос. Это был маленький Буратино. Не деревянный, нет, живой. Нос — что-то среднее между клювом утёнка и карандашом Буратино. Причём, он никак не хотел сидеть спокойно и от этого всё время тыкал им в молодого человека.

— Пап, посмотри, какой он хорошенький! Возьми его на руки! — щебетала дочка, захлебывалась от восторга.

Чтобы её не обидеть, правда, с некоторой опаской, я взял ребёнка на руки, благо навык с того времени, когда держал на руках своих детей, никуда не делся. Он тут же клюнул меня в глаз. Пытаясь отвернуть лицо, поправил малыша, а он, увернувшись, снова ударил меня своим клювом-карандашом. Надо сказать, что делал это не специально. Просто вертлявый ребёнок, но мне от этого не легче. Каждый раз, когда казалось, что вот теперь я, наконец-то, приспособился, он умудрялся клюнуть. В лоб, в ухо, затем ещё раз, прямо в губы. И я увидел его глаза. Такие знакомые серые глаза, прячущиеся за длинными шёлковыми ресницами…

Прохладный ветер взъерошил мои волосы. Средневековая гранитная лестница ступеней в сто уходила из-под моих ног прямо к реке. Я покачнулся, едва не потеряв равновесие. Перевёл дыхание и осмотрелся. На верхней площадке, в окружении незнакомой растительности, возвышались две статуи: змеевидные тела не менее метра в диаметре украшали огромные головы драконов, перевивали широкие ленты и лианы с огромными кленовыми листьями нежного розового цвета. Когда-то лестница украшала парк. Но теперь это больше походило на давно запущенный сад или пролесок. Растения подпирали её со всех сторон, так что не былопонятно, куда изначально она вела. Но больше всего меня удивила не сама растительность, а скорее цвет. Желтые и розовые пастельные тона явно брали верх. Впрочем, зелёный цвет тоже присутствовал, но так ненавязчиво, что о нём можно и не говорить.

Тем временем дочка со смехом развязывала ленты, освобождая тем самым чудищ от гранитных оков.

— Пап, смотри, — весело кричала она, — я так давно мечтала это сделать.

По мере того, как, освобождённые от узлов, ленты падали на ступени, чудища оживали. Они открывали свои огромные пасти и, для начала приподнявшись на хвосте или туловище, уж и не знаю, что у них там, начинали медленно сползать вниз к реке. Сначала один дракон, извиваясь, прополз мимо меня, резко обдав зловонием давно не мытого тела. Я с ужасом смотрел, как он удаляется. Ступенька за ступенькой, подминая под себя попадавшиеся на пути ветки. «Как бы второй меня не подмял подобным образом», — только подумал и в тот же момент понял, что второй дракон, пришёл в движение и, сползая вниз, надвинулся прямо на меня. Буквально через мгновение почувствовал, как его жирное огромное тело медленно перекатывается по ногам. Но ни боли, ни тяжести, только неожиданное тепло и тошнотворный запах. Двигался он, не спеша и всё это время, прижатый к лестнице, я не мог пошевелиться. Когда же он, наконец, уполз, я, повинуясь необъяснимому чувству, пошёл вслед за ним. Но увидеть толком ничего не получилось. Оба чудища, как бы медленно они не двигались, бесследно исчезли.

Спустившись поближе к реке, зачерпнул воды, чтобы умыться. Не слишком широкая речка с бежево-розовой водой, которая неспешно текла, если текла. На другом берегу возвышался город. Небольшой, с каменными старыми, или лучше даже сказать старинными домами и колоннами. Я пошёл вдоль берега к мосту, что невдалеке нависал над рекой.

Мост сродни лестнице. Выщербленные камни с проросшей травой колоритно давали начало дороге, ведущей в город. Собственно, город начинался прямо за мостом. Строения, издали казавшиеся домами, больше походили на старую, средневековую заброшенную стройку. Или же нет. На раскопки. Древний раскопанный город. Но при этом, город жил полной жизнью и не хотел замечать своей странности. Узкие кривые улочки петляли, то закольцовывая свои загадочные маршруты, то неожиданно заводили в тупик, то просто обрывались. Да, именно обрывались в самом неожиданном месте: перед оврагом, или упирались в куст. И везде люди. Много людей. Я ходил по улицам, невольно слушая чужие разговоры, проталкиваясь сквозь толпы народа, и с удивлением заметил: в городе было всего пять-шесть человек. Остальные двойники. Даже не двойники, а это были всё те же пять-шесть человек воспроизведённые многократно прихотью судьбы. Они ходили, говорили, торговали, покупали, чего-то строили, спорили. Самое поразительное то, что мы знакомы. С кем-то шапочно, с кем-то поближе. Так вот некоторые из моих нежданных знакомцев здоровались, а иные проходили мимо, даже не замечая.

Я бесцельно бродил по улицам. Очередной раз, завернув за угол и будучи не в силах видеть одни и те же лица, зашёл в ближайший дом. Домом это можно назвать с большой натяжкой. У него есть стены, но нет крыши. Дверь больше походила на калитку, но в комнате — накрытый стол, а на окнах шторы. Я устало прислонился к стене. Какие странные цвета и здесь. Ни одной яркой краски. Всё мягко, в тёплых пастельных тонах. И стены. Стены. А на них рисунки. И как это сразу не заметил. Рисунки. Я провёл рукой по ближайшей стене, стирая наслоения пыли. Рисунок также сделан пастельными красками. Со старой каменной кладки на меня смотрели серые глаза с длинными шёлковыми ресницами…

Серые глаза. Где же я их видел. Видел. Вижу. Глаза расплываются, постепенно превращаясь в два окна, расположенных высоко под потолком над огромными воротами. Огромные ворота. Оглядываюсь. Старый, давно не используемый ангар с въевшимся запахом грязи и металла. Вокруг следы демонтированного оборудования, обрывки труб, обрезанные провода и только в углу стоит двадцатипятитонный пресс. За ним сидит высокий парень с очень бледным, почти белым лицом, покрытым конопушками. Или это не конопушки, а следы грязи? Не торопясь, он берёт из огромного металлического ящика деталь, безразлично кладёт её в пресс-форму. Затем раздаётся удар, который в тишине помещения звучит оглушительно. Пробую подойти ближе. Разбитый бетон под ногами мешает нормально двигаться. Приходится постоянно смотреть под ноги, чтобы не споткнуться или не попасть в какую-либо яму. Но вот я уже совсем близко. Парень заметил меня и посмотрел холодным взглядом, от которого мне стало не по себе. Я медленно попятился к воротам и едва не упал, зацепившись за проволоку или что-то там ещё, толком не разглядел.

Огромные ворота, а в них вмонтирована небольшая дверь. По соотношению с воротами она казалась скорей не полноценной дверью, а дверцей для кошки. С трудом распахнув её, оказался на улице. Собственно почти ничего внешне не изменилось. Серое темное небо было не многим светлее крыши ангара. Вокруг огромные стены других ангаров. Однако у одного их них, точнее у входа в один их них подправлял дверь слесарь Володя. Мы знакомы уже сто лет и, наверно, поэтому, а может быть и по другим непонятным причинам я успокоился. Направившись к нему, заметил, что у Володи через плечо перекинута пара прекрасных веников. Причём один берёзовый, а другой дубовый.

— Володь, привет! — улыбнулся я, протягивая руку.

— Здорово, — ответил он, не отвлекаясь от дела.

— Ты что тут? Да ещё с вениками? — съехидничал я.

— Да вот, дверь в баню подправляю.

— Какую баню?

— Ну, ты даёшь! Не в курсе, что на заводе баню открыли?

— Не-а! А что, на самом деле?

— Вот чудак человек, заходи.

— А я вроде не готов.

— Как хочешь. А то, если передумаешь, давай.

С этими словами Володя собрал инструмент и скрылся за дверью. Мне вдруг подумалось: «чего это испугался?». Вокруг знакомые стены, всё классно и банька не помешает расслабиться и забыть всякую чушь, лезущую в голову. Дверь открылась тихо, без скрипа. «Молодец Володя, хорошо сделал», — с удовольствием отметил я, и прошёл в предбанник. Предвкушая расслабляющий пар, открыл дверь в парную. Большая комната, скорее похожая на зал клуба, предстала передо мной. Поперёк этого помещения поставлены длинные скамейки на которых, похоже в ожидании пара, терпеливо и молча, сидели голые мужчины и женщины. У каждого из них пара веников: берёзовый и дубовый. Они сидели ко мне спиной. Откуда-то сбоку медленно выползал пар, но его было настолько мало, что заполнить всё помещение он явно не мог. Дверь с грохотом захлопнулась и все обернулись. Сотни глаз уставились на меня.

Глаза. Они всё больше врезались в мой мозг, раздражали и слепили. Я попытался присмотреться к ним. Сосредоточиться и сфокусировать зрение получилось не сразу. И всё же прозрение пришло так же неожиданно, как и раздражающий шум вокруг меня.

Два ярких светильника при входе в тоннель, как оказалось, настолько ослепили, что казались глазами. Серые стены из плитки, такая же серая лестница и шум множества шагов вокруг. Толчок в спину привёл меня окончательно в чувства.

— Встал тут под ногами… — буркнула, проходящая мимо тётка, и заторопилась дальше вниз.

Чтобы не получить очередной толчок, я стал двигаться вместе с толпой, частью которой, по сути, и был. Ступенька за ступенькой вели в тоннель, заглатывающий партию за партией всё новых и новых пешеходов. У самого входа сидел давно небритый и нестриженный мужичок в военном бушлате и мучил гармошку, выдавливая из неё то, что при нормальном исполнении могло быть музыкой. В данном же случае получалась своего рода игра, типа «Угадай мелодию», потому что мелодию именно надо было угадывать в той какофонии звуков, что он извлекал из несчастного инструмента.

Толпа несла меня дальше, а вслед летел несчастный звук, в котором я тщетно пытался угадать, что сейчас звучит: то ли «Ламбада», то ли «Полонез Огинского». Люди сосредоточенно спешили куда-то по своим делам, пытаясь обогнать друг друга, в этой вечной гонке, именуемой жизнь. Вдруг неожиданно передо мной оказалась бабулька с видом нищенки из старого советского кино про проклятое прошлое. Из-под аккуратно завязанного старого платочка бодрый голос громко запел о несчастной любви, и рука привычно протянулась, призывая оплатить старания. А я, уносимый вдаль течением, уже не слышал ни гармони, ни бабульки. Зато стал различать попутчиков. Соседей по толпе, плывущих со мной в этом потоке, словно капельки воды в огромной полноводной реке. В основе своей капельки были похожи друг на друга, серые и невыразительные. Но временами в ней оказывались и яркие пятна. Юноши, по уши увязшие в гаджетах, и девушки, ведущие себя так, будто они случайно оказались здесь и теперь срочно ищут способ выбраться. Но толпа их несёт вместе со всеми. Вдруг впереди вижу тупик. Стена. Людской поток неожиданно сворачивает куда-то в сторону, выплёскивая меня из своего чрева. Из тупика два выхода — направо и налево. «Самый раз погадать на ромашке», — думаю я и вижу, что на самом видном месте стоит женщина и продаёт… одуванчики. Я подошёл и пригляделся. Обычные одуванчики из набора сотен «парашютиков», причём наполовину облетевшие.

Я пригляделся и почувствовал лёгкое головокружение. Чтобы сохранить равновесие, взялся рукой за стену, но вместо камня почувствовал под рукой шёлк…

Серые глаза приоткрылись. Маша отстранилась от меня и резко встала.

— Это, пожалуй, лишнее, — сказала она. — Мне пора.

— Да, да, конечно, — засуетился я, пытаясь замять неловкость ситуации.

Маша так быстро выбежала из квартиры, что я даже не успел подать ей пальто. Пальто. Она же его не одела. Но на вешалке в коридоре было пусто. Я набрал номер её телефона. Пара гудков, которыми он отозвался, показались целой вечностью. Ожидал всего: что она не ответит или сбросит вызов, но трубка отозвалась чужим голосом:

— Да, слушаю.

— А… мне бы… Машу… позвать… если можно?

— Извините, вы ошиблись.

— Нет, подождите, это же её, но…. Да, я ошибся.

Трубка безразлично пищала короткими гудками. А я вдруг понял, что номер её телефона был частью… частью чего?..

ХИМЕРА Глава 1

Макс давно испытывал желание зайти в какой-нибудь ресторанчик и посидеть у окошка за столиком, побаловать себя какой-либо вкусностью. Отключиться от вечной суеты и хоть ненадолго потеряться во времени. Отказаться от вечной беготни. Но именно суета всегда вставала на пути к этой небольшой мечте. Проходя, или, точнее, проносясь мимо уютных ресторанчиков, он с завистью смотрел в окна. Смотрел, как кто-то тихо и уютно отдыхал за столиком, наслаждаясь творениями шеф-повара. А иногда, попивая ароматный кофе, утопал в планшете, объединяя приятное с полезным: получая наслаждение и от кофе, и от бесплатного вай-фая. Но ноги несли дальше. Людской поток засасывал. Мечта так и оставалась мечтой. Так было всегда, но не сегодня. Свободного времени совсем неожиданно оказалось не просто много, а даже с избытком. Макс никуда не бежал, никто его не ждал. Немного растерявшись от подобной свободы, побродил по любимым улицам. Нет, не по главным. Обожаемый им Невский не попадал сегодня в те тонкие материи души, что диктуют сокровенные желания. Хотелось тихой торжественности. Обогнув Михайловский замок, так тщательно принижаемый во времена его молодости, и расцветший после реставрации прекраснейшей розой в букете, именуемом Санкт-Петербург, Макс направился было в Летний сад, но приметил небольшой ресторанчик с верандой в Михайловском саду. Судьба распорядилась так, что все желания: свободное время, тихая торжественность и прекрасный вид за окном веранды объединились, и он сдался в плен…

Через некоторое время Макс, сидя за столиком, пил услужливо принесённый… чай. Конечно, можно было заказать вино или ещё что-нибудь подобное. Но он заказал чай, молочный улун. И наслаждался сказочным вкусом, напоминающим вкус зелёного чая на молоке, что в детстве ему заваривала бабушка.

За окном по аллеям прогуливались парочки. Речной теплоход неспешно скользил по поверхности реки Мойки. Деревья в парке плавно входили в осень, постепенно окрашиваясь и разноцветьем листвы, и волшебными пушкинскими словами: «волшебная пора». Пора и правда была волшебной. Природа сказочно расцветала, стараясь показать себя во всей красе перед тем, как перейти к другим строкам незабвенного Александра Сергеича: «природы увяданье». Она словно женщина на пике своей красы. Зная наперёд, что дальше ей уже не удержать былого величия, старается показать себя так, чтобы у всех, кто видел — перехватило дух. Чтобы все её запомнили именно такой.

На противоположной стене под потолком висел телевизор и, в отличие от других мест, звук не был громким, не раздражал. Крутили, не как обычно, безвкусные моргающие клипы, а фильм «Территория». Чудесные пейзажи русского севера. Мужик, бредущий один через неисследованные земли и получающий от этого полное удовольствие. Макс представил себя на его месте. Конечно, окажись он там, то восторгался бы и любовался окружающим не меньше. Но к вечеру захотелось бы в тёплую кроватку. Может, и не в кроватку, но поближе к цивилизации. «Интересно, — подумал Макс, — когда нахожусь среди людей, мне хочется побыть одному. Но если оторвать от цивилизации, то непременно потянет обратно к людям. Парадокс. Или просто дурной характер. Думаю, что мне надо было бы оказаться, ну скажем, на… Марсе. Вот тогда, пожалуй, смог бы почувствовать покой и тишину. При этом никуда не рваться за бесполезностью данного действия. Может, тогда мои вечно бегущие ноги перестанут проносить меня мимо стольких интересных дел и событий, что пролетают незамеченными»…

— Извините, Вы не против? — странный «тип гражданской наружности» оторвал его от потока спонтанных мыслей.

— А, конечно, — ответил Макс, возвращаясь в реальность.

— Не хотел нарушать Ваше уединение, но в этом ресторане я привык обедать именно за этим столиком, — продолжил тип извиняющимся тоном.

— Конечно, конечно, — «наружность» начинал его раздражать.

— Ещё раз извините. Просто жизнь такая напряжённая штука. И иногда я позволяю себе расслабиться, заглянув в свои заветные места и заодно перекусить в любимых ресторанчиках. Причём в каждом из них у меня свой обожаемый столик и, естественно, блюдо.

— Интересно. Как говорится: «мы с вами одинаково небрежны», — Макс понял, что не повезло, напоролся на завсегдатая и придётся держать «марку».

— Извините? — переспросил теперь уже сосед по столику.

— Просто я сегодня тоже решил расслабиться.

— Да что Вы говорите. Такое совпадение, — мужчина восхищённо всплеснул руками.

— Правда, у меня нет любимых ресторанов. А об их меню я узнаю при непосредственном посещении. И всё-таки…, — получилось больше похоже на оправдание.

— Поверьте, не это главное, — отмахнулся завсегдатай.

— А что, по-вашему, главное?

— Главное вырваться из суеты…

— Согласен. Только это так редко получается. — Макс понял, что завяз в нежданной беседе. — И, к сожалению, даже если вырвешься ненадолго, то этот вечный круговорот цивилизации, словно воронка, затягивает в себя.

— С такой бедой, думаю, можно справиться.

— Увы, не получается. Как раз до Вашего прихода я размышлял на подобную тему, что, пожалуй, надо оказаться не то что на Земле в какой-нибудь Тмутаракани, а, может, на Марсе или ещё дальше, чтобы успокоиться.

Разговор начинал клеиться. Очередной речной теплоход, оглушив округу громкой музыкой, прошёл за окном. Собеседник болезненно поморщился, провожая его глазами.

— Так о чём Вы? На Марсе? — он улыбнулся. — А Вы думаете, что смогли бы оказаться там в одиночестве?

— Ну, я условно, — засмущался Макс.

— Ещё как условно. Думаю, что там мы не смогли бы с Вами вот так свободно посидеть. Разве что в каком-нибудь приватном месте.

— Это конечно. Пришлось бы перевезти как минимум этот столик, парк…

— Зачем? — удивился тип.

— Пожалуй, Вы правы. Пытаясь убежать от толпы, как обычно, не могу от неё оторваться даже в фантазии.

— Нет, я о другом. Марс намного меньше Земли. Если Вам тесно здесь, то неужели Вы думаете, что там народу меньше?

— Народу… на Марсе? Эк, Вы хватанули! — ухмыльнулся Макс. — Впрочем, почему не пофантазировать. Помнится, в детстве я любил размышлять на подобные темы.

— Почему фантазировать? Я совершенно серьёзно, — обиделся завсегдатай.

Макс присмотрелся к мужчине. Увлёкшись разговором, не сразу заметил, что за странность была в нём. Одежда. Слишком легко для этого времени года. Погода, хоть и хорошая, но всё-таки на дворе осень. Да и сама одежда. Вроде бы всё так, но всё равно в кучу как-то не вязалось. Что именно, непонятно. Но что-то не так. И разговор. Нет, ясно, со стороны он был похож на бред двух помешанных. Но если в своей нормальности Макс был уверен, то вот в нём?.. В этом странном типе… Захотелось снять заказ и ретироваться. Как раз в это время появился официант и поставил на стол долгожданное блюдо. Аппетитный запах отвлёк от дурных размышлений. «Самое главное, что мужичок не агрессивный», — подумал он, почувствовав, насколько голоден. Взяв в руки вилку и нож, Макс испытал всю прелесть момента.

— Приятного аппетита, — пожелал собеседник и, уже обращаясь к официанту, бросил, — мне как всегда.

Надо отдать должное. Первое время, когда вкус блюда поглощал Макса полностью и не было ни сил, ни желания говорить, мужчина не отвлекал своими разговорами. Однако, стоило Максу, слегка насытившись, сделать небольшую паузу, он продолжил.

— Знаете, мы с Вами беседуем уже битых полчаса, а ещё не познакомились. Меня зовут Барказ. Такое не совсем популярное имя, — тип галантно склонил голову.

— Максим, — представился Макс, приветственно подняв чашку чая.

— Очень приятно. Так почему Вы сказали, что я фантазирую?

— Это Вы о чём? — он сделал вид, что уже забыл тему разговора.

— Нет, Вы не увиливайте. Про Марс. Точнее, что на Марсе народу гораздо больше, чем на Земле. Во всяком случае, в процентном отношении к поверхности планеты.

Оглядевшись вокруг, Макс с тоской заметил, что повода прекратить абсурдный разговор нет. Спокойствие нарушено и ничего не поделаешь.

— Думаю, для Вас не станет шокирующей новость, что на Марсе жизни нет. Разве что, микроорганизмы, — сказал он осторожно, пытаясь предугадать реакцию собеседника.

— Это Вы о чём? — удивился Барказ. — А-а, марсоходы, спутники и всякая дребедень.

— Для Вас достижения современной космонавтики — дребедень? — усмехнулся Макс.

— Да, всё это хорошо. Только помните: трудно искать чёрную кошку в тёмной комнате, особенно если её там нет.

— Что-то я не понял про кошку? И как можно искать то, чего нет?

— Хороший вопрос. Только правильно спросить не где искать, а как искать.

— Что значит «как»? Марс вращается вокруг своей оси. Да и спутники его не раз облетали. Какие-то сфинксы или лица. Я уже не помню, что.

— Опять Вы ищете «где», а я же сказал, что надо «как», — продолжил собеседник тоном терпеливого учителя.

— Извините, но я Вас не понял, — начал раздражаться Макс.

— Мир намного и проще, и… сложнее, — продолжал Барказ.

— Вы о чём? — абсурдность разговора удручала.

— Почему-то всем кажется, что если посмотреть на предмет, то сразу станет всё ясно. А может, стоит присмотреться, призадуматься. Ведь это как с голографией. Объёмная картинка вроде бы есть, но в тоже время предмета, как такового, нет. А с Марсом как раз с точностью до наоборот. Картинка вроде бы есть, но ничего на ней нет.

— По-моему, всё, что Вы говорите, слегка похоже на бред, — недовольно отрезал Макс.

Барказ посмотрел такими грустными глазами, что Максу стало как-то неловко. Впрочем, он достаточно долго слушал. Однако официант явно не торопился показываться. По дорожкам всё также неторопливо прогуливались отдыхающие. Парочки, мамочки с детишками, старики на скамеечках. Плакучая берёза словно одела золотой подъюбник, перекликающийся с золотым мелированием, и теперь красуется всем на зависть. Идеальная успокаивающая картина. Но настроение начинало портиться. От мечтательности, беспечности не осталось и следа.

— Соглашусь, похоже. Но ведь мы просто говорим. Так сказать, просто беседа. Если вам это не интересно, то конечно, — примирительно сказал Барказ.

— Да, беседа. Просто всё у Вас сумбурно. Зачем-то голографию приплели. Кошку?

— Как Вам сказать? Просто Вы заикнулись про Марс, и мне на секунду показалось, что Вам будет интересно узнать правду о нём.

— Правду? Какую правду? — начал заводиться Макс.

— Да, правду. Вы вдруг захотели уединиться на Марсе, но совершенно не знаете, что это практически невозможно. Проблема перенаселения там возникла задолго до того, как об этом стали задумываться на Земле.

— Извините, я не понял. Это такая шутка? Фантазия, игра воображения? Понимаю! Кто из нас не любит помечтать на досуге.

— Бросьте Вы! В вашем возрасте уже поздно мечтать. Пора или знать, или смириться с тем, что так ничего в своей жизни интересного и не узнаете.

— То есть Вы призываете меня не верить ни сообщениям учёных, ни снимкам из космоса, ни своим глазам. Иначе моя жизнь не удалась?

— Каким глазам? Вы верите в сказку про красную планету?

— А Вы, похоже, перечитали Берроуза! «Тувия, дева Марса» и тому подобное. Стоит поднять глаза к небу, конечно, не в городе и в хорошую погоду, чтобы воочию убедиться, что Марс красный. А посмотреть в простейший телескоп и убедиться, что он необитаем.

— Какой наивный человек! Когда Вы видите Плеяды в красном спектре, то они удаляются. А если Марс, то… — снова усмехнулся тип.

— Он удаляется? — вставил Макс.

— Да что Вы? Просто давно уже доказано, что время неоднородно. Небольшое смещение во времени. Причём, заметьте, не в прошлое или будущее, а в параллели. И вот уже планета кажется безлюдной, и только призраки из прошлого, вроде сфинксов, загадочно смотрят то ли на Землю, то ли в космос! — Барказ стал подражать голосам экстрасенсов или хиромантов, предсказывающих будущее. — И даже можно представить, что это послание, а лучше, предупреждение из прошлого. От других цивилизаций, к тому же обязательно более развитых. Вот это бред…

Последние слова он произнёс с явной ехидцей. Затем отпил из бокала и улыбнулся. Туча прикрыла солнце, и небольшой дождик слегка заморосил, впрочем, никто внимания на него не обратил.

— А представьте теперь, — продолжил он, — представьте, что где-то там, на, как Вы говорите, красной планете, смотрят на небо. Также смотрят в телескопы и видят только пирамиды и тех же сфинксов. И, может быть, даже в красном свете.

— А как же океаны, облака?

— Всего-навсего небольшой сдвиг, как я Вам уже говорил, и никаких морей и облаков. Одна голая безжизненная планета. И на ней можно даже брать пробы почвы и долго доказывать, что когда-то здесь была жизнь.

— В буйной фантазии Вам не откажешь!

— Вы всё не верите? — вздохнул тип.

— Рассказ, конечно, интересный. Но где доказательства. В любом случае параллельное время пока лишь в фантастических рассказах… Да, где это Вы прочитали? Не у Снегова?

— Вот Фома неверующий. Всё надо руками потрогать, чтобы убедиться? А иначе никак?

— Да, никак!

«Наконец-то, — подумалось Максу, — я нашёл способ отвязаться от этого, как его?… Барказа. Ну и имечко. Сейчас он затушуется или найдёт способ съехать с этой темы».

— Тогда вот что. Если Вы не против, то давайте прогуляемся. Здесь недалеко, — неожиданно предложил тип.

— Не думаю, что нам стоит продолжать знакомство, — Макс попытался ретироваться, ведь и так ясно, что человек больной на всю голову, и ждать от него можно всё что угодно.

— Да не бойтесь Вы. Дойдём до Летнего сада, — и он показал рукой в сторону Лебяжьей канавки.

— Ну, разве что в Летний, — неохотно согласился Макс.

Летний сад. Что может быть прекрасней. Вековые деревья, тенистые аллеи. Впрочем, Летний сад после реставрации уже не тот. Он стал моложе, красивее. Хочется верить, что таким он был раньше, в те далёкие времена, когда Питер только рождался. Или, пожалуй, ближе к временам Пушкина. Но, пожалуй, нет. В современном парке удачно сочетаются два времени: настоящее и прошлое. Можно погулять под вековыми деревьями, и в тоже время заблудиться в юных аллеях или, наоборот, уединиться в них. Полюбоваться новыми фонтанами. Посреди мегаполиса уголок зелени и покоя.

Но до покоя ли Максу было? Проходя по главной аллее, он чувствовал на себе насмешливые взгляды статуй. У фонтана «Царицын» уже сильно жалел, что согласился на прогулку с этим странным типом и подумывал, не стоит ли отказаться от этой странной затеи, но Барказ уже свернул на одну из дорожек, уводящих в так называемый «зелёный кабинет». Макс невольно замедлил шаг.

— Ну, что Вы? Идёте? — спросил его Барказ, правильно оценив нерешительность.

— Иду, иду, — неохотно ответил Макс и продолжил свой путь, мысленно ругая себя последними словами.

Тем временем дорожка разделилась на три. Каждая уводила в свой тупичок. Раньше эта идея Максу нравилась. Однако в нынешних реалиях возникали сильные сомнения в правильности решения. В конце концов, этот Барказ довольно странная личность, и идти с ним куда-либо само по себе было уже опрометчивой идеей. Но вот так забрести, хоть и в толпе народа, но в уединенный тупичок? Народу-то много, в случае чего кто-нибудь услышит. «А вдруг он маньяк. Даже подумать страшно», — в голове бешено крутились ужасные мысли. Когда они вошли в «зелёный кабинет», порыв ветра пробежался по кустам, срывая первые жёлтые листья. Барказ, повернувшись к Максу, спросил:

— Так значит Марс — красная безжизненная планета?

— Вы меня сюда притащили, чтобы спросить об этом?

— Как Вам сказать? Да.

— Вы что, больной? — возмутился Макс и, резко повернувшись, быстро пошёл обратно. Дорожки, окружённые листвой, он проскочил на одном дыхании, возмущённый таким диким поступком своего недавнего знакомца. «А что это я так завозмущался?»— вдруг подумалось Максу.

Сам дурак, что повёлся на такой примитивный обман». Огляделся. Где-то здесь должен быть фонтан. Так переделали, что ничего не стоит заблудиться. Он повернул на другую дорожку, затем на третью, но ничего не узнавал. Похолодало. Всё-таки осень. «Надо было утром куртку прихватить! Где ж это я? Может, спросить у кого?» Народу в парке прибавилось. Невольно прислушался. «Сплошные экскурсии, — прикинул Макс, — одни провинциалы и иностранцы. Да, докатились, петербуржцев Летний сад уже не интересует! Какая деградация! Странно, что китайцев не видно. Что же так резко похолодало? Надо скорей выбраться из тени деревьев». Он поднял голову. На безоблачном синем небе светило яркое, но какое-то слишком маленькое солнце.

Глава 2

— Ну как? — за спиной стоял изрядно надоевший Барказ.

— Что "как"? — переспросил Макс, смутно начиная догадываться, что с ним случилось что-то необычное.

— Так Марс по-прежнему «красная необитаемая планета?»— ухмылялся Барказ.

— Это вы о чём? — снова переспросил Макс, продолжая удивлённо оглядываться.

— Да бросьте вы. Всё же понятно.

— Что понятно?

— Понимаю, что легче придумать сотни объяснений, чем просто принять реальность, — ухмылялся тип.

— Какая там реальность? — Макс начинал сознавать, что его смутные предположения оправдались и, скорей всего, тип прав.

— Да откройте же глаза! — Барказ развёл руки, предлагая внимательнее присмотреться к окружающему.

Сад был, может и летний, но явно не Летний. Всё на своём месте: деревья, кустарники, цветы, фонтаны, даже статуи. Но это не те цветы, не те фонтаны. Незнакомые деревья росли вдоль аллей. Не диковинные, простые лиственные деревья, но он таких никогда не видел. Вокруг ходили люди. Много людей. Наверно, экскурсии. Было в них во всех что-то не то. Точнее, теперь, судя по ситуации, что-то не то было уже в Максе. Теперь он, а не Барказ, выглядел немного нелепо. И самое главное — небо. Ещё раз присмотрелся. Солнце, такое родное, не раз согревавшее, висело намного выше и светило слабее. Ясный день в самом разгаре, но Макс смотрел на него прямо, даже не прищуриваясь.

— Так это?.. — в голове не укладывалось.

— Да. А что здесь удивительного? — ухмыльнулся тип.

— Но как?

— Да это не важно. Просто скажем, ваше неверие… и вообще такая наивная убеждённость землян в том, что они одни во вселенной… Мне просто хотелось посмотреть реакцию хоть одного землянина.

— И что? Посмотрел? — зло кинул Макс.

— Посмотрел, — просто ответил Барказ.

— Теперь давай отправляй обратно!

— Вот это здорово. Из миллионов землян мне попался тот, что сразу запросился домой. И что, совсем не интересно? А как же там, что вы первый человек, который, наконец, увидел то, о чём веками мечтало всё человечество. Так сказать, первый контакт.

— Ну, похоже, я не тот человек. И контакт далеко не первый и даже не второй?

Мимо прошла толпа людей, весело о чём-то переговариваясь. Лёгкий ветерок приятно обдувал разгорячённую голову. Постепенно эмоции успокаивались, и Макс попытался рассуждать здраво. Легко сказать, здраво, если после приятного обеда за несколько минут вдруг оказываешься неожиданно на другой планете. Эдакий послеобеденный променад. А может это всё шутка? Приснилось? Съел что-нибудь не то? Прикол какой? Оглядевшись, понял: нет, не прикол. Что же делать? В чём-то этот Барказ прав. Человечество мечтало о… Да, ладно. Причём здесь человечество. Как в том фильме? «Свезло, так свезло». Да уж свезло.

— Похоже вы правы. Просто я как-то растерялся. Не каждый день оказываешься в подобной ситуации.

— Конечно. Вы ещё быстро пришли в себя. Обычно… — проговорился тип.

— Что обычно?

— Я говорю, что в непривычной ситуации вы быстро освоились, — поправился Барказ. — Может, пройдёмся по городу? Наверное, интересно?

— Само собой. Пойдёмте скорей. А когда вы сможете меня отправить обратно? — поинтересовался Макс

— Да в этом ли вопрос?

— Помнится, вы говорили, что здесь народу прямо пруд пруди. Однако я что-то не вижу столпотворений?

— Да-да. Думаю, что настало время нам выйти из сада, — сказал он, увлекая Макса к выходу. — Дело в том, что этот парк специально создан для уединения

— Вы хотите сказать, что вот эти группы, которые мы здесь видели, это уединение?

— Уединение — понятие относительное, — только и пожал плечами Барказ.

Так с разговорами они подошли к стене из зелёных насаждений. Рядом на скамеечке сидела старушка. Ну, прямо, как взаправдашнем Летнем саду. Когда они поравнялись, контролёрша смерила их привычным оценивающим брезгливым взглядом всех старушек, сидящих у подъезда.

Макса взбесил взгляд старушки, и он резко схватился за ручку калитки и рванул её на себя.

— Стой! — последним, что он услышал, был крик Барказа.

Ещё не успел затихнуть звук голоса, как толпа подхватила и понесла Макса. Судя по количеству народа, это была не улица, а метро в час пик. Даже не метро, а столпотворение людей на «Алые паруса» перед салютом на Дворцовой набережной. Так думал Макс, пока толпа уносила его прочь от парка. Не имея возможности остановиться, он попытался перестроиться поближе к краю.

Люди двигались потоками, и перестроиться было довольно сложно. Ощущение человека, попавшего в бурную горную реку. Плыть по такой реке не доставляло никакого удовольствия. К тому же Макс потерял ориентир и теперь вряд ли мог вернуться обратно. Даже для жителя мегаполиса это было слишком. «Барказ, зараза, исчез, и я остался один, — подумал расстроенно Макс. — Впрочем. Может это всё-таки Земля, и я последний лопух, которому навешали лапшу… Нет. Как-то надо спросить, что это за город»? Рядом с ним вот уже несколько минут в толпе плечом к плечу двигался молодой парень. Улыбнувшись ему, Макс сказал:

— Привет.

Парнишка посмотрел так удивлённо, словно увидел привидение.

— Макс, — представился, стараясь улыбнуться, как можно дружелюбнее.

— Манаф, — ответил юноша.

— Не напомнишь, как городок называется? — извиняясь, спросил Макс, и, на всякий случай, зачем-то добавил — Понимаешь, вчера хорошо погуляли…

— Бизациум, — и парень улыбнулся в ответ. — Бизациум.

— Биза?.. Хорошо! — повторил Макс ничего не говорящее название. Легче не стало. Хотел переспросить, но Манаф вдруг растворился среди множества лиц. Был, и уже нет. А толпа продолжала своё неудержимое движение.

Постепенно успокоившись, насколько это было возможно в его положении, Макс осмотрелся. Город, собственно говоря, обычный. Ясно, что это не Питер. Но всё-таки, похоже, мегаполис. По улицам ходит транспорт. Та же вечная пробка. Хронический час пик. На первых этажах работают магазины. И всюду люди, люди, люди. Город живёт полноценной жизнью. И нет ничего необычного. Марс. Марс? Сколько было про него написано, а вот увидел, и удивиться-то нечему. Странно. Всё странно.

— Ну, как вы так не аккуратно! Разве можно делать резкие движения на незнакомой… местности? — Барказ вынырнул перед ним, словно чёрт из табакерки, схватил за руку и выдернул Макса из людского потока. — Еле нашёл. Здесь нельзя так просто пойти прогуляться, не зная города. Заблудитесь.

— Предупреждать надо! Давайте, выводите меня. Хватит уже приключений.

— Да бросьте. Предлагаю немного развлечься. Мы были на Земле в ресторанчике, почему теперь не посетить местный? Я угощаю.

— Какой ресторанчик? Вы что, совсем очумели? — возмутился Макс.

— Ох, сколько эмоций! Успокойтесь. Выдохните. И пойдём, погреемся, — засуетился тип.

Они разговаривали, прижавшись к стене здания. Старый камень неприятно холодил через рубашку. Макса немного трясло: то ли нервы, то ли успел замёрзнуть. «Погреться бы не помешало, — подумал он. — А может действительно просто посидеть где-нибудь, успокоиться. Впрочем, есть ли здесь тихое место?»— Оглянувшись на плывущую мимо толпу, засомневался.

— Ладно, идёмте, — обречённо согласился Макс.

— Да уж, а то мы привлекаем внимание.

Барказ подхватил его под руку и быстро, влившись в поток, повёл только ему известным маршрутом. Последняя фраза Максу была непонятна и не очень понравилась. Сказать, что он чувствовал себя не то, что на другой планете, но даже за границей, было бы неправдой. И всё-таки. Это был другой мир. Другой город. Другие люди. И даже то, что они говорили на похожем языке, не делало их похожими ни на соотечественников, ни даже на иностранцев. Единственное, что объединяло оба мира — это реклама. «Интересно, — заметил он, — это визитная карточка любой гуманоидной цивилизации, когда верх берут купи-продаи, или случайное сходство? А может, торгаши подобно Барказу имеют возможность перемещаться, так как он? Получается торговля «впереди планеты всей»?

Шли недолго, квартала два. Ну как шли? Плыли, пристроившись в нужный поток. Затем заглянули в небольшой, но по всему видно, очень дорогой ресторанчик. Максу даже стало немного неловко. Основной приметой было отсутствие посетителей. Точнее, их было очень мало.

— Ну, вот и пришли, — облегчённо вздохнул Барказ.

Ловко лавируя, стал пробираться к чуть ли не единственному занятому столику, за которым сидела молодая пара.

— Тёплого солнца, — поздоровался он.

— Тёплого… — ответил молодой человек и пристально посмотрел на Макса. — Это ваше предложение?

— О чём это вы? — заволновался Макс. — Что значит «предложение»?

Молодой человек вопросительно взглянул на Барказа. Тот несколько смутился.

— Макс! Что вы подумали? Очень скоро привыкнете к местной речи, и все недоразумения исчезнут. Просто молодой человек спрашивает, кто вы. Присаживайтесь.

Собственно, выбор был небольшой. Вернуться в парк Макс не мог, поскольку и от обилия эмоций, и от непривычной обстановки голова шла кругом, совершенно не понимал, где находится. Отодвинув стул, он присел за столик. Барказ тоже уселся рядом, совсем по-хозяйски.

— Если вы не против, то я закажу что-нибудь? — обратился он к молодому человеку.

— Уже всё заказано, — ответил тот.

Он не представился, и, похоже, не собирался представляться. Макса его личность не интересовала, но раздражали взгляды, которые молодой человек периодически бросал в его сторону. В них чувствовалась не то чтобы враждебность, но и явно не симпатия. Это ещё больше раздражало. Девушка также всё это время его разглядывала. Разглядывала так, как рассматривают подопытных кроликов. Со сторонним интересом. Время от времени они с молодым человеком переглядывались, общаясь одними глазами. Они были не просто влюблены, но и очень близки. Официант принёс напитки и неизвестное блюдо. Макс не хотел есть, ведь после посещения ресторана прошло не так уж много времени. Но вот напиток пригубил. По вкусу это было вино.

— Вижу, вам понравилось, — сказал Барказ. — Это чудодейственный эликсир и, заметьте, никакого алкоголя. А какое послевкусие! А какие приятные ощущения!

Действительно, действие напитка было очень приятным. Прибавилось сил. Исчезли тревоги. Улучшилось настроение. И при этом совершенно свежая голова.

— Вы мне подсунули допинг?

— Что вы! Просто немного снял напряжённость. Правда, так лучше?

— Лучше. Барказ, вы говорили про перенаселение, а здесь не то, что малолюдно. Считайте, что совсем пусто…

— Просто это место далеко не всем по карману. Впрочем, вас это не должно беспокоить. Расслабьтесь.

Макс действительно успокоился и решил последовать совету. Усевшись поудобнее в кресле, расслабился. Сейчас от него ничего не зависело, как, впрочем, начиная с того момента, когда он опрометчиво разрешил Барказу присесть за столик.

Интерьер ресторанчика был скромен, но той скромностью богачей, когда каждый ничего не значащий элемент мог оказаться раритетом. На стенах висели картины, естественно, неизвестных Максу художников. Но сомнений не было, что это только подлинники. Резные панели на стенах со сценами охоты или просто изображения лесных зверей. Светильники, накрытые абажурами из чего-то, очень похожего на горный хрусталь. И, посуда. Подобную он мог видеть только разве что в Эрмитаже. Взгляд остановился на тарелке с кулинарным шедевром. «Шедевр на шедевре», — ухмыльнулся Макс. Побывать неизвестно где и не попробовать местную кухню было бы непростительным. Он взял в руки вилку и нож…

— Ну вот, всё хорошо, — сказал Барказ, переводя взгляд с него на молодого человека. — Надеюсь, теперь можем перейти к делу?

Тот вместо ответа ещё несколько минут в упор смотрел на жующего Макса. Затем повернулся к своей девушке, и они опять обменялись взглядами.

— Пожалуй, — спустя некоторое время ответил молодой человек.

Девушка крепко взяла его за руку. Он ответил ей нежным пожатием. Затем, обращаясь к Максу, сказал:

— У нас с господином Барказом долгий и скучный деловой разговор. Чтобы вы не скучали, Ния проводит вас.

Ния так же молча встала и, не глядя на Макса, направилась в сторону выхода.

— Не отставайте, — поторопил Барказ. — Нехорошо заставлять ждать девушку, тем более такую красивую.

Максу показалось, что молодой человек отвёл глаза в сторону. Впрочем, может это только показалось, поскольку он заторопился за Нией. Совсем не хотелось опять потеряться в людском потоке. Кто знает, найдёт ли этот странный Барказ его ещё раз. Однако девушка остановилась у лифта. Макс обрадовался, что не придётся опять окунаться в толпу.

Поднявшись на пару этажей, они оказались в коридоре, стены которого были украшены подобно стенам ресторана. Войдя в номер, Ния сказала:

— Закрой дверь.

Она подошла к столику и наполнила два бокала.

— Думал, что вы меня отправите обратно, — сказал Макс.

— Не торопись, — и она протянула ему бокал, — всему своё время.

— Что это? — спросил он.

— Пей, — ответила Ния и пригубила из своего бокала.

Вкус напитка был похож на тот, которым его угощали в ресторанчике. Однако подействовал намного быстрее. Тепло разлилось по телу, потянуло на грешные мысли. Одним словом, захорошело, хоть и без градусов. «Интересно, как это у них получается»? — проскочила, не задерживаясь, мысль. Комната, после воздействия напитка, стала ещё красивее. Ния, поставив бокал на стол, медленно повернулась, подошла к кровати и стала снимать с себя одежду. Макс ошалело смотрел на неё. «Вот так свезло, — прикинул он, — какая классная фигурка! Вот так подарок»! Он мог ожидать чего угодно, но чтобы вот так!

Раздевшись, она легла под одеяло. «Похоже, что женщины везде одинаковые», — подумалось ему. Однако кроссворд не был из сложных. Надо ли говорить, что уговаривать его не пришлось. Напиток делал обстановку более романтичной и не оставлял голосу разума ни малейшего шанса.

Ния всё время, что они были вместе, не проявила никакой активности, чем немного обескуражила. В начале, проявив инициативу, она лежала, словно по принуждению. Отвернувшись в сторону. Впрочем, терпеть ей пришлось недолго. Затем она, как ни в чём не бывало, встала, оделась и вышла из номера.

«Что это было?»— хотелось спросить Максу, но спрашивать было уже не у кого. Более того, он опять оказался один в незнакомом месте. Куда деваться и что делать — непонятно. «Интересно, оплачен ли номер или сейчас придётся разбираться ещё и с этим? Или молодой человек устроит разборки? Ну, Барказ! Устроил мне экскурсию по планете! Чтоб его… Это надо же так вляпаться! Любитель приключений», — ругая себя последними словами, Макс понял, что действие волшебного напитка прекращалось. Делать нечего. Одевшись, вышел из номера. Лифт был занят, и пришлось спускаться по лестнице. Куда идти он не знал, но и оставаться на месте не имело смысла. «Барказ сплавил меня этой девчонке и не думаю, что он горит желанием снова меня видеть, — мысли бешено крутились в голове. — Надо срочно найти парк». Так рассуждая, он спустился на первый этаж и уже собрался подойти к администратору, как вдруг увидел Манафа. Обрадовался, и уже хотел было уже подойти, как заметил у него за спиной полицейских. Как догадался, что это полицейские? На любой планете, в любой форме или без неё они выглядят и ведут себя одинаково. Манаф что-то оживлённо объяснял администратору, ожесточённо жестикулируя, как его взгляд случайно упал на Макса. Он на секунду замер и вдруг закричал, тыча пальцем в его сторону. Слов Макс не разобрал, но хорошо понял, что надо смываться. Рванув было наверх по лестнице, увидел, что по ней спускается группа людей, заблокировав проход. В двери, невольно преградив путь полиции, стала входить парочка. В этот момент кто-то резко дёрнул его за руку и затащил под лестницу.

— Стой, — закричал Манаф, увидев Макса. — Что встали? Держите его!

Манаф махал руками,подталкивая полицейских в сторону лестницы. Но в это время, как назло, гости столпились в дверях, мешая стражам порядка. Он видел, как Макс дёрнулся бежать вверх по лестнице и вдруг исчез, смешавшись в толчее.

— Скорее, скорее наверх! — кричал он, толкая полицейских. — Он не должен уйти!

Наконец, растолкав посетителей, они буквально взлетели на второй этаж, распугав немногочисленных постояльцев. Макса нигде не было. Манаф понял, что облажался. Впрочем, почему облажался? Что, нельзя было позвонить пораньше и предупредить его вовремя? Этот голос по телефону! Всегда спокойный и уверенный. Да, Манаф работал на него, и что? Он же не может предугадывать звонки!

Расстроенный, тяжёлыми шагами он спустился вниз на рецепшн.

— Дайте мне телефон, — бросил он администратору. — Думаю, что у вас будут неприятности. Контрабанда — это не шутка.

Администратор что-то пытался сказать в своё оправдание, но Манаф не слушал. Тем более трубка ответила ледяным голосом:

— Слушаю!

— Он ушёл! — доложил Манаф.

— Я знаю, — холодно ответил голос.

— И что теперь?

— …,— после долгого молчания в трубке раздались короткие гудки.

Глава 3

Под лестницей оказалась дверь в небольшую каморку. Быстро проскользнув в неё, Макс оказался нос к носу с Барказом. Тот приложил палец к губам и, когда шум и топот за дверью стихли, стараясь не создавать лишнего шума, стал открывать окно.

— Что происходит? — поинтересовался Макс.

— Ничего особенного, — спокойно ответил Барказ. — Просто полиция.

— И что?

— В принципе, ничего, — также невозмутимо продолжил тип. — Только непонятно, зачем же вы бросились бежать?

«Действительно, — подумал Макс. — И с какого перепуга я дёрнул, как заправский лось?»

— Сам не понимаю, — ответил он Барказу. — Пожалуй, надо пойти к ним и…

— Полностью согласен. Идите, — безразлично продолжал Барказ, взламывая замок на раме. — Скажите, что вы с Земли и прямым ходом попадёте или в камеру, или в психушку. Думаю, что это одинаково не слишком заманчивая перспектива на всех планетах.

В этот момент, наконец, удалось открыть окно, и он спросил:

— Ну, так что? В полицию, или просторы Марса покорять?

Молча подойдя к окну, Макс стал выбираться во двор ресторанчика. После стольких волнений и неожиданностей хотелось вдохнуть полной грудью, но воздуха не хватало. Барказ следом вылез из окна. Они осторожно, пытаясь не привлекать ничьего внимания, вышли со двора на улицу и быстро смешались с толпой. Через некоторое время, почувствовав себя в безопасности, Макс решил выяснить у типа, в чём же всё-таки дело. Но Барказ жестом показал, что сейчас не время для беседы. Пришлось набраться терпения, так как всё равно ничего другого не оставалось.

Город был, конечно, мегаполис. Но мегаполис мегаполису рознь. Они находились далеко не на окраине и не в резервации, но дома были какими-то усталыми. Да, именно, не старыми, не эконом-класса, а усталыми. Безликие, неухоженные. Есть такая поговорка: без хозяина дом сирота. Так вот этот город выглядел сиротским. Толпа, постоянно и, похоже, круглосуточно безразлично плывущая по его улицам, словно не замечала, а, может, действительно настолько привыкла, что не замечала его увядшего состояния. Да и в самом этом движении чувствовались бессмысленность и безнадега. По пути прошли несколько скверов. Но и они не внесли оптимизма во встревоженную душу. Такие же усталые, как и весь город, деревья. Взгляду отдохнуть негде. «Да, — подумал Макс, — понятно, почему Барказ, имея возможность, отрывается на Земле. Отрывается? Просто вот так перемещается на Землю, чтобы… сходить в ресторан? Нет. Что-то не то. Ресторан, конечно, дело хорошее, но только как сопутствующий фактор. Так сказать, бонус. А что он на самом деле забыл там»? Он посмотрел на Барказа, словно ледокол, прокладывающего маршрут, и тот нравился ему меньше и меньше. Макс крепко взял Барказа за руку. Тип недовольно оглянулся и попытался вырваться.

— Стой! — крикнул Макс. — Хватит бегать! Надо поговорить!

— Не здесь и не сейчас, — огрызнулся Барказ

— Нет, сейчас! — Макс ещё крепче сжал его руку, давая понять серьёзность своих намерений

Остановка в толпе была более чем неудачна. Они мешали буквально всем. Их стали заталкивать. Толпа могла легко сбить с ног и даже затоптать. Макс схватил Барказа за грудки и стал проталкиваться к ближайшей стене, используя его, как таран. Барказ, поняв, что так просто, шуточками не отделаться, обречённо посмотрел ему в глаза.

— Ладно, — ответил тип, и, быстро сориентировавшись, добавил, — пошли.

На этот раз он потащил Макса куда-то в почти незаметный переулок. Находясь на главной улице даже запущенного города, трудно было предположить, что в двух шагах могут быть почти необитаемые трущобы. Пробравшись в один из, с позволения сказать, домов, мимо, похоже, бомжей и кто знает кого, они поднялись на безлюдный третий этаж. Барказ, подошёл к окну и выглянул наружу. Там по улице нескончаемой рекой двигался людской поток.

— Ну, спрашивай. Что тебе так приглянулось на Марсе? — съехидничал он.

— Удивишься. Но за пару часов у меня накопилось, как минимум, два вопроса. Для начала: зачем ты меня сюда притащил? Только не говори, что из исследовательского интереса. И почему меня ищет полиция?

— Значит мы уже на ты? Ну, что ж. Но ещё один вопрос явно пропустил. Почему незнакомая девочка затащила тебя в кровать, не интересует? — съязвил он.

— Конечно, странно. И откуда ты знаешь? Вряд ли она этим хвасталась. И причём это здесь? — слова Барказа поставили Макса в тупик.

— А это и есть ответ на все твои вопросы.

— Ещё скажи, что во всём виновата Ния?

— Смотри на него, даже имя запомнил. Да, дело в ней и не только. Ещё и в её муже, — усмехнулся Барказ.

— Муже? — Макс совсем ничего не понимал. — Они что, извращенцы?

— Нет, проблема в другом. Думаю, что успел заметить, что перенаселение — бич нашего общества.

— Да, было бы трудно этого не понять.

— Так вот. Чтобы бороться с дальнейшим перенаселением, мужчины при рождении обрабатываются так, что становятся бездетными. А семейные пары хотят иметь своих детей, — Барказ понял, что без объяснений ему не обойтись.

— Может, ближе к делу. История вашего общества, как и его проблемы меня мало интересуют.

— Так это и есть ближе, как у вас шутят, к телу. Так получилось, что для того чтобы получить потомство, нам приходится использовать земных мужчин, — и он тяжело вздохнул…

— Да, эти, своего рода, доноры — единственная надежда многих марсианских семей. А ты думал, что настолько привлекателен, что Ния, забыв всё на свете, сразу потеряла голову? — съехидничал контрабандист. — Всё намного проще.

— Так ты меня притащил как донора?

— Вот именно…

— А не проще сделать ЭКО? Думаю, что несколько стаканчиков с необходимым материалом было бы доставить гораздо проще и меньше головной боли.

— Как раз и нет, — вздохнул Барказ. — ЭКО тоже вне закона. И за это можно получить немалый срок.

— А донор?

— А донор — это инопланетянин. Думаю, на Земле вряд ли официально признано, что среди вас гуляют инопланетяне. Власти знают об этом, но помалкивают. Такое же лицемерие и у нас. Официально не признано, что между нашими мирами давно существует связь. Путешественники вроде меня (их не очень много) помогают страждущим завести потомство. К тому же услуга эта очень дорогая, и никто не афиширует рождение детей.

— Теперь непонятно, почему меня хотели схватить полицейские. Хоть я и контрабанда, но меня не существует, — осознание этой неприятной истины сильно взволновало Макса.

— Ну, в принципе…, — Барказ развёл руками, как бы говоря, что поделать, если так уж сложилось.

— В каком принципе? Что меня ждёт? Нет, не хочу знать! Давай быстро отправляй меня назад

— Что может ждать человека, которого не существует? — пряча глаза, заметил он. — А вот домой! Так с этим не просто.

— То есть я не должен находиться на Марсе. Что значит: не просто с возвращением? — не понял Макс.

— Канал открыт не всегда.

— Так, когда он откроется? — спросил он, уже понимая, что ответ вряд ли устроит.

— Я думаю, что для тебя это уже не будет иметь значения, — Барказ потихоньку стал отодвигаться.

— Почему? — злость стала наполнять Макса.

— На Марсе для землян маловато кислорода, и, к сожалению, наша атмосфера не такая плотная, чтобы защитить ваше неприспособленное тело.

— Ах, ты!.. — Макс резко нанёс Барказу удар снизу в челюсть. Тот, клацнув зубами, отлетел в угол и сполз по стене. Струйка крови потекла из уголка рта.

Подскочив, Макс схватил ослабшее тело за грудки и встряхнул. Однако Барказ так и не пришёл в сознание. Выругавшись, он присел на какой-то камень и в отчаянии схватился за голову. Вспомнилось прекрасное сегодняшнее утро, не предвещавшее ничего неприятного. И вот. Он находился непонятно где, среди трущоб, безо всякой перспективы оказаться вечером дома. Дома? Иметь бы на ночь хоть какое-то укрытие и то было бы неплохо. Кто знает, что за ночи здесь. А вдруг по ночам заморозки. От подобных мыслей Макса охватил озноб. Он с трудом убедил себя, что это нервное и что надо успокоиться. Да, ещё этот. Макс с презрением посмотрел на лежащее рядом тело. Интересно, он ещё живой? Протянув руку, потрогал пульс на шее. Вроде есть. А может, и нет. Только этого не хватало. Впрочем, кто его знает, где надо проверять пульс у марсиан? Да и Марс ли это? Но холодное маленькое солнце настойчиво говорило о том, что это действительно так. Необходимо успокоиться и собраться с мыслями. Он опять посмотрел на Барказа. Грустно сознавать, но всё-таки тот был ему нужен. Куда идти, где найти крышу или еду, без него было не то, что трудно, а практически невозможно. Не спрашивать же у первого встречного? Да и вернуться домой, если он не врёт, поможет далеко не каждый. Так что, куда не кинь, везде клин, а, точнее, этот инопланетный контрабандист.

Неплохо было бы знать, который час и сколько времени он провёл здесь? А лучше, сколько ещё проведёт? Макс тяжело вздохнул, затем посмотрел на небо. Солнце клонилось к закату, но сколько оно ещё будет клониться, оставалось загадкой. Да и сколько часов сутки на Марсе, также оставалось под вопросом. Нет, он когда-то знал, сколько, но забыл, как всё ненужное.

Что вообще он помнил об этой планете? Красная планета. Вопрос! Не очень-то она красная. Диаметр меньше земного. А кто его мерил в нынешней ситуации? Два естественных спутника. О… Есть шанс. Во всяком случае, ночью будет чем заняться. Ещё раз посмотрел на небо. Нет. Обзор маловат. Подняться выше некуда. Идти, пока этот… контрабандист не придёт в чувства, тоже некуда.

Один, в заброшенных руинах. Даже странно, что при такой перенаселённости остаются места, никем не востребованные. Макс огляделся. Старые, битые стены из чего-то похожего на кирпич. Как странно. Где-то в Богом забытом месте, а всё равно кирпичи. Вспомнились изощрения фантастов. А оказывается всё просто: кирпич и весь сказ. И клал какой-то халтурщик. Вон, швы неровные. Смотри-ка, разъезжаются прямо на глазах. Чушь. Сказывается усталость и куча приключений. Надо поспать. Но швы на кладке не переставали расходиться. Даже наоборот. Через пару минут он уже стал различать образующиеся контуры. Сначала именно контуры, которые постепенно стали превращаться в барельеф. Мурашки побежали по спине. Постепенно барельеф превратился в статую из кирпича, сидящую рядом. Но совсем у Макса сдали нервы, когда статуя открыла глаза. Он от ужаса сам чуть не превратился в барельеф, настолько плотно вжался в стену. Статуя, постепенно меняя не только очертания, но и цвет, превращалась в человека. Стал исчезать рисунок кирпича. Статуя встала и, подойдя к Максу, протянула руку. Беззвучный крик застрял у него в горле. Рука легко легла на голову и, уже теряя сознание, он почувствовал во рту привкус штукатурки.

Глава 4

Оранжевое небо непривычно слепило глаза. Горячий воздух обжигал ноздри. На зубах скрипел песок. Впрочем, нет, не песок. Штукатурка. Вспомнилось из детства, когда они с пацанами во дворе по глупости грызли её. Кто и зачем это придумал, он уже не помнил. А вкус остался в памяти. Воспоминания вызвали тёплые чувства. Однако реальность быстро расставила всё на свои места.

Ноги медленно, но верно погружались в грунт, с виду казавшийся надёжным. «Ещё несколько минут и меня экскаватором не вытащишь», — подумал Макс и стал, с трудом вытягивая ноги из грунта, пробираться к располагавшемуся неподалёку настилу.

Низкие коричнево-оранжевые тучи носились по небу, и от этого было не по себе. Он попытался вспомнить, как попал сюда. Перед глазами всплывали непонятные картинки. Какие-то развалины. Лежащее на полу бесчувственное тело. И чья-то рука на голове. Вот и всё. «Немного, — подумал Макс, добравшись до настила. — Ну, что ж. Надо осмотреться».

Оранжевый свет наполнял всё пространство. Обманчиво-каменистая оранжевая почва составляла почти весь пейзаж, если не учитывать те промоины, где она напоминала лечебную грязь: текла и местами бурлила, стекая в озёра, которые, в свою очередь, сильно парили, наполняя и без того густой воздух влагой и едким туманом. Редкие представители флоры жались ближе к почве, стараясь спрятаться от жары. Растительность, оказавшись в тумане, расправляла красные до черноты листья, но стоило туману хоть немного развеяться, они сразу сворачивались в трубочки. Низкие тучи застилали всё небо, не давая возможности пробиться свету звёзд. И только огромный круг Солнца с трудом просматривался через них, рисуя сюрреалистическую картину в лучших традициях художников-фантастов двадцатого века.

Макс шёл в поисках крыши над головой. Желание укрыться, спрятаться было подсознательным и непреодолимым. Казалось, останься он здесь ещё хоть пару минут, то непременно расплавится. Выбор направления был прост. Пришлось идти по настилу, ведь для чего-то он здесь проложен. «Во всяком случае, не придётся пробираться по бездорожью», — подумал Макс. Сказывалась и нехватка кислорода, которую он почувствовал довольно быстро. Уже через полсотни метров мокрая спина и одышка заставили внимательнее всматриваться в любую возвышенность, хоть немного похожую на жильё. Но настил безжалостно вёл мимо парящей грязи и цепляющихся за штанины кустов, что постоянно отвлекало или снижало видимость почти до нуля. Так что Макс и не заметил, как настил повернул в ворота, оказавшиеся входом в подземелье.

Подземелье обрадовало чистым и по сравнению с поверхностью прохладным воздухом. Тёплый белый свет приятно обволакивал. Макс сразу понял, как устали его глаза от оранжевого. Настроение улучшилось. Он шёл по улице небольшого городка. Единственной особенностью было то, что он расположен под поверхностью планеты. Впрочем, наблюдать небо на поверхности было так же невозможно, и поэтому различия Макс не почувствовал. Вдоль улицы располагались жилые дома, магазины «Дары Венеры» и даже пара салонов с говорящими названиями, так что у Макса не осталось сомнений о месте своего пребывания. Сами помещения выдолблены в породе, но их лицевая часть стилизована под привычные постройки.

Макс шёл вдоль небогатых витрин, разглядывая сквозь них содержание магазинов. Народу немного. Но Макс не искал общения. Скорей даже опасался его. Ведь его спросят, кто он и откуда. А что Макс мог ответить. «Нет, — подумал он, — надо сначала собраться с мыслями, вспомнить всё. Найти жильё. И очень хочется пить». Однако ручьёв с чистой или не совсем чистой водой, как он понял, здесь просто не водилось, значит, воду надо покупать. Купить воду, что может быть проще, если ты стоишь у входа в магазин. Вот только денег в кармане не оказалось. Возник вопрос, решение которого нельзя откладывать надолго.

— Эй! — услышал он негромкий голос. — Эй, подойдите, пожалуйста!

Макс оглянулся. Из-за угла вышел странный худощавый человек с прилизанными волосами. Беспокойный взгляд бегающих глаз не слишком располагал к доверию, однако Макс, неожиданно для себя переспросил:

— Это Вы мне?

— Да, да! Я вижу, у вас некоторые трудности с финансами? — незнакомец приблизился.

— Есть немного, — ответил Макс. — Почему вас это беспокоит?

— Могу предложить некоторую сумму, — неопределённо сказал худощавый.

— анимаетесь благотворительностью, — ухмыльнулся Макс.

— Ни в коем случае! Могу дать шанс заработать! Если вам это интересно, — незнакомец нервно оглянулся.

— Заработать? Надеюсь, ничего криминального? — бегающие глаза не внушали доверия.

— Что вы! И работа пустяковая.

— И…

— Посидите в кресле часок и получите свою, скажем, двадцатку.

— Посидеть в кресле за двадцатку? Что-то здесь нечисто?

— Я учёный и мне для эксперимента нужен подопытный. Просто сниму кое-какие параметры и всё.

— И за это двадцатка?

— Ну да. Возможны некоторые неприятные ощущения. Возможны, — извиняющимся тоном пробормотал учёный, но тут же встрепенулся, — и за это реальные деньги.

— Ладно, док. Как вас зовут?

— Ричард. Это так важно?

— Важно, чтобы не зажали бабки, — Макс ухмыльнулся. — Ладно, пошли. Только одно условие, сначала вы угостите меня водой.

— Нет проблем, — ответил учёный, приглашая Макса идти за ним.

Лаборатория находилась неподалёку. В этом городке всё находилось неподалёку. Макс радовался, что вот так запросто и без лишних поисков удастся заработать немного денег. Как только они вошли в ничем не примечательную дверь, док закрыл щеколду. Металлический щелчок напомнил щелчок затвора, и Максу стало немного не по себе.

— Проходите, — сказал Ричард, показывая ему на единственное стоящее посередине лаборатории кресло, а сам прошёл к столу, заставленному кучей приборов.

Защёлкали какие-то тумблеры, загорелись световые индикаторы. Задергались стрелки. Равномерное гудение наполнило помещение.

— Пора, — сказал Ричард, подходя к установке.

— Вы ничего не забыли? — спросил Макс.

— Ах, да! Вода! Конечно, — Ричард вышел в боковую дверь и через некоторое время появился с запотевшей бутылкой холодной воды. — Вот, и затем в кресло.

Макс залпом выпил половину бутылки, а док вернулся к работе. Его покрасневшие глаза были сосредоточены на приборах. Разноцветные огоньки, весело перемаргиваясь, бегали по приборной доске, окрашивая лицо разноцветными красками, отчего казалось, что оно постоянно меняет своё выражение. Но это было обманчивое впечатление. Ничто не могло отвлечь Ричарда. Его сухощавая фигура казалась частью изобретения. Строгая лощёная прическа явно сочеталась с формами аппаратуры, такими же строгими и лощёными.

— Ну, вы что застыли? — спросил он Макса, стоявшего неподалёку с растерянным выражением лица.

Макс чувствовал себя полной противоположностью Ричарду. Потрепанная и запылившаяся одежда, взъерошенные волосы, усталость и неопределённость — вот что он из себя представлял. Да и в лаборатории чувствовал лишним. Собственно, так оно и было. Но деньги нужны, и особо привередничать не приходилось. Однако теперь, когда он увидел, куда занесла его судьба, немного растерялся. Внутреннее чутьё подсказывало, что работка будет не из обычных. Иначе Ричард мог бы попросить своих ассистентов, в которых, при наличии такой лаборатории, у него не должно быть недостатка. Макс медленно прошёл между столами, заваленными чертежами и схемами, мимо стеллажей с тихо гудящими приборами. Разноцветные пучки проводов образовывали паутину. Казалось, что разобраться в этой путанице не представляется никакой возможности. Осторожно, стараясь ничего не задеть, он, наконец, добрался до кресла, но садиться пока не стал.

— Ну, вот и хорошо, — похвалил Ричард, не отвлекаясь от настройки приборов. — Сейчас начинаем.

— Не так быстро, док, — ответил Макс, понемногу приходя в себя. — Сдаётся мне, что не всё здесь чисто.

Ричард, оторвавшись от приборов, заново оценивая ситуацию, внимательно посмотрел на него. Макс, немного смутился, заметив взгляд дока, но знал, что надо брать «быка за рога», пока есть возможность. Тем более он всегда знал, что сегодня рано или поздно заканчивается и начинается завтра, в котором он не слишком уверен.

— Не так всё чисто, Дик, — повторил он.

— Что ты хочешь? — пропустив незамеченной фамильярность, поинтересовался Ричард. Макс отвлекал и это раздражало.

— Сотню! Сотню и ни цента меньше!

— За что? Тебе же ничего не надо делать! — Ричард начинал злиться и тоже перешёл на "ты". Препираться с кем бы то ни было не входило в его планы, а тем более с первым встречным.

— Мне всё равно, что делать. Но сдаётся, Дик, что дело не совсем чисто. Иначе, почему ты здесь один? — И Макс обвёл рукой просторное помещение лаборатории.

— Тебе придётся только сесть вот в это кресло и провести в нём полчаса.

Макс посмотрел на Ричарда, потом на кресло:

— Сотню, или сам садись в своё кресло! — зло повторил Макс и, чувствуя зависимость дока от него, небрежно отошёл в сторону.

— Ладно, сто так сто, — проговорил недовольно Ричард, возвращаясь к приборам. Макс, устало улыбнувшись, сел в кресло и устроился поудобнее. «Теперь, если не врёт док, часик отдыха. А отдых не помешает», — прикинул он. Обстановка перестала действовать угнетающе. Пение приборов убаюкивало. Наконец Ричард отвлёкся и подкатил к Максу ажурную клетку со шлейфом проводов.

— Возможно, будет немного пощипывать, — и, ухмыльнувшись, добавил. — Думаю, за эти деньги ты потерпишь немного.

Макс опасливо посмотрел на клетку, но ничего не сказал. Тем временем Ричард подошёл к пульту, с которым он возился до этого, и стал нажимать одну за другой кнопки. Гудение приборов усилилось. Вскоре Макс уже не ощущал, что гудит: то ли приборы, то ли голова. Матовая пелена перед глазами стала застилать лабораторию. Он хотел позвать Ричарда или хотя бы пошевелиться в кресле, но силы оставили его. Перед глазами замелькали странные картинки: столик в ресторане и плывущий с громкой музыкой теплоход; толпа, несущая его почти на руках по улице; отрешённое лицо под ним в кровати; оживающая статуя.

Он сидел один на опушке леса. Голова сильно гудела. Лёгкий снежок тихо падал с неба. Холод. Первое его ощущение — это был холод. Холод медленно, осторожно пробирался через лёгкую одежду. Змеёй пролезал за ворот, влезал в рукава, пробирался сквозь кожу, делая непослушными мышцы. Холод, только холод. Он попытался вспомнить, как оказался здесь, но не мог. Огляделся. Вокруг не было следов. Один чистый ровный снег и чистое голубое небо. Солнце с пятикопеечную монету, и яркий Млечный Путь. Нет, не Млечный Путь. Обруч, накинутый на планету. Обруч из тысячи звёзд. Нет, серебряный обруч среди тысяч звёзд. Он так замёрз, что даже не мог удивиться. Было только понимание, что не мог находиться здесь достаточно долго, чтобы снег успел замести следы. Оглянулся ещё раз. Нет, следов не было. Где-то невдалеке промчалась, поднимая за собой снежный вихрь, машина. Он встал и пошёл по направлению к дороге. Шёл напрямую, временами проваливаясь в сугробы. Когда, наконец, вышел на проезжую часть, не оглядываясь, пошёл вслед проехавшей машине. Почему выбрал это направление, не знал. Просто шёл. Застывшие мышцы сковывали движение. Пар от дыхания инеем откладывался на ресницах и склеивал волосы. Вскоре уже казалось, что это не холод проникает к нему, завоёвывая его тело, казалось, что холод — это он сам.

Серебристый автомобиль, словно видение, пронёсся мимо, подняв за собой снежную пургу. А он всё брёл, ничего не замечая. Руки и лицо побагровели от холода. На щеках появились белые пятнышки — первые признаки обморожения. Он не заметил, как автомобиль затормозил и некоторое время, словно в раздумье, стоял невдалеке. Потом, осторожно, задним ходом медленно подъехал к нему. Дверка плавно распахнулась, и из кабины повеяло теплом и приятным ароматом женских духов. Он остановился.

— Садитесь же, — нетерпеливо сказал женский голос

Он послушно, как маленький ребёнок, сел в машину.

— Дверь, — сказала женщина. — Вы же застудите салон.

Он посмотрел на женщину, пытаясь сообразить, о чём же она говорит. Затем, словно решая невыполнимую задачу, повернулся к двери и попытался захлопнуть её. Замерзшие пальцы не смогли нормально взяться за ручку. Увидев неудавшуюся попытку, женщина перегнулась через него, чтобы захлопнуть дверку. Пушистые, тёплые, ароматные волосы приятно защекотали лицо.

— Как вас, раздетого, сюда занесло? — спросила она, нажимая педаль акселератора. — Хорошо, что я проезжала, а то машины здесь редко ходят, могли бы совсем замёрзнуть.

Он сидел, тупо уставясь на дорогу. Тепло постепенно вытесняло холод, и его стала бить крупная дрожь. Женщина опасливо посмотрела на своего пассажира, но расспрашивать перестала. Дальше ехали молча. Лёгкая мелодия из приёмника убаюкивала. Тем временем за окном автомобиля лес отступал назад, постепенно сменяясь заснеженными полями. Поля убегали в синеющую даль и где-то на горизонте сходились с небом. Солнце склонилось к самой земле, завершая удивительно короткий день. Зато теперь астероидный пояс вокруг планеты стал ещё ярче. Изредка вдалеке тёмными пятнами проплывали деревни. Кое-где уже загорелись огни, обозначая уют и жильё, отчего одинокое авто на бесконечной дороге казалось маленькой, затерявшейся песчинкой в бесконечном просторе огромного плато.

Он уже отогрелся, но продолжал всё также тупо смотреть на дорогу. Тихая музыка мягким звучанием заполняла затянувшуюся паузу. Но когда из-за горизонта показались огни большого города женщина, озабоченно посмотрев на него, сказала:

— Я Агнесса, а как вас зовут?

Он не ответил.

— Вы меня слышите? Я спросила, как вас зовут?

Дорога устало шуршала под колёсами. Он посмотрел на неё так, словно первый раз увидел. Затем, взглянув в окошко, напрягся, будто решал сложнейшее уравнение и, наконец, явно сам удивляясь своим словам, растерянно сказал:

— Я не знаю!?

— Ну и весёлый попался мне попутчик, — произнесла Агнесса, не зная, то ли радоваться, что этот странный человек заговорил, то ли расстраиваться по поводу его ответа. — И всё-таки, как мне вас звать?

— Я не знаю, — ещё более растерянно ответил он.

— Впрочем, какая разница, — недоверчиво сказала Агнесса. — Вы просто скажите, куда вас подвести.

Женщина увидела в его глазах панический страх.

— Я не знаю, — ответил он, с ужасом сознавая, что не помнит о себе совсем ничего. Ничего, что было с ним до той минуты, когда он очнулся на опушке леса.

— Похоже, вы немного сегодня перебрали, — озабоченно предположила Агнесса. — Раньше с вами такое бывало?

— Не помню, — подавленно ответил он. Тем временем они въехали на улицы Города.

— Вспоминайте скорее, не до утра же мне с вами кататься!

На перекрёстке жёлтый светофор моргал, словно в глаз ему попала соринка. Ухоженная улица мягко стелилась под колёса. Машина вела себя, как хороший пёс, возвращающийся издалека к родному дому. Ярко освещённые дороги и тротуары ёлочными гирляндами обвивали Город.

— А где это мы? — спросил он.

— Как где? В Городе! — ответила Агнесса, начиная проявлять беспокойство.

— Я ничего здесь не знаю, — он напряжённо глядел в окошко, тщетно стараясь уловить в окружающем мире хоть что-нибудь знакомое.

Дома безразлично мелькали мимо, не желая признавать его своим. Яркий свет реклам и витрин не пробуждал каких-либо ассоциаций. Он сиротливо вжался в сидение, чувствуя себя потерявшимся ребёнком.

— И что мы будем делать? — спросила Агнесса и посмотрела на пассажира.

Некоторое время он неопределённо молчал, потом повернулся к ней.

— Остановите машину… пожалуйста, — попросил он тихим голосом.

Авто послушно остановилось у ближайшего перекрёстка. Он вышел и, поблагодарив Агнессу, осторожно закрыл за собой дверь. Отъезжая, она видела серый силуэт, бредущий по тротуару.

Плавно надавила на акселератор и машина, аккуратно вписавшись в поворот, направилась к дому. И всё было бы вроде бы хорошо, но что-то не давало ей спокойно забыть этого человека. Его удаляющаяся спина, сгорбленная, словно под неимоверной тяжестью. Одинокий человек в неизвестном ему городе. Один среди тысяч ярких окон, среди чужого тепла. Авто остановилось у ворот гаража. Агнесса сидела, не зная, что ей предпринять. Мотор мерно урчал на холостых оборотах. Тёплый, родной дом призывно смотрел на неё окнами, приглашая войти.

— Ах, чтоб его! — выругалась Агнесса и включила заднюю скорость.

Машина снова плавно катила по улицам. Свет ночных фонарей изменил лицо Города. Людей на улицах стало больше. Агнессе казалось, что не сможет разыскать своего недавнего найдёныша. Но после недолгих поисков увидела его на автобусной остановке. Вжавшись в угол, он сидел, держась за голову.

Глава 5

Он шёл по тротуару, не выбирая направления. Идти было некуда. Поэтому, после недолгого блуждания по улицам незнакомого города, сел на скамейку на первой попавшейся автобусной остановке, пытаясь оценить обстановку. Понять, что же с ним случилось. Не мог решительно ничего вспомнить о себе до того момента, как пришёл в себя в лесу. Кто он? Откуда? Что с ним случилось? Оставалось полной загадкой. Он сидел, подняв воротник и обхватив голову руками. Холод снова медленно и верно стал забираться под одежду. Идти всё равно некуда, и он решил, будь что будет.

— Макс! Макс, отзовись! — звенел встревоженный голос в мозгу. — Макс, пора возвращаться!

Сквозь туман пробуждающегося сознания он увидел склонившееся к нему мужское лицо. «Кто же это? — вспоминал Макс. — Ах да. Это же док. Дик. Док или Дик?» Он хотел позвать Ричарда, но неимоверная слабость, овладевшая телом, не позволила издать ни звука. В то же время Ричард бегал от Макса к своим приборам, всё время что-то переключая и бормоча проклятья через каждое слово.

— Макс! Ты меня слышишь, Макс? — голос не давал покоя. Он хотел сказать Ричарду, что его слышит, хотел ругаться. Схватить этого проклятого дока и показать ему, где раки зимуют, за то, что он делает с ним. Только бы сбросить эту проклятую пелену. В то время, когда Ричард в очередной раз подошёл, Максу удалось вытянуть руки. Он схватил дока за горло и начал трясти его.

— Я тебя…, су…, ах ты…, убью…, — Макс буквально выдавливал из себя слова.

Его пальцы всё крепче сжимали горло Ричарда…

— Да отпусти ты меня, сумасшедший, — хрипел женский голос.

Макс пригляделся. Туман, стоявший перед глазами, начал таять. Он в ужасе понял, что сжимает горло яростно отбивающейся от него женщины. Холодный пот пробрал Макса. Он в испуге отдёрнул руки. «А где же док? Куда он делся?»— промелькнула мысль.

Женщина стала откашливаться. «Где же он её видел. Ах, да. Это ведь она нашла его на дороге. Она. Как же её? Она же говорила. Анна? Нет. Агнетта? Нет. Агнесса. Точно, Агнесса. Ричард. А где же док»? — он осмотрелся.

— Где Ричард? — хрипло спросил он.

— Какой ещё Ричард? — опасливо оглядываясь, переспросила Агнесса.

— Сейчас. Ричард… — растерянно проговорил Макс и огляделся.

Вечерняя улица безразлично жила своей жизнью. Спешащие прохожие проносились мимо, полностью занятые своими мыслями. Макс вновь взялся за голову: «Что со мной»?

Голова гудела. Агнесса пришла в себя от недавнего потрясения. Она смотрела на найдёныша с сочувствием, которого не могла обосновать. И всё-таки было жалко этого чужого человека, таким одиноким и потерянным казался он.

— Пойдёмте, — сказала Агнесса и потянула Макса за рукав. — Успокойтесь и пойдёмте со мной.

Он встал и послушно, как ребёнок, пошёл. Мысли путались. Хотелось убежать как можно дальше, спрятаться, зарыться куда-нибудь. А от этой странной женщины, уже второй раз за день спасшей его, веяло спокойствием и надёжностью. Дверь автомобиля захлопнулась, отгораживая от страшного и злого мира, так беспощадно поступившего с ним. Когда мотор заурчал, и машина плавно тронулась с места, он впервые за сегодняшний день почувствовал себя в безопасности.

— Часто с вами бывают такие приступы? — спросила Агнесса.

— Не знаю, — ответил он, и было видно, что не лжёт.

— А кто такой Ричард? — поинтересовалась Агнесса. — Мне показалось, что вы его недолюбливаете.

— Я точно не знаю. Это человек из видения. Мне кажется, что всё это из-за него.

— Ну, а своё имя вы вспомнили? — Агнесса внимательно посмотрела на своего пассажира.

— Ричард называл меня Максом, — и он неопределённо пожал плечами.

— Тогда я тоже буду называть вас Максом, если, конечно, вы не против?

— Отчего же, — и он отвернулся к окну.

Холодный вечер проносился мимо. В наступающей темноте свет уличных фонарей казался всё ярче и ярче. Лёгкий снежок, видно решив сгладить жестокость уходящего дня, мягкими хлопьями, плавно кружась, ложился на землю. Картина покоя и умиротворения.

Дом возник перед машиной неожиданно для Макса, и он немного пожалел, что снова придётся покинуть автомобиль, то единственное место, где впервые за сегодняшний день он чувствовал себя спокойно.

— Что ж, день для вас сегодня был не из лучших, — сказала Агнесса, заходя в дом. — Так что расслабьтесь, примите душ. Затем мы немного перекусим, и, надеюсь, сон придаст вам спокойствия и уверенности. Подавая ему пушистое полотенце, она мягко улыбнулась.

Макс стоял под душем. Струи тёплой воды бежали по уставшему телу, расслабляя и успокаивая. Он удивлялся своему спокойствию. В его состоянии впору было рвать и метать, а он, как ни в чём не бывало, принимал душ. Впрочем, может Агнесса права и с него на сегодня хватит.

Агнесса уже который раз набирала номер телефона, но трубка упорно отвечала длинными гудками. Тогда она устало откинулась в кресле и прикрыла глаза. Тихая, лёгкая музыка наполняла дом. Сумрачный свет не раздражал глаз. Из ванной доносился звук бегущей воды. Всё было как всегда и всё-таки Агнесса не находила себе места. Ей нравилась её работа, но иногда и отдых был необходим. А сегодняшний вызов был накануне отпуска, на который она так надеялась. И вот, вместо того, чтобы в белоснежном лайнере покидать пояс астероидов, она всё ещё была в заснеженном Городе. «Не раскисать», — подумала она про себя. В конце концов, выискивать и спасать переправленных дано не каждому. Она налила в бокал немного вина и, пригубив, с наслаждением ощутила, как терпкое тепло медленно расходится по её телу. «Ладно, — подумала Агнесса, — пока всё под контролем. Похоже, что Макс ничего не помнит. Значит, остаётся одно, ждать. Хотелось бы знать, сколько?»

Резкий звонок телефона прервал её размышления. Агнесса даже подпрыгнула от неожиданности.

— Ты мне звонила? — спросила трубка сухо, без приветствий, хрипловатым мужским голосом.

— Да, он здесь, — ответила Агнесса.

— Где ты его нашла? — продолжал голос, не отвлекаясь на эмоции.

— Там же, — ответила она, — и тоже ничего не помнит.

Впрочем, он назвал имя.

— Какое имя? — заинтересовался голос.

— Мог бы и сам догадаться, — её стал раздражать этот допрос. — Долго мне с ним возиться?

— Значит, опять Ричард, — голос явно игнорировал её вопрос.

— Я спросила, когда ты его заберёшь? — повторила Агнесса, предчувствуя недоброе.

— Он останется пока у тебя, — холодно произнёс голос.

— Но ты забыл, что у меня отпуск! — вскипела она. — Я согласилась только найти! Ты не можешь так со мной поступить!

— Сожалею, — отрезал голос, и в трубке раздались короткие гудки.

Ошеломлённая, Агнесса ещё некоторое время сидела, прижимая трубку к уху, словно не веря в то, что услышала. Потом она ещё налила себе вина и, зло обругав голос, выпила весь бокал до дна.

Макс вышел из душа посвежевший. Раскрасневшееся лицо было если не красивым, то очень обаятельным. Свободный халат, который она дала ему, не мог скрыть хорошо сложенной фигуры. Агнесса невольно засмотрелась. «Впрочем, вечер только начинается», — мечтательно подумала она, но тут же постаралась отогнать от себя эти мысли.

После лёгкого ужина они сидели в креслах. Рядом стояли чашки с ароматным кофе. Лёгкий парок, словно кобра под звуки дудочки, поднимался из чашек и, струясь, стремился вверх. Макс был всё в том же халате. Он сидел в кресле, и сигарета в его пальцах медленно исходила дымом. Агнесса, сидя напротив, наблюдала за ним. Она явно изучала Макса. Чувство разочарования от несостоявшегося отпуска перевесило профессиональное любопытство.

— И где сейчас ваши мысли? — спросила она, выпустив струю сигаретного дыма. — Похоже, что вы где-то очень далеко от меня. А это не слишком вежливо с вашей стороны.

— Да, вы правы, — ответил Макс, отрываясь от своих раздумий, — извините.

— И всё-таки, о чём же вы думали?

— Никак не могу понять, что со мной произошло? — озабоченно произнёс он.

При этом его лицо стало таким расстроено-наивным, что Агнесса невольно залюбовалась. Макс заметил её взгляд и немного смутился.

— Но, похоже, вы что-то вспомнили? — поинтересовалась Агнесса, чувствуя, что начинает поддаваться обаянию Макса. — Вы же вспомнили Ричарда. А, кстати, кто такой Ричард?

— Не знаю. Я чувствую, что он сделал со мной что-то нехорошее. Иначе, почему же я хотел его убить? — и Макс недоумённо пожал плечами.

— Ну, это вам виднее. Может это ваш друг или вы вместе работаете? — предположила она.

— Может. Хотя… Нет, решительно ничего не помню, — сказал Макс, напрягаясь. — Впрочем, если бы не то видение, то я и своё имя бы не помнил. Правда, я и сейчас не уверен, что меня зовут Макс.

Их взгляды неожиданно встретились. Максу показалось, что он начал тонуть в глазах этой странной женщины, приютившей его и уделявшей ему столько внимания. Тёмные, завораживающие глаза и вьющиеся каштановые волосы, словно сети, притягивали к себе. Агнесса первая отвела взгляд.

— А вы? Чем вы занимаетесь? — спросил он, чтобы хоть как-то сгладить неловкость ситуации.

— Я? — удивилась Агнесса. — Я работаю в одной исследовательской лаборатории.

— Интересно, наверно?

— Да по-разному бывает, — ответила она. — Вот сегодня должна была лететь в отпуск, но не получилось.

— А что так? — с интересом спросил Макс.

— Работа, — коротко сказала Агнесса, как бы давая понять, что эту тему она больше не хочет обсуждать.

— Отпуск это хорошо. Наверно, у вас хорошо платят. Интересно, был ли я когда-нибудь в отпуске?

Макс встал и подошёл к окну. Прямо за ним, высоко в небе, вечный небесный охотник Орион вместе с малым и большим псами уже которое тысячелетие гнались за зайцем. Сам Орион вычурно высвечивался на звёздном небосклоне, восхищая хищно красным свечением Ригеля. Злобно-ярким глазом Большого пса хищно блестел Сириус. Не отставал от него и мертвенно бледным свечением Проциона Малый пёс.

— Весь мир на своём месте, — сказал Макс, разглядывая небо. — Даже звёзды светят так же привычно. Только…

Макс тяжело вздохнул. Агнесса подошла к нему и тоже взглянула на звёзды.

— Как всегда, — задумчиво проговорила она.

Лунный свет вырывал из полумрака задумчивый профиль Макса. Агнесса видела отражение звёзд в его глазах. Он отвернулся от окна и столкнулся с Агнессой, так близко она стояла. Почувствовал прикосновение её упругой груди. Их губы, влекомые вселенским притяжением, потянулись друг к другу, пока не слились вместе, соединяя два одиноких сердца.

Звонок телефона, словно ножом взрезал тишину. Они отпрянули друг от друга, как дети, захваченные врасплох за неблаговидным поступком. Телефон продолжал трезвонить. Тогда Агнесса подошла к нему и подняла трубку.

— Как он? — сухо спросил голос.

— Всё в порядке, — немного стушевавшись, ответила она, спешно поправляя волосы, будто её мог кто-то видеть.

— Вспомнил что-нибудь? — голос был беспристрастен.

— А не слишком ли ты торопишься? — уже придя в себя, ответила она. — У меня отпуск, так вот и жди, когда я снова выйду на работу.

— Ладно, девочка. Только не слишком зарывайся! — и трубка снова противно запищала короткими гудками.

— Уже поздно, — сказала Агнесса, не глядя на Макса. — Пора спать.

— Да, — оглядываясь, подтвердил он, словно ища место, где можно было бы прилечь. — Сегодня был тяжёлый день.

Агнесса провела Макса в отведённую ему комнату. Дубовая кровать и тяжёлые портьеры создавали ощущение надёжности, тепла и уюта. Свет, притушенный абажуром, дополнял общее впечатление. Оставшись один, Макс присел на кровать. В голове полный сумбур. Было такое впечатление, что он потерял сам себя. Встал, подошёл к окну и отодвинул портьеру. Звёздная ночь с любопытством заглянула в комнату. Вспомнился недавний и случайный поцелуй. Перед глазами вновь встало лицо Агнессы. «Экая ерунда», — подумал Макс, но всё равно на душе осталось приятное тепло от этого воспоминания.

Подушка мягко прислонилась к щеке, когда он прилёг на кровать. Макс не думал, что сможет сегодня заснуть, но усталость быстро взяла верх. Уже засыпая, вновь вспомнил лицо своей спасительницы, и улыбка коснулась его губ.

Агнесса же наоборот легла под одеяло и долго ворочалась с одного бока на другой. Рой мыслей не покидал её. С Максом всё было не так, как с остальными. Он ей определённо нравился, и нельзя было от этого отделаться. Но это могло помешать делу. Она не знала, откуда он пришёл. Сколько Макс сможет пробыть в этом мире? Не набросится ли он опять на неё, находясь в состоянии перехода? И всё же. И всё же он был в соседней комнате, а она не могла уснуть. В гостиной часы пробили два раза. Агнесса повернулась на другой бок и повыше натянула на себя одеяло. Но вопросы снова перебивали сон. Они не стали его забирать. Почему? Что случилось сегодня такое? Она не понимала, но с другой стороны была рада этому обстоятельству. «Да, рада», — сонно далеко за полночь подумала она.

Ночь тихо плыла над землёй, неся с собой тишину и покой. Город спал. И только звёзды светили без отдыха, разливая по вселенной свой вечный свет. Свет, несущийся через пространство, нарушая законы времени. Но к утру пошел снег и заполонил всё собой, чудесными узорами разрисовывая кусты, деревья, засыпая дорожки. Принося в мир чистоту и нетронутость.

Утром комната выглядела немного по-другому, хотя в ней оставался тот непередаваемый уют, который говорит о хорошем вкусе хозяйки. Вставать Максу совершенно не хотелось. Одеяло нежно обволакивало. А что принесёт с собой день, Макс не знал. Он прекрасно помнил, что вчера с ним случилось. Но что будет дальше? Жизнь продолжала быть чистым листом.

Вкусный запах кофе коварно пробрался в щели и подполз к Максу. Он вдруг почувствовал, что очень голоден. Быстро поднялся и прошёл в душ. Вода придала бодрости. У зеркала он увидел бритвенный прибор. Макс с удовольствием наносил пену налицо. Станок мягко скользил по щеке, словно ледокол, оставляя за собой очищенную полосу. Он старательно приглядывался к своему отражению, стараясь выбриться потщательнее. Отражение в зеркале стало искажаться. Начало менять свою форму. Стало плавиться, захватывая за собой всё большее и большее пространство. Постепенно завороженный Макс стал различать в нём знакомые очертания лаборатории. И вот уже он сам сидит в проклятой установке, а рядом возится с приборами Ричард. Пена на лице моментально высохла от той жары, что стояла вокруг.

— Что ты… Гад… Су… Су… Прекрати! — пытался сказать Макс, но вместо голоса раздавалось только невнятное мычание.

Тогда он попытался закричать, стараясь выразить этим свой гнев и привлечь внимание Ричарда. Но док, казалось, старался не замечать его. Макс попытался встать из кресла, но ноги не слушались. Перед глазами всё плыло. Макс попытался взмахнуть рукой, как раз в этот момент перед ним опять показалось зеркало в душевой. Удар пришёлся прямо по зеркалу. Макс разбил его, при этом поранив себе руку. Затем перед ним снова появилась лаборатория. Кровь текла из рук прямо на пол. Ричард крутил ручки у своих приборов. Вид у него был очень усталый и почти безумный. Максу стало страшно.

— Отпусти! — взмолился он. — Отпусти!

Макс старался говорить медленно. Ричард, словно очнувшись, посмотрел на него. Последнее, что запомнил Макс, это был безумный взгляд. Перед глазами снова всё поплыло. Макс провалился в темноту.

Глава 6

Дымящийся кофе и гренки уже стояли на подносе, когда Агнесса услышала грохот и звон битого стекла, раздавшиеся из душевой. Она бросилась туда. Дверь была не заперта. Разбитое зеркало абстракцией отражало душевую. Макс лежал на полу. Кисти рук были сильно порезаны. Лицо почти не отличалось цветом от белого кафеля. Агнесса попыталась привести его в чувство, но у неё не получалось. Тогда она подхватила Макса под руки и потащила его к кровати. Кровавый след потянулся вслед за ними по полу. Агнесса совсем выбилась из сил. Волосы растрепались. Капельки пота стекали по лицу. Уже у самой кровати вдруг поняла, что сил поднять его у неё не хватит. Тогда она стащила с кровати подушку и положила Максу под голову. Затем быстро сбегала за аптечкой и принесла всё необходимое для перевязки.

Макс очнулся на полу в комнате. Агнесса сидела рядом с ним и что-то записывала в блокнот. Кисти рук болели. Макс поднял их, чтобы посмотреть. Через бинты сочилась кровь. Агнесса заметила, что Макс очнулся, и повернулась к нему.

— Что со мной? — удивлённо спросил он.

— А я думала, что это вы мне расскажете, — и Агнесса успокаивающе улыбнулась.

— Зеркало. Помню, зеркало стало искривляться, — начал сбивчиво Макс. — Потом лаборатория… Ричард… Только он какой-то не такой.

— Какой «не такой»? — заинтересовалась Агнесса.

— Весь усталый, измученный… И взгляд у него безумный… Да, да именно безумный…

Макс попробовал подняться с пола. Агнесса помогла ему, поддержав под руки. Он сел на кровать и, увидев себя в зеркале стенного шкафа, констатировал:

— Какой ужас. А как хорошо день начинался. Тихое утро, запах кофе, и вдруг — на тебе, — Макс горько улыбнулся.

Агнесса внимательно посмотрела, словно хотела что-то прочитать в его мыслях.

— Что ж, кофе принесу вам сюда.

— Нет, не стоит, — возразил Макс. — Я в состоянии дойти до кухни. Вот видите. С этими словами он встал и направился к двери. Первые его шаги были осторожными. Покачивало от слабости. Но он взял себя в руки и дальше пошёл более уверенно.

Уже на кухне, за чашкой кофе, Макс пытался шутить, но видел, что Агнесса, делая вид, что слушает его, думает о чём-то своём. Максу и самому было не по себе от недавнего происшествия. После завтрака он поблагодарил Агнессу:

— Спасибо вам за гостеприимство, но мне пора.

Агнесса, словно очнувшись от своих раздумий, некоторое время смотрела на него испытующе, а потом спросила:

— И куда же вы пойдёте?

— Как куда? — спокойно ответил Макс. — Должен же я найти свой дом. Наверное, меня там ждут и беспокоятся.

— И кто же вас ждёт? — продолжала она с любопытством спрашивать.

— Вы считаете, что меня некому ждать? — изобразил удивление Макс. — Даже если я потерял память, то не кажется ли вам, что это несколько грубое предположение?

— Что вы! Конечно, вы можете идти, но если к вечеру будет негде приклонить голову, то не забудьте мой адрес.

— Я очень благодарен, но надеюсь, что больше не буду злоупотреблять вашим гостеприимством.

С этими словами Макс направился в комнату. Некоторое время спустя, он, уже переодетый в свою одежду, вышел в холл. Агнесса ждала. Она сидела в небольшом кресле, завернувшись в шерстяной плед.

— Ну что ж. Спасибо и прощайте, — сказал Макс и, посмотрев на Агнессу, встретил грустный, сочувствующий взгляд.

— Что ж, — ещё раз сказал он и взялся за ручку двери.

— Каждый месяц в этом лесу, на этой поляне мы находим человека, потерявшего память. Это длится уже несколько месяцев. Нам пришлось даже организовать службу по изучению этого явления, — Агнесса говорила холодно и монотонно.

Макс остановился, так и не открыв двери. Он оглянулся и увидел, с каким трудом даётся ей каждое слово. Агнесса тем временем продолжала.

— Мы не знаем, сколько это длилось до того, как мы обнаружили первого. Мы назвали его Адам. Он так и не смог вспомнить своего имени. Он также не смог адаптироваться у нас. Я так говорю, потому что мы не знаем, откуда берутся эти люди. Впоследствии мы узнали, что этим занимается некто Ричард. Он совершает эксперименты по перемещению людей. Но что это за эксперименты? Что за перемещение? Во времени, в пространстве или между параллельными мирами, мы не можем понять. Похоже, что и он зашёл в тупик и до конца сам не понимает, что у него получается. Так что в нашем мире вы вряд ли кого сможете найти, да и в своём тоже.

— Почему? — спросил Макс, ошарашенный такой речью.

— Потому что во всех случаях для таких экспериментов выбираются предположительно одинокие люди, чтобы при их исчезновении никто не занимался поисками.

— Почему я должен вам верить?

— Потому что это правда. И потому что у вас нет другого выхода.

Макс открыл входную дверь и сделал шаг на улицу. Агнесса продолжала сидеть в кресле, завернувшись в плед.

— И что было с ними потом? — спросил Макс, так и стоя в дверях.

— Это уже другой разговор, — ответила Агнесса, не меняя своего положения.

— И всё-таки?

— Даже если кто и уходит, то они всё равно остаются под нашим наблюдением, но немногие выдерживают эксперименты Ричарда. Что это значит, вы уже могли убедиться.

— И что же делать? — насторожился Макс.

— Для начала закрыть дверь, — сказала Агнесса и на удивлённый взгляд Макса ответила. — Дует очень.

— А если серьёзно?

— А если серьёзно, то помочь нам прекратить деятельность Ричарда.

— То есть стать для вас подопытным кроликом? — возмутился Макс.

— В каком-то смысле, да. Впрочем, вы и так подопытный кролик и, к тому же, у вас нет другого выхода, — спокойно и устало продолжала Агнесса.

— Выход всегда есть! — сказал Макс, но в его голосе уже не чувствовалось уверенности.

Он поверил Агнессе. Сразу понял, что она не лжёт. Оставаться же одному в чужом мире, где он никого не знал, ему было страшно. Практически выбора не было. Отвергнув бесцельное шатание по улицам, он невольно соглашался на их условия. Их условия. «Чьи условия?»— думал он. Из «них» он знал только Агнессу. А кто остальные? И что они от него потребуют? Всё это пугало Макса и единственное, что хоть немного успокаивало, это то, что у него было непреодолимое желание отомстить Ричарду. Отомстить за то, что он вмешался в его жизнь.

Прошла уже почти неделя, как Макс поселился у Агнессы. Дни, как близнецы, походили друг на друга. Макс чувствовал себя приговорённым к вечным истязаниям. Каждый день Ричард пытался вновь и вновь вернуть его, так что Макс едва успевал оправиться между попытками. В нём поселился страх, ведь никто не мог гарантировать, что очередной эксперимент Ричарда окончится удачно. Агнесса, как могла, оберегала его. Но что она могла сделать? К забинтованным рукам добавилась ещё пара шрамов. И всё-таки Макс был благодарен, что тогда она не отпустила его. Ведь кто знает, что бы сталось, не будь он под таким хорошим присмотром.

Агнесса у себя в кабинете усилено набирала телефон босса. Ухо уже горело от телефонной трубки, но на том конце провода никто не отвечал. После нескольких неудачных попыток в трубке что-то щёлкнуло, и послышался знакомый хриплый мужской голос:

— Девочка, нельзя быть такой настырной.

— Откуда вы узнали, что это я?

— Ты позвонила, чтобы узнать об этом? — спокойно спросил голос.

— Естественно, нет. Что-нибудь стало известно?

— Всему своё время, девочка, — безразлично прохрипел голос.

— Но сколько может всё это продолжаться? — голос Агнессы стал звонким и раздражённым.

— Я понимаю, что ты устала. Но ещё немного терпения.

Трубка холодно запищала короткими гудками. Агнесса опустила голову на руки, и слёзы сами полились из её глаз.

Макс сидел в гостиной и приходил в себя после очередной попытки дока вернуть его. Было тихо, и только стрелки часов неутомимо завершали очередной круг. Макс неуклюже взял со стола бокал вина и поднёс его ко рту. Сладковато-терпкий запах защекотал в носу. Он захотел сделать глоток, как бокал вдруг выскочил из его неловких рук, упал на пол и разбился. Макс раздосадовано посмотрел на образовавшуюся лужу. Потом встал и пошёл к кабинету Агнессы. Он знал, что она сейчас там разговаривает по телефону со своим боссом. Но в кабинете было тихо. Тогда Макс приоткрыл дверь и заглянул. Агнесса сидела в кресле у телефона, беспомощно опустив голову на руки. Он подошёл ближе и присел около неё.

— Что с вами? — участливо спросил он.

Агнесса встрепенулась от неожиданности, подняла голову и быстро вытерла слёзы.

— Я не слышала, как вы вошли, — сказала она.

— Вы плакали? — спросил Макс и поправил волосы, спадавшие ей на лицо.

— Нет, вам показалось, — неубедительно соврала Агнесса.

— Что? — спросил Макс, кивнув в сторону телефона.

— Ничего нового?

Агнесса, виновато насупившись, кивнула головой. Макс ещё раз посмотрел на телефон, словно бы от него зависело прекращение его мучений, но потом, повернувшись к Агнессе, сказал:

— Не переживайте вы так. Всё будет хорошо. Я вам это обещаю, — и погладил её по волосам.

Агнесса подняла голову. Их взгляды встретились.

— Это я вас должна успокаивать! — сказала она, и Макс ощутил её дыхание на своём лице.

Он невольно потянулся к её губам и ощутил мягкую нежность раскрывающегося бутона.

Дальше всё было словно в бреду. Макс ощущал под руками горячее упругое тело. Всё для него исчезло в этом мире, всё, кроме неё. И ничто, кроме неё, не имело смысла.

Они лежали вдвоём на ковре в кабинете, прижимаясь друг к другу, словно новорождённые в колыбели. Полные счастья. Долгого ли, короткого ли. Сейчас это не имело значения.

Далёкий солнечный свет, проникающий через окно, обволакивал их расслабленные тела, создавая причудливую игру света и тени.

— Ты знаешь, — сказал Макс, перебирая пальцами прядь её слегка вьющихся волос, — мне сейчас на какое-то время показалось, что ничего не было. Что это был сон. И стало вдруг так спокойно и хорошо.

Он поцеловал её, слегка прикоснувшись губами к глазам.

— Всё пройдёт, — тихо и задумчиво прошептала она. — Обязательно пройдёт.

— Куда же пройдёт? — грустно улыбнулся он. — Само не рассосётся.

— Мы чего-нибудь придумаем.

— Кто? Эти твои таинственные друзья по телефону? Вряд ли, — Макс вздохнул.

— Надо надеяться, — ответила она и посмотрела сквозь оконное стекло на астероидный пояс, обручем опоясывающий планету. Она планировала быть где-то там, за поясом, но лежала в объятьях этого странного человека, взявшегося непонятно откуда и непонятно на сколько.

— А ты надеешься? — без особого интереса спросил он.

— Надо, — ответила она и крепче обняла его.

— Ты знаешь, — сказал он после некоторой паузы. — Я даже благодарен Ричарду.

— За что? — удивилась Агнесса.

— Если бы не это… приключение, то я не встретил бы тебя.

— Глупый, — тихо прошептала она и благодарно улыбнулась.

Далеко за окном пятикопеечное Солнце склонилось к горизонту и залилось красным светом, по пути окрашивая в кроваво-багряный цвет немногочисленные облака и окутывая горизонт полыхающим заревом. Но не было у этого зарева ни жары, ни угрозы. В свою очередь астероидное кольцо стало более ярким в цвет заходящего солнца. Оно завораживало взгляд, заставляя любоваться собой и наслаждаться этим неповторимым зрелищем. Грандиозным, феерическим зрелищем угасающего дня.

Комната также окрасилась в сказочные тона уходящего дня, принося в комнату покой. Но, несмотря на это на душе у Макса словно кошки скребли.

Он был не уверен в себе, и ничего не мог с этим поделать. Сейчас он был полностью во власти Ричарда. Макс понимал, что представляет угрозу для Агнессы. В любой момент док может возобновить свой кошмарный эксперимент, и тогда может произойти всё, что угодно. Он не хотел причинить вреда девушке, особенно теперь. Макс лежал и смотрел в потолок. В комнату изо всех щелей заползал сумрак, и последние лучи слабого солнца уже не могли бороться с ним. Агнесса спала, и во сне чему-то улыбалась. Он осторожно высвободил затёкшую руку, встал и, стараясь не шуметь, оделся. Затем подошёл к спящей. Ему очень хотелось её поцеловать, но знал, что нельзя. Постояв так некоторое время и любуясь её чертами, он подошёл к выходу. Дверь тихонечко открылась, выпуская его. И только когда она закрывалась, замок прощально щёлкнул.

Улица встретила Макса студёным ветром. Дорога поперечной линией лежала на пути, словно перечёркивая его судьбу. Появляясь из мрачного небытия, размеченная фонарями, она исчезала в таком же мрачном небытии. Макс поднял воротник и посмотрел в тёмную даль.

«Да, подальше отсюда, — подумал он. — Вот туда, в темноту. В ночь». И неторопливо зашагал прочь от дома.

Когда Агнесса открыла глаза, она сразу поняла, что Макс ушёл. Ушёл совсем. Она вдруг ощутила себя такой одинокой и брошенной, что слёзы невольно навернулись на глаза. Агнесса хорошо понимала поступок Макса холодным разумом, но сердце говорило о другом. Она не поддалась первому порыву вскочить и бежать вслед за ним. Бежать и непременно вернуть. Свернувшись в клубок, так лежала, чувствуя себя безмерно одинокой во всём вселенском просторе. Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем зазвонил телефон. Агнесса долго лежала, слушая бездушный металлический перезвон. Затем ей всё-таки пришлось встать и подойти.

— Он ушёл, — сказала она в трубку холодным голосом.

— Я знаю, — прохрипело в ответ.

— Надо его вернуть, — сказала она, пытаясь казаться безразличной.

— …?

— Но как же он? — надежда угасала.

— Он слишком опасен для тебя, — констатировал голос. — Похоже, он и сам это понял, раз ушёл.

— А раньше не был опасен? — почти прокричала она и затем, взяв себя в руки, добавила. — Но он может ещё понадобиться!

— Мы, кажется, немного испортили тебе отпуск? — спокойно прохрипела трубка. — Так вот теперь ты можешь спокойно ехать.

Она что-то долго кричала в телефон, но ответом ей были только короткие гудки.

Агнесса сидела у тёмного окна. Она привыкла за свою жизнь, что счастье не бывает долгим. Но боль от этого не становилась меньше. Ночь как будто и не собиралась сегодня заканчиваться. Казалось, что она навечно поселилась в этом несправедливом мире. Ночная бабочка, запутанная светом, что шёл из окна, ударилась о стекло. Она долго пыталась пробиться к свету, который был для неё недоступен. Агнесса безучастно смотрела на неё, представляя себя вот такой же бабочкой. Глупой и обманутой.

Рано утром Агнесса собрала вещи. Сев в машину, она даже не оглянулась. Надавив на педаль акселератора, с облегчением почувствовала, что, наконец, покидает этот дом, ставший ей ненавистным за последние несколько часов. Дом, который, чернея окнами, как череп глазницами, угрюмо смотрел вслед, по крайней мере, ей так казалось.

Уже на взлёте, прижимаясь лбом к стеклу иллюминатора, ей показалось, что она видит, как он бесцельно и неприкаянно ходит по улицам чужого для него Города. А Город со своими тайнами быстро превращался в одно маленькое пятнышко.

Макс долго бродил по улицам без цели. Ему было всё равно, куда идти, главное было не приближаться к дому Агнессы — единственного знакомого человека в этом городе. В чём-то может даже дорогого. Человека, для которого он мог быть опасным. Неожиданно начался снег с дождём. Макс поднял воротник куртки и посмотрел на небо. Звёзд уже не было видно, и только астероидный обруч ещё пробивался сквозь медленно наползающую от горизонта тучу.

«Эх, раствориться бы сейчас в этом дожде, снеге…»— подумал Макс. Между тем осадки усиливались. Вскоре он промок весь от головы до пят, и, казалось, что небо решило скинуть всю воду ему на голову. Вода заливала за воротник. Протекла в рукава. И уже не хотелось раствориться. Хотелось убежать, когда Макс вдруг почувствовал легкое рукопожатие. Он протёр глаза. Перед ним стояла фигура из воды и держала за руку. Макс хотел закричать, но фигура неожиданно сильным рывком притянула к его себе, и накрыла мокрой волной. Макс стал захлёбываться. Почувствовал, как вода наполняет лёгкие и потерял сознание.

Глава 7

Каменистый берег постепенно поднимался из воды и переходил в, продуваемое всеми ветрами, плато. Небольшой щитовой домик стоял на самом берегу озера и скорее был похож на сарай. Сколоченные из фанеры стены больше создавали иллюзию закрытого пространства, чем на самом деле отделяли комнату от улицы. А точнее даже не комнату, а некое место с топчаном и подобием столика, над которым висел керосиновый фонарь.

Макс сидел на чурбаке, заменявшем стул, и смотрел на коричневую воду, лениво омывающую берег. Хозяин домика, имени которого он не знал, что, впрочем, нисколько не удручало, суетясь в некоем подобии кухни, на допотопной печке готовил похлёбку. Впрочем, управляться с этой совершенно невообразимой печкой у него получалось довольно ловко.

Волосы аборигена когда-то давно свалялись в подобие причёски. Безрукавка, ладно скроенная из шкуры незнакомого животного, и старые, заношенные штаны непонятного срока и свежести были, похоже, его основным, а, может, и единственным одеянием.

Максом же владело странное безразличие. Он не помнил, как здесь оказался. Покой, царивший вокруг, наполнял естество. Казалось, что вот так сидеть и смотреть то на озеро, то на аборигена можно вечно. Умиротворение, такое желаемое и когда-то недостижимое, наполняло даже воздух, пахнущий водой и морскими водорослями.

Временами перед глазами проплывали разные, довольно странные картины, которые подсовывало подсознание. Было в них что-то знакомое, но что? Вдруг возникал вид объёмной карты. Даже не то что объёмной — интерактивной. На ней загорались огоньки, как раз в тех местах, где должны были располагаться города. Затем появлялись сами города. Красивые, со сказочной архитектурой. Величественные дворцы, реки, каналы… Едва Макс успевал сосредотачиваться, как картины исчезали прежде, чем можно было узнать место. Такой казус, как ни странно, не вызывал разочарования, только лёгкое ненавязчивое воспоминание о неутолённой жажде путешествий. Становилось грустно. Но ненадолго. Затем снова шум плещущейся воды, абориген, колдующий на кухне, каменное плато и… Здесь Макс вдруг понял, что даже не представляет, что будет дальше. Или что там за плато. Там же должно быть хоть что-то. Эдакое нечто. Может быть, даже особенное, интригующее. Медленно, словно боясь спугнуть это нечто, повернулся. Как и следовало ожидать, сюрприза не состоялось. Правда, вид был великолепен. Высокая, около пяти тысяч метров гора, поблёскивая снежными вершинами, возвышалась на горизонте. Тёплый свет вечернего светила лился с неба, пробиваясь сквозь облака, окрашивая весь окружающий мир странным фиолетовым цветом. Сердце защемило от восхищения и тоски.

Горы, ещё одна несостоявшаяся мечта. Они всегда манили. Но как-то не сложилось. Видел их только по ящику. А вот чтобы так, в жизни. Неужели так и не получится оторваться от равнины? Ведь если вдуматься, то горы — это одна из редких возможностей подняться к небу. Да нет, не одна из, а просто одна единственная возможность приблизиться к небесам, не отрываясь от земли. Подняться выше облаков. Встать на самом верхнем краешке земли и, раскинув руки в стороны, взлететь… Эх, действительно, взлететь хорошо бы было. Ну, ладно, не взлететь, а просто вскарабкаться. Да нет. Не вскарабкаться, а получить удовольствие от самого процесса. Не сложилось. «А что мне мешает пойти сейчас туда, — подумал Макс. — Но сейчас вечер. Надо пойти с утра. Опять откладывать? Нет. Не откладывать». Он встал и, не торопясь, направился в сторону гор.

Хозяин домика продолжал возиться около печки. Он взял ложку и стал перемешивать в небольшой кастрюльке доваривавшуюся похлёбку, добавляя травы. Временами отставлял кастрюлю и уходил в домик. Затем вновь возвращался и продолжал своё действо, не обращая на уходящего гостя никакого внимания.

Всё это осталось позади. С трудом пробираясь среди нагромождения камней, с риском переломать ноги, Макс пробрался на плато. Идти стало легче.

В дальнем уголке постройки вдруг зашевелился ворох тряпья, и показалась чумазое личико мальчика, маленькой копии аборигена.

— Он ушёл? — спросило, испуганно оглядываясь, личико.

— Да, ушёл, — ответил абориген, провожая усталым взглядом удаляющуюся фигуру.

— А он не вернётся? — продолжал расспросы мальчик.

— Думаю, нет. Хотя кто их знает.

— А откуда они берутся? — не успокаивался чумазый.

— Из воды, — ответил абориген. — Ладно, вылезай. Давай кушать.

— Я знаю, что из воды, — не успокаивался мальчик, — А в воде откуда они берутся? Они там живут?

— Не знаю, — абориген ещё раз посмотрел вслед недавнему гостю. — Знаю только, что иногда из воды появляются люди. И ждать от них можно всё что угодно. Ладно, хоть на этот раз обошлось.

Плато, похоже, было ровным и безжизненным. Даже запах водорослей, приносимый водой, остался далеко позади. Теперь не пахло ничем, и это раздражало. Макс подумал, что сейчас был бы рад даже запаху пыли, естественной для такой местности. Ноги то и дело подворачивались на камнях. Но впереди манила цель. Он, словно завороженный, шёл и шёл. Уже пройдя, как казалось, значительное расстояние, оглянулся. Домика уже не было видно, но озеро ещё сверкало в лучах теперь уже заходящего солнца. А горы, казалось, нисколько не приблизились. Первая мысль была вернуться. Но нет. Отступать не хотелось. Понимая, что ночевать придётся на этом странном плато, пошёл дальше. Тем временем солнце, ранее отражавшееся в озере, своими угасающими лучами, поднырнув под облака, дотянулось до горы и окрасило её и всю округу в красно-оранжевые цвета. Верхушка же горы, словно маяк, манила слепящим красным огнём. Нацелившись на этот огонь, Макс прибавил шагу. Тень, постоянно обгоняя, бежала впереди, увеличивая свои размеры, намекая, что пора искать место для ночёвки. Но Макс с безрассудным упрямством всё шёл и шёл вперёд. Впрочем, искать место для ночлега на каменистом плато было негде. Ни валуна или куста, у которых можно было бы преклонить голову. Придётся идти насколько хватит сил, а там будет видно. Да и к чему загадывать.

Ночь накатилась очень быстро, почти не оставляя места сумеркам. На тёмное небо высыпали звёзды грея душу знакомыми созвездиями. Впервые Макс пожалел, что знает лишь названия созвездий, а то смог бы определить местонахождение и время года. А так — только время. Да, можно определить север. Как же я сразу не догадался, удивился Макс. «А что север? — Подумал он. — Если не знаю, где я?» Тем временем небесные пути-дороги стали ярче, а горы теперь темнели чёрными призраками. Вскоре под ногами уже ничего не стало видно. Звёздный свет разгорелся настолько, что заполнил собой весь небосвод. Привычные созвездия утонули в свете бесчисленных галактик, о существовании которых Макс и не знал. Голова кружилась от этого великолепия. Пару раз споткнувшись, он понял, что дальше идти невозможно. Макс прилёг прямо там, где остановился. Заложив руки за голову, лёг прямо на камни. Стоило остановиться и перестать, словно заведённый, идти к непонятно почему выбранной цели, как разные мысли полезли в голову. Для начала Максу очень хотелось понять, кто он и как оказался здесь. И где это «здесь»? Но больше всего его удивило, что до самых последних минут даже не возникало таких мыслей. Почему? И зачем попёрся к этой горе? Ну и что, что никогда там не был. Мало ли где не был. Это что, повод сломя голову идти туда не знаю куда. Тем более в ночь. И тем более без запасов еды. Еды. Только теперь он понял, насколько голоден.

Макс лежал долго. Очень долго. Звёзды в безразличии медленно вращались по небосклону, отсчитывая мгновения бесконечности. Ему казалось, будто он летит в открытом космосе, и под ним ничего нет. По большому счёту так оно и было. Что значит какая-то планета в космических масштабах. Пылинка. А он? Тоже пылинка, затерянная в пространстве и времени. От осознания такой истины защемило сердце. Космическая пустота своими холодными беспощадными лапами залезла в душу и закружила голову. В этот момент из-за края горизонта появилась луна… но это была не Луна. Спутник был красноватым и более мелким, к тому же находился он на более низкой орбите. Мурашки побежали по спине. Что это? Не поверив своим глазам, ещё раз присмотрелся. Точно, это была не Луна. На спутнике не было с детства знакомых морей и ледников. Отчаянье. Наверное, это то самое слово, которым можно описать чувства, что испытал Макс. Словно завороженный он долго всматривался в небо. Когда под утро усталость уже стала брать верх над страхами, в лучах незнакомого рассвета появился ещё один спутник. С горькой ухмылкой Макс заметил, что и это не Луна. Макс присмотрелся, и ему показалось, что новый спутник взглянул на него очень знакомым женским лицом. Махнув рукой на всё, он закрыл глаза. После того, что увидел, бояться, казалось, было уже нечего.

Утро встретило тёплым и нежным рассветом. Чистое незнакомое низкое небо, несмотря на ясное утро, было покрыто сотнями звёзд. Не ярко, но чётко просматривались созвездия. Макс лежал некоторое время, привыкая к необычному пейзажу. В голове была полная пустота, и только непонятно откуда взявшийся ветер теребил давно растрепавшиеся волосы. И запах. Запах? Макс приподнялся. Там, впереди, у подножия горы он увидел город. Город не город, но какое-то поселение. Невысокие одно-двухэтажные здания. Кривые улочки. Запах шёл оттуда. Пахло едой, и вдруг нестерпимо захотелось есть. Он ещё раз посмотрел на город, мирно живущий своей обыденной жизнью. По улицам катили свои бочки разносчики воды. На перекрёстках и площадях бойко шла торговля. В небольших кафешках на циновках сидели старцы, развлекая друг друга степенной беседой. Но чего-то не хватало. Во всей этой идиллической картине явно был какой-то изъян. Дома, улицы, люди, торговля — все элементы стандартного города вроде на месте. Не хватало одного небольшого штриха. Макс ещё раз присмотрелся. Ну да. В городе совершенно не было зелени. Ни деревца, ни кустика, ни даже травинки. Только камень. И люди такие же каменные. С серой кожей. Даже начинало складываться впечатление, что смотришь чёрно-белое кино.

Там, за городом начиналась гора. Но Макс не подумал, что прежде чем начать восхождение, неплохо было бы подкрепиться. Наконец, поднявшись на ноги и размяв затекшие конечности, он направился прямо туда, откуда пришёл запах, так неосторожно разбудивший его. Впрочем, торопиться при всём желании Макс не мог. Камни под ногами оставались камнями, и идти по ним было ничуть не легче, чем вчера. Даже, может быть сложнее, поскольку намятые ноги давали о себе знать.

Спустившись в небольшую котловину, в которой располагался город, он нашёл тропинку, быстро выведшую его на дорогу. Нельзя сказать, что идти стало намного легче, ведь дорога состояла из тех же камней. Получалась эдакая булыжная мостовая. Но Макса сейчас интересовало совсем другое. Он очень боялся, как на его появление отреагируют местные жители, слишком уж он от них отличался. Первыми, как обычно водится, встретились дети. Его появление не вызвало у них особых эмоций. Дети не разбегались, но и не приближались, стараясь держаться немного в стороне. Временами они с интересом посматривали в сторону Макса, но не более.

Дорога, как ей и полагалось, переплетаясь с другими улочками и переулками, вела в центр. Солнце уже успело подняться довольно высоко, и на улицах кипела жизнь. Не то чтобы кипела, а скорее текла своим чередом. Вдоль домов, прижимаясь к стенам, ходили женщины по своим обычным делам. В основном в торговые лавки, где зачастую застревали за интересной беседой или просто перебранкой, встретившись со знакомыми. Мужчины работали в небольших мастерских или занимались торговлей. Всё было обычно. Кроме одного. Макса никто, словно специально, не замечал. Тревожил ещё тот момент, что наличности у него не было. Впрочем, кредитные карты здесь тоже вряд ли принимали. Единственной уверенностью, что он сегодня всё-таки поест, придавал ему голод. Голод заставлял двигаться вперёд. Стараясь ни на кого не обращать внимания, Макс размеренным шагом с осторожностью шёл на влекущий его запах. Искать пришлось недолго. В самом центре города стоял небольшой лоток. Мужчина лет тридцати скучал, поддерживая горячие угли. Макс медленно подошёл к нему и уже был готов попросить у него еды, как вдруг замялся, не зная на каком языке надо общаться. А может вообще применить язык жестов, всегда помогающий в том случае, когда знание языка более, или лучше сказать менее, чем менее.

— Хочешь есть? — спросил продавец, улыбаясь.

— Не отказался бы, — нашёлся Макс, несмотря на удивление.

— Что тебе сварганить? — мужчина радостно встал, явно намереваясь предложить что-нибудь вкусное или, по крайней мере, съедобное.

— Небольшая загвоздка, — Макс почувствовал себя неловко, — у меня нет денег и, собственно говоря, мне нечего взамен предложить…

— Не переживай. Думаешь, ты здесь первый такой? — он горько ухмыльнулся. — Как бы не так.

— Не понял?

— Что «не понял?»— сказал продавец, протягивая миску с варевом. — Ты же идёшь от побережья?

— Да. А как?…

— И не помнишь, как там оказался и вообще… — он предложил ложку и кусок местного хлеба.

— Откуда Вы это знаете? — спросил Макс, принимаясь за еду.

— Пожалуй, это проклятье нашего городка. Вот уже много, много лет, как странные люди выходят из воды и затем бредут через наш город. Потерянные и одинокие проходят по улицам и направляются на гору, чтобы исчезнуть навсегда. Жители городка стараются их не замечать и стараются даже не встречаться с ними глазами — плохая примета. И мало кто пытается поддержать их и накормить, провожая… так что пользуйся случаем и… моей добротой, — с этими словами словоохотливый продавец улыбнулся Максу.

От таких напутственных слов Максу стало не по себе.

— Да не слушай ты его, — они не заметили, как к ним подошёл пожилой, но ещё довольно крепкий мужчина.

— Оли любит приврать и приукрасить.

— Разве я хоть словечко соврал, Пат? — возмутился продавец. — Позоришь меня перед посторонним человеком. Что он теперь обо мне подумает?

— Хватит придуриваться! — спокойно сказал Пат. — Сам знаешь, он сейчас уйдёт, и больше мы его никогда не увидим. И уж меньше всего тебя волнует его мнение о тебе.

— Вообще-то вы обо мне говорите! — отметил своё присутствие Макс.

— О тебе, а то о ком ещё? — Пат спокойно посмотрел на него, и Макс заметил в его глазах грусть и… жалость.

— Куда это я сейчас уйду? — спросил он. — И почему я не вернусь?

— Уйдёшь на гору, — поддержал разговор Оли. — Не сможешь не пойти.

— Можно подумать, что у меня нет своего мнения и желания.

— Интересно, а ты пришёл сюда через каменную пустыню без еды и воды по своему желанию?

Макс задумался. А ведь и на самом деле, зачем он попёрся непонятно куда и зачем? Желание посмотреть на гору поблизости теперь казалось настолько смешным и наивным. Мало ли где он не был и чего он не видел. Если составлять список, то это займёт уйму времени. Он присел на небольшой бочонок, стоявший невдалеке, предоставив мужчинам возможность продолжить разговор. Похлёбка оказалась неожиданно вкусной. После обеда окружающий мир хоть и показался немного теплее и добрее, но городок оставался всё таким же серым, и гуляли по нему серые люди. Причём они действительно старались держаться как можно дальше. Если Макс и встречал чей-то любопытный взгляд, то этот человек быстро отводил глаза.

Но удивительно было другое. Макс ничего не помнил про себя, и его это нимало не беспокоило. Солнце быстро поднималось к зениту.

— Спасибо за … — Макс хотел было поблагодарить Оли, но тот только махнул рукой.

— Ладно, не стоит, надеюсь, что тебе это хоть немного поможет, — и Оли кивнул в сторону горы. — Кто знает, что тебя ждёт?

— А тебе за помощь ничего не будет? — поинтересовался Макс.

— Нечасто это интересует людей, вроде тебя, — заметил продавец. — Не переживай. Лучше послушай совет: не задерживайся здесь. Кто знает, что тебя ждёт там.

Мужчины одновременно повернулись в сторону гор, синие вершины которых почти сливались с небом. Ясно было, что путь был не близким, но вот насколько, вряд ли кому известно.

Макс двинулся по дороге вверх, напоследок махнув дружелюбному продавцу и его товарищу рукой. Намятые ноги болели, но дорога звала. Поднявшись на небольшую горушку у подножия, там, где дорога сворачивала в небольшое ущелье, Макс обернулся напоследок. Городок всё также мирно жил своей жизнью. Детишки играли прямо на дороге. Женщины сплетничали, сбившись в небольшие группки. Ещё виден был дымок от жаровни Оли. Макс даже ощутил приятный вкус похлёбки во рту. Затем он продолжил свой путь. Стоило Максу исчезнуть за скалой, как городок стал блекнуть, терять очертания. Уже через несколько минут дома превратились в большие каменные глыбы. Люди замерли, словно куклы, у которых закончился завод, и стали похожи на каменные статуи. Затем покрылись трещинами и рассыпались. Через пять минут уже ничто не говорило о том, что здесь жили люди.

Глава 8

Опять под ногами камни и бездорожье. Горы, о которых он мечтал в прошлой жизни, или, скорее всего, мечтал, так как он так и не вспомнил ничего, окружали его. Ущелье с многометровыми отвесными стенами звало наверх. Появилось непреодолимое желание забраться на эти скалы, на самую верхотуру. Почувствовать под ногами упругие струи восходящих потоков, настолько мощных, что, казалось, они готовы были поднять его на себе и понести к небесам. Макс решил покориться этому желанию, поскольку ничего другого всё равно в голову не приходило. Он вдруг почувствовал себя счастливым. Словно сбылось его давняя мечта быть свободным. Всё остальное стало не важным.

Он шёл один в горах. Вокруг только непознанная, во всяком случае, им лично, дикая природа. Впереди бесконечность в конечных пределах. Каменные стены почти отвесно поднимались на десятки метров к небу. Временами ширина ущелья была с футбольное поле, но иногда сужалась так, что Макс с трудом мог протиснуться между скалами. И главное — покой. Покой, который ни с чем нельзя сравнить. Не было звенящей тишины, как не было и крика неугомонных птиц. Только шёпот ветра, нежно ласкающего растрепавшиеся волосы. Ветра, единственного хозяина этих многовековых каменных исполинов, стоящих над миром. Единственной меркой их возраста могло быть только время в его бесконечном формате. Или звёзды. Только звёзды достойны их, этих громадин.

Макс вдруг ощутил себя бредущим по огромной заснеженной равнине. Где-то внизу, скрываясь подо льдом, прокладывала путь река. За рекой до самого горизонта простиралась тайга. Деревья огромными стволами упирались в небо, словно стараясь удержать его на своих плечах…

Наваждение ушло так же быстро, как и появилось. Наваждение было настолько сильным, что, казалось, можно потрогать рукой. Осталось ощущение дежавю. Он уже когда-то бродил вот так, по снегу. Нет, не он. Но он это видел. Да. Перед глазами пронеслись картины: ресторанчик, музыка, телевизор и берёзка в золоте листьев.

Макс посмотрел наверх на отвесные стены. На секунду показалось, что это не каменные откосы, а самые настоящие великаны. Причём стоящие далеко не по стойке смирно. Он мог поклясться, что великаны шевелились. Протёр усталые глаза. Нет, показалось. Просто на некоторых выступах стала появляться растительность. Вон там и там росли кусты. Как это он их раньше не заметил? Ветер и усталость сделали своё дело. Дно ущелья стало круче подниматься вверх, и Макс уже подумывал, не стоит ли отдохнуть. Затем прикинул, к чему терять время. Ведь он опять был на мели. В смысле запасов еды и питья. Удивился своей непрактичности, которой прежде у него не замечалось. И всё же дорога звала.

Он ещё раз осмотрел скалы. Да, растительность стала появляться. И чем дальше, тем больше. Макс понял, что вода где-то близко. Впереди показался небольшой холм. Он уже приготовился самоотверженно карабкаться наверх по камням, но совершенно неожиданно оказалось, что на первый взгляд беспорядочное нагромождение представляло собой естественную лестницу. Макс нимало не расстроился, впрочем, и радоваться не стал такой удаче, поскольку ущелье заканчивалось. Тупик не мог быть целью путешествия, хоть никто и не обещал ему, что в конце будет нечто иное.

Как тогда, у моря, он сел и стал смотреть. Высокое небо, намного выше, чем горы, но несколько ниже, чем он привык. Склоны скал стали не такими крутыми и позеленели. Сказывалось обилие растительности от подножия до самого верха. Особенно у подножия. И ветер. Какой ветер? Сквозняк. Макс заметил, что в одном месте листья на кустах дрожали особенно сильно. Подойдя, раздвинул ветки и увидел арку, ведущую на огромную площадь. Мощёная шлифованным камнем, она смотрелась неуместно в этом диком интерьере, и всё-таки была великолепна. Кусты, росшие по периметру, придавали ощущение дворцовой залы. На другой стороне площади брала начало лестница, поднимающаяся к самым небесам. Ширина её поражала воображение. Добрая сотня метров. По краям, у основания, стояли статуи монстров с горящими глазами, и, казалось, смотрели на него. Таких лестниц Макс ещё не видел. Гладкие, полированные ступени звали к себе. Отказываться от такого приглашения было бы непростительно.

Макс протиснулся через кусты и вышел на площадь. Продвигаясь шаг за шагом, он всё время оглядывался. Мог поспорить, что за ним следят, но никого не было. Только статуи и ощущение, что он маленькая песчинка, которую вот-вот сдует и унесёт… Куда унесёт, он не успел додумать. За ним следили, и теперь не оставалось ни малейшего сомнения. Монстры, каменные монстры, хоть это и невероятно, поворачивали головы в его сторону. Мурашки пробежали по спине. Макс остановился. Монстры буквально впились в него взглядом. Тогда он побежал. Побежал вверх по лестнице. Не оглядываясь. Бежал, пока были силы. Сначала перескакивал через ступеньки. Однако, хватило его ненадолго. Затем бежал, ступая на каждую. Очень скоро, весь мокрый и усталый, споткнулся и упал, сильно ударившись голенью о камень. Макс оглянулся и с ужасом заметил, что монстры продолжают смотреть в его сторону. Голень саднила. Он закатал штанину и осмотрел ободранную до крови ногу. Кровь пачкала джинсы и стекала вниз. Макс поморщился. Затем встал и снова попытался бежать по лестнице. Получалось только ковылять, припадая на ушибленную ногу. Лестница казалась бесконечной. Ступенька за ступенькой. Площадь осталась далеко внизу, но подъём никак не заканчивался. Макс уже и идти не мог. Он полз, но не мог остановиться. Даже не оборачиваясь, он ощущал на себе взгляд статуй, буквально обжигающий его затылок.

Уже добравшись до верхней площадки, Макс почувствовал, что сил не осталось не то, что ползти, но даже бояться. Теперь он был наверху. Загнанный и испуганный. Не понимающий, что творится. Само собой, что до вершин гор, образующих ущелье, не добрался, но лестница ему покорилась. И ветер стих. Странно. На вершинах обычно ветер усиливается, а здесь?

— И что теперь? — спросил Ако¹, седой мужчина лет пятидесяти спортивного телосложения с усталым взглядом.

— Пока не знаю. Надо подумать. — Кнему² развалился в кресле и сложил руки под подбородком. Он был прямой противоположностью. Молодой, что-то около тридцати, с рыхлым брюшком и самоуверенным взглядом.

— Зачем он тебе нужен? Очередная игрушка? — Ако протёр усталые глаза. — Заканчивай с ним!

— Вот так просто взять и убрать его? Не-е-ет! — было видно, что у Кнему в голове начинал зарождаться план.

— Судя по тебе, то мне пора начинать его жалеть, — мужчина подошёл к стене-экрану, на который проецировалась интерактивная объёмная карта.

Карта жила своей жизнью. День на ней сменяла ночь, загоралась иллюминация там, где располагались города. Ако парой взмахов уменьшил карту до размера планеты и быстро перевёл на экран изображение каменистого спутника. Затем стал увеличивать картинку. Стали появляться озеро, горы. Изображение увеличивалось до тех пор, пока во весь экран не появилось измождённое лицо человека, лежащего на верху огромной лестницы.

Объект лежал почти без сознания. Хоть приборы показывали обратное. Сколько таких, потерянных в измерениях, Аку пришлось видеть. Обычно жертвы разных мошенников. Конечно, это не кидалы, не шулеры. Впрочем, именно кидалы, но на межпланетном уровне. Похищают людей, используют. Или горе-учёные, экспериментаторы. И те, и другие попадают под их юрисдикцию.

Обычно их пытаются вернуть или адаптировать к новым реалиям при помощи местных агентов типа Манафа на Марсе и Агнессы на Сатурне. В основном это получается. Но есть и такие, кто волею судеб не могут оставаться на месте. И тогда приходится их стирать, чтобы не вносить путаницу. Дело не из приятных, но работа есть работа. Правда Кнему, этот любитель экспериментов. Вечно придумает способ… Нет, дальше лучше не думать.

¹Ако — утомлённый (египетское имя).

²Кнему — моделирующий (египетское имя).

— Давай-ка остынь со своими фантазиями. Твои фокусы там, — он многозначительно посмотрел наверх, — я думаю, давно раздражают.

— Да брось, ему нет до нас, — Кнему усмехнулся, — а тем более до них никакого дела.Ты же знаешь, что всё это мираж, химера.

— Химера? Как знать, как знать. Доразвлекаемся. Если что, предупреждения не будет, — вздохнул Ако.

Он ещё раз взглянул на экран. Вот ещё один бедолага лежит и не знает, что его участь сейчас решается в больной голове модератора. Он оглянулся на напарника. Кнему уже вызвал виртуальную клавиатуру и вводил какие-то команды. Оставалось только ждать, что на этот раз выдала его больная фантазия.

Макс поднял голову и, безусловно, повалился бы на пол, не лежи он и так. И какой пол! Искуснейшая мозаика его была составной частью оформления прекраснейшего дворцового зала. Лестница, которую он с таким трудом преодолел, вела к резному золотому трону. За троном висел гобелен ручной работы с изображением неба. Рисунок постепенно переходил в роспись потолка. С первого взгляда Макс с трудом определил, что это именно роспись, настолько тонкой и великолепной была работа мастеров. Скалы, обрамлявшие ущелье, оказались стенами, также покрытыми изысканными гобеленами. Далеко внизу у самого подножья лестницы теперь были не статуи, так долго и ужасающе буравившие его красными глазами, а два рыцаря в серебряных латах. Они стояли навытяжку, крепко держа секиры. И никаких красных глаз. Но самое удивительное было при входе в зал. Его охраняли два великана. Непонятно, как они вошли в зал. Несмотря на огромные до неприличия размеры, вход для них предусмотрен не был.

Макс сел на верхнюю ступень. Он не мог понять, как всё так резко изменилось. «Галлюцинация? Бред? Ну, конечно, бред! — подумал он. — Этого не может быть». Макс повернулся, чтобы ещё раз осмотреться, и нечаянно задел разбитую голень. Казалось, удар тока прострелил его насквозь. «В бреду нога не должна болеть, — подумал он. — Во сне тоже». Лёг на спину и стал ждать.

Вскоре где-то внизу послышался шум множества открываемых дверей. Зал наполнялся людьми. Они всё прибывали и прибывали. Казалось, этому не будет конца. Макс сел и посмотрел вниз. Разноцветная толпа обитателей этого дворца уже заполнила всю площадь и начала подниматься по лестнице. Пока она была внизу, Максу представлялась ярким шевелящимся пятном. Кучей муравьёв. Но вот пятно стало приближаться и распадаться на отдельные личности. Макс теперь разделял звуки: шелест платьев и звон металла. Откровенно одетые краснокожие женщины, настолько красивые, что у него даже захватывало дух. Рядом с каждой был воин в парадной кожаной броне. Меч на поясе дополнял костюм. Впрочем, меч таким воинам совсем не был нужен. Глядя на них Макс подумал, что Геркулес перед ними просто мальчишка. «Интересно, это съёмки фильма? Массовка? Откуда они набрали столько красивых людей?»— в голове проносились мысли, пытаясь хоть как-то объяснить ситуацию. Пока Макс прикидывал, толпа, собственно говоря, их нельзя было уже назвать толпой, это было довольно приличное общество, судя по одежде. Но вот по намерениям? Макс стал постепенно отползать назад. Нога саднила, но до неё ли сейчас. Вдруг что-то очень острое упёрлось ему в спину. Он оглянулся. Позади или, скорее, над ним стоял огромный воин. Длинное копьё, смотревшееся в его руках игрушкой, грозило сделать в теле Макса незапланированное отверстие.

— О, привет! — сказал Макс, пытаясь встать.

Воин только сильнее поднажал на копьё. Острая боль пронзила спину.

— Хорошо, хорошо, сижу! — поторопился ответить он. Непонятная ситуация. Откуда что взялось. На бред и на сон уже не спишешь. Остриё копья чётко говорило о реальности происходящего. Но, как и почему, понять было трудно. Горное ущелье, оказавшееся… Макс опять запутался в формулировках.

Откуда-то сверху заголосили трубы. Из-за трона стали появляться опять же воины. «Что же так всё однообразно», — проскочила ехидная мысль, но он заметил, что эти были возрастом постарше. Даже очень постарше, и всё равно все были стройные и подтянутые. «Голливуд отдыхает, — прикинул он. — Никакой фантазии. Вопрос только, зачем я им нужен?» Внезапно трубы смолкли и все опустились на колено. Воин, тыкавший в спину Макса копьём, словно пытаясь его насадить, как бабочку на иголку, подошёл к нему и, схватив за шиворот, бросил лицом в пол. Макс едва успел прикрыть голову руками, но к ссадинам на ноге добавились разбитые локти.

В наступившей тишине он услышал, что к трону кто-то подошёл. Осторожно, чтобы не раздражать воина, приподнял голову, насколько позволяло острие копья. И как раз вовремя, чтобы заметить, как на трон сел седой человек на вид лет пятидесяти в расшитой золотом накидке. Около трона стоял полноватый ещё молодой человек с высокомерной улыбкой в серебряной накидке. Макс понял, что это правитель и его правая рука, и он сейчас находится в их полной власти. Но что делать дальше? Оставалось только ждать.

Седой правитель молча поверх голов осмотрел зал и прикрыл глаза. Правая рука, которую Максу так и хотелось назвать визирем, воспринял это, как разрешение.

— Наипрекраснейший и благороднейший из всех правителей! — начал он свою речь. — Звездоподобный повелитель планет, их спутников и астероидных поясов! Первый после Солнца в солнечной системе! Повелитель времени, всех измерений и пространств сегодня огорчён! В наш прекрасный дворец! К подножию Великого трона, управляющего всем сущим, прокрался он!

Визирь показал на потерявшего дар речи Макса. Взгляд, полный гнева, казалось, мог испепелить на месте. Макс оглянулся. Все, кто был в зале, пристально смотрели на него осуждающим взглядом. Он попытался приподняться и сразу же почувствовал ещё один укол копьём.

— Этот человек, покинувший своё время и пространство, заслуживает справедливой кары за дерзость! Согласно законам Великого трона он заслуживает быть стёртым!..

— Да! — громоподобным эхом прокатилось под сводом. Это воины и их женщины приветствовали слова визиря.

Звездоподобный устало приоткрыл глаза. Теперь он смотрел поверх голов куда-то вдаль. Визирь, мгновенно среагировав, продолжил:

— Но безмерна доброта нашего благороднейшего из…

Повелитель медленно моргнул, не меняя отрешённого выражения лица.

— Этому человеку будет предоставлена возможность сразиться с воином времени, воином измерений или воином пространства на выбор!

— Да! — закричали мужчины, вскидывая сжатые кулаки вверх. Всполохи жёлтого пламени пробежали по их одежде.

— Да! — яростно закричали женщины, облизываемые языками красного пламени.

Макс испуганно дёрнулся от этого крика и заработал ещё одну рану. Крик приводил в ужас. Было бы страшно, если бы кричали обыкновенные обыватели где-нибудь на базаре. Но здесь, среди молодых, здоровых и к тому же вооружённых, он испытал полнейший ужас. Мурашки не то, что побежали по спине, они толпами в панике носились по всему телу и не могли от страха найти себе место.

— Перед лицом Солнца и планет ты должен сделать свой ничтожный выбор! — объявил визирь и посмотрел на Макса таким взглядом, словно ступил в грязь. — Твоё слово!

— Ты что делаешь? — тихо проговорил звездоподобный, повернувшись к визирю. — Какие измерения? Какие пространства?

— Скучно, — шепнул в ответ визирь.

Воин убрал копьё. Макс понял, что это, может быть, единственная возможность сказать хоть слово. Попробовать разобраться в том, что с ним происходит. Как назло во рту пересохло. Он приподнялся и спросил хриплым голосом:

— Где я?

— Твой выбор! — повторил визирь

— Где я? — уже более твёрдым голосом спросил Макс. — Я не понимаю, что здесь происходит! Где я? Кто? Кто я?

— Жалкий трус! — возмутился визирь. — Прими свою судьбу! Ты обязан сразиться с воином! Сделай свой выбор или я сам назову имя воина!

— Называй! Всё равно! Любого! — выкрикнул Макс. — Только сначала скажи мне, где я!

Визирь резко вскинул руку и указал на мужчину из толпы. Воин вышел вперёд. При каждом шаге мускулы переливались под красной кожей. По кожаной броне проскакивали жёлтые отсветы. Зал наполнился криками поддержки, желанием кровавой развязки. Он преклонил колено перед повелителем. Затем, встал и подошёл к Максу.

— Встань, — сказал он. — Или ты предпочитаешь умереть лёжа?

Только сейчас Макс заметил, что воина с копьём у него за спиной уже нет. Он медленно встал на четвереньки, покрепче опёрся руками о пол и попытался встать. Резкая боль в голени напомнила о том, что нога у него разбита. Всё-таки встать удалось. Макс оглядел себя. Видок был ещё тот. Порванные пыльные джинсы со следами крови. Такая же пыльная куртка. Ободранные пальцы на руках.

— Ну что, герой, — усмехнулся он и от страха стал дерзить. — Выбор оружия за тобой, поскольку мне безразлично, каким образом ты будешь показывать свою силу.

Максу стало вдруг как-то легко и безразлично. Он представил, как всё это выглядит. С одной стороны — прекрасно сложенный и вооружённый воин. А с другой — он, усталый, израненный, грязный. Ну и картинка. Макс грустно усмехнулся. Он стал ждать, когда воин достанет своё оружие. Но тот наклонил голову, сжал на груди два кулака. Желтые отсветы прекратились, и вместо них появилось голубое свечение, окутавшее его с ног до головы. Свечение всё усиливалось и увеличивалось в объёме.

Глава 9

— Эй, герой, — сказал Макс, — ты хоть просвети, что ты за воин? Чего там, пространства, времени или ещё чего?

Воин открыл глаза и посмотрел на него.

— Нет, правда, хоть знать, как драться будем? А то, видишь ли, вдруг я что-то перепутаю. Не хочется разочаровывать. Видишь, сколько зрителей собралось!

Голубое свечение вокруг воина вновь стало расти и потянулось к Максу. Тогда он стал понемногу отступать, но больная нога подвела в самое неподходящее время. Макс оступился. Свечение достигло его и стало обволакивать. Липкое противное ощущение возникало от прикосновения. Макс попытался отодвинуться, но свечение не отпускало. Оно разрасталось, окутывало. Когда подкатилось к голове, Макс непроизвольно затаил дыхание, мысленно прощаясь с жизнью.

Фобос и Деймос висели на отведённых орбитах, освещая своим высокомерным безразличием усталые города Марса. Ночь на планете мало чем отличалась ото дня. Те же толпы народа, постоянно заполняющие улицы и бредущие своим, только им известным маршрутам. Жизнь продолжается, как продолжалась за тысячи или сотни тысяч лет до этого.

«Марс догорает красным пламенем. Красным, как свет, испускаемый им во вселенную», — так думал Макс, сидя среди развалин. Барказ уже продолжительное время лежал без сознания. «Пора бы уж и очнуться. Не вечно же здесь прохлаждаться». Он похлопал бесчувственное тело по щекам. Показалось, что стена начала осыпаться. Макс невольно дёрнулся, и боль пронзила колено. Он повернулся и внимательно осмотрелся. Нет, показалось.

— Ай,… хм… — Барказ начал подавать признаки жизни.

— Эй, — Макс повернул голову к лежащему телу, — ну наконец-то.

— М-м, гад, — стонало тело, сжимаясь в комок и подтягивая руки к голове.

— И что, неужели тебе за твои делишки никто морду не шлифовал?

Барказ, держась за голову, сел и прислонился к стене. Затем хотел что-то ответить, но скривился от боли. Разбитые губы давали о себе знать.

— Хватит уже приходить в себя. Время не ждёт. Рассказывай.

— Что?.. — Барказ медленно выговаривал слова. — Что ты от меня хочешь?

— Как что? Ты меня впутал в эту историю, ты меня из неё и выпутывай.

— Каким образом? — Барказ был бледен и его явно подташнивало. — Я же тебе говорил, что портал так скоро не откроется.

— Думай. И поверь, что это надо не только мне, но и тебе. — Макс жёстко сжал воротник куртки Барказа и, посмотрев внимательно ему в глаза, хорошенько встряхнул.

— Думай, должен быть ещё выход.

— Нет, — проговорил Барказ. — Нету…

— Ты не торопись! — Макс потрепал контрабандиста по голове. — Вторая отключка может стать последней.

— Ладно! — выдохнул Барказ. — Ладно, есть один способ. Но вряд ли тебе он понравится!

— Ты это о чём?

— Дело в том, что можно переместиться, но только не на Землю.

— Как не на Землю, а куда?

— Да как тебе сказать?

— Не тяни! — Макс замахнулся. — Говори…

— Есть возможность слегка сместиться в… неважно. Главное, оттуда можно попытаться на Землю.

— И что мне там… делать? Блин, я даже не знаю где?

— Ну, хоть какой-то способ. Дальше можно поискать другие пути.

— Что ж давай пробовать. Где это?

— Что это?

— Ну, парк, дом, машина. Чем там перемещаетесь?

Барказ полез в карман.

— Только без шуток! — сказал Макс и крепко взял его за руку.

Барказ обречённо посмотрел на него и вытащил из кармана простую шариковую ручку.

— Ты собираешься записать мне адрес или номер телефона на память, — усмехнулся Макс.

— Нажми и всё. Уже там.

— Хочешь от меня избавиться? Нет уж. Летим вместе, — и Макс нажал кнопку…

Синее облако, обволакивавшее и спирающее дыхание Макса, стало бледнеть. На какое-то время ему показалось, что перед глазами промелькнул диковинный воин в кожаных доспехах. Макс судорожно вздохнул, и в то же время его окутало новое облако жёлтого цвета.

Город встретил Макса уже знакомым холодом. Снег и метеоритный пояс на небе не оставляли сомнений. Всё было как в прошлый раз за небольшим исключением. Сейчас Макс был не один. Возможно от этого или от чего другого, но он чувствовал себя уверенно. Решение пришло само собой. Подхватив Барказа под руку, он потащил его в сторону дома Агнессы. Барказ был немного не в себе. Возможно, он ещё не отошёл от недавнего «внушения», а может, его удручало то, что он совершенно неожиданно попал в зависимость от своей жертвы.

Улицы сменялись улицами, кварталы кварталами. Макс уже подумал, что заблудился, когда они, наконец, оказались у знакомого дома. И что очень обрадовало его, так это то, что перед домом, словно верный пёс, стоял автомобиль. Макс подошёл к дверям и постучал.

Агнесса скучала в кресле с бокалом белого вина. Отдых прошёл незамеченным. В голове всё время крутилось последнее задание. Точнее Макс. Из всех жертв чокнутого экспериментатора он единственный, кто так взволновал её. Неожиданные романтические отношения после нескольких лет одиночества, почти затворничества. Раньше всё её время заполняла работа и только работа. И вдруг… Правда, всё закончилось, не успев начаться. Она провела кончиком мизинца по ободку бокала. Из-за хандры, поселившаяся в доме, Агнесса чувствовала себя разбитой. Звонок в дверь заставил вздрогнуть от неожиданности. Медленно спустив ноги на пол, она подождала некоторое время. Звонок повторился. Тогда Агнесса, сжимая бокал в руке, подошла ко входной двери. Звонок снова повторился. Она включила видеофон. На экране появилось изображение Макса. Агнесса растерялась от неожиданности. При всех чувствах, она была уверена, что больше никогда не увидит его. И вот Макс стоит на пороге. Точнее за порогом. Агнесса, словно проснувшись, быстро открыла дверь.

— Здравствуй! — тихо сказал он.

— Здравствуй! — проговорила она одними губами.

— Ты откуда здесь?

— Долго объяснять. Позволишь войти? — и, оглянувшись на стоящего за ним человека, добавил. — Правда, я не один.

— Заходи, — ответила она и затем поправилась. — Заходите.

Девушка подвинулась, пропуская мужчин в дом.

Вечер тихо дремал за окном, стараясь не беспокоить сидящих за столом. Барказ мирно спал в углу, пристроившись в кресле. После долгого нытья по поводу расшибленного лица и больной головы, он, наконец, успокоился. Макс устало рассказывал всё, что произошло с ним. Точнее то, что он помнил. В последнее время память его вернулась из небытия без всякого предупреждения возвращая, казалось, навсегда утраченные события. Он вспомнил, всё, что было с ним и в кафе, и на Марсе, и здесь, с Агнессой. Даже Дока Макс вспомнил.

— Знаешь, а ведь было что-то ещё. Помню, что было, но вот что? Это как забытый сон.

Агнесса молча слушала, боясь поверить своим ушам. Впрочем, теперь многое вставало на свои места. Появление объектов из ниоткуда и в то же время их странное исчезновение. Непонятные происшествия, случающиеся с ними. Поверить было невозможно, так же, как и не поверить. В голове полный кавардак. Общение с боссом только по телефону её всегда устраивало. При современных технологиях работа дистанционно была наиболее удобна и многие этим пользовались. Да и оплата гарантированно поступала на счёт. Правда, сейчас возникло много вопросов, которые хотелось разрешить.

— Да, — сказала Агнесса, — как-то всё неожиданно. И неприятно. Все мы марионетки в чьих-то руках.

— Согласен. Только мне надоело, что моя жизнь зависит… Я даже не знаю от кого!

— Во всяком случае, здесь ты можешь немного прийти в себя, — Агнесса встала со своего кресла и медленно подошла к Максу.

Макс взял нежно её руку, прижал к щеке и устало закрыл глаза. Затем тихо, словно во сне, проговорил:

— Но только пока меня не достанет чокнутый док.

— Может он, наконец, угомонился, — также тихо предположила Агнесса.

Утро было таким же тихим, как вечер. Агнесса после долгой ночи спала в объятиях Макса. Ему же наоборот, не спалось. Перед глазами стояли неудачные попытки дока вернуть его назад. Но что делать, он не знал. Уйти, как в прошлый раз, не имело смысла. Однако, необходимо быть всегда готовым. Только вот как, он не знал. Впрочем, пока не знал.

Макс осторожно освободил руку, стараясь не разбудить девушку. Подошёл к столу и пригубил оставшееся с вечера вино.

— Кислятина, — сказал он, поморщившись, и поставил бокал с напитком обратно.

Затем подошёл к двери спальни и выглянул в зал. Барказ всё так же спал в кресле, похоже, не сменив даже позу. Макс даже удивился его спокойствию. Вот так испортив чужую судьбу, оказавшись неизвестно где, человек спал сном младенца.

«Мне бы его нервы, — подумал Макс. — А не пора ли платить по счетам? Вот только как?»

Он ещё раз посмотрел на спящего контрабандиста и прикрыл дверь. Затем прошёлся по спальне. Выглянул в окно. Далёкое солнце не торопясь поднималось над таким же далёким горизонтом. Утренний сумрак медленно расползался по щелям, уступая место новому дню. Макс подошёл снова к столу и, повертев в руках бокал, поставил его на место.

— Ты что не спишь? — спросила, улыбаясь, Агнесса.

— Так…

— Иди сюда, — промурлыкала она.

— Да, знаешь, я тут подумал… В общем, как ты отслеживала таких, как я?

— Умеешь ты утро портить, — деланно обиделась Агнесса.

— И всё-таки. Понимаешь, есть идея, — Макс присел на кровати и поправил растрёпанные волосы девушки.

— Идея? Интересно! Ну-ка, поделись.

— Я считаю, что мой друг слишком долго влиял на судьбы людей. Пора бы и ему почувствовать на себе руку судьбы. Но ты должна мне помочь.

— И что нам это даст?

— Во всяком случае, мне избавиться от забот Ричарда, а вам вычислить его местоположение.

— Хорошо размахнулся. А что? Можно попробовать, — прошептала она, обвивая руками его шею.

Глава 10

Барказ открыл глаза и сладко потянулся. В комнате всё было точно также, как и вечером. Правда на столе вместо вина стояли чашки с кофе и блюдо с круассанами. Агнесса и Макс завтракали, совершенно не обращая на него внимания.

— Как прошла ночь, голубки? — ехидно ухмыльнулся он, поднимая чашку с кофе.

— Ты не хотел бы сначала умыться? — игнорируя колкость сказал Макс.

— Кофе вкуснее от этого не станет, — и контрабандист взял круассан.

Макс с Агнессой только переглянулись.

— Ладно, рассказывайте, как вы решили от меня избавиться?

— Откуда такие мысли? — поинтересовался Макс.

— Всё просто. Ты, воспользовавшись моей слабостью, нашёл место, где тебе рады, — при этом он опять ехидно взглянул на Агнессу, — и я стал не нужен.

— Если мне правильно помнится, то ты обещал переместить на Землю…

— Всего лишь попытаться переместить. Попытаться. Но разве тебе здесь плохо?

— Для начала прекрати совать нос не в свои дела. Лучше попытайся. Что у тебя на этот раз припасено? Снова парк или ручка. Удиви меня, — Макс строго посмотрел на Барказа.

— Ладно. К чему столько агрессии, — сбавил обороты марсианин.

— Так давай ближе к делу!

— Сказал же: ладно. В этом месте есть определённая особенность. Открывается портал. Довольно регулярно. Но есть одно «но», — Барказ сделал многозначительную паузу.

— Не тяни, — поторопил Макс.

— Этот портал перестали использовать вот уже несколько лет.

— Почему? — спросил он.

— Какой-то чудик стал его использовать для своих экспериментов. Причём, похоже, про портал он не знает. Но портит всю погоду. Пока поняли в чём дело, несколько моих знакомых попалось. Теперь никто не знает, где их искать. Мне, конечно, хорошо. Конкуренция меньше, но всё же как-то неприятно.

Агнесса, услышав рассказ Барказа, насторожилась:

— Сколько Вы говорите, знакомых?

— Точно никто не знает. Трое-четверо. А может, больше. Дело в том, что в нашей работе реклама не нужна. Так что, сами понимаете.

— Тоже мне, работнички, — огрызнулся Макс. — Ну и где этот твой портал?

— Я понимаю, что благодарным тебе быть не за что, но давай как-то сосуществовать более мирно. Тем более, что я здесь не был довольно давно и мне понадобится время, чтобы его отыскать.

— Не понадобится, — сказала Агнесса. — Я знаю, где он находится.

Мужчины удивлённо посмотрели на девушку.

— Это как раз то место, где я тебя нашла, — повернулась она к Максу. — Моя работа как раз и состоит в том, чтобы отыскивать тех, кто переместился к нам через портал. Да, сначала это были контрабандисты, но потом… Это были странные люди. С полной потерей памяти. Их было гораздо больше, чем трое.

— Наверно часть их была наши, но кто другие? — удивился Барказ.

— Другие? Это… — начала было Агнесса.

— Это пока неизвестные, — прервал её Макс. — Ведь ты же слышал, что все они были с полной потерей памяти. Слова — это просто слова. Пора заняться делом.

— Каким делом? — переспросил контрабандист.

— Пора отвести тебя к порталу, — сказал Макс.

— Но как же завтрак?

— Уже поел. Вставай.

Уже сидя в знакомом автомобиле, Макс снова и снова взвешивал свой план. Всё было настолько ненадёжно, на уровне догадок, что неприятный холодок пробегал по спине. К тому же даже этот хрупкий план мог провалиться в любое время, стоило только доку опередить их хоть на долю секунды. Знакомый зимний пейзаж пробегал за окном. Казалось, ничто не изменилось с того времени, когда Макс оказался один в заснеженном лесу с полной потерей памяти. Если бы не Агнесса, то он наверняка тогда замёрз бы на дороге.

Девушка вела автомобиль, время от времени беспокойно поглядывая на Макса. Барказ ей совершенно не нравился, и она с удовольствием избавилась бы от него, но тот нужен был Максу. Так что приходилось терпеть его. Контрабандист же старательно делал вид, что его это мероприятие не слишком тревожит, и всё-таки время от времени посматривал в окошко.

Впрочем, путь был недолог. Автомобиль плавно, мурлыкая мотором, пристроился на обочине.

— Кажется, здесь, — проговорила Агнесса, присматриваясь к местности.

— Да, похоже, — оживился Барказ, придвинувшись к передним креслам.

— Раз здесь, то пошли, — поторопил Макс, — нечего время впустую терять.

Девушка заглушила мотор. Вся троица вышла на обочину, продолжая внимательно осматриваться. Автомобиль просигналил, подморгнув фарами и включая сигнализацию, словно говоря: вперёд, я сделал своё дело, а теперь ваша очередь.

— Показывай дорогу, — Макс подтолкнул контрабандиста к снежной целине, а сам пошёл следом.

Агнесса пристроилась позади. Странная процессия некоторое время углублялась в поле. Если бы кто-нибудь видел их со стороны, то сильно бы удивился. Три фигуры, бредущие по колено в снегу, смотрелись довольно странно. Два совершенно непохожих друг на друга мужчины, одетых явно не для прогулки на природе. И, чуть отстав, женщина в дорогой шубе. Но дорога была пустынна, и удивляться было некому. Наконец Барказ, сориентировавшись по только ему одному известным приметам, остановился:

— Здесь!

Макс подошёл к нему и встал рядом:

— Фу! Так что теперь?

— Что теперь? Пускай не подходит близко. Зачем она тебе там?

Макс оглянулся на отставшую девушку. Агнесса шла уже через силу. Волосы растрепались, лицо раскраснелось, но, несмотря на это, она стала ещё более привлекательной. Макс невольно залюбовался. Агнесса, заметив его взгляд, подняла глаза, замерла и побледнела. Но смотрела она не на Макса, а куда-то за него. Макс услышал электрическое потрескивание и резко обернулся. Буквально в двух шагах от него воздух светился и дрожал. Причём свечение усиливалось. Снег стал приподниматься вверх, образовывая кокон. Кокон вращался и темнел, приводя в ужас и замешательство наблюдателей. Всё прекратилось так же быстро, как и началось. Кокон рассыпался, оставляя на месте перехода Манафа.

— Во, блин! — ошеломлённо проговорил Барказ.

— Да, сюрприз, — сказал Макс.

Манаф постепенно приходил в себя.

— Я так думаю, что это твой коллега, — Макс представил его Агнессе, — только с другой планеты. А может, измерения. А может, того и другого одновременно. До конца пока не разобрался. Пускай этот фрукт сам объяснит?

— Что вам надо объяснить? — спросил Манаф, пытаясь поскорей принять деловой вид.

— Кто ты, друг? — съехидничал Макс.

— Я тот, кто должен вернуть тебя домой и стереть все следы твоего пребывания в разных мирах, — дрожа ответил тот.

— Ага, так ты, оказывается, герой! — подколол его Макс. — Спасатель цивилизации. Нет. Цивилизаций!

— Во всяком случае, я стараюсь перекрыть все порталы, которые используют контрабандисты.

— И затираешь таких, как я, — продолжил за него Макс.

Агнесса молча слушала пикировку. Затем, дёрнув Макса за рукав, сказала:

— Надо уходить. Дома в тепле разберёмся. К тому же надо подумать.

— Эй, куда уходить, — встрял Барказ. — Надо закончить задуманное.

— Не знаю, что вы там собираетесь завершить, но для начала вы все арестованы.

Макс с Агнессой переглянулись.

— Ну, точно с головой непорядок. Может док всё-таки включился? Или собственной дури хватает?

— Сейчас нельзя пользоваться порталом, — Агнесса не обратила внимание на слова Манафа. — Чем мы только думали? Ты прав. Ведь в любой момент в его работу может вмешаться док и тогда…

— Тогда кто-то, а точнее я, могу снова потерять память. И это не самое страшное.

— Как — потерять память? — недоумённо спросил Манаф. — Это что же получается?

— Получается, что тебе, чудик, очень повезло, — ответил Макс. — Портал плохо контролируется и далеко не всегда безопасен.

— Для начала, меня зовут…

— Да плевать, как тебя зовут. Если бы док включился во время твоего перехода — ты бы у нас спрашивал, как тебя зовут, — прервал его Макс. — Думаю, что надо всё ещё раз обдумать, по крайней мере до завтра.

— Эй, постойте, — вдруг сообразил Барказ. — Вы, после всего, всё-таки хотите им воспользоваться?

— Что тебя смущает? — спросил Макс.

— Мне всё равно, что ты готов собой рисковать, но вот я близко сюда не подойду.

— Что тебя смущает? — переспросил Макс. — Вся эта история началась с твоей подачи. Точнее, с твоего желания заработать на моей жизни. Заметь, что моего желания ты не спрашивал.

— Судя по твоим словам, я должен сказать: справедливо, — зло усмехнулся Барказ, — но спокойствия мне это не добавляет.

— В любом случае ситуация изменилась, и надо всё взвесить заново.

— Да, и заодно сообразить, как от меня избавиться? — подытожил Барказ, затем взглянул на Манафа, добавил, — и от тебя тоже.

— Думаю, что нам всем теперь пора побеспокоиться о своей безопасности, — сказала Агнесса.

Вечер прошёл спокойно без споров и обсуждений. Все разбрелись по комнатам. Даже Манаф решил немного прийти в себя, осмотреться. Нырнуть в портал в полной решимости навести порядок после разгона, устроенного таинственным шефом за допущенную промашку, было делом несложным. Но теперь ситуация казалась странной. Те, кого он должен был, как минимум нейтрализовать, никуда не бежали, не прятались. Более того, не обращали на него особого внимания, и даже пригрели, спать уложили.

Ночь заглядывала в окна, призывая успокоиться, навевая сон. Астероидный пояс обручальным кольцом опоясывал планету. Молодой человек грустно ухмыльнулся, ещё раз вспомнив события прошедшего дня. Затем прилёг на диван, любуясь через окно непривычным пейзажем и, уже засыпая, тяжело вздохнул:

— Вот, блин…

Глава 11

Лёгкое дежавю ощутил Барказ, когда вышел утром на кухню. Макс с Агнессой, также как накануне, сидели за столом, и пили утренний кофе с неизменными круассанами. Контрабандист молча сел в свободное кресло. Макс посмотрел на него исподлобья:

— Так ты принципиально не моешься?

Барказ, зло зыркнув глазами, прошёл в ванную комнату. Открыв кран на полную катушку, он смочил одну ладонь и провёл ей по лицу. Из зеркала на него смотрело небритое лицо с растрёпанными волосами.

— Да, уж, картина, — проговорил он. — До чего довели хорошего человека.

Пошарив среди банок и склянок, он нашёл пену для бритья и, щедро выдавив её в ладонь, с удовольствием нанёс на лицо. Сделав воду погорячее, взял бритву и стал, не торопясь, бриться.

Проснувшись, Манаф не сразу понял, где он находится. Чужая комната сначала привела его в ступор. Впрочем, ненадолго. Астероидное кольцо за окном напомнило вчерашний день. Он расстроился, что проспал. Закутавшись в одеяло, потащился из комнаты.

— Вот явление… народу, — прокомментировал появление Манафа Макс. Затем обратился в Агнессе, — Похоже, что у них на Марсе все немного не в себе.

Девушка с удивлением посмотрела на коллегу, но от комментариев отказалась.

— А где этот? — спросил молодой человек, не обращая никакого внимания на критику. — Надеюсь, он ещё здесь?

— Не переживай, ему отсюда некуда деться, как и нам, — усмехнулся Макс и кивнул в сторону ванной комнаты, откуда раздавался шум воды.

— Получается, мы в ловушке, — озабоченно проговорил Манаф.

— А что ты переживаешь? Так хочется засадить всех за решётку?

— Моя работа, не сажать, а всё ставить на свои места, — спокойно сказал Манаф.

— Интересно, а где моё место в твоём варианте? — поинтересовался Макс.

— Во всяком случае, не здесь и не на Марсе! — ответил молодой человек.

— Вот это-то мне и не нравится, — подытожил Макс. — Насколько я понимаю, моё благополучие тебя не интересует?

— Самое важное — это восстановление баланса. Все должны быть на своих местах.

— Кто так решил?

Манаф замялся.

— Я думаю, что он и сам толком не знает, на кого работает. Впрочем, как и я, — ответила за него Агнесса. — Мы общаемся с шефом только по телефону.

— Странные вы люди. Работаете не понятно на кого. И не гнушаетесь гробить людей для него.

— Что значит «гробить»? — встрепенулся Манаф. — А если и «гробить», то только ради восстановления баланса. Ты представляешь, что будет, если перемешаются люди с разных планет, времён и измерений?

— Нет, — ехидно ответил Макс, — а ты?

— До конца, пожалуй, нет, — замялся Манаф, — но точно, что ничего хорошего из этого не получится.

— Ничего хорошего не получится, если ты не позавтракаешь, — вставила Агнесса, приглашая Манафа к столу.

Макс откинулся в кресле, соображая, что же теперь делать их разношёрстной компании. И как выбраться из этого замкнутого круга. У него давно созрело чувство, что всё, что с ним происходит, чья-то дурная шутка. Вот только чья? И, несмотря на то, что память, вроде как, и вернулась, но осталось ощущение, словно кто-то ковыряется в его голове.

Вдруг Макс почувствовал лёгкое головокружение. Встряхнул головой. «Что-то новенькое», — пронеслась мысль, которую оборвал грохот и крик из ванной комнаты. Манаф недоумённо посмотрел на своих невольных товарищей. Агнесса же с Максом резко сорвались с места. В ванной комнате их ждала необычная картина. Часть стены, словно зловещий портал, сияла фиолетовым светом. За ним была видна часть помещения. Макс безошибочно узнал лабораторию дока. Сам же док, как и прошлый раз, возился со своими приборами, стараясь отладить настройку. Но самым необычным было то, что на месте подопытного стоял Барказ. Его лицо было покрыто пеной для бритья вперемешку с кровью. Руки сводила судорога. Док поднял голову и, увидев перед собой Барказа, вдруг замер.

— Ты кто? — ошалело спросил он.

Контрабандист продолжал неопределённо мычать, стараясь вырваться из путаницы проводов и пуская пену изо рта. Последнее, что увидели Макс и компанией, было то, как док положил руку на большую красную кнопку.

Свечение погасло, а с ним и картинка. Некоторое время наблюдатели не могли отойти от увиденного. Затем Макс вопросительно посмотрел на Агнессу.

— Видно вчера забыла выключить прибор, — виновато произнесла она.

— Ну и хорошо. Во всяком случае, не вчера, так сегодня, — подытожил Макс.

— Что вы с ним сделали? — в ужасе спросил Манаф.

— Ты же говорил, что все должны быть на своих местах, — ответил Макс. — Так вот считай, что один контрабандист вернулся на своё место.

— Какое место? Он должен был вернуться к себе домой! Вы ещё больше всё напутали, — ужаснулся Манаф.

— Напутали или нет, но теперь док от меня отвяжется, — подвёл итог Макс и, махнув рукой, вернулся в комнату.

Агнесса последовала за ним. Манаф же ещё долгое время смотрел на разбитое зеркало и на принявшую свой обычный вид стену.

Пока он приходил в себя, Макс с Агнессой остались в комнате только вдвоём.

— Теперь осталось самое сложное, — тихо сказал Макс, — надо вернуться домой.

— Ты думаешь, что это обязательно? — спросила Агнесса, глядя куда-то в сторону.

— Твои хозяева не оставят нас в покое. Этот правдолюбец не зря появился.

— Он же сказал, что сам рискнул воспользоваться порталом.

— Рискнуть-то он рискнул, но кто-то его для этого накрутил. Я же помню его. Ещё там, на Марсе. Служака. Ему только цель покажи, из штанов вылезет.

В тот момент Манаф, подозрительно поглядывая на беседующих, вошёл в комнату. Отыскав взглядом графин с водой, подошёл и, быстро наполнив стакан, жадно выпил. Затем, глубоко вздохнув, спросил:

— И всё же, что это было?

— Тебе же говорили, — ответил Макс, — портал не совсем безопасен.

— Это я уже понял, — сказал Манаф, судорожно оглянувшись на дверь ванной комнаты. — А кто там был?

— Думаю, что тот, кого тебе действительно надо было бы урезонить.

Манаф долгим взглядом смерил Макса. Затем вновь наполнил стакан, задумался, и вдруг спросил:

— А у вас есть что-нибудь покрепче?

— Понимаю, нам всем сейчас не помешает, — ответил Макс, а Агнесса встала и, подойдя к бару, вытащила из него бутылку бренди.

Немного погодя они всё так же сидели за столом. Бутылка, даже по очень оптимистическим взглядам, была не очень полная. Агнесса привычно расположилась на своём любимом кресле. Раскрасневшийся Манаф обеими руками обхватил взлохмаченную голову, а Макс пытался ему что-то объяснить.

— Но зачем же надо было вот так избавляться от марсианина? Что теперь с ним?… Как он?…

— Знаешь, его не очень интересовало, что со мной будет после его бизнеса. Пусть почувствует себя в моей шкуре.

— Да, но ведь что с ним теперь будет?

— Странный ты? А почему тебя не интересует, что было бы со мной? Ведь если бы он был сейчас здесь, то я был бы там.

— Да, да, конечно…

— К тому же у меня есть ощущение, что нас… по крайней мере, меня в покое не оставят, — продолжал Макс.

— И кто? Друга ты сплавил, а больше…

— Ты такой смешной, когда выпьешь! Или по жизни такой наивный? Неужели ты думаешь, что вы с Агнессой, — Макс повернулся к девушке, — извини, что-то решаете?

— В каком-то смысле да.

— В каком смысле? Ты даже не можешь верну…ться… — Макса вдруг осенило, — Вернуться! Нет, ты понял, вернуться!

— Что я должен был понять? — заволновался Манаф.

— Как я сразу не догадалась! — обрадовано воскликнула Агнесса.

— Похоже, я один чего-то не понимаю? — раздражённо сказал молодой человек.

— Вот что значит считать себя самым умным! — поиздевался над ним Макс. — Осечка в самый интересный момент. Ну, подумай! У тебя есть пара попыток.

— Что я должен понять? — всё больше заводился Манаф.

— Всё просто, — вмешалась девушка, — порт свободен.

— То есть?

— Просто деревянный. Тебе же ясно сказали: свободен. Эксперимент, так или иначе, закончен.

— А как же?…

— Никак. Возвращайся, пока есть возможность.

— Но надо же вернуть всё на свои места.

— Скажи, друг, ты сможешь вернуть меня? Нет? Тогда верни себя на место, и не лезь туда, где ничего не можешь сделать.

— Почему не могу? Ещё как могу, — сказал Манаф, засовывая руку в карман брюк.

Агнесса стремительно выскочила из кресла и повисла на руке:

— Держи! Быстрее! Руку, руку держи.

Макс подскочил, словно ужаленный. Навалился всем весом на Манафа, лишая того возможности двигаться. Молодой человек только крякнул под тяжестью Макса, и быстрее стал шарить в кармане. Девушка, ловко вывернувшись, повисла на руке, стараясь вытащить её из кармана. Но сил явно не хватало. Макс, чувствуя, что ещё секунда, и Манаф вывернется, схватил со стола вилку и вонзил в кисть, прикалывая её прямо к бедру.

— Ааа, сволочь, — закричал Манаф, изогнувшись от боли.

— Лучше не шевелись, — прошипел Макс ему прямо в лицо.

— Что у него там?

— Скорей всего, такой же коммуникатор, что и у меня.

— Я так понимаю, что друг решил воспользоваться порталом, предварительно убрав меня, как ненужную проблему.

— Тебе всё равно не вернуться в свой мир, — проговорил сквозь зубы Манаф, — а значит, с тобой рано или поздно придётся разобраться. Мне или ей, а, может, ещё кому.

— Ты забыл одно, что я не согласен с таким подходом, — ответил Макс. — А сейчас тихонечко вытащишь руку, если не хочешь получить в ней ещё несколько дырок.

Он крепко взял молодого человека за руку и выдернул вилку.

Ещё немного погодя из кармана был извлечён окровавленный приборчик. Пока девушка перебинтовывала руку Манафа, Макс стоял у окна, старательно всматриваясь в городской пейзаж.

— Сколько времени до заката, — неожиданно спросил он.

— Что ты задумал? — спросила Агнесса.

— Неплохо бы прогуляться перед сном, — ответил он и посмотрел на молодого человека.

Всё было, как и прошлый раз. Только на месте Барказа сидел Манаф. Автомобиль быстро домчал их по знакомой дороге и припарковался точно в том же месте. Поход по полю также не доставил особого удовольствия. Присутствовало небольшое ощущение дежавю. Агнесса вызвала портал, нажав несколько кнопок на приборчике Манафа. Макс втолкнул молодого человека в светящийся контур. Единственное, что успел попросить Манаф:

— Может, коммуникатор всё же вернёте?

— Прощай, — ответил Макс и повернулся к девушке, — давай, жми.

Фиолетовое свечение поглотило молодого человека и погасло. Всё прошло просто и прозаично.

— Ладно, — поёжившись, сказала Агнесса, — холодновато. Пора домой. Смотри, снег пошёл.

И действительно, снежинки кружились вокруг них, сначала медленно, затем всё быстрее. Постепенно снежинки превратились в хлопья.

— Пойдём скорее, — сказал Макс, но не смог сдвинуться с места.

Снегопад постепенно превратился в пургу, залепляя глаза, залезая в нос. Макс почувствовал, что растворяется в снегу.

На глазах у Агнессы снежные хлопья облепили Макса, закружились вокруг него и вдруг неожиданно распались. Макса не было. Снегопад закончился также неожиданно, как и начался.

Глава 12

Макс очнулся лежащим у подножия трона. Он ещё чувствовал, как на лице, покалывая, таяли снежинки. Глубокое небо, навечно связанное астероидным кольцом, светилось отражённым светом. И вот вокруг, словно старый позабытый сон. Огромный тронный зал, наполненный воинами обоего пола. На троне по-прежнему сидел седовласый мужчина, а рядом стоял визирь. Макс даже почувствовал неприятное ощущение в спине, там, где его прокололо копьё. Голова гудела, но Макс всё-таки смог заметить, что при всей схожести, обстановка изменилась. Словно кто-то нажал кнопку «пауза» и толпа, теснившаяся на лестнице, замерла.

Ако, восседая на троне, долгим взглядом смерил Макса, а затем спросил своего визиря:

— И что теперь? Ты наигрался?

— Не думал, что он так легко адаптируется, — разочарованно проговорил тот.

— Так, давай заканчивать, — Ако встал и зашёл за трон. Кнему отправился следом, и трон вдруг исчез.

Макс удивился не исчезновению, а своему спокойствию. Мир снова рушился, и он прекрасно осознавал это. В голове всплывали одна за другой картины, вроде никак не связанные друг с другом, кроме того, что все были связаны с ним. Похождения с Барказом перекрывали картины с доком. Манаф накладывался на непонятную деревню, и всё перекрывал снеговорот. А во рту был привкус то ли водорослей, или словно кошки нагадили. Состояние как после тяжёлого похмелья. Он остался один в огромном зале, если не считать замерших воинов, больше теперь похожих на терракотовую армию. Сам их вид наводил страх, но обездвиженные, они вообще наводили ужас. В отличие от них звёзды на гобеленах засверкали живым огнём. Тканая синева обрела глубину, и Макс оказался на каменистом плато среди таинственных фигур под бездонным небом Вселенной. Мириады звёзд дружелюбно подмигивали ему, согревая своим теплом.

Ако и Кнему находились в комнате с пультом управления, а зал и все кто там находились, остались на экранах многочисленных мониторов.

— Может, ещё попробуем? — не унимался Кнему.

— Всё! Хватит твоих развлечений. Не думаю, что они остались незамеченными. Или ты думаешь, что ОН долго будет терпеть твоё самоуправство и моё попустительство? — проговорил Ако.

— Честно говоря, я думаю, что ЕМУ всё равно, — ухмыльнулся молодой человек. — У НЕГО забот и без нас хватает.

— Я сказал, хватит… — твёрдым голосом сказал Ако. — Пора стереть всё лишнее.

— Стереть? — переспросил Кнему. — Всех? И этого?

— Да, — ответил седой. — И всех, кто связан с ним.

— Их-то зачем? — удивился молодой человек. — Потом придётся новых набирать, обучать.

— Всех! — и Ако зло посмотрел на Кнему.

— Что ж стереть, значит, стереть, — вздохнул тот и стал набирать на клавиатуре команды.

Но на экранах ничего не менялось. Кнему взглянул на Ако и снова стал набирать коды, но все усилия были тщетны. На лбу выступила испарина. Кнему продолжал стучать по клавишам. Ако раздраженно следил за его работой:

— Зря я потакал твоим слабостям.

— Должно получиться, — сказал помощник. — Но ведь должно получиться!

— Заканчивайуж… — и в ужасе осмотрел комнату.

— Не могу! — запаниковал Кнему. — Но это же невозможно…

— Возможно, — побледневший Ако обречённо посмотрел вокруг. Стены замерцали, словно картинка на испорченном мониторе. Стали бледнеть и постепенно исчезать. Потолок побледнел и полностью растворился, открывая вид на огромное, усыпанное звёздами небо. При всей своей черноте небосвод казался белым от количества звёзд. Млечный Путь, словно огромная бенгальская свеча, исторгал из себя мириады звёзд, которые, в свою очередь, рассыпаясь слепящими искрами, растворялись среди бесконечного числа галактик.

Единственное, что портило картину огромного космического костра, это туманность, закрывающая ядро Млечного Пути. Именно туда и был устремлён полный ужаса взгляд операторов. И не зря. Туманность начала бледнеть. Вместе с ней начали бледнеть и лица Кнема и Ако.

— Доигрались, — проговорил старший.

— Но!.. Но, как же?… Из-за химеры… из-за марионеток… почему? — бормотал побелевшими от ужаса губами модератор.

Свет ядра становился всё ярче. Было ощущение, словно кто-то скидывает постепенно один за другим покровы, затеняющие сам источник. То, что последним увидели операторы, было око, смотревшее на них из ядра галактики.

Макс сидел в небольшом ресторанчике и пил молочный улун, зелёный чай, который так напоминал о детстве. Теплоход, оглушая гуляющих в парке, не спеша скользил по поверхности реки Мойки. Деревья в парке плавно входили в осень, постепенно окрашиваясь и разноцветьем листвы, и прекрасными пушкинскими словами: «волшебная пора». Пора и правда была волшебной. Природа сказочно расцветала, стараясь показать себя во всей красе перед тем, как перейти к другим строкам незабвенного Александра Сергеича: «природы увяданье». Она, словно женщина на пике своей красы. Зная наперёд, что дальше ей уже не удержать того величия, старается показать себя так, чтобы у всех, кто видел — перехватило дух. Чтобы все её запомнили именно такой.

Невдалеке красовался обновлённый Летний сад. Макс ощутил неприятное чувство, засосало где-то под ложечкой. Словно волна холодного воздуха окатила его. Макс поёжился. «Осень, бывает», — подумал он. И всё же, несмотря на покой и уют, нечто обеспокоило его. Макс стал оглядываться, но никак не мог понять, в чём дело.

— У вас свободно? — знакомый женский голос заставил его вздрогнуть.

Мурашки пробежали по спине. Он повернулся. Да, не ошибся. У столика стояла она.

— Агнесса? — проговорил он одними губами.

— Мы знакомы? — вскинула брови девушка.

— Такое впечатление, что уже очень давно, — сказал Макс и, быстро встав из-за стола, пододвинул девушке кресло.

— Что ж, тогда продолжим знакомство, — присаживаясь, улыбнулась Агнесса.

ПЕТЛЯ ВРЕМЕНИ

Электричка, подсвистнув, улетела в темноту ночи. Её красные габаритные огни, прощально помаячив вдали, скоро совсем исчезли. Я остался один на платформе. Порывы штормового ветра валили с ног. Длинная и тоскливая дорога успела порядком надоесть. Теперь же необходимо пройти ещё два километра против штормового ветра. Я поёжился. Единственное, что утешало, так это то, что в конце пути меня ждал горячий ужин и тёплая кровать. Подойдя поближе к фонарю, висящему над табличкой с названием станции «Суйда», посмотрел на часы. Было двадцать два часа двадцать минут. Оглянулся. Показалось, что позади далеко на путях промелькнула чья-то тень. «Померещилось. В такую погоду хороший хозяин собаку не выгонит, — и потом от себя добавил — и плохой тоже». Подняв воротник, пошёл навстречу ветру. Идти было тяжело, а смотреть вперёд — почти невозможно. Дорогу я знал хорошо, поэтому нисколько не боялся сбиться с пути. Пройдя мимо закрытого магазина и ларьков, вышел на тропинку.

Тропинка шла вдоль железнодорожного полотна, затем слегка сворачивала в сторону и поднималась вверх. Через семьсот метров она выходила на поперечную, широкую дорогу у переезда, чьи огни были видны с платформы. Ветер усиливался, и мне пришлось прикрыть лицо полой куртки. В хорошую погоду идти здесь было одно удовольствие. Старые, раскидистые, почти сказочные, ели росли вдоль тропинки. Дальше — огромные поля с лесопосадками, затем река, а за ней следующая остановка. Но сегодня ничего этого не видел. Во-первых, темно, а во-вторых, погода. Я уже шёл достаточно долго, и тропинке пора было сворачивать в сторону. Вдруг краем глаза заметил, что откуда-то сверху светит яркий луч. «Наверно самолёт включил посадочный прожектор», — подумал я. Однако, выглянув из-под полы, увидел, что прожектор почти висит на месте. «Эх, жаль не разглядеть», — огорчившись, пошёл дальше. Под ногами застучала щебёнка. Наверно отвлекшись, пропустил поворот. Искать тропинку не имело смысла, и я пошёл по путям. Впереди светились огни. Ничего, переезд должен был быть рядом. Никакие мысли не шли в голову. Была только одна забота — скорее дойти до переезда. Оттуда можно было идти по асфальту. Пару раз, чуть не подвернул ногу. Стал внимательнее смотреть под ноги. Всё-таки в плохую погоду, да ещё ночью, дорога, кажется, намного длиннее. По моим расчётам, уже давно должен был дойти. В очередной раз, выглянув из-под полы, чуть не лишился дара речи. Невдалеке передо мной была платформа. Как я мог пройти переезд, не заметив? Оглянувшись, позади увидел только темноту. Назад идти не имело смысла. На платформе стоял мужчина. Он оглянулся. Что-то знакомое показалось в его движении. Нет, знакомых у меня здесь нет. Надо подойти спросить расписание обратно, если ещё что-нибудь ходит. Но мужчина, подняв воротник куртки, быстро пошёл в противоположную сторону.

Я, ругая себя, поднялся на платформу. Сколько сил и времени потеряно зря. Интересно, сколько сейчас? Подойдя к фонарю, посмотрел на часы. Стрелки показывали двадцать два часа двадцать минут. Ну, вот ещё и часы сломались. Оглядываясь куда мне идти дальше, поднял голову к табличке с названием платформы. На белом фоне чернела надпись: «Суйда». Слегка ошалело, я смотрел на табличку. Осмотревшись по сторонам, увидел, что позади по рельсам кто-то идёт спотыкаясь. Куртка была расстегнута, кепка съехала на бок. Да, только пьяного мне не хватало. Я быстро пошёл к магазинам. Всё было на месте: магазины, ларьки и тропинка. Как я снова оказался здесь? Круг сделать было невозможно. Не зная, что делать дальше, пошёл по тропинке, стараясь внимательнее смотреть под ноги, чтобы не пропустить поворот. Ветер, казалось, не то что не думал ослабевать, а наоборот, усиливался. Вроде всё, как всегда. Впереди огни переезда светят маяком, придавая бодрости.

Я уже прошёл против ветра достаточно, так что стал понемногу уставать. Спина взмокла. С неба не угасая светил прожектор. Не отвлекаясь, шёл дальше. Порыв ветра перебил мне дыхание. Прикрывшись полой, чтобы отдышаться, почувствовал под ногами звук щебёнки. Я быстро выглянул из-за полы куртки. Далеко впереди светились огни платформы. Позади была темнота. Холодный пот пробил меня. Стало как-то не по себе. Я испугался и побежал к платформе. В панике бежал, не разбирая дороги. Спотыкаясь. Стало жарко. Расстегнул куртку. Кепка сбилась и сидела криво. Ноги заплетались. Я боялся отвести глаза от платформы. Ветер перебивал дыхание. Я бежал, но ветер превращал мой бег в медленную ходьбу. Когда добрался до платформы, сил уже не оставалось. На платформе стоял человек. Увидев меня, он быстро повернулся и пошёл прочь. Окрикнуть его сил не было. Еле доплетясь до таблички с надписью «Суйда», сел прямо на асфальт. Часы показывали двадцать два часа двадцать минут. Происходило что-то ужасное. Я, конечно, читал о чём-то подобном в фантастических рассказах, но оказаться самому в реальном мире в подобной ситуации было невесело и не интересно. Что со мной происходило? То ли петля времени, то ли кто-то решил со мной пошутить. Я посмотрел на небо, в то место где светился прожектор. Яркое пятно холодного света словно насмехалось надо мной.

Сидя под названием платформы, я понемногу успокоился. Но, что делать было непонятно. Не торопясь, пошёл к тропинке мимо магазинов. Имело ли смысл третий раз идти по этому пути, не знал. Сидеть здесь на ветру тоже не сулило ничего хорошего. Я снова пошёл по тропинке. Теперь шёл спокойно, никуда не торопясь. Ветер ослеплял меня, перебивал дыхание, но я упорно старался смотреть вперёд. По пути несколько раз присаживался, чтобы отдохнуть. Усталость одолевала, но больше всего выбивала из сил полная безнадёжность. Голова звенела, как чугунный котёл. Очередной раз, присев отдохнуть, посмотрел на переезд. Огни ярко освещали и будку дежурной, и шлагбаумы. Только яркий свет сверху начинал раздражать. Оглянувшись назад и посмотрев на платформу, от которой шёл уже в третий раз, встал и пошёл вперёд. Огней переезда не было. Далеко впереди светили фонари на платформе. Я остановился как вкопанный, не веря своим глазам. Потом резко обернулся. Позади была темнота. Я долго стоял опустошённый. Слёзы сами наворачивались на глаза. Но хотя бы до платформы надо было дойти. Медленным шагом, постоянно спотыкаясь, пошёл вперёд. Застегнув куртку полностью и прикрыв лицо рукой от ветра, надеялся только на одно. Сесть под фонарём у таблички и ждать. Чего ждать сам не знал. Периодически присаживался отдохнуть. Сначала редко, потом всё чаще и чаще. Когда я отдыхал очередной раз, уже недалеко от платформы, послышались торопливые шаги. Кто-то нагонял меня. Мужчина шёл, прикрывшись полой куртки, и явно ничего не видел. Куртка и походка показались мне знакомыми. Да, ошибки быть не могло. Мимо меня проходил… Я. Посмотрев, как он, то есть я поднялся на платформу и подошёл к табличке, я вдруг догадался, что следом должен идти ещё один я, и, отойдя в сторону, стал наблюдать. Из темноты в распахнутой куртке и сбившейся на бок кепке шёл мужчина. Он старался бежать, но то ли от ветра, то ли от усталости еле шёл. В свете фонарей успел заметить безумный блеск его, точнее, своих глаз. Странно, но у меня не возникло желания окликнуть ни одного из них.

Подошёл к платформе, забрался на неё и сел прямо на асфальт под табличкой с надписью «Суйда». Больше из интереса посмотрел на часы. Было двадцать два часа двадцать минут. Время остановилось. Я закрыл глаза. Время потеряло для меня значение. Не помню, сколько сидел, может час, может полночи. Очнулся оттого, что передо мной с шипением открылись двери электрички. Несколько человек вышли на платформу и, увидев меня, постарались отойти в сторону. Я посмотрел на часы. Было без десяти одиннадцать. Поднял голову к небу. Прожектора не было. Осторожно встав на затёкшие ноги, отправился догонять пассажиров электрички, расходящихся по своим домам. Но ноги плохо слушались меня. Ковыляющей походкой, окоченевший я торопился идти по тропинке, борясь с ветром. Ужас одолевал от одной мысли, что сейчас снова всё исчезнет. Вскоре тропинка повернула и стала подниматься вверх по насыпи. Ещё несколько минут, и я почувствовал под ногами асфальт.

Ещё минут через пять я буквально ввалился в дом. «Ну, мы тебя уже и не… — голос вдруг прервался. — Что случилось?..»

СТРАННЫЙ ДЕНЬ

Каждый день естественно начинается с утра. Впрочем, бывает по-разному, но у меня именно так. В шесть часов подъём, подобие завтрака, поскольку внутрь ещё ничего не лезет, и поход на работу. Вот здесь мне повезло, поскольку до транспорта мне ходьбы всего минут пять, затем около пятидесяти минут крепкого, здорового сна в транспорте, и ещё пять минут пешком до работы. Вроде бы всё ничего, но, как тяжело даётся эта часть дня. На работу прихожу ещё сонный.

Прохожу через турникет в проходной. Странная конструкция для проходной — неработающий турникет. Он является скорей не заградительной конструкцией или механизмом, а скорей символом предприятия, поскольку предприятие (в просторечии) метровско… Что за?… Штанги турникета неожиданно с грохотом захлопнулись у меня перед носом.

— Эй, что за хрень? — спрашиваю я охранника.

— Да пёс его знает. Вроде выключено, странно, — отвечает тот, осматривая конструкцию. Затем, раздвинув руками штанги, говорит. — Проходи. Что-то тебя на работу пускать не хочет.

— Может мне обратно пойти? — попытался я пошутить. — Есть уважительная причина.

Ладно, о чём это я? Ах, да. Переодеваюсь, к моему счастью в полном одиночестве, потому что всё предприятие уже час, как вкалывает. Уже переодетый в спецовку, проходя мимо большого зеркала, гляжусь в него. Обычно на меня смотрит недовольное заспанное лицо. Я подмигиваю: дескать, ничего, пора бы и поработать. Но в тот день мне показалось, что из зеркала отражение взглянуло на меня в цивильной одежде. Сразу не успев сообразить, в чём дело, я «на автомате» продолжил свой путь. Когда же запоздалая реакция, наконец-то догнала меня, мельком осмотрелся. Нет, спецовка. «Надо раньше ложиться спать», — промелькнуло в голове.

Затем в полудрёме дошёл до мастерской, открыл дверь и… именно с этого момента можно считать, что мой рабочий день начался. Я вхожу в вечно прокуренное помещение с занудной фразой: «ну, вот опять накурили». Естественно никто на моё замечание не обращает внимания. К сожалению, нет у нас ещё понятия, что курить можно только в специально отведённых местах и нарушителями считаются не те, кто курит, а те (вроде меня), кто терпеть не может табачного дыма.

Дальше рабочий день вступает в свои права. Да, совсем забыл сказать: я простой рабочий. Электромонтёр на самом обычном предприятии, что к первому абзацу не имеет никакого отношения, ведь он характерен для большинства.

Ещё по пути до мастерской я встретил Лёшу — мастера слесарей. Сразу скажу, что на нашем предприятии если не знаешь или не помнишь, как зовут человека, то можешь смело называть его Лёшей. В девяти случаях из десяти не ошибёшься. Так же и с отчествами. Приоритет, за Викторовичами. Поэтому вместо отчества буду добавлять специальность или должность. Так вот, ещё в полудремотном состоянии встречаю Лёшу-мастера.

— Привет, — протягиваю ему руку, с трудом вспоминая, для чего же искал его вчера.

— Так ведь уже здоровались, — ехидно улыбаясь, отвечает Лёша, пожимая мою руку своей мягкой ладонью. Мастер немного «в теле», и у него всё мягкое — и ладонь, и глаза, и характер.

— Когда? — я напрягаю лоб, чтобы припомнить (именно лоб, поскольку мозг ещё спит). А Лёша, продолжая улыбаться, уходит дальше по своим делам. «Ладно. Ошибся он, с кем не бывает», — подумалось.

Работа, работа. О ней можно говорить целый день или не говорить вообще. Лучше второе. Почему? Да потому, что иногда о никчемной и пустой деятельности можно наговорить столько, что и сам удивишься, что как это тебе удалось столько сделать. А то дело, о чём вроде и сказать-то нечего, так вымотает, что и ноги не держат. Так вот, с моим напарником Саней мы серьёзно засели за каруселью. Нет, не за той каруселью, что в выходные под музыку и яркие огни катает детишек и праздную публику, а карусельным станком с вращающимся столом. Впрочем, это не новинка техники, а одна из разновидностей обыкновенного токарного станка, но со своими особенностями. Расположившись за станком и развернув электрическую схему, мы если не по уши, то по локоть точно, влезаем в потроха железного монстра. Пачкаясь машинным маслом, проверяем его содержимое. Руководствуясь старой истерзанной за долгие годы не совсем аккуратного обращения схемой, словно картой сокровищ. Выискиваем не хуже пиратов клады. Да, именно клады, те места, где спрятаны дефекты. Применима и другая аллегория. Подобно археологам, скрупулёзно, шаг за шагом исследуем то неведомое и зачастую ископаемое (в зависимости от возраста оборудования), что откроет скрытое, запрятанное в глубинах, и что, явившись на свет, в результате доставит радость не только нам, но и всем тем, кто с нетерпением ждёт, когда же, наконец, электрики, отбросив весь этот бред, что изложен выше, просто запустят станок. Выискав причину неисправности, я говорю своему напарнику:

— Ладно, Сань, погоди. Сейчас в мастерскую за свечкой схожу, а ты пока покури.

В данном случае «покури» выражение фигуральное, поскольку Саня не курит.

До мастерской дойти пара минут, но это если просто идти. У нас же такое бывает не часто. Всегда кто-нибудь перехватит, дёрнет на свой станок, в общем, подвернётся какая-нибудь тема, что свернёт тебя с пути истинного на пять минут, которые могут вылиться и в полчаса, и более. Вот так случилось и сейчас. Стоило мне выйти из-за «карусели», как сразу же нарисовался Лёша. Но это уже не тот Лёша, о котором я упоминал ранее. Это совсем другой Лёша, как говорится «свой собственный». Лёша-слесарь.

— И долго тебя ждать? — ошарашил он слёту меня своим вопросом.

— Как это? — не понял я, но на всякий случай решил перевести всё в шутку. — Молодой человек, мы разве знакомы?

— Кончай прикалываться, — продолжал Лёша-слесарь. — Ты мне час назад сказал, что через десять минут подойдёшь.

— Да, я тебя вообще сегодня не видел, — попытался, было, возразить, но Лёша не слушал.

— Ладно, пошли сейчас, куда там? — пришлось мне согласиться, благо идти было не очень далеко, хоть и не по пути.

Фрезерный участок, который по слесарной части был отдан на откуп Лёше-слесарю, встретил нас своим радушием. Для меня всегда, когда все станки работают, является признаком полного радушия и уважения. А как же иначе? Если всё крутится, вертится, это значит, все рады меня видеть, и ни у кого нет глупых вопросов, связанных с ремонтом. Почему глупых? А каким можно считать вопрос: «ну, это надолго?» едва ты подошёл к оборудованию и ещё толком не то, что не понял, что со станком, но и не успел его рассмотреть. Так вот, говоря, что фрезерный участок встретил нас своим радушием, я имею в виду, что все станки работали. Мы подошли к «немцу». Нет, не к Шульцу или Вайсу, а к станку, произведённому в Германии.

— Так он вроде работает, — показал я Лёше на работающее оборудование.

— Значит, ты к нему уже подходил, — заявил он безапелляционно.

— Когда? Я на «карусели» завис.

В этот момент Лёша-станочник или фрезеровщик, ну это кому как нравится, повернувшись, усмехнулся и, глядя на меня, смеясь, сказал:

— Чего ты над Лёхой прикалываешься?

— Да ни в одном глазу, — попробовал я возразить, но не тут-то было.

— Да ладно, ты же «концевик» поправил и ещё сказал, чтобы больше по такой ерунде не дёргали, — продолжал он выводить меня на чистую воду.

Лёша-слесарь, махнув рукой и явно обидевшись, пошёл прочь. Пожав плечами, в полном недоумении, я направился обратно к «карусели», в голове пытаясь сложить пазл из всего того, что услышал. Однако ничего разумного в голову не приходило. Уже подходя на место и увидев Сашку, я вспомнил, что до мастерской так и не дошёл. Сашка же, к моему полному изумлению, уже закрывал на станке последний из открытых лючков.

— Сань, чего случилось?

— Как чего? Свечку поменял, как ты и сказал. Ещё и станок с Иваном проверили. Так, что всё!

— Как проверили? А где свечку взял? — Удивился я.

— Ну, ты даёшь. Сам же мне принёс.

— Я?..

— Ну, не я же! Какой-то ты сегодня странный. Часом не заболел?

— Честно говоря, не уверен.

— Что, головка после вчерашнего бо-бо, — ухмыльнулся Саня.

— Если бы так. А то творится что-то странное, не пойму.

— Что творится-то?

— Что? Скажу, не поверишь. Но, если сейчас пойдём на обед, а там за меня уже кто-то покушал, не удивлюсь. Ладно, давай закругляйся. А то, я уже проголодался, да и наше время пошло.

— Точно, — сказал Саня, взглянув на телефон.

Почему на телефон? Теперь всем понятно, что на телефоне часы. Если бы мне лет пятнадцать назад кто-нибудь сказал, что вместо часов я буду пользоваться телефоном, то в лучшем случае я представил бы проводной телефон с индикацией. Впрочем, сейчас меня интересовало одно — цел ли мой обед. Придя в мастерскую, первым делом заглянул в холодильник. Мой контейнер был на месте. Я облегчённо вздохнул. Обед прошёл спокойно, стандартно. Сначала мы дружно поглощали содержимое своих контейнеров. Затем пришёл наш начальник, которого редко называли по имени, а всё больше «дядюшка» или «шарпей» (в силу его некоторых особенностей) и, интенсивно поливая нас своей слюной, энергично рассказывал нам о каких-то заводских проблемах, которые нас нисколько не волновали, и волновать не могли, поскольку были за пределами наших интересов. И мы, немало удручённые этой ежедневной лекцией, которой в качестве бонуса был приправлен наш обед, с нетерпением ждали его ухода. Затем оставалось ещё минут десять на сон. Правда, это для тех, кто мог уснуть. Остальные же, с сожалением глядя на часы, и жалея бессмысленно потерянное время, включали свои гаджеты или брались за кроссворды.

После обеда день прошёл спокойно. Может быть потому, что нас больше никуда не вызывали. Может, ещё по какой неведомой мне причине. Да и я не желал особенно никуда уходить. Не торопясь, работал за своим столом. Точнее собирал один далеко не гаджет, правда, собственного изобретения, и ломал голову над тем, что случилось до обеда. Но понять, увы, мне это было не дано. В конце концов, я последовал одному старому мудрому совету. Знаете, как говорят, подними руку, да и опусти её, сказав… Так я и сделал.

Ближе к концу рабочего дня всё-таки пришлось выйти из мастерской. Как-бы лучше это сказать: по непроизводственной необходимости. Неожиданно издали увидел до странного знакомую фигуру, и буквально бросился ей вслед. Расстояние быстро сокращалось. Я не знал, что сделаю или скажу, когда догоню. Главное было догнать. Осталось только протянуть руку, чтобы схватить его за плечо…

— Осторожно, куда прёшь? — остановил меня Лёша-стропальщик.

Я огляделся. Двенадцатитонный кран переносил огромную шестерёнку ведущего вала эскалатора. Крановщица, (конечно же, не Лёша), смотрела на меня бешеными глазами. Сигнальный звонок звенел, не переставая. Остановившись, я попытался найти взглядом удаляющуюся фигуру, но никого уже не было.

В конце смены, пока принимал душ, переодевался, всё вспоминал, что же в этой исчезнувшей фигуре знакомо. Уже выходя из гардероба, привычно глянул в большое зеркало, чтобы оценить свой внешний вид. Из зеркала на меня смотрел я, но в спецовке…

ВЕТЕР

Джон сидел за компьютером и пытался набрать сообщение. Но это эму не удавалось. Он не мог сосредоточиться. Голова разламывалась от боли. Мысли разлетались по дальним уголкам Вселенной, и никак не хотели собраться в кучу. Набрав несколько знаков на клавиатуре, он схватился за голову. За голову можно было выразиться только образно. Голова была давно обмотана всем, чем только возможно. Но ничего не помогало. Джон чувствовал, что сходит с ума, и ничего не мог поделать. Влажные от боли и отчаяния глаза давно уже выражали безысходность. Он всю жизнь готовился к преодолению трудностей. Преодолеть любые расстояния на космическом разведчике, проехать планету на вездеходе по бездорожью, подстрелить какое-нибудь бесформенное чудовище. Сколько угодно. Но Джон вот уже два месяца сидел на одной из дальних планет. Казалось, что могло быть проще? Проще! Да, проще. Он сидел в ожидании группы исследователей и сходил с ума.

А причиной всему был ветер. Ветер вездесущий и завывающий. Ветер — это была сама сущность планеты. Он был всегда и везде. Он выл, смеялся и плакал. Ветер стучался в двери и окна. Слово герметичность, по непонятным причинам, теряло смысл на этой планете. Ветер забирался не только во все помещения, он забирался в самые глубокие складки одежды. Постоянно гулял по всему телу, так что невозможно было ни толком закутаться, ни согреться. Вот и сейчас Джон ощущал его, и это было пыткой. Он попытался ещё раз набрать текст и в очередной раз оставил эту затею. Джон достал пистолет и грустно посмотрел на его вороненый ствол. Он не хотел умирать, но и жить так больше не мог. Джон не хотел уходить, не объяснив причины, но и оставаться больше не было сил. «Эх, выспаться бы перед концом», — подумал он и горько улыбнулся. Он уже толком и не помнил, когда спал. То редкое забытье, в которое он временами впадал, нельзя было назвать сном. Мозг просто отключался, словно отработанный механизм, но едва проходили первые минуты его беспамятства, сразу просыпался. И ветер своими посвистами и плачем снова сводил его с ума.

Джон подошёл к окну. Монотонный пейзаж, с которым он готов был смириться с самого начала, скучно простирался во все стороны. Казалось, что он провёл на этой планете целую вечность. Но всего два месяца назад сколько было надежд, что, наконец, нашлась планета, схожая с Землёй. Джону было не унять своей радости. Он посылал восторженные отчёты. Но потом… Что было потом? Джон случайно взглянул в зеркало. На него смотрело чужое опухшее лицо с обветренными губами и воспалёнными глазами. «Хватит», — подумал Джон и в последний раз осмотрел комнату. Холодная сталь пистолета грелась у него в руке, чтобы через несколько минут унести в страну вечного холода его, Джона. В страну холода, но, что самое главное в страну безветрия.

Несмолкаемый свист ветра превратился в злобное шипение. Затем новый порыв со злобой ударил в стекло. В комнате запрыгала мебель. Ветер выл всё сильнее и злее. Джон ухмыльнулся и, хотел было, приставить пистолет к виску, но обмотка на голове мешала. Тогда он не торопясь стал разматывать завязки и обмотки. Когда, наконец, всё снял, то ощутил, словно ветер прорвался в голову и стал высверливать ему мозги. Джон понял, что тянуть не стоит, и вновь поднёс пистолет к виску. Ветер зашипел, зашипел с особым усилием, как-то отчаянно и… как-то знакомо. Щёлкнул предохранитель, и Джон стал медленно нажимать на спусковой курок. Ветер завыл ещё громче и Джон услышал: «Стой, стой…». Выстрел одиноко чихнул под вой ветра. «Зачем, зачем…»— завывал ветер и, вырвавшись из хижины, полетел над одинокими просторами планеты, унося в отчаянье свою так и не раскрытую тайну.

ПРОГУЛКА

Макс, нежась, лежал на кровати. Утреннее солнце, настойчиво пробиваясь сквозь распахнутое окно, согревало его расслабленное тело. Запах трав и деревьев наполнял комнату. Пенье птиц ласкало слух и завораживало. Ах, это лето! Этот летний отдых на даче, когда можно никуда не спешить. Лениво перевалившись на другой бок, Макс закрыл глаза. Какое блаженство! Повалявшись ещё с полчасика, он захотел пить. Пришлось встать. Подойдя к распахнутому окну и, полюбовавшись красотой разгорающегося дня, он почувствовал непреодолимое желание ощутить прохладу листвы. Подышать воздухом наполненным ароматом сосен. Ощутить во рту вкус черники. Послушать дыхание зелёного величественного леса. Макс, не торопясь, умылся. На столе стоял, заранее приготовленный, кувшин с молоком заботливо нарытый салфеткой. Уже допивая молоко, он ещё раз подошёл к окну и высунулся в него так, чтобы была видна, находящаяся неподалёку, опушка леса. Казалось, лес звал, манил к себе.

Сборы были непродолжительными. Рассчитав, что к обеду он обязательно вернётся, Макс пошёл налегке. Рубашка, кроссовки, джинсы и панама составляли всю его амуницию. Проходя через сад, сорвал красное сочное яблоко и, с наслаждением откусив его спелый глянцевый бок, вышел за калитку. Мир встретил его бурной игрой красок. Голубые васильки, солнцеподобные ромашки, нежные незабудки, разноцветный клевер ковром застилали луг. Улыбнувшись этому многоцветию и помахав пролетавшей мимо ласточке, он пошёл по просёлочной дороге к лесу. На высоком голубом небосводе не было ни одной тучки. Подойдя к опушке, Макс залюбовался свежей зеленью новых листьев, выросших уже в этом году.

Заходя в лес, он обернулся. Деревушка вся утопала в зелени садов. Лишь кое-где оставленные у ворот автомобили портили девственный пейзаж. Макс углубился в лес. Нет, скорее лес его принял с распростёртыми объятьями. Где-то недалеко закуковала кукушка. Под ногами стрекотали кузнечики. Почти сразу, озорно выглядывая из-под листа, показался гриб. Макс пожалел, что не взял корзинку. Ухватив гриб за ножку большим и указательным пальцами, хотел уже открутить его, как вдруг передумал. На всякий случай, заприметив место, накрыл гриб тут же сорванными листьями и пошёл дальше. Грибов в этот день было множество. Они, как будто, сами специально выходили на дорогу. Макс заходил всё дальше и дальше. Кроны деревьев стали такими густыми, что неба не было видно. Очередной гриб особенно привлёк его внимание. Большой, крепкий, на фиолетовой ножке, поперёк шляпку пересекали три красные полосы. Макс постарался вспомнить его название. Чтобы лучше разглядеть, он взял гриб всей десятернёй и сорвал его. Подняв гриб к лицу, он присел на задние ноги, дав передним небольшую передышку. В лесу из-за густоты листьев было немного темновато, тогда он перевёл всё внимание на инфраглаз. Гриб заиграл новыми красками. Теперь он буквально переливался всевозможными цветами. Полюбовавшись немного, Макс пошёл дальше. Приятная синева леса радовала. Бронзовое небо просвечивало сквозь кроны деревьев. Он шёл и радовался, что смог, преодолев свою лень, пойти в лес. Услышав журчанье ручейка, Макс свернул к нему. Чистейшая жёлтая вода бежала между зелёных камней. Он, опустив все четыре руки в ручей, ощутил приятную прохладу. А лес всё звал, манил. Где-то недалеко поскрипывала скрипушка. Макс не стал считать скрипы, а, просто наслаждаясь звуком её голоса, пошёл дальше по тропинке. Вскоре, выйдя на полянку, он решил присесть и отдохнуть. Вытянув все свои шесть ног, Макс сел прямо на синий мох. Яркий голубой солнечный свет заливал поляну. Какая красота! Макс переводил внимание то на обыкновенный глаз, то на инфраглаз, то на ультраглаз. Иногда он смотрел двумя глазами, а то даже и тремя, словно ребёнок. Ему даже стало немного неловко от своей ребячливости. Он тихонько засмеялся оттого, что занимается такой глупостью. Гулкое эхо пронеслось от его смеха по лесу. Красно-жёлтая пичуга от испуга слетела с ветки. Макс ещё немного понежился на солнце. Вскоре пар стал подниматься от его разгорячённого тела. Чтобы не распариться дальше, он встал и пошёл. Легкая усталость проявилась во всех его членах. Он подумал, что пора бы двигаться к дому и повернул в обратную сторону. Ещё подходя к опушке, он издалека увидел деревушку. Пирамидальные дома утопали в синеватой тени садов. Около некоторых домов стояли элипсообразные летающие машины. Макс подошёл к калитке и, немного помедлив, вошёл в сад. Подойдя к дому, почувствовал сильную усталость. Довольный прогулкой, свалился на диван и уснул, забыв разуться.

Боб, нежась, лежал на кровати. Утреннее солнце, пробиваясь сквозь распахнутое окно, согревало его расслабленное тело. Запах трав и деревьев наполнял комнату. Пенье птиц завораживало и лелеяло слух. Ах, это лето! Этот летний отдых на даче, когда можно никуда не спешить. Лениво перевалившись на другой бок, Боб закрыл глаза. Ах, какое блаженство!..

ГРЕЧЕСКАЯ МЕЧТА

— Скоро будем обедать, — сказала жена, грохоча на кухне.

«Обедать, обедать, — весело проговорил я про себя. — У меня ещё есть немного времени». Чувствуя свободу, и, не теряя ни минуты, бросился в кресло.

Автомобиль, словно зверь, вырвавшийся из клетки и истосковавшийся по свободе, мчался через бескрайние просторы Канзаса. Впереди уже вырисовывались волшебные контуры известных с детства каньонов. Весёлый ветер трепал мои волосы. Музыка в стиле кантри оглушала меня, забивая собой все остальные звуки. «Йо-хо», — кричал исполнитель. «Йо-хо», — вслед ему кричал я. Контраст дороги, бешено летящей под колёсами, и неподвижных гор в отдалении, кружил голову. Всеобъемлющее небо, ласково улыбалось солнцем, и только на северо-востоке слегка темнело облаками. Облаками, идущими от Великих озёр. Великие озёра, земля героев Купера. Я посмотрел на облака и крикнул им: «Я тоже скоро там буду. Обязательнооо! Йо-хо!»

Счастья и радости не было предела. Я пересекал Америку от восточного побережья к западному на кабриолете. Голубая мечта. Сколько раз всё это видел в фильмах. Счастливые американцы едут через всю страну на машине с открытым верхом. Свободные и счастливые, и всегда их ждёт на пути счастье и удача. И вот я. Через всю Америку. С открытым верхом. Йо-хо.

— Сколько я тебя могу звать, — услышал я возмущённый голос жены. — Сделай звук потише, совсем одурел.

— Что? А, да. Щас.

— Уф, — воскликнул я, машина подскочила на горке и, пролетев несколько метров, с ещё большей яростью вцепилась в ровную ленту дороги. Мудрые грифы зорко кружили в вышине, издалека наблюдая за суетностью мира.

— Слушай, уже суп остыл, — возмущалась жена. — Я для чего столько торчу на кухне, если тебе даже вовремя прийти пообедать лень.

«Фу ты, весь кайф обломала со своим супом», — зло подумал я и отправился на кухню. Перед глазами всё ещё стояли сказочные пейзажи, но петь уже не хотелось.

По-быстрому приговорив обед и кинув жене уже на ходу: «Посуду оставь, помою», снова бросился в кресло. Прокрутив пред собой глобус, я кликнул мышью на окошке поиска и ввёл: Афины.

Сидя у подножия одной из колонн Парфенона, я любовался видом города и сверкающего вдали Эгейского моря. Морской бриз освежал своим дыханием разгорячённую голову. Городская суета не докатывалась до меня и только мысли о вечном возбуждали воображение.

— Ну вот, опять за компьютером, — услышал я голос жены.

— Прекращай ворчать, иди сюда лучше и посмотри, — потянув жену за руку, я втащил её зону действия излучателя.

— Как красиво, — восторженно вздохнула она. — А какое это море?

Я хотел возмутиться и посмотрел на неё с удивлением. Её глаза сверкали, на щеках выступил лёгкий румянец. Всё моё возмущение мигом пропало.

— Эгейское, — ответил я, переводя взгляд на море. Отсюда аргонавты начинали своё плаванье. Они шли вон в ту сторону, на север к Мраморному морю, а дальше — к Чёрному. Я обнял жену за плечи.

Древний город лежал у наших ног. Ветер напевал нам волшебную мелодию голосом Орфея. Сказка. Мечта.

ПОИСКОВИКИ

Отпуск. Наконец-то отпуск, радостно пело моё сердце. Солнце припекало и слепило глаза. Май в этом году удался. Свежая зелень листьев радовала. Дачники заполонили все магазины, набирая полные багажники продуктов. Машины плотно стояли вдоль тротуара по всей длине улицы. Пробравшись кое-как к дверям, я встал в хвост такого забытого понятия, как очередь. Продавщицы шустрили за прилавком, но от этого народу меньше не становилось. Осмотревшись вокруг, я обратил внимание, что передо мной стояли совсем не дачники. Несколько молодых, весёлых парней и девушек в полувоенной форме. Их рюкзаки, словно хищники, жадно открыв свои «рты» ожидали очереди.

— Пацаны! — спросил я, неожиданно для себя начиная разговор. — Вы поисковики?

— Да, — неохотно отвлекаясь на меня, ответил худощавый молодой человек, откидывая длинные светлые волосы с лица.

— Извини, а куда вы потом? — не унимался я.

— Что значит, куда? — не понял он.

— На шашлыки, — ухмыльнулся второй, чернявый крепыш, подстриженный по моде последних лет — на лысо.

— Не, пацаны, серьёзно? — несло меня. — Где вы будете копать?

— Не копать, а искать. А вам-то зачем? — ухмыльнулся второй.

— Да здесь, недалеко, — ответил первый, — на Синявинских.

— Круто! — восхитился я. — И, как там?

— Что значит: как? Сыро, временами грязно, но интересно, — сказал и ухмыльнулся…

— Не, ну я понимаю, что не всё так просто. Вы, наверно, и копаете не просто абы где. Да и находки, не грибы.

— Папаша, мы не чёрные копатели. Так что …

— Да я понимаю. Но ведь это здорово! Особенно когда находите…

— Интересно?! Да не всегда. Впрочем, по-разному бывает.

— По-разному, это как?..

— Папаша, хочешь узнать как, поехали с нами! — ухмыльнулся второй пацан в мою сторону, надеясь отвязаться.

Я невольно замялся. Сорваться вот так с бухты-барахты неизвестно куда не в моих правилах. Понимая, что меня, как это говорится, берут на слабо, не хотелось поддаваться. Но погода уж очень хороша, и я подумал, что несколько часов прогулки не помешают. Тем более, что Синявинские высоты не так уж и далеко. При желании всегда можно сорваться обратно.

— Поехали, — в тон пацану ответил я.

— Ну, это сначала надо с Иванычем согласовать, — замялся первый.

— Да не парься, — успокоил я его, — договоримся мы с твоим Иванычем. Как вас зовут-то?

— Виталик, — представился пацан, что был попокладистее и протянул мне руку, — а вот он Колян.

Я тоже представился и расспросил, как мне их найти. Впрочем, объяснение было недолгим. Подошла очередь. Они, скупив чуть ли не полмагазина, дружно стали вытаскивать рюкзаки на улицу. На прощанье Колян махнул мне рукой:

— Смотри, папаша, обещал.

И уже через секунду вся компания, забыв обо мне, исчезла из виду.

Вопреки ожиданиям, найти ребят оказалось непросто. Как они мне объяснили, от мемориала вниз шла тропинка, которая должна была вывести прямо в их лагерь. Тропинку-то я нашёл, но вот лагерь… однако отчаиваться не стал. Кричать что-то типа: «Ау, я заблудился», было несолидным. Я же сказал им, что знаю эти места, как свои пять пальцев. Тропинка бежала через кустарник, обходила вокруг какую-то лужицу и постепенно терялась в траве. Солнце уже клонилось к закату, но всё это происходило в преддверии белых ночей и, поэтому вместо пугающей темноты наступал таинственный, сказочный сумрак, свойственный только этому времени года. Однако места болотные и сырость сказывалась появлением комаров. Я остановился у берёзки, чтобы сорвать веточку. Невдалеке на высотке поблёскивала в лучах заходящего солнца стела, знакомая ещё с детства. Правда, с этой стороны я её видел в первый раз.

Мысли закрутились в голове, включилось подстёгиваемое обстановкой воображение… ведь здесь, в низине, в годы войны стояли наши войска. А там, на высотке начиналась эшелонированная оборона фашистов. Смысл этого слова, я, человек невоенный, стал понимать недавно, но тем страшнее оно для меня становилось, поскольку прежде чем понять, приходилось всё это представить и пропустить через себя, через свои нервы, свою боль, свой ужас. А когда-то обыкновенные мужики, пацаны, прямо со школьной скамьи, сидели вот прямо здесь, в этих болотах, под градом смертельного металла, падающего на их головы с высотки, обречённой стать их же мемориалом…

Тропинка виляла между кустов, обходя ямы и канавы. Казалось, что вся эта местность состоит их них. И вдруг до меня дошло. Это не канавы, а траншеи. Те самые, вырытые под огнём фашистов нашими бойцами. Те окопы, в которых они прятались от пуль и снарядов. Те окопы, из которых они вели огонь по врагу. Те окопы, в которых они воевали и умирали.

Мурашки побежали по спине. Казалось, что слышу треск автоматных очередей, свис пуль, взрывы снарядов… Жутко. Осмотревшись в нависшем полумраке, я заметил, что пока давал волю воображению, из луж, из-под кустов выполз туман, снижая и без того плохую видимость. «Да, что-то не рассчитал», — прикинул, почёсывая затылок. Однако найти ребят надо. Отмахиваясь от назойливых комаров, шёл через туман и кусты, ругая себя за излишнюю самонадеянность. Вдруг за очередной берёзкой, и как это я не заметил, горел небольшой костерок. Впрочем, заметить его было непросто, поскольку горел он на дне большой воронки. Рядом сидели три человека и тихонько разговаривали о чём-то своём. Обрадовавшись людям, спрыгнул к ним.

— Ну, наконец-то! — выдохнул я, чуть не заблудился. — Привет!

— Здравствуй, коль не шутишь, — ответил усач, внимательно осматривая меня.

— А где остальные? Спят уже? — спросил я, пододвигаясь ближе к огню.

— Спят, спят, — ответил усач, — чего ж им не спать-то.

— Так ведь белые ночи, весна! — не унималось мне.

— Да, красота. А вот у нас ночи хоть глаз выколи. Руку протянешь — невидно, — заговорил парнишка, что сидел напротив.

— А ты что, не местный? — удивился я.

— Не, не местный. С Украины, — и парнишка мечтательно задумался. — Хорошо там, тепло…

— А я думал, что вы из Ленинградской области!

— Почему из Ленинградской. У нас бойцы отовсюду, — ответил он и поправил пилотку.

Только сейчас обратил внимание, что мои собеседники одеты в форму времён войны. «Ну, ребята, — подумал я, — мало искательством занимаются, так ещё и форму напялили. И где они её только надыбали. Помню, когда меня призвали в армию, то выдали такую же, но это остатки, как нам сказали, ликвидировали. А вот прошло тридцать лет и смотри-ка…»

— Здесь до вас казахи были, — захотелось показать свою осведомленность, — поисковики.

— Разведка, ну и как они? Здесь остались? — поинтересовался парнишка.

— Нет, зачем здесь? Уехали, — ответил я.

— Повезло, — тяжело вздохнул усач и поправил лежавший рядом ППШ.

— Товарищ, а товарищ, — обратился ко мне, молчавший до этого боец.

— Да, — откликнулся на давно забытое обращение.

— Табачком угости.

— Да, конечно, — пошарив по карманам, протянул ему пачку сигарет «Camal».

— Ух, ты, какие, — удивился он, — трофейные?

— Ну, ты даёшь! — усмехнулся я. — Уж точно не фабрика Урицкого. А где старшой-то?

Боец, прикурив сигарету, разочарованно вздохнул: «Слабенькие».

— Там, — усач неопределенно махнул за спину.

— Ладно, схожу до старшого, — я встал и, кивнув своим новым знакомцам, пошёл в указанном направлении.

Идти на этот раз оказалось недалеко. Звонкий хруст поленьев и шум бивака, знакомый мне с детства, быстро поднял настроение. Стоило только приблизиться к лагерю, как Колька, увидев меня, опять начал прикалываться:

— Чё, папаша, так долго. Заблудился или вовсе хотел передумать.

— Чего тут передумывать. Сказал, что приду, вот и пришёл.

— Всё правильно, мужик сказал, мужик сделал, — зубоскалил Коля.

— Кончай болтать, лучше бы гостя накормил, — подошёл Виталик и спросил. — Кушать будете?

— А что, не откажусь, что у вас там, небось, греча с тушенкой.

— Греча, — подтвердил он.

— Давай, конечно.

Пока Виталик накладывал мне в миску каши, я осмотрел лагерь. Народу было немного: парни, девушки. Похоже, готовились ко сну, и опоздай я ещё немного, то нашел бы только сонное царство.

— Вот, пожалуйста, — Виталик протянул миску.

— Ешьте, ешьте, каша то, что надо, — вставил Коля.

— Пацаны, а вы про тех ребят не забыли? — вдруг вспомнил я своих недавних знакомцев, тем более, что в лагере их не было видно.

— Каких ребят?

— Да здесь, невдалеке, я думал, ваши.

Пацаны переглянулись. Их лица стали очень серьёзными.

— Что, забыли? Как-то нехорошо.

— Папаша, ты ничего не путаешь?

— Чего путать. Трое их там. Костерок жгут в воронке.

Странные какие-то в форме времен войны. У вас, что реконструкция намечается?

— Нет там наших… — ответил, было, Виталик, но Колька быстро сделал ему какой-то знак.

— Так кто же?

— Понимаешь, папаша. Здесь так бывает… Это, как бы правильнее сказать… это солдаты… — мялся Виталик.

— Партизаны, что ли? На срочников не больно-то они похожи.

— Помнишь, кто-то сказал, что война не окончена, пока не похоронен последний солдат…

— Помню, ну и что?

— Так это вот и есть те солдаты, — сказал Коля.

— Кончай прикалываться, Николай.

— Да если бы.

— Тогда давай сейчас сходим туда, и ты сам у них спросишь…

— Сейчас там уже никого не будет. Утром сходим, — Коля повернулся и быстро отошёл от нас с Виталиком.

— Что это с ним?

— Завтра поговорим, а сейчас время позднее. Спать.

Удивлённый таким поведением пацанов, улёгся на выделенное мне место. Уже засыпая с улыбкой, подумал, мол, какой засранец этот Колька, постоянно прикалывается…

Утро было добрым. Ну, в том смысле, что доброе утро! Солнце светило и пригревало. Именно пригревало в ту самую точку, что называется. Так что мой северный организм испытывал полное блаженство. Птички пели весело и заливисто. От полевой кухни шёл запах вкусной каши. Потянувшись, прошёлся по лагерю. Обычная утренняя суета наполняла всё вокруг. Все были чем-то заняты. Заняты. Но как-то странно периодически бросали напряжённые взгляды в мою сторону. Сначала я не обращал на это внимания, но затем стало даже как-то неловко. Впрочем, отнёс это на тот счёт, что в лагере появился поздно вечером и для многих явился неожиданным сюрпризом. Завтрак прошёл на ура. Отменная каша и кофе напомнили мне времена моей молодости, когда ходил в походы и вот так, правда не за столом, а у костра мы завтракали, обедали и ужинали. Правда, к моему удивлению и за столом поисковики, с которыми я надеялся познакомиться поближе, вели себя довольно тихо. Ни шуток, ни приколов, ни обычного придуривания, так свойственного молодёжи.

Так или иначе, завтрак закончился. Я хотел уже подойти к старшему, с которым до сих пор так и не смог познакомиться, как ко мне подошёл Виталик.

— Папаша, пошли, — позвал он. — Иваныч зовёт.

— Идём, — радостно и беззаботно встав из-за стола, пошёл за пацаном.

Палатка старшого располагалась в самом центре. Распахнув полог, погрузился из радостного весеннего утра в серый полумрак шатра. Глаза, привыкшие к яркому свету, поначалу разглядели только силуэты.

— Здравствуйте, — услышал голос ближнего силуэта.

— Привет! — улыбнулся я. — Понимаю, что представиться надо было сразу, но очень вкусный был завтрак. Кстати, спасибо.

— Пожалуйста, — ответил голос, который, как я уже понял, принадлежал старшому или, как его ещё называли, Иванычу. — Вы откуда?

— Да местный. Вот заприметил ваших ребят в магазине и, как говорится, сел на хвост. Я в отпуске…

— В поисках приключений? — ухмыльнулся Иваныч.

Зрение постепенно стало привыкать, и я разглядел старшого. Сухопарый отставной военный. Очень похожий на военрука времён моего детства.

— Если я вам помешаю, то могу и уйти. А так: да, интересно…

— Ладно, не за этим попросил вас зайти. Ребята рассказали, что вы вчера кого-то встретили, пока нас искали, — и он кивнул на второй силуэт, которым оказался Колька.

— Ну, так и думал. Потеряли кого? — ухмыльнулся я.

— Не совсем. Просто ищем… — спокойно ответил Иваныч.

— Да, здесь недалеко… Я думал, что у вас реконструкция или что-то в этом роде… Там в воронке костерок жгли… А ещё одного сигаретой угостил…

— Показать сможете?

— Попробую, но не уверен, что найду.

— Да, это будет непросто.

Через полчаса небольшая поисковая партия направилась по моим вчерашним следам. Напряжённо вглядываясь в местность, я пытался определить пройденный накануне путь, но всё казалось совершенно другим. Иной раз было впечатление, что мы забрели в совершенно другой лес. Иваныч иногда поглядывал в мою сторону, но я только пожимал плечами. Через два часа блужданий старшой объявил привал.

— Слушай, ничего не пойму, — подошёл я к Иванычу. — Всегда хорошо ориентировался в лесу, а сегодня, словно леший крутит.

— Ладно, видать не судьба, — вздохнул старшой. — Сейчас пройдём ещё кружок и домой.

— И чего они тебе сдались, Иваныч? — поинтересовался я. — Чёрные копатели что ли или как?

— Если найдём, сам поймёшь.

— Как хочешь, какие-то жмурки тут у вас, — обиделся я. — Вот же обелиск там. Видишь, как на солнце сверкает. Значит, что шёл оттуда.

Я встал и пошёл в сторону обелиска. Днём и тропинка не нужна. Молодые берёзки не могли помешать. Впрочем, ветки, кусты. Кусты, мох. Мох, клещи. Я посмотрел под ноги, словно пытался разглядеть клеща, сидевшего в подлой засаде и коварно охотящегося на меня, и в самый раз. Под ногами оказался край глубокой воронки. Прикрытая густой растительностью, она была не видна даже за два шага. Ещё бы чуть-чуть, и я свалился бы в неё и, как минимум, подвернул ногу. Спрыгнув вниз, огляделся. Вроде, место похоже. Только следов свежего костра не было. Свежая трава покрывала края воронки. Я присел на освещённую солнцем сторону и, прикрыв глаза, подставил лицо жарким лучам.

Разные мысли приходили в голову. «Чего это Иваныч докопался до мужиков? Какие-то поиски устроил? Зачем это всё мне, я же не этого ожидал! А чего я ожидал? Вот договорился!..»

— Ну, привет! — сказал я вслух.

«Здравствуй, коль не шутишь», — послышался знакомый голос.

Я аж подпрыгнул. Открыл глаза, огляделся.

— Эй, кто здесь?

Ветерок слабо пошелестел листьями берёзки. Сделалось как-то не по себе. Я пополз из воронки наверх, надеясь, что шутник прячется где-то рядом. Выбираться было не совсем удобно. Ноги то и дело соскальзывали. Пытаясь обрести более надёжный упор, носком кроссовки стал выбивать ступеньку. Нога опять соскользнула, и я увидел, то от чего стало совсем жутко…

— Иваныч! — закричал я не своим голосом. — Иваныч!

— Чего орёшь-то? — старшой стоял на краю воронки. — Заблудился?

— Прыгай сюда, смотри!

— Сейчас, — сказал он деловито. — Только руками нечего не трогай.

Иваныч с подошедшими пацанами аккуратно раскапывали и осматривали останки солдат, на которые я наткнулся.

— Трое, смотри, не твои знакомцы? — не понимая головы, сказал старшой.

— Ты что, тоже приколист? — огрызнулся я.

— Нет, зачем же, — ответил за него Колька. — Отец, а сигаретка не твоя?

С этими словами он протянул мне окурок, найденный рядом с одним из черепов. Осторожно взяв его, прочитал знакомое «Camal». Я недоумённо посмотрел на Кольку, но тот уже был занят новым делом, осторожно откапывал хорошо сохранившийся ППШ.

— А ты говоришь, купаться… — сказал старшой, глядя на моё недоумённое лицо.

Уже поздно вечером, прощаясь с пацанами из лагеря, я крепко пожал каждому руку.

— Спасибо! Извините, что отвлёк.

— Да ладно, папаша, залетай, если что, — улыбнулся Виталик.

— Если что? — в тон ему ответил я.

— Мало ли скучно станет, — подхватил Иваныч и тоже улыбнулся.

Я поднялся к мемориалу, где ждала машина. Поднявшись на высотку, оглянулся. Солнце клонилось к закату, обещая на завтра хорошую погоду. Какой всё-таки прекрасный вид отсюда. «Пора домой», — подумал я и ещё раз бросил прощальный взгляд во след уходящему дню. Вдруг заметил в тени деревьев три силуэта. Неужели пацаны пошли меня проводить? Но тени не приближались. Только одна из них неожиданно помахала мне рукой и, то ли мне показалось, то ли на самом деле на нём была форма солдат времён так и не окончившейся войны.

РЕАЛЬНЫЙ МИР

ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О ЖИЗНИ

Вы когда-нибудь прислушивались к стуку колёс. Равномерный, неизбежный, то волнующий, то успокаивающий. Навевающий мысли. Мысли о вечном. Стук, уносящий наше воображение то в прошлое, то в будущее. В неизмеримые дали. На край Вселенной.

Стук колёс, как биение сердца, как биение крови в висках. Прислушайся. Стук колёс он также неизбежен, также является частью нашей жизни. Стучит пульс, стучат колёса. Мы движемся. Мы живём. Иногда мне кажется, что биение пульса — это стук колёс в течение времени. Мы двигаемся из года в год, из минуты в минуту и слышим, как бежит по стволу берёзы сок; шепчет свои вечные сказки в поле трава; спешит по своим делам неутомимый муравей; пчела, зависнув над цветком, глубокими глотками неутомимо пьёт нектар; солнечный луч, ударившись о поверхность листа, медленно расползается по его венам и капиллярам; паук старательно плетёт свои сети и как медленно стекает с травинки, затем, наливаясь, зависает на её кончике и, наконец, срывается в бездну капелька росы. И всё это между двумя ударами сердца. Под стук колёс.

Сколько средств передвижения придумал человек. Машины, корабли, самолёты. Но только цокот копыт и стук колёс то ли своей равномерностью, то ли своей неизбежностью наводят на размышления. И может потому, что в этом непреднамеренном ритме есть что-то созвучное с нашей жизнью.

Станция отправления, как рождение. Только, как говорится, приземлился на полку! Не успел ещё осмотреться. Разве что пару взглядов в окно. Пару слов с провожающими. Ещё не разглядел, что за попутчики сидят с тобой рядом, и вот уже плавно поплыл перрон, оставляя позади всё то, что ты даже и разглядеть-то не успел, но будешь потом всю жизнь вспоминать. Даже не столько вспоминать, сколько представлять и надумывать. Рисовать розовые картинки. И уже не важно, что там было реального, а что вымысел. Главное, что это точка отсчёта и всегда хочется, чтобы она была немного лучше, чем есть на самом деле. Ведь всегда, когда хочешь взлететь, то ищешь холмик повыше. Чтобы, оттолкнувшись, оказаться подальше от земли и совсем не думаешь, что если вдруг полёт не удастся, то падать будет гораздо больнее.

Стучат, стучат колёса. Стучит кровь в висках, стучит пульс. Время, время: минуты — километры. За окном мелькают дома, как чьи-то жизни. Серые, маленькие или многоэтажные, бывают и коттеджи с высокими заборами и охраной. Как судьбы людей. Все разные. Ни в чём не похожие одна на другую. От сирых и убогих, до купающихся в роскоши и не видящих ничего вокруг. Но у каждого свой стук колёс. Своё биение крови в висках и свой конечный путь. Пусть раньше или позже. Но как для пассажиров общего вагона, сидящих друг у друга на головах, нюхающих пот и вонь, дерущихся за кусочек свободного места, так и для пассажиров СВ с завтраком в постель, скоростным интернетом, джакузи — поезд не изменит своего направления. Просто потому, что это поезд времени. Самый скоростной в мире экспресс.

Ну, а дальше станции мелькают одна за другой. Сначала ты их запоминаешь, рассматриваешь, интересуешься, а затем… Затем они мелькают всё чаще и быстрее. И уже не помнишь многие из них, а вспоминая, начинаешь путать: это было там, а может там. А попутчики, которых поначалу и не замечал, не обращал внимания, становятся частью судьбы. И едут, едут с тобой, не спрашивая твоего мнения или желания. Приходят и уходят. Садятся рядом на полку и, вдруг неожиданно исчезают на очередной станции. Порой даже не успеваешь махнуть им рукой вослед или хотя бы проводить взглядом. А колёса стучат, набирая скорость. Плавно покачивается вагон. И вот уже новые попутчики пьют с тобой чай из стакана, и непременно, в подстаканнике. С ложечкой, звенящей в такт колёсам свою собственную песню. И неважно, в каком вагоне едешь и какая ложечка в твоём стакане: нержавейка, серебряная или золотая. Звенят они все одинаково, в такт стуку твоего сердца.

А поезд всё набирает скорость. И вот уже в голове состава не старенький паровоз, а скоростной локомотив и проводница посматривает в твою сторону, что, мол, скоро и твоя станция. И ты всё чаще вспоминаешь станцию отправления со стрёкотом кузнечиков, оживлённо перепрыгивающих с травинки на травинку. Жужжанием майского жука, деловито ползущего по своим делам. Бабочку, грациозно порхающую с листка на листок. И всё так же бежит по стволу берёзы сок, охлаждая разгорячённую голову. И глаза, те самые глаза, которые, один раз поранив твоё сердце, так и не отпускали тебя до последнего стука колёс. И вдруг понимаешь, что не успел сказать пару самых нужных слов, бросить пару самых необходимых взглядов в окно…

А поезд летит сквозь время. Пассажиры заходят в него и выходят. И только проводник с печальным взглядом смотрит на всю эту суету, да в очередной раз поднимает свёрнутый жёлтый флаг, отправляя состав дальше стучать колёсами в такт биению крови в чьих-то висках.

ТАТАРСКИЕ ПЛАТКИ

Электропоезд с шипением открыл двери и я, по привычке, толкаясь, пролез в тамбур. Может быть, и не надо было толкаться, но рефлекс, выработанный годами, давал о себе знать. Открыв тамбурные двери, стал пробираться в середину вагона. Всё-таки там не так тесно, да и воздух посвежее. Сумки, тележки, чьи-то плечи, локти и некоторые округлости, выставленные препятствием на пути. Всё это надо преодолеть. И вот, наконец, заветный островок относительной свободы. Можно вздохнуть и оглядеться. Дачники, одуревшие от городской жизни, заполонили вагон и уже чувствуют себя, словно на даче. Молодёжь захватили гаджеты. Рабочий люд обычно стоит в проходе и ждёт — может быть, освободится местечко. Люди, люди, толстые, худые, сумки, руки, блондины, брюнеты, лысые, шикарные шевелюры, платок. Какой знакомый платок. Точно. Его ни с чем нельзя перепутать. Опускаю взгляд на лицо. Знакомые черты. Так и хочется подойти, поздороваться.

Татарские бабульки. Наверно, каждый народ узнает своих по каким-то только им заметным чертам. Конечно, я не говорю про народы с ярко выраженной национальной окраской, не в обиду им сказано. Другое дело — это татарки. Точнее, татарские бабульки. Может потому, что они внешне мало отличаются от титульной нации — русских. Или, скажем так, не слишком отличаются. Ведь не зря сказано, что в каждом русском, если его хорошенько потереть, можно найти татарина. Иной раз думаешь — точно "родня", ан, нет. Стоит сказать пару слов, и сразу ясно — пскопские. Впрочем, и не надо пары слов. Достаточно посмотреть. Татарские бабушки носят платки. Велико дело, скажете вы, и будете правы. И все же нет. Они носят не просто платки. Татарские платки. Эти женские головные уборы у татарских бабушек отличаются. Причём отличаются настолько, что я сразу могу подойти и без лишнего предисловия поздороваться: исǝнме сез, что является аналогом русского, «здравствуйте», то есть приветствием. Впрочем, здравствуйте — это пожелание здоровья, а на татарском вы спрашиваете: здоровы ли вы, проявляете заботу. Вдумайтесь, не просто пожелание здоровья, а именно интерес к ближнему, забота, что является национальной чертой татарина. Вы удивитесь? Конечно, в общебытовом понятии, что вы знаете о татарах: орда, Чингиз хан, дань. Из современных понятий, это хоккейный клуб "Салават Юлаев", но это у любителей спорта. Кстати, меня всегда раздражало, что при упоминании этого имени, скажем прямо — моего имени, сразу следует глупейшая фраза. Например, представьте такой разговор:

— Как вас зовут?

— Салават.

— Юлаев?

Почему, если сказать, допустим, Ваня, никто в ответ не спросит: Сусанин? Или на имя Саша не отреагирует: Македонский?..

— Вы сейчас выходите? — невысокая женщина нетерпеливо дёргала меня за рукав.

— Что? — переспросил я, возвращаясь с небес на землю.

— Вы выходите? — женщина начинала нервничать.

— Нет, нет. Проходите.

Несмотря на то, что несколько человек устремились к выходу, в вагоне свободней не стало, тем более сидячие места не освободились. Разочарованно вздохнув, я отыскал глазами тот платок, что увёл мои мысли далеко от мирской, или лучше сказать вагонной суеты…

Так вот вернёмся к татарам. Древний народ со своей культурой, письменностью, всеобщей грамотностью ещё в девятом веке. Древнее государство — Булгарское ханство. И, причем здесь орда или монгол Чингиз? Теперь вернёмся к бабушкам. А точнее, к их платкам. Эти платки, как пароль, как флаг. Почему? Рисунок на палатке такой, как у татарских бабушек не встретишь больше ни у кого. Откуда они берут эти платки? В Татарстане — ясно, но здесь, у нас, под Питером? Основной цвет синий, зелёный или оранжевый, а может бордовый. Но рисунок! Узоры, орнамент… Я не знаю, как они называются. Округлые узоры, цветы. Что-то похожее на роспись. И отличаются от других платков также, как, допустим, гжель от хохломы или, например, жостовская роспись от мезенской. Впрочем, зачем объяснять: татарские платки, и всё.

Если рисунок прост или не ярок, то платок, естественно, повседневный. Если же яркий рисунок, да ещё дополнен блестками, то держись, товарки. Платок на выход. Для особо торжественных случаев. И носиться будет с особой гордостью. Почти, как медаль.

Платочки на татарских бабушках. Сколько в них тепла и нежности. Может ещё потому, что все они пахнут детством. Напоминают нам о наших бабушках. Бабушка, на татарском «абикай» (во всяком случае, на моём наречии). По-моему, так и красивей, и нежнее. Разве можно забыть доброту их глаз, тепло их усталых рук. А их такой родной и тёплый голос, а если говорили на русском, то такой родной, нежный и смешной акцент. Я помню свою абикайку. Тёплый взгляд, натруженные руки. Всегда в платке. И морщинки. Да, морщинки. Такие милые, дорогие моему сердцу морщинки у глаз и вокруг губ. Может мне кажется, но такие морщинки можно также считать национальной чертой. Приложением к платку.

Сердце защемило от воспоминаний. Захотелось чего-нибудь такого родного и близкого. Из детства. Спеть, что ли. Дай Бог памяти, как там:

Кил, кил, кил,

Кил иркǝм, мин кѳтэм.

В горле запершило. Почти, как Штирлиц. Смешно.

Соŋлама, кил инде,

Елмаеп кѳл инде,

Сагындым, бǝгърем сине.

Простые слова: приди дорогой, я тебя жду, не откладывая в долгий ящик, приди…

Перевод — дел неблагодарное. Как можно передать смысл слов на другом языке. Приходится переделывать смысл под тот язык, на который переводишь. При этом теряется вся суть и красота текста. Не понимаю тех людей, кто, не зная языка, едва услышав пару слов подстрочного перевода, насмехаются над чужой культурой, при этом, не понимая, насколько их мироощущение обеднено тем, что они моноязычны. Ведь каждый язык имеет свою красоту, свою неповторимость, самобытность, которая растёт из самых корней нации.

Ну, вот. Хотел спеть, а потянуло на философию. И это всего-навсего от вида платка.

А как не вспомнить легендарную выпечку. Что там у меня, выросшего на пирогах и булочках моей бабушки. У моих друзей до сих пор туманит взгляд и вырабатывается слюна при одном воспоминании о домашнем сахаре. А, уж тем более, о пирогах и пярямячах, больше известными под названием беляш. У бабушек дом всегда полон запахом выпечки…

— Ты что, дальше едешь? — старый знакомый бодро хлопал меня по плечу.

Я посмотрел в окно. Действительно, моя станция. Быстро доехали. Поездка в электричке, как жизнь. Сначала дорога кажется долгой. Потом помечтаешь, поразмышляешь и вот уже твоя станция. Пора на выход…

Прощально посмотрел на платок. Его хозяйка осторожно поглаживала больную руку. Поток земляков, устремившийся к выходу, вынес меня на платформу. Но на душе ещё долго было тепло от нахлынувших ассоциаций и воспоминаний.

ЭКСКУРСИЯ

ПАЗик, бодро подпрыгивая, ехал по старой военной окружной дороге. Дорога настолько военная, что закрыта для передвижения гражданских лиц. И только небольшой участок Мга-Кировск представлял исключение, пожалуй, от того, что на нём не располагалось ни одной воинской части. Покрытие, выложенное из бетонных плит, дало ей соответствующее название — «бетонка». Собственно, автобус перескакивал с одной плиты на другую, считая стыки и ямы, образовавшиеся в этих самых плитах от времени и долгой эксплуатации.

Пассажиры ПАЗика — наш первый класс. Первая экскурсия с выездом за пределы посёлка. Конец апреля одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого. Мокрые, ещё не успевшие отойти от зимних холодов поля. На деревьях почки только-только почувствовали тепло весеннего солнца и застыли в ожидании более радостных дней. Серое небо непостоянно в своём настроении, одно слово — ленинградская погода. Так что, взглянув в окно, сразу и не поймёшь, то ли осень, то ли весна.

Мы, разбившись на группки по интересам, сидим на небольших и не очень удобных сиденьях, подпрыгивая, вместе с автобусом. Самые шустрые пацаны заняли места на заднем сиденье и особенно радуются, при каждой ямке подпрыгивая почти до потолка. Классная руководительница, Лидия Васильевна, когда-то заводная и очень энергичная женщина, взяв наш класс, приостыла. Впрочем, дело совсем не в нашем классе. Просто сказывался предпенсионный возраст. Сейчас она, больше для порядка, пыталась успокоить не в меру развеселившихся подопечных.

Лично мне эта поездка не очень нравилась. Погода «насморочная». Серый пейзаж за окном не поднимал настроения. И вообще… Ехали мы смотреть на какой-то памятник на Синявинских высотах. Ещё до поездки я наслушался довольно много разных «героических» историй о подрывах на, оставшихся после войны, снарядах и минах в той местности. Будучи ребёнком домашним, воспитываемым женщинами, не мог радоваться такой поездке.

Проехав примерно с полчаса, ПАЗик повернул в поле на грунтовую дорогу и остановился. Вдоль дороги с обеих сторон были натянуты верёвки с красными ленточками. По полю, на некотором расстоянии друг от друга, не спеша бродили люди в военной форме. Перед собой они водили какими-то палками.

— Смотрите, сапёры! — восхищённо заохали пацаны.

— А там, зырьте, мины! — сказал Васька.

— Где? — весь класс прильнул к окнам.

— Вон… Красные флажки видишь! — Вася, гордо, с видом знатока показал на красные флажки, воткнутые то здесь, то там посередине поля.

Лидия Васильевна с опаской оглядела салон автобуса. Затем переглянулась с водителем:

— Что это они делают?

— Поля совхозу отдали, — ответил водитель. — Похоже, под посевную поля снова проверяют. Сами же знаете, Синявинские.

— Может, в следующий раз… — заволновалась «классная».

Водитель ещё раз внимательно осмотрелся:

— Ничего проедем.

ПАЗик, осторожно зарычав мотором, дёрнулся и пополз по скользкой размытой дороге меж двух верёвочек. Пацаны прилипли к окнам автобуса, высматривая сапёров и флажки в поле. Девчонки же были заняты своей девчоночьей болтовнёй, мало меня интересовавшей. Я смотрел вперёд и ждал, когда же, наконец, закончится эта дорога, на которой ПАЗик надрывно месит непролазную грязь.

Памятник стал виден ещё издали. Небольшой обелиск возвышался над мелким кустарником и молодыми берёзками. Обещанных высот, ведь мы ехали на Синявинские высоты, я не увидел. Когда подъехали поближе, автобус остановился, и нас выгрузили почти у самого обелиска. Сырая почва разве что не чавкала под ногами. Вокруг были воронки и могилки. Редкие самодельные оградки или просто наспех воткнутые полусгнившие брёвнышки на старых могильных холмиках с полустёршимися надписями окружали небольшой обелиск, странно и одиноко смотрящийся на этом месте.

— Так, никому никуда не отходить! — беспокоилась «классная».

Поначалу мы, как и все обычные первоклашки, толпились, толкая друг друга, и слушали рассказ учительницы о боях, которые здесь проходили чуть более двадцати лет назад. О героях, бравших эту высоту. Лидия Васильевна показывала их могилы. Рассказывала о тысячах погибших советских солдат, сгинувших на подступах к этой высоте. Наконец-то стало понятно, почему место называлось высотой. От обелиска, откуда во время войны шёл обстрел Ленинграда из дальнобойных орудий, хорошо, как на ладони, просматривались и город Кировск, и правый берег Невы, где когда-то находились наши войска, легендарный Невский пятачок, восьмая ГРЭС. Рассказ был не очень долгим, но нам стало скучно. Что мы могли тогда понять. Маленькие дети среди могил и воронок, оставшихся от прошлой жизни старшего поколения. Некоторые из пацанов стали потихоньку отходить и обследовать воронки, в надежде найти гильзы, а может даже настоящие пули. Лидия Васильевна едва успевала собирать нас вместе, как снова кто-нибудь исчезал. Закончилось это только тогда, когда неподалёку в воронке ребята нашли огромную неразорвавшуюся авиационную бомбу, выдавленную по весне из земли. Это было последней каплей. Терпение нашей «классной» лопнуло, и она, под благовидным предлогом, посадила всех в автобус.

ПАЗик тронулся по непролазной грязи уже в обратную сторону. Заморосил дождик. Нетерпелось скорее вернуться домой. Учительница радовалась, что всё закончилось хорошо. Пацаны переживали по поводу, что не всем удалось обзавестись гильзами. А девчонки продолжали щебетать о своём, девичьем.

Мир продолжал жить дальше. В чём-то мелочно, обыденно. Мир, за который отдали жизни те, в память о ком поставлен обелиск.

АЙГУЛЬ

Воспалёнными глазами Айгуль с тревожной надеждой всматривались вдаль в ожидании хоть какого-нибудь гражданского автомобиля, идущего в сторону N-ска. Но оживлённая обычно трасса словно вымерла. В нужную ей сторону двигался только спец. транспорт, подвозя в город всё новые и новые войска. Очередной ОМОНовский грузовик, проносясь мимо, обдал девушку выхлопными газами и столбами пыли, но она этого не заметила. Серое от усталости лицо и растрёпанные волосы… разве когда-то могла Айгуль подумать, что ей будет всё равно, как она выглядит. И только одна мысль, словно взбесившийся дятел, стучала в мозгу: «скорей, скорей».

А ведь совсем недавно всё было иначе. Прошёл всего год, но это всё было, как в другой жизни.

* * * * * * * * * * * * * * * * * *

Айгуль, смеясь, вбежала в кабинет отца. Чуть раскосые глаза светились счастьем. Волнистые каштановые волосы развевались от её стремительного бега.

— Папа, папа! — смеясь, закричала она с порога. — Ты представляешь, Гуля выходит замуж.

Отец нежно посмотрел на свою любимицу. Он всегда гордился дочкой, но теперь, когда она выросла из детской угловатости и стала красивой девушкой, гордость его непомерно увеличилась. В свои шестнадцать Айгуль оставалась по-детски непосредственной, что гармонично уживалось с той неописуемо волшебной красотой, что свойственна только восточным красавицам.

Айгуль подбежала к отцу и, нежно обняв его за шею, озорно поцеловала в щёку.

— Пап, правда ты меня отпустишь на свадьбу? — спросила она, ещё крепче сжав в объятиях отца.

— Куда на свадьбу? — строго спросил отец, сбрасывая с себя обаяние дочери. — В N-ск?

— Ну да. В N-ск. А что такого? Я уже не маленькая, — девушка обиженно надула губы. — Ну, пап. Гуля попросила меня быть подружкой невесты. Ну, как же свадьба без подружки?

— Я всегда думал, по своей наивности, что на свадьбе главные жених и невеста. Потом их родители. А это что за новая свадьба, где главная подружка невесты?

Айгуль не рассчитывала, что отец так сразу согласится её отпустить. Она разжала объятья и с опущенной головой подошла к стулу, стоявшему по другую сторону стола.

— Ну, пап. Я очень хочу поехать. Это же Гуля, моя лучшая подруга.

— А как же институт? Как твоя учёба? Ты же знаешь, чего мне стоило туда тебя устроить.

— Пап, ну ты позвони Алие Аликперовне. Неужели она откажет президенту компании? — и девушка хитро улыбнулась.

— Ладно, — неожиданно легко согласился отец. — Мне всё равно надо в N-ск по делам. Вот и совместим приятное с полезным.

— Но пап, — начала, было, девушка.

— Не хочешь ехать, оставайся дома. Я и сам поздравлю Гулю, и заодно передам привет от тебя, — сказал отец, и дочь поняла, что спорить бесполезно.

— Ладно! — ответила Айгуль и, улыбнувшись, подошла к отцу и поцеловала его в щёку.

Когда девушка выходила из кабинета, отец задумчиво посмотрел ей вслед.

* * * * * * * * * * * * * * * * * *

— Эй, подруга, — перед Айгуль неожиданно остановился жигулёнок и из него выглянул молодой мужчина, — что ты на дороге потеряла?

Девушка быстро рванула ручку двери и прыгнула на пассажирское сидение.

— Мне в N-ск. Вы туда? Поехали, — сказала она голосом, не терпящим возражений.

— Ты что совсем рехнулась, — опешил водитель от неожиданности и напора, которого никак не ждал от молодой девушки.

— Ну, что мы стоим? — нетерпеливо продолжала Айгуль.

— Подруга, а ничего что там стреляют? — удивление не сходило с лица молодого человека.

— Я новости смотрю, — упорствовала девушка, — этого хватит?

Она, не глядя, вытащила из сумочки несколько сотенных бумажек и протянула их водителю. Тот же, удивлённо взял деньги, привычным жестом сунул их в карман.

— Ну, как скажешь. Только в N-ск меня не пустят. Туда никого не пускают. Я довезу тебя до пропускного пункта, а там как знаешь.

— Поехали, — выдохнула Айгуль. Сначала она переживала, что её выкинут из машины. Но теперь, когда ехала к своей цели, это придавало больше уверенности. Раньше она никогда не сомневалась в себе. Даже тогда когда зло подшучивала над Тимуром.

* * * * * * * * * * * * * * * * * *

Свадьба прошла также шумно и весело, как и скоротечно. Это был большой праздник с кучей родственников и знакомых. Айгуль словно на крыльях летала от счастья. Ей нравилось буквально всё. Музыка, веселье, а от свадебного платья невесты она не могла оторвать глаз. Девушка перезнакомилась со всеми. Она стала душой праздника. Но был один человек, Тимур. Свидетель со стороны жениха. Она знала его и раньше, но то ли поддавшись влиянию свадьбы, то ли просто пришла её пора, Айгуль взглянула на него совсем по-другому. Высокий темноволосый юноша с огромными вишнёвыми глазами и удивительным чувством юмора сразу пленил её девичье сердце.

После свадьбы Гуля уговорила отца Айгуль оставить подругу погостить у неё некоторое время. Поскольку дела у него шли не так быстро, как хотелось, он согласился. Девушка осталась в N-ске, но жить пришлось в гостинице. Она пользовалась малейшим предлогом, чтобы сбежать к Гуле в гости. Айгуль нравилось там. Тихий тенистый фруктовый сад стал местом душевных бесед и долгожданный свиданий. Да свиданий, ведь Тимур — близкий друг мужа её подруги, часто бывал у них. Гуля многозначительно подмигивала, намекая Айгуль про Тимура, но та пыталась показать невозмутимость, хоть её сердце от радости выпрыгивало из груди.

* * * * * * * * * * * * * * * * * *

Жигулёнок резко затормозил, оторвав Айгуль от воспоминаний.

— Блин, чуть в воронку не угодили, — сказал водитель, вытирая испарину, — а, проснулась?

— Я не спала, — ответила девушка, — просто задумалась.

— Ты зачем едешь-то в N-ск? Там сейчас, чёрт знает, что творится.

— Надо, — тихо сказала она.

— Какого «надо», — не унимался водитель. — Там, говорят, столько народу положили, ужас. Сначала одни, теперь другие. Бедным людям деваться некуда. Меж двух огней. Не знаешь от кого прятаться…

Слёзы медленно покатились из её глаз, оставляя грязные следы на лице. Молодой человек посмотрел на Айгуль и осёкся:

— Кто у тебя там?

— Жених, — коротко ответила Айгуль, и сама удивилась своим словам. Жених? Да. А как же иначе?

— Везёт пацану, — позавидовал водитель. — А вот ради меня никто не попёрся бы в такую кашу.

Девушка отвернулась к окну, пытаясь подавить охватившую её слабость.

* * * * * * * * * * * * * * * * * *

Отец зашёл в комнату. Айгуль вся бледная сидела на полу и смотрела телевизор.

— Что с тобой, — удивился отец, — случилось, что-нибудь?

Девушка, закрыв рукой рот, чтобы не закричать, показывала на телевизор. Отец, взял пульт, увеличил громкость. Шли новости, и диктор бесстрастно сообщал, что город N-ск подвергся нападению террористов, перечисляя количество погибших и раненных.

— Папа, он там, — сквозь еле сдерживаемое рыдание попросила Айгуль, — позвони.

— Куда звонить? — спросил отец, продолжая смотреть на экран.

Треск автоматных очередей и грохоты взрывов наполняли комнату.

— Папочка, миленький, я знаю, ты можешь, — Айгуль подползла к отцу и стала дёргать его за брюки.

— Прекрати, встань, — попытался успокоить её отец, ошеломлённый поведением дочери. Перед ним был уже не ребёнок, а полная страданий и душевной боли женщина. Из-за неожиданности этого открытия он растерялся.

— Папа, — прошептала Айгуль. Но видя неподвижность отца, безнадёжно сжалась в комочек и, схватив себя за волосы, стала раскачиваться из стороны в сторону. Отец, испугавшись, поднял дочь на руки и положил её на диван. Девушка тихонько лежала и скулила, словно раненная собачонка. Отец взял телефон.

— Это я, меня интересует…, как его фамилия? — спросил он у дочери, затем повторив за Айгуль фамилию, долго ждал ответа.

Айгуль это время показалось вечностью. Время, которое отделяет жизнь от смерти. Наконец в трубке послышался голос. Девушка даже не подняла голову, у неё просто не осталось сил. Она замерла, казалось, что она даже прекратила дышать.

— Да, понял. Не числится среди погибших, — повторил отец за голосом в трубке.

* * * * * * * * * * * * * * * * * *

Водитель окликнул Айгуль:

— Впереди видишь блок пост? Дальше дороги нет. А до N-ска ещё пилить и пилить, — сказал водитель. Ты договаривайся, а если что, то я тебя подожду. Может, обратно отвезу? Бесплатно.

— Не надо ждать, — ответила она.

Через некоторое время дорогу перегородил милицейский патруль. Крепкие бойцы с автоматами неспеша окружили автомобиль.

— Проезд закрыт, — медленно, словно нехотя известил прапорщик, в то же время внимательно осматривая салон машины. — Ваши документы.

Девушка вышла из «жигулёнка» и, протянув прапорщику документы, сказала:

— Он просто подвёз меня. Мне срочно нужно в N-ск. Вы можете меня пропустить?

Прапорщик, явно её игнорируя, положил документы в карман и подошёл к водителю.

— А, это ты, Аслахан. Сколько раз говорил, не появляйся на моём участке.

— Здравствуй, Ильдар, — стараясь всем видом выразить радость, сказал водитель. — Вот понимаешь, девушку подвёз. А то стоит одна у дороги, жалко.

— Знаем мы твою жалость, — всё также безразлично проговорил прапорщик и, кивнув одному из бойцов, приказал, — обыскать.

— Зачем? — заволновалась девушка, — Он действительно только подвёз меня. Пожалуйста. Мне очень нужно в N-ск.

— Вам лучше подобру-поздорову ехать обратно, — сказал прапорщик и протянул ей обратно документы, — хорошо ещё, что ваш отец очень уважаемый человек, а то бы и вас сейчас обыскали и до выяснения личности в кутузку.

— Но я… Мне надо…

— А если не поняли, то мы вам сейчас обыск устроим, но уж извините, но женщин у нас нет, — и прапорщик ехидно улыбнулся.

— Но мне… Мне в N-ск, — продолжала Айгуль.

— Всё. Разговор окончен, — отрезал прапорщик и, повернувшись к девушке спиной, пошёл в вагончик.

Аслахан, который вновь вернулся к своему «жигулёнку» после обыска, спросил:

— Ну что, поехали?

Растерявшаяся было, Айгуль набралась решимости:

— Нет, спасибо.

И, повернувшись, пошла вслед за прапорщиком в вагончик. Прапорщик сидел за столом и с грустным видом пил чай. Увидев девушку, он скривился в лице:

— Что тебе ещё от меня надо?

— Мне надо в N-ск.

— Ну и что? У меня приказ, никого не пускать.

— Мне очень надо в N-ск, — и открыла свою сумочку. Достав деньги, она положила их на стол.

— Интересно, — сказал прапорщик, — а если я тебя за это арестую? Ты что же думаешь, что этими бумажками можешь меня купить?

— Зачем купить? Просто там, в N-ске один очень дорогой мне человек, и я не знаю, жив ли он.

— Когда всё закончится, вот тогда всё и узнаешь.

— Нет, мне нужно именно сейчас. Я больше не могу ждать.

— Ишь ты, какая нетерпеливая. Но ведь до N-ска около десяти километров. Как ты дойдёшь? И неизвестно кто по пути попадётся?

— Вы пропустите, а там уж Всевышний поможет. Всё в его руках.

— Ты что, вахабитка? Эй, Турсун!

— Да что вы. Какая вахабитка? У меня там молодой человек. Пропустите, пожалуйста.

Айгуль достала из сумки оставшиеся деньги и положила их на стол. Прапорщик внимательно посмотрел на неё.

— Ну-ка дай сюда, — сказал он, показывая на сумку.

Девушка протянула сумочку, и прапорщик внимательно осмотрел её и кинул ей обратно.

— Ладно, иди. Своя охота пуще неволи. Эй, Турсун, где ты там?

Дверь открылась, и появился милиционер.

— Чего Ильдар? В кутузку?

— Я те покажу Ильдар! Пускай идёт… В N-ск.

— Но, Ильдар, то есть товарищ прапорщик!

— Выполнять.

Айгуль, неверя своему счастью, быстро пошла по дороге. Жаркое солнце нещадно палило её своими лучами. Прапорщик вышел из вагончика и тревожно посмотрел ей вслед. Аслахан подошёл к нему:

— А знаешь, куда она идёт? — и, не дожидаясь ответа, продолжил. — К своему пацану.

— Счастливец! — Ильдар грустно посмотрел ей вслед и впервые в его затянутый пеленой безразличья глазах промелькнула искорка.

— Вот к тебе под пули кто-нибудь пошёл бы так?

— Не трави душу, — и, вдруг спохватившись, закричал, — а ты здесь что делаешь? Быстро покинуть пропускной пункт.

Высоко в небе парящий беркут мог ещё долго наблюдать девушку, одиноко бредущую по пыльной дороге. Она шла под палящим солнцем, а чувствовала прохладу Гулиного сада и слышала голос Тимура: «Всю жизнь я готов провести у твоих ног, все твои желания для меня закон». Айгуль смеялась в ответ: «Ах, все? Хочу яблоко!» и Тимур нёс ей яблоки. Она, капризно надув губы, говорила: «Ты что мне принёс? Я же сказала, что хочу яблоко» и показывала на самую высокую ветку самой высокой яблони. И Тимур приносил ей это яблоко. Девушка, едва надкусив его, говорила: «нет, я хочу…» и Тимур продолжал с удивительным терпением делать всё, что она пожелает, и при этом не сводил с неё обожающего взгляда. Гуля ругала её. Сколько можно издеваться над человеком. Но Айгуль и не думала прекращать свои шутки. Она давно знала, что красива и привыкла ловить на себе взгляды мужчин. Её это раздражало. Другое дело Тимур. Девушка не могла ещё разобраться в себе. Если бы ей кто-то сказал, что она полюбила Тимура, то она, скорей всего, искренне рассмеялась бы ему в лицо. Да, хороший парень, да, красивый, да, друг. Но — друг. А любовь? Разве это баловство можно назвать любовью? Но каждый день она старалась как можно скорее убежать из дому к Гуле.

Солнце палило не на шутку. Пыль разъедала глаза. Айгуль пожалела, что не взяла с собой воды. Горло пересохло, и было больно глотать. И только горы, молчаливые спутники короткой жизни, словно старые друзья, сопровождали её в нелёгком пути. Через час Айгуль потеряла ощущение реальности. Ей казалось, что она идёт уже очень давно. Что она шла так всю жизнь. Волосы, её роскошные волосы, которыми она всегда гордилась, теперь стали наказанием. Они перепутались, падали на лицо, обжигали. Пот стекал по лицу. Она не плакала. Не было сил.

Город показался неожиданно. Поднявшись на очередной холм, она увидела его, как на ладони. Сколько раз она видела N-ск. Но теперь город выглядел по-другому. Айгуль не могла понять в чём, но по-другому. N-ск словно потерял улыбку.

— Оба на! — перед девушкой словно бы из-под земли вырос боец. — И откуда мы идём?

Айгуль молча посмотрела на бойца. Высокий крепкий парень в камуфляже с автоматом наперевес. Она открыла сумку и сунула её в руки бойцу. Несколько сотенных бумажек плавно упали на землю. Айгуль повернулась и пошла в сторону города.

— Эй, ты куда? А ну, стой! — девушка услышала щелчок предохранителя.

— В N-ск? — сказала она, преодолевая боль в горле, затем, вытащив из заднего кармана джинсов небольшую пачку долларов, пихнула её бойцу, сказала, — Домой, улица Абаева дом 5.

Айгуль понимала, что каждый шаг может быть последним. Но она шла. Она шла.

Вскоре под ногами застучала брусчатка улиц. Девушке она никогда не нравилась. По брусчатке было неудобно ходить особенно на каблуках, но сегодня Айгуль радовалась ей. Это означало, что она дошла.

Город напоминал старые фильмы про войну. Улицы заполнены людьми в униформе с автоматами. По дорогам, направив стволы пулемётов в сторону домов, медленно передвигалась бронетехника. То там, то тут слышались автоматные очереди. Айгуль хотела побежать, чтобы скорее скрыться от этого кошмара, но сил не осталось. Из местных жителей на улицах почти никого не было. Редкие прохожие быстро перебегали от дома к дому, стараясь не выходить на дорогу.

К реальности девушку вернул сильный толчок в спину. Чья-то крепкая рука сильно прижала её к земле, и, почти одновременно, раздался сильный взрыв. Айгуль почувствовала во рту привкус крови. Голова гудела. Звон в ушах перешёл в грохот автоматных очередей. К запаху земли примешался острый запах пороха. Вдруг всё замолкло.

— Уф, жива? — услышала она над собой голос. — Вставай.

Девушка осторожно подняла голову. Невдалеке на асфальте дымилась небольшая свежая воронка. Рядом улыбался молодой парень в камуфляже. Айгуль вдруг показалось, что весь мир переоделся в камуфляж, что другой одежды больше не существует.

— Да вставай ты, — повторил парень, протягивая ей руку, — ты что по городу бегаешь? Дома не усидеть?

Несмотря на строгий тон, которым парень читал нотацию, лицо его улыбалось. Айгуль с трудом поднялась на ноги. Парень осторожно отряхнул на ней одежду.

— Далеко тебе идти-то?

— Нет. Вот тот дом, — девушка показала на дом Гули, который уже виднелся в конце улицы.

— Давай бегом. Только осторожно, — и парень улыбнулся, смешные ямочки образовались у него на щеках.

Айгуль, не помня себя, добралась до Гулиных дверей. Звонок не работал. Она постучала в дверь. Долго никто не подходил к двери. Девушка постучала сильнее. Послышались осторожные шаги.

— Кто там? — послышался осторожный голос Тофика, мужа Гули.

— Это я, — сказала девушка хриплым голосом.

— Кто? — голос стал ещё настороженней.

— Я, Айгуль, — через силу проговорила она.

Дверь резко открылась, и Тофик быстро втащил девушку в дом.

— Айгуль, ты как здесь? — запричитала Гуля. — Там же стреляют.

Она с ужасом рассматривала свою подругу. Пыльная, с изодранной местами одеждой, с опухшей окровавленной губой Айгуль была похоже на приведение.

— Тимур жив? — выдохнула она.

Через полчаса девушка сидела в комнате на стуле вся бледная и счастливая. Тимур был у её ног и, обнимая колени, нежно целовал руки.

— Я люблю тебя, я люблю тебя, — тихо шептал он.

Айгуль осторожно взяв его голову двумя руками и притянув Тимура, неумело поцеловала его в губы.

— Я тоже люблю тебя, — одними губами сказала она.

* * * * * * * * * * * * * * * * * *

Прошло три года. Вряд ли кто мог бы узнать в Айгуль прежнюю девчонку. Теперь это была молодая москвичка. Даже её восточные черты не слишком выделялись на фоне разношёрстной толпы. Разве только удивительный грустный взгляд волшебных тёмных глаз, который замечали только очень близкие люди. Да, Айгуль теперь москвичка. Сколько молодых людей тщетно старались покорить её сердце. Но она предпочитает одиночество. Частенько приходитна Чистые пруды и долго сидит в одиночестве. Вот и сейчас Айгуль медленно опустилась на одинокую скамейку. Она достала из сумки помятый конверт. Письмо от Гули. Письма от Гули — это единственное, что теперь связывает её с родиной. Айгуль помнила всё, словно это было вчера.

Всего неделя счастья была дана ей. Но что за неделя. Они были вместе с Тимуром. Не могли насмотреться друг на друга. Наслушаться друг друга. Но потом город открыли. Отец приехал сразу же. Он ничего не спрашивал. Айгуль даже не успела проститься с Тимуром. Ей казалось, что погасло солнце. Но надежда теплилась в сердце. Тимур приехал. Он приехал очень скоро, и радости девушки не было предела. Тимур приехал просить её руки. Его разговор с отцом был недолог. Отец, внимательно выслушав, сказал, что Айгуль ещё слишком молода. А через месяц отец пригласил её к себе в кабинет.

— Познакомься, это мой новый компаньон, — сказал он и после паузы добавил, — и твой будущий муж.

Айгуль упала в обморок. Она не знала за собой такой слабости, но нервы не выдержали. Тяжёлый нервный срыв свалил её надолго в постель. Может это повлияло на то, что отец не торопил со свадьбой, дав возможность привыкнуть к этой мысли. Но девушка думала только о Тимуре. Она понимала, что отец назначил ей жениха из своего круга, куда Тимур, простой студент туда явно не вписывался. Она решила, что ни за кого, кроме Тимура она не выйдет.

Сложно было принять решение, но дальше было всё просто. Она уехала в Москву к родственникам. Отец был взбешён и отказался от неё, как от дочери. Вот с тех пор Айгуль узнавала обо всём только из писем Гули.

Девушка сидела на скамейке, держа в руках нераспечатанное письмо. Она знала, что в нём, и слёзы тихо катились из глаз. Она знала, что Тимур почти каждый день приходит к Гуле с Тофиком, но он теперь не шутит, не смеётся. Он проходит в сад и часами сидит под той яблонькой и молчит. Потом, пряча взгляд, уходит домой, где его ждут жена и дочь Айгуль. Девушка вытирает слезу, встает и долго ещё гуляет в одиночестве по улицам большого и холодного, чужого города.

ДЕВЯНОСТЫЕ

Последнее десятилетие двадцатого века прошлось горячим утюгом по судьбам моего поколения. Поколения, которое ещё верило в какие-то принципы, идеалы. Поколения, которое всё детство учили ненавидеть агрессоров и оккупантов, и которое вошло в чужую страну под Новый год, но не с подарками от Деда Мороза, а с автоматами Калашникова. Поколения, выросшего под песни Пахмутовой, втихаря слушавшего «The Beatles» и «The Rolling Stones». Ждавшего от жизни светлого будущего с полной уверенностью в завтрашнем дне. Поколения, в одночасье преданного и брошенного в анархию и хаос, разруху, нищету. Поколения, отданного под власть бандитов, подонков, спекулянтов.

За то короткое время, когда моя страна превратилась из сверхдержавы в банановую республику или, точнее, большую чёрную дыру, мне пришлось сменить несколько мест работы, несколько профессий. И вот очередной раз. Помню, это было первого июня, в день защиты детей. На предприятии директор собрал очередное собрание. К тому времени мы уже привыкли, что хороших новостей от таких сборищ ждать не приходится. Директор вышел перед работниками и, пряча глаза, сообщил нам «радостную» новость о том, что до первого сентября мы все свободны, как птицы в полёте. Естественно, что ни птицам, ни нам за данный промежуток времени зарплата не полагается. Ощутив хук свободы, я долго не мог прийти в чувства. Три дня, три прекрасных летних дня я чувствовал себя кастрированным мартовским котом. Но затем судьба, посмеявшись над моей беспомощностью, повернулась лицом. В те годы жена, прошедшая через мясорубку развалившегося социализма, уставшая от безработицы и неопределённости, уже некоторое время жила при диком капитализме, то есть работала на хозяина или на частника, это как кому будет удобно. И не просто работала, а работала на хлебном месте, точнее, в хлебном ларьке. Так что без хлеба, в прямом и переносном смыслах, мы всё равно бы не остались. Как раз на третий день моего вынужденного безделья её сменщица неожиданно попросила подменить буквально на пару часиков. И, надо же так случиться, что именно в эти пару часиков, на моё счастье, хозяину пришлось искать нового экспедитора.

Под такие мысли я трясся в кабине «ГАЗона», пытаясь заснуть. В очередной раз, поправив подушку, специально прихваченную для удобства, я посмотрел за окошко. Знакомый пейзаж, изученный буквально до метра, не очень-то торопился меня радовать. Вторая половина октября. Зелень на деревьях уже почернела. Грязь. Сыро. Одним словом, наступило то время, когда уже хочется снега, а его всё нет. Одна радость — звёзды. Недавно мне в руки попалась интересная книга по астрономии и я снова, как в детстве, загорелся этой темой. Загадочное бездонное чёрное небо всегда давало пищу моему пытливому воображению. А после прочтения книги Сергея Снегова «Люди, как боги», научился разбираться в созвездиях и прослеживал маршруты его героев. Наверняка, многие читали и «Дневники Иона Тихого» Станислава Лема. Как же после этого можно оставаться равнодушным! Сегодня, как раз, было чистое небо. Причём настолько чистое, что Сириус даже через пыльное стекло автомобиля весело мне подмигивал.

— Ты чего сегодня не спишь? — спросил водитель.

— Не спится, и сам не пойму, — ответил я, разглядывая мерцающий синий свет альфы Большого Пса.

Водителя звали Юра. Тихий, надёжный товарищ в наших ночных поездках в Питер за хлебом. В пару с ним я попал совершенно неожиданно. Так же неожиданно, как и стал экспедитором. Уже проработав три дня, или точнее три ночи, уже готовился к выходному, как ко мне подошёл Саша, наш «хозяин», и попросил поработать ещё недельку, но уже с другим водителем. Отказываться, через три дня после приёма на работу, слегка неприлично, да и деньги нужны. Короче говоря — согласился. Парень, к которым откатал предыдущую смену, очень пугал тем, что Юра человек замкнутый, даже может быть немного себе на уме, так что работать с ним будет очень тяжело. К тому времени Юра (он лет на десять меня старше) потерял сына. Страшный случай, о котором говорил весь посёлок. На школьной площадке мальчику на голову упали футбольные ворота. Развёлся с женой. Женился по новой… Впрочем, пугали меня зря. Юра оказался очень уравновешенным и спокойным.

Он туго знал своё дело, а я своё и поэтому, не мешаясь друг у друга под ногами, мы работали всегда надёжно и слаженно. Были, может быть, одной из немногих команд, которые привозили хлеб даже в тех случаях, когда печи в хлебопекарне стояли, и большинство машин уезжало порожняком. С первого взгляда всё вроде бы просто. Приехал на хлебозавод, дождался своей очереди, погрузился и, естественно, доставив хлеб до ларьков — разгрузился. Так, да не так. Работа наша была разбита на несколько этапов. Пока Юра крутил баранку автомобиля, я старался немного поспать. После заезда на территорию с запахом свежего хлеба, Морфей неохотно выпускал меня из своих цепких лап, и взамен захватывал в заложники водителя. Дальше наступала моя работа. Конфеты или шоколадки девушкам-экспедиторшам, отпускающим товар. Да не просто конфеты, а и разговоры за жизнь (как бы вспомнить, что она говорила в прошлый раз). Обязательно подойти к заводским грузчикам. Естественно, что червонец, специально для этой цели выданный мне «хозяином», плавно перекочёвывал из моего кармана к ним. И опять разговоры за жизнь. Червонец червонцем, а если он меня помнит, и не только помнит, а рад нашей встрече, то вряд ли откажет в моей просьбе и привезёт мне не тот хлеб, который полагается по очереди, а тот, на который я сам покажу. Вот так и проходит полночи в дипломатии, походах к печи мимо спящих работников, обложенных, для тепла, горячими буханками хлеба. И хорошо ещё, если печи работают на полную. А если нет? Или если технологи опять что-нибудь напутали? А ещё, может быть, им муку такую привезли, что они никак не поймут, как из неё что-то испечь… Как сказано у классика, «вот такая дребедень целый день». В моём случае не день, и не каждый, но частенько, и что особенно неприятно, всё происходит ночью. Каждый шаг у частника, как нас называют, почти как у сапёра. Ошибся и всё. И неважны все твои шоколадки.

Помнится, на восьмое марта. Долго ждали товара. Уже под утро, когда наконец-то хлеб был загружен в фургон, и осталось только оформить документы, девушки-экспедиторши решили отметить праздник. Смельчаки, пытавшиеся прорваться за заветную дверь, вылетали из экспедиторской, как пробки из бутылки. Красные и злые вставали в конец ропщущей длиннющей очереди. Всё и так понятно. У дам восьмое марта, международный женский день. Ещё не зная о таком конфузе, я радостный подошёл к моим товарищам по несчастью. Увидев очередь, и сразу прикинув, сколько времени потеряю на ожидании, решил рискнуть. Когда открывал дверь, то чувствовал спиной ехидные ухмылки, предвкушение очередного бесславного изгнания и, возможно, готовые ехидные насмешки. Но мои мысли были уже в экспедиторской.

Включив громкую музыку, девушки беззаботно танцевали. На столике в стороне стояла бутылка какого-то вина и, как говорится, кондитерские изделия в ассортименте. Пока они ничего не успели сообразить, я быстро взял за руку самую красивую и молодую, прижал к себе и закружил в танце. Остальные, ошалев от такой наглости и неожиданности, освободили нам место. Музыка звучала. С доброй завистью девушки смотрели на Инну. Девятнадцатилетняя студентка не помню какого техникума, подрабатывала по ночам на хлебозаводе. Умница и красавица, очень интересный собеседник. Сколько раз по ночам, в ожидании, когда же печи наконец-то начнут выдавать хлеб, мы болтали с ней буквально обо всём. Если посмотреть в глобальном масштабе — картина дикая. Ночь, хлебозавод, экспедиторская, дверь которой подпирает толпа возмущённых мужиков, а мы с Инной кружимся в танце, под улыбки и смех, нескольких девушек. Впрочем, продолжалось это недолго. Музыка закончилась. Я поцеловал девушку в подставленную румяную щёчку и уже протянул руку Наташе, как вдруг, нечаянно (а как же иначе) мой взгляд упал на часы. Я смущённо извинился и сказал, что, к сожалению, уже пора ехать. Когда вышел из экспедиторской с документами в руках, то удивлению мужиков не было предела. Дверь для них так и осталась закрытой.

Автомобиль затормозил. За окном был далеко не Питер.

— Что случилось? — спросил у Юры.

— Друзья тормознули, — ухмыльнулся водитель.

Первое время я переживал, когда милиция нас останавливала, но потом привык. Если мы ехали за товаром, то они просили тормознуть на обратном пути. Если шли уже с товаром, то они слегка облегчали наш кузов, и мы ехали дальше. Бывали даже случаи, что они, проморгав нашу машину на посту, пускались за нами вдогонку. Юра сам разбирался с ними. А я, удивившись, что, оказывается, всё-таки уснул, пожалел, что так некстати меня разбудили, поправил сползшую подушку.

Конечно, на этом приключения наши на хлебозаводе ещё не заканчивались. Всегда одним из сложных этапов было прохождения охраны на выезде из ворот. Усиленные проверки, как и всё в нашей стране, проводились акциями. Сопровождалось это, даже в лучшем случае, очень неприятными процедурами. Приходилось сначала разгружать всю машину. А затем грузить заново. Частники экономили на транспорте и поэтому хлеба в одном нашем «ГАЗоне» было, как в трех стандартных хлебовозках.

Так что, пара часов усиленной разгрузо-погрузочной работы была обеспечена. Случилось это, как раз в дни августовского кризиса девяносто восьмого года. Пока я ждал своей очереди, мимо прошли заводские водители и один другому жаловался, что взял в долг тысячу баксов и купил «жигуль», а отдавать придётся, как за неплохую иномарку.

Наконец, дошла очередь на выезд и для нас. Охранник подходит не торопясь. Что для него частник. Одно слово или непонравившийся взгляд и на запасной причал под разгрузку. При его приближении открываю двери фургона. Пар от горячего хлеба поднимается прямо к звёздам. Поднимаю голову и любуюсь «Северной короной». Про неё прочитал совсем недавно и поэтому это созвездие особенно интересно.

— Документы, — произносит охранник, тоскливо глядя в загруженный под завязку фургон. Затем, заметив моё «неадекватное» поведение, спрашивает:

— Что там увидел?

— Как, что? Звёзды! — отвечаю, не отрывая взгляда от неба.

Охранник смотрит на меня, как на больного, но, не обращая внимания на его реакцию, продолжаю:

— Вот та звезда называется Бетельгейзе, созвездие Ориона, расстояние до неё… — Дальше начинаю приводить данные из недавно прочитанной книги: расстояния, размеры, плотность. Одна звезда сменяется другой, созвездие созвездием. Кто бы глянул со стороны. Перед раскрытым фургоном стоят два мужика и тупо пялятся на звёзды. Через несколько минут такой обзорной лекции я замолчал и приготовился к проверке содержимого машины. Но охранник теперь сам повёл себя странно. Ещё некоторое время он разглядывал звёзды, а затем опустил взгляд на дышащие паром содержимое фургона. По его глазам я прочёл, что мелочные земные проблемы в данный момент его совершенно не интересуют. Вернув документы, он коротко подвёл черту:

— Езжай, — и, ещё раз взглянув на звёзды, повернулся и пошёл в помещение охраны.

Я проснулся от дикого скрежета. Автомобиль, присев на левую заднюю сторону, по инерции ещё двигался вперёд. Юра с трудом удерживал траекторию движения. Колесо, обогнав нас с левой стороны, перед автомобилем перекатилось в сторону правой обочины и ударило бампер припаркованной «шестёрки». Тормозной диск, как мне показалось, медленно вращаясь, летел на встречную полосу на уровне кабин легковушек. Диск, пролетев метров сто вперёд, повернул в сторону тротуара и упал под окна пятиэтажки. К нашему счастью всё это произошло в первом часу ночи, когда пешеходы уже видели десятый сон, а встречный транспорт стоял на «красном» светофоре.

— Всё, приехали, — сказал Юра удивительно спокойным голосом, словно ничего экстраординарного не произошло.

Мы вышли из машины. «ГАЗон» был похож на, севший на мель, корабль. Пока я ставил знак, как полагается, в двадцати метрах позади нашей неприятности, Юра уже утрясал вопрос с водителем Жигулей, благо, что всё обошлось слегка помятым бампером. Но вот с нашим кораблекрушением всё было гораздо хуже. Думаю, что в тот момент, когда мы поняли, что приключения на свою пятую точку опоры мы получили из-за нерадивости водителя-сменщика, то, надеюсь, спалось ему не очень спокойно. Впрочем, если он ворочался, то ворочался в своей кровати. Нам же пришлось выискивать тормозной диск, второе колесо и всё это собирать на шпильки со срезанной резьбой. Знающие люди поймут, что ехать на такой машине крайне нежелательно, а нам предстояла ещё и погрузка, как говорится, под завязку. Однако, понадеявшись на русский «авось», и припомнив, по русской традиции, чью-то мать, собрали всё, что можно собрать, отправились в путь. Ночь не из приятных, но больше для Юры. Я же, не имея какой-либо возможности помочь ему, слегка попереживал. Но заметив, что в первые пол километра машина не развалилась, а, немного спустя, удачно доехала до хлебозавода, перестал париться на эту тему. Решив, что если колесу не суждено отвалиться, то оно не отвалится и, положившись на мастерство Юры, почти совсем успокоился. Тем более, что наш обратный путь занимал теперь гораздо больше времени. Гораздо больше.

Так, про что это я, про охрану. Помню очень интересный случай. Ещё при въезде на один из хлебозаводов, обратил внимание, что охранником в эту ночь работал казах. Ну, казах и казах, ничего особенного. В нашей многонациональной стране это в порядке вещей. И всё-таки у каждой нации есть свои характерные черты, и не только внешние. Когда-то давно, ещё в школе, учительница по обществоведению говорила мне: если хочешь понять стиль поведения нации или хотя бы его представителя, то посмотри на историю народа, и всё станет на свои места. Не ручаюсь за точность приведённых слов, но смысл именно такой. А поскольку эта учительница имела определённый авторитет и уважение у нас в школе, поголовно у всех учеников и преподавателей, то её слова запали мне в душу. Правда в этом случае не в душу, да это и не важно.

В общем, охранник — характерный казах со сложным характером. Хлебозавод, на время смены — его территория, на которую не смей посягнуть. Сдавая документы при въезде, я не положил их привычно на стол, а протянул ему и похоже поступил правильно. Уже приготовленная для меня фраза, так и осталась у него во рту, завязнув между зубами от неожиданности.

Ожидание товара, погрузка — всё прошло, как всегда привычно и нелегко. Поскольку выгрузить четыреста лотков, не перегородив погрузочные причалы и проходы к ним, было большим мастерством. Такое количество хлебобулочных изделий брали только мы. Разместиться могли только на одном «причале» и постепенно стена, выстроенная из наших лотков, стала носить название «стена Дрынова» по фамилии «хозяина». Затем шла перегрузка товара из заводских лотков в наши. Непременное условие, поскольку хлеб завод отпускал без лотков, сохраняя свою тару. Каждый раз, когда закрывался фургон, не верилось, что наконец-то всё закончилось. Правда, в ту ночь мы ехали двумя машинами. Нагрузка на машину меньше. Но только физически. Мне приходилось курировать второй автомобиль с бригадой из молодых пацанов.

Подъехав к воротам, я привычно выскочил из кабины, заскочил в помещение охраны и уже протянул руку, чтобы взять свои документы, и тут же её отдёрнул. Через минуту, пройдя стандартную процедуру общения, охранник, как я уже говорил ранее, казах, вручил мне документы. Уже выходя из двери, столкнулся с экспедитором из второй нашей машины. Даже глазом не успел моргнуть, как он схватил свои документы и… дальше я не буду приводить всё то красноречие, которым были украшены ближайшие десять минут ночи. Результат — пацаны отъехали в сторону для проверки, значит полная разгрузка под тщательным присмотром. Что означало, кроме лишней физической работы, потеря полутора часов времени.

Мы стояли с охранником рядом с проверяемой машиной. Погрустневшие пацаны начинали разгрузку.

— Всё правильно, — сказал я негромко охраннику. — Совсем эта молодёжь обнаглела. Учить их надо. Совсем ни старших, никого не уважают, что за люди.

Далее в том же духе. Правда, между строк намекнул, что меня он также наказал, поскольку без второй машины уехать я не могу. Но полностью поддерживаю его действия. Минут десять моего монолога, и сердце охранника смягчилось. А может он представил, что я так и буду зудеть у него над ухом ближайшие полтора часа, и проверка была отменена.

Я открыл глаза и грустно заметил, что сегодня мы нескоро приедем домой. Юра ехал со скоростью двадцать-тридцать километров. Ехал тогда, глядя в окно автомобиля на невесёлый пейзаж, и не думал, что эти годы буду вспоминать с теплом и улыбкой. Эти девяностые годы. Годы бесправные, беспредельные. Годы, когда мы не жили, а выживали. И, всё-таки мы были молоды, здоровы. Мы готовились проводить век двадцатый. Век страшный, спорный, героический, гениальный. Век развала и век прорыва. Век нашей юности, нашей молодости в котором оставались наши наивные и несбывшиеся мечты.

Мы вступали в двадцать первый век взрослыми, опытными и всё-таки прихватившими с собой немного иллюзий, как часть своего характера, часть своей души.

НЕВСКИЙ ПЯТАЧОК

Невский пятачок. Окраина города Кировска, что в Ленинградской области. Клочок суши на левом берегу Невы. Небольшая полоска земли, ставшая костью в горле фашистского зверя, рвущегося к Ленинграду. Май месяц. Холодный ветер, как небритая щека уставшего солдата, царапает мне лицо и треплет волосы. Я иду по аллее памяти. Неширокая аллея, ведущая мимо братских могил. Могил, наконец-то нашедших своё место упокоения останков солдат, погибших на Невском пятачке. Место, где навсегда застыло время. Вокруг, несмотря на то, что прошло уже больше семидесяти лет, истерзанная войной земля. Следы от окопов, блиндажей, воронки от взрывов рваными ранами кровоточат сквозь пробивающуюся молодую траву. Даже время не в силах залечить их.

Иду медленно. Останавливаясь у каждой могилы. Вчитываюсь в списки. Рассматриваю фотографии. Вот бойцу восемнадцать лет, вот двадцать. Совсем дети. Тридцать два, сорок, сорок четыре. Мне нынешнему по возрасту многие годятся в сыновья и внуки. Им не дано было постареть. Ещё ниже склоняю седую голову и иду дальше. Иду медленно. Шаги получаются небольшие. Шаг. Десять. Ещё шаг. Десять. На каждом метре погибло двадцать человек. Шаг и десять непрожитых жизней ушли в вечность.

Схожу с аллеи. Прохожу мимо очень глубокой воронки. Спускаюсь в окоп. Кажется, слышу голоса из того далёкого времени. Через бруствер смотрю в ту сторону, где были немецкие позиции. Раздаётся треск автоматных очередей. Прямо передо мной пули взрыхлили землю. Взрыв. Ещё один. Ужас! Куда деваться? Вокруг сотни бойцов, зарывшиеся в истерзанную землю. И все, как на ладони у фашистов.

Выбираюсь из окопа скорее на аллею. Бегают маленькие дети. Молодёжь фотографируется. Солнце светит. И только ветер продолжает терзать лицо и волосы.

Молча возвращаюсь обратно к братским могилам. Снова вчитываюсь в списки и вглядываюсь в фотографии. Фамилии такие разные: русские, украинские, татарские, башкирские, казахские, еврейские… И жили они по-разному, но всех объединил Невский пятачок. Их подвиг на подступах к Ленинграду. Встаю у одной из могил и тихо молюсь. За всех. За всех воинов, погибших в священной войне, не зависимо от веры. И за то, чтобы об их подвиге никогда не забывали потомки. Те, кто живёт благодаря тому, что они навечно полегли в эту землю.

В ГОБИ

«Ну и занесло меня», — очередной раз подумал Лёня, тяжело передвигая гудевшие ноги. От горизонта до горизонта простиралась бескрайняя Гоби. Дороги, по которым Лёня уверенно зашагал, выходя из города, сначала раздвоились, потом ещё раз, а затем разбежались в разные стороны и исчезли. Точнее исчезли они не совсем. Дорог было по-прежнему много, но уже непонятно, которая куда ведёт. Они шли вдоль и поперёк. Порой становились шириной метров в пятьдесят. Порой исчезали совсем. Лёня решил идти, не обращая на них внимания. Город, который он покинул, ещё долго не исчезал из виду. Изначально выбрав правильное, как ему казалось, направление, он пошёл по пустыне. Путь недалекий, всего километров тридцать. Временами приходилось огибать сопки, всё ещё встречавшиеся в этих местах. Сначала путь казался лёгким. Солнце только, что поднявшееся не слишком жарило. Свежий, полный сил Лёня бодро шагал к цели. Через пару часов воздух накалился. Отражаясь от горячей поверхности, он становился непрозрачным, и от этого всё вокруг казалось нереальным. Сопки, до этого твёрдо стоявшие на земле, теперь, казалось, парили в воздухе. Наслышанный о миражах, Лёня внимательно всматривался в них, так как сопки в этих местах были единственными ориентирами. Но уже несколько раз те, которые казались ему самыми реальными из всего окружающего, при приближении исчезали. После нескольких таких неудачных попыток Лёня понял, что заблудился. Он, конечно, мог определить по солнцу направление, но уже не знал, где находится.

Лёня присел, чтобы немного отдохнуть и успокоиться. Осмотрелся. Никого вокруг. Только Гоби и солнце были его попутчиками. Иногда вечными странниками перекатывались мимо, подгоняемые ветром, засохшие шары «перекати-поле». Лёне вдруг стало жалко себя. Он подумал, что вот так и он подобно этим кустам несётся по воле ветра непонятно куда. Потом, поправив себя: «не по воле ветра, а по собственной дурости», он встал и пошёл как ему казалось, в нужном ему направлении. В Гоби, как и в океане, не имеет смысла ждать помощи вдали от проложенных путей.

В воздухе кружили два стервятника. Лёня знал, что они выслеживали сусликов и тарбаганов, но всё равно время от времени посматривал наверх. Несколько часов пути под палящим солнцем выбили его из сил. Пришла мысль, что сейчас, не будь он столь самонадеянным, то мог бы сидеть в тени и наслаждаться прохладными напитками. Лёня даже ощутил вкус воды на высохших губах. «Нет, не расслабляться», — подумал он. Достав флягу, Лёня встряхнул её. «Да, маловато». Он больше не отвлекался на сопки. В любом случае всё равно не знал эту местность.

На горизонте появился город. Большой город. Лёня отчётливо видел его. Радость придала сил. Он прибавил шагу, предвкушая отдых и обед. Город — это была его стихия. Лёня знал, что там не пропадёт. Хотя бы узнает, где находится. Он шёл, не отрывая глаз от города, боясь потерять его из виду. Девяти и пятиэтажные дома в центре окружал широкий пояс из юрт. Машины двигались по улицам, останавливались по сигналам светофоров. Лёня вдруг остановился, он узнал этот город. Лёня знал его и мог назвать все его районы, многие здания. Улаан-Баатар. Находился в пятистах километрах к северу. Лёня снова сел на землю. Ему захотелось заплакать, настолько велико было разочарование. Силы разом покинули, и, казалось, что он уже никогда не встанет. Невдалеке на кочку опустился стервятник. Лёня посмотрел на него и махнул рукой. Стервятник, нехотя перемахнул на другую кочку. Тогда Лёня встал и пошёл. Больших усилий ему стоило отпить из фляги всего один глоток. Солнце, не переставая, палило.

Лёня сидел и смотрел на город. Где-то там люди живут своей жизнью, ходят по улицам, работают, отдыхают. Вот там стоит центральный универмаг, а перед ним фонтаны. В них бултыхаются дети. Перед глазами стояла эта идиллическая картина. Фонтаны. Вода. «Нет, надо идти», — подумал он и с трудом встал. Лёня опять шёл, тщетно ожидая, что вот сейчас из-за горизонта появится что-нибудь реальное. Ноги, после такого разочарования, были как ватные. Город же ещё некоторое время сопровождал его, а потом тихонечко исчез, словно обиделся.

Лёне казалось, что он прошёл уже всю пустыню, но прекрасно понимал, что крутится на одном месте. Далеко на горизонте показался всадник. Он ехал медленно, но мимо и не мог видеть Лёню. Монгольского всадника можно встретить далеко от населённых пунктов. За сотни километров. И поэтому он не стал менять направление, а просто долго смотрел ему с завистью в след. Он всегда удивлялся неприхотливости монгол, их способности ориентироваться и выносливости.

Солнце давно прошло точку зенита. Лёня, заплетающимися ногами, брёл в неизвестном направлении, так никого и не повстречав на своём пути. Бескрайние пустынные просторы на месте, где когда-то шумела цивилизация, где текли реки и шумели леса, в лучшее время могли бы навеять философские мысли о бренности нашего существования теперь лишь раздражали и пугали своим безмолвием. Что там какой-то человек, когда от целой цивилизации остались только пустыня и ветер.

Солнце не переставало жарить. Лёня поднялся по пологому склону на ближайшую сопку. На вершине он устало поднял глаза. Невдалеке внизу находился город. Его город. Он внимательно присмотрелся. У ворот дежурили знакомые ему солдаты. В ворота въезжали машины. Неужели пришёл. «Не может быть, — подумал он. — Что-то не так». И вдруг понял: «Тихо. Неимоверно тихо. Кроме звуков пустыни ничего. А ведь там люди, машины». Ещё некоторое время он наблюдал за миражом, будучи не в силах оторвать взгляд, затем спустился в противоположную сторону, и продолжил путь. «Что-то сегодня Гоби разыгралась», — подумал он, как о живом существе. Ноги болели, но останавливаться нельзя, пока есть хоть малейшая надежда не остаться ночевать под открытым небом.

Вода кончилась, и пустая фляга раздражающе натирала бок. Рубаха, сделавшаяся солёной от высохшего пота, раздражала тело. Солнце склонилось к закату, но прохлады не ожидалось. Лёня, совсем выбившийся из сил, с тоской поглядывал на него. Он по-прежнему не знал куда идти, и рассчитывал только на удачу. Вскоре силы оставили его. Сумерек в пустыне практически почти нет и надо найти более-менее ровное место для отдыха, пока солнце не зашло совсем. Поскольку не то что на дерево, а даже на кустик или ямку не приходилось рассчитывать, Лёня решил остаться там, где остановился. Он отстегнул ненужную флягу, сел на землю, положив голову на колени. Спина гудела. Тогда Лёня, немного расчистив место, лёг. Лежать было жестко и неудобно, но это единственный способ отдохнуть. Несмотря на усталость, забытьё, которое он ждал с нетерпением, как временного избавления от проблем, не приходило. Наступила полная темнота. Чернота южной ночи, когда ничего не видно на расстоянии вытянутой руки, окружила его. Лёня лежал, прислушиваясь к каждому шороху. Время, казалось, замерло. Чернота пугала и завораживала. И только звёзды безучастно смотрели со своей недосягаемой высоты. Безмолвные и безразличные звёзды. Лёня сжался в комочек. Ему казалось, что он лежит один на огромном столе у всех на виду. Чёрная ночь и огромное звёздное небо. Лёне стало совсем страшно. Показалось, что он потерялся не в пустыне, а во Вселенной. Он повернулся на другой бок и увидел на горизонте зарево. Зарево большого города. Лёня вскочил и закричал от радости, как будто его могли услышать. Он пошёл через черноту ночи на этот свет. Он шёл, падал, опять вставал и снова шёл. Теперь он знал, что не потерян, что не один. Он шёл к людям. Несмотря на непроглядную тьму, мир снова засиял для него всеми цветами радуги. Через пару часов Лёня оказался на сопке и увидел город. Город, как город. Не Париж и не Рим, но более прекрасного он не видел в своей жизни.

ВОЛКИ И БАРАНЫ

Он был обыкновенным обывателем и хотел жить так, чтобы никому не мешать и чтобы никто не мешал ему. Он хотел жить спокойно в своё удовольствие. Наслаждаться жизнью. Но мир был устроен по-другому. Мир делился на тех, кто охотится и на тех, на кого охотятся. Мир изначально был таким и таким же он остаётся вот уже тысячи лет. С появлением прогрессивного общества, с развитием науки и техники мало что изменилось. Немного уменьшилось количество охотников, повысился их статус. На охоту теперь требуется лицензия, хоть хватает охотников и без лицензии. Изменились и принципы охоты, и средства убийства. Теперь необязательно охотиться физически. Можно преследовать и уничтожать свою жертву и экономически, и морально. Суть же остаётся той же, что была и тысячи лет назад. Те же, на кого открыта охота, хоть и ропщут временами, но просто тихо ждут своей участи, как бараны, ведомые на заклание. Ропот же их скорее похож на баранье блеяние, чем на разумную речь. Отчасти из-за этого, а отчасти по привычке те, кто охотится, не обращают на него никакого внимания. Иногда, крайне редко, в среде охотников появляются личности, желающие улучшить положение жертв. Приподнять их уровень. Иногда им это даже удаётся, но ненадолго, а потом всё возвращается на круги своя.

Всевышний дал людям возможность объединиться, задуматься о главном, о душе и ниспослал заповеди. Но при появлении заповеди «ни убий» сразу же у охотников возник вопрос: «кого конкретно?». При заповеди «не прелюбодействуй» — возник вопрос: «как сделать так, чтобы это не считалось прелюбодеянием?». При заповеди «не укради», добавили «у своих». И, вооружившись этими заповедями, охотники стали их насаждать по миру, убивая, грабя и насилуя. Чистая мысль была извращена и изуродована до отвращения. Мир вновь разделился на тех, кто охотится и на тех, на кого охотятся. Причём в соревновании охотников на звание лучшего, сами охотники порой становились баранами. Мир изменился, и изменился далеко не в лучшую сторону. Если раньше были определённые месяцы для охоты, правила охоты, то теперь нет ни правил, ни сроков. Охотники превратились в стаю волков, где всё решает вожак, а они бездумно подчиняются. Тем самым, являясь волками среди баранов, они являются баранами среди волков. И где они также блеют, как бараны в страхе, что вожаки перегрызутся. Странный мир. А ведь, кажется, так просто жить, никому не мешая, и разве много, если желаешь, чтобы тебе никто не мешал.

ДОМОЙ

Мерно гудели двигатели самолёта. За иллюминатором полная темнота. Не терпелось скорей приземлиться. Все уже устали от полёта, но больше всего раздражала потеря чувства реальности. Салон самолёта представлялся трубой. Казалось, конца этому не будет. Полёт проводил очередную черту в нашей жизни. Всего восемь часов назад мы распрощались с нашей старой жизнью обутой в сапоги, перетянутой ремнём, с кокардой во лбу. Теперь нас ждала свободная гражданская жизнь. Всем очень хотелось домой. От невыносимости в очередной уже сотый раз рассматривать одни и те же лица, я упёрся лбом в стекло иллюминатора.

Вот так же два года назад холодным октябрьским утром самолёт уносил меня в далёкий забайкальский край. В неизвестность. Я улетал от домашней жизни, от своих планов, от нравящейся мне работы. Улетал, чтобы отдать конституционный долг. Интересно, когда успел задолжать? Из тысяч призывников, отправившихся из своих домов с такой же целью, мне повезло больше, чем многим. Я не попал ни на войну, ни в какую другую авантюру или заваруху, унёсшую жизни моих сверстников. Увидел то, что вряд ли когда-нибудь увидел бы, сложись обстоятельства по-другому. Гордые грифы, парящие над пустыней. Миражи, порой более реальнее, чем настоящие объекты. Перекати поле. И всё-таки мне было жалко два года своей жизни. Впрочем, самое главное, что я был жив, здоров и не прошёл через «мясорубку» называвшуюся интернациональным долгом.

Вдалеке за иллюминатором показалось маленькое светлое пятнышко. Наш борт начал снижение. Куда? Зачем? Некоторое время спустя светлое пятно увеличилось и стало размером с блюдечко. «Интересно», — подумал я, продолжая вдавливать лбом стекло иллюминатора. Тем временем прошла стюардесса и попросила пристегнуться. Зная, что дозаправку мы должны делать только в крупных аэропортах, я был немного удивлён. Снижение продолжалось. Немного погодя мы стали различать нефтяные вышки с горящими на них факелами. Казалось, что стояли маленькие модельки. А когда наш борт выровнялся и пошёл на сближение с взлётной полосой, светящееся пятно стало резко увеличиваться и с бешеной скоростью, словно сорвалось с цепи разбегаться во все стороны, а когда дошло до горизонта, то стало переваливаться за него подобно огненной лаве. Колёса коснулись посадочной полосы и скоро мы остановились на дальней стоянке аэропорта. Это был Омск. Выйдя из самолёта, чтобы побродить полчаса по земле, я огляделся вокруг. Ни скопления огней, ни нефтяных вышек. Всё убежало за горизонт. Вокруг нас были только звёзды и свежий, насыщенный, ночной воздух. Я с наслаждением вдохнул полной грудью. В Гоби, где служил, можно было вдохнуть полной грудью, но почувствовать, как кислород пробирается внутрь тебя, как расползается по клеточкам твоего организма, не получалось.

Скоро мы опять были в воздухе. За окном чернота. Уселся поудобнее в кресле и закрыл глаза. Не хотелось ничего вспоминать. Два года чёрной дырой висели на моей судьбе. Из них вынес только одну истину: не зарекайся и не осуждай людей, пока не побывал в подобной ситуации. Потратить на эту истину два года мне было жалко.

Нас собрали после отбоя в штабе. Все были возбуждены и взволнованы. Стоял гул, которого мы не слышали с гражданки. Говорили все много, шумно и громко. Обменивались адресами. Радовались, увидев среди демобилизующихся знакомые лица. «Стройся!»— раздалась команда, и всё сразу затихло. Привычно образовался строй. Начальник строевого отдела прошёл перед нами, придирчиво делая замечания. А надо сказать, что тогда была мода у «дембелей» на офицерские шапки. Увидев на «дембеле» новую солдатскую шапку, офицер озверел и приказал отобрать, а взамен выдать старую, поношенную. Таких бедолаг, которые хотели ехать домой в форме, положенной по уставу, нашлось несколько человек. Я оказался в их числе. В начале моей службы с горем пополам уберёг свою форму от посягательств «дедов», а по окончании службы офицер отобрал головной убор. На меня нахлобучили старую, замусоленную, больше похожую на таблетку и я пошёл на посадку. Ребята из моей роты, которые в эту ночь были в наряде по штабу, взяли мою шапку якобы для себя, а когда я запрыгивал в машину, быстро и незаметно отдали её мне. Машины тронулись в путь. Подъезжая к КПП, я в последний раз увидел офицерский клуб, в котором прослужил эти годы. У меня было двоякое чувство. Во-первых, я знал там каждую досочку, каждый уголочек. Во-вторых, чувствовал свою отчуждённость от него. Машины прошли КПП. Огни гарнизона ещё долго светились в ночи, постепенно уменьшаясь и, наконец, совсем пропали. Ночь поглотила нас. Тишина. Оживление, охватившее в штабе, исчезло. Лишь изредка кто-нибудь бросал ничего не значащие фразы, но и они тонули в темноте. Мне вспомнилось, как за два года до этого также ночью, усталые, голодные и замёрзшие, мы возвращались после поисков разбившегося истребителя, и нас по ошибке завезли в тот гарнизон, в который мы ехали сейчас для посадки на поезд.

Я открыл глаза. Мерно гудели турбины самолёта. По салону заходили ребята с гитарой. Они, после долгих переговоров с бортпроводницами пытались устроить концерт по бортовой трансляции. Но из динамиков больше был слышен скрежет, обрывки голоса и иногда гитара. Ко мне подсел один из земляков и предупредил, что все питерские собираются в аэропорту после посадки вместе. Разговор не клеился, и он вернулся на своё место. Самолёт сделал небольшой разворот и выровнялся. Я снова закрыл глаза.

К аэропорту в Улан-Баторе мы подъезжали в радостном ожидании. Вид самолётов связывал нас с цивилизацией. Мы уже предвкушали ближайший отлёт из Монголии, когда увидели палаточный городок. Навстречу вышли ребята, отправленные из нашего гарнизона четыре дня назад. Они с ухмылкой смотрели на наши разочарованные лица и предупредили, что неделя курорта на около аэродромном плато нам обеспечена. Вид на аэропорт действительно впечатляющий. Среди гор располагался аэродром. Вокруг, метров на двадцать выше него, находятся отдельные плато. На одном из них и расположен палаточный лагерь. Вид красивейший. Но всё дело в том, что лето уже закончилось, и началась зима. Холодно. По плато гуляли постоянные, всё продувающие ветра. Сначала нам устроили таможенный досмотр. Больше это походило на поиск спиртного. Нас выстроили в две шеренги на расстоянии двух метров друг от друга и приказали раскрыть чемоданы. Из вагончика вышли подвыпившие офицеры-таможенники. Спиртного у нас в принципе не было, только один парнишка вёз домой в качестве сувенира бутылку рижского бальзама и бутылку не помню ещё чего. На этом досмотр можно считать законченным. Таможенники, чувствуя, что это весь улов, быстро закруглились и заторопились в свой вагончик. Сомнений в участи бутылок ни у кого не было. «Товарищ майор! — обратился парнишка, лишённый своих сувениров — разрешите, я разобью бутылки перед строем?». Таможенники онемели от неожиданности, но возразить такому предложению нечем. В полной тишине раздался звон бьющегося стекла.… Потом нам показали палатку, в которой предстояло провести некоторое время. Сколько — мы могли только догадываться. Сухой паёк рассчитан на трое суток. Палатка большая — на сто пятьдесят человек. В середине стояла «буржуйка», которая так дымила, что редко кто мог подойти к ней погреться, а до дальних углов палатки тепло и вовсе не доходило. Созерцание взлетающих и приземляющихся вертолётов недолго развлекало нас. Заняться нечем. Самое большое мучение — сходить в туалет. Туалетом считалась небольшая выемка на самом сквозняке. За необходимое время руки замерзали так, что не было возможности одеться. Вид человека со спущенными штанами и растопыренными пальцами бредущего к печке сначала нас смешил, но чем больше народу проходило через данную нелепую ситуацию, тем меньше было смеху. На второй день уже никто ничего не замечал. На третий день еда закончилась. Все разбились на кучки по принципу «кто с кем служил». С нашей роты — три человека. Хорошо, что я в качестве сувениров вёз три банки с деликатесами. Вёз домой попробовать, так как в Союзе в магазине купить такое невозможно. Эти банки мы и съедали, по банке в день на троих. На шестой день прилетел наш борт.

Заунывное гудение турбин, казалось, наполнило всю нашу сущность. Вид салона производил угнетающее впечатление. Спать совсем не хотелось. За стеклом иллюминатора непроглядная темень. Казалось, мы выпали из времени. Ночь, нагнавшая нас в пути, двигалась вместе с нами. Это была, пожалуй, самая длинная ночь в моей жизни, причём совсем не образно. Время полёта складывалось со временем обычной ночи, так как летели мы с востока на запад.

Ничто не бывает вечным. Борт начал снижение, и мы снова увидели увеличивающиеся огни, убегающие за горизонт. Земля. Самолёт подкатил к одному из порталов и остановился. На здании аэропорта светилась надпись: «Борисполь». Сойдя с трапа самолёта, мы, охваченные бурной радостью, поспешили к порталу, чтобы скорей вдохнуть воздуха Родины.

— Предъявите ваши документы, — отрезвил нас голос начальника военного патруля. Поспешно и запоздало отдав честь, предъявили документы.

— Почему не застёгнуты? — холодно отрезал офицер. Настроение начало ухудшаться.

— Товарищ капитан! — обратились мы в надежде быть понятыми, — товарищ капитан! Мы два года в Союзе не были! Дайте нам свободно своей земле порадоваться!

Офицер ещё немного попридирался к нам, но то ли вняв нашим просьбам, то ли увидев большую группу дембелей приближавшуюся к нам, вернул документы.

Поездка до Киева заняла полчаса. Нам предстояло ещё целые сутки ждать нашего поезда. Потом ещё сутки ехать до Ленинграда, не имея при себе ни сухого пайка, ни денег на питание, но это был уже Союз. А дома и стены помогают.

Через двое суток, в шесть часов утра я стоял у своего подъезда. Не стал сразу заходить домой, а сел на скамейку, осмотрелся и, мне показалось, что никуда отсюда не уезжал. Что всё было во сне. Вокруг всё как всегда, и только на мне шинель. Я встал, подошёл к своей двери и нажал кнопку звонка.

ЛЕТНЯЯ НОЧЬ

День неуклонно клонился к вечеру. Усталое солнце после жаркого дня медленно катилось к горизонту. Катилось нехотя, словно запоздавший с прогулки ребёнок, что не успел наиграться. Подошло к горизонту, покраснело и, уже светило тихим, спокойным светом, играючи раскрасив полнеба пурпурным цветом, словно послало на сегодня свою последнюю улыбку. Затем медленно опустилось за дальний лес.

Сумрак стал выползать из дальних углов, всё смелее и смелее отвоёвывая себе пространство. Сначала от травинки к травинке, потом от кустика к кустику и, совсем осмелев, от дерева к дереву, окрашивая мир в тёмные тона, постепенно гася яркость и разнообразие красок своей любимойтёмно-зелёной. Вечерняя прохлада опустилась на поля и леса. Из болот и рек поднялся туман, вслед за сумраком протягивая свои щупальца. Мир затих. Ни ветерка. Ни один листочек не шелохнётся. Только стрёкот неугомонных кузнечиков, да изредка кваканье лягушки. Наступает ночь, но не та ночь, что знаменита своей темнотой. Солнце, едва скрывшись за лесом, крадётся за горизонтом, словно играет в жмурки, и ему не терпится скорее выпрыгнуть и сказать: «я здесь». Вечерняя заря, так и не успев погаснуть, ползёт вдоль северного края леса к востоку.

Ночь. Белая ночь опустилась на землю. Короткая, завораживающая белая ночь. Время, вдохновляющее поэтов и влюблённых. Время, когда самый старый дед вновь чувствует себя молодым. Когда самые нелепые и фантастические мечты кажутся реальностью. Ах, эта белая ночь! Выйдешь порой в поле — и словно растворишься в этом сказочном мире. Душа зайдётся от счастья и какой-то необъяснимой тоски. Вдруг почувствуешь себя частью огромного мира. Испытаешь чувство необъяснимого единения с природой, так что от избытка чувств, бьющих через край, захочется раскинуть руки и полететь.

А тем временем заря, ещё не добежав до востока, словно не дотерпев, быстро разгорается. И нет уже сумрака, так до конца и не успевшего выползти из тёмных углов. Солнце сначала чуть-чуть, как бы просыпаясь от недолгого сна, а потом всё быстрее и быстрее будто боясь опоздать, спешит скорее подняться на небо. Вот и окончилась короткая ночь, не дав нам до конца насладиться своей чудесной красотой. Уставший, счастливый я иду спать.

НЕМЕЦКОЕ КЛАДБИЩЕ

Сложная штука жизнь. И, как говорится, неисповедимы пути Господни. Сколько раз была возможность посетить военные немецкие захоронения в Сологубовке, но ни малейшего желания не было, даже, скорее, наоборот. Но сегодня, в преддверии Дня Победы, я там оказался. Довольно большое поле возле православного Храма. Дорожки. Вдоль дорожек мемориальные плиты с фамилиями тех, кто чуть более полувека назад пришёл на нашу землю. Пришёл, чтобы убить, завоевать, уничтожить. Пришёл и нашёл, нашёл своё последнее пристанище. Свои два метра. Те два метра, которые россияне никогда не жалели для врагов. Поздняя весна. Холодно. Листья на деревьях ещё не распустились, а у меня создалось впечатление, что они и не хотят распускаться в этом месте.

Захоронение находится на высоком берегу реки Мга. Внизу тихо и мирно проходит жизнь деревни Сологубовка. Играют дети. Взрослые копаются на огороде. Сажают картошку. По дороге изредка пробегают автомобили. Тихо. Ни одна веточка не шелохнется. Только поле, поле на котором могли играть дети или могла расти картошка, отмечено немецкими крестами. Поле, отданное им, жаждавшим нашей земли. Поле, навсегда принявшее то зло, которое они принесли с собой. Но вот что странно, когда я бываю на захоронениях наших воинов, то моё сердце сжимается, то ли от боли, то ли от невысказанности тех чувств, что, кажется, разрывают душу. А может, во мне говорит кровь тех моих предков, которые грудью встали против этой нечисти. Здесь же веяло холодом и немотой, словно сама мать земля пленила врага, спрятав его в своём чреве, и уничтожила даже дух его. Ухоженное поле, со стриженными кустами и молодой, едва пробившейся травкой, было поистине мёртвым. Маленькие берёзки, посаженные по краям, как бы извиняясь за то, что находятся здесь, старались притянуться поближе к изгороди.

Неожиданно меня посетила очень непривычная, даже странная мысль. Проглядывая высеченные мелким шрифтом имена, я подумал: а сколько здесь тех солдат, что пришли сюда по своей воле? Сколько здесь тех немецких пацанов с прополосканными мозгами, что считали себя спасителями цивилизации? Сколько тех, кто оказался здесь только потому, что не хотел оказаться в концлагере? Сколько тех, кого вообще не спрашивали, а просто мобилизовали и послали на войну. Нет, я ни в коем случае их не оправдываю. Они пришли к нам с оружием и получили то, что заслужили.

Пройдут годы. Сгниют кости солдат вермахта. Поколения за поколением в нашей стране будут ненавидеть их. А потом… Что потом? А потом я подумал о захоронениях в далёких южных краях, тех наших солдат, что пришли на чужую землю с оружием. Подумал и содрогнулся. Может где-то вот также у могил наших пацанов, если они, конечно, ещё есть, стоит кто-нибудь вроде меня, и рассуждает также. И так же ненавидит.

А ведь судьба солдата — это судьба простого человека, поставленного бездумными политиками, или политиками с немереными амбициями в безвыходное положение. Они клянутся кто на Библии, кто на Конституции заботиться о своём народе. Хранить Конституцию. А потом, под шумок, меняют её по своему разумению и по своим потребностям. И лежит бедная Конституция, как уличная девка, угождая каждому правителю. А он её хранит и так, и эдак. А затем поля украшают могильные плиты и простые люди, что могли жить вместе, дружить, веками ненавидят друг друга.

Небо затянула свинцовая туча, роняя на землю тяжёлые, холодные, отнюдь не весенние капли, словно сама природа заплакала над человеческой глупостью и подлостью. А внизу в деревне всё также играют дети, и усталые взрослые сажают картошку.

В ДЕРЕВНЮ

Колёса поезда мерно отстукивали последние километры. За окном пробегали то леса, то незнакомые станции со странными названиями: Потьма, Вад. Названиями, обозначавшими для многих людей конец нормальной цивилизованной жизни, а для кого-то и смерть. Я же ехал в эти края совсем по другому поводу. По совершенно противоположному поводу. Я ехал к тёще на блины. Событие волнующее, так как это было в первый раз, и я не знал, что меня ждёт. Названия же и серый пейзаж за окном не слишком-то поднимали настроение. Немного успокаивало то, что ехал не один. Со мной были молодая жена и девятимесячная дочка. Ещё ехала сестра жены с мужем Сергеем и сыном. Для Сергея это были тоже первые «тёщины блины», и, думаю, волновался он не меньше моего. Вагон покачивался. Колёса стучали то ли тук-тук, то ли тик-так.

Загодя начинаем готовиться к высадке. Именно к высадке, потому что просто сойти с поезда невозможно. Сначала подтягиваем к тамбуру наши вещи. Складываем их в три яруса вдоль прохода, едва оставляя место для открытия двери. За нами готовятся такие же бедолаги. Все везут с собой в качестве подарков из крупных городов всё, что только можно представить. Распаковав багаж только одного пассажира, можно было бы открыть небольшую торговую лавку. Но частные лавки тогда были запрещены. И так, выстроившись вдоль нашего багажа, ждём прибытия на станцию. За окном замелькали первые дома. Станционные постройки. Первые встречающие и, наконец, наши. Поезд притормаживает. Стоянка всего две минуты, а вещей до второго купе в три яруса и пассажиров человек пятнадцать от младенцев до старух. Платформа низкая. Только тот, кто прошёл через такую высадку, может понять, что это за кошмар.

Наконец, поезд остановился. Не торопясь, то ли от молодости, то ли от сознания собственной значимости, молодая проводница открывает вагонную дверь. К этому моменту запыхавшиеся встречающие уже подбежали к вагону. Какие там приветствия и возгласы радости. Все обеспокоены только одним — успеть всё и всех выгрузить. Ещё минуты назад незнакомые люди становятся единым сплочённым коллективом. Все понимают друг друга не то, что с полуслова — с полувзгляда. Быстро и аккуратно подаём детей, женщин, стариков. Дети, наверное, проникнувшись общей эйфорией, идут на руки к незнакомым людям без обычных в таких ситуациях капризов. Дальше быстро «по конвейеру» летят вещи. Вес, габариты и принадлежность не имеют никакого значения. И вдруг раздаётся гудок. Поезд начинает набирать скорость. У молодой проводницы на лице полная растерянность. Никто из нас не может дотянуться до «стоп-крана». Выручила, случайно проходившая мимо бригадир поезда. Она сорвала «стоп-кран». Завизжали тормоза, а мы с удвоенной скоростью продолжили выгрузку. Ну, вот все на платформе. Быстро оглядываем и разбираем вещи. Поезд уже пошёл. Не хватает детской коляски. Быстро на ходу заскакиваю в вагон и бегу к купе проводника. Ошарашенная проводница смотрит на меня, как на приведение. Схватив коляску, на ходу спрыгиваю с поезда.

Всё успокоилось. Я огляделся. Здравствуй, новый незнакомый край! Обнявшись и расцеловавшись с родственниками, мы понесли наш багаж к грузовику, стоявшему неподалёку. Путь ещё не окончен. Жена с дочкой и племянником села в кабину, а остальные полезли в кузов. Расположившись на заботливо подготовленной подстилке из сена, мы тронулись в путь. Тёплый ветер трепал наши волосы. Серость и неуютность около железнодорожных построек ушла вдаль. Вокруг нас расстилались поля ржи, пшеницы. Зацветала гречиха. Новый день набирал силу. Поднявшееся ввысь солнце растопило полумрак. Из лесопосадок доносилось пение птиц. Вокруг тёплые и заботливые лица. Словно и не было дорожной суматохи. На душе становилось тепло и радостно. Глядя в высокое безоблачное небо и слушая неторопливый разговор своих спутников, я почувствовал спокойствие и расслабленность. Мир изменился. Ещё полчаса назад безумный, суматошный, он вдруг стал тихим и приветливым. Никуда не надо было торопиться. Покой и умиротворение. Это был тот мир, в котором чувствуешь себя единым с природой. И небо, и деревья, и земля, и воздух — всё вокруг твоё. И ты являешься частью этого прекрасного мира.

Машина, притормозив на повороте, свернула на грунтовую дорогу. Разговор потихоньку затих. Мы смотрели вперёд. Далеко впереди показалась деревушка. По общему молчанию я понял, что это и есть наша цель. Каждый думал о своём. Тесть, наверное, вспоминал, сколько раз он возвращался по этой дороге и в ожидании радости, и в ожидании печали. Жена — своё полуголодное детство, и как она при первой возможности вырвалась отсюда в большой мир, убегая от низкооплачиваемой, тяжёлой, почти рабской жизни. Я же смотрел на этот край, как новорожденный. Мне казалось, что этот мир не должен быть похожим на мой, что он должен быть другим. Это было так и одновременно не так. Но всё это мне ещё предстояло узнать.

Сколько раз потом я наслаждался здесь природой: то, наблюдая полёт баклана, то, охоту ястреба на какую-то птаху, защищающую своё гнездо, то, идя пастухом за стадом, то, сидя на берегу тихой речки с удочкой, то, сидя на крыльце дома и записывая в блокнот стихи, навеянные местным колоритом. Была и обратная сторона медали. Цивилизация пробилась и сюда. Пробилась, так как пробилась в России во все уголки: не улучшением быта, не хорошими дорогами, не хорошей медициной, а алкоголем, «огненной водой». Но это беда всей страны.

Машина, переехав небольшую речушку, остановилась около большого дома на окраине деревни. Спрыгнув из кузова, подошли к встречающим. Вокруг нас были тёплые и добрые глаза. Мы стали кого приветствовать, а с кем и знакомиться. Здравствуйте, добрые люди! Здравствуй, новая родня!

УТРО В ХЛЕВУ

Утреннее небо посветлело, отряхнув ночной мрак. Скинуло с себя чёрное покрывало. В светлеющем небе засветилась надежда, и предвкушение радости навстречу наступающему утру.

Ласточка, опустившись на провод, протянутый над скотным двором, тараторила свою непонятную песню, то ли подражая базарной торговке, не могущей остановить свою склоку на протяжении долгого времени, то ли читая свой, никому не понятный, ласточкин рэп. При этом делала это настолько самозабвенно, что ей не нужен был никакой слушатель. Она крутилась во все стороны, виляла хвостом, наслаждаясь своим выступлением.

Однако слушатели были. Целый скотный двор. И все относились к такому откровению ласточки по-своему. Барашки, всю ночь в тревожной дремоте ожидавшие наступления утра, сначала прильнули к загородке, тщетно пихая свои любопытные мордочки между прутьями. Затем, видно поняв, что они по своей бараньей глупости опять полезли не в ту сторону, убежали в другую часть загона. Но убежали не по одному, а как всегда, толпой, дружно сбивая друг друга с ног.

Корова, жуя свою вечную жвачку и моргая умудрено-добрыми глазами, грузно разлеглась на брюхе. Она жевала и философски вздыхала. И в этом вздохе можно было прочитать при желании глубокое безразличие к вечной суетности мира. Изредка она поднимала томный взгляд к ласточкиному гнезду, откуда высовывались шесть вечно голодных клювиков. Возможно, в этот момент она вспоминала своего телёнка, который появился всего пару дней назад и находился в соседнем хлеву. А, скорее всего, просто жевала, жевала, жевала.

Гуси, особы важные, а поэтому совершенно безразличны к каким-либо песням, кроме своих. Они просто отдыхали в своём загоне, не обращая внимания ни на что. И даже гусята вели себя совершенно по-взрослому.

И только куры, сидя на насесте, словно невзначай поглядывали на петуха. Тот же, горделивый, в золотисто-красном оперении, истинный король в своём курином королевстве. «Кремлёвский курант» куриного двора. С полным сознанием собственной значимости он ожидал наступления только ему знакомой секунды. А затем, ровно как куранты, когда те начинают проигрывать мелодию, петух начинает расправлять свои перья и принимает соответствующее его статусу положение. И в тот момент, когда куранты, набрав в лёгкие своих колоколов воздух, решат оповестить всех о наступлении утра, наш петух разорвёт тишину своим оглушительным кукареканьем, которое ближе и роднее любому сердцу.

Ласточка, пристыженная истинным хозяином утра, скромно замолчит и, взмахнув крыльями, улетит по своим птичьим делам. А петух, кукарекнув ещё пару раз для порядка, вновь в горделивом спокойствии усядется на насест и закроет глаза с чувством выполненного долга.

Солнце, откликнувшись на петушиный призыв, сонно появится из-за горизонта, постепенно просыпаясь и пробуждая весь окружающий мир.

Раскроется дверь избы и выйдет на крыльцо хозяин. Деловито оглядит двор и радостно вдохнёт свежий утренний воздух. Начинается новый крестьянский день, полный забот и хлопот.

ГРОЗА В ДЕРЕВНЕ

Холодный ветер, как заправский пастух гонит тучи через бескрайний мир от далёкого горизонта через широкие поля, над лугами, реками, деревнями по пути не забыв потрепать густые кроны деревьев. Подневольные тучи, как стадо баранов, нехотя плывут по небу, повинуясь воле пастуха, по пути, то тут, то там грозно грохоча громом и раскидывая огненные стрелы молний, проливая дожди на и без того уже пропитанную влагой землю. Вызывая тревожные взгляды крестьян, чьё сено безнадёжно гнило на полях. Да, не дал Бог погоды в это лето. И несмотря на то, что на дворе ещё июль, крестьяне всё чаще начинали переживать о том, как они переживут грядущую зиму, и не придётся ли резать скотину из-за бескормицы. «День год кормит», — любят говорить старики про эту пору. А погоды всё нет и нет. Изредка, в разрывах облаков появляется солнце, но не греет, а словно дразнит. Покажется, чтобы сразу же вновь спрятаться за тучами. Но тучам нет до этого никакого дела. Они всё также медленно, с ленной величавостью ползут от горизонта к горизонту, неся по воле ветра дожди всё новым землям. Лежащим где-то вдалеке за горизонтом лугам и полям.

На смену им приходит сплошная облачная пелена, бесцветным ковром затянув всё небо. Вокруг становится темно. Чуть ниже пробегают тучки, как бы первые разведчики приближающегося огромного войска. Потом их становится всё больше и больше, и, наконец, они заполняют всё небо, совсем заслоняя белый свет от земли. Постепенно пространство наполняется рокотом пока ещё отдалённого грома. Отсветы далёких молний волшебной иллюминацией сверкают на небе. И временами кажется, что где-то горизонтом идёт бой. И вдруг, словно небо раскололось пополам. Огненная стрела пересекла небо, разделив его надвое. Оглушительный треск пронёсся над землёй, словно великан — пастух щёлкнул своей плетью. Резкий порыв ветра пригнул к земле деревья, вырывая из земли с корнями самые упрямые и неподатливые. Ломая старые ворота и разметая стога сена. Вдруг всё затихает, чтобы уже в следующее мгновенье под ошеломляющий блеск молнии, под страшный оглушающий грохот, раздающийся с небес, грохот от которого даже самые смелые невольно пригибают голову, с опаской глядя в небеса, не менее громыхающая стена ливня обрушивается на поднебесный мир. Нет, это не ливень, это словно откуда-то с небес низвергся огромный водопад, заполнив собой всё видимое пространство. Да и пространство уже не настолько и видимое. Потоки воды заполонили дороги, поля. Всё превратилось в единую, могучую реку, мчащуюся только ей одной ведомо в каком направлении. Наступило всевластие водной стихии. Здесь нет места никому живому. Все спрятались и затихарились в своих убежищах. Только стада, сбившись в тесные кучки, остались в полях. Животные старались спрятаться друг за друга, чтобы хоть как-то отгородиться от стихии. Всяк верующий при каждом разряде молнии суетно вспоминает имя Всевышнего.

А гроза всё лютует, не торопясь покидать завоёванные ей земли. Сердясь и грохоча, она продолжает посылать на землю всё новые и новые молнии и поливая землю непрестанными потоками воды из своего небесного водопада. Наверно, вот так же и во времена всемирного потопа вода обрушивалась на землю, всё сметая и затопляя на своём пути. Смывая с лица земли людей за их закрытые сердца и то зло, что они принесли в этот мир.

Но вот постепенно ливень начинает стихать, словно бы потеряв интерес, наигравшись, уходит дальше. Ещё долго идёт мелкий дождик. Но он только отголосок той стихии, которая бушевала здесь некоторое время назад. Поняв это, все живое выбирается из своих укрытий. Мир снова оживает. Крестьянин, подойдя к окну, долго и озабоченно смотрит в него и потом обречённо произносит: «ну вот как тут сено заготовишь?». В промежутках между тучами появляется солнце. Капли дождя на траве и на листьях засверкали сказочным светом. Из-за речки через всё поле словно огромный мост перекинулась полноцветная радуга.

ЗАРИСОВКА

Когда-то очень давно, а может и не настолько, как кажется, я наметил себе цель. Ну, как цель? Захотел поехать в отпуск на машине с женой в Казань. Время шло, машина стояла под окном, отпуска сменяли один другой, но возможность так и не представилась. Поскольку была некая причина, что сдерживала мою мечту. Желание сначала росло с каждым годом, а затем, как все несбывшиеся мечты стало понемногу утихать.

Несколько раз за эти годы я составлял маршрут поездки с заездами во Владимир, Павлово на Оке к родственникам, в Нижний… По Интернету изучил все улочки в Казани. Бродил с блогерами, рассматривая достопримечательности. Не стоит перечислять, поскольку все их знают. Наслаждался в кафе на набережной татарской кухней, такой родной и знакомой, и к тому же, в местном исполнении, новой и непривычной. Но всё это виртуально.

Под Новый год сын, видя, что моя мечта переходит в разряд несбывшихся желаний, подарил нам с женой поездку в Казань. Такой «небольшой подарок». Уговорил, что причина, до сих пор сдерживавшая, может дней пять обойтись и без нас. Так что даст Бог, через пару дней мечта воплотится в реальность. И очень хочется привезти с собой из Казани не только традиционный чак-чак, или что там принято, но и новые стихи, новые темы для рассказов.

ГОСТЬ

Помню его сидящим по торцу нашего небольшого четырёхэтажного дома на холмике. Куда смотрит — трудно понять. Скорее внутрь себя. Туда, где хранятся самые давние воспоминания. Не сказать, чтобы тёплые и светлые. А, впрочем, кто знает какие. Он, пожалуй, единственный коренной житель нашего посёлка на тот день. Да, по иронии судьбы, наш тридцатипятилетний гость из далёкой Латвии — коренной мгинчанин. Вокруг полно стариков, считающих себя старожилами, но всё это не так. Наш посёлок заново был отстроен после войны. На местах боёв, нескончаемых кладбищ и минных полей теперь жили люди, строились дома. От войны остались обелиски на братских захоронениях, и «подарки» для особо любопытных пацанов в виде оружия и боеприпасов в изобилии разбросанных по лесам и полям.

Наш гость был из другой Мги, довоенной. Он в ней родился и вырос до восьми лет. Играл с друзьями, ходил в школу. А затем детство закончилось, потому что пришли они. Носители «мира и цивилизации». Те, кто решил научить жить весь мир по их порядку, а несогласных или просто не подходящих к их меркам, просто уничтожить. И тогда его вместе с родными и жителями посёлка погнали, согласно новым законам миропорядка, пешком в Германию. Под дулами автоматов. Он повредил ногу, и никто не оказал помощи. С тех пор хромал. Нога с трудом зажила, но стала короче. Тонкости никто не спрашивал, да и в тонкостях ли дело.

Сам он редко рассказывал о своём детстве, о юности. Годы, проведённые в Латвии, не были радужными. Работал с измальства. Батрачил за кусок хлеба на хуторе у хозяина. Мне сейчас трудно вспомнить, потому что плохо слушал. Да и никак не мог понять, как это в наше время батрачить. Ладно, там, в книгах про дореволюционное время, но при советской власти… Осознание реальности пришло намного позже, во время развала Союза. А тогда нас в школе учили другому. Не то чтобы я не верил, а просто мой мозг отказывался допустить иную реальность, кроме той, которой нас учили. Ничем не оправданная зашоренность, что зачастую мешала видеть и понимать реальность.

Впрочем, иногда я доставал его расспросами о том, что и где во Мге находилось раньше. Мне трудно было представить, что всё изменилось настолько, что он, при всём желании не мог найти какой-либо малый уголок, что напомнил бы ему о детстве. Посёлок отстроили заново, и зачастую даже дороги проложили по-новому.

А он ходил, тихий и одинокий, пытаясь уловить дыхание ветра своего детства. Ходил и не находил ничего. Что могли ему рассказать «старожилы»? Расположение тропинок среди минных полей? Расположение первых землянок и бараков?

Война безжалостно уничтожила не только его детство, но даже память о нём. Не оставила даже холмика, чтобы преклонить колено.

Но на улице было лето. Пели птицы, играли дети, донимало комарьё. Бабульки сидели у подъезда. Возродившийся после войны из пепла, словно птица Феникс, посёлок жил, но уже новой жизнью.

ЗАДРИПАННЫЕ ДЕРЕВЦА

Всякое время имеет свои особенности. Лет двести назад путешественник передвигался на повозке, будь то дрожки или карета и полностью отдавался прелестям дороги с её неспешной суетливостью. Слушал пенье птиц, шелест трав. Цоканье копыт лошади. Звон колокольчика. Всё это навевало всяческие размышления, воспоминания. Да если ещё ямщик песню затянет. Тем более, что дороги были дальние. А постоянными попутчиками были вольный ветер, да пыль дорожная.

Время пролетает быстро. Так быстро, что и не заметишь. Вот уже вместо пыльных дорог асфальтовые шоссе, сохранившие в себе одну неприятную и в веках отмеченную особенность русских дорог — это ямы. Надо отдать должное — не везде и не всегда, но очень часто. Впрочем, я не об этом.

Так вот, время пролетает, и теперь каждый сам себе извозчик. На собственном авто «поливает» по автостраде, в основном не торопясь. Километров, эдак, восемьдесят — это если в населённом пункте. Или сто десять… с плюсом, если на трассе. Вместо заунывной песни надрывается аудиосистема. Ветер уже не постоянный попутчик, а бегущий наперегонки и постоянно отстающий соперник. Пыль тоже иногда встречается. Но так редко, что я не буду уделять ей внимания.

И вот среди всего этого великолепия двадцать первого века, на самой узкой дороге, обязательно найдётся «ямщик». Катится этот «ямщик» на своей таратайке и собирает за собой многокилометровый хвост. Никто не слышит его заунывную песню. Все, после старательного перебора «задушевных» слов богатого русского языка, борются с желанием либо нарушить правила, либо заснуть.

Вот так и я — ехал за «ямщиком», и наблюдал местный пейзаж. Постоянно пролетая по шоссе, давно уже не смотрю в окна. Всё кажется давно настолько привычным, что и смотреть не хочется. Но не в этот раз.

Вспомнилось, что когда-то, в летнем лагере нас возили на экскурсию именно по этой дороге. Запомнился скудный пейзаж. Задрипанные деревья моего детства, более похожие на кустарник. Пустынные берега вечно спешащей Невы. «Шведские мухи» настолько назойливые, что не просто не давали открыть глаза, а даже свободно вздохнуть. Такие длинные, узкие, со светлыми крыльями. Не знаю, как они правильно называются.

Мне тогда, да и потом долгие годы, казалось, что живу я в убогом крае. Настолько убогом, что даже деревья здесь не желают здесь расти. И действительно. Частные домики явно не утопали в зелени. Редкие деревца. Кустарник. Разве что лес. Впрочем, далеко не пришвинский.

И вот теперь наступило время, когда деревья стали большими. Нет, не произошло чудо. Просто прошло время. Природа, оправившись от людской злобы, залечила свои раны. Раскидистые деревья прижались к шоссе, поражая своей красотой. Кривые деревца редколесья выровнялись, набрались сил и устремились ввысь к солнцу. Теперь уже не корявые тощие загогулины, а мощные, красивые стволы услаждали мой взор.

Сколько же лет понадобилось природе, чтобы избавиться от последствий безмерной человеческой злобы, приведшей к величайшей трагедии. Целая жизнь. Сколько же ещё лет должно пройти, чтобы исчезли все раны. Сто? Триста?

«Ямщик», наконец, свернул с шоссе. Водители, обречённо тащившиеся за ним, облегчённо вздохнули и, надавив на педаль акселератора, рванулись в путь. Привычно заторопился назад пейзаж. Я, посмотрев на убегающий лес в боковое зеркало, грустно вздохнул. А ведь действительно, как похорошели наши места. Проскочило встречное авто. Дорога завиляла змейкой. Пришлось сосредоточиться. И только уже вечером, засыпая, я вдруг снова вспомнил задрипанные деревца моего детства.

ДЕЖАВЮ

Лучшие годы прошли, а, кажется, что жизнь только началась. Всё, кажется, сейчас всё только начнётся, нет, вот сейчас… и опять суматоха затягивает в свой извечный круговорот. И не успеваешь очухаться, как уже не утро, а вечер. Как уже не весна, а осень. Как уже не только не шестидесятые или семидесятые, а уже даже девяностые ушли в воспоминания. Словно я смотрю старое кино. Дежавю. Старый, добрый, позабытый сон. Всё прошло. Быстро. Очень быстро. Я торопился. Торопился жить. А надо было наслаждаться. Наслаждаться каждым часом, минутой, мгновением. Я и не понял, как дети выросли. Вдруг стали взрослыми. А вроде только вчера ходили за ручку, пугаясь, каждый раз, когда я хоть ненадолго отпускал их. Теперь же выросли и живут своей собственной жизнью, правда, в основном за мой счёт. И уж не то что за ручку, а даже не дотронься, не положи руку на плечо. Одно слово: взрослые. Неужели я тоже был таким же «взрослым» и глупым.

А, может быть, всё бы ничего, если бы не две вещи. Зеркало и здоровье. Я не хочу теперь смотреть в зеркало. Жуть. Смотришь на седину, припорошившую голову, и придумываешь какие-то глупые оправдания, вроде того, что седина украшает. Хоть, пожалуй, много бы отдал за то, чтобы избавиться от этого украшения. А лицо. Разве мог себе представить, что моё отражение будет так меня раздражать. Возникает один вопрос: за что? За время, за годы, что пролетели, словно птица. До чего избитая фраза. А как точно сказано. Раз — и нет. И только можно долго махать им вслед, глядя, как улетают, чтобы никогда не вернуться.

И вот тебе уже под пятьдесят. Нет, только без цифр. Хотя почему если пятьдесят рублей, это мало, а пятьдесят лет, это много? мало? Смотря для чего. Если начинать жить заново, то много. А если…, то мало. Очень мало. Вот и пойми. И хочется поднять руку к верху, а потом резко опустив её, сказать… И, сказал бы. Если бы временами второй фактор — здоровье, не напоминал о себе. И ведь толкнёт, кольнёт. Где-то не добьётся, где-то забьёт так, что не знаешь, как остановить. Начинаешь, словно заклинание, произносить фразу, услышанную когда-то по телевизору, что в пятьдесят лет здоровье — это когда каждый день болит в другом месте, или хуже: если нигде не болит, то это значит, что ты уже умер. Но, несмотря ни на какие фразы, начинаешь чувствовать бугор. Бугор или перевал? Скорее, перевал. Не горный, нет, жизненный. Единственный перевал, на который поднимаешься с радостью и вприпрыжку, не замечая, а спускаешься так быстро, словно летишь, постоянно ускоряясь, в пропасть. Организм в панике. Тупик. Нужна цель. Спасительная цель в жизни, которая словно спасательный жилет удержит тебя на плаву. Даст глотнуть воздуха и не захлебнуться в этом падении. Даст возможность остановиться, успокоиться, передохнуть, осмотреться. Всё хорошо, всё правильно. Жизнь идёт своим чередом. Закат сменяет рассвет. После зимы вновь приходит весна. Поколения сменяют поколения. Мир вечен. Он живёт и процветает. И тогда подумаешь, поднимешь руку, да и … махнёшь на все свои переживания и настроения, послав всё это туда, куда ещё никого не посылал в своей далеко не однозначной жизни.

Затем включив компьютер, глянешь в окно. Солнце или дождик, какая разница. Жизнь продолжается. Жизнь продолжается, а, значит, продолжаются стихи, рассказы, встречи. И, значит, есть цель, ради которой стоит жить.

СМУТНОЕ ВРЕМЯ

Помню, по истории в школе мы проходили Смутное время. Это было где-то в средневековье и не слишком меня интересовало. Куда приятнее было жить сегодняшним светлым днём, радоваться солнышку, веселиться с друзьями. На дворе был конец двадцатого века, время, когда казалось, все катаклизмы и злоключения ушли в прошлое. Да и что могло случиться, когда невдалеке уже маячило новое столетие. Двадцать первый век мне тогда казался сказкой. Сказкой, которая в своё время, войдёт и в мою жизнь. И хоть тогда уже местами на лекциях читали о грядущих вооружённых конфликтах в нашей стране и, причём, назывались места этих конфликтов, я не верил этому.

Всё изменилось в один день. Когда? Всё начало разваливаться задолго до того, как наступил этот день, но всегда хочется определить какую-то дату. В ноябре всем известного года, когда на день милиции вместо праздничного концерта по телевидению целую неделю транслировали классическую музыку вперемешку с «Лебединым озером». Был объявлен траур. Теперь я понимаю, что траур был объявлен по нашей прошлой жизни в её вязком болоте с иллюзиями. Больной умер, но многие надеялись, что теперь феникс возродится из пепла. Но не тут-то было. Правители сменяли друг друга со скоростью экспресса. Страну лихорадило.

Жизнь от этого не остановилась. Мы были молодыми. Веселились, влюблялись, женились. У нас рождались дети. К очередям мы с детства были приучены. С работы скорей торопились домой и всё, казалось, не сегодня — завтра вновь образуется. Дети стали подрастать. Счастливое время.

Однажды, проснувшись утром, мы узнали, что больше не существует страны, в которой мы родились и жили. Люди ходили с растерянными лицами и боялись посмотреть друг другу в глаза. В тот день почувствовался холод средневековья. Наступило смутное время для нашего поколения. У всех существуют трудные времена. Реже — смутное время. Нам, видать, «повезло».

Помню, везде в советской литературе и в кинофильмах, когда молодые люди вспоминали революцию, то завидовали своим отцам. Вот, мол, повезло. Что за дурь! Как может повезти, если ты живёшь в то время, когда не уверен в безопасности своих родных. Когда не знаешь, чем будешь завтра кормить своих детей.

Сейчас уже выросло новое поколение, которое не помнит, как денежные знаки менялись раньше, чем мы могли их запомнить. Как цены в магазинах росли каждый день. Страну разворовывали у нас на глазах, и мы не смогли ничего поделать. Наступил хаос. Подняли голову те, кто всю жизнь занимался воровством и спекуляцией. Предприятия стали банкротить. Люди теряли работу и средства к существованию. Исчезло понятие престижная работа. Если человек работал — это уже считалось удачей. Никогда не забуду того ощущения, когда нам на предприятии объявили, что мы уходим в неоплачиваемый отпуск на три месяца, при условии всеобщей безработицы. Состояние полной опустошенности. Нет хуже. Осознание собственной никчемности. Мне тогда повезло. Через три дня я уже работал. Но везло далеко не всем.

И всё это происходило на фоне полной анархии. В городах взрывали дома, общественный транспорт. На улицах среди бела дня можно было попасть под автоматный огонь. Бандитские разборки стали повседневной реальностью. Известных всей стране людей убивали, чуть ли не каждый месяц и вполне безнаказанно.

И всё-таки. То время я вспоминаю с нежностью, как самое лучшее время. Мы с женой — молоды. Наши дети были ещё в том нежном возрасте, когда вся их жизнь проходила в семье. Все проблемы забыты, и осталось только ощущение счастья. Смутное время пришлось на самое счастливое время моей жизни. Это с одной стороны горько, что я, может, не смог дать своим детям всего того, что хотел бы, а с другой стороны — радостно. Ведь что может быть лучше, если человек счастлив, независимо от времени.

ЗАРИСОВКА ИЗ 90-ЫХ

Весёлое осеннее утро. Как там у Маяковского: «Небо во сто солнц…». А, впрочем, может и не так. Да и без разницы. Лёгкая прогулка солнечным осенним утром. Без забот и без проблем. Что может быть лучше. Вдаль ушло палящим зноем лето. Ух, ты, на стихи потянуло. Как хорошо расслабиться и просто идти, подставив лицо пусть уже и не таким уж жарким лучам. В воздухе пахнет по-особенному. Этот запах я помню с детства. Запах осенних листьев, новых книжек и тетрадок, ещё пахнущих типографией. Но главное — это спокойствие. Спокойствие в нашем сумасшедшем мире. В мире с его вечной беготнёй, нервотрёпкой. А как бы сейчас было хорошо прокатиться на теплоходике по Неве или Волге. А может просто посидеть на берегу речки у тихонько потрескивающего костра с запекающейся картошкой. И вдыхать, вдыхать аромат уходящих последних тёплых дней. Или, как когда-то — на опустевшем колхозном поле найти стог сена, и отдаться всей душой вселенскому покою.

Но вокруг не прекрасный пейзаж, а Рыбацкое. Один из окраинных районов Ленинграда. Или нет, теперь уже Петербурга. Точнее Санкт-Петербурга. Кому нравится, а кому нет. Лично по мне, так сначала надо было наладить жизнь в стране, а затем менять названия. Но там, на верху, главная цель попасть в историю, и с меньшими затратами. Где они, а где мы… Мир политиков и нуворишей, а в большинстве без «и». Свои проблемы, разборки. Кто кого, и кто за кого. Безвластие. А как живётся простому обывателю — глубоко до фени. Ну вот, и ко мне прицепилось это паразитское слово из далеко не литературного языка. Впрочем, какое время, такие и словечки. На дворе пропащие девяностые. Когда-то нам обещали построить коммунизм к восьмидесятому году. Смешно. А теперь не то, что от коммунизма, даже от социализма и следа не осталось. Дикий, первобытный капитализм. Когда-то в ходу была шутка, что, мол, раз капитализм загнивающий, то дайте нам погнить хоть немножко. Дали. Не то, что немножко. На полную катушку. Торговля только частная и дикая. Работы нет. Зарплат тоже. Все тащат всё. Самый процветающий способ заработать: спереть, чтобы затем продать. Да спереть не с целью наживы, а чтобы выжить.

Вчера на проспекте Славы в одиннадцать часов дня расстреляли легковушку из автоматов. А сегодня Лилька не вышла на работу. Прячется вместе с дочкой. Её зятя «грохнули» тоже среди бела дня на Дыбенко на красном светофоре. По пути случайного мужика уложили. Неудачно остановился на линии огня. Она боится, что и её с дочкой «грохнут до кучи». Люди, как мусор. Человеческая жизнь ничего не стоит. Коммунизм. Или капитализм. Анархия.

Что-то солнце не так ярко светит, как казалось. И ветер холодит. Да и я не прогуливаюсь, а иду в магазин за запчастями. И эта так называемая прогулка — одна из немногих возможностей расслабиться после семи ночей работы грузчиком-экспедитором на хозяина. Работа тяжёлая, по двенадцать часов. Одно радует, что возим хлеб, так что пропитание обеспечено. А на свободной неделе — работа на заводе под обещание зарплаты. Или от желания сохранить рабочее место во время повальной безработицы. А может, просто по совдеповской привычке. Кто знает?

Что делать?! Теперь каждый человек и каждое производство сами по себе. Выживешь или нет — никого не волнует. Ларьки, ларьки. Бабки, грустно и бессмысленно бредущие между ними. Молодежь. Молодёжь? Молодые пацаны крепкого телосложения в начале пёстрого бесконечного ряда ларьков. Несколько человек посередине. И в конце. Потерянное поколение. Вот такого представителя из соседнего дома хоронили на прошлой неделе. Бандитом оказался. А куда деваться пацану, когда нет работы? Вот и идут в поисках лёгких денег. И получают… свои два метра в двадцать. В восьмидесятые, помню, хоронили пацанов, погибших в Афгане. Весь посёлок собирался. Хоронили, как героев. Хотя моё мнение, что они вовсе не герои, а жертвы. Но не об этом сейчас. А бандита хоронили втихаря. Чем гордиться-то. Понятно, что у родителей горе. Но особенно не поплачешь и не пожалуешься. Сам выбрал. Да и выбор не велик: сомнительная романтика или нищета.

Странно. На улице в основном пенсионеры и пацаны. Торгуют краденным, скорее всего. Торгуют или ларьки охраняют. Охраняют? Опа! А эти чего охраняют? Бабку от бабкиной пенсии? Или наоборот? Вдвоём зажали старушку за ларьком. Ай, да хлопцы. Старушка жмёт сумку к груди. В глазах даже не страх и отчаянье. Неизбежность и обречённость. Пацаны коршунами нависли над ней и особо не стесняются, не церемонятся. Народ пробегает мимо, стараясь не смотреть в их сторону.

— Эй, пацаны, вам помочь? — проходя мимо, крикнул я. — Вдвоем, пожалуй, не сподручно против бабки-то?

— Иди куда шёл! — огрызнулся один.

— А ты так и будешь женщину трясти? — проговорил я и вдруг до меня начало доходить, в какую кашу ввязался. Противные мурашки устроили забег на моей спине. Пацаны отвлеклись, а старушка, тем временем быстро перехватив покрепче сумку, шустро засеменила в сторону станции метро. Собственно параллельным со мной курсом. Один пацан исчез, а второй, с досадой посмотрев во вслед ускользающему заработку, не решился догонять. Напротив, направился ко мне и, встав на пути, спросил:

— Ты зачем влез? Тебе что, по жизни много кто помогал?

Странно, но в глазах грабителя я разглядел растерянность, и мне стало его жалко. Доброе лицо и не лишённые интеллекта глаза. Одно слово — потерянное поколение. Он же тем временем играл желваками и сжимал кулаки. Кулаки были то, что надо, не в пример моим. Да и ростом на голову выше. Так, смотря снизу вверх, я понял, что пауза затянулась и мне пора скорее делать ноги.

— Помогали, а как же иначе, — и я, обойдя препятствие, пошёл дальше.

Неожиданно к нему подскочил напарник. Они перекинулись парой слов, посматривая на меня. Стоило больших усилий не пуститься бегом. Шальное время. Ничего не стоило получить либо перо в бок, либо пулю. А могли просто избить. И никто бы не вмешался и не заступился. Люди спокойно шли бы по своим делам, старательно делая вид, что всё в порядке. Да, в этом мы изрядно поднаторели. Моя хата с краю. Может, поэтому нас и поимели? Растерзали страну прямо на глазах, а мы только головы отворачивали, думая: авось обойдётся. Вечный русский авось. Не обошлось. Старушка, о существовании которой я уже успел забыть, шла рядом, стараясь прикрыться мной. Очень хотелось оттолкнуть её. Сказать: что тебе ещё надо, отвали! Ужасно хотелось оглянуться, но нельзя. Так и шли. Я, ожидая неприятностей от «обиженных» пацанов. Ругая себя последними словами за несдержанность. Старушка, жмущаяся ко мне. И ничего не замечающее народонаселение.

Солнце всё также светило. Пахли осенние листья. Ветер холодил больную голову. Но не было уже того волшебного осеннего настроения. Да и к запаху листьев всё больше примешивался запах пива и шаурмы. Солнечный свет стал неприятно холодящее-жёлтым. Ветер нагло забирался под куртку, бегая по спине наперегонки с мурашками. Уже отойдя на довольно приличное расстояние, я заметил, что старушка исчезла в подземном переходе. Подумалось: пронесло. Сейчас на работу зарабатывать обещание зарплаты, а в воскресенье опять на семь ночей…

МОЙ ПОСЁЛОК

Мой посёлок. Посёлок с судьбой, похожей и не похожей на сотни или даже тысячи таких же, как он. Небольшой и не маленький. Со своими радостями и бедами, со своей гордостью и печалями, со своей историей. Историей героической, трагической, временами смешной или даже… скажем, то о чём неловко вспоминать. Он такой же, как люди, его населяющие: разный. Меняющийся вместе со своими жителями. Меняющийся и в то же время остающийся, как и многие годы назад с памятником Ленину в парке, Советским проспектом и неизменной принадлежностью всех прижелезнодорожных населённых пунктов Железнодорожной улицей. А как же без них.

Железнодорожная улица. Так сложилось, что это наша Тверская, наш Невский проспект. Одна из наиболее изменившихся улиц. Она, как лакмусовая бумажка посёлка. Определяет и сегодняшнее настроение, и общий пульс. Пустынна улица, среди бела дня — праздник на дворе, да и не просто праздник, а вторая половина дня. Если Новый год, то жди народ к половине первого ночи. Если магазины позакрывались, то значит, в посёлке работает налоговая. Если полно машин, что и не пройти — летние выходные. Можешь и календарь не смотреть. Правда если на улице вместо машин алканавты, то сработала машина времени, и ты снова попал в семидесятые.

Семидесятые. Ностальгическое время. Здесь, на Железнодорожной улице, было два ларька с мороженным. Все знали, когда привоз, и очереди выстраивались заранее. Железнодорожный, а как же иначе, книжный магазин. Деревянное здание с высокими ступеньками, ведущими в таинственный мир книги. Правда, мне всегда нравился больше другой книжный магазин. Он не был деревянным и располагался у моего дома. Очереди за книгами я мог наблюдать из окна в любое время суток. Рядом с этим магазином была огромная поляна, где мы с ребятами с нашего двора устраивали свои игры. Чудесное место, пока там не построили пятиэтажку. Да и у книжного магазина судьба, как и у всей книжной торговли. Он стал магазином ритуальных услуг, который, по иронии судьбы, и сам скоропостижно скончался.

Вернёмся на Железнодорожную. А, впрочем, старая, умирающая с годами улица сегодня приобрела новую жизнь, жизнь созвучную нашему времени.

Характеризующую наше современное общество — общество потребления. Магазины, как торговцы на рынке столпились и подпирают друг друга. Многие дальше этой улицы и не ходят. А что? Закупили сытное, вкусное, крепкое и айда домой потреблять. Я иногда, проходя по ней, с ностальгией вспоминаю куцые тротуары, оставшиеся ещё с послевоенных времён. Времён, когда мой посёлоквосставал из пепла. Деревянные постройки, на фоне которых кирпичные, отштукатуренные двухэтажки смотрелись просто роскошно. Гуляя с женой по посёлку, рассказываю, где и что было. Она из уважения послушает пару минут, и затем опять о своем, о женском. Конечно, теперь везде асфальт. Тротуары, как в приличном городе, газоны. Вот только никто их не стрижёт. Да Бог то с ними, может, и до этого дорастём. Почти на каждом углу пешеходные переходы, дорожные знаки, лежачие полицейские, перекатываясь через которые водители постоянно нарушают закон о СМИ, точнее ту его часть, где говорится об особенностях русского языка.

Проходя вдоль посаженных по краям тротуаров цветов, вспоминаю канавы и толпы алкашей на каждом шагу, стреляющих рубль. Вот уж чего совсем не жалко. Правда и здесь были свои исключения. Например, у «бабьих слёз», или по-другому «капельки», так называлась разливуха, местный «бомонд» играл в шахматы на кружку пива или чего покрепче, и всё это проходило под чтение своих стихов, зачастую сочиняемых экспромтом.

Была ещё одна наша достопримечательность. Именно достопримечательность без кавычек. Это разбитая во время войны водонапорная башня. Кусочек истории, который может, и надо было сохранить. Ведь в Дрездене посередине города сохранены развалины домов в память о Второй мировой. Во время войны около этой башни у фашистов был склад боеприпасов, а башня являлась ориентиром для нашей артиллерии до тех пор, пока наши же случайно в неё и не попали. Уже во времена моего нежного детства в удачно осевшей верхней части этой башни меняли баллоны с газом. И мне, как и многим мгинчанам, приходилось часами ждать, когда же их привезут. Впрочем, история очередей — это отдельная история. И описать её стоит тоже отдельно, поскольку в недалёком прошлом большая часть жизни проходила именно в них. И что, по сравнению с ними, сериалы, с их надуманными историями!

Стоит сойти с Железнодорожной совсем недалеко. Наш парк. Всегда говорили: ну что это за парк, всего три деревца. Согласен. Невелик. Когда-то в нём стояли кроме памятника Ленину статуи то ли пионеров, то ли ещё кого, уж и не припомню. Но не это главное. Парк — он словно часы, показатель времени. Помню в школе, пробегая по парку или мимо него, мы срывали с лип семена и клеили «носики». Теперь же это величественные деревья и благодаря им парк приобрёл солидность. Впрочем, кустарника, который из него бесследно исчез, явно не хватает.

Новый современный 3D кинотеатр. Шикарный, единственный и… пустой. Показатель времени. А скорей всего — упадок нашего кинематографа. Впрочем, это и есть показатель времени. Помнится, в своё время, на сеансы было не достать билеты. В зал вносили дополнительные сиденья и всё равно мест не хватало.

На пустыре за ДК, где раньше можно было ноги переломать теперь небольшая площадка для мероприятий и сквер. Сидят мамаши с колясками. Бегают детишки вокруг клумбы. А мой взгляд устремляется в другую сторону. Совсем недалеко от этого места стояла беседка, в которой ребята с нашего двора придумывали свои и только свои игры. Один беседкобол чего стоил. Крики, шум, азарт, веселье. Сейчас говорят, что молодёжи нечем заняться, вот она и подсела на дурь. Я не помню, чтобы тогда нами кто-нибудь занимался. Мы выходили во двор и были предоставлены сами себе, но всегда находилось дело. Возможно, развитие гаджетов и воспитание на всём готовом развили лень ума и нежелание делать что-либо своими руками. У нас же как было? Вышел на улицу: играем в войнушку — из подручных средств уже готовы пистолет или автомат; сражаемся на саблях — и вот уже в руках палки или пруты, как холодное оружие; играем в такси — и все гуртом бегут в электрохозяйство и тащат оттуда куски алюминиевой проволоки, делают из них руль; стреляемся из рогаток — и опять страдает электрохозяйство.

Мой посёлок. Он живёт и меняется вместе со своими жителями согласно законам времени. Старое доброе время забывается, может не совсем, только плохое. Там наше детство, молодость. Сейчас другие время, другие люди. Свои проблемы, свои нравы и зачастую не совсем хорошие. Но пройдёт время. Ещё больше подрастут деревья в парке. Все болезни, весь мусор и грязь унесёт время, а посёлок будет жить и меняться, доставляя нам радость.

ГРОЗА

— Вставай, к телефону, — такими словами разбудил меня дневальный, едва я успел заснуть. Сев на койке, некоторое время не мог сообразить, что случилось. Рота спала спокойным сном и ПАРМ, и управление. Не понимая, кому и зачем я мог понадобиться, натянул сапоги на голые ноги и побрёл к тумбочке дневального.

— Ты что, спишь? У тебя там клуб смыло, а ты всё спишь! — кричал в трубке голос моего капитана. Надо сказать, что служил я в клубе офицеров.

— Что случилось? — спросил я, спросонья не в состоянии понять, что ему надо, потому что в его вопросе уловил больше желание поставить меня в глупое положение, чем озабоченность чем-то происшедшим. Кроме того, выйти из казармы без приказа всё равно не мог.

— Ты что не слышишь, что творится на улице?

Через моё ещё спящее сознание стали прорываться какие-то непривычные звуки. На улице была гроза. Вроде бы, в этом не должно быть ничего необычного, но дело в том, что происходило это в Монголии, где гроза сама по себе дело необычное.

— Бегом ко мне за ключами и чтоб к утру в клубе всё было сухо! — продолжал кричать в трубке голос.

— Давно? — положив трубку, спросил я Йонаса, дневального, обречённо кивнув головой в сторону окна.

— Да уже с час, — ответил он, — А что ему надо?

— А! — махнул я рукой. Застегнув на шинели все крючки, пошёл к выходу. Йонас сочувственно посмотрел мне в след. Выйдя на закрытую часть крыльца, наткнулся на Рахимова. Это был второй дневальный, который должен был охранять казарму снаружи. Поправляя мешающий ему автомат, он тщетно пытался всматриваться через окно в то, что творилось на улице.

На улице март месяц. До весны оставалось что-то около недели. До лета на три дня больше. Весна в Монголии наступала, словно по расписанию, в середине марта и длилась ровно три дня. Потом наступало лето до середины октября.

Открыв дверь на улицу, окончательно проснулся. Там не просто шёл дождь. Было впечатление, что я вступаю в реку.

Вышел на улицу, словно попал в водный мир. С трудом узнавал место, где прослужил полтора года. Вместо пустыни Гоби, где располагался наш гарнизон, вокруг меня была даже не река — море. Как корабли, стояли казармы. Всё пространство освещалось невероятно сказочным светом. Он шёл не от редких фонарей, одиноко светившихся по одному у каждой казармы, он шёл отовсюду. Мало того, он был ещё и фиолетово-жёлтым. На небе одновременно светились не менее пяти молний. Причём, пока одна гасла, на её месте уже загоралась новая, занимая небесный купол от зенита до горизонта. Я видел в Монголии грозы и раньше. Они проходили примерно один раз за полугодовое лето. На улице вдруг резко холодало, да так, что временами изо рта шёл пар. Потом в течение получаса шёл проливной дождь, и уже ещё через полчаса была снова жара. Так, что если человек проспал этот час, то следов ливня он и не заметил бы. Но то, что я видел перед собой, было ни на что не похоже. Дождь не то, что лил из ведра. Это была сплошная стена воды. Самое удивительное, что грохота грома, как такового, не было. Был треск сплошной и непрекращающийся.

Я сделал шаг вперёд. Ливень принял меня. Поскольку заранее знал, что промокну до нитки, то это меня не волновало, и я мог спокойно наблюдать за тем, что происходило вокруг. Передвигаясь по щиколотку в воде, рассматривал завораживающую иллюминацию на небе. Было светло, как будто от сияния множества электрических ламп. Видимость великолепная, поскольку дело происходило в пустыне. Те немногие дома, что окружали меня, не могли ухудшить обзор. Создавалось впечатление, что нахожусь в партере на сказочном феерическом представлении. Размер зала: от горизонта до горизонта. Примерно километров тридцать. Сейчас мне кажется, что наверно, так начинался всемирный потоп. А тогда я просто шёл по пустыне ночью один, и мне даже не было страшно.

С тех пор видел не одну грозу в средних широтах. Были грозы, проходящие мимо, из которых широкие столбы молний били в землю. Создавалось впечатление, что гуляет по полям огромное животное на огненных ногах. Обычно от таких молний в деревнях сгорало несколько домов. Были грозы, катящиеся на меня, как многокилометровый и в высоту, и в ширину вал. Наверное, древние греки, видя такую грозу, воображали себе Зевса, несущегося на своей колеснице и разбрасывающего вокруг молнии. Но ту Монгольскую грозу я никогда не мог ни забыть, ни сравнить её с другими.

Я шёл, словно маленький катер в большом море, разрезая сапогами водную гладь. Когда, наконец, достиг домов, то постарался поскорее выбраться на асфальт, поскольку он был расположен несколько выше. Скоро мне пришлось разочароваться. Воды было столько, что не только плотная земля Гоби не успевала впитывать воду, но вода даже не успевала уходить с асфальтового покрытия через широченные пропуски между поребриками. Она переливалась через край.

Надо ли говорить, что к концу моего недолгого путешествия я был совершенно мокрый. Тщетно попытавшись убрать несколько луж и поставить под воду, льющуюся с потолка, вёдра, я понял бессмысленность этой затеи. Затем, резонно рассудив, что буду здесь убираться всю ночь или не буду делать ничего, то результат будет одинаковый, выбрал место поближе к батарее и лёг спать. Проснулся утром оттого, что услышал шаги и понял, что проспал. Времени на создание видимости моей борьбы со стихией не оставалось. Быстро вскочив, привёл себя в порядок. Вошёл капитан.

— Как дела? — спросил он, оглядывая помещение.

— Да всё в порядке, — ответил я, краем глаза успев заметить, что на том месте, где ночью была лужа сейчас оставалась еле заметное пятно. Всё высохло так, как будто никогда ничего и не было. После недолгих разбирательств капитан ушёл в штаб, а я вышел на улицу. Небо было как всегда чистым и безоблачным. Холодно. Ни ветра, ни миражей. Скучно. До лета оставалось несколько дней. До дома оставалось ещё полгода.

ПАВЛОВО НА ОКЕ

Я ехал в город, о котором знал и не знал. Город, о котором слышал с детства. Куда мечтал приехать в юности. Город, мечта моих детских грёз и цель моих детских проклятий. Город, с которым связана вся моя жизнь и в котором ни разу не был. Город, в котором жил мой отец. Отец, который никогда не видел меня. Человек, которому я обязан жизнью и который за всю мою жизнь ни разу мной не поинтересовался. Я ехал в город, который мог стать городом моего детства, со своим сыном. Ехал и знал, что не увижу своего отца, а мой сын своего деда. Он умер. Умер один в своём холостяцком жилище. Так и не увидев своих внуков.

Весенний солнечный день. На деревьях начали появляться первые листочки. Дорога шла по высокому берегу Оки. Реки и противоположного берега не видно. Зато с левой стороны автобуса до самого горизонта, свежей зеленью, красовались берёзовые рощи. Какой красивый край! В Поволжье я бывал и раньше, но, вопреки бытующему мнению, оно мне не очень нравится. Однако эти места притягивали. Сын, несмотря на дальнюю дорогу, вёл себя на удивление спокойно. Для пятилетнего ребёнка дорога тяжеловата, но ни капризов, ни других неприятностей, отвлекающих меня от созерцания и наслаждения, не было.

Город показался чистым, а может, просто на улице были двадцатые числа апреля. Народ, наполнивший автобус в черте города, напомнил фильм «Девчата» — добрый, задорный. Особенной красотой отличались девушки. Я почувствовал себя человеком, вернувшимся в знакомый город через много лет. Словно раньше всё здесь знал, но за годы моего отсутствия произошли большие изменения. Выросло новое поколение. Странное чувство. Оно не оставляло меня всё время пребывания в этом Павлове. Ощущение дежавю. Постоянно преследовало чувство, что здесь я уже был, что всё это видел, только может быть очень давно.

Выйдя на привокзальной площади из автобуса, долго стоял и осматривался. Для меня всё здесь имело значение. Я всё время думал об отце. Думал не с радостью, не со злостью, просто смотрел и думал, что здесь он ходил, всё это он видел. Не знаю, что это было: то ли зацикливание, то ли глупость моего характера, но это было. Казалось, что мне до человека, который не принял в моей жизни никакого участия, кроме зачатия.

Солнечный день только разгорался и обещал быть сухим и тёплым.

Немного погодя, я постучался в дверь отцовского дома. Там, во второй половине, жили мои родственники, с которыми предстояло познакомиться. Что они за люди? Как меня встретят? Тем более что встреча наша связана с дележом наследства, а проще говоря, отцовской части дома. Забегая вперёд, хочу сказать, что они так и не поверили, что это не проделки моей матери, а дело рук третьих лиц. Ну, да ладно.

Я взялся за ручку двери. Как это обычно бывает в частных домах, дверь оказалось незапертой. Дядя и тётя, сидя за столом на кухне, пили чай. Увидев нас с сыном, они некоторое время молча смотрели на нас.

Познакомившись поближе, скоро нашли общий язык. На душе было так лёгко, как редко бывает при встрече с малознакомыми людьми. Малознакомыми? Но меня не покидало чувство, что я знал этих людей и раньше. И разговоры наши скорей похожи на разговоры людей давно не видевшихся. Ощущение внутреннего родства.

Мне предстояло также познакомиться и с той частью дома, где жил мой отец. Уже с улицы понял, что ничего радостного там не увижу. Войдя же в дом, был более чем удручён. Выцветшие обои двадцатилетней давности, старая металлическая кровать, кое-что из мебели тоже времён царя Гороха, древний приёмник и балалайка. Жильё человека, нет — место, куда можно прийти переночевать, да и то нечасто. Берлога. Мне вдруг стало очень грустно и обидно. Я даже не понял, то ли за него, то ли за себя. Захотелось поскорее выйти на свежий воздух. Но мы ещё некоторое время крутились в узкой комнате, непонятно зачем перебирая то пластинки, то сковородки. А меня постоянно преследовала мысль: «в чём же был смысл его жизни? Одинокий человек в нежилом доме. Умер, как и жил в полном одиночестве». Мне было тесно, душно там. Скорее на улицу, на свежий воздух.

Яркое солнце ослепило меня, едва вышел на крыльцо. Чистый воздух, бальзамом, наполнил грудь. Ещё не вскопанный огород уходил вниз за забор в овражек. Погреб с разваленным входом, словно разбомблённый блиндаж, сиротливо выглядывал из-за кустов.

Ближе к обеду мы собрались поехать на кладбище. Теперь автобус вёз нас по городу — то, тихо урча, катился под горку, то, напрягаясь, медленно-медленно забирался в гору. И уже в тот момент, когда всем казалось, что нам придётся вталкивать его в гору своими руками, автобус выкарабкивался на ровное место и весело побежал дальше, выдавливая из себя пассажиров на остановках. Ощущение дежавю снова не покидало меня. Ну, вот и наша остановка.

Раскидистые деревья за забором и бабульки с искусственными цветами характерно обозначали цель нашей поездки. Широкая дорожка за воротами уходила куда-то вглубь кладбища. Справа, недалеко от входа, стояла старая оградка. Два огромных тополя росли из неё. Среди корней деревьев ютились три могилки. Две сразу видно были старые. В них покоились останки моих деда и бабушки по отцу. А вот новая могилка со сравнительно свежим холмиком — могила отца. Маленькая тёмная фотография, словно случайно кем-то забытая, воткнута в трещину в дереве. «Здравствуй брат, — сказал дядя, — вот твой сын и приехал». Звучало как в кино. Прямо-таки возвращение блудного сына. Как будто это я всю жизнь от отца бегал, а не он от меня. Однако возражать не стал. Не то время, и не то место.

«Здравствуй отец, — хотелось сказать мне. — За всю жизнь мы не были более близко друг к другу, чем теперь. Здесь рядом твой внук, который никогда не знал тебя. Как много я мог бы сказать, но ты опять не услышишь, как не слышал меня всю мою жизнь». Да, хотелось так сказать, но он опять был чем-то нереальным, выдуманным. Казалось, могильный холмик должен был расставить всё на свои места, но получалось наоборот. Отец оставался вечным моим оппонентом. Я не знаю почему, но мне не хватало его. Может, если бы я хоть один раз увидел его, поговорил с ним, то этого было бы достаточно, чтобы развязать этот вечный спор, прекратить эту вечную невысказанную обиду. Забыть. Простить. Но теперь он оставался навсегда со мной помимо моего желания. «Я помолюсь», — сказал я дяде. Повернулся к могиле и после первых прочитанных слов молитвы ком подкатил к моему горлу, глаза налились слезами, и я не мог более выговорить ни одного слова. Я ощущал горечь и пустоту. Больших усилий стоило мне взять себя в руки.

Когда молитва была окончена, мы ещё посетили могилы моей тётки, которая была неподалёку в новой части кладбища, и брата, старшего сына моего дяди, погибшего при странных обстоятельствах при возвращении из армии. Когда подходили к могиле брата, дядя как-то вдруг изменился. В голосе появилась теплота и нежность. В то же время он весь сгорбился, словно на его плечи вдруг положили неимоверную тяжесть. Я видел, как с особой заботой и нежностью он наводит порядок на и без того ухоженной могиле.

После возвращения с кладбища я познакомился с братом, младшим сыном дяди. Сошлись мы с ним сразу, как будто были знакомы всю жизнь. Не буду пересказывать всех наших разговоров, только скажу, что мы говорили долго и о разном, и даже если наши мнения не сходились, это не раздражало. Было очень интересно. Более того, я был рад, что приобрёл нового брата. Мы общались весь этот день до поздней ночи. Следующий день гуляли вместе: я с сыном, и он с женой и сыном. Давно я не встречал такого понимающего и приятного собеседника. Не хочу рассказывать о нём в данном повествовании, чтобы не описать что-нибудь не так. Поверьте мне на слово, что это прекрасный человек.

На второй день я уезжал. Весна в эти дни, как бы на показ, выставила свою лучшую погоду. Тётя напекла нам с сыном в дорогу пирожков. Пришли провожать все. Как можно описать безграничную радость человека, нашедшего своих родственников. Непросто родственников, а людей близких, так как за эти два дня я понял, что это действительно дорогие мне люди. С чистой душой и открытым сердцем. Прощание было недолгим, но тёплым. Поезд медленно набирал скорость, а мы с сыном, высунувшись в окно, долго махали провожающим нас и также долго, насколько это было возможно, видели высоко поднятые руки.

Прошли годы, но до сих пор я помню два солнечных дня, проведённых в несостоявшемся городе моего детства. Помню всех родных. Помню то тепло, которое они мне подарили. С тех пор мы не виделись, и я даже не написал им и это моя вина. Но и по сей день они в моём сердце.

СУЙДА

В Суйду семьёй мы ездим довольно часто. У нас там летом живут родственники жены. Раньше, когда дети были маленькие, проводили там отпуска. Места там очень красивые. Тихо, спокойно. Теперь немного реже: либо на день рождения, либо на шашлыки.

Когда ещё не был женат, то места эти видел только из окон электропоезда, да и то крайне редко. Делать в этих краях было нечего. Но меня всегда поражало это село оригинальностью своих построек, расположенных в зарослях многолетних деревьев. Каждый раз, когда их видел, то давал себе слово как-нибудь непременно заехать сюда, чтобы поближе всё рассмотреть и почувствовать дух этого места.

Спустя много лет, когда прохожу здесь мимо домов и вижу их безнадзорность, всё реже останавливаю взгляд. А взгляд человека своими руками построившего дом улавливает ещё следы разрухи и гниения. Мне становится жалко дом, как существо живое, имеющее душу и того, кто своим трудом дал ему эту жизнь.

Суйда — место историческое, легендарное, связанное с именами Ганнибала и Пушкина. Но знают об этом в основном местные жители да специалисты.

Моё знакомство с этими историческими местами, произошло, как это обычно бывает буднично и неожиданно. Как-то Сергей, мой свояк, когда мы в очередной раз гостили у них, предложил пойти прогуляться и вскользь заметил, что по пути покажет могилу Ганнибала. Я был настолько удивлён, что сначала даже не поверил услышанному. Для меня Ганнибал, это что-то далёкое, нереальное, персонаж из книжек и фильмов. Вот так запросто оказаться на земле, где он жил, которой владел, было неожиданно и волнующе от ощущения, что соприкасаешься с историей. Мне очень не терпелось скорее увидеть всё своими глазами. Но ещё около часа мы ждали, пока соберутся наши жёны и дети.

Путь оказался недолгим. На краю колхозного поля, окружённый кустами и посадками картофеля, стоял гранитный камень. Настоящая могила давно утеряна и, нам сообщалось, что где-то в этих землях покоятся бренные останки политика, генерала и любимца царя Петра Великого — Ганнибала. Мне стало немного грустно от этой вечной утерянности.

Постояв немного, мы двинулись дальше. Поистине это был день открытий. Войдя в тенистый парк с вековыми деревьями, скоро увидели каменную скамью. Я заметил, что каждый, кто прогуливался в парке, подходил к ней, останавливался или ненадолго присаживался. Мы тоже подошли и присели. Со скамьи открывался замечательный вид на пруд, окружённый могучими, раскидистыми дубами. По местной легенде, сидя именно на этой скамье, Пушкин написал первые строки своей поэмы «Руслан и Людмила».

Приглядевшись, я увидел, что пруд имеет форму изогнутого лука, а под дубом, который так и носит название пушкинского, не хватало разве что кота. С тех пор мы стали при малейшей возможности посещать и скамейку, и «лукоморье» с дубом.

Постепенно привыкли и стали воспринимать всё это как должное, само собой разумеющееся. Хоть и восхищались, но уже восхищались как-то буднично. Мы жили в этом, жили с этим. Я думаю, что подобное чувство знакомо всем петербуржцам. Находясь постоянно среди бесконечной красоты, невозможно каждую минуту восхищаться ею. Мы приходили, купались в пруду, смялись, шутили, веселились. Одним словом вели себя явно не как тридцать три богатыря.

Ничто не бывает вечным. Когда от старости ветшают дома, когда от времени меняются ландшафты, когда уходят в небытие люди — это грустно, но это объяснимо. Когда же из-за людского разгильдяйства теряются исторические ценности — никакими словами объяснить это нельзя.

Один тинэйджер… Не хочу называть его русским словом. Он недостоин этого, как человек, посягнувший на то, что дорого каждому российскому человеку, на то, что связано с творчеством поэта, являющегося лицом русской культуры. Так и напрашиваются слова: «Пустое сердце бьётся ровно». Так вот этот тинэйджер решил погреться, развёл костёр в дупле пушкинского дуба и сжёг его. Надо ли говорить о том, что творилось в сердцах людей.

Прошло время, и стало модно вспоминать старину. Под этот лозунг сильные мира сего очистили пруд от ила и водорослей. Каждый год на день рождения Пушкина стали проводить костюмированные праздники. Местные энтузиасты открыли музей в одном из зданий усадьбы. Ныне, лишённое лепнины, здание более похоже на стандартное советское здание. Музей работает, несмотря на отсутствие финансирования. Думаю, что мизерная цена за входной билет не может называться финансированием. Вряд ли она покрывает расходы на содержание музея. Музей, благодаря сплошь энтузиазму его работников музея и особенно его директора, оказался наиболее приближённым к реальности.

В сам музей мы попали скорее по счастливой случайности. Как-то в воскресенье мы возвращались с купанья. Был июль месяц. Время послеобеденное. Прячась от горячего солнца, шли по тенистой аллее, и вдруг заметили, что в музей входят люди. Любопытство одолело нас. Приблизившись, заглянули в дверь и сразу же были встречены скромным молодым мужчиной. Он пригласил нас войти. Мы стали отказываться, так как наш внешний вид не подходил для посещения музея. Но мужчина был столь вежлив, и было в нём что-то такое, что мы не смогли ему отказать. Даже наш последний, как нам казалось, веский аргумент, что, мол, извините, мы не при деньгах, так как ходили купаться, не возымел никаких последствий. Ему не терпелось рассказать нам всё, что он знал. Показать экспонаты, бережно собранные его руками. В его лице светилась какая-то тайна знания и внутренняя гордость за это знание. Это было как приглашение в гости.

Выставка экспонатов начиналась от самого порога. Точнее было бы сказать, что, перейдя через порог, мы оказались в мире нашего хозяина. Едва успели оглядеться, как он начал экскурсию. Нет, это была не экскурсия, это был рассказ человека о своей жизни, о своей семье. Знаете, ведь как часто бывает, принимая гостей, хозяева сначала потчуют гостей чаем, потом чай переходит в разговоры, и постепенно всё завершается рассматриванием фотографий и рассказами о том, кто каким был в детстве, кто кому и кем приходится. Наша экскурсия шла почти по такому плану. Наш хозяин рассказывал нам о своей семье, но семье в более широком смысле. И от этого рассказ был более интересным. Мы очень увлеклись. Не менее нашего увлёкся и хозяин.

Здесь было всё. Начиная от обугленных ветвей пушкинского дуба и заканчивая рассказом о персиковых теплицах. Впрочем, рассказать, как директор музея, а это был именно он, я не берусь. Это неуместно, да и у меня так не получится. Но тот огонь, что горел в его глазах, та любовь, которую он испытывает к своим местам, навсегда поселились и в нашем сердце.

Иной раз задумаешься, как на одной земле могли вырасти два таких разных человека: один делает всё, чтобы возродить историю своих мест, по крупинкам собирает всё, что дошло до наших дней, другой по этой истории проходится огнём.

Время идёт. Купаются в «лукоморье» люди. Так же продолжают гордиться своим краем местные жители. И глядя на это, очень не хочется, чтобы слова из шутливой песни Высоцкого: «Лукоморья больше нет, а дубов простыл и след» стали нашей реальностью.

ПО МОТИВАМ СКАЗКИ «ЗОЛУШКА»

Через плотно завешенные шторы, светом с фонарного столба, в комнату пробивался вечер. Часовая стрелка медленно подползала к десяти. Две девчонки, близняшки трёх лет отроду, не желая засыпать, смотрели мультик за мультиком, отнимая от непродолжительного сна матери драгоценные минуты. Женщина взяла пульт и, по окончании очередной серии рисованной на компьютере несуразности, выключила телевизор.

— Клюти тиизор, — пустилась было в рёв Лиана.

— Так, мультики закончились, спите, — сказала женщина, поправляя одеяла.

— Есё тють, тють, — попросила Дарина, заглядывая маме в глаза.

— Кацю маму, — капризничала Лиана, всем видом давая понять, что без матери она не заснёт.

— Ладно, — быстро согласилась женщина, зная, что лучше минут десять полежать вместе с дочками, пока те засыпают, чем иметь крики и слёзы на весь вечер.

— Мама, казьку, — попросила Дарина, пытаясь улечься, что у неё всегда занимало кучу времени и места. Никогда не угадаешь, в каком месте двуспальной кровати, на которой спали малышки, её найдёшь.

— Сказку так сказку, — сказала мама, укладываясь на краешек кровати, и думая «только бы не заснуть». — Жила — была…

Лиана послушно закрыла глазки, как делала всегда, когда у неё было хорошее настроение. Дарина же, по своей привычке или характеру, пыталась лечь сначала маме подмышку, затем на живот, после чего мама увидела у себя под носом её розовые пяточки. Женщина вполголоса рассказывала сказку. Какую, она и сама сначала не поняла. Первое, что пришло в голову. Про Золушку. Уж очень ей нравилась песня про жука. Из фильма. Впрочем, и сюжет ничего. Лёгкий, добрый. Красивый. Сказочный. Об этом мечтает каждая женщина. Вот так вкалываешь, вкалываешь, а затем бац, подарок судьбы. И принц, и деньги, и дворец, тьфу квартира. И никаких проблем.

Женщина взяла засыпающую в ногах Дарину и переложила её головой на подушку. Лиана приоткрыла глаза.

— Чшш, чшш, — пропела женщина, и дочка прикрыла глазки.

«Что же там дальше», — подумала женщина. Квартира, ипотека. Чтоб её. Это же полтинник каждый месяц десять лет. Зато трёшка. И уже к лету можно въехать. Если муж ремонт сделает. Ремонт. Опять куча денег. «Лимона» хватит или нет. Прорва. Муж сделает. Или не сделает. И дома то не бывает. Свекровь говорит «на работе». Или в гараже с мужиками. Машину ремонтирует. Всё же кормилица. Или не ремонтирует. Или не с мужиками. Устала. Хоть бы домой приходил. И не пьяный. А может и пьяный. Тогда с дочками играет. Всё же девчонки по отцу скучают. А когда трезвый, то сразу в комнату и весь в телефоне. Или к маме бежит. Благо, квартира напротив. А та опять наливает. Никакой жизни. На прошлой неделе дал две тысячи на еду и делай что хочешь. А одни памперсы сколько стоят. Говорит, что я транжира. Наверно он прав. Хочется, чтобы у дочек было всё самое лучшее, а он две тысячи. Ботиночки надо новые покупать. Старые уже малы. Из кофточек тоже выросли. Куртки. Да. Если так дальше пойдёт, то и до ремонта дело не дойдёт. Какой уж тут ремонт, когда он толком и не разговаривает. Только помиримся, как снова волком смотрит. С чего? Не угодила свекрови. Но что поделаешь. Что ни сделай, всё равно не угодишь. Невестка, одно слово. Если бы не мама, совсем бы никакого продыху. Порой денег подкинет. Памперсами обеспечивает. Иногда вещи кое-какие. Продукты. С ней вспоминаешь, как быть принцессой. Принцессой, — подумала женщина и взглянула на спящих дочек. Вот почему в сказке сначала Золушка, а затем принцесса, а в жизни всё наоборот?

Женщина встала, поправила одеялки на дочках, поцеловала их в щёчки. Пошла на кухню. Нужно было приготовить обед на завтра. Мужу, детям. Вдруг вспомнила, что сегодня ничего не ела. Поставила чайник. Посмотрела на часы. Десять часов. Мужа ещё не было. Хотела позвонить. Взяла в руки телефон, посмотрела и положила его на место. Закидала в стиральную машину вещи. Занялась обедом. Вспомнила, про кучу неглаженного белья. А мужу надо завтра на работу чистые джинсы. Каждый день чистые джинсы. Что делать, если он не пользуется рабочей одеждой. Ладно. К четырём утра, может, всё и успею. А там, может, удастся часик и поспать.

Дверь открылась, и появился муж.

— Привет, зая! Есть будешь?

— Не, я там поел, — ответил муж, имея ввиду квартиру матери.

Затем молча зашёл на пять минут в ванную и пошёл в спальню. Закрыл за собой дверь.

Женщина, печально посмотрев ему вслед, вздохнула. «Да, какая уж тут сказка».

ОН ШЁЛ

Он шёл. Шёл так, словно был в этом мире один. Засунув руки в карманы, медленным, размеренным шагом, не оборачиваясь. Шёл, считая шаги. Шёл не потому, что хотел, а потому, что нельзя было остановиться. Куртка свободно свисала с плеч и не стесняла движения. Так он шёл давно, очень давно. Собственно говоря, шли все, но кто вдвоём, кто шёл группами по несколько человек, а он шёл один. Не потому, что ему так хотелось. Просто так сложились обстоятельства. Он шёл почти не чувствуя усталости, разве что в последнее время стал слегка замечать её и это немного раздражало. Но больше всего он чувствовал жажду, как путник, идущий неделю под палящим солнцем. Во рту всё давно пересохло, пересохло до боли. Временами он облизывал губы, пытался сглотнуть слюну, но ничего не помогало. Это была не жажда воды, а жажда общения.

Раньше он мог не считать шаги, не замечать пройденного пути может потому, что ещё нечего было замечать, но, скорее всего, потому что он мог общаться. Он не просто общался, а купался в общении, как купаются в быстрой звенящей реке, или как купаются на закате в тихом, таинственном озере, когда солнце огромным огненным шаром висит над самым горизонтом. Он купался до одурения, и выходил свежим, счастливым и бодрым. Сейчас же он только изредка вспоминал об этом — порой с радостью, что это было, порой с горечью, что теперь этого нет.

Нельзя сказать, что общения не было вообще. Но это было не то общение. Оно было либо урывками, либо не о том. Это была скорее необходимость, чем общение. Его можно было бы сравнить с глотком кипячёной воды. С мытьём в ванне, где, делая вид, что моешься, скорее больше делаешь вид, что не замечаешь, что бултыхаешься в собственной грязи. Такое общение, конечно, немного помогало, но чаще всего больше разжигало жажду. Чаще подчёркивало отсутствие настоящего полноценного общения. И только раз в год, а иногда и реже того он встречался с тем, с кем мог говорить. Причём мог говорить бесконечно. Мог говорить обо всём. Мог говорить, наслаждаясь общением, упиваясь им. И тогда он чувствовал себя так, как будто купался в водопаде. Он отмывался, оттаивал, напивался влаги общения и не мог остановиться. Не потому, что терял контроль над собой, а потому, что это не было нужно. Потому, что он мог расслабиться и не показаться при этом слабым, наивным, смешным или глупым. Он мог быть самим собой.

Но продолжалось всё это не долго. И уже через пару дней он опять шёл. Шёл так, словно был в этом мире один. Засунув руки в карманы, медленным, размеренным шагом, не оборачиваясь. Шёл, считая шаги. Шёл не потому, что хотел, а потому, что нельзя было остановиться. Он вспоминал про общение. Сначала часто. Потом всё реже. Потом так, как будто этого никогда и не было. Его опять начинала мучить жажда. Но к ней он уже привык. Иногда казалось, что так и должно быть, что это и есть нормальное состояние. Он шёл, как шли все от начала пути к его концу. Шли все, но каждый шёл своей дорогой.

ШЕСТИДЕСЯТЫЕ

Двадцатый век. Мы дети двадцатого века. Каким мы его помним? Светлые, немного грустные воспоминания оставил он в нашей памяти. Разное было. Но осталась только светлая память о детстве, юности, молодых годах. Но самыми дорогими и тёплыми остались воспоминания о шестидесятых. Это первые десять лет жизни я вспоминаю словно добрый сон, словно старую, добрую сказку. Что я помню из тех лет?

Шестидесятые. Вспоминаю их, как старую добрую открытку в тёплых пастельных тонах. Помните, раньше были такие. У меня сохранилась небольшая коллекция открыток: поздравительных, новогодних. С цветами или разными сюжетами, но все их объединяло одно: доброта, нежные пастельные тона и какая-то неведомая загадочность. Эти открытки приносили радость и согревали, унося далеко мою неистощимую детскую фантазию. Нежное мягкое солнце ласково обволакивало своими лучами и нежно целовало в щеки, плечи, ещё голые коленки. А я маленький и счастливый, окутанный любовью своих родных жил в этом вечном, бархатном времени. Я ловил в канаве рыбу прутиком и верил, что ещё немного, и её обязательно поймаю. А когда большой страшный жук сел мне на руку и я с криком побежал домой, то думал, что ничего страшнее не может быть. Я не замечал, что жили мы в шестиметровой комнате впятером, и спать приходилось на сундуках. А в коридор нельзя было выходить, чтобы не заругала хозяйка. Я был счастлив, потому что бабушка была ещё молодой. Дедушка тоже. И когда он собирался на работу, то это выглядело, как некий обряд, и я старался не мешать важному взрослому делу. Когда ещё совсем молодая тётушка приходила с работы, то скорей лез ей в сумку, чтобы взять оставшийся там бутерброд. Не потому что мне хотелось есть, а потому что у него был какой-то таинственный вкус. Потом я узнал, что из-за моего пристрастия к её бутербродам тётушка специально брала на работу на один больше, чтобы потом принести его мне. И называли его так интересно таинственно: заячий калач. Название пришло из деревни. Там, когда люди возвращались с поля, так для детей называли оставшуюся еду.

Шестидесятые. Помню, когда мы шли с детским садом на речку, то протекающая радом канава казалось шумной рекой. Это было то время, когда, как говорится, деревья были большими.

Шестидесятые. Я любил сидеть под маленьким радио и слушать песни. Радио висело высоко и было похоже на маленький скворечник, сделанный из кремового цвета пластмассы. Не тоненькой нынешней, а толстой, массивной. Я, едва услышав музыку, подходил к нему поближе и утопал в звуках мелодии. Мне казалось, что это радио поёт само. Нет, не то, что бы я не понимал, что там, в этой маленькой коробочке нет никаких певцов. Просто музыка лилась из него, и мне этого было достаточно. Едва слышал «поёт морзянка за стеной весёлым дискантом» или «под крылом самолёта о чём-то поёт зелёное море тайги», сердце наполнялось такой непередаваемой радостью, что не хватило бы никаких слов выразить все мои чувства. А песня про Ангару, и девчонок, танцующих на палубе приводила меня в трепет.

Шестидесятые. Мы получили квартиру. Неожиданно. Я помню, как бегал по всем трём комнатам и кричал: «и это наша, и это наша?». А счастливые дедушка с бабушкой и мама с тётушкой смеялись мне в ответ. И неважно, что наш нехитрый скарб был почти незаметен в новой квартире. Все были счастливы.

Шестидесятые. За мной вовремя не пришла мама, чтобы забрать из садика, и я остался один с нянечкой тётей Катей. Скучно и неуютно стало в группе. Тогда нянечка взяла альбом и стала рисовать. У меня на глазах появлялись изображения разных животных, кораблей, самолёт. Ах, какой это был самолёт! На следующий день вся группа мне завидовала. Все ребята просили ещё и ещё раз показать рисунок.

Шестидесятые. Как говорится: первый раз в первый класс. Первый урок и первый день, когда все ещё незнакомы. Первый вопрос: что тяжелее — килограмм пуха или килограмм гвоздей? Как нам всем хотелось ответить правильно. А какой гордый и деловой я вышел из школы с полным осознанием, что я теперь не просто ребенок, а взрослый самостоятельный человек. Правда, объяснить это маме я не смог.

Шестидесятые. Новый год. Праздник, когда сказка опускается на землю. Мы всегда ставили живую ёлку. Пусть небольшую, но обязательно живую. Под ней располагался Дед Мороз из ваты, и я частенько осторожно, чтобы не спугнуть, подбирался к нему и щупал маленький мешочек. И чем ближе был Новый год, тем плотнее он мне казался, и я тихонько радовался будущему подарку. Кроме Деда Мороза, мне очень нравилось разглядывать ёлочные украшения. Блестящие шары, ватные или стеклянные птахи, стеклянный купец на прищепке — все они были моими проводниками в сказку. Сказку, которая была рядом, и которую можно было потрогать руками.

Шестидесятые. Пишу и всегда, когда хочется написать «родители», мои руки замирают над клавиатурой. Я ищу замену этому слову, как я искал замену этому слову всю жизнь. Родители. У меня, к сожалению, не было отца. У многих детей нет отцов, и каждый переживает это по-своему. Мне всегда его не хватало. Его не было, и всё было хорошо, но его не было, и на душе всегда оставался маленький, холодный, пустой уголок. Когда был совсем маленьким, то не мог понять, почему у меня нет того, что есть у других детей. Потом, то ли привык, то ли дети привыкли, что не у всех их сверстников есть отцы и перестали уделять этому внимание, но пустой уголок, он так и остался пустым, навечно покрытым льдом.

Шестидесятые. У нас вместо паровозов запустили электропоезда, и мы всем классом ходили смотреть на это чудо. Правда, чудо очень быстро прижилось и стало привычной электричкой, в которой каждый из нас провёл часы, а если посчитать, то и недели, и месяцы.

Шестидесятые. У соседей появился телевизор. Редкость по тем временам. Мы с мальчишками иногда бегали смотреть к ним детские фильмы. Садились около телевизора, как в кинотеатре и благоговейно смотрели на черно-белый экран. Когда в одном фильме буржуины казнили Мальчиша-Кибальчиша, то у меня глаза были на мокром месте и все пацаны надо мной смеялись, хоть и у самих были грустные лица.

Шестидесятые. Округлые. Всё было тогда округлым. Машины, троллейбусы, плечи девушек, разговоры. Добрые и вечно радужные, сказочные шестидесятые.

Шестидесятые. Им на смену пришли семидесятые. Пастельные тона ушли. Мир принял более резкие и конкретные очертания. Угловатые формы, более резкий свет, более контрастные цвета.

Семидесятые. Время длинных волос, брюк в стиле клёш, музыки «The Beatles». Но это было потом.

АССОЛЬ

«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция…», — прозвучал голос, и двери с шипением закрылись. Уютно устроившись в уголке вагона, я просматривал журнал. Вечер. Народу немного. Никакой толчеи. Никто не торопится. Народ разъезжается, не спеша, по своим домам. Перелистывая очередную страницу, я поднял глаза. Напротив меня сидела она. Я сразу понял, что это она. Большие тёмные глаза смотрели в упор и, казалось, с некоторым удивлением. Мне стало неловко, и я снова посмотрел в журнал, однако сосредоточиться уже не мог. Я поднял глаза на неё. Она уже отвернулась, и появилась возможность получше рассмотреть. Чем больше смотрел, тем больше она мне нравилась. Было такое впечатление, как будто она появилась из моих юношеских грёз. Да именно из грёз. Это была моя Ассоль. Та, которую я видел во снах. Та, к которой шёл через всю жизнь. Когда она снова взглянула, я больше не отводил глаз. Наоборот, бессовестно таращился, и это её не раздражало. Она тоже рассматривала меня и, казалось, узнавала знакомые черты. Тем временем поезд подкатил к станции. Двери открылись, она встала и вышла из вагона, напоследок оглянувшись, посмотрела на меня недоумённо-обиженным взглядом. «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция…», — прогремело, как гром среди ясного неба. Под шипенье закрывающейся двери, я выскочил на платформу. Догнать её было секундным делом.

— Извините! Дайте, пожалуйста, Ваш телефончик! — сказал первое, что пришло в голову. Фраза ужасно глупая, но лучше ничего придумать не смог.

— Обычно сначала спрашивают имя, — обиженно ответила она.

— Зачем мне знать Ваше имя, если я не смогу к Вам обращаться? — нашёлся я.

— Может, узнав его, Вы передумаете мне звонить.

— Вы так красивы, что какое бы имя не носили, оно будет так же прекрасно, как и Вы. Тем более, я и так знаю, как Вас зовут.

— Интересно. И как же? — поинтересовалась она.

Я немного замялся, не зная, поймёт ли она меня, и уже решил сказать, как вдруг журнал выскользнул из рук и упал, раскрывшись посередине. Во всю страницу красовался парусник, чьи паруса уходящее солнце окрашивало в алый цвет. Мы переглянулись, и она серьёзно и задумчиво, глядя прямо в глаза, сказала:

— Я, кажется, тоже знаю, как Вас зовут.

Я смотрел на прекрасное доверчивое лицо. Её пухлые губки ещё обижались, но глаза светились радостью. Ветер раздувал пушистые каштановые волосы. Я взял её за руку. Мы стояли на берегу океана. Лёгкий бриз сдувал следы бессмысленного прошлого. А невдалеке стояла бригантина с алыми парусами.

— Пойдём! — тихо сказал я, и мы пошли к самой воде.

Взяв на руки, я перенёс её в шлюпку и мы, встав рядом на корме, поплыли к нашему счастью. Нос шлюпки разрезал волны. Под умелыми всплесками вёсел вода закипала. А мы стояли, держась за руки, и не могли оторвать друг от друга взгляд. Мы были, как новорожденные. Именно новорожденные, потому что сэтого момента начиналась наша настоящая жизнь.

«…Следующая станция…». Двери с шипением закрылись. Я вновь посмотрел в журнал. Буквы сливались. Посмотрев в её сторону, увидел только удаляющуюся фигуру. Поезд быстро набрал скорость и нырнул в тоннель. Я ругал себя последними словами, но продолжал ехать. Поезд стучал колёсами, унося меня от моей Ассоль. Теперь мы были, как две капли в огромном море, а корабль с алыми парусами исчез за горизонтом, так и не дождавшись нас.

НИЖЕГОРОДСКИЙ ЗАКАТ

Левый берег Волги простирался настолько далеко, что казалось, горизонт решил сыграть в прятки. Хорошо различались посёлки, города, дороги и ещё что-то не совсем понятное и знакомое. А, впрочем, будь оно трижды знакомым, на таком расстоянии с непривычки узнать довольно затруднительно. Далеко внизу по водной глади скользили теплоходы и баржи. Отсюда они казались игрушечными: машины, люди и всё, что находилось там, под крутым склоном правого берега. Картина характерная для Нижнего Новгорода. В этих краях берега Волги и Оки сказочно высоки. Высоки настолько, что захватывает дух. На ум сразу приходит избитая фраза Островского: «почему люди не летают»?

Я сидел у подножия памятника Чкалову и смотрел на знаменитый Нижегородский закат. Солнце, весь день старательно прятавшееся за тучами к вечеру смилостивилось и показалось толпе зевак, инстинктивно подтягивающихся на смотровую площадку. Показалось перед самым закатом, чтобы дать возможность влюблённым и туристам закончить этот день на позитивной волне. Красный шар величаво скатывался к линии горизонта. В такие минуты, всем телом ощущаешь движение планеты в бесконечном космосе. Ощущаешь, как Земля вращается вокруг своей оси, пряча от нас светило.

Космос… что для него наши судьбы, наши чаяния, мечты. Мелочь. Чушь. Погрешность. Вот так и я всю жизнь считал Нижегородскую землю родной. Странная детская мечта. Мой отец из этих краёв, что и давало мне почву для таких мыслей. На шестом десятке приехал сюда. Собирался давно, но приехал только сейчас. В край, который мог стать моей малой родиной. Это мой третий приезд. Первый раз с мамой в годовалом возрасте прилетал. Затем в тридцать с хвостиком по делам наследства. И вот теперь.

Я сидел на берегу Волги в полном одиночестве. Один в чужом городе. Очень торопился сюда. Планировал поездку. Прокладывал маршруты. Бронировал гостиницу. И только сев в «Сапсан» успокоился и подумал: а зачем я еду туда? Туда, где никому не был нужен. Ни многочисленным тёткам и дядькам, за всю жизнь не черканувшим мне ни единой открытки. Ни бабке, ни отцу. Они жили не в самом Нижнем, а недалеко от него, на берегу Оки. Но это уже география. Поездку запланировал, и посетил «родные пенаты». Встретился с местными поэтами и не смог больше находиться в «отчем доме». Уехал. Быстро. Почти сбежал. Сел в ближайший автобус и Нижегородская земля закрутила колёса прочь. Дальше по жизни, сжигая мосты.

Я сидел на смотровой площадке чкаловской лестницы, наблюдая за сказочным закатом, и прощался с детскими иллюзиями. Поздновато, но, как говорится, лучше поздно. Солнце опустилось за горизонт, перелистывая очередную страницу моей жизни.

Зазвонил телефон — прибыло такси. Закинув рюкзак на заднее сиденье автомобиля, сел рядом с водителем. Авто быстро помчало по ночным улицам в аэропорт. За окном мелькали знакомые, а чаще совсем неизвестные улицы. Жизнь шла своим чередом, давая мне очередной раз понять, что пора бы уже научиться различать мечты и реальность.

В аэропорту устроился напротив окон, выходящих на взлётную полосу. Самолёты взлетали и садились. Выполняли рулёжку. Рабочая атмосфера увела мои мысли в сторону. С интересом заметил свой борт «Бомбардье». Посадка не заняла много времени, и, вскоре, самолёт стал выруливать на взлётную полосу. По привычке оглянулся на здание аэропорта. Как раз подали трап к вновь прибывшему Ил-18. «Неужели они ещё летают», — подумалось. По трапу спускались пассажиры и спешили в здание аэровокзала. Всё как обычно. Почему-то взгляд зацепил женщину с ребёнком. Ничего особенного. Вот только одеты они были странно. Несовременно, что ли. Причёска из шестидесятых и на ребёнке знакомая серая шапочка.

Наш самолёт, запустив двигатели на полную мощность, побежал по взлётной полосе и, оторвавшись от земли, растворился в звёздном небе. Огни города, постепенно удаляясь, стали перемешиваться с огнями небесными. Прижавшись лбом к иллюминатору, я вдруг увидел, — во всяком случае, мне показалось, — что звёзды сложились в детскую фотографию мальчугана в серой шапочке. Мою старую фотографию.

ОПОСЛЯ

Буквально на днях прошла свадьба моего сына. Можно сказать, долгожданная свадьба. Сыну уже тридцать один год, но, впрочем, я не о том. Просто никогда не был на свадьбах, как эта. Обычно собирается родня, друзья. Все ведут давно известные и надоевшие разговоры под распитие спиртного. Обыкновенная пьянка по поводу. Здесь же было всё иначе, что было понятно с самого начала. Тридцатилетние, состоявшиеся люди. Личности. Сразу видно, они очень давно и хорошо знают друг друга. Это тот вид дружбы, о котором можно прочитать в книжках, но почти никогда не встретишь в жизни. Женщины, мужчины понимают друг друга с полуслова. Не то, с полунамёка. Каждый готов сделать всё, о чём его просят не задумываясь.

А когда начались поздравления, не было предела фантазии. Творческие номера сыпались, как из рога изобилия. Когда же время настало мне произнести слова, то я понял, что не готов к такому уровню. Нет, речь произнёс. И, довольно неплохо. Но хотелось бы лучше. Какой-нибудь стендап. Но, как говорится: «хорошая мысля приходит опосля». Думаю, что эту мою зарисовку так и следует назвать: «Опосля». Здесь место смайлику. С улыбкой. Не очень широкой. Даже в чём-то извиняющейся. Итак:

ОПОСЛЯ

Динар родился по своему собственному желанию. Нет, родители, конечно, приложили к этому делу некоторое усилие, но разве что самую малость. Чем-то он похож на Лунтика. Тот говорит в самом начале мультика: «я родился». Этому стоило сказать: «я зачался». С первых дней его своевольный характер стал проявляться довольно конкретно. Он полностью изменил характер матери на многие годы вперёд. На какое-то время этого Динару хватало. Едва научившись ходить, он стал проявлять свою спортивную натуру. Нам, обыкновенным родителям, трудно было распознать этот вектор в его развитии. Мы просто запихали Динара в манеж. Не то, чтобы хотели сделать цирковым, просто на то время это было единственно место, куда можно было пристроить его темперамент. Динар, всеми силами, пытался показать нам, что желает стать борцом, катаясь по полу в поисках соперника, но, поскольку родители не могли понять в чём дело, то он боролся с тенью.

Годы шли. Первая неудача не остановила его. Динар подрос и стал снова искать вид спорта, к которому стоило приложить руки. Или ноги. Или… Думаю, что тогда он ещё не придумал чем заняться. Искал методом проб и ошибок. Для начала Динар выбрал прыжки. Не вдоль, не поперёк. Прыжки с высоты. А поскольку самолёта рядом не было, да и быть не могло, он прыгнул с дерева. Все знают, что сделать первый прыжок всегда сложно. Не будем перехваливать Динара. Первый прыжок он совершил из-за девочки. Честно говоря, именно девочка, его будущая одноклассница, помогла сделать первый шаг в пустоту.

Первый опыт не всегда бывает удачным. Динар не оказался исключением. Прыжок закончился переломом ключицы. После него появилось несколько седых волос у матери. Меня же этот поступок сподобил на спортивный рекорд. Мы с женой шли с дачи и соседка, попавшаяся нам навстречу, рассказала, что Динара, после падения, увезла скорая. Остальное дорисовало воображение. С телефонами в то время было туго. Проводные были редкостью, а о мобильниках никто ещё и не слыхивал. С горем пополам найдя аппарат, дозвонился другу и объяснил ситуацию. Через несколько минут мы на мотоцикле летели по трассе А120 вслед за скорой, устанавливая рекорд, который, думаю, не побит и по сегодняшний день. С того дня я с чистой совестью могу считать себя гонщиком высокого полёта или лётчиком, летающим низенько-низенько.

Что-то отвлёкся. Неудача не сломила Динара. Уже на следующий день он нашёл тот вид спорта, которым занимается и по сегодняшний день. Это бег. Видели бы вы, как он с перевязанной рукой буквально летал по двору. Боком. Вперёд перевязанной ключицей. Ноги едва успевали за плечами. Со стороны казалось, что он летит и вынужден переставлять ноги только для того, чтобы случайно не зацепиться за землю. Так он и бегает по сегодняшний день. Нет, может технику немного и улучшил, но это уже вторично.

Правда есть у Динара, кроме бега ещё одна страсть. С нежного возраста он пристрастился к безумным поступкам, авантюрам. Об этом мы узнали, не поверите, из счетов за роуминг. Звоним сынуле:

— Как дела? Сегодня домой приедешь?

А он с чистой совестью отвечает:

— Не получится. Я у Ефимцева переночую.

Правда квартира Паши периодически меняла своё местоположение в зависимости от календаря игр «Зенита». Да, страсть захватившая его полностью и, к счастью, не снёсшая ему голову — футбол.

Думаю, что с Дашей его также познакомил спорт. Разве мог он пройти мимо умницы, красавицы и самое главное — спортсменки. У меня к этому браку только один вопрос. Каким видом спорта будут заниматься мои внуки?

Вот примерно такой рассказ я должен был рассказать пару дней назад на свадьбе сына. Впрочем, и те слова, что сказал, тогда были тоже сказаны от души и молодым понравились. Во всяком случае, я на это надеюсь.

ЛЕБЕДИ

Свинцовая холодная волна ожесточённо билась о гранитную набережную, разбиваясь и разлетаясь на тысячи мелких брызг, чтобы побеждённой сползти, отступить, и снова с ожесточением броситься на гранит. И так вновь и вновь, изо дня в день, с переменным успехом. Порой ей удаётся захватить в свои владения гранитные ступени, а порой, как бы притворно успокоившись и смирившись, отползти, но до поры затаиться, и затем опять голодным зверем ринуться на набережные. Вот и сегодня западный ветер опять провоцировал ненасытную волну, помогая ей вздыматься всё выше и круче, пытаясь закрутить на гребнях водяных валов белые барашки, предвестники шторма. Но небо не желало бури. Оно светилось, радовалось, составляло из туч и облаков разнообразные узоры. Словно устав от ещё недолгой осени, желало вновь летней радости.

Над угрюмыми водами, радуясь небу и солнцу, кружилась белая птица. Глаз привычно отмечал полёт чайки над волной и, уже готовясь отвернуться, неожиданно замечал, что нет, это не чайка! Да и куда там чайке, обитательнице помоек, до той прекрасной гордой птицы, что кружилась над водою, не замечая её недружелюбности и не отрывая огромных глаз от голубого неба. Неба, посвящённого сегодня только ей. Белая лебёдушка кружила, не замечая ни волны, ни холодного ветра. Кружила в таинственном танце, то взмывая ввысь, то вновь опускаясь. И было в её танце что-то настолько нежное и сказочное, что невозможно оторвать глаз от этой чудесной картины. Любоваться ею можно было бы вечно, но всё-таки оставалось ощущение незаконченности, недосказанности. И действительно, весь танец был пронизан одним чувством — ожиданием. Лебёдушка кружилась и ждала, кружилась и искала. В её одиночестве над волной было что-то неестественное. Но недолго.

С небес, стремительно падая к лебёдушке, промелькнула тень. Быстрый полёт и резкий решительный взмах крыльев заставил, затаив дыхание, восхититься. Огромный чёрный лебедь, молодой и уверенный, быстро оказался около лебёдушки и закрыл её своими мощными крыльями. Они вместе соединились в таинственном и загадочном танце, то кружась друг возле друга, то взмывая вверх, то вместе скатываясь по воздушным горкам к самой воде. И каждый раз, когда лебёдушка, то ли делала пируэт, то ли кружилась, захлёбываясь волнами счастья и радости, чёрный лебедь был рядом и слегка кончиком крыла поддерживал её. Их клювы время от времени соприкасались, и было в этом столько нежности, что у всех, кто это мог видеть, щемило сердце от радости.

Угрюмая волна зло грызла гранит, но её никто не замечал. Она же, хмуро заполнив нижние ступени гранитной лестницы, угрюмо и завистливо плескалась у самых ног нового счастья. Лебединая пара, кружась в вальсе, опустились к самой воде. Порыв осеннего ветра сорвал белую пушистую пелеринку с невесты, но жених на лету поймал её и нежно накинул на плечи своей возлюбленной. Затем улыбнувшись, крепче обнял невесту. Она же с благодарностью нежно прижалась к нему и подарила сладкий, пьянящий поцелуй.

Ветер носился над свинцовой волной, теряясь между её угрюмостью и смеющимся небом.

ДОРОГА

Я долго иду по дороге. Иду под чистым, голубым небом. Солнце с высоты своего положения освещает мне путь, беря в оплату мою силу и иссушая организм прикосновением лучей. Тёплый ветер безразлично треплет волосы, словно стараясь пересчитать, много ли там их ещё осталось и, как бы нечаянно вздымая пыль с дороги. Дорога же сухой лентой тянется через золотистые бескрайние поля. Её чёрный цвет мне непривычен, хоть и не в новинку. Приходилось встречать и чернозём, и краснозём, и ещё чего только не приходилось. Дорога местами потрескалась под лучами солнца, но это не мешает идти. Старательные паучки длинными растяжками натянули свои паутины поперёк дороги, и невольно приходится их рвать. Следом паучки, с достойным подражания рвением, начинают восстанавливать нарушенный порядок. Нарушенный ход времени. Я иду по дороге, и пыль из-под моих ног, соединяясь с пылью, понятой ветром, образовывает шлейф, тянущийся далеко позади. Редкие птицы пролетают над головой, спеша по своим, только им известным делам. Ястреб долго кружит то ли надо мной, то ли над полем, выискивая добычу. Я иду очень долго, не встречая никого и наслаждаясь, и солнцем, и ветром, и тем, что я могу идти и идти, никому ничем не обязанный. Могу идти и ни о чём не думать.

Уже пройдя добрую часть своего пути, я стал встречать людей, идущих навстречу. Они шли также медленно, даже медленней, чем того хотелось. Они шли, нарушив моё одиночество. Собственно, какая разница. Шли и шли. Я не приглядывался к ним. А они, склонив головы к земле, проходили мимо, не замечая меня. Их было немного. Старые и молодые. Было в них всех что-то похожее, что-то объединяющее. Собственно, именно это и заставило меня отвлечься от обыденных мыслей и присмотреться. И старые, и молодые шли, не проявляя никакого интереса ни к чему. Шли так, словно их ничего не интересовало. У всех лица опущены, и я не мог толком их рассмотреть.

Сначала осторожно, затем всё внимательнее и внимательнее стал присматриваться. И вдруг, оглянувшись назад, понял. За мной стоял столб пыли, а ни за одним из них не поднялась ни одна пылинка.

Остановившись, ещё раз внимательно огляделся. Да, так и есть. Дорогу впереди меня если и беспокоил, то только ветер. Я осторожно пошёл вперёд, теперь уже бесцеремонно вглядываясь в лица. Чем больше всматривался, тем больше мне казалось, что я их узнавал. Узнавал. Узнавал? Да какое узнавал! Я знал их. Знал их всех, ушедших рано или поздно. Знакомых и не очень. Все они, так или иначе, проходили в моей судьбе. Близко или эпизодически, но я их всех помнил. Правда, некоторых не помнил по именам, некоторые имена не знал, но это были они.

Вон, да это он. Сосед. Он ушёл очень давно. Я, было, двинулся к нему и даже попробовал протянуть руку и дёрнуть его за рукав, но он с грустной улыбкой сделал предостерегающий жест. А вот ещё. Ну да, конечно это он. Сколько лет мы проработали вместе. Я бросился к нему. Но он также с грустной улыбкой отстранился.

А это… Это лицо я помнил всегда. Такое родное, дорогое мне. Я скучал по нему всю мою жизнь, с того самого дня, как она ушла. Навернулись слёзы. Мы встретились глазами, и в них было столько любви и нежности, что силы оставили меня. Ноги подкосились, и я опустился на колени прямо в пыль.

А они всё шли и шли. И ничего. Ни страха, ни холода. Только грусть.

Я иду по дороге. Удивлённый и растерянный. Всматриваюсь в лица, но больше никого не беспокою. Я помню их и поэтому они здесь. Все здесь. И далёкие знакомые, и близкие родные. Они все здесь. Они со мной. Они во мне. Я иду мимо, продолжая вглядываться в лица. Я иду и помню. Я знаю, что пока я их помню — они живут. Я иду к горизонту. Кто сказал, что его нельзя достичь. Можно. Ещё как можно. Просто горизонт у каждого свой. Это не финишная ленточка: одна для всех. Он у каждого свой. Я иду к своему горизонту, близкому или далёкому и знаю, что когда-нибудь я тоже пойду от горизонта навстречу. Навстречу тем, кто меня помнит. Не с тем, чтобы поторопить их, а с тем, чтобы придать надежду. Чтобы они в свою очередь тоже поняли, что пока нас помнят — мы живы.

Оглавление

ОТ АВТОРА

ПРЕДИСЛОВИЕ

СКАЗОЧНЫЙ МИР СКАЗКА 1

CКАЗКА 2

СКАЗКА 3

СКАЗКА 4

СКАЗКА 5 НОВОГОДНЯЯ

СКАЗКА 6

СКАЗКА 7

ФАНТАСТИЧЕСКИЙ МИР

НОЧНОЕ

ПО МОТИВАМ СКАЗКИ О ЗОЛОТОЙ РЫБКЕ

ДОРОГА В НЕБО

ГРЁЗЫ

ГРЁЗЫ 2

СОН

ИГРУШКА

В БЕЗМЕРНОМ НИЧТО

СИНХРОННОСТЬ

СВИДАНИЕ

СУМРАК

ДОМ

КАРТИНА

МЕТРЯКИ Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

МЕТРЯКИ 2 Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Эпилог

ЛУННЫЙ ДЕНЬ

ЭКСПЕРИМЕНТ

БУКЕТ ИЗ ОДУВАНЧИКОВ

ХИМЕРА Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

ПЕТЛЯ ВРЕМЕНИ

СТРАННЫЙ ДЕНЬ

ВЕТЕР

ПРОГУЛКА

ГРЕЧЕСКАЯ МЕЧТА

ПОИСКОВИКИ

РЕАЛЬНЫЙ МИР

ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О ЖИЗНИ

ТАТАРСКИЕ ПЛАТКИ

ЭКСКУРСИЯ

АЙГУЛЬ

ДЕВЯНОСТЫЕ

НЕВСКИЙ ПЯТАЧОК

В ГОБИ

ВОЛКИ И БАРАНЫ

ДОМОЙ

ЛЕТНЯЯ НОЧЬ

НЕМЕЦКОЕ КЛАДБИЩЕ

В ДЕРЕВНЮ

УТРО В ХЛЕВУ

ГРОЗА В ДЕРЕВНЕ

ЗАРИСОВКА

ГОСТЬ

ЗАДРИПАННЫЕ ДЕРЕВЦА

ДЕЖАВЮ

СМУТНОЕ ВРЕМЯ

ЗАРИСОВКА ИЗ 90-ЫХ

МОЙ ПОСЁЛОК

ГРОЗА

ПАВЛОВО НА ОКЕ

СУЙДА

ПО МОТИВАМ СКАЗКИ «ЗОЛУШКА»

ОН ШЁЛ

ШЕСТИДЕСЯТЫЕ

АССОЛЬ

НИЖЕГОРОДСКИЙ ЗАКАТ

ОПОСЛЯ

ЛЕБЕДИ

ДОРОГА