Эта книга — продолжение повести «Тай
на старой землянки». События ее происхо
дят в наши дни. Герои повести — партий
ные работники, молодые учителя, рабочие
совхозов — ведут решительную борьбу про
тив религиозных святош, карьеристов, про
тив всего старого, реакционного.
Первый год самостоятельной работы учителем в шко
ле оказался нелегким для Гапура. На практике приходи
лось биться над многими вопросами, которые на инсти
тутской скамье казались легкими и простыми. На по
мощь приходили опытные учителя, директор школы
Асиев. Но все больше тяготила Гапура какая-то холод
ная неприязнь к нему со стороны Усмана и Хасана. Ни
радостный труд учителя, стать которым он мечтал с
детства, ни сладкое
бремя постоянной занятости
школьными делами и общественными поручениями, а
они все чаще стали выходить за пределы его прямых
обязанностей, — ничто не могло отвлечь его от мысли о
том, что породило такое отчуждение между ним
и его первыми в жизни друзьями. Он никак не пони
мал, когда и где могла прерваться нить их былого еди
номыслия.
— Значит, его не было, — убеждал себя Гапур.—
Ведь говорят же, что дружба, которая прервалась, в са
мом деле и не существовала. Но почему же эти двое,
так часто ссорившиеся в годы их совместной учебы,
теперь объединились и при всяком удобном случае
пускают в него ядовитые стрелы злобы?
Вопросы один за другим возникали вновь и вновь. А
ответ всегда один и тот же — между ними не было насто
ящей дружбы, не было единомыслия.
Зато с другими своими однокурсниками по институ
ту— Адамом и Любой — Гапур встречался почти каж
3
дый выходной день. Он приезжал к ним. Между ними
всегда шли откровенные разговоры. Они часто спорили,
иногда резко говорили друг другу все, что думают о том
или другом деле. Бывали и разногласия. Но они не ме
шали взаимному уважению. Все меньше вспоминали об
Усмане и Хасане. Больше думали о делах, о том, как луч
ше оправдать высокое звание учителя.
В одну из встреч разговор зашел о взаимоотношениях
школы и родителей.
— Без постоянной работы среди родителей невоз
можно нормально учить самих детей, — горячился Гапур. — А пока школа и некоторые родители по-разному
воспитывают их. И в этом наша беда. Не так ли? Разве
я неправ?
Адам с Любой переглянулись, будто уступая друг
другу право ответить ему.
— Не во всем, — сказала Люба. — В общем-то наши
желания в воспитании детей совпадают с мечтой родите
лей.
— Гапур настроен, как всегда, революционно,—
улыбнулся Адам. — У него почти не бывает середины.
Если плохо, то вообще плохо. Хорошо — так хорошо. И
здесь в оценке допускает перегибы. Заявить, что все ро
дители плохо воспитывают своих детей! Чепуха!
Гапур еще больше горячился, пытался доказать свою
правоту, приводил примеры, факты.
— Тебе нужно самому научиться, — продолжал
Адам, — видеть больше хорошего, ведь на положитель
ном лучше воспитываются и взрослые и дети.
— Я думаю то же, — соглашался Гапур. — Но хорошего-то никто у нас не отнимет, оно с нами и останется.
Я говорю о плохом, чтобы его не было.
— А о хорошем говорят для того, чтобы его было
больше, — улыбнулась Люба.
— Значит, мы все хотим одного, — вставил Адам. —
4
Мы все хотим, чтобы было больше хорошего и меньше
плохого.
— Не меньше, — слегка ударил Гапур по плечу дру
га, — пусть его вообще не станет.
— Так бы было лучше, — добродушно ответил
Адам. — Но для этого еще много нужно работать.
— А разве я не о том говорю, что нужно много рабо
тать?— оживился Гапур. — Если взяться за это по-на
стоящему, все люди будут воспитаны в духе нашего
строя. Только мы виноваты, что у нас есть еще родители,
которые воспитывают своих детей вопреки этому духу.
Гапур поглядел на часы и поднялся. Пора уезжать.
Утром — на занятия, в школу. Адам пошел его прово
дить.
— Ты все еще на своем коньке, — говорил он ему,
шагая рядом по улице села. — Твои громкие слова без
конкретных дел останутся пустым звуком.
В ответ Гапур лишь махнул рукой, сказал что-то не
определенное и поспешил на автобус, который уже подо
шел к остановке.
— Горячая голова наш Гапур, — рассуждал Адам,
вернувшись домой. — Все рвется, все спешит. В послед
нее время он сильнее стал нервничать. Боюсь, как бы
не нарвался на скандал.
Люба отодвинула в сторону тетради, которые кончила
проверять.
— Поддержать его там некому. Скорее подсидеть мо
гут, — с сожалением ответила она. — И этот идиот Хасан
там, рядом с ним, и этот лицемер Усман в роли руко
водителя... Конечно, трудно ему, пока не появятся около
него настоящие друзья.
— Очень нужен ему рядом и авторитетный старший
наставник, чтобы сдерживал его пыл и правильно на
правлял его энергию, — добавил Адам.
5
— Люба! — прервал разговор голос матери Адама.—
Корова домой пришла.
— Иди-нди, крестьянка, — пошутил Адам, — зани
майся; раз хозяйством обзавелась.
Мать, уговорив Любу, против воли Адама неделю то
му назад купила корову. И теперь всем соседям хвали
лась, что ее невестка не только хорошая учительница в
школе, но и хорошая хозяйка в доме.
Это радовало Адама. Ему даже удовольствие достав
ляло, когда в каком-нибудь мелком домашнем споре он
оказывался один против матери и жены, выступавших
заодно...
ДИРЕКТОР—НАСТАВНИК
После занятий директор школы Асиев все чаще
приглашал к себе Гапура, говорил с ним на различные
темы, рассказывал о виденном и пережитом.
Гапур внимательно слушал, но иногда мысленно не
соглашался с ним.
«Работали бы вы так, как рассказываете, не было бы
таких темных пятен в нашей жизни, которая вот уже
столько лет строится по самым справедливым законам
человеческого общества», — думал он.
Высокая и чуть сутуловатая фигура Асиева, его белые
руки с длинными и тонкими пальцами, манера держаться
и разговаривать — все это при первом знакомстве пока
залось Гапуру архаичным, чем-то директор напоминал
учителя-ментора, знающего только то, что некогда фор
мально заучил.
Но каждая встреча убеждала Гапура в обратном. Он
стал видеть в директоре хорошего наставника и интересв
ного собеседника. Только с одним по-прежнему Не согла
шался молодой педагог — что в те далекие уже тридца
тые годы учителя были более боевитыми, чем сейчас.
«Поговоришь с инженером старой гвардии, — думал
Гапур, — услышишь ту же оценку своей деятельности в
тот период. Врач, агроном, партийный, советский работ
ник — то же самое».
Пристальный взгляд старого учителя иногда смущал
Гапура, ему казалось, что этот взгляд имеет свойство на
сквозь просвечивать человека и читать его мысли. Но
чувство собственного превосходства, сидевшее где-то в
глубине, вновь говорило ему: «А все же не то. Больше
хвалитесь. Вот мы — это совершенно другое».
Это затаившееся чувство было тайной Гапура. Он не
замечал, как старший, опытный коллега с каждой встре
чей все больше раздвигал завесу, скрывавшую его.
Их встречи и беседы ие были поединком умов раз
ных поколений. Они скорее походили на искусные уроки
старого учителя своему молодому коллеге, большие тео
ретические знания которого не были закреплены еще
опытом жизни.
Ироническая улыбка, появляющаяся на губах моло
дого собеседника, не мешала опытному педагогу видеть
его решительные и твердые взгляды на жизнь, на свое
место в ней. Излишняя горячность и запальчивость Галура говорили о том, что он человек сильных страстей и
ему нужен опыт, как компас бесстрашному мореплава
телю.
Сегодня они задержались в школе особенно долго.
Время за разговором летело незаметно.
— И мы в годы своей молодости пытались предъ
явить счет старшему поколению революционеров, — не
ожиданно сказал Асиев, встал, нагнулся, открыл ящик
стола, достал папиросу и нервно затянулся табачным ды
мом.
7
Гапура будто кольнуло. Он сделал движение и, сам
того не замечая, потянулся к коробке спичек на
столе.
— Хотите закурить?—спросил директор. — Вы ведь
не курите?
— Нет, я просто так.
Гапур взял из коробки несколько спичек и нервозно
стал их ломать. Это волнение не ускользнуло от опыт
ного взгляда Асиева.
— Строя новую жизнь в те далекие годы, мы тоже
думали: почему наши отцы и старшие братья, совершив
революцию, не уничтожили всего, что мешает этой жиз
ни. Вместе с этим «почему» мы внушали себе: «Вот мы
дадим, как говорится, мы свое дело сделаем получше».
Директор говорил с длинными паузами, затягиваясь
табачным дымом, иногда он подходил к окну и вгляды
вался куда-то в даль улицы, освещенной желтым светом
электрических фонарей.
При этом вставал п Гапур, как бы отдавая дань стар
шинству собеседника. Его возбуждение и внутреннее
волнение смягчались спокойным и ровным состоянием
опытного педагога и старшего товарища, говорившего
ему не заученные истины, а слова, идущие от открытого
и доброго сердца.
«Но почему же «и мы», «мы тоже...»? — думал Га
пур.— Где, когда я высказывал претензии к старшему
поколению?»
«Ты их не высказывал, но они у тебя есть», — подска
зывал внутренний голос.
— У нашего поколения судьба была куда труднее
Но мы гордимся этим. Именно в ее огне и закалялись на
ши сердца, крепла наша воля к победе.
Гапур переживал трудные минуты.
«У нас, конечно, судьба куда легче, чем ваша, — ду
мал ои. — Но значит ли это, что воля наша слабее?»
В
На лице его отражалась борьба противоречивых
чувств. И это видел наставник. Он был убежден, что
имеет дело не с молодым человеком воскового сердца,
которому любая опытная рука может придать желае
мую форму. Он ценил в нем волю, стремление бороться
с тем, что сегодня мешает жить и строить.
Это была далеко не первая дружеская беседа старого
коллеги с молодым. Но сегодня больше обнажалась
главная цель разговора. Этого хотел Асиев. Это чувство
вал Г апур.
— Каждое новое поколение продолжает дело стар
шего, ибо оно само есть его продолжение. С высоты се
годняшнего свежему глазу может показаться, что был
другой, более удобный путь к этой вершине. Но если бы
вам пришлось возвратиться на пройденный нами путь,
то вы бы убедились, что другого пути сюда не было и
нет. Мы, борцы среднего поколения, взяв из рук стар
ших оружие дальнейшей борьбы и окунувшись в эту
борьбу за новую жизнь, поняли, что не было иного пу
ти, и гордились, что кровью завоеванное знамя свободы
передали нам. Мы не старались с высоты своего времени
ставить оценки нашим отцам, а делали все, чтобы оправ
дать их надежду. Мы получили свободу п право на
счастье. Пользуясь этой свободой, не жалея себя, не ща
дя своих сил, мы построили его. На долю нынешнего по
коления выпала миссия охранять это счастье и строить
дальше. Еще много в мире темных сил, покушающихся
на наши достижения.
Асиев говорил тихо и спокойными жестами подчерки
вал важные мысли.
— Я все это стараюсь внушать моим ученикам,— ска
зал он, словно оправдываясь за назидательную беседу.
— Да, — ответил Гапур задумчиво и серьезно,—
преемственность поколений, верность и преданность ре
волюционным, боевым и трудовым традициям отцов —
эти качества и воспитывают учителя истории.
9
Асиев вновь закурил и устало облокотился на пись
менный стол.
— Конечно, — продолжал Гапур с той же задумчи
востью,— было бы глупо, придя иа смену старшему по
колению, пытаться зачеркнуть все, что было до этого, и
воображать, что начинаешь на голом месте.
— Это настроение у некоторых молодых людей, —
улыбнулся учитель, — ив наше время встречалось. По
том жизнь их доучила. Главное вот в чем, — поднялся он
со стула, — воспитывать каждое новое поколение так,
чтобы оно видело себя продолжателем священного дела,
начатого народом еще в революционные годы.
Гапур поднялся тоже, чувствуя, что директор закан
чивает разговор. Было уже девять часов вечера. Они вме
сте вышли из школы и направились по тротуару широкой
улицы райцентра. Гапур ждал коммунальной квартиры
в новом доме, а пока жил у старого коммуниста, персо
нального пенсионера Сулеймана Джахотова, недалеко от
Асиев а.
— Не должно же каждое новое поколение, — прервал
молчание Гапур все еще под впечатлением беседы,—
только повторять или углублять то, что делало старшее,
следуя, как по ниточке, по его следам. Должно же быть
у него свое отношение, свои пути к решению назревших
задач.
— Свои пути?! — быстро ответил директор. — Путь
один. Он определен еще первым революционным поколе
нием. Он известен. Но другое дело — методы, формы дви
жения по этому пути. Они могут быть различные. И
только та форма и тот метод приемлемы для нашего на
рода, которые без излишних путаниц ведут его по этому
пути.
— Да, я понимаю, — согласился Гапур и вдруг, сжав
кулак, процедил сквозь зубы: — Вот тех бы, кто путается
под ногами, мешает нормальному шествию по этому пу
ти, одним махом в бездонную пропасть!
10
— Кто это «те», кого в пропасть? — спросил спокойно
директор.
— Как кто? — уставился на него Гапур. — Всякие
там спекулянты, воры, клеветники, тунеядцы, те, кто
еще держится за старые, вредные обычаи, девочек в
школу не пускает, людей разных национальностей друг
на друга пытается натравливать. Почему еще здравству
ют они, наши противники? Разве это не наша
слабость?
— Не совсем так, — вздохнул директор, — есть и дру
гие причины.
— Капиталистическое окружение, агрессивность им
периализма, разные формы и методы борьбы против со
циализма, различные ревизионистские теории антиком
мунизма и так далее, — быстро проговорил Гапур, будто
желая сказать старшему коллеге, что обо всем этом он
не хуже его знает. — Я сейчас имею в виду те пороки,
которые еще существуют только из-за слабости нашей
воспитательной работы и робости в борьбе с ними.
Эти слова напомнили Асиеву о том, что группе работ
ников, в том числе ему и Гапуру, поручено участвовать в
составлении мероприятий райкома по атеистическому и
интернациональному воспитанию людей. Через месяц
их предложения должны быть готовы. Работа предсто
яла большая.
— Да, вопросы эти очень сложные и спешка в их ре
шении не годится, — спокойно ответил директор одно
временно и на горячую речь Гапура и на свои собствен
ные мысли. Он остановился около своего дома, пригла
сил Гапура к себе.
Гапур отказался, попрощался и быстро зашагал даль
ше.
— Спешка, спешка, — прошептал он с досадой. — Ка
кая же это спешка, уже сколько лет прошло!
У калитки дома он встретился с хозяином квартиры,
который тоже возвращался откуда-то.
11
ВОЗМУЩЕНИЕ СТАРОГО БОЛЬШЕВИКА
— А, это ты Гапур? — Хозяин был немного не в ду
хе. — Черт знает что! — кивнул он куда-то в сторону.
Гапур знал нрав старого партизана. Его не нужно
было расспрашивать, пока он не успокоится и не начнет
рассказывать сам. Он пропустил старика вперед и вошел
за ним. в его комнату.
Это отец посоветовал ему поселиться у Сулеймана.
Они знают друг друга еще с гражданской войны. Сулей
ман Джахотов был командиром красной сотни. Отец Га
пура служил в той сотне. В период коллективизации Су
лейман был организатором одного из колхозов, вел
борьбу с кулачеством. Был ранен из кулацкого обреза.
А в Отечественную вомну возглавлял бригаду по строи
тельству оборонительных сооружений. И сейчас, на пен
сии, он оставался активистом района. О смелости, чест
ности и преданности Сулеймана отец много и восхищенно
рассказывал.
— Будешь слушаться Сулеймана, — говорил он, — не
оступишься, он много знает, потому многому у него мож
но научиться...
Навстречу старику поднялась; жена:
— Что? Опять с кем-то поругался? Не ходил бы ты
туда и не лез бы не в свои дела.
— Чье же это дело, если не мое? — проворчал он в
ответ. — Не позволю, чтобы плевали в пашу душу. Про
хвост,— стукнул он палкой об пол и сел на убранную
кровать.
Отпив немного поданного ему старухой кислого моло
ка, он придвинул к себе подушку и облокотился на нее.
Гапур присел на низкой скамеечке. Так просидели минут
пять, пока Сулейман не заговорил, обратившись к Гапуру:
— Была бы у меня твоя грамота, показал бы я им,
чего они стоят. С моей грамотешкой я с них шкуры сди12
рал в свое время, оказывается, не совсем еще со
драл.
— С кого это?
— Не твоего женского ума дело, — оборвал он ста
руху.— Я сам знаю точно, что он был кулаком, сам я его
раскулачивал, выселял отсюда. Кровопиец. В войне про
тив фашистов нам не только не помогал, а в лесу скры
вался. да на конюшне, в тюрьме несколько лет сидел. А
сейчас пенсию назначили. Так это же сволочь! — выру
гался он и прилег, по обыкновению закрыв часть лица
уже потертой папахой из черной мерлушки.
— А куда же начальство смотрит? — решительно
спросила старуха Хани, пытаясь все же включиться в
разговор. — За что тебе пенсию платят, понятно. Ты вон
весь израненный. О, — повернулась она к Гапуру,—
сколько я с ним мучилась. Жизни не знала. День и ночь
боишься: вот-вот привезут мертвым. Все «очи напролет
у калитки просиживала, ожидала его. Бывало, раздастся
выстрел, думаешь все, погиб: в него стреляли.
Она еще долго рассказывала о муже, при этом все
чаще вставляя в воспоминания слова о том, как ей при
ходилось трудно. Старик не спал. Но он на этот раз не
перебивал ее.
— Ты объясни толком, — обратилась она наконец к
мужу, — кому это пенсию дали?
— Этой оволочи! — приподнялся он и опустил ноги в
калоши. — Этому Мухти, этому бездельнику, который
ничего полезного для народа не сделал, людей до сих пор
обманывает. Элберд его должен знать, — обратился он к
Гапуру. — В последние годы он, говорят, жил с ним в од
ном селе.
— Ия его знаю, — крайне удивился Гапур. — Он
был руководителем секты мюридов в том селе, где
жил отец. Так он и сам рассказывал, что отбывал
13
несколько лет в Сибири за антисоветскую агитацию.
Оказывается, он еще и бывший кулак.
— Ну вот, — еще больше оживился старик, — ему
назначили пенсию. Сегодня прихожу получать свою, а
он там — пришел тоже за пенсией. Я оттуда в исполком.
Хочу узнать, почему ему назначили пенсию. Председа
теля не было, стучусь к заму, к Кулацкову этому, что из
Грозного недавно прислан. Молодой такой и с образова
нием. Целый час доказывал ему, что неправильно назна
чена пенсия этому бандиту. А он все толкует о каких-то
свидетельствах, вроде бы кто-то дал справку, что он крас
ный партизан, был сельским активистом, в войне против
гитлеровцев участвовал, да оттуда какие-то привез бу
мажки, что работал в совхозе. И вот этот молодой чело
век и слушать меня не хочет, потому что у Мухти все бу
маги в порядке. Тогда я зашел к Аюбу, что со мной рас
кулачивал его. А он, — старик покачал головой и процокал несколько раз, как он делал всегда, когда чему-то
удивлялся, — говорит: «Какое тебе дело до него. Что, он
из твоего, что ли, кармана получает эти деньги? Я тоже
дал бумажку, что он красный партизан. И тебе советую
не вмешиваться в это дело». «Почему?» — спрашиваю.
Он молчит, как в рот воды набрал. Аюба не узнаю, —
развел он руками. — Бегу к Сардалу, рассказываю ему
все это. А тот пожимает плечами, молчит и только улы
бается. «Чего же ты молчишь, ведь ты-то хорошо знаешь
этого пса?» Сардал мне отвечает: «Его-то я знаю хоро
шо. Но я знаю и то, чего не знаешь ты». — «А что ты зна
ешь?» — «Этот заместитель председателя исполкома его
внучку засватал. И еще... Там, в Грозном, какой-то друг
его стал работать на важной работе. Мухти долго жил
с ним в одном селе. Теперь, брат, у него поддержка боль
шая. Нам лучше молчать и ни во что не вмеши
ваться».
— Господи, зачем тебе все это? — завозилась у печки
старуха. — Сиди себе и отдыхай.
14
— До самого верха дойду, — указал старик куда-то
в сторону, — но так это дело не оставлю.
— Ну, а сам-то Сардал? — спросила Хани.
— Он возмущался крепко, но боится, как бы худа не
вышло для его сыновей, что устроены на каких-то по
стах.— Старик улыбнулся и добавил: — Все были бы
такие, как Сардал в свое время, не было бы не
справедливости. Таких бы честных людей назначали на
такие посты, как завсобесом.
— Но нет же, — возмутилась старуха, — находят ка
ких-то босяков, ни отцов, ни матерей не имеющих.
Это уже она говорила, чтобы подладиться под настро
ение мужа; Но, видно, не угодила старику.
— Делай свое дело, — сказал тот. — При чем тут отцы
и матери? Надоадельных, умных людей сажать на такие
места, а не тех/чья фамилия крупнее и чьи родители и
родственники влиятельнее.
— Как же могли дать ложные свидетельские показа
ния люди честные и добросовестные, как, например, тот
же Агоб? — спросил наконец Гапур.
— Эти люди, — одобрительно посмотрел старик на
Гапура, — сами по себе честные. Аюб бы не стал получать
незаслуженной пенсии. Но он просто боится, как бы чего
не вышло, если не выполнит просьбы родственников вли
ятельных людей.
Старик задумался. Установилась тишина. Лишь треск
дров в печи да шипение чайника нарушали ее.
— В маше время, — продолжал старик тихим голо
сом,— это называлось круговой порукой. Она губила
многих честных людей. Многих и многих, — повторил он
еще раз.
Он вновь замолчал, присел к печке и помешал горя
щие поленья.
— Давайте ужинать, — прервала молчание старуха,
собрав на маленьком столике небогатый набор блюд.—
Гапур, наверное, голоден.
15
Присаживаясь к столу, Сулейман продолжал:
— Сто подлецов, а их скрывала по этой круговой по
руке, по разным родственным связям тысяча честных
людей. А тысяча боялась .'мести. И так, — вздохнул он,
наливая горячий чай из стакана в блюдце, — запутали
честных люден, которые всеми силами боролись за Со
ветскую власть, за нашу жизнь, ио потом, напуганные,
ушли в сторону, будто не замечая тех бандитов...
ТРУС, СКРЫВАЮЩИЙ ПРЕСТУПНИКА, САМ
ПРЕСТУПНИК
Гапур впитывал весь этот разговор старого партизана
и словно наполнялся гневом, который .вот-вот взорвет
его. Он готов был обрушиться на кого-то. Но на кого?
Может быть, потому и название такое этому гадкому по
року— круговая порука, что все кругом так изгадит, что
и не видно, где бы можно пристать справедливости. От
куда она — эта мерзость?
— Тысяча честных, говорите?! — не выдержав, вспы
лил Гапур. — Нет! Это несправедливо, что считаете вы
честными таких людей, которые, видя преступления,
скрывают их. Не может честный человек скрывать пре
ступление,— горячился ои. — Тот, на чьих глазах совер
шается преступление, а он молча созерцает его, не мо
жет считаться честным. Он — не меньший преступник,
чем совершающий преступление. Значит, эта тысяча —
бывшие честные, а потом они стали соучастниками пре
ступления, прикрывающими преступников.
Старик молчал. По выражению его лица чувствова
лось, что он согласен с молодым учителем.
— А тот Аюб, ваш друг, — продолжил Гапур, — раз
ве честный человек? Среди белого дня обворовывают го
сударство, незаконно выплачивают пенсию бандиту и
проходимцу Мухти, а он считает, что это не его дело. А
16
Сардал, который знает об этом преступлении, сегодня
разве лучше того же Мухти? Он еще и трусом стал.
— Вот именно, — стукнул старик кулаком по сто
лику.
— Вы говорили об Аюбе и Сардале как о смелых
партизанах, служивших в вашей сотне. Да, я верю вам,
вы храбро защищали Советскую власть. Вы не боялись
смерти, шли на вооруженного до зубов врага. Я знаю,
что Сардал, Аюб и многие, многие другие в том суровом
девятнадцатом году с кинжалами бросались из окопов
на вооруженных винтовками деникинцев.
Старик все больше оживлялся, выпрямлялся за сто
лом, отставил даже стакан с недопитым чаем.
— Да, — сказал он гордо, — это было.
— Но почему же,— не выдержал Гапур, — эти герои
сегодня боятся проходимца Мухти?
— Вот именно, — сказал Сулейман, — боятся. Все это
та же круговая порука,—поднял он кверху палец и про
изнес эти слова будто .с гордостью за то, что он столько
времени помнил их и сегодня поставил в центр беседы с
тем, чтобы продолжить борьбу против этого зла.
Гапур смотрел на него и вспоминал сегодняшнюю бе
седу с директором школы. «Да, — подумал он, — дейст
вительно я — это продолжение старшего поколения. Но
кого именно? Мухти? Нет! Даже не Сардала, не Аюба!
Я продолжение миллионов таких, как Сулейман, и мил
лионов других люден"! из всех национальностей нашей
страны».
Он гордился своей принадлежностью к поколению, ко
торое продолжает священное дело старших революционе
ров. И тут же к горлу подступил комок ненависти к тем,
кто сегодня безнаказанно плюет на нашу святыню. Плю
ет под прикрытием темной пелены круговой поруки,
плюет под прикрытием родственных связей, религиозной
тьмы, ложно понятых национальных традиций, маскиру
ясь подчас прежними заслугами.
2 X. X.
Боков
17
— Я это дело так не оставлю! —твердо повторил Су
лейман.— Есть у меня еще друзья, которые вместе со
мной разоблачат эту ложь. Ты, Гапур, не думай, что мы
уже иссякли. Пусть там Аюб и Сардал прячутся в
кусты...
НОЧНЫЕ РАЗДУМЬЯ
Гапур перед сном вышел на улицу. Стояла тихая
осенняя ночь. Небо казалось совсем близким. Звезды
будто все высыпали созерцать эту земную тишину.
Сколько их, больших и малых, ярких и совсем тусклых,
наверное, таких далеких, что даже свет от них еле дохо
дит до земли. Вдруг одна яркая-яркая звезда сорвалась
с неба, словно какая-то сила ее толкнула, полетела вниз
и тут же растаяла во мгле. В детстве он слышал, как де
вушки спешили произнести слова желания, пока не угас
ла падающая звезда. Обычно говорили: ножницы, напер
сток, нитки и игла. Это значит — хотели быть искусной
портнихой. Вот сорвалась еще одна звезда, еще.
«Что же мне загадать?» — улыбнулся в душе Гапур,
то ли оттого, что всплыли в памяти эти приметы, то
ли оттого, что вспомнил свою сестру, которая в такие но
чи очень жалела, что нет магических слов для мужчин, и
сама придумала их. «Меч, винтовка, лошадь и седло»,—
говорила она, мечтая видеть брата джигитом.
«Вот что желала мне моя сестра, — вспомнил Гапур
свое детство. — Звезды падают и падают сколько уже
лет. Ни сестра не стала портнихой, ни я не стал джи
гитом».
«Ты, Гапур, не думай, что мы иссякли», все еще чу
дился ему решительный голос старика.
«Вы, Сулейман, тоже не думайте, что мы — ваше про
должение— такие, как Усман и Хасан», — мысленно от
вечал ему Гапур.
Долго еще ходил он во дворе. Долго не мог заснуть,
18
вернувшись в комнату. Казалось, что в эту ночь его исто
чит угрызение совести перед стариком Сулейманом, ди
ректором Асиевым за то, что в его поколении есть еще
такие, как Усман, которого часами невозможно убедить,
что нельзя расхищать государственные деньги, есть и
такие, как Хасан, который ради собственной карьеры го
тов все предать — и дружбу и честь — и который ни во
что не ставит святыню нашего общества—дружбу со
ветских народов.
В воображении Гапура, как немые кинокадры на
оранжево-красном экране, пронеслись картины, от
которых его сердце заколотилось в груди, в горле пере
сохло. Вот могильный курган на краю села Долаково.
Здесь в обнимку лежат ингуши, те, кто восстал, чтобы не
пропустить черные банды Деникина на город Владикав
каз, русские юноши, что учились в пехотном училище и
пришли на помощь долаковцам, чеченцы и многие дру
гие. Они здесь лежат за счастье, братство и за все хоро
шее, что мы имеем и будем иметь. А на кургане стоит
Хасан и зло делит советский народ на «своих» и «чу
жих».
Представляется Гапуру Усман, который, не успев
еще ничего полезного внести в общую народную чашу
накопления, раздает нз нее добро тем, кто этого не за
служивает. И делает он это не по неопытности, а с ко
рыстью, с думой только о себе, о своем благополучии.
Обидно стало за Хасана и Усмана. Просидев, задумав
шись, в темной комнате с полчаса, он встал, зажег лам-пу, открыл форточку, взял книгу, долго читал и заснул
лишь под утро. А к восьми на работу...
НА СЕМИНАРЕ
В школе действовал теоретический семинар по проб
лемам научного атеизма, руководил им Асиев. Занятия
проходили живо. Темы были близки к местным условиям,
2*
1»
интересовали каждого, давали возможность убедиться,
что религиозные верования — не безобидные тени прош
лого, а большая помеха в овладении людьми коммуни
стическим мировоззрением. А без этого мировоззре
ния нет ни сознательности, нн активности в
труде.
Наступил день очередного семинара. Асиев предоста
вил слово первому докладчику. Он говорил о развитии
экономики и культуры республики.
Отсталой окраиной царской России был до революции
край вайпахов. Светской грамотой владели лишь царские
чиновники, а духовенство — божьими мудростями. Одни
грабили (народ именем царя, его наместников, другие —
именем аллаха и его пророков. Первые общались с тем
ным народом посредством нагаек и оружия, тюрем и
ссылок, вторые посредством корана и шариата. И те и
другие вместе создавали и сохраняли сплав физического
и духовного, угнетения народных масс.
И вдруг содрогаются горы, замолкает монотонный
хор, славящий аллаха и царя за горькую участь в этой
«долиной жизни», за возможность вечно блаженствовать
там, в загробном мире. Прозвучали совершенно новые
слова: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», могучая
рука русского рабочего протягивается на помощь обездо
ленным. И как было массам не понять этих слов и как
им было не увидеть в этой руке руку друга! Раздели
лась Чечено-Ингушетия на большую и малую. Между
ними вспыхнула смертельная война.
— Обманут большевики! — кричали слуги царя, встав
на малую сторону, одновременно поливая свинцом боль
шую сторону.
— Обманут гяуры-большевики! Аллах покарает за
непокорность! — пугали слуги царя и аллаха — муллы,
кораном и шариатом освящая свинец и меч карателя.
Коран и четки, винтовка и меч — все стало орудием в
малой Чечено-Ингушетии.
20
— Нет жизни другой, кроме как на земле, — сказали
большевики, — сбросьте ярмо векового угнетения, мы
придем вам на помощь, мы навеки с вами.
— Навеки с вами, — ответили народные массы вай
нахов, — только с вами.
И сотни вихрей пережила и тысячи проклятий отмела
трудовая масса Чечено-Ингушетии в те суровые годы,
встав навеки рядом с великим народом России.
Великая страна стала общим домом для всех наций и
народностей. В этом общем доме у каждой и у каждого
из них есть свой угол. О каждом заботятся все вместе и
каждый в отдельности. Ведь дом-то общий для всех. И
каждый угол укреплялся всеми вместе. Добротный дом
должен иметь одинаково крепкие углы и стены.
— Украшайте его — разноцветье всех наций и народ
ностей, говорите, читайте, пишите на любых языках, оде
вайтесь на свой вкус, — сказал хозяин этого дома, — не
забудьте, что вы в единой семье. Содержание ваше еди
ное на веки веков. А хозяин-то — народ. Сам народ так
решил. Но кто же народом управляет? Управляет его
ум, мозг. А ум и мозг его — это наша партия — партия
Ленина. Она руководит действиями, всей жизнью
нашего общества.
В этой великой семье у каждого из нас есть собствен
ная мать. Но у всех нас есть и общая мать — наша вели
кая Родина. Все мы для нее одинаково родные, на каком
бы языке мы ни говорили и как бы ни одевались. Для всех
она добрая, ио и к ошибкам строга. Она за заслуги похва
лит, за ошибки накажет. Она умеет и прощать. Поэтому
каждый из нас беспредельно любит нашу общую мать.
Но в семье-то, говорят, не без урода. Есть уроды и в
нашей семье. И если эти уроды не поддаются лечению,
отвергают, ненавидят всех нас и нашу общую мать-Родину, то мы отвергаем их, потому что они чужие для
нас. И в нашем доме добротном нет места чужим.
Находятся еще у нас и такие личности, что заявляют:
21
