Андрей Стебаков
Всего лишь одна ночь…
Порой человек пишет то,
о чём он не может говорить…
Ночь… Тихое покачивание ветвей старого тополя за окном при полной луне, осматривающей свои владения… И нет ничего ближе тоскующей душе… Всё на своих местах… Луна… Нарастающий порывистый ветерок… Тяжёлые мысли… И нет ничего страшного в этой картине бледных красок полнолуния, пронизывающих порывов ветра, густого мрака ночи… Лишь огарок свечи посреди стола, крохотная частица света, догорая, борется за свою жизнь, за своё существование, за своё призвание дарить людям свет и тепло. Время ещё есть — ещё есть надежда у одинокой тени на стене…
Жёлтый свет свечи на стене плавно очертил неподвижный силуэт… Овал головы, покатые плечи… Вдруг фигура вздрогнула, слегка задрожала в такт прыгающему огоньку, правильные линии переплелись между собой, образовав непонятную внезапно затихшую массу… За столом сидел человек…
Строгая обстановка комнаты словно отражала личность хозяина: внешне царил покой и порядок. Свеча, медленно догорая, освещала потёртую крышку старого деревянного стола, утопающую в полумраке койку. Дальше было не разобрать, слабые лучи свечи, словно копья, разбивались о могучую твердь темноты… Человек сидел тихо и неподвижно, сложив руки на столе. До рассвета было ещё далеко…
Внезапный порыв ветра распахнул окно, оборвав лёгкую занавеску… В комнату ворвалась темнота и сырость ночи… Тень, изгибаясь и сжимаясь от боли, пришла в движение, мечась с одной стены на другую… Казалось кружила вся комната… Это был танец, танец под музыку ветра… Его было не остановить… За окном стонало от невыносимой боли старое могучее тело тополя… И только пламя свечи горело спокойно и ровно…
Человек так и продолжал сидеть, не обращая внимания на то, что творилось вокруг… Он сидел напротив распахнутого окна, напротив бледного пятна луны на чёрном небосводе… И лишь свеча была между ними…
Зловещая музыка завываний ветра звучала всё сильнее и настойчивее… Слёзы измороси медленно катились по стеклу оконной рамы… Свет свечи слабел, уступая в борьбе… Холодное свечение ночного солнца притягательно манило к себе…
Казалось сам бог подземного мира был здесь… Его шёпот глухим эхо отражался от стен комнаты… Музыка ветра наполнилась словами… Он звучал всё сильнее и настойчивее… Запах сырой земли… Сгустки темноты сжимали последнюю надежду человека — крохотный комочек света на столе…
Он как никогда чувствовал двойственность своей природы… Всем своим телом ощущал своё содержание… Идея самого себя оказалась совершенно бесполезной и утратила всякий смысл… Душа птицей рвалась наружу… И лишь тело удерживало её…
Всё вокруг кружилось и стонало… Лишь пламя свечи было спокойным и ровным… И человек тянулся к нему…
Ровный огонёк свечи неуклонно приближался, увеличиваясь в размерах, обжигая лицо, заполняя собой всё пространство…
***
Нестерпимый жар, исходящий от раскалённых камней городской площади, обжигал лицо молодого монаха-францисканца, тщетно пытающегося найти следы греховности среди кучи мокрого пепла, обожжённых костей и наполовину сырой человеческой плоти. Лишь один человек в сером облачении с капюшоном и в сандалиях на босу ногу стоял среди едкого дыма и невыносимого смрада, исходящего от обожжённых кусков одежды, человеческих останков и дохлых крыс, которые из собственной жадности подыхали на раскалённых камнях в поиске лёгкой добычи. Всю свою жизнь молодой человек нёс в народ проповеди апостольской бедности, аскетизма и любви к ближнему, пока не получил послушание изучения борьбы с преступлениями против Бога, Церкви, ереси и ведовства.
«Да, простит вас Господь…» — чуть слышно сорвалось с губ францисканца.
Сложно представить, что переживал молодой монах, достигнув окраин средневекового Магдебурга. Даже на подступах к городу он не переставал озираться, ускоряя свой шаг по направлению к шуму и свету, в надежде поскорее выйти из густеющего сумрака. Шепча молитву, он изредка замечал среди чернеющей листвы отражения огней в глазах ночных хищников, сопровождавших его на протяжении всего пути.
Служители церкви негласно провозгласили вервольфов и волков исчадиями ада, объявив им священную войну. В ночь полнолуния городская округа словно оживала. Хор волчьих голосов при полной луне словно брал целый город в плотное кольцо. И чем темнее становилось, тем плотнее это кольцо сжималось. В народе считалось, что дьявольский вой оплакивал души грешников, чьей участью был освящённый огонь костров инквизиции.
«Благодарю, Господи, за милость Твою, за то, что уберег от хищных зверей», — первое, что прошептал молодой монах, продвигаясь к городской площади.
Сейчас же среди густого пара, исходящего от обильно поливаемых камней площади, перед пришлым монахом возвышалось здание городской ратуши. Языки пламени многочисленных факелов отражались в чёрных оконных проемах готического силуэта строения, утопающего в сумраке ночи. Францисканец тщетно пытался отыскать малейшие признаки жизни вокруг и внутри ратуши, как вдруг от силуэта здания отделилась остроконечная фигура. Это был не кто иной как почтенный монах по виду доминиканец в остроконечном капюшоне, покрывающем голову и половину лица. Доминиканец молча указал следовать за ним. Чем ближе религиозные братья подходили к городской ратуше, тем отчётливее виднелась тонкая полоска слабого света, пробивающаяся сквозь узкую щель неприметной двери.
Тяжёлый скрежет закрываемой двери прервал щелчок массивного засова. Гулкие шаги, отзываясь эхом, уходили вглубь винтажной лестницы. Молодой монах-францисканец старался ступать как можно осторожней, словно боясь разбудить неведомых обитателей древнего подземелья. Песок предательски поскрипывал на отполированных ступенях, а гулкое эхо шагов только усиливалось. Чем ниже спускался молодой монах, тем тяжелее и зловоннее становился воздух. От недостатка кислорода начиналась кружиться голова, а от запаха гнили проявились первые признаки подступающей тошноты. Наконец, лестница уперлась в деревянную дверь, скрывающей боль и ужас происходившего за ней.
Поток зловонного воздуха со свистом ударил в грудь молодого монаха, а вместе с ним вырвались десятки нечленораздельных голосов и стонов вопрошавших людей. По обеим сторонам длинного коридора сквозь решетки камер торчали искалеченные гниющие руки обитателей подземелья. В каждом взгляде стариков, мужчин, женщин и детей францисканец ловил зов о помощи и спасении. Не в силах себя сдерживать молодой монах, скрестив руки на груди и опустив голову, проскочил тюремный коридор, камеры пыток, пустые и захламлённые помещения. Вжавшись как можно глубже в свое монашеское одеяние и накинутый капюшон, он бежал, взывая к Господу, пока не оказался в небольшом зале полном свечей.
Зал больше напоминал просторную братскую келью, вырезанную в гранитном камне. Невысокий потолок, большие и малые правильной геометрической формы ниши, тесные ряды монашеских капюшонов по периметру создавали атмосферу таинства собрания монашеского ордена. Время вечерней молитвы уже прошло. Плотные ряды монахов образовали некий полукруг, в центре которого у дальней стены зала за массивным залитым воском столом восседал почтенный отец Конрад.
Собравшиеся братья застыли в ожидании, пока в келью не ввели юную девушку на вид около 16-ти лет. Сердце монаха-францисканца дрогнуло. Она вошла лёгкой танцующей походкой в сопровождении двух крепких монахов-доминиканцев. Она шла не торопясь, внимательно осматривая помещение небольшого зала. На мгновение молодому монаху показалось, что эта юная особа как будто не понимает и не замечает важность происходящего вокруг, не замечает без малого двух десятком монахов, не замечает сурового лица старика за столом. Она явно оказалась здесь впервые, её чистый непорочный взгляд скользил по стенам и потолку просторной кельи, цепляясь за выступы ниш, плавно огибая остроконечные капюшоны монахов.
Понимая всю ответственность своего послушания и важность происходящего вокруг, монах-францисканец никак не мог представить, что среди увиденного и пережитого только за одну эту ночь ему суждено стать участником процесса над этим юным наивным созданием.
Остановившись напротив залитого воском стола, девушка как будто не замечала отца Конрада. Её взгляд, словно в поисках паутинки, был устремлен в правый верхний уголок кельи.
«Дитя моё, я выслушаю тебя сегодня от имени святой инквизиции…» — произнес скрипучим голосом отец Конрад. Девушка испуганно опустила свой взгляд и слегка склонила голову.
«Боже, сверши суд праведный над дитём Своим… Прошу, прояви милость…» — прошептал монах-францисканец в надежде на милость Божью и мудрость отца Конрада.
Допрос продолжался не более получаса. Для большинства собравшихся он не представлял ни малейшего интереса, насколько об этом мог судить молодой монах по реакции окружавших его капюшонов. Для безмолвных участников допроса это был всего лишь суд над одиноко стоящей перед столом девушкой с русыми до пояса волосами, один из многочисленных и однообразных процессов.
За время допроса юная девушка не сказала и двух полных фраз. Она только лишь испуганно кивала головой, даже не всегда попадая в такт вопросов главного инквизитора Германии. Изредка отец Конрад наклонялся к сидевшему по левую руку секретарю священной конгрегации, который учтиво вел запись судебного процесса.
Уже в завершении отец Конрад неведомо откуда вытащил несколько десятков листов бумаги… Среди изображений природы и людей на всеобщее обозрение были выставлены лишь два рисунка, выполненных чёрным угольком. Первый изображал безмятежное спокойствие гордого волка на фоне гранитной скалы, второй — мохнатого получеловека-полузверя с длинными когтями на руках.
«Это твоя работа, дитя?» — проскрипел инквизитор. Девушка, подняв глаза, как-то неуверенно, но с выраженной радостью в глазах утвердительно закивала головой. Процесс был окончен.
Двое крепких монахов взяли девушку под руки. Не успев разойтись, братья пришли в ужас от того, как засверкали рыжим цветом волосы юной особы на фоне факела одного из монахов, связавшего осуждённой руки.
«Не дожидаясь рассвета!» — прохрипел отец Конрад.
Городская площадь была готова принять новую жертву. Увесистый столб и куча сухого хвороста, обильно политая маслом, — первое, что отразилось в глазах молодого монаха-францисканца, вышедшего на свежий воздух со стороны дальнего от ратуши края площади. Его религиозные братья уже выстроились плотной цепью, отделявшей костёр от толпы горожан, вооружённых факелами. Едва переставляя окаменевшие ноги, монах занял отведённое ему среди братьев место.
«Господи, спаси и помилуй…» — неустанно шептал молодой монах. Обречённая девушка стояла спиной к толпе и тихонько плакала. Её чистая и светлая душа искала спасения от нависшей угрозы. Прежде чем сделать шаг по направлению к костру, она резко повернулась вполоборота, остановив свой слегка прищуренный взгляд на францисканце…
Этого взгляда было вполне достаточно. Молодой монах ринулся сквозь толпу к городским воротам. Он уже не видел, как юную девушку возвели на костёр, приковав тяжёлой цепью за талию к столбу, не видел, как подняли её связанные руки… Оказавшись за городской стеной, он летел навстречу ветру сквозь густые тернистые заросли лесной чащи, он не чувствовал боли сдираемой о колючие ветви кожи, ноги уносили его прочь от безумия, которое разыгралось на городской площади… Но разве можно убежать от себя…
Сильнейший порыв ветра подхватил языки пламени. Крик ужаса и страдания смешался с рёвом надвигающегося урагана, треском сухого хвороста, пылким гулом огненного жара. Толпа безмолвствовала. Как только пламя охватило столб целиком, нити, связывавшие руки юной девушки, прогорели. Это был отчаянный взмах большой огненной птицы, всеми силами стремившейся оторваться от земли, стремившейся взмыть в небо, стремившейся ощутить свободу полёта и радость жизни.
Первые капли дождя проронили горькую слезу о содеянном. Волчий вой превратился в рык и с каждой секундой стал удаться всё дальше и дальше в беспроглядную ночную мглу. Луна, бросив холодный взгляд, скрылась за чёрной пеленой надвигающейся бури.
В отблеске последних лучей ночного солнца монах заметил в нескольких шагах от себя лёгкую бесшумную тень дикого зверя. Далеко за городом в лесной чаще человек и волк скользили навстречу ветру и дождю.
Полный мыслей монах первым выскочил на просторную поляну. Обильный дождь смывал следы позора с городской площади…
— Слышишь ли Ты меня, Господи..?! За что..?! Или же не видишь Ты..?! — молодой монах взывал, стоя на коленях. Крик его души терялся в порывах ветра. — Почему же, Господи..?!
Но ветер был сильнее…
Увлекаемая вожаком стая ждала своего часа. Огромный серый волк медленно и плавно заходил справа от жертвы, выжидая подходящего момента для смертоносного прыжка.
Не получив ответов, францисканец беспомощно склонил голову, когда огромная бесшумная тень накрыла его.
«О, Боже! Серый, какой же ты стал большой!» — мелькнуло в голове молодого монаха. Следом промелькнули солнечный день, лужайка, бархатистая трава, мило играющие мальчик и щеночек…
Посреди пронизываемой ветром поляны, среди мокрой холодной травы на мгновение сошлись взглядом человек и зверь. Победоносно уперевшись крепкими лапами в грудь человека, серый волк словно заглянул в самую глубину души молодого монаха. В твёрдом немигающем волчьем взгляде человек узрел безграничную силу, честь и благородство.
Как будто из далекого детства молодой монах почувствовал на щеке мокрый нос своей любимой собаки, после чего огромный серый волк «лизнул» человека в шею…
***
Едва первые лучи восходящего солнца коснулись потёртой крышки старого деревянного стола, язычок свечи встрепыхнулся и угас… Лёгкий прозрачный дымок змейкой ускользал в распахнутое окно… А вместе с ним, цепляясь за самый кончик, ещё что-то более лёгкое и светлое… За столом то ли сидел, то ли лежал человек…
За окном под шум ранних трамваев и весёлой трели птиц начинался новый солнечный день, который человеку уже не суждено было увидеть… Потому что он сам стал этим светом, новым днём, весенним рассветом… Ночь прошла…
Андрей С.
