Старая погудка на новый лад. Русская сказка в изданиях конца XVIII века [Автор неизвестен - Народные сказки] (fb2) читать онлайн

Старая погудка на новый лад Русская сказка в изданиях конца XVIII века

М. Комраков. «Еруслан-царевич».

Полное собрание древних простонародных сказок

«Старая погудка на новый лад», сборник сказок (1794—1795), составивший основную часть данного издания, является в наше время книгой редчайшей. «Старой погудки» в полном ее объеме (в трех частях) нет в крупнейших библиотеках страны — в Российской Государственной библиотеке (Москва) и Российской национальной (С.-Петербург). В пределах России сохранилось лишь два полных экземпляра этого сборника: один из них хранится в Исторической библиотеке в Москве, другой — в Библиотеке Российской Академии Наук (БАН, С.-Петербург), причем последний экземпляр дефектный (в нем нет нескольких страниц).

Между тем в конце XVIII — нач. XX вв. «Старая погудка» была книгой популярной и читалась не только в простонародье. Часть II этого сборника, та, что оказалась в настоящее время особенно редкой, была в библиотеке А. С. Пушкина.

Автор-составитель «Старой погудки» представил свой сборник как «полное собрание простонародных сказок» (выделено нами — К. К.). И у него были на то основания. Своим сборником он продолжил традицию издания сказок для чтения, в России заложенную в 80-е годы XVIII века^[1]. Но книги, предшествовавшие «Старой погудке», содержали, как правило, 6—10 текстов. В «Погудке» впервые было предложено читателю 42 сказки. Правда, в их числе оказались несколько переводных сказочных повестей (№№ 1, 24, 27), впрочем, в то время не осознавалась еще их особая жанровая принадлежность, потому подобные произведения и ранее печатались среди сказок. Если говорить о сюжетах (а в одной сказке может быть объединено, то есть контаминировано, несколько сюжетов), то и здесь «Старая погудка» по сравнению с другими сборниками выглядит собранием более полным. Так, в наиболее известных трех сборниках, вышедших ранее («Лекарство от задумчивости», «Сказки русские» Петра Тимофеева, «Дедушкины прогулки»), было представлено в совокупности 23 сказочных сюжета, а в «Старой погудке» — 70.

Притом, «Старая погудка» отличается большим разнообразием сказок. В сборниках до нее публиковались либо преимущественно волшебные сказки («Лекарство от задумчивости», «Сказки русские»), либо только бытовые («Сава, ночная птица»). В «Погудке» сказка предстала в полноте внутрижанровых разновидностей ее: здесь есть и сказки о животных, причем наиболее распространенные в русском фольклоре, и сказки волшебные, и бытовые (о шутах, ловком воре, о дураках, в том числе сказки-анекдоты о пошехонцах^[2]). Нет только сказок легендарных.

Никакой классификации сказок и особой упорядоченности текстов в составе сборника еще не было. Сборник выходил тремя частями, каждая, за исключением первой, содержала сказки всех жанровых разновидностей. Приведем таблицу жанрового состава сборника по его частям.

Часть | Общее количество | В том числе сказок [О животных / Волшебных / Бытовых, в т.ч. анекдотов.] | Повестей

I | 10 | [— / 6 / 4] | —

II | 15 | [3 / 8 / 3] | 1

III | 17 | [1 / 9 / 5] | 2

Всего | 42 | [4 / 23 / 12] | 3

Внутри части сказки также помещались «вперемешку». Например, часть II открывалась двумя волшебными сказками (№№ 11, 12), далее шла сказка о животных (№ 13), затем снова волшебная (№ 14), за ней бытовая (№ 15), снова волшебная (№ 16) и т. д.

Возникает вопрос, откуда составитель брал свои сказки, как создавалась книга? Сам он говорит об этом в традиционном для издания того времени «Преуведомлении от писавшего сию книгу»: «Столько, сколько мог заимствовать от разных рассказчиков, снабдивших меня сею материею, собрал и читателям моим сообщаю». Как видим, автор ссылается на рассказчиков, то есть на устную традицию.

Ссылка на знатоков-сказочников из народа, часто пожилых людей — старушек и стариков, была в XVIII веке принята в сборниках как переводных, так и оригинальных русских («Деревенская забавная старушка, по вечерам рассказывающая сказки», «Дедушкины прогулки» и т. п.). Это был своего рода литературный прием. Но литературной игры в словах составителя «Старой погудки», похоже, не было, и он, действительно, издал сказки, которые слышал от разных лиц. Так, в сборнике есть несколько текстов (№ 5, 6, 10), в которых сохраняются следы диалектной речи («робята», «прилунился» вместо случился, «клеплите» вместо клевещите и др.), одни и те же особенности произношения («мачка», «бачка»), тогда как в других сказках те же слова даются в литературном произношении (матка, батька) или литературной форме (мать, отец). Возможно, эти сказки принадлежат одному рассказчику.

Есть также несколько текстов со сходной стилистикой — в них дан лишь сухой пересказ книжным языком сюжетной канвы. Тогда как в других, при всей авторской обработке, сохраняется фольклорная сказочная обрядность и за авторской литературной оболочкой проступает выразительная устная речь талантливого рассказчика.

Сейчас едва ли возможно установить, сколько было у составителя этих «разных рассказчиков», снабдивших его «сею материею», то есть устными сказками. И это, в конце концов, не так уж важно. Важнее другое — основным источником книги явилась устная сказочная традиция.

Интересна история еще нескольких текстов, в частности «Сказки об Адоре-королевиче», «Сказки о Абидаламе-королевиче» и «Сказки о Василие-королевиче». Они восходят к текстам, публиковавшимся ранее (см. Комментарии). Можно предположить поэтому, что книжные тексты вернулись в устную фольклорную традицию и, так сказать, «из уст» были переданы автору. Но, по всей вероятности, было все же иначе — уж слишком много мелких совпадений в текстах первичном и восходящем к нему. Скорей всего, в данном случае составитель работал по ранее изданным книгам и, взяв оттуда некоторые тексты, переработал их по-своему.

Сборник «Старая погудка» не был научным. У автора не было цели передать сказку в точности, как она рассказывается или как публиковалась ранее. Он лишь хотел дать читателю интересную книжку для чтения и потому сказку (она для него — «забавная и шутливая повесть»), услышанную или прочитанную, постарался еще подновить, приспособить к вкусам читателя — дать «старую погудку на новый лад».

К 90-м годам XVIII века уже определился новый тип книжной сказки — сказка лубочная, в которой невероятные события подаются как будто бы и возможные, только в чужом «заморском» государстве. И автор «Погудки» следовал этой традиции. Сказочные события происходят у него в Буржатском, Каржатском, Крестанском, Варикском, Араратском, Арбазанском, Таросском, Самбургском, Арапском, Дурасском, Прелонзском, Хотейском и других подобных королевствах. Вероятно, с той же целью в этих сказках называется обычно не царство, а королевство.

Герои также часто носят нерусские, «заморские» имена: Адор, Абидалам, Острион, Сарг и т. п. Составитель «Старой погудки» охотно придумывал необычные имена для героев переводных повестей. Но в русские сказки, известные ему по устной традиции, он, в отличие от своих предшественников, вводил «чужие» имена осторожно и, как правило, давал их только представителям «иного» государства.

Так, например, переделывая «Сказку о Еруслане Лазаревиче» в «Сказку о царевиче Артобазе», он переименовал всех героев: царя Далмата в Протаная, Прохоза в Тереса, царевну Кандоулу Феодуловну в Меримиану Продромовну, трех сестер Продору, Тивубригу и Легию соответственно в Кантомиру, Диоцезу и Прелепу, город Дерби в государство Тоскерское, Индейское царство в Фригейское и т. д. Он даже русские имена в этой сказочной повести заменил «иностранными»: Вахрамей стал Тобалом, Анастасия Зельварой, Данило Белый Зерогом Брадачем, Иван Русский богатырь Исламом Баратаевичем и т. д.

Круг имен в текстах, созданных на основе русских устных народных сказок, составитель значительно расширил за счет включения тоже русских имен, но для фольклора нетипичных, не закрепленных в сказочной традиции. Так, кроме Ивана, есть в его текстах Василий, Петр, Данила, Гаврила, Вавила, Климка, Сенька. Среди женских имен, кроме привычных Марьи, Василисы, Алены, есть Устинья, Аксинья, Улита, Ольга, Анна, Катерина.

Разнообразие имен придавало героям некоторую индивидуальность, разрушало сказочную условность, а в результате, в какой-то мере, все это приближало сказочные события к реальности. Излюбленным героем у автора «Старой погудки» стал представитель среднего сословия — купец и вообще человек, который своим трудом добывает средства к существованию. В то же время сказочный царь, у которого то жар-птица ворует яблоки, то Вихорь уносит дочерей, то сын, выросший не по дням, а по часам, чуть не из пеленок просится искать Настасью-красу золотую косу; — в лубочной сказке этот царь рисуется как реальный правитель, правда, идеальный, каким бы хотелось его видеть. Вот и в «Старой погудке» царь таков, что «соседственные цари, князья и другие владетели как страшились его, так и почитали, никакое возмущение не нарушало спокойствия и тишины его областей, подданные любили его как отца и между собою жили так дружно и согласно, как будто бы составляли одну только семью. Вельможи и министры охотно разделяли со своим царем бремя правления и сотрудствовали с ним в соблюдении всеобщего блага общества».

Гистория о витязе Бове Королевиче в 8 картинках, краткая. Пример лубочной сказки. Печатается по изданию: Русские народные картинки. Собрал и описал Д. Ровинский. — СПб, 1900.

В лубочной сказке, как книжном произведении, складывалась своя художественная система. Здесь появилась некоторая индивидуализация героев, психологизация, мотивировка поступков, бытовой фон, пейзаж и т. п. — все то, чего не было в народной сказке. При этом авторы сказочных сборников в какой-то степени копировали литературу своего времени, чаще явление в ней уже уходящее или даже ушедшее. В «Старой погудке», например, как и в предшествующих сборниках, в изображении героев, особенно царевичей-королевичей, есть некоторые черты рыцарства. Королевичи галантны, учтивы, они играют на музыкальных инструментах и очаровывают дам на королевских «веселиях». Так, Заиграй-королевич «искусен играть на арфе», и когда был брошен клич, «нет ли кого в сем королевстве такого, который бы мог веселить королевну каким ни есть музыкальным инструментом», он выдал себя за музыканта и «в некоторый вечер при собрании многих иностранных министров» «столь пленительно играл, что все удивлялись и сама королевна приведена была его игрою в великое изумление».

Герои чувствительны, как в сентиментальной литературе. Автор рисует эти чувства в особой экспрессивности их проявления. Средством передачи этих чувств служат, прежде всего, прилагательные в превосходной степени и вообще экспрессивная лексика. Герои испытывают «стыд великий», «ужас величайший», «запальчивость ярую», «мучения сердца несноснейшие», «печаль величайшую», «недоумение крайнее», они «распаляются гневом», «приходят в великое смятение», «объяты сильным недоумением», выискивают средства для «жесточайшего наказания», живут в «любви горячей», плачут «неутешно», слезы проливают «беспрестанно» и т. д.

Кроме общих черт обработки фольклорного источника, у каждого составителя есть и своя литературная манера, свой стиль обращения с фольклором. Так, автор «Лекарства от задумчивости», книги, изданной ранее «Старой погудки», стремился соблюсти фольклорный стиль, он не только сохранял сказочную обрядность, формульность, но даже перенасыщал ею текст, вводя в сказку еще и эпические былинные формулы. В то же время он позволял себе вольно обращаться с фольклорным сюжетом, комбинируя разные мотивы. Петр Тимофеев, составитель сборника «Сказки русские», поступал наоборот. Он часто давал сказку в переложении на современный ему литературный язык, но бережно сохранял традиционный сюжет.

В этом отношении у составителя «Старой погудки» тоже своя манера. Он «подновлял» сказку, придумывая новое начало, иногда для этого просто менял «статус» героя, что неизбежно вызывало необходимость каких-то пояснений, дополнительных ситуаций. Например, обычную для сказки старуху или мачеху он делал Бабой-Ягой (№ 11), у той оказывался единственный сын, которого она женила и т. д., в результате падчерица народной сказки превращалась у автора в нелюбимую сноху. Сказку о ловком воре (№ 35) он предваряет рассказом о том, как герой дошел до «ремесла» такого. И начинается история от рождения у старика и старухи сына, который оказался от природы имеющим «острый и проницательный разум», но родители «не радели о его порядочном воспитании». И ведется так вступительный рассказ до самой смерти старика. Автор, вообще, любит начинать с рождения героя, сообщать о его родителях, детстве. В сказках о падчерице автор обязательно придумывает историю ее сиротства: «И как мать ее часто страдала болезненными припадками, то на шестнадцатом году от рождения оставила сиротою свою дочь» (№ 4). Связующим звеном с собственно сказочным сюжетом обычно бывает фраза, типа «стал он (она) в совершенных летах».

Эти вступительные истории (они даются как к новеллистическим, так и к волшебным сказкам) носят, как правило, бытовой, вполне жизненный характер, и, должно быть, поэтому у исследователей «Старой погудки» складывалось впечатление, что в сборнике преобладает сказка бытовая. Приведенная выше таблица показывает совсем иное.

Иногда автор выбирал для начала какой-либо знакомый ему фольклорный мотив, сюжетно с последующими событиями не связанный, или развертывал тоже с помощью традиционного материала какую-либо деталь в фольклорном сюжете. Так, например, в «Сказке о Еруслане Лазаревиче», которую составитель «Старой погудки» переделал в «Сказку о царевиче Артобазе», упоминается в самом начале о долгой бездетности князя и княгини: «И жил тот князь Лазарь семьдесят лет, а детища не было ни единого; и начали они со слезами Богу молиться, чтоб даровал им Бог детища. И услышал Бог молитву их, и зачала княгиня Епистимия во утробе своей и родила она сына».

Титульный лист «Старой погудки» издания 1795 года (ч. 1).

Автор «Погудки» развертывает эту ситуацию, не значимую в сюжете, в мотив чудесного рождения. Он подробно описывает, как ищут бездетные царь и царица врача, который смог бы «доставить прекрасной царевне Другистане плодородие», царь даже «обнародует» об этом «свое повеление». И вот находится благочестивый старец-отшельник, которому боги подсказывают, какие чудодейственные коренья могут помочь царице. Но «уху» из кореньев съедает не только царица, но еще и нянька. И рождаются два богатыря — царевич и нянькин сын.

Легко заметить, как автор, пользуясь традиционным фантастическим мотивом, трансформирует его: он убирает в нем, сколько это возможно, волшебный элемент и приближает сказку к жизненной правде. Так, действие у него происходит не в «некотором царстве», а в «некоторой восточной стране света в древние времена». Его старик, «удалившийся от света», живет в «прекрасной долине, окруженной высокими разноцветными холмами, у которой по правую сторону стояла зеленая кедровая роща, а по левую разливалось пространное озеро». Живет он в хижине, «устроенной из кедровых ветвей» и «покрытой лавровыми пучками».

Царская чета в его сказке живет без детища не семьдесят лет, а всего десять. Помощь ищется не у волшебниц, чудесных старушек и стариков, а у «докторов», «медиков» и «всех мелкотравчатых врачей». Да и понесла царица и вместе с ней нянька не от чудесной рыбы, как в народной сказке, а с помощью традиционного медицинского средства — кореньев, притом рождается одновременно с царевичем не коровий сын — Быкович, а всего лишь нянькин сын. (Любопытно, что даже в существенно переработанном мотиве остаются следы первоначальной основы — из кореньев варят уху: вместо чудесной рыбы в авторской редакции появились коренья, а уха-то осталась!)

Страница с текстом сказки «Сказка о царевиче Артобазе Хиразовиче, сильном могучем богатыре» из «Старой погудки» издания 1795 года.

Что касается стилистической обработки первоисточника, то тут составитель «Погудки» перекладывал, переводил на современный ему литературный язык лишь подвижные части сюжета. События он пересказывал по-книжному, а устойчивые части текста — сказочные формулы, клишированные диалоги, — то, что человек, знающий народные сказки, фактически помнит наизусть (а составитель, несомненно, был таким знатоком), он не менял, отсюда и стилистическая пестрота в ряде его текстов. Здесь можно встретить, как уже говорилось, лексику, часто экспрессивную, связанную с выражением чувств (злоба, изумление, восторг, обида, отчаяние, кручина, ярость, прискорбие), а рядом тяжеловесные сложные слова, иногда устаревшие, выражающие абстрактные понятия, связанные с общественными идеями эпохи просвещения (благо общества, благодеяние, благочестие, вспомоществование королю, канделябры стосвещные и т. д.). И все это соседствует с народнопоэтическим стилем, устоявшимися сказочными формулами, порой просторечными или диалектными словами и выражениями. Что удивительно, этот конгломерат лексических пластов и стилей, с позиций современного читателя, придает текстам особый аромат — такова лубочная сказка.

В фольклористике неоднократно поднимался вопрос, какой из сборников сказок, изданных в XVIII в. наиболее фольклорный. Назывались «Сказки русские» П. Тимофеева (вероятно, привлекала сохранность фольклорных сюжетов), «Лекарство от задумчивости» (принималась во внимание, прежде всего, фольклорность стиля). Называлась в этом ряду и «Старая погудка». Нам кажется, что вопрос о большей или меньшей фольклорности этих сборников — вопрос, не совсем корректно поставленный. Ведь у авторов не было цели передать в неприкосновенном виде фольклорную сказку, они обрабатывали, переделывали устную сказку, создавая новый вид ее — сказку лубочную, предназначенную для занимательного чтения. Но если говорить о том, какой из сборников дает нам больше всего знаний о сказочной фольклорной традиции в XVIII в., то это, конечно, «Старая погудка» с ее разнообразием жанровых разновидностей и сюжетов сказок. Этот сборник таит в себе ряд загадок, разгадать которые еще предстоит сказковедам. Например, в нем много редких для русской фольклорной традиции XIX—XX вв. сюжетов и редакций (версий) их. Почему? Так, мы привыкли к определенному набору мотивов в цикле сказок о проделках хитрой лисы, дурачащей волка. А в «Старой погудке» набор другой и детали иные, хотя явно фольклорные. Может быть, в XVIII веке сказка была богаче, а под влиянием книги и «учебной» литературы эти детские сказки унифицировались?

Сказки, изданные в конце XVIII в., неоднократно перепечатывались в лубочных изданиях на протяжении XIX в., на основе их создавались новые редакции, они использовались при создании лубочных картинок. Эти сказки оказали влияние и на устную фольклорную традицию.

В данной книге, кроме «Старой погудки», представлено еще несколько сказок, выходивших отдельными изданиями. Тексты, за небольшим исключением, оговоренном в комментариях, печатаются по первым их изданиям.

Редактура текста осуществлялась по принципам, принятым в предшествующем издании сказок данной серии, и сводилась к следующему:

1) длинные речевые периоды, характерные для стиля XVIII в. разбиты на предложения;

2) введено деление текста на абзацы;

3) пунктуация и написание слов приведены в соответствие с современными нормами в тех случаях, когда это не нарушает своеобразия оригинального текста (устранен Ъ в словах, оканчивающихся на твердую согласную; «ять» заменена на е; окончания -аго на -ого в прилагательных родительного падежа и т. п.);

4) стилистическая правка применяется изредка при механическом пропуске в тексте слова или буквы.

К. Е. Корепова.

Старая погудка на новый лад

Часть 1

Предуведомление от писавшего сию книгу

Издавая в свет книжку под названием «Старая погудка на новый лад», за нужное почитаю объяснить причину, побудившую меня к напечатанию оныя. Зная много людей, кои большую имеют охоту до старых погудок, из них некоторые желательны были, чтоб иметь несколько забавных и шутливых повестей, собранных в одно место, которые и были изданы в свет. Итак я во удовлетворение их желания столько, сколько мог заимствовать от разных рассказчиков, снабдивших меня сею материею, собрал и читателям моим сообщаю. Вот вся тут и причина, чрез которую составилась сия книга.

Но может быть, некоторые начнут на меня за сие роптать, для чего я время употребил на то маловажное дело и для чего не занимался каким-нибудь поважнее, чем сею безделкою, к таковым следующие стихи препровождаю я вместо моего ответа.

1. Сказка о царевиче Артобазе Хиразовиче — сильном, могучем богатыре

В восточной стране света было в древние времена царство Бугжатское, в котором владел царь Хираз Табернаевич с прекрасною царевною Другистаною мирно и согласно. Всего у того царя Хираза было довольно, никакая печаль не угнетала его добродетельного сердца. Соседственные цари, князи и другие владетели как страшились его, так и почитали, никакое возмущение не нарушало спокойствия и тишины его областей, подданные любили его как отца и между собою жили так дружно и согласно, как будто бы составляли одну только семью. Вельможи и министры охотно разделяли со своим царем бремя правления и сотрудствовали с ним в соблюдении всегдашнего блага общества. Одним словом, Бугжатской царь отовсюду был окружен предметами радости и удовольствия. Но все сии утехи не в силах были совершенно его веселить. Уныние его происходило от того, что уже два года прошло, как он сочетался с прекрасною царевною Другистаною, а он не мог еще получить от нее залога любви, ни сына, ни дочери, хотя всю казну свою истощевал на подаяние бедным милостыни и на приношение Богам богатых жертв, думая чрез то побудить их к милосердию и к дарованию ему сына, который мог бы служить ему в младости на утеху, под старость на перемену, а после смерти на помин души.

И так в смущении своем Бугжатский царь вздумал наконец обнародовать во всем своем государстве такое повеление, что ежели сыщется такой врач, который своим знанием и врачебными таинствами и чудными травами или другими какими дарами природы сможет доставить прекрасной царевне Другистане плодородие, того царь обещается наградить великими дарами и золотой казною и пожалует ему чин первого по себе министра. Сие повеление тотчас распространилось по всем городам Бугжатского королевства, по пригородкам, по селам и деревням. Узнали о сей царской воле все доктора, медики и все мелкотравчатые врачи; но никто из них не отважился покуситься на такое опасное дело, не желая лишиться своей головы, потому что в повелении было упомянуто также, что ежели кто приступит к сему с обманом, тот смертию наказан будет и жизнь его прекратится на поносном месте от петли.

И так много уже прошло времени, а не сыскивается ни один таковой искусный человек, который бы взялся разрешить плодородие прекрасной царевны Другистаны. За тридцать поприщей от города Бугжата в одной прекрасной долине, окруженной высокими разноцветными холмами, у которой по правую сторону стояла зеленая кедровая роща, а по левую разливалось пространное озеро, стояла хижина, устроенная из кедровых ветвей и покрытая лавровыми пучками. В ней жил удалившийся от света человек, довольно уже старый, имя ему Стабор. Он провождал жизнь свою в трудах и молитве и добродетелию своею и благочестием получил он Богов дар познания всех таинств естества; иногда упражнялся он в собирании разных кореньев, трав и других произрастений, а иногда для перемены своей пищи занимался рыбной ловлею и, выбирая лучших, ими подкреплял свой тощий желудок.

В одну ночь сей старец, утомлен будучи как от дневных трудов, так и от солнечного зноя, истощившего его силы, уснул, и видится ему во сне, что предстоит пред ним Ириса, небесная посланница, и говорит ему такие слова: «Послушай, благочестивый старче, Боги, обитатели Олимпа, избирают ныне тебя к произведению великого дела: они даровали тебе познание сокровеннейших таинств естества. Ступай во град Бугжат, дай радость сердцу Бугжатского царя Хираза и доставь его супруге Другистане плодородие посредством неисповедимой силы собранных тобою драгоценных корней: будь покорен воле Богов, не медли и ступай в путь!» Сие сказав, Ириса вмиг скрылась; а Стабор вдруг пробуждается и, объят будучи священным ужасом, упадает на колена, воздевает руки к небесам и приносит Богам-благотворителям усердные молитвы; потом немедленно раскрывает свой плетеный короб, в котором сохранялись его драгоценные коренья, выбирает из них те, которые производят действие плодородия, и, положив их в черепаховую раковину, кладет за пазуху и, взяв свой костыль, отправляется в путь.

Между сим временем царь Хираз Табернаевич и любезная его супруга прекрасная царевна Другистана, не видя никакого успеха в своем указе, отчаиваются получить желаемый ими от Богов дар, тужат, печалятся и плачут. Вдруг входит к ним в спальню царевнин паж, докладывает им, что «пришел некий старец, желает предстать пред Вашего Величества, объявляя о себе, что он может рассеять угнетающую вас печаль и доставить вам то, чего вы изволите». Хираз, хотя и сомневается в сем обещании и не надеется, чтоб кто уже мог излить на сердце его радость, однако ж выходит в приемную палату и повелевает впустить к себе пришедшего старца. Стабор входит, низко кланяется царю и говорит ему так: «Да здравствует царь, сильный государь Хираз Табернаевич на многие лета с прелюбезною твоею супругою прекрасною царевною Другистаною; мир и благословение да излиется на тебя и на всех твоих верноподданных. Ныне пришел конец твоей печали; благотворительные Боги услышали твои усильные молитвы и приняли нелестные твои жертвы; ныне посылают они меня, чтоб за твою и супруги твоей добродетель увенчать ваше супружество залогом любви и разрешить неплодородие царевны Другистаны». Царь Хираз стоит в изумлении, не знает, на что подумать, и не может ни одного слова вымолвить. Старец вынимает из-за пазухи черепаху, открывает ее и, подавая царю драгоценные коренья, говорит ему: «Всемилостивейший государь, прими сии коренья, отдай их своей супруге и прикажи, сварив в ухе, употребить их в пищу. Как скоро она ими напитается, то с того ж часа понесет во чреве своем сына, который в свете учинится славен своею храбростию, мужеством и неисповедимою богатырскою силою». Сказав сие, Стабор хочет царю откланяться, но Хираз, пришед в себя от своего восторга, хватает его за руку, останавливает его и говорит ему: «Постой, почтеннейший и премудрейший старче! Чем воздам тебе за такое благовестие? Пойдем в мои казнохранилища, дам тебе злата, серебряных и драгоценных камней, за которые ты можешь купить себе целое государство, или раздели со мною скипетр мой и царский венец». — «Не нужно мне, великий государь, ни злата твоего, ни сребра, ни драгоценных камней, ни скипетра и ни царского твоего венца; не я тебе сию радость возвещаю, но волею всещедрых Богов даруется тебе сие блаженство. А требую от тебя только того, чтоб ты по получении себе любезного наследника не забыл воздать небожителям благодарственных жертв, наделяй всегда нищую братию, научи сына своего мудрости и благоразумию в правлении, а меня отпусти теперь обратно в уединенное мое жилище, чтоб продолжать жизнь в мире и спокойствии». — «Вижу, препочтеннейший старче, — ответствует ему Бугжатский царь, — что все мирские прелести и суетные мечты тебя не пленяют, прими хотя от меня малейший знак моего к тебе почтения и благодарности». Тогда царь Хираз Табернаевич выносит из своего кабинета предрагоценнейшие четки, сделанные из наиредкого камня, называемого карбункулом, который ежели внести в темную горницу, то так оную осветит, как будто бы оная комната освещена была стосвещными паникадилами, и который имеет еще такую таинственную силу, что, взяв его в руку и идти ночью, тотчас можно найти всякое потаенное сокровище, и хотя бы оно на сто сажен зарыто было в землю, то само выйдет и предстанет к тому, у кого сей неисповедимый камень. Итак, уединенный обитатель долины при Бончарском озере, славный в познаниях сокровеннейших таинств естества, мудрый Стабор, не могши отказаться от усильных просьб царя Хираза Табернаевича и не видав еще никогда такой редкости, для единого любопытства принял от Бугжатского царя подносимые ему четки и, низко до земли поклонившись и пожелав царю с царицею всех благ, вышел из царских чертогов и направил стопы свои к хижине своей, прилежно на пути рассматривая подаренные ему четки.

Не успел еще Стабор выйти из государева дворца, как Бугжатский царь опрометью побежал в спальню к своей супруге и в радостном своем восторге говорит ей: «Прелюбезнейшая моя супруга, прекрасная Другистана Алоизиевна, раздели со мною радость сердца моего: я получил теперь приятнейшую для нас ведомость. Некий старец по имени Стабор, живущий от сей столицы за тридцать поприщей в уединенной долине Бончарского озера^[3], был теперь у меня по повелению безмерных небожителей; он дал мне каких-то таинственных корней, кои силою своею должны разрешить твое неплодородие, причиняющее нам столь долговременную печаль. Вот возьми их и прикажи сей час своей нянюшке сварить их в ухе; когда ты их употребишь в снедь, то с той же минуты понесешь во чреве». Радость с обеих сторон была неизреченная.

Царица позвала тотчас свою нянюшку, приказала ей сварить сии коренья как надобно в ухе и притом запретила ей, чтоб она никак не осмеливалась того отведывать. Нянюшка, начавши варить, сама думает: «Боже мой! Что это сделалось царице Другистане? Живу я при ней двадцать пять лет и с самого ее младенчества носила ее на руках, нянчила, лелеяла, и она во всем мне верила и ничего от меня не утаивали; а ныне за верные мои услуги скрывается от меня в самой безделице. Что ни будет, а нельзя не отведать, ведь она не узнает, когда я ложки две-три хлебну, посмотрю, что за таинственная похлебка». Так говорила нянюшка, а хлебнув одну ложку, столь приятной показалась ей похлебка, что она и в другой раз прихлебнула, потом и в третий. Тут усмотрела она чудное над собою действие: была прежде поджарая, а от трех ложек похлебки стало у нее показываться брюхо, и она стала чувствовать то, что с чреватыми женщинами обыкновенно бывает. Нянюшка не знает, что делать; видит, что худо дело, да нельзя говорить, а похлебка поспела, надобно нести к царице. Она понесла похлебку, и царица, увидев ее, удивилась, что вдруг произошла с нею такая перемена, спрашивает ее о причине. Нянюшка в вине своей признается, просит прощения, а прекрасная Другистана охотно ее в том прощает, видя, что корни имеют желанное действие. Тут уже царевна присела за похлебку и во здравие все скушала, не оставив ни жижицы, ни единого корешка, потому что она, приготовляясь к дивной похлебке, и маковой росы еще не кушала. Входит к ней царь Хираз Табернаевич, который тогда занят был в совете государственных дел: он находит свою супругу не в таком виде, как была за полчаса, дивится и, услышав, что действием того есть похлебка таинственных стаборовых корней, радуется, льстит себя приятной надежою, лобызает свою дражайшую супругу и в восторге своем сказал: «Прелюбезнейшая царица моя, уповай на милосердие Богов, когда они начали так чудесно изливать на нас свои благодеяния, то вскоре счастие наше будет усовершенствовано».

И так прекрасная царица Другистана с того часа в утробе своей понесла детище; да и с ее нянюшкою то ж учинилось. Когда пришло время, то нянюшка родила прежде сына, который назван Иваном, нянькиным сыном; царица спустя два часа также разрешилась от бремени царевичем, которого нарекли Ерусланом-царевичем.

С неизреченною радостию Бугжатский царь воспринимает на свои руки дарованного им от небес сына, нежно его лобызает, почитает себя на высочайшей степени человеческого блаженства и повелевает обнародовать о новорожденном князе. Поспешают в царев дворец вельможи, бояре и все знатные государственные чины; во всех местах города и окрестных селений во множестве стекается народ, наполняет воздух радостными восклицаниями, воссылают на небо тысячи обетов о благоденствии царя и царицы и новорожденного царевича, и повсеместно слышно только: «Да здравствует наш милосердный и премудрый царь Хираз Табернаевич с прелюбезною своею супругою прекрасною царицею Другистаною Алоизиевною и с любезным их детищем, младым князем Ерусланом-царевичем! Да продлят Боги жизнь вашу на многие лета нерушимо в мире, согласии и благоденствии!» Радостный Бугжатский царь оказывает вельможам, боярам и прочим государственным чинам свою царскую милость, повелевает изготовить богатый пир, который три дня продолжался со всеми веселостями; бедных наделил подаяниями, и по его приказанию выставлены были для народа разные яства и напитки.

Младый Еруслан-царевич был лица прекрасного, волосы имел русые, глаза его подобились своим блеском двум звездам. Не совершилось ему еще двух лет, как он стал уже оказывать превосходные свои дарования и склонность к великим предприятиям. Приставили к нему дядьку, одного премудрого вельможу по имени Цинна, который с великим тщанием старался наставить своего питомца, младого Еруслана-царевича, во всех науках и военных добродетелях, приличных царскому сыну. Иван-нянькин сын отчасти также пользовался в том, и они столько были друг на друга похожи, что ни в лице, ни в голосе, ни в росте, ни по другим знакам не можно было отличить Еруслана-царевича от Ивана-нянькина сына; а по одному только платью их распознавали.

Когда же Еруслан-царевич достиг пятнадцати лет, то стал ходить на царский двор с княжескими и боярскими детьми играть; но игрушки его были им не любы, потому что кого хватит за руку, то рука прочь, кого за голову, то голова прочь. Тогда князья и бояре, видя наносимый от него детям их великий вред, начали между собой думу думать, как бы сему горю пособить. Наконец решились просить своего царя. Они к нему приходят, падают пред ним на колена и говорят так: «Государь наш царь Хираз, учини свою милость царскую. Сын твой, Еруслан-царевич, выходит на царский двор и шутит шутки с нашими детьми боярскими, но те шутки не похожи на шутки: кого ухватит за голову, у того голова прочь, кого ухватит за руку, у того рука прочь, и нам, милосердный государь, великая от того причиняется печаль. Учини милость царскую и уйми Еруслана-царевича, а нам уж от него житья нет». Бугжатский царь, выслушав просьбу своих вельможей и бояр, говорит им, чтоб они успокоились и что впредь сего не будет, и он сына своего Еруслана-царевича выпускать не станет. Во всех сих детских игрушках имел также участие и Иван-нянькин сын; а как их ни по лицу и ни по чему другому никак признать было не можно, то и вздумал царь Хираз Табернаевич, посоветовавшись со своею любезною супругою, приказать отрезать левое ухо Ивану-нянькину сыну. Когда сие по его повелению было исполнено, то Иван-нянькин сын, не полюбив такой операции, вдался в печаль; а Еруслан-царевич, увидя его невеселым, спрашивает, о чем он тужит. «Как мне не тужить, Еруслан-царевич, — ответствует ему Иван-нянькин сын. — Здесь стали уж резать уши, а когда еще поживем, то не будет и носа. Просись у своего батюшки в чистое поле погулять да повеселиться, с молодцами поиграть и богатырской силы попытать».

И так Еруслан-царевич, имея тогда уже от рождения пятнадцать лет и усовершенствовав себя во всех науках и военных знаниях, жалея об Иване-нянькине сыне, которого он любил как брата своего, притом горя давно желанием и побуждаем мужеством, чтоб оказать в свете свою храбрость и силу богатырскую, приходит к отцу своему и матери и стал у них проситься в чистое поле погулять, людей посмотреть и себя показать. Сколько ни было жаль Бугжатскому царю и его супруге расстаться с любезным своим сыном, который составлял все их утешение, однако ж, видя неотступные просьбы Еруслана-царевича, согласились наконец отпустить его и приказывали делать приготовления к его отъезду; но Еруслан-царевич сказал им: «Любезнейшие мои родители, не надобно мне ни провожатых, ни охранителей, а отпустите со мною только Ивана-нянькина сына и прикажите нам выбрать по лошади». Тогда царь Хираз Табернаевич позволяет ему выбрать лучших из государевой своей конюшни лошадей, но Еруслан-царевич из тысячи не мог сыскать себе коня по мысли: на которого ни положит руку, то у того подломятся ноги и не может устоять. Иван же нянькин сын нашел себе деревенскую клячонку коростливую, которую три дня выводил поутру и ввечеру кататься по росе, и кляча сделалась добрым конем.

Еруслан-царевич призадумался, что не нашел по себе богатырского коня. Ходит он печален по городу, попалась ему навстречу старуха, которая его спросила: «Что ты, Еруслан-царевич, ходишь так кручинен и не весел, поведай мне свою кручину — авось ли я горю твоему пособлю». — «Поди прочь, старая карга, — ответствует ей Еруслан-царевич, — тебе ли пособить! Вас, старух, взять только на то, чтоб врать». — «Ах Еруслан-царевич, не брезгуй старухами! Они, век изживши, много узнали, видали и слыхали. Так и я могу тебе помочь». От сих старухиных слов Еруслан-царевич подумал, что и подлинно, может быть, она подаст ему добрый совет, и так говорил ей: «Вот, бабушка, о чем я печалюсь, что отпросился я у своего батюшки и матушки в чистое поле погулять, людей посмотреть и себя показать, а не мог я выбрать себе добра коня». — «Ей, Еруслан-царевич! Давно бы ты о том мне сказал. Есть за городом при речке роща, в той роще под красною сосною среди одной лощины есть погреб, закрытый большою железною дверью, и в том погребе стоит богатырский конь покойного твоего прадедушки Садора Измаиловича, прикован на двенадцати цепях; этот-то конь разве тебе послужит».

Еруслан-царевич поблагодарил старуху и пошел за город в ту рощу, где закован стоял конь. Приходит под сосну, видит железную дверь, которая была весом не менее как сто пуд, поднимает ее как перо. Входит в пещеру. Конь, услышав богатыря, так заржал, что земля задрожала и многие кирпичи из свода упали. Берет он коня богатырского, который говорит ему человеческим голосом: «Ох ты, гой еси, Еруслан-царевич, не видал я свету белого пятьдесят лет, и не топтать бы мне росы век по веки, как бы не попалась тебе старуха». Еруслан-царевич нашел еще в сем погребе богатырские доспехи, меч, копье и всю конскую сбрую и, убрав коня своего, а на себя надев доспехи, опоясал меч и взял в руку копье. И будучи таким образом снаряжен, возвращается во дворец к своим родителям, предстает пред них, прощается с ними, просит их родительского благословения. Сия разлука стоила много слез нежному отцу и матери.

Наконец Еруслан-царевич, взяв к себе во товарищество Ивана-нянькина сына, отправился в путь, который продолжая месяц, другой и третий, приезжает он к одному столбу, на котором были три подписи: первая, что прямо ехать — быть сыту, но диковинок не видать; вторая, направо ехать — побоища видеть; а на левую руку — то конь будет сыт, и сам сыт, но живому не быть. Прочтя сии надписи, Еруслан-царевич сказал: «Поеду на правую сторону посмотреть побоище». А Иван-нянькин сын пожелал ехать в левую, чтоб узнать, какая бы опасность была столь велика, что живому не быть. И так спустили они в тот столб по стреле, и Еруслан-царевич сказал Ивану-нянькину сыну: «Слушай, брат, ежели ты приедешь прежде к этому столбу и стрела моя будет красна, то знай, что я уже не жив, а ежели я прежде приеду, то по такому ж знаку твоей стрелы почту тебя в несчастии». Положив такое условие, распрощались между собою, и Еруслан-царевич поехал на правую сторону, а Иван-нянькин сын на левую.

Едет Иван-нянькин сын путем и дорогою несколько времени и, около полудня увидев прекрасный луг, на середине коего стоял част ракитов куст, вздумал под тенью того куста прохладиться. Он пустил лошадь свою по лугу пастись на мягкой мураве, а сам прилег под куст. Спустя немного видит мимо себя бегущего оленя, он натягивает свой крепкий лук, накладывает калену стрелу и убивает оленя; снимает с него кожу, разводит огонь и жарит его. Вдруг слышит он необычайный шум, оглядывается на все четыре стороны и видит, что изволит к нему ехать Баба Яга в ступе: пестом погоняет, а помелом след заметает. Хоть не рад был Иван-нянькин сын такой гостье, но нечего было делать. Баба Яга закричала: «Как ты смел в мое урочище заехать и убил любезного моего оленя?» — «Есть захотелось, так я его и убил», — ответствует ей Иван-нянькин сын. Яге Бабе это слово показалось грубым, и она, ни слова более не говоря, ухватила его поперек и не жевавши целиком проглотила. Его коню тоже досталось. И Яга Баба, убрав их, опять назад поехала.

Между тем Еруслан-царевич едет путем и дорогою месяц, другой и третий и наехал он в поле на рать-силу великую, но побитую, и крикнул он громким голосом: «Есть ли в сей рати жив человек?» Тогда восстает с побоища жив человек и говорит Еруслану-царевичу: «Чего желаешь, Еруслан-царевич?» — «Чья эта рать-сила лежит побитая и кто ее побивал?» — «Эта рать-сила побитая лежит царя Калекутского Продрома, а побивал его Гесперский богатырь Ислам Баратаевич, который домогается у него дочери, прекрасной царевны Меримианы Продромовны и хочет насильно вступить с нею в супружество». Еруслан-царевич продолжает говорить: «Где мне сыскать сего богатыря Ислама Баратаевича?» — «Далече тебе его догонять, Еруслан-царевич, — ответствует другой. — Объедешь ты кругом сие побоище, то и увидишь тут след князя Ислама Баратаевича». Еруслан-царевич объезжает побоище и нашел коневый след. Он начал по тому следу скакать с горы нагору, подымая пыль столбом, и наехал на другую рать-силу побитую, въехал на ратное место и громко крикнул: «Есть ли в сей рати жив человек?» И восстал из тьмы побиенных один живой, который так ему сказал: «Еруслан-царевич, конь коня лучше, а молодец молодца давно удалее».

Тогда Еруслан-царевич стал продолжать свой путь, и ехал месяц, другой и третий, и увидел в поле бел шатер, а у белого шатра стоит добрый конь, на персидском ковре ест белу ярую пшеницу. Еруслан-царевич, подъехав к тому ковру, слез со своего доброго коня и, припустивши его к белой ярой пшенице, а сам пошел в белый шатер, где спал крепким сном богатырь Ислам Баратаевич, и лег на другой стороне против сего спящего князя. А когда хозяин шатра пробудился, то вышел из шатра посмотреть на своего коня богатырского и увидел, что далеко уже отбит прочь от ярой пшеницы и питается травою, а на персидском ковре стоит неведомо чей конь и ест белу ярую пшеницу. Он вошел опять в шатер и увидел, что спит приезжий добрый молодец крепким сном, что видя, Гесперский сильный богатырь раздражился на него, вынимает острый меч и хочет лишить его живота, но подумав про себя: «Какая честь будет мне, славному в храбрости князю, когда я убью спящего человека, ведь сонный подобен мертвому». Потом стал его будить, говоря: «Встань, человек, не для меня, но для спасения своего живота. Знаешь ли, что ты не по себе товарища задираешь, за то худо бывает. Для чего ты к чужому корму свою припускаешь лошадь, а сам в чужой шатер самовольно входишь и без спросу спать ложишься? Сия дерзость достойна быть смертию наказана».

Еруслан-царевич от его буждения проснулся, а Гесперский богатырь Баратаевич спросил об имени его, из какого царства и какого отца сын. Еруслан-царевич ответствовал ему: «Я из Бугжатского царства, сын Бугжатской земли царя Хираза Табернаевича и Другистаны Алоизиевны, имя мое Еруслан-царевич. Доброго же коня своего к твоему корму припускаю, а твоего коня прочь отгоняю. А ты, князь, говоришь со мною не очень ладно; добрые люди прежде дела худыми речами не встречают, но пьют, едят, прохлаждаются и в чистом поле потешаются. Коли есть у тебя такой сосуд, которым воду черпают, так почерпни и подай мне как приезжему к тебе гостю». Но Ислам, богатырь Гесперский, на то возражает: «Твой долг черпать воду и мне подавать, потому что ты еще молодой птенец». — «Вздор, — прервал Еруслан-царевич, — и мал золотник, да дорог, и велика Федора, да дура. Черпать воду тебе надлежит: ты, не поймавши, птицу теребишь и, не испытав, молодца поносишь, а о своей буйной головке ничего не знаешь». На сие говорит Ислам Баратаевич с жаром богатырским: «Я во князях князь и в богатырях богатырь, и тебе должно воду черпать и мне подавать». — «Как! — вскричал Еруслан-царевич. — Я в царях царь, во князях князь и в богатырях богатырь, а ты в поле свинопас, а не богатырь».

И так оба сии богатыря, довольно друг другу нагрубив, воспламеняются яростию, садятся на коней своих, выезжают в чистое поле потешиться и доказать свою силу богатырскую. Гесперский богатырь Ислам скачет во всю конскую прыть, а Еруслан-царевич едет ходою. И ударил он своего доброго коня по крутым бедрам, и богатырский его конь догнал и выпередил князя Ислама-богатыря. Тогда Еруслан-царевич возвел очи на небо и говорил: «Не дай мне Бог соперника моего убить острым концом копья, но тупым концом». И, разъехавшись, ударил Еруслан-царевич Ислама-богатыря своим копьем в самую грудь, сшиб его с коня на землю, а конь победителев наступил на доспешное его ожерелье и притиснул его к земле. Еруслан-царевич оборачивает тогда копье свое острым концом и говорит так: «Князь Ислам, смерти ли хочешь или живота?» — «Доселе мы не бранились, — ответствовал ему Гесперский богатырь, — а ныне прошу тебя, Еруслан-царевич, простить мое дерзновение, что я тебя раздражил; вижу, что ты сильный могучий богатырь, и нет в свете подобного тебе! Будь мне вторым отцом, не предавай смерти, но даруй живот». Еруслан-царевич сходит со своего коня богатырского, поднимает с земли Ислама-богатыря, целует его и прижимает к груди своей, называет его своим любезным братом. Потом, сев оба на своих добрых коней, поехали к белому шатру и припустили коней своих к одному корму, а сами вошли в бел шатер и начали пить-есть и прохлаждаться. И когда Еруслан-царевич стал навеселе, то сказал своему нареченному брату: «Братец князь Ислам-богатырь, ездил я по чистому полю и наехал на две рати побитые. Скажи мне, пожалуй, чьи те войска и кто их побивал?» — «Государь мой, братец Еруслан-царевич, та сила побитая принадлежит Калекутскому царю Продрому, а побита мною. Домогался я у того прекрасной дочери его, царевны Меримианы Продромовны, которой, сказывают, в свете нет прекраснее, а завтре буду я иметь с ним последнее сражение, причем ты, братец Еруслан-царевич, со стороны посмотришь на мою храбрость».

Во время сих разговоров продолжали они разогревать себя питием, и когда утомленные их вежды, смыкаясь, начали приглашать их к отдохновению, то оба наши богатыря легли спать, а поутру рано проснулись. Гесперский богатырь Ислам оседлал своего доброго коня и поехал в царство Продромово, а Еруслан-царевич пошел за ним пеший и стал для смотрения под одним тенистым дубом. Тогда Ислам богатырь крикнул громким голосом, а царь Продром велел в рог трубить, и на сей знак собралось к нему храброго воинства полтораста тысяч человек, а всего на все было с ним четыреста тысяч. Царь Продром выехал против князя Ислама-богатыря в рыцарском платье, а впереди и за царем шла тьма людей. Князь Ислам-богатырь, вооружась щитом и копьем, сказал: «Не ясен сокол на гусей и лебедей стремится». Но устремляется Гесперский богатырь Ислам на рать-силу великую, которую сколько бьет, вдвое того топчет своим конем богатырским; что сделает поворот, то тысяча валится, а сам невредим остается. Наконец все войско перебил, потоптал и перерубил своим мечом-кладенцом, оставив только старых да малых, которые не могли ему противиться, царя Продрома предал смерти, а сам поехал в побежденное им царство, взял прекрасную царевну Меримиану Продромовну и, нежно ее целуя и посадив ее к себе на доброго своего коня, повез ее к белому шатру.

Еруслан-царевич туда же пришел, и начали пить, есть и веселиться. И князь Ислам велел ей постелю изготовить, и лег спать с прекрасною царевною Меримианою Продромовною, и начал ее целовать и миловать. А Еруслан-царевич вышел вон из шатра и слышит их разговор, что князь Ислам-богатырь говорит прекрасной царевне Меримиане Продромовне: «Дражайшая моя, прелюбезнейшая царевна Меримиана Продромовна, скажи мне, пожалуй, есть ли на свете тебя прекраснее, а брата моего Еруслана-царевича сильнее и храбрее?» — «Что я за красавица? — ответствовала ему Калекутская царевна. — Есть в чистом поле бел шатер, и в том шатре сидят три прекрасные девицы, дочери царя Загорского, а по имени их зовут: большую Кантомирою, среднюю Диоцевою^[4], а меньшую Прелепою, и те прекраснее меня в стократ, а я какая красавица. Да и те прислужницы, которые день и ночь пред ними стоят, и те гораздо меня пригожее, а моя красота против их последняя. Еще, государь, под Фригейским государством, которым владеет царь Протанай, стоит на дороге богатырь Мишка-белый колпак, и как слух носится, то стережет он Фригейское государство двадцать пять лет и не пропускал еще мимо себя ни человека, ни богатыря, ни зверя, ни птицы. А кто храбрее и могучее — Еруслан ли царевич или Мишка-белый колпак, о том тебе донести не могу. Я не видала храбрости Еруслана-царевича и ни от кого о нем не слыхала». Когда Еруслан-царевич все сии речи выслушал, то воскипело его сердце богатырское, входит он в бел шатер, прощается с братом своим, князем Исламом-богатырем и с прекрасною царевною Меримианою Продромовною, которые провожают его за бел шатер.

И так Еруслан-царевич, сев на своего коня богатырского, поехал в чистое поле погулять, Фригейское царство посетить, с царем Протанаем^[5] повидаться и его стражу Мишке-белому колпаку показаться. Еруслан-царевич едет долгое время и, вздумав о своем отечестве, так в себе рассуждал: «Поехал я в дальную страну на дело ратное и смертное, а с отцом своим и матерью не простился и без их благословения столь дальний путь приемлю». И так воротился он назад и направил своего доброго коня к Бугжатскому царству, чтоб увидеться с любезным своим родителем Хиразом Табернаевичем и с любезною своею родительницею Другистаною Алоизиевною. Подъезжая к столичному граду Бугжату, видит, что оный окружен пятьюстами тысяч войска Танкратского князя Зерога Брадача, который похвалялся и отца его царя Хираза, и мать Другистану взять в полон, царство их покорить себе. Тут богатырская кровь волнуется, Еруслан-царевич яростью и гневом пылает на князя Зерога Брадача, вскрикнул громким голосом: «Не удастся свинье на небо глядеть, а тебе, пустой бороде, царством моим владеть!» И напущует Еруслан-царевич на рать-силу великую князя Зерога Брадача, и стал побивать его войско: сколько сам бьет, вдвое того топчет богатырским своим конем. И так в короткое время всю силу перебил, пересек и перетоптал, а самого Зерога Брадача в полон взял и обязал его клятвенною присягою и рукописанием, чтоб ни детям его, ни внучатам под царство Бугжатское не подступать, а как опять приедет и попадется в руки, то подвержен будет злой смерти.

Потом Еруслан-царевич отпустил его в свое владение, а сам поехал в столицу, где пред градскими вратами встречает его родитель его царь Хираз, приемлет в свои объятия и нежно лобызает. Едет он с царем по градским улицам к царскому дворцу, и весь народ припадает к Еруслану-царевичу, целуя его стремена и в радостных восторгах восклицают: «Здравствуй, избавитель наш Еруслан-царевич, даруй тебе Бог всегда покорить своих супостатов и спасать чад своих от бед и напастей!» Входит Еруслан-царевич с отцом своим в царские белокаменные палаты, встречает его нежная родительница, прижимает любезно к белой своей груди и говорит ему: «Ах любезнейший наш сын Еруслан-царевич! Откуда тебя Бог послал? Еще мы тебя к радости нашей видим живого. Какой благотворительный дух внушил тебе известие о нашем бедствии? Где ты странствовал, что об тебе ни слуху ни духу не было?» Тогда Еруслан-царевич говорит своим родителям: «Любезнейший мой батюшка царь Хираз Табернаевич и любезнейшая матушка Другистана Алонизиевна! Странствовал я по иным государствам, но не видал еще никаких диковинок, а намерившись ехать во Фригейское царство, вздумал, что я должен по пути вас навестить и просить родительского вашего благословения. А как подъезжая ж к столичному Бугжатскому граду, увидел в поле рать-силу великую князя Зерога Брадача и, узнав, что он похвалялся наше царство покорить и вас в полон взять, наказал я достойным образом его дерзновение и теперь радуюсь и благодарю Бога, что он по благости своей еще вас сохраняет живых и здравых. Теперь, возвратив престолу вашему тишину и спокойствие, предпринимаю свой путь к Фригейскому царству, людей посмотреть и себя показать». Потом, простившись с отцом своим и матерью и приняв от них благословение, сел на своего доброго коня и полетел как стрела из града вон.

Ехал он путем и дорогою около месяца времени и наехал в чистом поле на бел шатер, в котором сидели три прекрасные девицы, дочери царя загорского, которых едва ли в свете есть подобные красотою. Они сидели за рукоделием, и входив к ним Еруслан-царевич в бел шатер без спросу, забыл и поклониться. Сердце его разгорелось, и юность заиграла; берет он за руку большую сестру, прекрасную царевну Кантомиру, а тем сестрам велел вон выйти из шатра, и говорил ей: «Прекрасная Кантомира, скажи, пожалуй, есть ли на свете тебя краше, а меня храбрее?» — «Государь Еруслан-царевич, что я за красавица, есть в царстве Чесперском^[6] у царя Тобала дочь, прекрасная царевна Зальвара^[7], и нет на свете ее прекраснее, да и предстоящие пред нею служительницы во стократ меня пригожее, а я последняя против их красавица. Да есть под Фригейским царством у царя Протаная богатырь, которого зовут Мишкою-белым колпаком, и стоит он в чистом поле на дороге, охраняет Фригейское царство ровно двадцать пять лет и не пропускал еще мимо себя никакого человека, ни сильного богатыря, ни лютого зверя и никакой птицы. И тот богатырь зело храбр и могуч, а ты что за храбр, когда только над нами, девками, храбришься». Еруслану-царевичу сие не показалось, он встал, отсек голову Кантомире и подкинул под кровать. Потом взял себе другую царевну, Диоцезу, от которой получив такой же противный ответ, поступил с нею так же, как и со старшею сестрою. Наконец взял третью сестру, царевну Прелепу, начал ее более первых целовать и миловать и говорил ей так: «Прелюбезнейшая и всего света прекраснейшая царевна Прелепа, есть ли на сем свете тебя прекраснее, а меня храбрее?» Ответствует ему царевна Прелепа: «Государь Еруслан-царевич, что я за пригожа и красна, когда я была у батюшки и матушки, тогда красота моя цвела, а ныне я в плене, воля твоя надо мною, но что ты, Еруслан-царевич, захотел моей красоты? Есть в царстве Тоскерском у царя Тобала дочь, прекрасная царевна Зельвара, и в красоте своей не имеет она себе подобной, а я беспримерно ее хуже; еще ж под Фригейским государством у царя Протана есть богатырь, зовут его Мишкою-белым колпаком. Слышно о нем, что он очень силен и охраняет Фригейское государство двадцать пять лет, и мимо его никакой еще человек, ни богатырь не проезжал, никакой зверь не прорыскивал, и никакая птица не пролетала, а кто из вас сильнее, ты ли, Еруслан-царевич, или Мишка-белый колпак, того я не знаю». Еруслан-царевич, доволен будучи ее речью, говорит ей ласковыми словами: «Прекрасная и любезная царевна Прелепа, усладила ты меня своими словами и разумнее ответствовала мне, нежели твои старшие сестры». Потом пошел из шатра вон, но царевна Прелепа сказала ему: «Что ты, Еруслан-царевич, пошел из шатра, Богу не помолившись и со мною, девицею, не простившись, неужель я противными какими словами тебя раздражила?» Сие полюбилось Еруслану-царевичу и, воротясь, помолился и, с царевною прощаясь, сказал: «Прости, любезная и прекрасная царевна Прелепа, живи, гуляй и потешайся в чистом поле, не страшись ни царей, ни князей, никто тебя не оскорбит, коль скоро о моей храбрости услышит». Потом сел Еруслан-царевич на своего богатырского коня и поехал к Фригейскому царству, к царю Протанаю, чтоб увидеться с Мишкою-белым колпаком.

Он ехал месяц, другой и третий и, не доехав до царства Фригейского поприщ за десять, видит в чистом поле на дороге человека, который был по имени Мишка, а на голове имел белый колпак. Еруслан-царевич, наехав на него, стегнул его хлыстом по колпаку и сказал: «Можно тебе и лежа выспаться, а не стоючи». Ответствует ему Мишка-белый колпак: «Кто ты таков, как тебя зовут, откуда едешь и какого отца и матери сын, сказывай?» — «Потише, друг, — говорит ему Еруслан-царевич — Коли хочешь знать обо мне, то поправь прежде на голове колпак, он свис тебе на нос. Я из Бугжатского царства, сын сильного Бугжатского царя Хираза Табернаевича и царевны Другистаны Алоизиевны, а имя мое Еруслан-царевич; еду к Фригейскому царю Протанаю на поклон». Мишка-белый колпак на сие говорит ему: «Прежде тебя не пропускал я во Фригейское царство мимо себя никакого человека, ни зверя, ни птицы, а ты хочешь теперь проехать. Поедем наперед в чистое поле и попытаем могучих плеч своих богатырских». Потом сели они на своих добрых коней и поехали в чистое поле потешиться. Разъехавшись, Еруслан-царевич ударил Мишку-белого колпака тупым концом своего копья в самую грудь и сшиб его с коня на землю, а богатырский конь Еруслана-царевича наступил ему на горло и придавил к земле. Еруслан-царевич, оборотив тогда копье свое острым концом, говорил так: «Что, брат Мишка-белый колпак, смерти ли хочешь или живота?» — «О, сильный, могучий богатырь Еруслан-царевич! — возопил Мишка. — Не дай смерти, но даруй живот; доселе у нас с тобою ссоры не было да и впредь не будет». На сие Еруслан-царевич говорит ему. «Слушай, Мишка-белый колпак, когда ты поклянешься мне, что всенародно будешь меня признавать за своего победителя, а не будешь злословием умалять славы храбрости моей и богатырской силы, то не предам тебя смерти». — «О Еруслан-царевич! — говорил опять Мишка-белый колпак. — Мне ль затмить славу твою, которая по всей вселенной гремит и блистает, до последней капли крови буду защищать доброе твое богатырское имя и прославлять тебя везде».

Тогда отпустил его Еруслан-царевич, а Мишка-белый колпак со стыда уехал от Фригейского царства, а Еруслан-царевич восприял паки свой путь к тому государству и, въехав во граде Фригей, остановился у одного сапожника, поставив своего коня, пошел пеш в царский дворец к царю Протанаю на поклон и, представ пред него, говорил: «Да здравствует царь Протанай со всеми твоими подданными на многие лета, и да услаждается жизнь твоя благоденствием! А я желаю вступить к тебе в службу». Тогда говорит ему Фригейский царь: «Откуда ты, как твое имя, кто твой отец и мать?» Еруслан-царевич ответствует ему: «Я из Бугжатского царства, сын Бугжатского царя Хираза Табернаевича и царицы Другистаны Алоизиевны, а имя мое Еруслан-царевич». Фригейский царь продолжал: «Еруслан-царевич, каким ты путем ехал, по матерой земле или водою?» Ему ответствует Еруслан-царевич: «Я ехал по матерой земле». — «Есть у меня один человек, — начал опять Протаний царь, — стоит он в чистом поле на дороге, охраняет мое царство ровно уже двадцать пять лет и мимо себя не пропускал никакого человека, ни сильного богатыря, ни лютого зверя и ни хищной птицы. То как ты мог мимо его проехать?» На сие говорит ему Еруслан-царевич: «Государь, там человек, правда, меня задел, но я его пощипал, и он от меня неведомо куда скрылся, направя лыжи прочь от твоего царства. Того я не знал, что он твой». Тут испугался его фригейский царь и думает в себе, что «ежели такой человек от него струсил, то и мне царства своего лишиться: он не приехал в царстве моем служить, но оным владеть». От сего царь впал в великое уныние, повелел воздавать Еруслану-царевичу отличную честь и угощать его своими царскими ествами и напитками. Узнав о том, Еруслан-царевич седлает своего богатырского коня, входит в чертоги Протаная-царя, с ним прощается и из града Фригея выезжает. Фригейский царь весьма тому обрадовался, что без хлопот сбыл с шеи такого нелюбого ему гостя, повелел накрепко затворить городские ворота, чтоб Еруслан-царевич опять к нему не пожаловал.

И так Еруслан-царевич направляет путь свой к Тоскерскому государству, чтоб видеть прелести прекрасной царевны Зельвары, которую многие девицы ему восхваляли. Путешествие его продолжается месяц, другой и третий, как вдруг пришли ему на мысль его родители. Он вдался в размышление и сам про себя говорил: «Поехал я в дальнюю краину, и когда случится мне вступить в супружество с какою прекрасною девицею, а я не имею на то родительского благословения». Почему и обратился он паки к Бугжатскому царству, к которому по несколько временном путешествии прибыв, видит, что все в оном предано огню и мечу. Все крепости, замки, города и великолепные чертоги до основания разрушены. Повсеместно представлялись его взору одни только страшные развалины, мохом заросшие. И сие столь цветущее царство претворено было в ужаснейшую пустыню, страх и трепет причиняющую. На полях не слышно было реву пасомых стад, и вместо приятного звона пастушеских свирелей раздавался гнусный крик воронов, а благорастворенный и ясный воздух превратился в густейшую мглу. Еруслан-царевич, рассматривая печальные остатки Бугжатской столицы, увидел одну хижину, в которой нашел престарелого одинокого мужа. Поклонившись ему, Еруслан-царевич со стесненным сердцем говорит: «Почтенный старец, где сие царство девалось?» — «Храбрый витязь, — ответствует ему сей престарелый муж, — скажи мне наперед, кто ты таков?» Еруслан-царевич на сие говорит старику: «Разве ты меня не знаешь? Я сын здешнего царя Хираза Табернаевича и царицы Другистаны Алоизиевны, по имени Еруслан-царевич». Тогда старик пал пред ним на колена и со слезами говорил следующее: «Милостивой государь Еруслан-царевич, спустя много времени после твоего отбытия пришел под наше царство князь Зерог Брадач с несметным войском и царство сие разорил огнем и мечом, ратных людей побил триста тысяч, храбрых витязей тысяча человек, простого народа до десяти миллионов, да невинных младенцев умертвил более шестисот тысяч, а отца твоего милосердого царя Хираза Табернаевича и мать твою царицу Другистану Алоизиевну в полон взял; один только я спасся между человеческим трупом». Сие известие вяще усугубило горесть Еруслана-царевича и грудь его воздымалась от испускаемых вздохов. «Великий боже! — вскричал он от крайней скорби. — Почто погибло сие безвинное царство, почто попустил ты неверным враждующим супостатам превратить в страшную пустыню те благословенные места, в которых повсеместно возжигали тебе священный огнь и вместе с благовонным курением фимиама воссылали к тебе усердные молитвы? Пойду отмщу врагу, потешусь зверским образом над его членами, растерзаю его на части и докажу, сколько может быть злобен и лют Еруслан-царевич при всех своих добрых делах».

Потом, простясь со стариком, сел на своего богатырского коня и, поехав прямо ко владению Зерога Брадача, прибыл около полуденного времени к зероговой столице и неприметно въехал в город; а видели его только играющие на улице малые ребята, которых он спросил: «Где заключен сидит царь Хираз?» Они показали ему ту темницу, в которой Бугжатский царь со своею супругою сидели заключенные. Еруслан-царевич подъехал к темнице, которая охраняема была шестьюдесятью человеками вооруженных воинов. Он всех их побил, отшиб замки и, разломав темничные двери, вошел в темницу, где видит родителей своих, лишенных зрения и в великой печали друг подле друга сидящих. Он, пав пред ними на колена, со слезами говорил следующее: «Ах, любезнейший мой батюшка Хираз Табернаевич и дражайшая матушка Другистана Алоизиевна, какому подвергнул Бог вас несчастию!» Тут царь Хираз прервал речь его сими словами: «Я голос твой слышу, а тебя самого не вижу. Откуда ты пришел и какое тебе до нас дело?» Тогда Еруслан-царевич, видя недоумение отца своего, рассказал им обстоятельно, как он их нашел, и уверял всячески, что он подлинно их сын, Еруслан-царевич. «Нет, — продолжал опять Хираз, — невозможно тому статься, чтоб ты был наш сын Еруслан-царевич: когда б он был в живе, то мы не сидели бы заключенными в темнице и не влачили бы столь поносной жизни. Я в царстве своем был самодержавец, а здесь есмь хуже последнего нищего. Ежели ж ты называешь себя Ерусланом-царевичем, то поезжай за тридевять земель за тридесятое государство в темную землю к царю Змеевиду, убей самого царя, вынь из него желчь и, привезши ее к нам, помажь оною глаза наши, от того мы опять свет узрим и тебя узнать можем, а теперь, не видя тебя, и не верим».

Еруслан-царевич простился с заключенными, вышел из темницы, сел на своего коня богатырского и поскакал из града в чистое поле. Видевшие его на улице ребята сказали отцам своим, и от них дошло тотчас по порядку и до самого князя Зерога Брадача. Докладывают ему его приближенные бояре: «Государь наш князь Зерог! Был в нашем граде некий храбрый воин, конь под ним как лев, собою молод и весь вооружен, а ехал от темницы, в которой заключен царь Хираз со своею царицею». Немедленно князь Зерог Брадач послал своего начальника телохранителей Самара в темницу и велел ему расспросить заключенных обо всем подробно. Самар пришел к темнице, которую нашел растворенною, а стражей побитых. Он, вошед в темницу, говорил следующее: «Государь царь Хираз Табернаевич! Приказал тебя спросить князь Зерог, кто был в сей темнице?» На сие ответствует ему несчастный Хираз: «Как мы можем знать, кто у нас был в темнице? Был некто и назывался Ерусланом-царевичем, а подлинно ли он или нет, то нам неизвестно, потому что мы его по голосу не знаем». Самар доложил князю Зерогу о том, что слышал от пленного царя. Танкратский князь воспаляется яростию, повелел тотчас собрать войско, которое составляло числом двести пятьдесят тысяч. Из них выбрал он пятьдесят храбрых витязей, под коих предводительством послал всю рать великую в погоню за Ерусланом-царевичем с таким повелением, чтоб они его живого к нему представили. Витязи и войска зероговы пустились в погоню и увидели издали в чистом поле Еруслана-царевича, который спал на мягкой мураве, а конь его стоял при нем. Богатырский вещий конь царевичев, видя, что за Ерусланом-царевичем гонится сильное войско, стал ржать страшным образом, так что Еруслан-царевич от того пробудился и, усмотря своих преследователей, сел на своего коня и из глаз у них ускакал. А витязи, не могши его настичь, стали между собою думать, как сказать князю, что его не поймали, и наконец решились донести ему, что его не видали.

Еруслан-царевич по долговременном путешествии приехал за тридевять земель в тридесятое государство к темной земле, за десять поприщ от Змеевидовой столицы, на котором месте увидел рать-силу великую побитую, и в той рати лежала богатырская голова, как чан пивной. Еруслан-царевич объехал кругом побитую рать и крикнул богатырским голосом: «Есть ли в сей рати жив человек?» Тогда возглашает к нему богатырская голова: «Еруслан-царевич, чего тебе надобно?» Еруслан-царевич удивился. Богатырская голова опять продолжала говорить: «Не чудись! Скажи, куда твой путь лежит и какая тебе нужда?» На сие ответствует ему Еруслан-царевич: «А ты кто таков, как тебя зовут, из которого государства житель и какого отца и матери сын?» В ответ Еруслану-царевичу говорила большая голова: «Я богатырь из Тумбенского царства, отец мой царь Терес, а мое имя Нибур». Ему на то говорит Еруслан-царевич: «Чье это войско лежит побитое?» Нибур-богатырь ему ответствует: «Сие побитое войско принадлежит темной земли царю Змеевиду, а побито мною. А причина происходившей между нами войны состояла в том, что он отнял насильственно один город у отца моего царя Тереса. Скажи ж мне теперь, Еруслан-царевич, куда ты едешь и куда путь держишь?» — «Я еду в темную землю к царю Змеевиду, твоему врагу, за тем, чтоб его умертвить». — «Нет, Еруслан-царевич, это для тебя дело совсем невозможное, скорей сам от рук его погибнешь. Я сам был сильный богатырь, заставлял страшиться всех царей и могучих богатырей одного только моего взору. На десятилетнем моем возрасте был я столько силен и храбр, что в чистом поле не пропускал ни богатырей, ни лютых зверей, ни быстрых коней, ни хищных птиц, и никто не мог против меня стоять; а ныне настал мне уже двенадцатый год, и ты видишь сам, сколько величина моего тела и прочих членов не соразмерна моим летам; и подлинно меня без ошибки назвать можно исполином. Но при всей отличности не мог я устоять против царя Змеевида. Тело его очаровано от младенчества, и никакой меч, ни копье, ниже другие оружия вредить ему не могут: на огне он не горит и в воде не тонет. Хотя при мне и есть такой волшебный меч-кладенец, которым можно его убить, но когда мы с ним сразились, то по несчастию моему он увернулся от моего удара и сам прежде меня победил. Однако ж ежели ты хочешь быть счастлив в твоем предприятии, то послушай моего совета, я дам тебе доброе наставление. Царь темной земли не допуска[ет] до себя за половину поприща посредством своего волшебного перстня, который у него надет на правой руке на среднем пальце; наводя его на подъезжающего, напускает огонь, чтоб оным сожечь незнакомого. И так, когда ты на какое расстояние доедешь до Змеевидова столичного града, и он с тобою так же захочет поступать, то вынь ты из кармана свой белый платок и махни три раза, по которому знаку и перестанет он тебя палить. Когда ж ты к нему предстанешь, то будет он тебя спрашивать о причине твоего приезда, а ты скажи ему, что желаешь принять у него службу. Он тебя примет, и ты соблюди свое честное слово и послужи ему несколько времени верою и правдою. Когда же у царя будет пир и съедутся к нему союзные его цари, князи и могучие богатыри и на том пиру подвеселятся, то всякий станет своею силою, храбростию и мужеством похваляться. Потом все поедут в чистое поле звериною ловлею повеселиться, куда поедет и царь Змеевид и возьмет тебя с собою. И как будете вы близ сего места, то ты напомни царю Змеевиду обо мне и обещай ему достать из-под меня меч, чему он чрезмерно обрадуется и пошлет тебя добывать мой меч; а когда ты [ко] мне приедешь, то и получишь его от меня».

После такого условия Еруслан-царевич простился с богатырскою головою, сел на своего доброго коня и продолжал путь к столичному граду темной земли. На половину поприща от столичного града увидел его царь Змеевид, выехал в чистое поле и, наведя на Еруслана-царевича свой волшебный перстень, хотел уже напускать огонь, но Еруслан-царевич слез со своего доброго коня и, вынув из кармана свой белый платок, махнул три раза, по которому знаку царь Змеевид перестал наводить свой волшебный перстень. Еруслан-царевич предстает пред него, низко ему кланяется и говорит: «Сильный в царях царь, многолетнего тебе здравия желаю! Прими, государь, меня в свою службу». Змеевид стал его спрашивать: «Кто ты таков, откуда идешь, какого роду и как твое имя?» На сие ответствует ему Еруслан-царевич: «Я из Бугжатского царства, отец мой Бугжатский царь Хираз, а мать царица Другистана; зовут меня Ерусланом-царевичем». Тогда сказал ему царь Змеевид: «Еруслан-царевич, следуй за мною в мою столицу, мне добрые слуги надобны».

И так Еруслан-царевич поехал в город за царем и по прибытии царь пожаловал его ниже своих двенадцати богатырей. Еруслан-царевич служил долгое время, и некогда вздумал царь затеять пир, на который созвал союзных себе царей и князей, и, подвеселясь, стал всякий похваляться тем, в чем кого превосходил. Царь Змеевид похваляется, что он ни на огне не горит, ни в воде не тонет и за далекое расстояние своего врага попаляет; другой говорит, что он столько-то бочек вдруг выпьет пива; третий, что он столько-то тысяч побивает войска; а Еруслан-царевич сказал, что сколько ни славился своею богатырскою силою фригейский богатырь, но он, сразившись с ним, принудил его убежать. Наконец, довольно понабравшись веселых спиртов, вздумал царь Змеевид ехать в чистое поле потешиться звериною ловлею и взял с собою всех сопиршественников, в том числе и Еруслана-царевича. И как были они близ богатырской головы, то Еруслан-царевич остановился и начал притворное оказывать удивление. Видя сие, царь Змеевид сказал ему: «Для чего ты отстал?» Еруслан-царевич ответствовал ему: «Великий государь, как мне не отстать: вижу я сие войско побитое, а посреди оного лежит голова, как пивной котел». Тогда царь, вздохнув, сказал ему: «Еруслан-царевич, эта голова всегда терзает грудь мою: под нею лежит меч, которого я страшусь, потому что один только он в свете может иметь надо мною действие, а прочие мне вредить не могут. Я всячески старался его достать, но труды мои были тщетные. Как я убил сего богатыря, который обладал сим страшным мечом, то и мне самому не быть живому». Тогда сказал Еруслан-царевич: «Милостивейший государь, прикажи мне, я достану тебе тот меч». — «Невероятно, — ответствовал ему царь Змеевид, — чтоб ты мог его достать». — «Клянусь тебе богатырскою честию, — повторил Еруслан-царевич, — что привезу к тебе сей меч». — «Очень изрядно, — продолжал царь, — ежели ты мне сделаешь сию услугу и достанешь меч, то я тебя пожалую первым по себе; в противном же случае ты нигде от меня не укроешься и за обман страшную получишь от меня казнь».

Потом царь с прочим поездом обратился в город, а Еруслан-царевич остался и, подъехав к богатырской голове и слезши с коня, говорил следующее: «Сильный тумбенский князь и могучий богатырь, по слову твоему похвалился я пред царем Змеевидом достать ему твой страшный меч, он ждет меня теперь у царских врат. Теперь все мое счастие и несчастие зависит от тебя, потому что в случае неустойки клялся он лишить меня жизни. Не попусти меня погибнуть, освободи из-под себя меч». Тогда Нибур-богатырь сдвинулся с меча, и Еруслан-царевич, взяв его, поклонился богатырской голове и, сев на своего коня, поехал к Змеевидовой столице. «Постой, Еруслан-царевич, — крикнула ему богатырская голова, — воротись! Хоть и взял ты меч, но и с ним погибнешь. Я научу тебя, как его употребить. Когда увидит тебя царь, то от радости встретит тебя среди твоего двора и протянет к тебе руку за мечом, тогда ты ударь его по голове однажды, а в другой раз не секи, потому что он оживет и умертвит тебя».

Еруслан-царевич поклонился богатырской голове и поехал в город, держа меч на плече. Лишь только увидел его царь едущего с мечом, то с радостным восторгом выбежал к нему навстречу и, встретив его среди двора, говорил ему: «Добрый слуга, Еруслан-царевич, за сию службу жалую тебя первым по себе, даю тебе полцарства и золотой казны сколько хочешь; желаешь ли иметь супругу, то вот тебе дочь моя Лигура». Потом Змеевид протянул руку и хотел взять меч, но Еруслан-царевич ударил его тем мечом по голове и рассек ее до плеч, от чего царь и умер. Тогда вскричали к нему царские приближенные: «Еруслан-царевич, руби его в другой раз!» На сие он им ответствовал: «Нет, братцы, богатырское сердце раз, да горазд». Кинулись на Еруслана-царевича князи, и бояре, и богатыри, желая его умертвить. Но он, взяв меч в руку, а копье под плечо, в другую ж руку взял тело Змеевидово, чтоб богатыри не унесли оного, и одним махом побил князей, и бояр, и сильных его богатырей. Потом уцелевшие князья и бояре и все градские жители, прося у него пощады, говорили ему: «О сильный могучий богатырь и славный князь Еруслан-царевич! Умилостивься и перестань нас поражать, мы к тебе припадаем, владей ты нами». Еруслан-царевич, укротя свое богатырское пламя, не стал более продолжать поражения и сказал им: «Царем вам я быть не хочу, а избирайте достойнейшего из вас». Потом, взрезав грудь Змеевиду и вынув желчь, положил ее в сосуд.

Исправив сие, сел на своего доброго коня, поехал из города и, приехав к богатырской голове, вынул из сосуда желчь, помазал богатырскую голову и туловище, к которому коль скоро он приложил голову, то мгновенно срослись, и тумбенский богатырь Нибур встал как от сна пробудился и с Ерусланом-царевичем поцеловался, и назвались они братьями: Нибур большим, а Еруслан-царевич меньшим. Тогда Еруслан-царевич простился с Нибуром, и разъехались по разным путям: Нибур поехал в Тумбенское царство просить у отца своего Тереса благословения, чтоб жениться на змеевидовой дочери Лигуре и царствовать в темной земле; а Еруслан-царевич направил свой путь в Танкратское царство ко князю Зероге Брадачу и чрез полугодовое свое путешествие туда прибыл. И, въехав в столичный град, прямо обратился к темнице и нашел, что оная окружена стражами вдвое числом против того, сколько было при оной в первый его приезд. Он стражей всех побил, двери проломил и вошел в темницу, сказал: «Здравствуй, батюшка царь Хираз и матушка царица Другистана! Приказание ваше я исполнил, ездил за тридевять земель, за тридесятое государство, в темное царство к царю Змеевиду, убил царя и привез вам его желчь». На сие говорит пленный Бугжатский царь: «Когда ты называешься сыном нашим Ерусланом-царевичем и подлинно убил сильного царя Змеевида, то помажь нам тою желчью глаза, от чего мы прозрим, тебя увидим и в справедливости уверимся». Еруслан-царевич вынул желчь из своего сосуда, и когда помазал оною им глаза, то они увидели свет и, с чрезмерною радостию узнав в благодетеле своем подлинно любезного своего сына Еруслана-царевича, воскликнули: «Ах любезный наш сын! Поистине ты наш сын и избавитель! Еще Бог до нас милосерд и сохранил до сего времени жизнь твою!» Они наперерыв нежно его обнимают и не знают, что говорить. Наконец Еруслан-царевич прерывает молчание. «Останьтесь здесь до утра, — говорит он им, — завтра я при помощи божией со злодеем нашим управлюсь и возвращу спокойствие сердцам вашим». Потом вышел он из темницы, затворил дверь, сел на своего доброго коня и поехал в поле.

А на другой день, встав поутру рано, крикнул громким богатырским голосом: «Защищайся, Зерог, изверг рода человеческого! Скоро будешь ты прах, а не царь!» Танкратский князь, услышав богатырский голос, повелел в трубы затрубить и в барабаны бить. На сей знак собрались к нему рыцари и богатыри и простого войска до пятисот тысяч, и выехал Зерог Брадач из столицы с великою силою. Еруслан-царевич, вооружась щитом и копьем, пустился на войско, как сокол напускает на гусей и лебедей. Сколько он побивает, вдвое того конем своим богатырским топчет, и не прошло двух часов, как он низложил все войско, в числе котором богатырей и рыцарей было до десяти тысяч; а самого князя Зерога Брадача в полон взял и, приведя с собою в город, выколол ему глаза и посадил за крепкою стражею в ту самую темницу, в которой им содержаны были его родители, которых он оттуда вывел, и отца своего посадил на царство. Все жители, войско и граждане и знаменитые государственные чины покорились своему новому царю и охотно сделали в верности клятвенную присягу, потому что зверские и бесчеловечные поступки их прежнего царя давно уже были им несносны и принуждали их стенать под игом гнуснейшего рабства. Хираз же, напротив того, был добродетелен, правосуден и милостив. На сей радостный случай происходило великолепное празднество, в котором всякого звания люди, и высшие и низшие, имели участие.

Когда миновалось торжество, то Еруслан-царевич стал просить у родителей своих благословения, чтоб ехать в Тоскерское царство к царю Тобалу и посмотреть столь много ему прославленную и во всем свете славящуюся беспримерную красоту его дочери царевны Зельвары. Сия новая разлука хотя была чувствительна для нежных родительских сердец, однако ж еще огорчительнее казалось для них, ежели не удовлетворить просьбе такого сына, который, презрев все труды, бедствия и опасности, исхитил их из челюстей страшной смерти; притом же обнадеживал он их, что всячески постарается в скором времени дать им о себе приятное известие. И так благословили они его и со слезами провожали за градские стены, где Еруслан-царевич в последнее с ними простившись, поехал в Тоскерское царство.

Его путешествие продолжалось около пяти месяцев. Дорогою не встречалось с ним ничего достопамятного и внимания заслуживающего, он видел обыкновенные предметы: леса, луга, поля, горы, реки, источники, стремнины, зверей и странствующих людей. Наконец прибыл он к столичному городу Тоскерского царства, близ коего разливалось обширное озеро Лицей, в коем имел свое жилище один престрашный трехглавный змей, который, выходя ежедневно на берег, опустошал окрестные места, пожирал людей и скотину и смрадным своим паром, который исходил из его челюстей, делал бесплодными нивы и уничтожал труд земледельцев. Для избежания сего бедствия царь Тобал ежедневно кликал клич с таким обещанием, что кто убьет сие чудовище, того бы он наградил несметною казною и уделил бы тому несколько городов и почтил бы первым по себе местом. Еруслан-царевич, въехав в город, остановился в доме одного гражданина и, услышав о царском указе, сел тотчас на своего богатырского коня и поехал к тому озеру.

Чудовище, почуя приезд Еруслана-царевича, выплыло на берег. Конь богатырский испугался и упал на колена, и Еруслан-царевич с коня своего свалился на землю, а змей, схватя его, потащил в озеро, но не могло вредить ему своими когтями, потому что на Еруслане-царевиче была броня и доспехи золотые. Еруслан же царевич, исправясь, обнажил свой меч-кладенец и одним махом отрубил змею две головы; доходило и до третьей, как чудовище возопило человеческим голосом: «О сильный могучий богатырь Еруслан-царевич! Не предавай смерти, даруй живот. Отныне впредь никогда не стану выходить из озера и людей поедать не буду, но изберу себе заточением своим глубину озера и пищею моею определю себе рыбу, тину и болотину, а за то, что ты меня пощадишь, подарю тебя камнем самоцветным несметной цены, который хранится у меня в озере». Еруслан-царевич сказал на то чудовищу: «Хорошо, я не умерщвлю тебя, когда ты принесешь ко мне тот камень». Змей пошел в озеро, а Еруслан-царевич сидел на нем и, взяв у него тот самоцветный камень, велел принести себя на берег, куда сошедши, отсек ему последнюю голову, а сам, севши на своего коня, поехал обратно в город, где у градских врат встретил его царь Тобал со следующими словами: «Великодушный и храбрый незнакомец, видел я с высоты царских моих чертогов славное твое дело, которое ты предпринял для избавления несчастных моих подданных, и победу, одержанную тобою над сим страшным чудовищем. Ты общий наш избавитель, ты утвердитель безопасности престола моего! Скажи мне, из каких стран направил Бог стези твои в мое бедствующее царство; кто те, которые произвели на свет столь редкое сокровище, столь храброго мужа и столь отлично из смертных великодушного и благодетельного; и то скажи, кому должен я благодарить сим счастием?» — «Великий Государь! — ответствовал ему Еруслан-царевич. — Бугжат мое отечество, родители мои Бугжатский царь Хираз и царица Другистана, а имя мне Еруслан-царевич, а заехал в ваше владение, странствуя по разным государствам». С великим удовольствием узнал царь о высоком происхождении своего избавителя. Потом приглашает его в свой дворец, куда ехав, по улицам окружены были повсеместно народом: стариками, юношами, отроками и младенцами. Первые воссылали тысячи благословений победителю; вторые с радостным удивлением смотрели на столь редкого мужа и желали иметь такого над собою военачальника, а последние, толпясь между ими, всему подражали.

Тобал, желая достойно угостить столь знаменитого странника, повелел учредить великолепное торжество и созвал всех князей и бояр и знатных чинов к себе во дворец. За столом царь посадил Еруслана-царевича по правую сторону, на первом от себя месте. В продолжение стола все пили за здравие своего избавителя; и на радостях и сам Тобал изрядно подгулял и, сделавшись откровеннее, долгое время говоря о чудовище, умерщвленном рукою Еруслана-царевича, о тех страшных опустошениях, которые он причинял в его царстве, и дошедши наконец до того, сколь велика была услуга, которую ему сделал Еруслан-царевич, говорил ему следующее: «Не знаю, чем воздать тебе за такое благодеяние; все сокровища мои недостаточны, чтоб тебя достойным образом наградить, потому что ты сам во всем изобилуешь. Как ты рожден от венценосца, то и сам достоин носить венец. Вручаю тебе свой, ежели пожелаешь сочетаться с моею дочерью Зельварою». Тогда Еруслан-царевич, видя, что идет дело на лад, сказал тоскерскому царю: «Государь, услуга моя маловажна; но когда ты хочешь удостоить меня дочери твоей, то я от сего счастия не отрекаюсь. Удостой зрения еепрекрасного лица». Тобал велел своей дочери убраться в драгоценное платье, чем прелести ее весьма умножились. Царь, взяв ее за руку, повел к Еруслану-царевичу. Прекрасная Зельвара подносит ему в золотой чаре вина, которую от нее приняв, Бугжатский царевич делает ей такое приветствие: «Здравствуй, прекрасная царевна Зельвара на многие лета!» — причем ее поцеловал. В ответ ему Зельвара говорит: «Благоденствуй, прекрасный витязь Еруслан-царевич, на множество лет». Потом прекрасная царевна опять удалилась в свой покой. Плененный ее красотою, Бугжатский князь, воспален будучи жесточайшею к ней страстию, открывается тоскерскому царю, что прелести его дочери чувствительно его поразили; и что он избавит его от несноснейших мучений сердца, ежели не помедлит их браком. И так царь наутро же повелел делать приличные приготовления к свадебному обряду, и сии приготовления продолжались три дня. Между сим временем влюбленный Еруслан-царевич дни препровождал в приятнейшем беседовании с прекрасною царевною Зельварою, а по ночам страдал от нетерпеливости иметь поскорей в своих объятиях дражайшую свою невесту.

Когда наступил день, определенный для брачного супружества, то Еруслан-царевич поехал наперед к Гименееву храму; потом появилась нареченная его невеста, убранная в голубую одежду, золотом распещренную, и сидящая на колеснице, блеском своим подобной солнцу, которую везли два белые единорога. Приехав ко храму, сходит она с колесницы, будучи под руки поддерживаема двумя из прекраснейших своих девиц. В преддверии храма принял ее Тобал, ее отец, и, подведя ее к жертвеннику, пред которым стоял уже Еруслан-царевич, вручает ему дочь свою с сими словами: «Се будет залогом вечной нашей дружбы и венцом того подвига, которым ты сию страну избавил. Да изольет Гименей с Луцинною свои на вас благодеяния, да устроят в вашем супружестве всегдашнее вам благоденствие». Тогда тоскерский царь отступил к правой стороне жертвенника, а первосвященник начал обряд гименеевых таинств, по совершении коих новобрачные сели вместе на ту златоблистательную колесницу. Все улицы, по которым они ехали до дворца, усыпаны были всякого рода цветами. Стоящие по сторонам юноши и девицы воспевали гимны в честь новобрачным, а старцы воссылали тысячи обетов о благоденствии сей прекрасной четы. Царь Тобал встретил их во дворце своем и вторично изрек на них свои благословения. Потом все князья, вельможи и знатные государственные чины поздравляли Еруслана-царевича и супругу его, прекрасную царевну Зельвару; после чего сели все за брачный стол и стали пить, есть и веселиться; и как все надовольствовались и по домам разъехались, то и новобрачные пошли в убранную для них спальню.

Тут Еруслан-царевич после первых восхищений и забав любви, изъявляя нежность своей супруге, спрашивает ее: «Дражайшая моя и прекраснейшая царевна Зельвара, твои прелести заставили меня странствовать по многим государствам, и многие прекраснейшие девицы восхваляли мне красоту твою, наконец после многих стараний обладаю я тобою, любезная царевна. Скажи мне, есть ли на свете тебя пригоже, а меня храбрее?» — «Ах любезнейший мой супруг, Еруслан-царевич! Кто может из смертных в силе и храбрости с тобою равняться? Никакое воинство не перенесет ударов меча твоего; вселенная наполнена славою твоего мужества, а над моею красотою есть еще превосходнейшая: на южных берегах океана, в царстве Манозийском владеет царевна Гилонда, которая прелестями своими всех в свете красавиц затмевает красоту, она в десять крат меня прекраснее и не имеет себе соперницы». В сих и подобных разговорах новобрачные препроводили темноту ночи. На другой день веселье снова началось, весь город чувствовал милости и соучаствовал в радости Тобала.

Еруслан-царевич жил с прекрасною Зельварою около полугода, а после того, побуждаем будучи любопытством видеть манозийскую царевну Гилонду, столь славную по красоте своей, сказал некогда своей супруге, что он намерен на малое время от нее отлучиться и съездить в Бугжатскую землю для свидания со своим отцом. «Любезнейшая царевна, — говорил он ей, — не крушись в разлуке, я чрез краткое время к тебе возвращусь. Ты скоро произведешь на свет залог любви нашей, то он в отсутствие мое послужит тебе утешением; и когда то будет сын, то вставь ему в перстень тот блистательный камень, который я получил от трехглавого змея». Сколько Зельмира ни усиливалась своими просьбами, чтоб он взял ее с собою, но Еруслан-царевич представлял ей убедительнейшим образом все неудобства путешествия в таком ее состоянии. Почему прекрасная Зельвара принуждена была остаться с отцом своим Тобалом, который также ничем не мог удержать при себе Еруслана-царевича, потому что свидание с родителями довольно было сильно, чтоб убедить просящих.

И так Еруслан-царевич надевает на себя доспехи богатырские, прощается со своею супругою и тестем, садится на своего доброго коня и выезжает из города в чистое поле. Сколько Зельвара ни была уверена в любви к себе Еруслана-царевича, однако ж не могла удержаться, чтоб не подозревать отъезд своего супруга, да и действительно, ее подозрение было справедливо. Еруслан-царевич поехал не к родителям, но на южные берега океана, в Манозийское царство, посмотреть красоту царевны Гилонды. Его путешествие продолжалось больше полугода. Наконец прибыв в сие государство и въехав в столицу Манозию, прямо подъехал к царскому дворцу и слезает со своего доброго коня. Царевна Гилонда, видя из палат своих, что приехал в ее царство рыцарь и без спросу идет в ее чертоги, испугалась и, оставя свой престол, пошла навстречу Еруслану-царевичу. Вышед к нему на переднее крыльцо, говорит ему следующее: «Храбрый витязь, откуда ты, кто ты и какую имеешь здесь надобность?» — «Я из Бугжатского царства, сын царя Хираза и царицы Другистаны, имя мое Еруслан-царевич, а в твое владение привлекло меня любопытство, чтоб увериться, подлинно ли ты так прекрасна, как о тебе по свету носится слава». Гилонда исправилась от страха своего, видя пред собою знаменитого князя, взяла его за руку и повела в свои чертоги и, посадя на первое по себе место, говорила ему: «Храбрый и сильный в свете князь Еруслан-царевич, владей мною и царством моим». Еруслан-царевич, плененный ее бесподобною красотою, столько распалился страстию, что забыл о своей супруге, прекрасной царевне Зельваре, стал оказывать Гилонде все любовные ласки и, упоен будучи негою и роскошью, остался при ней.

Между тем Зельвара от бремени разрешилась сыном, который был прекрасен, как солнце. Его острые глаза, черные волосы, вознесенная грудь и отверстое чело представляли в нем совершенное подобие отца его, Еруслана-царевича, и сие ясное изображение заставляло прекрасную Зельвару и плакать, и радоваться: плакать потому, что она лишилась дражайшего своего супруга и не знает о его участи; а радоваться потому, что в сем младенце находит себе по крайней мере некоторое утешение. Сам Тобал, ее родитель, не менее тому радовался и наименовал своего внука Азонаем. И так Зельвара, разделя себя между скукою и удовольствием, прилагала все свое старание о воспитании сына своего Азоная.

Уже минуло ему шесть лет, как стал он ходить в княжеское училище, где учились дети князей и вельможей, которые стали его укорять, что он не имеет отца и неведомо чей сын. Азонаю сие не показалось, и он за то их журил: кого ухватит за голову, у того голова долой; кого за руку — тот лишается руки. Наконец уже наскучило Азонаю слушать такие укоризны. Он приходит к своей матери и говорит ей следующее: «Милостивая государыня матушка, скажи мне, есть ли у меня батюшка или нет?» Тогда Зельвара, тяжко вздохнув, со слезами ему ответствовала: «Ах любезный сын! Сколь поразителен и приятен мне твой вопрос! Есть у тебя отец — храбрый и сильный князь Еруслан-царевич. Он поехал к южным берегам океана в Манозийское царство и теперь заставляет меня провождать жизнь свою в тоске и печали». Младый Азонай, тронут будучи слезами своей матери и желая сыскать отца своего, целуя ее руки, говорит: «Любезная матушка, не мучь себя тоскою, я сей час отправляюсь в путь искать батюшку и при помощи Бога к тебе его привезу». — «Ах любезное мое дитя! — продолжает Зельвара. — Ты еще очень молод и не усидишь на коне, в поле лютые звери тебя растерзают, и ты не знаешь ни пути, ни дороги». — «Нет, матушка, стыдно богатырскому сыну на коне не усидеть, от лютых зверей не отбиться и не сыскать пути и дороги».

И так Азонай-царевич стал приготовляться к дальнему походу, а Зельвара дала золотой ему перстень, в котором сделан был блестящий камень змеев. Азонай надел на себя доспехи богатырские, вооружился мечом, щитом и копьем и сел на лучшего коня, выбранного из всех царских конюшен, и, простясь со своим дедом и матерью, отправился в путь искать отца своего, Еруслана-царевича. Чрез долговременное путешествие, на котором не случилось с Азонаем никакого приключения, прибыл он под столицу Манозийского царства, где на заповедных лугах раскинул бел шатер и стал отдыхать. Наутро крикнул он богатырским громким голосом: «Не вижу здесь себе противника!» Еруслан-царевич услышал богатырский голос, велел седлать коня своего и, сев на него, взял в руку щит, а копье под плечо и выехал на заповедные луга. Еруслан-царевич вскричал к младому Азонаю-царевичу: «Дерзновенный юноша, как отважился ты расположиться на моих заповедных лугах? Сюда ни человек, ни зверь, ни птица не допускается, а ты возымел смелость потоптать шелковую траву. За сие заплатишь мне своею жизнию: ступай!» И так два храбрые и сильные богатыря, сын и отец, не зная друг друга, разъезжаются, и младой Азонай-царевич ударил отца своего тупым концом копья в самую грудь и едва не вышиб его из седла. Тогда сказал ему Еруслан-царевич: «Худо шутишь, мальчик». Потом вторично разъехались, и Еруслан-царевич ударил сына своего тупым концом копья и сшиб его с коня, а конь победителев наступил ногою на его доспешное ожерелье и притиснул его к земле. Тут Еруслан-царевич оборачивает свое копье острым концом и хочет его предать смерти, но Азонай ухватил копье правою рукою и блеснул своим перстнем. Еруслан-царевич, узнав тот драгоценный камень, стал его спрашивать: «Откуда ты, отрок, какого отца и матери и как по имени называешься?» — «Храбрый витязь! — ответствовал ему Азонай-царевич. — Я из Тоскерского царства, отец мой был Еруслан-царевич, а мать царица Зельвара, меня зовут Азонаем, а выехал я из своего отечества, чтоб искать родителя своего, которого еще от рождения моего не видывал». Тогда Еруслан-царевич скочил со своего коня, поднял сына своего, взял его в свои объятия и, нежно его целуя, прослезился об участи своей супруги, прекрасной Зельвары. Потом отец и сын не медля сели на своих богатырских коней и удалились от Манозийского царства и поспешали возвратить радость печальной царице Зельваре и Тобалу.

Прибыв в Тоскерскую столицу, застали весь народ плачущим; а причиною тому была кончина их царя. Но вдруг печаль переменяется в радость. Граждане узнали Еруслана-царевича, сбегаются к нему многочисленными толпами, упадают пред ним на землю и приносят благодарение небесам за возвращение им столь славного мужа, достойного управлять их царством. Еруслан-царевич едва за теснящимся народом мог проехать до царского дворца. Ведомость о прибытии Еруслана-царевича и сына его мгновенно дошла и до отчаянной царицы Зельвары, которая, колеблема будучи радостию и недоверием, бежит на парадное крыльцо, где подлинно предстал к ней любезный супруг и сын. Неудивительно, что всякое чрезвычайное приключение производит чрезвычайное действие. Зельвара по долговременной разлуке с любезным своим супругом, вдруг увидев его в такое время, в какое совсем того не ожидала, от сильных душевных движений пала бесчувственна на землю. Еруслан-царевич и предстоящие госпожи подают ей помощь и возвращают жизненные силы. Она опамятовалась и, кинув томные свои взоры на супруга своего, говорит: «Ах дражайший предмет! Какое благотворительное божество послало тебя к облегчению тех страданий, коими сердце мое от нашей разлуки было угнетаемо! Ужели Боги положили конец моим мучениям! Вижу, что после ненастья наступает благорастворенная погода, и печальные мои дни претворяются в забавы». Тут бросаются они в объятия и после взаимных восторгов и нежных слов, которые им страстная их любовь внушить могла, входят в царские чертоги, где снова повторяют свои друг против друга ласки. Предстают к Еруслану-царевичу князья, вельможи и все знатные государственные чины, вручают ему скипетр, возлагают на него корону и вместе все бремя правления, клянутся ему в ненарушимой подданической верности и, наконец пожелав благополучного над ними царствования, расходятся по своим должностям. Сей случай был сопровождаем отличным торжеством и веселостями, которые несколько дней продолжались.

Когда уже Еруслан-царевич утвердил свой престол, устроил порядок в своем государстве, привел пределы областей своих в безопасность от внезапных неприятельских нападений и мудрыми законами предписал жизнь добродетельную и мирную всякого рода людям из подданных; и когда он после стольких трудов привел все в совершенство, то в один день, рассуждая о странствиях своих и богатырских подвигах, вздумал о названных своих братьях Исламе, Гесперском богатыре и о Тумбенском царевиче Нибуре и желал иметь известие как об них, так и о своих родителях. Он призвал к себе сына своего Азоная-царевича и, лаская его, так ему говорил: «Любезный сын, ты одарен храбростию и силою богатырскою, которую я сам собою испытал, когда ты выехал против меня на заповедных лугах Манозийского царства. Надень на себя доспехи богатырские и возьми все богатырские оружия и коня моего богатырского, ступай в чистое поле разгуляться и приобретай себе такую ж славу, какую я приобрел. Поезжай ты в царство Танкратского князя Зерога Брадача, к моему отцу, а твоему деду Хиразу Табернаевичу, который царствует над тою землею, объяви им о нашем здравии и узнай, как они живут. Оттуда поезжай в Калекутское государство к названному моему брату князю Исламу, Гесперскому богатырю, и потом в темную землю, коею прежде владел царь Змеевид, убитый от меня, а ныне управляется названным же моим братом Тумбенским царевичем Нибуром, сочетавшимся с дочерью убитого царя Змеевида, уведомь их, что мы благополучны, и проведай, как они поживают. Да благословит небо путь твой, будь счастлив навсегда; ступай с Богом».

И так Азонай-царевич, приняв от отца своего и матери благословение, отправился в путь и чрез несколько лет, объездив всех, возвращается в царство отца своего. В один жаркий день, утомлен будучи от полуденного зноя, Азонай выехал на пространный зеленый луг, испещренный разными душистыми цветами, среди коего стояло тенистое древо. Он слез со своего коня, пустил его щипать траву, а сам лег прохладиться под тенью того дерева, как вдруг едет Баба Яга в ступе, пестом погоняет, помелом след заметает и кричит Азонаю-царевичу: «Дерзкий! Как ты отважился на моем лугу остановиться!» — «Цыц, старая ведьма, не ворчи, — сказал ей Азонай, — притаскаю тебя здесь». — «О! Так постой же! — вскричала опять ведьма. — Я тебя проучу: разорву твои члены и кости все изгрызу!» — «Нет, погоди, дай тебе прежде зубы вышибить!» Тут схватил он копье, а ведьма ухватилась за пест. Азонай хотел ударить ее своим копьем, но оное переломилось от ее песта. Он взял свой меч-кладенец, отрубил ей прежде правую ее руку, которая с пестом сажень на двадцать отлетела, потом и голову. Но какое чудо! Вдруг лопнуло у ведьмы брюхо и выскокнуло из него двенадцать богатырей на конях. Они слезли со своих коней, пали пред Азонаем-царевичем и благодарили его за избавление их от сей ведьмы, которая их всех в разные времена пожрала. «Кому обязаны мы нашим спасением? — вскричали они единогласно. — Скажи нам, храбрый и сильный витязь, кто ты таков и откуда ты?» — «Я сын храброго и сильного князя Еруслана-царевича, — ответствует он им, — и внук Бугжатского царя Хираза Табернаевича, зовут меня Азонаем, а ездил я в разные страны по приказанию моего родителя, который царствует ныне в Тоскерском государстве». При сих словах один из оживотворенных богатырей, подбежав к Азонаю-царевичу, вскрикнул: «Ах сын, достойный столь знаменитого отца, храбрый Азонай, избавитель мой и отец! Прими меня, своего раба, к себе! Я подданный отца твоего, мы вместе с ним учились, и я отчасти сопутствовал ему на его странствиях до тех пор, как пожрала меня сия убитая тобою ведьма, а имя мое Иван-нянкин сын». — «Я рад, — ответствовал ему Азонай, — что нечаянно мог возвратить жизнь столь многим храбрым людям. Когда ты называешься подданным отца моего и говоришь правду и желаешь быть у него, то поезжай за мною».

И так Азонай-царевич, взяв с собою Ивана-нянькина сына, восприял путь к своему отечеству, а прочие богатыри, поклонившись ему до земли, разъехались по разным дорогам. Храбрый Азонай, сопутствуем избавленным, проезжает ночью чрез дремучий лес, потому что там им лежал путь, и среди того леса увидели они огонь. Они поехали к тому огню и приехали к избушке. Привязав коней своих позади той избушки, вошли они в оную и застали прекрасную девицу, которая горько плакала и в слезах не приметила, как они к ней вошли. «Здравствуй, красная девица, — сказал ей царевич Азонай, — о чем так рыдаешь, какая скорбь тебя утесняет?» — «Ах храбрые витязи! — ответствует им девица. — Как мне не плакать и не грустить: я дочь царя загорского, имя мое Прелепа; было нас трое сестер, из коих я младшая, но две старшие, Кантомира и Диоцеза, за грубость свою наказаны смертью от Бугжатского князя Еруслана-царевича. Я одна угодила ему своею искренностию, когда он на пути своем во Фригейское царство заезжал в наш бел шатер и, отъезжая от меня, сказал он: “Прости, любезная Прелепа, живи, гуляй и потешайся в чистом поле, не страшись ни царей, ни князей, никто тебя не осмелится обидеть, как скоро о моей храбрости услышит”. Это и правда, что многие богатыри мимо меня проезжали и никакой обиды мне не делали, как только я упомяну об Еруслане-царевиче. Но в один день, гуляя по роще, увидела я прекрасного кролика, который не более как за три шага от меня прыгал, но в руки мне не давался; я хотела его поймать и неприметно чрез всю рощу пробежала. Вдруг кролик пропал из глаз и вместо того предстали великолепные палаты, из которых вышли ко мне две нарядные и прелестные девицы и приглашали меня в те чертоги. Я, находясь в исступлении, сама себя едва помнила, однако ж не отреклась идти с ними и тем себя погубила. В сих палатах жил страшный волшебник Кандалей, который вдруг своим волшебством мог произвесть надо мною то, что ему было угодно. Потом, обратясь в страшного крылатого змея, перенес меня в сие ужасное обиталище и прилетает сюда ко мне в неделю один раз по ночам, и сегодня он непременно сюда будет. Удалитесь отселе, храбрые витязи, боюсь я, чтоб он вас не извел». — «Пустой страх, — ответствовал ей царевич Азонай, — когда ушел он от рук отца моего Еруслана-царевича, то я ему докажу дружбу». — «Ах! — говорила с восхищением Прелепа. — А ежели ты его сын, то я не страшусь более волшебника Кандалея и надеюсь быть в свободе. Но прошу тебя, убивай его тогда, пока он еще в образе змея, потому что он в то время, кроме змеевой силы, ничем больше действовать не может и к волшебству прибегнуть не может». Вдруг прерывается их разговор сильным треском и шумом, происходившими в лесу. «Ах! — вскричала Прелепа. — Ступайте, это он летит».

Царевич Азонай с холодным духом выходит на двор, взяв свое копье в левую руку, меч в правую, а за ним последовал и Иван-нянькин сын, чтоб посмотреть храбрости сего младого рыцаря. Змей пламенем своим все небо осветил, Азонай видит и говорит: «Есть с кем молодцу потешиться!» Сажен за тридцать от избушки змей стал ниже опускаться, чтоб удариться о землю и принять образ человека, но Азонай, подскочив к нему, ударил его по спине слегка и тем раздражил змея, который на него устремляется и хочет его пожрать. «Постой, не подавись, — сказал ему царевич Азонай, — скоро самого расклюют вороны и галки». С сим словом вонзает он ему в пасть копье по самую рукоятку. Змею пришл[ось] туго, хватается за Азоная когтями, но добрый Азонаев меч отсекает оные, а потом и голову змиеву отрубив, бросил за лес и сказал: «Перестанешь, пустая голова, проказничать». Потом вошли опять в избушку.

Прелепа, свидетельница сего геройского подвига, бросается пред царевичем Азонаем на колени, обнимает его ноги и в чувствительнейших выражениях приносит ему благодарность. Она бы за сие даровала ему свое сердце, он он еще о таких безделках не помышлял, да и она была уже ему не под стать. Иван-нянькин сын на досуге пленился красотою Прелепы, да и загорская царевна, как по всем обстоятельствам казалось, не совсем была к нему нечувствительна. Ивану-нянькину сыну не было уже мочи скрывать своего любовного пламени, он вызвал царевича Азоная на крыльцо, пал ему в ноги и открылся в своей страсти к Прелепе. «Встань, — сказал ему Азонай, — авось-либо ты будешь счастлив. Пойдем узнаем, что скажет Прелепа». Они вошли опять в избушку, и Прелепа уже догадывалась по взору Азонаеву, что он ей хочет предлагать, и к тому приготовилась. «Ежели ты, царевна Прелепа, — сказал он ей, — хочешь отблагодарить мне за услугу, которую ты от меня получила, то скажи мне, достоин ли сей храбрый и сильный богатырь быть твоим супругом и не противен ли он тебе?» — «Когда ты выбираешь мне жениха, — ответствует царевичу Азонаю Прелепа, — то я знаю, что ты не ошибешься, и я отдаюсь на волю твою; а он мне нимало не противен».

И так Азонай согласил их сердца и как рассвело, царевич Азонай сел на своего коня, а Иван-нянькин сын на своего, посадив к себе и Прелепу, и отправились в путь, и чрез короткое время прибыл Азонай со своими спутниками в Тоскерское царство к своим родителям. Они с радостию его встречают; но в какое удивление пришел Еруслан-царевич, увидев старинного своего спутника Ивана-нянькина сына и царевну Прелепу! Он расспрашивает об их приключениях и, выслушав оные, немало дивился и радовался храбрости сына своего, который еще больше ему сделал удовольствия, когда по пересказании о своих поездках к дедушке своему и бабушке, к тумбенскому царевичу Нибуру в темную землю и к Исламу, Гесперскому богатырю в царство Калекутское вручил Еруслану-царевичу от всех письма, из коих примечания достойнешие суть:

ПИСЬМО

От Ислама, богатыря Гесперского,

и владетеля Калекутского царства,

к великому царю, сильному богатырю

и любезному моему брату большому.

Желаю тебе на многия лета здравствовать и благоденствовать с любезною твоею супругою и сыном, с которым первое наше свидание было не совсем дружеское. Когда я ехал со сражения, то попался он мне навстречу; я подумал, что он из числа побитых мною неприятелей, и не зная того, что он твой сын, бросился на него с мечом своим. Но он, будучи меня помоложе и порасторопнее, оберня копье, столь сильно ударил меня вдруг тупым концом, что едва не сшиб меня с коня, и притом сказал: «Знай, что я сын Еруслана-царевича». Сие услышав от него, не токмо я прекратил свой поединок, но еще рад был, что случай доставил мне видеть сына столь любезного для меня брата; и еще похвалил его, что он мастер потчевать богатырскими гостинцами, из коих и мне удружил добрый кусок. Я остаюсь здоров со своею супругою, и вам кланяемся.

Ислам.

От тумбенского князя и темной

земли великого царя Нибура

сильному и храброму царю и брату

моему меньшому Еруслану-царевичу.

С любезною твоею супругою и сыном желаю многолетнего здравия и небесного благословения во всех делах твоих. А я, расставшись с тобою, приехал в темную землю, где от твоих проказ застал всех в смятении, но тотчас успокоил сердца своим присутствием и заставил признать себя их царем, а дочь его Лигуру взял за себя и ныне благополучно царствую; только сын твой на несколько времени меня в здоровье расстроил. Когда он приехал к моей столице, и я, увидев его из моих палат подъезжающего и, не знав его, подумал, что какой-нибудь дерзкий богатырь осмелился нарушить мое спокойствие. Тотчас выехал я за город и начал с ним поединок, но он поскорей меня исправился и обухом меча своего больно меня зашиб; и я уже хотел поразить его своим, но он упредил удар, объявив о своем имени, и тогда получил от меня прощение. В прочем препоручаю тебя воле божией и остаюсь

брат твой большой Нибур.

Еруслан-царевич, прочитав сии письма, сказал с усмешкою: «Худо шутить с моим сыном; а ты, любезный Азонай, будь всегда столько храбр, каков ты был против сих двух богатырей». Потом начались разные увеселения, пиры и всенародные игры на случай благополучного возвращения царевича Азоная. Иван-нянькин сын сочетался с царевною Прелепою и от Еруслана-царевича пожалован был первым в государстве вельможею и получил от него в правление несколько городов. Еруслан-царевич много лет царствовал благополучно, сделал многие завоевания, заставил своих соседей себя почитать и страшиться; и когда уже бремя старости сделало его неспособным к поношению ига правления, то вручил он свой скипетр и державу сыну своему Азонаю-царевичу, который отличил себя в силе и храбрости богатырской, распространил звук славы своей и геройских подвигов по всему земному шару, и многие младые князи и государи подражали в царствовании его мудрости.

2. Сказка о Заиграе-королевиче

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был король с королевою, у которых родился сын столь прекрасного лица, что ему подобного не находилось во всем том королевстве. Король весьма сему обрадовался и по рождении королевича созвал всех волшебниц в свой дворец, чтобы они объявили ему, долго ли проживет на свете новорожденный королевич. Волшебницы, повинуясь королевскому повелению, на другой же день собрались в королевский дворец и объявили королю, что новорожденный королевич недолговечен. Такая ведомость столь сильно опечалила короля с королевою, что они и день и ночь безотлучно находились в его комнате и проливали беспрестанно слезы.

В некоторое время случилось быть у короля великолепному торжеству, на которое приглашены были два мудреца, приехавшие из дальних королевств. Король, желая изведать, справедливо ли объявили ему волшебницы, что королевич рожденный недолговечен, предложил сей же самый вопрос и мудрецам, которые с глубочайшим почтением донесли королю, что королевич долгое время может прожить на свете, если только воспитывать его будет нянька из другого царства, из другого государства. Король и королева весьма довольны были сим ответом и в скором времени прилагали всевозможные старания к тому, чтобы сыскать такую няньку. Старание их не осталось тщетным: волшебница, благодетельствующая Заиграю-королевичу, приняла на себя вид няньки и, пришед во дворец, объявила, что не угодно ли будет королю ее принять для воспитания новорожденного королевича. Не забыла притом упомянуть о себе, что она нарочно пришла в сие королевство из другого царства, из другого королевства. Король принял ее с великой радостью и препоручил ей воспитание Заиграя-королевича. Лишь только Заиграй-королевич заплачет, то нянька утешала его следующими словами: «Не плачь, Заиграй-королевич, как ты вырастешь велик, то батюшка женит тебя на Прелонзоре-царевне, на дочери королёве». Когда нянька так приговаривала Заиграю-королевичу, то он переставал плакать и засыпал крепким сном. Таким образом всегда утешаем был Заиграй-королевич своею нянькою.

Между тем, как он уже вышел из младенчества, то король няньку отпустил от себя, наградив ее довольно за таковое рачительное воспитание любезного своего сына. Заиграй же королевич приходил в возраст не по годам, а по часам; и как он достиг двадцати лет, то мало-помалу вступал в публичные собрания. И в одно время при собрании министров вошел он в залу, которые, ему отдав должное почтение, начали между собою переговаривать, что «давно бы наш королевич по предсказанию волшебниц умер, если бы не помогла ему в сем нянька, за ним ходившая, которая, как скоро зачинал плакать Заиграй-королевич, утешала его: “Не плачь, Заиграй-королевич, когда ты вырастешь велик, то батюшка женит тебя на Прелонзоре-царевне, на дочери королёве”. От сих слов Заиграй-королевич переставал плакать и засыпал крепким сном». Сие самое чрезмерно в душе Заиграя-королевича произвело любопытство, и он, подошед к министрам, спрашивал у них, далеко ли отсюда находится то королевство, в котором живет Прелонзора-царевна, дочь королёва. Министры долгое время отказывались о сем объявить королевичу, напоследок донесли ему, что от их королевства находится за тридевять земель в тридесятом государстве.

По прошествии некоторого времени Заиграй-королевич, пришед в покои своего родителя, стал проситься у него: «Милостивый государь мой батюшка! Пожалуйте мне свое родительское благословие поехать в другие государства, посмотреть света, и как цари с царями съезжаются, и короли с королями видаются». Родитель Заиграя-королевича долгое время не соглашался исполнить просьбы своего любезного сына, напоследок усильное прошение Заиграя-королевича превозмогло, и он получил позволение у своего родителя. Потом король Заиграя-королевича препоручил в полную волю его дядьки, которого приказал во всем слушаться, и, снабдив довольным количеством денег, нужным в путешествии, отпустил сына своего странствовать по всему свету.

Заиграй-королевич многие проезжал царства и многие государства, которые ни малейшего на себя не обратили его внимания; напоследок достиг он самого того королевства, в котором жила Прелонзора-царевна, дочь королёва. Он по приезде своем нанял квартиру у одной небогатой старушки, у которой между прочим расспрашивал, приезжают ли в сие королевство из иных государств короли и королевичи и сватаются ли за их королевну. Старуха отвечала ему, что не слышно, чтобы приезжал и сватался; а королевна их замуж идти не отказывается, только выбирает сама себе жениха, потому что очень горда и насмешлива. Между тем Заиграй-королевич открыл о себе старухе и просил ее: «Сударыня бабушка! Не имеешь ли ты такого случая, чтобы меня посватать за вашу королевну, за что я тебе служить не откажуся». — «Очень хорошо, — отвечала старушка, — я имею довольное число приятелей при дворе и с ними о сем переговорю». На другой же день усердная старуха, вставши поранее, пошла во дворец и объявила своим приятелям, что из некоторого царства, из некоторого государства приехал Заиграй-королевич свататься за нашу королевну. Они, выслушав сие, донесли самой королевне, которая сказала им в ответ, что «не тот сапог, не на ту ногу надет; хорош жених, да не ровня мне». Старуха, известясь о сем, по возвращении в свой дом пересказала о всем Заиграю-королевичу, которого сей ответ столь огорчил, что он выдумывал разные способы отомстить Прелонзоре-царевне, дочери королёве, за ее насмешку.

Король, отец Прелонзоры-королевны, спустя несколько времени кликал клич, нет ли кого в сем королевстве такого, который бы мог веселить его королевну каким ни есть музыкальным инструментом. Заиграй-королевич, услышав сие, закричал громким голосом, что он искусен играть на арфе. Король тотчас приказал ему быть во дворец и заставил его играть на том инструменте. В некоторый вечер при собрании многих иностранных министров заставил он играть нового своего музыканта, который столь пленительно играл, что все удивлялись и сама королевна приведена была его игрою в великое изумление, почему и просила у родителя своего позволения, чтобы он к ней в покой приходил по вечерам играть. Заиграй-королевич в один вечер пришел со своею музыкою и играл до тех пор, пока уже королевна захотела опочивать, сказала ему, чтоб он перестал играть, и приказала девке своей чернавке проводить его до комнаты. Девка-чернавка по ступеням лестницы вела музыканта под руки, и он ей весьма учтиво и ласково говорил: «Красная девица! Пойдем потихоньку, сама не упади и меня не урони». Потом, пришед в свою комнату, вынул из шкатулки драгоценный перстень и, отдавая девке, сказал ей: «Вот тебе, красная девица, за труды». Девка-чернавка, получа подарок, его поблагодарила и, возвратясь к королевне, объявила ей, что музыкант подарил ее перстнем. Королевна же весьма удивлялась щедрости музыканта и сказала девке своей: «Слушай, чернавка! Как скоро завтре ввечеру придет музыкант, то ты оденься в мое платье, и повелевай мною; а я, переодевшись в твое, стану у тебя за стулом и, позволя ему немного поиграть, отпусти его домой, а мне прикажи его проводить в комнаты». Девка-чернавка повиновалась приказанию своей королевны и обещалась все исполнить в точности.

В следующий вечер пришел музыкант в комнаты королевны, играя несколько, сказал за стулом стоящей королевне: «Красная девица! Подай мне напиться». Он, приняв стакан из рук девки, приметил, что это была сама королевна, и умственно восхищался, что имеет удобный случай отмстить ей насмешку. Поиграв немного времени, подложная королевна приказала ему перестать играть и сказала служанке, чтобы она проводила музыканта с лестницы до его комнаты. Как скоро королевна пошла провожать Заиграя-королевича, то он, идя по ступеням лестницы, говорил: «Ступа чертова! Поди потихоньку, поди полегоньку, сама не упади и меня не урони». Потом, взошед в свой покой, запер у оного двери и, взяв изготовленные розги, начал сечь Прелонзору-королевну, приговаривая: «Не осмеливайся и впредь над тем смеяться, который тебя не хуже». Отмстив довольно, вытолкнул ее из своего покоя. Королевна же насилу могла дойти до своей комнаты и, не объявив никому о своем несчастии, легла опочивать, изыскивая все средства к жесточайшему наказанию мнимого своего музыканта.

В следующий день король, родитель Прелонзоры-королевны, пришел поутру в комнаты своей дочери спросить о здоровье и как она проводила прошедший вечер. Она объявила ему, что не очень здорова, причиною сего — упрямство музыканта, который чрезмерно мало играл и противился ее приказанию. «Не хочу жива быть, — продолжала королевна, — если вы сего музыканта не накажете так, как достойного преступника». Король, любя горячо свою дочь, обещался удовлетворить ее прошению. И как королевич по обыкновению своему пришел к королю для поздравления с добрым утром, то король принял его с холодным видом и, будучи распален гневом, кричал на него, как он осмелился противиться приказанию его дочери и ее раздражать. «Таковое твое преступление не иное что заслуживает, как смертное наказание. И так завтрашний день будь готов к принятию оного». Заиграй-королевич с великим прискорбием и отчаянием выслушал сей приговор, королем сделанный, и, не принося никакого оправдания, ниже извинения, пошел вон из королевских палат в свои комнаты. Между тем король приказал изготовить на площади народной эшафот, виселицу и сшить епанчу из черной материи для музыканта. Королевич же, в сие время собрав свое войско и присовокупя к нему еще довольное число удальцов, такое дал приказание, что когда поведут его к наказанию и он испросит у короля позволение поиграть на арфе, и лишь только заиграет в первый раз, то бы они все собирались в кучу; а когда заиграет в другой раз, то бы подходили ближе к народу; и напоследок испрося позволение у короля, заиграет в третий раз, то бы, несмотря ни на кого, всех рубили, только бы оставили в живых короля, королеву и королевну. Войско, выслушав его приказание, обещалось исполнить в точности оное, чего бы то ни стоило.

Как все изготовлено было для наказания Заиграя-королевича, то король приказал одеть его в черное платье, расчесать волосы и дать в руку белую, воска ярого свечу. По собрании народа на площадь повели его в таком одеянии к назначенному месту. И лишь только подвели его к виселице и взвели на несколько ступеней, то Заиграй-королевич просил позволения у короля, чтобы он позволил ему перед своею смертию в последний раз поиграть на своем инструменте. Король весьма удивлялся сему, что с каким вольным и веселым духом музыкант идет к наказанию, и, почитая его уже отчаянным, приказал ему заиграть. Заиграй-королевич как скоро заиграл на арфе, то войско его, услышав сие, начало собираться в кучу. После сего, как он окончил песню, то на все стороны поклонился. По сем взвели его еще на несколько ступеней, он, остановившись, вторично просил позволения у короля заиграть на своей арфе. Король же, не зная сему причины, вторично ему позволил удовлетворить своему желанию. И лишь только заиграл королевич, то войско его начало тесниться между народом и продираться далее. Заиграй-королевич, окончив свою песню, поклонился опять на все четыре стороны. Потом взвели его уже на самую верхнюю ступень. Заиграй-королевич, взошедши, остановился и, оборотясь к королю, говорил весьма чувствительнейшим образом: «Ваше величество! Милостивейший государь! Позвольте мне уже в последний раз повеселиться, а после сего делайте со мною то, что угодно вам». Сие короля привело в несказанное удивление, что уже Заиграй-королевич находился при самой смерти, но имеет веселый и спокойный дух. Королевна же, подошед к своему родителю, просила его, чтоб он не позволял ему играть, но скорее бы приказал совершить наказание. Но король сказал своей дочери: «Пусть он в последний раз потешится, и мы послушаем его игры». Королевна, повинуясь своему родителю, согласилась, и король приказал ему играть. И как королевич в последний раз начал играть на арфе, то откуда ни взялось войско, бросилось в середину народа и начало, никого не щадя, всех рубить и колоть. Все пришли в великое смятение, и сам король недоумевал, что в сем случае делать надлежало. В сие самое время Заиграй-королевич сошел с лестницы и, подошед к королю, королеве и королевне, просил их, что если они хотят остаться живыми, то бы пошли с ним во дворец. И как они на сие согласились, то Заиграй-королевич приказал успокоиться своему войску и перестать от своего действия. Между тем приказал он войску своему поставить три виселицы: одну золотую, другую серебряную, а третью жемчужную, из которых на первой повесил короля, на второй — королеву, его супругу, а на третьей — дочь их Прелонзору-королевну, которой притом подтвердил, чтобы она не смеялася, что не тот сапог и не на ту ногу надет; хорош жених, да не ровня ей.

После чего взошел во дворец и увидел навстречу к нему идущую девку-чернавку, которую спросил, какого она рода? На что девка с учтивостию отвечала ему, что она дочь королевская, захваченная в плен сим королем. Заиграй-королевич весьма сему удивлялся, что королевская дочь находилась в таком порабощении; и наконец объявил ее своею невестою. По окончании брачного торжества вознамерился он обще со своею супругою поехать к своему родителю, которому по приезде своем объявил о всем том, что с ним происходило. Король весьма сему удивлялся и благодарил небеса, что сохранили его от всех опасностей. Заиграй же королевич, пожив несколько в королевстве своего родителя, поехал в то королевство, в котором жила Прелонзора-королевна, и, управляя оным благоразумно, жил со своею супругою весьма благополучно.

3. Сказка о старике и сыне его журавле

В некотором селении жил-был старик со старухою, которая беспрестанно ворчала и бранила своего мужа, что он только все сидит дома, а ничем не промышляет; хотя бы на старости своих лет бродил в лес и ловил каких ни есть птиц. Старику наскучили ежедневные старухины журбы и ворчанья. И так в один день вставши, он поранее пошел в лес, где расставил для поймания птиц тенета, сам же притаился за куст. По счастию его, в скором времени попал журавль. Старик с несказанною радостию выскочил из-за куста и, подходя ближе к тенетам, говорил сам себе: «Ну, слава Богу! Теперь старуха на меня не будет ворчать; я ей принесу журавля, которого убьем, наварим, нажарим и вместе съедим». Журавль, услыша сие, возговорил старику человеческим голосом: «Почтенный старик! Не носи ты меня домой и не бей, но выпусти из тенет и дай мне свободу; будь ты мне отцом, а я тебе буду сын. Когда же старуха твоя за сие будет на тебя сердиться и ворчать, то приходи ко мне». По сем, указав ему лужайку, говорил: «Вот мое жилище, я всегда пребываю на сем месте». Старик долгое время занимался глубоким размышлением и не хотел лишиться своей добычи, думая, что журавль его обманывает; напоследок, по усильном прошении журавля, согласился удовлетворить ему и, выпустив его из тенет, сказал: «Слушай, сынок! Будь в своем слове крепок». Журавль же, напротив, утверждал с клятвою, что он никак не переменит своего данного слова и старика не только будет называть своим отцом, но и никогда не оставит его в нужде.

Таким образом старик, нимало не медля в поле, возвратился в свой дом, куда пришед, говорил своей старухе: «Ну, жена, я ныне поймал журавля». — «Очень хорошо, батька, — отвечала старуха с веселым духом, — вот чем тебе сидеть дома, почаще бы ты ходил, то что-нибудь хотя помаленьку носил, и то бы все годилось для домашнего. Да где же у тебя журавль?» — спросила потом старуха. «Я его опять отпустил, — отвечал старик, — он назвал меня своим отцом и уверял с клятвою, что ни в чем меня не оставит». Сии слова столько раздражили старуху, что она ругала немилосердно старика и, наконец, вышед из границ благопристойности, ухватя кочергу, начала ею ворочать старика, приговаривая: «Поди, старой хрыч, от меня со двора долой и живи у своего сына журавля». Таким образом согнала его она со двора.

Бедный старик шел путем-дорогою, проливая горькие слезы, напоследок достигнул лужайки, по которой журавль, сын его, похаживал; и он, увидя своего отца, подбежал к нему с торопливостию и учтиво спрашивал: «Все ли ты, батюшка, в добром здоровье?» — «Не очень, — отвечал старик, потупя глаза, — меня старуха как черта изворочила всего кочергою и сбила со двора долой, сказав, поди, живи у сына своего журавля». О таковом несчастии старика журавль весьма сожалел; и потом взял своего отца в избушку, накормил и напоил. Угостив таким образом отца своего, отпустил его благополучно из своего дома, дал ему в подарок сумку, приказывая, что если ему потребуется что-нибудь, то бы только закричал: «Два из сумы», а когда доволен будет, то бы сказал: «Два в сумы», прося притом, чтобы он шел прямо домой к своей старухе, никуда не заходя.

Старик, отблагодаря своего сына журавля, пошел путем-дорогою и шел немалое время чистым полем. Вздумалось ему узнать, что такое находится в сумке. Середи самого поля закричал он: «Два из сумы!» Вдруг выскочили два молодца, поставили середи поля чистого дубовый стол, разостлали скатерти браные, наставили яствы сахарные и напитки пьяные. Старик, видя действие сумки, удивился и, будучи несколько разгорячен напитками, вознамерился зайти к своей куме, которая жила на дороге и к которой онникогда прежде не хаживал. Как скоро он пришел в дом своей кумы, которая его приняла не очень ласково, и спрашивала, где он побывал и как вздумал ее навестить. «Я был у сына своего, журавля, — говорил старик, — который меня подарил сею сумочкою». — «Да что это за сумка?» — спросила кума. «Ха! ха! ха! — отвечал старик. — Садись за стол, то увидишь прок». Лишь только кума со стариком сели за стол, то он вдруг закричал громким голосом: «Двое из сумы!» Тотчас выскочили два молодца, накрыли на стол скатерти браные, поставили яствы сахарные и напитки пьяные. Кума, приметя сие, желала нетерпеливо сумку сию присвоить себе и вдруг сказала своему куму очень ласково: «Любезный куманек, я думаю, ты устал от дороги, то не истопить ли для тебя баню?» — «Не худо, кумушка», — отвечал старик. Тотчас баня была изготовлена, и как старик пошел в оную мыться, то кума его в сие время точно же такую сшила сумку и повесила на стенку, а настоящую отнесла в свой чулан и заперла накрепко. По сем, как старик выпарился и вымылся в бане, вышел из оной и, поблагодаря куму свою за угощение и приязнь, взяв подложную сумку на плечо, с радостию поспешал к своей старухе, рассуждая сам с собою, что она уже более на него ворчать, также и бить не будет.

В сих мыслях дошел он до своего двора, и лишь только взошел в горницу, то закричал: «Старуха, встречай меня!» — «Что такое, старый хрыч?» — говорила с сердцем старуха. «Не бранись, старуха, — продолжал бедный старик, — я был у сына своего журавля, который меня подарил драгоценным подарком, и я надеюсь, что ты на меня во всю свою жизнь более ворчать не будешь». По сем сказал он ей: «Садись за стол, я тебя накормлю и напою». И как старуха села за стол в передний угол, также и старик подле ее присел, то он, думая, что у него сумка не обменена, закричал по-прежнему: «Два из сумы!» Но ничего не было. Он крикнул раз, другой и более и, не видя прежнего действия сумы своей, догадался, что кума ему обменила, и, не говоря более ничего, вышел вон из-за стола. Старуха сочла сие, что муж над нею насмехается, начала на него ворчать, а напоследок, ухватя кочергу, потчевала его, приговаривая: «Поди, старый пес, к сыну журавлю, живи у него, а ко мне не ходи». И по-прежнему согнала его со двора долой.

Старик, проливая горькие слезы, шел полем и по немногом времени пришел к сыну своему журавлю, который уже не очень ласково его встретил и спрашивал: «Все ли ты, батюшка, в добром здоровье?» — «Не очень, сынок, не очень здоров, меня старуха избила и опять согнала со двора». Потом рассказал он сыну своему о всем обстоятельно, как он заходил к своей куме и парился у ней в бане, которая у него подменила сумку. Журавль посердился немного на своего отца и выговаривал ему, для чего он не послушался его слов и заходил к своей куме, а лучше бы шел прямо к своей старухе в дом. После сего ввел своего отца в избушку, накормил, напоил и подарил ему еще сумку, с которою поступать советовал так же, как и с первой. Потом приказывал, чтобы он до двора своего не кликал из сумы и никуда не заходил, а шел бы прямо к своей старухе. Старик, отблагодаря сына своего журавля, обещался исполнить его приказание. Но лишь только вышел подалее в чистое поле, то не мог вытерпеть того, чтобы не полюбопытствовать, и закричал: «Двое из сумы!» Тотчас выскочили два молодца, растянули старика и начали сечь, приговаривая: «Слушайся сына своего журавля». Старик, чувствуя жестокую боль, едва сквозь зубы мог прокричать: «Два в суму!» Вдруг оба молодца сокрылись. Вставши, пошел далее и, желая отмстить своей куме за подмену прежней сумки, пошел прямо к ней.

Кума, увидя старика, весьма ласково встретила и спрашивала, где он побывал. «У сына своего журавля, — отвечал старик, — который мне подарил еще сумку». Кума, не говоря ничего, сказала куму своему, чтобы он попарился и помылся в бане. «Очень хорошо, кумушка», — отвечал старик. Потом, лишь только успел выйти из горницы, как кума его, желая любопытствовать, что в сей сумке заключается, сев за стол, закричала: «Два из сумы!» Тотчас выскочили два молодца, растянули ее по полу и начали сечь, приговаривая: «Отдай старикову сумку!» Дети кумы его, видя, что мать их жестоко наказывают, побежали к старику в баню. Большая дочь просила его, чтобы он поспешил выйти из бани и запретил бы мать их более сечь. Выслушав сие, сказал старик: «Погоди, друг мой, я еще не парился». Спустя несколько прибежала другая дочь, просила его, что мать ее хуже становится. «Повремени, друг мой, я еще не мыл головы». Напоследок третья дочь прибежала и говорила, что уже мать ее совсем умирает. «Очень хорошо, — сказал он, — я уже голову вычесал и совсем иду». Потом, пришед в горницу, закричал: «Два в суму!» Вдруг два молодца схоронились. Между тем кума насилу встала и, пошед в чулан свой, вынула оттуда сумку и отдала старику.

Старик, взяв обе сумки свои, простясь с кумою, шел с радостию к своему дому и, пришед, по-прежнему говорил: «Старуха, встречай меня». Старуха на него ворчала: «Что ты, старый пес, бесишься». Напоследок он принудил старуху, чтобы она села за дубовый стол, а подле ее и сам сел, и вдруг закричал: «Два из сумы!» Тотчас выскочили два молодца и накрыли на стол скатерти браные, ставили яствы сахарные и напитки пьяные. Старуха весьма развеселилась; а старик между тем встал из-за стола и, вынеся сию сумку в чулан, на место оной повесил другую и вышел вон. Старуха же думала, что та же висит сумка, закричала: «Два из сумы!» Тотчас выскочили два молодца, растянули старуху по полу и начали ее сечь, приговаривая: «Не брани старика, не бей старика, живи с ним ладно». На сем старик вошел в горницу и старуха просила его, чтобы он ее помиловал, обещалася, что с сих пор не будет с ним браниться. Вдруг закричал старик: «Два в суму!» Тотчас молодцы убралися. После сего старик со старухою начали жить-быть хорошо да добра наживать.

4. Сказка о Строевой дочери

Некоторого царства, некоторого государства, в одном городе жил-был небогатый бобыль, который по промыслу своему прозывался Строем. Он, живя со своею женою, прижил одну только дочь, которая сверх отменной красоты своей была добродетельна. И как мать ее часто страдала болезненными припадками, то на шестнадцатом году от рождения оставила сиротою свою дочь, которой в наследство отказала одну только коровушку-буренушку. Строй, сделав последний долг жене своей, будучи здоров и крепок, вознамерился жениться на другой. И так в сем случае недолго мешкал наш Строй, вскоре сосватался на одной вдове, у которой было три дочери: большая об одном, середняя о двух, а меньшая о трех глазах. И не отлагая времени, принялся добрым пирком за свадебку. По окончании пиршества вдруг Строева жена возненавидела свою падчерицу и столько ее гнала, что никогда досыта не давала ей наедаться и напиваться. Всякое утро посылала ее пасти стадо коров, в том числе Строева дочь гоняла в поле и свою буренушку. Мачеха же давала своей падчерице на пищу гнилых корок и притом задавала великий урок прясть. Когда же она не выпрядала, то получала от мачехи своей не только великое ругательство, но и жестокие побои.

В один день, по обыкновению своему погнав она стадо в поле, шед за оным, весьма неутешно плакала, проклиная свою судьбу. В сие самое время коровушка-буренушка промолвила ей человеческим голосом: «Красная девица, о чем ты так неутешно плачешь?» — «Как мне не плакать и не тужить, буренушка, — отвечала Строева дочь, — я лишилась родимой своей матушки, а теперь мачеха гонит меня со бела света: не дает мне всласть ни попить, ни поесть, кормит все гнилыми корками, которых и самые голодные псы есть не станут; задает мне прясть в поле уроки большие, и когда оных я не выпряду, то наказывает жестокими побоями». Выслушав сие, буренушка сказала: «Не плачь, красная девица, и не грусти, дочь отеческая, я тебе во всем буду помогать». И как пригнала она в поле всю скотину, то в самый полдень к буренушке подошла, которая велела ей в правое ушко влезть, где она напилась, наелась и стала такою красавицею, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать; а в левое вылезла, сделалась по-прежнему. По сем коровушка взяла лен и начала в зубах своих мочки мыкать и прясть и напряла весь урок Строевой дочери. Она, увидя сие, весьма обрадовалась и благодарила свою буренушку. Как наступил уже вечер, то Строева дочь всю скотину погнала с поля домой и, пришед в горницу, отдала мачехе своей пряжу, которая, видя, что она весь урок напряла, чрезмерно за сие на нее негодовала. На другой же день задала гораздо более, который падчерица с помощью буренушки своей весь отпряла.

И так день ото дня все больше и больше мачеха задавала урок, желая, чтобы чем-нибудь донять свою падчерицу. Но Строева дочь всячески старалась угождать своей мачехе и не подавала никакого вида своего неудовольствия. Злость мачехи час от часу умножалась, и она догадывалась, что падчерице ее кто-нибудь помогает в пряже, чего для вздумала с нею в поле послать свою большую дочь об одном глазе, которой велела наистрожайше присматривать за всем тем, что будет делать ее падчерица. И как они обе погнали скотину в поле, то Строиха дочери своей надавала пирогов, блинов и оладьев горячих, а падчерице обыкновенную пишу — гнилые корки. В самый полдень Строева дочь сказала своей сводной сестре: «Сестрица! Дай я тебя поищу в голове», — которая на сие согласилась. Лишь только она стала ее искать, то и приговаривала: «Спи, глазок, спи крепко». Сестра ее захрапела и спала до самого вечера. Между тем Строева дочь подошла к своей буренушке, которой в правое ушко влезла, напилась, наелась, а в левое вылезла, и коровушка ее всю пряжу отпряла. По наступлении же вечера Строева дочь разбудила свою сестру и погнали вместе скотину с поля. Как скоро пришли домой, то мать спрашивала у своей дочери, что делала в поле падчерица. Отвечала одноглазая, что она все пряла, а больше ничего. Строиха весьма осердилась за сие на свою дочь, думая, что она потакает сестре своей.

На другой же день с падчерицею своей послала в поле середнюю дочь о двух глазах, которой также приказала надзирать над падчерицею и примечать, что она будет делать. В самый жаркий полдень Строева дочь сказала своей сестре: «Сестрица! Не угодно ли будет, я тебя поищу в голове?» — «Очень хорошо», — отвечала Строихина дочь, и лишь она начала ее искать, то приговаривала: «Спи, глазок, спи, другой!» Сестра ее захрапела и спала до самого вечера. Между тем Строева дочь пошла к своей буренушке и, в правое ушко влезши, напилась, наелась, а в левое вылезши, увидела, что коровушка всю пряжу ей перемыкала и отпряла. По приближении же вечера разбудила она свою сестру и погнала скотину с поля домой. Как скоро пригнали, то Строиха спрашивала у своей середней дочери, что она приметила за падчерицею. Сия отвечала, что ничего больше не видала, как только что она все пряла в поле. Озлилась за сие на свою дочь Строиха и бранила ее: «Вы только, суки, все в поле играете, а ничего не примечаете».

На третий же день послала Строиха в поле свою меньшую любимую дочь о трех глазах, которой настрого приказала надсматривать над падчерицею. И как пригнали в поле скотину, то Строева дочь, несколько попрядя, начала играть со своею сестрою и до самых полдней проиграла. В полдни же сказала сестре своей: «Сестрица! Дай я тебя поищу в голове». Сия согласилась. Лишь только она начала ее искать в голове, то по-прежнему приговаривала: «Спи, глазок, спи, другой», — а про третий и позабыла. После чего, думая, что ее сестра уснула, пошла к своей коровушке, которой в правое ушко влезла, напилась, наелась, а в левое вылезла; буренушка же в сие время все мычки перемыкала и отпряла. Меньшая дочь Строихина третьим своим глазом все сие видела. И как наступил вечер, то погнали скотину с поля, и, пришед домой, Строихина дочь о всем рассказала своей матери, которая, выслушав, весьма рассердилась на свою падчерицу и стала просить своего мужа, чтобы он убил коровушку-буренушку. Строй, не зная сему причины, согласился исполнить просьбу своей жены. И как назначен был день для битья коровушки, то Строева дочь, узнав о сем, пошла к буренушке своей и, проливая слезы, говорила: «Прости, любезная моя буренушка! Тебя нынешний день убьют». Выслушав сие, буренушка сказала ей: «Не плачь, красная девица, не тужи, дочь отеческая! Когда меня убьют, то у отца своего и мачехи выпроси мои ножки, рожки и требушинку, что, взяв вместе, зарой в землю на улице противу окна». Она обещалась сие исполнить. И лишь только убили коровушку, то Строева дочь, подошед к своему отцу и мачехе, просила их, чтоб они дали ей после ее любимой коровки ножки, рожки и требушинку. Строй и Строиха отдали ей сие. Она же, взявши, по завещанию коровушки зарыла все в землю на улице противу окна. Как только встали на другой день, то вдруг увидели, что у окна их выросла яблонька, на которой листья серебряные, а яблочки золотые. Строй со своею женою весьма сему удивлялись, да и сама Строева дочь не знала, от чего сие произошло.

Спустя несколько времени случилось самому королю того государства ехать мимо Строева дома, и он, увидя такую драгоценную вещь, остановился и послал своих придворных служителей спросить, чей стоит дом и кому принадлежит сия яблонька, тот бы вышел и нарвал для него яблоков. Если оная принадлежит мужчине, продолжал король, то он пожалует его знатным чином при дворе своем, а когда девице, то оную возьмет за себя, не взирая на то, какого бы она рода ни была. Строева жена, услышав сие, чрезвычайно обрадовалась и, нарядив в хорошее платье большую свою дочь и дав ей в руки блюдо, послала, чтобы она нарвала с яблоньки яблоков и поднесла с учтивостью королю. Сия лишь только подошла к яблоньке и устремилась рвать с нее яблоки, то яблонка чуть было ей не выхлестнула и последний глаз. Видя сие, Строиха тотчас послала свою среднюю дочь, но и та равный успех получила со своею сестрою. Досадуя на сие, Строиха нарядила третью свою дочь и послала, которой яблонька совершенно один глаз выхлестнула. После чего, призвав Строиха свою падчерицу, начала ее бранить и, одевши в худое платье, сказала: «Поди, сука, нащипли яблоков и поднеси оные королю». Как скоро Строева дочь подходила к яблоньке, то сама яблоня к ней приклонилась и допустила ее сорвать довольное количество яблоков, которые Строева дочь с глубочайшим почтением поднесла к королю. Он, приняв от нее блюдо с яблоками, снял с руки своей драгоценный перстень и велел ей вздеть на свою руку, сказав при том, что он намерен ее иметь своею супругою. После чего король приказал своей карете ехать прямо во дворец. По приезде же своем велел вскорости сшить великолепное женское платье из золотой парчи и, послав оное к Строевой дочери, чтобы она готовилась к брачному торжеству. Между тем Строева дочь, по отъезде короля взошед в горницу, не скрыла от своей мачехи ничего и объявила ей, что король подарил ей драгоценный перстень и обещался на ней жениться. Мачеха несказанно злобствовала на свою падчерицу, завидуя ее счастию, и старалась всеми силами, чтобы как ни есть воспрепятствовать ее браку.

Как скоро король со своими придворными лакеями прислал платье для своей нареченной невесты, то приказал объявить, что сего дня приедет по принятому обыкновению сделать сговор. Строй несказанно сему обрадовался и с великим подобострастием ожидал прибытия такового знаменитого гостя. По наступлении же назначенного часа король великолепно приехал со всею своею придворною свитою. Строиха, наиболее желая составить счастие своим дочерям, нежели падчерице, почему нарядив свою среднюю дочь в присланное от короля платье, вывела ее в убранную горницу, в которой находился король, а падчерицу свою вывела в сени и посадила в чулан под корыто, дабы король не мог ее увидеть. Как скоро Строихина дочь по приказанию короля села подле его, то вдруг вскочил в горницу петушок-золотой гребешок, маслена головка, чесана бородка, и закричал: «Кукареку! Строева дочь в чулане под корытом сидит, а Строихина с королем за столом!» Сие он повторял раз до десяти. Король, вслушавшись в сие, встал из-за стола и приказал Строю, чтобы он повел его к себе в чулан. Строиха же всячески старалась, чтобы до сего не допустить короля; однако же никак не могла отвлечь от такового королевского предприятия. Король, взошед в чулан и увидя под корытом сидящую Строеву дочь, взял ее руку и повел с собою в покой. Лишь только вошел в покой, то приказал со Строихиной дочери снять платье и одеть падчерицу. После сего, несколько посидев в доме Строя, встал из-за стола и приказал с собою идти Строевой дочери. Севши с нею в карету, поехали прямо в церковь, где тот же час и обвенчались. К великому всего народа удивлению яблонька, стоящая у двора Строева, пошла за ними же следом и, пришед к церкви, остановилась. Как скоро король обвенчал[ся] и, вышед из церкви, поехал во дворец, то и яблонька за ними же последовала и остановилась на широком дворе противу окошка. Брачное торжество отправлено было великолепное, и король столько любил свою супругу, что ни на один час не мог быть с нею в разлуке.

5. Сказка о Дурине Шарине

В некотором неславном городе жил-был старик со старухою, у коих было три сына, два умных, а третий дурак. Он, будучи уже лет четырнадцати, не имел никакого имени, но в одно время отец с матерью вздумали позвать священника для наречения имени меньшому сыну. Священник, пришедши в дом их, спрашивал, где ребенок. Как представили к нему сего малого, то священник, увидя его, сказал: «Экой дурин». Старуха же, подошедши к попу, спрашивала: «Как же, батюшко сударь, звать его по отчеству?» Поп, видя глупость старухи, примолвил: «Экой шарин». С сего самого времени начали его все звать Дурин Шарин.

Недолго спустя после сего умер старик, которого двое умные сыновья похоронили с должною почестию. По обыкновению народов, за старостью матернею большему брату поручили правление всего дома. Оба большие братья прилагали особенное попечение, чтобы честным образом снискивать пропитание всему своему семейству, а за Дурином Шарином только и было должности, что с печи лазил на полати, а с полатей на печь. Братья, досадуя на него, что он ничего не делает, приказали ему ездить в лес за дровами. Дурин Шарин должность свою отправлял со всяким прилежанием и усердием. Но по прошествии зимы Дурин опять принялся за прежнее свое ремесло. Как скоро лето наступило, то умные братья определили Дурина Шарина, чтобы он в их огороде стерег горох. Он с радостию принялся за отправление сея должности и сказал братьям своим: «Слушайте, братцы, я возьму дубинку посдобнее, и когда поймаю в огороде какого вора, то без всякой пощады буду его ворочать дубиною, как черта». Несколько дней караулил Дурин огород, и не случилось ему видеть никакого вора; а горох всякий день убавлялся.

В один день, как все братья пошли в город для своего промысла, то слепая их мать для некоторой надобности вышла вон из покоя и, заблудясь, прошла прямо в огород и запуталась в горохе, так что уже и выйти из оного не могла. Дурин Шарин в сие время шел к своей должности и, увидя мать свою в горохе, ничего не говоря, столь сильно ударил бедную старуху по голове своею дубинкою, что она от того удара и жизнь свою окончила в тот же час. Дурин, вытаща ее из гороха, начал кричать: «Насилу я мог тебя, старую каргу, застать в горохе, а то вижу, что всякий день горох убывает, а вора не находил». По сем втащил ее в горницу и, положа под лавку, убрался на полати. Братья, пришед из города ранее обыкновенного и увидя Дурина, лежащего на полатях, закричали на него, для чего он не стережет в огороде гороху. Он отвечал им: «Нечего мне теперь, братцы, делать в огороде, я уже поймал того вора, который у нас щипал горох». — «Да кто такой вор?» — спросили у него братья. «Вот, старая карга — наша мачка^[8], она все проворила, но я дал же ей память, забудет она с сих пор ходить в огород. Так я ее оплел своею дубинкою, что она и глаза вытаращила, и зубы оскалила». — «Да куда же ты ее девал?» — спросили братья. «Она лежит под лавкой». — «Что это ты наделал, Дурин? Ведь ты матушку до смерти убил». — «Кто же виноват? — отвечал Дурин. — Для чего она воровала, кто ее к тому принуждал?» — «Ну Дурин, — говорили братья, — как хочешь, так и делай, куда хочешь, туда и хорони мать». — «Хорошо, братцы, — отвечал Дурин, — я ее спрячу и не потребую в сем от вас подмоги».

В следующий день поутру встал Дурин, сделал маленькую тележку, запряг лошадь и посадил свою мать на телегу, дав ей в руки пяльцы, иголку с шелком и цевку золота. Снарядив таким образом, повез ее по городу. В сие самое время случилось по улице очень скоро скакать некоему молодчику в карете, обыгравшему в карты других, который наскакал на телегу и сломал совсем лошадь. Дурин, ухватя подручную лошадь за повод, брося свою мать, начал кричать что есть голосу: «Батюшки мои, добрые люди! Держите, держите! Задавили королевскую золотошвейку!» Молодчик, высунясь в окно из кареты, увидел на телеге сидящую женщину, держащую в руке пяльцы, иголку и цевку золота, испугался, думая, что и в самом деле задавил королевскую золотошвейку, и, не желая себя довести до дальних больших хлопот, выкинул Дурину Шарину сто рублей денег, сказав ему, чтобы он более не хлопотал и, не доводя его до большого убытка, отпустил бы его. Дурин Шарин, получа таковую находку, весьма был рад и, прекратя шум и крик, поехал далее. По сем тою же дорогою возвратился в свой дом и, взошед в покой, сказал своим братьям: «Вот, братцы, я достал сто рублей на похороны нашей мачки». Братья расспрашивали у Дурина, каким образом и где он достал такую сумму денег. Он им рассказал о всем обстоятельно. Братья весьма удивлялись хитрой его выдумке. После чего поехали в город для закупки нужного к погребению, куда взяли с собою и Дурина. Приехав в город, накупили они горшков, ложек, соли и стол, что все препоручили Дурину отвезти домой, а сами остались еще за некоторыми мелочными покупками.

Дурин, взявши все, поехал благополучно и ехал мимо огородки, которая окружена была столбами. Он подумал, что это стоят люди без шляп и им ветрено, то и надел на них горшки; но как они за сие не принесли ему никакой благодарности, то, осердясь, он взял палку и перебил все горшки. В сие самое время летело множество галок и ворон, которые по-своему кричали: «Кар, кар!» Но Дурин, воображая себе, что его дразнят птицы — «дурак, дурак» — начал в них метать ложками и все разметал. Подъезжая к реке, думал он, что лошадь его хочет пить; и как разнуздал оную и привел к реке, но лошадь не пила, то он высыпал всю соль в реку, воображая, что лошадь, не соля, не хочет пить. После сего поднимался он на горку, и как лошадь была очень худа, то он, жалея о ней, снял стол с воза и, поставя на дороге, сказал: «Ты сам о четырех ногах, когда захочешь, то придешь к нам в дом». И таким образом растеряв все, приехал домой ни с чем. Братья, увидя его, спрашивали, где он подевал все купленное ими. На что отвечал им Дурин Шарин, что ехал дорогою и увидел людей, стоящих без шляп; сжалясь над ними, надел на них горшки, но как они ему не поклонились, то он, осердясь, все перебил; ложки разметал в ворон и галок, которые его называли дураком. Лошадь захотела пить, но как не посоля пить не стала, то он всю соль высыпал в реку. А стол на дороге оставил для того, что лошадь и без него устала, а у него также четыре ноги, и когда он захочет, то и сам придет в их дом. Братья, выслушав сие, осердились на Дурина Шарина и, несколько дав ему оплеух, оставили дома и приказали спускать пиво; сами же поехали опять в город для закупки того же самого, что прежде накупив, отпустили с дураком.

Дурин Шарин, проводя своих братьев, внес в горницу корыто, в которое посадив свою мертвую мать и взяв в руки рычаг, оттолкнул у спустника гвоздь и, выпустя все сусло, начал по горнице в корыте с матерью разъезжать. Между тем братья недолго медлили в городе и, закупя все, возвратились, а пришед к дверям, стучались, чтобы брат им отпер оные. Дурин Шарин отвечал им сквозь двери, дабы несколько пообождали, он к ним подъедет. Они осердились более, начали стучать и бранить его, а дурак отвечал им: «Разве мне мачку та для вас утопить?» После сего, подъехав к дверям, отпер им оные. Братья, увидя такое проворство своего брата, ругали его, побили столько, сколько им хотелось; более же всего обвиняли себя, для чего дурака заставляли делать то, чего он не разумеет. Посердясь довольно на своего брата, принялись снова варить пиво. И как скоро все изготовили, то Дурина Шарина послали созывать родственников и приятелей. Он в каждом доме звал, чтобы мужья приходили без жен. Родственники и приятели по зову пришли все без жен, почему братья, встречая их, говорили, для чего они пожаловали без своих хозяюшек «Мы так званы, — отвечали они, — вашим братцем». Братья, пожуря Дурина, послали его за женами званых гостей. Он, пришед ко всем, звал всех, чтобы пожаловали-пришли к ним без детей. Они собралися и не замедлили придти в дом его братьев. Сии, встречая, пеняли, зачем они не взяли с собою своих детей. Женщины же отвечали, что их так звал Дурин Шарин, их братец. Потом просили они хозяев дома, чтобы приказали Дурину съездить за их детьми. Каждая просила его с учтивостью, чтобы он нагрел воды, перемыл детей их, надел бы на них белые рубашки и накормил бы кашею. Дурин обещался в точности исполнить их просьбу. И приехав, собрал всех робят в один дом, нагрел большой котел воды и всех их переварил в оной. Потом надел на них честь-честью белые рубашки и стал кормить кашею обваренных; видя же, что они не едят, положил всех в телегу, одел шубою и повез к себе в дом. Как скоро он приехал на двор, то матери, узнав о сем каждая, бросались взять своего робенка. Но лишь только вынули из телеги и увидели, что они мертвы, то все в разные голоса завыли. Мужья их, известясь о таковом несчастии, оставя пировать, намеревались в следующий день просить судом на его братьев и с великою досадою поехали со двора.

Братья же Дурина Шарина, опасаяся строгости суда, вознамерились в ночь уйти тайно из своего дома, не объявя о сем Дурину. И под видом, будто все убирают, начали два мешка набивать хлебом и кой-какими лучшими вещицами из своих пожитков. Дурин Шарин, приметя сие, ничего не говорил и ранее обыкновенного залез на полати. Как скоро братья его полегли оба спать, то он, развязав один мешок и выбрав из него большую половину поклажи, сел в него и завязался. Братья, вставши в глухую полночь весьма тихо, думали, что еще Дурин Шарин спит, и, ухватя мешки, пошли весьма поспешно из дому. Дурин, сидя в мешке, приметил, что уже от селения отошли его братья верст около десятка, начал очень тихо и скромно кричать: «Братцы, постойте». Они, думая, что Дурин за ними гонится, через великую мочь бежали в сторону от дороги. И пришед в густоту леса, захотели отдохнуть, а между тем и подкрепить свои силы пищею, будучи уверены, что Дурин их никак уже нагнать не может. Лишь только развязали они тот мешок, в котором Дурин Шарин находился, то он, высуня из мешка свою голову, сказал: «Братцы, вы хорошо вздумали, что остановились в сем месте, которое для нас безопасно; мне, право, уже не стало мочи, как было сидеть душно, а к тому и есть смертельно захотелось». Братья, видя, что от Дурина никак избавиться не могут, вознамерилися его взять с собою и идти в другое государство, в другое царство, где стали жить, быть и добра наживать. Я у них там был, мед и пиво пил, по усам текло, а в рот не попало.

6. Сказка о Климке

В некоторой деревне жил-был старик со старухой в великой бедности, к тому же несчастию родился у них сын, которому имя нарекли Климом. Старик в кумовья позвал богатого соседа, того же селения крестьянина, от которого надеялся получать себе некоторую прибыль, но в сем обманулся: кум только окрестил Климку, а с тех пор ни к себе кума не приглашал, ни сам к нему не ходил. Климка сделался детиною лет около пятнадцати, но никакому не обучался ремеслу, а только ходил на улицу и играл с ребятами.

Прилучился в той деревне некоторый праздник, и вздумалось Климкину отцу пойти в село к утренней службе, но в то время перевелся, к несчастию, у них огонь. Он, не зная, как пособить сему горю, вознамерился пойти к куму и просить у него огня. В сие самое время кум его, как мужик богатый, снаряжался и сам в церковь и, презирая старика, своего кума, сказал ему, чтобы он шел за огнем к черту. Бедный старик заплакал и, пришед домой, начал сбираться, простился со старухой своею и любимым сыном Климкою, сказав им, что он идет к черту за огнем.

И так он шел путем-дорогою, близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли — не скоро дело делается, а скоро сказка сказывается. Напоследок увидел он вдали огонь, на который и шел прямо. Как стал ближе подходить, то увидел, что огонь светится на мельнице, которая была пуста, и давно уже не производилось на ней никакой работы. Старик, взошед на мельницу, сел, перекрестяся, под дщан. Спустя несколько прилетели на мельницу четыре духа, из которых один казался быть набольшим, сел в передний угол, прочие же стали подле его. Между тем старший с веселым видом начал спрашивать прочих духов, какой они имеют успех в своих делах. Все отвечали, что весьма благополучный. Один из них сказал: «Братцы! Не подслушал бы кто нас, а то все дело пойдет колесом». — «Кому подслушать, — подхватил другой, — разве кто из нас по ненависти испортит». После чего начали рассказывать о своих делах. Первый говорил: «Я такое славное затеял дело, что оставшиеся три брата после своего отца меньшего брата отдали к суду за то, будто он присвоил себе тайно котел денег, суд же приговорил его к смертной казни, которая через два дня имеет над ним свершиться. Но котел оный с деньгами стоит зарыт под полом, куда поставил сам покойный старик». После чего другой начал говорить: «Нет, братцы, моя брага гуще. Я женю брата на родной сестре, которая свадьба на сей неделе кончится. Но если захотеть, то легко можно оную разбить, доказав их родство, чему очевидный свидетель священник того села». Третий же наконец сказал: «Пустое, братцы! Ваши дела все не так знамениты и славны, как мои. С лишком пятьдесят лет как делают мост, но к окончанию привести не могут. Лишь только наколотят сваи, то я в полночь пойду прогуливаться и весь изломаю. Но укрепить оной не стоит важного труда. В сем случае потребно только вбить сваи крест-накрест, и мне уже после сего никак не можно будет ходить». По окончании сих разговоров все разлетелись порознь.

Как скоро рассвело, то старик, вставши и вышед из мельницы, пошел прямо к тому мосту. Подошед к работникам, сказал им по обыкновению: «Бог помочь вам, добрые люди! Что мне дадите, я укреплю вам мост». Они обрадовались сему несказанно и сказали ему: «Вот тебе, дедушка, тысяча рублей, только пожалуй окончай». Он тотчас велел им сваи колотить крест-накрест и, получа от них деньги, поспешал, как бы брата освободить от смерти. Как он подходил к тому селению, то уже осужденного вели к наказанию. Старик вдруг закричал: «Добрые люди! Остановитесь на несколько и удержитесь от своего действия. Скажите мне, за что вы осудили к наказанию сего человека?» — «Поди прочь, старик! Не твое это дело. Мы ведем к наказанию преступника, укравшего у своих братьев после отца котел с деньгами». — «Вы занапрасно его осудили: деньги, которыми вы его клеплете, находятся у вас в доме под полом в котле, поставленном покойным вашим родителем». Весь собравшийся народ присудил братьям осужденного идти в дом и отыскать в назначенном прохожим месте котла с деньгами. Они без прекословия послушались приговора людского и, пришед в дом, подняли половицу, под которой и нашли свою пропажу. Почему брата своего меньшого освободили от наказания, а старику в знак своей благодарности дали сто рублей денег да хорошую лошадь со всем конским убором. Климкин отец, получа подарок, поспешал воспрепятствовать свадьбе. Он достиг уже того селения и видит, что жениха с невестою ведут в церковь, то, подошед к ним, сказал: «Добрые люди! Что вы делаете? Или вы не знаете, что жених родной брат невесте?» Сии слова всех находящихся при провожании привели в изумление, из которого старик вывел их доказательством того же села священника. Все, поблагодаря его за таковое одолжение, наградили ста рублями.

Он, положа на свою повозку деньги, торопился с радостию домой, куда приехав благополучно, рассказал о всем с ним приключившемся своей старухе и Климку послал к крестному отцу попросить сундука для поклажи денег. Отец крестный Климкин удивился, отчего так вдруг разбогател его кум, и, для любопытства пришед к нему в дом, спрашивал, отчего и где он получил такое богатство. Старик отвечал ему, что он разбогател нечаянно. «Когда просил я у тебя огня, — говорил кум куму, — то ты меня послал за огнем к черту; я и пошел прямо на мельницу, откуда и привез такое богатство». Крестный отец Климкин, завидуя сему, вдруг пришел домой, велел работникам своим запрячь пару самых лучших лошадей и, простясь со своею женою, не говоря ей ни слова, куда едет, поскакал с поспешностию на мельницу. Приехав к мельнице, лошадей поставил у оной, а сам, взошед на мельницу, сел под дщаном.

В то самое время прилетели прежние четыре духа, из которых старший сел в углу, а прочие стояли около его. Один из них начал говорить: «Сколь я несчастлив, что некто, подслушав о моем благополучном успехе, продолжающемся чрез пятьдесят лет, совсем оному воспрепятствовал». По сем другой и третий подхватили: «То же, брат, и с нами случилось. Но мы, братцы, недосмотрели, может быть, в то время у нас кто-нибудь подслушивал, либо не ты ли, — обернувшись на одного из своих товарищей, — сему причиною?» После чего устремились все на него и начали его щипать. Сей, избегая от побоев, метался во все места и напоследок бросился к дщану, где увидя сидящего человека, закричал: «Что вы, братцы, напрасно меня бьете: вот причиною сего сей самый человек», — указывая им на крестьянина. Духи, оставя щипать своего собрата, кинулись на мужика и так его исщипали, что изорвали всю одежду и едва оставили в нем дыхание, приговаривая притом: «Не отваживайся подслушивать чужих речей». Потом, вылетев из мельницы и увидя его лошадей, привязанных к столбу, бросили под мельницу, где их всех изломало.

Бедный крестьянин, дождавшись утра, через великую силу встал и пошел в свое селение. День весь проводил он в дороге, к ночи же пришел к своему дому и, будучи весь исщипан, стыдился прямо войти в избу; и так пошел гумнами и задними воротами взошел в овчарник, отчего все овцы, испугавшись, бегали по клевуху. К несчастью же крестьянина, работник в то самое время вышел на двор для некоторой нужды и, услыша, что овцы шарахаются в овчарнике, думал, что забрался вор. Взявши в руку посмачнее рычаг, пошел к овчарнику и, взойдя в оный, начал гостя потчевать дубовым ратафеем. Вышед из терпения, крестьянин говорил работнику, что он хозяин сего дома, но работник, не внимая сему, одно его утюжил, отчего произошел великий шум, на каковой вышла хозяйка и спрашивала, что за шум. Работник же отвечал ей, что поймал вора. Хозяйка, вскочив в горницу и ухватя кочергу, начала ворочать своего мужа, считая его за вора. Бедный крестьянин, не зная, что делать, напоследок решился назвать поименно как свою жену, так работника и всех домашних. Жена, узнав его по голосу, взяла в покой и спрашивала, каким образом воспоследовало с ним такое странное приключение. Он обо всем рассказал обстоятельно, что самое привело в крайнее сожаление и соболезнование всех его домашних.

Между тем Климкин родной отец разделил деньги на три части: одну взял себе, другую отложил своей старухе, а третью Климке. И только успел ему купить красные сапоги, как воры, узнав, что у него много денег, в ночное время пришед, покрали старика. Климка, видя, что отец его пришел опять в бедность, вознамерился приняться за воровской промысел. Первый опыт его воровства был следующий. Он пошел рано поутру на базар и, приметив на оном козла, долгое время около оного похаживал; наконец как базар кончился, то все стали расходиться по домам. Но как мужику с козлом надлежало идти мимо лесочка, то Климка, забежав вперед, снял один сапог и положил подле куста, а другой бросил гораздо подалее в сторону, однако же в виду, а сам сел за куст. Мужик, подходя к леску, увидел сапог и, поглядя в сторону, приметил и другой и, привязав козла к кусту, без всякого опасения пошел за другим сапогом. Климка в сие время ухватя козла за рога, потащил далее в лес и через дорогу провел в свое селение. Приведя его к отцу на двор, убил и, отдав отцу всего козла, взял себе одну только требушину, с которою ходя по селу, кричал: «Бачка^[9] мой украл козла, а мне дал только одну требушинку». Вскоре дошло сие до сведения помещика, который, призвав Климкина отца, спрашивал, где и у кого украл он козла. Старик, опасаясь наказания, признался господину своему, что не сам он, а сын его Климка украл козла. Господин тот же час приказал к себе представить Климку и, видя, что он малый из себя исправный, спросил у него: «Ты ли украл козла?» — «Я, сударь», — отвечал Климка. «Хорошо, друг мой! Когда ты вор, то из моей конюшни укради любимую мою лошадь, а если сего ты не исполнишь, то весьма строгому подвергнешь себя наказанию». Климка, нимало не робея, обещался в точности исполнить приказание своего помещика. Потом помещик, призвав своих конюхов, приказал им наиприлежнейше наблюдать за лошадью во всю ночь и стараться поймать Климку.

Между тем Климка день весь похаживал около конюшни и, улуча удобный случай, поставил в овес хороший бочонок вина, засыпав несколько сверху овсом, также и на сушило втащил таковую же для конюхов порцию. По наступлении вечера конюшие пошли задавать лошадям овса и, нашед бочонок с вином, обрадовались сему и начали пить. Потом взошли на сушило и, скидывая сено, нашли и там другой бочонок, с которым также не расстались, отчего сделались очень пьяны. Но памятуя приказание помещика, вздумали с лошадью поступить таким образом: привязались четверо к ногам, одного посадили на нее верхом, а другому дали в руку повод, и по сем расположились опочивать.

Спустя часа два ночи Климка пошел попытаться и, пришед к конюшне, услышал, что все храпят без памяти. Отпер двери конюшни и взошел очень смело в оную. Которые держались за ноги лошади, тем воткнул по колышку; который на ней сидел, того привязал к перекладине; а у последнего в руке оставил повод, обмотавши оной около столба. И выведя лошадь без всякого препятствия, захлопнул за собою дверь. Нимало не мешкав, сбыл лошадь с рук и, взяв деньги, пошел в питейный дом, где, заломавшись в большое место, начал пить. Как скоро рассвело в следующий день, то помещик, встав с постели и подбежав к конюшне, спрашивал, цела ли лошадь. Пьяные, еще не проспав дурь свою, отвечали, что Климке украсть лошади не удалось. Помещик, отворив двери конюшни и увидев, что уже лошади не было, весьма рассердился на своих конюхов и всех их ободрал без милости. Потом послал искать Климку, которого нашли в питейном доме и привели на господский двор. Помещик спрашивал его: «Украл ли ты лошадь?» — «Украл, сударь», — отвечал Климка. «Где же она?» — «Продал, сударь». — «А деньги где?» — «Пропил». Весьма досадно было сие слушать помещику, однако, скрывая свой гнев, сказал ему: «Слушай, Климка, недалеко отсюда пасется стадо моих волов, из которых ты нынешний день укради одного». — «Очень хорошо, — отвечал Климка, — это наше робячье дело». И как волы паслися от селения верстах в трех, между пролесочков, то помещик умножил число караульщиков. Климка же в сем случае выдумал употребить следующую хитрость. Он, забежав вперед, повесился на дереве, как удавленный. Крестьяне, довольно его зная и увидя сие, закричали: «Ба! Робята, видно, Климке-то пришло невмоготу, посмотрите: он удавился». Все бросились смотреть и рассуждали, отчего бы он удавился. По сем погнали на паству свое стадо. Климка, видя, что уже версты с полторы они отошли, вскоча тотчас с дерева, побежал далее лесом и, выпередя их, повесился опять на другое дерево. Мужики, увидя его, остановились, начали дивиться, что это другой Климка удавился. Между тем от сего произошел у них великий спор, который настоящий Климка, и решились возвратиться к прежнему Климке. Как они все воротились назад, а стадо оставили и отошли версты с полторы, то Климка, вскочив с дерева, ухватил вола и, оторвав ему хвост, всунул другому в зубы, а сам завел его в лес и, другою дорогою проведя в город, продал за свою цену. Мужики, возвратясь к стаду, увидели, что у вола хвост в зубах, кричали: «Ах робята! Беда наша — вол вола съел». В обыкновенное время пригнав волов на господский двор, объявили господину, что Климка удавился и они видели, как он висел на дереве, а притом сказали, что с ними случилось великое несчастие, чего и предки наши не слыхивали: вол вола съел и остался в зубах только один хвост. Помещик нимало сему не удивлялся и, ничего не говоря своим крестьянам, послал искать Климку, которого нашли в питейном доме с подобными ему ярыгами. Как скоро он пришел на господский двор, то все удивились, и помещик спрашивал его: «Украл ли ты вола?» — «Украл, сударь, — отвечал Климка, — и продал, а деньги уже пропил с приятелями». — «Когда ты искусный вор, — сказал помещик Климке, — то укради у сонной моей жены с руки перстень». Климка и от сего не отказался, хотя, впрочем, и великого труда стоила сия работа.

В следующую ночь пришед Климка тайно в господские покои, прошел прямо в спальню и, зная, что девка-чернавка была очень сонлива, лег на полу. Несколько спустя госпожа, махнувши рукою, сронила перстень и закричала: «Девка!» В сие время Климка притворным голосом ответствовал: «Чего изволите, сударыня?» — «Подними перстень, — сказала госпожа, — и возьми к себе до утра». Климка, получа таковую добычу, нимало не медля вышел из покоев и сошел благополучно с господского двора и, пришед в обыкновенное свое пристанище, начал веселиться, положа перстень в заклад. Помещик поутру спрашивал у девки-чернавки перстня, которая отвечала ему, что никогда не брала. Помещик догадался, тотчас послал искать Климку, которого и нашли в его жилище. Климка без всякого опасения пришел к господину, который спрашивал его: «Украл ли ты перстень?» — «Украл, сударь, — отвечал Климка, — и половину денег уже пропил». — «Хорошо, друг мой, — сказал ему помещик, — так укради же в нынешнюю ночь у меня шкатулку с бриллиантовыми и алмазными вещами, которая будет в людской избе». Климка не отказался, а помещик приставил четырех человек, вооруженных саблями.

Климка, видя, что сия работа очень трудна, вздумал подняться на хитрости: немедленно пошел в убогий дом и, взяв от мертвого тела руку, привязал на шест. После сего пошел прямо к назначенной избе и начал шарить рукою по столу, что услыша, караульные подбежали к окошку и ударили саблями по оному, от какового удара рука свалилась с шеста. Караульные, увидя руку, закричали: «Ну, братцы, теперь-то полно Климке воровать: мы отрубили у него руку», — которую взяв, положили на полку вместе со шкатулкою, а сами без всякого уже опасения полегли спать. Климка жеспустя после сего несколько часов подошел потихоньку к избе и, взлезши в окошко, взял беспрепятственно шкатулку, не позабыв также захватить и руку, и пошел с добычею своею в питейный дом.

В следующий день поутру очень рано помещик пришел в людскую избу и спрашивал у караульных, все ли благополучно они стояли ночь. «Все, слава Богу, — отвечали караульные, — и Климка уже более воровать не станет, потому что мы отрубили ему руку». — «Да где ж она?» — спросил господин. «На полке лежит вместе со шкатулкою», — отвечали караульные. «Подайте мне ее и шкатулку», — сказал господин. «Очень хорошо, сударь», — и, подошед к полке, шарили довольно времени, но не могли найти ни руки, ни шкатулки. Помещик же, ведая проворство Климки, не мог более сомневаться в том, что это миновало его рук, и послал искать Климку, которого, нашед, привели на господский двор. Помещик, видя Климку с обеими руками, спрашивал у него, украл ли он шкатулку. «Украл, сударь, — отвечал Климка, — и несколько уже из нее пропил». Помещик, видя, что Климка в проворстве своем не ослабевает, но час от часу успевает, предложил ему, чтобы он взял его в свои ученики. «Я согласен на сие, — отвечал Климка господину, — но только с тем условием, чтобы ты во всем мне повиновался». Господин на сие согласился.

Спустя после сего дня три, изготовя две кожаные сумки, пошли оба из своего селения в другое и пришли в трактир, где обедали богатые купцы, ехавшие в чужие края с товарами. Они, вошед в трактир, сели подле купцов. Климка в сие время говорил своему ученику: «Смотри, не зевай». Как скоро купцам подадут какое кушанье, то мастер с учеником, приметя зазевавшихся купцов, снимали оное со стола и выливали в свои сумки. Купцы же, будучи голодными, упрекали друг друга, что один из них поел все кушанье; и в такой между собою вступили спор, что, не могши сами решиться, пошли к трактирщику. Климка же со своим новым учеником в сие время вышли из трактира другими дверями и потом свели несколько подвод с товаром купеческим и поскакали не оглядкою со двора. Напоследок, приехав в лес, который от дороги отстоял весьма далеко, начали делить свою добычу. Климкин господин, приняв на себя вид господина, сказал ему, чтоб он дал ему из сих пожитков три доли, а себе бы взял четвертую. Климка долго спорил со своим помещиком и напоследок, не могши сладить, дело дошло у них до драки, на которой он господина своего отправил на тот свет без пашпорта, а сам, сделавшись полным наследником всего имения, возвратился в свое селение и стал у отца своего жить честным образом, оставя все прежние свои плутовства и бездельничества.

7. Сказка о Катерине Сатериме

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был король с королевою; у того короля было три дочери, из которых самая меньшая называлась Катерина Сатерима, которая была прочих сестер своих прекраснее и умнее. Неподалеку же от их королевства жил король, который приехал в их королевство единственно за тем, чтобы посмотреть красоты дочерей сего короля. В один день, прогуливаясь по садам королевским, увидел в оном сидящих королевен, которые, не видав короля, разговаривали между собою. Большая сказала им: «Послушайте, сестрицы! Если бы женился на мне Буржатский король, то бы я его королевство больше распространила». — «Нет, сестрицы! — подхватила средняя сестра. — Если бы он на мне женился, то бы я в его королевстве весьма славную устроила армию». Катерина же Сатерима, слушав сие, сказала: «Куда вы, сестрицы, глупы! Если бы меня взял за себя Иван-королевич (так он назывался), то бы я ему родила двух сынов — по локоть руки в золоте, по колено в серебре, на каждом волоске по жемчужинке». Король, выслушав все и не показывая им, возвратился в свой дом и, нимало не мешкав в сем королевстве, отправился в свое.

Несколько спустя вздумал он отправить послов в Каржатское королевство, в котором жила Катерина Сатерима, и просить короля, чтобы он добровольно отдал за него свою меньшую дочь, а когда он сего не сделает, то войною пойдет против его. Король Каржатский, получа грамоту от послов Буржатского королевства, не знал, что делать, и вдруг отписал к королю в ответ, что он без всякой ссоры отдает за него свою дочь. Как скоро Буржатский король получил таковой ответ, то нимало не медля, поехал в то королевство жениться. Сестры Катерины Сатеримы весьма досадовали на нее и старались всеми силами ей за сие отомстить. Потом приехал король Буржатский в Каржатское королевство, где торжественно праздновал бракосочетание. После сего король со своею королевою возвратился в свое королевство, куда и сестры Катерины Сатеримы выпросились у своих родителей.

По прошествии полугодичного времени Буржатский король поехал на войну противу другого короля, который обеспокоивал его многими частыми набегами и разорениями некоторых городов; королева же после его осталась беременною. И как король долгое время находился на войне, то королева и разрешилась без него от бремени двумя сыновьями — по локоть руки в золоте, по колено в серебре, на всяком волоске по жемчужинке. Сестры же ее по прежней злобе отписали к королю, своему зятю, что сестра их разрешилась от бремени двумя уродами. Король, получа такое известие, поверил сему и, не желая видеть уродов, послал к верховному своему министру повеление, чтобы он до его приезда жену его и с двумя рожденными сынами посадил в бочку, засмолил и пустил бы их по морю. Министр в точности исполнил повеление короля своего, удивляясь, за что так король вдруг прогневался на свою супругу.

Между тем года три плавали они в бочке и королевичи росли не по годам, а по часам; и будучи в совершенных летах, спрашивали у своей матери, из какого они рода и за что посажены в сию бочку. Королева же начала им рассказывать о всем обстоятельно. «Я дочь короля Каржатского и выдана в замужество за короля Буржатского, которому я обещалась родить двух сынов, что ясных соколов — по локоть руки в золоте, по колено в серебре, на каждом волоске по жемчужинке. И когда король, ваш отец, а мой муж, отъехал на войну, а я осталась беременною после него и родила вас, тогда сестры мои, а ваши родные тетки, отписали к нему, что я родила двух уродов, то король, рассердясь на меня, приказал и с вами посадить в бочку, засмолить и пустить по морю». Рассказывая сие, королева сама проливала горькие слезы. Наконец бочку их принесло к острову, и королевичи, упершись в дно, вышибли оное. Потом, вышед все на остров, состроили себе отменный терем.

По окончании войны король, приехав в свое королевство, вознамерился жениться на середней сестре Катерины Сатеримы и нимало не медля совершил оное. Торжество было несказанное. По прошествии некоторого времени вздумалось королю погулять по взморью и, приехав на остров для стреляния неких птиц заморских, остановился и пришел в некоторое изумление, увидя на оном похаживающих двух молодцов, у которых руки по локоть в золоте, по колено ноги в серебре, на всяком волоске по жемчужинке. Не терпя более, король и будучи мучим любопытством, подошел к сим молодцам и спрашивал, кто они таковы и зачем здесь гуляют. «Мы дети короля Буржатского, — отвечал один из сих, — и живем здесь с нашею матерью». По сем пересказал подробно всю повесть, каким образом они попались на сей остров. Король, выслушав сие, догадался, что они его родные дети, и просил сих молодцов, чтобы они показали ему свою мать. Они взвели его в терем, и король, увидя свою супругу, прослезился, после чего взял их с собою во дворец всех. Как скоро они приехали, то король приказал нарядить их в драгоценное платье и стал с ними жить да быть, а сестер обеих Катерины Сатеримы велел повесить на воротах и расстрелять.

8. Сказка о Вихоре-королевиче

В некотором царстве, в славном Крестанском государстве жил-был король с королевою, у них была одна дочь именем Настасья-королевна, весьма отменной красоты, которая как скоро пришла в совершенный возраст, то начали за нее свататься женихи многие, короли и королевичи. Приезжали из дальних королевств, но она делала им такие загадки, которых они не умея решить, возвращались в свое королевство с великим стыдом.

В знаменитом Варикском королевстве был король, который имел у себя одного сына — Вихоря-королевича. Он по смерти своего родителя принял правление королевства. У сего короля был любимый министр, муж благоразумный и хитрый, который с самых младых его лет находился при его воспитании. В одно время Вихорь-королевич говорил своему министру: «Любезный мой дядька, будь мне вторым отцом на свете, послушай моих слов. Я намерен ехать в Крестанское королевство посмотреть красоты дочери того короля и прошу тебя быть со мною в пути сотоварищем». — «Ваше величество, — отвечал министр, — хотя мы и приедем в то королевство, но уверяю вас, что Настасья-королевна девица хитрая и вас приведет в стыд, потому что уже она со многими славными королями поступала таким образом». — «Нет нужды, — сказал Вихорь-королевич, — хотя мы ею будем и пристыжены, но только нестерпимое имею желание посмотреть королевны». Министр не мог более противоречить королю своему и согласился на его предложение. После чего вскоре изготовили легкий корабль и, взяв с собою для предохранения неколикое число вооруженных воинов, отправились в путь.

Долго ли, коротко ли ехали по морю, наконец благополучно достигнули Крестанского королевства и пристали к главной пристани, с которой встречены они были пушечным выстрелом, на что и сами равномерно ответствовали со своего корабля. Как скоро они привалили свой корабль к пристани, то с учтивостью к их кораблю подошел королевский швейцар, который спрашивал: «Кто таков приехал, царь ли, царевич, король ли, королевич, или из иных земель грозен посол?» На что ответствовал дядька Вихоря-королевича, что приехал король Варикского королевства. Лишь только о сем донесли Крестанскому королю, то он по обыкновению с приличною честию приказал встретить Вихоря-королевича; и как он пришел во дворец, то король, сошед с первого крыльца, принимал Вихоря-королевича за белы руки, повел в палаты белокаменны и, посадя за дубовый стол, потчевал яствами сахарными и напитками пьяными. Потом начал спрашивать, какая причина побудила его из столь дальнего королевства предпринять путь в его области. «Милостивый государь! — отвечал Вихорь-королевич. — Вы изволили рассылать манифесты по всем королевствам, чтобы короли приезжали смотреть красоту вашей дочери, и если кому послужит счастие, то он может ее взять за себя». — «Очень хорошо», — сказал Крестанский король. После сего встал он со своего места и пошел в комнаты своей дочери, которую уведомил о приезде Вихоря-королевича для вступления с нею в брак. Выслушав сие, Настасья-королевна ответствовала своему родителю: «Милостивый государь мой батюшка! Я тогда соглашусь идти за него замуж, когда он отгадает мою загадку. Прикажите ему, государь батюшка, чтобы он корабль свой поставил противу нашего дворца и срисовал бы с меня портрет, в чем я стану за двенадцатью стеклами^[10] дверями». Король, отобрав сие от своей дочери, вышел из ее комнат и взошел в ту залу, в которой ожидал его Вихорь-королевич. По приходе своем предложил ему загадку от Настасьи-королевны. После сего Вихорь-королевич, откланявшись королю, пошел на свой корабль и объявил о всем своему дядьке, который отвечал ему: «Не правду ли я говорил вашему величеству, что королевна вам только насмеется». Вихорь же королевич, не внимая сим словам своего дядьки, просил его, чтобы он умудрился хитростию противу хитрости королевниной и пособил бы его горю. Дядька, будучи от природы муж острого и проворного разума, сказал в ответ королевичу: «Очень хорошо, ваше величество, я употреблю все мои силы к тому, чтобы вам помочь в разрешении загадки королевниной». Потом, поставя корабль противу королевского дворца, дядька Вихорю-королевичу велел перед собою положить бумагу и карандаш, сказав притом, чтобы он все глядел на дворец. И когда увидит, что королевна начнет переходить из дверей в двери и из комнаты в комнату, то бы нимало не медля снимал с левой своей руки перстень и прижимал оной крепко-накрепко к бумаге. Вихор-королевич, приняв такое наставление от своего дядьки, беспрестанно смотрел на дворец. И как увидел, что королевна начала переходить из дверей в двери и из комнаты в комнату, то снял с левой руки перстень и приложил крепко к бумаге. В сие время все двери отворились, и королевна пред ним предстала в одном только спальном платье. «О насмешник! — закричала она. — Я тебе за сие отомщу». После чего, одевшись, пошла к своему родителю, которого просила со слезами, что если он хочет ее видеть живую, то бы Вихоря-королевича выслал из своего королевства, потому что он весьма язвительно над нею насмеялся. Король, не стараясь узнать сей тайны, призвав Вихоря-королевича, объявил ему, чтобы он с честию выезжал из его королевства, а когда сего не исполнит, то он его в полон возьмет. Вихорь-королевич, получа таковое предложение от Крестанского короля, дал ему верное королевское слово, что не замедлит в его областях. И приготовясь совсем, поехал со своим дядькою в свое королевство.

Отъехав несколько верст, дядька предложил Вихорю-королевичу: «Послушайте меня, государь! Хотите ли вы насмешку отмстить Настасье-королевне?» — «С охотою моею», — отвечал королевич. В сие время остановились они у некоторого незнатного городка и, накупя небогатого товару, дядька переоделся в купеческое платье, а Вихорю-королевичу велел принять на себя вид приказчика. Все было исполнено без всякого отрицания и, возвратясь со своего пути, приехали опять в Крестанское королевство. Пристав к пристани, пошел дядька с подарками к королю и начал говорить следующее: «Ваше величество! Позвольте мне своим товаром торговать в вашем королевстве, а в знак моего к особе вашей почтения и преданности удостойте принять сей малый подарок». Король, приняв от него подарок, приказал ему торг свой во всем королевстве производить беспрепятственно, а между тем пригласил его к обеденному с собою столу, после которого много веселилися, и король приказал собраться всей своей огромной музыке. Дядька Вихоря-королевича с великим вниманием слушал королевскую музыку, напоследок испросил позволения у короля, чтобы позволил ему слово вымолвить. «Очень хорошо, — сказал король, — говори». — «Есть у меня, ваше величество, приказчик, — говорил лжекупец, — который пленительно играет на цимбале, то прошу ваше величество позволить ему сюда прийти». Король весьма был сим доволен и приказал тотчас послать на корабль за Вихорем-королевичем. Как скоро взошел он с цимбалом в королевские палаты, то король приказал ему заиграть. Он играл столь прекрасно и пленительно, что как сам король, так и все придворные заслушались. Королевнина же мать тотчас пошла в комнаты своей дочери и сказала ей: «Любезная моя дочь, в наше королевство приехал иностранный купец, у которого приказчик столь хорошо играет на цимбале, что, по справедливости, в нашем королевстве не сыщется ни один такой, который бы отважился с ним сравняться». Королевна, будучи страстная охотница до музыки, вошла в покои своего родителя и, слушая, как играл Вихорь-королевич, столько пленилась, что просила своего родителя, дабы он купил сего музыканта у купца, чего бы то ни стоило. Король, весьма горячо любя свою дочь, не мог отказать в ее просьбе и завел о сем речь с купцом: «Господин купец, — сказал он ему, — не продашь ли ты сего музыканта?» — «Никак не можно мне сего сделать, — отвечал купец, — потому что он моего родителя». Король же, не внимая его словам, уговаривал купца прежде ласкою, а напоследок, употребляя угрозы, сказал: «Если ты его мне добровольно не продашь, то сей самый час выгоню тебя с бесчестием из моего королевства, и как ты поедешь морем, то прикажу твой корабль разбить из пушек, отчего вы оба, потонув, прекратите свою жизнь». Дядька же, не осмеливаясь более противиться королю, сказал: «Если угодно вашему величеству купить у меня сего музыканта, то осыпьте его с ног до головы золотыми червонными». Король согласился на сие и приказал тот же час удовлетворить требованию купца. Дядька Вихоря-королевича, получа от короля деньги, перенес их на свой корабль. Между тем нанял неподалеку от дворца дом, который столь великолепно убрал, что и в королевских палатах такого украшения не было. Королевна же испросила у своего родителя, чтобы купленный музыкант безотлучно находился при ней, в чем король ей никак отказать не мог.

В один вечер королевна, призвав музыканта, приказала ему играть на цимбале, и как он долгое время забавлял ее своею музыкою, то приказала она своей девке-чернавке, чтобы подала музыканту рюмку той самой водки, которую пьет ее родитель. Как скоро девка принесла рюмку водки и подносила музыканту, то он весьма долго отговаривался, наконец принужден был выпить. Выпив половину рюмки, а другую вылил в платок и, притворясь пьяным, упал со стула прямо к ногам королевны, которая, видя, что он сделался пьян, приказала девке своей вывесть его из покоев и проводить до двора. Девка, взяв цимбал, пошла провожать музыканта, и лишь только вышла из комнат королевны, сказала ему: «Господин музыкант, изволь принять от меня свой цимбал и идти благополучно до квартиры своей». — «Красная девица, — сказал ей королевич, — прими уже на себя труд проводить меня до самой квартиры». И, идя по улице, спотыкался притворно и шатался из стороны в сторону. Пришед же к его квартире, девка повторила ему: «Господин музыкант, изволь принять от меня свой цимбал». Но королевич сказал ей: «Красная девица, ты много шла, а теперь уже немного осталось, то, пожалуй, внеси в покой мой цимбал и положи его на стол». Девка, вошед в покой, музыку положила на стол и, увидя таковое чрезвычайное убранство, весьма удивилась. Королевич в сие время, кликнув своего дядьку, приказал подать себе шкатулку с драгоценными вещами и, вынув перстень в тысячу рублей, подарил оной девке: «Вот тебе, — примолвил он, — красная девица, за твои труды награждение». Девка, приняв перстень, благодарила учтивым образом музыканта и потом пошла вон из покоев.

По возвращении же ее во дворец королевна спрашивала девку, хорошо ли проводила она музыканта. «Все благополучно, — отвечала девка, — только он очень шатался и чуть было не сшиб меня с ног долой». — «Чем он тебя потчевал?» — спросила королевна. «Ничем, сударыня, — отвечала девка, — а только подарил меня перстнем». — «Покажи мне перстень», — продолжала королевна. Девка подала ей перстень. Королевна, рассматривая доброту оного, удивилась щедрости музыканта, осердилась за сие на девку и сослала ее из своих комнат на кухню, а на место ее взяла к себе другую, которая точь-в-точь походила на королевну. Ей приказала она одеться в свое платье и повелевать музыкантом; а сама она хотела посмотреть дом музыканта и допытаться, за что он подарил девке-чернавке перстень.

В следующий вечер пришел музыкант и по приказу королевны играл долгое время; наконец подложная королевна притворной своей девке приказала, чтобы она подала рюмку водки музыканту. Он по-прежнему отговаривался и напоследок половину рюмки выпил, а другую вылил в платок и упал так же со стула. Подложная королевна девке своей приказала проводить музыканта. Вихорь-королевич, приметив, что королевна приняла на себя лицо девки-чернавки, вознамерился над нею подшутить. И как она повела его из комнаты и несла за ним цимбал, то королевич, идя по улице, пошатнулся и столь сильно ее ударил, что она почти упала с ног. Наконец, подошед к квартире его, сказала королевна: «Господин музыкант, извольте принять свой цимбал». Королевич же сказал ей: «Красная девица, много ты шла, а теперь уже осталось немного, то, пожалуй, проводи меня до покоев». Как скоро взошла она в покой, то весьма удивилась убранству оного; королевич же закричал дядьке, чтобы он запер двери у покоев, чего королевна весьма испугалась. Потом приказал подать розги и говорил королевне: «Раздевайся, друг мой! Я знаю, кто ты такова: ты не девка, но сама королевна». Она ему вдруг призналась и стала просить, чтобы он ее пощадил. Королевич уважил ее просьбу, однако же, не желая оставить без отсмеяния, приказал дядьке скинуть с нее платье и оставить в одном только спальном. После чего столкал с бесчестием со двора своего.

На другой день королевич, одевшись порядочно, пошел во дворец к королю, завернул в платок королевнино платье и, пришед к нему, пал на колени и говорил: «Ваше величество! Я осмеливаюсь вам принять мою жалобу на вашу дочь, которая меня склоняет к непозволенной любви, и как я на оную не соглашался, то она, вышед из терпения и оставя всю девическую стыдливость и благопристойность, вчерашнего числа в ночи пришла сама на мою квартиру. Извините меня в том, что я в сем случае поступил не очень благоразумно, потому что с бесчестием столкал ее с моей квартиры. Вот ее платье, — продолжал королевич, — и она только в одном спальном изволила пойти в свои комнаты». Таковые слова короля привели в несказанный гнев, он тотчас позвал к себе свою дочь; и как она пришла, то спрашивал ее, зачем она вчерашнего числа ходила на квартиру музыканта. Королевна отвечала, что хотела полюбопытствовать убранства его покоев. Король, не стерпя сего, в ту же самую минуту приказал дочь свою одеть в худое рубище и выгнать из своих областей обще с музыкантом. Он почел, что оба виновные более сего никакого не заслуживают наказания. Королевич в то же время дал знать о сем своему дядьке, который, собравшись со всем, поехал вперед и остановился в некоторой деревушке, недалеко отстоящей от города.

Как королевич с королевною вышли из королевства и шли дорогою, то он ей приказал называться своею женою, и она охотно на сие согласилась. Напоследок достигли той деревушки, в которой дядька Вихоря-королевича их дожидался, и, пришед к его двору, стучался королевич у ворот и просился, чтобы пустил их ночевать. И как только они взошли в избу, то королевич у хозяина дома просил чего-нибудь есть. Дядька отвечал ему, что он ничего более не имеет, кроме хлеба, и подал им корку, которую королевна глодала и едва не переломала своих зубов. Королевич, видя сие, спросил: «Дедушка, нет ли у тебя лошаденки какой-нибудь, чтобы нам доехать до двора?» Старик на сие насилу мог согласиться. По сем сказал королевич дядьке своему, чтобы он ехал прямо в королевство и в первом городе уведомил воеводу о его приезде, также чтобы изготовил для них небогатый покой. Дядька обещался сие исполнить в самой точности. И как приехали в город, то, отведя королевну на квартиру, сказал ей: «Останься здесь, а я пойду к воеводе». Между тем королевна сказала ему, что есть ей очень хочется. «Когда ты наешься?! — отвечал королевич. — Однако же хорошо, я выпрошу чего-нибудь у воеводы». Потом лишь только королевич подходил ко двору воеводы, то хозяин с должною честию встретил своего короля, который предложил ему, чтобы он дал жене его какое-нибудь платье, потому что он везет с собою Крестанскую королевну, на которой имеет намерение жениться. Воевода с крайним удовольствием старался оказать королю сию услугу и, принеся наилучшее платье, подал ему. Король же, отдавая воеводскому слуге, велел отнести к королевне, приказывая ему, чтобы он спросил, где живет музыкантова жена, и как ее найдет, то, отдав ей, приказал бы одеться. Слуга тотчас нашел тот двор и, постучась, спросил, здесь ли живет музыкантова жена. «Здесь», — отвечала королевна. Он отдал ей платье и сказал, чтобы она в него оделась. Королевна, приняв, просила слугу: «Скажи, друг мой, мужу моему, чтобы он прислал мне чего-нибудь поесть». Слуга, возвратясь, донес королю, что он все исполнил. «Не приказывала ли она тебе чего-нибудь?» — спросил король. «Приказывала, — отвечал слуга, — чтобы вы прислали ей чего-нибудь покушать». Королевич тотчас послал ей поросенка, приказав, как скоро она в окно выглянет, то бросить туда поросенка. Слуга, подошед к избушке, спросил, здесь ли живет музыкантова жена. «Здесь», — отвечала она, и лишь только хотела выглянуть в окно, то слуга бросил поросенка. Она, испугавшись сего, встала со скамейки, ушла на печь и плакала неутешно. Слуга, пришед, донес королевичу, что все исполнил по его приказанию. По сем король послал к ней жаркого и хлебенного, приказав отдать сие со всякою учтивостию. Слуга исполнил сие. По окончании же стола Вихорь-королевич пришел к Настасье-королевне, спрашивал ее, кушала ли она. Она отвечала, что ела, а между тем, проливая слезы, рассказывала ему о том, как с нею поступали воеводские слуги. Выслушав сие, королевич сказал ей: «Хорошо, я о сем пойду попрошу Вихоря-королевича. — А между тем говорил ей. — Любезная моя супруга, ты хотя бы горшками торговала, потому что они здесь очень дороги». По сем пошел на рынок и накупил горшков, сделав у ворот лавочку, посадил ее торговать и на все горшки наложил высокую цену. После чего сам, будто за некоторою нуждою, пошел со двора.

Между тем приказал придворным лакеям, чтобы они пошли покупать горшки, и как скоро торговка запросит высокую цену, то бы, ничего не говоря, били бы все горшки, и сами бы пошли прочь. Как скоро лакеи пошли по улице и увидели торговку с горшками, подошли к ней и начали торговать горшки. Королевна же по приказанию Вихоря-королевича запросила за горшок такую цену, которой и весь товар не стоит, то один схватил горшок, сказал ей: «С умом ли ты, голубушка?» — и бросил его в стену. Королевна же, думая, что он ее хочет ударить горшком, выбежала из лавки, ушла в свой покой, а лакеи в сие время все горшки перебили и уведомили о сем Вихоря-королевича. После чего он, пришед к королевне, спросил у ней, все ли она продала горшки. На что отвечала королевна, что не продала ничего: «Лишь только ты сошел со двора, — продолжала она, — то пришли придворные лакеи покупать горшки, и как я запросила цену, то один из них схватил горшок и бросил в меня, отчего я насилу могла уйти из лавки, а они, перебив все горшки, сами пошли прочь». Королевич сказал ей: «Очень хорошо, я пойду к Вихорю-королевичу и попрошу его — он непременно накажет за сие своих лакеев». По сем пошел он во дворец и приказал убирать комнаты и, несколько помешкав, возвратился в свой дом, куда пришед, сказал королевне: «Я доносил о сем Вихорю-королевичу, который весьма сему смеялся и дал мне десять червонцев». Королевна сказала ему: «Мне хочется покушать». — «Очень хорошо», — сказал ей Вихорь-королевич и накупил ей всякого кушанья. По сем говорил ей: «Хотя бы ты квасом торговала, здесь и то ценно», — и, пошед, накупил ковшей, кадку и бочку квасу и, поставя у ворот, приказал ей, чтобы она каждый ковш квасу продавала по три копейки. Приказав сие, сам пошел во дворец и велел лакеям, чтобы они шли пить квас, и как скоро торговка запросит дорого, то бы ковши переломали, а квас разлили. Лакеи же во исполнение повеления короля своего пошли прямо и, увидя квасню, остановились у оной пить. Каждый из них выпил по три и по четыре ковша квасу и отдали только по одной деньге. Как королевна стала говорить, что каждый ковшик квасу стоит по три копейки, то один лакей, схватя ковш, ударил по кадке, а прочие совсем кадку опрокинули. Королевна же, думая, что лакей устремился в нее бросить ковшом, оставя все, побежала в свой покой и, сиди под окошком, плакала. В сие время пришел Вихорь-королевич и спросил у Настасьи-королевны, весь ли она продала квас. На что отвечала она, что придворные лакеи, пришед, ковши переломали, а квас весь разлили. «Очень хорошо, — сказал королевич, — я о сем пойду попрошу короля, и он непременно за сие накажет своих лакеев». Пришед во дворец, отдал приказ придворным лакеям, чтобы они несколько спустя подъехали в карете к той избушке и спрашивали, здесь ли живет музыкантова жена. Когда она назовется, то бы ее по повелению Вихоря-королевича звали учтиво во дворец вышивать шелком. Потом, возвратясь домой, сказал королевне, что был у Вихоря-королевича, приносил на лакеев ему жалобу, который сему весьма много смеялся «и дал мне двадцать пять червонных».

В сие время подъехала к дому их придворная карета, и лакеи спрашивали, здесь ли живет музыкантова жена. «Здесь», — отвечала королевна. Лакеи с учтивостию говорили ей, что Вихорь-королевич изволил прислать за нею, дабы она приехала во дворец вышивать шелками платье. Она весьма сему обрадовалась, и как начала убираться, то королевич сказал ей: «Слушай, Настасья-королевна, когда ты станешь шить шелками, то, пожалуй, немного мне принеси шелчку на струны к цимбалу. Она обещалась сие исполнить, а между тем спросила: «Куда же мне положить шелк?» — «Под чепчик», — отвечал Вихорь-королевич. Королевна по приезде своем во дворец пришла в девичью и села шить. Лишь только девки зазевались, то она, отмотав несколько шелку, положила себе под чепчик. Спустя несколько закричали все, что Вихорь-королевич приехал во дворец посмотреть, как девушки вышивают шелками. И взошед он в девичью в великолепном уборе, взглянул на королевну и сказал: «Чья эта такая дура? Да и чепчик-то на ней дурацкий». Потом ударил по чепчику палкою, который упал с головы, и клубок с шелком из него вывалился. «Ах воровка! — закричал Вихорь-королевич. — Вон ее отсюда!» Лишь только она пришла домой, то и Вихорь-королевич, переодевшись, за нею же следом пошел в покой и спросил у королевны, принесла ли она ему шелку? «Нет, — отвечала королевна, — я и сама едва уйтить могла. Король, пришед в девичью, называл меня прежде дурою, а потом палкою скинул с головы чепчик, который упал, а с ним вместе и клубочек с шелком вывалился. Король, увидя сие, на меня закричал, называя воровкою, и велел выгнать вон».

В следующий день Вихорь-королевич пошел во дворец и приказал опять лакеям за музыкантовою женою ехать и звать от имени королевского вышивать золотом. Как скоро лакеи подъехали с каретою и просили ее от имени королевского вышивать золотом во дворец, то королевна долгое время отговаривалась. Напоследок по приказанию названного своего мужа согласилась. И как она начала одеваться, то королевич просил ее, чтобы она несколько золота отмотала ему на струны к цимбалу. Долго не соглашалась королевна, наконец прошения Вихоря-королевича превозмогли ее упорство, и она обещалась сие исполнить. «Куда же мне положить оное?» — спрашивала Настасья-королевна. «В черевик, — отвечал Вихорь-королевич, — и никто сего не приметит, да и сам король не догадается». По приезде своем во дворец вошла она в девичью и начала шить; вдруг все заговорили, что приехал король посмотреть, как вышивают золотом. Вихорь-королевич, переодевшись в богатое платье, взошел в девичью и, взглянув на королевну, сказал: «Чья эта такая лупоглазая? Да она еще вздумала и щеголять в модных черевиках». По сем ударил ее по правой ноге палкою, черевик спал с ноги, и из оного выпало золото. «Ах какая воровка! — закричал королевич. — Вон, вон ее отсюда, она у меня все золото перекрадет». Королевна тотчас вскочила со своего места и в торопливости насилу надела черевик, пришед домой, плакала. Королевич же, переодевшись, пришел домой и спрашивал ее, принесла ли она ему золота? «Как можно принесть? — отвечала королевна. — Король, будто какой колдун, взошед в девичью, назвал меня сперва лупоглазою, потом ударил по черевику палкою, который упал с ноги, и золото из него вывалилось. Он на меня закричал и велел выбить вон, и я насилу сама могла уйти».

На следующий день королевич пошел во дворец и приказал за королевною ехать великолепной карете и просить ее, что король нынешний день намерен вступить в брак, то чтобы она ехала за невестой свахою; сам же между тем оделся в королевское платье и дожидался приезда королевны. Как скоро лакеи придворные приехали и объявили королевне, что Вихорь-королевич приказал просить ее, чтобы она ехала свахою за его невестой. Она нимало не отговаривалась, и по приезде ее во дворец король приказал надеть на нее драгоценное платье. Потом, одев фрейлину в хорошее платье под видом невесты, поехал сам в церковь, куда за собою и им приказал следовать. И как взошли в церковь, то король, подошед, взял за руку королевну, которая объявила ему, что она не невеста, а музыкантова жена. На что король отвечал ей, что в их королевстве такое обыкновение: венчаются всегда со свахами. По окончании же бракосочетания Вихорь-королевич приехал во дворец и стал говорить королевне: «Помнишь ли ты, Настасья-королевна, как смеялась Вихорю-королевичу?» — «Виновата, сударь», — отвечала королевна. «Знай же, — продолжал король, — что я не музыкант, а сам Вихорь-королевич». После чего сказал он ей, чтобы она нимало на то не досадовала, что он отсмеивал ей насмешку, но, предав все забвению, жила бы с ним в горячей любви и взаимном согласии. С сего времени стали они жить благополучно и друг друга любить.

9. Сказка о Петре-королевиче

В некотором царстве, в некотором государстве, в славном королевстве Араратском жил король с королевою, у них было три сына: большой назывался Василий-королевич, средний Иван-королевич, а меньшой Петр-королевич. И как они пришли все трое в совершенный возраст, то начали проситься у своих родителей свету посмотреть и себя показать. Король долгое время не соглашался на их просьбу, но напоследок усильное прошение меньшего их сына убедило короля дать им позволение.

Королевичи, получа благословение от своих родителей, поехали из своего королевства и ехали путем-дорогою долгое время; напоследок приехали в неизвестное им государство и расположились в заповедных лугах. Между тем король того королевства начал клич кликать, кто бы мог найтиться в его государстве такой, который бы умел разводить коней. Причиною сего было то, что во всем его государстве был ужасный конский падеж, и с того времени никак не могли развести лошадей. Петр-королевич, услышав о сем, объявил о себе королю, что он искусен разводить лошадей. Король весьма сему обрадовался и, не зная о его происхождении, пожаловал его первым своим конюшим, а братьев его придворными лакеями. Петр-королевич, вступя в должность свою, начал оную отправлять со всякою рачительностию и прилежанием. Был же у него конь премудрый, который многие подавал ему советы и наставления в разведении конском.

В одно время Петр-королевич между прочими разговорами с прочими конюхами сказал, что сия должность не очень для него трудна, но он может еще что-нибудь сделать и важное. И если он только захочет, то в каком бы то ни было королевстве легко достать может всякую прекрасную королевну. Поговоря еще и о прочих разных материях, пошел к своей должности. Спустя несколько дней донеслись королю те самые слова Петра-королевича, что он хвалился достать прекрасную королевну. Выслушав сие, король весьма обрадовался и, призвав к себе своего конюшего, говорил ему: «Любезный мой друг! Правду ли ты сказывал, что можешь достать во всяком королевстве прекрасную королевну, если только захочешь? Когда сие справедливо, то прошу тебя достать мне королевну из Прелонзского королевства, к которой я уже несколько лет пылаю любовию. За таковую твою верную мне услугу подарю тебе половину моего государства. Если же, напротив, ты похвалился, а сего сделать не сможешь, то я прикажу тебя казнить злою смертию, и никак не избегнешь ты сего наказания». Королевич, выслушав короля, объявил ему, что он действительно сие исполнит, и, подтвердя сие многими словами, пошел вон из королевских покоев и, пришед на конюшню, начал неутешно плакать, рассуждая сам с собою о том, что хотя и обещался королю сослужить такую службу, однако оная свыше его сил. Конь, добра лошадь Петра-королевича, увидя, что он неутешно плачет, спросил его: «О чем ты так плачешь?» — «Как мне не плакать, — отвечал королевич, — я в шутки разговаривал с конюхами, что могу достать прекрасную королевну, в каком бы то королевстве ни было, если только захочу; но сии самые речи дошли до короля и он нарядил меня сослужить ему службу: съездить в Прелонзское королевство и увезти оттуда королевну, в которую он давно влюблен; если же я сего не исполню, то обещана мне смертная казнь». — «Есть о чем тужить, — говорил конь Петру-королевичу, — молись Богу, ложись спать — утро вечера мудренее». Петр-королевич послушал совета своего доброго коня и лег спать. Как скоро он проснулся на другой день, то уже видит себя в Прелонзском королевстве, и конь, подошед к нему, человеческим голосом говорил ему: «Слушай, Петр-королевич, сей король будет искать садовника, то ты назовись искусным мастером в разведении садов и увидишь, что будет». Королевич с охотою своею обещался исполнить его приказание.

В следующий день король начал кликать клич, кто бы нашелся такой в его королевстве, который бы умел разводить сад, тот бы явился немедленно к королю, за что получит от него великое награждение. Лишь только клич прокликали, то королевич назвался искусным в разведении садов, пришел во дворец и приказал о себе доложить королю. Король Прелонзский, услышав о сем, весьма обрадовался и, препоруча ему свой сад в полное смотрение, приказал оный разводить, дав ему потребное число работников. Петр-королевич, вступя в новую должность, с помощью коня столько успел в своем деле, что в короткое время развел прекрасный сад, и, пришед, объявил о сем королю, который, видя его искусство, несказанно удивлялся. С великим восхищением прогуливался он по саду, напоследок возвратясь во дворец, объявил о сем своей дочери, которой и позволил идти гулять, если только ей сие будет угодно. Королевна, получа родительское позволение, в провожании многих фрейлин пошла в сад, и расположение оного столько ей понравилось, что она подобного сему не нахаживала во всем государстве своем. Как только фрейлины взошли в сад, то бросились рвать ягоды, которые такую имели в себе силу, что кто бы ни съел ягоду, то всяким овладеет сон: и так все фрейлины объяты были крепким сном. Королевич же, по научению коня своего, далее отводил королевну, дабы она сего приметить не могла. И как подошли они к забору, то королевич, подхватя ее поперек, посадил на своего коня и сам на него сел, который в то время их дожидался, и поскакал в свое королевство. Конь бежал как быстрая птица и в скорое время королевну привез в то королевство.

Король, увидя, что его конюший исполнил его приказание, весьма сим был доволен. Выходил он на красное крыльцо, встречал Прелонзскую королевну, принимал ее за белы руки, вводил в палаты белокаменны, сажал за столы дубовые и скатерти браные, потчевал яствами сахарными и напитками сладкими. Между тем король предложил Прелонзской королевне, что уже столько времени пленяся ее красотою, пылает к ней любовию и имеет намерение вступить с нею в законный брак. «Очень хорошо, — говорила королевна, — я от сего никак не отказываюсь, но тогда только соглашусь идти за вас в замужество, когда тот же самый человек, который умел увезти меня, привезет мое подвенечное платье, которое положено в соборной церкви под королевским местом». Король, выслушав сие, согласился удовлетворить ее гордому требованию: позвал тотчас пред себя своего конюшего, которому приказал изготовляться вторично ехать в Прелонзское королевство для взятия платья подвенечного королевнина, и рассказал ему король, что оное положено в соборной церкви под королевское место. Петр-королевич, получа такое приказание от короля, обещался оное исполнить, не отговариваясь нимало, и, пришед на конюшню, начал по-прежнему неутешно плакать. Конь, добра лошадь, услышав, что королевич плачет, спрашивал его: «О чем плачешь, Петр-королевич?» — «Как мне не плакать, конь, добра лошадь? Король нарядил меня сослужить для себя такую службу, которой никак я произвести в действо не могу, но лишиться должен жизни своей» — и по сем рассказал коню своему о всем том обстоятельно, что приказано ему было от короля исполнить. Выслушав сие, конь сказал королевичу: «Не плачь и не тужи, Петр-королевич, это не служба, а службишка; молись Богу, ложись спать — утро вечера мудренее».

Петр-королевич проснулся в следующий день и увидел, что он перенесен конем своим в Прелонзское королевство и что лежал на заповедном королевском лугу, а конь около его похаживал и ел траву-мураву. Потом подошед к нему, конь говорил человеческим голосом: «Слушай, Петр-королевич, возьми две сумочки, надень на себя и поди в церковь в виде нищего, а я буду бегать около церкви златогривым конем, и когда все из церкви выйдут вон смотреть и ловить меня, то ты в сие время старайся проворнее достать платье королевны и, положа его в обе сумочки, выдь так же из церкви; по сем подойди к королю и проси позволения поймать меня». Королевич обещался исполнить в точности все то, что ему ни приказывал его добрый конь.

Между тем достал он для себя две сумочки и, повеся их через плечо, пошел в соборную церковь и стал у самых дверей. И как король в великом провожании своих придворных пришел в церковь, то вдруг увидел, что около церкви бегает златогривый конь, и, желая оного поймать, вышел из церкви, а за ним последовал и весь народ, и начали бегать за конем. В сие время Петр-королевич с поспешностию торопился достать королевнино подвенечное платье и, положа оное в свои сумочки, вышел также будто посмотреть коня. Наконец, подошед к королю, с великою учтивостию требовал его позволения, говоря: «Милостивый государь! Я смолоду был великий искусник ездить на конях, то не позволите ли мне испытать прежних моих сил и половить сего коня. Может быть, к неожиданному счастию, удастся мне получить в сем желаемый успех?» Король благосклонно его выслушал и приказал ему ловить коня. Королевич с прочим народом начал бегать за конем; конь же, увидя его, удалялся далее, а королевич следовал за ним и, наконец схватя коня за узду, сел на него и поскакал во всю прыть конскую и уехал из глаз всего народа. Потом благополучно прибыл в свое королевство.

Как скоро пришел во дворец и отдал королю привезенное с собою подвенечное королевны платье, то король его благодарил и обещался таковой труд наградить тем, что прежде обещал ему. Король, взяв платье, пошел в покои королевны, которой, отдавая оное, сказал: «Государыня моя, вот исполнено ваше требование, теперь остается нам торжествовать брак». Королевна, приняв платье, говорила королю: «Очень хорошо, я от брака с вами не отказываюсь, а прошу только исполнить последнюю мою просьбу. Когда тот человек умел увести меня и унести мое платье, то пускай же он привезет сюда подвенечную мою карету, а без того я никак не соглашаюсь вступить с вами в супружество». Король, выслушав ее последнее требование, обещался оное исполнить. Призвав к себе своего любимого конюшего, приказывал ему, чтобы он сослужил ему последнюю службу, съездил бы еще в Прелонзское королевство и привез оттуда подвенечную карету королевны. Королевич, получа такое приказание от короля, обещался оное исполнить и, пришед на конюшню, говорил своему коню: «Гой ты еси, конь, добрая моя лошадь, сослужил ты мне две службы, сослужи и третью. Король нарядил меня ехать в Прелонзское королевство и увестиоттуда подвенечную карету королевны». Конь, выслушав слова королевича, отвечал ему человеческим голосом: «Вот это, Петр-королевич, служба; однако не отчаивайся, молись Богу, ложись спать — утро вечера мудренее». Королевич, будучи занят различными мыслями, лег спать.

В следующий день, проснувшись, увидел себя в Прелонзском королевстве лежащего на заповедных королевских лугах, а конь похаживал около его и ел зелену траву-мураву. В сие время Прелонзский король начал кликать клич, кто бы нашелся такой в его королевстве, который бы искусен был в разведении коней, тот бы явился к самому королю, от которого получит за сие достойное награждение. Тогда конь говорил Петру-королевичу человеческим голосом: «Петр-королевич! Назовись ты искусным конюшим и поди к королю, разводи у него лошадей, я тебе в сем помогу, только слушай меня, не прельщайся ни на какие подарки сего короля, но служи верою и правдою тому, к которому ты сперва вступил в службу». Петр-королевич обещался последовать совету своего коня и исполнять все его приказания. Между тем пришел к Прелонзскому королю и объявил ему о себе, что он искусный конюший и умеет обходиться с лошадями. Король весьма сему обрадовался и пожаловал его на первый случай главным своим конюшим.

Петр-королевич с рачением отправлял свою должность, что приметя, король в один день призвал его к себе и говорил ему: «Мне не нужно знать о твоем роде, а я прошу тебя остаться в моем королевстве; за таковое твое искусство и рачительное отправление должности пожалую тебя первым своим министром». Королевич, выслушав все то подробно, что ни предлагал ему король, ответствовал ему напоследок с почтением: «Ваше величество! Я бы с охотою моею желал остаться в вашем королевстве, но мне сего учинить невозможно, поелику я уволен на несколько времени от своего короля для обучения разводить лошадей; и как я понял сию науку, то уже время возвратиться в свое королевство. Но в знак моего почитания к особе вашей я соглашаюсь еще промедлить несколько в вашем королевстве и развести совершенно лошадей». Король доволен был его ответом таковым и просил его употребить со своей стороны старание в разведении лошадей во всем его королевстве, что обещался исполнить Петр-королевич. После сего пошел к своей должности и начал всякий день проезжать лошадей, закладывая их в разные кареты, в ящики которых ставил довольно крепких напитков, кои выпивали придворные лакеи. В некоторое время конь говорил королевичу, что уже пора им возвратиться в свое королевство. «Итак, завтрашнего дня заложи ты хороших лошадей в королевнину карету; ты сядь кучером, а я превращусь в человека и буду форейтором». Как было конем сказано, так и исполнено. Королевич, поутру вставши, приказал охомутать самых лучших лошадей и заложить оных в подвенечную королевны карету, в ящики коей поставил пьяных напитков и приказал лакеям стать за каретою, а конь его сел форейтором, и поехали со дворца. Лакеи устали, за каретою стоя, то сели в оную и, напившись допьяна, уснули в оной. А королевич, несколько ездя по городу, напоследок поехал вон из города, и поскакали прямо в свое королевство, куда прибыв, донес немедленно о сем королю, который, дожидался его возвращения долгое время, отчаялся уж совсем, думая, что сей службы он исполнить не может. Как скоро уведомили короля о приезде его конюшего, то он тотчас приказал его представить к себе. Королевич взошел в королевские палаты, донес королю, что он исполнил с великим успехом последнюю службу. Король, услышав сие, несказанно обрадовался и пошел в покои королевны, уведомил ее, что последняя ее просьба исполнена. Королевна же, не имея более причины чем отказываться от замужества, согласилась вступить с ним в брак. Король, не отлагая далее времени, приказал изготовлять все потребное к брачному торжеству, по окончании коего щедро наградил Петра-королевича, дав ему половину своего королевства, и узнав, что он королевский сын, выдал за него свою сестру, и все начали жить благополучно.

10. Сказка о Ивашке-медвежьем ушке

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был крестьянин, у него родился сын, у которого было медвежье ухо, почему и назван он был Ивашкою-медвежьим ушком. Но как Ивашка-медвежье ушко начал приходить в совершенный возраст, то стал ходить на улицу рогатицу с ребятами играть, и кого ухватит за руку, то оторвет руку прочь, кого за голову, то оторвет голову. Крестьяне, не стерпя таковых обид, начали говорить Ивашкину отцу, чтобы он унимал своего сына, или бы не пускал со двора на улицу играть с ребятами. Отец долгое время бился с Ивашкою, но видя, что сын его не унимается, наконец решился его сослать со двора, сказав ему: «Поди от меня куда хочешь, а я тебя держать в доме своем не стану; я опасаюсь, чтобы мне не нажить от тебя какой себе беды». И так Ивашка-медвежье ушко, простясь со своим отцом и матерью, пошел путем-дорогою.

Шел он долгое время, потом подошел к лесу, увидел человека, копающего дубовые пенья. Он, подошед к нему, спросил: «Добрый человек, как тебя зовут?» — «Дубынею», — отвечал сей, и они с ним побратались и пошли далее. Подходя же к каменной горе, увидели человека, копающего каменную гору, которому сказали: «Бог на помочь тебе, добрый молодец! Как тебя зовут?» — «Имя мое Горыня», — отвечал сей. Они также назвали его своим братом и предложили ему, чтобы он, оставя рыть гору, согласился идти с ними вместе. Он согласился на их предложение, и пошли все трое вместе путем-дорогою, и шли несколько времени. Идучи по берегу реки, увидели человека, сидящего и имеющего превеликие усы, которыми он ловил рыбу для своей пищи. Они все трое сказали ему: «Бог на помочь тебе, брат, ловить рыбу!» — «Спасибо, братцы», — отвечал он. «Как тебя зовут?» — спросили они. «Усыня», — отвечал он. Они и сего назвали своим братом и звали Усыню с собою, который не отказался.

И таким образом они все четверо шли долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли — скоро сказка сказывается, а нескоро дело делается. Напоследок подошед к лесу, увидели избушку на курьих ножках, которая туда и сюда повертывается. Они, подошед к ней, сказали: «Избушка, стань к лесу задом, а к нам передом». Избушка им повиновалась, и, взошед в оную, стали советовать, как бы им жить да быть. Потом пошли все в лес, набили дичи и настряпали для себя кушанья. На другой день оставили Дубыню для стряпни, а сами пошли в лес для промыслу. Дубыня, приготовя кушанья, сел под окошко и дожидался своих братьев. В то самое время приехала Баба-Яга на железной ступе, пестом погоняет, а языком след заметает и, взошед в избушку, говорила: «Доселева русского духу слыхом не слыхивала и видом не видывала, а ныне и слышу и вижу». Оборотясь же к Дубыне, спросила: «Зачем ты сюда, Дубыня, пришел?» Потом зачала его бить и била до полусмерти, по сем приготовленную пищу всю поела, а сама уехала. Как пришли товарищи Дубынины с охоты своей, то требовали от него кушанья, и он им, не объявляя, что его прибила Яга-Баба, сказал, что занемог, а потому и ничего не стряпал.

Таким же образом поступила Баба-Яга с Горынею и Дубынею. Напоследок досталось сидеть дома Ивашке-медвежьему ушку. Он остался, а товарищи его пошли на добычу. Ивашка всего наварил и нажарил и, нашедши у Бабы-Яги кринку меду, сделал у печи столб, сверху воткнул клин и мед пустил по столбу, а сам сел на печи, спрятался за оный столб, приготовя три прута железные. Несколько спустя приехала Баба-Яга и закричала: «Доселева русского духу слыхом не слыхивала и видом не видывала, а ныне и слышу и вижу. Зачем ты, Ивашка-медвежье ушко, сюда пришел да еще надругаешься [над] моим добром?» И начала по столбу лизать языком мед, а как стала доставать языком по трещине, то Ивашка вынул из столба клин и, прищемя ей язык, вскочил с печи и до тех пор сек ее теми железными прутьями, пока начала она просить, чтобы он ее отпустил, и обещалась с ним жить мирно и к нему более не ездить. Ивашка согласился исполнить ее просьбу, освободил язык и, положа Ягу-Бабу под угол, сам сел под окошко, дожидаясь своих товарищей, которые вскоре пришли и думали, что и с ним так же поступила Яга-Баба. Но увидя, что у него кушанье все приготовлено, весьма сему удивились. После обеда рассказал им, как он поступил с Ягою-Бабою, и смеялся им, как они сладить не могли с нею. Напоследок, желая им показать избитую Ягу-Бабу, повел их под угол, но уже ее не было, почему вознамерились за нею идти следом и пришли к камню, который подняв, усмотрели глубокую яму; и они вздумали туда опуститься. Но как никто из его товарищей не осмеливался сего учинить, то согласился Ивашка-медвежье ушко, и зачали вить веревки; сделали люльку и опустили его в яму. Между тем Ивашка приказывал им дожидаться себя целую неделю, и если в сие время не получат от него никакого известия, то бы более не ждали. «Когда же я буду жив и потрясу за веревку, то вытащите люльку, если будет легко; а когда тяжело, то отрубите, дабы вместо меня не вытащить Яги-Бабы», — и, простясь с ними, опустился в ту глубокую подземную пропасть.

Он ходил там долгое время, наконец пришел к одной избушке, в которую взошед, увидел трех прекрасных девиц, сидящих за пяльцами и вышивающих золотом; а оные были дочери Яги-Бабы. И как они увидели Ивашку-медвежье ушко, то спросили: «Добрый молодец, зачем ты сюда зашел; здесь живет наша мать Яга-Баба, и как скоро она сюда придет, то уже тебе не быть живому, она тебя умертвит; но если ты нас освободишь из сего жилища, то мы тебе дадим наставление, как спасти свою жизнь». Он обещался их вывести из сей пропасти; и они сказали ему, что «как скоро мать наша приедет, то бросится на тебя и станет с тобою драться, но она потом устанет и побежит в погреб, в котором у ней стоят два кувшина с водою: в синем кувшине сильная вода, а в белом бессильная». Лишь только дочери Яги-Бабы окончили свой разговор, то услышали, что мать их едет на железной ступе, пестом погоняет, а языком след заметает, и сказали о сем Ивашке. Приехав же, Баба-Яга закричала: «Доселе русского духу слыхом не слыхала и видом не видала, а ныне и слышу и вижу. Зачем ты, Ивашка-медвежье ушко, пришел сюда? Ты и здесь уже вздумал меня беспокоить?» Бросилась вдруг на него, и начали драться. Долгое время дрались оба, и напоследок упала на землю. Баба-Яга, полежав несколько, вскочила и побежала в погреб, куда за нею следом бросился Ивашка, и она, не рассмотря, ухватила белый кувшин, а Ивашка синий, и пили, после сего вышли из погреба и начали опять драться. Ивашка ее одолел и, схватя за волосы, бил Бабу-Ягу ее же пестом. Она стала просить Ивашку, чтобы он ее помиловал, обещаясь с ним жить мирно и что сей же час выйдет из сего места. Ивашка-медвежье ушко на сие согласился и перестал бить Ягу-Бабу.

Как скоро она уехала, то он, подошед к ее дочерям, благодарил их за наставление и сказал им, чтобы они приготовлялись к выходу из сего места. Как они собрались, то он подошел к веревке и потряс за оную — тотчас его товарищи опустили люльку. Он посадил большую сестру и с нею приказал, чтобы их всех вытаскали. Товарищи Ивашкины, вытаща девицу, удивились, но известясь от нее обо всем, и прочих сестер ее перетаскали. Напоследок опустили люльку за Ивашкою, и как он в то время наклал в люльку много платья и денег, к тому же сел и сам, то товарищи его, почувствуя тяжесть, думали, что это села Яга-Баба, отрубили веревку и там Ивашку оставили. Между тем согласились на тех девицах жениться, что исполнить не замедлили.

Между тем Ивашка-медвежье ушко долгое время ходил по сей пропасти и искал выхода. Наконец, к счастию, нашел в темном месте железную дверь, которую отломав, шел долгое время по оной темноте; потом вдали увидел свет и, шедши прямо на оный, вышел из пропасти. По сем вознамерился искать своих товарищей, которых вскоре нашел, и они уже все трое поженились. Увидя их, стал им говорить, для чего они его оставили в пропасти. Но товарищи, испужавшись, говорили Ивашке, что Усыня отрубил веревку — которого Ивашка [и] убил, а жену его взял за себя, и стали все вместе жить-быть да добра наживать.

Часть 2

11. Сказка о Бабе-Яге

В некотором царстве, в некотором королевстве жила-была Баба-Яга, костяная нога, которая имела у себя одного только сына, который был собою как не гнусен, так и разумен и добродетелен. Он, достигнув совершенного возраста, приметил некоторую девицу в соседственном селении, которая совершенно сходствовалась с его нравами, и начал просить у своей матери позволения на ней жениться. Баба-Яга ему долгое время в сем препятствовала, представляя других невест, наконец, любя горячо своего сына, позволила ему взять оную девушку за себя. Спустя несколь времени невзлюбила она свою невестку и намучала^[11] на нее своему сыну, но он ничему не верил и говорил своей матери, что когда она его любит, то бы и впредь не докучала ему сими враками, что он знает, что жена его живет порядочно и исполняет свою должность так, как должно. Сии слова Бабу-Ягу привели в великое огорчение, и она намеревалась в отсутствие сына своего известь свою невестку. Лишь только сын Бабы-Яги сошел со двора, то она, призвав к себе невестку, говорила: «Любимая моя невестушка! Услужи мне, перемени мою старость, поди в лес и подои там моих коровушек-буренушек». Баба-Яга послала ее в лес подоить медведиц.

Невестка, не отговариваясь от сего, тот же час пошла и попалась вдруг навстречу своему мужу, который спросил ее, куда она идет. «В лес, — отвечала жена, — матушка послала там подоить ее коровушек-буренушек». — «Ах! Куда ты идешь, — закричал сын Яги-Бабы, — она послала тебя доить медведиц; не ходи туда, ты жива не будешь». По сем пошел с нею в табун лошадей и, подоив кобылицу, сказал: «На, отнеси к матушке, она не узнает». Баба-Яга, увидя ее живую, говорила сама себе: «Экая сука! Ее и медведицы-то не изорвали». Получа от нее молока и поблагодаря притворно, говорила ей: «Ну, любимая моя невестушка! Сослужила ты мне службу, сослужи и другую — поди в лес, остриги там моих овечек и шерстку принеси мне». Невестка пошла и опять попалась навстречу своему мужу, который, зная, что мать его послала ее в лес стричь серых волков, которые ее изорвут, то сказал ей: «Как ты придешь в лес, то выбери высокое дерево, подле которого поставь решето и положи ноженьки^[12], а сама, влезши на дерево, говори громким голосом: “Серые волки сходитеся, сами стригитеся, шерстку в пучечки вяжите и в решето кладите”». Лишь только она сие исполнила, то откуда ни взялись стада серых волков, которые подходили к дереву, начали друг друга стричь, шерстку в пучечки вязать и в решето класть. Как скоро все остригли, то и пошли по своим местам.

Она же, слезши с дерева, шерстку всю подобрала и пошла к своей свекрови, которая, увидя, что серые волки ее не разорвали, весьма на ее досадовала и напоследок вознамерилась ее послать к сестре своей, от которой уже никто живой не возвращается, а всякого она съедает: «Невестушка моя милая, невестушка моя любимая, сослужила ты мне две службы, сослужи уже и третью — сходи к моей родной сестре и попроси у нее мне берда — я хочу красны^[13] ткать». Невестка ей повиновалась и пошла со двора. Лишь только она вышла, то муж ее попался ей навстречу и спрашивал, куда она идет. Жена отвечала, что матушка послала к сестре своей попросить берда, хочет она красны ткать. «О, жена моя любезная! Вот самая трудная работа, и едва можешь ли ты оттуда жива вытти, однако надейся на Бога». Накупил ей масла, сала, иголок и булавок; потом дал ей гребень, скатерть, щетку и кольцо. Как скоро она подходила ко двору Яги-Бабы и входила в ворота, то они, скрыпя, ее было захлопнули, она подлила в них масла, и они сказали ей: «Спасибо, красная девица!» Потом взошла на широкий двор, и собаки приняли было ее рвать — она им бросила ветчины, которые ее ничем не тронули и пропустили. Как только входила в горницу, то кот Бурлатом бросился ей глаза царапать; она ему дала сала и уже взошла в другие покои; то девки вскочили и хотели ее бить, она дала им иголочек и булавочек. Напоследок пришла к Бабе-Яге, которая, сидя в углу, красны тачет. «А, здравствуй, любезная племянница! — сказала она. — Зачем ты ко мне пришла?» — «Матушка меня прислала к вам, — отвечала бедная женщина, — попросить берда, ей красны ткать». — «Очень хорошо, вот я дотакаю, сядь-ка потаки мне, а я пойду тебе истоплю баньку и тебя с дорожки попарю». Она села ткать, а Яга-Баба пошла топить баню жарко-нажарко.

Как скоро Яга-Баба ушла топить баню, то девки, сидя, ей говорили: «Жаль нам тебя, молодушка, ты уже жива не будешь: Яга-Баба, истопя баню, тебя в оной запарит и сожрет; поди-ка лучше и старайся поскорее бежать домой». Между тем дали ей бердо, и племянница ее пошла, а кота Бурлатома посадили за красны. Баба же Яга, топя баню, пойдет к стене и спрашивает: «Точишь ли, племянника!» А кот отвечал: «Таку, таку». Лишь истопила баню, взошла в избу и, видя, что племянницы нет, начала бить кота, приговаривая: «Для чего ты ей глаза не выцарапал?» — «Как бы не так, — отвечал кот, — я у тебя живу сколько времени, а не вижу куска хлеба; сия же женщина дала мне сала». Яга-Баба, оставя кота, принялась бить девок, собак и хлопать воротами, для чего они ее не удержали, но и те отвечали, что они ею довольны. После сего Яга-Баба села на свою ступу, погоняла пестом, а языком след заметала. И, нагоняя свою племянницу, кричала: «Не уйдешь ты, мой друг, от меня». Сия, видя, что уже она приближается, бросила гребешок и говорила: «Передо мною будь чистой путь, а за мною лес не проходимой, чтобы ни пройти, ни проехать, ни птице пролететь». Вдруг так и сделалось; и Баба-Яга, подъехав к лесу и видя, что не можно ей проехать, поскакала назад домой и, взяв топор, прорубила себе дорожку; потом опять поскакала за нею. Племянница ее увидела, что она уже нагоняет ее, бросила скатерть и говорила: «Будь передо мною чистой путь, а за мною быстра река, чтобы ни пройти, ни проехать ни птицы пролететь».

Баба-Яга, прискакав к реке, видя, что не можно переехать, возвратилась к лесу, натаскала лесу и сделала мост, по которому переехала через реку. Племянница, видя, что она ее уже нагоняет, бросила щетку и сказала: «Будь передо мною чистый путь, а за мною крута гора». Баба-Яга, подъехав к горе, начала ее пестом пробивать и зубами грызть. Потом прогрызла и поскакала далее. Племянница оборотилась и, увидя, что она уже нагоняет ее, сняла с руки кольцо и, бросив, сказала: «Передо мною будь чистый путь, а за мною каменна стена». Баба-Яга, подскакав, глодала ее, но никак не могла проглотить^[14], и сквозь маленькую дырочку кричала: «Помни ты, сука, счастлив твой Бог». Она же, обрадовавшись сему, пришла к своей свекрови и отдала ей бердо. Сия удивилась, что она могла от сестры ее придти живая, с сих пор начала ее любить, и все стали жить-быть да добра наживать.

12. Сказка о Алёне Прекрасной

В некотором царстве, в некотором королевстве жил король, у которого были сын и дочь. Сын назывался Иваном-королевичем, а дочь Алёною-королевною, которая была превосходной красоты. Неподалеку от сего королевства находился король Зигейский, который, наслышась о красоте Алёны Прекрасной, стал за оную свататься. Король, отец Алёны Прекрасной, живя дружелюбно с Зигейским королем многие годы, не мог отказать ему в сем требовании и, не отлагая далее, приготовились с обеих сторон к брачному торжеству. По совершении свадьбы Зигейский король с своею супругою возвратился в свое королевство. Он объявил Алёне Прекрасной, что есть у него тетка Баба-Яга, костяная нога, у которой три дочери, и приказал, что если случится куда ему отъехать из королевства за нужнейшими делами, чтобы она к Бабе-Яге не ходила, потому что она очень ехидна и легко может произвести несогласие между ими, а наипаче потому, что она сватала за него одну свою дочь. Алёна-королевна, выслушав его слова, обещалась исполнять оные.

Король, отец Алёны Прекрасной, после замужества своей дочери уехал на войну, и в отсутствие его некоторые из зложелателей Ивана-королевича превратили в барана. И как по замирении король возвратился с войны и, увидя на дворе своем барашка, спросил, откуда такой зашел, то некоторые усердные королю слуги донесли, что это превращен сын его Иван-королевич. Король старался всячески, чтобы по-прежнему сделать Ивана-королевича человеком, но тщетно было прилагаемое им старание. Король по самую свою смерть держал при себе барашка в покоях, но как уже умер, то зять его взял к себе.

Спустя несколько времени Зигейскому королю объявлена была война от соседственного короля, и он, не желая его допустить в свои границы, вознамерился сам вступить в его области с своим войском. При отъезде своем приказывал Алёне Прекрасной, чтобы она не ходила к его тетке Яге-Бабе, так же и не приучала бы ее к себе. Лишь только выехал из своего королевства Зигейский король, то Яга-Баба, узнав о сем, пошла на королевский двор и, пришед на оной, просила придворных служителей, чтобы доложили об ней Алёне-королевне. Служители доложили, и королевна не приказала пускать ее, но Яга-Баба усильно просила, что имеет чрезвычайную нужду. Как скоро о сем известилась Алёна-королевна, то, несколько подумавши, позволила ей войти в свои комнаты. Яга-Баба, вошед в комнаты, весьма учтиво поклонилась королевне и просила ее, чтобы она пожаловала к ней посмотреть, как ее дочери вышивают золотом. Она несколько отговаривалась, напоследок согласилась и, одевшись, пришла к Яге-Бабе в избушку, где ее дочери, сидя в углу худым ошметком друг друга^[15]. Королевна спросила у Яги-Бабы: «Тетушка! Да где же ваши дочки шьют золотом?» — «Вот, матушка, — отвечала она, — это мои дочери и вот их работа». По сем Баба-Яга сказала Алёне-королевне: «Пойдем посмотрим, какие у меня в прудах гуляют рыси». — «Очень хорошо», — говорила королевна. И как скоро она пришла на реку, то Баба-Яга сказала ей: «Ну, теперь скинь с себя платье, то и увидишь молодых моих рысей».

Королевна же, не знав ничего, сняла с себя все платье, осталась только в одной исподнице: в сие самое время Баба-Яга ударила королевну прутиком своим волшебным и сказала: «Была ты Алёна Прекрасна, а теперь будь рысь молода!» Лишь только Яга сие выговорила, то Алёна Прекрасна стала рысью и ушла в воду. Баба-Яга, взяв платье Алёны Прекрасной и возвратясь в свою избушку, начала оное надевать на большую свою дочь, но ей было узко; почему Яга, схватя топор, обтесала плеча и руки своей дочери и, одевши в платье, повела ее во дворец. Потом оставила ее в спальне, а сама благополучно пошла домой. Придворные служительницы, взглянув на новую свою королевну, долго удивлялись, от чего так переменилась королевна их, и не могли догадаться, что это была не она. Брат Алёны Прекрасной, узнав тотчас, что это была не его сестра, побежал на реку, где повидавшись с нею, опять возвратился.

После чего в скором времени возвратился король с войны и, приехав во дворец, взглянув на лицо своей королевны, удивился, что она так переменилась, однако и он не мог сего приметить и жил с нею довольное время. Между тем дочь Бабы-Яги некогда сказала королю, чтобы он приказал убить барашка, который у них много блудит в комнатах. Король, выслушав сие, сказал ей: «Алёна-королевна! Когда ты такова была, ты сама очень любила сего барашка, а ныне просишь, чтобы его убить». Но королевна, дочь Яги-Бабы, неотступно просила, и король, желая удовлетворить ее просьбе, приказал тотчас барашка свести на кухню. Повара, исполняя повеление короля, потащили барашка, и как начали они греть горячую воду и точить ножи булатные, то барашек возговорил им человечьим голосом: «Добрые люди! Выпустите меня на реку испить водицы и промыть свои кишечки». Повара его отпустили. Он, побежав к реке, говорил: «Сестрицушка! Алёнушка! Поди сюда, простись со мною: ножи точут булатные, котлы кипят чугунные, меня, барашка, убить хотят!» Алёна Прекрасна из воды ему говорила: «Ах братец мой Иванушка! Я рада бы к тебе вышла, ключева вода глаза мне вымыла, горюч камень ко дну тянет!» А он несколько подождал ее, стоя на бережке, но видя, что она из воды не выходит, заплакал и пошел на королевский двор.

На другой же день опять стал просить у повара на реку ключевой водицы испить и кишечки перемыть, повара его отпустили; и как он пошел к реке, то повар за ним пошел следом, чего барашек приметить не мог и, пришед на реку, говорил: «Сестрицушка! Алёнушка! Поди сюда, простись со мною: ножи точут булатные, котлы кипят чугунные, меня, барашка, убить хотят». Она же ему из воды отвечала: «Ах братец мой Иванушка! Я рада бы к тебе вышла, ключева вода глаза мне вымыла, горюч камень ко дну тянет, и если тебе можно будет, то приди ко мне завтра в полдни, потому что, узнав, все рыси выходят в то время отдыхать на берег». Повар, выслушав сие, пошел прямо во дворец; и как прикамерные лакеи спросили его, зачем он пришел, то отвечал он, что имеет нужду до самого короля. Служители не замедлили о сем доложить королю, который, вышед, спросил повара, какую он имеет нужду. «Ваше величество, осмеливаюсь у вас просить аудиенции!» Король отвел его в особливые комнаты, и повар начал ему рассказывать: «Вчерашнего числа получил я приказание от вас, чтобы заколоть барашка! Но он, проговоря человеческим голосом, просился у меня на реку испить ключевой воды и кишки перемыть; я его отпустил и из любопытства пошел за ним следом. Он, пришед на реку, говорил сии слова: “Сестрицушка! Алёнушка! Поди сюда, простись со мной: ножи точут булатные, котлы кипят горючие, меня, барашка, убить хотят”. И рысь ему отвечала, чтобы он завтра пришел в полдни, потому что оне все выдут на берег отдохнуть». Король, слыша сие, приказал повару, чтобы он завтра отпустил его и ему бы о сем сказал.

На третий день барашек стал проситься у повара на реку водицы испить и кишечки промыть — повар его отпустил и тот же час донес о сем королю. Король пошел за барашком следом, чего он приметить не мог и, пришед к реке, говорил: «Сестрицушка! Алёнушка! Поди сюда, простись со мной: ножи точут булатные, котлы кипят чугунные, меня, барашка, убить хотят». Алена Прекрасна из воды ему отвечала: «Подожди, братец Иванушка, немного, мы скоро выйдем на отдых». Вдруг вышли рыси и начали скидавать с себя кожурины, а барашек пошел вместе с Алёной Прекрасною, и, сбросив кожурины, говорили между собою долго; наконец она спросила у брата своего, не приехал ли король с войны. «Приехал», — отвечал Иван-королевич. В сие самое время король взял обе сие кожурины и сжег. И как наступило время им опять идти в воду, то они прощались и пошли за своими кожуринами. Но когда пришли на то место и видят, что кожурины их нет, сделалось им обоим тошно. Король же, подошед сзади, схватя Алёну Прекрасну, сказал: «Была ты рысь молода, а теперь будь Алёна Прекрасна!» Она таковою и сделалась, потом, схватив барашка, сказал: «Был ты барашек! А теперь будь Иван-королевич». Каковым и предстал. Потом король взял их за руки и повел с собою во дворец. Как скоро взошел в покои, то дочь Яги-Бабы сказала: «Что это, батюшка! Ведешь постельницу или истопницу бань?» Король ничего не говоря, приказал раздеть дочь Яги-Бабы, и повесить на воротах, и расстрелять из тугого лука. По сем Баба-Яга, подходя к воротам, говорила: «Не мое ли это дитятко, не мое ли это милое на воротах расстрелять?» Король, увидя ее, приказал схватить ее и привязать к лошадиному хвосту и мыкать по чисту полю. Наконец того самого повара, который его о сем уведомил, в знак благодарности сделал при себе первым министром. По сем Ивана-королевича учинил наследником родительского престола, и стали все жить и быть благополучно.

13. Сказка о старике и внуке его петухе

В некоторой деревне жил-был старик безродной. В одно время пошел он на торг и купил себе петуха, которого назвал своим внуком. Когда собрался в лес драть лыки, то петуху наварит каши, намаслит маслено и приказывает, что если кто без меня придет к тебе под окно, то ты не открывай оного и никак не выглядывай. В один день лишь только старик сошел со двора, и лисица пришла под окно и стала говорить: «Петушок, золотой гребешок, маслина головка, шелкова бородка, выглянь в окошко, едут бояре, кони под коврами, красненькой клубочек с угла на угол катается». Петушок долго не выглядывал, наконец не мог утерпеть, чтобы не открывать окошко! Он только успел открыть оное, как лисица, схватя его за голову, посадила в мешок и потащила к себе в дом. Петух же, сидя в мешке, начал кричать: «Куда меня несут? За темные ли леса, за высокие ли горы или за быстрые воды?» Старик услышал голос своего внука, побежал вслед за лисицею, нагнав, оную побил, а петушка отнял и отнес домой.

На другой день старик, отходя в лес, накормил своего внука и приказывал также ему, чтобы он не выглядывал в окошко. Как только он ушел в лес за лыками, то лисица опять подошла под окошко и стала говорить прежние слова петуху, выманивая его из горницы. Петушок долго не выглядывал, подумал, что лисица ушла и захотелось ему посмотреть, как идут бояре; он только открыл окно, а лисица, схватя его, посадила в мешок и потащила. Петушок, сидя в мешке, кричал: «Куда меня несут?» Старик, услыша голос своего внука, брося драть лыки, побежал за лисицею, и нагнав, оную прибил, а петушка взял и бранил, для чего он его не слушается. В следующий день старик собирался в лес и накормил своего петушка, и настрого приказывал ему, чтобы он не выглядывал в окошко, кто бы ни пришел, и чтобы не говорил ни с кем. Приказав таким образом петушку, пошел старик в лес. Лисица же, зная, что старика нет дома, побежала к его двору и, став у окошка, говорила: «Петушок, серебряной гребешок, масляна головка, шелкова бородка, выглянь в окошко: едут бояре, кони под коврами, красненькой клубочек с угла на угол катается». Петушок не хотел выглядывать и, думая уже, что лисица ушла, приподнял немного окна, выглянул одним глазом. Лисица, вывернувшись из-за угла, ухватила петуха за голову и, посадя в мешок, помчала его к себе. Петух же, сидя в мешке, начал кричать по-прежнему; но старик, будучи в самой средине леса, не мог услышать. И так лисица благополучно петушка принесла в свой дом, посадила его на столбик и приказала детям своим, которых у ней было трое — Чучелка, Вачучелка и Сымок-подай челночек — греть воду, а сама начала печь блины.

Старик, пришед домой с лыками, увидел что петуха нет; не сомневался более, что он обманут лисицею; и нимало не медля, взяв мешок, пошел к лисичке под видом будто побирается он милостынею. Пришед к ее двору, подошел под окно и начал говорить: «Матушка лиса Ивановна, сотвори мне, прохожему, милостину». Лисица дав дочери своей Чучелке блин и сказала, чтобы она вынесла прохожему. Как только Чучелка отворила ворота, то старик ее тяп дубиною в лобок и положил к себе в мешок; что сделал и со всеми ее детьми; потом, немного погодя, опять подошел к окну и просил милостыню. Лисица, думая, что дети ее заигрались на дворе и милостыни прохожему не выносили, схватя несколько блинов, побежала сама за ворота. Но только она отворила ворота, то старик стук ее дубиною в лобок и положил в мешок, после чего взошел в избушку. Петух, сидя на столбике, увидя его, весьма обрадовался. Старик снял его и понес домой.

Как скоро принес петушка в свой дом, то начал его кормить кашею; петух будучи голоден хватал с жадностию и подавился. Старик, желая дать ему водицы захлебнуть, побежал к реке, и просил: «Река! Дай мне воды!» Она ему сказала: «Дай мне масла!» Старик побежал к корове и говорил: «Корова! Дай мне масла!» Она говорила ему: «Дай мне сена». Старик пришел к сеннику, просил у него сена, который отвечал ему, чтобы дал он ему косу; он подошел к коснику, просил косы, который говорил ему, чтобы он дал ему холста. Старик побежал без памяти на торг, купил холста и отдал коснику, от которого получил косу, и так добился воды. Как скоро петух испил воды, то пропел три раза «Кукареку!» и, захлопавши крыльями, улетел за реку, где и поныне живет.

14. Сказка о Иване-королевиче

В некотором царстве, в некотором государстве, в Дурасском славном королевстве, жил-был король с королевою; а как у них не было детей, то они со слезами молились Богу и просили его, чтобы дал им наследника. Спустя несколько времени дал Бог им сына, которому нарекли имя Иван-королевич. По рождении сего королевича, король, призвав волхвов, спрашивал у них, долго ли проживет новорожденный сын их Иван-королевич. Волхвы, будучи мужи искусные в отгадывании и прорицании, справясь по своим книгам, объявили королю, что если доживет он до двадцати лет и не увидит бела света, то проживет долго. Король, утверждаясь на их словах, приказал построить палаты белокаменны без окошек с троими только дверями; и с самых пеленок заключил туда Ивана-королевича, приставя к нему дядьку и учителей, которым приказал настрого, когда Иван-королевич придет в возраст, чтобы не выпускали его на широкой двор.

Как королевич приходил в возраст, то стал расспрашивать у своего дядьки: «Любезный мой дядька, что бы такое значило, что мы все при огне сидим?» Дядька кое-как ему сказал; однако не мог отбиться от того, чтобы не открыть истину, и сказал королевичу, что «когда ты родился, то родитель ваш, а наш король, призвал волхвов и спрашивал, долго ли вы проживете. Они ему сказали, что если он будет вас держать в темном месте, то вы будете живы». — «Как! — вскричал королевич. — У меня есть родитель? Не хочу жив быть, чтобы вы меня к нему сей час не пустили». Дядька не смел без приказания королевского сего исполнить и, пришед к королю, став на колена перед ним, говорил: «Ваше величество, милостивый государь, осмелюсь вам донести, что Иван-королевич просится посмотреть бела света». Король, подумавши несколько, приказал выпустить королевича и представить к себе. Дядька, с радостью возвратясь к Ивану-королевичу, взял его за руку и повел к королю. Он, увидя своего сына, весьма ему обрадовался, начал с ним разговаривать о разных вещах и показывать ему то, чего он не видывал: наконец повел его с собой на конюшню и показывал самых лучших лошадей, примолвя притом, что они служат для езды. Королевич спросил у своего родителя, каким образом на них ездят. Для удовлетворения любопытства своего сына король приказал оседлать двух лошадей — одну для королевича, а другую для его дядьки. Королевич, седши на лошадь, как скоро съехал со двора, то поскакал во всю конскую прыть и ехал все прямо. Дядька говорил королевичу, что время возвратиться назад ко двору. «Поезжай себе один, — отвечал королевич, — а я не хочу». Почему и дядька принужден был с ним ехать. И наконец, ехавши по дороге, увидели старика, сидящего при дороге, просящего милостыню. Королевич спросил дядьку своего: «Что это сидит за человек и качает головою или мне смеется?» Дядька сказал ему, что «это сидит бедный человек, не имеющий пропитания, и просит у вас, чтобы вы ему что-нибудь из милости пожаловали на пищу». Королевич, выслушав сие, вынул из кармана червонец и бросил старику, а сам поехал далее путем дорогою.

Ехали они долгое время, напоследок приехали в один город и увидели, что у одного двора стоит великая толпа народа. Королевич, желая о сем узнать, послал своего дядьку, чтобы он разведал, зачем народ стоит у одного двора. Дядька, повинуясь приказанию королевича, поскакал к народу и спрашивал: «Какая причина сему, что народ собирался у сего двора?» Отвечали ему, что сей дом был одного знатного купца, но ныне он по смерти его находится пуст, и никто не смеет взойти в оной, потому что ночью происходит великий стук и гром. Дядька, возвратясь к королевичу, пересказал ему о всем обстоятельно. Королевич, услышав сие, вознамерился ночевать в оном доме и, подъехав ко двору, слез с своей лошади и пошел прямо на двор. Взошед в переднюю покоев, не видя никого, пошел в другую комнату, в которой стоял стол, и на нем лежали книги. Он сел на стул подле стола и начал читать книгу. День клонился уже к вечеру; и как стало в покоях темно, то он высек огня и засветил свечи, которые расставил на всех окнах покоя. Около полуночи слышит он голос из трубы происходящий: «Ох батюшка! Упаду, ушибусь». Королевич, услыша сие и схватя со стола свечу, подбежав к печи, говорил: «Ну, падай скорей, кто ты?» Вдруг видит он: упала сперва одна нога, потом другая, далее голова, а наконец и все туловище, которое мало-помалу начало сдвигаться, и напоследок сдвигнувшись, встал перед ним престрашный старик. Королевич, увидя его, сказал ему: «Ах ты старой шут! Теперь явился здесь, а давича, на дороге сидя, просил милостыню». (Он думал, что это нищий.)

Королевич взял его за руку, повел с собою в комнату, посадил его подле себя и начал читать книгу, говоря: «Слушай, старик, что я буду читать». Старик, несколько посидя, схватил зубами за плечо королевича и очень его ловко типнул^[16]. Королевич, оборотясь к нему, сказал ему: «Что ты, старой шут, взбесился? Ведь я тебя убью». После чего опять начал читать. Старик же, спустя немного, в другой раз схватил зубами королевича за плечо, который насилу мог промолвить: «Что ты, старой шут, разыгрался?» — и, вскоча со стула, ухватил старика за волосы и начал таскать его. Совсем бы старик умертвил Ивана-королевича, если бы к счастью его не запел петух. Как скоро он запел, то Иван-королевич одержал победу над стариком, который вдруг ему заговорил с почтением: «Не бей меня, доброй кавалер! Пойдем со мною». Королевич согласился на сие. Старик, идя с ним из покоев, говорил: «Милостивый государь! Я хозяин сего дома». Потом вывел его в сени, отпер железные двери, и взошли в светелку, в которой на правой стороне разложен был огонь, а на левой — лежало все его имение. Королевич набрал себе довольное число драгоценных каменьев; после чего говорил старик: «Милостивый государь! Извольте выходить вон из сего покоя, потому что приходит тот час, в который должно ему претерпевать наказание от духов. Как скоро королевич пошел вон, то старик за ним так сильно ударил дверью, что оторвал у него полу от кафтана. Королевич, обернувшись, сказал старику: «Что, брат! Надавал ты мне подарков, да и опять тебе жаль стало». После чего королевич вышел из двора и рассказал дядьке своему о всем том, что с ним в ночи ни приключилось. Напоследок, севши на свою лошадь, поехал с дядькою в свое королевство, куда приехав, стал жить благополучно; и по кончине своего родителя принял правление престола, которым управляя благоразумно, был любим своими подданными.

15. Сказка о Бархате-королевиче и Василисе Премудрой

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был король, который имел у себя трех дочерей, меньшая из них называлась Василисою Премудрою. Король — их отец, отъезжая на войну, приказал всем дочерям сшить по шириночке и вызолотил на теремах их маковки золотом. Прощаясь с ними, сказал: «Слушайте, дочери мои любимые! Если которая из вас будет жить непорядочно, у той потускнет маковка». После сего выехал из своего королевства. Соседственный король Бархат-королевич, узнав об отсутствии короля, отца их, вскоре приехал в их королевство под неизвестным именем и, нарядясь в нищенское платье, пошел к большей королевской дочери и начал просить у нее милостины. «Милостивая государыня! — говорил он. — Ради своего родителя сотворите мне милостыньку». Она приказала ему высыпать чашку гороху; и Бархат-королевич подбирал оный до самого вечера, по наступлении коего стал проситься, чтобы пустила его ночевать в терем. Королевна, не знав сего, приказала его пустить. И как он взошел в терем, то скинул с себя нищенское платье, объявил королевне, что он не нищий, а Бархат-королевич. Королевна не знала что делать, наконец решилась его оставить ночевать в своем тереме. Как скоро поутру встала она, то увидела, что маковочка на тереме ее почернела; почему говорила она Бархату-королевичу, чтобы он пошел и к прочим ее сестрам.

На другой день пошел он к середней сестре и просил у нее также милостины, которая велела высыпать ему чашку конопляного семя. Как наступил вечер, то он просился ночевать к ней в терем, которая согласилась его пустить, он и ей также объявил, что он не нищий, а Бархат-королевич, которая, не зная, что делать, решилась напоследок его оставить у себя в тереме. Поутру, вставши, увидела она, что маковка на ее тереме почернела, о чем она весьма сожалела и просила Бархата-королевича, чтобы он пошел к меньшой их сестре Василисе Премудрой. Он, пришед к терему ее, начал просить милостину: «Милостивая государыня Василиса Премудрая, ради своего батюшки сотвори мне милостинку». Она, узнав о сем, приказала высыпать чашку ему маку, который он подбирал до самого вечера; по наступлении коего просился он к ней в терем ночевать. Она его пустила; и как он вошел, то, скинув нищенское платье, объявил ей, что он не нищий, а Бархат-королевич. «Очень хорошо, — отвечала Василиса Премудрая, — я прошу покорно со мною вместе опочивать». Бархат-королевич, услыша сие, сказал сам себе: «Говорили, что Василиса-королевна премудра, а она простее всех». По сем Василиса Премудрая, вышед вон, приказала послать постелю над ямою и помостить драночками, а притом кровать убрать весьма великолепно. Между тем, взошед в терем, сказала: «Бархат-королевич! Время ночевать — извольте идти со мною в спальню». Он согласился и как только лег на кровать, то и провалился в яму, где весь изрезался о стекла; а она ушла в терем и легла благополучно почивать. Бархат же королевич, лежа в яме и несколько опамятовавшись, начал стонать. Дядька, услыша его голос, вытащил его из ямы и, принеся на квартиру, искал доктора.

Сестры же Василисы Премудрой, вставши поутру, увидели, что маковочка у ней не почернела, весьма за сие на нее досадовали. Между тем Василиса Премудрая, узнав, что ищут доктора для Бархата-королевича, одевшись в мужское платье, взяла с собою чесноку и натолкала хрусталю. Приехав в дом, сказала лакеям, чтобы доложили Бархату-королевичу, что приехал доктор. Бархат-королевич сему обрадовался, и доктор, осмотря раны, сказал: «Прикажите истопить баню, где я к ранам вашим приложу живительного пластыря». Как скоро сие было исполнено, то Василиса Премудрая в раны наклала ему хрусталю с чесноком; по сем вышла вон и, сев в карету, уехала домой. После сего Бархат-королевич начал кричать. Слуги, пришед и видя его одного, испугались; вскоре побежали опять за доктором, который, приехав, увидел хрусталь и чеснок в ранах, принялся лечить и вскоре его вылечил.

По прошествии некоторого времени возвратился король, родитель их, с войны и увидел, что у обеих дочерей на теремах маковки почернели, а у Василисы Премудрой как жар горит. Отец за сие на них посердился. Потом от Бархата-королевича получил грамоту, в которой он пишет, чтобы отдал ему король половину своего королевства или бы вел с ним войну. Такое известие опечалило крайне короля, и он не знал, что делать. Между тем большая дочь пришла к нему и, видя его печальным, спрашивала, что его беспокоит. «Как мне не печалиться, любезная дочь, — говорил король, — сына у меня нет, а я уже стар, но Бархат-королевич прислал ко мне грамоту ипросит, чтобы я ему отдал или половину своего королевства, или бы шел противу его войною!» — «Ах батюшка сударь! — говорила большая дочь. — Есть о чем печалиться: я противу его пойду». — «Очень хорошо, — отвечал король, — я этим буду очень доволен, что ты переменишь мою старость». Потом королевна приказала оседлать коня богатырского и, одевшись в мужское платье, поехала в королевство Бархата-королевича.

Король, желая испытать мужества своей дочери, превратясь в столба огненного, стал посереди дороги. Королевна, увидя сие, пришла в великий страх и, оборотя лошадь свою, не доезжая до королевства Бархата-королевича, воротилась назад к отцу своему, которому сказала, что лишь только она въехала в королевство Бархата-королевича, то он чрезмерно испугался и просил прощения, что вас осмелился беспокоить. Она еще не успела окончать своих слов, как от Бархата-королевича прислана вторичная грамота, чтобы король или согласился отдать половину своего государства, или бы шел противу его войною. Середняя дочь, узнав о сем, просила своего родителя, чтобы позволил ей ехать в королевство Бархата-королевича. Отец долго отговаривался, но наконец позволил. Она, одевшись в мужское платье и сев на богатырского коня, поскакала. Король, превратясь в страшного зверя, забежал вперед и стал на дороге, а дочь его, увидя сие и не доезжая до королевства Бархата-королевича, возвратилась назад и также пересказала отцу как и большая дочь. Она еще не докончила своих слов, как от Бархата-королевича прислана третья грамота такого ж содержания. Узнав о сем, Василиса Премудрая просила своего отца, чтобы позволил ей ехать в королевство Бархата-королевича. Король не соглашался; но напоследок не мог оставить усильных прошений своей дочери. Она, одевшись в воинское платье и сев на коня богатырского, поскакала. Король, желая испытыть мужества и храбрости своей дочери, превратясь в страшного льва, забежал наперед и стал на дороге. Василиса же королевна, зарядя пистолет, ударила по льву и выстрелила ему один глаз; потом поскакала далее.

Как скоро приехала в то королевство, то Бархат-королевич встретил ее с честию, думая, что какой-нибудь приехал королевич. Она назвалась Иваном-королевичем и объявила Бархату-королевичу, что приехала просить мира с королем Загорским (который был их отец). При ней находилась постельная собачка, которая все пересказывала Василисе Премудрой, что ни слышала. У Бархата-королевича была мать, которая приметила, что это была девка, а не королевич, и объявила о сем своему сыну, который никак сему не верил. «Слушай, Бархат-королевич, — говорила ему мать его, — я испытаю, девка ли это приехала или королевич. Я приказала на поварне сварить кашу, в которую накласть жемчугу; и если приехал королевич, то будет бросать на пол, а когда девка, то станет выбирать и класть на тарелку». Собачка же, услышав сие, пересказала все Василисе Премудрой. На другой день Бархат-королевич звал к себе Василису-королевну обедать. Она не отказалась; и как поставили на стол кашу, то она жемчуг, сбирая ложкою, бросала под стол и потом сказала: «Как вам не стыдно, Бархат-королевич, что в вашем королевстве не достает круп; когда вам угодно, то я пришлю вам из нашего королевства». По окончании стола Бархат-королевич выговаривал своей матери, что она его привела только в стыд. «Послушай меня, Бархат-королевич, — говорила его мать, — позови к себе завтра после обеда Ивана-королевича и прикажи в комнате по одну сторону посадить девок, чтобы вышивали разными шелками и золотом, а по другую накласть все оружие кавалерское. И когда он девка, то бросится прямо смотреть на девок, а если королевич, то примется за оружие». Собачка, подслушав сие, все пересказала Василисе Премудрой.

В следующий день Бархат-королевич позвал к себе Василису Премудрую и между прочим ввел ее в ту комнату, где на одной стороне сидели девки и вышивали шелком и золотом, а на другой лежали оружия. Василиса Премудрая, взошед, взглянула на сабли и пистолеты, подошла к ним и любуясь говорила: «Где ты, братец Бархат-королевич, мог достать такое сокровище?» Бархат же королевич стал хвалить, что девки очень прекрасно вышивают шелком и золотом. «Как тебе не стыдно, Бархат-королевич, любоваться на девок, вот наша молодецкая охота», — указывая на оружья, сабли и пистолеты. После сего Бархат-королевич, пришед к своей матери, говорил: «Вот матушка! Ты только меня приводишь в стыд». — «Слушай, любезный мой сын! Завтрашний день позови с собою в баню Ивана-королевича, когда он не девка, то не откажется с тобою идти, а если девка, то за какими-нибудь причинами отговорится». Собачка, услышав сие, пересказала Василисе Премудрой. На другой день Бархат-королевич, пришед в комнаты Василисы Премудрой, предложил ей: «Не угодно ли вам, Иван-королевич, со мной пойти в баню?» — «Очень хорошо», — отвечала Василиса Премудрая. И лишь только Бархат-королевич вышел из ее комнат, то она тот же час пошла, смочила голову и начала опять одеваться. В сие самое время Бархат-королевич шел только в баню, а Василиса Премудрая говорила ему: «Куда вы долго сбираетесь, не по-кавалерски». Бархат-королевич, пришед к своей матери, сказал ей, что она не девка, а истинный королевич. После сего заключил вечно мирный договор с Загорским королем. Василиса Премудрая, получа оной и распростясь с Бархатом-королевичем, поехала на пароме через реку; и как она переехала на другую сторону, то приказала канат отрубить и стоявшее войско на пароме Бархата-королевича все потопила, потом сказала: «Знай, Бархат-королевич, что у тебя в гостях был не королевич, а Василиса Премудрая». По сем, приехав в свое королевство, отдала отцу мирный договор, заключенный вечно Бархатом-королевичем.

Между тем Бархат-королевич приехал в их королевство и стал свататься за Василису Премудрую. Сестры же ее сделались беременными и просили Василису Премудрую, чтобы она съездила к Бархату-королевичу в сады и попросила у него яблоков. Она, одевшись в такое платье, какое у Бархата-королевича и приехав в сад его, приказала садовнику нарвать яблоков; и как он сие исполнил, то сказала, чтобы он изрубил весь сад; потом возвратилась к сестрам и отдала им яблоки. Вскоре за нею приехал в сад Бархат-королевич, спрашивал у садовника, на что он порубил все дерева. Садовник отвечал, что «сие исполнил по вашему приказанию». Бархат-королевич догадался, что проворила сие Василиса Премудрая, сказал садовнику: «Слушай, братец, вперед не исполняй приказания, я часто бываю в задумчивости». Сестры, досадуя, что Василиса Премудрая не попадается в руки к Бархату-королевичу, просили ее вторично, чтобы она съездила к Бархату-королевичу и попросила у него пеленок и свивальников. Она от сего не отказалась и, приехав к Бархату-королевичу, который был дома, говорила ему, что сестры приказали у него просить пеленок и свивальников. Он, получа сей случай, сказал ей: «Очень хорошо, Василиса Премудрая, что ты мне попалась в руки». И тотчас поставил скамейку с кольцами и говорил, чтобы она ложилась. Василиса Премудрая повиновалась ему. Но он, видя, что она не так ложится, сказал ей, чтобы она ложилась так, и сам лег, показывая ей пример. Как только он лег на скамейку, то она захлеснула кольцы и начала его сечь, приговаривая: «Давай пеленки и свивальники». Он показал ей укладку, и она, взявши пеленки и свивальники села в карету и уехала, а его оставила в кольцах растянутого. Бархат-королевич начал кричать; дядька, вошед к нему и увидев его в кольцах, сказал: «Что это с вами такое приключилось?» — «Василиса Премудрая подшутила надо мною», — отвечал Бархат-королевич. Дядька его развязал, а Василиса Премудрая между тем приехала во дворец и отдала сестрам пеленки и свивальники. Поблагодаря сестры Василису Премудрую за ее таковой труд, просили, чтобы она съездила к нему на погреб и попросила меду. «Хорошо», — сказала она и, переодевшись в мужское платье, тотчас поскакала и, приехав на погреб, призвала клюшника, которому приказали, чтобы налил бутылку меду, а после сего все бы напитки выпустил. Клюшник исполнил ее приказание, а она, взявши бутылку с медом, привезла к сестрам. После сего Бархат-королевич приехал на свой погреб и, увидя, что напитки все выпущены, спросил у клюшника, для чего это он сделал. «Вы приказали», — отвечал клюшник. «Пожалуйте, братцы, меня впредь не слушайте, потому что я часто бываю в задумчивости».

Спустя несколько Бархат-королевич отправил своего министра к королю — родителю Василисы Премудрой, чтобы он отдал за него дочь свою Василису Премудрую. Отец дал верное слово Бархату-королевичу, и день был назначен к торжественному бракосочетанию. Бархат-королевич приготовлялся к браку и портному своему приказал для себя сшить из драгоценной материи платье. Василиса же Премудрая, узнав о сем, приехала в мужском платье к портному и спрашивала, сшито ли платье. Портной отвечал, что готово. Она, взяв, примерила и говорила, что сшито нехорошо. Приказала все при себе изрезать в самые мелкие лоскуточки. Как скоро портной изрезал платье, то Василиса Премудрая села в карету и уехала домой. После ее приехал Бархат-королевич и спрашивал, сшито ли платье, на что ему отвечал портной, что оно было готово, но по его приказанию изрезано в самые мелкие лоскуточки. «Не слушайте, братцы, вперед меня, я бываю в задумчивости». Потом приказал сшить другое из той же материи.

По сем Василиса Премудрая поехала к Яге-Бабе и просила ее, чтобы она ей пособила, потому что уже никак не может избежать рук Бархата-королевича. Баба-Яга дала ей куклу, налитую разными напитками, и сказала: «Слушай, Василиса Премудрая! Когда ты в спальне останешься одна, то сама ляжь под кровать, а куклу поставь пред кроватью и дергай за проволоку и говори только в ответ Бархату-королевичу: “Виновата, сударь”. Когда же он срубит кукле голову и выдет в другой покой, то ты, не опасаясь ничего, ложись на кровать». Она поблагодарила Бабу-Ягу и привезла куклу с собою домой. День уже наступил бракосочетания, и Бархат-королевич приуготовлялся к оному; королевна же, переодевшись в мужское платье, приехала на его поварню и говорила главному повару: «Слушай, друг мой! Как скоро мы приедем из церкви с Василисою Премудрою, то ты разорви тотчас собаку и подай сердце трепещущее на стол».

По наступлении того часа, в который надлежало ехать к церкви венчаться, Василиса Премудрая оделась в драгоценное платье и, приняв от родителя своего благословение, поехала.

По окончании же брачной церемонии король и королева приехали во дворец, и как только сели за стол, то главный повар принес собачье живое сердце и поставил на стол. Бархат-королевич, увидя сие, приказал снять. Как скоро стол окончился, то гости все разъехались, а королевна пошла раздеваться в спальню, где уже приготовлена была кукла. Бархат-королевич, раздевшись в другой комнате, пришел в спальню, лег на кровать и, положа возле себя саблю, говорил ей: «Слушай, Василиса Премудрая, сколько ты мне виновата. Первая твоя вина — ты уронила меня в яму и всего изрезала стеклами; вторая твоя вина — растравила мои раны чесноком и хрусталем битым; третья твоя вина — потопила у меня войско; четвертая вина — порубила весь сад; пятая вина — напитки все выпустила; шестая вина — меня высекла; седьмая вина — платье у меня изрезать велела; и напоследок осьмая твоя вина — приказала ты на стол подать собачье сердце». Она, лежа под кроватью, отвечала ему: «Виновата, сударь». Окончав сие, схватил он саблю и отрубил кукле голову; и напитки, брызнувшие из куклы, попали ему на язык. Он вскочил с кровати и, вышед в комнату к дядьке, говорил, проливая слезы: «Я срубил голову Василисе Премудрой, и кровь попала мне ее на язык, которая не похожа на кровь, а как самые дорогие напитки». Между тем как Бархат-королевич разговаривал с дядькою, то Василиса Премудрая легла на кровать, убравши куклу. Потом он, с дядькою вошед в спальню и увидя Василису Премудрую на кровати, весьма обрадовался; забыл все ее вины и начал с нею жить весьма благополучно.

16. Сказка о Сизом Орле и мальчике

В некотором царстве, в некотором королевстве жил-был старик с старухою; у них было три дочери, а четвертый сын, из коих две большие сестры очень ненавидели своего брата, а меньшая столь горячо его любила, что ни на минуту не могла быть с ним в разлуке. В некоторое время выпросились они все четверо у своих родителей в лес за ягодами, отец и мать отпустили их, только приказали наблюдать меньшого брата, чтобы он не ушибся и не заблудился в лесу. И как они сошли с своего двора и подходили к лесу, то откуда ни взялся — Сизой Орел спустился на землю и когтями своими схватил брата их, поднявшись на воздух, полетел и вскоре потом пропал из глаз их. Сестры, видя сие, от страха не знали, что делать, плакали, кричали и употребляли все то, до чего отчаяние всякого довести может, однако сим ни мало помочь не могли. По сем, возвратясь домой, стали сказывать своему отцу и матери, что Сизой Орел унес их брата. Старик и старуха, выслушав сие, неутешно плакали и досадовали на самих себя, что отпускали маленького сына в лес.

На другой день большая дочь начала проситься у своих родителей: «Государь мой родной батюшка и государыня моя родная матушка! Отпустите меня погулять в чисто поле и тамо поискать своего братца родимого». Старик и старуха, любя сердечно своего сына, позволил дочери идти в чисто поле и искать тамо брата ее родимого, а своего сына любимого. Девица, вышед из двора, шла путем-дорогою и подошла к бедной березе, которая возговорила ей человеческим голосом: «Красная девица, обдери березу, возми себе, оставь и мне, я тебе сама пригожусь во время». — «Есть мне время обдирать тебя, — сказала девица. — Можно надеяться, что ты мне когда-нибудь пригодишься». Сказав сие, нимало не останавливаясь, пошла далее.

Шла долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли — не скоро дело делается, а скоро сказка сказывается. Потом подходила к яблоньке, которая так же человеческим голосом промолвила к девице: «Красная девица! Отряси меня, яблоньку, возьми себе яблочков и оставь мне, а я тебе сама пригожусь». Девка с гордостью отвечала: «Есть мне когда заниматься такою безделицею, мне не до яблоков; а я ищу своего брата родимого». Проговорив сие, пошла далее. После сего подошла она к печуре, коя говорила ей человеческим голосом: «Красная девица! Замеши печеру, напеки проскур, себе возьми и мне оставь». — «Досужно мне замешать тебя, печь проскуры, брать себе и оставлять тебе: я иду искать своего брата родимого». Проговоря сие, пошла далее.

Наконец пришла в чистое поле, где стоит избушка на курьих ножках, куда ветер повеет, туда она и поворотится. Девица, подошед к ней, сказала: «Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом». И лишь только она промолвила сии слова, то избушка стала к лесу задом, а к ней передом, и девица, взошед в оную, увидала, что у дверей сидит Кот Казанской, разум Астраханской, ус усастерской, песни поет и сказки сказывает; а брат ее, сидя на бархатном стуле, по серебреному блюдечку перекатывает золотое яичко. Взошед подалее, усмотрела она, что лежит из угла в угол Баба-Яга, костяная нога, нос в потолок, губы у притолки висят, которая закричала: «О! Русского духу давно было слыхом не слыхано, видом не видано, а теперь в очах совершается. Зачем ты пришла сюда, красная девица, — спросила Баба-Яга, — волею, или неволею или своею охотою, не братца ли ищешь своего родимого?» — «Бабушка, сударыня! — отвечала девицаю. — Я гуляла по чисту полю и заблудилася и зашла в сию избушку переночевать, а брата у меня никакого нет». — «Хорошо, — сказала ей Баба-Яга, — отдохни. Да не умеешь ли ты в голове искать? Когда умеешь, то, пожалуй, поищи меня». — «Извольте, бабушка сударыня», — отвечала девица и, взявши гребень, начала искать. Искав довольно времени приговаривала: «Спи глазок, спи другой». Вдруг Баба-Яга захрапела. В сие время девица, подхвати своего брата, побежала из избушки с великою поспешностию и, прибежав к печуре, говорила: «Печура, печура, схорони меня». Печура отвечала ей, что «нельзя мне тебя схоронить, девица, ты сама не замела печуру, не напекла проскур, себе не взяла и мне не оставила».

Девица, не медля на сем месте, побежала далее и, подошед к яблоньке, просила ее: «Яблонька, яблонька схорони меня». Яблонька отвечала ей: «Нет девица, место для тебя сделать не могу, ты не отрясла яблоньки, себе не взяла яблоков и мне не оставила». Девица, видя что все безуспешно, пошла далее и, наконец уже пришед к березе, говорила: «Береза, береза, схорони меня». — «Никак не можно мне сим тебе услужить девица, — отвечала ей береза, — я тебя просила, чтобы ты ободрала березу, но ты сего не исполнила». Девица, надеясь, что уже недалеко до их селения, побежала с братом поскорее. Между тем Баба-Яга проснулась и подкликала к себе кота Еремея, чтобы он продрал ей глаза, и как увидела, что девка унесла брата, то, вышед в чисто поле, кричала: «Орел Сизой, спеши домой, сестра пришла, брата унесла». Орел, услышав сие, прилетел скоро в избушку и спрашивал у Бабы-Яги, давно ли сестра унесла брата. «Не очень давно», — сказала Баба-Яга. Сизой Орел подлетел и, прилетев к печуре, спрашивал: «Печура, печура, не пробегала мимо тебя девчура с мальчиком?» — «Только теперь пробежала», — отвечала печура. Орел полетел вслед за нею далее и, прилетев к яблоньке, спрашивал: «Яблонь, яблонь, не пробегали мимо тебя девчура с мальчиком?» — «Только теперь прошла», — сказала ему яблонь. Наконец Орел прилетел к березе и спрашивал: «Береза, береза, не пробегали мимо тебя девчура с мальчиком?» — «Только сейчас пробежала», — отвечала ему береза. Орел полетел прямо к той деревне, из которой унес мальчика и, нагнав девчуру, всю ее исцарапал, а мальчика, опять ухватя в когти, понес с собою в избушку. Потом высек его, приговаривая, чтобы он не уходил от него, и, посадя опять на бархатный стул, поставил перед него на столике серебряное блюдо и дал золотое яичко; сам же, нимало не мешкав, улетел в чистое поле.

Между тем девка, возвратясь в дом свой, сказала отцу и матери, что ходила по чистым полям, и по всем дремучим лесам, но не нашла своего братца родимого. Сие самое привело старика и старуху в несказанную печаль, и, видя лице у своей дочери исцарапанное, спрашивали отчего это. «Ходя по дремучим лесам, исцарапалась о сучья», — отвечала девка. В следующий же день середняя дочь просила своих родителей, чтобы отпустили ее погулять во чисто поле, поискать там брата своего родимого. Они отпустили ее; и девка таковой же сем деле получила успеха, какой и большая сестра ее, кроме того, что лице ее гораздо более исцарапано. Напоследок меньшая дочь начала проситься у своего отца и матери: «Государь мой родной батюшка и государыня моя родная матушка! Отпустите меня погулять во чисто поле. Поискать там братца своего родимого». Отец и мать долгое время не соглашались, но усильные ее прошения склонили их на ее сторону.

И так она благополучно вышла из своего дома и, прошед всю деревню, вышла в чисто поле. И как шла мимо белой кудрявой березы, которая говорила ей человеческим голосом: «Красная девица! Обдери березу, возьми себе оставь и мне». Она остановилась и начала драть березу, взяла себе, оставила и ей. «Спасибо тебе, красная девица, что ты потрудилась, ободравши меня, за что я тебе сама во время пригожусь». По сем девица пошла далее и, немного отошед, поровнялась с яблонью, которая к ней также человеческим голосом воскликнула: «Красная девица! Отряси меня, яблоньку, возьми себе яблочков, оставь и мне». Девица в сем случае не отказалась оказать услуги своей яблоньке, которая ее благодарила и сказала, что она сама ей за то при случае не откажется услужить. По сем девица пошла своим путем и пришед к печурке, которая к ней возговорила человеческим голосом: «Красна девица! Замети печуру, напеки проскур, возьми себе, оставь и мне». Она вскоре исполнила требование печуры, и сия ей также обещалась услужить.

По сем вышла девка в чисто поле, раздолье широкое, увидела избушку на курьих ножках, которая туда и сюда повертывается. Девица, подошед к ней, сказала: «Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом». Избушка тотчас повернулась к лесу задом, а к ней передом. Она, вошед в нее, увидела, что у двери сидит кот Еремей, песни поет и сказки сказывает. Девица дала ему проскур, мяса и молока, который был столько тому рад, что перестал песни петь и сказки сказывать. Потом взошла она в другую комнату, где из угла в угол лежит Баба-Яга, костяная нога, нос в потолок, а губы на притолоке висят, подле которой сидел ее брат на бархатном стуле, по серебряному блюдечку покатывал золотое яичко и, увидя ее, Баба-Яга сказала: «Ба! Ба! Русского духу слыхом давно не слыхано и видом не видано, а ныне русской дух в очах появляется. Зачем ты, красная девица, пришла сюда, или ищешь брата своего родимого?» — «Бабушка сударыня! — отвечала девица. — У меня никакого брата нет, а гуляла по чисту полю и в лесу заблудилась и пришла сюда отдохнуть». — «Очень хорошо, — сказала Яга-Баба, — да не умеешь ли ты поискать в голове?» — «Извольте, бабушка сударыня!» — сказала девица. И как начала искать Ягу-Бабу, то приговаривала: «Спи, глазок. Спи, другой». Баба-Яга захрапела. В сие время топилась у Бабы-Яги печка и растапливалась смола, которою девица залила ей глаза; а сама между тем, ухватя своего брата, побежала из избы вон.

Баба же Яга, проснувшись, чувствовала необычайную боль и не могла продрать сама себе глаза, кликала кота Еремея, чтобы он продрал ей глаза. «Я не хочу тебе продирать глаз, — отвечал кот Еремей, — потому что у тебя живу столько лет и не видывал не только мяса, но и куска хлеба; красная девица принесла мне мяса, молока и проскур». Баба-Яга, осердясь за сие на своего кота Еремея, не требуя более его помощи, пошла слепою. И лишь только вышла из избушки, то, оступясь, упала в яму, в которой лежа, начала кричать: «Орел Сизой, лети домой, сестра пришла, брата унесла». И раза два крикнула. Орел, сие услыша, прилетел и спросил у Бабы-Яги: «Давно ли девка ушла?» — «Очень недавно», — отвечала Баба-Яга.

Девица же в сие время, с братом своим прибежав к печуре, говорила: «Печура, печура, схорони меня с братом». — «Изволь, красная девица!» — отвечала печура и вдруг развалилась, а девка с братом своим стала в середку оной. Лишь только они успели схорониться, как прилетел к печуре Сизой Орел и спрашивал у ней: «Печура, печура, не проходила ли мимо тебя девчура с братом?» — «Не видала», — отвечала печура. «Да что ты так развалилась?» — примолвил Орел. «Я почуяла ненастье», — сказала печура. Орел, не говоря более ни слова, возвратился в избушку к Яге-Бабе и начал ее бить, приговаривая, зачем она пускала девку в избушку и для чего ее не съела. Но девка между тем с братом своим побежала и, прибежав к яблоньке, говорила: «Яблонька, яблонька, схорони меня с братом». — «Изволь, красная девица», — отвечала яблонька. И тотчас распустила свои плоды и поставила девицу с братом в середину. Сизой Орел, побив Ягу-Бабу, полетел нагонять девицу с мальчиком и, прилетя к яблоньке, спрашивал: «Яблонька, яблонька, не пробегали ли мимо девчура с братом?» — «Нет, Сизой Орел, я не видала», — отвечала яблонька. «Да что ты так распустила свои плоды?» — продолжал Орел. «Или ты не знаешь, — сказала яблонька, — что уже пора-то приходит». Орел с великим огорчением полетел к Яге-Бабе, которую без всякой пощады начал бить и царапать лицо когтями.

Между тем девка с братом прибежала к белой березе, которой говорила: «Береза, береза, схорони меня с братом». — «Изволь, красная девица», — отвечала береза. Тотчас распустилась, а ее поставила с братом своим в середину. Орел потом прилетел к березе, спрашивал: «Береза, береза, не проходила ли мимо тебя девчура с братом?» — «Никак нет», — отвечала береза. «Да что ты так распушилась?» — спросил ее Орел. «Разве тебе не известно, Сизой Орел, что нынче то время», — говорила береза. Орел, не зная, где более искать девчуры с братом, возвратился к Яге-Бабе в избушку; а девка с братом благополучно дошла в свою деревню. Отец и мать, увидя ее с сыном, чрезмерно обрадовались; и с тех пор сына своего до самого совершенного возраста никуда не пускали и стали жить-быть да добра наживать.

17. Сказка о старушке и ее сыне

В некоторой деревнишке жила старушка, которая имела у себя одного только сына. Малой, пришедши в совершенный возраст, упражнялся в крестьянской работе и тем доставал себе с матерью пропитание. Как в летнее время сын отошел на свой промысл в соседственную деревню, то мать его в отсутствие его купила себе курочку тарарушечку несушечку, которая каждый день по пяти яиц ей несла. Несколько по сем спустя времени, старуха курочку свою выпустила по улице гулять, она и пропала в ту же минуту. Старуха, высуня язык, без памяти бегала по соседям, спрашивала свою курочку, но нигде не нашла, почему, пришед домой, начала плакать и выть. Услыша сие, ближняя ее соседка пришла к ней и спрашивала: «О чем ты, соседушка, плачешь?» — «Как мне, матушка, не плакать, — говорила старуха, — была у меня курочка татарушечка, которая каждый день несла мне по пяти яиц, и я выпустила ее погулять по улице, а она пропала». Соседка, выслушав сие принялась вместе с старухою плакать и выть.

В сие самое время возвратился с работы старухин сын, который, увидя мать свою обнявшись с соседкою неутешно плачущих, спрашивал: «О чем матушка, плачешь?» — «Как мне, дитятко, не плакать, — отвечала старуха. — Была у меня курочка татарушечка, несла мне по пяти яиц на день, но она пошла по улице гулять и пропала». Сын, видя, что мать его уже растеряла свой ум, утешал ее, чтобы она перестала плакать, обещался ей купить такую же курочку татарушечку несушечку. Старуха послушалась своего сына и прекратила свой вой.

Спустя несколько после сего в один день затопила старуха печь и, уроня с шестка полено, начала плакать, говоря сама себе: «Ну если бы сын был у меня женат и невестка моя родила бы сына, которого бы я посадила подле шестка греться, и сим поленом убила бы его до смерти, то какая бы нам была всем печаль». И брося свою стряпню, пригорюняся стояла против печи и плакала. Сын, вошед в избу, спрашивал мать свою, о чем она плачет. «Как мне не плакать, милое мое дитятко? Я уронила с шестка полено; и если бы ты был женат и у тебя бы сын был, который бы сидел подле шестка, то бы я его до смерти убила». Окончив сие, больше начала плакать. Сын, видя, что мать его не имеет здравого рассудка, сказал ей: «Ну матушка, я пойду ходить по белу свету, и если в оном найду глупее тебя, то к тебе возвращуся, а когда не найду, то не ожидай меня никогда». Выговоря сие, простился с нею и пошел со широкого двора долой, взяв с собою на дорогу несколько денег.

Шел он путем-дорогою долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли — не скоро дело делается, а скоро сказка сказывается. Напоследок пришел в одну деревушку, жители которой все были на поле, и во всей деревне нашел он одну только престарелую старушку, у которой попросился отдохнуть. Старуха с радостью приняла прохожего и между прочим спросила его, не хочет ли он поесть. «Очень хорошо, бабушка!» — отвечал прохожий. Она налила ему чашку штей, потом подала кашу и сказала: «Прохожий, поешь ее с молоком». Сей, видя, что на столе стоит одна только каша, а молока и в духу нет, спросил у старухи: «Где же, бабушка, молоко?» — «В погребе, батюшка», — отвечала старуха. «Пожалуй, принеси сюда немножко», — промолвил прохожий. «Как батюшка, добрый человек, можно принести, ведь горшка-то не поднимешь?» — «Как же вы едите кашу с молоком, бабушка?» — спросил прохожий. «Мы выхватим ложку каши, — говорила старуха, — и побежим в погреб прихлебнуть молока. У нас во всей деревне такой обычай». Прохожий, видя, что еще на первой встрече попались ему люди глупее его матери, по сем спросил у старухи, где у них погреб и, взяв чашку, налил в оную молока и принес в горницу, начал хлебать оное с кашею. Старуха, приметя, благодарила его за наставление и просила, чтобы он остался жить у них в деревне. Прохожий на сие не согласился и, переночевав в доме старухи, поутру вставши и отблагодаря ее за хлеб за соль и за все ласковое угощение, пошел далее.

Продолжая свой путь, случилось ему идти через поле, где женщины рожь не серпами, а зубами отгрызают солому. Он весьма удивлялся глупости народа и, проходя их, по обыкновению сказал им: «Бог на помощь вам, добрые люди». — «Спасибо тебе, прохожий». Сожалея о них, постоял он несколько и поглядел; потом, не говоря им ни слова, пошел в кузницу и велел кузнецу, чтобы он сковал серп. Кузнец, услыша сие, пришел в изумление и спрашивал прохожего, что такое за серп. Он ему растолковал, и кузнец по научению его сковал серп. Прохожий, взяв сие орудие, нужное для жнецов, пошел на поле, с которого народ сошел в свои домы для обеда. Он в сие время нажал довольное количество и, связав снопы, заткнул в один из них серп. После чего сам ушел в ближайший лесок и, взлевши на дерево, смотрел, догадается ли кто-нибудь из крестьян, что сие служит в их пользу. Вскоре по сем собрался народ на поле и, увидя снопы связанные, закричали: «Ах! Сколько червяк попортил хлеба у нас». Один из них казался похитрее и, увидя серп, заткнутый в сноп, сказал: «Братцы! Вот еще и червяк-то здесь». Всякий стремглав побежал в свой дом — кто за шестами, кто за баграми, кто за веревками и, пришед опять в поле, не осмеливались приблизиться к снопу, опасаясь, чтобы червяк не переел их самих. Разумные крестьяне начали сперва серп потрогивать шестами и баграми, желая его отдернуть от снопа, напоследок закинули мертвую петлю, и удалось им оною зацепить за серп. Потом несколько человек, ухватясь за веревку, тащили червяка сего к реке топить. Серп же, будучи сам по себе легок, от скорого тащения крестьян то вскакивал, то зацеплялся за кочки, они удивлялись сему и переговаривали между собою, что червяк мечется на них. Наконец, по несчастию их как-то серп вскочил на шею одному мужику и зацепился. Крестьяне, желая пособить сему горю, чтобы червяк не заел мужика, сильно веревкою тянули серп, которым перерезали шею бедному крестьянину. Прохожий, сидя на дереве, взирал на безумие сих поселян с крайним соболезнованием, что гораздо глупее на свете есть его матери. Между тем мужики мнимого своего червяка благополучно притащили к реке и, бросив между собою жребий, кому достанется переплыть с веревкою на другой берег. Роковой от сего не ушел, которого избрали переезжать на другой берег, посадили его на бревно, но как бревно начало волнами туда и сюда качаться, то они, опасаясь, чтобы не утонул у них парень, догадались: взяли веревку и опутали оною ему ноги, потом толкнули от берега. Лишь только он отплыл на бревне несколько от берега, то вдруг и перевернулся, почему ноги одне только торчали к верху. Стоявшие же на берегу не могли догадаться, что их парень утонул, и закричали на него: «Как, брат, тебе не стыдно, что ты бережешься обмочить ноги, хотя бы несколько и обмочил онучи, то мог бы их высушить дома». Но крестьянин, не внемля их выговорам, пошел как ключ ко дну и, плывя с бревном, втащил за собою и серп. Крестьяне радовались, что утопили червяка, а того приметить не могли, что погубили двух крестьян. Прохожий же по окончании сего слез с дерева и, не показываясь сим глупцам, пошел дальше.

Между тем шел прохожий несколько времени чистым полем широким раздольем, и потом лежал ему путь-дорога мимо лесочка, где, увидев несколько человек, сидящих в кружок и обедающих, подошел к ним и, поклонясь, сказал: «Хлеб да соль вам, добрые люди!» Они пригласили его к себе обедать. Прохожий, садясь подле них, рассуждал сам в себе, что нашел умных людей. И как только все пообедали, то мужики просили прохожего, чтобы он пересчитал их, все ли они тут. «Мы уже раз двадцать считались сами, — говорили крестьяне, — но все одного не досчитались». Сие самое прохожего привело в удивление, и он спросил их: «Сколько вас было?» — «Нас из двора, батюшка, пошло десятеро, — отвечали мужики, — а теперь по нашему счету только осталось девятеро, и мы не можем домекнуться, кого из нас нет; кажется, по виду мы все, а по счету не все». Прохожий велел им при себе сделать счет, и который считал, тот себя никак в число не включал. Прохожий, засмеявшись глупости сих людей, перечел их, и они были сим довольны. После чего просили также они прохожего, чтобы он с ними лег отдохнуть, объявляя ему, что они, как пошли из двора, осьмые уже сутки ни на одну минуту не могли сомкнуть своих глаз, отчего все остолбенели. Причиною же сему то, что никому не хочется лежать с краю; а всякому желательно быть в середине. Прохожий, выслушав сие, говорил сам себе, что еще не случилось ему видеть таковых глупцов нигде. По сем обещался их всех положить в середине, и что никто из них с краю спать не будет. Выбрал он одну кочку для сего способную и головами их положил на оную кругом, отчего они все казались быть в середине. Они за сие его благодарили и просили, чтобы он пошел с ними жить в их селение, где будут почитать наипаче отцов и матерей. Прохожий от сего отказался и возвратился к своей матери, которой сказал: «Ну матушка! Сколько я по белу свету ни ходил, а умнее тебя не нашел».

С сих пор стал в деревне жить да быть и принялся за прежний свой промысел, чем доставал себе пропитание.

18. Сказка о волке и лисице

В чистом поле жили да были волк с лисой, которая волка назвала своим кумом, а он ее кумою, и жили очень ладно. Как только наступила зима студеная, то задумали кум с кумою построить себе по избушке. Волк построил лубяную, а лисица ледяную. По прошествии зимы растаяла лисицина избушка, и она, пришед к волку, сказала: «Куманек батюшка! Пусти меня обогреться, я сама лягу на приступочке, а хвост положу под приступком». — «Хорошо, кумушка! — отвечал волк. — Ложись». Лисица сперва легла на приступке, но немного погодя вскочила на печь, а напоследок забравшись на полати, начала в волка метать поленьями, говоря: «Вон отсюда, долгохвостый черт, это не твоя, а моя избушка». Волк, не стерпя побоев, вышел вон и, стоя у дверей, плакал.

В сие время бежал косой заяц, который, увидя, что волк плачет, остановясь, спросил его: «О чем, волк, плачешь?» — «Как мне не плакать, — говорил волк, — мы построили с лисою избушки, она ледяную, а я лубяную; но как ее избушка по наступлении весны расстаяла, то она пришед ко мне, просилась обогреться, я ее пустил, а она теперь и меня из нее выгнала». — «Не плачь, волк, — сказал заяц, — я пойду ее выгоню». Тотчас заяц вскочил в избушку и говорил: «Лиса, поди вон». — «О, косой пес! — закричала лисица с полатей. — Еще ты пришел сюда. Я выпущу из-за куста кустов черных соболей, велю тебя по клочкам разорвать». Заяц, испугавшись сего, выскоча из горницы мимо волка, побежал опрометью. Волк же, видя худой успех, начал опять плакать.

Между тем бежит медведь, который остановясь, спрашивал волка, о чем он плачет. Волк ему пересказал так же, как и зайцу. «О, — сказал медведь, — не плачь, волк, я ее пойду выгоню». Лишь только он взошед в избушку и сказал: «Лиса! Поди вон». Она, бросив в медведя полено с полатей, закричала: «Как и ты, толстомясый, пришел сюда; да я выпущу из-за куста кустов черных соболей, велю тебя по клочкам разорвать». Медведь насилу мог от страха выйти из избушки и мимо волка побежал без памяти. Волк, видя сие, пуще заревел и пошел прямо, куда глаза глядят.

Лишь только он немного отошел от своей избушки, проливая слезы, то попался ему навстречу шмель, который спрашивал волка, о чем он плачет. Волк ему рассказал о своем несчастье. Шмель, выслушав волка, сказал ему: «Полно, волк, плакать, пойдем, укажи мне избушку, я лису из нее выгоню». Волк, не надеясь сего от шмеля, говорил: «Где тебе выгнать, когда заяц и медведь не могли сего сделать». — «Пойдем, — говорил шмель, — увидишь, что будет». Волк послушался шмеля и пошел с ним к избушке. Волк остановился на дворе, а шмель влетел в избушку и говорил: «Лиса! Поди вон!» — «Ах ты негодный! — отвечала лисица. — Смеешь ли ты так сказать! Я выпущу из-за куста черных соболей, велю тебя всего изорвать». Шмель, не смотря на ее угрозы, влетел на полати и впился лисе в ухо, начал ее жалить. Она, более не стерпя сего, вскочила с полатей и побежала без памяти из избушки. Волк же со шмелем остались в оной полными хозяевами и поныне живут ладно.

19. Сказка о финифтяном перушке ясного сокола

В некотором царстве, в некотором королевстве жил-был один дворянин, у которого было три дочери. Меньшая из них называлась Марья Премудрая. В некоторое время отец их вздумал ехать в столичный город и, пришед к своим дочерям, говорил им: «Дочери мои милые, дочери мои любимые! Я еду теперь в город, что мне прикажите для себя купить?» Большая и середняя дочери просили, чтобы он купил драгоценное платье, а Марья Премудрая просила своего отца, чтобы купил финифтяное перушко ясного сокола, ибо знала она, что в сие превращен был Иван-королевич. Отец обещался удовлетворить просьбам дочерей своих, и приехав в город, все искупил. Потом возвратился и привез каждой желаемое. Марья Премудрая наиболее всех благодарила своего родителя. Как она финифтяное перушко принесла к себе в покой, то с того самого времени начал к ней летать Иван-королевич ясным соколом, накупил ей платья наидрагоценнейшего и сделал карету золотую.

По наступлении праздника обе сестры ее, нарядившись в свое платье, поехали к обедне, вздумала и Марья Премудрая туда же ехать. Сестры, увидя ее, весьма удивились и рассуждали между собою, откуда она могла получить такое платье. После обеда вздумали они пойти в ее покой и посмотреть, не ходит ли к ней кто-нибудь, и как подошли к дверям, то услышали ее, разговаривающую с мужчиной. Они постучались в двери; в сие время Иван-королевич, оборотясь в ясного сокола, выпорхнул из окошка, сказав ей, что скоро опять будет к ней. Марья Премудрая отперла двери, и взошли к ней в комнаты, но не видали никого, догадались, что непременно кто-нибудь к ней летает. Посидев несколько, вышли вон из покоев сестры своей и согласились между собою, через несколько времени придти и подсмотреть. Марья же Премудрая, дожидаясь Ивана-королевича, облокотившись на стол, вздремала. В сие самое время подошли ее сестры к окну и натыкали на оном вилок и ножей, сами же ушли. Спустя после сего Иван-королевич, оборотясь в ясного сокола подлетел к окошку и, видя спящую Марью Премудрую и натыканные ножи, бился несколько у окна открытого и весь изрезался так, что кровь текла ручьями по окошку, но не могший разбудить Марью Премудрую, написал на окне: «Прощай, Марья Премудрая! Когда хочешь меня искать, то ищи за тридевять земель в тридесятом королевстве». И улетел. Марья же Премудрая, пробудясь ото сна, увидела на окошке кровь и надпись, догадалась, что был Иван-королевич и что это подшутили над ним из ненависти ее сестры. Прочтя надпись и не объявляя никому, пошла в кузницу, заказала сковать трое чеботов железных, три костыля и три просвиры чугунные. Как скоро сие все было исполнено, то пошла искать Ивана-королевича, оставя своего родителя и всю родню.

Шла путем-дорогою, долго ли, скоро ли, близко ли, далеко ли, уже истоптала одни чеботы, переломила палку и изглотала чугунную просвиру. Напоследок пришла к избушке, которая стоит на двух курьих ножках, повертывается, откуда ветер ни потянет. Подошед к ней, сказала: «Избушка, избушка! Стань к лесу задом, а ко мне передом!» Избушка тотчас перевернулась. И как только Марья Премудрая взошла в избушку, то в ней лежит Баба-Яга, костяная нога, из угла в угол, нос в потолок, губы на притолке висят. Увидя Марью Премудрую, сказала: «А! Доселева русского духу слыхом не слыхано, и видом не видано, ныне же русский дух в очах совершается. Что ты, красная девица, волею или неволею?» — «Сударыня бабушка, — отвечала Марья Премудрая, — сколько волею, а вдвое того неволею». И рассказала ей о всем обстоятельно. «Знаю я Ивана-королевича, — говорила Яга-Баба, — он мне племянник родной; далеко же тебе идти! Я слышала, что он сосватался уже». По сем выпарила Яга-Баба Марью Премудрую, угостила и дала ей серебряное блюдечко, на котором само катается золотое яичко ежеминутно, потом отпустила ее.

Марья Премудрая, отблагодаря Ягу-Бабу, пошла путем-дорогою; и шла, шла, наконец истоптала другие чеботы, изломала палку и изглодала чугунную просвиру, и подходила также к избушке, которая, стоя на курьих ножках, повертывается. Подошед к ней, Марья Премудрая сказала: «Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом». Избушка тотчас обернулась, и она, вошед в нее, увидела Бабу-Ягу, которая лежит из угла в угол, нос в потолок, губы на притолоке висят. Яга-Баба закричала: «А! Доселева русского духу слыхом не слыхано и видом не видано, а теперь русский дух в очах совершается. Зачем ты, красная девица, пришла сюда, волею или неволею?» — «Сударыня бабушка, — отвечала Марья Премудрая, — не столько волею, сколько неволею». Потом рассказала ей о всем обстоятельно. Баба-Яга, выслушав ее, сказала: «Знаю я Ивана-королевича, он мне родной племянник, я слышала, что он уже скоро женится, поди и заставай его». По сем в баньке ее выпарила, угостила и подарила скатерть, которую как скоро расстелешь, то всякие представятся явства сахарные и напитки крепкие. Марья же Премудрая, отблагодаря Бабу-Ягу, пошла далее.

Шла, шла, истоптала третьи чеботы, изломала палку и изглотала чугунную просвиру. Напоследок подошла к избушке, которая, на курьих ножках стоя, повертывается, и сказала: «Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом!» Избушка тотчас обернулась. Марья Премудрая взошла в нее, увидела Бабу-Ягу, костяную ногу, которая лежала из угла в угол, нос в потолок, губы на притолке висят. «А! — закричала Яга-Баба. — Доселева русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а теперь русской дух в очах совершается. Что ты, красная девица, волею или не волею сюда пришла?» — спросила Яга-Баба. «Не столько, сударыня бабушка, волею, сколько неволею; ищу я Ивана-королевича». — «Знаю я его, — отвечала Баба-Яга, — он мой родной племянник и уже женился». По сем выпарила в баньке, угостила и подарила ей шириночку, которую, как скоро развернешь, то разные увеселения и забавы представляются. Потом приказала ей Баба-Яга: «Как скоро ты придешь в то королевство, то сядь в королевском саду и подарки сестер моих и мой ни за что не продавай, а только отдавай за то, чтобы позволила тебе королева ночь просидеть над сонным Иваном-королевичем».

Марья Премудрая, отблагодаря Ягу-Бабу, пошла путем-дорогою и, пришед в то королевство, которым управляет Иван-королевич, пришла прямо в сад королевский и, седши в оном, вынула блюдечко серебряное, на котором перекатывалось золотое яичко. Увидя сие, придворные донесли королеве: «Милостивая государыня! Какая-то женщина, у которой по серебряному блюдечку перекатывается само яичко золотое». Она тотчас пошла в сад посмотреть и, увидя это, спросила, не продаст ли она сего. «Никак мне продать не можно, — отвечала Марья Премудрая, — а если угодно вашему величеству, то я отдам, только с тем, чтобы мне позволили посидеть ночь над сонным королем». Королева, выслушав сие, засмеялась и,возвратясь к королю, сказала ему: «У женщины, батюшка, находится серебряное блюдечко, на коем перекатывается само собой золотое яичко, я покупала оное, и женщина не продает, а только просит, чтобы позволить ей посидеть ночь над сонным тобою». — «Очень хорошо, — сказал король, — для чего же ей сего не позволить? Она не укусит меня». И таким образом королева позволила ей придти во дворец.

Между тем королева старалась короля напоить напитками крепкими допьяна, чтобы он не мог во всю ночь пробудиться. Король же в сем случае взял предосторожность и, несколько рюмок выпив, притворился бесчувственно пьяным и пошел спать. По наступлении же ночи королева ввела ее в спальну королевскую и посадила. Как скоро все вышли из спальни, то Марья Премудрая села к кровати Ивана-королевича. «Батюшка мой! Иван-королевич! Финифтяное мое перушко! Проснись, пробудись! Я к тебе пришла, Марья Премудрая, трои я чеботы железные истоптала, три палки изломала, три просвиры изглодала, все тебя, мой свет, искала». Иван-королевич, притворившись крепко спящим, ничего ей не отвечал. Таким образом Марья Премудрая проводила первую ночь. А за скатерку так же вторую ночь проводила в спальне, не получа никакого ответа. На третий день разослала она свою шириночку, и королева, увидя всякие забавы и увеселения, спросила у нее, не продает ли она. «Никак нет, — отвечала Марья Премудрая, — а когда вам угодно, то позвольте мне и третью ночь посидеть над сонным королем». Королева же с позволения короля на сие согласилась и приказала ей придти во дворец.

Как скоро наступило время, король пошел почивать, то туда же введена была и Марья Премудрая. И как все вышли из спальни, то она опять подошед к кровати, говорила Ивану-королевичу, чтобы он проснулся. Он тотчас встал и всю ночь провел с нею в разговорах. В следующий же день приказал Марью Премудрую опять в драгоценное нарядить платье и, собрав своих всех министров, вывел пред них обеих своих жен и сказал: «Государи мои! С которою женою вы лучше присудите жить, с такою ли, которая мужа искала и претерпевала различные опасности, или с тою, которая его продала?» Министры же, не зная сему причины, недоумевали, что отвечать, напоследок решились донести королю, что с тою женою лучше жить, которая его искала, нежели с тою, которая его продавала. Король весьма доволен был мнением своих министров и, оставя свою королеву, начал жить с Марьею Премудрою благополучно.

20. Сказка о Василие-королевиче

В некотором царстве, в некотором государстве жил король с королевою, у которых были тридцать один сын, в один рост, в один голос, в один волос и на одно лицо. Как они пришли в совершенный возраст, то начали все проситься у своих родителей, чтобы позволили им поехать в иные королевства посмотреть, как цари с царями съезжаются, и короли с королями видаются. Король, родитель, их отпустил детей своих, дав им благословение. Они оседлали добрых коней, съезжали с широка двора и ехали долгое время путем-дорогою, наконец приехали к забору, у того забора стояли тридцать один столб, у тех столбов тридцать колец серебряных, а одно железное. Братья слезли с своих добрых коней и стали между собою спорить, кому привязать коня к железному кольцу. «Не шумите братцы, — говорил им Василий-королевич, — я привяжу своего коня к железному кольцу». И таким образом прекращен был их спор.

Привязав коней, пошли они искать ворот; нашедши оные, взошли на широкой двор и пришли в покои, в которых лежала из угла в угол Баба-Яга, костяная нога, нос в потолок, губы на притолке висят. Она, увидя их, сказала: «О! Русского духу давно слыхом не слыхано, и видом не видано, а нонча русский дух в очах совершается. <Зачем^[17] вы, добрые молодцы, пришли сюда, — спросила Баба-Яга, — волею или неволею или молодецкою своею охотою?» — «Волею, тетушка-сударыня! — отвечали королевичи. — Вы видите, что нас тридцать один брат, то мы ищем, где бы нам найти столько же родных сестер, на коих бы нам пожениться». Выслушав сие, Баба-Яга сказала им, что у ней только десять родных дочерей, а двадцать падчериц. «Поезжайте вы к середней сестре, не знаю я, нет ли у нее столько дочерей». Потом проводила их с широка двора и указала им дорогу. Королевичи, поблагодаря Ягу-Бабу, сели на своих коней и поехали путем-дорогою.

Ехали они долгое время, наконец приехали к забору, и у того забора стоял тридцать один столб, в тридцать столбов вколочены кольца золотые, а у одного серебряное. Братья опять между собой начали шуметь, кому из них привязать своего коня к серебряному кольцу. «Не шумите, — сказал им Василий-королевич, — я привяжу своего к серебряному кольцу». Чем и прекратился спор. Потом, привязав коней, взошли на широкий двор и пришли в покои, в которых лежала из угла в угол Баба-Яга, костяная нога, нос в потолок, губы на притолоке висят. «О! Русского духу давно слыхом не слыхано и в виду не видано, — сказала Баба-Яга, — а нонече русский дух в очах совершается. Зачем вы, добрые молодцы, пришли сюда, волею или неволею, или молодецкою своею охотою?» — спросила она. «Мы все родные братья, тетушка-сударыня, — отвечали королевичи, — и ищем себе невест, которые чтобы все были родные сестры». — «Жаль, дитятки, что у меня только двадцать родных дочерей, а тридцать падчериц. Когда вы ищете таких себе невест, то поезжайте к моей большой сестре, у> которой тридцать одна родная дочь да пятьдесят падчериц, но только я не знаю, чтобы вы оттуда живы могли выехать». Потом Баба-Яга проводила их с широка двора и указала дорогу, куда ехать. Королевичи ее поблагодарили, сели на своих добрых коней и поехали.

Ехали они путем-дорогою долее прежнего; напоследок приехали к воротам, у которых были врыты тридцать один столб, и вбиты в тридцать кол[ец] из разных каменьев, а в одно золотое. Королевичи начали между собою спорить, кому привязать коня к золотому кольцу. «Не шумите, братцы, — говорил Василий-королевич, — я своего коня привяжу к золотому кольцу». И привязав коней, взошли на широкий двор, где у крыльца стояли шестьдесят две тычинки с молодецкими головами, а тридцать одна тычинка — пустые. Королевич взошел в покои, в которых лежала из угла в угол Баба-Яга, костяная нога, нос в потолок, а губы на притолке висят. «О! Русского духу слыхом не слыхано, и видом не видано, — сказала Яга-Баба, — а теперь русский дух в очах совершается. Зачем вы, добрые молодцы, пришли сюда, волею или неволею, или молодецкою охотою?» — спросила Яга-Баба. «Нас, тетушка сударыня, тридцать один брат, и ищем себе невест, тридцать одну родную сестру». — «Очень хорошо, — сказала Баба-Яга, — у меня есть дочери». И вывела им всех дочерей. Василью-королевичу досталась меньшая дочь Марья Ягинишна, которая была всех мудренее. Как скоро королевичи обвенчались, то они пошли в разные чуланы. Баба-Яга надела на дочерей своих колпаки. И когда отходили они спать, то Марья Ягинишна сказала Василью-королевичу: «Слушай, Василий-королевич! Скажи своим братьям, что как скоро они лягут спать и сестры их уснут, чтобы сняли с них колпаки и надели на себя». Королевич объявил о сем своим братьям, которые обещались исполнить и исполнили.

Лишь только наступила полночь, то Яга-Баба пошла по всем чуланам, и которую голову ощупает без колпака, то оную отрубала; и таким образом тридцати дочерей лишила голов. Наконец подошла к чулану, где спал Василий-королевич. Стучалась в двери и как не могла отворить, то с сердцем говорила: «Помни ты, сука! Это все твоею хитростью». После чего ушла в свой покой. На другой день Марья Ягинишна сказала Василью-королевичу, чтобы они все шли благодарить тещу свою. И как все королевичи пришли в покой Яги-Бабы и благодарили ее, то она, видя зятьев своих живых, обмерла и упала вдруг на землю. В сие самое время Марья Ягинишна говорила Василью-королевичу: «Если ты меня не покинешь, то вы все будете живы». Королевич уверял ее, что никак ее не покинет. Потом сказала она: «Вам надобно теперь отсюда удалиться». Дала ему гребешок, щеточку и платочек, приказав притом, как скоро мать ее за ними погонится вслед, чтобы кинул он сперва гребешок, потом щетку, а напоследок платочек.

Таким образом, распрощаясь с Марьею Ягинишною, Василий-королевич с братьями своими поехал с широка двора. И они долгое время ехали, наконец кони под ними устали, они пустили их в чисто поле, а сами пошли пешком. Шли несколько времени, как вдруг увидели пыль столбом. «Братцы, — сказал Василий-королевич, — посмотрите, как наша теща едет». Братья, увидя сие, испугались и не знали, что делать. И как уже Баба-Яга была в близком от них расстоянии, то Василий-королевич бросил гребешок и сказал: «Стань перед нами широкий путь, а за ними непроходимые горы, чтобы ни пройти, ни проехать, ни птице пролететь». Что вдруг и сделалось. Баба-Яга, подъехав к горе и увидя, что неможно проехать, воротилась назад, взяла пешню и начала ломать. Пока она ломала, то королевичи шли далее путем-дорогою. Между тем Баба-Яга, разломав гору, поскакала за ними и опять нагнала. Видя сие, Василий-королевич, бросил щепочку, говоря: «Перед нами стань чистый путь, а за нами непроходимые леса, чтобы ни пройти, ни проехать, ни птице пролететь». Как Баба-Яга подъехала к лесу и, видя, что невозможно проехать на своей ступе, воротилась назад, взяла топор и, прорубя дорожку, погналась за ними вслед. Королевичи приближались уже к королевству, но Яга-Баба от них не отставала. Напоследок подошли они к морю и не знали, что делать. Василий-королевич тотчас бросил платочек и сказал: «Перед нами будь калиновой мост, а за ним моря и реки». И так перешли они благополучно. Баба же Яга, прискакавши к морю, кричала им: «Вы думали от меня уйти, не надейтесь: я вам отомщу за моих дочерей». Потом начала пить море; пила, пила, и, выпив более половины, лопнула. Королевичи, видя сие, весьма обрадовались и возвращались благополучно к своему родителю, где поженились и стали жить да быть.

21. Сказка о сером волке

В одном небогатом городе жил-был купец, который торг производил рыбою и тем пропитание доставал всему своему семейству. В одно время вздумалось ему со снятками поехать в ближайшую деревню; и как он ехал по полю, то лиса легла посредине дороги, притворясь мертвою. Купец ударил ее раз и другой своим бичем; но она не только не вставала, ни же пошевелилась. Купец, почитая ее мертвою, слез с саней и, подняв лисицу, положил ее к сняткам, чему лиса была и рада. И как еще неблизко было ехать до деревни, то лисица прогрызла дырочку у саней, выкидывала понемногу снятки на дорогу и потом, наевшись сама досыта, выпрыгнула из саней и убежала в лес. Приметила она, что простосердечный купец далеко уже отъехал, выбежала из леса и начала подбирать раскиданные ею снятки, которые собрав, побежала опять в лес и села на пенечек, и кушала.

Случилось в то время идти мимо Лисы Ивановны серому волку, который, подошед к ней, сказал: «Бог на помочь тебе, кумушка Лиса Ивановна!» — «Спасибо, куманек батюшка!» — отвечала лиса. «Что ты делаешь, кумушка?» — спросил серый волк. «Сняточки кушаю», — говорила лиса. «Дай-ка мне отведать, каковы они вкусом, я их сроду своего не едал». — «Изволь, куманек», — и дала ему несколько снятков. «Какое же прекрасное кушанье! Да где ты их, кумушка, взяла?» — «Наловила, друг мой! Я не так ленива, как вы лежебоки». — «Сделай со мною такую милость свою, кумушка: научи меня, как ловить рыбу. За что я тебе вечно буду обязан». — «Очень хорошо, — говорила лиса, — поди промысли где-нибудь кузов, и пойдем вместе к пролуби». Волк, выслушав сие, с поспешностию побежал в селение и в одной пустой избенке нашел превеликий кузов и, ухватя оный, прибежал к лисе, которая, приведя его к пролубе и привязав кузов к хвосту, велела спустить оный к хвосту и ему сидеть.

Волк долгое время сидел, а лиса, около его похаживая, говорила: «Ясни, ясни на небе, мерзни, мерзни волчий хвост в пролубе». Сие слова повторила раз до пяти. Услыша волк, что лиса говорит, ходя около его, спросил: «Что ты, кумушка, говоришь?» — «Я говорю, — отвечала лиса, — чтобы рыбка скорее попадала в кузов». — «Дай бог, лисанька», — говорил волк. По сем лиса велела волку приподняться и, видя, что еще хвост не примерз к пролуби, приказала, чтобы еще немного подождал. Но как уже хвост примерз твердо к пролуби, то она говорила, что время уже вытаскивать из воды кузов, чай много нашло в него рыбы. Волк сколько ни силился вытащить хвоста своего из воды, но никак не мог, и старание его оставалось тщетно, и он начал реветь и кричать.

Крестьяне, услыша такой рев необычный, сбежалися с кольями на реку, и видя, что волк приморозил хвост, начали его бить. Он столь сильно вдруг дернул его, что большую половину оторвал оного и бросился без памяти в лес. Лиса, видя таковое несчастие, случившееся с волком, и опасаясь, чтобы он ее с сердцов не изорвал, побежала в деревню и прибежав в одну избушку, в которой у добренькой старушки стоял раствор, Лиса Ивановна несколько оным утолила свой голод, потом, окунувшись в крынку, голову всю тестом себе вымазала. После сего выбежала навстречу изуродованному волку, который на нее сперва озлился, но видя, что она избита, спрашивал: «Что это такое с тобою сделалось, кумушка?» — «Вот, куманек, я в чужом пиру приняла похмелье: ты ходил ловить рыбу, а мне до мозгу голову разбили». — «Ах! Жаль мне тебя, кумушка, — говорил волк, — да не знаю, чем пособить». — «Так и быть, куманек, — отвечала лисица, — я буду помнить твою хлеб-соль».

Между тем предложила волку: «Бросим, куманек, жребий кому кого из нас достанется на себе нести, ибо оба изувечены». По жребию досталось волку вести на себе лисицу, которая, севши на него, говорила: «Битый небитого везет». И сие повторила раз до трех. Волк слыша, что лисица ворчит, но не понял ее слов и спросил: «Что ты, кумушка, говоришь?» — «Я говорю, — сказала лиса, — что битой битого и везет». — «Правда твоя, кумушка», — отвечал простосердечный волк. Но как им путь лежал через лужок, то и пролетала птичка, которую увидя, волк сказал: «Куды эта хороша птичка, желал бы я претвориться в оную». — «Это не удивительно, — говорила лиса, — когда хочешь, я тотчас это сделаю, потому что и сию птичку я сделала из зайца». — «Сделай такую со мною милость, кумушка, — просил волк лисицу, — преобрази меня в птичку». — «Очень хорошо, — говорила лиса, — поди теперь в деревню, приноси зажженный пук лучины и приходи на сие место», — указывая ему на стог сена. Волк побежал в деревню за огнем и лучиною, а лисица в середину стога прорыла дырку не <большую,^[18] только бы пролезть волку, намереваяся его в оном сжечь. Как скоро волк принес лучину с огнем, то лиса приказала ему забиться в середину стога и, обложа кругом огонь, зажгла оный, а сама побежала с поспешностию в лес, желая уйти от волка. Бегучи дорогою, говорила она сама себе: «Ушки мои, послушай-ка меня, кому вы служите?» — «Тебе, Лиса Ивановна». — «Глазки мои, проводники мои, кому вы служите?» — «Тебе, Лиса Ивановна». — «Ножки мои, скороходки мои, кому вы служите?» — «Тебе, Лиса Ивановна». — «А ты, пес, хвост, кому служишь?» — «Я служу волку, — отвечал хвост, — и мешаю тебе бежать за тем, чтобы тебя серый волк нагнал и съел». — «Хорошо... сын, я с тобой управлюсь», и, прибежав к лесу, в дупло села, а хвост выпустила наружу для того, чтобы оный оторвал волк за его непокорность. Между тем серый волк, сидя в середине стога, почувствовал чрезмерный жар, выскочил из оного и бежал искать Лису Ивановну, желая ее съесть. Пробегая мимо дупла, увидел хвост лисицы, подбежал к дуплу, схватил лисицу за хвост и съел оную, а сам пошел в лес, где и поныне гуляет, не имея ни малейшего знакомства с лисицами и прочими зверями..>

22. Сказка о двух королевичах, родных братьях

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был король с королевою, у которого мать столько была недоброжелательна до своей невестки, что всячески искала случая, каким бы образом оклеветать ее перед своим сыном, который напротив, видя свою жену добродетельну и целомудренну, наигорячайшею пылал к ней любовию. Между тем королева разрешилась от бремени двумя сыновьями, которых красоте мало подобных находилось во всем том королевстве. Король весьма сему был рад и благодарил небо за таковую к нему их великую щедроту. Напротив того, королевская мать наивеличайшею воспылала ненавистью на свою невестку, видя, что сын ее страстнее сделался к своей супруге, по сему несказанно мучилась тем, что не могла изыскать такого средства, чрез [которое] чтоб могла разрушить их любовь и согласие. Но как спустя несколько времени король имел необходимый долг оставить свое королевство и выехать за границы оного, то злобная его мать сей самый случай употребила в свою пользу и сплела некие нелепые хитрости на свою невестку, коими оклеветала ее перед своим сыном.

Король, поверя своей матери, думая, что она не безвинно доносит на его супругу, и утвердясь на сем, возненавидел свою супругу, обще и невинных младенцев, заключил их в темницу, в которой они долгое время содержались, не зная тому причины, за что так король к ним вдруг сделался не милосерден. Наконец собрав он своих министров, советовал с ними, какое бы учинить королеве наказание за ее к нему неверность. Все объяты были страхом и не смели никакого на сие дать ответа, но некоторые из них, пользуясь особенною милостью и благосклонностью короля, осмелились предложить ему свое мнение, говоря: «Ваше величество! Мы, подданнейшие ваши рабы, принимаем смелость донести вам и открыть свое мнение, какое заслуживает наказание ваша супруга. Когда вы ее изволите признавать виновную, то оставя телесное наказание, изгоните ее и с младенцами из сего града и всего вашего королевства. Если она виновата, то небо ей не попустит долгое время наслаждаться сею жизнью, но вскоре прекратит ее дни». Королю весьма понравилось сие мнение его любимцев, и он тотчас королеву приказал освободить из темницы и с младенцами и представить к себе. Как скоро она была пред него представлена, то король, от горячей к ней любви проливая слезы, говорил: «Я, последуя благоразумному совету моих министров, дарую тебе жизнь и с младенцами, которой вы совсем недостойны; но не терпя того, чтобы твое преступление не было наказано чем-либо, то изгоню тебя не только из сего города, но и из всех областей моего королевства». Почему, нимало не медля, приказал ее с бесчестием выгнать из своего королевства и отдать на произволение судьбы. И так несчастная королева осуждена была безвинно претерпевать жесточайшее мучение.

Когда по приказанию короля невинная его супруга и со младенцами отведена была в пустыню, то она, пришед к одному месту, избрала оное своим жилищем, на котором многие дни обитала. Потом, спустя несколько времени, от того места отошла к прекрасному потоку, где и вознамерилась отдохнуть от своего пути. Как только она предалась в объятия сна, то вдруг подошла к тому месту львица, которая, похитив одного младенца, унесла в свою пещеру, где оного воспитывала подобно как и мать. Весьма прискорбно было сие для чувствительной матери и, опасаяся она, дабы львица у ней не похитила и другого младенца, заблагорассудила оставить сие место и пойти далее. Довольно многое время блуждая по пустыням, в один день взошла на высокую гору, с которой увидя прекрасный город, немало сему обрадовалась, что, оставя пустыню, может в оном окончать дни свои жизни спокойно. Нимало не медля устремилась прямо к тому городу, к которому подходя, встретилась с неизвестным ей человеком, у коего спрашивала, которого был оный государства; и как услышала, что оный град был владения ее супруга, то вознамерилась в оный идти, не объявляя о себе подлинно, почему и просила встретившегося с нею человека, чтобы он ей несколько времени позволил пожить в своем доме. Муж, украшенный сединами, будучи от природы своей чувствителен и сострадателен к несчастным, согласился на ее предложение.

Королева под видом убогой простой вдовы жила в сем городе долгое время; между тем королевич, оставшийся при ней, приходил в совершенный возраст и обучился всяким наукам: но наипаче всего столько искусен был в военной экзерциции, что легко мог управлять целым войском. Королевский сын, приметя, что в одной палате дома их хранились ратные доспехи, как то щит, колчаны, шлем и палица, почему он часто в оную ходил и, украшаясь оными, весьма веселился. В одно время слуга того дома господина, приметя сие, донес своему господину, который из любопытства взирая на все поступки юного королевича, чрезмерно дивился, где он столь искусно мог научиться сей науке.

Между тем по прошествии некоторого времени сему королевству объявлена была война от соседственного короля, который гораздо его превосходил силою, и стоя долгое время под тем градом, вызывал поединщика, и если король не согласится выслать, то неприятель без всякого бы кровопролития отдал свой город со всеми в нем находящимися припасами. Король, супруг королевы изгнанной, объят был сильным недоумением и не знал, что делать, потому что ни одного в своем королевстве не имел храброго рыцаря, а которые хотя и были, но те уже пришли в глубокую старость. Услышав о сем, сын королевны начал с почтением неотступно просить у своей матери благословения и позволения ехать к тому городу для вспомоществования осажденному королю. Выслушав его просьбу, королева противилась исполнению оной и говорила сыну своему, чтобы он оставил свое предприятие. Ибо она в нем только одном находит свое увеселение; а когда он ее оставит, то она принуждена будет лишиться безвременно своей жизни. «Я и то огорчена в жизни моей, — продолжала королева со слезами, — поелику лишилась милости моего супруга, а твоего отца, которому ты теперь желаешь помочь; потом похищен у меня львицею твой брат, и не могу знать, в живых ли он теперь находится. Уважь мою старость, любезный сын! И не дай мне безвременно умереть». Королевич, известясь от своей матери, что он царский сын, более усугубил свою просьбу к ней, говоря: «Милостивая государыня моя матушка! Отпустите меня испытать своей храбрости, и если счастие мне послужит, то я ни минуты не медля, возвращусь к вам, и сие самое вашей старости принесет радость, а мне честь и славу».

В сие самое время взошел в покои королевы и старый воин, у которого они в доме жили, и, слушая просьбу королевича, предлагаемую им своей матери, начал с своей стороны просить королеву, дабы она согласилась отпустить своего сына на войну, где он может прославить свое имя и ей доставить безбедное пропитание. Королева же, не сопротивляясь более, отпустила сына своего на войну, дав ему свое благословение, а старый воин украсил его воинским орудием и посадил его на богатырского коня, проводил его из города и указал ему путь, которым надлежало ехать в королевство отца его. И таким образом простясь королевич с своею материю и тем старым воином, прося притом его, чтобы он не оставил своею благосклонностию его мать, отправился в предприятый путь.

В то же время случилось некоторому купеческому кораблю идти по морю и пристать к тому острову, на котором львица со унесенным королевичем обитала. Как скоро корабельщики пристали к сему месту, то великое их внимание обратил на себя сей остров, и они вознамерились несколько по оному погулять. Долгое время ходя по оному, наконец увидали на песке звериный и человеческий следы, очень сему удивились и пошли далее тем следом, напоследок пришли к пещере, в которой увидали лежащую львицу и подле ее прекрасного юношу. Корабельщики, увидя сие, пришли в величайший ужас и вознамерились возвратиться на свой корабль, опасаясь, дабы не быть растерзанным лютым оным зверем. И как пришли на свой корабль, то объявили о сем своим товарищам, которые, услышав сие, не доверяли и желали испытать самолично. Потом, взяв с собою оружие, пошли прямо к пещере, в которой увидели лежащих львицу и юношу того. Львица, увидя корабельщиков, как бы давала знать юноше, что пришли к их пещере люди. Они в большее сим приведены были удивление и не желали отойти от сего места без испытания, почему, взяв несколько кусков хлеба, бросили ко львице в пещеру, которая, приняв оный, отдавала юноше, и вместе ели. По сем львица встала и вышла из своей пещеры, и пошла в густой лес для принесения себе пищи, вслед за нею вышел и юноша тот, которого обласкали корабельщики и звали с собою на корабль, он согласился на их предложение, и пришли на корабль.

Лишь только они взошли на корабль и, увидя львицу, следующую за ним, намеревались, подняв парусы, отступить от берега, дабы оставить оную на сухом пути, но не успели в своем намерении; львица тотчас бросилась в море и, ухватясь за корабль, вскочила в оный. Корабельщики прежде весьма устрашились сего, но юноша, взяв их за руки, привел ко львице и начал ее гладить, что самое повелевая делать и им. С сего времени скоро они привыкли ко львице и безбоязненно обращались с нею, и притом научали юношу говорить; обучали также его многим наукам, к коим он прилежал и оказал остроту своего разума. Между тем прибыли в то королевство, которым управлял его родитель, и корабельщики, пристав у пристани корабельной, пошли к королю со своими дарами. Король их удостоил благосклонного своего принятия; и между прочими разговорами донесли они королю, что по случаю заехали на один остров во время своего путешествия, с которого взяли на корабль свой львицу с юношею, видом весьма прекрасным, коего обучали всяким наукам. Король сему удивлялся и просил господ корабельщиков, чтобы они представили к нему сию вещь удивления достойную. Как скоро сие исполнено было, то он просил их, чтобы оставили львицу с отроком у него при королевском дворе, в чем отказать никак не могли королю корабельщики.

Королевич, воспитанный львицею, скоро приобык ко всем благородным действиям и поступкам. В некоторое время взошел в королевскую оружейную палату и, увидя воинские доспехи, вздел на себя и говорил предстоящим министрам: «Желал бы я испытать своего счастия противу неприятелей, причиняющих великое беспокойство королю». Таковые его речи вскоре донесены были королю, который весьма сему обрадовался и, призвав его пред себя, говорил ему: «Храбрый мой рыцарь! Когда ты искусен в воинском деле, а притом и имеешь желание испытать своего счастия противу неприятелей, то я снабжу тебя всем тем, что потребно к ратному действию, и позволяю тебе идти противу нашего неприятеля. И если счастие тебе послужит победить неприятеля, то я обещаюсь всем тем, что ни есть свято, что по себе учиню наследником моего престола, поелику не имею детей у себя». Юноша, выслушав таковые слова короля, с почтением требовал у него позволения отправиться к неприятелю. Король с великою радостию, нимало не медля, приказал принести для него все воинские доспехи, в которые сам его одевал, и наконец, посадя на коня, отпустил с честию. И таким образом королевич отправился на сражение с неприятелем, и львица последовала за ним же, где великое смятение произвели в неприятеле, потому что не столько рыцарь порубил мечем, топтал конем своим богатырским, сколько растерзала львица.

В тоже самое время приехал и другой королевич, воспитанный своею материю, который удивительную храбрость и мужество оказывал над неприятелем, никак не ведая того, что и брат его, унесенный львицею, пребывает на сем же сражении и весьма мужественно ратует. Победя своих неприятелей и прогнав их в свое отечество, съехались вместе оба сии рыцаря. Отдав друг другу должное почтение, долгое время оба пребывали в некотором изумлении и взирали одни на другого не говоря ни слова. Королевич же, воспитанный матерью, между тем спросил своего сорыцаря: «Милостивый государь! Прошу удовлетворить мое любопытство, объявя мне, каким образом ты подружился с сим лютым зверем». На что отвечал другой, что он унесен сею от матери своей, о которой упомнить не может по причине своего малолетства, кто она такова была, и воспитан был на острову сею львицею, с которого взят некоторыми корабельщиками и представлен сему королю. Слыша сие, королевич, объят был крайним недоумением, рассуждая сам с собою: «Не брат ли мне сей, унесенный от матери моей львицею». И скрывая сие до времени в сердце своем, возвратилися оба к королю с объявлением, что победили его неприятеля и прогнали его в свое отечество с бесчестием.

Когда донесено было королю, что два юноши и со львицею идут победителями, тогда король приказал вельможам своим идти для встретения их с приличным торжеством за ворота города, а сам дожидался их в самом городе у своих палат. И как юноши встречены были вельможами, то в город въехали при рукоплескании всего народа. Подъехав же они ко дворцу, сошли с своих коней и поздравляли короля с получением толь знаменитой победы, который при радостном торжествовании ввел их в свои чертоги, и начали веселиться; львицу же приказал ввести в переднюю свою палату и довольствовать ее пищею, препоруча за нею надзирание одному из придворных своих. На как самого короля, так и всех его министров особенное на себя привлекали внимание юноши оные, потому что друг на друга во всем были похожи и очень подобны королю. В некоторое время король спросил королевича, воспитанного матерью, какого он государства, и какого рода. На что сей с почтением и учтивостию отвечал королю, что он не может удовлетворить любопытства его величества в том, какого он государства; но слышал от своей родительницы, что он сын некоторого короля, который по оклеветанию своей злобной матери мать мою и с двумя нами выгнал из своего королевства. И как она плутала по пустыням и лесам, то в одно время легла под деревом отдохнуть; тогда львица, пришедшая неизвестно откуда, и унесла ее сына, а моего брата, к себе в пещеру. «Мать моя, сие видя, не осмелилась приступить ко львице и, оставя младенца того с нею, со мною пошла далее в лес, в коем блуждая довольно времени, напоследок взошла на высокую гору и увидала город, к которому и устремила свои очи. В оном городе некоторый старый воин, украшенный добродетелью, принял мать мою в свой дом, где она меня воспитала и научила разным наукам, но как к вашему королевству приступил неприятель, то я с позволения моей матери отъехал сюда, а она и доселе пребывает в оном городе у старого того воина. Более сего ничего не могу донести вашему величеству о себе».

Король, выслушав сие, пришел в крайнее недоумение и, рассуждая сам с собою, что сии истинные его дети, однако не объявляя ничего, спрашивал другого, кого он рода, из которого королевства и каким образом попался ко львице. «Ваше величество, — отвечал королевич, воспитанный львицею, — не могу ничего сказать вам о моем роде и отечестве, потому что в самом младом возрасте унесен от матери моей львицею, которою и воспитываем был до сих пор, и если бы господа корабельщики не приехали на тот остров, на котором мы обитали со львицею, и не взяли нас с собою, то бы и до сего времени я пребывал на оном». Весьма странно сие было слушать королю, поелику он в сих юношах находил истинных своих детей, почему, не могши более преодолеть самого себя, от радости испускал слезы и, обняв, говорил: «О дрожайшие мои дети! Ныне вас вижу во всяком благополучии и признаюсь чистосердечно пред всем моим подданным народом, что напрасно мать вашу, а мою супругу, изгнал из королевства». Долгое время находились все в глубоком молчании; напоследок король, обратясь к королевичу, воспитанному его супругою, сказал: «Любезный мой сын, поезжай к дражайшей моей супруге, а своей матери, и вручи ей от меня сие грамоту, а притом и словесно проси ее, чтобы она не отказалась возвратиться в свое королевство». И в нарочито приготовленной великолепной колеснице в провождении многих придворных отпустил его за своею супругою.

Мать же королевская, узнав о сем, весьма негодовала на самую себя, что худой получила успех в своем гнусном действии и, желая избежать стыда и поношения от народа, отравила сама себя ядом.

Между тем королевич приехал весьма великолепно к своей матери, рассказал ей обо всем обстоятельно, каким случаем нашел своего отца и своего брата, унесенного львицею, потом подал письмо, писанное рукою короля. Королева, прочитав оное без всякого медления, согласилась возвратиться к своему супругу, который встретил ее с великою радостию и напоследок просил у ней прощения в безрассудном своем поступке. По приезде королевы великое торжество производимо было во всем королевстве; и король с своею супругою и любезными детьми жили во всякой радости и во всяком благополучии до скончания своей жизни многие годы.

23. Сказка о Вавиле купеческом сыне

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был купец, у которого был сын весьма острого разума и, не желая быть в купеческом состоянии, просил своего отца, чтобы позволил ему избрать тот род жизни, к которому он способен. Купец долгое время уговаривал своего сына, представляя ему все выгоды купеческие, и притом просил своих сродников, чтобы и они с своей стороны убеждали Вавилу остаться в своем звании. Вавила принял совет своего отца и родственников. Пришед в совершенный возраст, предложил своему отцу, чтобы позволил ему жениться. Купец, любя горячо своего сына, в сем ему не отказал и, приискав хорошую невесту, женил своего сына. Спустя после сего несколько лишился он своей жизни, оставя по себе сына полным наследником всего своего имения. Вавила, пожив немногое время в доме своем, вознамерился оный оставить и идти к кому-нибудь в услужение и, простясь со своею женою, пошел путем-дорогою.

Вышел он в следующий день на площадь, где обыкновенно собираются нанимающиеся в какую-нибудь работу, увидел, к счастию своему, священника, который искал себе батрака. Он недолго с ним договаривался о цене и за самую малую цену согласился работать у попа. Между тем поп с новым своим батраком приехал в свой дом, откуда на другой день поехали в лес за дровами. Поп тот, будучи веселого нрава, рубя дрова, сказал своему батраку: «Батрак! Скажи мне сказочку». — «Я забыл, бачька, сказки дома», — отвечал батрак. «Ну, свет, — примолвил поп, — поезжай поскорее на моей лошади домой за сказками, а кстати, свези нарубленные дрова; а я между тем за тебя порублю и приготовлю дров еще». — «Очень хорошо», — сказал батрак. И нимало не медля, оборотя лошадь с возом, поехал из лесу. И как скоро приехал на двор, то, вошед в избу, говорил попадье: «Мачка, бачка меня прислал, чтобы ты теперь прислала к нему со мною триста рублей — он купил село и с подсельком». Попадья, обрадовавшись сему, не теряя времени, тотчас оточла батраку триста рублей денег. И, отдавая ему, приказывала, чтобы он поскорее к нему их отвез. Вавила, получа деньги, не заблагорассудил ехать к попу в лес, а направил путь прямо к своему дому и, приехав в оный, отдал деньги своей жене. Поживя несколько времени, вознамерился пойти из онаго для каких ни есть еще проказ. Нарядясь в женское платье, пошел в соседственное село и нанялся к одному богатому крестьянину в работницы. Крестьянин, приметя, что мнимая девка собою была недурна и прилежна к крестьянской работе, вздумал на ней женить своего сына, о чем и предложил Вавиле, который от сего не отказался. Крестьянин недолго откладывал сие и честным пирком принялся за свадебку.

В назначенный день собрались гости для пиршества и по совершении свадьбы пришли в дом крестьянина и веселились весь тот день. По наступлении же ночи все гости разошлись по своим домам, а новобрачные пошли спать. И как Вавила приметил, что жених крепко уснул, то он потихоньку встал, пошел прямо в клевух и, взяв козу за рога, притащил ее в избу. И положил под бок молодому, который во сне толкнул козу, и она начала блеять. Вавила же в сие время благополучно вышел из сего дома и, не желая идти в свой дом, опасаясь, что узнав про его проказы, вытащат из дома и убьют, почему пошел к соседу сего крестьянина и, забравшись во пчельник, сел в улей. Между тем жених, вскочив с постели, увидел, что жена его превратилась в козу, встревожил своих родителей и родственников, которые, взошед в избу, начали козу бить поленьями, думая, что она оборотится бабою; и до тех пор ее били, пока она совершенно издохла. Наконец догадались они, что это подшутил над ними Вавила, почему искали его везде, но найти не могли, почему легли спокойно спать, сожалея о несчастии, что дались в обман Вавиле.

В ту же самую ночь к соседу несчастного крестьянина пришли воры красть пчел и говорили между собою, что выбирать должно те ульи, которые потяжелее, и согласясь на сем, взошли во пчельник, пробовали многие ульи, но все им казались легки; напоследок подошли к тому, в котором сидел Вавила, подняли оной и говорили, что этот улей на их стать. По сем, подхватя его, побежали вон из пчельника, опасаясь, дабы не застали. Вавила же, сидя в улье, говорил тихо: «Воры, воры», что слыша, один вор объявил другому, что за ними бегут. Другой же отвечал: «Пустое, это так тебе чудится». Наконец как они уже подходили к лесочку, то Вавила во весь голос закричал: «Братцы, вот они, вот они». Воры услышав, сие бросили улей, и побежали опрометью в лес. Между тем Вавила вышел из улья, мед весь вытаскал, а в улей наметал всякой нечистоты и ушел в свой дом.

По сем воры, опамятовавшись, говорили друг другу: «Конечно брат, нам почудилось, потому что и до сих пор улей стоит на том же месте, где мы поставили, и никого не видно». И так пошли они, чтобы выбрать из оного мед, но увидя, что вместо меду накидана в нем всякая нечистота, догадались, что это подшутил над ними Вавила, почему согласились идти к нему в дом и убить его. Но Вавила, уже предузнав, что последует с ним таковое несчастие, пришел домой, убил теленка, надул два пузыря, налил в них крови и привязал жене своей под мышки. Как скоро пришли те воры в дом к Вавиле и спрашивали у нее, дома ли ее муж, то она отвечала им, что дома. Услыша сие, Вавила встретил их с честию и, посадя за стол, закричал вдруг жене своей: «Ну, жена, поворачивайся, что ни есть в печи, все на стол мечи». Жена все подала из печи на стол, потом Вавила говорил ей: «Пляши, жена». И как она отговаривалась, то он схватя со стола нож, ткнул жену под правую, а после под левую мышки, и вдруг потекла кровь ручьем. Видя же, что жена его будто и умерла, схватил со стопки плетку-живилку, и ударил оною несколько раз свою жену, приговаривая: «Пляши, жена». Она тотчас вскочила и начала плясать. Видя сие, воры просили Вавилу, чтобы он продал сию плетку, и согласились ему за оную дать пятьдесят рублей. Один вор, взяв плеть к себе и пришед в дом, говорил жене: «Слушай, жена, что ни есть в печи, все на стол мечи». Она тотчас вынула из печи кушанья и поставила на стол, после сего сказал ей муж: «Пляши, жена». И как она отговаривалась, то он, схватя со стола нож, ткнул оным сперва под правую, а потом под левую мышки, и зарезал ее до смерти. Видя, что течет кровь, схватя плетку-живилку, бил жену свою, но она не слушалась. Таким же образом поступил и другой вор; и сожалея о том, что потеряли своих жен, вознамерились отомстить Вавиле за его насмешку.

И так пришли в дом к Вавиле, вызвали его с собою и, пришед к реке, посадили его в куль, намереваясь бросить в воду; но между ними произошел великий спор: кому должно спихнуть в воду; и тот и другой не хотели принять на себя греха. Слыша сие, Вавила сказал им: «Подите вы, братцы, в лес, вырубите вилы, коими спихните меня оба, и на обеих вас будет грех». Они приняли его совет и пошли в лес за вилами. Между тем едет некоторый господин мимо того места, а Вавила, сидя в куле, кричит: «Посылают меня, дурака, в Арзамас на приказ; но я не горазд ни судить, ни рядить, не знаю, как мне там и жить». Услыша сие, господин вышел из коляски и сказал ему: «Пусти, я иду на твое место и приду в Арзамас на приказ, я умею судить и рядить». Вавила, посадя господина в куль, сам сел в его карету и поехал. Потом воры, пришед с вилами, столкнули господина в воду, радуясь, что избыли Вавилу. И как они пошли дорогою, то Вавила попался им в коляске, они сему удивились и спрашивали его, где он взял лошадей. «Как скоро вы меня столкнули в воду, то мне там и дали сих лошадей». Воры, завидуя сему, просили Вавилу, чтобы он и их, посадя в кули, столкнул в воду. Он от сего не отказался и, посадя в куль, столкнул их обоих в воду, сказав: «Подите, братцы, ловите бурых лошадей». По сем возвратился в свой дом и стал жить-быть с своею женою да добра наживать.

24. Влюбленный дух, или приключение дона Альвара

На двадцать пятом году моего возраста я был гвардии капитаном короля Неополитанского службы и жил среди множества приятелей и друзей, с коим наслаждался прелестями нежного женского пола и различными забавами, могущими произойти от изобильного кошелька, но философствовали мы тогда, когда оскудевал оный. В один вечер составили мы беседу дружества и, опорожнивши несколько бутылок с кипрским вином, занялись разговором о науке кабалистике и о кабалистах.

То один из моих товарищей говорил, что сия наука есть в самом деле, и имеет свои точные действия, но четыре человека, гораздо его моложе, сему его мнению противились, называя оную науку собранием гнусности и источником обманов, служащих к умножению суеверий непросвещенных людей и детскою забавою. Во время сего спора, старый и почтенный нидерландец с важным и задумчивым видом курил трубку, и не говорил ничего во все время их словопрения. Холодность его, при сем изъявляемая, и задумчивость принуждали и меня взирать равнодушно на окружающее нас разномыслие, и служили мне немалым препятствием, быть согласну с тою или с другою стороною.

При наступлении ночи спорющие разошлись, а я с старым нидерландцем остался.

Он не преставал курить трубку, а я, облокотившись на стол, пребывал в безмолвии, после чего сей старый нидерландец прервал свое молчание следующими словами: «Для чего ж и ты, юный человек, внимая великому шуму, происходящему от словопрения, не хотел быть участником?» На что я ему ответствовал: «Лучше я желаю молчать, нежели хулить то, чего я не знаю, ибо я и сего не знаю, что значит сие слово кабалистика».

«Она имеет многие означения, — говорил почтенный старец, — но действие происходит не от сей науки, но от вещи. Ты можешь мне в сем поверить, что находится наука, обучающая переменять виды металлов и порабощать под власть нашу духи».

Тут сказал я, что я никаких знаний и суждений не имею о духах, не включая и о своей душе.

Что же касается до металлов, то я об оных не безызвестен и ведаю силу монеты, употребляемой в играх, публичных домах и в прочих местах; но я ничего не могу о их сущности ни подтверждать, ни отрицать, да и самые их свойства мне неизвестны. «Юный мой сотоварищ, — продолжал он, — я весьма доволен твоим неведением, оно послужит тебе впредь наставлением, что по крайней мере ты не объят пороком, и хотя не право научен, но достоин наслаждаться жизнью, природа твоя, вольность, тобою наблюдаемая, и простота твоего разума мне любезны. Известно мне нечто сокрытое от общего знания людей, почему, если ты мне дашь порукою свою честность в том, что будешь сохранять все, что я тебе ни открою, тобудет в оном иметь участие». — «Тайна, которую вы мне обещаетесь открыть, любезнейший Соберано, — так назывался старый нидерландец, — мне весьма приятна; ибо любопытство есть сильнее всех моих страстей, и признаюсь вам, что я не великую имею охоту к знаниям всеобщим, ибо они мне кажутся не весьма любопытными, и я узнал, что сей на воздухе висящей шар неведения вы мне желаете изъяснить и большую охоту во мне тем возбуждаете; но скажите прежде мне, какой, во-первых, есть ключ познания? Наши сотоварищи, словопрения имея, говорили, что сии суть духи нас научающие, но возможно ли с ними иметь какое либо сообщение?» — «Я уже сказал, что слово кабалистика само по себе ничего не значит; что же касается до нашего с ними союза, то для сего я вам хочу ясный опыт предложить, — при сих словах выкурил он свою трубку и ударил три раза по столу, дабы вычистить находящуюся во оной золу, которую положил он на столе не в далеком от себя расстоянии и, возвысив голос, сказал: — Халдерон, поди и наложи трубку табаку, раскури ее и принеси ко мне».

Едва он окончил сей приказ, как трубка исчезла, и прежде, нежели я мог помыслить о сем странном приключении испросить у него о сем им сказаном Халдероне, трубка была возвращена, и мой товарищ принялся опять за свое упражнение.

Он не столько для удовольствия своего продолжал курить трубку, сколько для того, чтобы удивить сим меня. После сего, вставши, мне сказал: «Я беру на себя твой караул, а ты ступай и отдыхай, будь благоразумен и не опасайся ничего, а после мы увидимся».

И так я пошел, имея наполненную голову новых и странных воображений, кои я уповал уведать от Соберана. Увидев же его на другой день, несказанное желание имел, дабы узнать от него сию тайну.

Я предлагал ему тысячу вопросов, из коих иные он опровергал, а на другие ответствовал подобно Оракулу. Потом спросил я у него, в каком он находится законе. На что он ответил, что он последует закону естественному. Мы уже взошли в некоторую подробность и отстали было от первых моих предложений, что я, приметя, с крайним старанием и без огорчения его привел разговор свой к главной моей цели.

«Вы имеете власть над духами, — говорил я ему — сего ради и чрезмерно желаю видеть ваше с ними обхождение». — «Ты весьма молод, любезный товарищ, — сказал он мне, — и немного еще видел опытов, не знаешь никаких условий, помощию которых бы можно приступить к толь знатному и высокого порядка вещей расстоянию». — «Да много ли требуется к сему времени?» — «Не более может быть двух лет...» — «Ах! — вскричал я с трепетом и огорчением. — Мне должно будет от нетерпеливости в толь долгое время жизнь прекратить. Вы не ощущаете того чрезвычайного желания, которое вы в меня вселили, оно меня весьма мучит».

«Молодой человек, я чаял в тебе найти более разума и терпеливости, ты по своей неосторожности подвергнешь и меня купно с собою несчастию». — «Ах! Ты намерен призывать духов без всякого к сему приуготовления... Увы! Что может мне от сего произойти!..» — «Я не спорю, что тебе они никакого не причинят зла, поелику они не имеют над нами власти, разве токмо в то время, когда наше малодушие или боязнь подадут к тому им повод; да и по справедливости мы родились оными повелевать...» — «Ах! Я оными без сомнения повелевать буду...» — «Так, — прервал он речь мою, — ты имеешь теперь бодрость и бесстрашие, но что станешь делать, когда при самом деле от неограниченной робости рассудка лишишься?» — «А если они над нами никакой власти не имеют, то сколько для меня будет поносно, когда я их устрашусь?» — «Но как тебе не ужасаться, увидевши духа». — «Я бы взял за уши самого начальника Ада». — «Изрядно, если столько на себя надеяться, и отваживаешься на таковую опасность, в чем я тебя без помощи не оставлю, то в следующую же пятницу я тебя позову к обеду, пригласив к сему и двух моих товарищей, после которого мы совершим наше предприятие».

Сей разговор мы имели в среду. Любовник никогда не оказывается толь великого малодушия и нетерпения, не видя своей любовницы, как я в то время, дожидаясь пятницы, но наконец наступил назначенный день, и я нашел у моего товарища двух человек, коих черты лица мало доброго показывали. С сими я обедал, и во время стола о разных вещах разговаривали.

После обеда согласились мы идти прогуливаться к развалинам увеселительного дворца короля Неаполитанского, к которому шедши, занявшись разговором, нечувствительно приближались. Сии остатки великолепного разрушенного и в прах обращенного здания вселяли в меня чрезвычайные размышления. «Се могущество времени, — говорил я, — се подвиги кичливости, суеты и тщеславия смертных». По развалинам сего здания мы проходили несколько времени и напоследок дошли до такого места, где и лучи солнечные не могли проницать.

По сему мрачному месту провождал нас товарищ мой, который напоследок остановился, что и я по примеру его не преминул учинить. Тогда один человек из нашей беседы, высекши огня, зажег восковую свечу, по зажжении которой я увидел, что мы находимся под квадратным сводом, простирающимся на двадцать пять фунтов и имеющем четыре выхода, в сем месте соблюдали мы глубочайшее молчание. Соберано очертил около себя круг на песке, коим сие место было покрыто, тою самою тростию, которою он во время своего пути подпирался. На сей окружности изобразил он некоторые слова, после чего, из оного выступив, войдя в сей круг безбоязненной смертный, сказал он мне: «И не дерзай из оного выступить».

«Расскажите мне пояснее, — говорил я ему, — при каких знаках из оного можно выйти?» — «Если тебе все будет покорствовать, — отвечал он, — а ежели ты прежде сего, испугавшись, выступишь из оного, то ввергнешь себя в наивеличайшее бедствие».

После чего изъяснил он мне краткий способ, состоящий из некоторых слов, кои в моей памяти вечно пребудут начертаны. «Повтори, — говорил он мне с твердостию духа, — сие восклицание и произнеси ясно трижды Вельзеул, а притом и не позабудь сделать обещанного тобою».

При сих его словах я вспомнил, что я обещался взять за уши черта, и для того подтвердил ему сие, да и, конечно, не останусь во лжи. И он мне сказал: «Мы сего крайне желаем, и после, что с тобою произойдет, ты нас уведомь. Ты находишься подле дверей, в которыя вышедши, нас можешь сыскать не в дальнем от сего места расстоянии». Произнесши сии слова, они от меня пошли.

Я никогда не ожидал толикого в себе страха, какой я тогда почувствовал, и уже было вознамерился их позвать обратно, но стыд мне в сем воспрепятствовал; и так я должен был совсем отчаянию предаться, почему, утвердившись на месте очерченном, начал несколько рассуждать. «Они меня хотели в робость привести, — говорил я сам себе, — и испытать мое малодушие. Испытывающие меня люди не в отдаленном от меня находятся расстоянии; да при том же они, услыша мой голос, немедленно ко мне прибегут, и они с своей стороны неотменно употребят какой-нибудь способ для приведения меня в ужас. Пребуду в безопасности и тем сохраню и исполню мое обещание».

Сие размышление мое скоро прервано было пением ночных птиц, обитающих около того места, где я находился, и я оным довольно был ободрен и, успокоившись, ясным и громким голосом не в продолжительном времени прокричал трижды: «Вельзевул!»

По изречении сих слов кровь охладела в моих жилах, и от превеликого ужаса волосы на голове поднялись. И едва трижды произнес сие странное слово, то в мгновение отворилось двойное окошко, отстоящее от меня не в дальнем расстоянии, и свет гораздо чистейший и проницательнейший солнечных лучей из оного изшел. После чего верблюдова голова, ужасная, как по своей величине, так и по своему безобразию, выставилась из оного с гнусными ушами. Сие ужасное пугалище пристойным ему голосом произнесло следующие слова: «Что? И какую нужду до меня имеешь ты?» От сих страшных слов во всех верхних и подземных жилищах эхо раздалось.

Я не могу изобразить тогдашнего моего состояния, не ведаю, кто был подпорою моей бодрости, и кто препятствовал появиться моей боязни, происходящей от воззрения на ужасный образ сего чудовища и от безмерного крика, со ужасом повторенного в моих ушах.

В сем случае почел я за нужное собрать все свои силы к истреблению страха и ужаса, не взирая на холодный пот, появившийся на моей коже — в сем случае я над своими прихотями верх одержал. Надобно стараться, чтобы всегда наш дух готов был к перемению всех напастей и имел бы силу ничем не преодолимую. Множество рассуждений и чувствований, вселившись в мое сердце и рассудок, произвели скоро свое действие.

По произведении сего действия, я учинился полным властителем над моими страстями и сему чудовищу смело говорил: «Что ты помышляешь, дерзновенный, являясь под сим страшным видом?»

Дух, несколько помысля, сказал весьма тихим голосом: «Вы меня спрашивали». — «Раб, — сказал я ему, — или ты ищешь случая в робость привести твоего господина? Если ты пришел к получению моих приказаний, то прими образ приличный твоему тихому голосу». — «Государь мой, — сказала она мне, — какой прикажите принять мне вид к вашему удовольствию».

Мне на мысль пришла идея первая о собаке и для сего сказал я ей: «Предстань в виде легавой собаки». Едва произнес я сей приказ, как страшный верблюд начал сокращать свою шею, которая простилась в длину на тринадцать футов, и, наклонив голову до средины залы, испустил из своего зева белую легавую собаку, у коей уши висели почти до земли. По сем окошко затворилось, все видение исчезло, и я остался в зале, довольно освещенном, с собакою.

Она многие делала телодвижения, оборачиваясь около моего круга. И немало ласки показывала, смотря на меня. «Государь мой, — сказала она мне, — я бы желала блюсти твою пяту, но ужасная черта сия, тебя окружающая, мне во оном возбраняет».

В сем случае моя доверенность простерлась до дерзости. Я выступил из круга, протянувши к ней свою ногу, которую она начала лизать. Я оборачивался весьма часто, дабы ее за ухо подрать; она легла на спину, как бы для испрошения моей милости, и я увидел напоследок, что это была сука. «Встань, — говорил я ей, — я тебя прощаю. Ведай, что я имею беседу, отстоящую отсюда на несколько шагов, которая по прогулке без сомнения голод и жажду утолить желают, и по сему — то я хочу для них ужин сделать, к которому надобно приуготовить разные плоды, закуски, мед, греческое вино; а между тем укрась и освети сей зал сколько можно скорее и лучше. По окончании ужина ты должна превратиться в совершеннейшего музыканта и играть на арфе, а в которое время должна ты будешь играть, о сем я тебе скажу. Старайся всячески исполнить свою должность и покажи при игрании приятность и твое искусство». — «Я буду повиноваться, но скажите, с каким условием?» — «С таким, как обыкновенно верные рабы повинуются господам. Повинуйся безотговорочно, или...» — «Ты меня не знаешь, государь мой, ибо если бы ты меня знал, то без сомнения поступал бы со мною не так строго, и я, может быть, сыскала бы способ тебе угодить без огорчения».

Едва только собака перестала говорить, и я не успел повернуться, как увидел мои повеления исполненными гораздо скорее, нежели кулисы в опере вверх поднимаются. Стены комнаты, бывшие прежде черные и мохом обросшие, приняли на себя вид приятный и украшены были живописными картинами, и весь зал казался быть составлен из разноцветного мрамора, своды подкрепляемы были великолепными аркадскими стопами, восемь кристальных светильников, из коих каждый имел по три восковые свечи, иллюминовали весь зал с несказанным сиянием.

Несколько спустя и стол с десертом был поставлен, плоды с разными благовонными цветами, с приятностью на оном были положены. Маленькая собачка множество делала движений в зале около меня для исправления своей должности и в мое удовольствие.

«Это все очень хорошо, Виойдетто (так я назвал сию собачку), — сказал я ей, — но теперь надень ливрею и поди скажи господам, недалеко отсюда находящимся, что я их дожидаюсь и что все покорено».

И так я вместо собаки в мгновение увидел пажа, проворно одетого в мою ливрею, держащего в руке факел, коего, несколько спустя, узрел ведущего моих товарищей: нидерландца и двух его приятелей.

Они, приуготовившись слышать нечто необычное, по приходе и учтивостям пажа пребывали в таком же состоянии, в каком от меня вышли. О! Есть ли бы я ни о чем не думал, то довольно бы мог посмеяться над их исступлением, которое изъявлено было чрез их восклицания и жадный на все взор!

«Господа, — сказал я им, — вы очень дальний путь восприяли единственно только из любви ко мне, теперь бы нам должно возвратиться в Неаполь, но я думаю, что сей ужин вы не презрите и извините меня в недостатках его, по причине короткого времени».

Скорость моя, с каковою я составил сей ужин и к коему приглашены они были, гораздо в большее их удивление привела, нежели бы все театральных действий перемены. Я, сие приметя, вознамерился пресечь оное и желал всеми силами в умеренность привесть ту радость, которая была причиною моему волшебству.

Я их просил сесть за стол, и мой паж, подавши стулья с удивительною поворотливостью, заставил их мою просьбу исполнить. Я наполнял рюмки, раздавал плоды, и уже все и все ели и пили, выключая одного меня. Наконец и я, и прочие пили за здоровье одной прекрасной неаполитанского двора девушки. Говорил я о новой опере, о римской комедианке, прибывшей сюда недавно, которой прелестные дарования известны уже стали и двору; упоминал о музыке, живописном искусстве и о изящности мрамора, служащего немалым украшением сего зала.

Бутылки часто иссыхали, которых места гораздо с лучшим вином другие занимали; паж оные усугублял и услугу свою продолжал во весь ужин. Я, на него скрыто от других посмотревши, сказал, дабы он представил любовь во образе пажа; поелику мои сотоварищи от странного приключения на него взирают с удивлением, радостию и смущением. Сие состояние, в коем они находятся, мне не нравилось, того ради я и хотел оное переменить. «Виойдетто, — сказал я ему, — госпожа Фиорентина хотела ко мне приехать. Посмотри, не приехала ли она». Виойдетто выходит из комнаты.

Приятели мои не имели еще довольно времени надивиться поспешности моего посольства, как дверь зала растворилась, в которую вошла Фиорентина, держа в руках своих арфу. Она была одета в шелковое дезабилье, на голове ее была шляпа, а лицо ее тонкий флер покрывал. Она положила арфу подле себя, показывала учтивости, преисполненные радостию и приятством. «Государь мой Альвар, я не знала, что у вас есть беседа; я бы не так убралась, но я не сумневаюсь, чтоб и сии господа не извинили меня в сем случае так, как путешествующую».

Она села, и мы подносили остатки от нашего бала, которые она отведывала единственно из одной учтивости. «Что это, сударыня! — вскричал я. — Разве вы изволили только проезжать чрез Неаполь, жалко, что не знали, как вас там удержать». — «Вот, что меня, государь мой, к ответу понуждает. Меня из Венеции просили, чтобы я туда приехала, и я им сие обещала исполнить, без чего бы я никак не отказалась от выгод, представляемых мне здешним двором, и надеялась бы снискать к себе любовь от знатного неополитанского дворянства, которое своею разборчивостию и искусством всех живущих в Италии превосходит».

Два неаполитанца за сие превозносили похвалами, возбуждены будучи сим толь хорошо представленным явлением. Я просил ее показать нам ее искусство в пении, но она имела насморк и, будучи сим приведена в слабость, опасалась, дабы не потерять того хорошего мнения, которое мы об ней возымели. Наконец, вознамерившись исполнить мою просьбу, начала играть жалостную арию, которая совершит третие действие оперы, и к ней припевать.

И так она, взяв арфу своею белою сановитою рукою, на которой беспрестанно играл румянец, и перебирая перстами, которые имели чрезмерную красоту и стройность, начала играть. Мы и надеялись услышать весьма веселый и приятный от нее концерт.

Сия госпожа играла столь нежно, приятно, живо и выразительно, что нельзя было ничего лучшего желать. Ее пением был я тронут до крайности, так что уже почти позабыл, что я был виною сему толь приятному увеселению. Играющая Фиорентина делала для меня нежные выражения своего пения. Пламенный взгляд ее проницал покрывало и составлял чрезвычайную приятность, очи ее были подобны бриллиантам. Наконец, рассмотрев черты лица ее, сколько покрывало мне дозволяло, узнал я в образе Фиорентины бездельника Виойдетта, но красота лица ее и прекрасный стан подавали повод к примечанию под убором женщины знатнее нечто, нежели под одеянием пажа.

Мы изъявили ей достойную похвалу по окончании ее концерта и пения. Я еще желал, чтобы она проиграла веселую арию и сим самим показала бы разные свои дарования. На сие она ответствовала, что она имеет насморк, и потому выполнить моей просьбы более не может. «Да кроме того, ведайте, что я, повинуясь вам, и первую проиграла с великим усилием, ибо голос мой от разных перемен, в путешествии случившихся, несколько испортился, да и ехать уже мне пора, ибо смеркается. Я прошу меня благосклонно извинить и позволить мне от вас удалиться». Сказав сие, она встает и хочет взять свою арфу, но я, подбежавши, схватил оную, и проводил ее до дверей, в которые она в нашу беседу была введена.

Вместо радости, которую я от ее приятного играния ощутил, отъезд ее и во мне и в моих собеседниках произвел совсем противное. В сем случае я прибегнул к Кипрскому вину, от чего, как я, так и моя беседа, стали веселее. Я меру его еще увеличил, а когда уже было очень поздно, то я сказал моему слуге, за стулом у меня добровольно стоящему: «Вели подвесть мою коляску». Сие мое повеление Виойдетто без замедления исполнил.

«Разве вы имеете здесь свой экипаж?» — сказал мне Соберано. «Вы не ошиблись, государь мой, — ответствовал я ему. — Я велел оной за собою вести, воображая, что если наше собеседование продолжается долго, то чтобы мы оный без нужды сыскать могли. Выпьем еще по рюмке, нам нечего бояться, мы, идучи, шататься не будем, но сидючи...» Я не успел окончить моих речей, как увидел вошедшего пажа и ведущего за собою двух скороходов, пышно одетых в мою ливрею. «Государь мой Альвар, — сказал мне Виойдетто, — я не мог сюда подвесть вашу коляску по причине развалин, окружающих сии палаты, а она от них не в дальнем находится расстоянии». — «И так теперь мы туда пойдем, Виойдетто, иди вперед». Мы не могли никак все идти рядом по причине развалин. Соберано, шедши один со мною рядом и ухватясь за руку, сказал: «Вы для меня сделали весьма великолепный бал, стоющий вам великого иждивения».

«Любезный друг, — ответствовал я ему, — я весьма счастливым себя почитаю, есть ли вам оный приятен, ибо я употребил все, что имею наилучшего».

Потом мы пришли к коляске, подле которой сыскали еще двух скороходов, кучера и форейтора. Коляска сия, способная к дороге, со всеми людьми представлена была к моим услугам, и я моих гостей, поблагодаривши за их посещение, просил их сесть во оную. Потом они сели, и мы предприяли тихий путь в Неаполь.

В начале нашего пути соблюдали мы непрерывное молчание, которое наконец прервано было одним Соберановым другом: «Я не прошу вас, Альвар, о том, дабы вы мне открыли сию тайну, но думаю, что вы с духами имели какой-нибудь особенный договор, ибо никому они не служили столько, как вам. Я трудился для сего сорок лет, да и в толь долгое время не приобрел от них ниже четверной части того, что вам в один вечер досталось. Вы ведаете свою должность, вы находитесь в юных летах, в которых другие крайне желают делать без дальнего рассуждения, и желают токмо веселостями наслаждаться».

Бернадило, так сего человека называли, с крайним вниманием произнося сии слова, подавал мне довольно времени подумать об ответе.

«Я сам не ведаю, — ответствовал я ему, — каким способом приобрел я отличные благоприятства, коим весьма скоро, по моему мнению, конец учинится; но я токмо тем буду утешаться, что я оные разделил с своими приятелями». Видели они, что я с ними поступаю с осторожностию, и что в дальние обхождения и разговоры не вступаю.

Между тем, как они в безмолвии пребывали, я рассуждал и на память приводил все то, что видел и делал, делал сравнение между Соберановым и Бернадиловым разговором и заключил напоследок, что я избежал весьма великого несчастия, в которое бы всякого человека, подобно мне, ввергло суетное любопытство.

Мне ничего не доставало в воспитании, поелику я был воспитан пред глазами моего родителя Дона Бернанда Маривилла, человека знатного и доброжелательного, и пред глазами моей матери Доны Менции, женщины набожной, и почитаемой из всего Естремадура. «Ах, любезная моя родительница! — сказал я сам в себе. — Что бы ты помыслила о своем сыне, если бы ты его увидела теперь; но сие, я наверно знаю, никогда не случится».

Между тем коляска наша вступила в Неаполь, в который я Соберановых приятелей отвез в их жилища, а сам с Собераном возвратился на свою квартиру. Великолепный наш экипаж некоторый еще блеск испускал пред стражею, в виде которой мы к квартирам подъехали, но помощью Виойдетта был несколько уменьшаем, который сему блеску препятствовал, стоя позади коляски.

Паж отпустил коляску со всеми находящимися при ней людьми и, взяв факел у скорохода, провожал меня чрез все казармы в мой покой. Камердинер мой, пришедши в изумление больше прочих, желал у меня спросить о новой моей свите, с которой я на квартиру прибыл. «Любезный Карл, — сказал я ему, — на теперешний раз я в тебе нужды никакой не имею, поди, и успокойся, я с тобою переговорю обо всем завтрашний день».

Мы были одни в комнате, в которой Виойдетто дверь затворил. Состояние мое учинилось гораздо смятеннее тогдашнего, когда я находился среди моих собеседников и на месте ужасных развалин. Я хотел приключение мое привесть к концу и несколько успокоиться, но, посмотрев на пажа, коего очи потуплены были в землю и чело вскорости покрыто было румянцем, да и постоянный его вид казался смущенным, говорить ему я так начал: «Ты много услуг мне показал, Виойдетто, также и находящимся со мною. И как за сие ты награжден был от меня прежде, то и желаю, чтобы ты меня теперь оставил». — «Нельзя думать, чтобы Дон Альвар, наблюдая свое благородство, не воздал за все то, что представлено было к его услугам. Есть ли вы думаете, что мне ничем более не должны, то сделайте счет, и я не прошу того, чтобы вы мне скоро заплатили остатки. Бесспорно, что вы заплатили четвертую долю, но вы еще должны за игру, за пищу и портному за платье». — «Ты шутишь некстати». — «Чем бы мне шутить, то не лучше ли бы было просить у вас увольнения? Ибо уже поздно, и время настало к отдохновению. Учтиво ли вы сделаете, если меня отпустите от себя в сей час? Я не ожидал такого приему от испанского кавалера. «Ваши друзья ведают, что я сюда пришел; также сие небезызвестно вашим воинам и вашим людям, которые совершенно усмотрели мой пол. Есть ли бы я была подлая женщина, то должны бы вы иметь некоторое почтение к благопристойности моего пола, но ваш поступок для меня есть весьма бесчестный, и причиняет немалую мне обиду. Нет ни одной женщины, которая бы была столько обижена как я».

«Неужели тебе угодно теперь быть женщиною для приобретения почтения? Изрядно для избежания соблазна толь малым, чтобы мог поместиться в скважине замка». — «Как! Возможно ли это так говорить, не ведая, кто я». — «Могу ли я того не знать?» — «Я вам точно сказываю, что вы не ведаете, ибо вы повинуетеся токмо одним предрассуждениям; но кто бы я ни был, я вас покорнейше прошу принять меня в свое покровительство и подать мне помощь. Не знаю, можно ли извинить ваше неблагоразумие, которое есть главным предметом вашей упорности. Я для вас то делал, что мог, всем вам жертвовал, вам совсем предался и повсюду за вами следовал; я покорял все свои страсти для вашего единственно удовольствия, но я теперь не могу нигде сыскать пособия и убежища, как токмо вашу комнату. Позволите ли мне, Альвар, в оной остаться? Да не скажут никогда, что кавалер испанский жестоко презрел такого человека, который жертвовал ему всем своим имением, не выключая и своей горячности, который не имея никакой помощи, как только от него; притом оставлена и пренебрежена женщина». Я старался всячески скрыть то смущение, в которое она меня повергла, но она, обнявши мои колена, следовала за мною повсюду. «Наконец встань, — сказал я ей, — разве ты меня пришла обязать клятвою? Мать моя, когда мне вручила первый меч в мое владение, то для предосторожности принудила меня в том дать себе присягу, чтобы мне оным сохранять во всю мою жизнь женской пол и оный ничем не озлоблять. Но что я при теперешнем случае должен помыслить?» — «Что ты, жестокий, помышляешь о сем? Но на каком бы то праве ни было основано, позволь мне препроводить ночь в своей комнате».

Я хотел столь странное приключение привесть совершенно к окончанию и для сей причины велел ей сыскать такое место, где бы я ее не мог ни слышать, ни видеть, ибо я при изречении первого ее слова или при первом ее движении, находился способным разрушить то спокойствие, которым я хотел насладиться, и взаимно бы закричал громким голосом: «(Que vou lez vous) Чего хотите?»

Я, от нее отвернувшись, приблизился к своей постели, начал раздеваться и намерен был успокоиться. «Не нужно ли вам мое вспомоществование?» — «Нет, — прервал я ее речь, — я человек военный и не употребляю ничьих услуг>. После чего я лег на свою кровать и увидел сквозь занавес моей постели, что и паж стелет себе постелю в углу комнаты на сундуке.

И так паж на оном сел и разделся, оделся моим плащом, лежавшим на стуле, погасил свечу и сим самым на малое время оставил свое явление, которое однако после оного началось на моей постели, на которой я лежавши немалое время, не мог приятностями сна насладиться.

Мне мечталось, что изображение пажево находилось непрестанно на одре моем; по сему-то я ни о чем более не думал, кроме его. Тщетно я старался воображать сей прелестный предмет в своем уме, дабы изгнать из головы своей ужасное сие приведение, недавно мною видимое, и первое явление служило мне к напоминовению последнего. Приятное его пение, слышанное мною в камере, пленяющий голос, разговор его весьма любезный пребывали еще в моем сердце ненарушимо и подавали повод к моему восторгу.

«Ах Виойдетта, — сказал я сам в себе, — что бы было, есть ли бы ты не была существо духовное! Если бы ты не имела подлого вида верблюдова; но при каком движении я бы должен то получить?» Я победу одержал над страхом, разрушив мысль толь пагубную. Какого приятства я должен был ожидать от оного? Не все ли зло происходит от самого сего происшествия?

Пламенный взор его и толикая приятность есть ни что иное, как лютый яд. Сии прельщающие приятности и толь живо представляющиеся алые его уста, единый только обман извергают. Сие сердце, если бы не имело никакой измены, то бы столько не могло быть прелестно.

В то время, как я предался размышлениям, приключившимся от движений, которые меня довольно колебали, луна, достигшая до высоты Гемисферы и будучи на лазуревом небе, проницала своими ясными лучами в мою комнату чрез три небольшие скважины.

Я очень долго переворачивался с одного бока на другой на своей постели, к чему я уже довольно возымел хороший навык. Три доски, поддерживающие мой тюфяк, наконец от частого моего движения с великим шумом упали.

При стуке Виойдетто, вскочив, прибежал ко мне с ужасом, изъявляющимся на лице его. «Какое несчастие постигло тебя?» — говорил он мне.

И как я его с глаз не спущал, не взирая на мое приключение, то приметил я с помощью лунного сияния, одетого в рубашку пажа, который бил себя рукою по бедру...

Я был удивлен сим худым состоянием моей постели, которая мне немало препятствовала после того к восприятию сна, но он держал меня несколько в своих объятиях.

«Мне ничего не сделалось, — отвечал я ему, — возвратись в свое место, ты прибежал некстати, да притом еще и без туфлей, от сего может причиниться что-нибудь дурное; ступай для того скорее». — «Но вы теперь в беспокойстве находитесь». — «Конечно, вы мне оное причиняете, и для того уйдите поскорее, мне ваши услуги теперь не нужны, я вам приказываю идти спать». Он не стал после сего дожидаться моих угроз и пошел спать. Лег он на циновке и вздыхал притом весьма горестно.

По прошествии ночи мои беспокойства исчезли и дали мне несколько времени приятностями сна наслаждаться. Утреннею зарею я, пробудившись, начал обращать повсюду свой взор, дабы увидеть своего пажа.

Вдруг увидел я его, сидящего на стуле и имеющего на себя душегрейку, расчесывающего волосы свои, досязающие до самой земли, которые были природные, развевающиеся и покрывающие всю его спину, рамена и все его лице.

Ничего невозможно было лучшего желать сей картины. Он старался порядочно убрать оные, и белый гребень, сделанный из чистой слоновой кости, никогда не обращался с таким припятством, как в сие время в златоподобных его волосах, коих красота сходствовала с прочими его совершенствами.

Малое движение, которое я причинил при оставлении сна, подало ему причину поспешнее убирать свои букли, осеняющие его прекрасное лицо. Вообрази себе, любезный читатель, в весеннее время восходящую в облаках поутру Аврору с росою, с приятным Зефиром и со всеми ее благовониями, то сие будет превосходнее сего зрелища.

«Виойдетто, — сказал я ей, — возьми гребень, находящийся в уборном моем столике». Чему она беспрекословно повиновалась. Волосы с такою же приятностию, как и украшением были убраны, на верху коих находились алые ленты. После он, взявши свою телогрейку, надев на себя и одевшись совсем порядочно, сел на стул с видом, боязнь изъявляющим, смущенным и беспокойным, кратко, с таким видом, от которого я должен был придти об ней в сожаление.

«Если так необходимо, чтобы я в сей день видела одну укоризну превосходнее другой, то сему я не буду сопротивляться, но позабавимся теперь некоторою загадкою, если возможно», — сказала она. Я же ей отвечал следующим образом: «Уже, Виойдетто, день настал, ты можешь выйти из моей комнаты, не опасаясь посмеяния».

«Правда, что я теперь освобождена сего страха, но как ваша, так и моя равномерно польза заставляет меня, а больше еще понуждает с вами не разлучаться». — «Изъясните мне оную», — сказал я ему. «В угодность вашу: прошу послушать. Господин Альвар, юность ваша и незрелый разум сокрывают от очей ваших опасности, которые вас повсюду окружают. Лишь только я вас увидела под каморою и толь мужественную постоянность в вас приметила, а особливо при воззрении на гнусное явление верблюда, говорила я сама: для свершения моего благополучия, я должна совокупиться с сим смертным, и для сего приму на себя плоть, что уже время учинить. Сей герой, достойный обладать моим сердцем, которого многие его соперники не заслуживали. Они теперь в своем проступке раскаиваются, но какая мне в том нужда? Любимая Альваром и сопряженная с ним, покорена природою. Вы зрели оного последования и конец.

Зависть, ревность, презрение и бешенство приуготовляли для меня жесточайшее наказание, какому токмо мог подвергнуть себя человек моих качеств. Лишенный своего выбора, вы один находитесь в состоянии от оного меня избавить. Лишь только Феб озарит нас своими лучами, то доносчики уже будут в готовности отвесть тебя, яко чернокнижника в суд, вам не безызвестной».

«Постой, — вскричал я, бросая на него гневные взоры, — ты славный и превосходнейший из всех обманщиков; ты объявляешь сим свою любовную страсть, изображаешь оной подобие, и сею мыслью заражаешь свое воображение. Я приказываю тебе не говорить ни единого слова; оставь меня наслаждаться покоем, ежели я токмо оного приятности могу получить, а чрез сие сделаешься способным к восприятию на сие решение».

«Если вы желаете, чтобы я побывала в судейских руках, я об этом не стану спорить, поелику мне все равно, где бы не быть, но только с вами; а если вы желаете каким-нибудь образом удалить меня от себя, то что ж мне к вам и привязываться, да и не могу ли я вас оставить, когда токмо захочу сие учинить, прошу покорно ответствовать мне на сие по порядочнее и яснее. А чтобы я от вас удалилась, то на сие довольно одного вашего произволения, а печалюсь я только о том, что моя преданность, недавно пред вами изъясненная, была чистосердечная, и если вы ее забыли и мою сердечную услугу, то вы учинились в рассуждении меня неблагородным и неблагоразумным».

«Я ничему не верю, как только тому, что я должен теперь отправиться в путь. Я хочу разбудить моего камердинера, который, сыскавши денег, должен отнесть на почту, я поеду в Венецию к некоторому месту, лежащему при Ванейвелле, к банкиру моей матери». — «Вам надобны деньги? Изрядно, что я оные приготовил и имею честь вам оными служить». — «Сохраняй оные для себя, а я, взявши их от женщины, окажу презрительную подлость».

«Я оными вас ссужаю на срок, а не в дар подношу: прикажите мне все то исполнить, что вы должны бы сами учинить с банкиром. Извинитесь письменно пред своим камердинером в необходимой надобности, понудившей вас уехать без его дозволения, а я пойду на почту и найму там коляску с лошадьми; но прежде сего, Альвар, когда я принуждена с тобою разлучиться, и от сего прихожу в превеликий ужас, скажи немедленно: “Дух, принявший на себя плоть единственно токмо для меня одного, я принимаю твою покорность и приемлю тебя в свое покровительство”».

Таким образом предписавши мне сию форму, пала предо мною на колени и, схватив меня за руку, нежно ее жала и орошала слезами.

От сего я был вне себя, не ведая и сам, что должно мне предпринять. Я ей подал свою руку, которую она лобызала, проговаривая некоторые слова, которые ей казались очень важными, и как я окончил свою речь, то она встала. «Я предаюсь совсем вам, — вскричала она в радостном восторге, — я могу сделаться счастливейшею из всех творений».

В одну минуту надела она мой плащ и шляпу и пошла из моей комнаты.

Я пребывал в исступлении, помышляя о состоянии моих долгов.

Виойдетта, одетая в плащ, возвратилась с почты и взошла в мою комнату. Карл, пробудившись от чрезвычайного шуму, явился передо мною в одной рубашке, коему я приказал идти в канцелярию для получения моих повелений, а сам я, севши в коляску, отправился в путь.

Виойдетта села возле меня в коляске. И по выезде нашем из города, сняла с себя покрывало, которое расположение лица ее не совершенно показывало; волосы ее были сокрыты под великолепным убором, коих вершина убрана была драгоценными камнями; лицо же ее, не имея никаких прикладных красок, сияло природною красотою, белизною и румянцем.

И казалось, что румянец на лице ее был прозрачный. Неудобопомятно казалось, каким образом совокуплены были приятность, белизна, живность с чистосердечием, которые начертаны были на челе ее. Я в изумление приходил, рассматривая все ее члены и помышляя о пагубе, которая мне от них произойти может, закрыл глаза для моего успокоения.

Сие мое предприятие тщетным не осталось, ибо в скором времени сон овладел всеми моими чувствами. Он был толь сладок и приятен для меня, что его приятности толико были способны к успокоению моего духа от страшных и беспорядочных воображений, и толь долго он продолжался, что в следующее время моя мать, уведавши об оном и о всех моих приключениях, утвердила, что он был сверхъестественный, а я пробудился от сна при начале канала, где обыкновенно садятся на корабли, дабы приплыть в Венецию.

При наступлении ночи я переезжал чрез пролив. Носильщик приставал ко мне за тем, дабы я приказал перенесть мои пожитки, но я оных и на денежку не имел. Виойдетта, представши перед меня, говорила, что судно, на коем я должен переправиться, уже готово, в которое я вшедши с поспешностью, предался вторично приятностям сна.

Но что я скажу? На другой день поутру я себя увидел в Венеции в одном наилучшем трактире, находящемся на улице святого Марка, который я весьма скоро мог распознать. Я увидел перед собою белую домашнюю одежду, довольно богатую подле своей постели. Я думал, что все сие принадлежит хозяину, к коему я приехал. И для сего, вставши, осматривал я все и примечал, нет ли кого в моей комнате, но напоследок увидел я, что Виодетта там была только одна.

Стыдясь представившейся моим глазам Виойдетты, я благодарил Фортуну за ее ко мне благоприятства. Сей дух по этому со мною повсюду будет неразлучен. Я бы по своей чрезвычайной смелости и удалился, ежели бы не ведал, что моя рота на корабле и что я сего не должен учинить; но кажется, почитать себя я должен за великого счастливца.

«Не страшись, Альвар, — говорил я сам себе, — есть множество государских дворцов и земных владетелей, не считая Неаполитанского, который должен тебя на путь правый наставить. Если токмо тебе исправиться невозможно будет, то ты еще себя гораздо лучше будешь весть. Ежели твои услуги отвергнуться, то по малой мере, Естремадура и достопочтенное отечество прострет для твоего вспомоществования свои нежные руки.

Но чего от меня желает сей дух, который во время целых суток не оставлял меня ни на одну минуту, и принял на себя весьма кроткий вид, и дал денег, которые я ему желаю в скорости возвратить».

В то время, как занят я был такими мыслями, увидел ко мне вшедшего моего заимодавца, ведущего за собою двух служителей и одного гребца. «Должно вам здесь служить до приезда Карлова», — сказал он им. О честности и верности моих новых служителей проручился хозяин трактира и к своей поруке присовокупил он мне похвалу, называя меня ревностным защитником государства.

«Я весьма доволен выбором вашим, — сказал я Виойдетту, — но желаю знать, ночевали ли вы здесь?» — «Я ночевал, — говорил мне паж, потупя глаза в землю, — в услугу покоя вашего превосходительства, дабы не причинить ни малейшего вам беспокойства».

Я был крайне доволен оказываемым мне от нее уважением и почтением. «Тем еще хуже, — сказал я, — поелику я бы не мог ее отогнать, если бы ей понравилось там быть невидимою для обладания мною; а когда бы она была в комнате известной, то я бы мог ведать расстояние между мною и ею находящееся». Я будучи доволен своим рассуждением, похвалил без всякого рассудка все то, что она сделала.

Я хотел идти к корреспонденту моей матери, Виойдетта приказала подать уборный столик для уборки, по окончании которой, я отправился в путь, мною назначенный.

Пришедши к купцу, с коим моя мать вела переписку, был удивлен приемом, оказанным им при моем пришествии. Он был в лавке и, увидевши, сказал мне с лицом веселым, на коем начертана была живо ласка: «Пожалуйте сюда, дон Альвар, я не чаял вас здесь видеть, вы прибыли сюда весьма кстати и тем самым избавили и меня от затруднения. Я хотел было к вам отсылать два письма с деньгами».

«На мою квартиру, — спросил я у него, — вы хотели отослать?» — «Так, — отвечал он мне, — извольте от меня принять двести цекинов, которые я получил сего утра от некоторого пожилого человека, в которых я ему дал расписку. И сии, по его речам, были от доны Менции, которая, долгое время не получивши от вас писем, думая, что вы больны, просила сего Гишпанца о вашем состоянии узнать и оные деньги мне отдать для пересылки к вам». — «Не сказал ли он вам своего имени?» — «Я его имя записал в расписке: он называется дон Пимиентос; и он говорил, что был конюшим при вашем доме, но я не чаял вашего сюда приезда, и для того не спросил о его теперешней должности».

Таким образом я, принявши деньги, распечатал письма, в коих написаны были моей матери жалобы о ее немощи, о моем нерадении, а о цехинах ничего не было упомянуто, и сим самым они для меня были гораздо приятнее.

Видя свой кошелек довольно наполненный деньгами, возвратился потом с радостью в трактир, и я насилу мог сыскать Виойдетту в одном покое, в котором она после меня зашла.

Я, увидевши ее, сказал ей, что я имею теперь деньги и что хочу возвратить те, которыми я был ей должен. Она при сих словах закраснелась, что с нею всегда случалось перед начатием со мною разговора, ожидала от меня благодарности, которая ей от меня и была изъявлена, и взявши от меня деньги, сказала токмо, что я был справедлив, и что она желала бы еще долгое время ждать оные, и получила бы от сего немалое удовольствие.

«Я вам и так еще должен, — сказал я ей, — поелику вы свои деньги платили за почту». После сего она начала стараться о накрытии на стол; тогда я ее оставил и вышел из той комнаты с холодным видом. Она спрашивала меня о моем повелении, однако, когда я ей ничего ни приказывал, то она продолжала свое дело. Я несколько примечал о ее поступках, но она мне казалась весьма многими трудами занявшеюся, к которым она прилагала столько же искусства, сколько проворства и живости.

Я, пришедши из той комнаты в свою, зачал рассуждать таким образом. Паж Галдерон, который раскуривал трубку табаку Соберану, хотя и имел вид почтенный, однако что касается до покою, то Соберано не имел точно такого, какой я теперь имею. Если Виойдетта не причиняет мне никакого беспокойства ниже неудовольствия, то для чего же мне ее у себя не держать, притом когда она меня точно уверила, что ежели я не захочу ее у себя иметь, то стоить будет только одного моего произволения, так для чего же мне всякой час помышлять об этом. Сии мои рассуждения были прерваны известием о готовности обеда.

По сем известии сел я за стол, а Виойдетта, одевшись в ливрею, стояла за моим стулом и примечала весьма разительно все мои тогдашние надобности. Но я не имел тогда нужды оборачиваться для примечания ее движений, ибо три зеркала, в зал поставленные, показывали мне ясно все оные. Обед окончился, и он, собравши все со стола, оставил меня одного.

Хозяин сего трактира, в котором я квартировал, приехал, будучи весьма весел. Он поздравлял меня с приумножением моей свиты, которая составляла великое мое благополучие. Он умалял ту похвалу, которая моему пажу принадлежала, то есть молодого человека, весьма прекрасного, любезного, благоразумного и приятного, которого я лучше никогда не видывал. Он у меня спрашивал, не хочу ли я ехать на карнавал? На что я немедленно согласился, но ему не сказал своего настоящего имени. Сел я с ним и поплыл на шлюпке.

По приезде моем в назначенное место, я пошел на зрелище, происходящее в малой крепости. Играл там немало и выиграл сорок цехинов. После чего возвратился очень поздно домой, ибо едва мог сыскать судно, на котором бы можно было удобно переехать.

По прибытии моем на квартиру, встретил меня мой паж внизу лестницы с возженным факелом и, оставив со мною камердинера, пошел в свое место, спросил у меня, в котором часу прикажу я ему ко мне придти. «В обыкновенное время должно ко мне придти, — ответствовал я ему, — не ведая притом, что я говорил, и не помышляя о том, что никто другой не мог бы прожить таким образом, как я.

На другой день сон меня оставил весьма поздно, и я, вставши с постели, обратил внезапно свои глаза на письмо моей матери, которое лежало на столике.

«Достойная женщина! — произнес я. — Что я могу здесь сделать! Для чего себя не предаю покровительству премудрых еесоветов? Ах! Предам себя оным, предам без всякого сомнения, ибо сие только одно для меня остается средство».

И как я сии слова громко произнес, то приметили мои служители, что я уже проснулся, почему и вошли в мою спальню, в котором числе и паж мой, которого я наиболее еще рассматривал. Он имел вид совсем беспристрастный, постоянный и толь униженный, от чего он мне показался крайне опасным. Он принес ко мне разные материи и сукна, привез портного, с коим я договорившись, отпустил их от себя обоих. Уже приспело время и обедать; но я ел очень мало, да и то с великою поспешностью, желая себя скорее предать городским забавам. После того слушал я Мазоновы разные действия, делал и сам, и сим действием кончил оперу. Сверх всего забавлялся интересною игрою, доколе моя старость согласна была на сие, и в сей компании я гораздо больше выиграл, нежели в первый раз.

В таком положении духа и разума я был около десяти дней, в продолжении коих иногда приходили мне на мысль между новыми познаниями и прежние. Водили меня по знатным собраниям; и чрез сие свел я знакомство со многими знатными господами. Все бы было благополучно, если бы счастье, повсюду за мною прежде следовавшее, было непременно; но я лишился в один вечер трехсот цехинов, собранных мною в разные времена. Я сомневаюсь, чтобы кто играл, имея толь великое несчастие, каковым я тогда обременен был. В третьем часу поутру возвратился я домой с прискорбием об остальных ста цехинах. Сия моя печаль была изображена, как на моем лице, так равномерно и на моем сердце. Виойдетта мне казалась тогда не очень спокойною и ничего со мною не говорила.

На другой день я встал гораздо рано, ходил по своей комнате очень скоро и неспокойно; служили мне, приносили пищу, но я не хотел оной употреблять. Потом они перестали служить, и Виойдетта против своего обыкновения осталась у меня. Она, посмотрев на меня, испустила из очей своих слезы.

«Вы проиграли, дон Альвар, столько денег, которых может быть теперь заплатить находитесь не в состоянии». — «Ну пусть будет сие и так, как ты думаешь; но тебе нет до этого никакого дела».

«Вы мое сердце всеминутно поражаете, и все мои услуги во всякое время не за великое почитаются. Но ведайте, что я оные прекращу, если вы со мною не сделаете таких условий, какие вы скоро принуждены будете сделать при противном вам счастии. Но не прогневайтесь за то, если я сяду, поелику я в себе чувствую несколько слабости, и для сей причины не могу стоять, и имею вам предложить важные дела, ежели вы столько малодушны. Кода проиграетесь, то для чего же вы играете с таким бешенством? Вы не знаете, каким образом играть должно».

«Всякий знает до его выгоды принадлежащие средства против непостоянных и случайных сих игор. Но неужели кто может меня в оных наставить?»

«Так подлинно, оставя все шутки, учатся играм непостоянным, которые вы некстати называете игрою случайною. Ибо нет ничего случайного в свете: но все было, и будет иметь нераздельную связь, которой неможно иначе узнать, как чрез правила науки, которой начала толь трудны и толь высоки, что никто не может оных понять путеводительства знающего оные; да и то должно ведать, сколько в оных нужно упражняться.

О сей я науке не иначе вам могу понятие, как чрез воображение. Связь вещей, составляющая весь мир, управляет всем тем, что мы называем случайными приключениями и неминуемым роком, понуждая чрез невидимых весоносцев всему стремиться по оси, установленной от природы, начиная со всего находящегося в дальних от нас телах, даже до достойной сожаления фортуны, лишившей теперь вас всех денег, которые вы имели».

Сие возбуждение к сей науке, исходящее из уст почти младенческих, сие предложение безрассудное, состояние в том, чтобы ко мне приставить учителя, разлили по моим членам несколько из того холодного поту, каким я был объят под развалинами Портиса. Я усмотрел после сего Виойдетту, устремившуюся взор свой в землю, которой я сказал, что я не имею нужды в учителе; да притом же я и опасаюсь оной науке много учиться. «Но вы можете на сие сами согласиться, что благородный человек может знать нечто превосходнее игры; а хотя и играть, но не показывая никогда своей склонности, не раскрывая сердца и пристрастия».

После чего я согласился учиться оной науке и дошел до такого превосходства, что и самой философический камень в моей был власти. Наконец в одно время Гишпанского короля дочь публиковала, чтоб приезжали все юноши в Гишпанию за честь ее биться, с тем условием, ежели кто, за честь ее сражаясь, всех победит, тому она отдается в супружество.

Альвар, слыша, что Гишпанская королевна, как красотою, так и разумом всех царских дочерей превосходит, поехал в Гишпанию за честь ее биться с своими соперниками, ибо он был искусен в сей науке. И так когда Аврора подняла златотканную завесу и розой червленые небеса покрыла, тогда он отправился в Гишпанию и приехал туда в самый назначенный день для битвы. Там собрались многие юноши, вместе же с ними пришел и Альвар на назначенное и приготовленное место, куда собралось множество народа. В то время один юноша многих уже сильною рукою поразил и такой на них навел страх, что никто не осмеливался с ним более вступать в сражение.

Наконец сие видя, Альвар вышел сражаться, чему народ весьма удивился, а его соперник начал смеяться и ругаться, говоря: «Сие мне столь мало, как орлу голубь». — «Однако, — сказал Альвар, — мы сюда пришли не разговаривать и не браниться, но сражаться». И так соперник Альваров ударил его довольно сильно, но он только пошатнулся. Потом Альвар, осердясь, по самый эфес вонзил в грудь его шпагу, чему удивившись, все восплескали руками и как славному победителю приписали многие похвалы и увенчали лаврами.

После чего Альвар возвратился домой и лишь только что заснул, то видит идущую к нему женщину, одеянную в златотканную одежду, за которой следовало множество девиц. Она, подошед к нему и оборотясь к девицам, сказала: «Сей есть мой возлюбленный юноша, который за честь здешнего короля дочери сражался, и она бы досталась одному скверному юноше и уроду; но его сильною рукою избавлена». Потом, оборотясь к нему, сказала: «Я тебя буду всегда вспомоществовать, любезный мой Альвар! Но ты сию королевну получишь, великие перенесши труды».

Я на другой день сделал бал и поехал на оный просить короля, его супругу, дочь и некоторых министров, от чего король не отрекся; и я их принял с великою помпою. Начался обеденный стол, и царская дочь сидела против меня.

В то самое время Купидон, видя в ней возгарающуюся страсть, взмахнув крыльями и вдруг, поднявшись, пустил изощренную стрелу в Пульхру (так называли царскую дочь). Она летит, ничто не может ее удержать, и вдруг пронзила грудь и сердце принцессино. Пораженная принцесса наиболее воспылала ко мне любовию.

После обеденного стола началась музыка, Альвар пошел танцевать с принцессою, и искусству его в танцах все удивились, и весьма похваляли, ибо он превосходно танцевал. Во время танцевания она любовь свою ему изъявляла минами, но он ничем не ответствовал, чтоб в ней возжечь более страсть. И так она, задумавшись, сидела очень долго, ибо ее сердце сгорало от любви, и не зная, что он сие делает для того, чтоб более воспламенить ее сердце, думала, что он, возжегши сильную страсть, не хочет оную вместе с нею разделить.

В сих мыслях пребывая, прежде своего родителя поехала домой, куда приехавши, весь вечер и ночь пребывала в тоске, печали и соболезновании. Она ощущала в своем сердце движения, коими была волнуема, но сии движения ни что иное были, как скорые выражения их любви.

Она всечасно воздыхала и, не зная средств к свиданию, заснула и увидела себя, находящуюся на месте, искусно и премудро натурою устроенном, и лежащем при кристалловидном источнике, из которого бил фонтан водою благоухания. Потом увидела идущую к себе Венеру в провожании Нимф, одеянных в белые одежды и имеющих на головах венки из цветов, искусно сплетенные, которая приблизившись к ней, подала ей средства, служащие к ее пользе.

По получении сего она проснулась и, немедленно возвратившись в свою комнату, призвала верного министра и приказывала ему сделать на другой день бал и позвать на оный Альвара, что он немедленно и исполнил.

Пульхра, сим восхищаясь, изъяснила ему свою страсть, прося притом о его к себе верности. Сколь тогда восхищено было ее сердце, когда он, равномерно сгорая от любви, изъявлял ей свою привязанность! Они в сих веселостях препроводили несколько времени, и потом, сделав несколько нежных поцелуев, расстались.

Альвар по разлуке пошел в поле с одним из своих приятелей, куда они обыкновенно хаживали и, отошед от города с треть мили, сели под горою прозрачнейшего источника, куда часто в древние времена прихаживали Нимфы, где и заснули.

Альвар, от дальнего пути истощивши свои силы, заснул крепко, и увидел перед собою женщину, произносящую сии слова: «Альвар, ходи ты в трактир для свидания с прекрасною своею принцессою, находящейся против ее спальни, и играй на арфе». Выговоря сие, исчезла.

Альвар, чувствуя от сего некоторую радость, но смешанную с страхом, проснулся и, разбудя своего приятеля, возвратился домой. Не столь великую радость чувствует победитель, разбивши своего неприятеля, какою он тогда восхищался.

Он в тот же самый вечер пошел в трактир, куда ему велено было, и сел у тех окошек, которые были прямо против ее спальни; потом, несколько спустя, начал играть на арфе. Сие услышав, принцесса села подле окошка и слушала даже до захождения денницы. После чего заснувши, увидела перед собою женщину, говорящую сии слова: «Прекрасная Пульхра, который вчера играл на арфе, есть твой любезный Альвар: он, сгорая от любви и не зная средств для свидания с тобою, прибегнул к сему». Произнесши сие, исчезла.

Пульхра, выслушав сии слова, проснулась и, сидя непрестанно у окошка, не желала с родителями своими и кушать, которые, несколько подождавши, послали к ней камер лакея, позвать ее кушать, но получили в ответ, что она почивает; то же самое случилось и на другой день. На другой день по наступлении вечера, Альвар то же самое учинил. Принцесса, внимая его приятному и пленяющему смертных пению и игранию, даже до захождения солнца ощущала в себе некоторое удовольствие, а на рассвете заснула. Родители ее, уведомившись о таком новом с нею происшествии, весьма удивились и спрашивали ее, какая тому причина. На что она им ничего не отвечала. Тогда один из лакеев, желая получить за то награждение, рассказал оным все с нею приключающееся.

Король, выслушав сие, послал двадцать пять человек гусаров с приказанием, чтобы его поймали. Сие услышав, принцесса весьма печалилась, ибо думала, что его изловят и что он чрез то подвергнется жребию лютейшей смерти. И так, терзаясь грустно, написала к нему письмо следующего содержания:

«Любезный Альвар!

Я благодарю вас, что вы равной подвержены участи со мною, но уведомляю вас, чтобы вы для избежания несчастия приняли осторожность. Вас сего дня караулят двадцать пять человек гусаров, определенных от моего родителя, дабы вас поймать. И так я, любя сердечно вас, нахожусь теперь в тоске и печали, которых вы истребить не иначе можете, как чтоб не ходили более в оный трактир.

Прощай».

Альвар, получив сие письмо от верного ее слуги, прочел, а потом написал ей ответ следующего содержания:

«Ваше Высочество!

Вы не меня должны благодарить, но одну женщину, старающуюся о нашем благе, а что вы написали, что я вам наношу тоску и печаль тем, что ежели меня поймают, на оное роптать вы не должны, да и не ожидайте того, ибо я могу все оное отвратить несчастие. Я вас прошу, пожалуйте не опасаться ничего... <...>^[19]

...Турцию, просил у Султана войск для вступления с Гишпанским королем в сражение.

Султан великий, видя его геройство, храбрость и мужество, удивился; почему набравши войска сорок тысяч человек, объявил Альвара главнокомандующим над оными полководцами.

Сей, видя в своей власти мужественных солдат, объявил Гишпанскому королю войну, и на первом сражении был оным разбит, на втором и последнем столь храбро сразился, что не только все его войско разбил, но и самого короля взял в полон, посадил в башню и приказал оковать. На другой день приказал его выпустить, и взяв его в свой покой, и став перед ним на колени, начал говорить следующее: «Ваше Величество! Я не достойный вашего прощения, за сие освобождение не прошу ничего в награждение, как только в супружество вашу дочь». На что король охотно согласился.

Альвар, нимало не медля, отправился своими войсками в королевство Гишпанское, где получа в супружество Гишпанского короля дочь Пульхру, в скором времени принял титул короля Гишпанского.

25. Сказка о старичках-келейниках

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был купец, у которого была одна только дочь, собою весьма прекрасна, имя же ей было Ольга. По некоем времени умерла у купца жена, и дочь его осталась сиротою. Купец, будучи еще в совершенных летах, вознамерился жениться на другой жене, от которой также родилась другая дочь. Мачеха ненавидела свою падчерицу, а горячо любила свою дочь. К несчастию прекрасной Ольги умер и ее отец, почему мачеха наипаче начала гнать свою падчерицу. Между тем старички-келейчики хаживали из другого королевства в дом их просить милостыню и, подойдя к окну, говорили: «Матушка Ольга Прекрасная, сотвори нам свою милостинку». Мачеха же ее, сидя у окна говорила: «Я хороша, я пригожа, я вам подам милостыню». Но старички-келейчики отвечали ей: «Хотя ты хороша и пригожа, однако же Ольга Прекрасная гораздо лучше тебя». Мачеха рассердилась за сие на свою падчерицу, приказала ее посадить в холодный погреб на двое суток, по происшествии коего времени велела истопить баню жарко-нажарко и ввела ее в оную, где дав ей выпить сонного порошку, велела вывести ее в чисто поле и вынуть из нее сердце и отрубить мизинец.

Слуга, получа такое приказание от своей госпожи, вывез Ольгу Прекрасную в чисто поле и так плакал над нею, сожалея, что она безвинно страждет, что всю ее сорочку смочил горючими слезами. От сего Ольга Прекрасная проснулась и, глядя на слугу, спрашивала: «О чем ты плачешь?» — «Как мне не плакать, матушка Ольга Прекрасная! Мачеха твоя велела мне тебя, вывезя в чистое поле, вынуть из тебя сердце и отрубить мизинец». — «Делай что тебе приказано, — говорила Ольга Прекрасная, — я нимало не противлюсь». — «Как могу я к сему преступить, — продолжал слуга, — у меня руки не поднимаются; и я соглашусь лучше претерпеть какое жестокое наказание от вашей мачехи, нежели вас умертвить». Ольга, будучи сим чувствительно тронута, пришед в некоторое отчаяние, взяла нож и отрезала себе сама мизинец, который и отдала слуге. Он весьма удивился великодушию молодой девицы и вознамерился ее оставить живою; схватил мимо бегущую тогда собаку и, разорвав ее, вынул у ней сердце. Потом с крайним соболезнованием Ольгу оставил в поле, а с собачьим сердцем и мизинцем Ольги поехал к своей госпоже, которой по приезде своем все вручил. Мачеха, получа сердце и мизинец, говорила слуге, что так очень мало сердце и не похоже на человеческое. Он отвечал, что точно такое вынул из Ольги Прекрасной. Она сему не поверила и жестоко его наказала.

Между тем Ольга пошла прямо по чисту полю, не зная сама, куда идет. Наконец пришла к одному великолепному дому, стоящему в середине леса, и взошед в оной, видит, что никого нет, а все по покоям разметано. Она тотчас все убрала и каждую вещь положила на свое место; после чего села за печку, опасаясь, что не воры ли живут в сем доме. После сего вскоре приехали хозяева сего дома, которые были охотники, и вошед в покой, больший брат сказал: «Братцы! Никак без нас здесь были воры?» — «Напрасно ты, братец, говоришь, — подхватил середний брат, — но, знать, был какой-нибудь человек, потому что все убрано и к месту положено». Меньшой же, выслушав сие, говорил: «Если ты здесь, добрый человек, то выйди к нам; и когда ты старик, то будь нам дедушка, если молодой — будь нам брат; когда старушка — то будь нам бабушка, а когда молодая — то сестрица». Ольга, услышав, размышляла с собою, выйти ли ей к ним или не выходить; наконец решилась показаться им. И как скоро вышла к ним из-за печки, то они, увидя ее, весьма обрадовались и чтобы она не занималась черною работою, наняли ей служанку, а сами по-прежнему ходили на охоту.

В один день Ольга Прекрасная сидела под окном, и видит она, что подходили к окну старички-келейчики, которые просили милостыни: «Матушка Ольга Прекрасная! Сотвори нам свою милостыню». Она им не отказала и спрашивала, жива ли ее мачеха. «Жива», — отвечали келейчики. Почему просила их Ольга Прекрасная, чтобы они к ней снесли от нее гостинец — сладкий пирог. Старички-келейчики обещались сие исполнить и, взявши пирог, тотчас полетели к ее мачехе. Пришед в ее дом, стали просить милостыню, в чем мачеха им отказала. Они между тем, сказали ей: «Матушка, сударыня! Изволь хотя выглянуть в окошко». Мачеха Ольги Прекрасной выглянула, и они ей, подавая пирог, говорили: «Вот, сударыня! Ваша дочка прислала вам гостинец». — «Очень хорошо, — говорила мачеха, — благодарите от меня мою милую дочь и отнесите ей от меня сорочку, изнизанную жемчугом». Старички-келейчики, взяв сорочку, помчались с нею к Ольге Прекрасной, которой, принеся от мачехи поклон, отдали подарок. Ольга Прекрасная с великим удовольствием приняла оную. Старичков же келейчиков накормила и напоила и, отпустя их, дала им на дорогу денег.

Проводя старичков-келейчиков, пошла Ольга Прекрасная в беседку и, надев на себя сорочку, вдруг обмерла. Служанка долгое время ожидала своей хозяйки, наконец вздумала ее везде искать, и пришед в беседку, увидя Ольгу Прекрасную мертвою, начала плакать, и лишь только дотронулась сорочки, то также обмерла. Названные братья Ольги, приехав с охоты, видя, что никого нет в покоях, туда и сюда ходили искать. Взошед в беседку и увидя сестру свою и служанку мертвых, неутешно плакали. Напоследок заказали сделать хрустальную гробницу и, среди двора врыв четыре столба мраморные, на оные поставили гробницу с телом сестры своей; и лишь дотронулись и они до сорочки, то сделались и сами мертвыми.

Спустя несколько времени случилось мимо сего монумента ехать того государства королевскому сыну, который дядьке своему велел известиться, что это такое. Дядька, взошед на двор, не видит никого; напоследок, подошед к столбам, увидел, что все жертвы, и в гробнице лежит прекрасная девица, возвратясь, уведомил о всем королевича, который с нетерпеливостью приказал снять гробницу со столбов и, поставя на дроги, нарочно к тому изготовленные, привез оную с собою во дворец и в своей особливой комнате поставил, в которую ходил всякое утро и плакал, довольно сожалея о том, что такой цвет красоты заблек рано. Как же скоро выходил из комнаты своей, то оную запирал и ключ от оной, не вверяя никому, брал с собою.

Мать королевича начала примечать, что сын ее находится долгое время в великой задумчивости и удаляется всех забав и увеселений, к которым прежде сего был пристрастен. В один день, как королевич сошел со двора, мать его, подобрав ключ к его комнате и взошедши в оную, увидела хрустальную гробницу, подошла к ней и усмотрела девицу лежащую, отменной красоты. Жемчугом унизанная сорочка прельстила глаза матери королевской, и она рассуждала сама с собою, что лучше оную с мертвой снять и надеть на нее из самого лучшего полотна. И лишь только она сняла сорочку с Ольги Прекрасной, то сия, вспрянув, сказала: «Ах! Сколь долго я спала». После чего встала из гробницы, видит незнакомых людей, спрашивала, где она находится. Мать королевичева отвечала ей, что она в Азельском дворце и, взяв ее за руку, расспрашивала, от чего это ей приключилось. Ольга Прекрасная рассказала ей все, что выслушав, королева приказала сорочку сжечь в ту же самую минуту посереди чистого поля.

Между тем королевич возвратился во дворец и, взошед в свою комнату, увидя, что в гробнице нет девицы, начал плакать. Мать, услыша сие, взошла к нему и спрашивала, о чем он плачет. «Как мне не плакать, государыня моя матушка! — отвечал королевич. — Здесь в гробнице лежала девица, а теперь ее нет». Королева взяла его за руку и, ничего не говоря, повела в свой покой, в который лишь только вошел королевич и, увидя девицу живую, весьма обрадовался и в ту ж самую минуту просил он у матери своей позволения на ней жениться. Королева нимало сему не воспрепятствовала. Вскоре потом совершено было бракосочетание. И так королевич с Ольгою Прекрасною начали жить во всяком благополучии.

Часть 3

26. Сказка о Невзоре-королевиче

В некотором царстве, в некотором государстве жил король, у которого было двое детей, сын назывался Невзор-королевич, а дочь Анна-королевна. Болезнь, приключившаяся их отцу, лишила его безвременно жизни, и они остались сиротами еще в несовершенных летах. Соседственный король, ведая, что малолетние ему противиться не могут, завладел королевством отца их и самих выгнал вон из оного.

Невзор-королевич и Анна-королевна долгое время шли путем-дорогою, напоследок вышли в чистое поле, и начал их мучить голод. Они сели несколько отдохнуть, как вдруг бегут две собаки, которых королевич устремился убить из ружья. «Не бей нас, Невзор-королевич, — говорили ему собаки, — мы тебе во время пригодимся». Королевич их не тронул, и собаки пошли с ними вместе. Начали они подходить к леску, то попался им навстречу волк; собаки бросились на волка и хотели его разорвать, но он говорил: «Невзор-королевич, не приказывай меня рвать, я тебе пригожусь». Невзор-королевич велел собакам отойти прочь; и волк пошел вместе же с ними. Потом шли несколько времени вместе, и пристали к ним еще медведь и лисица и, вышед на широкую долину, вздумал Невзор-королевич построить избушку. Медведь пошел ломать деревья, собаки таскать, а лисица с волком укладывали и натаскали сена и соломы.

Таким образом жили долгое время. Королевич со своею охотою ходил каждый день стрелять птиц, а сестра его оставалась дома. В один день, как королевич по обыкновению пошел в лес, куда с ним и вся его охота, кроме только одной лисицы, которая осталась дома с его сестрою. Анна-королевна, проводя своего брата, вышла погулять на берег реки и увидела она на другой стороне молодого человека (это был волхв), который так пленил ее сердце, что она начала его звать к себе. Он через реку отвечал ей: «Махни мне только своим платком, то я к тебе и перейду». Она вдруг махнула, и он тотчас явился перед нею. Поцеловав ее руку, предлагал ей, чтобы она постаралась извести своего брата. «Я не знаю, — говорила королевна, — как в сем случае поступить?» — «Я тебя научу, — говорил волшебник. — Ты притворись больною и попроси своего брата, чтобы он принес тебе молока от львицы, у которой двенадцать львенков, и он совершенно оттуда жив не воротится». После сего распрощались, и пошел каждый в свое место. Лисица все сие слышала, и как только королевич со своею охотою возвратился из лесу, то она побежала к нему навстречу и объявила ему о сем. Королевич же, любя свою сестру, сему не поверил. И как взошел в избушку, увидел, что сестра его лежит, то спрашивал, что с нею приключилось. Королевна отвечала ему, что она нездорова, и примолвила притом, когда он хочет ее видеть живою, чтобы принес ей молока от львицы, которая имеет двенадцать львенков. Невзор-королевич обещался исполнить ее просьбу и, взяв свою охоту, поехал к тому месту, где гуляла львица. Приехав туда, взошел в пещеру и увидел тазы пустые, налил в них воды, и львица не только его не повредила, но начала еще к нему ласкаться. Потом королевич надоил молока и привез своей сестре. На другой день сестра его казалась здоровою, королевич сему обрадовался и пошел со своею охотою в лес.

В сие время Анна-королевна опять пошла со своим любовником и требовала у него совета, как бы извести брата. Он сказал: «Попроси ты его, чтобы он съездил к крысе-королеве, у которой завтре будет бал, и принес бы оттуда тебе хотя одно блюдо кушанья». Как скоро королевич воротился со своею охотою, то королевна просила его, чтобы он для нее сделал такое одолжение — съездил за тридевять земель в тридесятое королевство к крысе-королеве, у которой завтра будет бал, и принес бы ей хотя одно со стола кушанье. Он не отказался и, встав поутру, взял свою охоту и полетел с нею туда. Как скоро пришли на королевнин двор, взошли в один покой, в коем никого не было, потом затесались и в другой, где на столе приготовлено было множество кушанья всякого рода. Вдруг бросилась его охота и начала все убирать, так что ничего не осталось королевичу. После сего медведь сказал: «Невзор-королевич, скоро прилетит крыса-королева, теперь все ляжем, и она хотя вас крепко ужалит, только молчи и не шевелись». Сказав сие медведь, повалились все на пол.

В скором времени прилетела крыса-королева и, видя, что все кушанье приедено, осердилась, ужалила сперва Невзора-королевича, а потом всю его охоту, но они ни один не шевелились. И как она вышла в другую комнату, то Невзор-королевич, вскоча, побежал вон из дворца и ушел благополучно к своей сестре. Охоту же его крыса-королева приказала посадить в погреб за двенадцать дверей и запереть двенадцатью замками. Как скоро Невзор-королевич взошел в избушку, то увидел сестру с незнакомым человеком, который вдруг сказал ему: «Поди и топи баню». Королевич, напугавшись сего, исполнил его приказание. И как скоро баня истопилась, то он, пришед, сказал ему: «Поди же теперь таскай воду и дожидайся меня в бане». Королевич не мог и в сем ослушаться. В сие самое время прилетела к нему птица и говорила: «Не тужи, Невзор-королевич, твоя охота уже десятеро дверей прогрызла». — «Перестань врать, — сказал Невзор-королевич, — как можно ей оттуда выйти».

Вдруг взошел волшебник с его сестрою в баню и приказывал королевичу, чтобы он раздевался. Он начал скидывать с себя платье, как его охота явилась перед ним и волшебника изорвали в мелкие куски. Устремились было они так же поступить и с его сестрою, но Невзор-королевич им сие делать запретил и, оставя свою сестру, пошел с охотою к лесу и, пришед, сказал охоте своей: «Любезная моя охота! Теперь поди куда кто хочет». И дав им кольцо, примолвил: «Когда это кольцо разогнется, то ко мне поспешайте прийти». Лишь только он успел сие вымолвить, то вся охота его вдруг пропала, и побежали в разные стороны.

Невзор же Королевич пошел еще несколько и, пришед к дереву, сел у оного отдохнуть. Вдруг увидел он: едут тридцать шесть карет, все обитые трауром. Будучи же весьма любопытен, подошел он к одной карете и спросил: «Что это за печальная такая церемония?» На что отвечали ему, что королевскую дочь везут на съедение змею, которому всякий год сия жертва приносится, и ныне пал жеребий на королевскую дочь. Потом привезли ее в середину леса, где построены были огромные палаты, в кои ее ввели, а сами провожатые возвратились назад. Королевич, проводя из глаз своих кареты, осмелился идти в палаты и, взошед в оные, пал на колени перед королевскою дочерью, говоря ей: «Государыня моя! Сколько будет моих сил, столько я буду защищать вашу жизнь и стараться избавить вас от смерти». Он еще не успел окончить своих слов, как трехглавый змей взошел в палаты и говорил: «Спасибо королю, что прислал мне кусок с прикусочком». — «Кусок ты съел, — сказал королевич, — а прикуском подавишься». Сие самое змея привело в великое сердце, и он вызывал королевича биться. «Очень хорошо», — отвечал королевич. Они вышли из покоев, и королевич с одного раза срубил три головы змею; но не успел еще обернуться, как стоит уже перед ним змей о шести головах, которому он с двух раз срубил также все головы. По сем начал их собирать, думая уже, что всех умертвил чудовищ, но вдруг к нему подходит змей ужасной величины, о двенадцати головах, с которым бился он долгое время, а только срубил ему девять голов. Змей уже одолевал королевича, как вдруг кольцо его развернулось, и откуда ни взялась, охота прибежала ему на помощь, и умертвили змея. Королевич после сего, собравши все головы, положил их под камень, а сам ушел.

Видя сие происхождение, некоторый дворянин их королевства, взошел к королевне и говорил: «Если ты пойдешь за меня замуж и скажешь своему родителю, что я избавил тебя от смерти, то оставлю тебя живою; а когда на сие не согласишься, то умерщвлю сей же час». Она согласилась на его предложение. И как скоро приехали во дворец, то король, увидя свою дочь живою, весьма обрадовался, которая из страха объявила родителю своему, что сей человек ее избавил от смерти и она дала слово идти за него замуж. Король на сие был согласен, и назначили день к торжествованию брака. Невзор-королевич, услыша о сем, приехал во дворец и объявил королю, что не сей дворянин, а он избавил от смерти его дочь. Дворянин опровергал слова королевича. «Когда так, — примолвил Невзор-королевич, — то где головы змеев?» — «Птицы растаскали», — ответствовал дворянин. «Пустое говоришь, друг мой! — говорил королевич. — Но пойдем, я тебе покажу, где они лежат». И как они пришли на то место, то сказал королевич: «Подними самой сей камень». Дворянин не мог поднять оного, а королевич поднял одною рукою и говорил: «Посмотри, вот головы». Как только сей протянул свою шею, то королевич опустил камень и отсек ему голову оным. Возвратясь же ко дворцу, утвердила королевна, что сей ее избавитель, а того она назвала из одного страха. Король выдал свою дочь за Невзора-королевича, и он стал жить в сем государстве, куда собралась и вся его охота и до самой смерти его находилась при нем безотлучно.

27. Сказка о Брунцвике-королевиче

В славном Чесском королевстве, жил-был король Фрид, который весьма благоразумно управлял своим королевством и, живя он несколько лет со своею супругою, прижил сына, которого назвали Брунцвик-королевич. Как только он начал приходить в совершенный возраст, то отец его скончался, оставя правление королевства своему сыну. Брунцвик спустя два года после смерти отца своего вознамерился жениться на королевне Неомении, дочери короля Отромоноса. В одно время после брачного торжествования начал Брунцвик-королевич говорить своей супруге: «Дражайшая моя Неомения! Я хочу славою своею доставить честь всему королевству Чесскому. Отец мой службою своею достал себе орла и тем приумножил славу королевства своего, а я хочу себе выслужить льва. Хотя я и долгое время буду с тобою в разлуке, но ты до тех пор не выходи замуж, пока не получишь какого известия о моей смерти». После сего, препоручив правление королевства своему тестю, приказал оседлать тридцать коней богатырских и взял с собою тридцать юношей. Королевна же Неомения провожала Брунцвика до самой пристани корабельной и, простясь с ним, возвратилась в свое королевство, а Брунцвик-королевич поехал в те страны, которых ни сам знать не мог, ниже юноши, находящиеся при нем.

Ехал он долгое время широким путем и дорогою, наконец, приехав к морю, остановился. Долгое время он в великое погружен был размышление; обратясь же к морю, увидел корабль, стоящий на якорях неподалеку от них, почему вознамерился идти к оному и ездить по морю. Желание его было исполнено. И пришед на кораблю, сели в оный и направили путь свой прямо по морю. Ездили они четыре года, не встречаясь ни с какими опасностями и бедствиями морскими, как вдруг восстала сильная буря и противный ветер, и так сильно волны ударились в корабль, что совсем отчаялись о своей жизни все находящиеся в корабле. Потом волнование морское мало-помалу утихало, и корабль их занесен был к превысочайшему острову. Увидя сие, пришли все в великий ужас, а наипаче от того, что на острове оном великие увидели громады человеческих костей. Намеревались они ход своего корабля направить в другую сторону, но все их предприятие было бесполезно: они несколько раз отъезжали от сего острова, но опять все к нему прибивало их морскими волнами. И так Брунцвик-королевич и все находящиеся с ним на корабле взошли на остров, на котором жили долгое время. И напоследок дошли до того, что уже весь изошел съестной припас, и почти все померли голодною смертию, и остались только в живых один Брунцвик-королевич и молодой рыцарь именем Биладам.

В некоторое время королевич, прохаживаясь по острову со своим рыцарем, говорил ему: «Любезный мой друг Биладам! Придумай, пригадай, каким бы образом нам освободиться от сей напасти, угрожающей нам смертию». — «Милостивый государь Брунцвик-королевич! — говорил Биладам. — Не сокрушайтеся о сем. И если вы согласитеся последовать моему совету, то легко избавиться можете от сего, а я о себе не думаю. Находится птица Ног, которая живет на Акшеновых горах, о которых не могу вам донести, далеко ли оные расстоянием от сих мест. Та птица прилетает и таскает мертвые тела для прокормления своих птенцов; то не угодно ли вам будет, чтобы я вас зашил в лошадиную кожу, и она, прилетя сюда, вас из сего острова вынесет на оные горы, с которых вы удобнее сойти можете и прийти в какое королевство. Известно мне то время, в которое прилетает на сей остров Ног-птица». Брунцвик-королевич, выслушав слова Биладама, согласился с охотою поступать так, как советовал ему молодой рыцарь, и лучше желал быть растерзану птицами, нежели умереть на сем острове. И как наступало время прилететь на сей остров птице Ногу, то Биладам, взяв лошадиную кожу, намазал оную снаружи всю кровью и, посадя в оную Брунцвика-королевича, положа туда его меч и зашив ремнем, оставил на острове, а сам пошел далее. Птица Ног спустя немного времени прилетела на сей остров и, подхватя Брунцвика-королевича, во мгновение ока прилетела с ним на пустые горы Акшеновы и, оставя его на оных для пищи своим птенцам, сама паки улетела. Брунцвик объят был великим отчаянием, когда Ноговы дети разорвали лошадиную кожу и между собою производили драку от своего голода. Между тем королевич выскочил из кожи с мечом своим и начал оным рубить тех птиц, которые бросились на него, хотя его растерзать. Перерубя всех птиц, весьма обрадовался Брунцвик-королевич, что может силы свои укрепить несколько, изнуренные голодом.

Отдохнувши несколько времени, королевич вознамерился идти от сего места, опасаясь, дабы птица Ног, прилетев, не умертвила его, и, взяв с собою всех убитых птиц, шел долгое время пустыми горами. И как он шел девять дней и девять ночей, нимало почти не отдыхая, то наконец пришел к такому месту, где гора горы выше и больше, и если бы с ним не было пищи, то бы ему непременно надлежало умереть с голоду, потому что на оных горах никакого произрастания не находилось. Между тем спустился он в одну долину с горы и услышал тамо происходящий ужасный рев и вой. Он несколько остановился, вникая более, от чего бы оный происходил, но как начал озираться на все стороны с великим опасением и страхом, думая, не Ног ли птица летит за ним вслед, то вдруг увидел льва с драконом-змеем, сильно бьющихся между собою. Брунцвик-королевич, увидя сие, несколько пришел в самого себя и, остановясь, рассуждал, за которую сторону ему вступиться. Напоследок заблагорассудил принять сторону льва и, нимало не медля, обнажив свой меч, вступил в бой со змеем, у которого было двадцать голов и изо всякой головы исходило пламя. Лев, видя, что Брунцвик-королевич пришел к нему на помощь, упал на землю немного отдохнуть, потому что змей уже начал было льва одолевать. В то самое время, как лев отдыхал, Брунцвик срубил змею шесть голов и от нестерпимого пламени приходил в изнеможение и бессилие. Лев, приметя, что королевич ослабевает, вскочил со своего места с яростью и, разорвав змея на многие части, размешал его. Потом, подошед к королевичу, положил ему свою голову на колени, чрез что свидетельствовал свою благодарность за его помощь. Королевич ласкал льва к себе, который также и сам к нему ласкался. После сего Брунцвик-королевич пошел искать пути, как бы выйти из сих мест, в чем ему последовал и лев, не отставая от него ни на шаг.

Долгое время бродили они по горам и лесам, как в один день королевич взошел на высокую гору и взлез на дерево, с которого во все стороны смотрел, не увидит ли какого города или государства. К счастью своему, увидел он море и город в недальном расстоянии. Он, сошед с дерева и с высокой той горы, пошел прямо по той дороге, которая лежала к виденному им городу. Чрез несколько дней достиг благополучно оного города и весьма удивлялся крепкому оного зданию и великолепию. Подходя к сему городу, рассуждал сам с собою королевич так: «Хотя худо, хотя хорошо со мною случиться может, однако я пойду в сей город для того, что с голода умереть в оном не могу».

Но как только взошел он в тот город, то чрезвычайным объят был страхом от того, что добровольно попался в руки к чудовищам, ибо он увидел короля, у которого и спереди и сзади были глаза, на руках и на ногах по осьмнадцати острых когтей. Окружающие же его придворные были собою зверообразны и страшны: иной с рогами, другой о многих головах, у иного собачья голова, и прочие, сим подобные. Видя сие, Брунцвик хотел возвратиться назад, но Амбриус, король сего государства, закричал страшным голосом на Брунцвика: «Как ты осмеливаешься, дерзкий, возвращаться из сего города без моего позволения?» Брунцвик остановился и не знал, что делать. Король, приметя его страх, несколько поласковее начал с ним говорить: «Брунцвик! Мне имя твое известно, но я не знаю только, зачем ты сюда пришел. Скажи, пожалуй[ста], мне, волею ты пришел или неволею?» — «Милостивый государь! — отвечал Брунцвик. — Я по воле выехал из своего королевства для странствования и получения себе славы, но претерпевать таковое несчастие осужден по неволе». — «Я уведомляю тебя, — подхватил король Амбрус, — что ты из областей моего королевства никогда не выйдешь, и я имею немалую нужду в твоей храбрости. Когда же ты оставил свое отечество для приобретения себе славы, то ты в сем обманулся, ибо с сего времени я не отпущу тебя из своих областей, и ты остатки жизни своей проводить будешь у меня в неволе». Таковые слова Брунцвика-королевича привели в несказанную печаль и уныние, и столько он сделался бесчувственен, что никакого не мог на сие дать королю ответа.

Король Амбриус, приметя отчаяние Брунцвика, сказал ему: «Слушай, королевич, если ты хочешь видеть свое отечество, то я отпущу тебя из своих областей и пропущу сквозь железные вороты, которые мне принадлежат, и от меня зависит, кого пропустить и кого нет, только ты мне сослужи верную службу: достань мою любимою дочь Африку, похищенную драконом, который живет в городе Острове, и оный стоит на пустом море, расстоянием от моего королевства на триста миль. И когда ты оную службу мне сослужить не отречешься, то я даю тебе верное слово королевское, что здесь тебя держать не буду». Брунцвик, услыша такое обещание короля, весьма сему обрадовался и уверял Амбриуса, что все возможное употребит старание возвратить похищенную драконом его дочь. На третий день приказал он изготовить для себя корабль; и как оный привалил к берегу, то он, взяв с собою довольное количество съестного запаса, сел со львом в корабль и поехал прямо к городу Острову.

Сей город был весьма прекрасен, и королевич по приезде своем к оному весьма удивлялся его великолепию и огромности; потом корабль свой оставил у пристани, а сам со львом пошел прямо к городу. И когда пришел к первым воротам того города, то увидел у ворот двух весьма ужасных зверей, прикованных на серебряных цепях и стерегущих ворота того города. Оные звери назывались Менендрусами, кои имели головы человеческие, стан лошадиный, а хвост свиной. Лишь только они увидели подходящего к воротам Брунцвика-королевича, то устремились его растерзать, от сильного же их движения потрясся весь город. Брунцвик-королевич, не щадя нимало своей жизни, с удивительною отважностью подходил к воротам и, вынув свой меч-кладенец, начал биться с теми зверями. Лев, видя, что королевич изнемогает, с великою яростию бросился на одного зверя и в ту ж самую минуту растерзал его в мелкие части, что потом учинил и с другим. И таким образом прошли все ворота до самого города. Как взошли внутрь города, то Брунцвик-королевич удивлялся приятности оного. Напоследок шел он далее и, пришед на королевский двор, взошел прямо в палаты, в которых увидел Африку, дочь короля Амбриуса. Она была собою весьма прекрасна, но только обезображивало ее то, что она вместо ног имела два хобота змеиные. Африка-королевна, увидя Брунцвика, спросила его о имени и о причине, для которой он пришел в сей город; по сем, не дожидаясь от него ответа, спрашивала у него, каким образом он мог пройти в сей город. Брунцвик-королевич, объявя Африке о своем имени, потом сказал, что «родитель твой, король Амбрус, послал меня в сие королевство, чтобы тебя возвратить к нему; и когда я в сем могу получить успех, то он обещал меня пропустить сквозь железные ворота и проводить до моего королевства». Выслушав сие, говорила Брунцвику Африка-королевна: «Любезный мой королевич! Не можно о сем и думать, чтобы возвратиться мне в мое отечество. И я тебе советую скорее идти из города, пока ты жив и объявить моему родителю, что я жива и здорова». — «Государыня моя! — говорил Брунцвик королевне. — Для меня все равно — жить или умереть, но я без тебя никак не возвращуся к твоему родителю». И как услышала Африка-королевна такие слова от Брунцвика, то поцеловала его в голову и приказала ему подле себя сесть. Потом говорила ему: «Храбрый и преизрядный королевич, когда ты не хочешь отсюда без меня идти, то даю тебе перстень свой, который тебе много может пособить. Если ты начнешь с кем биться, или нападет на тебя какой страх, то сними его с левой руки и надень на правую». По сем объявила ему королевна, чтобы он вышел из палат, потому что скоро будет дракон. Королевич, исполняя ее приказание, вышел вон из покоев и дожидался того часа, в который должно прибыть в город дракону. Змей с великим свирепством и яростию поднимался из своей пещеры. Он имел осьмнадцать хоботов острых, и когда змей взошел в город, то шел прямо на Брунцвика, который сперва пришел в некоторый страх, но вспомня приказание королевны, исполнил оное, и тотчас страх весь исчез. Он начал биться с драконом, и как сей уже одолевал королевича, то лев заступил его место, и от утренней зари бились до самого полдня. Наконец лев, рассвирепев, начал когтями своими драть змея и убил его до смерти. Королевич во все время лежал на земле бесчувственен, и лев, чрезмерно сожелея о нем, побежал из города вон в чистое поле и, накопав коренья, нимало не мешкая, принес оные в своих челюстях и отдал королевне Африке, которая приложила оные к его ранами. Чрез несколько времени Брунцвик-королевич излечился от своих ран и говорил королевне: «Милостивая государыня! Видели ли вы какой я опасности жизнь свою подверг для избавления вашего, теперь уже время нам возвратиться в королевство вашего родителя». Королевна чувствительнейшую приносила Брунцвику благодарность и с радостию соглашаласьехать к своему родителю. Потом, набрав себе довольное количество золота, серебра и камения самоцветного, вышли вон из города Острова и, сев на корабль, поехали в свое королевство.

Лишь только они приехали в королевство Амбриуса, то король, узнав о сем, вышел к ним на встретение и, обняв Брунцвика, говорил к нему: «Здравствуй, любезный мой сын! За твою верную услугу намерен я тебя подарить драгоценным подарком. Но что может быть драгоценнее и знаменитее моей дочери, которую отдаю тебе в супруги». Брунцвик-королевич, хотя и свидетельствовал королю благодарность свою, однако сим нимало не был доволен; но желательнее бы для него было и приятнее, если бы он отпустил его в свое отечество. По сем в скором времени король Амбриус торжествовал брак своей дочери и королевича Брунцвика.

В один день королевич, прохаживаясь по многим палатам, подошел к некоторой палате, весьма ветхой. Любопытство побудило его войти в оную; и как скоро он в нее вошел, то в одном углу увидел лежащий меч-кладенец древних храбрых витязей. Он взял меч, начал его рассматривать и увидел, что он ему весьма полезен и лучше гораздо того меча, который он имел при себе, почему вынул свой меч и положил на место оного, а тот взял с собою и, походя несколько еще по палате, вышел из нее вон. Пришед в свои покои спустя несколько времени, говорил своей супруге: «Любезная моя Африка! Не скрой от меня того, о чем я тебя спросить намерен, и скажи мне самую истину». — «Как мне можно утаить от тебя, любезный мой и храбрый супруг! Если я тебе буду неверна, то кому же более быть верною, не знаю». — «Уведомь меня, прошу, — продолжал Брунцвик, — я недавно прохаживался по палатам вашим, и случилось мне взойти в старую палату, в которой я увидел в углу лежащий меч без ножен, и я думаю, что он некоторого славного богатыря». Африка, выслушав сии слова, ничего не отвечая на вопрос своего супруга, пошла вон из комнаты и, пришед с поспешностию в ту палату, увидела лежащий меч и, думая, что оной тот самый, о котором говорил ее супруг, положила его еще подалее и, вышед из палаты, заперла ее девятью крепкими замками, и взошед опять в комнату Брунцвика, говорила: «Ты спрашивал меня, любезный супруг, о мече, лежащем в старой палате, я удивляюсь, как ты оный мог увидеть: его много лет искали, но не могли найти. Он имеет великую силу. Когда кто вынет его из ножен и скажет: “Милый мой меч, послужи мне верою и правдою, сними голову с одного, или с десяти, или с тысячи человек, или хотя с великого войска”, то меч по повелению своего господина тотчас посечет всем головы. Но ты, любезный мой, — примолвила Африка-королевна, — не думай себе того, чтобы когда-нибудь мог владеть оным мечом, ибо родитель мой ни на какие золотые горы его променять не согласится». Брунцвик внутренно смеялся глупости жены своей, наружно же удивлялся действию того меча.

В некоторый торжественный день король Амбрус, вздумав повеселиться со своим зятем и придворными министрами, пригласил всех к обеденному столу, по окончании коего начала играть огромная музыка. Брунцвик, вынув свой меч из ножен, говорил: «О милый мой меч, послужи мне верой и правдою, сруби голову королю Амбриусу, его жене и прекрасной королевне Африке». И как скоро оным отрублены были головы, то Брунцвик приказал, чтобы во всем том городе людям отрублены были головы, что вскоре и исполнено было. Королевич весьма радовался тому, что мог достать такой меч; и как остался один во всем городе, то не желая более в оном медлить, приготовил себе корабль и, наполня оный золотом, серебром и самоцветными каменьями и, седши со львом, поехал в свое королевство.

Случилось ему ехать на корабле мимо острова Треопатра, на котором он услышал ударение в бубны и различные трубные звуки. Любопытство побудило его взойти на оный остров, на который он, как скоро взошел, то увидел множество народа, из которых иные пляшут, а другие разъезжают на лошадях. Как на сие Брунцвик-королевич смотрел с удивлением, то вдруг подошел к нему один человек и, называя его по имени, спрашивал, каким образом он зашел на сей остров. Потом, не дожидаясь ответа, потащил его с собою в хоровод плясать. Брунцвику показалось сие досадно, вдруг он обнажил свой меч и приказал с сего неучтивца снять голову. Все тотчас было исполнено. Другие же, увидя сие, говорили с угрозами: «О Брунцвик-королевич, ты не уйдешь от наших рук». И сии равной подвергли себя участи с первым. Видя сие, Острион король приказал четырем человекам посадить Брунцвика на огненную лошадь, но он, не допущая их до себя, лишил всех жизни. Разгневался за сие король Острион на Брунцвика-королевича, приказал немедленно собираться своему войску, чтобы оно схватило Брунцвика и убили льва. Войско Остриона короля окружило королевича и льва с великим криком. Бруцвик же, будучи среди опасности, вынул из ножен свой меч и приказывал ему со всего войска снять головы. Король Острион, видя, что войско его побито почти все и малое число остается, начал просить с покорностью Брунцвика-королевича, чтобы он пощадил оное, обещаясь его немедленно проводить до Чесского королевства. «Я исполню твою просьбу, — говорил королевич Остриону, — только ты меня без всякой опасности и бедствия проводи до моего королевства». Острион клятвенно уверял королевича, что обещанное исполнит, почему королевич запретил мечу действовать и положил его в ножны.

И так Бруцвик со львом своим сели в корабль, а король Острион с оставшимся войском проводил его до самого Чесского королевства; и как он достигнул своей Чесской области, то Острион по приказанию Брунцвика возвратился в свои морские утоки. Королевич, въехав в город, прошел прямо в королевские палаты, где тесть его и королевна Неомения увидя его, весьма обрадовались. Он рассказал им о всем том, что с ним ни приключилось в его путешествии. По сем приказал для льва построить двор и определил к нему тридцать человек, которые бы его кормили. И приняв правление своего королевства, начал жить в великой любви и согласии со своею королевною. И так Брунцвик-королевич по приезде своем в королевство Чесское правил оным десять лет с великою славою и честию и прижил с королевною Неомениею сына Вейдейславля, которому по смерти своей препоручил правление всей области Чесский.

28. Сказка о лисе-обманщице

В некоторой деревне жила-была лиса, которая сперва промышляла воровством, но как наскучила ей такая жизнь, вознамерилась она честным образом доставать себе пропитание, ходя по селам и деревням. И в один день, вышед из своего логовища, устремилась идти прямо в ближнюю деревню и, идя по дороге, подняла осметок и, положа его в мешочек, поплелась в деревню. Пришед к одному крестьянину, у которого в то время затевалась свадьба, и постучась под окно, просилась, чтобы укрыли ее от темной ночи. Хозяин, зная ее совесть, отказывал ей, что некуда пустить, полна и без нее изба народа. «Сделай такую милость со мною, — говорила лиса, — мне места немного надобно, я лягу на порог, а хвост свой положу под порог». Крестьянин не мог отговориться и пустил ее в избу. Лиса, взошед, поклонилась и между тем просила хозяина, чтобы ее осметок кинул куда-нибудь к месту. Крестьянин взял у нее осметок и бросил на полати.

И как наступил вечер, то девки и молодые бабы стали прясть, то же сделала и Лиса Ивановна. Севши за гребень, начала дремать и упала. Девки тотчас ей подостлали соломы, где она без памяти храпела. Напоследок девки, посидев, ложились спать, и как все полегли, то лиса встала потихоньку со своего места и, влезши на полати, взяла лапоть и закинула под печку. Хозяин и хозяйка поутру встали очень рано, начали приготовлять завтрак, и как все поспело, то пришли к лисе и будили ее, что время уже вставать. Она, вскоча, начала бранить себя, что так долго проспала, и собиралась идти со двора. Хозяин и хозяйка уняли ее позавтракать; она на сие согласилась и, покушав, встала из-за стола, поблагодарила хозяина за хлеб, за соль и добрый ночлег и пошла со двора долой. Несколько отошед, воротилась опять. Хозяин, увидя ее, спросил: «За чем ты воротилась, Лиса Ивановна?» — «Я позабыла, батюшка, взять свой лапоть», — отвечала лиса. Хозяин, поискав его на полатях и не нашед, сказал лисе: «Лисанька, твой лапоть пропал, а я вместо того даю тебе новые лапти». — «Нет, батюшка, мне новых твоих не надобно, отдай мой старый». Долгое время происходил между ими спор, наконец она согласилась за лапоть взять курочку, с которою и пошла долой со двора.

Такими плутовскими умыслами лисица напоследок нажила себе лошадь и весь конский прибор. После чего запрягла ее в сани и поехала лесом. Навстречу ей попался серый волк, который говорил ей: «А, лиса! Ты нынче хорошо живешь!» — «Не по-твоему, долгохвостый пес», — отвечала лиса. «Посади меня, лисанька, и покатай», — просил ее волк. Она согласилась и, погоняя свою лошадь, приговаривала: «Ну, не стой — хомут не свой, вожжи краденые». Потом посадила она с собою зайца и медведя. И как ехали немалое время по лесу, то вдруг переломилась оглобля, почему лиса приказывала зайцу, чтобы он принес оглоблю. Заяц побежал в лес и принес коротенькое поленце, лисица за сие на него разгорячилась и просила волка, чтобы потрудился поискать оглобли. Волк не отказался от сего и принес длинную да тонкую палочку. Видя сие, медведь говорил лисице: «Разве я, лисанька, на старости сброжу и принесу тебе оглоблю». Потом пошел в лес и принес целое дерево. Лисица, видя худой успех, побежала сама искать оглобли, а им приказала, чтобы они не упустили лошади. Лишь только лиса ушла в лес подалее, то волк, медведь и заяц прорезали у лошади брюхо и выели все мясо, а оставили только одну кожу, которую набили сеном. Потом пришла лиса и подделала оглоблю, запрягла лошадь и села в сани, погоняя, приговаривала: «Ну, не стой — хомут не свой, вожжи краденые». Но лошадь ни с места, а она лишь только дернула за вожжи, то лошадь и повалилась на бок. Лиса, увидя, что лошадь мертвая, спрашивала виноватого, но все отперлись. «Хорошо, друзья, я узнаю виноватого». И пошли все вместе рыть глубокую яму, в коей разложила огонь и говорила: «Чтобы все через нее перепрыгивали, а кто упадет в яму — тот и виноват». Все на сие согласились. Сперва перепрыгнул волк, за ним заяц, потом лисица. Но медведь лишь только поднялся от земли, то сорвавшись, упал в яму, в которой и сгорел. Лисица же, расставшись со своими друзьями, пошла опять бродить по деревням, в которых и век свой скончала.

29. Сказка об Адоре-королевиче

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был король, который имел у себя трех сыновей, из коих меньшой назывался Адором-королевичем. Но как те оба сыновья были гораздо старее своего брата, то они и начали у своего родителя просить благословения и позволения ехать в иные государства погулять, людей посмотреть и себя показать. Король, родитель их, уважая просьбу своих сыновей, позволил им ехать в другие королевства, дав притом им по богатому кораблю и снабдив всем тем, что нужно для путешествующих. Адор-королевич, узнав о сем, что братья его получили от родителя позволения отъехать в чужие государства, желательно было и ему сотовариществовать им, почему, пришед в покои своего родителя и проливая слезы, просил его, чтобы он ему дал благословение и позволение ехать вместе со своими братьями. «Сын мой любезный, — говорил ему король, — ты еще молод и не можешь перенести всех тех трудностей, каковые встречаются с путешествующими. Я родительски советую остаться при мне, и когда ты достигнешь совершенного возраста, то в тогдашнее время можешь произвести в действо теперешнее твое намерение, и я никак уже тебе отказать тогда не могу». Но Адор-королевич, нимало не внимая совету своего родителя, неотступно его просил о том, дабы он его просьбу учинил действительно, объявляя притом, что он все случающиеся в пути трудности удобно перенести может. Король согласился на его просьбу, приказал и для него изготовить третий корабль и, дав свое благословение, отпустил его иных королевств посмотреть и себя показать.

Таким образом три королевича, простясь со своим родителем, сели каждый на свой корабль и отправились благополучно в путь. Ехали они морем несколько дней, не встречались ни с какими опасностями, и как находились они на самой средине своего пути, то большой брат поплыл в правую сторону, середний в левую, а Адор-королевич прямо. На третий день его мореплавания мимо корабля его плыл гроб, обитый железными обручами, который лишь только Адор-королевич увидел, приказал бросить якори в море и оставить корабль. Как скоро сие исполнили, то матросам своим велел сесть на шлюпки и, переняв оный, плывущий по морю гроб привесть к нему на корабль. Матросы, исполняя повеление королевича, подъехали на шлюпках к плавающему по морю гробу, переняли его и привезли на корабль. Королевич приказал его поставить на корабль в удобное место и, подняв якоря, продолжал свой путь далее, после чего целый день плыли весьма благополучно.

На другой же день нечаянно восстала сильная буря и ужасный ветер, который корабль королевича сбил с надлежащего пути и, занося в неизвестную сторону, прибил его к крутому берегу. Как скоро корабль морскими волнами принесен был к безопасному месту, то королевич сему весьма обрадовался и приказал корабль поставить на якорях, спустить бот, поставить в него перенятый плавающий по морю гроб и перевезти на берег, куда и сам переехал немедленно. По сем он приказал гроб вынуть из бота и, не раскрывая его, зарыть в землю. Когда все сие исполнено было по повелению королевича, то он таковой отдал приказ корабельщику, чтобы он его дожидался на сем самом месте год, и если королевич не возвратится чрез назначенное время, то бы дожидался и другой, и более бы трех лет не медлил на сем месте: по прошествии коего срока возвращался бы в свое королевство или куда ему заблагорассудится. Корабельщик обещался в точности исполнить ненарушимо приказание своего королевича.

Адор-королевич по сем, нимало не медля, пошел сухим путем туда, куда его глаза глядят. И шел он путем-дорогою три дня и три ночи, не видав ни встречного, ни поперечного. На четвертый же день услышал он некоторый за собою шорох, как бы кто гнался за ним вслед. Оглянувшись назад, Адор-королевич увидел за собою человека, бегущего в белом платье. Сие самое привело его в некоторый ужас, и как он будучи от природы своей смел, то, остановясь, обнажил свой острый меч, думая, что нагоняет его неприятель, хотящий безвременно лишить его не только того, что при нем имеется, но и самой жизни, которая почитается драгоценнее всяких сокровищ. Лишь только человек в белом платье нагнал Адора-королевича, то упал пред ним и, стоя на коленях, приносил ему благодарность за великодушный его с ним поступок и избавление его от долговременного беспокойства и изнурения. Сие слова Адора-королевича привели в великое удивление, и он, несколько подумав, спросил сего незнакомца: «Какое я тебе мог сделать благодеяние? Я сего не ведаю». — «Милостивый государь! — отвечал человек в белой одежде. — Весьма бы я был не чувствителен, если бы не стал приносить вам благодарности моей за то самое, что вы переняли гробницу, плавающую долгое время по морю, и приказали зарыть оную в землю. Когда бы столь великодушно вы не поступили со мною, то бы я, может быть, вечно плавал по оному морю и никогда бы не получил себе покоя». — «Каким же ты образом заключен был в оной гробнице, открой мне самую истину», — говорил королевич. «Когда ваше любопытство побуждает вас быть о сем известну, — отвечал человек в белой одежде, — то я вам честь имею о себе донести по самой сущей справедливости, не скрывая от вас ничего. Я называюсь Ивашка-белая рубашка, — продолжал он, — был сын одной бедной вдовы, и лишь только достиг я совершенного возраста, то свел короткое знакомство и дружбу с волшебниками и наконец столько успел в той волшебной науке, что превзошел самых лучших моих учителей. Искусство же свое более употреблял я во вред другим, нежели в пользу, о чем узнав, моя мать многократно мне родительски советовала оставить сие искусство, но я никак ее в сем не послушал, и она напоследок велела сделать железную гробницу, набила железные обручи и положила меня живого в оную, лишила своего родительского благословения и пустила по морю, по которому я плавал уже с лишком тридцать лет, но никто из проезжающих не перенял моей гробницы, и ты один только сделался ко мне великодушен, приказал оную перенять и зарыть в землю, за что теперь приношу тебе мою чувствительнейшую благодарность, обещаясь быть тебе слугою и помогать моим искусством во всяких трудных и опасных случаях». По окончании сих слов Ивашка-белая рубашка примолвил еще: «Ежели вы имеете намерение вступить в брачный союз, то я знаю одну прекрасную королевну, которая достойна быть вашей супругою». — «Очень хорошо, — сказал Адор-королевич. — Когда ты мне сию услугу оказать не откажешься, то и я к тебе во всю мою жизнь буду благодарным. Только скажи, пожалуй, чистосердечно, совершенно ли так прекрасна оная королевна, как ты мне о ней сказываешь?» — «Фива-королевна, так называется оная королевна, — отвечал Ивашка, — первая красавица во всем свете, и я вас уверяю, что вы чрезвычайно быть можете довольны сею невестою». Адор-королевич о красоте Фивы-королевны от одного только воображения сделался в нее влюблен до крайности, почему с нетерпеливостию просил Ивашку, чтобы он пошел с ним не медля в то королевство, в котором живет Фива-королевна. Нимало не отказывался от сего Ивашка, и они отправились в путь.

Шли путем-дорогою, близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли — не скоро дело делается, а скоро сказка сказывается. Напоследок пришли к тому королевству, вокруг которого стояли тычинки, как бы все королевство обнесено было полисадом, и на каждой тычинке воткнуто было по богатырской головушке, только из них одна стояла простая. Адор-королевич, увидя головы богатырские на тычинках воткнутые, приведен был в немалый ужас и спрашивал своего проводника, что бы это значило. «Милостивый государь! — отвечал Ивашка. — Сии на тычинках воткнутые головушки славных могучих богатырей, которые сватались за прекрасную королевну Фиву». Таковой ответ в толикое привел отчаяние и страх королевича, что он уже намеревался обратно возвратиться в свое отечество, не желая вступить в брак с прекрасною Фивою-королевною, чего не мог скрыть и от проводника своего. Ивашка, узнав намерение королевича, говорил ему: «Милостивый государь! Нечего вам опасаться, и пойдемте смело в сие королевство. Надейтесь твердо на меня! Я употреблю все мое искусство к тому, чтобы вам оказать мою услугу в сочетании вас браком с прекрасною Фивою». Адор-королевич последовал совету Ивашки и уже без всякого страха и опасения приближался к стенам того королевства.

Лишь только они взошли в королевство, то Ивашка сказал королевичу: «Милостивый государь! Хотя я у вас отправлять буду должность вашего верного слуги, однако прошу вас во всем последовать моему совету, не оставьте также без особенного своего внимания и сего, о чем я вам теперь предложить намерен. Когда вы войдете в царские белокаменные палаты, то королю поклонитесь пониже; он будет тебя весьма ласково принимать за белые руки, сажать за столы дубовые, за скатерти браные и яствы сахарные и будет потчевать напитками крепкими; потом начнет тебя спрашивать, откуда ты пришел, из которого королевства, какого отца сын, за какою надобностию и как тебя зовут по имени. Ты ему с учтивостию объяснись во всем, не утаи также и того, что пришел свататься за его дочь, с которою желаешь вступить в брачный союз. Уверяю тебя, Адор-королевич, что король, отец прекрасной Фивы, не откажет в твоей просьбе, и согласится отдать за тебя свою дочь». Королевич, выслушав со вниманием наставление своего проводника, обещался точно так поступать, как он ему приказывал.

Как скоро королевич вошел на королевский двор и взошел на красное крыльцо, то король, увидя его из своего окна, выходил из покоев к нему навстречу, принимал его за белые руки, повел в палаты белокаменные, сажал за столы дубовые и скатерти браные, потчевал яствами сахарными и напитками крепкими, потом начал его спрашивать: «Ах ты гой еси добрый молодец, младый юноша! Откуда ты пришел, из которого государства и какого отца сын, за чем и как зовут по имени?» — «Я приехал сюда из царства Хотейского, сын оного славного короля, зовут меня Адор-королевич; а пришел в твое королевство свататься за твою дочь Фиву прекрасную, на которой желание имею жениться». Услыша сие, король весьма был рад, что такого славного короля сын хочет быть его зятем и, не отлагая нимало времени, велел своей дочери готовиться к брачному торжеству. По наступлении назначенного дня король приказал собраться во дворец князьям и боярам; и когда они все собрались, то отпустил дочь свою в церковь венчаться с Адором-королевичем. По окончании сей церемонии возвратились все во дворец, садились за столы дубовые, за скатерти браные, пили, ели, прохлажались и всякими забавами веселились.

Когда насупило время Адору-королевичу идти в брачную горницу со своею супругою, то Ивашка, отозвав его к стороне, тихо ему говорил: «Слушай, Адор-королевич, когда ты ляжешь на тесовую кровать со своею супругою, то не говори с ней ни одного слова; и если моего совета не послушаешь, то не будешь жив, и головушка твоя воткнута будет на оставшейся тычинке». Адор-королевич, выслушав наставление своего верного слуги, спросил его: «Для чего же мне ничего не говорить с моею супругою?» — «Для того, — отвечал Ивашка, — что она имеет знакомство с одним духом, который к ней каждую ночь летает по воздуху в виду шестиглавого змея, а в покой к ней входит в образе человека. Если же на тебя наложит свою руку и тебе от того сделается тяжко, то ты вскочи с постели, бей ее палкою не жалея до тех пор, пока она всех сил своих лишится, я же в сие время буду стоять у твоей спальни и стеречь, как прилетит оный змей». Адор-королевич обещался исполнить его приказание и во всем последовать благоразумному и полезному таковому совету. По сем пошел в брачную горницу и лег на кровать, не говоря ни одного слова с прекрасной Фивою. Королевна спустя несколько времени начала его целовать, после чего наложила на его белую грудь свою руку и так сильно его давнула, что насилу мог опомниться. Королевич, вскоча с постели, взял в руки палку и до тех пор бил без всякой пощады прекрасную королевну, что она почти замертво легла на постели. Между тем вдруг поднялся великий ветер, сильная буря и влетел шестиголовый змей в спальню королевича, желая его пожрать. Но Ивашка никак до того не мог допустить и, обнажив свой острый меч, начал драться с тем змеем, и они бились ровно три часа. В сие время Ивашка срубил у змея головы, которой по сем улетел из покоев, и Адор-королевич проспал до самого утра.

В следующий же день король послал своих министров проведать, жив ли его любезный зять Адор-королевич. И когда посланные возвратились к королю и донесли, что он жив и благополучен, то король чрезвычайно сему обрадовался, что первый еще избавился от умерщвления его дочери. По сем приказал его позвать к себе, и когда Адор-королевич вошел в палаты своего тестя, то весь тот день пили, ели, прохлажалися и всякими веселостями забавлялися. По наступлении же ночи Ивашка приказывал Адору-королевичу, чтобы он и в сию ночь поступил так же, как и в первую. Как только Адор-королевич лег на постелю, то Фива-королевна наложила опять на него свою руку и начала его сильно давить. Адор-королевич, не говоря ни слова, ухватил ее за волосы и начал без милости бить палкою. Ивашка же в сие время стоял за дверьми, как и прежде, дожидаясь прилета змея, который вскоре потом прилетел и хотел сожрать королевича, но Ивашка, выскочив из-за двери с мечом, отрубил змею еще две головы. Змей улетел, а Ивашка пошел к покою.

Лишь только наступил белый день, то королевич, одевшись, пошел к королю поздравить его с добрым утром, и весь тот день проводили в великом веселии. По наступлении ночи Ивашка приказывал Адору-королевичу, чтобы он так же и в сию ночь поступил, как и в прежние. Он исполнил его приказание, а Ивашка и последние две головы отрубил змею и сжег их с туловищем, а пепел развеял по чисту полю.

Адор-королевич, несколько пожив у своего тестя, начал проситься в свое отечество повидаться со своими родителями и показать им свою супругу. Король нимало не удерживал королевича от предпри[н]ятого намерения и дал ему в провожание несколько полков из своего войска. По сем королевич, простясь со своим тестем, поехал со своею супругою в королевство своего родителя. На половине самой дороги Ивашка предложил Адору-королевичу, чтобы он приказал полкам своим остановиться лагерем. Королевич его послушался и приказал войску своему разбить палатки; Ивашка же между тем перед палаткою королевича наклал костер дров и, зажегжи оные, вывел из палатки за руку прекрасную королевну Фиву и, выхватя из подполы меч свой, разрубил ее надвое. Видя сие, королевич пришел в несказанный ужас, а притом проливал слезы и не мог придумать, для чего сие делает его верный слуга. Ивашка же, оборотясь к королевичу, говорил: «Милостивый мой государь Адор-королевич! Не извольте сокрушаться о вашей супруге — она вскоре будет жива». И как королевны Фивы тело развалилось надвое, то из внутренности ее начали выползать всякие гады. Ивашка, их хватая руками же, всех покидал в огонь. После сего говорил королевичу: «Видите ли вы, какая нечистота находилась во внутренности вашей супруги, и если бы я с нею сего не сделал, то бы опять разумножились в ней злые духи». И когда все гады вылезли, то Ивашка, сложив тело королевны Фивы, спрыснул живою водою, от которой она в ту ж минуту встала и начала разговаривать со своим супругом. «Желаю тебе всякого благополучия, Адор-королевич и с супругою, — сказал Ивашка. — Я послужил тебе верой и правдой; теперь прощайте». Сказав сие, вдруг сокрылся от всех.

Адор-королевич после сего приказал собирать палатки, и как все было исполнено, то он держал путь-дорогу к своему государству. Когда достигли того места, где корабельщику приказано было его дожидаться, то он, отпустя войско, данное ему для провожания, назад в королевство, сам со своею прекрасною королевною сел на тот корабль и поехал прямо в королевство своего родителя, в которое приехав, встречен был с пушечною пальбою. И сам король, вышед из палат белокаменных, принимал своего сына и прекрасную его супругу Фиву за белые руки, повел в палаты белокаменные, сажал за столы дубовые, за скатерти браные, потчевал яствами сахарными, и весь тот день пили, ели, прохлажались и с всякими забавами веселились. И так Адор-королевич жил у своего родителя два года, после которого времени, простясь с ним, поехал в королевство своего тестя, от которого принял златой венец и начал править тем королевством, живя с прекрасною своею супругою в великой любви и тесной дружбе.

30. Сказка о Правде и Кривде

В некотором царстве, в некотором государстве жили-были две между собою великие неприятельницы — Кривда с Правдою, из которых одна своими пронырствами вкрадывалась в любовь к народу, а другая честным образом снискивала себе благосклонность у оного. В одно время две сии соперницы сошлись на дороге, и по взаимном поздравлении Кривда спросила Правду: «Куда ты, сестрица, идешь?» — «Я иду в Каржатское государство», — отвечала Правда ей. «Ах, сколько я рада, — подхватила Кривда, — что нам вместе с тобою идти; и я туда приняла путь-дорогу за некоторым делом, весьма важным». — «Очень хорошо, — сказала Правда, — я весьма довольна буду твоим сотовариществом». И как они шли несколько времени и наступила пора им обедать, то Кривда предложила Правде, чтобы сперва есть в дороге ее хлеб, а как оный съедят, тогда уже примутся и за кривдин. Правда не могла догадаться, что ее Кривда обманывает, и согласилась на ее предложение. И так они несколько дней ели вместе хлеб правдин, который как съели, то Кривда и не стала давать ей своего, отговариваясь что ей самой мало на дорогу. Правда несколько дней не пила, не ела и столько изнурилась от голода, что насилу могла идти. Напоследок, вышед из терпения и сил, с покорностию просила Кривду, чтоб она хотя мало-мальски подкрепила ее силы. «Очень хорошо, сестрица, — говорила Кривда, — я соглашусь тебе дать хлеба и накормлю тебя досыта, только с тем условием: дай я выколю тебе один глаз». Хотя сие и не очень нравилось Правде, однако голод не тетка; и, подумав довольное время, согласилась позволить Кривде выколоть у себя один глаз. Как скоро сие Кривда исполнила, то накормила Правду досыта, и она дня три еще могла без нужды пробыть в пути, после которого времени опять пришла в чрезмерную слабость и изнурение, почему начала просить Кривду, чтобы, сжалясь над нею, накормила ее. Кривда отговаривалась, что сама имеет великую нужду в хлебе, наконец согласилась ее накормить с таковым же условием, чтобы позволила себе выколоть и другой глаз. «Как же мне быть слепою, — говорила Правда, — я и пуще могу с голоду умереть». — «Ах матка-сестрица, — сказала Кривда, — я тебя не оставлю, но доведу до того королевства, куда мы идем». — «Хорошо, — сказала Правда, — на, коли мне и другой глаз, когда тебе угодно, только не обмани меня и не умори с голоду». Кривда с клятвою обещалась ее не оставить. Потом выколола ей другой глаз и дала довольный укруг хлеба и, отдохнув несколько, взяла ее за руку и повела. Напоследок привела в лес и, поставя ее у березы, сказала: «Посиди тут немного, сестрица, а я пойду искуплю харчу и к тебе скоро возвращусь». По сем пошла от нее и уже более не возвращалась. Правда дожидалась ее целый день, но видя, что обманута она Кривдою, и опасаясь, дабы не растерзана была от диких зверей, влезла на дерево и сидела там во всю ночь.

На другой день пришли в сию рощу красные девицы повеселиться и принесли с собою вина, пива, блинов, пирогов и прочего кушанья. И как они довольно поразвеселились, то пели песни и плясали, а после сего сели и разговаривали о разных вещах. Между прочими разговорами сказала одна: «Известно вам, сестрицы, сколько времени король наш страждет от глаз и уже давно он ничего не видит, доктора и лекари отказались излечить его болезнь, но пособить оному весьма легко можно и не стоит большого труда. Взять только должно с сего дерева, — указывая на то, на котором сидела ослепленная Правда, — утренней росы в скляночку и помазать оною раза три больные глаза, то на другой же день не будет чувствовать никакой боли и начнет по-прежнему ими смотреть». По окончании своих разговоров встали они со своего места и пошли по своим дворам, оставя под деревом все то, что с собою ни принесли. Правда с крайним вниманием слушала их разговоры и с нетерпеливостью дожидалась следующего дня. Как скоро окончилась ночь, и багряная заря начала восходить, то Правда, росою помазав свои глаза, начала несколько видеть; потом, помазав еще более, по-прежнему все увидела; наконец сошла она с дерева, выпила оставшееся после девок вино и пиво и утолила свой голод оставленным ими кушаньем и вознамерилась еще переночевать в сей роще для того, чтобы утренней росы с сего дерева набрать в пузырек. На другой же день поутру, набрав росы в скляночку, пошла в то государство, в котором король болен был глазами.

Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли шла Правда путем-дорогою, наконец благополучно пришла в то королевство. Как скоро она подходила ко дворцу, то придворные служители спрашивали ее, куда она идет и зачем. «Я услышала, — говорила Правда, — что ваш король давно уже болен глазами, почему я знаю такое средство, чем оные могу вылечить, и он по-прежнему будет здоров глазами до самой своей кончины, не чувствуя ни малейшей боли». Как скоро о сем донесли королю, то он с великою нетерпеливостью приказал представить к себе такого человека, который обещается излечить его болезнь. Она взошла в покои короля и, отдав почтение, приступила к лечению. Вынув склянку с росою, помазала оною глаза королю, который немного стал видеть и чрез частое повторение совсем король излечился и, благодаря лекарку, спросил ее, что ей потребно за труды. Правда ответствовала, что ей ничего не надобно, и она довольною себя почитает тем, что имела счастие получить таковой успех в восстановлении ему здоровья. «Если угодно будет вашему величеству, то я покорнейше прошу вас позволить мне несколько жить при вашем дворе». Король с охотою исполнить обещался ее просьбу. Правда, пожив несколько времени в сем королевстве, вознамерилась путь свой продолжать далее в Каржатское королевство и, поблагодаря короля за все его к ней оказываемые милости и благодеяния, пошла вон из королевства.

Шла она несколько путем-дорогою, наконец у лесочка пристигла ее темная ночь, и она вознамерилась ночевать в оном и взлезла на высокое дерево, на котором сидя, благополучно окончила ночь. В следующий день лишь только она хотела слезть с дерева, как увидела, что к тому дереву подошли красные девицы и сев под оное, начали разговаривать: «Я тебе давича говорила, сестрица, о болезни королевны. Она сделалась больною почти от ничего. В одно время ела она белый хлеб и уронила из рук крошку под пол, которую подхватила лягушка и съела. С тех самых пор королевна начала сохнуть и чахнуть, а лягушка, напротив, толстеет. Но если бы догадался кто из придворных, то вылечить королевну стоит небольшого труда. Надлежит поднять половицу и убить лягушку, и вынуть из нее крошку, которую, обмыв чисто-начисто, отдать поутру королевне оную съесть, от чего она по-прежнему поправится в своем здоровье». Окончив сей разговор, рассуждали и о прочих материях, после чего пошли далее в лес.

Правда, проводя их из глаз своих, слезла с дерева и поспешала в то королевство, в котором чахнула королевна. Не долго она медлила в пути и, наконец достигла оного королевства и, пришед во дворец, объявила о себе, что она пришла пользовать от болезни королевну. Донесли о сем королевне, которая приказала тот же час представить к себе того человека, который обещается возвратить ей прежнее здравие. Служители ввели Правду в покои, в которых она увидела стоящую Кривду. Она, увидя Правду, с восхищением говорила: «Ах любезная моя сестрица! Живую ли тебя видеть? Я в своих хлопотах не чаяла уже тебе быть живой». Правда, на сие ничего не отвечая, пошла далее в покои к королевне и, пришед, с почтением донесла королевне, чтобы она приказала поднять половицу и убить там сидящую лягушку, из которой вынуть крошку уроненного белого хлеба и, обмыв ее чисто-начисто, самой съесть, от чего в ту же самую минуту почувствует легкость и здоровье. Королевна тотчас приказала сие исполнить; и как скоро принесли ей уже обмытую крошку, то она съела ее и почувствовала здравие. После чего королевна благодарила Правду и спрашивала, что ей потребно за труды. «Ничего мне не надобно, — отвечала Правда, — как только чтобы позволили жить всегда в вашем королевстве и, — указывая на Кривду, — чтоб расстреляли сию женщину на воротах, которая мне столько причинила обиды, что я по смерть свою не могу забыть оной». Потом рассказала королевне о всем том обстоятельно, как с нею поступила Кривда в пути. Королевна выслушав обиду Правды, тотчас приказала Кривду расстрелять на воротах, а Правда осталась жить благополучно в том королевстве и до самой своей смерти была в великой милости как у королевны, так и у всего народа.

31. Сказка о Абидаламе-королевиче

В некотором царстве, в некотором государстве жили-были старик со старухою, и они жили несколько лет в своем супружестве, но детей у них не было, о чем они чрезмерно сокрушались. И как уже приходили к глубокой старости, то начали просить Бога, чтобы даровал им хотя единое детище, которое бы в старости их было помогою в работе и доставлял пропитание. И так молятся они год, молятся другой и чрез целые семь лет не вымолят себе ни единого детища. Но к несказанному старика и старухи обрадованию и утешению на осьмом году понесла она и родила вдруг семь сынов, которых всех назвали Симеонами. Лишь только старик с старухою могли им дать некоторое воспитание, то будучи обременены старостию и дряхлостию, вскоре оба умерли, а детей своих оставили сиротами еще в несовершенных летах. Робята начали упражняться в крестьянской работе, в которой столь прилежны были, что нимало не уступали своим соседям.

В некоторое время случилось королю Абидаламу ехать мимо той деревни и, увидав он работающих на поле семь юношей, весьма много тому удивлялся, что такие молодые робята пашут и боронят. Почему, желая узнать, кто они таковы, послал к ним придворного своего лакея спросить, чьи они дети, и где их отцы. Посланный, подошед к Симеонам, спрашивал их, для чего они такие малые робята упражняются в [с]толь тяжелой работе; лучше бы они шли в город и промышляли себе другим способом пропитание. Старший Симеон с учтивостию и почтением отвечал придворному лакею, что они бедные сироты и некому за них работать, потому что лишились уже давно своих родителей. «Как вас зовут?» — спрашивать продолжал придворный. «Всех Симеонами», — отвечали они. Посланный тотчас возвратился к своему королю и донес с почтением ему о всем обстоятельно. Король, выслушав сие, немало сожалел о сем и приказал придворному взять их с собою ко двору.

Король Абидалам по приезде своем во дворец собрал всех своих министров, бояр, князей и думных дьяков и требовал у них совета следующим образом: «Почтенные мои господа министры, бояре, князи и думные дьяки! Вы видите семь сих сирот, которые не имеют у себя ни родителей, ни родственников. Придумайте теперь, пригадайте, что мне должно делать с ними, дабы они, пришед в совершенный возраст, меня благодарили. Требую вашего благоразумного в сем случае совета, как мне с ними поступить». Все с почтением отвечали на сие королю: «Милостивейший государь! Как уже теперь все сии робята находятся на возрасте и имеют некоторое понятие о всем, то не угодно ли будет вам каждого спросить порознь, в какую кто желает науку или художество». Королю Абидаламу весьма понравился сей совет, и он, нимало не медля, говорил ласково большему Симеону: «Слушай, друг мой, объяви мне по самой справедливости, в какую ты желаешь идти науку или какому обучаться художеству; и когда ты мне откроешь свое намерение, то я тому и отдам тебя учиться». Выслушав сие, старший Симеон с почтением и учтивостию говорил королю: «Милостивейшей государь! Я никакой не желаю обучаться науке, ниже художеству; и ежели вы мне прикажете посреди вашего королевского двора построить кузницу, то я сковал бы вам столб до самого неба». Король, видя, что сего не для чего учить какому-либо ремеслу, потому что он и так уже совершенно искусен в кузнечном ремесле. Но, не доверяя несколько сему, чтобы он мог сковать столб до самого неба, приказал посреди своего двора построить кузницу, в которой он начал отправлять свою работу со всякою поспешностию.

По сем король, призвав другого Симеона, спрашивал: «А ты, мой друг, к какой науке или художеству имеешь охоту, признайся мне чистосердечно, и я прикажу тебя тому выучить». — «Ваше величество, — говорил другой Симеон, — я ничему учиться не желаю, а когда большой мой брат скует железный столб до неба, то я по тому столбу взлезу на самый верх и стану с оного смотреть во все государства и буду тебе сказывать, что в котором королевстве делается». Король из ответа сего понял, что и оного учить не для чего, потому что он и без всякой науки уже довольно мудрен и разумен, почему обратил свое внимание на третьего и спрашивал его, чему он желает учиться. «Я не хочу ничему обучаться, — говорил королю третий Симеон, — и когда большой мой брат скует мне топор, то я оным — тяп да тяп — тотчас бы построил корабль». Выслушав сие, король, говорил ему: «О! Мне корабельные мастера надобны, но и тебя уже учить более ничему не надобно».

Потом спрашивал король четвертого: «А ты, Симеон, чему желаешь учиться?» — «Ничему, Ваше Величество, — отвечал Симеон, — ежели мой брат сделает корабль, и когда ему случится быть в море, и нападет на оный неприятель, то я в таком случае, взяв корабль за нос, поведу в подземные королевства, а когда неприятель возвратится, то опять корабль свой выведу на прежнее место». Король, слушая четвертого Симеона, несказано удивлялся его хитростям и сказал ему: «Тебя, друг мой, нечему более учить, ты и без науки весьма хитр». Обратясь король к пятому Симеону, спросил его: «А твое желание к какой науке?» — «Ни к какой, ваше величество, — отвечал сей, — если мой большой брат скует мне ружье, то я тем ружьем, какую бы птицу ни увидел, хотя она будет от меня в весьма дальнем расстоянии, подстрелю». — «Ты исправный будешь стрелец, — говорил сему король, — и тебя учить не для чего». Глядя на шестого Симеона, он спросил: «А ты к какой науке имеешь охоту?» — «Я ни к какой не имею охоты, ваше величество, — с почтением отвечал Симеон. — Когда мой брат подстрелит птицу, то я, не допущая ее до земли, на лету подхвачу ее и принесу вашему величеству».

Напоследок король спрашивал седьмого Симеона: «Ты какою желаешь заниматься наукою?» — «Никакою, Ваше Величество, — отвечал последний Симеон, — я и без всяких наук имею предорогое ремесло». — «Какое? — спрашивал король. — Пожалуй, объяви мне об оном». — «Я столь искусно умею воровать, — продолжал Симеон, — что никому противу меня в сем успеть не удастся». Король весьма осердился, услыша о таком гнусном последнего Симеона ремесле, и потом, обратясь к своим министрам, требовал от них ответа, как должно наказать сего последнего за его худой промысел. «На что его наказывать, — говорили министры, — может быть, он вор с именем и такой, который в ином случае будет весьма нужен для Вашего Величества». — «Какую мне может вор оказать услугу?» — говорил король. «Легко сие статься может, — продолжали министры, — уже десятый тому наступил год, как, Ваше Величество, достаете себе в супруги прекрасную Саргскую королевну и много потеряли войска, издержали довольно количество золотой казны, но достать и до сих пор не можете. Сей, может быть, Вашему Величеству украдет прекрасную королевну Елену». — «Вы правду говорите, — сказал король, — и я не намерен наказывать сего вора, но должен его содержать в своей милости».

После сего король Абидалам, обратясь к последнему Симеону, говорил: «Можешь ли ты съездить за тридевять земель в тридесятое королевство и достать мне Саргскую королевну, прекрасную Елену, в которую я уже долгое время страстно влюблен? И когда ты сослужишь мне верою и правдою такую услугу, то я за то дам тебе великое награждение.» — «Это наше дело, Ваше Величество, — отвечал Симеон, — и если только сие угодно Вашему Величеству, то я вскоре сие исполнить постараюсь». — «Я прошу тебя, а уже более не приказываю, — говорил король Абидалам Симеону, — не медли более в моем королевстве, бери себе войска и золотой казны столько, сколько тебе надобно, и поезжай в Саргское королевство». — «Мне не надобно ни войскатвоего, ни золотой казны, — продолжал Симеон, — но только отпусти нас всех братьев, и мы тебе достанем прекрасную королевну Елену, а без сего никак исполнить оного невозможно». Королю хотя и не хотелось отпустить всех Симеонов, однако, желая пользоваться красотою Елены Прекрасной, на сие согласился.

Между тем временем большой Симеон в кузнице на королевском дворе сковал железный столб до самого неба, а другой Симеон взлез на самую верхушку того столба и смотрел во все стороны, и как обратился за тридевять земель к тридесятому королевству, то увидел королевну прекрасную, сидящую под окном, и уведомил о сем короля Абидалама, который, услышав сие, вящею воспылал любовию к Елене. Потом говорил Симеонам: «Друзья мои! Не дайте мне безвременно умереть, отправляйтесь как можно поскорее в путь свой, ибо я более не могу жить на свете без прекрасной королевны Саргской». Большой Симеон братьям своим сковал одному топор, а другому ружье, и, запасшись всем нужным к дороге, отправились они в путь свой. Меньшой же Симеон не забыл взять с собою кошку, которую так к себе приучил, что она везде за ним бегала, и когда он останавливался на дороге или в другом каком месте, то и кошка становилась на задние лапы и ласкалась к нему.

Долгое время шли они путем-дорогою, наконец пришли к черному морю, через которое им надлежало переезжать, но переправиться было не на чем. Они долго ходили по морскому берегу, искали какого-нибудь дерева, чтобы [из] оного сделать для себя судно. Напоследок нашли превеликий дуб, из которого третий Симеон, взяв свой топор, в одну минуту срубил корабль, и оный вдруг сделался оснащен и наполнен разными драгоценными товарами. Все Симеоны сели на тот корабль и поплыли в путь свой, который окончили чрез несколько месяцев и благополучно прибыли в Саргское королевство. Как скоро они въехали в королевскую пристань, тотчас опустили якорь в море и остановили корабль.

На другой же день последний Симеон, взяв свою кошку, пошел в город и, пришед к королевскому двору, остановился противу окошек прекрасной королевны Елены. В то время кошка села на задние лапы и начала ласкаться к своему хозяину. Но как в сем королевстве совсем не было кошек и не слыхивали про них, что то есть за зверь — кошка, прекрасная королевна Елена, сидя под окошком, увидела кошку, тотчас послала своих нянюшек и мамушек, чтобы спросить у Симеона, какой это зверок и не продажный ли. Ежели его продает, то сколько требует за него цены? Нянюшки и мамушки королевнины, подошед к Симеону, говорили ему, что «королевна их, прекрасная Елена, приказала у тебя спросить, какой это зверок и не продашь ли ты его? Когда продаешь, то сколько тебе надобно за него цены?» Выслушав сие, Симеон сказал присланным от королевны, чтобы они донесли королевне, что сей зверок называется кошкою: «Я его не продаю, а когда угодно будет ее величеству, то оным служить ей могу без всякой платы». Нянюшки и мамушки, возвратясь в палаты королевны, донесли ей о всем том обстоятельно, что им сказывал Симеон.

Прекрасная Елена чрезвычайно обрадовалась, услышав о сем, и приказала Симеона привести в свои палаты. Как скоро Симеон пришел в королевнины покои, то она вышла сама к нему навстречу и спрашивала его, не продает ли он зверка, называемого кошкою. Симеон с почтением отвечал королевне: «Ваше Величество! Осмеливаюсь вам донести, что сию кошку не продаю, но если она понравилась вам, то с великим усердием услужить сим готов». И потом отдал королевне кошку, которую она к себе взяв на руки, пошла в палаты, куда и Симеону приказала за собою идти. По сем королевна пошла к своему родителю и, показав ему кошку, объявила, что ей принес в подарок некоторый чужестранец. Король, видя такового удивительного зверка, чрезвычайно любовался на него и приказал представить к себе того самого человека, который поднес королевне кошку. Король, увидя его, чувствительно благодарил за сей подарок и хотел было Симеона наградить золотою казною, но он от сего отказался, почему король сказал ему с ласковостию: «Друг мой! Живи до тех пор в моем дворце, пока отсюда не отправишься в свой путь, и в сие время при тебе кошка лучше может привыкнуть к моей дочери». Симеон не мог также согласиться и на сие, но донес королю, что он бы с великою охотою своею согласился сие исполнить, если бы не было у него с товарами корабля, на котором он приехал в сие королевство, и не имеет такого надежного и верного человека, кому бы мог оный поручить под смотрение. «Но если угодно будет вашему величеству, то я всякий день буду приходить во дворец к вашей любезной дочери и приучать к оной кошку». Таковой учтивый ответ Симеона весьма понравился королю, и он согласился на его предложение при том, чтобы Симеон всякий день ходил к его дочери. С сих пор он ходил к королевне всякий день.

В некоторое время Симеон, пришед к королевне и избрав удобный случай, говорил: «Милостивая государыня! Счастливым бы я себя почел на свете, если бы ваше величество изволили удостоить своим милостивым посещением мой корабль, на котором я имею такие драгоценные и удивительные товары, что смело могу уверять вас, что вы оные никогда не изволили видать. Почему всепокорнейше прошу вас сей день удостоить меня своим посещением». Королевна благосклонно приняла его предложение и обещалась оное исполнить, если получит на то позволение от своего родителя. По сем, нимало не медля, пошла в покои своего родителя и просила у него позволения погулять на корабле приезжего того купца, который подарил ей кошку. Король, чрезмерно любя свою дочь, позволил ей идти на корабль, приказывая только, чтобы она взяла с собою нянек и мамок своих. Королевна, получа позволение от своего родителя и взяв с собою нянек и мамок, пошла с Симеоном. И как скоро пришли они на корабельную пристань, то Симеон просил с покорностью королевну на свой корабль, на котором по приходе ее начал показывать королевне разные товары. Между тем меньший Симеон сказал королевне: «Ваше величество! Прикажите своим нянюшкам и мамушкам сойти на несколько времени, я вам намерен показать такие товары, которых они не достойны смотреть». Королевна, не знав намерения Симеонова, приказала сойти своим нянькам и мамкам с корабля долой; и как они сошли, то Симеон стал показывать еще кое-какие товары, а между тем братьям своим тихонько приказал, чтобы они отрубили якори и пустились в море на всех парусах. После сего уже прошло часа два, как он показывал королевне свои товары, то она, поблагодаря Симеона, сказала ему, что уже время ей возвратиться ко двору, потому что родитель ее будет ее дожидаться к обеденному столу. И лишь только вышла из каюты и увидела, что корабль уже был на ходу и удален от берегов, ударила себя в белую грудь и, оборотясь вдруг лебедем, полетела было в свое королевство. Пятый Симеон, взяв тотчас свое ружье, подстрелил лебедя, а шестой, не допуская до воды, подхватил ее и принес опять на корабль, где королевна по-прежнему стала девицею.

Няньки же и мамки прекрасной Елены-королевны, стоя на корабельной пристани, увидели, что корабль отвалил от берега и поехал с королевною, нимало не медля, побежали во дворец и уведомили короля, что Симеон обманул их и королевну увез с собою на корабле. Весьма прискорбна королю была таковая нечаянная ведомость, и он несколько времени занимался мыслями, что должно в сем случае делать. Напоследок решился послать погоню вслед за Симеоновым кораблем. И так нарядя целый флот, отправил за Симеоном. Когда тот флот начал уже нагонять их корабль, то четвертый Симеон, вскочив со своего корабля, ухватил его за нос и увел в подземное королевство. Видя сие, посланные от короля Саргского, как корабль ушел на дно моря, думали, что оный уже совсем потонул, и им не оставалось более ничего делать, как только возвратился обратно в свое королевство и уведомить о сем своего короля, что и исполнили.

Между тем Симеоны благополучно прибыли в свое королевство и вручили прекрасную Саргскую королевну Абидаламу королю, который за таковую их верную услугу и службу наградил их всех золотом, серебром и драгоценными каменьями, приказал им идти, кто куда пожелает. После сего сам женился на прекрасной Елене-королевне и жил многие лета во всякой любви и приязни.

32. Сказка о Сенюхе

В некоторой незнатной деревне жил-был старик с старухою, которые, долгое время не имея у себя детей, весьма о сем сожалели. Наконец при старости их дал им Бог сына, которого они звали Сенькою. Старик со старухою воспитывали своего сына так, как требует долг родительский, и когда Сенька пришел в совершенный возраст, то наипаче всего завещевали ему быть добродетельну, прилежну к своей должности и усердну к службе господина. Малой глубоко вкоренил в своем сердце их увещания и во всем том селении почитался за честного человека. Но как он уже достиг тех лет, в которые обыкновенно в деревнях робят женят, то родители его, желая при жизни своей его женить, выбрали из соседственного села девку и принялись за свадебку. Пиршество было чрезвычайное, и вся деревня желала, чтобы Сеньке была удача в жене. Но к несчастью его, он женился на глупенькой девке, которая почти и трех перечесть не умела. Сенька и родители его о сем крайне сожелели, но они приказывали ему, чтобы он любил свою жену, потому что судьба ему такую участь определила.

Спустя по сем несколько времени, отец и мать Сенькины умерли, он похоронил их с честию и сделался полным наследником всего того, что после их в доме ни осталось. Желая же честным образом умножить свое имение, начал прилежать к крестьянской работе, от чего мало-помалу обогащался. В одно время, ранее обыкновенного, пошел он со двора своего и, пришед в лес, к неописанной своей радости нашел три котла с деньгами. Он сему весьма обрадовался и, благодаря судьбу, заметил то место и возвратился домой, намереваясь ввечеру попозже найденное им сокровище перевезти к себе, дабы не проведали его о сем соседи. И как наступил вечер, а крестьяне все сошли с поля, то Сенька, запрягши в телегу лошадь, поехал к назначенному месту и поставя котлы с деньгами на телегу, приехал в свой дом. Жена, вышед ему навстречу, спрашивала его, куда он так поздно ездил и что такое привез в котлах. Сенька отвечал ей, что ездил в поле размыкать свое горе, но его опять назад привез домой. Потом, взошед в горницу, поднял половицу и поставил в землю один котел, а прочие схоронил в другое место. Сеньчиха (так ее звали всею деревню), приметя, что муж ее один котел поставил под пол, спрашивала его, для чего же он не все тут зарывает горе. «Для того, — отвечал Сенька, — что завтре поутру я то горе повезу продавать в город». Сеньчиха, не понимая слов своего мужа, думала, что и в самой вещи он повезет продавать горе.

В следующий день Сенька встал поутру рано, оседлал лошадь и поехал в город искупить жене своей наряд и кое-что потребное для дома. Но как от города они находились в дальнем расстоянии, то и приказывал своей жене, чтобы она без него никуда не отлучалась из дома, опасаясь, дабы их не разграбили. Сеньчиха обещалась исполнить его приказание, и таким образом Сенька, простясь со своею женою, отправился благополучно в путь.

В сие время случилось проходить дорожному ту деревню, и как дом Сеньки стоял на самом входе, то он вознамерился попроситься к нему в дом для ночлега. Подошед к окну и постучась, учтиво говорил: «Тетушка родимая, укрой прохожего от темной ночи». — «Очень хорошо, прохожий, — говорила Сенчиха, — ступай в избу». И как прохожий взошел в избу, помолясь Богу, поклонился хозяйке, которая просила его, чтобы он сел. Прохожий не ослушался, и Сеньчиха тотчас напоила и накормила мужика, который, отблагодаря ее, забрался на полати. Прохожий от дороги не мог долго уснуть, и лежа на полатях, испуская тяжкие вздохи, говорил часто сии слова: «О горе! Проклятое горе! Куда мне от тебя деваться? Долго ли ты меня будешь мучить?» Сеньчиха со вниманием слушала его слова и наконец спросила его: «Прохожий, много ли у тебя горя?» — «Эх, любезная моя хозяюшка! у меня горе — что ни есть конца». — «Сделай таку с нами милость, — продолжала Сеньчиха, — возьми кстати с собою и наше горе, которое муж недавно поставил под пол, а остальные вчерась увез с собою в город». Прохожий при сих словах изумился и пришел в такое удивление, что не знал, как разрешить сию загадку. Но как сошел с полатей и увидел под полом котел с деньгами, догадался, что хозяйка сего дома была дурочка. «Очень хорошо, хозяюшка, — говорил прохожий, — разве только для тебя возьму сие горе с собою. А если бы ты не была добрый человек, то бы ни за какие деньги не согласился оное взять, потому что у меня и своего много горя». Хозяйка его просила, чтобы он не оставил ее просьбы, за что, если подъедет ее муж, не преминет воздать ему благодарности.

Лишь только заря начала показываться, то прохожий собрался в дорогу, взял с собою и котел с деньгами, опасаясь притом, дабы хозяин дома не мог его застать. Увидя сие, Сеньчиха, тотчас вскоча с постели своей, затопила печь и, настряпав лучшего кушанья, накормила прохожего и дала ему на дорогу, а притом подарила несколько холста, благодаря, что он не отказался взять с собою их горе. Прохожему, хотя и тяжела была ноша, однако он все свои силы употреблял к тому, чтобы скорее выйти из сей деревни и не попасться в руки к хозяину. Счастье прохожему споспешествовало, и он без всякого препятствия вышел из деревни и пошел со своею ношею туда, куда лежал ему путь.

Между тем Сенька, искупив все нужное в городе, возвратился в свое селение. Как скоро приехал в свой дом, то Сеньчиха, вышед на крыльцо, встречала своего мужа и весьма обрадовалась тому, что он скоро возвратился. Сенька по входе своем в избу спрашивал жены своей, все ли было здорово и благополучно без него в доме. «Все слава Богу», — говорила Сеньчиха. Потом он отдал ей кумашную телогрею и кокошник, говоря: «Ну жена, я в городе продал свое горе и вот купил тебе сей гостинец». — «Спасибо, мой батька, что ты меня вспомнил», — говорила Сеньчиха. По сем, желая она от мужа своего получить благодарность, сказала ему: «Послушай, муженек! Теперь уже мы станем жить благополучно и весело: ты в городе продал горе, а я и остальное, зарытое тобою под полом, отдала доброму человеку, который долго отговаривался взять, но усильные мои просьбы его убедили». Сенька, услышав о сем, бранил свою жену, но напоследок более досадовал на самого себя, для чего он от дуры скрыл истину, и когда бы она знала, что под полом зарыты деньги, то бы их, может быть, никому не отдала. По сем вознамерился он открыть своей жене, что это отдала она не горе, а деньги, которые он нашел недавно пред сим. «Ах батька мой! — говорила Сеньчиха. — Ты сам больше виноват, а не я. Для чего ты мне о сем прежде не сказал, я бы никак не подумала отдать деньги прохожему, зная, что они нам и самим надобны».

Спустя после сего несколько времени в то селение приехал господин, который приказал, чтобы все молодые бабы собрались мыть полы в господских покоях, почему и Сеньчиха старостою наряжена была к сей работе. Она, одевшись в новую свою кумашную телогрею и кокошник и взяв в руки мочалку, пошла на господский двор. Как собрались все крестьянки и начали свою работу, то Сеньчиха, не снимая с себя платья, принялась в оном мыть пол и захлюпала весь хвост у своей телогреи. Прочие крестьянки говорили ей, для чего она не сняла с себя телогреи, которую всю изморает. «Дай Бог здоровье моему Сеньке, — говорила Сеньчиха, — он мне еще новую купит; у нас денег довольно, потому что он недавно нашел в лесу клад». По окончании работы все бабы распущены были по своим домам, и Сеньчиха, пришед, сказывала все то своему мужу, что ни происходило во время их работы. Сенька догадался, что сие непременно дойдет до господина, и он жестокому себя^[20] подвергнет наказанию за то, для чего о сем ему не объявил, почему выдумал в сем случае употребить следующую хитрость. Запрягши лошадь, посадил жену свою в телегу и поехал будто бы искать с нею клада.

Случилось им ехать мимо болота, где лягушки раскричались. Сеньчиха, не зная сего, спрашивала у своего мужа, что это значит. «Это барина нашего давят черти, — отвечал Сенька, — и тогда его давили, как я нашел в лесу деньги». Потом, проехав несколько верст, сказал жене своей, что еще нашел клад, и, возвратясь домой, показал ей кошель с деньгами.

Между тем дошло до господина сведение, что Сенька нашел клад. Господин тотчас его призвал пред себя и спрашивал Сеньку о сем прежде с ласковостию, а напоследок обещался жестоко наказать, если не признается добровольно. Сенька не признавался и уверял всячески господина, что он никогда не находил никакого клада. Господин, вышед из терпения, послал за его женою, которой велел уличать мужа своего в том, что он не признается в найденном им кладе. «Как тебе не стыдно, батька мой, — говорила Сеньчиха своему мужу, — запираться перед господином. Для чего не сказать ему о сем, он от нас не отымет. Я вам расскажу, сударь, — продолжала Сеньчиха, — в какое время мы нашли клад: в ту самую, сударь, пору, как вас черти давили, что я и сама слышала, что вы очень жалобно кричали». Господин, видя, что Сеньчиха врет, спросил: «Да в каком месте меня черти давили?» — «В болоте, — говорила Сеньчиха, — неподалеку от соседской деревни, мы тогда с Сенькой ехали за кладом». Господин, сколько прежде ни был сердит на Сеньку, столько напротив развеселился и смеялся над глупостью жены его и, узнав при том, что Сеньчиха говорит неправду, отпустил Сеньку в свой дом без наказания, где разумный крестьянин стал жить да быть, где и поныне живет достаточно, любит свою жену, но только ей не открывает никакой тайны.

33. Сказка об Иване-гостином сыне

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был убогий поселянин, который пропитание имел одною только птичною ловлею. Как наступал в том селении некоторый праздник, а у поселянина не было денег ни полушки, жена его весьма о сем соболезновала, и он с вечера пошел в лес и расставил сети для ловли птиц. На другой день поутру пошел из своего двора очень рано и, пришед на то место, где раскинуты были сети, подошел к первой и увидел, что в ней ничего не было, потом к другой и далее к третьей и напоследок к четвертой, в которой сидел маленький утенок. Он с радостию взял его и понес в город на торг. Купец, которому он всегда продавал свои птицы, попался ему навстречу и увидел утенка, у которого на голове была маленькая коронка и под нею следующего содержания надпись: «Если кто сего утенка убьет и съест из него сердце, тот будет король». Он спрашивал потом у мужика, что он за сего утенка возьмет. Крестьянин отвечал, что как он ему всегда продает свои птицы, то с ним не будет торговаться и доволен будет тем, что он ему из чести даст. Купец посулил ему триста рублей, но крестьянин, думая, что он над ним издевается, говорил: «Как это вам не стыдно». Купец, наконец давая в руки мужику деньги пятьсот рублей, сказал: «На, будь доволен сим». И взяв утенка, пошел с радостью в свой дом, а крестьянин с поспешностию торопился в свою деревню, опасаясь, чтобы купец его не воротил и не отнял денег. Пришед в свой дом, объявил о сем жене своей, что поймал такую птицу, за которую получил пятьсот рублей. С сих пор, оставя свой прежний промысел, начал торговать и стал жить благополучно.

Между тем купец пришел в свой дом, приказывал своей жене, чтобы она сего утенка наблюдала наипаче самой себя и своих детей. По прошествии несколько времени купцу надлежало непременно на своих кораблях с разными товарами отправиться в другое королевство. Он при отъезде своем просил жену, чтобы она прилежное имела надзирание и попечение об утенке. Жена обещалась исполнить в точности его просьбу. Но как оная купчиха не любила мужа и имела у себя любовника, то проводя своего мужа, тотчас послала за ним уведомить о получении радости, что своего постылого мужа проводила со двора. Любовник, получа известие, нимало не медля пришел в дом своей любовницы, которую застал кормящую утенка. Он, увидя его и надпись на его голове, предложил своей любовнице, что если она его любит, то бы приказал[а] убить сего утенка и зажарить для него. Купчиха долго отговаривалась от сего, напоследок согласилась удовлетворить его просьбу. Любовник, с радостью взяв утенка, принеся к повару, говорил: «Слушай, друг мой! Убей сего утенка, зажарь и более всего береги его сердце, которое не мечи, но вместе изжарь». Повар, выслушав сие приказание, точно поступил по оному и сам с собою рассуждал, какая надобность сему купцу в утином сердце. Как скоро он зажарил утенка, то купеческие два сына, которые уже приходили в совершенный возраст, пришли в кухню, разговаривали между собою: «Худое нам пришло без нашего батюшки время, мать о нас совсем забыла и старается только все делать в угождение своему любителю». По сем повар вынул изжаренного утенка, и большой сын просил у него, чтобы он дал им что-нибудь съесть. Повар, сожалея о них, не смел отрезать, а дал сердце большому, а меньшому головку, говоря притом: «Если у меня о сем спросят, то я скажу, что собаки утащили». Потом подал на стол утенка. Любовник же, видя, что сердце не подано, осердился на свою любовницу и сказал ей, чтобы она с сих пор более его не знала, потому что такой безделицы для него сделать не могла, чтобы из утенка изжарить сердце и подать ему, до которого он чрезвычайно охотник, и, поссорясь со своею любовницей, ушел в великом гневе в свой дом.

Купеческие дети, думая как быть, вознамерились, оставя свой дом, идти странствовать и на другой день, не объявляя о сем никому, собрались и пошли путем-дорогою. Как шли они, то меньшой брат, который съел утиную головку, харкал серебряными деньгами. И путешествуя долгое время, наконец они подошли к лесу, в котором двое дерутся между собою уже тридцать лет за то, что не могут разделить ковра-самолета и сумочки, в которой всякие находятся кушанья, и кургана с лучшими дорогими напитками. Подошед они к ним, спрашивали о причине их ссоры. Услышав о сем, большой брат говорил: «Как вам не стыдно, что вы за такую малость ссоритесь. Вы срежьте палочку и бросьте жребий: кому из вас что достанется». Таковой совет им понравился, и как они пошли срезывать палочку, то большой брат, разостлав ковер-самолет, положа на него курган и сумочку и севши сам, сказал: «Ну, ковер-самолет, понеси меня в Арбазамское королевство». Обратясь же [к] меньшому, сказал: «А ты, братец, доволен будь тем, что харкаешь серебряными деньгами».

Чрез несколько времени прибыл он в Арбазамское королевство, и у короля такое было обыкновение, что кто бы ни приехал в его королевство, всякий долженствовал являться к нему самолично. И как Иван-гостиный сын пришел во дворец, то королю отдал достойное почтение. Король спрашивал его обо всем: какого он королевства и зачем приехал в его королевство. На сие отвечал Иван-гостиный сын, что он из Тарроского королевства сын купеческий, приехал посмотреть сего королевства. Король, выслушав сие, оставил его с собою обедать; он повиновался с охотою приказанию короля. И как начали разносить напитки, то король из любопытства спросил его, есть ли в их королевстве такие напитки. «Есть, ваше величество, — отвечал гостиный сын, — но еще и лучше». И потом с позволения королевского молвил кургану своему, чтобы он потчевал всех. Король не столько удивлялся вкусу и приятности напитков, сколько действию кургана, а королевская дочь от сего в такое пришла изумление, что не знала, что делать. По окончании обеденного стола начала она поить Ивана-гостиного сына, и как напоила его допьяна, то присвоила себе его курган, а его приказала проводить до квартеры.

В следующий день Иван-гостиный сын встал со своей постели и, видя, что у него нет кургана, пошел во дворец и донес королю, что он вчерашнего числа был во дворце и позабыл свой курган. Король за сие на него прогневался и запретил, чтобы о сем не осмеливался никогда упоминать, а если не последует приказанию королевскому, то заслужит достойное наказание как преступник. Он более о сем не упоминал, и вторично был приглашен к столу. После обеда королевна сказала Ивану-гостиному сыну, что нет ли у него какой вещицы, она бы с ним на оную стала играть в карты. «Очень хорошо, ваше величество, — говорил гостиный сын. — У меня есть сумочка, которая завсегда наполнена всякими лучшими кушаниями; и я соглашаюсь на оную с вами играть, только пойдемте в сад». Королевна одобрила его предложение, и лишь только взошли в сад, то Иван-гостиный сын разостлал ковер-самолет. И как на оный королевна и он успели сесть, то вдруг сказал Иван-гостиный сын: «Слушай, ковер-самолет, понеси нас на пустой остров». Не успел почти он сих слов выговорить, как очутились на том острове.

Королевна весьма сему удивилась и не знала, что делать, почитая себя уже совсем погибшею. Она предалась глубокому размышлению, изыскивала различные способы, каким бы образом отсмеять сию насмешку Ивану-гостиному сыну. В один день сказала она ему: «Добрый человек, удалой молодец, прикажи — я поищу тебя в голове». Гостиный сын согласился на сие предложение, лег на колени королевне, и как она начала искать в его голове, то он столь крепко уснул, что не слыхал, как королевна его сбросила с коленей своих и столкнула с ковра-самолета, потом сказала: «Слушай, ковер-самолет, понеси меня в Арбазамское королевство». И таким образом оставя гостиного сына на острове, возвратилась в оное.

Пробудясь от своего сна Иван-гостиный сын и увидя, что нет ни ковра-самолета, ни сумки, ни королевской дочери, досадовал на самого себя, что отдался в обман. Около двух лет находился на оном острове, питался разными плодами древесными. В некоторое время, ходя по острову, пришел в маленький лесочек и увидел два дерева: на одном были черные ягоды, а на другом красные. Он подошел и начал есть черные ягоды. Лишь только успел съесть ягодки три, то вдруг почувствовал, что у него на голове выросли рога и он сделался весь в шерсти, и столько стал безобразен, что смотря на себя, сам приходил в несказанный ужас страха. Рассуждал он, что уже не может ничем переменить сей гнусный вид, но подошед к дереву, произрастающему красные ягоды, ел оные. Вдруг рога исчезли, с коими и все безобразие. Сделался такой прекрасный молодец, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать, ниже в сказке сказать. По сем, набрав в два судна обеих оных ягод, пошел на берег, сидел и дожидался, не поедет ли какое судно мимо того острова, то намеревался просить, чтобы его взяли с собою и довезли до Арбазамского королевства. Счастие ему вспомоществовало и споспешествовало в сем его намерении. Он недолго сидел, как увидел плывущий корабль мимо острова, закричал громким голосом: «Господа корабельщики! Сделайте милость со мною, не дайте мне умереть безвременною смертию, возьмите меня к себе на судно и довезите до Арбазамского королевства». Корабельщики сжалились над ним, подъехали к тому острову, взяли его на судно и спрашивали, каким образом попался он на сей необитаемый остров. Гостиный сын рассказал им выдуманную баснь, говорил им, что ехал на корабле с товарами, вдруг море взволновалось, разбило его корабль, прочие все потонули, а его прибило к сему острову и выкинуло на берег. Корабельщики сожалели о его несчастии и, посадя с собою на корабль, привезли при благополучных ветрах в Арбазамское королевство. Он их благодарил чувствительнейшим образом и обещался, если счастие его не оставит, быть им во всякое время слугою.

Сошедши с корабля, пошел прямо ко дворцу, и как он шел дорогою, то увидел девку, черпающую воду из ключа, спросил у ней: «Красная девица! Кому черпаешь воду?» — «Королевне», — отвечала она. «Пожалуй мне напиться», — примолвил он. Девка ему в сем не отказала, и гостиный сын за сие дал ей три красных ягодки, которые как она съела, то сделалась такая красавица, каковых мало бывает на свете. Увидя ее, королевна спрашивала, от чего она сделалась [с]толь прекрасною. С учтивостию отвечала девка-чернавка, что как она черпала воду, то прохожий попросил у нее, чтобы она его напоила, она в сем ему не отказала, и он ей за сие дал три ягодки, которые она как съела, то и сделалась таковою прекрасною. Услышав сие, королевна сказала ей: «На вот тебе довольное количество денег, поди сыщи того прохожего и купи у него мне ягод». Девка-чернавка побежала без памяти искать Ивана-гостиного сына и, к счастью, нашла его на дороге, говорила ему: «Прохожий! Королевна наша прислала меня к тебе, чтобы ты ей продал тех самых ягод, которые давеча мне дал». — «Очень хорошо», — сказал он и дал ей три ягодки черных, за которые взял триста рублей. Девка возвратилась с поспешностию во дворец и отдала королевне купленные ягоды, которые как скоро она съела, то вдруг начали вырастать у ней рога и покрылась вся шерстью и сделалась столь безобразною и страшною, что все боялись к ней приступить.

Родители королевны, услыша о таковом несчастии, приключившемся с их дочерью, поражены были жесточайшею печалью и прилагали всякое старание, чтобы как-нибудь помощию врачей излечить свою дочь, но все старания были тщетны и бесплодны. Наконец король вздумал кликать клич, что если кто его дочь освободит от таковой болезни, то не разбирая, какого бы он состояния ни был, отдает за того свою дочь. Гостиный сын явился во дворец и донес королю, что он обещается излечить его дочь. Король, услышав о сем, чрезвычайно обрадовался и приказал проводить его в покои дочери. Как скоро он вошел в оные, то сказал королевне, обещается ли она за него выйти замуж. Королевна отвечала, что нимало в сем не будет противиться, только бы ее учинил по-прежнему. Гостиный сын не доверял сему и требовал, чтобы она дала ему своеручное письмо. Королевна, желая избавиться такового безобразия, нимало в сем ему не прекословила и тотчас дала обязательное письмо. Гостиный сын, получа оное, тотчас дал ей съесть три ягодки красные, которые лишь только она съела, то вдруг начали пропадать рога и все безобразие, и она сделалась наипрекраснейшею в свете. Король исполнил данное свое слово без всякого нарушения, и королевна нимало тому не противилась. И так Иван-гостиный сын, женясь на королевне, по смерти своего тестя владел долгое время Арбазамским королевством, почему и исполнилось то предсказание, что кто съест того утенка сердце, тот будет королем.

34. Сказка о Василие-королевиче

В некотором было царстве, в некотором государстве жил король с королевою; они имели у себя трех прекрасных сыновей, из которых меньший назывался Василий-королевич. В одно время король прогуливался по своему прекрасному саду, вдруг поднялся великий вихорь и, схватя на воздух королеву, унес ее в неизвестное королевство. Таковая печаль чувствительно тронула сердце короля, и он почти не мог ни пить, ни есть, но все сокрушался о своей любезнейшей супруге. Оба большие сыновья, равномерную чувствуя печаль о своей матери, решились в один день взойти в покои своего родителя и начали со слезами у него проситься в разные государства искать своей матери. Король дал им свое благословение и отпустил с миром. Они, отправясь в путь, ехали долгое время путем-дорогою, наконец приехали в пространную степь, где приказали раскинуть себе палатку и намерены были дожидаться, не увидят ли кого, кто бы им мог указать дорогу, но ожидание их тщетно, и они медлили на сем месте три года, а ни одного человека не видали.

Между тем пришел в совершенный возраст меньший их брат Василий-королевич, который так же, как и его братья, просил у отца своего позволения ехать в другие государства искать своей матери. Король с великим прискорбием духа отпустил королевича, уговаривая его прежде, что на кого он оставляет его при старости. Василий-королевич, получа благословение от своего родителя, поехал путем-дорогою и заехал в ту же степь. По долговременном своем по оной путешествии увидел вдали палатки, и как начал к ним подъезжать ближе, то узнал, что оные были его братьев. Подъехав к ним, весьма обрадовались друг другу, и между прочими разговорами Василий-королевич спросил своих братьев, для чего они остановились в [с]толь дикой степи. Братья не скрыли от него истинной причины, и он о сем много болезновал, потом сказал им, чтобы согласились отпустить всех служителей своих в королевство, а сами бы пошли пешком искать своей любезной матери. Братья благосклонно приняли его совет и с великою охотою последовали оному. Как скорее остались они одни, то размышляли, в которую бы сторону им предпринять свой путь; решились наконец идти прямо, куда их глаза глядят. Долгое время они путешествовали, увидели потом вдали хрустальный дворец, к которому прямо и поехали.

По приезде своем к оному Василий-королевич, как был всех смелее, взъехал прямо на широкий королевский двор и, подъехав ко крыльцу, увидел столб, в котором было два кольца — одно золотое, а другое серебряное, и, продев провод сквозь оба кольца, привязал своего коня и дожидался своих братьев. Потом взошел на красное крыльцо, где встретился с самих королем, который принял их за белы руки и повел в белокаменные свои палаты, посадя их за столы дубовые и скатерти браные, потчевал яствами сахарными и напитками крепкими, спрашивал их, каким образом заехали они в его королевство. «Мы ищем своей матери, — отвечал Василий-королевич, — которую у нас унес вихорь». Король сожалел о сем, и как они погостили несколько времени у сего короля, то поблагодаря его за ласковость, собирались в свой путь. Король их не стал у себя более удерживать и, подаря им волшебный шарик, сказал: «Куда покатится сей шарик, туда вы и поезжайте, и где он остановится, то в том месте и ищите своей матери».

Они, простясь с королем, поехали в свой путь, и лишь только съехали с широкого двора, то и покатили пред собою шарик, который долгое время катился, а они за ним следовали. Напоследок, прикатясь он к высокой горе, остановился, где и они слезали со своих коней и остановились. Чрезвычайная высота горы не позволяла им взойти на оную; Василий-королевич разные к тому изыскивал средства, но никаких найти не мог, и старание их оставалось тщетно. Наконец нечаянно взглянул он в скважину, находящуюся под тою горою, увидел там железные когти на руки и ноги, которые вздев на себя, пошел на гору. И как он утрудился от долговременного пути, то вздумалось ему сесть под дуб и отдохнуть. Лишь только он сел, то вдруг они от него исчезли. Он весьма сему удивился и, отдохнув несколько, встал и пошел далее по горе, где увидел он палатку, сделанную из тонкого батиста, а наверху оной поставлен медный шар, на нем видно было изображение медного государства. Василий-королевич пошел, но при входе в оное лежали два льва, которые никого не впускали в оную палатку. Василий-королевич долгое время находился в глубоком размышлении, но увидя пустые тазы, стоящие перед львами, наполнил оные водою и утолил их жажду. По сем страшные звери дали ему свободный вход в палатку, в которую он вшедши, увидел прекрасную королевну, сидящую на софе, а у ног ее лежащего троеглавого змея, которому все три головы срубил одним махом. Королевна за сие благодарила королевича и подарила его яйцом, сокрывающим в себе медное королевство.

Королевич, получа таковой подарок, пошел далее и шел долгое время путем-дорогою; потом увидел вдали раскинутую палатку, сделанную из самого чистого флера и привязанную к кедровым деревам серебряными шнурами, у коих кисти были изумрудные, наверху оныя поставлен серебряный шар, коим изображалось серебряное королевство. У палатки оной лежали два тигра и никого не пропускали в оную. Василий-королевич наполнил тазы, стоявшие у них, водою и утолил их жажду, чем снискал себе свободный вход в палатку. Как скоро вошел в оную, то увидел на богато убранной софе сидящую королевну, прекраснее первой, перед которой в ногах лежал шестиглавый змей, коему королевич одним махом отрубил все головы. Королевна, видя неустрашимость такого героя, благодарила его за оказанную ей услугу и подарила ему яйцо, сокрывающее в себе серебряное королевство. Королевич не отказался от сего подарка и, простясь с королевною, пошел далее.

Шел несколько времени — близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли, напоследок дошел до третьей палатки, которая была сделана из самого тонкого и чистого камортка, на коей были весьма искусно и высокою работою вышиты знаки золотого королевства; на палатке же поставлен был шар из самого чистого золота, и оная прикреплена была к лавровым деревьям золотыми шнурами, у коих кисти висели алмазные и из прочих дорогих каменьев. У самой палатки входа лежали два великие крокодила, которые от чрезмерно пожигающего их солнечного зноя испущали из себя огненное пламя. Королевич, приметя их жажду, наполнил пустые тазы водою и, утоля их жажду, сделал себе свободный вход в палатку, в которую лишь только вошел, то увидел королевну, сидящую на софе, превосходнее обеих прежних королевен красотою, у ног ее лежал двенадцатиголовый змей. Королевич, обнажа свой острый меч, с особенною храбростию и смелостию отрубил ему все головы с двух раз. Королевна его благодарила и подарила яйцо, содержащее в себе золотое королевство, с которым вручила и свое сердце. Потом указала ему, где живет его мать, и, пожелав ему всякого успеха в своем предприятии, с ним простилась.

Василий-королевич, вышед из золотого королевства, шел путем-дорогою, наконец достиг великолепного дворца, в который вошед, прямо проходил многие покои и напоследок взошел в пребогатую залу, в которой увидел свою мать, одетую в королевскую одежду, сидящую в креслах. Увидя ее, несказанно обрадовался, что самое чувствовала и она, и по взаимном приветствии уведомил он свою мать, что с братьями своими много претерпел труда и опасности в путешествии и что братья его дожидаются у горы.

Между тем мать его узнала приход змея, который ее унес из королевства, говорила Василью-королевичу: «Любезный мой сын! Схоронися под мою одежду, скоро прилетит сюда змей. И если ты хочешь освободить меня из неволи, то послушай моего совета. Когда прилетит змей и, взойдя в покои, начнет ко мне ласкаться, то ты как можно старайся поскорее ухватиться за волшебную его палку. Ты не опасайся, хотя он поднимет тебя и на воздух, но не может причить тебе никакого зла, опять тебя опустит на землю; и как он ударится об сыру землю и рассыплется в мелкие части, то ты оные собери вместе, сожги и пепел развей по чисту полю». Королевич обещался исполнить приказание своей матери.

Лишь только мать его успела окончить свои слова и спрятать сына, как прилетел змей и начал ласкать королевну. В сие время королевич по совету своей матери ухватился за палку змея, который осердился за дерзость на королевича, и, подхватя его, поднял на воздух. Королевич же не опускал из рук своих палки, и змей, подержав его несколько на воздухе, опустил на землю. Потом, ударившись сам о сыру землю, рассыпался на мелкие части, кои подобрав, королевич тотчас сжег и пепел развеял по чисту полю и завладел волшебною оною палкою, взял мать свою и трех королевен, пошел к дубу, к которому пришед, начал всех спускать долой с высокой горы по полотну. Братья же, видя, что только один Василий-королевич остался на горе, обрезали полотно и с матерью своею и королевнам уехали в свое королевство, приказывая матери и королевнам объявить королю, что они двое их достали и что обещались с клятвою все исполнить.

Василий-королевич, оставшись на горе, опасался с оной спуститься и начал ходить по оной, перекидывая с руки на руку волшебную свою палку, наполнен будучи различными мнениями. Как он находился в таковой задумчивости, то вдруг предстал пред него неизвестный ему человек, который с почтением к нему взял его учтиво поперек, снес с горы и поставил на площади его королевства, после чего сам сокрылся. Василий-королевич ходил по площади и вдруг встретился с одним башмачником, которому говорил, не желает ли он его нанять к себе в работники. Сей согласился. Хозяин, накупя довольное число товару сапожного, напился пьян и, принеся его домой, положил оный в сундук, не говоря ни слова, повалился спать. Василий-королевич, видя, что в хозяине его нет никакого проку, начал вертеть своею палочкою, то вдруг предстал пред него тот дух, который его снес с горы. Увидя его, Василий-королевич, сказал, что[бы] он из всего товара, принесенного его хозяином, к следующему дню пошил бы башмаки непременно. И как все сие было исполнено, то поутру вставши рано, королевич разбудил своего хозяина и говорил ему, чтобы он шел в город с башмаками. Хозяин весьма удивился проворству и усердию нового своего работника, взяв товар, понес в город продавать. Купцы, увидя отменную работу, тотчас раскупили весь товар и начали его представлять знатным господам, а напоследок уже и самому королю, который приказал ему носить свою работу во дворец.

Между тем попались башмаки королевне золотого королевства, которая узнала, что сия работа была одного духа, живущего в золотом королевстве, почему и приказывала к себе позвать башмачника. Как скоро башмачник пришел к королевне, думая, что она ему прикажет сделать какие башмаки, но вместо того воспоследовало сему совсем противное. Она, увидя башмачника, приказала ему, чтобы он противу королевского дворца к следующему дню поставил другой дворец и золотое королевство, от которого бы провел мост до самого королевского дворца, покрытый зеленым бархатом. Приказав таким образом, пошла от него прочь. Башмачник пришел домой в великой печали и рассказывал своему работнику, что королевна приказала сделать ему то, о чем он ни малейшего не имеет не довольно сведения, но даже и понятия. И рассказав сие, пошел с горя в питейный дом, в котором так нахлебался горячих напитков, что пришел домой и сам себя не помнит, а только твердил про себя: «Ну, теперь воля королевская — что хочет, то со мною и делает, хоть голову мне руби, но я не услышу и не почувствую никакой боли». По сем, взваляся на полати, захрапел.

Между тем королевич, сожалея о сем хозяине, начал вертеть своею волшебною палкою. Вдруг предстал пред него дух, которому он приказывал, чтобы к завтрашнему дню непременно против королевского дворца поставил другой дворец и золотое государство, сокрывающееся в золотом яйце, также навел бы калиновый мост от дворца ко дворцу и покрыл зеленым бархатом. Дух исполнил по приказанию королевича все и поутру перенес его самого туда. Василий-королевич приготовился для встретения своего родителя и матери, послал за ними великолепные колесницы, а за братьями самые худые телеги, притом просил их всех к себе на обеденный стол.

Король, услыша, что его меньшой сын жив и находится во всяком благополучии, обрадовался сему и, сев со своею королевою и тремя королевнами в присланные для них колесницы, поехал ко дворцу, а детей своих приказал неволею посадить на те телеги, говоря притом, что за вашу вину сего еще мало. И как приехали ко дворцу, то Василий-королевич встретил с великолепием своих родителей. И по окончании веселия простил обоих своих братьев, и пировали ровно три дни. Послесего большему своему брату назначил супругою королевну серебряного королевства Улиту Прекрасную; середнему — медного королевства, королевну Земиру; а за себя взял золотого королевства Плениру-королевну, превосходнейшую всех и разумом, и красотою, притом каждому из братьев отдал принадлежащие им яйца, скрывающие королевства. На другой день совершен был брак всех братьев к великой радости подданных, и они спокойно обладали своими королевствами, которые были построены на одном море.

35. Сказка о хитром воре

Некоторого царства, некоторого государства, славного королевства в одной деревушке жили старик с старухою, у которых был один только сын, от природы имеющий острый и проницательный разум, но по нерадению своих родителей о его порядочном воспитании употреблен был во зло. Крестьянин наипаче старался о доставлении своему семейству безбедного пропитания и сына своего приобучал с малых лет к земледельческой работе, нежели имел попечение о просвещении его разума. Сын же, напротив того, мало прилежал и к таковому труду, но по врожденной своей склонности занимался всякими бездельничествами и шалостями, непростительными его возрасту. Бедный крестьянин, видя худой успех и надежду, чтобы быть их старости помощником, в своем сыне, старался его увещаниями, а часто и наказаниями отвратить от того, но все было тщетно и бесплодно. Причиною же сего по большей части была малого мать, которая с младенчества чрезмерно ему потакала, хотя и чувствовала уже напоследок, что в сыне ее ничего не предвидится доброго.

Между тем к несчастию и вящему огорчению всего семейства столь тяжко и опасно занемог бедный крестьянин, что чрез несколько дней, оставя сию жизнь, переселился к вечности. Старуха оплакивала смерть своего мужа и по приличию сделала ему последний долг, предав тело его земной утробе. Малый, будучи уже довольных лет, в одно время предложил своей матери, что ему праздность наскучила и он желает обучаться какому ни есть ремеслу. Старуха, услышав сие, весьма обрадовалась и спрашивала своего сына, какому он более желает обучаться ремеслу. «Воровать, — отвечал крестьянский сын, — мне сие ремесло нравится пуще прочих». Таковой ответ мать более привел в печаль и отчаяние, нежели в радость, и она старалась представлять своему сьшу, что воровство есть последнее и самое гнусное рукомесло, которое за собою влечет поносную смерть. Но сын, не внимая ее советам и увещаниям, беспрестанно повторял своей матери, чтобы она исполнила его желание. Сколько ни было прискорбно и досадно сие бедной поселянке, однако вознамерилась она удовлетворить желанию своего сына.

В следующий день, взяв его с собою, пошла на торжище. Проходящие спрашивали у нее, не намерена ли она сына своего отдать в какой род службы. «Никак нет, батюшки, — отвечала старуха, — я желаю отдать его в учение». — «Чему учиться?» — спрашивали ее. «Воровать», — говорила старуха. Прохожие, думая, что старуха лишилась разума, плюнув на нее, отходили прочь и смеялись глупости крестьянки. В сие время подошли два молодца к старухе и спрашивали ее, чему она желает обучать своего сына. «Воровать», — отвечала крестьянка. «Очень хорошо, — говорили сорванцы, — мы беремся его наставить совершенно в сем искусстве». И дав старухе несколько денег на пропитание, взяли с собою малого и повезли в свое жилище, которое они имели в средине самого густого леса. По приходе своем объявили они, что намерены в следующую ночь показать ему опыт своего искусства и желают идти в город ограбить некоторого богатого господина, почему говорили своему ученику, чтобы и он шел с ними и примечал бы, как они будут поступать. «Очень хорошо, — сказал крестьянский сын, — я с охотою моею готов вам последовать».

Как скоро наступила ночь, то воры, взяв своего ученика, пошли в город прямо к дому того господина, который был весь окружен высокими каменными стенами, и никак неможно было взлесть на оные. Воры, подошед к дому, рассуждали между собою, что до следующей ночи оставить должно сие предприятие, потому что не запаслись лестницею. Услышав сие, новой ученик сказал им: «Как, братцы, до другой ночи оставить сие? Я, шедши по улице, заметил у одного двора стоящую высокую лестницу, которую можно употребить к сему случаю». Воры обрадовались, что усматривают успех в своем ученике, и нимало не медля, пошли к сказанному учеником их дому и, взяв лестницу, подставили к стене. Потом говорили между собою: «Надобно нам кинуть жеребий, кому из нас двух достанется перелезть через стену и идти в покой», — от чего и произошел между ими немалый спор. Ученик же, стоя, сказал им: «Братцы! Не спорьте о сем, я разрешу ваш спор и без всякого жребия перелезу стену и пойду в покой господина».

Одобрили его мнение, и ученик, нимало не медля, как птица перелетел через стену и тотчас взошел в покои, в которых довольное время походя, ничего не нашел и, не желая к своим товарищам возвратиться с пустыми руками, подошед к спальне господина, говорил ему: «Милостивый государь! Мне нечто не спится, и такая дрянь лезет в глаза, что по всему телу выступил холодный пот». Господин, пробудясь, услышал голос и, подумав, что это говорит его дворецкий, спросил его вдруг: «Да от чего это происходит?» — «Мне чудится, — говорил крестьянский сын, — будто кто-то ходит с ключами у кладовой». — «Что ты врешь? — сказал господин. — Ключи от кладовой висят здесь на стене, и когда ты сему не веришь, то посмотри сам». Он, подошед, взял ключи со стены и пошел прямо в кладовую. Вынул из оной серебра и прочего из пожитков господина столько, сколько его сил доставало к несению, потом, перелезши через стену и отдавая пожитки пограбленные своим товарищам, говорил: «Вот, братцы! Я это не украл, но выпросил у самого господина». — «Как! Выпросил?» — спросили его они. «Точно так». И по сем рассказал им о всем обстоятельно. «Когда же вы сему не верите, — примолвил он, — то хотя сами пойдемте со мною, и я при вас буду просить себе что-нибудь одному». Воры весьма сему удивлялись, что ученик их гораздо искуснее своих учителей, и один из них для изведания справедливости перелез через стену и, взошед в покои, слушал, как будет ученик их просить себе что-нибудь у господина. Крестьянский сын, подошед к спальне, говорил: «Милостивый государь! Где ваша соболья шуба, в кладовой или здесь? Мне представляется, будто ее украли.» — «Как ты не глуп? — говорил господин. — Ты, видно, заспался, шуба висит здесь под белою простынею. Посмотри поди для уверения». Крестьянский сын, взяв шубу, молвил тихо своему товарищу: «Слышал ли ты, что мне господин сам отдал шубу?» Тот подтвердил его справедливость. После чего пошли они оба из покоя, и, перелезши стену, вор уверял своего товарища, что ученик их шубу точно выпросил у господина, почему и присудили ему оную взять себе без раздела.

Между тем, взяв все покраденное у господина имение, намеревались идти в свое жилище для разделения оного. Но крестьянский сын предложил им, чтобы они пошли в дом к его матери, где и учинили бы раздел. Оба воры согласились на сие, и как пришли в дом своего ученика, то начали делить все по равной части. По окончании сего сказал им крестьянский сын, что он более с ними в сообществе быть не желает, а намерен жениться, почему и просил их, чтобы они к нему приходили повеселиться. После сего, простясь с ними, расстался.

Крестьянский сын просил у матери своей позволения, чтобы она благословила ему жениться. Старуха согласилась на сие без всякого прекословия, и в непродолжительном времени [он] приискал себе невесту — девушку не богатую, но добродетельную, на которой добрым пирком и женился. По окончании пиршества все сродники со стороны молодой его жены разъехались довольными, благодаря его за угощение. Спустя после сего несколько времени крестьянский сын увиделся с прежними своими товарищами и по обыкновенном приветствии уведомил их, что он женился, и притом просил их посетить его дом и посмотреть молодой его хозяйки. Воры поздравили его со вступлением в законный брак и желали ему всякого благополучия, напоследок согласились идти к нему в дом, чем доволен был хозяин.

Как скоро они пришли в дом своего прежнего товарища, то начали прохлажаться и веселиться, и, разгорячась от частого повторения напитков, хозяин между прочим предложил им, чтобы они в сию ночь украли у него свинью, которую он никуда из своего дома не сведет, с таким притом условием, что если они свинью не украдут, то должны ему заплатить сто рублей, а когда получат желаемый успех, то он таковую же сумму доставить должен. Воры охотно на сие соглашались и в ту же самую минуту положили сто рублей его матери, которую избрали они своею посредницею. По заключении своего условия начали опять прохлаждаться и несколько повеселившись, распрощались со своим товарищем, поблагодарили его за угощение, а притом подтвердили, чтобы он не позабыл того, о чем они сделали залог.

Крестьянский сын, проводя своих гостей, взял свинью из хлева, ввел ее в избу и, налив в корыто вина и пива, начал поить, а как приметил, что свинья от хмеля сделалась без чувств, то надел на нее жены своей худой сарафан и, связав, положил на печь, на краю которой велел ложиться своей жене, а сам залез к стене, и легли спать благополучно, надеясь, что воры проиграли свой заклад. В саму глухую полночь, когда люди отягчены бывают крепким сном, пришли его товарищи для исполнения своего дела и, взошед на двор, по всем местам искали свинью, но никак ее найти не могли, то вошли в избу, думая, что она в оную втащена. Предприятие их было не безуспешно, и намерение не обманчиво. Ходили они по горнице долгое время и, не нашед нигде свиньи, прибегнули к хитрости: один из них, подошед к печи, ощупал женщину, лежащую в сарафане, и догадался, что это была жена их приятеля, и, растолковав ее потихоньку, спрашивал: «Жена, да где у нас свинья-то?» — «Ах батька мой! Как тебе не стыдно! Или ты забыл, что она лежит у нас в середине». Спустя несколько после сего, воры подошли оба к печи, сняли с оной свинью без всякого препятствия и, положа на плеча свои, потащили ее с поспешностию в свое жилище, опасаясь, дабы он не нагнал и не отнял у них оной.

После сего вскоре проснулся крестьянский сын и, ощупав порожнее место, спросил у своей жены: «Жена! Где у нас свинья?» — «Что зто ты, батька, покою не даешь, — говорила жена с досадою, — уже в другой раз спрашиваешь меня о свинье. Разве не знаешь, что она лежит с нами?» Крестьянин, не говоря ни слова более, догадался, что товарищи его сблаговестили у него свинью и что он, сколько ни был хитер, однако проиграл свой заклад. Чрезмерно о сем сожалея, слез с печи долой, вознамерился идти за ними в погоню и, взяв с собою железа, коим куют лошадей в табунах, и кусок мелу, погнался вслед за похитителями своей свиньи.

Весьма поспешно продолжал он свой путь, и как ночь была самая темная, то сие почел для себя полезным, и настигая своих товарищей, узнал их по голосу, которые обременены будучи своею ношею, сели поблизости уже своего жилища несколько отдохнуть, говоря притом между собою, что товарищ их сколько, ни был хитр, однако они у него выиграли заклад. Услышав сей разговор, крестьянский сын ударился бежать в сторону лесом, и как отошел от дороги несколько, то начал побрянчивать железами. Воры, думая, что лошадь, отстав от табуна, шатается по лесу, оставя свинью на том месте, на котором отдыхали, и желая оною лошадью завладеть, нимало не опасаясь того, чтобы уже крестьянский сын мог погнаться за ним вслед, пошли в лес на звук брячащего железа. Крестьянин, услышав, что они взошли в лес, манил их далее, и как завел в самую густоту леса, то бросил железа, представляя, будто лошадь легла отдохнуть; сам же, возвратясь другою тропинкою, прибежал прямо на то место, где лежала свинья, взваля ее на плеча, которая еще от хмеля пробудиться не могла, понес прямо в их избушку, потому что воротиться назад опасался, дабы товарищи, нагнав его, не лишили не только свиньи, но и самой жизни. Принеся в избушку свое бремя, положил оное под печку, а сам сел на шесток, вымарав себе лицо сажею и проведя на лбу белые черты. Воры долгое время бродили по лесу, но не нашедши лошади, возвратились, думая, что подшутил над ними леший, и поспешали к тому месту, где оставили свинью. Как скоро увидели, что свиньи уже нет, то не сомневались, что подыграл над ними их товарищ, и не заблагорассудили гнаться за ним вслед, утверждая, что он, хотя свинью и взял, но ему некуда более с нею идти, как в их избушку, почему и пошли в оную с тем намерением, что если его найдут в своей избушке, то жестоко отомстят за таковую насмешку.

Лишь только они вошли в свою избушку, то услыша необычайный соп, каковой производила пьяная свинья, обрадовались, что попался им в руки их неприятель, и, пошарив без огня под лавками и на лавках свиньи и не нашед оной, говорил один другому: «Поди, брат, вздуй огня». И как один подошел к челу и ударил кремнем в огниву, то брызнутые искры показали ему, что кто-то сидит на шестке черный с белыми пятнами. Он раза три пытался высекать огонь, но не мог сего произвести, будучи объят несказанным страхом и ужастию, все члены его дрожали, и, вышед из терпения, спросил у своего товарища трепещущим голосом: «Брат! Скажи мне, пожалуй, каков собою черт?» — «Как ты не глуп! — отвечал другой. — Разве не знаешь, что черт черен». — «А бес каков?» — подхватил прежний. «Бес белый», — продолжал его товарищ. По сем, брося огниву и кремень, вор закричал необычайно: «Беги, беги, братец, отсюда, здесь и черти, и бесы». И оба тот же час побежали вон из своей избушки.

Крестьянин, радуясь о своей удачной выдумке, благополучно дождался следующего дня, и как начал показываться свет, то он, взвалив на свои плеча еще не проспавшуюся свинью, пришел домой. После его за ним пришли его товарищи и не спорили в том, что проиграли свой заклад; напоследок неотступно с покорностию просили крестьянина, чтобы уведомил он их, каким образом скрал он уже унесенную ими из его двора свинью. Уважая их неотступную просьбу, объявил он им о всем обстоятельно, и воры удивлялись его хитрости и выхваляли догадку. Наконец, оставя свое подлое ремесло, согласились с ним вместе жить, назвались братьями и не женясь жили благополучно.

36. Сказка об Аксинье, купеческой дочери

В некотором царстве, в некотором государстве в славном королевстве, жил-был купец, который имел у себя одного сына и одну дочь. И как умерла у него жена, то таковой заключил сам с собою договор, чтобы три года и самому никуда не ездить с товарами и не отправлять никуда своих кораблей. По прошествии коего срочного времени вознамерился он в другое королевство отъехать со своими товарами и, нагрузив довольное число кораблей, взяв с собою своего сына, отправлялся в путь. При отъезде же своем просил родного своего брата, чтобы он имел смотрение как за всем его домом, так и за дочерью, которая ежели умрет до его возвращения, то бы вступил в совершенное управление всего дома и сделался полным наследником оставшегося имения. Брат обещался особенное прилагать попечение в отсутствии его о его доме. И таким образом купец, простясь со своею дочерью и с братом, поехал благополучно в свой путь.

Брат в его отсутствие нередко навещал свою племянницу; и в одно время, пришед в дом к ней, вознамерился ее лишить жизни, желая завладеть после нее всем имением, и между прочими разговорами говорил ей, чтобы она с ним поехала посмотреть на морскую пристань, не возвратился [ли] ее отец из другого королевства. Аксинья, не ведая злых намерений своего дяди, согласилась на его предложение и, нимало не медля, приказала в коляску заложить лошадей и, сев со своим дядею без всякого опасения, поехала к корабельной пристани. Долгое время ходили они по пристани и не видали никаких кораблей, потом он звал ее разгуляться в долину, недалеко находящуюся от пристани. Она согласилась, и как только пришли в долину, то он, желая произвести в действо гнусное свое намерение, вынул приготовленное к тому орудие и хотел ее лишить жизни. Аксинья, видя сие, мужественно начала противиться и столь успела в сем удачно, что вырвавшись из рук своего дяди, бежала поспешно к своей коляске, к которой прибежав и севши в оную, приказала возвратиться немедленно домой. Никто из служителей ее не мог постигнуть сему причины. По приезде же своем в дом приказала она своим служителям, чтобы с сих пор никак не пускали на двор дядю. Все было исполняемо по ее приказанию.

Между тем купец, отец Аксиньи, распродав с великим барышом свои товары, поспешал возвратиться на кораблях в свое отечество и, не доезжая до пристани, увидел на берегу морском сидящего человека. Это был его брат, который дожидался его, дабы оклеветать пред ним его дочь, желая оправдать себя. Купец, увидя его, не зная, что был брат, послал сына своего с приказчиком на шлюпке осведомиться, что если сей человек желает доехать до пристани, то бы его взяли и привезли к нему на корабль, а когда какой-нибудь зверь лежит, то бы близко к нему не подъезжали, дабы он их не мог пожрать. Сын, исполняя приказание своего родителя, поехал с приказчиком своим прямо к тому месту и, подъезжая близко, узнал, что это сидит его дядя. Он в великое от сего пришел удивление и, наконец подъехав, отдал ему почтение, который и со своей стороны то же ему сделал, притом спрашивал, жив ли его брат и все ли находится в добром здоровье, и благополучно ли ездил с товарами в то королевство. Племянник отвечал ему, что находятся благополучны, и отец нарочно послал его, «чтобы взять с берега тебя, думая, что какой ни есть человек сидит, ограбленный разбойниками, и требовал их помощи». Потом, посадя его с собою на шлюпку, привез к своему отцу на корабль. Купец, увидя брата своего в таком состоянии, приведен был сим в несказанное удивление и, нимало не медля, спрашивал от него причины оному. Коварный его брат, зная вспыльчивость своего брата и, надеясь сей случай употребить в свою пользу, дабы тем загладить гнусный свой поступок, учиненный со своею племянницею, отвечал брату своему, что причиною сего не иное, что было как беспорядочное поведение и распутная жизнь его дочери, которая вскоре после его отъезда не принимала никаких его советов и напоследок приказала его не пускать в дом свой, занимаясь всякого рода неистовствами. Купцу весьма сие было оскорбительно, и он, положась твердо во всем на своего брата, не хотел лично о сем спросить у своей дочери. Выслушав слова своего брата, тотчас послал своего сына в дом и приказал ему наисторожайше, чтобы он сестру свою Аксинью, лиша жизни до его приезда, не принимая никаких от нее оправданий, потом бросил в море. Если же в противном случае он сего не исполнит, то сам должен будет с нею претерпеть равное наказание.

Как скоро купеческий сын приехал в свой дом, то Аксинья, увидя его, чрезвычайно обрадовалась, спрашивала о своем родителе и скоро ли он возвратиться в дом. Между прочими разговорами уведомила брата своего о наглом с нею поступке их дяди, который хотел ее безвременно лишить жизни и завладеть всем оставшимся имением. Брат ее, услышав сие и проливая слезы, ей объявил причину своего в дом приезда, и как она о сем услышала, то пришла в изумление и отчаяние, потом просила своего брата, что если он может сие сделать, то бы, сохраняя ее жизнь, пустил ее живую в море. Брат на сие согласился и купил небольшое судно, в которое наклал довольное количество всяких съестных припасов, посадя в оное свою сестру, и засмоля судно, пустил по морю. Вскоре по сем и сам купец приехал в свой дом и узнав, что сын исполнил его приказание, благодарил его и делал полным наследником всего своего имения.

Между тем оное засмоленное судно долгое время носимо было волнами, наконец принесено было в некоторое королевство, в котором король, будучи холост, забавлялся часто звериною ловлею и, гоняясь за оленем, в один день увидел у морского берега стоящее судно, тотчас приказал оное вытащить на берег. Чрезвычайно удивлялся тому, что оное было засмолено; потом, как его разломали, то преставилась его глазам прекрасная девица, которую король, взяв за руку, спрашивал, каким случаем она заключена была в сие судно. Купеческая дочь, не желая открыть истины, говорила королю следующим образом: «Милостивший государь! Я дочь одного купца, и как родители мои умерли, оставя мне великое богатство, то приятели взяли меня к себе для воспитания, к сему более побудило их, чтобы по смерти моей завладеть им мне принадлежащим имением. И когда я пришла в совершенный возраст, то начала от них требовать мне принадлежащего имения, и они, желая оным воспользоваться, вознамерились меня лишить жизни. И в один день под видом прогуливания вызвали меня из двора и, посадя в сие судно, засмолив оное, пустили по морю. Я рвалась и кричала, требуя помощи от прочих, но старания мои были тщетны, потому что никому в то время не случалось идти мимо сего места. И так около полугода носима я была волнами морскими, наконец принесена в сие королевство». Король, выслушав девицу, поверя ей во всем сказанном, несказанно сожалел о ее несчастии и притом обратясь к своим министрам, сказал им: «Я желал искать себе невесты, ехать в дальние королевства, но небо избавило меня от сего труда и послало мне само невесту». По сем, оборотясь к Аксинье, говорил: «Не сокрушайся, мой друг, о потерянном тобою имении; ты гораздо большее снискала: я удостаиваю тебя быть своею супругою». По окончании сих слов, оставя свою охоту, возвратился во дворец, и в скором времени празднуемо было с великим веселием и радостию брачное торжество короля с Аксиньею, купеческою дочерью. Аксинья, забыв все прежние свои несчастия, жила весьма благополучно, вящее же ее счастье составляло то, что король чрезмерно горячо ее любил. Но к большему усугублению к себе любви своего супруга и радости всего подданного народа родила она двух сыновей, которые как несколько возмужали, то она объявила своему супругу истинную причину заключения своего в шлюпку, чем привела его в крайнее удивление, что отец ее был безрассуден.

Спустя после сего несколько времени предложила она королю, чтобы он с одним сыном позволил ехать к своему родителю. Король весьма благосклонно принял ее предложение и никак не мог отказать ей в оном. Как скоро все изготовлено было к ее путешествию, то для сохранения ее здравия отрядил он несколько полков и при них одного генерала, которого он почитал к себе верным и усердным; но оный напротив, злобствовал на короля своего, тайно искал случая жизни лишить королеву за то, для чего король не удостоил быть своею супругою его дочь. Генерал сей случай почитал способным к произведению в действо своего пагубного намерения. Королева же, не ведая сего, удостаивала благосклонности своей и милости оного генерала. И так простясь со своим супругом, отправилась в путь, который они продолжали несколько дней. Наконец получила известие от своего генерала, что завтрашний день должно торжествовать день ее рождения, и потому доносил с почтением: «Не соблаговолите ли, ваше величество, для таковой радости помедлить оный день на дороге, не отправляясь далее?» Королева согласилась на его предложение и в следующий день, изготовя великолепное торжество, пригласила к своему обеденному столу всех находящихся при ней кавалеров. И как все довольно повеселились, то генерал под видом приказания королевы выставил чаны вина и приказал без всякого опасения пить всем солдатам, которые столько перепились, что стоя на часах сдремали и спали. Но стоявшие у спальни королевниной до сего допущены не были. После сего генерал пошел прямо к спальне королевиной для произведения в действо своего намерения и, проходя все посты и видя спящих караульных, внутренне восхищался, что получил желаемый успех в своем предприятии. Напоследок, уже к самой подходя спальне, увидел, что караульные стояли в исправности и не допущали его идти в оную. В сие время прибегнул он к хитрости и, не давая виду, что идет в спальню королевны, спрашивал часовых, получили ли они надлежащую порцию вина, по повелению королевы им выданную. «Никак нет», — говорили они. Он тотчас приказал им выдать порцию; и как скоро солдаты приняли оную, то сделавшись пьяны, полегли спать, забыв о своей должности.

В сие время генерал тот подошел к спальне, в которой королева, садясь, [со] своим сыном разговаривала, начал стучать. Королева спрашивала: «Кто таков?» — «Я, ваше величество, — отвечал генерал, — имею до вас крайнюю нужду». — «Теперь не время, — сказала королева, — а отложи оную до следующего дня». Но генерал, не внимая сему, начал ломиться в двери и, выломив оные, взошел в спальню, имея в руках кинжал. Королевич был первою жертвою зверства оного. Видя сие, королева закричала странно, что услыша, один из часовых вскочил в спальню и, не допустя генерала до совершения своего намерения, схватя его, вывел вон и разбудил прочих своих товарищей, чрез которых вскоре о сем дано было знать полковникам, кои с поспешностию прибежали во дворец и, по повелению королевы арестовав генерала, сковали и отдали под караул. Королева же, опасаясь, дабы от сего не произошло какого большого возмущения, оставя свой поход к родителю, приказала в следующий день возвратиться обратно в свое королевство, в которое она в скором времени приехала. Король, встретя свою супругу, спрашивал о причине ее скорого возвращения, на что отвечала она, что не могла доехать до своего родителя по причине учиненного злодеяния генералом и потом рассказала ему о всем обстоятельно. Король приказал представить пред себя того генерала, который в то же время признался в своем злодействе и получил достойное наказание.

По прошествии же некоего времени послал он за купцом, отцом Аксиньи, и за братом его, чтобы они приехали в его королевство. Как скоро посланные приехали, то купцы не могли учинить ослушания и вскоре приехали в оное королевство, не будучи и сами известны о причине своего приезда. Король принял их весьма благосклонно и по довольном угощении приказал позвать к себе свою супругу, которая была одета в простое солдатское платье. Как скоро она взошла в покои, отдав королю должную честь, то король спрашивал ложного солдата, умеет ли он сказывать сказки. «Никак нет, ваше величество, — отвечала королева, — я не горазд сказывать сказки; а когда прикажете, то скажу вам небылицу в лицах». — «Очень хорошо, — сказал король, — я сим буду доволен». Потом королева начала рассказывать, как дядя ее хотел умертвить и как оклеветал ее отцу, который, не рассудя, приказал сыну своему лишить жизни и бросить в море, и напоследок, как она спасла свою жизнь. Выслушав сие король приказал мнимому солдату выйти вон, а сам предложил купцу, что бы он присудил с тем делать, который столь немилосердно поступил со своею племянницею. «Мало, по моему мнению, — говорил купец, — и жилы вытянуть из него». — «А с отцом тем, — продолжал король, — как бы ты поступил, который, не испытав точно, велел умертвить свою дочь?» — «На воротах бы его расстрелять», — отвечал купец, испуская тяжкий вздох. После сего король приказал войти своей супруге во всем великолепии в те покои, в которых он сидел с гостями. Отец, увидя ее, пришел в робость, а дядя ее от страха оцепенел и, пад пред королевою на колени, просил прощения. Король приказал его повесить, а отца с сыном, оставя в своем королевстве, сделал их при себе первыми министрами, и так они продолжали свою жизнь во всяком благополучии.

37. Сказка о Сарге-королевиче и Устинье-боярышне

В некотором было царстве, в некотором государстве жил-был богатый дворянин, который по своим заслугам известен был самому королю. У того дворянина была одна дочь, имя ей было Устинья-боярышня — столько разумна и прекрасна, что весь тот город отдавал ей в сем преимущество, и завидовали многие счастию оного дворянина. Но как сей дворянин лишился своей супруги в молодых еще летах, то принял намерение вторично вступить в брак и начал свататься за некоторою известную ему вдову, у которой было две дочери. Не воображал он себе того, что вторая его супруга будет более стараться о своих дочерях, нежели об его. Но думал он что, любя его, не лишит своих ласковостей и милости и ее. И так долго ли, коротко ли происходило сватанье, наконец по общему согласию вступили в непродолжительном времени в законный брак. Мачеха Устиньи-боярышни сначала оказывала ей свои ласки, но потом день от дня и час от часу исчезала прежняя ее горячность, на место коей показывалась ненависть. Но простосердечный дворянин никак сего приметить не мог. Дочь же не смела о сем никак объявлять своему родителю, опасаясь, что он, любя свою супругу, в сем ей не может поверить, и только она более чрез сие раздражит свою мачеху, которая и большее зло ей соделать не упустит случая. По сей причине заблагорассудила: лучше все досады и грубости, чинимые ей мачехою ее, скрывать на своем сердце и сносить до времени великодушно; притом столько она была в сем осторожна и благоразумна, что ни малейшего вида не подавала в своем неудовольствии и огорчении.

Дворянин, от природы будучи человек веселого нрава и забавного свойства, время провождал в различных увеселениях. В один день вздумалось ему с приятелями своими поехать за охотою, где нечаянно упал с лошади, от чего сделался столь опасно болен, что вскоре после сего умер. При кончине же своей завещал он любимой супруге, чтобы она не лишила своей милости и любви родительской его дочь и содержала бы ее наравне со своими дочерями. Жена, проливая горчайшие потоки слез, обещалась с клятвою в твердости сохранять мужа своего завещание. И как скоро королевич Сарг уведомился о кончине своего любимого верноподданного, то по отправлении погребательной печальной церемонии удостоил своим посещением овдовевшую его супругу и, увидя Устинью-боярышню, столько пленился ее красотою, что если бы не противно было принятому обыкновению народному и не зазорно, то в тот же бы самый день и час согласился на ней жениться, ибо она при всем беспорядке, в таком случае обезображающем ее лицо, чрезвычайно была прекрасна. Более же всего внимание королевича Сарга привлекло к ней то, что когда она проливала слезы по своем родителе, то вместо слез из глаз ее катились жемчужины, а у прочих сестер ее бисер.

Спустя несколько времени после погребения дворянина Сарг-королевич послал своего любимого министра в дом овдовевшей дворянки с объявлением того, что он желает вступить в законный брак с Устиньею-боярышней. Мачеха, услышав благоволение короля, наружно оказывала чрезвычайную радость, внутренне же весьма досадовала на сие, и если бы в ее было то власти, чтобы воспрепятствовать таковому наступающему благополучию ее падчерицы, то в то же бы время оное исполнить не упустила. Засвидетельствовав притворно королю Саргу свою преданнейшую благодарность, угостила посланного министра, который по возвращении своем во дворец с почтением донес королю, что дворянка за великое себе поставляет в жизни счастие, когда король удостаивает их семейство таковой высокой своей милости. Король весьма сему обрадовался и приказал приготовлять все нужное к брачному торжеству. И как все было изготовлено, то он послал за своею невестою богатый экипаж, который толиким блистал великолепием и пышностию, что подобного ему ни в каком славном королевстве не находилось. По окончании брачного торжества король Сарг столь страстно любил свою супругу, что разлука с нею на одну минуту казалась ему тысячью веками. Но что ж касается до мачехи Устиньи-боярышни, то она несказанно злобствовала на нее и изыскивала все способы, чтобы лишить ее толикого благополучия, и напоследок получила желаемый успех в гнусном своем намерении.

В некоторое время королю Саргу для самонужнейших причин надлежало отлучиться из своего королевства на недолгое время, почему он и не заблагорассудил взять с собою свою супругу, но всячески утешая ее, советовал ей великодушно перенести сию разлуку. Не ведая же он того, что мачеха Устиньи-боярышни пылает на нее злобою и ненавистью, почел за нужное просить свою тещу, чтобы она в его отсутствие делала супруге его, а своей падчерице, компанию и до самого его приезда не отлучалась из дворца. Хитрая и коварная женщина притворилась наружно, будто чувствует великое огорчение от того, что король Сарг, отъезжая один из своего королевства, оставляет свою супругу в несказанной печали, внутренне же, напротив, радовалась сему случаю, а притом, проливая ложные слезы, просила короля Сарга, чтобы он, как возможно, постарался дела свои, не продолжая времени, привести к окончанию и скорее возвратиться в свое королевство. Сии слова чувствительно тронули короля, и он обещался, употребя все свои силы и старания, не замедлить в произведении своего дела; и простясь со своею супругою и всеми родственниками, благополучно отправился в свой путь. Может быть, короля Сарга предчувствовало сердце, что он в последний раз видится и обнимает свою супругу, поелику у него слезы из глаз при прощании текли сверх его воли.

И как король Сарг отъехал в путь, то мачеха Устиньи-боярышни беспримерную падчерице своей оказывала ласковость и по-видимому ни в чем не уступила усердию и доброхотству истинной матери. Потом несколько дней спустя, советовала своей падчерице, чтобы она для разогнания скуки, снедающей ее сердце, пошла прогуляться на взморье, куда и она ей компанию обще с ее сводными сестрами сделать не отречется. Точное же намерение злобной мачехе состояло в том, чтобы ей, получа сей удобный случай, извести свою падчерицу, которой она никак терпеть не могла и прежде, а гораздо более, видя процветающую ее во благополучии. Но Устинья-боярышня, не заметя хитростей и коварства своей мачехи, согласилась на ее предложение и без провожания придворных служителей пошли со своим семейством прогуливаться. В то самое время был день наижарчайший, и как они подошли ко взморью, то мачеха предложила всем своим дочерям, не угодно ли им будет искупаться. «Поелику, — говорила она, — место сие спокойное и удаленное от проходящих». Принят был всеми сей совет и одобрен. И лишь начали все купаться, то сводные сестры Устиньи-бярышни по научению своей матери не успели взойти в воду и опять возвращались, отговариваясь, что боятся холодной воды. Устинья же боярышня, будучи от них в дальнем расстоянии, хотела им последовать, но мачеха по своей волшебной науке, в которой была довольно искусна, не допуская ее выйти из воды на берег, сказала: «Была ты Устинья-боярышня, с сего времени будь серая утица». Лишь только успела она выговорить сии слова, то в ту же минуту Устинья боярышня превратилась в серую утицу и начала плавать по взморью. Мачеха ее между тем в платье ее нарядила свою меньшую дочь, которая была на нее очень похожа, и потом с великою радостию возвратились все во дворец. Никто из придворных служителей, ниже фрейлин, не могли приметить, что не существовало более Устиньи-боярышни, но [была] дочь ее мачехи и все почли [ту] за нее самую и крайне удивились тому, что мачеха к ней сделалась очень ласковою.

Между тем король Сарг, приведя к окончанию все те дела, для которых оставил на время свое королевство, нимало не медля, поспешал возвратиться в оное. По приезде своем во дворец пошел он прямо в комнаты своей супруги, где встретила его родная дочь мачехи Устиньи-боярышни, которая тогда представляла лицо его супруги; но король, как чувствуя, что это была не законная его супруга, с самого начала столь холодно с нею обошелся, что все придворные, не приметя сего, пришли в великое удивление и некоторое смятение, думая, что король их огорчен каким ни есть делом. С сих пор королем Саргом такая обладала грусть и тоска, что он ни одной минуты во дни не мог вкушать спокойствия и отрады, не терпел общества, но искал всегда уединения, и напоследок скуку свою прогонял, ездя за охотою. Придворные, хотя заметили в короле, что он печален, однако никто из них не осмеливался изведать причину оные.

В одно время вздумалось ему без провожания своих придворных служителей пойти на взморье и там стрелянием птиц разогнать несколько свою скуку, почему, не объявляя никому о своем намерении, взяв ружье и любимую свою собаку, пошел из дворца. Как только он пришел ко взморью, то глазам его представилась утица, которую он покушался неоднократно убить из ружья, но не мог получить желаемого успеха. Он несколько на себя досадовал, напоследок же решился тем, что в отсутствии его ружье несколько попортилось. И так оставя свое намерение, захотел так походить по берегу. Но его внимание обратила на себя утка и немалое в нем произвела удивление от того, что куда он ни отходил, она всюду за ним следовала. Напоследок король, желая более удовлетворить своему любопытству, остановился, что учинила и утка. Таковой странный случай произвел в нем глубокое размышление, которым занимался король. Сарг плюнул на взморье — утка тотчас подхватила его слюну и проглотила. Сарг, приметя сие, вторично плюнул, и утка в другой раз то же сделала. Наконец он плюнул и в третий раз. Утка же хотела подхватить его всю слюну, но только половину схватила и проглотила, а другую отбило волнами. По сем король помедлил еще несколько времени на берегу, рассуждая сам с собою, что бы это значило, и напоследок возвратился ко дворцу, а утка, видя, что король отошел прочь, в то же самое время поплыла к кустарнику, на другом берегу находящемуся, в котором было ее гнездо. И как приплыла в оный, то с тех пор понесла троих сыновей, из коих двух родила совершенных, а последнего недоноска.

Король шел до самого дворца в великой задумчивости и, пришед в свои комнаты, начал рассказывать своей теще и ложной супруге о странном с ним приключившемся таковом случае, какового никогда не бывало, и, рассказывая о всем обстоятельно, скрыл только от них то, что утка хватала и глотала его слюну. Мачеха Устиньи-боярышни, хотя и прежде объявления королевского о сем уже была совершенно известна, однако, со вниманием выслушав его слова, сказала: «И, ваше величество! Для чего вы не изволили убить этой утки? Сие не иное, что как оная утка самая ручная». Король на сие никакого не мог дать ответа, но погрузился в гораздо большую задумчивость и размышление и, взирая на поступки и обхождение своей королевы, хотя догадывался он, что она была не законная его супруга, однако, не объявляя о сем никому до времени, скрывал на своем сердце, что удобно приметить могла его теща, но не отваживалась его уверять. Некогда королева, по научению своей матери, ласкаясь к Саргу королевичу, со слезами говорила ему: «Какая бы тому была причина, что ты противу прежнего стал гораздо ко мне холоднее и почти не можешь терпеть моего присутствия?» И вместо же слез из глаз у ней катился бисер. Король, утешая ее, сказал с улыбкою: «Горячность моя от того уменьшилась к тебе, любезная моя королевна, что у тебя из глаз выкатился уже весь жемчуг и теперь остался только один бисер». Поелику догадался он, что теща его, ненавиствуя и злобствуя на свою падчерицу, извела ее, а меньшую свою дочь заставила представлять лицо Устиньи-боярышни.

Между тем королевичи, рожденные от утки, росли не по годам, а по часам, и два большие сына такие были завидные молодцы, что ни вздумать, ни взгадать, ни в сказке сказать, ни же пером написать: первый из них назывался сын Данила, середний сын Гаврила, а последний, будучи недоносок, назван Недоседою. Оба большие брата были собою прекрасны и столь искусно играли на всяких вокальных инструментальных орудиях, что превосходили самых лучших музыкантов. В некоторый день оба большие сыновья просили у матери своей позволения и благословения всем троим идти в город для промышления себе пищи, объявляя притом, что они никак свою родительницу забыть не могут. Утка благосклонно выслушала их просьбу и согласилась их отпустить, приказывая притом, чтобы они не ходили на королевский двор, где могут вместо королевской милости получить себе от мачехи ее смерть. Оба сына обещались в точности сохранить повеление своей матери.

И так, простясь со своею матерью, большой сын, Недоседу по причине его малости посадя к себе в карман, пошли [сыновья] в город. Как только взошли они в оный, то случилось им идти мимо королевского дома, и они столь прекрасно заиграли на своих инструментах, что тотчас о сем донесли королю, который приказал их представить пред себя. Придворные служители, исполняя повеление своего короля, учтивым образом остановили музыкантов и предложили им, что король требует их к себе. Долгое время отговаривались они идти на королевский двор, напоследок, убеждены будучи сильною просьбою, склонились. Лишь только они предстали к королю Саргу, то сей, удивляясь красоте их лица и великому искусству в музыке, спрашивал у них, какого они рода. «Мы горькие сироты, — отвечали королевичи, — и не можем донести вашему величеству, кто у нас были родители. Пропитание же себе имеем от своего искусства, ездя по разным городам». Король, выслушав сие, сжалился над ними и говорил им, чтобы они остались жить при нем. Теща же королевская, зная подробно о них, предлагала со своей стороны королю, чтобы он их отпустил, потому что в его славном королевстве довольное число и лучше сих находится музыкантов. Но король Сарг ее не послушал и приказал им отвести комнату недалеко от своей спальни. Королевичи же чувствительно благодарили короля за его о них попечение, и, взошед в определенную им комнату, меньшего своего брата Недоседа, вынув из кармана, посадили в печурку, по сем начали играть на своих инструментах, и король, чувствуя к ним внутреннюю любовь, взирая на них, неутешно плакал. Сарг, услаждаясь довольное время слушанием музыки, напоследок поблагодаря их, пошел в свою спальню для вкушения приятного сна, позволил и им оставить свою игру и успокоиться. Бабка невинных королевичей дышала на них чрезвычайною злобою; и как скоро они полегли спать, то она умертвила всех троих, дав им в кушанье некоторого яду.

В следующий день король Сарг, вставши со своего великолепного ложа, пошел в покой своих музыкантов, желая посмотреть на них спящих, и, взошед в их комнату, увидел, что они мертвы, и весьма сему удивляясь, проливал обильные источники слез. Потом приказал сделать три гробницы, и положа в оные трех братьев, поставить в церкви на три дня, думая, что они, может быть, оживут. Сверх того повелел при церкви быть в сие время наисторожайшему караулу, дабы до трех дней никого не пускали в церковь.

Утка же между тем узнала, что дети ее умерщвлены злобною мачехою, неутешно о сем плакала и рыдала и не могла вытерпеть, чтобы к ним не полететь в церковь. И так в первую ночь прилетела в церковь, и, с гробницы на гробницу перепархивая, начала куковать: «Ку-ку, сын Данила, ку-ку, сын Гаврила, ку-ку, сын Недоседа! Не приказывала я вам на королевский двор ходить, но вы меня не послушались, и там извела вас моя мачеха». А во время кукования из глаз ее катился крупный жемчуг. Слыша сие, караульные сперва пришли в великий ужас, но как уже во всю ночь продолжалось оное, то они, истребя свойстрах, примечали со вниманием и в следующее утро вознамерились о сем обстоятельно донести самому королю, который запретил караульным, чтобы о сем никому больше не объявляли, а сам принял намерение на другую ночь быть тому очевидным свидетелем. Весь тот день король провел в несказанной печали и по наступлении ночи, не объявляя никому, пошел прямо к церкви, в которой, став в удобное место, дожидался прилета утки. Недолго было медление, вскоре потом прилетела серая утка и, перепархивая с гробницы на гробницу, по-прежнему начала куковать, из глаз же ее катился крупен жемчуг. Король догадался, что это была его супруга, и не могши более вытерпеть, схватил утку, которая превращалась в разные гады, но король, зная, что они ему вредить никак не могут, не выпускал их из своих рук; напоследок она превратилась в веретено, которое Сарг, переломя на колено, говорил: «Была ты серая утица, но теперь будь по-прежнему Устинья-боярышня». Лишь только успел король сие вымолвить, то вдруг предстала пред ним его супруга. Он весьма сему обрадовался и, узнав от своей супруги, что причиною сего была злобная ее мачеха, нимало не медля, повел ее с собою во дворец, куда пришед, не говоря ни слова со своею тещею, приказал ее повесить на воротах с обеими ее дочерями и расстрелять. После сего, учинив пристойное погребение трем своим сыновьям, стал жить в великой любви со своею супругою.

38. Сказка о Труде-королевне

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был король с королевою, которым Бог даровал дочь столь прекрасную, что сколько они ни имели у себя портретов королевен, то все она превосходила. Родители, желая знать о судьбе своей рожденной дочери, спрашивали мудрецов, славящихся в то время своими гаданиями, долго ли рожденная их дочь проживет на свете и какая ее участь. Мудрецы ответствовали, что королевна долгое время будет наслаждаться жизнью и многие принцы и короли будут за нее свататься, потому что она, вступя в супружество, в три года родит девять сынов, что ясных соколов — по локоть руки в золоте, по колено ноги в серебре, на каждом волоску на голове по жемчужинке, во лбу светел месяц, а в затылке красное солнышко. Король и королева, выслушав такое предсказание мудрецов, весьма сему обрадовались и в воспитании своей дочери прилагали особенное попечение. Как скоро она пришла в совершенный возраст, то начали за нее свататься многие принцы и короли, но король отказывал им всем, предлагая, что дочь его еще малолетна.

Между тем король Самбургского королевства, услыша о красоте Труды-королевны и о том, что она в три года по вступлении в супружество родит трех сыновей, что ясных соколов — по локоть руки в золоте, по колено ноги в серебре, на каждом волоску на голове по жемчужинке, во лбу светел месяц, а в затылке красное солнышко, не видав ее, воспылал к ней страстию; и нимало не медля, отправил своих послов к королю, ее отцу, с тем, чтобы он добровольно отдал за него свою дочь, а если на сие не согласится, то он противу его намерен идти войною, все королевство его разорит и огнем пожжет, его, короля, в полон возьмет, а на дочери его, прекрасной Труде, принужденно женится. Как скоро послы пришли к тому королю от Самбургского владетеля с грамотою, то король, благосклонно приняв от послов грамоту и прочитав оную, долгое время находился в глубокой задумчивости, зная притом, что Самбургский король войска имеет гораздо более, нежели он. Напоследок решился добровольно выдать за него свою дочь и вместе с сими послами отправил своих послов с грамотою, в которой объявляет, что он желает иметь такого славного короля своим зятем и просит, чтобы для бракосочетания приезжал он в его королевство. Самбургский король, получа таковую для себя приятную ведомость, весьма обрадовался и, не отлагая далее времени, опасаясь, дабы король не переменил своего намерения, вскоре отправился в то королевство со многочисленною знаменитою свитою.

Как скоро он приехал в то королевство, то король, отец Труды Прекрасной, узнав о сем, вышел ему навстречу, принимал его за белы руки, вводил в белокаменные палаты, сажал за столы дубовые, за скатерти браные, потчевал яствами сахарными и напитками крепкими. Король Самбургский, видя таковую ласковость, предложил королю: «Милостивый государь! Я пришел к тебе не думу крепкую думать, но пир пировать, почему прошу: покажи мне мою суженую и приведем к окончанию наше намерение». Король приказал приуготовлять все к брачному торжеству; и как все изготовлено было, то начали оное торжествовать с великою радостию. По окончании коего Самбургский король пробыл еще несколько времени в королевстве своего тестя, напоследок возвратился в свое королевство. Труда-королевна почувствовала себя беременною, чему радовался несказанно король, ее супруг. И за несколько времени объявлена была ему война от соседственного короля, почему король за нужное почел сам предводительствовать войском и, отъезжая на войну, попечение о своей королевне препоручил родной своей тетке, которая злобствовала на своего племянника тайно, для чего он не женился на ее дочери, коих было у ней три. Война была преопасная, и король не надеялся ближе трех лет возвратиться в свое королевство. Прощался со своею супругою, просил с покорностию свою тетку, чтобы она пособствовала при рождении его супруги и берегла рожденных от нее младенцев.

Спустя несколько времени по отъезде короля супруга его разрешилась от бремени тремя сыновьями, что ясными соколами, у которых руки были по локоть в золоте, ноги по колено в серебре, на каждом волоску на голове по жемчужинке, во лбу светел месяц, а в затылке красное солнышко. Тетка же Самбургского короля взяла оных младенцев и, положа на дощечку, пустила в синее море, а на место их подложа к королевне трех щенков, отписала к королю, что его супруга разрешилась от бремени и вместо трех сыновей родила ему трех щенков. Король, прочитав сие письмо, весьма разгневался на королевну, не приметя того, что в сем действовала хитрость его тетки, и щенков приказал всех пометать. При вторичном разрешении Труды-королевны таким же образом поступила тетка ее супруга; а как она уже разрешилась в третий раз, то скрала сама одного младенца, но злобная тетка, не усмотрев сего, отписала к королю, что его супруга родила ему только двух щенков. Король приказал их пометать, а королевну до своего приезда посадить в темницу, которая, не зная за собой никакой вины, содержалась в оной долгое время. Король, благополучно и с великим успехом окончив войну, возвратился в свое королевство; по приезде своем, собрав своих министров, спрашивал у них, какое они определят наказание его супруге за то, что она его обманула, потому что обещалась она ему родить в три года девять сыновей, что ясных соколов, у которых руки по локоть в золоте, ноги по колено в серебре, на всяком волоску на голове по жемчужинке, во лбу светел месяц, а в затылке красное солнышко, но вместо того родила восьмерых щенков. Все министры объяты были сильным недоумением и не знали, какой подать совет королю. Наконец один из них, будучи несколько смелее, донес с почтением королю: «Милостивый государь! Если удостоите выслушать меня, то я такого мнения: королева не иное какое заслуживает за сие наказание, как только ей выколоть глаза и выгнать ее из вашего королевства». Понравилось сие мнение для короля, и он в то же самое время приказал оное произвести в действо.

Труда-королевна с одним своим сыном, которого утаила при рождении, вышед из королевства, пошла прямо путем-дорогою к синему морю, на котором находился остров, и множество обитало всяких диких зверей. Приплыв к оному, жили несколько времени. Между тем и прочие ее сыновья, подплыв к тому острову, узнали друг друга, что они родные братья и что это была их мать, почему состроили для себя покои и упражнялись в звериной ловле.

Спустя несколько времени плыл корабль в Самбургское королевство, которое увидя, королевичи вышли все на остров и кричали им: «Господа корабельщики, просим покорно пожаловать к нам, и у нас товаров хотя купить не купите, однако посмотрите». Корабельщики, увидя таких прекрасных молодцов, любопытство побудило их посмотреть не их товаров, но самих их, почему направили ход корабля к тому острову и, взошед на оный, удивлялись им несказанно, а между тем и смотрели убитых ими зверей. По сем королевичи сказали корабельщикам: «Государи! Если вас не противно будет, то поднесите от нас королю подарок». И дали кожу с самого прекрасного зверя. Корабельщики обещались исполнить их приказание. И как достигли Самбургского королевства, то по обыкновению своему пришед на поклон к королю с подарками, между прочими разговорами донесли королю, что они, проезжая мимо острова, находящегося на синем море, видели девятерых прекрасных молодцов, у которых по локоть руки в золоте, по колено ноги в серебре, на каждом волоску на голове по жемчужинке, во лбу светел месяц, а в затылке красное солнышко, «и они вашему величеству прислали от себя подарок», который тогда же и вручили королю.

Самый же меньшой сын Труды королевны, ударясь об сыру землю, сделался птичкою и полетел во дворец послушать, что будет о них говорить король. Рассказывание приезжих господ корабельщиков возбудило сильное желание в короле, чтоб ехать к тому острову и посмотреть оных молодцов, но тетка его отсоветовала и говорила: «Как не стыдно Вашему величеству идти смотреть такой безделицы, в вашем королевском саду гуляет олень златорогий, какового во всем свете нет; лучше вам с господами корабельщиками идти в ваш сад и показать им оного оленя». Король согласился и приглашал приезжих корабельщиков с собою в сад. Выслушав сие, Иван-королевич, так назывался меньшой сын Труды-королевны, вылетел из царских палат и полетел прямо в королевский сад. Увидя оленя златорогого, ударился о сыру землю и стал по-прежнему молодцом. Потом, подошед к оленю, говорил: «Господин олень! Не слушайся злонравной тетки королевской, послушай меня, царского сына: пойдем со мною на остров». Олень ему повиновался. Между тем король с господами корабельщиками пошел в сад погулять и показать им оленя златорогого, но исходили весь сад и никакого оленя не видали. Весьма сие было досадно для короля, что обманула его тетка, и, возвратясь во дворец, раскаялся, для чего он не поехал к острову посмотреть сказываемых корабельщиками девятерых молодцов.

Иван-королевич, как скоро привел оленя златорогого на остров, то все братья его спрашивали, где он достал такого зверя и каким образом. Он уведомил их о всем обстоятельно, и братья удивлялись его хитрости и проворству. Спустя еще несколько времени проезжали мимо того же острова господа гости с различными товарами. Девять братьев, увидя корабль, закричали громким голосом: «Гой еси, господа корабельщики, просим покорно к нам пожаловать, товаров купить, и хотя не купите, но только посмотреть». Купцы, видя таких молодцов, удивились и не для товаров их, но для самих их, подъехали к острову. Королевичи показывали им свои товары и спрашивали купцов, в которое они едут королевство. И когда услышали, что в Самбургское королевство, то просили их, чтобы они приняли на себя труд поднести от них королю подарок. Купцы на сие согласились и обещались исполнить их просьбу. По приезде своем в Самбургское королевство собрались все господа гости и пошли на поклон к самому королю, которому в подарок поднесли что ни лучшее из своих товаров. Король удостоил их благосклонного своего принятия и позволил им торг свой производить во всем королевстве. Разговаривая с ними довольное время, спросил их, не случилось ли им в своем путешествии видеть что-либо удивительное. «Ваше величество, — отвечали купцы, — ничто так для нас не было удивительно, как один случай, который с нами повстречался за несколько не доезжая до вашего королевства. На острове синего моря живут девять молодцов — рост в рост, волос в волос и неописанной красоты. Но что всего привлекательнее, то у них у всех белые руки находятся по локоть в золоте, скорые ноги по колено в серебре, на каждом волоску на голове по жемчужинке, во лбу светел месяц, а в затылке красное солнышко». — «Уже от других я вас слышу о таковом чуде, — говорил король, — но не удастся мне самому их посмотреть». Они же между тем донесли королю, что «сии молодцы вашему величеству просили нас поднесть подарок из их звериной охоты», которой и поднесли королю, чем был он много доволен. В сие время Иван-королевич ударился о сыру землю и, сделавшись птичкою, полетел в царские палаты подслушать, что будет говорить король. По сем король предложил купцам, что не сделают ли они ему честь поехать с ним к тому острову. «Когда угодно сие вашему величеству, — отвечали купцы, — то мы за верх своего благополучия поставляем сотовариществовать вам». Услышав о сем тетка королевская и вошед в покои, говорила королю: «Как не стыдно вашему величеству для таковой безделицы столько себя трудить, а когда угодно вам погулять, то лучше извольте господ приезжих гостей повести в свой сад, в котором у вас сидит заморский кот — и песни поет, и сказки сказывает в одно время и ни на минуту не умолкает». Королю весьма сие не нравилось, но купцы просили его, чтобы он позволил им погулять по своему саду и посмотреть такое диво. Согласился король исполнить их просьбу и начал собираться. В сие время Иван-королевич, вылетев из покоев, полетел прямо в сад, где ударившись о сыру землю, стал молодцем и, подошед к заморскому коту, говорил: «Господин кот! Не слушайся тетки королевской, женщины ехидной, послушай меня, царского сына: пойдем со мною на островок». Кот его послушался. Как король с купцами пришел в сад и ходил долгое время по оному, но не мог видеть кота заморского, и с великою досадою возвратился во дворец, укоряя себя, для чего он послушался своей тещи^[21], и не поехал с купцами к тому острову.

Иван же королевич, приведя заморского кота на свой остров, рассказал братьям своим и матери о всем том, что ни происходило при дворе королевском. Потом вскоре случилось мимо их острова еще ехать купеческому кораблю. Островитяне вышли на остров и закричали молодецким громким голосом: «Гой еси вы, господа корабельщики! Пожалуйте к нам на остров. Хотя товаров наших не купите, но их посмотрите». Они, увидя таких молодцов, причалили свой корабль к острову и, взошед на оный, не столько удивлялись их товарам, сколько им самим. По сем королевичи спросили их, в каком они королевстве намерены остановиться и производить свой торг. «В Самбургском», — отвечали купцы. Почему просили их, чтобы они поднесли королю от них подарок. Купцы за честь себе поставляли оказать им таковую услугу и, подняв якоря, благополучно отправились в свой путь. Недолго медлили в пути и, прибыв в Самбургское королевство, пошли к королю с подарками из своих товаров и просить позволения торговать в его королевстве. Самбургский король чужестранных гостей ласково принял, не отказался взять от них подарки и позволил им торговать в своем королевстве. По сем купцы объявили королю, что ехали мимо острова, неподалеку лежащего от его государства и видели девятерых молодцов удивительной красоты, но что более всего усугубляло их удивление, то было следующее: все сии молодцы имеют по локоть руки в золоте, ноги по колено в серебре, на всяком волоску на голове по жемчужинке, во лбу светел месяц, а в затылке красное солнышко. «Давно я о сем слыхал от многих, — говорил король, — но случай и разные обстоятельства не позволяли мне самолично видеть оных. Желательно было бы мне съездить на оный остров, в чем и вас прошу со мною сделать компанию». — «Очень хорошо, ваше величество, — отвечали купцы, — но прежде извольте от нас принять подарок, который вам прислали оные островитяне». Король с великою благосклонностию принял от купцов подарок островитян и благодарил их, что они доставляли ему сей подарок. Тетка королевская узнала, что король имеет намерение ехать к тому острову, советовала ему, чтобы он, оставя сие, лучше бы показал господам приезжим гостям гуляющего в его саду льва, у которого из левой лапы течет мертвая кровь, а из правой живая. Король согласился послушать ее в последний раз и начал собираться. Иван же королевич, превратясь в птичку, все подслушивал и вдруг полетел в сад, где ударясь о сыру землю, сделался молодцем и, подошед к льву, говорил ему с почтением: «Господин лев! Не слушайся тетки королевской, которая женщина самая ехидная и злобная, но послушай меня, царского сына, и пойдем со мною на остров». Лев повиновался и согласился с ним идти. Король же, собравшись, пошел в сад и, проходя весь сад раз около пяти, не мог увидеть никакого зверя, не довольно льва, весьма разгневался на свою тетку и выговаривал ей, для чего она его обманывает. Не желая более ее слушать советов, вознамерился ехать к острову посмотреть тех молодцов.

Иван-королевич, как скоро привел льва на остров, то из левой лапы взял крови и помазал глаза своей матери, которая сделалась совершенно мертвою, потом взял крови из правой лапы и помазал оною глаза своей матери, которая ожила и начала смотреть. Между тем король, побуждаем будучи любопытством посмотреть на острове живущих молодцов, не взирая ни на какие просьбы своей тетки, отправился туда. Как скоро он взошел на остров, то увидел девятерых королевичей, которые, отдав ему должное почтение, принимали его за белы руки и повели к своей матери. Король, увидя свою любезную супругу, несказанно обрадовался и, обнимая своих любезных орошал их лица своими слезами. После сего просил королеву, чтобы она перешла жить и с сыновьями во дворец. Она охотно на сие согласилась.

Король с великим торжеством и весельем въехал в королевство и, пришед прямо во дворец с своею супругою Трудою-королевною, отовсюду окружаем будучи девятью сыновьями, что ясными соколами, у которых были руки по локоть в золоте, ноги по колено в серебре, на каждом волоску на голове по жемчужинке, во лбу светел месяц, а в затылке красное солнышко. Тетка его, увидя сие, пришла в великое недоумение и покушалась отравить себя ядом, но не успела. Самбургский король приказал ее привязать к конскому хвосту и размыкать по чисту полю, а дочерей ее, повеся на воротах, расстрелять. Сам же со своею супругою и любезными сыновьями начали жить во всяком благополучии.

39. Сказка о ленивой жене

В некоторой деревне жил-был крестьянин, который имел у себя столь ленивую жену, что скучно ей было что-нибудь сработать на самую себя. Крестьянин с великим прискорбием взирал на свою жену, но пособить было нечем. Он приметил, что на жене его изорвалась вся рубашка, сказал ей в одно время: «Надобно, жена, тебе переменку. Вот я завтре пойду на торг и куплю тебе рубашку». Жена весьма сему обрадовалась, что муж о ней имеет попечение. Крестьянин на другой день, вставши поутру, пошел на торг, на котором вместо рубахи жене купил гуся. Жена его в сие время топила печь и, увидя в окно, что муж ее несет белое, сочла то за рубашку и, снявши черную, бросила в печь, а сама осталась в одном только сарафане. Лишь только муж ее вошел в горницу, то жена требовала от него рубашки. Он отвечал ей, что вместо рубахи купил гуся, которого и приказал зажарить. Как наступило время обеда, то муж ее, желая более уличить жену свою в лености, позвал к себе кума, который от того не отказался.

Между тем ленивица говорила своему мужу: «Оставь мне, муж, гуся, а я лягу на полати и схоронюся от кума». Муж обещался ей оставить. И как пришел кум, то сели они двое за стол и начали есть. Ленивица, лежа на полатях, приметила, что уже гуся доедают, думала рукой достать себе кусок мяса и лишь только свалилась с полатей, то совсем и упала на пол. Кум, вскоча из-за стола и ухватя оглоданного гуся, начал оным бить куму свою, не зная, что это была она. Кума просила милости, говоря, что это она. Муж, видя, что кум все кости и ребра перещупал его жене, вскочил из-за стола, и отнял у него жену. В сие время кум, схватя шапку свою, сказал: «Прощай, кум, я у тебя с сих пор никогда в доме не буду».

На другой день крестьянин стал сбираться к своему тестю, куда звал и жену свою, которая отговаривалась, что ей не в чем ехать. «И! Глупенькая! — говорил муж. — Я оберну тебя в солому и положу в сани, а как приедем к матери твоей, то она даст тебе рубашку». И завернув ее в солому, положа в сани, поехал. И на ту пору прежестокий был мороз. И как он приехал к тестю на двор, то, вынув жену свою из саней, поставил ее в углу, а сам вошел в горницу, где тестем и тещею принят был очень ласково. И прошло сему уже много времени, между тем теща его вышла на двор и услышала, что кто-то стонет, взошла в горницу и говорила своему мужу, что у них кто-то стонет на дворе. Зять, вскоча из-за стола, говорил теще своей: «Ах матушка сударыня! Я позабыл вам сказать, что это жена моя, у которой нет рубашки». И потом рассказал проказы все жены своей. Мать, сожалея о своей дочери, взяла ее в избу, надела на нее рубаху и шубу, а она, весьма озябнув, просила у матери своей льну прясть. Мать ей отсоветовала в тот день работать, но твердила ей, чтобы она не ленилась. И таким образом муж ленивую свою жену призвал к работе, и стали жить-быть да добра наживать.

40. Сказка об Острионе-королевиче

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был король, который имел у себя сына именем Остриона, столь отменной красоты, что редко во всем свете таковых бывает; к тому же королевич искусен был в воинском деле и во всех своих поступках знающий политику. Как скоро он пришел в совершенный возраст, то начал просить своего родителя, чтобы дал ему позволение жениться. Король весьма доволен был предложением своего сына и обрадовался тому, что его королевство не останется без наследства. Показывал ему портреты королевен различных государств, но из сих портретов королевич не мог ни одного выбрать по своему вкусу, хотя их и довольное было число. Приметя сие, родитель его представил ему наконец портрет королевны некоторого государства, о красоте которой невозможно было подумать, чтобы оная находилась на свете. Сей портрет привлек на себя внимания королевича, и он, смотря долгое время на оный, час от часу приходил в несказанное удивление; напоследок вознамерился, чтобы в самой сущности посмотреть оную королевну. И так в один день пришел к своему родителю и говорил ему: «Милостивый государь мой батюшка! Осмеливаюсь просить у вас благословения, чтобы вы позволили мне поехать в то королевство и изведать, точно ли таковой красоты находится та королевна, которой портрет вы мне показывали, и если она в самой вещи столь прекрасна, то кроме ее ни на какой королевне жениться не намерен». Король, выслушав его, долгое время противился его намерению, предлагал ему многие различные средства к получению оной себе в супруги, не отлучаясь от своего королевства, но, видя его, не согласного на все предложения, наконец согласился и позволил ему ехать на купеческом корабле со многими нагруженными на оном богатыми товарами под видом купца. И [т]ак Острион-королевич, простясь со своим родителем, отправился [в] свой путь.

Ехал он долгое время морем весьма благополучно, но вдруг на море восстала великая буря, от чего все бывшие на корабле пришли в крайнее отчаяние. Потом оная начала разбивать их корабль, который, не могши долго сопротивляться свирепеющим волнам, был разбит, и все потонули, один только королевич остался жив и, ухватясь за корабельную доску, долго носим был волнами по морю и вдруг пренесен был оными в то королевство, где находилась прекрасная королевна, и выкинут был без всех чувств на берег. Лежа[л] долгое время в беспамятстве, и как пришел в чувство, то ходил целый день по тому берегу и никого не видал. В таком горестном состоянии застала его темная ночь, почему он вознамерился идти в город, в который пришед, начал просить жителей, чтобы укрыли его от темной ночи, но жители отказывались его исполнить просьбу. Он весьма на себя досадовал и пошел далее по городу. Наконец увидел у дворца маленькую хижину, в которой жил престарелый человек. Королевич, подошед к оной, начал стучать в двери. На его стук вдруг вышел человек, украшенный сединами, спрашивал королевича, чего он от него требует. «Милостивый государь, — отвечал королевич, — я с покорностию прошу тебя, чтобы укрыл меня от темной ночи». Старик на сие согласился, принял его в свою хижину, укрепил его пищею и потом спрашивал его, что он за человек, понеже видит его по платью чужестранца. Королевич с почтением отвечал ему, что он некоторого королевства купец и ехал на корабле с товарами, как вдруг восстала буря, разбила его корабль, все бывшие на корабле, потонули, «и остался только я один; я носим был долгое время волнами, напоследок выкинут ими на сей берег». Старик со вниманием слушал приключение королевича, весьма сожалел о нем и позволил ему несколько времени пробыть в своей хижине.

Королевич, живя с сим добродушным стариком, размышлял сам с собою, каким образом может он поправить свое состояние и произвести в действо свое предприятие, [так] как после кораблекрушения не осталось у него ничего, кроме несколького числа червоных и одного на руке перстня. Истратя он все свои деньги, вознамерился продать перстень и, сняв его с руки, стал рассматривать. Увидя же, что у оного разгибается кольцо, и как он нечаянно его разогнул, то вдруг предстали пред ним двенадцать кавалеров и спрашивали с почтением, что ему угодно. Королевич от сего пришел в великое удивление и упал в обморок, в котором лежал долгое время. А как лежал он в беспамятстве, то кольцо опять согнулось, и пропали все кавалеры. Наконец, пришед в чувство, весьма оному удивлялся и рассуждал сам с собою, что, конечно, представилось ему какое-нибудь мечтание.

На другой день, собрав свои силы, вознамерился уже с бодрым духом полюбопытствовать, не будет ли еще какого действия, и, взяв перстень в руки, разнял кольцо оного. Лишь только он сие исполнил, то вдруг предстали пред него те же двенадцать кавалеров и спрашивали, что ему угодно. Сие самое королевича привело хотя в удивление, однако в меньшее прежнего, и он решился, сказать им: «Господа кавалеры, я вам приказываю, чтобы к завтрашнему дню изготовили вы мне платье по здешнему манеру». Приказав сие, опять сжал свое кольцо, и кавалеры оные сокрылись. По наступлении ночи королевич лег спать на убогую свою постелю в великом размышлении; и будучи в тех мыслях, крепко уснул.

В следующей день, пробудясь от сна, увидел перед собою столик, на котором по его приказанию все лежало в готовности, и воображая себе, не во сне ли сие ему представляется, но рассмотрев все порядочно, увидел, что в самом существе изготовлено для него платье, которое надев на себя, ходил долгое время по своей комнате, размышляя, что бы еще приказать сделать. Наконец решился нарядить новую службу кавалерам, ибо он с сего времени стал смелее поступать со своим перстнем. Скинув со своей руки перстень, развернул оного кольцо, и вдруг предстали пред него с почтением двенадцать кавалеров и с учтивостию спрашивали его: «Что угодно вам, милостивый государь?» Королевич с бодрым духом говорил им: «Любезные мои кавалеры! Я хочу, чтобы на сем месте, где стоит хижина сия, в следующий день были построены огромные белокаменные палаты и великолепно внутри оных было бы убрано». По сем сжал свое кольцо и надел на руку, а оные кавалеры в то же время от него сокрылись. И как наступила ночь, то королевич, раздевшись, постлал свое платье на приготовленный к тому уборный столик, лег спать на уборную свою постелю, и занимался почти во всю ночь мыслями такими, будет ли исполнено то, что он приказывал своим кавалерам, и в сих мыслях уснул крепко и спал до самого утра.

В следующий день, пробудясь от своего сна, видит себя уже не в хижине, но в пребогато убранных каменных палатах и на великолепной постели, вкруг которой был пребогатый занавес с золотым газом и балдахин с серебряною бахромою, шелковым снуром и золотыми кистями. Подле же самой кровати стоял уборный столик, на котором лежал парчовый шлафорок и туфли, вышитые различными шелками. Королевич, вставши со своей постели, надев на себя шлафорок и туфли, начал ходить по всем покоям, рассматривал в них убранство, живописи и премножество портретов разных королей с их фамилиями; напоследок, вошед в особливую комнату, увидел в оной два портрета, завешенные малиновым бархатом, из коих один был того королевства короля, а другой его дочери, прекрасной королевны. Увидя оный, пришел в несказанное изумление и говорил сам себе: «Я сомневаюсь, чтобы таковая красота могла точно существовать на свете, но думаю, что господа живописцы делают сие в удовольствие своего короля».

Королевич, ходя довольное время по всем комнатам, всему удивлялся, а наиболее тому, что не видал в них ни одного человека. И так вздумалось ему позвать к себе своих кавалеров. Как скоро снял с руки перстень, развернул кольцо оного, то вдруг предстали пред него двенадцать кавалеров, которые с учтивостию ожидали от него приказания. Видя их, королевич приказывал им, чтобы в следующий день при его дворце были камер-пажи и лакеи, и всякого рода люди для его услужения, также чтобы богатая карета и лошади с золотым прибором; а сверх всего, чтобы к королевскому дворцу сделан был мост, устланный алым бархатом, обложенный по краям золотым гасом; сверх же всего, чтобы по обеим сторонам моста стояли разные деревья с плодами, на коих бы сидели разного рода птицы и приятным своим пением услаждали его. Отдав такое приказание, сложил кольцо и надел на руку перстень; в то же время и кавалеры сделались невидимы. По наступлении же ночи лег спать, занимаясь только мыслями об одной прекрасной королевне, и всячески желал ее иметь своею супругою. Как скоро он пробудился поутру, то увидел в своих покоях всякого рода служителей и, встав с постели, усмотрел с постели мост к королевскому дворцу, весьма сему удивлялся и приходил в великое восхищение.

Между тем король встал поутру и, увидев из палат своих прекрасное здание и мост, сделанный ко дворцу, удивлялся, что оное построено было в толь кроткое время, а притом досадовал на то, для чего без его позволения, и, не доверяя сам себе, приказал позвать прекрасную свою дочь и, показывая ей оное, спрашивал, в самой ли вещи сие находится или ему представляется. Королевна же уверяла своего родителя, что сие не представление, но в самом существе находится; потом просила своего родителя, чтобы он изволил послать для изведания, кто такой живет в оном великолепном доме: конечно, не простого рода, но королевич, либо царевич и имеет какую-нибудь хитрость. Рассуждала также она сама с собою, что если бы увидела оного королевича и когда он собою не гнусен, то бы с великою своею охотою желала быть его супругою.

Король, на другой день отправив своего посла в оный дом, с почтением и учтивостию приказал спросить, кто такой живет в сем доме и для чего без позволения королевского принял смелость построиться на том месте. Как скоро посол приехал к оному двору, то встречен был лакеями и введен в покои, в коих он, усмотря чрезвычайное убранство, удивлялся до бесконечности. Потом, пришед к королевичу, отдал ему почтение и по приказанию короля своего спрашивал о его чести и предложил, для чего он построился без позволения его королевского величества. Выслушав сие, королевич отвечал, что он королевский сын. Что же касается до того, что он без позволения королевского построил сей дворец, то в том просит извинения, и если угодно его величеству, то «я за таковой мой поступок в состоянии заплатить дани столько, сколько потребно будет королю»; по окончании чего с честию отпустил посла, одарив его щедро драгоценными вещами. Посланник, возвратясь к своему королю, объявил о всем ему обстоятельно, присоединя к тому и то, что каковое убранство находится в покоях королевича, такого во всем их королевстве найти неможно. Сие короля привело в несказанное удивление, а наипаче его дочь, прекрасную королевну, и желательно ей было все оное увидеть собственными своими глазами.

Острион-королевич, как скоро проводил с честию королевского посла, то тот же самый час снял с своей руки перстень и разогнул кольцо: предстали пред него двенадцать кавалеров и требовали от него приказания. Королевич отдал им приказ, чтобы они сделали двенадцать серебряных блюд и вызолотили высокою работою, из которых на шести сделать надпись на имя короля, а на последних шести на имя королевны, его любезнейшей дочери, и чтобы на оных блюдах положены были драгоценные подарки, каковых вещей не находится в их королевстве. Все же сие приказал изготовить к следующему дню. На другой день королевич, как скоро встал с постели, то увидел, что уже приказание его было исполнено. Долгое время удивлялся он сему, а притом и веселился, что сие нимало не будет противно королевне и ее родителю. После сего королевич отправил от себя посла к королю, при коем и оные подарки, которые приказал нести двенадцати человекам. Лишь только посланник с прочими двенадцатью человеками стал подходить к королевскому дворцу, то король в самое то время смотрел из окна с прекрасною своею дочерью и, увидя оное, приказал посла Остриона-королевича принять во дворец с великою честию и представить к себе немедленно. Посланник, вошед в королевские палаты, вскоре допущен был в аудиенц-камеру и поднес от имени своего королевича присланные подарки его королевскому величеству и прекрасной королевне. Приняв оные, король с великою радостию благодарил королевича и при том просил его, чтобы он в следующий день пожаловал во дворец к обеденному столу. Одарив посла, щедро отпустил его, а королевна чрезвычайно удивлялась присланным подаркам и из одного куска парчи приказала себе к следующему дню сшить платье.

В следующий день король прекрасной своей дочери приказал убраться в драгоценное платье и при столе своем быть преогромной музыке. Как скоро королевичу наступило время ехать во дворец, то он оделся в наивеликолепнейшее платье, всему придворному своему стату приказал надеть парчовые ливреи, карета у него была неописанной цены, а на лошадях шоры золотые. Таким образом собравшись, поехал по мосту, сделанному от его дворца прямо к королевскому дворцу: впереди шли пажи, лакеи и скороходы, а возле кареты гейдуки. Король с дочерью своею, взирая на таковую процессию, удивлялись великолепию и пышности. И по приезде его ко дворцу сам король с своею дочерью встретил его с великою учтивостию. Во время стола продолжалась огромная музыка; а как скоро окончился стол, то королевич с позволения короля танцевал с прекрасною королевною, и в сие время рассмотря обстоятельно ее красоту, воображал себе, что в целом свете не находится такой красавицы. Довольно повеселившись, отблагодарил короля за его приятство и угощение, а притом и просил его с прекрасною королевною в следующий день к себе откушать. Король со всей охотою обещался исполнить его просьбу.

После сего, как скоро королевич возвратился в свой дворец, то снял с руки перстень, разогнул оного кольцо, и предстали пред него двенадцать кавалеров, которые ожидали от королевича приказания. «Любезные мои кавалеры, — сказал им королевич, — завтрашнего числа будет у меня кушать король и с прекрасною королевною, то я вас покорнейше прошу, чтобы вы к следующему дню изготовили кушанья и напитки такие, каковых в сем королевстве никак отыскать неможно». В следующей день все было изготовлено. И как король с прекрасною своею дочерью и всем придворным статом поехали из дворца своего к королевичу по сделанному мосту, то весьма удивлялись тому, что птицы, сидящие на древах, прекрасно пели; более же восхищалась сим королевна. По приезде их ко дворцу сам Острион-королевич вышел на крыльцо, встретил короля с великою честию, а королевну принял из кареты за руку и повел в свои покои, убранству коих все несказанно удивлялись. По сем начался стол, при коем играла огромная музыка. Между тем король начал разговаривать с Острионом-королевичем, для какой причины приехал он в его королевство. «Милостивый государь, — отвечал королевич, — я многие бедствия и опасности претерпел для прекрасной королевны, вашей дочери, которой красоту хотел видеть самолично, не уверяясь на искусстве живописцев. Главная же причина моего путешествия состоит в том, что если сего удостоюсь, намерен жениться на вашей дочери». Король весьма сему обрадовался, да и сама королевна от сего брака не чувствовала ни малейшего отвращения, почему не отлагая времени, король Остриону-королевичу приказал изготовляться к торжествованию бракосочетания. И как все было с обеих сторон изготовлено, то брак торжествован великолепно.

По прошествии несколько времени королевна влюбилась в одного своего придворного Арапа, по научению коего спросила она Остриона-королевича, чтобы он открыл ей, от чего производят такие удивительные и невоображаемые хитрости. Королевич долгое время не соглашался на сие, но усильные прошения прекрасной его супруги наконец принудили его к тому, что он открылся своей супруге и говорил: «Вся сила тех хитростей, которые я произвожу, состоит в сем перстне». И притом для подтверждения истины своего мнения снял с руки своей перстень, развернул оного кольцо, и вдруг предстали пред него двенадцать кавалеров, которые спрашивали с учтивостию и почтением: «Что угодно вашему величеству?» Он отвечал им, что услуги ему никакой не надобно, а только вздумалось ему посмотреть их. Потом говорил королевне, что сии кавалеры все то могут исполнить, что приказано ни будет. Выслушав сие, королевна, улуча удобное время, объявила Арапу, который просил ее, чтобы она всячески постаралась достать себе оный перстень. Королевна обещалась исполнить оное. И как у сонного королевича сняла оный с руки, то не медля нимало, пошла к своему любимцу и отдала ему оный перстень, который с несказанною радостию принял оный и развернул кольцо: вдруг предстали пред него двенадцать кавалеров, которые спрашивали: «Что вам угодно?» — «Желаю я, — говорил Арап, — чтобы в сию ночь сей дом со всем убранством был перенесен в Арапское королевство кроме только одного королевича». Все было исполнено по приказанию Арапа.

В следующий день как только королевич пробудился от сна, то пришел в несказанное удивление, увидя себя в прежней убогой хижине, в которой при нем находились одна собачка и кошка; и видя, что на руке его не было перстня, догадался, что оный похитила у него королевна и сокрылась. Между тем король, видя, что не было уже более великолепного здания противу его дворца, и по-прежнему находилась убогая хижина, тотчас послал по Остриона-королевича, которого велел представить пред себя. Как скоро королевич представлен был королю, то он, упрекая его обманщиком, приказал посадить в темницу, не принимая никаких оправданий.

Долгое время королевич содержался в темнице; и в один день прибежали к нему собачка и кошечка, начали говорить человеческим голосом: «Милостивый государь Острион-королевич! Позволь нам идти в Арапское королевство достать вам тот перстень, которого лишила вас ваша супруга». — «Не можно тому статься, — говорил королевич, — чтобы вы оный достать могли». Но кошечка и собачка его уверяли, и он им позволил. Долгое время находились они в дороге, наконец благополучно достигли Арапского королевства. И как пришли, то согласились между собой, чтобы собачке остаться за городом и дожидаться до тех пор, пока кошка возвратится с перстнем из города. И так кошка пошла на королевский двор, сперва ходила в кухню и носила собачке для пропитания мяса, которое таскала из кухни. Потом начала уже ходить и в королевнины покои. В одно время Арап, увидя сию кошку говорил королевне, что оная очень похожа на кошку Остриона-королевича, ее супруга. «Можно ли тому статься, — отвечала королевна, — чтобы оная могла придти сюда». Арап на сем утвердился и ласкали кошку, но ей никак было неможно достать того перстня, потому что Арап никогда оного не снимал со своей руки.

В некоторый день Арап, будучи в гостях, приехал домой чрезвычайно пьян, и как лег на постелю спать и сронил сонный с руки своей тот перстень, то кошка, подхватя оный, ушла за город и, пришед к собачке, сказала, что достала перстень Остриона королевича и потому надлежит поспешать к нему с оным. По сем, нимало не медля, отправились в путь свой, и уже подходили к тому королевству, где королевич содержится в темнице, как вдруг случилась на дороге им речка, то поплыли через оную, и кошка нечаянно упустила оный из своего рта в реку, где подхватила щука и проглотила. Лишь только они вышли на берег, то кошка объявила свое несчастие собачке, которая отвечала: «Если бы ты мне о сем в то самое время сказала, то бы я тебя непременно утопила». И ходя долгое время по берегу, пришли к озеру, в котором множество было лягушек, и они начали их давить. Лягушки, видя сие, пришли к своему королю, которому объявили, что пришли к ним неприятели и без всякой причины многих лишили жизни. Король, выслушав их, отправил к собаке и кошке полномочного своего посла, требуя от них, за что они разоряют его владение. Кошка и собака, приняв посла, сказали: «Донеси своему королю, что мы упустили в реку перстень, оный подхватила щука и унесла; и если вы сего не отыщете, то мы всех вас погубим». И как посол возвратился к своему королю и объявил ему о всем обстоятельно, то лягушечий король тотчас приказывал всему войску идти в реку и отыскать оный перстень. Лягушки, исполняя повеление его, пришли в реку, и рыбы, испугавшись оных, побежали к своему королю и говорили, что никогда в реке не видывали лягушек, но ныне их великое множество и крайне их беспокоят. Король послу своему приказал истребовать от лягушек, для чего они пришли в реку. Лягушки объявили, что щука проглотила перстень и приказано им оный отыскать. Если же король рыбий сего не исполнит, то лягушки против его пойдут войною. Король, выслушав сие, немедленно приказал представить к себе оную щуку, которая в то время отлучилась из реки в озеро. Лягушки же начали ловить щурят и их глотать. Узнав о сем, щука прибежала в реку и перстень из себя выплюнула и отдала лягушкам, которые с почтением вручили собаке и кошке.

Как скоро кошка и собака получили от лягушек перстень оный, то поспешали к королевичу и принесли ему немедленно. Королевич, увидя сие, весьма обрадовался и как развернул кольцо перстня, то предстали пред него двенацать кавалеров и ожидали приказания. Он сказал им: «Любезные мои кавалеры! Прошу вас, чтоб вами построенный прежде дом из Арапского королевства перенесен был на то же место с королевною и с Арапом». В следующий день увидел королевич себя не в темнице, а в своем доме, и как очень рано встав с постели, усмотрел, что Арап спит вместе с королевною. Не делая никакой тревоги, пошел королевич прямо к королю, уведомил его обо всем, и наконец просил его, чтобы сам сие освидетельствовал. Король, вошедши в спальню и увидев дочь свою, лежащую с Арапом, пришел в крайнюю ярость и заколол Арапасвоим кинжалом. В сие время проснулась королевна и, увидя подле себя лежащего Арапа в крови, а отца и своего супруга, стоящих у кровати, испугалась и, встав с постели, просила у обоих их себе прощения. Король же, не внимая своей дочери, обратясь к королевичу, сказал: «Я отдаю на твою власть, что тебе угодно, то и делай с королевною». Королевич, не стерпя обиды, ему причиненной королевною, заколол ее тем же кинжалом, а сам просил у короля позволения странствовать по другим королевствам. Много удерживал его король, но напоследок согласился позволить. Простясь Острион-королевич с своим тестем, в странствовании окончил свою жизнь и по смерть не был уже женат.

41. Сказка о хитрой жене

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был богатый купец довольно престарелых лет, который, желая по смерти своей всему своему имению оставить наследника, к несчастию своему вздумал жениться на молодой девушке. По окончании свадьбы не усыпнее начал собирать свое богатство и ни одного дня не опускал, чтобы не ходить в свою лавку. Между тем купеческая жена, которая более польстилась на богатство, нежели по согласию вышла замуж, приметила в доме своем молодого детину, собою не глупого, который отправлял должность приказчика, такою воспылала к нему сильною страстию, что все употребляла к тому, как бы его склонить в свою любовь.

В некоторое время приказчик, исполняя свою должность, в своем покое сидя, разбирал книги и был в великом углублении и размышлении; в тот самый час взошла в его покои хозяйская жена и начала шутить с приказчиком, которому препятствовала в исполнении его дела. Между прочим спросила она его: «В чем ты упражняешься и какие разбираешь бумаги?» — «Милостивая государыня, — с гневом отвечал приказчик, — я разбираю бабьи увертки». — «Очень хорошо, друг мой», — сказала ему купеческая жена. И не говоря более ни слова, возвратилась в свои покои, в которые пришед, рассудила, как бы отсмеять сию насмешку и показать ему на самом опыте бабьи увертки, о которых он не имел совершенного понятия. Потом вскоре приказала его позвать к себе для записания домашнего расхода; он не мог от сего отказаться и как пришел в покои к ней, то она с ним начала разговаривать о любовных делах. В сие самое время уведомили ее, что муж ее приехал. Купчиха представила себя отчаянною и притворилась, что будто весьма испугалась своего мужа, говорила приказчику своему, как им поступить в сем случае, чтобы мужа своего не привести на гнев и вывести себя из подозрения, советовала приказчику, чтобы он схоронился за картину. Приказчик, пришед в великий страх, не знал, что делать, напоследок согласился на предложение своей хозяйки. Между тем купец взошел в покои к своей жене и, разговаривая о разных материях, объявил ей, что он нечаянно со своими приятелями гулял на охоте и забавлялся стрелянием птиц. «Как не стыдно тебе это говорить? — подхватила жена. — Можно ли тому поверить, чтобы ты стрелял птиц? Не довольно убить на лету птицу, но ты и в сию картину не попадешь». Купец несколько на сие осердился и, схватя со стены ружье, зарядя оное, начал прицеливаться. В сие время хитрая купчиха, подбежав, отшибла ему, и он миновав картины, попал прямо в один угол из своих покоев. Приказчик же, сидя за картиною, рассуждал сам с собою, что уже пришла его кончина, много досадовал на самого себя, для чего купчихе сказал, что разбирает бабьи увертки. Но в какое пришел удивление, услыша, что купец выстрелил мимо картины. Хотя сие его и веселило, однако не знал он, как ему выйти из-за картины и неоднократно покушался признаться пред своим хозяином, опасаясь, дабы о сем не открыла ему жена его. Наконец решился помедлить. После чего вскоре купец съехал со двора, а купчиха, проводя своего мужа, кликнула из-за картины приказчика и спрашивала: «Каковы, друг мой, кажутся тебе бабьи увертки? И так вперед опасайся о сем говорить, чрез что самое можешь приводить женщин в великий гнев». И для яснейшего доказательства, что всякая жена может водить мужа своего за нос, если не имеет к нему искренней любви, много шуток сыграла над своим приказчиком, которого однако же сделала полным обладателем своего сердца.

И как уже муж ее был очень стар, то от нечаянно приключившейся ему болезни сделался крайне слаб, от чего вскоре лишился жизни. Жена, сделав приличное погребенье, в один день предложила приказчику, не согласится ли он на ней жениться. Сей нимало от сего не отговаривался и сим был чрезмерно доволен. Недолго медлили в торжествовании брака, по окончании коего начали жить благополучно, и приказчик весьма доволен был своею супругою.

42. Сказка об Остромоносе-королевиче

В некотором царстве, в некотором государстве, жил-был король с королевою, которые имели у себя сына Остромоноса-королевича. Сей с самых младых лет великую имел охоту к звериной ловле, почему беспрестанно в оной упражнялся. Он в одно время, бывши на охоте, заехал в дремучий лес и непроходимые места, где заблудился и сбился совсем с дороги. Ездя по оным долгое время, пришел в великое отчаяние и наконец приехал к пещере, в которой увидел женщину древних лет с распущенными волосами. Сия, взирая на королевича, говорила: «Первый еще из смертных, которого я здесь вижу». И оборотясь к королевичу, сказала: «Знаете ли вы, кто обитает в сих местах?» — «Никак нет, милостивая государыня, — с почтением ответствовал королевич, — и я в немалый прихожу ужас, видя себя, заблуждающего по сим местам». — «Знай, королевич, — продолжала старуха, — что жилище сие есть Бога ветров, и он в пещеру сию входит со всеми своими детьми; я же его супруга и мать прочих ветров, которых теперь здесь нет, но они разошлись для исполнения своих должностей и не замедлят возвратиться в свое жилище. Но я о тебе очень сожалею, — примолвила старуха, — что ты в сем месте ничем не можешь удовлетворить своему голоду».

Лишь только успела старуха окончить сии слова, как вдруг взошли в пещеру ее дети, все будучи мокры, и на лице их изображалась суровость. Они начали с королевичем говорить весьма свирепо. Один рассказывал, что он разнес целый флот и потопил в море; другой — что многих привел в великий страх; третий — что дал благополучное плавание; а четвертый наконец примолвил, что он выхватил деревья из своих корней и разламывал дом до основания. В то самое время Остромонос-королевич увидел четвертого, вошедшим в оную пещеру, молодого и весьма прекрасного юношу, который начал рассказывать своей матери, что он был у королевны красоты и веселья, смотрел как она гуляла со своими придворными фрейлинами, которые плели ей венки из разных цветов; и притом такие там видел увеселения и забавы, что обстоятельно о них не может пересказать. Остромонос-королевич с великим удовольствием слушал от сего юноши, который был приятный Зефир, сию повесть, и напоследок нимало о том сожалел, как Зефир окончил свою речь. Королевич, видя приятность и ласковость Зефира, осмелился с ним вступить в разговор, который и начал следующим образом: «Милостивый государь! Позвольте мне спросить вас, в котором государстве живет сия прекрасная королевна красоты?» — «В Еольском королевстве, — отвечал Зефир, — есть остров веселья, на котором оная королева поселилась, и никто из смертных оного острова достигнуть не может, потому что оный лежит за непроходимыми горами, морями и лесами». Королевич, получа таковой ответ несказанно досадовал на себя, что не может видеть оной королевны.

Между тем старуха сказала своим сыновьям: «Любезные мои дети! Время уже вам иметь покой», — которые, не дожидаясь повторения, все разошлись по своим комнатам, а Зефир, оказывая всякую благодарность и ласковость королевичу, просил его в свою комнату, в которой всю ночь проводили в разных разговорах, между коими королевич предложил свою просьбу Зефиру, прося его покорнейше, чтобы он удостоил его видеть оную королевну. «Очень хорошо, — ответствовал Зефир, — я соглашаюсь исполнить ваше усильное прошение, но к сему потребно, чтобы вы имели мужественный дух и отдались в полную мою власть». После сего подарил он королевичу епанчу, сказав: «Если вы наденете ее на себя зеленою стороною, то будете никем не видимы».

В следующий день Зефир, посадя на свои плеча, поднявшись на воздух, летел с ним чрез горы, моря, реки, леса и озера, наконец принес его в Еольское королевство и, поставя на том острове, сказал: «Королевич! Я окончил свою службу, теперь вы сами доставайте то, что вам желательно». Остромонос поблагодарил чувствительнейшим образом своего нового знакомца за оказанную ему услугу и, простясь с ним, поспешал к палатам королевны красоты. И как подходил ближе к оным, то увидел девицу, в окно спустившую на золотом снуре корзину и приказывающую садовнице нарвать цветов для королевны. Лишь только садовница, нарвав, цветы положила в корзину, то Остромонос, имея на себе зеленую епанчу, сделался невидим, сел на цветы, и в тот же самый час девица его подняла в палаты, не чувствуя ни малейшей тяжести, потому оная епанча придавала ему легкость. Он вдруг увидел себя в великолепном зале, в котором находилось великое множество прекрасных девиц, которые поспешали к своей королевне. Следуя за ними, пришел в покои королевны, где она сидела на софе, сделанной из одного карбункула. Остромонос, взирая на ее, пришел в великое замешательство и, скинув с себя епанчу, упал к ногам королевны, с великим почтением говоря: «Милостивая государыня! Простите меня в моей дерзости. Я пришел в ваше владение чрез многие и далекие страны, претерпевая различные бедствия и опасности, нимало не щадя своей жизни; но причиною сего было единое только то, чтобы увидеть неописанную вашу красоту».

Королевна в сие время хотя пришла в великое удивление, увидя королевича, однако не осмелилась воспрепятствовать его разговорам и, выслушав оные, сказала: «Прекрасный королевич! Я не думала никогда видеть в сих местах кого-либо из смертных, но вижу, что вы премудрый и могли получить свободный вход в мои владения. Несказанно восхищаюсь о сем радостию, но только не имею чести знать о вашей породе». — «Я королевский сын, — отвечал королевич, — имя мое Остромонос». При сем он не упустил случая открыть ей свою любовь, которую она не отвергнула, и с сих пор друг к другу пылали взаимною любовию. Великою радостию и веселием наполнены были их сердца — того никакое перо не в силах описать.

Во все время присутствия королевича на сем острове думал он, что не более находится несколько дней, почему и спросил о сем оную, но королевна отвечала ему, что уже он несколько лет пребывает на сем месте. «В каком же теперь состоянии находится мое королевство, — вскричал Остромонос, — и кто оным управляет, и что я могу сделать, когда возвращусь в мое отечество?» — «Я не думала того, — говорила королевна, — чтобы ты свое отечество предпочесть мог любви моей». — «Государыня моя! — ответствовал королевич. — Я никакой любви вашей не предпочитаю мое отечество и я вам чувствительнейшею обязан благодарностию за вами оказанные мне ласки, но прошу меня уволить в мое королевство». — «Как! — вскричала с восхищением королевна. — Ты хочешь меня оставить?» — «Я сердечно о сем сожалею». Хотя сильно старалась королевна убедить его, чтобы отвратить от предпринятого намерения, однако все ее старания были тщетны. Напоследок, прощаясь с королевичем, подарила ему коня, «который, — сказала она, — вас довезет до самых пределов вашего королевства, но только приказываю вам не сходить с оного, пока уже совсем не окончите своего пути; если же не послушаете моего совета, то добровольно сами себя подвергнете бедствию и опасностям». Остромонос-королевич обещался исполнить ее приказание и следовать совету и, прощаясь с нею, забыл о своей епанче.

Как скоро сел на лошадь, то пробегал в скорости горы и долины, рощи и леса. В один вечер случилось ему ехать по узкой дороге, среди которой лежала коляска, опрокинутая на весьма старого человека, который, увидя Остромоноса-королевича, закричал громким голосом: «Милостивый государь! Сжальтесь над моею старостью, поднимите меня, и если вы откажетесь со мною оказать таковую свою милость, то я безвременно окончу жизнь свою». Остромонос сим был чувствительно тронут и, забыв совет королевны, слез с лошади и подошел поднять того старика. Но вдруг в великое пришел удивление, увидя, что тот старик сам встал с земли с бодростью. Лишь королевич хотел обратиться к своей лошади и сесть на оную, но уже ее не было; и старик ухватясь за королевича сказал: «Я объявляю тебе, королевич о себе, что меня зовут Время и я искал тебя по всему свету, но теперь ты сам попался». И не говоря более ни слова, лишил его жизни.

В сие время мимо того места летел приятный Зефир; увидя своего приятеля умершего, сожалел о нем, потом, взяв его на свои руки и проливая обильные слезы, отнес его в прекрасный сад, находящийся неподалеку от сего места и схоронил его во гробе, а сам, поднявшись на воздух, улетел.

Отдельные издания

43. Сказка о французском королевиче Шатере и о прекрасной королевне Лукерии Ишпанской, как похитил ее злой дух и как она опять обретена

Был во французском королевстве король по имени Калер, и у того короля был единый сын по имени Шатер, который, пришед в совершенный возраст, начал помышлять о браке, для чего, пришедши к своему отцу, просил его о выборе ему невесты. Король Калер, обрадуясь тому, что сын его взял такие умные мысли, назначил ему невесту — дочь Гишпанскаго короля, которая называлась Лукериею и которая была весьма прекрасна. Шатер-королевич, услыша то от отца своего, стал проситься у него ехать в Гишпанское государство, чтоб обручиться с прекрасною королевною Лукериею и условиться о браке. Король Калер его отпустил с радостию и с великою честию.

Шатер-королевич отправился в путь свой, мало помедля, с великою свитою и в скором времени прибыл в Гишпанию, явился к Гишпанскому королю и стал у него просить дочь его, прекрасную королевну Лукерию, себе в супруги. Король Гишпанский согласился тотчас на такой брак и для того, призвав к себе дочь свою, сказал ей, что он желает ее сочетать браком с французским королевичем Шатером. Прекрасная королевна Лукерия, увидя назначенного отцом своим ей жениха, нимало в том не противилась и ответствовала отцу своему, что она с великою охотою повинуется его воле, и потом обручились они перстнями своими, и после начали пировать. И Шатер-королевич прожил в Гишпании три месяца, а потом простившись с Гишпанским королем и с невестою, возратился в свое государство, обещаясь опять быть вскоре для совершения брачного союза.

Как скоро приехал он в государство отца своего, тотчас его обо всем уведомил, то есть, как он был в Гишпании и как обручился с прекрасною королевною Лукериею. Французской король, услыша такую весть, был обрадован выше меры и приказал приуготовлять дары для короля Гишпанскаго, также и для Шатера чинить ко вторичному пути пристойное приуготовление. И когда все то было изготовлено, Шатер, простясь с отцом своим, отправился паки в Гишпанию для сочетания браком. По некотором времени прибыл он в Гишпанское государство, и король Гишпанский выехал к нему навстречу со слезами, чему Шатер немало подивился, и спрашивал его о такой великой печали. «О вселюбезнейший мой зять нареченный! — молвил тогда Гишпанской король. — Как мне не плакать и не печалиться: после твоего от меня отъезда дочь моя вселюбезная пошла от скуки в зеленый сад погулять со своими служанками и, гуляючи там, вдруг восстала сильная буря и великий ветер, и прилетело в сад некое страшное чудовище и похитило любезную мою дочь, твою обрученную невесту». Шатер-королевич, услышав такую печаль от своего тестя, весьма запечалился, потом сказал королю, что он хочет ехать ее искать по всему белому свету, и, взяв твердо сии мысли, оставил свою свиту в Гишпании и поехал один с малым числом людей и то с теми, которых Гишпанской король отправил со множеством даров к французскому королю Калеру.

Они ехали путем четыре дня благополучно, а на пятый день увидели вдали великую пыль, и когда стали к той пыли подъезжать гораздо ближе, то увидели великое число разбойников, которые скакали к ним на своих лошадях во всю конскую пору и скоро потом на них наехали и напали так крепко, что большую половину их побили, а другую поранили. Шатер-королевич, видя такой опасный случай, повернул коня своего в сторону и поскакал что есть мочи и часто оглядывался назад, не догоняют ли его разбойники, однако никого за собою не видал, потому что разбойники, побив всех, стали расхищать попавшуюся им в руки добычу.

И так Шатер-королевич не переставал скакать на своем коне и скакал до тех пор, что конь его с великой надсады упал мертв на землю. Тогда Шатер-королевич принужден был идти пешком, и шел он путем-дорогою с месяц, и пришел ко взморью, и ходил он по берегу очень долго и увидел вдали того берега жилое место, которое казалось ему наподобие деревни. И так пошел он к тому жилому месту, чтоб попроситься там у кого-нибудь переночевать и, не дошедши до той деревни, встретился с ним старик, который его спросил: «Куда ты, мой друг, идешь?» — «Я иду вот в эту слободу, — отвечал ему Шатер-королевич, — и хочу там попроситься переночевать у кого-нибудь». — «Не ходи туда ногою, — молвил старик, — ты введешь себя в великую опасность, вить там живут все воры и разбойники, и они, конечно, тебя убьют до смерти, а поди лучше ко мне; я тебя приведу в мой собственный дом и приму тебя как старинного моего приятеля, а не так, как прохожего, и употчеваю тебя всем, что я у себя лучшего в доме моем имею». Шатер-королевич благодарил старика за такую великую его милость и пошел с ним. Старик, идучи дорогою, спрашивает Шатера, кто он и зачем зашел в то место, на что он ему отвечал, что он купец из Гишпанского государства и ехал с товарами во Францию и на дороге был разбит разбойниками, почему и попал в то место нечаянным образом. Старик ему говорил, что счастие его великое, что попался ему навстречу, а не то так попался бы в руки другим разбойникам, где бы должен был лишиться жизни. Будучи в таковых разговорах, вошли они на высокую гору, откуда старик показал Шатеру весьма пространный город, который казался вдали, и сказал ему: «Вот тебе должно будет идти в этот город, погостив у меня, и на дорогу я тебе дам хлеба и денег». Потом начали они спущаться помаленьку с горы, и, дошед до половины, старик вдруг схватил Шатера за руку очень крепко и топнул ногою о землю. В ту ж самую минуту отворилась в горе дверь, и старик повел Шатера в гору. Они спустились по лестнице, потом вошли в один покой, где увидел Шатер великое множество разбойников, которые все были вооружены страшным образом. Атаман, увидя Шатера, приказал отвести его в тюрьму под караул, и так его тот же старик туда отвел и отдал под стражу.

Шатер-королевич сидел в тюрьме три года, и в то время накопилось пленников таковых же, как и он, человек до тридцати. В некое время после того пришел в тюрьму атаман и велел всех пленников перековать в железы, в котором числе и Шатера, и когда их всех перековали, то вывели из той горы и посадили на корабль, которой стоял на берегу моря во всякой готовности ко отправлению в путь. Как скоро все пленники посажены были на корабль, то отвалили от берега и пошли в море.

Они плыли несколько месяцев и наконец прибыли к некоему государству, где и остановились в корабельной пристани. Напротив той пристани построен был дворец прекрасной королевны Ариды, которая управляла тем королевством. Она увидела прибывший иностранный корабль, послала спросить, с какими оный находился товарами. Посланные, тотчас пришед на корабль, о том спрашивали, на что в ответ получили, что оный прибыл с невольниками, о чем уведомили они свою королевну, которая в ту ж минуту приказала всех пленников привести пред себя. Как скоро пленные к королевне приведены все были, то начала она каждого порознь спрашивать, кто какого рода и земли и каким образом попался в неволю. Когда же все ее о себе уведомили, и напоследок дошла очередь до Шатера сказать о себе, он начал ей рассказывать всю истинную правду, какого он роду и как попал к разбойникам в неволю. Королевна, выслушав его слова, смотрела на него пристально и, приметив на лице его некоторые приятные черты, тотчас заплатила за него разбойникам большие деньги, которые от нее потребовали, потом и всех пленников она выручила из неволи и отпустила всех на волю с великим награждением, кроме только одного Шатера, которого при себе оставила. Она приказала отвести ему лучшие покои в своем дворце и определила великое множество служителей для услуг его.

По прошествии некоторого времени, когда королевна разговаривала с Шатером в своей спальне, говорила она ему, что его любит, и требовала от него, чтоб и он ее любил так же, на что получила от него в ответ не по своему желанию, и за то на Шатера прогневалась. Шатер, видя, что он тем ее привел в сердце, вышел вон из ее спальни и, пришедши в свои покои, начал помышлять, как бы ему вырваться из того государства и идти куда ни есть в иную страну искать свою любезнейшую обрученную невесту, прекрасную королевну Лукерию. И в самое то время, когда он был в таковом размышлении, пришел к нему с письмом от королевны верный служитель и отдал то письмо Шатеру. Он развернул его, прочитал в нем сии слова: «Ежели ты не окажешь мне той чести и меня не будешь так же любить, как я тебя, и будешь мною еще гнушаться и пренебрегать, то ведай, что я тебе отмщу злейшим образом, ибо ты не помнишь добродетели той, которую я тебе оказала, выруча тебя от рук злодеев. Прости и ответствуй мне на сие; я того от тебя требую».

Шатер, прочетши письмо, не знал, что ему на то отвечать, однако собрался несколько с разумом, взял перо и написал ей такой ответ: «Милостивая государыня! Вы требуете от меня слишком много и того, чего я никогда сделать не могу, потому что уже вам известны мои обстоятельства, для чего я странствую, и еще хочу странствовать до тех пор, покуда найду мою обрученную невесту. В прочем же вы не можете надеяться, чтоб я склонился на то, чего вы от меня требовать изволите, хотя бы то жизни моей стоило. Прощайте».

Шатер, написав сие письмо, отдал оное тому ж служителю, от которого он получил. Он, взяв письмо, отнес к королевне, которая, как скоро прочитала, то в то ж самое время приказала засадить Шатера в темницу. Шатер, находясь в темнице три дня, осужден был на смерть, и на четвертый день повели его на место казни. Как скоро его туда привели, то раздели его, а потом палач начал приуготовляться отрубить ему голову. Тогда Шатер выдумал некоторый способ избавиться от напрасной и поносной той смерти: он сказал начальнику стражей, которые его привели из темницы, чтоб он приказал на малое время казнь его оставить и между тем временем уведомил бы свою королевну, что он согласен на ее требование и что он в том ей повиноваться хочет. Начальник стражей приказал тотчас палачу оставить свое дело, а сам поехал скоро во дворец и о том королевну свою уведомил. Королевна была крайне влюблена в Шатера, почему, как скоро услышала такую весть, повелела наискорейшим образом изготовить для себя богатую колесницу, на коей, как скоро оная была изготовлена, поехала сама на место казни. Приехавши туда, сказала она Шатеру: «Ежели ты принял твердое намерение сделать меня благополучною, то садись в мою колесницу со мною вместе». Шатер, не говоря ни слова, сел возле ее, и поехали они. Прибывши во дворец, королевна повелела чинить приуготовление к браку, которое через два дня было совсем готово, и на другой день после того Шатер сочетался с королевною брачным союзом. Чрез день после брака Шатер принял престол того королевства и на третий день приказал отрубить королеве голову на том же самом месте, на коем она, было, ему жизни лишиться назначила. А потом он возвел на престол вместо себя достойного кавалера, а сам, взяв два полка из наилучшего войска, поехал странствовать по всем местам света, дабы обресть свою обрученную невесту, прекрасную королевну Лукерию.

Месяц целый спустя как он странствовал по полям со своими полками, остановились они лагерем на некотором чистом месте, где простояли для отдохновения два дня, а на третий день Шатер, вставши поутру, пошел прогуляться в находящийся поблизости того места лес и, ходя там, увидел большую гору, на которую и возшел, и увидел там пребольшой и редкого строения город. Он вошел в градские ворота, где не мог увидеть ни единого живого человека, хотя прошел он и много улиц; потом вошел он в большой и наилучший против прочих дом, которой почитал домом начальника того пустого города, и ходил по оному, также не видя никого. После вошел он в палаты, где увидел множество людей, но только превращенных в камень. Шатер ходил по всем покоям, где находил все удивительным, и наконец, когда осмотрел все покои, вышел вон из палат, а потом и из города и, спустившись с горы, пришел к своему лагерю. Но в какое приведен он был удивление, когда увидел все свое небольшое войско порублено! Он стоял долго почти безпамятен, потом, пришедши несколько в себя, удалился он от того места, боясь, чтоб и с ним чего-нибудь не случилось, подобного тому.

И так он шел несколько дней по чистому полю и пришел к медному замку, из коего вышла прекрасная девица, за коею шли двенадцать нимф. Девица та казалась быть начальницею тех нимф и владетельницею медного замка, которая, подошед к Шатеру, просила его учтиво войти к ней в замок, и он тотчас с нею туда пошел. Девица ввела его в великолепные палаты и просила его, чтоб он пробыл у ней несколько дней для отдохновения от дороги, на что Шатер скоро согласился. Он пожил там с месяц, девица начала прелестьми своими его прельщать и склонять к себе в любовь; однако как она в том ни старалась, но не могла его к тому склонить, почему озлобилась она еще пуще королевны. Тогда в самой яростной запальчивости сказала она Шатеру: «Ведай, Шатер, что ты находишься теперь в руках волшебницы, которая со младенчества твоего тебя полюбила, и берегла, и отводила от многих напастей; знай и то, что я похитила твою обрученную невесту, прекрасную королевну Лукерию, в которую ты влюбился чрез меру, для того только, чтоб ты после того ни в кого больше не влюблялся; я понудила потом тебя, чтоб ты странствовал, и когда во время твоего пути напали на вас разбойники, я защищала тебя от их ударов и отвела тебя от них; потом, как ты продан был разбойниками королевне, которая, конечно бы, тебя лишила жизни, если б я в том не воспрепятствовала и не вперила бы тебе хитрость, чрез которую ты освободился казни; наконец, когда ты с двумя твоими полками остановился лагерем и ушел на гору, на коей нашел пустой город, который я чародейством своим нарочно соорудила, то во время твоего там пребывания порубила я твоих воинов нарочно, для того чтоб ты, оставя их пошел тем путем, коим достиг до сего моего замка, в коем я всегда пребывание свое имею. Ныне же предприяла я, нашед способный случай, от[к]рыть тебе ту страсть, которою к тебе пылаю; однако вместо того, чтоб ты мне на оную ответствовал, осмеливаешься гнушаться мною. Ведай же, что ежели ты на то не склонишься, то не избегнешь жесточайших мучений, которые для тебя уже мною приготовлены». Выговоря сии слова, взяла она Шатера за руку и вывела вон из покоев и, приведши в зверинец, в коем находилось великое множество всякого рода лютых зверей, где и оставила его, заперев вкруг зверинца двери. Звери подходили к нему, оскаля зубы, бросались на него, стремились поглотить его и, словом, делали разные страшные движения, коими, однако ж, не могли склонить Шатера, чтоб полюбил он их начальницу.

Шатер пробыл во зверинце целой почти месяц, по прошествии которого волшебница оттуда его вывела и стала опять от него требовать, чтоб он склонился на ее любовь, но как и тогда был он непреклонен, то она взяла его и отвела в одно пребольшое здание, которое все было пусто и темно, потому что окон в оном не было; и лишь только что ввела она туда Шатера, вдруг ударил пресильный гром, и начала блистать молния. Шатер от того упал на землю бесчувствен, и когда он опомнился, то увидел себя, посреди волшебницына двора лежаща, а пред собою стоящую чародейку, которая паки требовала от него благосклонности. Но как Шатер хотел лучше умереть, нежели быть неверным своей невесте, то отнюдь ни на что не соглашался, почему и ответствовал ей суровым и пренебрегательным образом. Тогда волшебница, взяв Шатера за руку и его подняв, сказала: «Теперь я испытала, что ты любишь свою невесту, прекрасную королевну Лукерию. Я нарочно это испытывала. И ныне за многие претерпенные тобою мучения должно тебя вывести из заблуждения». Выговоря сии слова, волшебница поднялась на воздух, подхватя с собою Шатера, и забравшись гораздо высоко, опустилась наконец на превысокую гору, на коей находился серебряный замок, в котором Шатер нашел свою возлюбленную невесту, прекрасную королевну Лукерию. Тут после многих радостей волшебница отнесла их в Гишпанию, где они, обвенчавшись, отправились во Францию и жили там весьма благополучно многия лета.

44. Диво-дивное, чудо-чудное, сказка русская.

В некоем граде иностранной земли, жил некий богатый купец по имени Славер, и тот купец торговал дорогими и знатными товарами и отсылал также и в иные государства для лучшего барыша. В некое же время он вздумал сам туда ехать со своими товарами, и когда начал он сбираться в путь, то спросил свою жену: «Радость моя, что велишь купить себе в гостинец? Я еду в иностранные земли». Жена его на то ему отвечала: «Друг мой сердечный, уж я всем у тебя довольна, и все у меня есть, так мне ничего и не надобно, а купи ты мне диво». Купец, подумав, сказал жене: «Хорошо». Потом приказал он нагрузить один корабль лучшими своими товарами, и после чрез несколько дней поплыл в путь, и через три месяца пристал к одному какому-то незнаемому ему совсем городу, где и распродал все свои товары, а после накупил тамошних товаров и нагрузил опять корабль свой. Ходит тот купец по городу и думает, где найти ему диво, и попался ему навстречу незнакомый человек и приметил, что сей купец гораздо призадумался, и стал ему говорить: «Господин купец, скажи мне, пожалуй, тоску-печаль свою, авось-либо я тебе в чем помогу сделаю». — «Добрый человек, — сказал ему в ответ купец Славер, — как мне, молодцу не кручиниться, ищу я купить жене моей диво, да не знаю где». — «Ты давно бы мне сказал, — молвил ему незнакомый человек, — поди со мною: у меня есть диво-дивное, чудо-чудное, и ты кроме меня нигде купить себе не найдешь». Купец, обрадуясь, пошел с ним.

Незнакомый человек привел купца в дом свой и сказал ему: «Видишь ли ты на дворе у меня гуся?» — «Вижу», — отвечал ему купец. «Так смотри же, что с ним будет», — молвил незнакомый и, проговоря сии слова, закричал гусю: «Гусь, поди сюда!» Гусь тотчас пришел в горницу. Незнакомый велел принести сковороду, а потом сказал: «Гусь, ложись на сковороду». Когда гусь лег на сковороду, тогда он взял сковороду и поставил в печь, и как скоро изжарился гусь, то незнакомый человек поставил его на стол и просил купца, чтоб он с ним поел того гуся, но чтоб костей его не бросал под стол. Купец сел с ним вместе за стол есть гуся, и когда они всего его съели, тогда незнакомец, свернув кости в скатерть и бросив на пол, молвил: «Гусь, встань, встрепенись и поди на двор». Гусь встал, встрепенулся и стал жив по-прежнему и пошел на двор. Купец тогда сказал: «Подлинно, что это диво-дивное, чудо-чудное», — а потом начал того гуся торговать и, сторговав его за дорогие деньги, взял на свой корабль и скоро после того отправился в свое отечество.

Купец, привезши гуся жене своей, показал ей, какие чудеса с тем гусем делаются, что, изжарив его и съевши, он опять ожил так же, как и прежде. Тогда жена его обрадовалась и говорила своему мужу: «Вот у меня всякий день будет жаркое некупленное». На другой день после того пошел купец в лавку, а к жене его пришел любовник. Купчиха рада была такому гостю и вздумала попотчевать его жареным гусем, а печка тогда топилась. Она закричала на двор: «Гусь, поди в горницу». Гусь тотчас пришел. Потом сказала: «Гусь, ложись на сковороду». Гусь не слушает ее и нейдет на сковороду. Она, осердясь на гуся, что не слушает ее, ударила его сковородником. Тогда сковородник одним концом прильнул к гусю, а другим к купцовой жене так плотно, что никак его оторвать было нельзя. Купчиха закричала своему любителю: «Ах, дружок мой, пожалуй, оторви ты сковородник от руки моей, конечно, этот гусь проклятый не прост, а заворожен». Любитель купчихин взял было оторвать сковородник от руки ее, но и сам тут же прильнул. Тогда гусь потащил их обоих из горницы на двор, а со двора на улицу и привел их к лавке купца Славера. Купец, увидя гуся и свою жену с незнакомым человеком и всех вместе сольнувших, удивился и велел своему приказчику разнять их; а как он стал разнимать, то тут же прильнул. Купец догадался тому диву, взял сам и стал их разнимать и, разняв всех, спрашивал свою жену о том человеке, который с нею был сольнувши. Она принуждена была мужу своему признаться в своем проступке. Купец же незнакомого человека, любителя жены своей, отпустил с наказом, чтоб впредь к нему в дом не ходил, а жену, взяв домой, пощипал изрядно, приговаривая: «Вот тебе диво-дивное, чудо-чудное».

45. Смирный мужик и драчливая жена

Мужичок некий жил со своею женою в великой скудости. Он был так смирен, как теленок, а жена его так зла, як змея лютая: она мужа своего всегда ругала, бранила и била, и все-то за самую безделицу. В некое время сия жена его выпросила у соседа на один хлеб ржи и послала мужа своего, чтоб пошел он к мельнику смолоть рожь на его мельнице. Мельник по бедности его пустил на свою мельницу и дал ему рожь смолоть. Мужик, смоловши рожь, пошел домой, и вдруг сделался такой сильной ветер, что из чашки, в которой он нес муку, всю сдул в одну минуту. Он, пришед домой, сказал о том жене своей, а жена, услыша то, начала его бранить и бить немилосердно и, побивши до тех пор, покуда устала, стала посылать его к ветру, который у него муку развеял, чтоб взять с ветра за муку деньги или столько же муки, сколько у него в чашке было.

Мужик, претерпев от жены своей толикие побои, пошел заплакавши из своего дома и шел, не зная куда и сам, и зашел он в дремучий лес, и ходит он по тому дремучему лесу, и попалась ему навстречу старуха и спросила мужика: «Добрый человек, куда идешь? Куда путь держишь? Как тебя занесло в сию сторонушку? Вить сюда мало и птица залетает, и редко зверь забегает». — «Матушка-старушка, — отвечал он, — завела меня сюда неволя: ходил я на мельницу рожь молоть и, смоловши, высыпал муку в чашку и пошел домой, и на ту пору вдруг подул такой сильный ветер, что всю мою муку из чашки сдунул; я пришел домой без муки, сказал о том жене своей, а она, за то прибив меня, послала к ветру, чтоб он отдал мою муку или бы за нее заплатил деньги. Теперь же я хожу ищу ветра и не знаю, где его найти». — «Поди за мною, — сказала ему старуха, — я мать ветрова, и у меня их четыре сына: первый ветер восточный, второй полуденный, третий западный, а четвертый полуночной. Так скажи же мне теперь, который ветер у тебя муку раздул?» — «Полуденной, матушка», — молвил мужик. Старуха повела старика в лес далее и привела его в небольшую хижину и сказала: «Вот, мужичок, я здесь живу. Полезай же ты на печь и окутайся хорошенько, мои дети скоро будут». — «Для чего же мне кутаться?» — спросил мужик. «Для того, — сказала старуха, — что сын мой, полуночный ветер, очень холоден, то он зазнобит тебя». Скоро после того старухины дети стали собираться, и когда пришел полуденный ветер, то старуха, кликнув с печи мужика, стала говорить своему сыну: «Сын мой любезный, полуденный ветерочек, на тебя есть жалоба: зачем ты бедных людей обираешь? Ты у этого мужичка муку развеял, которую он нес в чашке. Теперь заплати ему за муку хоть деньгами, или чем хочешь». — «Хорошо, матушка, — сказал ей ветер, — я ему за его муку заплачу». Ветер кликнул к себе мужика, ему сказал: «Слушай, мужичок, возьми ты себе эту коробочку, в ней все есть, что только вздумать можно и когда чего тебе захочется — денег ли, хлеба ли, кушанья ли какого, скота ли, питья ли, или что тебе вздумается — то скажи только: “Коробочка, дай мне вот то, вот то”; она тотчас тебе то и даст. Поди же теперь домой, это тебе платеж за твою муку». Мужик, поклонясь ветру и поблагодарив его за коробочку, пошел домой. Принесши же коробочку домой, отдал ее жене своей и сказал: «Вот тебе, жена, коробочка, в ней все есть, что тебе надобно, только лишь попроси у нее». Жена его, взяв коробочку сказала: «Коробочка, дай мне хорошей муки на хлебы». Коробочка тотчас ей дала, сколько надобно было. Она попросила у коробочки еще кое-что, а коробочка ей все дала в ту же минуту.

Через несколько дней случилось мимо мужиковой избы ехать знатному помещику и, увидев его, жена мужикова сказала своему мужу: «Поди и зови его к себе в гости, и ежели не зазовешь его, то я тебя прибью до полусмерти». Мужик, убоясь побой от жены своей, пошел звать дворянина к себе на пир; а жена его в то время набрала у коробочки всякого кушанья и напиток и, собрав на стол, села под окном, склавши руки, дожидала к себе в дом пришествия дворянина, которого мужик, нагнав на дороге, стал звать его к себе на пир, а он удивясь такому зову, лишь смеялся и, не хотя к нему ехать, приказал своим людям, которые были при нем, ехать к мужику и после рассказать, как он их угостил. Люди поехали к мужику и, приехав туда, весьма удивились, что по хижине его должно быть ему весьма бедному человеку, а по кушанью, которое было поставлено на столе, знатному господину. Кушанья и напитков на столе было наставлено великое множество. Они сели за стол, пили, ели и прохлажалися, и приметили, что мужичкова жена, в чем имела надобность, просила то у коробочки, и она ей все то давала. Они, не выходя из избы, послали одного из товарищей, чтоб заказал сделать такую же точно коробочку в самое короткое время, которую бы немедленно принести к ним так, чтоб ни мужик, ни жена его того не приметили. Посланный побежал тотчас и велел сделать такую же коробочку, и как ее принесли, то гости сии взяли тихонько мужикову коробочку, а свою поставили на то же место вместо оной, и потом поехали все от мужика к барину и рассказали ему, как мужик их потчевал. Жена же мужикова в тот день ввечеру выбросила все кушанья вон затем, чтоб на другой день наварить свежего, и наутро пришла к коробочке и стала у нее требовать того, что ей было надобно, и видя, что коробочка ей ничего больше не дает, то призвав к себе своего мужа сказала: «Старый ты хрыч, какую ты мне принес коробочку? Она, видно, служила нам на время, так что в ней есть? Поди опять к ветру и проси у него, чтоб отдал нашу муку, а не то так я тебя прибью до смерти». Мужик бедный пошел опять к ветру и, пришедши к старухе, его матери, жаловался на свою жену. Старуха ему сказала: «Подожди моего сына, он скоро будет». Вскоре пришел полуденный ветер, и мужик начал ему жаловаться на свою жену, а ветер ему сказал: «Жаль мне тебя, старика, что у тебя жена так зла; однако я тебе в том помогу, и жена твоя тебя бить больше не станет. Возьми эту бочку, и когда придешь ты домой и жена твоя будет тебя бить, то стань позади бочки и скажи: “Пятеро из бочки, бейте мою жену”, и когда они ее поколотят довольно, то скажи: “Пятеро, опять в бочку”».

Мужик, поклонясь ветру, пошел домой и, пришедши, сказал жене: «Вот тебе, жена, вместо коробочки бочка». Жена, осердясь на своего мужа сказала: «Что мне в твоей бочке? Для чего не принес ты муки?» И выговоря сии слова, ухватила ухват и хотела бить своего мужа. Мужик тотчас стал за бочку и сказал: «Пятеро из бочки, бейте мою жену хорошенько». Вдруг выскочили из бочки пять молодцов и стали бить мужикову жену. Мужик, видя, что поколотили ее довольно, и она стала его просить, чтоб помиловал ее, тогда он сказал: «Пятеро, опять в бочку», — и они тотчас бить ее перестали и спрятались в бочку. С тех пор жена его стала посмирнее.

Потом мужик стал помышлять о своей коробочке и начал в том подозревать гостей своих, потому что стал догадываться, не подменили ли они его коробочки, и начал о том советовать со своею женою, как бы им достать опять свою коробочку. Жена ему на то сказала: «Когда теперь у тебя есть такая диковинная бочка, что можешь ты не довольно с одним человеком, но даже и с великими тысячами управиться, то поди вызови дворянина на поединок и требуй у него, чтоб он велел тебе отдать коробочку». Мужик, приняв сие за хороший совет, пошел к дворянину и, пришедши к нему, стал вызывать его на поединок. Он же, смеясь мужикову дурачеству, не хотел ему в том отказать, а вздумал над ним посмеяться и для того приказал мужику выйти в поле. Мужик, взяв свою бочку, пошел в поле и дожидал господина, который, собрав с собою много людей, поехал к мужику, и как скоро к нему подъехал, то приказал служителям, чтоб его, будто шуткою, поколотили хорошенько. Мужик, видя, что над ним смеются да уже и бить стали, то осердясь на дворянина и на всех, молвил: «Эй, барин! Вели отдать мою коробочку, а не то худо всем будет». Но видя, что бить его не перестают, закричал: «По пяти на каждого из бочки, бейте хорошенько!» Тотчас выскочили из бочки на каждого человека по пяти молодцов и стали всех бить немилосердо. Дворянин, убоясь, чтоб его не убили, закричал во весь голос: «Мужичок, мужичок, перестань только, я велю отдать твою коробочку». Мужик, услышав, крикнул: «Гей, молодцы, ступайте в бочку!» Тотчас все молодцы перестали бить и ушли в бочку. Дворянин же приказал своим людям отдать мужику коробочку, что тотчас по повелению его и учинено, а мужик, взяв свою коробочку, принес домой и стал жить со своею женою в великом довольствии и тишине.

46. Сказка о тридесяти трех летнем сидне Иване-крестьянском сыне, и как сделался он чрез разум свой и хитрость великим царем^[22]

В некоей деревне был крестьянин не весьма богатый, и тот крестьянин жил со своею женою три года, а детища у них не было; на четвертое же лето жена его понесла и родила сына, которого назвали Иваном. Когда Ивану сему минуло пять лет, а ходить он не мог, потому что был сидень, то отец его и мать много стали о том кручиниться и просили Бога, чтоб дал сыну их здоровые ноги; однако сколько ни молились, а сын их не мог ходить и сидел сиднем ровно тридцать лет и три года. В некое же время, после тридцати трех лет, пошел крестьянин со своею женою к обедне, и в то же время пришел под окно их избы нищий и стал у Ивана-крестьянского сына просить милостыню. Иван-крестьянской сын на то ему сказал: «Я бы тебе подал милостыню, да встать с места не могу». Тогда нищий ему молвил: «Встань и сотвори мне милостыню, ноги твои здоровы и исцелены». Иван-крестьянской сын встал с места и несказанно обрадовался, что ноги его стали совсем здравы и невредимы. Он кликнул нищего в избу и накормил. Тогда нищий попросил у него пива напиться, а Иван-крестьянской сын тотчас пивапринес и стал нищего потчевать, однако нищий пива не пил и велел Ивану всю ендову одному выпить, а он в том и не отрекся и выпил все пиво; тогда нищий его спросил: «Что, Иванушка, много ли ты теперь силы в себе чувствуешь?» — «Очень много», — отвечал ему Иван-крестьянской сын. «Прости же теперь», — молвил нищий и, проговоря сии слова, стал невидим, а Иван-крестьянской сын остался в великом удивлении. Вскоре после того пришел его отец с матерью и, увидя своего сына, ходяща ногами и здрава, весьма подивились и, возрадуясь паче меры, стали сына своего спрашивать, коим способом исцелился он от ножной болезни. Тогда Иван им обо всем пересказал ясно, и старики подумали, что приходил к их сыну не нищий, а некий святой человек и исцелил его от скорби; потом начали старики пировать, а Иван-крестьянской сын пошел силу свою испытывать. Он вышел в огород и, взявши в руки пребольшой кол, воткнул его посреди своего огорода в землю и повернул тот кол так сильно, что вся деревня с колом вместе повернулась. После того вошел он в избу и начал со стариками своими прощаться и просить у них благословения. Старики стали плакать горькими слезами и просили сильно, чтоб он пожил у них хотя малое еще время; однако Иван сей несмотря на их слезы им сказал: «Ежели вы меня не отпустите, то я так от вас уйду». Тогда старики его благословили, и стал добрый молодец Иван-крестьянской сын молиться, на все на четыре стороны кланяется и с отцом своим и с матерью прощается; и сошел с крестьянского двора, повернул на правую сторонушку и пошел куда глаза глядят.

И шел он ровно десять дней и десять ночей и пришел в некое сильное государство; и лишь только вошел он в то государство, поднялся вдруг крик и гом великий, от чего царь смутился всем сердцем своим и, вострепетав ужасом, велел кликать, что ежели кто уймет тот крик и гом, тому отдаст дочь свою в супружницы и половину своего государства в приданые за нею. Иван-крестьянской сын, услыша о том кличе, пошел на царский двор, и пришедши туда, велел о себе доложить царю, что он хочет унять тот крик и гом. Привратник царский, услыша такие слова от Ивана-крестьянского сына, пошел к царю и сказал ему о слышанном им. Царь повелел тотчас призвать пред себя Ивана-крестьянского сына, и как он к нему пришел, то царь ему говорил: «Друже мой, правда ли то, что ты хвалился унять крик и гом, который по всему моему государству навлек немалое беспокойство как мне, так и всем моим подданым?» — «Точно, я тем хвастал, — молвил ему Иван-крестьянской сын, — и за то не требую от тебя твоей дочери в супружницы, ни половину твоего государства, а отдай мне тот крик и гом, и я более от тебя ничего не требую». Тогда царь сказал ему рассмеявшись: «Пожалуй, возьми, коли тебе надобно». Иван-крестьянской сын поклонился царю и пошел от него и, пришед к царскому привратнику, потребовал у него царским именем сто человек рабочих с лопатами, кирками и ломами. Привратник тотчас дал ему требованное. Тогда Иван-крестьянской сын привел их пред царский дом и велел рыть землю. Работники рыли землю весьма глубоко и увидели железную дверь с медным кольцом, и ту дверь взял Иван-крестьянской сын одною рукою отломил ее и оттуда выбросил, и увидел за тою дверью доброго коня богатырского со всею сбруею и доспехами богатырскими, и конь, увидя по себе седока, пал перед Иваном-крестьянским сыном на колени и промолвил ему человеческим голосом: «Ох ты гой еси, доброй молодец Иван-крестьянской сын! Засажен я здесь сильным и храбрым богатырем Лукопером и сижу здесь леты несметные и ждал сюда тебя ровно тридцать лет и три года и насилу дождался. Садись теперь на меня, доброго коня, и поезжай, куда тебе надобно, я служить тебе буду верою и правдою, как служил Лукоперу, сильному богатырю». Тогда Иван-крестьянской сын седлает того доброго коня, надевает на него уздечку тесмянную, накладывает седеличко черкасское, и подтягивает подпруги шелку шемаханского, и садится на доброго коня, и бьет его по крутым бедрам; и тот конь выезжает в чистое поле, и осержается, и подымается выше лесу стоячего, что пониже облака ходячего; долы и горы между ног пускает, великие реки хвостом устилает и из ушей своих выпускает густой дым, а из ноздрей кидает пламя великое.

И тогда Иван-крестьянской сын весьма радостен был, что достал себе доброго коня богатырского, и поехал он в незнаемую сторонушку, и ехал он ровно тридцать дней и столько же ночей, и приехал в Китайское государство, слез со своего доброго коня и пустил его в чистое поле гулять, а сам пошел в город и купил себе пузырь и надел его на свою буйную головушку, и ходит около царского двора, и спрашивают его, откуда он пришел и какого рода человек и чьего отца и матери сын. А Иван-крестьянской сын на все их вопросы отвечал только: «Не знаю». Тогда все почли его дураком и сказали о нем царю Китайскому, и царь повелел его к себе привести и стал его спрашивать, кто он и откуда пришел и как его по имени зовут, однако и царю он отвечал все: «Не знаю». Тогда царь повелел его согнать со двора, и прилучился на ту пору царский садовник и стал просить царя, чтоб того дурака ему отдал для садовой работы, а царь ему в том и не отказал. Садовник, взяв его, повел в сад царский и стал ему приказывать, чтоб он тот сад чистил, и, отдав ему такой приказ, ушел от него. Иван-крестьянский сын лег под некое дерево и заснул малое время, и после встал и в нощное время начал ломать в саду деревья, и переломал все до единого. Наутрие же пришел в сад садовник и, испужавшись крайне и пришед к Ивану-крестьянскому сыну, стал его бранить, и журить, и спрашивать, кто переломал деревья, а он ему отвечал на то только: «Не знаю». Садовник убоялся сказать о том царю, дабы тем его не прогневить; однако царская дочь усмотрела это из окна своего и, подивясь тому немало и призвав к себе садовника спрашивала, кто переломал в саду деревья. Садовник ей на то отвечал, что Незнайко те дорогие деревья исковеркал и притом просил царевну, чтоб не сказывала она о том своему родителю и обещался сад развести лучше прежнего в скором времени.

На другую ночь Незнайко не спал нимало, а носил все из колодца воду и поливал те ломаные деревья, и к утрему те деревья стали возрастать, и как скоро взошло солнышко, то распустились они и выросли еще лучше прежнего. Садовник, пришед в сад, подивился тому немало и уже не хотел спрашивать Незнайку за тем, что от него толку никогда не мог добиться. Царевна же, проснувшись и встав от ложа своего, увидела в окно сад свой в лучшем еще прежнего порядке, почему и велела паки призвать к себе садовника и спрашивала его, каким образом сад исправлен в такое малое время. Садовник ей отвечал, что он совсем о том не знает, от чего оный так скоро поправлен, почему царевна познала великую мудрость в Незнайке и с тех пор стала его любить паче самой себя и посылала ему всякой день ествы со своего стола.

У царя Китайского было три дщери, прекраснейшие собою: большая называлась Даузою, средняя Сиаою, а меньшая, которая полюбила Ивана-крестьянского сына, называлась Лотаою. Царь Китайский призвал к себе всех своих дочерей и говорил им: «Вселебезнейшие мои дщери, прекрасные царевны! Уже приспело время, потому что вы все находитесь в совершенных летах, сочетаться вам брачным союзом, и для того я вас повелел призвать пред себя, дабы о том сказать вам, и вы избирайте себе в женихи царевичев или королевичев, кои вам по мысли». Две большие царевны выбрали себе тотчас по жениху некиих царевичей, а меньшая, Лоатоа-царевна, стала просить своего родителя со слезами, чтобы отдал ее замуж за Незнайку. Царь изумился, услыша сие от своей дочери, и потом сказал: «Никак ты, дочь моя, в уме помешалась, что хочешь выйти замуж за Незнайку-дурака, который и говорить ничего не умеет». — «Пусть он дурак и нем, — отвечала ему она, — однако я прошу вас, государя, моего родителя, чтоб меня за него выдать». — «Если так хочешь, — сказал ей царь с великим огорчением, — то пожалуй, ступай за него замуж».

Вскоре после того повелено было от царя послать к тем царевичам, коих две царевны выбрали себе женихами, указы, дабы приехали они в Китай для сочетания с его дочерьми браком, и как скоро получили они те указы, тотчас с великою поспешностию прибыли в Китай, и по прибытии туда сочетались они браком с царевнами, также и царевна Лоатоа с Иваном-крестьянским сыном, чему большие ее сестры весьма смеялись, что меньшая их сестра выбрала себе мужем дурака и немого. По некоем же времени подступила под Китай рать-сила великая, и требует Полкан, сильный богатырь, от царя Китайского любезнейшую его дочь, прекрасную царевну Лоатоа, в супружницы себе с великими угрозами и с наказом, что ежели не отдаст дочь свою ему в супружницы, то государство его огнем пожжет и все войско мечом посечет, а царя и с царицею засадит в темницу, а дочь его возьмет уже не в супружницы, а в наложницы. Царь Китайский, услыша такие угрозы весьма испугался и убоялся того сильного Полкана-богатыря; однако повелел собрать все свое войско, и как Китайское войско было собрано, то вышло против Полкана-богатыря под начальством царевичев, и начали два войска сражаться как две тучи грозные, и Полкан-богатырь побивал войско царя Китайского. В то самое время царевна Лоатоа пришла к своему мужу Ивану-крестьянскому сыну и говорила ему: «Вселюбезнейший мой друже и супруг мой Незнаюшка! Вить меня у тебя хотят отнять: подступил под наше государство сильный и грозный неверный Полкан-богатырь и требует меня себе в супружницы и уже побивает все наше войско грозным мечом своим». Иван-крестьянский сын велел Лоатоа-царевне оставить его в покое, а сам выскочил в окно и пришел в чистое поле и крикнул своим богатырским голосом: «Гой ты еси, мой Сивко-Бурко, вешнее ковурко, стань передо мной, как лист перед травой». Конь бежит, земля дрожит, из ушей дым столбом, а из ноздрей пламя пышет. Иван-крестьянский сын влез коню в ушко, напился и нарядился и в другое ушко вылез, стал такой молодец, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать, ни в сказке сказать, и, севши на своего доброго коня поехал в рать Полкана-богатыря и стал его войско рубить и крошить, и смешал все Полканово войско, и прогнал от Китайского государства. Тогда царь Китайский подъехал к Ивану-крестьянскому сыну, не узнал его и стал его просить к себе во дворец, а он на то отвечал: «Я не твой слуга и не тебе служу», — и проговоря сии слова, от него поскакал и, уехав от глаз его, пустил своего коня в чистое поле, а сам пошел к царскому дому, влез в окно и лег спать, надев на голову пузырь.

Царь Китайский от той великой радости сотворил пир великий и веселился несколько дней, пока подступила опять под его царство рать-сила еще больше прежнего, и требует Полкан от царя Китайского дщерь Лаотау себе в супружницы с прежнею угрозою. Царь Китайский тотчас повелел собрать свое войско, и когда оное было собрано, то вышли против Полкана сражаться, и Полкан паки стал Китайское войско побивать и мечом рубить. В то самое время Лаотоа-царевна паки пришла к своему мужу и говорила ему, что Полкан хочет ее у него себе в жены отнять. Тогда Иван-крестьянский сын паки выслал ее от себя, выскочил в окно и, пришедши в чистое поле, кликнул своего доброго коня и, севши на него, поскакал в войско Полканово и начал оное рубить и крошить в мелкие части, и вскоре прогнал от Китайского государства. Царь Китайский паки подъехал к Ивану-крестьянскому сыну и стал его с великою честию просить в свой царский дом, однако он не поехал и сказал, как и прежде, а сам поскакал от него прочь и, отпустив своего доброго коня, вошел в окно и лег спать, надевши на голову пузырь. Царь паки стал торжествовать победу, кою получил над страшным Полканом, но притом был в великом смущении, не ведая, какой то был кавалер, который вступался за его государство и побивал Полканово войско.

По некотором же времени подступил Полкан в третий раз под Китайское государство и просил Лаотау-царевну себе в жены с пущими угрозами. Тогда царь Китайский повелел паки собрать свое войско, и как скоро оное было собрано, то вышли против Полкана и сразились обе рати зело чудно и крепко, и начал Полкан побивать рать-силу Китайскую; и в то самое время приходит Лаотоа-царевна к своему мужу и со слезами ему говорит, что Полкан-богатырь хочет ее у него отнять. Иван-крестьянский сын, удалясь от нее, выскочил с великим поспешением из окна и, прибежав в чистое поле, кликнул своего доброго коня богатырского и сел на его, облекшись в сбрую ратную, и поскакал в рать Полканову. Тогда конь проговорил человеческим голосом: «Ох ты гой еси, добрый молодец, Иван-крестьянский сын! Теперь-то пришла мне и тебе служба великая: обороняйся ты от Полкана как можно и стой против его крепко, а не то так ты и все воинство Китайское погибнет». Иван-крестьянский сын разъяряет своего доброго коня, бьет его по крутым бедрам и выезжает в рать-силу Полканову, и начал то войско мечом рубить. Тогда увидя Полкан, что силы его уже много побито мечом Ивановым, от чего он осержается и нападает на Ивана-крестьянского сына как лютый лев, и сразились два сильные могучие богатыря битися и все войско с обеих сторон удивилось тому весьма много, как два ратника друг на друга напали, и они бились долгое время, и ранил Полкан Ивана-крестьянского сына в левую руку копием своим; тогда Иван-крестьянский сын на Полкана осержается и направляет на него свое острое копье, и уязвил его в самую грудь, и прободал ему сердце ретивое, а после срубил ему и голову и все войско Полканово прогнал от Китая прочь. Тогда подъехал он к царю Китайскому, и царь Китайский стал ему кланяться до лица земли и просил его в свой царский дом на пир радостен, а Лаотоа-царевна увидела у него кровь на руке и обвязала его рану своим белым платом и начала просить его в царский дом, однако Иван-крестьянский сын их не послушался и сказал царю Китайскому: «Я не твой слуга и не тебе служу». И сказав сии слова, поскакал от них и, отпустивши своего доброго коня, пошел к царским палатам, влез в окно, лег на ложе и заснул крепко. Тогда царь Китайский повелел паки вели[ки]й пир сотворити, и в то самое время Лаотоа-царевна пришла к своему мужу по приказу своего отца и стала его будить, однако никак разбудить не могла чрез целые три сутки, и во время его сна сбился с головы пузырь, и увидела Лаотоа-царевна у мужа своего златые власы на главе его и подивилась тому весьма, и после увидела плат свой, коим завязала его рану, и тогда-то узнала она, что это он три краты победил Полкана и напоследок умертвил его. Тотчас побежала ко отцу своему и привела его к своему мужу, сказав: «Вот, государь-батюшка, вы мне говорили, что я вышла замуж за немого дурака, посмотрите пристальнее на моего мужа, осмотрите его власы и ту рану, кою получил он от Полкана». Царь рассмотрел все со вниманием и узнал, что он защищал его государство от Полкана, от чего пришел в неизреченную радость, и как скоро Иван-крестьянский сын пробудился от сна, то царь Китайский принял его за белые руки и повел в свои чертоги, и благодарил его за защищение от Полканова нападения. А как царь Китайский был уже в престарелых летах, то возложил венец свой на главу Ивана-крестьянского сына. И когда принял он престол и начал управлять Китаем, то послал в свое отечество за отцом своим и матерью, однако посланные, возвратясь, сказали, что их уже давно в живых не было. Тогда Иван-крестьянский сын, сделавшись царем Китайским, стал жить со своею супругою царевной Лаотою весьма любовно и мирно и кончил век свой чрез долгие леты счастливо.

Комментарии

В комментарии вслед за порядковым номером сказки и ее названием дается ссылка на «Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка». Составители Л. Г. Бараг, И. П. Березовский и др. — Л.: Наука, 1979. По возможности приводятся данные об источнике текста, отмечается характер авторской обработки его, сообщаются краткие сведения о дальнейшей судьбе текста. В библиографических ссылках на издания сохраняется орфография источника.

«Старая погудка на новый лад» (1794—1795)

Полное название сборника — «Старая погудка на новый лад, или полное собрание древних простонародных сказок. Издана для любителя оных, иждивением московского купца Ивана Иванова». Сборник выходил в московской типографии А. Решетникова на протяжении 1794—1795 годов тремя частями, каждая часть несколькими небольшими книжками. Например, часть II вышла в 6, часть III в 7 книжках, каждая по 2—3 сказки. Книжки имели свою пагинацию страниц, титульный лист каждой украшался изящной виньеткой.

Переиздавались позднее только некоторые сказки. 12 текстов из 43 были включены Н. В. Новиковым в сб. «Русские сказки в ранних записях и публикациях (XVI—XVIII вв.). — Л.: Наука, 1971.

1. Сказка о царевиче Артобазе Хиразовиче — сильном, могучем богатыре. СУС 650 В* Еруслан Лазаревич. Авторская переработка популярной «Сказки о Еруслане Лазаревиче», восходящей к восточному сказанию, попавшему на Русь в Средневековье и обрусевшему здесь. Переработка сделана по тексту лубочной картинки или по тексту сборника «Лекарство от задумчивости», восходящему к картинке.

Переработано начало (введены новые мотивы), герои получили новые имена. В сказке усилен волшебный элемент (введен образ Бабы-Яги, сводного чудесно рожденного брата), несколько снижена героическая линия.

Исследование: Л. Н. Пушкарев. Сказка о Еруслане Лазаревиче. — М., 1980. — С. 77—79.

2. Сказка о Заиграе-королевиче. СУС 946 А* Балдак Борисьевич; 900 Гордая невеста. Вариант сказки о несостоявшейся казни в другом соединении мотивов уже публиковался в XVIII веке («Сказки русские» П. Тимофеева. М., 1787). В обоих вариантах герой спасается, подав своему войску сигнал музыкой (в первой — игрой на рожке, здесь — на арфе); в обоих королевской семье предназначены золотая и серебряная петли. В обоих последовательно выдержана градация (золотая, серебряная, пеньковая; золотая, серебряная, жемчужная). Несмотря на сходство прямой зависимости между двумя книжными текстами нет. В. И. Чернышов видел в эпизоде казни влияние «Повести о Василии Златоволосом» (В. И. Чернышов. Русская сказка в изданиях XVIII в. (Библиографические заметки по поводу неизвестного сборника лубочных сказок в Музее книги, документа и письма) // С. Ф. Ольденбургу. К пятидесятилетию научно-общественной деятельности. Л., 1934. С. 585—609. — Коммент. к № 50). Начальный мотив, фольклорный в своей основе, но данному сюжету не свойственный, вероятно, введен составителем; тема предсказания судьбы, намеченная в нем, не получает дальнейшего развития. Обработке подвергнут и стиль сказки.

Сказка переиздавалась в лубочных книжках (М., тип. Н. Степанова, 1833; М., тип. И. Смирнова, 1838).

3. Сказка о старике и сыне его журавле. СУС 564 Чудесные дары. Популярная русская сказка. В роли чудесного дарителя в устных вариантах бывает ветер. Вариант с образом ветра-дарителя публиковался в лубочной картинке (Ровинский^[23], I, 64). Животное становится названным сыном — этот мотив, возможно, введен в сказку самим автором, см. подобное еще в одной сказке сборника («Сказка о старике и внуке его петухе»).

Сказка выходила отдельно лубочной книжкой (М., тип. М. П. Погодина, 1870).

4. Сказка о Строевой дочери. СУС 511 Чудесная корова. Известная народная сказка, рассказана книжным языком. Как и в предыдущем тексте сборника, герой носит «говорящее» имя, но если там оно было оправдано событийно (Заиграй был музыкантом, он играл), то здесь герой в ремесле своем, по которому дано имя («по промыслу своему прозывался Строем») совсем не показывается.

К данному тексту восходит один из устных вариантов, записанных в середине XIX века (Худяков, 16). В нем сказочник сохранил имя и передал отдельные детали источника (о подмене сообщает петушок, в церковь за невестой идет яблонька и др.).

5. Сказка о Дурине Шарине. СУС; 1685 А* Дурак ставит капкан (убивает мать); 1537 Мертвое тело; 1681 А Дурак боится собственной тени; 1691 Дурак домовничает; 1132 Бегство от работника (дурака). Все мотивы сказки традиционны для русского фольклора, необычен только вводный эпизод — наречение дурака именем. Странное имя-прозвище Шарин С. В. Савченко возводил к французскому Cherie (С. В. Савченко. Русская народная сказка. История собирания и изучения. Киев, 1914, с. 105). Текст выглядит укорененным в русскую традицию, в нем сохранились следы диалектного произношения («мачка» — мать, матка).

Переиздавалась отдельным лубочным изданием в XIX в. (М., тип. Н. Степанова, 1833).

6. Сказка о Климке. СУС — 813 А ** «К чертовой матери»; 1525 А Ловкий вор: по требованию барина показывает свое искусство; 1525 Д Ловкий вор обманывает прохожих: бросает на дороге сапог и т. п.; 1525 Р Кража быка. Сказка состоит из нескольких сюжетных блоков: 1. Бедняк, посланный к черту, подслушивает разговор духов и богатеет; жадный подражает и оказывается побитым. 2. Климка крадет козла и как ловкий вор становится известным барину. 3. По предложению барина совершает ряд удачных краж. 4. Учит барина; учитель и ученик делят добычу. В этой цепочке вполне самостоятельным и только формально связанным с остальными является начало. Оно фольклорно: понимание в прямом значении переносного выражения, неудачное подражание — типично сказочные ситуации. Но конкретная форма их воплощения в данном тексте и соединение с последующими мотивами для русской устной традиции не типичны.

В тексте отчасти сохраняется диалектная лексика («прилучился», «робята», «клеплите») и произношение («бачка»).

7. Сказка о Катерине Сатериме. СУС 707 Чудесные дети. Сказка представляет оригинальную восточнославянскую версию международного сюжета. Данный текст краткий, в нем конспективно передана вторая часть сказки: скитания по морю королевы, жизнь на острове, узнавание. Здесь нет образа корабельщиков, диковинок и т. д. Все заменяется одной обобщающей фразой: «по сем пересказал подробно всю повесть». В то же время в сказке сохранены типичные для сюжета формулы: описание чудесных сыновей («по локоть руки в золоте, по колено ноги в серебре, на каждом волоске по жемчужине»), формула расправы над клеветниками и пр.

В науке высказывались различные мнения об источнике данного текста. П. Сахаров и Д. Ровинский возводили его к французской сказке (Ровинский к легенде о Женевьеве, распространявшейся в народных изданиях). И. Колесницкая, затем Т. В. Зуева доказывали ее оригинальность, самобытность. Но укорененность сюжета в русском репертуаре не объясняет имени героини. Т. В. Зуева допускает, что Катерина Сатерима — это из французского Catherine la Sotte. Возможно, в тексте слились русская фольклорная традиция и влияние какого-то французского источника.

Сюжет сказки широко известен благодаря пушкинской «Сказке о царе Салтане» (есть его конспективная запись народного варианта).

См. № 38 данного издания (сказка на тот же сюжет).

Исследования: И. Колесницкая. Русские сказочные сборники последней четверти XVIII в. // Учен. зап. ЛГУ. Серия филологическая. — 1939, № 33; Т. В. Зуева. Сюжет «Чудесные дети» как типологическое фольклорное явление и самобытная сказка восточных славян. // Проблемы преподавания и изучения русского народного творчества. Республиканский сб. Вып. 3. — М., 1976. — С. 45—66; ее же: Образы и структурные типы волшебной сказки «Чудесные дети» в традиционной версии восточных славян. // Проблемы изучения и преподавания русского устного народного творчества. Сб. трудов. Вып. 4. — М., 1977. — С. 3—30.

8. Сказка о Вихоре-королевиче. СУС 900 Гордая невеста. Сказка на сюжет, известный в русской устной традиции, но не принадлежащий к числу широко распространенных (известно 9 устных вариантов). См. № 2 данного изд. (вариант того же сюжета). В данном тексте слабо развита тема оскорбления и основное внимание сосредоточено на исправлении гордой невесты.

По мнению В. И. Чернышова, в тексте отразилось влияние древнерусской «Повести о Василии Златоволосом» (См. коммент. к № 2).

9. Сказка о Петре-королевиче. СУС 531 Конек-горбунок. Популярная в восточнославянском фольклоре сказка о трудных задачах молодцу, решить которые помогает конь. Широкую известность получила в последствии литературная сказка на этот сюжет — «Конек-горбунок» П. Ершова. Многие последующие устные варианты восходят к ней. Данный текст логически строго выстроен: служба неузнанного королевича и три задания короля. Несколько необычна для фольклорной традиции развязка: герой женится не на королевне, а на сестре короля. В устных вариантах чужая королевна соглашается выйти только за того, кто ее добыл. В тексте есть несколько перекличек с сюжетом «Незнайка» (служба садовником, конюшим, клевета), влияние последнего не исключено.

Сказка по тексту сборника многократно переиздавалась в лубочной литературе, в XIX было создано несколько новых редакций ее и сказочных повестей (Сказка о Петре-королевиче и о Ивашке Медвежьем ушке. М., 1877, 1879, 1882, 1884, 1885, 1887 и др.; Сказка о Петре-королевиче и о его великих подвигах. М., 1886; Сказание о Петре-королевиче и об его великих подвигах. М., 1894, 1900, 1911, 1912, 1014).

10. Сказка о Ивашке-медвежьем ушке. СУС 650 Иван медвежье ушко; 301 А, В Три подземных царства. В тексте, как уже отмечалось комментаторами (Русская народная сказка в ранних записях и публикациях. Составление, подгот. текста и коммент. Н. В. Новикова. — Л., 1971. Коммент, к № 47), обе сюжетные части разработаны несколько схематично. В устных вариантах обычно рассказывается, как героя, рожденного женщиной от медведя, пытается извести муж матери и вынуждает уйти из дома, во второй части — как после возвращения герой не сразу открывает себя.

Сказка многократно переиздавалась в лубочных книжках (см. коммент. к № 9), на ее основе была создана стихотворная редакция в подражание П. Ершову (Сказка про Ивашку, медвежьи ушки. Н. Ч. СПб., тип. Э. Веймара, 1860), которая также переиздавалась (нам известно изд. 5, СПб., Холмушин, 1874).

11. Сказка о Бабе-Яге. СУС 313 Н * Бегство от ведьмы с помощью бросания чудесных предметов; 428 Девушка на службе у ведьмы. Сказка восходит к устной народной традиции. Отдельные мотивы ее (задаривание животных и предметов во владениях Яги и последующая их помощь; бросание чудесных предметов при побеге) популярны в русском фольклоре, но сюжет сказки в том виде, как он представлен в сборнике, встречается редко. Причем, некоторые устные варианты его, возможно, восходят к тексту сборника (Худяков, №№ 19, 20). Несколько искусственными кажутся в сказке начало и концовка: Яга живет в обыкновенном селении, а не в лесу; свадьбой обычно заканчивается сказка, здесь начинается; в конце сказки Яга исправляется. Вероятно, автор сократил известный ему устный вариант в соответствии с размером книги, отсюда некоторые сюжетные неувязки: нет ответов на ряд упреков Яги; ветчина не упоминается среди предметов, взятых в путь, а потом она задействована в сюжете.

Фольклорные мотивы в тексте переданы с сохранением сказочных формул, в диалогах сохраняется народно-разговорный язык («не можно», «потакаю» вместо потку, «эка сука, ее и медведицы-то не изорвали» и т. п.)

12. Сказка о Алене Прекрасной. СУС 450 Братец и сестрица; 403 Подмененная жена; 409 Мать-рысь. Достаточно популярная в русском фольклоре сказка. Источником текста, безусловно, является устный вариант. Составитель сохранил устную манеру повествования, эпические повторы, сказочные формулы, характерные для данного сюжета («Сестрица Аленушка! ножи точат булатные, котлы кипят чугунные » и т. д.). В то же время, как и в предшествующем тексте (№ 11) изменено начало, возможно, самим составителем. Сказка начинается по схеме сюжетов «Подмененная жена» и «Мать-рысь» и усложнена историей взаимоотношений в двух королевских семьях. В результате далее возникают сюжетные нестыковки: брат бежит на реку повидаться с сестрой, хотя превращение ее в рысь состоялось у Бабы-Яги, где он не присутствовал, а потому о нем не мог знать. Яга оборачивает Аленушку рысью, плавающей в реке (?) и выходящей на берег в полдень, но в диалоге говорится о камне на шее и др. Возможно, сказка уже в XVIII веке была детской и составитель решил ее усложнить, но устоявшийся фольклорный сюжет плохо поддается авторскому вмешательству.

13. Сказка о старике и внуке его петухе. СУС 61 В Кот, петух и лиса; 2021 А Смерть петушка. Популярная детская сказка передана составителем почти без стилистической литературной обработки. Контаминация сюжетов для русского фольклора редкая. Необычно начало — старик покупает внука-петуха. В устной традиции роль разумного товарища и освободителя петуха выполняет кот или дрозд. Текст интересен также бытовыми деталями. Образ животного в качестве названого родственника см. в № 4.

14. Сказка о Иване-королевиче. (СУС 326 Мальчик учится страху). Близкого сюжетного аналога в фольклорном репертуаре нет. По мнению В. И. Чернышова, в начале сказки (до встречи с нищим) используются мотивы из книжной «Повести о Варлааме и Иосафе», далее есть некоторое далекое сходство со сказочным сюжетом о молодце, который учился страху. Чернышов указал также на сходные сюжеты в сб. «Тысяча и одна ночь» (Чернышов, с. 598)

15. Сказка о Бархате-королевиче и Василисе Премудрой. СУС 883 В Хитрая девушка; 884 В* Василиса Поповна. Сказка в русском фольклоре редкая, хотя отдельные ее мотивы (посрамление мужчины женщиной, провал в яму, переодевание и испытание пола) широко распространены. Кроме данного текста, известен еще лишь один вариант сказки о хитрой девушке, сумевшей, в отличие от старших сестер, избавиться от забравшегося в терем молодца, посмеяться над ним и подменить себя куклой на брачном ложе (Северные сказки. Сборник Н. Е. Ончукова. СПб.: «Тропа Троянова», 1998, № 145). Сказок с мотивом переодевания больше, но многие из них далеки от данного. Возможно, «Сказка о Бархате-королевиче» — удачный результат творчества самого составителя по фольклорным мотивам.

16. Сказка о сизом орле и мальчике. СУС 480 А * Сестра (три сестры) отправляется спасать своего брата. Сказка о похищенном мальчике, который оказывается у Бабы-Яги, известна в русском фольклоре в разных сюжетных редакциях. В устной традиции похитителями могут быть гуси-лебеди, а образ орла чаще связан с сюжетом «Чудесные зятья» (СУС 552 А), где орел похищает девушку себе в жены. Несмотря на некоторый налет книжности, в тексте «Погудки» хорошо сохранена фольклорная стилистика, особенно при передаче разговора («Орел сизой, лети домой, сестра пришла, брата унесла»).

Среди устных вариантов, записанных после выхода сборника, есть восходящие к данному тексту. Так, пересказом его является вариант, записанный Худяковым (№ 19): в нем сохранено имя кота — Еремей, те же предметы-помощники, причем печь так же названа печурой, совпадает ответ яблони орлу и другие детали.

17. Сказка о старушке и ее сыне. СУС 1384 Муж ищет глупее жены; 1263 Едят кашу с молоком; 1202 Во время жатвы принимают серп за червяка и топят его; 1293 В* Привязанный к бревну перевертывается в воде; 1289 Каждый хочет спать в середине. Сказка представляет собой цепь анекдотов о глупцах, скрепленную мотивом «муж ищет людей, глупее матери». Несколько особняком стоит начальный эпизод (мать плачет, что потерялась курочка), не имеющий прямых аналогий в фольклорной традиции.

18. Сказка о волке и лисице. СУС 43 Лубяная и ледяная хата. В устных вариантах этой сказки обычно в тех же ролях выступают другие животные: строит избушку лубяную не волк, а заяц, изгоняет лису из чужого дома обычно петух. Насекомое (пчела) в роли помощника-освободителя встречается в одном из вариантов сб. Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Подгот. текстов, предисл. и примеч. В. Я. Проппа. М., 1957, № 62.

19. Сказка о финифтяном перушке ясного сокола. СУС 432 Финист-ясный сокол. Источником данного текста, безусловно, послужил устный вариант. В отличие от некоторых других текстов сборника, в нем совсем нет вмешательства составителя в сюжет. Нет чужеродных имен и экзотических названий государств, действие происходит в традиционном «некотором царстве», правда в «некотором королевстве». Стилистическая обработка незначительна, и книжная струя вполне органично сочетается с традиционно сказочной. В тексте ощущается неспешное повествование талантливого сказочника, рассказ с многочисленными троекратными повторами (три сестры, три Яги-помощницы, три просфоры, трое чеботов, три костыля и три купленные ночи). Речь украшена сказочными формулами, часто ритмически организована: «Между тем королева собралась короля напоить напитками крепкими допьяна, чтобы он не мог во всю ночь пробудиться»; «Батюшка мой! Иван-королевич! Финифтяное мое перушко! Проснись, пробудись! Я к тебе пришла, Марья Премудрая». Возможно, составитель, чтобы уложиться в размеры книги, частично сократил источник и о второй купленной ночи лишь упомянул («А за скатерку так же вторую ночь проводила в спальню»).

Сюжет сказки международный. В русском фольклоре сказка не принадлежит к числу особо распространенных.

20. Сказка о Василие-королевиче. СУС 327 Мальчик с пальчик у ведьмы. Составитель сборника явно располагал устным вариантом талантливого сказочника и передал его почти без изменения. Текст изобилует красочными сказочными формулами, выразительными диалогами, и эти устойчивые части текста переданы, возможно, дословно.

Сказка представляет русскую версию международного сюжета «Дети у людоеда». Герои здесь не дети, а молодцы-женихи, из дома они отправляются искать невест и оказываются в избушке Яги.

21. Сказка о сером волке. СУС 1 Лиса крадет рыбу у волка; 2 Волк у проруби; 3 Лиса обмазывает голову тестом; 4 Битый небитого везет; 8 Медведь хочет покраситься. Сказка представляет собой контаминацию ряда сюжетных ситуаций, в которых лиса дурачит глупого и доверчивого («простосердечного») волка, что характерно для сказок о животных. В то же время, как отмечали исследователи, он несколько необычен для русской устной традиции: здесь «обладатель рыбы — купец (не мужик), волк привязывает для ловли рыбы корзину к хвосту (деталь редкая в наших сказках), хочет обратиться в птицу (мотив, русским сказкам неизвестный)» (Чернышов, с. 600). По поводу первого замечания надо сказать, что в «Старой погудке» многие герои — купцы или те, кто, как купец данного текста, сами «пропитание достают себе и своему семейству». В тексте видны следы русской простонародной устной речи («пролубь», «чай, много нашло в него рыбы», «сколько ни силился вытащить хвоста своего»), а написание «снятки», устойчиво проходящее через весь текст, возможно, выдает якающий говор рассказчика.

22. Сказка о двух королевичах, родных братьях. СУС 707 Чудесные дети; 938 Евстафий Плакида. Текст восходит к одной из версий анонимной «Повести о царице, двух ее сыновьях и о львице», распространявшейся в XVIII в. в рукописном виде, старшим источником которой считают «Повесть об Оттоне римском» в русском переводе с польского. Рядом мотивов данная сказка сходна с житием святого мученика Евстафия Плакиды. В начальных эпизодах заметно влияние сюжета о чудесных детях, рожденных в отсутствие отца и изгнанных вместе с оклеветанной матерью. Стиль книжный, автор описывает чувства героев («ужас величайший», «крайнее недоумение» и т. п.), что фольклорной сказке не свойственно.

В последующем распространялась устно (известно 13 вариантов) и имела на протяжении XIX в. широкое хождение в лубочных книжках (например, «История о львице, воспитавшей царского сына». М., тип. И. Д. Сытина, 1901). Отношение их к тексту «Старой погудки» нуждается в изучении.

Исследование: Чернышов, коммент. к № 12, там же указаны более ранние работы.

23. Сказка о Вавиле, купеческом сыне. СУС 1538* Шут-невеста; — 1542 II Шутки дома оставил; 1525 Н Парень в пчелином улье; 1539 Парень продает плетку. Известная сказка, героем ее в устной традиции является не купеческий сын, а шут, который дома оставил шутки, а не сказки. Начало сказки (отец уговаривает сына остаться в купеческом звании) необычно для сюжета и с последующими событиями внутренне не связано. Возможно, оно придумано самим автором. В русской устной традиции не зафиксирован эпизод с ульем, но он встречается в украинском фольклоре. В сказке интересно обыгрываются народные присловья («все, что есть в печи, все на стол мечи»; «посылают в Арзамас на приказ»).

Диалектное «бачка» (батька) встречается также в №№ 5, 6.

24. Влюбленный дух, или Приключения дона Альвара. Переводная повесть.

25. Сказка о старичках-келейчиках. СУС 709 Волшебное зеркальце (Мертвая царевна). Сказка известна в русском устном репертуаре. Данный текст своеобразен тем, что о красоте падчерицы, превосходящей красоту мачехи, извещает не зеркальце, а старики-келейщички, вероятно, монахи. В других вариантах этого образа нет. Старики-келейщички выполняют также роль, в которой обычно бывает служанка-чернавка, относящая губительное для падчерицы яблоко (здесь платок).

26. Сказка о Невзоре-королевиче. СУС 315 Звериное молоко; 300 Победитель змея. Текст представляет волшебно-фантастическую редакцию сказки «Звериное молоко», популярную в фольклоре европейских народов, в том числе и у русских (в СУС отмечено 72 русских варианта). Присоединяется к нему также волшебно-фантастический сюжет — «Победитель змея». Сказка до выхода «Старой погудки» уже дважды публиковалась («Сказки русские», 1786; «Повествователь русских сказок», 1787), варианты не зависимы друг от друга. Эпизод с львицей в данном тексте, возможно, заимствован из «Сказки о золотой горе» (1782), образ крысы появился, вероятно, в результате литературной обработки фольклорного варианта.

Исследование: К. Е. Корепова. Русская лубочная сказка. — Н. Новгород, 1999. — С. 139—147.

27. Сказка о Брунцвике-королевиче. Пересказ переводной повести, содержащей, по выражению В. В. Сиповского «пеструю массу» общих мест волшебно-рыцарского романа, в свою очередь восходящих к волшебной сказке. Здесь это благодарный зверь-помощник, змееборство, иное царство на горе, куда героя, зашитого в шкуру животного, уносит чудесная птица; освобождение царевны, похищенной драконом; чудесный меч и др.

Исследование: В. В. Сиповский. Очерки истории русского романа. Вып. 2. — СПб., 1910.

28. Сказка о лисе-обманщице. СУС 170 «За скалочку — гусочку»; 158 Звери в санях у лисы; 20 А Звери в яме. Текст является контаминацией ряда известных сказок о проделках лисы. Первый сюжет в цепи передан кратко: приведено лишь начальное звено (за лапоток — курочку) и последнее («такими плутовскими умыслами лисица напоследок нажила себе лошадь»). Хотя сказка передана книжным языком, отдельные устойчивые фольклорные формулы сохраняются («мне немного надобно: я лягу на порог, а хвост свой положу под порог», «не стой — хомут не свой, вожжи краденые»).

29. Сказка об Адоре-королевиче. СУС 507 Благодарный мертвец. Данный текст является переделкой ранее публиковавшейся «Сказки о Силе-царевиче и о Ивашке-белой рубашке» (Лекарство от задумчивости. 1786). По сравнению с источником стиль сказки стал более книжным, но сказочные формулы в нем сохранены. Имена героев изменены, кроме имени чудесного помощника (Ивашка-белая рубашка).

Сказка печаталась в лубочных картинках (Ровинский, I, 41). В устной традиции она не принадлежит к числу распространенных (записано 12 вариантов).

30. Сказка о Правде и Кривде. СУС 613 Правда и Кривда. Достаточно популярная в русском фольклоре сказка, сюжет ее международный. В русской устной традиции героями обычно бывают люди (богатый и бедный брат, два купца, мужики и т. д.), которые спорят, как лучше жить — правдой или кривдой, и правдолюбец-слепой подслушивает разговор не девок, а чертей. Таким образом, в книжном тексте абстрагированы главные персонажи, а мифологический (черт) заменен бытовым. Встречающийся в устной традиции в составе данного сюжета мотив неудачного подражания слепому составитель «Старой погудки» использовал в другой сказке (см. № 6).

Среди устных вариантов есть один (Худяков, 7), восходящий к данному тексту.

31. Сказка о Абидаламе-королевиче. СУС 653 Семь Симеонов. Пересказ без сюжетных изменений сказки, ранее опубликованной в сб. «Лекарство от задумчивости» (1786). В пересказе сохранены имена героев, кроме главного, стиль стал более книжным.

32. Сказка о Сенюхе. СУС 1381 Жена-доказчица. Авторская обработка фольклорного источника выразилась, во-первых, в пересказе его книжным языком и, во-вторых, в детальной разработке в бытовом плане исходной сказочной ситуации: бездетность стариков, позднее рождение сына, родительские наставления («быть добродетельну и усердну к службе господина»), женитьба сына, пир всей деревни по этому поводу и т. п. Но все эти события не имеют значения для последующего развития сюжета. Необычное для фольклора имя тоже придает сказке некоторую «правдивость».

33. Сказка об Иване-гостином сыне. СУС 566 Рога; 567 Чудесная птица; 518 Обманутые черти. Сказка популярна в русском фольклоре, один из устных вариантов, известный автору, мог быть источником данного текста. Сказка о чудесной птице в XVIII в. публиковалась еще дважды (Повествователь русских сказок. М., 1787; Сказка о утке с золотыми яичками. СПб., 1789), печаталась в лубочной картинке (Ровинский, I, 66).

34. Сказка о Василие-королевиче. СУС 301 Три подземных царства. Переработка с значительными сокращениями и заменой некоторых деталей «Сказки о золотой горе» (1782), возможно, по тексту народной картинки.

35. Сказка о хитром воре. 1525 Е Воры и их ученик; 1525 (К*) Кому должна достаться шуба. Принадлежит к циклу сказок о ловком воре, богато разработанному в фольклоре. Из сюжетных ситуаций данного текста история о краже шубы у сонного принадлежит к распространенным, остальные встречаются реже. Та же комбинация мотивов и совпадающие детали (шуба соболья, пьяную свинью одевают в сарафан, вор бренчит железом, изображая звон колокольчика, и др.) встречаются в сказке про вора Тимоню в опубликованном ранее сборнике В. Левшина «Сказки русские» (1780—1783). Возможно, между ними есть прямая зависимость. Начало сказки в «Старой погудке» выдержано в назидательном тоне, не свойственном устной сказочной традиции.

36. Сказка об Аксинье, купеческой дочери. СУС 883 А Оклеветанная девушка. Новеллистическая сказка, известная и в устной традиции. Здесь частично облагорожена: в устных вариантах дядя пытается соблазнить племянницу, а отец велит не только убить дочь, но и принести ему ее сердце.

37. Сказка о Сарге-королевиче и Устинье. СУС 403 Подмененная жена. Волшебная сказка, имеющая, безусловно, русский фольклорный источник, представлена здесь в литературной обработке, типичной для составителя сборника: введены мотивировкипоступков, фантастическое трактуется реалистически (подмена потому оказалась возможной, что мачехина дочь и падчерица были похожи). Сыновья утушки, погубленные мачехой, здесь не оживают, и событие доводится до логического конца: им «учиняется» «пристойное погребение». Сюжетная канва фольклорного источника и сказочные формулы, характерные для данного сюжета, сохраняются.

38. Сказка о Труде-королевне. СУС Чудесные дети. См. коммент. к № 7. В отличие от «Сказки о Катерине Сатерине» в данном тексте переданы троекратные повторы, подробно и красочно разработаны все мотивы, традиционные для русской версии сюжета.

39. Сказка о ленивой жене. СУС 1371**; 902* Ленивая жена. Сказка принадлежит к циклу сказок об исправлении жены, в русской фольклорной традиции отличающейся разнообразием сюжетных ситуаций. Мотивы, составляющие данный текст, встречаются редко. В русских и украинских вариантах эпизод с гусем держится на обыгрывании слов: «Это гуска», — говорит муж; «Ничего, что узка», — отвечает жена. Отсутствие этой игры в данном тексте делает его менее выразительным.

40. Сказка об Острионе-королевиче. СУС 560 Волшебное кольцо. Распространенная в русском фольклоре сказка, публиковалась еще до «Старой погудки» в лубочном сборнике «Сказки русские» П. Тимофеева (1787). В данном тексте утрачена логическая стройность, свойственная фольклорным вариантам. В устных вариантах животные помогают в благодарность за спасение (здесь мотив благодарности снят), дворец строится как испытание жениха, похищает кольцо бывший любовник королевы.

Текст переиздавался: Собрание старинных русских сказок. М., 1829. В XIX в. вышло несколько новых редакций.

Исследование: К. Е. Корепова. Лубочная русская сказка. — Н. Новгород, 1999. — С. 158—167.

41. Сказка о хитрой жене. СУС 1419 К* Бабьи увертки. В отличие от устных вариантов в данном тексте приказчик показан добропорядочным человеком, сопротивляющимся соблазнам хозяйки.

Сказка публиковалась в лубочной картинке (Ровинский, I, 62)

42. Сказка об Остромоносе-королевиче. Источником данного текста является повесть «История о принце Адольфе Лапландийском», переведенная, по мнению Д. Ровинского, в первой четверти XVIII в., скорей всего, с итальянского.

Сказка издавалась также в лубочных картинках (Ровинский, I, 64; см. также его коммент.)

Отдельные издания сказок

43. Сказка о французском королевиче Шатере и о прекрасной королевне Лукерии Ишпанской, как похитил ее злой дух и как она опять обретена. (СПб., 1788). СУС 301 А, В. Три подземных царства. Сказочная повесть, возможно, восходящая к переводному источнику, включающая традиционные для волшебной сказки мотивы: похищение невесты, поиски ее, медные и серебряные замки как символы медного и серебряного царств и др.

44. Диво дивное, чудо чудное. (СПб., 1788). СУС 571 Диво дивное. С данного текста издавалась в лубочных картинках (Ровинский, I, 64). Несмотря на публикацию сказка не стала в устной традиции широко распространенной: записано только 13 вариантов, причем один (Афанасьев, 256) восходит к данному тексту.

45. Смирный муж и драчливая жена. (Без указания места и года издания.) СУС 564 Чудесные дары (Двое из сумы). См. коммент. к № 3. По данному тексту издавалась в лубочных картинках (Ровинский, I, 61), переиздавалась в лубочных книжках, на ее основе создавались новые редакции.

46. Сказка о тридесяти трех летнем сидне Иване, крестьянском сыне и как сделался он чрез разум свой и хитрость великим царем. (СПб., 1788). СУС 532 Незнайка. В основе сказки лежит известный сказочный сюжет «Незнайка», но ему предшествует мотив чудесного исцеления сидня, обычно использующийся в былине об Илье Муромце, и мотив приобретения чудесного коня. В устной традиции конь добывается в своем царстве, здесь в чужом. Произвольное соединение мотивов типично для лубочных сказок. В тексте упоминаются имена героев известной сказочной повести о Бове-королевиче, также публиковавшейся в лубке, — Лукопер и Полкан.

Указатель сюжетов

1 — Лиса крадет рыбу с воза — 21^[24]

2 — Волк у проруби — 21

3 — Лиса обмазывает голову тестом — 21

4 — Битый небитого везет — 21

8 — Медведь хочет покраситься — 21

20А — Звери в яме — 28

43 — Лубяная и ледяная хата — 18

61В — Кот, петух и лиса — 13

158 — Звери в санях у лисы — 28

170 — «За скалочку — гусочку» — 28

300 — Победитель змея 26

301А, В — Три подземных царства — 10, 34, 43

313Н* — Бегство от ведьмы — 11

315 — Звериное молоко — 26

326 — Мальчик учится страху — 14

327В — Мальчик у ведьмы — 20

403 — Подмененная жена — 12, 37

409 — Мать-рысь — 12

428 — Девушка на службе у ведьмы — 11

432 — Финист-ясный сокол — 19

450 — Братец и сестрица — 12

480А* — Сестра отправляется спасать своего брата — 16

507 — Благодарный мертвец — 29

511 — Чудесная корова — 4

518 — Обманутые черти — 33

531 — Конек-горбунок — 9

532 — Незнайка — 46

560 — Волшебное кольцо — 40

564 — Чудесные дары — 3, 45

566 — Рога — 33

567 — Чудесная птица — 33

571 — Диво дивное — 44

613 — Правда и Кривда — 6, 30

650А — Иван медвежье ушко — 10

650В* — Еруслан Лазаревич — 1

653 — Семь Симеонов — 31

707 — Чудесные дети — 7, 22, 38

709 — Волшебное зеркальце — 25

813А** — К чертовой матери — 6

883А — Оклеветанная девушка — 36

883В — Хитрая девушка — 15

884В* — Василиса Поповна — 15

900 — Гордая невеста — 2, 8

902* — Ленивая жена — 39

938 — Евстафий Плакида — 32

946А* — Балдак Борисьевич — 2

1132 — Бегство от работника (дурака) — 5

1202 — Во время жатвы принимают серп за червяка — 17

1263 — Едят кашу с молоком — 17

1287 — Не могут сосчитаться — 17

1289 — Каждый хочет спать в середине — 17

1293В* — Привязанный к бревну перевертывается в воде — 17

1371** — Ленивая жена — 39

1381 — Жена-доказчица — 32

1384 — Муж ищет глупее жены — 17

1419К* — Бабьи увертки — 41

1525А — Ловкий вор — 6

1525Д — Ловкий вор обманывает прохожих — 6

1525 Е — Воры и ученик — 35

1525Н — Парень в пчелином улье — 23

1525К* — Кому должна достаться шуба — 35

1525Р — Кража быка — 6

1537 — Мертвое тело — 5

1538* — Шут-невеста — 23

1542 II — Шутки дома оставил — 23

1681А — Дурак боится собственной тени — 5

1685А* — Дурак ставит капкан — 5

1691 — Дурак домовничает — 5

2021А — Смерть петушка — 13

Указатель имен

Абидалам королевич 31

Аврора богиня 24

Адор королевич 29

Азонай царевич 1

Аксинья купеческая дочь 36

Акшеновы горы 27

Алена Прекрасная королевна 12

Альвар господин 24

Амбриус король 27

Анна королевна 26

Арап придворный 40

Арапское королевство 40

Араратское королевство 9

Арбазамское королевство 33

Арзамас город 23

Арида королевна 43

Африка королевна 27

Бархат королевич 15

Бернадило 24

Бернандо Таривилл дон 24

Биладам рыцарь 27

Бончарское озеро 1

Брунцвик королевич 27

Бугжат город 1

Бугжатний царь 1

Бугжатский король 7

Буржатское царство 1

Бурлатом кот Яги 11

Вавила купеческий сын 23

Варикское королевство 8

Василий королевич 9, 20, 34

Василиса Премудрая 15

Вачучелка дочь лисы 13

Вейдейславль царевич 27

Вельзеул 24

Венера богиня 24

Венеция город 24

Виойдетто собака 24

Вихорь королевич 8

Гесперское царство 1

Гаврила королевич 37

Гальдерон паж 24

Гемисфера гора 24

Гесперский богатырь 1

Гилонда царевна 1

Гименеев храм 1

Гишпания страна 24, 43

Гишпанская королевна 24

Гишпанский король 43

Горыня богатырь 10

Данила королевич 37

Дауза царевна 46

Диоцеза царевна 1

Дубыня богатырь 10

Дурасское королевство 14

Дурин Шарин крестьянский сын 5

Елена королевна 31

Еольское королевство 42

Еруслан царевич 1

Естремадур город 24

Загорский король 15, царь 1

Заиграй королевич 2

Зальвара царевна 1

Земира королевна 34

Зерог Брадач князь 1

Зефир ветер 24, королевич, бог ветра 42

Зигейский король 12

Змеевид царь 1

Иван гостиный сын 33

Иван королевич 9, 12, 14, 15, 19, 38

Иван крестьянский сын сидень 46

Иван Медвежье Ушко 10

Иван нянькин сын, рожденный от съеденной похлебки 1

Ивановна лиса 13

Ивашка Белая рубашка 29

Исиса богиня 1

Ислам Баратаевич богатырь 1

Италия страна 24

Калер король французский 43

Кандалей волшебник 1

Кантомира царевна 1

Каржатское королевство 7, 30

Карл камердинер 24

Катерина Сатерима 7

Китайский царь 46

Китайское государство 46

Климка крестьянский сын 6

Кот Еремей 16

Кот Казанский, разум Астраханский, ус усастерский 16

Крестанское государство 8

Кривда 30

Купидон бог 24

Лигура царевна 1

Лиса Ивановна 21, 28

Лисанька 28

Лицей озеро 1

Лоатаа царевна китайская 46

Лукерия Ишпанская 43

Лукопер богатырь 46

Луцинна богиня любви 1

Мазоно 24

Манозийское царство 1

Манозия город 1

Марья Премудрая 19

Марья Ягинишна 20

Менандрусы звери 27

Менция дона 24

Меримиана Продромовна царевна 1

Мишка Белый Колпак богатырь 1

Настасья королевна 8

Неаполитанский король 24

Неаполь город 24

Невзор королевич 26

Недоседа королевич 37

Незнайка королевич 46

Неомения королевна 27

Нибур богатырь-голова 1

Нимфы 24

Ног птица 27

Олимп место обитания богов 1

Ольга Прекрасная 25

Острион королевич 27

Острион король 40

Остров город 27

Остромонос король 27

Остромонос королевич 42

Петр королевич 9

Пленира королевна 34

Полкан богатырь 46

Портис город 24

Правда 30

Прелепа царевна 1

Прелонзора царевна 2

Прелонзская королевна 9

Прелонзское королевство 9

Продром царь Калекутский 1

Продромово царство 1

Протанай царь 1

Пульхра царевна 24

Садар Измаилович прадед Еруслана-царевича 1

Самар телохранитель царя 1

Самбургское королевство 38

Сарга королевич 37

Саргское королевство 31

Святого Марка улица 24

Сенчиха жена Сеньки 32

Сенька-Сенюха крестьянский сын 32

Сиао царевна китайская 46

Сивко-Бурко вешнее ковурко чудесный конь 46

Сизый Орел 16

Симеоны братья 31

Славер купец 44

Соберано старый нидерландец 24

Стабор старец-отшельник 1

Строй крестьянин-бобыль 4

Сымок-подай челнок 13

Танкратский князь 1

Тарроское королевство 33

Терес царь 1

Тобал царь 1

Тоскерское царство 1

Треопатра остров 27

Труда королевна 38

Тумбенское царство 1

Улита Прекрасная королевна 34

Устинья боярышня 37

Усыня богатырь 10

Феб бог 24

Федора (в пословице) 1

Фива королевна 29

Фиорентина госпожа 24

Франция страна 43

Фригей град 1

Фригейское государство 1

Фрид король 27

Халдерон дух 24

Хотейское царство 29

Цинн вельможа, наставник царевича 1

Чесское королевство 27

Чучелка дочь лисы 13

Шатер французский королевич 43

Яга Баба 1, 10, 11, 12, 15, 16, 19, 20

Указатель предметов

А

Аудиенция, ее просит у короля повар 12.

Аудиенц-камера 40.

Б

Бабушка. См. Старуха.

Бабы молодые прядут 28, моют полы в господских покоях 32.

Багор, им глупцы стараются убить мнимого червяка 17.

Базар 6. См. Торг.

Бал у крысы-королевы, за кушаньем с ее стола сестра посылает брата, чтобы сгубить его 26.

Балдахин с серебряной бахромой у постели 40.

Баня для гостей 3, ее топят по совету докторов 15, 25; в ней Баба-Яга собирается запарить до смерти девушку 11, сестра погубить брата 26.

Барабаны, барабанный бой при тревоге 1.

Баран, в него превращают братца Алены Прекрасной 12.

Барин 45. См. Помещик.

Бархат, бархатом малиновым завешан портрет, алым — убит мост 40. См. Материя.

Барыш 44, велик получает купец 36

Батист тонкий, из него сделана палатка в медном царстве 34. См. Материя.

Батрак нанимается в работники к попу 23.

Батюшка 1, 2, 5, 8; батька 3. См. Отец, Родитель.

Башмаки необыкновенной работы, используются в качестве знака 34.

Башмачник (сапожник) 34. См. Портной

Бедра худые у коня 1, крутые у коня богатырского 46.

Берда, за ними Баба-Яга посылает к своей сестре невестку 11.

Берег озера 1, реки 10, моря 31, 37, 40, южный 1, крутой 29, бережок 12. См. Взморье.

Береза говорит человечьим голосом, помогает героине 16. См. Дерево.

Бес. См. Черт.

Бесчестие 8.

Бисер из глаз вместо слез 37.

Благо общества 1.

Благодарность 5, 6.

Благодетель 1.

Благодеяние 1, короля 30.

Благосклонность короля к подданным 22.

Благословение 9, родительское 11, на свадьбу 15, на поединок с врагом 22.

Благочестие 1, 2.

Блин 4, 30, подает нищему лиса 13. См. Пища.

Блюдо (блюдечко) 4, серебряное с золотыми яблочками 16, 19, вызолоченное высокой работой, с именем короля и королевны в дар 40.

Бобыль 4.

Бог, ему молятся 9; его просят дать здоровье сыну 46; дела совершаются по его благости 1; боги даруют детей; познание естества 1; богиня-посланница небесная 1; божество благотворительное 1. См. Небожители.

Богатство 1, великое 36.

Богатырь сильный, могучий, храбрый 1, 46.

Болезнь 30, ножная 46.

Болото 32, болотина, в ней живет чудище 1.

Боль жестокая 3.

Борода пустая (ругательство) 1.

Бот спускают с корабля 29. См. Дщан, Корабль, Судно, Шлюпка.

Бочка 8, пива 1, волшебная, из нее выходят слуги 45, бочонок 6.

Бояре 1, у них кони под коврами 13, собираются на брачный пир 29, с ними советуется король 31.

Боярышни 37.

Брага 6. См. Вино, Водка, Напитки.

Брак законный 1, 4, 8, 9, 35, 37, 40, 43; бракосочетание 7, 8, 25, торжественное 15, торжество брачное 36. См. Свадьба.

Брат большой 5, родной 6, названый 1; братья 5, их трое 9, 29, они отправляются искать похищенную мать 34; они охотники, живут в лесном доме 25; их семь, они искусники 31; их тридцать один, в один рост, в один голос 20; братцы 5, 6, 10.

Бревно, на нем глупцы переправляют человека на другой берег реки 17.

Бремя (беремя), царица (королева) разрешается от бремени 7, 22.

Бремя правления 1.

Бриллианты 6.

Брюхо 1.

Бубны 27. См. Музыка.

Булавки, их используют при шитье 11.

Бумага 8.

Буренка, помощница падчерицы 4.

Буря на море 27, 29, великая 40, сильная 43.

В

Вдова 4, убогая, простая; за нее выдает себя оклеветанная жена 22, бедная 29, с двумя дочерьми 37.

Ведомость (известие) приятнейшая 2, приятная 38, нечаянная 31, ее получают 1. См. Известие.

Ведьма старая 1. См. Яга.

Вельможи премудрые 1, при дворе короля 22, они разделяют бремя правления с царем 1. См. Воевода, Министры, Придворные, Господа.

Венец царский 1, златой принимает королевич от тестя 29; его возлагают на голову наследника 46; венценосец 1. См. Корона.

Веревки 10, ими глупцы нечаянно душат человека 17.

Веретено 5, оборотень, в него превращается королева-утица 37.

Верноподданные царя 1.

Верста 5.

Веселие (пир) 34, веселости 1. Увеселения 22, 37, королевские 42.

Веселие, им наполнено сердце 42.

Ветер благополучный 33, великий 43, сильный раздувает муку 45. См. Вихорь.

Ветчина, ее бросают собакам Бабы-Яги, чтобы пропустили 11.

Вещи алмазные 6, драгоценные 4, ими одаривают 40, вещицы лучшие 5.

Вздохи 1.

Взморье 7, 37. См. Берег.

Взоры томные 1.

Вид 4, веселый 6.

Вино 6, 30, кипрское 24. См. Брага, Водка.

Виселица, золотая, серебряная, железная 2. См. Эшафот.

Витязь храбрый, прекрасный 1.

Вихорь уносит королеву 34. См. Ветер.

Владетели земель (царств) 1.

Внук, внуки 1, 13.

Вода 5, горячая 12, холодная 37, быстрая 13, живая и мертвая, сильная и бессильная 10, ключевая 23; ее черпают из колодца 1, 46; испить водицы просит братец-барашек 12; ею поят львов, стерегущих медное королевство 34.

Водка, рюмку водки подают музыканту 8. См. Вино, Брага.

Воевода 8.

Военачальник 1.

Воз, дурак сбрасывает с воза стол 5.

Возраст совершенный 1, 8, 9, 10, 11, 16, 17, 20, 22, 23, 27, 36, 40, 43.

Воин старый 22, воины храбрые, вооруженные 1; их берет царевич в путь 8; воинство храброе, его полтораста тысяч 1. См. Ратник.

Война 1, 7, преопасная 38; на нее уезжает король 12, объявлена от «соседственного» короля 22.

Войско 2, побитое, несметное 1, вражеское 27, наилучшее 43; им хорошо управляет королевич, обученный экзерциции 22; его дает королевичу в путь отец 31; войско чужого короля, его Василиса Премудрая топит 15, королевич мечом рубит 46. См. Рать, Сила.

Волк строит лубяную избушку, его изгоняет лиса 18; поддается обману лисы (ловит хвостом рыбу, везет на себе лису и т. д.) 21; волки серые 11.

Волны морские 29.

Волосы 2, 10, русые, черные 1, золотые у богатыря 46.

Волхвы, «мужи искусные в отгадывании и прорицании», их спрашивают о судьбе родившегося королевича 14. См. Волшебник.

Волшебник 1, волшебница предсказывает судьбу родившемуся королевичу 2, 43; волшебники, за связь с ними молодца живым кладут в гроб и пускают плавать по морю 29.

Воля царская 1, 2, родительская 43.

Вор 5, искусный 6, ловкий, добывает королю невесту 31, хитрый 35; воровка 8; воры 43, крадут улей, в котором прячется шут 23.

Вороны, гнусный крик их слышится на развалинах разрушенного города 1. См. Вороны, Галки.

Вороны 5.

Ворота (врата), царские, городские (градские) 1, 43, задние 6; перед ними встречают гостей 1, 22; в них подливают масла 11; их затворяют от врагов 1; через них пропускают по разрешению короля 27; на них вешают 7, 37, 38; в них расстреливают дочку Яги 12, дядю-клеветника 36.

Воск ярый 2.

Воспитание сына 1, рачительное 2, «нерадение родителей о воспитании» сына 35. См. Наставление.

Восторг 1, 2.

Враки, ими докучает мать сыну, клевеща на невестку 11.

Врачи мелкотравчатые не могут помочь бездетной царице 1. См. Доктора, Лекари, Медики.

Время 4, 5, 6, полуденное 1, 7, долгое 9, 10; времена давние 1; Время-старик 42.

Вселенная 1.

Вспомоществование осажденному королю 22.

Выдумка хитрая 5.

Выражение чувствительнейшее 1.

Выстрел пушечный 8.

Выход из пропасти 10.

Г

Гады выползают из внутренностей разрубленной супруги 29; разные, в них превращается заколдованная жена 37.

Газ золотой у занавеса, им обиты края моста 40. См. Материя.

Галки 5. См. Вороны, Вороны.

Гвоздь 5.

Гейдуки (гайдуки) 40.

Генерал, ему король поручает сопровождать в путешествии свою супругу 35.

Глаз 9, глаза 4, 5, острые, подобные звездам 1; их пытается выцарапать кот Яги 11, выкалывают Правде 30; глазок 4. См. Очи.

Глупость 5. См. Дурак.

Гнев 2, 6, 8, великий 41, им пылают 1.

Голос 1, 5, громкий у богатыря 2, 3, человеческий 4, 6; раздается из трубы ночью в пустом доме 14; человечьим голосом говорит журавль 3, барашек-оборотень 13.

Гом великий в государстве, король ищет того, кто сможет его унять 46. См. Шум.

Гора 5, каменная 10, высокая, на ней прекрасный город 22, три царства 34, на нее героя приносит птица 27; конь скачет с горы на гору 1, горы меж ног пускает 46; горы высокие 13, непроходимые 42.

Горе 6, 8; муж говорит жене, что ездил его размыкать, повез продавать в город 32.

Горница 3, 4, 11, 32, 39, 44, темная 1, убранная 4, 5, 6, брачная 29, в деревенском доме 17.

Город (град) 1, 4, 7, 8, 9, столичный 1, 19, незнатный 8, небольшой 21, пространный, пребольшой и редкого строения 43, в него случайно попадает королевич 14. Город в чужом королевстве, в нем оказывается герой после кораблекрушения 40, в иностранной земле 44, 46; в столичный город едет дворянин 19, в небольшом купец торгует рыбой 21, город звероподобных чудищ 27.

Горох 5, чашка гороха — милостыня 15.

Горшки 5, ими торгуют 8.

Господин 6; госпожа 6, 25; господа знатные 34. См. Барин, Вельможи.

Гостинец 1, жене из города 32.

Гость приезжий 1, знаменитый 4, гости званые 5.

Государство 4, 43, некоторое 1, 4, 7, 9, 10, 14, 20, 22, 23, тридесятое 1, иное 1, другое 2; в иные государства едут королевичи людей посмотреть и себя показать 29.

Государь всемилостивейший 1; государыня 9.

Гражданин 1.

Грамота 7, ее посылает король 15, 22, 38.

Граница королевства 12, 22. Граница благопристойности 3.

Гребень волшебный, брошенный превращается в лес 11, горы 20.

Гроб 42, с железными обручами плавает в море 29; гробница 37, хрустальная с уснувшей падчерицей 25.

Гром пресильный 43.

Грудь «вознесенная, вздымается от испускаемых вздохов», к ней прижимают 1.

Гумно 6.

Гусь волшебный, к нему прилипают неверная жена и ее любовник 39.

Д

Дары великие царские 1, свадебные 43. Дары природы 1; их приносят корабельщики королю 22.

Дверь 2, 6, 9, темничная 1, стеклянная 8, железная 1, 10, 46, за железной лежат драгоценности 12, с медным кольцом 46, весом не менее ста пудов, за ней конь 1.

Двор 3, 11, 32, широкий 11, 17, 20, 34, царский 4, 10, королевский 29, 31, господский 6, крестьянский 46, Бабы-Яги 11. На двор не выпускают королевича 14.

Дворец 4, 12, 30, царский (царев) 1, 2, 8, королевский 37, прекрасной королевы 43, княжеский 1. Дворец хрустальный ставится за одну ночь 34.

Дворецкий 35.

Дворянин 37, 45, обещает привезти дочерям, что они пожелают 19, выдает себя за победителя змея 26. Дворянка овдовевшая 37.

Девица, девицы, девушки красные 2, 4, 8, 11, 19, 30, прекрасные 1, 10, 25, 42. Их три в белом шатре 1. Девица хитрая 8, молодая в хрустальном гробу 25. Девка 1, 8, служанка 15, чернавка 2, 6, 8, 33. Девки-служанки прядут в доме Бабы-Яги 28; девичья (комната) 8.

Дед, дедушка 1, 6, 8. См. Внук.

Дело ратное, смертное 1, славное 1, 6, ребячье 6; дела великие, добрые, государственные 1, нужнейшие 12.

День 1, один 3, 4; дней несколько 5, 6. День наижарчайший 37.

Деньга 8. Деньги 5, 6, 10. Их довольное количество 2, три котла 32, пятьсот рублей 33. Деньги берут (дают) в дорогу 17, 43; купец платит за чудесного утенка 33. См. Копейка, Полушка, Рубль, Червонец.

Деревня, деревушка, деревни 1, 8, 17, 35, 43, некая 46, некоторая 6, 39, незнатная 32, ближайшая 21, 28; в ней живут безродный старик 13, семь братьев-близнецов 30. В деревню едет купец 21.

Дерево 6, тенистое 1, высокое 11, береза 16, дуб, кедр, лавр 34, сосна 1, яблоня 4; с плодами, стоит на мосту, построенном за ночь 40. С дерева герой наблюдает за поступками глупцов 17; на дерево влезает ослепленная Правда 30; деревья в саду ломает и оживляет Незнайка 46.

Дерзновение, дерзость богатыря 1.

Дети 5, родные 7, боярские и княжеские 1; они — залог любви 1; их нет 14, 31, 32, молят Бога, чтоб детей дал 14; детище единое дарует Бог старухе 31. С детьми играет царевич: кого за руку возьмет, у того руки нет 1. Детина 6. См. Сын, Дочь, Братья.

Диво дивное, чудо чудное; жена купца просит купить его 44; диковинки бывают в других государствах 1.

Дичь 10.

Добыча 3, 6, 10.

Договор мирный заключают короли 15.

Доктора 30, 33. Они не могут помочь бездетной царице 1; их ищут, чтобы помочь поранившемуся королевичу, за доктора выдает себя Василиса Премудрая 15. См. Врачи, Лекари, Медики.

Долг последний 4, родительский 32.

Должность 5, 9. Должность супружеская 11.

Долина 36, 42, прекрасная, окруженная холмами 1. Долы, конь их меж ног пускает 1.

Доля 6.

Дом 5, 7, 8, убогий 6, великолепный 40, свой 4, царский 46, королевский 37, крестьянина 23, лесных охотников 25, питейный 6, 25; в лесу, окружен высокими стенами 35. См. Дворец, Жилище, Здание, Изба, Палатка, Терем, Шалаш, Шатер, Хижина, Чертог.

Дорога 3, 5, 6, узкая 42.

Доска корабельная, на ней спасается королевич после кораблекрушения 40; дощечка, на ней пускают по морю новорожденных королевичей 38.

Доспехи золотые 1, богатырские 1, 46, ратные 22. См. Колчан, Копье, Лук, Палица, Щит.

Дочь, дочери 9; дочь Бабы-Яги 10, 12, дворянина 19, короля 2, 15, 27, купеческая 25, 36, лисицы 13. Дочерей нет 1; три дочери 3, 4, 7, 12, 13, 15, 19; младшая всех прекрасней и умнее 7, 8, 15. Дочери идут на войну в мужском платье 15. Дочь похищена драконом 27.

Драка 6.

Дрова 5, за ними ездят в лес 23.

Дроги, на них привозят во дворец хрустальный гроб с мертвой падчерицей 25. См. Воз, Сани, Телега.

Друг, друзья 3, 6, 9, 24.

Дуб 34, тенистый 1; превеликий, из него Симеон делает чудесный корабль 31. См. Дерево.

Дубина, дубинка 5, ею бьет старик лисицыных дочерей 13. См. Палка.

Дурак младший сын 5. За дурака принимают Незнайку 46.

Дух благотворительный 1, вольный, веселый 2, 3, мужественный 42, русский 10.

Дух, духи 6; появляется из волшебной палки 36, является в облике верблюда, собаки, музыканта, женщины 24, исполняет все желания 24, 36; злой 6, в виде змея летает к королевне 29, похищает королевну 43. См. Нечистый, Черт, Бес.

Дщан 6. См. Корабль, Судно.

Дьяки думные, с ними советуется король 31.

Дядька 1, 2, любезный 8; приставлен к королевичу 14, 15.

Дядя оклеветывает племянницу 36. См. Племянник.

Е

Единорог 1.

Епанча 2, волшебная, делает надевшего ее невидимым 42.

Ж

Жалоба 5.

Жаркое (пища) 8. См. Пища.

Железо, им бренчит вор, имитируя звон колокольчика на шее лошади 35; железы, в них разбойники заковывают пленников 43.

Желудок тощий 1.

Желчь чудовища, помогает прозреть 1.

Жемчуг, им изнизана сорочка 25; жемчуг в каше для определения пола гостя по его реакции 15; жемчужины падают из глаз вместо слез 37.

Жена 4, 5, 6, 7, 11, глупая 32, добродетельна и целомудренна 22, драчливая 45, ленивая 39, неверная 39; одна жена ищет исчезнувшего мужа, другая продает его 19; герой-шут разыгрывает убийство и оживление жены 23.

Жених 2, 8, 43.

Женщина 5, супруга и мать ветров 42, хитрая, коварная 37. Женщины чреватые 1.

Живописцы 40.

Животные благодарные (охота): собаки, волки, медведь, лисица 26. См. Волк, Единорог, Заяц, Зверь, Коза, Конь, Кошка, Крокодил, Кролик, Лев, Лисица, Олень, Рысь, Свинья, Собака, Соболь, Тигр.

Жизнь (живот) в мире и спокойствии 1, услаждается благоденствием 1; бывает поносная 1, распутная 35. Ее дарует Бог 1, ее спасают 10; жизни лишают 9.

Жилище уединенное 1, 42; жилище журавля 3. См. Дом, Дворец, Замок, Изба, Палатка, Терем, Шалаш, Шатер, Хижина, Чертог.

Жители градские 1, деревенские 17.

Жребий бросают глупцы 17; по жребию отдают на съедение девушку 26.

Журавль чудесный награждает героя 3.

Журбы 3.

З

Забавы любви 1, королевские 42.

Забор 9; у него тридцать один столб, у столбов тридцать колец серебряных, а одно железное 20.

Завещание 4, мужа 37.

Загадки задают женихам 1.

Задумчивость великая 25, глубокая 38.

Закупка 5.

Зал великолепный 42; зала дворца 2, 8, пребогатая 34.

Замок на двери 1.

Замок медный, серебряный 43. См. Дворец, Чертог.

Занавес с золотым газом у постели 40.

Запальчивость ярая 43.

Заря багряная 30.

Заточение в темницу 1.

Заяц безуспешно пытается изгнать лицу из чужой избушки 18.

Зверинец 43.

Зверь, звери лютые 22, дикие 38, страшные: львы, тигры, крокодилы 34; с человечьими головами, лошадиным станом и свиными хвостами 27. Они стерегут ворота города 27, царства 34. Звери лютые в зверинце, на растерзание им отправляют королевича 43. Страшный зверь — оборотень 15. Зверь не прорыскивает через заставы 1. См. также Животные.

Звон свирелей пастушеских 1.

Здание большое 43, прекрасное ставится за ночь 40. См. также Дом, Дворец, Жилище, Изба, Чертог.

Здравие многолетнее 1, доброе 3.

Земля сыра, о нее ударяются, чтобы обернуться 34, 38; на нее сшибают с коня 1; земли темные 1, иностранные 44, тридевятые 1, 2, 19, 31; в них улетает Ясный Сокол 19; там живет прекрасная королевна 31. Землю роют 46, в нее зарывают 4.

Зима 5.

Злоба 7, ей пылает мачеха 37. См. Злость.

Злодей 1.

Зложелатели короля 12.

Злословие, им умаляют славу храбрости 1.

Злость 4. См. Злоба.

Змей о трех, шести, девяти, двенадцати глав 1, 26, 27, 34, престрашный крылатый 1; требует королевну 26, похищает королеву 27. Змей-дракон сражается со львом 27.

Знак почтения и благодарности 1.

Знание военное 1.

Зной солнечный 1.

Зов 5.

Золото (злато), им награждают 1; им шьют 1, 8, 10, вышивают 12.

Золотошвейка 5.

Зрение, его лишают 1. См. Глаза, Очи.

Зубы 1, 3, 4, 5, 8.

Зять наречен ный 43. См. Тесть.

И

Игла, ею шьют 5, 11.

Иго гнуснейшего рабства 1.

Игра на музыкальном инструменте 2.

Игрушки (игры) детские богатыря: кого за руку возьмет, у того рука прочь 1.

Изба, избушка 1, 3, 6; ее строят и живут в ней звери; чудесная на курьих ножках 10, 11, 16, 19; людская 6, крестьянская 35. См. Дом, Жилище, Здание.

Изверг рода человеческого 1.

Известие 1, 10. См. Ведомость.

Изображение 1. См. Картина.

Изумление 36, несказанное 40, царя (короля) 1, 2, 7; с изумлением «взирали» при встрече братья, разлученные львицей 22.

Имение 6.

Имя дают 5, 6, богатырское, его прославляют 1.

Искусство (мастерство) 9.

Исподница 12. См. Рубаха.

Истопница бань 12.

Источник 1. См. Колодец.

Исступление 1.

К

Кабинет 1.

Кавалер, кавалеры 36, добрый 14, достойный 43.

Кадка 8.

Казна золотая, ею награждает царь 1, 31, дается в путь 31; она истощается 1. Казнохранилище 1.

Казнь 1, 43, смертная 6, 10. См. Виселица, Эшафот.

Камень 10, волшебный «наиредкий, неисповедимый» карбункул, с помощью его можно находить клады, его герой добывает из головы змея 1; горюч, ко дну тянет 12. Под камень герой прячет головы змея 26; в камень обращены люди 43. Каменья драгоценные, самоцветные 1, золотые и серебряные 1, 27; их привозит королевич из города чудищ 27; ими награждают 31. Софа из камня-карбункула 42. См. Бриллианты.

Камер-пажи при короле 40.

Каморт тонкий и чистый, из него сделана палатка в золотом царстве 34. См. Материя.

Канат; им перетягивают паром 15. См. Веревка.

Капля крови последняя 1.

Карандаш 8.

Караульные, караульщики 6, 36, 37. См. Стража.

Карга старая (ругательство) 1, 5.

Карета 4, 5, золотая 19, богатая 40, придворная 8, подвенечная 9. Карету дарит Марье Премудрой Финист Ясный Сокол 19. Карета обита трауром, в ней везут на съедение змею королевскую дочь 26. См. Коляска, Экипаж.

Карман 1.

Картина, за нее прячется любовник 41. См. Изображение, Портрет.

Карты 5, сыграть в них предлагает купеческому сыну королевна 33.

Каша 5; ее варит старик петуху-внуку, петух давится 13. В кашу кладут жемчуг, чтобы по поведению гостя определить его пол 15; у глупой старухи каша на столе, а молоко в погребе 17. См. Пища.

Квартира 2, 8, 15. См. Палаты.

Квас 8. См. Напитки.

Кинжал 40. См. Оружие.

Кирки 46. См. Лопата.

Кисти алмазные 34, золотые у балдахина 40.

Кишочки промыть просится барашек-королевич 12.

Кладовая с серебром и золотом в лесном доме 35.

Клевуха 6, 23.

Клин 10.

Клич кличут: кто развеселит королевну 2, разведет коней в королевстве 9, излечит королевну 1, 33, уймет шум-гом 46.

Клубок 8.

Ключ от кладовой, ловкий вор завладевает им хитростью 35.

Ключник при погребе, его обманывает Василиса Премудрая, отдавая распоряжения от лица королевича 15.

Клятва 3.

Кляча коростовая 1.

Книги волшебные 14, хозяйственные 41.

Князь новорожденный, знаменитый, князь во князьях 1; князья собираются на брачный пир 29, с ними советуется король 31.

Кобылица 11. См. Лошадь, Кляча, Конь.

Ковер персидский, на нем стоит богатырский конь 1, ковер-самолет 33.

Ковш, из ковша поят квасом 8.

Кожа убитого оленя 1, самого прекрасного зверя 38, под лошадиной кожей скрывается герой 15.

Кожурины, их сбрасывают рыси и принимают человеческий облик 12.

Коза, муж принимает ее за жену-оборотня 23, козел 6.

Кокошник 32. См. Косник.

Кол, колышек 6, крестьянский сын втыкает в землю и повертывает вокруг него деревню 46.

Колдун 8. См. Волшебник.

Колодец, водой из него Незнайка поливает сломанный сад 46.

Колпак на голове чужого богатыря 1, на дочерях Яги, герой ночью меняет их 20.

Кольцо 11, медное на двери темницы 46, волшебное 40, превращается в каменную стену 11, вестник о несчастье 26.

Коляска 36. См. Карета, Экипаж.

Комната 2, 8, 14, 19, 42, королевны 12, в хижине 40; передняя 14, «особливая» во дворце 25, 40, преображенная и украшенная духом 24; в «особливой» ставят хрустальный гроб с мертвой падчерицей 25. См. Горница, Зала, Кабинет, Палаты, Спальня.

Конь 9, добра лошадь 9, по мысли 1, добрый 1, 4, 20, богатырский 1, 4, 22, под коврами 13, в погребе на двенадцати цепях 1, заточен в темницу 4, ржет так, что кирпичи из свода падают 1, видя седока по себе, встает перед ним на колени 4, говорит человечьим голосом 1, 4. Служил раньше Лукоперу 4; скачет с горы на гору 1, выше лесу стоячего, ниже облака ходячего, долы и горы меж ног пускает 46, летит, как стрела 1, скачет, как птица летит 9, из ноздрей пускает густой дым, из ноздрей — пламя великое 46; топчет рать-силу 1; наступает на горло поверженному врагу 1; его бьют по крутым бедрам, припускают к чужому корму; вещий 1. С коня нельзя слезать, иначе начнутся бедствия 42. Тридцать богатырских коней берет в поход король 27.

Конюхи 6, 9.

Конюшня 6, королевская 14.

Копейка 8. См. Деньга, Полушка, Рубль, Червонец.

Копье 46; у него один конец острый, другой — тупой 1. См. Доспехи, Оружие.

Корабельщики 22, 33, 38. См. Матросы.

Кораблекрушение 40.

Корабль 44, иностранный 43, легкий 8, купеческий 22, 40, с товарами 35, волшебный, плавает под водой, строится в одно мгновение («тяп да ляп») 31. На корабле купец едет в другое королевство 33; королевичи едут в иное государство 29; королевич под видом купца едет за невестой 40. На корабле везут пленников 43. Буря заносит корабль на остров 27. См. Бот, Дщан, Судно, Шлюпка.

Коренья разные, драгоценные 1, корни стоборовые 1; от «ухи» из них беременеет королева 1, ими лев залечивает раны 27.

Корки хлеба 8, гнилые 4.

Корм коню, к чужому корму богатырь подпускает своего коня 1. См. Пшеница.

Короб плетеный, в нем старик-отшельник несет коренья 1. См. Кузов.

Коробочка волшебная, ею ветер расплачивается за свою вину 45.

Корова, коровушка-буренушка 4, 11, дает масла для подавившегося петуха в обмен на сено 13.

Королева 2, 7, 8, 9, 14, 20, 22, 27.

Королевич новорожденный 2, храбрый и преизрядный 27, имел охоту к звериной ловле 42, забавляется звериною ловлею 36, искусен в воинском деле, «во всех поступках знающий политику» 40. Королевич до двадцати лет не должен видеть белого света 14. Королевичи просятся посмотреть, как цари с царями съезжаются, короли с королями видаются 20.

Королевна иного государства 40, с двумя хоботами змеиными вместо ног 27; у королевны от чудесных ягод вырастают рога 33.

Королевство 2, 7, славное 9, 14, 16, некоторое 11, 12, 15, тридесятое 19, 20, 31, другое 25, построено на море 34, в него ездят торговать 36.

Король 1, 2, 4, 7, 8, 9, 12, 14, 15, 24, сонный 19, 20. Король, уезжая на войну, оставляет дочерям ширинки — вестники о поведении 15; благоразумно управляет королевством 27, «соседственный» король хочет завладеть или завладевает царством 15, изгоняет царских детей-сирот 25, 26. Король лягушачий, рыбий 40.

Корона 1. См. Венец.

Корыто 4.

Косник 13. См. Кокошник.

Костер 29.

Костыль 1; костыли железные, с ними идут в тридесятое царство 19.

Кот в избушке Яги песни поет, сказки сказывает 16; заморский — диковинка в королевском саду 38.

Котел, котлы 5, 6, чугунные, в них хотят варить братца-барашка 12.

Кочерга 3, 6.

Кошка неизвестный зверь 31, помощница королевича 40.

Краина (окраина) дальняя 1.

Красавица не вздумать, не взгадать 4.

Красота бесподобная 1, 7, отменная 4, 8, 40, неописанная 42, превосходная 12. Красота царевны 12, королевны 29, 42, боярышни 37, королевича 40. Красотой пленяются 37.

Края чужие 6.

Кресла 34.

Крестьянин 6, 35, 39, богатый 46; к нему нанимается в работницы мнимая девица 23; разумный, у него жена глупая 32; крестьяне работают в поле 32.

Кривда 30.

Крик 5, воронов 1. Крик и гом берется унять крестьянский сын 46.

Кринка 10, в ней тесто; лиса обмазывает им голову 21.

Кровать тесовая 29, убранная «весьма великолепно», с провалом в яму 15; под кровать богатырь бросает отсеченную голову 1. См. Ложе.

Кровопролитие, без кровопролития требует сдать город неприятель 22.

Кровь богатырская 1, Ясного Сокола 19.

Крокодилы — стражи золотого царства 34.

Кролик 1.

Кросна 11.

Кручина 1. См. Горе, Огорчение.

Крыльцо красное 9, 34, переднее, парадное 1, первое 8.

Кувшин с водой, белый, синий 10.

Кузница, в ней куют серп 18, железные чеботы 19.

Кузов превеликий; лиса привязывает его к хвосту волка для ловли рыбы 21. См. Короб.

Кукла, ею Василиса Премудрая подменяет себя на брачном ложе 15.

Куль, в нем пытаются бросить в воду героя-шута 23. См. Мешок.

Кум 6, 39, кума, кумушка, куманек 3, 18, 21; в кумовстве живут лиса и волк 18, 21.

Купец 23, 25, богатый 6, престарелых лет, женится на молодой 41, иностранной земли 8, 44; продает товар королю 34; покупает утенка, съев сердце которого, можно стать королем 33. Лжекупец 8; за купца выдает себя королевич 40, 43; купчиха 41.

Курган волшебный с напитками 33. См. Ендова, Ковш.

Курочка таратушечка несет по пять яиц 17.

Куст ракитовый, под ним прохлаждаются 1, за него прячутся 3, 6.

Кухня 8, на нее отводят братца-барашка, чтобы зарезать 12, на королевском дворе 40.

Кучер 9.

Кушанья 6, 8, 10, 40, 45, разные 30, 32. См. Пища.

Л

Лавка 5, 8, купца 44.

Лагерь 43.

Лакей, лакеи придворные 4, 8, 9, 31; прикамерные 12, короля 40.

Ласки любовные 1.

Лев лютый 46, сражается со змеем, ему помогает королевич 27; диковинка: у него из одной лапы течет мертвая кровь, из другой живая 38; оборотень 15, 31. Львы — стражи медного королевства 34. Львица воспитывает одного из братьев-королевичей, помогает ему во всем 22; у львицы двенадцать львят, за ее молоком сестра посылает брата 26.

Лекари 30. См. Врачи, Доктора, Медики.

Лен 4, 39.

Лес 3, 5, 42, густой 5, дремучий 1; в него Баба-Яга посылает невестку 11; стоячий 6, 45, лесочек 6; леса темные 13, непроходимые 20. В лесу мужик лыко дерет 13, находит клад 32. См. Роща.

Лестница 2, внутри горы, по ней спускаются в жилище разбойников 43; ее приставляют к стене, чтобы попасть в лесной дом 35.

Лета (года) 5, совершенные 7, 25, несовершенные 26, 31, младенческие 9, младые 8, несметные 46, многие в мире, согласии и благоденствии 1. См. Неделя, День.

Лето 5.

Ливреи парчовые 40. См. Платье.

Лиса похищает петуха 13; строит ледяную избушку, изгоняет из лубяной волка 18; прикидывается мертвой, крадет рыбу; учит волка ловить рыбу хвостом в проруби, едет на волка («битый небитого везет»), обмазывает голову тестом, обещает волка превратить в птичку, уверяет, что птичку она сделала из зайца 21; промышляет воровством, меняет лапоть на курочку, едет на санях с волком, медведем и зайцем, предлагает прыгать через яму с огнем 28.

Листья серебряные на яблоньке 4.

Лицо прекрасное 1, прелестное 2.

Ловля рыбы 1, звериная 1, 38, 42.

Ложе 46. См. Постель.

Ложка 5, 15.

Лом 46.

Лопаты 46. См. Кирки.

Лошадь 1, 5, 6, 8, запряжена в телегу 32; на ней возят дрова 23, лошади с золотым прибором 40, лучшие для езды 14. На лошадях скачут разбойники 43; барские лошади достаются герою-шуту 23. См. Конь.

Лощина 1. См. Долина, Луг.

Луг, прекрасный 1; луга заповедные королевские 9. См. Лощина.

Лужайка 3.

Лук крепкий 1, тугой 12. См. Доспехи, Оружие.

Лучины, их пук 21.

Лыжи 1.

Лыко драть уходит старик, в его отсутствие лиса уносит петуха 13.

Любовник 44; просит купчиху убить чудесного утенка 33.

Любовь горячая 8; ею пылают 9, «наигорячейше» пылает король 22; к ней склоняет королевича волшебница 43.

Любопытство 1, 2, 14.

Люди добрые 1, 5, 6, 12, старые и малые, ратные, странствующие, высокого, всякого звания 1; пьют, едят, прохлаждаются и в чистом поле потешаются 1. Люди бедные, их наделяют подаянием 1, для услужения 40, 45.

Люлька 10.

Лягушка съедает уроненную на пол крошку, в результате чахнет королева 30; кваканье лягушек мужик выдает за крики барина, которого черти дерут 32.

М

Мак, чашка его — милостыня 15.

Манифесты, их рассылают 8.

Масло 11.

Мастер 6, искусный 9; мастера корабельные 31.

Материи разные (темы разговора) 9, 41.

Материя черная 2, драгоценная для платья королевичу 15. См. Бархат, Батист, Газ, Каморт, Парча, Флер, Холст.

Матросы на корабле 29. См. Корабельщики.

Мать потакает сыну, он выбирает ремеслом воровство 35; мать спящая, у нее львица похищает сына 22.

Мачеха изводит падчерицу 25, 37.

Мгла густейшая 1.

Мед 5; для беременных сестер хитростью добывает Василиса Премудрая 15.

Медведицы, Баба-Яга выдает их за коров 11; медведь безуспешно пытается изгнать лису из чужой избушки 18.

Медики 1. См. Врачи, Доктора, Лекари.

Мельница 6, 45.

Место назначенное 2, большое 6, королевское 9, первое при царе, поносное 1; чистое 43, благословенное 1, ратное 1, жилое 43; очерченное, в котором вызывающий духа остается в безопасности 24; место казни 43.

Месяц другой, третий в пути 1.

Меч-кладенец 1, 27; мечу предают 1.

Мечты суетные 1.

Мешок 5, в нем лиса уносит петуха в лес 13.

Мизинец приказано отрезать у падчерицы в знак того, что она мертва 25.

Милосердие богов 1.

Милостыня бедным, ее подает царь 1, ее просит нищий у сидня 46, старик у лисы, притворившись нищим, 13; милостыню «сотворить» просят старички-келейщики 25. См. Нищий.

Милость 6, родительская 37, царская 1, короля 22, 30, 37, супруга 22.

Министр, министры, первый 1, 9, 12, 37; им делают повара за верную службу 12; иностранный 2, верховный 7, любимый 8; министры королевские 15, придворные 27, министры — любимцы короля 22; они разделяют бремя правления 1; с ними король веселится 27, дает им поручения 29, с ними советуется 22, 31, 38; их извещает о желании жениться 36.

Младенец 1, младенцы 38, невинные 1, 22; их убивают враги 1.

Младенчество 2.

Мнение, его открывают королю министры 22.

Мозги, за мозги лися выдает тесто 21.

Молитвы усердные 1.

Молния 43.

Молодцы из сумы 3, из бочки бьют всех по приказу («Пятеро из бочки!») 45.

Молчание глубокое 22.

Море 8, 31, 42, синее 38, 40; в него пускают бочку с царевичем 7; из него Яга пила воду и лопнула 20.

Мост 6, 11, калинов 20; ставится за ночь к королевскому дворцу, убит зеленым бархатом 34, 40.

Мудрецы 2, предсказывают участь королевской дочери 38.

Мудрость 1.

Муж 33, славный, храбрый, великодушный, благодетельный 1, острого и проворного разума 8, престарелый, одинокий 8 украшенный сединами, от природы чувствительный и сострадательный 22; постылый 33; мужья 5, 6. Мужик смирный 45.

Мужество 1.

Мужчина 4.

Музыка 2, огромная 8, 40. Инструментымузыкальные: арфа 2, барабан 1, бубны 27, свирель 1, трубы 1, цимбал 8. Королевна «охотница до музыки» 8. См. Орудия вокальные.

Музыкант 2, 37.

Мука, ее мелют на мельнице 45.

Мурава мягкая 1.

Мучения сердца несноснейшие 1, жесточайшие 22, 43 испытывает оклеветанная королева 22.

Мысли 3, 9, умные 43.

Мясо 39.

Н

Набеги частые врагов 7.

Награждение 8, великое 9.

Надпись на столбе 1, оставляет на окне Ясный Сокол 19.

Наказание 6, 9, смертное 2, телесное 22.

Наложница 46.

Намерение пагубное 36, гнусное 37, приводят в действо 29.

Нападение неприятельское 1.

Напасти 1.

Напитки 40, крепкие 9, 19, 29, 34, 38, сладкие 9, пьяные 3, 8, разные 1. См. Брага, Вино, Водка, Квас, Пиво.

Народ 2, 4, 5, 6, простой 1, подданный 22, собравшийся 9, припадает к царю при встрече, целует стремена, в восторге восклицает 1.

Наряд жене, муж покупает в городе 32. См. Платье.

Наследник 1, 6, престола 22, короля 12, родительского дома 32, имения 23, 35; наследника нет, его просят у Бога 14.

Наследство 4. См. Наследник.

Насмешка 2.

Наставление 8, 9, 10, доброе 1. См. Воспитание.

Наука 1, 31, волшебная, ей владеет мачеха 37; разводить коней 9, науки всякие, в том числе военная экзерциция, им обучается королевич 22, кабалистика 24.

Находка 5.

Начальник 1, стражей 43.

Небожители 1. См. Бог, Нимфы.

Невеста 2, 6, 8, 11, 29, 43, дражайшая, нареченная 1, 4, обрученная 43, хорошая 23; короля 37, крестьянского сына — девушка не богатая, но добродетельная 35.

Невестка 11.

Невольники 43.

Нега 1.

Неделя 6, 10. См. Лета, День.

Недоумение, им объят король 22.

Нежность 1.

Незнакомец 1, 44.

Ненависть, ей пылает мачеха 37. См. Злость, Злоба.

Неприятель причиняет беспокойство королевству 22, нападает на море 31.

Несчастье 1, 2.

Неудобства путешествия 1.

Нечистый 3, 5, 6. См. Дух.

Нивы бесплодные 1.

Нимфы, их двенадцать 43.

Нищий 9, последний 1, исцеляет, наделяет силой 46. Им прикидывается старик, чтобы освободить петуха 13, королевич 15. Нищая братия 21. См. Милостыня.

Новобрачные 1, 23. См. Невеста.

Ноги 4, 5, 6, по колено в серебре 38; больные чудесным образом излечиваются 46.

Нож 25, ножи булатные 12; ножи и вилки втыкают на окне, ими ранят Ясного Сокола 19.

Ночь 6, темная 1, 40, купленная 19; ночью появляется в пустом доме старик-мертвец 12. См. День, Полдни, Утро.

Нужда 1, 3, (необходимость) чрезвычайная 12.

Нянька 2, нянюшки-мамушки королевы 1, 31.

О

Обедня 46, к ней едут наряженные девицы 19.

Обещание 4.

Обида 10.

Обиталище 1. См. Жилище, Дом, Дворец, Изба, Терем, Хижина.

Обитель уединенная 1.

Облако ходячее 46.

Области царства 1, королевства 8, 12, 27, государства 22.

Обморок, в него падает от удивления королевич 40.

Обряд свадебный 1.

Общество 1.

Обыкновение 4, 5.

Овес 6. См. Пшеница, Рожь.

Овцы 6, за овец Баба Яга выдает волков 11.

Овчарник 6.

Огниво 35.

Огонь 6, его не зажигают, чтобы до поры королевич не видел белого света, высекают 14, священный разводят 1; его напускают, ему предают 1; огнем пожечь грозит враг 38, 46.

Огород 5, в нем крестьянский сын испытывает силу 46.

Огорчение великое 11, 37. См. Кручина.

Одежда 6, голубая, золотом расшитая 1, королевская 34. См. Платье, Одеяние.

Одеяние 2. См. Одежда, Платье.

Ожерелье доспешное у богатыря 1.

Озеро 1, 40, пространное 1; озера, через них ветер несет королевича 42.

Океан 1. См. Море.

Окно 4, 6, окошко 10, из него запрещено выглядывать петушку 13; под окном сидит царевна 31, нищие просят милостыню 25; через окно прилетает Ясный Сокол 19.

Оладьи 4. См. Блины, Пища.

Олень 1, златорогий 38; за ним гонится королевич 36.

Орел Сизый уносит к Яге мальчика 16; орла добывает король и тем преумножает свою славу 2.

«Орудия вокальные инструментальные», на них играют сыновья королевы-уточки 37. См. Музыка.

Остров 7, на море 38, пустой, необитаемый 33; на нем обитает львица, воспитывающая королевича 22. Остров веселья 42.

Отец 1, 4, 5, 5, 10; старик — названый отец журавля 3, второй (названый) 1, 8, крестный 6; дает благословение в путь 1. См. Батюшка, Родитель.

Отечество 5, 22, 27, 42, свое 1.

Отправление должности 5.

Отрок королевич, выросший в изгнании 22, отроки 1.

Отчаяние 2, крайнее при кораблекрушении 40; охватывает падчерицу 25, короля 27, 29; испытывает оклеветанная дочь 36.

Охота 10, 42, занятие дворянина 37, звериная 38. См. Ловля.

Охранители 1. См. Стража, Телохранители.

Очи; их возводят на небо 1. См. Глаза.

Ошметок худой 12.

П

Падеж конский 9.

Падчерица 4, 37; мачеха приказывает убить ее, слуга щадит 25. См. Мачеха.

Паж царевны 1, пажи 40. См. Камер-паж.

Палатки в медном, серебряном и золотом королевствах 34; разбивает войско 29, в степи 34. См. Шатер.

Палаты 8, белокаменные 1, 2, 8, 9, 14, 29, 34, 38, без окон, чтобы королевич до времени не видел белого света 14, каменные 38; царские 1, 8, королевские 2, 31, 34; спальные 8; палата оружейная 22, ветхая 27, в ней хранятся ратные доспехи 22, меч-кладенец древних витязей 27. Палаты, пребогато убранные во дворце, ставятся за ночь 40; палаты огромные в лесу, в них оставляют на съедение королевну 26.

Палач 43.

Палка 5, 8; ею муж бьет в брачную ночь жену-волшебницу 29; волшебная 34. См. Дубина.

Пальба пушечная, ею встречают корабли гостей 29.

Паникадила стосвещные 1.

Паром через реку 15.

Паруса 22, 31.

Парча золотая 4, из нее шьют платье королевне 40. См. Материя.

Паства 6.

Пашпорт 6.

Пеленки для беременных сестер хитростью добывает Василиса Премудрая 15.

Пенья дубовые 10.

Пепел от сожженного змея развевают в поле 34.

Первосвященник 1.

Перекладина 6.

Перстень драгоценный 2, 4, 8, золотой 1, блистательный 1; волшебный 1, 27, из него появляются двенадцать кавалеров 40. См. Кольцо.

Перушко финифтяное Ясного Сокола, оборотень 19.

Пес старый (ругательство) 3, 18.

Песня 2.

Пест в ступе Бабы-Яги 1, 10; им Яга пытается пробить гору 11.

Петля (виселица) 1.

Петух куплен на торгу, похищен лисой и спасен стариком, подавился кашей 13; с криком петуха исчезает старик-мертвец 12; петушок, золотой гребешок 4.

Печаль несказанная 37; в печаль впадают, она угнетает 1; в нее приходит королевич 27; тронула сердце короля 34.

Печь 5, 8, 10, 28; в доме охотников, за нее прячется падчерица 25; под печь вор прячет свинью 35. Печь в поле помогает героине 16; печь в чужой избе занимает лиса 18.

Пещера 4; в ней богатырский конь 1, змей 27; обитает львица и ее воспитанник королевич 22.

Пиво 1, 5, 30; крестьянский сын подает нищим 46. См. Квас, Напитки.

Пир 45, богатый по поводу рождения сына 1, добрый 4; на нем пьют, едят, прохлаждаются, всякими веселостями забавляются 29.

Пирог, пироги 4, 30; посылает мачехе из лесного дома падчерица 25. См. Пища.

Пистолет, из него стреляет Василиса Премудрая 15.

Письмо 1, своеручное, обязательное 33, королевы 43, написанное рукою короля, своей супруге 22.

Питомец 1.

Питье 45. См. Напитки.

Пища 1, 4, 5, 10. См. Блин, Жаркое, Каша, Пирог, Оладьи, Харчи, Хлебное, Яства.

Пламя великое из ноздрей богатырского коня 46. См. Огонь.

Пластырь живительный 15.

Платок (плат) 8, им царевна перевязывает рану на руке богатыря, служит метой для узнавания 46; белый, волшебный 1, превращается в реку и море 20.

Платье 10, 12, драгоценное 1, 7, 19, 40, наидрагоценнейшее 8, 19, великолепное 8, его шьют королевичу для свадьбы 15, наивеликолепнейшее 40; худое, хорошее 4, женское 8, 40; подвенечное 9; белое 29, черное 2; королевны 40, королевича 40, рыцарское 1, воинское 15, купеческое. Платье заказывают отцу старшие дочери 19; дарит Марье Премудрой Сокол Ясный 19. По платью различают царевича и нянькиного сына 1; в королевиче узнают чужестранца 40. В мужское платье переодевается Василиса Премудрая и выдает себя за доктора 15; в платье женском появляется у королевской дочери Бархат-королевич 15; платье падчерицы надевает мачехина дочь 37. См. Сарафан, Сорочка.

Племянник 38. См. Дядя.

Плен, полон 1, 2, 8.

Плетка, якобы, живилка 23. См. Хлыст.

Плечо, плечи 3, 9; могучие, богатырские 1; богатырь едет попытать плеча 1.

Плодородие царицы 1.

Площадь 2, в королевстве 34; на ней нанимают работников 23.

Плутовство 6.

Победитель, его требуется признать всенародно 1.

Побои 4, 6.

Побоище 1.

Повар подглядывает за барашком-братцем, рассказывает все королю, его назначают министром 12.

Поварня королевская 15.

Повеление царское, королевское 1, 2, 7.

Повесть (повествование) подробная 7.

Повод лошадиный 5, 6.

Повозка 6. См. Воз, Карета, Подвода, Сани, Телега, Экипаж.

Погода благорастворенная 1.

Погоня 1, 31.

Погреб 10, королевский, в нем напитки медовые 15; погреб с железными дверями, в нем конь богатырский 1; холодный, в него мачеха сажает падчерицу 25; крыса-королева заключает «охоту» 26.

Погребение 5, пристойное 38.

Подарок, подарки 2, 8, 9, 31. Подарки Бабы-Яги 19; чудесное яйцо в качестве подарка 34; подарки королю отправляют изгнанные сыновья 38.

Подвиги богатырские, геройские 1.

Подвода 6. См. Воз, Карета, Повозка, Сани, Телега.

Подданные короля 14, 46. См. Верноподданные.

Подобострастие 4.

Подозрение 1.

Подпруги шелку шемаханского 46. См. Сбруя.

Пожитки 5, 6.

Позволение 2, 8, родительское 9, 31, 34, королевское 40; позволения жениться просят у матери 11.

Поздравление 2.

Поклажа 6.

Покои 4, 5, 6, 8, 11, 19, 41, 43, родительские 1, 2, королевские 12, 30, 34, 40, господские 9, 32, 35. Покои во дворце 40, в лесном доме охотников 25. См. Горница, Комната.

Покупки мелочные 5.

Пол 3, 6. Половица 6, 30, под ней муж прячет часть клада 32.

Полати 5, 34, 39; на них в избушке располагается лиса 18, 28, спит прохожий 32.

Полдни 4, в это время рыси выходят отдыхать на берег 12. Полдень жаркий 4.

Поле чистое 1, 3, 4, 17, 25, 34, 43; в него едет богатырь погулять, потешиться 1; в поле отводят на смерть падчерицу 25; в нем развевают пепел 34. В поле работают 17.

Полено, им могло бы убить еще не родившегося внука старухи 17.

Полки, их несколько 36, два полка 43; их дают в провожатые 29, 36.

Полковники 36. См. Генерал.

Полотно, на нем спускаются с горы 34.

33." Полушка_ЖИРН_33_}

Полушка 33. См. Деньга.

Помело 1.

Помещик 6, знатный подменяет мужику волшебную коробочку 45. См. Барин.

Помога, помощь 4, 5.

Поношение от народа 22.

Поп 5, 23; попадья 23. См. Священник.

Попечение 5.

Поприще, им исчисляется расстояние 1.

Пора, лошадь скачет во всю пору конскую 43.

Порабощение 2. См. Рабство.

Поросенок 8.

Порошок сонный, дает мачеха падчерице 25.

Портной шьет королевичу платье, его обманывает Василиса Премудрая, отдавая приказания от имени королевича 15. См. Башмачник.

Портрет 8, королевны, по портрету выбирают невесту 40, портреты королей с фамилиями во дворце 40. См. Изображение, Картина.

Порция 6, вина 36.

Поселянин убогий 33, поселяне 35. См. Крестьянин.

Посол, послы 7, грозный 8, королевский 38, 40.

Постель, постеля 1, 6, убогая в хижине 40. См. Ложе.

Постельница 12.

Поступки зверские, бесчеловечные 1, благородные 22.

Похлебка приятная, таинственная 1. См. Пища, Уха, Яства.

Поход 1.

Почесть должная 5. Почтение 1, 2, 8, 9, 3, должное отдают друг другу рыцари 22.

Пощада 5.

Правда 30.

Правление царя 1, домом 5, королевством поручается тестю 8, 27.

Праздник 6; празднество 1. См. Торжество.

Прах 1.

Преддверие храма 1.

Пределы королевства 42. См. Граница.

Предки 6.

Предложение 8, 10.

Предметы радости, удовольствия 1.

Предприятие 4, 22, великое 1.

Предсказание волшебника 2; кто съест сердце утенка, тот будет королем; оно сбывается 33.

Прекословие 6.

Прелести царевны 1, нежного женского пола 24; прелести мирские 1.

Препятствие 6.

Преследователи 1. См. Погоня.

Престол царский 1, родительский 12, 14.

Преступник 2, 6.

Прибыль 6.

Привратник царский 46.

Приговор людской 6.

Пригороды (пригородки) 1.

Придворные 8, 9, зверообразные в городе чудищ 27. См. Лакеи, Министры.

Приказ 8, приказание 2, 3, 9, нерушимое 29, короля 12, 14, 29.

Приказчик 8, 36, в доме купца 41.

Приключение 1, 6.

Прилежание 5, 9.

Принцы женихи 38.

Припадки болезненные 4. См. Болезнь.

Припасы съестные 27; враг требует сдать город со всеми припасами 22.

Прискорбие 2.

Прислужницы 1. См. Девки, Постельница, Нянька.

Пристанище обыкновенное 6.

Пристань морская 31, главная 8, корабельная 27, 36, 43, королевская 31.

Приступок, на нем располагается лиса 18.

Присяга клятвенная 1.

Причина 4, 6, 8; причины самонужнейшие 37.

Приязнь 3. См. Любовь, Приятство.

Приятель старинный 43, приятели 2, 5, 6, 24.

Приятство короля 40.

Проводник 29.

Провожатые 1.

Проворство 5, 6.

Происхождение 9, высокое 1.

Промысел 4, 5, 10, 17, худой (воровать ловко) 3. Промысел — ловля птиц 33. См. Ремесло.

Пропажа 6.

Пропасть подземельная 10. См. Погреб, Темница.

Пропитание 5, безбедное добывает изгнанный королевич 22.

Прорубь, в ней волк ловит хвостом рыбу 21.

Просвиры чугунные героиня берет в дорогу 19.

Проселок 6. См. Дорога, Путь.

Просьба 1, 2, 4, 5, 8, 9, 10, 12.

Прощение 1.

Прут железный 10, прутик волшебный, им ударяет Яга, чтобы превратить королевну в рысь 12. См. Палка.

Прыть конская 1, 9, 14. См. Пора лошадиная.

Пряжа 4.

Птенец молодой, уничижительное обращение к чужому богатырю 1.

Птица 5, 11, ее ловят в лесу на пропитание 3, стреляют на взморье 37, стреляет на охоте купец 41. Птица не пролетывает через заставу 1, 20. Птицу «теребят, не поймавши» 1; заморская 7; птицы разного рода на мосту услаждают приятным пением 40; птица Ног таскает на гору мертвые тела для прокормления птенцов 27; оборотень 38. См. Журавль, Петух, Сокол, Утица.

Пузырь с кровью теленка шут привешивает жене, чтобы затем имитировать убийство 23; пузырь герой надевает на голову, чтобы его не узнали 46.

Пустыня ужаснейшая 1, в нее отводят оклеветанную королеву с двумя сыновьями 22.

Путешествие 2, 36, долговременное 1, 34, по морю 22. См. Странствование.

Путь 1, 8, 43, чистый 11; путь-дорога 3, 6, 9, 10, 14, 19, 23, 29, 30, 34, 38; дорога дальняя 1. См. Дорога, Проселок.

Пушки 8.

Пчельник 23.

Пшеница бела ярая 1. См. Овес, Рожь.

Пыль великая вдали 43.

Пяльцы 5, 10.

Р

Работа 6, трудная 11, тяжелая крестьянская 17, 31, 32, садовая 46; черная, лесные братья-охотники берегут падчерицу от нее 25.

Работник, работники 6, 9, рабочие 46.

Рабство 1.

Радость 3, 5, 6, чрезвычайная 37, сердцу неизреченная 1, великая 2.

Разбойники 43.

Развалины царства страшные, мхом поросшие 1.

Разговор, разговоры 1, 6, 9, 10, о музыке, живописном искусстве, опере и т. п. 24; разговор девиц подслушивает Правда 30; разговор воров подслушивает их товарищ 35.

Разлука 1, 4.

Размышление 3, глубокое 34; в него вдаются 1.

Разорение 7.

Разум острый у купеческого сына 23.

Раковина черепаховая 1.

Рана на руке Незнайки 46.

Расстояние дальнее 37.

Расход домашний записывается в книги 41.

Ратники 46.

Рать-сила 46, великая 1, побитая; на нее наезжают 1. См. Войско.

Рачение, рачительность 9.

Ребенок, ребята 5, 6, 10, малые 1, Симеоны, их семь 31.

Река, речка 1, в ней плавает рысь — заколдованная королевна 12; старик просит у реки водицы для петушка, подавившегося кашей 13; в реке Василиса Премудрая топит чужое войско 15; через реку переплывают кошка и собака — помощники короля 40; на другом берегу реки сестра видит волхва 26. Малые реки богатырский конь переплывает, великие — хвостом заметает 46.

Ремесло 5, 6, рукомесло — воровство 35. Ремесло семи братьев: построить железный столб до неба, залезть на него и смотреть, что в королевствах делается, построить в момент корабль, увести его в подземное королевство, подстрелить птицу на лету, поймать падающую птицу, ловко воровать 31. См. Промысел.

Речи 6, 9, худые 1. См. Разговоры, Слова.

Решето 11.

Рог, в него трубят 1. См. Музыка.

Рога 4, 6.

Рогатина 10.

Родитель 6, родители любезные 1, 2, дурака принимают Незнайку 46.

Роскошь 1.

Рот 5.

Роща 1, 30, 42, кедровая 1. См. Лес.

Рубашка белая 5, вся рваная на ленивой жене 39. См. Исподница, Платье.

Рубище 8.

Рубль 5, 6, триста рублей просит батрак у попадьи 23. См. Деньга, Полушка, Червонец.

Ругательства 4.

Ружье 31, 41. См. Пистолет.

Рука 4, 6; за руку хватают 10; руки 12, белые 2, 9, 38, 45, по локоть в золоте у королевичей 38. Рука правая 2; богатырь хватает за руку — рука прочь 1; руки воздевают к небесам 1. Рука не поднимается у слуги убить падчерицу 25. Руку в брачную ночь жена-волшебница кладет на супруга 29.

Рукоделие, за ним сидят царевны 1. См. Булавка, Игла, Пяльцы.

Рукописание (грамота) 1. См. Письмо.

Рыба 10. См. Снетки, Щука.

Рынок 8. См. Торжище.

Рысь 12.

Рыцарь молодой при короле 27, он искусен в воинском деле 22; храбрый, его нет у короля в осажденном городе 22. См. Витязь.

Рычаг 5, 6.

С

Сабля 6, 15. См. Доспехи.

Сад 9, 42, зеленый 43; королевский 7, 19, 38; царский 46; гуляющую в нем королевну уносит вихрь 43; сад с яблонями, яблоки хитростью добывает Василиса Премудрая 15.

Садовник 9, 42, царский 46.

Сажень 1.

Самодержец 1.

Сани 39. См. Дроги, Телега.

Сапог 2, сапоги красные 1.

Сарафан 39. См. Платье.

Сбруя 1.

Свадьба, свадебка 4, 6, 12, крестьянского сына и мнимой девки 23. См. Брак, Торжество брачное.

Сваи 6.

Сваха 8.

Свекровь, мать короля, клевещет на невестку 22.

Свет белый 4, 43, его до двадцати лет не должен видеть королевич 14; свет «тот» 6.

Свеча, свечи 14, воску ярого 2.

Свивальники для беременных сестер добывает Василиса Премудрая 15.

Свидание 1.

Свидетель 6.

Свинопас 1.

Свинья, ее воруют воры на спор с товарищем 35. См. Животные.

Свирель пастушья 1. См. Музыка.

Свита придворная 4, великая, ее берут в путь 43.

Свобода 3.

Священник 5, ищет батрака 23. См. Поп.

Сговор свадебный 4. См. Обряд свадебный, Свадьба.

Седеличко черкасское 46.

Селение 33, некоторое 3, 5, 6, соседнее 11; селенья окрестные 1. См. Город, Деревня, Село, Слобода.

Село, села 1, 6, с подселком 23. См. Деревня, Пригород, Селение,.

Семейство 5.

Семя конопляное, чашка его — милостыня 15.

Сенник 13.

Сено 6, для коровы в обмен на масло 13.

Сердце богатырское, оно вскипает, разгорается 1, стесненное 1, родительское нежное 1; царя добродетельное 1. Сердце ретивое чужого богатыря уязвляют копьем 46. Сердце падчерицы приказывает вынуть мачеха 25. Сердце собачье Василиса Премудрая велит подать на брачный стол, насмехаясь над женихом 15. Сердце утенка, съевший его должен стать королем 33. Сердце предчувствует несчастье 37.

Серп, глупцы принимают его за червяка 17.

Сестра 6, 9; сестрица 4; сестры, их три 1, 7; старшие пускают на ночь королевича, младшая дурачит его 15; сводные 4, 37. Сестры старшие ненавидят брата 16; сестра по наущению любовника пытается извести брата 26; сестры Бабы-Яги 11.

Сети для ловли птиц 33.

Сидень чудесно излечивается 46.

Сила 4, 5, богатырская, таинственная, вражья перебитая 1; силу богатыри пытают в поле 1, 9. Силы жизненные 1. См. Войско, Рать.

Сироты 4, бедные 31, горькие 37; сироты — дети короля 26.

Сказка сказывается 6, 10; под видом сказки оклеветанная дочь рассказывает отцу свою историю 36. Батрак говорит попу, что забыл сказки дома, тот посылает за ними 23.

Скатерти 11, браные 3, 9, 29, 34, 38; скатерть-самобранка 19. Скатерть превращается в реку 11.

Скважина в горе, в ней железные когти 34.

Скипетр 1.

Склянка (пузырек), в него собирают росу, возвращающую зрение 30.

Сковородник 44.

Скорбь 1.

Скороходы сопровождают выезд королевича 40.

Скот, скотина 1, 4, 45. См. Буренушка, Гусь, Поросенок, Свинья.

Скудость великая 45.

Скука 1. См. Веселость.

Слава гремит и блистает по всей вселенной 1, ее приносит победа над врагом 22.

След конев 1, звериный, человеческий 22.

Слезы 2, 3, 4, горькие 7; со слезами говорят 1: родители просят сына остаться дома 46, со слезами говорит оклеветанная и изгнанная королева; слезами король орошает своих сыновей 38; встреча со слезами 43. Слезы ложные 37. Слезы льет изгнанный из избушки волк 18.

Слобода 43. См. Селение.

Слово ласковое, честное 1, данное 3, 6, 33, верное королевское 27; слова 8, 9. волхвов 14. См. Разговоры, Речи.

Слуга верный королевича 29, воеводский 8, господина 22; слуги добрые 1, королю усердные 12. Слуге мачеха приказывает убить падчерицу, он щадит ее 25. Служанка 2, 43; лесные братья-охотники нанимают служанку падчерице 25.

Служба, верная 31, царю, князю 1; ее Баба-Яга налагает на невестку 11. Служба утренняя 6.

Служитель верный 43; служители придворные 4, 12, 30, 37; служители дома 36.

Случай удобный 2, 6.

Слюна, от нее рождаются дети 37.

Смерть 5, 6, злая 1, 9; ей предают 1, ею наказывают 1. Смерть короля 12, 26, 27.

Смущение 1.

Смятение великое 1, в неприятеле 22, некоторое 37.

Снедь 1. См. Пища.

Снетки везет купец, подбирает, якобы, мертвую лису; она сбрасывает с воза рыбу 21. См. Рыба.

Снур шелковый в бахроме 40; золотой, на нем поднимают корзину с цветами 42.

Собака, собачка постельная 15; собаки — благодарные помощники 15, 26, 40; стерегут дом Бабы-Яги 11. Собаку убивают вместо падчерицы 25.

Соболезнование 6.

Соболи черные, лиса грозится натравить их на зверей 18.

Собрание публичное 7.

Собрат 6.

Совет 9, добрый дает старуха 1, хороший жена 45, благоразумный, полезный дает королю рыцарь 27, дает благодарный мертвец 29.

Согласие взаимное 8.

Сокол ясный 7, 38.

Сокровище редкое, потаенное 1.

Солдаты 36. См. Ратник.

Солома, ею вместо рубашки обертывают ленивую жену 39.

Соль 5.

Сон крепкий 9, богатырский 1, после поединка богатыря с врагом продолжается трое суток 46.

Соперница 1.

Сорочка, изнизанная жемчугом, послана мачехой; надев ее, падчерица обмирает 25. См. Рубаха, Платье.

Сосед 6.

Сосна красная 1.

Сосуд 1.

Сотоварищ 8. См. Товарищ.

Софа, богато убранная 34.

Союз брачный 29, 43. См. Брак.

Спальня в тереме 15, во дворце короля 12, на корабле 36; царя 1, королевны 36, королевы 43.

Спор великий 6.

Сражение последнее 1.

Сродники 35, убеждают купеческого сына остаться в своем звании 23. См. Родственники.

Ссора 7.

Стадо 4, 6, пасомое 1.

Стакан 2.

Старец, старче почтенный 1, почтеннейший, препочтеннейший, премудрейший 1. См. Старик.

Старик 3, 32, бедный 4, 5, 6, добродушный 40, безродный 13, при дороге просит милостыню 14. Старик-мертвец в схватке с королевичем терпит неудачу и награждает его драгоценными камнями 14. Старики-келейчики 25.

Старость 11; дите растет старости на перемену 1; родители просят перенять их старость 15, уважить старость 22.

Старуха 3, 5, 6, 32, небогатая, мать всех ветров 45, старушка 1.

Стат (штат) придворный 40.

Стена 3, каменная 11; стены королевства 29.

Степь дикая пространная 34.

Стог сена в поле 21.

Стол в комнате 14; столы дубовые 3, 4, 5, 8, 9, 29, 34, 38, с кушаньями 45, стол с угощениями, накрытый духом 24. Столик уборный в хижине 40. Стол брачный 1, обеденный 8, 27, 31, 34, 40.

Столб 5, 6, у печи 10; с надписью 1; с золотыми и серебряными кольцами 34; железный до неба, его кует Симеон умелец 31. На столб лиса сажает петуха 13. Столб огненный, в него оборачивается король 15.

Столица 1.

Сторона правая 1, стороны четыре 2, на все кланяются 46. Сторонушка незнаемая 46.

Страдание 1.

Стража 1. См. Охранители, Телохранители.

Страна дальняя, восточная 1; иная 43; страна изобилия 1.

Странствование королевича в поисках славы 27; странник знаменитый 1. См. Путешествие.

Страсть жесточайшая 1.

Страх 1.

Стрела красная, каленая 1. См. Доспехи.

Стремнины 1.

Струны цимбал 8. См. Музыка.

Стряпня 10. См. Блины, Оладьи, Пироги, Пища.

Стук и гром великий происходит по ночам в доме умершего купца 14.

Стул 2, бархатный 16.

Ступа 1, железная 10; Бабы-Яги 11, она в ней летает, пестом погоняет, помелом след заметает 1, 20; чертова 2.

Ступенька 2. См. Приступок.

Стыд великий, стыдливость девическая 8.

Суд 5, 6.

Сударь 6; сударыня 6.

Судно небольшое, засмоленное, в нем отправляют в море оклеветанную дочь 36. См. Бот, Дщан, Корабль, Шлюпка.

Судьба 4.

Сука (ругательство) 4, 11.

Сумка 3, 9, кожаная 6. Сумочка волшебная со всякими кушаньями 33.

Сундук 6, в нем башмачник держит кожу 34.

Супостаты вражеские, их покоряют 1.

Супруг любезнейший, дражайший 1; супруга, супружница 2, 4, 22, 46, любезная 1, любезнейшая 34, прелюбезнейшая 1, дражайшая 22; законная 37; овдовевшая 37, царя 1, 7, короля 12, 3; с ней советуется царь 1.

Супружество 9, брачное 1; в супружество вступают с благословением родительским 1, хотят взять силой 1.

Сусло 5.

Сушило 6.

Счастье 1, 4, 8, 9.

Сын любезный 1; служит в младости на утеху, под старость на перемену, после смерти на помин души 1; прекрасный, как солнце 1; у него по локоть руки в золоте, по колени ноги в серебре, на каждом волосе по жемчужине, во лбу светел месяц, на затылке красно солнышко 38. Сын новорожденный 14, тридцатитрехлетний сидень 4; крестьянский 46, старухин 17, короля 20, гостиный 33. Сына нет 1; он дарован от небес 1, единственный 43, у Бабы-Яги 11. Сыновья, их три 29, 34, младший — дурак 5, 6, 9; у младшего медвежье ухо 10. Три сына у королевы-утицы, младший — недоносок 37. Семь сыновей рожает старуха 31; их девять 38. У короля тридцать один сын, в один рост, в один волос и на одно лицо 20. Младший дурак, ищет, кто самый глупый 17. Сын — журавль 3. Сыновья-ветры, их четыре 45.

Т

Табун лошадей 11.

Таз медный 34.

Таинства Гименеевы 1.

Тайна 8.

Телега, тележка 5, худая, ее отправляют вместо кареты за королевичами-обманщиками 34; опрокинутая на дороге 42. См. Воз, Дроги, Сани.

Тело белое 1, мертвое 6.

Телогрея кумашная, ее муж покупает жене 32.

Телохранитель 1. См. Охранители.

Темница 1, в нее сажают оклеветанную королеву 22, 38, королевича 40; враг грозит засадить царя с царицею 46.

Тенета 3.

Терем отменный 7, королевны 15. См. Дворец, Жилище, Замок, Чертог.

Терпение 6.

Тесть 1, 27, 38, 39, 40, 43; тесть по смерти оставляет зятю королевство 33. См. Зять.

Тетка 38, родная 7. См. Племянник.

Теща короля 37, 39.

Тигры — стражи серебряного королевства 34. См. Львы, Крокодилы.

Тина болотная 1.

Товар купеческий 6, небогатый 8, товары дорогие, знатные, тамошние 44; драгоценные, их везут на корабле 31.

Товарищ 6, 45; товарищи 10; товарищи вора 35; товарищество, берут во товарищество 1.

Толпа народа великая 14, толпы многочисленные 1.

Топор 31, им Яга рубит лес, обтесывает плечи своей дочери 12.

Торг 13, 39. Торжище в городе 35. См. Базар.

Торговка 8.

Торжество 1, великолепное 2, 36; торжество приличное; с ним встречают победителей 22; брачное 2, 4, 12, 37.

Торжествование брака 26, 27.

Тоска 1, тоска-печаль 44.

Трава чудесная, шелковая 1; трава-мурава зеленая 9.

Трактир 6.

Требование 8, 9.

Требуха 4, требушина 6.

Трепет 1.

Трек 1.

Трещина 10.

Труба печная, ночью из нее слышен голос 14. Трубы (музыкальные); в них трубят 1.

Трубка, ее курит нидерландец 24.

Труд 8, великий 6; труд земледельца 1. См. Работа.

Трудности встречаются путешествующим 29.

Труп 1.

Туловище побежденного змея сжигают 29.

Туфли вышиты различными шелками 40.

Тучи грозные 46.

Тысяча 6.

Тычины с головами добрых молодцев, одна пустая 20; с головами славных могучих богатырей 29.

Тюрьма, в нее заключают королевича разбойники 43. См. Темница.

У

Убор конский 6. См. Узда, Шоры.

Убранство 8, дворца 40.

Убыток 5.

Угол дома, угол передний 3, 6.

Угощение 3, ласковое 17.

Угрозы 8, чужого короля 46.

Удальцы 2.

Удивление 4, великое 37, 40, учтивое 8; притворное 1.

Удовольствие 1.

Ужас священный 1, несказанный 29, великий 37, величайший испытывают корабельщики при виде львицы 22.

Узда 9, уздечка тесмяная 46.

Указы царские 1, 46. См. Манифесты.

Укоризна 1.

Украшение 8.

Улей, его пытаются украсть воры; вспугнутые, они на время бросают, шут тем временем наполняет его нечистотами 23.

Улица, улицы 1, 4, 8, 10; градские 1, города 43.

Унынье 1, короля 27.

Упорство 8.

Упрямство 2.

Урод 7.

Урок 4.

Урочище 1.

Усердие 5, великое 31.

Условие 6.

Услуга 1, 9, королю — достать прекрасную королеву 31.

Успех 4, 6, 9, лекарки 30.

Усы 5, 10.

Утвердитель безопасности 1.

Утенок с короной, на которой надпись: «Кто съесть сердце, тот будет король» 33.

Утехи 1.

Утица серая оборотень 37. См. Птица.

Утро 4, 6, 9, доброе 2. См. День, Полдни, Ночь.

Уха, в ней варят чудесные коренья для царицы, чтобы она забеременела 1. См. Пища.

Ухо, ушко правое 4; ухо отрезают нянькиному сыну — так его метят 1.

Участь 1.

Ученик 5, ученик-вор оказывается хитрее учителя 35.

Училище княжеское 1.

Учителя приставлены к королевичу 14.

Учтивость 5, 31, великая 40, наивная 9.

Ф

Фимиам благодарный 1.

Флер чистый, из него сделана палатка в серебряном королевстве 34. См. Материя.

Флот 31, 42. См. Бот, Дщан, Корабль, Судно, Шлюпка.

Форейтор 9.

Фрейлина, фрейлины 8, 9, 37, придворные 42.

X

Харчи 30. См. Пища.

Хвост 6, конский, к нему привязывают и размыкивают по полю Бабу-Ягу 12, злодейку тетку 38.

Хижина 40, из кедровых ветвей, покрыта лавровыми пучками; в ней живет старик-отшельник 1; в лесу, в ней живет мать ветров 45. См. Жилище.

Хитрость 6, 8, 32, 46, Симеонов 31, королевича, владеющего волшебным кольцом 40. Хитрости нелепые плетет свекровь, ненавидя невестку 22.

Хлеб 5, 8, 22, его дают в дорогу 43; Кривда за свой хлеб требует глаз Правды 30. Хлебное (еда) 8. См. Пища.

Хлопоты 1, 5.

Хлыст 1.

Хозяин дома, мертвец, награждает королевича, переночевавшего в его доме 14; хозяйка 6, хозяева 5.

Холмы разноцветные 1.

Холст, им глупая жена награждает прохожего 32. См. Материя.

Храбрость 1, королевич едет испытать ее 22.

Храм 1. См. Церковь.

Хрыч старый (ругательство) 3.

Ц

Царство некоторое 2, 4, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 14, 15, 16, 20, 22, 23; другое 2, цветущее 1, бедствующее 1, безвинное 1, побежденное 1; им владеют 1.

Царь милосердный, премудрый, сильный в царях 1, великий 46; он казнит, жалует чинами, пол царством 1, награждает дарами 1, отъезжает на войну 15. Цари союзные, «соседственны» 1. Царица прекрасная, печальная 1. Царевич младой 1. Царевна прекрасная, любезная, прелюбезнейшая, дражайшая, со всего свету прекраснейшая 1; она целует, милует богатыря 1.

Цветы душистые 1.

Цевка 5. См. Берда, Веретено.

Цена дорогая 8.

Церемония погребальная печальная 37.

Церковь 4, 8, 37, соборная 9, в ней венчаются 15, 29. См. Храм.

Цимбалы 8.

Ч

Чада государевы 1.

Чан пивной 1.

Чара золотая 1.

Чародейка 43.

Час 6; час от часу 4.

Чашка, в ней несут муку 45; Чашку гороху, конопляного семени, маку подают королевские дочери нищему 15.

Чеботы железные, в них отправляются в тридесятое царство 19.

Человек незнакомый 44, спящий 1, 6, добрый 10, святой появляется под видом нищего 46. Человек престарелый 40, старый, удалившийся от света 1, искусный, спящий, мертвый 1, Двенадцать человек несут подарки королю 40.

Чепчик 8.

Червонец 8, его королевич бросает нищему 14. См. Деньга.

Черевик 8. См. Чеботы.

Черт 3, 5, 6, чертом долгохвостым лиса называет волка 17; за черта воры принимают товарища 35; черти, якобы, драли барина 32.

Чертог королевский 22, царский 46, великолепный 1.

Чеснок с толченым хрусталем вместо живительного пластыря 15.

Честь приносит победа над врагом 22; ее воздают 1.

Чета прекрасная 1.

Четки предрагоценнейшие, сделаны из наиредкого камня 1.

Чины государственные, знатные 1, 4; чин первого министра 1. См. Министры, Придворные.

Чрево 1.

Чудовище 1.

Чужестранец 31, 40.

Чулан 3, 4.

Ш

Шапка 39.

Шар медный, серебряный, золотой на верху палатки, изображающий медное, серебряное и золотое королевство 34. Шарик волшебный указывает путь 34.

Шатер белый 1.

Швейцар королевский 8. См. Привратник.

Шелк 5; им вышивают 8.

Шерсть волчья в пучочках 11.

Шест 6, им глупцы собираются убить мнимого червяка 17.

Шесток, подле него могла бы посадить внука старуха, если б он у нее был 17; на него прячется хитрый вор 35.

Ширинка волшебная, показывает разные увеселения и забавы 19. Ширинки, на них вышиты терема с золотыми маковками; маковки темнеют, когда королевны ведут себя недостойно 15.

Шкатулка 2, 6, 8.

Шлафрок парчовый 40. См. Платье.

Шлюпка 29, ее спускают с корабля 36. См. Корабль.

Шляпа 5.

Шмель изгоняет лису из чужой избушки 18.

Шнуры серебряные, золотые 34.

Шоры золотые на лошадях 40. См. Убор.

Шуба 5, 39, соболья, ее вор хитростью крадет у учителя 35.

Шум 5, великий, его утихомиривает Незнайка 46.

Шут старый (ругательство) 14.

Шутки шутит юноша-богатырь 1.

Щ

Щедрость 2, 8.

Щенки, ими заменяют родившихся чудесных королевичей 38.

Щетка 11, брошенная превращается в гору 11, непроходимый лес 20.

Щит 1. См. Доспехи.

Щука, в ней волшебное кольцо 40.

Э

Экипаж богатый 37. См. Коляска.

Эшафот 2. См. Виселица.

Ю

Юность, она играет в молодце 1.

Юноши 1, пашут, боронят 31; тридцать юношей берет в путь король 27.

Я

Яблоня с серебреными листьями, золотыми яблоками 4, говорит человечьим голосом, помогает героине 16.

Яблочко золотое на серебряном блюдечке 16; яблоки для беременных сестер хитростью добывает из королевского сада Василиса Премудрая 15.

Яга, костяная нога из угла в угол, нос в потолок, губы на притолоке висят, помогает Марье Премудрой, дает серебряное блюдечко с золотым яблочком 19, дает совет Василию-королевичу 20, топит для гостя баню 19; у нее единственный сын 11, тридцать одна дочь 20; она проглатывает богатыря вместе с конем 1; к ней приносит Сизый Орел мальчика. Яга борется с богатырями Дубыней и Горыней, оказывается побежденной Ивашкой-Медвежьим ушком 10, хочет извести сноху 11, погубить королевичей-женихов и пускается в погоню 20. Она тетка короля, обращает королеву в рысь, подменяет ее своей дочерью 12. См. Ведьма.

Ягоды 9, черные, от них вырастают рога, от красных рога исчезают 33.

Яд, мачеха подсыпает королевичам 37.

Язык 10.

Яйцо заключает в себе царство 34.

Якорь 38, бросают в море 29.

Яма 10, покрыта драночками, в нее проваливается королевич 15.

Ярость, ею пылают, воспламеняются 1.

Ярыги 6.

Яства сахарные 1, 3, 8, 9, 19, 29, 34, 38.

Словарь малоупотребительных и областных слов

Бачка — батька, отец.

Бердо — принадлежность ткацкого стана, род гребня.

Ведомость — известие, извещение.

Вежды — веки.

Вяще — сильнее, более.

Гейдук (гайдук) — служитель у вельможи, для прислужения при езде, «запяточник» высокого роста.

Дщан (дощан) — речное плоскодонное судно с палубой или полупалубой.

Деньга — монета, половина копейки, две полушки.

Епанча — широкий безрукавый плащ, бурка.

Камер-паж — старший паж, воспитанник пажеского корпуса, пожалованный в звание пажей и наряженный в дежурство ко двору.

Клевух — хлев, хлевушка, помещение для скота.

Краина — окраина.

Кроены — ткацкий стан и крестьянский холст, новина целой трубой.

Курган (правильно кунган) — кувшин с носком, ручкой и крышкой.

Мачка — матка, мать.

Отверстый — открытый.

Паства — место, где пасется скотина, выгон.

Полушка — самая мелкая монета, половина деньги.

Поносный — (от понос — позор, стыд) постыдный.

Поприще — суточный переход, около 20 верст.

Посмачнее — повкуснее.

Претвориться — превратиться, принять другой вид.

Ратафей — пряная водка, ликер.

Сушило — устройство для сушки, слегка забранное досками строение, чтобы ветер продувал; сеновал.

Убогий дом — здесь богадельня, приют калек.

Хода (ехать ходою) — конская выступка, побежка; быстрый и плавный шаг.

Цевка — веретено.

Цимбалы — музыкальный инструмент, род малых гуслей, по металлическим струнам бьют крючечками.

Ярыга (ярыжка) — пьяница, мошенник, беспутный человек.

Ярый — белый чистый, блестящий.

Яства — пища, еда.

Примечания

1

См. Лекарство от задумчивости. Русская сказка в изданиях 80-х годов 18 века. — СПб.: «Тропа Троянова», 2001.

(обратно)

2

Правда, термина «пошехонцы», то есть географической привязки образа дурака, здесь еще нет.

(обратно)

3

В тексте оригинала опечатка «Банчарское», см выше: Бончарское. — К. К.

(обратно)

4

Далее: Диоцеза. — К. К.

(обратно)

5

Далее: Протан, Протаний. — К. К.

(обратно)

6

В дальнейшем царство называется Тоскерским. — К. К.

(обратно)

7

В дальнейшем Зельвара. — К. К.

(обратно)

8

Матка, мать. — К. К.

(обратно)

9

Отец, батька. — К. К.

(обратно)

10

В тексте оригинала опечатка, надо: стеклянными. — К. К.

(обратно)

11

Здесь: наговаривала; возможно, искаженное «докучала». — К. К.

(обратно)

12

Ножницы. — К. К.

(обратно)

13

Кросны — К. К.

(обратно)

14

Проглодать — К. К.

(обратно)

15

В тексте пропущен глагол, возможно, «бьют», «лупят». — К. К.

(обратно)

16

Вероятно, щипнул. — К. К.

(обратно)

17

Текст, приведенный в угловых скобках, страницы с которым утеряны в оригинале, печатается нами по изданию: Русские сказки в ранних записях и публикациях XVI—XVIII вв. / Вступительная статья, подготовка текста и комментарии Н. В. Новикова. — Л.: Наука, 1971. — Ред.

(обратно)

18

Текст, приведенный в угловых скобках, страницы с которым утеряны в оригинале, печатается нами по изданию: Русские сказки в ранних записях и публикациях XVI—XVIII вв. / Вступительная статья, подготовка текста и комментарии Н. В. Новикова. — Л.: Наука, 1971. — Ред.

(обратно)

19

Листы с текстом в оригинале утеряны. — Ред.

(обратно)

20

Надо: его. — К. К.

(обратно)

21

Видимо, здесь должно быть «своей тетки». — К. К.

(обратно)

22

В написании заголовка сохранена орфография оригинала. — Ред.

(обратно)

23

Русские народные картинки. Собрал и описал Д. Ровинский. — Кн. I—V. — СПб., 1881.

(обратно)

24

Здесь и далее номера обозначают номер сказки. — Ред.

(обратно)

Оглавление

Полное собрание древних простонародных сказок

Старая погудка на новый лад

  Часть 1

    Предуведомление от писавшего сию книгу

    1. Сказка о царевиче Артобазе Хиразовиче — сильном, могучем богатыре

    2. Сказка о Заиграе-королевиче

    3. Сказка о старике и сыне его журавле

    4. Сказка о Строевой дочери

    5. Сказка о Дурине Шарине

    6. Сказка о Климке

    7. Сказка о Катерине Сатериме

    8. Сказка о Вихоре-королевиче

    9. Сказка о Петре-королевиче

    10. Сказка о Ивашке-медвежьем ушке

  Часть 2

    11. Сказка о Бабе-Яге

    12. Сказка о Алёне Прекрасной

    13. Сказка о старике и внуке его петухе

    14. Сказка о Иване-королевиче

    15. Сказка о Бархате-королевиче и Василисе Премудрой

    16. Сказка о Сизом Орле и мальчике

    17. Сказка о старушке и ее сыне

    18. Сказка о волке и лисице

    19. Сказка о финифтяном перушке ясного сокола

    20. Сказка о Василие-королевиче

    21. Сказка о сером волке

    22. Сказка о двух королевичах, родных братьях

    23. Сказка о Вавиле купеческом сыне

    24. Влюбленный дух, или приключение дона Альвара

    25. Сказка о старичках-келейниках

  Часть 3

    26. Сказка о Невзоре-королевиче

    27. Сказка о Брунцвике-королевиче

    28. Сказка о лисе-обманщице

    29. Сказка об Адоре-королевиче

    30. Сказка о Правде и Кривде

    31. Сказка о Абидаламе-королевиче

    32.Сказка о Сенюхе

    33. Сказка об Иване-гостином сыне

    34. Сказка о Василие-королевиче

    35. Сказка о хитром воре

    36. Сказка об Аксинье, купеческой дочери

    37. Сказка о Сарге-королевиче и Устинье-боярышне

    38. Сказка о Труде-королевне

    39. Сказка о ленивой жене

    40. Сказка об Острионе-королевиче

    41. Сказка о хитрой жене

    42. Сказка об Остромоносе-королевиче

Отдельные издания

  43. Сказка о французском королевиче Шатере и о прекрасной королевне Лукерии Ишпанской, как похитил ее злой дух и как она опять обретена

  44. Диво-дивное, чудо-чудное, сказка русская.

  45. Смирный мужик и драчливая жена

  46. Сказка о тридесяти трех летнем сидне Иване-крестьянском сыне, и как сделался он чрез разум свой и хитрость великим царем[22]

Комментарии

  «Старая погудка на новый лад» (1794—1795)

  Отдельные издания сказок

Указатель сюжетов

Указатель имен

Указатель предметов

Словарь малоупотребительных и областных слов

*** Примечания ***